Общественно-политическая мысль Древней Руси (XI - XIV вв.) - Будовниц И.У.

Автор: Будовниц И.У.

Теги: история россии средневековая русь

Год: 1960

Похожие

Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI-XIV вв

Книга в Древней Руси (XI - XVI вв.)

Символика чисел в литературе Древней Руси (XI-XVI века)

Ремесло Древней Руси

Текст

ri. иуд О В НИЦ
ОБЩЕСТВЕННО-
ПОЛИТИЧЕСКАЯ
жысль
ДРЕВНЕЙ Р9СИ
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
И.У. Бу^овниц
ОБЩЕСТВЕН НО-
ПОЛ ИТИЧЕСКЛЯ
ЖЫСЛ b
ДРЕВНЕЙ РУСИ
(XI—XIV вв.)
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР
МОСКВА 19 69
ОТВЕТСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР
Л. В. ЧЕРЕПНИН
Светлой памяти
академика
Бориса Дмитриевича
Грекова
посвящает эту книгу
автор
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемые вниманию читателей очерки не претен-
дуют на полное освещение темы. Чтобы дать исчерпываю-
щую историю общественно-политической мысли древней
Руси, недостаточно усилий одного человека. Для этой цели
следовало бы объединить ученых различных специально-
стей — историков, археологов, литературоведов, лингйи-
стов, правоведов, искусствоведов, этнографов, фольклори-
стов. Поскольку, однако, для осуществления такого пред-
приятия потребовалось бы много усилий и времени, то
вполне оправдана попытка составить отдельные очерки,
•рисующие наиболее яркие и характерные проявления об-
щественно-политической мысли древней Руси.
Предлагаемые очерки, естественно, страдают и непол-
нотой и известной односторонностью, поскольку, например,,
автор не привлек к исследованию памятники искусства,,
особенно зодчества и живописи, в области которых он счи-
тает себя некомпетентным. Однако на основании изучения
одних только письменных источников выявляются харак-
терные черты общественно-политической мысли древней
Руси. Это прежде всего ее самостоятельность и оригиналь-
ность, нерасторжимая ее связь с классовыми столкнове-
ниями и политической борьбой в среде того общества,, где
она возникла и развивалась.
3
Не будучи в состоянии осветить все стороны общест-
венно-политической мысли древней Руси, автор сосредото-
чил свое внимание на основных вопросах, стоящих в цент-
ре древнерусской публицистики.
Какие это вопросы?
Общественная мысль древней Руси нашла выражение в
многочисленных и разнообразных литературных произве-
дениях, ибо публицистичность отличает вообще древнерус-
скую литературу, являвшуюся верным барометром общест-
венного бытия и сознания. Но самым замечательным свой-
ством общественной мысли древней Руси является ее
патриотичность. Подавляющее большинство памятников
общественной мысли древней Руси пронизано патриотиче-
ской тревогой за судьбы родной земли, заботой о наилуч-
шем ее устройстве.
На протяжении многих столетий русская общественно-
политическая мысль страстно выступала за отпор инозем-
ным насильникам и захватчикам. Патриотически наст-
роенные русские публицисты энергично боролись против
чужеземного гнета, против предательства интересов род-
ной земли, против тех. кто из своекорыстных побуждений
готов был пожертвовать независимостью своей родины.
Две проблемы в связи с этим особенно волновали умы
древнерусских публицистов.
Первая проблема — это вопрос о единстве Руси, вопрос,
который уже с XI в. пронизывает собой многочисленные
литературные произведения. Еще в ранние века нашей
государственности Русь оказалась в окружении смертель-
ных врагов, угрожавших самому существованию русского
народа. В этой обстановке единство государства представ-
лялось прогрессивно настроенным мыслителям необхо-
димым условием не только внешней безопасности стра-
ны, но и ее дальнейшего исторического существования
вообще.
С проблемой единства государства тесно связана дру-
гая проблема — о централизации руководства страной.
Известно, какое огромное значение в жизни каждой стра-
ны имеет, централизация управления. Маркс и Энгельс
рассматривали централизацию как могущественнейшее
4
политическое средство «быстрого развития всякой стра-
ны» Г В. И. Ленин в письме к С. Г. Шаумяну писал о бес-
спорно прогрессивном значении «централизации, больших
государств, единого языка» 1 2. Мы можем констатировать,
что уже с XI в. древнерусские публицисты вели неустан-
ную пропаганду в пользу централизации управления и бес-
прекословного подчинения всех князей князю старейшему,
который должен иметь возможность использовать для от-
пора врагам все ресурсы всей Русской земли. Обе эти
идеи — идея единства Руси и идея централизации,— как
будет показано в предлагаемых очерках, не оставались
неподвижными на протяжении веков, а проделали свою
эволюцию, приноравливаясь к изменяющейся политиче-
ской обстановке.
Трактуя в пределах указанных проблем разнообразные
сюжеты, очерки, естественно, не однообразны по форме.
Там, например, где автору необходимо опровергнуть уста-
новившиеся в дореволюционной литературе идеалистиче-
ские взгляды на тот или иной вопрос, делаются более или
менее подробные историографические экскурсы; в других
очерках необходимости в таких экскурсах не было. Раз-
нятся между собой очерки и по внешнему построению: не-
которые из них довольно велики и в таких случаях
они разбиты на отдельные главы и снабжены неболь-
шим заключением, где подводятся основные итоги изло-
жения.
Очерки 3, 4, 7, 10 и частично 12 были в свое время на-
печатаны и воспроизводятся с изменениями и дополне-
ниями.
В заключение хочется отметить добрым словом всех
друзей и товарищей, которые советами и ценными указа-
ниями помогали мне писать данную книгу. Это прежде
всего покойный академик В. Д. Греков, с большим сочув-
ствием отнесшийся к выбору темы и внимательно следив-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2-е, т. 5, стр. 338. См.
также т. 4, стр. 308; т. 10, стр. 431 и др.
2 В. И. Лепи н. Соч., т. 19, стр. 452. См. также т. 20, стр. 28
И 29.
5
ший за ее разработкой. На протяжении многих лет я поль-
зовался также большой поддержкой и содействием члена-
корреспондента АН СССР Д. С. Лихачева и профессора
Л. В. Черепнина. Считаю также своим долгом выразить
горячую благодарность А. А. Зимину, В. Т. Пашуто,
А. М. Сахарову и Я. Н. Щапову, которые взяли на себя
труд прочитать книгу в рукописи и приняли деятельное
участие в обсуждении ее в Институте истории АН СССР.
ВВЕДЕНИЕ
Старая дворянская и буржуазная историография в лице вид-
нейших своих представителей изображала историю русской
культуры таким образом, что настоящие культурные ценности
начали создаваться в России якобы только после консолидации
дворянства и буржуазии. Все предшествующие столетия нашей
истории представлялись им полосой сплошного бескультурья;
в это время отдельные лица пли даже целые группы могли усво-
ить простую грамотность, но «просвещения», т. е. настоящей
культуры, якобы не было и быть не могло.
Очень откровенно выразил эти взгляды известный историк
русской церкви Е. Е. Голубинский. «... В нашем прошлом,— пи-
сал он,— грустный и негрустный,— но действительный факт,—
мы представляли из себя исторический народ невысокого досто-
инства» Г «...Грамотность, а не просвещение,— утверждает он
в другом месте, — в этих словах вся наша история огромного
периода, обнимающая время от Владимира до Петра В.» 1 2. Голу-
бинский вынужден, правда, признать, что и в древней Руси были
попытки насаждать просвещение, но они оставались безуспеш-
ными, как это случилось, например, с Владимиром Святослави-
чем. Причина, по мнению Е. Е. Голубинского, в нашей неспо-
собности и беспечности: «Мы и ле позаботились о просвещении
и нашли возможным прожить и без него» 3. Когда же Е. Е. Го-
лубинскому приходится сталкиваться с такими проявлениями
высокой культуры и «просвещения», как «Слово о законе
и благодати» митрополита Илариона или проповеди Кирилла
Туровского, которые не могли возникнуть на голом месте и среди
всеобщего дикого невежества, он объявляет их явлением «исклю-
чительным», «случайным», «странным» или «несообразным».
Совершенно «естественно», что народ «невысокого достоин-
ства» и лишенный просвещения не проявлял никаких призна-
ков общественного самосознания. Либерально-буржуазные ис-
следователи действительно отказывают древней Руси (по край-
1 Е. Е. Голубинский. История русской церкви, т. I, первая по-
ловина, изд. 2'. М., 1901, стр. XVII—XVIII.
2 Там же, стр. 720.
3 Там же, стр. 719. Это положение Е. Е. Голубинского охотно прини-
мали и цитировали либерально-буржуазные литературоведы (например,
А. Н. Пыпин).
7
ней мере, до XVI в.) в общественном самосознании и наличии
публицистики. «С какого хронологического момента следует на-
чинать историю русского общественного самосознания?» 4, —
спрашивает, например, П. Н. Милюков. И после долгих рассуж-
дений он приходит к выводу, что «историю национального само-
сознания» на Руси следует начинать с «эпохи созидательной го-
сударственной работы», когда русское общественное самосо-
знание не вытекало из преемства уделыго-вечевых традиций 5.
Конкретную историю русской общественной мысли Милюков
вслед за этим начинает с последних двух десятилетий XV в.
В плену либерально-буржуазных построений оказался и
Г. В. Плеханов, который по существу полностью воспроизвел их
в своей «Истории русской общественной мысли», где наиболее
ярко отразился его отход от марксизма.
Принимая самые порочные теории буржуазной историогра-
фии о цикличности всемирно-исторического развития6, об отсут-
ствии в древней Руси господствующего класса феодалов 7, о над-
классовом характере княжеской власти 8, о бродяжничестве на-
селения в древней Руси и всеобщем закрепощении государством
всех классов русского общества 9, об отсутствии в древнерус-
ском обществе классовой борьбы 10,— Г. В. Плеханов, естествен-
4 П. Мил юко в. Очерки по истории русской культуры, ч. III, изд. 2.
СПб., 1903, стр. 15.
5 Там же, стр. 19—26.
6 Как известно, эта теория применяется буржуазными историками
для доказательства того, что капиталистические отношения, существо-
вавшие уже якобы в древнем мире и существующие в настоящее время,
будут существовать во веки веков. Именно исходя из истории циклично-
сти и извечности общественных формаций, Г. В. Плеханов не делает ни-
какой разницы между «феодализмом» в древней Халдее и Ассирии и
феодальными отношениями в средневековой Франции (Г. В. Плеха-
нов. История русской общественной мысли, т. I. М., 1918 (на обл.: 1919),
стр. 9—10. Исходя из этой же теории, Г. В. Плеханов считает, что' в
результате разброда и бродяжничества населения, закрепощенного го-
сударством, «подневольный быт русского крестьянства стал, как две
капли воды, похожим на быт земледельцев великих восточных деспотий»
(там же, стр. 70; подчеркнуто мною.— И. Б.).
7 Многовековой натиск кочевников, утверждает Г. В. Плеханов, за-
держал процесс возникновения «влиятельного класса держателей земли
и определенных норм политической жизни» (там же, стр. 51).
8 Натиск кочевников, указывает Г. В. Плеханов, увеличил власть
князя, которого, вслед за В. О. Ключевским, он называет «военным сто-
рожем Русской земли» (там же, стр. 51—56). В представлении Г. В. Пле-
ханова княжеская власть — это не институт господствующего класса,
обеспечивавший ему подчинение эксплуатируемого населения, а какая-
то надклассовая организация, глава которой, князь, выполняет лишь
узкие функции военного специалиста.
9 Там же, стр. 62, 70, 75—76, 86. На стр. 133 Г. В. Плеханов прямо
говорит о «продолжительном закрепощении государством всех общест-
венных сил» (подчеркнуто мною.—Л. Б.),
10 Поскольку история России, пишет Г. В. Плеханов, «была историей
страны, колонизировавшейся при условиях натурального хозяйства»,
8
но, приходит к выводу о том, что все эти неблагоприятные усло-
вия самым печальным образом отразились на развитии русской
общественной мысли. Да и могло ли быть место для какой-то
общественной мысли там, где экономическое развитие было
страшно замедлено, где отсутствовала борьба классов, одинако-
во закрепощенных государством? Исходя из этого, Г. В. Плеха-
нов вообще игнорирует общественную мысль Руси до XVI в.
Искусственно подгоняя периодизацию истории русской общест-
венной мысли к обстоятельствам западноевропейской историче-
ской жизни, где якобы «первым сильным толчком к развитию
общественной мысли... послужила... взаимная борьба светской и
духовной властей» и, Г. В. Плеханов начинает свое изложение
с «движения общественной мысли под влиянием борьбы духов-
ной власти со светской» в XVI—XVII вв. 11 12 Все, что было до
этого в области общественного сознания русского парода, как
бы объявляется не стоящим внимания исследователя 13.
Между тем Киевская Русь ни в экономической, ни в куль-
турной области, ни в отношении государственного строитель-
ства вовсе не была отсталой страной по сравнению со своими
европейскими соседями. Задолго до борьбы папы Григория VII
с императором Генрихом IV, с которой Г. В. Плеханов начинает
историю западноевропейской общественной мысли, Киевская
Русь дала ряд выдающихся памятников общественно-политиче-
ской мысли. Но и после упадка Киевской Руси и страшного раз-
грома Руси татаро-монгольскими ордами, отбросившего нашу
страну далеко назад, культурные ценности, накопленные в те-
чение многих столетий предшествующего развития, бережно
хранились народом и не растрачивались при мнимых постоян-
ных переходах с места на место. И после установления татарско-
го ига, как и до него, и на северо-востоке, как и на юго-западе,
классовая борьба не только не прекратилась, но являлась осно-
вой всей общественной и политической жизни. Все это застави-
ло советских исследователей не только решительно отверг-
нуть схему построения истории русского общественного
самосознания, при которой все памятники русской обществен-
ной мысли до XVI в. отбрасываются как не заслуживающие
внимания, а, напротив, направить свое внимание именно па эти
века, чтобы восполнить образовавшийся пробел.
«внутренняя история России не могла отличиться интенсивною и взаим-
ною борьбой общественных классов» (там же, стр. 82).
11 Там же, стр. 133.
12 Там же, стр. 133—149.
13 Отметим, что и М. Н. Покровский отрицает наличие на Руси пуб-
лицистики до XVI в. «В XVI в.,— пишет он,— у нас появляется вдруг,—
что и не спилось Москве XIV в.,— политическая литература, публици-
стика...» (М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очер-
ке. Партиздат, 1932, стр. 58. Слово «вдруг» подчеркнуто мною.— И. Б.)
9
Древняя Русь не была, конечно, изолированной среди всего
мира страной. С самого начала своего существования она всту-
пила в оживленные хозяйственные, политические и культурные
^сношения с многочисленными народами Востока и Запада.
Позднее, в эпоху Киевской Руси, Русское государство находи-
лось в постоянном общении со всеми культурными странами
того времени. В течение долгого периода Русь была связана
тесными хозяйственными и культурными узами с Византией.
Русский народ, однако, не механически воспринимал чужие
культурные ценности. Он принимал только то, что соответство-
вало его собственным возросшим культурным потребностям.
Возникновение того или иного культурного новшества, будь это
архитектурное сооружение, произведение литературы и т. п.,
было подготовлено достигнутым самим русским народом опре-
деленным уровнем развития производительных сил и культуры.
При этом русское общество приобретенные культурные ценно-
сти творчески перерабатывало, приспосабливая к собственным
потребностям, отбрасывая от них все то, что не могло произра-
стать па родной почве.
При ближайшем рассмотрении оказывается, что культурные
приобретения извне были не так уже многочисленны, что целый
ряд важнейших культурных ценностей, возникших из потребно-
стей русской жизни и выросших на русской почве, дворянские
и буржуазные исследователи охотно уступают другим, более
«просвещенным» народам, не допуская даже мысли, что их мог
создать русский народ самостоятельно. Еще в первой половине
XI в. у нас возникло такое грандиозное и вместе с тем самобыт-
ное явление, как русское летописание. И вот, несмотря на то, что
русское летописание возникло и развилось на почве идейного
соперничества с Византией и в тесной связи с потребностями
русского общества, ряд виднейших буржуазных исследовате-
лей — А. А. Шахматов, В. М. Петрин, М. Д. Приселков и дру-
гие — объявил первый летописный свод привнесенным извне,
служебной запиской грека-митрополита в константинопольский
синод или просто списанным с греческих хроник.
В XII в. на Руси появился талантливый писатель Кирилл Ту-
ровский, произведения которого на протяжении нескольких сто-
летий пользовались огромной популярностью. Хотя творчество
Кирилла Туровского возникло в определенных исторических ус-
ловиях русской жизни, несколько поколений дворянских и бур-
жуазных литературоведов объявляли его произведения компи-
лятивной мозаикой из византийских авторов, притом «мозаи-
кой», совершенно не связанной с русской жизнью, слепленной
вне времени и пространства.
Даже такое глубоко оригинальное и самостоятельное произ-
ведение русского гения, как «Слово о полку Игореве», всеми
10
своими корнями уходящее в русскую действительность, объяв-
ляли навеянным «Песнью о Роланде», «Нибелунгами», сканди-
навскими сагами, Оссианом, югославянскимп сказаниями, «Или-
адой»...
При этом забывается, что иноземные, в частности византий-
ские, мастера, например, были весьма ограничены в своих за-
мыслах и должны были строго следовать желаниям и вкусам
'своих русских заказчиков. Если византийские архитекторы уча-
ствовали в сооружении киевской Софии, то они должны были
создать такой храм, который соответствовал бы политическим и
идеологическим видам Ярослава Мудрого. Если позднее, в кон-
це XIV в., строителей, художников и литераторов Русь пригла-
шала к себе из обнищавшей и оскудевшей Византии, а также
из южнославянских стран, подвергшихся турецкому погрому, то
пм приходилось работать в стране, имевшей прочно сложившие-
ся идеологические традиции, к которым им нужно было всемер-
но приспосабливаться.
Когда мы говорим о культурном влиянии на Русь со стороны
других народов, мы не должны забывать о другой стороне явле-
ния — об обратном влиянии Руси на эти народы. Верно, напри-
мер, что на Руси обращалось много южнославянских книг, но
верно и то, что и южное славянство испытало па себе большое
влияние Руси.
Могучий талант первого русского митрополита Илариопа не
остался незамеченным за пределами страны. В середине XIII в.
сербский писатель Доментиан в житии Симеона Сербского (ве-
ликого жупана Немани) описывал успехи христианства в Сер-
бии темп же словами, какими митрополит Иларион за два с лиш-
ком века до этого описывал в Слове о законе и благодати успехи
христианства на Руси. Было известно в Сербии и «Послание к
брату столпнику» Илариопа 14.
Большой отзвук за пределами страны получили сказания о
Борисе и Глебе. Культ их почитался в Чехии, в южнославян-
ских государствах, даже в Византии и Армении 15. Везде, где
народ страдал от феодальной раздробленности, от княжеских не-
урядиц и кровавых междоусобий, там с уважением и сочувстви-
ем писали о гибели молодых князей, которые, по сказаниям о
них, добровольно пожертвовали своей жизнью, лишь бы пре-
14 М. Н. С п е р а н с к и й. К истории взаимоотношений русской и юго-
славянской литератур (Русские памятники письменности на юге славян-
ства). ИОРЯС, т. XXVI. Пгр., 1923, стр. 155-158.
10 Там же, стр. 154—155, 185; В. Л а м а н с к и й. О некоторых славян-
ских рукописях в Белграде, Загребе и Вене. СПб., 1854. стр. 113—114;
А. Востоков. Описание русских и словенских рукописей Румянцев-
ского музеума. СПб., 1842, стр. 453—454; В. Н. Б е н е ш е в и ч. Армянский
пролог о св. Борисе и Глебе. ИОРЯС, т. XIV, кн. I, СПб., 1909, стр. 201—
.236.
11
дотвратить раздоры на земле, не нарушать своей верности ста-
рейшему князю. Кроме жития Бориса и Глеба, среди южных
славян были широко распространены русские проложные ста-
тьи о «святой царице Ольге», «прематере всехь князь рушьскы-
их» и о Мстиславе Владимировиче (сыне Владимира Монома-
ха) 16.
Большой популярностью в южнославянской литературе поль-
зовались житие Феодосия Печерского и проложная статья о
нем17; Повесть временных лет, послужившая одним из источ-
ников составленной в Болгарии большой компиляции всемирной
истории, где изложение событий доведено до 1204 г.18; произве-
дения Кирилла Туровского 19; русский перевод сборника изрече-
ний «Пчела»; повести об Акире Премудром 20 и т. д.
Укажем в заключение, что в южнославянских странах и па
православном Востоке многие русские рукописи переписывались
целиком, причем на Афоне уже в половине XII в. находились
русские книги, в том числе один номоканон21.
Рассматривая памятники литературы и общественной мысли
как явление наносное, привнесенное извне, возникающее произ-
вольно, вне какой-либо связи с общественной жизнью окружаю-
щей среды, буржуазная наука, исследуя эти памятники, меньше
всего обращает внимание на их идейную направленность и вза-
имосвязь с классовой борьбой, со стремлениями и чаяниями раз-
личных общественных классов и групп.
Этим пороком особенно страдают «Опыты по истории древне-
русских политических идей» В. М. Шахматова (т. I, Прага.
1926). Для иллюстрации своих положений автор использует
различные цитаты из различных летописей, не утруждая себя
вопросом, когда и в каких условиях было провозглашено то или
иное положение летописцев и какой исторической обстановкой
оно было вызвано. Таким путем летописец оказывается одновре-
16 В. Л а м а н с к и й. Указ, соч., стр. 113—115; М. Н. Сперанский.
Указ, соч., стр. 184—185; А. Востоков. Указ, соч., стр. 452—453. Сохра-
нился славянский палимпсест (пергамен, где стерты старые письмена и
написаны новые) из Синайского монастыря, составленный из шести
листков и содержащий жития только русских святых: княгини Ольги,
убитого в Киеве мученика-варяга и сына его Ивана, Владимира Свято-
славича («Заметка А. Ф. Бычкова о славянском палимпсесте». Сб. ОРЯС.
т. I, СПб., 1867, стр. XXVII-XXVIII; см. также стр. VIII—IX).
J7 М. Н. Сперанский. Указ, соч., стр. 164—167, 185; его же.
Сербское житие Феодосия Печерского. Чтения ОИДР, 1913, кн. 1, раздел
«Смесь», стр. 55—71; А. Востоков. Указ, соч., стр. 451—452, 454.
18 К. И. И р е ч е к. История болгар. Одесса, 1878, стр. 566.
19 М. Н. С п е р а н с к и й. К истории взаимоотношений..., стр. 167—171.
20 Там же, стр. 190—196.
21 Там же, стр. 200—202; А. Павлов. «Книги законные». Сб. ОРЯС,
т. XXXVIII, № 3, СПб., 1885, стр. 19, прим. 1. Отметим, что в болгарский
номоканон попало одно правило (об обязанности иерея принять обратно
свою жену, вернувшуюся из плена), принадлежащее к тексту канониче-
ских ответов русского митрополита Иоанна II (РИБ, т. VI, стб. 14, п. 26).
12
менно и ревнителем безграничной единоличной власти князя,
и сторонником ее ограничения. Признавая вслед за А. А. Шах-
матовым тенденциозность наших летописных сводов, В. М. Шах-
матов не пытается исследовать, чьи политические интересы за-
щищает автор того или иного свода и взгляды каких обществен-
ных групп он отражает. Признавая, что «летописи — не только
историческое сочинение, но и политический трактат»,
В. М. Шахматов рассматривает летописи как единое произведе-
дение некоего единого «летописца», который одновременно вы-
ступает глашатаем разнообразных и подчас непримиримых
идей. Будучи, например, носителем «славянофильского самобыт-
пического направления мысли», летописец, по В. М. Шахматову,
в то же время «с большим уважением» относится и к варягам,
проявляет «византийство» и наконец, «хазарофильство» 22.
Автор все время мыслит почти исключительно моральными
категориями. Стремясь выявить идеи древнерусских летопис-
цев, он делает обильные выписки из их моралистических рас-
суждений, нисколько не интересуясь вопросом, в защиту каких
социальных и политических позиций летописцы привлекают
цитаты из Библии, святоотческой литературы и других источни-
ков. Выявляя, например, отношение русских летописей к «мя-
тежам», В. М. Шахматов игнорирует тот факт, что эти «мяте-
жи» были проявлением острейшей классовой и политической
борьбы, что в этой борьбе летописцы занимали четкую позицию,
являясь идеологами и защитниками интересов определенных
группировок правящего класса. Для В. М. Шахматова вся суть
вопроса — в «греховности» «мятежей», которые осуждаются ле-
тописцем якобы исключительно с точки зрения их нравственных
принципов 23.
Не признает зависимости памятников общественно-политиче-
ской мысли от классовой борьбы и профессор Гейдельбергского
института Д. Чижевский. В своей книге «Из двух миров» он по-
местил специальный очерк, посвященный «социальному вопро-
су» в древнеславянских литературах24.
Надо заметить, что слова «социальный вопрос» Д. Чижев-
ский везде помещает в кавычки, как бы давая этим понять, что
никакого социального вопроса в древности не существовало, что
все это выдумки советских марксистов, против которых он нап-
равляет всю свою иронию. С его точки зрения достойно иронии
то обстоятельство, что пять исследователей-марксистов (он пе-
22 В. М. III а хм ато в. Опыты по истории древнерусских политиче-
ских идей, т. I. Прага, 1926, стр. 78, 81, 85. 90—91.
23 Там же, стр. 147—151.
24 Dmitri j Cizevskij. Aus zwei Welten. Beitriige zur Geschichte der sla-
visch-westlichep Beziehunggen, ’s-Gravenhage, 1956, SS. 29—44 (Дмитрий
Чижевский. Из двух миров. Очерки из истории отношений славян
и Запада. Гаага, 1956, стр. 29—44).
13
речисляет собственно четверых, но для пущей убедительности
производит в «марксисты» и дореволюционного историка лите-
ратуры В. Келтуялу), владеющих одним и тем же марксист-
ским методом, в трактовке классовой принадлежности Дании-
ла Заточника и идейного содержания его «Моления» приходят
к различным выводам.
Очевидно, в представлении Д. Чижевского марксистский ме-
тод — это какая-то отмычка, которую стоит только приложить к
какой-нибудь сложной проблеме, и она сама собой раскрывается
так наглядно и просто, что ни у кого не остается никаких сом-
нений. Чижевского, вероятно, приводят в немалое недоумение
проводящиеся у нас частые и порой весьма острые дискуссии
по самым разнообразным отраслям знания: помилуйте, какие
могут быть дискуссии у людей, владеющих одним методом, од-
ной отмычкой, подходящей к любому замку? Это очень старое
и очень вульгарное представление о марксизме, от которого
давно уже отказались добросовестные исследователи даже из
буржуазного лагеря.
Д. Чижевский находит бесполезным заниматься анализом
аргументации советских исследователей. Все зло, считает он, за-
ключается в том, что советские ученые подходят к исследованию
далекого прошлого с категориями современного, сегодняшнего
мышления 25. Приходится, конечно, пожалеть о том, что Чижев-
ский не приводит аргументов советских исследователей: тогда
читателю стала бы ясна вся неосновательность его обвинений.
В самом деле, исследуя идейное содержание «Моления» Дани-
ила Заточника, советские ученые оперируют исключительно ка
тегориями феодального общества. Мы встретимся здесь с князь-
ями, боярами, тиунами, дружинниками, дворянами (в том виде,
в каком они существовали во времена Заточника), с холопами и
другими феодально зависимыми людьми; здесь рассматривают-
ся междукняжескпе отношения, феодальные войны, внеэконо-
мическое принуждение, порабощение прежде свободного насе-
ления и прочие явления XIII в., по Чижевский при всем жела-
нии не мог привести из упоминаемых им произведений совет-
ских историков и литературоведов ни одной категории, ни одно-
го атрибута нашей современности, которые советские ученые
искусственно переносили бы на XIII век. Уж если кто-нибудь
грешит перенесением современных категорий в область прошло-
го, так это именно буржуазные ученые, пытающиеся обнару-
жить капиталистические отношения в ранних общественно-эко-
номических формациях. Мы говорим, правда, об угнетателях и
угнетенных в древней Руси, о классах, на которые было разде-
лено древнерусское общество, о раздиравшей его классовой
борьбе, порой выливавшейся в грозные народные восстания, но
25 Д. Ч иж е веки й. Указ, сеч., стр. /29, 32—33.
14
это такие твердо установленные факты, что даже сам Чижев-
ский вынужден признать, что в X—XIII вв. классовые интере-
сы могли играть большую роль 26.
Но признав эту бесспорную истину, он тут же спешит ого-
вориться (п в этом он усматривает свое главное расхождение с
советскими исследователями), что, несмотря на наличие классо-
вых интересов в X—XIII вв., идеология писателей того времени
нисколько не зависела от их классовых симпатии или анти-
патий, что идеология эта была христианской и что конкретные
жизненные вопросы этой поры неизменно связывались с хри-
стианской традицией.
К сожалению, и здесь Д. Чижевский не дает себе труда аргу-
ментировать свою мысль, ограничиваясь одной декларацией. Да
и невозможно объяснить, каким образом тяжелая борьба
обездоленных, порабощаемых и угнетаемых людей за скудный
кусок хлеба, за жалкий кров над головой, за рубище, каким
образом все эти горькие заботы, составляющие бытие эксплуати-
руемого класса в феодальном обществе (да и не только в фео-
дальном), могут существовать совершенно независимо от созна-
ния этого класса. Это во-первых, а во-вторых, каким образом пи-
сатели, затрагивающие самые животрепещущие вопросы дня 27,
могут так эквилибрировать, чтобы совершенно не выявлять свое
собственное отношение к рассматриваемым ими «проклятым
вопросам»?
Это верно, что господствующей идеологией была идеология
христианская, но это не мешало угнетенным поднимать восста-
ния против эксплуататоров и рассматривать эти восстания как
вполне согласное с христианской моралью богоугодное дело,
а угнетателям — со свирепой жестокостью эти восстания пода-
влять «к вящшей славе бога». Да и сама христианская идеология
столь расплывчата, что она вполне совмещает и осуждение бога-
тых, и предписание бедным верой и правдой богатым служить.
До нас не дошли произведения представителей угнетенных
масс древней Руси, и при исследовании древнерусских памятни-
ков мы обычно имеем дело с писаниями представителей господ-
ствующего класса. Некоторые из них сурово настроены в отно-
шении порабощенных народных масс, другие склонны считать-
ся с их бедствиями и советуют господам пойти на уступки, но
классовая принадлежность и тех и других, вопреки утвержде-
ниям Чижевского, распознается без особого труда.
Как бы противопоставляя свой метод марксистскому методу
26 Там же, стр. 33.
27 Сам Чижевский признает, что <в произведениях древнеславянских
литератур (и особенно русской), где говорится о богатстве и бедности,
мы можем встретить глубокомысленные наблюдения, касающиеся со-
циальных, хозяйственных и психологических причин и влияний этих
явлений (см. стр. 33).
15
советских ученых, Д. Чижевский предпринимает исследование
(собственно даже не исследование, а довольно поверхностный
обзор) нескольких произведений, где разработана тема о богат-
стве и бедности 28. Он рассматривает проповедь Козьмы пресви-
тера X в., Изборник Святослава 1076 г., опубликованные
И. И. Срезневским три торжественника XII в. и упоминает
несколько позднейших произведений. По его наблюдениям, эта
тема, преподносимая вначале в виде евангельской проповеди, по-
степенно принимает форму сатиры и социального протеста. Сно-
ва и снова приходится пожалеть, что Чижевский больше декла-
рирует, чем аргументирует. В частности, он не ставит перед со-
€ой вопроса о причинах эволюции в трактовке темы о богатстве
и бедности. Если бы он был более добросовестным и менее пре-
дубежденным исследователем, то должен был бы признать, что
такая эволюция могла произойти только в связи с развитием
классовой борьбы, которая обогащает угнетенные массы соци-
альным и политическим опытом, что в свою очередь оказывает
влияние на литературные произведения. Однако и того, что
Д. Чижевский вынужден признать, вполне достаточно, чтобы
опровергнуть его основной тезис о полной независимости соз-
нания от бытия и идеологии от классовой борьбы.
Автор настоящего труда при изучении (различных проявле-
ний общественной мысли древней Руси руководствовался одним
из основных положений исторического материализма, согласно
которому духовная жизнь общества является отражением его
материальной жизни. Автор заранее отводит от себя упрек в
чрезмерной обрисовке исторического фона, на котором в древней
Руси возникали общественные идеи. Именно исходя из маркси-
стского положения о происхождении общественных идей, сле-
дует тщательно изучать историческую жизнь общества, чтобы
выявить и попять истоки его общественного самосознания.
Как известно, общественные идеи и теории бывают различ-
ные. Есть идеи прогрессивные, помогающие обществу двигаться
вперед, и есть идеи реакционные, старые, отжившие свой век.
тормозящие ход общественного развития. Есть идеи, внушаемые
господствующими классами, стремящимися удержать и укрепить
свое господство над эксплуатируемым большинством населения,
и есть идеи угнетенных, стремящихся сбросить с себя или, по
крайней мере, ослабить ярмо эксплуатации. Если разбить по
этому признаку многочисленные направления, течения, оттен-
ки общественной мысли каждого народа и каждой эпохи, то в
конечном счете получатся две культуры парода, два круга обще-
ственных идей — идеи классов господствующих и идеи классов
угнетенных. Вот что писал В. И. Ленин о двух культурах в каж-
28 Д. Ч и же веки й. Указ, соч., стр. 33—44.
16
дой нации: «Есть две нации в каждой современной нации... Есть
две национальные культуры в каждой национальной культуре.
Есть великорусская культура Пуришкевичей, Гучковых и Стру-
ве, — но есть также великорусская культура, характеризуемая
именами Чернышевского и Плеханова. Есть такие же две куль-
туры в украинстве, как и в Германии, Франции, Англии, у ев-
реев и т. д.» 29.
В. И. Ленин говорит о двух национальных культурах приме-
нительно к новому времени, но его указание так же справедливо
и в отношении эпохи феодальной. Рыцарская феодальная куль-
тура превозносила княжеские неурядицы, лихие набеги, опусто-
шения, массовые убийства, грабежи и прочие проявления фео-
дальных порядков. Но в широких массах населения все эти «под-
виги» вызывали ужас и отвращение, и народ противопоставляет
рыцарскому удальству удаль другого рода и качества — удаль
богатырей, людей прямых, честных, мужественных, находящих
применение своему мужеству не во взаимных кровавых дрязгах,
а в защите родной земли, в обеспечении безопасности населения
и его мирного труда.
Из дальнейшего изложения читатель увидит, как в самые
страшные десятилетия татарского ига, наступившие после кро-
вавого батыева погрома, проповеди прислужничества, угодниче-
ства и пресмыкательства перед носителями иноземного гнета,
исходившей от духовенства и господствующего феодального
класса, народ сумел противопоставить боевую идеологию, ос-
нованную на непримиримости к захватчикам, на презрении к
смерти, на готовности пожертвовать своей жизнью, лишь бы
освободить страну от иноземного ига. Позднее, в XIV в., когда
Русь начала уже оправляться от последствий опустошительной
татарской грозы, народ своим творчеством поддерживал борьбу
за свержение ига и в исторической песне о Щелкане Дудентье-
виче проповедовал презрение и ненависть к насильникам, не-
примиримость к заклятым врагам Родины и уверенность в бла-
гополучном исходе восстания против угнетателей.
Выявляя то новое, что Маркс внес в общественную науку,
Энгельс пишет: «Маркс... доказал, что вся предшествующая ис-
тория есть история борьбы классов, что во всей разнообразной
и сложной политической борьбе дело всегда идет именно об об-
щественном и политическом господстве тех или иных классов
общества, о сохранении господства — со стороны классов ста-
рых, о достижении господства — со стороны поднимающихся
новых» 30. Но если вся предшествующая история есть история
29 В. И. Ленин. Критические заметки по национальному вопросу.
Соч., т. 20, стр. 16.
30 Ф. Энгельс. Карл Маркс. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,
изд. 1-е, т. XV, стр. 419.
2 Заказ № 835 17
борьбы классов, то общественная мысль, имеющая своим источ-
ником реальную историческую жизнь, является отражением
классовой борьбы, а различные направления, течения и оттенки
общественной мысли отражают позицию различных классов и
классовых групп.
Изучение этого отражения классовой борьбы в политической
литературе древней Руси затрудняется одним важным обстоя-
тельством. Дело в том, что широкие народные массы, которые
вели повседневную классовую борьбу со своими угнетателями,
а время от времени поднимали против них грозные восстания,
потрясавшие все здание феодального государства, вовсе не
имели своей письменной литературы, являвшейся уделом обра-
зованных господствующих классов. Что касается фольклора, то
многие произведения народного творчества забыты и, не будучи
в свое время зафиксированы, до нас не дошли. Изучение фоль-
клора с точки зрения отражения в нем определенных проявле-
ний классовой борьбы затрудняется еще невозможностью во
многих случаях датировать тот или иной памятник народного
творчества, и таким образом возникает опасность приурочить
его вовсе не к тому времени, когда он в действительности был
создан, и к тем событиям, откликом на которые он являлся.
Большим препятствием к изучению отражения реальной
классовой борьбы в памятниках общественной мысли служит
еще то обстоятельство, что в древней Руси вплоть до XVII в.
основными книгохранилищами являлись монастыри и церкви.
Разумеется, что книги для этих хранилищ подбирались с боль-
шим разбором, и церковники допускали туда только такие
произведения, которые соответствовали их потребностям, об-
щественным и политическим вкусам, решительно отметая па-
мятники, казавшиеся с их точки зрения «соблазнительными»
или просто не представлявшие для них интереса 31. Так, несом-
ненно, погибло много произведений светской литературы, и не-
удивительно, что такой шедевр, как «Слово о полку Игореве»,
был обнаружен только в конце XVIII в. и то в одном лишь спис-
ке. Этим же объясняется и то обстоятельство, что мы так мало
знаем о еретических движениях в древней Руси, являвшихся в
условиях средневековья своеобразным протестом против господ-
ствовавшего феодального строя: церковники безжалостно уни-
чтожали еретические сочинения (как и самих еретиков), и их
содержание, обедненное и искаженное, доходит иногда до нас
только в изложении направленных против них обличений.
Ко всему этому надо добавить, что и светские произведения
и даже летописи, которые большей частью велись при княже-
31 Об обычном составе библиотек при монастырях и церквах древней
Руси см.: Н. Никольский. Ближайшие задачи изучения древнерус-
ской книжности. ПДПИ, вып. CXLVII. СПб., 1902, стр. 5—9.
18
ских дворах или при митрополичьей и епископских кафедрах,
весьма неохотно касались проявлений бурной классовой борьбы,
а о некоторых народных восстаниях мы узнаем из летописей
лишь случайно, и только потому, что они имели такие важные
политические последствия (как, например, восстания в Киеве в
1068 и 1113 гг., восстание в Твери в 1327 г. и др.), что замол-
чать их было решительно невозможно.
При всем сказанном литературе господствующего класса не
уйти, не отмежеваться, не укрыться от классовой борьбы, кото-
рая наложила свой отпечаток на все произведения обществен-
ной мысли, исходящие даже из лагеря феодалов, светских и
духовных. Особенно ярко сказалось это на политической литера-
туре конца XI — начала XII в. На рубеже этих двух столетий
господствующий феодальный класс в лице своих наиболее даль-
новидных представителей (Владимира Мономаха и других), на-
пуганный явными признаками расчленения прежде относитель-
но единого государства, народными восстаниями и внешней по-
ловецкой опасностью, предпринял широкий социальный маневр,
существо которого сводилось к тому, чтобы ценой некоторых ус-
тупок устранить недовольство масс, создать какой-то способ
сожительства между князьями и укрепить внешнюю безопас-
ность Руси. Это течение общественной мысли нашло свое от-
ражение в Изборнике Святослава 1076 г., в Поучении Владимира
Мономаха, в Уставе Владимира Мономаха Пространной Правды
Русской, явившемся ответом на киевское восстание 1113 г., в
ряде летописных сводов и особенно в Повести временных лет.
Во всех этих памятниках редко и скупо говорится о классовой
борьбе, но давление масс чувствуется в характере каждого' соци-
ального или политического мероприятия, предлагаемого автора-
ми этих произведений.
В истории древнерусской общественно-политической мысли
намечается довольно четкая периодизация. Отметим прежде
всего, что общественная мысль древней Руси развивалась в пре-
делах одной общественно-экономической формации — феодаль-
ного строя; речь идет, таким образом, об установлении периоди-
зации внутри этой эпохи. Последняя пронизана общим феодаль-
ным мировоззрением, но п оно не оставалось неподвижным.
При создании периодизации истории общественной мысли
древней Руси нельзя, конечно, игнорировать важнейшие полити-
ческие события, вызванные определенными социально-экономи-
ческими причинами. Например, внедрение и распространение
феодального способа производства, хозяйственное развитие и
укрепление отдельных областей и усиление класса феодалов-
землевладельцев вызвали такое важное политическое следствие,
как феодальную раздробленность. Это политическое следствие
повело к расчленепию государства, внутренним войнам, ослаб-
19
2*
лению внешней безопасности, что, в свою очередь, поставило пе-
ред обществом новые задачи (восстановление единства Руси),
оказавшие огромное влияние на развитие общественно-полити-
ческой мысли. Большой толчок общественной мысли дало и
такое имевшее неизмеримые последствия в истории русского
парода политическое событие, как татарское иго. Вот почему
грани периодизации русской общественной мысли часто (но,
конечно, далеко не всегда) совпадают с гранями периодизации
политической истории, несколько, правда, опаздывая по срав-
нению с последними, поскольку вообще общественное сознание
отстает от общественного бытия.
Первый период истории русской общественной мысли тянет-
ся с начала XI в. до 70-х годов того же столетия. Это было время,
когда Русь достигла огромных хозяйственных и культурных ус-
пехов и заняла видное положение в международной жизни Евро-
пы. Памятники общественной мысли этого периода (особенно
Слово о законе и благодати митрополита Илариона и первый ки-
евский свод) дышат гордостью за страну и народ, исполнены
жизнерадостности и веры в блестящее будущее государства. Од-
нако уже в это время появляются признаки будущего расчлене-
ния государства. В ранних сказаниях о Борисе и Глебе звучат
уже первые нотки тревоги за целостность государства и делают-
ся первые попытки идеологическими средствами предотвратить
грозящую государству опасность.
Второй период истории русской общественной мысли, про-
должавшийся с 70-х годов XI в. примерно до 20-х годов XII в.,
тесно связан с усилением феодальной эксплуатации, встречав-
шей ожесточенный отпор со стороны широких масс закрепоща-
емого населения. Этот период характеризуется охватившей пе-
редовых людей острой тревогой за судьбы страны и поисками
средств для предотвращения нависшей над Русью опасности.
В 70-х годах XI в. появляется очередной летописный свод и Из-
борник Святослава 1076 г. В первом, включившем в свой состав
так наз. «завет Ярослава» (или «ряд Ярослава»), делается
попытка найти какой-то способ разграничить власть князей и
уничтожить их взаимные распри. В Изборнике Святослава
1076 г., на содержание которого, несомненно, оказали большое
влияние киевское восстание 1068 г. и другие народные выступ-
ления этого времени, мы имеем первый набросок социальной
программы, сводящейся к примирению враждебных классов за
счет взаимных уступок. В дальнейшем эта тема развивается в
летописном своде 90-х годов, в Поучении Владимира Мономаха
и в Повести временных лет. Эта тема переплетается с другой —
о необходимости восстановить единство Руси для успешной
борьбы с половцами и другими внешними врагами. Страстный
патриотический призыв к единству пронизывает всю богатую
20
идейным содержанием и отмеченную широким горизонтом по-
литическую литературу этого периода. Она отличается обилием
жанров (исторические труды, поучения, путевые записки, сбор-
ники житейских правил, жития и т. д.), и все произведения
этих жанров, будь это летописное сказание, новая редакция
жития Бориса и Глеба, записки о путешествии по «святой зем-
ле» игумена Даниила пли поучение, как следует христианам
лучше всего устроить свою жизнь, — наполнены чувством люб-
ви к родине, могучей и непобедимой в своем единстве, слабой,
делающейся легкой добычей врагов в своей раздробленности.
Патриотические идеи, проповедовавшиеся русскими публици-
стами на рубеже XI и XII вв., оказали огромное влияние на об-
щественное сознание многих поколений.
В то же время необходимо отметить классовую ограничен-
ность литературы этого времени, все усилия которой сводились
к сохранению господства в руках феодального класса. Эта ли-
тература призывала народ к смирению, к безропотному повино-
вению господам, к неистощимому терпению... Эти мотивы в том
или ином виде встречаются потом в литературе господствующе-
го класса на протяжении многих столетий, будучи особенно раз-
виты в духовно-учительных проповедях и сборниках поучений
типа Измарагдов. Позднее эти мотивы были охотно подхвачены
литературой городских верхов, пытавшихся не только экономи-
ческими и политическими способами, но и идеологическими
средствами держать в повиновении «молодших» горожан, ре-
месленников и работных людей.
Именно с конца XI в. начинается особое направление в рус-
ской литературе, сводящееся к призыву «утешать скорбящих»
путем «милостыни» и жалких подачек, причем «скорбящие»
должны были за это проникнуться смирением и чувством все-
прощения. Особенно усердствовало в этом направлении духо-
венство, которое переносило расплату за добро и зло в потусто-
ронний мир, глушило классовую борьбу и утешало трудовой люд
тем, что его страдания будут учтены при «окончательном ра-
счете». Надо сказать, что многовековая проповедь в этом на-
правлении оставила большой след на сознании политически
неопытных масс, которые временами действительно искали по-
мощи и избавления в «лучшем мире».
И еще одна линия русской общественной мысли зародилась
именно в этот период. Это — противопоставление князя его ад-
министрации. Уже в летописном некрологе о князе Всеволоде
Ярославиче (ум. в 1093 г.) отмечается, что старый князь по бо-
лезни не мог самостоятельно заниматься государственными
делами, что всем распоряжались его тиуны, которые скрывали
от народа «княжую правду». Эту мысль — о каком-то мнимом
антагонизме между князем — носителем высшей «правды» и
21
его тиунами, нарушающими эту «правду»,— развивал потом в
своем Поучении сып Всеволода Ярославина — Владимир Моно-
мах. Впоследствии эта мысль, видоизменившись в формулу, что
«царь хорош, но министры плохи», владела сознанием широких
масс парода, в известной степени питала его «царистскую»
психологию и дожила едва ли не до 9 января 1905 г.
Усилия Владимира Мономаха и сына его Мстислава Влади-
мировича по восстановлению политического единства Русской
земли не могли дать длительного эффекта. После смерти Мсти-
слава княжеские неурядицы и внутренние кровавые распри
возобновились с новой силой. Феодальная раздробленность стра-
ны становится совершившимся фактом. Вместе с раздроблением
страны мельчает и общественная мысль. Летописание и другие
виды литературы теряют свой прежний размах и широту мысли.
Писателями начинает овладевать ограниченная феодальная,
рыцарская идеология, характерная для большинства памятни-
ков русской общественной мысли третьего периода ее истории,
наступившего примерно со второй четверти XII в. и продолжав-
шейся до татарского вторжения. В народе, однако, продолжают
жить традиция единства страны, ненависть к внешним захват-
чикам и отвращение к внутренним междоусобиям. Все это наш-
ло величественное выражение в Слове о полку Игореве, идейное
богатство которого определяется именно тем. что в его основу
положены народные думы и чаяния.
В течение рассматриваемого периода значительно вырастает
экономическое и политическое значение города. Новгород пре-
вращается в самостоятельную республику, управляемую (по
крайней мере, номинально) городским вечем. Киевское вече ока-
зывает решающее влияние на утверждение в городе того или
иного князя. В других пунктах, как, например, в Галицко-Во-
лынском княжестве на юго-западе и в Суздальской земле на
северо-востоке, городское население поддерживает князей, спра-
ведливо усматривая в сильной княжеской власти оплот против
вечно враждующих между собой и опустошающих страну мел-
ких феодальных владельцев. Опираясь на прогрессивные эле-
менты города, княжеская власть в Галицко-Волынском княже-
стве и на северо-востоке начинает проводить объединительную
политику, но процесс этот был грубо нарушен вторжением ог-
ромных татарских полчищ.
С этого времени начинается четвертый период развития рус-
ской общественной мысли, продолжавшийся до конца XIII —
начала XIV в. В течение этого периода сказывается большое
организующее значение передовых патриотических идей, вы-
раженных в лучших памятниках общественной мысли конца
XI — начала XII в., в Слове о полку Игореве и в других произ-
ведениях предшествующей поры. Экономически разобщенный,
22
политически раздробленный, изнемогавший под тяжестью та-
тарского ига, русский народ не переставал считать себя единым
и не терял веры в будущее свое воссоединение. В этот период,
как уже выше отмечалось, особенно четко проявлялась борьба
прогрессивных и реакционных идей: идеям всяческого приспо-
собления к режиму угнетения резко противостояли идеи непри-
миримой борьбы с угнетателями.
Следующий, пятый период истории русской общественной
мысли начинается с конца XIII — начала XIV в., когда Русь
начала заметно оправляться от страшных опустошений, причи-
ненных монгольскими завоевателями. Этот период характери-
зуется быстрым развитием хозяйства, установлением некоторых
межобластных связей, большими успехами общественного раз-
деления труда и ростом городов. Эти экономические предпосыл-
ки создали основу для объединения политически раздробленной
Руси в единое централизованное государство. Ход этого объеди-
нения ускорялся внешним фактором — необходимостью защи-
щать Русскую землю от нападений восточных кочевников.
Процесс объединения Руси в единое государство не прохо-
дил гладко и безоблачно. Напротив, он сопровождался острой
классовой и политической борьбой между передовыми элемен-
тами общества, поддерживавшими объединительные устремле-
ния великокняжеской власти, с одной стороны, и реакционными
феодалами, державшимися за удельную старину,— с другой.
Этот процесс сопровождался также кровавыми столкновениями
отдельных княжеских центров за возглавление объединитель-
ного движения. При этом русскому народу приходилось все
время отстаивать свою независимость от нападений шведских
феодалов и немецких рыцарей на северо-западе, Литвы — на
западе и юге, татар — па востоке и юго-востоке. Все эти слож-
ные явления в той или иной мере нашли свое выражение в па-
мятниках общественно-политической мысли рассматриваемого
периода.
Во второй половине XIV в. происходит новый перелом в хо-
зяйственной жизни северо-восточной Руси. Получает дальней-
шее развитие ремесленное производство, еще более сближаются
между собой в хозяйственном отношении отдельные районы.
Все эти экономические процессы питают объединительное дви-
жение русских земель. Экономический подъем северо-восточной
Руси и переплетавшийся с ним процесс ее объединения вокруг
Москвы создали необходимые материальные и политические
предпосылки для разгрома Мамаевой Орды на Куликовом поле
(1380 г.). Исследованием отражения куликовской победы в па-
мятниках общественно-политической мысли заканчивается на-
стоящая работа.
Очерк первый
ПЕРВЫЙ РУССКИЙ ИСТОРИЧЕСКИМ ТРУД
Уже московские историки XVI в., авторы Степенной книги,
выразили сожаление по поводу того, что многие события, важ-
ные и маловажные («удобная и неудобная»), случившиеся
«во многих странах (в различных областях.— И. Б.) Русского
царствия» в древнейший период существования Руси, «вся заб-
вению подлежат и без вести быша». Объясняет это Степенная
книга отсутствием в ту пору на Руси письменности — «понеже
тогда в них не бяше писания...» L
И действительно историк, приступающий к изучению обще-
ственной мысли древней Руси, с первых же шагов исследования
наталкивается на значительные трудности. Самые ранние па-
мятники русской общественной мысли (как и вообще самые
ранние русские письменные источники) относятся к княжению
Ярослава Мудрого, т. е. к периоду расцвета Киевской Руси,
после которого появляются заметные признаки упадка и рас-
членения государства. К этому времени (первая половина XI в.)
Русь прошла уже большой, можно без преувеличения сказать,
многовековой путь развития 1 2.
В области экономической времени Ярослава Мудрого пред-
шествовала многовековая упорная работа земледельцев по куль-
турному освоению огромных пространств Восточной Европы,
превращенных в пахотные земли. Работа десятков поколений
привела к накоплению богатства и общественному разделению
труда, выразившемуся, между прочим, в том, что еще задолго
до Ярослава на Руси существовало много городов, так что скан-
динавы называли ее даже страной городов 3.
1 ПСРЛ, т. XXI, первая половина, стр. 63.
2 Не в силу ли именно того обстоятельства, что первые дошедшие до
нас письменные источники по истории нашей страны появились в то
время, когда Киевская Русь достигла уже большого развития, она пред-
ставляется некоторым историкам мимолетным видением, каким-то пере-
ходным «моментом» от родового общества к феодальному? Критику этих
взглядов* см.: Б. Д. Греков. Киевская1 Русь. Госполитиздат, 1953,
стр. 280 и сл.
3 Что у русов много городов, отмечал также араб Ибн-Русте, писав-
24
В области общественных отношений Русь пережила уже
распад патриархального рода, образование и укрепление терри-
ториальных общин-миров и их внутреннее разложение вследст-
вие роста феодальных отношений.
В области политической времени Ярослава предшествовала
весьма длительная, насчитывавшая не менее 500 лет, борьба за
консолидацию восточнославянских племен в единое государство,
борьба, сопровождавшаяся добровольным или принудительным
объединением племен, образованием примитивных государст-
венных союзов, вмешательством Византии и других внешних
сил, стремившихся вносить рознь в среду восточных славян,
взаимными раздорами и военными столкновениями самих сла-
вян. Интриги византийской дипломатии не могли остановить
естественного процесса создания русской государственности, за-
вершившегося образованием Древнерусского государства.
В области внешней политики Киевская Русь и предшество-
вавшие ей государственные образования восточнославянских
племен задолго до Ярослава Мудрого вступили в оживленные
сношения с Византией, странами Востока и Западной Европы
и разрешали жизненно важные для себя внешнеполитические
проблемы. Еще до пресловутого «призвания варягов» Русь в
860 г. громила столицу Византии — Константинополь. После-
дующие годы отмечены первым договором между Византией и
Русью, который на протяжении ближайшего столетия изменял-
ся в зависимости от игры военного счастья и соотношения сил
между обоими государствами.
Еще до Ярослава дед его Святослав Игоревич разгромил
и сокрушил хазарский каганат, которому некоторые восточно-
славянские племена до этого платили дань. Другие важные
внешнеполитические проблемы, перешедшие в наследство к Яро-
славу и его потомкам, как вопрос дунайский, вопрос об облада-
нии Крыхмом, сложный вопрос об отношениях со степными
кочевниками, беспокоившими границы Руси в X в., также имели
длительную историю.
В области культуры княжение Ярослава отмечено расцветом
литературы и искусства, но расцвет этот не явился чем-то не-
ожиданным и внезапным, а исподволь подготовлялся предшест-
вующим культурным развитием Руси. Когда изредка исследо-
вателям удается приподнять завесу над культурной историей
Киевской Руси до времени Ярослава, мы и в этой области на-
блюдаем быстрое движение вперед. Об этом красноречиво гово-
рит произведенный С. П. Обнорским анализ языка договоров
ший в начале X в. (Д. А. Хвольсон. Известия о хазарах, буртасах,
болгарах, мадьярах, славянах и руссах Абу-Али Ахмеда беи Омар Ибн-
Даста. СПб., 1869, стр. 36).
25
русских с греками 911 и 945 гг.В результате тщательного линг-
вистического разбора договоров С. П. Обнорский приходит к
выводу, что перевод их на русский язык, сохранившийся в со-
ставе Повести временных лет, был сделан приблизительно в
одно время с заключением этих дипломатических актов. Пере-
вод договора 911 г., «неискусный, очень близкий к оригиналу»,
пестрящий всякого рода грецизмами и обильными нарушениями
требований русского синтаксиса, был сделан болгарином на
болгарский язык, но выправлен русским редактором. Что ка-
сается договора 945 г., то хотя он и отражает смешение рус-
ской и болгарской книжной стихии, но его перевел на русский
язык уже русский книжник4. Только на этом примере
мы видим быстрый культурный рост за каких-нибудь 30 с
чем-то лет.
Надо далее отметить, что уже первые памятники русской
письменности, относящиеся к XI в., написаны богатым, образ-
ным и выразительным языком. Нужна была длительная полоса
предшествующего культурного развития, чтобы язык успел
дойти до такой степени совершенства.
Не приходится доказывать, что все перечисленные события,
происходившие на протяжении весьма длительного времени,
вызывали усиленную работу общественной мысли, нашедшую,
по некоторым данным, отражение в недошедших до нас пись-
менных памятниках. Можно не сомневаться в том, что смена
общественных форм, зарождение и развитие классовых отноше-
ний, соперничество отдельных областей, вопросы идеологии,
внешнеполитические предприятия и тому подобные явления вы-
зывали острую борьбу и находили отражение в общественном
сознании. Трудность заключается в том, что об этой борьбе не
сохранилось никаких прямых свидетельств современников, и ее
далеко не всегда возможно восстановить по некоторым скупым
намекам последующих лет.
По этим намекам мы можем судить о том, что в IX в. ядром,
собиравшим, вокруг себя много восточнославянских племен для
объединения их в едином государстве, была область полян с
Киевом во главе. В представлении полян древляне, радимичи,
вятичи, северяне и кривичи, жившие «звериньским образом»,
имевшие обычай «якоже же и всякий зверь» 5, это — «варва-
ры». Им противопоставляются жившие «по закону» культур-
ные поляне, имевшие «обычай кроток и тих». В результате
анализа «Сказания о преложении книг на словенский язык»,
помещенного в Повести временных лет под 898 г.. Н. К. Ни-
кольский путем очень тонких наблюдений приходит к выводу,
4 С. П. Обнорский. Язык договоров русских с греками. «Язык и
мышление», сб. VI — VII. М.— Л., 1936, стр. 102—103.
5 ПВЛ, ч. I, стр. 15.
26
что еще в X в. на Руси был составлен исторический труд, по-
священный судьбам поляно-русского племени. Этот труд, из
которого Повесть временных лет заимствовала свои вводные
заметки, настойчиво проводил идею родства русских племен и
первых киевских князей не с варягами, а с цридунайскими сла-
вянами, особенно подчеркивая единство их происхождения,
языка, веры и грамоты. Это было задолого до крещения Руси
Владимиром Святославичем, и последующим летописцам, стре-
мившимся подчеркнуть заслуги Владимира и Византии в деле
«просвещения» Руси, пришлось превратить полян, среди кото-
рых христианство распространялось и до Владимира, в язычни-
ков — «невегласов» 6.
Восстанавливаемая Н. К. Никольским летопись об истори-
ческих судьбах поляно-русского племени, видимо, не желала
мириться с тем неприятным для полян фактом, что они были
данниками хазар. В вводной части Повести временных лет со-
общается, что поляне действительно платили дань хазарам, но
не обычной продукцией, а мечами, и хазарские мудрецы пред-
видели, что дань обратится против хазар. Такая легенда могла
возникнуть в среде, издавна знакомой с ремеслом. И действи-
тельно археологические данные говорят о том, что ремесла
были широко распространены среди полян еще в период горо-
дищ. Не Полянские ли мечи имеет в виду Ибн-Хордадбег,
арабский писатель первой половины IX в., сообщающий, что
купцы-русы, принадлежащие к славянам, вывозят к Черному
морю из глубины Славонии меха бобров, меха черных лисиц и
мечи? 7.
Много намеков содержит также Повесть временных лет на
былое политическое соперничество Киева и Новгорода, особен-
6 Н. К. Никольский. Повесть временных лет как источник для
истории начального периода русской письменности и культуры, выл. 1.
Л., 1930 (оттиск из «Сборника по русскому языку и словесности Акаде-
мии паук СССР», т. II, вып. 1), стр. 9—42.
7 А. Я. Г а р к а в и. Сказания мусульманских писателей о славянах
и русских. СПб., 1870, стр. 49. По мнению А. А. Шахматова, летописная
запись о выплате полянами хазарам дани мечами является позднейшей
вставкой, внесенной в летописный свод 1073 г. Никоном (А. А. Шахма-
тов. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908,
стр. 426—428). Если это даже и так, то все же Никон, очевидно, основы-
вался на какой-то бытовавшей в Киеве старой легенде. Интересно в свя-
зи с этим сопоставить то место из «Книги испытаний народов» Ибн-Ми-
скавейха, где он повествует о походе русов на Бердаа в 943/44 г. Обосно-
вавшись в Бердаа, русы хоронили всех своих товарищей, погибших в
стычках или от болезней, вместе с оружием, платьем, женами и слугами.
Когда русы потерпели поражение, мусульмане разрыли их могилы
«и извлекли оттуда мечи их, которые имеют большой спрос и в наши
дни (Ибн-Мискавейх умер через 80 с лишним лет после описываемых
событий.— И. Б.) по причине своей остроты и своего превосходства»
(А. Якубовский. Ибн-Мискавейх о походах русов в Бердаа в 332 г.—
943/4 г. «Византийский временник», т. XXIV. Л., 1926, стр. 69).
27
по резко вспыхнувшее в годы борьбы между Ярополком и Вла-
димиром, а позднее — в борьбе Ярослава со Святополком
Окаянным.
В своем месте мы подробно остановимся на сложных отно-
шениях Руси со степными кочевниками. Здесь же отметим, что
уже в X в. эти отношения являлись предметом оживленных об-
щественных споров. По позднейшим летописным записям, по-
литика Святослава Игоревича, умчавшегося со своей дружиной
в далекую Болгарию и оставившего Киев без защиты перед
лицом печенежской опасности, встречала оппозицию со сторо-
ны киевлян. Когда Святослав сидел в Переяславце на Дунае и
«бещисльно мпожьство» печенегов обступило Киев, так что
нельзя было коня напоить в Лыбеди, киевляне послали сказать
Святославу: «Ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а
своея ся охабив, малы бо нас не взяша печепези, и матерь твою
и дети твоя... Аще ти не жаль очины своея, ни матеро, стары
суща, и детий своих?» 8. По сведениям Ермолинской, Львовской
и некоторых других летописей, на черепе убитого Святослава^
обращенном печенежским князем в чашу, была даже сделана
выразительная надпись: «чюжих ищя, своя погуби». Эта же
идея была запечатлена в сложившихся на Руси особых сказа-
ниях или песнях о Святославе 9.
Все эти и многие другие намеки на ранние проявления рус-
ской общественно-политической мысли, не освещенные прямы-
ми документальными свидетельствами, мы находим в замеча-
тельном историческом труде нашей древности — в Повести
временных лет.
Повесть временных лет возникла в начале XII в. в очень на-
каленной атмосфере бурной социальной и политической борь-
бы. В эти годы политическая обстановка так часто и так резко
менялась, что на протяжении короткого срока, как это доказа-
но А. А. Шахматовым, Повесть временных лет дважды под-
верглась редакции и переделкам.
Повесть временных лет — памятник весьма тенденциоз-
ный, подчеркивающий одни события и явления и умалчиваю-
щий о других. К его данным следует относиться осторожно и
критически.
Благодаря трудам А. А. Шахматова, мы теперь твердо
знаем, что появившаяся в начале XII в. Повесть временных
лет — не первый русский летописный труд, что ему предшест-
вовали другие летописные своды, послужившие основным ма-
териалом для автора Повести. А. А. Шахматов извлек из соста-
ва Повести временных лет первый летописный свод, легший в
основание дальнейшего русского летописания и названный
8 ПВЛ, ч. I, стр. 48.
9 А. А. Шахматов. Указ, соч., стр. 162.
28
А. А. Шахматовым «Древнейшим летописным сводом». Произ-
веденную им реконструкцию текста этого свода 10 11, который он
приурочивает к 1037—1039 гг. А. А. Шахматов считает самым
главным и ценным итогом всего своего капитального исследо-
вания о древнейших летописных сводах. Заканчиваясь обшир-
ной похвалой Ярославу, помещенной под 1037 г., Свод содержит
краткие приписки, доведенные до 1044 г.
Нам надо внимательнее присмотреться к Древнейшему сво-
ду, восстановленному А. А. Шахматовым. Если построение
А. А. Шахматова правильно, то в нашем распоряжении окажет-
ся один из первых дошедших до нас письменных памятников
русской общественной мысли, первый русский исторический
труд, в котором очень ярко отображается современная ему об-
щественная борьба вокруг самых злободневных вопросов.
А. А. Шахматов связывает появление русского летописания
с учреждением в Киеве митрополии. Постройка Софийского со-
бора была закончена в 1039 г.; по предположению А. А. Шах-
матова, вероятно, в этом же году была основана русская митро-
полия. «Составление Древнейшего свода,— пишет А. А. Шах-
матов,— как кажется, стояло в связи с обоими этими
событиями... Именно эти события вызывают летописца на длин-
ные рассуждения о распространении христианства на Руси
при Ярославе; они побуждают его рассказать о просветительной
деятельности Ярослава... Связь летописца с церковью св. Со-
фии очевидна». Вообще, А. А. Шахматов ставит вопрос, «не пе-
решла ли к нам в Россию из Греции эта связь епископских и
митрополичьих кафедр с летописным делом? Не следовал ли
митрополит Феопемпт освященному на родине своей примеру,
когда, сделавшись первым русским митрополитом, побудил
кого-либо из своих причетников составить первую русскую ле
топись?» и.
На эту точку зрения полностью стал и М. Д. Приселков.
В «Очерках по церковно-политической истории Киевской Руси
X—XII вв.», вышедших через несколько лет после «Разыска-
ний о древнейших русских летописных сводах» А. А. Шахма-
това, М. Д. Приселков категорически заявляет, что древнейшая
наша летопись была составлена в 1039 г. «при митрополичьей
кафедре под надзором и при побуждении митрополита Фео-
пемпта какой-то гречествующею рукою» 12. Свой труд
М. Д. Приселков посвятил почти исключительно русско-визан-
тийским церковно-иерархическим отношениям. Этим отноше-
ниям автор придает столь решающее значение, что ставит
10 Там же, стр. 539—584.
11 Там же, стр. 416—417.
12 М. Д. Приселков. Очерки по церковно-политической истории
Киевской Руси X—XII вв. СПб, 1913, стр. 25.
29
их в центре всей политической жизни Руси. Внешнеполитиче-
ские отношения, военные походы, междукняжеские отношения,
культурные явления, литературные произведения — все, по
Приселкову, зависит от формы, в которую в данный момент
облечено церковное подчинение Руси Византии.
По гипотезе М. Д. Приселкова, Владимир Святославич по-
лучил церковную иерархию из Болгарии от Охридской патриар-
хии, которая предоставила Владимиру «если не независимую
церковь, то более удобные условия ее зависимости» 13. Когда же
спустя полвека Ярослав с братом Мстиславом, угрожая Визан-
тии военными действиями, добились учреждения в Киеве ми-
трополии, то «первые шаги грека-митрополита... были проник-
нуты злобою и гонениями на предыдущее время церковной
жизни Киева» 14. Это и отразилось на характере Древнейшего
летописного свода 1039 г., который отнесся весьма отрицатель-
но «к прошлому пашей церковной истории» и попросту ее иг-
норировал, считая начало утверждения истинного христианства
на Руси с 1037 г., т. е. с момента учреждения митрополии, под-
чиненной константинопольскому патриарху 15.
В другом своем труде, посвященном истории русского лето-
писания, М. Д. Приселков вносит некоторые поправки в добы-
тый А. А. Шахматовым текст Древнейшего летописного свода.
Что же касается времени и места составления Древнейшего
свода, то в этом вопросе М. Д. Приселков снова присоединяется
к А. А. Шахматову, считая, что составление свода было пред-
принято при митрополичьей кафедре, основанной в 1037 г. в
Киеве. «Это совершенно верное положение нужно подкрепить
тем указанием,— добавляет от себя М. Д. Приселков,— что
обычай византийской церковной администрации требовал при
открытии новой кафедры, епископской или митрополичьей, со-
ставлять по этому случаю записку исторического характера о
причинах, месте и лицах этого события для делопроизводства
патриаршего синода в Константинополе. Несомненно, новому
«русскому» митрополиту, прибывшему в Киев из Византии, и
пришлось озаботиться составлением такого рода записки, кото-
рая, поскольку дело шло о новой митрополии Империи у наро-
да, имевшего свой политический уклад и только вступившего
в военный союз и «игемонию» Империи, должна была превра-
титься в краткий исторический очерк исторических судеб этого
молодого политического образования». Автор Древнейшего сво-
да, продолжает М. Д. Приселков, упорно настаивал на том, что
христианская вера стала распространяться на Руси только с
1037 г., ибо для греков было обидно, что, крестившись от Ви-
13 М. Д. Приселков. Указ, соч., стр. 35—36.
14 Там же, стр. 91—92.
15 Там же, стр. 82 и сл.
30
зантии, Владимир не устроил на Руси греческого церковного
управления. Кроме того, в Своде можно «усматривать и весьма
пренебрежительное отношение грека к тому народу, историю
которого он излагает, что вытекало из общих исторических воз-
зрений византийцев, по которьш только Империи второго Рима
принадлежит во всем мире устрояющая роль, а всем остальным
народам нужно только подчиняться Империи» 1б.
Попытка А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова приписать
первый русский исторический труд оторванному от русской
почвы греку-митрополиту встретила в нашей научной литера-
туре серьезные и веские возражения. «Если бы,— пишет
Н. К. Никольский,— изданный А. А. Шахматовым в приложе-
нии к его «Разысканиям» «Древнейший Киевский летописный
свод»... действительно был обязан своим происхождением при-
шлому греческому духовенству (в 1039 г.), он не содержал бы
известий, соблазнительных с точки зрения средневекового мо-
ралиста-церковника (например, ответа Владимира магометанам
и т. п.), уделял бы более внимания церковным событиям, о ко-
торых он почти совершенно умалчивает, и примыкал бы теснее
к греческим образцам» 17.
Против превращения первой русской летописи в ведомст-
венную «записку» греческого митрополита категорически воз-
ражает и Д. С. Лихачев. «В самом деле,— пишет он,— по оби-
лию исторических материалов, по разнообразию вошедших в
него жанров, в том числе по использованию исторических песен,
пословиц, поговорок, по своим высоким художественным до-
стоинствам Древнейший киевский свод 1039 г. никак не мог
быть «запиской», предназначенной митрополитом-греком для
отсылки в «делопроизводство патриаршего синода в Константи-
нополе» 18. В другом месте против «огречивания» первой пашей
летописи Д. С. Лихачев выдвигает то простое и убедительное
возражение, «что даже самый выбор языка — русского, а не
греческого,— находится в полном противоречии с утвержде-
нием М. Д. Приселкова» 19.
Если внимательно рассмотреть текст Древнейшего летопис-
ного свода в том виде, как его реконструирует А. А. Шахматов,
то содержание свода свидетельствует о том, что составителем
16 М. Д. Приселков. История русского летописания. Л., 1940,
стр. 26—28. В брошюре «Нестор-летописец» М. Д. Приселков называет
Древнейший летописный свод «исторической записью об учреждении в
Киеве митрополии» (М. Д. Приселков. Нестор-летописец. Пгр., 1923,
стр. 45).
17 Н. К. Никольский. Указ, соч., стр. 5.
18 Д. С. Лихачев. Национальное самосознание древней Руси.
М.— Л., 1945, стр. 21.
19 Д. С. Лихачев. Русские летописи и их культурно-историческое
значение. М.—Л., 1947, стр. 61.
31
его не мог быть грек-митрополит или лицо из его окружения.
В числе источников Древнейшего свода А. А. Шахматов на пер-
вое место ставит болгарскую летопись, которая рисует Свято-
слава Игоревича личностью почти легендарной: «он не знает
поражений; покоритель Болгарии за малым не взял самого
Царьграда; греков спасли только усиленные мольбы и обильная
дань, уплаченная русскому князю». А. А. Шахматов считает,
что «такое изображение Святослава являлось некоторым удов-
летворением болгарскому национальному чувству, переживше-
му тяжелые испытания, благодаря водворившемуся в Болгарии
Святославу» 20.
Едва ли оскорбленное «национальное чувство» подсказывало
болгарам необходимость идеализировать личность их завоевате-
ля. Если бы болгары смотрели на Святослава только как на за-
воевателя, они должны были бы обрисовать его примерно так,
как, скажем, в наших летописях изображен «безбожный» Ба-
тый. Скорее можно предполагать другое — что болгарское «на-
циональное чувство» не испытывало оскорбления от водворения
Святослава в Болгарии, а, наоборот, было удовлетворено тем,
что Святослав нанес поражение византийцам — угнетателям
болгарского парода. Святослав выступает здесь с чертами мсти-
теля за обиды Болгарской земли 21. А еще проще и естественнее
искать источник характеристики Святослава не в болгарских
летописях, а в русских песнях, прославлявших храброго князя.
Храброго, прямого в своих поступках, лишенного всякой
тени коварства Святослава Древнейший свод противопоставляет
ничтожным, трусливым, вероломным грекам. Святослав посы-
лает к ним сказать, что хочет на них идти и захватить их сто-
лицу так же, как захватил Переяславец, но греки ему отве-
чают: «немощны мы стать против вас, но возьми с нас дань на
себя и на свою дружину и осведоми нас, сколько вас, чтобы
люди знали, на сколько человек причитается дань» 22. Но это
было чистейшее коварство: «Се же реща грьци, льстяще по Ру-
сию». Святослав разгадал их замысел и сказал, что у него
20 тысяч человек, хотя руси было всего 10 тысяч. Греки собрали
тогда 100 тысяч человек и дани не дали. Хотя греков было в
десять раз больше, чем русских, Святослав их одолел, и греки
бежали. Святослав преследовал их, опустошил их города, дошел
почти до Царьлрада, и тут цесарь откупился, выдав Святославу
дань не только по числу живых его воинов, но и за убитых, что-
20 А. А. III а х м а т о в. Указ, соч., стр. 465—466.
21 Такую возможность допускает и сам А. А. Шахматов: «быть мо-
жет,— пишет он в другом месте,— национальное чувство болгар, уни-
женное порабощением их Святославом, искало себе утешения в мысли,
что Святослав бил и греков...» (там же, стр. 131).
22 «Мы недужи противу вам стати, и възми дань на нас и на дру-
жину свою, и повежьте ны, колько вас, да въдамы по числу на главы».
32
бы передать их роду. Получив великие дары, Святослав вер-
нулся в Переяславец «с похвалою великою».
Независимо от того, какой источник лежит в основе всего
этого рассказа — болгарский или русский, грек-митрополит,
враждебно настроенный к русскому народу, стремящийся в по-
литическом и идеологическом отношении подчинить его Визан-
тии, не мог выставить греков в таком неприглядном виде.
Влияние болгарской летописи А. А. Шахматов обнаружива-
ет и в статье о походе Олега на Царьград. «Греки испугались,
когда увидели, что Олег двинул свою рать на колесницах, снаб-
женных парусами; они выслали к нему с просьбой не губить
города и с предложением дани. Олег остановил свое войско. Гре-
ки вынесли ему брашно и вино, но Олег не принял его, ибо оно
было с отравой. Греки испугались и сказали: «это не Олег,
а святой Дмитрий, посланный богом на нас» 23.
Итак, начало Русского государства первый летописец рисует
в бодрых, жизнерадостных тонах: объединенные восточносла-
вянские племена впервые пробуют свою силу на большой меж-
дународной арене, объединение выдерживает это первое весьма
ответственное испытание — достойный вождь храброго воинст-
ва посрамляет трусливых и коварных греков 24, предупреждает
все их козни, заставляет прославленную могущественную Ви-
зантию платить себе дань, утверждает свой щит на вратах цар-
ственного города и со славой и богатой добычей возвращается
в молодую столицу молодого государства.
Спрашивается, неужели грек-митрополит, недружелюбно
настроенный к Руси, сравнит язычника Олега с святым Дмит-
рием, возвеличит его поход, опишет унижения греков и их по-
стоянное вероломство?
«Думаю,— пишет А. А. Шахматов,— что болгарская ле-
топись в отношении к Древнейшему своду имеет еще то значе-
ние, что послужила для него и образцом и главным основанием,
откуда русский летописец почерпнул как приемы летописания,
так и свою фразеологию» 25. Но греческий митрополит должен
был обращаться к другому образцу — к греческим хроникам,
а не к болгарской летописи.
По мнению А. А. Шахматова, составитель Древнейшего ле-
тописного свода в числе прочих источников пользовался еще
русскими народными преданиями, русскими сказаниями о кня-
гине Ольге, русскими же сказаниями о варягах-мучениках, рус-
скими сказаниями о киязе Владимире, его же грамотой Деся-
тинной церкви, сказанием о Борисе и Глебе, которое принадле-
жит перу самого составителя Древнейшего свода. Весь этот
23 А. А. Шахматов. Указ, соч., стр. 466—467.
24 Этот мотив — о трусости греков и их вероломстве — будет часто
повторяться в русских летописях.
25 А. А. Шахматов. Указ, соч., стр. 468.
3 Заказ № 835
33
подбор источников едва ли говорит в пользу того, что автором
Свода был враждебный Руси грек, да и не станет грек-митро-
полит прославлять двух убитых братьев, канонизации которых
греки долго сопротивлялись.
Как известно, русские князья в течение долгого времени без-
успешно добивались у Византии канонизации княгини Ольги
и Владимира Святославича. А. А. Шахматов исключает из Древ-
нейшего свода позднейший летописный рассказ о том, как Ольга
во время посещения ею Константинополя ловко «переклюкала»
(перехитрила) императора и патриарха, но зато в реконструи-
рованном им тексте Древнейшего свода оставил восхваление
Ольги и «блаженного» князя Владимира. Ольга была названа
в крещении Еленой, и летописец многозначительно сравнивает
ее с «древней цесарицей», матерью великого Константина,
а Владимира — с самим Константином. Это сравнение, где Ольга
и Владимир ставятся на одну доску с прославленным импера-
тором и его матерью, столпами вселенской церкви, неоднократ-
но применялось русскими деятелями в их спорах с греками
вокруг вопроса о канонизации Владимира и Ольги. Такое срав-
нение опять-таки не могло принадлежать греку-митрополиту
или человеку из его окружения.
Как уже указывалось выше, Древнейший летописный свод
заканчивается торжественным прославлением Ярослава. Здесь
он упоминается рядом с Феопемптом, но роль Ярослава Муд-
рого в утверждении и распространении христианства подчерк-
нута куда больше, чем роль первого митрополита, остающегося
собственно в тени, и это является еще одним доказательством
того, что не «гречествующей рукою» была написана первая рус-
ская летопись.
Тезис А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова об авторстве
грека-митрополита или близкого ему человека опровергается
без особого труда. Но гораздо важнее выяснить другой вопрос —
является ли надежной реконструкция А. А. Шахматова и дей-
ствительно ли во время Ярослава Мудрого существовал лето-
писный свод примерно в таком виде, как его воспроизводит
А. А. Шахматов. Конечно, на основании известных соображе-
ний в этот текст можно вносить различные поправки, исклю-
чать из него некоторые статьи и включать другие, изменять их,
дополнить описание некоторых событий отсутствующими под-
робностями или, наоборот, выбросить из них ряд деталей, ко-
торые не могли появиться в первой половине XI в., и т. д. Сам
А. А. Шахматов, который всегда жаждал, чтобы его положения
подвергались научной критике, очень охотно принимал обосно-
ванные поправки к своим построениям и отказывался даже от
важных положений, если его оппоненты сумели выставить про-
тив них убедительные доводы. Но вопрос идет не об отдельных
34
поправках и исправлениях, а о том, действительно ли при Яро-
славе Мудром существовал реконструированный А. А. Шахма-
товым летописный свод и действительно ли он отражает те об-
щественные идеи, которые в то время волновали господствую-
щие слои русского общества. На этот счет в нашей научной
литературе существует много споров и разногласий.
Прежде всего в результате трудов А. А. Шахматова можно
считать установленным, что летописные записи действительно
велись при Ярославе Мудром, а может быть, и еще раньше. Об
этом, между прочим, свидетельствует сохранившаяся в поздней-
ших сводах летописная запись о том, что Олег Святославич Де-
ревский, погибший во время усобицы, разгоревшейся после
смерти Святослава между его сыновьями, похоронен у Овруча,
где кости его лежат «до сего дни». Между тем, согласно друго-
му летописному известию, прах Олега в 1044 г. был перенесен
в Киев и похоронен в церкви богородицы2б. Следовательно, пер-
вая летописная запись была сделана до 1044 г.27 Но одно
26 ПВЛ, ч. I, стр. 53, 104.
27 Против этого утверждения выступает М. К. Каргер. «Не следует
забывать,— пишет он,— что древнее слово «могила» означает холм, кур-
ган, насыпь, а отнюдь не «захоронение». Поэтому, описывая события,
связанные со смертью и погребением князя Олега, Никон совершенно
резонно мог вспомнить существующую в его дни высокую курганную
насыпь у Овруча, народным преданием связываемую и в это время с
именем Олега Святославича, хотя курган был уже разрыт и кости по-
гребенного покоились в Десятинной церкви. Добавим к этому, что из-
вестны достаточно многочисленные древние могилы (курганы) — кено-
тафы (без захоронений), которые насыпались в память погибших на
чужбине. Несомненно, они также назывались могилами. Из сказанного
следует, что известие об Овручском кургане Олега нет особых оснований
относить к древнейшему пласту киевского летописания...» (М. К. К а р-
гер. Древний Киев, т. I. М.—Л., 1958, стр. 22).
С соображениями М. К. Каргера едва ли можно согласиться. Во-
первых, судя по приведенным в Повести временных лет подробностям
гибели Олега Деревского, мы, несомненно, имеем дело не с кенотафом.
Олег был убит во время столкновения на мосту, переброшенном через
ров его замка в Овруче. Долго искал его брат Ярополк, пока его труп не
был обнаружен во рву. «И погребоша Ольга на месте у города Вручога,
и есть могила его и до сего дне у Вручего». Во-вторых, как и в этом
случае, во всех других случаях слово «могила» употребляется в Повести
временных лет именно в смысле «захоронения»: Олег Вещий убивает
Аскольда и Дира «и погребоша и на горе..., на той могиле поставил
Олъма церковь святаго Николу». Сам Олег умер от укуса змеи, и люди
^погребоша его на горе..., есть же могила его и до сего дни...». Когда
древляне убили князя Игоря, «погребен бысть Игорь, и есть могила его...
и до сего дне» (Ольга, правда, велела насыпать «могилу велику», но все
это делается над его гробом). Наконец, там, где лежит прах Святополка
Окаянного, из его могилы исходит «смрад зол» (ПВЛ, ч. I, стр. 53, 20,
30, 40, 41, 98. Подчеркнуто мною.— И. Б.). Если бы Никон имел в виду
просто курган или кенотаф, он, как «добрый христианин» и враг языче-
ских обрядов, несомненно, добавил бы, что кости Олега ныне покоятся
в киевской Десятинной церкви.
35
3
дело — наличие разрозненных летописных записей, а другое —
составление летописного свода, цельного исторического труда,
пронизанного единой концепцией.
Из числа ученых, высказавших свои соображения по этому
вопросу, В. М. Истрин стоит именно на такой точке зрения, что
при Ярославе Мудром существовали отдельные летописные за-
писи, но русские книжники не доросли еще до того, чтобы соз-
дать цельный труд по истории своей страны. Это случилось, по
мнению В. М. Истрина, уже после смерти Ярослава, в самом
начале княжения его сына Изяслава Ярославича. Процесс соз-
дания первого летописного свода В. М. Истрин восстанавливает
чисто умозрительными средствами, как явление формальное,
механическое, случайное и наносное. В представлении В. М.
Истрина Киевская Русь времени Ярослава Мудрого это еще
младенческое государственное образование с «небольшим прош
лым» и с первым поколением грамотных книжных людей, кото-
рым еще очень далеко до мысли о создании истории собствен-
ного народа, которые обречены только на заимствование чужих
совершенных образцов и на слепое их воспроизведение.
Эти образцы явились после 1037 г., когда прибывшие вместе
с первым митрополитом греческие клирики привезли с собою
целую библиотеку книг и среди них хронику Георгия Амарто-
ла, доводившую изложение событий до 948 г. Наличие этой кни-
ги в привезенной из Византии библиотеке имело, по В. М. Ист
рину, самые благодетельные последствия для дальнейшего на-
шего культурного развития. После 1039 г. хроника Георгия
Амартола была переведена на русский язык. Но хроника ока-
залась громоздкой и переполненной богословскими рассужде-
ниями, поэтому из нее составили в извлечении особый хроно-
граф, к которому присоединили выдержки из какого-то другого
повествовательного произведения («Хронограф по великому из-
ложению»). Хронограф доводил изложение до царствования Ро-
мана, но получил продолжение в изложении русских событий.
Поскольку все же основным содержанием «Хронографа по ве-
ликому изложению» оставалась история греческая, то из собы-
тий русской истории туда попадали лишь те, которые так или
иначе были связаны с историей Византии. «Однако,— пишет
В. М. Истрин,— вполне удержаться на таком положении было
трудно, и редактору для связи исторического хода событий при-
ходилось присоединять известия о других русских событиях,
которые ближайшего соприкосновения с историей византийской
не имели...». Все же «мысли о создании своей самостоятельной
истории, стоящей независимо от чужой, еще не было».
Скоро, однако, в связи с образованием кружка книжников,
выделивших из своей среды «даже нечто вроде публицистики»,
как, например, Слово Илариона, должно было явиться «созна-
36
ние своего национального достоинства и желание представить
историю своей страны независимо от истории чужой». Путь для
создания своей истории был уже предуказан в «Хронографе по
великому изложению», где русская история являлась продолже-
нием греческой. «Стоило только оторвать русские события от
греческих, придать им самостоятельность, и «русская история»
могла быть готова. Русский книжник так и сделал».
Первая русская летопись, по предположению В. М. Петри-
на, была названа Повестью временных лет (Несторова летопись,-
составленная в начале XII в.,— это уже вторая редакция Пове-
сти временных лет). Она начиналась с русского известия, но
почерпнутого из византийских хроник — с известия о нападе-
нии Руси в 852 г. на Царьград. Заканчивалась Повесть изве-
стием о смерти Ярослава и изложением его завета детям, чтобы
они жили в мире и дружбе. Вообще первая редакция Повести
временных лет имела уже тот вид, в каком дошла до нас в Лав-
рентьевском и Ипатьевском списках, но без обширного введе-
ния в начале (до 852 г.) и без Сказания о начале Печерского
монастыря под 1051 г. 28
После работ А. А. Шахматова, внесшего в исследование ле-
тописи метод исторического анализа, надуманная схема
В. М. Петрина представляет собой, по справедливому замеча-
нию Д. С. Лихачева, «шаг назад» 29. В самом деле, В. М. Петрин
почти совершенно абстрагируется от той исторической среды,
в которой возникла потребность составить первую «русскую
историю». Он ограничивается лишь туманным заявлением о том,
что у русских книжников, по мере того, как они накапливали
знания, должно было появиться чувство национального достоин-
ства. Вопреки историческим фактам, говорящим о том, что ко
времени Ярослава Мудрого Киевская Русь прошла большой путь
политического и культурного развития, В. М. Петрин изобра-
жает современное автору первой русской летописи общество в
младенческом состоянии с «небольшим прошлым», с только-
только нарождающейся «интеллигенцией», и если в таком об-
ществе мог возникнуть замечательный литературный памятник,
то это произошло лишь благодаря счастливой случайности и
культурной опеке Византии. Только по воле случая русские
люди получили «образец», без которого им невдомек было бы
писать свою собственную историю. Обилие русских известий в
Древнейшем летописном своде В. М. Петрин также объясняет
причинами литературно-технического порядка: сперва в
28 В. М. И стр ин. Замечания о начале русского летописания (От-
тиск из ИОРЯ С, т. XXVII). Л., 1924, стр.78—87; 250; его же. Очерк
истории древнерусской литературы домонгольского периода. Пгр., 1922,
етр. 141—145.
29 Д. С. Лихачев. Русские летописи, стр. 33.
37
летопись проникли только русские известия, связанные с визан-
тийской историей, но потом редактору трудно было удержаться
«на таком положении», хотя он и впредь не выходил из рамок
византийской истории. А в заключение — механический отрыв
русских известий от греческой хроники, в результате которого
первая русская история как спелое яблоко падает с византий-
ского дерева.
При всей неприемлемости построения В. М. Истрина в целом,
ряд его отдельных наблюдений и критических замечаний в от-
ношении реконструированного А. А. Шахматовым Древнейше-
го летописного свода представляет большую ценность для исто-
рии нашего древнего летописания. Таково его мнение о том,
что А. А. Шахматов слишком «опустошил» Древнейший свод
по сравнению с последующими летописными сводами. В. М. Ист-
рин приводит много доводов в пользу того, что нет оснований
сократить или выбросить из Древнейшего свода рассказы о по-
ходе князя Олега, об осаде Киева печенегами во время отсут-
ствия Святослава, о посольстве новгородцев к Святославу за
князем, о трех местях Ольги над древлянами, о столкновении
Ярослава с новгородцами в 1015 г., о лиственской битве между
Ярославом и братом его Мстиславом Тмутараканским и ряд
других 30.
В отношении целого ряда известий аргументация В. М. Ист-
рипа весьма убедительна, и это дает основание обогатить содер-
жание первого русского исторического труда. Приходится, од-
нако, оговариваться, что, восстанавливая в Древнейшем своде
ряд встречающихся в позднейших летописях известий,
В. М. Истрин и тут совершенно отвлекается от исторической об-
становки и общественно-идеологических потребностей, оперируя
только формальными доводами.
С несколько иных позиций критикует А. А. Шахматова
Н. К. Никольский. Свое исследование древнейшего русского ле-
тописания он основывает на помещенном в Повести временных
лет под 898 г. Сказании о преложении книг на словенский
язык. По этому Сказанию полян сближает со славянами и кров-
ное родство, и общность грамоты, и единая вера, воспринятая
якобы еще от апостола Павла. Сказание касается не истории
всего русского народа в целом, а истории одного только из рус-
ских племен — полян. На тех же полян обратил главное вни-
мание летописец и в вводной недатированной части Повести
временных лет, где также подчеркивается родство русского
племени с придунайскими славянами. Все это говорит о том,
что автор Повести временных лет в качестве источника пользо-
вался особой летописью, посвященной судьбам Полянского пле-
30 В. М. Истрин. Замечания о начале русского летописания,
стр. 52—60.
38
мени, и что в источник этот входила и вводная часть Повести
временных лет, и Сказание о преложении книг на словенский
язык. Но автор Повести временных лет придерживался прови-
заптийской ориентации, и тут-то «А. А. Шахматов упустил из
виду эту связь летописания с идеологией старого времени». Бу-
дучи провизантийски настроен, автор Повести временных лет
сознательно умолчал о культурном воздействии западных сла-
вян на Русь, «закрыл все дороги для культурных влияний на
Русь, кроме пути греческого, в явном несоответствии с истори-
ческою действительностью». Он же, сознательно стремясь осо-
бенно подчеркнуть роль Византии в «просвещении» Руси, пре-
вращает полян, имевших «обычай кроток и тих» издавна
исповедовавших христианство, в язычников — «невегласов»,
приносивших кумирам человеческие жертвы.
Н. К. Никольский обращает далее внимание, что заголовок
Повести временных лет более соответствует содержанию ввод-
ных статей, чем всего свода в целом. Какому же образцу следо-
вал автор при составлении этой утраченной первой русской
летописи или «Повести» по истории поляно-руси? Таким образ-
цом, указывает Н. К. Никольский, не могли послужить грече-
ские хроники. Во-первых, до сих пор не открыто ни одно визан-
тийское литературное произведение, которое могло бы быть
прототипом не только для вводных статей Повести временных
лет, но и для их продолжения. Во-вторых, ни в одной греческой
хронике нельзя найти прообраза для таких идей, как родство
русских племен и первых киевских князей не с варяго-русью, а
с придунайскими славянами, как на единоверие поляно-руси со
славянами, а не с греками. С другой стороны, эти идеи не могли
быть и самостоятельным домыслом редактора Повести времен-
ных лет, писавшего в начале XII в., так как к этому времени
была уже подорвана старая связь, существовавшая между рус-
скими и западными славянами их разделяло уже различие вер
и различие грамоты, оставшейся на Руси славянской, а у запад-
ных славян сменившейся латинской. Не мог наш автор найти
такой тенденции и в западноевропейской хронографии. Не пред-
ставляя себе самостоятельного зарождения русского летописа-
ния, Н. К. Никольский ищет эту тенденцию в другом месте и
«находит» ее в хронографии западнославянской.
Это предположение Н. К. Никольский принимает за непре-
ложный факт. Он считает, что Киевская Русь не могла «оста-
ваться в течение длительного срока совершенно недоступной
для мораво-паннонской просветительной струи». Мораво-пан-
нонскио хроники и явились якобы образцом для первого рус-
ского летописного свода, созданного в последние годы княжения
Владимира Святославича (начало XI в.) или, может быть, не-
сколько позднее. Из мораво-паннонских хроник наш первый
39
летописец заимствовал идею единства славян, идею родства
поляно-руси с западнославянскими племенами, теорию о древ-
нейшем поселении славян на Дунае и отождествление нориков
со славянами 31.
Таково построение Н. К. Никольского. Самым слабым его
местом является утверждение о прямой зависимости древней-
шего русского летописания от мораво-паннонских хроник.
Справедливо отвергая утверждение А. А. Шахматова, будто ав-
тором первого русского летописного свода является пришлый
греческий митрополит или другой грек из его окружения, от-
вергая зависимость первой русской летописи от греческого ори-
гинала, Н. К. Никольский в то же время не может сам отка-
заться от «заимствования». Если первая русская летопись была
заимствована не из Византии, то следует искать другие образ-
цы, которым она подражала,— таков ход рассуждений
Н. К. Никольского. То, что этим образцом являются мораво-
паннонские хроники, тем труднее доказать, что они до нас не
дошли даже в отрывках. Между тем идею единства славян рус-
ские книжники необязательно должны были откуда-то заимст-
вовать. Эту идею они могли разработать самостоятельно в связи
с довольно оживленными экономическими сношениями Руси с
дунайскими областями в X в. 32, затем в противовес проникав-
шему на Русь влиянию римского папы и западноевропейского
духовенства, имевшему место, по некоторым данным, при Яро-
полке Святославиче в 70-х годах X в. и позднее, или же по дру-
гим причинам.
Все построение Н. К. Никольского находится в противоре-
чии с его собственными выводами о зависимости древнейшего
русского летописания от мораво-паннонских хроник. Как из-
вестно, вводная часть Повести временных лет рисует широкую
картину развития человечества и определяет место русского
народа в этой истории. Это построение, имеющее в своей основе
патриотическую идею, не могло быть заимствовано извне,
а должно было явиться плодом высоко развитого национального
самосознания. Если действительно вводная часть Повести вре-
менных лет существовала уже в конце X в., то это обнаружи-
вает у русских книжников того времени такую зрелость поли-
тической мысли, что едва ли они нуждались для своих трудов
в каких-нибудь иноземных «образцах».
31 Н. К. Н и к о л ь с к и й. Указ, соч., стр. 7, 9, 12, 27, 29, 37—39, 41—45,
47—48, 55, 84—85, 96.
32 Еще в самом начале X в. русские купцы вели торговлю с Восточ-
ной маркой, на базе которой впоследствии образовалось Австрийское
герцогство, в частности с городом Регенсбургом (В. Васильевский.
Древняя торговля Киева с Регенсбургом. ЖМНП, 1888, июль, стр. 121—
151).
40
Но если приходится отвергать западнославянское происхож-
дение первого русского исторического труда, то другие хорошо
обоснованные наблюдения и выводы Н. К. Никольского — о су-
ществовании областного летописания, предшествовавшего соз-
данию первого общерусского летописного свода, об идейном бо-
гатстве первых русских исторических трудов, о сравнительно
широком распространении грамотности на Руси задолго до ее
крещения, что, между прочим, подтверждается данными дого-
воров с греками 911 и 945 гг. 33,— имеют исключительное зна-
чение для восстановления ранней истории русской культуры
и разбивают доводы В. М. Истрина, будто только при Ярославе
Мудром появилось первое поколение русских книжников.
Советские историки использовали и творчески переработали
отдельные правильные положения Н. К. Никольского и
А. А. Шахматова для восстановления подлинного облика само-
стоятельной и оригинальной культуры древней Руси, возникшей
и развивавшейся в тесной связи с живой исторической действи-
тельностью породившего ее народа, а не в результате механи-
ческого воздействия извне.
Отрицая существование Древнейшего летописного свода в
целом, поскольку «в Повести временных лет, будто бы основан-
ной па своде 1037 г., время Ярослава описано менее подробно,
чем время Ярополка, Олега и Владимира», хотя «мы должны
были бы ожидать, что летописец наиболее подробно опишет со-
бытия своего времени» 34, М. Н. Тихомиров признает наличие
в первой половине XI в. целого ряда письменных исторических
сказаний.
Следует указать, что М. Н. Тихомиров не приводит никаких
соображений, которые опровергли бы доводы А. А. Шахматова
о существовании уже во время Ярослава Мудрого письменных
сказаний о «вещем» Олеге, князе Игоре, мудрой Ольге, походах
Святослава, крещении Руси и много других. С другой стороны,
восстанавливаемый А. А. Шахматовым Древнейший летопис-
ный свод не так уже беден событиями ярославова времени. Мы
находим в нем подробное описание усобицы, возникшей после
смерти Владимира между его сыновьями и приведшей на пре-
стол Ярослава. Описана затем борьба Ярослава с братом его
Мстиславом Черниговским, завершившаяся Лиственской бит-
вой и разделом земли. Имеются сведения о борьбе Ярослава с
печенегами, об укреплении им Поросья. Очень подробно
33 «Договор 912 г. упоминает о русских письменных завещаниях:
«кому будеть писал наследити именье его». По договору 945 г., русский
князь принимает на себя обязательство снабжать своих послов и гостей
верительными грамотами, адресованными греческому «царству» (Н. К.
Никольский. Указ, соч., стр. И).
34 М. Н. Тихомиров. Источниковедение истории СССР с древней-
ших времен до конца XVIII в., т. I. М., 1940, стр. 54, 55.
41
•описана просветительная деятельность Ярослава и предприня-
тое им большое строительство (эти сюжеты, естественно, боль-
ше всего интересовали летописца). В приписках дан рассказ
о последнем походе Руси на Константинополь под предводи-
тельством сына Ярослава — Владимира и т. д. 35
Используя частично наблюдения Н. К. Никольского и исхо-
дя из собственных наблюдений над «Памятью и похвалой»
Иакова Мниха, Л. В. Черепнин пришел даже к предположению,
что Древнейший летописный свод был создан в конце X в. в
связи с выдачей десятины киевской церкви. «В основе этого
древнейшего свода X в.,— пишет Л. В. Черепнин,— лежит ка-
кая-то старинная повесть о поляно-руси, существование которой
предполагал Н. К. Никольский. Если исключить из Повести
временных лет все позднейшие заимствования из греческих
источников, из новгородского летописания и т. д., то останутся
отчетливые контуры этой повести, которая говорит: 1) об от-
ношении полян с древлянами (при Олеге, Игоре, Ольге, Свято-
славе, Ярославе и Олеге) и другими славянскими племенами;
2) об отношении полян к хозарам; 3) о славянском происхож-
дении Руси. Такие выражения, как «суть поляне Кыеве и до
сего дьне», «владеють бо козары русьстии князи и до
дьньшьняго дьне», ведут ко времени Владимира, ко второй по-
ловине X в. Вряд ли хозарская проблема могла быть актуаль-
ной в XI в.» 36.
Много интересных мыслей и ценных наблюдений по поводу
Древнейшего летописного свода находим в труде Д. С. Лихаче-
ва о русских летописях. Разбирая Древнейший свод, Д. С. Ли-
хачев обнаруживает в нем два слоя: церковные сказания о пер-
вых русских христианах и народные предания о первых рус-
ских князьях-язычниках. Д. С. Лихачев находит, что оба эти
слоя, различаясь и идейно и стилистически, не могут принадле-
жать одному автору, ибо, с одной стороны, в Древнейшем сво-
де проводится та точка зрения, что русская история началась
только с проникновения на Русь христианства, что христианст-
во выше язычества, с другой — прославляется как «вещая»,
«мудрая» и «смысленная» деятельность первых князей-языч-
ников — Олега, Игоря и Ольги. Церковные сказания со-
ставляют законченное повествование о начале христианства
35 Книга была уже в наборе, когда появилась статья М. Н. Тихоми-
рова «Начало русской историографии» (ВИ, 1960, № 5, стр 41—56), где
автор устанавливает появление в конце X в. «первого русского историо-
графического произведения» — Сказания о русских князьях, которое
начиналось сообщениехм об убийстве Игоря и заканчивалось вокняже-
нием Владимира в Киеве в 978 г.
36 Л. В. Черепнин. «Повесть временных лет», ее редакции и пред-
шествующие ей летописные своды. «Исторические записки», т. 25,
стр. 332—333.
42
на Руси; другой слой устных преданий как бы прикреплен
к ним.
Из церковных сказаний Д. С. Лихачев обращает внимание
на шесть различных произведений, которые обнаруживают тес-
нейшую связь — композиционную, стилистическую и идей-
ную — и принадлежат одному автору. Их пронизывает единая
терминология, в частности в ряде сказаний употребляется тер-
мин «новые люди», которым названы русские-христиане. Та-
ким образом, перед нами единое произведение о постепенном
торжестве христианства на Руси, произведение, которое
Д. С. Лихачев условно называет Сказанием о распространении
христианства на Руси. Поразительно, что и идейно и стили-
стически это Сказание близко подходит к Слову о законе и
благодати митрополита Илариона. И в Сказании, и в Слове мы
находим общие выдержки из Священного писания и одинаковое
их толкование. Оба они (единственные из русских источников)
свидетельствуют о человеческих жертвоприношениях языческой
Руси. Одинаково освещается в обоих произведениях крещение
Владимира и Руси, причем и тут и там подчеркивается, что
'Владимир мог принять любую религию, но избрал восточное
православие по своему собственному выбору, а не под давле-
нием и по указке греков. Оба произведения подчеркивают бого-
избранность «новых людей» — русского народа, выдвинутого
крещением на историческую арену. Полностью совпадает по-
хвальная характеристика крещения Руси. В обоих произведе-
ниях Владимир сравнивается с Константином Великим, и в этом
заключается полемическая направленность обоих произведений
против греков. И Сказание, и Слово заканчиваются хвалой
Ярославу. И при всем этом ни одно из этих двух произведений
не зависит друг от друга. В Слове подробно развивается бого-
словская тематика, в Сказании — историческая, причем оба
произведения написаны в разных манерах.
Все эти наблюдения приводят Д. С. Лихачева к выводу, что
автором обоих произведений был Иларион или тесный кружок
книжников Ярослава, проводивший его политические идеи.
Совпадение Слова и Сказания позволяет отнести создание по-
следнего к несколько более позднему времени, чем это считает
А. А. Шахматов, а именно к началу 40-х годов, когда было соз-
дано Слово Илариона.
Но, будучи одним из первых русских исторических произве-
дений, Сказание о распространении христианства на Руси —
еще не летопись. Летописью оно становится постепенно, обра-
стая, начиная с 60-х годов, добавлениями. Честь окончательного
превращения Сказания в летопись принадлежит Никону, кото-
рый придал идеям Сказания публицистическую остроту и
антигреческую направленность. «Идею Сказания о том, что
43
Русская земля не нуждалась в греческой опеке, а имела собст-
венную славную христианскую историю, Никон продолжил тем,
что дал не только церковную историю Руси, но и ее светскую
историю. Русь не нуждается в опеке Византии ни церковной,
ни государственной. Русский народ имеет за собой много слав-
ных побед — в том числе и над самой Византией. Именно с
этой целью Никон ввел рассказы о походах русских князей на
Царьград...» 37.
Итак, соглашаясь с А. А. Шахматовым, что при Ярославе
была создана первая русская летопись, Д. С. Лихачев сводит
ее к церковно-историческому произведению, которое он сам не
решается назвать летописью. Отодвигая создание первой рус-
ской летописи к 60—70-м годам XI в., он в то же время пишет,
что «возникновение летописания, вызванное желанием иметь
историю своего государства, говорит о высоком уровне полити-
ческого самосознания русского народа в начале XI в,» 38.
Но действительно ли, как думает Д. С. Лихачев, Древней-
ший летописный свод сводился только к истории распростране-
ния христианства на Руси? А. А. Шахматов доказал, что лето-
писная запись о гибели Олега Святославича была сделана до
1044 г. Мы видим, таким образом, что Древнейший свод содер-
жал не только историю распространения христианства на Руси,
но и историю княжеской междоусобицы после смерти Свято-
слава.
Если бы Д. С. Лихачев продолжил свои наблюдения над
сходством содержания и идейной направленности Сказания о
распространении христианства и Слова о законе и благодати,
то он должен был бы обратить внимание, что для автора Сло-
ва — Илариона — история Руси начиналась вовсе не с ее кре-
щения. Для него старые русские князья, предшественники Вла-
димира, это не язычники-«невегласы», действовавшие в «до-
исторический» период, а славные государи, которые сделали
свою землю известной и знаменитой. Иларион рассматривает
Владимира не как «безродного» князя, с крещением которого
началась русская история, а как «внука старого Игоря, сына же
славного Святослава, иже в своя лета владычествующа, мужь-
ством же и храбрьством прослуша в странах многих и помина-
ются ныне и словут»; Владимир — князь «славный, от славных
рождейся, благородный от благородныих» 39. Где же тут прини-
жение языческих князей-«невегласов»? В полном соответствии
37 Д. С. Лихачев. Русские летописи, стр. 62—71, 76—77, 82—60.
38 Там же, стр. 58 (Подчеркнуто мною.—Я. Б.), Ряд возражений
против построения Д. С. Лихачева см. также в статье: А. Н. Насонов.
Начальные этапы киевского летописания в связи с развитием Доевне-
русского государства. «Проблемы источниковедения», т. VII, стр. 419—433.
39 «Памятники древнерусской церковно-учительной литературы»,
вып. 1. СПб., 1894, стр. 70.
44
с этой установкой Илариона находятся и рассказы Древнейшего
свода о славных подходах первых русских князей, наводивших
ужас на Византию. Вопреки мнению Д. С. Лихачева, обнару-
женные им в Древнейшем летописном своде два слоя вовсе не
различаются между собой в идейном отношении, и составитель
Свода вовсе не начинает русскую историю с проникновения на
Русь христианства. Напротив, мы видим аналогию не только
между антигреческой направленностью Слова и Сказания, но
между Словом и всем текстом Древнейшего свода, как его ре-
конструирует А. А. Шахматов.
Непонятно далее, почему именно настроенный против греков
Никон ввел в летопись рассказы о походах русских князей на
Царьпрад для доказательства того, что Русь не нуждается ни в
церковной, ни в государственной опеке Византии, а Древней-
ший летописный свод, во время составления которого этот во-
прос стоял не менее остро, не воспользовался таким благодар-
ным материалом, а действовал только доводами богословского
порядка?
Древнейший свод создавался в обстановке приготовлений к
походу на Византию, состоявшемуся в 1043 г. Это тем более
справедливо, если принять поправку Д. С. Лихачева к построе-
нию А. А. Шахматова и считать, что свод был составлен не в
1037—1039 гг., а в начале 40-х годов. По свидетельству хорошо
осведомленного, близкого к византийскому двору историка
Михаила Пселла, приготовления русских к походу продолжа-
лись несколько лет, начавшись еще при императоре Михаиле
(1034—1041) 40; следовательно, в начале 40-х годов поход был
предрешен. В этом отношении Древнейший летописный свод,
помимо прочего, должен был служить идеологической подготов-
кой к походу, и тем уместнее было включить в него рассказы
о победоносном движении русских князей на Царьград, о воен-
ной распорядительности и бдительности Олега, о мужестве и
храбрости Святослава, о вероломстве греков, на обязательства
которых нельзя полагаться и споры с которыми можно решить
только силой оружия. Мы уже не говорим о том, что при рас-
цвете русского могущества, падающем на время Ярослава, гос-
подствующему феодальному классу Киевской Руси, который
познал уже силу и значение идеологического воздействия на
массы, льстили не только успехи в распространении христиан-
ства, но и огромные достижения в государственном строитель-
стве и военные победы в первую очередь.
Итак, принимая ценные и тонкие наблюдения Д. С. Лихаче-
ва, сближающего Древнейший летописный свод с идеями Ярос-
лавова времени, принимая далее его поправку о том, что основ-
40 В. Г. Васильевский. Труды, т. I. СПб.. 1908, стр. 304.
45
ные статьи Древнейшего свода были созданы скорее всего не
в 1037—1039 гг., а в начале 40-х годов, приходится отвергнуть
его же утверждение, будто первая русская летопись появилась
только в 60—70-х годах XI в.
* * *
Из приведенного обзора можно вывести тот бесспорный
факт, что уже в первой половине XI в., а может быть, даже
в конце X в. в Киевской Руси составлялись исторические сочи-
нения и делались попытки обобщить их в едином историческом
труде. Нельзя утверждать, что Древнейший летописный свод
существовал именно в том виде, в каком его восстанавливает
А. А. Шахматов. Реконструируемый им текст можно, исходя из
различных соображений, расширить или сузить, «обогащать»
или «обеднять», но несомненно одно — в основной своей части
он пытался давать ответ на те вопросы, которые волновали со-
временные ему верхи феодального общества.
В дальнейшем изложении мы рассмотрим некоторые из этих
вопросов на фоне конкретной истории Киевской Руси. Пока же
нам важно констатировать, что в первой половине XI в. в Киеве
появился живо откликавшийся на вопросы современности боль-
шой исторический труд, который смело можно причислить к
ранним памятникам русской общественно-политической мысли.
Очерк второй
БОРЬБА ДВУХ МИРОВ
Русско-византийские отношения и их отражение
в памятниках публицистики XI века
Начало сношений Руси с Византией восходит еще, вероятно,
к VI—VII вв., когда Византийская империя содрогалась от
сильных ударов, наносимых ей славянами. Хотя восточные сла-
вяне, жившие далеко от Балканского полуострова, участвовали
в этой борьбе незначительными силами, византийские полити-
ческие и военные деятели все же рассматривали их как потен-
циальных врагов и задумывались над теми мерами, которые
могли бы обезопасить империю с этой стороны. С некоторыми
племенами восточных славян, например с уличами и тиверцами,
поселения которых примыкали к бассейну Дуная, а также
с восточнославянским населением на самом Дунае византийцы
соприкасались непосредственно. Затем византийские владения
в Крыму были издавна связаны экономическими узами с анта-
ми, т. е. восточной ветвью славянства. Маврикий Стратег, автор
известного военного руководства, живший в конце VI — начале
VII в., посвятил специальный раздел своего труда (гл. 5
кн. XI) вопросу о том, как воевать со славянами и с антами,
причем он не делает между ними никаких различий, поскольку,
как он отмечает, среди них наблюдаются одни и те же нравы и
ведут они одинаковый образ жизни.
Традиционная византийская политика знала много средств
для обуздания строптивых «варварских» народов. Их князькам
раздавались титулы византийской придворной иерархии, им
устраивали в Константинополе ослепительно-торжественные
приемы, сопровождавшиеся щедрыми подарками, их сыновей
и наследников воспитывали при дворе императора, где им при-
вивали уважение и преданность византийской державе. Наряду
с этим византийская дипломатия широко практиковала подкуп
и оказывала поддержку представителям знати варварских наро-
дов, находившимся во вражде со своими владетелями; нередко
таких лиц с почетом принимали в Константинополе и содержа-
47
ли на полном иждивении. Из средств идеологических широко
использовалась религиозная пропаганда: проповедуя «слово
божье», христианские миссионеры в то же время должны бы-
ли распространять политическое влияние Византии. Но са-
мым действенным оружием своего богатого арсенала визан-
тийская дипломатия считала сеяние розни между соседями
империи, чтобы они ослабляли и изнуряли себя во взаимной
борьбе.
Политика Византии задерживала процесс консолидации во-
сточнославянских племен, но приостановить его не могла. По
данным арабских писателей и Повести временных лет, уже в
VI в., на заре русской истории, к западу от Днепра на Карпатах
образовался большой государственный союз восточнославянских
племен под военным предводительством князя дулебов (волы-
нян), сокрушенный в первой половине VII в. аварами. К восто-
ку от Днепра, по берегам Пела и Ворсклы, а позднее по Дону
и Донцу, начиная с VIII в. происходит энергичная славян-
ская колонизация обширных районов, до этого богатых славян-
скими поселениями, но опустевших в результате нашествия
гуннов.
Обосновавшись здесь в многочисленных и обширных по раз-
мерам селениях, славяне стали проникать далее на юго-восток,
достигнув низовьев Дона, Азовского моря и Тамани. Данные
археологических раскопок позволяют утверждать, что сюда
устремились главным образом северные славянские племена из
области бассейнов Десны, Сейма, прилегающих районов Верх-
него Поднепровья, возможно даже — и Верхней Оки. О ранней
колонизации Дона славянами говорят и данные языкознания,
добытые А. А. Шахматовым. Об этом же свидетельствует араб-
ский писатель Хордадбе в своей «Книге путей и государств»
(написана в 846 г.), относивший купцов-русов к славянам и на-
зывавший Танаис (Дон) русской рекой *.
Несмотря на все козни византийской дипломатии, пытав-
шейся стравить осевшие на этой территории славянские пле-
мена между собой и с хазарами, объединительный процесс
достиг и тут больших успехов, а в начале IX в. Византия нача-
ла испытывать на себе удары со стороны больших объединен-
ных масс восточных славян, особенно с прилегающих к Черно-
му и Азовскому морям территорий. Известия о нападении этих
славян на город Амастриду (или Амастру) в Малой Азии и на
крымские владения Византии сохранились в двух литератур-
ных памятниках — житии Георгия Амастридского и житии
1 П. Н. Третьяков. Восточнославянские племена, изд. 2-е. М.,
1953, стр. 253—260; А. Я. Г а р к а в и. Сказания мусульманских писате-
лей о славянах и русских. СПб., 1870, стр. 49.
48
Стефана Сурожского, где нападавшие выступают под именем
руси 2.
Некоторые норманисты, как, например, А. А. Кунпк и
Ф. Брун, желая во что бы то ни стало связать русь, нападавшую
на Крым в начале IX в. с норманнами и династией Рюрикови-
чей, видят в Сурожской легенде отголосок похода Владимира
Святославича на Корсунь, происшедшего в конце X в. Другой
норманист, Ф. Вестберг, вынужден признать, что первоначаль-
ная греческая биография Стефана не могла быть написана мно-
го позднее середины IX в. и что русская рать совершила напа-
дение на Сурож в первой четверти IX в. Зато Ф. Вестберг наста-
ивает на том, что русы, нападавшие на Сурож под предводи-
тельством князя Бравлина, выступили из Новгорода на Вол-
хове, «а не из Киева, как нужно было бы ожидать, если бы рас-
сказ о посмертном чуде был сочинен в позднейшее время, когда
Киев сделался центром государства и исходным пунктом для во-
енных экспедиций» 3. Этому предположению, однако, противо-
речит тот факт, что в начале IX в. «путь из варяг в греки» еще
не быд освоен, и северные норманны никак не могли попасть в
Крым из Новгорода.
Гораздо правильнее подошли к вопросу московские историки
XVI в., авторы Степенной книги. Отстаивая из политических
соображений происхождение московских государей от Рюрика
и родство последнего с римским императором Августом, авторы
Степенной книги в то же время, на основании жития Стефана
Сурожского, приходят к выводу, что «и прежде Рюрикова при-
шествия в Славенскую землю не худа бяше держава Словенско-
го языка, вопнствоваху бе и тогда на многия страны и на Се-
лунский град (Салоники.— И. Б.) и на Херсон и па прочих
тамо, яко же свидетельствует нечто мало отчасти в чюдесех ве-
ликомученика Димитрия и святого архиепископа Стефана Су-
рожского» 4.
В 860 г. русь появилась ужо под стенами самого Константи-
нополя. Две беседы патриарха Фотия, из которых одна была
произнесена во время осады Константинополя, а вторая — пос-
ле того, как внезапная буря рассеяла русские корабли, свиде-
тельствуют об ужасном смятении, господствовавшем среди
осажденных жителей столицы 5.
2 В. Г. Васильевский. Жития свв. Георгия Амастридского и Сте-
фана Сурожского. «Труды», т. III. Пгр., 1915; см. также Е. А. Липшиц.
О походе Руси на Византию ранее 842 года. «Исторические записки»,
т. 26, стр. 312—331.
3Ф. Вестберг. О житии Стефана Сурожского. «Византийский
временник», т. XIV. СПб., 1908, стр. 234, 236.
4 ПСРЛ, т. XXI, первая половина. СПб., 1908, стр. 63.
5 Беседы Фотия изданы Порфирием Успенским в 1864 г. (Порфирий
Успенский. Четыре беседы Фотия... СПб., 1864). Нашествию Руси
4 Заказ № 835
49
В беседах Фотия часто подчеркивается, что нападение было
совершено внезапно*- «Неожиданное нашествие варваров не
дало времени молве возвестить о нем». Внезапность усугубляет-
ся тем, что в глазах византийцев нападавшие представляли
ничтожный народ, который одно имя Византии должно было
привести в трепет. «Те, для которых некогда одна молва о ро-
меях казалась грозною,—сетует Фотий,— подняли оружие про-
тив самой державы их и восплескали руками, неистовствуя
в надежде взять царственный город, как птичье гнездо». Не
жалея мрачных красок для описания жестокостей «варваров»,
осаждавших Константинополь, Фотий в то же время призна-
ет, что они «справедливо» напали на город, мстя за какие-то
обиды.
Большой интерес представляет характеристика, которую
Фотий дал русам, нападавшим в 860 г. на Константинополь:
«Народ не именптый, народ несчитаемый (ни за что), народ, по-
ставляемый наравне с рабами, неизвестный6, но получивший
имя со времени похода против нас, незначительный, но полу-
чивший значение, униженный и бедный, но достигший блиста-
тельной высоты и несметного богатства, народ где-то далеко от
нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием,
неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так гроз-
но п так быстро нахлынувший на наши пределы, как морская
волна...». В другом месте Фотнй называет русь «скифским, гру-
бым и варварским народом».
Хотя после того, как буря разметала русские корабли, оса-
да была снята и русь удалилась, нападение ее в 860 г. на Кон-
стантинополь имело заметные международные последствия.
Через несколько лет после осады Константинополя, в 867 г.,
патриарх Фотий в окружном послании к восточным епископам
сообщал, что «так называемые русские», которые, «поработив
другие народы и чрез то чрезмерно возгордившись..., подняли
руку на ромейскую империю», ныне примирились с греками,
переменили свою безбожную языческую веру на христианское
учение, вступили в число преданных Византии народов и дру-
посвящены две беседы. Они цитируются ниже в переводе Е. Л. (Е. Ло-
вягина), напечатанном в «Христианском чтении», 1882, сентябрь — ок-
тябрь, стр. 4119—430 (первая беседа) и 430—443 (вторая беседа).
6 В. Г. Васильевский считает, что у Фотия слово ayvoGTiov не озна-
чает «неизвестный», а «неименитый», «незнатный» (В. Г. В а с и л ь е в-
с кий. Труды, т. III, стр. CXXVI). Точный перевод слова «агпостион»
означает «неизвестный», но, если по общему контексту это слово у
Фотия и следует перевести несколько иначе, то все же нападавшая на
Константинополь в 860 г. русь была для Фотия народом мало извест-
ным, характеристику которого он излагает в самых общих чертах, рито-
рическими шаблонами, без каких-либо определенных, конкретных дан-
ных.
50
зей и приняли от нее епископа 7. Заключенное при этом согла-
шение до нас не дошло, но есть основание полагать, что именно
после нападения на Константинополь в 860 г. Византия всту-
пила с Русью в международные отношения и заключила с нею
первый договор. По крайней мере в дошедшем до нас договоре
князя Олега с империей, заключенном 2 сентября 911 г., есть
намек на существовавшее между обеими сторонами предшест-
вующее соглашение: новый договор ссылается «на удержание
п на извещение от многих лет межи хрестианы (греков, визан-
тийцев. — И. Б.) и Русью бывыпюю любовь» 8.
Что же это была за русь, с которой Византия уже в середине
IX в. вступила в дипломатические и договорные отношения?
Норманисты считают, что нападали на Константинополь (и
после этого крестились) варяги. Тождество появившейся в 860 г.
иод стенами Константинополя Руси и норманнов не представля-
ет для них сомнений. «Разыскание» второе работы А. А. Куника
о труде ал-Бекри так и озаглавлено: «Тождество русов-язычнп-
ков и норманнов, подтверждаемое ответным посланием папы Ни-
колая I от сентября 865 г.». Это письмо является ответом папы
Николая I на угрозы византийского императора Михаила III
завоевать Рим. В своем послании папа не без ехидства указы-
вает императору, что ему следует мстить не Риму, который не
причинил Византии никаких обид, а другим народам, которые
нападали на империю. «Конечно,— пишет папа,— не мы втор-
глись в Крит 9, не мы опустошили Сицилию 10 11, не мы овладели
бесчисленными провинциями, принадлежавшими грекам п, не
мы, наконец, умертвили множество людей, сожгли церкви свя-
тых и окрестности Константинополя почти до самых стен его.
И истинно, что тем, кто учинил все сие, никакого возмездия не
было, а они язычники, люди иной веры, они враги Христа, не-
устанно (подчеркнуто мною,— Л. Б.) враждующие служителям
веры» 12. В этих последних словах папы Николая I, которые, по
мнению А. А. Куника, несомненно относятся к нападению Руси
на Константинополь в 865 г. 13, А. А. Куник усматривает непре-
7 Ф. И. Успенский. Первые страницы русской летописи и визан-
тийские перехожие сказания. ЗООИД, т. XXXII. Одесса, 19Г5, стр. 214.
8 ПВЛ, ч. I, стр. 26.
9 Имеется в виду занятие Крита арабами еще в 826 г. и безуспешные
попытки византийских императоров изгнать их оттуда (А. Куник и
В. Розен. Известия ал-Бекри и других авторов о Руси и славянах,
ч. I — приложение № 2 к т. XXXII «Записок Академии наук». СПб., 1878,
стр. 174, прим. 2).
10 Вторжение арабов в Сицилию началось в 827 г. (там же, прим. 3).
11 Речь идет о завоеваниях арабов в Малой Азии (там же, прим. 4).
12 Там же, стр. 172—173.
13 Во время А. Куника в русской исторической литературе держа-
лось убеждение, что нападение Руси на Константинополь произошло jb
865 г., т. е. после «призвания варягов». Впоследствии, однако, бельгий-
51
4*
ложное доказательство того, что нападавшие были норманны.
Основанием для этого служит употребленное папой Николаем
слово «неустанно» (jugiter), могущее относиться лишь к наро-
ду, с обычаями которого он был хорошо знаком, а таким наро-
дом могли быть только норманны, которые в Англии, Германии
Франции и Испании назывались с презрением «pagani» (языч-
никами) 14.
Но, во-первых, последняя фраза из послания папы Николая I
может относиться не только к русам, которые нападали на Кон-
стантинополь в 860 г., а ко всем врагам Византии, совершавшим
перечисленные до этого нападения; среди них были язычники,
были люди и другой веры, таким образом, слово «pagani» отно-
сится не только к русам. Во-вторых, если в ряде стран норман-
нов с презрением называли «pagani», то из этого не следует, что
«pagani» означают только норманнов и что это слово перестало
применяться в прямом его смысле для обозначения язычника
вообще. В-третьих, и это самое главное, если бы нападение дей-
ствительно совершили норманны, то Фотин не назвал бы их
народом неизвестным, ибо в то время, когда вся Европа была
охвачена паникой перед «furror Normanorum» (норманнское
неистовство, норманнский террор), норманны были слишком хо-
рошо известны всем, в том числе и Фотию, чтобы он изобразил
их народом, только что приобретшим имя исключительно бла-
годаря своему соприкосновению с Византией.
И еще одно соображение. Цветущая пора норманнских ви-
кингов падает как раз на IX в. Именно в это время они успели
довольно прочно обосноваться во Франции и в Англии, а гром-
кая молва об их подвигах шумела по всей Европе. Неужели же,
если бы Константинополь испытал нападение норманнов, Фо-
тий не назвал бы нападавших их настоящим именем, не сравнил
бы их жестокостей с подобными же их поступками в других
христианских странах, а говорил бы лишь шаблонные фразы
о неизвестном народе?
В. Г. Васильевский, а еще до него чешский ученый
П. И. Шафарик, Ф. К. Брун и некоторые другие исследователи
выдвинули положение, что Русь, нападавшая на Амастриду,
Сурож и Константинополь,— это жившие в Крыму готы.
Е. Е. Голубинский и И. И. Малышевский считают, что именно в
IX в. языческая варяго-русь (норманны) в течение каких-ни-
будь 25—30 лет слилась с крымскими готами. С этим обычно
связывается и известное место из жития Константина-Кирилла,
ский ученый Кюмон обнаружил византийскую хронику, на основании
которой можно считать установленным, что осада Константинополя
Русью началась 18 июня 860 г. (С u m о n t. Anecdota bruxellensia, Gand,
1894, p. 33).
14 А. К у н и к и В. Розен. Указ, соч., стр. 176—178.
52
где рассказывается, как он в Херсонесе «обрет... евангелие и
псалтирь рушьскими писмены писано, и человека обрет глаго-
люща тою беседою (т. е. русскою), и беседовав с нимь и силу
речи прием, своей беседе прикладая различии писмен, гласнаа
и согласнаа..., и вьскоре начат чисти и сказовати, и дивляху ся
ему...» 15. Приверженцы теории гото-руси считают, что именно
крымские готы после своего нападения на Константинополь
в 860 г. приняли от Византии епископа, а Кирилл встретил
в Херсонесе гота, ознакомился с его помощью с готским еванге-
лием и языком, который вследствие его близости с языком ва-
ряжским и назван русским; впоследствии этот язык крымских
готов стал богослужебным языком у варягов.
Против этой теории выдвинул убедительные возражения
В. И. Ламанский. Во-первых, указывает он, язык крымских го-
тов не похож на язык жителей Готландии. Во-вторых, «русское
и готское никогда синонимами не были. Следовательно, слова
жития Кириллова об евангелии и псалтири, писанных русскими
письменами, никоим образом не могут быть объяснены — гот-
скими письменами» 16. В 860 г. в Византии не могли смешивать
новых для них варваров, свирепого и враждебного христианам
народа росов, с давно известными грекам православными го-
тами, имевшими уже с IV в. свои епархии и епископов. Далее,
если бы нападение на Константинополь 18 июня 860 г. совер-
шили «готы-русь» или «варяго-русь», слившиеся уже с готами
таврическими, то приготовления к походу не были бы скрыты
от греков. Между тем византийский император Михаил III, не
ожидая никакой опасности со стороны Черного моря, отправил-
ся в поход против арабов в Каппадокию и тем самым значитель-
но ослабил защиту столицы. Такие тайные приготовления, про-
должает В. И. Ламанский, могли происходить только на среднем
или верхнем Днепре; на нижнем Днепре, кстати, и леса нет под
рукой, чтобы выстроить большое количество кораблей 17.
Выше уже отмечалось, что Фотий называл нападавшую на
Константинополь Русь скифским народом. Этим общим и сбор-
ным именем византийцы никогда не называли норманнов; им
обозначались либо различные кочевники южнорусских степей,
15 В. И. Ламанский. Славянское житие св. Кирилла как религи-
озно-эпическое произведение и как исторический источник. Пгр., 1915,
стр. 18.
16 «Нам понятны слова жития о том,— пишет по этому поводу
М. Н. Тихомиров,— что Кирилл беседовал с человеком, читавшим псал-
тырь и евангелие на славянском языке, так как Кирилл сам был славя-
нин; но каким образом Кирилл мог беседовать с готом, не зная готского
языка, остается непонятным» (М. Н. Тихомиров. Происхождение
названий «Русь» и «Русская земля». «Советская этнография», т. VI—VII.
стр. 75). См. подобные же соображения по этому поводу у В. Пархо-
менко. Начало христианства Руси. Полтава, 1913, стр. 53—54.
17 В. И. Ламанский. Указ, соч., стр. 38, 58—59, 67.
53
либо же коренное население Северного Причерноморья. В дан-
ном случае кочевники исключаются: не обладая морским искус-
ством, они никогда не совершали морских походов. Остается
местное население, скифо-русь, т. е. те два понятия, которые
нередко в сознании византийцев сливались воедино 18.
Вывод из всего изложенного может быть только один: поход
860 г. на Константинополь, происшедший за два года до пре-
словутого «призвания варягов», совершили не норманны и не
крымские готы, а исконная русь, славянское население, извест-
ное в то время в Византии под именем Руси или «скифов».
У нас нет сведений о том, как развивались русско-византий-
ские отношения во второй половине IX в. Дошедшие до нас ис-
точники обычно умалчивают об отношениях экономических п
культурных, останавливаясь преимущественно на военных
столкновениях. Очередное военное столкновение между Русью и
Византией произошло в начале X в. На этот раз русский князь
Олег, овладев великим водным путем «из варяг в греки» и объе-
динит под своей властью большинство восточнославянских пле-
мен, сосредоточил против Византии большие силы и под стена-
ми Константинополя продиктовал грекам весьма выгодный для
Руси договор, текст которого дошел до нас в составе Повести
временных лет 19.
Договор Олега с Византией регулировал отношения, возник-
шие еще в IX в. Отношения эти не ограничивались одними во-
енными столкновениями, охватывая довольно широкую область
экономического общения. Рассматриваемый договор опроверга-
ет встречающийся в нашей исторической литературе взгляд на
Олега, как на скандинавского конунга, участие которого в жиз-
18 В этой связи представляют интерес относящиеся к началу X в.
византийские загадки на слово «рос», впервые опубликованные Ф. И. Ус-
пенским. В загадках под словом «рос» подразумевается «гордое, надмен-
ное языческое племя» и «надменная гордость варвара скифа». «Итак,—
указывает Ф. И. Успенский,— варвар ски(Ь и русский народ в представ-
лении византийцев X в. суть равнозначащие термины» (Ф. Успен-
ский. Русь и Византия в X веке. Одесса, 1888, стр. 11; его же. Пер-
вые страницы русской летописи..., стр. 211—212). В связи с нападением
на Константинополь в 860 г. Русь со скифами отождествляет также ви-
зантийский писатель Никита Пафлагонекий. В житии преподобного
Игнатия, описывающем борьбу последнего с Фотием, Никита Пафлагон-
ский пишет: «В то время злоубийственный скифский народ, называемый
русы ( сРо>? ), через Эвксинское море прорвались в залив, опустошили
все (населенные) места и все монастыри» и т. д. (В. И. Л а м а н с к и й.
Указ, соч., стр. 109). Надо еще напомнить, что, перечисляя все восточно-
славянские племена, принимавшие участие в походе Олега на Констан-
тинополь, наш летописец указывает, что «си вси звахуться от грек Ве-
ликая скуфь» (ПВЛ, ч. I, стр. 23—24). Иоанн Геометр в стихотворении-
надгробии императору Никифору Фоке также называет воинов Свято-
слава «скифскими народами» (В. Г. Васильевский. Из истории
976—986 годов. «Труды», т. II, выл. 1. СПб., 1909, стр. 114).
19 ПВЛ, ч. 1, стр. 24—25, 25—29.
54
ни Руси представляет лишь частный, непродолжительный срав-
нительно эпизод из богатой приключениями жизни викинга 20.
Викинг, искатель приключений, совершающий походы только
ради того, чтобы пограбить чужое добро и сорвать богатую кон-
трибуцию, не мог и не должен был добиваться заключения та-
кого договора, который регулировал постоянные, устойчивые
мирные отношения.
Выгодный договор с Византией был изменен в худшую для
Руси сторону при князе Игоре. Ухудшение условий договора
было вызвано неудачей похода Игоря па Константинополь
в 941 г. В 944 г. Игорь предпринял новый поход, перед угрозой
которого Византия согласилась «обновити ветхий мир». Так
появился договор 944 г. 21, который также регулирует экономи-
ческие отношения между обеими странами, правда, на худших
по сравнению с договором 911 г. условиях. Зато по сравнению с
предыдущим в договоре 944 г. появляются совершенно новые
сюжеты. Игорю запрещено распространять свою власть на вла-
дения Византии в Крыму. Далее договор обязывает русского
князя в случае, если черные болгары придут воевать в крым-
ские владения Византии («Корсунская земля»), не пускать их
«пакостить». Договор касается также отношений между рус-
скими, занимающимися рыбной ловлей в устье Днепра, и мест-
ным населением, подвластным Византии: Русь «да не творять
им (корсунцам.— II. Б.) зла никакого же». Русские не имели
права зимовать в низовьях Днепра, а с наступлением осени
должны были возвращаться к себе домой в Русь.
На эти статьи договора в свое время обратил внимание
Ф. И. Успенский, который видел в них доказательство «распро-
странения русского элемента до Крыма и устьев Днепра» 22.
Именно здесь, у выхода русских рек в Черное море, столкну-
лись реальные интересы Руси и Византии, стремившейся заку-
порить эти выходы, держать их в своих руках, не давать Руси
прочно тут обосноваться, связаться с дунайскими болгарами
и угрожать отсюда Константинополю и другим жизненным цен-
20 В. П а р х о м е н к о. Указ, соч., стр. 80—83. Большинство буржуаз-
ных ученых, изучавших договор Олега, также считает, что Русь стре-
милась только к военной добыче, не преследуя никаких других целей.
См., например: Л. Н. Е г у н о в. Торговля древней Руси. «Современник»
1848, кн. XI, отд. II, стр. 97—99, 103 и сл.; А. С. М у л ю кин. К вопросу
о договорах Руси с греками. ЖМЮ, 1906, сентябрь, стр. 104; А. Д м и т-
Р и у. К вопросу о договорах Руси с греками. «Византийский временник»,
т. II, вып. 4. СПб., 1895, стр. 453, 545.
21 ПВЛ, ч. I, стр. 34—39.
22 Ф. И. Успенский. Русь и Византия в X в., стр. 15. См. также
М. Д. Приселков. Киевское государство второй половины X в. по
византийским источникам. «Ученые записки ЛГУ, серия историческая»,
вып. 8. Л., 1941, стр. 217—223.
55
трам империи. Недаром вопрос о «Корсунской земле» всплыва-
ет в связи с каждым походом Руси на Византию.
Лет через пятнадцать после заключения договора Игоря с
греками состоялось новое русско-византийское соглашение, о
котором велись переговоры во время пребывания княгини Ольги
в Константинополе в 957 г.23. О поездке княгини Ольги в столи-
цу Византии и о ее крещении там сохранился подробный лето-
писный рассказ24, носящий явно легендарный характер. По
летописному рассказу, Ольгу принимал в Константинополе им-
ператор Иоанн Цимисхий, хотя он взошел па престол уже после
смерти Ольги. Он же до того пленился ее красотой и умом («ви-
дев ю добру сущю зело лицем и смыслену»), что предложил ей
выйти за него замуж. А красавице-княгине в это время было
уже лет семьдесят; по данным той же летописи, она вышла за-
муж за Игоря в 903 г., за 54 года до своего посещения Констан-
тинополя. Русская легенда о крещении Ольги в Константино-
поле проникнута враждой и презрением к грекам. С большим
удовлетворением летописец отмечает, как Ольга «переклюкала»
(перехитрила) императора Цимисхия. Когда император сделал
ей предложение, она высказала желание креститься, но попро-
сила, чтобы ее восприемником был сам Цимисхий. Когда же
после крещения император повторил свое предложение, Ольга
ему заявила: «Как ты хочешь меня взять, когда сам меня кре-
стил п назвал дочерью, ты же сам знаешь, что у христиан нет
такого закона».
Здесь все замечательно: и то, что император добивается ру-
ки русской княгини, п то, что она не только не польщена этом,
казалось бы, высокой честью, но должна прибегать к специаль-
ным уловкам и проявлять всю свою хитрость и мудрость, чтобы
избежать этой чести; и то, что представительница русского на-
рода, новокрещенная Ольга, оказалась более сведущей и более
твердой в христианских законах, чем формальный глава всей
православной церкви — византийский император.
Когда Ольга вернулась в Киев, император прислал к пей
послов, которые от его лица говорили: «Я много дарил тебе, ибо
ты мне говорила, что когда возвратишься в Русь, то пришлешь
многие дары — рабов, воску, меха и воинов в помощь». «Скажи-
те от меня царю,— заявила Ольга послам,— если ты постоишь
у меня в Почайне столько же, сколько я у тебя стояла в Суде
23 По данным нашей летописи, Ольга ездила в Константинополь г>
955 г. Однако год ее пребывания в византийской столице устанавливает-
ся более точно по труду Константина Багрянородного о придворных
церемониях, где сообщается, что в первый раз Ольга была принята при
дворе в среду 9 сентября, а второй раз — в воскресенье 18 октября.
Именно в 957 г. 9 сентября и 18 октября приходились на среду и воскре-
сенье.
24 ПВЛ, ч. I, стр. 44—45.
56
(в константинопольской гавани), то тогда дам тебе дары». Вы-
ходит, что Ольга два раза «переклюкала» императора. Кроме
того, она его поставила па место, преподав урок приличия и
снова подчеркнув, что Киев по значению не ниже Царьграда,
и если княгиня русская почтила императора визитом, то на та-
ком же основании и император может почтить княгиню рус-
скую.
Прошло еще несколько лет, и отношения Руси с Византией
вылились в крупное военное столкновение. Речь идет о знаме-
нитых балканских походах сына Игоря и Ольги — Святослава.
Подробности этих походов хорошо известны, и мы не будем на
них останавливаться; отметим только, что в новом русско-ви-
зантийском договоре25, который Святослав в 971 г. заключил
с императором Иоанном Цимисхием, опять всплывает область,
где в течение длительного времени сталкивались интересы обеих
стран, а именно византийские владения в Крыму, связанные
самыми тесными экономическими узами с Русью и контроли-
ровавшие выходы Руси в море 26.
Вскоре после войны со Святославом Византия, терпевшая
внешние поражения п страдавшая от внутренних смут, вынуж-
дена была обратиться за помощью к русскому кпязю Владими-
ру Святославичу. Согласившись па условия Византии — кре-
ститься и породниться с императорским домом, женившись на
сестре Василия Анне,— Владимир прислал в Византию шести-
тысячный отряд, который восстановил спокойствие в империи.
Однако как только вероломный греческий император при по-
мощи русских поправил свои дела, оп отказался выполнить
свои обязательства. Владимир устремляется тогда к византий-
ским владениям в Крыму и после длительной осады овладе-
вает сильной крепостью Херсонесом (Корсупью). Василий II
не имел достаточно сил, чтобы вернуть этот город, и ему оста-
валось только помириться с русским князем, восстановить до-
говор и выполнить его условия.
Эти события продемонстрировали перед всем тогдашним
миром возросшую мощь молодого Киевского государства, бла-
25 ПВЛ, ч. I, стр. 52. Договор носит характер присяжной записи со
стороны Святослава.
26 Об экономическом значении Херсонеса как торгового посредника
между Русью и Византией см.: А. V a s i 1 i е v. Economic Relations bet-
ween Byzantium and old Russia. «Journal of Economic and Business
History», vol. IV, № 2 (February 1932), p. 320, 3216—328. Задолго до этого
на посредническое значение Херсонеса указывал Е. Е. Голубинский.
«В древнее время эта Корсунь,— писал он,— могла быть названа, так
сказать, самим преддверием Руси, ибо хотя была не особенно близка к
ней, но... в ней приобретали для себя русские все произведения евро-
пейско-азиатской цивилизованной промышленности» (Е. Е. Голу-
бинский. История русской церкви, т. I, первая половина. М., 1880,.
стр. 23).
57
годаря помощи которого Византия сумела справиться с напа-
давшими на нее со всех сторон врагами. Эти события оказали
большое влияние и на развитие самосознания Руси, которая
заставила серьезно считаться со своими требованиями все еще
окруженную ореолом «богохранимую» Ромейскую державу. По-
ходы русских князей на Византию входят в идеологический
арсенал господствующего феодального класса на Руси, правя-
щие круги которой вспоминают об этих походах при любом по-
литическом осложнении с империей.
Приведенный обзор русско-византийских отношений позво-
ляет сделать некоторые выводы. Мы видим, во-первых, что от-
ношения эти были интенсивны и достигли наибольшего разви-
тия в X в. Только в течение каких-нибудь 75 лет, с 911 по
987 г., между обоими государствами было заключено пять дого-
воров и соглашений (договор Олега в 911 г., договор Игоря в
944 г., соглашение Ольги в 959—961 гг., соглашение Святославе!
в 971 г. и договор Владимира в 987—988 гг.).
Мы видим далее, что отношения между Византией и Киев-
ским государством не ограничивались военными действиями.
Виднейшее место в договорах занимают вопросы торговли меж-
ду обеими странами. Даже в критическую для себя минуту
Святослав, заключая соглашение с Византией о свободном про-
пуске своей дружины, не забывает об интересах русских куп-
цов, потребовав, чтобы «посланных для торговли в Византию
считать по прежнему обычаю друзьями» 27.
Другой важной стороной русско-византийских отношений
был вопрос о крымских владениях Византии. Еще с начала
IX в. русские стремятся обосноваться в устьях великих своих
рек — Днепра и Дона, заводят здесь рыбную ловлю, нападают
на Херсонес и другие пункты, являвшиеся торговыми посред-
никами между Восточной Европой и Византией. Со своей
стороны Византия стремится всячески обезопасить свои крым-
ские владения. Характерно, что, обосновывая необходимость
жить в мире с печенежским пародом и оказывать его предста-
вителям царские щедроты и почести, Константин Багрянород-
ный в первую очередь мотивирует это тем, что «этот печенеж-
ский народ живет в соседстве с областью Херсона, и если они
не состоят с нами в дружбе, то могут выступить против Хер-
сона, делая набеги и грабя самый Херсон и так называемые
Климаты» 28.
История русско-византийских отношений показывает, что
если в IX в. патриарх Фотий говорит о крещении Руси и дру-
гих народов как о большом успехе византийской политики, то
27 «История Льва Диакона», СПб., 1820, стр. 97.
28 «Известия ГАИМК», вып. 91. Л., 1934, стр. 5.
58
в X в. Византия не проявляла никаких забот о распростране-
нии христианства на Руси. В середине X в. император Констан-
тин Багрянородный пишет специальный труд об управлении
империей, в котором преподает сыну важные советы, какими
путями вовлечь варварские народы в орбиту своей политики и
подчинить их интересам Византии. Здесь есть все: и богатые
дары, и еще более богатые посулы, и почести, и обмен посоль-
ствами, и система заложников, и использование противоречи-
вых интересов соседей Византии, и натравливание их друг
на друга, но ничего не говорится о том, что к варварам следу-
ет посылать миссионеров и распространять среди них «слово
божье». Несколько позднее, в конце X в., могучий князь Руси
Владимир Святославич принимает крещение и, по некоторым
данным, обращает в христианство весь свой народ, но пи у
одного византийского писателя мы не встретим удовлетворе-
ния по поводу такой большой победы православия. Наобо-
рот, крещение Владимира сопровождалось такими обстоятель-
ствами, что византийские хронисты либо вовсе игнорируют
это событие, либо говорят о нем мимоходом и неохотно. Оче-
видно, что при непрерывных успехах Киевской Руси в области
государственного и культурного строительства на протяжении
всего X в. Византия не видела уже для себя никаких выгод в
распространении христианства среди русских, поскольку это
должно было вызвать дальнейший культурный подъем вновь
обращенного народа. Недаром в Византии обращался апокриф,
в котором резко порицались два византийских царя (очевидно,
братья-императоры Василий и Константин), проповедовавшие
евангелие «человекоядцам и кровопийцам»; в этом акте авторы
апокрифа усмотрели даже прелюдию «конца света» 29.
Вопреки всем хитросплетениям изворотливой византийской
дипломатии, Русь ведет самостоятельную политику, преследует
свои собственные цели и, выступая подчас решающей силой в
сложных международных сплетениях, отказывается служить
слепым орудием в руках империи. Если Святослав согласился
вступить в Болгарию, то вовсе не для того, чтобы облегчить
Никифору Фоке овладеть этой страной, а чтобы утвердиться
там самому. Если Владимир согласился выслать на помощь
Византии вспомогательный корпус, то он выговорил себе за
это соответствующую компенсацию, а прп попытке императо-
ра не выполнить взятых на себя обязательств Владимир энер-
гичными действиями заставил его восстановить нарушенный
договор.
Все эти факты прочно вошли в сознание русских писателей
первой половины XI в. и нашли отражение в памятниках рус-
29 В М. Истрин. Замечания о начале русского летописания,
стр. 94—95.
59
ской общественной мысли этой поры. Теоретически, по визан-
тийским воззрениям, русские, приняв христианство, тем самым
превратились в «римлян». Тем не менее нигде, ни в одном па-
мятнике русской общественной мысли после крещения Руси
мы не встретим со стороны русских ни одного гордого заявле-
ния о том, что они стали теперь римлянами. Зато на основа-
нии накопленного исторического опыта подчеркивается «льсти-
вость» (коварство, вероломство) греков, которая противопостав-
ляется прямоте русских и их верности принятым на себя обя-
зательствам. Эта тенденция особенно ярко проявляется в пер-
вых дошедших до нас русских литературных памятниках, со-
ставленных в начале 40-х годов XI в. во время подготовки к
последнему походу Руси на Константинополь.
Поход состоялся в 1043 г. под предводительством старшего
сына Ярослава Мудрого Владимира. Мы не знаем точно, какие
причины вызвали это военное столкновение. Наша летопись,
сообщая о походе самые краткие сведения, не касается ни его
причин, ни повода, послужившего сигналом к военным дей-
ствиям. Больше сведений дают византийские хроники. Кед-
рин, переписавший сочинение Скилиция, сообщает, что до июня
1043 г. отношения Руси и Византии были мирными и спокой-
ными; обе стороны безбоязненно вели между собой торговлю,
а война разгорелась из-за происшедшей в Константинополе
ссоры купцов, во время которой был убит какой-то знатный
рус, а также вследствие горячего и раздражительного харак-
тера киевского князя Владимира Ярославича: перед походом
император пытался предотвратить разрыв, по русский князь
отверг его предложения 30.
Это писалось спустя полвека с лишком после похода. Гораздо
подробнее излагает ход дела современник событий Михаил
Пселл. «За низложением тирапнии (Маниака),— пишет он,—
последовала варварская война: русские лодьи, превышающие,
так сказать, всякое число, прибыли в Пропонтиду, или тайком
пробравшись мимо тех, которые должны были запирать (путь
в нее), или проложив себе дорогу силою...». И далее Пселл из-
лагает причины, вследствие которых произошло это нападение.
«Это варварское племя,— пишет он,— всегда питало яростную
п бешеную ненависть против греческой игемонпи; при каждом
удобном случае изобретая то или иное обвинение, они создава-
ли из него предлог для войны с нами». После смерти Михаи-
ла V и воцарения Константина Мономаха, продолжает Миха-
ил Пселл, русские хотя «не имели против него никаких обви-
нений, могущих служить предлогом для войны, но чтобы их
приготовления не оказались бесполезными, они поднялись про-
30 В. Г. Васильевский. Труды, т. I, СПб., 1908, стр. 307.
60
тив него войной беспричинной... Когда ж они, тайно пробрав-
шись, очутились внутри Пропонтиды, то сначала полагали на
нашу волю — заключить мир, если бы мы захотели заплатить
им большую цену за этот мир; они определили и число—именно
тысячу статиров на каждую лодью... Они предъявили такие
желания или потому, что предполагали у нас какие-то золотые
источники, или потому, что, решившись во всяком случае сра-
жаться, [нарочно] выставляли неисполнимые условия, дабы
война с их стороны имела благовидный предлог. Когда их пос-
лы не были даже удостоены ответа, то [русские] так были
дружно настроены и так надеялись на свою многочисленность,
как будто они рассчитывали сейчас же взять город со всеми
его жителями». Далее следует описание морского сражения, во
время которого русские потерпели поражение 31.
Основываясь на рассказе Михаила Пселла, М. Д. Приселков
под «игемонией греческой» понимает церковно-иерархическую
зависимость Руси, «в какую попала последняя вследствие за-
воевания императором Василием II Болгарского царства вме-
сте с Охридским патриархатом (от которого русская церковь
якобы раньше зависела. — И. Б.). Церковная зависимость рус-
ской церкви сначала от архиепископа Охриды, главы церкви
болгарского катепаната Византии, а потом от константинополь-
ского патриарха, как митрополии последнего, толковалась гре-
ками как зависимость политическая, игемония, и это объясня-
ет достаточно «ярость» и «бешенство» русских. Скинуть эту иге-
монию, добиться от Византии признания русской церкви —
свободной, а державы Киевской — независимой от всякого по-
ползновения императорских теорий вселенского царства,— ста-
новится мечтою в Киеве» 32.
М. Д. Приселков следующим образом восстанавлпвает со-
бытия, предшествовавшие военным действиям 1043 г. Начав-
шиеся при Михаиле IV приготовления русских к походу на
Константинополь заставили Византию учредить в Киеве митро-
полию. Империя пошла на эту уступку после недвусмыслен-
ной угрозы со стороны Ярослава и Мстислава военными дейст-
виями. Но первые шаги грека-митрополита «были проникнуты
злобою и гонениями на предыдущее время церковной жизни
Киева». Это, полагает М. Д. Приселков, вытекает из содержа-
ния якобы написанного митрополитом Древнейшего летопис-
ного свода, который, как мы уже выяснили, митрополиту вовсе
не принадлежал. Поведение митрополита, продолжает М. Д.
Приселков, предопределило разрыв, приведший в 1043 г. к во-
енным действиям. Война преследовала цель силой вырвать у
31 Там же, стр. 304—307.
32 М. Д. Приселков. Очерки церковно-политической истории,
стр. 90.
61
Византии самостоятельность русской церкви, но это Ярославу
не удалось из-за поражения Владимира Ярославина 33.
В статье о русско-византийских отношениях в IX—XII вв.,
напечатанной в 1939 г., М. Д. Приселков снова коснулся при-
чин, вызвавших поход на Константинополь 1043 г., но на этот
раз устройство митрополии в Киеве он не считает уже вынуж-
денной уступкой со стороны Византии, а, напротив, квалифи-
цирует как большой успех византийской политики. С учрежде-
нием митрополии, пишет М. Д. Приселков, Киевское государст-
во вступило в тесные отношения с империей. «Русский князь
получил звание стольника императора, а агент Империи, по-
селившийся в Киеве в качестве русского митрополита, стал
играть видную политическую роль не только как проводник рас-
поряжений Империи, но и как один из направляющих центров
междукняжеских отношений». «Что же заставило Ярослава,—
спрашивает М. Д. Приселков,— пойти на эти условия, в неко-
торых отношениях похожие на подчинение политике Империи?»
М. Д. Приселков считает, что Ярослав пошел на некоторое
умаление своей самостоятельности из-за обострения «степного
вопроса», заставлявшего его искать союзников и помощи. «Но
Византия весьма скоро дала почувствовать свою «игемонию»
столь остро, что в 1043 г. произошел разрыв, а вслед за ним и
военный поход Руси на Царьград» 34.
Тезис М. Д. Приселкова об угрозе суверенитету Руси при
Ярославе Мудром со стороны Византии целиком принял и но-
вейший исследователь вопроса Д. С. Лихачев. Он говорит даже
о существовавшей в первой половине XI в. опасности утраты
Русью своей политической самостоятельности и превращения ее
в обыкновенную провинцию Византии35.
Мне кажется, что источники как русские, так и византий-
ские, не дают основания для таких широких и далеко идущих
выводов. Правда, нельзя отрицать опасности культурного дав-
ления на Русь со стороны Византии или попыток политическо-
го давления со стороны церковных иерархов из греков, которых
не следует представлять себе как людей аполитичных. Но в то
же время ни в одном русском источнике, даже из тех, которые
всей своей полемической остротой направлены против Византии
и греческой «лести», нет и намека па то, будто империя по-
сягала на политическую самостоятельность Руси. Нет и намека
на то, что какой-нибудь грек-митрополит (хоть он и являлся
агентом империи) претендовал на заметную политическую
33 М. Д. Приселков. Очерки церковно-политической истории,
стр. 91—92.
34 М. Д. Приселков. Русско-византийские отношения в IX—XII вв.
ВДИ, 1939, № 3, стр. 104
35 Д. С. Лихачев. Русские летописи и их культурно-историческое
значение. М.— Л., 1947, стр. 44.
62
роль. Да и претендовать он не мог, ибо ко времени принятия
Владимиром христианства русская государственность уже так
окрепла и пустила такие глубокие корни, что и речи не могло
быть о том, чтобы русский князь добровольно поступился ча-
стицей своей власти в пользу грека-митрополита. В Константи-
нополе сидели слишком искушенные в политике люди, чтобы
мечтать об «инкорпорации» Киевского государства. За 200 по
крайней мере лет общения с Русью Византия могла убедиться,
что это было бы фантастической погоней за призраком. Какие
бы теории византийцы ни разрабатывали о вселенской власти
своих императоров (причем, заметим кстати, эти теории полу-
чили законченный вид только в XII в., т. е. спустя столетие по-
сле княжения Ярослава Мудрого), эти теоретические построе-
ния не могли лечь в основу их реальной политики в отношении
Руси. Исторические факты говорят о том, что Ярослав был мо-
гучим государем, пользовавшимся всей полнотой власти и не
делившим ее ни с каким представителем константинопольского
патриархата. Никакой «греческой гегемонии» он над собой не
испытывал, и едва ли в его расчеты входило предпринять слож-
ный, долгие годы готовившийся поход единственно ради того,
чтобы согнать спесь с византийцев или лишить их приятного
самообмана.
В построении М. Д. Приселкова многое неясно и непонятно.
Неясно, являлось ли учреждение митрополии на Руси в 1037 г.
успехом политики Византии или вынужденной уступкой с ее
стороны. Как мы видели, М. Д. Приселков выдвигает на этот
счет два друг друга исключающих положения. Если Ярослав
вынужден был согласиться на учреждение митрополии только
ввиду обострения «степного вопроса», то почему соглашение
было достигнуто лишь в 1037 г., после решительного поражения
печенегов, а не раньше, когда печенежская опасность действи-
тельно представляла реальную опасность для Киевского госу-
дарства? У нас нет никаких данных утверждать, что после во-
ображаемого заключения военного союза с империей в 1037 г.
Византия скоро дала почувствовать свою «игемонию» так остро,
что это повлекло за собой разрыв п военное столкновение. Об
этом в источниках нет решительно никаких данных, и это ут-
верждение является лишь ничем не подкрепленным домыслом.
Д. С. Лихачев рассматривает поход 1043 г. как кульминаци-
онный пункт борьбы Руси за свою политическую самостоятель-
ность 36. Казалось бы, неудача похода и поражение русских дол-
жны были усилить зависимость Руси от Византии. На самом
деле мы видим другое: после своей победы Византия добивается
восстановления сношений с Русью, идет на новые уступки и
36 Там же, стр. 48.
63
закрепляет достигнутое соглашение выдачей дочери импера-
тора Константина Мономаха за сына Ярослава Всеволода. Где
же здесь кульминационный пункт?
Если обратиться к Михаилу Пселлу, то из его рассказа нель-
зя сделать тех выводов, к которым пришли М. Д. Приселков и
Д. С. Лихачев. Михаил Пселл пытается создать впечатление,
что поход был предпринят с грабительскими намерениями, с
целью, так сказать, оправдать сделанные приготовления. Одна-
ко он сам должен признать, что русские запросили у греков на-
рочито высокий выкуп, пылая желанием сразиться с ними; к
этому желанию их побуждала старая вражда против империи.
Поскольку Михаил Пселл говорит о минувших войнах русских
против Византии, он военные действия 1043 г. связывает с по-
ходами Игоря, Святослава и другими и под старой враждой по-
нимает давнишнее соперничество, возникшее задолго до креще-
ния и с ним не связанное. Следует далее обратить внимание на
то место, где говорится, что против Константина Мономаха рус-
ские ничего не имели. Из этого как будто вытекает, что про-
тив предыдущих императоров русские выдвигали какие-то
определенные обвинения. Наконец, если Пселл пишет, что рус-
ские всегда «питали яростную и бешеную ненависть против гре-
ческой игемонии», то эту фразу вовсе не следует понимать в
том смысле, как ее понимает М. Д. Приселков. Слова Пселла
сР(оцаюу т^фоу'осу следует переводить не «против грече-
ской игемонии» в смысле владычества и безраздельного господ-
ства, а гораздо проще: «против Ромейской державы» — рус-
ские всегда питали ненависть против Византии, независимо от
того, как держали себя ее представители в Киеве 37.
Если ничем нельзя доказать предположение М. Д. Присел-
кова о том, что в 1037 г. Русь заключила с Византией военный
союз, разорванный через некоторое время из-за вызывающего
поведения агента империи — митрополита в Киеве, то все же
названный автор правильно уловил связь между русско-визан-
тийскими отношениями при Ярославе Мудром со «степным во-
просом». Начиная с середины X в. печенеги сильно стесняли
сношения Руси с иностранными государствами. С этого же вре-
мени Русь ведет с печенегами упорную и непрестанную борьбу.
Но вот в 1036 г. случилось чрезвычайно важное в политиче-
ской жизни Руси событие. Печенеги, теснимые с востока новой
ордой кочевников — узами-торками, напали на Киев и после
ожесточенного сражения на месте, где через год был заложен
37 Эту мою мысль, впервые высказанную в статье «Об исторических
построениях М. Д. Приселкова» («Исторические записки», т. 35, стр. 207),
целиком принял историк русско-византийских отношений М. В. Лев-
ченко («Очерки по истории русско-византийских отношений». М.,—Л._
1956, стр. 394).
64
Софийский собор, понесли решительное поражение. Южнорус-
ские степи и нижнее течение Днепра были освобождены от пе-
ченегов, и это обстоятельство выдвинуло перед Киевским госу-
дарством целый ряд связанных между собой вопросов — о не-
обходимости расширения торговых сношений с Византией, об
овладении устьем Днепра, о заключении нового договора с Ви-
зантией, а это, по опыту всех предшествующих сношений с им-
перией, необходимо было подкрепить внушительной военной
демонстрацией. По данным Пселла, приготовления русских к
походу на Константинополь начались в царствование Михаила
IV Пафлагонянина. Последний царствовал с 1035 по 1041 г.
Естественно предположить, что русские приготовления падают
на последние годы царствования Михаила IV, начавшись после
разгрома печенегов в 1036 г.
Если Византия и не представляла угрозы для политической
самостоятельности Руси, то все же в годы подготовки к походу
па Константинополь в Киеве несомненно чувствовалось сильное
возбуждение против Византии. К этому времени Киевская Русь
достигла уже столь больших культурных успехов, что наряду
с военными приготовлениями шла и подготовка идеологическая,
нашедшая отражение в ряде литературных произведений. К па-
мятникам русской общественной мысли этой поры принадлежит
шедевр древнерусской литературы, знаменитое Слово о законе
и благодати пресвитера загородной дворцовой церкви Ярослава
в Берестове Илариона, впоследствии первого митрополита из
русских людей, поставленного Ярославом в 1051 г. во главе
русской церкви.
Слово состоит из трех частей, содержание которых отраже-
но в длинном названии произведения: «О законе Моисеем да-
неем (ему), и о благодати и истинне Иисус Христом бывшим,
и како закон отъиде, благодать (же) и истина всю землю напол-
ни и вера въ вся языки простреся и до нашего языка русьскаго,
и похвала кагану нашему Владимеру, от негоже крещени бы-
хом» 38.
В первой части Слово рассматривает взаимосвязь двух эпох:
время, когда люди жили под эгидой моисеева «закона», и на-
ступившую па смену ему эпоху, озаренную учением Христа,
«благодатью». Время «закона» Иларион рассматривает как под-
готовительный период в жизни человечества, данный «на пре-
уготование истины и благодати» 39. Но вот кончился этот пе-
риод и начинается постепенное торжество христианства на зем-
ле. Не без труда и не без борьбы («распря многы и которы»)
38 «Памятники древнерусской церковно-учительной литературы»,
вып. 1. СПб., 1894, стр. 59.
39 Там же, стр. 60.
5 Заказ № 835
65
распространялось новое учение, которое Иларион отождествля-
ет со свободой (образ Сарры) в противовес рабству (образ Ага-
ри) и «закону». Первоначально иудеи «зависти ради» не рас-
пространяли новое учение среди других пародов, «но токмо в
Июдеи бе единой». В первое время после возникновения хри-
стианства, когда крещенные по благодати терпели обиды от об-
резанных по закону, даже христианская церковь в Иерусалиме
не принимала епископа из необрезаниых, «понеже старейте
творящеся сущии от обрезания, насиловаху на христианыя,—
робичичи на сыны свободные». Постепенно, однако, подобно
тому, как проходит свет лупы и солнце начинает сиять, как
проходит ночная прохлада и солнечная теплота обогревает
землю, так прошел и закон, уступив место благодати 40. Рань-
ше только в одном Иерусалиме было место, где поклонялись
богу, теперь же — по всей земле, «и малин и велии славят бо-
га» 41. «Депо бо бе благодати и истине на новыя люди въсия-
ти, не вливают бо — по словеси господню — вина поваго — уче-
ния благодатна в мехы ветхы..., но повое учение, новы мехы,
новы языкы, новое и съблюдеться, якоже и есть» 42. Разлившись
по всей земле, «вера благодатная» дошла и до русского народа:
«Се бо уже и мы съ всеми христианы славим святую троицу...
И уже не идолослужителе зовемся, (но) христианами... и уже
не капища съграждаем, но христовы церкви зиждем... Вся
страны благый бог помилова, и нас не презре...» 43.
Вдохновенным подъемом пронизана последняя часть Слова,
где превозносится подвиг князя Владимира, просветившего Рус-
скую землю. Он сравнивается с апостолами Петром и Павлом,
через которых уверовала в Христа Римская страна, с Иваном
Богословом, распространившим христианскую веру в Азии,
Ефесе и Патмосе, с Фомой, просветившим Индию, и Марком,
просветителем Египта. «Похвалим же и мы, по силе пашей, ма-
лыми похвалами великая и дивная сътворшаго, нашего учите-
ля и наставника, великаго кагана пашея земля, внука старого
Игоря, сына же славнаго Святослава, иже в своя лета владыче-
ствующа, мужьством же и храбрьством прослуша в странах мно-
гих и поминаются ныне и словут (вариант по Синодальному
списку: победами и крепостию поминаются. — И. Б. ). Не в ху-
де бо и не в неведоме земли владычествоваша, но в руской,
яже ведома и слышима есть всеми копци земля. Спй славный,
от славпыих рождейся, благородный от благородныих, каган
наш Владимер, и възраст и укрепив от детьскыа младости, паче
възмужав крепостию и силою съвершаяся, мужьством же и
40 «Памятники...», вып. 1, стр. 62.
41 Там же, стр. 63, 66.
42 Там же, стр. 67.
43 Там же.
66
смыслом пределом, и единодержець быв земли своей, покорив
под см окрутныи страны, овы миром, а непокоривыя мечем» 44.
И живя так и управляя землей своей правдиво, мужественно и
смело, он разумел суету идолопоклонства и взыскал единого
бога. Став сам христианином, Владимир на этом не остановился,
«но подвижися паче и заповеда по всей земли своей креститися»
и всем стать христианами, «малыим и великиим, рабом и сво-
бодным, уныим и старыим, богатым и убогим», и не было никого,
кто противился бы его благочестивому повелению, «да аще кто
и не любовию, но страхом повелевшаго крещахуся, понеже бе
благоверие его с властию съпряжено» 45.
Иларион всячески подчеркивает, что своим крещением Русь
не обязана никакому постороннему влиянию, ибо Владимир
«взыскал Христа» совершенно самостоятельно, никем не руко-
водимый, никем не наставленный. Иларион считает это «див-
ным чудом», дающим ему «дерзновение» назвать Владимира
«блаженным», вспоминая при этом евангельские слова: «бла-
женни не видевше, и веровавше». Владимир пришел к Христу
«токмо от благааго помысла и остроумия» 4б. Иларион сравни-
вает Владимира с Константином Великим, а бабку Владими-
ра — княгиню Ольгу-Елену — с матерью Константина Еленой.
Он считает Владимира равным Константину по уму, по любви
к богу и по отношению к священнослужителям. Равны по до-
стоинству и по значению и подвиги их: Константин подарил бо-
гу царства Еллинское и Римское, а Владимир то же проделал с
Русью.
Достойным преемником Владимира является сын его Геор-
гий (христианское имя Ярослава): он не нарушает уставов
44 Там же, стр. 69—70.
45 Там же, стр. 71.
46 Правда, там, где говорится о том, как Владимир пришел к мысли
принять крещение, упоминается и о добром примере Греческой земли:
«...и въеиа разум в сердци его, яко разумети суету идольскыа лети и
взыскати единаго бога, сътворившего всю тварь, видимую и невидимую.
Паче же слышано ему бе всегда о благоверней земли гречъстей, христо-
любивей же и сильней верою, како единаго бога в трех чтут и кланя-
ютъея, каковии деютъея силы и чудеса и знамениа; како церкви людии
исполнены, како веси и гради благовернии ecu [в] молитвах прилежат,
ecu готовы предстоять, и си слышав, въжела сердцем и възгореся ду-
хом, якоже быти ему крестьяну и земли его...» (там же, стр. 70). После
фразы о земле Греческой ждешь, что греки чем-то помогли Владимиру
стать на путь благочестия, но оказывается, что они никакого участия в
его крещении не приняли, а Владимир принял христианство совершен-
но самостоятельно, «по благоволению и любви божией». Очевидно, вся
фраза о Греческой земле, отмеченная у нас курсивом, носит харак-
тер позднейшей вставки, и если ее исключить, то текст сохраняет плав-
ный и ясный смысл («и въеиа разум в сердци его. яко разумети суету
идольскыа лети и взыскати единаго бога, сътворившего всю тварь,
видимую и невидимую, и въжела сердцем и възгореся духом» и т. д.).
67
5*
Владимира, но утверждает их, не уменьшает его учреждений,
«но паче прилагающа», ничего не искажает, ио «учиняет» и за-
вершает его замыслы: подобно Соломону, достроившему нача-
тый Давидом храм, и Ярослав «дом божий велик и свитый в
премудрости създа (имеется в виду киевский храм Софии.—
И. Б.)..., иже всякою красотою украси.., златом и сребром и ка-
мением драгыим, и съсуды честиыими, яже церкви дивна и
славна всем округныим странам, якоже ина не обрящется въ
всем полунощи земнем, от востока до запада, и славный град
твой Киев величьством яко венцем обложил...» 47
Далее следует исполненный высокого пафоса гимн—призыв
к Владимиру встать из гроба и посмотреть на великолепные
плоды его усилий — па распространение христианства и рас-
цвет государства при Ярославе.
В заключение следует молитва, пронизанная теплым чув-
ством любви к родному народу и родному городу: «И донели-
же стоит мир, не наводи на ны напасти искушениа, ни предай
нас в руки чуждиих, да не прозовется град твой град пленен,
и стадо твое пришельцы в земли не своей...» 48
Слово Илариона поражает богатством идей и образов, ши-
роким горизонтом автора, окидывающего своим взором всю
историю человечества, и легко, без всякой натяжки связываю-
щего представляющийся ему всемирно-исторический процесс
с историей родной страны.
Несмотря на широкую постановку Иларионом вопроса о
месте русского народа среди прочих народов мира, о его слав-
ном историческом пути, о великолепных успехах его государ-
ственности и блестящих видах па будущее, многие писатели,
рассматривавшие Слово о законе и благодати, обедняли и су-
живали его содержание, сводя весь пафос и полемическую
страстность Илариона к частным вопросам. Долгое время в ли-
тературе держался взгляд, что все Слово направлено против
иудейской пропаганды, которая якобы имела большое распро-
странение в Киевской Руси и представлялась официальной
церкви опасной49. Этот взгляд опроверг И. Н. Жданов. Он
доказал, что образы ветхого завета Иларион привлекает лишь
для того, чтобы подчеркнуть основную мысль своего произ-
ведения — «мысль о призвании язычников: для нового вина
нужны новые мехи, для нового учения нужны новые народы,
к числу которых принадлежит и народ русский» 50.
47 «Памятники...», вып. 1, стр. 74.
48 Там же, стр. 78.
49 См., например: Ив. Ма лышевский. Евреи в южной Руси я
Киеве в X—XII вв. «Труды Киевской духовной академии», 1878, сен-
тябрь, стр. 448—453.
50 И. Н. Ждано в. Соч., т. I. СПб., 1904, стр. 80.
68
И. Н. Жданов указал на такую противоречивость и двой-
ственность тенденции автора Слова. В одном месте своего
произведения он называет Русскую землю до времени Влади-
мира пустой и пораженной засухой: «пусте бо, говорит он, и
преиссохши земли нашей сущи, идольскому зною изсушившу
ю, внезапу потече источник святой». С другой стороны, он
«с гордостью и любовью поминает Игоря и Святослава. Видно,
человек своего народа пересиливает в нем человека книжно-
го...». Патриотический пафос Слова представляет, ио мнению
И. Н. Жданова, особенность Илариона как человека Ярославо-
ва времени: «Будучи временем зарождения на Руси книжно-
го образования, время Ярослава было вместе с тем и време-
нем зарождения особенного рода национального самосозна-
ния» 51.
Работа И. Н. Жданова о Слове Илариона была представ-
лена им в историко-филологический факультет Петербургско-
го университета для получения степени кандидата еще
в 1872 г., но впервые она была опубликована уже после смерти
автора, в 1904 г. Но и после этого некоторые исследовате-
ли продолжали смотреть на Слово только как на произведе-
ние, посвященное какой-то узкой, чуть ли не практической
задаче. В. М. Истрин, например, считает, что благочестивые
люди времени Ярослава, из которых многие были свидетеля-
ми крещения Руси Владимиром, сокрушались по поводу того,
что Владимир не канонизирован, «и поручили пресвитеру
Илариону, как наиболее, очевидно, известному средн них
своею книжной мудростью, написать в защиту Владимира
ученый трактат и тем, быть может, подвинуть вопрос об ею ка-
нонизации» 52.
Столь же однобоко подходит к Слову Илариона и М. Д. При-
селков. Исходя из своей гипотезы о том, что до 1037 г. русская
церковь находилась в зависимости от охридского патриарха,
автор под этим углом зрения рассматривает и Слово Илариона.
Время зависимости от Болгарского царства и охридского патри-
арха Иларион будто бы рассматривает как тяжелое время
иудейского «закона». Этот период закончился после учреждения
в Киеве митрополии. От новой митрополии ждали времени сво-
боды и благодати, но ожидания эти не оправдались. По предпо-
ложению М. Д. Приселкова, Слово Илариона было написано
вскоре после удаления митрополита Феопемпта и до разрыва
с Византией, последовавшего в 1043 г.; так как при составле-
нии Слова дело до военных действий еще не дошло, то оно, по
61 Там же, стр. 56.
52 В. М. Истрин. Очерк истории древнерусской литературы,
стр. 130—131.
69
Приселкову, пронизано осторожной и примирительной тенден-
цией и выдвигает в качестве основных вопросов вопрос о прием-
лемой церковной иерархии, а также вопрос о канонизации кня-
зя Владимира, против которой, вероятно, восставал митропо-
лит Феопемпт 53.
Гипотезы М. Д. Приселкова затемняют ясную и стройную
схему Илариопа об исторической роли Руси в развитии челове-
чества. Если рассматривать Слово глазами М. Д. Приселкова,
‘Считавшего, что зависимость русской церкви от охридской па-
триархии сменила еще более тяжелая зависимость от патриар-
хата константинопольского, то было бы более уместно говорить
о смене одного «закона» другим, а не о смене «закона» «благо-
датью». В изображении самого М. Д. Приселкова, существовав-
шая якобы зависимость русской церкви от Болгарии являлась
для Владимира и Ярослава вплоть до завоевания Болгарии
Византией самым приемлемым видом церковной иерархии.
Почему же Илариопу нужно было изобразить это время, как
период тяжелого угнетения? Иларион, конечно, ратует за ка-
нонизацию Владимира, «подвиги» которого он сравнивает с
трудами Константина Великого и даже апостолов,— недаром
он его так превозносит и называет «блаженным». Но намек
на необходимость канонизации Владимира это лишь деталь, не
составляющая ни основной идеи Слова, ни его назначения.
Иларион написал свое Слово и потом прочитал его перед са-
мым изысканным в умственном отношении собранием, где со-
шлись высшие иерархи церкви, образованнейшие люди его вре-
мени. Это видно из вступительных замечаний Илариопа, где оп
говорит, что было бы излишне и клонилось бы к тщеславию
излагать «в писании сем» пророчества о Христе и учения апо-
столов о будущем веке. Ибо, говорит Иларион, что писано в
древних книгах,— собравшимся уже ведомо и повторить здесь
было бы признаком дерзости и славолюбия: «не к неведущпм
бо пишет, но преизлиха (с избытком. — И. Б,} насыщьшемся
сладости книжпыа, не к врагом божиим иноверным, но самем
сыном его, но к наследником небесного царствия» 54.
Перед этой высокой, патриотически настроенной аудито-
рией, собравшейся к тому же в момент большого политического
возбуждения 55, близкий Ярославу человек пресвитер Иларион
53 М. Д. Приселков. Очерки по церковно-политической истории
Киевской Руси, стр. 95—106.
и «Памятники древнерусской и церковно-учительной литературы»,
вып. 1, стр. 60.
55 Д. С. Лихачев, вслед за М. Д. Приселковым, справедливо полагает,
что «общее оптимистическое, жизнерадостное содержание Слова, на-
строение торжества, по-видимому, свидетельствует о том, что Слово
возникло до похода Владимира Ярославича 1043 г.» (Д. С. Лихачев.
Русские летописи, стр. 60).
70
прочитал свое Слово, которое являлось одновременно и фило-
софским трактатом, и политическим памфлетом, и патриотиче-
ским манифестом, утверждавшим величие Русской земли и все-
лявшим в среду русских людей бодрость и надежду на пре-
красное будущее.
Так широко смотрит на Слово Илариона Д. С. Лихачев, по-
святивший этому произведению несколько прекрасных страниц
своего исследования о русских летописях. Резюмируя свое по-
нимание Слова, Д. С. Лихачев пишет: «Византийской теории
Вселенской церкви и Вселенской империи Иларион противопо-
ставил свое учение о равноправности всех народов, свою тео-
рию всемирной истории, как постепенного и равного приобще-
ния всех народов к культуре христианства» 56.
При всей ценности наблюдений Д. С. Лихачева, вскрывшего
идейную глубину замечательного произведения нашей древно-
сти и широту поставленных им проблем, мне кажется, что вы-
сказанные Иларионом мысли имеют еще более глубокий смысл,
чем тот, который придает им Д. С. Лихачев. Не замыкаясь в
рамках одного русского народа, а выступая от имени всех
«новых людей», т. е. молодых пародов, сравнительно недавно
вступивших на историческую арену, Иларион как бы противо-
поставляет обанкротившемуся античному миру новый мир,
представленный народами, которые греки высокомерно трети-
ровали как «варваров». От имени «варварского» мира Иларион
предъявляет Восточной Римской империи тяжелые обвинения.
Будучи христианами, греки, подобно обрезанным новообращен-
ным Иерусалима, чинят насилия другим христианам. Они не
делятся приобретенной «благодатью» с другими народами, а с
«иудейской завистью» своекорыстно стремятся удерживать ее
только для себя. Поэтому греки недостойны благодати и исти-
ны, которым «лево» было воссиять над «новыми людьми», ибо
не вливают повое вино в ветхие мехи, которые могут прорвать-
ся («аще ли просядуться меси и вино пролиется»), по для но-
вого учения нужны новые мехи, новые народы, как оно и сбы-
лось...
Замечательнее всего то, что, будучи представителями ново-
го мира, гораздо более справедливого, чем мир старый, погряз-
ший в «рабстве Агари», русские князья, ио утверждению
Илариона, управляли своей землей «правдою, мужьством же и
смыслом» 57. Не в пример позднейшим русским книжникам,
Иларион не противопоставляет Владимира-христианина Влади-
миру-язычнику и не начинает историю Руси с его крещения. По
Илариону, и до крещения Русь была не худой и не неведомой
56 Там же, стр. 57.
57 «Памятники дренерусской церковно-учительной литературы»,
вып. 1, стр. 70.
71
страной, а известной во всех концах земли, и она неизбежно
должна была прийти к восприятию «благодати» и по общему
ходу истории развития человечества, и по своему высокому
предназначению стать новыми мехами для нового вина, и по
славным своим делам. В этом свете совершенно уместно бы-
ло Илариону вспомнить про победы прежних русских князей,
«старого» Игоря и «славного» Святослава, которые, громя Во-
сточную Римскую империю, как бы совершали благочестивое
дело, сокрушая нечестивый «Иерусалим». О старых русских
князьях, совершавших походы на Константинополь, об их му-
жестве и храбрости, об их победах и силе было особенно умест-
но вспомнить перед вновь намеченным походом Владимира
Ярославича.
Русь готовилась еще раз прободать мечом «ветхие мехи» Во-
сточной Римской империи, обветшавшей в «иудейской зави-
сти», не способной «истинной благодати удержать учение» 58.
И в середине XI в., как и раньше, одним из основных вопросов,
разделявшим обе стороны, был вопрос об утверждении Руси на
побережье Черного моря. Но, готовясь еще раз помериться си-
лами с Византией, киевское правительство наряду с военными
приготовлениями развернуло и идеологическую пропаганду.
Одним из ее средств оказалось привлечение фактов из истори-
ческого прошлого. Иларион с любовью и уважением вспоминает
воинственных князей-язычников, которые находят почетное
место в его схеме постепенного приобщения Руси к христиан-
ской «благодати». Но если близкий Ярославу священник Илари-
он прославляет накануне похода на Константинополь былых
русских князей, также выступавших против Византии, то впол-
не естественно предполагать, что описание этих походов в опре-
деленных политических и пропагандистских целях было дано
уже в Древнейшем летописном своде, появившемся, как спра-
ведливо полагает Д. С. Лихачев, также накануне похода
Владимира Ярославича. Исходя из своего предвзятого мнения,
что Древнейший свод был написан митрополитом-греком,
М. Д. Приселков исключает из него подробности похода Олега
и войны Святослава в Болгарии. По искусственному построе-
нию М. Д. Приселкова, эти обидные для греков сведения, будто
бы извлеченные из болгарской летописи, были в руках у соста-
вителя Древнейшего свода, но он («гречествующая рука») ими
не воспользовался, а их включил в русскую летопись уже зна-
чительно позднее (в 1073 г.) «великий» Никон59.
58 «Памятники...», вып. 1, стр. 67.
59 По гипотезе М. Д. Приселкова, Никон и есть Иларион, который,
покинув митрополию, принял схиму под именем Никона (М. Присел-
ков. Митрополит Иларион, в схиме Никон, как борец за независимость
русской церкви. Сборник статей, посвященный С. Ф. Платонову. СПб.,
1911, стр. 188—201; его же. Нестор-летоиисец. Пгр., 1923, стр. 22—23 и
72
Принимая во внимание ту политическую обстановку, в ко-
торой создавался Древнейший летописный свод, и его полити-
ческие тенденции, нет оснований, как это делает А. А. Шахма-
тов, исключить из свода и рассказ о том, как княгиня Ольга
«переклюкала» византийского императора, преподав ему урок
мудрости и такта 60. В. М. Истрин, исходя, правда, из формаль-
ных соображений, также не находит возможным исключить из
Древнейшего свода этот рассказ 6I.
Так образованные сподвижники Ярослава мобилизовали
средства идеологического воздействия, чтобы обеспечить успех
крупнейшего внешнеполитического предприятия киевского кня-
зя. Предприятие это, как известно, кончилось неудачей62.
«Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси»,
стр. 181—184). Это мнение М. Д. Приселкова давно уже опровергнуто в на-
шей науке как противоречащее каноническому праву и еще потому,
что Иларион, как это следует из его Исповедания веры, данного им при
поставлении в митрополиты, уже до этого был монахом «Аз... мних и
пресвитер Иларион» и т. д. См. рецензию А. Королева на «Очерки по
церковно-политической истории Киевской Руси в X—XII вв.» М. Д. При-
селкова. ЖМНП, 1914, октябрь, стр. 397—398). Если бы М. Д. Приселков
не настаивал на том, что Древнейший летописный свод вышел из митро-
поличьего окружения, он, может быть, и согласился бы, что враждебно
настроенный к грекам «Иларион-Никон» имел возможность гораздо рань-
ше 1073 г. добиться включения в Древнейший свод подробностей пора-
жений византийцев от русских князей, тем более, что эти подробности
были в руках у составителя Свода.
60 В некоторых позднейших летописцах история о том, как мудрая
княгиня Ольга «переклюкала» византийского императора, раздута уже
до невероятных размеров и переплетена с местями Ольги древлянам, вы-
лившись в подробную эпопею о победоносном походе Ольги на Констан-
тинополь (см. М. Г. X а л а н с к и й. Экскурсы в область древних руко-
писей и старопечатных изданий. XXIII. Московский летописец XVII в.,
содержащий варианты сказаний о первых русских князьях. «Труды
Харьковского предварительного комитета по устройству XII археологи-
ческого съезда», т. I, Харьков, 1902, стр. 416—418, 424—426; его же. Ма-
териалы и заметки по истории древнерусского героического эпоса. 1.
Сказание о взятии великой княгиней Ольгой Царьграда. ИОРЯС, т. VIII,
кн. 2. СПб., 1903, стр. 160—173; А. И. Кирпичников. К литератур-
ной истории русских летописных сказаний. ИОРЯС, т.. II, СПб., 1897,
стр. 61—62).
61 Его возводит к Древнейшему своду и С. Ф. Платонов («Летопис-
ный рассказ о крещении княгини Ольги в Царьграде». «Известия Таври-
ческой ученой архивной комиссии», № 54. Симферополь, 1918, стр.
182-186).
62 Характерно, что в приписках к Древнейшему летописному своду
дело изображается так, что русские вовсе не потерпели поражения. Не
греки их победили, а буря разбила русские корабли. Император же
Константин Мономах, узнав об этом, выслал против русских 14 кораблей.
Владимир Ярославич, однако, вернувшись, разбил эти греческие кораб-
ли и возвратился в Русь на уцелевших своих судах. Только последую-
щие летописные своды (очевидно, со слов попавшего к грекам в плен
Вышаты) сообщают, что много русских попало в руки греков и было
ослеплено. Взятый в плен Вытпата вернулся на родину только через три
года, после заключения мира.
73
После 1043 г. русские князья не совершали больше походов на
Константинополь. Объяснение этому факту следует искать не в
дальнейших успехах распространения христианства на Руси,
лишь в ограниченной степени способствовавшего сближению
между обоими государствами, и. конечно, не в «смягчении пра-
вов», якобы исключавшем разрешение международных споров
силой оружия. Военные действия между Русью и Византией
прекратились потому, что установившаяся при преемниках
Ярослава феодальная раздробленность Руси не позволяла боль-
ше киевскому правительству собирать огромные военные силы
для внешнеполитических предприятий. По этой же причине
усилилась давно уже висевшая над Русью опасность со сторо-
ны степных кочевников. Феодально раздробленная Русь не мо-
гла противопоставить степнякам объединенные силы всей
страны, как это делали Владимир и Святослав. Степняки все
чаще и чаще нападали па русские пределы, нанося им чувстви-
тельные удары. Наводнив всю южную стенную полосу, кочев-
ники отрезали Русь от Черноморского побережья, служивше-
го раньше важным предметом соперничества с Византией. Рус-
ским княжествам приходилось думать уже не о закреплении за
собой устьев рек, а о безопасности самой Русп.
Очерк третий
«КРЕЩЕНИЕ РУСИ»
Сложный и длительный процесс распространения христиан-
ства в Киевской Руси, возникший и развившийся на поч-
ве глубоких изменений в социально-экономической и культур-
ной жизни русского народа, в нашей летописи изображается
как единовременный акт крещения Руси «святым равноапо-
стольным» князем Владимиром Святославичем.
Когда составлялся Древнейший летописный свод, христиан-
ство па Руси имело уже за собой длительный период существо-
вания. К этому времени, т. е. к концу первой половины XI в.,
христианская идеология успела уже овладеть сознанием класса
феодалов и стала проникать также в толщу народных масс. Раз-
росшаяся церковная иерархия заняла определенное место в
общественной жизни страны как влиятельная прослойка гос-
подствующего класса. Тогда же начали выявляться и другие
результаты «крещения». Проникнутый религиозным мировоз-
зрением, летописец естественно придает акту «крещения Руси»
решающее значение в истории своего народа, изображая его
поворотным пунктом в судьбах родной страны, вмешательством
божественной силы, пожелавшей возвеличить и приобщить к
«благодати» русский народ через посредство князя Владимира.
Внешним толчком к этому «озаренпю» Владимира послужила,
в изображении летописца, обычная в то время деятельность
миссионеров.
Очень рано возникают занесенные в летопись легенды о
приходе к Владимиру миссионеров — представителей различ-
ных религий — магометанской, иудейской, католической и пра-
вославной.
Подобные легенды бытовали и среди соседних с Русью па-
родов — скандинавов, болгар, хазар и других. А. А. Шахматов,
например, неоднократно указывал на связь летописного сказа-
ния о крещении Владимира с болгарской письменностью.
Если и нельзя согласиться с общим утверждением А. А. Шах-
матова о том, что «русское сказание перелицевало болгар-
75
ское» !, то все же остаются в силе его соображения о влиянии
различных легенд относительно крещения болгарского царя Бо-
риса на повесть о крещении Владимира 1 2. Особенно близок ле-
тописный рассказ о внешних обстоятельствах принятия христи-
анства Владимиром к легенде, связанной с принятием
хазарским каганом иудейской религии. По данным известной
еврейско-хазарской переписки X в., хазарский царь Булан пе-
ременил веру также в результате миссионерской деятельности
представителей различных религий. Разница здесь заключалась
лишь в том, что в то время как Владимир остановил свой выбор
на христианстве, Булан из всех предложенных ему религий
предпочел иудейскую; кроме того, миссионеры приходили к не-
му не один за другим, а все вместе и устроили при дворе пуб-
личный диспут 3.
Несмотря на явно легендарный характер летописного рас-
сказа о крещении Руси, он лег в основу освещения этого собы-
тия виднейшими представителями русской дворянской и бур-
жуазной историографии, которые также рассматривали проник-
новение и распространение христианства на Руси, как резуль-
тат миссионерской деятельности. Н. М. Карамзин полностью
воспроизводит схему Повести временных лет. Как и летописец,
Н. М. Карамзин сводит борьбу христианства с язычеством на
Руси к личной заслуге князя Владимира Святославича, и это
дает ему возможность расцветить летописный рассказ приема-
ми «исторической живописи» 4.
С. М. Соловьев изображает крещение Руси как торжество
более совершенного христианского учения над несостоятель-
ным язычеством 5. Правда, С. М. Соловьев делает попытку свя-
1 А. А. Шахматов. Один из источников летописного сказания о
крещении Владимира. Сборник статей по славяноведению, посвященный
М. С. Дринову. Харьков, 1908, стр. 74. См. возражения против этого по-
строения у Р. В. Жданова. Крещение Руси и Начальная летопись.
«Исторические записки», т. V, стр. 3—15.
2 См. А. А. Шахматов. Один из источников..., стр. 63—74; его
ж е. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908,
стр. 152—153.
3 П. К. Коковцов. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932.
стр. 78—80, 94—97. Любопытно, что летописный рассказ о посылке Вла-
димиром послов в разные страны для испытания вер находит себе парал-
лель и даже какой-то отзвук в сказаниях далекого Востока (см. В. Б ар-
тол ь д. Новое мусульманское известие о русских. «Записки Вост, отде-
ла Русск. географ, об-ва», т. IX, вып. I—IV. СПб., 1896, стр. 262—265;
его же. Арабские известия о русах. «Советское востоковедение», т. I.
М.— Л., 1940, стр. 40; Б. Н. Заходер. Еще одно раннее мусульманское
известие о славянах и о русах IX—X вв. «Известия Всесоюзного географ,
об-ва», т. LXXV, вып. 6, 1943, стр. 37).
4 Н. М. Карамзин. История Государства Российского, изд. 5, кн. I.
СПб., 1842, стб. 127, 129—133.
5 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, изд.
«Общественная польза», кн. I, стб. 161.
76
зать принятие христианства с изменениями, происшедшими в
жизни Киевского государства. Однако эти изменения он в сущ-
ности сводит к тому, что с течением времени киевляне сумели
познакомиться с другими религиями и уяснить себе их пре-
имущества перед язычеством. Киевляне «употребили все сред-
ства для поднятия своей старой веры в уровень с другими,—
и все средства оказались тщетными; чужие веры, и особенно
одна, тяготили явно своим превосходством... При старой вере
нельзя было оставаться, нужно было решиться на выбор дру-
гой». Полностью доверяя летописному рассказу об «испытании
вер», С. М. Соловьев видит в этом событии «особенность рус-
ской истории», поскольку «европейский смысл» Руси из всех
религий выбрал христианство. Что касается роли Владимира
в этом акте, то и он, закоренелый язычник, по мнению Соловь-
ева, был покорен подавляющим превосходством христианства
над старой верой 6.
Характерно, что и видный представитель буржуазной исто-
риографии С. Ф. Платонов, писавший уже в начале XX в.,
также объясняет введение христианства превосходством новой
религии над слабым и плохо организованным язычеством. «Уче-
ние Христа,— пишет С. Ф. Платонов,— встречалось на Руси с
нетвердым языческим миросозерцанием, а православная иерар-
хия столкнулась с общественным порядком, еще мало устано-
вившимся. Если мы примем во внимание, что русская среда
и до Владимира была знакома с христианством Византии,
если мы будем помнить, что христианское вероучение при-
несено было на Русь на языке славянском, то мы объясним
себе факт быстрых успехов новой веры в Киевской Руси и пой-
мем, почему эта вера глубоко повлияла на быт наших пред-
ков» 7.
Итак, представители русской дворянской и буржуазной ис-
ториографии, вслед за летописцем, объясняют распространение
христианства на Руси не процессами внутреннего развития ее
общества, а «достоинствами христианской веры», дававшими ей,
по их мнению, безусловное преимущество перед всеми други-
ми религиями, и особенно перед язычеством. В этой концепции
еще и еще раз проявилось стремление «дипломированных лаке-
ев поповщины», как называл их В. И. Ленин8, «научными»
средствами укреплять религию, являющуюся в руках господ-
ствующего класса мощным средством закабаления и эксплуата-
ции Народных масс.
6 Там же, стб. 164—166.
7 С. Ф. Платонов. Лекции по русской истории, изд. 5. СПб., 1907,
стр. 68—69.
8 См. В. И. Ленин. О значении воинствующего материализма. Соч.,
т. 33, стр. 202, 203, 204, 209.
77
При чтении истории «крещения Руси» в изложении летопис-
ца и следовавших за ним представителей дворянско-буржуаз-
ной историографии невольно возникает естественный вопрос:
почему же христианство не было принято русскими князьями
задолго до Владимира? Ведь и в IX в. и в первой половине X в.
в Византии не было недостатка в опытных и красноречивых
«философах»-миссионерах; почему же они не сумели, напри-
мер, обратить в свою веру появившегося под стенами Констан-
тинополя Олега? 9.
Были, правда, попытки в русской исторической литературе
приписать христианство и предшественникам Владимира (не
считая княгини Ольги, которая, судя по многочисленным сви-
детельствам, действительно приняла крещение). В. А. Пархо-
менко, например, весьма скептически относящийся к совершен-
но ясным и недвусмысленным показаниям нашей летописи и в
то же время дающий волю своей фантазии, на основе самых
невероятных домыслов приходит к выводу, что христианином
был уже киевский князь IX в. Аскольд. Нагромождая множест-
во шатких догадок, В. А. Пархоменко считает также, что и
Ярополк Святославич был крещен западноевропейскими миссио-
нерами. По предположению В. А. Пархоменко, постановка идо-
лов с торжественными в их честь жертвоприношениями прои-
зошла именно в результате торжества Владимира-язычника
над Ярополком-христианином 10 11.
В дореволюционной русской исторической литературе, на-
ряду с общепринятым взглядом на крещение Руси как на ре-
зультат миссионерской деятельности византийского «филосо-
фа» и личного сознательного выбора «святого» князя Владими-
ра, высказывалось и другое мнение. Сводится оно к тому, что
жить в христианстве удобнее, выгоднее, интереснее, чем в язы-
честве, и как только славяне в этом убедились, они переменили
свою старую языческую веру па христианскую. Впервые этот
взгляд высказал Ф. Ф. Зигель и. Этот взгляд поддерживал
9 Если верить занесенному в летопись преданию, то послам Олега,
которые в 911 г. оформляли мирный договор с византийским императо-
ром, специально приставленные к ним «царевы мужи» тоже показывали
«церковную красоту, и полаты златыа и в них сущаа богатество, злата
много и паволокы и камьнье драгое, и страсти господня и венець. и
гвоздие, и хламиду багряную, и мощи святых, учаще я к вере своей и
иоказующе им истинную веру» (ПВЛ, ч. I, стр. 29). Однако русские дру-
жинники начала X в. не прельстились ни церковным благолепием, ни
убеждениями «царевых мужей».
10 В. Пархоменко. Начало христианства Руси. Полтава, 1913,
стр. 75—79, 88—89, 158—164, 166,188—189. См. также рецензию А. А. Шах-
матова на данную книгу В. А. Пархоменко, где он, между прочим,
доказывает полную беспочвенность предположений В. А. Пархоменко о
крещении Прополка (ЖМНП, 1914, август, стр. 338).
11 ЖМНП, март, 1908, стр. 155—156.
78
п развивал тот же В. Л. Пархоменко, который считал, что еще
задолго до крещения Руси христианство «стучалось в душу
грубого славянина путем по преимуществу чисто внешним, дей-
ствуя на его воображение, вызывая интерес к более культурной
и более в материальном отношении интересной жизни исповед-
ников христианского бога» 12.
Этот взгляд Зигеля — Пархоменко в такой же мере идеа-
листичен, как и приведенные высказывания Карамзина, Соловь-
ева, Платонова и других историков, разделявших концепцию
древнерусского летописца. Ф. Ф. Зигель и В. А. Пархоменко в
такой же мере игнорируют внутреннее развитие русского обще-
ства рассматриваемого периода. Они сводят важные историче-
ские события к душевному перелому у отдельных лиц, к лич-
ным симпатиям и склонностям, к эффектным впечатлениям, на-
ивному подражательству и механическому заимствованию
культурных благ у соседних более развитых народов.
Совсем по другому подошла к вопросу советская историогра-
фия, рассматривающая крещение Руси не как эпизод из лич-
ной жизни Владимира и его психологических переживаний и не
как механическое заимствование новой веры извне под влия-
нием красноречивых убеждений «философа»-миссионера, су-
мевшего доказать русским «варварам» неоспоримое совершен-
ство христианской религии, а как явление, связанное с обще-
ственным развитием Древнерусского государства.
Первую подобную попытку сделал С. В. Бахрушин в своей
статье о крещении Руси, напечатанной в 1937 г. Однако и он в
деле распространения христианства па Руси придает преуве-
личенное значение перекрещивающемуся влиянию соседних
феодальных государств и особенно Византии 13.
С. В. Бахрушин придает преувеличенное значение и про-
грессивной стороне введения христианства на Руси 14. Он пишет
о большой роли церкви во внедрении прогрессивного для того
времени феодального способа производства, в разработке фео-
дального законодательства, в идеологическом обосновании и
укреплении власти киевского князя, в развитии огородничества,
строительной техники и ремесла. По мнению С. В. Бахрушина,
особенно сильным было влияние византийской христианской
культуры в художественной области и в просвещении. С. В. Ба-
хрушин настолько преувеличивает это значение, что даже та-
кое самобытное явление, как поэму Слово о полку Игореве, он
объявляет «скомпонованной по образцам переводной поэзии»,
12 В. А. Пархоменко. Указ, соч., стр. 106: см. также стр. 75,
155-156, 171.
13 С. В. В а х р у ш и н. К вопросу о крещении Киевской Руси. «Исто-
рик-марксист», 1937, кн. II. стр. 52, 55, 58—59.
14 Там же, стр. 63—76.
79
игнорируя национальные истоки развития культуры Киевской
Руси.
Более четкое определение причин возникновения и распро-
странения христианства на Руси дает в своем известном труде
о Киевской Руси Б. Д. Греков. «Принятие христианской рели-
гии,— пишет Б. Д. Греков,— свидетельствует о большом сдви-
ге в области идеологии киевского общества. Языческая рели-
гия, созданная в родовом строе, не похожа на религию классо-
вого общества. Религия родового строя не знает классов и не
требует подчинения одного человека другому, не освящает гос-
подства одного человека над другим; классовая религия име-
ет иной характер». Уже с IX в. стало проникать в Киевскую
Русь христианство, она давно была знакома и с другими рели-
гиями, возникшими в классовом обществе,— с иудейской и му-
сульманской. «Но дело не только в том, что христианство уже
давно стало проникать на Русь, а в том, что в конце X века
власть Древнерусского государства сочла необходимым приз-
нать эту веру обязательной, государственной». Хотя народные
массы стояли за старую религию, правящий класс был до-
статочно сильным и многочисленным, чтобы сделать новую ре-
лигию господствующей. «Вся предыдущая история классов и
процесс феодализации в Древнерусском государстве создали
базу для признания христианства в качестве господствующей
религии» 15.
Из соседивших с Русью стран, где классовые религии уже
утвердились раньше, феодальные отношения больше всего бы-
ли развиты в Византии, где христианская религия была наилуч-
шим образом приспособлена к освящению и оправданию фео-
дального гнета. Именно поэтому, а не в силу, конечно, какого-
то «превосходства» христианства над другими религиями, на
Руси стало утверждаться византийское православие.
Конечно, идеологическое оформление совершающихся в
обществе социально-экономических перемен является процес-
сом длительным. Новая идеология при всей ее своевременности
не сразу внедрилась в жизнь. Если бабка Владимира, княгиня
Ольга, была уже христианкой, в ближайшем окружении кото-
рой был священник, ездивший с ней в Константинополь, то
сын Ольги, Святослав, не принял крещения. Летописец выра-
зительно рассказывает о том, с каким равнодушием Святослав
внимал настояниям своей матери, уговаривавшей его крестить-
ся: «пебрежаше того, ни во уши приимати» 16. На повторные на-
стойчивые уговоры Ольги летописец вкладывает в уста Свято-
15 Б. Д. Г р е к о в. Киевская Русь. Госполитиздат, 1953, стр. 476—478;
ср. «Очерки истории СССР. Период феодализма. IX—XV вв.», ч. 1. М.,
1953, стр. 102-113.
16 ПВЛ, ч. I, стр. 45.
80
слава такой ответ: «Како аз хочю ин закон прияти един? А дру-
жина моа сему смеятися начнуть» 17. Оставаясь язычником,
Святослав, однако, проявлял полную веротерпимость. Если кто-
нибудь хотел креститься, то «не браняху, но ругахуся тому»,
т. е. ему не препятствовалн принять новую веру, но над ним
смеялись, издевались. Так своеобразно изображает летописец
борьбу старой, уходящей языческой идеологии с повой христи-
анской, идущей ей на смену. При Владимире христианская
идеология, в связи с дальнейшим ростом феодальных отноше-
ний, делает такие большие успехи, что стало возможным с его
именем связать крещение Руси.
Таким образом, крещение Руси — это длительный процесс
распространения христианства среди населения Древнерусско-
го государства, начавшийся задолго до Владимира и не завер-
шившийся при нем. Есть много свидетельств о том, что христи-
анство начало проникать в Киевскую Русь (а, может быть,
даже и до образования Древнерусского государства — в среду
восточных славян) еще в IX в. Здесь нет необходимости разби-
рать все эти свидетельства, многие из которых носят несомнен-
но легендарный характер. Наиболее достоверным из них явля-
ется свидетельство Фотия, сообщающего в окружном послании
867 г. о крещении той самой Руси, которая нападала в 860 г. на
Константинополь, и о принятии ею епископа. Едва ли Фотий
стал бы в официальном документе придумывать такую вещь.
О славянах-христианах сообщают и арабские писатели. Ибн-
Хордадбег, «Книга путей и государств» которого появилась в
40-х годах IX в., пишет, например, о служивших у купцов-русов
переводчиками евнухах-славянах, которые называли себя хри-
стианами и потому платили подушную подать 18. Для первой
половины X в. мы имеем свидетельство Аль-Масуди. Основы-
ваясь на источниках IX в., он сообщает, что часть славян испо-
ведует христианство. Тут же он приводит и такие бытовые по-
дробности: «Они имеют многие города, также церкви, где наве-
шивают колокола, в которые ударяют молотком, подобно тому,
как у нас христиане ударяют деревянной колотушкой по до-
ске» 19.
Документально засвидетельствовано, что еще при Игоре
среди киевской знати было немало христиан. В первой статье
договора Игоря с греками 945 г. представители князя Игоря
делятся на тех, «елико их крещенье прияли суть», и тех, «елико
их есть не хрещено». В конце договоров опять упоминаются
17 Там же, стр. 46.
18 «Памятники истории Киевского государства IX—XII вв.», подг.
Г. Е. Кочин. Л., 1939, стр. 26.
19 А. Я. Г а р к а в и. Сказания мусульманских писателей о славянах
и русских. СПб., 1870, стр. 125.
6 Заказ № 835
81
«елико нас хрестплися есмы». Характерно, что в ту же первую
статью договора вплетаются христианские мотивы: представи-
тели обеих сторон решили возобновить старый мир и «ненави-
дящего добра и враждолюбьца дьявола разорити» 20. Конечно,
из этих фактов нельзя делать такие далеко идущие выводы, ка-
кие делают Е. Е. Голубинский и М. Д. Приселков, по мнению
которых киевские христиане при Игоре настолько «нравствен-
но... преобладали над язычниками», что «они составляли пар-
тию политическую, господствующую, и в их руках находилось
ведение государственных дел», что сам Игорь был «внутренним
христианином» и принадлежал к этой партии21.
Нельзя также согласиться с мнением Е. Е. Голубинского о
том, что эти христиане были варягами. Правда, летописец, опи-
сывая церемонию приведения к присяге представителей Иго-
ря — христиан в киевской церкви св. Ильи, прибавляет от се-
бя: «мнози бо беша варязп хрестпяни» 22. Этому замечанию, од-
нако, не следует придавать большого значения. Во-первых, эта
приписка принадлежит позднейшему летоппсцу-норманисту,
который всячески стремился подчеркнуть роль варягов в исто-
рии Руси. Этот же летописец допускает явный модернизм, на-
зывая христианскую Ильинскую церковь времен Игоря собор-
ной. Во-вторых, автор позднейшего летописного свода, ведущий
историю христианства па Руси со времен Владимира, старается
вычеркнуть из предыдущих летописных текстов все сведения,
говорящие о проникновении христианства на Русь в до-влади-
мпрские времена; встретив в документе указание на наличие
христиан при Игоре, летописец, чтобы выйти из затруднения,
объявил этих христиан варягами. В. А. Пархоменко глубоко
прав, оспаривая приведенное положение Е. Е. Голубинского
о том, что упоминаемые в договоре Игоря христиане были нор-
манны. В. А. Пархоменко приводит много достоверных истори-
ческих фактов, свидетельствующих о том, что в Скандинавии
христианство прочно утвердилось только в XI—XII вв., и если
бы христианское влияние шло в Киев из Скандинавии, то оно
проявилось бы раньше в Новгороде и вообще в северо-запад-
ной Руси, а между тем христианство у нас раньше появилось
па юге 23. Доводы В. А. Пархоменко в этой части столь убеди-
тельны, что даже норманист А. А. Шахматов вынужден был
признать, что В. А. Пархоменко «несомненно удалось огранп-
20 ПВЛ, ч. I, стр. 35, 38.
21 Е. Е. Го л у бински й. История русской церкви, т. I, первая
половина, изд. 2. М., 1901, стр. 65 и сл.: М. Д. Приселков. Очер-
ки церковно-политической истории Киевской Руси. СПб., 1913,
стр. 4—6.
22 ПВЛ, ч. I, стр. 39.
23 В. Пархоменко. Указ, соч., стр. 102—103, 111.
82
чпть роль норманнов в деле насаждения на Руси христиан-
ства» 24.
Отрицая влияние скандинавов па христианизацию Руси,
В. А. Пархоменко в то же время совершенно игнорирует свя-
занные с внутренним развитием киевского общества обстоя-
тельства, содействовавшие распространению и утверждению
христианства. По мнению В. А. Пархоменко, русские до Влади-
мира «перенимали» христианство главным образом у хазар,
а отчасти — у греков 25. А. А. Шахматов считает, что христиан-
ство пришло в Киев из Болгарии, откуда пришли также бого-
словские книги и вся письменность, причем древнеболгарский
язык был усвоен образованными слоями Киева уже в X в.26
Н. К. Никольский в своем труде о Повести временных лет счи-
тает, что Киевская Русь до концаХ в. заимствовала христиан-
ство, письменность и вообще культуру в более широком смысле
из Чехии и Моравии27. Другие авторы в поисках стран, «про-
свещавших» древнюю Русь, останавливаются на Западной Ев-
ропе 28. Во всех этих поисках «источников русского хри-
стианства» сказывается стремление дореволюционных истори-
ков всячески отмахнуться от тех материальных условий жиз-
ни, которые породили то или пное идеологическое движение, и
перенести вопрос в такую плоскость, чтобы можно было связать
культурное развитие нашей страны с иноземным влиянием.
Между тем вопрос о том, из какой страны христианство при-
шло па Русь, имеет второстепенное значение: откуда бы христи-
анство пи пришло, оно, чтобы привиться, должно было встре-
тить на новой почве определенные условия. Поэтому вопрос
о христианизации Руси следует рассматривать прежде всего
в связи с внутренним развитием общества Киевской Руси. Ког-
да это общество достигло определенного этапа в своем социаль-
но-экономическом развитии, христианская идеология, более
соответствовавшая новым условиям жизни и новому экономи-
ческому строю, стала вытеснять старую языческую идеологию.
24 ЖМНП, 1914, август, стр. 347.
25 В. Пархоменк о. Указ, соч., стр. 115 и др.
26 А. Л. Шахматов. Введение в курс истории русского языка,
ч. 1. Пгр., 1916, стр. 81—82.
27 Н. К. Никольский. Повесть временных лет, как источник для
истории начального периода русской письменности и культуры, вып. I.
Л., 1930.
28 Особенно усердно проводил этот взгляд Н. Коробка, считавший
главными «просветителями» Руси норманнов (Н. Коробка. К вопросу
об источнике русского христианства. ИОРЯС, т. XI, кн. 2. СПб., 1906,
стр. 367—385). О том, как слабо латинская пропаганда коснулась Ру-
си, см.: А. Д. Воронов. О латинской пропаганде на Руси Киевской в
X и XI веках. ЧИОНЛ, кн. 1. Киев, 1879, стр. 1—21. Там же опровергается
домысел католических ученых, считающих Бонифация-Бруно «просве-
тителем» и «мучеником» Руси.
83
6*
Не надо, однако, думать, что этот процесс совершался ров-
но и без всяких скачков. Именно при Владимире, в связи с не-
прерывным (ростом феодальных отношений и необходимостью
укрепить центральную власть разросшейся во все стороны об-
ширной державы, правительство не могло уже ограничиться
только терпимым отношением к адептам христианства («не
браняху»), а должно было принять какие-то государственные
меры, способные внедрить новую религию в жизнь. Едва ли, од-
нако, при этом произошло массовое крещение населения в том
виде, как это описывает Повесть временных лет. Самый рас-
сказ летописи о массовом крещении киевского народа сбивчив
и противоречив. С одной стороны, люди всех состояний как
будто «с радостью идяху» на крещение, с другой, они сокру-
шаются по поводу ниспровержения Перуна и даже матери детей
«нарочитой чади» (киевской знати) плачут над своими ребя-
тами, которых Владимир приказал определить в школы: «еще
бо не бяху ся утвердили верою» 29.
Поразительным является и то обстоятельство, что уже ко
времени составления Древнейшего летописного свода никто
толком не помнил о массовом крещении киевского населения,
а ведь со времени этого воображаемого события прошло всего
около 50 лет. Еслп бы в 988 г. или несколько раньше действи-
тельно происходило массовое крещение сотеп и тысяч людей,
то несомненно, что в 30-х годах XI в. оно жило бы еще в памя-
ти народа, о нем помнили бы и многие книжники, которые мо-
гли бы описать это событие по личным воспоминаниям пли, по
крайней мере, по рассказам своих отцов. Массовое крещение
жителей Киева и его окрестных областей, если бы оно дейст-
вительно имело место, должно было, как явление совершенно
исключительное и незаурядное, запечатлеться в умах много-
численными характерными деталями, но мы таких подробно-
стей не находим ни в одном из сказаний о крещении Руси.
В акте массового крещения собственно и не было необходи-
мости. Если непосредственным поводом к принятию христиан-
ства Владимиром послужил его брак с принцессой Анной, то
для византийцев было вполне достаточно, чтобы принял христи-
анство русский князь без массового крещения его подданных.
Наконец, сколько бы попов Владимир ни вывез из Корсуня,
их было бы недостаточно, чтобы обслуживать все население
Киева и значительную часть населения остальной Руси.
Если бы обращение Владимира в христианство сопровож-
далось феерическими сценами крещения тысяч, а, может быть,
даже десятков тысяч людей, в том числе многочисленных куп-
цов, связанных с иноземными государствами, то такое эффект-
29 ПВЛ, ч. I, стр. 81.
84
пое событие должно было найти какое-то отражение в ино-
странных хрониках. Между тем византийские хроники если в
говорят скупо о крещении Владимира, то совершенно умалчи-
вают о массовом крещении русского населения. Нет ничего о
крещении Владимира ни в польских анналах, нп в венгерских
хрониках, ни у Козьмы Пражского, ни в современных докумен-
тах папского престола, ни у немецких хронистов. Из последних
крещение Владимира отмечает один только Титмар Мерзебург-
ский, но он так мало осведомлен об этом событии, что даже
спутал византийскую царевну Анну с Еленой, а само крещение
Владимира отнес ко времени после 996 г.30. Какие бы политиче-
ские соображения ни руководили хронистами, едва ли такое
дружное замалчивание крещения Владимира имело бы место,
если бы в него были втянуты тысячи людей.
Один только Яхъя Антиохийский сообщает, будто импера-
тор Василий Болгаробойца поставил Владимиру условие, что-
бы «крестился народ его стран, а они народ великий». Однако
из дальнейшего текста Яхъи Аитпохийского выходит, что это
условие было выполнено только впоследствии и было сопряже-
но с постройкой Анной многочисленных церквей в стране ру-
сов, что, конечно, не могло явиться актом одновременным. По-
следующий арабский писатель, использовавший материал Яхъи
Антиохийского,— умерший в 1233 г. багдадский астроном Ибн-
ал-Атир толкует крещение Владимира и женитьбу его на Анне
таким образом, что «это было началом христианства у ру-
сов» 31.
О том, что крещение Руси не было актом единовременным
п массовым, говорит и то обстоятельство, что древнейшие наши
источники не дают ответа на вопрос, где и когда произошло
крещение. Автор Повести временных лет, настаивая на том, что
крещение произошло в Корсуни после осады и взятия города,
считает необходимым ополчиться против тех, кто «не сведуще
право», утверждает, «яко крестилъся есть в Киеве, инии же ре-
ша: в Василеве, друзии же пнако скажють» 32. Разногласят ис-
30 Ф. Ф о р т и п с к и й. Крещение князя Владимира и Руси но запад-
ным известиям. ЧИОНЛ, кн. 2. Киев, 1888, отд. II, стр. 103—105, 108,
110—113, 114—115, 126—127.
31 В. Р. Розен. Император Василий Болгаробойца. СПб., 1883, стр
22—23, 201 (подчеркнуто мной.— И. Б.),
32 ПВЛ, ч. I, стр. 87. Даже принимая корсупский вариант крещения
Владимира, различные летописцы разноречат в деталях. По Лавренть-
евской летописи, например, крещение Владимира в Корсуни произошло
в церкви св. Василия, по Ипатьевской — св. Софии, по Радзивиловской
Академической — св. Богородицы, по Устюжскому летописному своду,
как и по хранящемуся в Государственном Историческом музее лето-
писцу, названному М. Н. Тихомировым «Владимирским»,— в церкви Спа-
са (М. Н. Тихомиров. Летописные памятники бывшего Синодального
(Патриаршего) собрания. «Исторические записки», т. 13, стр. 258).
85
точники и в отношении крещения киевлян: одни утверждают,
что крещение происходило в Днепре, другие уверяют, что киев-
ляне крестились в притоке Днепра — Почайне. Спор о том, где
и когда крестились Владимир и киевляне, перешел и в рус-
скую историческую литературу, некоторые представители кото-
рой потратили много труда, времени и остроулгия, чтобы дока-
зать правильность показаний того или иного источника 33. Нас,
конечно, не могут занимать эти малозначащие мелочи, но они
представляют интерес в том отношении, что косвенно подтвер-
ждают легендарный характер известия о единовременном и
массовом крещении киевлян. Если о месте и времени крещения
Владимира могли и не сохраниться точные данные, поскольку
свидетелями этого события были немногочисленные лица, то о
единовременном крещении сотен и тысяч людей, если бы оно
действительно имело место, памятники не могли бы так сильно
разноречить. Расхождения тут допустимы только в деталях, но
место и время события должны были твердо удержаться в па-
мяти ближайшего поколения и зафиксироваться в источниках
в виде непререкаемых и достоверных известий.
Но если не было крещения Руси в том виде, как описывают
этот акт летопись и некоторые другие исторические источники,
то в чем же заключалась религиозная реформа Владимира?
Владимир был первым представителем высшей государст-
венной власти на Руси, который принял крещение в связи с
важным политическим предприятием, поднявшим престиж Ки-
евского государства на международной арене и внутри страны.
Речь идет о той решающей роли, которую Владимир сыграл во
внутриполитической жизни Византийской империи конца X в.
Вскоре после войны с русским князем Святославом Визан-
тия стала испытывать внешние поражения и внутриполитиче-
ские неурядицы, потрясавшие империю в течение долгих лет.
Не видя другого выхода из всех бедствий, Византия обратилась
за помощью к русскому князю Владимиру Святославичу. Вла-
димир принял предложение креститься и породниться с визан-
тийским императорским домом, женившись на сестре Василия
Анне, а прославленный им шеститысячный корпус восстановил
спокойствие в империи.
Мы не станем здесь останавливаться на разборе всех источ-
ников, повествующих о крещении Владимира, — на версии По-
33 См., например: В. Пархоменко. Указ, соч., стр. 174—-175, 178;
В. 3 а в и т н е в и ч. О месте и времени крещения св. Владимира и о годе
крещения киевлян. «Труды Киевской духовной академии», 1888, январь,
стр. 126 — 152 и ЧИОНЛ, кн. 2. Киев, 1888, отд. II, стр. 284—285; А. И. Со-
болевский. Год крещения Руси. ЧИОНЛ, кн. 2, отд. II, стр. 1—6 и его
же рецензия на работу В. Завитневпча в ЖМНП, 1889, июнь, стр.
396-403.
86
вести временных лет, названной А. А. Шахматовым «Корсун-
ской легендой», на Памяти и похвале Иакова мниха, содержа-
щей сведения, отсутствующие в Начальном своде и Повести
временных лет, на византийских хрониках, сознательно и тен-
денциозно искажающих много важных, но неприятных для Ви-
зантии фактов, на арабских источниках и особенно на летопи-
си Яхъи Антиохийского, дающей точную картину событий. Все
эти источники в своей совокупности не оставляют сомнения в
том, что в столкновения, связанные с кризисом, который в то
время переживала Византийская империя, были втянуты мно-
гочисленные области и пароды — Сирия и другие мусульман-
ские владения Среднего Востока, Египет, грузины, армяне и,
наконец, русские, при помощи которых этот сложный п запу-
танный узел был разрублен. Мы узнаем далее, что до обраще-
ния Василия II к Владимиру они были врагами, и для того
чтобы перетянуть русского князя на свою сторону, византий-
ский император должен был предложить ему исключительно
выгодные условия, такие, какие до пего ни одному русскому
князю не предлагались. Такими условиями был «договор о
свойстве». Здесь уместно вспомнить, с каким презрением и не-
годованием император Константин Багрянородный говорил
о притязаниях «неверных и худородных жителей севера» «вой-
ти в родство с царем Ромейским» и как он решительно предла-
гал сыну категорически отклонять такие «неразумные и непри-
личные» домогательства34. Не прошло 40 лет, как внук
Константина Багрянородного по собственной инициативе пред-
ложил «худородному жителю севера» породниться с ним... Од-
нако, успешно справившись при помощи русского войска с
Вардою Фокой, Василий II счел для себя возможным не выпол-
нить договора с русским князем. Владимир снова превратился
во врага империи и совершил поход на Корсунь, предваритель-
но обезопасив от печенегов место переволоки судов у днепров-
ских порогов.
Длительная осада Корсуни увенчалась взятием этой крепо-
сти войсками Владимира. До этого русским не приходилось
брать таких сильных укреплений, и занятие Корсуни явилось
крупнейшим успехом Владимира 35. Несмотря па свои победы
над болгарами, на свое примирение с Вардой Склиром и на успе-
хи византийского оружия на Среднем Востоке, Василий II не
имел достаточно сил, чтобы отнять у Владимира завоеванный
им Корсунь. Оставить же за русским князем этот жизненно важ-
ный для нее оплот в Крыму Византия не могла, и Василию
«Известия ГАИМК», выл. 91, М.— Л., 1931, стр. 13.
30 А. Бертье-Де лагард. Как Владимир осаждал Корсунь.
ИОРЯС, т. XIV, кп. 1. СПб., 1909, стр. 306.
87
оставалось только помериться с Владимиром, уступить его
требованиям, выдать за него царевну Анну и восстановить на-
рушенный Византией договор.
Из обзора внешнеполитических событий, связанных с приня-
тием христианства Владимиром Святославичем, видно, что кре-
щение русского князя с самого начала преследовало определен-
ные политические цели. Крещение Владимира сопровождалось
блистательным военным и дипломатическим успехом молодого
Древнерусского государства, сумевшего заставить Византию
выполнить нарушенные ею обязательства.
Крещение Владимира имело тем более важное значение, что
к его времени христианство пустило уже среди господствующего
класса довольно глубокие корни. Об этом можно судить по то-
му, что, как отмечено выше, уже при Игоре виднейшие пред-
ставители киевской знати, составлявшие непосредственное ок-
ружение князя, являлись христианами, а процесс христианиза-
ции шел в общем поступательно. При Владимире же христиан-
ская религия стала государственной.
Потребность в государственной религии чувствовалась уже
и до крещения Владимира. Он думал удовлетворить эту по-
требность устройством пантеона языческих богов на Киевском
холме. Но языческая религия возникла при родовом строе, в ус-
ловиях общественной собственности на землю п орудия произ-
водства, в условиях отсутствия классов п государственного ап-
парата, обеспечивающего власть господствующего класса над
эксплуатируемым большинством населения. Ясно, что такая ре-
лигия, как часть старой надстройки, не соответствовала уже в
конце X в. новому экономическому строю общества. Заранее
обреченная на провал, попытка Владимира не увенчалась ус-
пехом. Когда государственной религией стало христианство,
языческие требы были прекращены, и на том самом холме, где
красовался Перун с прочими языческими богами, была постро-
ена па государственный счет церковь св. Василия (это имя Вла-
димир получил при крещении).
Вскоре после этого Владимир прп помощи греческих масте-
ров построил обширную Десятинную церковь, которая по раз-
мерам превосходила построенную прп Ярославе Софию. Причт
этой соборной церкви, стоявший при Владимире во главе всей
церковной иерархии, получал содержание не от верующих,
а от самого князя в виде десятины с его доходов. Отныне христи-
анская религия распространяется при самой деятельной помощи
со стороны государства и при его материальной поддержке.
В связи со всеми этими мероприятиями стоят и заботы
Владимира о распространении «ученья книжного». Какие цели
преследовал Владимир, отдавая детей «нарочитой чади» в
«ученье книжное»? «Ученье книжное» это не простая грамма-
88
тика, а какой-то курс наук 36. Нельзя думать, что школы, в ко-
торых учились дети «нарочитой чади», были созданы для того,
чтобы дать им какие-то общие познания, так сказать, повысить
их общекультурпый уровень, без определенных целей. В те вре-
мена училища имели определенное «профессиональное» на-
значение. Нельзя также думать, что училища Владимира гото-
вили рядовых священников: знатная молодежь предназначалась
для занятия в обществе более высокого положения. Когда чита-
ешь наставления высших иерархов древнерусской церкви, тре-
тирующие рядовых священников, осуждающие их невежество,
их тесное общение с грешным миром, нетвердость в вере и
проч., то убеждаешься в том, какая пропасть лежала между
еппскопами и другими высшими клириками, принадлежавшими
к господствующему классу, и рядовыми священниками.
Наиболее правдоподобным будет предположение, что из
детей «нарочитой чади» готовили высших иерархов русской
церковной организации. Рассказывая, что матери плакали над
отдаваемыми в «учение книжное» детьми, как над мертвецами,
летописец как бы дает понять, что дети предназначались для
какой-то повой, совершенно непривычной и необычайной дея-
тельности, связанной с введением христианства,— недаром сте-
нания матерей он объясняет тем, что они не укрепились еще
в повой вере.
Еще В. И. Ламанский считал «необъяснимым и непонят-
ным», «как из пяти-семилетнпх ребят, крещенных с своими от-
цами п матерями по приказу княжескому в 990-х гг., мог
через 30—40 лет явиться на Русь целый ряд известных и неиз-
вестных деятелей христианской культуры, письменности и ли-
тературы, переписчиков древиеславянских рукописей, как
Упырь Лихой, переписавший для князя Владимира Ярославича
в Новгороде книги пророков с толкованиями в 1047 г., или дья-
кон Григорий, писец Остромирова евангелия, в 1057 г. Кто ре-
шится утверждать,— продолжает В. И. Ламанский,— что таких
писцов в половине XI века было очень и очень мало?»37.
Последний вопрос В. И. Ламанского вполне уместен и зако-
нен, и нет сомнений, что, кроме писцов, имена которых случай-
но сохранились, было очень много таких, имена которых до нас
не дошли. Прав В. И. Ламанский, когда он утверждает, что еще
до принятия Владимиром христианства существовали уже «рус-
ские священники, дьяконы, псаломщики, вообще воспитанники
51 з?См. Б. Д. Греков. Культура Киевской Руси. М.—Л., 1944, стр.
37 В. И. Л а м а н с к и й. Славянское житие св. Кирилла как религи-
озно-эпическое произведение и как исторический источник. Пгр., 1915.
стр. 166.
89
п члены старой христианской общины, выросшие... на славян-
ском богословии и воспитанные «славянскою грамотою» 38. Но
В. И. Ламанский не прав, когда думает, что училища Владими-
ра имели целью подготовить писцов. Если бы дело обстояло так,
то 50—60 лет, отделяющие книги пророков Владимира Яросла-
вина и евангелие Остромира от набора детей «нарочитой ча-
ди» — срок вполне достаточный, чтобы подготовить самых ис-
кусных писцов. Но писцы (если только одновременно они не
являются и писателями) — это ремесленники, правда, ремеслен-
ники очень грамотные, искусные, художники своего дела, по
все-таки ремесленники, и совершенно невероятно, чтобы дети
киевской знати были отданы в обучение ремеслу. Все эти со-
мнения и недоумения отпадают, если допустить единственно
правдоподобное предположение, что из детей «нарочитой чади»
готовили епископов и других представителей высшей церков-
ной иерархии. Любопытно, что, по данным позднейших лето-
писных сводов, кончавшие училища при Владимире проходили
еще какой-то круг богословского обучения у митрополита,
«и бысть от сих множество любомудрых философов» 39.
Вопрос о церковной иерархии имеет две стороны. Это, во-
первых, вопрос о вхождении русской церкви в систему констан-
тинопольского патриархата п, во-вторых, вопрос о составе
руководящих лиц русской церкви. В своих «Очерках по церков-
но-политической истории Киевской Руси» М. Д. Приселков
изображает дело таким образом, что, начиная с Владимира Свя-
тославича, русские князья были заняты мучительными поиска-
ми приемлемой церковной иерархии. Еще до Владимира якобы
за подходящей церковной иерархией ездила в Константинополь
княгиня Ольга. Не добившись там успеха, она завязала сноше-
ния с Западом. Потерпев и тут неудачу, она вынуждена была
отказаться от власти, и в Киеве произошла «смена правитель-
ства, партии и политики» 40. Нагромождая множество гипотез,
М. Д. Приселков пытается доказать, что Владимир получил
церковную иерархию из Болгарии от Охридской патриархии,
с завоеванием же Болгарии Византией русская церковь вынуж-
дена была признать над собой власть константинопольского па-
триарха. и последний учредил в Киеве митрополию. Из сочине-
ний М. Д. Приселкова не совсем ясно, являлось ли учреждение
митрополии победой Русп, добившейся относительно почетного
положения в системе Константинопольской патриархии, или же,
наоборот, это следует считать поражением Русп и победой Ви-
зантии, которая в лице киевской митрополии получила готовый
аппарат для проведения на Русп своего политического влияния.
38 В. И. Л ам ап ский. Указ, соч., стр. 167.
39 ПСРЛ, т. IX, стр. 58.
40 М. Д. Присе л к о в. Указ, соч., стр. 14.
90
Дело разрешается гораздо проще. Несмотря на все успехи
христианизации при Владимире, число христиан на Руси в то
время было еще сравнительно невелико, так что вопрос об учре-
ждении митрополии тогда еще не вставал. В связи с этим (не го-
воря о других, приведенных в литературе соображениях) прихо-
дится отвергнуть известие Никоновской летописи и некоторых
других позднейших летописных сводов о существовании перво-
го русского митрополита Михаила, якобы являвшегося деятель-
ным помощником Владимира в деле распространения христиан-
ства на Руси. В летописи, правда, приводится под разными
годами целый ряд подробностей миссионерской деятельности
Михаила, утверждавшего христианство в Новгороде и по всей
Русской земле «и до Ростова». Летопись дает и характеристику
Михаила, причем наряду с такими общими местами, что он был
«учителей зело, и премудр премного и житием велик и крепок
зело», был тих «и кроток и смирен, и милостив премного», сооб-
щаются и такие индивидуальные детали, что Михаил был родом
сириец и что при всей своей кротости он бывал «иногда же стра-
шен и свиреп, егда время требоваше» 41.
Все эти подробности могут относиться к какому-либо друго-
му церковному деятелю, они могли быть выдуманы и каким-ни-
будь ростово-суздальским летописцем XII — начала XIII в.,
которому важно было показать, что его край, соперничавший с
Киевом, принял крещение от самого Владимира и его «митро-
полита» одновременно с южной Русью. Подозрительно в приве-
денных сообщениях и то, что Михаил действует совместно с
епископами, которых дал ему в помощь патриарх Фотий, жив-
ший за сто с лишком лет до Владимира. Во всяком случае, если
и существовал какой-нибудь церковный деятель Михаил, то
митрополитом он не был ввиду малочисленности «паствы». По
этой же причине приходится отвергать и свидетельства позд-
нейших летописных сводов о существовании вслед за Михаи-
лом двух других митрополитов — Леонтия и Иоанна. Первым
русским митрополитом был, несомненно, Феопемпт, хотя и в его
время, несмотря па то, что христианство при Ярославе сильно
распространилось. Иларион жаловался на малочисленность
«стада».
Что касается вопроса о составе церковной иерархии, то, за
исключением митрополита и некоторых епископов (последние
вообще и в первые два века христианства на Руси насчитыва-
лись единицами) с их ближайшим окружением, основная масса
служителей русской церкви состояла из русских же людей.
Прп всем обилии в Византии безработных и праздношатающих-
ся клириков и монахов, жаждавших должностей и доходов,
41 ПСРЛ, т. IX, стр. 57-58, 63—64.
91
нельзя себе представить, чтобы их прельщала перспектива за-
нять место скромного священника с незначительными дохода-
ми в далекой неведомой стране. Да и вообще совершенно не-
возможно представить себе болгарина, а тем более грека, не
знающего русского языка, в роли рядового священника, повсе-
дневно общающегося с населением. Поскольку христианские
общины и даже церкви (нацример, церковь св. Ильи в Киеве)
существовали на Руси и до Владимира, то, несомненно, в стране
имелись уже готовые кадры священнослужителей, составляв-
ших костяк будущей разветвленной церковной организации.
Что касается прогрессивного значения принятия христиан-
ства, то дворянская историография и историки русской церкви
подходили к этому вопросу с точки зрения клерикальной: они
усматривали положительное значение крещения в том, что рус-
ские люди, наконец, сподобились исповедовать «истинную»
веру и избавились от язычества, приобщились к христианской
морали, смягчили свои нравы т. д. Буржуазная историография
пыталась выявить некоторые реальные черты прогрессивного
влияния христианства в первые века после крещения, но и эти
реальные черты объясняла идеалистически. С. Ф. Платонов,
например, отмечая действительно имевшую место борьбу цер-
кви против рабства, объясняет это тем, что церковь пе могла
терпеть рабства «в силу своего нравственного учения» 42; на
самом же деле в этом вопросе она руководствовалась хозяйст-
венными соображениями.
Буржуазная историография, подчеркивая положительное
влияние христианства на быт, нравы и культуру русского наро-
да, совершенно умалчивала о том, что, внедряя в жизнь фео-
дальный способ производства, содействуя закрепощению сво-
бодных людей и сама безжалостно их закрепощая, церковь уси-
ливала феодальный гнет, душивший большинство народа.
Советская историческая наука свободна, конечно, от идеа-
лизации роли церкви, в частностп в первые века христианства
па Руси; советские историки рассматривают прогрессивное зна-
чение крещения Руси во всей диалектической противоречиво-
сти этого явления.
Дошедшие до нас источники тенденциозно умалчивают о
том, как воспринимали христианизацию Руси широкие массы
народа или отделываются общими местами, заявляя, что народ
«с радостью» шел на крещение. Только в использованной
В. Н. Татищевым так называемой Иоакимовской летописи рас-
сказывается, что, когда Добрыня и Путята пришли крестить
новгородцев, последние, под руководством своего верховного
жреца Богомила и тысяцкого Угоняя, оказали вооруженный от-
42 С. Ф. П л а т о н о в. Указ, соч., стр. 69—70.
92
пор крестителям. Новая вера была водворена только после кро-
вопролитной «злой сечи». «Сего деля людие поносят новгород-
цев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем»43.
Существование Иоакимовской летописи вызывает законные
сомнения, но мы располагаем другими данными, свидетельст-
вующими о том, что народные массы на своей спине почувство-
вали гнет новой религии и в меру своих сил вели против нее
борьбу. Если при своем зарождении в Римской империи христи-
анство было движением угнетенных и выступало «сначала как
религия рабов и вольноотпущенных, бедняков и бесправных, по-
коренных пли рассеянных Римом народов» 44, то на Руси хри-
стианство начало внедряться как государственная религия
классового общества, призванная освящать и поддерживать сво-
им авторитетом власть господствующего класса. Попы, ука-
зывает В. И. Ленин, «из кожи лезли, доказывая, что крепост-
ное право одобрено священным писанием и узаконено бо-
гом...» 45.
Естественно, что, выступая против угнетателей и освящав-
ших их гнет служителей церкви, порабощаемое население с
симпатией относилось к представителям старой языческой ре-
лигии. И действительно, во время целого ряда народных вос-
станий, о которых летописи сохранили самые скудные извес-
тия, во главе недовольных стоят волхвы 4б.
В Ростове, где с успехом подвизались волхвы, еще во второй
половине XI в. епископ Леонтий и преемник его Исаия подвер-
гались сильным нападкам со стороны населения. В Муроме
христианство стало утверждаться только в самом конце XI в.,
а киевопечерский монах Кукша, проповедовавший в первой по-
ловине XII в. христианство среди вятичей, был убит язычника-
ми 47'.
Наряду с открытым сопротивлением распространению хри-
стианства наблюдалась и более пассивная форма — непосеще-
ние церквей. На плохое посещение церквей, которым народ
предпочитает языческие «игрища», жалуется летописец в запи-
си под 1068 г.48 Позднее, в XII в. знаменитому проповеднику
Кириллу Туровскому приходилось сталкиваться с равнодуш-
ным отношением к его выступлениям, имевшим целью укре-
пить христианскую религию среди народных масс. С горечью
43 В. Н. Татищев. История российская с самых древнейших вре-
мен, кн. I. ч. I, М., 1768, стр. 38—40.
44 Ф. Э н г е л ь с. К истории раннего христианства. К. Маркс и
Ф. Энгельс. Соч., изд. 1-е, т. XVI, ч. II, стр. 409.
45 В. И. Ленин. К деревенской бедноте. Соч., т. 6, стр. 384.
46 ПВЛ, ч. 1, стр. 99—100, 116—117, 117—119, 120—121, 141.
47 Макарий. История русской церкви, т. II, изд. 2. СПб., 1868,
стр. 34—35.
48 ПВЛ, ч. I, стр. 114.
93
отмечает Кирилл в начале Слова на пятую неделю по пасхе,
что он надеялся собрать в церкви больше людей «на послуша-
ние божественных словес», но пришло мало. Несколько раз на
протяжении Слова Кирилл обращается к своим слушателям с
мольбой, «да приучають неприходящих, и увещайте а приходи-
ти в церькви» 49.
Все эти факты свидетельствуют о том, что народ не только
не принял введение новой религии «с радостью», как это изо-
бражает летописец, но оказывал ей упорное и длительное сопро-
тивление.
Выявляя роль церкви, как идеологической опоры господст-
вующего класса, освящающей своим авторитетом угнетение
трудовых масс народа, показывая ее как феодальный институт,
принимавший наряду со светскими феодалами самое энергич-
ное и безжалостное наступление на свободных общинников,
советские историки в то же время отчетливо видят и те про-
грессивные последствия, которые были связаны с принятием
христианства. Положительные результаты крещения Руси ска-
зались прежде всего в том, что христианская церковь содейст-
вовала внедрению передового для того времени феодального
способа производства. В своих собственных хозяйствах церковь
не пользовалась малопроизводительным трудом рабов, превра-
щая получаемых ею в дар рабов в феодально зависимых людей.
Именно тем, что труд рабов был малопроизводительным и не
выгодным, а вовсе не «нравственным учением» христианства,
объясняется энергичная проповедь христианской церкви про-
тив рабства, хотя проповедь эта, конечно, прикрывалась мо-
ральными мотивами.
Будучи поборницей феодального способа производства, хри-
стианская церковь принимала участие в разработке феодально-
го права, которое должно было закрепить господство феодалов
пад закрепощенными смердами.
Большую роль сыграла христианская церковь в усилении
господствующего класса и укреплении его государственной вла-
сти. Старые языческие верования и местные «боги» не могли
стать единой государственной религией, способной идеологиче-
ски спаять господствующий класс разнородных частей обшир-
ного государства; эту роль выполняла религия христианская.
Прогрессивное значение христианизации Руси проявлялось и
в том, что, распространяясь по областям Руси, находившимся
на различной ступени экономического, общественного и куль-
турного развития, охватывая такие отсталые районы, как,
например, землю вятичей, где еще сильны были остатки пле-
49 Рукописи графа А. С. Уварова, т. II. Памятники словесности, вып.
1. СПб., 1858, стр. 74-75.
94
мепной обособленности, христианство прививало населению
огромной страны единый быт, способствуя дальнейшей консо-
лидации восточнославянских племен в единый русский народ.
Принятие христианства способствовало сближению Киев-
ской Руси с другими пародам Европы, среди которых было рас-
пространено христианство. Наконец, христианизация Руси
дала известный толчок ее дальнейшему культурному развитию.
Отныне в круг чтения образованных слоев русского общества
входят литературные произведения, связанные с христианской
идеологией Византии,— русские переводы евангелия и других
богословских книг, византийские исторические хроники, «науч-
ные» книги вроде «Шестоднева», наконец, светские литератур-
ные произведения. Особенно большой размах перевод греческих
книг на русский язык принял при Ярославе Мудром, о котором
летопись свидетельствует, что оп «книгам прилежа» и читал
их днем и ночью. Ярослав создал при храме Софии библиотеку,
сыгравшую, по-видимому, большую культурно-воспитательную
роль. Описывая эту сторону деятельности Ярослава, летописец
дает восторженную оценку книгам, несущим «великую пользу»
и мудрость50.
Христианизация дала также некоторый толчок развитию на
Руси строительного искусства и связанных с ним некоторых
художественных ремесл (роспись стен, резьба по камню, изго-
товление церковной утвари и т. д.), хотя необходимо оговорить-
ся, что и до введения христианства строительное пскусство на
Руси стояло на довольно высоком уровне. Особенно большие
размеры приняло после введения христианства строительство
храмов, украшавших площади Киева и других городов. Неко-
торые храмы являлись настоящими шедеврами архитектурного
искусства и, сохранившись до наших дней, и сейчас пленяют со-
вершенством своих форм и художественной отделки.
Отмечая прогрессивное влияние введения христианства на
развитие ряда областей материальной и духовной культуры
страны, нельзя думать, как это делают многие историки и,
в частности С. В. Бахрушин, что этими прогрессивными послед-
ствиями внедрения христианства Русь была обязана греческому
духовенству. Как уже указывалось, к греческому духовенству
принадлежали только митрополиты, их ближайшее окружение
и некоторые (далеко не все) епископы. Возглавлявшие русскую
церковь митрополиты-грекп были совершенно изолированы от
русского общества. Читая сочинения митрополитов-греков —
Иоанна, Никифора и некоторых других, можно лишний раз
убедиться в том, как далеко они стояли от русской жизни, как
чужды они были ее запросам, как безразлично относились они
50 ПВЛ, ч. I, стр. 102—103.
95
к животрепещущим вопросам русской современности. Их боль-
ше всего занимают вопросы догматические и внешней обряд-
ности, они разжигают полемику против католиков в связи с
разделением церквей, к которому русские деятели относились
довольно равнодушно, как к событию, мало затрагивавшему
интересы Руси 51. Стоит сравнить с этими сочинениями знаме-
нитое Слово митрополита-«русина» Илариона или послание
к Фоме другого митрополита из русских, Климента Смолятича
(XII в.) — произведения, затрагивающие самые острые полити-
ческие и социальные вопросы дня, чтобы мертвечина и отвле-
ченность писаний греческих иерархов церкви еще более броси-
лась в глаза. Изолированные от русского общества, равнодуш-
ные к его нуждам и интересам, греки — руководители русской
церкви не могли оказать серьезного влияния па ход русской
жизни. Недаром митрополит Никифор (начало XII в.) жало-
вался: «Безгласен посреде вас стою и молчу много» 52.
В советской историографии наиболее полно исследовал про-
грессивные последствия введения христианства на Русп
С. В. Бахрушин53. В этом его заслуга, по в то же время по-
чти во всех прогрессивных последствиях крещения Руси он
склонен видеть руку греческого духовенства, являющегося про-
водником византийского влияния. Особенно подчеркивает
С. В. Бахрушин византийское влияние в области просвещения
и литературы. Он отмечает, например, что «произведения,
переведенные с греческого языка, становятся источником соб-
ственной киево-новгородской культуры», создав образованных
людей, которые были воспитаны на византийских литератур-
ных образцах. Таким путем, по мнению С. В. Бахрушина,
возникли Слово Илариона, проповеди Кирилла Туровского,
жития Ольги и Владимира, Начальный свод и другие русские
литературные памятники. Подражанием византийским Домо-
строям, известным на Руси по болгарским изборникам, являет-
ся, как полагает С. В. Бахрушин, и Поучение Владимира Моно-
маха, а Слово о полку Игореве, как уже выше отмечалось, он
объявляет скомпонованным по образцам переводной поэзии54.
Все эти положения не соответствуют действительности. Русское
летописание ни с какой стороны не напоминает греческие
исторические хроники. В отличие от этих хроник, являющихся
51 Характерно, что известное антикатолическое Послание киевского
митрополита Льва II (1104) об опресноках так и осталось на всем про-
тяжении истории русской письменности непереведенным с греческого
на русский язык (РИБ, т. XXXVI, № 2).
52 П. В. Владимиров. Древнерусская литература. Киевский пе-
риод XI—XII вв. Киев, 1901, стр. 149.
53 С. В. Бахрушин. Указ, соч., стр. 63—76.
54 Там же, стр. 73—74.
96
типичными произведениями придворной историографии, льсти-
вой и угодливой, тенденциозной в худшем смысле этого слова,
стремившихся зафиксировать только факты, приятные их
высокопоставленным читателям, ранние русские летописи
проникнуты глубокими патриотическими чувствами, граждан-
скими мотивами, острой публицистичностью, тревогой за судьбы
родной земли. Все это обусловило и другой жанр летописания,
совершенно не похожий на «греческие образцы». То же можно
сказать о Слове митрополита Илариона и о первых русских
житиях. Жития Ольги и Владимира были направлены своим
острием против Византии и греческого духовенства, они про-
славляли правителей, при которых Древнерусское государство
достигло высокой степени могущества. Это же относится и к
житиям Бориса и Глеба, в которых четко проведена актуальная
для того времепи идея о необходимости подчинения младших
князей старейшему п о пагубности княжеских междоусобиц.
Оригинальным литературным произведением является Поуче-
ние Владимира Мономаха, возникшее на русской почве и явля-
ющееся продуктом совершенно оригинального творчества. Мо-
жно категорически утверждать, что в византийской литерату-
ре нет ни одного «домостроя», который можно было бы назвать
литературным образцом Поучения Владимира Мономаха. Даже
проповеди Кирилла Туровского, более всех других произве-
дений древнерусской литературы напоминающие византийские
образцы, возникли на почве русских политических и социаль-
ных отношений своего времени (см. очерк девятый).
Большое преувеличение С. В. Бахрушин допускает, отмечая
влияние Византии и в других областях русской жизни. Едва ли,
например, можно согласиться с тем, что «культура многих ово-
щей занесена была из Византии вместе со студийским уста-
вом» 55. Отметим кстати, что в земельных владениях, которые
князь Ростислав Мстиславич передал в середине XII в. смолен-
ской епископпп, огород имелся уже до того, как эти земли по-
пали в руки церкви56. Варлаам Хутынскпй в 1192—1207 гг.
дал «святому Спасу» «землю, и огород, и ловища рыбьпая и
гоголиная, и пожни» 57.
С. В. Бахрушин правильно отмечает, что феодальная цер-
ковь в какой-то мере способствовала укреплению моногамной
семьи. Нельзя, однако, согласиться с теми далеко идущими вы-
водами, какие делает из этого факта С. В. Бахрушин. «С торже-
ством моногамной формы,— пишет он,— отошли в область пре-
55 Там же, стр. 69.
56 Епископия получила «и на горе огород, с капустником и с женою
и с детми» (ДАИ, т. I, № 4, стр. 6).
57 Грамоты Великого Новгорода и Пскова, под ред. С. Н. Валка.
М.— Л., 1949, № 104, стр. 161. (Подчеркнуто мною.— И. Б.)
7 Заказ № 835
97
даний и те кровавые раздоры, которые характерны для семей,
объединявших многочисленных братьев от различных матерей,
и делалась невозможной такая №еждубратская резня, какая име-
ла место после смерти Святослава и по смерти Владимира» 58.
Можно указать немало случаев распрей, доходивших до крова-
вых столкновений, между родными братьями уже после торже-
ства христианства и укрепления моногамной семьи (например,
между сыновьями Ярослава Мудрого — Изяславом, Святосла-
вом и Всеволодом или между сыновьями Всеволода Большое
Гнездо — Константином, Юрием и Ярославом). С другой сто-
роны, рождение от разных матерей не мешало дружбе и сотруд-
ничеству между сыновьями Всеволода Ярославпча — Владими-
ром Мономахом и Ростиславом.
Влияние христианства больше всего сказывалось в социаль-
но-политической области. Христианская церковь бесперебойно
выполняла те функции, которые больше всего были ей свойст-
венны,— освящала своим авторитетом власть господствующего
класса и созданного им государственного аппарата. И в этой
области русская церковь преследовала свои собственные поли-
тические цели, подчас резко расходясь с интересами Византии.
Если автор Повести временных лет воспользовался «Корсун-
ской легендой», чтобы подчеркнуть роль греков в крещении
Руси, то другие многочисленные писатели XI в. проводят совер-
шенно другую тенденцию. Заслугу приобщения Руси к христи-
анству онп приписывают не грекам, а исключительно князю
Владимиру. Отсюда становится понятным, почему первые ле-
тописные своды приурочивают ко времени Владимира массо-
вое крещение киевлян, хотя они не могут привести ни одной
мало-мальски характерной подробности этого события.
Для автора Древнейшего летописного свода и современных
ему других русских книжников Владимир — равноапостольный
князь и как таковой является для них национальным героем.
В представлении этих книжников крещение Руси, происшед-
шее, правда, в результате убеждений миссионера, остается все-
таки личным подвигом Владимира, который из разных религий
сознательно выбрал христианство. Оттенить роль Владимира
в принятии христианства было особенно важно для русских
писателей первой половины XI в. в связи с борьбой за его кано-
низацию. Подробности этой борьбы нам неизвестны, но можно
догадаться, что Византия из соображений престижа не желала
канонизировать русского князя, который доставил ей столько
хлопот и унижений. Патриотически настроенные русские писа-
тели не желали мириться с таким положением, и в целом ряде
58 С. В. Б а х р у ш и н. Указ, соч., стр. 64. (Подчеркнуто мною.—
И. Б.).
98
русских литературных произведений весьма остро и с большим
полемическим задором выдвигалась необходимость канониза-
ции «апостола в князех». В своей «Памяти и похвале» мних Иа-
ков много раз называет Владимира блаженным, а один раз —
даже божественным.
Отвергая канонизацию Владимира и Ольги, византийская
сторона среди прочих доводов выдвигала и то обстоятельство,
что у их гробов не совершается «чудес». Иаков мних отвергает
этот довод. Ольга, пишет он, лежит нетленна, это можно видеть
через оконце «на верху гроба». Если кто-нибудь «с верою при-
деть, отворится оконце, и видеть честное тело лежаще цело и
дивися чюду таковому». Если же другие «не с верою приходять,
не отворится оконце гробное, и не видять тела того честнаго, но
токмо гроб».
Чувствуя, вероятно, всю шаткость своего построения, напо-
минающего известную сказку о голом короле, Иаков мних не
останавливается перед тем, чтобы вообще отрицать необходи-
мость посмертных чудес для признания святости праведника.
Страсти до того кипят, что у Иакова мниха вырывается фраза
вообще против чудес, которые и волхвы совершают «бесовским
метанием». Даже поход против Корсуня, являвшийся, вероят-
но, серьезным препятствием к канонизации Владимира, Иаков
изображает как богоугодное дело «блаженного князя», ставив-
шего себе при этом исключительно цель добыть из Корсуня по-
пов, чтобы они научили русских людей христианскому закону.
Именно из-за этих благочестивых целей похода, указывает Иа-
ков мних, бог внял молитвам Владимира и предал ему город.
Легенда о массовом крещении Руси в политических целях так
раздувалась, что Иаков мних в заголовке своей «Памяти и по-
хвалы» приписывает Владимиру массовое крещение не одних
уже только киевлян, а всей Руси: «крести же всю землю Рус-
кую от коньца и до коньца» 59.
Борясь против тенденции, выраженной в «Корсунской леген-
де», русские книжники проводили мысль о том, что русский на-
род принял веру от самого бога. Особенно категорически эта
мысль выражена в некоторых списках славянского жития Кон-
стантина-философа, где помещено в виде приписки «Сказание
о грамоте русстей», в свою очередь внесенное в полную редак-
цию «Толковой палеи». В этой приписке, появившейся, по со-
ображениям Н. К. Никольского, в конце XI или начале
XII в.60, роль греков крайне ограничена: Владимир прибег к
59 Текст «Памяти и похвалы» Иакова мниха напечатан в кн.:
Е. Е. Голубинский. История русской церкви, т. I, первая половина,
стр. 240—244.
60 Н. К. Никольский. Указ, соч., стр. 82.
99
7*
их услугам только для того, чтобы они совершили над ним
внешний обряд крещения и передали ему «наряд церковный»,
но сама вера, как и грамота русская, признаются богооткровен-
ными 61.
Энергично, последовательно и образно митрополит-«русип»
Иларион проводит свою излюбленную мысль о том, что «новые
люди», пришедшие к христианству последними, не только не
уступают старым адептам «истинной» веры, но, представляя
собой «новые мехи для нового вина», во многом их превос-
ходят. Ту же мысль приводит Нестор в «Чтении» о Борисе и
Глебе.
Самый рассказ о крещепии русские писатели XI в. прони-
зывают политическими моментами, имеющими целью укрепить
авторитет княжеской власти, приписать ей божественное про-
исхождение и внушить читателям необходимость беспрекослов-
ного подчинения ей. Выше уже отмечалось, что летописец, опи-
сывая крещение Руси, впадает в противоречие: с одной сторо-
ны, люди «с радостью идяху» на крещение, с другой — они
жалеют Перуна, а жены «нарочитой чади», не утвердившиеся
еще в повой вере, плачут над детьми, отдаваемыми в обучение.
Это противоречие вызвано желанием летописца подчеркнуть
дисциплинированность населения, его доверие к власти и готов-
ность без колебаний выполнять ее предписания. Приказывая
киевлянам, от богатых до последнего нищего, идти к крещению,
Владимир предупреждает: «Аще не обрящеться кто заутра на
реце..., противен мне да будеть». Но угроза оказалась совершен-
но излишней. Получив приказ, жители, погрязшие, казалось,
в язычестве, не сомневались в целесообразности полученного
распоряжения: «Аще бы се не добро было, не бы сего князь и
боляре прияли» 62. В Чтении Нестора о Борисе и Глебе, после
слов о том, что киевляне «с радостью» шли к крещению, автор
добавляет: «Но акы издавьна научены, тако течаху радующеся
к крыценпю» 63. Автор и здесь, очевидно, хотел подчеркнуть
дисциплинированность населения, издавна наученного с ра-
достью выполнять распоряжения власти.
Со свидетельством летописца о том, что люди с радостью
шли к крещению, любопытно сравнить соответствующее место
из Слова Илариона. Ни один человек, пишет Иларион, не про-
тивился повелению Владимира; правда, кое-кто крестился «не
61 О. Бодянский. Кирилл и Мефодий, собрание памятников. Чте-
ние ОИДР, 1863, кн. II, отд. III, стр. 31; см. также И. В. Ягич. Рассуж-
дения южно-славянской и русской старины о церковно-славянском язы-
ке. Со. «Исследования по русскому языку», т. I. СПб., 1885—1895,
стр. 308.
62 ПВЛ, ч. I, стр. 80, 81.
63 «Памятники древней русской литературы», вып. 2, изд. Отделения
русского языка и словесности Академии наук, Пгр., 1916, стр. 4.
100
любовию, но страхом повелевшаго», поскольку «бе благоверие
его с властию съпряжено» 64. Иларион не рисует такого идеала,
как летописец; в его изображении население не подчиняется
власти безотчетно и бездумно. И все же решительно все, малые
п великие, рабы и свободные, юные и старые, богатые и убогие,
выполняют распоряжение князя, ибо власть его крепка, и он
умеет авторитет «благоверия» подкреплять авторитетом
«страха».
Тот же Иларион проводит идею божественного происхож-
дения княжеской власти. Призывая Владимира встать из гроба
и посмотреть на великие плоды своих усилий, Иларион просит
его помолиться о сыне Георгии (Ярославе), чтобы он в мире и
здравии проплыл пучину жизни п без помех управлял богом
данными ему людьми 65.
Те же идеи проводятся и в рассказе летописца о том, как
епископы обратились к Владимиру с предложением наказывать
разбойников. «Ты поставлен еси от бога,— говорили епископы
Владимиру,— па казнь злым, а добрым на милование» 66. Этот
мотив в течение долгих столетий будет повторяться в древне-
русской литературе на разные лады.
Весьма показательно, что уже в первом из дошедших до нас
древнерусских поучений, принадлежащем новгородскому епис-
копу Луке Жидяте, почитание князя сопоставляется со страхом
божьим. Среди ряда помещенных в конце поучения кратких
наставлений, извлеченных Лукой из священного писания и апо-
столов, дается и такое: «бога ся бойте, князя чтите», ибо, при-
бавляет от себя Лука, «раби первое бога, также господу (т. е.
господина, государя)...» 67.
Влияние христианства проявлялось главным образом в том,
что идеологическими средствами христианская церковь содей-
ствовала внедрению передового для того времени феодального
способа производства и укреплению государственной власти.
Русские писатели XI в. искусно использовали христианскую
религию, чтобы внушать «новообращенному» народу идею бо-
жественного происхождения княжеской власти и необходи-
мость беспрекословного повиновения ей. Наряду с этим они
выступали с патриотическим обоснованием культурной само-
стоятельности и независимости Руси, которая приобщилась к
христианству не через Византию, а в силу собственного «бла-
гого помысла».
64 «Памятники древнерусской церковно-учительной литературы»,
вып. 1. СПб., 1894, стр. 71.
60 Там же, стр. 76.
66 ПВЛ, ч. I, стр. 86—87.
67 «Памятники древнерусской церковно-учительной литературы»,
вып. 1, стр. 16.
101
Распространение христианства на Руси происходило в об-
становке напряженной классовой борьбы. Это наложило осо-
бый отпечаток на культуру Киевской Руси. В литературе той
поры господствующий класс и особенно духовенство начинают
внушать своим читателям необходимость «любви» (которая по-
нимается как всеобщее согласие), послушания, покорности,
смирения, довольства своими уроками. С другой стороны, ду-
ховенство советует господам хорошо относиться к рабам, не
слишком натягивать струну, чтобы не доводить их до крайно*
стей и революционных выступлений. Церковь утешает страж-
дущих, обещая им вознаграждение за основную христианскую
добродетель — смирение — в потустороннем мире. Это «утеши-
тельное» направление, зародившееся в русской литературе под
влиянием христианства в XI в., наложило большой отпечаток
на все дальнейшее развитие общественно-политической мысли.
Восстаниями и другими проявлениями острого социального
протеста отвечал народ на усиление феодального гнета. В этой
обстановке христианство выполняет свою роль «опиума для
народа», освящая и поддерживая классовый гнет. Духовенство
всеми силами старалось укрепить господствующий класс и его
государственный аппарат, проповедуя эксплуатируемому на-
селению необходимость послушания п покорности, обещая воз-
награждение в потустороннем мире за основную христианскую
добродетель — смирение. Одурманивая сознание трудящихся
масс, затушевывая и приглушая классовые противоречия, не
давая им раскрыться и тем самым тормозя ход общественного
развития, эта проповедь на протяжении долгих столетий игоа-
ла самую реакционную роль.
Очерк четвертый
ТЕОРИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО ПРИМИРЕНИЯ
Вторая половина XI в. в истории Руси отмечена резким
ухудшением положения непосредственных производителей
города и деревни, жестокими бедствиями и страданиями широ-
ких народных масс.
К этому времени значительно усилился феодальный гнет.
Новый феодальный способ производства представлял собой
большой прогресс в развитии древнерусского общества. Однако
в антагонистических общественно-экономических формациях
всякий прогресс в развитии общества имеет свою оборотную
сторону, поскольку утверждение прогрессивного общественного
строя достигается путем разорения и безудержной эксплуата-
ции широких трудящихся масс со стороны господствующих
классов.
Так было и в древней Руси. Новый феодальный способ
производства, обеспечив более быстрый рост производительных
сил и двинув вперед экономику древней Руси, в то же время
привел к разорению и порабощению свободных общинников и
тружеников города.
В описываемое время народ страдал не только от гнета
«своих» эксплуататоров, но и от внешнего врага. Со второй по-
ловины XI в. усиливается напор степных кочевников на рус-
ские пределы. Бесчисленные орды половцев, быстро овладев-
шие всей степью от Яика до Дуная, совершали непрерывные
нападения на русские земли, разрушали и сравнивали с зем-
лей цветущие города и села, уничтожали посевы и грабили
имущество, убивали жителей и уводили с собой большой полон
для продажи в рабство. Русские князья, занятые в это время
характерными для начавшегося уже периода феодальной раз-
дробленности взаимными раздорами и усобицами, не могли про-
тивопоставить половцам мощного объединенного отпора.
Усиление внутреннего гнета и нарастание внешней опасно-
сти, с которой господствующий класс феодалов не в состоянии
был справиться, вызывали острое недовольство народных масс,
толкали их на борьбу со своими классовыми врагами. Эта борь-
юз
оа велась постоянно и упорно, что нашло, между прочим, отра-
жение в нормах Правды Ярославичей, составленной в промежу-
ток времени между 1054 и 1073 гг. на специальном совещании
сыновей Ярослава Мудрого — Изяслава, Святослава и Всево-
лода с участием их мужей. Правда Ярославичей предусматри-
вает целую систему наказаний за покушение на жизнь пред-
ставителей администрации княжеских вотчин и за ущерб, нане-
сенный княжескому хозяйству: за нападения на княжескую
усадьбу, ограбление имущества, убийство слуг, уничтожение
живого и мертвого инвентаря. Братья Ярославичп разработали
подробную сетку штрафов за кражу княжеских коней и скота,
охотничьих собак и птиц, сена и дров, за порчу княжеской бор-
ти и перевесп, за увод рабов и рабынь. Особенно большой
штраф полагался, если запахивали межу, которой феодалы-
землевладельцы огораживали присвоенную ими общинную
землю.
Предусмотренные Правдой Ярославичей преступления были,
очевидно, чем-то обыденным, ибо если бы они представляли со-
бой явление исключительное, то не потребовалось бы издать
специальный закон для борьбы с ними. Ясно также, что такое
острое проявление классовой борьбы наблюдалось не только в
вотчинах трех братьев Ярославичей, но и во всех разбросанных
по всей стране феодальных владениях. Иначе не было смысла
выработанные Ярославичами нормы облечь в «свод законов»,
озаглавленный «Правда установлена Русской земли». Это на-
звание говорит о том, что, установив новые законы (или под-
твердив п зафиксировав существовавшие уже старые), Яросла-
впчи распространили их действие на всю территорию страны,
оградив суровыми наказаниями интересы всего феодального
класса.
В обществе, где шло бешеное наступление на общину, где
общинники и городские труженики разорялись, теряли свободу
и превращались в зависимых людей, ожесточенная классовая
борьба нередко выливалась в открытые восстания. Источники
сохранили нам сведения о нескольких восстаниях в Древне-
русском государстве на протяжении второй половины XI и на-
чала XII в. Киевское восстание 1068 г. стоило престола князю
Изяславу Ярославину.
Через несколько лет, в начале 70-х годов, восстанием смер-
дов был охвачен Суздальский край. В грозном киевском восста-
нии 1113 г. принимали участие и киевские горожане, и окрест-
ные смерды Ч
1 О широте размаха всех этих восстаний см. М. Н. Тихомиров.
Крестьянские и городские восстания на Руси XI—XIII вв. М., 1955,
стр. 99, 124, 139.
104
Все эти восстания вызвали тревогу и смятение среди феода-
лов, что нашло отражение и в литературе господствующего
класса описываемого времени.
«Упадок общественного настроения» во второй половине
XI в. давно уже обратил на себя внимание некоторых исследо-
вателей (Н. К. Никольского, М. Д. Приселкова, В. М. Истрина),
отмечавших, что именно в это время на смену светлым, бодрым
тонам литературы начала столетия приходят мрачные высказы-
вания 2.
Правильно отмечая это явление, названные исследователи
объясняют его идеалистически. Н. К. Никольский указывает,
что придворная жизнь Владимира Святославича «была полна
веселия и богатого удальства». Ей были совершенно чужды
идеалы монашеского самоистязания. При Владимире, пишет
далее Н. К. Никольский, большое значение придавалось мило-
стыне, пищелюбию и «истинному учению», а русские люди того
времени считали, что, приняв христианство, они через креще-
ние и милостыню уже обрели «спасение». Их взгляды, выра-
женные в Слове о законе и благодати Илариона и в летописной
записи под 1015 г. о добродетелях Владимира, приближались «к
адоптионпзму, т. е. божественному усыновлению человека че-
рез крещение его». Однако, продолжает Н. К. Никольский, это
мировоззрение недолго держалось на Руси. Скоро «стала уко-
реняться более .мрачная религиозная доктрина, совсем несход-
ная с прежнею по основным ее идеалам». Эта перемена, по на-
блюдениям Н. К. Никольского, произошла в третьей четверти
XI в., «хотя, быть может, подготовлялась значительно ранее,
и обязана своим возникновением Киево-Печерскому монастырю.
Теперь стало необходимым умерщвлять свою плоть, уничто-
жать ее, стараясь приблизиться к неземным существам, а для
этого изнурять себя постом, денно-нощною молитвою и даже
изуверпымп подвигами». При таком положении не было уже
места какому-либо оптимизму. «Взгляд на жизнь становится
мрачным. Недавнее ликование народа, принявшего христиан-
ство, оказывается преждевременным».
Усилившуюся, начиная с третьей четверти XI в., проповедь
смирения и послушания Н. К. Никольский объясняет влиянием
принятой Киево-Печерским монастырем богомильской догмы,
вытекавшей из падения Сатаиаила. «Так как причиной низвер-
жения Сатанаила,— пишет Н. К. Никольский,— были непо-
виновение и гордость, то с высшей ступени лестницы доброде-
2 Н. К. Н и к о л ь с к и й. О древнерусском христианстве. «Русская
мысль», 1913, июль, стр. И и сл.; М. Д. Приселков. Борьба двух ми-
ровоззрений. «Россия и Запад», сб. 1. Пгр., 1923, стр. 39 и сл.;
В. М. Истрин. Замечания о начале русского летописания (оттиск из
ИОРЯС, т. XXVII). Л., 1924, стр. 96.
105
телей были сняты деятельная любовь, мудрость и проч., а их
место заняли послушание и покорение, т. е. те свойства,
которые часто были спутниками приниженных классов...».
Н. К. Никольский полагает, что объединенные единой «догма-
тической основой» и богомилы, и киево-печерские монахи оди-
наково подходили к разрешению различных житейских вопро-
сов. «Считая женщин и брак злом, и богомилы, и киевские мо-
нахи пе стеснялись разрушать семейную жизнь, совращая в
монашество мужей при живых женах». Этот вывод Н. К. Ни-
кольский делает на основании приведенного в Киево-печерском
патерике случая (едва ли не легендарного) с сыном боярина
Иоанном, вступившим в монастырь вопреки желанию жены, ро-
дителей и даже великого князя. На основании одного намека в
патерике Н. К. Никольский считает, что печерские монахи были
такими же защитниками религиозного значения скопчества, как
и богомилы3.
М. Д. Приселков видит принципиальную разницу между
«русским христианским мировоззрением времен князя Влади-
мира» и христианским мировоззрением греков. Однако он не
склонен считать, что русское христианское мировоззрение во
второй половине XI в. стушевалось перед греческим. Напротив,
оно «продолжало жить в умах духовенства и общества не толь-
ко в XI в., по и во всю первую половину XII в. для Киева, до
конца XII и начала XIII в. для Чернигова, хотя, может быть,
и не столько ярко и глубоко теперь расходясь с обычным грече-
ским». Верный своей концепции, согласно которой все прояв-
ления внешней политики Руси, как и ее внутренней жизни,
вращались вокруг вопроса о церковной иерархии, М. Д. При-
селков приписывает появлению на Руси жизнерадостного миро-
воззрения влиянию независимой от Константинополя охридской
митрополии, в церковном подчинении от которой Русь якобы
находилась до 1037 г.4.
В. М. Истрин, следуя за Н. К. Никольским, также приписы-
вает совершившийся в XI в. перелом в мировоззрении русского
общества появлению монашества и связанному с ним аскетиз-
му. В этом В. М. Истрин усматривает отрицательное значение
прибывшего в Киев греческого клира5.
Конечно, Киево-Печерский монастырь, пользовавшийся
большой поддержкой великого князя и господствующего клас-
са и являвшийся рассадником высших иерархов русской церк-
ви, представлял собой мощную идеологическую силу. Но при
всем этом надо обладать слишком большой долей наивности,
чтобы верить, что одна только монашеская проповедь аскетиз-
3 Н. К. Никольский. Указ, соч., стр. 13—20.
4 М. Д. Приселков. Указ, соч., стр. 51, 55—56.
5 В. М. Истрин. Указ, соч., стр. 96.
106
ма могла «испортить настроение» всего русского общества.
Надо еще добавить, что представление о Киево-Печерском мона-
стыре как об образце «истинного благочестия» и строгости
христианских «подвигов» ни на чем не основано. Все историче-
ские сведения о Киево-Печерском монастыре, запечатленные в
Киево-Печерском патерике и в некоторых летописных записях,
исходят от постриженников монастыря и его горячих поклон-
ников. Они ставили перед собой задачу возвеличить Киево-
Печерский монастырь и всячески подчеркнуть его значение в
насаждении «истинного» христианства. Они явно идеализиру-
ют существовавшие в монастыре порядки, и к их показаниям
следует относиться с величайшей осторожностью. Нельзя, ко-
нечно, доверять и их описанию строгих нравов, якобы господ-
ствовавших в монастыре после принятия им Студийского уста-
ва. Между тем некоторые историки принимают эти показания
на веру. В частности, М. Д. Приселков в своей дореволюционной
работе пишет, что «введение строго-общежительского устава
было крупнейшею заслугою нового монастыря перед русской
церковью, как попытка насаждения истинного монашества» 6.
Попытка эта (если она даже действительно была предпринята)
явно не удалась: из дошедших до нас источников при всей их
тенденциозности выявляются распущенность, праздность и
алчность братии Киево-Печерского монастыря7. Но независи-
мо от того, какие нравы и порядки царили в Киево-Печерском
монастыре, он, вопреки мнению буржуазных историков, не
представлял собой, конечно, столь великой нравственной силы,
чтобы быть в состоянии изменить мировоззрение всего об-
щества.
Приведенные выше взгляды о замене па Руси одного миро-
воззрения другим в результате занесения извне монашеского
аскетизма просачиваются и в советскую историографию. Так,
например, повторяя в сущности изложенные выше мысли Н. К.
Никольского, В. В. Мавродин пишет, будто «русские были уве-
рены в том, что, крестившись, они уже получили «спасение» и
в этом одна пз причин религиозного оптимизма древней Руси.
Религиозный оптимизм предполагал, что путь к «спасению» не
в покаянии, не в постах и лишениях, а в самом крещении,
причем главной заповедью являлась милостыня, которой припи-
сывалась «спасающая» сила, едва ли не большая, чем все рели-
гиозные «таинства». Поэтому древнерусское христианство
6 М. Д. Приселков. Очерки по церковно-политической истории
Киевской Руси. СПб., И913, стр. 204.
7 О распущенности нравов в Киево-Печерском монастыре см.
Б. А. Романов. Люди и нравы древней Руси. Л., 1947, стр. 204—216;
И. У. Буд о в ниц. Об исторических построениях М. Д. Приселкова.
«Исторические записки», т. 35. [М.], 1950, стр. 210—211.
107
проникнуто необычайной жизнерадостностью, а его практика
сводилась к милостыне для бедных и к участию в пирах...» 8.
Нарисовав такую умилительную картину «хорошего» «об-
русевшего» христианства, В. В. Мавродин предпринимает по-
пытку вскрыть внутренние причины так называемого религи-
озного оптимизма. «Причина религиозного оптимизма,— пи-
шет он,— лежит в самой Руси. Русь с невероятной силой рва-
лась вперед, и ничто и никто не мог остановить ее победного
марша. Сознание гордости за свою страну, за ее дела пронизы-
вает древнерусскую литературу. Русь быстро шла впе}ред по
пути прогресса. Она была богата и сильна». На плечи народных
масс, продолжает В. В. Мавродин, еще не лег тяжелый феодаль-
ный гнет. Основная масса людей «еще не успела превратиться
в закупов и холопов, рядовичей и изгоев, в разного рода челядь
княжеского, монастырского и боярского хозяйства. Они — под-
данные, а не рабы, они — «вой», а не вооруженные холопы,
они — совладельцы общинных земель и угодий, а не безземель-
ные рабы, они свободные, а не «челядь невольная», они — истцы
и ответчики перед судом, а не бесправная масса крепостных» 9.
Оставляя в стороне неопределенность характеристики Руси
начала XI в., «в победном марше» «с невероятной силой рвав-
шейся вперед», и не останавливаясь подробно на многочислен-
ных исторических неточностях, допущенных автором, прихо-
дится возражать против всего построения В. В. Мавродина в
целом. Из приведенного текста получается, будто русская ли-
тература первой половины XI в. отражала интересы народных
масс. Это глубоко неверно, ибо дошедшие до пас памятники
древнерусской литературы этой поры вышли из-под пера идео-
логов господствующего класса, отражая именно его интересы
п умонастроение.
Следуя за М. Д. Приселковым, В. В. Мавродин считает, что
причиной происшедших перемен «являются прежде всего об-
стоятельства внешнего порядка», главным образом борьба с пе-
ченегами, которая заставила Ярослава искать помощи у Ви-
зантии и согласиться на устройство митрополии во главе с гре-
ком Феопемптом 10.
В дальнейшем изложении В. В. Мавродин снова сбивается
па схему Н. К. Никольского и В. М. Истрина. При Ярославе
Мудром, пишет В. В. Мавродин, «меняется и самый характер
христианства. Греческое духовенство принесло на Русь мопа-
8 В. В. М а в р о д и н. Образование Древнерусского государства. Л.,
1945, стр. 335; его же. Древняя Русь, Госполитиздат, 1946, стр. 241.
9 В. В. Мавродин. Образование Древнерусского государства, стр.
337; Древняя Русь, стр. 243—244.
10 В. В. Мавроди н. Образование Древнерусского государства, стр.
367; Древняя Русь, стр. 262—263.
108
шеско-аскетическую струю. Появляются монастыри... и мона-
шество. Так... обрусевшее христианство Владимира, про-
никнутое религиозным оптимизмом, жизнерадостностью, «мир-
ским» духом, уступало свое место аскетическому христианству
греков, чуждому «мира» монашеству и черному духовенству» и.
На самом деле перелом в умонастроении господствующего
класса нельзя объяснить пи «переломом в самом характере
христианства», ни «обстоятельствами внешнего порядка», свя-
занными с открытием в Киеве митрополии. Причину этого пе-
релома следует искать в общественных отношениях и острых
социальных столкновениях, потрясавших Киевское государство
во второй половине XI в.
Как уже указывалось, в это время господствующий класс
охватывает чувство тревоги. Впервые он встречался с упорным
народным сопротивлением, которое часто выливалось в серьез-
ные формы. Покорность, беспрекословное повиновение и без-
ответность уступили в народе место открытому возму-
щению. Суровыми законами и другими средствами насилия
защищает себя феодальный класс от эксплуатируемой массы, ук-
репленными замками-хоромами огораживает он себя от враждеб-
ных крестьянских масс, военной силой подавляет открытые на-
родные восстания. Но феодалы видят спасение не в одних за-
конах и репрессиях. Наряду со средствами насилия пускаются
в ход идеологические средства. Тут особенно выявляется клас-
совая роль церкви, которая всей силой своего авторитета пыта-
ется ограждать эксплуататорские классы от народного гнева.
При стихийных бедствиях, нашествиях иноплеменников и
народных возмущениях церковь проповедует теорию «казней
божиих». Уже под 1024 г., описывая подавление суздальского
восстания Ярославом, летопись вкладывает ему в уста рассуж-
дение о том, что голод, мор или засуху бог наводит на землю за
грехи и что не подобает людям вмешиваться в дела господни:
«а человек не весть ничтоже» и.
В дальнейшем эта тема развивается. В связи с поражением,
которое половцы нанесли братьям Ярославичам, поражением,
послужившим непосредственным поводом к киевскому восста-
нию 1068 г., летописец снова подчеркивает, что приход инопле-
менников — это божья казнь за грехи. Бог прекрасно устроил
мир, он «не хощеть зла человеком, но блага». Однако люди *
11 В. В. Мавродин. Образование Древнерусского государства, стр.
367; Древняя Русь, стр. 262. Странно, что изменение характера христи-
анства В. В. Мавродин приурочивает ко времени Ярослава Мудрого.
Ведь творчество апологета и ближайшего сотрудника Ярослава митро-
полита Илариона как раз представляет собой образец «религиозного
оптимизма».
11а ПВЛ, ч. I, стр. 100.
109
сами виновны в постигших их бедствиях: они поддались соблаз-
ну дьявола, который «радуется злому убийству и крови проли-
тью, подвизая свары и зависти, братоненавиденье, клеветы». По-
корность, плач и пост — вот в чем приверженцы теории «казней
божиих» видят панацею от всех зол 12. Ясно, что они всей си-
лой осуждают выступления против властей и другие проявле-
ния классовой борьбы: все это «братоненавиденье», внушенное
человеку дьяволом 13.
Теория «казней божиих» не получила широкого распрост-
ранения. Заимствованная извне, сугубо книжная, оторванная
от конкретных условий жизни, отмеченная печатью церковной
ограниченности, она и не могла сколько-нибудь влиять на умы
современников. Привлекаемые авторами этой теории цитаты
из священного писания, в которых клеймятся общественные
пороки и неурядицы, говорят о другой жизни с виноградниками
н смоковницами, с винными и масляными точилами. Переходя
к условиям русской жизни, авторы-монахи видят общественное
зло в суевериях и предрассудках 14, в посещении игрищ, в увле-
чении гуслями и скоморохами и т. д. Едва ли кто-нибудь из
русских читателей XI в. мог всерьез поверить, что за такие
проступки бог наслал на них страшные бедствия. С другой сто-
роны, эти монашеские внушения не могли остановить от вы-
ступлений доведенную до крайности массу.
Наряду с теорией «казней божиих» церковь и светские идео-
логи господствующего класса выработали другую, куда более
опасную для народа теорию, оказавшую огромное влияние на
развитие литературы и общественно-политической мысли в
древней Руси — теорию общественного примирения и всеоб-
щего согласия.
Впервые эта теория нашла подробное развитие в Изборни-
ке Святослава 1076 г.— чрезвычайно интересном памятнике
эпохи, незаслуженно пренебрегаемом историками 15. Святослав
12 ПВЛ, ч. I, стр. 112, ИЗ.
13 О «казнях божиих» вспоминает летописец и в связи со страшным
нашествием половцев на Русскую землю в 1093 г. Приведенные мысли
летописца положены в основу приписываемого Феодосию Печерскому
поучения «О казнях божиих» («Ученые записки II Отделения Акаде-
мии наук», кн. 2, вып. 2. СПб., 1856, стр. 193—197). Автор поучения так-
же подчеркивает, что дьявол «искони... есть враг нам, хощеть убийства
и кровопролитья, подвизаа свары и убийства, и зависти, и братоненави-
дения, и на клеветы». Но дьявол не одинок: «усобная рать бывает от
соблажения диаволя и от злых человек» (там же, стр. 193. Подчеркну-
то мною.— И. Б.).
14 «Аще кто усрящет черньца или черницю, то възвращаются, ли
свинию, ли конь лыс...» (там же, стр. 195); «друзии же закыханью ве-
рують, еже бывает на здравье главе» (ПВЛ, ч. I, стр. 114).
15 Характерно, что в упомянутой книге Б. А. Романова о людях и
нравах древней Руси автор, использовавший большое число первоисточ-
110
Ярославин княжил в Киеве всего три года, и за это время по
его поручению было составлено два Изборника — 1073 г. и
1076 г. Сборник 1073 г., составленный в начале княжения Свя-
тослава Ярославича, очевидно, не удовлетворил запросам ни
самого князя, ни тех читателей, для которых он был предна-
значен. Это и неудивительно. По всей видимости, оригинал
сборника был составлен еще в конце IX или в начале X в. для
болгарского царя Симеона. Почти через 200 лет его перевели
для князя Святослава на русский язык, заменив имя Симеона
Святославом. Состоя преимущественно из сочинений «святых
отцов», относившихся к чужой среде и чужой эпохе, написан-
ный громоздким и тяжелым языком, сборник 1073 г. не имел
успеха среди русских читателей, не внес в среду господствую-
щего класса никаких новых идей и, трактуя главным образом
вопросы церковпо-догматические, не оказал заметного влияния
на дальнейшее развитие русской общественно-политической
мысли.
Очевидно, уже вскоре после составления появилась по-
требность в сборнике другого характера — -в таком, который да-
вал бы ответы на жгучие вопросы современности, удовлетвори-
тельно объяснял бы непривычные явления усложнившейся
жизни и успокоил бы необычайно возбужденные общественные
страсти. Сборник должен был дать ответ, как следует жить в
новых условиях и на каких основаниях нужно строить отноше-
ния между людьми, особенно между верхами и низами общест-
ва. При этом, конечно, и речи не могло быть о том, чтобы стро-
ить эти отношения на основе какой-то новой, отличной от хри-
стианской, идеологии. Ответ на волновавшие общество вопросы
должна была дать христианская мораль, по задача заключалась
в том, чтобы преподнести ее в приемлемом для всех классов об-
щества виде.
Эта задача была возложена Святославом на некоего Иоанна.
В его распоряжение была предоставлена княжеская библиотека,
из которой он должен был черпать отдельные нормы житей-
ской мудрости и объединить их общей идеей. Так появился Из-
борник Святослава 1076 г., в конце которого составитель увеко-
вечил себя следующей записью: «Коньчашася книгы сия рукою
грешьнааго Иоана. Избьрано из мъног книг княжих... Кончах
книжькы сия в лето 6584 (1076 г.— И. Б.) при Святославе
князи Русьскы земля» 16.
ников, совершенно игнорирует Изборник Святослава 1076 г., хотя он мог
бы извлечь из него немало любопытных штрихов, рисующих быт и нра-
вы Киевской Руси второй половины XI в.
16 В. Шимановский. Сборник Святослава 1076 года. Варшава,
1894, стр. 123—124, лл. 275 об.— 276 (в дальнейшем цитируется: «Сбор-
111
В руководствах по истории русской литературы можно
встретить утверждение, что Изборник Святослава 1076 г. пе-
реведен с греческого языка. Не сомневается в этом и В. М.
Истрин, для него неясно только, сделан ли перевод на Руси
или в Болгарии 17. Если бегло просмотреть заголовки отдель-
ных статей Изборника, приписываемых пророку Иоилю, Иису-
су сыну Сирахову, апостолу Павлу, Афанасию Александрийско-
му, Василию Великому, Иоанну Златоусту, патриарху Генна-
дию, Исихию пресвитеру иерусалимскому, Моисею Скитнику,
Нилу Черногорскому, некоему св. Геннадию, св. Георгию, Ксе-
нофонту и св. Феодоре, то еще более усиливается впечатление,
что перед нами перевод какого-то византийского сборника. Но
это кажется так только с первого взгляда. Даже та незначитель-
ная критическая работа, которая проделана над текстом Из-
борника до настоящего времени, свидетельствует о том, что раз-
личные статьи Изборника приписываются столпам церкви
только для того, чтобы придать их содержанию большую убе-
дительность. Тут мы, пожалуй, впервые сталкиваемся с прие-
мом, который потом на протяжении многих веков часто при-
менялся в древнерусской учительной литературе. Ни одна из
статей, приписываемых в Изборнике 1076 г. Иоанну Златоусту,
ник Святослава»). Впервые сборник был полностью напечатан В. Шима-
новским в виде приложения к его труду «К истории древнерусских го-
воров» (Варшава, 1887). Издание вызвало резкие рецензии Л. И. Собо-
левского (ЖМНП, 1888, февраль, стр. 524—527), А. И. Смирнова («Рус-
ский филологический вестник», 1888, т. 19, № 1, стр. 74—117 и т. 20,
№ 3—4, стр. 303—310), упрекавших В. Шимановского в неправильных
чтениях. Много ценных указаний сделал по поводу издания И. В. Ягич,
по поручению которого П. К. Симони сличил печатное издание с под-
линной рукописью («Archiv fur slavische Philologie», т. XI, вып. 2,
стр. 233—241; вып. 3, стр. 368—383). Под влиянием критики В. Шима-
новский сам сверил свое издание с рукописью и снова выпустил Из-
борник отдельным изданием (Варшава, 1894). Новое издание также выз-
вало критические замечания в печати со стороны С. Кульбакина (ЖМНП,
1898, февраль, стр. 203—209) и В. А. Боброва (В. Бобров. История изу-
чения Святославова сборника 1076 года. Казань, 1'902, стр. 39; его ж е.
К исправлению печатного текста сборника 1076 года. Варшава, 1902).
Вполне пригодное для историко-литературных и чисто исторических це-
лей, издание В. Шимановского не вполне может удовлетворить языкове-
дов и филологов; к тому же оно давно уже стало библиографической
редкостью. Поэтому назрела настоятельная необходимость нового науч-
ного издания Изборника. Рукопись Изборника, по которой мною сличе-
ны приводимые ниже цитаты, хранится в Рукописном отделе Ленин-
градской государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-
Щедрина. При работе над рукописью в 1949 г. я мог убедиться, что хра-
нится она чрезвычайно бережно и кроме дефектов, указанных В. Ши-
мановским более полувека назад, никакой дополнительной порче за это
время не подверглась.
17 В. М. Истрин. Очерк истории древнерусской литературы до-
московского периода (XI—XIII вв.). Пгр., 192'2, стр. 61.
112
Василию Великому и Афанасию Александрийскому, на самом
деле им не принадлежит; в лучшем случае из сочинений этих
лиц взяты небольшие отрывки или отдельные изречения, со-
вершенно теряющиеся в окружении оригинальных мыслей,
наставлений и обращений.
Видное место в Изборнике 1076 г. занимает «Стословец Ген-
надия». Долго ученые не сомневались в том, что Стословец
представляет перевод с греческого. И. Н. Жданов, например,
писал, что «греческий оригинал Стослова неизвестен, но пред-
положение такого оригинала не может, конечно, подлежать со-
мнению» 18. Однако последний исследователь вопроса, Н. П.
Попов, убедительно доказал, что помещенный в Изборнике
Стословец не может быть произведением переводным. Не-
которые описания рукописных собраний, составленные в XIX в.,
приписывают авторство Стословца знаменитому патриарху
константинопольскому Геннадию Scholarios’y. Но последний,
указывает Н. П. Попов, умер в конце XV в. и, конечно, не мо-
жет явиться автором произведения, в отношении которого до-
кументально засвидетельствовано, что оно появилось в XI в.
Нет оснований, продолжает Н. П. Попов, приписывать Стосло-
вец и другому константинопольскому патриарху Геннадию,
умершему около 471 г., поскольку, судя по дошедшим до нас
отрывкам его сочинений, он занимался только вопросами кано-
нического права и толкования. Других же Геннадиев не было
среди патриархов. Но дело не только в этих формальных при-
знаках, а в самом содержании Стословца. По наблюдениям
Н. П. Попова, текст Стословца изобличает в его авторе мастера
русской речи и ни в коем случае не может быть приписан пере-
водчику с греческого 19.
Кроме Стословца Геннадия, изысканным русским слогом
отличаются и многие другие статьи Изборника, например «Свя-
того Василия о благопохвалении», которую Н. П. Попов назы-
вает маленькой поэмой в прозе. Иногда в Изборнике Свято-
слава 1076 г. встречаются вкрапленные в прозу стихи, являю-
щиеся древнерусскими пословицами.
На основании своих наблюдений Н. П. Попов приходит к
выводу, что начало нашей рифмованной прозы восходит к XI в.
Он считает также, что исследователь, который захотел бы изу-
18 И. Н. Жданов. Рецензия сочинений А. С. Архангельского. СПб.,
1892, стр. 9, прим. 1.
19 N. Р. Р о р о V. Les auteurs de Hzbornik le SvjatosJav de 1076.—«Re-
vue des etudes slaves», t. XV, f. 3—4, p. 215. Как указал мне Д. С. Лиха-
чев, оригинальность Стословца Геннадия доказывается еще и совпаде-
нием описания в нем древнерусского жилища с данными раскопок
М. К. Каргера в Киеве (М. К. Каргер. Древний Киев, т. I. М.— Л., 1958,
стр. 285).
8 * Заказ № 835 1 13
чить историю развития русских пословиц, нашел бы в изрече-
ниях Изборника 1076 г. много ценнейшего материала 20.
Если большинство статей Изборника 1076 г. является древ-
нерусскими произведениями, к которым нельзя подобрать гре-
ческих «оригиналов», то и весь сборник в целом не воспроизво-
дит ни одного нравоучительного сборника из обращавшихся в
византийском обществе. По характеру содержащихся в нем
наставлений Изборник Святослава 1076 г. больше всего при-
ближается к многочисленным греческим сборникам, известным
под названием «Гномология» (собрание изречений). Однако
опубликованные гномологии не только разнятся по- форме от
Изборника 1076 г., но носят абстрактно-философский харак-
тер21, в то время как русский сборник, как увидим дальше,
тесно связан с жизнью и преследовал цели практической мо-
рали.
Даже там, где текст содержит прямые заимствования из
греческих рукописей, они подверглись столь значительным
дополнениям и переделкам, что и в отношении их можно гово-
рить как об оригинальном творчестве. В древнерусской пись-
менности обращались многочисленные славянские списки воп-
росов Афанасия Александрийского и его ответов князю Антио-
ху, причем некоторые из этих списков содержат почти все
137 вопросов с незначительными пропусками. Среди славянских
рукописей вопросы и ответы Афанасия встречаются в двух ре-
дакциях — одна дает точный, даже буквальный перевод с гре-
ческого, другая же излагает вопросы более простым языком,
а иногда с значительным отступлением от греческого оригинала.
В особой редакции «Вопросы и ответы» встречаются в Избор-
нике 1076 г. «Впрочем,— пишет исследователь вопроса А. С.
Архапгельский,— это даже не редакция в строгом смысле сло-
ва, а скорее особый, самостоятельный труд, самостоятельное
собрание вопросов с ответами, составленное неизвестным авто-
ром. Едва ли труд этот не принадлежал кому-либо из славян-
ских или русских «книжных людей» начального периода сла-
вяно-русской письменности; по крайней мере, по греческим ру-
кописям неизвестно ничего сколько-нибудь подходящего в на-
званной редакции». В Изборнике 1076 г. помещено 34 вопроса
и ответа, приписываемые составителем сборника Афанасию.
Хотя большинство вопросов и ответов действительно взято у
Афанасия (часть их заимствована из неизвестного источника),
составитель сборника обращается с ними очень произвольно, сое-
диняя с вопросами и ответами Анастасия Синаита, располагая
20 Ibid., р. 210, 222; N. Р. Popov. LIzbornik de 1076 dit de Svjato-
slav. «Revue des etudes slaves», t. XIV, f. 1—2, p. 17—21.
21 Ibid., t. XIV, f. 1—2, p. 23, 25.
114
в другом порядке, упрощая слишком буквальный текст пере-
вода, передавая много слов и выражений более простым и до-
ступным для читателя языком 22.
Надо далее обратить внимание и на внешность сборника.
Это не шедевр искусства, вроде Остромирова евангелия, и не
ценное сокровище, вроде того же евангелия, написанного золо-
том на дорогом пергамене. Изборник 1076 г. представляет
ценность только с точки зрения своего содержания. Он предназ-
начался не для обогащения владельца новым сокровищем. Из-
борник 1076 г. написан на обыкновенном пергамене, обыкно-
венными чернилами и лишен каких-либо дорогих украшений.
И это вовсе не потому, что Святослав был беднее Остромира.
Наоборот, мы имеем свидетельство, что когда в 1075 г. к Свято-
славу пришли немецкие послы, он показал им свои несметные
богатства, «бещисленое множьство, злато, и сребро и паволо-
кы» 23. Изборник 1076 г. предназначался исключительно для
чтения, причем составитель советовал читателям усердно и без
излишней торопливости читать книги, внимательно вникать в их
смысл и перечитывать некоторые главы по три раза 24.
Важно установить, для какого круга читателей предназна-
чался Изборник Святослава 1076 г. Об этом говорят две статьи
Изборника — «Слово некоего отца к сыну своему словеса душе-
пользная», где у «сына» предполагается богатый дом с отрока-
ми, и статья, озаглавленная «Наказание богатым». Предполагае-
мые читатели Изборника — это не только богатые, но знатные и
влиятельные люди, имеющие «дрьзновение» (доступ, прибли-
жение) к князю, могущие заступиться за «сирот», не давать их
в обиду «сильным», правомочные оказать честь «добротворя-
щим» и «запрещение» «злотворящим»25. Но наряду с этим
Слова Изборника нередко обращены непосредственно к рабам и
«убогим», преподнося им совершенно другие наставления, чем
богатым. Не им ли должны были по три раза перечитывать гла-
вы Изборника хозяева богатого дома, имевшие «дерзновение» к
властям.
Изборник Святослава 1076 г. состоит из 48 отдельных ста-
тей. Некоторые из них («Стоглав Геннадия», «Афанасиевы от-
веты» и т. д.) названы именами «святых», которым якобы
22 А. С. Архангельский. Творения отцов церкви в древнерус-
ской письменности, вып. I—II. Казань, 1889, стр. 13, 37—38, 48. Еще
Ф. И. Буслаев обратил внимание, что язык Изборника 1076 г. «простев
и удобопонятнее» языка литературных и философских статей Избор-
ника 1073 г. (Ф. И. Буслаев. Историческая хрестоматия церковносла-
вянского и древнерусского языков. М., 1861, стр. 299).
23 ПВЛ, ч. I, стр. 131.
24 «Сборник Святослава», л. I об. (по печатному изд. стр. 11).
25 Там же, лл. 4 об.—24 и об.—29 (стр. 12—22).
115 8*
принадлежат, другие имеют тематические заголовки («О деся-
тине», «О почитании родителей» и др.). Открывается Изборник
1076 г. «Словом некоего калугера» о чтении книг. Автор отдает
себе полный отчет в силе идеологического воздействия книги
и посвящает ей восторженный панегирик: «Добро есть, братие,
почитание книжьное... Красота воину оружие и корабля вет-
рила — тако и правьднику почитание книжное» 26. Затем сле-
дуют «душеполезные» статьи, излагающие общие нравственные
нормы поведения людей и отдельные правила на разные слу-
чаи жизни. В отдельных статьях, например, говорится о почи-
тании родителей, о наказании детей, об отношении к жене27.
В специальной статье «О мьрьтвьцих» точно регламентируется,
сколько следует плакать по умершему, когда вспоминать его
и т. д.28 В другом месте читателю дается совет бережно хранить
тайны и скрывать свои мысли. Иоанну Златоусту приписыва-
ются советы, как держать себя при встрече с другими. Особен-
но много «домостроевских» мотивов в статье «Святого Василия,
како подобаеть человеку быти», где преподносятся такие пра-
вила поведения: не разговаривать во время еды («едение и пи-
тие без говора с удьржанием»), «не скоро и смех въпадати».
«долу очи имети» и т. д.29 В этом отношении Изборник Свято-
слава 1076 г. является прообразом русского Домостроя. Однако
не в «домостроевских» правилах лежит идейная направлен-
ность всего сборника.
Выше приводились некоторые наблюдения Н. П. Попова,
говорящие об оригинальности Изборника 1076 г. Н. П. Попов, од-
нако, не сумел разглядеть основную тенденцию сборника. По
его мнению, Изборник 1076 г. обличает «основные пороки вре-
мени» — пьянство и болтливость в церкви30 31. На самом деле
этим «основным порокам времени» сборник уделяет меньше
всего внимания, посвящая им (и то не полностью) две главы
из 48. Основное содержание сборника сводится совсем к друго-
му. Подкрепленные авторитетом библейских авторов и столпов
церкви, статьи Изборника обращаются к богатым и сильным с
призывом вникнуть в свое положение и осмыслить свою роль
в обществе, где «большая часть мира сего в ништете есть» 3‘.
Вообще говоря, с точки зрения общей христианской морали
богатство — это зло, мешающее человеку попасть в «царство
26 «Сборник Святослава», лл. 1, 2 об. (стр. И). О пользе книг гово-
рится и в «Наказании Исихия» («егда бо ум с языкъмь къто хочет
исцелити, то в книгы въину да зрять» (там же, л. 68, стр. 38).
27 Там же, лл. 155 об.— 163 (стр. 74—77).
28 Там же, лл. 153 об.-^ 155 об. (стр. 73—74).
29 Там же, лл. 101 об.— 102 об. (стр. 52).
30 N. Р. Popov. Op. cit., t. XIV, f. 1—2, p. 24.
31 «Сборник Святослава», л. 30 об. (стр. 23).
116
небесное». Но авторы Изборника отнюдь не требуют у своих
читателей отказаться от богатства; они предлагают только бо-
гатым и знатным выполнить ряд несложных и сравнительно
недорогих требований. «Аште тако можеши творити,— обра-
щается «некий отец» к «сыну своему»,— не сътворить ти пако-
сти богатьство твое, нъ... ти будеть царьству небеснууму, акы
ходатай и друг добр» 32.
К чему же сводились эти требования? У богача дом — пол-
ная чаша, он укрыт в тепле, хорошо одет, прекрасно питается
живет в полном довольстве. Но вокруг него «большая часть
мира сего» пребывает в нищете и терпит лишения. Не дай бог
кичиться своим богатством, озлоблять меньших, доводить обез-
доленных людей до отчаяния. Уделять частицу своего богатст-
ва страждущим и скорбящим, накормить голодных, напоить
жаждущих, одеть нагих, хорошо, по-отечески обращаться со
своими рабами и челядью — вот путь к «спасению», причем
Изборник 1076 г. составлялся в такой накаленной обществен-
ной атмосфере, что составитель его едва ли имел в виду «спа-
сение» только на «том свете». Благочестие, кротость, смирение,
покорность, любовь, добросердие, милостыня, «мир къ вьсем
малыим же и к великыим» 33 — такова общая идея, таковы нор-
мы поведения, которые составитель Изборника на всем его про-
тяжении внушает своим влиятельным читателям.
С другой стороны, и на «нищих» лежит важная обязанность.
Они не должны стремиться к богатству; еще в большей мере,
чем богачи, они обязаны проявлять кротость, терпение, смире-
ние и миролюбие, не озлобляться, не осуждать других, не подда-
ваться дурному влиянию, быть послушливыми и трудиться,
трудиться без конца.
В самой лаконичной форме этот свод житейской морали был
уже преподнесен русским читателям в первой половине XI в.
Лукой Жидятой. Он поучает свою паству верить в единого
бога, йе лениться ходить в церковь, стоять там в страхе божием,
не разговаривать, отдаваться всеми мыслями молитве. Далее
следуют житейские наставления: «Любовь имейте со всяцем
человеком, а боле з братиею, и не буди ино на сердци, а ино
в устех; но под братом амы не рой, да тебе бог в горшаа той не
вринет». За этим идет проповедь всеобщего согласия и граждан-
ского мира: «Претерпите брат брату, а не въздайте зла за зло,
друг друга похвали, да и бог вы похвалить. Не мози свадити, да
не наречешися сынь диаволу, но смиряй, да будеши сынь богу.
Не осуди брата ни мыслию, поминаа свои грехи, да тебе бог не
32 Там же, л. 24 (стр. 20).
33 Там же, л. 7~7 об. (стр. 13).
117
осудить». Очень кратко упоминает Лука Жидята об обязан-
ности раздавать милостыню и хорошо относиться к своим
«сиротам»: «Помните и милуйте странный, и убогыя, и тем-
ничникы, и своим сиротам милостиви будете». Но и си|роты не
должны ни на кого иметь гнев, терпеть «в напасти», «на бога
упование имеа», не иметь «буести», «ни гордости», быть смир-
ными, кроткими и послушливыми 34.
То, что во времена Луки Жидята можно было преподнести
в виде кратких аксиом христианской морали, в 1076 г., в период
крайнего обострения общественных отношений, надо было под-
робно развить и обосновать. Составитель Изборника Святослава
1076 г. прежде всего советует богатым не обольщаться своим
положением и во всем соблюдать кротость: «...Кротько ступа-
ние, кротько седение, кротък възор, кротъко слово, вься си в
тебе да будуть, от них бо истиньный хрьстьянин явишися». Но
кротость это не только «хорошие манеры», но и доброе согла-
сие между людьми: «Кротость же есть, еже никомуже не доса-
жати ни в словеси, пи в делеси, ни в повеленьи, пъ вьсякому
человеку норовы своими осладити сердце» 35.
В системе общественных отношений, основанных на кро-
тости и всеобщем согласии, исключительная роль отводится
милостыне. Милостыня должна совершаться не только по доб-
рой воле богача — это его прямая обязанность. «Яко дъва раз-
боя есте,— говорится в Слове, представляющем будто бы эк-
стракт из всех «душеполезных» поучений Иоанна Златоуста,—
един, иже съвлачить с убогааго. Другый же, иже не одежеть
убогааго, а и имение имея, то есть пстиньны разбой[ни]к» 36.
Авторы отдельных глав умеют облекать призыв к милостыне
в чрезвычайно выразительную форму. Вот характерное настав-
ление: «Чадо, алчьнааго накърми, якоже ти сам господь пове-
лел, жадьпааго напои, страньна въведи, больна присети, к
тьмници дойди, виждь беду их и въздъхни» 37; или: «Посети
суштиих в тьмници по господню повеленю (по приказу вла-
стей.— И. Б.), вижь беду, вижь страсть (страдания.— И. Б.)
и рьци: ох мъне, си за едино съгрешение стражють, аз же по
вся часы владыце моему Христу съгрешаю и в льготе пребы-
ваем» 38. Приведем еще одно не лишенное выразительности ме-
сто: «Седящю ти над мъногоразличъною трапезою, помяни сух
хлеб ядуштааго и не могуштааго си (себе. — И. Б.) воды при-
нести недуга ради... Лежащю ти в твьрдо покръвене храмине,
слышащю же ушима дьждевьное множъство, помысли о убогых,
34 «Памятники древнерусской церковно-учительной литературы»,
вып. 1. СПб., 1894, стр. 14—16.
35 «Сборник Святослава», лл. 32 об.— 33 (стр. 23—24).
36 Там же, л. 94 (стр. 49).
37 Там же, л. И (стр. 15).
38 Там же, лл. 39 об.—40 (стр. 26).
118
како лежать ныня дъждевьными каплями, яко стрелами про-
наждаеми... Сидяшту ти в зиму в тепле храмине и без боязни из-
наживъшуся, въздъхпи, помыслив о убогых, како клячять над
малъмъ оганьцьмь съкърчивъшеся большу же беду очима от
дыма имуште, руце те тъкмо съгревающе, плешти же и вьсе
тело морозъмь измьрзъше» 39. Такие наставления проходят че-
рез весь Изборник 1076 г.40
Составитель Изборника придает столь большое значение ми-
лостыне, что решается привести даже такой «соблазнительный»
вопрос, обращенный к Афанасию: «Камо есть польза припоситп
имение свое: в церковь ли ли наштиим даяти?». Ответ гласит,
что Христос обещал «уготованное» «цесарствие» тем,
кто был милостив «к ништпим, инокыим и темничником», «и
ничесо же иного не помяну» Христос, подчеркивает автор. От
себя же он в связи с вопросом о милостыне добавляет рассуж-
дение о том, приносить ли дары в церковь: «Обаче суть и церкви
не имуштя съсуд некыих нужьныих, тем же лепо приносити и
датп. А иже в богатый церкви приносить, то не весть, чьто по
семь будеть събираемая ту: многы бо церкви лихо събьравъша
и добре его не устроивъша. Последи же или погыбоша небрего-
мы, или от татей и ратьник отъята бысть приношения» 41.
Таким образом, на прямо поставленный вопрос, кому пред-
почтительнее давать милостыню — нищим или церквам, автор,
ссылаясь на авторитет Христа, отвечает: нищим. В крайнем слу-
чае можно жертвовать только в такую церковь, которая нуж-
дается в самом необходимом, приношения же в богатые церкви
автор не только осуждает, но косвенно даже оправдывает дейст-
вия воров и ратников, которые грабят такие церкви.
Проповедью, нашедшей выражение в приведенных прави-
лах, христианская церковь всегда преследовала цель сгладить
общественные противоречия и смягчить недовольство угнетен-
ных классов. Такая проповедь особенно усиливалась в периоды
обостренной классовой борьбы, когда господствующий класс
для «успокоения умов» пускал в ход все средства идеологиче-
ского воздействия. Именно в такой момент и появился тщатель-
но разработанный, вооруженный всем арсеналом литературных
средств второй Изборник Святослава, в котором нормы христи-
анской морали преподносятся с исключительной настойчи-
востью. Не приходится сомневаться в том, что между появле-
нием такого сборника и возбужденным состоянием умов совре-
39 Там же, лл. 40—42 об. (стр. 26—28).
40 «Знаемыя твори дом свой пиштиим въдовицам, сиротам не иму-
штиим кде главы подъклонити» (там же, л. 15 об., стр. 17). «По силе
своей простьри руку и даждь убогыим по силе своей» (там же,
л. 167 об., стр. 79) и т. д.
41 Там же, лл. 205, 206—206 об. (стр. 94—95).
119
менного общества, вызванным недавними народными восстани-
ями, существовала самая непосредственная связь.
Очень важно отметить еще то обстоятельство, что преподно-
симые в Изборнике Святослава нормы христианской морали не
носят абстрактного характера, а приспособлены к определен-
ным общественным отношениям Древнерусского государства
второй половины XI в. Составитель сборника никогда не забы-
вает о непосредственных мирских интересах своих читателей.
Вот характерный пример. Предлагая широко раскрыть двери
перед нищими, приютить скитающихся по улицам, вводить их
в свои хоромы, делить с ним трапезу и т. д., составитель сбор-
ника считает все-таки необходимым предостеречь своих читате-
лей: «И не всякого человека въведи в дом свой: блюдися зъло~
дея» 42.
Особенно выпукло выступает связь Изборника с окружаю-
щей жизнью в тех статьях, где говорится об обязанностях бо-
гатых в отношении их работников. Прежде всего богатым и
знатным предлагается не озлоблять «меньших» и не доводить
их до «гнева»: «Чадо, жита ништааго не лиши и не мини очью
просьливу. Душа алчушта не оскорби и не разгневай мужа в
нищете его» 43. Кротость нужно соблюдать не только к старей-
шим: «Лицемерьная бо то кротость, еже болыпиих устыдевъше-
ся, а мьныпая озълобити» 44. В другом месте в Изборнике кон-
кретно указывается, какие именно действия могут озлобить ра-
ботников. Это — стремление поработить и закрепостить свобод-
ного человека, вынужденного наниматься к богачу, лишение его
хлеба и имущества, задержание заработанной им «мзды» 45.
Изборник, конечно, должен был также коснуться вопроса об
отношении к властям и к церкви. И тут подробно развиваются
наставления, которые только намечены в лапидарной форме
Лукой Жидятой. «Князя бойся вьсею силою своею...,— предпи-
сывает «Наказание богатым»,— паче научишися от того и бога
боятися. Небрежение же о властьх — небрежение о самом бозе».
Дальше эта тема развивается: «Боиться ученик учителева сло-
ва, паче же самого учителя: такоже бояйся (боящийся.— И. Б,)
бога, боиться и князя, имь же казняться съгрешаюштии, князь
бо есть божий слуга к человеком, милостью и казнью зълыим».
От князя ничего нельзя скрывать, как и нельзя его обманывать:
42 «Сборник Святослава», л. 148 (стр. 71).
43 Там же, л. 80 (стр. 43). (Подчеркнуто мною.— И. Б.)
44 Там же, л. 32 об. (стр. 23).
45 «Не озълоби раба делаюшта въ истину ни наимьника делаюшта
душею своею. Раба разумива да любить душа твоя и не лиши его сво-
боды» (там же, л. 159, стр. 750). «Хлеб бо пот их, живот убо их, ли-
шаяй же его человек кръвь проливаяй есть. Якоже проливаяй кръвь, та-
коже удьржавый мьзду наимьника» (там же, л. 143, стр. 69).
120
«Пред князьмь же бойся лъжю глаголати..., нъ с покорениемь
истиньно отъвештавай ему акы к самому господу» 46.
Особенно подчеркивается в Изборнике Святослава 1076 г.
необходимость почитать духовенство. Цитированное уже «На-
казание богатым» предписывает преклонять свою главу и при-
падать к ногам епископов и «пастырей христова стада», с ве-
ликим вниманием и уважением относиться к монастырям и
удовлетворять их потребности 47. Об удовлетворении потребно-
стей белого духовенства и монашества в Изборнике говорится
много и настойчиво, можно сказать даже назойливо. В «Слове
некоего отца к сыну своему» отец советует сыну обрести в го-
роде или в окрестности богобоязненного человека, служить ему
всею силою, хранить его наставления, как бисер, и исполнять
их. Но этого мало: «Буди же дом твой... покой иереем, служи-
телем божием, и всякому чину церквьнуму и въведи таковыя в
дом свой, с вьсякою чьстью посади я, постави им трапезу и яко-
же самому Христу сам же им стани в служьбе». Точно так же
следует принимать монахов: «Жену же свою и дети и отрокы
научи с страхъмь и мълчаниемь служити [им], яко аггелом бо-
жием». Провожать их надо с поклоном и дать им в монастырь
все потребное. Не надо ограничиться угощением монахов на
дому: «И аште чьто имевши в дому своемь, потребьно же онемь,
донеси им, вьсе бо то в руце божии вълагаеши, и въздаяй их бу-
деши» 48. Одна статья Изборника специально трактует «О де-
сятине». «Не явися пред господом тъшть,— говорится в этой
статье,— приношение правьдьнааго мастить олътаря и благо*
ухания его пред вышьнимь» 49.
Другая статья (и единственная в этом роде), исходящая
якобы от Иоанна Златоуста, обращается непосредственно к по-
пам. Как обычно в таких наставлениях, попам предписывается
воздерживаться от пития, не объедаться, сохранять в чистоте
тело и руки, соблюдать смирение, избегать сребролюбия, гордо-
сти и осуждения, славохотия, гневливости, блудных помышле-
ний и проч.50 Судя по другим поучениям XI—XII вв., обращен-
ным к попам и монахам, они не очень склонны были придержи-
ваться этих правил. На этот случай «Слово отца к сыну»
предписывает не принимать клеветы ни на черноризца, ни на
святителей, а если «сын» и сам увидиг что-нибудь предосуди-
тельное («съблажняюшта ся»), то пусть не осуждает, да не
осужден будет51.
46 Там же, лл. 46—47 об. (стр. 29).
47 Там же, лл. 58 об.— 60 об. (стр. 34—35).
48 Там же, лл. 14 об.— 15, 21—22 об. (стр. 16, 19).
49 Там же, л. 143—143 об. (стр. 69).
50 Там же, лл. 253—253 об., 256 *(стр. 114—115).
51 Там же, л. 23 об. (стр. 20).
121
В Изборнике кое-где указывается на социальную роль ду-
ховенства. Повелевая «сыну» прибегать к монастырям, «отец»
указывает, что обитатели их «бес печали суть и умеють печаль-
нааго утешити» 52. «Наказание попам» предписывает им укло-
ниться «народьнааго мятежа», но быть милостивыми к убогим,
читать молитвы с умилением, прилежно читать жития и поу-
чения своей братии 53. На попов возлагалась большая надежда
по части приучения народа к терпению и смирению. Недаром
составитель Изборника, как и авторы других подобных «Домо-
строев», так хлопочут, чтобы «серафимы во плоти» были хорошо
обеспечены.
Выше уже указывалось, что, будучи предназначен главным
образом для богатых, Изборник 1076 г. дает правила поведения
также для «меныпиих» и «убогих». Последние, конечно, не раз
задумывались над причинами наблюдающейся в мире неспра-
ведливости. Изборник смело воспроизводит из «Ответов» Афа-
насия Александрийского один из таких «проклятых вопросов»:
«Почьто младеньци мьруть, а друзии престареються, и како дру-
зии правьдьнии суште мало живуть, а друзии зъло творяште
многа лета живуть, а друзии добри суште без детий суть и убо-
зи, а друзии нечьстиви суште дети имуть и богатьство и добру
жизнь» 54. Ни Афанасий Великий, ни другие «отцы церкви» не
могли, конечно, сколько-нибудь вразумительно разъяснить эти
недоумения и сомнения. Поэтому ответ выдержан в духе тра-
диционной христианской морали: «Спасаюштиим ся многами
скърбьми есть вънити в царьствие небесьное» 55. С этой же точ-
ки зрения в «Наказании Исихия» бедным преподносится со-
вет: «Не веселися о богатьстве, печали бо его отълучають ны от
бога, аште и не хочем» 56. В другом Слове («Святого Василия,
нако подобаеть человеку быти») нищим предписывается
«не завидети» 57. Бедным, подчеркивается в Изборнике, кро-
тость, терпение и смирение приличествуют еще более, чем бо-
гатым.
Насчет терпения в Изборнике рассыпано много афоризмов и
поучений: «Горе вам, погубивъшим трьпение, чьто сътворите,
егда посетить господь» 58; «егда обидим еси, подъбегай к трьпе-
нию и трьпение твое вредить обидящя тя и устроить» 59; «в
скърбьх тьрпети, [к]ъ всем съмерену быти» 60 и много других.
52 «Сборник Святослава», л. 14 (стр. 16).
53 Там же, л. 254—255 (стр. 114—115).
54 Там же, л. 124—124 об. (стр. 61).
55 Там же, л. 126 об. (стр. 62).
56 Там же, л. 75 (стр. 41).
57 Там же, л. 103 об. (стр. 58).
58 Там же, л. 187 (стр. 86).
59 Там же, л. 70 (стр. 39).
60 Там же, лл. 102 об.— 103 (стр. 52).
122
Слово «Иоанна Златоуста», где говорится, что тот «истинный
разбойник», кто, обладая имением, не одевает убогого, в то же
время подчеркивает, что лучшая добродетель в бедах — это
терпение, и что бедствующий никогда не должен осуждать: «Хо-
чеши ли судия быти? Себе буди и своим грехом» 61.
Терпению должны сопутствовать беззлобие 62 и воздержание.
В панегирике книге, которым открывается Изборник 1076 г.,
достоинство книг, между прочим, усматривается в том, что они
учат воздержанию: «Узда коневи правитель есть и въздьржание
правьдьнику же книгы я» 63. Но этого мало: Изборник учит бед-
ных не только терпеливо сносить «скорби», но находить в них
какое-то удовлетворение: «Господу глаголюшту: ярьм мой благ
есть и бремя мое льгъко» 64. В другом месте проводится мысль,
что «в скорбях доброты цветут» 65.
Разумеется, среди «скорбящих», как показали восстания
1068, 1113 гг. и другие, было немало людей, не находивших в
своем положении никаких «доброт цветущих». «Душеполезные»
увещания плохо на них действовали, зато они сами вели между
собой далеко не «душеполезные» разговоры. Изборник 1076 г.
предостерегает против таких разговоров: «Не оплитатися лихы-
ми речьми и не искати жития ленивыих» 66. Подобный же зап-
рет находим и в другом месте: «Не беседу[й] с зълыими, они бо
поучають тя на зълое, а с приобыптениемь их греха того при-
обыцтишися», но падо слушать и разговаривать с добрыми, ко-
торые душу «подвизают» к добру (подразумевается духовен-
ство) 67.
По мнению авторов Изборника, злые дела и помышления
происходят от безделия, нерадивости и своеволия. Поэтому пер-
вейшей обязанностью работников является послушание и тру-
долюбие. «Послушьливу бытп до съмьрти, тружатися до съмер-
ти»,— предписывает «святой Василий», и при этом «поминати
приснострашыюе и въторое пришьствие и день съмьртьный» 68.
В Изборнике рассеяно много наставлений, осуждающих леность
и призывающих к труду, и почти всегда речь идет о труде под-
невольном. Ограничусь одним примером. «Любяй дело,— гово-
рится в «Наказании Исихия» (которое почти все целиком об-
ращено к бедным),—бес печали перебываеть. Начало гърдыни
61 Там же, л. 98 (стр. 50).
62 Там же, л. 69 об. (стр. 39).
63 Там же, л. 2 (стр. 11).
64 Там же, из Афанасиевых ответов, л. 202 об. (стр. 93).
65 «Егда богатьство или славу видиши, помышляй тьленьныих вьсе
я убежиши уды жития сего тьрпи скърби, в скърбьх бо доброты цвьтуть,
«акы в трьньи цветьци» (там же, л. 70 об., стр. 39).
** Там же, л. 103—103 об. (стр. 52).
67 Там же, л. 71 об. (стр. 3*9).
68 Там же, л. 102 об. (стр. 52).
123
еже не потрудится с братъм противу силе. Приходяшти же на.
дело не много глаголем, нъ тъштание наше буди его же ради
изидохом. Мати зьльм леность» 69.
Мы далеко не исчерпали содержания Изборника 1076 г., но*
это и не входило в наши задачи. Нам хотелось только осветить-
его общее направление, заключающееся в проповеди обществен-
ного примирения, которое сводится к тому, чтобы богатые хо-
рошо относились к своей челяди, несколько поступились бы
своим богатством, помогая нищим, раздавая милостыню и тем
самым обеспечивая себе «царство небесное», а бедные мирились
бы со своей участью и работали изо всех сил. Теория общест-
венного примирения не изобретена в 70-х годах XI в., она суще-
ствовала и раньше, но в Изборнике 1076 г., появившемся в пе-
риод крайнего обострения классовых противоречий, она нашла
полное и всестороннее развитие.
В связи с этим приобретает интерес и вопрос об авторстве
Изборника. Если бы сборник состоял сплошь из переводных
кусков, то и тогда следовало бы отдать должное составителю,
который их подобрал по единому принципу, расположил по
строгому плану в определенном порядке и последовательности
и тем самым создал цельное произведение. Но мы уже знаем,,
что большинство помещенных в Изборнике статей является
оригинальными русскими произведениями, и тем более инте-
ресно было бы выяснить их авторов.
На этот счет в литературе существует одна только догадка,
высказанная Н. П. Поповым, автором вышецитированных двух
статей об Изборнике Святослава 1076 г. По предположению
Н. П. Попова, Слово некоего отца к сыну своему написано пред-
ставителем белого духовенства из Киева. О том, что автор Сло-
ва — киевлянин, свидетельствует его предложение хорошо от-
носиться к монастырям,«суштиим в горах», под которыми сле-
дует разуметь не Афон или Олимп, а киевскую возвышенность,
где были расположены Киево-Печерский и другие монастыри.
По форме и стилю Слово некоего отца напоминает Стословец
Геннадия, и автором их, следовательно, является одно лицо.
Кто же, спрашивает Н. П. Попов, этот киевлянин, русский ав-
тор XI в., перу которого принадлежит и Слово отца к сыну и
Стословец Геннадия? Н. П. Попов считает, что им мог быть,
только один человек, автор Слова о законе и благодати, митро-
полит русский Иларион, киевлянин, представитель белого ду-
ховенства (до поставления в митрополиты). «Сыном», которому
он посвящает свое Слово, мог быть один из бояр Ярослава.
«Брат», к которому обращается Стословец, также принадлежал
к киевской высшей знати. Короткие и сильные рифмы, харак-
69 «Сборник Святослава», лл. 68 об.— 69 (стр. 38).
124
терные для Слова некоего отца и Стословца Геннадия, встре-
чаются также в Слове о законе и благодати; все эти сочинения
объединены, кроме того, одной конструкцией фразы, располо-
жением антитез; и тут и там встречается выражение «небес-
ный Иерусалим».
Илариону Н. П. Попов приписывает также статью «св. Ва-
силия о благопохвалении», которую он называет великолепным
стихотворением в прозе. Несколько фраз из этой статьи дейст-
вительно заимствовано у Василия, но здесь мы встречаемся с
приемом, применявшимся уже в Слове о законе и благодати,
где дается оригинальное развитие отдельных слов и выражений
из священного писания. Н. П. Попов считает, что Илариону
принадлжит также поучение «Како подобает человеку быти»,
приписываемое св. Василию, и «Наказание Исихия, презвутера
иерусалимского». Наконец, позволительно приписать Иларио-
ну «Наказание попом» (помеченное в Изборнике именем Иоан-
на Златоуста) и некоторые отрывки из других произведений
Изборника 70.
Как ни соблазнительно установить авторство целой группы
оригинальных русских произведений XI в., едва ли можно при-
нять формальный метод Н. П. Попова. Последний на основании
некоторого (иногда довольно призрачного) сходства отдельных
выражений, встречающихся в различных, отдаленных друг от
друга по времени произведениях, склонен приписывать их од-
ному автору. Но выражения эти могли быть ходячими и упот-
ребляться различными авторами. Их действительно мог пус-
тить в литературный оборот Иларион, а затем они уже приме-
нялись другими писателями. Такие явления в литературной
практике часто случались и до Илариона, и после него.
Как будто сам себя опровергая, Н. П. Попов говорит, что
давно уже в исследованиях, посвященных древнерусской лите-
ратуре, принято говорить о школе митрополита Илариона, хотя
вся эта школа была представлена одним только Словом о зако-
не и благодати. Теперь же, пишет Н. П. Попов, чтобы говорить
об этой школе, мы обладаем более обильным материалом, за-
ключающимся в одном сборнике, древность которого придает
ему исключительную ценность. Святослав, несомненно, объеди-
нял много писателей, вышедших из этой школы, которой его
отец, стремясь к просвещению русского народа, оказывал свое
покровительство 71. Выходит, стало быть, что все перечислен-
ные выше произведения принадлежат уже не одному Илариону,
а целой школе его последователей. Но и с этим едва ли можно
согласиться, так как по своему характеру творчество Иларио-
70 N. Р. Popov. Op. cit., L XV, f. 1-2, p. 214—21i9, 221-222.
71 Там же, стр. 222.
125
на и авторов Изборника 1076 г. в корне противоречат друг дру-
гу. Знаменитое произведение Илариона пронизано жизнерадост-
ным настроением писателя, оратора и государственного деятеля,
создавшего свое произведение в период, когда еще не нача-
лось феодальное расчленение страны и когда классовые проти-
воречия в обществе не достигли еще чрезмерной остроты. Ав-
торы же Изборника 1076 г. писали под свежим впечатлением
княжеских неурядиц и народных восстаний. Какая же тут мо-
жет быть «общая школа», даже при наличии некоторых отдель-
ных сходных выражений?
Мы должны помириться с мыслью, что авторы многих вклю-
ченных в Изборник 1076 г. оригинальных русских произведений
XI в. нам пока неизвестны. Возможно, что имена их были неиз-
вестны и многим читателям-современникам, так как в ту пору
писатели часто не подписывали свои произведения. Не забудем,
что Слово о законе и благодати также дошло до нас без подписи
автора, и только по некоторым весьма веским соображениям
можно установить, что его паписал Иларион.
Мы так подробно остановились на этом вопросе потому, что
он имеет, на наш взгляд, большое принципиальное значение.
Некоторые исследователи не могут представить себе, что в XI в.
было много оригинальных русских писателей, имена которых
до пас не дошли вследствие массовой гибели рукописей или из-
за господствовавшего в то время обычая выпускать произведе-
ния анонимно. Эти исследователи стремятся все дошедшие до
нас литературные произведения того времени приписывать счи-
танным людям, имена которых случайно сохранились. Харак-
терно, что, объединяя в одном лице Илариона и «великого» Ни-
кона, М. Д. Приселков исходил, между прочим, из того сообра-
жения, что едва ли на Руси могли на протяжении нескольких
десятилетий появиться два таких значительных деятеля72.
А между тем при блестящем расцвете русской культуры в XI в.
вполне естественно предполагать наличие в это время многих
русских писателей, живших и творивших одновременно.
К выводу о том, что уже в XI в. на Руси существовала раз-
работанная традиция художественного (и добавим от себя —
публицистического) творчества, пришел С. П. Обнорский, тща-
тельно и кропотливо исследовавший памятники древнерусской
литературы со стороны их языка. «Уровень русской культуры
с ранней поры, на заре русской государственности, был очень
высок,— пишет С. П. Обнорский.— Мы имеем много разнооб-
разных свидетельств этого. И, конечно, с общим высоким уров-
72 «Едва ли древность паша была так богата людьми, подобными
Илариону и Никону, чтобы нам пройти мимо такого сопоставления»
(М. Д. Прис •е л к о в. Очерки по церковно-политической истории Ки-
евской Руси X—XII вв., стр. 182).
126
нем культуры не могла не быть связана и достаточно сложив-
шаяся культура русского слова уже в раннюю пору. Лучшее
свидетельство этого — наличность в достаточно раннюю пору
таких образцов произведений языка и художественного творче-
ства, как «Слово Илариона» или сочинения Мономаха, или
«Слово о полку Игореве» и др. Конечно, такие высочайшие об-
разцы языка и творчества не могли бы получиться из ничего и
вдруг, если бы до этого у нас уже не упрочилась своя традиция
художественного слова, художественного творчества» 73.
Кто бы ни были авторы Изборника 1076 г., для нас важен
факт, что, возникнув на почве обостренных социальных отно-
шений, Изборник оказал большое влияние на дальнейшее раз-
витие русской общественной мысли. Еще Ф. И. Буслаев отме-
тил, что помещенные в Изборнике поучения детям Ксенофонта
и Феодоры 74 являются «образцом и основой» Поучения Влади-
мира Мономаха. Едва ли можно согласиться со столь категори-
ческим утверждением, но Владимир Мономах, несомненно, хо-
рошо был знаком с Изборником 1076 г. и, как увидим дальше,
проводил такие же взгляды, как и авторы Изборника. На связь
Поучения Владимира Мономаха с Изборником 1076 г. указы-
вали Также А. Галахов, И. Порфирьев, С. Протопопов, И. Н.
Жданов, И. В. Шляков, И. М. Ивакин, И. П. Попов 75.
Ф. И. Буслаев считал Изборник 1076 г. также «первоначаль-
ным образцом» Златой Цепи, причем «расположение самых
поучений по материям... указывает на ту же систему, кото-
рой пользовались составители книг, известных иод именем
Пчелы» 76. Огромное влияние оказал Изборник 1076 г. на Изма-
рагды, в которых помещались Стословец Геннадия, первая поло-
вина «Слова некоего отца к сыну». Слова Иоанна Златоуста и
73 С. П. Обнорск-ий. Очерки по истории русского литературного
языка старшего периода. М.— Л., 1946, стр. 7.
74 В статье «Ксенофонта еже глагола к сынома своима» описы-
вается, как Ксенофонт говорит детям перед смертью: «Аз, чаде, реку
вама, человечя жития отити хоштю». Феодора перед смертью также при-
звала детей к себе, облобызала их и сказала: «[Сы]ну мои любыи, вре-
мя съконьчаяния ми приспе» («Сборник Святослава», лл. 109, 112, стр.
55—56).
75 Ф. И. Буслаев. Историческая хрестоматия церковнославянского
и древнерусского языков. М., 1861, стр. 300; А. Галахов. История рус-
ской словесности, т. I. СПб., 1863, стр. 22; И. Порфирьев. История рус-
ской словесности, ч. 1, изд. 6. Казань, 1897 (первое издание вышло в
1870 г.), стр. 417; С. Протопопов. Поучение Владимира Мономаха
как памятник религиозно-нравственных воззрений и жизни на Руси в до-
татарскую эпоху. ЖМНП, 1874, февраль, стр. 244—245; И. Н. Жданов.
Рецензия сочинений А. С. Архангельского.— «Записки АН». СПб., 1892,
стр. 39; Н. В. Шляков. О Поучении Владимира Мономаха. СПб., 1900,
стр. 215—218; И. М. И в а к и н. Князь Владимир Мономах и его Поучение,
ч. 1. М., 1901, стр. 18-20; N. Р. Popov. Op. cit., t. XIV, f. 3—4, p. 21.
76 Ф. И. Буслаев. Указ, соч., стр. 300.
127
Менандра Мудрого о женах и некоторые другие материалы из
Изборника 1076 г. Кое-какие отрывки из Изборника 1076 г. во-
шли в Моление Даниила Заточника 77 и в Кормчие. Исследова-
тель этого вопроса А. С. Архангельский считает, что для Из-
марагдов едва ли не древнейшим исходным прототипом был
Изборник 1076 г. По крайней мере, и в общем характере содер-
жания, и в подборе самих статей нельзя не видеть между пер-
выми и последним довольно заметной близости. «Во всяком слу-
чае,— продолжает А. С. Архангельский,— Изборник 1076 г.
был одним из ближайших источников Измарагдов, так как не-
которые из статей оказываются не только одинаковыми, но и
общими». Что особенно важно, статьи Измарагдов, как и Избор-
ника 1076 г., посвящены преимущественно основной теме: «Како
крестьяном жити» 78.
Уточняя наблюдения А. С. Архангельского, исследователь
литературной истории Измарагда В. А. Яковлев находит, что
действительно по содержанию Изборник 1076 г. и Измарагды —
одного характера, но число общих статей в обоих сборниках не-
значительно и сами статьи большей частью различной редак-
ции. «Связь между обоими сборниками несомненна,— пишет
В. А. Яковлев,— но от Изборника до Измарагда следует пред-
полагать от XI по XIV век несколько переработок первого» 79.
Если это так, то значение Изборника 1076 г. для развития ли-
тературы и общественно-политической мысли древней Руси
еще больше вырастает, поскольку Изборник подвергался не-
прерывным переработкам в течение нескольких веков.
Ближайшим к Изборнику 1076 г. памятником русской обще-
ственной мысли является Предисловие к Начальному своду,
которое А. А. Шахматов датирует 1093—1096 гг. 80 Составлен-
ное в мрачные годы половецких нашествий и всеобщего разо-
рения основной массы населения, когда «люди смысленные»
жаловались алчному и ненасытному киевскому князю Свято-
полку Изяславичу, что земля оскудела от «рати и продаж», —
Предисловие пытается дать ответ на основной вопрос, трево-
живший все слои общества,— на вопрос о том, где лежит при-
чина постигших Русскую землю бедствий и неурядиц. Летопи-
сец видит эту причину в том, что современные ему князья от-
ступили от политики, проводившейся первыми русскими князь-
77 О влиянии Изборника 1076 г. на Моление Даниила Заточника см.:
П. М и н д а л е в. Моление Даниила Заточника и связанные с ним памят-
ники. Казань, 1914, стр. 239—240.
78 А. С. Архангельский. Указ, соч., вып. I—II, стр. 69—70.
79 В. А. Яковлев. К литературной истории древнерусских сборни-
ков. Одесса, 1893, стр. 30.
80 А. А. Шахматов. Предисловие к Начальному Киевскому своду
и Несторова летопись. ИОРЯС, т. XIII, кн. 1. СПб., 1908, стр. 218—226.
128
ими и их мужами. Новая политика началась еще при предшест-
веннике Святополка великом князе Всеволоде Ярославиче, ко-
торый па старости лет возлюбил «смысл уных» и стал с ними, к
негодованию своей «первой», т. е. старшей дружины, творить
совет. «И людем,— жалуется летописец,— не доходити княже
правды, начата ти унии грабити, людий продавати», а старый
князь, обремененный болезнями, об этом не знал81.
Этим новым порядкам автор Предисловия противопоставля-
ет практику «древних князей». Он вспоминает те времена, ког-
да киевские князья покоряли чужие племена, жили с дружи-
ной за счет собираемой для них дапи, не обременяя своего на-
селения поборами и повинностями. «Вас молю, стадо христово,—
обращается он к своим читателям,— с любъвию преклоните
ушеса ваша разумыю, како быша древьнии кънязи и мужие их
п како обарааху Русьскыя земля и иныя страны приимаху под
ся. Тип бо кънязи не събирааху мънога имения, ни творимых
вир, ни продажь въскладааху на люди; нъ оже будяше правая
вира, и ту възьма даяше дружине на оружие. А дружина его
кормяхуся, воююще иныя страны и биющеся, а рькуще: «бра-
тие! потягнем по своем кънязи и по Русьской земли».
Далее автор говорит о достоинствах старой дружины, попут-
но разоблачая жадность, ненасытность, роскошный образ жиз-
ни новых правителей. При старых князьях мужи их «не жада-
аху, глаголюше: «мало ми есть, къняже, дъву сът гривьн». Они
бо не въскладааху на своя жены златых обручь, нъ хождааху
жены их в сребряных. И росплодили были землю Русьскую».
«Несытство» современных автору Предисловия руководителей
привело к самым роковым для Русской земли последствиям:
«За наше же несытьство навел бог на ны поганыя, а и скоти
наши, и села наша, и имения за теми суть; а мы зълых своих дел
не останем. Пишеть бо ся: богатьство неправьдою събираемо
извееться. И пакы: събираеть и не весть, кому събираеть я.
И пакы: луче малое правьдьнику паче богатьства грешьных
съмнога». Выход из создавшегося положения автор Предисло-
вия видит в той же теории общественного примирения, которую
так настойчиво за 17—20 лет до появления Начального свода
проводил Изборник Святослава 1076 г. «Да отъселе, братие моя
възлюбленая,— предлагает автор Предисловия — останемъся
от песытьства своего; нъ довольпи будете урокы вашими, нико-
му же насилия творяще, милостыней оцветуще и страньнолю-
бпемь, в страсе божии и правоверии свое съпасение съдевающе,
да и сьде добре поживем и тамо вечьней жизни причастьници
будем» 82.
81 ПВЛ, ч. I, стр. 142.
82 Текст приведен в том виде, как его восстановил А. А. Шахматов
(указ, соч., стр. 265).
9 заказ № 835 1 29
Как видим, автор Начального свода не настолько наивен,
чтобы призывать возвращаться к давно изжитым старым по-
рядкам, практиковавшимся при «древних князьях». Он пони-
мает, что к старому возврата нет, что новые общественные от-
ношения так властно внедрились в жизнь, что отменить их не-
возможно. Но он считает вполне возможным смягчить эти от-
ношения, поставить аппетиты князей и их мужей в определен-
ные рамки, прекратить излишества в поборах и повинностях
(«несытьство»). Это ему кажется особенно необходимым ввиду
нависшей над Русской землей опасностью извне, со стороны
половцев, которые пользовались в своих целях внутренними
неурядицами на Руси.
Предисловие к Начальному своду (как и весь Начальный
свод в целом) было пронизано тревогой за судьбы Русской зем-
ли, но автор Предисловия вовсе не видит спасения в аскетизме
и бегстве от жизни. Напротив, для спасения земли он предла-
гает вмешаться в жизнь и перестроить ее. Лишен аскетических
черт и Изборник 1076 г. Здесь нет призывов к излишнему воз-
держанию или к убиению плоти. Это дело монахов, уединив-
шихся от жизни, по характерно, что автор Изборника предлага-
ет хорошо принимать попов и монахов, накормить их как следу-
ет, удовлетворять другие их потребности. В представлении авто-
ров Изборника, дома их почтенных читателей представляют
собой полную чашу. Призывая к скромности и умеренности,
расчетливости и патриархальным отношениям, авторы Избор-
ника далеки от проповеди аскетизма. Все это является лишним
доказательством того, насколько не оправданы представления
о связи «упадка общественного настроения» во второй половине
XI в. с «греческим аскетизмом».
Вслед за Предисловием к Начальному своду с теорией об-
щественного примирения выступает знаменитое Поучение Вла-
димира Мономаха. Это такой яркий и самобытный памятник,
что на нем следует остановиться подробнее.
Поучение Владимира Мономаха дошло до нас в единствен-
ном списке Лаврентьевской летописи под 1096 г.83 Впервые
Поучение издал (с помощью И. Н. Болтина) в 1793 г. известный
собиратель русских древностей А. И. Мусин-Пушкин84, которо-
му принадлежал список Лаврентьевской летописи. Уже пер-
вые издатели Поучения по достоинству оценили огромное зна-
чение этого памятника для истории русской культуры. В «Пре-
дуведомлении» Поучению придается не только большое науч-
ное, но и политическое значение, поскольку «духовная» приз-
83 ПВЛ, ч. I, стр. 153—167.
84 «Духовная великого князя Владимира Всеволодовича Мономаха
детям своим, названная в летописи суздальской Поучение». СПб..
1793.
130
вана опровергнуть распространенное в то время мнение о том,
будто Киевскую Русь населял «парод дикой, препровождающий
жизнь кочевую, без законов, без наук». Напротив, «духовная»
показывает, что «были в отечестве нашем в самых отдаленных
временах премногие города в состоянии цветущем», что «пред-
ки наши законами управлялись», что «мы видим у праотцев на-
ших нравоучение в самом совершенстве»; что «праотцы наши
хотя не ездили толпами в чужие края для мнимого просвеще-
ния, однако не можно о них заключить, что они языков иност-
ранных не знали, а тем паче, чтоб на природном своем худо
изъяснялись» (едкий намек па господствовавшую в то время
среди русского дворянства галломанию.— И. Б.) 85; что «вели-
кие наши князи, при всей их тогдашней пышности, были весьма
хорошие хозяева». Наконец, «Духовная сия показывает, что
российские князи не только воевали порядочно, но с крайним
соблюдением воинских правил» 86. Впервые как исторический
источник использовал Поучение Н. М. Карамзин и с тех пор
оно прочно вошло в научный оборот, являясь предметом изуче-
ния историков п литературоведов.
Поучение — сложный памятник. Уже А. И. Мусин-Пушкин
отметил, что оно включает в себя самостоятельное, не связан-
ное с другими частями Поучения, письмо к Олегу Святослави-
чу87. И. М. Ивакин насчитывает в Поучении следующие части:
собственно Поучение, письмо к Олегу Святославичу, молитву,
гадальные выписки из Псалтыри, выписки из правил Василия
Великого и неизвестно откуда взятое обращение к богородице,
отрывок от слов «то есть человек» до слов «да будет проклят» 88.
В. М. Истрин делит Поучение на четыре части: Поучение, не-
большие выписки религиозно-нравствепного содержания, пись-
мо к Олегу, особая молитва 89. Примерно этой схемы придер-
живаются и другие исследователи.
85 По свидетельству К. Ф. Калайдовича, это место доставило А. И. Му-
сину-Пушкину много недоброжелателей. Спустя 20 лет после издания
Поучения (в декабре 1813 г.) А. И. Мусин-Пушкин писал К. Ф. Калайдо-
вичу, что, издавая Поучение, оп имел единственную «цель показать
отцов наших почтенные обычаи и нравы (кои модным французским
воспитанием исказилися)... Сии примечания причинили мне много не-
приятностей, и не одни французы (к сожалению) меня у Двора брани-
ли...» («Записки и труды Общества истории и древностей российских»,
ч. II. М., 1824, отд. II, стр. 29).
86 «Духовная», стр. V—VI.
87 «...Вероятно, что сие письмо писано было к Олегу в свое время и
отнюдь не принадлежало к завещанию оному, но летописатель, имея и
то и другое в руках, счел за одно сочинение и вместил оба в летопись
свою под главу» (там же, прим. 83 на стр. 50).
88 И. М. Ивакин. Князь Владимир Мономах и его Поучение, ч. 1.
М., 1901, стр. 1.
89 В. М. Истрин. Очерк истории древнерусской литературы,
стр. 166.
131
9*
Иначе смотрит на дело В. Л. Комарович, который считает,
что незачем обеднять памятник и искусственно расчленять его
на отдельные произведения. По мнению В. Л. Комаровича, за
исключением письма к Олегу Святославичу, «все остальное
вернее и проще рассматривать как единое и цельное произведе-
ние самого Владимира Мономаха... Одно с другим — традицион-
ная дидактика с личной исповедью, автобиография с поучени-
ем — сплетено в его «грамотице» от начала и до конца с чисто
авторской нерасчлененностью» 90.
Независимо от их взаимной связи, для нас представляют
интерес все части, объединенные в летописи общим названием
«Поучение», так как в каждой из них содержатся отдельные
мысли, составляющие в совокупности стройную теорию клас-
сового примирения. Мы находим здесь также интересные вы-
сказывания о наилучшем политическом устройстве страны
(о них речь будет в своем месте).
Особый интерес Поучения заключается в том, что оно ори-
ентируется на определенную читательскую аудиторию. Если
Изборник 1076 г. обращался к людям богатым и знатным, ко-
торые «имеют дерзновение» к властям, то Поучение имело в
виду непосредственно высших представителей власти, верхний
слой господствующего феодального класса. Владимир Мономах
сам был одним из сильнейших владетельных князей на Руси, а
в течение 12 лет, с 1113 г. до самой смерти (в 1125 г.), занимал
киевский стол, объединив под своей властью около трех четвер-
тей территории государства. Сохранившиеся литературные про-
изведения Владимира Мономаха представляют для нас особый
интерес тем, что в них отразилась попытка Мономаха в качестве
государственного деятеля провести на практике идею общест-
венного примирения, которая лежала в основе Изборника 1076 г.
и которую он сам развивал в назиданиях детям и последовате-
лям. Аудитория Владимира Мономаха гораздо уже того кру-
га читателей, на который был рассчитан Изборник 1076 г. Он
не дает советов, «како жити крестьяном», многим слоям об-
щества. Зато трактуемые им вопросы разработаны шире и от-
деланы, так сказать, во всех гранях.
Рисуя идеального правителя, который несет ответственность
за своих подданных и зависимых от него людей, Владимир Мо-
номах с соблюдением большого литературного такта и без вся-
кой назойливой нескромности ставит в пример самого себя, по-
казывая себя с разных сторон,— и как рыцаря, творящего
«мужское дело», и как воина, совершающего многочисленные
походы, и как весьма распорядительного и крупного полити-
ческого деятеля, озабоченного судьбами своей страны, и как
90 История русской литературы, изд. Ин-та литературы Академии
наук СССР, т. I. М.— Л., 1941, стр. 289, 291.
132
судью, и как вотчинника-феодала, и как хозяина большого, по-
ставленного на широкую ногу дома, и как отца семейства, и как
верующего, преданного церкви христианина... В этом отноше-
нии и собственно Поучение, и письмо к Олегу Святославичу, и
выписки с молитвой представляют собой единый материал, про-
низанный единым замыслом — дать властям наставление, как
наилучшим образом, с наибольшей для себя пользой, спокойно
и безопасно управлять своими подданными.
Этот замысел выполнен свежо, оригинально, с настоящим
литературным блеском и талантом. Литературный талант Вла-
димира Мономаха проявляется в том, что во всех преподноси-
мых им наставлениях чувствуется трепет подлинной жизни, что
они художественны и образны, проникнуты большой убежден-
ностью, озарены мыслью, обогащены тонкими наблюдениями,
отличаются подлинным поэтическим настроением и лирично-
стью. Даже в протокольные записи о своих «путях» (походах)
Владимир Мономах умел вплести облеченные в образную худо-
жественную форму политические мысли и идеи.
Рассказывая, как после восьмидневного боя он уступил Чер-
нигов своему двоюродному брату Олегу Святославичу, Влади-
мир Мономах пишет, как он пожалел христианские души, горя-
щие села и монастыри и сказал себе: «Не хвалитися поганым».
И решив так, он уступил брату город его отца, а сам пошел в
город своего отца — Переяславль. В этих словах выражена вла-
девшая в то время умами передовых людей мысль о том, что
для устранения княжеских неурядиц, разорявших население п
помогавших «поганым» терзать Русскую землю, необходимо
установить такой порядок, чтобы каждый князь держал свою
«отчину» и не вступал в чужие пределы. Эта мысль спустя не-
сколько лет после уступки Чернигова Олегу была воплощена в
решениях первого княжеского съезда, собравшегося в Любече.
Не датируя других своих походов, Владимир Мономах точ-
но указывает дату своего отступления из Чернигова в Переяс-
лавль. Это было в день св. Бориса — 24 июля. Половецкие пол-
ки наблюдали за отступлением небольшой — всего человек в
сто с женами и детьми — дружины Мономаха, «облизываясь на
нее, как волки». Но «бог и святый Борис,— говорит Владимир
Мономах,— не да им мене в користь — певрежени доидохом
Переяславлю». Не случайно здесь, как мне кажется, Владимир
Мономах вспомнил Бориса, «князя-мученика», которому пре-
дание приписывало беспрекословное подчинение старейшему
князю и готовность пожертвовать собой, лишь бы предотвра-
тить усобицы на Руси.
Или возьмем красочное описание охоты. «А вот что в Чер-
нигове я делал,— вспоминает Владимир Мономах,— коней
диких своими руками связывал я в пущах. По десять и двад-
133
цать коней живыми, а кроме того, ездя по равнине, ловил свои-
ми руками тех же коней диких. Два тура бросали меня на ро-
гах вместе с конем. Один олень меня бодал, а из двух лосей
один ногами топтал, а другой рогами бодал; вепрь у меня па
бедре меч оторвал; медведь мне у колена потник укусил, лютый
зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мной опрокинул. И бог
сохранил меня невредимым. И с коня много я падал, дважды
голову себе разбивал; и руки и ноги себе портил, в юности своей
ранил, не жалея жизни своей, нс щадя головы своей» 91. Но дра-
матическое описание охоты и выставление на вид своей добле-
сти и неустрашимости вовсе не являются самоцелью. Ибо тут
же делается вывод, что не надо полагаться на «посадников» и
на других членов княжеской администрации, а следует самим
вникать во все дела. Совсем не так, как было при отце Монома-
ха Всеволоде Ярославиче, который на старости лет, занимая
великокняжеский престол, предоставил полную свободу дей-
ствий своей дружине, а она грабила и разоряла народ, скрывая
будто от неги «княжую правду». Ведь мог же Мономах всю
«черную» охотничью работу предоставить своим псарям и со-
кольникам, а самому давать себе труд подстреливать уже обес-
силенную дичь. Но это не в его правилах: Мономах, каким он
рисует себя в Поучении, всегда и во все вникал сам, начиная с
важных государственных дел и кончая мелкими хозяйственны-
ми заботами. «Что надлежало делать отроку моему,— пишет он
непосредственно после приведенного отрывка,— эти дела испол-
нял я сам, на войне и на охотах, ночью и днем, па жаре и в
холод, не давая себе покоя. Не полагаясь ни на посадников, пи
на биричей, сам я делал что требовалось: весь наряд и в дому
своем сам я вел. И у ловчих охотничий наряд, и конюхов и что
касалось соколов и ястребов, все я вел сам» 92 93. Описание охоты
с ее опасностями понадобилось Владимиру Мономаху еще для
того, чтобы укрепить своих детей в вере, научить их уповать во
всем на бога и па промысел божий: «ибо если я на рати и от
зверя и от воды и падая с коня остался невредимым, то из вас
никто не может повредиться и убиться, когда это богом не бу-
дет повелепо. А если от бога случится смерть, то ни отец, ни
мать, ни братья не могут отнять от нее. Но если и хорошо со-
блюдать себя, то божья охрана превосходит человеческую» ei3.
Священное писание и отцы церкви, из которых приводятся
цитаты, доводы разума, богатейший жизненный опыт, отрывки
молитв,— все это привлекается для того, чтобы придать основ-
ной идее Поучения наибольшую авторитетность и убедитель-
91 Привожу этот отрывок в переводе А. С. Орлова (А. С. О р л о в.
Владимир Мономах. М.— Л., 1946, стр. 149).
92 Там же.
93 Там же. стр. 151.
134
иость. Только завзятые литературные формалисты на том осно-
вании, что в Поучении приводятся цитаты из других трудов,
могут утверждать, что Мономах свое Поучение откуда-то «за-
имствовал». Выше приводилось мнение Ф. И. Буслаева, считаю-
щего, что «образцом и основой» Поучения Владимира Мономаха
послужили предсмертные наставления Ксенофонта и Феодоры,
помещенные в Изборнике Святослава 1076 г. «Основой» для
Поучения Владимира Мономаха они, конечно, послужить не
могли хотя бы в силу их краткости, схематичности и отсутст-
вия каких-либо особых мыслей, выходящих за пределы ходя-
чей, избитой христианской морали. Они не могли послужить и
«образцом», потому что жанр Поучения был весьма распростра-
нен в раннее средневековье и уже до Изборника 1076 г. насчи-
тывал несколько сот лет существования. Воспользоваться давно
существующим, устойчивым литературным жанром — в этом,
конечно, нет ни подражательства, ни заимствования. Не можем
же мы писателя, написавшего, например, роман, упрекать в
«заимствовании» только на том основании, что и до него другие
писатели также писали романы.
«Образцы», откуда Владимир Мономах якобы заимствовал
свое Поучение, некоторые исследователи ищут в зарубежной
литературе. М. 11. Алексеев, например, считает Поучение Вла-
димира Мономаха своеобразной школьной хрестоматией, со-
ставленной им для своих детей от Гиты, дочери английского ко-
роля Гаральда, погибшего в сражении у Гестипгса. В эту хре-
стоматию, пишет М. П. Алексеев, кроме цитат из Василия Ве-
ликого, триоди и Псалтыря (которая сама по себе представляла
распространенный учебник), вошли отрывок собственного сочи-
нения Мономаха, а также стпхотворепие «Отцовские поучения»
в 94 строки епископа Экзетера Леофрика. По построению М. П.
Алексеева, Гита, выдержавшая осаду Экзетера и маленькой
девочкой выехавшая из Англии, должна была знать «Отцовские
наставления». Впоследствии, когда Мономах писал свое Поуче-
ние якобы в качестве школьной хрестоматии для своих детей
от Гиты (т. е. значительно раньше, чем принято датировать
Поучение) 94, Гпта внушила ему мысль использовать «Отцов-
94 Судя по началу Поучения, оно во всяком случае написано после
княжеского съезда в Любече, состоявшегося в 1097 г., т. е. тогда, когда
дети Владимира Мономаха от Гиты были уже взрослыми и давно вы-
шли из школьного возраста. О дате написания Поучения в литературе
существуют большие разногласия, однако ни один исследователь не
относит ее ко времени ранее 1097 г. Наиболее правильным, на мой
взгляд, является мнение В. Л. Комаровича, что Поучение написано иод
Минском в великий пост 1117 г., т. е. во время похода на минского князя
Глеба, замыкающего список всех прочих походов Мономаха. В пользу
этой даты мы можем добавить то соображение, что на 1117 г. падают
и terminus post quern и terminus ante quem написания Поучения. Оно
было составлено не раньше 1117 г., поскольку в нем упоминаются похо-
135
ские наставления» Леофрика, которые она должна была знать
в детстве. Мономах, любивший свою жену, охотно воспользо-
вался ее советом, тем более, что при кипучей военной и полити-
ческой деятельности у него было мало досуга, чтобы создать
нечто самостоятельное 95.
Построение М. П. Алексеева чрезвычайно искусственно и
натянуто, а главное — не вытекает из самого содержания Поу-
чения Владимира Мономаха, написанного в определенную эпо-
ху, в определенной общественной обстановке, которая в памят-
нике четко отражена. Надо добавить, что в сравнении с замеча-
тельным произведением Владимира Мономаха сухие, отвлечен-
ные, невыразительные, лишенные всякой искорки таланта 94
строки Леофрика производят жалкое впечатление.
Что еще характерно для Поучения Владимира Мономаха —
это исключительная его конкретность. В нем не встречается
никакого отвлеченного, не связанного с условиями современной
жизни, морализирования. О чем бы пи писал Мономах — о мо-
литве, войне, охоте, суде, хозяйстве и проч., он всегда имеет в
виду реальные отношения подлинной жизни.
Не касаясь здесь богато отраженного в Поучении полити-
ческого идеала Владимира Мономаха, сводящегося к тому, что
князья должны владеть каждый своей отчиной, не вступая в
чужие пределы, подчиняться старейшему князю и свято соблю-
дать свои обязательства,— мы должны подчеркнуть, что в ос-
нове социальных взглядов Мономаха лежит та же теория обще-
ственного примирения, которая подробно разработана в Избор-
нике Святослава 1076 г. Подобно тому, как Изборник явился
своеобразным ответом на киевское восстание 1068 г. и восста-
ния смердов 1070-х годов, точно так же Поучение Владимира
Мономаха было ответом на киевское восстание 1113 г. (о дати-
ровке Поучения см. выше). Оба эти памятника разрабатывали
теорию общественного примирения, осуществление которой
должно было, по мысли ее авторов, обезопасить господствую-
щий класс от повторения революционных взрывов. Что же для
ды на Глеба Минского и Ярослава Святополковича. Оно было написано
и не позднее 1117 г., ибо, рассказывая о своем походе совместно с Оле-
гом Святославичем в Чехию, Мономах добавляет, что тогда же «и детя
ся роди старейшее Новгородьское». Между тем старший сын Мономаха
Мстислав Владимирович был князем в Новгороде с 1095 по 1117 г., когда
отец перевел его поближе к себе, в Белгород. После этого Мономах едва
ли стал бы называть его Новгородским.
95 М. П. Алексеев. Англо-саксонская параллель к Поучению Вла-
димира Мономаха. ТОДРЛ, т. II. М.— Л., 1935, стр. 59—61.
Последняя попытка найти «образец» для Поучения Владимира Мо-
номаха принадлежит В. В. Данилову (В. В. Данилов. «Октавий» Ми-
нуция Феликса и «Поучение» Владимира Мономаха. ТОДРЛ, т. V.
М.-Л, 1947, стр. 97—107).
136
этого, по мнению идеологов господствующего класса, следовало
предпринять?
«Начатой всякому добру», по Владимиру Мономаху, это
страх божий и милостыня. Это первое наставление, которое он
обращает к своим детям. И тут же, в начале своего Поучения,
Владимир Мономах рассказывает о том, как встретили его в
пути на Волге посланцы его двоюродных братьев и предложи-
ли ему сообща выгнать Ростиславичей и овладеть их волостью.
Мономах пишет, что ему взгрустнулось от того, что люди не
верны своим обязательствам, и взял он в печали Псалтырь,
разогнул и выписал по порядку встретившиеся ему изречения.
Он предлагает их вниманию своих детей, и особенно те изрече-
ния, которые он выписал первыми.
Что же Владимир Мономах ставит на первое место, что он
считает основой всех добродетелей? Это упование на бога, тер-
пение, кротость, довольство своей участью и беззлобие: «упо-
вай на бога, яко исповемся ему»; «не ревнуй лукавнующим,
ни завиди творящим безакопье, зане лукавпующип потребятся,
терпящий же господа,— ти обладають землю»; «кротции же
наследить землю, насладиться на множьстве мира»; «луче есть
праведнику малое, паче богатства грешных многа» и т. д.
Развивая эту тему, Владимир Мономах приводит следующее
место из приписываемого Василию Великому Поучения: «ли-
шаем — не мьсти, ненавидим любо гоним — терпи 9б, хулим —
моли, умертви грех».
Мономах призывает в основу человеческих отношений по-
ложить терпение и всепрощение. «Мы человецп грешни суще
и смертни,— пишет он,— то оже ны зло створить, то хощем п
пожрети и кровь его прольяти вскоре, а господь наш, владея и
животом и смертью, согрешенья наша выше главы нашей
терпить». В письме к Олегу Святославичу, призывая к прекра-
щению кровопролития и к дружбе, он приводит цитату из пос-
лания апостола Иоанна: «Молвить бо иже: бога люблю, а брата
своего не люблю — ложь есть».
Разумеется, кротость, терпение и беззлобие — это удел
«праведников», обладающих «малым». Это они должны уте-
шаться мыслью, что их добродетели — «паче богатьства греш-
ных многа». Но это накладывает известные обязательства и
на другую сторону — на тех, кто обладает многим богатством.
Они должны перестать быть «грешными», иначе не получат
никакой «братней любви», никакого всепрощения и примире-
ния. Владимир Мономах считает, что задача эта не только до-
стижима, но и легко осуществима. Для этого не надо, говорит
Мономах, ни уединяться от мира в какую-нибудь пустыню н
96 И. М. Ивакин исправляет это место так: «ненавидим — люби, го-
ним — терпи».
137
страдать там от одиночества, ни заточить себя в монастырь,
ни предаваться подвигам аскетизма. «Улучить» милость божью
можно небольшими усилиями, малыми делами; победить и
уничтожить врага можно тремя добрыми делами: покаянием,
слезами и милостыней 97.
Для установления классового мира Владимир Мономах но
требует больших жертв от господствующих верхов. Ему кажет-
ся, что можно добиться цели самыми незначительными усилия-
ми—милостыней и мелкими подачками: «Всего же паче убо-
гых не забывайте, но елико могуще по силе кормите и прида-
вайте сироте...»; или: «Куда же пойдите, идеже станете, напойте,
накормите убога и странна»98. Однако центр тяжести соци-
альных наставлений Владимира лежит в другом. Обращая свое
Поучение к владельцам, держащим в своих руках судьбы
населения, Владимир Мономах настоятельно советует им,
во-первых, не применять в управлении крайних средств,
а, во-вторых, не огораживать себя от подданных тиунами и про-
чей администрацией, а стать в непосредственные отношения с
массой населения. Пронизывая собой все Поучение, эти мысли
являются наиболее оригинальной и тщательно разработанной
частью всего политического завещания Владимира Мономаха.
Владимир Мономах благоговеет перед памятью своего отца
Всеволода Ярославича. Он нередко ставит его в пример и
умиляется по поводу того, что тот, не покидая дома, изучил
пять языков. И все же в дошедшей до нас редакции Повести
временных лет, переделанной по заказу Мономаха, в некроло-
ге Всеволода Ярославича сохранились упреки по адресу ста-
рого князя, который перепоручил дела управления своей дру-
жине, грабившей и разорявшей население. Как и «люди смыс-
ленные» из старой дружины, оттесненной при Всеволоде
Ярославиче па второй план, Владимир Мономах видит в этих
порядках основной порок своего времени. Он наивно противо-
поставляет князя господствующему классу и всему аппарату
управления, внушая своим детям самим творить суд и защи-
щать «сирот и вдов» от «сильных» людей. «Избавите обидима,—
говорит он словами пророка Исайи,— судите сироте, оиравдай-
97 Владимир Мономах гораздо лаконичнее передает эти мысли, но
смысл их именно таков, какой я им придал в своем изложении: «тремя
долы добрыми [можно] избыти его (врага.— И. Б.) и победити его: по-
каяньем, слезами и милостынею, ...не бо суть тяжка; ни одиночьство, ни
чернечьство, ни голод, яко инии добрии терпять, но малым делом улучи-
ти милость божью». Отвергая для знатных людей монашество как путь к
спасению, Владимир Мономах в то же время призывает своих детей
чтить духовенство: «Епископы и попы и игумены — с любовью взимай-
те от них благословенье и не устраняйтеся от них и по силе любите и
набдите».
98 Так поправляет это место И. М. Ивакин (указ, соч., стр. 41,
133, 134), в рукописи: «уне ина».
138
те вдовпцю». «Вдовицю оправдайте сами,—пишет он в другом
месте,— а не вдавайте силным погубити человека». Мономах
ставит себе в великую заслугу, что он, по его собственному сви-
детельству, не дал сильным обидеть худого смерда и убогой
вдовицы ".
Далее, Владимир Мономах советует своим детям избыть
всякую крайность и жестокость, которые могут озлобить насе-
ление. С этой точки зрения он высказывается, например, про-
тив смертной казни: «Ни права, пи крива не убивайте, пи по-
велевайте убити его; аще будеть повинен смерти, а душа не
иогубляете никакоя же хрестьяны». Но тот же Владимир Мо-
номах, не задумываясь, велел изрубить попавшего к нему в
плен половецкого хана Бельдюзя: это не грозило ему никакими
внутриполитическими осложнениями. Он настороженно следит
за тем, чтобы население не проклинало своих правителей —
опасения, не лишние в его тревожное время. Разрабатывая
воинские правила, Владимир Мономах особенно предостере-
гает против нанесения в походах ущерба населению: «Куда
же ходяще путем по своим землям, не дайте пакости деяти
отроком — ни своим, ни чюжпм, ни в селех, пи в житех. да не
кляти вас начнуть».
Итак, князь должен взять на себя все тяготы управления;
он должен стать для своих подданных родным отцом, оградить
их от произвола «тиупов» и «отроков». Но в таком случае па
его плечи ложатся многочисленные обязанности, а это, в свою
очередь, должно резко повлиять на весь образ его жизни. Нет
больше места для роскоши и пеги, пет больше средостения
между князем и народом. Патриархальные отношения и не-
престанная деятельность должны прийти па смену роскоши и
безделью. На всем протяжении Поучения Владимир Мономах *
99 «Вместе с церковью,— замечает по этому поводу Д. С. Лихачев,—
и светская литература выступала за умеренную и планомерно вводи-
мую эксплуатацию в рамках патроната — «защиты» сирот-крестьян...
В исследованиях историков литературы эти постоянные призывы в ли-
тературе XI—XIII вв., составляющие самую суть идеологической ирона
ганды через литературу внутренней политики феодалов, воспринима-
лась отчасти как направленные против интересов феодалов. С этой точ-
ки зрения авторы — церковные и светские — этого времени казались
людьми, стоящими на внеклассовых позициях, во всяком случае не по
позициях феодалов. Однако в действительности пропаганда патроната
была направлена в первую очередь па укрепление феодального строя, на
«добровольную» организацию зависимого населения, на порабощение
трудящихся под вывеской их «защиты» феодалами. Это лучше всего
доказывает то положение, что аналогичные идеи исходили и от самих
феодалов. Князь Владимир Мономах ставит себе в Поучении в особую
заслугу то обстоятельство, что он «и худаго смерда и убогые вдовице
не дал есм силным обидети» (Д. С. Лихачев. Некоторые вопросы
идеологии феодалов в литературе XI—XIII веков. ТОДРЛ, т. X,
стр. 79—80).
139
призывает детей своих не лепиться, а трудиться; трудиться
ночью и днем, в жару и в холод; трудиться и самому вникать
во все дела — начиная с государственного управления и рас-
становки военных постов в походе и кончая ловчим нарядом,
церковным нарядом и приготовлением обеда для гостей. Самое
перечисление совершенных Владимиром Мономахом «путей»
является как бы примером того, каким непрестанным трудом
должна быть наполнена жизнь князя.
Мы видели уже, как автор летописного свода 1093—1095 гг.
негодует по поводу того, что новые дружинники возлюбили
роскошный образ жизни, украшая жен своих золотыми обру-
чами. Он страстно призывает отказаться от «несытства» и
вернуться к старым патриархальным нравам. Еще до этого
такие призывы раздавались со страниц Изборника Святослава
1076 г. «Простейшааго во всемь ишти,— говорится в «Наказа-
нии богатым»,— и в брашьне, и в одежди» 10°. Богач не должен
возвышаться над зависимыми от него людьми: «Не буди яко
льв в дому своемь и величаяся в рабех своих» 100 101. В Слове
«св. Василия како подобаеть человеку бытп» преподносится
наставление: «с тъчьныими (т. е. с равными.— И. Б.) любъвь
имети, с мьньшими лубъвыюе съвещание» 102.
Эта же тенденция проходит и через все Поучение Влади-
мира Мономаха. Он повторяет совет «Василия Великого»
«с точными и меньшими любовь имети» и наказывает детям:
«паче же всего гордости не имейти в сердци и в уме». Сохра-
нилось известие, что Мономах любил даже щеголять своей
приверженностью к простоте. «Что подобаеть глаголати к та-
кому князи,— пишет ему, например, в своем послании митро-
полит Никифор,— иже боле на земли спить и дому бегаеть,
и светлы ношение порт отгонить, и по лесом ходя сиротину но-
сить одежду, и по нужи в град въходя, власти деля, в власти-
тельскую ризу облачиться? И о вкушении такоже, иже в браш-
не и питии бываеть» 103.
Со всех страниц Поучения веет духом умеренного реформа-
торства. Как и авторы Изборника Святослава 1076 г., Влади-
мир Мономах, конечно, весьма далек от мысли круто изменить
отношения между людьми. Он за полное сохранение сущест-
вующей системы эксплуатации одного класса другим п стоит
лишь за то, чтобы сгладить остроту этой эксплуатации, не до-
водить ее до ясно осязаемого гнета, придать ей характер доб-
рых, патриархальных отношений, при которых управляющие
и господствующие «заботятся» об управляемых и не дают их
100 «Сборник Святослава», л. 30 об. (стр. 23).
101 Там же, л. 134 об. (стр. 65).
102 Там же, л. 102 (стр. 52).
103 «Русские достопамятности», ч. I. М., 1815, стр. 68—69.
140
в ооиду, а управляемые видят в своих господах надежную за-
щиту. Очевидно, этим принципом Владимир Мономах пытался
в известной степени руководствоваться и в своей государст-
венной деятельности. Именно духом уморенного реформатор-
ства отличается включенный в Пространную Правду Русскую
«Устав Володимерь Всеволодича», выработанный Владимиром
Мономахом после того, как он стал великим князем киевским.
На великокняжеский стол Владимир Мономах сел в связи
с крупным восстанием, разразившимся в Киеве в 1113 г. Пово-
дом к восстанию послужила смерть великого князя Святополка
Изяславича. Жадный, скупой и мрачный, крайне непопуляр-
ный в народе, Святополк зато вел большую дружбу с киевски-
ми ростовщиками. Он их всячески поддерживал, давал льготы,
помогал грабить и порабощать городскую и сельскую бедноту.
Как только Святополк умер, киевляне, поддержанные крестья-
нами окрестных деревень, поднялись против своих угнетате-
лей. Они разграбили двор верного слуги Святополка киевского
тысяцкого Путяты и стали громить дворы других представи-
телей власти и ростовщиков. Имущие классы оказались за-
стигнутыми врасплох. Тогда они решили призвать на великое
княжение Владимира Мономаха, хотя по установленному на
Любечском съезде порядку он не имел трава на Киев, счи-
тавшийся «отчиной» Изяславичей.
В то время, после степных походов против половцев, инициа-
тором, организатором и руководителем которых фактически был
Владимир Мономах, он пользовался большой популярностью.
Весьма возможно, что эта популярность поддерживалась еще
той умеренностью в способах управления, которой он, вероят-
но, придерживался, будучи князем в Переяславле (точных
данных об этом у нас нет). Так или иначе, но популярность
Владимира Мономаха давала господствующим классам надеж-
ду, что он сумеет покончить с грозным восстанием. Киевские
верхи послали сказать ему: «Аще ли не поидеши, то веси,
яко много зло уздвигнеться»; грабежи расширятся, восстав-
шие разгромят дворы ятрови (имеется в виду вдова Святопол-
ка), бояр и монастырей, и он, Мономах, будет за это отве-
чать 104. Владимир Мономах принял приглашение и, явившись
в Киев, усмирил восстание («мятежь улеже»). Он, однако,
понимал, что одними крутыми мерами нельзя водворить спо-
койствие, и решил одновременно смягчить положение эксплуа-
тируемого населения, попавшего в безвыходную кабалу. Так
возник Устав Владимира Мономаха, выработанный им совмест-
но со своими виднейшими дружинниками — тысяцкими Киева,
Белгорода и Переяславля и некоторыми другими, а также с
104 ПВЛ, ч. I, стр. 196.
141
представителями князя черниговского Олега Святославича.
Прежде всего Устав облегчил положение должников: кто взял
деньги в долг из 50% годовых, должен был платить проценты
только за два года; если кто-нибудь уплатил уже проценты
за три года, то освобождался от всего долга («аже кто возметь
два реза, то то ему взяти исто, паки ли возметь три резы, то иста
ему не взяти» — ст. 53 Пространной Правды).
Особый раздел в Уставе Владимира Мономаха посвящен
закупам. Из статей этого раздела видно, в каком тяжелом и
бесправном положении находилась эта категория феодально
зависимых людей. Закуп — это пе холоп, не раб и даже не кре-
постной в позднейшем значении этого термина. Формально
закуп — свободный человек, попавший во временную феодаль-
ную зависимость к господину. Предполагалось, что если закуп,
отработав известный срок у господина, вернет ему полученную
при установлении его зависимости определенную сумму денег,
то он может от господина уйти. На деле же закуп находился
в чрезвычайно тяжелой зависимости от господина, который в
сущности рассматривал его как раба и обходился с ним, как
с рабом. Характерно, что и Устав Владимира Мономаха, вся-
чески декларируя свое доброе и справедливое отношение к
закупам, в правовом отношении мало чем отличает их от рабов.
Ст. 66 Пространной Правды, замыкающая Устав Владимира
Мономаха 105, запрещает холопу выступать послухом (свидете-
лем) на суде, но в то же время привлекать свидетелем закупа
разрешает только «в мале тяже по нужи», т. е. в случае край-
ней необходимости и то лишь по мелким делам. Закон преду-
сматривал (и этот порядок был также подтвержден Уставом
Владимира Мономаха), что закуп за побег от господина пре-
вращается в раба. На этой почве, видимо, было много злоупот-
реблений, ибо любую отлучку закупа самого невинного свойст-
ва господин мог объявить побегом и «работить» закупа. Со-
гласно ст. 64 Пространной Правды, если закуп совершит кра-
жу, то отвечает за пего господин, но в этом случае закуп опять-
таки превращается в раба. Но па практике господин порабо-
щал закупа без всяких поводов и законных оснований. По
крайней мере, ст. 61 Пространной Правды предусматривает,
как обычное явление, продажу господином закупа в рабство
(«Продасть ли господин закупа обель...»). Правда, в этом
случае Устав Владимира Мономаха предусматривает освобож-
дение закупа от всего числящегося за ним долга («свобода во
всех кунах») и штраф от господина «за обиду». Однако статья
эта преследует явную цель успокоить разбушевавшиеся стра-
сти и создать видимость защиты интересов порабощенного на-
105 О границах Устава Владимира Мопомаха см.: М. Н. Тихоми-
ров. Исследование о Русской Правде. АР—Л., 1941, стр. 206 и 208.
142
селения, а непреложным остается факт, что закупы продава-
лись и покупались как рабы. Запрещая под угрозой штрафа
продажу закупов в рабство, Устав Владимира Мономаха пы-
тается также пресечь произвол господина в случае отлучки за-
купа. Подтверждая превращение закупа в раба в случае его
бегства от господина, Устав в то же время предусматривает
ряд случаев, когда отлучка закупа не ведет за собой рабства.
Если закуп уходит открыто, с ведома властей («явлено»)
«искать кун», т. е., очевидно, раздобыть денег, чтобы избавить-
ся от зависимого состояния, или же к князю и судьям для по-
дачи жалобы на своего господина, то в таком случае «не робо-
тять его, но дати ему правду».
Мы видим, таким образом, что Устав Владимира Мономаха
нисколько не покушается на основу феодальных отношений,
по он стремится, хотя бы декларативно, оградить феодально
зависимых людей от полного порабощения. Здесь уместно
вспомнить одно из вышеприведенных наставлений Изборника
1076 г.: «Раба разумива да любить душа твоя и не лиши его
свободы» 106.
Остальные статьи раздела о закупах Устава Владимира
Мономаха также рисуют тяжелое положение попавших в фео-
дальную зависимость людей. Господин может его «переоби-
деть», изменить условия зависимости, увеличить числящийся
за пим долг и размеры поступающих с него оброков, отнять
предоставленный ему в пользование отдельный участок —
«отарицу», переуступить его другому хозяину, бить «про дело»
и «без вины». Поскольку, как это вскрыл в своих трудах
Б. Д. Греков, Устав Владимира Мономаха возник в результате
восстания масс, он осуждает излишнюю грубость и «обиды» со
стороны господина. В частности, Устав определяет, что госпо-
дин может побить закупа «про дело», но отнюдь не спьяну и
«без вины». И здесь уместно вспомнить Изборник 1076 г., на-
ставлявший своих зажиточных читателей не быть «яко льв в
дому своемь и величался в рабех своих» 107.
Феодально зависимый человек — более производительный
и более инициативный работник, чем холоп. Выступая против
порабощения закупов отдельными феодалами и проводя здесь
ту же линию, какой придерживалась христианская церковь,
Устав Владимира Мономаха соблюдал интересы всего феодаль-
ного класса в целом. В то же время Устав целиком становится
па защиту господина там, где речь идет о феодальной эксплуа-
тации закупа и о защите имущественных интересов господина.
Об этом свидетельствуют ст. ст. 57 и 58 Пространной Правды,
входящие в Устав Владимира Мономаха. Эти статьи точно
106 «Изборник Святослава», л. 159 (стр. 75).
107 Там же, л. 134 об. (стр. 65).
143
определяют, в каких случаях ролейный закуп, т. е. закуп, заня-
тый в сельском хозяйстве, отвечает за гибель коня господина и
за порчу его имущества и в каких случаях он освобождается от
ответственности. Вынужденный соблюдать элементарную спра-
ведливость (поскольку Устав должен был успокоить возбуж-
денное состояние умов), законодатель освобождал закупа от
ответственности в том случае, если господский конь погиб в
то время, когда закуп работал на своего господина, или если
конь погиб в отсутствие закупа, посланного господином на дру-
гое дело («аже ли господин его отслеть па свое орудье»), нако-
нец, если конь украден из хозяйского хлева. Во всех этих слу-
чаях предполагается, что закуп добросовестно выполнял свои
обязанности 108, и к нему вполне применимы слова Изборника
1076 г.: «Не озълоби раба, делающта въ истину, ни наимьни-
ка 109, делаюшта душею своею» 110.
Совсем другое дело, если закуп окажется нерадивым работ-
ником. Устав, всячески подчеркивающий свое благожелатель-
ное отношение к закупу, тут всецело становится па сторону
хозяина. Если конь украден в поле потому, что закуп не при-
вел его во двор и не запер в хлеве, то закуп должен выплатить
господину стоимость коня. Закуп возмещает также стоимость
коня и в том случае, если господский конь погибнет, когда за-
куп работает конем на себя. Точно таким же образом закуп
уплачивает хозяину стоимость плуга и бороны, если он работал
ими на себя и испортил их.
Итак, к закупу (как и другому феодально зависимому че-
ловеку) следует хорошо относиться, не озлоблять его, не по-
рабощать, но зато и закуп должен радеть своему господину,
работать на него со всей добросовестностью, «въ истину»,
«с душею»-- такова общая тенденция, которая объединяет и Из-
борник 1076 г., и Поучение Владимира Мономаха, и включен-
ный в Пространную Правду его Устав111.
108 См. Б. Д. Греков. Киевская Русь, Госполитиздат, 1953, стр.
203—204; Крестьяне на Руси. М.— Л., 1946, стр. 177—178.
109 Под «наемником» и следует понимать человека, лопавшего в
феодальную зависимость (см. Б. Д. Греков. Киевская Русь, стр.
199—201)?
110 «Сборник Святослава», л. 159 (стр. 75).
111 Примерно в одно время с Поучением Владимира Мономаха
появилось Сказание о чудесах Бориса и Глеба, являющееся особым раз-
делом Сказания и страсти и похвалы святою мученику Бориса и Глеба.
Оставляя здесь в стороне вопрос о том, является ли Сказание о чудесах
особым произведением или органической частью всего Сказания и
страсти, как не имеющий прямого отношения к нашей теме, отметим
только, что при всех существующих в литературе разногласиях по по-
воду времени появления Сказания и страсти все исследователи схо-
дятся на том, что Сказание о чудесах было составлено в первой четверти
XII в., примерно около 1115 г. (или несколько позднее). Последний
исследователь Сказания Н. Н. Воронин связывает его составление с клас-
144
Эта тенденция, как уже отмечалось, переходит в многочис-
ленные нравоучительные сборники древней Руси и на протя-
жении долгих веков выставляется духовенством и другими
идеологами господствующего класса как средство предотвра-
щения социальных конфликтов. Очевидно, такая мораль, за-
ключавшая в себе призыв к смирению, страху божию и клас-
совому примирению, находила большой спрос со стороны «чи-
тающей публики» древней Руси, другими словами — среди
представителей господствующего класса. По крайней мере,
после Изборника Святослава 1076 г. и Поучения Владимира
Мономаха сборники с «душеполезными» наставлениями стали
появляться во множестве, и все они, пополненные любопыт-
ными вариациями, в общем перепевали знакомые уже нам
мотивы.
Вот, например, пергаменный сборник «Златая чепь»
XIV в., много статей которого, по всей видимости, составлено
еще до нашествия татар, т. е. не позднее 30-х годов XIII в.
Сборник отражает идеологию феодалов периода феодальной
раздробленности и пронизан рыцарской моралью. В «Слове о
кпязех», например, предписывается покоряться князю земли
своей, служить ему головой и мечом и ни в коем случае не отъ-
езжать к другому князю. В другом Слове говорится о том, что
в походе надо ехать с другими храбрецами впереди князя, чтобы
добыть себе и роду своему доброе имя и честь. Ничего нет
лучше, говорится дальше, как умереть на глазах у своего
князя.
Но рыцарь — не только воин и вассал, он еще феодал и хо-
зяин, обладающий холопами и зависимыми людьми. О них
«Златая чепь» говорит особенно подробно, повторяя в общем
то, чему наставляют авторы Изборника 1076 г. и Владимир
Мономах. «Сирот домашних не обидите,— говорится в «Слове
о посте»,— но паче милуйте, гладом не морите, ни наготою; то
совой борьбой начала XII в., для смягчения которой Сказание развивает
тему «беззакония и справедливости, неправого и правого суда», тему
«о необходимом соблюдении законности как основы социального мира».
С этой точки зрения исследователь рассматривает чудеса Бориса и Гле-
ба с исцелением сухорукой жены и с освобождением узников. В первом
случае автор Сказания (по остроумному предположению Н. II. Ворони-
на — епископ переяславский Лазарь) описывает справедливый кня-
жеский суд, «который якобы встал на защиту прав дорогобужской хо-
лопки, отпустив ее с сыном (незаконно порабощенным.— //. Б.) на сво-
боду и заставив госпожу потерпеть убыток». Во втором случае Борис и
Глеб освобождают невинных узников, которых несправедливо заточил в
тюрьму князь Святополк, доверившийся клеветникам. Появление этого
произведения одновременно с Поучением Владимира Мономаха тем при-
мечательнее, что все Сказание пронизано прославлением этого князя
(И. Н. Воронин. «Анонимное» сказание о Борисе и Глебе, его время,
стиль и автор. ТОДРЛ, т. XIIT. М.-—Л., 1957, стр. 11—56).
Ю Заказ Я2 835 145
бо суть домачнии твои убозии: уботий бо инде собе испросит
(т. е. нищий в другом месте себе что-нибудь выпросит.— И. Б.),
а си в твоей руце токмо з...ть» (неразборчивое в рукописи сло-
во). «Чада моя милая! — говорится в другом поучении («Слово
о челяди»).— Еще вы глаголю: челядь свою кормите якоже
досыти им, одевайте, обувайте. Аще ли не кормите, ни обувае-
те, а холопа твоего убьют у татбы или рабу, то за кровь его
тобе отвещати». С другой стороны, и «рабы» должны работать на
своего господина изо всех сил: «И се ми слово еще к рабом: да
и вы убо, добрый слуги, на се взирайте яко не человеку рабо-
тайте, но богу самому.. ».
На обязанности феодала — хозяина своей вотчины и госпо-
дина своих слуг — лежит еще воспитать своих людей в духе
смирения, покорности безоговорочной службы господину, «как
богу самому»: «Такоже набдите (снабжайте, довольствуйте.—
И. Б,)сироты своя во всем, и учите я на крещение и на по-
каяние и на весь закон божий. Ты бо еси яко и апостол дому
своему, кажи (внушай.— И. Б.) грозою и ласкою». Если не
помогает «ласка», то вступает в силу «гроза». По аналогии с.
тем, как Устав Владимира Мономаха разрешает бить закупа
«про дело», наш сборник среди других средств воспитательного
воздействия предлагает крепкие «раны» (удары) лозой: «Аще
ли тебе не послушают ни мало, то лозы нань не щади... до 4
или 6 ран, или за (до.— И. Б,) 12 ран. Аще ли раб и рабыни
не слушает и по твоей воли не ходити, то загода лозы нань не
щадити до 6 ран и до 12. Аще ли велика вина, то и 20 ран.
Аще ли велми велика вина, то 30 ран лозою, а боле 30 ран не
велим». Очень выразительно звучит конец этого наставления,
сочетающий патриархальную «заботу» о зависимых людях с
крайней жестокостью и мерами физического воздействия: «Да
аще тако кажете я (т. е. если будете придерживаться этих норм
наказания.— И. Б.) и добре одеваеши и кормиши, то благ дар
примеши от бога» 112.
Сборников было так много, что уже очень рано из них нача-
ли составлять выборки из различных наставлений о примерной
жизни, причем все эти выборки предназначались для зажиточ-
ных хозяев, имевших в своем распоряжении зависимых людей.
112 «Памятники древней русской словесности». «Москвитянин», 1851.
№ 6 (март, кн. 2), стр. 121, 124—125, 127—128, 133. «Слово о князех» на-
печатано также в «Исторической христоматии церковнославянского и
древнерусского языков» Ф. И. Буслаева, М., 1861, стб. 477—479, «Слово
о челяди» — стб. 480, «Слово о храборьстве» — стб. 482—483. Ф. И. Бус-
лаев считает, что эти «Слова» (как и ряд других, помещенных в сбор-
нике) — «русского происхождения; принадлежат к лучшим памятникам
нашей литературы XII—XIV в. Любопытны по намекам на тогдашний
быт; отличаются изящной простотою и безыскусственностью» (там же,
стб. 504—505).
146
Вот одна из таких выборок —- «Поучение правыя веры — душе-
полезное». «Придите, братие и сестры,— говорится в начале
Поучения,— придите, малии и велиции, придите, Попове и
учители правыя веры! Придите и послушайте не пустошных
басней, но правыя веры учения». И затем преподносится
квинт-эссенция «правой веры». «Се суть душевная дела доб-
рая: кротость, смирение, послушание, доброучение, покорение,
легкосердье, безъгневье, милость, любовь, немногоглаголание,
покаяние и прочая; поклон, пост, милостыня, молитва, въздер-
жание от похоти плотьскыя, нелепость, бодрость, песпание, не
на мякце легание, коръмля несладка, одежда не хупава (не
изысканная.— И. Б.), храми не красни (скромное жилье. —
И. £.)...» 113 114 115.
Очень любопытна некоторыми чертами другая выборка —
«Слово святых отец, како жити крестьяном» И4. Основные по-
ложения Слова сводятся к тому, что следует почитать бога и
духовенство, иметь приязнь к князьям и не помышлять на них
зла, почитать родителей, помогать родным, избегать блуда,
сквернословия, пьянства и т. д. Это общеморальные назидания,
но мы тут же встречаем знакомые уже нам наставления, пере-
кликающиеся с Изборником Святослава 1076 г. и творчеством
Владимира Мономаха. «Давайте убо взаим, но не отяггайте
лихвою,— наставляет Слово святых отец.— По шести резан
на гривну емлите — да не будете осужени резоимъства радо» п5.
Это напоминает конец первой статьи Устава Владимира Мо-
номаха, ограничивающей аппетиты ростовщиков: «Аже кто
емлеть по 10 кун от лета на гривну (это составляет 20%
годовых.— И. Б.), то того не отметати» (ст. 53 Пространной
Правды).
В Слове святых отец есть еще один очень интересный мо-
мент. показывающий, до какой степени отчаяния доходили
люди, подавленные жестоким гнетом феодальной эксплуатации:
«Душегубьства же различна суть: не едино то, еже убити чело-
века, но и се, еже не по вине челядь казнити, и не по силе де-
лом или наготою и гладом, или должника резы насиловати, они
же ли удавятся, или потопятся, или в поганыа забежат»116.
Нет сомнения в том, что люди, с отчаяния кончавшие
113 «Памятники древнерусской церковно-учительной литературы»,
вьш. 3. СПб., 1897, стр. 23—24; см. также Ф. И. Буслаев. Христома-
тия..., стб. 483—484.
114 Впервые Слово было издано И. Куприяновым в ЖМНП, 1854,
ч. LXXXIV (октябрь — декабрь), стр. 184—190. И. Куприянов признавал
Слово русским сочинением, написанным не позднее XIII в. По другому
списку Слово напечатано в «Православном собеседнике», 1859, январь,
стр. 132—146.
115 «Православный собеседник», 1859, январь, стр. 141.
116 Там же, стр. 142; ЖМНП, 1854, ч. LXXXIV, стр. 189.
147
10*
самоубийством и тем самым, до понятиям того времени, лишав-
шие себя «царствия небесного», или же применявшие такие пас-
сивные средства борьбы, как бегство к «поганым», не останав-
ливались при благоприятных условиях и перед активными
формами борьбы в виде восстаний и других революционных
выступлений. Этого больше всего опасались те писатели, ко-
торые с такой настойчивостью проповедовалп теорию общест-
венного примирения.
Беспрекословную дисциплину и верность господину они
ставили выше всего. «Сло®о некоего христолюбца и наказание
отца духовна» рассматривает «послушание и покорение» как
«добродетель всех добродетелей вышыпи». От этой добродете-
ли рождается «любовь», т. е. всеобщее согласие и гармония об-
щественных интересов 17.
В конечном счете эта усиленная идеологическая обработка
не могла ни внести успокоения в среду жестоко эксплуатируе-
мого феодалами зависимого и закрепощаемого населения, ни
приучать богатых к мысли о необходимости отказаться от «не-
сытства». Однако в течение многих веков идеи общественного
примирения, проповедовавшиеся главным образом духовенст-
вом, играли самую реакционную роль. В угоду интересам гос-
подствующих классов они затушевывали и приглушали клас-
совые противоречия, затуманивали сознание трудящихся, ли-
шали их воли к борьбе и сопротивлению. «Того, кто всю жизнь
работает и нуждается,— пишет В. И. Ленин,— религия учит
смирению и терпению в земной жизни, утешая надеждой на
небесную награду. А тех, кто живет чужим трудом, религия
учит благотворительности в земной жизни, предлагая им очень
дешевое оправдание для всего их эксплуататорского сущест-
вования и продавая по сходной цене билеты на небесное благо-
получие»117 118.
117 Н. К. Никольский. Материалы для истории древнерусской
духовной письменности. ИОРЯС, 1903, т. VIII, кн. 1, стр. 216—217. Слово
извлечено из сборника Ярославского архиерейского дома XVI в., но, су-
дя по древним выражениям и оборотам речи, значительно старше этого
времени (там же, стр. 212).
118 В. И. Ленин. Соч., т. 10, стр. 65—66.
Очерк пятый
ИДЕЯ ЕДИНСТВА РУССКОЙ ЗЕМЛИ
На всем протяжении средневековья политическая власть
феодалов неразрывно связана с землевладением. По мере укре-
пления феодальной вотчины и превращения ее в замкнутый
и независимый хозяйственный комплекс — сеньорию — растет
и укрепляется политическая власть вотчинника. На стадии
развития феодальных отношений, непосредственно предшест-
вующей тому времени, когда вотчина начинает включаться в
рыночный оборот и разъедаться товарно-денежными отноше-
ниями, владелец сеньории приобретает огромные политические
права, превращаясь почти в независимого от центральной вла-
сти «полугосударя». Он осуществляет административное управ-
ление подвластным ему населением, собирает среди него в
свою пользу налоги и сборы, творит над ним суд и расправу
почти по всем видам преступлений (за исключением особен-
но тяжелых), обладает собственным аппаратом власти, собст-
венными вооруженными силами и т. д. Иммунитетные гра-
моты оцраждают его права и подтверждают его независимость
от представителей центральной власти.
Расцвет сеньорий падает на период феодальной раздроб-
ленности, характеризующийся крайним ослаблением централь-
ной власти и расчленением прежде единого государства на
множество мелких, почти самостоятельных полу государств.
Феодальное расчленение государства — процесс длительный,
развивающийся по мере углубления и расширения феодаль-
ных отношений по мере хозяйственного развития отдельных
областей, которые не нуждаются больше в поддержке и защите
со стороны центра. Этот процесс неразрывно связан с укрепле-
нием хозяйственной мощи отдельных вотчинников-феодалов.
Окопавшись в своих укрепленных хоромах и замках, обладая
достаточными запасами, чтобы выдержать за своими крепкими
стенами длительные осады, обеспеченные собственными воору-
женными силами, достаточными для защиты своих гнезд,—
феодалы нс нуждались в военной помощи со стороны централь-
149
кого правительства. Не заинтересованы они были и в таких
крупных военных предприятиях, которые когда-то, до феодаль-
ного расчленения страны, организовывали в поисках добычи и
даней носители центральной власти. Если, например, когда-то
князь киевский собирал под своими стягами храбрых «мужей»
от всех восточнославянских племен и водил их в далекие по-
ходы, то теперь такие предприятия не манили уже былых дру-
жинников: опасные и сомнительные походы могут кончиться
неудачей, потерей оружия, людей и собственной головы, меж-
ду тем рядом с домом, не пускаясь в далекие странствия,
можно извлекать верный и обеспеченный доход, доставляемый
зависимым и закрепощаемым населением.
Военные действия, как правило, теряли свой прежний раз-
мах, ограничиваясь небольшими задачами. Дело обычно сво-
дилось к вооруженным налетам на соседа или к несколько
более отдаленным экспедициям такого же разбойного характе-
ра совместно с другими головорезами-феодалами. Еще вчера
союзники дрались между собой, а завтра, не поделив добычи или
по другому какому-нибудь ничтожному поводу, опять перессо-
рятся насмерть и из союзников превратятся в непримиримых
врагов, чтобы снова потом «подружиться».
Обладая собственным аппаратом власти и всеми атрибута-
ми насилия, феодалы сами в состоянии полностью осуществ-
лять внеэкономическое принуждение над подвластным им на-
селением, не нуждаясь и в этом отношении в содействии цент-
ральной власти.
Превращение раннефеодального земельного владения в
сеньерию периода феодальной раздробленности представляет
длительный процесс. Как он происходил на Руси на ранней
ступени развития, проследить невозможно из-за отсутствия ис-
точников. Первые наши письменные источники, рисующие уже
вполне сложившуюся земельную вотчину, относятся к XI в.
Эти же источники свидетельствуют о том, что хозяева земель-
ных владений обладают не только феодальными правами в от-
ношении окрестного крестьянства, но пользуются также боль-
шим политическим весом в общегосударственном масштабе.
Анализируя договор 945 г. между князем Игорем и Визан-
тией, Б. Д. Греков обратил особое внимание на тех князей и
бояр, которые перечислены в договоре рядом с князем Игорем
и от имени которых договор подписывают уполномоченные
ими послы. На первом месте назван Ивор, посол самого вели-
кого князя Игоря. Далее следуют также названные по именам
«объчии ели», представители сына Игоря — князя Святослава,
жены Игоря — княгини Ольги, двух племянников Игоря и до
двадцати знатных вельмож. Все эти послы снабжены золоты-
ми печатями (в отличие от гостей, имеющих серебряные пе-
150
чати). Б. Д. Греков сближает этих послов с теми «апокрисиа-
риями» (вельможами), которые в числе прочей ее свиты со-
провождали княгиню Ольгу в Константинополь. Далее
Б. Д. Греков доказывает связь этих «светлых князей и бояр»
с землевладением. «О чем говорит это представительство?— пи-
шет Б. Д. Греков.— Несомненно, прежде всего о том, что этим
делегатам было кого представлять. Особенно характерны в этом
отношении женщины, Досылавшие своих уполномоченных. Ни-
чего другого тут придумать нельзя, как только признать, что
у перечисленных в договоре вельмож и, надо предполагать, их
жен и вдов имеются свои дворы в самом обычном для этого
времени смысле этого термина,— т. е. усадебная оседлость,
хозяйственные постройки, земля, обрабатываемая руками «че-
ляди», известное число военных и невоенных слуг. От этих
крупных боярских фамилий, боярских домов, и посылались
представители для заключения договоров с греками. В случае
смерти боярина, фамильный дом (двор, замок) не прекращал
своей жизни: во главе его становилась жена — вдова («что на
ню мужь возложил, тому же есть госпожа» — «Русская Прав-
да», Троицкий список, ст. 93). Она тоже посылала своего пред-
ставителя в Византию. Все это говорит нам об устойчивости
этих крупных фамильных, переходящих от отцов к женам и
детям, владений, об организованности этих дворов, прежде
всего в смысле людского комплекса, собранного под властью
своего хозяина» L
Па этом заканчиваются размышления Б. Д. Грекова над
вводной частью договора 945 г. и составом посольства княгини
Ольги, поскольку эти материалы понадобились ему только как
лишнее доказательство того, что у нас в X в. уже существовала
крупная земельная собственность. Однако из его наблюдений
можно сделать и дополнительные выводы.
Во-первых, русские вельможи, уже в X в. являвшиеся круп-
ными землевладельцами, в то же время обладали столь большим
политическим влиянием и весом, что без их согласия и непо-
средственного участия не могло быть заключено важное между-
народное соглашение. Во-вторых, вельмож, перечисленных
в договоре 94.5 г., нельзя рассматривать только как представи-
телей непосредственного окружения князя Игоря, живших
в Киеве или имевших дворы и замки в окрестностях столицы.
В дальнейших статьях договора предусматривается, что послы,
прибывающие в Константинополь, получают свое «слебное»
«первое от города Киева, паки из Чернигова и ис Переяславля
и ис прочих городов» 1 2. Б. Д. Греков приводит ряд веских сооб-
1 Б. Д. Греков. Киевская Русь. Госполитиздат, 1953, стр. 131—132.
2 ПВЛ, ч. I, стр. 36.
151
ражений в пользу своей догадай о том, что в составе иторевой
делегации в Византию в 945 г. имели своих представителей
и некоторые новгородские бояре-мужи3. Стало быть, полити-
ческим влиянием пользовалась не только киевская знать, окру-
жавшая великого князя, но и «всякое княжье» (по терминоло-
гии договора) и бояре-землевладельцы, рассеянные по всем
областям Киевской Руси. Это они являлись родоначальниками
будущих черниговских, переяславских и других феодалов, про-
тивопоставивших свои местные интересы общим интересам
всей страны. Уже в X в. они участвовали в заключении между-
народных договоров, они же играли видную роль во внутрипо-
литической жизни страны, ибо нельзя себе представить, чтобы,
имея решающий голос в области внешней политики, они в то
же время находились в тени при решении внутриполитических
вопросов.
Среди последних в X в. особенное значение имело взимание
дани с населения. И вот мы видим, что в руках отдельных вель-
мож сосредоточивается взимание дани с целых областей. По
крайней мере, видный сподвижник Игоря — Свенельд, победив
уличей, получает у Игоря право взимать с них дань4. После
смерти Игоря Свенельд удерживает свое влияние на государ-
ственные дела: он видный воевода Святослава Игоревича.
Когда Святослав был вынужден вернуться из Болгарии па
Русь, чтобы прогнать осаждавших Киев печенегов, Свенельд
(Сфенкель в греческих источниках) оставался в Болгарии в ка-
честве наместника Святослава. Еще при Игоре Свенельд был
настолько богат, что имел возможность содержать собственную
дружину и прекрасно ее вооружить за счет собираемой дани 5.
По рассказу летописи, это обстоятельство и послужило поводом
для несчастного древлянского похода Игоря, стоившего ему
жизни. Дружина Игоря будто бы заявила ему: «Отроци Свень-
лъжи изоделися суть оружьем и порты, а мы нази. Поиди, кня-
же, с нами в дань, да и ты добудеши и мы» 6.
Бсфьбу против Игоря возглавил местный древлянский князь
Мал7живший в укрепленном городке Искоростени. Но Мал —
3 Б. Д. Греков. Указ, соч., стр. 133—135.
4 ПСРЛ, т. V, стр. 97; т. VII, стр. 277.
5 Рассматривая последствия произведенного Карлом Мартеллом пе-
реворота в аграрных отношениях. Энгельс пишет: «Перед лицом госу-
дарства вождь дружины (Gefolgsherr) получал те же права и обязан-
ности в отношении своих вассалов, что и вотчинник (Grundherr), или
бенефициарий, в отношении своих поселенцев... Он доставлял вассалов
в суд, собирал в поход, был их вождем на войне и поддерживал их воен-
ную дисциплину; он отвечал за них и за установленнное для них воору-
жение» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 1-е, т. XVI, ч. I, стр. 405
Подчеркнуто мною.—Я. Б.).
6 ПВЛ, ч. I, стр. 39.
7 По мнению А. А. Шахматова, позднейшие летописи значительна
152
не единственный владетельный князь «в Деревех». По крайней
мере, в летописной легенде о мести Ольги упоминаются и дру-
гие, притом связанные с землевладением, влиятельные предста-
вители древлянской знати, без совета с которыми князь Мал
ничего не предпринимал. «Нарочитые», т. е. знатные, мужи,
«князи..., иже распасли суть Деревъску землю», «лучыпие мужи,
иже дерьжаху Деревьску землю» — все они тоже живут в свое-
образных замках, «в градах своих» 8. Пусть значительное число
этих князьков было потом истреблено династией Рюриковичей,
но, несомненно, что основная часть их влилась в землевладель
ческую знать Древнерусского государства. Для нас, кроме того,
важно констатировать тот факт, что уже в X в. даже в отсталых
областях Киевской Руси политическая власть непосредственно
связана с землевладением.
В том же X в. происходит первая усобица между князьями
правящей династии — сыновьями Святослава Игоревича, за-
кончившаяся тем, что Владимир Святославич, совратив на свою
сторону воеводу Ярополка Блуда, оружием и интригой погубил
Ярополка «и нача княжити... в Киеве един» 9.
Борьба между сыновьями Святослава за власть несколько
напоминает позднейшие княжеские неурядицы в том отноше-
нии, что отдельные князья в борьбе против Киева начинают
уже опираться на определенные области (Олег—на Древлян-
скую землю, Владимир —- на Новгородскую). В какой-то мере в
борьбу оказались втянутыми и печенеги. Однако есть и суще-
ственное отличие между первой княжеской усобицей и после-
дующими феодальными распрями. В усобице конца X в. уча-
ствуют только три князя (если не считать Рогволда Полоцкого,
которого Владимир по пути в Киев убил, а город его захватил),
в то время как в период феодальной раздробленности в воен-
ных столкновениях обычно участвовало множество князей, и
крупных и мелких. Военные действия конца X в. были ограни-
исказили первоначальный рассказ о гибели Игоря, который представ-
ляется в следующем виде: «Игорь, побуждаемый дружиной, идет похо-
дом на Деревскую землю, но Свенельд не отказывается от данных ему
прав; происходит столкновение Игоревой дружины со Свенельдовой и с
древлянами (подданными Свепельда): в этом столкновении Игорь убит
Мстиславом Лютым, сыном Свенельда» (А. А. Шахматов. Разыскания о
древнейших русксих летописных сводах, стр. 365). Едва ли, однако.
Свенельд при этой версии мог играть столь видную роль при Святосла-
ве. А. А. Шахматов в данном случае переносит современное ему понятие
о подданстве на такие времена, когда отношения господства и подчине-
ния между Киевом и «примученными» нм племенами носили совершен-
но иной характер, чем позднейшее подданство. Скорее всего можно пред-
полагать, что древляне, убившие Игоря, относились враждебно также и
к ставленнику Киева — Свенельду.
8 ПВЛ, ч. I, стр. 40—42 (Подчеркнуто мною.— И. Б.)
9 Там же, стр. 53—56.
153
чены несколькими пунктами, в то время как впоследствии они,
как правило, охватывали обширную территорию. В связи с этим
п население не испытывало от первой княжеской усобицы та-
ких страданий и бедствий, какие в будущем выпадали на долю
жителей охваченных феодальными усобицами областей.
Надо добавить, что на первых порах княжеские усобицы
случались очень редко. После победы Владимира над Яропол-
ком Русь в течение 35 лет не знала внутренних войн. После
второй княжеской усобицы, вспыхнувшей среди сыновей Вла-
димира Святославича и закончившейся в конце концов разде-
лом земли между Ярославом и Мстиславом, внутренний мир
продолжался почти 50 лет. Совершенно другая картина наблю-
дается в период феодальной раздробленности, когда война
обычно идет непрерывно, то затихая в одном месте, то зажи-
гаясь в другом, и редкий год обходится без кровопролитных
схваток, сопровождаясь массовым разорением и гибелью насе-
ления.
Несмотря на то, что все ужасы княжеских неурядиц населе-
ние начало ощутительно испытывать на себе только со второй
половины XI в., еще задолго до этого времени передовые рус-
ей е люди резко выступали против междоусобных браней. По
поводу измены Блуда Ярополку в летописи помещена длинная
тирада, направленная и против неверных слуг, и против междо-
усобиц вообще: «Се есть совет зол, иже свещевають на крово-
пролитье; то суть неистовии, иже приемше от князя или от
господина своего честь ли дары, мыслять о главе князя своего
на погубленье, горыпе суть бесов таковии» 10.
Бурно реагировала русская общественная мысль на княже-
ские междоусобия, происходившие между сыновьями Владими-
ра Святославича в первой четверти XI в.
Возникшая после смерти Владимира четырехлетняя брато-
убийственная война, в которую были втянуты поляки и печене-
ги, вызвала к жизни целый ряд публицистически заостренных
литературных произведений, где главными героями выступают
князья-мученики Борис и Глеб, невинно погибшие от руки сво-
его брата Святополка Окаянного. К ним относится летописное
сказание под 1015 г. «О убьеньи Борисове», включенное
А. А. Шахматовым в восстановленный им Древнейший летопис-
ный свод, затем несколько проложных сказаний о Борисе
и Глебе: под 24 июля — краткое житие «святых мучеников»,
под 15 сентября — об убиении Глеба, под 2 и 20 мая — о первом
и втором перенесении мощей (в 1072 и в 1115 гг.), под 11 авгу-
10 ПВЛ, ч. I, стр. 55. По мнению А. А. Шахматова, это место попало в
Повесть временных лет из предшествующих сводов и читалось уже в
Древнейшем летописном своде 1039 г.
154
ста — о перенесении мощей из Вышгорода в Смоленск на
Смядынь в 1191 г. Во второй половине XI в. знаменитый Нестор,
использовав летописное сказание и некоторые другие источни-
ки, написал «Чтение о погублении и о чюдесех святую и бла-
женую страстотерпцю Бориса и Глеба». Несколько позднее поя-
вилось «Сказание и страсть и похвала святою мученику Бори-
са и Глеба» неизвестного автора п.
Прежде чем перейти к разбору этих памятников русской
общественной мысли XI в., необходимо сделать одно сущест-
венное замечание. Авторы самых ранних летописных записей
уже целиком во власти феодального мировоззрения. Раздрабле-
ние земли между различными владельцами нисколько не ка-
жется им ненормальным явлением. Как передовые мыслители
своего времени, испытывающие патриотическую тревогу за
судьбы родной страны, они горой стоят за единство Русской
земли, но это единство они мыслят вовсе не в виде единодер-
жавного управления государством, а в виде братства и со-
гласия между всеми князьями, поддерживаемого строгим
соблюдением феодальной иерархии — подчинением младших *
11 В своем исследовании об этом Сказании Н. Н. Воронин пришел к
выводу о том, что А. А. Шахматов был прав, считая, что Чтение пред-
шествовало Сказанию, которое в дошедшей до нас редакции было со-
ставлено после 1115 г. (вопреки мнению С. А. Бугославского, относив-
шего Сказание ко времени, значительно предшествовавшему Несторову
Чтению). Автором Сказания Н. Н. Воронин считает (подкрепляя это
предположение многочисленными остроумными соображениями) Лаза-
ря — переяславского епископа и сподвижника Владимира Мономаха,
который до своего поставления в епископы был игуменом Выдубецкого
Михайлова монастыря отца Мономаха — князя Всеволода Ярославича,
а еще до этого — настоятелем («старейшиной клириков») вышгородской
церкви Бориса и Глеба (Н. Н. Воронин. «Анонимное» сказание о Бо-
рисе и Глебе, его время, стиль и автор. ТОДРЛ, т. ХШ, М.—Л., 1957,
стр. И—56).
Совершенно другой точки зрения придерживается Н. Н. Ильин, ко-
торый считает Сказание первоначальным памятником о Борисе и Глебе,
возникшим около 1072 г. и послужившим источником как для «Чтения»
Нестора, так и для летописного сказания «О убьеньи Борисове».
Н. Н. Ильин пишет, что работа летописного сводчика свелась к перера-
ботке и сильному сокращению Сказания, откуда, критически проверяя
материал, переделывая его, перегруппировывая и т. д., сводчик извле-
кал только фактические данные, очистив «свое повествование от агио-
графического и риторического элемента, которым был насыщен его
источник», причем работа эта была произведена чрезвычайно искусно,
что «свидетельствует о высоте интеллектуального уровня редактора
летописного свода XI в., что обычно недооценивается нашими исследо-
вателями» (Н. Н. Ильи н. Летописная статья 6523 года и ее источник. М.,
1957, стр. 189—209; цит. место на стр. 200). Однако с таким же успехом
можно утверждать и обратное — что источником Сказания явилась лето-
писная статья, откуда автор Сказания заимствовал фактические дан-
ные, столь же искусно расширяя их и разбавляя «агиографическим и ри-
торическим элементом».
155
князей старейшим. Позднее, когда отдельные области стало
обособляться и закрепились за определенными ветвями кня-
жеской династии, к требованию о соблюдении феодальной
иерархии прибавилось и другое — требование о строгом раз-
граничении областей по принципу «отчины», певторжения
князей в чужие волости. Убив Бориса и Глеба и третьего
брата — Святослава, Святополк вознесся душой. Он уже
мечтал: «Изобью всю братью свою и прииму власть руськую
един» 12. В этих словах чувствуется осуждение не только за
убийство братьев, но и за самую гордостную, нелепую и недо-
пустимую с точки зрения феодальной психологии мысль —
лишить всех князей власти и забрать ее самому.
Одолев после длительной и напряженной борьбы Свято-
полка, Ярослав через несколько лет столкнулся с другим
своим братом, Мстиславом Тмутараканским. Происшедшая
между ними Лиственская битва закончилась поражением Ярос-
лава. Но Мстислав послал сказать побежденному Ярославу,
чтобы он продолжал сидеть в Киеве, потому что, будто бы за-
явил Мстислав, «ты еси старейшей брат, а мне буди си сто-
рона» 13. Здесь летописец, исходя из своих политических целей,
несомненно искажает события, ибо после поражения на Лист-
вене Ярослав сидел два года в Новгороде, а в Киеве у него
оставались мужи. В это время Мстислав сделал попытку утвер-
диться в Киеве, но киевляне его не приняли, и он обосновался
в Чернигове. Только набрав много воинов, Ярослав возвра-
тился с севера и договорился с Мстиславом о разделе Русской
земли по линии Днепра, т. е. о том, что ему Мстислав якобы
сам предлагал до этого. Летописец нисколько пе сетует по по-
воду того, что земля раскололась на-двое. Напротив, он с боль-
шим удовлетворением отмечает, что после этого «пачаста жити
мирно и в братолюбьстве и уста усобица и мятежь, и бысть
тишина велика в земли» 14. Двенадцать лет братья прожили
в добром согласии и сотрудничестве, и когда Мстислав, раз-
болевшись на охоте, умер, Ярослав опять перенял всю власть
и «бысть самовластець Руськой земли». Опять-таки летописец,
отмечает это явление без всякой радости и воодушевления,
констатируя его только как факт. Да и явление это совершенно
случайное, поскольку незадолго до смерти Мстислава скон-
чался сын его Евстафий, а других наследников у него не было.
Следовательно, общественное мнение было уже вполне подго-
товлено к тому, что после Ярослава земля будет разделена.
Весь вопрос заключался только в одном: чтобы, и будучи раз-
деленной, земля сохранила свое единство. Как добиться этого.
12 ПВЛ, ч. I, стр. 94—95.
13 Там же, стр. 100.
14 Там же.
156
должен был подсказать пример «святых» братьев Бориса и
Глеба.
Еще С. М. Соловьев высказал весьма правдоподобное пред-
положение, что Владимир прочил себе в преемники Бориса 15.
Последний, сидевший посадником отца в далеком Ростове, неза-
долго до смерти Владимира оказался в Киеве и по поручению
отца возглавил поход против печенегов. Во время этого похода
Владимир умирает и, воспользовавшись поддержкой вышгород-
цев, власть захватывает Святополк. Нет никаких оснований
считать, что Борис, обладая вооруженной силой, добровольно
отказался от власти. Русские книжники, однако, передают со-
бытия исключительно тенденциозно. Попавшее со сравнитель-
но незначительными изменениями из Древнейшего летописно-
го свода в Повесть временных лет сказание о Борисе и Глебе
изображает дело в следующем виде. Не встретив печенегов,
Борис с дружиной возвращался в Киев. По дороге, на Альте,
он получил весть, что отец его умер. Дружина передала себя
в его распоряжение: «Се дружина у тобе отъня и вой; поиди,
сяди Кыеве на столе отни» (до этого говорится, что киевляне
не хотели принять Святополка). Но Борис отказывается:
«Не буди мне възняти рукы на брата своего старейшего; аще
и отець ми умре, то сь ми буди в отца место».
Заставив Бориса провозгласить политическую доктрину,
которая летописцу казалась идеальным средством сохранения
единства Русской земли, автор летописного сказания
«О убьеньи Борисове» передает весьма чувствительные, но со-
вершенно неестественные подробности последних часов князя-
мученика. Узнав, что Святополк хочет его погубить, Борис
не предпринимает ни малейшей попытки к спасению: он до
того предан старшему брату (притом не из каких-либо особых
побуждений, а только в силу того, что тот — старший), что
готов принять от него мученическую смерть. Воины, с которыми
Борис отказался идти на Киев, уже разошлись, и он остается
только с некоторыми преданными ему отроками 16. Ночью
15 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, ч. I,
сто. 192—194.
16 В летописном сказании об убийстве Бориса и Глеба II. Н. Ильин
находит «ряд несообразностей». Например, «необъясним отказ Бориса
вести дружину против Святополка, последствием чего будто бы явился
ее уход»; «странным кажется» то, что Борис «по принимает никаких мер
для своего спасения, не пытается даже бежать, как бы поджидая
убийц» (Н. Н. Ильин. Указ. соч.. стр. 40). Эти несообразности совер-
шенно устраняются, если рассматривать разбираемый памятник как пу-
блицистическое произведение, где превозносится братская любовь и
взаимное согласие между членами правящей династии, представители
которой, далекие от коварства и междоусобной брани, охотно отдают
свою жизнь, лишь бы не выйти из послушания старейшему князю. Но
Н. II. Ильин выходит из затруднения другим путем: оп объявляет
157
пришли посланные Святополком убийцы. Когда они приблизи-
лись к шатру Бориса, то услышали, как он поет псалмы и кану-
ны (следует отрывок из произнесенных Борисом молитв и псал-
мов). Самоотверженность «блаженного» Бориса и беззаветная
его преданность старшему брату подчеркнуты заключительной
молитвой: «Се же не от противных приимаю, но от брата своего,
и не створи ему, господи, в семь греха». После этого убийцы,
как «звери дивии», напали на него и прободали копьями. По-
казав величие Бориса, автор приводит еще некоторые подроб-
ности, чтобы выставить низость Святополка. Когда к послед-
нему привели израненного Бориса, тот еще дышал. Увидев, что
брат еще жив, Святополк велел пронзить его мечом 17.
Расправившись с Борисом, Святополк решил убить и Глеба.
«С лестию» (вероломно) посылает он к нему сказать, что отец
сильно заболел и чтобы он скорее явился в Киев. Глеб с малой
дружиной пустился в путь — «бе бо послушлив отцю». По доро-
ге, на Смядыне, Глеб получил весть от Ярослава с предупреж-
дением, чтобы он не пошел в Киев, так как отец уже умер,
а Борис убит Святополком. Если в рассказе об убиении Бориса
развивается тема о преданности младшего брата старейшему,
то в повести об убиении Глеба подчеркивается другой мо-
мент — трогательная дружба между двумя братьями, живу-
щими в братолюбии и добром согласии. Глеб плачет и скорбит
о гибели брата; он сокрушается, что не услышит больше его
«тихого наказанья»; он молит бога послать ему такую же му-
ченическую смерть: лучше соединиться с любимым братом, чем
жить «в свете семь прелестнемь» (коварном). Тут и его насти-
гают беспощадные убийцы. Приняв венец, Глеб вознесся на
небеса, где соединился с Борисом. Рассказ заключается псал-
мом: «Се коль добро и коль красно, еже жити братема вкупе!» 18
Как программа и призыв, этот псалом на протяжении двух
столетий будет вплетаться в различные летописные рассказы
о кровавых распрях князей и попытках их примирения.
Едва ли читавшееся в Древнейшем летописном своде ска-
зание о Борисе и Глебе является, как полагают некоторые ис-
«литературным образцом и источником» первоначального повествования
о Борисе и Глебе чешские легенды о Вячеславе и Людмиле, которые
дали возможность автору повествования восполнить «скудные и противо-
речивые местные русские предания о судьбе Бориса и Глеба» (там же,
стр. 54—65), хотя приводимые параллельные тексты подчас не обнару-
живают почти никакого сходства.
17 ПВЛ, ч. I, стр. 90—92.
18 Там же, стр. 92—93. Посмертной славе братьев-мучеников проти-
вопоставляется бесславный конец Святополка. Гонимый божьим гневом,
он самым постыднььм образом («зле») кончает свою жизнь в пустыне
между Польшей и Чехией. Могила его, отмечает летописец, существует
и по сей день, и из нее исходит страшный смрад: «Се же бог показа
на наказанье князем русьскым» (там же, стр. 98).
158
следователи, древнейшим и первоначальным 19. В сказании
сохранились некоторые реальные подробности трагической ги-
бели братьев 20, совершенно теряющиеся в позднейшей благо-
честивой фразеологии и тенденциозных рассуждениях. Надо
полагать, что в действительно первоначальном сказании было
значительно больше реальных подробностей и мало рассужде-
ний, нагроможденных последующими писателями и публицис-
тами. Между прочим, в первоначальном варианте сказания
Глеб не рисовался таким уже безропотным мучеником за
братнее единство, каким он предстает в Повести времен-
ных лет. В «Чтении» Нестора, в основу которого, по мнению
Л. А. Шахматова, автор положил сказание Древнейшего лето-
писного свода21, Глеб рисуется совершенно другим, чем в По-
вести временных лет. Судя по рассказу Нестора, Глеб вовсе
не расположен принять мученическую смерть. В то время как
Борис безропотно ждет своей участи, Глеб принимает всяче-
ские меры, чтобы избежать смерти. Он заранее приготовля-
ет для бегства «кораблец»22 и бежит из Киева. Когда его
настигают посланные в погоню люди Святополка, он велит
своим отрокам не вступать с ними в бой, надеясь, что сумеет до-
говориться с братом, упросит, умилостивит его; он все время
молит бога о спасении и т. д.23. Зато Нестор насытил
19 «Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им». Под-
готовил к печати Д. И. Абрамович. «Памятники древней русской лите-
ратуры», вып. 2, изд. Отделения Русского языка и словесности Академии
наук. Пгр., 1916, стр. XIV. К этому мнению склонялся »и А. А. Шахматов
«Остается невыясненным,— пишет он,— существовало ли оно (сказание
о Борисе и Глебе.— И. Б.) раньше в отдельном виде или сочинено самим
составителем свода. Более вероятным представляется мне последнее
предположение» (А. А. Шахматов. Разыскания..., стр. 92).
20 Вроде того, что убийцы не могли «вборзе» снять с любимого от-
рока Бориса угрина Георгия большой золотой гривны, »и чтобы не терять
времени, отрубили ему голову; или вроде того, как конь под Глебом
споткнулся и повредил себе ногу.
21 А. А. Ш а х м а то в. Разыскания..., стр. 66, 69—70, 94.
22 По версии Нестора, а также, как предполагает А. А. Шахматов,
и Древнейшего свода, Глеб в момент смерти отца находился в Киеве,
и Святополку вовсе не пришлось посылать за ним в Муром.
23 Возможно, что первоначально существовало два отдельных рас-
сказа — о Борисе и о Глебе. В Повести временных лет общий рассказ об
убийстве обоих братьев озаглавлен «О убьеньи Борисове» — не есть ли
это заголовок отдельного рассказа о гибели Бориса? У Нестора тоже
сперва идет повесть о Борисе, а затем — о Глебе; связь между обеими
повестями чисто механическая, а в начале, когда автор говорит об обоих
братьях, то это получается у него в литературном отношении довольно
неловко со ссылкой: «нъ се уже възвратимся на первую повесть» («Па-
мятники древней русской литературы», вып. 2, стр. 6). Представляется
странным, почему не был канонизирован третий убитый Святополком
брат — Святослав Деревский, умерший такой же насильственной
смертью, как Борис и Глеб. Очевидно, о его гибели, кроме краткой лето-
писной записи, не существовало никакого литературного сказания, так
что его «святость» нельзя было подтвердить никакой «документацией».
159
публицистическими мотивами рассказ об убийстве Бориса, уси-
лив и всячески подчеркнув те политические тенденции, кото-
рые содержались уже в предыдущем рассказе.
Свое «Чтение» Нестор писал в те годы, когда феодальная
раздробленность стала уже ощутительным фактом политиче-
ской жизни Руси и никакой другой строй современниками
уже не мыслился. Нестор поэтому осуждал стремление Свято-
полка к единодержавию 24, по в то же время устами Бориса
указывал путь к сохранению единства Руси и при феодальной
раздробленности. Борис, будучи младшим сыном Владимира,
нисколько не стремится занять киевский стол. Напротив, он
безмерно рад и счастлив, что престол занят старшим братом,
которому он заранее выражает свою беспредельную покорность.
«Слышав же, яко брат ему старейший на столе седить отчи.
възрадовася, рекый: сии ми будеть яко отець» 25. Он отправля-
ется к Святополку. «Блаженый же ну темь своим идяше,
радуяся, иже брат ему старей на столе отчи сел» 26.
«Чтение» Нестора, как отметил еще А. А. Шахматов, соз-
дано под свежим впечатлением выступления молодых кня-
зей — Бориса Вячеславовича, Олега и Романа Святославичем,
поднявших оружие против своих дядей Ярославичей — Всеволо-
да и великого князя Изяслава. Осуждая такие выступления,
Нестор вкладывает в уста Бориса целую тираду о том, что
меньший брат ни при каких обстоятельствах, будучи даже не-
справедливо обижен, не может и пе должен быть «противен»
брату старейшему. Когда Борис получает предупреждение, что
Святополк хочет его убить, он «не ят веры, глаголя: «Како се
можеть быть истина, еже вы и глаголете ныня? Или вы нс
весте, яко аз мний (младший.— И. Б.) есмь, не противен есмь
брату своему старейшему сущю?». Не меняет он своего убеж-
дения и намерения даже тогда, когда узнает страшную правду
о планах Святополка и бегстве Глеба. «Си слыша блаженый,
глагола сице: «благословен бог! Не отъиду, ни отбежю от места
сего, ни пакы супротивлюся брату своему, старейшему сущю; но
яко богу годе, тако будеть. Уне ми есть еде умрети, пеже во
иной стране» 27. В последних словах как бы выражается укор
Глебу, бежавшему от Святополка из Киева, а также Святославу
Деревскому, бежавшему в Венгрию. Возможно также, что здесь
содержится намек на бегство Олега Святославича от своего дя-
ди Всеволода из Чернигова в Тмуторокань. Идея слепой и без-
24 Святополк «нача мыслити на праведнаго, хотяше бо оканьный всю
страну погубитп п владети един» (там же, стр. 7. Подчеркнуто мною.—
И. Б.).
25 Там же, стр. 8.
26 Там же, стр. 9.
27 Там же.
160
граничной покорности старшему брату так величественна и воз-
вышенна, что лучше умереть за нее, чем, нарушив ее, спасти
свою жизнь!
Усиливая политическую тенденцию предыдущих расска-
зов о Борисе, Нестор несколько переставляет события. В лето-
писном сказании дружина Владимира, возвращаясь с Борисом
с похода против печенегов, предлагает ему занять Киев после
получения вести о смерти старого князя, когда о намерениях
Святополка еще ничего не известно. Верный идее старейшин-
ства, Борис, естественно, отвергает предложение дружины.
В «Чтении» Нестора дружина предлагает Борису свои услуги
для занятия Киева уже после того, как злодейские намерения
Святополка обнаружились вполне. Теперь Борис, казалось бы,
имеет уже полное моральное право выступить против брата
и покарать его. Нестор дает и некоторые подробности о сопро-
вождавших Бориса воях, сообщая, что их было 8 тысяч человек
и все они были вооружены. Подробности немаловажные: они
должны показать, что предложенное Борису предприятие могло
рассчитывать на полный успех. И тем не менее, несмотря на то,
что, выступив против Святополка, Борис в сущности защищал
бы правое дело, несмотря, далее, на преданность большой во-
оруженной дружины, сулившей ему верный успех,— Борис
решительно отказывается от выступления и заявляет своим
воям: «Ни, братие моя, ни, отчи, не тако прогневайте господа
моего брата, еда како на вы крамолу въздвигнеть; нъ уне есть
мне одиному умрети, нежели толику душь» 28. Здесь, помимо
всего прочего, подчеркивается еще ответственность князя за
массовую гибель воев и населения, которой сопровождались
бесконечные княжеские усобицы 29.
Заканчивается «Чтение» Нестора многозначительным на-
меком на современные ему события. Упоминаются «не покоря-
ющиеся старейшим и супротивлящеся им» «детскы князи»,
под которыми, как уже указывалось, имеются в виду изгои —
Святославичи и Борис Вячеславович, выступившие против
Изяслава и Всеволода Ярославичей. Борис Вячеславович по-
гиб в бою на Нежатиной ниве, Романа Святославича на воз-
вратном пути убили приведенные им же половцы, с которыми
Всеволод Ярославич сумел договориться. Молодые князья уби-
ты, но это не мученическая смерть, так высоко вознесшая Бо-
риса и Глеба: «Ти не суть такой благодати сподоблени, яко же
28 Там же, стр. 10.
29 Эту же мысль об ответственности князей за врученный им богом
народ проводит и летописец в рассказе о преступлениях Святополка
Окаянного: «Аще бо князи правьдиви бывають в земли, то многа отдают-
ся согрешенья земли; аще ли зли и лукави бывають, то болше зло наво-
дить бог на землю, понеже то глава есть земли» (ПВЛ, ч. I, стр. 95).
Заказ № 835
святая сия». «Святые» братья добились чести и славы покор-
ностью. «Мы же ни мало имам покорения к старейшинам,
иъ овогда прекыи глаголем им, овъгда же укаряем я, многажды
же супротивимся им» 30.
Культ Бориса и Глеба, установленный еще в княжение Яро-
слава, пользовался на Руси большой популярностью и занесен
был даже в другие страны31. Так, архиепископ новгородский
Антоний видел в 1200 г. «велику икону» Бориса и Глеба
в константинопольской Софии и церковь Бориса и Глеба в го-
роде Испигасе. В Созавском монастыре в Чехии существовал
особый придел Бориса и Глеба. В югославянском прологе под
24 июля имеются две редакции житий Бориса и Глеба; кроме
того, в виде краткого жития помещена о них заметка и под
2 мая, в день перенесения мощей. Сохранился и армянский
пролог о «Романосе и Давите» (Роман и Давид — христиан-
ские имена Бориса и Глеба), «иже в Русех скопчашася от
беззаконного брата их» 32.
30 «Памятники древней русской литературы», вып. 2, стр. 25. При
всей ценности наблюдений и выводов, сделанных Н. Н. Ворониным в его
исследовании о Сказании, я не могу в силу приведенных соображений
о публицистической заостренности «Чтения» согласиться с высказанной
в названном исследовании мыслью об абстрактности произведения Не-
стора, которое И. Н. Воронин, вслед за С. А. Бугославским, характеризует
как церковное житие, составленное «но образцу греческих агиографов»,
где читатель «движется среди явлений отвлеченного мира». Нельзя со-
гласиться и с утверждением С. А. Бугославского (к которому примыкает
Н. Н. Воронин, называя его «метким»), будто Нестор «игнорирует дей-
ствительность», а «исторические интересы стоят на последнем месте»
(Н. Н. Вор о нии. Указ, соч,, стр. 40, 48 и 52). Странно при этом, что
Н. Н. Воронин, так тщательно и любовно разобравший все сообра-
жения А. А. Шахматова, касающиеся «Чтения» и Сказания, умалчивает
о том, что, по мнению А. А. Шахматова, «Чтение» Нестора явилось
своеобразным ответом на выступление молодых князей — Бориса Вяче-
славича, Олега и Романа Святославичей. Четко выраженная в «Чтении»
мысль о том, что младшие князья должны подчиняться старейшему кня-
зю, Н. Н. Воронин квалифицирует как проявление «узко-феодальной ди-
настической морали». Между тем в условиях начавшегося расчленения
прежде единой Руси патриотически настроенные публицисты конца XI —
начала XII в. видели в таком подчинении одно из средств установления
внутреннего мира.
31 По меткому наблюдению И. Н. Воронина, в Сказании проводится
«мысль о международной, мировой значимости культа Бориса и Глеба.
Они превосходят сол у некого святого Димитрия — он защищал только
свой город, Солунь, его интересы были феодально узки. Борис и Глеб
пекутся не об одном или двух городах..., но о всей земле Русской»
(Н. Н. Ворони н. Указ, соч., стр. 52).
32 «Путешествие новгородского архиепископа Антония в Царьград
в конце XII в.». СПб., 1872, стр. 79 и 159; П. С е р е б р я н с к и й. Древне-
русские княжеские жития. М., 1915, стр. 20; Николай Никольский.
Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений
(X—XII вв.). СПб., 1906, стр. 276; В. Н. Бенешевпч. Армянский про-
лог о свв. Борисе и Глебе. ИОРЯС, т. XIV, кн. 1. СПб., 1909, стр. 201—236.
162
Популярность культа Бориса и Глеба, перешедшая даже
за пределы страны, объясняется вовсе не тем, что это были
первые русские «святые». Эта популярность вызывалась тем
ореолом величия, которым в глазах русских людей был окружен
их патриотический подвиг. Среди кровавых княжеских не-
урядиц, опустошавших некогда цветущие земли, люди с уми-
лением вспоминали о том, что когда-то якобы существовали
князья, бескорыстно преданные своему главе, бесконечно
далекие даже от мысли о какой-либо усобице, с радостью жерт-
вовавшие жизнью, лишь бы отвратить кровопролитие, удержи-
вавшие свою дружину от заманчивых искушений о захвате
власти, преисполненные чувства ответственности за спокойное
существование народа. И глядя на какого-нибудь драчливого
современника, люди, воспитанные на книжной традиции, веро-
ятно, с тоской думали: о, если бы этот хоть чем-нибудь напо-
минал Бориса и Глеба!.. Сказания о бескорыстных и миролю-
бивых князьях, естественно, находили почитателей и в таких
странах, как Чехия, Сербия и Армения, население которых
также страдало от княжеских неурядиц.
С точки зрения идеальных понятий о покорности и послу-
шании старейшему князю, воплощенных в «подвиге» Бориса,
борьба Владимира Святославича против старшего его брата
Ярополка и Ярослава — против Святополка Окаянного пред-
ставляется в неприглядном свете. Как ни велика была вина
Ярополка, первым поднявшего рать на Олега Древлянского,
и Святополка, убившего трех безвинных своих братьев, судить
его, по понятиям книжников, авторов сказаний о Борисе и
Глебе, должны были не младшие князья... Но слишком живо
было в памяти правление Владимира и Ярослава, когда Русь
не терзалась усобицами, чтобы осудить их за действия, в ре-
зультате которых установился порядок на земле. Поэтому,
всячески осуждая Блуда, изменившего своему господину, ле-
тописец в то же время не только не обвиняет Владимира, но
выставляет его в роли обороняющегося. «Не яз бо почал
братью бити,— велел он будто бы передать Блуду,— но он. Аз
же того убоявъея, при дох на нь» 33. А Ярослав выставляется
орудием и мстителем за попранное право. «Не я почах,— гово-
рит он,— избивати братью, но он; да будет отместьник бог
крове братья моея, зане без вины пролья кровь Борисову и
Глебову праведную... Суди ми, господи, по правде, да сконча-
ется злоба грешнаго» 34.
33 ПВЛ, ч. I, стр. 54.
34 Там же, стр. 96. Этот же мотив выдвигает и Сказание об убийстве
Бориса и Глеба: «Ярослав, не тьрпя сего зълааго убийства, движеся на
братоубийца оного, оканьнааго Святоплъка...» («Памятники древней рус-
ской литературы», вып. 2, стр. 44).
163
11*
Добившись власти, Ярослав менее зверскими средствами
в сущности продолжает политику Святополка Окаянного, сво-
дившуюся к сосредоточению всей власти в одних руках: с бра-
том Мстиславом Ярослав решает спор оружием, а другого бра-
та — Судислава — по явной клевете (им же, может быть, и
инспирированной) он засадил в «поруб». И все же, хотя после
смерти Мстислава Черниговского Ярославу и удалось стать
«самовластцем» Русской земли, мы наблюдаем в его время
уже известный закат былого политического единства государ-
ства. В годы правления Ярослава еще более усилился сепара-
тизм отдельных областей. Полоцком владели потомки Яросла-
вова брата Изяслава Владимировича, и Полоцкой областью
Ярослав не распоряжался. Богатый Новгород, уже при Влади-
мире Святославиче тяготившийся своей зависимостью от
Киева, при Ярославе еще более расцвел в хозяйственном от-
ношении, и тем самым накапливались предпосылки для буду-
щего его отделения. Чернигов уже совсем было обособился от
Киева при Мстиславе, который, между прочим, предпринял
здесь постройку патронального храма — собора Спаса, где и был
похоронен. Рвавшаяся к обособлению правящая знать облас-
тей нуждалась в самостоятельных княжеских династиях, кото-
рые были бы прочно связаны с данной землей и могли бы за-
щищать ее местные интересы от притязаний Киева. Так идея
«старейшинства» дополнилась идеей об «отчине», т. е. о по-
лусамостоятельных областях, принадлежащих представителям
определенных княжеских линий, которых великий князь киев-
ский не может по своему произволу ни сменить, ни перемес-
тить, ни ущемить в каком-либо другом отношении.
Сочетание идеи старейшинства с правами «отчины» нашло
свое воплощение во включенном в Повесть временных лет
знаменитом памятнике XI в., известном в литературе под на-
званием «ряда Ярослава». Когда Ярослав умирал, рассказыва-
ет летопись, он будто призвал к себе сыновей и «урядил» их.
«Имейте в собе любовь,— наказывал Ярослав своим сыновь-
ям,— понеже вы есте братья единого отца и матере. Да аще
будете в любви межю собою, бог будеть в вас и покорить вы
противныя под вы, и будете мирно живуще. Аще ли будете
ненавидно живуще, в распрях и которающеся, то погыбнете
сами и погубите землю отець своих и дед своих, юже налезо-
ша трудомь своимь великим; но пребывайте мирно послуша-
юще брат брата». Стольный город Киев Ярослав поручил стар-
шему сыну Изяславу и повелел другим сыновьям: «Сего по-
слушайте, якоже послушаете мепе, да той вы будет в мене
место».
Таким образом, в «ряде Ярослава» подчеркивается идея
старейшинства: младшие братья должны беспрекословно по-
164
виновиться старшему, держащему киевский стол, и слушаться
его, как отца.
На старшего брата также налагаются известные обязатель-
ства. Если кто-нибудь захочет обидеть свою братью, наказыва-
ет Изяславу Ярослав, то он обязан помочь ему против обид-
чика. В этом еще пет ограничения идеи старейшинства, ибо
примерный отец, естественно, должен прийти на помощь сыну,
терпящему несправедливые обиды. Но в то же время Ярослав
значительно ограничивает права старшего сына, роздав дру-
гим сыновьям волости и «заповедав им не преступити преде-
ла братия, ни сгонити» 35. Владимир сам рассаживал по волос-
тям многочисленных своих сыновей, рассматривая их как на-
местников, перемещая с одного конца государства в другой.
Так же поступал и Ярослав. Но после его смерти должны
были наступить другие порядки: князь киевский, которого все
другие князья должны были почитать, как отца родного, отныне
не имел права распоряжаться волостями: они делались уже
постоянными владениями определенной княжеской линии, ста-
новились «отчиной», над которой не властен даже старейший
князь, номинальный глава государства. В приписываемом Яро-
славу ряде сказывается уже ставшая явной во второй полови-
не XI в. феодальная раздробленность Руси, вызванная углубле-
нием феодальных отношений и укреплением отдельных
областей.
К этому времени начинают сказываться и все отрицатель-
ные явления феодальной раздробленности. Младшие Яросла-
вичи — Святослав и Всеволод в 1073 г. согнали с киевского
стола Изяслава Ярославича. В борьбе с братьями Изяслав
опирался на внешние силы — поляков, немцев, на папу рим-
ского. Разъедаемая усобицами, Русь уже не в состоянии оказать
сосредоточенный отпор степным кочевникам и делается лег-
кой добычей половцев. В этих условиях передовые люди стра-
ны мучительно ищут выхода из создавшегося тяжелого поло-
жения.
Как и в оценке социальных отношений, русские книжни-
ки, и в частности летописцы, исходят из реальных возможно-
стей. Они не выдумывают никаких несбыточных схем. Они по-
нимают, что к временам Владимира и Ярослава, когда князь
киевский мог распоряжаться всеми ресурсами земли, уже нет
возврата. Чтобы противостоять кочевникам и прекратить по-
стоянную внутреннюю войну, надо было прежде всего урегу-
лировать межкняжеские отношения. Именно в этих целях и
была выдвинута теория «отчины», которая должна была удер-
жать строптивых и драчливых князей от незаконного 36
36 ПВЛ, ч. I, стр. 108.
165
вторжения в чужие пределы. Таким образом, представление об
«отчине», как об области, имеющей своего законного владете-
ля и защищенной «отчинным правом» от покушений со сторо-
ны других князей, возникло в качестве идеологической теории
на основе определенных социально-экономических и политичес-
ких отношений36.
Совсем иначе рассматривают этот вопрос буржуазные исто-
рики, обычно толкующие дело таким образом, будто сперва
Ярослав придумал идею старшинства и идею отчины, а уже
потом по его «ряду» стали строиться межкняжеские отноше-
ния.
С. М. Соловьев при определении господствовавших в Киев-
ской Руси межкняжеских отношений исходил из своей теории
родового быта. По его мнению, господствовавший якобы на
Руси «родовой быт» оказал влияние и на взаимные отношения
в среде княжеской династии Рюриковичей, так что, «когда
семья княжеская, семья Рюриковичей, стала многочисленна, то
между членами ее начали господствовать родовые отноше-
ния...». Единство княжеского рода, по С. М. Соловьеву, сохра-
нялось при помощи так называемого «лестничного восхожде-
ния», в силу которого после смотри великого князя каждый из
остальных членов княжеского рода делает очередной шаг,
поднимаясь на одну ступень по лестнице, ведущей к вершине
власти, к киевскому золотому столу. «Такие отношения в роде
правителей, — пишет С. М. Соловьев, — такой порядок преем-
ства, такие переходы князей могущественно действуют на весь
общественный быт древней Руси, на определение отношений
правительственного начала к дружине и к остальному народо-
населению, одним словом,— находятся на первом плане, харак-
теризуют время». Перемены наступают только во второй поло-
вине XII в., когда на сцену выступает северная Русь.
Определить после смерти великого князя старшего в роде
было совсем нетрудно. «Основанием старшинства было стар-
шинство физическое, причем дядя имел преимущество перед
племянниками, старший брат — перед младшими, тесть —
перед зятем, муж старшей сестры — перед младшими шурь- 36
36 Недаром А. А. Шахматов, а до него некоторые другие исследова-
тели отмечали связь летописной статьи о смерти Ярослава с событиями
1073 г., когда Святослав и Всеволод, преступив «отню заповедь», изгнали
Изяслава из Киева. Выступая под 1073 г. с решительными обвинениями
против младших Ярославичей, особенно Святослава, летописец при этом
дважды указывает на нарушение завета Ярослава. В связи с этим
А. А. Шахматов пришел к выводу, что статьи о смерти Ярослава и о
событиях 1073 г. составлены одним лицом: под 1054 г. автор подробно
сообщает о том, как Ярослав заповедал своим сыновьям «не преступати
предела братня, ни сгонити», а под 1073 г. он выступает обличителем
младших князей, польстившихся на чужой предел (А. А. Шахматов.
Разыскания..., стр. 403—404, 451).
166
ями, старший шурин — перед младшими зятьями». Из поряд-
ка лествичного восхождения исключался только князь-изгой
(отец которого умер при жизни деда). Изгою отводилась
определенная волость, которой он и его потомки раз навсегда
•ограничивались. Именно этим случайным обстоятельством
М. С. Соловьев объясняет обособление Полоцкой земли, Га-
лицкой, Рязанской, позднее — Туровской земли. Если исклю-
чить немногочисленных князей-изгоев, то понятие о единстве
и нераздельности княжеского рода поддерживалось среди
остальных князей тем, что каждый член рода «мог получить
старшинство, не оставшееся исключительным ни в одной
линии».
Каковы были, по С. М. Соловьеву, обязанности князей
друг к другу и их реальные взаимоотношения? «Старший
князь,— пишет он,— как отец, имел обязанность блюсти выго-
ды целого рода, думать и гадать о Русской земле, о своей чес-
ти и о чести всех родичей, имел право судить и наказывать
младших, раздавать волости, выдавал сирот-дочерей княжес-
ких замуж. Младшие князья обязаны были оказывать стар-
шим членам уважение и покорность, имея его себе отцом в
правду и ходить в его послушании, являясь к нему по первому
зову, выступая в поход, когда велит». Другими словами, все
эти определения прав и обязанностей точно такого же рода,
как и те, какие мы видели в завещании Ярослава. Однако род-
ственное чувство не может удержаться между далекими род-
ственниками, «и как скоро это условие (родственная
любовь.— И, Б.) исчезло, то вместе рушилась всякая связь,
всякая подчиненность, потому что никаких других отношений,
кроме родовых, не было; младшие слушались старшего до тех
пор, пока им казалось, что он поступает с ними как отец; если
же замечали цротивное, то вооружались» 37.
Построение С. М. Соловьева, совершенно игнорирующее
конкретные общественно-экономические отношения, искусст-
венно и надуманно, а нарисованная им картина никогда не
имела места в Киевской Руси. Занятие княжеских столов про-
исходило вовсе не по выдуманным С. М. Соловьевым прави-
лам, о которых сами князья тте имели никакого представле-
ния, а в зависимости от реальных возможностей и ресурсов
каждого князя и от того, насколько крепко он был связан с дан-
ной волостью и в первую очередь с ее землевладением. Основ-
ная ошибка С. М. Соловьева заключается в том, что такой
важный и сложный процесс, как феодальное расчленение
страны, он сводит исключительно к притуплению родственных
37 С. М. Соловье в. История России с древнейших времен, изд.
«Общественная польза», кн. I, стб. 2—3, 279—2'80, 2'812, 284 (Подчеркнуто
мною.— И. Б.)
167
чувств в княжеском «роде». Между тем этот процесс, имевший
глубокие социально-экономические и политические корни, был
вызван вовсе не характером княжеских взаимоотношений,
а, напротив, княжеские взаимоотношения строились в зависи-
мости от того, как глубоко зашел этот процесс. Разумеется,
и обособление отдельных областей совершенно нелепо объяс-
нять несчастными случаями в княжеской семье (преждевре-
менная смерть князя — отца «изгоя» при жизни деда изгоя).
Подобно С. М. Соловьеву, и В. О. Ключевский считает, что
порядок занятия княжеских столов в Киевской Руси имел ре-
шающее значение для всей жизни тогдашнего общества. Если
С. М. Соловьев полагал, что изображенный им порядок перехо-
да князей из волости в волость якобы «могущественно дейст-
вует на весь общественный быт древней Руси», что отношения
между князьями «находятся на первом плане, характеризуют
время», то и В. И. Ключевский считает, что действовавший
в XI в. порядок княжеского владения Русской землей является
основой ее политического строя38.
В. О. Ключевский принимает в общем построение С. М. Со-
ловьева, хотя вносит в него поправки, различая «схему или
норму порядка и его практическое развитие». «Норма порядка»,
по В. О. Ключевскому, якобы наблюдалась в практике первых
поколений Ярославичей, «а потом она остается только в поня-
тиях князей, вытесняемая из практики изменяющимися обстоя-
тельствами». Установившийся порядок лишь изредка нару-
шался доблестью князя, смотревшего на завоеванный им город,
как на военную добычу, а также вмешательством городов. Как
и С. М. Соловьев, В. И. Ключевский также объясняет обособ-
ление отдельных областей тем, что они случайно достались
князьям-изгоям, «генеалогическим недорослям».
Полностью принимая «теорию лествичного восхождения»
С. М. Соловьева, В. О. Ключевский несколько уточняет ее
соображениями о существовании двух лествиц — «лествицы
лиц и лествицы областей», строго соответствовавших одна дру-
гой. «Все наличные князья,— пишет В. О. Ключевский,— по
степени старшинства составляли одну генеалогическую лест-
вицу. Точно так же вся Русская земля представляла лествицу
областей по степени их назначения и доходности. Порядок
княжеского владения основывался на точном соответствии
ступеней обеих этих лествиц, генеалогической и территориаль-
ной, лествицы лиц и лествицы областей».
«Теорию лестничного восхождения» В. О. Ключевский свя-
зал со своим собственным представлением о древнерусском
князе, как о какой-то перелетной птице, парившей по всем
38 См. В. О. Ключевский. Соч., т. I. Курс русской истории, ч. L
М., 1956, стр. 169.
168
областям Руси и не имевшей нигде своего прочного гнезда.
Корни системы безраздельного владения князей Русской зем-
лей В. О. Ключевский, вопреки твердо установленным истори-
ческим фактам, усматривает в том, что якобы и в XI в. «поня-
тия о князе, как территориальном владельце, хозяине
какой-либо части Русской земли, имеющем постоянные связи
с владеемой территорией, еще не заметно. Ярославичи в значи-
тельной мере оставались еще тем же, чем были их предки
IX в., — речными викингами, которых шедшие из степи опас-
ности едва заставили пересесть с лодки на коня». Да и самую
теорию лествичного восхождения князья придумали для своих
практических удобств. Однако придуманный ими порядок был
нарушен в силу того, что княжеский род разросся, родственные
отношения запутались; иные племянники оказались годами
старше своих дядей, это порождало недоразумения, распри
и споры — кто из них «старше». Именно эти затруднения поро-
дили понятие об отчине: «Когда сыновьям становилось трудно
высчитывать свое взаимное генеалогическое отношение по
отцам они старались разместиться по волостям, в которых сиде-
ли отцы» 39.
Теория лествичного восхождения с поправками В. О. Клю-
чевского вызывает еще больше возражений,чему С. М. Соловье-
ва. Во-первых, В. О. Ключевский утверждает, что этот порядок
твердо держался в первом поколении Ярославичей. Между тем
он был нарушен через 19 лет после смерти Ярослава и вообра-
жаемого его «ряда», а именно в 1073 г., когда Святослав при
помощи Всеволода прогнал старшего брата Изяслава. После
смерти Святослава Всеволод уступил великое княжение стар-
шему брату Изяславу не потому, что тот был старший (это
обстоятельство не помешало Всеволоду помочь Святославу
изгнать Изяслава), а потому, что он не был уверен в благопри-
ятном исходе вооруженной борьбы и предпочел мирно догово-
риться со старшим братом, получив от него львиную часть
наследства Святослава с городом Черниговом и совершенно
обездолив своих племянников Святославичей (не «изгоев»
в понимании С. М. Соловьева и В. О. Ключевского), которые
не только не продвинулись вперед по генеалогической лестнице
(как этого требует «теория лествичного восхождения»), но
и вообще потеряли почти все свои владения.
Когда умер последний Ярославич, великий князь Всеволод,
то «старший в роде» Святополк занял киевский стол не по
праву старшинства, а совершенно случайно, как лицо нейт-
ральное, которое могло уравновесить наблюдавшуюся в то время
острую борьбу между Владимиром Мономахом и Олегом
39 Там же, стр. 170, 174, 176, 178, 183.
169
Святославичем. После смерти Святополка великокняжеский
стол, как известно, занял Владимир Мономах. Между тем, если
бы, как утверждает В. О. Ключевский, при первых поколениях
Ярославичей действовала придуманная им и С. М. Соловьевым
«система», то киевский стол должен был занять не Владимир
Мономах, а старший в роде Давид Святославич.
Очень наивно звучит утверждение В. О. Ключевского, что
понятие об отчине возникло вследствие затруднительности
вычисления генеалогических взаимоотношений князей. Конеч-
но, дело здесь не в генеалогических подсчетах, а в указанных
уже выше гораздо болеее глубоких причинах.
Неправильно, далее, утверждение В. О. Ключевского, будто
в XI в. русские князья совершенно не были связаны с какой-
либо определенной территорией. Уже в середине XI в. княже-
ское землевладение приняло столь широкие размеры, что яви-
лась потребность в законодательном порядке оградить интересы
этого землевладения. Как известно, это нашло воплощение
в «Правде Ярославичей». Даже занимая Киев, отдельные
князья продолжали опираться на свои земли-отчины. Харак-
терно в этом отношении, что Святослав Ярославич, умерший
в 1076 г. великим князем киевским, был похоронен не в киев-
ской Софии, а в храме Спаса в Чернигове.
Чувствуя, вероятно, всю шаткость своего построения,
В. О. Ключевский вынужден признать, что придуманный им по-
рядок «действовал всегда п никогда — всегда отчасти и никог-
да вполне»40. Но признать, что «система», якобы лежавшая
в основе всей политической жизни страны, действовала лишь
при первых поколениях Ярославичей и притом только «от-
части»,— это значит дискредитировать самую систему, на
построение которой потрачено так много остроумия.
Теория Соловьева — Ключевского встретила критическое от-
ношение уже в буржуазной историографии, в частности, со сто-
роны В. И. Сергеевича. Обрисовав отношения между Яросла-
вом Мудрым и его братом Судиславом, который был заключен
Ярославом в тюрьму, В. И. Сергеевич остроумно замечает, что
Судислав по теории лествичного восхождения имел несомнен-
ное право на старейшинство после Ярослава; стало быть,
Ярослав его устранил не потому, что он не имел права на Киев,
а «потому, что наши древние князья и не подозревали о су-
ществовании теории родового распределения столов» 41. Но пра
вильно отвергая фетиш в виде предложенной Соловьевым—
Ключевским системы «лествичного восхождения», якобы су-
ществовавшей в Киевской Руси и разработанной там во всех
40 См. В. О. Ключевский. Указ, соч., стр. 1<8*8.
41 В. Сергеевич. Древности русского права, т. II, изд. 3. СПб.,
1908, стр. 365.
170
деталях, В. И. Сергеевич со своей стороны выдвигает другой
фетиш в виде «договорного начала», которое будто бы лежало
в основе всей политической жизни Руси с древнейших времен
п до 30-х годов XVI в.
В своей теории «договорного начала» В. И. Сергеевич исхо-
дил из положения, будто отдельные области Руси искони были
совершенно самостоятельными государствами, во главе которых
стояли суверенные государи. Рассматривая князей как прави-
телей независимых друг от друга волостей, В. И. Сергеевич
считает, что отношения между ними улаживались только
двояким способом: либо ратью, либо мирным договором, причем
такие отношения наблюдаются уже во второй половине X в.
«Совершенно то же наблюдаем и во всем последующее время до
полного исчезновения удельных князей» 42.
Конец договорному праву, которое «представляет величай-
шую помеху для образования единого государства с единым
государем во главе» 43, положили, по мнению В. И. Сергеевича,
московские бояре во время Ивана Грозного, когда они привели
к крестному целованию братьев умершего великого князя Васи-
лия Ивановича, а сами отказались целовать им крест именем
малолетнего государя44. То обстоятельство, что «договорное
право», беспрерывно действовавшее на протяжении шести сто-
летий, внезапно было прервано московскими боярами, объяс-
няется, по Сергеевичу, тем, что «потомство основателя москов-
ской линии, князя Даниила, было менее плодовито, чем потом-
ство Владимира Мономаха. Благодаря этому в Москве в каж-
дый данный момент было менее претендептов-отчичей на
московский стол, чем в Киеве на киевский» 45.
Построение В. И. Сергеевича не более приемлемо, чем схема
Соловьева—Ключевского. Прежде всего Сергеевич исходит из
ложной предпосылки об исконной суверенности древнерусских
княжеств, хотя известно, что даже при феодальном строе от-
дельные княжества не были настоящими, полностью суверен-
ными государствами. До этого, т. е. до раздробления Руси на
самостоятельные полугосударства, отдельные области, входив-
шие в состав Киевской Руси, тем более не были настоящими
государствами. Характер договоров, заключавшихся между
русскими князьями в X]—XII вв., совершенно не походит на
характер договоров, заключавшихся в последующие века.
Конечно, и в тех и в других часто говорится об одних и тех же
вопросах — о границах, неприкосновенности владений и т. д.
Однако тематика и формулировки договоров еще не
42 Там же, стр. 150—152.
43 Там же, стр. 221.
44 Там же, стр. 256.
45 Там же, стр. 275.
171
определяют ни их внутреннего содержания, ни тем более харак-
тера власти договаривающихся сторон.
Восстанавливая характерные, как ему кажется, стороны
межкняжеских договоров на протяжении долгого периода, с X
по XVI в., В. И. Сергеевич совершенно не считается с соци-
ально-экономической и политической обстановкой, порождав-
шей данные договоры, и с теми поправками, которые эта об-
становка вносила не только в содержание, но подчас даже в
формуляр договоров. В представлении В. И. Сергеевича не
реальная жизнь, не материальные условия общества вырабо-
тали определенные юридические нормы и формулы, а, напро-
тив, юридические формулы тяготеют над жизнью, определяя
ее течение и развитие.
Совершенно необоснованно и наивно звучат те соображе-
ния В. И. Сергеевича, которыми он объясняет прекращение
практики «договорного начала» в Москве. Объяснить создание
самодержавного строя одними только «благоприятными слу-
чайностями» или биологическими причинами, вроде недоста-
точной плодовитости потомков князя Даниила Александровича.
Московского,— это значит расписаться в полной методологи-
ческой беспомощности.
В своем обзоре выдвинутых буржуазной историографией
теорий по интересующему лас предмету остановимся еще на
схеме А. Е. Преснякова, разработанной им в диссертации
«Княжое право в древней Руси». Суть его построения заклю-
чается в том, что князья древней Руси владели страной по нор-
мам обычного семейного права46 Пока княжеская семья не раз-
делилась, остается цельным и государство; последнее распа-
дается как только происходит семейный раздел: «Нераздель-
ное владение — при нераздельности семьи; после раздела
полная отдельность, самостоятельность владения с распадом
семейного союза на ряд отдельных, независимых семей, общей
дедины — на ряд самостоятельных отчин» 47.
Нормы семейного быта и привели к распаду всех государств
«славяно-германского мира», в том числе и Киевской Русп.
Во всех таких государствах, указывает А. Е. Пресняков, мы
«видим, как понятие наследства, обычно-правовое понятие
семейного быта, примененное к княжескому владению, ведет
к распаду молодой государственности, еще не успевшей создать
новые нормы и отношения, свободные от узких рамок частного
семейного быта. Всюду потребность сохранить раз созданное
единство ведет к борьбе против того, что сознавалось, как право.,
к семейным злодеяниям, уничтожению соперников-братьев и
46 А. Пресняков. Княжое право в древней Руси. СПб., 1909,.
стр. 154.
47 Там же, стр. 61.
172
прочей родни. Рядом кровавых опытов доходят исторически-
молодые династии на заре славянского средневековья до попы-
ток выработать какие-нибудь компромиссы для примирения
непримиримых начал: государственного и семейно-династиче-
ского». Такой компромисс А. Е. Пресняков усматривает в «ряде
Ярослава». Тут и семейный раздел, и «стремление избежать
естественного последствия раздела: распада семейного союза»48.
Рассматривая достояние князей-рюриковичей как какое-то
«семейное владение», А. Е. Пресняков не может даже уловить,
в чем собственно заключаются их государственные функции.
Подводя итоги своему исследованию, А. Е. Пресняков прихо-
дит к выводу, что в основе владельческих отношений князей
династии Рюриковичей к землям и волостям «лежало отноше-
ние семейного владения». Чем же владели князья «Рюрикова
рода»,— спрашивает А. Е. Пресняков, и отвечает: «Не терри-
торией. До конца рассмотренного периода князья не считают-
ся владельцами всей земли: ее окняжение было делом даль-
нейшего исторического развития. И не верховной властью.
Князья XI—XII столетий не были государями — ни сами по
себе, ни, тем более, как члены владельческого рода. Ни о еди-
ноличной, ни о коллективной государственной верховной вла-
сти древнерусских князей говорить не приходится, если не
злоупотреблять словами. Князья-рюриковичи владеют волостя-
ми. Волости эти слагаются в системы по отдельным землям,
вокруг главных городов, а в общей сумме земли-волости состав-
ляют древнюю киевскую Русь, русскую землю, в широком
смысле слова... Это единство выражается в таких совокупных
взаимоотношениях, которые не находят выражения в терминах
государственного права. Не можем подвести древнюю Русь ни
под понятие единого государства, ни под понятие федерации,
ни под понятие суммы суверенных государств-волостей...» 49.
Построение А. Е. Преснякова — не менее идеалистическое,
чем уже рассмотренные схемы С. М. Соловьева, В. О. Ключев-
ского и В. И. Сергеевича. Не «семейный раздел» и не «понятие
наследства» определяют расчленение молодых государств «сла-
вяно-германского мира», как считает А. Е. Пресняков, а рост
и углубление феодальных отношений. Не распоряжения цар-
ствующего князя, сделанные им при жизни или в предсмертном
«ряде», определяют дальнейшие политические отношения стра-
ны, а, напротив, складывающиеся под влиянием материальных
условий жизни общества политические отношения вызывают
появление различных легенд и сказаний о предсмертных «ря-
дах», создаваемых определенными политическими группами
в определенных политических целях. Просто удивительно, что
48 Там же, стр. 33—34.
49 Там же, стр. 153—154.
173
такой тонкий источниковед, как А. Е. Пресняков, слепо верит
в существование «ряда Ярослава» именно в том виде, в каком
он помещен в летописи, и придает ему магическое значение
в дальнейших судьбах страны.
Вместив князей Киевской Руси в узкие рамки семейных
отношений, А. Е. Пресняков не признает за ними ни владель-
ческой территории, ни верховной власти. В его изображении
князья древней Руси — это какие-то загадочные существа,
неизвестно чем занимающиеся и неизвестно для чего существу-
ющие. В этом отношении А. Е. Пресняков пошел еще дальше
В. О. Ключевского, который признавал за князем хоть функции
«военного сторожа» Русской земли.
Точно так же и Киевская Русь, в представлении А. Е. Прес-
някова, это в лучшем случае только географическое понятие,
которое нельзя подвести ни под один термин, имеющий какое-
нибудь отношение к государственному праву. А между тем
и князь киевский, и отдельные князья, стоявшие во главе полу-
государств, на которые расчленилась Киевская Русь, владели
средствами государственного насилия — вооруженной силой,
«порубами», княжеской администрацией, издавали законы,
взимали налоги и т. д., обеспечивая всеми этими средствам]!
власть господствующего класса над эксплуатируемыми масса-
ми; одновременно они возглавляли вооруженные силы государ-
ства и опирались на них при проведении своей внешней поли-
тики. Отрицая Киевскую Русь в качестве государства,
А. Е. Пресняков приходит в противоречие с самим собой, ибо
в другом месте своей диссертации он все же читает Киевскую
Русь молодым государством «славяно-германского мира».
В общем построение А. Е. Преснякова представляет собой
разновидность схемы «лествичного восхождения», основанной
на теории родового быта (хотя А. Е. Пресняков вносит в эту
схему поправки и местами критикует ее). Только у С. М. Со-
ловьева Русская земля находится в родовом владении князей
династии Рюриковичей, а у А. Е. Преснякова — в семейном;
у С. М. Соловьева земля начинает дробиться спустя известное
время после раздела, когда родовые счеты запутываются,
а у А. Е. Преснякова дробление наступает тотчас же после
«семейного раздела».
В основе всех разобранных теорий, как бы они между собой
ни различались, лежит идеалистическая методология, в силу
которой жизнь государств и народов управляется незыблемыми
юридическими отношениями и формулами. На самом деле, как
мы уже указывали, расчленение Древнерусского государства
происходило вследствие глубоких изменений, происшедших
в материальной жизни общества. Для людей того времени было
ясно, к каким печальным последствиям ведет политический
174
распад государства. Борясь против этих последствий, они
выдвигали различные идеи, которые, по их мысли, должны
были восстановить единство страны. Так возникла идея старей-
шинства, воплощенная в преданиях и литературных памят-
никах о популярных князьях Борисе и Глебе. Но в условиях
быстрого прогресса феодальной раздробленности идея старей-
шинства в чистом ее виде оказалась весьма нереальной и она
вскоре была дополнена идеей отчины, согласно которой князья,
чтобы избежать между собой излишних распрей и споров за
волости, должны сидеть в унаследованных от отцов владениях
и в то же время признавать и уважать права старшего киев-
ского князя.
Идея отчины получила признание на первом межкняжеском
съезде, состоявшемся в 1097 г. в Любече. На съезд прибыли
киевский князь Святополк Изяславич, Владимир Мономах,
Давид и Олег Святославичи, князь владимиро-волынский Давид
Игоревич — все двоюродные братья п двоюродный их племян-
ник князь теребовльский Василько Ростиславич. Созванный
«на устроенье мира», съезд проходит под знаком объединения
всех сил страны для борьбы с половцами. «Почто губим
Русьскую землю,— говорили по летописному свидетельству
князья,— сами на ся котору деюще? А половци землю иашю
песуть розно, и ради суть, оже межю нами рати. Да ноне отсе-
ле имемся в едино сердце и блюдем Рускые земли» 50. Для
общего соглашения была найдена формула, которая должна
была как-будто всех удовлетворить. Эта формула гласила:
«Каждо да держить отчину свою» 51. По этой формуле,
Святополк должен был получить все волости, принадлежавшие
Изяславу Ярославичу, Владимир — волости Всеволода Яросла-
вича, Давид, Олег п брат их Ярослав — наследство Святослава
Ярославича. Кроме того, за некоторыми князьями были закреп-
лены города, розданные им Всеволодом в бытность его великим
князем. Давид Игоревич получил Владимир-Волынский, Воло-
дарь Ростиславич — Перемышль, а Василько Ростиславич —
Теребовль. На достигнутом соглашении участники съезда цело-
вали крест и условились сообща всем действовать в отношении
князя, который вздумал бы выступить против другого («аще
кто отселе на кого будеть, то на того будем вси»52). Так
в государственной практике восторжествовал принцип, вы-
двинутый русской общественной мыслью еще в 70-х годах XI в.
Принцип отчины, который, с одной стороны, сдерживал
княжеские междоусобицы, а с другой — ограничивал в извест-
ном смысле права старейшего (киевского) князя, был
50 ПВЛ, ч. I, стр. 170.
51 Там же.
52 Там же, стр. 170—171.
175
выдвинут русской публицистикой в качестве компромисса. В по-
следнем, как это часто бывает, было заложено внутреннее про-
тиворечие, ибо именно при обособленности отчин нельзя было
т. думать об объединении всех сил страны против степных ко-
чевников. Характерно, что и самый принцип, провозглашенный
на съезде, не был выдержан до конца, ибо богатый Новгород,
давнишняя отчина Изяслава, был передан не Святополку
Изяславичу, а Владимиру Мономаху. Но всего хуже было то,
что торжественно провозглашенный принцип был тотчас же
после съезда нарушен. Присутствовавший на съезде Давид
Игоревич с согласия киевского князя Святополка Изяславича
и па его территории зверски ослепил другого участника съезда
Василька Ростиславпча, князя Теребовльского. Рассказ об
ослеплении Василька, написанный с потрясающим драматиз-
мом священником Василием и включенный в Повесть времен-
ных лет, сильно изменен Сильвестром, ибо автор первой редак-
ции Повести временных лет скорее выгораживал Святополка
и, вероятно, подтверждал наличие совместных замыслов
Василька и Владимира Мономаха против Святополка. В таком
измененном виде рассказ представляет много неясного. С одной
стороны, возмущенный коварным ослеплением Василька,
Владимир Мономах, действуя совместно с Давидом и Олегом
Святославичами, заставляет Святополка выступить против
Давида Игоревича и восстановить положение. С другой сторо-
ны, на втором княжеском съезде в 1100 г. в Витичеве Мономах
соглашается на передачу принадлежавшего Давиду Игоревичу
Владимира-Волынского провинившемуся Святополку и на
отнятие Теребовля у пострадавшего Василька. Вынужденный
под давлением Владимира Мономаха выступить против Давида
Игоревича, Святополк Изяславич не только захватывает в свою
пользу волость последнего — Владимир-Волынский, но стре-
мится также владеть волостями Ростиславичей — Василька
и его брата Володаря, и все это не встречает никакого отпора
со стороны пользующегося симпатиями летописца Владимира
Мономаха.
Из летописного описания событий, последовавших за ослеп-
лением Василька, видно, как глубоко волновал русскую общест-
венно-политическую мысль вопрос о единстве государства и как
любой князь, подчас рвавший Русскую землю на куски, при-
крывал свои действия разговорами о ее благе. Когда Владимир
Мономах узнал об ослеплении Василька, то потребовал от
Давида и Олега Святославичей выступить совместно с ним
против Святополка Изяславича и Давида Игоревича. «Аще сего
не правим,— заявил Владимир Мономах,— то болшее зло
встанеть в нас и начнеть брат брата заплати, и погыбнеть земля
Руская, и врази наши, половци, пришедше возмуть земьлю
176
Русьскую» 53. Но предпринятая Владимиром Мономахом кара-
тельная экспедиция имела свою оборотную сторону: независимо
от своих целей и причин, она все-таки усиливала рознь между
русскими князьями и ослабляла Русскую землю. Этот мотив
и выдвинули митрополит Николай и мачеха Владимира Моно-
маха, посланные киевлянами, чтобы отговорить Владимира от
военных действий. «Молимся, княже, тобе и братома твоима,
не мозете погубити Русьскые земли. Аще бо възмете рать межю
собою, погании имуть радоватися и возмуть землю нашю, иже
беша стяжали отци ваши и деди ваши трудом великим
и храбрьствомь, побаряюща по Русьскей земли, ины земли
вриискываху, а вы хочете погубити землю Русьскую»54.
Владимир Мономах склонился на увещания митрополита
и своей мачехи, и мир был заключен на условии, что сам
Овятополк выступит против Давида Игоревича. Усобица, таким
образом, вовсе не была ликвидирована, а только локализована.
Уже и раньше летописец при случае подчеркивал необходи-
мость соблюдения князьями принятых на себя обязательств.
Когда в результате народного восстания 1068 г. великий князь
Изяслав Ярославич вынужден был бежать из Киева и на
престол сел освобожденный народом из «поруба» князь
полоцкий Всеслав, летописец считал это событие знаменатель-
ным в том отношении, что оно случилось в день воздвижения
креста. Поскольку, рассуждает летописец, Изяслав нарушил
крестное целование, арестовав Всеслава, которому клятвенно
была обещана безопасность, «бог же показа силу крестную на
показанье земли Русьстей», наведя сперва половцев, а потом
освободив Всеслава в день воздвижения55. В конце века,
в связи с ослеплением Василька и нарушением соглашения,
достигнутого на Любечском съезде, русская публицистика
начинает больше уделять внимания теме о необходимости со-
блюдения принятых на себя обязательств. В рассказе об ослеп-
лении Василька с особой выразительностью подчеркиваются
те места, где говорится о нарушении принятых обязательств.
Один из «детских» Василька предупреждает его, чтобы он
53 ПВЛ, ч. I, стр. 174.
54 Там же, стр. 174—175. Приведенные места очень напоминают со-
ответствующее место из Предисловия к Начальному своду. Отметим да-
лее, что, описывая события, происшедшие за несколько лет до этого,
в 1093 г., когда между Владимиром Мономахом и Святополком Изясла-
вичем, выступившими против половцев, возникли «распри и которы»,
летописец устами «смысленных» людей также выражает ту мысль, что
перед лицом внешней опасности -следует отложить до более благоприят-
ного времени свои взаимные расчеты. «Почто вы распря имата межи
собою? — спрашивали «смысленные» мужи Владимира и Святополка.—
А. погании губять землю Русьскую. Последи ся уладита, а ноне поидита
противу поганым» (там же, стр. 143).
55 Там же, стр. 115.
12 Заказ № 835
177
по ходил к Святополку, потому что тот хочет его схватить.
Но Василько и слышать не хочет, не допуская мысли, что люди
так легковерно могут преступить крестное целование: «Кано мя
хотять яти? Оногды целовали кресть, рекуще: аще кто на кото
будеть, то па того будеть крест и мы вси» 56.
Эта доверчивость Василька; его глубокое убеждение в том,
что князья не могут нарушать принятые па себя обязательства,
представляют очень искусный литературный прием, который
должен продемонстрировать перед читателем всю низость
и тяжесть совершенного преступления. В дальнейшем повество-
вании описывается, как ослепленный Василько, вынужденный
вступить в бой с Святополком Изяславичем, воодушевляет
своих воинов, высоко держа над головой крест, который веро-
ломно целовал Святополк. «Приступи Святополк крест,
надеяся на множество вой. И сретошася па поли на Рожни,
исполнившимся обоим, и Василько възвыси крест, глаголя:
яко сего еси целовал, се нервнее взял еси зрак очью моею, а се
ныне хощешп взятп душю мою. Да буди межи нами
крест сь» 57. Читатель психологически подготовлен к тому, что
победа по справедливости должна достаться Васильку.
И действительно Святополк был разбит п бежал к Владимиру-
Волынскому.
Тему о верности обязательствам развивает в своем Поуче-
нии и Владимир Мономах. В самом начале Поучения Владимир
рассказывает, как на Волге встретили его послы от «братьи»,
предложившие ему соединиться с ними, чтобы выгнать Рости-
славичей и забрать их волости. Но Мономах не согласился с их
предложением и заявил: «Аще вы ся и гневаете, не могу вы
я итп, ни креста переступити» 58. И дальше среди наставлений
детям мы встречаем и такое: «Аще ли вы будете крест целоватп
к братьи или г кому, али управивъше сердце свое, на нем же
можете устояти, тоже целуйте, и целовавше блюдете, да
не, прпступни, погубите душе своее» 59.
Попавшего к нему в руки половецкого хана Бельдюза Моно-
мах предал жестокой казни, по объяснению летописца, за то,
что тот неоднократно нарушал свои клятвенные обязательства
(«роту») не нападать на Русскую землю. «Чему ты не
казаша,— спрашивал Бельдюза Владимир Мономах,— сынов
своих и роду своего не преступати роты, но проливашеть кровь
хрестьяньску? Да се буди кровь твоя на главе твоей» 60.
В этой обстановке мучительных поисков приемлемых
86 ПВЛ, ч. I, стр. 172.
57 Там же, стр. 178.
58 Там же, стр. 153.
59 Там же, стр. 157.
30 Там же, стр. 184—185.
178
политических форм межкняжеских отношений, которые при-
несли бы мир и покой истерзанной внутренними смутами
и внешними нападениями земле, появилась Повесть временных
лет. Этот замечательный памятник русской культуры тща-
тельно изучается почти уже 200 лет. Виднейшие русские
историки и литературоведы посвятили ему множество исследо-
ваний, рассматривающих памятник с разных сторон: как
исторический источник, как художественное произведение
и т. д. Большой известностью в этой области пользуются работы
А. А. Шахматова, особенно его обширное введение к рекон-
струированному им тексту Повести временных лет по второй
и третьей редакциям 61.
Повесть временных лет дошла до нас во второй редакции,
принадлежащей одному из сподвижников Владимира Моно-
маха, игумену его семейного Выдубицкого монастыря, а впо-
следствии епископу переяславскому — Сильвестру (третья
редакция, появившаяся при Владимире же Мономахе, содержит
лишь самые незначительные поправки и дополнения). Таким
образом, перед нами памятник общественно-политической мыс-
ли, отразивший в другом литературном жанре те же идеи,
которые в своем поучении проводил Владимир Мономах. Отсю-
да совершенно естественно, что Повесть временных лет уделяет
много внимания династии Рюриковичей. «Династия, по мнению
историка-летописца,— пишет Б. Д. Греков,— спасла русский
и многие нерусские народы от «усобиц», она «великим трудом»
сколотила государство, она же должна и сейчас, когда «усо-
бицы» с новой силой разъедают Русь, спасти политическое
единство страны. Эта идея пронизывает всю тогдашнюю
и последующую литературу, доводя ее до высшего своего выра-
жения в «Слове о полку Игореве» 62.
Эта идея, добавим от себя, ярко выраженная в Повести
временных лет, перекликается с подобными же мыслями в По-
учении Владимира Мономаха. Мы приводили уже выше слова
митрополита Николая и мачехи Мономаха, вспоминавших
о том, как отцы и деды современных им князей «стяжали»
Русскую землю, которую их потомки делают легкой добычей
«поганых». Эти слова находят полное сочувствие со стороны
Владимира Мономаха. По словам летописца, «се слышав, Во-
лодимер расплакавъся и рече: поистине отци наши и деди
наши зблюли землю Русьскую, а мы хочем погубили» 63. Кня-
жеские усобицы казались автору Повести временных лет (как
и предшествующим летописцам) делом столь нелепым,
61 А. А. Шахматов. Повесть временных лет, т. I. Пгр., 1916.
62 Б. Д. Греков. Первый труд по истории России. «Исторический
журнал», 1943, № И—12, стр. 66.
63 ПВЛ, ч. I, стр. 175.
179
12*
чудовищным и диким, что они приписывали их козням дьяво-
ла и любую княжескую «котору» объясняли происками «сото-
иы». Такие же мысли мы находим и в Поучении. «Но все дья-
воле наученье! — пишет Владимир Мономах в послании к Олегу
Святославичу,— То бо были рати при умных лепех наших, пои
добрых и при блаженых отцих наших. Дьявол бо не хочет доб-
ра роду человеческому, сваживаеть ны» 64.
«Стержневую идею» Повести временных лет Б. Д. Греков
определяет как «гордость за свое прошлое, опасение за будущее
и призыв к защите целостности родины» 65. Но автор Повести
не просто призывает к соблюдению целостности родины,— он
выдвигает целую систему социальных и политических меро-
приятии, которые, по его мнению, должны были приостановить
распад государства. О социальных воззрениях летописцев кон-
ца XI и начала XII в., которые нашли свое отражение в Пове-
сти временных лет, речь шла в предыдущем очерке. Мы видели,
что эти воззрения целиком совпадали со взглядами Владимира
Мономаха, выраженными им в Поучении, в соответственных
статьях Пространной Правды Русской и вообще в практиче-
ской его деятельности. Мы могли также убедиться, что и поли-
тический идеал летописца, пришедшего в результате горького
опыта к убеждению, что идею старейшинства необходимо до-
полнить идеей неприкосновенности отчин,— также соответство-
вал государственным устремлениям Владимира Мономаха,
который, в свою очередь, пришел к этому компромиссу после
тяжелых поражений (потеря Чернигова) и разочарований.
В Повести временных лет идея отчины, на которую не смеют
посягать чужие князья, пронизывает все содержание памятни-
ка. Русские книжники верили, что если князья проникнутся
этой идеей, то каждый из них будет спокойно сидеть в своей
отчине, и прекратятся на Руси раздоры и кровопролитие. Эта
идея нашла яркое выражение в рассказе о «ряде Ярослава»,
о котором речь шла выше, она восторжествовала на Любечском
съезде, по поводу которого летописец отмечает, что «ради быша
людье вси» 66. Даже в вводной, недатированной части памятни-
ка, где повествуется о легендарных доисторических временах,
проводится идея мирного сожительства князей, которого можно
достигнуть четким разграничением волостей, пределов которых
никто не должен преступать: «Сим же и Хам и Афет, разде-
лпвше землю, жребьи метавше, не преступали никому же
в жребий братенъ, п живяхо кождо в своей части» 67.
64 ПВЛ, ч. I, стр. 163.
65 Б. Д. Греков. Указ, статья, стр. 66.
66 ПВЛ, ч. I, стр. 171.
67 Там же, стр. 10 (Подчеркнуто мною.—Я. Б.).
180
Всякое нарушение этого принципа встречает яростное осуж-
дение со стороны летописца как внушенное дьяволом злое дело.
«Святослав седе Кыеве,— отмечает летописец,— прогнав брата
своего, преступив заповедь отню, паче же божью. Велий бо
есть грех преступати заповедь отца своего..., не добро бо есть
преступати предела чюжего» 68 69.
Но живя в своей отчине, князь не должен замыкаться в соб-
ственной скорлупе и обособляться от интересов всей Русской
земли. Напротив, он должен все время стоять на страже един-
ства Руси, помогать несправедливо пострадавшим князьям
(то, о чем постановил и Любечский съезд), проявлять предан-
ность старейшему, не помнить зла. Под этим углом зрения ле-
тописец описывает события, связанные с выступлением Олега
Святославича и Бориса Вячеславича против их дядей Всеволода
и Изяслава Ярославичей. Олег и Борис пришли к Чернигову,
«много зло створше, проливше кровь хрестьяньску, ея же крове
взищеть бог от руку ею и ответ дати има за пагубленыа душа
хрестьянскы» €9. Разбитый племянниками, Всеволод пришел
за помощью к старшему брату Изяславу. Тот его утешил,
вспомнил, как он сам, лишившись престола, блуждал по чу-
жим землям, и обещал Всеволоду помощь: «Аще будет пама
причастье в Рускей земли, то обема; аще лишена будеве, то
оба. Аз сложю голову свою за тя» 70. Изяслав сдержал свое
слово. Он выступил на помощь Всеволоду и в битве на
Нежатиной ниве погиб сраженный копьем. За это летописец
посвятил ему прочувствованное надгробное слово. Когда поби-
тый Всеволод, говорит летописец, обратился к Изяславу, тот
мог вспомнить ему то зло, которое он претерпел от братьев. Но
Изяслав «не вдасть зла за зло, но утеши, рек: «Елма же ты,
брате мой, показа ко мне любовь, введя мя на стол мой и нарек
мя старейшину собе, се аз не помяну злобы первый, ты ми еси
брат, а я тобе, и положю главу свою за тя», еже и бысть». Так
погиб Изяслав, «не желая болшее волости, ни именья хотя
болша...» 71. Дальше идет панегирик любви, которая в представ-
лении летописца, как и других русских книжников, мыслилась
как всеобщее согласие и гармония интересов.
Даже рассказывая о делах, не имеющих никакого отноше-
ния к политической жизни страны, летописец подчас стремился
осветить их именно так, чтобы извлечь урок для межкняже-
ских отношений. Рассказывая, например, о Киево-Печерском
монастыре, Повесть временных лет сообщает, что после смерти
68 Там же, стр. 122.
69 Там же, стр. 132.
70 Там же, стр. 132—133.
71 Там же, стр. 134.
181
Феодосия монастырь при новом игумене Стефане продолжал
преуспевать. Монахи жили в посте и молитвах, «в любви пре-
бывающе, меншии покаряющеся старейшим и не смеюще пред
ними глаголати, но все с покореньемь и послушаньем великым,
такоже и старейши пмяху любовь к меншим...» 72. Нарисован-
ная летописцем умилительная картина являлась чистейшим
вымыслом, так как в Киево-Печерском монастыре все время
кипела борьба «партий» и не прекращались интриги. В обста-
новке этой борьбы не удержался у власти и Стефан. Как рас-
сказывает Киево-Печерский патерик, монахи, сами, вопреки
воле Феодосия, выдвинувшие Стефана себе в игумены, восстали
против него и свергли с игуменства. Но летописца все это ни-
сколько не смущает, и он даже умалчивает о факте смещения
Стефана. Он рисует идеальную картину, которая должна слу-
жить примером и образцом для русских князей и являться ос-
новой для сохранения внешней безопасности и внутреннего
мира на Руси.
Порой летописец не останавливается перед тем, чтобы заве-
домо (правда, только в деталях) извратить и приукрасить факты,
лишь бы снова и снова подчеркнуть свою любимую идею о сред-
ствах достижения согласия в Русской земле. Мы уже видели это
на примере освещения событий, связанных с борьбой между
Ярославом Мудрым и его братом Мстиславом Тмутороканским,
когда летописец приписывает Мстиславу, пошедшему войной
против Ярослава, необычное уважение и любовь к старшему бра-
ту. Так же приукрашивает летописец и события, связанные
с борьбой Ростислава Владимировича за Тмуторокань. В 1065 г.
внук Ярослава Мудрого князь-изгой Ростислав Владимирович
выгнал своего двоюродного брата Глеба Святославича из Тмуто-
рокани и сел там князем. Отец Глеба Святослав Черниговский
выступил против Ростислава в Тмуторокань, и тот очистил го-
род. Летописец при этом уверяет, что Ростислав нисколько не
боялся Святослава, но отступил из политических убеждений, не
желая поднять оружие против своего дяди («не хотя противу
стрыеви своему оружья взяти») 73. Насколько действительно
Ростислав уважал старших князей и считался с их волей,
можно судить по тому, что как только Святослав ушел обратно
в Чернигов, Ростислав опять прогнал Глеба и окончательно во-
дворился в Тмуторокани...
Итак, Повесть временных лет, помимо своих художественных
п научных достоинств, является еще целеустремленным публи-
цистическим произведением, основные мысли которого направ-
лены к обоснованию наилучших способов сохранения единства
Русской земли. В художественной форме, применяя все доступ-
72 ПВЛ, ч. I, стр. 125.
73 Там же, стр. 110.
182
ные ему в ту пору приемы научной критики, летописец повест-
вует об исторических судьбах своей родины, но уроками исто-
рии он пользуется для того, чтобы внушать князьям и вообще
всему правящему классу необходимость достижения внутренне-
го мира — социального и политического. Мы уже видели, что
эти идеи созвучны программе и государственной практике Вла-
димира Мономаха. Таким образом, появление в его княжение
Повести временных лет в той редакции, которая до нас дошла,
представляет явление вполне закономерное, свидетельствующее
о том, что для проведения своей политики Владимир Мономах
широко пользовался идеологическими средствами.
Вообще, время Владимира Мономаха отмечено усиленной
работой общественной мысли и широким культурным движени-
ем, выразившимся, помимо появления двух редакций Повести
временных лет и Поучения самого Мономаха, в сооружении
л украшении живописью многих храмов, в начале создания
Печерского патерика, обработке оригинальных русских житий,
Хождении игумена Даниила, предпринявшего путешествие в
Палестину, и т. д. Стоит немного подробнее остановиться на
Хождении игумена Даниила, поскольку в этом произведе-
нии отразилась характерная для того времени забота о Рус-
ской земле, которую современники ощущали единой и нераз-
дельной.
В литературе можно встретить указание, что сочинение игу-
мена Даниила представляет собой путеводитель для паломников
по «святым местам». Но это не путеводитель, ибо Даниил ставит
перед собой совершенно иные цели. Он не только не пытается
соблазнить кого-нибудь на далекое, полное трудностей и опас-
ностей путешествие в Палестину, но внушает читателю, что ми-
лостыней и добрыми делами можно «спастись», сидя дома
и не совершив такого путешествия; Даниил, кроме того, преду-
преждает, что для такого предприятия нужны большие средства,
и далеко не всем оно доступно 74.
74 Интересно сопоставить предостережения игумена Даниила с «Во
прошанием Кириковым», где иеромонах новгородского Антониева мона-
стыря Кирик запрашивает архиепископа Нифонта: «А иже се рех: идуть
в сторону в Ерусалим к святым, а другым аз бороню, не велю ити: еде
велю доброму ему быти..., есть ли ми, владыко, в том грех?». Действия
Кирика были вызваны, вероятно, нежеланием, чтобы «добрые» работники
отрывались от труда у своих хозяев; кроме того, возвращавшихся на
родину пилигримов, окруженных ореолом «святости», приходилось за-
числять церковными людьми, принимать в церковные богадельни и тем
самым отягощать церковную казну. Так или иначе, но Нифонт одобрил
поведение Кирика. «Велми... добро твори ши,— заявил Нифонт,— ла того
деля идет, абы порозну ходячи ясти и пити» (РИБ, т. VI, стб. 27). Еще
решительнее Нифонт ответил на подобный же вопрос священника Ильи.
«Ходили бяху роте (дали клятвенный обет.— И. Б.),—-спрашивал Илья,—
183
Сам Даниил принадлежал к верхам русского общества. Неда-
ром к нему предупредительно относился иерусалимский король
Балдуин, а католический епископ в Назарете принимал его
с большой честью и богато угощал. Располагая крупными сред-
ствами, Даниил вместе с «дружиной» своих слуг жил 16 месяцев
в лавре св. Саввы в Иерусалиме. Отсюда, наняв себе хорошего
проводника («вожа добра»), он предпринимал экскурсии по раз-
ным направлениям, на что потратил немало своего «добыточка».
Время пребывания Даниила в Палестине устанавливается до-
вольно точно. Оно падает на 1106—1107 гг.; в это время король
иерусалимский Балдуин совершил поход на Дамаск, которым
воспользовался Даниил, чтобы под защитой крестоносцев про-
браться к Тивериадскому озеру.
Не будучи путеводителем, записки Даниила в то же время
отличаются исключительной точностью сообщаемых в них фак-
тов и данных. Он описывает преимущественно то, что видел
собственными глазами, а если сообщает что-нибудь с чужих слов,
то не иначе как удостоверившись в надежности источника. Опи-
сав, например, гору Ливан, он прибавляет: «Горы же тоя
Ливаньския не могох дойти ногами своими, страха ради поганых,
по сказаша ны добре о горе той, иже водяху ны християпе
живущии тамо» 75. Где только можно, он старается все сам выме-
рить, чтобы дать читателям самые достоверные сведения. Он со-
общает, например, что глубина Иордани составляет 4 сажени,
«яко же измерих и искусих сам собою, ибо пребродих на ону
страну Иордана, много походпхом на брегу его» 76. Он сам изме-
рял «гроб господень» в длину, ширину и в высоту (на людях
это сделать было невозможно, но его одного впустил в помеще-
ние ключарь, которому Даниил подал «нечто мало») 77
Хождение игумена Даниила свободно от фантастических рос-
казней, которыми любили поражать воображение своих слуша-
телей или читателей средневековые пилигримы, побывавшие
в «святых местах». По собственным словам Даниила, он описы-
вает свое путешествие «не хитро, но просто», «не мудро...,
по не ложно, якоже видех очима своима» 78.
хотяче в Ерусалим». И Нифонт повелел в таких случаях наложить эпи-
темию: «та бо. рече, рота (такой обет.— И. Б.) губить землю сию» (там
?ке, стб. 61—62).
75 «Житье и хоженье Данила Русьскыя земли игумена», под ред.
М. А. Веневитинова. «Православный Палестинский сборник», т. III,
вып. 3. СПб., 1885, стр. 109.
76 Там же, т. I, вып. 3. СПб., 1883, стр. 45—46.
77 Там же, т. III, вып. 3, стр. 138—139.
78 Там же, стр. 126. Эта литературная манера не покидает его, когда
он, преисполненный пафоса, описывает службу в страстную субботу в
иерусалимской церкви Воскресения, где стоит «гроб господень». Очень
реалистически описывает он наблюдавшуюся здесь толчею и суматоху,
184
Прожив 16 месяцев в Палестине, Даниил исходил страну
вдоль и поперек. Постоянно живя в Иерусалиме, он побывал
в Яффе и других городах Средиземноморского побережья, в Ви-
флееме, Назарете, Иерихоне, в Акре и на Иордане, в Галилее,
на Елеопской горе, у горы Ливанской и во многих других ме-
стах.
Экскурсии Даниила часто были сопряжены с большими труд-
ностями и даже опасностями. Он сам вскарабкался по трудному
каменистому склону на вершину Фаворской горы, причем на вос-
хождение потребовалось шесть часов «борзо идутце» 79. Однаж-
ды Даниилу надо было пройти от Вифлеема к Аскалону, но по
дороге стояла гора, которая была занята сарацинами. Однако
у Даниила была добрая многочисленная дружина, с которой
он сумел «прейти бес пакости место то страшное; ту бо прило-
жить Асколонь град, да оттуда да выходить погании и мнози
и биють на пути том зле» 80. Он посетил Галилею, куда от Иеру-
салима ведет горный «путь страшен велми и тяжек зело». Бал-
дуин отправлялся на восток к Дамаску мимо Тивериадского
озера. Когда Даниил узнал об этом, он пошел к королю, покло-
нился ему и попросил взять его с собой. Балдуин с радостью
согласился и поручил Даниила своим отрокам. «И тако проидо-
хом места та страшная с вой царьскими без страха и без пако-
сти; а без вой путем тем никтоже может пройти» 81.
В первую очередь Даниила, конечно, интересовали «святы-
ни», но не только они привлекли его внимание. Его пытливый
взор обращается ко многим сторонам жизни и быта посещаемых
им местностей, далеким от целей его путешествия. В своих за-
писках он приводит много интересных географических, эконо-
мических и этнографических данных.
Но наблюдая и изучая чужие места, Даниил все время пом-
нит о своей родине, образа которой не могут заслонить ни вели-
колепные пейзажи с пышной растительностью, ни преизобиль-
ные долины, ни даже «святые места». Деревья, на которых
растут черный темьян и гонфир, напоминают Даниилу родную
ольху и осину82. На берегу Иордани растет дерево, напоми-
нающее Даниилу русскую вербу. На Тивериадском озере он ел
необычайно вкусную рыбу («рыба... дивна и чюдна зело...
и есть сладка в ядь рыба та пача всякая рыбы»), которая напо-
минает ему русский коропичь или короп (карп) 83. По
происходившую от множества народа, который приходил сюда на пасхе
из Вавилона, Египта «и от всех конец земли». «Великая теснота» и «лю-
тое томление» до того ужасны, что многие люди задыхаются (там же
стр. 130).
79 Там же, стр. 111.
80 Там же, т. I, выл. 3, стр. 60.
81 Там же, стр. 92—03.
82 Там же, стр. 9.
83 Там же, т. III, вып. 3, стр. 102.
185
реминисценциям, связанным с христианскими древностями, Да-
ниила очень привлекает река Иордань. Он побывал на ее сред-
нем течении, где стоит купель в память крещения Иисуса Хри-
ста, а потом, другим маршрутом, вышел к ее верховьям. Он с на-
слаждением пил иорданскую воду, про которую пишет, что она
очень мутна, но вкусна («сладка») и прямо нельзя насытиться
ею, «ни с нея болеть, ни пакости во чреве человеку». Он приво-
дит сведения о течении Иордани, ее берегах, о ее глубине и
ширине. И все время среди патетических высказываний, свя-
занных с крещением Христа, Даниил вспоминает свою родную
реку Сновь (приток Десны), которую, по словам Даниила,
Иордань очень напоминает: «Всем же есть подобен Иордан
к реце Сповьстей, и в шире, и в глубле, и лукаво течет (до этого
уже описывалось, что Иордань делает петлю.— И. Б.) и быстро
вел мп, яко же Сновь река». Посетив верховья Иордани, Даниил
опять сравнивает ее со Сновыо: «п есть всем подобен Снове
реце, в шире и в глубину, и болонпем (поймой.— И. Б.) подо-
бен есть Иордан Слове реце» 84.
С большим пафосом рассказывает Даниил, как он па «гробе
господнем» поставил «кандило» «от всея русьскыя земли» 85 86,
как он «во всех местех святых» пе забывал «князь русскых п
княгинь, и детей их, епископов, игумен, и боляр л... всех хри-
стиан» 36. При этом он далек от областной ограниченности, гор-
дясь тем, что по его стараниям теперь в Палестине поминают
«в актении» русских князей, среди которых перечисляются
князь киевский Святополк Изяславич, Владимир Мономах,
князья черниговские Давид п Олег Святославичи, Глеб мин-
ский, помимо других князей, не названных по имени 87.
По характеру записок Даниила можно судить о вкусах и за-
просах русских читателей начала ХП в. Точность описания, до-
стоверность сообщаемых фактов, реалистичность и горячая лю-
бовь к родине, мыслимой, как великое, нераздельное целое,—
все это составляет отличительную черту не только Хождения
Даниила, но и многих других литературных памятников того
84 «Православный Палестппск-пй сборник», т. I. вып. 3, стр. 45—46;
т. III, вып. 3, стр. 100.
85 Там же, т. III, вып. 3, стр. 127—129.
86 Там же, стр. 139—140.
87 Тот факт, что Даниил «вписывал в свой помянник в лавре
св. Саввы имена и великого князя Святополка с Владимиром Мономахом,
и враждебного им Олега Святославича», В. В. Данилов объясняет тем,
что Даниил был «последователь народного направления Печерского мо-
настыря», постриженником которого, как доказывает В. В. Данилов, он
был (В. В. Данилов. К характеристике «хождения» игумена Даниила.
ТОДРЛ, т. X, М.— Л., 1905, стр. 104). Однако к тому времени, когда Да-
ниил был в Палестине, на Русл временно установилось политическое
равновесие между тремя основными княжескими линиями, и Олег не
проявлял вражды к Святополку и Владимиру.
186
времени. Этим же требованиям удовлетворяет и Повесть вре-
менных лет, и Поучение Владимира Мономаха — два самых
ярких литературных памятника, имевших целью идеологически
спаять русское общество перед лицом внешней опасности и ре-
альной угрозы внутреннего расчленения государства.
Смелая попытка Владимира Мономаха путем умеренных
реформ и известных уступок князьям (признание за ними прав
на отчину) снова воссоединить Киевское государство было за-
ранее обречено на неудачу. Ибо нельзя, во-первых, никакими
умеренными реформами уничтожить глубокие противоречия
антагонистических классов и нельзя, во-вторых, никакими
юридическими формулами и дипломатическими соглашениями
приостановить процесс феодального расчленения государства,
вызывавшийся глубокими экономическими и социальными
причинами. К тому же провозглашенный на Любечском съезде
принцип, согласно которому каждый князь должен был дер-
жать свою отчину, содержал в себе, как уже выше отмечалось,
внутреннее противоречие, ибо, устранив, с одной стороны, не-
которые поводы к княжеским неурядицам, он, с другой сторо-
ны, содействовал еще большему обособлению отдельных во-
лостей от Киева.
Правда, в своей объединительной политике Владимир Моно-
мах достиг крупнейших успехов. Во время его 12-летпего кня-
жения (1113—1125 гг.) па Руси было сравнительно тихо и спо-
койно. Предшествовавшие вокняжению Владимира Мономаха
походы в глубь степей, в которых активнейшую роль играл сам
Мономах, особенно походы 1103 и 1111 гг., на несколько деся-
тилетий обезопасили Русскую землю от набегов половцев. Внут-
ри страны Владимир Мономах сосредоточил в своих руках
огромную территорию (Киев, Переяславль, Новгород, Смо-
ленск, Ростов), где он самовластно распоряжался либо непо-
средственно, либо через своих сыновей. Но и другие князья,
прочно сидевшие в своих отчинах, в том числе и давнишний со-
перник Владимира Мономаха Олег Святославич, не смели ему
перечить п покорно ходили «но его воле». Два непокорных кня-
зя — Глеб Всеславич минский и Ярослав Святополкович влади-
миро-волынский были беспощадно сокрушены, причем о непо-
корности их пишет потворствовавший Мономаху летописец, на
самом же деле возможно, что Мономах просто польстился на их
землю. Это достигнутое Владимиром Мономахом единство Рус-
ской земли держалось еще некоторое время и после его смерти,
при сыне Мономаха Мстиславе Владимировиче (1125—1132 гг.).
Следует, однако, отметить, что характер этого единства Ру-
си, достигнутого при Владимире Мономахе и его сыне, отличает-
ся от того единства, которое наблюдалось на Руси при предках
Мономаха. Подручные Мономаху князья беспрекословно ему
187
подчинялись и выполняли его поручения, но он не мог уже по
своему усмотрению пересаживать их из одной волости в дру-
гую: в своих отчинах они имели прочные корни и являлись пол-
ными хозяевами. Они подчинялись Мономаху не потому,
что земли их органически связаны с Киевом, что они зависят от
киевского князя, кто бы им не был, а потому, что в руках Влади-
мира Мономаха вследствие благоприятного для него стечения
обстоятельств оказались большие ресурсы, благодаря которым
он мог оказывать давление на других князей и держать их
в подчинении. Но самый удачливый князь не может повернуть
назад хода истории. Только на самое короткое время — на ка-
ких-нибудь 20 лет — Владимиру Мономаху и Мстиславу Влади-
мировичу удалось задержать феодальное расчленение страны,
и после смерти Мстислава с новой силой разгорелись кня-
жеские неурядицы, вконец изнурившие население.
Положение осложнялось еще тем, что теперь соперни-
чавшие князья все чаще приводили на Русскую землю полов-
цев, оставлявших за собой кровавый след насилий и убийств,
пожаров и развалин. В межкняжескую борьбу вмешивались
поляки и венгры, отряды которых губили русские города и села.
Опираясь на свои отчины, князья уже не смотрели на Киев
как на средоточие всей Русской земли, а как на безотчинное
владение, не принадлежащее какой-нибудь определенной кня-
жеской династии, которое можно в виде богатого приза при-
соединить к своим волостям. В силу явного феодального раз-
дробления Киевского государства и хозяйственного обособле-
ния отдельных областей, князья уже не в состоянии выделить
из своей среды крупных деятелей типа Владимира Мономаха,
которые пытались бы снова воссоединить Древнерусское госу-
дарство. Князья по-прежнему часто говорят об общих интере-
сах всей Русской земли, о том, что не надо проливать кровь
христиан, но такие заявления исходят либо от князей, потер-
певших поражение, которым выгодно до поры до времени
заключать мир, либо от князей, лишившихся материальных
ресурсов и власти, вроде слабоумного сына Мономаха Вячесла-
ва Владимировича.
Разговоры о том, что надо жалеть Русскую землю, заводят
при тяжелых для себя обстоятельствах те самые князья, кото-
рые непрестанно наводили на Русь половцев. Эти разговоры
превратились в пустую, трафаретную формулу, лишенную вся-
кого определенного содержания. Иногда же князья для «обос-
нования» своих притязаний просто пародировали выдвинутые
публицистикой XI в. старые формулы, направленные к сохране-
нию единства Русской земли. Так, например, в конце XII в.
группа князей-Мономашичей, стремившаяся закрепить за собой
на вечные времена Киев, придумала новый «завет Ярослава»,.
188
ничего общего не имевшего с тем, который был придуман в 70-х
годах XI в. Речь идет о посольстве, которое в 1195 г. Рюрик
Ростиславич со сватом своим Всеволодом Большое Гнездо и
братом Давидом Ростиславичем направили к князю чернигов-
скому Ярославу Всеволодовичу и ко всем Ольговичам с требо-
ванием, чтобы те не искали отчины Мономаха — Киева и Смо-
ленска — «под нами и под нашими детьми, и подо всим нашим
володимерим племенем, како нас разделил дед наш Ярослав по
Дънепр, а Кыев вы не надобе» 88.
Между тем в широких слоях русского народа идея о единст-
ве Русской земли продолжала жить. Князья п крупные феода-
лы ведут между собой непрерывные войны, отдельные области
подвергаются опустошительным набегам, но в массе населения,
которое больше всего страдает от княжеских неурядиц, стойко
держится представление о единой Русской земле, не разбитой
на отдельные волости-полугосударства, живущей общими ин-
тересами и стремлениями. То и дело горожане, и в первую
очередь киевляне, отказывают князьям в поддержке, требуют от
них, чтобы они мирились с противником и прекратили бессмыс-
ленные кровопролития. Даже Изяславу Мстиславичу, который
пользовался в Киеве большим влиянием, приходилось прибе-
гать иногда к хитрости, чтобы заставить киевлян выделить ему
военную помощь. Вот один из подобных эпизодов. В 1149 г.
Изяслав, узнав, что против него выступил Юрий Долгорукий,
заявил киевлянам: «Оже бы пришел толико с детьми, то кото-
рая ему волость люба, ту же бы взял, но оже на мя половцп
привел и вороги моя Ольговиче, то хочю ся бити». Киевляне,
однако, не хотели войны и решительно заявили Изяславу:
«Мирися, княже, мы не идем». Изяслав не хотел мириться, но,
чтобы получить вспомогательное войско, ему пришлось внушить
киевлянам, что, только обладая силой, ему легко будет догово-
риться с Юрием. Лишь вняв этим доводам, киевляне пошли
за ним89.
Время от времени со страниц литературных памятников
пли с амвона раздавались голоса, призывавшие князей прекра-
тить усобицы, соблюдать верность обязательствам, но призывы
эти уже были бессильны оказать влияние на ход событий.
К числу таких памятников принадлежит литературное про-
изведение, известное в науке под названием «Слова о князь-
ях»90. Автор обращается к князьям, которые противятся своей
88 ПСРЛ, т. II. стб. 688.
89 Там же, стб. 378.
90 Впервые отрывок из Слова был напечатан М. П. Погодиным
(«Москвитянин», 1843, № 12, стр. 412—413). Полностью памятник напе-
чатан Хр. Лопаревым («Слово похвальное на перенесение мощей свв.
Бориса и Глеба». ПДП, вып. XCVIII. СПб., 1894). Судя по тому, что о
князе Давиде Святославиче говорится, что он «не в чужой стране
189
старейшей братье, воздвигают рати и наводят на свою братью
«поганых». Он ставит им в пример Бориса и Глеба, которые
«претерпеста брату своему не токмо отъятие власти, но отъятие
живота». «Вы же,— обращается автор к князьям,— до слова
брату стериети не можете и за малу обиду вражду смертонос-
ную въздвижете, помощь приемлете от поганых на свою
братью» 9l. Далее автор приводит «притчу» о черниговском
князе, участнике Любечского съезда Давиде Святославиче:
«Тот Давид ни с кем не имеаше вражды; аще кто нань рать
въздвигпеть, он же покорением своим рать уставляше... Аще
кто кривду створяше к нему от братьи, он же все на собе при-
тираше; кому ли крест целоваше, в весь живот свой не ступа-
ше, аще кто к нему не исправляше целованиа, он же единако
исправляше, никого приобиде, ни зла створи. Братья же его,
видяще тако суща, вси слушахуть его яко отца и покоряются
ему, яко господину. В велице тишине бысть княжение его» 92.
Очень характерно, что Слово, ограждая интересы князей,
ничего не говорит о бедствиях Русской земли. Интересы роди-
ны и народа отодвигаются на задний план и заслоняются забо-
той о князьях. Призывы автора Слова расплывчаты и беспред-
метны. Они не выходят за пределы благочестивых пожеланий
и, будучи приложены к строптивым, алчным, своекорыстным
князьям, лишены всякого практического значения.
Что касается летописцев XII в., то они сплошь и рядом не-
возмутимо проходят мимо таких ужасов феодальной войны, ко-
торые непременно вызвали бы взволнованную реакцию у ста-
рых летописцев XI или начала XII в. Автор Повести временных
лет (а, может быть, предшествующий сводчик) резко осуждал
Олега Святославича за то, что он наводит «поганых» на Рус-
скую землю. А вот любимый герой киевской летописи середины
XII в. Изяслав Мстиславич, который в надгробном слове рису-
ется как «истный, благоверный, христолюбивый, славный»
князь, незадолго до смерти захватил в Галицкой земле много
русских пленных, а так как дружины у него было мало, то, что-
бы не отягощать себя и не подвергнуться внезапной вылазке из
Галича, повелел всех пленных перебить, взяв с собой только
лучших мужей 93 — в виде ли особо цепной добычи или из со-
лидарности с захваченными рыцарями, людьми своего класса.
бывшу», можно полагать, что автором Слова был черниговец. По мнению
исследователей, Слово было написано (или, вернее, произнесено) во вто-
рой половине XII в. либо в начале XIII в.
91 «Памятники древней письменности», вып. XCVIII, стр. 15.
92 Там же, стр. 16. После этого идет рассказ о чудесах при кончине
Давида, вплоть до того, что солнце не заходило, пока его не положили
в гроб (там же, стр. 16—17).
93 ПСРЛ, т. II, стб. 467-469.
190
А летописец, несомненно, близкий к Изяславу человек, бесстра-
стно излагает этот факт и не находит ни одного слова для
осуждения действий своего князя.
Приведем еще более разительный пример. В 1169 г. Киев
подвергся страшному разгрому со стороны организованной
Андреем Боголюбскпм коалиции русских князей. Два дня суз-
дальцы, смольняне и черниговцы громили город, «и не быстъ
помилования никомуже ни откудуже церквам горящим, кресть-
яном убиваемом, другым вяжемым, жены ведомы быша в плен,
разлучаеми нужею от мужий своих, младенцы рыдаху зряще
материй своих, п взяша именья множьство и церкви обнажиша
иконами и книгами и ризами и колоколы... и бысть в Киеве на
вспх человецех стенание и туга п скорбь не утешимая и слезы
непрестаньныя» 94. И опять летописец не находит ни слова
осуждения по адресу организатора поцрома Андрея Боголюбско-
го и его сына Мстислава, предводительствовавшего войсками.
Напротив, летописец отмечает, что «поможе бог Апдреевичю
Мьстиславу с братьею и взяша Киев», как будто речь идет о
занятии вражеского города 95.
Вторично еще более страшному погрому Киев подвергся
2 января 1203 г. На Киев напали Рюрик Ростиславич и Ольговп-
чи «со всей половецкой землей». Они сожгли и разграбили весь
город, разгромили церкви и монастыри, убили массу парода п
многих увели в плен. Летописец отмечает, что такого «зла
не было от крещенья над Кыевом», объявляет бедствие наказа-
нием за грехи 96 97, но опять-таки ни словом не осуждает ни Рюри-
ка, пи Ольговпчей, которые навели половцев на старейший рус-
ский город и сами громили его.
Так летописание, в силу изменившейся на Руси внутрипо-
литической обстановки, мельчает и теряет свой прежний широ-
кий политический горизонт. Мельчают старинные формулы,
имевшие когда-то целью снова спаять воедино Русскую землю.
Формула об отчине, которая в XI в. имела в виду три больших
земельных комплекса (владения Изяславичей, Святославичей п
Всеволодовичей), между которыми должна была установиться
нерушимая дружба, теперь дробилась и распространялась на
любого соседа-феодала. В цитированной уже «Златой чепи»
XIV в., статьи которой были составлены значительно раньше
этого времени, есть специальное «Слово о суседех», где предпи-
сывается: «Суседа же не обидите и не отъемлите земли его» 9/.
Так «искрошился» «завет Ярослава» и принцип, торжественно
провозглашенный на Любечском съезде.
94 Там же, стб. 545.
95 Там же, стб. 544.
96 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 418—419.
97 «Москвитянин», 1851, № 6 (март, кн. 2), стр. 122.
191
Другая статья того же сборника — «Слово о князех», состав-
ленная, по всей вероятности, в XII в. и, во всяком случае, не
позднее первой половины XIII в., также пропитана феодаль-
ным мировоззрением. Основное ударение в этой статье делает-
ся на необходимости верно служить своему князю и ни в коем
случае не отъехать к другому. Автор статьи «паки и еще» под-
черкивает, что отъезжающий к другому князю подобен Иуде.
«Аще ли начнете прияти инем князем от своего,— говорится
в Слове,— то подобии будете жене блядиве мужате, иже со все-
ми блясти хощет, и последи муж ея устерег ю, псы ею накор-
мит, и весь род ея в сороме будет велице» 98.
Киевское государство крошилось на мелкие владения
и вместе с этим в литературе феодального класса измельчала
идея единой, сильной Русской земли, которую так страстно от-
стаивала публицистика XI — начала XII в.
98 «Москвитянин», 1851, № 6, стр. 125.
Очерк шестой
РУСЬ И СТЕПЬ
Еще на заре своей исторической жизни русский народ всту-
пил в самое тесное соприкосновение с народами тюркскими.
Через южнорусские степи, тесня и следуя друг за другом по
пятам, прошли гунны, авары, болгары, венгры. Все они в той
или иной мере входили в общение с восточными славянами,
поселения которых лежали на их пути. Среди восточных славян
жили занесенные впоследствии в Повесть временных лет смут-
ные предания о том, что во времена императора Ираклия
(610—641 гг.) авары «добре воеваху на словенех» и «приму-
чили» восточнославянское племя дулебов, над женами которых
чинили жестокие издевательства, но потом они все были ис-
треблены и не осталось ни единого обрина, так что, отмечает
летописец, и до сих пор на Руси существует поговорка: «поги-
боша аки обре» 1.
Не всегда отношения между восточными славянами и при-
шлыми тюркскими племенами принимали такой враждебный
и напряженный характер. Советник византийского посольства
Приск Панийский, посетивший в 448 г. ставку гуннского вождя
Аттилы, сообщает, что славяне, подчинившись гуннам, мирно
сожительствовали с ними и не только не подвергались с их сто-
роны каким-либо издевательствам, но оказали на своих победи-
телей-кочевников большое культурное влияние2.
1 ПВЛ, ч. I, стр. 14. Эта поговорка отражает тот исторический факт,
что после громких побед и образования мощной державы авары под уда-
рами восставших славян и других народов, которых они жестоко угне-
тали, сходят постепенно на нет и в IX в. окончательно исчезают с исто-
рической арены.
2 Чрезвычайно интересные и содержательные записки Приска Па-
нийского в переводе и с комментариями Г. С. Дестуниса напечатаны в
«Ученых записках II Отделения Академии наук», кн. VII, вып. 1. СПб.,
1861, стр. 18—99. По некоторым намекам Приска можно понять, что
среди гуннов был в ходу славянский язык. Между прочим, в некоторых
селениях членам посольства вместо пшеницы отпускали обычно культи-
вировавшееся славянами просо, а вместо вина — напиток, называвшийся
13 Заказ № 835
193
С VII в. началось усиление Хазарской державы, несколько
сдерживавшей постоянно давивший на ее восточные границы
напор огромных кочевых масс. Однако во второй половине IX в.
напор этот усилился и стал сметать все стоявшие на его пути
преграды. В конце IX в. печенеги, в свою очередь теснимые
с востока другой ордой тюркских кочевников — узами-торками,
тронулись из своих кочевий между Волгой и Яиком и двину-
лись в Европу. В середине X в. Константин Багрянородный,
имевший точные сведения о кочевниках южнорусских степей^
среди которых византийская дипломатия вела сложную игру,
располагает узов между Волгой и Яиком, на бывших кочевьях
печенегов, а последние в это время занимали обширные стен-
ные пространства в Крыму.
Какие причины гнали эти бесконечные массы кочевников
из Азии на запад, в Европу? Ответ на этот вопрос дал К. Маркс:
«...Давление избытка населения на производительные силы,—
пишет он,— заставляло варваров с плоскогорий Азии вторгать-
ся в государства Древнего мира... Чтобы продолжать быть
варварами, последние должны были оставаться немногочислен-
ными. То были племена, занимавшиеся скотоводством, охотой и
войной, и их способ производства требовал обширного про-
странства для каждого отдельного члена племени, как это имеет
место еще поныне у индейских племен Северной Америки. Рост
численности у этих племен приводил к тому, что они сокраща-
ли друг другу территорию, необходимую для производства.
Поэтому избыточное население было вынуждено совершать
те полные опасностей великие переселения, которые положи-
ли начало образованию народов древней и современной
Европы» 3.
Вскрытые основоположником марксизма причины наблю-
давшегося на протяжении многих веков колоссального движе-
ния народов позволяют лучше понять и осмыслить те взаимо-
отношения, которые на первых порах установились между при-
шлыми кочевниками и коренным русским оседлым населением.
Приходившие из Азии орды не меняли своего способа производ-
ства, найдя на новых местах прекрасные условия для ведения
кочевого хозяйства. Но и в южнорусских степях очень быстро
создавались такие же условия, которые однажды уже вытолк-
нули их из старых насиженных кочевий. Естественный рост
населения и постоянный приток все новых и новых масс из
Азии снова вызывали избыток населения. В поисках средств
медос, или (если отбросить греческое окончание «ос») мед (там же,
стр. 46, 53—54).
3 К. Маркс. Вынужденная эмиграция. К. Маркой Ф. Энгельс..
Соч., изд. 2, т. 8, стр. 568.
194
для жизни оно двигалось дальше на запад, к Дунаю и за Дунай,
чтобы захватить в свое распоряжение побольше степных про-
сторов для кочевий и заодно грабить Венгрию, Болгарию и
Византийскую империю. Наряду с этим кочевники грабили гра-
ничившее с южнорусскими степями русское население, хищни-
чески отнимали у него накопленное трудом многих поколений
добро, а также уничтожали все поселения коренного оседлого
населения, сравнивали их с землей и расчищали поля для рас-
ширения своего пастбищного хозяйства. Постоянно двигаясь
в силу внутренних причин развития и под напором других орд
на запад, кочевники в то же время производили нападения
на русские поселения, и каждый их набег сопровождался раз-
громом населенных пунктов, уводом скота и грабежом другого
имущества, гибелью и полоном людей, которых обычно прода-
вали в рабство на невольничьих рынках.
Таким образом, установившиеся на первых порах между
русским населением и пришлыми тюркскими кочевниками
враждебные отношения диктовались не биологическими при-
чинами, не «дурным характером» степняков, не хищнической
их природой, как это пыталась изобразить дворянская и бур-
жуазная историография, а определенными социально-экономи-
ческими причинами. Способ производства у пришлых кочевни-
ков был таков, что до поры до времени они неизбежно должны
были враждовать с оседлым русским населением. Впоследствии»
однако, как убедимся из дальнейшего изложения, по мере ин-
тенсификации хозяйства степняков, по мере их сближения с
русским населением, оказавшим на них большое культурное
влияние, былая острота отношений ослабевала и создавались
какие-то предпосылки для мирного сожительства.
Первый народ, с которым столкнулось Киевское государство,
были печенеги. Борьба с печенегами (как впоследствии борьба
с половцами и татарами) в сознании русского народа оставила
такой яркий след, что вокруг нее очень рано начали склады-
ваться легенды и народные предания, частично попавшие в
Повесть временных лет. Таковы легенда об основании в 993 г.
Переяславля (возникшего гораздо раньше и упоминаемого уже
в договоре с греками 911 г.), где скромный юноша Кожемяка
«переял славу» у печенежского богатыря, или предание об осаде
Белгорода в 997 г., во время которой осажденные жители пере-
хитрили печенегов, внушив им, что в Белгороде имеется коло-
дезь, откуда в неограниченном количестве можно вычерпывать
кисель. В обоих случаях победителями оказались простые люди:
неказистый на вид молодой ремесленник Кожемяка и белгород-
ский старец, преподавший спасительный совет «городским ста-
рейшинам», которые, не получая никакой помощи от князя,
хотели уже было сдаться. Народ опоэтизировал гарнизоны
195
13*
укреплений, оборонявшие при Владимире Святославиче южные
рубежи родной земли, любовно воспев их под видом богатыр-
ских застав.
При Ярославле система военных укреплений подвинулась
еще дальше на юг. Заняв в 1031 г. червепские города, Ярослав
привел оттуда много поляков и расселил их по реке Роси, вдоль
которой поставил города. Через несколько лет, в 1036 г., под
Киевом произошло решающее сражение с печенегами, закон-
чившееся полным их разгромом. В этом сражении на стороне
Ярослава участвовали не только киевляне, но также новгород-
цы и нанятые русским князем варяги4.
Разгромленные Ярославом и теснимые с востока другой ко-
чевой ордой — узами-торками, печенеги отошли к Дунаю.
В середине XI в. они перешли Дунай и вступили в пределы
Византийской империи, которую терзали в течение нескольких
десятилетий и вместе с сельджукскими турками едва не сокру-
шили ее в 1091 г.
Несмотря на неизбежность враждебных действий между
сохранившими свой хозяйственный уклад пришлыми кочевни-
ками и местным оседлым населением, о чем уже выше гово-
рилось, даже в первый период общения с кочевниками между
русскими и печенегами существовали и мирные сношения.
Константин Багрянородный, располагавший точными сведения-
ми о кочевниках южнорусских степей, сообщает, что русы по-
купают у печенегов «быков, коней и овец и от этого живут лег-
че и привольнее» 5. Судя по одному летописному известию, сре-
ди русских были люди, умевшие говорить по-печенежски.
В 968 г., когда Киев был окружен печенегами, из осажденного
города выбрался один отрок, чтобы передать людям на другой
стороне Днепра, что киевляне готовы сдаться, если к ним не
подоспеет помощь. Отрок взял уздечку и, проходя через пече-
нежский стан, спрашивал, не видал ли кто его коня, «бе бо умея
печенежьски» 6.
С уходом печенегов на русском горизонте появились узы-
торки. Но они недолго побывали в южнорусских степях. Тесни-
мые в свою очередь многолюдными ордами поливцев, торки
пробовали было нападать на Русскую землю, но встретили
такой отпор, который стоил им исторического существования.
Первое поражение нанес им в 1054 г. на границе Переяславской
земли Всеволод Ярославич. Но и после этого торки, вероятно,
представляли большую опасность, так как в 1060 г. против них
4 Возможно, что это сражение произошло ранее. См. интересные со-
ображения по этому поводу в кн.: Н. Н. Ильин. Летописная статья
6523 года и ее источник. М., 1957, стр. 120 и сл.
5 «Известия ГАИМК», вып. 91. М.— Л., 1934, стр. 6.
6 ПВЛ, ч. I, стр. 47.
196
собрались все три Ярославича (Изяслав, Святослав и Всеволод),
разделившие между собой после смерти Ярослава почти всю
Русскую землю, и князь полоцкий Всеслав. Для похода князья
собрали «вой бещислены», причем князья с дружиной передви-
гались к месту боя берегом Днепра на конях, а собранное на-
родное ополчение, «вой» — по Днепру на лодьях. Все это —
и единство действий русских князей, и собранные ими в кулак
большие силы, и участие в кампании народного ополчения, ко-
торому цель похода была близка и понятна,— обеспечило пол-
ный успех предприятию. Торки понесли такое страшное пора-
жение, от которого не могли уже больше никогда оправиться.
Разбитые наголову русскими князьями, они бежали к Дунаю,
понеся огромные потери от холода, голода и эпидемических бо-
лезней («и помроша бегаючи... ови от зимы, друзии же гла-
домь, они же моромь...») 7.
На смену торкам явился куда более грозный враг, прочно
продержавшийся в южнорусских степях вплоть до нашествия
татар. Это были половцы. Орды половецкие были гораздо много-
численнее печенеюв и торков. Они довели до высокой ступени
совершенства военную тактику и вообще боевые достоинства
кочевых народов — быстроту передвижений, меткость стрельбы,
выносливость, умение внезапным первым ударом конных лучни-
ков внести расстройство в ряды противника и особенно воен-
ный прием кочевников — притворным бегством заманить бес-
печного и недогадливого противника к засадам, где его окру-
жали и истребляли8.
Впервые в русских пределах (в Переяславщине) половцы
появились в 1054 г. Это была сравнительно небольшая орда
хана Балуша, гнавшаяся за торками. Всеволод Ярославич со-
творил с половцами мир (т. е. откупился от них), и половцы
отошли. В 1061 г. другая орда хана Сокала напала на ту же
Переяславскую землю. Всеволод вышел им навстречу, но был
разбит, и половцы, пограбив пограничную Переяславщину, ото-
шли. «Се бысть первое зло от поганых и безбожных враг»,—
отмечает летописец 9. В 1068 г. большие силы половцев нанесли
на реке Альте крупное поражение объединенному войску всех
трех Ярославичей. После этого половцы продолжали свои набе-
ги на Русскую землю, принявшие особенно катастрофический
характер в 90-х годах XI в. «Городи вси опустеша,— сокруша-
7 Там же, стр. 109.
8 Этот прием, многократно применявшийся кочевыми народами и в
незначительных боях, и в решающих сражениях (например, турками в
сражении с императором Исааком Ангелом близ Лардеи), отмечен еще
Маврикием Стратегом в специальной главе его военного руководства
(«О засадах скифских»).
9 ПВЛ, ч. I, стр. 109.
197
ется летописец,— села опустеша; перейдем поля, иде же пасома
беша стада конь, овця и волове, все тоще ноне видим, нивы
поростьше, зверем жилища быша» 10.
Следует, однако, подчеркнуть, что не военные навыки по-
ловцев и не многочисленность их орд доставили им серьезные
успехи в борьбе с Русью. Русь до этого успешно выдержала
длившуюся более столетия ожесточенную борьбу с печенегами.
Разбитые и рассеянные в решающем сражении с Ярославом
Мудрым, они после этого в течение длительного времени за-
ставляли трепетать перед собой Византийскую империю. После
изгнания печенегов Русь сумела одним хорошо подготовленным
и согласованным мощным ударом сокрушить торков и навсегда
избавиться от угрожавшей с этой стороны опасности. Со време-
ни борьбы с печенегами Русь хозяйственно окрепла и развила
свое военное искусство. Если она до этого нашла в себе доста-
точно сил, чтобы отразить нападения степных кочевников в
лице печенегов и торков, то и теперь степень развития ее про-
изводительных сил, состояние ее хозяйства, культуры и воен-
ных навыков были вполне достаточны для организации отпора
новым степным кочевникам — половцам, как бы многочислен-
ны они ни были. Об этом, между прочим, свидетельствуют
организованные Владимиром Мономахом в начале XII в. похо-
ды объединенных русских князей в глубь степей, завершившие-
ся полным разгромом половецких сил. И если до этого половцы
наносили Руси поражение за поражением, то причина этого
кроется в наступивших на Руси новых политических порядках,
в виде феодальной раздробленности страны. Владимир Свято-
славич и Ярослав Мудрый имели возможность собирать людей
и материальные ресурсы со всех концов страны и бросать их на
самые угрожаемые участки. Им не приходилось тратить много
времени, энергии и усилий, чтобы заставить своих подручных
выступать туда, куда киевское правительство считало нужным
их направить. За счет ресурсов всей Руси строилась мощная
оборонительная система на южных и юго-западных границах
Руси. Короче говоря, политическое единство Руси давало ей до-
полнительные преимущества в ее борьбе со степной опасностью.
Совершенно другая картина наблюдается на Руси во вто-
рой половине XI в. Союз Ярославичей, действовавших на перт
вых порах согласованно, не мог в силу развития и углубления
феодальных отношений долго существовать и действительно
очень скоро распался. Из недавних союзников братья превра-
тились во врагов. После их разрыва началась длительная поло-
са княжеских кровавых неурядиц, длившаяся почти без пере7
рыва на протяжении столетий, вплоть до образования централи-
зованного государства. Большие территории опустошались и ра-
10 ПВЛ, ч. I, стр. 146.
198
зорялись, города подвергались изнурительным осадам, сжига-
лись и уничтожались.
В этих условиях истекавшая кровью страна не могла уже
оказать половцам такого сосредоточенного и целеустремлен-
ного сопротивления, какое Русь оказывала печенегам и торкам.
Каждый князь, если только половцы не угрожали непосредст-
венно его владениям, не желал считаться с общей опасностью,
нависшей со стороны степи над всей Русской землей. Каждый
князь действовал в одиночку, не желая и не умея согласовывать
свои действия с другими князьями для организации общего от-
пора кочевникам.
Все эти причины ослабления оборонной мощи Руси были
ясны передовым русским деятелям и писателям. Очень выпук-
ло выявились причины слабости страны перед лицом внешней
опасности в 90-х годах XI в., когда напор половцев был особен-
но губителен. Именно в это время громко раздается голос рус-
ских публицистов, которые, настаивая на культурном превос-
ходстве Руси над их степными противниками, призывают кня-
зей хотя бы на время отбросить в сторону свои «которы», вос-
становить единство Русской земли и объединить свои усилия
для дружной защиты родной страны.
Наиболее вдумчивые из русских мыслителей того времени
связывали победы половцев не только с политическим момен-
том, но и с социальным. В цитированном уже выше Предисло-
вии к Начальному своду, написанном, по мнению А. А. Шахма-
това, в самое страшное время половецких набегов, в 1095 г.,
летописец связывает нашествие «поганых» с «несытством» бо-
гатых, которые не хотят отступиться от «злых своих дел».
В 1093 г., когда «люди смысленные» уговаривали Святополка
Изяславича не обострять отношений с половцами и договорить-
ся с ними, они мотивировали свое предложение тем, что земля
оскудела «от рати и продаж». «Продажи», т. е. злоупотребления
княжеской администрации и чрезмерная эксплуатация под-
властного населения, выступают одной из причин упадка обо-
роноспособности страны. Еще раньше, в 1068 г., в связи с круп-
ным поражением, которое понесли от половцев на Альте братья
Ярославичи, летописец считает уместным напомнить слова
библейского пророка о том, что бог обратится против «лишаю-
щая мьзды наимника, насильствующая сироте и вдовици и на
уклоняющая суд криве» и.
В то же время летописец всячески подчеркивает, что свои
успехи половцы одержали не по заслугам своим, а потому, что
избраны промыслом орудием (божьим «батогом») для наказа-
ния согрешивших народов. «Земли же согрешивше которой
либо,— говорится в статье «О казнях божиих», помещенной *
11 Там же, стр. ИЗ.
199
в Повести временных лет под 1068 г. в связи с поражением рус-
ских на Альте,—казнить бог смертью, ли гладом, ли наведеньем
поганых, ли ведром, ли гусеницею, ли инеми казпьми» 12. Эти
же (рассуждения повторяются в связи с половецким нашествием
1093 г. Но избранные «батогом» для наказания русского народа,
половцы, подчеркивает летописец, нисколько не вознесены
богом: он напустил «поганых» на Русскую землю, «не яко милуя
их, но нас кажа, да быхом ся востягнули от злых дел» 13.
Описывая ужасные бедствия страны, летописец предостере-
гает своих читателей от вывода об отверженности русского
народа: «Да никтоже дерзнеть рещи, яко ненавидими богомь
есмы!». Наоборот, с большой убежденностью летописец говорит
о величии своего народа: «Кого бо тако бог любить, яко же ны
взлюбил есть? Кого тако почел есть, яко же ны прославил есть
и възнесл? Никогоже!» 14. Можно вернуть себе былую честь
и славу, но для этого нужно исправиться и прекратить злые
дела. Под «злыми делами» летописец понимает не только
социальную несправедливость. Проникнутый религиозным миро-
воззрением, он относит к злым делам и непочтительное отноше-
ние к попам, и увлечение «бесовскими играми» — трубами,
гуслями, скоморохами, и непосещение церкви, но политический
смысл его высказываний сводится к одному: «поганые» стоят
ниже русских, их победы объясняются не их достоинствами
и превосходством, а непорядками среди самих русских; стоит
эти непорядки устранить, и военное счастье повернет в нашу
сторону.
О том, что русские в культурном отношении и в отношении
общественного развития стоят несравненно выше половцев,
летописец говорит неоднократно. Уже во вводной, недатирован-
ной части Повести временных лет русские резко противопостав-
ляются половцам. Последние, отмечает летописец, находятся
еще на уровне родовых отношений («закон держать отець
своих: кровь проливати, а хвалящеся о сих»), живут некуль-
турно («ядуще мерьтвечину и всю нечистоту, хомеки и сусолы»),
соблюдают обычай левирата («поимають мачехи своя и ятрови
и ины обычая отець своих творять»). Совсем другое дело — рус-
ские христиане, которые, не в пример «поганым» язычникам,
веруют в единого бога и имеют единый закон 15. В 90-х годах
XI в., в самое тяжелое для русского народа время сокрушитель-
ных половецких набегов, русские публицисты такими высказы-
ваниями поднимали дух своего народа, внушали ему уверен-
ность в своих силах и давали идеологическое обоснование уси-
12 ПВЛ, ч. I, стр. 112.
13 Там же, стр. 145.
14 Там же, стр. 147.
15 Там же, стр. 16.
200
лиям тех государственных деятелей, которые стремились до-
биться прекращения княжеских неурядиц и объединения всех
земель для борьбы с половцами.
Самым настойчивым из этих государственных деятелей был
Владимир Мономах. После поражения у Треполя на Стугне
(единственное поражение, которое он понес за всю свою долгую
боевую жизнь) он становится пропагандистом и организатором
объединенных походов русских князей в глубь степей. Для
организации таких походов нужно было добиться примирения
князей, согласования их действий, улажения всех спорных
вопросов. И вот Владимир Мономах становится душой происхо-
дивших на рубеже XI и XII вв. княжеских съездов («спемов»),
на которых вопрос об отпоре половцам играл важную роль.
«Почто губим Русьскую землю,— говорили, по сообщению Пове-
сти временных лет, князья на первом съезде 1097 г. в Любе-
че,— сами на ся котору деюще? А половци землю нашу несуть
розно, и ради суть, оже межю нами рати. Да ноне отселе имемся
в едино сердце и блюдем Рускые земли» 16. В этих словах
в самом сжатом виде выражена программа передовых людей
конца XI—начала XII в.: княжеские неурядицы ведут
к гибели Русской земли; эти неурядицы наруку только полов-
цам, поэтому следует уничтожить все внутренние смуты, чтобы
отразить внешний натиск.
Князья как будто приняли эту программу, но достигнутое
соглашение не имело никаких практических последствий^
поскольку тотчас же после съезда усобицы, в связи с ослепле-
нием теребовльского князя Василька, возникли с повой силой.
Три года продолжалась усобица, и последствия ее были ликви-
дированы только в 1101 г. на княжеском съезде в Витичеве.
Третий съезд, состоявшийся в 1103 г. на Долобском озере, был
уже целиком посвящен организации общего похода в глубь сте-
пей против половцев. Этот поход состоялся. Половцы были
застигнуты русскими князьями в их зимних стойбищах и были
совершенно разгромлены. Второе поражение они понесли
в 1107 г., а самый сокрушительный удар русские князья нанесли
им в 1111 г.
Обо всех этих походах летописец сообщает в торжествен-
ных, приподнятых тонах, придавая объединенным выступле-
ниям князей характер большого общенародного предприятия
и богоугодного дела, успеху которого активно помогают силы
небесные. Если раньше княжеские «которы» объяснялись про-
исками сатаны, то теперь, когда между князьями было достиг-
нуто согласие и внутренние кровавые распри временно прекра-
тились, русские книжники делали логически напрашивавшийся
вывод о том, что сатана посрамлен и ввергнут в печаль, а бог
16 Там же, стр. 170.
201
сменил гнев на милость и не только не нуждается больше
в половцах как в «батоге» своем, но и сам помогает разить
«поганых».
Предпринятые в начале XII в. походы в глубь половецкой
степи имели большое значение не только для Руси, но и для
внутристепных отношений, а также для Грузии, Венгрии,
Византии 17. Победы над половцами обеспечили безопасность
Руси на несколько десятилетий и содействовали успеху
объединительной политики Владимира Мономаха, руководя-
щая роль которого в организации и проведении степных походов
снискала ему большую популярность среди населения. Однако
после смерти сына Мономаха Мстислава Владимировича
(1125—1132) неизбежные, ввиду роста и укрепления феодаль-
ных отношений, княжеские неурядицы возобновились с новой
силой, и как следствие этого — половцы опять появляются на
русской арене, неся гибель и ужасные страдания вконец изму-
ченному населению. Если во второй половине XI в. случаи наве-
дения князьями половцев на Русскую землю в своекорыстных
целях насчитывались единицами, то, начиная с 30-х годов XII в.,
такие приглашения носят систематический характер.
Если раньше приглашение степных кочевников для исполь-
зования их во внутриполитической борьбе летописцы рассмат-
ривали как явление необычайное и чудовищное и с негодова-
нием обрушивались на князей, допускавших такое неслыханное
дело, то теперь такие приглашения просто регистрируются
в летописях, как привычный факт и будничное явление,
не вызывающее никакого осуждения. Уже через три года после
смерти Мстислава Владимировича, в 1135 г., половцы, приведен-
ные Ольговичами против нового киевского князя Ярополка
Владимировича, взяли три города — Городок, Нежатин и Бар уч.
Еще через год они вместе с Ольговичами воевали города по
Суле и под Переяславлем, сотворили там «много пакости»,
сожгли город Устье, заняли города Треполь и Халеп и подсту-
пили к Киеву. Дружественно настроенный к Ярополку Влади-
мировичу летописец отмечает, что он собрал много воинов и мог
бы биться с Ольговичами, но «то не створив, бога ся побояв» 18,
и помирился с ними, но ясно, что примирение это было вынуж-
денным.
Проходит два года, и Ольговичи с половцами опять воюют
по Суле. Позднее они взяли Прилук и хотели уже идти на Киев,
но, узнав, что Ярополк соединился со своей братьей, вернулись
в Чернигов. Очевидно, опасность со стороны Ольговичей была
17 Подробнее об этом см. И. У. Б у д о в н и ц. Владимир Мономах и
его военная доктрина. «Исторические записки», т. 22, стр. 92—98.
18 ПСРЛ, т. I, вып. 2. Л., 1927, стб. 204.
202
настолько велика и реальна, что Ярополку пришлось собрать
многочисленное войско, в состав которого, кроме киевлян, вхо-
дили отдельные дружины ростовцев, полочан, смольнян, гали-
чан, переяславцев, владимирцев, туровцев и даже угры и 30
тысяч берендеев (цифра явно преувеличенная, по другому
варианту берендеев было 1000 человек). С этими большими
силами Ярополк двинулся к Чернигову, и тут, по сообщению
летописца, люди черниговские обратились к Всеволоду Ольго-
вичу: «Ты надеешися бежати в половце, а волость свою погу-
биши, то к чему ся опять воротишь? Луче того останися высо-
коумен своего и проси мира; мы бо вемы милосердье Ярополче,
яко не радуется кровопролитью, но бога ради всхощеть мира, то
бо сблюдаеть землю Русскую» 19. Всеволод послушался и сотво-
рил мир с Ярополком.
Летописец сильно польстил Ярополку Владимировичу,
объясняя его миролюбие тем, что он «соблюдал Русскую
землю». На самом деле Ярополк пользовался весьма ограничен-
ной властью и не мог уже, подобно своему старшему брату
и отцу, заставлять других князей исполнять свою волю. Указы-
ваемое в дружественно настроенной по отношению к Ярополку
летописи количество собранных им против Чернигова сил явно
преувеличено с целью оттенить «милосердье Ярополче». Харак-
терно, что на стороне Ольговичей против Ярополка выступили
•родные племянники Ярополка — Изяслав и Святополк Мсти-
славичи, а Новгород выгнал своего князя Всеволода Мстисла-
вича, являвшегося ставленником Ярополка. Под «высокоумн-
ом», в котором черниговцы обвиняли своего князя Всеволода
Ольговича, следует понимать его стремление захватить киевский
престол; недаром во всех предыдущих кампаниях он упорно
двигается с половцами к Киеву. Принцип отчины нарушался
со стороны князей тех волостей, представители которых
в конце XI в., стремясь обособиться от Киева, были самыми
ярыми защитниками этого принципа.
В 1139 г. умер Ярополк, и Всеволод, Ольгович, опять-таки
при помощи половцев, участвовавших на его стороне в борьбе
против Вячеслава Владимировича (младшего брата предшест-
вующих киевских князей Мстислава и Ярополка Владимирови-
чей) и Изяслава Мстиславича, укрепился на киевском велико-
княжеском столе. В течение своего княжения в Киеве
(1139—1146 гг.) Всеволод Ольгович дважды приглашал полов-
цев для участия в походах против князя Владимира Галицкого,
причем в первый раз (1144 г.) половцы по пути из «Поля»
взяли русские города Ушицу и Микулин. Во втором походе,
состоявшемся в 1146 г., участвовали все «дикие половцы» (так
19 Там же, стб. 306.
203
назывались степные половцы в отличие от мирных кочевников,
являвшихся военными поселенцами Русской земли), и можно
представить себе, сколько «пакости», выражаясь языком того
времени, они натворили, пройдя через ряд русских областей.
В длительной усобице, завязавшейся после смерти Всеволо-
да Ольговича, «дикие» половцы по-прежнему участвуют на
стороне Ольговичей и их союзника Юрия Долгорукого, ведше-
го борьбу с Изяславом Мстиславичем. Зато последний поль-
зуется устойчивой поддержкой со стороны черных клобуков.
Это было общее собирательное название для различных род-
ственных между собой племен и родов (торков, печенегов, бе-
рендеев, коуев, турпеев и некоторых других), «освоенных»
русскими князьями и поселенных ими на границах Русской
земли для защиты от половецких набегов. Не будучи особен-
но многочисленны (берендеи, например, выставляли обычно
от 1500 до 3 тысяч всадников), черные клобуки тем не менее
с 40-х годов XII в. начинают играть заметную роль в полити-
ческой жизни Руси. Давно уже прошло время, когда Мономах,
подозревая берендеев, торков и печенегов в нелойяльности,
властной рукой выгнал их из пределов Руси. Теперь они проч-
но закрепились в своих поселениях (главном образом
в Поросье) и не столько воевали с половцами, сколько вмеши-
вались во внутренние княжеские распри, определяя часто
своим участием успех того или иного князя.
Есть основание полагать, что в ближайшем боярском окру-
жении Изяслава Мстиславича были мужи из черноклобуцкой
знати. В 1149 г. Изяславу Мстиславичу начали наговари-
вать на Ростислава Юрьевича, что тот надумал на него много
зла, хотел в его отсутствие въехать в Киев, забрать его дом, же-
ну и сына. Изяслав послал за Ростиславом и выложил ему свои
обиды. Но Ростислав отрицал возводимые на него обвинения.
Он решительно заявил, что у него ни в уме, ни в сердце того
не было, и требовал указать, кто на него наговорил; если князь,
то он сам с ним расправится, а если муж какой-нибудь — из
христиан или «поганых», то пусть Изяслав его с ним судит.
Но Изяслав не хотел ссориться ни с христианами, ни с языч-
никами и предложил Ростиславу убраться к своему отцу
Юрию Долгорукому. Кто же были эти «поганые» мужи Изя-
слава Мстиславича? Среди русских бояр в середине XII в.
язычников уже, конечно, не было. С половцами, помогавшими
Ольговичам и Юрию Долгорукому, Изяслав вел непрерывную
и ожесточенную борьбу, и предполагать наличие половцев
в его окружении никак нельзя. Остается единственное предпо-
ложение — что у Изяслава Мстиславича были бояре из черных
клобуков. Брат Изяслава Мстиславича Ростислав в 1161 г.
приглашал к себе в Киев Олега Святославича, «ать познает
204
кияны лепшия и берендиче и торкы» 20. Здесь речь, очевидно,
идет о черноклобуцких «мужах», поставленных рядом с «леп-
шими киянами», т. е. с киевской знатью.
Вернувшись к своему отцу в Суздаль, Ростислав Юрьевич
заявил ему, что его хотят на княжение вся «Русская земля»
(т. е. южная Русь) и черные клобуки. Последние здесь высту-
пают как самостоятельная сила, и с их настроением князьям
приходится считаться. Таких примеров можно привести
немало.
Непрерывная внутренняя война, свирепствовавшая в цент-
ральных для того времени областях Руси (Киевской, Черни-
говской, Переяславской и некоторых других) и постоянные
набеги половцев принесли свои разрушительные плоды. Уже
в 50-х годах XII в. много прежде цветущих областей было со-
вершенно опустошено и разорено. В 1159 г. Святослав Ольго-
впч жаловался, что Изяслав Давидович хочет отнять у него
Чернигов и семь пустых городов, «где ныне сидят только пса-
ри да половцы». Среди этих городов Святослав назвал
и Любеч21. Древний Любеч, упоминаемый еще в договоре
Олега с греками как важный центр (после Киева, Чернигова,
Переяславля и Полоцка), теперь опустел и обессилел...
В условиях постоянных феодальных раздоров и всеобщего
разорения населения теперь не могло уже быть и речи об
организации действенных совместных походов князей в глубь
степей, чтобы парализовать активность половцев. В летопи-
сях, правда, встречаем несколько сообщений о больших побе-
дах русских князей над половцами. Известия о некоторых по-
ходах производят даже впечатление, что они носили общерус-
ский характер и в известной мере напоминали знаменитые
степные походы Владимира Мономаха в начале XII в. Вчиты-
ваясь, однако, внимательно в летописные сообщения об этих
походах, убеждаемся, что они представляли собой незначи-
тельные операции, которые не оказали, да и не могли оказать,
никакого решающего влияния на дальнейший ход русско-по-
ловецких отношений.
Возьмем известный степной поход великого князя Мсти-
слава Изяславича, предпринятый им против половцев ранней
весной 1170 г. Уже в начале сказания о походе летописец пы-
тается создать впечатление, что Мстислав задумал большое
народное дело, исходя из интересов всей Русской земли. Бог
вложил в сердце Мстиславу Изяславичу, пишет летописец, бла-
гую мысль о Русской земле, которой он всем сердцем желал
добра. Он созвал свою «братью» и стал думать с нею и сказал
ей так: «Братье, пожальте си о Руской земли и о своей отци-
20 ПСРЛ., т. II, стб. 512.
21 Там же, стб. 500.
205
не и дедине. Оже [половци] иесуть христьяны на всяко лето
у веже свои, а с нами роту взимаюче всегда переступаю-
че, а уже у нас и Гречьский путь изъоттимають и Солоный
и Залозный, а лепо ны было, братье,... поискати отець своих
и дедов своих пути и своей чести». И угодна бысть речь его
преже богу и всее братье и мужем их» 22. И торжественный
тон повествования и фразеология напоминают летописные
сказания о походах начала Х[[ в. Напомним, что рассказ о по-
ходе 1103 г. тоже начинается с того, что бог вложил благую
мысль в сердца Святополка Изяславича и Владимира Моно-
маха.
В дальнейшем создается впечатление, что в походе Мсти-
слава Изяславича участвовали чуть ли не все князья Русской
земли. Убедив в необходимости похода свою «братью», т. е.
наиболее близких ему родственников, Мстислав Изяславич
послал ко всем Ольговичам и Всеволодовичам (т. е. к обеим вет-
вям Ольговской династии), приказав им явиться к нему. Им
тоже понравилась его дума, и «совокупились» все князья в Кие-
ве — родные братья великого князя Ярослав Изяславич Луц-
кий и Ярополк Изяславич Бужский, его двоюродные братья
князья Смоленские Рюрик и Давид Ростиславичи, сыновья
бывшего великого князя Всеволода Ольговича князья черни-
говские Святослав и Ярослав, их двоюродные братья Олег и
Всеволод Святославичи (один из них — будущий герой Слова
о полку Игореве «Всеволод буй-тур» Трубчевский), князь горо-
денский Мстислав Всеволодович, князь туровский Святополк
Юрьевич, сыновья Юрия Долгорукого — Глеб Переяславский и
Михалко «и инии мнози». Сила действительно внушительная,
не уступавшая славной коалиции начала века. И время для по-
хода в глубь степей было избрано крайне удачное — ранняя
весна, когда у половцев после зимовки кони отощали23.
Князья двинулись из Киева 2 марта и шли в степь пять дней.
К тому времени половцы получили весть от кощея Гаврилка
Изяславича, что на них идут русские князья. Они побежали,
бросив жен и детей. Узнав об этом, князья погнались за
ними, захватили их вежи, а главные силы половцев были
настигнуты у Черного леса. Половцы были прижаты к
лесу и разбиты. Русские князья взяли множество пленных,
«якоже всим руским воем наполпитися до изобилья и колод-
никы и чагами и детми их и челядью и скоты и конми». Князья
захватили также находившихся у половцев русских пленных,
которые все были отпущены на свободу. После этого князья со
славой вернулись в Киев.
22 ПСРЛ, т. II, стб. 538.
23 См. И. У. Б удов ниц. Указ, статья. «Исторические записки»,
т. 22, стр. 89—91.
206
Итак, летописец пытается создать впечатление полного
разгрома половцев, осуществленного совместными силами поч-
ти всех русских князей. Однако ближайший анализ летопис-
ного известия показывает, что победа Мстислава Изяславича
сильно раздута благожелательно настроенным к нему, а мо-
жет быть, и прямо от него зависящим летописцем 24. Прежде
всего поражает ничтожная часть потерь многочисленной
объединенной рати. Они составляют всего три человека, из ко-
торых двое было убито, а один попал к половцам в плен. Бои
Владимира Мономаха с многочисленными половецкими ордами
носили крайне ожесточенный характер и привели к уничто-
жению живой силы противника. При этом, конечно, и русская
сторона понесла немало потерь. Если бы Мстиславу Изяславичу
удалось нанести половцам решающее поражение и вывести из
строя большое количество степняков, то дело, конечно, не
обошлось бы столь ничтожными потерями. Очевидно, вся опе-
рация ограничилась небольшим столкновением, после которо-
го основным силам половцев удалось выйти из боя и скрыться,
так что русские князья не смогли даже отбить одного челове-
ка, попавшего к половцам в плен.
После победоносных степных походов Владимира Монома-
ха половцы надолго были оттеснены от важных торговых пу-
тей, соединявших Русь с Константинополем, Западной Евро-
пой и Востоком. Совсем другая картина наблюдается после
степного похода Мстислава Изяславича. Только что наголову
разбив половцев, он вынужден со всеми собранными им
князьями стать у Канева на Днепре для ограждения Грече-
ского пути от половцев же. Очевидно, половцы так мало по-
страдали, что могли по-прежнему «пакостить» на жизненно
важных для Руси торговых путях, обеспечение безопасности
которых явилось одной из главных целей похода. В лучшем
случае можно предполагать, что Мстиславу Изяславичу уда-
лось вывести из строя одну лишь половецкую орду, в то время
как остальные по-прежнему могли хозяйничать и на торговых
путях, и вдоль русского пограничья, и в пределах самих рус-
ских областей.
После степных походов начала XII в. сильно поднялся
авторитет Владимира Мономаха, и это помогло ему стать
в 1113 г. киевским князем, хотя Киев считался отчиной йзя-
славичей.
Если обратимся теперь к походу Мстислава Изяславича,
то видим, что он победой над половцами не только не укрепил
своего положения, а, напротив, вызвал своими действиями
24 Очевидно, в пестрой мозаике летописного свода 1199 г., состав-
ляющей первую половину Ипатьевской летописи, имеется и отдельный
летописец великого князя Мстислава Изяславича.
207
недовольство остальных князей. «Братья» обиделись на него
за то, что он тайком от остальных князей велел напасть на по-
ловцев ночью своим конюхам и «кощеям» (обозным), «и серд-
це их не бе право с ним» 25. Очень скоро после похода Мсти-
слава Изяславича прогнали с киевского стола.
Владимир Мономах своими степными походами на не-
сколько десятилетий обеспечил безопасность Русской земли.
Разгромленные Мономахом и другими русскими князьями,
половцы ушли в Грузию и Венгрию и почти совершенно очис-
тили южнорусские степи. Ничего подобного не случилось после
похода Мстислава Изяславича. Уже через два года после по-
хода половецкий хан Кончак помогал Давиду Ростиславичу,
осаждавшему в Вышгороде Мстислава Изяславича, который
потерял киевский стол, и на обратном пути из Вышгорода по-
ловцы грабили русские земли и за Васильковом побили
Василька Ярополковича. В том же году другие две половец-
кие орды пришли в Русскую землю, и одна из них (от второй
удалось откупиться) грабила села и полонила русских людей.
Немало «пакости» натворили половцы Руси в 1174, 1177, 1178,
1183 и 1184 гг.
Как видим, и после «громких» походов Мстислава Изясла-
вича и Святослава Всеволодовича русско-половецкие отноше-
ния остаются весьма напряженными. Из этого можно вывес-
ти заключение, что одержанные Мстиславом Изяславичем
(как и в 1184 г. — Святославом Всеволодовичем) успехи явля-
лись сравнительно незначительными эпизодами в русско-по-
ловецкой борьбе второй половины XII в., и только не в меру
усердные по отношению к своему князю летописцы раздували
эти успехи в большие победы. Летописцы времени Владимира
Мономаха, страстно ратуя за единство Русской земли, смело
критиковали князей, нарушавших это единство. Славя и вос-
певая подвиги Владимира Мономаха, они в то же время явля-
лись его деятельными идейными сотрудниками и горячо под-
держивали его объединительные усилия. Совсем другие на-
строения господствуют в политически раздробленной Руси
конца XII в., где торжество феодальных порядков вызвало
глубокие изменения в общественном сознании. Летописцы
уже ни единым словом не укоряют князей за то, что они наво-
дят половцев на родную землю. Все глуше и глуше звучит
их голос в пользу объединения княжеских усилий для борьбы
с «погаными». Они не выступают уже влиятельной идеологи-
ческой силой, способной организовать общественное мнение,
а ограничиваются ролью льстивых хронистов при «великих»
князьях, как в калейдоскопе сменявшихся на киевском столе.
25 ПСРЛ, т. II, стб. 540.
208
Таковым был и мелкий «придворный» хронист при Мстиславе
Изяславиче, столь радужными красками изображавший его
поход против половцев.
И вот в этих условиях идейного измельчания южнорусской
публицистики, в условиях крайне запутанных отношений
между русскими князьями, погрязшими в феодальных раздо-
рах, в условиях всеобщего уныния и ужасных бедствий исто-
щенной половецкими набегами и внутренними неурядицами
Русской земли, раздается мощный голос одаренного чудесным
поэтическим талантом горячего патриота и большого мысли-
теля, призывающего к объединению всех народных сил и по-
литическому возрождению некогда единой, славной и непобе-
димой Русской земли. Это был автор знаменитого Слова о пол-
ку Игореве. Слово прозвучало как тревожный набат и грозное
предостережение о смертельной опасности, которую таит в се-
бе политический разброд и разрозненность действий единого
народа. Оно отражало заветные чаяния народных масс, жесто-
ко страдавших и от княжеских раздоров, и от половецких пог-
ромов26. Но и гениальное произведение не могло остановить
процесса феодальной раздробленности, явившегося необходи-
мым этапом в историческом развитии страны.
Под знаком отсутствия единения среди русских князей
русско-половецкие отношения развивались и после несчастно-
го игорева похода. К концу XII века, когда Русь окончатель-
но распалась на мелкие феодальные владения, общая борьба
со степью и общий отпор степным кочевникам сделались уже
невозможными. В том или ином отдельном пункте русские
могли добиться успеха, нанести поражение той или иной орде,
но эти частичные успехи уже не могли сколько-нибудь замет-
но изменить общую картину.
Собственно говоря, полное умиротворение степени и не
входило больше в расчеты русских князей того времени. Дело
обычно обходилось только захватом вежей, коней, скота, ко-
лодников. И действительно, зачем было князьям полностью
разгромить какую-нибудь орду и лишить ее боеспособности,
когда она могла им оказать существенные военные услуги
в борьбе с князьями-соперниками? Представляя собой боль-
шую военную силу, половцы и раньше призывались в Русскую
землю для разрешения внутренних дрязг. Начиная с конца
XII в., эти призывы становятся особенно часты.
Некоторые выступления русских князей против половцев
во второй половине XII в. носили характер феодальных набе-
26 Содержание Слова, как призыва к единению накануне татаро-мон-
гольского нашествия, значительно шире русско-половецких отношений, и
поэтому разбор этого памятника уместно выделить в отдельном очерке.
14 Заказ, № 835 2 09
гов, теряя прежнее свое значение защиты родной земли от
варварских вторжений степных кочевников. С другой сторо-
ны, и набеги половцев в это время не вызываются уже теми
обусловленными способом производства глубокими причинами,
которые заставляли печенегов, торков и первые пришлые по-
ловецкие орды рваться вперед в поисках новых пастбищных
территорий и средств существования.
К сожалению, источники почти не оставили нам сведений
о внутренней жизни половецкой степи, хотя можно предпола-
гать, что к концу XII в. процесс феодализации и здесь сделал
большие успехи. На жизнь степных кочевников оказало боль-
шое влияние и соседство земледельческой оседлой Киевской
Руси с ее высокой культурой. В то же время, как увидим,
и половцы оказали некоторое культурное влияние на Русь.
Это создавало известную почву для сближения феодальных
верхов русского и половецкого общества, что, в свою очередь,
умеряло силу негодования русской публицистики XII в. про-
тив половецкого разорения. Попробуем извлечь из русских ле-
тописей те данные, которые свидетельствуют об известном
культурном сближении между обоими народами, жившими
продолжительное время в самом тесном соседстве и оживлен-
ном общении друг с другом. Следует при этом оговориться,
что наш основной источник по русско-половецким отноше-
ниям — летописи XI—XII вв. — главное внимание уделяет
князьям и господствующему классу и больше всего интересу-
ется политическими отношениями своего времени. Этим объяс-
няется то, что мы обладаем более обильными данными о взаим-
ном общении верхов обоих народов, чем народных масс. И все
же в одном случае летописец приводит деталь, на которой сле-
дует остановиться. В 1170 г. кощей (т. е. раб, обозный) Гав-
рилко Изяславич предупредил половцев о том, что на них идут
русские князья. Если этот кощей был половец, то знамена-
тельно, что он крестился и носил христианское имя. Если же
он был русский, то не менее показательно, что этот раб нашел
возможным отомстить своим господам за дурное к нему отно-
шение 27 и оказал большую услугу половцам. В свою очередь,
князю Игорю помогает бежать из плена половец Овлур
(Лавр), пожелавший перебраться в Русь.
27 В своей лексикологии к Слову о полку Игореве Е. В. Барсов при-
водит два примера, когда словом «кощь» или «кощей» в древнерусских
переводных памятниках обозначается сухопарый человек, костяй. Ко-
щеи-рабы, отмечает Е. В. Барсов, были люди «исхудалые, изможденные
от тяжелой работы и скудной пищи» (Е. В. Барсов. «Слово о полку
Игореве» как художественный памятник Киевской дружинной Руси,
т. III. М., 1890, стр. 397—398). Впрочем, это слово могло произойти и от
тюркского «кошчи» (человек при коше, обозный).
210
Русские купцы, несомненно, вели оживленную торговлю
с половцами. Выше приводилось свидетельство Константина
Багрянородного о том, что русские покупают у печенегов коней
и скот и тем самым улучшают условия своей жизни. Нет ника-
ких оснований думать, что позднее, при половцах, торговля
Руси со степью прекратилась или пошла на убыль. В конце
XI в. митрополит Иоанн II жаловался на тех, «иже своею во-
лею ходить к поганым купля ради, и скверное едять» 28. Такое
общение, несомненно, чем дальше, тем все более развивалось.
В русских летописях мы находим некоторые следы поло-
вецкого фольклора. Таково, например, открывающее Галицко-
Волынскую летопись (под 1201 г.) чудесное сказание о хане
Отроке (отце Кончака), бежавшем от Владимира Мономаха
в Абхазию и не пожелавшем после смерти Мономаха возвра-
титься обратно. Но посланный к нему братом Отрока ханом
Сырчаном половецкий певец дал ему понюхать степной травы
емшан, запах которой напомнил Отроку родные кочевья. По-
нюхав траву, он прослезился и решил вернуться из приглянув-
шейся ему было Абхазии в степь. «Луче есть,— сказал он при
этом, — на своей земле костью лечи, нежли на чюжей славну
быти» 29.
Какая-то часть избыточного степного населения нанима-
лась к русским, у которых работала «овчюхами». Еще у Вла-
димира Мономаха в качестве «военного специалиста» служил
половец Кунуй, который в 1096 г. привел отряд Мономаха
к его сыну Мстиславу и помог ему победить Олега Святосла-
вича на Колокше. Позднее встречаем среди слуг Даниила Ро-
мановича Галицкого половца Актая, прибывшего к нему
в Холм сообщить, что Батый вернулся из Венгрии. Несколько
лет спустя среди спутников Ярослава Всеволодовича, ездив-
ших с ним к императору монголов Гуюк-хану, мы видим Те-
мера и попа Дуберлая (первый, между прочим, был толма-
чом Плано Карпини). Судя по именам, это были, вероятно,
обруселые половцы, которые могли прийти к Ярославу вместе
с его женой, дочерью главного половецкого хана Юрия Конча-
ковича. Если сам хан Юрий принял христианство, то не
исключена возможность, что один из его людей, крестившись,
или, может быть, будучи уже даже сыном крещеного половца,
сделался православным священником30.
Вообще, в конце XII в. христианство, очевидно, начало за-
метно распространяться среди половецкой знати, и в этом так-
28 РИБ, т. VI, стб. 15.
29 ПСРЛ, т. II, стб. 716.
30 Следует указать, что обо всех этих фактах летописец не сообщает
специально, а говорит о них вскользь, так что много случаев службы
половцев у русских, несомненно, осталось не отмоченным.
211
14*
же следует усмотреть влияние русской культуры. Сыновья
обоих ханов, пленивших князя Игоря и его брата Всеволода —
Юрий Кончакович и Роман Гзакович были, судя по их име-
нам, христианами 31. Из половецких ханов этой поры христи-
анство приняли Даниил Кобякович (предводитель половцев
при разгроме Киева Рюриком Ростиславичем в 1203 г.), Глеб
Тириевич (сподвижник Кончака в его набеге на Русь 1183 г.),
Даниил Кублобичкий (захваченный в 1184 г. Святославом
Всеволодовичем в плен вместе с Кобяком и другими половец-
кими ханами). Как видим, принятие христианства не мешало
половецким ханам воевать с русскими князьями, как принад-
лежность к одной вере и даже к одному народу не мешала и
русским князьям постоянно находиться между собой в крова-
вых раздорах.
Мы встречаем христиан и среди других представителей по-
ловецкой знати. Христианином был половец Василь, при-
ехавший в 1147 г. к Святославу Ольговичу послом от его дя-
дей из степи осведомиться о здоровье и спросить, когда ему
понадобится половецкая помощь. Тот же Святослав Ольгович
в 1151 г. послал с важным поручением к великому князю
Изяславу Давидовичу Георгия Ивановича, брата Шарукапа.
Это не пришлый половец, а постоянный муж Святослава Оль-
говича, принявший христианство или, скорее, уже родивший-
ся от отца-христианина (крещеные половцы, как, например,
Юрий Кончакович, Даниил Кобякович и другие, называются
не по крестному отцу, а по-настоящему). Отметим тут же, что
и у отца Святослава, знаменитого Олега Гориславича, и у бра-
та последнего Давида был видный муж — представитель степ-
ной знати Торчин, принимавший участие в Вптичевском съезде.
Наряду с христианскими именами, некоторые степняки
принимают русские нехристианские имена. В 1159 г. среди за-
чинщиков измены великому князю Изяславу Давидовичу
упоминается видный берендей, носивший бытовавшее среди
русской знати имя Тудора. Среди половцев, разбитых в 1190 г.
Ростиславом Рюриковичем, был некий Ярополк Томзакович.
О сближении русской знати с половецкой говорят и заклю-
чавшиеся между ними браки.
Первым из русских князей породнился с половцами (с ко-
торыми он вообще был близко связан) Олег Святославич,
женатый па дочери хана Аса лупа. В 1094 г., заключая мир с
31 Нельзя допускать, чтобы наши летописи искажали в данном и в
аналогичных случаях половецкие имена, заменяя их близкими по созву-
чию русскими, так как, во-первых, Юрий Кончакович решительно во
всех наших летописях так и называется Юрием, а не иначе, и во-вторых,
наши летописи нисколько не затрудняются в передаче половецких имен
и особенно имен ханов, которые им были хорошо известны.
212
половцами* киевский князь Святополк Изяславич женился на
дочери Тугорхана. В 1107 г. Владимир Мономах и Олег Свято-
славич заключили мир с какой-то частью половцев и закрепи-
ли соглашение браком сына Мономаха Юрия Долгорукого на
дочери хана Аепы, внучке Осени (Асана) и сына Олега —
Святослава на дочери другого Аепы, внучке Гиргеня. От пер-
вого брака родился Андрей Боголюбский, носивший наряду
с христианским своим именем половецкое имя Кытай. Свято-
слав Олегович, боровшийся в союзе с Юрием Долгоруким
против Изяслава Мстиславича, пользовался постоянной по-
мощью со стороны половцев, в частности своих дядей, назван-
ных в Ипатьевской летописи под 1146 г. по именам («дикие
половцы» Тюнрак Осулохович и брат его Камос). Это либо
братья матери Святослава Ольговича, либо братья его тестя
Аепы. В 1117 г. Владимир Мономах женил другого своего сы-
на, Андрея Доброго, на дочери Тугорхана. Киевский князь
Рюрик Ростиславич был жепат на дочери половецкого хана
Беглюка. Близко общался с русскими князьями известный по7
ловецкий хан Кончак: он с ними то воюет, то выступает в
союзе, то ссорится, то роднится. Известно, как он «по-рыцар-
ски» обошелся с захваченным им в плен врагом и бывшим
союзником князем Игорем. Попавшего к половцам в плен
вместе с отцом Владимира Игоревича Кончак «опутывает
красной девицей» — женит на своей дочери32. Сын Владими-
ра от этого брака Изяслав большую часть своей бурной и пол-
ной приключений жизни провел в степи. Внучка Кончака
(дочь Юрия Кончаковича) была в 1205 г. выдана замуж за
сына Всеволода Большое Гнездо Ярослава (отца Александра
Невского). На дочери половецкого хана Котяна Сутоевича
был женат Мстислав Мстиславич Удалой33. Даниил Романо-
вич Галицкий женил своего сына на дочери половецкого хана
Тегака. Наконец, Лаврентьевская летопись среди захвачен-
ных Святославом Всеволодовичем половецких ханов упомина-
ет Тоглия — «тестя Давыдовича» (очевидно, одного из сыно-
вей Давида Ростиславича Смоленского) 34. В летописи отмеча-
32 Неясно, по какому обряду была совершена в степи свадьба. Во
всяком случае, когда через два года Владимир «сам-третей» вернулся на
родину с женой Кончаковной и с ребенком, их пришлось перевенчать:
«Приде Володимерь из половець с Кончаковною и створи свадбу Игорь
сынови своему и венча его и с детятем» (ПСРЛ, т. II, стб. 659).
33 Это тот самый хан Котяп, который в 1223 г. перед битвой на Калке
привел в Русь остатки разбитых татарами половцев и убедил своего зятя
Мстислава Мстиславича и других русских князей в необходимости сов-
местного выступления против общего врага — татар. При втором татар-
ском нашествии он бежал со своей ордой в Венгрию, король которой
Вела IV наделил его потовпев землей. На дочери Котяна был женат
преемник Белы IV Стефан V.
34 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 396.
213
ется и один случай выхода замуж знатной русской женщины
за половецкого хана. Под 1159 г. Ипатьевская летопись сооб-
щает, что к Изяславу Давидовичу в Белгород пришла
большая половецкая помощь от отчима племянника Изясла-
ва — Мстислава Владимировича: мать последнего, поясняет
летописец, бежала к половцам и вышла там замуж за Баш-
корда 35.
Как уже отмечалось, имеющиеся в пашем распоряжении
источники не дают достаточного материала, чтобы воссоздать
картину внутреннего развития половецкого общества в XI—
XII вв. Будущие археологические раскопки в местах половец-
ких стойбищ дадут ответ на этот вопрос. Однако по целому
ряду косвенных данных можно утверждать, что половецкое
общество не был застойным и что в нем, особенно в XII в.,
и вследствие внутренних причин развития и под культурным
воздействием соседнего русского оседлого населения развива-
лись феодальные отношения. Одним из косвенных показате-
лей этого процесса является, между прочим, проникновение
христианства в среду половецкой знати.
Возможно, что рост феодальных отношений среди полов-
цев и их постоянное культурное общение с русским народом
привело бы в будущем к значительному ослаблению, если не к
полному прекращению остроты в русско-половецких отноше-
ниях. Но этот процесс был грубо и внезапно прерван монголо-
татарским завоеванием. Как известно, Половецкая степь обра-
зовала территориальную, а половецкий народ — этническую
основу Золотой Орды. Дань, стекавшаяся со всех сторон в Зо-
лотую Орду от покоренных народов, не только не содействова-
ла развитию производительных сил татарского общества, но
явилась причиной его застойности, приглушила в нем классо-
вую борьбу, способствовала сохранению старого способа про-
изводства, задерживала процесс общественного разделения
труда. В это мрачное время все былые успехи культурного
сближения между русским народом и половецким были сведе-
ны на-нет; зачахли и слабые ростки христианства, совершенно
не приспособленного к новым общественным отношениям в
Золотой Орде и в Дешт-и Кыпчак (Половецкой степи) в част-
ности. Снова отношения между русским земледельческим осед-
лым населением и степняками-кочевниками принимают остро
враждебный, непримиримый характер.
35 ПСРЛ, т. II, стб. 501. На основании этих слов летописца П. В. Го-
лубовский рисует романтическую историю бегства вдовы Владимира
Давидовича, «увлекшейся степным красавцем» (П. В. Голубовский.
Печенги, торки и половцы до нашествия татар. Киев, 1884, стр. 173).
Источники не дают оснований для такого утверждения, и причины бег-
ства русской княгини остаются неизвестными.
214
Однако русскому народу, разбитому татаро-монгольским
завоеванием, до поры до времени нельзя было думать об
активном выступлении. Но в тяжелые годы татарского ига,
когда народ исподволь накапливал силы для освободительной
борьбы, передовые идеи русской общественной мысли XI—
XII вв., нашедшие свое высшее воплощение в Слове о полку
Игореве,— идеи единства Русской земли и необходимости
сплотить все народные силы для отпора внешнему насильни-
ку,— сыграли положительную и плодотворную роль. Они оза-
ряли усилия народа, вдохновляли его на грядущие бои, внуша-
ли ему веру в свои силы и тем самым содействовали той
объединительной политике, которая с успехами общественно-
го разделения труда и ростом экономических связей между
различными областями привела в конце концов к образова-
нию Русского централизованного государства.
Очерк седьмой
СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ 1
Несчастный поход новгород-северского князя Игоря Свято-
славича, кроме Слова о полку Игореве, нашел также отражение
в двух современных летописных сказаниях.
В Лаврентьевской летописи2, заимствовавшей материал для
рассказа из летописца князя Переяславского Владимира Гле-
бовича3, соперничавшего с князем Игорем, последний пред-
ставлен как незадачливый и никчемный вояка, который сам
своей нераспорядительностью навлек на себя постыдное пора-
жение. Уже в самом начале повествования летописец набрасы-
вает тень на «Ольговых внуков», предпринявших поход после
того, как другие князья избили и «поймали» половцев. В этом
походе «Ольговы внуки» не участвовали «со всею князьею»,
а теперь, когда выступление казалось им верным и безопасным
делом, они исполнились храбрости: «Мы есмы ци не князи же?
пойдем такыже, собе хвалы добудем». В походе участвовали
Игорь Святославич князь .Новгород-Северский, брат его Всево-
лод князь Трубчевский, племянник Святослав Ольгович князь
Рыльский, сын Владимир князь Путивльский, черниговская
помощь и отряд ковуев.
Уже до этого разбитые русскими князьями и обессиленные
половцы разослали по всей степи за помощью, а сами, ожидая
свою «дружину», поставили себе целью защитить свои вежи.
1 Слову о полку Игореве посвящена огромная литература, насчиты-
вающая не менее тысячи названий. В этой тысяче работ поэма рассмат-
ривается со всех сторон — и с точки зрения ее художественных до-
стоинств, и с точки зрения ее политической и идейной направленности.
Не ставя перед собой задачи дать обзор всей этой литературы, что заня-
ло бы несоразмерно много места, я собираюсь лишь оттенить идейное
содержание Слова и определить его место в истории общественно-поли-
тической мысли древней Руси.
2 ПСРЛ, т. I, вып. 2. Л., 1927, стб. 397-400.
3 А. А. Шахматов. Радзивиловская или Кенигсбергская лето-
пись. СПб., 1902, стр. 75—76, 89; М. Д. Приселков. «Слово о полку
Игореве» как исторический источник. «Историк-марксист», 1938, кн. 6,
стр. 114.
216
Но это им не удалось. Игорева рать ополонилась множеством
женщин и детей. Разбив незначительный половецкий отряд,
русские князья допустили исключительную беспечность и
легкомыслие. Три дня они провели на вежах «веселяся» и бах-
валясь: другие князья, мол, ходили с великим князем Святосла-
вом и бились с половцами «зря на Переяславль» (т. е. не
углубляясь в степь и не теряя из виду Переяславля), половцы
сами к ним пришли, а в землю Половецкую князья идти не
смели, а вот мы-то «в земли их есмы, и самех избили, а жены
их полонены и дети у нас; а ноне пойдем по них за Дон и до
конця избьем их, оже ны будет ту победа, идем по них у луку
моря (к Азовскому морю.— И. Б.), где же не ходили ни деди
наши, а возмем до конца свою славу и честь». Пока князья бес-
плодно тратили время в веселье и пустом бахвальстве, остатки
разбитых половцев соединились с другими и стали дожидаться
подходов остальных орд. Чтобы выиграть время, половецкие
лучники, не принимая боя с русскими князьями, в течение трех
дней обстреливали их стрелами и таким путем не давали им
подойти к воде. Игоревы воины «изнемогли... безводьем, и копи
и сами, в зной и в тузе». Тем временем к месту будущего боя
подтягивалось «многое множество» остальных половцев. Кня-
зья, которым еще так недавно все было нипочем, «ужасошася
и величанья своего отпадоша». Они потерпели жестокое по-
ражение, бояре, вельможи и вся дружина были избиты, ранены
и взяты в плен. Половцы возвратились с великой победой, «а
о наших не бысть кто и весть принеса». Святослав собрал было
всех князей и выступил с ними к Каневу, но половцы, узнав об
этом, бежали за Дон, и Святослав, удовлетворившись их бег-
ством, распустил свои полки. Тогда половцы тайком примча-
лись к Переяславлю, взяли все города по Суле и ушли к своим
вежам с большим полоном. После этого летопись, не приводя
никаких подробностей, сообщает о бегстве Игоря из плена, до-
бавив, что эго тяжело отразилось на положении остальных рус-
ских пленных, которые отныне «держими бяху твердо, и стере-
гоми, и потвержаеми многими железы и казньми». После этого
следуют короткие благочестивые размышления о казнях божиих,
представляющие собою пересказ подобных же рассуждений
летописцев конца XI — начала XII в.
Совсем иначе изображается поход Игоря в Ипатьевской
летописи 4, где рассказ основывается на данных черниговского
летописца самого Игоря Святославича 5. Здесь Игорь выступает
не как легкомысленный и своекорыстный князь, желающий
воспользоваться плодами чужой победы, в достижении которой
он сам не участвовал. Это уже не хвастливый, беспечный и лог-
4 ПСРЛ, т. II, стб. 637—651.
6 М. Д. Приселков. Указ, соч., стр. 118.
217
комысленный воин, а вдумчивый, благочестивый деятель, со-
знающий свою ответственность. Затмение солнца, случившееся
в начале похода и смутившее игоревых мужей, его не останав-
ливает. Все в руках бога, и никто не знает его путей, говорит
он дружине. Сражаться ему приходится не с жалкими остатка-
ми разбитой уже прежде другими князьями орды, а с изготовив-
шимися к бою («со доспехом») воинами. Но Игорь не знает
страха, уклониться от боя и возвратиться домой он считает по-
зором, хуже смерти, и опять всю надежду возлагает на бога:
«Како ны бог даст».
Вскоре после победы над половцами у вежей Игорь убедил-
ся, что против него собралась вся земля половецкая. Храбрый и
смелый, но в то же время благоразумный и осторожный, он
предложил отступить, но Святослав Ольгович заявил, что в по-
гоне за половцами его кони обессилели, и если он будет отсту-
пать, то застрянет в дороге. Его поддержал Всеволод Святосла-
вич, и князья остались на месте. Выходит, таким образом,, что
задержка случилась из-за нежелания доставить непреодолимые
затруднения племяннику и союзнику, а вовсе не из-за беспеч-
ности и «веселья». Когда половцы стали наступать на русских
«ак борове» (как лес) «бесчисленным множеством» воинов
и превосходство их сил стало совершенно очевидным, Игорь
и другие князья приняли в высшей степени благородное реше-
ние слезть с коней и с пешим боем отойти к Донцу, чтобы не
бросить и не предать черных людей. Итак, князьям приходи-
лось сражаться пешими не потому, что половцы искусным
маневром отрезали их от воды и уморили их лошадей, а из
гуманного и доброго отношения к черным людям. Мужествен-
но сражалась игорева рать с неисчислимыми врагами. Игорь
ранен, от раны у него отнялась левая рука, но он продолжает
сражаться. Немало мужества показал в бою и Всеволод Свято-
славич. Так в горячей битве проходит целый день.
Назавтра дрогнули ковуи и побежали. Игорь мчится к ним
на коне (он единственный сражается верхом только потому,
что был ранен), чтобы вернуть их к месту боя. Вернуть ковуев
не удалось, зато Игорь слишком удалился от своих, и когда он
к ним поскакал обратно, то на расстоянии одного выстрела от
своего полка был схвачен половцами. И в эту роковую минуту
Игорь преисполнен самыми благородными чувствами. Он не
сокрушается по поводу постигшего его несчастья, а молятся
только о смерти, чтобы не видеть гибели крепко бьющегося
брата Всеволода.
Поражение было полное. Из русских людей удалось бежать
только пятнадцати воинам, из ковуев — еще меньше. Осталь-
ные были убиты, потонули в озере или попали в плен. В плену
оказались и все четыре князя. В летописном рассказе приводят-
218
ся потрясающие по силе и откровенности покаянные размышле-
ния Игоря. Из всех летописных заметок второй половины
XII в., касающихся русско-половецких отношений, это, пожа-
луй, единственное место, где, правда, обиняком, в религиозной
оболочке, поражение от половцев ставится в непосредственную
связь с внутренними раздорами. Размышляя о постигшем его
бедствии. Игорь вспоминает свои грехи: как много убийств
и кровопролития совершил он в христианской земле, как не
щадил он христиан, и, взяв «на щит» город Глебов у Переяслав-
ля, доставил немало зла невинным людям — отрывал отцов от
детей, братьев от братьев, друзей от друзей, женщин от подруг,
матерей от дочерей и подруг от подруг, «и все сметено пленом».
Скорбь была такая, что живые завидовали мертвым, а мертвые
радовались. Старцев угнетали, юношам наносили лютые раны,
мужчин рассекали мечом, женщин насиловали. И все это, гово-
рит Игорь, сделал я, недостойно мне жить, и ныне я вижу
отмщенье от бога. «Где ныне возлюбленный мой брат, где брата
моего сын, где чадо рожения моего, где бояре думающей, где
мужи храборьстующеи, где ряд полъчный, где кони и оружья
многоценьная?.. Се возда ми господь по беззаконию моему и по
злобе моей» 6.
Будучи в плену, Игорь меньше всего думает о собственном
спасении и свободе. Когда половец Лавр предлагает ему свои
услуги и хочет вместе с ним бежать в Русь, он не желает оста-
вить в бедственном положении попавших вместе с ним в плен
близких ему людей, как не пожелал на Каяле бросить свою
дружину и самому спастись. Он решился на побег только под
воздействием своих советников, которые считали его упорство
неугодной богу надменностью. Ты думаешь о том, говорили ему
«думцы», что бежать одному — дело бесславное, а о том не по-
думаешь, что наедут половцы с воинами, изобьют всех князей
и всю Русь, и не будет тебе ни славы, ни жизни.
Так рисуется князь Игорь в собственном его летописце —
храбрым, мужественным, предусмотрительным, благородным,
готовым спасти своих людей ценою собственной гибели, а глав-
ное — благочестивым. Даже такой темный эпизод в его жизни,
как разграбление русского города Глебова, излагается специаль-
но для того, чтобы оттенить всю силу и глубину его благоче-
стивого покаяния.
Вместе с тем в рассказе Ипатьевской летописи приводится
много любопытнейших черт, показывающих, как сильно среди
русских князей конца XII в. развился рыцарский сословный
дух, заставлявший их видеть в представителях половецкой
знати братьев по классу, друзей по оружию. Таким же образом
6 ПСРЛ, т. II, стб. 643-644.
219
половецкие ханы относились и к русским князьям. При таком
взаимном отношении русские князья и половецкие ханы не
смотрели уже друг на друга как на непримиримых врагов, пред-
ставителей в корне противоречивых интересов земледельческой
Руси и степных кочевников, способ производства которых
толкал их на непрерывные набеги на оседлые русские районы.
Для князя Игоря хан Кончак это не глава хищной орды, при-
чиняющей русскому населению ужасные страдания, а прежде
всего знатный и почетный феодал, «сват», отец засватанной за
сына Игоря половчанки 7. Еще юношей участвовавший в раз-
громе Киева войсками Андрея Боголюбского, Игорь никогда не
испытывал острой тревоги за судьбы всей Русской земли и на
борьбу с половцами смотрел как на обычные феодальные столк-
новения. До своего похода в степь Игорь то дрался с Кончаком,
то действовал с ним в союзе. В 1174 г. Игорь нанес пора-
жение ханам Кобяку и Кончаку, а в 1180 г., участвуя па сторо-
не Святослава Всеволодовича в междоусобной войне против
Ростиславичей, оп вместе с половцами идет на русский город
Друцк. Разбитый затем Мстиславом Владимировичем, он с
Кончаком бежит к Чернигову. Неудивительно, что Кончак от-
носился к пленному Игорю не как к врагу, а как к близкому
родственнику и боевому другу 8. Живя в плену, Игорь не испы-
тывал никаких неудобств и лишений. Пока Кончак и Гзак гро-
мили окрестности Переяславля и Путивля, пленный Игорь раз-
влекался охотой, на которую его сопровождали приставленные-
к нему почетные сторожа — пять ханских сыновей и пятнад-
цать знатных юношей, а также собственные слуги Игоря. При-
нимая во внимание высокое положение Игоря в феодальной
иерархии («аки стыдящеся воевъдства его»), половцы не при-
7 Вопрос о браке Владимира Игоревича с Кончаковной был уже,,
вероятно, решен до похода Игоря: уже на поле боя, когда раненный в
руку Игорь попадает в плен, «Кончак поручися по свата Игоря» (там
же, стб. 644. Подчеркнуто мною.— И. Б.)
8 «...Рыцари из классовых интересов,— пишет Ф. Меринг,— взаимно'
щадили жизнь друг друга, но тем ужаснее опустошалась, разорялась и
уничтожалась масса населения» (Ф. Меринг. Очерки по истории вой-
ны и военного искусства, изд. 4-е. М., 1940, стр. 50). Захватывая в плен
русского князя или половецкого хана, победители меньше всего думали
о том, чтобы обезвредить его как политического и военного руководителя
враждебного народа, а стремились главным образом получить за него
выкуп подороже. Владимир Мономах не польстился на богатый выкуп,
который предлагал за себя хан Бельдюз (золото, серебро, кони и скот),
а приказал его убить за зло, которое он, нарушая свои клятвы и обяза-
тельства, причинял Русской земле. Во второй половине XII в. такой слу-
чай был немыслим. Очень характерный эпизод произошел в 1190 г. во
время боя Ростислава Рюриковича с половцами. Находившиеся в войске
Ростислава черные клобуки среди прочих пленных захватили хана Ко-
бана, но сочли для себя невыгодным привести его в полк к Ростиславу,
а сами тайком договорились с ним о выкупе и отпустили на свободу.
220
чинили ему никакого вреда. Приставленные к нему сторожа не
только не стесняли его, но «слушахуть его и чьстяхуть его,
и где послашеть кого, бес пря творяхуть повеленое им»9.
Собираясь долго пробыть в плену, Игорь даже попа вытребовал
себе из Руси.
Отсюда становится понятным, почему на первых порах
Игорь не желал бежать из плена, считая такой уход «не слав-
ным путем», и решился на побег только после упорных настоя-
ний «думцев». В тайном побеге Игорь видел обман оказанного
ему доверия, нарушение рыцарской чести. Таким образом,
автор помещенной в Ипатьевской летописи повести о походе
Игоря, сам того не желая, раскрывает нам приверженность
Игоря к рыцарской морали, совершенно не согласующуюся
с приписываемым ему в другом месте летописи заявлением,
которое он будто бы сделал своему двоюродному брату Яросла-
ву Всеволодовичу Черниговскому: «Не дай бог на поганые ездя
ся отрещи, поганы есть всим нам обечь (общий) ворог»10 11.
Если рассматривать Слово о полку Игореве со стороны его
фактического содержания, то оно стоит гораздо ближе к рас-
сказу Ипатьевской летописи, чем Лаврентьевской п. И темне
менее по своей идейной направленности и основной тенденции
оно нисколько не напоминает ни рассказа Ипатьевской летопи-
си (т. е. летописца самого Игоря), стремившегося обелить свое-
го князя и наделить его всеми мыслимыми добродетелями, ни,
тем более, рассказа Лаврентьевской летописи, в котором автор
позволил себе издеваться над несчастием князя, гибель дружи-
ны которого «открыла ворота» половцам в Русскую землю.
Нет надобности излагать здесь содержание Слова о полку
Игореве: оно хорошо воспринято нами с детских лет. Нет на-
добности останавливаться здесь и на литературных достоин-
ствах поэмы, на изумительных и порою неожиданных ее худо-
жественных образах, то величественных и грозных, то простых
и нежных, но всегда проникновенных и оправданных глубокой
мыслью. Этой стороне дела посвящены специальные исследова-
ния, хотя тема эта далеко еще не исчерпана, и Слово раскрыва-
ет перед читателями все новые и новые достоинства. Наша за-
дача, как уже указывалось,— вскрыть политический смысл
поэмы, выявить основные политические идеи ее автора и пока-
зать ее место в истории русской общественной мысли.
Прежде всего автору Слова о полку Игореве при всей его
образованности, широким взглядам, знанию стран и людей чуж-
ды основные понятия рыцарской морали. Кто бы он ни был —
дружинник ли Игоря, принявший участие в несчастном походе,
9 ПСРЛ, т. II, -стб. 649.
10 Там же, стб. 637.
11 М. Д. Присел ков. Указ, соч., стр. 121.
221
певец ли Святослава Всеволодовича Киевского, выходец ли из
Галицкой земли и слуга Ярослава Осмомысла и т. д. (для точ-
ного решения этого вопроса нет достаточных данных),— для
него политический горизонт не закрывается двором его сеньора.
В каких бы отношениях этот сеньер ни находился с половецки-
ми ханами — во враждебных, мирных или даже дружествен-
ных, союзных и родственных,— для него половчин остается
хищником, душителем родной земли, несущим ей горе и стра-
дания, грабежи и насилия, с которым невозможно договорить-
ся. Летописцы также не жалеют бранных слов по адресу поло-
вецких вождей, причинивших особенно много зла Руси: они
и «окаянные», и «безбожные», и «треклятые», и «шелудивые»,
и «богостудные», и «злу начальники» и проч., но при всем оби-
лии этих бранных кличек ни один летописец не сумел выразитк
столько презрения ханам, как певец Слова о полку Игореве.
Для него половецкий хан это прежде всего варвар, «поганый
раб», который свет прикрывает тьмою, славу — позором, свобо-
ду— насилием («На реце на Каяле тьма свет покрыла... Уже
снесеся хула на хвалу, уже тресну нужда на волю»). К чему ни
прикоснется враг, он все уничтожает, все портит, все прини-
жает — черный ворон, поганый половчин. Выводком гепардов
рыщут по Русской земле половцы-хищники, разбойничье «пар-
дуже гнездо». В этом образе великий поэт выявляет свою не-
примиримость к заклятому врагу. Такого врага надо обезвре
дить, а не задаривать, с таким врагом нельзя вести мелкую ди-
пломатическую игру, против него надо наступать единым стро-
ем. В этом отношении автор Слова о полку Игореве воскрешает
лучшие традиции русской публицистики конца XI — начала
XI1 в., находившей яркие краски для изображения бедствий
Русской земли и отвергавшей всякую возможность компромисса
с половецкими варварами.
Слово о полку Игореве было написано уже после бегства
Игоря; поэт имел, следовательно, возможность узнать, каким
почетом и свободой пользовался Игорь в плену. Но это обстоя-
тельство его не занимает. Он не считает, подобно князю Игорю,
бегство позором, нарушением рыцарской чести, актом неблаго-
дарности. Напротив, с большим душевным подъемом и исклю-
чительной силой вдохновения передает он сцены бегства Игоря.
Здесь рассказ переходит в мажорные тона, в торжественный,
ликующий ритм. «Прысну море полунощи, идут сморци мыла-
ми. Игореви князи бог путь кажет из земли Половецкой на зе-
млю Рускую, к отню злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь
спит, Игорь бдит, Игорь мыслию поля мерит...». Живая, мудрая
и вечно юная природа сочувствует Игорю, помогает ему и мчит
к родным местам. Донец лелеет его на волнах, подстилает ему
зеленую траву на своих серебряных берегах, одевает его теплы-
222
ми иглами под сенью зеленого дерева и говорит ему: «Не мало
ти величия, а Кончаку нелюбия, а Руской земли веселиа».
И в этой помощи Игорю, в этом сочувственном, действенно-
благожелательном отношении к нему поэт видит «величие» са-
мого Донца.
Поэт сочувствует Игорю. Он глубоко удручен его несчасти-
ем, он призывает всех русских князей освободить его и ото-
мстить за него, вместе со всей Русской землей он радуется его
возвращению и восторгается его храбростью. Но в то же время
ему ясны отрицательные черты Игоря, приведшие к гибели це-
лой русской дружины. Он осуждает его своевольные действия,
его сепаратизм; устами великого князя Святослава, обронивше-
го «золотое слово», он осуждает несвоевременное, бессмыслен-
ное и вредное с точки зрения общей борьбы выступление Игоря,
закончившееся бесславным поражением: «О, моя сыновчя,
Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи
цвелити, а себе славы искати; нъ нечестно одолеете, нечестно бо
кровь поганую пролиясте». Поэт настолько не склонен приукра-
шивать действия своих героев, Игоря и его брата Всеволода,
что откровенно пишет о каком-то коварстве, которое они пробу-
дили своими раздорами («лжу убудиста которою») и которое
своим вмешательством предотвратил великий князь Свято-
слав — обстоятельство, замалчиваемое летописцами того вре-
мени!
Если исходить из понятий рыцарской морали, то князь
Игорь вел себя безупречно. Он, правда, своим походом поставил
себе какую-то (весьма, впрочем, смутную) политическую
цель — дойти до Тмуторокани, принадлежавшей когда-то чер-
ниговскому княжескому роду, но его нисколько не смущало,
если эта цель не будет достигнута; при таком исходе дела он го-
тов удовлетвориться походом до Дона («се бо два сокола слете-
ста с отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо
испити шеломомь Дону»). И в том, и в другом случае дальний
поход доставил бы ему громкую славу. Жажда громкого похода,
сопряженного с громкой славой, до того велика, что, совершенно
независимо от политических последствий и практических
результатов, Игорь готов рискнуть для такого предприятия голо-
вой. «Хощу бо,— говорит он,— копие приломити конець поля
Половецькаго; с вами, русици, хощу главу свою приложит, а
любо испити шеломомь Дону» 12. Так же настроен и брат Игоря
«буй-тур» Всеволод, воины которого серыми волками скачут
12 Ср. похвальбу Игоря и других князей в рассказе Лаврентьевской
летописи: «а ноне пойдем по них (половцев,— И. Б.) за Дон и до конца
избьем их; оже ны будет ту победа, идем по них и луку моря, где же не
ходили ни деди наши, а возмем до конца свою славу и честь» (ПСРЛ,
т. I, вып. 2, стб. 397—398). Других конкретных целей, кроме славы и че-
сти, Игорь себе тут не ставит.
223
по полю, «ищучи себе чти, а князю славе». Расчет Игоря не
оправдался, поход принес горькое поражение, все было потеря-
но: и дружина, и кони с боевым оружием, и набранное при пер-
вом удачном столкновении добро, наконец, собственная свобода,
но зато было сохранено самое главное — честь, ибо ни на одну
минуту Игорь не допускает малодушия, он все время славно
сражается и до самой драматической развязки проявляет муже-
ство и доблесть.
Поэт, выбрав себе темой поход Игоря, мог бы разрешить
ее .и в таком плане, но у автора Слова о полку Игореве другой
подход к лицам, событиям и историческим явлениям. В этом
свете мне хотелось бы подробнее остановиться на отношении
автора Слова к «песнотворцу» Бояну.
Для автора Слова о полку Игореве (и, очевидно, для его
современников) Боян — поэт известный, «соловей своего вре-
мени», классик своего рода. Обращаясь к нему, автор называет
его нежным именем соловья, великим, вещим и смысленным.
Он посвящает ему начало поэмы, запев и заканчивает ее бояно-
вым же стихом. И в середине поэмы, по мере разворачивания
печальной эпопеи, автор не раз обращается к Бояну, прикиды-
вая, какими словами и какими образами тот стал бы воспевать
изображаемые события.
И все же, начиная поэму «старыми словесы», автор Слова
о полку Игореве уже в самом начале считает необходимым рез-
ко «отмежеваться» от манеры Бояна, от его подхода к явлени-
ям и противопоставляет ему другую манеру, другой подход.
«Не по замышлению Бояна» собирается поэт рассказать о не-
счастном игоревом походе. Боян был оторван от жизни. Он «рас-
текашется мыслию по древу, серым вьлком по земли, шизым
орлом под облакы». Не считаясь с временем и обстоятельства-
ми, он одинаково пел про старого Ярослава, про его брата
Мстислава Тмутороканского и про позднейшего князя, внука
Ярослава, прекрасного Романа Святославича, действовавшего
уже в совершеннно других условиях. В противовес Бояну автор
Слова собирается сложить свою песню «по былям сего време-
ни», выбрав для нее современный животрепещущий сюжет.
Но не только в этом отношении противопоставляет себя Бояну
певец игорева похода.
Кроме перечисленных князей (Ярослава, Мстислава, Рома-
на), Боян пел еще про времена Трояна («вечи Трояни») 13
13 Н. С. Тихонравов в своем издании Слова о полку Игореве пред-
лагает во всех четырех местах поэмы, где встречается имя «Троян», чи-
тать его как «Боян», хотя во втором издании он (правда, в одном только
месте) восстанавливает: «на землю Трояню». Чтение Н. С. Тихонравова
принято многими исследователями; горячо отстаивает его и переводчик
Слова писатель А. Югов (см. его очерк: «Траянова земля или — Бояно-
ва». «Слово о полку Игореве» изд. «Советский писатель», 1945, стр. 185—
224
л про брата Романа Святославича — Олега, известного тем, что
он уже в конце XI в., почти за 100 лет до похода своего
внука Игоря, наводил половцев на Русскую землю. Почему
можно думать, что Боян воспевал олеговы рати? В двух местах
(из четырех, где встречается Троян) имя Бояна прямо связано
с именем Трояна, очевидно, как с героем его песен: Боян рыщет
по тропе трояновой; «на седьмом веци Трояни върже Всеслав
жребий о девицю себе любу» и дальше приводится «припевка»
Бояна по поводу Всеслава. Отрывок Слова, посвященный Олегу
Святославичу, также начинается с «вечей Трояна», и надо по-
лагать, что тут приводится какой-то отрывок песни Бояна, иначе
трудно понять смысл всего этого места.
Приведем этот отрывок целиком.
«Были вечи Трояни, минула лета Ярославля; были плъцп
Олговы, Ольга Святьславличя. Тъй бо Олег мечем крамолу ко-
ваше и стрелы по земли сеяше. Ступает в злат стремень в граде
Тьмуторокане. Тъй же звон слыша давный великый Ярославль
сын Всеволод, а Владимир по вся утра уши закладаше в Черни-
гове. Бориса же Вячеславлича слава на суд приведе, и на ковы-
лу зелену паполому постла, за обиду Олгову храбра и млада
князя. С тоя же Каялы Святоплъкь полелея отца своего междю
угорьскими иноходьцы ко святей Софии к Киеву. Тогда при Ол-
зе Гориславичи сеяшется и растяшеть усобицами, погыбашеть
жизнь Даждьбожа внука, в княжих крамолах веци человекомь
скратишась. Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, иъ
часто врани граяхуть, трупиа себе деляче; а галици свою речь
говоряхуть, хотять полетети на уедие».
Приведенный отрывок поражает своим противоречием. С од-
ной стороны, Олег — это внушительный и грозный вождь, храб-
рый и молодой князь, борющийся как будто за справедливое де-
ло (его союзник Борис Вячеславич погибает «за обиду Олгову,
храбра и млада князя»). С другой стороны, он кует крамолу и
сеет усобицы, губя Русскую землю. Нельзя думать, что Горисла-
вич это жалостливый эпитет, который должен означать, что Олег
хлебнул много горя. По прямому смыслу контекста, Горислави-
чем Олег назван именно в связи с тем, что он по стране сеял усо-
бицы и множил княжеские крамолы. Мне представляется, что
193). Чтение Н. С. Тихонравова основано на том, что в изданной в 1864 г.
II. Пекарским екатерининской копии Слова о полку Игореве вместо
«Троян» ошибочно было напечатано «Зоян». Основываясь на этом, И. С.
Тихонравов пришел к убеждению, что правильнее читать не «3», а «Б».
Однако в изданной П. К. Симони в 1890 г. екатерининской копии эта
(как и некоторые другие) ошибка П. Пекарского была устранена и было
точно воспроизведено чтение спорного слова «Троян» (буква «р» с над-
строчной буквой «т»). А. Югов пытается объяснить новый смысл исправ-
ленных им мест, но при этом ему приходится изменить и другие слова
(вместо: «на седьмом веке» — «на семом», т. е. на этом самом веке).
15 заказ Кз 835 2 25
в приведенном отрывке вкраплена цитата из песни Бояна,
с которым автор тут же полемизирует. Приведенный отрывок
начинается с выдержки из песни Бояна: «Были вечи Трояни,
минула лета Ярославля; были плъци Олговы, Олга Святьслави-
чя». Здесь олеговы брани («плъци Олговы») Боян ставит в ряд
со старыми эпическими ратями веков трояновых и века Яросла-
ва, пе видя между ними существенной разницы. Но автор Слова
как бы с досадой обрывает цитату и высказывает свое суждение
об Олеге: «Тъй бо Олег мечем крамолу коваше и стрелы по зем-
ли сеяше»- Далее следует опять выдержка из Бояна: «Ступает
в злат стремепь» п т. д., после чего снова идет гневный отпор
автора Слова о полку Игореве: «Тогда при Олзе Гориславичн
сеяшется и растяшеть усобицами» и т. д. до конца отрывка. Нас
не должно смущать, что приводя выдержки из песни Бояна,
автор Слова о полку Игореве не называет их автора. Судя по
другим местам Слова, Боян был настолько популярен, его песни
были так хорошо известны, что не было никакой необходимости
назвать его, как мы обыкновенно не называем автора, когда при-
водим крылатые выражения наших классиков, прочно вошедшие
в паше сознание. Если принять предложенное толкование, то
указанное выше противоречие отпадает, и весь приведенный от-
рывок приобретает исключительную силу, целеустремленность
и полемически заостренный характер.
Если бы автор Слова о полку Игореве следовал за Бояном,
он, по собственным его словам, должен был бы начать свою по-
эму примерно так: «Не буря соколы занесе чрез поля широкая;
галицы стады бежать к Дону великому» или: «Комони ржуть за
Сулою — звенить слава в Кыеве». Другими словами, он должен
был бы увлечься показной стороной дела, звоном мечей и топо-
том коней, батальными картинами и описанием удальства рус-
ских сынов, независимо от того, к чему это удальство привело.
Боян пел о «старом Ярославе» и о современном ему Романе
Святославиче, одинаково славя их брани, «свивая славою 14 оба
полы сего времени», т. е. современность с прошлым. Прошлое и
настоящее он объединяет славою, т. е. общими для них мотива-
ми храбрости и мужества. Поэт восстает против такого рыцар-
ского трубадурства и ни на минуту, даже описывая храбрость
русских воинов, не забывает о конечных результатах похода.
«О, далече зайде сокол, птиць бья, к морю!». Сокол — образ, за-
14 В первом издании Слова о полку Игореве 1800 г. и в екатеринин-
ской копии написано «славы». А. С. Орлов вслед за Ф. И. Буслаевым и
Н. С. Тихонравовым читает «славию» (соловей) (А. С. Орлов. Слово
о полку Игореве. М.— Л., 1946, стр. 67, 91). Мне кажется более убеди-
тельным чтение Е. В. Барсова («славою»), основанное на веских палео-
графических соображениях (в рукописи: «славы ооба» = «славою оба»).
См. Е. В. Барсов. «Слово о полку Игореве» как художественный па-
мятник Киевской дружинной Руси, т. II. М., 1887, стр. 153—155.
226
имствованный у Бояна: Боян пускает десять соколов на стадо
лебедей, если сложить песню по-Бояньи, то следовало бы ее на-
чать с бури, занесшей соколов через широкую степь. Но и тут
поэт сразу обрывает этот навеянный Бояном образ и возвраща-
ет читателя к горькой действительности, к печальным плодам
княжеского безрассудства: «А Игорева храбраго пълку не кре-
сити!».
Противопоставляя свою манеру бояновой, автор Слова о пол-
ку Игореве начинает свою «повесть» «от стараго Владимера до
нынешняго Игоря». В поэтических образах он собирается изло-
жить суть внутренней политики Руси за последнее столетие —
от Владимира Мономаха 15 до современных ему князей. Это вре-
мя наполнено звоном мечей, но поэта меньше всего привлекает
военная шумиха как таковая. Чуждый рыцарского упоения
бранью независимо от ее причин и следствий, он стремится вник-
нуть в смысл каждого военного столкновения, сообразуясь преж-
15 А. В. Соловьев считает, что речь идет не о Владимире Мономахе,
а о Владимире Святославиче, и выдвигает в пользу своего предположе-
ния следующие соображения. В дальнейшем тексте, указывает он, все
время упоминаются князья XI в. и события, происходившие до Влади-
мира Мономаха, и не упоминается ни одно событие, происшедшее после
его смерти в 1125 г. Поэтому фраза «от старого Владимира до нынешнего
Игоря» не имела бы никакого смысла, если под нею понимать проме-
жуток времени с 1125 до 1185 г. Затем автор Слова воспевает только
прямых предков своих героев. Таковым был Владимир Святославич, а
Владимир Мономах не только не был их предком, но был заклятым вра-
гом их деда Олега Святославича. Наконец, в 1185 г. не было оснований
назвать Владимира Мономаха «старым». «Он еще слишком близок, и
после него не было выдающихся Владимиров» (А. В. Соловьев. По-
литический горизонт автора «Слова о полку Игореве». «Исторические
записки», т. 25, стр. 73). Все эти соображения нетрудно отвести. Во-пер-
вых, если поэт собирается вести свою «повесть» «от старого Владимира»,
то это вовсе не значит, что он ее должен начать с момента смерти Вла-
димира. Автор Слова о полку Игореве говорит подробно о битве на Не-
жатиной ниве, в которой принимал участие Владимир Мономах, об Олеге
Святославиче, с которым Мономах вел длительную борьбу, следователь-
но, он касается событий времен Мономаха. Во-вторых, он воспевает не
только предков своего героя, но и других князей прошлого, например
Мстислава Тмутороканского, князя полоцкого Всесл-ава, он воспеваем
также современных ему Мономашичей — Всеволода Большое Гнездо,
Рюрика Ростиславича и других, Ярослава Осмомысла, происходящего от
боковой линии Ярославичей (Ростислава Владимировича), и т. д. На-
помню, наконец, что Иларион называет «старым» Игоря, прадеда совре-
менного ему князя Ярослава Мудрого, хотя он тоже «слишком близок»
и после него не было выдающихся Игорей. Современному автору вели-
кому князю Рюрику Ростиславичу Мономах как раз тоже приходился
прадедом. Неправ А. В. Соловьев, когда полагает, что автор Слова о
полку Игореве относится с презрением к Владимиру Мономаху. Наобо-
рот, при общих идейных установках поэта Владимир Мономах должен
был импонировать ему и своей борьбой за единство Руси и своими степ-
ными походами. Недаром С. М. Соловьев предполагает, что Слово о полку
Игореве дошло до нас с пропуском, где воспевались победы Мономахе,
над половцами.
227
151
до всего с интересами своей родины и народа. Для поэта важ-
но не только «Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы
искати», но добиться при этом существенной пользы для Рус-
ской земли, иначе, как говорит великий князь Святослав, об-
ращаясь к Иго)рю и Всеволоду, «нечестно (без чести.— И. Б.)
одолеете, нечестно бо кровь поганую пролиясте» 16. В глазах
поэта назначение князя и дружины — не в бессмысленной воен-
ной брани, а в защите родной земли. Эта мысль подчеркивается
в заключительных строках поэмы, где провозглашается здра-
вица «князи и дружине, побирая за христьяны на поганыя
илъки».
Рассматривая события в широкой исторической перспективе,
не ограничивая себя рамками мелкой княжеской «дипломатии»,
при которой чуть но каждый день возникали новые комбинации
и новые политические конъюнктуры, автор Слова о полку Игоре-
ве отчетливо видит ту основную причину, которая разъединяла
и ослабляла Русскую землю и во время Владимира Мономаха, и
во время Игоря Святославича. Это — княжеские которы. Но ему
видна также и тенденция развития. Были внутренние рати при
старых князьях, но они не только не улеглись, а все время не-
прерывно росли, превратившись в настоящее бедствие и завер-
шившись катастрофой на Каяло 17. Говоря об усобице, потрясав-
шей Русь црп Олеге Гориславиче, поэт приходит к заключению:
«То было в ты рати и в ты плъкы, а сицеи рати не слышано».
Смысл этой фразы, которая скорее имеет отношение к предыду-
щим строкам, чем к дальнейшему описанию битвы Игоря, таков,
что хотя и раньше Русь страдала от княжеских «крамол», но
такой внутренней рати, какая наблюдается теперь, раньше не
бывало.
16 Пример такого рыцарского отношения к брани приводится в из-
вестном труде Л. Готье о рыцарстве. В Песни о Роланде (как и в других
рыцарских песнях), пишет он, «в разгаре ужасного сражения, когда ре-
шается вопрос, достапется ли победа Исламу или Кресту, когда горсточ-
ка храбрецов противостоит сотням тысяч язычников, в долине, оглашае-
мой предсмертным хрипом, наши французы, больше половины которых
уже полегло, находят еще время, чтобы высказать свое суждение или
восхищение ударом копья или шпаги» (L. G a u t i е г. La chevalerie, Paris,
1887, р. 67). В XVI в. Иван Грозный в письме к князю Курбскому изде-
вался над боярами, которые вступают в бой лишь бы подраться, никогда
не думая о конечных целях похода: «Аще бо вы и раны многи претер-
несте, но победы никоея же не сотвористе» (РИБ, т. XXXI, стб. 90).
17 Поражение князя Игоря не было малозначущим эпизодом, каким
он нередко изображается в литературе. Полная гибель военных сил
нескольких пограничных княжеств, открывшая половцам, по выражению
летописи, ворота в Русскую землю; небывалый еще в истории русско-
иоловецкой борьбы прецедент в виде одновременного пленения четырех
русских князей — все это, конечно, было значительным событием и про-
извело на современников огромное впечатление.
228
Следствия этой рати уже налицо. Прежде цветущие области,
покрытые славою, превратились в пустыню. «Ярославе и вси
внуце Всеславли! — обращается поэт к князьям древней Полоц-
кой земли, где теперь «под кликом поганых» «Двина болотом
течет».— Уже понизите стязи свои, вонзите свои мечи вереже-
ни; уже бо выскочиста из дедней славе. Вы бо своими крамола-
ми пачясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Бес-
славлю; которою бо беше насилие от земли Половецкып». Автор
Слова приводит в пример Полоцкую землю, вероятно, потому,
что в то время она особенно страдала от «крамол». Но и в ос-
тальных областях Руси положение не па много лучше: «Уже
бо, братие, не веселая година въетала, уже пустыни силу при-
крыла!.. Убуди жирныя времена. Усобица князем на поганыя
погыбе (князья перестали выступать против поганых.— И. Б.),
рекоста бо брат брату: «се мое, а то мое же». И пачяша князн
про малое «се великое» млъвити, а сами на себе крамолу кова-
ти. А поганип съ всех стран прихождаху с победами па землю
Рускую». Это место напоминает рассуждения князей па Любеч-
ском съезде (в изложении Повести временных лет): «Почто гу-
бим Русьскую землю, сами на ся котору деюще, а втоловцп зем-
лю нашю песуть розно?..». И в этом отношении автор Слова о
полку Игореве воскрешает лучшие традиции русской общест-
венной мысли конца XI — начала XII в.
Он выдвигает еще одну идею русской публицистики этой по-
ры — идею о старейшинстве, о необходимости беспрекословного
подчинения младших князей старейшему, независимо от реаль-
ного соотношения их сил. Святослав Всеволодович, занимавший
в 80-х годах XII в. киевский великокняжеский стол,
уступал по своему значению и материальным возможно-
стям многим русским князьям — и Всеволоду Большое Гнездо,
и Ярославу Осмомыслу Галицкому, и некоторым другим. Он не
обладал достаточной силой, чтобы принудить «ходить по своей
воле» даже собственную «братью» — князей черниговских.
Ивее же поэт высоко его поднимает над остальными князьями,
окружает ореолом главенства и старейшинства, преувеличивает
значение его победы над Кобяком, называет грозным, каким он
никогд'а не был, наделяет мудростью, политической прозорливо-
стью и дальновидностью. Это он положил конец которе, затеян-
ной было Игорем и Всеволодом. Это он «притрепал своими силь-
ными плъкы и харалужнымп мечи; наступи на землю Половец-
кую; притопта хлъми и яругы; взмути реки и озеры; иссуши по-
топы и болота. А поганаго Кобяка из луку моря от железных
великих плъков гюловецкых, яко вихр, выторже: и падеся Ко-
бяк в граде Киеве, в гриднице Святъславли». Он известен не
только на Руси, но и далеко за ее пределами: немцы и венеци-
анцы, греки и моравы поют ему славу, победителю половцев.
229
И при всем том поэт дает понять, что сила Святослава, которой
он его так щедро наделяет, лежит главным образом в моральном
авторитете его великокняжеского достоинства. Он действитель-
но может быть силен и грозен, если все князья будут ему подчи-
няться и оказывать помощь. Но этого-то как раз и нет. Свято-
слав хотя уже и стар, но не дал бы своего гнезда в обиду. «Но се
зло,— горько жалуется он,— княже ми не пособие».
Поэт не знает и не признает никаких княжеских счетов. Он
единым взором обнимает всю Русскую землю и в то же время
оказывается прекрасно осведомленным о делах и отношениях
каждого русского княжества — Ростово-Суздальского, Полоцко-
го, Смоленского, Рязанского, Галицкого, Волынского и некото-
рых мелких княжеств, не говоря уже о Киеве, Чернигове, Пе-
реяславле. Совокупность этих княжеств составляет единую Рус-
скую землю, единый русский народ. Вся поэма пронизана созна-
нием силы и величия Русской земли. При нормальных отноше-
ниях Игорь никогда не потерпел бы поражения. Ольгово храб-
рое гнездо не было «обиде порождено, ни соколу, ни кречету, ни
тебе, чръный ворон, поганый половчине!». Половцы вовсе не
страшные враги, с ними легко совладать. Если бы против них
выступил один только Всеволод Большое Гнездо, могучий князь
Ростово-Суздальской земли, который может веслами Волгу рас-
кропить, а Дон шлемами вычерпнуть, то была бы чага по нога-
те, а кощей по резане. Какую же решительную победу можно
было бы одержать, если бы против общего врага объединились
все князья — и галицкий Ярослав, подперший Карпаты своими
железными полками, загородивший королю путь, заперший во-
рота Дунаю, и князья смоленские с их храбрыми дружинами,
и Роман Мстиславич Волынский со своими закованными в же-
лезо воинами и много других? И при всем том Киев стонет от
горя, а Чернигов — от напастей: поганые делят города по Роси
и по Суле, у Римова русские люди «кричат под саблями поло-
вецкыми», а князь переяславский Владимир Глебович смер-
тельно ранен. Причина этого не в бессилии Руси, а в княжеской
розни.
Снова обозревая историческое прошлое, соразмеряя старое
с современным, поэт приводит наводящие на грусть сравнения:
старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам киевским
(имеются, вероятно, в виду знаменитые степные походы Вла-
димира Мономаха), а у его правнуков Рюрика и Давида Ро-
стпславичей знамена поворачиваются в разные стороны («розь-
по ся им хоботы пашут») — явный намек на возвращение из
Треполя смоленских полков, выступивших по призыву Свято-
слава Всеволодовича против половцев.
И поэт обращается со страстным призывом к князьям пре-
кратить крамолы и объединить свои усилия для общего дела
230
всей Русской земли, чтобы отомстить «за обиду сего времени,
за землю Рускую, за раны Игоревы». Это центральное место
всего Слова о полку Игореве, его сердцевина и основная тен-
денция. «Смысл поэмы — призыв русских князей к единению
как раз перед нашествием монголов» — так еще сто лет назад
(когда всех интересовала главным образом литературная сто-
рона дела) определил великий Маркс значение Слова о полку
Игореве 18.
В этот патриотический призыв поэт вложил всю силу своей
горячей любви к родной земле и родному народу, которой ды-
шит все его величественное произведение от первой строки до
последней.
18 Письмо Маркса Энгельсу от 5 марта 1856 г. К. Маркс и Ф. Эн-
гель с. Соч., изд. 1-е, т. XXII, стр. 122.
Очерк восьмой
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПРИЯТИЯ АНДРЕЯ
БОГОЛЮБСКОГО
Период княжения Владимира Мономаха (1113—1125 гг.)
и его сына Мстислава (1125—1132 гг.), сумевших на короткое
время объединить под своей властью не менее 3Л территории
прежде единой Руси, лишь ненадолго задержал процесс
феодального расчленения Древнерусского государства. Уже в
середине XII в. феодальная раздробленность Руси стала совер-
шившимся фактом. В 30-х гг. от Киева обособился Великий
Новгород, превратившийся в боярскую республику. К этому же
времени получила полную самостоятельность обширная Чер-
ниговская «волость», в свою очередь распавшаяся впоследствии
на отдельные княжества — Черниговское, Новгород-Северское,
Курское, Рязанское, Муромское и другие. Окрепли и получили
возможность отпасть от Киева и прочие русские княжества. Но
особенно большую силу приобрела Ростово-Суздальская земля.
Здесь, в далекой «Залесской» стороне, на спокойной севе-
ро-восточной окраине Руси создались благоприятные условия
для быстрого развития производительных сил. Не в пример
южнорусским областям, страдавшим от опустошительных набе-
гов кочевников, Ростово-Суздальская земля не подвергалась
нападениям извне. До поры до времени здесь не было княже-
ских междоусобий, терзавших население южной Руси не
меньше, а может быть и больше, чем иноземные вторжения.
Ко времени обособления Ростово-Суздальской земли от
Киева она успела пройти долгий и сложный путь развития
и общественного разделения труда. В XII в. здесь наблюдается
более быстрое, чем в других областях Руси, развитие городов 1
1 В XII в. на Ростово-Суздальской земле возникли города Владимир-
на-Клязьме, Переяславль Залесский, Тверь, Волок Дамский, Москва,
Дмитров, Юрьев Польский, Углич, Звенигород, Молога, Коломна и др.
К концу XII в. Ростово-Суздальская земля была самой населенной сре-
ди других русских земель (М. К. Л ю б а в с к и й. Образование основ-
ной государственной территории великорусской народности. Л., 1929,
стр. 5).
232
и рост влияния городского населения — купечества и ремеслен-
ников. Этому содействовало также благоприятное географиче-
ское положение Ростово-Суздальской земли. Изрезанная много-
численными судоходными реками, она была тесно связана
и с Новгородом, через который вела обширную торговлю со
многими странами Европы, с Волжской Болгарией и прикас-
пийскими странами (через Волгу и ее притоки), и с югом
(Донским путем). По мере того как хирели торговые связи
Киева, подорванные крестовыми походами, которые проло-
жили новые пути экономического общения Европы со странами
Востока, внешняя торговля Ростово-Суздальской земли неук-
лонно развивалась и крепла.
Все эти обстоятельства привели к тому, что уже в середине
XII в. ростово-суздальские князья стали самыми могуществен-
ными государями среди всех прочих владетелей Русской земли.
Уже первый ростово-суздальский князь Юрий Долгорукий
властно предъявляет свои права на Киев и добивается его не
в силу своих прав и старейшинства, а вооруженной рукой. Но
особенно резко выявляется сила ростово-суздальских князей
при сыне Юрия Долгорукого — Андрее Боголюбском.
Цикл самых разнообразных легенд — рыцарских, благоче-
стивых, народных — легенд, в создании которых в известной
степени принимал участие сам Андрей Боголюбский, окружают
его дела и личность 2. Южный летописец рисует его рыцарем
без страха и упрека — отважным, смелым, готовым в пылу боя
забыть все на свете, и вместе с тем рассудительным, осторожным,
распорядительным и миролюбивым. Особенно красочен эпизод
2 Народные предания, касающиеся Андрея Боголюбского, связаны
главным образом с его насильственной смертью. >(См. В. Доброхотов.
Древний Боголюбов, город и монастырь, с его окрестностями. М., 1852,
стр. 116—118; Ф. И. Б у с л а е в. Местные сказания владимирские, москов-
ские и новгородские. «Летописи русской литературы и древностей, изда-
ваемые Николаем Тихонравовым», т. IV. М., 1862, отд. «Исследования»,
стр. 10; ср. В. Н. Татищев. История российская с древнейших времен,
я. III. М., 1774, стр. 216—217). По известию, попавшему в Тверскую лето-
пись несомненно на основе народного предания, Андрей был убит «по
научению своеа ему княгини. Бе бо болгарка родом, и дрьжаше к нему
злую мысль, не про едино зло, но и просто, иже князь великий много
воева с нимь Болгарскую землю, и сына посыла, и много зла учини бол-
гарам» (ПСРЛ, т. XV. СПб., 1863, стб. 250—251). Таким образом, в народ-
ном представлении заговорщики, покушавшиеся на Андрея Боголюб-
ского, совершили акт национальной измены. С именем Андрея Боголюб-
ского народная память смутно связывает даже основание Москвы, хотя
в соответствующей легенде Андрей назван не Юрьевичем, ia Александро-
вичем (Ф. И. Буслаев. Указ, соч., стр. 11—13). М. Н. Тихомиров от-
мечает, что хотя в сказаниях о начале Москвы рассказывается об убий-
стве князя Даниила, но он «появился в легенде, вероятно, на место дру-
гого песенного персонажа, судя по именам княгини Улиты и Кучкови-
чей — н<а место Андрея Боголюбского» (М. Н. Тихомиров. Сказания
о начале Москвы. «Исторические записки», т. 32, стр. 238).
233
из истории войны Юрия Долгорукого с Изяславом Мстислави-
чем, в которой Андрей принимал самое деятельное участие на
стороне отца. В бою под Луцком в 1149 г. Андрей, окруженный
неприятельскими ратниками, осыпаемый кучей стрел, продол-
жал бесстрашно сражаться, а потом, обнажив меч, вырвался из
опасности. Сильно раненый конь, едва добравшись до стана,
пал, и Андрей в знак особого уважения («жалуя комоньства
его») похоронил его над Стрыем. Мужи Юрия Долгорукова
воздали великую хвалу Андрею, потому что в тот день он отли-
чился больше всех и держал себя как подобает настоящему
рыцарю («мужьскы створи паче бывших всих») 3. Такое же
бесстрашие и воинский пыл Андрей обнаружил и в ходе даль-
нейшей борьбы Юрия Долгорукого с Изяславом Мстислави-
чем — на реке Лыбеде, на Перепетовом поле, под Черниговом...
Везде, по летописному сказанию, сильно пронизанному рыцар-
ским духом, он ободрял войска, воодушевляя их своим приме-
ром, всегда он в первых рядах сражающихся, на самом опасном
месте, в гуще боя4.
Проявляя чудеса храбрости и величайшую распорядитель-
ность, Андрей Боголюбский, по летописной традиции, радел о
спокойствии в Русской земле, стремясь всеми мерами избегать
междоусобных браней. Та самая летопись, где подробно описы-
ваются все кровопролитные подвиги Андрея, приписывает ему
почин в примирении Юрия Долгорукого с Изяславом Мсти-
славичем5. Еще задолго до того, как Юрий потерпел полное по-
ражение, Андрей будто бы умолял отца дать Изяславу мир,
заявив: «Се коль добро, еже жити братье вкупе» 6.
В благочестивых легендах, созданных вокруг личности Анд-
рея Боголюбского, рыцарь и воин отступают на задний план,
уступая место «блаженному». В летописной повести об убийстве
Андрея Боголюбского, вероятным автором которого является
Кузьмище Киянин, все время переплетаются реальные детали
поведения властного и сильного князя, борющегося с заговор-
щиками за свою жизнь, и явно придуманные, совершенно не-
естественные положения, где Андрей выступает в не свойствен-
ной ему роли «агнца непорочного», покорно ждущего своей
печальной участи. Повесть начинается с панегирика князю
Андрею. Он благочестив и «украшен в сими добрыми нравы», он
строитель церквей и монастырей, покровитель духовенства,
отец сиротам и убогим, «правда же и истина с ним ходяста».
Но тут же мимоходом выясняется, что этот благочестивый и
3 ПСРЛ, т. II, стб. 389—391.
4 Там же, стб. 404—405.
' «Андрееви же бог вложи в сердце сущю бо милостив)’ на свой род,
паче же на крестьяны» (ПСРЛ, т. II, стб. 391—392).
6 Там же, стб. 392.
234
добродетельный князь не задумываясь велел казнить боярина
Кучковича, что и послужило поводом к заговору на его жизнь.
Далее выясняется, что были основания ожидать от Андрея
дальнейших казней. По крайней мере, на «злом совете» глава
заговорщиков, брат казненного боярина Яким, говорил: «День
того казнил, а нас заутра, а промыслими о князе семь». Резуль-
татом их «промышления» явилось ночное нападение заговорщи-
ков на Андрея. Когда они, подкрепившись в «медуше» вином,
взломали дйери и очутились в спальне Андрея, «блаженный же
вьскочи, хотя взяти мечь». Как фальшиво и не у места звучит
здесь слово «блаженный» в отношении князя, который инстинк-
тивно хватается за меч, чтобы мечу предоставить решение спо-
ра! Но меча не оказалось — его заранее упрятал один из заго-
ворщиков, ключник Амбал. «Блаженный» и тут не смирился.
Когда два заговорщика стали с ним бороться, Андрей одного
повалил под себя. Другие заговорщики решили, что это упал
князь и стали наносить раны своему же товарищу. Но потом
они узнали Андрея «и боряхуся с ним велми, бяшеть бо силен,
и секоша и мечи и саблями и копийныя язвы даша ему» 7. Из-
раненный и истекающий кровью, Андрей нашел все-таки в себе
силы выползти из спальни и спрятаться под сводами, где якобы
произносит длинную благочестивую тираду, призывая бога
узреть его смирение и готовность претерпеть мученическую
кончину 8.
Эти мотивы еще более усилены в житии Андрея Боголюб-
ского. Здесь он изображен как «отец сирым, вдовам питатель,
обводимым помощник, в скорбех сущим пресветлый утешитель».
Житие изображает Андрея Боголюбского образцовым и стан-
дартным «блаженным»: с юных лет он, конечно, избегал «мир-
ских суемудрий», «душетленных же и богоненавистных игр»,
прилежал к поучению книжному и к церковному пению и даже
«бяще измлада тих и кроток зело» 9.
Летописец не изменяет своего взгляда на Андрея Боголюб-
ского, как на князя благочестивого, даже тогда, когда он совер-
шает явно недостойные дела, которые казалось бы должны вы-
звать возмущение и резкое осуждение. В 1169 г. соединенные
войска коалиции князей, организованной Андреем Боголюбским,
захватили под начальством его сына Мстислава город Киев и
варварски его разрушили. Два дня суздальцы, смольняне и чер-
ниговцы громили город «и не бысть помилования никомуже ни
откудуже церквам горящим, крестьяном убиваемом, другим
вяжемым, жены ведоми быша в плен, разлучаеми нужею
7 На скелете Андрея, хранящемся во Владимирском музее, сохрани-
лись следы этих страшных ударов.
8 ПСРЛ, т. II, стб. 580—589 (Подчеркнуто мною.—Я. Б.).
9 В. Доброхотов. Указ, соч., стр. 87—88.
235
от мужий своих, младенцы рыдаху зряще материй своих, и
взяша именья множьство и церкви обнажиша иконами и кни-
гами и ризами и колоколы... и бысть в Киеве на всих человецех
стенание и туга и скорбь не утешимая и слезы непрестаньныя».
Это ужасное бедствие летописец объясняет наказанием божиим
за грехи: «си же вся сдеяшаси грех ради наших» 10 11. Андрей
Боголюбский выступает не как вдохновитель и организатор по-
грома старейшего русского города, а в качестве божьего послан-
ца и орудия, причем Мстиславу Андреевичу сам бог помогает
взять Киев и.
Разгромив Киев, сын Андрея Боголюбского Мстислав по
поручению отца осаждает Новгород. На этот раз поход заканчи-
вается для него полной неудачей. Описывая ужасы отступле-
ния разбитой суздальской рати, летописец воспроизводят
возникшую на новгородской почве легенду, будто на иконе пла-
кала богородица, печалясь перед своим сыном о Новгороде. «Не
глаголем же, [что] прави суть новгородца»,— замечает по этому
поводу суздальский летописец; рать па них бог навел за клятво-
преступление и за грехи «и наказал по достоянью рукою благо-
верного князя Андрея», но бог решил их все-таки не искоре-
нить, как жителей Содома и Гоморры, а пощадить, как библей-
ских пиневитян, «зане христьяне суть» 12. Опять Андрей даже
в неудаче своей выступает как орудие божественной воли, на-
казывая нечестивых клятвопреступников.
Известия об Андрее Боголюбском дошли до нас главным об-
разом в составе владимирского свода 1177 г., начало которого
было положено еще при жизни Андрея, и благожелательно на-
строенного к Андрею летописца Переяславля Русского (Южно-
го) 13. Сохранились, однако, летописные записи, имеющие в
своей основе другие источники, свободные от прямого или кос-
венного влияния Андрея Боголюбского. В этих записях он ри-
суется уже совершенно другими красками. В 1157 г., после смер-
ти в Киеве Юрия Долгорукого ростовцы и суздальцы посадили
на стол в Ростове и Суздале Андрея Боголюбского, «запеже,—
отмечает владимирский летописец,—бе любим всеми за пре-
многую его добродетель, тоже имяше к богу и ко всем сущим
10 ПСРЛ, т. II, стб. 545.
11 «...И поможе бог Андреевичи) Мьстиславу с братьею и взяша
«Киев» (Ипатьевская летопись — там же, стб. 544); ср. по Лаврентьев-
ской летописи: «и поможе бог и святая богородица и отня и дедня мо-
литва князю Мстиславу Андреевичи) с братьею своею, взяша Кыев...»
(ПСРЛ, т. I, вып. 2. Л., 1927, стб. 354).
12 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 361—362 (Подчеркнуто мною.—Я. Б.).
13 М. Д. Приселков. История русского летописания XI—XV вв.
Л., 1940, стр. 64—72; его же. Лаврентьевская летопись (история текста).
«Ученые записки ЛГУ», № 32, серия исторических наук, вып 2. Л., 1939,
сгр. 90-107.
236
нод ним» 14. Но после смерти Андрея тот же летописец дает
знать, что Андрей стал ростово-суздальским князем против воли
Юрия Долгорукого, которому до этого ростовцы и суздальцы
присягнули «на меньших князех на детех, на Михалце и на бра-
те его, преступивше крестыное целованье, посадиша Андреа»
(для старших своих сыновей Юрий предназначал Киевский
юг). Следовательно, отмечает М. Д. Приселков, «премногая доб-
родетель» Андрея, за которую его любили ростовцы и суздаль-
цы, «заключалась в том, что Андрей согласился пойти против
воли отца и оставил без внимания нарушение присяги отцу со
стороны ростовцев и суздальцев» 15.
Особенно резко южный летописец (стоявший, очевидно,
близко к Ростиславичам) осуждает Андрея Боголюбского в свя-
зи с его требованием, которое он предъявил Ростиславичам о
выдаче некоторых лиц, заподозренных в отравлении брата Анд-
рея — Глеба. Ольговичи воспользовались этим обстоятельством
и стали натравливать Андрея на Ростиславичей, обещая ему
союз и поддержку. «Андрей же приим совет их, исполнивься
высокоумья, разгордевься велми, надеяся плотной силе и мно-
жеством вой огородився, ражьгея гневом». Тот же «тихий и
кроткий» (каким его изображает житие) Андрей, узнав, что
Ростиславичи обесчестили его посла, цришел в неописуемую
ярость, «бысть образ лица его попуснел и вьзострися на рать».
Он собрал своих воинов — ростовцев, суздальцев, владимирцев,
нереяславцев, белозерцсв, муромцев, новгородцев и рязанцев,
послал с ними сына Юрия и испытанного своего воеводу
Бориса Жирославича, которые должны были соединиться с Оль-
говичами. Описывая все эти военные приготовления, летописец
с сокрушением замечает: «Андрей же князь толик умник сы во
всих делех, добль сы, и погуби смысл и невоздержанием, рас-
полевься гневом, такова убо слова похвална испусти, яже богови
студна и мерьска хвала и гордость». Андрей уже не орудие про-
видения, посланный богом в наказание людям за грехи, а соб-
лазненный дьяволом гордец: «Си бо вся быша от дьявола на
ны, иже вьсеваеть в сердце наше хвалу и гордость». Хотя Анд-
рею удалось привлечь еще смоленские, полоцкие и другие вой-
ска, поход его закончился позорным провалом. «И тако,— не
без злорадства отмечает летописец,— възвратишася вся сила
Андрея, князя Суждальского: совокупил бо бяшеть все земле
н множеству вой не бяше числа. Пришли бо бяху высокомысля-
ще, а смирении отидоша в домы своя» 16.
14 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 348; см. также т. II, стб. 490—491.
15 М. Д. Приселков. История русского летописания, стр. 75. За-
пись о нарушении ростовцами и суздальцами крестного целования князю
Юрию имеется также и в Киевской летописи (ПСРЛ, т. II, стб. 595).
16 ПСРЛ, т. II, стб. 572-574, 577-578.
237
Первое самостоятельное выступление Андрея Боголюбского
относится к 1155 г., когда он ушел из Вышгорода, где Юрий
Долгорукий посадил его князем, в далекий Суздальский край.
Летописец сообщает, что Андрей не просто ушел из Вышгоро -
да, а бежал ночью тайком от отца. Трудно, конечно, допустить,
чтобы можно было так спокойно и тихо уйти на виду у власт-
ного и крутого князя, каким был Юрий Долгорукий, захватив
с собой семью, домочадцев, дружину, попов, имущество и вдо-
бавок весьма чтимую икону богоматери, ставшую предметом
особых дальнейших забот Андрея 17. В захвате этой иконы
(а может быть, в соглашении с отцом, который позволил ее
«тайно» «похитить») заключается идеологическая подоплека
всего предприятия. Икона, по преданию, была написана «с на-
туры» евангелистом Лукой, ее в свое время доставили на од-
ном корабле из Константинополя вместе с другой русской свя-
тыней — иконой Пирогощею. Перенеся икону из-под Киева в
Ростово-Суздальский край, который в то время не обладал еще
такими достопримечательностями, Андрей уже тогда показал
свое умение подкреплять политические акты идеологическими
мероприятиями.
В Ростово-Суздальском крае Андрей обосновался во Влади-
мире, который в первой половине XII в. обнаруживал бурный
рост и ко времени прихода Андрея превратился в крупный
торгово-промышленный центр с сильным бюргерством. Все
князья суздальские, вплоть до Юрия Всеволодовича, погибшего
в решительном сражении с татарами весной 1238 г., «или изби-
раются городами или утверждаются ими на началах соглаше-
ния. Нет основания предполагать, что Андрей представлял ис-
ключение и, надо думать, он обосновался во Владимире по же-
ланию владимирцев, в силу их вечевого постановления...» 18.
Очевидно, еще будучи в Вышгороде, Андрей вступил в соглаше-
ние с владимирцами, иначе, не обеспечив себе княжения во Вла-
димире, он не мог бы отказаться от вышгородского стола и пус-
титься в путь. Договориться с владимирцами ему было тем лег-
че, что он, родившись и выросши в Суздальской земле, имел там
крепкие связи и лишь временно, в связи с притязаниями Юрия
Долгорукого на киевский стол, был отвлечен в южную Русь. Так
или иначе, но с самого начала своего водворения во Владимире
Андрей опирался на влиятельное торгово-ремесленное населе-
ние города, которое поддерживало его и в борьбе с боярством,
и во всех его общерусских предприятиях, проводившихся в зна-
чительной степени в интересах тех же городских слоев. Опира-
ясь на владимирских горожан, Андрей в то же время был свя-
17 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 482.
18 А. Насонов. Князь п город в Ростово-Суздальской земле. Сб.
«Века», вып. 1, Пгр., 1924, стр. 14—15.
238
зан с бюргерскими кругами Ростова и Суздаля, и когда отец
его в 1157 г. умер, он был избран также князем ростовским и
суздальским вопреки воле Юрия Долгорукого, отдавшего эти
города меньшим сыновьям. Неизвестно, как реагировали мень-
шие братья Андрея на лишение их власти. Надо полагать, что
они нашли поддержку среди старого боярства. По крайней мере,
под 1162 г. Ипатьевская летопись сообщает, что Андрей выгнал
своих братьев Мстислава, Василька и двух племянников своих
Ростиславичей и с ними многих «мужи отца своего передний».
Летописец добавляет, что Андрей так поступил, «хотя само-
властець быти всей Суждальской земли». Изгнанные Андреем
братья вместе со своей матерью, византийской принцессой
(Андрей был сыном Юрия Долгорукого от его первого брака с
половчанкой), прихватив еще с собой восьмилетнего брата Все-
волода (будущий великий князь Всеволод Большое Гнездо),
уехали в Константинополь, где император предоставил Василь-
ку четыре города на Дунае, а Мстиславу дал Отскалану 19.
Став «самовластцем всей Суздальской земли», Андрей оста-
вил столицей Владимир. Город был сильно укреплен, украшен
вновь построенным великолепным Успенским собором и мно-
гими другими церквами с монастырями. В это же время под
Владимиром вырос укрепленный княжеский замок Боголюбо-
ве, любимая резиденция Андрея, от которого он получил свое
название Боголюбского.
* * *
Объединив в своих руках власть над всей Ростово-Суздаль-
ской землей, Андрей Боголюбский начал проводить широкую
общерусскую политику, клонившуюся в последнем счете к ов-
ладению Новгородом, с которым Ростово-Суздальская з'емля
была связана многочисленными экономическими нитями.
В 1159 г. Андрей послал сказать новгородцам: «Ведома буди,
хочю искати Новагорода и добром и лихом...» 20.
С тех пор Андрей Боголюбский пятнадцать лет жизни
вплоть до своей насильственной смерти, посвятил борьбе за пол-
ное подчинение Новгорода своей власти. Поскольку судьба Нов-
города решалась не военными действиями под его стенами и в
его пригородах, а зависела от общей политической конъюнкту-
ры на Руси, Андрей, помимо непосредственных военных похо-
дов против Новгорода, ведет сложную военную и дипломатиче-
скую игру в южной Руси, где он последовательно сколачивает
княжеские коалиции против великого князя Ростислава Мсти-
славича, натравливая на него князя черниговского Изяслава
Давидовича, затем против другого киевского великого князя —
19 ПСРЛ, т. II, стб. 520—521.
20 Там же, стб. 509.
239
Мстислава Изяславича, с которым он сталкивает Давида и Рю-
рика Ростиславичей и других князей. Давно уже Киев не видал
под своими стенами такого огромного скопища воинов, как в
1169 г., когда его взяло «на щит» сколоченное Андреем Бого-
любским многочисленное войско, куда входили полки самого
Андрея — владимирский, ростовский и суздальский, брата его
Глеба из Переяславля Южного, Романа Смоленского, Давида и
Рюрика Ростиславичей, князей Ольговичей и других.
Многочисленные летописные данные позволяют полностью
восстановить общерусскую политику Андрея Боголюбского.
К сожалению, сохранившиеся источники не дают возможности
с такой же полнотой восстановить его внутриполитическую
деятельность. Многие детали этой деятельности темны и не под-
даются разъяснению. Не совсем ясны, например, обстоятель-
ства, связанные с выдачей Андреем Боголюбским епископа
Федора киевскому митрополиту, неизвестен непосредственный
повод, послуживший к изгнанию братьев Андрея Боголюбского
из Ростово-Суздальской земли, как неизвестны причины, заста-
вившие Андрея казнить боярина Кучковича, и т. д. Однако и в
этой области общее направление политики Андрея Боголюбско-
го ясно и не вызывает сомнений. Андрей Боголюбский опирался
на верхи торгово-ремесленного населения бурно развивавшего-
ся в XII в. города Владимира, куда он перенес столицу всего
княжества. Боярство старых городов, Ростова и Суздаля, враж-
дебно и пренебрежительно относилось к этому населению. Ког-
да после смерти Андрея Боголюбского борьба между городами
настолько обострилась, что приняла характер открытого воору-
женного столкновения, ростовцы и суздальцы грозились сжечь
Владимир, а над владимирцами посадить своего посадника:
«то суть наши холопи, каменьници» 21. Владимирцы отстояли
свой город и добились того, что их ставленник, князь Всеволод
Юрьевич, стал князем всей земли. Замечательно при этом, что
торгово-ремесленное население Ростова и Суздаля («люди»)
помогало им против «собственных» бояр.
Опираясь на горожан, Андрей Боголюбский при их помощи
сильно укрепил свою власть, сделал ее независимой от боярства
Ростова и Суздаля. Пользуясь поддержкой городских верхов
населения, Андрей, в свою очередь, проводил благоприятную
для них политику. Новгородская война расчистила путь пред-
приимчивому купцу-«суздальцу». Соглашение о Двинской земле,
отдавая Андрею Боголюбскому двинскую дань, в то же время
открывало для суздальцев новые торговые и колонизационные
возможности 22 Став «самовластцем» и в корне пресекая вся-
21 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 374.
22 Если соглашения о Двинской земле формально и не существовало
(см. М. П. Погодин. Князь Андрей Юрьевич Боголюбский. М., 1850,
240
кие возможности междоусобий, Андрей Боголюбский обеспечил
населению внутренний мир.
Еще в ранние годы своего княжепия Андрей Боголюбский
«город заложи болши» и сделал Владимир неприступным для
внешнего врага. Уже после смерти Андрея владимирцы, с ору-
жием в руках оборонявшиеся от ставленников ростовских и
суздальских бояр, имели возможность оценить добротность
и прочность андреевых укреплений. В самой системе владимир-
ских укреплений, по тонкому наблюдению Н. Н. Воронина, было
заложено нечто принципиально новое по сравнению с укрепле-
ниями старых городов. В Суздале, например, стенами был окру-
жен лишь небольшой кремлевский участок, в то время как его
«посад» оставался незащищенным. «Напротив, топография Вла-
димира, «младшего города», «пригорода» Суздаля, рисует совер-
шенно иной строй отношений, его постепенный рост отложил-
ся и новыми рядами укреплений, весь городской посад ими за-
щищен» 23. Андреи Боголюбский украсил Владимир прекрасны-
ми зданиями храмов и монастырей. Он привлекал в город ино-
земных купцов, оказывал им знаки внимания, поощрял. Кузми-
ще Киянин, причитая над телом убитого князя, вспоминает,
как Андрей принимал купцов из Константинополя, из католи-
ческих стран Запада, из южной Руси, затем болгарских, еврей-
ских и языческих купцов из восточных стран.
При всем этом надо иметь в виду, что Андрей Боголюбский
был князем энергично феодализирующегося общества, что он
опирался не только на городское население, но и на феодаль-
ную дружину и многочисленную администрацию, действовав-
шую феодальными методами и подчас притеснявшую то самое
городское население, которое составляло социальную опору
Андрея Боголюбского. Недаром после убийства Андрея горожа-
не разграбили его дом и «много зла» сотворили его посадникам,
тиунам, детским и мечникам: их избивали, а дома их громили.
Описывая эти события, летописец сетует: «Не ведуче глаголе-
мого: идеже закон, ту и обид много» 24.
отд. «Повествование, стр. 17; отд. «Исследование», стр. 52—54; см. также
«Повесть о победе новгородцев над суздальцами». «Памятники старин-
ной русской литературы», изд. Г. Кушелевым-Безбородко, под ред.
Н. Костомарова, вып. 1. СПб., 1860, стр. 241), то во всяком случае факт
проникновения Андрея Боголюбского в Двинскую землю засвидетель-
ствован источниками и не вызывает сомнений.
23 Н. Н. Воронил. К вопросу об археологическом изучении посе-
ления эпохи феодализма. «Проблемы истории докапиталистических об-
ществ», 1934, № 5, стр. 102. См. также Н. Н. Воронин. Социальная то-
пография Владимира XII—XIII вв. и «чертеж» 1715 г. «Советская архео-
логия». т. VIII. М.— Л., 1946, стр. 163—164.
24 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 370. Сам Андрей внедрял феодальные от-
ношения и проводил политику обезземеления свободных общинников.
«Позднейшая легенда рассказывает о том, как из Боголюбова Андрей
13 Заказ № 835 241
Внутренняя политика Андрея Боголюбского настолько
расходилась со старыми традициями, что потребовала от него-
проведения целого ряда широко задуманных идеологических
мероприятий. К ним в первую очередь относится перенесение
из южной Руси в Ростово-Суздальскую землю особо чтимой ико-
ны богородицы25. Вскоре после этого было составлено особое
сказание о «чудесах», которые икона якобы совершила по доро-
ге из Вышгорода в Суздальский край. В числе этих «чудес» зна-
чились и такие, которые должны были особенно выделить под-
нимавшееся значение молодого города Владимира и возвысить
его над всеми другими городами Ростово-Суздальской земли.
Именно недалеко от Владимира лошади, возившие икону, оста-
новились, и никакие усилия не могли сдвинуть воз с места.
Ночью богородица явилась во сне Андрею Боголюбскому и пове-
лела ему не возить икону в Ростов, а оставить ее во Владимире.
На месте, где остановились лошади, Андрей и основал свой за-
мок Боголюбове.
Описанию чудес, совершенных по дороге из Вышгорода во
Владимир иконой богородицы, предшествует Сказание о победе
Андрея Боголюбского над волжскими болгарами. Поход на бол-
гар был совершен в 1164 г. К походу Андрею Боголюбскому
удалось привлечь соседних князей — рязанских, муромских^
а также войска из более отдаленных областей — Смоленской и
Полоцкой. Поход принес Андрею Боголюбскому победу 26, кото-
рая в Сказании и в летописи расценивается как «новое чудо пре-
святой богородицы». Этому локальному факту поражения волж-
ских болгар Андрей Боголюбский сумел придать в глазах сво-
их современников значение всемирно-исторического события,
связанного с общим походом христианского мира против «не-
верных». В тот же день, когда Андрей Боголюбский разбил бол-
отправился вверх по течению Клязьмы и ставил церкви в прибрежных
погостах, т. е. завладевал прилегающими к своему замку общинными зем-
лями, причем одного из своих слуг, княжого зверолова Епифанку, пожа-
ловал «деревней», т. е. землей. Очень характерное подтверждение этой
легенде дает тот факт, что в прилегающей округе княжих городов сель-
ские общины-погосты не уцелели, продолжая существовать на окраинах
и в далеких углах волости» (Н. Н. Ворони н. Владимиро-Суздальская
земля в X—XIII в. «Проблемы истории докапиталистических обществ»,
1935. 5—6, стр. 220.
25 Впоследствии легенда стала приписывать Андрею Боголюбскому.
что он привез икону во Владимир непосредственно из Константинополя.
«Сию же чюдную икону, образ пречистыя богородица,— говорится, на-
пример, в Воскресенской летописи по поводу обновления иконы при
Василии III,— принес из Царягорода благоверный князь Андрей Бого-
любский...» (ПСРЛ, т. VIII. стр. 254; см. также Софийскую вторую ле-
топись— ПСРЛ, т. VI, стр. 254).
20 Другой поход против болгар, также закончившийся успешно, не-
смотря на неблагоприятные условия зимы, был совершен Андреем Бого-
любским в 1172 г.
242
тарское войско, 1 августа 1164 г., византийский император Ма-
нуил Комнен также нанес поражение сарацинам, и в ознамено-
вание обеих побед двух христианских государей был установлен
общий церковный праздник. Этот день, говорится в Сказании,
мы «празднуем благочестивому и верному царю нашему и кня-
зю Андрею, уставивше се праздновати с отцем Маноилом, пове-
лением Луки патриарха и Нестора епископа ростовьского. Ма-
нуилу царю мирно и в братолюбивии живущу с благоверным
и с благочестивым князем нашим Андреем, случися им в един
день паити на брань... Мануилу на срачины, князю Андрею
из Ростова па болгары» 27
Здесь все замечательно: и то, что Андрей Боголюбский жи-
вет миролюбиво и братолюбиво с Мануилом Комненом, т. е. вы-
ступает по отношению к нему как равный с равным, хотя Ману-
ил и называется «отцом», т. е. в некотором роде старшим по фе-
одальным иерархическим воззрениям; и то, что борьба с «пога-
ными» болгарами (так они называются в летописи) входит ор-
ганическим звеном в общую цепь крестовых походов против вра-
гов креста христова; и то, что епископ ростовский действует на
равной ноге с патриархом константинопольским. Что Сказание
составлено при Андрее Боголюбском, видно из того, что он на-
зывается благочестивым и верным царем «нашим».
Есть, однако, основание считать, что Андрей Боголюбский
был не только вдохновителем составления Сказания, но и сам
принимал непосредственное участие в литературной популяри-
зации своего похода. В библиотеке И. Е. Забелина хранился
Пролог XVI в., содержавший полный текст Сказания о
победе Андрея Боголюбского над волжскими болгарами с кон-
цом, который в других списках отсутствует, вероятно, как пола-
гал И. Е. Забелин, потому, что, «касаясь только частного, так
сказать, личного обстоятельства, по своим подробностям найден
излишним для общего состава проложных сказаний, обыкновен-
но очень сокращенных». Этот конец читается так: «Яко же и в
Костянтипе граде уставиша..., тако и сий праздник установлен
бысть худым и грешным рабом божиим Андреем князем, сыном
Георгиевым, внука Мономахова, именем Володимеря царя и кня-
зя всея Русии». «Так выразиться о князе Андрее, худой и греш-
ный,— пишет И. Е. Забелин,— мог только сам же князь Андрей.
Постороннему сказателю невозможно было употребить этих слов:
они слишком личны, если можно так сказать. Худым назвал
себя и дед Андреев, славный Мономах, в известном своем заве-
щании». Но текст имеет продолжение, содержащее молитву к
27 «Сказание о чудесах владимирской иконы божией матери»,
изд. О-ва любителей древней письменности, вып. XXX. ОПб., 1878,
стр. 21—22.
243
161
Спасу и богородице, где авторство Андрея Боголюбского выяв-
ляется уже непосредственным образом. «Тако и мне,— говорит-
ся в заключение молитвы,— грешному и недостойному рабу
твоему Андрею, приложите неизреченные милости своея свыше
посылающе...» 28.
С походом на волжских болгар в 1164 г. связано и установ-
ление Андреем Боголюбским нового праздника Покрова бого-
родицы. Характерно, что этот праздник был установлен без со-
гласия киевского митрополита и даже константинопольского
патриарха.
Утвердившись князем всей Ростово-Суздальской земли и
сделав центром княжества город Владимир, Андрей Боголюб-
ский начал обстраивать новую столицу. В 1161 г. во Владимире
была завершена постройка великолепного Успенского собора,
роскошно украшенного мастерами «изо всех земель» 29. Это
был шедевр искусства, поражавший современников богатством
убранства и величием. Новая столица Ростово-Суздальского
края, претендовавшая на руководящую роль во всей Русской
земле и бросавшая вызов старому Киеву, обзавелась прекрас-
ным храмом, соперничавшим с киевской Софией. Подобно киев-
ским Золотым воротам, и во Владимире Андрей Боголюбский
построил Золотые ворота, имевшие не только декоративное, но
и боевое назначение: они закрывали город с западной, возвы-
шенной стороны, где были сосредоточены княжеские постройки.
Роль Вышгорода, укрепленного замка киевских князей, во Вла-
димире играл построенный Андреем подгородный замок в Бого-
любове, расположенный недалеко от впадения реки Перли в
Клязьму и запиравший большой торговый путь, шедший от
боярских «старых городов» к восточным рынкам 30.
Именно в это время возникает широко отразившаяся в позд-
нейших летописях легенда о том, что Владимир-на-Клязьме яв-
28 И. Забели н. Следы литературного труда Андрея Боголюбского.
«Археологические известия и заметки», 1895, № 2—3, стр. 45. В другом
списке Пролога, также XVI в., принадлежащем Историческому музею,
рукопись значительно пострадала от пожара. Поздний владелец (XVII в.)
списка, проверив его, по-видимому, с текстом более древнего, вносил на
поля недостающие места и найденный им конец Сказания приписал как
дополнение, на особом листке. Текст этой приписки слово в слово сходен
со списком И. Е. Забелина, за исключением некоторых ошибок писца
(там же, стр. 45—46).
29 «Том же лете кончала бысть церкви святыя богородица Володи-
мири каманая благоверным, боголюбивым князем Андреем и украси ю
дивно и многоразличными иконами и дорогым камением бещисла и
съсуды церковьными и верхы ея позолоти. По вере же его и по достоя-
нию к святей богородици приведе ему бог изо всих земль мастыры и
украси ю паче инех церкви» (ПСРЛ, т. Л, стб. 511—512).
30 Н. Н. Ворон и н. К вопросу об археологическом изучении посе-
ления эпохи феодализма. «Проблемы истории докапиталистических об-
ществ», 1934, № 5, стр. 97.
244
ляется одним из старейших русских городов, основанным еще
Владимиром Святославичем. «И прииде великый князь Влади-
мир в Залешскую землю, и заложь град Володимер на свое имя,
и церкви поставп во имя пречистыя успение святей богородица,
и люди крести, и християнство устави» 31. На основании этой
старой легенды и летописных записей украинские ученые
XVII в. составили более подробный рассказ о посещении Вла-
димиром Суздальского края и основании им города Владимира.
«В лето 5498,— читаем мы в Густынской летописи,— пойде Во-
лодимер по землю Славепскую и страну Залескую, в Суждал-
стей области и в Ростовстей, и поставп тамо над рекою Клиз-
мою град, и нарече его первым своим именем Владимир, и созда
церков пресвятой богородицы соборную', повело же людей по-
всюду крестиги и церкви ставити, даде же им первого епископа
Феодора. И оттуду пришед в Ростов, и тамо разруши идола Во-
лоса, бога скотия... и постави им епископа Фому. Потом же
прийде во Великий Новгород, и постави тамо архиепископа Иоа-
кима Корсунянина» 32. В этом рассказе отражены те политиче-
ские тенденции, которые настойчиво проводил Андрей Боголюб-
ский, возвышавший свой город Владимир. По рассказу, во-пер-
вых, выходит, что Залесский край принял крещение якобы не-
посредственно от Владимира почти одновременно с Киевом; что
город Владимир, во-вторых, получил епископа раньше Ростова
и даже раньше Новгорода Великого; что епископство во Влади-
мире существовало с самого основания города, причем первая
построенная во Владимире церковь мыслилась уже как собор-
ная, т. е. как центр епископии; что епископство это, наконец,
было совершенно самостоятельно и независимо от Ростова 33.
Все в тех же целях возвеличения Залесского края и при-
дания ему большого политического и идеологического веса во
всей Русской земле, Андрей Боголюбский обзаводится собствен-
ными «святыми чудотворцами». В 1162 г. (по Лаврентьевской
летописи — в 1160 г.) в Ростове во время большого пожара
31 «Отрывок стариного Русского летописца, конца XIV века». «Вла-
димирские епархиальные ведомости», 1886, № 10, стр. 297. По этому лето-
писцу (владимирского происхождения) Мономах во Владимире «постави
град другый» (там же, стр. 298). Согласно Софийской первой летописи,
Владимир Святославич в 6495 (987/88) г., т. е. тогда же, когда была кре-
щена вся Русь, «пришед из Киева в Суз дольскую землю, постави град
на свое имя Володимерь, и спом осыпа, и церковь святую богородицю
сборную древяну постави, и вси люди крестив русьскыя и наместницы
[постави]» (ПСРЛ, т. V, стр. 120. Ср. Воскресенскую летопись под 6498 г.
ПСРЛ, т. VII, стр. 313).
32 ПСРЛ, т. II. СПб., 1843, стр. 258 (Подчеркнуто мною.—Я. Я).
33 О несостоятельности версии об основании города Владимира Вла-
димиром Святославичем см. Н. Н. Воронин. Социальная топография
Владимира XII—XIII вв. и «чертеж» 1715 г. «Советская археология»,
т. VIII, стр. 153—154.
245
сгорела соборная Успенская церковь. Эта церковь, построенная
из дубового леса, отмечает летописец, «бе чюдна и зело пре-
удивлена, такова убо не бывала, и потом, не вем, будет ли».
Андрей Боголюбский распорядился на месте сгоревшей церкви
построить новую, каменную. Когда начали копать рвы под
постройку, то нашли тело Леонтия, епископа Ростовского,
«ничим не врежено, но все цело, и благоюхание испущающе, и
ризы его яко новоположени». После того, как церковь была
отстроена, в ней, по приказанию Андрея, поставили раку с мо-
щами Леонтия, а по повелению митрополита Феодора устано-
вили его память в день 23 мая. Как водится, у гроба Леонтия
начали совершаться «чудеса» 34, конечное назначение которых
сводилось все к той же политической цели прославления Влади-
миро-Суздальского княжества.
В связи с канонизацией Леонтия Ростовского было состав-
лено его житие, ставшее одним из самых распространенных
житий в древнерусской письменности 35. Окончательный свой
вид оно получило в промежутке между 1194 и 1204 гг., но пер-
вая часть его относится еще ко времени Андрея Боголюбского 36,
Любопытно, что по житию Леонтий был поставлен епископом в
Ростове самим патриархом константинопольским Фотием, кото-
рый заботился о Ростовской земле и покровительствовал ей. Он
же якобы поставил и предшественника Леонтия — ростовского
епископа Илариона 37. Литературный агент Андрея Боголюбско-
го, автор жития, пытается, таким образом, внушить читателю,
что в XI в.38 Ростово-Суздальская земля была уже известна
далеко за пределами Руси и составляла особый предмет внима-
ния и забот со стороны главы всей православной церкви.
Но самым смелым идеологическим предприятием Андрея
Боголюбского была его попытка учредить во Владимире вто-
рую на Руси, совершенно независимую от Киева, митрополию.
Религиозное обособление от Киева должно было еще более воз-
высить значение и без того сильного Владимиро-Суздальского
княжества и значительно снизить роль увядавшего Киева. Ан-
дрей Боголюбский без стеснения прогнал из Ростова и Суз-
даля епископов Нестора и Леона. В одной летописной заметке
под 1162 г. об изгнании Леона из Суздаля сообщается также
об изгнании Андреем его братьев, племянников и «передних
34 Никоновская летопись. ПСРЛ, т. IX, стр. 2.30—2'3'1.
35 В. С. Иконников. Опыт русской историографии, т. II, кн. 1.
Киев, 1908, стр. 877.
36 В. Ключевский. Древнерусские жития святых как историче-
ский источник. М., 1871, стр. 10. В житии Андрей Боголюбский называет-
ся «нашим» благоверным князем, «повелевавшим» в Ростове («Право-
славный собеседник», 1858, февраль, стр. 310).
37 «Православный собеседник», 1858, февраль, стр. 302.
38 Леонтий был епископом в Ростове в 1051—1077 гг.
246
мужей» Юрия Долгорукого 39. Это дает повод думать, что Леон
был связан с боярскими кругами, враждебно относившимися к
Андрею Боголюбскому. Главой церкви Андрей желал видеть
в своем княжестве более послушного и податливого архиерея
и наметил для этой роли вполне преданного ему некоего Феодо-
ра, или Федорца, как он презрительно называется в летописях.
Еще до изгнания Леона, в 1161 г., Андрей дал вновь сооружен-
ному Успенскому собору «много стяжапиа, и имениа, и власти
(т. е. волости.— И. Б.), и слободы купленыа и з данми и села
лучшаа и з данми, и в торгех десятый недели (т. е. десятую
часть торговых пошлин.— И. Б.) и в житех, и в стадех и во
всем десятое, хотя бо здесь не точию великого княжениа, по и
священныа и божественыа митрополии...» 40. С этой целью Ан-
дрей Боголюбский направил в Константинополь к патриарху
Луке Хрисовергу своего посла Якова Станиславина, «да бла-
гославит град Владимерь митропольею и да поставит в него
митрополита» 41; последним и должен был стать Феодор. Патри-
арх Лука Хрисоверг ответил Андрею посланием 42, в котором
очень хвалил владимирского князя за то, что тот воздвиг много
церквей и монастырей, и обещал ему за это неизречимую ра-
дость на небесах. Что же касается его просьбы об отделении
Владимира от ростовской епископии и учреждении во Владими-
ре особой митрополии, то это «не мощно есть». На Руси, указы
вал патриарх, есть один митрополит киевский и всея Руси, ко-
торый ставит епископов по священным и божественным прави-
лам и судит и управляет всеми под ним сущими, а изменить
весь этот порядок это все равно, что препираться со священными
правилами. Далее патриарх, обвиняя Феодора в «грубых» и не-
смысленных деяниях, выступает в защиту изгнанного Андреем
Нестора. Только на одну уступку идет патриарх — на перене-
сение центра епископии из Ростова во Владимир: «Аще ли
благородие твое восхощет жити в созданием тобою граде, и аще
39 ПСРЛ, т. II, стб. 520.
40 ПСРЛ, т. IX, стр. 220.
41 Там же, стр. 221.
42 Послание Луки Хрисоверга помещено в Никоновской летописи.
Уже Н. М. Карамзин усомнился в его подлинности. Макарий считает его
достоверным, сомнения же Карамзина находит законными, поскольку по-
слание в том виде, как оно внесено в Никоновскую летопись, искажено
многословными вставками о сооружении Владимира-на-Клязьме Владими-
ром Святым, выдержками из церковного устава Владимира о десятине
и т. д. Макарий печатает другой текст послания (к сожалению, сохранив-
шийся не полностью), свободный от этих вставок и искажений, извлечен-
ный им из рукописного сборника библиотеки Кирилло-Белозерского мо-
настыря XVI в. (Макарий. История русской церкви, т. III, изд. 3. СПб.,
1888, прим. 33, стр. 25—26 и приложение 2, стр. 298—300). В этом виде по-
слание перепечатано в «Памятниках древнерусского канонического пра-
ва» А. С. Павловым, который недостающие в рукописи места заменяет
вставками из Никоновской летописи (РИБ, т. VI, стб. 63—76).
247
восхощет и епископ в нем с тобою жити, да будеть сей боголю-
бивый епископ, и отець, и учитель, и пастырь твой с тобою,
в том бо ему несть пакости...».
Таким образом, попытка Андрея Боголюбского учредить во
Владимире самостоятельную митрополию во главе с Феодором
из-за противодействия константинопольского патриарха не уда-
лась 43. Все же опа знаменательна как отражение уже вполне
определившейся феодальной раздробленности Руси, при кото-
рой отдельные области, отделившись от Киева в политическом
отношении, стремились сбросить с себя зависимость от древней
столицы и в религиозной области.
Обобщением всех идеологических предприятий Андрея Бого-
любского явилось составление по его замыслу владимирского
летописного свода 1177 г. Свод этот выявлен М. Д. Приселко-
вым в составе Лаврентьевской летописи 44; им же выяснены и
источники, которые легли в основу владимирского свода 1177 г.
Это, во-первых, ростово-суздальские записи времени Юрия Дол-
горукого, затем заметки владимирского летописца, которые не-
прерывно велись с 1158 г., и, наконец, епископский летописец
Переяславля Южного. Летописцы Переяславля Южного, тес-
но связанные политически с ростово-суздальскими князьями,
давали полноценный материал, широко охватывавший собы-
тия южной Руси, и в то же время интерпретировали этот мате-
риал в благожелательном для владимирских князей духе.
Анализ этих источников дал возможность М. Д. Приселкову
прийти к выводу, что составление летописного свода было заду-
мано Андреем Боголюбским в последние годы его жизни, по
смерть Андрея остановила это предприятие, и оно было завер-
шено только в 1177 г., т. е. после того, как Всеволод Большое
Гнездо окончательно утвердился во Владимире при помощи тех
самых социальных элементов, на которые опирался и его брат
Андрей Боголюбский.
Главная политическая установка владимирского летописно-
го свода 1177 г. заключалась в том, что «политический центр
жизни русских княжеств, руководящая роль, принадлежавшая
от времен вещего Олега Киеву и киевскому князю,— теперь пе-
реходит во Владимир на Клязьме, в руки владимирского князя».
Кроме этой основной политической концепции, вполне отвечав-
шей общему направлению политики Андрея Боголюбского, вла-
димирский сводчик, опять-таки отражая политические устрем-
43 Лаврентьевская летопись. ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 355—357; Ипать-
евская летопись. ПСРЛ, т. II, стб. 551—554; Никоновская летопись. ПСРЛ.
т. IX. стр. 220—229, 239—241.
44 М. Д. Приселков. История русского летописания XI—XV вв..
стр. 64—78. См. его же. Лаврентьевская летопись (история текста) в
«Ученых записках ЛГУ», № 32, серия исторических наук, вып. 2,
стр. 90—107.
248
ления Андрея Боголюбского, «проводил в своей работе еще свою
местную политическую мысль, касающуюся отношений городов
между собою в Ростово-Суздальском крае, выдвигая права го-
рода Владимира на первенство во всем Ростово-Суздальском
крае, на значение его как столицы единого княжества» 45.
Закапчивая обзор идеологических предприятий Андрея Бо-
голюбского, мы должны признать, что они были широко задума-
ны, отличались большим размахом, политической целеустрем-
ленностью и охватывали все сферы духовной жизни тогдашнего
русского общества. Самыми разнообразными идеологическими
средствами — сооружением великолепных храмов и монасты-
рей, являвшихся в то время средоточием культурной жизни, со-
зданием культа владимирской иконы богородицы, фабрикацией
местных «святых угодников», основанием автокефальной епи-
скопии, организацией первого в крае летописного свода, собст-
венным литературным трудом — Андрей Боголюбский всячески
подчеркивал тот величайшей важности исторический факт, что
в глухом Залесском крае на смену потерявшего свое былое зна-
чение Киева выросла новая политическая сила, предъявляв-
шая свои права на соседние земли — Муром, Рязань и Новго-
род и претендовавшая на руководящую роль во всей остальной
Руси.
Глубокие социально-экономические и политические переме-
ны, происшедшие в Киевской Руси и отчетливо выявившиеся
к середине XII в., нашли в идеологических предприятиях Ан-
дрея Боголюбского свое яркое выражение, и в этом заключается
их главный интерес для истории русской общественной мысли.
Андрей Боголюбский — яркий представитель своего времени.
Он олицетворяет собой наступившее в XII в. новое положение
на Руси, когда прежде единое Киевское государство расчле-
нилось па отдельные, обособившиеся от Киева области. Неза-
урядный государственный деятель, Андрей Боголюбский отда-
вал себе ясный отчет в этих новых исторических условиях, пре-
небрегал старыми традициями, не пленялся былым обаянием
«матери городов русских», умело пользовался в своих целях
разбродом и рознью русских князей. Он очень искусно исполь-
зовал своеобразно сложившиеся в северо-восточной Руси обще-
ственные отношения, опираясь на новые социальные силы в
лице купцов и ремесленников молодых (а в известной мере и
старых) городов. В истории русской культуры и русской обще-
ственной мысли время Андрея Боголюбского замечательно тем.
что именно при нем и при его непосредственном участии новый
политический строй па Руси — строй феодальной раздроблен-
ности — нашел свое идеологическое оформление.
45 М. Д. Приселков. История русского летописания, стр. 72—73;
«Ученые записки ЛГУ», № 32, стр. 100—101.
249
Очерк девятый
КИРИЛЛ ТУРОВСКИЙ
Из произведений древнерусской письменности большой по-
пулярностью в течение многих веков пользовались проповеди и
молитвы Кирилла Туровского, знаменитого оратора и поэта
XII в. Его сочинения дошли до нас во множестве списков XIII,
XIV, XV, XVI и XVII вв. Весьма показательно при этом, что пе-
реписываемые в течение 400—500 лет тексты Кирилла Туров-
ского, как правило, не подвергались существенным изменени-
ям — до того бережно к ним относились. Из поколения в по-
коление они усердно читались, переписывались и включались
в состав разнообразных сборников, чаще всего в так называе-
мые Торжественники, читавшиеся по большим праздникам.
Здесь Слова Кирилла Туровского помещались рядом с поуче-
ниями Иоанна Златоуста и других «отцов церкви». Сам Кирилл
был канонизирован, и уже в XIII в., по крайней мере во второй
половине, чествование его не ограничивалось одним Туровом, а
распространялось и по другим местностям Руси. В XVI в., ко-
гда у нас возникло книгопечатание, начали появляться в свет
воспроизводимые типографским способом проповеди и особен-
но молитвы Кирилла Туровского, которые распространялись на-
ряду с рукописными их экземплярами Ч
Все издания, преследовавшие исключительно церковно-прак-
тические цели, ни с какой стороны, конечно, не удовлетворяли
научным требованиям. В ученой литературе впервые о Кирилле
Туровском упоминает Н. М. Карамзин, который «в пример сло-
га и мыслей» знаменитого проповедника напечатал небольшой
отрывок из его Сказания о черноризческом чине; это было един-
1 «Рукописи графа А. С. Уварова», т. II. Памятники словесности,
вьгп. 1. СПб., 1858, вступительная статья М. И. Сухомлинова «О сочине-
ниях Кирилла Туровского», стр. XI (в дальнейшем — «Рукописи
А. С. Уварова»); Творения святого отца нашего Кирилла епископа Ту-
ровского, изд. преосв. Евгения. Киев, 1880, вступительная статья
И. И. Малышевского, стр. LXXIV, LXXX—LXXXI (о принадлежности
этой статьи И. И. Малышевскому см.: В. С. И к о н и и ко в. Опыт русской
историографии, т. II, кн. 2. Киев, 1908, стр. 599).
250
ственное известное Карамзину сочинение Кирилла Туровско-
го 2. Но по-настоящему открыл Кирилла Туровского науке
К. Ф. Калайдович, издавший в 1821 г. «Памятники словесности
XII века», среди которых было напечатано 15 сочинений Ки-
рилла. «Исторгая сии памятники дарований из рук времени в
забвения», К. Ф. Калайдович предпослал им обстоятельную ста-
тью: «Творения Кирилла, епископа Туровского, российского ви-
тии XII века», в которой было точно определено, что под Туро-
вом следует разуметь не Туровль полоцкий, где польские и
униатские ученые ошибочно полагали существование древней
епархии, а Туров пинский, лежащий на Припяти3. Впервые
использовав запись в Прологе XVI—XVII вв. о Кирилле,
К. Ф. Калайдович определил также время деятельности Туров-
ского проповедника (вторая половина XII в.) 4 и обратил вни-
мание на литературные достоинства его произведений.
«Памятники» К. Ф. Калайдовича вызвали скептические за-
мечания со стороны М. Т. Каченовского 5, который отрицал за
2 Н. М. К а р а м з ин. История Государства Российского, изд. 5, кн. 1.
СПб., 1842, прим. 29 к т. III.
3 «Памятники русской словесности XII века, изданные с объясне-
нием, вариантами и образцами почерков К. Калайдовичем». М., 1821,
стр. IX—XIV (в дальнейшем — «Памятники XII века»). После К. Ф. Ка-
лайдовича в 1854 г. в «Известиях Академии Наук по Отделению русского
языка и словесности» были напечатаны по новым спискам приписывае-
мые Кириллу Туровскому Слово о мудрости (т. III, стб. 371—372/ и Сло-
во душеполезно о хромци и о слепци (там же, стб. 372—381). В этом же
издании по более древним спискам XIV и начала XV в. напечатано Слово
о мытарствах (там же, 1855, т. IV, стб. 178—184), которое К. Ф. Калай-
дович приписывал Кириллу Туровскому, но в действительности ему не
принадлежит. Несколько ранее, в 1851 г., А. В. Горский (анонимно) на-
печатал приписываемое Кириллу Туровскому послание к игумену киево-
ночерскому Василию, не вошедшее в издание К. Ф. Калайдовича (При-
бавления к изданию творений святых отцев в русском переводе, ч. X.
М., 1851, отдел «Духовная история», стр. 341—357). В 1858 г. вышел т. II
«Рукописей графа А. С. Уварова», целиком содержащий изданные по 83
спискам сочинения Кирилла Туровского. В 1880 г. сочинения Кирилла
Туровского в указанном уже издании епископа Евгения были напеча-
таны в переводе на русский язык. В 1894 г. они были с привлечением
новых списков изданы в «Памятниках древнерусской церковно-учитель-
ной литературы» (вып. 1. СПб., 18'94, стр. 126—177). Остальные доре-
волюционные издания (главным образом в хрестоматиях) мы не упо-
минаем, поскольку они являются простыми перепечатками без привле-
чения новых списков. Не касаемся мы здесь также молитв Кирилла Ту-
ровского. В советское время сочинения Кирилла Туровского научно из-
даны по всем известным сейчас спискам И. П. Ереминым (И. П. Е п е-
м и н. Литературное наследие Кирилла Туровского. ТОДРЛ, т. XII
стр. 340—361; т. XIII, стр. 409—426; т. XV, стр. 331—348: публикациям
предшествует обстоятельный археографический обзор. ТОДРЛ, т. XI, стр.
342—367).
4 «Памятники XII века», стр. XV, XXIII—XXIV.
5 «Вестник Европы», 1822, ч. СХХП, № 1, стр. 44—57; № 2, стр.
130—138.
251
творчеством Кирилла Туровского всякое самостоятельное зна-
чение, считая его лишь переводчиком или даже простым пере-
писчиком Иоанна Златоуста 6.
Дальнейшие исследования, однако, опровергли эти утверж-
дения главы «скептической школы». М. И. Сухомлинов, издавая
сочинения Кирилла Туровского по рукописям А. С. Уварова,
предпослал им обстоятельное исследование, в котором выясняет
влияние на Кирилла Туровского византийских мастеров крас-
норечия. Среди них действительно оказались Иоанн Златоуст
и его подражатели, Прокл Константинопольский, Тит Востр-
ский, Евлогий Александрийский, Кирилл Александрийский,
Епифаний Кипрский, Симеон Логофет и другие. Но при всем
этом М. И. Сухомлинов приходит к выводу, что у византийских
писателей «Кирилл заимствовал не столько слова, сколько ма-
неру вообще».7
О жизни Кирилла Туровского сохранились самые скудные
сведения, имеющиеся в проложном сказании, древнейший спи-
сок которого относится к XV в. Сказание это заканчивается мо-
литвой к Кириллу Туровскому, этому второму (после Иоанна
Златоуста) златословесному учителю на Руси, (который «во-
6 Иоанн Златоуст, писал М. Т. Каченовский, «ПО' благочестивой рев-
ности своей к вере гремел против иудеев и армян, тогда еще опасных
и многочисленных врагов православия: в сем отношении находим в сло-
вах нашего Кирилла места, более приличные обстоятельствам четвер-
того века, нежели двенадцатого, приличные более катедре Константи-
нопольской, нежели Туровской» (там же. стр. 55—56).
7 «Рукописи А. С. Уварова», стр. XIII—XXXII. Статья эта перепе-
чатана в «Исследованиях по древнерусской литературе» М. И. Сухомли-
нова (Со. ОРЯС, т. 85, № 1, стр. 273—349). К таким же выводам при-
ходят и позднейшие исследователи. А. И. Пономарев, например, пишет,
что в поучениях Кирилла Туровского он не нашел прямых и буквальных
заимствований из творений «святых отцов», «хотя каждую его страницу
можно было бы сравнивать и иллюстрировать соответственными местами
из соседних с ним святоотческих поучений» (А. И. Пономарев. Свя-
той Кирилл, епископ туровский, и его поучения. «Памятники древнерус-
ской церковно-учительной литературы», вып. 1, стр. 114). В. П. Виногра-
дов после детального анализа семи бесспорно принадлежащих Кириллу
Туровскому поучений и тщательного сличения их с византийскими
источниками приходит к заключению, что «творчество знаменитого древ-
нерусского витии — вполне компилятивного характера. Но и компиля-
ция бывает различного рода и различной ценности. Бывает компиляция
грубо-механическая, и может быть компиляция талантливо-художествен-
ная. Творчество Кирилла — это художественная мозаика. Здесь отдель-
ные мелкие элементы, как драгоценные камни, взяты готовыми из раз-
личных источников; оттуда же берется и самый план, канва, по которой
размещаются эти чудные... словесные перлы..., но выбор их, взаимосо-
четание, наконец, слияние их с канвою нового плана — все это выпол-
нено самостоятельно и высокохудожественным образом» (Вас. Вино-
градов. О характере проповеднического творчества Кирилла, епископа
туровского. Со. «В память столетия императорской Московской духовной
академии», ч. 2. Сергиев Посад, 1915, стр. 313—395; цитированное место
на стр. 392—393).
252
сия паче всех», чтобы он избавил русских людей «от безбож-
ных агарян, присно мучащих нас»; сказание, стало быть, со-
ставлено после татарского погрома, т. е. значительно позднее
того времени, когда жил и творил сам Кирилл Туровский. Ро-
дился он, по сказанию, в Турове у богатых родителей, но, пре-
зрев богатство и тленную славу мира сего, более всего приле-
жал к изучению божественных книг «и добре извыче божест-
венный писания». Потом он вступил в монастырь, сделался мо-
нахом и усердно работал на бога, «уча и поучая мнихы в поко-
рении и послушании быти ко игумену». Тем самым оп настоль-
ко прославился по всей стране, что умолением князя и людей
того города был поставлен там епископом. Он славно подви-
зался в церкви божией, обличив ересь епископа Феодорца и
предав его анафеме. Он составил много посланий Андрею Бого-
любскому от евангельских и пророческих указаний, а также
Слова на господские праздники и много других душеполезных
творений, молитвы, похвалы, канон великий о покаянии и канон
господу по буквам азбуки, «которые он передал церкви и кото-
рыми доныне все благоверные русские люди просвещаются и
веселятся. И так, благочестиво прожив свою жизнь, он преста-
вился в вечный покой» 8.
Сочинения Кирилла Туровского подтверждают некоторые
конкретные данные проложного сказания о литературной дея-
тельности туровского проповедника: в них действительно содер-
жатся воспевание господских праздников, наставления к ино-
кам, чтобы они беспрекословно подчинялись власти игумена, в
них встречается также обличение недостойных иереев, хотя,
правда, епископ Феодор по имени не назван. В остальном про-
ложное сказание, и без того краткое, загромождено общими ме-
стами и обычным житийным шаблоном, изображая Кирилла
Туровского не от мира сего затворником, удалившимся в столп
и занятым только подвигами благочестия. Именно эта сторона
сказания больше всего совпадает с той оценкой литературной
деятельности Кирилла, которая дана ему в нашей научной ли-
тературе.
К. Ф. Калайдович в общей оценке Кирилла Туровского оста-
навливается исключительно на его литературных достоинствах,
отмечая «чистоту, обилие и плавность языка» Кирилла, его
«сильные противуположпости и счастливые сравнения» 9.
С. П. Шевырев находит, что проповедь Кирилла Туровского
«не представляет никаких отношений к современным событиям»
и «вовсе чужда политического характера» 10.
8 «Рукописи А. С. Уварова», стр. 1—2.
9 «Памятники XII века», стр. XXXVIII.
10 С. Шевырев. История русской словесности, ч. 2, изд. 2. М., 1860,
стр. 254 (первое издание вышло в 1846 г.).
253
С. М. Соловьев ограничивается передачей содержания не-
скольких слов Кирилла Туровского, объясняя их красноречие и
стиль особым темпераментом автора — «южного русина»: «изу-
чая внимательно сочинения древнего владыки Туровского, не-
трудно открыть в нем предшественника и земляка позднейшим
церковным витиям из юго-западной Руси, которые так долго
были у нас почти единственными духовными ораторами и об-
разцами. Как слог поучения Луки Жидяты обличает новгород-
ца, так слог Слов Кирилла Туровского обличает в сочинителе
южного русина» п.
О. Ф. Миллер утверждает, что «в словах Кирилла решитель-
но нет ничего современного, кроме разве одного указания в сло-
ве на Фомино воскресенье — указания на то, что в числе даров,
приносимых людьми воскресшему Спасителю, ненавидящиеся
должны приносить духовную любовь. Таких ненавидящихся в
то время междоусобий было не мало! Время было вообще тако-
во, что могло бы вызвать проповедника на прямое противодей-
ствие именно тому роду зол, которые тогда преобладали» 11 12.
А. Д. Галахов, как и многие другие историки русской лите-
ратуры, считает, что произведения Кирилла Туровского нельзя
приурочить к какой-либо определенной исторической эпохе, что
они, следовательно, были как бы вне времени и пространства.
«Хотя в словах Кирилла Туровского,— пишет А. Д. Галахов,—
есть некоторые указания на современные обстоятельства, на-
пример на равнодушие паствы к его поучениям и на суеверия...,
но преобладающий характер их — отвлеченный. Содержание их
относится к религиозным истинам, общим и равнозначительным
во всякое время, без отношения к особенному состоянию той
или другой эпохи, того или другого христианского общества» 13.
Такого же мнения придерживается и И. Я. Порфирьев, по-
лагающий, что сочинения Кирилла Туровского не только были
оторваны от современности, но по своей литературной манере
были вообще непонятны современникам. «Слова и поучения Ки-
рилла,— пишет И. Я. Порфирьев,— не касаются современной
русской жизни...». Хотя современники, продолжает И. Я. Пор-
фирьев, называли Кирилла «вторым златословесным витиею» и
видели в нем русского Златоуста, ему, в отличие от Иоанна Зла-
тоуста, «недостает практического нравственного направления,
общедоступности и современности». Указав на витиеватость
11 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, изд.
«Общественная польза», кн. 1, стб. 755—759; цитированное место на
стб. 756.
12 Орест Миллер. Опыт исторического обозрения русской словес-
ности, ч. 1, вып. 1, изд. 2. СПб., 1865, стр. 299 (первое издание вышло
в 1862 г.).
13 Л. Галахов. История русской словесности, древней и новой,
т. I, изд. 2. СПб., 1880, стр. 287 (первое издание вышло в 1863 г.).
254
Слов Кирилла, насыщенность аллегориями и риторическими
украшениями, И. Я. Порфирьев замечает: «Трудно допустить,
чтобы такие проповеди были понятны большинству тогдашнего
русского народа, который не имел никакого образования» 14.
Е. Е. Голубинский, как известно, считал, что в «домонголь-
ский период» русской истории настоящего «просвещения» в
широком смысле этого слова, т. е. культуры, у нас еще не было.
И вот в древней Руси, совершенно лишенной «просвещения»,
появляется замечательный писатель, оратор, вдохновенный поэт,
настолько широко образованный, чтобы использовать образцы
греческой проповеднической литературы 15, и вместе с тем на-
столько искусный, чтобы не подражать им дословно. Чтобы при-
мирить это противоречие, Е. Е. Голубинский усматривает в Ки-
рилле Туровском явление «исключительное», «странное» и «не-
сообразное», ничего общего не имеющее с современной ему дей-
ствительностью. Дальше Е. Е. Голубинский обвиняет Кирилла
Туровского в том, что красноречие было для него не средством
для нравственного назидания слушателей, а самоцелью. Крас-
норечие Кирилла Туровского, повторяет несколькими страни-
цами дальше Е. Е. Голубинский, имело лишь ту ценность, что
давало возможность насладиться им в течение нескольких ми-
нут самому оратору. Что касается того обстоятельства, что со-
чинения Кирилла Туровского так усердно переписывались, то
Е. Е. Голубинский объясняет это исключительно их занима-
тельностью 1б.
Вслед за Е. Е. Голубинским А. Н. Пыпин утверждает, что
сочинения Кирилла Туровского представляют в письменности
XII в. «совсем особенное явление», т. е. яркий вид творчества
на «почве» полного отсутствия «просвещения». А. Н. Пыпин не
дает разбора сочинений Кирилла Туровского, ограничиваясь
небольшой сравнительно выпиской из Е. Е. Голубинского; в
«биографических примечаниях» он замечает, что Кирилл Ту-
ровский «был восторженный аскет и мастер ораторского сло-
ва» 17.
А. И. Пономарев полагает, что приводимого в Прологе фак-
та обличения Кириллом Туровским епископа-еретика Феодорца,
14 И. Порфирьев. История русской словесности, ч. 1, изд. 5. Ка-
зань, 1891, стр. 397—3'98, 402—403 (первое издание вышло в 1870 г.).
15 Сам Е. Е. Голубинский указывает, что Кирилл Туровский настоль-
ко хорошо знал греческий язык, что пользовался толкованием Евангелия
Феофилакта Болгарского и Словами Симеона Логофета, которые в то
время еще не были переведены на славянский язык (Е. Е. Голубин-
ский. История русской церкви, т. I, первая половина, изд. 2. М., 1901,
стр. 802, прим. 1; первое издание вышло в 1880 г.).
26 Там же, стр. 798, 802—803.
17 А. Н. П ы п и н. История русской литературы, т. 1, изд. 2. СПб..
1902, стр. 93, 120 (первое издание вышло в 1898 г.).
255
а также приписываемых ему посланий к Андрею Боголюб-
скому, «достаточно, чтобы с вероятностию предположить, что
он был очень деятелен и принимал живейшее участие в наибо-
лее важных церковных и не-церковных событиях своего време-
ни, волновавших тогдашнее общество». Но вывод этот делается
на основании не дошедших до пас памятников. В известных же
сочинениях Кирилла Туровского А. И. Пономарев не находит
никаких публицистических элементов, отмечая отсутствие в них
«прямого назидательно-поучительного приложения к современ-
ности слушателей» 18.
Е. В. Петухов повторяет уже установившийся до него взгляд
на туровского проповедника. «Кирилл Туровский, как автор,—
категорически утверждает Е. В. Петухов,— имеет лишь специ-
ально-литературный интерес» 19.
В. М. Истрин не видит никаких данных, чтобы связать про-
изведения Кирилла Туровского с современностью. «Слова Ки-
рилла Туровского,— пишет В. М. Истрин,— по своему содержа-
нию — характера общего». Они «не касаются совсем современ-
ности и не дают никаких указаний на действительные собы-
тия» 20.
Приведем еще два подобных высказывания о Кирилле Ту-
ровском. «Его произведения,— пишет А. С. Орлов,— далеки от
современной действительности» 21. Н. К. Гудзий допускает, что
в обличении епископа еретика Феодорца и особенно' в посла-
ниях к Андрею Боголюбскому, если они вообще существовали,
«Кирилл Туровский вряд ли мог обойти те или иные факты со-
временной ему жизни и так или иначе, несомненно, должен
был на них откликнуться». Однако в отношении известных нам
произведений Кирилла Туровского Н. К. Гудзий приходит к вы-
воду, что в них «живая современность не нашла никакого откли-
ка». «Кирилл Туровский,— пишет Н. К. Гудзий,— в своих про-
изведениях, дошедших до нас, почти совершенно не откликался
на современную ему злобу дня и не обнаружил в себе публици-
стических склонностей в такой мере, как Иларион» 22.
18 А. И. Пономарев. Указ, сеч., стр. 101, 114.
19 Е. В. Петухов. Русская литература. Древний период. Пг., 1916,
стр. 10 (первое издание вышло в Дерпте в 1911 г.).
20 В. М. Истрин. Очерк истории древнерусской литературы до-
московского периода (И—13 вв.). Пг., 1922, стр. 180. В другом месте
В. М. Истрин указывает, что «Слова Кирилла Туровского, не отражая
ни общественных событий, ни особого умонастроения, находятся в связи
с особым направлением учительства, идущим из Византии, с направле-
нием ораторского в собственном смысле проповедничества» (там же,
стр. 25; ср. также стр. 16).
21 А. С. Орлов. Древняя русская литература XI—XVI вв. М.—Л.,
1937, стр. 74 (в издании 1945 г.— стр. 61).
22 Н. К. Гудзий. История древней русской литературы, изд. 6-е.
М., 1956, стр. 90, 93. См. также изд. 1-е. М., 1938, стр. 92, 95—96.
256
Впервые порывает с этой твердо установившейся традицией
II. П. Еремин (автор главы об «учительной литературе» в ака-
демической многотомной «Истории русской литературы»), счи-
тающий, что Кирилл Туровский выступает и «в роли публици-
ста, обличителя пороков своих современников». Но элементы
публицистики И. П. Еремин находит только в Кирилловой прит-
че о хромце и слепце, представляющей собой облеченный в ал-
легорическую форму памфлет против епископа-еретика Фео-
дорца 23.
Я нахожу возможным расширить круг публицистических
произведений Кирилла Туровского, но для этого необходимо на-
помнить о тех основных проблемах общественной жизни, кото-
рые волновали его современников, другими словами — уяснить
себе тот «дух времени», отсутствие которого в творчестве Ки-
рилла Туровского так настойчиво и единодушно провозглашают
все исследователи.
Два вопроса стояли в центре внимания русских книжников
XII в. Это, во-первых, вопрос о том, как избежать всеобщего
недовольства, вызывавшегося «ненасытством» богатых и силь-
ных людей, которые, по словам писателя XII в. Климента Смо-
лятича, «прилагали дом к дому и села к селам». Вторая пробле-
ма, волновавшая передовых мыслящих людей того времени,—
это вопрос о прекращении княжеских усобиц, об объединении
Русской земли для отпора наседавшим на нее врагам и в первую
очередь — степным кочевникам.
Для установления мира и доброго согласия между людьми
проповедники, с одной стороны, учат сильных мира сего уме-
рять свои аппетиты, не гоняться за безмерными богатствами,
кротко обходиться со своей челядью, миловать ее, кормить до-
сыта, одевать, обувать, довольствовать всем необходимым.
С другой стороны, и добрые слуги должны работать на своего
господина, как на самого бога... Эта проповедь имела, конечно,
мало успеха. Никакие благочестивые пожелания не могли оста-
новить сильного роста и углубления феодальных отношений,
которые в XII в. привели уже к закрепощению значительных
слоев населения деревни и города. Уже в XI в. разоренные сво-
бодные общинники, лишенные средств производства и находив-
шиеся в безвыходной кабале, пренебрегают сладкоречивой хри-
стианской проповедью и берутся за оружие, поднимая восста-
ния. Их ярость обращается не только против непосредственных
своих угнетателей, но и против представителей христианской
религии, которые «проповедуют необходимость существования
классов — господствующего и угнетенного, и для последнего у
23 «История русской литературы», т. 1. М.— Л., 1941. стр. 361 —
17 Заказ №835
257
них находится лишь благочестивое пожелание, дабы первый
ему благодетельствовал» 24.
Если при своем зарождении христианство было движением
угнетенных, выступавшим «сначала как религия рабов и вольно-
отпущенных, бедняков и бесправных, покоренных или рассе-
янных Римом народов» 25, то на Руси христианство начало вне-
дряться как государственная религия классового общества, при-
званная освящать и поддерживать своим авторитетом власть
господствующего класса. Естественно, что, выступая против уг-
нетателей и поддерживающих их служителей церкви, порабо-
щаемое население впротивовес последним с симпатией относит-
ся к представителям старой языческой веры — волхвам.
Официальная церковь яростно боролась не только с волхва-
ми, но со всеми остатками язычества в быту. Последние очень
цепко держались и в XII в., и в последующие века. Более того,
в XII в. во многих областях Руси язычество было еще свежо в
памяти парода. В Ростове, где с таким успехом подвизались
волхвы, еще во второй половине XI в. епископ Леонтий и пре-
емник его Исаия подвергались сильным нападкам со стороны
язычников. В Муроме христианство стало утверждаться только
в самом конце XI в., а киево-печерский монах Кукша, пропове-
довавший в первой половине XII в. христианство среди вяти-
чей, был убит язычниками 26.
Даже из этой короткой справки можно убедиться, что пропа-
ганда христианства и внедрение его в толщу населения выхо-
дили за пределы богоугодного подвига и преследовали важные
социально-политические задачи.
Передавая богословские прения, которые якобы велись меж-
ду усмирителем восстания в Ростовской области и Белоозере
Яном Вышатичем и волхвом, летописец приписывает последне-
му не столько языческие, сколько еретические воззрения. Волхв,
например, так объясняет зарождение человеческого рода: бог
мылся в бане и, вспотев, вытерся тряпкой, которую бросил с не-
ба на землю. Тут поспорили сатана с богом, кому из тряпки со-
творить человека, и сотворил человека дьявол, а бог вдохнул в
него душу; вот почему когда человек умирает, то тело уходит
в землю, а душа — на небо 27Эти слова вполне соответствуют
учению еретиков-богомилов, которые также верили, что челове-
ка создал Сатанапл, но не мог его воодушевить, и человек ожил
24 К. Маркс. Коммунизм газеты «Rheinischer Beobachter>>.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2-е, т. 4, стр. 204.
25 Ф. Энгельс. К истории раннего христианства. Там же, изд. 1-е,
т. XVI, ч. II, стр. 409.
26 Макарий. История русской церкви, т. II, изд. 2. СПб., 1863,
стр. 34—35.
27 ПВЛ, ч. I, стр. 118.
258
только после того, как бог вдохнул в него душу. Очевидно, летО’-
писец вкладывает в уста волхвов те речи, которые в то время
привычно было слышать от других врагов христовых — ере-
тиков.
По данным позднейших летописей, ереси на Руси появились
почти одновременно с принятием христианства. Уже в 1004 г.,
т. е. еще при Владимире Святославиче, в Киеве появился какой-
то скопец, монах Адриан, который начал хулить церковь и уста-
вы ее, а также священников и иноков. Против него восстал ми-
трополит Леонт, еретика отлучили от церкви и заключили в тем-
ницу 28. В 1123 г. в Киеве подвизался некий Дмитр, которого ле-
топись называет злым еретиком. Его обличил митрополит Ники-
та и заточил в городе Синелице 29.
Нас пе должна смущать скудость известий о ересях в Ки-
евской Руси. Как и в последующие века, государственная
власть и официальная церковь всеми имевшимися в их распо-
ряжении средствами жестоко боролись со всяким шатанием
умов и еретическими учениями. Литературные произведения
еретиков не переписывались и не хранились. Выступая про-
тив них с обличениями, церковники старались избегать изло-
жения их взглядов во избежание соблазна 30. Когда острота спо-
ров и борьбы миновала, не было уже надобности увековечить в
летописи дерзновенные речи и стойкость «злых еретиков».
Характерно, что сведения о ереси Адриана сохранились лишь
в Никоновской летописи и в Степенной книге (и то, вероятно,
только потому, что он раскаялся и после этого вел себя пример-
но) , а о ереси Дмитра — в одной лишь Никоновской летописи;
в остальных летописях о них нет ни слова.
Между тем исторические условия русской жизни XII в.—
возросшая роль города и городского веча, обострение социаль-
ных отношений и городские восстания — были весьма благо-
приятны для развития ересей. На всем протяжении средневе-
ковья для таких периодов особенно характерно возникновение
различных еретических толков и обострение догматических
споров. При всей скудости источников о еретических движе-
ниях XII в., вызванной указанными выше причинами, лето-
писи сохранили все-таки большой материал о страстных дог-
матических спорах по поводу того, можно ли есть мясо в
среду и пятницу, если эти дни падают на большие господские и
28 ПСРЛ, т. IX, стр. 68; т. XXI, первая половина, стр. 124.
29 ПСРЛ, т. IX, стр. 152.
30 В своем известном «Слове на сбор святых отец 318» Кирилл Ту-
ровский, изложив в самом кратком виде выступление еретика Ария на
Никейском соборе, прибавляет: «Се же ему изъглаголавшю и множайша
к сим, их же не леть нам писати, ни вам слышати», т. е. Арий произнес
еще много других речей, о которых не следует ни мне писать, ни вам
слышать (ТОДРЛ, т. XV, стр. 345).
259
17*
богородичные праздники, или в дни прославленных, «нарочи-
тых» святых. Споры эти захватили широкие круги русской
церкви, в них было втянуто много виднейших духовных лиц и
среди них патриарх константинопольский Лука Хрисоверг,
митрополит киевский Константин II, архиепископ новгород-
ский Нифонт, епископы ростовские Нестор и Леонтий, чер-
ниговский Антоний, киево-печерский игумен Поликарп, князь
черниговский Святослав Ольгович и владимирский Андрей
Боголюбский и ставленник последнего владимирский епископ
Федорец. В 1168 г. для разрешения спора в Киеве был да/нс
созван большой церковный собор.
Все эти догматические споры отражают реальные полити-
ческие интересы, которые сводились к тому, что сильный суз-
дальский князь желал иметь «своего», послушного и предан-
ного ему епископа, совершенно независимого от киевского
митрополита; более того, он «дерзнул» устроить свою автоке-
фальную митрополию во главе с Федорцем, которая еще более
возвысила бы значение его мощного княжества 31. История Фе-
дорца закончилась тем, что князь Андрей отправил его в Ки-
ев к митрополиту Константину, который предал Феодора лю-
той казни: как злодею и еретику, митрополит велел отрезать
ему язык, отрубить правую руку и ослепить его. Рассказав с
особенным злорадством об этой казни, летописец заключает
свое повествование знаменательной припиской: «Се же спи-
сахом, да не наскакають неции на святительный сан».
Ужасная казнь Феодора свидетельствует о крайней ожесто-
ченности внутрицерковной борьбы в XII в. Этой же ожесто-
ченностью объясняется и преувеличение преступлений, при-
писываемых летописцем Феодору. В Никоновской летописи
сообщается даже, что злодей Федорец варил людей в котлах,
причем тут же указывается, что Феодор «закон божестве-
ный укори, и на самого господа бога и на пречистую богороди-
цу хулу изглагола». Мы опять, стало быть, сталкиваемся с
еретическим движением, охватившим такой богатый город,
как Владимир, живший интенсивной политической жизнью,
движением, сопровождавшимся закрытием церквей, острой
борьбой внутри церковной иерархии, сплетавшимся с полити-
ческими расчетами сильного владимирского князя, который
стремился использовать церковную распрю в своих интере-
сах 32.
31 См. стр. 249—25*0.
32 О догматических спорах по поводу соблюдения поста в среду и
пятницу и о случае с Федором см. ПСРЛ, т. IX, стр. 220—229 236,
239—241; т. I, вып. 1, стб. 355—357; т. II, стб. 551—554; Макарий. Указ,
соч., т. III, стр. 24—29, 105—111; Е. Е. Голубинский. Указ, соч., т. ц
первая половина, стр. 330—332, 430—443; вторая половина, стр. 466—470
260
История с Феодором, во время которой Андрей Боголюб-
ский, будучи совершенно независим от Киева, пытался обо-
собиться от «матери городов русских» и в церковном отно-
шении, имела прямое отношение к большой проблеме о
единстве Русской земли, волновавшей русских публицистов
XI—XII вв. Закрепощение свободного крестьянского населе-
ния и превращение отдельных земельных владений в замкну-
тые вотчины-сеньерии шли параллельно с процессом политиче-
ского расчленения государства. В середине XII в. обособились от
Киева и стали совершенно независимыми не только такие
крупные «волости», как Переяславль Южный, Чернигов,
Владимир Волынский, Новгород, Ростово-Суздальская земля
и другие, но и такие мелкие владения, как княжество Туров-
ское. Последнее обособилось от Киева в 1157 г., превратив-
шись в самостоятельное феодальное владение во главе с кня-
зем-изгоом Юрием Ярославичем (внуком киевского князя
Святополка Изяславича, княжившего перед Владимиром Мо-
номахом). Предпринятая в 1160 г. попытка коалиции кпязей
во главе с великим князем киевским отобрать Туров у Юрия
закончилась полной неудачей. Отстояв свою самостоятельность,
Туровское княжество во второй половине XII в. переживало
время политического расцвета, и только позднее, в начале
XIII в., оно распалось на еще более мелкие владения — кня-
жества собственно Туровское, Пинское, Клецкое и др.
В XII в. в Турове было несколько монастырей и церквей,
являвшихся в то время центрами культуры 33. В исторической
литературе высказывалось предположение, что в Турове в епи-
скопство Кирилла и его преемника Лаврентия при епископ-
ской кафедре и при соборном храме велись летописные записи,
в незначительном количестве вошедшие в Киевскую и в Га-
лицко-Волынскую летописи 34. В монастырях в церквах Туро-
ва несомненно подвизались ученые-греки; у них Кирилл Туров-
ский мог изучить греческий язык, которым хорошо владел, и
перенять византийское образование.
Как писатель и церковный деятель Кирилл Туровский со-
зрел в условиях борьбы Турова за свою феодальную самостоя-
тельность. Проблема единства Русской земли не стояла в Туро-
ве так остро, как в княжествах, непосредственно граничив-
ших со степью и подвергавшихся нападениям половцев. Здесь
не раздавались призывы к объединению князей для борьбы с
кочевниками: напротив, всякая коалиция князей представля-
ла угрозу для самостоятельности незначительного Турова. В то
33 И. И. Малышевский. Указ, статья, стр. XLVI—XLTX, LXXIV.
34 В. С. Иконников. Указ, соч., т. II, кн. 1. Киев, 1908,
стр. 588.
261
же время, однако, такое маленькое княжество, как Туров, вов-
се не было заинтересовано в раздроблении русской церковной
организации, к чему стремился, например, Андрей Боголюб-
ский. Сильная единая церковь неизменно выступала против
княжеских «распрей и котор», от которых мелкие владения
больше всего страдали. За крепкую церковную организацию,
остававшуюся единой после феодального расчленения Руси,
стояли, следовательно, такие политические образования, кото-
рые выиграли от нового порядка вещей.
В связи с описанными явлениями общественной и полити-
ческой жизни Кирилл Туровский не представляется писателем
впе времени и пространства, а творчество его — красноречивым,
но пустым плетением словес, оторванным от окружающей дейст-
вительности. В произведениях Кирилла Туровского действи-
тельно имеется много рассуждений общеморального характера
(против лихоимства, сребролюбия, гордости и т. д.), много из-
битой риторики, стереотипной патетики. Однако если отбросить
все эти груды византийского шаблона, то можно без труда об-
наружить, что в творчестве Кирилла Туровского нашли от-
ражение те основные проблемы русской жизни XII в., о кото-
рых речь шла выше. Мы находим в Словах и притчах Кирил-
ла Туровского энергичное выступление против язычников и
еретиков, против дерзких иереев, расшатывающих церковные
устои, за единую, сплоченную, экономически сильную и неза-
висимую церковь со строгой иерархией сверху донизу.
Прежде всего следует отметить, что Кирилл Туровский, по-
мимо всего прочего, является популяризатором Евангелия.
В увлекательных, драматических картинах он излагает перед
своими слушателями сцены из Нового Завета, особенно по-
дробно останавливаясь на воплощении Христа, на троичности
божества и на других христианских положениях, которые
больше всего подвергались критике со стороны еретиков. В со-
чинениях Кирилла Туровского имеются и прямые выпады про-
тив еретиков, а также против «бесовских игр». Сама форма,
в которую Кирилл облекает свои Слова, ее торжественность,
цветистость, риторическая украшенность и патетика соответст-
вуют пышности византийского церковного обряда и имеют
целью подавить воображение слушателей, подчеркнуть никчем-
ность, убожество проповеди еретиков и язычников.
Выше уже отмечалось, что И. П. Еремин считает притчу о
хромце и слепце полемическим выступлением против епископа
Федорца. Так оно, несомненно, и есть. Возможно даже, что
притча и представляет собой то обличение Феодора, о кото-
ром говорится в проложпом сказании о Кирилле Туровском.
Нас не должно смущать то обстоятельство, что Феодор не на-
зван по имени: мастер аллегории, иносказаний и намеков. Ки-
262
рилл Туровский прямо не выступает ни против кого. Притча о
хромце и слепце представляет собой перевод с греческого, но у
Кирилла Туровского вместо краткого объяснения притчи, име-
ющегося в подлиннике, все ее эпизоды сопровождаются по-
дробным толкованием35 36, направленным против дурных стра-
жей божьего алтаря».
Некий домовитый человек, рассказывается в притче, наса-
дил виноградник, обвел его изгородью и устроил ворота. Придя
домой, он стал думать, кого поставить стражем к винограднику.
Сделать стражем кого-нибудь из своих рабов он не решался:
зная его кротость, раб присвоит себе виноград. И вот он наду-
мал приставить к воротам хромца и слепца: если кто-либо за-
хочет украсть виноград, то хромец его увидит, а слепец почует.
Если же сами стражи захотят попасть в виноградник, то хро-
мец не сможет туда войти, а слепец если и войдет, то, заблу-
дившись, попадет в яму и разобьется. Но стражи обошли своего
господина: слепец посадил на себя хромца и, руководимый им,
зашел в сад и наворовал плодов. Толкуя притчу, Кирилл Ту-
ровский сравнивает этих стражей, обманувших своего госпо-
дина, с дурными епископами: бог поставил их стеречь его ал-
тарь, но они самым недостойным образом нарушили свой долг.
Кирилл не жалеет сильных слов, чтобы обличить служителей
церкви, которые поставлены «стрещи святых тайн от враг хри-
стов, сиречь от еретик и зловерных искуснах (т. е. искусите-
лей.— И. Б,)» 3G, но не оправдывают своего высокого назначения.
Далее, имея, несомненно, в виду Федорца, Кирилл Туровский
обрушивается на церковника, который недостоин иерейства, «но
имене деля высока и славна житья, на епископскый взиде
сан» 37.
Притча направлена не только против Федорца, но и против
его покровителя Андрея Боголюбского. «Разумейте же ныне,
безумнии в людех сановници и буии во иереех!» — поучает
Кирилл Туровский через голову своих слушателей «безумных
-сановников» 38. Кирилл сравнивает с дерзкими и недостойными
епископами Каина, который, не будучи священником, дерзнул
на священнический чин; библейских сынов Кореевых, «иже с
Дафаном и Авироном взем бо кадилницю п поидоша в скинию.
35 Ср. параллельный текст притчи Кирилла Туровского с переводом
с греческого в «Памятниках А. С. Уварова», стр. XLVII — LI. Легенда с
хромце и слепце была широко распространена на Востоке: она встре-
чается в «Тысяче и одной ночи» и в вавилонском Талмуде (М. И. Сухо-
млинов. Два семитических сказания, встречающиеся в памятниках
русской литературы. Сб. «Исследования по древней русской литературе»,
стр. 675-677).
36 ТОДРЛ, т. XII, стр. 342.
37 Там же, стр. 343.
38 Там же, стр. 344.
263
неосвящении суще, и пожре я земля». Здесь, несомненно, со-
держится выпад против еретиков, считавших, что каждый «про-
стец» может быть священником. И действительно, вслед за
приведенными словами говорится: «Того древа вкусиша ерети-
ци, иже злохитрьемь аки ведуще душевный путь заблудиша, и
не прпимше покаяния погибоша» 39.
Обличая и осуждая стремящегося к автокефалии епископа,
Кирилл Туровский превозносит церковную иерархию, возглав-
ляемую константинопольским патриархом: «...Славьный и чест-
ный дом — церкви, — читаем мы в Слове в неделю цветонос-
ную,— имееть искусны строителя: патриархы и епископы, ерея
же и игумены, иереи и вся церковныя учителя...» 40.
«Недостойным пастырям», расшатывающим церковную орга-
низацию, Кирилл Туровский противопоставляет «святых от-
цов». подвижников христовых, крепко ополчившихся против
еретиков. Им посвящено Слово Кирилла Туровского на Никей-
ский собор, начинающееся следующим торжественным призы-
вом: «Якоже историци и ветия, рекше летописьци и песнотвор-
ци, приклоняють своя слухы в бы иная межю цесари рати и
въпълчения, да украсить словесы и възвеличать мужьствова-
въшая крепко по своемь цесари, и не давъших в брани плещю
врагом (т. е. не обратившихся в бегство.— И, Б.), и тех славя-
ще похвалами венчають, колми паче нам лепо есть и хвалу к
хвале приложити храбром и великим воеводам божиям, крепко
под виза въшимъся по сыне божии...» 41. Излагая деяния собора,
осудившего ересь Ария (элементы которой можно обнаружить
почти во всех последующих христианских ересях), Кирилл за-
канчивает свое Слово обширным панегириком по адресу «бого-
блаженпых архиереев, высокопарящих орлов», недремлющих
стражей церкви42. Такова резко консервативная направлен-
ность слов Кирилла Туровского.
Обличение равнодушия к церкви и прямые выпады против
язычников содержатся в Слове Кирилла Туровского па пасху.
Драматично описывая воскресение Христа, Кирилл восклицает:
«О горе тебе, грешный парод, что. читая пророков, писавших о
Христе, ты не разумел их и все-таки прельстился и, ожидая
света, пребываешь во тьме» 43. Речь тут идет не о иудеях, при-
верженцах «ветхого закона», отвергших Христа, а о современ-
никах Кирилла Туровского. Именно к ним обращается он, вос-
клицая: «Мы же, братие, воскресение христово видевше, по-
39 ТОЛРЛ, т. ХТТ, стр. 344.
40 ТОДРЛ, т. XIII. стр. 409.
41 ТОДРЛ, т. XV. стр ‘ЧЬ,
42 Там же, стр. 347—348.
43 «О горе, языче грешен! Како прельстися! Почитая пророки, пи
савша о Христе, не разумеете, и чаявшим света бысть им тма» (ТОДРЛ,
т. XIII, стр. 413—414).
264
клонимся глаголюще: ты еси бог наш — развее тебе иного
не знаем» 44.
Самому Кириллу, прославленному, «модному», как мы бы
сейчас выразились, проповеднику, приходилось сталкиваться с
равнодушным отношением к его выступлениям. С горечью от-
мечает он в начале Слова на пятую неделю по пасхе, что он на-
деялся собрать в церкви больше людей «на послушание бо-
жественных словес», а пришло мало. Если бы я, указывает
Кирилл, о себе говорил, то вы хорошо бы сделали, не придя в
церковь, по я ведь возвещаю вам владычные заповеди 45.
Несколько раз на протяжении Слова Кирилл обращается
к своим слушателям с мольбою, «да поучають неприходящих,
и увещайте а приходити в церькви» 4б. Снова возвращаясь к
тем, кто пренебрег проповедью, Кирилл говорит: «Въпрошу же
вы, отвещайте ми, аще злато или сребро въ вся раздавал бых.
любо мед любо си вино, не бысте ли приходили сами и не
призываеми, и друг друга бесте варили? Ныне же словеса божиа
раздаваю, лучьша паче меду и ста, лишает их, не приходяще
к церькви» 47. И в заключение обращение к пришедшим: «Аще
суседа имате, или родина, или жену, ли дети, то призывайте к
церькви вся...» 48.
44 Там же, стр. 414.
45 «Аз убо. друзии и братие, надеахся на всяку неделю боле събрати
в перьковь людии на послушание божественных словес: ныне мент” при-
ходить; но аще бы о собе глаголал, то добре бысте творили, не приходя-
ще: ныне же владычня заповеди възвещаю вам...» («Рукописи А С. Ува-
рова», стр. 74). Это Слово не имеет надписания имени Кирилла Ту-
ровского. И. П. Еремин, не приведя никакой аргументации, категори-
чески заявляет, что Слово Кириллу не принадлежит (ТОДРЛ, т. XI,
стр. 349). Надо, однако, принять во внимание не только то обстоя-
тельство, что Слово помещено в сборнике, содержащем другие несо-
мненно принадлежащие Кириллу произведения, но и соображение по
этому поводу Е. Е. Голубинского. Последний правильно указывает, что
если исключить это Слово из числа произведений Кирилла Туровского,
то остается непонятным, почему он, написав Слова с недели цветоносной
до недели святых отпов на все недели подряд, пропустил одну пятую
неделю (Е. Е. Голубинский. Указ, соч., т. I, первая половина, стр.
804, прим. 1). Кроме того, это Слово по содержанию родственно другим
произведениям Кирилла Туровского.
46 «Рукописи А. С. Уварова», стр. 75.
47 Там же, стр. 77.
48 Там же. Вслед за этим в одом из приводимых М. И Сухомлиновым
списков (из собрания Погодина, хранящегося в Публичной библиотеке
им. Салтыкова-Щедрина, № 100*5) следует аильный конец, направленный
в сущности против внешнего, показного благочестия и ханжества. Вот
этот отрывок: «Подобает всем верным рассмотряя деяти вся, да не вот-
ще труд будет, и в неведении погибель души. Что есть, иже ся постим,
а правды но творяще, то что есть успеем... Аще, рече, и пепл кто зо-
баст. а неправду деет, зла обычая не предстает, то не можем спастися.
Аще воздержатися хощеши от рыб и от мяса, то первие останися гнева
и ярости гордости, и клеветы, и обиды, и татбы, пиянства, и блужния, и
265
Одно явление из церковной жизни радует Кирилла Ту-
ровского и наполняет его гордостью. Это рост и укрепление хо-
зяйства монастырей, превратившихся в XII в. в крупные фео-
дальные владения. Кирилл испытывает удовлетворение от то-
го, что пчелы «мнишьскаго образа» добились «самокормия» и
могут уже своими средствами обеспечить все потребности са-
мого монастыря и его обитателей: «Ныне,— говорится в Слове
в неделю Фомину,— мнишьскаго образа трудолюбивая бчела,
свою мудрость показающи, вся удивляеть: якоже бо они в пу-
стынях самокормиемь живуще, аньгелы и человекы удивляють,
и си на цветы възлетающи, медвеныя с[о]ты стваряють, да че-
ловеком сладость и церкви потребная подасть» 49.
В приписываемом Кириллу Туровскому «Послании некоего
старца» автор послания хвалит своего адресата (как полагает
А. В. Горский — игумена Василия50) за его хозяйственную
деятельность по устройству Киево-Печерского монастыря. Ав-
тор называет Василия вторым Феодосием, равным ему по свя-
тости, но еще более вознесенным богом: Феодосий только на-
чал строить церковь, а Василий не только устроил церковь, но
и обвел монастырь прекрасной высокой оградой из камня51.
веяния злобы, и неправды: тогда не будем зверю подобнии, но упо-
домъся святым, добрая дела и правду творяще. Аще кто пития не испи-
вает, ни мяса не ясть, а злобу держит и порабощает неповипньна, пу-
ше скота таковый: не ест бо скот мяса, ни пития пиет. Аще кто и на
голи земли летает, по вся нощи спя молится, а зломыслит и деет не-
правду и не милует убогих и не подает просящим бога ради, пи тако ся
хвали: не требует постели скот, но ни тех злоб имат... кая ми помощи
от яди воздержатись, а не блуд совокуплятися, и наполнятися неправ-
дами имения?» и т. д. (там же, стр. 77—78). С этим же окончанием Сло-
во помещено в рукописи Румянцевского собрания № 181 под названием
Слова Иоанна Златоуста «како жити крестьяпом», хотя среди известных
поучений Иоанна Златоуста такого Слова пет (см. «Памятники XII ве-
ка», вступительная статья К. Калайдовича, стр. XXXIII). Нет сомнения,
что этот конец приписан каким-то еретиком в порядке полемики с Ки-
риллом Туровским. Он содержит основные положения еретиков: и осуж-
дение внешнего, показного благочестия, не подкрепляемого добрыми
делами, и призыв к нравственному совершенствованию, к помощи ближ-
ним, и протест против насилия, злобы и «неправд», против действий
ханжей и насильников, которые «невинных порабощают» и неправда-
ми множат богатства. Все это идет вразрез с общим духом других Слов
Кирилла Туровского, который как раз был горячим сторонником внеш-
него благочестия.
49 ТОДРЛ, т. XIII, стр. 413.
50 Именно А. В. Горский приписывает «Послание некоего старца»
Кириллу Туровскому (см. прим. 3 на стр. 253). однако без достаточных
оснований (см. по этому поводу соображения И. П. Еремина — ТОДРЛ,
т. XI, стр. 345). Мы привлекаем два высказывания из этого послания
только потому, что они вполне соответствуют другим высказываниям
подобного рода в произведениях, принадлежность которых Кириллу Ту-
ровскому не вызывает сомнении.
51 «Прибавления к изданию творений св. отцев». ч. X, стр. 346—347.
266
«Ты создал— пишет Кирилл,— стены каменьны около всего
печерьского монастыря на тверде основе высокы и красъны»,
но, подчеркивает Кирилл, наряду с этим необходимо соблюдать
строгое монашеское житие, без которого монастырь и за ка-
менной оградой будет разрушаться 52.
Отсюда вытекает проповедь строжайшей монашеской дис-
циплины, беспрекословного подчинения иноков игумену. Во-
просу этому посвящено «Сказание о черноризьчьстемь чину».
«Подобно свече,— говорит Сказание, обращаясь к иноку,— ты
имеешь свою волю только до церковных дверей, а потом уже не
смотри, как и чем тебя сделают; подобно одежде ты знай себя
только до тех пор, пока не попадешь в руку к тому, кто тебя
получит, и не помысли ничего худого, если даже тебя раздерут
на онучи. Только до монастыря ты имеешь свою волю; приняв
же монашеский образ, всего себя повергай в покорение, не тая
в сердце своем ни малейшего своевольства...» 53.
С ростом монастырского хозяйства, с превращением мона-
стырей в богатые феодальные владения начинают обнажаться
язвы монастырской жизни, несовместимые со строгой дисципли-
ной, за которую ратовал Кирилл Туровский. Он умоляет тех,
к кому обращено его Сказание, не льнуть к монахам, которые хо-
лят свое тело, меняют одежды, под предлогом праздника устра-
ивают особую трапезу с пивом, собираются в компании и сидят
допоздна, стремятся навязать свою волю старейшим, творят
совет не бога ради, не для пользы, но устраивают яростное со-
общество, чтобы бесстыдно нападать на эконома и на келаря 54.
«И не ревнуй.— говорится до этого в Сказании,— мужем бе[с]
страха божия живущим в монастыри, точью о чреви и одежи
мыслящем, и велеричьемь гордящеся, свары же и укоризны
всем бещиио укидающем, земныя чести и власти о себе въсхи-
тающа...» 55.
52 Там же, стр. 348.
53 «Свеща ли есть, токмо до церковных двьрий в своей воли буди,
и о томь ие расматряй, како и чим тя потваряеть. Риза ли еси, до при-
емлющаго тя в руку, знай собе; ктому не помысли, аще и на онучи
растерган будеши. Точью до монастыря имей свою волю, по въспри-
ятьи же образа всего собе повьрзи в покорение, ни мала своевольства
утай в сердци твоемь...» (ТОДРЛ, т. XII, стр. 355).
54 «Аще ли прилепишися... к милующем тело свое мнихом, и ризы
лзменящих, и изветомь праздьника особную трянезу с пивомъ творя-
ща, и тамо на лица събирающася, и до поздьнаго пребывающа, и ищю-
ща над старейшиньствы взяти свою волю, и не бога ради, ни о ползе
съвет творяща, яростьный дьржаща супруг, и бестудно на иконома и
на келаря нападающа...» (там же, стр. 357).
55 ТОДРЛ, т. XII, стр. 356. В притче о слепце и хромце Кирилл обра-
щается с призывом к монахам: «...Не продадим божия слова на лъжи
крадуще, грабяще, обидяще, на игумена злое мыслящи, клятвою ся
оправдающе». Кирилл здесь, разумеется, имеет в виду не тех, кто гра-
бит и обижает бедняков-мирян, а тех, кто наносит ущерб <мона-
267
* * *
Мы видим, таким образом, что Кирилл Туровский откликал-
ся на большие проблемы, волновавшие мыслящих русских лю-
дей его времени. Изучаемое на фоне социальной, политической
и церковной борьбы на Руси в середине и во второй половине
ХП в., творчество Кирилла Туровского принадлежит не толь-
ко истерии русской литературы, но и истории русской обще-
ственной мысли.
Предшественник «стяжателей», приветствовавший увеличе-
ние монастырских имений и отдавший свой талант делу ук-
репления церковной организации как идеологической опоры фе-
одального строя, Кирилл Туровский не нашел в своем богатом
литературном арсенале ни одного слова в защиту разоряемого
и порабощаемого населения. Ставленник местного князя, огра-
ниченный удельным туровским горизонтом, Кирилл, не в при-
мер своим литературным современникам, и особенно гениаль-
ному автору Слова о полку Игореве, не выступает также за
объединение Русской земли. В творчестве его, как и в идеоло-
гических мероприятиях Андрея Боголюбского, нашел отраже-
ние наступивший на Руси новый политический порядок — пе-
риод феодальной раздробленности.
Русская официальная церковь высоко оценила услуги, ока-
занные ей туровским проповедником. Вскоре после смерти он
был канонизирован, и культ его, как уже отмечалось, быстро рас-
пространился по всем областям Руси. В приведенном выше
проложном сказании нет ни одного воображаемого чуда, со-
вершенного «блаженным» Кириллом Туровским. Его подвиги
благочестия (пост и молитвы) не представляют собой ничего
исключительного, чтобы причислить его к лику святых. Надо
пола1ать, что, кроме воздаяния за его борьбу, направленную к
соблюдению «чистоты веры» и сохранению единства церкви
со строгой иерархией, Кирилл Туровский был канонизирован
еще и из соображений национального престижа. В русском пан-
теоне ужо был свой «апостол» в лице равноапостольного князя
Владимира Святого; были свои «великомученики» в лице князей
Бориса и Глеба, свои великие «подвижники» и «чудотворцы» в
лице Антопия, Феодосия и других киево-печерских угодников.
Теперь к их сонму присоединился и свой Златоуст, «второй
златословесный учитель на Руси».
стырскому хозяйству. Далее он призывает монахов к подвигам «в алка-
нин и в бдении и в молитвах, в служебных трудех, да не раслабевше
□бьядениемь и пьяньством, и плотскыми похотми» (там жэ, стр. 354),
Очерк десятый
МОЛЕНИЕ Д4НИИЧ^ ЗХТОЧНИКА К4К ПАМЯТНИК
РАННЕЙ ДВОРЯНСКОЙ ПУБЛИЦИСТИКИ
В пашей ученой литературе Слово Даниила Заточника не-
редко называют памятником загадочным. И действительно,
несмотря на то, что изучение этого памятника продолжается
уже более ста лет, до сих пор ведутся споры, послужило ли по-
водом к написанию Слова действительное происшествие 1 или
же описываемые в Слове злоключения автора, преследуемого,
неустроенного и не находящего себе места в жизни, являются
.лишь литературным приемом, дающим возможность высказать
определенные взгляды на жизнь и общественные отношения.
До сих пор, далее, не ясен вопрос о самой личности автора: кто
он был, к какой социальной среде принадлежал и взгляды ка-
кой общественной группы выражал; действительно ли Да-
ниил — реально существовавшее лицо, действительно ли он был
в заточении или же это литературный псевдоним и за именем
Даниила скрывается какое-то другое лицо?
В 1949 г. В. М. Гуссов напечатал заметку под многообещаю-
щим заголовком «Историческая основа Моления Даниила За-
точника» 2. Автор считает, что «исторической основой» второй
редакции Моления Даниила Заточника является описанный в
Ростовской летописи пир в стане князей Юрия и Ярослава Все-
володовичей перед Липицкой битвой 1216 г. На этом пиру вы-
ступил какой-то боярин, предложивший князьям помириться с
противниками, не вступая с ними в битву. Это и был, по мнению
В. М. Гуссова, автор Моления, который своим выступлением на-
1 Между прочим, в некоторых летописных сводах под 1378 г. рас-
сказывается о том, как в сражении с Бегичем на реке Боже был захва-
чен в плен пришедший из Орды от врага Москвы Ивана Васильевича
Вельяминова какой-то поп с мешком «злых зелий лютых»; допрошен-
ный с пристрастием («извъпрошавше его и много истязаша»), он был
сослан «на заточение на Лаче озере, идеже бе Данило Заточении»
(ПСРЛ, т. XVIII, стр. 127—128).
2 ТОДРЛ, т. VII. М.-Л., 194,9, стр. 410—418.
269
влек на себя гнев князя Ярослава (своего будущего адресата)
и подвергся опале. Потому-то автор Моления, признавая, что
он не храбр в бою, особенно подчеркивает свою мудрость, кото-
рую он противопоставляет «хоробрущим без ума».
Надо сказать, что никакими положительными данными нель-
зя доказать правильности построения В. М. Гуссова, которое ос-
тается в области догадок. Кроме того, все содержание и дух
Слова Даниила Заточника обличают в его авторе не близкого
к князю боярина-вельможу, а княжеского слугу более низкого
ранга, дворянина. Наконец, у В. М. Гуссова речь в сущности
идет о происшествии, послужившем поводом к написанию Мо-
ления, а не об «исторической основе» этого публицистического
памятника, выходящей за пределы незначительного инцидента
па княжеском пиру.
Еще меньше ясности в отношении адресата послания Да-
ниила Заточника. В группе списков, обычно относимых к ста-
рейшей редакции, Слово адресовано князю Ярославу Владими-
ровичу, в котором некоторые исследователи видят правнука
Владимира Мономаха, княжившего в Новгороде с 1182 до 1199 г.
Однако этот же Ярослав в некоторых списках называется сы-
ном «царя Владимира», что дало повод другим исследователям
видеть в нем сына Владимира Мономаха — Юрия Долгорукого
или же другого сына Мономаха — Андрея Владимировича
Доброго.
В зависимости от личности адресата естественно возникает
спор и о датировке Слова.
Другая группа списков, относимая большинством (но дале-
ко не всеми) исследователями к более поздней (второй) редак-
ции, адресована князю Ярославу Всеволодовичу. В отношении
личности этого князя споров как будто нет — это сын Всеволо-
да Большое Гнездо, княживший сначала в Переяславле Суз-
дальском, а впоследствии, после татарского погрома, получив-
ший от Батыя «старейшинство» над всеми русскими князьями.
Но до Переяславля Суздальского Ярослав Всеволодович вла-
дел еще Переяславлем Южным, и в связи с этпм среди иссле-
дователей имеются некоторые расхождения в отношении да-
тировки указанной группы списков.
Первооригинал Слова Даниила Заточника до нас не дошел.
Имеющиеся в нашем распоряжении списки подразделяются на
две основные редакции. Одну из них, обычно называемую Сло-
вом Даниила Заточника, большинство исследователей относит
к XII в., другую (Моление Даниила Заточника), с падписанием
Ярослава Всеволодовича — к XIII в.3 Однако вопрос о соот-
3 Обе редакции, в свою очередь, вызвали дальнейшие переделки, ко-
торых мы здесь касаться не будем.
270
ношении обеих редакций до настоящего времени еще оконча-
тельно не решен: ряд исследователей из обеих указанных ре-
дакций считает более древней именно редакцию XII в. (Моле-
ние). Разрешение вопроса затрудняется тем, что все рукопи-
си обеих редакций дошли до нас в списках XVI—XVII вв..
т. е. отделены от своего оригинала на 300—500 лет и содержат
позднейшие напластования, мешающие точности исследования.
В 1946 г. в спор включился один из крупнейших наших линг-
вистов, акад. С. П. Обнорский, изучивший обе редакции памят-
ника с точки зрения их языка.
В результате С. П. Обнорский пришел к выводу, что язык
как первой, так и второй редакции «может быть охарактери-
зован как нормальный русский литературный язык старшего
периода, он смыкается по своим чертам с языком таких наших
оригинальных памятников, отражающих старый строй языка,
как Русская правда, творения Владимира Мономаха и другие».
Однако «система старого строя языка, широко отражающаяся в
памятнике, не в одинаковой степени, не с одинаковой цельно-
стью проявляется в тексте одной и другой его редакции. Боль-
шая, в отдельных пунктах абсолютная, выдержанность норм
старого литературного языка наблюдается в тексте первой ре-
дакции, меньшая выдержанность, большее количество наруше-
ний системы принадлежит второй редакции памятника». Та-
ким образом, «в разрешении вопроса о старейшинстве по про-
исхождению одной или другой редакции памятника по данным
языка следует утверждать первоначальность образования па-
мятника в так называемой первой редакции, признавая во вто-
рой редакции позднейшую переработку основного текста, т. е.
первой редакции памятника». Устанавливая близость языка па-
мятника, особенно Академического списка (основного списка
первой редакции) с языком произведений Владимира Мономаха,
С. П. Обнорский считает, что «пора сложения памятника срав-
нительно не далеко отстояла от времени деятельности Монома-
ха (1053—1125)», и относит первооригинал Слова Даниила За-
точника к середине XII в. В отношении датировки второй ре-
дакции С. П. Обнорский приходит к несколько неожиданному
выводу, относя время ее составления к концу XIII или XIV в.4
Содержание Слова Даниила Заточника по обеим редакциям
сводится к мольбе, чтобы князь, к которому адресовано посла-
ние, спас автора от нищеты и извлек его из того жалкого состо-
яния, в которое он, человек разумный и начитанный, незаслу-
женно попал. Мольба эта выражается в отдельных притчах,
частью извлеченных из священного писания, творений отцов
4 С. П. Обнорский. Очерки по истории русского литературного
языка старшего периода. М.— Л., 1946, стр. 126—130.
271
церкви и различных сборников, частью оригинальных. Пред-
ставляя собой самостоятельные афоризмы на тему о различ-
ных политических и житейских отношениях, все притчи связа-
ны между собой общей идеей послания. В Молении, т. е. редак-
ции XIII в., связь между отдельными притчами и пословицами
выступает явственнее, чем в Слове (редакции XII в.), которое
носит более отрывочный характер, что и дало повод многим ис-
следователям считать Слово более поздней, более отдаленной от
первооригинала и испорченной редакцией. В. М. Гуссов вслед
за Е. Е. Голубинским считает даже первую редакцию «не-
складной болтовней» 5, но это неверно, ибо Слово построено
примерно по тому же плану, что и Моление, в довольно ясной
форме излагая те обстоятельства, которые заставили автора об-
ратиться к князю, и те соображения, по которым князь должен
бы обращенную к нему просьбу удовлетворить.
Даниил пишет князю (передаю содержание послания по
Молению), что он бежал «от лица скудости своей», потому что
нищета покрыла его, как Чермное море фараона. Он всеми оби-
жен подобно стоящему при дороге сухому дереву, которое все
мимоходящие секут. Друзья и близкие отвернулись от него,
поскольку он не может уже поставить «пред ними трапезы,
многоразличными брашьны украшены» 6 . Друзья хороши, по
ка угощаются, а при напастях обретаются хуже врагов. По
горькому опыту Даниил приходит к убеждению, что нельзя
рассчитывать на братьев и друзей: «Лще ли что имею,—по-
живут со мною; аще ли не имею, то скоро отлучатся от мене» 7.
Одна надежда — на князя, который украшает своей милостью
людей, как весна украшает землю цветами. Расточая по адре-
су князя многочисленные похвалы, призывая его оказать ему
милость, согреть и приютить, Даниил со своей стороны уверя-
ет, что и он сможет быть полезен князю. Не будучи храбр на
рати, он зато разумен и смышлен. Правда, он не в Афинах рос
и не от философов учился, но он зато подобен пчеле, припадаю-
щей к цветам, набирая «сладость словесную и совокупляя муд-
рость, яко в мех воду морскую» 8. И если бы князь принял его
в число своих советников, если бы он поставил «сосуд сердеч-
ный под потоком языка» его, то автор накапал бы ему «сладо-
сти словесныя паче вод араматских» 9.
5 В. М. Гуссов. К вопросу о редакциях Моления Даниила Заточ-
ника. «Летопись историко-филологического общества при Новороссий-
ском университете», т. VIII. Одесса, 1900, стр. 5.
6 «Памятники древнерусской литературы», вып. 3, изд. Академии
наук СССР. Слово Даниила Заточника по редакции XII и XIII вв. и их
переделкам, подготовил к печати Н. Н. Зарубин. Л., 1'932, стр. 61.
7 Там же, стр. 62.
8 Там же, стр. 59.
9 Там же, стр. 64.
272
Автор послания предусматривает возможные возражения
со стороны князя. Последний может просто заявить, что Да-
ниил солгал, как тать. Но Даниил сохранил достоинство мужа и
на татьбу не способен: «Аще бы умел украсти,— пишет он,—
то селико бых к тебе не скорбел. Девка погубляет свою красоту
бляднею, а муж свою честь татбою» 10 11. «Или речеши, княже,—
пишет в другом месте Даниил,— солгал еси аки пес. То добра
пса князи и бояре любят» п.
Автор перебирает далее другие возможные выходы из свое-
го тяжелого положения. Он бы мог, например, «женитися у бога-
того тестя», есть и пить у него. Но это значило бы ввести в дом
злую, безобразную, отвратительную жену («жену злообразну,
кривозороку, подобна черту, ртасту, челюстасту, злоязычну» 12 )
и еще находиться у нее в подчинении. Даниил приводит при
этом «мирские притчи» (к которым он вообще часто обраща-
ется): «Ни птица во птицах сычь, ни в зверех зверь еж, ни ры-
ба в рыбах рак, ни скот в скотех коза, ни холоп в холопех хто
у холопа работает, ни муж в мужех, кто жены слушает» 13 .
Есть и другая возможность как-то устроиться и избежать
нищеты — постричься в чернецы. Но поступить в монастырь,
не имея к этому настоящего призвания, это значило бы солгать
перед богом. За этим следует выразительное осуждение празд-
ношатающихся монахов, облачающихся в «ангельский образ»
единственно для того, чтобы хорошо пожить, сладко пить и
есть: «Мнози бо отшедше мира сего во иноческая, и паки воз-
вращаются на мирское житие, аки пес на своя блевотины, и на
мирское гонение; обидят села и домы славных мира сего, яко
пси ласкосердии. Иде же брацы и пирове, ту черньцы и черни-
цы и беззаконие: ангелский имея на себе образ, а блядной
нрав; святителский имея на себе сан, а обычаем похабен» 14.
Заканчивается послание молитвой к богу, чтобы он укре-
пил силу князя и утвердил его людей, чтобы он не дал в полон
землю нашу иноплеменникам, чтобы он дал людям князя силу
Самсона, храбрость Александра, целомудрие Иосифа, мудрость
Соломона, кротость Давида. «Умножи люди своя,— говорится
10 Там же, стр. 68.
11 Там же, стр. 73.
12 Там же, стр. 69.
13 Там же.
14 Там же, стр. 70. Против таких монахов восставали и горожане,
которым претил их паразитизм, и сама церковь, не желавшая кормить
ненужных ей людей. Это нашло отражение в целом ряде памятников,
В Измарагде Соловецкой библиотеки (№ 270), написанном в конце
XV — начале XVI в., имеется специальное Слово, направленное против
тех людей, которые, желая избавиться от тягот житейских, уходят от
своих семейств в монастырь («Православный собеседник», 1858, де-
кабрь, стр. 512).
18 Заказ № 835 273
в заключительных словах, обращенных к князю,— во веки под
державою твоею, да тя славит вся страна и всяко дыхание че-
ловече» 15.
Таково в общих чертах содержание и Слова и Моления,
хотя второй редактор значительно переработал предыдущий
текст, усилив и выпятив те его новые идеи, которые были уже
заложены в первой редакции. Что же это это за идеи, интересы
какой социальной среды они выражают, какова общественная
значимость всего памятника в целом?
Вопрос о социальной среде, к которой принадлежал Даниил
Заточник, неоднократно рассматривался в нашей ученой лите-
ратуре, но преимущественно с целью уточнить и приумножить
те скудные биографические данные, которые можно извлечь об
авторе Слова из самого памятника. Относя Даниила Заточника
к той или иной социальной категории, многие историки лите-
ратуры этим ограничиваются и не задаются уже вопросом о
том, насколько автор в своем Слове отразил интересы и настро-
ения данной социальной категории.
Первым, кто попытался рассмотреть Слово Даниила Заточ-
ника на широком фоне русской жизни и вникнуть в его обще-
ственный смысл, был В. Г. Белинский. Рассматривая Слово Да-
ниила Заточника как образец «практической философии и уче-
ного красноречия XIV века», Белинский считал главным его
достоинством то, «что оно так и дышет духом своего времени».
«Кто бы ни был Даниил Заточник,— пишет В. Г. Белинский,—
можно заключить не без основания, что это была одна из тех
личностей, которые, на беду себе, слишком умны, слишком да-
ровиты, слишком много знают, и не умея прятать от людей свое
превосходство, оскорбляют самолюбивую посредственность; ко-
торых сердце болит и снедается ревностию по делам, чуждым
им, которые говорят там, где лучше было бы молчать, и молчат
там, где выгодно говорить; словом, одна из тех личностей, кото-
рые люди сперва хвалят и холят, потом сживают со свету, и,
наконец, уморивши, снова начинают хвалить...» 16.
Разбиравший Слово спустя несколько лет С. П. Шевырев
уже отказался уловить в нашем памятнике какие-то обществен-
ные мотивы и рассматривал его только как произведение «в ро-
де веселом и забавном». «В Слове Даниила Заточника,— пишет
С. П. Шевырев,— в первый раз обнаруживается, как в малОлМ
зародыше, малороссийский юмор,— это особенное свойство на-
ших южных русинов, возведенное на высшую степень художе-
ственности современным поэтом (имеется в виду Гоголь.—
15 «Памятники древнерусской литературы», вып. 3, стр. 73.
16 В. Г. Белинский. Русская народная поэзия. «Отечественные
записки», 1841, т. XIX, № И, отд. «Критика», стр. 19 и 20.
274
IL Б.) — это чудное слияние плачущего смеха и улыбающейся
грусти, которые находят примирение в светлоразумной мысли,
выливающейся в самую простую народную форму — русской
пословицы или соломоновой притчи» 17.
Ф. И. Буслаев считал Даниила сыном княжеской рабы-
ни 18, вероятно дворянином, удаленным от князя 19. Но об обще-
ственном значении памятника Ф. И. Буслаев говорит весьма
расплывчато, не связывая его с интересами дворян или холопов.
По словам Ф. И. Буслаева, «сатирические выходки» Слова
Даниила Заточника направлены «против лиц, которым следо-
вало бы быть передовыми в умственном и нравственном разви-
тии древней Руси, именно против бояр, княжих тиунов, против
злоупотреблений монастырских и т. п.» 20.
Следующий по времени исследователь, О. Ф. Миллер, во-
обще отказывает первоначальному Слову Даниила Заточника
в общественной значимости. Во-первых, по мнению О. Ф. Мил-
лера, в Слове пет ничего или почти ничего самобытного рус-
скою, кроме нескольких народных пословиц. Кроме того, яв-
ляясь челобитьем частного лица, оно имеет «в виду только
насущный интерес этого лица». Сделавшись из частного
письма литературным произведением, Слово стало переделы-
ваться, дополняться и отражать в себе те перемены, которые
происходили в русском обществе. Эти перемены особенно вы-
пукло сказались уже в редакции XIП в. (Моление. Послание
Даниила Заточника). Похвалы князю, раньше отличавшиеся
искренностью и независимостью, отныне приобретают угодни-
ческий характер. Автор послания начинает называть себя
рабом князя и сыном его рабыни. «Большой должен был со-
вершиться переворот в понятиях,— пишет О. Ф. Миллер,—
если можно было надеяться расположить к себе князя —
сравниванием его со змеем свистящим и львом рыкающим...
С другой стороны, прежнего рода жалоб на сильных в редакции
XIII в. уже нет: напротив, вместо прежнего: «не удерживай зо-
лота, а раздай людям», тут мы читаем: «раздавай сильным».
т. е. тем, которые и без того уже имеют не мало. Вероятно,—
17 С. Шевырев. История русской словесности, т. I, ч. II. М., 1846,
стр. 210 и 213.
18 В одном месте послания Даниил говорит про себя: «аз раб твой
и сын рабы твоея» («Памятники древнерусской литературы», вып. 3,
стр. 54, 65), но эти слова не следует понимать буквально, ибо они вос-
производят один из псалмов Давыдовых (CXV, 7).
19 Ф. И. Б у с л а е в. Историческая христоматия церковнославянского
и древнерусского языков. М., 1861, стр. 638.
29 Ф. И. Буслаев. О народности в древнерусской литературе и ис-
кусстве. «Исторические очерки русской народной словесности и искус-
ства», т. II. СПб., 1'861, стр. 94 (впервые напечатано1 в «Русской беседе»,
1857, т. X, № 15).
275
приходит к заключению О. Ф. Миллер,— переделавший «сло-
во» потому так заботится о сильных, что и себя причисляет
к ним» 21.
Оспаривая это мнение О. Ф. Миллера, Е. Модестов считал,
что «в редакции XIII в. жалобы на сильных остаются почти те
же, что и в редакции XII в.». Кроме того, выражения «раздай
людям» и «раздай сильным» «означают одно и то же, так как
слово люди означало дружину, а дружинники, даже низшие, в
сравнении с земскими людьми, справедливо могли называться
сильными, в смысле хорошо владеющих оружием, храбрых, от-
важных». По мнению Е. Модестова, автор Слова Даниила За-
точника являлся членом младшей княжеской дружины, кото-
рый мог себе позволить выпады против высших представителей
княжеского управления. Этот памятник следует рассматривать
не как личное послание, преследующее ограниченные цели , ав-
тора, а скорее как поучение для князя. «Какой-то дружинник
хотел дать наставления князю, хотел высказать ему свои взгля-
ды на некоторые предметы и главным образом указать князю,
как он должен относиться к дружине». В таком виде послание
неоднократно переделывалось, причем каждый редактор ставил
в последнем имя современного ему князя и к нему приспосаб-
ливал все содержание произведения. В качестве поучения, при-
ходит к заключению Е. Модестов, памятник «не только выра-
жает личные взгляды и вкусы какого-то грамотея XII века, на-
ходившегося при том в совершенно исключительном положении
(ибо взгляды человека, страдающего в заточении, едва ли могут
отличаться беспристрастием и спокойствием),— нет, на посла-
ние Даниила должно смотреть как на выражение взглядов и
убеждений, господствовавших в XII и XIII вв. среди княжеской
дружины, по крайней мере, среди наиболее передовых ее
членов» 22.
Взгляды Е. Модестова на Слово Даниила Заточника в
методологическом отношении явились шагом вперед по срав-
нению с высказываниями предыдущих исследователей. Подоб-
но своим предшественникам, и Е. Модестов интересуется
общественным положением автора Слова Даниила Заточника,
однако этот вопрос занимает его не для того только, чтобы уто-
чнить биографические данные о попавшем в беду несчастном
Заточнике, в реальное существование которого он не верит, а
для того, чтобы понять сущность высказанных в памятнике
взглядов. Последние Е. Модестов приурочивает к определен-
21 О. Ф. М и л л е р. Опыт исторического обзора русской словесности,
изд. 2-е, ч. 1, вып. 1. СПб., 1865, стр. 374 и 375.
22 Е. Модестов. О послании Дайиила Заточника. ЖМНП, 1880,
ноябрь, стр. 178, 182—184.
276
ной среде и определенному времени, хотя сами эти взгляды в
его изложении носят расплывчатый характер.
И. А. Шляпкин, издавший в 1889 г. Слово Даниила Заточ-
ника по всем известным в то время спискам, не пошел по пу-
ти Е. Модестова и в своей вводной статье к изданию памят-
ника трактует его как всеобъемляющее произведение, которое
на протяжении пяти веков отражало протесты русского чело-
века против любых жизненных неустройств — от крепостного
права до семейных неприятностей! «Личность Даниила,—
пишет И. А. Шляпкип,— врезалась в народную память и к
ней приросла любовь русского народа: говорю народа, ибо
духовенству не могло нравиться то уже совсем не смиренное
отношение к жизни, то начало протеста, которым насквозь
проникнуто все Слово. Слово целиком направлено против
всего, что тяготило ipyccKoro человека в продолжение пяти
веков, с XII по XVII век: тут выходки против корыстных и
злых рядовичей и думцов, против несмысленных богачей,
против семейной кары — жены злообразной, против лицеме-
рия, против крепостного права и пр. Все это дает нашему
Слову большую цену и высоко ставит его в ряду памятников,
освещающих историю развития нашего народного самосозна-
ния в былое время» 23.
С оригинальным взглядом на Слово Даниила Заточника
выступил В. А. Келтуяла, автор популярной в свое время
многотомной истории русской литературы. С позиций экономи-
ческого материализма Келтуяла рассматривал Даниила Заточ-
ника как жертву «бояр-капиталистов» и излагал такие под-
робности из его биографии, на которые в самом памятнике да-
же намека нет. В представлении В. А. Келтуялы Даниил —
молодой дворянин, «сын зажиточных родителей, очень образо-
ванный и начитанный для своего времени, т. е. для первой
половины XIII в. Провинившись чем-то перед своими родите-
лями (вероятно, слишком отдавался чтению книг), Даниил ли-
шился материальной поддержки с их стороны и очутился в бед-
ственном положении. Некоторое время Даниил проводил на
службе у бояр-капиталистов. Тяжесть труда и унизительное
положение трудящегося у бояр-эксплуататоров вынудили Да-
ниила покинуть службу. Ища выхода из своего положения, Да-
ниил решился, наконец, обратиться к переяславльскому кня-
зю Ярославу Всеволодовичу (1213—1236)... с просьбой взять
его себе на службу». Это и есть Моление. Слово же Даниила За-
точника, по мнению В. А. Келтуялы (в этом отношении он не
оригинален, а следует за Ф. И. Буслаевым и другими исследо-
вателями) , есть позднейшая переделка Моления, в которой под-
23 ПДП, вып. 81. СПб., 1889, стр. 6.
277
час отсутствует связь между излагаемыми мыслями 24. Несмо-
тря на наличие в построении В. А. Келтуялы «бояр-капитали-
стов», он в сущности снижает общественное значение памятни-
ка, сводя его к личной просьбе дворянина, повздорившего из-за
любви к чтению с родителями и не сумевшего хорошо устро-
иться «на службе», и к неловкой переделке его «прошения».
В заключение обзора дореволюционной литературы об ин-
тересующем нас памятнике отметим мнение П. П. Миндалева.
автора капитального исследования о Слове Даниила Заточника.
Анализ текста и источников приводит П. П. Миндалева к убеж-
дению, что Моление Даниила Заточника в его первоначальном
виде не сохранилось и не дошло до нас ни в одном из существу-
ющих списков. Ближе к нему так называемая редакция XII в.
«Судя по тому,— отмечает П. Миндалев,— как настойчиво ав-
тор говорит о том, что князь многими людьми честен и славен
по всем странам, и что «нашим иманием твоего (князя) дому
не истощити», так как князь богат не золотом, а «множеством
воя», надо думать, что средой, в которой сложилось Моление
(т. е. в данном случае редакция XII в.— И. Б.), была дружина,
носителем идеалов которой оно и является: князь, с одной
стороны, заступник сирых и вдовиц, с другой — отец слу-
гам своим, но слуги его это не домочадцы, о которых говорят
списки т. н. извода XIII столетия..., а его думцы», к которым
принадлежал Даниил. В дальнейшей переработке XII в. «тон
Моления меняется, и по-видимому оно сложилось уже не в
дружине, а в иной среде. Еще упоминается обычная милость
князя, его защита сирых и худых от богатых; князь также
щедр и, не дорожа златом, собирает вокруг себя храбрых и
оживляет всех своею милостью; но он уже сравнивается с ры-
кающим львом, слово его гроза для всех, и для обрисовки его
красоты автор приводит целый ряд цитат из Песни песней, не
зная меры и раболепствуя, как холоп, которому не избыть
укору своего холопья имени, и который сознает, несмотря на
то, в себе человека. Автор раб князя, сын его рабыни, его до-
мочадец, а не дружинник». Если же в Молении остаются не-
которые не свойственные ему черты дружинника (например,
сентенция, что золотом не добыть добрых мужей, а мужами
можно добыть золота, серебра и городов) и дворянина («вся-
кому дворянину тем имети честь и милость у князя»), то объ-
ясняется это тем, что автор редакции XIII в. переделал Слово
Даниила «волнуясь и спеша», забывая подчас при переработке
откинуть чуждые ей черты 25.
24 В. А. Келтуяла. Курс истории русской литературы, ч. 1, кн. 1,
изд. 2-е. СПб., 1913, стр. 781—782.
25 П. Миндалев. Моление Даниила Заточника и связанные с ним
памятники. Казань, 1914, стр. 340—345.
278
В советские годы Академией наук СССР было предпринято
новое издание Слова Даниила Заточника по обеим редакциям и
их переделкам с копроизведением всех накопившихся ко вре-
мени издания (1932 г.) списков. В своей вводной статье к из-
данию Н. Н. Зарубин, касаясь идейного содержания памятни-
ка, ограничивается повторением приведенной выше оценки
Слова, данной И. А. Шляпкиным в 1889 г.26.
Издание Н. Н. Зарубина вызвало ряд откликов, и в их числе
статью Н. К. Гудзия, посвященную вопросу о социальной сре-
де, к которой принадлежал Даниил Заточник. В своем построе-
нии Н. К. Гудзий исходит из замечаний А. П. Щапова о Слове
Даниила Заточника, мимоходом оброненных им в речи, произ-
несенной на торжественном заседании Казанской духовной
академии в 1859 г. и выпущенной затем отдельной брошюрой
под названием: «Голос древней русской церкви об улучшении
быта несвободных людей». «Так доносится до нас,— писал в
этой брошюре А. П. Щапов,— вековой горький плач жалкого
заточника — несчастного холопа...; слышится плачевный голос
Даниила Заточника, разнесшийся по всей древней России,
с сочувствием повторяемый всем русским народом в древнее вре-
мя... Какая-то горькая насмешка, что-то вроде сатирического
озлобления слышится в голосе заточника, когда он вспоминает
состояние холопа. Он лучше хочет всего себя предать главе,
верховному властителю — князю, лучше хочет отказаться от
всех материальных благ в доме своего поработителя боярина,
чем жить без отрадного живительного внутреннего чувства
нравственной свободы» 27.
Н. К. Гудзий конкретизирует это чувство, изображенное у
А. П. Щапова слишком отвлеченно: «Даниил — боярский холоп,
горестно переносящий свою холопскую службу у какого-то не-
милостивого боярина. Он просится в холопы к князю в надежде
выслужиться у него и со временем стать его свободным дру-
жинником» 28. Здесь, конечно, возникает вопрос: каким обра-
зом холоп мог надеяться стать советником у князя? В связи с
этим Н. К. Гудзий указывает, что в древней Руси холоп «был
субъектом публичных прав и публичноправовых действий.
Часто холопам поручались в заведование отдельные отрасли
хозяйства: это были ключники и тиуны сельские, ратайные,
огнищные, конюшие и пр. Они являлись самыми приближен-
ными людьми своих господ, в том числе и князя, и им поруча-
лись обязанности в области суда и финансов». Более того,
26 «Памятники древнерусской литературы», вып. 3, стр. 1.
27 А. П. Щапов. Соч., т. I. СПб., 1906, стр. 3-4.
28 Н. К. Гудзий. К какой социальной среде принадлежал Даниил
Заточник? «Сборник статей к сорокалетию ученой деятельности акаде-
мика А. С. Орлова». Л., 1934, стр. 482.
279
В древней Руси, по словам Н. К. Гудзия, смерд и холоп могли
якобы проникнуть даже в боярскую среду. «Такие перспекти-
вы,— замечает Н. К. Гудзий,— открывавшиеся для холопа,
и давали, видимо, Даниилу импульс для тех притязаний, с ко-
торыми он адресовался к Ярославу Всеволодовичу» 29. Но если
смотреть на памятник с такой точки зрения, то он как раз ли-
шается своих холопьих черт, ибо изобразить холопа, выполняю-
щего обязанности в области суда и финансов, холопа, проби-
рающегося в боярскую среду, выразителем интересов рядовой
массы холопов,— это все равно, например, что изобразить вы-
разителем настроений крепостного крестьянства фабриканта
Морозова, не успевшего еще выкупиться на волю у графа Ше-
реметева.
Как бы полемизируя с Н. К. Гудзием, Б. А. Романов утверж-
дает, что «сказать про Заточника (автора ли, как пытались до-
казать недавно, героя ли или читателя — все равно), что он
холоп,— это значит не уловить основной характеристики ни в
нем самом, ни в исторической обстановке». Сам Б. А. Романов
рассматривает Даниила Заточника как представителя господ-
ствующего класса, но принадлежащего к его социально неустой-
чивой, подвергнутой всяким случайностям прослойке. Он яв-
ляется «кандидатом в любое общественное положение, куда
приводит его игра случая»: «Заточник — сын жестокой эпохи,
полной не только войн, но и гражданских тревог классовой
борьбы, одновременно субъект и жертва процесса классообразо-
вания в феодальном обществе». Б. А. Романов даже специаль-
ный термин придумал («заточничество») для социального со-
стояния «человека, оторвавшегося от своего общественного
стандарта и перебирающего в мыслях возможный выход из соз-
давшегося для него трудного положения». Это состояние пре-
кратится, как только Заточник пристанет к какому-нибудь бе-
регу, а его положение вполне определится и потеряет свою
неопределенность и расплывчатость. «В тот момент, когда какой-
нибудь заточник добросовестно примет от жизни свою этикет-
ку и застынет в соответствующей ей позе, он перестанет быть
заточником» 30.
Разбирая мнения своих предшественников, Д. С. Лихачев
считает, что, «несмотря на всю внешнюю противоречивость вы-
водов о том, кем был автор Моления по социальному проис-
29 Н. К. Гудзий. Указ, статья, стр. 488—484.
30 Б. А. Романов. Люди и нравы древней Руси. Л., 1947, сто. И,
17, 284. Говоря о «заточнике», Б. А. Романов предупреждает, что он
имеет в виду реконструированную им «силуэтную фигуру» читателя
Слова Даниила Заточника, к вкусам которого на протяжении веков
«приспосабливался текст» (там же, стр. 10, 18). Однако приведенные
суждения Б. А. Романов относит и к самому Даниилу Заточнику.
280
хождению, одно не представляет сомнений: автор Моления при-
надлежал не к господствующим классам общества, а к зави-
симым». И далее, разбирая образную систему Моления,
Д. С. Лихачев приходит к выводу, что «Даниил мог принадле-
жать только к той прослойке города, которая энергично под-
держивала сильную княжескую власть. Скорее всего он был
княжеским «милостником». Именно здесь могли зародиться и
общественные взгляды Даниила, и самый стиль его Моления,
вылившийся в скоморошье претворение книжных элементов,—
стиль, стоящий на грани народного и книжного» 31.
М. Н. Тихомиров, основываясь на том, что у Даниила За-
точника встречаются выражения: «олово гинет часто на огни
разваряемо», «злато искушается огнем» и «не огнь разжение
творит железу, но надымание меха»,— считает, что Даниил
был «прекрасно знаком с процессами плавки дорогих металлов»
и что приведенные образы ведут нас «в определенные круги
городского населения древней Руси». Конкретизируя это по-
ложение, М. Н. Тихомиров, предполагает, что Даниил Заточник
был «ремесленником-серебренником». Останавливаясь далее на
словах Заточника: «и бежах от лица художества моего, аки
Агарь от Сарры госпожи своея», М. Н. Тихомиров, полемизи-
руя с И. И. Срезневским, который переводил слово «художест-
во» как «худые дела», допускает, что «художество» можно по-
нимать как «занятие ремеслом или искусством, от которого бе-
жал Даниил, совершив преступление» 32.
Нам представляется, что словом «художество» Даниил хотел
выразить убожество своего положения. Что касается утверж-
дения, что он был «прекрасно знаком» с процессами плавки
дорогих металлов, то приведенные фразы, где о плавке гово-
рится в самых общих чертах и самых банальных выражениях,
не дают основания для такого утверждения. С таким же успе-
хом можно заявить, что Даниил был музыкантом («вострубим
убо яко в златокованныя трубы... и начнем бити в сребреныя
органы»), мельником или хлебопеком («пшеница бо много му-
чима чист хле[б] являет»), рыбаком («невод не одержит в себе
воды, точию рыбы едины»), суконником («паволока бо испещ-
рена многими шелки, красно лице являет») и т. д.33
31 Д. С. Лихачев. Социальные основы стиля «Моления» Даниила
Заточника, ТОДРЛ, т. X, стр. 107, 119.
32 М. Н. Тихомиров. «Написание» Даниила Заточника. ТОДРЛ,
т. X, стр. 278, 279.
33 Все эти цитаты заимствованы из обнаруженного М. Н. Тихоми-
ровым в 1953 г. в библиотеке музея бывшего Кирилло-Белозерского мо-
настыря «Написания» Даниила Заточника, которое М. Н. Тихомиров
считает «источником для «Слова»» (там же, стр. 275). Если же обра-
титься к «Молению», то число профессий, которые можно приписать Да-
ниилу, еще более увеличится.
281
Пытаясь определить социальное положение автора Слова
Даниила Заточника, ни дореволюционные, ни советские иссле-
дователи не задались в то же время вопросом, интересы и об-
щественные настроения какого класса или классовой группы
отражал и защищал в своем послании Даниил Заточник.
Ф. И. Буслаев, например, считая автора Слова дворянином, рас-
сматривал его произведение не с точки зрения интересов и умо-
настроений той социальной среды, к которой он относил Дани-
ила Заточника, а как отвлеченный, классово-безличный доку-
мент, свидетельствующий о «печальном разладе между идеалом
и действительностью» 34. Н. К. Гудзий, рассматривая Даниила
Заточника как боярского холопа, вовсе не ищет в его творчест-
ве таких мотивов, которые были бы характерны для настроений
всей холопьей массы. В трактовке Н. К. Гудзия Даниил го-
рестно переносит свою холопскую службу у какого-то немило-
стивого боярина. Он стремится попасть на службу к князю,
чтобы со временем стать его свободным дружинником и тем
самым высоко подняться над массой холопов, к числу которых
он сам принадлежит. Из этого как будто можно сделать вы-
вод, что какую бы сентенцию Даниил ни изрекал, он не выяв-
ляет нам настроений холопов, ибо, стремясь стать отщепенцем
этой классовой группы, он не может рассматриваться как вы-
разитель ее чаяний и дум. Получается странное и парадоксаль-
ное положение: исследователи, затратившие немало усилий
для определения социальной среды, из которой вышел Даниил
Заточник, предпринимают свои изыскания как бы специально
для того, чтобы нашего автора тут же от этой среды оторвать.
Мне кажется, что содержание самого памятника дает доста-
точно материала для того, чтобы определить, какие обществен-
ные интересы он отражает и какое место, в связи с этим, он
занимает в истории русской общественной мысли.
Если отбросить в сторону рассыпанные в Слове Даниила
Заточника различные житейские афоризмы, среди которых
главное место занимают выпады против злых жен, и обратиться
только к его высказываниям, имеющим широкий общественный
и политический интерес, то нетрудно убедиться, что в основе
всего памятника — как в первой, так и во второй редакции —
лежит идея о сильной княжеской власти. Князь — центральная
фигура памятника: к князю обращены взоры не только автора
послания, но вообще всех подданных, он — их опора и надеж-
да, их защитник от бед и напастей. Сравнивая себя с «травой
блещеной», на которую ни солнце не сияет, ни дождь не идет,
или с придорожным сухим деревом, которое «мнозии...посека-
34 Ф. И. Буслаев. О народности в древнерусской литературе и
искусстве. «Исторические очерки русской народной словесности и
искусства», т. II, стр. 04.
282
ют... и на огнь мечють», жалуясь на то, что все его обижают,
Даниил Заточник видит защиту только в князе, который,
«ако оградом твердым» (по второй редакции) или «плодом твер-
дым» (по первой), может оградить его страхом «грозы своей» 35.
Князь всех, особенно вдов и сирот, избавляет от горести и пе-
чали. Как солнце, он согревает всех людей своей милостью 36.
Князь — источник богатства и славы своих подданных 37. Ши-
рокой рукой он раздает людям золото и серебро, и казна его не
истощается. Автор призывает его и впредь проявлять такую ве-
ликодушную щедрость: «Да не будет, княже мой, господине,
рука твоа согбена на подание убогих: ни чашею бо моря расчер-
пати, ни нашим иманием твоего дому истощити» 38. Подобно
тому, как дорогая ткань «испестрена многими шолкы и красно
лице являеть», так и князь «многими людми честен и славен по
всем странам» 39. Князь — единственный и настоящий глава сво-
их людей, только им и держится город: «Дивна за буяном кони
паствити, тако и за добрым князем воевати. Многажды безнаря-
дием полци погибают. Видих: велик зверь, а главы не имееть;
тако и многи полки без добра князя» 40. «Гусли бо строются пер-
сты,— говорится в другом изречении,— а тело основается жила-
ми; дуб крепок множеством корениа; тако и град нашь твоею
дръжавою» 41. Из всего этого (особенно во второй редакции) вы-
текает гиперболический образ князя, источающего вокруг обиль-
35 «Памятники древнерусской литературы», вып. 3, стр. 7, 12, 54, 55.
36 Эта мысль настойчиво проводится как в первой, так и во второй
редакции. «Птица бе радуется вески.— читаем в Академическом списке
(«Слова»),— а младенець матери; весна украшаеть цветы (цвета-
ми.— И. Б.) землю, а ты оживлявши вся человекы милостию своею, си-
рбты и вдовици, от велможь погружаемы» (там же, стр. 14). «Весна
украшает землю цветы,— читаем в Чудовском списке («Моления»),—
а ты нас, княже, украшавши милостию своею» (там же, стр. 60). Или
«Веи бо притекают к тебе и обретают от печали избавление: сипоты, ху-
дые, от богатых потопляеми, аки к заступнику теплому, к тебе прибе-
гают. Птенцы радуются под крылом матери своея, а мы веселимся под
державою твоей» (там же, стр. 63).
37 «Земля плод дает обилия, древеса овощь: а ты, наш княже, бо-
гатство и славу» (там же, стр. 63).
38 Там же, стр. 15—16 (Академический список). В Чудовском списке
это место читается: «Ни моря уполовнею вычерпать, ни нашим иманием
дому твоего истощити» (там же, стр. 67).
39 Там же, стр. 16—17.
40 Там же, стр. 18—19.
41 Там же, стр. 19. Во второй редакции этому изречению соот-
ветствует следующее: «Княже мой, господине! Яко же дуб крепится мно-
жеством корения, тако и град нащь твоею державою. Княже мой, гос-
подине! Кораблю глава кормник, а ты, княже, людем своим. Видех пол-
цы без добра князя и рекох: велик зверь, а главы не имеет. Женам гла-
ва муж, а мужем князь, а князем бог» (там же, стр. 59); «Тело крепится
жилами, а мы, княже, твоею державою... Гусли строятся персты, а град
нашь твоею державою» (там же, стр. 66).
283
ные блага: «Княже мой, господине! Яви ми зрак лица твоего,
яко глас твой сладок, и уста твоя мед потачают, и образ твой
красен; послания творя яко рай с плодом; руце твои исполнены
яко от злата аравийска; ланиты твоя яко сосуд араматы; гортап
твой яко крин, капля миро, милость твою; вид твой яко Ливан
избран; очи твои яко источник воды живы; чрево твое яко стог
пшеничен, иже многи напитая» 42.
Итак, в обеих редакциях (подчас даже в сходных выраже-
ниях) превозносится княжеская власть и возвеличивается фигу-
ра князя — всеобщего защитника и радетеля. Однако между
обеими редакциями имеются существенные качественные раз-
личия, делающие Моление Даниила Заточника или редакцию
XIII в. памятником с иным идейным направлением, чем Слово
Даниила Заточника или редакция XII в.
Еще О. Ф. Миллер, а вслед за ним Е. Модестов 43 сближали
Слово Даниила Заточника с Поучением Владимира Мономаха.
И действительно, в редакции XII в. можно уловить то же раз-
граничение князя от его приближенных —тиунов, которое энер-
гично проводится в Поучении Владимира Мономаха, а до это-
го — в некрологе Всеволода Ярославича, при котором, по словам
летописца, тиуны скрывали от народа «княжую правду». Князь,
согласно этой теории, является воплощением правды и порядка,
но его приближенные, заслоняя эту правду, скрывая ее, безо-
бразничают и своевольничают. Поэтому князь не должен дове-
рять своим тиунам, его обязанность — самому вникать во все
дела, самому единолично возглавлять все управление. Только
таким путем можно избежать «безнарядия» в государстве, от
которого, по выражению Даниила Заточника, «полци погибают».
Первая редакция содержит резкий выпад против тиунов, разо-
ряющих и работящих народ: «Не имей себе двора близ царева
двора и не дръжи села близ княжа села: тивун бо его аки огнь
трепетицею накладен, и рядовичи его аки искры. Аще от огня
устережепгися, но от искор не можеши устеречися и сождениа
порт» 44. Предостережение это, вероятно, читалось еще в более
древнем, чем первая редакция, архетипе Слова Даниила Заточ-
ника или заимствовано из источника, восходящего к XI в.,
когда шел энергичный процесс феодализации и безжалостные
тиуны жестоко обходились со свободным населением, имевшим
несчастие оказаться по соседству с владениями князя.
42 «Памятники древнерусской литературы», вып. 3, стр. 55—56.
В Академическом списке этому месту соответствует следующее обра-
щение: «Княже мой, господине! Яви ми зрак лица своего, яко глас твой
сладок, и образ твой красен; мед истачають устне твои, и послание твое
аки рай [с] плодом» (там же, стр. 14).
43 О. Ф. Миллер. Указ, соч., стр. 377: Е. Модестов. Указ, соч.,
стр. 184—185.
44 «Памятники древнерусской литературы», вып. 3, стр. 20—21.
284
Во второй редакции этого места уже нет: в XIII в. феодаль-
ные отношения пронизывали собой всю общественную жизнь,
феодальные захваты свободных земель уже не производили
прежнего ошеломляющего впечатления, и вопрос о них поте-
рял свою злободневность. Зато в этой редакции появились но-
вые мотивы, вызванные некоторыми переменами в среде само-
го феодального класса.
Наряду с горожанами, которые и в Галицко-Волынской
Руси, и в Ростово-Суздальском крае, и в других местах поддер-
живали княжескую власть против крупных бояр-феодалов, к ней
льнула и феодальная мелкота, дворяне 45, находившиеся в не-
посредственной зависимости от князя и видевшие в нем свою
надежную опору. В описываемое время крупные бояре-землевла-
дельцы были заинтересованы в непрерывных феодальных раз-
дорах, в результате которых они рассчитывали расширять и ок-
руглять свои владения. Мелкие феодалы, находившиеся в вас-
сальной зависимости от крупных, не играли в этих раздорах
самостоятельной роли, их обходили при дележе земельной до-
бычи, и, следовательно, они не могли проявлять такую же заин-
тересованность в феодальных драках, как крупные землевла-
дельцы. Последние, кроме того, были достаточно сильны и об-
ладали необходимой вооруженной силой, чтобы держать в по-
виновении крестьянство. Мелкие феодалы такими средствами
не обладали и для обуздания эксплуатируемого населения ну-
ждались в сильной государственной власти. Именно княжеская
власть могла обеспечить какой-то порядок и спокойствие в стра-
не, все более необходимые членам так называемый «младшей
дружины» по мере того как они обзаводились крестьянами.
С течением времени мелкие феодалы или дворяне выросли
в большую политическую силу, составившую в период образо-
вания Русского централизованного государства прочную опору
великокняжеской власти. В середине XVI в. Иван Пересветов
выступил с целеустремленной, подробно разработанной про-
граммой государственного устройства, выражавшей интересы и
настроения политически окрепшего дворянства. Эта программа
была резко направлена против бояр-вельмож, которых Пересве-
тов презрительно третировал как ленивцев, трусов и изменни-
ков. Он восставал против того, что бояре не по заслугам, поль-
зуясь только знатностью своего рода, близко стоят к государю, и
требовал, чтобы людей выдвигали не по знатности их происхо-
ждения, а по заслугам. Не на вельмож должен опираться госу-
дарь, а на дворян-«воинников», которых он должен любить и
45 Автор второй редакции Слова Даниила Заточника прямо причис-
ляет себя к дворянам, которым, по его мнению, больше всего подобает
пользоваться княжеской милостью, например: «Всякому дворянину
имети честь и милость у князя» (там же, стр. 68).
285
лелеять и в отношении которых Пересветов призывал его прояв-
лять неистощимую щедрость. С этой точки зрения Пересветов
ополчается против рабства, ибо холоп не заинтересован в том,
чтобы добыть себе и князю своему чести. Разумеется, бояре не
согласятся добровольно отказаться от своей власти, и одним из
важнейших требований своей программы Пересветов выдвигает
«грозу», которая должна тяготеть над всем государством и в
первую очередь обрушиться на нерадивых вельмож.
Если мы внимательно присмотримся к нашему памятнику,
то в зародышевом виде найдем во второй редакции элементы
пересветовской программы. В первой редакции не проводится
принципиальной разницы между князем и его боярами. Бывает
князь щедрый, бывает и скупой, точно так же и бояре делятся
на щедрых и скупых. Если есть между ними какая-нибудь раз-
ница, то разве только в масштабах, и служить не зазорно ни
тому, ни другому, был бы только господин добрый: «Доброму
бо господину служа, дослужится слободы, а злу господину слу-
жа, дослужится болшея работы. Зане князь щедр, аки река, те-
куща без брегов сквози дубравы, напаяюще не токмо человеки,
но и звери; а князь скуп, аки река в брезех, а брези камены:
нелзи нити, ни коня напоити. А боярин щедр, аки кладяз сла-
док при пути напояеть мимоходящих; а боярин скуп, аки кла-
дязь слан» 4б.
Во второй редакции уже проводится резкая грань между
князем и боярином, и, по мнению автора, лучше служить ску-
пому князю, чем щедрому боярину. «Лучше бы ми нога своя,—
пишет автор Моления,— видети в лыченицы в дому твоем, не-
жели в черлеие сапозе в боярстем дворе; лучше бы ми в дерюзе
служити тебе, нежели в багрянице в боярстем дворе» 47. Он
предпочитает пить воду в княжеском дворе, чем мед во дворе
боярском, или принять испеченного воробья из рук князя, чем
баранью лопатку «от государей злых» (подразумеваются боя-
ре) 48.
В первой редакции окружающие князя «думцы» подразде-
ляются на добрых и лихих; первые приносят пользу, а вторые —
зло: «То не море топить корабли, но ветри; не огнь творить ра-
жежение железу, но надымание мешное; тако же и князь не
сам впадаеть в вещь, но думци вводять. 3 добрым бо думцею ду-
мая, князь высока стола добудеть. а с лихим думцею думая,
меншего лишен будеть» 49.
Во второй редакции автор послания выступает против «дум-
цев» вообще, независимо от того, добрые ли они или лихие,
46 «Памятники древнерусской литературы», вып. 3, стр. 20.
47 Там же, стр. 60.
48 Там же, стр. 61.
49 Там же, стр. 25—26.
286
и выдвигает ставшую впоследствии, в XVI в., столь излюбленной
идею о том, что князь сам должен владеть государством: «Не
корабль топит человеки, но ветр; тако же и ты, княже, не сам
владевши, в печал введут тя думцы твои» 50.
Добиваясь службы у князя, Даниил Заточник не ссылается
на знатность своего происхождения, которой он похвастать не
может, а, напротив, в нескольких местах (второй редакции)
подчеркивает, что он раб князя и сын рабы его. Как уже указы-
валось, эти слова не следует понимать буквально, и не только
потому, что, будучи заимствованы из Псалтыря, они являлись
ходячим литературным выражением, а еще и потому, что этими
словами автор послания как бы отмежевывался от спесивых
вельмож, стремившихся захватить важные должности только в
силу своей знатности. Даниил Заточник, добиваясь должности,
выдвигал на первый план только свои личные достоинства —
свою начитанность и разум. Автор послания признает даже, что
он не очень храбр, и его нельзя использовать как воина, зато
он «в словесех крепок» и может быть полезен своими советами.
Подчеркивая важное значение для князя разумных слуг,
Даниил Заточник в то же время советует князю привлекать
к себе возможно больше храбрых слуг, или, как выразился
бы Пересветов,— воинников. Такие советы мы находим
и в первой редакции, где, между прочим, приводится известный
библейский рассказ о похвальбе царя Иезекии перед послами
вавилонскими 51, но во второй редакции, где также повторяется
рассказ об Иезекии, эти мысли проводятся гораздо более после-
довательно. Призывы к щедрости, довольно расплывчатые в
первой редакции, во второй редакции определенно связаны с
необходимостью привлекать со всех сторон возможно большее
количество воинов. Очень показательно в этом отношении со-
поставление одного и того же
обеих редакциях:
Первая редакция
Яко же бо невод не удержит
воды, точию едины рыбы, тако и
ты, княже, не в[ъ]здержи зла-
та, ни сребра, но раздавай лю-
дей 52.
изречения, встречающегося в
Вторая редакция
Яко же невод не удержит во-
ды, но избирает множество рыб,
тако и ты, княже нашь, не дер-
жишь богатества, но раздаешь
мужем сильным и совокупляешь
храбрия 53.
50 Там же, стр. 58. Только в одном месте второй редакции говорится
о том, что князь «умными бояры предо многими людми честен... и по
многим странам славен...» (там же, стр. 59).
51 «Яко же бо похвалися Езекий царь послом царя вавилонского и
показа им множество злата и сребра; они же реша: нашь царь богатей
тебе не множеством злата, но множеством воя; ване мужи злата добу-
дуть, а златом мужей [не] добыти» (там же, стр. 17).
52 Там же, стр. 16.
53 Там же, стр. 59.
287
В первой редакции князю преподается совет раздавать свое
золото и серебро «людям», но для какой цели — неизвестно.
Судя по духу и содержанию первой- редакции, речь тут идет об
обычной милостыне, которую князь должен раздавать щедрой
рукой. Не то во второй редакции: здесь (как впоследствии у
Ивана Пересветова) княжеская щедрость направлена уже на
определенную цель — на привлечение храбрых и сильных вои-
нов 54, составляющих опору княжеской власти. Характерно, что
во второй редакции говорится уже не просто о рыбе, удержи-
ваемой неводом, а о множестве рыб, как бы подчеркивая этим
необходимость для князя собрать возможно больше воинов. Для
этой цели автор Моления советует князю не ограничиваться со-
биранием слуг из своей области, а привлекать их из чужих
«стран» (т. е. областей): «Яко же бо ряп, збирая птенцы, не ток-
мо своя, но и от чюжих гнезд приносит яйца. Воспоет, рече,
ряп, созовет птенца, их же роди и их же не роди; тако и ты,
княже, многи слуги совокупи, не токмо своя домочадца, но и от
инех стран совокупи, притекающая к тебе, ведуще твою обыч-
ную милость» 55. Здесь вторая редакция памятника отражает
сравнительно мало наблюдавшееся в XII в., но развившееся
позднее в феодальном мире явление, а именно распространение
власти сильного князя на «чужие» области и переход к нему
на службу чужих вассалов.
По мысли автора второй редакции, князь силен и грозен
именно множеством воинов. О княжеской «грозе» говорится и в
первой редакции, там, где Даниил Заточник жалуется, что все
его обижают, поскольку он не огражден «страхом грозы» кня-
жеской. Но здесь этот термин применен как синоним княже-
ской власти, и ничего не говорится о том, какая же сила при-
дает этой власти характер «грозы». Такую конкретизацию мы
находим во второй редакции. «Орел птица царь над всеми пти-
цами,— пишет автор Моления,— а осетр над рыбами, а лев над
зверми, а ты, княже, над переславцы. Лев рыкнет, кто не устра-
шится; а ты, княже, речеши, кто не убоится. Яко же бо змий
страшен свистанием своим, тако и ты, княже нашь, грозен мно-
жеством вой» 56.
Под этим углом следует рассмотреть и высказывания авто-
ра второй редакции о холопстве. В XVI в. Иван Пересветов
54 Слово «сильным» следует понимать в его буквальном значении.
Если вслед за О. Ф. Миллером под сильными подразумевать в данном
случае вельмож, то это не будет согласовываться с общей идейной на-
правленностью памятника: автор послания, враждебно настроенный по
отношению к боярам, предпочитающий служить у князя в дерюге, чем в
пурпурном платье у боярина, ни с того ни с сего не станет предлагать
князю раздавать оогатство вельможам-боярам.
55 «Памятники древнерусской литературы», вып. 3, стр. 66—67.
56 Там же, стр. 66 (Подчеркнуто мною.—Я. Б.),
288
требовал уничтожения рабства прежде всего потому, что хо-
лоп — дурной воин, не заинтересованный в том, чтобы отли-
читься в бою: «порабощенный бо человек срама не боитца, а чти
собе не добывает, хотя силен или не силен, и речет так: «Одна-
ко есми холоп, иного мне имени не прибудет» 57. Автор Моления
Даниила Заточника также пишет о том, что как бы холоп ни
был «горделив и буяв», ему все равно не избыть позора, хо-
лопья имени 58.
Приведенные наблюдения над текстом Слова Даниила За-
точника дают нам основание характеризовать это произведение
(во второй редакции) как памятник ранней дворянской публи-
цистики, где в зачаточной форме встречаются уже те требова-
ния дворянства, которые позднее, политически окрепнув, оно
заявило полным голосом 59.
В связи с этим решается и вопрос о хронологической после-
довательности обеих редакций. В этом вопросе до сих пор нет
ясности. Некоторые исследователи (П. А. Безсонов, Е. И. Мо-
дестов, П. П. Миндалев, Б. А. Романов и др.) считают, что та
редакция, которая в литературе условно называется Словом Да-
ниила Заточника и приурочивается к XII в., действительно яв-
ляется первой редакцией, предшествующей так называемому
Молению Даниила Заточника (вторая редакция), относящему-
ся к XIII в. Другие исследователи (Ф. И. Буслаев, А. И. Ля-
щенко, В. М. Гуссов, Н. К. Гудзий и др.) в вопросе о хроноло-
гическом первенстве обеих редакций отдают предпочтение Мо-
лению. Надо, однако, отметить, что представители и той и
другой стороны (за исключением Б. А. Романова) руководст-
вуются почти исключительно формальными соображениями:
степенью конкретности материала, филологическим анализом
текста обеих редакций, характером расширения или сокраще-
ния отдельных изречений, композиционным их распределением
по Слову и Молению и т. д. Между тем для правильной дати-
ровки памятник следует прежде всего изучать с точки зрения
57 Сочинения И. Пересветова. Подготовил текст А. А. Зимин. М.— Л.,
1956, стр. 192.
58 «Не лепо у свинии в нозрех рясы златы, тако на холопе порты до-
роги. Аще бо были котлу во ущию златы колца, но дну его не избыти
черности и жжения; тако же и холопу: аще бо паче меры горделив был
и буяв, но укору ему своего не избыти, холопъя имени» («Памятники
древнерусской литературы», вып. 3, стр. 60—61).
59 Очерк о Молении Заточника был впервые в виде самостоятельной
статьи напечатан в т. VIII ТОДРЛ. В т. XI этого издания была напеча-
тана статья о Слове Даниила Заточника покойного М. О. Скрипиля, в
которой автор солидаризируется с нашими выводами. М. О. Скрипиль
считает, что автор Слова «как бы подхватывает идеи Владимира Моно-
маха»; что же касается Моления, то оно «написано в новой истори-
ческой обстановке, на новом этапе развития феодального общества
древней Руси» (ТАДРЛ, т. XI, М.—Л., 1955, стр. 94, 95).
19 заказ № 835
289
его идейной направленности, отражающей общественные вея-
ния определенного времени.
Рассматривая под этим углом обе редакции послания Дани-
ила Заточника, приходишь к убеждению о хронологическом
первенстве Слова. Проповедуя всеспасительность «милостыни»
и превознося «княжую правду», Слово Даниила Заточника в
первой редакции тесно связано с такими памятники, как По-
весть временных лет (или вошедший в ее состав «Начальный
свод») и Поучение Владимира Мономаха. Возникновение этой
редакции естественно поэтому отнести к концу XI — началу
XII в. (с некоторыми последующими вставками, вроде заявле-
ния «князя Ростислава» о Курском княжении). Моление Да-
ниила Заточника (вторая редакция) возникло уже в других
общественных условиях. Будучи по своему содержанию и идей-
ной направленности памятником ранней дворянской публици-
стики, Моление в дошедшем до нас виде скорее всего возникло
в тот период, когда дворянство начало уже чувствовать свою
силу и значение, но не настолько еще выдвинулось на арену
общественной жизни, чтобы выступить с хорошо разработан-
ными и четко сформулированными политическими требова-
ниями. Период этот падает на XIV в., т. е. как раз на то время,
которое С. П. Обнорский, изучивший обе редакции со стороны
их языка, признает приблизительной датой составления второй
редакции 60.
Не настаивая на абсолютной точности этой датировки, мож-
но все-таки констатировать, что Слово Даниила Заточника, воз-
никшее еще в Киевской Руси, является памятником более ран-
ним, чем Моление. Последнее было составлено уже в Ростово-
Суздальском крае, точнее, даже в то время, когда этот край в
основном был включен в великое княжество Московское и в нем
впервые зазвучал голос молодого дворянства, выступившего с
требованием сильной и грозной княжеской власти, опирающей-
ся не на бояр, а на преданных своему государю «множество
воев».
60 Надписание на обоих сохранившихся списках Моления (Чу-
довском и Ундольского) имени князя Ярослава Всеволодовича (как и
упоминание в тексте князя — сына Всеволода и князя «над переславцы»)
еще не означает, что Моление в дошедшей до нас редакции было состав-
лено в первой половине XIII в. Какой-то список мог действительно быть
приурочен к переяславскому князю Ярославу Всеволодовичу, но в окон-
чательном виде, впитав в себя много «дворянских» элементов, вторая ре-
дакция сложилась позднее.
Очерк одиннадцатый
ОТРАЖЕНИЕ ТАТАРСКОГО НАШЕСТВИЯ
В РУССКОЙ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
1. Настроение всеобщего разброда —
«недоумение в людях»
В конце 30-х годов XIII столетия Русскую землю постигло
страшное бедствие, наложившее зловещий отпечаток на всю
дальнейшую историю страны в течение нескольких столетий.
Многочисленные татаро-монгольские полчища во главе с ханом
Батыем, насчитывавшие, по некоторым данным, до 300 тысяч
хорошо вооруженных всадников, вторглись через пределы волж-
ской Болгарии в Рязанскую землю, а потом сокрушили и смяли
по частям все русские княжества, оставив после себя сплошные
пожарища и развалины.
Монгольские орды нагрянули на Русь, окруженные уже
ореолом непобедимости. Из памяти русских людей не изглади-
лось еще первое столкновение с монголами на реке Калке
в 1223 г., которое произвело сильнейшее впечатление на совре-
менников и послужило темой для летописных повестей. Южная
летопись начинает свою повесть с того, что пришла «неслыхан-
ная рать», безбожные моавитяне, именуемые татарами. Они
разбили половцев и гнали их до Днепра, после чего возврати-
лись в свой стан. Половецкие ханы правильно оценили положе-
ние. Они пришли к русским князьям и заявили им: «Аще не
поможете нам, мы ныне исечени быхом, а вы наутрее исечене
будете» \ В Киеве состоялось совещание русских князей,
1 В способности татар распылять силы противника и бить их за-
тем по частям половцы убедились на собственном горьком опыте. По
свидетельству арабского летописца Ибн ал-Насира, татары, разбив лез-
гин и различные тюркские племена, «прибыли к алланам, народу много-
численному, к которым уже дошло известие о них». Алланы соедини-
лись с половцами, и татары не могли их одолеть. Тогда татары заклю-
чили с половцами мир и разбили алланов, оставшихся без союзников.
После этого татары вторглись в землю половцев «и отобрали у них
вдвое против того, что (сами) им принесли. Услышав эту весть, жившие
291
19*
которое решило: «Луче бы нам есть прияти я на чюжей земли,
нежели на своей».
Это было, несомненно, правильное решение: хорошо осве-
домленные о тех ужасных разрушениях, которыми сопровож-
дался приход татар, русские князья предпочитали встретиться
с ними вне границ своих владений, в ненаселенной степи. На
совете присутствовали Мстислав Романович князь киевский,
Мстислав Черниговский, Мстислав Мстиславич Галицкий
(«Удалой») — «то бо беаху старейшины в Руской земли. Юрья
же князя великаго Суждальскаго не бы в том совете». Летопи-
сец спокойно констатирует здесь давно уже привычное для него
явление политического расчленения Руси: уже не один старей-
ший князь властвует над всей землей, собирая в опасную мину-
ту все силы для отпора внешнему врагу, Русью распоряжаются
четыре «старейших» князя, из которых один отсутствует и не
принимает никакого участия в решающем совете. Но и среди
остальных трех «старейших» в дальнейшем не было согласия,
и это послужило одной из главных причин их поражения.
Русские князья сошлись на Днепре у «острова Варяжского»
(Хортица), переправились через реку и вскоре встретились с
передовым татарским отрядом. Русские побили татар, гнались
за ними «секуще» далеко по степи и захватили у них так много
стад, что все воины поживились скотом. После этого русские
полки шли еще восемь дней до реки Калки (Кальмиус), где
имели стычку с татарскими «сторожами».
Очевидно, после удачного столкновения с передовыми татар-
скими силами Мстислав Мстиславич Удалой был уверен в побе-
де и не хотел делить честь и добычу с другими князьями. Он дал
указание своему зятю Даниилу Романовичу и другим полкам
перейти через Калку, сам переправился вслед за ними, но двум
другим Мстиславам из зависти ничего не сказал: «Бе бо которз
велика межю има».
Южный летописец, проникнутый рыцарскими настроения-
ми, не сетует по этому поводу. Его больше занимает самый
процесс битвы и особенно молодечество, проявленное в сраже-
нии его героем Даниилом Романовичем. Будучи ранен, Даниил
в пылу схватки не чувствовал раны, и только спустя много
времени, очутившись уже вне поля боя и удовлетворив страш-
ную жажду, Даниил «почю рану на телеси своем». Но до этого
вдали кипчаки бежали без всякого боя и удалились: одни укрылись в
болотах, другие в горах, а иные ушли в страну русских» (В. Т и з е fl-
ray з е н. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды,
т. I, Извлечения из сочинений арабских. СПб., 1884, стр. 25—26; см. так-
же отрывок из «Сборника летописей» Рашид-ад-дина. Там же, т. II,
Извлечения из персидских сочинений, собранных В. Г. Тизенгаузеном и
обработанных А. А. Ромаскевичем и С. Л. Волиным. М.— Л., 1941,
стр. 32—33).
292
«татаром же бегающим, Данилови же избивающи их своим
полком и Ольгови Курьскому крепко бившимся, инем полком
сразившимся с ними». И совершенно неожиданно оказывается,
что татары одолели русские полки и обратили их в бегство.
Победив русских, татарская рать дошла до Новгорода Свя-
тополческого. На Руси не знали еще татарского вероломства
(«лести»), и жители города вышли навстречу победителям с
крестами, но татары всех их уничтожили. Отсюда победители
повернули обратно на восток и завоевали много стран, некото-
рые силою оружия, но большинство, отмечает летописец, ко-
варством («иные же страны ратми, наипаче лестью погубиша»).
Калкское сражение было воспринято современниками как
большое поражение и тяжелое бедствие. «Бысть победа на вси
князя Рускыя,— отмечает южный летописец,— тако же не бы-
вало никогда же» 2. Катастрофический характер поражения рус-
ских князей особенно подчеркивается в повести о Калкском
сражении, написанной владимирским летописцем. Уже начало
повести создает у читателя настроение какой-то мистической
таинственности, связанной с появлением татар на русской аре-
не. «Явившася языци, ихже никтоже добре ясно не весть, кто
суть и отколе изидоша, и что язык их, и которого племени суть,
и что вера их. И зовуть я татары, а инии глаголють таумены,
а друзии печенези. Ини глаголють, яко се суть о нихже Мефо-
дий Патомьскый (описка — вместо «Патарскы».— И. Б.) епис-
коп свидетельствует, яко си суть ишли ис пустыня Етриевьскы,
суще межю востоком и севером. Тако бо Мефодий рече, яко
к скончанию времен явитися тем, яже загна Гедеон, и попленять
всю землю от востока до Ефранта и от Тигр до Попетьского мо-
ря, кроме Ефиопья. Бог же един весть их, кто суть и отколе
изидоша. Премудрии мужи ведять я добре, кто книгы разумно
умееть, мы же их не вемы, кто суть, но здесь вписахом о них
памяти ради русских князей беды...» 3.
Летописец не случайно вспомнил знаменитое «Откровение»
Мефодия Патарского. Появившееся в VII в. и известное в древ-
ней Руси по двум славянским переводам «Откровение» всегда
приходило на память и волновало умы в периоды больших по-
трясений и общественных неурядиц, которые русскими книжни-
ками всегда рассматривались как канун «конца света», предве-
стие «второго пришествия» и «страшного суда» 4. Кончину мира
«Откровение» Мефодия Патарского связывало с крушением Ви-
зантии, после падения которой он не мыслил себе продолжения
2 Ипатьевская летопись. ПСРЛ, т. II, стб. 740—745.
3 Лаврентьевская летопись. ПСРЛ, т. I, вып. 2. Л., 1927, стб. 445—446.
4 В. Истрин. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические
видения Даниила в византийской и славяно-русской литературе. Чте-
ния ОИДР, 1897, кн. II, отд. II, стр. 239, 240—242, 244 и сл.
293
человеческой истории. Мефодий Питерский пророчествовал,
что греческие силы падут под острием меча «семени Измайло-
ва», загнанного библейским Гедеоном в пустыню Ефривскую.
«И не потому отдаст бог всю землю измаильтяпам, что любит
их, но за беззаконие христиан. И никогда не было и не будет
такой скорби, как во время их господства... И вознесется сердце
губителям; будут под ярмом их люди, и скот, и птицы; спросят
они дани себе и у мертвых, как у живых; не помилуют они
нищего и убогого, обесчестят всякого старика и оскорбят, посме-
ются они сияющим в премудрости. И будет путь их от моря до
моря, от востока до запада и от севера до пустыни Ефривской;
и пойдут по тому пути в оковах старцы и старицы, богатые и
убогие, алча и жаждая, мертвых называя счастливыми. Запу-
стеют тогда города, потребится (истребится) красота гор, земля
наполнится кровью и удержит свой плод» и т. д. 5
Если все эти потрясения связывались с приходом монголов,
то можно представить себе, какое сильное впечатление произве-
ло на современников их нашествие 6.
Подобно Мефодию Патарскому, владимирский летописец
видит в вырвавшихся из пустыни народах орудие божьего гнева
и божьей кары. Он с удовлетворением отмечает поражение
половцев от внезапно явившегося незнаемого народа: «Поло-
вець безбожных множество избиша, а инех загпеша, и тако
измроша убиваеми гневом божьим и пречистыя его матере:
много бо зла створиша ти окаинии половци Руской земли, того
ради всемилостивый бог, хотя погубити и наказати безбожный
сыны Измаиловы куманы, яко да отмьстять кровь хрестьяпску,
яже и бысть над ними безаконьными».
Дальше идет короткий рассказ о том, как татары прошли
всю половецкую землю, как, узнав об этом, объединились против
них русские князья, которые были побеждены. Князь владимир-
ский Юрий Всеволодович послал к ним на помощь своего пле-
мянника Василька Константиновича, но он не успел своевре-
менно дойти. Князья русские потерпели сильное поражение и
5 И. С. Тихо право в. Отреченные книги древней России. Соч.,
т. I. М., 1898, стр. 231—232. См. также В. Истрин. Указ, соч., стр. 21 —
22. Ср. рассказ венгерского миссионера-доминиканца Юлиана о проис-
хождении татар, слышанный им от одного русского клирика (С. А. А н-
н и некий. Известия венгерских миссионеров XIII—XIV вв. о татарах
и Восточной Европе. «Исторический архив», т. III. М.— Л., 1940,
стр. 90).
6 Татарское нашествие рассматривалось как из ряда вон выходя-
щее историческое событие не только русскими летописцами. См. выска-
зывания по этому поводу арабского летописца Ибн ал-Насира (В. Т и-
зенгаузен. Указ, соч., т. I, стр. 2) и армянского летописца XIII в.
Киракоса Гандзакеци (История монголов по армянским источникам, пе-
ревал и объяснил К. П. Патканов, вып. 2. СПб., 1874, стр. 12).
294
«мало их избы от смерти». Девять князей было убито и с ними
бояре и множество воинов, одних киевлян погибло до 10 тысяч
человек, «и бысть плачь и туга в Руси и по всей земли».
Но летописец XIII в. уже не может стать выше местных ин-
тересов. Чувствуется, что он далек от «плача и туги всей зем-
ли». Его больше всего интересуют судьба «своей» земли и дела
своего князя. С этой стороны у владимирского летописца не
было оснований ни для тревоги, ни для печали. «Се же слы-
шав Василько приключыпееся в Руси, възвратися от Черниго-
ва схранен богом и силою креста честного и молитвою отца
своего Контянтина и стрыя своего Георгия и впиде в свой
Ростов, славя бога и святую богородицу» 7.
В Новгородской первой летописи повесть о Калкской битве
помещена с теми же вводными рассуждениями о пришествии
неведомых народов, о которых пророчествовал Мефодий Патар-
ский. Однако в описании самих событий, связанных с первым
появлением татар на русском горизонте, даются некоторые под-
робности, которых нет ни в Ипатьевской, ни в Лаврентьевской
летописях. Татары, рассказывается в Новгородской летописи,
узнав, что против них идут все русские князья, прислали к ним
послов: «Се слышим, оже идете противу пас, послушавше по-
ловьць, а мы вашей земли не заяхом, ни город ваших, не сел ва-
ших, ни па вас придохом, нъ придохом богомь пущени на холо-
пы и на конюси свое, на погапыя половче, а вы възмите с нами
мир; аже выбежать к вам, а биите их оттоле, а товары емлите
к собе, занеже слышахом, яко и вам много зла створиша, того
же деля и мы бием». Но русские князья не поддались этой «ле-
сти», перебили послов и двинулись против татар.
Далее приводятся некоторые подробности самой битвы па
Калке. Передовые половецкие отряды не выдержали татарско-
го натиска, бросились бежать и в бегстве смяли полки русских
князей, не успевшие привести себя в боевой порядок («испол-
ниться»). Летописец Новгорода, где Мстислав Удалой пользо-
вался популярностью, перекладывает вину за поражение па
великого князя киевского Мстислава Романовича. Наблюдая
поражение своих союзников, он пе двинулся с места
и продолжал стоять на каменном возвышенном берегу Калки,
огородившись кольями. Из этого импровизированного укрепле-
ния он бился три дня. Вместе с татарами были и бродники со
своим воеводой Плоскыней. Он целовал крест Мстиславу и еще
двум бывшим с ним князьям, что если они сдадутся, то их не
убьют, а отпустят за выкуп. Это обязательство было нарушено
самым вероломным образом. Людей перебили, а сдавшихся
7 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 446—447.
295
князей связали, положили под доски, на которых татары сели
обедать, и так их передавили 8.
«И тако,— заканчивает свой рассказ новгородский лето-
писец,— за лрехы наша бог въложи недоумение в нас, и погыбе
много бещисла людии, и бысть въпль и плачь и печяль по горо-
дом и по селом» 9.
Таковы были впечатления о татаро-монголах. Уже из перво-
го столкновения с ними русские люди вынесли убеждение в том,
что им нельзя верить, что они коварны и вероломны, жестоки и
неумолимы, что они стремятся раскалывать союзников, натра-
вить их друг на друга, чтобы бить поодиночке. Вместе с тем от
взора современников не ускользнула и основная слабость Рус-
ской земли — ее политическая раздробленность и неурядицы
князей, не сумевших даже в минуту смертельной опасности
объединить свои усилия. Мстислав Мстиславич Удалой «зависти
ради» вступает в бой, но предупредив остальных князей. Но и
они, в силу существовавшей между князьями «великой которы»,
остаются совершенно безучастными, когда выявляется полное
поражение Мстислава Мстиславича. Всякий думает только о се-
бе, о своей безопасности, не понимая, что в этом таится его соб-
ственная гибель.
Это настроение всеобщей растерянности, которое новгород-
ский летописец определил метким словом «недоумения в лю-
дях», нашло свое отражение и в официальной летописи, на стра-
ницах которой близкий к княжескому двору владимирец с уди-
вительным цинизмом выражает свою радость по поводу того,
что Василько Константинович не участвовал в Калкской битве,
приписывая его благополучное возвращение силе честного кре-
ста и благочестивым молитвам.
Когда в южной Руси плакали и тужили, во Владимире и Ро-
стове бурно выражали свою радость, «славя бога и святую бо-
городицу». Можно даже высказать предположение, что вводное
рассуждение о татарах как о народе, предвещающем «конец
мира», было вставлено во владимирскую и новгородскую ле-
тописи значительно позднее битвы на Калке, когда и северная
Русь сделалась добычей кровожадных завоевателей. Ибо о ка-
ком «конце света» могла быть речь в 1223 г., когда произошел
всего лишь обыкновенный набег, от которого Суздальская земля
вообще не пострадала? Едва ли кто из русских деятелей того
времени ожидал, что это бедствие предвещает настоящую ката-
строфу. Татаро-монгольская рать повернула обратно на восток,
п все успокоились, причем высказывалось даже удовлетворение,
8 НПЛ, стр. 61—63; ср. Воскресенскую летопись. ПСРЛ, т. VII,
стр. 131.
9 НПЛ, стр. 63.
296
что их руками были поражены «безбожные» половцы. Кратко-
временное хозяйничанье татар в русских пограничных местно-
стях воспринималось как неожиданная буря, которая разом
налетает, производит массу бед, поражает всех, кто имел несча-
стье попасть в ее мощный поток, но быстро проходит, оставив
после себя ясное, невозмутимое небо. Годы, последовавшие пос-
ле Калкского побоища, наполнены неумолчным звоном мечей,
бесконечной бранью русских земель с соседними государствами
и между собою.
Между тем татарам весьма любы показались кочевья полов-
цев 10 11, которых они уже в 1223 г. называли «нашими конюха-
ми». Было много признаков, что они не окончательно ушли,
а еще вернутся, чтобы занять земли половцев и волжских бол-
гар. Под 6737 (1229) г. летопись отмечает, что «саксини и по-
ловци възбегоша из низу к болгаром перед татары и стороже-
ве болгарьскыи прибегоша бьени от татар близь рекы ейже имя
Яик» п. Через три года «придоша татарове и зимоваше, не до-
шедые Великого града Болгарьского» 12. Насколько можно су-
дить по сохранившимся и дошедшим до нас памятникам, все эти
зловещие признаки приближения завоевателей не вызвали ника-
кой реакции со стороны русских князей.
Осенью 1236 г. татары вторглись в пределы волжских болгарг
захватили их столицу и самым жестоким образом расправились
с ее жителями 13. После этого катастрофа быстро разворачива-
лась.
2. Политические тенденции летописных сказаний
о татарском нашествии
В конце 1237 г. татаро-монгольские орды напали на Рязан-
скую землю. Рязанские князья могли противопоставить им
только свои собственные относительно небольшие силы, с со-
противлением которых татары быстро справились. Огнем и ме-
чом прошли они через все рязанские владения, опустошили их
от края и до края, а город Рязань сожгли, учинив зверскую рас-
праву над жителями.
10 «Когда Туши, старший сын Чингис-хана (Джучи, отец Батыя.—
И. Б.), увидел воздух и воду Кипчакской земли,—читаем мы в «Наси-
ровых разрядах» Джузджани,— то он нашел, что во всем мире не может
быть земли приятнее этой, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лу-
гов и пастбищ обширнее этих» (В. Г. Т и з е н г а у з е н. Указ, соч.,
т. II, стр. 14).
11 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 453. Ибн-Васыль свидетельствует, что в 627
(т. е. в 12'29/30) г. «вспыхнуло пламя войны между татарми и кипча-
ками» (В. Г. Тизенгаузен. Указ, соч., т. I, стр. 73).
12 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 459.
13 Там же, стб. 460; «История завоевателя мира» Джувейни —
В. Г. Тизенгаузен. Указ, соч., т. II, стр. 23.
297
Отсюда они пошли в Коломну, где нанесли тяжелое пораже-
ние сыну великого князя Юрия — Всеволоду. С остатками сво-
его войска («в мале дружине») Всеволод бежал во Владимир,
а татары пошли к Москве. Здесь они захватили другого сына
Юрия — Владимира, «а люди избиша, от старьца и до сущаго
младенца, а град и церкви святыя огневи предаша, и монастыри
вси и села пожгоша, и много именья въземше отидоша».
Юрий, оставив во Владимире своих сыновей Всеволода и
Мстислава, поехал с племянниками Васильком, Всеволодом и
Владимиром на Волгу и стал станом на Сити, где начал «сов-
купляти все противу татаром». 3 февраля 1238 г. татаро-монго-
лы подошли к Владимиру. Жители заперлись в городе. Татаро-
монголы для устрашения подвели к стене захваченного ими в
Москве князя Владимира Юрьевича, «бе бо уныл лицем». Все-
волод и Мстислав пожалели брата и заявили дружине и Петру
воеводе: «Луче ны есть умрети перед Золотыми враты за свя-
тую богородицю (патрональная святыня Владимира.— И. Б.)
и за правоверную веру хрестьяньскую, и не да воли их быти»
Не снимая осады Владимира, татаро-монголы подошли к Суз-
далю. Они разграбили город, «а черньци и черници старый и
попы и слепыя и хромыя и слукыя и трудоватыя и люди все
пссекоша, а что чернец уных и черпиць и попов и попадай и
дьяконы и жены их и дчери и сыны их, то все ведоша в станы
свое».
Владимир был взят 7 февраля. Татары вторглись в город
сразу через несколько ворот. Всеволод и Мстислав с людьми бе-
жали в Печерский город. Епископ Митрофан, жена Юрия с до-
черью, снохами и внучатами, множество бояр «и всего народа
людии» заперлись в Успенском соборе. Татаро-монголы подо-
жгли церковь, и все находившиеся там сгорели или были убиты
ворвавшимися через взломанную дверь завоевателями. В городе
татаро-монголы «лили кровь как воду». Они жестоко со всеми
расправлялись: «овы убивающе, овы же ведуще босы и без по-
кровен в станы свое, издыхающа мразом и бе видати страх и
трепет яко на хрпстьянске роде, страх и колебанье и беда упро-
странился».
Взяв Владимир, татаро-монголы рассыпались по всей земле,
«всю ту страну и грады многы, все то плениша, доже и до Тор-
жку, и несть места, ни вси (т. е. веси.— И. Б.), ни сел тацех
редко, идеже не воеваша на Суждальской земле и взяша горо-
дов 14, опрочь свобод и погостов во один месяць февраль».
После этого татаро-монголы бросили все силы против вели-
кого князя Юрия Всеволодовича, собиравшего полки на Сити
Сокрушенный горестным известием о падении Владимира,
о гибели своей княгини и родных, великий князь Юрий оказал
татарам отчаянное сопротивление, но был побежден и пал в
298
бою. С ним вместе был убит его племянник, князь ростовский
Василько Константинович, тот самый, который, узнав в Черни-
гове о поражении русских князей на реке Калке, невредимым
вернулся обратно домой с суздальской подмогой. По известию
летописи, татаро-монголы его «нудиша... много... обычаю по-
ганьскому быти в их воли и воевати с ними», но он не соглашал-
ся, и его замучили. Летописец посвящает Васильку надгробное
слово, проникнутое рыцарскими настроениями, где восхваляют
ся его храбрость, щедрость, любовь к дружине: «Бе же Василь-
ко лицем красен, очима светел и грозен, хо[ро]бр паче меры на
ловех, сердцем легок, до бояр ласков: никто же бо от божр; кто
ему служил и хлеб его ел, и чашю пил и дары имел, тот ника-
кож у иного князя можаше быти за любовь его, излише же слу-
гы своим любляше; мужьство же и ум в нем живяше, правда
же и истина с ним ходяста; бе бо всему хытр и гораздо умея».
Так излагает события владимирский летописец 14.
И снова мы в других летописях обнаруживаем чрезвычайно
характерные и важные подробности, о которых владимирский
летописец умалчивает. Так, новгородская летопись сообщает,
что, когда татары явились в Рязанскую землю, они направили
мослов, женщину-чародейку и двух мужчин с ней, к князю ря-
занскому, требуя себе десятину во всем, «и в людех, и в князех,
и в коних, во всяком десятое». Князья же рязанские, Юрий
Ингварев брат, Олег, Роман Ингваревич и другие не пустили
послов в город, но выехали к ним навстречу к Воронежу и за-
явили: «Олна нас всех не будеть, тоже все то ваше будеть». Вви-
ду серьезности положения рязанские князья обратились к ве-
ликому князю владимирскому Юрию Всеволодовичу, чтобы он
прислал подмогу или же сам явился со своим полком. «Юрьи
же сам не поиде, ни послуша князий рязаньскых молбы, но сам
хоте особь брань створити».
Такое поведение великого князя Юрия вызывает гневную
тираду летописца. Он считает, что еще до прихода татар пора-
жение Руси было уже предрешено из-за овладевшего русскими
людьми «недоумения», послужившего в свое время причиной
разгрома русских князей на Калке. Летописец приводит место
из Библии, где бог обещает Исусу Навину еще до прихода евре-
ев в землю обетованную смутить сердца врагов их, наведя на
них «недоумение, и грозу, и страх, и трепет»; «такоже и преже
сих,— отмечает с горечью летописец,—отъя господь у нас си-
лу, а недоумение, и грозу, и страх, и трепет вложи в нас за
грехы наша».
В более сильных выражениях, чем во Владимирской лето-
писи, описывается расправа над жителями Рязани: «Тако же
14 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 460—467.
299
избиша князя и княгиню, и мужи и жены и дети, черньца и
черноризищ, иерея, овы огнем, а инех мечемь; поругание чер-
ницам и попадьям, и добым женам и девицам, пред матерьми и
сестрами» 15.
Князь Юрий, который так недостойно отверг мольбу рязан-
ских князей о помощи, желая «особь брань створити», так же
недостойно, в изображении новгородского летописца, окончил
свои дни. Татары обошли его у Ярославля, «князь же не успев
ничтоже, побеже; и бы на реце Сити». Здесь его татары настиг-
ли, и тут же он «живот свои сконча». «Бог же весть,— много-
значительно добавляет летописец,— како скончася; много бо
глаголють о нем инии».
Взяв много суздальских городов, продолжает свой рассказ
новгородский летописец, татаро-монголы две недели осаждали
Новый Торжок. Они били по городу из пороков (камнемета-
тельных машин), и жители совершенно изнемогли. Но из Нов-
города им не подавали никакой помощи, потому что, опять-таки,
«коиждо собе стал бе в недоумении и страсе». Татаро-монголы
взяли город, предав смерти всех жителей до одного.
От Нового Торжка татаро-монголы дошли до Игнача креста,
«а все люди секуще акы траву» 16. Так закончилась кампания
татар в северо-восточной Руси.
В Галицко-Волынской летописи повесть о татарском погро-
ме помещена под названием: «Побоище Батыево». По данным
этой летописи, князь Юрий рязанский был побежден веролом-
ством («лестью»). Под Владимиром татары также пытались
применить «лесть», желая коварно овладеть городом. Но епис-
коп Митрофан воодушевил жителей, и они решили сопротив-
ляться. Началась жестокая осада города. «Татаром же пороки
град бьющемь, стрелами бещисла стреляющим». Тут князь Все-
волод Юрьевич, оставленный отцом во Владимире, смалодуше-
ствовал. Он вышел из города с малою дружиной, неся с собой
многие дары, рассчитывая, что Батый подарит ему жизнь. Но
Батый, «яко свирепый зверь, не пощади уности его, веле пред
собою зарезати».
Вслед за этим описывается знаменитая осада Козельска, где
люди, в противоположность малодушному Всеволоду, оказались
с «крепкодушными умом». Очень подробно Галицко-Волынская
летопись описывает также осаду Киева, где воевода Даниила Ро-
15 Еще сильнее разгром Рязани описан в Воскресенской летописи?
«И пожгоша всь, а князя их Юрья убиша и княгиню его, а мужей ем-
ше, и жен, и дети, и черньца, и черници и ерея, овых разсекоша мечи,
а других стрелами стреляху и во огнь вметаху, иные имающе вязаху, и
поругание черницамь, и попадьямь, и женам и девицам пред матерьми
и сестрами» (ПРСЛ, т. VII, стр. 139).
16 НПЛ, стр. 74—76.
300
мановича Димитр сумел организовать крепкую оборону. Муже-
ство Димитра, сумевшего своим примером воодушевить киевлян
на замечательные подвиги, снискало к нему уважение даже со
стороны свирепых и безжалостных завоевателей. Они сохрани-
ли ему жизнь, и он остался в ставке Батыя, которому сумел
даже, заботясь о Русской земле, внушить мысль повернуть на
Венгрию.
Взяв Киев, Батый подошел к городу Колодяжну, поставил
12 пороков, но не смог разбить стены и вступил в переговоры
с людьми. «Они же, послушавши злого совета его, предашася и
сами избити быша» 17.
Все три цитированные нами повести составлены не одновре-
менно с событиями, а спустя некоторое время, после того как
люди стали понемногу приходить в себя. Поэтому много непо-
средственных впечатлений сглажено политической тенденцией.
Уже в 1239 г. на владимирском великокняжеском столе сел брат
убитого князя Юрия — Ярослав Всеволодович. Сообщая об этом,
летописец отмечает, что «бысть радость велика христьяном, их-
же избави бог рукою своею крепкою» 18. Люди были «избавлены»
не потому, что новый великий князь сумел дать отпор завоевате-
лям, а, напротив, потому, что он, оценив положение и поняв,
что при данных обстоятельствах разоренной и опустевшей
Руси и думать нечего об отпоре, решил беспрекословно повино-
ваться завоевателям. Такой же политики с самого начала при-
держивались и все другие северо-восточные князья. Такая поли-
тика вполне устраивала завоевателей, которые оставили князей
в их владении, а Ярослава Всеволодовича назначили даже «ста-
рейшим» князем на Руси 19. Дальнейшая политика северо-во-
сточных князей в отношении батыевой орды отличается неиз-
менной лояльностью и стремлением избежать всяких действий,
которые могли бы вызвать раздражение или недовольство за-
воевателей.
Эта политика отразилась и на местном летописании. Описав
катастрофу 1237—1238 гг., владимирский летописец прежде
всего пытается представить дело так, что великий князь влади-
мирский до конца выполнил свой долг. Летописец совершенно
умалчивает о переговорах между рязанскими князьями и вели-
ким князем владимирским, и о губительной политике Юрия
Всеволодовича, отказавшегося оказать помощь Рязани. Юрий
Всеволодович в изображении владимирского летописца до
17 ПСРЛ, т. II, стб. 778—786.
18 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 467.
19 «Батый же почти Ярослава великою честью, и мужи его, и
отпусти его, и рек ему: «Ярославе! Буде ты старей всем князем в Рус-
ском языце». Ярослав же възвратися в свою землю, с великою честью»
(ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 470).
301
последнего своего вздоха держит сеоя с оолыпим достоинством
и мужественно встречает смерть. Здесь нет, далее, никаких
сведений о малодушном поведении оставленных Юрием во Вла-
димире молодых его сыновей: они, подобно отцу, до конца ге-
роически бьются с татаро-монголами, то и дело произнося бла-
гочестивые тирады на тему о том, что бог наводит «поганых»
за грехи наши.
Вообще рассказ владимирского летописца проникнут настро-
ением неотвратимости злой судьбы и божьей воли, осуществляе-
мой при помощи «поганых». А поскольку татаро-монголы яв-
ляются орудием божественного промысла, то и сопротивление
им совершенно бесполезно. Не случайно Лаврентьевская лето-
пись, восходящая в этой части к записям северо-восточного ле-
тописца-современника, умалчивает о героической обороне Ко-
зельска, на семь недель задержавшей движение всей орды Ба-
тыя в южную Русь. Между тем об осаде Козельска имеются
сведения не только в Ипатьевской и Воскресенской летописях,
но и в восточных источниках 20.
Наконец, по сравнению с другими летописями, Лаврентьев-
ская меньше описывает ужасные жестокости татаро-монгол и
не делает ударения на случаях их коварства и вероломства
(«лести»), из которых читатель мог бы вынести впечатление о
том, что татаро-монголам верить нельзя и сжиться с ними не-
возможно.
Совершенно иную тенденцию мы наблюдаем в других лето-
писях. Летописец Новгорода, не испытавшего на себе кошмара
нашествия, более свободен в своих высказываниях. Отдавая
дань общепринятой церковной формуле о божьих казнях, среди
которых не последнее место занимает нашествие иноплемен-
ников, новгородский летописец в то же время значительную
долю вины за бедствия, постигшие Русскую землю, возлагает на
политические нестроения, па «недоумение» князей. С этой точ-
ки зрения он смело критикует великого князя Юрия и позволя-
ет себе внести в летопись людскую молву о недостойной его
смерти.
Помещенные в Галицко-Волыпской летописи известия о та-
тарском нашествии составлялись в то время, когда Даниил Ро-
манович не потерял еще надежды на создание союза западно-
европейских государей для отпора татаро-монголам. Летопись
20 «Бату пришел к городу Козельску и, осаждая его два месяца, не
мог овладеть им. Потом прибыли Кадан и Бури и взяли его в три дня.
Тогда они расположились в домах и отдохнули» (из «Сборника летопи-
сей» Рашид-ад-дина — В. Г. Тизенгаузен. Указ, соч., т. II, стр. 37).
Тот же Рашид-ад-дин свидетельствует, что при взятии «города Ике» (по
Хаммеру, город Ике — Коломна) был смертельно ранен сын Чингис-хана
Кулькан (там же, стр. 36 и прим. 5 на той же странице). И этот факт
замалчивается в Лаврентьевской летописи!
302
идеологическими средствами подготовляет читателя к грядуще-
му отпору поработителям. Она внушает им, что успехи татар
объясняются не столько их силой, сколько коварством и веро-
ломством. «Лестью» они выманили князя Юрия из Рязани,
«лестью» вывели его княгиню из Пронска. Это люди без чести
и совести, с которыми нельзя иметь никакого дела. Малодуш-
ные, рассчитывающие на их милость, жестоко просчитаются.
Вот Всеволод Юрьевич бросил Владимир и пошел на унижение,
а Батый, «как свирепый зверь», велел его зарезать. Татаро-
монголы распространяют слухи, что они щадят жителей добро-
вольно сдающихся городов; а вот жители Колодяжпа послуша-
ли «злого совета», предались татаро-монголам, и те их уничто-
жили. Так уж, если не спасает унижение, не помогает
добровольная сдача, то не лучше ли погибнуть с честью и удо-
стоиться «царствия небесного», не лучше ли выказать «крепко-
душный ум» и мужественно сражаться подобно гражданам Ко-
зельска и Киева? Такова в основном политическая тенденция
«Побоища Батыева».
И в дальнейшем мы наблюдаем совершенно различное от-
ношение со стороны галицко-волынских и суздальских лето-
писцев к вопросу о взаимоотношениях с завоевателями. Когда
непосредственная опасность, угрожавшая Западной Европе со
стороны татаро-монголов, исчезла, западноевропейские госуда-
ри не проявляли больше склонности идти на союз с Даниилом
Романовичем против татаро-монголов. Ввиду крушения этих
замыслов он был вынужден отправиться на поклон к Батыю.
Это произошло в 1250 г., через 10 лет после разгрома Киева и
галицко-волынских городов. В течение этого десятилетия Да-
ниил проявлял кипучую антитатарскую деятельность. Отправ-
ляясь в ставку Батыя, он имел все основания опасаться за свою
жизнь. В планы татаро-монголов, однако, не входило убить
храброго князя — им было выгодно принять его покорность и
превратить в своего вассала, особенно в связи с золотоордын-
скими планами похода на Литву и Польшу, путь к которым ле-
жал через земли Даниила.
Батый милостиво принял Даниила, и Даниил со своей сторо-
ны держал себя в ставке могущественного хана как покорный
и смиренный слуга. Он готов был по татарскому обычаю покло-
ниться кусту и только случайно избег этого «волшебства и ку-
десничества». По предложению Батыя, он пил кумыс — «черное
молоко», которое христиане считали нечистым напитком. Зато
и Батый оказал ему честь, а «великая княгиня» Баракчина
(жена Батыя) прислала ему вино, поскольку он не привык пить
кумыс. Но честь, оказанная Даниилу Романовичу в Орде, вызы-
вает у летописца только чувство горечи. «О, злее зла честь та-
тарская! — восклицает летописец,— Данилови Романовичи),
303
князю бывшу велику, обладавшу Рускою землею, Кыево-м и
Володимером, и Галичем... и инеми странами, ныне седить на
колену и холопом называеться и дани хотять, живота не чаеть,
и грозы приходить. О, зла честь татарская! Его же отец бе
царь в Руской земли, иже покори Половецкую землю и вое-
вал на иные страны все. Сын того не приял чести, то иный кто
может прияти. Злобе бо их и льсти несть конца. Ярослава вели-
кого князя Суждальскаго зелием умориша, Михаила князя Чер-
ниговского, не полонившуся кусту со своим боярином Федо-
ром, ножем заклана быста..., инии мнозии князи избьени быша
и бояре». 25 дней пробыл Даниил Романович у Батыя, и когда
он вернулся, то была большая радость, что' он остался жив и
здоров, но вместе с тем — и «плач о обиде его» 21.
Летописец явно подготовляет читателя к грядущим боям:
такая жестокая обида, как поездка русского князя на поклон к
«поганым», не может остаться без отмщения. Эта тенденция
находит себе объяснение в том, что Даниил Романович, вынуж-
денный изъявить Батыю покорность, вовсе не думал сложить
оружие. Через пять лет после того, как Даниил преклонял ко-
лена пред грозным ханом, посланец Иннокентия IV венчал его
королем и обещал помощь и поддержку папы. После этого Га-
лицкая земля подверглась нашествию татарских полчищ Бу-
рундая...
Совсем иначе относился к поездам в Орду летописец влади-
мирский. Он с большим удовлетворением отмечает случаи, ког-
да суздальским князьям в Орде воздают честь, нисколько не се-
туя по этому поводу и не вспоминая славного прошлого, когда
русские князья были самостоятельны. Когда в первый раз
Ярослав Всеволодович поехал к Батыю, а сына своего послал
к императору монголов, Батый «почти Ярослава великою че-
стью и мужи его», назначив Ярослава старейшим князем в
Русской земле; «Ярослав же возвратися в свою землю с вели-
кою честью». В следующем году к Батыю поехали князья Вла-
димир Константинович, Василий Всеволодович со своими му-
жами «про свою отчину». Батый почтил их «честью достойною»,
оставив каждому его отчину, «и приехаша с честью на свою
землю». Под 1252 г. летописец снова с большим удовлетворени-
ем отмечает, что татары «отпустила с честью великою» Алек-
сандра Невского, ездившего к Батыю, и т. д.22.
Эти настроения владимирского летописца не были выраже-
нием его низкопоклонства перед грубой татаро-монгольской
силой или ложно понятого тщеславия, а отражали ту политику,
которую владимирский великий князь и вообще князья северо-
21 ПСРЛ, т. II, стб. 807—808.
22 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 470, 473.
304
восточной Руси вынуждены были планомерно проводить после
татарского погрома. Если у Даниила Романовича были какие-то
надежды на помощь со стороны западноевропейских государей
и эти надежды поддерживал в нем папа римский, надеявшийся
таким путем добиться соединения церквей, то князья северо-
восточной Руси никакой поддержки с Запада не ожидали. На-
против, ближайшие западные соседи Руси — ливонские рыцари
и шведские феодалы не только не изъявили никакого намерения
помочь разоренной, разграбленной, истекавшей кровью Руси,
но стремились воспользоваться ее бедственным положением,
добить ее и поработить. В этих условиях владимирским кня-
зьям ничего не оставалось, как наладить сносные отношения с
завоевателями, с тем чтобы постепенно, пользуясь относитель-
ным спокойствием, вновь оживить истерзанную страну. Это
была программа, рассчитанная на долгие годы и на целый ряд
поколений, программа, которую необходимо было идеологически
обосновать и оправдать в глазах населения.
Это была нелегкая задача, ибо у всех в памяти была татаро-
монгольская резня с ее незабываемыми ужасами. Летописцы и
другие книжники не могли да и не хотели закрывать глаза на
эти ужасы и совершенно замалчивать их. Зато, с другой сторо-
ны, они не делали ударения на описании татаро-монгольских
зверств, чтобы не возбуждать среди своих читателей несвоевре-
менную и до поры ненужную ярость. Политику своих князей
они изображали как сознательную жертву, на которую князья
идут для спасения земли и людей. Если князья едут к инопле-
менным ханам и добывают там себе великую честь, то это дока-
зывает только, что князья не жалеют себя ради блага земли.
Честь основоположника такой великодушной и жертвенной по-
литики в представлении летописца принадлежит великому кня-
зю Ярославу Всеволодовичу, который ценой величайших униже-
ний с опасностью для жизни обновил Суздальскую землю.
В житии Александра Невского (список второй редакции) под-
черкивается, что «по первом велицем взятья тотарьстем», т. е.
уже после первого сокрушительного татарского погрома, «вели-
кий князь Ярослав обновив землю Суздальскую и церкви оце-
стив от трупья и кости съхранив, многы пришельца утешив и
множество людий събирая в домы своя. Поганым силу дающим
над крестьяны, того ради великый князь Ярослав сам себе не
пощаде, предасть бо ся сам за люди своя в великую и темную
и пагубную землю и много пострадав за землю отъчины
своей...». Эту политику продолжал и сын Ярослава, Александр
Невский, который «не остави пути отца своего, за люди своя,
за тыя же много пленения прият, ходя КО' иноплеменником,
в велице чести будя, себе не пощаде, яко богатьство свое раз-
дан все имение иноплеменником. Но и отрасли сердца своего
20 Заказ № 835 305
не пощади за крестьян, в иноплеменники отдасть и избавляя
-от беды и от напасти и от плена» 23.
Более того, само существование земли, ее целость и безопас-
ность зависели от добрых, налаженных отношений между кня-
зьями и Ордой. «Царь силен на восточной стране» велит своим
послам передать Александру: «аще хощеши соблюсти землю
свою, то скоро прииди ко мне...» 24.
Такое же идеологическое обоснование примирения с тата-
рами встречаем мы и в отношении других князей. Глеб Василь-
кович, сын того самого Василька Константиновича, которого
после несчастной битвы на Сити татаро-монголы замучили за
то, что он не захотел поддаться «обычаю поганьскому быти в их
воли и воевати с ними», в 1277 г. вместе с сыном Михаилом п
другими князьями совершил в помощь хапу Менгу-Темиру да-
лекий поход на осетин и вернулся «с многою честью», привезя
с собой «полон мног». Вскоре после этого он умер, и летописец
в надгробном слове особенно выделяет его основную заслугу:
«Сесь от уности своея, по нахожеиии поганых татар и по пле-
нении от них Рускыа земля, нача служити им и многп Христиа-
ны, обидимыа от них, избави...» 25.
Говоря о заслугах своих князей, летописец обычно указы-
вает на добро, которое они своей дальновидной политикой при-
несли Суздальской земле, Ростовской земле и т. д. Об общерус-
ских интересах ничего уже не говорится — былой широкий
политический горизонт авторов летописных сводов уже безвоз-
вратно утерян! В том же 1238 г., когда Ярослав Всеволодович
к «великой радости христиан» сел на великокняжеском столе
во Владимире, он совершил поход на город Каменец, разгромил
его, вывел оттуда множество полона и захватил там жену и
бояр князя Михаила Черниговского, бежавшего в Венгрию. Ле-
тописец сообщает об этом акте без тени возмущения и даже с
оттенком удовлетворения, как будто дело шло об удачном по-
ходе па половцев 26. Если же у летописца и вырывается иногда
сетование по поводу неизбывных княжеских «котор», то речь
идет уже не о гибельной розни между князьями всей Русской
земли, а по поводу нарушения мира и согласия между князьями
какой-нибудь отдельной волости. В 1270 г. татары зверски убили
великого князя рязанского Романа Ольговича. Описывая жут-
кие подробности злодейского убийства, летописец заключает:
23 В. Мансикка. Житие Александра Невского. ПДПИ, вып. CLXXX,
[СПб.], 1913, тексты, стр. 13—14.
2* Там же. Список первоначальной редакции, стр. 7 (Подчеркнуто
мною.— И. Б.).
25 Симеоповская летопись. ПСРЛ, т. XVIII, стр. 76.
26 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 469; ср. запись под тем же годом в Ипать-
евской летописи. Через год город Каменец был взят Батыем.
306
«О възлюбленнии князи русский! не прелщайтеся пустошню и
прлестною славою света сего, еже хужыпи паучины (паутины)
есть и яко степь (тень) мимо идеть: не принесосте бо на свет
сей ничто же, ниже отнести можете, не обидите менших си
сродник своих..., възлюбите правду и долготерпение и чисто-
ту...» 27В сущности практический смысл всей этой сильной ти-
рады заключается в том, чтобы старшие князья не обижали
своих «меньших сродников».
3. Идейная близость жития Александра Невского
и Слова о погибели Русской земли
Выше уже указывалось, что Александр Невский придержи-
вался политики установления терпимых отношений с татарами,
хорошо понимая, что монгольское иго можно будет свергнуть
только после длительного накопления сил. Эта политика дала
возможность Александру Невскому отразить нависшую над
Русью угрозу с другой стороны — со стороны немецких рыца-
рей и шведских феодалов, стремившихся под эгидой римской
курии воспользоваться тяжелым положением Руси, поработить
ее или, по крайней мере, отторгнуть от нее наиболее богатые
северо-западные области, сравнительно мало пострадавшие от
татарского погрома. Шведские феодалы напали на Русскую зем-
лю в 1240 г.— как раз тогда, когда полчища Батыя громили
Киев, а немецкие рыцари — в начале 1242 г., когда Русь не оп-
равилась еще от потрясения, вызванного страшным татарским
разрушением.
Современники ясно отдавали себе отчет в том, что вторжение
шведских феодалов и ливонских рыцарей выходит за пределы
локального столкновения, а цреследует широкие политические
цели порабощения русских земель. И житие Александра Нев-
ского, и новгородская летопись, например, подчеркивают, что,
высадившись в устье Невы, шведские феодалы в случае успеха
не ограничились бы захватом выхода Новгорода к морю, так как
с самого начала ставили себе задачу «всприяти Ладогу... и
Новъгород и всю область Новгородьскую» 28. А немецкие рыца-
ри прямо ставили себе целью покорить русский парод, похва-
ляясь: «Укорим словеньскый язык ниже себе» 29. Тем величест-
веннее должен был представляться современникам подвиг Алек-
сандра Невского, который во главе народного ополчения в крат-
27 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 73. Ср. ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1, Пгр, 1915,
стр. 220, где эта тирада дана в Новгородской летописи в виде послесло-
вия к описанию событий 1238 г. В. Л. Комарович считает, что это место,
вероятно, заимствовано из рязанского свода («История русской литера-
туры», изд. АН СССР, т. II, ч. 1, стр. 76).
28 НПЛ, стр. 77.
29 Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку.
СПб, 1888, стр. 259.
307
20*
чайшпй -срок разгромил и шведских феодалов, и ливонских ры-
царей, обезопасив на долгие годы северо-западные границы го-
сударства.
Основным литературным памятником, отразившим отноше-
ние современников к великим победам Александра Невского,
является его житие. К сожалению, этот памятник в научном от-
ношении еще мало исследован. Нет полной ясности ни о соста-
ве первоначальной редакции данного памятника, ни о протогра-
фе дошедших до нас списков, ни о месте его составления, ни об
авторе. В. О. Ключевский, например, разбирая первоначальное
житие Александра Невского, приходит к выводу, что автор жи-
тия — не новгородец и не пскович, а владимирец 30. Д. С. Лиха-
чев, уточняя наблюдения предыдущих исследователей (А. С. Ор-
лова, Н. К. Гудзия и др.), считает, что житие написано выход-
цем из Галицко-Волыпской Руси31. С. Бугославский полагал,
что житие было составлено еще при жизни Александра Невско-
го 32, а Н. Серебрянский доказывал, что оно могло появиться не
раньше конца XIII в., а может быть, даже в начале XIV в.33
Так пли иначе, но в том виде, в каком до нас дошли даже древ-
нейшие списки жития Александра Невского, они представляют
собой сложные произведения, впитавшие в себя разнообразные
элементы различных общественных мировоззрений.
Кое-где в житии выступают черты рыцарской идеологии:
как у древнего царя Давыда, у Александра было «множество
храбрых мужь..., крепцыи, сильнии...», а перед Ледовым побои-
щем они ему заявили: «О, княже нашь честный, драгий, ныне
приспе время нам положити главы своя за тя» 34. Рассказывая
о смерти Александра Невского, житие отмечает: «Отца бо че-
ловек может забыти (по списку второй Псковской летописи —
«оставити»), а доброго царя не может забыти, аще бы жив с
ним во гробе влезл» 35. Рыцарская идеология проявляется и в
описании подвигов в Невской битве знатных приближенных
Александра Невского — Гаврилы Олексича и других, которые
лихо «мужествуют» на конях.
Надо, однако, отметить, что тут же описываются и велико-
лепные ратные дела других мужей Александра не знатного
30 В. О. Ключевский. Древнерусские жития святых как истори-
ческий источник. М., 1871, стр. 65—67.
31 Д. С. Л и х а ч е в. Галицкая литературная традиция в житии Алек-
сандра Невского. ТОДРЛ, т. V. М.— Л., 1947, стр. 36—57.
32 С. Бугославский. К вопросу о первоначальном тексте жития
великого князя Александра Невского. ИОРЯС, т. XIX, кн. 1. СПб, 1914,
стр. 272.
33 Н. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития. М., 1915,
стр.. 179.
34 В. М а н с и к к а. Указ, соч., тексты, стр. 6.
35 Там же, стр. 9.
308
происхождения, которые скромно бьются пешими с врагом и до
последнего дыхания выполняют свой долг. Хотя Александр дви-
нулся на высадившихся в устье Невы шведов «не умедли ни
мало» и «с малой дружиной», так что отец его великий князь
Ярослав Всеволодович не знал даже «такового восстания на
сына своего милого» 36, в небольшом отряде Александра Нев-
ского приняли самое деятельное участие представители широких
народных масс. Новгородский летописец, отмечая, что в Невской
битве пали новгородские бояре Константин Луготиниць и Гюря-
та Пинещиничь, тут же называет несколько менее «громких»
имен простых людей, которые мужественно сражались со шве-
дами и отдали жизнь за родную землю; это «Намест, Дрочило
Нездылов сын кожевника» 37. К этому ско|рбпому списку житие
Александра Невского прибавляет имя Ратмира, который «бысть
(в другом списке: бися.— А. Б.) пешь» и, окруженный неисчис-
лимыми врагами, пал в бою от множества ран. Пешим бился и
новгородец Миша: «сей пешь з дружиною своею погуби три ко-
рабли римлян» 38. Сава, который, по рассказу жития, подсек зла-
товерхий шатер Биргера и этим вызвал воодушевление русского
войска, тоже был не знатного происхождения, а «от молодых»
Александра, т. е. его дворянином.
Надо также отметить, что в самой обрисовке в житии образа
Александра Невского чувствуется влияние народной литерату-
ры. Внешний вид его, рассказывается в житии, был лучше, чем
у прочих людей, голос его звучал в народе, как труба, лицом он
был подобен Иосифу Прекрасному, силой он напоминал Самсо-
на богатыря, премудростью — Соломона, а храбростью — рим-
ского императора Веспасиана. Хотя эти образы навеяны обыч-
ным кругом чтения русских книжников того времени, в част-
ности «Иудейской войной» Иосифа Флавия, но сама гиперболи-
зация достоинств выдающегося героя (какового нельзя было
видеть «ни в царех царя, ни в князех князя») восходит к былин-
ной традиции.
Есть в житии и третий элемент — церковный, но это уже
позднейшее наслоение, вызванное тем, что церковь решила ис-
пользовать в своих целях популярность Александра и переде-
лала светскую его биографию в «житие благоверного князя».
Характерно, что церковные писатели, переделывавшие наш па-
мятник, чем дальше, тем все больше и больше уснащали его
благочестивыми мотивами, которых в первоначальной светской
биографии, вероятно, совсем не было или почти не было, и вы-
травляли основную сущность памятника, «душу» его, а именно
36 Там же, стр. 3.
37 НПЛ, стр. 77.
38 В. М а н с и к к а. Указ, соч., тексты, стр. 4.
309
описание военных подвигов Александра Невского, которыми он,
собственно, и прославился. Чем ближе к нам по времени редак-
ция жития, тем старательнее заменены церковниками боевые
эпизоды описанием всевозможных «чудес» и помощи, которую
Александру будто бы оказывали небесные силы. В ранней ре-
дакции жития описывалось, как сам Александр мужественно
бьется со шведами, избивая их бесчисленное множество, и как
он собственной рукой самому королю «возложи печать на лицы
острым своим копием» 39. А вот уже по напыщенной и витиева-
той редакции конца XVI в., принадлежащей вологодскому ар-
хиепископу Ионе Думипу, во время Невской битвы, когда «че-
рез весь день» «безбожные римляне» одолевают малую дружину
Александра Невского, он только молится и плачет и решается
принять участие в сражении, лишь увидав явившийся к нему
на помощь полк небесного воинства. «Цель автора доказать,—
справедливо отмечает Н. Серебрянский,— что Невская победа
одержана «не человечим умышлением, но силою божиею» 40.
Рассматривая житие Александра Невского, необходимо оста-
новиться еще на одном памятнике, связанном с житием и со-
ставляющим, по мнению некоторых исследователей, его не-
отъемлемую часть. Это — Слово о погибели Русской земли 41.
Слово начинается с поэтического описания красот и величия
Русской земли: «О светло светлая и украсно украшена земля
39 В. Мансикка. Указ, соч., тексты, стр. 4.
40 Н. Серебрянский. Указ, соч., стр. 221.
41 «Слово о погибели Рускыя земли», изд. X. Лопаревы-м. ПДП, №84.
СПб., 1892, стр. 18—24. Со времени этого издания о Слове накопилась
большая литература. Из последних исследователей вопроса М. Н. Тихо-
миров считает, что пунктом, откуда («отселе») автор Слова «ведет свой
обзор русских рубежей», был Новгород. Подкрепляя его некоторыми
новыми соображениями, М. Н. Тихомиров повторяет далее высказывав-
шийся уже в литературе взгляд о том, что Слово появилось в связи с
Калкской битвой, которая «для русских людей первой трети XIII века
была крупнейшим и печальнейшим событием» (М. Н. Тихомиров.
Где и когда было написано «Слово о погибели Русской земли». ТОДРЛ,
т. VIII. М.— Л., 1951, стр. 235—244). Н. К. Гудзий опровергает этот
взгляд, исходя из того, что о «погибели» Русской земли «северянину
естественнее всего было говорить после тех потрясающих татарских
опустошений, которые начались с 1237 года». Авторство новгородца
Н. К. Гудзий считает сомнительным, поскольку «Новгород не пострадал
от татар не только в результате Калкской битвы, но и в результате на-
падения Батыя на Русь в 1237—1238 годах». Скорее всего, по Н. К. Гуд-
зию, автором Слова был обитатель Переяславля-Залесского, «судя по
тому, что на первом месте в Слове упомянут не владимирский князь
Юрий, а переяславский, в ту пору (т. е. в 1237 г., когда, по мнению
Н. К. Гудзия, Слово было создано.— И. Б.) — Ярослав» (Н. К. Гудзий.
О «Слове о погибели Рускыя земли». ТОДРЛ, т. XII. М.— Л., 1956, стр.
527—545; цитированные места на стр. 541—542). Между прочим, в статье
Н. К. Гудзия проводится более или менее полная библиография вопроса,
в том числе и высказывания некоторых зарубежных ученых, высоко
оценивающих художественные достоинства Слова.
310
руськая! И многими красотами удивлена еси: озеры многими
удивлена еси, реками и кладязьми месточестытыми, горами кру-
тыми, холми высокими, дубравами чистыми, нольми дивными,
зверьми различными, птицами бещислеными, городы великы-
мп, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными,
и князьями грозными, бояры честными, вельможами многами!
Всего еси испольнена земля руская, о нравоверьная вера хри-
стианьская!».
Далее очерчиваются границы Русской земли. Хотя нарисо-
ванный ее пейзаж с сочетанием рек, озер, полей, холмов и дуб-
рав более всего напоминает природу Владимирско-Суздальского
края, Русская земля в понимании автора Слова — это единая
обширная Русь от Карпатских гор до Северного Ледовитого
океана и от Балтийского побережья до Волги. «Отселе до угор
п до ляхов, до чахов, от чахов до ятвязи, и от ятвязи до Литвы,
до немець 42, от немець до корелы, от корелы до Устьюга, где
тамо бяху то имици 43 погании и за дышючим морем 44, от моря
до болгарь, от болгарь до буртас, от буртас до чермис, от чермяс
до мордъви...».
Все эти обширные территории, племена и народы были под-
чинены Руси, одно имя которой наводило трепет на окрестные
и дальние страны: «...и то все покорено было богом крестиянь-
скому языку поганьскыя страны великому князю Всеволоду,
отцю его Юрью князю Кыевьскому, деду его Володимеру и Ма-
на[ма]ху, которым то половцы дети своя ношаху в колыбели,
а Литва из болота на свет не выникываху, а угры твердяху ка-
меным городы железными вороты, абы на них великый Володи-
мер тами не высехал. А немцы радовахуся, далече будучи за
синим морем; буртаси, черемиси, вида 45 и моръдва бортьнича-
ху на князя великого Володимера, и жюр 46 Мануил царегород-
скый опас имея, ноне и великыя дары посылаша к нему, абы
под ним великый князь Володимер Царя города не взял» 47.
42 Судя по их местоположению, речь идет здесь о шведах, которые
в средневековой Руси обычно назывались «свейские немцы».
43 X. Лопарев полагает, что под имидами имеется в виду емь.
44 Северный Ледовитый океан или Белое море.
45 По X. Лопареву, вяда — водь.
46 По X. Лопареву, здесь следует читать «кюр» (господин).
47 Мануил не был современником Владимира Мономаха. Объяснение
этой хронологической ошибки дал И. Н. Жданов: в статье древнерус-
ских хронографов «Цари, царствующие в Константинополе, православ-
ные и еретики» время царствования Мануила ошибочно определяется
1113—1150 гг. (вместо 1143—1180 rr.J, и по такой хронологии Мануил
действительно приходится современником Владимира Мономаха
(1113—1125 гг.) ДИ. Н. Жданов. Русский былевой эпос. СПб., 1895,
стр. 98). См. соображения по этому поводу в статье: Ю. К. Бегунов.
Возможный источник одного из мотивов «Слова о погибели русской зем-
ли». ТОДРЛ, т. XIV. М.— Л., 1958, стр. 243—246.
311
Но благополучие и величие Руси еще со времени великого
Ярослава подтачивались изнутри какой-то болезнью, под кото-
рой автор Слова скорее всего подразумевал княжеские междо-
усобицы: «А в ты дни болезнь крестьяном от великого Яросла-
ва и до Володимера, и до ныняшняго Ярослава, и до брата его
Юрья, князя Володимерьскаго».
На этом Слово о погибели Русской земли обрывается и вслед
за этим в тексте рукописи Псковско-Печерского монастыря, из
которой X. Лопарев первым извлек и опубликовал Слово, идет
житие Александра Невского. X. Лопарев считает, что Слово
представляло собой отрывок большой поэмы, своего рода исто-
рико-литературной трилогии, в состав которой входили три от-
дельные части: 1) Слово о погибели Русской земли — историче-
ское сказание о нашествии татар с сохранившимся поэтическим
вступлением, в котором описывается былое величие Руси;
2) Слово о смерти великого князя Ярослава Всеволодовича и
3) житие Александра Невского. Эта поэма-трилогия была напи-
сана в пределах Владимиро-Суздальской Руси, возможно одним
автором, но в разное время, так как первая часть была состав-
лена в 1238 г., поскольку в ней упоминается погибший в этом
году на Сити великий князь Юрий Всеволодович. Впоследствии
все три части были объединены переписчиком под одним за-
главием, но без статьи о смерти великого князя Ярослава Все-
володовича и без окончания первой части — о нашествии та-
тар 48.
Совершенно другую точку зрения высказал Н. Серебрянский.
Он находит, что никакой поэмы-трилогии не было и первона-
чальный состав Слова о погибели Русской земли был тот самый,
который дошел до нас в рукописи Псковско-Печерского мо-
настыря. Нет и оснований предполагать существование особого
сказания о смерти Ярослава Всеволодовича в Орде. По мнению
И. Серебрянского, Слово представляет просто введение к свет-
ской биографии Александра Невского (переделанной впослед-
ствии в «житие») 49. Этот взгляд как будто подтверждает и на-
ходка В. И. Малышева, обнаружившего второй список Слова в
составе рукописи середины XVI в. Гребенщиковской старооб-
рядческой общины в Риге; в этой рукописи, как и в сборнике
48 ПДП, № 84, стр. 9—11. К мнению X. Лопарева примкнули неко-
торые другие исследователи. См. обзор литературы: Н. Сере-
брянский. Заметки и тексты из псковских памятников. V. Слово о
погибели Рускыя земли. Слово о начале Русскыя земли. «Труды
Псковского церковно-исторического археологического комитета», т. I.
Псков, 1910, стр. 176—179; его же. Древнерусские княжеские жития,
стр. 154—163.
49 Н. Серебрянский. Заметки и тексты..., стр. 106—192; Древне-
русские княжеские жития, стр. 207—210.
312
Псковско-Печерского монастыря, Слово непосредственно слито
с житием Александра Невского 50.
Правда, между последними строками Слова о погибели Рус-
ской земли и житием Александра Невского нет непосредствен-
ного перехода. Мысль последней фразы Слова не развивается и
не доказывается; Слово как бы обрывается и неожиданно пере-
ходит к «покушению» автора написать житие Александра Нев-
ского. Однако при внимательном изучении обоих памятников
между ними обнаруживается значительная идейная близость,
выражающаяся в том, что блестящие победы Александра Нев-
ского, достигнутые после унижения и «погибели» Русской зем-
ли, как бы возвращают ее к тому состоянию величия, в котором
она пребывала при знаменитых «старых князьях».
Во времена величия Руси слава о ней гремела но всем стра-
нам. После побед Александра над шведами и немецкими рыца-
рями «начаша слышати имя великого князя Александра Яро-
славича по всем странам и до моря Пемесского и до гор Ара-
витских, обону страну Воряжьского и до Рима» 51. А рыцарь
Андреашь, повидав Александра, вернулся в свою землю и ска-
зал: «прошед страны и языки (т. е. народы.— И. Б.), не видах
такового ни в цари царя, ни во князех князя» 52.
При Владимире Мономахе «немцы» (шведы) «радовахуся
далече будучи за синим морем». После «погибели» Русской
земли шведы обнаглели и, «пыхая духом ратным», пришли на
Русскую землю, «шатаяся безумием»53. Александр Невский
разбил шведских феодалов и снова отбросил их «за синее море».
Таким же жалким исходом ознаменовалась попытка и других
бахвалов, «иж именуетца рыдели» (рыцари): посрамленные и
пленные, они брели подле коня Александра Невского, возвра-
тившегося с великою славою после победы в Ледовом по-
боище 54.
При Владимире Мономахе Литва не смела из болот на свет
показываться. Во времена Александра Невского «умножися
язык литовъски и начаты пакостити во области Александровы».
Но он их разбил, «и начаша боятися имени его» 55.
50 ТОДРЛ, т. V. М.— Л., 1947, стр. 185—193. Из последних исследова-
телей вопроса Ю. К. Бегунов на основании некоторых наблюдений
отвергает предположение о том, что Слово является введением к житию
Александра Невского (Ю. К. Бегунов. «Слово о погибели Рускыя
земли». Автореферат кандидатской диссертации. Л., I960, стр. 7—10).
Однако, как это видно будет из нашего дальнейшего изложения, нель-
зя согласиться с автором, когда он утверждает, что' между обоими про-
изведениями нет никакой идейной близости (там же, стр. 9).
51 В. Мансикка. Указ, соч., стр. 7.
52 Там же, стр. 2.
53 Там же.
54 Там же, стр. 6.
55 Там же, стр. 7.
313
Именем Владимира Мономаха половцы пугали своих детей
в колыбели. После смерти Ярослава Всеволодовича Александр
«прииде в Вол о димер в силе велице, и бысть грозен приезд его.
Пройде весть до усть Волги, и начата жены моявидскиа поло-
шити дети своя рекуще: «Едет князь Александр Ярославичь» 56.
Все эти моменты идейно сближают и роднят оба памятника.
И глубоко прав Н. Серебрянский, когда он пишет, что едва ли
«в другом каком-либо сочинении XIII в., кроме биографии...
князя Александра, было более уместно то поэтическое описание
Руси, какое читаем в «Слове о ее погибели» 57.
В мрачное время татарского ига победы Александра Невского
сверкнули лучом света и надежды. Характерно, что ранние ре-
дакции жития Александра Невского описывают почти исключи-
тельно его военные победы и меньше всего говорят о его благо-
честивых делах. «Труды», т. е. военные походы Александра
Невского, ставит на первый план и летописный некролог о нем,
подчеркивающий, что Александр «много трудней, за Новъград
и за Пьсков и за всю землю Рускую живот свои отдавая» 58.
В момент всеобщей подавленности и смятения, когда по вы-
ражению летописца, кусок хлеба не шел в рот от страха, русский
народ увидел в победах Александра Невского отсвет былой сла-
вы и предзнаменование своего будущего освобождения от тя-
желого ига. Житие, прославлявшее военные подвиги Александра
Невского и его храбрых сподвижников, тем самым вселяло в рус-
ских людей бодрость и веру в свои силы. В этом историческое
значение данного памятника русской общественно-политической
мысли, высоко вознесшего мужественного князя.
4. Князья и татарское иго
В Лаврентьевской летописи попадается ряд известий, не-
сколько расходящихся с общей тенденцией летописания северо-
восточной Руси первых десятилетий татарского ига. Это прежде
всего надгробное слово о Юрии Всеволодовиче, где описывается,
как великий князь гордо отказался мириться с татарами, потому
что «брань славна луче есть мира студна» 59. Затем другое над-
гробное слово — о Васильке Константиновиче, который умирает
мученической смертью, не желая «быти в их (татар.—Я. Б.)
воли и воевати с ними». Однако эти сообщения не характерны
для владимирского летописания той поры в целом, являясь, как
это выявил Д. С. Лихачев, отдельными фрагментами «свода
56 В. М а н с и к к а. Указ, соч., стр. 7.
57 Н. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития, стр. 207.
58 Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку,
стр. 274; см. также стр. 282—283.
59 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 468.
314
Марьи Михайловны», вдовы Василька Константиновича, свода,
составленного под свежим впечатлением восстания против та-
тар 1262 г. 60
К этому же своду относится сообщение Лаврентьевской ле-
тописи под 1246 г. об убийстве в Орде князя Михаила Чернигов-
ского, отца Марьи Михайловны.
Приезду Михаила Черниговского в Орду предшествовали
долгие и мучительные скитания его по странам Европы. Когда
Батый после разгрома северо-восточной Руси направился на юг,
Михаил сидел князем в Киеве, покинутом в 1237/38 г., во вре-
мя татарского нашествия, Ярославом Всеволодовичем. К Миха-
илу явились послы Менгухана с предложением сдать город.
Михаил убил татарских послов, но, не уверенный в своих си-
лах, бросил Киев на произвол судьбы и бежал. После этого он
побывал в Венгрии и Польше, потом поселился во владениях
Даниила Галицкого и брата его Василька, которым поклялся не
враждовать больше с ними. Когда же Михаил узнал, что Киев
взят и разгромлен татаро-монголами, он опять бежал в Польшу,
оттуда — в Чехию и из Чехии снова в Польшу, и лишь только
когда татаро-монголы ушли из Русской земли, он решился вер-
нуться в Киев, где поселился на днепровском острове61. Здесь он
скоро забыл свои клятвы и снова начал враждебные действия
против Даниила. Непрерывную борьбу с Даниилом ведет и сын
Михаила Ростислав, утвердившийся в Чернигове. С другой сто-
роны, права на Киев предъявлял и великий князь владимирский
Ярослав Всеволодович, раньше всех других князей явившийся
с поклоном и изъявлением беспрекословной покорности в Орду
к Батыю и получивший от хана «старейшинство» во всей Рус-
ской земле.
Неустойчивое положение Михаила и страх перед татарами
заставили его снова бежать в Венгрию. Но король венгерский
и собственный сын Михаила Ростислав «чести ему не створи-
ста», и Михаил вернулся в Чернигов. Теперь уже волей-неволей
он вынужден был поехать в Орду к Батыю просить у него свою
волость. В Орде татары придрались к тому, что Михаил отка-
зался исполнить их обряд — пройти через огонь, и, по при-
казанию Батыя, он был убит вместе со своим боярином Фе-
дором.
Убийство это, совершенное на чисто политической почве,
находит себе объяснение во всей предшествующей деятельно-
сти Михаила Черниговского. Золотая Орда ему не доверяла,
считала его беспокойным и опасным интриганом, кроме того,
там помнили, что он убил послов, направленных Менгу-ханом
60 Д. С. Лихачев. Русские летописи и их культурно-историческое
значение. М —Л., 1947, стр. 283—285.
61 ПСРЛ, т. II, стб. 782—784.
315
в Киев. Все это обрекало его на гибель, если бы он даже по-
слушно и покорно выполнял все предписанные ханским этике-,
том обряды. К тому же в убийстве Михаила был заинтересован
его соперник — великий князь владимирский Ярослав Всево-
лодович, пользовавшийся поддержкой Батыя62.
В изображении Галицко-Волынской летописи, Михаил Чер-
ниговский — клятвопреступник, трусливый, незадачливый ин-
триган, погрязший в феодальных дрязгах. Таким, по крайней
мере, он рисуется, когда летописец описывает его бегство от та-
тар, непрестанный страх и бесплодные скитания. Совсем другим
он выступает в заметке той же летописи, описывающей его ги-
бель в Орде. Батый якобы потребовал от Михаила, чтобы он
«поклонился законам» его, Батыя, отцов. На это будто бы Ми-
хаил отвечал: «Аще бог ны есть предал и власть нашу грех
ради наших во руце ваши, тобе кланяемся и чести приносим
ти, а закону отець твоих и твоему богонечестивому повелению
не кланяемься». Батый, словно свирепый зверь, пришел в
ярость и велел убить Михаила вместе с боярином его Федором.
«Так они мученически погибли,— отмечает летописец,— и при-
няли венец от бога» 63.
В «своде Марьи Михайловны», включенном в Лаврентьев-
скую летопись, Михаилу приписывается еще более активная
роль смелого изобличителя «поганой» религии татар. Когда
Батый, рассказывается в Лаврентьевской летописи, велел Ми-
хаилу поклониться огню и болванам 64, Михаил отказался пови-
новаться этому приказу, «но укори й и глухыя его кумиры и
62 Очень интересные соображения о причастности Ярослава к
убийству Михаила Черниговского см. у А. Н. Насонова (Монголы и
Русь. М.— Л., 1940, стр. 27—28). Уже Е. Е. Голубинский высказал пред-
положение, что Михаилу Черниговскому и его боярину «нарочито и на-
меренно предъявлены были ... такие особенные требования, на кото-
рые никак не могла согласиться их христианская совесть» (Е. Е. Го-
лубинский. История русской церкви, т. II, первая половина. М., 1900,
стр. 45). Однако Н. И. Веселовский, касавшийся этого вопроса спустя
много лет после выхода указанного труда Е. Е. Голубинского, усматри-
вает в убийстве Михаила Черниговского «трагическое недоразухмение»
(Н. И. Веселовский. О религии татар по русским летописям.
ЖМНП, 1916, июль, стр. 89—90).
63 ПСРЛ, т. II, стб. 795.
64 В цитированной уже статье Н. И. Веселовского автор указывает,
что сообщение о том, будто Михаила (как и Василько Константиновича)
татары принуждали отказаться от веры и поклоняться идолам, надо
отнести к области фантазии: у татар были только домашние идолы, го-
сударственных и общественных идолов или храмов с идолами у них не
было; шаманская религия, которой придерживались татары, никогда не
занимается пропагандой, она заботится только о земных делах своих
приверженцев, и ей нет никакого дела до людей другой веры (ЖМНП,
1916, июль, стр. 96—98).
316
тако без милости от нечестивых заколен бысть и конець житью
прият» 65 66.
При Марье же Михайловне была составлена ростовская ре-
дакция краткого проложного жития Михаила Черниговского66.
После того, рассказывается в житии, как по городам была про-
ведена перепись, иноплеменники-завоеватели стали звать рус-
ских князей к царю их Батыю, где им приказывали проходить
сквозь огонь и кланяться солнцу и идолам. Многие таким путем
были прельщены «славою пустошною мира сего». Михаил же
будто заявил: «Не иду сквозе огнь, не кланяюся твари, но кла-
няюся отцю и сыну и святому духу, а царю вашему кланяюся,
понеже поручи ему бог царство света сего». Его предали пыт-
кам, а потом отсекли голову. Воодушевленный примером Ми-
хаила, боярин его Федор также стал хулить их веру — и ему
тоже отсекли голову. Заканчивается житие обращением к муче-
нику, чтобы он молился за внуков Бориса и Глеба, дабы они из-
бавились от поганых67.
Из текста этого жития не совсем ясно, зачем собственно
понадобилось Михаилу идти в Орду. Этот пробел устраняют
позднейшие, уснащенные литературными подробностями жития
Михаила Черниговского. Уже во втором после ростовского жи-
тия памятнике церковной письменности о князе Михаиле — в
так называемой «редакции отца Андрея», появившейся, по мне-
нию Н. Серебрянского, не позднее начала XIV в. п даже во вто-
рой половине XIII в.68, Михаил едет в Орду со специальной
целью обличить «прелесть» Бытия, едет на мученический подвиг.
В чем состоит эта «прелесть»? «Мнози же князи с бояры
своими идяху сквозе огнь и поклоняхуся солнцу и кусту и
идолом славы ради света сего и прашаху каждо их власти (т. е.
волости). Они же без взбранения даяхуть им, кто который вла-
сти хотяше, да прелстятся славою света сего», т. е. специально
ради нравственного разложения русских князей. «Блаженному
же князю Михаилу пребывающю в Чернигове, видя многи
нрельщающася славою света сего, посла бог благодать и дар
святаго духа нань и вложи ему в сердце ехати пред царя и об-
личити прелесть его, ею же летит крестьяны»; Михаил поведал
о своем намерении духовнику,и тот укрепил его на подвиг. По-
страдать за веру выказал намерение и Федор.
В первом сказании после отказа Михаила пройти через
огонь его предают пыткам и убивают. В новом варианте от
имени Батыя ему предлагают на выбор: «Едино от двою избери
65 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 471.
66 Н. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития, стр. 111.
67 Там же, тексты, № 15, стр. 50—51.
68 Там же, стр. 115.
317
собе: или богомь моимь поклонишися и жив будеши, и княжение
свое все приимеши, аще ли не поклонишеся богомь, то злою
смертью умреши». Но Михаил непреклонен. Напрасно его молят
внук его князь ростовский Борис и многие бояре, чтобы он ус-
тупил, соглашаясь принять за него епитемью. Но он не сдается:
«Не хощю токмо именемь хрестьян зватися, а дела поганых тво-
рити». Федор, опасаясь, как бы Михаил в конце концов не ус-
тупил, особенно когда он вспоминает жену и детей («женьску
любовь и детей ласкание»), напоминает ему про наказ их духов-
ного отца. Михаил решительно отвергает предложения бояр.
О его речах докладывают Батыю, и тот посылает к Михаилу п
Федору убийц. У них есть еще возможность спасти себя, но они
бесповоротно решили умереть мученической смертью. Зверски
убив Михаила, один из убийц, некий Доман, бывший христиа-
нин, принявший потом язычество, предложил Федору покло-
ниться языческим богам и получить все княжение Михаила,
ио Федор отказался, и его также убили. Их тела бросили на
съедение псам, но над телами от земли до неба явился огнен-
ный столб, и тела «некими хрестьяны богобоязнивыми охранено
бысте» 69.
Последующие авторы разукрасили житие Михаила Чернигов-
ского новыми подробностями, которые должны были еще более
подчеркнуть величие его подвига и сознательное самопожерт-
вование, с каким он па этот подвиг пошел. Как мы видели, самое
первоначальное свидетельство о гибели Михаила Черниговского
далеко от того, чтобы придать его поездке цель преднамеренного
желания пострадать за веру.
Эти первоначальные известия вышли из ростовской княже
ской среды ближайших родственников Михаила Черниговского.
Нельзя, однако, сказать, чтобы внуки Михаила Черниговского’
и сыновья Марии Михайловны, князья ростовские Борис и
Глеб Васильковичи, следовали мнимому примеру своего деда.
В летописях сохранились записи о многочисленных поездках
Бориса и Глеба в Орду, где их неизменно встречали «с честью».
В 1277 г. Борис и Глеб со многими другими князьями северо-
восточной Руси поехали в Орду, чтобы участвовать в походе
Менгу-Темира на осетин. Борис разболелся в Орде и умер там,
но Глеб совершил поход и вернулся домой с большим полоном.
За 20 лет до этого, в 1257 г., он вместе с братом Борисом поехал
на поклон к хану «и оженися в Ворде» 70. Недаром в некрологе
отмечено, что он верно служил татарам «от уности своей».
И все-таки, несмотря на всю верную службу Бориса и Глеба,
князья владимирские куда более преуспевали у ханов. Мне
69 Н. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития, тексты,
№ 18, стр. 55—58.
70 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 474.
318
кажется, что в первых сказаниях о гибели Михаила Чернигов-
ского можно даже уловить известную неприязнь и зависть со
стороны ростовских князей к более удачливым князьям влади-
мирским. По смыслу этих сказаний выходит, что если ростов-
ские князья служили татарам, то, как подчеркивается в некроло-
ге о Глебе Васильковиче, они это делали с нарочитой целью
избавить «многи христианы, обидимыа от них» (татар). Иное
дело другие князья, которые ходили к Батыю и поклонялись
идолам исключительно в своекорыстных целях, прельщенные
«славою пустошною света сего». Здесь явный намек на великого
князя Ярослава Всеволодовича и его сыновей, и в этом намеке
проявляется ростовская ограниченность первоначального про-
ложного краткого жития Михаила Черниговского. Эта ограни-
ченность проявляется и в заключительной части, где помещено
обращение к Михаилу и Федору с просьбой молиться за ростов-
ских князей Бориса и Глеба: не за всю Русскую землю, изнемо-
гавшую под игом «поганых», должен был хлопотать перед богом
мученик Михаил, а только об избавлении своих внуков, князей
ростовских...
А. Н. Насонов справедливо указывает, что если ревностная
служба Глеба Васильковича татарам могла найти официальное
оправдание в том, что он тем самым «избавлял» многих христи-
ан, то «уже в конце XIII в. ростовские князья не смогли бы вы-
ступить и с таким «оправданием» своей деятельности». Именно
в это время ростовские князья выступают «на стороне тех, кто
оружием подавлял сопротивление городов ордынскому влады-
честву в Ростовском княжестве и искоренял вечевые навыки
старого Ростова». В частности, «святой» Федор Ростиславич.
после того как ярославцы не приняли сего «блаженного» князя,
якобы прославленного своим «незлобием», пошел, как расска-
зывает его житие, в Орду, женился там на дочери хана, вернул-
ся в Ярославль, приведя с собой «царева двора татар множество
и прежде бывшая ему обиды отмстиша царевым повелением» 71.
В самом Ростове в 1289 г., в связи с приходом князя Дмитрия
Борисовича, наблюдалось «умножение» татар, вызвавшее вос-
стание граждан и попытку изгнать татар из города. В 1318 г.
татарских послов, присланных в Ростов из Орды и сотворивших
«много зла», сопровождал князь Василий Константинович72.
Как прежде князья с помощью половцев добывали себе ве-
ликокняжеский стол в Киеве, так теперь князья северо-восточ-
71 Совершив это кровопускание, «благоверный» князь Федор утвер-
дился в Ярославле и прожил там до маститой старости «по прежнему
своему благому обычаю, благочестно и благоугодно» («Памятники
древнерусской церковно-учительной литературы», вып. 2. СПб., 189'6,
стр. 7—9).
72 А. Н. Насонов. Указ, соч., стр. 66—67.
319
ной Руси призывали татар, чтобы с их помощью захватить стол
владимирский. Широко применял эту практику сын Алексан-
дра Невского, князь городецкий Андрей Александрович. В пер-
вый раз он призвал татар на Русь зимой 1281 г., с тем чтобы с
их помощью свергнуть с великокняжеского стола своего брата
Дмитрия Александровича и сесть на его место. Приведенная им
татарская рать под начальством Кавгадыя и Алчедая, по словам
летописца, «Муром пусть сътвориша, около Володимеря, около
Юрьева, около Суздаля, около Переяславля все пусто сътворп-
ша и пограбиша люди, мужи и жены, и дети, и младенци, име-
ние то все пограбиша и поведоша в полон». В следующем году
Андрей Александрович, не сумев одолеть брата Дмитрия, снова
привел на Русь татарскую рать Турайтемиря и Алына (по Во-
скресенской летописи; по Симеоновской и Типографской —
Тура и Темеря н Алына), которая много зла причинила русским
людям. В 1285 г. Андрей Александрович опять привел из Орды
царевича, «и много зла сотвориша християном». Дмитрий, одна-
ко, собрался со своими союзниками («с братьею») и прогнал
царевича. Ореол ужаса, которым ранее была окружена всякая
татарская рать, теперь, через сорок без малого лет после начала
ига, уже прошел... В 1293 г. Андрей Александрович в сопровож-
дении своих союзников и приверженцев — князя ярославского
Федора Ростпславича, князей ростовских Дмитрия Борисовича,
Константина Борисовича и Ивана Дмитриевича и князя бело-
зерского Михаила Глебовича — опять пошел в Орду жаловать-
ся па Дмитрия Александровича. Вместе с князьями наводить
татар на Русь поехал и епископ ростовский Тарасий. Хан отпу-
стил с ними брата своего Дюденя «со множеством рати». На
этот раз пострадали почти все крупные города Ростово-Суздаль-
ского края — Владимир, Суздаль, Муром, Юрьев, Переяславль,
Коломна, Можайск, Дмитров, Углич и некоторые другие. Вме-
сте с татарами Андрей Александрович и Федор Ростиславич
грабили, забирали коней, скот и прочее имущество. Наводили
татар на Русь и Дмитрий Алескандрович, и дядя его Ярослав
Ярославич (в 1270 г.), и другие князья 73.
Все эти княжеские неурядицы, сопровождавшиеся чувстви-
тельными для русских людей кровопусканиями, вполне отвечали
татарской политике. По словам Маркса («Секретная диплома-
тия XVIII столетия»), «монгольские татары установили режим
систематического террора, причем разорение и массовые убийст-
ва стали обычным явлением; будучи малочисленны по сравне-
нию с огромными размерами завоеванных ими земель, они для
своего усиления окружали себя ореолом ужаса и массовыми
убийствами сокращали численность населения, которое могло
73 ПСРЛ, т. VII, стр. 175—178; т. X, стр. 85, 150—160, 168—169;
т. XVIII, стр. 78, 83; т. XXIV, стр. 102, 106; НПЛ, стр. 88-89.
320
бы восстать у них в тылу»; «традиционная политика татар»
состояла в том, чтобы «натравлять русских князей друг на дру-
га, поддерживать несогласие между ними, уравновешивать их
силы, никому из них не давать усиливаться». В первые десяти-
летия татарского ига летописцы не возвышаются еще над
узкоместными интересами настолько, чтобы разоблачать эту по-
литику и резко порицать князей — пособников татар. Только в
редких случаях летописец позволяет себе глухо, робкими на-
меками осуждать такое бедственное для народа поведение.
Горькие слова по адресу князей вырываются, например,
у летописца по поводу событий, имевших место в 1283 г. в Кур-
ской области. Здесь баскак Ахмат сильно притеснял местных
князей — Олега Рыльского и Святослава Липовечского. Они по-
жаловались на пего хану Телебуге, который дал им приставов,
чтобы вывести их людей из слобод, устроенных Ахматом. Но
Ахмат придерживался другой ориентации — могущественного
князя Ногая. Тот послал на Олега рать, которая захватила все
княжество. Олег бежал в Тамбов, а Святослав спрятался в во-
ронежских лесах. Впоследствии Олег пришел из Орды с татар-
ским отрядом й убил Святослава «по цареву слову», а брат Свя-
тослава князь Александр убил Олега и сына его Давыда, «и
сътворися радость диаволу и его поспешнику Ахмату». Когда
Олег скрывался в Орде, Ахмат учинил дикую расправу над его
боярами: им отрубили головы и правые руки, а трупы их по-
весили на деревьях. «Бог бо казнить человека человеком,— за-
мечает по этому поводу летописец,— тако сего бесерменина на-
вел злаго за нашу неправду, мню же и князей ради, понеже
живяху в которе. Много имам писати, но то оставил!» 74.
Так летописцы, в общем поддерживавшие своих князей,
невольно раскрывают их своекорыстную политику, шедшую
вразрез с интересами народа.
5. Бояре и татарское иго
Татарский гнет стремились использовать в своекорыстных
целях не одни князья, но все господствующие классы в целом —
бояре (феодалы-землевладельцы), купцы и духовенство. О ду-
ховенстве речь будет впереди, что касается бояр и купцов, то
они, подобно князьям, быстро «сработались» с завоевателями.
Так было в Средней Азии, так было в Закавказье75, так случи-
лось и на Руси.
74 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 79—81. (Подчеркнуто мною.—- II. Б.). Свой
рассказ летописец заключает словами: «И хлеб в уста не идеть от
страха».
75 См. «История монголов инока Магакия», перевел и объяснил
К. П. Патканов. СПб., 1871, стр. 33—35.
21 Заказ № 835
321
Особенно резко проявилась боярская угодливость в отноше-
нии завоевателей в 50-х годах XIII в., когда татары производи-
ли перепись для обложения жителей постоянной данью. Офици-
альная суздальская летопись в протокольной форме рассказы-
вает об этих событиях, как об обычной операции, не вызвавшей
никаких осложнений.
Сначала, в 1257 г., «приехаша численици, исщетоша всю
землю Суждальскую и Рязаньскую и Мюромьскую и ставиша
десятники и сотники и тысящники и темники и идоша в Ворду,
толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, крилошан, кто
зрить на святую богородицю и на владыку» 76. Зимой 1258/59 г.
«приехаша численици в Володимерь и поидоша численици и
князи к Новугороду Великому, Александр, Андрей, Борис, ищ-
тоша и поехаша опять в Володимерь. Александра же удержаша
Ноугородци и чтиша и много. Олександр же дав им ряд и поеха
с честью в свою отчину» 77.
По этой записи выходит, что перепись прошла мирно и без-
мятежно, закончившись в Новгороде своеобразным «банкетом»
в честь Александра Невского. Однако демократически настро-
енный новгородский летописец передает события в совершенно
ином освещении. В 1257 г., сообщает Новгородская первая ле-
топись, пришла из Руси злая весть, что татары хотят на Новго-
роде «тамгы и десятины». Слух вызвал в Новгороде большое
возбуждение, «и смятошася люди черес все лето». Волнения
приняли такие размеры, что новгородцы убили Михалка посад-
ника, причем летописец сопровождает это известие сентенцией:
«Аще бы кто добро другу чинил, то добро бы было, а копая под
другомь яму, сам ся в ню въвалить». Из этой приписки, как и
из всего контекста, видно, что посадник уговаривал новгород-
цев не сопротивляться татарским требованиям. Зимою в Новго-
род приехали татарские послы с Александром Невским и стали
требовать «десятины и тамгы». Сын Александра князь Василий,
по-видимому, поддерживавший тех, кто отвергал татарские тре-
бования, вынужден был бежать в Псков. Александр вывел сына
из Пскова, отослал его в Суздальскую землю («в Низ») и са-
мым жестоким образом расправился с теми, «кто Василья на
зло повел». Тем не менее новгородцы «не яшася... по то», т. е.
не согласились на требования татарских послов, послали через
них хану дары и отослали с миром.
Татарские послы, однако, не удовлетворились дарами, стре-
мясь получать регулярную дань («тамги и десятины»).
В 1259 г. в Новгород опять прибыли татарские послы («окань-
нии татарове сыроядци, Беркай и Касачик»), на этот раз с бо-
76 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 474—475.
77 Там же, стб. 475.
322
лее многочисленной охраной («и инех много»), требуя перепи-
си («дать число») и дани. В Новгороде поднялся «мятежь ве-
лик», так что татарским послам пришлось обратиться к Алек-
сандру Невскому за содействием, чтобы он дал им сторожей —
«ать не избьють нас». Стеречь их были приставлены сын посад*
ский и все дети боярские. Население Новгорода резко раздели-
лось на два лагеря, или, выражаясь словами летописца, «из*
двоишася люди». В одном лагере была «чернь», которая «не хо-
теша дати числа, но реша: умрем честно за святую Софью и за
домы ангельскыя». Летописец называет тех, кто «створиша су-
пор» (оказывали сопротивление), добрыми людьми, стоявшими
за святую Софию и за православную веру. Им противостоят
«вятшии» («лучшие» люди, богачи), которые «велять ся яти
меншим по числу». Они действовали всеми средствами и, меж-
ду прочим, угрозами, что если новгородцы не согласятся на
перепись, то против них выступят татарские полки, которые
якобы уже собираются в Суздальской земле. «Вятшии» сумели
настоять на своем, новгородцы послушались их совета и «яша-
ся по число». Это был злой совет: «творяху бо бояре собе легко,
а меншим зло». Кончилось дело тем, что «почаша ездити окань-
нии по улицам, пишюче домы христьянскыя... И отъехаша
оканьнии, вземше число, а князь Олександр поеха после, поса-
див сына своего Дмитрия на столе» 78.
Приведенный летописный рассказ о произведенной в Новго-
роде переписи — яркий обличительный памятник, вскрываю-
щий своекорыстие правящих классов в годину большого народ-
ного бедствия 79.
До нас дошло еще одно литературное произведение, где
люди имущие обвиняются в том, что они используют народное
бедствие для приумножения своих богатств и для порабощения
свободных крестьян. Это — «Слово о мятежи жития сего», при-
писываемое, по-видимому без особых оснований, публицисту
XIII в. епископу владимирскому Серапиону80. «Иному землю
78 НПЛ, стр. 82-83.
79 Подобные свидетельства, потрясающие по своему драматизму,
встречаются и в армянских хрониках. См. «История монголов инока Ма-
гакия», стр. 24; «История монголов по армянским источникам», вып. 1.
СПб., 1873, стр. 9, 41; вып. 2, стр. 78—79.
80 «Слово о мятежи жития сего» содержится в Измарагде XV в. под
именем святого Ефрема. Измарагд заключает еще два поучепия XIII в.
под тем же именем: «О казнях и о ратях» и «Слово о кончине мира».
Поскольку «Слово о казнях божиих и о ратях» принадлежит по другому
списку епископу Серапиону, то издатели названных поучений пола-
тают, что и остальные два Слова следует приписать Серапиону, тем бо-
лее что они и по содержанию и по стилю сходны с другими поучениями
Серапиона («Новые поучения Серапиона, епископа Владимирского».
«Православный собеседник», 1858, июль стр. 472—473). Исследователь
творчества Серапиона Е. В. Петухов считает, однако, что данные два
323
21*
изхвати,— жалуется автор Слова,— а иному имение отъят,
и того село слышавше (село слыло за тем.— И. Б.), а дом иного
ныне есть. Друзии же имениа не насыщешася и свободные си-
роты порабощают и продают, инии крадут и разбивают, а име-
ние хощют собрати» 81. Такие обвинения в самой общей и рас-
плывчатой форме можно встретить в духовной древнерусской
литературе на всем протяжении ее развития, но приведенный
отрывок, несомненно, имеет в виду время татарского разорения
с характерным для эпохи бурных социальных потрясений пере-
распределением богатств и ценностей. Недаром автор жалуется,
что все стало шатко и зыбко («стропотна»).
6. Духовенство и татарское иго
Как реагировало на татарский погром русское духовенство?
Как оно вело себя во время татарского ига? Какие идеи оно
проводило? Какие мысли и чувства оно внушало русскому на-
роду в годы величайшего исторического бедствия? Эти вопросы
имеют большое значение для истории русской общественной
мысли описываемого периода, ибо церковная иерархия Руси,
как и других стран в эпоху средневековья, играла исключи-
тельную роль в идеологическом воздействии на массы народа.
Когда происходил татарский погром, глава русской церкви,
грек-митрополит Иосиф, бежал из Руси — по-видимому, к себе
на родину, в Византию. Если раньше греки с большой радостью
принимали поставление в митрополиты и епископы русской
церкви, то после Батыева нашествия и страшных рассказов о
татарских ужасах они в течение нескольких десятилетий «бла-
горазумно» отказывались от занятия русских кафедр82. Но
представители высшего духовенства не греки, а русские ро-
дом, держали себя не с большим достоинством. Обращает на
себя внимание прежде всего ничтожное число погибших от та-
тарского погрома высших иерархов церкви. Их можно пересчи-
тать по пальцам. В осажденном Владимире сгорел запершийся
в Успенском соборе епископ Митрофан. Во Владимире же, по
сообщению летописи, были убиты архимандрит монастыря
Рождества богородицы Пахомий и игумен Феодосий Спасский.
Если бы были убиты другие епископы и игумены, летописец не
преминул бы об этом сообщить. Зато епископ ростовский, «бла-
женный» Кирилл, своевременно бежал в Белоозеро и вернулся
обратно уже после поражения Юрия Всеволодовича на реке
Слова не могут принадлежать Серапиону (Е. Петухов. Серапион Вла-
димирский, русский проповедник XIII века. СПб., 1888, стр. 8—12).
81 «Православный собеседник», 1858, июль, стр. 481—482.
82 Е. Е. Голубинский. Указ, соч., т. II, вторая половина, стр. 51.
324
Сити и ухода татар 83. В то время как почти все князья рязан-
ские были перебиты татарами, епископа рязанского «ублюде
бог: отъеха проче в тъ год, егда рать оступи град» 84. Батый
имел основание питать особую ненависть к Чернигову, князь
которого Михаил Всеволодович бежал в Венгрию искать про-
тив татар помощи. Захватив Чернигов, татары «град пожегше и
люди избиша и манастыре пограбиша», но епископу Порфи-
рию они сохранили жизнь, взяв его с собой и отпустивши в
Глухове с миром 85 86. «Если полагать,—- отмечает с горечью исто-
рик русской церкви,—что обязанность высшего духовенства.—
епископов с соборами игуменов, долженствовала при данных
обстоятельствах состоять в том, чтобы одушевлять князей и
всех граждан к мужественному сопротивлению врагам для за-
щиты своей земли, то летописи не дают нам права сказать, что
епископы наши оказались на высоте своего призвания,— one не
говорят нам, чтобы, при всеобщей панике и растерянности, раз-
давался по стране этот одушевляющий святительский голос» 8е.
О событиях первых лет, последовавших за татарским погро-
мом, сохранились очень скудные сведения. Почти ничего не из-
вестно, в частности, об отношениях русской церковной иерар-
хии с золотоордынской властью. Однако с самого начала татар-
ского ига проповедники и летописцы, являвшиеся преимущест-
венно представителями духовенства и проникнутые церковной
идеологией, чьей бы политической ориентации они ни придер-
живались, настоятельно проводят мысль, что ужасная ката-
строфа, обрушившаяся на Русскую землю, есть божья кара,
ниспосланная за грехи. Уже в первом летописном повествова-
нии о нашествии Батыя повторяется старое внушение о казнях
божиих: бог де казнит смертью, голодом, засухой, дождями или
наведением поганых; следует смиренно принимать эти казни,
исправляться и каяться, чтобы умилостивить разгневанного
бога.
Мотив этот, вообще говоря, не новый. Уже в конце XI в,
проповедники, летописцы и другие писатели именно «казнями
божьими» объясняли набеги половцев. Но есть принципиальная
разница между тем, как русские книжники трактовали «казни
83 ПСРЛ, т. I, выв. 2, стб. 463—465.
84 НПЛ, стр. 75.
85 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 469.
86 Е. Е. Голубинский. Указ, соч., т. II, вторая половина, стр. 14.
Это высказывание звучит довольно одиноко; другие историки, вопреки
очевидным фактам, считают, что церковь с самого начала татарского
ига была как раз на высоте своего признания. В. И. Сергеевич, напри-
мер, указывает, как на нечто, незыблемо установленное наукой, будто
«в период татарского ига ему (духовенству.— И. Б.) не раз сдастся
облегчить положение князей и утишить народные бедствия» (В. И.Сер-
гее в и ч. Древности русского нрава, т. II, изд. 3-е. СПб., 1908, стр. 633)
325
божии» в применении к половцам, и последующей трактовкой
этого понятия в отношении татар. Объясняя половецкие набеги
божьей карой за грехи, призывая в связи с этим к покаянию,
летописец в то же время ратует за объединение князей, за пре-
кращение братоубийственных распрей, чтобы общими объеди-
ненными усилиями дать отпор степным хищникам. Призывая
русских людей к покаянию, летописец одним из важнейших
элементов этого покаяния считает «братолюбие», т. е. прекра-
щение взаимных политических споров и усобиц. Совсем иначе
реагировало духовенство (представителями которого и были
русские кпяжники описываемого времени) на новый «батог
божий» — на иго татарское. Робко намекая на княжеские «не-
доумения», духовенство далеко от мысли призывать русских
людей к объединению своих сил для отпора «поганым». Покая-
ние, смирение и покорность — вот что теперь без конца пропо-
ведуют представители церкви. В их изображении ненавистное
иго превращается чуть ли не в багодеяние, возвышающее душу
народа 87.
Князья, проявлявшие стремление договориться и сработать-
ся с татарами, находили полное сочувствие со стороны духовен-
ства. Михаил Черниговский и Даниил Галицкий перед поезд-
кой в Орду советовались со своими духовными отцами, и те бла-
гословили их на путь. Когда Батый вызвал в Орду Александра
Невского, «храбрый и мудрый князь» «абие иде к епископу Ки-
рилу и поведе ему речь свою: «Отче, яко хощу ити к цесарю в
Орду». Епископ же Кирил благословил его со всем своим сбо-
ром. Он же пакы поиде ко цареви Батыю» 88.
У нас нет сведений о том, ездили ли высшие представители
русской церкви в Орду в первые годы татарского ига. Несколь-
ко позднее такие поездки происходили нередко. В Орде русские
клирики могли встречаться с представителями грузинской, ар-
мянской и других церквей, и все они были одушевлены единым
стремлением — угодить хану, договориться с ним, поддержать
его владычество и снискать его милость. Когда в покоренных
87 Отдаленным отзвуком этих настроений являются высказывания
некоторых церковных писателей XIX в. Небезызвестный историк рус-
ской церкви Филарет, например, пишет, что «в мудром плане» господа
«иго монголов было мерою любви, врачующей нравственные болезни
русского народа». Поддерживаемое игом «благоговение к вере... было
общим для всех состояний», и постепенно даже среди князей «дух
вражды властолюбивый» уступал место «духу кротости». Филарет до-
говаривается до того, что якобы наблюдавшиеся среди новгородцев в
монгольский период «злодейства» и «зверства необузданные» следует
объяснить тем, что Новгород избег ужасов Батыева нашествия; «это
всего яснее показывает, как нужно было иго, которое наложил про-
мысел божий на Россию» (Е. Р. Ф. История русской церкви, период вто-
рой. М., 1848, стр. 143—145. Подчеркнуто мною.— И. Б.).
88 НПЛ, стр. 304.
326
татарами странах стон стоял от непосильных поборов, церковь
получала от ханов привилегии и льготы 89.
Об отношениях высших церковных иерархов Руси с ханской
властью в первые годы татарского ига не сохранилось подроб-
ных известий. После бегства митрополита Иосифа из Русп здесь
много лет вообще не было митрополита. Лишь в 1250 i. митро-
политом был поставлен сподвижник и сотрудник Даниила Ро-
мановича Кирилл, выполнявший до этого дипломатические по-
ручения галицкого князя и служивший у него «печатником».
Однако упорные надежды Даниила на получение помощи про-
тив Золотой Орды от папы римского и согласие его на церков-
ную унию заставили Кирилла фактически перенести свою рези-
денцию в северо-восточную Русь, где он стал деятельным по-
мощником Александра Невского и, как мы видели, благословил
его на соглашение с Ордой и покорность хану 90.
Второе после митрополита лицо в церковной иерархии севе-
ро-восточной Руси, епископ ростовский (тоже Кирилл) еще бо-
лее рьяно, чем митрополит, сотрудничал с татарской властью и
совершал неоднократные поездки в Орду. Искусные политики,
использовавшие все средства для упрочения своей власти в
покоренных странах, золотоордынцы очень хорошо оценили зна-
чение церкви как мощного идеологического института, способ-
ного укрепить их владычество над Русью. На этой почве между
носителями татарского ига и русской церковью установились
полное взаимопонимание и взаимопомощь. Духовенство, рас-
еа «История монголов по армянским источникам», вып. 1, стр. 16—21,
33—40; вып. 2, стр. 27—28, 98—99.
90 А. Н. Насонов полагает, что в качестве доверенного лица Дани-
ила Кирилл «не мог, конечно, пользоваться доверием в Орде, тем более
что направленный против татар союз галицкого князя с напой был
окончательно разорван только в 1257 г. Таким образом, деятельность но-
вого митрополита с самого начала совершенно скомпрометировала его
в глазах Орды...» (А. Н. Насонов. Указ, соч., стр. 40). Положение это
представляется неправдоподобным по ряду соображений. Во-первых, ми-
трополит Кирилл вскоре после своего поставления порвал с Даниилом
и именно по такому вопросу, который должен был поднять его значе-
ние в глазах татар. Во-вторых, находясь на северо-востоке, Кирилл по-
ощрял проводившуюся Александром Невским и другими князьями
политику сотрудничества с татарской властью. В-третьих, первый по
времени ярлык золотоордынских ханов русской церкви был выдан имен-
но в бытность митрополитом Кирилла, что едва ли бы произошло, если
бы Золотая Орда относилась недружелюбно или даже враждебно к рус-
скому митрополиту. Наконец, едва ли Александр Невский и другие рус-
ские князья, лояльно державшие себя в отношении Золотой Орды, тер-
пели бы во главе русской церкви неприемлемого для татарской власти
митрополита. В силу этих соображений мне кажется, что ближе к исти-
не М. Д. Приселков, считающий, что митрополит Кирилл, порвав с Да-
ниилом. примкнул к политике длительной покорности татарам, прово-
дившейся Александром Невским (М. Д. Приселков. История рус-
ского летописания, стр. 105),
327
сматривая хана как «божий батог», непрестанно внушая наро-
ду мысль о смирении, слепой покорности завоевателям, глу-
шило всякое проявление протеста против ига и считало неупла-
ту дани тяжким грехом 91.
Со своей стороны ханы Золотой Орды наделяли русское ду-
ховенство такими льготами и правами, которых оно не получа-
ло от своих князей до монгольского завоевания. Когда именно
была оформлена (фактически, а может быть, и формально)
эта договоренность между русской церковью и золотоордынской
властью — трудно сказать. Во всяком случае, когда татары в
начале царствования Берке произвели в северо-восточной Руси
перепись населения для правильного взимания дани, писцы уже
«не чтоша игуменов, черньцов, попов, крилошан, кто зрить на
святую богородицю и на владыку» 92.
В старой русской историографии можно часто встретить ут-
верждение, что татары давали духовенству привилегии и льго-
ты исключительно из уважения к чужим религиям, связанного
с безграничной веротерпимостью, да еще из стремления уми-
лостивить чужих богов. «...Освобождение русского духовенст-
ва,— писал, например, Н. И. Веселовский,— как и всякого дру-
гого, от податей и повинностей, исходило у монгольских ханов
из страха перед колдовством, которым обладали, по мнению
монголов, все церковнослужители, почему и надо было их за-
добрить» 93. Все это, по мнению автора, вытекало из шаманских
верований монголов. Но в таком случае невольно встает вопрос,
почему же первоначальные привилегии, предоставленные рус-
ской церкви (как, впрочем, и другим), неизменно подтвержда-
лись последующими ханами, исповедовавшими мусульманство,
которое, как известно, отличается исключительной нетерпимо-
стью к чужим религиям? Дело, конечно, не в религиозных веро-
ваниях татарских ханов, не мешавших им, в зависимости от об-
стоятельств, то давать дополнительные льготы русскому духо-
91 В деяниях собора 1274 г., там, где говорится, что попов и дьяко-
нов надо ставить с большим выбором, тщательно испытывая, не зани-
маются ли дни предосудительными делами, отцы собора в числе таких
дел упоминают блуд, убийство, ростовщичество «или дани бегая»
(Об. памятников по истории церковного права, сост. В. Н. Бенешевич,
вып. 2. Пго.. 1914, стр. 3—4).
92 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 475. А. Н. Насонов доказал, что перепись
населения, производившаяся в 1257 г. в северо-восточной Руси, была
предпринята не Золотой Ордой, а монгольским императором и стояла
в связи с общеимперскими мероприятиями в этой области (указ, соч.,
стр. 11 и ст.). Нетьзя. однако, предполагать, что Золотая Орда, к «улу-
су» которой принадлежала Русь, была совершенно не причастна к этому
важнейшему мероприятию.
93 Н. И. Веселовский. Указ, статья. ЖМНП, 1916, июль, стр,
82-83.
328
венству, то отнимать их, а в определенном политическом
расчете, одинаково выгодном для обеих сторон.
Через несколько лет после переписи в жизни русской церков-
ной иерархии произошло важное событие, еще более сблизившее
ее с татарской властью. Имею в виду основание в 1261 г. в сто-
лице Золотой Орды Сарае особой русской епископии, объединив-
шейся с епископской кафедрой в Переяславле Южном 94. Пер-
вого сарайского епископа Митрофана сменил в 1270 г. Феогност,
выполнявший важные дипломатические поручения хана Менгу-
Темира и ездившего от него по крайней мере три раза в Кон-
стантинополь 95. Всего замечательнее, что сараевская кафедра
была основана при Берке, первом золотоордынском хане, при-
нявшем ислам и энергично распространявшем его среди татар-
ских феодалов 96. Фанатичная преданность Берке-хана мусуль-
манской религии не помешала ему благосклонно отнестись к
учреждению в его столице христианской епископии, еще проч-
нее связавшей русскую церковную иерархию со всей системой
татарского владычества на Руси.
При преемнике Берке Менгу-Темире русская митрополия
получает первую ханскую грамоту 97, предоставившую русской
церкви широчайшие льготы и привилегии. Прежде всего Мен-
гу-Темир декларирует, что он не «изыначивает» тех льгот, ко-
торые Чингис-хан и «последние цари» дали духовенству, «да
94 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 476.
96 Подробнее об этих поездках см. А. Н. Насонов. Указ, соч., стр.
46—47; см. также Пл. Соколов. Русский архиерей из Византии и
право его назначения до начала XV века. Киев. 1913, стр. 191—192.
А. Н. Насонов рассматривает сарайскую епископскую кафедру как не-
кий «новый церковный центр русской митрополии» и считает, что са-
райский епископ, облеченный доверием хана, властно вмешивался в
дела северо-восточной Руси (указ, соч., стр. 47). Источники, однако, не
дают основания придавать сарайской кафедре столь преувеличенное зна-
чение. Служа в известной степени как бы посредствующим звеном меж-
ду ханом и русским митрополитом, сарайский епископ в то же время
выполнял свои специфические более узкие, но непосредственные зада-
чи. Дело в том, что в Сарае было значительное русское население, обслу-
живаемое местной епископской кафедрой.
96 Б. Греков и А. Якубовский. Золотая Орда и ее падение.
М.— Л., 1950, стр. 80, 166.
97 Грамота выдана «заечьего лета осенняго первого месяца в чет-
верг». Так как «заячье лето» за время жизни Менгу-Темира приходи-
лось два раза: в 1267 г. и в 1279 г. (в первом случае 1 августа, во вто-
ром— 28 августа), то исследователь ханских ярлыков М. Д. Приселков
считает, что «грамота дана 1 авг. 1267 г., п. ч. Менгу-Тимур вступил на
престол в 1266 г., и это привело к определению отношений нового хана
к русской церкви» (М. Д. Приселков. Ханские ярлыки русским ми-
трополитам. Пгр., 1916, стр. 98, 83). Пл. Соколов, напротив, думает, что’
грамота выдана не в 1267 г., а в 1279 г. и находится в связи со второй
переписью, производившейся в 1276 г. и вызвавшей злоупотребления
писцов (Пл. Соколов. Указ, соч., стр. 189).
329
правым сердцем богови за нас и за племя наше молятся и бла-
гословляют нас». В силу этих льгот Менгу-Темир освободил
русское духовенство от всех даней, пошлин и повинностей —
тамги, поплужного, подводной повинности (яма) и участия в
военных действиях татар. Но этого мало. Менгу-Темир объяв-
ляет неприкосновенным всякое церковное недвижимое имуще-
ство («земля, вода, огород, виноград, мелницы, зимовища, лето-
вища») и предлагает вернуть церкви такое имущество, если оно
было захвачено до выдачи грамоты. Все эти льготы распростра-
няются не только непосредственно на представителей духовен-
ства, но и на всех членов их семьи, которые не выделились в
самостоятельное хозяйство («Попове един хлеб ядуще и во еди-
ном дому живуще: у кого брат ли, сын ли...»). Церковнослужи-
тели освобождались от всяких общественных работ («да не
изамают их, ни стерегуть их»). Очень важное принципиальное
значение имеет тот раздел грамоты Менгу-Темира, который
предписывает бережно относиться к предметам культа («или
что в законе их: книги или ино что,— да не замают и не емлют,
ни издернут, ни погубят их»). Под страхом смертной казни пра-
вославная вера ограждается от оскорблений: «а кто имет веру
их хулити, тот человек извинитца (т. е. будет признан винов-
ным.— И. Б.) и умрет» 98 99.
Грамота Менгу-Темира настолько улучшила отношение хан-
ской власти к русской церкви, что летопись соообщает о смерти
хана Берке, как об «ослабе Руси от насилия бесерменского».
«Церковь получила новые льготы,— замечает по этому поводу
М. Д. Приселков,— и ей естественно было обобщать их до «ос-
лаби» всей Руси» ".
Высшие иерархи русской церкви цепко держались за свои
привилегии, полученные ими от татарских ханов. Дани, пошли-
ны и повинности, взимавшиеся и исполнявшиеся в пользу за-
воевателей, всей тяжестью ложились на народные массы. Народ
был бессилен заставить духовенство принять на себя часть
жертв, налагаемых татарским игом. Но была другая сила внут-
ри господствующего класса, с которой духовенству приходилось
больше считаться и которая пе прочь была переложить на
попов часть татарской дани. Это были князья и их окружение —
бояре. Исследователь отношений русской церкви с Византией
Пл. Соколов высказывает предположение, что епископ ростов-
ский Кирилл и вслед за ним ростовский же епископ Игнатий
ездили в Орду, чтобы искать защиты у хана против князей, по-
кушавшихся на церковное имущество. Именно с попыткой ро-
стовского князя Глеба Васильевича захватить церковное иму-
98 М. Д. П р и с е л к ов. Ханские ярлыки..., стр. 97.
99 Там же, стр. 84.
330
щество Пл. Соколов связывает происшедший после смерти этого
князя инцидент, вызвавший вмешательство митрополита Ки-
рилла 10°. По сообщению Симеоновской летописи, Кирилл в
1280 г. приехал из Киева в Суздальскую землю и, узнав, что
Игнатий, епископ ростовский, «неправо творяша», отлучил его
от службы. Вина Игнатия заключалась в том, что он спустя уже
9 педель после смерти князя Глеба вырыл его труп из соборной
церкви и велел похоронить в другом месте. Только по просьбе
племянника покойного князя Дмитрия Борисовича (который
до этого отнял волости у своего двоюродного брата князя Миха-
ила Глебовича «с грехом и с неправдою», воспользовавшись
смертью Глеба) Кирилл простил Игнатия, но при этом велел
ему каяться до смерти: «Осудил бо еси мертвеца, преже суда
божиа, а жива постыдяся, дары емля от него, ядый, испивая
с ним...» 100 101.
Пл. Соколов не подкрепляет своих предположений никакой
аргументацией. Однако, если внимательно вчитаться в житие
царевича Петра, единственный источник, сообщающий о поезд-
ке ростовского епископа в Орду, и в летописное известие ка-
сательно поездки Игнатия, то можно извлечь оттуда некоторые
конкретные подробности, подтверждающие мысль Пл. Соколова.
В житии ордынского царевича Петра рассказывается, что ро-
стовский епископ Кирилл ездил к хану Берке «за дом святыа
богородица», т. е. по делам, связанным с материальным благо-
получием ростовской кафедры. За какими-то новыми или осо-
быми льготами для ростовской церкви Кирилл едва ли бы по-
ехал в Орду, ибо вся русская церковь была уже в то время
освобождена от даней и повинностей. Какова же была цель
его поездки? Ответ па этот вопрос дает рассказ о втором посе-
щении Кириллом ханской ставки. Вторично Кирилл ходил в
Орду лечить единственного сына Берке, которого врачи не мог-
ли исцелить. Кириллу якобы удалось вылечить сына хана, и
Берке «возрадовался со всем домом и всею ордою своею, и пове-
ло давати владыце оброки годовнии в дом святыа богородица».
Не надо, однако, думать, что эти оброки вносились из казны
золотоордынского хана. Их вносили... князья ярославские: сразу
же после сообщения о том, что Берке во время первого посеще-
ния Орды Кириллом оказал ему почести и отпустил с миром,
говорится: «по его животе князи ярославстии годовнии оброки
носят на гроб» (чудотворца ростовского Леонтия) 102. Не до-
100 Пл. Соколов. Указ, соч., стр. 189—190.
101 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 77. По данным другой летописи, державшей
сторону Игнатия и сочувствующей ему, митрополит разгневался на
епископа Игнатия «по оклеветанью», но, «рассмотрив паки, благослови
его» (ПСРЛ, т. I, СПб., 1846, стр. 227).
102 «Сказание о блаженном Петре царевиче Ордынском». «Право-
славный собеседник», 1859, март, стр. 360—361.
331
вольствуясь льготами, предоставленными церкви носителями
татарского ига, епископ ростовский едет к хану, чтобы тот за-
ставил местных князей платить постоянный оброк епископской
кафедре!
Епископ Игнатий, которого русская церковь как «чудотвор-
ца» причислила к лику святых, ездил, по сообщению летописи,
в 1282 г. «второе», т. е. второй раз, в Орду к хану «за причет
церковный» — по церковным делам. Поездка Игнатия в Орду
произошла в бытность ханом Менгу-Темира, когда уже действо-
вал его ярлык, если даже считать, что последний был выдан не
в 1267, а в 1279 г. Никакие дополнительные льготы после
этого ярлыка были уже немыслимы, и епископ Игнатии
мог ездить в Орду либо жаловаться на князей, либо вымогать у
них через хана новые доходы. В житии ордынского царевича
Петра рассказывается, что Игнатий ходил в Орду «емля обро-
кы царскыа» 103. Это, вероятно, те же «оброки», которые князья
ярославские платили предшественнику Игнатия епископу Ки-
риллу «по его животе», а теперь, по ходатайству Игнатия, снова
были закреплены за ростовской кафедрой.
На совести другого ростовского владыки, епископа Тарасия,
было страшное кровопускание, учиненное татарами русским
людям в 1293 г. Это он вместе с Андреем Александровичем и
другими князьями навел на Русь рать Дуденя, которая захва-
тила и разорила Владимир, Суздаль, Москву, Переяславль, Ко-
ломну, Можайск, Муром, Юрьев, Волоколамск, Дмитров, Углич,
«а всех градов взяша 14, и всю землю пусту сотвориша» 104.
Пока Русь была задавлена тисками татарского ига, князьям
волей-неволей приходилось мириться с чрезмерными льгота-
ми, которыми была наделена церковь. Но как только иго золото-
ордынских ханов в результате народных восстаний и под уда-
рами русских воинов начало ослабевать, князья стали отнимать
у духовенства некоторые предоставленные ему ханскими ярлы-
ками привилегии. По уставной грамоте Василия Дмитриевича,
выданной уже после Куликовской битвы (в начале XV в.), ми-
трополит обязан был, во-первых, вносить дань по княжеской
оброчной грамоте в те годы, когда самому великому князю при-
ходилось платить «выход»; во-вторых, нести ямскую повинность
в митрополичьих селах; в-третьих, выставлять «даточных», т. е.
военных людей. Грамота ограничивала также судебные права
митрополита, запрещала ставить в попы и дьяконы «слуг моих
в моих данных» (т. е. платящих дань великому князю) и т. д. 105
Это ущемление прав духовенства церковные писатели пыта-
ются выставить как особое «великодушие» русских митрополи-
103 Пнавлславный собеседник», 1859, март, стр. 363.
104 ПСРЛ, т. VII, стр. 180.
105 А. С. Павлов. Курс церковного права. СПб., 1902, стр. 16L
332
тов, радевших за родную землю. «Стремление к политическо-
му величию русской земли,—пишет, например, известный зна-
ток канонического права А. С. Павлов,— было в митрополитах
сильнее всяких корыстных расчетов. Несмотря на милостивые
ярлыки монгольских ханов, московские первосвятители действо-
вали постоянно против ига неверных. Митрополит Киприан,
уже обладая ярлыками, освобождавшими его от дани в орду,
тем не менее... (в известной договорной грамоте с великим кня-
зем московским Дмитрием) обязуется собирать ордынскую дань
и с церковных людей и посылать своих бояр и слуг на войну
под стягом в. князя» 106. В другом месте А. С. Павлов заявляет,
будто бы «ханские ярлыки данные митрополитам, были обяза-
тельны для русских князей пе столько юридически, сколько
нравственно. В случае нарушения князьями прав духовной
иерархии, определенных ярлыками, наши митрополиты, не ре-
шаясь жаловаться на обидчиков церкви самим неверным ханам,
ссылались на их ярлыки только для того, чтобы подействовать
на совесть христианских князей» 107. И дальше идут ссылки па
собор 1503 г., на митрополита Макария (середина XVI в.), на
патриарха Никона, т. е. на практику того времени, когда татар-
ское иго было уже сброшено, никаким ханам жаловаться было
нельзя, и «первосвятителям» ничего не оставалось, как подчи-
ниться великим князьям и царям московским, хотя соглаша-
лись они с ущемлением своих прав далеко не смиренно, а после
ожесточенной борьбы.
Привилегированное положение русского духовенства со вре-
мени татарского ига, его готовность служить ханам, верность
интересам Золотой Орды, выражавшаяся в настойчивых обра-
щениях к народу с призывом к терпению и покорности,— все
это, конечно, должно было поколебать авторитет церковной
иерархии в глазах народных масс. Этому содействовала еще рас-
пущенность служителей церкви, которые и до татарского погро-
ма, как об этом свидетельствуют многочисленные памятники,
далеко не отличались безупречным поведением. Многочислен-
ные проповедники XII в. заклеймили продажность, ростовщи-
чество, разврат и пьянство как хронические пороки белого и
особенно черного духовенства. Но эта критика исходила из
среды самого духовенства. Она не ставила перед собой рефор-
мационных, а тем более антирелигиозных целей. В ее задачи
входило лишь навести внешний порядок в церковном доме,
покончить с наиболее вопиющими недостатками, которые броса-
лись в глаза и дискредитировали духовенство в народе. Эти це-
ли преследовал и состоявшийся в 1274 г. во Владимире первый
после татарского нашествия церковный собор.
106 Там же, стр. 499.
:С7 Там же, стр. 158.
333
На собор собралось лишь несколько церковных иерархов*
представлявших Суздальскую Русь, Великий Новгород и
полоцкую кафедру. Тяжелая татарская неволя провела глубо-
кую борозду между северной Русью и южной, и хотя возглав-
лявший собор митрополит Кирилл жил попеременно то в Кие-
ве, то во Владимире, он уже не в состоянии был собрать епис-
копов всей Руси. Повод для созыва собора был самый скром-
ный — поставление епископом владимирским, суздальским и
нижегородским архимандрита печерского Серапиона, которого
Кирилл в том же году привел с собой из Киева 108. Но уже со-
бравшись, епископы обсудили важные вопросы, имевшие боль-
шое значение для поднятия престижа церкви. Прежде всего
Кирилл, от имени которого излагается «Правило», констати-
рует, что он сам много видел и слышал «неустроение в святых
церквах..., несъгласия многа и грубости, или неустроением па-
стушьскым (т. е. пастырским.— И. Б.), или обычаем неразумия*
или неприхожением (в других списках: прихожепием) еписко-
пов, или от неразумных правил церковьных».
В течение всего татарского ига русское духовенство сокру-
шалось по поводу того, что, несмотря на ужасные бедствия*
якобы ниспосланные богом на Русь за грехи, «пасомые» не «ис-
правляются», не «избывают» грехов своих. Собор 1274 г. вы-
нужден был с подобными упреками обратиться к самому духо-
венству: «Кый убо прибыток наследовахом, оставльше божия
правила?» — с таким вопросом обращается Кирилл с церковным
пастырям и рисует мрачную картину тяжелого ига, которое,
казалось бы, должно было обратить попов на истинный путь:
«Не расея ли ны бог по лицю всея земля? не взяти ли быша
гради наши? не иадоши ли силытии наши князи острием меча?
не поведени ли быша в плен чада наша? не томими ли есмы на
всякое дело от безбожьных и нечистых поганых?»
Чтобы поднять моральный авторитет духовенства и тем са-
мым усилить его положение, собор решил «некако о церковьных
вещех испытание известьно творити». Основное острие собор-
ных решений направлено против симонии. Как выясняется из
«Правила» Кирилла, деньги брали с попов, дьяконов и игуменов
за поставление их на церковные должности, за мзду определяли
на должность наместников и десятинников, собиравших церков-
ные сборы, у них же вымогали поборы по случаю созыва цер-
ковного собора, «скаредного деля прибытка» отлучали людей от
108 «Правило Кюрила, митрополита руськаго и съшьдъшихся епис-
копов Далмата Ноугородьского, Игнатья ростовьского, Феогноста пере-
яславьского, Симеона полотьского, на поставление епископа Серапиона
Володимерскаго» — под таким заголовком изложены деяния собора
(Сб. памятников по истории церковного права, сост. В. Н. Бенешевич,
вып. 2, стр 1—8)
334
церкви, драли даже с цроскурниц и нищих, и если с них пене
го было брать, то насильно заставляли на себя работать. В ус-
ловиях татарского ига, когда церковь пользовалась привилегия-
ми и люди церковные освобождались от налогов и повинностей,
такая торговля, надо полагать, шла особенно бойко.
Собор все же не решился совершенно запретить «святокуп-
ство», но ограничил аппетиты продавцов церковных должностей
определенной таксой (которая, кстати сказать, после собора
редко выполнялась») — по 7 гривен за поставление в попы или
дьяконы, причем их должны были выбирать из числа достой-
ных людей, не запятнанных предосудительными делами.
Остальные соборные решения касаются второстепенных во-
просов церковной обрядности и языческих остатков в быту на-
селения, особенно новгородского 109.
Решения владимирского собора 1274 г., помимо их основной
цели — поднять пошатнувшийся во время татарского ига пре-
стиж русской церкви, интересны еще в двух отношениях. Мы
видим здесь, во-первых, попытку, установить какие-то единые
правила, действующие если не во всей русской митрополии, то,
по крайней мере, во всей северо-восточной Руси, в новгородской
архиепископии и в епископии смоленской 110. Собор был при-
зван, таким образом, укрепить единство русской церковной ор-
ганизации, пошатнувшееся и нарушенное в связи с татарским
завоеванием. Но еще более важна другая тенденция собора —
давно уже характерное для русской церковной организации
стремление сглаживать острые социальные углы, не допустить
доведенную до отчаяния «челядь» до открытого выступления,
ввести эксплуатацию зависимого населения в «разумные» рам-
ки. При поставлении попов и дьяконов собор советовал тщатель-
но испытывать, не грешны ли они блудом, убийством, ростов-
щичеством и наряду с этими тяжелыми преступлениями: «или
челядь друча голодом и неготою, страдою насилье творя».
Как уже указывалось, внешним поводом к созыву собора
1274 г. было поставление на владимирскую кафедру Серапиона.
Всего год пробыл Серапион во главе владимирской епископии —
в 1275 г. он умер, причем летопись, отмечая его смерть,
109 Собор, например, под страхом отлучения от церкви запретил
«в божоствьныя праздьникы позоры некакы бесовьскыя творити. с сви-
станием и с кличем и с воплем, съзывающе неки скаредный пьяница, и
быощеся дрьколеем до самыя смерти, и възимаюше от убиваемых пор-
ты». В пасхальную ночь, указывается в другом соборном решении, в нов-
городских пределах собираются вместе мужчины с женщинами, «играют
и пляшут бестудно и скверну деют», вроде того, как «нечестивии еди-
ни» вели себя в праздник Диониса.
110 Устанавливая, например, единую мзду за поставление в попы и
дьяконы, Кирилл пишет: «Якоже аз уставих в митрополии, да будет
се въ всех епископьях».
335
указывает, что Серапион «бе... учителей зело в божественном пи-
сани» ш. В самые последние годы жизни и скорее всего уже во
Владимире Серапион написал несколько сильных поучений 111 112 113 114,
в которых нашли отражение бедствия Русской земли при вла-
дычестве татар. К этой теме Серапион постоянно возвращается
в своих произведениях. Уже в первом поучении, написанном,
как полагают исследователи, еще до татарского нашествия из,
имеется позднейшая, очевидно, вставка, где кратко, по очень
выразительно описывается состояние Русской земли после та-
тарского погрома: «Приде на ны язык помилостив, попустившю
богу и землю нашу пусту створиша и грады наши плениша и
церкви святыя разориша, отца и братью нашю избиша, матери
паши и сестры наши в поругание быша» 1И. Этот мотив настой-
чиво повторяется в других поучениях Серапиона. Во втором,
например, поучении, написанном уже во Владимире, мы нахо-
дим такие яркие строки: «Какие казни от бога на въсприяхом?
Не пленена ли бысть земля паша? не взяти ли быша гради
наши? не вскоре ли падоша отци и братья наши трупиемь на
землю? не ведены ли быша жены и чада наши в плен? не по-
рабощены быхом оставшем горкою си работою от иноплемених?
Се уже к 40 летом приближаеть томление и мука, и дане тяжь-
кыя на ны не престануть, глади, морове живот наших; и всласть
хлеба своего изъести не можем; и въздыхание наше и печаль
сушать кости наши» 115.
В третьем поучении, относящемся приблизительно к тому
же времени, Серапион пишет, что за беззаконие бог «наводе на
ны язык немилостив, язык лют, язык не щадящь красны уны,
немощ и старець, младости детий... Разрушены божия церкви;
осквернени быша ссуди свящеинии; потоптана быша святая [ме-
ста]; святители мечю во ядь быша; плоти преподобных мних
птицам на снедь повержени быша; кровь и отець и братья па-
шея, аки вода многа, землю напои; князий наших воевод кре-
пость ищезе; храбрил наши, страха папълоньшем, бежаша:
111 ПСРЛ, т. VII, стр. 172.
112 Большинство исследователей приписывает Серапиону пять по-
учений, напечатанных в приложениях к упомянутой книге Е. В. Пету-
хова. Кроме упомянутых пяти поучений, Серапиону Владимирскому
приписываются еще два поучения, напечатанные в «ПравославнОхМ со-
беседнике» (18-58, июль, стр. 475—484), см. выше, прим. 80 к стр. 325—326.
113 Вначале поучение напоминает о землетрясении, сменившемся по-
том голодом, мором и «многими ратьми». Землетрясение в южной Руси
произошло в 1230 г., тогда же наблюдался и голод, и едва ли, как спра-
ведливо указывает Е. В. Петухов (указ, соч., стр. 21—22), через семь
лет после этих бедствий проповедник мог говорить о них перед слуша-
телями, как о близких современности.
114 Е. Петухов. Указ, соч., тексты, стр. 2.
115 Та.м же, стр. 5.
336
мьножайша же братья и чада наша в плен ведена быша; села
наша лядиною поростоша, и величьство наше смерися; красота
наша погыбе; богатство наше о[т]немь в користь бысть; труд
нашь погании наследоваше; землю нашу иноплеменикомь в
достояние бысть в поношение быхомь живущии[м] въскрай зем-
ля нашея; в посмех быхом врагом нашим...» 116
Все эти описания ужасов татарского ига нужны. Серапиону
главным образом для того, чтобы убедить своих слушателей
в необходимости покаяния. Но Серапион почти в каждом по-
учении вынужден с горечью сознаваться, что труды его пропа-
дают даром и народ не ходит «в воле господне». «Многа же гла-
голях вы (т. е. вам), братья и чада,— говорит он в первом по-
учении,— но вижю, мало приемлють...» 117. В начале второго по-
учения Серапион выражает свою скорбь по поводу того, что его
дети духовные не отстают от злых дел: «Не тако скорбит мати,
видяши чада своя боляща, якоже аз, грешный отець вашь, видя
вы боляща беззаконьными делы». Он отмечает, что среди его
слушателей не произошло никаких перемен: «Аще кто вас раз-
бойник, разбоя не останет; аще кто крадет, татбы не лишиться;
аще кто ненависть на друга имать, враждуя не почиваеть; еще
кто обидит и въсхватаеть грабя, не насытиться; аще кто резо-
имець, рез емля не перестанет..., аще ли кто любодей, любодей-
ства не отлучиться; сквернословець и пьяница своего обычая
не оставит...» 118. Видя наше беззаконие, говорится в третьем
поучении, бог много показал знамений, много страха напустил,
многому учил рабов своих, но ничего не помогло 119 120.
В Слове о кончине мира, которое, как уже указывалось, есть
некоторое основание приписывать Серапиону, мы встречаем та-
кое место: «И поганыя бог попусты на ны, сынове и дщери ваша
в поругание быша и в полон, да быхом убоялися (чтобы мы
убоялись), но мы единако неправды деем» 12°.
То обстоятельсто, что Серапион подчеркивает татарские на-
силия преимущественно для укрепления народа в чувстве рас-
каяния и смирения, нисколько не исключает его искренней
скорби по поводу бедствий, выпавших на долю Руси. Произве-
дения Серапиона проникнуты не только неподдельной грустью,
внушенной ему опустошениями и разорением родной земли, но
и высокими гуманными чувствами. Особенно проявляется это в
116 Там же, стр. 8.
117 Там же, стр. 3.
118 Там же, стр. 4.
119 Там же, стр. 8.
120 «Православный собеседник», 1858, июль, стр. 478—479. В этом же
Слове в нежелании исправиться обвиняются не только миряне, но и
духовенство. Не потому ли тут понадобился псевдоним «святого Еф-
рема»?
22 Заказ № 835
337
четвертом и пятом поучениях, где он клеймит распространен-
ный в средние века «обычай поганьский» сжигания волхвов,
бросания в воду невинных людей, подозреваемых в колдовстве
и злых делах: «аще утопати начнеть, неповинна есть; аще ли
попловеть, волхвовь есть» 121. Серапион вовсе не берет под за-
щиту учения волхвов. Напротив, он высмеивает тех, кто верит
в волхвов: «От которых книги или от ких писаний се слышасте,
яко волхвованиемь жита умножаються?» 122. Серапион усма-
тривает нелепое противоречие в том, что, с одной стороны, люди
верят в волхвов, а с другой, будучи уверены во всемогуществе
волхвов, их же убивают: «То аже сему веруете, что чему пожи-
гаете я?» 123
Всем этим беззакониям пятое поучение противопоставляет
порядки «поганых» поработителей: «Погани бо, закона божия
не ведуще, пе убивают единоверник своих, ни ограбляють, ни
обидят, ни поклеплют, пи украдут, не запрять ся чужаго; всяк
поганый братьев своих не предасть; но кого в них постигнет
беда, то искупять его и на промысл дадуть ему; а найденная в
торгу проявляют (что находят, то объявляют об этом на торгу);
а мы творимься вернии, во имя божие крещени есмы и, запове-
ди его слышаще, всегда неправды есмы исполнени и зависти,
немилосердья; братью свою ограбляем, убиваем, в погань про-
даем...» 124.
На основании этого места Б. Д. Греков считает, что «Сера-
пион отличает представителей власти и ее аппарат, т. е. тех,
кто задумал поход и кто использовал в своих интересах победу,
от той массы кочевников, которую они систематически развра-
щали выгодами грабительской войны и военной добычи» 125.
Едва ли приведенные строки из пятого поучения Серапиона
дают основание для такого далеко идущего вывода. Ни в Киеве,
где до прихода в северо-восточную Русь Серапион был игуменом
Киево-Печерского монастыря, ни во Владимире он не имел
возможности лично наблюдать жизнь татарских масс, хотя, ко-
нечно, мог слышать об их сплоченности и дисциплине, стойко
державшейся до того, как Золотая Орда стала разъедаться клас-
совым расслоением и феодальными междоусобицами. Да и едва
ли в то время имело какой-либо политический смысл противо-
поставить верхи татарского общества низам, выступавшим как
орудие ханской воли. Решительно у всех русских писателей того
времени татары, независимо от их социального положения,
рассматриваются как нераздельная масса «поганых» и «не-
верных».
121 Е. Петухов. Указ, соч., тексты, стр. 12.
122 Там же, стр. И’.
123 Там же.
124 Там же, стр. 14.
125 Б. Греков, и А. Якубовский. Указ, соч., стр. 249.
338
Мне кажется, что если четвертое и пятое поучения и при-
надлежат Серпиону, то он переделал их из более старых произ-
ведений, восходящих к 90-м годам XI в., когда Русь тяжело
страдала от нашествия других «поганых» — половцев, с кото-
рыми русским людям довелось близко соприкоснуться и быт
которых они могли наблюдать. В конце XIII в., когда Серапион
возглавлял владимирскую кафедру, о волхвах не было слышно,
зато в конце XI в. о них очень хорошо помнили в связи с вос-
станием волхвов в Ростовской области и появлением волхва в
Киеве. «Се ныне по третье лето,— говорится в четвертом по-
учении,— житу рода несть не токмо в Русь, но в Латене: се
вълхвове ли створиша?» 126 «При нашем же языце чего не ви-
дехом? — говорится несколько дальше.— Рати, г[л]ади, морове
и труси; конечное, еже предани быхом иноплеменпикомь не
токмо на смерть и на плененье, но и на горкую работу» 127.
Именно в 1093—1095 гг. происходили бои с половцами («ра-
ти»), уводившими в плен на «горькую работу» множество рус-
ских людей, голод, ужасный мор и сопутствующие ему бедствия
в Регенсбурге («в Латене»), с которым Киевская Русь была
тесно связана 128 Вспомним сетования Владимира Мономаха,
относящиеся как раз к этому времени: «И седех в Переяславли
•при лета и три зимы и со дружиною своею и многы беды прия-
хом от рати и от голода». Жалобы на продажу «своей братьи»
«в погань», также характерны для конца XI в. Среди ответов
митрополита Иоанна II Якову черноризцу предусматриваются
распространенные, по-видимому, в то время случаи, когда го-
спода покупают челядь одной с ними веры, «последи же... про-
давше в поганыя». Приводя цитаты из священных книг, клей-
мящие в самых сильных выражениях подобные действия, ми-
трополит предлагает «отврещи сего злаго наказания и начинания
научениемь и наказаниемь; аще не послушаеть, ино яко языч-
никы мытаря имети» 129 130. Не должна нас смущать и ссылка в
пятом поучении на гибель Драч-города 13°: она могла быть сде-
лана позднее при переработке поучения.
126 Е. Петухов. Указ, -соч., тексты, стр. 11.
127 Там же, стр. 12.
128 7уТ же возникает вопрос, не следует ли «труси» читать как «пру-
си», т. е. нашествие саранчи, которое действительно имело место в
1094—1095 гг.
129 «Русские достопамятности», ч. I. М., 1815, стр. 97.
130 По этому поводу Н. Я. Аристов выступил на III Археологическом
съезде со специальным рефератом, посвященным главным образом дока-
зательству того, что упомянутый в поучении Серапиона Драч-город есть
бесспорно албанский город Дураццо, разрушенный в 1271 г. землетря-
сением и наводнением (Н. Я. Аристов. Заметка о поучении епископа
Серапиона. «Труды 3-го Археологического съезда», т. II. Киев, 1878,
стр. 41—48).
339
22*
Хотя в творчестве Серапиона Владимирского в общем про-
водится основная политическая линия русского духовенства в
первые десятилетия татарского ига, поучения его свободны от
всякой тени пресмыкательства перед завоевателями, написаны
с достоинством и проникнуты патриотической печалью. Нельзя
этого сказать про другой вышедший из среды духовенства па-
мятник, где наиболее выпукло выражена идея угодничества
перед татарами и где своекорыстные интересы духовенства
особенно подчеркнуты. Я имею в виду Повесть об ордынском
царевиче Петре 131.
Уже в заголовке автор Повести умиляется по поводу того,
что епископ ростовский Кирилл «ходил в татарове с честиюъ
(подчеркнуто мною.— И. Б.). Дальше рассказывается, как Ки-
рилл ходил к хану Берке «за дом святыа богородица». С особым
удовлетворением житие отмечает, что царь «почести возда ему...
и отпусти и с миром». Прельстившись речами Кирилла о Еван-
гелии, племянник Берке якобы роздал свое имение, доставшееся
ему после сметри отца, татарским нищим; однако «и много име-
нин владыце дав». Это был первый «подвиг» царевича. Он при-
шел с Кириллом в Ростов, где торжественное богослужение в
церкви произвело на него большое впечатление. Царевич уми-
лился душой и решил принять крещение. Кирилл предложил
ему воздержаться, опасаясь, очевидно, что его будут искать в
Орде. Но вскоре Берке умер, «и искания отроку не бе». Кирилл
крестил его и нарек Петром.
Петр вел себя примерно, постоянно пребывая в посте и мо-
литве. Однажды, выехав на ростовское озеро на соколиную охо-
ту («при езере ростовстем птицами ловя»), он уснул после мо-
литвы и увидел во сне двух светлых мужей. Это были апостолы
Петр и Павел. Они дали царевичу два кошеля,— один с золотом,
другой с серебром, и велели ему выменять деньги на три иконы
и устроить церковь при озере, где он спал. Петр выменял на
торгу иконы и явился перед князем и епископом Игнатием (Ки-
рилл к этому времени уже умер) рассказать им о своехМ сно-
видении. И тут обнаружилось разногласие между князем и
епископом, характерное для ростовских отношений описывае-
мой поры. Владыка, выслушав царевича Петра, с радостью со-
гласился устроить церковь, но князь заявил, что он участка под
нее не даст. Петр предложил тогда продать ему место. Князь
запросил девять литров серебра и десятый — золота. Петр, ви-
димо, поколебался, потому что Игнатий обратился к нему с
увещеваниями: «Ты убо не пощади родитель имениа». Наконец,
Петр согласился, и князь велел веревкой отмерить ему участок,
131 Текст жития царевича Петра напечатан в «Православном собесед-
нике», 1859, март, стр. 360—375.
340
но Петр, по татарскому обычаю, распорядился огородить еще
участок рвом, «да не будет погыбениа месту тому». Петр на-
грузил деньгами целую телегу, которую еле могли сдвинуть с
места, а «мешцы» остались у него целы. Это вызвало взрыв
уважения к нему. Чтобы более прикрепить его к месту, князь
«поим ему от великих вельмож невесту, беша бо тогда в Росто-
ве ординьстии вельможи», выдал ему грамоты на землю, чтобы
дети и внуки князя не отняли ее у детей и внуков Петра, и стал
его побратимом. Действительно, дети князя стали называть
Петра дядей. Умер Петр в глубокой старости, приняв схиму,
«и положиша у святого Петра у его спалища и от тех дни
уставися монастырь сий».
Но внуки старого князя, забывши Петра и добродетели его,
стали отнимать луга и «украйны земель» у петровых детей.
Тогда сын Петра пошел в Орду. Там ему, как внуку царя, ока-
зали большую честь и послали с ним посла разобрать дело.
Посол царев пришел в Ростов, рассмотрел старые грамоты,
выданные еще Петру старым князем, и по этим грамотам поло-
жил новый рубеж земли и выдал новые грамоты петрову сыну
с золотой печатью. Но внуки князя продолжали питать не-
приязнь к потомству Петра. Они слышали, что дед их много се-
ребра взял у Петра и побратался с ним в церкви, однако «род
татарской, кость не наша, что есть нам за племя, сребра нам не
остави ни сей, ни родители наши». Не нравилось им и то, что
петровым детям в Орде выше честь оказывают.
Вражда продолжалась и в следующем поколении. Сын Петра
умер в глубокой старости, оставив сына по имени Юрий и дочь.
Юрий, как и дед его, вызывает особые симпатии у автора жития
тем, что «навыче у родителей своих честь творити святей бого-
родици в Ростове и гривны на ню возлагати, и пирования вла-
дыкам и всему клиросу и собору церковному и праздником свя-
тых апостол Петра и Павла, и память творити родитель и пра-
родитель, вечная их память по вся лета».
Теперь конфликт между ростовскими князьями и петровым
потомством возник вокруг озера. Ловцы Юрия и сестры его вы-
лавливали гораздо больше, чем ловцы городские, и князья реши-
ли отобрать озеро. Юрий опять пошел с жалобой в Орду, где его
дядья дали ему посла. «Прииде посол в Ростов и сед при езере
у святого Петра, и бысть боязнь князем царева посла и суди их
с внуки петровыми. Юрье же пред послом положи вся грамоты,
и посол, возрев грамоты, и рече князем: «Ложь ли суть грамоты
сия и купля сия, ваша ли есть вода, есть ли под нею земля, мо-
жете ли воду снять с земли той...» и присуди внуком петровым
Юрью, как есть землям купля, так и водам, и вдасть Юрью гра-
моту с златою печатью по цареву слову и отъиде, князи же не
можаху зла сътворити ничтоже Юрью».
341
При сыне Юрия Игнате произошло нашествие Ахмыла. Он
сжег Ярославль и пошел на Ростов. Князья ростовские и влады-
ка ростовский Прохор побежали, но Игнат, обнажив меч, по-
гнался вслед и силой (угрожая «посечь») заставил епископа
пойти вместе с ним к Ахмылу. Владыка послушался Игната и
вместе с клиром пошел навстречу Ахмылу. Игнат с гражданами
взял «тешь царьскую кречеты и шубы и питие», на краю озера
стал на колена перед Ахмылом и назвался перед ним отпрыском
царского рода. После этого Прохор якобы вылечил «святой во-
дой» больного сына Ахмыла, и благодарный Ахмыл дал 40 лит-
ров серебра владыке и 30 литров клиру. Уезжая, он сказал
Игнату: «Еже ти зде будет обида, да не ленися дойти до пас».
На этом повесть заканчивается. Содержание ее говорит само
за себя. Дважды петровы отпрыски едут с доносом в Орду, и
это вызывает не возмущение у автора повести, а явное сочувст-
вие. Сочувствие автора вызывает и назидание Ахмыла: «Еже ти
зде будет обида, да не ленися дойти до нас». Автор выступает
даже против такой невинной и самой пассивной формы борьбы,
как побег. Ввиду подхода страшной рати Ахмыла князья рос-
товские и с ними владыка Прохор бегут. Но Игнат заставляет
дрожащего от страха владыку пойти с ним навстречу Ахмылу.
И тут сочувствие автора всецело на стороне Игната, а угроза
его «посечь» (зарубить мечом) епископа не вызывает никакого
осуждения. Замечательно, что в изображении автора Повести
главная добродетель «святого» и «блаженного» царевича Пет-
ра — это его щедрость в отношении церкви и ее служителей.
Житие царевича Петра интересно именно своим неприкры-
тым цинизмом. Автор не стремится затемнить свои настоящие
чувства и симпатии выспренными словами. Не мудрствуя, он
правдиво изображает настроения русского духовенства после
почти 100-летнего сотрудничества с татарской властью.
По мнению В. О. Ключевского, Повесть о царевиче Петре
написана «не слишком далеко от начала XIV в.» — в общем
между 1316 и 1322 гг. «Житие царевича,— пишет В. О. Ключев-
ский,— отличается тенденциозным характером: оно написано
с целью доказать неоспоримость прав потомства Петрова и мо-
настыря, основанного царевичем, па земли и воды, купленные
последним у ростовского князя Бориса,— и написано под све-
жим впечатлением тяжбы, в которой правнуки Бориса оспари-
вали эти права. Выражения жития о Петровском монастыре,
сочувствие, с которым оно становится на сторону рода Петрова
в тяжбе против ростовских князей, прося ему у бога соблюде-
ния и умножения живота,— все это позволяет подозревать в
смиренном и худом рабе, как называет себя автор, инока Пет-
ровского монастыря» 132.
132 В. И. Ключевский. Указ, соч., стр. 41.
342
Этот вывод В. О. Ключевского твердо вошел в нашу нау-
ку, не вызвав возражений. Только сравнительно недавно
М. О. Скрипиль высказал предположение, что житие царевича
Петра появилось значительно позднее, а именно в конце XV в.
Утверждение М. О. Скрипиля покоится на следующих основа-
ниях: во-первых, «более или менее заметным появление «царе-
вичей» в Московском княжестве становится только в середине
XV в.» и «возникновение сюжета об ордынце — основателе мо-
настыря нельзя отнести ко времени раньше конца XV в. Оче-
видно, и Повесть о Петре, царевиче ордынском, могла быть на-
писана не раньше этого времени». Во-вторых, Повесть могла
возникнуть после покупки в 1474 г. великим князем Иваном III
Борисоглебской стороны Ростова. «Москва становилась полно-
властным хозяином всех ростовских земель. Монастыри, в част-
ности Петровский, владевший большими землями, имели все
основания для тревоги. В этой атмосфере в стенах Петровского
Монастыря и была, очевидно, написана Повесть о Петре, царе-
виче ордынском» 133.
Мне кажется, что приведенные доводы не дают основания
для того, чтобы колебать вывод, к которому в свое время при-
шел В. О. Ключевский. Во-первых, если ордынские царевичи
только в середине XV в. стали заметны в Московском княжест-
ве (и то на совершенно других основах), то в пределах княже-
ства Ростовского татарские вельможи оседали уже в XIII в. Об
этом, между прочим, свидетельствует текст того же жития ца-
ревича Петра («беша бо тогда в Ростове ординьстии вельмо-
жи»), автор которого, по признанию М. О. Скрипиля, «обнару-
живает значительную осведомленность в истории своего кня-
жества». Об этом же свидетельствуют и топонимические дан-
ные: обилие сел, расположенных под самым городом Ростовом
или в пределах Ростовского княжества, название которых гово-
рит о значительной концентрации в XIII в. баскаческих отря-
дов в пределах княжества 134.
Не выдерживает критики и второй довод М. О. Скрипиля.
Борьба за землю и доходы между церковью и княжеской вла-
стью началась задолго до Ивана Ши была весьма обычным яв-
лением в XIII—XIV вв. Не было, далее, у Петровского монасты-
ря оснований для беспокойства в связи с присоединением к Мо-
скве: если земля была конфискована у новгородского владыки,
которого обвиняли в измене, то представителей ростовского ду-
ховенства московское правительство не рассматривало как из-
менников.
133 «История русской литературы», изд. АН СССР, т. II, ч. 1,
-стр. 355.
134 А. Н. Насонов. Указ, соч., стр. 58.
343
В связи с вопросом о датировке памятника следует еще раз
отметить, что весь текст Повести о царевиче Петра пронизан
раболепством перед татарскими завоевателями. Автор неизмен-
но умиляется, когда епископу ростовскому Кириллу, его преем-
нику Игнатию и другими героям Повести в Орде оказывают
«честь». Едва ли автор подчеркнул бы эти моменты, если бы
Повесть была написана в конце XV в., после распада Золотой
Орды, после свержения ненавистного ига, после превращения
Руси в могучее государство, представители которого не нужда-
лись в «чести татарской». Перед нами, несомненно, памятник
начала XIV в., отражающий умонастроения русского духовен-
ства в первом периоде татарского владычества — настроения
сервилизма и угодничества перед «благодетелями»-ханами, по-
жаловавшими своих «богомольцев» милостивыми ярлыками.
7. Народ и татарское иго
На протяжении всего времени татарского ига русские люди
поднимали непрерывные восстания против своих поработителей
и угнетателей. Если не считать новгородских волнений 1259 г.,
связанных с переписью, то цепь таких восстаний открывается
прокатившимися в 1262 г. по городам северо-восточной Руси
народными выступлениями против мусульманских откупщиков
татарской дани. По описанию ростовского летописца, явно со-
чувствовавшего восстанию, волнения носили стихийный харак-
тер, будучи вызваны насилиями и злоупотреблениями сборщи-
ков дани. «Избави бог,—отмечает летописец под 1262 г.,— от
лютаго томленья бесурменьского люди Ростовьския земля, вло-
жи ярость в сердца крестьяном; не терпяще насилья поганых,
изволиша вечь и выгнаша из городов, из Ростова, из Володи-
меря, из Суждаля, из Ярославля. Окупахуть бо ти оканьнии бе-
сурмене дани и от того велику пагубу людем творяхуть, рабо-
тяще резы и многы души крестьяскыя раздно (розно.— И, Б.)
ведоша» 135. «Бесурмены» были изгнаны, иные убиты. Летопи-
сец изображает этот акт как дело, угодное богу, который внял
молитвам богородицы и пришел на помощь русским людям:
«Видевше же человеколюбець бог, послуша моленья материя,
избави люди своя от великыя беды» 136.
Устюжский летописец сообщает, что волнения против откуп-
щиков происходили в 1262 г. не только в Ростове, Суздале, Вла-
димире и Ярославле, но и «по всем градом русским», причем в
Устюг пришла грамота от великого князя Александра Невского„
135 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 476.
136 Там же.
344
«что татар бити» 137. Н. Серебрянский, исследовавший древне-
русские княжеские жития, и в числе их жития Александра Нев-
ского, полагает, что эти слова отражают не столько реальный
факт, сколько отношение народа к популярному князю. «На-
род,— пишет Н. Серебрянский,— по-видимому, наивно верив-
ший в возможность свержения татарского ига, находил вполне
естественным, что любимый князь «ярость мужества» своего
проявит теперь на татарах; он вызывает Александра на бой с
погаными поработителями» 138. Напротив, А. Н. Насонов считает
причастность Александра Невского к событиям вполне правдо-
подобной, поскольку он мог быть в курсе смут, разыгравшихся
в Монголии вокруг императорского трона и положивших начало
отделению Золотой Орды от империи. Момент для восстания,
полагает А. Н. Насонов, мог показаться знаменитому князю
весьма благоприятным, тем более что откупщики были присла-
ны не из Золотой Орды, в непосредственном подчинении кото-
рой находилась Русская земля, а от монгольского императора 139 140.
При всем остроумии доводов А. Н. Насонова приходится
констатировать, что, кроме приведенного глухого указания
устюжского летописца, в памятниках не сохранилось никаких
данных, которые подтвердили бы причастность великого князя
Александра Невского к народным волнениям 1262 г. Что касает-
ся позднейших народных восстаний против татарских насиль-
ников, то они происходили без всякого участия и содействия со
стороны князей и бояр, а подчас при их прямом противодей-
ствии.
Что касается широких народных масс, то отношение их к
татарской власти получило достаточно яркое выражение в бы-
линном эпосе. Как известно, центральной фигурой этого эпоса
является русский богатырь, прямой, неподкупный герой, зорко
стоящий на страже родной земли, охраняющий ее от набегов
злых недругов, готовый в любую минуту умереть за родину,
чуждый всякого пресмыкательства перед чужеземными насиль-
никами, далекий от всякого компромисса с ними. Особенно мно-
го трудов приходится тратить былинным героям на борьбу с
вторжениями кочевников. «Борьба со степным кочевником,—
пишет В. О. Ключевский,— половчином, злым татарином, длив-
шаяся с VIII почти до конца XVII века,— самое тяжелое исто-
рическое воспоминание русского народа, особенно глубоко вре-
завшееся в его памяти и наиболее ярко выразившееся в его
былевой поэзии» 14°. «Об отношении народа к татарскому игу,—
137 Устюжский летописный свод, под ред. К. Н. Сербиной. М.— Л.,
1950, стр. 47, 48.
138 П. С е р е б р я н с к и й. Древнерусские княжеские жития, стр. 207.
139 А. Н. Насонов. Указ, соч., стр. 50—53.
140 В. О. Ключевский. Курс русской истории, ч. 1, 1956, стр. 68.
345
добавляет Б. Д. Греков,— можно сказать сильнее, чем сказал
Ключевский. Все «степные кочевники» стушевались здесь и ус-
тупили одному образу — татарского хана и его подручных. Та-
тарская власть запечатлелась в памяти народной настолько глу-
боко, что в наших былинах вместо тех или иных врагов, с ка-
кими приходилось сталкиваться русскому народу на протяже-
нии многих веков его истории, везде называют одни «тата-
ровья», олицетворением которых является царь Калин, нередко
выступающий под именем Батыя Батыевича, иначе Бутыги» 141.
В этой связи хочется остановиться на одной былине о Батые,
где описывается приход грозного татарского хана к Киеву. Во-
преки исторической действительности, осада Батыем Киева при-
урочена ко времени Владимира Святославича. Впрочем, в этом
смещении эпох есть свой смысл, ибо в представлении народа
только тогда, когда Русская земля была едина, она могла давать
отпор самым опасным врагам. Под Киев Батыга пришел с сы-
ном Батыем Батыевичем, с зятем Тараканником Бараннико-
вым» «и с думным дьяком вором-выдумщиком». У каждого из
них было по 40 тысяч человек рати. Батый потребовал от князя
Владимира супротивника-поединщика, но у Владимира все зна-
менитые богатыри — Илья, Самсон, Святогор, Добрыня, Сле-
ша — оказались в разъезде. В Киеве остался только добрый мо-
лодец Василий Игнатьевич, горький пьяница, не выходивший
из кабака, промотавший все свое имение и приданое жены. Ус-
лышав о требовании Батыя, он пришел к Владимиру с просьбой
дать ему опохмелиться. Выпив чару в полтора ведра, Василий
почувствовал, что может сидеть на коне и владеть саблей. Он
выехал за городские ворота и, нацелившись, тремя стрелами
убил сына Батыя, его зятя и дьяка-выдумщика. Батый пришел в
страшную ярость и потребовал, чтобы ему выдали стрелка. Ва-
силий отправился в стан к Батыю и хитростью избил всех татар,
после чего Батый поспешно вернулся в свою землю, дав себе
зарок никогда больше не воевать Киева.
Не дай бог бывать боле под Киевом,
Ни мне-то бывать, ни детям моим,
Ни детям моим, пи внучатам!
По другому варианту былины, князь, узнав, что в татар
стрелял Василий, готов его предать и говорит ему:
Ай же ты голь кабацкая!
Не ты ли бил силу Батыгину?
Поезжай-ко по Батыги со ответом сам 142.
141 Б. Греков п А. Якубовский. Указ, соч., стр. 256—257.
142 Вс. Миллер. Былина о Батые. Очерки русской народной словес-
ности, [т. I.]. М., 1897, стр. 305—327.
346
Вс. Миллер считает, что былина сложилась уже в XVII в.
среди голи кабацкой и, кроме поэтического плача богородицы
на киевской стене, опа не содержит больше ни одной «крупи-
цы старины». Конечно, такое выражение, как «дьякон-выдум-
щик», могло появиться в былине спустя долгое время после свер-
жения татарского ига; позднейшими наслоениями являются,
вероятно, и некоторые другие детали. Но если взять основное
содержание былины, то в ней очень верно и тонко представлена
вся историческая правда о борьбе народа с татарами: в то вре-
мя как верхи общества совершенно теряются перед опасностью,
представитель самых, казалось бы, незначащих низов прини-
мает на себя всю тяжесть неравной борьбы, а когда он выхо-
дит победителем, то князь не прочь за его счет договориться
и столковаться с недругами.
Что касается письменной литературы, то непримиримое от-
ношение народа к татарскому игу нашло выражение в двух па-
мятниках: в Повести о Меркурии Смоленском и в Повести о ра-
зорении Рязани Батыем.
Повесть о Меркурии Смоленском 143 содержит много скорб-
ных мест, рисующих ужасы батыева погрома, «великое плене-
ние от оных злых варвар». Они разоряли города, разрушали мо-
настыри и церкви, убивали мужчин и женщин, вырывали детей
из рук матерей и предавали их мучительной смерти, насиловали
жен и девиц, и «мпози... тогда от православных сами резаху ся
и смерти приимаху, дабы не осквернитися от поганых». Остав-
шихся в живых варвары связывали за волосы и гнали, как скот.
Но на убийц и насильников нашелся мститель. В ту самую
ночь, когда Батый, имея в своем стане какого-то богатыря с сы-
ном, тайком подошел к Смоленску, богородица приказала поно-
марю своей церкви, чтобы он пошел во двор к благочестивому
юноше Меркурию и велел ему прийти к ней с ратным оружием
(«во всем... в воиньском подобии»). Пономарь быстро выполнил
поручение и вернулся в церковь с Меркурием. Здесь богородица
велела ему тотчас выступить против Батыя и его исполина.
143 Последний исследователь вопроса, Л. Т. Белецский, делит изучен-
ные им 37 списков Повести о Меркурии Смоленском на две основные
повести. Первая, в основе которой лежит народное сказание, представ-
лена одним только списком рукописи Московской Синодальной биб-
лиотеки 1665 г. Вторая повесть, также основанная на народном сказа-
нии, но хуже его сохранившая, подразделяется на четыре редакции
(Л. Т. Белецкий. Литературная история повести о Меркурии Смо-
ленском. Со. ОРЯС, т. XCIX, № 8. Пгр., 1922, стр. 48—49. См. также рецен-
зию Л. Т. Белецкого на статью П. II. Миндалева: «Повесть о Меркурии
Смоленском и былевой эпос», напечатанную в «Сборнике статей в честь
Д. А. Корсакова». Казань, 1913, стр. 258—280. ЖМНП, 1914, декабрь,
стр. 358—359). Встречающиеся ниже цитаты приводятся по первой ре-
дакции, отраженной в рукописи Соловецкого монастыря (Л. Т. Бе-
лецкий. Литературная история..., стр. 58—74).
347
Богородица, однако, предупредила Меркурия, что освобождение
города будет достигнуто ценою его жизни.
Меркурий явился в расположение татарской рати, отсек го-
лову исполину и потом всю ночь до зари бил мечом татар. После
этого он отошел к тому месту, где должен был принять мучени-
ческий венец. Когда наступил день, варвары, несмотря на ог-
ромные потери, из «несытства злого» двинулись к городу. Мер-
курий в это время, ободренный гласом свыше, исполнился
«дерзновения», опять напал на татар, нанес им большое пораже-
ние и обратил в бегство. Тут к Меркурию подбежал сын убитого'
им исполина и отсек ему голову. Татары, однако, не могли
оправиться от ужаса, и Батый с остатками войска бежал «по-
срамлен». Меркурий же встал с земли, взял свою голову и так,
неся ее в руках, пришел в Смоленск, где его встретил ликующий
народ, с честью похоронивший мученика в церкви богородицы.
В литературе, посвященной Повести о Меркурии Смолен-
ском, высказывается два противоположных взгляда на истори-
ческие основы Повести. По мнению С. П. Писарева, Меркурий —
реально существовавшее лицо, предводитель смоленской рати,
выступившей против Батыя в августе 1242 г. Смольняне напали
на беспечно спавших татар, убили их богатыря, и его голову нес
потом в город Меркурий. Наутро татары, убедившись, что
смольнян мало, пустились за ними в погоню и убили Меркурия
Однако города они взять не смогли, и Смоленск остался невре-
димым 144. Построение С. П. Писарева, однако, чрезвычайно на-
тянуто и продиктовано желанием во что бы то ни стало дока-
зать «достоверность» легенды во всех ее деталях.
Другой крайности придерживается А. Кадлубовский, отри-
цающий за Повестью о Меркурии Смоленском какой бы то ни
было исторической основы. Исследуя древнерусские жития свя-
тых, А. Кадлубовский обратил внимание на сходство Повести о
Меркурии Смоленском с рассказом о подвиге Меркурия Кеса-
рийского в житии Василия Великого. Оба героя — и кесарий-
ский, и смоленский — носят одно имя, оба — воины, оба — му-
ченики, оба погибли в молодых летах, каждый защищал свой
город от безбожных врагов и насильников (Меркурий Смолен-
ский — от татар, Меркурий Кесарийский — от Юлиана Отступ-
ника) , оба шли на подвиг по чудесному призыву богородицы, ее
участие в этом> деле открывается сначала третьему лицу, в обоих
случаях чудесные события совершаются ночью и в глубокой
тайне и т. д. А. Кадлубовский приходит к выводу, что «за устра-
нением всего «заимствованного» у нас не остается ничего, что
мы могли бы считать принадлежащим именно русскому свято-
му, в чем могли бы видеть исторический элемент и историческую
144 «Филологические записки», 1882, вып. V, стр. 45—52.
348
основу сказания... В результате мы можем считать Меркурия
Смоленского скорее героем литературной легенды, чем истори-
ческим лицом, достоянием не истории, а истории литературы»145.
Объявив Повесть о Меркурии Смоленском сплошным «заим-
ствованием», лишенным каких бы то ни было оригинальных
черт, А. Кадлубовский вынужден оригинальные сцены Повести,
возникшие на почве русской действительности, объяснить позд-
нейшими вставками книжника 146.
Иначе подходил к вопросу Ф. И. Буслаев, посвятивший По-
вести о Меркурии Смоленском одно из самых вдохновенных
своих исследований 147. Прежде всего, Ф. И. Буслаев устанав-
ливает существование двух редакций Повести, причем более
ранняя редакция сохранила много следов своего народного про-
исхождения 148. Далее Ф. И. Буслаев очень метко и тонко опре-
деляет смысл и дух Повести. «Вымышленные рассказы о Батые
и поэтический состав повествования,— пишет Ф. И. Буслаев,—
дают разуметь о том, что легенда составлялась по прошествии
очень многих лет после погромов батыевых». И тем не менее
«вся легенда, как она есть, принадлежит эпохе татарской. Мер-
курий есть победоносный герой этой эпохи. Его оружие — зна-
мение победы над нечестивыми басурманами. Если многие дру-
гие легенды наши составлены в духе потворства и сближения с
татарами, то легенда смоленская, как бы предвещая мамаево
побоище, проникнута фанатическою враждою к неверным и ге-
ройским сознанием о возможности победы над ними» 149.
«Народная» редакция во многих деталях сильно отличается
от книжной. Известно, что русская (да и не только русская)
знать считала особой честью вести свое происхождение от ино-
земных родов. Желая придать больший вес Меркурию, автор
145 Арс. Кадлубовский. Очерки по истории древнерусской ли-
тературы житий святых. Варшава, 1902, стр. 74.
146 Там же, стр. 94—95.
147 «Смоленская легенда о святом Меркурии и ростовская о Петре
царевиче Ордынском». «Исторические очерки русской народной словес-
ности и искусства», ч. II. СПб., 1861, стр. 155—198.
148 Как уже указывалось выше, Л. Т. Белецкий в результате изу-
чения 37 списков пришел к выводу о наличии не двух редакций, а двух
литературных обработок (повестей) народного сказания о Меркурил
Смоленском, из которых одна лучше сохранила основное народное ска-
зание. Не совсем удачной находит терминологию Ф. И. Буслаева И. Не-
красов («Зарождение национальной литературы в северной России»,
ч. 1. Одесса, 1870, стр. 172) и вслед за ним П. П. Миндалев (указ, соч.,
стр 258), поскольку и так называемая народная редакция повести о
Меркурии Смоленском написана книжником. Тем не менее построение
Ф. И. Буслаева по существу остается непоколебимым, ибо как мы ни
назовем обе группы списков — самостоятельной ли повестью или ре-
дакцией, из них явно выделяется один вид памятника, лучше сохра-
нивший следы своего народного происхождения.
io ф л. Буслаев. Указ, соч., стр. 196.
349
книжной редакции приписывает ему происхождение из «Рим-
ской области», откуда он еще в юные годы прибыл в Смоленск,
«горяй духом» к православной вере. В народном сказании о
Меркурии «нет и следа о римском или немецком его происхож-
дении» 150. В том же народном сказании Меркурия убивает не
сын татарского богатыря, мстивший за своего отца, а «светлый
воин» 151. «Символ победы над врагами,— пишет по этому пово-
ду Ф. И. Буслаев,— по народной редакции легенды, не должен
был носить на себе никаких следов ослабления своего могуще-
ства, не должен был делать никаких уступок вражеской си-
ле» 152.
Есть еще одна сторона в Повести о Меркурии Смоленском,
не отмеченная исследователями. А. Кадлубовский высказывает
недоумение, почему Меркурий должен погибнуть, почему он,
прославленный герой, исполнивший волю богородицы, не мог
прожить свои дни в покое и благочестии, приняв, например, мо-
нашество 153. Но в том-то и дело, что народ, одарив своего героя
мужеством и бесстрашием, наградил его еще и готовностью к
самопожертвованию. Трусливым князьям и боярам, ставящим
свои интересы выше интересов земли, готовым ради сохранения
своей жизни и власти на любое унижение и раболепие перед
«погаными», народ противопоставляет мученика за землю, без-
заветно преданного общему делу витязя, который с радостью
заведомо идет на гибель, лишь бы спасти родной город.
Еще в большей степени, чем в Повести о Меркурии Смолен-
ском, непримиримое отношение народа к татарскому гнету от-
150 Ф. И. Буслаев. Указ соч., стр. 175. Любопытно, что в записан-
ной в Смоленской области В. Н. Добровольским устном сказании о Мер-
курии Смоленском он выступает простым ремесленником-кожемякой,
отличившимся в борьбе с Литвой (В. Н. Добровольский. Смолен-
ский этнографический сборник, ч. 1. «Записки Русского Географического
общества по отделу этнографии», т. XX. СПб., 1891, стр. 379).
151 По списку Московской Синодальной библиотеки — «прекрасен
воин» (Л. Т. Белецкий. Литературная история..., стр. 56).
152 Ф. И. Буслаев. Указ, соч., стр. 197. Принимает версию Ф. И.
Буслаева о двух редакциях повести о Меркурии Смоленском и М. О.
Скрипиль (см. его очерк «Повесть о Меркурии Смоленском» в «Истории
русской литературы», т. II, ч. 1. М.— Л., 1945, стр. 357—361). В то же
время, отвергая «крайнее мнение» А. Кадлубовского, М. О. Скрипиль
признает, что некоторые из указанных им «параллелей действительно
могут быть объяснены только влиянием цикла сказаний о Мерку-
рии Кесарийском на смоленскую легенду в момент ее образования»
(там же, стр. 360). Это утверждение несколько расходится с высказан-
ным в самом начале очерка мнением, что повесть о Меркурии Смолен-
ском первоначально возникла как устное народное сказание, ибо на-
родное сказание, да еще устное, не могло основываться на иноземном,
мало известном в широких кругах сказании о Меркурии Кесарийском.
153 Арс. Кадлубовский. Указ, соч., стр. 54.
350
разилось в знаменитой Повести о разорении Рязани Батыем 154.
Все содержание повести, от начала до конца, проникнуто опти-
мизмом, верой в свои силы и никаким гнетом не убитым, ника-
кими ужасами не приглушенным чувством народного достоин-
ства.
В Повести о (разорении Рязани Батыем нетрудно обнару-
жить двоякого рода наслоения и позднейшие вставки: это мо-
тивы религиозные и мотивы рыцарские. Перед тем, как Юрий
Ингоревич начал «совокупляти воинство свое», он предается
«великому плачу» (вставка XV в.), обращается с молитвами к
богу, произносит псалмы, словом, проделывает весь ритуал,
который в таких случаях духовные писатели приписывают сво-
им героям. Воодушевляя своих дружинников, Юрий призывает
их «за святыя божия церкви и за всех крестьян смерти вкуси-
ти», «смертию живота (т. е. загробную жизнь.— И, Б.) собе ку-
пити» и т. д. Неоднократно подчеркивается, что все беды, обру-
шившиеся на Русскую землю, посланы богом за грехи. В пол-
ном противоречии с общим духом Повести высказывается мысль
об обреченности рязанской дружины, несмотря на все ее муже-
ство, ибо «противу гневу божию хто постоит!». Позднейшим пе-
реписчиком 155 сделана вставка, что вместе с великой княгиней
Агриппиной мученически погибли епископ и «священнический
чип».
С другой стороны, в Повести нашла отражение идеология
«господства рязанского», «удальцов и резвецов» рязанских, т. е.
рыцарские умонастроения. Только при описании осады Рязани
рассказывается о мужестве и стойкости обыкновенных граждан,
во всех же остальных случаях храбрость проявляет исключи-
тельно княжеская дружина.
Именно к ней обращается с речами великий князь Юрий Ин-
горевич, называя ее: «господия и братиа моа», «братие моя
милая и дружина ласкова», «узорочье и воспитание резанское».
154 Повесть излагается по публикации Д. С. Лихачева «Повести о
Николе Заразском» (ТОДРЛ, т. VII. М.— Л., 1949, стр. 257—406), где вос-
произведены все редакции повести о Николе Заразском (составной
частью которой является повесть о разорении Рязани Батыем) почти
по всем известным спискам. До сих пор в литературе обычно пользова-
лись «сводным текстом» И. И. Срезневского («Сведения и заметки о
малоизвестных и неизвестных памятниках», вып. 4. СПб., 1867, стр. 77—
94), представляющим контаминацию нескольких списков и даже редак-
ций, возникших в разное время. Приводимые в дальнейшем изложении
цитаты взяты из так называемой «Основной редакции А», являющейся,
по-видимому, самой старшей (см. В. Л. К о м а р о в и ч. К литературной
истории Повести о Николе Зарайском. ТОДРЛ, т. V. М,— Л., 1947,
стр. 68). Д. С. Лихачев отмечает, что «в цикле повестей о Николе Зараз-
ском, несомненно, чувствуется древняя, весьма близкая по времени воз-
никновения к изображаемым событиям основа» (ТОДРЛ, т. VII, 260).
155 Так считает И. И. Срезневский (указ, сэч., стр. 85), ибо из ле-
тописи известно, что епископа рязанского «ублюде бог».
351
Особенно много рыцарских мотивов в эпизоде с Евпатием Коло-
вратом. Он и погнался за Батыем из чисто рыцарских побужде-
ний, «хотяше пити смертную чашу с своими государьми равно».
С чисто рыцарским уважением относятся татары к своим храб-
рым противникам, не переставая «дивитися храбрости и крепо-
сти и мужеству резанскому господству». Из уважения к храб-
рости Евпатия Коловрата Батый приказывает отдать его тело
оставшейся евпатиевой дружине и отпустить на волю пленных,
не причинив им никакого зла.
Надо, однако, подчеркнуть, что почти все отмеченные мо-
менты религиозного и рыцарского порядка (за исключением,
пожалуй, эпизода с Евпатием Коловратом) носят характер ис-
кусственной и механической пристройки, нисколько не нарушая
и не колебля общей идейной направленности этого замечатель-
ного произведения. Выше уже отмечалось, что оно пронизано
чувством народного достоинства. Это чувство проявляют и
дружинники, и простые граждане, и пленные. Хотя великий
князь Юрий Ингоревич прилагает все силы, чтобы отвратить
страшную беду от Рязанской земли, и направляет послов к Ба-
тыю, он, однако, не трепещет перед ханом, не стремится дого-
вориться с ним во что бы то ни стало, хотя бы ценой унижения
и пресмыкательства. Так же ведет себя в стане Батыя князь
Федор Юрьевич, предпочитающий смерть позору. Когда посоль-
ство провалилось и Батый в полной мере обнаруживает свое ко-
варство, князья рязанские, и в первую очередь великий князь
Юрий Ингоревич, не боятся вступить в бой с превосходящими
силами неприятеля. Юрий Ингоревич предпочитает погибнуть,
чем быть «в поганой воли».
Все русские люди до конца исполняют свой долг и в плен
попадают, только изнемогши от «великих ран». Но и они предпо-
читают пытки и смерть всякому соглашению и примирению с
недругом. Удальцы Евпатия, нисколько не стесняясь «сильна
царя», с великолепной иронией гово|рят Батыю, что они посла-
ны его «почтити и честно проводити».
По летописным данным, князь рязанский Олег Игоревич был
взят Батыем в плен и вернулся в Рязань через 14 лет, сделав-
шись после Ингваря князем рязанским 156. Но в Повести он
держит себя так же безупречно, как и остальные пленные. Его
зверски пытают, разрезают ножом на части, но он не поддается
«прелести» Батыя и высоко держит знамя своей более высокой
культуры, «укоряя» Батыя и «нарекая» его безбожным царем.
Так в представлении народа должны были себя держать князья...
Не в пример северо-восточным летописным сводам первых
десятилетий татарского ига, Повесть о разорении Рязани Баты-
156 И. И Срезневский. Указ, соч., стр. 92.
352
ем подчеркивает вероломство («лесть») татар и подробно опи-
сывает ужасы татарского разорения. Как ни осложнен эпизод с
Евпатпем Коловратом рыцарскими мотивами, весь он дышит
местью за опустошение земли, за разорение городов, за гибель
людей. Но это не бесплодная месть, которая единственная оста-
ется только на долю отчаявшихся людей, месть, за которою сле-
дует конечная гибель. Своей гибелью Евпатий не ослабляет сил
родной земли. Наоборот, его подвиг, продиктованный неприми-
римостью к врагу и чувством мести, наводит страх на татар и
служит им как бы предостережением о неиссякаемой силе Руси,
где и мертвые могут воскреснуть, чтобы биться с недругом. Ев-
патий Коловрат и его дружинники, «честно проводив» Батыя,
как бы заслоняют своими трупами Рязанскую землю и дают
возможность вернувшемуся туда князю Ингварю обновить разо-
ренный край, собрать людей и «утешить пришельцев».
Таков смысл этой Повести, которую правильнее было бы на-
звать поэмой, где воспевается гнев народа и его великий ратный
подвиг, где в противовес пресмыкательству и угодничеству пе-
ред завоевателями провозглашается всепобеждающая сила не-
примиримой ненависти к врагу, не знающей никаких компро-
миссов и колебаний.
* * *
Разбор литературных памятников, относящихся к первым
десятилетиям татарского ига, позволяет сделать следующие
выводы.
1. Русским писателям и мыслителям—современникам татар-
ского погрома были совершенно ясны основные причины обру-
шившейся на страну катастрофы. Причины эти — неурядицы
среди князей, их разобщенность, политическая раздробленность,
разрозненность действий — все то, что летописец называет «не-
доумением», т. е. полным непониманием политической обста-
новки.
2. После установления татарского владычества над Русью
основные литературные памятники той поры — летописи, в за-
висимости от своего происхождения, в общем проводят и под-
держивают политическую линию двух княжеских группировок—
северо-восточных князей, стремившихся ужиться с татарами,
чтобы дать земле окрепнуть после страшного потрясения и ис-
подволь копить силы, и юго-западных князей, надеявшихся на
помощь со стороны Западной Европы и державшихся поэтому
смелее в отношении Золотой Орды. В то же время летописцы
этой поры теряют былой широкий политический горизонт своих
предшественников, поддерживая узкоместные, своекорыстные
притязания своих князей в ущерб общим интересам всей Рус-
ской земли.
•23 Заказ № 835
353
3. Памятники русской общественно-политической мысли
XIII в. позволяют выявить позицию различных классов русско-
го общества в первые десятилетия татарского ига. Князья и боя-
ре стремились использовать бедствие в своих целях, для упро-
чения своей власти над основной массой населения, для увели-
чения своих привилегий и доходов. В то же время они стреми-
лись переложить все тяготы татарского ига на плечи трудового
народа: «творяху бо бояре собе легко, а меншим зло». Эта по-
литика господствующего класса нашла осуждение со стороны
демократически настроенного новгородского летописца.
4. Большую идеологическую помощь татарам оказывало ду-
ховенство, которое непрестанно призывало народ к покорности,
смирению и безоговорочному повиновению. Представители выс-
шей церковной иерархии подчас сами называли на Русь татар-
ские карательные экспедиции (епископ ростовский Тарасий).
Золотоордынские ханы оценили услуги русского духовенства п
предоставили ему такие привилегии и льготы, каких оно до мон-
гольского ига не имело. Наиболее ярким памятником пресмы-
кательства русского духовенства перед татарами является По-
весть о Петре, царевиче Ордынском.
5. Непримиримую позицию по отношению к носителям ига
занял народ. Памятники, вышедшие из гущи народа, насыщены
идеей мести за поруганную и опустошенную землю, они проник-
нуты оптимизмом и непоколебимой верой в конечную победу
над насильниками. Они чужды всякого пресмыкательства перед
грозным завоевателем. Наиболее яркими памятниками этого
рода являются Повесть о Меркурии Смоленском, где воспевает-
ся воин, заведомо идущий на гибель ради спасения родного
края, и Повесть о разорении Рязани Батыем, где в эпизоде с Ев-
патием Коловратом воспеваются народные мстители, нагоняю-
щие страх на врага и своей гибелью дающие возможность об-
новить разоренную землю.
6. Татаро-монголы завоевали Русскую землю отнюдь не
вследствие своего культурного превосходства. Эта мысль прово-
дится решительно во всех разобранных памятниках, где «пога-
ным» неизменно противопоставляется высокая культура Руси.
Очерк двенадцатый
ПУБЛИЦИСТИКА ПЕРВОГО ЭТАПА СОЗДАНИЯ
РУССКОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА
1. Москва выходит на общерусскую арену
К концу XIII в. Русь начала оправляться от татарского по-
грома...
И после катастрофического нашествия Батыя татарские
ханы время от времени устраивали Руси страшные кровопуска-
ния. В 1252 г. ее громила рать Неврюя, в 1281 — 1282 гг. по
всему огромному Суздальскому краю огнем и мечом прошли
орды Кавгадыя и Алчедая, в 1293 г. русские земли разорял
Дюдень. Все эти погромы сопровождались массовым истребле-
нием населения и уводом людей, уничтожением производитель-
ных сил, разорением городов. Но после каждого нашествия рус-
ские люди, уцелевшие от сабли или аркана, снова собирались
на свои пепелища, терпеливо и настойчиво восстанавливали
разрушенные очаги. Многие народы не выдержали обрушивше-
гося на них монголо-татарского урагана. Они не устояли перед
лицом ужасного бедствия, потеряли свой облик и сошли с исто-
рической сцены. Но русский народ устоял, проявив в годы тя-
желой невзгоды жизнеспособность, трудолюбие, терпение, лю-
бовь к свободе и веру в свои силы.
К концу XIII в., через каких-нибудь 50 лет после батыева
погрома, северо-восточная Русь не только встала из развалин,
но начала обнаруживать признаки несомненного роста. Почти
полное отсутствие для описываемого времени актового матери-
ала и скудость других источников не позволяют проследить
этот процесс во всех его проявлениях. Все же в нашем распоря-
жении имеются некоторые факты, непреложно свидетельствую-
щие о хозяйственном росте, наблюдавшемся в северо-восточной
Руси во второй половине XIII в.
Хотя в это время на просторах северо-восточной Руси по-
прежнему господствовало натуральное хозяйство, общественное
разделение труда делало непрерывные успехи, и это прежде
всего находило выражение в оживлении торговли и росте горо-
355
23*
дов. Правда, старые центры края — Владимир, Ростов и Суз-
даль, разрушенные дотла ордами Батыя, потеряли свое былое
значение. Зато во второй половине XIII в. наблюдается непре-
рывный рост новых городских центров, многие из которых ста-
новятся средоточием самостоятельных и полусамостоятельных
княжеств. Дробление Суздальской земли на отдельные княже-
ства, начавшееся после смерти Всеволода Большое Гнездо и
имевшее место также и во второй половине XIII в., объясняется,
конечно, не размножением княжеской семьи, вызывавшим не-
обходимость наделить каждого птенца из княжеского «боль-
шого гнезда», отдельным владением, как это утверждала дво-
рянско-буржуазная историография. Распад Владимиро-Суздаль-
ского великого княжества был внешним проявлением и поли-
тическим выражением распространения и углубления феодаль-
ных отношений. Но этот процесс выявил и другое важное явле-
ние, а именно хозяйственный рост отдельных областей и стояв-
ших во главе них городов. Только благодаря этому они могли
выделиться в самостоятельные полугосударства и играть извест-
ную роль в общих судьбах Руси.
В XIII в. хозяйственно вырос Переяславль-Залесский —
важный узел многочисленных путей, центр изобиловавшего ес-
тественными богатствами края (рыбные ловли, соляные источ-
ники, бортные угодья), давший северо-восточной Руси несколь-
ко великих князей (Ярослав Всеволодович, Александр Невский,
Дмитрий Александрович). Основанный в начале XIII в. Ниж-
ний Новгород, расположенный на важнейшем узле Волжско-
Окской магистрали, уже после нашествия татар выделился в
стольный город отдельного Нижегородско-Суздальского кня-
жества. Город Юрьев, центр одной из немногочисленных на се-
веро-востоке плодородных областей, тоже стал «столицей» само-
стоятельного княжества. Стольными городами стали в XIII в.
Ярославль (выделившийся из Ростовского княжества), Костро-
ма, Стародуб, Галич и некоторые другие, совсем еще недавно
глухие пункты. В середине века из обширного Переяславского
края выделились в самостоятельные владения Москва и Тверь.
Они быстро приобрели большое хозяйственное и политическое
значение и уже в начале XIV в. выступили в качестве основной
политической силы северо-восточной Руси.
За отсутствием источников мы лишены возможности про-
следить, как Тверь из захудалого городка на границе Суздаль-
ской земли и новгородских владений, каким она была в начале
XIII в., а затем из окраинного пункта Переяславского княжест-
ва постепенно превратилась в крупный центр самостоятельного
княжества, а в начале XIV в., при втором тверском князе Ми-
хаиле Ярославиче \ пыталась уже возглавить всю Русь. Такую
1 Тверское княжество было образовано, вероятно, в 1241—1243 гг.
356
же быструю эволюцию проделала Москва. Впервые упоминае-
мая в летописи под 1147 г. в качестве незначительной княже-
ской усадьбы, она в начале XIV в. выступает соперником Твери
и также предъявляет права на возглавление всех русских зе-
мель.
Продолжительная и упорная борьба Москвы с Тверью нача-
лась с 1304 г., когда умер великий князь Андрей Александрович
и па освободившийся стол великого княжения сразу предъяви-
ли претензии тверской князь Михаил Ярославич и князь мос-
ковский Юрий Данилович. Перипетии московско-тверской борь-
бы XIV в. восстанавливаются по различным летописным сво-
дам, а также по некоторым другим памятникам (княжеские до-
говоры, грамоты константинопольского патриарха и некоторые
другие). Основным источником, однако, остаются русские лето-
писи того времени. Борьба между Москвой и Тверью велась не
только мечом и рублем, по также и пером. В обоих княжествах
шла интенсивная летописная работа, задача которой, между
прочим, заключалась в оправдании действий своего князя и в
обосновании его прав на великое княжение.
Следует заметить, что летописные записи XIV в. дошли до
нас не в первоначальном своем виде, а в редакции и переделках
последующих сводчиков, преследовавших определенные поли-
тические задачи. Особенно искажены тверские записи, про-
шедшие впоследствии цензуру Москвы, которая, естественно,
была заинтересована в том, чтобы изобразить события в благо-
приятном для себя духе. Несмотря на это, до нас дошли неко-
торые памятники и тверского летописания, особенно тщатель-
но изученные А. Н. Насоновым, который выделил их из позд-
нейших сводов * 2.
Проследив нить летописных записей о событиях Тверского
княжества, тянущихся с 1285 г., А. Н. Насонов установил, что
эта местная Тверская летопись была использована в Твери при
составлении великокняжеского свода, доведенного до 1327 г. В
Москве, после того, как Калита получил ярлык на великое кня-
жение Владимирское, свод 1327 г., несколько переработанный и
дополненный московскими известиями, получил продолжение
в качестве московского великокняжеского летописца, который
в начале XV в. был положен в основу Троицкой летописи и до-
Первьш тверским князем был младший брат Александра Невского
Ярослав Ярославич, отец Михаила Ярославича (В. С. Борзаковский.
История Тверского княжества. СПб., 1878, стр. 68).
2 А. Н. Насонов. Летописные памятники Тверского княжества
(Опыт реконструкции тверского летописанья с XIII до конца XV в.).
«Известия АН СССР», VII серия, Отделение гуманитарных наук, 1930,
№ 9, стр. 709—738; № 10, стр. 739—772. Выводы этого исследования — в
статье того же автора: «Летописные своды Тверского княжества». ДАН,
В, 1926, ноябрь — декабрь, стр. 125—128.
357
шел до нас в составе так называемой Симеоповской летописи.
В то же время свод 1327 г. получил впоследствии продолже-
ние в качестве тверского великокняжеского летописца, попол-
нившись известиями местного тверского летописания. Больше
всего тверские летописные материалы сохранились от 60-х и
70-х годов XIV в., когда борьба между Москвой и Тверью носи-
ла особенно ожесточенный характер. Оборвавшись на несколько
лет после разгрома Твери в 1375 г. Дмитрием Донским, тверское
летописание возобновилось с 1382 г. и уже не прекращалось в
течение всего самостоятельного существования Тверского кня-
жества. В начале XV в. тверской епископ Арсений предпринял
составление общетверского летописного свода, окончательно
отредактированного тотчас же после смерти Арсения в 1409 г.
п завершавшегося повестью о его преставлении. Этим сводом
пользовались л вне Твери. К 1425 г. относится следующий твер-
ской летописный свод, следы которого сохранились в Хроногра-
фе редакции 1512 г. и в тексте примечаний к «Истории Государ-
ства Российского» Н. М. Карамзина. В 1455 г., по повелению
великого князя тверского Бориса Александровича, этот свод
был сокращен и переработан в определенном направлении. Ав-
тор данной сокращенной редакции «дает построение всемирной
истории от сотворения мира и до падения Константинополя,
причем в центре внимания ставит Тверское княжество. Текст
этой сокращенной редакции Тверского свода (1455 г.) мы имеем
в Тверском сборнике, а также в Рогожском летописце до 1375 г.».
Как убедимся в дальнейшем, эти два памятника — Тверской
сборник 3 и Рогожский летописец 4 — действительно отражают
тверскую точку зрения на важнейшие события развернувшейся
в XIV в. борьбы за возглавление всех русских земель северо-
восточной Европы 5.
В то же время летописная работа, хотя и менее оживленно,
чем в Твери (это относится, по крайней мере, к первой половине
XIV в.), велась и в Москве. Уже в свод Ивана Калиты, основ-
ным источником которого являлся переработанный в москов-
3 ПСРЛ, т. XV, СПб, 1863.
4 ПСРЛ, т. XV, изд. 2-е, вып. 1. Пгр, 1922 (в дальнейшем цитирует-
ся — Рогожский летописец).
5 По построению А. А. Шахматова, текст Рогожского летописца от
1288 до 1327 г. почти тождествен с Тверским сборником, а текст от 1328
до 1374 г. (т. е. за период, который нас больше всего интересует) пред-
ставляет собой компиляцию известий Симеоновской летописи с изве-
стиями Тверского сборника (А. А. Шахматов. Обозрение русских
летописных сводов XIV—XVI вв. Л, 1938, стр. 312). Однако, несмотря
на то, что в Рогожском летописце сохранилась не только тверская, но
и московская летописная традиция, этот летописец более всего отра-
жает тверскую точку зрения на события XIV в. Особенно ценен этот
памятник еще и тем, что он избег последующей московской цензуры.
358
ском духе тверской великокняжеский свод 1327 г., влились ле-
тописные записи, которые с начала века велись при дворе мит-
рополита Петра, а также семейный летописец Ивана Калиты 6.
Дружное сотрудничество московских великих князей с митро-
политами отразилось и на характере московского летописания
XIV в., над которым совместно трудились и светская, и духовная
власти.
Московская тенденция очень явственно выступает не только
в Симеоновской летописи, но и в целом ряде других сводов (в
Никоновской летописи, например), где очень многим событиям
дается совершенно иное освещение, чем в летописях тверских.
Случается, впрочем, что в одном и том же своде промосковская
н протверская тенденции причудливо переплетаются, обнару-
живая либо различный состав источников, либо недостаточную
бдительность редактора. Все эти обстоятельства необходимо
иметь в виду при изучении отдельных этапов внутриполитиче-
ской борьбы в северо-восточной Руси на протяжении XIV в.
Как уже указывалось, борьба эта началась в 1304 г. в связи
со смертью великого князя Андрея Александровича. Михаил
Ярославич поехал в Орду за ярлыком на великое княжение.
Михаила Ярославича поддержали и великокняжеские бояре,
поехавшие после смерти Андрея Александровича в Тверь, и
митрополит Максим, отговаривавший московского князя Юрия
Даниловича от поездки в Орду. Но Юрий не послушался митро-
полита и тоже поехал к хану за ярлыком на великое княжение.
Пока в Орде оба князя «сопростася... о великое княжение» 7, по
словам новгородского летописца, на Русп «много бысть замят-
ии» 8. Михаил Ярославич попытался овладеть богатым Новгоро-
дом Великим п послал туда своих наместников, причем нов-
городский летописец (как, впрочем, и ряд других) рассматрива-
ет эту попытку как акт насильственного овладения городом
(«А в Новгород вослаша тферичп наместникы Михайловы си-
лою») 9. После переговоров новгородцев с тверскими наместни-
ками было решено отложить разрешение спора до возвращения
князей из Орды.
Все это, во-первых, говорит о том, что попытка Юрия пере-
хватить великокняжеский ярлык у Михаила Ярославича не
считалась на Руси безнадежной авантюрой, обреченной на про-
вал, что, следовательно, Московское княжество в то время было
уже достаточно сильно, чтобы выступить соперником другого,
6 И. Д. Приселков. История русского летописания XI—XV вв.
Л., 1940, стр. 123—125.
7 НПЛ, стр. 92.
8 Там же.
9 Там же.
359
самого сильного на Руси княжества Тверского. Во-вторых, ука-
занные события свидетельствуют о том, что симпатии богатого
и экономически мощного Новгорода были в это время на сторо-
не Москвы.
Такими же симпатиями Москва, по-видимому, пользовалась
в то время и в других городах. Еще в 1302 г., когда умер бездет-
ный переяславский князь Иван Дмитриевич, князь московский
Даниил Александрович выгнал из Переяславля наместников ве-
ликого князя Андрея Александровича и посадил там своего
сына Юрия 10. Несмотря на домогательства Андрея Александро-
вича и Михаила Ярославича, пытавшихся отнять у Даниила Пе-
реяславль, московский князь укрепился в городе и никому его
не уступил. Очевидно, и переяславцы предпочитали власть Мо-
сквы другой власти: когда в 1303 г. Даниил Александрович умер,
переяславцы, опасаясь захвата города Андреем, не отпустили
Юрия Даниловича в Москву на похороны отца. Теперь, когда
в Орде решалась судьба великого княжения, тверская рать под
начальством боярина Акинфа попыталась внезапно овладеть
городом. Против тверичей во главе переяславцев выступил
оставленный в городе Юрием Даниловичем брат его Иван (бу-
дущий Калита). Тверская рать была разбита наголову, в бою
пали сам Акинф и зять его Давыд. «И бысть в Твери печаль и
скорбь велиа, а в Переяславле веселие и радость велиа» 11.
Перед отъездом в Орду Юрий Данилович успел занять Ко-
строму и посадил там другого своего брата — Бориса Данилови-
ча, но тверичи захватили город и увезли Бориса пленным в
Тверь. Однако костромичи поднялись вечем на тверских бояр и
двоих из них убили 12. Такая же расстановка сил наблюдалась
и в Нижнем Новгороде. Здесь черные люди также избили бояр
покойного Андрея Александровича, а мстителем за них высту-
пил Михаил Ярославич, который по возвращении из Орды из-
бил «вечников». Однако и после этого овладеть Нижним Новго-
родом ему не удалось 13.
В Орде спор был решен в пользу Михаила Ярославича, по-
лучившего ярлык на великое княжение. Вернувшись из Орды,
Михаил, получивший в свое распоряжение все ресурсы вели-
10 Последующие московские своды объясняют переход Переяславля
в руки Даниила Александровича тем, что Иван Дмитриевич его «паче
всех любяше» и завещал ему город по наследству (см., например,
ПСРЛ, т. VII, стр. 183).
11 ПСРЛ, т. X, стр. 175-176.
12 «...Бысть вече на Костроме на бояр на Давыда Явидовича, да на
Жеребца и на иных; тогда же Зерна убиша и Александра» (ПСРЛ,
т. VII, стр. 184).
13 «В Новгороде в Нижнем чръные люди побили бояр; пришел же
князь Михайло Ярославичь из Орды в Новгород в Нижней и изби веч-
ников» (там же).
360
кого княжества Владимирского, предпринял неоднократные по-
пытки сокрушить Москву, но все они закончились полной не-
удачей. Уже в это время, в начале XIV в., Москва выступает
княжеством, пользующимся симпатиями и поддержкой в раз-
ных концах северо-восточной Руси. В то же время она достаточ-
но сильна, чтобы оспаривать у Твери роль главы всех русских
земель. Отныне она непрерывно будет наливаться мощью, став
центром объединения всех русских земель 14 15.
Головокружительное «возвышение Москвы» от незначитель-
ного населенного пункта до столицы могущественного государ-
ства приковало к себе внимание всех наших историков, начи-
ная с Карамзина. Как известно, в досоветской историографии
вопрос о «возвышении Москвы» подменял собой более важный
и сложный вопрос об образовании Русского централизованного
государства. Дворянско-буржуазные историки не только не в
состоянии были разрешить вопрос об образовании Русского
централизованного государства, но не сумели даже правильно
его поставить. Только в советской историографии, привлекшей
для этой цели известные теоретические положения классиков
марксизма-ленинизма, в основном правильно решен вопрос о
причинах, вызвавших собирание русских земель вокруг Моск-
вы. Пусть некоторые детали этого процесса (о времени его на-
чала и завершения, об отдельных этапах в его развитии и т. д.)
еще спорны и неясны, но общая схема намечается правильно и
четко. Образование Русского централизованного государства
происходило на основе непрерывного роста производительных
сил, ломавшего феодальные перегородки, создававшего много-
численные, идущие по всем направлениям экономические связи
и нити, сплачивавшие прежде разъединенные в хозяйственном
отношении области. Процесс объединения русских земель уско-
рялся вследствие постоянно висевшей над русским народом
опасности внешнего вторжения и порабощения, угрожавшей со
стороны восточных кочевых народов, а также со стороны Лит-
вы. В этом построении вопрос о «возвышении Москвы»
играет второстепенную, подчиненную роль.
Еще А. Е. Пресняков в своем специальном исследовании 10
показал, что наряду с «возвышением Москвы» шло «возвыше-
ние» и других крупных центров Руси — Твери, Нижнего Нов-
14 В статье М. Н. Тихомирова «Начало возвышения Москвы» нахо-
дим интересные наблюдения, свидетельствующие о том, что уже в
XIII в., задолго до начала борьбы между Москвой и Тверью, Москва
выступает заметной величиной в политической жизни северо-восточной
Руси (М. Н. Тихомиров. Начало возвышения Москвы. «Известия
Академии наук СССР. Серия истории и философии», т. I, № 3. М., 1944,
стр. 103—104).
15 А. Е. Пресняков. Образование Великорусского государства.
Пгр., 1918.
361
города и Рязани, великие князья которых приобрели большую
власть, полностью подчинив себе удельных князей данных тер-
риторий. В старой дворянско-буржуазной литературе накопи-
лись и другие правильные наблюдения, которые были творчески
переработаны советскими историками, создавшими марксист-
скую концепцию процесса образования Русского централизован-
ного государства. В нашем изложении мы сейчас находимся в
начале этого сложного и длительного пути, когда большой ин-
терес приобретает именно вопрос о «возвышении Москвы»,
только-только начавшей выступать на общерусской арене.
Какие силы с самого начала дали Москве такой мощный
разбег, что именно она возглавила объединительное движение
различных русских земель, отстранив всех своих соперников?
Различные историки по-разному отвечали на этот вопрос. Если
взять высказывания на этот счет Карамзина, Полевого, Станке-
вича, Соловьева, Ключевского, Костомарова, Милюкова, Плато-
нова, Преснякова, Любавского и других, то видно, что на про-
тяжении целого столетия они вращались в ограниченном кругу
идей, повторяли друг друга и с теми или иными вариациями
пересказывали взгляды своих предшественников. Решающее
значение при этом придавалось географическому фактору, рос-
ту населения и ловкости московских князей. Н. М. Карамзин,
а впоследствии Н. И. Костомаров, П. Н. Милюков и некоторые
другие историки вообще отрицали значение внутренних факто-
ров в образовании Русского централизованного государства,
приписывая это исключительно действию внешних сил — помо-
щи ханов или интересам обороны страны. Очень вульгарной и
неудачной оказалась попытка Покровского выйти из круга идей
дворянско-буржуазной историографии в этом вопросе 16. Неко-
торые историки, как, например, Погодин и Сергеевич, вообще
отказываются в «возвышении Москвы», вокруг которой сложи-
лось огромное и мощное государство, видеть какую-либо зако-
номерность, приписывая этот процесс «случаю» и «удаче» 17. Но
16 По мнению М. Н. Покровского, московское самодержавие было
воплощением диктатуры торгового капитала. Оборона от татар была
якобы «не очень значительным фактором»; «главная драка» шла с бо-
лее развитыми старыми странами — Литвой, Польшей, Швецией за рын-
ки, за «место на солнышке». В лице «хитрых кулаков» — восковских
князей, от Калиты до Грозного, торговый капитал нашел себе в этой
борьбе верных приказчиков (М. Н. Покровский. Правда ли, что в Рос-
сии абсолютизм «существовал наперекор общественному развитию» —
сб. «Историческая наука и борьба классов», М.— Л., 1983, стр. 137—138,
141—142).
17 Даже такой крупный историк, как Р. Ю. Виппер, в свое время
был склонен приписать блистательные успехи Москвы «счастью» или
«игре случая» (Р. 10. Виппер. Иван Грозный. Пгр., 19-22, стр. 19).
В последующих изданиях рассуждение о «счастье» и «игре случая» опу-
щено (см., например, изд. 3-е. М.—Л., 1944, стр. 22).
362
основное ударение делается на изумительном географическом
положении Москвы и росте ее народонаселения.
Между тем, географическая среда или численность народо-
населения при огромном значении этих факторов не являются,
как известно, основной и главной силой общественного разви-
тия. Географическая среда и географическое положение Твери,
также прикрытой другими княжествами от татарских вторже-
ний и расположенной на скрещении судоходных рек, связывав-
ших Новгород Великий с «низовыми» городами, или Нижнего
Новгорода, обладавшего большими естественными богатствами
п лежавшего на стыке таких двух важных водных магистралей,
как Волга и Ока,— ничуть не хуже, а во многих отношениях
даже лучше Москвы, особено в начале ее «возвышения». И все-
таки не им пришлось выступить в качестве организующего
средоточия Русского централизованного государства.
Рассматривая чрезвычайно скудные и отрывочные летопис-
ные известия о начале борьбы Москвы за возглавление северо-
восточной Руси, мы обнаруживаем другую силу, давшую ей
возможность «выдвинуться» и «возвыситься». Новгородский ле-
тописец сообщает, что в связи со смертью Андрея Александро-
вича и борьбой за великое княжение между Михаилом Яросла-
внчем Тверским и Юрием Данииловичем Московским «много
бысть замятии Суждальской земли во всех градех» 18. Итак, го-
родское население бурно реагировало на политические события
и приняло в них чрезвычайно деятельное участие. Мы не рас-
полагаем сведениями о том, что происходило во всех суздаль-
ских городах, но очень краткие летописные заметки достаточно
выразительно говорят о народной «замятие» и «смятении» в
Новгороде Великом, Костроме, Переяславле и Нижнем Новго-
роде.
Новгород Великий решительно стал на сторону Москвы.
Новгородцы отказались принять тверских наместников, собра-
ли против Твери большое войско и укрепили пограничный Тор-
жок. Только в виде компромисса они согласились ждать реше-
ния княжеского спора в Орде.
Совсем недавно присоединенный к Москве и в течение всего
XIV в. числившийся не в отчине князей московских, а в соста-
ве великого княжения Владимирского город Переяславль так-
же безоговорочно поддержал Москву и не желал подпасть под
какую-либо другую власть. Мы уже знаем, что в 1303 г., когда
умер Даниил Александрович, переяславцы, опасаясь занятия
города великим князем Андреем Александровичем или Михаи-
лом Ярославичем, которые предъявляли на него претензии, не
18 НПЛ, стр. 92. По Новгородской третьей летописи, «много бысть
смятения в Суздальской земли и во всех градех» (ПСРЛ, т. III,
стр. 222).
363
отпустили Юрия Данииловича в Москву на похороны отца. Не-
сколько позднее, когда тверской боярин Акинф предпринял по-
пытку захватить город, против него под предводительством мо-
сковского наместника князя Ивана Даниловича вместе с москов-
ской ратью выступила и рать переяславская.
Перед отъездом в Орду Юрий Данилович успел занять Кост-
рому и посадил там наместником своего брата Бориса. Хотя
тверичам удалось вскоре захватить город, но Кострома не при-
мирилась с таким исходом дела. Как уже отмечалось, костроми-
чи вечем поднялись па своих бояр, тянувших, очевидно, к Тве-
ри, и двоих из них убили.
Такое же положение наблюдалось в Нижнем Новгороде, где
черные люди («вечники») побили бояр, за что, в свою очередь,
были избиты вернувшимся из Орды Михаилом Ярославичем.
Несомненно, что черные люди нижегородские поднялись на
бояр с тем, чтобы передать город Юрию Московскому, иначе
трудно объяснить, почему Михаил Ярославич по возвращении
из Орды избивал «вечников».
Правда, во Владимире тотчас же после смерти Андрея Алек-
сандровича его бояре отъехали в Тверь. Но этот факт вовсе не
говорит о расположении владимирцев к Твери, ибо если влади-
мирским великокняжеским боярам пришлось уехать в Тверь, то
за Москву, следовательно, стояла другая сила, и этой силой
были основные массы городского населения Владимира.
О чем говорят приведенные факты, на которые до сих пор
историки обращали мало внимания? Они говорят прежде всего
о том, что в своем стремлении возглавить объединительное дви-
жение русских земель за создание единого централизованного
государства Москва с самого начала опиралась на передовые об-
щественные элементы в лице горожан. Мы видим далее, что са-
мый процесс объединения русских земель в централизованное
государство сопровождался ожесточенной классовой борьбой.
Расстановка сил в этой борьбе не оставляет сомнений в том, что
за Тверь стояли бояре, в то время как общественные низы —
«черные люди», т. е. основная масса городского населения, ре-
месленники и торговцы, самым активным образом, вплоть до
применения оружия, поддерживали Москву.
По скудости источников мы не можем определенно сказать,
чем заслужила Москва поддержку именно городских низов —
«черных людей». Тут дело, разумеется, не в «ловкости» москов-
ских князей и тем более не в их «народолюбии». Московские
князья по своей классовой природе ничем не отличались от
князей тверских, относились они к народным массам так же,
как и тверские князья. Но исторические обстоятельства сложи-
лись так, что эти массы (в Новгороде Великом, Владимире,
Нижнем Новгороде и других городах), накопившие уже горь-
364
кий опыт гнета тверских князей, тянули к другой власти —
московской, которая использовала это обстоятельство в своих
классовых и политических целях. Так с самого начала своего
выхода на общерусскую арену Москва привлекла к себе распо-
ложение наиболее прогрессивных элементов страны. И в даль-
нейшем, используя давнюю вражду перечисленных городов к
Твери и пользуясь преимуществами установившейся после
смерти Ивана Калиты политической практики, о которой речь
будет ниже, используя также то обстоятельство, что тверские
князья вынуждены были опираться на внешние силы — Литву
и Орду, московские князья неизменно опирались на горожан и,
в частности, на их плебейские массы — «черных людей».
В 1340 г. сын Ивана Калиты Семен Гордый, вернувшись из
Орды, где он получил ярлык на великое княжение владимир-
ское, как всегда в таких случаях, нуждался в деньгах, чтобы
уплатить «выход». Он послал своих представителей в Торжок
брать дани, и посланные «начата обидети и силу творити». Но-
воторжцы послали в Новгород «с поклоном», и из Новгорода
пришли бояре со многими людьми. Они арестовали наместников
Семена Ивановича, людей их, жен и детей оковали. После этого
из Новгорода послали к Семену Ивановичу сказать: «Еще еси
но сел у нас на княжении, а уже бояре твои силу деют». Оче-
видно, под новоторжцами, пославшими в Новгород «с покло-
ном», следует понимать новоторжских бояр. Это вытекает из
дальнейшего описания событий: «И убояшося новтръжцы н
возста чернь на бояр, глаголюще: почто естя новогородцев при-
звали, и они наместников князя Семена Ивановича поймали, а
в том нам всем погибнути». «Чернь» явилась на боярские дво-
ры, освободила из оков наместников Семена Ивановича и выпу-
стила их из Нового Торжка. Новгородским боярам пришлось
бежать из Торжка, а у новоторжских бояр восставшая «чернь»
разгромила имущество, разорила дома, попленила и опустоши-
ла их села. В последней подробности имеется намек на участие
в движении и крестьян. Через некоторое время Семен Иванович
с князьями суздальским, ростовским, ярославским и другими
пошел на Торжок. В его стане был и митрополит Феогност, не-
изменно поддерживавший все великокняжеские начинания. До
кровопролития дело не дошло. Обе стороны заключили мир «по
старым грамотам», т. е. Семен Иванович был признан князем
новгородским, ему дали собрать «черный бор» по всей земле
Новгородской, а на новоторжцах (очевидно, на новоторжских
боярах — так они названы и в начале рассказа) наложили
1000 рублей 19.
Этот рассказ Никоновской летописи дополняется интересны-
19 ПСРЛ, т. X, стр. 212.
365
ми подробностями летописи новгородской. Оказывается, новго-
родские бояре, арестовавшие в Торжке великокняжеских наме-
стников, видимо, ожидая подхода Семена Ивановича с ратью,
послали в Новгород за войском, но «не восхотеша чернь», на этот
раз уже новгородская. Когда в Торжке увидели, что новгород-
ская рать не является, то «въсташа чернь на бояр, а ркуще: по-
что есте новогородцев призвале, и они князи изимале, нам в
том погинути». Они вооружились, силою освободили наместни-
ков и их жен и выпроводили из города новгородских бояр.
Бояре новоторжские прибыли в Новгород «только душею» (т. е.
побросав все свое имущество), их дома были разгромлены,
а боярина Семена Внучка убили на вече, «потом и села их пу-
ста положиша». Мир с Семеном Ивановичем был якобы заклю-
чен «на всей воли новгородской», но эта формула означает толь-
ко, что Семен Иванович был признан князем новгородским на
обычных условиях новгородцев с князьями, предусмотренных
«старыми грамотами». Новгородский летописец признает, что
Семену Ивановичу дали черный бор и 1000 рублей «на ново-
тржцех» 20.
Итак, и в середине XIV в. черные люди Великого Новгорода
и его пригорода держали сторону московского князя и с оружи-
ем в руках поднялись на бояр, выступавших против соглаше-
ния с Москвой. В связи с событиями 1340 г. приобретает прав-
доподобность и сообщение Татищева о том, что в 1346 г. Семен
Иванович сел в Новгороде князем и провел там три недели,
«мног порядок в людях учини, и многу власть у посадника отъя;
а смердь вся ево любляше» 21. Эту поддержку «черных людей»
московская великокняжеская власть использовала в своих клас-
совых интересах.
Эти две линии в политической жизни Новгорода ясно наме-
чались еще до описанных событий. В 1331 г. архиепископом
новгородским был избран Василий Калика. По мнению
Б. А. Рыбакова, Василий был представителем демократических
кругов Новгорода, будучи до избрания в архиепископы священ-
ником патрональной церкви кузнецов — Кузьмы п Демьяна.
Выбор Василия, указывает Б. А. Рыбаков, «был, очевидно, за-
вершением крайне длительного периода борьбы за важный пост
новгородского архиепископа. При таких условиях в новом кан-
дидате естественно видеть представителя какой-то иной груп-
пировки (чем ушедшего с поста архиепископа Моисея.— И. Б.).
Разница прежде всего сказалась во внешнеполитической ориен-
тации обоих деятелей. Архиепископ Моисей почти всегда вы-
ступал противником Москвы и сторонником Литвы». Став архи-
20 НПЛ, стр. 352—353.
21 В. Н. Татищев. История России с самых древних времен,
ч. IV. СПб, 1774, стр. 159.
366
епископом, Василий поддерживает Ивана Калиту. В 1335 г. он
ездил в Москву, где великий князь принимал его с большой
честью. После смерти Ивана Калиты Василий стоял за соглаше-
ние с Семеном Гордым и выступал против бояр, не желавших
признавать Семена великим князем 22.
Укажем еще на один характерный факт новгородско-москов-
ских отношений конца века. В 1386 г. Дмитрий Иванович Дон-
ской совершил поход на Новгород, «держа гнев» на него за то,
что ушкуйники новгородские разгромили Нижний Новгород и
Кострому. В составе многочисленного войска Дмитрия Дон-
ского были рати от Бежецка и от Нового Торжка, «а новоторжь-
ци болшии люди в Новъгород вбегли» 23.
О том, что городское население поддерживало Москву про-
тив Твери, говорят и события, разыгравшиеся в 1371 г. Князь
тверской Михаил Александрович получил в Орде у Мамая яр-
лык на великое княжение и вернулся на Русь с послом Сарыхо-
жей. Но Дмитрий Иванович (будущий Донской) противопоста-
вил ему другую силу. Он «по всем градом бояре и чръныя люди
привел к целованью не даватися великому князю Михаилу
Александровичю Тверскому, «а в землю его на княжение Воло-
дпмерьское не пускайте», а сам с братом своим Володимиром
Андреевичем ратью сташа в Переславли». При попытке Михаи-
ла сесть великим князем во Владимире «володимерцы... не при-
аша его и не впустиша его сести на столе; он же отступи» 24.
Характерно при этом, что Дмитрий Иванович привел к присяге
не только представителей господствующего класса — бояр,
являвшихся экономически наиболее мощной и политически
наиболее влиятельной силой, но и черных людей, не раз уже
своими выступлениями спутывавших все расчеты боярства.
Могут возразить, что приведенных примеров (особенно для
второй половины века) не так много, чтобы сделать из них оп-
ределенные выводы. Надо, однако, принять во внимание, что
летописцы не занимались специально вопросом об отношении
народных масс и, в частности, городских низов к объединитель-
ным усилиям Москвы и Твери. Все приведенные факты сооб-
щаются в летописях в связи с общим изложением политических
событий. Не приходится сомневаться, что таких фактов было
гораздо больше, но не всегда у летописца была надобность о
них сообщать. Приходится поэтому ограничиваться теми фак-
тами, о которых сохранились известия в наших источниках.
Показательно и то, что ни в одной летописи мы не находим ни
одного факта, который говорил бы о поддержке народными мас-
22 Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. М.—Л., 1948,
стр. 767—772.
23 ПСРЛ, т. V, стр. 214, 242 (подчеркнуто мною.— И. Б.).
24 ПСРЛ, т. XI, стр. 14—15.
367
сами великорусских городов тверского (или иного) князя про-
тив Москвы. Здесь дело не только в последующей московской
цензуре, ибо даже избежавший этой цензуры и придерживав-
шийся тверской ориентации Рогожский летописец, оправдывая
все действия Михаила Александровича, вынужден признать, что
в 1371 г. симпатии горожан были на стороне Москвы, а «ко
князю к великому к Михаилу так и не почали люди из городов
предаватися»
Как увидим дальше, возрастающая роль города в политиче-
ских судьбах северо-восточной Руси наложила известный отпе-
чаток на русскую общественную мысль XIV и последующих
веков.
* * *
Мы рассмотрели начальный момент борьбы Москвы с Тверью
за возглавление всей северо-восточной Руси. Мы могли убедить-
ся, что уже к этому времени Москва выступила сильным и
влиятельным княжеством. Она сумела отстоять богатый Перея-
славль и некоторые другие владения от великого князя и от
князя тверского. Она чувствовала себя достаточно мощной в
экономическом и политическом отношении, чтобы предъявить
требование на великокняжеское достоинство. В последующей
борьбе с Михаилом Ярославичем, получившим от хана велико-
княжеский ярлык, Москва не потеряла ни одной позиции. Та-
ким образом, уже в этот период притязания Москвы на руково-
дящую роль в системе северо-восточных русских земель не но-
сили характера авантюры, а основывались на определенных ма-
териальных предпосылках. Ко всему этому Москва с самого
начала опиралась на сочувствие и поддержку передовых обще-
ственных элементов в лице основного городского населения. На
дальнейших этапах борьбы Москва неизменно сохраняла это
сочувственное к себе отношение со стороны горожан.
В то время как Москва в своей объединительной политике
пользовалась поддержкой передовых элементов русского обще-
ства, тверские князья вынуждены были опираться на силы
внешние, главным образом на Литву, и это неминуемо должно
было привести их к поражению. Однако, располагая значитель-
ными литературными силами, Тверь пыталась идеологически
оправдать свою политику и внешнюю ориентацию, становясь в
позу подвергшейся нападению стороны, которой позволено лю-
быми средствами оградить свое существование от московских
«посяганий».
Хотя московские и тверские летописи XIV в. дошли до нас
в отрывках или в сильно переделанном виде, по ним все же
можно проследить весь ход идеологического поединка между *
25 Рогожский летописец, стб. 98.
368
Москвой и Тверью, которым сопровождалась продолжавшаяся
около ста лет вооруженная борьба между этими двумя претен-
дентами на гегемонию в объединительном движении северо-
восточной Руси. С этой точки зрения представляет большой
интерес проследить дальнейший ход московско-тверской борь-
бы и отражение этой борьбы в летописании и других памятни-
ках русской публицистики XIV в.
2. Ранние повести о гибели
Михаила Ярославина Тверского в Орде
Заключенный в 1308 г. мир между Москвой и Тверью не
был устойчивым. Михаил Ярославич по-прежнему с перемен-
ным успехом стремился утвердить свою власть в Новгороде и
захватить в свои руки возможно больше важных пунктов севе-
ро-восточной Руси, а Юрий Данилович не терял надежды до-
быть великокняжеский ярлык. В 1311 г. Михаил Ярославич по-
слал рать на Нижний Новгород под номинальным предводитель-
ством своего старшего, 12-летнего сына Дмитрия. Из этого фак-
та мы видим, что Михаилу Ярославичу, несмотря на избиение
им «вечников», не удалось все-таки утвердиться в Нижнем Нов-
городе, который, несомненно, оставался под властью Юрия Да-
ниловича. Недаром некоторые летописцы, сообщая о походе
тверичей на Нижний Новгород, пишут, что Дмитрий Михайло-
вич шел «на Новгород Нижний на князя Юрия» 26. Поход закон-
чился полной неудачей. Митрополит Петр остановил во Влади-
мире рать Дмитрия и заставил тверского княжича распустить
ее. Здесь впервые на стороне Москвы выступает такая крупная
сила феодального общества, как церковь. Митрополит Максим,
перенесший в 1299 г. центр русской митрополии из Киева во
Владимир, поддерживал Михаила Ярославича.
В 1305 г. Максим умер, и Михаил Ярославич выдвинул кан-
дидатом на престол русской митрополии своего ставленника Ге-
ронтия, но в Константинополе его опередил кандидат волынско-
го князя Юрия Львовича игумен ратский Петр, который и был
утвержден русским митрополитом. Отныне Михаил Ярославич
задается целью свергнуть Петра, чтобы провести в митрополи-
ты своего кандидата. Он посылает жалобу вселенскому патриар-
ху в Константинополь, что Петр разрешает браки в запрещен-
ных степенях родства и за мзду продает церковные должности.
Патриарх Нифонт I написал Михаилу ответное послание, в ко-
тором величает его великим князем всея Руси. В этом послании
он резко осуждает митрополита Петра и требует его к себе на
суд в Константинополь, предлагает великому князю прислать
его «нужею», если он сам не захочет явиться добровольно. Тут
26 ПСРЛ, т. IV, ч. 1. Пгр., 19*15, стр. 255; т. V, стр. 205.
24 Заказ 8Д5
369
же патриарх обнадеживает Михаила Ярославича, пообещав ему
в случае, если Петр не исправится, поставить другого, «кого
въсхочеть боголюбьство твое» 27. По рассказу жития Петра, на-
писанного его современником, епископом ростовским Прохором
(умер в 1327 г.), «хулу» на Петра послал в Константинополь
епископ тверской Андрей (сын литовского князя Гердепя). Пат-
риарх направил на Русь видного своего клирика и с его участием
для разбора дела был созван в Переяславле церковный собор,
состоявшийся в 1312 или 1313 г. На соборе присутствовали сы-
новья великого князя Дмитрий и Александр Михайловичи (сам
Михаил Ярославич находился в это время в Орде), брат Юрия
Даниловича Иван (будущий Калита) «и ины князи мнози, вель-
можи и воеводы и множество преподобных игумеи и ерей». На
соборе Иван Данилович горой стоял за Петра, «и абие посрам-
лен бысть Андрей» 28. С этих пор установилась тесная связь
между митрополитом Петром и Иваном Калитой, а когда
последний сделался великим княезм, то Петр фактически пере-
нес кафедру митрополии в Москву.
Не следует, конечно, думать, что поддержка Москвы церко-
вью была вызвана исключительно добрыми отношениями меж-
ду митрополитом Петром и Иваном Калитой. Тому были более
глубокие причины. Дело в том, что церковная организация Руси
(исключая новгородскую архиепископию), не обладая достаточ-
ным собственным аппаратом насилия для обеспечения своих
владений и эксплуатации своих подданных, обычно льнула к
самому сильному князю. Перенос митрополии в Москву объек-
тивно свидетельствует о том, что уже в начале XIV в. Москва
представляла собой большую силу, которой дальновидные цер-
ковные деятели предвещали полный успех в политической борь-
бе за возглавление северо-восточной Руси. Успешный исход
для Петра переяславского собора еще больше подчеркнул эту
силу Москвы, поддержка которой оказалась для митрополита
решающей. Отныне и константинопольский патриарх в своих
отношениях с Русью будет ориентироваться на Москву.
В 1313 г. умер хан Тохта и на престоле Золотой Орды сел
новый хан Узбек. Борьба между Михаилом Ярославичем и
Юрием Даниловичем возобновилась, когда Юрий после двух-
летнего пребывания в Орде, где сумел завоевать доверие
27 РИБ, т. VI, стб. 147—149.
28 Житие Петра — Макарий. История русской церкви, т. IV. СПб.,
1866, прилож. № III, стр. 310. По данным В. II. Татищева, собор был
созван по инициативе Петра для борьбы с объявившимся в Новгороде
еретиком, которого поддерживал тверской епископ Андрей. Петр «прео-
доле проклятого еретика» «помотцию и заступлением князя Ивана Да-
ниловича» (В. Н. Татищев. История России с самых древних времен,
ч. IV, стр. 93).
370
хана Узбека и женился на его сестре Кончаке (названной при
крещении Агафьей), добыл ярлык на великое княжение. И на
этот раз Москва выдвинулась к руководству всей русской
жизнью благодаря поддержке крупнейшего русского города, а
именно Великого Новгорода, где во время пребывания Михаила
в Орде Юрий утвердился князем и в своих политических при-
тязаниях пользовался поддержкой новгородцев.
Вот как передает подробности возобновившейся московско-
тверской борьбы тверской летописец.
Юрий вернулся из Орды, приведя с собой «посла силна»
Кавгадыя. Михаил Ярославич с князьями суздальскими встре-
тил их у Костромы. Долго стояли тут у Волги, по до военных
действий дело не дошло: по настоянию Кавгадыя, Михаил от-
казался от великого княжения, после чего вернулся в Тверь
«и заложи болший град Кремль». Со своей стороны Юрий сов-
местно с новгородцами стал готовиться к комбинированному
удару на Тверское княжество с севера и с юга. С князьями суз-
дальскими, которые перешли на его сторону, и с Кавгадыем он
пошел от Костромы к Ростову, от Ростова к Ярославлю (причем
«много зла творяху христианом»), из Переяславля в Дмитров,
из Дмитрова в Клин. Одновременно новгородцы пришли в Тор-
жок «на великого князя Михаила, в помощь Юрию князю» 29.
Здесь они простояли шесть педель, «стекаа срок», когда «Юрию
князю» выйти из Волока, а им от Торжка. Но Михаил, не дожи-
даясь их сроков, выступил против новгородцев и разбил их. Тем
временем Юрий с татарами «и со всею силою суздалскою» на-
чал воевать Тверскую волость, пожег села и жито, увел людей в
плен и подошел уже к Твери. Юрий, однако, ле решился штур-
мовать город, укрепления которого были незадолго до этого во-
зобновлены. В 15 верстах от Твери Юрий простоял пять недель,
и в это время послы ездили от Кавгадыя к Михаилу, «а все с ле-
стию и не бысть межи ими мира». После этого Юрий, Кавгадый
и суздальские князья пошли к Волге, намереваясь перейти ее и
опустошить левобережную часть княжества. Михаил соединил-
ся с кашинскими боярами, владениям которых теперь угрожала
непосредственная опасность, выступил против Юрия, «и пособи
бог великому князю Михаилу Ярославичу». В сильном бою у
Бортепева Юрий был разбит. Среди прочих многочисленных
пленных в руки Михаила попала жена Юрия Кончака. Юрий
бежал в Новгород «в мале дружине». Бой у Бортенева произо-
шел 22 декабря 1316 г. (по данным других летописей, зимой
29 Хотя Михаил отказался уже от великого княжения в пользу
Юрия, тверской летописец продолжает называть Юрия просто князем,
а Михаила — великим князем.
371
24*
1317 г.). Наутро Михаил взял мир с Кавгадыем, привел его в
Тверь с дружиной, оказал ему почести и отпустил 30.
Несмотря на одержанную победу, Михаил, под давлением
Кавгадыя и Новгорода, должен был сделать ряд уступок. Он
обязался освободить Кончаку и находившихся у пего в плену
братьев Юрия — Бориса и Афанасия, а также ранее захвачен-
ных новгородцев. Михаил согласился также пойти на суд к Уз-
беку. Тверской летописец, подчеркивая миролюбие Михаила
Ярославича, сообщает даже, что он послал в Москву Олексу
Марковича «посольством о любовь», но Юрий убил посла 31. Ми-
хаил послал в Орду сына Константина, туда же отправились
Юрий с Кавгадыем. «Дошедшу же Орды князю Юрию, а с ним
началнику всего зла, безаконному и проклятому Кавгадыю,
наставляеми диаволом, начата вадити на великого князя Ми-
хаила безаконному царю Озбяку», будто Михаил, собрав по го-
родам много дани, хочет уйти «в Немци», а в Орду не собирает-
ся. Царь Узбек разгневался, повелел Константина морить голо-
дом и запереть его «в единой храмине». Он отпустил его только
по совету некоторых своих приближенных, которые указали
Узбеку, что если он убьет Константина, то тогда уже наверное
Михаил не прибудет в Орду.
6 декабря 1317 г. сам «благоверный великий князь» Михаил
(Юрия тверской летописец по-дрежнему везде называет просто
князем) прибыл в Орду, расположившуюся в то время в устье
Дона. Он по обычаю одарил татарских князей и цариц (ханш),
а потом и самого хана. Через месяц Узбек приказал своим «рад-
цам» (советникам) судить его с Юрием. «Они же судивше, не
рекоша правды ко царю; но виною оболгавше его безаконному
царю Озбяку», которому они объявили, что Михаил достоин
смерти. Убили его спустя 26 дней, причем все время после
суда он передвигался с тяжелой сохой (колодой) на шее. Так,
заключает свой рассказ тверской летописец, «блаженный и хри-
столюбивый князь великий Михайло Ярославичь... приат нуж-
ную (т. е. насильственную. — И. Б.) смерть и за христианы и за
отчину свою» 32.
Никоновская летопись передает некоторые подробности ор-
дынского суда над Михаилом Ярославичем. По данным этой
летописи, ему были предъявлены следующие обвинения:
«...Горд еси и непокорив царю нашему, и посла царева Кавга-
дыа соромотил еси, и с ним бился еси, и дани царевы имал еси
себе, а царю еси не давал, и в Немцы с казною бежати хотел
еси, и казну в Рим к папе отпустил еси, и княгиню Юрьеву
30 ПСРЛ, т. XV, стб. 409—410. Совершенно так же передает собы-
тия Рогожский летописец.
31 ПСРЛ, т. XV, стб. 410.
32 Там же, стб. 410—412.
372
зелием уморил еси, и князей и татар царевых побил еси» 33. Еще
в большей степени, чем Тверской сборник, Никоновская лето-
пись также подчеркивает, что Михаил Ярославич умер мучени-
ческой смертью за христиан, т. е. за народ. «Аще бы он не
пошел в Орду,— пишет летописец,—.слышав толикиа беды на
себя, и отошел бы в-ыныя земли, и пришсдше бы татарове,
ищуще его, колико бы христиан замучили, и смерти предали и
святые церкви поругали; но сей блаженный Михаил за всех
себя даде, и смертию нужьною скончяся» 34.
Симеоновская летопись, более всех других сохранившая сле-
ды московского летописания, явно неохотно останавливается на
событиях, связанных с гибелью Михаила Ярославича, и переда-
ет их очень кратко. Зимой, сообщает летописец, князь Юрий
приходил с ратью великой к Твери, на Бортеневе был «бой
велик, сеча зла», победил князь Михаил, он захватил князя Бо-
риса и Колчаку и отвел в Тверь, где Кончака «зельем уморена
бысть». Ничего нет в Симеоновской летописи о давлении Кавга-
дыя на Михаила Ярославича, о его «лести», о том, что Михаил
отказался от великого княжения, и тем не менее тверские вла-
дения подверглись нападению и опустошению со стороны Юрия,
поддержанного татарами; дана версия об отравлении Кончали,
хотя Михаил Ярославич держал себя осторожно с татарами, из-
бегая осложнений с ними, и едва ли стал бы убивать сестру
хана Узбека 35. О самом убийстве Михаила Ярославича дается
краткая запись: «Того же лета убил царь Озбяк в Орде великого
князя Михаила Ярославичя Тферского на реце Наи, у города
33 ПСРЛ, т. X, стр. 183. В сказании о гибели Михаила Ярославича
в Орде эти обвинения сформулированы так: «Царевы дани не дал еси,
противу посла бился еси, княгиню великого князя Юрья зморил еси»
(ПСРЛ, т. V, стр. 211; РОБИЛ, Троицкое собрание, № 671, л. 133 об.; см.
также ПСРЛ, т. XXV, стр. 163).
34 ПСРЛ, т. X, стр. 187. В первоначальном сказании о гибели Ми-
хаила рассказывается, как к нему во Владимир приехал посол от Уз-
бека с требованием, чтобы он немедленно («вборзе») прибыл в Орду.
Бояре и сыновья Михаила начали его отговаривать от поездки, пред-
лагая, чтобы он вместо себя послал кого-нибудь из своих сыновей, но
Михаил отвечал им: «Видите ли, чада моя, яко не требует вас царь, ни
иного кого, разве мене, моея бо главы хощеть, и аще аз где угклонюся,
то вотчина моя вся в полоне будет и множество християн избиени бу-
дут, а после того умрети же ми будет от него, то лучше ми есть ныне
положити главу свою, да неповиннии не погибнут» (РОБИЛ, Троицкое
собрание, № 671, л. 132 об.; см. также ПСРЛ, т. V, стр. 210).
35 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 88. О том, что жена Юрия была
отравлена в Твери, сообщает и Воскресенская летопись (ПСРЛ, т. VII,
стр. 188), в то время как Никоновская летопись передает это известие
в виде непроверенного слуха («ини и ж глаголють, яко тамо во Твери
зелием уморена бысть» — ПСРЛ, т. X, стр. 181). Между тем, как мы ви-
дели, отравление Кончаки было одним из главных обвинений, выдви-
нутых против Михаила в Орде.
373
у Дедякова, и иривезоша его из О|рды в Москву» 36. Почему убит,
при каких обстоятельствах, при чьем содействии — об этом в
Симеоновской летописи нет ни слова. Здесь явно чувствуется ру-
ка писателя, желающего умолчать о роли князя Юрия, который
прямо или косвенно содействовал гибели Михаила Ярославича.
В то же время уже в самых ранних сказаниях, посвященных
гибели Михаила Ярославича в Орде 37, красной нитью проходит
36 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 88.
37 Помещенная в Воскресенской и Софийской летописях (а также
в Московском своде конца XV в.) повесть о гибели Михаила Ярослави-
ча в Орде является, как справедливо указывает В. О. Ключевский, позд-
нейшей переделкой, а не первоначальным сказанием, написанным
современником. Последнее помещено в Четьях Минеях Тулупова XVII в.
(В. О. Ключевский. Древнерусские жития святых как историче-
ский источник, стр. 71, примечание), ныне хранящихся в Отделе руко-
писей Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина, в Троицком собрании,
под № 671. На лл. 111—129 об. помещена позднейшая переделка: «Ме-
сяца того же [ноября] 22 день убиен великий князь Михаил Ярославич
Тферской от безбожного царя Азбяка», а вслед за этим под заголовком
на полях «Ино творение» идет первоначальное сказание (лл. 129 об. —
141 об.). Сличая это рукописное сказание с текстом, напечатанным в
летописях (ПСРЛ, т. V, стр. 207—215; т. VII, стр. 188—197; т. XXV,
стр. 161—166), убеждаемся, что печатный текст включает целый ряд
позднейших вставок, изобличающих в сказании памятник тверской
публицистики. В летописном сказании описываются ужасы, которым
подверглась Тверская земля при наступлении Юрия и Кавгадыя: «...И
бысть туга не мала, имающе мужи и мучащи различными муками и
смерти иредаху, а жены их оскверниша погании, и пожгоша всю власть
Тферскую и до Волгы» (ПСРЛ, т. V, стр. 208). В первоначальном руко-
писном сказании ничего этого нет, и рассказ ограничивается одним
стереотипным указанием, что Юрий с Кавгадыем, «пришедше в землю
Тг.ерьскую, много зла сотворища» (л. 131). Нет в рукописном сказании
и сообщения, будто еще до вступления Кавгадыя и Юрия в тверские
пределы Михаил добровольно уступил Юрию великое княжение
(«Брате! аже дал царь тебе великое княжение, то и аз отступаюся те-
бе, княжи на великом княжении, а в мою очришнину не вступайся»)
и распустил свое войско (ПСРЛ, т. V, стр. 208). Нет и речи Михаила к
епископам, князьям и боярам, которым он будто заявил, что долго
терпел, ожидая, что истощится, наконец, злоба врагов, но теперь он
вынужден против них всытупить, на что собравшиеся отвечают пол-
ным одобрением его действий и намерений (там же, стр. 208—209).
В своей речи Михаил выступает мстителем за убитых, полоненных и
оскверненных от поганых (там же, стр. 209). По рукописному сказа-
нию. Юрий, потерпев поражение у Бортенева, собрал много новгород-
цев и псковичей и снова пошел на Тверь, после чего Михаил согласил-
ся поехать па суд в Орду. В позднейшем летописном сказании согла-
сие Михаила перенести спор в Орду объясняется тем, что Михаил не
хотел «видети другое кровопролитие за толь малы дни» (там же).
Думается, однако, что переделка относится не к XV, как полагал
В. О. Ключевский, а к тому же XIV в. Об этом, между прочим, свиде-
тельствует фраза: «Обычай бо поганых и до сих мест вмещуше вражду
межю братии кпязей русьскых, и себе болшая дары взимаху» (там же,
стр. 208. Подчеркнуто мною.—И. 5.), больше отражающая политиче-
ские отношения XIV в., чем XV в.
374
одна мысль, идущая вразрез с обычным феодальным воззрением
относительно владельческих прав князей. В сказаниях подчер-
кивается, что именно Михаил Ярославич более всех других кня-
зей имел права на великокняжеский престол: он и по старей-
шинству более всех других князей «дошел... степени княжения
великого», его и Андрей Александрович на смертном одре яко-
бы благословил «на свой стол» 38, и т. д. И все же Михаил Яро-
славич без колебаний отступает от своих прав, более того, он
добровольно идет па гибель, лишь бы отвести угрозу от народа.
Михаил Ярославич, который сам наводил татар на Новгород
(о чем, конечно, автор сказания умалчивает), выступает здесь с
чертами образцовыми, и характерно, что в период, когда на
Руси началось движение за создание централизованного госу-
дарства, русские книжники фигуру образцового князя рисуют
именно с такими чертами.
В этой связи интересно отметить и другое обстоятельство, на
которое в свое время обратил внимание еще В. О. Ключевский.
Разбирая Повесть о Михаиле Ярославиче, В. О. Ключевский
указал как на любопытное явление, что «Юрий московский ос-
тается в тени, и не па него направлено тверское негодование
автора. Юрий с низовскими князьями — орудия татар, неволь-
ные жертвы ордынской жадности и особенно треклятого Кав-
гадыя, всего зла заводчика. Такое отношение тем более любо-
пытно, что Москва в начале XIV в. не была еще окружена в
глазах общества блеском, прикрывавшим многое, и сам автор
не скрывает подробностей, несогласных с его отношением к
действующим лицам рассказа» 39. Если бы автор Повести под-
чинил свое литературное творчество мелковладетельным инте-
ресам отдельных феодальных дворов, мы не могли бы ждать от
него такого освещения подвига Михаила Ярославича и такого
снисходительного отношения к Юрию Даниловичу. Былой ши-
рокий политический горизонт, характерный для русской публи-
цистики конца XI — начала XII в., заволакивавшийся в после-
дующие столетия узкими своекорыстными интересами мелких
феодальных владетелей, в XIV в. вновь начинает проясняться.
Правда, и в XIV в. мы еще неоднократно встречаемся
с литературными памятниками, у авторов которых политиче-
ский горизонт замыкается феодальной околицей, однако поли-
3 Впрочем, рассказ о «благословении» Андрея Александровича яв-
ляется позднейшей вставкой, отсутствующей в первоначальном руко-
писном сказании.
39 В. О. К л ю ч е в с к и й. Указ, соч., стр. 73—74. Как мы уже знаем,
в первоначальном сказании, написанном современником событий, князь
Юрий еще более остается в тени, чем в последующей повести, попав-
шей на страницы летописей.
375
тическую погоду все больше и больше начинают делать такие
писатели, у которых на первом плане выступают общерусские
интересы.
Ранние повести о гибели Михаила Ярославича представляют
интерес и в другом отношении. Житие Михаила Всеволодовича
Черниговского, первоначальные варианты которого составлены
еще в XIII в., изображают этого князя мучеником за веру. В по-
вести об убиении Михаила Ярославича мы наблюдаем другую
тенденцию. Автор оттеняет исключительно политическую сторо-
ну дела, нисколько не пытаясь приписать Михаилу Ярославичу
каких-либо черт защитника православной веры. Автор некро-
лога, помещенного в Тверском сборнике, считает даже нужным
оговорить, что Михаил хоть «и не веры ради убиень бысть...
якоже святии мученици, но по заповеди же спасове, иже в еуан-
гелии рече: болше сеа заповеди любве несть, иже кто положит
душу свою за другы своа» 40. При этом автор некролога подчер-
кивает, что Михаил принял «блаженную страсть» «за мпо[ги]й
род христианьскый» 41, т. е. опять-таки проводит ту же полити-
ческую тенденцию, что и автор Повести об убиении Михаила
Ярославича.
Литературные памятники, повествующие о соперничестве
между Михаилом Ярославичем Тверским и Юрием Данилови-
чем Московским, рисует еще одну важную сторону русской по-
литической жизни начала XIV в., нашедшую отражение в пуб-
лицистике того времени. Имею в виду тот факт, что к началу
XIV в. Русь стряхнула уже с себя оцепенение, вызванное ужа-
сами татарского погрома. Она не трепещет уже, как прежде, от
одного приказа хана и не склонна беспрекословно повиноваться
ханской воле. Михаил Ярославич получил ярлык на великое
княжение, но он ничего не может поделать ни с Москвой, ни с
другими городами (Новгородом, Переяславлем, Костромой,
Нижним Новгородом), которые не желают ему подчиняться.
С другой стороны, и Михаил Ярославич, потеряв ярлык на вели-
кое княжение, также не склонен беспрекословно подчиниться
приказу видного ханского посла и с оружием в руках отстаива-
ет свою вотчину от нового великого князя и от татар. Записи,
отражающие пренебрежение и ненависть к татарам, попадают и
на страницы официальных летописей. Если в XIII в. суздаль-
ские летописцы избегают резких выражений по адресу татар,
то теперь авторы летописных и других литературных памятни-
ков именно в татарах видят основную причину неурядиц рус-
ской жизни. Тверской сборник и Рогожский летописец несча-
стия, случившиеся с Михаилом Ярославичем (и с Тверской
40 ПСРЛ, т. XV, стр. 413.
41 Там же.
376
землей), приписывают «начальнику всего зла, беззаконному и
проклятому Кавгадию» 42, а автор большой Повести об убиении
Михаила Ярославина негодует по поводу «обычая поганых»
сеять «вражду межи братьи князей руских», чтобы тем самым
вымогать себе побольше даров и выгод, а землю Русскую отяго-
щать великими тяготами 43.
Здесь очень верно и тонко подмечены основные черты тра-
диционной политики татар в отношении покоренных русских
княжеств.
3. Летописные повести и «Песня о Щелкане
Дудентьевиче»
При хане Узбеке Золотая Орда переживала период подъема:
в стране прекратились усобицы, укрепилось ее влияние на под-
властные народы, усилились ее международные связи. Однако в
первые годы царствования Узбека русские князья по-прежнему
не очень склонны были считаться с ханскими приказами и с
оружием в руках отстаивали свои права против посягательств
других князей, вопреки ханским ярлыкам.
В 1324 г. князь тверской Дмитрий Михайлович убил в Орде
Юрия Даниловича и сам через месяц был казнен 44. Все же,
верные своей политике уравновешивания сил русских князей,
татары на этот раз предоставили ярлык на великокняжеское
42 Там же, стр. 410.
43 ПСРЛ, т. VII, стр. 189. В первоначальном сказании об убиении
Михаила Ярославича указывается, что «беззаконнии измаильтяне не
сыти суще мздоимьства, его же желаху, вземше много сребра и даша
великое княжение князю Юрыо Даниловичю...» (РОБИЛ, Троицкое
собрание, № 671, лл. 130 об.— 131).
44 Любопытно, что Тверская летопись, сообщая об убийстве князя
Юрия в Орде, совершенно умалчивает, при каких обстоятельствах и
кем он был убит (ПСРЛ, т. XV, стб. 415; Рогожский летописец, стб. 42).
Напротив, Симеоновская летопись прямо указывает, что «князь Дмит-
рий Михайлович Тферский в Орде убил князя великого Юрья Данило-
вичи» (ПСРЛ, т. XVIII, стр. 89). В позднейшем «Сказании о убиении
великого князя Георгия Даниловича Московского» проводится прин-
ципиальная разница между убийством Михаила Ярославича, павшего*
от рук татар, и убийством Юрия Даниловича, совершенным его «срод-
ником»: «Благоверный же великий князь Георгий Московский и всеа
Росии по сопрении княжения Владимирского со святым страстотерп-
цем великим князем Михайлом Ярославичем Тферском (!) и по успении
его царевым повелением во Орде от безбожного Кавгадыя, убиен бысть.
и сам великий князь Георгий Данилович во Орде, кроме повеления Ца-
рева, не от неверных пострада, но от своего сродника. Тферской князь
Дмитрий Михайлович братоубийственною си кровию руце оскверни.,
того ради такову месть и сам прия от царя, убиен» (РОБИЛ, Румян-
цевское собрание, № 364, л. 277). Хотя сборник, в котором помещено
сказание, составлен в конце XVII — начале XVIII в., тем не менее по-
весть несомненно бытовала значительно раньше, восходя, может быть,
ко времени, близкому к описываемым событиям.
377
достоинство не московскому князю Ивану Калите, а тверскому
Александру Михайловичу. Но через три года произошли бурные
события, снова изменившие соотношение сил в пользу Москвы.
В 1327 г. с чрезвычайными полномочиями и с внушитель-
ными военными силами был направлен в Тверь из Орды пле-
мянник Узбека Чол-хан (Щелкан Дудентьевич — по русским
народным песням или Шевкал — по русским летописям). В от-
личие от других татарских послов, которые вихрем проноси-
лись по русским областям и довольно быстро, пограбив и разо-
рив население, возвращались восвояси, Чол-хан прочно осел в
Твери и, судя по всем данным, намеревался надолго обосновать-
ся на Руси.
Что заставило золотоордынских правителей предпринять
такой чрезвычайный и необычный шаг? Полемизируя с В. С.
Борзаковским, который считал, что Чол-хан приехал для полу-
чения выходного серебра или для вызова Александра Михайло-
вича в Орду, А. Е. Пресняков справедливо указывает, что для
этой цели едва ли была надобность в присутствии больших во-
оруженных сил. «Вернее допустить,— полагает А. Е. Пресня-
ков,— что Щелканов приход имел целью терроризировать рус-
ский улус и восстановить на месте грозу ханской власти» 45.
Это замечание целиком согласуется с приведенными выше
наблюдениями об ослаблении татарской власти на Руси в нача-
ле XIV в. Укрепив свое положение, водворив порядок внутри
страны, хан Узбек, очевидно, не желал больше мириться со
«своеволием» русских князей и решил через особо доверенное и
близкое к себе лицо вмешаться в русские политические отно-
шения и взять их под свой непосредственный контроль.
Надо отметить, что и современники именно так поняли на-
значение Чол-хана. После предоставления Александру Михай-
ловичу великокняжеского ярлыка, отмечает тверской летописец,
«безбожные татары» стали говорить «беззаконному царю»: «Аще
не погубиши князя Александра и всех князей рускых, то не
имаше власти над ними». «Разорить христианство», избить кня-
зей, пленить княгинь с их детьми вызвался «безаконный, про-
клятый и всему [злу] пачалник Шевкал, разоритель христиан-
скый» 46.
Летописные повести о событиях, связанных с прибытием
Чол-хана в Тверь, дошли до нас в нескольких редакциях. По
рассказу Никоновской летописи, народное восстание против об-
наглевших татарских насильников возглавил князь Александр
Михайлович, который собрал тверичей и вооружил их. Однако
это позднейшая приукрашенная многими вымыслами подроб-
45 А. Е. Пресняков. Образование великорусского государства,
стр. 137.
46 ПСРЛ, т. XV, стб. 415.
378
ная редакция, составленная уже в XV в. и отражающая настро-
ения тверских книжников этого времени, желавших возвели-
чить тверскую княжескую династию. Гораздо достовернее ре-
дакция, представленная записями Тверского сборника и Рогож-
ского летописца, основанная на близком по времени к событиям
источнике47. По основному рассказу Тверского сборника48,
Чол-хап со многими татарами явился в Тверь, изгнал князя из
его дворца и сам там обосновался «съ многою гордостию; и воз-
движе гонение велико над христианы, пасилство[м] и грабле-
нием, и бие[иие]м и поруганием». Народ стал жаловаться Алек-
сандру Михайловичу, но, вопреки версии Никоновской летопи-
си, великий князь велел терпеть. Однако парод не послушался
своего князя и поднял восстание против угнетателей. Поводом к
восстанию послужил очередной акт насилия татар над тверски-
ми жителями. В праздничный день успения, 15 августа 1327 г.49,
дьякон Дудко повел «кобылицу младу и зело тучну» поить на
Волгу. Татары стали отнимать кобылицу, и Дудко поднял тре-
вогу. «О, мужи тверьстии,— закричал он,—не выдайте!» Завя-
залось столкновение. Татары, «надеющеся на самовластие,
начаша сечи, и абие стекошася человеци и смятошася людие, и
удариша в колоколы, и сташа вечием, и поворотися весь град, и
весь народ том часе събрашася, и бысть в них замятия, и клик-
нуша тверичи, и начаша избывати татар, где кого застронив,
дондеже и самого Шевкала убиша и всех поряду». От гибели
спаслись только татарские пастухи, которые за городом пасли
коней. Узнав о случившемся, они вскочили на лучших жереб-
цов, помчались в Москву и оттуда в Орду, где «възвестиша кон-
чину Шевкалову».
Ответом на тверское восстание была посылка большой ка-
рательной экспедиции («Федорчукоза рать») во главе с пятью
темниками. Огнем и мечом прошла она по всей Тверской земле
«и людей множество погубиша, и иныа в плен поведоша, а
Тверь и вся гради огнем пожгоша» 50. В карательной экспеди-
ции приняли участие Иван Калита, получивший ярлык па ве-
ликое княжение, и князья суздальские, но летописи (особенно
Симеоновская) подчеркивают, что они выступили, подчиняясь
ханской воле («по повелению цареву»), а не добровольно. Иван
47 О соотношении летописных редакции, повествующих о Чол-ха-
пе, см.: М. А. Ильин. Тверская литература XV в., как исторический
источник. «Труды Историко-архивного института», т. III. М., 1948,
стр. 41—42.
48 ПСРЛ, т. XV, стб. 415—416.
49 В этот день, но сообщению Никоновской летописи, Чол-хан соби-
рался осуществить свой коварный план: «сам сести на княжении во
Твери, а своих князей татарских хотя посажати по руским градом, а
христиан хотяше привести в татарскую веру» (ПСРЛ, т. X, стр. 194).
л ПСРЛ, т. XV, стб. 416.
379
Калита так ловко новел дело, что погром был локализовап од-
ними пределами Тверского княжества и от карателей нисколь-
ко не пострадали ни Московское княжество, ни суздальские го-
рода, ни другие владения, входившие в состав великого княже-
ства Владимирского. Летописцы приписывают это обстоятель-
ство особой милости бога, который заступил «благоверного кня-
зя великого Ивана Даниловича», его город Москву и всю отчину
«от пленения и кровопролития татарского». Такую версию на-
ходим даже в Тверской летописи51, но она явно принадлежит
позднейшей московской редакции, тем более, что в Рогожском
летописце, лучше сохранившем тексты первоначального твер-
ского летописания, такой записи нет.
Итак, тверское восстание было потоплено в крови. «Вели-
кую тягость и многие томления» принесла Тверской земле ка-
рательная экспедиция Федорчука и других темников. Тверь
была совершенно разгромлена и опустошена. В развалинах ле-
жали и другие города Тверского княжества. И все же, несмотря
на эти большие жертвы, тверское восстание 1327 г. дало огром-
ные положительные результаты. Это восстание сорвало планы
Золотой Орды, направленные к тому, чтобы покрепче прибрать
к рукам русские земли, наладить там какое-то непосредственное
управление, пресечь в корне всякое непослушание и непокор-
ство. Тверское восстание показало Золотой Орде, что такие пла-
ны даже в отношении ограниченной территории обречены на
неудачу. Золотая Орда могла еще собрать силы для очередной
карательной экспедиции против провинившегося княжества, но
и такая крутая мера не могла уже вернуть Русь к прежним вре-
менам оцепенения и беспрекословного повиновения. «Федорчу-
кова рать» быстрой тучей пронеслась над Тверской землей, при-
чинила много бед, но зато тверские люди избавились от «щел-
кановщины», т. е. от систематического, ежедневно ощущаемого
гнета, от постоянных издевательств, непрерывных злодеяний и
грабежей, от сплошного беззакония.
Положительная историческая роль тверского восстания, не
сомнепно, сказалась на общем содержании известной народной
песни о Щелкане Дудентьевиче, проникнутой необычайным оп-
тимизмом. Песня о Щелкане дошла до нас в четырех вариан-
тах. Один из них имеется в сборнике Кирши Данилова, три
других — в записях А. Ф. Гильфердинга52. Из них наиболее
51 ПСРЛ, т. XV, стб. 417.
52 Сборник Кирши Данилова, под ред. П. И. Шеффера. СПб., 1901,
стр. 13—14; Онежские былины, записанные Л. Ф. Гильфердингом ле-
том 1871 г., т. III, вып. 1, изд. 2-е. СПб., 1900 (сб. ОРЯС, т. XI), № 235
(стр. 257—260), № 269 (стр. 372—373) и № 283 (стр. 412—414); см, так-
же А. Ф. Гильфердинг. Онежские былины, изд. АН СССР, т. III.
М.-Л., 1940, сгр. 252-254, 369-370, 411-414.
380
полным и законченным является вариант в сборнике Кирши
Данилова, в остальных вариантах до самого восстания действие
не доходит 53.
А. Д. Седельников высказал предположение, что песню о
Щелкане сложили в царствование Ивана Грозного скоморохи,
которые в иносказательной форме описывали насилия царского
шурина Михаила Темрюковича, учиненные им в 1569 г. над
Тверью по дороге в Новгород54. Однако доводы А. Д. Седель-
никова весьма искусственны и не согласуются с содержанием
самой песни. Гораздо убедительнее мнение тех исследователей,
которые считали, что песня о Щелкане была составлена значи-
тельно раньше и непосредственно отражала тверское восстание
J 327 г. Я. С. Лурье указывает, что в период создания историче-
ской песни о Щелкане, в которой Азвяк именуется «царем»,
«государевым величеством», а Щелкан, подобно русским бога-
тырям, «млад Щелканом», татары были еще реальной полити-
ческой силой. А это значит, что песня была создана не позднее
XV в. 55 Дальнейшие наблюдения автора заставляют признать,
что песня существовала уже при тверском князе Борисе Алек-
сандровиче (умер в 1461 г.). Я. С. Лурье в своей статье вос-
производит изображения на рогатине этого князя, хранящейся
в Оружейной палате. Изображения являются иллюстрациями к
различным эпизодам песни о Щелкане 56, и это является еще
одним доказательством, что песня существовала задолго до
Ивана Грозного. Далее Я. С. Лурье высказывает чрезвычайно
интересную и плодотворную мысль о том, что под упоминаемы-
ми в песне о Щелкане (по варианту Кирши Даниловича) руко-
водителями восстания братьями Борисовичами вовсе не подра-
зумеваются князь Александр Михайлович с братом, как пола-
гали некоторые исследователи, а это скорее всего тверской ты-
сяцкий с братом — потомки Бориса Федоровича Полового,
родоначальника боярской семьи Шетневых. Внук его, Михаил
53 Еще один вариант (о «Щелкане Задудентьевиче») опубликовал
недавно К. В. Чистов, но в этом варианте ничего не говорится ни о
татарах, ни о хане Узбеке, ни о Твери (К. В. Чистов. Новая запись
песни о Щелкане Дудентьевиче. ТОДРЛ, т. XIV. М.— Л., 1958,
стр. 510-515).
54 А. Д. Седельников. Песня о Щелкане и близкие к ней по
происхождению. «Художественный фольклор», т. IV—V. М., 1929,
стр. 43 и сл.
55 Я. Лурье. Роль Твери в создании Русского национального го-
сударства. «Ученые записки ЛГУ», № 36, серия историческая, вып. 3.
Л., 1939, стр. 103—104. Б. А. Рыбаков считает, что изображения на ро-
гатине иллюстрируют какое-то не дошедшее до нас сказание (Б. А.
Рыбаков. Древнерусское ремесло, 1948, стр. 636). Если это и так, то
все другие положения Я. С. Лурье остаются непоколебленными.
Я. Лурье. Указ, статья, стр. 104—106.
381
Шетнев, был тверским тысяцким, и эта должность закрепилась
в семье Шетневых 57.
Обратимся теперь непосредственно к песне о Щелкане Ду-
дентьевиче и постараемся выделить отраженные в ней общест-
венные настроения. Песня (передаем ее содержание по самому
полному варианту Кирши Данилова) начинается с того, что
в Орде сидит царь Азвяк Оврулович, «суды рассуживает и ряды
разряживает, костылем размахивает по бритыи тем усам, по
татарским тем головам». Он дарит шурьям русским города:
шурину Василию — Плес, Гордею — Вологду, Ахрамею — Кост-
рому. Это место напоминает приведенную уже выше поздней-
шую запись Никоновской летописи о стремлении Щелкана
«своих князей татарских... посажати по руским градом». Оче-
видно, в русском обществе приезд Щелкана в Тверь рассмат-
ривался как серьезная угроза политической самостоятельности
Руси, и это еще более подчеркивает подвиг тверских повстан-
цев.
Итак, «Азвяк» (Узбек) одарил своих шурьев; одного только
не пожаловал — любимого шурина Щелкана Дудентьевича, по-
тому что он был в отлучке в дальней литовской земле, где брал
«дани невыходы, царски невыплаты». Здесь дается чрезвычайно
яркая и выразительная картина татарского правежа дани, не-
однократно наблюдавшегося русскими людьми: «С князей брал
по сту рублев, з бояр по пятидесят, с крестьян по пяти рублей,
у которого денег нет, у тово дитя возмет, у котораго жепыта
пет, того самого головой возмет» 58.
Возвратившись в Орду, Щелкан просит Азвяка пожаловать
его «Тверью старою, Тверью богатою, двомя братцами родимы-
ми, дву удалыми Борисовичи». Азвяк соглашается, но только
с тем условием, чтобы Щелкан убил своего любимого сына,
нацедил чашу его крови и выпил. Щелкан заколол своего сына,
57 Я. Лурье. Указ, статья, стр. 107—108. Эту догадку поддерживает
И. Н. Воронин, привлекший и данные позднейших источников
(Н. Н. Воронин. «Песня о Щелкане» п тверское восстание 1327 г.
«Исторический журнал», 1944, № 9). «Реализм и историческая конкрег-
ность «Песни»,— пишет Н. Н. Воронин,— указывают..., что она слага-
лась под свежим впечатлением события, сохранили много бытовых и
исторических его подробностей» (там же, стр. 80), и это дает основа-
ние автору отнести появление песни еще ко второй четверти XIV в.
58 В записях А. Ф. Гильфердинга «чортов правеж» Щелкана изобра-
жен так: «Он де с поля брал по колосу, с огороду по курипи, с мужика
по пяти рублей. У кого тут по пяти рублей нету, у того он жену
берет, у кого-как жены-то нет, так того самого берет» (А. Ф. Г и л ь-
фердинг. Указ, соч., № 235, стр. 258). По другому варианту, «чорт-
от с улицы брал по курицы, со избы брал он по петуху, со беш двора
оп по добру кони, у ково коня нет, дак и жену возьмет, у кого жены
нет, самово в полон возьмет. Где ли Щелкан побывал, как будто
Щелкан головпей покатил» (там же, № 269, стр. 372—373).
382
чашу горячей крови нацедил и ту чашу выпил, и за то царь
Азвяк пожаловал его «Тверью старою, Тверью богатою, двомя
братцы родимыми два удалыми Борисовичи». В этом эпизоде
заложен глубокий смысл. Деятели ханской администрации пред-
ставляются автору песни отпетыми злодеями, людьми с камен-
ным сердцем, лишенными совести и жалости, не останавливаю-
щимися даже перед тем, чтобы заколоть родного сына. Такие
именно «послы» и нужны «царю Азвяку» для «чортова праве-
жа», при помощи которого он поддерживает свою власть над
покоренными народами и высасывает из них все соки. Этот
отталкивающий образ захватчика и злодея, угнетателя и на-
сильника до того омерзителен, что вызывает ненависть даже у
сестры Щелкана Марии Дудентьевны, к которой, по варианту
А. Ф. Гильфердинга, Щелкан перед уходом в Тверь заезжает
прощаться. Она пожелала ему уехать в Тверь, по назад не воз-
вращаться: «да остыть бы тебе, брателко, да не востром копие,
на булатном на ножичке» 59.
Сев судьею в Твери, Щелкан ведет себя совершенно разнуз-
данно: он бесчестит вдов, позорит красных девиц, над всеми
надругается. Эти бесчинства вызывают возмущение среди го-
родского населения. Старые мужики, богатые мужики приносят
жалобу двум удалым Борисовичам от народа. Сначала они пы-
таются договориться с Щелканом добром и приносят ему доро-
гие подарки. Но договориться с насильниками и угнетателя-
ми — дело безнадежное. Щелкан принял от Борисовичей по-
дарки, но «зачванелся», «загордепелся» и чести им не воздал.
Тверичи не перенесли оскорбления: «оне с ним раздорили: один
ухватил за волосы, а другой за ноги, и тут ево разорвали».
И вслед за этим следует оптимистическое заключение: «Тут
смерть ему случилася, пи на ком не сыскалося».
Если рассуждать формально, то заключительные слова пес-
ни не соответствуют исторической действительности, ибо убий-
ство Щелкана весьма и весьма «сыскалось» па тверичах, пере-
живших все ужасы карательной экспедиции. Тем не менее
в жизнерадостном финале песпи заложен глубокий историче-
ский смысл. Именно народное восстание в Твери привело к то-
му, что со «щелкановщиной» было покончено навсегда, и Орда
не повторила больше попыток непосредственно управлять рус-
скими областями. В этом отношении формально противореча-
щая исторической действительности заключительная часть пес-
ни о Щелкане очень правильно отражает историческое значение
событий 1327 г.
59 А. Ф. Гильфердинг. Указ, соч., № 235, стр. 260. В варианте,
опубликованном К. В. Чистовым, Щелкана проклинает какая-то «ста-
рая старушка седатая» (К. В. Чистов. Указ, соч., стр. 513).
383
4. Новые идеи московской публицистики.
Великое княжество Владимирское — отчина московских
князей.
Эволюция понятия старейшинства
«Традиционная политика татар,— указывает Карл Маркс
в своей «Секретной дипломатии XVIII в.» (глава V),— заклю-
чалась в обуздывании одних (русских князей при помощи дру-
гих, разжигании их междоусобий, с тем, чтобы привести их
силы в равновесие, не давая укрепиться ни одному из них». По-
ложив это высказывание в основу своего труда «Монголы и
Русь», А. Н. Насонов подкрепил его многочисленными конкрет-
но-историческими примерами.
Следует, однако, отметить, что, всячески ущемляя власть
русских князей, натравливая их друг на друга, мешая кому-
нибудь из них особенно усилиться, Золотая Орда в то же время
объективно была заинтересова в создании на Руси сильной ве-
ликокняжеской власти, которая обеспечила бы бесперебойное
поступление выхода и одновременно держала бы в узде русское
население, предотвращая натравленные против татарского ига
восстания. Поскольку в XIV в. ханы уже не были в состоянии
непосредственно управлять русскими землями и держать в рус-
ских городах значительные гарнизоны, поскольку нельзя было
уже, как прежде, приводить русских князей в трепет и пови-
новение одной лишь грозой ханского имени, окруженного оре-
олом ужаса, сильная великокняжеская власть на Руси стано-
вится насущной политической потребностью самой Золотой
Орды. Сознавая в то же время потенциальную опасность для
себя в укреплении великого княжения, ханы могли время от
времени лишать его части территории, как это проделал хан
Узбек в 1328 г., выделив из состава великого княжения Ниж-
ний Новгород и Городец60, могли пытаться передать велико-
княжеское достоинство из рук московского князя другому, ка-
завшемуся им достаточно сильным и пригодным для этой роли,
князю, как это сделано было, например, в малолетство Дмитрия
Донского, могли и просто на время обескровить своего «улус-
ниска», но ни отказаться от института великого княжения, ни
передать его князю мелкому и незначительному ханы уже не
были в состоянии.61
60 А. Н. Насонов. Монголы и Русь. М.— Л., 1940, стр. 96.
61 В 1384 г., отвечая на домогательства Михаила Александровича
Тверского, желавшего получить ярлык на великое княжение, хан Тох-
тамыш, за два года до этого обманом овладевший Москвой и разорив-
ший ее дотла, заявил: «А что неправда предо1 мною улусника моего
кнлзя Дмитреа московского, и аз его поустрашил, и он мене служит
правдою, и яз его жалую по старине...» (ПСРЛ, т. XI, стр. 84).
384
Перечисляя причины «возвышения Москвы», С. Ф. Плато-
нов в числе их указывает на «близорукость татар», позволив-
шую Москве вырасти в большую силу и свергнуть монгольское
иго62, но это была не «близорукость», а горькая политическая
необходимость, вызванная, с одной стороны, потребностями са-
мой Золотой Орды, а с другой — усилением Руси, которая су-
мела оправиться от страшного погрома и с которой ханам при-
ходилось уже серьезно считаться.
Именно на этих двух основаниях — на возросшей хозяйст-
венной и политической мощи самой сильной из русских облас-
тей — Московского княжества и на потребности Золотой Орды
опереться па самого влиятельного русского князя — покоилось
политическое положение Ивана Калиты, после того как он
в 1328 г. стал великим князем. Окончательное усиление Москвы
устранило то равновесие среди русских князей, которое искус-
ственно стремились поддерживать ханы, и явилось большим
шагом вперед в деле объединения русских земель и образования
централизованного государства. Нарушение этого равновесия
в пользу сильнейшего княжества исключало внутренние кро-
вавые неурядицы среди князей, вынуждало их присмиреть пе-
ред сильным великим князем.
Церковь, всегда льнувшая к сильной светской власти, в этот
период еще больше сближается с московским великим князем,
а преемник Петра митрополит Феогност становится прямым
политическим агентом Ивана Калиты. Когда псковичи не пусти-
ли от себя тверского князя Александра Михайловича, за кото-
рым во главе русских князей «повелением татарского царя
Азбяка» двинулся Иван Калита, митрополит Феогност послал
«отлучение и проклятие» па Александра и на Псков, и Алек-
сандр был вынужден уйти «в Немци» и оттуда в Литву.
В 1341 г., когда Семен Гордый с войском вступил в Торжок и
заставил новгородцев заплатить себе большую дань, при нем
был и Феогност. А в 1353 г. новгородский архиеписком Моисей
жаловался в Царьцрад «о непотребных вещех, приходящих
с насилием от митрополита»63.
Иван Калита и его преемники закрепляли за Москвой вели-
кое княжество Владимирское. Они внедрялись в различные зем-
ли, составлявшие великое княжение, приобретали там «пря-
мые лы», заводили села, становились видными местными
землевладельцами. С другой стороны, они и в Орде осторожно,
но настойчиво и последовательно добивались признания того
положения, что великое княжество Владимирское является на-
следственным достоянием московского княжеского дома. В то
62 С. Ф. Платонов. Лекции по русской истории, изд. 5, стр. 129.
63 М а к а р и й. История русской церкви, т. IV. СПб., 1866, стр. 23,
31-32.
25 2 а ач № 835
385
же время объединительное движение, приведшее в конце концов
к образованию централизованного государства, выработало осо-
бую практику раздачи владений Москвы после смерти ее кня-
зей. Практика эта наметилась уже при Иване Калите и нашла
отчасти выражение в его духовной грамоте. Это, во-первых,
сосредоточение в руках старейшего наследника, получавшего
титул великого князя, возможно большего количества мате-
риальных ресурсов в виде земельных владений и поступлений
от доходных статей. Во-вторых, в основе новой государственной
практики московских князей лежал принцип не окончательного
раздела территории между наследниками умершего князя и не
дробления доходных статей по мелким дворам, а совместного
управления такими важными пунктами, как город Москва, и
остальными доходными статьями, с тем чтобы в раздел посту-
пали только уже полученные доходы. В то же время соблюдал-
ся принцип старейшинства, согласно которому великий князь
являлся политическим главой всех представителей княжеского
дома, их руководителем и «печальником»64, причем это его
право обеспечивалось не добрыми пожеланиями и благими на-
мерениями завещателя и не убеждениями, вытекающими из
отвлеченных моральных догм, а подавляющим перевесом его
материальных ресурсов.
Установленные Иваном Калитой и поддерживавшиеся его
преемниками новые приемы в управлении были также необхо-
димы, чтобы наилучшим образом обеспечить выполнение
главной функции государства — держать в повиновении экс-
плуатируемое большинство. Именно эта цель соответствовала
установленному духовными грамотами Ивана Калиты порядку,
согласно которому все его сыновья ведали численных людей
«собча». Таким образом, не только внешнеполитические сообра-
жения, по глубокие социально-экономические причины внутрен-
него порядка предопределили введение Иваном Калитой новой
государственной практики.
Практика эта продолжалась, развиваясь и углубляясь при
преемниках Калиты. После смерти Ивана Даниловича между
его сыновьями произошла какая-то «свада», вызванная бояри-
ном Алексеем Петровичем Хвостом, который «вшел в коромолу
к великому князю», восстановил против него его братьев Ивана
и Андрея. Не в пример, однако, прежним временам, спор обо-
шелся без применения оружия. Братья помирились, причем
характерно, что по достигнутому между ними соглашению стар-
ший брат Семен Иванович (Гордый) еще больше упрочил свою
власть и материальную базу, получив от братьев «па старей
64 «А приказываю тебе, сыну своему Семену,— читаем в духовной
грамоте Ивана Калиты,— братью твою молодшую и княгиню свою с
меншими детми, по бозе ты им будешь печалнпк» (ДДГ, стр. 8, 10).
386
шинство» «полтамги» (другая половина доходов от «тамги»
распределялась между остальными братьями), несколько сел
и дворцовых «путей». Договор, заключенный между братьями
«у отня гроба», пытался предотвратить возможность повторе-
ния ссоры между московскими князьями в будущем: «А кто
иметь нас сваживати... (лист с текстом разорван. — И. Б.)
неправа ны учинити, а пелюбья не держати, а виноватого каз-
лити по неправо» б5. В этих же целях предусматривались меры,
чтобы обезвредить возможные действия боярина Алексея Хво-
ста, буде он вновь попытается внести разлад в среду московских
князей66. Договор всячески подчеркивал обязанность братьев
действовать и выступать совместно как во внешних делах, так
и во внутренней политике, причем руководителем общей и со-
гласованной между всеми братьями политики выступает
«князь великий Семен Иванович всея Руси» 67. Что это не было
беспредметными благими пожеланиями, а основывалось на
реальном соотношении сил, показывает важное обязательство,
принятое на себя младшими братьями Иваном и Андреем, о пе-
редаче старшему брату Семену Ивановичу руководства всеми
вооруженными силами московских князей. «А где ми будет
въсестп на копь,— говорится в договоре от имени великого
князя, — всести вы со мною. А где ми будеть самому но всести,
а будеть ми вас послати, всести вы на конь без ослушанья» 68.
Сделав важные уступки старейшему, брату, князья Иван
п Андрей оговорили в договоре свои права па те владения, ко-
торые достались им после смерти отца «по розделу». Договор
признавал эти владения наследственными, а также признавал
самостоятельность князей в области внутреннего управления
и право боярского отъезда. В то же время договор запрещал
князьям, их боярам и слугам покупать в чужих уделах земли
и, по-видимому, как полагает Л. В. Черепнин, посылать в дру-
гие княжества приставов и данщиков69.
Это все явления, которые должны были прийтись по сердцу
передовым городским элементам. В самом деле, запрещение
князьям посылать в чужие княжения приставов и данщиков
устраняло столь характерное для феодальной эпохи многовла-
65 ДДГ, 2, стр. И.
66 Там же, стр. 13.
67 «Быти ны заодин до живота. А брата своего старейшего имети
ны и чтити въ отцево место... А кто будеть брату нашему старейшему
недруг, то и нам недруг. А кто будеть брату нашему старейшему друг,
то и нам друг. А тебе, господине князь великии, без нас не доканчи-
вати ни с ким. А братье твоей молодшеи без тобе не доканчивати ни
с ким» (там же, стр. И).
68 Там же, стр. 13.
69’ Л. В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV—XV вв.,
ч 1. М.—Л., 1948, стр. 24.
387 2С *
стие, вводило поборы и дани в какие-то определенные рамки,
в какой-то мере устраняло излишние злоупотребления и неза-
конные требования, словом, содействовало установлению «прав-
ды», т. е. твердого, законного порядка, которого так жаждало
население средневековых городов.
Это же относится к установленному при Семене Ивановиче
порядку, по которому великому князю принадлежало право
верховного распоряжения всеми военными силами подвластных
ему московских князей. При таком порядке вооруженные от-
ряды отдельных князей направлялись на осуществление широ-
ких общегосударственных задач и оставалось меньше места
для мелких вооруженных феодальных дрязг. В свете этих сооб-
ражений становится понятной и закономерной отмеченная выше
поддержка, которую прогрессивные элементы русского города
XIV в. неизменно оказывали московскому великому князю,
и в частности Семену Гордому.
Главный политический антагонист Москвы в XIV в.— Твер-
ское княжество — не мог противопоставить своему соперни-
ку такую же созидательную государственную работу, которую,
в силу определенных исторических условий, сумели развить
московские князья. Великие князья тверские также стремились
к полному и безропотному подчинению себе младших тверских
князей — кашинского, холмского, микулипского и других, по
у них не было достаточных материальных ресурсов, чтобы па
деле осуществить свое стремление. В Тверском княжестве
с 1345 г. возникли междоусобицы, часто поддерживавшиеся
Москвой. Не имея достаточно сил, чтобы добыть себе великое
княжение Владимирское собственными средствами, князья
тверские все более начинают ориентироваться на силы внешние.
К этому времени уже вполне определилась связь тверской
правящей династии с Литвой. Напомним, что второй тверской
епископ Андрей был представителем литовской знати, сыном
князя Герденя. Выходец из литовской княжеской среды, совер-
шенно чуждой церковно-иерархической традиции 70, свое поло-
жение главы тверской епархии Андрей использовал на под-
держку политических притязаний тверского князя. Нападки
его на митрополита Петра также были вызваны исключительно
светскими мотивами — близостью митрополита к московскому
княжескому дому. Недаром на соборе в Переяславле за митро-
полита Петра так рьяно заступился Иван Данилович. Связи
тверского княжеского дома с Литвой нашли также выражение
в ряде последовательных брачных союзов между князьями
70 На протяжении всего XIV в. церковная литература с презрением
третирует литовских князей как язычников-«отнепоклонников», врагов
православной веры.
388
тверскими и литовскими, заключенных на протяжении не-
скольких поколений71.
Захватив многочисленные русские земли, непосредственно
угрожая Смоленску, посягая па Новгород и Псков, среди знати
которых она находила полное понимание, Литва не могла поль-
зоваться сочувствием русского парода и в первую очередь де-
мократических элементов города. Потерпев неудачу в борьбе за
великое княжение Владимирское, тверские князья все более
начинают ориентироваться на литовскую помощь и тем самым
окончательно дискредитируют себя в глазах передовых слоев
русского общества. Это обстоятельство также содействовало объ-
единению русских земель именно вокруг Москвы.
Новая вспышка политической борьбы между Москвой и
Тверью, осложненной на этот раз вмешательством Литвы, пада-
ет на конец 1360-х годов. Никоновская летопись и Рогожский ле-
тописец относят начало борьбы к 1367 г., когда после большого
московского пожара князь Дмитрий Иванович (будущий Дон-
ской) «заложил град Москву камеи, и начаша делати безпре-
станно» (т. е. постройка шла бесперебойно) 72. Заложив ка-
менный кремль и надеясь па свою силу великую, на Москве
«князи русьскыи начаша приводити в свою волю, а который
почал не повиноватися их воле, на тых почали посягати зло-
бою». Такое же «посяжение» было проявлено и в отношении
князя тверского Михаила Александровича, который из-за этого
вынужден был поехать за защитой в Литву73. Эта заметка
в Никоновской летописи и в Рогожском летописце дает той
дальнейшему изложению в тех летописных сводах, в которых
лучше всего сохранилось тверское летописание XIV в. В этой
связи, как увидим, действия Михаила Александровича, несколь-
ко раз наводившего литовцев на Русь, объяснялись исключи-
тельно необходимостью обороняться от московского натиска.
После междоусобицы среди тверских князей, не сумевших
полюбовно разделить между собой удел умершего бездетным
в 1365 г. князя Семена Константиновича, усобицы, в которой
принимала участие и московская рать, Михаил Александрович
вторично поехал к своему зятю Ольгерду литовскому (в первый
71 Дмитрий Михайлович был женат на сестре литовского князя
Ольгерда Марии Гедиминовне. Сам Ольгерд был женат на дочери
Александра Михайловича Ульяне, причем брат ее, великий князь твер-
ской Михаил Александрович, не перестававший мечтать о великом кня-
жестве Владимирском, неоднократно и не без успеха, как увидим, пы-
тался использовать свои родственные связи с Ольгердом, чтобы вовлечь
его в борьбу против Москвы. Сын Михаила Александровича, великий
князь тверской Иван Михайлович, был женат на сестре Витовта Ма-
рии Кейстутовне.
72 ПСРЛ, т. XI. стр. 8.
73 Рогожский летописец, сто. 81.
389
раз он привел из Литвы вооруженный отряд в 1365 г.) «нону-
жати и поучевати» идти на Москву. На этот раз во главе боль-
шой рати пришел на Русь сам Ольгерд; с ним были брат Кей-
стут, племянник Витовт, много других литовских князей и
смоленская сила. Разбив наскоро собранный московский сторо-
жевой полк, Ольгерд быстро оказался под Москвой. Три дня он
осаждал город, но новые каменные стены московского кремля
с успехом выдержали осаду. Сотворив много зла, опустошив и
разграбив московские пределы, уводя с собой в полон много
жителей, Ольгерд ушел восвояси, «учинив лихо за лихо», как
добавляет Тверская летопись74. В этих словах, встречающихся
только в Тверском сборнике и отсутствующих в других лето-
писных сводах, наиболее ярко сказывается тверская политиче-
ская тенденция, стремящаяся взвалить всю вину за ужасы
литовского нашествия на Москву: если, мол, московская земля
и пострадала, то в этом повинен сам московский великий князь,
поскольку он был зачинщиком кровопролития и теперь получил
заслуженное возмездие — «лихо за лихо».
В то же время литовское разорение произвело огромное впе-
чатление на русское население. Даже Рогожский летописец,
более всего сохранивший следы тверского летописания, отме-
чает, что «прежде того толь велико зло Москве от Литвы не
бывало в Руси, аще и от татар бывало» 75. Все это, конечно, не
могло привлечь расположение широких слоев населения и осо-
бенно горожан, возглавлявших в XIV в. борьбу за «порядок»
и против усобиц, к тому политическому центру, который ори-
ентировался на Литву и впредь неоднократно призывал литов-
скую рать на русские земли.
Результатом внезапного нашествия Ольгерда была уступка
Михаилу Александровичу Городца (спорной части наследства
князя Семена Константиновича). Однако эта уступка нисколько
не отражала настоящего соотношения сил. В 1370 г. Дмитрий
Иванович опять объявил войну Михаилу, и последний снова
ушел в Литву. Дмитрий вторгся в тверские пределы, взял Зуб-
цов, причем жители города по соглашению были отпущены
«куды кому любо», и разорил остальные тверские волости. Ми-
хаилу Александровичу на этот раз не удалось получить помощь
от Ольгерда. Услышав на чужбине «таку пзгибель своея отчи-
ны», он в ноябре 1370 г. ушел из Литвы в Орду к Мамаю, «печа-
луя и жалуя, и тамо многы укоры изнесе и многы вины изложи,
паче же всего въсхотеся ему самому княжениа великаго и мно-
гы дары раздав и многы посулы рассудив князем ординскым
и рядцям, испросил себе посол царев» 76.
74 ПСРЛ, т. XV, стб. 422.
75 Рогожский летописец, стб. 90.
76 Там же, стб. 93.
390
Раздобыв себе ярлык на великое княжение, Михаил Алек-
сандрович возвратился на Русь с татарским послом Сарыхожей.
Но если уже в начале XIV в. русские князья не особенно склон-
ны были беспрекословно подчиняться ханским повелениям, то
теперь, когда Русь еще более окрепла и в лице Москвы при-
обрела объединяющий политический центр, Дмитрий Ивано-
вич вовсе не пожелал считаться с ханским ярлыком и приказал
перехватить Михаила Александровича на границе. Его искали
по заставам, но предупрежденный своими московскими добро-
хотами, Михаил Александрович сумел избежать погони и снова
ушел в Литву. На этот раз ему удалось вовлечь Ольгерда в но-
вый поход на Русскую землю. В конце ноября 1370 г. Ольгерд
подошел к Москве «в силе тяжце», грабя по дороге населенные
места, убивая и уводя в плен людей. Кремля, однако, он взять
не смог. Дмитрий Иванович с успехом выдержал восьмиднев-
ную осаду, а тем временем Ольгерд узнал, что двоюродный брат
великого князя Владимир Андреевич собирает против него рать
в Перемышле, что на помощь к Владимиру Андреевичу пришли
князья Владимир Пронский и Олег Рязанский, над которыми
тоже постоянно висела литовская опасность. Рогожский летопи-
сец сообщает, что митрополит Алексей в то время был в Ниж-
нем Новгороде, тоже, очевидно, собирая силы. «И то слышав
Олгерд и убояся и нанят мира просити» 77. Ольгерд запросил
«вечного мира», но Дмитрий Иванович согласился только на
перемирие. При этом Ольгерд договорился о браке своей дочери
с Владимиром Андреевичем. Ушел он в Литву с большой опа-
ской, «озираяся и бояся за собою погони» 78. Так безуспешно
окончился и второй поход Ольгерда на Москву.
Лишившись литовской помощи, Михаил должен был заклю-
чить мир с Дмитрием Ивановичем, однако весной 1371 г. он
уехал в Орду, откуда в сопровождении татарского посла Сары-
хожи вернулся с ярлыком на великое княжение. Как уже выше
отмечалось, здесь на сцену выступает новая внушительная по-
литическая сила, вмешательство которой оказало решающее
влияние на ход событий. Это — городское население великого
княжества Владимирского, решительно отказывавшееся видеть
Михаила Александровича великим князем. Дмитрий Иванович
«по всем градом» «привел к целованию» бояр и черных людей,
обязавшихся не пускать Михаила Александровича «на княже-
ние Володимерьское»; не приняли его и владимирцы, и Михаил
Александрович «отступи» 79.
Татарский посол Сарыхожа вынужден был послать своих
представителей и одного тверского боярина звать Дмитрия
77 Там же, стб. 94.
78 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 110.
79 ПСРЛ, т. XI, стр. 15.
391
Ивановича за ярлыком во Владимир, ио Дмитрий решительно
и с достоинством ответил: «К ярлыку не еду, а на великое кня-
жение не пущу, а тебе, послу цареву, потчесть» (т. е. «путь
чист») 80 81. Сарыхожа оставил ярлык Михаилу Александровичу,
а сам поехал в Москву, где его обласкали и богато одарили. Ле-
том того же года Дмитрий Иванович сам поехал в Орду «и подаа
сребра много от великого княжения; окааннии же измалтяие,
за безаконие на[ше], вьвергоша мечь в Рускую землю и поче-
стилп князя Дмитреа, дав княжение великое ему, а князю вели-
кому Михаилу приказали: «дали бы есми тебе княжение вели-
кое, и рать есми тебе дав, и ты не захотел, и реклься есть сестп
своею силою; и ты сяди с кымь ти любо» Sl.
Так излагает события Тверская летопись, пытаясь вину за
кровопролитие свалить на татар, которые передают ярлык то
одному, то другому князю, а потом ярлык отнимают, да еще из-
деваются и тем самым «ввергают меч в Русскую землю». Для
политических и общественных отношений Руси во второй поло-
вине XIV в., когда твердо наметился центр объединяющегося
государства и к ному были обращены симпатии передового на-
селения — тружеников русских городов, мотивировка тверско-
го летописца, правильная для конца XIП — начала XIV в.,
теперь уже устарела.
Совсем иначе освещает дело Симеоновская летопись. По
сообщению этой летописи, великий князь Дмитрий Иванович
«паче сам изволп пойти в Орду за свою отчину, нежели сступн-
тися княжениа великого» 82. В этих словах заключается целая
программа. Наблюдавшееся еще во времена Калиты стремление
закрепить за Москвой великое княжение Владимирское к 70-м
годам XIV в. превратилось уже в непреложный факт русской
политической жизни, и об этом полным голосом заявляет со-
временный памятник общественной мысли — официозная мос-
ковская летописная запись, перешедшая затем в Симеоновскую
летопись. В усобице 1371 г., как бы заявляет этот памятник,
виноваты не татары, ибо они давно уже утратили право по сво-
ему усмотрению раздавать ярлыки на великое княжение:
великое княжение Владимирское стало наследственным достоя-
нием московского княжеского дома, его отчиной, которой никто
не может у него отнять. С этим представлением согласуется
и гордый ответ Дмитрия Ивановича послу Сарыхоже: «К ярлы-
ку не еду, а в княжение великое но пущу».
Поездка Дмитрия Ивановича в Орду была сопряжена с боль-
шой опасностью для жизни: его могли там убить, как до этого
убивали не один уже раз непокорных и неподатливых русских
80 ПСРЛ, т. XV, стр. 430.
81 Там же.
82 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 11'0 (Подчеркнуто мною.—Я. Б.),
392
князей. Дмитрия Ивановича провожали в путь митрополит
Алексей и множество народа, и все они проявляли серьезное
беспокойство о его судьбе. Но Дмитрий Иванович, по смыслу
приведенной летописной записи, не мог не поехать в Орду, ибо
речь шла не о каком-либо «примысле», не о дополнительном или
побочном приобретении, каким являлось для Михаила Алек-
сандровича великое княжение, а о коренном достоянии, об
отчине. Пренебрегая всеми опасностями, Дмитрий Иванович
предпочел отправиться в Орду, чем «сступитися кпяженла ве-
ликого».
Нельзя, конечно, категорически утверждать, что слова о ве-
ликом княжении как об отчине Дмитрия Ивановича уже чита-
лись в первоначальной летописной записи и не были приписаны
позднейшим редактором. Мы имеем, однако, официальный до-
кумент, относящийся к тому же 1371 г., где великое княжение
Владимирское также называется отчиной Дмитрия Ивановича.
Это московско-литовская докончальная грамота о продлении
перемирия на три месяца, заключенная с литовскими послами
в Москве летом 1371 г., когда Дмитрий Иванович находился в
Орде. Грамота предоставляла в пределах великого княжения
«путь чист» литовским и смоленским послам и торговцам. Что
касается Твери, то «путь чист» предоставлялся только ее по-
слам: «а оприснь послов, тферичем лет дел в нашей отчине
в великом княженъи» 83.
Об успешном исходе поездки Дмитрия Ивановича в Орду
и благополучном его возвращении Симеоновская летопись со-
общает в приподнятом тоне, видя во всем этом «божью ми-
лость» и торжество правого дела: «На ту же осень князь вели-
кий Дмитрей Иванович выиде из Орды милостию божиею все
по добру и по здорову, та коже вся бояре его, и слуги его, тво-
ряще волю его, а княжепиа великого под собою покрепил, а су-
постаты своя и супротивники своя победив посрами»84. Но
«супостаты и супротивники», Дмитрия Ивановича еще не были
побеждены, ибо не в Орде ужо решались политические судьбы
северо-восточной Руси. Еще весной 1371 г. Михаил Александ-
рович, расставшись с Сарыхожей, начал военные действия,
в ходе которых варварски разрушил и сравнил с землей город
Торжок. Кампанию завершил приход «в силе тяжце» самого
Ольгерда (уже в третий раз) на помощь Михаилу. На этот раз
поход Ольгерда, имевшего намерение опять двинуться па Мос-
кву, был перехвачен в пути. Дмитрий Иванович тоже собрал
большое войско п пошел навстречу литовцам. Обе рати
83 Л. В. Череннии. Указ. соч.. ч. !. стр. 18 (Подчеркнуто мною.—
11. Б.).
84 ПСРЛ, т. XVIII, стр. III.
393
встретились у Любутска, где еще до этого Ольгерд соединился
с Михаилом Александровичем. Москвичи смяли передовой
полк Ольгерда и обратили его в бегство. Ольгерд вынужден был
заключить мир с Дмитрием Ивановичем. По условиям мира, к
которому присоединился и Михаил Александрович, последний
отозвал своих наместников из захваченных им городов великого
княжения, а Дмитрий Иванович отпустил тверского княжича
Ивана Михайловича (сына Михаила Александровича), которого
он выкупил в Орде за 10 тысяч гривен серебром.
Как уже указывалось, публицистика обоих лагерей, лето-
писцы тверские и московские, дает различное освещение опи-
санных событий. Иногда это проявляется даже в незначитель-
ных оттенках, в не очень значащих подробностях. Тверская
летопись, например, сообщает, что княжича Ивана Михайлови-
ча, которого Дмитрий Иванович выкупил в Орде, москвичи дер-
жали «в истоме» 85. Симеоновская же летопись сообщает, что
княжич «седел у Алексея у митрополита на дворе», пока не
был выкуплен отцом86; ни о какой «истоме» здесь нет и речи.
Симеоновская летопись с большим удовлетворением сообщает
о том, как Дмитрий Иванович разбил у Любутска передовой
полк Ольгерда. Тверская же летопись (Тверской сборник и Ро-
гожский летописец) сообщает лишь о том, что в 1373 г. в Лю-
бутске был заключен мир, умалчивая о поражении тверского
союзника Ольгерда. Но самым поразительным в этом идеологи-
ческом поединке является различный подход публицистов обоих
лагерей к разгрому Михаилом Александровичем цветущего рус-
ского города Торжка.
Тверской сборник и Рогожский летописец описывают это
событие с торжеством и злорадством, как будто речь идет о раз-
рушении пе русского, а вражеского города «поганых». Началось
все с того, повествует тверской летописец, который, судя по его
рассказу, был очевидцем событий, как новгородцы взяли Тор-
жок, укрепились в нем и «свещаша зол совет: наместника князя
великого Михаила сослаша, а тверичь изымав биша, а люди
пограбиша. Князь же великий Михайло укрепився силою крест-
ною и поиде ратию к Торжьку». Подойдя к городу, он якобы
«со смирением» послал сказать новгородцам и новоторжцам:
«Кто моих тверичь биль и грабил, тех ми выдайте, а намест-
ника моего посадите; а боле того ничтоже не учиню вашей зем-
ли пакости». Он ждал ответа до полудня, но новгородцев дьявол
«возмяте злобою». «Новгородци похвалишася силою, и послаша
к великому князю с высокою мыслию, а сами въоружившеся
бранию и изыдоша противу князя Михайла. Князь же великий
85 ПСРЛ, т. XV. стр. 433.
86 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 111.
394
Михайло молился великому Спасу и пречистой его матери,
и съступишася, на пръвом суйме победи великий князь Михай-
ло помощию архистратига Михаила». Итак, новгородцы свое-
вольничают, высокоумничают, выполняя «зол совет», а Михаил
действует со смирением, защищая свои права; новгородцы на-
деются на свою силу, а Михаил, уверенный в правоте своего
дела, все надежды возлагает на бога, который действительно
оказывает ему помощь.
Разбитые новгородцы побежали в Новгород, другие устре-
мились в Торжок. Дальше автор прямо со сладострастием опи-
сывает бедствия потерпевших поражение новоторжцев: «И бе-
жавших много исколоша, а иных поимаша бояр и новгородцевь
и новоторжескых, п приведоша в Тверь. И зажгоша с поля по-
сады у города, и удари со огнем ветрь силен на град и поиде
огнь по всему граду, п погоре въскоре весь град, и церкви ка-
менны, и многое множество народа бесчисленое въскоре поги-
боша, а инии от огня бежачи в реце истопоша в едином часе
видехом прад весь въскоре попель, и развеай то ветрь, и не
бысть ничтоже, развое кости мертвых».
Свой рассказ тверской летописец заключает поучением:
«Разумейте, братиа, ... то есть мужество, еже уповати на бога;
а человеческая помощь ничтоже есть, еже сии сътвориша собе
новгородци за высокоумие» 87.
Совсем иначе излагают события московские публицисты,
умонастроения которых нашли отражение в Симеоновской лето-
писи. Новгородские бояре, сообщает летописец, ехали в Торжок
ставить крепость и выслали из Торжка тверских наместников.
Выходит, стало быть, что никакой «совет зол» не был новгород-
цами задуман, а ехали они в Торжок с оборонительными целями.
Сообщается о высылке тверских наместников, но нет ни слова
об арестованных и избитых тверичах и об ограблении их иму-
щества. Михаил, продолжает свое повествование Симеоновская
летопись, собрал много войска, пришел к Торжку «и взя город и
огнем пожже город весь, и бысть пагуба велика Христианом».
Далее описывается ужасная картина гибели жителей, мечущих-
ся по объятому пламенем городу, задыхающихся в дыму, уничто-
жаемых огнем, утопающих в реке. Тверичи глумились над жен-
щинами и девушками, раздевая их донага, «егоже погании не
творять». Первым в бою пал «за святый Спас и за обиду но-
вогородцкую» (а вовсе не за «высокоумие»!) Александр Авва-
кумович, были убиты и другие воеводы, иные убежали, много
87 ПСРЛ, т. XV, стр. 431—433 (Везде подчеркнуто мною.— И. Б.).
Этот же источник, по-видимому, лег в основание рассказа о разруше-
нии Торжка Никоновской летописи, хотя, правда, здесь события изла-
гаются без злорадства (ПСРЛ, т. XI, стр. 18—19).
395
мужчин и женщин было уведено в Тверь пленными. «И кто
братие,— заключает свою горестную повесть летописец,— о сем
не плачется, кто ся остал живых видевый, како они нужною
(т. е. насильственной.— И. Б.) и горкою смертью подъяша, и
святыи церкви пожженп и город весь отъинудь пуст, еже ни от
поганых не бывало такового зла Торжьку» 88 89.
Судя по приведенным летописным отрывкам, гибель Торжка
произвела большое впечатление на русское общество и содей-
ствовала укреплению союза между Новгородом и Москвой. Ког-
да спустя два года, в 1375 г., Дмитрий Иванович во главе всех
русских князей окружил Тверь и призвал себе на помощь новго-
родцев, они, по сообщению Симеоновской летописи, быстро со-
брались и через каких-нибудь четыре пли пять дней явились под
степы Твери, «князя великого честь изводяще, пачеже свою оби-
ду отмщающе, бывшую у Торжьку»39, А по словам Воскресен-
ской летописи, новгородцы «повелением великого князя» под-
ступили к Твери «с многою силою», «скрежетаху зубы на тве-
ричь на свою обиду, еже на них бывшую» 90.
Военные действия 1375 г. завершили в пользу Москвы тянув-
шуюся несколько поколений борьбу за то, кто должен возгла-
вить движение русских земель за создание единого централи-
зованного государства и кто поведет их в бой против ненавист-
ных носителей жестокого иноземного ига. Таким образом, собы-
тия 1375 г. явились необходимой предпосылкой Куликовской
битвы. Происходившие в момент обострения отношений Москвы
и с Мамаем, и с Литвой, на которые возлагал все свои надежды
Михаил Александрович, военные действия 1375 г. выходили да-
леко за пределы соперничества Москвы и Твери и сразу приоб-
рели характер общерусского предприятия. Как увидим, так по-
нимали события и современники.
Дело началось с того, что в начале 1375 г. «на христиапь-
скую изгибель», как пишет тверской летописец, бежали из
Москвы в Тверь сын московского тысяцкого Иван Васильевич
Вельяминов и гость-сурожанин Некомат. Изменники Москвы,
они, несомненно, были связаны с теми «доброхотами» Михаила
Александровича (а, может быть, и сами были ими), которые еще
в 1370 г. дали знать тверскому князю, что Дмитрий Иванович
собирается поймать его на границе. Беглецы обратились к Ми-
88 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 113. Воскресенская летопись, в начале свое-
го повествования о гибели Торжка следующая варианту Тверского
сборника, в дальнейшем рассказе также дает потрясающую картину
страданий новоторжцев и зверств тверичей (ПСРЛ, т. VIII, стр. 20/.
То же — в Московском летописном своде конца XV в. (ПСРЛ, т. XXV.
стр 188).
89 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 116 (Подчеркнуто мною,—Я. Б.).
90 ПСРЛ, т. VIII, стр. 22.
396
хайлу Александровичу «со многою лжею и лстивыми (т. е. ко-
варными.— П. Б.) словесы91, обещая раздобыть ему великокня-
жеский ярлык. Михаил Александрович отправил их в Орду, от-
куда они действительно вернулись с ярлыком Мамая на великое
княжение и с татарским послом Ачихожей. Одновременно сам
Михаил поехал в Литву, где ему обещали помощь. Заручившись
поддержкой Орды и Литвы, Михаил Александрович с торопли-
востью авантюриста («не дождав нимало») объявил Дмитрию
Ивановичу войну («целованье сложил») и послал наместников
с ратью в Торжок и Углич. Эти действия вызвали грандиозный
иоход на Тверь всех русских князей и Новгородской земли во
главе с Дмитрием Ивановичем.
Собравшаяся против Твери коалиция была весьма внуши-
тельна по своей численности и силе. Но еще внушительнее был
самый факт совместного выступления всех русских князей под
руководством Москвы. Современникам был вполне ясен истори-
ческий смысл этого союза, всем острием направленного против
самого опасного и смертельного врага Руси — Золотой Орды.
«Веи бо,— гласит запись в Никоновской летописи,— вознегодо-
ваша на великого князя Михаила Александровича Тверского».
И дальше летописец вкладывает в уста великого князя следую-
щую гневную тираду: «Колико сей приводил ратью зятя своего,
великого князя Литовьского Олгерда Гедимановича, и много зла
христианом сътвори, а ныне сложися с Мамаем, и со царем его,
тг со всею Ордою Мамаевою; а Мамай яростию дышет па всех
нас, и аще сему попустим, сложився с ними, имать победили
всех нас» 92.
1 августа союзники взяли Микулинск, а 5 августа подступи-
ли к самой Твери. Они сожгли посад, обступили город, подкати-
ли туры, зажгли стрельницу па Тмацком мосту, «и в скорби
бысть весь град» 93. 8 августа Дмитрий Иванович собирался при-
ступом взять город, по у Волжских ворот Михаил Александрович
сделал вылазку, побил осаждавших и сжег их туры. Этот незна-
чительный тактический успех тверской летописец раздувает в
большую победу, ниспосланную тверичам богом, а Симеоновская
летопись даже не упоминает о столкновении у Волжских ворот,
не без основания считая его незначительным эпизодом, не ока-
завшим влияния на конечный исход кампании.
Наконец, после длительной осады Михаил Александрович,
видя «свое изнеможение», послал к Дмитрию «с покорением и с
поклонением» и стал просить мира. «Князь же великий,— отме-
чает Симеоновская летопись.— не хотя вплети разорении граду
91 ПСРЛ, т. XI, стр. 22.
92 Там же, стр. 23.
93 ПСРЛ, т. XV, стр. 434.
397
ii не хотя видети кровопролития христианского, взя мир с кня-
зем с Михаилом на всей своей воли» 94.
В чем же заключалась «вся воля» Дмитрия Ивановича? От-
вет на это дает московско-тверской договор 1375 г., заключен-
ный после поражения Михаила Александровича 95. Этот доку-
мент составлен в виде ультиматума, предъявленного тверской
стороне. После того как Михаил Александрович согласился на
все предъявленные ему требования, ультиматум превратился в
договор, заключенный на долгое время («А целованья не сложи -
ти и до живота»). Договор выходит за пределы московско-твер-
ских отношений. В нем нашло выражение новое политическое
положение, сложившееся к этому времени в северо-восточной
Руси. Прежде всего констатируется, что великий князь москов-
ский, который в это время считал своей отчиной не только кня-
жество Московское, по и великое княжество Владимирское (как
это подчеркивается в другом месте договора) 96, является главой!
русских князей, действующих с ним заодно: «А князи велицин
крестьяньстии и ярославьстии с нами один человек...» Но этого
мало: его влияние простирается также на великое княжество
Смоленское, которое он берется наряду с другими княжествами
оборонять от литовского натиска. Это влияние простирается и
на Новгород Великий, который перечисляется в составе отчин-
ных земель Дмитрия Ивановича97 и в отношении которого Ми-
хаилу Александровичу предписывается «под нами не искати,
н до живота, и твоим детем, и твоим братаничем...» Даже Рязань
в какой-то мере вовлечена в эту систему, поскольку князь рязан-
ский Олег Иванович назначался третейским судьей при раз-
боре могущих возникнуть в будущем некоторых спорных
вопросов.
Дмитрий Иванович выступает в договоре арбитром общерус-
ских дел и верховным защитником русских земель. Договор
предусматривает, что если Михаил Александрович начнет оби-
жать других русских князей, «нам, дозря их правды, боронится
с ниме от тобе с единого. А имут тобс обидети, нам, дозря твоие
правды, боронитися с тобою от них с единого» (Подчеркнуто
мною.— И, Б.). Дмитрий Иванович обязуется оборонять русских
князей от Литвы и от других недругов. Он выступает также
гарантом независимости Кашинского княжества, выделившегося
ПСРЛ, т. XVIII, стр. 116. Эту же похвалу Дмитрию Ивановичу
находим и в Рогожском летописце (стб. 112).
у& ДДГ, № 9, стр. 25—28. В СГГД (ч. 1, № 28, стр. 46—69) договор
ошибочно датирован 1368 г.
96 «А имут нас сваживати татарове, и имут давати тобе нашу вот-
чину великое княженье...» (Подчеркнуто мною.— И. Б.).
97 «...Целуй ко мне крест... и к нашей вотчине к Великому Новуго-
хюду...»
398
из Тверского великого княжества в самостоятельную политиче-
скую единицу.
В новую политическую систему, сложившуюся под руковод-
ством московского князя, кроме великого княжения Владимир-
ского, Новгорода Великого, в известной мере Рязанского и Смо-
ленского великих княжеств98, договор включал и Тверское
великое княжество, которое до этого не только вело
самостоятельную политику, но активно пыталось взорвать поли-
тическую систему, с такой твердостью зафиксированную в до-
говоре 1375 г. Отныне Михаил Александрович признавал себя
«младшим братом» Дмитрия Ивановича (приравненным по фео-
дально-иерархической лестнице к двоюродному брату Дмитрия
князю серпуховскому Владимиру Андреевичу) со всеми выте-
кающими отсюда последствиями. Михаил Александрович на веч-
ные времена (за себя, своих детей и «братапичей») отказывался
от великого княжения Владимирского и от Новгорода Великого.
Далее Михаил Александрович должен был пе только круто пере-
менить свою внешнеполитическую ориентацию, «целованье сло-
жити» «к Ольгерду..., и к его братьи, и к его детем и к его бра-
таничем», но и вообще отказаться от самостоятельной внешней
политики, всецело подчинив ее великому князю. Именно «по
думе» с последним должны были решаться вопросы войны и
мира с Ордой или вопрос о том, следует ли ей платить «выход».
По договору Дмитрий Иванович стал фактически и распоря-
дителем военных сил Тверского княжества99. Это обязательство
имело еще тот смысл, что Михаил Александрович, лишенный
самостоятельности во внешней политике, не мог сам определять,
должен ли он участвовать в затеянной Дмитрием Ивановичем
войне, а обязан был беспрекословно предоставить ему свои воен-
ные силы. Отныне военные ресурсы Тверского княжества были
поверпуты против Орды и Литвы, т. е. против основных внеш-
них врагов Русской земли. С Литвой у Твери прекращались все
предыдущие договорные отношения («целованье сложитп»), что
же касается Орды, то договор предусматривал: «А пойдут на нас
татарове или на тебе, битися нам и тобе с единого всем противу
их. Или мы пойдем па них, и тобе с нами с одипого поити на
них». Внешне этот пункт выглядит как равноправные взаим-
ные обязательства. На самом же деле данное обязательство
опять-таки отражает внешнеполитическую несамостоятельность
98 Л. В. Черепнин высказывает предположение, что в 1371 г. был
заключен не дошедший до нас договор между Москвой и Рязанью,
совпадающий в существенных пунктах с договором 1375 г. (Л. В. Ч е-
репнин. Указ, соч., ч. 1, стр. 57—58).
99 «А где ми буде, брате, поити на рать, или моему брату, князю
Володимеру Ондреевичю, всести ти с нами самому на конь без хитро-
сти. А пошлет воевод, и тобе и своих воевод послати».
399
Твери: Дмитрий Иванович «бьется» вместе с Михаилом Алек-
сандровичем против татар только в случае их нападения па од-
ну из сторон, по самой напасть на Орду может только москов-
ская сторона, пользуясь и в этом случае помощью Твери. Воз-
можность самостоятельного нападения последней на Орду до-
говор исключает.
В том же плане соблюдения интересов всей Русской земли в
борьбе с ее смертельным врагом — Золотой Ордой следует рас-
сматривать обоюдные обязательства обеих сторон противостоять
татарской «сваде» и «лести бесерменской», которой еще так не-
давно неосторожно и легковерно поддался Михаил Александро-
вич. «А имут нас сваживати татарове,— говорится в договоре,—
и имут даватп тобе нашу вотчину великое княженье, и тобе ся
не имати, ни до живота. Л имут даватп нам твою вотчину Тферь,
и нам ся такоже не имати, и до живота».Так в «международном»
договоре нашло отражение одно из основных положений русской
общественной мысли XIV в.: не поддаваться «сваде» татар, ко-
торые всегда рады поссорить между собой русских князей, что-
бы «ввергнуть нож» в Русскую землю.
Важные уступки должен был сделать Михаил Александрович
в пользу Новгорода: восстановить старый рубеж, существовав-
ший еще при Иване Калите, вернуть все награбленное в Торжке,
освободить всех арестованных («нятцев»), предоставить новго-
родским и новоторжским купцам «путь чист» через тверские
пределы с обязательством пе устанавливать новых мытов и
пошлин и не повышать старых таможенных ставок и пошлин
(«а мыта ти имати и пошлины по старине»). Последнее обяза-
тельство соответствовало интересам новгородских купцов, кото-
рые вели в Тверском княжестве большую торговлю и для кото-
рых тверские владения служили также транзитным путем. Те
же условия были выговорены и для купцов великого княжения:
«А мыта ти держатп и пошлины имати по старым пошлинам у
наших гостей и у торговцев. А путь им дати чист... А мытов ти
новых и пошлин ле замышляти». Нет ничего удивительного, что,
успешно завершив длительную борьбу по включению Твери в
общерусскую политическую систему, Дмитрий Иванович не за-
был выговорить выгодные условия для тех общественных эле-
ментов, которые неизменно на всем протяжении XIV в. поддер-
живали Москву в ее усилиях стать во главе всей северо-восточ-
ной Руси.
Робко и осторожно высказанная еще при Иване Калите, про-
возглашенная затем полным голосом, нашедшая отражение в
важнейших государственных актах и признанная самой Золотой
Ордой при Дмитрии Донском идея о том, что великое княжество
Владимирское является отчиной московского князя, является
одним из основных положений русской публицистики XIV в.
400
Это была глубоко патриотическая идея, выходившая далеко за
пределы политических домогательств московского правящего до-
ма и направленная своим острием против татарского гнета. В са-
мом деле, если великое княжество Владимирское являлось
наследственным достоянием московского князя, то это означало,
что оно перестает быть объектом пожалования золотоордынских
ханов, что последние лишаются верного средства вносить сумя-
тицу и путаницу в политические отношения Руси, в кровавых
раздорах за великое княжение сталкивать лбами русских кня-
зей, вымогать у них дополнительные дани, искусственно дробить
и ослаблять русские земли. Именно в особо острые моменты
борьбы с татарским игом идея отчинного владения московских
князей великим княжением противопоставлялась как ханскому
произволу, так и неумеренным притязаниям других князей.
При Дмитрии Ивановиче претензии па великое княжение
предъявлял не только князь тверской Михаил Александрович,
но и князь суздальский Дмитрий Константинович. Воспользо-
вавшись «великой замятней» в Орде, он дважды получал от ха-
нов ярлык на великое княжение. Но оба раза Дмитрий Иванович
силой заставил его отказаться от ярлыка и согласиться на все
условия Москвы. Одновременно Москва расправилась и с неко-
торыми мелкими князьями северо-восточной Руси, которые,
пользуясь «замятней» в Орде и неопределенностью положения
с великим княжением, завязали непосредственные сношения
с ханами и помогали Дмитрию Константиновичу. Разделавшись
с последним, Дмитрий Иванович согнал с престола князя
ростовского Константина Васильевича, получившего ярлык на
все Ростовское княжество и самочинно захватившего удел
своего племянника Андрея Федоровича. Тогда же был согнан со
своего стола князь Дмитрий Борисович Галицкий, получивший
ярлык от хана Хидыря, и князь стародубский Иван Федорович.
Галицкое княжество, в состав которого входил и город Дмитров,
было присоединено к Москве. Тогда же, очевидно, в непосред-
ственное владение Дмитрия Ивановича попал и Углицкий удел
Ростовского княжества 10°.
В 1365 г. сын Дмитрия Константиновича Василий Кирдяпа
Суздальский снова получил для своего отца от хана Азиза
ярлык на великое княжение. Дмитрий Константинович, однако,
«не възхоте» в третий раз искушать судьбу, благоразумно отка-
зался от ярлыка, «соступился» от великого княжения в пользу
Дмитрия Ивановича, но зато попросил у него помощи против
своего брата Бориса Константиновича, занявшего Нижний Нов-
город. Москва охотно приняла приглашение выступить верхов-
100 М. К. Л ю б а в с к и й. Образование основной государственной
территории велокорусской народности, стр. 65.
"26 Заказ № 835
401
ним арбитром и вершителем судеб других княжеств северо-во-
сточной Руси. Глава русской церкви митрополит Алексей на-
травил в Нижний Новгород к Борису Константиновичу в ка-
честве посла от Дмитрия Ивановича Сергия Радонежского. Ког-
да Борис Константинович отказался ехать в Москву на разбор
его дела, Сергий закрыл в городе все церкви. Дмитрий Иванович
дал Дмитрию Константиновичу войско («даде силу... старей-
шему брату Дмитрею Константиновичи) на меншого его брата»),
и Борис Константинович должен был уступить. Он получил Го-
род ец, а Дмитрий Константинович сел в Нижнем Новгороде 101.
В споре Дмитрия Константиновича с его младшим братом
Борисом Дмитрий Иванович, как это подчеркивается московской
публицистикой (в летописной записи, вошедшей впоследствии в
Никоновский свод), стал на сторону «старейшего» князя. В дан-
ном случае интересы этого «старейшего» князя полностью сов-
падали с политическими видами Москвы: дважды обжегшись
на великокняжеском ярлыке, Дмитрий Константинович отказал-
ся от своих честолюбивых замыслов, превратился в союзника
московского князя, который женился на его дочери, и участво-
вал в дальнейшем в политических предприятиях Москвы (он,
например, принял участие в походе русских князей на Тверь в
1375 г.). Следует при этом отметить, что публицистика Москвы
второй половины XIV в. вкладывала в понятие старейшинства
совершенно другое содержание, чем публицистика конца XI —
начала XII в. Для последней (как и для автора Слова о полку
Игореве) занятие золотого киевского стола старейшим князем
Русской земли (обычно действительно старейшим и по годам и
по генеалогическому счету) должно придать ему силу и обеспе-
чить подчинение других князей даже при ограниченных сред-
ствах, которыми он обладает. При всей возвышенности этой
идеи, диктовавшейся интересами всей Русской земли, она была
беспочвенна, оставалась добрым пожеланием и только.
Совсем иначе понимали «старейшинство» правящие круги
Москвы в период ее усиления и отражавшие их интересы лето-
писцы. Прежде всего старейший князь это вовсе не старейший
по возрасту или по «степеням» династической лестницы. Дмит-
рий Константинович и возрастом и «степенью» был старше
Дмитрия Донского (первый принадлежал к 14-й степени кня-
жеского родословия, а второй — к 13-й). Это не мешало, однако,
московскому летописцу отмечать, что суздальский князь домо-
гается великого княжения «не по отчине, ни по дедине» 102. Ве-
ликое княжение стало прочным достоянием московского князя,
его «отчиной и дединой» по рождению и наследственному траву;
101 ПСРЛ, т. XI, стр. 5.
102 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 100.
402
тем самым московский князь становится старейшим, главой над
всеми другими русскими князьями независимо от своего возра-
ста и генеалогического положения на ступенях родословной
лестницы княжеской династии — вот какие мысли начала про-
водить московская публицистика времен Дмитрия Донского.
Этот новый смысл, который московская публицистика конца
XIV в. начала вкладывать в понятие старейшинства, равно как
и понятие о великом княжении Владимирском как об «отчине»
московского князя, нашли выражение в договорных грамотах
Дмитрия Донского с его двоюродным братом Владимиром Андре-
евичвхМ Серпуховским, а также в духовных Дмитрия Донского.
Эти духовные снова и снова подчеркивают, что великое княже-
ние Владимирское является прочной и неотъемлемой наслед-
ственной собственностью князя московского, которой он свобод-
но распоряжается. «А се благословляю сына своего Василья,—
говорится во второй духовной грамоте Дмитрия Донского, отно-
сящейся к 1389 г.,— своею отчиною великим княженьем» 103.
Автор Слова о житии и о преставлении Дмитрия Донского, опи-
сывая его прощание перед смертью со своими боярами, вклады-
вает ему в уста, между прочим, следующие слова: «...Княжение
укрепих, и мир и тишину земли створих, отчину свою с вамп
съблюдох, еже ми предал бог и родители мои» 104. Призвав
потом сына своего Василия на «старейший путь», Дмитрий пе-
редает в его руки великое княжение, «яже есть стол отца его
и деда и прадеда» 105. Характерно, что понятие о великом кня-
жестве Владимирском здесь сливается уже с понятием о всей
Русской земле, которая, естественно, также объявляется отчи-
ной Дмитрия Донского: «Дал есть ему отчину свою Рускую
вемлю, И раздавал же есть комуждо сыном своим, и городы свои
в отчину им предасть по части» 106.
Как уже указывалось, новое понятие о старейшинстве нашло
свое выражение и в договорных грамотах между Дмитрием
Донским и Владимиром Андреевичем. В первой из этих грамот
Владимир Андреевич обязуется «имети... брата своего старейше-
го князя великого Дмитрия в отця место» 107. Грамота была
заключена в малолетство обоих князей, когда у них еще не бы-
ло детей. В третьей договорной грамоте, заключенной незадолго
103 ДДГ, № 12, стр. 34.
104 ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 358. В списке Воскресенской ле-
тописи это место читается так: «великое княжение свое велми укрепих,
мир и тишину земли Руской сътворих, отчину свою с вами съблюдох,
еже ми предал бог и родители мои» (ПСРЛ, т. VIII, стр. 56).
105 Там же. Насчет прадеда летописец допускает здесь умышленное
преувеличение, так как прадед Дмитрия Донского Даниил Александро-
вич великим княжением Владимирским никогда не владел.
106 Там же (Подчеркнуто мною.— И. Б.).
107 ДДГ, № 5, стр. 19.
403
26*
до смерти Дмитрия Донского, устанавливаются уже точные фео-
дально-иерархические отношения между Владимиром Андрее-
вичем, с одной стороны, и Дмитрием Донским и его сыновьями —
с другой. И здесь Владимир Андреевич обязуется иметь Дмит-
рия Ивановича «отцом», старшего сына Дмитрия Донского Ва-
силия, который был значительно моложе его годами и ниже од-
ной «степенью», — «братом старейшим», следующего сына
Дмитрия Донского, Юрия — братом и только остальных меньших
сыновей Дмитрия — «братьею молодшею» 108.
Заключенные между двумя феодальными владетелями дого-
воры Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем в своих
существенных пунктах построены с виду на равноправных осно-
ваниях. Но на деле договоры между Дмитрием Донским и Вла-
димиром Андреевичем явно неравноправны и всецело подчи-
няют серпуховского удельного князя великокняжеской власти.
Хотя договоры ставят себе образцом докончанье сыновей Ивана
Калиты 109, они налагают на Владимира Андреевича ряд обя-
зательств, от которых были свободны братья Семена Гордого.
Прежде всего усилено формальное подчинение «брата молодше-
го» (по первому договору) и «сына» (по третьему договору)
Владимира Андреевича великокняжеской власти: «А тобе, брату
моему молодшему, князю Володимеру, держати ти подо мною
княженье мое великое чесно и грозно, а добра ти мне хотети
во всемь» 110 111 112. Ответное обязательство великого князя заключает-
ся в том, чтобы держать удельного князя «в братстве, без обиды
во всемь» ш. Владимир Андреевич был лишен права иметь не-
посредственные сношения с Ордой: «А ординьская тягость и
протор дати ти мне, брату своему старейшему, с своего удела
по давным свертком» Н2. Но самым серьезными и более всего ог-
раничивающими самостоятельность удельного князя являются
его военные обязательства в отношении великого князя. Эти
обязательства сформулированы весьма выразительно: «А тобе,
брату моему молодшему, мне служити без ослушанья, по згадце,
како будеть мне слично и тобе, брату моему молодшему, а мне
тобе кормити по твоей службе» 113. Вторая часть фразы как буд-
108 ДДГ, № И, стр. 31.
109 Там же, № 5, стр. 19; № И, стр. 31.
110 Там же, № 5, стр. 19—20. По третьему договору Владимир Анд-
реевич обязывался держать великое княжение «честно и грозно» также
«под детьми» Дмитрия Донского, хотя некоторые из них по феодальной
иерархии считались «братьею молодшею» Владимира Андреевича (там
же, № И, стр. 31).
111 Там же, № 5, стр. 20.
112 Там же, см. также № И, стр. 31.
113 Там же, № 5, стр. 21 (Подчеркнуто- мною.— И, Б.). «А коли ми
будет самому всести на конь,— говорится в третьем договоре,— а тебе
со мною. Или тя куда пошлю, и твои бояре с тобою» (там же, № И,
стр. 33).
404
то смягчает категоричность и тяжесть обязательств, но фактиче-
ски она служит только позолотой к пилюле, как и разрешение
боярам и слугам Владимира Андреевича выступать под его
стягом. Конкретизируя военные обязательства Владимира
Андреевича, договоры обязывают его «без ослушанья» посылать
за пределы великого княжения своих бояр и слуг вместе с вое-
водами великого князя. Если бы кто-либо из бояр и слуг удель-
ного князя ослушался этого приказа, его «казнит» (наказывает)
великий князь вместе с удельным. Если последний найдет необ-
ходимым оставить у себя какого-нибудь боярина, он должен
доложить об этом великому князю, и тогда они вместе решат
«по згадце, кому будеть слично ся остати, тому остатися; кому
ехати, тому ехати» 114.
* * *
Договоры Дмитрия Донского с серпуховским удельным кня-
зем Владимиром Андреевичем, как и договоры его с тверским
князем Михаилом Александровичем, знаменуют важный этап
на пути к объединению северо-восточной Руси в единое центра-
лизованное государство. К концу XIV в. этот объединительный
процесс сделал уже заметные успехи. Обусловленное ростом
хозяйственных связей между отдельными областями Руси и
развитием городов, оказавших огромную поддержку великокня-
жеской власти, объединение Руси ускорялось необходимостью
организации сил для отпора натиску Золотой Орды с востока и
Литовского государства с запада. Эту задачу берет на себя и
успешно разрешает Москва, князя которой передовая обще-
ственно-политическая мысль того времени признает старейшим
среди других русских князей. Из абстрактной и неопределенной
моральной категории, каким оно было в X]—XII вв., понятие
старейшинства превращается в точно сформулированную юри-
дическую категорию, опирающуюся на определенное соотноше-
ние материальных сил.
5. Церковь и политическая борьба
Усиление Москвы, возглавившей объединение русских зе-
мель в единое централизованное государство, вызвало большие
изменения в характере взаимоотношений между церковью и
светской властью. На протяжении всей своей истории русская
церковь (как и церковь других стран) поддерживала господ-
ствующий класс (к которому высшие представители ее сами
принадлежали) и помогала феодальному государству выполнять
114 Там же, № 5, стр. 21.
405
основную ого функцию — держать в узде эксплуатируемое боль-
шинство народа. Вместе с тем в период феодальной раздроблен-
ности русская церковь пользовалась относительной независи-
мостью в отношении светской власти. Будучи сильно разветвлен-
ной организацией, обнимая все русские земли (в том числе и
области, вошедшие в состав Польши и Великого княжества
Литовского), включая в орбиту своего влияния как крупные
княжества, так и мельчайшие феодальные владения, обладая
известной долей централизации и располагая большими мате-
риальными средствами,— русская церковь умело лавировала
среди светских государей и до поры до времени представляла
собой более или менее самостоятельную политическую силу.
Но такое положение должно было измениться в XIV в., когда
па авансцену русской жизни выступила сильная Москва, пре-
вратившая великое княжество Владимирское в отчину своего
князя, обросшая другими русскими землями и заявившая права
на возглавление всей Руси. Церковь, сама нуждавшаяся в силь-
ной государственной власти, дабы держать народ в «кротости»
п смирении и осуществлять эксплуатацию зависимого от нее на-
селения, должна была примкнуть к тому княжескому центру,
который обладал по сравнению с другими подавляющим мате-
риальным перевесом.
В начале века, когда исход борьбы между Москвой и Тверью
был еще неясен, митрополит Максим поддерживал тверского
князя. Вскоре, однако, соотношение сил изменилось в пользу
Москвы, и церковь бесповоротно становится на сторону послед-
ней. Как мы могли уже отчасти убедиться и как увидим в даль-
нейшем, Москва очень искусно использовала своего нового
союзника в своих политических целях.
С усилением Москвы неизбежно должен был всплыть другой
вопрос русской жизни —о том, чтобы русская церковь возглав-
лялась русским человеком, а не греком-иноземцем, равнодуш-
ным к русским интересам. В условиях феодальной раздроблен-
ности возглавление митрополии русским человеком было невоз-
можно: соперничавшие между собой русские князья не допусти-
ли бы, чтобы один из них поставил во главе русской церкви
своего кандидата, который оказывал бы ему поддержку против
других князей. Недаром в XII в. Клим Смолятич, кандидат и
верная опора Изяслава Мстиславича, встретил такую резкую оп-
позицию со стороны других князей и послушных им епископов.
Замещение русской митрополичьей кафедры греком, прислан-
ным «беспристрастным» константинопольским патриархом,
должно было служить гарантией «нейтралитета» митрополии в
межкняжеских неурядицах. Теперь положение изменилось: с
возвышением одного княжества над всеми другими оно могло
уже не считаться с оппозицией против митрополита из русских
406
людей и добиваться в Константинополе, чтобы именно русский
человек стоял во главе русской церкви. Само собой разумеется,
что такой ставленник Москвы был бы самым рьяным и верным
ее приверженцем. Так оно и случилось...
Перемены в положении русской церкви, происшедшие в свя-
зи с усилением Москвы, втянули в русские дела патриарший
престол и императорский двор Византии. Последняя, однако,
в силу своей слабости, не могла играть никакой самостоятельной
роли в политических отношениях Руси и вынуждена была во
всем поддерживать сильнейшего, т. е. опять-таки Московское
княжество.
На протяжении всего XIV в. Византия переживала глубо-
кий упадок. Теснимая со всех сторон внешними врагами, теряв-
шая одну область за другой, значительно сократившаяся в своих
пределах, раздираемая внутренними социальными потрясения-
ми и острыми столкновениями классов, вылившимися в такое
большое движение, как восстание зилотов, обуреваемая рели-
гиозной борьбой (особенно обострившейся в связи с вопросом
о соединении церквей и движением исихастов), измученная не-
померными поборами алчных феодалов и продажных чиновни-
ков, переживавшая непрерывные дворцовые перевороты и вос-
стания солдат-наемников, что дало повод Карлу Марксу заме-
тить, что Византия в середине XIV в. «страдала и от варваров,
на нее нападавших, и от варваров, ее защищавших» 115,— исто-
щенная, опустошенная и жалкая Византия не представляла,
конечно, никакой моральной силы и не пользовалась весом в
международных отношениях.
По сравнению с Византией, неминуемо шедшей к своей ги-
бели, Русь, переставшая считаться с татарами, копившая силы
для свержения ненавистного иноземного ига, уверенно шедшая
к объединению в единое централизованное государство, пред-
ставляла внушительную политическую величину. Русь импони-
ровала византийским церковным и светским деятелям еще тем,
что отсюда более, чем из какой-либо другой православной
страны, поступали обильные дары, которые, при постоянно пу-
стовавшей императорской и патриаршей казне, всегда приходи-
лись кстати 116. Совершенно естественно, что в этих условиях
115 К. Маркс. Хронологические выписки. «Архив Маркса и Эн-
гельса, т. VI. Госполитиздат, 1939, стр. 175.
116 В настольной грамоте партриарха Филофея епископу владимир-
скому Алексею на митрополию Киевскую и всея Руси от 30 июля 1354 г.
патриарх в следующих словах выразил свое особо предупредительное
отношение к русской церкви: «Святая божественная кафолическая и
апостольская церковь... простирает свои заботы и попечение на все
где-либо находящиеся святейшие епископии..., но в особенности печет-
ся и промышляет о святейших церквах отдаленных, отличающихся
многочисленностью народа и могуществом княжеской власти... Посему
407
патриарх не омел выступать против своих «благодетелей»: он
ориентировался на самого богатого и самого влиятельного из
русских князей, каким был князь московский, стараясь при этом
по мере сил не обижать и «благодетелей» помельче. Москва
полностью использовала преимущества своего положения, пре-
вратив константинопольскую патриархию в свою агентуру.
В 40-х годах XIV в. патриарх Иоанн XIV учредил галицкую
митрополию с подчинением ей владимирской (волынской), холм-
ской, перемышльской, луцкой и туровской епархий. Но великий
князь Семен Иванович Гордый и митрополит Феогност не жела-
ли мириться с разделением единой русской церкви на две мит-
рополии. В 1346 г. они направили в Константинополь посоль-
ство, и в 1347 г. при новом патриархе Исидоре Бухире была
издана императорская золотая булла, подтвержденная патриар-
шим собором, которая уничтожила галицкую митрополию и
восстановила подчинение владимирских епархий митрополиту
всея Руси. В булле отмечалось, что это делается ради великого
князя Семена и митрополита Феогноста 117.
В это время делами русской церкви фактически управлял
уже не митрополит Феогност, а русский государственный дея-
тель, известный впоследствии митрополит Алексей. Сын знат-
ного боярина Федора Бяконта, Алексей был близок к москов-
скому княжескому дому. Крестник Ивана Калиты, он рано обра-
тил на себя внимание своими блестящими способностями и с
юных лет был предназначен московским князем для занятия
руководящего положения в русской церкви. Еше при Феогносте
Алексей в течение 12 лет управлял всеми делами русской церк-
ви и церковным судом. За три месяца до своей смерти Феогност
возвел его на степень епископа, уступив ему собственную вла-
димирскую епископию. Тогда же Семен Гордый и Феогност
отправили в Константинополь послов к патриарху и императору
с просьбой, чтобы на русскую митрополичью кафедру, когда она
освободится, был поставлен Алексей. Момент для ходатайства
святейшая митрополия Киевская и всея Руси, обладающая обширней-
шим уделом и правящая многочисленным народом..., приемлет особен-
ную честь от святой божественной церкви, которая всячески хочет
промышлять о ней и оказывать ей свое содействие и помощь» (РИБ,
т. VI, Приложения, № 9, стб. 42).
117 РИБ, т. VI, Приложение, № 3—8, стб. 13—40. Патриарх Исидор
Бухир (1347—1349 гг.), получавший богатые дары из Руси и поэтому
охотно шедший навстречу желаниям московского великого князя, слыл
в связи с этим русофилом. В Софии, рассказывает в своем Хождении
Стефан Новгородец, «виде нас святый патриарх Царьграла. ему ж имя
Исидор, и целовахом в руку его, понеже бо велми любить PycV» (по
другому варианту: «и целовахом в руку его и беседова с нами») (М. Н.
Сперанский. Из старинной новгородской литературы XIV века. Л.,
1934, стр. 51-52).
408
был выбран удачный: в Константинополе в это время опасались
инока Феодорита, который получил поставление на (русскую
митрополию от терновского патриарха и водворился в Киеве,
где пользовался расположением Ольгерда.
Феогност умер в 1353 г. от чумы одновременно с Семеном
Гордым. После его смерти Алексей был вызван в Константино-
поль, где его поставили русским митрополитом. Правда, в Кон-
стантинополе ему пришлость пробыть целый год — очевидно,
поставление его проходило не без борьбы и трений. Патриарх,
однако, вынужден был уступить и поставил во главе русской
церкви не грека, а русского человека. Чтобы умалить значение
этого нежелательного для Византии прецедента, в настольной
грамоте новому митрополиту отмечалось, что только ввиду
исключительной добродетели Алексея и доверия, которое к не-
му питал Феогност, принимая также во внимание, что «благо-
роднейший великий князь кир Иоанн» (Иван Иванович Крас-
ный) писал о нем императору («хотя это совершенно необычно
и не вполне безопасно для церкви»), в Константинополе согла-
сились на кандидатуру Алексея, «но отнюдь не допускаем и не
дозволяем на будущее время никого другого из русских уро-
женцев сделаться тамошним архиереем» 118. Перед отъездом
Алексея состоялось также определение патриаршего собора о
перенесении кафедры русской митрополии из Киева во Вла-
димир 119 120.
Тем временем Ольгерд, не желая признать ставленника Мо-
сквы Алексея церковным главой над своими православными
подданными, выдвинул в митрополиты своего кандидата Рома-
на, который при поддержке Литвы и Твери получил две литов-
ские епархии, волынские епископии, кафедру в Новгородке и го-
рода Полоцк с Туровом. Однако в 1364 г., после смерти Романа,
литовская кафедра была вновь присоединена к киевско-влади-
мирской 12°.
В это время Алексей был всесильным главой московского
правительства и поставил всю иерархию русской церкви на
службу Москве, вокруг которой складывалось Русское централи-
зованное государство. Еще задолго до этого Алексей сумел под-
чинить себе новгородского архиепископа, который еще с первой
половины XII в. избирался на вече (т. е. в подавляющем боль-
шинстве случаев фактически являлся ставленником бояр) и
только формально утверждался митрополитом. Будучи постав-
лен в митрополиты всея Руси, Алексей добился в Константино-
поле, чтобы Новгород е кому архиепискому было фактически за-
118 РИБ, т. VI, Приложения, № 9, стб. 44—46.
119 Там же, № 12, стб. 63—70.
120 Макарий. История русской церкви, т. IV. СПб., 1866, стр. 42—
48; РИБ, т. VI, Приложения, № 15.
409
прещено непосредственно сноситься с патриархом. В июле
1354 г. патриарх Филофей писал новгородскому архиепископу
Моисею, являвшемуся одним из столпов антимосковской бояр-
ской партии, чтобы он оказывал повиновение митрополиту
Алексею 121.
Особенно удачно сумела Москва использовать патриарший
престол после первого похода Ольгерда на Москву. Сохранил-
ся ряд грамот патриарха Филофея, относящихся к 1370 г., в
которых он оказывает полную поддержку Дмитрию Иванови-
чу и Алексею. В грамоте, датированной июнем 1370 г., патри-
арх пишет Алексею, что он имеет к нему «любовь особенную и
доверенность отменную. Сильно люблю тебя,— продолжает
Филофей,— считаю своим близким другом...; если в чем име-
ешь нужду, пиши о том с полною уверенностью, что это будет
мною исполнено». Далее патриарх извещал, что по просьбе
Дмитрия Ивановича князьям, нарушившим свои клятвы и
мирные условия, посланы специальные грамоты 122. Одновре-
менно Филофей направил другую грамоту к Дмитрию Ивано-
вичу. В этом послании патриарх хвалил великого князя за по-
виновение и доброе отношение к митрополиту и извещал о ра-
зосланных им грамотах к другим русским князьям 123. В этих
грамотах Филофей внушает русским князьям «оказывать по-
добающее уважение, почтение, послушание и благопокорение
преосвященному митрополиту Киевскому и всея Руси» и
«внимать ему и его внушениям так, как вы обязаны внимать
самому богу». Митрополит, продолжает Филофей, является
представителем патриарха, который физически не может об-
ходить все земли, так что «оказываемое ему почтение, послу-
шание и благопокорение относится к нашей мерности, а через
нас переходит прямо к самому богу» 124.
Еще одна грамота в июне же 1370 г. была направлена к но-
вому новгородскому архиепископу Алексею. В грамоте указы-
валось, что патриарший собор дал право предыдущему новго-
родскому архиепископу носить на фелони четыре креста, ио
это право было предоставлено только ему лично, а не любому
новгородскому епископу. Алексей же Новгородский, вопреки
каноническим правилам, присвоил себе это право сам. Но не в
этом центр тяжести грамоты. Основной пункт обвинений ка-
сался политической ориентации новгородского архиепископа.
«И не только в этом (т. е. присвоении себе кресчатой фело-
ни.— И. Б.) ты виноват,— писал патриарх,— но и в том, что
121 РИБ, т. VI, Приложения, № 10, стб. 56—58; см. также № 11,
стб. 59—64.
122 Там же, № 17, стб. 106-108.
123 Там же, № 16, стб. 97—104.
124 Там же № 18, стб. 110—112.
410
не оказываешь надлежащего почтения, повиновения и благопо-
корения к преосвященному митрополиту Киевскому и всея
Руси..., ни к сыну моему, благороднейшему князю всея Руси
киру Димитрию, но противишься и противоречишь им. Узнав
о сем, мерность наша тяжело огорчилась, разгневалась и возне-
годовала на тебя за то, что ты делаешь это вопреки повелению
божественных и священных канонов». Патриарх предписывал
архиепископу иметь «надлежащее почтение, повиновение и
благопокорность» к митрополиту и Дмитрию, в противном слу-
чае ему угрожало низложение 125. Пользуясь своим положени-
ем митрополита всея Руси, Алексей предал церковному отлу-
чению князя тверского Михаила Александровича и всех дру-
гих русских князей, принимавших участие в войне Ольгерда
против Москвы. Патриарх не только одобрил эти действия, но
и со своей стороны предал отлучению всех русских князей, не
желавших принимать участие на стороне Москвы против Лит-
вы, объявил эту войну богоугодным делом, направленным
«против чуждых нашей вере врагов креста..., скверно и без-
божно поклоняющихся огню». Все русские князья, говорится
в отлучительной грамоте, обязаны воевать за великого князя
и поражать врагов его, «не дорожа своею жизнию и ставя вы-
ше всего любовь к богу». Подтверждая отлучение русских
князей от церкви, патриарх писал, что они «тогда только полу-
чат от нас прощение, когда исполнят свои обещания и клят-
вы, ополчившись вместе с великим князем на врагов креста» 126.
Враги Москвы — Ольгерд и Михаил Александрович — пыта-
лись нейтрализовать ту большую силу, которую Москва приоб-
рела в лице константинопольской патриархии. В Константи-
нополь был отправлен посол Михаила Александровича с жа-
лобой на незаконные действия митрополита, нарушившего
свои обязательства и арестовавшего в Москве тверского князя,
с требованием суда над ним. Еще несколько раньше и Ольгерд
прислал грамоту патриарху, в которой оправдывался от возве-
денных на пего митрополитом Алексеем обвинений и объяснял
свои действия тем, что вынужден был обороняться от москов-
ских захватов. Ольгерд жаловался также, что митрополит
не посещает своей паствы в литовских землях и не наезжает
в Киев. В заключение он требовал назначить другого митропо-
лита на Киев. Смоленск. Тверь, Малую Русь (Волынь.— И. Б.),
Новосиль и Нижний Новгород 127.
125 Там же, № 19, стб. 116—118.
126 Там же, № 20, стб. 118—120. Такая же грамота была послана от-
дельно князю Святославу Ивановичу Смоленскому, принимавшему уча-
стие в 1368 г. в походе Ольгерда на Москву (там же, № 21, стб. 121 —
124).
127 Там же, № 24, стб. 136—140 (Подчеркнуто мною.—И. Б.),
411
В грамоте Ольгерда мы наблюдаем ту же политическую
тенденцию, которой пронизано тверское летописание второй
половины XIV в. Как и Михаил Тверской в изображении его
придворных летописцев, Ольгерд выступает в оборонительной
позиции и выставляет себя вынужденным предпринять боевые
действия исключительно в силу натиска Москвы. В то же
время из грамоты Ольгерда выявляются непомерные аппети-
ты Литвы, включающей в сферу своего влияния такие области,
как Смоленск, Тверь и даже Нижний Новгород.
«Оборонительной» маскировке Литвы и Твери москов-
ская публицистика противопоставляла другую концепцию, на-
шедшую позднее выражение в соборном определении патриар-
ха Нила, вынесенном в июне 1380 г. Согласно этой концепции,
несомненно внушенной патриаршему собору Москвой128, Ве-
ликая Русь, являвшаяся достоянием Москвы, была со всех сто-
рон окружена внешними врагами, готовыми в любую минуту
напасть на нее и растерзать. Если раньше главная опасность
исходила от Золотой Орды, то теперь, ввиду явного ослабления
последней, наиболее злонамеренным внешним врагом выступа-
ет Литва, захватившая уже много русских земель и готовая
наложить свою руку и па области Великой Руси. Она находит
сочувствие среди некоторых русских князей, движимых низ-
менными чувствами зависимости и алчности. В этих условиях
соборное определение особенно подчеркивало историческую
роль митрополита Алексея, сохранившего в малолетство Дмит-
рия Ивановича великое княжение целым и невредимым. Вели-
кий князь Иван Иванович, говорится в соборном определении,
«перед своей смертью не только оставил на попечение того ми-
трополита [Алексея] своего сына, нынешнего великого князя
всея Руси Димитрия, но и поручил управление и охрану всего
княжества, не доверяя никому другому ввиду множества вра-
гов — внешних, готовых к нападению со всех сторон, и внут-
ренних, которые завидовали его власти и искали удобного
времени захватить ее. Когда таким образом митрополит при-
лагал все старания, чтобы сохранить дитя и сохранить за ним
страну и власть, одни предпочитали оставаться в покое и со-
блюдать мир, а литовский князь-огнепоклонник, всегда гото-
вый сделать опустошительное нападение на всякую чужую
страну и покорить себе всякий город, но не находивший ника-
кого доступа в Великую Русь, не хотел оставаться в покое, но
128 Оказывая безоговорочную поддержку Москве и московскому мит-
рополиту, константинопольская патриархия питалась главным образом
информацией, получавшейся из этого источника. «Из твоей грамоты,—
писал, например, патриарх Филофей митрополиту Алексею в уже ци-
тированном послании от июня 1370 г.,— я узнал обо всем, что ты пи-
шешь и доносишь» (там же, № 17, стб. 104).
412
задышал огнем [вражды} на митрополита, стараясь наносить
ему самое тяжкое оскорбление» 129.
Как ни подчинена была политика константинопольской
патриархии в русских делах интересам Москвы, патриарх Фи-
лофей не мог оставить без внимания жалобы Ольгерда и Ми-
хаила Александровича, во владениях которых жило большое
количество православного населения. Не мог патриарх не реа-
гировать и на поступившее тогда же требование польского ко-
роля Казимира поставить особого митрополита на галицкую
митрополию, угрожая в противном случае обратить всех своих
православных подданных в католичество. Патриаршим собор-
ным определением кандидат Казимира Антоний был поставлен
митрополитом галицким с подчинением ему епископий холмс-
кой, туровской, перемышльской и владимирской (волын-
ской) 13°. Далее по жалобе Михаила патриарх предложил ми-
трополиту Алексею явиться на суд в Константинополь либо
прислать своих бояр. При этом, однако, Филофей прямо пи-
шет, что в своих действиях он руководится чувством дружбы
к Алексею, и дает понять, что все кончится хорошо 131. Митро-
полит Алексей, однако, пренебрег вызовом патриарха, отказав-
шись явиться на суд в Константинополь или прислать туда
своих представителей 132. Патриарх не только сносит это пре-
небрежение к его распоряжению, но спешит послать новую гра-
моту к Алексею, полную заискивающих поток. Патриарх как бы
оправдывается, что согласился на суд: «Что касается меня, то
как мог я не дать ему (Михаилу Тверскому. — Я. Б,) суда?» 133.
Далее патриарх предлагает Алексею помириться с Михаилом
Александровичем и навещать Киев и Литву 134.
В более решительных и твердых выражениях составлена
патриаршая грамота к Михаилу Александровичу 135. Филофей
129 Там же, № 30, стб. 166—168 (Подчеркнуто мною,—Я. Б.). Далее
описывается, как Ольгерд коварно арестовал и ограбил Алексея при
объезде последним Малой Руси. Излагается также история с Романом,
которого Ольгерд выдвигал в митрополиты для того, чтобы при его
помощи приобрести власть в Великой Руси (там же, стб. 168).
130 Там же, № 23, стб. 129—134.
131 «Если ты приедешь,— говорится в грамоте патриарха,— или
пришлешь своих людей,— хорошо; в противном случае смотри, чтобы тебе
нс жаловаться на нас. Ибо мы делаем, что внушает нам дружба к тебе»
(там же, № 26, стб. 152; грамота датирована сентябрем 1371 г.).
132 В упомянутом уже соборном определении патриарха Нила 1380 г.
оправдываются действия митрополита Алексея, не пожелавшего ехать
в Константинополь на суд с лицемерным Ольгердом, от которого мож-
но было ожидать всяких коварных выступлений (там же, № 30, стб. 170)
133 Там же, № 28, стб. 156.
134 Там же, стб. 160.
135 Напрасно А. Е. Пресняков полагает, что во всем этом деле пат-
риарх действовал с большой осторожностью, избегая столкновений обеих
сторон «и подчинения своих действий одной из них» (А. Е. Пресня-
413
пишет тверскому князю, что раньше он соглашался на суд.
«Но теперь,—указывает патриарх,— я признаю за лучшее на-
писать тебе другое: неприлично и не служит на пользу твоей
душе, ни к чести твоего рода иметь тяжбы, распри и ссоры с
своим митрополитом; ибо ссоры и распри — дело диавола. Кто
из князей когда-либо судился с митрополитом? Судился ли
когда твой отец, или дед или другой кто из твоего рода? Оставь
же и ты ссоры и суд, приди и примирись с отцом твоим, проси
у него прощение, принеси раскаяние, чтобы он принял тебя и
возлюбил, как своего сына». Если Михаил Александрович не
поступит по совету патриарха и будет искать суда, то суд со-
стоится, «но смотрите, — угрожает патриарх, — чтобы он не по-
казался для вас тяжким». В конце послания имеется много-
значительное напоминание о том, что «преступление крестно-
го целования есть отречение от бога» 136.
По свидетельству позднейшего соборного определения пат-
риарха Антония, митрополит Алексей «совершенно отказался
от примирения, но во что поставив патриаршие грамоты и от-
вергнув предложенную в них пользу» 137. Вынужденный вслед-
ствие своей слабости и нужды в средствах постоянно лавиро-
вать среди враждебных лагерей на Руси, патриарх в 1373 г.
для расследования жалобы Ольгерда послал на Русь Киприана
и еще одного посла. Киприан с самого начала затеял далека
рассчитанную интригу, которую он последовательно, не стес-
няясь никакими средствами, довел до конца. Прежде всего,
чтобы избавиться от лишнего свидетеля, он удалил обратно в
Константинополь второго посла. Потом он прибыл в Москву,
где очаровал митрополита Алексея, вошел к нему в доверие,
вместе с ним посетил Тверь и обещал ему полную поддержку
и всяческое содействие при патриаршем дворе в Константино-
поле. Получив от нового своего друга богатые дары, Киприан
отправился в Литву, где таким же путем «обработал» Ольгерда
и других литовских князей. Здесь он сфабриковал записи, на-
полненные обвинениями против Алексея, и сам от лица литов-
ков. Образование Великорусского государства, стр. 812). Патриарх имен-
но подчинял свои действия интересам московской стороны. Не считая
для себя возможным отказать Михаилу Александровичу в суде с митро-
политом, патриарх дает понять Алексею, что он действует из дружбы
к нему. Когда Алексей отказался от суда, патриарх легко примирился
с этим и оказывал давление на Михаила Александровича, чтобы тот
просил у митрополита прощения и во всем ему повиновался.
136 РИБ, т. VI, Приложения, № 29, стб. 162—164.
137 Там же, Аз 33, стб. 200. Это постановление было вынесено через
11 лет после смерти Алексея, в 1389 г., когда на русском митрополичьем
престоле окончательно водворился Киприан. В отличие от прочих
документов, исходивших от константинопольской патриархии, данное
соборное определение проникнуто враждой к покойному митрополиту
Алексею.
414
ских князей составил грамоту к патриарху, в которой они
требовали поставить на митрополию Киприана, угрожая в про-
тивном случае просить себе митрополита от католической
церкви. В 1376 г. Филофей рукоположил Киприана в сан ми-
трополита киевского и литовского с правом по смерти Алексея
занять митрополию всея Руси.
Отторгнув у своего «друга» литовские епископии и осу-
ществив таким путем первую часть своего плана, Киприан на
этом не успокоился и решил на первых порах подчинить себе
еще и новгородскую архиепископию. С этой целью он послал
грамоту в Новгород, заявляя, что патриарх благословил его
митрополитом на всю Русскую землю. Новгород, однако, враж-
довал в то время с Тверью и находился в союзнических отно-
шениях с Дмитрием Ивановичем. Новгородцы посоветовали
Киприану отправиться в Москву, но великий князь принял его
очень сурово, заявив, по сообщению Никоновской летописи,
что па Руси уже есть митрополит Алексей и незачем ставить-
ся «на живого митрополита» 138.
В 1378 г. Алексей умер, предварительно благославив на
митрополию приближенного Дмитрия Донского Михаила
(Митяя). Мы не станем излагать здесь перипетии борьбы Ми-
тяя (умершего по пути в Константинополь), Киприана и рус-
ских иерархов церкви Дионисия и Пимена за митрополичий
престол, которой были заполнены 80-е годы XIV в. Нам важ-
но лишь отметить ряд обстоятельств, свидетельствующих о
высоком уровне русской общественно-политической мысли
этой поры.
Во-первых, Москве удалось на время сохранить единство
русской церковной организации, обнимавшей не только северо-
восточную Русь, но и русские земли, входившие в состав Лит-
вы и Польши, и использовать это искусственное единство в
своей политической борьбе с Литвой. Во-вторых, Москва до-
билась того, что во главе русской церкви стоял не чуждый рус-
ским интересам грек, а русский человек, и не просто русский
человек, а такой государственный деятель, который всю свою
церковную политику направлял по руслу объединения русских
земель в единое централизованное государство. В 1354 г.
константинопольская патриархия согласилась на рукополо-
жение в митрополиты всея Руси русского человека только в
виде исключения, но уже в 1380 г. соборное определение пат-
риарха Нила постановило, что после Пимена «на все времена
архиереи всея Русп будут поставляемы не иначе, как только *
по просьбе из Великой Руси» 139. Правда, и в дальнейшем мы
138 ПСРЛ, т. XI, стр. 25.
139 РИБ, т. VI, Приложения, № 30, стб. 184.
415
видим во главе русской церкви несколько греков 14°, но прак-
тика поставления в митрополиты всея Руси иноземцев уже
явно изживалась.
Наконец, во второй половине XIV в. Руси не только удалось
освободиться от опеки константинопольской патриархии (кото-
рая и раньше не очень чувствовалась), но она заставила самое
патриархию ревностным образом служить политике Москвы,
сводившейся к объединению Руси, причем от имени патриар-
хии в виде директив вселенской православной церкви распро-
странялись мысли и положения, выработанные, сформулиро-
ванные и едва ли не отредактированные передовыми государ-
ственными деятелями Москвы.
Искусно пользуясь услугами патриархии и щедро оплачи-
вая их регулярными дарами, Москва в то же время имела
основание презрительно относиться к этому институту, при-
шедшему в жалкое состояние. В Константинополе это
чувствовали и становились иногда в позу обиженной прижи-
валки, напоминающей о своем благородном происхождении.
В 1393 г., например, патриарх Антоний, сообщая великому
князю Василию Дмитриевичу о мерах, принятых против нов-
городцев, отказавшихся судиться у митрополита Киприана,
обращается с упреком по адресу самого великого князя:
«За что ты показываешь пренебрежение ко мне, патриарху, и
не воздаешь мне той чести, какую воздавали [прежним патри-
архам] твои предки, великие князья, напротив — неуважитель-
но относишься и ко мне и к моим людям, которых я туда
посылаю, так что они не получают у вас той чести и места, ка-
кое всегда имели патриаршие люди?... Если мы, за общие гре-
хи, потеряли города и земли, то отсюда не следует, что мы
должны терпеть презрение от христиан: пусть мы уничтожены
в мирской власти, ио христианство проповедуется повсюду, и
мы имеем ту же честь, какую имели апостолы и их преем-
ники» 140 141.
С таким же пренебрежением относились в Москве и к им-
ператорской власти Византии, амбиция которой слишком не
соответствовала ее реальной политической значимости. «Го-
ворят,— продолжает свои упреки патриарх Антоний,— что ты
не позволяешь митрополиту поминать божественное имя царя
в диптихах, то есть хочешь делать совершенно невозможное,
и говоришь: «мы де имеем церковь, а царя не имеем и знать
не хотим». Это нехорошо. Святой царь занимает высокое место
140 Киприан, Фотий и Исидор. Исидор, низложенный великим князем
Василием Темным, был последним русским митрополитом, избранным
и поставленным в Константинополе.
141 РИБ, т. VI, Приложения, № 40, стб. 270.
416
в церкви; он не то, что другие, поместные князья и
государи» 142 143.
Знаменательно, что отраженные в грамоте патриарха
Антония московские настроения имели место уже за 60 лет
(и даже раньше) до падения Константинополя.
6. Городские мотивы в русской публицистике XIV века
Основной социальной опорой великокняжеской власти
в XIV в. были крупные феодалы-землевладельцы, боярство,
представители которого занимали высшпе правительственные
должности, управляли отдельными областями и городами,
стояли во главе вооруженных сил государства и т. д. Борьба
между великокняжеской властью и боярством возникла гораз-
до позднее, после того как в среду московского боярства вли-
лись мелкие феодальные владетели, стремившиеся в своей
деятельности возродить порядки феодальной раздробленности.
В XIV в. отношения между великокняжеской властью и боя-
рами были совершенно безоблачны. Недаром в Слове о житии
и о преставлении Дмитрия Донского автор в сцепе прощания
великого князя со своими приближенными вкладывает ему в
уста такой наказ сыновьям: «Бояре своя любите, честь им до-
стойную воздавающи противу служениа их, без воля их ни
что же творите». А с собравшимися боярами великий князь
повел такую задушевную беседу: «Ведаете обычай мой и нрав,
пред вами родихся и при вас възрастох, и с вами царствовах...
и мужьствовах с вами па многие страны..., к вам честь и лю-
бовь имех, под вами град (вар.: городы) дръжах и волости ве-
ликпа, и чада ваша любих, и никому же не сътворих зла, ни
сплно что отъях, ни досадих, ни укорих, ни разграбпх, пи бе-
щиньствовах, по всех любих и въ всех чести дръжах, и весе-
лихся с вами, с вами же и оскорбих; вы же ле нарекостеся у
мене бояре, но князи земли моей» 143
В межкняжеских договорах неизменно подтверждается
право бояр на «отъезд», т. е. на перемену сюзерена, причем
отьезд не следует понимать буквально, ибо боярин мог посту-
пить на службу к другому государю, оставаясь жить и власт7
вовать в своей вотчине. Только один договор между Дмитрием
Донским и Владимиром Андреевичем несколько ограничивает
право отъезда в отношении бояр-кормленщиков, которые бы
142 Там же, стб. 272. В другом месте послания Антоний пишет: «Не-
возможно христианам иметь церковь, но не иметь царя. Ибо царство
и церковь находятся в тесном союзе и общаются между собою, и невоз-
можно отделить их друг от друга (там же, стб. 274).
143 ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 357.
27 заказ № 835
417
захотели отъехать от одного князя к другому, «службы не
отъелужив» 144.
В отношении вновь присоединяемых областей политика
московского князя заключалась в том, чтобы местных бояр, со
стороны которых великокняжеская власть могла встречать
оппозицию, вырвать с корнем из привычной среды, переселить
их во вновь колонизуемые и осваиваемые области, предоста-
вить им здесь льготы и привилегии, а на старом их месте по-
ставить верных и испытанных представителей московской
администрации 145.
Опираясь главным образом на представителей крупного фео-
дального землевладения, московская великокняжеская власть в
то же время дорожила той поддержкой, которую ей оказывали
города, и, в свою очередь, защищала их интересы. Мы могли в
этом убедиться па примере договора 1375 г. между Дмитрием
Донским и тверским князем Михаилом Александровичем, где
имеется ряд пунктов, специально предусматривающих интересы
купеческого населения Новгорода Великого, Торжка и велико-
княжеских городов.
На протяжении всего XIV в. в северо-восточной Руси наблю-
далось большое развитие ремесла, возникновение новых городов,
рост и обновление старых, особенно заметное во второй половине
столетия. В своей известной монографии о ремесле и древней Ру-
си. Б. А. Рыбаков собрал большое количество фактов, свидетель-
ствующих о том,, что примерно в середине XIV в. в ряде важней-
ших производств произошел перелом в сторону резкого увеличе-
ния продукции, сопровождавшийся большим расширением внут-
реннего спроса на ремесленные изделия 146.
Рост городской культуры в XIV в., проявлявшийся в развитии
архитектуры и связанных с ней смежных отраслей искусства
например, фресковой живописи), нашел свое выражение также
в значительном распространении книги. Именно в связи с уси-
лением спроса на книгу и увеличением читательской аудитории
дорогой пергамен начинает в это время успешно вытесняться та-
ким массовым и дешевым материалом, как бумага. Первым госу-
дарственным актом, написанным на бумаге, была договорная
нрамота Семена Гордого с братьями, составленная в середине
века. В то же время, ввиду расширения круга читателей, возрос-
t44 ддг, № 5, стр. 21. Это место договора подтверждает, между про-
чим, предсмертные слова Дмитрия Донского из Слова о житии и о
преставлении о том, что он держал под боярами «городы... и волости
великиа».
145 Очень красочно об этой практике рассказывает житие Сергия
Радонежского (см. ПСРЛ, т. XI, стр. 128—129).
146 См. Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 594—603, 669—
671, 673, 677, 696 и др.
418
ших требований на книгу и необходимости более быстрого их
изготовления, уставное письмо заменяется более упрощенным
и быстрым письмом — полууставом.
В этих условиях совершенно естественно, что в политиче-
скую литературу все более и более начинают проникать город-
ские мотивы, что феодальное мировоззрение, характерное для
подавляющего количества публицистических произведений пре-
дыдущей поры, дает в XIV в. некоторую трещину, нашедшую
свое отражение в сборниках и летописных записях.
Что было характерно для настроения городских масс описы-
ваемого периода? Прежде всего горожане ратовали за прекра-
щение кровавых княжеских неурядиц и непрерывных внутрен-
них войн, которые причиняли им одно лишь горе, разорение и
расстройство в делах. Обуздать мелких феодальных владетелей
и водворить в стране внутренний мир была способна только силь-
ная великокняжеская власть. Достойными носителями такой
власти уже в начале XIV в. показали себя московские князья:
с ними считалась Золотая Орда, они уже со времени Юрия Да-
ниловича, построившего Орешек, оказывали Новгороду и Пско-
ву существенную помощь в борьбе со шведскими феодалами и
немецкими рыцарями, они же противодействовали дальнейшим
захватам исконных русских земель Литвой. В усилении Москвы
таился залог и окончательного освобождения от татарского ига.
Неудивительно, что городское население отдавало свои симпа-
тии именно Москве, а не Твери, выступавшей в союзе с Литвой,
не помогавшей Новгороду и не импонировавшей Золотой Орде.
Наряду с этим горожане во время внутренних междоусобий
продолжали применять пассивные методы борьбы, просто ухо-
дя из охваченных княжескими неурядицами местностей в более
спокойные и безопасные области, находившиеся, как правило, в
московских пределах. Никоновская летопись, например, отме-
чает, что в 40-х годах XIV в. во время феодальных распрей меж-
ду тверским князем Василием Михайловичем и его племянни-
ком Всеволодом Александровичем была «людем тверским
тягость и мнози люди тверские того ради нестроения разыдоша-
ся» 147. Зато, когда в 1349 г. враждующие князья помирились,
то «поидоша к ним людие отвсюду во грады их, во власти и во
всю землю Тверьскую, и умножишася людие и возрадовашеся
радостию великою» 148.
Сохранилась сделанная еще в начале XIV в. запись в книге
Апостольских чтений, автор которой, подражая соответствующе-
му месту Слова о полку Игореве, с горечью говорит о боях на
Русской земле между Михаилом Тверским и Юрием Московским,
147 ПСРЛ, т. X, стр. 220.
148 Там же, стр. 221.
419 27*
об усобицах, от которых гибнут русские люди 149 150. В дальнейшем
мы встречаем в русской публицистике более распространенные
выступления против внутренних войн, выступления, в которых
подчеркивается вся бессмысленность и нелепость княжеских
«котор». Вот, например, как описывает Никоновская летопись
всеобщую радость, охватившую в 1367 г. все население Тверско-
го княжества по случаю прекращения военных действий между
Михаилом Александровичем Тверским и его дядей Василием Ми-
хайловичем Кашинским: «И радовахуся бояре их и вси велмо-
жи их, такоже гости и купцы и вси работнии людие, роды и пле-
мяна Адамовы. Вси бо сии един род и племя Адамово, цари, и
князи, и бояре, и велможи, и гости, и купцы, и ремественицы, и
работнии людие един род и племя Адамово, и забывшеся, друг
на друга враждуют и ненавидят и грызут и кусают отстояще от
заповедей божиих, еже любити искренняго своего яко самого се-
бе» 15°. Нетрудно заметить, что запись эта отражает настроения
городских верхов, которые, выступая против княжеских крова-
вых распрей, в то же время не забывают своих классовых инте-
ресов и протестуют против классовой борьбы, когда «реместве-
ницы и работнии людие» «грызут и кусают» гостей и купцов.
Целиком против порядков феодальной раздробленности на-
правлена гневная тирада летописной записи самого начала
XV в., содержащая резкое осуждение феодальных войн. Рыцар-
ская мораль видела высшую добродетель в том, чтобы храбро и
беззаветно служить своему сюзерену; она проповедовала необ-
ходимость добровольно и с радостью умереть за своего князя, не-
зависимо от его целей и намерений. Такая мораль, прикрытая
еще обычными христианскими догмами, претила антифеодально
настроенным горожанам. Изображая типичную междоусобицу,
в которой воины обеих сторон гибнут за своего князя, автор за-
писи подчеркивает то дикое и противоестественное с его точки
зрения явление, что оба дерущихся князя являются «правовер-
ными христианами», что воины и той и другой стороны принад-
лежат к одной православной вере, другими словами — что меж-
доусобная брань ведется в среде одного и того же народа:
«Встает правоверный князь на правоверного князя, тоже на бра-
та своего, или па дядю, и бывает промежду ими вражда и непо-
корение, гнев же п ярость, копечне же рать, брань, сеча бо н
149 «Сего же лета (запись сделана в 1307 т.— И, Б.) бысть бой на
Руськой земли. Михаил с Юрьем о княженье Новгородьское. При сих
князех сеяшется п ростяше усобицами, гыняще жизнь наша в князех
которы и веци скоротишася человеком» (И. Срезневский. Сведения
н заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках, вып. 1, СПб.,
1867, стр. 61). Эта запись часто поиводится в литературе в качестве
одного из непреложных доказательств подлинности Слова о полку
Игореве.
150 ПСРЛ, т. XI, стр. 8-9.
420
кровопролитие, еже есть межусобная рать, межоусобица, про^
между ими бывают. Воини, обои суще правовернии християне,
сюду и овоюду, овии по своем князи ратуют, желающе не-токмо
дерзнути, по и умрети за своего князя, а друзии с другую сторо-
ну, та коже православии суще вопни, зело поборающе за своего
князя волею и неволею стоять, хотяще и дръзающе и главы своя
положити за нь... Мы же не токмо не полагаем душа своя за
ближняго, но из ближняго пзвлачим ю, хотяще взята ю оружием
заколения» 151. Характерно, что в то время как памятники фео-
дальной литературы обычно изображают княжеские рати пол-
ными воинского пыла и неудержимо стремящимися поскорее
сражаться с недругами своего господина, приведенный отрывок
отмечает, что наряду с воинами, «зело поборающе за своего кня-
зя волею», есть и такие, которым приходится сражаться за него
«неволею»...
Сильная великокняжеская власть, возглавляющая объедине-
ние Руси в единое государство, нужна была горожанам не толь-
ко для прекращения внутренних смут и отпора внешним врагам,
по и для расширения внутреннего рынка, разгороженного мно-
жеством феодальных границ, мытов (таможен) и застав. Толь-
ко в XVI в. (на Стоглавом соборе) раздавались голоса за унич-
тожение мытов — этих внутренних феодальных перегородок
между отдельными областями, однако уже в XIV в. наблюдает-
ся стремление наиболее прогрессивных элементов русского об-
щества положить конец росту внутренних таможен, не заводить
новых, ограничить их число уже существующими, не заводить
дополнительных пошлин, не повышать их ставок. И здесь мос-
ковская великокняжеская власть, учитывая и свои выгоды, выс-
тупает па стороне горожан, оговаривая эти положения в меж-
кяяжеских договорах.
В то же время массы городского населения все более и более
начинают бороться за «правду», т. е. за закон и правопорядок,
против феодального произвола. Такими настроениями проникну-
та и обширная биографическая повесть о тверском князе Михаи-
ле Александровиче, помещенная в Тверском сборнике, Рогож-
ском летописце, Никоновском своде и некоторых других лето-
писях. В этой повести тверскому князю приписываются не
столько добродетели, которыми он действительно обладал, сколь-
ко те добродетели, какими, по мнению автора, должен обла-
дать идеальный князь. Мы уже знаем, что Михаил Александро-
вич воевал с другими тверскими князьями, несколько раз наво-
дил на Русь литовские войска, пытался использовать разорение
русских земель, причиненное нашествием Тохтамыша, чтобы
151 Цит. по указ. соч. В. С. Борзаковского, стр. 190—191 (Подчеркну-
то мною.— И. Б.).
421
перехватить ярлык на великое княжение. Но в повести говорит-
ся, что Михаил Александрович «люди бещислено сладце и благо-
чинно собра и грады тверьскыя утверди и в доброденьстве многа
лета поживе, мир глубок имея къ всем странам» 152, ибо образ-
цовый князь может быть только мирным устроителем земли,
укрепляющим города и живущим в мире с соседними областями.
В повести много житейского шаблона: Михаил Александрович
всегда в устах имел имя божие, украшал церкви, утешал печаль-
ных, миловал нищих, избавлял обидимых, навещал больных, лю-
бил духовные беседы, ненавидел сквернословие, наипаче любил
и почитал священников и иноков и т. д. 153 Но наряду с этим в
числе его добродетелей упомянуты такие, которые соответ-
ствуют идеалам городского населения. Автор повести, например,
указывает, что в годы княжения Михаила Александровича «раз-
бойници и тати и ябедники исчезоша, и корчемникы и мытари,
п торговый злыя тамги истребишася, и насилование и грабление
нигдеже обреташеся, но вси бяху в тихости и в кротости и в сми-
рении и в любви» 154.
«Тихость, кротость, смирение и любовь» — это идеал и недо-
сягаемая мечта идеологов господствующих классов русского об-
щества XIV в., стремившихся всеми силами установить в стране
классовый мир. Этот идеал нашел выражение в нравоучитель-
ных сборниках верхов русского общества и в том числе — бога-
тых слоев городского населения. Эти сборники проводят ту же
социальную тенденцию, которая уже наметилась в русской пуб-
лицистике конца XI в. и нашла свое наиболее яркое воплоще-
ние в Изборнике Святослава 1076 г.
Классовая борьба, присущая русскому обществу XI в., остро
давала себя знать и в XIV в. Борьба между феодалами и торго-
во-ремесленным населением городов, а также в среде самого
городского населения не утихала ни на один день. Отсюда судо-
рожные усилия духовенства, являвшегося основной идеологи-
ческой силой тогдашнего общества, сглаживать острие этой
борьбы, стирать классовые противоречия, мирить враждующие
лагери. Этому стремлению отвечает содержание многочисленных
собраний житейской морали, обычно объединявшихся под заго-
ловком «Како жити христианом». Есть два рода Слов, обращав-
шихся под этим названием. Одни говорят главным образом о ре-
лигиозных обязанностях христиан, а также выступают против
блуда, пьянства, суеверий («веры в чох») и т. д. Другие (а их
большинство) наряду с этим трактуют также социальные вопро-
сы, преподнося своим читателям все те же наставления, как
сгладить общественные противоречия.
152 Рогожский летописец, стб. 167.
153 ПСРЛ, т. XI, стр. 176-177.
154 Там же, стр. 176.
422
Измарагд XIV в. начинается с отрывка из Стословца Ген-
надия и этим сразу же выявляется преемственность между Из-
марагдом и Изборником Святослава 1076 г. Заимствовано из
Изборника и Слово некоего отца к сыну с его основным настав-
лением: «Чадо, алчнаго накорми, якоже ти сам господь повелел,
жаднаго напои, страннаго въведи, болнаго посети, к темнице
приди, виждь беду их, вздохни...» 155
Много слов посвящено «любви», под которой подразумевает-
ся общественное согласие и гармония интересов. Ввиду такого
важного значения «любви» она трактуется как «зачало доброде-
телей» и «соль добродетелей» 156, без которой всякая другая
добродетель «ничто же есть» 157. «Не всхощити убо, любимици,—
говорится в Слове св. Ефрема о любви,— кроме любьви творити
ничтоже. Аще ли речеши: брата своего ненавижю, но Христа
люблю, обращешися ложь» 158.
Если «любовь» является высшей добродетелью, то ненависть,
злоба, «братоненавидение», зависть изображаются как самые
отврэтйтельные пороки. Страшнее зависти пет греха, говорится
в приписываемом Иоанну Златоусту Слове о любви и о зависти:
«А будеть завистив и братоненавидлив и гневлив, то таковый
блудника и прелюбодея и татя и разбойника и гробища копаю-
щего — всех тех оканьнее есть и проклятее» 159. «Радуйся убо
паче,— говорится в том же Слове,— и не завиди: аще видиши
брата, одарована от бога обильем и богатьством, и ркуть все лю-
де: благославен бог, имей рабы своя кроме всякой зависти и ве-
селящих ся о доброте дружьне. Аще ли завидиши, то вражду
имаши ко Христу...» 160 Социальный смысл этих наставлений со-
вершенно ясен и не требует особого разъяснения.
Как Изборник Святослава 1076 г., так и Измарагд XIV в.
достижение общественного согласия мыслят путем взаимных
уступок различных классов. Богатые не должны наживаться не-
праведными путями, обижать бедных и проявлять скупость
(скупость — такой же порок, как и зависть), а обязаны уделять
часть своего богатства убогим и страждущим. Последние не сме-
ют роптать на свою злую судьбу, а в ожидании «вечного бла-
женства», а также в благодарность за оказываемые им богатыми
милости должны платить им послушанием и добросовестно на
них работать. «Не глаголю убо на богатый, иже в добре... жи-
вуть,— говорится в приписываемом Иоанну Златоусту Слове о
богатых и немилостивых,— то тыя укаряю, иже богатьство
155 РОБИЛ, Румянцевское собрание, № 186, л. 142 об.
156 Там же, л. 34 об.
157 Там же, л. 35.
158 Там же.
159 Там же, лл. 28 об.— 29.
160 Там же, л. 28 об.
423
имеюще, а в скупости живуть. Яко же бо вино на двое створено
есть: мудрым на веселье, а безумным на грех и погибель,— тако
и богатьство: иному на спасенье дасться, а скупым же на боль-
ший грех и погибель и муку вечную» 161.
На все лады воспевается милостыня и доброе отношение к
своим «рабам». Господин обязан их вдоволь кормить, снабжать
одеждой, «да не скорбяще ходят». «Аще ли им пища и одежа не
дадите, они же, не терпяще голоду и наготы, крадут и разби-
вают — тебе ответ дати за то пред богом» 1б2 163. Воевода, говорится
далее, тогда с успехом ведет свою рать, если его воины хорошо
обучены, кормнику легко вести корабль, если гребцы сведущи я
работают единодушно. «Так и раби: аще паказани (т. е. приуче-
ны.—-77. Б.) будут на страх божий, то пособници будут ти на
добро»16,3. Не оставляй же,— наставляется далее,—порозно-
вати (т. е. бездельничать.— И. Б.) раба или рабыню, мнозе бо
злобе научает порозньство и не отягчай же их чрез силу делом
рабу или рабыне, да не в горести вздохнут на тя к богу, и услы-
шав, гцролиет на тя гнев свой. Раби же, повинуйтесь господем
вашим, во всем покоряйтесь им» 164. Тут же приводится пример
патриарха Авраама, который славился странноприимством и
опекал свою многочисленную челядь; зато и рабы его «велмы
бяше послушливи» 1б5.
Послушание особенно превозносилось книжными людьми,
выражавшими интересы господствующих классов древней Руси.
В их представлении послушание «есть царь над всеми добрыми
целы» 166. «Пост бо,— говорится в Слове святых отець о расмот-
реньи любви,— доводить до дверий, а милостыня до небеси, а
любы (любовь.— И. Б.) и мир до престола божия, а покоренье
и послушанье одесную бога поставить..., вышыпа бо есть всех
добрых дел» 167.
Не надо, однако, думать, что русская публицистика XIV в.
лишь механически повторяла уже высказанные за 300 лет до
этого положения и ничем принципиально от публицистики XI в.
не отличалась. Ввиду роста хозяйственной мощи и политическо-
го влияния городского населения последнее все настойчивее ра-
тует за «правду», мыслимую как порядок и твердая законность,
161 РОБИЛ, Румянцевское собрание, № 186, лл. 96 об.— 97.
162 «Слово Иоанна Златоустаго, како имети челядь». РОБАН, 13.2.7,
л. 97; цитата взята из Измарагда XVI в., но эта мысль красной нитью
проходит через всю нравоучительную литературу древней Руси.
163 Там же, л. 97 об.
164 Там же. лл. 97 об.— 98.
165 Там же, лл. 97 — 97 об.
166 Там же, л. 39.
167 Там же. Дальше следуют «исторические примеры», которые дол-
жны доказать, что всем покорным бог помогает, а непокорных карает
(там же, лл. 39 об.— 40).
424
при которой исключаются мздоимство, неправедный суд и наси-
лия феодалов. Это положение особенно отчетливо нашло свое
отражение в многочисленных статьях знаменитого сборника
XIV в. «Мерило праведное», в котором проклинается «всяк су-
дяй неправедне» 168, резко осуждаются «ярость и зависть» власть
предержащих 169, «обидящая и пасильствующа» 17°.
Борясь за «правду», против феодального произвола, памят-
ники русской общественной мысли XIV в. все более начинают
уделять внимания ответственности князя за правопорядок на
земле. В ряде произведений отвергается старая мысль о том, что
за все непорядки отвечают тиуны, которые заслоняют от народа
«княжую правду», а выдвигается и подчеркивается положение,
что за тиунами стоит князь и о нем следует судить по действиям
его администрации. Особенно выразительно это новое положение
преподносится в помещенном в том же «Мериле праведном»
известном рассказе о первом тверском епископе Симеоне, воз-
главлявшем кафедру в Твери еще в конце XIII в. (1271 —
1289 гг.) 171. К этому рассказу примыкает и помещенное в том
же сборнике «Наказание князем, иже дают волость и суд небо-
гобойным и лукавым мужем». Автор Наказания ополчается на
князей, которые «в собе место» ставят «властели и тивуны мужи
небогобойны, язычны, злохитры, суда не разумеюще, правьды
не смотряще, пьяни судяще, спешаще судомь (т. е. не разбираю-
щие тщательно существа дела.— И. Б.),.., грабители и мьздоим-
ци, гордостью и величаниемь възнесъшеся, съзидають труды па
повеление, и кто прав — осужен от них в вину»; жалобы князю»
не помогают — он не слушает жалующихся и как «Пилат руце
умывает» 172.
Та же мысль запечатлена и в многочисленных изречениях
того времени. Например: «Цари и князи подобии су[ть] тучи
168 РОБИЛ, Троицкое собрание, № 15, л. 18 об.
169 Там же, лл. 25 об.— 26 об.
170 Там же, л. 19.
171 «Константин князь Полотьский, паринаемый Безрукий, у собе
в пиру, хотя укорити тивуна своего неочем, рече попу пред всеми: вла-
дыке, кде быть тивуну не ономь свете? Семион поп отвечал: кде и князю.
Князь же, не улюбив того, молвить попу: тиун неправду судить, мьзду
емлеть, люди продаеть, мучить, лихое все деет, а я что дею? И рече поп:
аже будет князь добр, богобоин, жалуеть людий, избираеть или коего
волостеля мужа добра и богобойна, страха божия полна, разумна, пра-
ведна, по закону божию все творяща и суд ведуща,— и князь в рай,
и тивун в рай. Будеть ли князь без божия страха, хрестьян не жалуеть,
сирот не милуеть, и вдовицами не печалуеться, поставляеть тивуна или
коего волостеля — человека зла, бога не боящася, и закона божия не-
ведуще, и суда не разумеющь, толико того деля, абы князю товара добы-
вал, а людий не щадить, аки бешена человека пустив на люди, дав ему
мечь; тако и князь, дав волость лиху человеку губити люди — князь
во ад и тиун с нимь во ад» (там же, лл. 63 об.— 64 об.).
172 Там же, л. 63.
425
дожговией, иж въстечеть во время ведра над морей, а не над
землию, жажющей воды, но где идеть много воды, то она ту
испадаеть, тако и князи: тем болма дають, у нихже мно[го] зла-
та, а не сем, иже не имают ни пенязя, но еще у них отимающе
богатым дает» 173; или: «Княже слово не всим сладко, пнем бы-
вает слаще меду, а [и]нем горчае пелыни» 174 и много других.
Развитие городской жизни на Руси в XIV в. неизбежно вы-
звало и оживление городских ересей. Если горожане были не-
довольны (и в активной форме выражали это недовольство) фео-
дальными внутренними распрями и феодальным произволом, то
они, естественно, были недовольны и той мощной идеологиче-
ской организацией, которая освящала своим авторитетом фео-
дальный строй, т. е. церковью. Как обычно в средние века, это
недовольство выливалось в форму различных ересей, направлен-
ных в первую очередь против монашества, «святокупства» (си-
монии — поставления епископов и священников по мзде, прода-
жа духовных должностей) и т. д. Уже начало XIV в. отмечено
каким-то еретическим движением, которым специально занима-
лись руководители русской церкви на соборе в Переяславле.
Как указывалось выше, переяславский церковный собор имел
политическую подкладку и происходил на почве соперничества
между князьями тверским и московским. Обвинения, возведен-
ные епископом тверским Андреем против митрополита Петра,
были вызваны не столько нарушением митрополитом канониче-
ских правил при разрешении браков в близких степенях род-
ства. сколько желанием дискредитировать главу русской церкви,
обосновавшегося в Москве и поддерживавшего московского кня-
зя. Одним из активных участников собора, яростно защищавших
митрополита, был Иван Данилович, управлявший московским
княжеством в отсутствие своего старшего брата Юция. Но любо-
пытно, что тверская сторона в своих нападках на Петра исполь-
зовала и такой козырь, как обвинение его в «святокупстве», ко-
торым грешили не только Петр, но и другие иерархи русской
церкви, в том числе, вероятно, и сам тверской списком Андрей.
Последний, как свидетельствует В. Н. Татищев, использовавший
какой-то не дошедший до нас источник, поддерживал еще како-
го-то еретика, выступления которого питались всеобщим воз-
буждением и подрывом авторитета высших руководителей
церкви.
173 Ф. И. Покровский. Словеса из святых книг собрана. ИОРЯС,
т. XII, кн. 1. СПб., 1908, стр. 227.
174 Там же, стр. 228. См. также С. П. Розанов. Материалы по исто-
рии русских Пчел. «Памятники древней письменности и искусства»,
вып. 154. СПб., 1904, стр. 101. Вариант: «Слово княже не всем ладно есть:
иным бо слащи есть меду, а иным горчае золги» (там же, стр. 64).
426
Никоновская летопись и житие Петра, составленное Прохо-
дом, сообщают, что митрополит, оправдавшись в возведенных на
него обвинениях и простив Андрея, в то же время на переяслав-
ском соборе обличил и проклял какого-то еретика. Татищев же
утверждает, что собор был созван именно в связи с объявившей-
ся в то время ересью. Главарями ее были некоторые новгород-
ские протопопы, к которым пристало много людей из церковного
причта и мирян. Они ругали монашеский чин, называли мона-
шество безбожным бесовским учением, отчего много иноков оста-
вили монастыри и женились. Среди еретиков распространялись
также характерные для средневековья толки о том, что погиб
рай на земле175.
Литературные произведения, направленные против симонии
и вообще против церковних неурядиц, обычно безжалостно унич-
тожались церковниками и в большинстве погибли. Но до нас
случайно дошли два документа, связанные с возведенными на
Петра обвинениями, в которых обвинение митрополита в симо-
нии особенно подчеркивается и выставляется на первый план.
Это послания патриарха Нифонта I (1312—1315 гг.) и русского
инока Акиндина к великому князю Михаилу Ярославичу, на-
писанные накануне переяславского собора. Послания эти, впер-
вые опубликованные А. С. Павловым 176, сохранились в одном
только списке, в требнике, написанном в 1505 г. в новгородском
Богородице-Рождественском монастыре и принадлежавшем по-
том митрополиту Макарию. За требником следует особый сбор-
ник под заглавием «Книга, нарецаемая Власфимиа, рекше хула
на еретикы...», причем под еретиками здесь подразумеваются
духовные лица, занимающиеся симонией. В «Власфимии» собра-
ны канонические правила и высказывания отцов церкви, направ-
ленные против мздоимства. По предположению А. С. Павлова,
сборник составлен во время Ивана Калиты. В оглавлении «Влас-
фимии» под главой 63 значится «правило Кприла митрополита
русьскаго», которое имеет в виду определение собора 1274 г.,
строго осудившего симонию, но в то же время как бы узаконив-
шего это зло определением, чтобы клирошане митрополита и
-опископий брали по 7 гривен «от поповства и от дьяконства».
«Правило Кирила» сопровождается в оглавлении таким заме-
чанием: «В нем же ересь Симона волхва и Антониа еретика в
закон введено. Се правило в начале право, а в конце проклято».
175 В. Н. Татищев. История российская, кн. IV. СПб., 1784,
стр. 92—98: В. С. Борзаковский. Указ. соч.# приложение II;
стр. 247—248.
176 «Православный собеседник», 1867, июль, стр. 243—253; см. также
РИБ, т. VI, основной текст, № 16/1, стб. 147—150 (послание патриарха
Нифонта I) и № 16/11, стб. 150—155 («Написание Акиндина»).
427
Однако в самом тексте главы 63 нет и вслед за главой 62 идет
64-я 177.
От имени константинопольского синода, где шагу нельзя бы-
ло ступить без взятки, патриарх строго осуждает митрополита
Петра, который, подобно корчемнику, «продаеть благодать свя-
того духа» 178. Из Константинополя же направил свое послание
Михаилу Ярославину и инок Акиндин, посланный, по его словам,
к патриарху «своим епископом» (очевидно, Андреем Тверским).
В этом послании, целиком направленном против симонии, Акин-
дин выступает фанатиком, верящим, что великий князь и епи-
скоп всерьез собираются бороться с этим церковным злом и на-
рушением канонических правил. Он будто не понимает, что
вся эта затея преследовала политические цели, хотя, правда,
в конце послания Акиндин сводит все зло к одному митрополиту
и высоко возвеличивает князя тверского, называя его царем
земли своей.
Ивану Калите пришлось бороться с ересью не только на пе-
реяславскОхМ соборе. В похвальной записи, занимающей послед-
ний лист евангельских чтений Антоние-Сийского монастыря и
написанной московскими дьяками Мелентием и Прокошей, среди
прочих добрых дел Ивана Калиты, из которых особенно под-
черкивается его законодательная деятельность 179, указывается
и то, что «при его державе» (следовательно, уже после собора
в Переяславле, когда князем был Юрий Данилович.— И. Б.),
прекратились «безбожные ереси» 18°.
О какой-то ереси, имевшей место в Твери в 40-х годах XIV в.,
говорит послание новгородского архиепископа Василия к епи-
скопу тверскому Федору II о рае, помещенное в некоторых ле-
тописях под 1347 г. 181. Толки о рае, как уже отмечалось выше,
волновали новгородских еретиков начала века, представители
которых были осуждены на переяславском соборе. Эти толки
возобновились в Твери при епископе Федоре II, вызвав страст-
ные прения и споры: по мнению одних, рай на земле реальна
существует, другие же утверждали, что никакого реального рая
177 «Православный собеседник», 1867, июль, стр. 237—242. Сборник
сохранился, вероятно, потому, что, «прикрытый» требником, он не вызы-
вал подозрений у библиотекарей.
178 РИБ, т. VI, стб. 149.
179 «Си бо князь великий Иоан, имевше правый суд паче меры, по-
миная божественае писания, исправльния святых и преподобны х] отець
по правилам монокануньным, ревнуя правоверному царю Устияну»
(И. Срезневский. Сведения и заметки о малоизвестных и неизвест-
ных памятниках. «Записки Академии наук», т. 34, СПб., 1879, приложе-
ние № 4, стр. 146).
180 Там же, стр. 147.
181 См. интересные соображения по этому вопросу А. И. Клибаноза
в статье «К истории русской реформационной мысли» («Вопросы рели-
гии и атеизма», сб. 5, М., 1958, стр. 233—263).
428
нет, а есть только рай «мьгсленый», т. е. идеальный, воображае-
мый. Архиепископ Василий решительно стал на сторону первых,
приводя в доказательство свидетельства каких-то новгородцев,
которые, потерпев кораблекрушение, были прибиты волнами и
ветром к лучезарным горам, откуда доносились клики ликова-
ния; здесь и находится реально существующий на земле
рай. 182
Споры о рае, как и другие подобные споры, потрясавшие
в средние века целые страны и разделявшие людей на резко
враждебные, непримиримые лагери, были только внешней фор-
мой, поверхностной «оболочкой», в которой проявлялось ум-
ственное брожение, вызванное недовольством существующим
положением и общепризнанными канонами. Это критическое от-
ношение к отстоявшимся основам религиозного мировоззрения
принимало иногда «легальное» выражение, вроде помещенного
в более позднем Измарагде «Поучении ленивым, иже не делают,
и похвала делателем», где работа «земного делателя» с его об-
щественно-полезным трудом объявляется такой же верной до-
рогой к «спасению», как и «подвиги» иноков183. Развитие таких
мыслей и доведение их до логического конца приводили уже к
прямым выпадам против иноков — тунеядцев и ленивцев, и
объявлению монашества безбожным и бесовским учением, т. е. к
прямому еретичеству.
Чисто еретическим, т. е. направленным против всех основ
церковной иерархии и догматики, было движение стригольников.
Это движение подробно исследовано Н. А. Казаковой184.
Здесь отметим только, что, судя по сохранившимся источникам,
стригольники отвергали монашество и всю церковную иерархию
от патриарха до простых священников, как поставленных по
мзде («не достойни суть, духопродавци суть»), обирающих ве-
рующих («недостойни де их службы, яко...имения взимают у
крестьян, подаваемое им приношение за живыя и за мертвый»),
ведущих недостойный духовных пастырей образ жизни и якшаю-
щихся с «мытарями» («сесь человек ядець есть и виновипець и
друг мытарем и грешником»; «сии учители пьяницы суть, ядять
и пьють с пьяницами, и взимают от них злато и сребро, от жи-
вых и от мертвых») 185.
182 ПСРЛ, т. VII, стр. 212—214.
183 «Аще бо земныя страды убегаете, и небесных не узрите благ,
их же делателем бог обещал есть. От труды убо здравие и от страды
спасение... Земный же делатель подобен есть ипокиих постному житию
и труду, понеже сон оттрясе, не дело земное идет» и т. д. (РОБАН.
13.2.7, л. 86).
184 Н. А. Казакова и Я. С. Лурье. Антифеодальные еретические
движения на Руси XIV — начале XVI века. М.— Л., 1955, стр. 7—73.
185 РИБ, т. VI, № 25, стб. 216, 220, 220—221. Эти мотивы неизменно
повторяются в дошедших до пас осколках литературы еретиков XIV -
429
Стригольники отвергали заупокойные молитвы, приношения
«по душе», не признавали основного христианского догмата —-
таинства тела и крови христовой, выступали против испо-
веди. Их учение имело большой успех, и обличитель ереси епи-
скоп Стефан вынужден признать, что они «иных в свой съуз
(союз) неправедие привлачают» 186. Этому успеху, несомненно,
способствовали обличение стригольниками социального неравен-
ства, их нападки на «мытарей и грешников», под которыми они
подразумевали современных им богачей, порабощавших простых
тружеников. Недаром в пароде с уважением говорили о стри-
гольниках: «Сии не грабить и имения ни збирают» 187.
Официальная церковь при полной поддержке светской вла-
сти боролась с еретиками всеми доступными ой средствами —
от идеологических выступлений до казней в виде проповедей-
обличений и нравоучительных сентенций. Проповедуя на все
лады «любовь» там, где надо было глушить веками накопившую-
ся в народе ненависть к его угнетателям, официальная церковь
в то же время резко выступает против той «любви», которую
отстаивали стригольники, понимавшие под пей социальное ра-
венство. В том же Измарагде XIV в., где любовь рассматривает-
ся как «соль добродетелем», мы находим два Слова «О рассмот-
ренья любви», направленные против еретиков, которые «хо-
тять... всем добры были». «Аще хощеть всем добр быти без
расмотренья,— говорится в одном из этих Слов,— таковый нена-
видим есть богом» 188.
Однако ни казни, ни идеологические средства воздействия не
могли остановить движения еретиков. Реакционные по форме,
пассивные по своим методам борьбы, наивные, беспочвенные и
бесперспективные в своих социальных устремлениях, выражав-
шихся в призывах к подражанию строю идеализированной ран-
нехристианской общины, ереси в то же время представляли
собой специфическую средневековую форму протеста против
феодального строя. Как и в Западной Европе, ереси и на Руси
периодически появляются на протяжении всего средневековья,
ио особенно усиливаются опп в XIV в. в связи с развитием го-
XVI вв. В сборнике 1422 г., например, псковского, как полагает А. И. Со-
болевский, происхождения (А. И. Соболевский. Материалы и замет-
ки по древнерусской литературе. VI. ИОРЯС, т. XX, кн. 1. Пгр., 1915,
стр. 261—262) помещены толкования на евангелие с резкими выпадами
против недостойных попов, «иже закону учаще люди, а сами не по зако-
ну творят» (там же, стр. 270). Автор называет себя мирянином («бель-
ком»), но проявляет большой интерес к духовенству: «он все воемя вы-
ступает против еретиков (может быть, это и спасло книгу от уничтоже-
ния), но под еретиками как раз понимаются попы, поставленные по
мзде.
186 РИБ, т. VI, № 25, стб. 224.
187 Там же, стб. 226.
188 РОБИЛ, Румянцевское собрание, № 186, лл. 38, 37 об.
430
родской жизни, становясь (реформационными движениями. Не-
даром мы в XIV в. сталкиваемся с ересями в таких крупных
пунктах с развитой городской жизнью, как Новгород Великий,
Псков, Тверь, а, вероятно, и Москва.
* * *
Подведем некоторые итоги нашему изложению развития об-
щественной мысли и идеологической борьбы в XIV в.
1. Русь очень быстро оправилась от татарского погрома, ко-
торый иным народам (например, половцам, волжским болгарам
и другим) стоил исторического существования. Уже в конце
XIII и начало XIV в. некоторые русские князья осуществляют
свои политические намерения, не считаясь с желаниями Золотой
Орды и даже вопреки этим желаниям. С этого времени одной
грозы ханского слова уже недостаточно для осуществления по-
литики Золотой Орды на Руси, и князьям, получившим ярлык
на великое княжение Владимирское, приходится сплошь и ря-
дом реализовать его с оружием в руках против соперников, не
сумевших этот ярлык раздобыть.
2. С этого же времени, в связи с оживлением хозяйственной
жизни и некоторым ослаблением власти Золотой Орды, на Руси
началось движение за создание централизованного государства.
Процесс этот, продолжавшийся длительное время, ускорялся
сознанием, что, только объединившись в единое централизован-
ное государство, Русь сумеет сбросить с себя ярмо татарского
ига и предотвратить повторение другого иноземного ига. Это со-
знание было подготовлено всей предшествующей работой рус-
ской публицистики, пропагандировавшей необходимость и жиз-
ненную важность единства Русской земли.
3. Уже на начальных своих этапах процесс объединения се-
веро-восточной Руси в единое централизованное государство
сопровождался усиленной работой русской общественной мысли.
С конца XIII — начала XIV в. русское летописание постепенно
стряхивает с себя феодальную замкнутость, расширяет свой го-
ризонт и снова приобретает общерусский характер. Следуя один
за другим, великокняжеские летописные своды стремятся охва-
тить всю Русскую землю, включая и такие области, как Смолен-
ская, Брянская и другие, где уже сильно чувствовалось полити-
ческое влияние Литвы. Снова на страницах летописей ставятся
важные вопросы политической жизни страны. Страх перед та-
тарами, сковывавший владимирское летописание XIII в., сме-
няется разоблачением приемов татарского властвования, призы-
вом к борьбе против «окаянных» угнетателей. Русским публи-
цистам первой половины XIV в. ясна тактика Золотой Орды,
заключавшаяся, по словам Маркса, «в обуздании одних русских
431
князей цри помощи других, разжигании их междоусобий, с тем,
чтобы привести их силы в равновесие, не давать укрепиться ни
одному из них» 189 190. Разоблачая эту тактику татар, стремившихся
«ввергнуть нож» в среду русских князей, летописцы призывали
последних к прекращению взаимных раздоров и выступлению
единым фронтом.
Русская общественная мысль находит свое выражение и в
других литературных жанрах, запечатлевая свои положения в
важнейших государственных актах, воплощая их в продикто-
ванных из Москвы документах вселенского патриарха.
Мы наблюдаем, таким образом, на протяжении XIV в. ожив-
ление русской общественной мысли и публицистики. Только по
странному недоразумению М. Н. Покровский мог утверждать,
что в XIV в. публицистика «и не снилась» Москве 19°.
4. С самого начала объединительного движения за воссоеди-
нение в едином государстве разрозненных частей северо-восточ-
ной Руси на авансцену политической жизни выдвинулось Мос-
ковское княжество. Обуздав мелких феодальных князьков, под-
чинив их общей политике, преследовавшей общерусские
интересы, помогая Новгороду и Пскову отражать натиск швед-
ских феодалов и ливонских рыцарей, давая отпор Литве, претен-
довавшей на исконные русские земли, накапливая силы для
свержения ненавистного татарского ига, Москва с самого начала
своего появления на общерусской политической арене выступала
как носительница общенародных устремлений и чаяний. Отныне
московские летописи и другие памятники общественно-полити-
ческой мысли высоко поднимают объединительное знамя, про-
пагандируя идею единой сильной Руси.
5. Роль инициатора и организатора объединения разрознен-
ной Руси оспаривали у Москвы в XIV в. тверские князья. Исто-
рические обстоятельства, однако, сложились так, что они вынуж-
дены были ориентироваться не на внутренние силы русского
парода, а на Литву, проявлявшую агрессивные намерения в от-
ношении русских земель. В отношениях с Новгородом тверские
князья преследовали исключительно своекорыстные цели, не по-
могали новгородцам в их борьбе со шведскими феодалами и
немецкими рыцарями. Не преследуя широких общенародных за-
дач, ориентируясь на иноземцев — поработителей русских зе-
мель, тверские князья не могли установить спокойствие и мир в
самом Тверском княжестве, которое на протяжении всего XIV в.
время от временп раздиралось внутренними усобицами. Такая
политика тверских князей не могла привлекать к ним сочувствие
189 К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII в., гл. V.
190 М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке,
Партиздат, 1932, стр. 58.
432
народных масс. Это отразилось и на официальной тверской пуб-
лицистике, лишенной широты взглядов и ясности поставленных
задач, вынужденной становиться в оборонительную позу и за-
щищать своего князя, который призывал на Русскую землю
иноземцев якобы из чувства самосохранения. Тверская публи-
цистика, докатившаяся во второй половине XIV в. до оправда-
ния разгрома Торжка Михаилом Александровичем, со злорад-
ством описывавшая, как происходило это варварское разруше-
ние цветущего русского города, не могла, конечно, рассчитывать
на какую-нибудь широкую аудиторию и обслуживала ограничен-
ный круг тверских феодалов.
6. Московские князья в своей объединительной политике
опирались на самые прогрессивные элементы русского обще-
ства — на ремесленное и купеческое население городов, которое,
насколько можно судить по дошедшим до нас летописным дан-
ным, неизменно оказывало поддержку московским князьям.
В самые острые моменты борьбы Москвы с Тверью или с нов-
городским боярством городское население Владимира (города с
давними прогрессивными традициями), демократические эле-
менты («вечники») Нижнего Новгорода, Костромы, Переяслав-
ля, «меньшие люди» Новгорода и Торжка всегда становились
на сторону Москвы. В то же время мы не знаем ни одного факта
(и это вынужден признать тверской летописец), когда бы горо-
жане встали на сторону Твери. Поддержка городского населе-
ния, умело использованная для своих целей московскими кня-
зьями, являлась одной из важнейших причин «возвышения
Москвы».
В XIV в. происходит перелом в городской жизни северо-во-
сточной Руси. Большое развитие получает ремесленное произ-
водство, усиливается внутренний обмен между различными обла-
стями. Все это находит отражение в идеологии, усиливая в па-
мятниках общественно-политической мысли городские мотивы.
Все чаще в публицистических произведениях начинает прово-
диться мысль о нелепости и противоестественности феодальных
войн, когда люди одного «племени» и одного «рода» с оружием
встают на людей того же рода и племени. Но подчеркивая бес-
смысленность феодальных раздоров, верхи городского населения
пытались при этом установить всеобщий гражданский мир, глу-
ша классовую борьбу ремесленников и людей наемного тру-
да — «работных». Выступая против кровавых княжеских неуря-
диц, идеологи городского населения одновременно ратовали за
расширение внутреннего рынка и ограничение количества мытов
(до требования уничтожения внутренних мытов вообще они еще
не дошли), за установление на земле «правды», т. е. законности
и правопорядка, за уничтожение феодального произвола и на-
значение добросовестной администрации («тиунов»).
28 Заказ Кз 835
433
7. Развитие городской жизни в XIV в. вызвало некоторые
трещины в привычном религиозном мировоззрении русских
книжников того времени. Если в середине XIII в. автор жития
Михаила Всеволодовича Черниговского заставляет своего героя
умереть в Орде за православную веру, то автор жития другого
погибшего в Орде князя — Михаила Ярославича Тверского, пи-
савший в XIV в., отмечает, что, хотя и не за веру был убит твер-
ской князь, его подвиг следует приравнять к подвигу святых
великомучеников, ибо он погиб за христиан, т. е. за парод.
XIV век отмечен широким распространением ересей в наибо-
лее развитых городах — Новгороде Великом, Пскове, Твери (ве-
роятно, и в Москве, поскольку с ересью приходилось бороться
великому князю Ивану Калите). Еретики выступали против
монашества, против официальной церковной иерархии и неко-
торых основных догматов христианской религии. За этими вы-
ступлениями скрывалось глубокое недовольство несправедливо-
стью социальных отношений, которую церковь освящала и при-
крывала своим авторитетом.
8. С «Тверью старой, Тверью богатой», т. е. с развитой го-
родской жизнью, связано и крупнейшее народно-освободитель-
ное восстание, имевшее место в 1327 г. против татарского наме-
стника Чол-хана, присланного на Русь с целью укрепить пошат-
нувшееся влияние Золотой Орды. Восстание подняли и
успешно провели возмущенные насилиями татар городские мас-
сы вопреки желанию местного князя, внушавшего населению,
что надо терпеть и безропотно сносить издевательства. Это не
помешало впоследствии официальной тверской летописи при-
своить честь разгрома татарских сил Чол-хана тверскому кня-
зю, который якобы возглавил восстание. Карательная экспеди-
ция Золотой Орды жестоко расправилась за гибель Чол-хана
с населением Тверского княжества. Несмотря на это, восстание
имело огромные положительные последствия, положив конец
практике посылки на Русь татарских вооруженных отрядов и
попыткам Золотой Орды установить непосредственное управ-
ление той или иной русской областью. Карл Маркс в своих
«Хронологических выписках» отмечает, что после «Федорчуко-
вой рати» «ни Узбек, пи его преемники не посылали больше
полководцев в княжества [напуганные тверской резней], по огра-
ничивались данью, которую должны были им привозить русские
князья» 191. Посвященный восстанию 1327 г. фольклорный па-
мятник «Песня о Щелкане Дудентьевиче» удивительно тонко
передает этот важнейший исторический результат антитатар-
ского выступления, с уверенностью заявляя, что убийство Щел-
191 «Архив Маркса и Энгельса», т. VIII. Госполитиздат, 1946,
стр. 148—149
434
кана «ни на ком не сыскалося». Как и другие произведения на-
родного творчества, связанные с татарским игом, Песня о Щел-
кане проникнута презрением и ненавистью к насильникам и
угнетателям, она дышит непримиримостью к заклятым врагам
родины и наделяет тверских «мужиков» свободолюбием и чув-
ством собственного достоинства.
9. После «Федорчуковой рати» великое княжество Владимир-
ское стало прочным достоянием Ивана Калиты и его преемни-
ков. Русская общественно-политическая мысль в это время вы-
двигает положение о том, что великое княжество Владимирское
является «отчиной», т. е. наследственным достоянием москов-
ского княжеского дома. Эта мысль таила в себе огромное освобо-
дительное влияние, поскольку опа отвергала институт ханских
ярлыков п вмешательство Золотой Орды во внутриполитиче-
ские дела Руси. Торжество этого принципа должно было обеспе-
чить безболезненный переход великого княжения по завещанию
покойного великого князя (обычно к его старшему сыну) и пре-
дотвратить те кровавые междоусобицы, которыми часто сопро-
вождалась смена великого князя. В 80-х годах XIV в. Москва
сумела заставить Золотую Орду признать этот новый принцип,
но уже до этого он был запечатлен не только в памятниках рус-
ской общественной мысли, но и в важных государственных актах.
10. В своих объединительных усилиях Москва очень искусно
использовала православную церковь. Уже с середины XIV в.
московские князья стремились не только к полному подчинению
церкви светской власти, но и к тому, чтобы во главе русской
церкви стоял русский человек, для которого государственные
интересы находились бы на первом плане. Такой кандидат был
найден в лице митрополита Алексея, который в течение долгого
времени возглавлял московское правительство, полностью под-
чинив всю церковную организацию интересам Москвы. Москве
удалось при этом не только нарушить установившийся поря-
док, по которому русскую церковь возглавляли назначаемые из
Константинополя греки, но и добиться соборного определения
вселенского патриарха о том, что отныне «архиереи всея Руси
будут поставляемы не иначе, как только по просьбе из Великой
Руси» 192.
11. С подчинением себе русской митрополии Москва, исполь-
зуя упадок Византии, одновременно заставляла служить своим
интересам и константинопольскую патриархию. На протяжении
долгого времени патриархи Исидор, Каллист, Филофей, Мака-
рий, Нил являлись ревностными агентами московского прави-
тельства, подтверждая такую серьезную в условиях средневе-
ковья меру, как отлучение русских князей — противников Моск-
192 РИБ, т. VI, Приложения, № 30, стб. 184.
435
28*
вы от церкви, призывая к безусловному повиновению митропо-
литу всея Руси, призывая к крестовому походу на «язычников-
огнепоклонников» — литовцев, искусственно поддерживая един-
ство русской митрополии в старинных ее пределах, распростра-
няя от своего имени и пропагандируя политические доктрины
Москвы.
12. Поскольку в XIV в. основным фактором политической
жизни северо-восточной Руси оставалась феодальная раздроб-
ленность, русская общественно-политическая мысль этой поры
не выступает еще с пропагандой самодержавного строя. В то
же время она непрестанно проповедует необходимость подчине-
ния великому князю, с которым все остальные князья должны
быть «за один». К концу XIV в., уже при Дмитрии Донском,
было достигнуто подавляющее превосходство Москвы над всеми
другими русскими княжествами. Не выдвигая пока идеи само-
державного строя государства, Москва сумела создать гибкую
политическую систему, объединявшую все княжества северо-во-
сточной Руси под эгидой московского великого князя.
Создание этой гибкой политической системы было заверше-
нием важного этапа в процессе объединения всех земель севе-
ро-восточной Руси в единое централизованное государство. Вме-
сте с тем, возглавляя эту систему, Москва накопила достаточно
сил, чтобы перейти к прямой вооруженной борьбе с Золотой Ор-
дой за свержение ненавистного татарского ига. К этой борьбе
Русь перешла в 70-х годах XIV в.
Очерк тринадцатый
КУЛИКОВСКАЯ ПОБЕДА
Во второй половине XIV в., после первых успехов объедине-
ния русских земель вокруг Москвы, перед Русью вплотную вста-
ла задача освобождения от татарского ига. Политические дости-
жения Москвы, сумевшей подчинить своему влиянию Тверское
княжество, Новгородскую землю, Нижегородско-Суздальское
княжество, не говоря уже о других более мелких владениях, су-
лили тем большие внешнеполитические выгоды, что в Золотой
Орде в это время наблюдались внутренние неурядицы1.
Задача эта, однако, была чрезвычайно трудна, и выполнение
ее требовало огромной предварительной работы по сплочению
русских сил, осторожности, выдержки, настойчивости, последо-
вательности и дипломатического искусства. Как ни ослабела Зо-
лотая Орда, она располагала еще огромными сидами, чтобы
продолжать жестокие и опустошительные набеги на Русскую
землю и особенно на пограничные княжества. Более того, чем
непослушнее делалось русское население, тем ожесточеннее
мстили ордынские ханы за неповиновение, чем более слабела
власть ханов, тем свирепее они становились. Вся вторая поло-
вина XIV в. проходит в непрерывных военных столкновениях
русских княжеств с татарскими экспедициями, с разных сторон
нападавшими на русские пограничные места, причем эти набеги
часто совершались отдельными татарскими феодалами, утвер-
дившимися в разных углах некогда единой Золотой Орды. Эти
набеги, однако, встречали действенный отпор со стороны рус-
ских княжеств и принципиально отличались от прежних воен-
ных действий, в которых русская сторона играла пассивную
роль. Прошли уже те времена, когда какой-нибудь татарский
«посол», за которым стояла грозная мощь всей Золотой Орды,
мог во главе небольшого отряда безнаказанно пройти огнем и
мечом через многочисленные русские области.
1 Подробности о феодальной смуте в Золотой Орде во второй поло-
вине XIV в. см.: Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский. Золотая Орда
и ее падение. М.— Л., 1950, стр. 269—289.
437
Одновременно великий князь начинает принимать предупре-
дительные меры против нашествия крупных татарских сил.
В 1373 г. Мамай опустошил Рязанское княжество, сжег ряд го-
родов, увел большой полон. Великий князь Дмитрий Иванович с
двоюродным братом Владимиром Андреевичем все лето стоял на
Оке, чтобы не допустить татар в свое княжество. «Розмирие с
татары и с Момаем» у великого князя Дмитрия отмечает лето-
писец и в 1374 г.; только случившийся в Орде мор помешал
Мамаю выступить в этом году против Москвы. В 1376 г. Дмит-
рий Иванович опять ходил на Оку, «стерегая рати татарскиа от
Мамая» 2 и предупреждая нашествие золотоордынцев.
Дело не ограничивалось одной обороной. То тут, то там ве-
ликий князь московский Дмитрий Иванович, великий князь ря-
занский Олег Иванович и князья нижегородско-суздальские ста-
ли захватывать и заселять своими людьми татарские и мордов-
ские места, считавшиеся владениями Золотой Орды.
В 1377 г. Дмитрий Иванович совместно с Дмитрием Кон-
стантиновичем снарядил экспедицию за реку Пьяну на Вол-
гу, где, по полученным сведениям, расположился татарский ца-
ревич Арапша (Арабшах) из мамаевой орды. В поход Дмитрий
Константинович снарядил «силу великую» во главе со своим сы-
ном Иваном и князем Семеном Михайловичем. Поход, однако,
закончился полной неудачей, что вызвало даже появление осо-
бой летописной повести о битве на Пьяне, помещенной в раз-
личных сводах. Принято считать, что повесть эта составлена
недругами Москвы с целью поиздеваться и потешиться над тем,
как «ходиша московский князь за Пьяну реку». Между тем эту
повесть следует скорее рассматривать как сатиру, бичевавшую
беспечность русских ратников, за которую они жестоко попла-
тились. В самом деле, перешедши реку Пьяну, они «оплошиша-
ся», доспехи свои возили в телегах, сулицы (дротики) не наса-
дили на древки, строй свой недопустимо растянули, «бе бо им
варно, а где найдут мед, и пиахуть до пиана, а инии ловы деют,
по истинно за Пианою пиани» 3. Результаты такой беспечности,
совершенно недопустимой в условиях нарастающей борьбы с ма-
маевой ордой, не замедлили сказаться. Отряд Аратппи застиг
русских воинов врасплох, ударил на них, многих побил, иных
потопил. Князь Семен Михайлович был убит, а Ивана Дмитрие-
вича утопили. Через три дня Арапша подошел к Нижнему Нов-
городу и вынудил Дмитрия Константиновича бежать в Суздаль.
Арапша выжег весь город, множество людей увел в плен.
Нижегородское княжество быстро оправилось от этого разо-
рения, и уже в 1378 г. Дмитрий Константинович снарядил в по-
2 ПСРЛ, т. XI, стр. 24.
3 ПСРЛ, т. XV, стб. 437.
438
ход брата своего Бориса с сыном Семеном, которые совместно с
воеводой великого князя Дмитрия Ивановича Федором Андрее-
вичем Свиблым опустошили землю мордовцев, помогавших за
год до этого царевичу Арапше. С другой стороны, осенью того
же года Мамай совершил набег на Рязанскую землю, взял Пе-
реяславль Рязанский и другие города, погромил волости и села,
многих людей убил, а иных увел в плен.
Этот набег явился как бы реваншем за большое поражение,
нанесенное татарскому воеводе Бегичу на реке Боже. В откры-
том бою отряд Бегича были разбит наголову и бежал. Карл
Маркс следующим образом оценивает значение битвы на реке
Воже: «Это первое правильное сражение с монголами, выигран-
ное русскими» 4.
После сражения на реке Воже для русских людей стало ясно,
что этого некогда страшного врага можно побеждать, а, стало
быть, нужно собрать большие силы со всех областей Руси, чтобы
и вовсе его сокрушить. Отныне столкновение крупных сил обеих
сторон стало неизбежно: для Руси речь шла о том, чтобы
стряхнуть с себя ненавистное монголо-татарское иго, уже
140 лет давившее страну; с другой стороны, Золотая Орда не
могла помириться с утратой такой доходной подвластной терри-
тории, как Русь, и должна была напрячь все силы, чтобы вер-
нуть ее к старому повиновению. Налет Мамая осенью 1378 г. на
Рязанскую землю был лишь преддверием к большому реши-
тельному бою.
Этот бой и произошел 8 сентября 1380 г. на Куликовом
поле, который закончился полной победой русского войска и ка-
тастрофическим поражением Мамая.
Куликовская битва, в которой участвовали огромные люд-
ские массы, была одним из тех сражений в истории человече-
ства, которые надолго определяют судьбу целых народов. На-
неся чувствительный удар Золотой Орде, Куликовская битва
оказала огромное влияние на историческую жизнь многочислен-
ных народов Европы и Азии, стонавших под игом монголо-та-
тар. Весть о Куликовской победе быстро разнеслась за преде-
лы Руси и повсеместно произвела сильнейшее впечатление.
Неудивительно, что в самой Руси славная победа вызвала по-
явление целого ряда литературных памятников с сильной публи-
цистической окраской.
К числу этих памятников принадлежат: историческое пове-
ствование о Куликовской битве, вошедшее в целый ряд позд-
нейших летописных сводов, которое в литературе обычно назы-
вается летописной повестью; затем поэтическое описание битвы
4 К. Маркс. Хронологические выписки. Архив Маркса и Энгельса,
т. VIII. Гоополитиздат, 1946, стр. 151.
439
и ее значения со значительным привлечением отдельных выра-
жений и образов из Слова о полку Игореве — так называемая
«Задонщина», приписываемая в двух списках рязанскому иерею
Софонию 5; далее, чрезвычайно популярное на Руси Сказание о
Мамаевом побоище; наконец, в биографической повести о Дмит-
рии Донском — в «Слове о житии и преставлении великого князя
Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго», появившейся вскоре пос-
ле смерти великого князя (1389), имеется специальный раз-
дел о Куликовской битве, следующий, впрочем, за летописной
повестью 6.
5 В Тверской летописи, где помещен только заголовок Задонщины.
Софоний назвал брянским боярином (ПСРЛ, т. XV, стб. 440). Едва ли.
однако, ему следует приписать и иерейство, и боярство. А. В. Соловьев
вслед за С. К. Шамбинаго считает, что Софоний «мог стать священником
после того, как был боярин», или иеромонахом-старцем (А. В. Соло-
вьев. Автор Задонщины и его политические идеи. ТОДРЛ, т. XIV.
стр. 184). Однако превращение боярина в священника — явление необыч-
ное. Если же предполагать, что боярин на склоне лет удалился на покой
в монастырь, то он сделал бы это в родном Брянске, где у него, несо-
мненно, были земельные владения и где он мог бы хорошо обеспечить
свой монастырь, а не в далекой и чужой Рязани. В Рязани в это время
существовал только один монастырь — Ольгов (Успения богородицы),
возобновленный Олегом Ивановичем в 1355 г. (В. В. 3 в е р п н с к и й.
Материал для историко-топографического исследования о православных
монастырях в России, т. II. СПб., 1892, стр. 252, № 1023). Другой рязан-
ский монастырь, Богословский, расположенный по р. Оке в 25 верстах
от города, существовал в 1237 г., но- потом был разрушен или пришел
в упадок и был возобновлен только в XVI в. (там же, стр. 73—74, № 648).
В самом городе Спас-Преображенский монастырь был основан только
в конце XIV или начале XV в. (там же, стр. 342, № 1197). Следовательно.
Софоний мог поселиться только в Ольговом монастыре и в известной
мере зависеть от Олега Ивановича, что не согласуется с настроениями
автора Задонщины, ибо трудно себе представить монаха, подвизающе-
гося в монастыре Олега Ивановича и составляющего поэму, где прослав-
ляется Дмитрий Иванович — главный политический соперник и враг
князя Олега. «Рязанцем» Софония могли назвать только после того, как
он переселился из Рязани в другой город, следовательно, он сочинил
свою поэму не в Рязани, как полагает С. К. Шамбинаго. Есть предполо-
жение, что Софоний написал «Задонщину» в Серпухове, куда «иерей
из Рязани мог легко подняться по Оке через Коломну» (А. В. Сол о-
вьев. Указ, статья, стр. 195). Итак, брянский боярин, оставивший свои
земли в Брянске, чтобы сделаться скромным священником или монахом
Ольгова монастыря в Рязани, пробывший там по крайней мере несколько
лет (иначе он не приобрел бы прозвища Рязанца), а потом бросивший
Рязань, чтобы перебраться в Серпухов и сложить там свою поэму.—
слишком уж искусственно все это построение! Гораздо ближе к истине
В. Ф. Ржига, считающий, что Софоний, переехав из Рязани в другую
область, оставался лицом светским и не сделался ни иереем, ни монахом
(«Повести о Куликовской битве», подг. М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига,
Л А. Дмитриев, М., 1959, стр. 403).
6 С. Шамбинаго. Повести о МамаевОлМ побоище. Сб. ОРЯС.
т. LXXXI, № 7, СПб., 1906, стр. 66, 352, 358; А. А. Шахматов. Отзыв
о сочинении С. Шамбинаго: «Повести о Мамаевом побоище». «Отчет о
двенадцатом присуждении Академиею Наук премии митрополита Мака-
440
Самой распространенной повестью о Куликовской битве, до-
шедшей до нас в наибольшем количестве списков и представ-
ленной несколькими редакциями, является Сказание о Мамае-
вом побоище, которым русские люди зачитывались на протяже-
рия в 1907 г.». СПб., 1910, стр. 120' (по пагинации отдельного оттиска —
стр. 42). В. П. Адрианова-Перетц в специальном исследовании, посвя-
щенном Слову о житии, отрицает тесную зависимость эпизода о Кули-
ковской битве в Слове от летописной повести. Надо, однако, заметить,
что автор касается исключительно литературной формы эпизода. Чго
касается политической направленности эпизода, то, как увидим дальше,
она полностью совпадает с летописной повестью. В вопросе о времени
появления Слова о житии В. П. Адрианова-Перетц также расходится
с С. К. Шамбинаго и А. А. Шахматовым, которые считают, что автор
присутствовал на погребении Дмитрия Ивановича, так как в похвальной
части Слова говорится: «Но токмо слышах мног народ глаголющь: о горе
нам, братье...» и т. д. «Это будто бы воспроизведение того народного
плача, который автор слышал сам на похоронах. Если даже это и так,—
отмечает В. П. Адрианова-Перетц,— то в описании погребения нет ничего
столь яркого, что бы не могло быть написано и много лет спустя после
1389 г.» (В. П. Адрианова-Перетц. Слово о житии и преставлении
князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго. ТОДЛР, т. V, стр. 91). Анали-
зируя тонет Слова, В. П. Адрианова-Перетц приходит к выводу об общ-
ности целой группы литературных приемов его автора с панегирическим
стилем Епифания Премудрого, и это заставляет ее датировать Слово
«уже не 139(Рми годами, а временем не раньше 1417—1418 гг.». «Если же
учитывать,— продолжает В. П. Адрианова-Перетц,— что в «Слове о житии»
есть отголоски и слова похвального Сергию, притом не только несомненно
принадлежащего Епифанию, но и так наз. «Слова неизвестного сочини-
теля»..., то придется отодвинуть «Слово о житии» еще несколько дальше»
(там же). Надо, однако, заметить, что указанное В. П. Адриановой-
Перетц сходство приемов автора Слова о житии и Епифания Премуд-
рого часто оказывается весьма относительным. Они, например, оба цити-
руют (и то не дословно) некоторые (весьма немногочисленные и до-
вольно популярные) библейские тексты, но последние были доступны для
любого книжника, и если их использовали два писателя, то это не гово-
рит еще о сходстве литературных приемов. Относительным оказывается
и сходство использованных обоими авторами эпитетов. Если, например,
автор Слова о житии употребляет эпитет «стена нерушима», а Епифа-
ний Премудрый — «стена неподвижима», если первый — «венець победе»,
а второй — «венець пресветлый», то здесь мы можем иметь дело с простьш
совпадением, а не со стилистическим сходством, вытекающим из знаком-
ства одного автора с произведениями другого. Единичные более близкие
совпадения (например, у автора Слова о житии Дмитрий «утврьжа веру
аки ону духовну лествицу», а у Епифания Сергий «акы лествица воз-
водящие на высоту небесную»), вероятно, обусловлены общим религиоз-
ным мышлением авторов, опирающимся обычно на реминисценцию биб-
лейских образов.
В. П. Адрианова-Перетц пытается обосновать более позднюю дати-
ровку Слова о житии политической тенденцией прощальной речи Дмит-
рия Донского к сыновьям и боярам. Последним он напоминает свои
милости: «К вам честь и любовь имех, под вами град дрьжах и волости
великиа и чада ваша любих и никому же не сътворих зла, ни силно что
отъях, ни досадих, ни укорих, ни разграбих, ни бещиньствовах, но всех
любих и в всех чести держах и веселихся с вами же и оскорбих; вы же
не нарекостеся у мене бояре, но князи земли моей» (последние слова
441
irnii нескольких сотен лет. Для нас, однако, это сказание пред-
ставляет наименьший интерес, так как это позднейший па-
мятник, первая редакция которого появилась не раньше 10-х
годов XV в. 7; позднее он много раз перерабатывался п мало
отражает общественные настроения описываемой нами поры.
Вкрапленные в этот памятник отдельные детали, восходящие к
более ранним источникам, а также к народным песням и пре-
даниям, современным самой Куликовской битве, очень трудно,
если и вовсе невозможно, выделить из позднейших наслоений,
риторических украшений и разглагольствования. Одна из таких
«черт большой древности» выявлена М. Н. Тихомировым. По
сводному тексту, указывает он, когда Владимир Андреевич
спрашивает, не видал ли кто великого князя, нашлись «само-
видцы», из которых первый был Юрка — сапожник, сказавший,
что он видал, как великий князь сражался железной палицей,
второй — Васюк Сухоборец, третий — Сенька Быков, четвер-
тый — Гридя Хрулец. «Перед нами,— пишет М. Н. Тихоми-
ров,— имена безвестных героев Куликовской битвы, а в их чис-
ле ремесленник-сапожник. Нельзя лучше представить себе все-
подчеркнуты В. П. Адриановой-Перетц). А сыновьям своим Дмитрий
Донской наказывает: «Бояре своя любите, честь им достойную въезда-
вающи противу служениа их, без воли их ничто же творите». В. П. Адри-
анова-Перетц находит, что «это подчеркивание уважительного отношения
к боярам-князьям великого княжения является, быть может, отголоском
обострившейся борьбы объединительных тенденций московских великих
князей с притязаниями старой феодальной знати», борьбы, особенно
усилившейся в период феодальной войны при Василии Темном. «Такую
тенденцию проводить, хоть и осторожно, в литературе можно было только
до 1453 г., т. е. до окончательной победы великого князя Московского»
(там же, стр. 91—92).
Все это построение опровергается тем, что при Дмитрии Донском
и позднее, в первой половине XV в., московское боярство вовсе не про-
тивостояло объединительным тенденциям великих князей. Цепляться за
\ дельную старину, за сохранение феодальной раздробленности боярство
начало позднее, с конца XV в., когда в боярство влились владетельные
князья, лишившиеся своих уделов, и оттеснили на второй план старые
московские боярские фамилии. Особенно острые формы борьба эта при-
няла в XVI в. при Иване Грозном. Что касается боярства Дмитрия Дон-
ского, то оно поддерживало объединительную политику великокняже-
ской власти, и если Дмитрий Донской говорит, что он своих бояр ставил
в положение князей, то это вполне отражает политическую обстановку
не более позднего периода, а именно XIV в., когда московские князья
по мере возможности сгоняли с мелких удельных столов владетельных
князей и заменяли их своими наместниками из числа московских не-
титулованных бояр. Нет основания считать автора Слова о житии пред-
ставителем боярских кругов, боровшихся за сохранение феодальной раз-
дробленности, еще и потому, что в Слове всячески подчеркивается, что
Дмитрий Донской был «царь Русский», объединивший различные русские
области в единое государство.
7 См. Л. А. Дмитриев. О датировке «Сказания о Мамаевом по-
боище». ТОДРЛ, т. X, стр. 199.
442
народность ополчения, бившегося с татарами на Куликовом
иоле, чем назвав эти имена» 8.
Самой близкой по времени к Куликовской битве является
летописная повесть, возникшая вскоре после события. И эта по-
весть дошла до нас с последующими переделками и вставками,
по, по мнению авторов специальных исследований, посвящен-
ных различным сказаниям о Куликовской битве, первоначаль-
ный текст лучше всего сохранился в Новгородской четвертой ле-
тописи 9. Однако и в этом тексте, несомненно, имеется много по-
следующих изменений и дополнений. Особенно это относится,
вероятно, к многочисленным молитвам и благочестивым рас-
суждениям, которыми пестрит и пересыпана вся повесть. Несо-
мненной вставкой является и то место, где рассказывается, как
литовцы во главе с Ягайло опоздали к Куликовской битве. Узнав
о поражении Мамая, они побежали назад, «ни ким же гоними:
не видеша бо тогда князя великого, ни рати его, ни оружья его,
токмо имени его литва бояхуся и трепетаху, а не яко при но-
нешних временах: литва над нами издеваются и поругаются» 10.
Все эти последующие вставки, однако, не затемняют основной
мысли произведения.
О ней будем говорить ниже, а сейчас мне хочется несколько
уточнить время появления памятника, по крайней мере в той
основной его части, которая представлена текстом Новгород-
ской четвертой летописи. В своем труде С. К. Шамбинаго при-
шел к заключению, что летописная повесть появилась в конце
XIV в. 11 А. А. Шахматов принял этот вывод и подкрепил его
еще некоторыми соображениями. Поскольку, указывает он, Сло-
во о житии и преставлении Дмитрия Донского, появившееся в
конце XIV в., вскоре после смерти великого князя, заимствовало
известие о Куликовской битве из летописной повести, последняя
в конце XIV в. уже существовала. По мнению А. А. Шахма-
това, она появилась через год-два после Куликовской победы.
8 М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва в XIV—XV веках. М.,
1957, стр. 264; см. его же. Куликовская битва 1380 года. «Вопросы
истории», 1955, № 8, стр. 17.
9 А. А. Шахматов. Отзыв о сочинении С. Шамбинаго..., стр. 98,
104—105 (или стр. 20, 26—27 по отд. оттиску); С. К. Шамбинаго.
Литература Московского княжества XIV и XV вв. «История русской лите-
ратуры». Изд. АН СССР, т. II, ч. 1, стр. 204. В первом своем труде по
этому вопросу, появившемся еще в 1906 г., С. К. Шамбинаго считал, что
наиболее близок к протографу текст летописной повести, имеющейся
в Супрасльской летописи и в летописи Авраамки (С. Шамбинаго.
Повести о Мамаевом побоище, стр. 59—60).
10 IV Новгородская летопись. ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 2. Л., 1925,
стр. 323. Такая вставка могла появиться в начале XV в., когда Литва
совершила ряд опустошительных налетов на русские области, в част-
ности на новгородские пределы.
11 С. Ш а м б и н а го. Повести о Мамаевом побоище, стр. 78.
443
«Имея в виду,— пишет он,— что в этой повести не содержится
намеков на постигшее Москву в 1382 году несчастие — взятие и
сожжение ее татарами, я нахожу вероятным, что повесть воз-
никла до этого события, а следовательно, в течение 1381 или в
начале 1382 года» 12.
Мне кажется, что отсутствие в повести сведений о нашествии
Тохтамыша еще не говорит о том, что повесть была написана
обязательно до этого события. Ведь повесть имела целью про-
славить победу русских над угнетателями-татарами, поэтому ав-
тору не было смысла снизить ее пафос рассказом или даже на-
меком на последующий успех Тохтамыша, в котором малодуш-
ные люди могли усмотреть уничтожение плодов Куликовской
победы. Напротив, как увидим дальше, передовые русские лю-
ди считали, что временный успех Тохтамыша нисколько не по-
колебал значения Куликовской битвы, подорвавшей мощь Золо-
той Орды и сделавшей неизбежным окончательное освобожде-
ние Руси от татарского ига. Укажем тут же, что краткий вид
летописной повести (представленный текстами Троицкой и Нов-
городской первой летописей), который, по Шахматову же, яв-
ляется более поздним 13, также ни словом не упоминает о наше-
ствии Тохтамыша, хотя краткая редакция возникла значительно
позднее 1382 г.
Мне представляется, что летописная повесть появилась в
1382 г., но не в начале этого года, до нашествия Тохтамыша,
а именно после нашествия. Об этом свидетельствует то обстоя-
тельство, что повесть пронизана острыми выпадами против Оле-
га Ивановича Рязанского, к изобличению которого автор неодно-
кратно возвращается на протяжении всего рассказа- Уже в са-
мом начале повести, рассказывая о том, с какими огромными си-
лами Мамай собирался обрушиться на Русскую землю, автор
указывает, что «в одиначестве» с ним, кроме Ягайла литовского
«со всею силою литовьскою и лятскою», был еще Олег Рязан-
ский, который тут же называется «велеречивым и худым» 14.
В дальнейшем рассказывается про двуличие и вероломство Оле-
га Ивановича, этого советника дьявола, поборника бесермен,
сына лукавого и пр., который, договариваясь с Мамаем и с Ягай-
лом и посылая к ним своего боярина Епифания Кареева, одно-
временно пытается усыпить бдительность великого князя Дмит-
рия Ивановича, направляя ему «весть лестную», будто Мамай
выступает не только против Москвы, но и против Рязани 15.
Дальше Олег не только соглашается удовлетворить повышенные
12 А. А. Шахматов. Указ. соч.. стр. 119—121 (или стр. 41—43 по
отд. оттиску).
13 Там же, стр. 105 (или стр. 27 по отд. оттиску).
14 ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1, стр. 311.
15 Там же, стр. 312.
444
требования Мамая и заплатить ему «выход» в таком размере,
какой Золотая Орда получала в дни своего могущества при
сыне Узбека — Джанибеке, но послал еще Мамаю «свою силу»,
т. е. вспомогательные войска. Узнав об этом, Дмитрий Ивано-
вич, «вздохнув из глубины сердца своего», сказал: «...Не аз по-
чал кровь проливати крестьянску, но он, Святополк новый,
и въздай же ему, господи, седмерицею... Поостру, яко молнию,
мечь мой, и прииметь суд рука моа» и т. д. Тут же «Святополк
новый» назван еще «кровопийцей крестьянским», «отступником
нашим», «новым Иудой предателем» и тому подобными эпите-
тами 16. То обстоятельство, что рязанское войско якобы находи-
лось в татарском стане, вызвало даже разногласия в военном
совете, который Дмитрий Донской созвал перед Куликовской
битвой. Именно из-за союза Рязани с Мамаем некоторые нере-
шительные члены совета настаивали на том, чтобы ни в коем
случае не переходить через Дон 17.
Но вот Куликовская битва закончилась полным торжеством
русского оружия, Мамай разбит и вся сила его повержена в прах.
Казалось бы, у Олега отпала необходимость вилять и двоедуш-
ничать, чтобы спасти свое подвергнувшееся первому татарскому
удару княжество. Но и здесь рязанский князь остается врагом и
отступником. Он грабит возвращающихся с Куликовской бит-
вы воинов великого князя. Узнав об этом, Дмитрий Донской хо-
чет пойти на него ратью, но к нему прибывают бояре рязанские
и сообщают, что Олег убежал с княгиней, детьми и приближен-
ными. Рязанские бояре умоляли Дмитрия Донского не ходить
па них ратью и «рядишася у него в ряд». Великий князь согла-
сился и посадил в Рязанской земле своих наместников 18.
Для чего же нужно было автору летописной повести так на-
стойчиво изобличать Олега Рязанского, против которого направ-
лено больше стрел, чем против самого Мамая? Ответить на этот
вопрос не представит больших затруднений, если допустить, что
повесть написана осенью 1382 г., после того как Олег Рязанский,
вернувшийся в свое княжество, снова изменил общерусскому де-
лу и помог Тохтамышу, направлявшемуся на Москву, перепра-
виться через удобные окские броды. Олегу все-такп не удалось
ценой измены спасти свое княжество, так как па обратном пу-
ти Тохтамыш опустошил Рязанскую землю. Едва ушел Тохта-
мыш, как на Рязанское княжество обрушился Дмитрий Дон-
ской, разоривший его еще пуще Тохтамыша. Очевидно, лето-
писная повесть о Куликовской битве имела, между прочим,
целью оправдать в глазах русских людей разорение «велеречи-
16 Там же, стр. 314—315.
17 Там же, стр. 316.
18 Там же, вып. 2, стр. 324.
445
вого п худого» князя, этого «нового Святополка», который
«почал кровь проливати крестьянскую». Характерно, что в более
поздней краткой редакции повести выпады портив Олега Ива-
новича отсутствуют, как они отсутствуют и в Слове о житии и
преставлении Дмитрия Ивановича, где «вторым Святополком»
(выражение, проникшее сюда из летописной повести) назван
уже не Олег, а Мамай 19.
Однако обличения Олега Ивановича играют в повести вспо-
могательную роль, и не в этом главная ее тенденция. Основной
смысл повести заключается в другом. Какую цель в изображе-
нии современников поставил перед собой Мамай, организуя
грандиозный поток па Русскую землю? По словам летописной
повести, собрав огромное войско татар и наемников и
заручившись союзом с Ягайлом и Олегом Рязанским, Мамай
призывал своих князей: «Пойдем на руских князей и на всю
силу рускую, яко же при Батый было; крестьянство потеряем
(т. е. уничтожим.— И. Б.) и церкви божиа попалим, и кровь их
прольем и законы их погубим» 20. Мамай хотел взять реванш
за поражение Бегича в битве на реке Боже 21, восстановить силь-
но поколебавшуюся власть Золотой Орды над Русской землей
и вернуть Русь к давно прошедшим временам Батыя. Он предъ-
явил Дмитрию Ивановичу позорные и совершенно неприемле-
мые при новых отношениях условия, требуя себе «выхода»,
какой был при Джапибеке, «а не по своему докончанию» 22.
Дмитрий, «не хотя кровопролитья», согласился выплачивать Ма-
маю «выход» «по крестьянской силе и по своему доконча-
нию» 23.
Но прп всем своем миролюбии п сознании опасности, навис-
шей: над Русской землей, Дмитрий Иванович решительно отка-
зался вернуть ее к старым временам Батыя и даже Джанибека,
когда татары могли безнаказанно проливать кровь русских лю-
дей и властно навязывать им свои порядки («губить их зако-
ны»). Дальнейшие события оправдали смелую и независи-
мую политику Дмитрия Донского: на Куликовом поле рус-
ские люди блистательно доказали, что ко временам Батыя
возврата нет. В этом и заключается основной смысл всего про-
изведения.
19 ПСРЛ, т. IV. ч. 1, вып. 2, стр. 354.
20 Там же. вып. 1, стр. 311 (Подчеркнуто мною.— //. Б.).
21 «...Сего ради нечестивый люте гневашеся о своих друзех и лю-
[бо]вницех (т. е. любимцах.— И. Б.), избьевых на реце на Воже» (там же
стр. 312).
22 В 1371 г. Дмитрий Иванович получил ярлык от Мамая на условиях
выплаты умеренного «выхода», значительно сниженного по сравнению
с «выходами» прежних лет, но и эта умеренная дань Мамаю едва ли
выплачивалась.
23 ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1, стр. 314.
446
Наряду с этим автор показал, почему именно теперь, в конце
XIV в., оказалось невозможным воскресить батыевы времена.
В то время как в роковые годы батыева нашествия татары били
Русскую землю по частям, одолевая одно за другим разрознен-
ные княжества, не подававшие друг другу никакой помощи, не
согласовывавшие своп действия и не объединявшие свои уси-
лия,— Мамай встретил объединенный отпор всей Русской зем-
ли, и чуть ли не только один «худой» рязанский князь отколол-
ся от общего дела, заслужив тем самым прозвище «нашего от-
ступника». Благодаря новой политической обстановке, над со-
зданием которой Москва трудилась в течение почти целого сто-
летия, великому князю Дмитрию Ивановичу удалось собрать
под своим знаменем огромные силы: «и от начала миру не быв
такова сила руских князей и воевод местных, яко же при сем
князи» 24 25,— констатирует автор летописной повести. Недаром,
когда пришла весть, что на Русскую землю наступает Мамай во
главе огромных полчищ, Дмитрий Иванович уверенно заявляет:
«Еще наша рука высока есть» 2t).
Естественно, что организатор всех этих объединенных рус-
ских сил, великий князь Дмитрий Иванович Донской, пользует-
ся особыми симпатиями автора летописной повести. В центре
внимания последнего — два политических антипода того време-
ни: Олег Рязанский, раскалывающий русские силы и совершен-
но не считающийся с общими интересами всей Русской земли,
и Дмитрий Донской, сплачивающий русские силы для отпора
Мамаю, угрожающему всей Русп. Насколько в отношении Оле-
га автор не скупится на бранные клички, настолько же Дмит-
рий Донской представлен в образе безупречного князя. Олег —
изменник и отступник, Дмитрий — радетель за Русскую землю;
Олег — «помрачен тьмою грехов», Дмитрий — благочестив и
все время произносит горячие молитвы; Олег — «кровопивец
крестьянский», Дмитрий жалеет русских людей и не хочет на-
прасного кровопролития; Олег двоедушен, хитер и лукав, Дмит-
рию чужда эта «лесть», он действует открыто и прямо; Олег
труслив и низок до того, что в минуту опасности он, забрав с
собою семью и приближенных бояр, покидает свою землю на
произвол судьбы, Дмитрий возглавляет рать, смело идет навстре-
чу опасности, настаивает на переходе через Дон и сражается в
первых рядах своего войска. Когда Дмитрия Ивановича просят,
чтобы он не сражался впереди своих воинов, он отвечает речью,
полной достоинства и благородства: «Да како аз возглаголю:
братья моа, да потягнем вси с единого, а сам лице свое начну
крыти и хороиитися назади? не могу в том быти, но хощу яко
24 Там же.
25 Там же, стр. 313.
447
же словом, такожде и делом напреди всех и пред всими главу
свою положити за свою братью и за вся крестьяны, да и прояви,
то видевше, примуть с усердием дрьзновепие» 2б 27.
Дмитрий Донской, естественно, является центральной фигу-
рой и «Слово о житии и преставлении Дмитриа Ивановича, царя
Русьскаго». Это очень напыщенный панегирик, где немногочис-
ленные исторические эпизоды тонут в груде риторического шаб-
лона. Если, однако, отбросить всю эту словесную шелуху, то
в Слове о житии выявляется та же политическая направлен-
ность, которая характеризует летописную повесть о Куликов-
ской битве и которая вообще показательна для передовой рус-
ской публицистики конца XIV в.
Выше, при разборе соображений В. П. Андрпановой-Перетц
о возможном времени появления Слова о житии, уже отмеча-
лось, что не случайно автор Слова называет Дмитрия Донского
«царем Русским». Он этим как бы подчеркивает повое высокое
положение московского великого князя среди всех других вла-
детельных князей Русской земли. Начиная с Ивана Калиты, ко-
торого автор Слова называет «собирателем Русской земли» 2/,
московские князья все более сосредоточивают в своих руках
власть над объединяющимися в единое государство русскими
княжествами. Называя Дмитрия Донского «царем Русским»,
автор Слова дает попять, что это не просто почетный титул, а
что Дмитрий действительно являлся повелителем Руси. Оплаки
вая смерть Дмитрия, вдова его, великая княгиня Евдокия, при-
читает: «Где, господине, честь и слава твоя, господьство
твое? господин всей земли Руской был ecu, ныне мертв л ежи-
ши...» 28 Как и некоторые другие произведения того времени,
пронизанные той же политической тенденцией (например, За-
донщпна) автор подчеркивает высокое происхождение Дмитрия
Донского от «царя Володимира», при котором, как известно,
единая Киевская Русь достигла высокой ступени могущества.
Хотя Слово о житии написано безусловно после нашествия
Тохтамыша и задолго до прекращения выплаты «выхода», и
здесь, как в летописной повести, по существу проводится та же
мысль, что с татарским игом покончено. Прощаясь перед смер-
тью с боярами, Дмитрий Донской, между прочим, ставит се-
бе в заслугу, что он сверг татарское иго: «...и мужествовах с ва-
мп на многы страны, и противным страшен бых в бранех, и по-
ганый низложих...» 29
Мыслью о том, что с игом покончено и что времена Батыя
прошли безвозвратно, пронизано и третье произведение, посвя-
26 ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 321—322.
27 Там же, стр. 351.
28 Там же, стр. 359 (Подчеркнуто мною.—Я. Б.).
29 Там же, стр. 358 (Подчеркнуто мною.—Я. Б.).
448
щенное Куликовской битве,— знаменитая Задонщина. Прежде
считали, что Задонщина появилась в начале XV в.30, но теперь
становится все более ясным, что Задонщина является одним из
непосредственных литературных откликов на Куликовскую по-
беду и датировать это произведение следует временем, близким
к событию, его породившему31.
Первое, что бросается в глаза при изучении Задонщины, это
широкое использование ее автором, «рязанцем Софонием» 32,
30 «В начале XV в., после сухого изложения летописной повести,
появляется поэтическое описание Куликовской битвы, автором которого
был рязанский иерей Софония... Поведение имеет целью прославить кня-
зей Дмитрия и Владимира, причем главный материал черпает из устных
преданий о Куликовской битве» (С. Шамбинаго. Повести о Мамаевом
побоище, стр. 133—134; см. его же. Литература Московского княжества
XIV и XV вв. «История русской литературы», т. II, ч. 1, стр. 211),
А. А. Шахматов также относит к этому времени появление Задонщины,
составленной, по его мнению, на основе Слова о полку Игореве и Сказа-
ния о Мамаевом побоище — так он называет особую повесть, появив-
шуюся вскоре после Куликовской битвы при дворе Владимира Андрее-
вича Серпуховского, в которой прославлялись сам князь Владимир Ан-
дреевич, князья Ольгердовичи (на сестре которых был женат Владимир
Андреевич) и воевода Дмитрий Боброк Волынский (А. А. Шахматов.
Указ, соч., стр. 180—181, 190; или по отд. оттиску — стр. 102—103, 112).
31 Здесь интересно, в частности, привести соображения М. Н. Тихо-
мирова, который обнаружил в Задонщине ряд штрихов, говорящих о том,
что она была написана в годы, близкие к Куликовской битве. Будучи
«прекрасно осведомлен о жизни московских высших кругов», автор За-
донщины перечисляет, например, все имена московских «болярынь» —
жен погибших воевод. «Надо предполагать хорошую осведомленность
автора Задонщины в московских делах, чтобы объяснить этот список
боярских жен, интересный и понятный только для современников».
В списке сборника ГИМ № 2060 среди других городов, куда дошла весть
о Куликовской победе, указано и «к Торнаву» (данное слово в некото-
рых других списках испорчено). Это — Тырнов, павший в 1393 г., когда
и все Болгарское царство было захвачено турками. «Значит, первона-
чальный текст Задонщины составлен был не позднее этого года». Этот
вывод, указывает М. Н. Тихомиров, подтверждается и другим расчетом.
В полном списке Задонщины показано «от Калатские рати» до «Мамае-
вой победы» 160 лет. Калатская рать, т. е. битва на Калке, произошла,
по московским летописям, в 6732 г.; если к этой дате прибавить 160 лет,
то получается 6892 г., или 1384 г. н. э. «Конечно, можно предполагать
ошибку в исчислении времени, но ничто не мешает нам видеть в этом
л определенное датирующее указание на время составления памятника,
относящееся к 1384 году» (М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва
в XIV—XV веках, стр. 256—259). В цитировавшейся выше статье А. В. Со-
ловьева приводится несколько интересных аргументов в пользу того, что
Задонщина была создана до гибели Мамая, который был убит зимой
1380/81 гг., во всяком случае — до 1 марта 1381 г. (А. В. Соловьев.
Указ, статья, стр. 188—189).
32 В двух списках Задонщины — Кирилло-Белозерском и Синодаль-
ном — авторство приписывается Софонию уже в самом заголовке. В двух
других списках — У идольского и со. ГИМ № 2060 — имя Софония упо-
минается в тексте. Там, где Поведание и сказание о Мамаевом побоище
делает заимствования из Задонщины, также имеются ссылки на Софония.
29 Заказ № 835
449
образов и целых кусков из Слова о полку Игореве,
воспроизводимых дословно или слегка измененных. Совсем еще
недавно исследователям было непонятно и необъяснимо это, как
им казалось, слепое подражание памятнику XII в. «Недостаточ-
но ясно, — писал, например, А. С. Орлов, — почему в XV в.
(А. С. Орлов относил появление Задонщины к началу XV в. —
И. Б.) решили воскресить стиль XII в.» 33. В Задонщине, указы-
вал другой автор общего курса древнерусской литературы,
Н. К. Гудзий, «не легко определить, что оказывается порчей тек-
ста, допущенной переписчиком, и что является результатом не-
умелого, чисто внешнего подражания автора стилю Слова, без
попытки даже как-нибудь осмыслять свою риторическую шуми-
ху» 34. Сопоставляя оба произведения, Н. К. Гудзий сумел уло-
вить только то, что «Задонщипа в значительной степени отли-
чается от Слова о полку Игореве тем, что в пей гораздо сильнее
тот христианский палет, который дает себя знать в Слове лишь
в минимальной степени» 35. В. Ф. Ржига, правда, признает, что
Софоний идейно переосмыслил Слово о полку Игореве, но и у
него это переосмысление сводится исключительно к усилению
«христианского налета» и только! «Идейное переосмысление,—
пишет В. Ф. Ржига,— выразилось и в устранении явных отго-
лосков язычества и во внесении новых представлений о борьбе
не только за землю Русскую, по и за веру христианскую. Вместе
с тем облик главного вождя п героя великой битвы получил в
большой степени религиозное освещение» 36. «Познавательное
значение Слова Софония среди других древнерусских повестей о
Куликовской битве» В. Ф. Ржига сводит к тому, что Задонщипа
сыграла «роль посредствующего областного звена между лите-
ратурой Киевского периода и литературой московской» 37,
Гораздо глубже подошел к делу Д. С. Лихачев. Он поставил
Задопщину и ряд тех литературных произведений конца XIV—
начала XV в., авторы которых, в связи с успехами объедини-
тельной политики Москвы и ростом национального самосозна-
ния, все чаще обращают свои взоры ко временам независимо-
сти Руси. Это «вызвало к жизни оригинальную историческую
теорию, символически противопоставившую начало и конец та-
таро-монгольского ига. Читая и перечитывая Слово о полку Иго-
реве, как перечитывались в конце XIV в. Повесть временных
33 А. С. Орлов. Древнерусская литература XV—XVI вв. М.— Л.,
1937, стр. 206.
34 Н. К. Гудзий. История древней русской литературы. М., 1938,
стр. 222.
35 Там же, стр. 223.
86 В. Ф. Ржига. Слово Софония рязанца о Куликовской битве («За-
донщина»). «Ученые записки Московского гос. пед. ин-та им. В. И. Лени-
на», т. XLIII, 1947, стр. 33.
°7 Там же, стр. 32.
450
лет, Киево-Печерский патерик, Сказания о рязанскохМ разоре-
нии, подвергшиеся в это время существенным переделкам,
древнерусский книжник усмотрел в событиях Слова начало та-
таро-монгольского ига». Воспевая Куликовскую победу, нанес-
шую сокрушительный удар по игу, Задонщина являлась как
бы своеобразным «ответом» па Слово о полку Игореве, возве-
стившее начало ига. Автор Задонщины, указывает Д. С. Лиха-
чев, «имел в виду не бессознательное использование художест-
венных сокровищ величайшего произведения древней русской
литературы — Слова о полку Игореве, не простое подражание
его стилю (как это обычно считается), а вполне сознательное
сопоставление событий прошлого и настоящего, событий, изо-
браженных в Слове о полку Игореве, с событиями современной
ему действительности. И те и другие символически противопо-
ставлены в Задонщипе».
Это общее свое положение Д. С. Лихачев подкрепляет мно-
гочисленными примерами. Уже в предисловии к Задонщипе
великий князь Дмитрий Иванович па пиру у воеводы Микулы
Васильевича обращается к «братии милой» с предложением
взойти на горы Киевские, посмотреть па славный Днепр и бро-
сить оттуда взгляд «на восточную страну, жребий Симов», от
которого, по воззрениям того времени, происходили татары:
«Те бо па реце па Каяле одолеша род Афетов [русских], оттоле
Русская земля сидит певесела, от Калатьския [Каяльская] рати
до Мамаева побоища тугою и печалию покрышася, плачущися,
чады своя поминаючи». Но теперь наступили другие времена:
«Спидемся, братия и друзи и сынове русские, составим слово
к слову, возвеселим Русскую землю, возверзем печаль на вос-
точную страну, Симов жребий (т. е. па татар)», — приглашает
автор Задонщины в начале своего произведения».
«Дальнейшее описание событий битвы на Дону,— продолжа-
ет Д. С. Лихачев,— имеет в виду именно это — «возвеселить
Русскую землю», «ввергнуть печаль» на страну татар.
В Слове о полку Игореве грозные предзнаменования сопро-
вождают поход русских войск: волки сулят грозу по оврагам,
орлы клекотом зовут зверей па кости русских, лисицы лают на
щиты русских. В Задонщине те же зловещие знамения сопут-
ствуют походу татарского войска: грядущая гибель татар за-
ставляет птиц летать под облака, часто граять воронов, говорить
свою речь галок, клекотать орлов, грозно выть волков и брехать
лисиц.
В Слове — «дети бесови [половцы] кликом поля перегоро-
диша»; в Задонщине — «русские же сынове широкие поля кли-
ком огородиша». В Слове — «чрьпа земля под копыты
была посеяна костьми русских»; в Задонщине — «черпа
земля под копыты костьми татарскими» была посеяна.
451
29*
В Слове — кости и кровь русских, посеянные на поле битвы,
всходят «тугою» «по Русской земли»; в Задонщине—
«уже бо восстона земля татарская, бедами и тугою покрыся».
В Слове — «тоска разлияся по Русской земли»; в Задонщине —
«уже по Русской земле простреся веселие и буйство». В Сло-
ве — «а погании с всех стран прихождаху с победами на землю
Русскую»; в Задонщине же сказано о татарах: «уныша бо царей
их веселие и похвала на Русскую землю ходити». В Слове —
готские красные девы звенят русским золотом; в Задонщине —
русские жены «восплескаша татарским златом». «Туга», разо-
шедшаяся в Слове после поражения Игоря по всей Русской
земле, сходит с нее в Задонщине после победы Дмитрия. То, что
началось в Слове, кончилось в Задонщине. То, что в Слове обру-
шилось на Русскую землю, в Задонщине обратилось на ее
врагов...»
«Таким оразом,— заключает свои наблюдения Д. С. Лиха-
чев,— стилистическая близость Слова о полку Игореве и За-
донщины не является результатом творческого бессилия автора
Задонщины — это вполне сознательный прием: на фоне стили-
стического единства Слова и Задонщины ярче и острее должно
было казаться самое противопоставление двух событий —
прошлого и настоящего» 38.
Если продолжать наблюдения в указанном Д. С. Лихачевым
направлении, то можно убедиться, что Софоний и в объяснении
причин победы Руси над «поганым Мамаем» также исходит из
противопоставления современных ему политических порядков
тем межкняжеским отношениям, которые были показательны
для времени установления монголо-татарского ига и которые
с такой силой заклеймены автором Слова о полку Игореве.
В Слове о полку Игореве князья Игорь и Всеволод ставят
перед собой неопределенные цели, не согласуют своего похода
с общими интересами всей Русской земли. Через всю Задон-
щину, повторяясь непрерывным припевом, проходит мысль,
что Куликовская битва предпринята «за землю за Рускую и за
веру крестьянскую». При этом четко сформулирована основная
широкая цель похода: «Замкни, государь князь великий, Оке
реке ворота, чтобы потом поганые татаровя к вам не ездили...»
При Игоре Святославиче князья занимались усобицами, не
38 Д. С. Лихачев. Национальное самосознание древней Руси. М.— Л.,
1945, стр. 76—78. Мысль о том, что Задонщину нельзя рассматривать
«как простое подражание Слову о полку Игореве», а что автор ее имел
в виду «вполне сознательное сопоставление самих событий прошлого
и настоящего, событий, изображенных в Слове, с событиями современ-
ной ему действительности»,— эту мысль Д. С. Лихачев впервые обосно-
вал еще в 1941 г. в статье «Задонщина», напечатанной в журнале «Лите-
ратурная учеба» (1941, № 3, стр. 87—100). В настоящее время этот
взгляд стал общепризнанным в нашей науке.
452
считались с общими интересами, проявляли своекорыстие, «ре-
коста бо брат брату: се мое, а то мое же». При Дмитрии Дон-
ском «князи и бояря и удалые люди... оставиша вся домы своя
и богатство, жены и дети и скот, честь и славу мира сего полу-
чивши, главы своя за землю за Рускую и за веру християнь-
скую» 39. Обращаясь к Ярославу и ко всем «внукам Всеславо-
вым», автор Слова о полку Игореве с сокрушением говорит:
«Уже понизите стязи свои, воизите свои мечи вережени». Гово-
ря о розни среди Ростиславичей, певец говорит, что у них врозь
развеваются знамена: «розьно ся им хоботы пашут». А в вой-
ске Дмитрия Донского «пашут бо ся аки живи хоругви, ищут
собе чести и славного имени».
В Слове о полку Игореве князья куют крамолу и этим на-
водят поганых на Русскую землю. В Задонщине Владимир
Андреевич призывает Дмитрия Ивановича не потакать «коро-
молщикам», и великий князь Дмитрий Иванович властной ру-
кой ставит на место своих воевод, среди которых, очевидно,
возникла какая-то сумятица: «Братия бояра и воеводы и дети
Ооярьские! То ти не вам московские слаткие меды и великие
места. Туто добудете себе места и своим женам». В Слове о пол-
ку Игореве великий князь Святослав Всеволодович жалуется,
что князья ему не помогают: «Нъ се зло — княже ми пепосо-
бие». В Задонщине в поход «съехалися вси князи русские».
Общерусский характер похода еще более подчеркивается
тем обстоятельством, что, кроме князей северо-восточной Руси
и 70 тысяч «окованые рати» Литвы, которых будто привезли с
собой братья Ольгердовичи, в бою участвуют также бояре ря-
занские и отборный военный отряд из Новгорода Великого:
«Звонят колоколы вечныя в великом Новегороде. Стоят мужи
новгородцы у святой Софеи и ркут тако: Уже нам, брате, не
поспеть на посопь к великому князю Дмитрею Ивановичю.
И как слово изговаривают, уже аки орли слетешас. То ти были
не орли слетешася, выехали посадники из Великого Новаго-
39 Цит. по списку Ундольского. Мне кажется, что В. П. Адрианова-
Перетц ле совсем обоснованно исправляет эту фразу но списку Жданов-
ского сборника, а именно слова «иже оставиша», она исправляет на
«оставимте», «получивши» — на «получити» и «положиша» — на «лоло-
жити». После этих исправлений фраза является как бы продолжением
речи Дмитрия Ивановича, приглашающего' пирующих взобраться на
Киевские горы, и приобретает характер заключительного призыва. Но эту
фразу можно толковать и как ответ на призыв Дмитрия Ивановича.
В приведенном мной чтении опа оправдывается следующим за ней ме-
стом Задонщины, где Софоний говорит о том, что прежде он списал от
книг «жалость земли Русские», а теперь (очевидно, после того, как князья,
бояре и удалые люди совершили свой подвиг) он списывает похвалу
великому князю Дмитрию Ивановичу и Владимиру Андреевичу. Все даль-
нейшие цитаты приводятся по чтению В. П. Адрпановой-Перетц («Ва-
до нщина. Текст и примечания». ТОДРЛ, т. V, стр. 198—205).
453
рода 7000 войска и к великому князю Дмитрею Ивановичи)
и к брату его князю Владимеру Андреевичи) к славному граду
Москве». 30 посадников новгородских упоминаются и среди по-
гибших в бою бояр. Об участии в Куликовской битве новгород-
цев повествуется и в различных редакциях Поведения и сказа-
ния о Мамаевом побоище, причем в одном списке описание
отъезда из Новгорода 13 посадников с войском представляет
собой, по предположению С. К. Шамбинаго, книжную передачу
народной песни 40.
Судя по наличным историческим источникам, новгородцы не
участвовали в Куликовской битве, как не участвовали и твер-
ские князья (исключая кашинских) и нижегородско-суздаль-
ские, но народ, воспроизводя и осмысливая исторические собы-
тия, отнюдь не слепо копирует их. Он рисует в своем творче-
стве такие отношения, которые соответствуют исторической
правде, хотя некоторые детали при этом и искажаются. Если
приведенный в народной песне и в Задонщине факт участия
новгородцев в Куликовской битве и не имел места, то все-таки
воспевание такого факта вполне закономерно и оправдано, как
лишний штрих действительно охватившего всю Русь всенарод-
ного подъема, которым сопровождалось выступление против
Мамаевой орды.
Не противоречит исторической правде и общая тенденция
всех составленных после нашествия Тохтамыша повестей о Ку-
ликовской битве, игнорировавших это нашествие как хотя
и тяжелый, по все же временный эпизод, который нисколько не
умалил великого исторического значения Куликовской победы,
подорвавшей мощь угнетателей. Этой тенденции придержи-
вается и Задонщина.
Как и в других произведениях, посвященных Куликовской
победе, в Задонщине проводится мысль о том, что после пора-
жения Мамая с татаро-монгольским игом покопчено навсегда.
Разбив «полки поганых», Дмитрий Иванович и Владимир Анд-
реевич начали «их бити и сечи горазно без милости, тоску им
подаваше», после чего татары «побегше неуготованными доро-
гами в лукоморье, скрегчюще зубами своими, де|рущи лица
своя, аркучи так: Уже нам, брате, в земли своей не быватп,
и детей своих не видать, а катунь своих не трепати, а целовати
нам зелена мурава, а в Русь ратью нам не хаживать, а выхода
нам у руских князей не прашивать». И далее устами генуэзцев,
к которым с Куликовского поля в Кафу -«отскоча поганый Ма-
ма й от своея дружины серым волком», снова и снова высказы-
вается убеждение, что времена Батыя прошли навсегда. «Фря-
40 С. Шамбинаго. Повести о Мамаевом побоище, стр. 301; его
ж е. Литература Московского княжества XIV и XV вв. «История русской
литературы/), т. II, ч. 1, стр. 218.
454
зове» ехидно издеваются над побитым Мамаем: «И ты пришел
на Рускую землю, царь Мамай, со многими силами, з деватью
ордами и 70 князями. А ныне ты, поганый, бежишь самдевят
в лукоморье, не с кем тебе зимы зимовати в поле. Нечто тебя
князи руские горазно подчивали, ни князей с тобою, ни воевод?
Нечто гораздо упилися у быстрого Дону на поле Куликове на
траве ковыле?». «Чему ты, поганый Мамай,—говорят ему до
этого «фрязове»,— посягаешь на Рускую землю? То тя била
орда Залеская». И отсюда непреложный вывод: «А не бывати
тобе в Батыя царя»41.
В этих словах заключается основная идея всего произведе-
ния. Написанная с большим воодушевлением, пронизанная глу-
боким чувством радости по поводу одержанной победы и острой
враждой к ненавистному игу, Задонщина верно и правдиво
передает настроение, охватившее самые широкие народные
массы после боя на Куликовом поле. Сразу же после этого со-
бытия народ сложил много прославляющих великую победу
песен, сказаний и легенд, дошедших до нас, к сожалению,
только в книжных переделках, вкрапленных в литературные
произведения. Мотивами народных песен, как в эпизоде с вы-
ездом «на посопь» Дмитрию Донскому новгородского войска
пли в сцепе бегства Мамая в Кафу, пользуется и автор Задон-
щины Софоний. Характерно, что самая форма передачи этого
эпизода напоминает приемы народного творчества. Например,
в эпизоде с Новгородом Великим: «И как слово изговаривают,
уже аки орли слетешас. То ти были не орли слетешася, выеха-
ли посадники...» и т. д. Или в разговоре генуэзцев с Мамаем,
где «фрязове» говорят образами народных песен: «Нечто тебя
князи руские горазно подчивали...? Нечто гораздо упилися
у быстрого Дона на поле Куликове на траве ковыле?» К стилю
народного творчества, подобно автору Слова о полку Игоре-
ве, Софоний прибегает и в других местах своей поэмы, и
это еще более смыкает ее с общим настроением воодушевле-
ния и подъема, господствовавшим после Куликовской победы
на Руси.
* * *
41 Правильно, как мне кажется, поступает В. П. Лдрианова-Перетц,
когда после некоторого колебания (см. ТОДРЛ, т. V, стр. 223) помещает
весь этот эпизод, навеянный, вероятно, мотивами народных песен, в ре-
конструируемый ею авторский оригинал Софония (В. П. Адрианова-
Пер е т ц. Задонщина. Опыт реконструкции авторского текста — там же,
т. VI, стр. 232; см. ее же. Слово о Куликовской битве Софония рязанца
(Задонщина). Сб. «Воинские повести древней Руси». М.— Л., 1949, отд.
«Комментарий археографический», стр. 257). Помимо некоторых фор-
мальных соображений в пользу того, что данная сцена входила в состав
уже первой редакции, говорит и общая ее тенденция, очень характерная
для всех произведений этого рода конца XIV в.
455
К литературным произведениям, посвященным Куликовской
победе, тесно примыкает повесть о нашествии Тохтамыша.
Оборона Москвы от Тохтамыша сопровождалась острой классо-
вой борьбой, вылившейся в народное восстание.
Повесть о Тохтамыше сохранилась в основном в двух редак-
циях, причем в первой из них симпатии демократически на-
строенного автора целиком принадлежат восставшим горожа-
нам; автор другой редакции, напротив, осуждает восставших,
пытается представить их простыми грабителями и умаляет их
заслуги по обороне города. Первая из редакций дошла до нас
в составе Ермолинской летописи 42.
Начинается повесть с сообщения, что Тохтамыш послал на
Волгу своих татар «и повеле избивати вся гости русския и суды
их переимати на перевоз себе». Это ему было нужно, «дабы не
было вести на Русь». После этого он пришел к Волге «со всею
силою своею, и перевезошася на сю сторону, и поиде изгоном
на Русскую землю». Судя по подробностям, приводимым в дру-
гих списках повести, Тохтамыш и после этого идет па Русскую
землю, хоронясь и таясь, принимая всяческие меры, чтобы
Дмитрий Донской ничего не узнал о его движении. Во всем
этом начале повести отражается сложившаяся после Куликов-
ской победы политическая обстановка, как ее понимали совре-
менники. Мамай шел на Русь с шумом и грохотом. Уверенный
в своей неисчислимой силе, он предъявляет Дмитрию Ивано-
вичу дерзкие требования и бахвалится, что вернет Русь ко вре-
менам Батыя. Жестокий урок, преподанный татаро-монгольским
угнетателям на Куликовом поле, подорвал их веру в свои силы
и. возможности, и Тохтамыш может рассчитывать на успех,
лишь внезапным налетом («изгоном») обрушившись на Рус-
скую землю.
Движение Тохтамыша показало, что сколоченная Дмитрием
Ивановичем в результате долгих усилий политическая система
северо-восточной Руси, не спаянная прочными хозяйственными
связями, была еще слаба и неустойчива. Уже при первой вести
о походе татар давнишний соперник Дмитрия Донского, тесть
его князь нижегородско-суздальский Дмитрий Константинович
послал к хану своих сыновей Василия и Семена, сыгравших
потом предательскую роль по отношению к осажденной Москве.
Что касается Олега Ивановича, который так двусмысленно вел
42 ПСРЛ, т. XXIII, стр. 127—129. По соображениям М. И. Тихоми-
рова, повесть Ермолинской летописи, содержащая выпады против Олега
Ивановича Рязанского и сообщающая о том, что после нашествия Тохта-
мыша Дмитрий Донской опустошил Рязанскую землю пуще татар, была
составлена до 1385 г., когда Дмитрий Иванович помирился с Олегом
(М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва в XIV—XV веках, стр. 249).
Надо, однако, отметить, что выпады против Олега Рязанского содер-
жатся и в других редакциях повести.
456
себя во время борьбы Руси с Мамаем, то он встретил Тохтамы-
ша, «донедеже не вниде в землю его, и обведе его около своей
земли и броды указа ему все по Оце».
Несмотря на все усилия Тохтамыша пресечь всякие вести
о своем походе, Дмитрий Донской узнал о его движении от жив-
ших в татарских областях доброхотов, поборников земли Рус-
ской. Дмитрий начал собирать полки и пошел из Москвы, «хотя
противу татар». Это, однако, ему не удалось из-за разногласия
в среде русских князей: «И бысть разно в князех русских: овии
хотяху, а инии не хотяху, бяху бо миози от них на Дону изби-
ты; а се царь на них идящу со многою силою и бяше близ уже,
яко совокупитися некогда». Будучи «в недоумении», великий
князь ушел в Кострому.
В это время в Москве и начался «мятежь велик». Возник он
па почве споров о том, бросить ли Москву па расправу врагу
или же защищать ее с оружием в руках: «Овии бежати хотяху,
а инии в граде сидети. И бывши мятежи и распре велице, и
паки народ, совокупльшися, позвониша въ все колоколы и ста-
ша суимом, а инии по вратом, а инии на вратех на всех, не
токмо пущати хотяху из града крамолников и мятежников. но
и грабяху их; ни самого митрополита усрамилися, но на вся
огрозишася, ни бояр великих устрашишася, и в вратех всех
с оружии обнаженными стояху, и с врат камением шибаху и
никого же из града пустяху» (подчеркнуто мною.— И. Б.).
Весь этот рассказ ясно говорит о том, что именно простой
народ горел желанием защищать свой город, выступая против
митрополита и «бояр великих», которых автор повести, явно
сочувствующий восстанию, называет крамольниками и мятеж-
никами. Только после большой мольбы восставшие выпустили
нз города митрополита.
После этого в Москву явился «некий князь литовьский
Остей, внук Олгердов, и той окрепи град и затворися в нем со
множеством народ». Князь Остей здесь играет роль военного
специалиста, и не больше: не он поднял восстание, не он во-
оружил народ, не он расставил восставших по воротам, чтобы
прекратить охватившую верхи города, митрополита и «бояр
великих» панику, не он внушает решение не отдавать города
без боя — все это совершилось уже до его прихода.
Тем временем Тохтамыш, перебравшись через Оку, взял
Серпухов и сжег его, а потом, 23 августа, передовой его отряд
подошел к Москве. Узнав, что великого князя нет в Москве,
отряд удалился, и на следующее утро уже «со всею силою» под
стенами Москвы появился сам Тохтамыш. Этот эпизод также
показателен для настроений послекуликовского периода, когда
татарскому хану было опасливо встречаться с овеянным славой
Дмитрием Донским. Окружив Москву, орды Тохтамыша начали
457
градом стрел обстреливать город («бяху же стрелы их аки
дождь умножены»). Москвичи, однако, «противу их стреляху
и камением шибаху». Татары сбили горожан со стен, приста-
вили к последним лестницы и пытались взять их штурмом. Но
и тут их постигла неудача. Героические защитники города
«възвариша воду в котлех, льяху нань, а инии стреляху, тюфя-
ки пущаху и пушки; один же некто москвитин суконник Адам,
с Фроловских ворот пусти стрелу, наняв, убив некоего от кня-
зей ордыпьских, славна суща, иже великую печаль сътвори
Тахтамышу и всем князем его».
Так Тохтамыш простоял три дня, не добившись никакого
результата. Убедившись, что его усилия напрасны и что москви-
чи города не сдадут, Тохтамыш решил взять его обманом. На
четвертый день осады под город приехали все князья ордын-
ские и с ними шурья великого князя Василий и Семен Дмит-
риевичи, которые заявили: «Вас, людей своих, хощет жаловати
царь, неповини бо есте, не достойни смерти, а ополчился есть
на великого князя, а от вас ничего же иного требует, но токмо
изыдете на стретение его со князем вашим с легкими дары,
хощет бо град сей видети, а вам всем дает мир и любовь».
Князья суздальские в этом поклялись («правду хрестьяном
даша, яко не блюстися ничего»). Горожане поверили и открыли
ворота. Сопровождаемые духовенством, к Тохтамышу со мно-
гими дарами направились князь Остей с «лучшими людьми».
Осаждавшие тайно убили Остея, а потом ворвались в город
и стали всех беспощадно убивать и грабить. Город был «огнем
попален, а люди изсечены, а инии пленены, а инии угореша,
а инии истощила, а инии в трупьи и в крови издушишася». Рас-
правившись с Москвой, ратники Тохтамыша отдельными отря-
дами рассыпались по другим русским городам, разгромили
Владимир, Юрьев, Можайск и Переяславль (жители этого го-
рода, впрочем, успели спастись, выехав на свое озеро).
Великий князь в это время находился в Костроме, а Влади-
мир Андреевич стоял за Волоком со многими людьми. К нему
подошел один из отрядов Тохтамыша. Владимир Андреевич
ударил на татар, многих убил, а некоторых захватил живыми.
Кое-кому из татар удалось пробиться к Тохтамышу, «он же
убоялся и нача помалу уступати от Москвы».
О размерах причиненного им бедствия можно судить по
тому, что когда Дмитрий Иванович вернулся в Москву и велел
похоронить мертвецов, то он выплатил за это 300 рублей из
расчета по одному рублю за каждые 80 трупов; выходит, что
всего было убито 24 тысячи человек43. Если эти цифры и пре-
увеличены, то они все же говорят о том, что убито было очень
43 Эта цифра приводится во всех других летописях, кроме Симеонов-
ской, по которой было выплачено пз того же расчета 150 рублей.
458
много. На обратном пути Тохтамыш опустошил Рязанскую
землю. Когда он ушел в Орду, на Олега Ивановича пустил свою
рать и Дмитрий Донской, и «пуще ему бысть татарьской рати».
На этом в Ермолинской летописи заканчивается повесть
о нашествии Тохтамыша, после чего идет несколько коротких
записей за тот же год. Во-первых, сообщается, что в Москву
пришел посол Карач с жалованьем к великому князю от царя
Тохтамыша. Затем следует запись о том, что Дмитрий Ивано-
вич прогнал митрополита: «Разгневал бо ся на него князь ве-
ликы, что не сиде в осаде». После этого идет сообщение, что
Михаил Александрович Тверской (вероятно, не без «благосло-
вения» находившегося в Твери митрополита) поехал в Орду
за ярлыком на великое княжение Владимирское («а пошол
околицами, не прямицами и не путъма»,— добавляет Симеонов-
ская летопись), но Тохтамыш на это не решился, произнеся
приведенную уже выше фразу о том, что ныне его «улусник»
Дмитрий верно ему служит и он его жалует.
Хотя повесть о нашествии Тохтамыша рассказывает о пора-
жении Руси, она по существу проводит ту же политическую
тенденцию, что и сказания о Куликовской битве, повествующие
о победе Руси. В самом деле, хотя Тохтамышу удалось взять и
разграбить Москву, он всем своим поведением подтверждает
тот ставший для современников непреложным факт, что к вре-
менам Батыя возврата нет и что хотя и пришлось снова выпла-
чивать хану «выход», но иго, так тяжело и мучительно тяготев-
шее на Русской земле в течение почти полутора веков, по
существу уже было сброшено. Выше был уже раскрыт смысл
предосторожности Тохтамыша, понимавшего, что он может
нанести ущерб Руси, только обрушившись на нее внезапным
«изгоном». Характерно и то, что он спешит убраться из-под
Москвы к себе в Орду, как только узнает, что у Волока нахо-
дится с войском один из прославленных героев Куликовской
битвы Владимир Андреевич Серпуховской. Он посылает в Мос-
кву к Дмитрию Донскому своего посла Карача с «жалованьем»,
желая, очевидно, как-то «по-хорошему» договориться с Дмитри-
ем Ивановичем. Реально учитывая политическую обстановку,
он не соблазняется перспективой поссорить между собой рус-
ских князей путем передачи ярлыка на великое княжение Ми-
хаилу Александровичу Тверскому. Еще до Куликовской победы
татарские ханы не могли уже по своему усмотрению переда-
вать великокняжеский ярлык любому из русских князей, чтобы
обессилить их во взаимной борьбе и уравновешивать их силы,
а после Куликовской битвы и подавно. В повести воспевают-
ся героические дела народа, поднявшего восстание против трус-
ливых бояр и стойко оборонявшего Москву: только обманом
п при помощи предательства суздальских князей Тохтамыш
459
смог занять город. Все эти моменты вносят жизнерадостную
струю в грустную народную повесть о бедствиях, причиненных
Русской земле и, в первую очередь, Москве злым нашествием
Тохтамыша...
Другая редакция повести представлена в летописном своде
митрополита Киприана, где ей придана совершенно другая
классовая окраска. В Симеоновской летописи, восходящей к сво-
ду Киприана, повесть44 также начинается с того, что Тохта-
мыш посылает в Болгары убивать русских купцов, отнимать
у них суда с товарами и привозить их к нему на перевоз. При
этом, однако, не объясняется смысл действий Тохтамыша,
боявшегося встретиться с Дмитрием Донским в открытом бою
и совершавшего свой поход на Русь, соблюдая великую тайну и
осторожность. Олег Рязанский «обведе царя около всей своей
отчины», но при этом умалчивается, что он ему указал все бро-
ды на Оке. «Князь же великий Дмитрей Ивановичь, то слышав,
что сам царь идеть на него с всею силою своею, не ста на бой,
ни противу его поднял рукы, противу царя Тахтамышя, но
поеха в свой град па Кострому». Выходит, что Дмитрий Дон-
ской, еще совсем недавно бесстрашно выступивший против
огромной рати Мамая, теперь почему-то испугался «самого
царя», не посмел поднять на него руку и малодушно отступил
на Кострому. Истинная причина отъезда Дмитрия Донского
в Кострому, приводимая в Ермолинской летописи, а именно
несогласие среди русских князей, здесь также замалчивается.
Далее описывается, как Тохтамыш, все уничтожая на своем
пути, устремляется к Москве, «а в городе Москве тогда затво-'
рился князь Остей, внук Олгердов, с множеством народа».
О «мятеже» — ни слова, и впечатление создается такое, что
именно Остей является инициатором и организатором оборопы
города. Царь, рассказывается далее, три дня стоял у Москвы,
а на четвертый день «оболгал» Остея, вызвав его из города.
В повести ничего не говорится, как горожане героически оборо-
няли Москву, как предательски вели себя суздальские князья
(хотя в самом начале повести сообщается, что Дмитрий Кон-
стантинович, узнав о движении Тохтамыша, послал к нему двух
своих сыновей). Убив Остея, Тохтамыш взял стены города
приступом. Так создается впечатление, что с устранением глав-
ного организатора обороны падение города было предрешено.
В подчеркивании мнимого значения «Ольгердова внука»
Остея, по-видимому, сыграли роль литовские симпатии Кипри-
ана, но самое характерное для повести не это, а замалчивание
ею восстания народных масс и их героической борьбы, косвен-
ные выпады против Дмитрия Донского и общая политическая
44 ПСРЛ, т. XVIII, стр. 131—133.
460
тенденция, подчеркивающая силу «самого царя» Тохтамыша
и не желающая видеть новую политическую обстановку, на-
ступившую после Куликовской победы.
Дальше в довольно шаблонных выражениях идут подробно-
сти ограбления церквей и убийств, причем приводится одна
любопытная деталь: «Книгы же толико множество снесено
с всего города и из загородья и из сел в сборных церквах, до
стропа наметано, съхранениа ради спроважено, то все без вести
сътвориша». При этом, конечно, митрополичий свод не преми-
нул дать обычную для церковников причину бедствия: «Сии
вся прпключишася на христианстем роде от поганых грех ради
наших».
В дальнейшем изложении повесть в Симеоновской летописи
мало чем отличается от Ермолинской, но в примыкающих к по-
вести летописных заметках сообщается, что великий князь
послал двух своих бояр за Киприаном в Тверь — «тамо избыв-
шу ему ратного нахожениа» — и 7 октября митрополит вернул-
ся в Москву. Вскоре, однако, Киприан уехал в Киев, а Дмитрий
Иванович послал за Пименом и принял его с любовью на митро-
полию. В Ермолинской же летописи гораздо выразительнее
сообщается о том, что великий князь просто «прогнал» митро-
полита Киприана.
В последующих летописных сводах использован материал
обеих приведенных редакций, но сочувствие сводчиков явно не
на стороне восставшего народа. В Типографской летописи
повесть сильно расцвечена различными риторическими отступ-
лениями, но в общем близка к редакции Ермолинской летописи.
И здесь сообщается о розни в среде русских князей, @ вспых-
нувшем в Москве восстании («граду же единаче мятущеся, аки
морю в велице бури»), причем и тут «мятежниками и крамоль-
никами» названы те, кто хотел уйти из Москвы, описываются
героические дела защитников столицы и подвиг суконника
Адама, не замалчивается предательство суздальских князей
и т. д.
Однако в повесть введен новый мотив о добрых и недобрых
людях, явно направленный против повстанцев. «Тогда же доб-
лии людие в граде моляхуся день и нощь и пристояще посту
и молитве, ожидающе смерти, готовящеся с покаянием и с при-
частием и с слезами, инии же недоблии человеци п начата об-
ходпти по двором, износяще из погребов меды господьскыя
и пиаху до великаго пиана». Шатаясь и бахвалясь, они ругали
татар, явившихся под стены города на разведку, думая, что все
их силы ограничиваются этим передовым отрядом 45. Зато на
40 «Не устрашаемся поганых татар нахождение, — хвастали они,
селик (вар.: се велик.— И. Б.) тверд град имуще, егоже суть стены ка-
чены и врата железна, не стерпять бо ти долго стоятн под городом
461
следующее утро, когда к Москве подступил сам Тохтамыш со
всеми своими силами, граждане «ужасошася зело».
Этот мотив имеется и в Воскресенской летописи* 46, где по-
весть еще несколько более расцвечена, причем здесь мятеж-
никами и крамольниками названы уже не те, кто хотел поки-
нуть народ, а сам восставший народ: «И сташа суймом народи
мятежницы, крамолницы».
Еще позднее, в двух повестях о нашествии Тохтамыша, по-
мещенных в Никоновской летописи47, восставшие прямо назы-
ваются уже «злыми людьми», поднявшимися только ради раз-
боя и грабежа: «И бывши межи их разпре велице, и возсташа
злии человеци друг на друга и сотвориша разбой и грабежь
велий: людие же хотяще бежати вон из града, они же не пу-
щаху их, но убиваху их и богатство и имение их взимаху».
Здесь уже те самые «мятежники и крамольники», которые, спа-
сая свою шкуру, покидают оказавшуюся в опасности столицу,
изображены невинными жертвами грабителей. В благовидной
роли выступает и Киприан, стремящийся унять «злых людей»:
«Киприань же митрополит всея Русии возпрещаше им; они же
не стыдяхуся его и небрежаху его, и великую княгиню Евдо-
кею преобидеша». О том, что восставшие «преобидели» великую
княгиню Евдокию Дмитриевну, которую, как рассказывается
дальше, выпустили только «великим молением» и которая по
пути едва не попала в руки татар, в предыдущих редакциях по-
вести ничего не говорится. Очевидно, эта подробность введена
для того, чтобы еще больше подчеркнуть неистовство и злона-
меренность мятежников, не постеснявшихся поднять руку на
супругу куликовского героя.
Много было убито от татар, повествует сказание, «инии же ц
от своих избиени быша имениа ради, друг бо друга грабяху
и убиваху». Таким образом, ответственность за ужасное бед-
ствие выразитель интересов феодального класса готов пере-
ложить с жестокого душителя Русской земли Тохтамыша па
народные массы, поднявшиеся на борьбу с собственными и ино-
земными насильниками.
Переделка повести о нашествии Тохтамыша на Русскую
землю служит ярким показателем того, как представители гос-
подствующих классов искажали литературные произведения,
выражавшие интересы широких трудовых масс, вытравляя из
них демократическое содержание и приспосабливая их к своим
классовым целям.
нашим, сугуб страх имуще, из града суть бойци, а вне града князей на-
ших совокупляемых нахождения блюдутся». При всей иронии автора
повести (в редакции Типографской летописи) из этих слов вытекает,
что у восставших был совершенно правильный расчет.
46 ПСРЛ, т. VIII, стр. 42-47.
47 ПСРЛ, т. XI, стр. 71-81.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Мы рассмотрели многочисленные памятники общественно-
политической мысли древней Руси за четыре столетия ее су-
ществования — с начала письменности до конца XIV в. Само
наличие такой обширной литературы опровергает утверждения
тех буржуазных историков и литературоведов, которые счита-
ли, что древняя Русь до XVI в. не знала публицистики.
В рассмотренных памятниках представлены самые разно-
образные жанры — летописи и исторические сказания, Слова
и послания, поучения и проповеди, жития святых и записки
путешественников, поэмы и народные сказания.
Что роднит и объединяет эту богатую литературу, насчиты-
вающую сотни ярких произведений?
Навеянная и вызванная к жизни самыми больными, самыми
животрепещущими вопросами общественного бытия, порож-
денная острыми столкновениями классов, социальными, эконо-
мическими, политическими и военными потрясениями, публи-
цистика древней Руси по самой природе своей и происхожде-
нию не могла не быть значительной и веской, вдохновенной
и страстной. Выросшая па почве русской жизни, взлелеянная
назревшими потребностями развития общества, она исключи-
тельно конкретна и глубоко самобытна, и эта самобытность яв-
ляется общей чертой, свойственной всей древнерусской обще-
ственно-политической мысли в целом.
Рассмотренная нами литература затрагивает кардинальные
проблемы социальной и политической жизни общества. В центре
ее внимания стоят вопросы о том, как наилучшим образом
устроить общество, как обезопасить страну от натиска внешних
врагов, как обеспечить ее единство и предостеречь от раздроб-
ления, как наладить взаимное сотрудничество классов и вооб-
ще «како жити Христианом».
В этих думах и тревогах, в этих заботах о том, чтобы жизнь
народа стала совершенной, и проявляется патриотизм общест-
венно-политической мысли древней Руси.
Но в понятие патриотизма каждый класс вкладывает свое
содержание. Представители господствующего класса, даже
463
л1 or да, когда они побуждаемы самыми лучшими патриотиче-
скими чувствами, не мыслят себе идеальное устройство обще-
ства вне системы господства и подчинения. Поэтому все их
теории и идеи в конечном счете сводятся к тому, чтобы сохра-
нять и укреплять или же приспособить к изменившимся усло-
виям эксплуатацию одного класса другим, к тому, чтобы удер-
живать в покорности и повиновении широкие народные массы.
Напротив, идеологи народа стремятся к справедливому
общественному строю и хотят видеть свою Родину свободной —
свободной и от внешнего, и от внутреннего гнета. Проповедь
этих идеологов, выражающая самые сокровенные народные
чаяния, дышит благородством и смелостью, мужеством и не-
примиримостью ко всем антинародным силам. Пламенные при-
зывы к борьбе и самопожертвованию за свободу и независи-
мость Родины, раздающиеся со страниц таких произведений,
как Слово о полку Игореве, Сказание о Евпатии Коловрате,
Сказание о Меркурии Смоленском, песня о Щелкане Дуденть-
евиче, Задонщина и др., и по сей день не теряют своей великой
воспитательной силы. Многие произведения подобного рода,
особенно такие, где проповедовалось равенство распределения
земных благ, объявлялись еретическими и безжалостно унич-
тожались духовенством. Но, прорываясь через все идеологичес-
кие рогатки, они разоблачали существующий строй, будили
мысль и оказывали могучее влияние на нравственное развитие
народа, влияние, значение которого нельзя преувеличивать.
В борьбе этих двух тенденций и культур — культуры гос-
подствующего класса с его теориями и идеями и противостояв-
шей ей культуры народных масс — и происходило развитие
общественно-политической мысли древней Руси.
На примере Изборника 1076 г., Поучения Владимира Моно-
маха, многочисленных летописных текстов и других произведе-
ний мы имели возможность показать, какое могучее влияние
оказывала на древнерусскую общественно-политическую мысль
не прекращавшаяся ни на один день классовая борьба. Давле-
ние народных масс, поднимавших восстания против эксплуата-
ции и социального гнета, и влияние классовой борьбы сказыва-
лись на многочисленных произведениях, вышедших даже из
среды господствующего класса, дальновидные представители
которого стремились путем социального компромисса сглажи-
вать остроту общественных противоречий.
Эти противоречия с развитием исторической жизни меняли
свое содержание, меняла свои формы и классовая борьба, из-
менялись политические условия, и в соответствии с этими из-
менениями изменялся и характер общественно-политической
мысли. Мы, в частности, имели случай показать, как с течением
времени изменили свое содержание такие важные политические
464
идеи древнерусской публицистики, как идея старейшинства
и идея отчины.
Все это опровергает взгляды буржуазного литературоведе-
ния, которое рассматривает древнерусскую литературу вообще
и литературу политическую в частности как нечто застывшее и
неподвижное, не признавая за ней никакого движения вперед.
В действительности вместе со всем народом эта литература,
отражающая его борьбу и исторические судьбы, развивалась,
изменялась и вырабатывала свои традиции.
30 Заказ № 835
СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ ПРИ УКАЗАНИЯХ
НА ИСТОЧНИКИ
В ДИ — «Вестник древней истории».
ВИ — «Вопросы истории».
ДАИ — Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Архео-
логическою экспедициею, т. I. СПб., 1846.
ДАН — «Доклады Академии наук».
ДДГ — Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей
XIV—XVI вв. М.— Л., 1950.
ЖМНП — «Журнал Министерства народного просвещения».
ЖМЮ — «Журнал Министерства юстиции».
ЗООИД — Записки Одесского общества истории и древностей.
«Известия ГАИМК» — «Известия Государственной академии материаль-
ной культуры».
ИОРЯС — «Известия Отделения русского языка и словесности Академии
паук».
НПЛ — Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов.
М.- Л, 1950.
ПВЛ — Повесть временных лет, под ред. В. II. Адриановой-Перетц, ч. 1.
М.—Л, 1950.
ПДП — Памятники древней письменности.
ПДПИ — Памятники древней письменности и искусства.
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей, т. II. СПб., 1908; т. III. СПб.,
1841; т. V. СПб., 1851'; т. VI. СПб., 1853; т. VII. СПб. 1856; т. VIII.
СПб., 1859; т. IX. СПб., 1862; т. X. СПб., 1885; т. XI. СПб., 1897;
т. XV. СПб, 1863; т. XVIII. СПб., 1913; т. XXI, первая половина.
СПб, 1908; т. XXIII. СПб., 1910; т. XXIV. Пгр, 1921; т. XXV. М.-- Л,
1949.
РИБ — Русская историческая библиотека, т. VI. СПб, 1908.
РОБАН — Отдел рукописей Библиотеки АН СССР.
РОБИЛ — Отдел рукописей Библиотеки СССР им. В. И. Ленина.
Сб. ОРЯС — Сборник Отделения русского языка и словесности Академии
наук.
СГГД — Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся
в Государственной коллегии иностранных дел, ч. 1. М. 1813.
ТОДРЛ—«Труды Отдела древнерусской литературы Института русской
литературы АН СССР (Пушкинский дом)».
ЧИОНЛ — Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца.
Чтения ОИДР — Чтения в Обществе истории и древностей российских.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН-
Абрамович Д. И., литературовед —
159
Авирон, библейский персонаж —
263
Авраамка, смоленский летописец,
XV в.— 443
Агафья — см. Кончака
Агриппина, вел. кн. рязанская.
XIII в.-351
Адам суконник, участник обороны
Москвы в 1382 г.— 458, 461
Адриан, еретик, XI в,— 259
Ад рм ано в а-Перетц В. П., литерату-
ровед — 441, 443, 445
Аепа, половецкий хан, XII в,—213
Азиз, хан Золотой Орды, XIV в.—
401
Акиндин, монах, автор «Написа-
ния Акиндина», XIV в.—427,
4'28
Акинф, тверской боярин, XIV в. —
360, 364
Актай, половец, XIII в.— 211
Ал-Бекри, арабский писатель,
XI в,-51
Ал-Масуди, арабский писатель,
X в.- 81
Александр, автор одной из редак-
ций жития Михаила Всеволо-
довича черниговского, XIV в,—
317
Александр, кн. липецкий, XIII в. -
321
Александр, костромской боярин.
XIV в.— 360
.Александр, царь македонский,
IV в. до н. э,— 273
Александр Аввакумович, новгород-
ский боярин, XIV в,— 395
Александр Михайлович, кн. твер-
ской, вел. кн. владимирский,
XIV в.- 370, 378, 379, 381, 385,
389
Александр Ярославич Невский, вел.
кн. владимирский, XIII в.—
213, 304—308, 312—314, 320, 322,
326, 327, 344, 345, 356, 357
Алексеев М. П., литературовед —
135, 136
Алексей, архиеп. новгородский,
XIV в,-410
Алексей, митр. московский,
XIV в. — 391, 393,, 4)02, 407—
115, 435
Алчедай, начальник карательного
отряда Золотой Орды, XIII в.—
320, 355
Алын, начальник карательного от-
ряда Золотой Орды, XIII в.—ЗйО
Амартол — см. Георгий Амартол
Амбал, ключник кн. Андрея Бого-
любского, XII в.— 235
Анастасий Синаит, церковный пи-
сатель, VII в.— 114
Андреаш, рыцарь (персонаж жи-
тия Александра Невского),
XIII в,- 313
Андрей, еп. тверской, XIV в.— 370,
388, 426-428
Андрей Александрович, кн. Горо-
децкий, вел. кн. владимирский,
XIII —XIV вв,—320, 322, 323,
332, 357, 359, 360, 363, 375
Андрей Владимирович Добрый,
кн. переяславский, XII в.—
213, 270
Андрей Иванович, кн. серпухов-
ской, XIV в.— 386, 387
Андрей Ольгердович, кн. полоцкий,
XIV в.-449, 453
Андрей Федорович, кн. ростовский.
XIV в.- 401
* Принятые сокращения: архиеп.— архиепископ; вел. кн,—великий
князь; еп.— епископ: кн.—князь, княгиня: митр.— митрополит; м рь —
монастырь.
467
30
Андрей Юрьевич Боголюбский,
вел. кн. владимирский, XII в.—
191, 213, 220, 232—249, 253, 256,
260, 262, 263
Анна, византийская принцесса, же-
на кн. Владимира Святослави-
ча, X в.— 57, 84—86, 88
Аннинский С. А., историк — 294
Антоний, архиеп. новгородский
(Добрыня Ядрейкович), XII—
XIII вв.—162
Антоний, ел. черниговский, XII в.—
260
Антоний еретик, последователь Си-
мона волхва (см.) — 427
Антоний, митр, галицкий, XIV в.—
413
Антоний, основатель Киево-Печер-
ского м-ря, XI в.— 268
Антоний, патриарх константино-
польский, XIV в.— 414, 416,
417
Арапша (Арабшах), царевич Золо-
той Орды, XIV в.— 438, 439
Арий, ересиарх, IV в.— 259, 264
Аристов Н. Я., историк — 339
Арсений, еп. тверской, XIV—
XV вв.— 358
Архангельский А. С., литературо-
вед—114, 115, 127, 128
Асалуп, половецкий хан, XI в.—
212
Асан — см. Осень
Аскольд, кн. киевский, IX в.— 35,
78
Атерак — см. Отрок
Аттила, вождь гуннов, V в.— 193
Афанасий Александрийский, цер-
ковный писатель, III—IV вв.—
114—118, 124, 125
Афанасий Данилович, кн., брат
Ивана Калиты, XIV в.— 372
Ахмат, баскак, XIII в.— 321
Ахмыл, начальник карательного от-
ряда Золотой Орды, XIV в.—
342
Ачихожа, посол Золотой Орды,
XIV в.- 397
Балдуин, король иерусалимский,
XII в.-184, 185
Балуш, половецкий хан, XI в.— 197
Барсов Е. В., историк и архео-
граф — 210, 226
Бартольд В. В., востоковед — 76
Батый, хан Золотой Орды, XIII в.—
17, 32, 211, 270, 291, 297, 300—304,
307, 315-319, 324-326, 346-349,
351-356, 446, 454-456, 459
Бахрушин С. В., историк — 79, 95—
98
Бегич, военачальник Золотой Ор-
ды, XIV в.—269, 439, 446
Беглюк, половецкий хан, XII в.--
213
Бегунов Ю. К., литературовед —
311, 313
Безсонов П. А., литературовед
289
Бекри — см. Ал-Бекри
Белецкий Л. Т., литературовед —
347, 349, 350
Белинский В. Г.— 274
Бельдюз, половецкий хан, XI—
XII вв.— 176, 220
Бенешевич В. Н., историк церков-
ного права— И, 162, 328
Беракчина, жена хана Батыя.
ХШ в.— 303
Беркай, посол Золотой Орды,
XIII в.—322
Берке, хан Золотой Орды, XIII в.—
32’8-331, 340
Бертье-Делагард А., археолог и
краевед — 87
Биргер, швед, участник Невской
битвы в 1240 г.— 309
Блуд, воевода кн. Ярополка Свя-
тославича, X в.— 153, 154, 163
Бобров В. А., литературовед—112
Боброк-Волынский — см. Дмитрий
Михайлович Боб рок-Вол ын-
ский
Богомил, верховный жрец в Нов-
городе, X в.— 92
Бодянский О. М., славист — 100
Болтин И. Н., историк — 1'30
Бо'ни'фа-ций-Б руно., катопиче ски й
миссионер, X в.— 83
Борзаковский В. С., историк — 357,
378, 427
Борис, болгарский царь, X в.— 76
Борис Александрович, вел. кн.
тверской, XV в.— 358, 381
Борис Василькович, кн. ростовский.
XIII в.— 317—319, 322, 340
Борис Владимирович, кн., убитый
Святополком Окаянным, XI в.
—И, 12, 20, 21, 33, 97, 100, 133.
144, 145, 154—163, 175. 189, 190.
268
Борис Вячеславич, князь-«изгой»,
XI в.— 160—162, 181, 225
Борис Данилович, кн., брат Ивана
468
Калиты, XIV в.—360, 364, 372,
373
Борис Жирославович, воевода кн.
Андрея Боголюбского, XII в.—
237
Борис Константинович, кн. Горо-
децкий, XIV в.— 401, 402, 439
Борисовичи, братья, руководители
тверского восстания против
Чол-хана (по Песне о Щелка-
но Дудентьеовиче), XIV в.—
383
Боян, «песнотворец», XI в. — 224.
227
Бравлин, кн. новгородский, IX в.--
49
Брун Ф. К., историк — 49, 52
Бугославский С. А., литературо-
вед —155, 162, 308
Булан, царь хазарский, X в.— 76
Булгаков (Макарий) — см. Мака-
рий (Булгаков)
Бури, монгольский царевич,
XIII в.- 302
Бурундай, татарский военачальник,
XIII в.-304
Буслаев Ф. И., литературовед, линг-
вист и искусствовед — 115. 127,
135, 146, 147, 226, 233, 275, 277,
282, 289, 349, 350
Бухир — см. Исидор Бухир
Быков — см. Сенька Быков
Бычков А. Ф., археограф и библио-
граф — 12
Бяконт — см. Федор Бяконт
Валк С. Н., истории — 9'7
Варда Склир, византийский воена-
чальник, претендент на пре-
стол — 87
Варда Фока, византийский воена-
чальник, претендент на пре-
стол — 87
Варлаам Хутынский, новгородец,
основатель монастыря, XII —
XIII вв.-97
Василий, архиеп. новгородский.
XIV в.— 428, 429
Василий, игумен Киево-Печерского
м-ря, XII в.— 251, 266
Василий, священник, автор повести
об ослеплении кн. Василька
Теребовольского, XI в.— 176
Василий Александрович, кн. новго-
родский, XIII в.— 322
Василий Великий, церковный .писа-
тель, IV в.— 112, ИЗ, 116, 122,
125, 131, 135, 137, 140, 648
Василий Всеволодович, кн. яро-
славский, XIII в.— 304
Василий Дмитриевич Кирдяпа, кн.
суздальский, XIV в.— 401, 456,
458
Василий Игнатьевич, былинный бо-
гатырь — 346
Василий Калика, архиеп. новгород-
ский, XIV в.— 366, 367
Василий Константинович, кн. рос-
товский, XIV в.—319
Василий Михайлович, вел. кн. твер-
ской, XIV в.— 419, 420.
Василий I Дмитриевич, вел. кн.
московский, XIV—-XV вв.—
332, 403, 404, 416
Василий II Васильевич Темный,
вел. кн. московский, XV в.—
416, 442
Василий III Иванович, вел. кн. мо-
сковский, XVI в.-— 171, 242
Василий II Болгаробойца, визан-
тийский император, X—XI вв.—
57, 59, 61, 85-87
Василь, половец, XII в.— 212
Васильев А. А., виз а нт ино вед —
57
Васильевский В. Г., византиновед —
40, 45, 49, 50, 52, 54, 60
Василько Константинович, кн. ро-
стовский, XIII в.— 294—296,
298, 299, 306, 314—316
Василько Ростиславич, кн. тере-
бовльский, XI—XII вв,— 137.
175-178, 201
Василько Юрьевич, кн., сын Юрия
Долгорукого, XII в.— 239
Василько Ярополкович. кн.,
XII в.—208
Васюк Сухоборец, участник Кули-
ковской битвы в 1380 г.— 442
Вельяминов Иван Васильевич, сын
московского тысяцкого, XIV в.
- 269, 396
Вельяминов Николай Васильевич,
воевода Дмитрия Донского,
XIV в.- 451
Веневитинов М. А., археолог и ар-
хеограф — 184
Веселовский Н. И., востоковед —
316, 334
Веспасиан Тит Флавий, римский
император, I в.— 309
Вестберг Ф., историк — 49
Виноградов В. П., литературовед —
252
Виппер Р. Ю., историк — 362
469
Витовт, вел. кн. литовский, XIV—
XV вв.—389, 390
Владимир, кн. тройский, XIV в.—
391
Владимир Андреевич Храбрый, кн.
серпуховской, XIII—X1V вв.—
367, 391, 399, 403—405, 417, 438,
442, 449, 453, 454, 458, 459
Владимир Владимирович, кн. га-
лицкий, XII в.— 203
Владимир Всеволодович Мономах,
кн. переяславский и киевский,
XI—XII вв.— 12, 19 20, 22, 64,
96-98, 127, 130-147, 155, 169—
171, 175—180, 183, 186—189, 198,
201, 202, 204—208, 211, 213,
220, 227, 228, 230, 232, 243.
245, <2161, 2'70, 271, 311—314,
339
Владимир Глебович, кн. переяслав-
ский, XII в.—216, 230.
Владимир Игоревич, кн. путивль-
ский, XII в.— 213, 216, 220.
Владимир Константинович. кн. уг-
лпцкий, XIII в.—298, 304
Владимир (в крещении Василий)
Святославич, кн. киевский. X—
XI вв.- 7,12, 27, 28, 30, 34, 39,41,
42, 44, 49, 57, 59, 63, 65—71, 74 -
82, 84—92, 96-101, 105, 153, 154,
157, 160, 161, 163—165, 196, 198,
227, 245, 247, 259, 268, 346, 448
Владимир Юрьевич, сын вел. кн.
владимировского Юрия Всево-
лодовича, XIII в.— 298
Владмир Ярославич, кн. новгород-
ский, XI в.- 42, 60, 62, 72, 73.
89, 90
Владимиров П. В., литературовед-
96
Волин С. Л., востоковед — 292
Володарь Ростиславич, кн. пере_
мышльский, XI—XII вв.— 137.
175, 176, 178
Воронин Н. Н., археолог и историк
искусства — 144, 145, 155, 162,
241, 244, 245, 382
Воронов А. Д., историк — 83
Востоков А. X., славист —11. 12
Всеволод, сын вел. кн. владимир-
ского Юрия Всеволодовича.
XIII в.—303
Всеволод Александрович, кн. холм.
ский, XIV в.—419
Всеволод Константинович, кн.,
участник битвы на р. Сити в
1238 г.- 298
Всеволод Мстиславич, кн. новгороц-
ский и псковский, XII в.— 203
Всеволод Ольгович, кн. Чернигов
ский, вел. кн. киевский.
XII в.— 203, 204, 206
Всеволод Святославич («Буй-тур»
Слова о полку Игореве), кн.
трубчевский, XII в.™ 206, 212,
216, 218, 2'23, 228, 229, 452
Всеволод Юрьевич, сын вел. кн
владимирского Юрия Всеволо-
довича, XIII в.— 298, 300
Всеволод Юрьевич Большое Гнез-
до, вел. кн. владимирский,
XII—XIII вв.— 98, 189, 213, 227,
229, 230, 239, 240, 248, 270, 311,
356
Всеволод Ярославич, кн. киевский,
XI в.- 21, 98, 104, 109, 129, 134
1-3.8, 155, 160, 161, 165, 166, 169,
175, 181, 196—199, 225
Всеслав Брячиславич, кн. полоц-
кий, XI в.— 175, 195, 223, 225,
227, 453
Вышата, киевский тысяцкий,
XI в.- 73
Вячеслав, кн. чешский, X в.— 158
Вячеслав Владимирович, вел. кн.
киевский, XII в.— 188, 203
Гаврилко Изяславич. «кощей»,
XII в.—206, 210
Таврило Олексич, сподвижник
Александра Невского, участник
Невской битвы в 1240 г.— 308
Галахов А. Д., литературовед —
127, 254
Гаральд, английский король.
XI в. — 135
Гаркави А. Я., востоковед — 27, 81
Гедеон, библейский персонаж —
294
Геннадий, патриарх константино-
польский, V в.— ИЗ
Геннадий Схоларий, патриарх кон-
стантинопольский, XV в.— ИЗ
Георгий, еп. амастридский — 48, 49
Георгий угрин, отрок кн. Бориса.
XI в.—159
Георгий Амартол, византийский
историк, IX в.— 36
Георгий Иванович, половец,
XII в.—212
Гердень, кн. литовский, XIV в.—
370, 388
Геронтий, кандидат в русские мит-
рополиты, XIV в.— 369
Гзак, половецкий хан, XII в.— 220
470
Гильфердинг А. Ф., славист и
фольклорист — 380, 382, 383
Гирге-нь, половецкий хан, XI в.—
213
Гита Гаральдовна, дочь английско-
го короля, жена Владимира
Мономаха, XI—XII вв.— 135
Глеб Василькович, кн. ростовский,
XIII в.—306, 317-319, 330
Глеб Владимирович, кн., убитый
Святополком Окаянным, XI в.
— И, 12, 20, 21, 33, 97, 100, 144,
145, 154-163, 175, 189, 190, 268
Глеб Всеславич, кн. минский,
XII в.- 135, 136, 186, 187
Гле’б Святославич, кн. тмуторокан-
ский и новгородский, XI в.—
182
Глеб Тириевич, половецкий хан.
XII в.—212
Глеб Юрьевич, кн. переяславский,
XII в.— 206, 237, 240
Гоголь Н. В.— 274
Голубинский Е. Е., историк церк-
ви — 7, 52, 57, 82, 99, 255, 260,
265, 272, 316, 324, 325
Голубовский П. В., историк — 214
Горский А. В., историк и архео-
граф — 251, 266
Готье Л., французский историк —
228
Греков Б. Д.~ 3, 5, 80, 89, 143, 144,
150-152. 179, 180, 329, 338, 346.
437
Григорий, писец Остромирова еван-
гелия, XI в.— 89
Гридя Хрулец, участник Куликов-
ской битвы в 1380 г.— 442
Гудзий Н. К., литературовед — 256,
279, 280, 282, 289, 308, 310, 450
Гумилевский (Филарет) — см. Фи-
ларет (Гумилевский)
Гуссов В. М., литературовед — 269,
270, 272, 289
Гучков А. И., лидер октябристов —
17
Гуюк-хан, монгольский импера-
тор, XIII в.—211
Гюрята Пинещиниць, новгородский
боярин, участник Невской бит-
вы в 1240 г.— 309
Давид, царь, библейский персо-
наж — 68, 273, 308
Давид Игоревич, кн. владимиро-
волынский, XI—XII вв.— 175—
177
Давид Ольгович, кн. рыльский,
XIII в.- 321
Давид Ростиславич, кн. смолен-
ский, ХП-ХШ вв.- 189, 20'6.
208, 213, 230, 240
Давид Святославич, кн. чернигов-
ский, XII в.— 170, 175, 176, 186,
189, 190, 212
Давыд, зять тверского боярина
Акинфа, XIV в.— 360
Давыд Явидович, костромской бо-
ярин. XIV в.— 360
Далмат, архиеп. новгородский.
XI II в.—334
Даниил, игумен, авт. Хождения в
«святую землю» — 21,, 183—
186
Даниил Александрович, кн. москов-
ский, XIII — XIV вв.— 171, 172,
233, 360, 363, 403
Даниил Заточник, загадочное лицо,
которому приписывается «Сло-
во» и «Моление»— 14, 128,
269-290
Даниил Кобякович. половецкий
хан, XII в.— 212
Даниил Кублобичкий, половецкий
хан, XII в.-212
Даниил Романович, кн. галицкий,
XIII в.-211, 213, 292, 300-
305, 315, 326, 327
Данилов В. В., литературовед —
136, 186
Дафан, библейский персонаж — 263
Дестунис Г. С., филолог — 193
Джанибек, хан Золотой Орды,
XIV в.- 445, 446
Джувейни, пенсидский историк,
XIII в.-297
Джузджанп, персидский историк,
XIII в.- 297
Джучи, сын Чингис-хана, XIII в.—
297
Димитр, киевский воевода,
XII I в.— 301
Дионисий, архиеп. суздальский,
XIV в.-415
Дир, кн. киевский, IX в.— 35
Дмитр, еретик, XII в.— 259
Дмитриев Л. А., литературовед —
440, 442
Дмитрий, «святой» — 33, 49
Дмитрий Александрович, кн. пере-
яславский, вел. кн. владимир-
ский, XIII в.— 320, 323, 356
Дмитрий Борисович, кн. галицкий,
XIV в.- 401
471
Дмитрий Борисович, кн. ростов-
ский, XIII в.-319, 320, 331
Дмитрий Иванович Донской, вел.
кн. московский, XIV в.— 358,
367, 384, 389-394, 396-405,
410-412, 415, 417, 418, 436,
438—449, 451—461
Дмитрий Константинович, кн. суз-
дальско-нижегородский, XIV в.
— 401, 402, 456, 460
Дмитрий Михайлович Боброк-Во-
лыпский, воевода, участник
Куликовской битвы в 1380 г.—
449
Дмитрий Михайлович «Грозные
очи», кн. тверской, вел. кн.
владимирский, XIV в,— 369,
370, 377, 389
Дмитрий Ольгердович, кн. брян-
ский, XIV в.- 449, 453
Дмитриу А., историк — 55
Добровольский В. Н.,— фолькло-
рист — 350
Доброхотов В., историк — 233, 235
Добрыня, новгородский посадник,
X в.— 92, 93
Добрыня Никитич, былинный бо-
гатырь — 346
Добрыня Ядрейко1вич — с-м. Анто-
ний
Доман, убийца кн. Михаила Всево-
лодовича черниговского в Ор-
де, XIII в.—318
Доментиан, сербский писатель,
XIII в.— И
Дрочило Нездылов сын, новгоро-
дец, участник Невской битвы в
1240 г.- 309
Дуберлай, священник, XIII в.— 211
Дудень — см. Дюдень
Дудко, тверской дьякон, XIV в.—
379
Дюдень (Дудень), начальник кара-
тельного отряда Золотой Орды,
XIII в.—320, 332, 355
Евгений, ец., издатель произведе-
ний Кирилла Туровского —
250, 251
Евдокия Дмитриевна, жена Дмит-
рия Донского, XIV в.—448, 462
Евпатий Коловрат, герой Повести
о разорении Рязани Батыем,
XIII в.- 352-354, 464
Евстафий Мстиславич, кн. черни-
говский, XI в.— 156
Егунов А. Н., историк — 55
Езекий царь, библейский персо-
наж — 287
Елена, византийская принцесса,
X в.— 85
Елена, мать императора Констан-
тина Великого, III — IV вв.—
34, 65
Епифаний Кареев, рязанский боя-
рин, XIV в.—444
Епифаний Кипрский, церковный
писатель, IV в.— 252
Епифаний Премудрый, агиограф,
автор жития Сергия Радонеж-
ского, XIV—XV вв.— 441
Епифанко, зверолов кн. Андрея
Боголюбского, XII в.— 242
Еремин И. П., литературовед — 251,
257, 262, 265, 266
Ефрем Сирин, церковный писатель,
IV в.—323
Жданов И. Н., историк и литерату-
ровед—68, 69, ИЗ, 127, 311
Жданов Р. В., историк — 76
Жеребец, костромской боярин,
XIV в.— 360
Жидята — см. Лука Жидята
Забелин И. Е., историк — 24,3, 244
Завитневич В. 3., историк — 86
Зарубин Н. Н., литературовед —
272, 279,
Заходер Б. Н., востоковед — 76
Зверинский В. В., статистик — 440
Зерно, костромской боярин,
XIV в.- 360
Зигель Ф. Ф., историк — 78, 79
Зимин А. А., историк — 5
Иаков Мних — см. Яков
Ибн-Васыль, арабский историк,
XIII в.—297
Ибн-Даста — см. Ибн-Русте
Ибн-Мискавейх, арабский писатель,
X-XI вв.—27
Ибн-Русте, арабский писатель,
X в.— 25
Ибн-Хордадбег, арабский писатель,
IX в.- 27, 81
Ибн-ал-Атир, арабский историк,
XIII в.-85
Ибн-ал-Насири, арабский историк,
XIII в.-291
Ивакин И. М., литературовед —
127, 131, 137
Иван, киевский варяг, X в.— 12
Иван Дмитриевич, кн. переяславс-
кий, XIII -XIV вв.~ 360
472
Иван Дмитриевич, кн. ростовский,
XIII в.—320
Иван Дмитриевич, кн. суздальский,
XIV в.—438
Иван Михайлович, вел. кн. твер-
ской, XIV —XV вв.—389, 394
Иван Федорович, кн. стародубский,
XIV в.- 401
Иван I Данилович Калита, вел. кн.
московский, XIV в.— 357—360,
362, 364, 365, 367, 370, 377, 379,
380, 385, 386, 388, 392, 400, 404,
408, 426-428, 434, 435, 448
Иван II Иванович Красный, вел.
кн. московский, XIV в.— 339,
386, 387, 409, 412
Иван III Васильевич, вел. кн. мо-
сковский, XV — XVI вв.—343
Иван IV Васильевич Грозный, царь,
XVI в.— 171, 228, 362, 381,
442
Ивор, посол кн. Игоря в Констан-
тинополе, X в.— 150
Игнат, внук Петра, царевича ор-
дынского, XIV в.— 342
Игнатий, еп. ростовский, XIII в.—
330—332, 334, 340, 344
Игнатий, патриарх константино-
польский, IX в.— 54
Игорь, кн. киевский, X в.— 35, 41,
42, 44, 55—57, 64, 66, 69, 72, 81,
82, 88, 150, 152, 153
Игорь Святославич (герой Слова о
полку Игореве), кн. чернигов-
ский, XII в.—206, 210, 212, 213,
218-226, 229—232, 452
Изяслав Владимирович, кн., внук
Игоря, героя Слова о полку
Игореве, XIII в.— 213
Изяслав Владимирович, кн. полоц-
кий, XI в.— 164
Изяслав Давидович, кн. чернигов-
ский, вел. кн. киевский, XII в.—
205, 212, 214, 239
Изяслав Мстиславич, вел. кн. киев-
ский, XII в.— 189—191, 203, 204,
213, 234, 406
Изяслав Ярославич, кн. киевский,
XI в.— 36, 98, 104, 109, 160, 161,
164—166, 169, 175—177, 181,
197—199
Иисус Навин, библейский персо-
наж — 299
Иисус Сирахов, автор «Книги пре
мудрости Иисуса сына Сира-
хова», включенной в Библию —
112
Иконников В. С., историк — 246,
250, 261
Иларион, еп. ростовский, XI в.—
246
Иларион, первый киевский митро-
полит из русских людей, автор
Слова о законе и благодати —
7, И, 20, 36, 43, 44, 65—73, 91,
96, 99, 101, 105, 109, 124—127,
227, 256
Ильин М. Л., историк — 379
Ильин Н. Н., историк — 155, 157,
196
Илья, новгородский священник,
XII в.— 183
Илья Муромец, былинный бога-
тырь — 346
Ингварь Юрьевич, вел. кн. рязан-
ский, XIII в.— 352, 353
Иннокентий IV, папа римский,
XIII в.-304
Иоаким Корсунянин, предполагае-
мый еп. новгородский, X в.—
245
Иоанн, апостол — 137
Иоанн, предполагаемый митр, ки-
евский, X в.— 91
Иоанн, составитель Изборника
Святослава 1076 г.— 111
Иоанн, сын киевского боярина,
XI в.— 106
Иоанн II, митр, киевский, XI в.—
12, 95, 211
Иоанн XIV, патриарх константино-
польский, XIV в.— 408
Иоанн Богослов — 66
Иоанн Геометр, византийский пи-
сатель, X в.— 54
Иоанн Златоуст, церковный писа-
тель, IV—V вв.— 112, 116, 118,
125, 12'7, 250, 252, 254, 266, 268,
423, 424
Иоанн Цимисхий, византийский
император1, X в.— 56, 57
Иоиль, пророк—112
Иона Думин, архиеп. вологодский,
автор одной из редакций жи-
тия Александра Невского,
XVI в.—310
Иосиф, митр, киевский, XIII в.—
324, 327
Иосиф Прекрасный, библейский
персонаж — 273, 309
Иосиф Флавий, автор «Иудейской
войны», 1 в.— 309
Ираклий, византийский император,
VII в.-193
31 Заказ № 835
473
Иречек К. И., чешский историк —
13
Исаак Ангел, византийский импе-
ратор, ХП-ХШ вв.- 197
Исаия, ен. ростовский, XI в.— 93,
258
Исаия, пророк — 138
Исидор, митр, московский, XV в.—
416
Исидор Бухир, патриарх Констан-
тино польский, XIV в.— 408, 435
Исихий, пресвитер иерусалимский,
церковный писатель, IV—
V вв.—112, ИЗ, 12'2, 123, 1215
Истрин В. М., литературовед — 10,
36—38, 41, 59, 69, 73, 105, 106,
108, 112, 131, 256, 293, 294
Иуда предатель — 192, 445
Кавгадый, начальник карательного
отряда Золотой Орды, XIII в.—
320, 355
Кавгадый, посол Золотой Орды,
XIV в.—371—375, 377
Кадлубовский А., историк—348—350
Казакова Н. А., историк —429
Казимир Великий, король поль-
ский, XIV в.— 413
Каин, библейский персонаж — 263
Калайдович К. Ф., литературовед и
археограф — 131, 251, 253, 266
Каллист, патриарх константино-
польский, XIV в.—435
Камос Осолухович, половецкий
хан, XII в.- 213
Карамзин Н. М.-76, 79, 131, 247,
250, 251, 358, 361, 362
Карач, посол Золотой Орды,
XIV в.- 459
Каргер М. К., археолог — 35, ИЗ
Кареев — см. Епифаний Кареев
Касачик, посол Золотой Орды,
XIII в.—322
Каченовскпй М. Т., историк — 251,
252
Кедрин, византийский писатель,
XI в.—60
Кейстут, вел. кн. литовский,
XIV в.- 390
Келтуяла В. А., литературовед —
14, 277, 278
Киприан, митр, московский, XIV—
XV вв.— 333, 414—416, 457,
459—46'2
Киракос Гандзакеви, армянский
хронист, XIII в.— 294
Кирик, доместик Антониева м-ря в
Новгороде, XII в.— 183
Кирилл, еп. ростовский, XIII в.—
324, 327, 332, 340, 344
Кирилл, печатник Даниила Галиц-
кого, потом митр, владимир-
ский, XIII в.— 327, 331, 334, 335
Кирилл (Константин-Философ),
просветитель славян, IX в.—
5.2, 53, 89, 9’9
Кирилл Александрийский, церков-
ный писатель, V в.— 252
Кирилл Туровский, еп. туровский,
проповедник и писатель,
XII в.— 7, 10, 93, 94, 96, 97,
250—268
Кирпичников А. И., литературо-
вед — 73
Кирша Данилов, собиратель народ-
ных песен, XVIII в.— 380—382
Клибанов А. И., историк — 428
Климент Смолятич, митр, киев-
ский, XII в.— 96, 257, 406
Ключевский В. О.— 168—171, 173,
174, 246, 308, 342, 343, 345, 346,
362, 374, 375
Кобан, половецкий хан, XII в.—
220
Кобяк, половецкий хан, XII в.—
214, 220, 229
Кодан, монгольский царевич,
XIII в.— 302
Кожемяка, переяславский ремес-
ленник, X в.— 195
Козьма пресвитер, болгарский
про ново дник, X в.— 16
Козьма Пражский, чешский хро-
нист, XI в.— 85
Коковцов П. К., востоковед — 76
Комарович В. Л., литературовед —
132, 135, 351
Константин II, митр, киевский,
XII в.- 260
Константин VIII Багрянородный,
византийский император, X в.—
58, 59, 87, 194, 196, 211
Константин IX, византийский им-
ператор, XI в.— 59
Константин X Мономах, византий-
ский император, XI в.— 60, 64,
73
Константин Безрукий, кн. полоц-
кий, XIII в.—425
Константин Борисович, кн. ростов-
ский, XIII в.— 320
Константин Васильевич, кн. рос-
товский, XIV в.— 401
Константин Великий, римский им-
ператор, IV в.— 34, 67, 70
474
Константин Всеволодович, кн. ро-
стовский, вел. кн. владимир-
ский, XIII в — 98, 295
Константин Луготиниць, новгород-
ский боярин, участник Нев-
ской битвы в 1240 г.— 309
Константин Михайлович, сын вел.
кн. тверского Михаила Яросла-
вича, XIV в.— 372
Коне т антин-Фи ло соф— с м. Кирилл,
просветитель славян
Кончак, половецкий хан, XII в.—
208, 211-213, 220, 223
Кончака (в крещении Агафья),
сестра хана Узбека, жена вел.
кн. московского Юрия Дани-
ловича, XIV в.—371—373
Кончакювна,, дочь половецкого ха-
на Кончака, жена кн. Влади-
мира Игоревича, XII в.— 220
Кореевы сыны — см. Авирон и
Дафан
Коробка Н. И., литературовед — 83
Королев А., историк — 73
Корсаков Д. А., историк — 347
Костомаров Н. И., историк—241, 362
Котян Сутоевич, половецкий хан,
XII—XIII вв.—213
Кочин Г. Е., историк — 81
Ксенофонт (ему приписывается
Поучение св. Ксенофонта) —
127, 165
Кузьмище Киянин, приближенный
кн. Андрея Боголюбского, пред-
полагаемый автор повести о
его убийстве — 234, 241
Кукша, киевопечерский монах-
миссионер, XI в.— 93, 258
Кульбакин С., литературовед — ИЗ
Кулькан, сын Чингис-хана,
XIII в.—302
Кунин А. А., историк — 49, 51, 52
Кунуй, половец, XI в.—211
Куприянов И. К., историк и собира-
тель рукописей —147
Курбский А. М., кн., XVI в.— 228
Кучкович, боярин кн. Андрея
Боголюбского, XII в.— 235, 240
Кытай, половецкое имя Андрея
Юрьевича Боголюбского (см.)
-213
Кюмон, бельгийский византино-
вед — 52
Лавр (Овлур), половец, XII в.—
210, 218
Лаврентий, еп. туровский, XII в.—
261
Лазарь, еп. переяславский, XII в.—
145, 155
Ламанский В. И., славист — И, 12»
53, 54, 89, 90
Лев П, митр, киевский, XII в.— 96
Лев Диакон, византийский писа-
тель, X в.— 58
Левченко М. В., византиновед —
64
Ленин В. И.— 4, 17, 77, 93, 148
Леон, еп. суздальский, XII в.— 246,
247
Леонтий, еп. ростовский, XI в.—
93, 248, 258, 260, 331
Леонтий, митр, киевский, XI в.—
259
Леонтий, предполагаемый митропо-
лит киевский, X в.— 91
Леофрик, еп. Экзетера (Англия),
XI в.— 135, 136
Липшиц Е. А., византиновед — 49
Лихачев Д. С., литературовед — 5,
31, 37, 42-45, 52-64, 70—72,
ИЗ, 139, 280, 281, 308, 315, 351,
450—452
Ловягин Е. И., историк — 50
Лопарев X. М., литературовед и ар-
хеограф — 189, 310—312
Лука, евангелист — 238
Лука Жидята, еп. новгородский,
автор поучения, XI в.—101.
117, 118, 120, 254
Лука Хрисоверг, патриарх констан-
тинопольский, XII в.— 243, 247,
260
Лурье Я. С., историк — 381, 382, 429
Любавский М. К., историк — 232,
362, 401
Людмила, кн. чешская, IX—Хвв.—
158
Лященко А. И., литературовед —
289
Маврикий Стратег, византийский
писатель, VI—VII вв.—47, 197
Мавродин В. В., историк — 107, 108
Макакий, армянский хронист,
XIII в.-323
Макарий, митр, всея Руси, XVI в.—
333, 427
Макарий, патриарх константино-
польский, XIV в.— 435
Макарий (Булгаков), историк церк-
ви — 93, 247, 258, 260, 370, 385,
409, 440, 441
Максим, митр. владимирский,
XIII—XIV вв.— 359, 369, 406
475
31*
Мал, кн. древлянский, X в.—152,
153
Малыше!» В. И., литературовед—312
Малышевский И. И., историк — 52,
68, 250, 261
Мамай, темник Золотой Орды,
XIV в.—23, 367, 390, 396, 397,
438—440, 443-447, 449, 452,
455-457, 460
Маниак, византийский полководец,
восставший против император-
ской власти, XI в.— 60
Мансикка В., литературовед — 306,
308, 309, 313, 314
Мануил Комнен, виазнтийский им-
ператор, XII в.—243, 31'1
Марк, апостол — 66
Маркс К.—4, 17, 93, 152, 194, 231,
258, 320, 384, 407, 431, 432, 434,
439
Марья Гедиминовна, литовская
княжна, жена вел. кн. тверско-
го Дмитрия Михайловича,
XIV в.- 389
Марья Дудентьевна, сестра Чол-
хана (по Песне о Щелкане Ду-
дентьевиче), XIV в.— 381
Марья Кейстутовна, литовская
княжна, жена вел. кн. твер-
ского Ивана Михайловича,
XIV-XV вв.— 389
Марья Михайловна, жена кн. ро-
стовского Василька Константи-
новича, XIII в.— 315—318
Масуди — см. Ал-Масуди
Мелентий, московский дьяк,
XIV в.— 428
Менгу-Темир, хан Золотой Орды,
XIII в.- 306, 318, 329, 330, 332
Менгухан, татаро-монгольский во-
еначальник, XIII в.— 315
Меринг Ф., немецкий левый соци-
ал-демократ и историк — 220
Меркурий Кесарийский, витязь,
спасший, согласно предания,
Кесарию от нашествия Юлиа-
на Отступника, IV в.— 348
Меркурий Смоленский, витязь,
спасший, согласно предания,
гор. Смоленск от нашествия
татаро-монголов, XIII в.— 347—
350, 354, 464
Мефодий, еп. патарский, VII в.—
293-295
Мефодий, просветитель славян,
IX в.- 100
Микула Васильевич — см. Вель-
яминов Николай Васильевич
Миллер В. Ф., литературовед и
фольклорист — 346, 347
Миллер О. Ф., литературовед —
254, 275, 276, 284, 288
Милюков П. Н.— 8, 362
Миндалев П. П., литературовед —
128, 278, 289, 349
Минуций Феликс, римский писа-
тель, II—III вв.— 136
Митрофан, еп. владимирский,
XIII в.— 298, 324
Митрофан, еп. сарайский, XIII в.—
329
Михаил, предполах аемый митр, ки-
евский, X в.— 91
Михаил III, византийский импера-
тор, IX в.— 51, 53
Михаил IV Пафлагонянин, визан-
тийский император, XI в.— 45,
61, 65
Михаил V, византийский импера-
тор, XI в.— 60
Михаил-Митяй, печатник и наре-
ченный митр. московский,
XIV в.— 415
Михаил Пселл, византийский писа-
тель, XI в.— 60, 61, 64, 65
Михаил Александрович, вел. кн.
тверской, XIV в.— 367—377,
384, 389—401, 405, 411—414, 418,
420—422, 433, 459
Михаил Всеволодович, кн. черни-
говский, XIII в.— 304, 306,
315-319, 325, 326, 376, 434
Михаил Глебович, кн. белозерский,
XIII в.— 320
Михаил Глебович, кн. ростовский,
XIII в.— 306, 331
Михаил Темрюкович, кн., шурин
Иван Грозного, XVI в.— 381
Михаил Ярославич, кн. тверской,
вел. кн. владимирский, XIII—
XIV вв.— 356, 357, 359, 360, 363,
364, 427, 428, 434
Михалко, новгородский посадник,
XIII в.— 324
Михалко Юрьевич, вел. кн. влади-
мирский, XII в.— 206, 237
Миша, новгородец, участник Нев-
ской битвы в 1240 г.— 309
Модестов Е., литературовед — 276,
277, 284, 289
Моисей, архиеп. новгородский,
XIV в.— 366, 385, 410
Моисей Скитник, церковный писа-
тель, V в.— 112
476
Морозов С. В., фабрикант — 280
Мстислав Андреевич, кн., сын Анд-
рея Боголюбского —191, 235,
236
Мстислав Владимирович, кн. доро-
гобужский, XII в.— 220
Мстислав Владимирович, кн. тму-
тороканс1кий и черниговский,
XI в.—30, 38, 41, 61, 136, 154,
156, 164, 182, 224, 227
Мстислав Владимирович, сын Вла-
димира Мономаха, кн. киев-
ский, XII в,- 12, 22, 187, 188,
202, 203, 211, 214, 232
Мстислав Всеволодович, кн. горо-
денский, XII в.— 206
Мстислав Изяславич, вел. кн. киев-
ский, XII в.—205-209, 240
Мстислав Лютый, сын воеводы
Свенельда, X в.— 153
Мстислав Мстиславич Удалой, кн.
торопецкий, новгородский и
галицкий, XIII в.— 213, 292,
295
Мстислав Романович, кп. киевский,
XIII в.-292, 295
Мстислав Святославич, кн. черни-
говский, XIII в.— 292
Мстислав Юрьевич, сын вел. кн.
Юрия Всеволодовича, XIII в.—
295
Мстислав Юрьевич, сын кн. Юрия
Долгорукого, XII в.— 239
Мулюкин А. С., историк права — 55
Мусин-Пушкин А. И., собиратель
рукописей — 130, 131
Намест, новгородец, участник Нев-
ской битвы в 1240 г.— 309
Насонов А. Н., историк — 44, 238,
316, 319, 327—329, 343, 345, 357,
384
Неврюй, начальник карательного
отряда Золотой Орды, XIII в.—
355
Некомат, гость-сурожанин, XIV в.
-396
Некрасов И. С., литературовед —
349
Нестор, еп. ростовский, XII в.—
243, 246, 247, 260
Нестор, киевопечерский монах, ле-
тописец, XI—XII вв — 31, 37,
100, 128, 155, 159-162
Никита, митр, киевский, XII в.—
259
Никита Пафлагонский, византий-
ский писатель, IX в.— 54
Никифор, митр, киевский, XII в.—
95, 96, 140
Никифор Фока, византийский им-
ператор, X в.— 54, 59.
Николай, митр, киевский, XI в.—
177, 179
Николай I, папа римский, IX в.—
51, 52
Никольский Н. К., литературовед —
18, 26, 27, 31, 38-42, 83, 99, 105,
106, 108, 148, 162
Никон, монах, автор летописного
свода 1070-х гг.— 27, 35, 43—
45, 72, 73, 126
Никон, патриарх московский,
XVII в.- 333
Нил, патриарх константинополь-
ский, XIV в.— 412, 413, 415, 435
Нил Черногорский, церковный пи-
сатель, V в.— 112
Нифонт, архиеп. новгородский,
XII в.— 183, 260
Нифонт I, патриарх константино-
польский, XIV в.— 369, 427
Ногай, темник Золотой Орды,
XIII в.—321
Обнорский С. П., языковед — 25, 26,
126, 127, 271, 290
Овлур — см. Лавр
Олег, iKH. рыльский, XIII в.— 32,1
Олег Вещий, кн. киевский, IX—
X вв.— 33, 35, 38, 41, 42, 45, 54,
72, 78, 248
Олег Иванович, вел. кн. рязанский,
XIV—XV вв.— 391, 398, 438, 439,
444—447, 456, 459, 460
Олег Игоревич, вел. кн. рязанский,
XIII в.— 352
Олег Святославич, кн. древлян-
ский, X в.— 35, 41, 42, 44, 163
Олег Святославич, кн. чернигов-
ский, XI—XII вв.— 131-133,
136, 137, 142, 160—162, 169, 170,
175, 176, 180, 181, 186, 187, 190
213, 225—228, 230
Олег Святославич, кн. чернигов-
ский, XII в.— 204, 211, 212
Олекса Марков, тверской посол в
Москву, XIV в — 372
Олеша Попович, былинный бога-
тырь — 346
Ольга (в крещении Елена), кн. ки-
евская, X в.— 12, 34, 35, 38, 41,
42, 56, 57, 67, 73, 78, 80, 90, 96,
97, 99, 150, 151, 153
Ольгерд, вел. кн. литовский.
477
XIV в.— 389—391, 393, 394, 397,
409—414, 457, 460
Ольгердовичи братья — см. Андрей
и Дмитрий Ольгердовичи
Орлов А. С., литературовед — 134,
226, 256, 279, 308, 450
Осень (Асан), половецкий хан,
XI в.—213
Оссиан, легендарный кельтский
бард, III в.— И
Остей, литовский князь, участник
обороны Москвы в 1382 г.—
457, 458, 460
Остромир, новгородский посадник,
XI в.—89, 90, 115
Отрок (Атерак), половецкий хан,
XII в.-211
Павел, апостол — 38, 66, 112, 340,
341
Павлов А. С., историк церковного
права — 12, 247, 332, 333, 427
Пархоменко В. А., историк — 53, 55,
78, 79, 82, 83, 86
Патканов К. П., востоковед — 294,
321
Пахомий, архимандрит владимир-
ского Рождественского м-ря,
XIII в.— 324
Пашуто В. Т., историк — 5
Пекарский П. П., историк и лите-
ратуровед — 225
Пересветов Иван Семенович, пуб-
лицист, XVI в.— 285—289
Петр, апостол — 66, 340, 341
Петр, владимирский воевода,
XIII в.— 2198
Петр, митр, московский, XIV в.—
359, 369, 370, 385, 388, 426—428
Петр, царевич ордынский, XIII в.—
331, 332, 340—344, 349, 354
Петр I, император — 7
Петухов Е. В., литературовед —
256, 323, 324, 336, 338, 339
Пимен, митр, московский, XIV в.—
415, 461
Писарев С. П., литературовед — 348
Плано-Карпини Иоанн, посол папы
римского к императору монго-
лов, XIII в.—211
Платонов С. Ф., историк —72, 73, 79,
92, 362, 385
Плеханов Г. В.— 8, 9, 16
Плоскыня, воевода бродников,
XIII в.—295
Погодин М. П., историк —189, 241,
265, 362
Покровский М. Н., историк — 9,
362, 432
Покровский Ф. И., историк и архео-
граф — 426
Полевой Н. А., историк — 362
Поликарп, игумен Киево-Печерско-
го м-ря, XII в.— 260
Половой Борис Федорович, твер-
ской тысяцкий, XIII в.— 381
Пономарев А. И., литературовед и
археограф — 252, 255, 256
Попов Н. П., литературовед — ИЗ,
114, 116, 124, 125, 127
Порфирий, еп. черниговский,
XIII в.- 325
Порфирий (Успенский), востоко-
вед — 49
Порфирьев И. Я., литературовед —
127, 254, 255
Пресняков А. Е., историк — 172—
174, 361, 362, 378, 413, 414
Приселков М. Д., историк и иссле-
дователь русского летописа-
ния —10, 29—31, 34, 55, 61-64,
69, 70, 72, 73, 82. 90, 105-108,
126, 216, 217, 236, 237, 248, 249,
327, 329, 330, 359
Приск Панийский, советник визан-
тийского посольства к Аттиле,
V в.— 193
Прокл Константинопольский, цер-
ковный писатель, V в.— 252
Прокоша, московский дьяк, XIV в.
-428
Протопопов С., историк — 127
Прохор, еп. ростовский, XIV в.—
342, 370, 427
Пселл— см. Михаил Пселл
Пуришкевич В. М., депутат Гос.
думы, черносотенец —17
Путята, воевода, X в.— 92, 93
Путята, киевский тысяцкий,
XII в.—141
Пыпин А. Н.— 255
Ратмир, новгородец, участник Нев-
ской битвы в 1240 г.— 309
Рашид-ад-дин, персидский историк,
XIII—XIV вв.— 292, 302
Ржига В. Ф., литературовед — 440,
450
Р гволд, первый кн. полоцкий,
X в.- 153
Розанов С. П., литературовед — 426
Розен В. Р., востоковед — 51, 52, 85
Роман, митр, литовский, XIV в.—
409, 413
478
Роман I, византийский император,
X в,—36
Роман Гзакович, половецкий хан,
XII в.-211
Роман Мстиславич, кн. волынский,
XII—XIII вв.—230
Роман Ольгович, кн. рязанский,
XIII в.— 306
Роман Ростиславич, кн. смолен-
ский, XII в.—242
Роман Святославич, кн. тмуторо-
канский, XI в.— 160—162, 224—
226
Романов Б. А., историк — 107, 110,
280, 289
Ромаскевич А. А., востоковед — 292
Ростислав Владимирович, кн. тму-
тороканский, XI в.—184, 227
Ростислав Всеволодович, кн. пере-
яславский, XI в.— 98
Ростислав Михайлович, кн. черни-
говский, XIII в.— 315
Ростислав Мстиславич, кн. смолен-
ский, вел. кн. киевский, XII в.
— 97, 204, 239
Ростислав Рюрикович, вел. кн. ки-
евский, XII—XIII вв.— 2!12,
2'20
Ростислав Юрьевич, кн., сын Юрия
Долгорукого, XII в.— 2i04, 205
Рыбаков Б. А., археолог — 366, 367,
381, 418
Рюрик, легендарный русский
князь, IX в.— 49
Рюрик Ростиславич, вел. кн. киев-
ский, XII—XIII вв.— 189, 191,
206, 212, 213, 227, 230, 240
Сава, новгородец, участник Нев-
ской биты в 1240 г.— 309
Самсон богатырь, библейский пер-
сонаж — 273, 309
Самсон, былинный богатырь — 346
Сарыхожа, посол Золотой Орды,
XIV в.— 367, 391—393
Сахаров А. М., историк — 5
Свенельд (Сфенкель), воевода кн.
кн. Игоря и Святослава, X в.—
J52, 153
Свиблый Федор Андреевич, воевода
Дмитрия Донского, XIV в.—
439
Святогор, былинный богатырь —
346
Святополк Владимирович Окаян-
ный, кн. киевский, XI в.— 28,
35, 154, 156—161, 163, 164, 445,
446
Святополк Изяславич, кн. киев-
ский, XI-XII вв.- 128, 129, 141,
145, 169, 170, 175—178, 186, 206,
213, 225, 261
Святополк Мстиславич, кн. влади-
миро-волынский, XII в.— 203
Святополк Юрьевич, кн. туровский,
XII в.- 206
Святослав, кн. липовечский, XIII в.
—321
Святослав Владимирович, кн. древ-
лянский, XI в.— 156, 159, 160
Святослав Всеволодович, вел. кн.
киевский, XII в.—206, 208, 212,
213, 217, 220, 223, 228-230, 453
Святослав Иванович, кн. смолен-
ский, XIV в.— 411
Святослав Игоревич, кн. киевский,
X в.— 25, 28, 32, 33, 35, 38, 41,
42, 44, 45, 57, 59, 64, 66, 69, 72,
74, 80, 81, 86. 98, 150, 152, 153
Святою-л а>в Ольгович, кн. рыльский,
XII в.- 216, 218
Святослав Ольгович, кн. чернигов-
ский, XII в.—205, 212, 213, 260
Святослав Ярославич, кн. киев-
ский, XI в.— 19, 20, 98, 104,
109—111, 115, 125, 165, 166, 169,
170, 175, 181, 182, 197-199
Седельников А. Д., литературовед
— 381
Семен Борисович, кн. городецкий,
XIV в.-439
Семен Внучек, повоторжский боя-
рин, XIV в.— 366
Семен Дмитриевич, кн. суздаль-
ский, XIV в.- 456, 458
Семен Иванович Гордый, вел. кн.
московский, XIV в.— 365—367,
385—388, 404, 408, 409, 418
Семен Константинович, городецкий
(в Тверском княжестве),
XIV в.—389, 390
Семен Михайлович, кн. суздаль-
ский, XIV в.— 438
Сенька Быков, участник Куликов-
ской битвы в 1380 г.— 442
Серапион, еп. владимирский, автор
поучений, XIII в.— 323, 324,
334-340
Сербина К. И., историк — 345
Сергеевич В. И., историк права —
170-173, 325, 362
Сергий Радонежский, основатель
Троице-Сергиева м-ря, XIV в.
—402, 418, 441
479
Серебрянский Н. И., utctopiEK —162,
308, 310, 312, 314, 317, 345
Сильвестр, игумен Выдубицкого
м-ря, автор второй редакции
Повести временных лет,
XII в.— 176, 179
Сим, библейский персонаж — 180
Симеон, болгарский царь, IX—
X вв.—111
Симеон, еп. полон,кий, потом пер-
вый еп. тверской, XIII в.—
334, 425
Симеон Логофет, церковный писа-
тель — 252, 255
Симеон (Немань), великий жупан
сербский, XIII в.— И
Симон волхв, легендарное лицо,
якобы требовавшее у апостолов
права продавать церковные
должности — 427
Симони П. К., литературовед и ар-
хеограф — 112, 225
Скилиций, византийский писатель,
XI в.—60
Скрипиль М. О., литературовед —
289, 343, 350
Смирнов А. И., языковед— 112
Соболевский А. И., литературо-
вед — 86, 112, 430
Сокал, половецкий хан, XI в.— 197
Соколов II., историк — 329—331
Соловьев А. В., литературовед —
227, 440, 449
Соловьев С. М., историк — 76, 77,
79, 157, 166-171, 173, 174, 227,
254, 362
Соломон, царь, библейский персо-
наж — 68, 273, 309
Софоний, автор «Задонщины»,
XIV в.— 440, 449, 450, 452, 453,
455
Сперанский М. Н., литературовед—
И, 12, 408
Срезневский И. II., слави'ст — 16,
281, 351, 352, 420, 428
Станкевич Н. В., историк — 362
Стефан, еп., обличитель ереси
стригольников, XIV в.— 430
Стефан, еп. сурожский, IX в.— 48,
49
Стефан, игумен Киево-Печерского
м-ря, XI в.— 182
Струве П. Б., буржуазный эконо-
мист и социолог — 17
Судислав Владимирович, кн., брат
Ярослава Мудрого, XI в.— 164,
170
Сухоборец — см. Васюк Сухо-
борец
Сухомлинов М. И., историк и лите-
ратуровед — 250, 252, 263, 265
Сфенкель — см. Свенельд
Сырчан, половецкий хан, XII в.—
211
Тарасий, еп. ростовский, XIII в.—
320, 332, 354
Татищев В. Н., историк — 92, 93,
233, 366, 370, 426, 427
Тегак, половецкий хан, XIII в.—
213
Телебуга, хан Золотой Орды,
XIII в.— 321
Темер (сопровождал вел. кн. Яро-
слава Всеволодовича в Орду),
XIII в.— 211
Темерь, начальник карательного
отряда Золотой Орды, XIII в.—
320
Тизенгаузен В. Г., востоковед —
292, 294, 297, 302
Тит Вострский, еп. города Бастры
в Аравии, церковный писатель,
IV в.— 252
Титмар Мерзебургский, немецкий
хронист, X—XI вв.— 85
Тихомиров М. Н., историк — 41, 42,
53, 85, 104, 142, 233, 281, 310,
361, 440, 442, 443, 449, 456
Тихонравов Н. С., литературовед —
224-226, 233, 294
Тоглий, половецкий хан, XII в.—
213
Торчин, «муж» кн. Давида Свято-
славича, XI—XII вв.—212
Тох та. хан Золотой Орды, XIV в.—
370
Тохтамыш, хан Золотой Орды,
XIV-XV вв.— 384, 421, 444,
445, 448, 454, 456—462
Траян, возможно римский импера-
тор, I—II вв.—224—226
Тугор, половецкий хан, XI в.— 213
Тудор, ‘знатный берендей, XII в.—
212
Тур (или Турайтемир), начальник
карательного отряда Золотой
Орды, XIII в.— 320
Турайтемир — см. Тур
Тюнрак Осолухович, половецкий
хан, XII в.—213
Уваров А. С., археолог и собира-
тель рукописей — 94, 250—253,
263, 265
480
Угоняй, новгородский тысяцкий,
X в.— 92
Узбек, хан Золотой Орды, XIV в.—
370—374, 377, 378, 382—385, 445
Улита, жена кн. Андрея Боголюб-
ского, XII в.— 233
Ульяна Михайловна, тверская
княжна, жена вел. кн. литов-
ского Ольгерда, XIV в.— 389
Упырь Лихой, писец, XI в.— 89
Успенский (Порфирий)—см. Пор-
фирий (Успенский)
Успенский Ф. И., византиновед —
51, 54, 55
Федор Бяконт, московский бояпин.
отец митр. Алексея, XIII—
XIV вв.— 40
Федор Ростиславич, кн. ярослав-
ский, XIII в.—319, 320
Федор Юрьевич, кн. рязанский,
XIII в.—352
Федорчук, начальник карательного
отряда Золотой Орды, XIV в.—
379, 380, 434, 435
Феогност, еп. переяславский,
XIII в.—329
Феогност, еп. сарайский, XIII в.—
329
Феогност, митр. московский,
XIV в.— 365, 385, 408, 409
Феодор, боярин кн. Михаила Все-
володовича черниговского,
XIII в.—304, 315, 317-319
Феодор (Федорец), еп. владимир-
ский, XII в.— 240, 245—248, 253,
255, 257, 260, 262, 263
Феодор II, еп. тверской, XIV в.—
428
Феодора (ей приписывается Поуче-
ние св. Феодоры) — 127, 135
Феодорит, монах, кандидат в рус-
ские митрополиты, XIV в.— 409
Феодосий, игумен владимирского
Спасского м-ря, XIII в.— 324
Феодосий Печерский, игумен Кие-
во-Печерского м_ря, XI в.— 12,
110, 182, 266, 268
Феопемпт, митр, киевский, XI в.—
29, 34, 69, 70, 91
Феофилакт. apxiweui. болгарский,
церковный писатель, XI—
XII вв.- 255
Филарет (Гумилевский), историк
церкви — 326
Филофей, патриарх константино-
польский, XIV в.— 407, 410,
412, 413, 415, 435
Флавий Иосиф — см. Иосиф Фла-
вий
Фома, апостол — 66
Фома, легендарный еп. ростовский,
X в.— 245
Фома, смоленский клирик, XII в.—
96
Фортинский Ф. Я., историк — 85
Фотий, митр, московский, XV в.—
416
Фотий, патриарх константинополь-
ский, IX в.— 49, 50, 52—54, 58,
81, 91, 246
Хала некий М. Г. литературовед —
73
Хам, библейский персонаж — 180
Хаммер-Пургшталь И., немецкий
востоковед — 302
Хвольсон Д. А., востоковед — 25
Хвост Алексей Петрович, москов-
ский боярин, XIV в.— 386, 387
Хидырь, хан Золотой Орды, XIV в.
—401
Хрисоверг — см. Лука Хрисоверг
Хрулец — см. Гридя Хрулец
Черепнин Л. В., историк — 2, 5, 42,
387, 399
Чижевский Д., зарубежный лите-
ратуровед— 13—16
Чипгис-хан, основатель империи
монголов, XIII в.— 297, 302, 329
Чистов К. В., фольклорист — 381,
383
Чол-хан («Щелкан Дудентьевич»
русской народной песни, Шев-
кал русских летописей), пле-
мянник хана Узбека, посол Зо-
лотой Орды, XIV в.— 17, 377—
383, 434, 435, 464
Шамбинаго С. К., литературовед —
440, 441, 443, 449, 454
Шарукан, половецкий хан, XII в.—
212
Шаумян С. Г., деятель большевист-
ской партии — 4
Шафарик П. И., чешский славист —
52
Шахматов А. А., языковед и исто-
рик русского летописания —
10, 13, 27-35, 37—41, 43-46,
73, 75, 76, 78, 82, 83, 87, 128, 129,
152—155, 159, 160, 162, 164, 179,
199, 216, 358, 440, 441, 443, 444,
449
Шахматов В. М., зарубежный ис-
торик — 12, 13
481
Шевкал — см. Чол-хан
Шевырев С. П., литературовед —
253, 274, 275
Шетнев Михаил, тверской боярин,
XIII в.— 381, 382
Шеффер П. И., литературовед —
380
Шимановский В., языковед — 112
Шляков Н. В., литературовед — 127
Шляпкин И. А., литературовед —
277, 279
Щапов А. IL, историк — 279
Щапов Я. Н., историк — 5
Щелкан Дудентьевич — см. Чол-хан
Энгельс Ф.— 4, 17, 93, 152, 194, 231,
258, 407, 434, 439
Югов А. К., писатель — 224, 225
Юлиан, венгерский миссионер,
XIII в.—294
Юлиан Отступник, римский импе-
ратор, IV в.— 348
Юрий, сын Петра, царевича ордын-
ского, XIII в.— 341, 342
Юрий Андреевич, кн., сын Андрея
Боголюбского, XII в.—237
Юрий Владимирович Долгорукий,
кн. суздальский, вел. кн. киев-
ский, XII в.- 189, 204, 206, 213,
233, 234, 237—239, 243, 247, 248,
270, 311
Юрий Всеволодович, вел. кн. вла-
димирский, XIII в.— 98, 238,
269, 292, 294, 295, 298-302, 310,
312, 314, 316, 324
Юрий Данилович, кн. московский,
вел. кн. владимирский, XIV в.—
357, 359, 360, 363, 364, 369-377,
419, 420, 426, 428
Юрий Дмитриевич, кн. галицкий,
XIV—XV вв.—404
Юрий Ингоревич, вел. кн. рязан-
ский, XIII в.— 351, 352
Юрий Кончакович, половецкий хан,
XIII в.—211—213
Юрий Львович, кн. волынский,
XIV в.— 369
Юрий Ярославич, кн. туровский,
XII в.—261
Юрка сапожник, участник Кули-
ковской битвы в 1380 г.— 442
Юстиниан, византийский импера-
тор, VI в.— 428
Ягайло, вел. кн. литовский, король
польский, XIV—XV вв.— 443,
444, 446
Ягич И. В., славист—100, 112
Яким, боярин кн. Андрея Боголюб-
ского, XII в.— 235
Яков, монах, 2-я пол. XI в.— 339
Яков (Иваков мних), монах, автор
«Памяти и похвалы» кн. Вла-
димиру Святославичу, 1-я пол.
XI в.-42, 87, 99
Яков Станиславич, предполагае-
мый посол патриарха Луки
Хрисоверга, XII в.— 246
Яковлев В. А., литературовед
-128
Якубовский А. Ю., востоковед — 27,
329, 338, 346, 437
Ян Вышатич, воевода кн. Свято-
cnaiBia Ярославича, XI в.— 258
Ярополк Владимирович, кн. киев-
ский, XII в.— 202, 203
Ярополк Изяславич, кн. бужский,
XII в.— 206
Ярополк Святославич, кн. киев-
ский, X в.— 28, 35, 41, 78, 153,
154, 163
Ярополк Томзакович, половец,
XII в.—212
Ярослав Владимирович, кн. новго-
родский, XII в.—229, 270, 453
Ярослав (в крещении Георгий)
Владимирович Мудрый, кн.
киевский, XI в.— 24, 25, 28—30,
34—38, 40—45, 60—65, 67—70,
72—74, 88, 91, 95, 98, 101, 104,
108, 109, 124, 125, 154, 156, 158,
162—166, 170, 182, 189, 197, 198,
224, 226, 227, 312
Ярослав Владимирович Осмомысл,
кн. галицкий, XII в.— 227, 229,
230
Ярослав Всеволодович, вел. кн.
владимирский, XIII в.— 98,
211, 269, 270, 277, 280, 290, 301,
304—306, 309, 310, 312, 314—
316, 356
Ярослав Всеволодович, кн. черни-
говский, XII в.—189, 206, 221
Ярослав Изяславич, кн. луцкий,
XII в.- 206
Ярослав Святополкович, кн. влади-
миро-волынский, XII в.— 136,
187
Ярослав Святославич, кп. чернигов-
ский, XI—XII вв.— 175
Ярослав Ярославич, кн. тверской,
XIII в.— 320, 357
Яхъя Антиохийский, арабский ис-
торик, XI в.— 85, 87
УКАЗАТЕЛЬ ПАМЯТНИКОВ ПИСЬМЕННОСТИ
«Афанасиевы ответы» (Вопросы и
ответы Афанасия кн. Антио-
ху) — 115, 116, 122, 123
Былина о Батые — 347, 348
«Власфимиа» — 427, 428
Вопросы и ответы Анастасия Си-
наита — 115
Вопросы и ответы Афанасия (точ-
нее Поев дю-Афанасия) кн. Ан-
тиоху — см. «Афанасиевые1 от-
веты»
«Вопрошание Кириково» — 183
Воскресенская летопись — см. Ле-
топись Воскресенская
Галицко-волынская летопись —
см. Летопись Галицко-волын-
ская
Густынская летопись — см. Лето-
пись Густынская
Деяния собора 1274 г.— см. «Пра-
вило Кюрила митрополита
руськаго...»
Договор Руси с греками 911 г.—
26, 41
Договор Руси с греками 945 г.—
26, 41
Договорная грамота московско-
тверская 1375 г.—398—400
Договорная грамота сыновей Ивана
Калиты — 387
Договорные грамоты Дмитрия Дон-
ского с кн. серпуховским Вла-
димиром Андреевичем — 403—
405, 417, 418
«Домострой» — 116, 122
Древнейший летописный свод —
20, 29—34, 37, 38, 41, 42, 44—
46, 72, 73, 75, 84, 98, 154, 157—
159
Духовная грамота Ивана Калиты —
386
Духовные грамоты Дмитрия Дон-
ского — 403
Ермолинская летопись — см. Лето-
пись Ермолинская
Житие Георгия Амастридскюго —
48, 49
Житие киевских варягов-«мучени-
ков» — 12
Житие Кирилла-Константина —
52, 53, 89
Житие кн. Александра Ярослави-
ча Невского — 305—310, 312—
314, 345
Житие кн. Андрея Юрьевича Бо-
голюбского — 235, 237
Житие кн. Бориса и Глеба — И, 12,
21, 97, 159, 162. См. также
«О убьеньи Борисове», «Сказа-
ние и страсть и похвала... Бо-
риса и Глеба», Сказание о пе-
ренесении мощей Бориса и
Глеба, Сказание о чудесах
Бориса и Глеба, «Чтение о по-
гублении... Бориса и Глеба»
Житие кн. Владимира Святослави-
ча — 12, 96, 97
Житие кн. Михаила Всеволодовича
черниговского — 317, 319, 434
Житие кн. Михаила Ярославича
тверского — см. Повесть об
убийстве кн. Михаила Яросла-
вича в Орде
Житие кн. Ольги — 12, 96, 97.
См. также Проложная статья о
кн. Ольге
Житие Леонтия Ростовского — 246
Житие Петра, митр, московского —
370, 427
Житие Петра, царевича ордынско-
го — см. Повесть о Петре, ца-
ревиче ордынском
Житие Сергия Радонежского —
418, 441
Житие Стефана Сурожского — 48,
49
Житие Феодосия Печерского — 12
483
«Завет Ярослава» — см. «Ряд Яро-
слава»
«Задонщина» — 440, 448—455, 464
«Златая цепь (чепь)»— 127, 145,
191
Изборник Святое лана 107'3 г.— 114,
115
Изборник Святослава 1076 г.— 16,
19, 20, 110—130,132, 133, 136, 140,
143—145, 422, 423, 464
«Измарагд» — 21. 127, 128, 273, 323,
423, 424, 429, 430
Ипатьевская летопись — см. Лето-
пись Ипатьевская
Исповедение веры митр. Иларио-
на — 73
«Како Яхити Христианом» — 422
«Како подобает человеку быти» —
см. «Святого Василия како по-
добает человеку быти»
Канонические ответы митр. Иоан-
на II — 12, 339
Кенигсбергская летопись — см. Ле-
топись Радзивилловская
Киевская летопись XII в.— см. Ле-
топись Киевская XII в.
«Книга, называемая Власфимиа,
рекше хула на еретикы...» —
см. «Власфимиа»
Лаврентьевская летопись — см. Ле-
топись Лаврентьевская
Летописец владимирский — 83
Летописец владимирский конца
XIV в.— 245
Летописец кн. Владимира Глебови-
ча переяславского — 216
Летописец кн. Игоря Святослави-
ча — 216, 221
Летописец кн. Мстислава Изясла-
вича — 207
Летописец Переяславля Южного
(епископский) — 248
Летописец Переяславля Южного
(княжеский) — 236, 237
Летописец семейный Иван Кали-
ты — 359
Летописец тверской великокняже-
ский XIV в.- 358
Летописный свод владимирский
1177 г.- 236, 248
Летописный свод Ивана Калиты —
358
Летописный свод кн. Марьи Михай-
ловны — 315, 316
Летописный свод конца XV в.—
373, 374, 396
Летописный свод тверской 1327 г.—
357-359
Летописный свод тверской 1409 г.
(еп. Арсения) — 358
Летописный свод тверской 1455 г
(вел. кн. Бориса Александро-
вича)— 358
Летописный свод Устюжский — 85,
344, 345
Летописный свод 1070-х гг.— 20, 27
Летописный свод 1090-х гг. (На-
чальный свод) — 20, 87, 96,
128—130, 140, 177, 199, 290
Летопись Авраамки — 443
Летопись Воскресенская — 152, 242,
296, 300, 302, 320, 332, 336, 360,
373, 374, 377, 396, 403, 429, 462
Летопись Галицко-волынская —
211, 261, 300, 302, 316
Летопись Густынская — 245
Летопись Ермолинская — 28, 456,
459—461
Летопись Иоакимовская — 92, 93
Летопись Ипатьевская — 37, 85,
189-191, 205—208, 213, 217, 219,
221, 234-239, 244—248, 260,
293, 295, 301, 302, 304, 306, 315,
316
Летопись Кенигсбергская — см. Ле-
топись Радзивилловская
Летопись Киевская XII в.— 261
Летопись Лаврентьевская — 37, 85,
130, 191, 202, 203, 213, 216, 221,
223, 236, 237, 240, 241, 245, 248,
260, 293, 295, 299, 301, 302, 304,
306, 314—318, 322, 325, 328, 329,
344
Летопись Львовская — 28
Летопись Никоновская — 90, 91,
246—248, 259, 260, 320, 359, 360,
365, 367, 372, 373, 378, 379, 382,
384, 389, 391, 395-397, 402, 415,
418-421, 427, 438, 462
Летопись Новгородская первая —
295, 296, 300, 307, 309, 314, 320,
322, 323, 325, 326, 359, 363, 366,
444
Летопись Новгородская третья —
363
Летопись Новгородская четвер-
тая — 307, 369, 403, 417, 443,
444
Летопись Псковская вторая — 308
Летопись Радзивилловская — 85,
216
Летопись Симеоновская — 269, 306,
307, 320, 321, 330, 358, 359, 373,
374, 377, 379, 391—397, 402,
458-461
484
Летопись Софийская первая — 245,
367, 369, 374
Летопись Софийская вторая — 242
Летопись Супрасльская — 443
Летопись Тверская — см. Тверской
сборник
Летопись Типографская — 320, 461,
462
Летопись Троицкая — 357, 444
Львовская летопись — см. Летопись
Львовская
«Мерило праведное» — 425
«Моление» Даниила Заточника —
14, 128, 269—290
Надгробное слово о кн. Александре
Ярославиче Невском (летопис-
ное) — 314
Надгробное слово о кн. Васильке
Константиновиче (летопис-
ное) - 299, 314
Надгробное слово о кн. Всеволоде
Ярославиче (летописное) —
21, 138, 284
Надгробное слово о кн. Глебе Ва-
сильковиче (летописное) —
318, 319
Надгробное слово о кн. Михаиле
Александровиче (летописное)
—376
Надгробное слово о кн. Юрии Все-
володовиче (летописное) — 314
«Наказание богатым» —115, 120,
121, 141
«Наказание Исихия, презвутера
иерусалимского» — 116, 122,
123, 125
«Наказание князем, иже дают во-
лость и суд небогобойным и
лукавым мужем» — 425
«Наказание попом» — 125
«Наказание» Симеона, еп. твер-
ского — 425
«Написание Акиндино» — см. По-
слание Акиндина к Михаилу
Ярославичу, вел. кн. тверскому
Начальный свод — см. Летописный
свод 1090-х гг.
Несторова летопись — см. Повесть
временных лет
Никоновская летопись — см. Лето-
пись Никоновская
Новгородская первая летопись —
см. Летопись Новгородская
первая
Новгородская третья летопись —
см. Летопись Новгородская
третья
Новгородская четвертая летопись
—см. Летопись Новгородская
четвертая
«О благопохвалении» — см. «Свято-
го Василия о благопохвале-
нии»
«О десятине» — 116, 121
«О казнях божиих» — 110, 199
«О почитании родителей» — 116
«О рассмотренья любви»— см. «Сло-
во святых отець о рас-
смотренья любви»
«О убьеньи Борисове» — 154, 155.
157, 159
«Откровение» Мефодия Патарско-
го — 293, 294
Палея толковая — 99
«Память и похвала» Иакова мни-
ха — 42, 87, 99
Патерик киево-печерский — 182,
183, 450
Песня о Щелкане Дудентьевиче —
17, 377, 380-383, 434-435, 464
«Побоище Батыево» — 300, 303
«Поведение и сказание о побоище
Дмитрия Ивановича Донско-
го»— см. «Сказание о Мамае-
вом побоище»
Повести о Николе Заразском — 351
Повесть временных лет — 12, 19,
20, 26—28, 35, 37—42, 48, 51,
54-56, 76, 78, 82—87, 93, 95, 98,
100, 101, 109, 110, 115, 128—130,
138, 141, 152—154, 156—159,
163—165, 175—183, 187, 190, 193,
195, 197—201, 229, 258, 290, 450,
451
Повесть летописная о битве на
р. Пьяне — 438
Повесть летописная о восстании в
Твери против Чол-хана— 377—
379
Повесть летописная о кн. тверском
Михаиле Александровиче —
421
Повесть летописная о Куликовской
битве — 439, 441, 443—447
Повесть летописная о нашествии
Тохтамыша — 455—462
Повесть о Меркурии Смолен-
ском — 347-350, 354, 464
Повесть о Петре, царевиче ордын-
ском — 331, 332, 340-344, 349,
354
Повесть о победе новгородцев над
суздальцами — 241
Повесть о разорении Рязани Ба-
тыем — 347, 350—354, 464
485
Повесть об Акире Премудром — 12
Повесть об убийстве кн. Андрея
Боголюбского — 234
Повесть об убийстве кн. Михаила
Ярославича тверского в Ор-
де—369-377, 434
Повесть попа Василия об ослепле-
нии кн. Василька Ростислави-
ча — 178
Послание Акиндина к Михаилу
Ярославичу, вел. кн. тверско-
му — 427, 428
Послание Василия, архиеп. новго-
родского, к Феодору II,
еп. тверскому, о рае — 428
Послание к брату столпнику митр.
Илариона — 11
Послание митр, киевского Льва II
об опресноках — 96
«Послание некоего старца» к игу-
мену киевопечерскому Васи-
лию — 251, 266
Поучение Владимира Мономаха —
20, 22, 96, 97, 127, 130—140, 144,
145, 176-178, 183, 487, 243, 284,
290, 464
Поучение детям Ксенофонта —
127, 135
Поучение детям Феодоры —127,
135
Поучение Луки Жидяты — 101, 117,
118
«Поучение правый веры душепо-
лезное» — 147
Поучения Серапиона, еп. влади-
мирского — 336—339
Правда Русская Пространная — 19,
141—144, 151, 180, 271
Правда Ярославичей — 104
«Правило Кюрил'а М1итропю1л1ита
руськаго и съшьдъпиихся епи-
скопов...» (деяния собора
1274 г.) — 334, 335, 427
Предисловие к Начальному сво-
ду—128—130, 140, 177, 199
Прологи — 243, 251, 252, 255
Проложная статья о кн. Мстиславе
Владимировиче — 12
Проложная статья о кн. Ольге — 12
Проложная статья о Феодосии Пе-
черском —12
Псковская вторая летопись —
см. Летопись Псковская вто-
рая
«Пчела» — 12, 127
Радзивилловская летопись — см.
Летопись Радзивилловская
Рогожский летописец — 358, 368,
372, 376, 377, 379, 380, 389—
391, 394, 398, 421, 422
«Ряд Ярослава» — 20, 164—166, 173,
174, 180, 188, 191
«Святого Василия како подобает
человеку быти» — 116, 122, 125,
140
«Святого Василия о благопохвале-
нии» — ИЗ, 125
Симеоновская летопись — см. Лето-
пись Симеоновская
«Сказание и страсть и похвала свя-
тою мученику Бориса и Гле-
ба» — 144, 155, 162, 163
«Сказание о грамоте русстей» — 99
«Сказание о Мамаевом побоище»—
440—442, 449, 454
Сказание о начале Печерского мо-
настыря — 37
Сказание о перенесении мощей Бо-
риса и Глеба — 155
Сказание о победе Андрея Бого-
любского над волжскими бол-
гарами — 242—244
«Сказание о преложении книг на
словенский язык» — 26, 38, 39
Сказание о распространении хри-
стианства на Руси — 43—45
Сказание о хане Отроке — 211
«Сказание о черноризьчьстемь чи-
ну» Кирилла Туровского —
250, 267
Сказание о чудесах Бориса и Гле-
ба — 144, 145
Сказание о чудесах владимирской
иконы божией матери — 242
«Сказание об убиении великого
князя Георгия Даниловича мос-
ковского» — 376
«Слово в неделю светоносную» Ки-
рилла Туровского — 264
«Слово в неделю Фомину» Кирил-
ла Туровского — 266
«Слово» Даниила Заточника —
269-290
«Слово душеполезное о хромци и о
слепци» Кирилла Туровско-
го — 251, 262, 263, 267
«Слово Иоанна Златоуста, како
имети челядь» — 424
Слово на Никейский собор Кирил-
ла Туровского — см. «Слово на
сбор святых отец 318»
«Слово на пасху» Кирилла Туров-
ского — 264
Слово на пятую неделю по пасхе,
486
приписываемое Кириллу Ту-
ровскому—94, 265, 266
«Слово на сбор святых отец 318»
Кирилла Туровского — 259, 264
«Слово неизвестного сочините-
ля...» — 441
«Слово некоего калугера о четьи
книг» — 116
«Слово некоего отца к сыну свое-
му словеса душеполезная» —
115, 121, 124, 125, 127, 423
«Слово некоего христолюбца и на-
казание отца духовна» — 148
Слово о богатых и немилостивых —
423
«Слово о житии и о преставлении
Дмитрия Ивановича, царя
Русьскаго» — 403, 417, 440—443,
446, 448
Слово о законе и благодати митр.
Илариона — 7, 11, 20, 43—46,
65—72, 96, 100, 105, 124-127
«Слово о казнях и о ратях» — 323
«Слово о князех» — 146, 192
«Слово о князьях» — 189, 190
«Слово о кончине мира» С ера пио-
на — 323, 337
Слово о любви и о зависти — 433
Слово о мудрости, приписываемое
Кириллу Туровскому — 251
Слово о мытарствах — 251
«Слово о мятежи жития сего» —
323, 324
«Слово о погибели Рускыя зем-
ли»—307, 310—314
«Слово о полку Игореве» — 10, 18,
22, 79, 96, 127, 179, 206, 209—
211, 215—231, 268, 402, 419, 420,
440, 449—453, 455, 464
«Слово о посте» — 145
«Слово о суседех» — 191
«Слово о храборьстве» — 146
«Слово о челяди» — 145, 146
«Слово похвальное на перенесение
мощей святых Бориса и Гле-
ба» — см. «Слово о князьях»
«Слово святых отец, како жити
Христианом» — 147
«Слово святых отец о рассмот-
ренья любви» — 424, 430
Софийская первая летопись — см.
Летопись Софийская первая
Софийская вторая летопись —
см. Летопись Софийская вторая
Степенная книга — 24, 49, 259
«Стословец (Стоглавец) Генна-
дия»—!^, 115, 124, 125, 127,
423
Супрасльская летопись — см. Ле-
топись Супрасльская
Тверская летопись — см. Тверской
сборник
Тверской сборник (тверская лето-
пись) — 233, 358, 372, 373,
376-380, 390, 392-397, 402, 421,
438, 439
Типографская летопись — см. Ле-
топись Типографская
Троицкая летопись — см. Летопись
Троицкая
Устав Владимира Мономаха (в со-
ставе Пространной Правды
Русской) — 19, 141—144, 146,
147
Устюжский летописный свод —
см. Летописный свод Устюж-
ский
Хождение Даниила игумена в «свя-
тую землю»—21, 183—186
Хождение Стефана Новгородца —
408
Хроника Георгия Амартола — 36
«Хронограф по великому изложе-
нию» — 36, 37
«Цари, царствующие в Константи-
нополе, православные и ере-
тики» — 311
«Чтение о погублении и о чюдесех
святую и блаженую страсго-
терпцю Бориса и Глеба» Не-
стора — 100, 155, 159—162
«Шестоднев» — 95
Ярлыки золотоордыпских ханов
русским митрополитам — 329—
330
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие............................ . . . , . . . . 3
Введение ....*................................................. 7
Очерк первый. Первый русский исторический труд................. 24
Очерк второй. Борьба двух миров (Русско-византийские отношения
•и их отражение в памятниках публицистики XI в.) .... 47
Очерк третий. «Крещение Руси».................................. 75
Очерк четвертый. Теория общественного примирения.............. 103
Очерк пятый. Идея единства Русской земли...................... 149
Очерк шестой. Русь и степь.................................... 193
Очерк седьмой. Слово о полку Игореве.......................... 216
Очерк восьмой. Идеологические предприятия Андрея Боголюбского 232
Очерк девятый. Кирилл Туровский................................250
Очерк десятый. Моление Даниила Заточника как памятник ранней
дворянской публицистики.......................................269
Очерк одиннадцатый. Отражение татарского нашествия в русской
общественно-политической мысли............................... 291
1. Настроение всеобщего разброда — «недоумение в людях» . . 291
2. Политические тенденции летописных сказаний о татарском
нашествии...................................................297
3. Идейная близость жития Александра Невского и Слова
о погибели Русской земли................................... 307
4. Князья и татарское иго..................................314
5. Бояре и татарское иго.................................. 321
6. Духовенство и татарское иго............................ 324
7. Народ и татарское иго...................................344
Очерк двенадцатый. Публицистика первого этапа создания Рус-
ского централизованного государства...................... ... 355
1. Москва выходит на общерусскую арену.................... 355
2. Ранние повести о гибели Михаила Ярославича Тверского
в Орде......................................................369
3. Летописные повести и «Песня о Щелкане Дудентьевиче» . . 377
4. Новые идеи московской публицистики. Великое княжество
Владимирское — отчина московских князей. Эволюция по-
нятия старейшинства.................................... 384
5. Церковь и политическая борьба.......................... 405
6. Городские мотивы в русской публицистике XIV в.......... 417
Очерк тринадцатый. Куликовская победа......................... 437
Заключение.................................................... 463
Сокращения, принятые при указаниях на источники............... 466
Указатели..................................................... 467
Иссак Уриелевич Будовниц
Общественно-политическая мысль Древней Руси XI—XIV вв.
Утверждено к печати Институтом истории АН СССР
Редактор издательства Е. Б. Зомбе. Технический редактор Г. С. Симкина
РИСО АН СССР31-4Р. Сдано в набор 29/VII 1960 г. Подписано к печати 20/IX 1960 г*
Формат 60X90716, Печ. л. 30,5. Уч. издат. л. 31,5 Тираж 2500. Т-12302. Изд ат. № 4856.
Тпп. зак. 835.
Цена 21 руб. с 1/1-1961 г., 2 руб, 10 коп.
Издательство Академии наук СССР. Москва, Б- 62, Подсосенский пер., 21
2-я типография Издательства АН СССР. Москва, Г-99, Шубинский пер., 10
ОПЕЧАТКИ
Стр. Строка Напечатано | Должно быть
119 5 сн. пиштиим ништиим
263 5 св. дурных «дурных
304 9 св. полонившуся поклонившуся
307 1 св. пустошню пустошною
317 27 св. Бытия Батыя
334 18 сн. ладоши падоша
425 475 14 сн. прав. кол. не ономь на ономь
475 10 св. прав. кол. 4 5
476 11 сн. лев. кол. Макакий Магакий
479 18 св. прав. кол. 4 4,5
482 16 сн. лев. кол. Городецкий кн. городецкий
и. 15 св. У. Будовниц 4 4,5