Парижская коммуна 1871 г - Талес К.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Революционные идеи пускают корни. Массы медленно пробуждаются. Буржуазия на страже
ГЛАВА ВТОРАЯ. Революционные дни, вызванные «великим буржуа».Тьер и 18 марта 1871 года
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Испытания Революции, которой не доставало революционеров. Диктатура Центрального Комитета
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Революционеры, поздно вышедшие на арену и не разбиравшиеся в современности. Правительство Коммуны
ГЛАВА ШЕСТАЯ. Преступление на службе у «порядка»
Автор: Талес К.
Теги: история парижская коммуна
Год: 1925
Похожие
История Парижской коммуны 1871 года
Парижская Коммуна 1871 г. Том 2
История Парижской коммуны 1871 г
Парижская Коммуна 1871г
Текст
                    К. ТАЛЁС
ПАРИЖСКАЯ
КОММУНА
1871 г.
ПЕРЕВОД С ФРАНЦУЗСКОГО
РАБОЧЕЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО „ПРИБОЙ*
ЛЕНИНГРАД л 1925

Ленинградский Гублит 4254.
Печ. 10000 экз. — 11 л.
Зак. № 494.

Предисловие к русскому изданию.
Есть две истории Парижской Коммуны: есть история париж¬
ского пролетариата, поднявшего восстание, утвердившего вооружен¬
ной силой свою власть, сражавшегося за эту власть и потерпевшего
горькое поражение; и есть история совета Коммуны, руководившего
начатым движением, управлявшего, печатавшего манифесты и про¬
кламации, издававшего декреты. В книгах эти две истории обычно
сливаются в одну; в жизни они подчас тесно сплетались, подчас
расходились и шли каждая своим путем. Несмотря на свое кровноо
родство, это все лее две отличные друг от друга истории.
История парижского пролетариата — это летопись героических
подвигов революционного энтузиазма, беззаветной преданности
социализму. Это история бесконечных страданий и лишений, под
конец — пыток и мучительной смерти. Это вместе с тем история
заблуждений и иллюзий, но таких заблуждений и иллюзий, которые
побеждались верным революционным инстинктом класса. Это — исто¬
рия, по которой можно учиться, по которой учились и до сих пор
учатся, как делать революции. Эта история анонимна и, в сущности,
еще совсем не изучена. Пролетариат появляется в дни марта и соб¬
ственными силами, почти без руководителей, овладевает Парижем.
Затем он уходит на передовые позиции, возвращается в мастерские;
его можно видеть в клубах, на народных собраниях, в бесчисленных
учреждениях, созданных революцией; но он исчезает из поля зрения
историка. Мы почти ничего не знаем о нем. Всю сцену заполняют
совет Коммуны и центральный комитет Национальной Гвардии. Мы
почти всех знаем по именам. Нам известно, о чем они спорили. Здесь
история Коммуны превращается в историю заблуждений и иллюзий,
которых не может победить классовое сознание пролетариата
и его революционный энтузиазм, потому что представители проле¬
тариата — в меньшинстве, и это меньшинство, к тому же, заражено
всеми предрассудками детского периода движения. Это — история,
по которой учатся тому, как не делать революций.
3

Пролетариат появляется снова перед историками в последние
дни, в кровавую майскую неделю. И снова то, что приковывает
внимание читателя — это беззаветное мужество коммунаров, их
героическая борьба на баррикадах, их смертельная ненависть
к буржуазии и глубокая вера в то, что их смерть за Коммуну
не напрасна, что она оправдана будущей неизбежной борьбой за
коммунизм и конечной его победой. Революционная энергия париж¬
ских рабочих масс и их горячая вера в социализм — это достижения
Парижской Коммуны, ее плюсы в истории революционной борьбы
пролетариата. Слабость, нерешительность вождей, туманность их
представлений о задачах борьбы, отсутствие у большинства убе¬
жденности и веры — это минусы Парижской Коммуны. Это было
ясно уже тогда, вскоре после ее поражения. Современники
и историки тщательно подбирали и перечисляли все промахи,
ошибки, заблуждения совета Коммуны и вообще руководящих кругов
движения. Но только в свете Октябрьской революции и только на
основании опыта победоносной борьбы русского пролетариата можно
было обобщить все частные ошибки и слабые места Парижской
Коммуны в одной формуле: у парижского пролетариата, боровшегося
по-своему за коммунизм, не было своей коммунистической партии.
В этом была беда героических парижских рабочих масс. И хотя
у них не было недостатка в боевых революционных вождях, им
роковым образом недоставало обученных и подготовленных партий¬
ных кадров. Уроки одного революционного месяца не могли бы
конечно заменить многолетней партийной школы — такой, какую
прошли кадры русского революционного пролетариата.
Внешние условия были благоприятны для восстания. Монархия
пала позорно, военщина потерпела поражение на войне, народ изде¬
вался над генералами и презирал их. Крупная буржуазия была
обезоружена; власть, ею выдвинутая — беспомощна, нерешительна
и труслива. Между мелким крестьянством Франции и пролетариа¬
том не было предопределенной и роковой противоположности.
Социалистическая часть Коммуны искала ощупью и нашла те
лозунги, за которыми могли бы пойти солидарно против буржуазии
рабочие и крестьяне Франции. Маркс был убежден, что „через три
месяца“ вспыхнуло бы крестьянское восстание. Но уроки прихо¬
дили слишком поздно, и не через три месяца, а уже через три
недели Коммуна была окружена не только цепью враждебных
штыков, а и высокой стеной крестьянского равнодушия, недоверия
и даже прямой вражды. И это была первая, прямая и основная
причина провала Коммуны. За версальским Национальным Собра¬
нием укрепилось название „деревенщины", „мужичья". Но в дей¬
ствительности там была не деревня и не мужики; там были поме¬
щики, и притом из числа наиболее махровых, — живучие остатки
родовой, коренной королевской монархии. Подлинная деревня хорошо
знала этих помещиков и при всех своих собственнических инстинктах
4

не была с самого начала склонна итти непременно за Тьером против
пролетариата Парижа. Но пролетариат не мог в решающий исто¬
рический момент, с первого же шага, стать „лицом к деревне", учесть
всю сложность ситуации и выбрать союзника в борьбе. И с первого
же шага дело было проиграно. Крестьянство Франции не понимало
Коммуны и пошло за Тьером, который республиканскими словами
и маневрами ловко прикрывал до нужной поры реакционные
и откровенные стремления французских зубров. Пролетарская
партия не сотворила бы, конечно, чудес. Возможно, что, одолев
свою собственную буржуазию, рабочий класс Франции принужден
был бы признать недостаточность своих сил перед торжествующей
германской реакцией, перед армией Бисмарка, занявшей половину
Франции, если бы рабочий класс Англии и Германии не пришел
ему своевременно на помощь. Но и в этом случае героическая
история Коммуны не была бы просто кратковременным ярким
эпизодом, местным восстанием парижского пролетариата, а превра¬
тилась бы в длительную борьбу французского трудящегося народа
против соединенных сил европейской реакции. Каков бы ни был
исход этой борьбы, судьбы Европы приняли бы совсем иной харак¬
тер и на многие годы приблизили бы торжество европейского про¬
летариата.
В период Парижской Коммуны пролетариат не мог образовать
своей партии, потому что не был подготовлен к этому предшество¬
вавшим своим развитием.
Франция накануне Парижской Коммуны была уже страной
со значительной капиталистической промышленностью, с многочи¬
сленным сравнительно пролетариатом. Шестидесятые годы были
периодом лихорадочного железнодорожного строительства и промыш¬
ленного грюндерства. Французские банки командовали не только
во Франции, а и на всем континенте и далеко за пределами его,
в многочисленных колониях. Глубокие экономические и финансо¬
вые кризисы не раз уже сотрясали до самого основания все здание
второй империи; и не раз прокатывались по всей стране с грозным
гулом волны рабочего движения. Ни в одной стране Интернационал
не был так популярен в рабочих массах, как во Франции. Неза¬
долго до революции французская секция Интернационала была раз¬
громлена полицейскими и судебными преследованиями, но это
только - увеличило славу и популярность Интернационала и его
вождей.
Париж был центром революционного рабочего движения Фран¬
ции. Но пролетариат в Париже в подавляющем своем большинстве
принадлежал к наиболее отсталым отраслям промышленности,
к таким, где ремесло еще преобладало над машиной и фабрикой.
Рабочие работали преимущественно в мелких мастерских; в среднем
на каждого предпринимателя в Париже приходилось всего четыре
рабочих. Типичной фигурой для парижского пролетариата был не
5

заводский рабочий, а мастеровой и подмастерье. Индустриальные
центры Франции находились далеко от столицы, в глухой провин¬
ции. Там уже были огромные железоделательные заводы с много¬
тысячной армией пролетариата. Но не они давали тон рабочему
движению Франции. В первых рядах его шли печатники, сапож¬
ники, рабочие многочисленных масерских предметов роскоши
и т. под. Эксплуатация хозяев, нужда, безработица, голод во время
войны и осады рождали в этом пролетариате мелкой промышлен¬
ности острое чувство ненависти к буржуазии, жажду протеста,
борьбы. Жизнь в большом городе, стены домов которого и камни мосто¬
вых говорили громче книг о всемирно исторической великой борьбе
за свободу, давали революционное воспитание молодежи. Социализм
был здесь не отвлеченной пропагандой, а живым преданием во
многих рабочих семьях, где отцы помнили о баррикадах 1848-го
года, а деды могли рассказать о Бабёфе и Буонаротти. Но чувство
социального протеста и революционные традиции не могли заменить
той организации и выучки, того классового воспитания, которые
даются пролетариату обстановкой больших заводов и приобретаемой
в длительной борьбе дисциплиной тысячных масс. Революционная
атмосфера не могла вытравить и тех навыков, настроений, склон¬
ностей, которые неизбежно рождались в мелкобуржуазной среде,
окружавшей вплотную парижского рабочего.
Прудоновские идеи долго владели этой средой. Мысль о малень¬
ких товариществах мастеров, о взаимопомощи, о возможности стать
на ноги при помощи сбережений в народных банках легко здесь
прививалась. На этой почве пышно процветали маленькие бур¬
жуазные утопии, мелкие иллюзии, тешившие хозяйчика, который
вчера выбился из подмастерьев, и мастерового, который мечтал
о том, чтобы выбиться в хозяева. Развивающийся кйиптализм
в кризисах и банкротствах безжалостно подкосил эти иллюзии.
В жестокой конкуренции мелкие ремесленники и лавочники изо
всех сил цеплялись за свое существование, ненавидя крупный
капитал, нажимавший на них, и нажимая в свою очередь на рабо¬
чих. Интернационал успешно вытеснил прудоновские мелкобур¬
жуазные иллюзии среди пролетариата, но не марксизм, а бакунизм
вырос на парижской почве, богато удобренной анархическими
мещанскими настроениями. Целые мастерские, заводы, рабочие
союзы записывались коллективно в члены Интернационала, но
марксистов почти не было. Массы загорались революционным
энтузиазмом, стремлением борьбы за коммунизм, но в головах у них
была безнадежная путаница. Социалистическая борьба противопо¬
лагалась политической, и на этом основании вожди удерживали
массу от всякого активного вмешательства в события впредь до
момента социальной революции. Революционная фраза соединялась
с политической пассивностью. Прочных и постоянных организаций
среди рабочих не было. Бакунисты были против всякой централи-
6

зации рабочего движения. Распыленный по своим мелким мастер¬
ским парижский пролетариат оставался распыленным и в своей
революционной борьбе. И даже в руководящих кругах француз¬
ской секции Интернационала не было навыков партийного единства.
Это был скорее партийный клуб, чем партийная организация.
В этом отношении прямую противоположность „интернационали¬
стам" составляли бланкисты. Но у них замкнутая и конспира¬
тивная организация была кружком интеллигентов-революционеров,
не имевшим, связи с рабочими массами и не умеющим руководить
рабочим движением.
Так без партии боролся парижский пролетариат перед войной
и восстанием, так без партии бросился он в революцию и взял
в свои руки власть, так и остался распыленным и неорганизованным
до конца, до поражения. Национальная гвардия только отчасти
заменяла пролетариату необходимую ему организацию. Это была не
чисто пролетарская и по своему назначению прежде всего воинская
организация. Она не могла осуществлять политического руководства.
Совет Коммуны был избран всеобщим голосованием; в нем преобла¬
дали мелкобуржуазные демократы. Члены Интернационала соста¬
вляли в нем особую группу. Эта группа была влиятельна, потому
что в нее входили влиятельные люди, известные революционеры,
энергичные и преданные работники. Но они не были организа¬
ционно объединены даже в совете Коммуны, а за пределами его
они были просто группой единомышленников. Рабочая организация
в виде системы соподчиненных ячеек, с внутренней дисциплиной,
с обязательными решениями, со своей программой, так и не созда¬
лась. Если бы такая организация была, членам Интернационала,
„меньшинству “ Коммуны, нетрудно было бы подчинить своему
влиянию Коммуну, даже взять власть в свои руки. Но были рабочие
клубы, были рабочие собрания, а организации и партии не было.
В отдельных случаях клубы пытались проводить свои решения по
частным вопросам через совет Коммуны. Систематического и орга¬
низованного давления рабочих масс, постоянного контроля над вы¬
борными не могло быть. Огромная революционная энергия масс,
направленная сначала инстинктивно по верному пути, не концен¬
трировалась, не укреплялась, не отводилась в единое русло; она,
напротив, расточалась, раздроблялась и должна была в самый ко¬
роткий срок истощиться.
Парижская Коммуна была опытом диктатуры пролетариата,
прологом к социалистической революции. К такому заключению
нелегко прийти, если ограничивать историю* Коммуны историей ео
руководящих учреждений. Вожди не думали, что они осуществляют
диктатуру пролетариата; они боялись этой диктатуры и отшатну¬
лись бы в испуге, если бы понимали, что они делают. Мелко¬
буржуазные демократы, вынесенные к власти революционной сти¬
хией, плыли более или менее покорно по течению, не имея своей
7

собственной отчетливой программы, колеблясь между пролетариатом
и мелкой буржуазией. Они принимали такие меры, которые могли
иметь революционный характер, хотя ничего социалистического
в себе не заключали. Таковы были декреты об отделении церкви
от государства и об уничтожении постоянной армии. Они прини¬
мали другие меры, которые имели прямой характер охраны соб¬
ственности крупной буржуазии. Такой вид имела заботливость
о	неприкосновенности капиталов государственного банка и щепе¬
тильное отношение к владельцам промышленных заведений. У со¬
вета Коммуны не было, конечно, времени для крупных социальных
преобразований, но он к ним и не стремился. У него не было
своей социалистической программы, не было руководящей социали¬
стической идеи. Отдельные члены Коммуны, интернационалисты,
в своих ведомствах проводили или намечали реформы в социали¬
стическом духе. Совет Коммуны не возражал, даже сочувствовал,
но это было все-таки не его дело. Его собственная социально-
политическая деятельность имела весьма умеренный характер, хотя
она и прикрывалась иногда чрезвычайно революционной фразеоло¬
гией. Совет Коммуны был учрелсдением с ярко выраженными чер¬
тами мелкобуржуазной демократии; не даром он и гнался так за
соблюдением всех внешних приемов демократии, дорожил всеобщим
избирательным правом и боялся прибегнуть к насилию над врагами
даже тогда, когда это прямо диктовалось интересами обороны.
Будучи официальным представительством Коммуны, совет всего
меньше представлял сам по себе диктатуру пролетариата. Он ее,
напротив, отрицал. Он выражал с наибольшей правильностью
интересы, взгляды и настроения революционного столичного мещан¬
ства, которое было увлечено движением пролетариата, смутно со¬
чувствовало социалистическим идеям, но было неспособно ни на
длительную решительную борьбу, ни на самостоятельную, до конца
последовательную социалистическую политику. Среди ^избирателей,
создавших совет Коммуны, и среди Национальной гвардии преобла¬
дал пролетариат, хотя и ремесленный по своему составу. Но, не
имея своей партии, распыленный, пролетарит поставил над собой
в качестве боевых вождей по преимуществу мелкобуржуазных
демократов, чистых радикалов или бланкистов, у которых яркое
революционное чувство и несомненные симпатии к пролетариату
соединялись с неопределенностью и путаницей социалистических
взглядов. К пролетарскому телу Коммуны была приставлена чу¬
жая голова. Отсюда и неизбежные ошибки и слабости Коммуны,
так ярко и отчетливо выступающие в свете Октябрьской революции
1918 года.
И это все-таки не меняет основного положения. Парижская
Коммуна была первым опытом диктатуры пролетариата, потому что
за советом Коммуны, при всей слабости, противоречивости и демо¬
кратической нерешительности его, стоял вооруженный и револю¬
8

ционный пролетариат. Рабочие массы Парижа взяли в руки ружье
и решили не выпускать его из рук, пока они не добьются спра¬
ведливого общественного строя. У них были очень смутные пред¬
ставления об этом строе, но они знали очень твердо и хорошо,
что этот строй несовместим с господством буржуазии и что буржуа¬
зия бессильна, когда оружие находится в руках ее классового врага.
Этого было достаточно, чтобы все события окрасились в цвета не¬
примиримой классовой гражданской войны, и все умеренные ре¬
формы совета Коммуны, весь наивный лепет о коммунальных пра¬
вах Парижа и т. п.—это только Несущественные детали огромного
исторического явления. Диктатура пролетариата не в программе,
не в заявлениях и отдельных шагах Коммуны, а в самом факте
ее существования, в том, что вооруженный пролетариат стал един¬
ственной властью в Париже. С этого момента буржуазия дол¬
жна была об‘явить пролетариату беспощадную войну, войну до
конца, войну, в которой не могло быть места никаким компро¬
миссам. Вооруженный пролетариат означал крушение буржуаз¬
ного общества в его основах, хотя бы пролетариат и боялся суе¬
верно посягнуть на сокровища французского банка, хотя бы он
предъявлял только такие требования, которые вполне осуществимы
и в пределах капиталистического строя. Вооруженный пролетариат
превращал в фикцию все гарантии демократической избирательной
системы для буржуазии, все демократические для нее свободы.
Буржуазия примирилась бы с чем угодно, но только не с воору¬
женным пролетариатом при бессилии ее собственной армии. Пра¬
вительство Тьера проявило в этом вопросе удивительную ясность
классового своего сознания, и в этом оно отличалось от всей_мелко-
буржуазной демократии. Тьер сразу перевел все разговоры в пло¬
скость вопроса о частной собственности. Никакие финансовые
операции буржуазии невозможны, пока вооруженный пролетариат
владеет пушками,—это была не демагогическая только фраза. Во¬
оруженный пролетарий действительно одним своим видом отбивал
всякий аппетит у финансовых и промышленных дельцов буржуаз¬
ной Франции, и в марте 1871 г. вопрос был поставлен по суще¬
ству отчетливо и ясно: кому владеть страной—буржуазии или про¬
летариату. В Париже власть фактически уже принадлежала про¬
летариату,—совершенно независимо от того, кто победил на выборах
в Коммуну. Это голосование дало иллюзию удовлетворения мелко¬
буржуазной демократии и льстило мелкобурлсуазным же предрас¬
судкам пролетариата, но по существу оно решительно ничего не
меняло. Для буржуазии это благословение со стороны всеобщего
избирательного права имело не большее значение, чем фиговый
листок на античной статуе. Диктатура пролетариата от того не
стала более приемлемой. Представители буржуазии выразили это
в откровенно - цинической форме, отказавшись от своих мандатов.
Но и для пролетариата избирательный бюллетень был только доба¬
9

вочным аргументом к аргументу основному: к винтовке. С этим
аргументом парижский рабочий не расставался. Само собой разу¬
меется, что он не отказался бы от него, если бы выборы в Ком¬
муну сложились не в его пользу. „Двоевластие*4 совета Коммуны
и центрального комитета Национальной гвардии приняло бы очень
скоро характер прямого вооруженного конфликта.
Вооруженный парижский пролетариат был подлинным и главным
героем исторической сцены. Вертя историческая перспектива
должна была бы дать в рассказе о Коммуне на первом плане ра¬
бочие кварталы, клубы, кофейни; окопы и казармы национальной
гвардии; площади, мастерские и заводы. И только одной из со¬
ставных частей исторической обстановки доллсен бы выступать со¬
вет Коммуны, бывший кривым ее зеркалом. В действительности,
в большинстве исторических рассказов о Коммуне совет и его деле¬
гации занимают всю авансцену. Они заслоняют рабочую массу,
которая остается на роли статистов, выступая только в героические
моменты. Между тем, совет Коммуны и центральный комитет ни
в какой мере не могли заменить пролетариату партии, не могли
стать таким местом, где собралось бы, концентрировалось револю¬
ционное настроение рабочих масс, и откуда шло бы систематическое,
постоянное политическое руководство и воснитание.
Конечно, и совет Коммуны и центральный комитет непрерывна
чувствовали за собой горячее дыхание парижской рабочей толпы,.
видели устремленный на них доверчивый, но и строгий взляд рево¬
люционного пролетарита. Поэтому совет Коммуны, в котором
руководящую роль играли буржуазные радикалы типа Делеклюза,
сочувствовали отдельным социалистическим мерам; поэтому в офи¬
циальном органе подчас печатались социалистические статьи, поэтому
вожди не смели сойти с боевых позиций и не думали об уступках
Версалю, хотя и не отказывались принципиально от соглашения.
Вооруженный пролетариат за плечами совета придавал свой особый,
боевой пролетарский и коммунистический характер отдельным ме¬
рам, словам, понятиям, которые сами по себе, без этой поддержки,,
имели бы совершенно иное, подчас совсем нереволюционное, зна¬
чение. Это отпосится прежде всего к самому слову „Коммуна".
Оно имело чрезвычайно неопределенный смысл. Различные поли¬
тические течения вкладывали в него самое разнообразное содержание,
начиная от простого муниципального самоуправления вплоть да
коммунистической общины, как основной ячейки будущего федера-
листски-анархического строя. Но несравненно важнее, чем теоре¬
тические толкования современников Коммуны, был тот живой исто¬
рический смысл, какой получала Коммуна, как форма диктатуры
пролетариата. Она была по существу отрицанием и разрушением
буржуазной государственности, уничтожением самых основ, на ко¬
торых держалось историческое государство. Руководители Коммуны
ре задавались целью создать новый тип общественности; напротив,.
10

они в большинстве своем старались воссоздать прежние учреждения.
Но это было совершенно невозможно в обстановке революции,
в которой руководящую роль игр 1 л пролетариат. Постоянная армия,
полиция, церковь — все это отпало сразу, а затем стал отпадать
и парламентаризм. Овладевая властью, пролетариат придавал ей
иной вид, и хотя Коммуна просуществовала недолго и характер¬
ные черты ее не успели проявиться со всей полнотой, Маркс рас^
смотрел и указал па то, что было главной ее особенностью: свое¬
образная общественная форма, в которую облекается диктатура
пролетариата. Эта роль Парижской Коммуны, как первого опыта
общественного строительства пролетариата после победы над бур¬
жуазией с исчерпывающей полнотой обрисована в „Государстве
и революции" Ленина. Парижская Коммуна не успела дойги до
советской демократии, но она стояла на пути к этой демократии,
и иного пути, в случае ее торжества, пред нею и не было бы.
Но это значение Парижской Коммуны ясно лишь в том случае,
если не теряется ни на минуту связь между советом Коммуны
и пролетариатом, борющимся за свою власть—и в окопах за городом,
и в- мастерских, и в клубах, и в домах. Стоит нарушить истори¬
ческую перспективу и выпятить на первое место совет Коммуны,
отдельных людей, отдельные меры, — и подлинно из-за деревьев
подчас не видно леса. Маленькие люди принижают великую борьбу,
ограниченные теории заслоняют безграничную по своим послед¬
ствиям идею.
Книга Талеса содержит очень живой, сжатый очерк событий
и справедливую критику деятелей, партий и программ. Но пер¬
спектива в ней не соблюдена, пролетариат отодвинут на второй,
план. Это дает неполное освещение событиям 1871 года.
Д- 3,
и

ГЛАВА I.
Революционные идеи пускают корни. — Массы медленно пробуждаются. —
Буржуазия на страже.
Мартовский переворот 1871г. во Франции имел
за собой в прошлом целый ряд революций. Рево¬
люция 1789 г., „Великая Р ев о лю ция“, дала
неравные выгоды отдельным общественным клас¬
сам: буржуазии она предоставила политическую
власть; крестьянин, не вполне еще свободный от феодальных
тягот, избавился от них совершенно; на его долю перепали
также крохи из национальных имуществ, но в этой области
ему пришлось встретить отчаянную конкуренцию со стороны богачей,
располагавших свободными средствами, со стороны „законных*
владельцев и со стороны спекулянтов всех видов (этой язвы первой
революции); словом, добычей в первую очередь воспользовалась
буржуазия, земельные аппетиты которой разжигались в течение
ряда столетий. И все-таки крестьянин получил некоторое удовле¬
творение; он примкнул к революции и был готов защищать свои
жалкие завоевания от всякого посягательства... Но были еще люди,
которые 14 июля 1789 г. подставляли свою грудь под пули и ядра
Бастилии, были еще парижские ремесленные рабочие. Конечно,
никто не предложил отдать им мастерские и фабрики, их наградили
знаменитым законом Лешапелье, объявлявшим всякую рабочую орга¬
низацию нелегальной; первая революция поставила городской про¬
летариат в полную зависимость от буржуазии.
Затем произошла не одна смена режимов; бур¬
жуазия, утратившая свою власть при Наполеоне I,
могла восстановить лишь жалкие ее остатки в эпоху
реставрации. Но она вовсе не отказывалась от
власти; в одно июльское утро 1830 г. буржуазия и монархия ока¬
зались лицом к лицу, готовые к столкновению. Что же, храбрый
пролетариат Парижа, берись снова за оружие, иди на смерть
за господ! Мастеровые Парижа, действительно, не остались в сто-
13
Революция
1830 г.
Предшествую¬
щие революции.
1789 г.

роне; революционеры по темпераменту, они сражались на улицах,
и монархия рухнула. Была провозглашена Народная Республика.
Однако после боя на баррикадах стали вылезать из своих нор
буржуазные парламентарии и журналисты. „Республика—это ужа¬
сающий распад,—кричали они,—республика поссорит нас с Евро-
пой“. И ничего уже не было слышно кроме этих голосов; их кан¬
дидат, герцог Орлеанский, стал Людовиком-Филиппом I; народная
кровь была пролита ради буржуазной монархии.
Затем победившие парламентарии начинают
драться друг с другом за власть, при чем дерутся
также и со своим ставленником, грушеголовым
монархом В обществе в это время завершаются
глубокие изменения. Городской пролетариат расплачивается за
закон Лешапелье и за статьи Уголовного Кодекса, направленные
против рабочих союзов; создалась крупная промышленность со
своими внезапными кризисами, со своей беспощадной конкурен¬
цией; выросли жернова капитализма, они давят рабочего, который
не может создать закопных профессиональных союзов и находится
во власти нанимателя, старающегося понизить заработную плату
рабочего в безжалостной экономической борьбе. Нищета становится
ужасающей. Опасаясь за будущность расы, т.-е. за будущность
рабочей силы и армии, правительство предпринимает официальное
обследование, которое обнаруживает существование 15-часового
рабочего дня, заработную плату в 1 фр. 50 сант. и позорную нищету
в лачугах. В то же самое время начинает волноваться интеллиген¬
ция; теоретики, вышедшие по преимуществу из рядов буржуазии,
изыскивают средства для борьбы с социальным кризисом; обществен¬
ная мысль колеблется между двумя системами. В основе одной —
государство, в основе другой—индивид. В верхних кругах общества
эти системы рождают насмешку, в низших—надежды. Луи Блан?...
или Прудон?... Все равно, городские рабочие массы в тонкостях
яе разбираются, для них все это—„социализм".
В феврале 1848 г. мелким буржуа надоедает
ждать своего участия во власти за дверями поли¬
тической жизни; рабочие, в свою очередь, ютят
законным путем завоевать государство; и те и дру¬
гие выступают с требованием избирательных прав. Новая револю¬
ция низвергает буржуазную монархию и создает республику. Вре¬
менное правительство, обосновавшееся в здании Думы, под угро¬
зой восточных рабочих кварталов должно считаться с требованиями
труда. Неужели придет, наконец, „Социальная Ресиублика"?
Неужели и городской пролетариат доживет до своего 1789 г.?
1 Современные каррикатуры изображали Луи-Филиппа с головой
в виде груши.
Прим. перев.
14
Революция
1848 г.
Рождение со¬
циализма.

Вся сельская Франция, давно получившая удовлетворение, в ужасе
от этого. Она боится за свою землю. И на выборах в Учреди¬
тельное собрание, которому надлежит установить новый строй,
деревня голосует в массе за буржуазию, несомненно республикан¬
скую, но враждебную социализму.
Парижские рабочие приходят в раздражение;
опыт с национальными мастерскими,
вероломно начатый временным правительством
и глупо оконченный Учредительным Собранием,
доводит их отчаяние до предела, и в июне 48 г. они восстают.
Армия и буржуазная национальная гвардия расправляются
с мятежниками, которые предпочитали — по их словам — „умереть
скорее от пули, чем от голода“; последовала массовая ссылка. Но не
пожелав стать „Социальной", Республика обрекла себя на гибель.
На выборах в Национальное Собрание,
учрежденное новой конституцией, крестьяне,
все более и более боясь социализма, заменяют
республиканцев представителями партии порядка:
легитимистами, орлеанистами и католиками. Но в скором времени
устраненной оказывается и сама консервативная буржуазия: 2 де¬
кабря 1851 г. президент республики Людовик-Наполеон произвел
свой переворот. Обезумевшие парламентарии метались во все сто¬
роны и прпзывали к оружию, а рабочие их насмешливо спрашивали,
думают ли они всерьез о том, чтобы рабочие пошли на убой ради
сохранения за депутатами их 25 фр. в дшь.
Людовик - Наполеон становится Наполео¬
ном III. Первоначально ему все .удается; опи¬
раясь на церковь, поддерживаемая полицией
и армией, Империя победоносно преодолевает все препятствия.
И дела идут. Франция становится раем для людей, имеющих
деньги, а вакханалия крупных капиталов не знает удержа. Потом
все начинает портиться. После войны с Италией Наполеон III,
поссорившись с папой, теряет опору в лице церкви. Он растерянно
ищет помощи слева, но не находит, и быстро, от уступки к уступке,
самодержавный реясим приходит к разрушению. Оппозицию не
удается обезоружить. Она пользуется всякими либеральными
реформами, чтобы развернуться еще шире. Либерализм власти
простирается в первую очередь на социальные вопросы; в 1864 г.
рабочие получают право союзов, которым они пользуются для
проведения крупных стачек. В сентябре 1864 г. в Лондоне воз¬
никает Международная Ассоциация рабочих. Империя
в тревоге; она преследует французскую секцию Интернационала
и стремится разгромить ее при посредстве трех судебных процессов.
Рабочие присоединяются к врагам Империи.
В политическом отношении, после того как сенатус-кои-
сультом 20 апреля 1870 г. был установлен парламентарный
15
Вторая Империя.
Переворот 2 де¬
кабря 1851 г.
Июньские дни
1848 года.

режим, Империя находится на краю пропасти; впереди может быть
лишь республика. Для того, чтобы продержаться еще, у Наполеона III
остается лишь одно средство: война. В то же время тают финансы:
учащаются экономические кризисы. Биржевые спекулянты, со своей
стороны, толкают на азартную игру; они верят, что достаточно
„шестинедельного похода для того, чтобы вернуть размах тем спе¬
куляциям, которыми они живут". „Надо, говорят они, пережить
тяжелый момент, принести в жертву тысяч пятьде¬
сят людей, а после этого горизонт прояснится, дела пойдут своим
ходом“. Вызывающую и воинственную политику вела, со своей
стороны, императорская дипломатия, которой Пруссия оказывала
настойчивое сопротивление.
Война 1870 года расправилась с Империей
в один месяц. Уже взволнованный первыми
поражениями, Париж восстает при известии
о Седане; 4 сентября революция совершается
без пролития крови; толпа во главе с революционерами заполняет
законодательный корпус. На миг создается возможность подлинно
народной республики. Но еще жива порода парламентариев, лов¬
ких фокусников, прячущих революцию в карман. Жюль Фавр
поднимается на трибуну, озабоченный и бледный; он думает лишь
о том, чтобы очистить залу и выиграть время: „Не здесь должна
быть провозглашена Республика,—говорит он,—по настоящему она
должна быть провозглашена в здании Думыа. Толпа идет туда
в величайшем беспорядке, видные революционные деятели уже не
владеют ею. В результате рождается правительство, состоящее,из
депутатов, избранных Парижем, с воепным губернатором города
генералом Трошю, как главной силой.
Учреждение „Правительства Национальной Обороны" означает
победу левых парламентариев над их старыми врагами, парижскими
революционерами; победу полную для данного момента, так как
все отказываются от взаимной борьбы, чтобы думать только об
одном — о борьбе с пруссаками. Мы увидим, каким путем будет
нарушен этот блок, как революционеры, обвиняя правительство
в слабой организации национальной обороны., отделятся от него
и затем нападут на него 31 октября 1870 г. и 22 января 187] г.;
эти восстания, проходящие под крики: „Да здравствует Коммуна!"
будут уже началом Революции 1871 г.
День 18 марта 71 года, открывший для со¬
временников начало новой Революции, не имеет
себе подобного в нашей революционной истории;
это был странный „день"; народные массы, кото¬
рые, в общем, держались пассивно, вызвали крушение буржуазных
учреждений, правда, местное, но все же полное. Причины, подго¬
товившие события 18 марта, а затем возникновение Коммуны, весьма
многочисленны и сложны. Но всо же можно указать три главных
16
Причины Рево¬
люции 71 г.
Революция
4 сент. 1870 г.

действующих лица этой запутанной драмы: это —Париж после осады,
Национальное Собрание, избранное для заключения мира с немцами,
и государственный деятель Тьер.
После капитуляции 28 января 71 г. вскоре
стало очевидно, что Париж, переживший столько
волнений в течение последних лет Империи
и потрясенный осадой, лишь с трудом может
восстановить равновесие и нормальный строй жизни; во-первых,
революционные идеи имели в этом большом городе убежденных
и подчас весьма энергичных сторонников, во-вторых, в недовольстве
парплсского населения немалую роль играли ужасные материальные
условия, подавленное моральное состояние и самый социальный
состав населения; наконец, народные массы, которые находились
под влиянием известных политических и социальных теорий, конечно,
путанных, но весьма популярных, были охвачены и патриотизмом,
взвинченным до крайности поражениями и капитуляцией.
В драме 71 г. очень часто главную роль
играют статисты; „активное меныпипство“ не¬
редко теряется, стушевывается, и происходят
порой жестокие выступления наэлектризованной толпы.
При Наполеоне III правительственные ре¬
прессии усилили престиж двух революционных
групп: французской секции Интернационала
и партии бланкистов. В начале 71 г. Интер¬
национал обладал репутацией таинственной и грозной силы; обще¬
ство верило в бесчисленное множество его приверженцев и в без¬
граничность его средств. Но на этот счет Федеральный Совет
Ассоциации не делал себе никаких иллюзий; 19 января один из
его членов заявлял, что секции были или разрушены или рассеяны:
„Если бы публика знала это, говорил он, она сейчас же решила
бы, что мы слабы, и Ассоциация немедленно погибла бы“. 1870 год
был тяжелым годом дня Интернационала; во время третьего процесса
наиболее видные борцы были брошены в тюрьмы или принуждены
бежать	в	Бельгию;	война лишила секцию части членов; экономи¬
ческий	кризис,	прекращение работ разоряли рабочих и разрушали
Ассоциацию.
В марте 1871 года силой Интернационала был,
во всяком случае, его социальный идеал, много¬
кратно формулированный. В. 18(39 г. Базельский
конгресс призывал к уничтожению собственности на землю и к экс¬
проприации современных владельцев, к разрушению национальных
и территориальных государственных границ и к созданию на раз¬
валинах современного строя Меледународного Государства рабочих;
в этой „всемирной республикесостоящей из автономных и соли¬
дарных коммун, воплотится, как это указывает Варлен в одном
17
Его программа.
Интернационал,
его слабость.
Революционные
партии.
Париж после
осады.

письме от апреля 70 г., „абсолютный суверенитет народа", „непо¬
средственное управление, осуществляемое самим народом".
Перед самой войной Интернационал вы¬
ступил сначала с призывом к миру.
15 июля 1870 года оп организовал манифестацию, которая про¬
исходила под возгласы „Да здравствует мир!"
„Германские братья,—писал Интернационал в одном манифесте,—
во имя мира не слушайте продажных и холопских речей, которыми
будут пытаться обмапуть вас относительно подлинного духа Франции.
„Оставайтесь глухи к бессмысленным провокациям, так как
война между нами была бы братоубийственной войной. Сохра¬
няйте спокойствие, как это может делать большой и мужественный
народ, не унижая своего достоинства. Разногласия между нами при¬
вели бы к полному торясеству деспотизма на обоих берегах Рейна
„Французские братья,—отвечали пемцы,—мы тоясе хотим мира,
труда и свободы... Воодушевленные братскими чувствами, мы
протягиваем вам руку и утверждаем, как честные люди, не умеющие
лгать, что в наших сердцах нет национальной вражды... Мы тоже
не признаем более границ, так как мы знаем, что по обеим сторо¬
нам Рейна, что во всей старой Европе, также как и в молодой
Америке, живут наши братья, с которыми мы готовы идти на смерть
ради нашей конечной цели — Социальной Республики".
После падения Наполеона III Центральный Комитет германской
социал-демократической рабочей партии издал манифест:
„После двадцати лет постыдного существования Второй Импе¬
рии,— говорили немецкие социалисты,—французский народ встал
и взял вновь в свои руки руководство своими судьбами. Мы при¬
ветствуем Французскую Республику! Долг немецкого народа обес¬
печить почетный мир с Французской Республикой. Немецкие рабо¬
чие должны заявить, что в интересах Франции и Германии они
решили не допускать оскорбления французского народа, после того
как он избавился от негодяя, нарушившего мир..."
Члены Германского Центрального Комитета были заключены
в крепость и, как мы увидим дальше, интернационализм француз¬
ского Интернационала потонул в патриотическом потоке, захлест¬
нувшем Париж в момент осады.
Однако боевые революционеры совсем не
приходили в отчаяние; они думали, что после
борьбы за национальную оборону можно будет
вступить в бой с капиталом и притом при более
благоприятных условиях. В „Солидарности"
от б августа Джемс Гилльом выразил такую мысль, повидимому,
тогда довольно популярную: „Две большие военные державы хотят
растерзать друг друга, пусть наносят друг другу раны. Социализм
может от этого лишь выиграть".
18
Надежды на со¬
циальную рево¬
люцию.
Пацифизм 70 г.

Парижская Секция разделяла этот оптимизм,
полный иллюзий, и все же находилась в неко¬
тором смущении; встали вопросы, не терпящие
отлагательства, и надо было	принимать реше¬
ние; члены Интернационала	чувствовали, на¬
сколько далеки они были от других революционеров, оставшихся
буржуазными; с особой тщательностью они отгораживались от блан¬
кистов; они больше думали о будущем, чем о настоящем.
Революционное	движение, создавшее в середине	февраля Централь¬
ный	Комитет	Национальной Гвардии, внушало	им чрезвычайное
недоверие, а порою даже и некоторое недовольство. Ьго марта
Варлен предлагал членам Федерального Совета взять на себя пред*
ставительство от своих батальонов в Центральном Комитете; Интер¬
национал мог бы таким путем захватить новый Комитет в свои
руки: „Это похоже на компромисс с буржуазией,—возраасал Фран-
кель,—я на это не согласен Тем не менее Совет решился по¬
слать делегацию в Центральный Комитет, но под условием, что
это не будет обязывать Интернационал.
18 марта весь Париж охвачен революцией.
В Федеральном Совете, собравшемся 22-го марта,
несколько членов стараются подчеркнуть, что
Интернационал „свободен от всякой ответствен¬
ности* за политику Центрального Комитета; один из членов бес¬
покоится далее тем, „не компрометирует ли Республику Комитет".
И все же в Париже и во Франции друзья и враги изображают
18 марта, как революцию, произведенную Интернационалом. Имя
механика Асси, известного, хотя и с недавнего времени, интерна¬
ционалиста, стоит в алфавитном порядке на первом месте в воззва-
аиях и это вводит многих людей в заблулсдение. Асси для них—глава
движения, а, стало быть, Интернационал—новая власть в Париже.
„Революция 18 марта—это глубоко социальная революция,—замечает
один из членов Федерального Совета 23 марта—и газеты всей
Франции говорят, что Интернационал захватил власть. Мы знаем,
что это не так“.
Впрочем, даже наиболее крайние и активные революционеры
приписывали движению 18 марта весьма ограниченное значение.
Варлен предполагал, как мы увидим ниже, что Париж успокоится
после завоевания им муниципальных вольностей. Для него, таким
образом, не было вопроса о социальной революции. В общем,
Интернационал, как революционная группа, весьма
мало содействовал событиям 18 марта и тому, чтобы
из них вылилась революция; его члены были прежде всего
теоретическими головами, людьми, размышляющими гораздо больше
о будущем, чем о настоящем, и зачастую мало расположенными
к активным действиям. Но если организация и не проявляла
инициативы, то действовали отдельные члены ее, энергичные по
19
Интернационал
и 18 марта.
Колебания
Интернационала
в марте 71 г.

натуре борцы. И во всяком случае, именно идеи Интернацио¬
нала, проникая в парижские рабочие массы, давали
им представление о лучшем социальном строе и по¬
буждали эти массы к восстанию.
Бланкисты ставили себя на версту выше
Интернационала; по их словам, Интернационал
это кучка теоретиков, „плывущих на плоту
утопии Они, действительно, олицетворяли
революционную активность, а также славное
революционное прошлое. Партия бланкистов была на самом деле-
организована на подобие прежних карбонариев. У них была та
же цель: захват власти путем переворота. Они употребляли те же
средства: боевые агенты были объединены в отряды и подчинены
вождям, все выступления должны были быть подготовлены с. вели¬
чайшей точностью. Заговорщики должны были нападать на наибо¬
лее жизненные органы правительственной власти, каждый из них
имел свою отдельную задачу, иногда согласно инструкциям, выучи¬
ваемым наизусть; бланкисты подготовляли революцию так, как
организуют внезапную аттаку в современных армиях.
Но какова была задача этой Революции?
Тут возникали сомнения; поглощенные непосред¬
ственной работой, бланкисты мало думали о буду¬
щем. Да-Коста 1 писал о них: „социальный
порядок, вытекающий из социальной революции,
не будет никогда иметь, по словам бланкистов, в своей основе
ничего, кроме семьи и Коммуны, подчиняющихся только утилитарной
морали общественного интереса. Ограничиваясь этим утверждением,
они не имеют никакой положительной программы, и они
не хотят ее иметь, пока революция—очевидно насильственная,
не поставит индивида в эти два естественные условия“. Современ¬
ный порядок вещей должен быть разрушен: „сначала нигилизм,,
затем — сила законов эволюции".
В сущности говоря, бланкистские группы,
дисциплинированные и слепо преданные своему
вождю, сильно рассчитывали на Бланки, который
укажет, что нужно предпринять после революционной победы.
Следует иметь в виду, что Огюст Бланки пользовался доверием,
доходящим до благоговения. Главную роль в этом играли, конечно,
не только его черные глаза „со взглядом твердым, как сталь, и бле¬
стящим, как угольно также и тот пример, который он подавал
в течение всей своей жизни. „Гражданин Бланки—настоящий муче¬
ник", говорили о нем. Со времени Карла X все меняющиеся ре¬
жимы прятали его в своих тюрьмах, он никогда не оставался долго
на свободе. Он жил только ради заговоров; никакие неудачи не
*) Ба-Созйа. Ьа Соттипе уёсие. 3 уо1. 1903—05.
20
Влияние Бланки.
Отсутствие
определенной
программы.
Партия бланки¬
стов. Ее револю¬
ционная тактика.

могли сломить эту непреклонную душу. Последняя его неудача
была тяжелее всех остальных. 18 марта, в тот день, когда блан¬
кизм мог торжествовать победу, Бланки здесь не было; Тьер велел
арестовать его накануне. Это было ужасным ударом для учеников
„старика"; они лишились вождя.
Отсутствующего вождя им заменила рели¬
гия 93 года. Большая часть бланкистов объ¬
явила себя гебертистами, последователями Шо-
метта и людей, владевших Парижской Коммуной, заставлявших
дрожать Конвент и предписавших на время диктатуру Парижа
Франции. Один из самых пламенных бланкистов, студент Рауль
Риго, основав в 1868 г. журнал „Варвар", так излагал поста¬
вленную им себе.задачу: „Мы покажем,—писал он,—Революцию,
развивающуюся на основе атеизма: мы покажем, как она достигла
своего апогея при Парижской Коммуне, при антирелигиозной кам¬
пании прокурора Шометта, при пропаганде остроумной и глубокой
газеты Гебера". Другой грозный бланкист Ферре, „вскормленный
легендой 93 года", по словам Да-Коста, „быстро превратился после
знакомства с бланкистами в подлинного современного ге-
бертиста".
Копируя таким манером историю, партия
бланкистов нравилась интеллигентам. В ее состав
входили также рабочие с неукротимым и воинствен¬
ным темпераментом, вроде литейщика Дюваля.
Эта партия имела в Париже не более трех или
четырех тысях сторонников, рассеянных по батальонам националь¬
ной гвардии и утративших всякую связь друг с другом во время
осады. Что касается вождей, то они должны были бежать после
неудачи восстания 31 октября 70 г., а Бланки не было. Между тем
имя Бланки было популярно далеко за пределами бланкизма, и его
авторитет мог импонировать толпе. В марте 71 года партия блан¬
кистов была слаба, она не могла своими силами вызвать революцию.
Но как и Интернационал, и еще в большей степени, чем он, она
имела в своем составе энергичных людей, способных исполь¬
зовать	вызванное	другими силами	революционное движение.
На ряду с	этими двумя группами с ярко
выраженными чертами, действовали и другие
группы различных оттенков: вся мелкая буржуа¬
зия с ее „передовыми" идеями, более или ме¬
нее	пропитанная	воспоминаниями	первой революции; якобинцы,
„старые бороды 48 года"; радикалы, республиканцы без точных
наименований; целая гамма убеждений, идущих от ярко-красного
до нежно-розового. После падения Империи они пробовали сорга¬
низоваться; образовалось несколько партий; наиболее значительная
из них, Республиканский Союз, имела в своем составе людей,
демократическое прошлое которых было хорошо известно: Ледрю-
21
Республиканская
буржуазия.
Дезорганизация
партии бланки¬
стов.
Предания 1793 г.

Роллен, Делеклюз, и рядом с ним Флокэ, Пейрутон, Артур Арну,
Разуа.
Когда во' время осады дело приняло серьезный оборот, наи¬
более пылкие из радикалов хотели вдохнуть новые силы в оборону
путем создания более популярного правительства. Перед их глазами
были картины 93 года. Им удалось овладеть колеблющейся массой
и увлечь ее за собой.*; 21 января Республиканский Союз,
утверждая в манифесте, что народ хочет драться и победить, и чго
„сопротивляться этому значило бы провоцировать гражданскую
войну", потребовал, чтобы „в течение 48 часов были созваны парижские
избиратели для производства выборов в верховное собрание из двухсот
представителей, пропорционально населению". Но Союз сам оста¬
новился в испуге перед поворотом, который приняло это дело, перед
быстрорастущим и революционным волнением. Посланная им 22января
делегация в Городскую Думу была изгнана Густавом Шодэ, а револю¬
ционная толпа, пытавшаяся поднять восстание, подверглась расстрелу
на площади Думы К Реакция начинает свирепствовать, клубы
и собрания запрещены, Республиканский Союз распался.
Так проявилось бессилие мелкой республиканской буржуазии, опи¬
равшейся (совершенно, впрочем, добровольно) только на свои соб¬
ственные силы.
Накануне революции 71 года передовые
партии всех оттенков были несомненно слабы.
Что могли сделать со своими слабыми налич¬
ными силами Интернационал, так легко теряю¬
щий чутье действительности, бланкизм, не имею¬
щий определенной программы, республиканская партия, только что
возникшая, колеблющаяся и лишепная солидной опоры? Были все-
таки сделаны попытки преодолеть раздробленность отдельных групп
и расхождение во взглядах. Чувствуя тревогу, смутно сознавая
свою слабость, „люди авангарда" пытались сорганизоваться:
„5 сентября,—пишет Лиссагаре 2,—желая объединить все активные
силы ради защиты и сохранения республики, они пригласили
народные собрания образовать в каждом округе наблюдательные
комитеты, обязанные контролировать мэров и принимать жалобы
на них. Каждый комитет должен был наметить из своей среды
3-х делегатов, собрание же делегатов должно было стать Централь¬
ным Комитетом 20-ти округов. Этот революционный способ
выборов привел к созданию комитета, состоявшего из рабочих, чи¬
новников, писателей, известных своим участием в революционном
движении и в собраниях последних лет. Они обосновались в поме¬
щении на улице Кордери, предоставленном им Интернацио¬
налом и Федерацией Синдикальных Камер.
1 См. далее стр. 30
3 Лиссагарэ. История Коммуны.
22
Попытка объеди¬
нения передовых
партий: Комитет
20 округов.

Несмотря на то, что Комитет сохранил свою независимость
и не слился ни с Интернационалом, ни с представителями Синди¬
кальных Камер, „Кордери“ превратилось в сердце революционного
Парижа. Здесь объединились между собой отдельные течения.
Одни из членов Комитета, как Лефрансе, Малон и Пенди, входили
в состав Интернационала, Ранвье был бланкистом, Мильер. предста¬
влял республиканскую интеллигенцию.
С 15 сентября 70 года Комитет 20-ти округов имел свою
собственную программу: „выборность муниципалитетов, передача
в их руки полиции, выборность и ответственность всех чиновников,
полная свобода печати, собраний, союзов, экспроприация всех за¬
пасов предметов первой необходимости, пайковая система снабже¬
ния, вооружение всех граждан, отправка комиссаров, чтобы поднять
провинциюпрограмма национальной обороны и политических
реформ.
Вскоре Комитет повысил тон, так как Правительство Нацио¬
нальной Обороны явно было неспособно спасти осажденный Париж.
В красной афише 6 января 71 года Комитет 20 округов предлагал
правительству Национальной Обороны уступить место Народному
Правительству. „Умирают от холода, писал Комитет, уже почти
умирают от голода. Бесцельные вылазки, смертельные, без¬
результатные бои и все новые неудачи. . Правительство пока¬
зало себя, оно нас убивает.. Продолжение этого режима означало
бы капитуляцию... Политика, стратегия и управление 4-го сен¬
тября, являющиеся продолжением Империи, осуждены. Уступите
месго Коммуне".
До поры до времени это были только слова, народ еще не
проснулся и вовсе не требовал себе места. Смелые предста¬
вители меньшинства были обречены на бессилие
до тех пор, пока не проснутся массы Парижского
населения.
Пришлось ждать до конца осады. Капиту¬
ляция застала Париж больным, с нервами, рас¬
шатанными от опасностей и лишений, но она не
прекратила все эти страдания, так как экономиче¬
ский кризис все увеличивался. Большинство крупных предприни¬
мателей, которые не покидали город до осады, отправились теперь
па отдых в провинцию; свирепствовала жестокая безработица.
В населении, вынесшем тяжелые испытания, агитация находила для
себя благоприятную почву. Женщины от осады, пострадали больше,
чем многие национальные гвардейцы: усталость от вечных поисков
пищи, от долгих очередей у дверей лавок делала женщин весьма
склонными к возмущению. Неудивительно, что они окажутся в пер¬
вых рядах в мартовские дни, а позднее, во время коммуны, мы их
встретим нередко с ружьем в руках. Старики, которые с некото¬
рым преувеличением говорили, что они „в течение 40 лет произво-
23
Массы после
осады.

дили революцию", находили, что наступает время готовиться к „сле¬
дующей". Кроме того, было не мало интеллигентов, которых в свое
время обидела Империя, она закрыла перед ними возможность служеб¬
ной карьеры, преследовала их попытки заниматься либеральной
публицистикой. Наиболее молодые из них, „сыновья буржуа“
оставшиеся за бортом, „были готовы броситься в водорот с пылом
в котором было больше юношеского задора, чем идейного фанатизма.
Они мечтали заменить у власти потерпевших поражение монархи¬
стов. Наконец, со времени окончания осады новые элементы
массами проникали в Париж; это были безработные из провинции,
приходившие искать заработка и не находившие в столице ничего,
кроме безработицы; демобилизованные солдаты, возвращавшиеся
домой,—целая бродячая армия, скоплявшаяся в Париже, как в круп¬
ном железнодорожном узле. Париж притягивал к себе, с другой
стороны, иностранных волонтеров, вооружившихся для защиты фран¬
цузской республики, символа всех республик: столица была театром
военных действий, где должна была победить свобода, находив¬
шаяся теперь явно в опасности, и международные революционеры
стекались сюда, наводя страх на консервативную буржуазию.
„С запада,—пишет Ганото 1,—прибывали группами остатки гари-
бальдийской армии, люди в красных рубашках, с павлиньим пером
на затылке; они как бы выполняли чью-то команду и вступали
в город с решительным видом, как в завоеванную страну
Этот человеческий хаос вдохновлялся разными
Народные дис- идеями я общими настроениями. Во время осады
куссии. очень много толковали о политических и социаль¬
ных вопросах: служба в национальной гвардии
объединяла парижан и требовала от них долгих часов ожиданий;
можно было беседовать, затрагивать все вопросы, так как сыщики,
рассеянные всюду имперской полицией, не внушали более никакого
страха. Спорили также по вечерам в клубах, которые были за¬
крыты лишь после 22-го января; порой в этих собраниях можно
было услышать нелепые предложения какого-либо маниака. Один
такой предложил	однажды выпустить против пруссаков хищных
зверей из ботанического сада. Но, большею частью, ораторы вы¬
сказывали передовые взгляды, поднимали настроение публики и за¬
ставляли ее ощущать дыхание приближавшейся революции.
Так получили популярность несколько вели-
Социальная рес-	ких идей.	Франция должна, конечно, стать Рес¬
публика и всемир-	публикой.	Республика была „выше прав боль¬
ная республика.	шинства“,	„выше всеобщего избирательного
права", никто не смел считать этот вопрос спорным.
Парижу так часто приходилось ненавидеть Империю, что он привя¬
зался с невероятной страстностью к республиканской форме правления.
1	Напо1аих. ШзЫге йс 1а Ргапсе сопйетрогате. Т. 1.
24

Его лозунгом все больше становилось:	„Республика или
с м е р т ь“. Но это должна была быть другая республика—непохожая
на ту,' которая в 48 году расстреляла рабочих и подготовила торже¬
ство Империи. Теперь речь шла о „социальной республике". По¬
нятие это, конечно, определенностью не отличалось, но в нем чув¬
ствовалась твердая вера масс в справедливый строй, в такое обще¬
ство, при котором лишения не будут более ложиться на одних
только трудящихся. Так крепли социалистические идеи, которые
выступали еще и в другой форме — в форме интернационализма:
одним из лозунгов, звучавших всего чаще в толпе или стоявших
под воззваниями во время февральских и мартовских дней, как
и позднее при Коммуне, был лозунг: „Да здравствует всемирная
Республика!“. Парижане, ставшие жертвой династических притя¬
заний и империализма, провозглашали братство народов. Они пред¬
ставляли себе весь мир, как единую республику, и с охотой при¬
нимали поддержку, которую им предлагали итальянцы, бельгийцы,
швейцарцы, русские, поляки. Они смотрели на них всех, как на
„солдат всемирной республики".
Все эти стремления и еще многие другие
находили свое выражение в понятии „Коммуна44.
Немного найдется слов, которые обладали бы
такой же способностью объединять в одном по¬
рыве людей, хотя бы ценой иллюзии или даже
совершенного недоразумения. Парижане, влюбленные в свой город,
представляли себе его организацию, как „Коммуну" с самостоятель¬
ными муниципальными учреждениями; программа, несомненно
весьма невинная, но редко полузавшая осуществление на протяже¬
нии истории. Париж, как резиденция правительства, весьма часто
пользовался меньшей свободой самоуправления, чем любое провин¬
циальное захолустье. От Людовика XIV и до генерала Трошю
ни одно правительство не могло относиться без тревоги к этому
многочисленному населению, легко воспламенявшемуся во имя
отдельного лица или идеи. Но в 71 году Париж в особенности
возмущался от одной мысли подпасть под исключительное положе¬
ние. Он принял решение добиться „тех же муниципальных воль¬
ностей, какие имеет любой город Англии, Германии, Соединенных
Штатов, Швейцарии и Испапии“. Осада укрепила эти стремления
к автономии. Город, внезапно предоставленный самому себе, став¬
ший распорядителем своей судьбы после того, как его столько лет
держали под опекой, привык к независимости и узнал цену ее.
Парижане, гордившиеся тем, что они долго задерживали неприя¬
теля, готовы были смотреть на всякое недоверие к ним, как на
незаслуженное оскорбление. Наступил, наконец, момент удобный
и для того, чтобы потребовать восстановления муниципальных
прав Парижа:	империя	пала 4-го сентября 70-го года, Франция
была на пути к новой конституции, к радикальной реформе своих
Идея „Коммуны"
и муниципальная
автономия.

учреждений, и необходимо было воспользоваться этим „исключи¬
тельным случаем44. Так рассуждало, вне всякого сомнения, не мало
людей, вовсе не бывших революционерами. Были и такие, которые
доходили до мысли о сепаратизме и говорили о превращении
департамента Сены в „Независимую Республику".
Но идея коммуны удовлетворяла не только
муниципальным стремлениям Парижа, она прими¬
ряла между собой Интернационал с одной стороны,,
бланкизм и якобинство—с другой. В Коммуне
Интернационал видел осуществление одной иа
прудоновских идей, а французская Секция на¬
ходилась под влиянием Прудона. Многие рабочие относились к нему
с благоговением, почти религиозным. Вилльом 1 рассказывает об
одном старом сапожнике с огромной бородой, с „вечным томом
Прудона, который он носил всегда под мышкой, как молитвен¬
ник"; но этот славный человек не разрезал даже страниц того
произведения, которое он ироповедывал. При всем разнообра¬
зии мыслей Прудона, постоянной была у него ненависть к госу¬
дарственной централизации; отсюда вытекала определенная кон¬
цепция: Прудон проповедывал такой общественный строй, при
котором автономные органы, распоряжающиеся производ¬
ством, будут составлять Федерацию, на основе добровольного
договора. Для Интернационала, для многих из рабочих и рля не¬
которых интеллигентов „Коммуна" и была такой политической
и экономической ячейкой, управляемой если и не прямо народом,
то властью, вышедшей из народа. Предполагалось, что Париж
образует первую такую коммуну. Что же касается до остальной
Франции, то она под влиянием „заразительности примера14 точно
также организуется в комыупы, и эти последние присоединятся
к Парижу на началах Федерации. Так будет создана идеальная
республика; разгромленная центральная власть не сможет ни по¬
давлять граждан, ни содержать армию для враясдебных внешних
действий. И тогда можно мечтать о величайших достижениях: весь
мир объединится в федерацию из Коммун, Коммуна будет гарантией
всеобщего мира. Революционная репутация, которую Прудон со¬
здал словами „автономия", „федерализм", и ненависть к император¬
ской централизации, печальные результаты которой были на-лицо,—
придали популярность этому толкованию „Коммуны", как „Ком¬
муны децентрализующей".
Совершенно иной рисовалась та Коммуна,
о которой мечтали бланкисты! Поклонники Ге-
бера думали лишь воскресить Коммуну первой
французской революции, ту Коммуну, которая
вызвала крушение монархии 10 августа 1792 года, заставила при-
1 М. УшНаите. Ме§ саЫегз гои^ев аи 1етрз йе 1а Соттипе.
26
Коммуна Гебер-
ТИСТОВ.
Два противоречи¬
вые понятия ком¬
муны.
Коммуна прудо¬
нистов.

знать свою диктатуру Копвент, избранный всей Францией; ту
Коммуну, которая 2 июня 1793 г., от имени Республики, единой
и педелимой, потребовала изгнать из Собрания жирондистов, обви¬
ненных в федерализме. Анархистской и федералистской Коммуне
Интернационала противопоставлялась диктаторская и цеи-
трализаторская Коммуна бланкистов.
Но парижане не входили во все эти тон-
Все согласны в	кости; роковое противоречие, которое должно
силу взаимного	было впоследствии взорвать дело Коммуны—не
непонимания.	было им видно. Слово было одно и то же,
и люди, по существу расходящиеся во взглядах,
вовсе не замечали этого и кричали хором:	„Да здравствует Ком¬
муна!" Некоторые, сами того не сознавая, переходили поочередна
от одного к другому толкованию, преклонялись перед всякой авто¬
номией, готовы были соединить все, что угодно, и страстно желали,
чтобы диктатура Парижа навязала провинции новую революцию.
Идеи, впрочем, вообще несколько отступили
„Вещее слово".	назад перед словом, имевшим столь необычайное
значение, перед словом поистине „вегцим“
Коммуна 1792 г. владела Городской Думой в дни самых ужасных
кризисов, и Париж вышел из них невредимым; смутное сознание
толпы приписывало Коммуне нечто вроде таинственной силы:
только правительство, избранное непосредственно народом, могло
спасти Париж и Францию в часы великих катастроф. Народные
массы Парижа, воспламененные воспоминаниями о Революции,
„вообразили, пишет Да-Коста, что выборная Коммуна найдет вож¬
дей, которым она сможет „предписать победу". Во время осады
они были раздражены непонятной для них слабостью организации
обороны и мечтали об учреждении выборной Коммуны. Таким
образом, идея Коммуны отождествлялась с представлением о борьбе
*о конца, с патриотизмом, готовым па все жертвы.
Революция 1871 г. в значительной степенж
Патриотизм	объясняется силой парижского патриотизма. Одни
Парижа.	только политические и социальные идеи сами по
себе не могли бы поднять народные массы; для
того, чтобы массы стали думать о восстании, необходимо, вообще,
сильно затронуть элементарное и всеобщее чувство. Все парижане
были страстными патриотами.
Империя не пренебрегала ничем для укрепления этого чув¬
ства: она устраивала крупные манифестации военной и экономиче¬
ской силы, парадные вступления победоносных войск, грандиозные
выставки. Благодаря усилиям Наполеона III национальная гор¬
дость парижап превратилась в грубую силу, способную на самые
резкие проявления.
Побежденная при Седане Империя была выметена из Парижа
4 еентября 1870 года.
27

Но столица не могла поверить в непопра¬
вимость поражения. Вся старая вражда была
забыта. Ради продолжения войны все партии
объединились вокруг правительства Националь¬
ной Обороны. Бланкисты, одушевленные вос¬
поминаниями 1793 года, заявляли, что забота о защите Парижа
должна устранить все другие помыслы: газета Бланки „Отече¬
ство в опасности", утверждала в первом же номере, „что
перед лицом врага нет больше ни партий, ни разногласий, и что
правительство, рожденное 4 сентября, представляет собою рес¬
публиканскую и национальную идею“. Вопреки своим космополи¬
тическим тенденциям, Ишернационал поступил точно также; его
делегаты, присоединившись к представителям синдикальных камер,
отправились к Гамбетте в Городскую Думу и предлагали прави¬
тельству организовать оборону.
Поведение Парижской секции получило
одобрение иностранных интернационалистов.
В европейском Интернационале готовы были
смотреть на Францию, как на родину, как на
единственную родину, ту самую, которая произ¬
ведет социальную революцию и распростра¬
нит ее по всему свету: пролетариат всего мира должен встать на
ее защиту. „Республиканская Франция олицетворяет
свободу всей Европы, — говорил Джемс Гилльом в воз¬
звании к секциям Интернационала,—а монархическая Германия олице¬
творяет деспотизм и реакцию. Пусть республиканцы поднимутся
со всех концов и идут на защиту французской Республики. Дело
французе к ойРеспублик и—э то дело европейскойРе-
в о л ю ц и и...“ Михаил Бакунин выражал те же мысли со свойственным
ему пылом:	„Оставаясь равнодушиыми и пассивными перед этим
наступлением деспотизма аристократии и немецкого милитаризма
па территорию Франции, французские рабочие тем самым предали
бы не только свое собственное достоинство, свою собственную сво¬
боду, свое собственное благосостояние со всеми надеждами на луч¬
шее будущее, но они предали бы также дело пролетариата всего
мира, святое дело революционного социализма*.
Но Бакунин выразил также и ту мысль,
которая имела особый успех в народных массах
Парижа и толкала на активные выступления.
„Париж и Франция,—говорил он,—могут
быть спасены только массовым народным восста¬
нием. Пусть народ повсеместно берется за оружие и организуется
сам, чтобы начать войну против немцев, войну разрушения, войну
на ножах... Вы окружены предателями, Пруссия сидит у вас
и в правительстве и в администрации... “ Париж и Франция
могут быть спасены только Революцией.
28
Революционный
патриотизм.
Французский па¬
триотизм ино¬
странных револю¬
ционеров.
Союз во имя на¬
циональной обо¬
роны.

В этом скоро убедились парижские рево¬
люционеры. Странная позиция правительства
обороны их возмущала. Под давлением народ¬
ного чувства люди 4 сентября должны были
несомненно говорить в тоне героическом: „Мы не
уступим ни пяди своей территории, ни одного
камня наших крепостей",—провозглашал Жюль
Фавр. „Правительство Париям не капитули¬
рует",—уверял Трошю в начале января. Но все это были только
пустые слова, рассчитанные на успокоение народных масс, стреми¬
вшихся к борьбе до решительного конца. Правительство не верило
в возможность отстоять Париж, военные презирали Национальную
Гвардию, буржуазные парламентарии боялись вооружения рабочих
кварталов и всего больше желали скорейшей капитуляции. Уже
вечером 4 сентября Трошю заявил, .,что было бы безумием про¬
должать осаду против прусской армии", и большинство зго коллег
думали так же, как и он. А потому правительство всерьез не
принимало ни подготовительных работ, ни осадных операций: окопные
работы за городом затягивались, город был наводнен 200.000 жите¬
лей предместий, и им не выдавали продовольственных пайков; вы¬
лазки производились без определенной цели, исключительно ради
того, чтобы дать удовлетворение общественному мнению.
Революционные партии кричали о преда¬
тельстве. Еще при Империи они создали тем,
кого называли левыми депутатами, репутацию
изменников. Их заклеймили кличкой „шайки
иуд“, их высмеивали в куплетах на мотив из
„Женщины с бородой". Вся старая враясда выступила те¬
перь с новой силой. Предав народ при Империи, члены прави¬
тельства предавали теперь Париж и Францию: надо было вырвать
у них власть.
Волнения начались в октябре 70 г. 8 числа
под окнами Думы кричали:	„Да	здравствует
Коммуна!". В конце месяца парижане, опечален¬
ные неудачей первого наступления на Ле-Бурже,
узнали о капитуляции Меца; распространился затем слух о том,
что Жюль Фавр добивается перемирия. 31-го бланкисты, вер¬
ные своим обычным приемам, сделали внезапное выступление:
„Долой Трошю! Долой правительство! Не надо перемирия!
Общее восстание! Да здравствует Коммуна!"—кричала перед зда¬
нием Думы толпа, в которой метались вооруженные отряды Нацио¬
нальной Гвардии. Бланки захватил здание Думы, но не мог его
сохранить, так как народные массы были настроены враждебно
к захвату. Правительство 4 сентября подверглось плебисциту, по¬
лучило подавляющее большинство голосов и могло с полным спо-
29
Восстание 31 ок¬
тября 1870 г.
Обвинение прави¬
тельства в из¬
мене.
Правительство
обороны разжи¬
гает патриотизм,
не веря в возмож¬
ность сопроти¬
вления.

койствием преследовать бланкистов и революционеров, поддержи¬
вавших выступление 31 октября. Бланки принулсден был скрыться,
Флуранс был заключен в тюрьму.
Но в январе 71 г. волнение возобновилось:
жалкий результат вылазки 19 января, отражен¬
ной в Бюзанвале, вызвал некоторое возмущение;
начинали понимать, что правительство готовит капитуляцию. Трошю,
противник продолжения борьбы, отказывался от командования воен¬
ными силами Парижа и рекомендовал в качестве своего преем¬
ника генерала Винуа. Этот геперал дебютировал воззванием, в ко¬
тором утверждал, „что не следует делать себе иллюзий", „что мы
подошли к критическому моменту", и угрожал больше „партии
беспорядка", чем пруссакам. Тогда зашевелилась республи¬
канская буржуазия. „Республиканский Союз“, присоеди¬
нившись к революционерам, потребовал учреждения народного
правительства на место парламентариев без силы и без веры.
В то же время 21-го января вечером члены клубов и комитеты
призывали Национальную Гвардию на следующий день с оружием
на площадь Думы; революционные отряды должны были итти
к тюрьме Мазас для освобождения Флуранса и заключенных
:Ц октября. Но 22 января грозная толпа, хотя частью и безоруж¬
ная, нашла здание Думы укрепленным и занятым бретонскими
частями. Густав Шодэ, помощник мэра Парижа, заведывавший
Думой, просто выставил весьма мирную делегацию Республикан¬
ского Союза. Затем затрещали ружья, было убито немало лю¬
бопытных, и площадь была „очищена". Правительство обороны
оказалось хозяином положения, оно могло выполнить тот план, ко¬
торый лелеяло с самого начала осады: подавить сопротивление
и сдать Париж немцам. 22 января как-то внезапно обнаружилось,
что в Париже нет запасов хлеба; угроза голода была подходящим
поводом к сдаче.
Как обухом по голове ударило парижан
известие о капитуляции. Убитый город еле дви¬
гался. Революционные партии пытались про¬
тестовать. Бланки отказывал правительству
в праве принудить и Францию капитулировать вместе с Парижем.
Жюль Фавр согласился на исключение из условий перемирия
западной армии. Но эта армия не была своевременно предупре¬
ждена об исключении, дала отрезать себе пути отступления и дол¬
жна была пройти в Швейцарию. Радикальная публика возмущалась:
„Тот, кто согласился на подобные условия,—заявлял в Лионе Шалле-
мель-Лакур, — как бы он ни назывался — негодяй". Но для того
чтобы встряхнуть парнасские массы, понадобился более конкретный
факт, непосредственное соприкосновение с врагом-победителем, всту¬
пление немцев в Париж.
30
Париж и капиту¬
ляция.
22 января 1871 г.

Несмотря на частичный и временный ха¬
рактер оккупации, парижане находились в отчая¬
нии; первоначально они думали только о вос¬
стании против перемирия. 24 февраля в Вокс-
холле собрание представителей Национальной Гвардии высказалось
за вооруженную борьбу против вступления пруссаков. Вечером
26-го Париж принял вновь свой „облик осады“. Барабаны, трубы
и колокола призывали Национальную Гвардию к оружию, так как
газеты объявили по ошибке о вступлении пруссаков на следующий
день: 27-го в два часа утра 40.000 человек отправились ожидать не¬
приятеля, чтобы остановить его вступление в город. На обратном
пути они увидели орудия, которые правительство оставляло прусса¬
кам в подлежащей оккупации зоне, на площади Ваграма и у Ра-
нелака. Одна мысль охватывает сразу толпу: она впрягается
в орудия, тащит их на Вогезскую площадь, на высоту Шомон
и, главным образом, на Монмартр. 28-го катастрофа кажется не¬
избежной, весь день проходит в вооружении. Тем не менее, опас¬
ность предотвращена. 1 марта немцы вступают без инцидентов,
цепь баррикад отделяет их от остального города. „Черные флаги,
висящие на домах,—пишет Лиссагарэ,—пустынные улицы, закрытые
магазины, иссякшие фонтаны, закутанные статуи Согласия, погас¬
шие вечером газовые фонари, — все говорило о том, что город не
покорился". 3 марта немцы эвакуировали город. Но Париж
не мог забыть оскорбления. Он был полон ненависти к тем
политическим деятелям, которые согласились на его поругание.
Все были убеждены, что парламентарии Национальной Обороны-
предатели.
Ненависть Парижа распространялась и на
новое учреждение, рожденное перемирием, на
Национальное Собрание, заседавшее в Бордо
с 13 февраля. Согласно условиям капитуляции,
для решения вопроса о том, подписывать ли
мирный договор или продолжать войну, должно было быть избрано
Национальное Собрание.
^ Мир или война — такова была альтернатива, предложенная
избирателям: вопрос о других политических взглядах отошел на
задний план. Крестьянство, враждебное войне, отдало свои голоса
кандидатам, стоявшим за мир во что бы то ни стало, — консерва¬
торам, монархистам разного рода, братски объединившимся в одних
списках. Республиканцы, все во власти памяти о 1793 г., сторон¬
ники борьбы до конца или до „почетного" мира и расколовшиеся
на несколько групп, получили голоса лишь среди горожан. Таким
образом, получилось собрание, в котором на 750 депутатов насчиты¬
валось 400 монархистов, избранников сельских местностей; Гастон
Кремье окрестил их „деревенщиной“. Это были в большинстве
случаев новые люди без всякого опыта, люди весьма буйной натуры,
31
Национальное со¬
брание.
Условия выборов.
Париж и вступле¬
ние немцев.

но и весьма умеренных взглядов: толпа, неспособная ни планомерно
работать, ни владеть своими страстями.
Между таким Собранием и Парижем столк¬
новение было неизбежно. В самом деле, возму¬
щенному патриотизму столицы, его желанию
бороться до решительного конца, противопоставля¬
лось желание „деревенщины" заключить мир. „Деревенщина" при¬
няла 1 марта предварительные условия мира, согласилась на по¬
терю Эльзаса и части Лотарингии. Париж сразу же отнесся к со¬
бранию так же, как к Трошю, Жюль Фавру и другим виновникам
капитуляции. Затем Париж был настроен республикански, монар¬
хическое собрание не скрывало своей вражды. к республике, подчас
в грубой форме; оно ошикало Гарибальди, посланного в Собрание
четырьмя округами и устранило его; а Гарибальди был героем
„всемирной Республики". Когда было внесено предложение о наз¬
начении Тьера главою исполнительной власти, докладчик тщательно
разъяснял, что Республика допускается лишь в виде временной меры.
Париж реагировал бурно. Он отпраздно¬
вал с трагическим возбуждением, которое было
еще усилено известием о вступлении пруссаков,
годовщину февральских дней 48 г. Это было
паломничество Национальной Гвардии и солдат на площадь Басти¬
лии. В руки гения на июльской колонне был воткнут красный
флаг, пьедестал памятника был завален венками, знаменами, фла¬
гами. Вилльом ярко рисует картину республиканской присяги
одного из баталионов национальной гвардии: „Граждане,—кричит
командир, взобравшись на цоколь колонны,—поклянемся защищать
Республику до самой смерти! Позор собранию в Бордо! Долой
монархистов!" Толпа отвечает оглушительным криком. Всюду —
поднятые руки, широко открытые рты. Насколько хватает глаз,,
видны лишь размахиваемые кепи, сверкающие штыки, развеваю¬
щиеся знамена. Женщины поднимают детей над своими головами,
чтобы они сохранили навеки эту поразительную картину". Мани¬
фестации принимали характер мятежа, толпа нередко жестоко не¬
истовствовала: 26 февраля полицейский агент в штатском был захва¬
чен,	когда	записывал номера проходивших национальных гвардей¬
цев;	его	избили	и сбросили в Сену. Подымалась сила, порою
слепая, но огромная, оставляющая далеко за собою единичные
попытки толпы 31 октября и 22 января: республиканская страсть,
в соединении с патриотическим гневом, поставила на ноги весь
Париж, и он был готов к восстанию.
„Деревенщина" к тому же прилагала все
усилия, чтобы увеличить ряды недовольных.
С 13-го февраля до 18-го марта собрание не
раз в отдельных выходках проявляло свою
ненависть к Парижу. В Бордо, с первых же заседаний, на представи-
32
Ненависть к Па¬
рижу.
Париж в восста¬
нии.
Собрание и Па¬
риж.

телей Парижа тыкали пальцами: „Они покрыты кровью граждан¬
ских войн“,—кричал один консерватор. Для всех монархистов Париж
был „ценгром организации бунтов, столицей революционных идейи.
Национальное собрание не могло переехать в Париж, оно очень
боялось соседства рабочих масс; самое крайнее, на что оно реши¬
лось — это переезд в Версаль. Парил; был возмущен тем, что
перестал быть столицей. А кроме того интересы населения были за¬
тронуты еще более непосредственно.
В Париже царила всеобщая безработица, Национальная Гвар¬
дия яшла только на жалованье в 1 фр. 50 с. в день. Собрание
прекратило жаловапье всем тем, кто не был признан местным жи¬
телем. „Для получения жаловапия надо было подать письменное
ходатайство и доказать невозможность получения работы". Мелкая
буржуазия так же получила удар, как и рабочие. Хозяйственная
разруха не прекратилась. Имевшие задолженность мелкие торговцы
пользовались приостановкой сроков платежа, установленной 13 ав¬
густа 1870 г. Собрание постановило, что все долги, отсроченные
на семь месяцев, подлеясат взысканию в течение 48 часов; от 13
по 17 марта сто пятьдесят тысяч векселей не могли быть опла¬
чены должниками. Что касается жилищного вопроса, то был пред¬
ложен проект закона, внушивший чрезвычайную тревогу квартиро¬
нанимателям Парияса. Таким образом, оскорбленным чувствовало
себя все население: рабочие были лишены средств к существова¬
нию и боялись, что в скором времени их выгонят из квартир; мелкая
буржуазия была доведена до банкротства законом о сроках, все
парижане пострадали материально вследствие перевода столицы
и были уязвлены „уничтожением ореола“, которым они гордо окру¬
жали свой город после героической осады. То, чего не смог
сделать ни Интернационал, ни бланкизм, ни респу¬
бликанцы, — все это осуществили в несколько не¬
дель Правительство Обороны и Собрание: они до¬
вели до возмущения парижских рабочих и обеспе¬
чили им поддержку мелкой буржуазии, которая
чувствовала себя загнанной и ожидала спасения
только от революции.
Опасность усиливалась тем, что доведен¬
ные до крайности парижане были вооружены
и оргапизованы. По условиям перемирия Нацио¬
нальная Гвардия сохранила свое оружие. Жюль Фавр настаивал
на этой милости перед Бисмарком. „Вы делаете глупость", сказал
ему вождь пруссаков. Жюль Фавр, ненавидевший парижан, в этом
не сомневался. Но как было поступить иначе, не вызвав немед¬
ленно восстания?
Национальная Гвардия представляла из себя армию в 200.000
с лишним человек; снабжение имелось в изобилии. Во время осады
Париж превратился в обширный арсенал; роздали 450.000 ружей,
з
33
Парижская армия.

имелось около 2.000 пушек с надлежащим количеством снарядов,
были образованы запасы пороха, патронов и снарядов. Парижане
испытывали некоторое удовольствие, видя себя среди орудий п бое¬
вого снаряжения; все это можно было пустить в ход, и парижане
чувствовали свою силу; ружье, при случае, могло послужить защи¬
той для материальных интересов и Республики. Парижане хотели
остаться при оружии. Их тешил к тому лее военный характер,
который Париж сохранял со времени осады; милитаризм их увле¬
кал мундирами, галунами, знаменами; игра внешней политики
заставила их надеть кепи, и они совсем не спешили снять их.
У баталионов Национальной Гвардии были
общие интересы, была своего рода коллектив¬
ная душа; они постепенно сгруппировывались,
создавали некоторую связь между собою. Так
образовалась „Федерация Националь¬
ной Гвардии4*. Организация эта дебютиро¬
вала весьма скромно. В конце января несколько республиканцев
или просто предприимчивых людей в погопе за кандидатурами
задумали объединить национальную гвардию, преимущественно
в выборных целях. Фельетонист Генрих Поммерэ созвал в Зимнем
Цирке собрание, которое происходило под председательством него¬
цианта Курти, человека деятельного, хотя он не был ни „револю¬
ционером", ни „известным борцом". Составили список кандидатов
и позаботились о будущих собраниях на случай перевыборов:
наметили бюро, которому был поручен созыв собраний. Но на втором
собрании 15 февраля на улице Дуан в Тиволи-Воксхолле поло¬
жение было уже иное: торжество „деревенщины*4 угрожало Рес¬
публике. Парижу и Национальной Гвардии теперь важнее было
готовиться к сопротивлению, чем к выборам. Собрание приняло
серьезный характер. Явилось на него 3.000 человек Национальной
Гвардии, преимущественно из рабочих кварталов. Они назначили
комиссию, которой было поручено выработать устав для Федерации
Национальной Гвардии. Избранные в комиссию приказчики, лавоч¬
ники, мелкие буржуа не были известны никому, кроме своих
баталяонов, и в болыпинствз случаев не принадлежали к револю¬
ционному меньшинству. Они довольно быстро создали новую орга¬
низацию. 3 марта "устав был одобрен делегатами баталионов.
13-го были объявлены имена избранных в Центральный Коми¬
тет Федерации Национальной Гвардии; этот предше¬
ственник „советов солдатских депутатов" состоял из „трех делегатов
от каяедого округа, избранных без различия в должности советом
легиона“, и „одного командира баталиона па легион, делегированного
своими коллегами“; под этим советом были советы легионов и бата-
лионные ячейки; предполагалось таклсе образовать собрание деле¬
гатов от каждой роты.
34
Федерация На¬
циональной Гвар¬
дии и Централь¬
ный Комитет.

Устав содержал не только правила орга¬
низации, но и цель Федерации. Вопрос о Рес¬
публике не может быть „предметом всеобщего
голосования, которое само является ее творе¬
нием"; представители Национальной Гвардии должны были „пре¬
секать всякую попытку, имеющую своей целью нис¬
провержение Республики". Они являлись также „е с те¬
ст венными защитниками Национальной Гвардии".
Все это несомненно предполагало, что гвардия сохранится в силе
и впредь. Представители Национальной Гвардии должны были „з а б о-
титься о сохранении вооружения всех специальных частей ука¬
занной Гвардии Национальная Гвардия подтверждала также свое
„абсолютное право назначать всех своих началь¬
ников и отзывать их, как только они утратят доверие тех, которые
их избрали, но после предварительного расследования, направлен¬
ного к обеспечению священных прав справедливости Устав пред¬
писывал, кроме того, разработку „проекта полной реорга¬
низации национальных вооруженных сил“. Это отве¬
чало требованиям парижан; они настаивали на необходимости народной
армии, охраняющей интересы сограждан и самый республиканский
строй. Федерация непосредственно объединила 215 баталионов Нацио¬
нальной Гвардии, почти весь наличвый ее состав.
К тому же Центральный Комитет получил
возмолсность доказать свою полезность и усилить
свое влияние еще до того, как он был оконча¬
тельно конституирован: в момент неизбежного
вступления немцев в Париж, когда возбужден¬
ные до крайности парижане готовились дать им сражение, только
один Центральный Комитет имел мужество высказаться против этого
и предписать спокойствие. Он принял меры во избежание всяких
инцидентов к изоляции, при помощи баррикад, неприятельских отрядов;
Центральный Комитет спас Париж от разрушения.
Ему-были благодарны за то, что он предотвратил катастрофу; он
осмелился выдвинуть преграду против слепого натиска толпы, и в его
могуществе больше не сомневались.
Это был достаточный повод для тревоги
правительства Национального Собрания. Оно
решилось на враждебный выпад. Начальник
Национальной Гвардии, генерал Клеман Тома,
которого мы еще встретим в роковой для него день 18 марта, чув¬
ствуя, что отряды ускользают из-под его власти,. подал в отставку.
Тьер назначил главнокомандующим Национальной Гвардии генерала
д’Орелля де-Паладина, которого обвиняли в „грубости, доходящей до
жесгокосги" и в бездарности. Генерал выпустил одно из самых
грозных воззваний. Он высказывался против „этого анонимного
Центрального Комитета\ который не имел права приказывать, „не
35
Враждебность
правительства.
Престиж Цен¬
трального Коми¬
тета.
Программа Феде¬
рации.

совершая тем преступления, строго караемого закономон клеймил
Национальную Гвардию, захватившую оружие и военное снаряжение
„под предлогом отнять его у врага", он обращался к „добрым
гражданам" с призывом „подавить в корне преступные выступле¬
ния". Это был неприкрытый призыв к гражданской войне. Со своей
стороны, генерал Винуа, главнокомандующий парижской армией, при¬
остановил 11 марта издание шести республиканских органов, заявляя,
что нельзя допускать проповедь „бунта и неповиновения законам
Таким образом, в то время, как парижане
готовились к сопротивлению, в лагере консерва¬
торов ненависть к Парижу росла с каждым
днем; там носились со старой идеей, с чем-то
вроде кошмарной теории, которая в истории
исповедывалась многими правительствами, попавшими в тупик.
В последние времена Империи те, кого приводило в отчаяние
полное разложение режима и непокорная враждебность столицы,
считали необходимым „хорошее кровопускание", чтобы
укротить Париж. Во время осады всегда бывшие причиной хлопот для
власти парижане хотели драться, и это бурное настроение можно было
успокоить только пролитием крови. „Если бы в большом сражении
под стенами Парижа,—говорил 10 января Трошю, легло двадцать
тысяч человек, Париж пошел бы на капитуляцию". А Клеман Тома
полагал, что было бы хорошо „попробовать небольшое крово¬
пускание, несколько горячих голов было бы разбито, и, вероятно,
этого было бы достаточно для освежения другихНо и после
капитуляции Париж оказался менее ручным, чем когда бы то ни
было. Как было не вспомнить о июньских днях 48 г., о том избие¬
нии, которое надолго успокоило население рабочих кварталов? Так
в начале марта 71 г. носилась в воздухе мысль об огромном пре¬
ступлении против Парижа. Но кто решится быть убийцей? Как
придать желательному убийству вид законной обороны? Положение
создавалось странное. К началу марта главным противником пра¬
вительства был уже не старый его враг—революционное меньшин¬
ство, с его различными группировками, а орган, состоящий из
умеренных элементов, Центральный Комитет, к которому Интерна¬
ционал относился с некоторым недоверием, а бланкисты — с презри¬
тельной снисходительностью. Программа этих мелких буржуа не
заключала ничего революциннного, тон их воззваний никогда не
выходил из пределов умеренности. Как спровоцировать таких людей
на выступления? Каким образом поставить их в такое положение,
чтобы они совершили революционный поступок? Такова была
проблема, и ее должен был разрешить господин Тьер.
Этот политический деятель своим беспокой¬
ным честолюбием неоднократно причинял тре¬
вогу предшествующим режимам. Теперь он
заканчивал долгую карьеру, в общем, довольно неудачную.
36
Роль Тьера.
Его честолюбие.
Мысль о необхо¬
димости крово¬
пускания.

В 71 г. он достиг своей цели—высшей власти; он стал „главой
исполнительной власти" Но с какой неуверенностью за будущее!
Тьер был вынулсден заверить консерваторов, что своей политикой
он воссоздаст монархию, и притом „монархию единую"; это давало
ему некоторую отсрочку. Но он хотел держаться долго. Затрудни -
тельность положения была для него только выгодна. Кто посягнул
бы на его авторитет, если бы он усмирил непокорный Париж?
Выполнив роль спасителя, оп остался бы затем хозяином положения.
Его	интересы в	данном случае совпадали
с его убеждениями. Тьер считал, что полити¬
ческая власть должна	принадлежать	буржуа¬
зии. В консервативной республике, находящейся в руках имущих
классов,	буржуазия окажется суверенной	в еще	большей	степени,
чем при	какой бы	то ни было монархии,	даже	и „буржуазной ",
подобно	монархии	Луи-Филиппа. Но для того,	чтобы	основать
консервативную республику, надо было нанести удар городскому
населению, в особенности, населению Парижа с его Яркими демокра¬
тическими и социалистическими тенденциями.
Мысль о пролитии крови совсем не пугала
Тьера;	марсельская	страстность, которая при
случае	лишала его	хладнокровия, прекрасно
соединялась в нем с бессердечием человека, чисто рассудочного.
Его не беспокоило нисколько, что намечаемая им политика может
вызвать военные действия. Разве он сам не был немножко гене¬
ралом, описав историю Наполеоновских походов? Он владел богатой
технической	терминологией	и готов был	померяться силами со всеми
теми	стратегами,	престиж	которых рухнул в 70 г.; он тоже мог
иметь свои сражения, и, быть молсет, „свою осаду“.
Таков был Тьер, со своим честолюбием, со своими взглядами,
темпераментом, навязчивой идеей перед лицом Парижа, население
которого было еще больным от осады, было взбудоражено больше,
чем когда-либо, волновалось муниципальными и республиканскими
идеями, было захвачено идеалом „Коммуны" и злобой оскорблен¬
ного патриотизма; перед городом, жестоко задетым в своих мораль¬
ных и материальных интересах; перед городом вооруженным, объеди¬
нившимся вокруг вполне преданных ему руководителей, которые не
были ни теоретиками, ни людьми активной борьбы, но представляли
умеренные стремления большого города.
Эта встреча смятенного Парижа с тем, кого Гамбетта назвал
„вловещим старцем", доллсна была принести смерть тысячам чело¬
веческих существ.
я 7
Его темперамент.
Его взгляды.

/
■Г
ГЛАВА II.
Революционные дни, вызванные „великим буржуа “.-Л'ьер и 16 марта 1871 т.
Взволнованный и вооруженный Париж,
который так охотно провоцировали, сильнейшим
образом тревожил консерваторов всех сортов, по
кристаллизовалась эта тревога в одном: опаса¬
лись грозной артиллерии, которую парижане
сосредоточили перед вступлением пруссаков на Монмартре, в Бельвю
и других пунктах. Думали только о пушках. „Деловые люди,—
заявлял Тьер во время расследования о событиях 18 марта, повторяли
всюду: Вам никогда не удастся произвести финансовых операций,
если вы не покончите со всеми этими злодеями, если вы не отни¬
мете у них пушки". Мысль о том, что надо отнять пушки,
действительно господствовала над всем, и трудно было противиться
ей... На протяжении своей долгой карьеры Тьер был весьма часто
рабом идей, зарождавшихся под упрямым хохлом, в его голове.
Так было с его мыслью о „сохранении Бельфора", об „уходе из
Парижа", так было и с „отнятием пушек“. Он был в плену у одного
узкого представления, которое удивительным образом ограничивало
поле зрении его неизменных очков. Как и •биржевые дельцы, он про¬
глядел бесполезность задуманной операции. Генерал Винуа ука¬
зывал, что если отнять пушки, хранившиеся в различных парках
внутри Парижа, у парижан остается все-таки вся крепостная артил¬
лерия. А если бы даже были взяты и все пушки, то остались бы
еще ружья. Но, повидимому, Тьер и консерваторы рассматривали
вопрос о пушках не только с точки зрения их материального зна¬
чения. Консерваторы страдали модной болезнью символизма в такой
же мере, как и революционеры. Самый факт нахождения в руках
парижского пролетариата орудий, представляющих собою могуще¬
ственную силу, являлся оскорблением закона, охраняющего буржуаз¬
ное общество; даже и без всякого практического результата надо
было возможно скорее устранить это ужасающее беззаконие. Можно
ли было спорить в этой среде против формулы, которой суждено
38
Вопрос о пушках.
Цели консерва¬
торов.

было впоследствии прикрывать столько лицемерия: „сила остается
за правом4*!
Подстегиваемый грубой жадностью биржевиков и неприми¬
римостью доктринеров, маленький импульсивный человек не мог
устоять против искушения провести в жизнь свои собственные
взгляды.
Но забрать пушки было нелегко. Нацио¬
нальная Гвардия рассматривала орудия, как
свою собственность; она приобрела их по обще¬
ственной подписке, и они были помечены номе¬
рами баталионов. Вырывая их у пруссаков—в то время, как пра¬
вительство весьма мало о них заботилось,—парижане в некотором
роде закрепили свое право собственности. Наконец, в виду той
вражды, которую все резче и резче проявляло Собрание по отно¬
шению к Парижу и Республике, эта артиллерия казалась парижа;
нам необходимым средством обороны. И можно легко представить
себе, каков был первый ответ парижан на первые выпады: „Хорошо!
если так, мы не отдадим пушек!“
Между этими двумя сторонами, напряжен¬
ными и готовыми к столкновению, размножались
добровольцы - посредники. В первые же дни
этой трагической истории появляется порода соглашателей. Они
не понимали, что противоречия между столкнувшимися силами
непримиримы, и наивпо думали ввести борющихся в единое русло.
Они довольно энергично взялись за это и подставляли таким образом
свои головы под удары и той и другой стороны. Клемансо выби¬
вался из сил. Внушая подозрение обоим лагерям, он предлагал
собрать все орудия в одном месте и под охраной одновременно
и войск и Национальной Гвардии. Полковник Ланглуа шумел
со своим проектом распределения пушек между баталионами. Другие
говорили, что надо только выждать, и все уляжется. Националь¬
ной Гвардии надоест возня по охране артиллерийских парков
и в конце концов гвардейцы несомненно начнут оставаться дома:
тогда государству останется только подобрать брошенные орудия.
Правительство произвело легкую разведку.
Слабые отряды появились 8 марта в Люксем¬
бурге, 9—на Монмартре, 16—на Вогезской пло¬
щади. Они хотели взять орудия, охраняемые постами Нацио¬
нальной Гвардии; сейчас лее была поднята общая тревога. На
Монмартре дело дошло почти до рукопашной; всюду солдаты
принуждены были отступить. Если правительство хотело мирным
путем вернуть себе артиллерию Национальной Гвардии, надо было
еще ждать.
Но Тьер торопился. Он прибыл в Париж 15 марта и у него
оставалось мало времени для решительных шагов. На 20 марта
было созвано Национальное Собрание. Какое бы это было
39
Тьер торопится.
Посредники.
Точка зрения
парижан.

торжество для пего, если бы он мог еще до съезда депутатов покон¬
чить так волновавшее консерваторов дело с пушками, если бы он
мог повергнуть к стопам реакции обезоруженный и подчинившийся
Париж! Вся политическая карьера Тьера, весь конец этой
карьеры — должен был решиться в эти несколько дней. Раздор
среди монархических партий привел Тьера к исполнительной власти:
покорение Парижа сделало бы его избавителем общества, и пестрая
партия порядка не стала бы возражать против него. Так маневр
17 марта превратился в решительную меру.
17	марта	Тьер принял решение отнять
пушки	силой.	Для выполнения этого плана он
располагал 20.000 человек войска и рассчитывал
на поддержку Национальной Гвардии буржуаз¬
ных кварталов; численность противников, людей из рабочих
кварталов, его мало	беспокоила.	В привычку вошло изображать
их в качестве фанфаропов, лишенных храбрости, легко переходящих
от „борьбы до решительного конца" к паническому бегству. Так
несомненно представлял себе дело Тьер, так думало военное началь¬
ство и все „капитулянты".
Но и вообще возможность кровопролития,
даже вероятность его не могла заставить Тьера
отказаться от своего плана. Его личное бес¬
сердечие в соединении с бесчувственностью
стратегов Собрания, его настойчивость в борьбе
за „ священные“ права буржуазии создавали
у него непоколебимую решимость. К тому лее он был прямо заин¬
тересован в том, чтобы дело вышло возможно более серьезным,
ведь это увеличило бы его заслугу. Выполнив свой провокатор¬
ский переезд в Версаль, Собрание должно было попасть в атмо¬
сферу восстания. Оно должно было испытать страх—хотя бы
и пред миновавшей угрозой. А когда спокойствие будет восстано¬
влено, Собрание объединится вокруг Тьера, как вокруг человека,
совершенно необходимого, единственно способного одержать победу
над социальной опасностью.
Не	будем,	однако, преувеличивать маккиа-
велизм Тьера и создавать из него подобие про¬
рока, предугадавшего коммуну во всех ее по¬
дробностях. Один из консерваторов, граф д’Эрис-
сон мог сказать:	„когда изучаешь дело 18 марта, то невольно
задаешь себе вопрос, действительно ли хотел Тьер отнять монмартр¬
ские пушки, п не задавался ли он скорее целью вызвать народное
движение, которое дало бы ему возможность сначала эвакуировать
Париж, а затем вновь занять город, потопив его в крови".
Весьма вероятно, что Тьер вовсе не предвидел размеров
вызванной им катастрофы; благодаря своему небольшому росту, он
неизбежно вызывает представление о близоруком ребенке, играющем
40
События опере¬
жают Тьера.
Тьер заинтересо¬
ван в том, чтобы
произошло крово¬
пролитие.
Тьер считает опе¬
рацию нетрудной.

со взрывчатыми веществами: он первый будет поражен силой взрыва.
Для полного успеха проектов Тьера достаточно было одного ручейка
крови, а вышла целая река; Тьер не утонул в ней и мог даже
плавать в крови с удобством, но все это было уже чистейшей
случайносгью; но своей собственной вине он поставил себя в весьма
опасное положение.
В самом деле, если у Тьера было желание
вызвать небольшое сопротивление, то оп никак
не мог хотеть жалкого провала своего предприя¬
тия. Раздражение военных против „адвокатов, которые хотели
этого выступления^, недостаток доверия командиров к лойяльносги
своих войск, отсутсгвпе предусмотрительности или непонятная
инертность,—не знаешь, на чем остановиться, чтобы объяснить стран¬
ный ход событий 18 марта.
Осуществление плана Тьера началось
в 3 часа утра. Отряды вышли из своих казарм
и начали бесшумно продвигаться вперед. В то
же время весьма энергично расклеивались объявления. Воззвание
Тьера предостерегало жителей Парижа против „злонамерен¬
ных людей", которые, „под предлогом сопротивления пруссакам,
не находящимся более в стенах города, превратили себя в хозяев
часги столицы, возвели там укрепления, поставили охрануи заста¬
вляют других принимать в ней участие „согласно приказам таин¬
ственного Комитета, который претендует на то, чтобы распоря¬
жаться самостоятельно, и тем самым не признает власти генерала
д’Орелля. .. желает образовать свое правительство в противовес
законному правительству, установленному на основании всеобщего
избирательного права“. „Пушки, похищенные у государства, будут
возвращены в арсеналы и для выполнения этой необходимой,
справедливой и разумной меры" правительство рассчитывает на
содействие парижан: „Пусть добрые граждане отделятся от дурных,—
восклицает Тьер,—пусть они придут на помощь государственной
власти вместо того, чтобы оказывать ей сопротивление, тем самым
они ускорят восстановление благосостояния города и окажут услугу
самой республике, которую беспорядок мог бы погубить в обществен¬
ном мнении Франции“.
Д’Орелль де-Паладин добавлял свое слово: он скромно заявлял,
и притом довольно преждевременно, что „пушки Монмартра, высоты
Шомон и Белльвиль находятся во власти правительства Республики*.
Между тем отряды все продвигались.
Главная колонна под командой генерала Леконта
подходила к Монмартру. Инструкции генерала
Винуа не оставляли никаких сомнений относи¬
тельно того, как следует себя вести: „Первые прибывшие на вы¬
соты, гласит его приказ, постараются застигнуть врасплох часовых
л посты, дабы предупредить 'всякое сопротивление. Если они сло-
41
бзятие пушек на
Монмартре.
Объявления.
События 18 марта.

жат оружие, брать их в качестве пленных; если они будут оказы¬
вать сопротивление или пустят в ход оружие против войск, пода¬
влять их оружием па месте“.
Разведчики колонны, агенты муниципальной полиции прони¬
кают в артиллерийские парки, наносят раны часовым, которые не
решились стрелять; открывают рулеейную стрельбу по заставе на
улице Розье, затем обезоруживают ее. Орудия взяты.
Остается только увезги их. Отряд дея¬
тельно готовится к эвакуации: на рассвете
расставляют посты, засыпают окопы и выравни¬
вают почву для передвижения орудий. Не хва¬
тает лишь лошадей, чюбы их вывезти. В 7 часов лошадей еще нет.
Начинают спускать на руках, с невероятными затруднениями, до
двадцати орудий, но орудий сотни и их надо протащить по тяже¬
лому грунту: дело безнадежное.
Между тем всякая проволочка увеличивает
трудности. Население Монмартра разбужено
ружейными выстрелами и с рассветом бежит
узнать, что случилось. У въезда в артиллерий¬
ский парк собирается толпа любопытных всех возрастов, в особен¬
ности женщин. Все заинтересованы перевозкой пушек и настроены
глухо враждебно. Весь Монмартр на ногах. Мэр, доктор Кле¬
мансо, приходит в раздражение: было обещано ничего не пред¬
принимать, не предупредив его. Генерал Леконт отсылает его
довольно грубо	„назад в мэрию". Со своей стороны начинает
волноваться Национальная Гвардия. Люди, бывшие на постах
и успевшие ускользнуть, подняли тревогу, раздается сигнал к сбору,
а затем и к атаке. История принимает драматический оборот.
Между Национальной Гвардией, прибывающей в большом количе¬
стве, и правительственными войсками Находится безоружная толпа
плачущих и жалующихся женщин и детей, толпа, которая прони¬
кает всюду; войска ее гонит, но, опираясь на свою слабость, толпа
лезет вперед. Правительственный отряд оказывается точно в ло¬
вушке; чувство	дисциплины слабеет. Ружейные дула слишком
близки к человеческим грудям, чтобы человек решился хладнокровно
стрелять, не будучи в душе убийцей.
В немалом смущении генерал Леконт
старается запугать толпу угрозами, приготовле¬
ниями к атаке или к стрельбе. Но разыгры¬
вается решающий инцидент: подходят нацио¬
нальные гвардейцы, смешавшиеся с солдатами 88 полка; один из
постов этого полка присоединился к ним. Солдаты 88 полка, пови¬
димому, готовы защищать своих товарищей и брататься с парижа¬
нами. Генерал раздражается, приказывает арестовать несколько
солдат: „Негодяи,—кричит он им,—я с вами сосчитаюсь!" Он грозит
раскроить череп остальным, если они не будут повиноваться. Затем
42
Непокорность
отряда.
Вмешательство
толпы.
Запоздание с уво¬
зом пушек.

он отдает приказ стрелять по толпе. Тщетно. Отряда, конечно,
больше нет. Среди солдат одни бросают свои ружья, другие пере:
ворачивают их прикладами вверх. С оглушительным криком войска
и Национальная Гвардия смешивают свои ряды. Стрелки поднимают
вверх приклады, как и 88 полк. В девять часов утра Националь¬
ная Гвардия заняла вновь возвышенность, и три холостых пушеч¬
ных выстрела широко возвестили об ее новой победе.
Генерал Леконт был арестован. Толпа и
взбунтовавшиеся солдаты боятся нового насту¬
пления войск и хотят иметь заложника. Однако,
вид этого человека, уже безоружного, будит
инстинкт крови; солдаты, задержанные по при¬
казанию генерала и освобожденные Национальной Гвардией, про¬
являют наибольшую ярость. К тому же с утра состав уличной
публики изменился. После того как опасность миновала, вышло
на улицу все подозрительное население Монмартра. Хозяек сменили
поздно встающие публичные женщины, те „бешеные собаки
о которых говорит очевидец. Стража с большим трудом защищает
против взбешенной толпы генерала Леконта. Он содержится на
виду у публики на посту улицы Розье в ожидании решения
„Комитета", которое все не приходит. Случайность разбивает
последнюю преграду, отделявшую генерала от смерти: человеческая
волна выбрасывает на пост старика с белой бородой и в высокой
шляпе, это—генерал Клеман Тома, один из „убийц 48 г.“; его
узнали в толпе, в которую он легкомысленно замешался. Под
натиском неистовствующих разлетается окно. Толпа вламывается
в помещение; солдаты хватают генерала Леконта: „Ты меня на
восемь дней посадил,—кричит один, —так я первый в тебя стрелять
буду“. Генералов вытащили в сад и изрешетили пулями; впослед¬
ствии вскрыгие их тел обнаружило, что большая часть ран была
произведена пулями шасспо, которыми были вооружены солдаты
Тьера.
В тот момент, когда эти два генерала пали
на Монмартре, судьба правительственной по¬
пытки уже не оставляет более сомнений. За
исключением площади Пигалль, между войсками
и толпой нигде не было кровавых столкновений;
всюду, после легкого отпора, солдаты отступили. На Шомонских
высотах и в Белльвиле дело происходило так же, как и на Мон¬
мартре. Отряды прибывали в указанные пункты, ожидали упряжек,
были окружаемы толпой, которая становилась все более и более
враждебной, и в 11 часов едва выбирались, отступая с боем. Повсюду
стихийное и нередко пассивное сопротивление парижских народных
масс победило правительственные войска. Но это внушительное
выступление толпы могло иметь место лишь благодаря двум обстоя¬
тельствам: запозданию упряжек, которое затормозило операции,
45
Полный провал
правительствен¬
ного плана.
Убийство генера¬
лов Леконта и
Клеман Тома.

и слабой устойчивости войсковых частей, а на Монмартре, кроме
того, и возмущению солдат.
Трудно установить с точностью, почему
захват пушек был так плохо организован; было
ли вызвано запоздание упряжек злой волей
военных, принужденных подчиняться штатским,
была ли здесь обычная непредусмотрительность этих «генералов
70 г.“, или был тут, напротив, убийственный расчет, так как вся¬
кая проволочка должна была способствовать пролитию крови. Но нет
никакого сомнения в том, что Тьер был несколько удивлен непокор¬
ностью войск. Со времени капитуляции солдаты, оставшись без
дела, бродили по новому для них Парижу, выпивали с штатскими
в трактирах, „проводили время по домашнему" и, по принятому
выражению, „братались". К тому лее поражение глубоко подорвало
авторитет начальников. Отсюда понятно что шасспо могли отка¬
заться стрелять. Но как Тьер мог предвидеть измену войсковых
частей! В качестве хорошего военного историка он имел нривычку
оперировать с действующими войсками, но не с людьми. Так что
18 марта перед ним внезапно открылась совершенно неизвестная
ему психология.
Это было жестоким ударом для Тьера, охва¬
ченного воинственной лихорадкой; он говорил впо¬
следствии сам: больше он не колебался, решение
было принято. Более двадцати лет он сградал от
оскорбленного самолюбия; оп был прав в 1848 г.,
а Луи-Филипп не послушался его, не захотел покинуть восставший
Париж для того, чтобы вернуться в него силой. Теперь, когда
нахлынули плохие вести, он не мог сдерживать себя. Мысль
о бегстве овладела им, не давала ему больше покоя, стала непре¬
одолимой. Он отдал приказ генералу Винуа отвести свои войсковые
части за Сену.
Ради очистки совести правительство все
же прибегло к крайнему средству и обратилось
с последним призывом к Национальной Гвардии
буржуазных кварталов. С шести часов утра
начали бить сбор в центральных кварталах:
расклеивали воззвания к Национальной Гвардии.
Результат был жалкий. Недовольство распро¬
странилось даже среди состоятельных парпжан; те из них, кто не
был вовсе заинтересован в Республике, или которых не затронул
закон о сроках, не могли все же отнестись с сочувствием к развен¬
чанию столицы. В общей суматохе нельзя было разобрать, кто
приказал бить сбор, а сигналы звучали также и из рабочих квар¬
талов. Публика поэтому не выходила из домов, боясь попасть на
революционный призыв. Наконец, удалепие войск вынуждало
каждого вести себя тихо. На призыв правительства пришло лишь от
44
Национальная
Гвардия буржуаз¬
ных кварталов не
поддерживает
правительства.
Самоуверенный
приказ Тьера о
выводе войск.
Тьер не предвидел
измены войск.

пяти до шестисот человек; добровольная армия порядка,
столь ревностная в июне 48 г., полностью отсутство¬
вала 18 марта 71 г.
Этот абсентеизм буржуазии мог только укре¬
пить решение Тьера, и он сделал призыв к „бла¬
горазумию и к храбрости" своих коллег. Не¬
которые из них — Пикар, Жюль Фавр — представили возражения,
другие, военные, еще раздували панику. Случай ускорил бегство.
Перед Министерством Иностранных Дел, где правительство нашло
себе убежище, прошло три баталиона Национальной Гвардии, с ба¬
рабанами и трубами во главе: „Я думаю, что мы погибли, нас
сейчас захватят44,—объявил генерал Ле-Фло. Он добавил:—„Необхо¬
димо, чтобы вы спаслись; быть может, ес!ь потайная лестница,
по которой вы могли бы уйти и добраться до улицы Университета,
а оттуда отправиться в Версаль../' „Надевайте ваши пальто,—ска¬
зал Випуа,—ворота Булонского леса — под охраной, ваш выход
с этой стороны обеспечен..." Они говорили о высших задачах
правительства, дезорганизацию которого надо было предотвратить;
экипаж, конвой из кирасиров, все было готово для отъезда, и Тьер
отбыл быстрым ходом: „Ежеминутно*— пишет граф д’Эриссон,—он
высовывал	голову	в дверцы, крича:—„Скорее!	скорее!	До тех пор,
пока мы	не	будем	на Севрском мосту, мы все	еще в	опасности".
Капитан, командовавший эскадроном и скакавший галопом около
экипажа, тщетно возражал:—„Мы не можем ехать скорее, все наши
лошади останутся без ног“. А Тьер все повторял:—„Торопитесь,
торопитесь!“ Он успокоился только в Версале.
Тьер, впрочем, позаботился и о тех, кого он
оставил за собой; военный министр, генерал
Ле-Фло получил приказание	произвести полную
эвакуацию Парияса. Л^юль	Симон,	Эрнест Пи¬
кар и Жюль Фавр не могли ничего поделать. Жюль Ферри тщетно
цеплялся за Городскую Думу. Около четырех часов вечера войска
начали покидать казармы и в 2 часа утра были на пути к Вер¬
салю. Форты были эвакуированы: на бригаду Доделя, занимавшую
Мон-Валерьен „можно было всего больше рассчитывать", а поэтому
она должна была прежде всего направиться в Версаль для охраны
правительства; на этой важной позиции остался только небольшой
отряд, и притом мало надежный. Что касается других частей, то
они брели в беспорядке, распевали по дороге в Версаль револю¬
ционные песни и глумились над жандармами. Тьер хотел изоли¬
ровать их от парижской заразы и „прибрать вновь к рукам".
Между тем, „эвакуация“ не ограничилась
одними только войсками: план Тьера был шире.
„По сигналу из Версаля,—пишет Лиссагарэ,—боль¬
шинство служащих оставили свои носты. Пошлины,
дороги, освещение, рынки и базары, общественное призрение, теле-
45
Отсутствие вла¬
стей в Париже.
Приказ о полной
эвакуации.
Бегство Тьера.

граф — все органы питания и дыхания этого большого города с миж-
лионом шестью стами тысяч жителей; все надо было реорганизовать...
Военпое интендантство оставляло без гроша шесть тысяч больных
в постоянных и походных госпиталях. Тьер попытался расстроить
все отрасли управления вплоть до обслуживания кладбшц“. Таким
образом, Тьер создал в Париже пустоту, тревожную пустоту, ужасаю¬
щую для	каждого,	кто захотел бы взять в свои	руки власть: никогда
ни одна	из	предшествующих революций не портила	в такой мере
старую бюрократическую машину; никогда революционеры не были
поставлены столь резко перед необходимостью творить или погибнуть.
Революционеры? На	протяжении всего
этого дня 18 марта они точно также были от¬
брошены в сторону, как и	войска	Тьера; в пер¬
вые минуты на сцене был	только	волнующийся
народ. Он подставлял солдатам свои бесчислен¬
ные груди, возводил без всякого приказания
баррикады и перетаскивал туда пушки. Внезапная атака Тьера
застигла врасплох всех. Правительство обещало мэрам-посредни-
кам поставить их	в известность, если будет	принято решение вы¬
ступить,	а	затем	двинуло свои войска, не	предупредив никого.
Вечером	17	марта	состоялось много собраний	в клубах и в местных
комитетах; некоторые затянулись до позднего часа ночи, но на них
не было выработано никаких мер к сопротивлению.- Только что
созданный Центральный Комитет заседал до трех с половипой часов
утра: все члены его узнали о нападении Тьера из уличных слухов
и из объявлений; члены Центрального Комитета легло спать очень
поздно, и можно легко предположить, что и встали они совсем не
рано; когда они вышли на улицу, главное было уже сделано: возво¬
дились баррикады.
Одной части Центрального Комитета удалось
собраться в школе на улице Бафруа, в месте,
указанном для вечернего заседания. В классе,
среди невероятного беспорядка Асси с молниеносной
быстротой ставит на обсуждение все, что ему под¬
сказывает народное воображение. Другие пытаются организовать
службу связи: по из многочисленных добровольных „агентов связи41,
которые отправляются по городу, только четверо приходят обратно
и приносят обрывки сведений. В три с половиной часа после пре¬
ний члены Комитета оставляют троих своих членов для постоянного
дежурства, расходятся и отправляются сами отдавать распоряжения:
в своих районах они находят других членов Комитета, которые
оставались в своих кварталах и уже приготовили средства обороны.
День 18 марта представляет любопытные кон¬
трасты: начавшись коллективным и анонимным
выступлением толпы, он заканчивается отдельными
проявлениями индивидуальной энергии, выступлениями единич-
46
Индивидуальные
выступления.
^оль Централь¬
ного Комитета
18 марта.
Революционеры,
застигнутые врас¬
плох нападением
Тьера.

ных борцов, увлекающих за собой комитеты Национальной
Гвардии. Утром, узнав очень поздно, уже в 9 часов, о собы¬
тиях на правом берегу, бланкист Дюваль организует Х1П округ,
переходит затем в V и подходит к 8 часам вечера к полицейской
префектуре. Брюнель и Лисбонн совместно захватывают казарму
Шато-д’О (на площади Республики), затем бросаются к Городской
Думе. Варлен, Бержере и Арнольд занимают главный штаб На¬
циональной Гвардии на Вандомской площади. Все эти операции
производятся с осторожностью: странное решение Тьера остается
еще неизвестным; приготовления к отъезду принимают
за подготовку к нападению: ожидают перехода войск
в наступление, занимают наиболее важные пункты для будущей
борьбы; обеспечивают себе заложников. Около 5 часов вечера на
Орлеанском вокзале чины Национальной Гвардии задерживают
генерала Шанзи, члена Национального Собрания, неосведомленного
о бегстве правительства. Национальная Гвардия поражена, не встре¬
чая сопротивления ни в полицейской префектуре, ни в Городской
Думе.
Таким образом, день 18 марта первоначально не имел вовсе
характера революции. Возмущение солдат, вызванное стихийным
сопротивлением толпы и абсентеизм Национальной Гвардии Порядка
побудили правительство к бегству. В Париже, который начинал
очищаться от всего, что представляло предшествующий режим,
революционеры производили разведки, овладели, по большей части
без сопротивления, обезлюдевшими учреждениями и готовились
к тому, чтобы на следующий день выдержать новый натиск со
стороны правительства. Но силою вещей день был закончен уже
в условиях революции, и вечером Центральному Комитету, совер¬
шенно помимо его воли, пришлось выступить в качестве времен¬
ного правительства.
Действительно, около 11 часов вечера офи¬
церы Национальной Гвардии начали прибывать
к Городской Думе; днем возник вопрос о том,
чтобы „захватить здание Душ и оставаться
там до тех пор, пока Собрание не признает
законных требований населения Парижа". К тому же в револю¬
ционные моменты события происходили всегда именно у Городской
Думы. Офицеры входят, блуждают по зданию и в конце-концов,
собираются все в зале заседаний; первоначально это довольно не¬
стройная тайная сходка (первая из длинного ряда), затем оно пре¬
вращается в заседание под фактическим председательством Эдуарда
Моро. Моро предлагает „оставаться в здании Думы". Многие
из членов Центрального Комитета колеблются
и волнуются: они были избраны для защиты мате¬
риальных интересов Национальной Гвардии, а при
случае и самой Республики; у них нет мандата
47
Центральный Ко-
.митет в Городской
Думе.

на управление. Сомнения боязливых удастся усыпить; было
бы нелепо оставить позицию, захваченную столь легко; Центральный
Комитет будет у власти лишь несколько дней, необходимых для
подготовки муниципальных выборов и избрания Коммуны; и воз¬
глас „Да здравствует Коммуна!“, старый возглас восстания, напол¬
нил зал. В этом выразилось одновременно и облегчение: совесть
теперь была чиста.
Тогда же порываются последние ниги, связы¬
вавшие еще Париж с правительством, Несмотря
на свою жалкую неудачу, посредники не пали
духом. При известии об утренних событиях мэры
Парижа собираются вместе. За исключением непримиримого мень¬
шинства, которое жаждет подавления парижан и вовсе этого не
скрывает, мэры желают предотвратить гражданскую войну. Обма¬
нутые правительством, которое обещало им не прибегать к насилию
без их предупреждения, они все же не теряют бодрости: они будут
и впредь долго вести себя так, не считаясь с нападками ни справа
ни слева; неблагодарная, сомнительная роль, так как пользу их дея¬
тельность по существу приносила лишь старым политическим раз¬
вратникам—Тьерам, Жюлям Фаврам, тем, кому прелсде всего надо
было выиграть время.
Роль мэров выясняется с полдня 18 марта. Они ходят от
одной мэрии к другой и кончают тем, что вырабатывают примири¬
тельную программу. Правительство должно выразить согласие:
1)	на назначение генерала Ланглуа, представителя Парижа,
начальником Национальной Гвардии;
2)	на назначение Дориана 1 мэром Парижа;
3)	на немедленное производство муниципальных выборов;
4)	на гарантию в том, что Национальная Гвардия не будет
разоружена.
Около восьми часов вечера делегация, на которую была воз¬
ложена передача этих условий, нашла Жюля Фавра в Министер¬
стве" Иностранных Дел. Министр драпируется в тогу своего до¬
стоинства; он просит подтвердить известие об убийстве генералов
Леконта и Клеман Тома, потом произносит: „Итак, господа, что же
вам надо? Вы приходите с предложениями? С убийцами не
разговаривают, с ними не ведут переговоров". Не¬
поправимое слово произнесено, отныне оно станет доктриной пра¬
вительства: весь Париж ответствен за неповиновение войск, быв¬
шее главной причиной смерти тенералов, весь Париж должен ‘быть
наказан; переговоры будут продолжаться лишь для того, чтобы
подготовить на досуге расправу с городом. А потому Жюль Фавр
соглашается все же передать правительству предложения мэров.
1	Инженер, министр правительства обороны, республиканец.
48
Неудача по¬
средников.

Это обстоятельство служит поводом для коми¬
ческого ироисшестия. „Около часа утра,—пишет
Да-Коста,—некто, по имени Лабиш, принес приказ
о пазначении Ланглуа главнокомандующим Национальной Гвардии".
Мэры ожидали многого от этого назначения (которого впрочем не
подписали), так как депутат полковник Ланглуа совмещал в себе
на редкость разнообразные черты. Старый интернационалист
и душеприказчик Прудона, полковник Национальной Гвардии, про¬
явивший свою храбрость при Бузенвале, он пользовался популяр¬
ностью в Париже. Как депутат, довольно умеренный по своим
взглядам, он прежде всего придерживался законности: от былой
революционности он сохранил лишь тон, „жестикуляцию"...
„Справляясь о вашем здоровье, он орал на вас,—пишет Лепел-
летье 1—... у него был всегда вид начальника на баррикадах, при¬
зывающего к оружию. Он выражал с яростью самые умеренные
мысли и проповедывал успокоение так, как призывают к восстанию44.
Сначала Ланглуа приходит в восторг от своего назначения и изли¬
вается в воззваниях, затем отправляется в Думу, утверждая,
что он идет на муку; он приходит туда в три часа утра. „Кто идет?44,
кричит ему часовой. „Генерал Национальной Гвардииотве¬
чает полковник; он входит, встреченный бурными приветствиями
и предстает пред Центральным Комитетом, который весь засшл
от этого шумного появления. Полковник представляется: „Генерал
Ланглуа, главнокомандующий Национальной Гвардии44. Тут завя¬
зывается диалог, не лишенный комизма: „Кто вас назначил?44 „На¬
циональное Собрание44.—„Признаете ли вы Центральный Комитет?"
„Я назначен правительством, я вас не признаю44.—„Скажите нам,
что вы думаете о Центральном Комитете?44 „Я ничего о нем не
не думаю...44 Он поучигельным тоном заявляет, что если они не
признают правительства Национального Собрания, то это значит,
что они хотят вызвать „гражданскую войну“. „Вы не можете иметь
такого намерения, или же вы все сумасшедшие!“—заключает он.
Ему объясняют, что Федерация Национальной Гвардии предполагает
сама назначить своего начальника, произвести муниципальные
выборы и иметь гарантии против посягательств роялистов Собрания;
ему предлагают подать в отставку с тем, чюбы назначить его же.
„Ну нет!., я согласен быть назначенным правшельством, но не
вами!.. К тому же с меня и так довольно. Это Мелин мгня
предложил, он заставил меня согласиться, пусть идет к чертям
вместе с моей отставкой! До свиданья!44 Он выходит как ураган,
в глубине души довольный разрывом; он разбил последнюю и сла¬
бую связь, которая еще соединяла Париж с Версалем.
ЬереНеИег, Шз1о1ге йе 1а Сошлите йе 1871, 3 уо1. 1900.
49
Инцидент Ланглуа.

ГЛАВА III.
Испытания Революции, которой недостает революционеров. — Диктатура
Центрального Комитета.
Утром 19 марта парижане узнали о великих событиях истек¬
шей ночи; в объявлениях официального образца на белой бумаге
Центральный Комитет извещал о неудачной попытке правительства,
обещал назначить коммунальные выборы на ближайшее время
и утверждал, что до этого Комитет будет охранять „Городскую Думу
именем народа". Толпа была мало взволнована, скорее удивлена
и с жадным любопытством старалась узнать, кто эти новые хозяева
Парижа.
Читали подписи на двух воззваниях, но
они мало кому что говорили; большинство имен
было неизвестно публике; весьма часто люди,
пользовавшиеся доверием в баталионах, обла¬
дали известностью лишь в пределах своих кварталов. И не только
среди подписавшихся, но и во всем Комитете были по преимуще¬
ству „новички". Вне всякого сомнения, парижане знали Асси,
рабочего механика; он стал почти знаменит вследствие той роли,
которую играл в забастовках Крезо; его знали, как оратора в пуб¬
личных собраниях. Волей алфавита он стоял па первом месте, как
вождь; Варлен, рабочий переплетчик, самоучка, неутомимый борец,
посвятивший себя полностью организации рабочего класса; Вабик,
член Иптернационала, как и предыдущие, „оригинал", торговец ду¬
хами, мечтатель и спирит, любивший украшать себя различными
брелоками и амулетами, которые бренчали у него на животе;
П р о то, преследуемый при Империи адвокат; Д ю в а л ь—рабочий ли¬
тейщик и Э д — журналист, оба энергичные бланкисты, как и сам
Бланки, вечные сидельцы императорских тюрем; Лю л лье, „сабля
Республики", шумливый стратег республиканских кафэ; Б р ю н е л ь,
страстный патриот, который после заключения перемирия конспи¬
ративно предлагал нагнать внезапной ружейной пальбой па¬
нику на пруссаков и захватить форты; Эдуард Моро, выдви¬
нувшийся своей молодой властностью накануне, в путанице первых
минут Центрального Комитета. А другие? Какими людьми они
покажут себя в бурных событиях?
50
Члены Централь¬
ного Комитета.

И прежде всего какова будет их позиция
Военная инерт- по отношению к бежавшему правительству
«ость Централь- и к тьеру? 3 августа 1830 года победившие
ного Комитета. Карла X парижане преследовали короля вплоть
до Рамбулье. Предпримет ли Национальная Гвардия массовый
поход против Версаля?
Никогда ни	одно из пораженных прави¬
тельств не было	для парижан более опасным
врагом, чем Тьер. Этот человек, который до
18	марта относился только равнодушно к воз¬
можности кровопролития, сделался беспощадно
жестоким после своего провала. Несмотря на растерянность, он
принял меры, подсказапные инстинктом ненависти. Полная эвакуа¬
ция Парижа и уход всех служащих из учреждений оставляли со¬
вершенно свободным поле действия для Революции; она могла
разростаться; враждебные режиму элементы должны были проявить
себя. Революционное настроение, овладевшее всем населением,
неуловимо,	с	ним	трудно бороться.	Оно теперь оформится вслед¬
ствие выступлений отдельных лиц, которых можно будет потом всех
захватить, а исчезновение революционеров обеспечит
спокойное будущее консервативной Республике.
С этого момента оп еще раз „принял решение44, что не сделает
пикакой уступки даже самым умеренным требованиям парижан.
Отчаяние, которое должно было бросить Париж в объятия револю¬
ционеров, способствовало осуществлению его планов; мысль о воз¬
можности ужасающей бойни, повидимому его не тревожила. В глазах
Тьера конечная цель—охрана священных привилегий буржуазии—
оправдывала все средства.
В этот момент Тьер, впрочем, был безору¬
жен: в Версале у него были лишь „дикие орды“
солдат, „не отдававшие больше чести офицерам,
смотревшие на них с угрожающим видом и заявлявшие открыто,
что они не будут драться против своих парижских братьев“. Но
маленький человек был шделен некоторым упрямством: в отличие
от многих политических деятелей и многих военных он был спо¬
собен, даже и в своем возрасте, учиться на опыте. 18 марта
обнаружило- перед ним достаточно ярко, что у солдат есть своя
психология; он готов был ее изучить и использовать наилучшим
образом в своих интересах. Ему надо было переделать ,гмораль¬
ный дух“ своей армии. Все сводилось к вопросу о времени:
пусть бы только Париж дал ему продлить этот срок.
Ни Париж, ни Центральный Комитет не
предприняли ничего против человека, который
подготовлял их общую гибель. Первоначально
19	марта парижане имели смутные и противо¬
речивые представления относительно действительной силы правитель-
51
Ларижане боятся
нападения.
Слабость Тьера.
Беспощадная не¬
нависть Тьера к
Парижу.

ства. С легкостью говорили о том, что 18 марта это начало новой
эры, что войска никогда бэлее не согласятся стрелять в париж¬
скую толпу, и все таки боялись этих войск. Цептральвый Коми¬
тет так же, как и все парижане, опасался перехода армии в на¬
ступление. Всюду возводились баррикады; на них смогрели с довер¬
чивым удовлетворением и говорили, чго „если те вернутся, то их
встретят хорошо".
Париж был, впрочем, совершенно счастлив
тем, что находится в состоянии обороны, что он
вынужден лишь ждать, ничего не предприни¬
мая. 19 марта Париж отдыхал, весьма доволь¬
ный тем, что ночь, от которой ожидали столько тревог, про¬
шла так спокойно. Париж просто облегченно вздыхал в это
солнечное воскресенье. Это п дтверждается многими свидетель¬
ствами: „весеннее солнце улыбалось парижанам",—пишет Лиссагарэ;
Да-Коста замечает, что Партж „весь полон радости и точно
счастлив тем, что оказался без всякого правительства. Нет
излишне резких выходок. С такой радостью ящерица
греется под смеющимся мартовским солнцем; в этой
радости нет бурных взрывов*. День, следующий за 18 марта, был
весенним воскресеньем; это оказало свое влияние на судьбу
парижского движения. Центральный Комитет, который так хорошо
отражал безымянную душу Парижа, отдался этому блаженному
оцепенению, той всеобщей притупленности, которая так часто
встречалась в решительные моменты этого тревожного периода.
Для того, чтобы разбить очарование, требовалось особое усилие, тем
более энергичное, что накануне не было битвы. 18 марта Париж
не знал горячки крови и отчаяния.
Могли ли люди самых умеренных требо¬
ваний и темпераментов на завфа, в спокойный
день, хладнокровно итти на крайние меры?
Все, по замечанию одного очевидца, „были на¬
строены снисходительно*4. Поэтому Центральный Комитет не обна¬
ружил никакого сочувствия к предложению Эда и Дюваля, рево¬
люционеров по темпераменту, о немедленном походе на Версаль.
Центральный Комитет был „снисходителен44 к безжалостному врагу,
к Тьеру; между тем внезапное нападение несомненно привело бы
Тьера к капитуляции, или к бегству еще дальше в полном бес¬
порядке.
Впрочем, взгляды и стремления „незнакомцев" из Централь¬
ного Комитета, т.-е. болыпин тва, и не давали основания ожидать
от ник такого энергичного поступка. Они прежде в: его были рес¬
публиканцами, и на первом плане у них были только права Парижа;
они лишь неопределенно сочувствовали идеям вооруженного восста¬
ния и социализма. Они не были настоящими революционерами.
52
Позиция Централь¬
ного Комитета.
Парижская бес¬
печность.

Без сомнения, они скоро станут революцио¬
нерами. В 71 году нельзя безнаказанно иметь
местопребывание в Городской Думе. В атмо¬
сфере, полной	революционных воспоминаний,
идеи „краснеют"; история внушает революцион¬
ные жесты и	диктует революционные слова.
Прежде всего среди членов Комитета зарождается революцион¬
ная легенда 18 марта. Добровольное и легкое бегство Тьера,
запоздалое удаление остального правительства, беспрепятственный
уход воинских частей, превращаются в изгнание силою. „Население
Парижа,—восклицает Комитет,—сбросило иго, которое пытались ему
навязать. При помощи вашей беззаветной храбрости и вашей
удивительной выдержки, мы выгнали правительство, которое
нас предавало**.	„Ье Лоигпа1	ОШс1е1“ („Правительственный
Вестник") допускает обмолвку, он говорит о „новом прави¬
тельстве Республики". Но Центральный Комитет сейчас же
вносит поправку: „Если бы Центральный Комитет был
правительством", говорит он в воззвании того же дня.
„Л’Оффисиель“, в котором пишут иногда Моро, Рожар и Шарль
Лонге, подталкивает Комитет вперед. Статья от 21 марта, под
заглавием „Революция 18 марта", отражает чисто социали¬
стические взгляды: „Должны ли рабочие,—заявляет официальный
орган Комитета, — те, которые производят все и не пользуются
ничем...—должны ли они непрестанно подвергаться унижению?..
Их старшая сестра, буржуазия, которая добилась своего осиобо-
ждения уже свыше трех четвертей века тому назад, пусть поймет
она сегодня, что настал и день освобождения пролетариата..
Почему упорно отказывает она пролетариату в его законной доле?“
Эта статья далеко не выражает взглядов всех членов Комитета.
Но кто стал бы опровергать „Оффисиель?“ Эволюция Комитета
завершилась позднее, после избрания Коммуны. Комитет выпустил
3 апреля воззвание с отчетливыми социальными требованиями:
„Рабочие, не обманывайтесь: то, что происходит, это — великая
(юрьба между паразитизмом и трудом, между эксплоатацией и произ¬
водством ... Рабочиие, если вы хотите... царства справедливости,
будьте сознательны, подымайтесь!"
События ускорили этот уклон в сторону
революционных идей. Железная необходимость
толкает вперед наиболее нерешительных. Они
еще могли бы сдерживать свои мысли, свои
слова, но как отказаться от мер, совершенно необходимых и не терпя¬
щих отлагательства? Тьер произвел опустошение в администрашвном
механизме, Центральный Комитет в некотором роде „претендент"
на власть. Надо, чтобы жизнь Парижа продолжалась, несмотря
на расстройство учреждений. Облеченный народным доверием Коми¬
тет, избавивший уже один раз город от разрушения (при вступлении
53
Революционная
роль Комитета.
Эволюция Коми¬
тета в сторону
революционных
идей.

немцев в Париж), не может уйти в сторону. Он должен реоргани¬
зовать всю администрацию. И он энергично посылает делегатов
в учреждения. Асси получает управление Городской Думой, Грелье
в сопровождении Вальяна, отправляется в министерство внутренних
дел; Варлен и Журд—в министерство финансов; Комбаз—в почтовое
ведомство; Эдуард Моро берет на себя надзор за „Оффисиелем“
и правительственной типографией; Дюваль и Рауль Риго идут
в полицейскую префектуру; Эд — в военное министерство, Бержере—
на биржу. Члены Интернационала и бланкисты распределяют между
собою важнейшие посты. Умеренный по своим настроениям Комитет
охотно пользуется услугами революционеров, самоотверженно предо¬
ставляющих свои силы; этим он наклеивает на свое управление
красные ярлыки. Впрочем, не терпящий отлагательства вопрос
о средствах разрешается без применения насилия; Варлен и Журя
не решаются вскрыть сундуки министерства финансов; они получают
500.000 франков от Ротшильда, который доволен тем, что так дешево
отделался. Затем управляющий банком Франции предоставляет
им, расшаркиваясь, один миллион, а второй дает под угрозой ввода
в банк двух баталионов федералистов. Таким образом, Цен-
тральныйКомитет ведет себя как временное прав и-
тельство. Более того. В качестве предшественника Коммуны
он, при случае, выходит из пределов своей чисто парижской компе¬
тенции. Считая, что день 18 марта обязан своим успехом солидар¬
ности солдат и Национальной Гвардии и что необходимо „эманси¬
пировать армию “, Комитет единогласно голосует за уничтожение
военных судов: в этом просто выразился энтузиазм, которым насы¬
щена зала, где подвизались некогда Гебер и Шометт.
Но если порой кровь 93 г. бросается
в голову членам Комитета, то это пока
только отдельные вспышки революционного
духа; ни внешняя обстановка, ни обстоятель¬
ства не могут внезапно изменить этих средних
и умеренных людей. То и дело они хватаются за полученный ими
мандат: бороться со всяким посягательством против Республики,
требовать уважения к муниципальным вольностям Парижа и доби¬
ваться права избрания всех без исключения начальников Нацио¬
нальной Гвардии. Большинство не хочет выходить за пределы
этой узкой программы. Впрочем, даже такой человек, как Варлен,.
революционность которого не подлежит сомнению, в этом отношении
стоит почти на той же позиции, как и большинство Центрального
Комитета. Вот доказательство: когда швейцарские интернациона¬
листы, группировавшиеся около Бакунина и Джемса Гилльома, узнали
о событиях 18 марта, они поверили, что настал день мировой социаль¬
ной революции. Горя желанием получить сведения о характере
движения, они послали эмиссаров к Варлену. Варлен, прочитав
письмо Джемса Гилльома, заявил, что телеграммы создали у рево-
54
Программа
остается все же
умеренной.

люционеров Швейцария неправильное представление о положении:
„что дело идет не о международной революции; что движение
18 марта не имело иной цели, кроме требования
муниципальных вольностей для Парижа, и что эта
цель достигнута; что выборы назначены на завтра, 26, и что
как только состоится избрание муниципального
Совета, Центральный Комитет сложит свои полно¬
мочия, и все будет копчено44. Такая программа не заклю¬
чала в себе ничего революционного, ее осуществление могло,
в теории, мириться с существованием правительства и Собрания;
она вовсе не предполагала военных действий против Версаля для
ниспровержения существующего строя.
Кроме того, Центральный Комитет по суще¬
ству питал суеверное отвращение к нелегаль¬
ности. Поставленный фактически в положение,
которого, конечно, он вовсе не искал, имея вид
и выполняя роль временного революционного пра¬
вительства, он стремился лишь к тому, чтобы исчезнуть, не произ¬
водя революции. Первые его воззвания сообщают о его скором
отречении; он как-будто опасается своего собственного существования;
он боится, что нелегальность вызовет то, что он называет „величай¬
шим из преступлений44, а именно гражданскую войну; он стремится
доказать, что до 18 марта он никогда не призывал к насилию для
того, чтобы ответить на вызовы правительства. Комитет „основал
Федерацию44; он, по его заявлению, нроповедывалумеренность; скажем
прямо, он нроповедывал великодушие, и в тот момент, когда нача¬
лось вооруженное нападение, он говорил всем: „не надо насиль¬
ственных действий, не отвечайте до последней крайности44. Это
настроение делает понятными бесконечные переговоры с мэрами
Парижа и потерю драгоценного времени. Но и парижане думали
так же, как Комитет. Мы увидим далее, каково было ликование
населения 24 марта, когда оно узнало, что оно может избрать
муниципалитет с соблюдением всех правил и вполне законно.
Хорошо зная это чувство парижан, многие думали, что они
выигрывают тем, что не нападают первыми. Пере¬
лагая всю вину на противную сторону, они надеялись этим при¬
обрести сторонников своего дела, но их мудрая политика подгото¬
вляла, по существу, гибель Парижа.
Эта любовь к легальности была только след¬
ствием более общего умонастроения. Маленький
случайный парламент, каким был Комитет, легко
запутывался среди слов и идей (в Коммуне
дело было пе лучше). Для многих членов Комитета деятельность
выражалась в воззваниях, часто таких, в которых мысль растекалась
в многословии, притом весьма часто мысль неуклюжая и опасная
для тех, кто ее пускал в оборот. Подобно всей своей эпохе, К о м и-
55
Люди с принци¬
пами.
Отвращение
к нелегальности
и насилию.

тет преклонялся перед отвлеченными принципами.
Из одной мысли, казавшейся бесспорной, прямолинейно делали все
выводы, как бы нп были они вульгарны, как ни расходились бы они
с интересами парижского движения. 19 марта Асси внес предложение
снять осадное положение: „мы находимся здесь,—говорил он,—в о и м я
свободы. Надо провозгласить ее широко и полно. Осадное поло¬
жение даже тогда, когда враг у ворот города, это средство деспо¬
тического управления. Центральный Комитет должен бросить оружие
военного деспотизма; предлагаю голосовать за снятие осадного
положения!“ Он получил единогласное одобрение собрания. Эта
манифестация весьма характерна; правда, она не помешала ружьям
стрелять на улице Мира 22 марта. В тот момент, когда опасность
угрожала Центральному Комитету извнутри и извне, он думал лпшь
о том, как лишить себя оружия. Ясно, чем отличались революцио¬
неры 71 г. от монтаньяров 93 г. Они шли в бой со связанными
ногами.
У них не было также уменья разбираться
в людях. Они доверяли важнейшие посты всем,
кто только предлагал свои услуги. Этим объяс¬
няется, что весь главный штаб революционеров,
людей, впрочем, убежденных и честных, был
избран группой в общем весьма умеренной. Но самый главный
пост, командование Национальной Гвардией, они вручили человеку,
который представлял собою смесь крикливости, высокомерия и психи¬
ческой повреждепностп, человеку, способному играть полупре-
дательскую роль, — бывшему лейтенанту флота Шарлю Люллье.
Несмотря на свои сапоги, сабли и кэпи с галунами, члены Коми¬
тета оставались штатскими, и военное дело сохраняло для них
некоторую таинственность. Среди них были люди с военным темпе¬
раментом, способные командовать и руководить операциями, но они
упорно оказывали предпочтение военным специалистам, зачастую
разжалованным из регулярной армии. Из за галунов, которые носил
Люллье в армии, мало известной парижанам, а потому популярной,
из-за его репутации, впрочем весьма сомнительной, дуэлиста, рево¬
люционные партии закрывали глаза на суетливое возбуждение этого
алкоголика, который каждый вечер опустошал свой графинчик коньяка.
Он был уже хорошо известен при Империи. У него была своя манера
подходить, иодбоченясь, к террасе Мадридского кафе, швырять свой
стул, вертеть трость в воздухе, словно фехтуя ею. ,.Он закатывал
такие свирепые глаза в час абсента,—пишет Е. Лепеллетье,—что никто
не посмел бы сомневаться в том, что имеет дело с непризнанным
крупным военным деятелем..." В полдень 18 марта Центральный
Комитет предложил ему командование всеми силами Парижа, и ночью
он принял назначение. Люллье, который в действительности был
наполовииу сумасшедший, впоследствии хвалился тем, что предавал
с самого начала. Он ставил себе в заслугу, вопреки всякому правдо-
56
Плохой военный
выбор. Роль
Шарля Люллье.

подобию, что предоставил Тьеру возможность бежать. Но был он
изменником или ничтожеством, он во всяком случае решительно
ничего не делал; он дал возможность правительственным войскам
и, в частности, 42 и 110 полкам оставить Париж без всякой помехи.
Тьер, думавший только о том, чтобы обеспечить безопасность
правительства, отозвал в Версаль войска с фортов. Люллье весьма
поздно, 19 и 20, распорядился о занятии фортов Иври, Биссетр,
Монруж, Ванв и Исси; он подумал о Мон-Валерьене, который
являлся ключом обороны Парижа, только в последнюю очередь
п тогда, когда улсе было слитком поздно. Винуа пришел разбу¬
дить Тьера в ночь с 19 на 20 и, грозя своей отставкой, добился
занятия этого форта достаточным гарнизоном. С тех пор Мон-
Валерьен стал постоянной угрозой для парижаи, и его пушки
вызвали неудачу единственного наступления Коммуны: вылазки
3 апреля Люллье сделал еще больше того. Когда определилась
угроза со стороны внутреннего врага, буржуазии центральных квар¬
талов, он отказался выступить против нее. Его арестовали. Он грозил
Комитету счоею популярностью, кричал, что мог бы заставить рас¬
стрелять всех; ему предложили начать расстрел с его собственной
головы и он успокоился. Его не сумели даже удержать в тюрьме,
он белсал и мог впоследствии участвовать в заговорах против
Коммуны.
Люллье заменила энергичная тройка: Брюнель, Дюваль и Эд.
Эти три генерала заявили о своей готовности к активным действиям.
Но внутренняя опасность поглотила все их внимание.
Мы видели, в силу каких слоями ых роковых обстоятельств
Центральный Комитет был лишен возможности действовать в реши¬
тельную минуту. Недостаточно революционный вначале, не склонный
действовать по собственной инициативе, он доверил свою армию подо¬
зрительному и неспособному лицу и попал в ту яму, которую ему
вырыл Тьер; он устраивался в этой яме, жил там и заставлял жить дру¬
гих, но не выходил за ее края, и в то время, как он тянул, его войска,
державшиеся на одной преданности, выходили из терпепия и уста¬
вали. То, что должно было быть коммунальной революцией, быстро
истощалось в то время, как версальский враг укреплялся. Ничто
не подготовило этих людей к той роли, которую им навязали обстоя¬
тельства; большинство из них были „герои честности44. Эти
„диктаторы" имели в своем распоряжении всю металлическую
наличшхпь банка Франции, но хотели продолжать жить на свои
1	фр. 50 с. национального гвардейца; они отказывались назначить
себе вознаграждение, потому что они были „вне контроля и без
узды". Эти личные добродетели все же не спасли их от клеветы.
Внешние условия впрочем были против них; им пришлось стол¬
кнуться с улсасающими случайностями и преодолевать огромные
1	См. далее, стр. 114.
57

препятствия. Тревога, созданная немецкой опасностью и необходимость
считаться с „сопротивлением" центральных кварталов, заполонила все
их внимание и тяжелым бременем легла на всю их деятельность.
Мы увидим далее, что пруссаки'не слишком
баловали своей снисходительностью правительство
Тьера. Да и мог ли Тьер расчитывать на лучшее
отношение к себе после 18 марта! В речи перед
Национальным Собранием 21 марта Жюль Фавр
коварно пытался запугать врага. „Необходимо знать,—говорил
министр иностранных дел,—п редоставите ли вы, медля с пода¬
влением мятежа, право его подавить иноземцу? Господа
представьте себе такую возможность и поймите, что будет чувство¬
вать Париж, представьте себе тревогу Европы! Что же мы такое
на самом деле, и какую можем мы дать гарантию своей
платежеспособности при виде бури, надвигающейся из глу¬
бины общества па народное большинство, представляемое этим
Собранием, и пытающейся его низвергнуть?" Один из министров
утверждал, что парижское движение делает „платежеспособность"
Франции сомнительной: если Германия заинтересована в выплате
пяти миллиардов, она должна знать, что ей делать. Но никогда
еще „Король Пруссии" не работал на „французского министра1*.
Немцы не были заинтересованы пи в том, чтобы поставить под
вопрос свои успехи в новой борьбе, ни в том, чтобы пробудить
своей интервенцией национальный подъем во Франции, ни в том,
чтобы вызвать ненависть к себе за разрушение одпого из величай¬
ших городов Европы. Тем более, что Центральный Комитет выска¬
зался вполне определенно: „Есть весьма важное решение, которое
мы должны принять без промедления,—говорит воззвание Грелье
от 19 марта,—это решение, касающееся мирного договора. Мы
заявляем отныне свою твердую решимость заставить соблюдать
прелиминарные условия, ради того чтобы обеспечить одновременно
спасение реснублшсапской Франции и всеобщий мир“.
„Северо-Германская Газета", орган Бисмарка, при¬
давала „величайшее значение" этому „присоединению к условиям
мира", а „Рапп ель" от 23 марта подчеркивал этот факт в следую¬
щих выражениях: „Вот что должно заставить поразмыслить г. Жюля
Фавра“... И все-таки страх перед немецкой интервен¬
цией не переставал реять над Парижем. „В игре
г. Тьера,- пишет Артур Арну,—был только один козырь, но козырь
ужасный: пруссаки. С ними ему нечего было бояться".
Опасность со стороны центральных кварта¬
лов имела более определенный, а одно время
даже грозный характер.
Действительно, парижская буржуазия, не
отозвавшаяся на призывы барабана 18 марта,
19-го уже ясалела об этом и организовала „сопротивление". Несо-
58
Центральный Ко¬
митет и„Сопроти¬
вление".
Тревога, создан¬
ная позицией
немцев.

мненно, таких добровольцев из буржуазии, какие в июньские дни 48 г.
помогали войскам подавить рабочих, было относительно мало в 71 г.;
зажиточный класс частью оставил Парюк или еще до осады, или
после	заключения	перемирия. После 18	марта многие последовали
за	правительством в Версаль. Все-таки	угрозу	со отороды „цен¬
тральных кварталов" нельзя было игнорировать.
I и II округа становились местом объединения всех недоволь¬
ных: политические и социальные вопросы и столкновения с властью
создавали против Комитета оппозицию хотя и пеструю, но доста¬
точно сплоченную, чтобы быть опасной.
„Сопротивление"	имело	в своем составе,
в первую очередь, всех тоскующих по Империи:
официальных политических	деятелей, буржуа
крупного калибра, журналистов, 'бывших на со¬
держании у власти, банкиров и деловых людей,
сожалевших о величайшей вакханалии денег, которая когда-либо
имела место. Они находили временную поддержку в старых
остатках давно побитых партий, у легитимистов и орлеани¬
стов, которые начали оживать со времени избрания Национального
Собрания.
Но среди буржуазии, наряду с „монархи¬
стами", были и подлинные республиканцы.
Так, интеллигенция Латинского квартала не¬
медленно и без колебаний высказалась против
Центрального Комитета. Уже в полдень 19-го
студенты Политехнической Школы явились в мэрию II округа для
присоединения к „Сопротивлению11. 24-го состоялось собрание сту¬
дентов и профессоров в большой аудитории медицинского факуль¬
тета. Была принята резолюция, которая знакомит нас с позицией
парижской бурлсуазии. Учащаяся молодежь упрекала Центральный
Комитет в том, что „он нанес удар всеобщему избирательному
праву" и заявляла о своей готовности присоединиться к предста¬
вителям Парижа и к мэрам для того, чтобы бороться „против
Комитета, не имеющего народного мандата". Она утверждала,
с другой стороны, что отвергает „всякого рода свое сотрудничество
с реакцией", что она предполагает „отражать всякий переворот,
исходящий от власти", и лселает „сохранить полностью и беа
урезок единую и неделимую Республику". Учащаяся молодежь,
бывшая некогда авангардом революций, не' могла теперь простить
Комитету его революционного положения.
Были еще и другие* мотивы: вражда мо¬
лодых буржуа к социалистическим тенденциям,
которые они, и притом с преувеличением, при¬
писывали Центральному Комитету, и презрение
молодых интеллигентов к рабочим элементам Комитета. Как можно
было заставить Латинский квартал признать, что механик Асси или
59
Классовая оппо¬
зиция.
Республиканские
буржуа и интел¬
лигенты.
Состав „Сопроти-
вления“.
Реакционеры.

литейщик Дюваль могут быть политическими деятелями, что они
достойиы управлять страной? Ограниченные, несмотря на свою
высокую культурность, парижские интеллигенты не могли выйти из
узкого круга свои^ политических понятий, но они были все же по
своему чесгны. Когда они объявляли себя республиканцами, они
не лгали. Многие из врагов Центрального Комитета, как и эта
молодежь, были действительно подлинными республиканцами. Когда
реакция в своей слепоте стала внушать тревогу
и этому элементу, преданному Республике, „Сопро¬
тивление" на этом потерпело крах.
Врагов Центральному Комитету создавали
не только партийные разногласия, не только
классовые противоречия и вражда на почве
различия культуры, но и личные обиды. Все
выборные власти, уничтожение которых Комитет подготовлял более
или менее непосредственно, становились на дыбы и с высоты своей
законности смотрели на Комитет, как на узурпатора. Они не
только оспаривали у него право на Городскую Думу, но одновре¬
менно отказывали ему в праве оставаться у власти и в праве
срочно производить выборы муниципальных представителей, хотя бы
и ради того, чтобы самому поскорее удалиться. Само собою разу¬
меется, что не были довольны мэры и их помощники. Большая
часть их избирателей требовала выборного муниципалитета Парижа.
Мэры и их помощники, избранные всеобщим голосованием по
округам, могли бы образовать такой муниципалитет. А им грубо
давали чувствовать, что в недавней катастрофе они оказались не
на высоте, ничего не знали, ничего не делали, были оптимистами
вплоть до кануна капитуляции. А что они делали после этого? Их
политическое маклерство высмеяно было правительством 18 марта;
они были вечно нерешительны, не решались ни занять здание
Думы, ни отказаться от него и молча снесли позор, когда Нацио¬
нальная Гвардия захлопнула перед ними двери здания.
19 марта Эрнзст Пикар, министр внутренних дел, вручил
„временное управление Парижем собранию мэров“. Это
усилило притязания мэров на то, что они составляют, в некотором
роде, законную Коммуну, и имеют право заседать в Думе; есте¬
ственно, это настраивало их враждебно к новым муниципальным
выборам. Но в этих пунктах Центральный комитет был стоек.
Он с колебаниями вошел в здание Думы, по выйти из него добро¬
вольно он не мог, во-первых, из самолюбия, а затем и потому, что
этого не допустили бы те, чьим именем он действовал. Только
выборная Коммуна могла положить конец его фактической власти.
Что касается депутатов, то им опасность
угрожала не так непосредственно, как мэрам; но
они знали непопулярность Собрания; многие из
парижан заявляли, что оно должно было ограничиться принятием мир-
60
Депутаты.
Избранники Па¬
рижа, мэры.

ного договора, а затем исчезнуть. Коммуну мыслили себе но образцу
Коммуны 1793 г., всегда готовой оказать давление на законода¬
тельную власть; и Коммуна была, главным образом, предназначена
для надзора над Собранием, для контроля над ним, для предписа¬
ния ему Республики. Республиканские депутаты частью были
оскорблены таким недоверием к собранию; они прекрасно созна¬
вали, что во Франции не могло быть места для Национального
Собрания и Парижской Коммуны, из которых каждая ограничива¬
лась бы своими определенными функциями. Несмотря на то, что
деревенское Собрание не скупилось на оско, бления депутатов-
республиканцев, многие из них ценили свое депутатское звание; они
не признавали за „незнакомцамиа из Центрального Комитета права
относиться с пренебрежением и компроме1ировать на будущее время
авторитет Национального Собрания, рожденного всеобщим избира¬
тельным правом. Некоторые депутаты были к тому же мэрами
и их помощниками, так что в их лице обе оппозиции тесно объеди¬
нялись.
Естественно, что среди депутатов и мэров
было большое расхождение во взглядах. Одни,
как например, Клемансо, мэр XVIII округа
и депутат, были разочарованы невозможностью
примирить Париж и Собрание, готовы заявить,
что они находятся „между двумя шайками безумцев", и встречают
только вражду в обоих лагерях. Другие, как Дюбайль, мэр
X округа, Гелижу, помощник мэра XIV округа, были резко
враждебны Центральному Комитету и горели нетерпением пустить
в дело ружья. Наконец третьи, как например, Вотрен, мэр
IV округа, Тирар, мэр II округа и депутат, повидимому бьпи по¬
священы в „тайну богов". Убежденные сторонники политики Тьера,
они стремились затянуть неопределенность положения до тех пор,
пока версальская армия не окажется внолне готовой к нападению.
Доверяя ловкости этих мэров, Ъер не
прилагал больших усилий для под¬
держки „Сопротивления". 20 марта он назначил
главнокомандующим Национальной Гварлии адми¬
рала 61 года Жан - Мари - Теодора Сессэ; этот
моряк был более спокоен, чем Люллье, но от этого не был более
деятелей; он относился с враждой к наступлению, боролся посред¬
ством воззваний, и думал больше о том, чтобы „обеспечить себя
сзади", как он говорил впоследствии (слово во всех смыслах не¬
счастливое). Без сомнения, Тьер и не олсидал от него ничего
лучшего. Тьер весьма заботливо собирал вокруг себя все, что
могло служить для его защиты. Адмирала он послал парижанам,
зная наперед, что не снабдчт его ни одним человеком, ни одним
мешком земли, не даст далее определенных инструкций. „Сопроги-
61
Организация и
силы „Сопроти¬
вления".
Различные тече¬
ния в „Сопроти¬
влении".

вление“ обладало уже подобием парламента, состоящего из мэров,
их помощников и депутатов, теперь оно получило и военного на
чальника. Оно не дожидалось Сессэ для образования армии и на¬
вербовало от десяти до двадцати пяти тысяч человек среди нацио¬
нальных гвардейцев I и II округов. В состав этой армии входило также
до тысячи солдат регулярной армии, до тысячи конницы и свобод¬
ных стрелков. Командование несли морские офицеры или офицеры
армии. Не было недостатка в артиллерии и снаряжении; мэрии
I и II округов превратились в настоящие крепости. Таким образом
„ Сопротивление “ могло создать весьма крупные затруднения для
Центрального Комитета.
„Сопротивление" вовсе не думало нападать.
Ссссэ действовал на него, как узда; оборона
до последней крайности была тогда модной
болезнью. Но чтобы „что-нибудь все-таки
делать", чтобы повлиять на общественное мнение, а также испы¬
тать энергию Центрального Комитета, было принято компромиссное
решение организовать манифестации, официально невооруженные,
но в духе наступления. Манифестации состоялись 21 и 22 марта
и своей конечной целыо имели Вандомскую площадь, где поме¬
щался Главный Штаб Национальной Гвардии, руководимый Бер-
жере. 21-го дело сошло в общем благополучно. От здания оперы
шумное шествие, в котором среди головных уборов преобла¬
дали цилиндры, направилось к Вандомской площади с криками
в честь Собрания и „Порядка". Впереди несли трехцветное знамя,
которому Национальная Гвардия отдавала честь.
На Вандомской площади Бержере хотел произнести речь,
и- тут его поразило то, что он не мог сказать ни одного слова,—
так сильно манифестанты орали „Порядок!44. Тогда по его приказа¬
нию караульная рота мирным путем очистила площадь. На сле¬
дующий день дело было серьезное. В то время, как манифестанты
задирали и теснили Национальную Гвардию, а Бержере выбивался
из сил, чтобы предостеречь толпу при посредстве двух барабанов,
раздался традиционный выстрел, тот самый, который всегда исходит
неизвестно откуда и в дни мятежей открывает перестрелку. На¬
циональная Гвардия стала стрелять. Обращенная в бегство мани¬
фестация оставила на месте с десяток тел, револьверы, трости со
шпагами, шляпы; со своей стороны, Национальная Гвардия имела
одного убитого и семерых раненых. Среди убитых и раненых ма¬
нифестантов были большею частью известные бонапартисты. Бур¬
жуазный Париж в общем довольно хорошо принял эту стрельбу.
Избиения 4 декабря 1851 г. узаконили в его глазах государствен¬
ный переворот Людовика-Наполеона. Буржуа относился инстинктивно
с уважением к строгости, и кровавое подавление манифестации
22 марта послуясило скорее к увеличению престижа Центрального
Комитета.
62
Манифестации
21 и 22 марта.

Вопрос о выборах было трудно разрешить
и он был полон опасностей; этот вопрос погло¬
тил всю энергию Центрального Комитета, уто¬
мил революционную его часть, заставил забыть
о Версале. Комитет, постановив организо¬
вать муниципальные выборы, не решался ни
пренебречь мэрами, ни разбить их сопротивле¬
ние. Комитет действовал фактически под давлением парижских
масс, привыкших требовать „Коммуну“, как символ подлинной
свободы—свободы местной, и как покровительницу Республики. Про¬
питанный и сам этими идеями Комитет потерял бы своих самых пре¬
данных защитников, если бы отказался от их осуществления. На¬
конец,	все	были	убеждены, что выборы покончат с нелегальностью
нового	порядка	и	устранят возможность гражданской войны. В этом
не сомневались Комитет и его сторонники. Изоляция во время осады
создала у парижан привычку защищаться и жить самостоятельно;
город мало заботился о Собрании и не задавался вопросом о том,
совмещается ли легальность Парижа с легальностью Версаля. Па¬
рижане впрочем как мы зпаем, толковали весьма ограничительно
задачу Национального Собрания. Но они желали иметь на¬
стоящие выборы, с соблюдением всей внешней формы пра¬
вильных выборов. Придавая значение всем церемониям, парижские
массы хотели подавать голоса в мэриях с традиционными урнами,
с обычными приемами. А потому было весьма важно заручиться
согласием мэров.
Вопрос об этом был поставлен в первом же
деловом заседании Центрального Комитета утром
19 марта; было доложено, что мэры, депутаты Сены
и начальники баталионов, собрались в мэрии
III округа и обсуждают вопрос о созыве изби¬
рателей. Некоторые члены Комитета предла¬
гали пемедленпо арестовать их, но большинство было настроено
более примирительно. Вабик заявил, что если хотят увлечь за
собой всю Францию, то не надо начинать с запугивания. „Спро¬
сите себя,—говорил он,—какое впечатление произведет арест депу¬
татов и мэров, и наоборот, какое прекрасное впечатление произ¬
вело бы их присоединение к нам". Центральный Комитет хотел
привлечь весь Париж к урнам для избрания Коммуны, а для этого
было необходимо моральное влияние депутатов и мэров. Решают
поэтому дать знать собранию III округа о готовности вступить
в переговоры.
Так начались прения, способные утомить
самых выносливых общественных деятелей.
Сначала пытались взять прямой атакой, но
безуспешно. В восемь часов вечера мэры
к депутаты явились в значительном числе в Центральный Комитет.
6-3
Клемансо в Го¬
родской Думе.
Нескончаемые пе¬
реговоры с „из¬
бранниками Па¬
рижа".
Центральный Ко¬
митет и выборы.
Парижане желают
иметь правильные
выборы.

Клемансо изложил без обиняков взгляды „Сопротивления44: „Прави¬
тельство,—говорил он,—виновно в том, что зажгло негодование всего
Парижа, но Париж должен признать Национальное Собрание.
Центральный Комитет может сделать лишь одно: „удалиться
и уступить здание Думы и власть мэрам и депутатам, которые
одни только могут требовать и добиться от Национального Собра¬
ния признания прав ПарижаЭта декларация вызывает бурный
протест. Напоминают о нападении правительства и об его бегстве,
вынудившем Комитет, под давлением народной воли, занять Город¬
скую Д\ му. Варлен возражает: „Вы нам говорите, что вы заставите
Собрание признать права Парижа, уверены ли вы в этом? Упол-
помоч ны ли вы на это?“ Вопрос поставлен с беспощадною
ясностью. Депутаты не могут ответить утвердительно, они знают
свое Собрание, и у них имеется лишь весьма смутная надежда ва
признание прав Парижа. Так что прения напрасны. Бенуа Малон,
помощник мэра XVII округа и депутат, формулирует нечто вроде
программы-минимум, которую собрание могло бы принять: выбор¬
ный муниципальный Совет, выборность начальников Националь¬
ной Гвардии, справедливые законы о сроках платежей и о квартирах.
После этого расходятся.
Теперь, в свою очередь, делегаты Коми¬
тета идут выдержать патиск. Варлен, Эдуард
Моро, Журд и Арнольд отправляются около
десяти с половииой часов вечера в мэрию
И округа. Центральный Комитет поступил весьма
неосторожно, послав в бой такой немногочисленный отряд; можно
представить себе также, как устали эти четыре человека, которые
с вечера 17 марта непрерывно чередуют заседания с разъездами
по всему Парижу. Они тотчас же были смяты. После первого же
удара Арнольд пошел на уступки. Комитет готов удалиться из
Думы, отдать мэрии и министерства, но при условии, что муници¬
палитет назначит, в согласии с Комитетом, срок выборов и созовет
избирателей. Но требовательность „Сопротивления14 растет: „Есть
только одна законная власть,—говорит председатель собранинчТи-
рар,—зто—комитет мэров и депутатов, которые все избраны всеобщим
голосованием, и которым сверх того правительство делегировало
свои права". Делегаты Комитета протестуют и отстаивают закон¬
ность своего избрания Национальной Гвардией. „Мы также имеем
силу41,—восклицает раздраженно Журд,—и он предсказывает граждан¬
скую войну , ужасающую войну, с пожарами и грабежом" ле только
в Париже, но и во всей Франции. Его слова приводят собрание
в смущение и засявляют задуматься. В конце-концов, не желая
упустить никакого средства к примирению, делегаты сдают по всем
пунктам избранникам" Парижа будет передано здание Думы
н мэрии, депутаты предложат в Собрании „выборность всех началь¬
ников Национальной Гвардии и учреждение Муниципального
64
Делегаты Коми¬
тета. в мэрии
II округа.

Совета, избираемого всеми гражданами". Об этом известить насе¬
ление особым объявлением. Центральный Комитет его не подпишет,
так как он отрекся от власти.
Но четыре борца, выбившиеся из сил, это
еще не есть Центральный Комитет, а Централь¬
ный Комитет не есть Национальная Гвардия.
В свою очередь за Национальной Гвардией стоят
все те энергичные люди, которые с начала
сентября 70 г. объединились в окруясных наблюдательных комитетахК
Известность и революционное воодушевление членов этих комитетов
создали им чрезвычайное влияние на парижское население: с ними
надо считаться. С утра 20 марта их центральный орган, подкре¬
пленный различными революционерами, собирается в пресловутом
зале на улице Кордери. Следует ряд резких речей: критикуют
инертность Центрального Комитета, разоблачают двуличие мэров,
которые ведут переговоры, а сами тем временем собирают войска
и укрепляются во II округе. Национальное Собрание, принявшее
прелиминарные условия мира, выполнило свое назначение, надо
чтобы оно удалилось—„по доброй воле или силой". Некоторые
члены Комитета просят принять во внимание вчерашнее соглаше¬
ние—их не слушают. Революционный Центральный Комитет диктует
свое решение Центральному Комитету Национальной Гвардии:
„При существующих условиях,—говорят революционеры,—Комитет
(Центральный Национальной Гвардии) несет ответственность за созда¬
вшееся положение, он не может быть распущен ни военной, ни
гражданской властью".
Центральный Комитет может лишь скло¬
ниться перед доверием, выраженным в столь по¬
велительной форме; он хорошо знает, что если бы
он одобрил вчерашнее отречение, за ним бы но
пошли, и он отказывается от обязательств,
принятых его делегатами, он отказывается также
передать здание Думы гг. Бувалэ, Андре Мюра и Денизо, при^
шедшим для принятия его от имени мэров. Не определив еще
порядка выборов Комитет назначает наиболее ранний срок: среду
22-го марта. Но срок сам по себе еще не устраняет препятствий;
зсли хотят произвести выборы вопреки мэрам, нуянц. некоторое
время хотя бы для того, чтобы разбить
22-го ничего не готово, переносят баллотиро^
26 марта; но в воззвании, устанавливающем
встречаются совершенно новые ноты,
обвиняет мэров в том, что „они пустили
воспрепятствовать выборам", но выража!
«вступить в бой, разбить „Сопротивление",!
ные меры".
1 См. выше, стр. 22.
Центральный Ко¬
митет отрекается
от своих деле¬
гатов.
Комитет 20 окру¬
гов отвергает ми¬
ровую сделку.

Со своей стороны, мэры испытывают же¬
стокие затруднения. Собрание, которому они
жалуются, притворяется глухим, пользуется их
ходатайствами для враждебных выходок по адресу
Парижа и без снисхождеаия оскорбляет париж¬
ских депутатов. 20 марта на первом заседании
Клемансо, выполняя обязательство, данное накануне, вносит проект
закона о созыве избирателей и с трудом добивается, чтобы Собра¬
ние признало срочность обсуждения этого проекта. Заседание 21-го
носит еще более возбужденный характер. Это—бьющая через край
ненависть к Парижу. „Нет,—восклицает Тьер, неспособный простить
своего испуга 18 марта,—я вас призываю не заслушивать проект
закона, который предлагают эти люди! Если убийство не открыло
глаз Парижу, проект закона не раскроет их ему". Он согласен,
не надеясь на успех, издать закон о муниципальных выбораV, но
пусть Париж „спасает себя сам", это значит—пугем организации
„Сопротивления44 и, вероятно, гражданской войной. Жюль Фавр, за¬
дыхающийся от ненависти, бьет дальше цели: * Пусть мятежники
знают твердо,—восклицает он,—что если Собрание находится в Вер¬
сале—это мое твердое убеждение: оно намерено вернуться для
борьбы с мятежом и для борьбы окончательной“. Он «изливает
свою душу", просит прощЛния „у бога я у людей" за то, что
добился у Бисмарка отказа от разоружения Национальной Гвардии.
Он заканчивает заявлением, что Париж должен услышать голос
Собрания „и расправиться, наконец, с жалким ничтожеством, ко¬
торое угнетает столицу". „Крики браво и возобновляющиеся дли¬
тельные аплодисменты* доказывают ему. что он выразил чувства
Собрания. Под эти аплодисменты рушится вся политика выборных
Парижа. Тирар всходит на трибуну, произносит жалобную речь,
затем заключает: „если будет принят проект мэров и представителей
Парижа, то в городе в скором времени восстановится спокойствие:
если лее наоборот,—добавляет он,—мы вернемся с пустыми руками,
будь то сегодня или завтра, я вам признаюсь откровенно, что я не
знаю, что может произойтиТьер, опасающийся преждевремен¬
ного перехода к насильсгвенным действиям, которые могут, чего
доброго, достичь и Версаля, пытается смягчить слова Жюля Фавра:
правительство не намерено ни объявлять войну Парижу, ни „идти
на Париж", но оно ожидает от Парижа „разумного действия";
око принимает резолюцию, которая обещает „восстановить, в воз¬
можно короткий срок, муниципальное управление департаментов
и Парижа на основе выборности Советов".
Это лишь успокоительный маневр. Законопроект правитель¬
ства об „общих выборах в муниципальные учреждения Пари;ка
я департаментов" не указывает никакого срока для созыва
избирателей, а закон о сроках предоставляет только один
льготный месяц должникам. Зато принято решение образовать
66
Затруднения
„избранников"
Парижа; позиция
Собрания.

добровольческие баталионы по департаментам для похода на
Париж.
Друзья парижан все-таки пробуют, весьма
неудачно, разыграть в Собрании некоторую
пьесу, которая собранию не нравится и которую
оно освистывает. В конце заседания в четверг
23 марта Арно дель-Арьеж, мэр VII округа и депутат, заявляет,
^что парижские мэры прибыли в Версаль с намерением „установить
связь с Национал^ым Собранием"; они хотят осведомить Собрание
о подлинном положении дел в Париже. Чтобы соблюсти парламент¬
ский наказ, Арно дель-Арьеж предлагает, чтобы слово было предо¬
ставлено мэрам депутатам, а все остальные мэры займут места
в особой ложе. И тотчас же разыгрывается сцепа: прежде чем
председатель Жюль Греви успел дать согласие на это, мэры „с трех¬
цветными шарфами" появляются на одной из трибун; левая апло¬
дирует. Раздается громкий крик: „Да здравствует Республика!",
•покрытый сейчас-же оглушительным свистом. Члены правой грозят
кулаками, бросаются к трибуне, чтобы сделать запрос председателю;
некоторые бегут в раздевальни за своими шляпами и возвращаются
с покрытыми головами. Председате ь слагает с себя ответствен¬
ность, а Собрание рпсходигся в беспорядке. Когда заседание возоб¬
новляется, мэры находятся тут же; они согласились снять свои трех¬
цветные шарфы, оскорблявшие глаза реакционеров. Собрание спо¬
койно выслушивает извинения председателя перед жертвами проис¬
шествия; Арно дель-Арьеж получает возможность прочесть „сооГще-
яие“, выражающее пожелание, „чтобы выборы Национальной Гвар¬
дии состоялись 28 числа того же месяца, а чтобы избрание Муни¬
ципального Совета было произведено, если это возможно) до 3 апреля".
Срочность принята единогласно из вежливости. И мэрам ничего
не остается больше, как вернуться в Париж с пустыми руками
-и с пошатнувшимся престижем.
Они впрочем умели маскировать	свои не¬
удачи. Об этом свидетельствуют их	воззвания
после 21 числа:	. „Национальное	Собрание
вотировало в своем вчерашнем заседании сроч¬
ность проекта закона, касающегося выборов
® Муниципальный Совет города Парижа",—говорят мэры. Депутаты
добавляют в объявлениях, расклеенных на стенах, менее удовлетво¬
ренным тоном:	„Мы	ве сомневаемся в том, что вы пе испыты¬
ваете при чтении о вчерашнем заседании того чувства, которым
охвачена наша луша. Не мы виновны в том, что это заседание
не	носило	иного	характера и не имело лучших результатов. Все
же	мы	добились	формального признания прав Парижа,	который,
в силу этого, будет призван в самом непродолжительном времени
к избранию Муниципального Совета“... Неопределенность этих
.заверений могла только смутить республиканцев Сопротивления.
07
Тяжелое положе¬
ние выборных от
Парижа.
Выступление мэ¬
ров.

Из создавшегося положения совершенно
не было выхода — по крайней мере, мирного
выхода; понадобилось вмешательство старого
Сессэ в эту войну афиш и объявлений, чтобы какой-то выход все
же наметился. „Мои дорогие сограждане,—провозглашает адмирал
23 числа,—я спешу поставить вас в известность, что, в согласии
с депутатами Сены и мэрами, выборными Парижа, мы добились
от правительства и от Национального Собрания:
1) полного признания ваших муниципальных вольностей; 2) вы¬
борности всех офицеров Национальной Гвардии, в том числе и глав¬
нокомандующего; 3) изменений в законе о сроках; 4) проекта квар¬
тирного закона, благоприятного для нанимателей до 1200 фр. вклю¬
чительно. .. “ Сессэ заявил впоследствии (после формального опро¬
вержения Тирара), что это объявление было напечатано и вывешено
без его ведома. Эта „дипломатическая44 ложь, смутив одновременно
парижан, Центральный Комитет и даже Национальное Собрание,
имела огромные последствия; в силу любопытного стечения обстоя¬
тельств, эта ложь обратилась против своего автора, разбила Сопро¬
тивление и обратила в бегство неосторожного адмирала.
Воззвание Сессэ появилось на стенах
в четверг 24-го в тот момент, когда положение
стало угрожающим. Собрание упражнялось во
враждебных манифестациях	против Парижа,
Центральный Комитет категорически решил при¬
звать к выборам на 26 число; униженный дву¬
кратной отсрочкой, он не соглашался на даль¬
нейшие уступки. Началась	уже „погоня за
бюллетенямии.	Мэрии VI, VII, УШ, X, XII,	XIV, XVII, XVIII
округов были заняты после большего или меньшего сопротивления.
В XVIII округе Клемансо был на мгновение арестован 22-го
и протестовал путем объявления. Но остаются центральные квар¬
талы;	там	предстояла борьба. 24-го Комитет	решил произвести
атаку. Дюваль, Эд и Брюнель — люди не из трусливого десятка.
Но как раз в это время появляется воззвание Сессэ, и у членов
Центрального Комитета возникает сомнение: а что, если Сопроти¬
вление начало сдаваться? Они хотят испробовать последнее сред¬
ство перед боем, нечто среднее между речами и выстрелами из
ружей: переговоры, поддерживаемые военной демонстрацией. Брю¬
нель, в сопровождении Лисбонна и Прото, имея под своей командой
600 национальных гвардейцев с двумя пушками, появляется перед
мэрией Лувра. Попытка смелая, так как Национальная Гвардия
Порядка многочисленна и занимает хорошо укрепленные позиции.
Федераты забыли положить снаряды в зарядные ящики; опи тем
не менее наводят орудия, заряжают ружья и приводят в смущение
солдат Сопротивления. В это время Брюнель входит в мэрию.
Помощники мэра, Адам и Мелин, не хотят брать на себя ответ-
68
Центральный Ко¬
митет, готовый
к нападению,
пробует вести во¬
оруженные пере¬
говоры.
Скандал Сессэ.

ственность за бойню; они запрашивают мэрию II округа, где проис¬
ходит собрание парижских выборных, о разрешении вести переговоры.
Им отвечают, что правительство назначает выборы на 3 апреля.
Брюнель настаивает на 30 марта; протокол об этом подписывается.
Как только это становится известно на улице, воинствепное
настроение улетучивается, оба отряда, только что готовые к схватке,
смешиваются, подняв вверх приклады; кричат: „Да здравствует
Франция! Да здравствует Республика!“ Помощники мэра, обвязан¬
ные своими шарфами, выходят рядом с делегатами Центрального
Комитета: „рука об руку“ они отправляются к мэрии II округа.
При виде этого смешанного шествия, непримиримые сторонники
Сопротивления раскрывают рты от изумления; тем не менее, они
должны уступить дорогу, и в мэрии II округа мэры и депутаты
подписывают соглашение.
В Париже всеобщая радость. По буль¬
варам маршируют отряды с поднятыми вверх
прикладами. Но вечером все снова под вопро¬
сом. Комитет непримирим относительно дня
выборов; самолюбие, сознание народного нетер¬
пения и опасение быть обманутым в случае новой отсрочки выну¬
ждают Центральный Комитет настаивать на производстве выборов
во что бы то ни стало 26 марта. Ранвье заявляет об этом мэрам: „Вы
должны понять, что мы не являемся единственными хозяевами, гово¬
рит он. —За нашими спинами стоят наши люди, которых восемь дней
караульной службы довели до белого каления и которые нас торопят
покончить скорее44. Соглашение расторгнуто; идет военная подго¬
товка к следующему дню. Брюнель, Эд и Дюваль отдают последние
распоряжения к аттаке, офицеры Сопротивления приказывают раз¬
дать патроны и установить митральезы 1.
И все-таки в субботу 25 марта сражения
не было. В тот момент, когда война на ули¬
цах казалась неизбежной, удалось придти к со¬
глашению. Национальное Собрание, как толпа,
неспособная владеть собою, неожиданно зани¬
мает позицию, которая долясна была объединить против себя всех
парижан.
С глубоким изумлением Собрание узнало
о воззвании адмирала Сессэ; весь день
24 марта этою новостью заняты все мини¬
стерства. Поднимается волна гнева, которая
угрожает снести и Тьера и соглашение, заклю¬
ченное в Бордо. Вырастает чудовищное подозрение, которое наи¬
более возбужденные люди формулируют так: Тьер изменил консерва-
1 Митральезы—легкое скорострельное орудие.
Прим. персе.
69
Воззвание Сессэ
привело в ярость
Собрание.
Позиция Собра¬
ния объединяет
всех парижан.
Радость Парижа
и разрыв согла¬
шения.

торам, он идет на соглашение с Парижем. Следовательно, нада
заменить его надежным лицом, принцем из Орлеанского дома, гер¬
цогом	де-Жуанвиллем или	герцогом Омальским. Решают в тот же
вечер	в	ночном	заседании	внести предложение о назначении одного
из этих принцев генерал-лейтенантом французских армий. Но
Тьер был предупрежден, он предотвратил опасность приемом ста¬
рого парламентского дельца; он заставляет отложить на врем#
прения по предложению мэров и затем, при содействии Греви*
срывает ночное заседание.
Но	за этот тревожный день языки развя¬
зались	в Версале; отзвук беспорядочных разго¬
воров	достиг Парижа среди приготовлений
к борьбе, утром 25-го, в субботу. Депутаты-мэры:
подтверждают с уверенностью, что правые заду¬
мывают монархическую реставрацию. Для республиканцев это удар
прямо в сердце. У них, кроме того, есть и другие основания для
беспокойства и недовольС1ва; известно, что один из самых ненавист¬
ных людей императорского режима, Руэ, прибыл во Францию,
прося, впрочем,'безуспешно, разрешить ему бороться с восставшими.
Значит, Республика в опасности. Речь Жюля Фавра, прием, ока¬
занный мэрам, отсрочка прений по их предложению (каков бы ни;
был для этого мотив), показывают всем, что права Парижа также
находятся в опасности. Закон о сроках затронул республиканскую
мелкую буржуазию; многочисленные причины недовольства оттал¬
кивают республиканцев от Сопротивления; отряды начинают таять;
мэры и депутаты по большей части находятся в нерешимости.
Никому, впрочем,	вообще не охота сра¬
жаться. Умеренные	республиканские газеты
проповедуют примирение, и утром Центральный
Комитет делает последнее усилие для предотвра¬
щения гражданской войны; он посылает Ранвье
и Арнольда в мэрию II округа. Немного позже делегатов Комитета,
прибывают из Версаля обескураженные депутаты: от Собрания
нечего ожидать ни уважения прав Парижа, пи сохранения Респу¬
блики. Мэры - республиканцы подавлены. А сторонники поли¬
тики	Тьера все	равно уверены в том,	что через две или три
недели	армия будет готова к походу на	Париж; они не склонны
начинать неравную борьбу в момепт, когда страх перед монархи¬
ческой реставрацией истощает баталионы Порядка. И затем, все
они верят в выборы. Они думают, что голосование будет не в пользу
руководителей различных революционных комитетов, и что новый
муниципалитет будет состоять из умеренных республиканцев, из
породы „хороших мэров". Позиция их слабеет, тогда как делегаты
Центрального Комитета настойчиво держатся своего намерения произ¬
вести выборы на .следующий день.
70
Основания
к прекращению
борьбы.
Слухи о монар¬
хической реста¬
врации.

Выборные Парижа „капитулируют" и под¬
писывают соглашение о выборах на 26 марта.
„Сопротивления“ больше нет. Адмирал Сессэ
распускает слабые остатки своих войск, надевает
зеленые очки, штатское платье и с номером „Рёге БисЪёпа* в руках
мирно направляет свой путь в Версаль.
Конечно, оставались еще другие и нема¬
лые трения между красными и трехцветными
шарфами. Мэры были чрезвычайно высокого
мнения о себе, а чувство своего достоинства
у Комитета возрастало пропорционально побежденным препятствиям.
„Центральный Комитет Национальной Гвардии, к которому
присоединились депутаты Парижа, мэры и их по¬
мощники"...—гласил текст соглашения, объявленный Комитетом.
„Депутаты Парижа, выборные мэры и их помощники, восстано¬
вленные во власти в мэриях своих округов и члены
Центрального Федерального Комитета Национальной Гвардии",—
гласил текст мэров, первоначальный текст. Некоторые из мэров
протестовали против того, что их имена были подписаны под актом,
заключенным без их одобрения, потому что их, в действительности,
не возвращали к власти в их мэриях. Но все это затерялось
в спешке приготовлений и в море воззваний последнего часа.
Никогда еще стены Парижа не расцвечи¬
вались афишами в такой мере. Тирар объ¬
являл, что Луи Блан только что внес предложе¬
ние с проектом декларации, в которой Национальное Собрание
признавало бы: „что, принимая во внимание все наличные условия,
мэры Парижа и их помощники поступали как честные граждане,
заняв положение, которое налагала на них до крайности тяжелая
обстановка14. Находившиеся в Париже депутаты утверждали, что
они тщетно пытались сделать все, чтобы склонить Собрание к со¬
глашению. Они призывали к выборам: „Голосуйте, чтобы облечь
муниципальной властью честных и энергичных республиканцев,
которые, охраняя порядок в Париже, избавят Францию от тяжелой
опасности нового наступления Пруссии и от дерзких попыток дина¬
стических притязаний44. Центральный Комитет выпустил прощаль¬
ное воззвание: „При содействии вашего патриотизма и благодаря
вашей преданности, говорил он парижанам, мы могли довести до
благополучного конца трудное дело, предпринятое от вашего имени.
Мы благодарим вас за ваше неустанное содействие, солидарность
теперь не является более пустым словом. Спасение Республики
обеспечено". Затем следовали поучительные советы к выборам:
„... Ищите людей с искренними убеждениями, людей из парода, реши¬
тельных, деятельных, обладающих чувством справедливости и обще¬
признанной честностью. Отдавайте предпочтение тем, кто не домо¬
гается вовсе вашего голосования: подлинное достоинство скромно,
71
Поток воззваний.
Последние разно¬
гласия.
„Капитуляция"
мэров.

и пусть избиратели намечают кандидатов, а не кандидаты выста¬
вляют себя". Малозаметные, честные люди, о которых говорило
воззвание, весьма походили на большинство членов Центрального
Комитета. Рабочие организации играли лишь второстепенную роль
со времени 18 марта; перед выборами Международная Ассоциация
рабочих, Генеральный Совет парижской секции и Федеральная
камера рабочих союзов составили в высшей степени умеренный
манифест. „Независимость Коммуны,—говорили представители рабо¬
чих,—является залогом договора, условия которого, при свободном
обсуждении, приведут к прекращению классового антагонизма. ..
мы потребовали освобождения рабочих, и представительство Ком¬
муны будет его гарантией, так как оно должно предоставить каж¬
дому гражданину возможность защищать свои права, осуществлять
фактический контроль над действиями своих уполномоченных, обя¬
занных соблюдать его интересы, и обеспечить прогресси¬
рующее осуществление социальных реформ".
Были еще воззвания от муниципалитетов к округам. Б XX
округе Ранвье, мэр, и Флуранс, помощник мэра, провозглашали:
„демократическую и всемирную социальную Республику". В У
округе приветствовали приход пролетариата. „Другие классы,—го¬
ворил муниципалитет,—доведя страну до пределов падения, показали
теперь степень своего бессилия и старческой дряхлости; они утра¬
тили право называться единственными правящими классами. Дайте
дорогу честности, труду и справедливости; откройте двери
сознательному пролетариату, подлинному народу,
единственному классу, еще не запятнанному на¬
шими ошибками и падениями, единственному, на¬
конец, способному спасти страну".
Здесь звучат новые ноты; они должны
были действовать успокоительно на людей, ко¬
торым надоели препирательства предшествующих
дней; идеи, распространенные в массах, начи¬
нали воплощаться; многие надеялись на политическое и социальное
обновление. Другие были счастливы, веря, что опасность граждан¬
ской войны миновала. Публика, привыкшая к тому, чтобы ею
всегда кто-либо управлял, радовалась при мысли, что вскоре около
них будет нечто, похожее на правительство. Все партии конста¬
тировали успех выборов. . Несмотря на весьма краткий срок пред¬
выборной кампании, общее удовлетворение выразилось в спокойной
баллотировке. Имела место лишь одна манифестация, манифестация
граждан предместья Сен-Антуан, которые отправились голосовать
в процессии, с бюллетенями на шляпах. В голосовании приняло
участие много народа. Избирательные списки в марте 70 г. на¬
считывали 485.569 избирателей, но потери войны, а, главным обра¬
зом, массовые отъезды до осады, после капитуляции и после 18
марта, уменьшили количество населения; все же голосовало 220.167
72
Голосование про¬
ходит спокойно.

человек, то-есть почти столько же, как при избрании мэров в ноябре
1870 г. Так чго выборы не страдали „абсентеизмом", и они были
„свободными"; буржуазные кварталы могли избрать умеренных
представителей своих идей, подобно Мелину, Тирару и Ранку.
Результаты стали известны в понедельник
27-го; на следующий день, 28-го, их объявили;
это был день великолепного праздника. Не было
никаких дефектов. Перед фасадом Думы, между
двумя порталами, была возведена эстрада; на
ней находились места членов Центрального
Комитета и вновь избранных. Целый лес красных знамен разве¬
вался на фасаде здания и вокруг бюста Республики на колонне
перед эстрадой.
Военный характер церемонии, ряд митральез перед эстрадой,
орудия на набережных готовые к салюту, баталионы, выстроившиеся
для церемониального марша, — все это напоминало о происхождении
Центрального Комитета и о парижском движении. И тут же была
колоссальная толпа, заполнившая тротуары и площади, висевшая
гроздьями на крышах и фонарях, толпа, единодушная в своем
энтузиазме, вызывавшая у очень многих сравнение с толпой 14
июля 1790 г. Центральный Комитет и Коммуна разместились на
эстраде; были сказаны речи, мало кем услышанные; затем были
объявлены имена избранных. Народ криком выразил им доверие.
Крики „Да здравствует Коммуна!", Марсельеза, пушечные
выстрелы, звуки барабанов и труб терялись в бурном реве толпы.
Среди вихря рук, размахивавших платками, мелькали кэпи на
острие штыков, красные знамена или трехцветные, перевязанные
красным. И все это закончилось превосходным парадом баталио¬
нов, под командой Дюваля. Отложив свой „великий гнев", старый
ворчун „Рёге Бискёпе" 1 мог быть „чертовски доволен".
И было отчего, так как на этот раз была
действительно революция: революционеры мас¬
сами прошли на этом мирном голосовании. Это
была революция с роковым опозданием па одну неделю, хорошо
использованным ее врагами. Париж праздновал 28 марта, а Вер¬
саль исподтишка готовился к бою, и Тьер был на страже. Несмотря
на то, что в Центральном Комитете было несколько революционе¬
ров, несмотря на то, что Собрание не понимало его политики, Тьер
уцелел, и никто не нападал на него, никто ему даже не угрожал!
Все умеренные сослужили ему службу; инертность и колебания
Центрального Комитета и действительное или-бессознательное со¬
действие парижских „избранников" позволили ему выиграть у Ре¬
волюции одну неделю. Он подготовлял свою армию и обрабатывал
провинцию. Даже в больших городах коммунальное движение шло
1 0 газете „Ье рёге БисЬёпе", см. стр. 85.
73
Тьер действует.
Торжественное
провозглашение
результатов вы¬
боров.

на убыль, а деревня не шевелилась. Более того, между Парижем,
изолированным стараниями правительства, и остальной Францией
возводилась стена из клеветы, с каждым днем все более высокая.
Тьер энергично пользовался „Оффисиел‘ем“; с самого начала, при¬
дравшись к малой известности людей из Центрального Комитета, он
с ожесточением забрасывал их самыми худшими подоз] ениями.
„Никто не может даже сказать, к какой партии они принадлежат,
писал он 19 марта; коммунисты они, или монархисты, или прус¬
саки? Возможно, они агенты этой тройной коалиции
Позднее правительственное сообщение объявляло, что „заго¬
ворщики" оставят после себя неопровержимое доказательство своей
прикосновенности к наиболее ненавистным агентам Империи
и к интригам неприятеля". Изо всех сил изображали членов
Центрального Комитета и их сторонников, как уголовных преступ¬
ников. Комитет якобы „хладнокровно убил генерала Клемана Тома
и генерала французской армии Леконта". Слово „убийцы вообще*
непрестанно повторяется в воззваниях Тьера и в правительственных
сообщениях. Усиленно наводили на публику страх обвинением
в нарушении мира с Германией. „Пруссаки у наших ворот,—гово¬
рило правительство,—мы заключили с ними договор. Но если пра¬
вительство, подписавшее предварительное соглашение, будет н звер-
гнуто, все кончено. Вновь начнется война, и Париж неизбежно
обречен на оккупацию Наконец, Версаль старался внушить
Франции мысль, будто в Париже горсть исступленных революцио¬
неров терроризирует все мирное население. „Восстание отв(.ргнуто
всеми",—телеграфировал министр внутренних дел 20 марта. Ко¬
нечно, в том же тоне писали и о выборах. Тьер телеграфирует
первоначально 26 марта, что „выборы будут производиться с нару¬
шением свободы, а потому без морального авторитета". 28-го он
прибавляет: „избиратели, сторонники порядка, бойкотировали вы¬
боры, на которые согласилась часть мэров; ясно, что может быть
следствием этой горы произвола'4. О силе этой клеветы можно су¬
дить по тому, что она сохранила свою усюйчивость вплоть до
наших дней.
28 марта, среди величайшей народной радости, под гром
пушек, в кругу преданной армии, члены Коммуны не могли, ко¬
нечно, предвидеть всей трудности своей задачи: им предстояла
борьба против бесжалостного и бессовестного врага, против равно¬
душия и даже враждебности страны; они должны были оправдать
энтузиазм парижан и при самых неблагоприятных условиях орга¬
низовать новый строй: задача, превосходящая человеческие силы.
74

ГЛАВА IV.
Революционеры, поздно вышедшие на арену и не разбиравшиеся в совре¬
менности. — Правительство Коммуны.
Избранные 26 марта мало походили на
людей из Центрального Комитета. Лихорадочно
спеша с самого 19 марта оставить власть, Ко¬
митет мог создать такое впечатление, будто со¬
бытия опережают его. Это чувство как-будто
руководило и выбором избирателей: их голосо¬
вание отвернулось от „незнакомцев" (столь спе¬
шивших уйти) к людям, знакомым по своей
политической и социальной борьбе; в числе 90 выборных нового
муниципалитета оказалось только 13 членов Центрального Комитета.
Подвергавшиеся впоследствии нередко осу¬
ждению личности, привлекшие к себе внимание
парижан на этих неожиданных выборах, являли
весьма любопытное разнообразие. Некоторые
элементы быстро исчезли. Свобода голосования
дала возможность выбрать вчерашних врагов, людей из Сопротивле¬
ния ; они подали в отставку. Тирар не побоялся Коммуны. Он явился
на первое заседание и после первых же стычек по поводу внесен¬
ных предложений попросил слова. „Мой мандат, —сказал он,—чисто
муниципальный;	раз здесь шла речь об отмене существующих зако¬
нов и	о	Коммуне,	как о своего рода военном совете, я не в праве
оставаться" .. Его ироническое заявление вывело из себя собра¬
ние, и он едва не был арестован. Менее отважный Мелин ска¬
зался больным. Так началось отступление буржуазии; оно было
общим, производилось по всему фронту и лишило административ¬
ный персонал Коммуны „интеллигентных" сил. Несколько позже
другим членам Коммуны пришлось выйти через ту небольшую дверь,
которая вела в тюрьму Мазас. Дела, найденные в полицейской
префектуре, дали возможность исключить из Совета двух лиц, ко¬
торые при Империи просились на службу в Тайную полицию; мера
75
Отход умеренных.
Арест полицей¬
ских шпионов.
Разноголосица
лиц и стремлений.
Незначительное
число членов Цен¬
трального Коми¬
тета.

необходимая, но она ни в коем случае не могла усилить престиж
Коммуны.
За вычетом умеренных и шпионов, в новом
собрании преобладало революционное большин¬
ство. Оно явилось с большим запозданием.
Коммуналистическое движение 1871 г. предста¬
вляется нам в виде революции, разбитой на части. То, что
прежде было единым, теперь оказалось раздробленным. С пораже¬
нием (вследствие измены войск) правительства, после разрушения
Тьером административной организации, создалось 18 марта револю¬
ционное положение, а люди, которые могли бы его использовать,
получили в свои руки власть лишь вечером 28 марта. Несмотря
на этот десятидневный „гандикап“, парижский колосс еще мог бы
выиграть скачку; но теперь надо было уже не размышлять, не
путаться в бесполезных обходных движениях. Надо было итти
прямо к цели, отдавая все свои силы, так как маленький версалец
не зевал.
Способна ли была Коммуна на такую от¬
четливость действий? С первого же заседания
все эти люди, мало знакомые между собой, смо¬
трят друг на друга „с любопытством, к кото¬
рому примешивается некоторая доля недоверия “.
Им странно, что они находятся вместе, так непохожи они друг на
друга, так различны их социальное положение и их политические
взгляды. Здесь много мелких буржуа, „служащих, конторщиков,
врачей, преподавателей, юристов, журналистов (последних — до две¬
надцати) и рядом с ними рабочие: „Пенди, столяр; Амуру, шля¬
почник; Тейсс, чеканщик; Грелие, белилыцик; Бильорэ, худож¬
ник; Дюваль, литейщик; Асси, механик; Малон, токарь; Варлен,
переплетчик"... в общем, около двадцати пяти.
Расхождение во взглядах между всеми
ними чрезвычайное. Члены Интернационала,
блапкисты и якобинцы—это три резко отлич¬
ные группы. Интернационал был предста¬
влен лишь небольшой группой борцов, человек
в пятнадцать. Среди них: Варлен, Малон,
копия Варлена, мягкий человек, подлинный пролетарий по духу;
Те и с с, организаторский талант которого так же велик, как и его
скромность; Лефрансе — доктринер коммунизма с безукоризнен¬
ной выдержкой и на собраниях и под пулями; венгерец Франкель,
Вабик, Авриаль, Асси, Пенди. Конечно, они чувствуют
себя не совсем ловко в этой революции, смешавшей разные
эпохи. Эти люди, мечтающие о социальном перевороте, о борьбе
путем организации рабочего класса, с оружием в виде экономиче¬
ской стачки, — эти люди послезавтрашнего дня были поставлены
перед лицом позавчерашнего положения; им предлагают вести
76
Различие во
взглядах:
Интернационал.
Различие соци¬
ального положе¬
ния.
Запоздавшие ре¬
волюционеры.

борьбу при помощи армии, которая копирует регулярную армию*
им предлагают размахивать всеми революционными пугалами, всеми
пришедшими в ветхость чучелами, носящими на себе дату 1793 г.
Они на это упорно не идут. За то, что они восстали против зло¬
употребления террористической фразеологией, их пожаловали в уме¬
ренные; впоследствии у них была довольно плохая пресса. После
поражения, в поисках „виновных", как это всегда бывает при боль¬
ших катастрофах, остановились на них. Их привязывали к позор¬
ному столбу с надписью в таком роде: „наиболее слабая группа,,
наименее деятельная, пропитанная космополитическими и пацифист¬
скими фантазиями, стремившаяся только к таким реформам, условия
для которых тогда не назрели44 К Нельзя, впрочем, отрицать того,
что и они способствовали гибели революции. Их приверженность
к идеям Прудопа, их непоколебимое преклонение перед автономией
других коммун, их желание не оказывать никакого давления на.
города Франции, предоставляя им право свободного решения,,
апеллируя только к сочувствию, действуя только „заражением44,—
нередко парализовали деятельность Парижской Коммуны и способ¬
ствовали изоляции Парижа, который, быть может, удалось бы спасти
при помощи тесного союза с остальной Францией. Но есть здесь
и другая сторона: этот прудоновский идеал социальной революции,,
провозглашенный в такую минуту, когда обстоятельства требовали
диктатуры и временной отсрочки всех других задач впредь до
укрепления Коммуны, — только один этот огромный теоретический
порыв к установлению всеобщего счастья мог поднять массы. Ин¬
тернационал дал Коммуне идеал и этим дал ей солдат; отчаянная
энергия борцов на последних баррикадах, их смерть, часто близкая
к самоубийству, свидетельствует нам о размахе тех великих надежд,
которыми они вдохновлялись.
Партия бланкистов, представленная, глав¬
ным образом, Эдом, Дювалем, Ранвье, Ферре
и Риго, людьми бесспорной революционной энер¬
гии и фанатизма, составляла совсем незначительную группу. Она
пользовалась влиянием в Коммуне, потому что состояла сплошь из
боевых вождей; но в Парилсе у пее было очень мало связей.
В прямую противоположность Интернационалу, социальная про¬
грамма бланкистов отличалась неопределенностью, зато довольно
ярко было выражено стремление путем диктатуры насадить рево¬
люцию во всей Франции. Они, как и все последователи Бланки, были
привязаны к прошлому, вернее—к нескольким этапам этого прошлого.
Они преклопялись перед 1793 годом и перед традициями 3 831 г.
Страстное преклонение перед гебертистами и „бешеными “ 1793 г.
толкало их на жестокие меры; сначала аресты, затем казни. Но
их революционные выступления нередко выливаются лишь в беспо-
1	ЬереНеНег, цитир. сочинение.
Бланкисты.

рядочные манифестации; бланкисты шумят, увлекают за собой, но
без видимой пользы для дела Коммуны. Неустрашимость этих
людей, ничуть не боявшихся ответственности, оказала лишь слабые
услуги революции вследствие несогласованности действий. Они были
воспитаны в духе школы старых карбонариев; люди вроде Риго
и Ферре всегда нуждались в руководителе; им нужен был „учитель",
Огюст Бланки. „Без Бланки ничего не сделать, вместе с Бланки
можно сделать все“—таково убеждение Риго; на этом он стоит и не
идет ни на какие уступки. Но Бланки отсутствует в этот реши¬
тельный момент. Человеку, обладавшему всеми достоинствами му¬
жества, удивительно не везло. Он был осужден заочно после 31
октября, лежал больной на юге и 17 марта был арестован. Ком¬
муна предлагала в обмен за него епископа Парижа, Дарбуа, по
Тьер дорожил не столько жизнью, сколько скелетом бонапартист¬
ского и галликанского прела.та, казнь которого могла бы превосходно
возбудить католиков против Коммуны. Тьер не выдал Бланки, и обез¬
главленная партия бланкисгов становится похожа на испорченный
автомат, продолжающий жестикулировать по инерции.
Члены Интернационала и бланкисты, взятые
вместе, составляли лишь немного больше чет¬
верти Собрания. Ту же партию, которая соста¬
вляла прочное большинство Генерального Совета Коммуны, называли
устаревшим и неопределенным именем „якобинцев44. Якобинцы
были менее деятельны, менее революционны п в среднем менее
молоды чем бланкисты, но и как бланкисты они были связаны
с традициями монтаньяров 1793 г. Эти мелкие буржуа мечтали
прежде всего о политической революции, которая довела бы демо-
крагический строй до полного его совершенства. Революция 1871г.,
подобно революции 1830 и 1848 гг., должна была навязать Франции
централизованные учреждения по образцам, завещанным Напо¬
леоном своим преемникам. Только посче этого они поставили бы
на очередь и социальные реформы. Якобинство 71 г. быю словно
рассчитано на то, чтобы оттолкнуть деревенскую провинцию, недо¬
верчивую к Парижу, и не могло в то же вр \т завоевать и город¬
ского населения, проникнутого уже идеями социализма.
Над всей группой якобинцев и над всей
Коммуной доминир)вал сухой и корректный
силуэт стар то шестидесятилетнего республи¬
канца Шарля Делеклюза. Делеклюз был участником июльских
дней 1830 г., его преследовали затем все мжф'ичезкие прави¬
тельства, и он все же неустанно боролся пером п отсиживал в тюрь¬
мах. Делеклюз импонировал всем революционерам. В Коммуне он
сумел остаться чуждым борьбе партий и личным раздорам; в этом
собрании, сголь глубоко разъединенном, только он один мог,
в случае необходимости, выступить третейским судьей. Самые раз¬
личные люди поклонялись памяти этого великого якобинца. Эмиль
78
Шарль Делеклюз.
Якобинцы.

Оливье относил его к числу тех, кого чтут за „их личные достоин¬
ства, за бескорыстие их жертвенной жизни"... А Михаил Бакунин,
далекий от „централизма4* Делеклюза, различал два рода якобинцев:
„якобинцы—адвокаты и доктринеры, подобно г. Гамбетта..." и гяко-
бивцы—чистые революционер»л, герои, последние искренние пред¬
ставители демократических верований 1793 г.", „сильные духом
якобинцы, во главе которых, конечно, надо поставить Делеклюза,
великую душу и великий характер"...
Среди якобинцев или рядом с ними со¬
хранились во в ем своем наскучившем велико¬
лепии старые республиканцы романтического
фасона. Для них революция была театральным представлением,
которое надлежало разыгрывать согласно известным традиционным
правилам. Им нужны были все революционные декорации и под¬
мостки, чтобы иметь возможность дзкламировать и делать символи¬
ческие „желы“; в сущпости, революционные события были для них
лишь поводом для литературных упражнений, а революционные идеи
играли роль статистов. Феликс Пи а, неоспоримый мэтр (мастер)
этого драматического стиля, лучше всех подходил для сценических
выступлений в Городской Думе „Пиа в 1871 г. было за 60 лет,—
пишет Вилльом, — он был еще великолепен. Высокий ростом, без
малейшей паклонности горбиться. Густые волосы, поразительно
живой взгляд, светлый, покоряющий. Ясный голос, широкий жест.
Какой жест!" Порой он разыгрывал добродушие, принимал вид
патриарха, надоедал „молодым" мудрыми советами. Но, повидимому,
он всегда, в большей ил л меньшей степени, был одержим
какой-либо ненавистью. Тогда как Делеклюз выбивался из сил,
чтобы сохранить единство в Коммуне, Феликс Пиа усиленно вел
раскольническую политику, полемизировал в самой резкой форме
на страницах своего журнала „Ье уеп§еаг“ (Мститель), раздувал
в Коммуне самые гнусные личные счеты. У него был также дар
сбивать с толку прения; из воех „старых бород" он больше других
любил приводить аудиторию св недоумение неожиданными предло¬
жениями, в которых было много революционного духа в традицион¬
ном стиле, но не было никакого практич ского смысла. Старые „Ком¬
мунары" впоследствии нередко изображали Феликса Пиа как злого
гения Коммуны; они упрекаш его также и в том, что он слишком
уж ловко умел „выходить сухим из воды". „Езли обязанность рев шо-
ционного вождя заключается прежде всего в том, чтобы подвергать
себя самого большей опасности, чем своих солдат,—пишет Да-Коста,—
Феликс Пиа не мог бы добиться в наших рядах галунов даже
простого капрала".
Это разделение — на „членов Интернацио¬
нала", „бланкистов", „якобинцев" и „старых
романтических бород" — не исчерпывает раз¬
личия взглядов среди членов Коммуны. Сплошь и рядом каждый
79
Яркие фигуры.
„Романтики".

отдельный член Коммуны вносил свой собственный оттенок. Эволю¬
ция, толкавшая XIX век с неизбежностью в сторону индивидуа¬
лизма, интеллектуального и морального, и ожесточенность предше¬
ствовавших боев резко выявили характеры. Прежде чем быть
членами партии или выразителями каких-либо социально-политиче¬
ских тенденций, Варлен, Малон, Лефрансе, Риго, Ферре, Делеклюз
и Пиа выделялись сами по себе, как яркие личности. Было еще
много других. Густав Флуранс, перешедший из академического
мира в мир революционеров, воплощал в себе Дон Кихота Рево¬
люции. Он побывал уже вождем восстания на Крите, был сторон¬
ником самых отчаянных революционных покушений против Империи;
он был благородным мыслителем, его все любили и уважали. Он
погиб во время вылазки 3 апреля. Три дон, крупный землевла¬
делец в Кот-д’Ор; „миллионер-апостол", он страдал мучительной
болезнью и относился к Коммуне с иронией разочарованного блан¬
киста; Верморель работой в Коммуне словно искупал „свой
неуклюжий вид семинариста, снявшего подрясник". Беспрестанная
клевета преследовала эгого непопулярного человека; он часто бросал
Коммуну, чтобы подышать чистым воздухом на передовых позициях
среди свиста пуль и снарядов. Он храбро дрался среди последних
бойцов на баррикадах. Смерть освободила его после ужасающих
страданий от жизни, полной печали. Шарль Лонге, прудонист,
вошедший в Коммуну на дополнительных выборах, неутомимо
спорил, широко размахивал своими большими руками и свободпо
владел пером. „Я хорошо знал этого доброго малого, — пишет
г. Да-Коста (который, когда дело идет пе о бланкистах, не грешит
снисходительностью), — но я не знал, чтобы у него были враги".
Великий художник Курбе, тоже прошедший на дополнительных
выборах, осыпанный оскорблениями со стороны некоторых версаль¬
ских публицистов, которые не могли простить ему ни его толщины,
ни его таланта. Валлес, писатель, пишущий необычайно красоч¬
ной прозой; он вечно „готовил манифест", но ему так и не уда¬
лось написать манифест о литературной революции—пресловутый
манифест о „модернизме"; общественная революция заставила его
позабыть о литературной. П. Б. Клеман, написавший „Когда
вишни цветут“, отложил в сторону песни, чтобы делать весну
в Городской Думе, но работа с ружьем в руках была по настоящему
ближе его сердцу. Б а б и к, вечный мечтатель; Остен, страдающий
многословием в Коммуне и убежденный спирит; оба последние при¬
нимают участие и в заседаниях в мире духов; А л л и к с идет еще
дальше и даже слишком уж далеко: он изобретает „систему заокеан¬
ского телеграфа при посредстве симпатических винтов Архимеда";
у него много таких „пунктиков", и его в конце концов отправляют
в Мазас, в одну из наиболее почетных камер
1 Аллике быд удален из Коммуны, как помешанный.
Прим. перев.
80

Коммуна была полна контрастов:	рядом
с горящими верой революционерами сидели по¬
лицейские сыщики, рядом с рабочими — пред¬
ставители мелкой буржуазии; люди, влюбленные
в социальные теории сталкивались с людьми
действия, презирающими всякую идеологию;
рядом с гением и талантом стояло безумие.
В этой пестрой Коммуне личные столкновения носили весьма острый
характер. „Феликс Пиа ненавидит Вермореля,—писал Эли Реклю,—
а Верморель и Делеклюз не выносят друг друга“. Порой ненависть
вспыхивала в заседаниях, выволакивались на свет все старые счеты,
все старые истории. 4 мая Феликс Пиа с одной стороны, Вермо¬
рель и Тридон с другой, занялись „всеобщим перемыванием костей*,
и Собрание, доведенное до отчаяния, кричало: „Довольно! До¬
вольно! К делу“! Для того, чтобы Коммуна могла сохранить к себе
уважение своих защитников, приходилось иногда производить чистку
отчетов о заседаниях. Впрочем, скрыть все эти разногласия было
невозможно, так как склока перенесена была и в партийную жизнь.
С 28 апреля в Коммуне сложилось „боль¬
шинство" и „меньшинство“. В конце заседания,
Мио, „прекрасная борода*, заявил, что он счи¬
тает „необходимым" создать Комитет Обще¬
ственного Спасения. Двадцать два члена
Коммуны, интернационалисты или умеренные,
высказались против воскрешения этого революционного трупа. Они
образовали меньшинство; Тейсс, Франкель, Варлен, Малон, Лонге,
Остен, Валлес, Тридон и Курбе вошли в состав этого меньшинства.
Между меньшинством и большинством завязались весьма жестокие,
но и весьма скучные пререкания. 9 мая был обновлен Комитет
Общественного Спасения, меньшинство пошло на уступки и потре¬
бовало своего представительства в новом Комитете, но им в этом было
отказано; членов меньшинства лишили занимаемых ими постов. Вал-
лес был принуледен покинуть интендантство, Верморель—Комиссию
юстиции, а Лонге—„Оффисиель". 15 мая меньшинство прибыло на за¬
седание с решением дать бой, с заготовленным манифестом; оно ока¬
залось перед почти пустым залом, так как большинство было пред¬
упреждено. Тогда меньшинство в негодовании послало в газеты мани¬
фест с извещением о том, что члены меньшинства уходят из Ком¬
муны и отправляются в свои округа. Радость Версаля и возмущение
избирателей показали „меньшевикам “ Коммуны, какую ошибку они
совершили, разгласив свое недовольство. Около 15-ти из протестантов
17 мая возвратились в заседание, но было уже слишком поздно.
Авторитет Коммуны не мог оправиться от удара, нанесенного ему
„этим меньшинством", которое, по мнению Лиссагарэ, „состояло, за
исключением приблизительно десяти лиц, из наиболее интеллигент¬
ных, наиболее развитых членов Коммуны*...
6
81
Столкновения
между большин¬
ством и мень¬
шинством.
Разногласия вну¬
три самой Ком¬
муны.
Борьба между от¬
дельными лицами.

Так внутренние раздоры способствовали не¬
удаче Коммуны. В Конвентеп ротивоположность
идей и лиц выражалась тоже в жестокой, но со¬
всем иной форме, и Конвент при этом умел дей¬
ствовать и творить. Коммуна же, наоборот,
представляет лишь паралич воли и слабость инициативы. Каждая
тенденция, каждая революционная среда и эпоха внесли сюда свои
слабости, Коммуна все впитала в себя: слепой оптимизм, револю¬
ционную кружковщину, благоговение перед принципами, символами
и воспоминаниями 1793 г., влюбленность в парламентаризм, даже
тогда, когда парламент — пустое место. Все это придало Коммуне
1871 г. характер необычайной слабости.
Свой оптимизм Коммуна как бы унаследо¬
вала от Центрального Комитета; успехи рево¬
люций 1789, 1830 и 1848 гг. и легкость победы
18 марта внушали веру, что все сойдет хорошо. Среди рево¬
люционных борцов было немало теоретиков, которые были
убеждены в том, что люди действуют непременно под влиянием
разума, и что очевидная правота дела Коммуны подействует на
всех французов; душа буржуа и крестьянина была им совершенно
чужда. Они не сознавали, что участие членов Интернационала
в Коммуне и рабочих Парижа в Национальной Гвардии придает
движению характер „социального", и что это сделает непреодолимой
вражду имущих классов. В довершение старая французская безза¬
ботность, и в особенности беззаботность парижская, отвлекала вни¬
мание от всяких трудностей. Этот оптимизм проявил себя с самого
начала и напомнил оптимизм политиков и военных начальников
70 г. На заседании 29 марта старейший но возрасту, почтенный
„папаша" Белэ выражает свою веру в грядущий успех. „Мир
и Труд, — говорит он, — вот наше будущее “; он рисует картину
нового строя: „Коммуна займется местными интересами, департамент
займется областными, правительство займется национальными", и он
заключает: „Не будем выходить из рамок, установленных нашей про¬
граммой, и страна и правительство с гордостью и на¬
слаждением будут рукоплескать этой революции
в нашей истории". Игнорируя деятельность Тьера, Жюля
Фавра, Собрапия, игнорируя предрассудки всей сельской части
страны и буржуазии, этот добрый старец выражал общее мнение
Парижа. „Иллюзия, несомненно, жила недолго,—пишет современник
Е. Лепеллетье, — но она была глубокой и всеобщей".
В речи Белэ встречается впрочем мысль и о том, что страна
пе только будет рукоплескать, но что она последует за парижским
движением, что здесь подействует заразительность примера: „Каждая
из социальных групп обретет свою независимостьБыла уверен¬
ность в том, что вся Франция, вместо того, чтобы бороться с Парижем,
совершит свою Коммунальную революцию.
82
Оптимизм.
Силы, сводившие
на нет успех Ре¬
волюции.

Всего опаснее оптимизм, когда он проявляется в военном
деле. Как и во время Центрального Комитета, полагали, что
солдаты откажутся стрелять в Национальную Гвардию, что они
„готовы броситься в ее объятия". Каково было поэтому изумле¬
ние, когда 2 апреля стало известно, что версальцы произвели
атаку. „Они атаковали*, с явным оттенком недоумения говорит
воззвание Коммуны; и участниками атаки, конечно, могут быть
лишь „папские зуавы*, „шуаны“, „вандейцы*, „бретонцы*, горо¬
довые „императорской полиции". Жалкая неудача беспорядочной
вылазки 3 апреля грубо рассеяла эти иллюзии.
Внутри оптимизм привел к распущенности
и чрезвычайной халатности. Объединялись
в кружки бывшие товарищи по пивным и по
подпольной работе; в полицейской префектуре Риго окружил
себя молодыми друзьями, которые, если верить Лиссагарэ, „маль¬
чишески тешились самыми щекотливыми обязанностями*. Да-
Коста свободно выдавал паспорта на выезд своим прежним това¬
рищам по школе и даже гордился этим. Лица, обязанные наблю¬
дать за этой молодежью, предоставляли ей свободу действий.
Отсутствие интеллигентной буржуазии вынуждало замещать бес¬
численные вакансии одними лишь революционерами, знавшими
друг друга с давнего времени. Коммуна 1871 г. фатально должна
была стать „Революционной кружковщиной*.
По отношению к отдельным лицам шли иногда
на уступки, но с принципами по общему пра¬
вилу не шутили. „Некоторые,—пишет Лисса¬
гарэ,—-носили свои принципы как щит, как голову
Медузы, и они ни за что не пошли бы на уступки, даже ради
самой победы"; они бывали порой несговорчивыми „казуистами*,
бывали „одержимы законностью в этом здании Думы, находившемся
вне закона*. Это ярко обнаружилось, когда зашла речь об утвер¬
ждении дополнительных выборов 16 апреля. Эти выборы должны
были заполнить места в коммуне, незамещенные вследствие непра¬
вильного голосовании 26 марта и в силу отказов от избрания.
В этих выборах приняло участие мало народа. Многие тревожи¬
лись можно ли обойти старый закон 1849 г., по которому каждый
выборный должен получить не меньше восьмой части всех
голосов; закон, с которым вовсе не считались при выборах 26 марта.
По этому поводу завязался жестокий спор, мнения резко раздели¬
лись, и принято было какое-то половинчатое решение. Острые
разногласия вызвал и вопрос о том, содержать ли обвиняемых
в одиночном заключении во время производства следствия. „Оди¬
ночное заключение есть нечто безнравственное, — восклицал Артур
Арпу,—это моральная пытка, сменившая физическую. Итак во имя
нашей чесги следует немедленно признать, что одиночка ни в каком
случае не будет сохранена"... Он добавлял:—я не понимаю, как
б*
83
Преклонение пе¬
ред принципами.
Кружковщина.

могут люди, проведшие всю свою жизнь в борьбе с деспотизмом,
как могут они, став у власти, спешить впасть в те
же самые ошибки*. А между тем предатели, смеясь над
бедной полицией Коммуны, кружились вокруг главнейших админи¬
стративных постов. В других случаях выступала „священная авто¬
номия, которая запрещает вторгаться в автономию соседа". „Испол¬
нительная комиссия, — замечает Лиссагарэ, — отказалась вооружить
Коммуны, распололсенные под Парижем, когда они предлагали
выступить против Версаля. Г. Тьер не мог сделать больше для
изоляции Парижа".
Народ питал такое же суеверное уважение
к идеям, но понимал он их на свой собствен¬
ный лад, придавая чрезвычайное значение их
материальным проявлениям. Так, желая выразить
свою вражду к смертной казни, население делает это непо¬
средственно на гильотине; один из баталионов Тампльского
предместья отправляется за этой машиной казни, устанавливает
ее у подножия статуи Вольтера, крошит на куски топорами и сжи¬
гает при рукоплесканиях огромной толпы. Члены Коммуны не
могли игнорировать настроения народа; они были весьма осторожны
в этом отношении. Многие из них, в особенности старики, мыслили
так же, как и предместье Сен-Антуан; они заставляли Коммуну
упражняться в символических манифестациях. Безответственная
словесная трескотня создавала у них вредную иллюзию, будто они
и в самом деле заняты важной работой.
Декреты лились, как проливной дождь. Коммуна отменила
бюджет культов, постоянную армию, набор в которую теперь все
равно нельзя было произвести. Трельяр, начальник „обществен-
ного призрения*, полагая, что названия зал госпиталей и боль¬
ниц приводят на ум лишь воспоминания о фанатизме, приказал их
раскрестить для нового крещения, а в госпитале „Отель-Дье“ Паже
Люписен „закрасил святых* и изобразил „весь революционный
календарь* на стенах; монахини, которым человеческие стра¬
дания были ближе, чем версальская политика, оделись в платье
„сестер Коммуны“, „черные рясы с красными поясами". Коммуна
постановила разрушить часовню Бреа, искупительный памятник
в честь о иного генерала, убитого инсургентами в 1848 г. Но,
главное, Коммуна низвергла Вандомскую колонну, представлявшую
„постоянное надругательство над человечеством и отрицание брат¬
ства народова. Немало парижан испытали подлинное удовольствие
при виде Наполеона первого без головы и без руки на подстилке
из навоза; впрочем, они были несколько разочарованы: пресловутая
бронзовая колонна оказалась лишь тонкой металлической оболочкой
на толстом каменном столбе. Если так разнесли памятник давно
погребенного завоевателя, то как можно было пощадить жилище
врага живого и активного! Второй Комитет Общественного Спасения
84
Любовь к симво¬
лам.

начал	с	того,	что решил снести до основания дом господина
Тьера. „Это озорство,—говорит Лиссагарэ,—окупилось для Тьера
небольшим дворцом, который вотировало ему на следующий день
Собрание деревенщины".
Борьба с символами отвлекала внимание
Коммуны от действительности; а тени 93 г., часто
витавшие в парижском собрании, и совсем иска¬
жали в его глазах	подлинное положение и сбивали его с пути. Неко¬
торые члены Коммуны были в плену у воспоминаний о „бессмерт¬
ных предках". „Воспоминание о них всегда живет во мне,—-заявлял
Феликс Пиа,—я могу сказать, что они никогда меня не оставляют!..
я их всегда ношу в себе", — и он вынимал при этом из кармана
крохотный томик в коричневом переплете: Историю Револю¬
ции Минье.
Со своей стороны, бланкизм разыгрывал Гебера. „Риго знал
наизусть „Рёге Бисйёп’а",—пишет Вилльом; он изображает нам
молодого революционера, „нервно оправляющего свой лорнет“
и „негодующего" вследствие того, что какой-то „прохвост" „хорошо
отозвался о Робеспьере". Сходство в общем положении, вместе
с страстным преклонением перед деятелями 1793 г., должны были
роковым образом вызывать и подражание. Подражали усиленно
и с каким-то суеверием: смутно надеясь на то, что средства, некогда
спасительные, спасут и теперь. Коммуна не замечала, что владеет
вна одними лишь старыми словами, а суровой энергия членов
Конвента у нее нет; она не понимала, что нельзя просто принять
во святом крещении имя Моцганьяров и тем одним спасти рево¬
люцию. Коммуна с чрезвычайной энергией воскрешала старых
покойников. Выходил свой собственный „Рёге ОисЬёпе“, „под¬
делка" под газету Гебера 1793 г. Образ старого ворчуна-мастерового,
всегда колеблющегося между двумя крайностями, „великой радости"
или „великого гнева", всегда готового с ругательством бить кулаком
по столу, забавлял национальных гвардейцев и внушал непреодо¬
лимое отвращение интеллигентной буржуазии, даже сочувствующей
коммунизму. Литературный стиль органа требовал, чтобы сердитый
старик требовал крови так же легко, как и пива; это не всегда бывало
так безвредно. Коммуна приняла революционный кален¬
дарь. У нее был свой Революционный трибунал;
5 апреля Коммуна постановила, что каждый подозреваемый в сно¬
шениях с Версалем будет предан суду в течение сорока восьми
часов; в случае осуждения он будет содержаться на положении
заложника и может быть расстрелян, если Версаль будет продол¬
жать убивать своих пленных; судьбу заложников должно было
решать „обвинительное жюри", которое имело, впрочем, лишь одно
заседание, 19 мая. „Подражание революции" всего ярче прояви¬
лось в создании Комитета Общественного Спасения \ против кото-
1 По поводу Комитета Общественного Спасения см. далее, стр. 93.
85
Тени 1793 г.

рого так страстно боролось меньшинство. Тем, которые признавали
„обязательность" этой меры, чтобы заставить „дрожать предателей
и трусов", или считали, что слова „общественное спасение"
есть такая же принадлежность эпохи, как слова „Французская
Республика" и „Коммуна", Тридон отвечал, что оп не любит „беспо-
лезного и смешного хлама“; Верморель возражал, „что это не больше,
как слово и что народ уже слишком долго отделывался словами";
Лонге говорил, что он „верит в чудодейственную силу слов не больше
чем в талисманы и амулеты". Но ничего не помогло, и Коммуна
получила свой Комитет Общественного Спасения. Это был удиви-
тельный исторический маскарад. По словам Лиссагарэ, „большая
часть членов Совета читала историю Революции лишь водя пальцем
по книге". Коммуна принимала себя за Конвент, члены ее
нередко думали втайне, что они играют роль членов Кон-
вен та: „Вы не сумели,—говорил Феликс Пиа,—подобно нашим
учителям из Конвента, не доверять военной власти".
Старые слова, имевшие прежде вполне определенный смысл, теряли
всякий смысл от столкновения с исторической разноголосицей: яко¬
бинцы, например, выпускали федерадиетические манифесты;
Коммуна создавала Комитет Общественного Спасения.
Запутавшись в мало известном и плохо понятом прошлом, Коммуна
не различала уже более и настоящего.
Порою казалось, что Коммуна и не инте¬
ресуется действительным положением вещей, а она
было трудным с первого же дня, а вскоре затем
стало и опасным. Пока словесная мельница
парламентской жизни вертелась без перерыва, многие из членов
Коммуны испытывали удовлетворение. „У всех этих людей были
хорошие намерения,—пишет Е. Лепеллетье,—и они прежде всего
жаждали высказаться, выслушать других, обсудить программы,
внести предложения, поддержать декреты, составлять воззвания,
выпускать прокламации. Они верили, что спасают Республику*
когда великолепно голосуют за ее спасение. Забота о соблюдении
всех парламентских правил лишала их критической способности"...
Да-Коста обвиняет Коммуну в том, что она пыталась скрыть свою
слабость под „парламентским словоизвержением". Что касается нас,
мы не обвиняем, а стараемся это объяснить. Ведь какова была тоска
по этой „политической жизни", которую грубо прервал государственный
переворот 1851 г., которую потом еле-еле удавалось по частям отвоевы¬
вать и которую наконец восстановила Революция 4 сентября 1870 г.?
Этой жизнью пользовались с упоением. Граждане Третьей Респу¬
блики, обычно равнодушные к правительству своей страны, перио¬
дически подчиняются инстинкту, порой неистовому, который заста¬
вляет их итти и опускать бюллетень в избирательную урну; это
началось уже в 71 г. Ликование Рёге БисЪёп'а, — рыцаря
пивной кружки и миски горячих рубцов, после голосования 26 марта
86
Парламентский
кретинизм.

походит на пьяпый бред: это радость какого-то избирательного живот¬
ного, выполнившего с удовлетворением свою обязанность. Красно¬
речие членов Коммуны столько раз пресекалось в период Империи,
что теперь они отдаются ему с восторгом. Они являются „с карма¬
нами набитыми проектами и декретами “, выношенными уже давно,
быть может, еще во время принудительного отдыха в императорских
тюрьмах. Революция слишком запоздала; а они слишком долго
пережевывали то, что надо было сказать „в великий день*. У них
накопилась огромная недоимка, и они хотят ее ликвидировать во
что бы то ни стало! И они говорят, говорят... Некоторые как
будто глухи к словам соседа, который и сам, в свою очередь, их
не слушает.
Это собрание маниаков парламентаризма
только с большим трудом ведет свои прения; ему
не удается выработать порядка заседаний. Весьма
часто убивают время на вопросы совершенно
несоразмерно их спешности. Четыре дня сидят над вопросом о
ломбарде, а в одном вечернем заседании, почти без всяких прений,
пропускают манифест Коммуны. Нескончаемые разговоры велись
по вопросу об утверждении дополнительных выборов, о разрушении
Вандомской Колонны; 19 мая, когда версальцы уже подступали
к Парижу, Коммуна занималась вопросом о театрах. В прениях,
и нужных, и не нуясных, иногда совершенно отсутствует последо¬
вательность. Уже с первого заседания предложения поступают без
всякого порядка; прежде всего идет вопрос о манифесте, затем о
публичности заседаний, об отмене смертной казни, об отмене военного
набора; только после этого утверждаются выборы, при чем идут
споры о возможности совместить полномочия депутата Националь¬
ного Собрания и члена Коммуны. 2 апреля на вечернем заседании
Феликс Пиа говорит сначала об отношениях с Центральным Комите¬
том, о прикомандировании Клюзере к военному ведомству, о не¬
удаче при Нейли, о предании суду Тьера и Жюля Фавра и вдруг со¬
вершенно неожиданно вносит предложение об отмене бюджета веро¬
исповеданий и добивается этого. Не раз заседание уклоняется в сто¬
рону личных пререканий. Так в заседании 4 мая прения о компе¬
тенции Комитета Общественного Спасения были прерваны ссорой
между вечными врагами — Пиа и Верморелем; вмешательство
третьего лица дало возможность перейти к другому вопросу.
Работа на этих заседаниях имела случайный характер и часто
бывала совершенно лишена всякой связи. „Вопросы разрешаются
наполовину,—пишет Лиссагарэ.—Коммуна учредила военные советы,
военный трибунал и предоставила Центральному Комитету установить
порядок производства дел и карательные нормы. Она организовала
одну половину медицинского управления, а Клюзере—другую".
Нередко попадаются противоречия. „5 апреля было принято вопреки
решению 29 марта, что председатель должен выбираться на каждом
87
Отсутствие си¬
стемы работы.

заседании; 11 апреля, вопреки постановлению 2 апреля, решено
печатать отчеты о заседаниях в „Оффисйеле“.
Беспорядочный парламентаризм Коммуны
носил на себе отпечаток отмирающей Империи.
Политические деятели Городской Думы полу¬
чили свое парламентское воспитание не в чин¬
ных государственных советах, а на бурных и беспорядочных
митингах. Тут все было легко, можно было ставить на голо¬
сование какие угодно зажигательные предложения, на практике
невыполнимые; чем резче был тон, тем сильнее аплодиро¬
вали враги императорского режима, тем более волновался поли¬
цейский комиссар. Можно было также противоречить самому
себе на протяжении двух дней; эти противоречия не имели никакого
практического значения. В Коммуне, обладающей властью, все
это было куда труднее; между тем, под влиянием привычки, в силу
инстинкта, продолжали выступать, как и прежде. Вопрос шел теперь
о ружьях и о пушках, а с Версалем, еще больше, чем с Империей,
хотели сражаться ядовитыми насмешками и залпом проектов. В то
время как Революцию могла спасти только отчетливость в целях
и последовательность в действиях, Коммуна сделала из Городской
Думы, по выражению Лиссагарэ, „парламентскую Кордери“, поме¬
щение для митинга, беспорядочного, как и все другие митинги, но
почти беспрерывного и наделенного правительственной властью.
Тяжелое наследие второй Империи подготовляло крушение Коммуны.
Вся литература современников Коммуны полна гневных упре¬
ков по адресу Коммуны, которая не сумела закрепить свою ре¬
волюцию. Наше поколение не переживало непосредственно горечи
неудачи после незабываемого разгрома 71 года, мы не можем
обращаться к Коммуне с такими страстными упреками; неудача
Коммуны с нашей точки зрения была роковым образом предопре¬
делена. Коммуна осуждена была на то, чтобы пройти свой путь
спотыкающимся шагом сомнамбулы. К этому вело все: и глубокий
раскол в ней, и вспышки взаимной ненависти, и слепая вера
в будущее, и снисходительность к отдельным личностям, и вечное
коленопреклонение перед философскими или историческими боже¬
ствами, властно стоявшими на ее пути, и непосильное наследие
93 г., и тревожные воспоминания о Второй Империи, которая и на
историческом расстоянии могла подчас парализовать энергию.
В препятствиях не было недостатка. Ре¬
волюционные учреждения скоро начали прихо¬
дить в столкновение между собою. Наиболее не¬
ожиданным было столкновение между „18 марта*
и „26 марта“; действительно, первые осложнения
у Коммуны произошли от остававшегося у власти
Центрального Комитета. Парад 28 марта не
был еще окончен, когда стало ясно, что
Центральный Комитет будирует. Члены Ком-
88
Неслаженность
организации Ком¬
муны.
Коммуна и Цен¬
тральный Комитет.
Центральный Ко¬
митет выражает
неудовольствие.
Митинговые
ораторы.

муны нетерпеливо блуждали по зданию Думы в поисках зала, же¬
лая поскорее открыть заседание, но, не было никого, чтобы принять
их. Назначенная Комитетом комиссия для руководства работами
по размещению новой власти почла за благо скрыться; она пре¬
доставляла „новым44 выпутываться собственными силами. Члены
Коммуны, которых часовые соблаговолили пропустить около десяти
часов вечера, обосновались в неубранной, грязной зале заседаний
муниципального Совета; им пришлось открыть дверь при содействии
слесаря. Комитет предоставлял посторонним самим устраиваться
в доме. Набравшись более революционного духа, войдя во вкус
власти, Комитет испытывал некоторое разочарование от того, что
в Коммуну вошло всего лишь тринадцать его членов; он забывал
понемногу свои предшествующие заявления и с сожалением оставлял
здание Думы, которое так ревниво защищал против „Сопроти-
вления“.
Впрочем, на следующий день ни с той, ни
с другой стороны не было проявлено злопамят¬
ства. Делегация Комитета предстала перед Ком¬
муной: „Граждане, — сказал один из делегатов,
Бурсье,—Центральный Комитет передает в ваши руки революцион¬
ную власть. Мы возвращаемся в рамки полномочий,
установленных нашим уставом. Центральный Комитет
не будет вмешиваться в действия Коммуны, являющейся единствен¬
ной законной властью; он заставит всех подчиняться ей, а сам
ограничится реорганизацией Национальной Гвар-
дии“. Все, что эта декларация могла заключать в себе тревож¬
ного для будущего, исчезло среди единодушных возгласов: „Да
здравствует Республика! Да здравствует Коммуна!". Но положе¬
ние все-таки оставалось неясным. Прежде всего Центральный Ко¬
митет продолжал существовать, затем он предполагал сохранить
свою власть над Национальной Гвардией, над армией Коммуны;
он предоставлял выборным 26 марта аппарат управления и сохра¬
нял за собою военную силу. Возможно ли было такое существо¬
вание без серьезных столкновений?
Столкновение вскоре и последовало. Сначала
происходили некоторые стычки в печати, затем
притязания Комитета усилились. Хотела ли
того Коммуна или нет, она была „его дочерью44,
а он сам оставался „большим семейным советом Национальной
Гвардии — правой рукой революции44. Он требовал своей „автоно¬
мии44 — это было еще одно из священных слов эпохи. Когда
Коммуна издала свои первые декреты, Комитет выступил с заявле-
вием, что он к ним „присоединяетсяа это давало повод пред¬
полагать, что он очень легко мог и не сделать этого. Затем кон¬
фликт стал принимать более определенный характер. Коммуна со¬
здала ряд Комиссий и среди них военную, которая должна была
89
Столкновения
с Коммуной.
Притязания Ко¬
митета.

играть роль военного министерства,—учреждение излишнее, если
Центральный Комитет сохранял верховную власть над Националь¬
ной Гвардией. С этого времени начались непрерывные выступления
против военных органов Коммуны. Комитет старался отнять у них
власть, взрывая их снизу: он насаждал везде то, что Лиссагарэ
называет „прививками такие подкомиссии, которые устраивались
тут-же, начинали отдавать приказания и вели себя как хозяева;
это было целое царство паразитных насаждений, которые Коммуне
не удалось искоренить. Затем, 31 марта, Комитет пытался произ¬
вести прямое нападение на военное управление, наметив целью
самую голову его. Комитет просто объявил Коммуне, что им „деле¬
гируется в военную Комиссию генерал Клюзере для реорганизации
Национальной Гвардии под руководством Комитета”. Такой явный
аффронт привел Коммуну в смущение; она готова была на крайние
меры и предполагала вызвать Комитет к себе на суд. Комитет,
однако, не отважился на открытую борьбу и отказался от назна¬
чения Клюзере, но на практике еще больше стал пользоваться
захватным способом действия. Комитет выдвигал встречное обви¬
нение: пусть определят его полномочия, и тогда не будет никаких
столкновений; кроме того он притязал на заведывание интендант¬
ством. Коммуна сперва отказала в этом, но затем сдалась после
того, как злосчастная вылазка 3 апреля привела ее в смущение
и поколебала ее престиж.
Затем начинаются интриги между Коми¬
тетом и теми военными, которых Коммуна ста¬
вит во главе военной Комйсии: это сначала
Клюзере, потом Россель. И тот и другой пер¬
воначально проявляли благосклонность к Коми¬
тету, боясь его популярности и надеясь разделить ее своей снисхо¬
дительностью, но столкновения возникают очень скоро. Каждая
уступка все более укрепляет позицию Центрального Комитета в военной
Комиссии; всякая попытка представителя Коммуны сохранить власть
вызывает трения и столкновения. Прежде чем самому отправиться
в тюрьму Клюзере арестовал коменданта Парижа Бержере, кото¬
рый был членом Центрального Комитета, вполне ему подчинялся
и не считался с указаниями делегата Коммуны. Россель рассчитывал
ограничить захваты Комитета, дав им легальную форму; с трудом
•н добился такого декрета Комитета Общественной Безопасности:
„Ст. 1. — Военная делегация подразделяется на два отдела:
военного управления и административный.
„Ст. 2. — На полковника Росселя возлагается инициатива
и руководство военными действиями.
„Ст. 3. — На Центральный Комитет Национальной Гвардии
возлагается заведывание различными службами
и административная часть, под непосредственным контро¬
лем военной Комиссии Коммуны“.
90
Столкновения
с делегатом воен¬
ной Комиссии.

Но этот раздел командования, нелепый с военной точки зре¬
ния, не устраняет соперничества из-за-власти; декрет выгоден только
для Комитета Притязания его получили законную силу и он рас¬
положился окончательно в военной Комиссии. Он высокомерно
обращался с Комитетом Общественного Спасения и восстал против
задуманной Росселем реорганизации Национальной Гвардии. Кон¬
фликт обострялся. Россель узнал, что командиры легионов должны
придти к нему с предостережением. Он готовит им хороший
сюрприз: взвод для военной экзекуции; и когда Комитет появляется,
гремя сапогами, шпорами, саблями, Россель им говорит:	„Это	—
дерзость. Знаете ли вы, что этот взвод тут для того, чтобы вас
расстрелять ?“. Они, правда, не смеются, но и не приходят в особое вол¬
нение и заявляют, что в желании говорить о военных вопросах нет
никакой „дерзости^. Россель видит, что подготовленная несколько
легкомысленно трагедия превращается в комедию, и приказывает
увести взвод. Но серьезность инцидента установила некоторую
интимность между делегатом и Комитетом, и завязывается откро¬
венный разговор. „Я хорошо знаю,—говорит Россель,—что у меня
нет в распоряжении сил, но я настаиваю на том, что и вы ими
не располагаете... Вы это отрицаете?... Хорошо. Так докажите
мне это. Завтра в одиннадцать часов приведите мне двенадцать
тысяч человек на площадь Согласия и я „кое-что" попробую
сделать".
Мы не знаем что входило в его планы: аттака против Версаля
или государственный переворот \ но он ничего не сделал с теми
семью или десятью тысячами человек, которые были приведены
Центральным Комитетом на следующий день. Он просто отказался
от своих обязанностей. В своем прошении об отставке он обвинял
Коммуну, военное ведомство и Центральный Комитет в бестолковщине.
„Центральный Комитет все рассуждает,—писал он,—и ничего не де¬
лает. Нерешительность Центрального Комитета тормозит все упра¬
вление"...
Комитет мог торжествовать победу; он за¬
явил в воззвании, что па нем лежит обязанность
не допустить до падения революцию 18 марта,
которую ему удалось так „прекрасно" проделать; он надеялся „по¬
ложить конец метанию из стороны в сторону, преодолеть- злую волю,
прекратить соперничество, невежество и неспособность". Комитет
захватил в свои руки все военное управление и вышел оконча¬
тельно из той роли, которую он сам себе наметил. Накануне всту¬
пления версальцев в Париж он призывал жителей Парижа вер¬
нуться по домам в течение сорока восьми часов „под страхом сож¬
жения их процентных бумаг и конторских книг“. Комитет торже¬
ствовал; но условия деятельности были очень тяжелы, а претензии
1 Относительно диктаторских проектов Росселя см. ниже, стр. 95.
91
Триумф Комитета.

оставались так же упорны. 26 мая, в то время, когда Коммуне,
отброшенной к восточной окраине Парижа, оставалось всего лишь
сорок восемь часов жизни, когда уже невозможно было проявить
какую бы то ни было власть (так как федераты не признавали
более никакой власти), Центральный Комитет потребовал введения
„Диктатуры*4, и диктатура эта была предоставлена ему десятком
лиц — остатками генерального Совета Коммуны. „ Старейшее“
учреждение пережило все другие ее учреждения. Центральный
Комитет много содействовал провалу Революции. Тогда как
спасение Коммуны было прежде всего вденным вопросом, Комитет
парализовал деятельность военного делегата Коммуны — он хотел
властвовать сам. Самоуверенность его с 18 марта чрезвычайно
выросла, но способность к активным выступлениям нисколько не
увеличилась; пользуясь огромным влиянием, будучи впоследствии
хозяином	положения, Комитет ничего	не сделал.	Если у Коммуны
было столько	преданных сторонников	и не было	армии, если опа
упустила использование всего военного материала, собранного
в Париже, если она должна была сочиаять тут лее на месте всю
внутреннюю оборону города 'В момент, когда враг уже прорвал
укрепления, то в этом повинен отчасти и Центральный Комитет.
Но нельзя делать из Центрального Коми¬
тета козла отпущения Коммуны. Хаос был об¬
щий, вся машина	Коммуны	была расшатана,
потому что была	плохо смонтирована и плохо
пущена в ход. Колеса ее скрипели и либо вертелись впустую,
либо расходовали всю энергию на взаимное трение. 29 марта Ком¬
муна пыталась организовать свое управление на основе разделе¬
ния труда; она создала девять специальных Комиссий: военную,
общественной безопасности, судебную, финансовую, продовольствен¬
ную, Комиссию труда, промышленности и обмена; Комиссию обще¬
ственных работ, народного образования, по внешним сношениям.
К ним присоединили исполнительную комиссию, с перевыборами
ее каждый месяц. Первоначально она состояла из четырех блан¬
кистов: Тридона, Эда, Вальяна и Дюваля, Лефрансе из Интерна¬
ционала, романтического якобинца Феликса Пиа и Бержере из Цен¬
трального Комитета. На нее было возлолсено следить за исполне¬
нием всех декретов и указов Коммуны. Каждая специальная
Комиссия назначила своего „делегата", на которого возлагалось
председательство. И над всем этим был Генеральный Совет Коммуны.
Каковы обязанности Комиссий, делегатов Испол¬
нительной комиссии и Коммуны? Это не было
установлено с точностью, и каждый имел тенден¬
цию считать себя „автономным”; упускали из виду необхо¬
димость согласовать общую деятельность. Для органов общего ха¬
рактера все преимущества разделения труда утратили смысл.
Исполнительная Комиссия хотела заниматься всем и изнемогала
92
Всеобщий хаос.
Комиссии и де¬
легаты.

от этой задачи; Коммуна, пораженная административной близо¬
рукостью, „назначала комиссии и не считалась с ними, обсуждая
в деталях подлежавшие решению комиссий вопросы". Распоряжа¬
лись все, не только Исполнительная Комиссия, но и другие Ко¬
миссии, и в особенности делегаты (так как весьма часто члены
Коммуны, перегруженные работой, не посещали своих Комиссий,
предоставляя, таким образом, делегату действовать по собственной
инициативе). Распоряжения нередко противоречили друг другу;
„возникают самые разнообразные столкновения", — констатировал
Вальян в начале мая. В этом административном хаосе нельзя
было звать, где найти ответственных лиц; тем самым
пропадало совершенно необходимое условие успеха в обстановке
революции и войны.
Вскоре стало очевидно, что плохая орга¬
низация и проистекающий отсюда беспорядок
подорвут успех революции; начали думать об
установлении революционной диктатуры, сосре¬
доточенной в руках небольшого числа лиц.
Так возник Комитет Общественного Спасения.
Заявление об его учреждении было выдвинуто еще 28 апреля не¬
сколькими романтиками х, а образован он был 1-го мая; Коммуна
создала этот новый орган в порыве возбуждения. 30 апреля пред¬
полагали, что форт Исси был окончательно оставлен федератами,
хотя они заняли его вновь в тот же вечер. Тревога обнаружила
серьезность положения; инстинктивно, несмотря на оппозицию мень¬
шинства, якобинское большинство ухватилось за предания 93 года.
И славпым титулом „Комитета Общественного Спасения", наде¬
лили Ранвье, Антуана Арно, Лео Мелье, Ш. Жирардена и Феликса Пиа.
„Те, кто бил тревогу, могли успокоиться,—пишет Лиссагарэ,—из всех
только Ранвье обладал подлинной энергией; у пего была прямая
душа и горячее сердце, но он был в плену у своей доброты и испорчен
слабостью характера".
Это была еще одна достаточно жалкая исто¬
рия. Вооруженный диктаторскими полномочиями
Комитет Общественного Спасения всего больше
боялся ответственности; по существу он был
лишь весьма слабой исполнительной
Комиссией и непрестанно справлялся у Коммуны. Комитет дол¬
жен был проявить „способность обезглавить предательствоно
он не сумел даже заставить себя уважать. „Комитет Обществен¬
ного Спасения примет Центральный Комитет в пять часов,—гласила
с повелительной краткостью записка, ксторую командиры легионов
осмелились оставить в Городской Думе. Коммуне пришлось на¬
помнить Феликсу Пиа, весьма смущенному этим требованием, что
Об учреждении Комитета Общественного Спасения см. выше, стр. 85.
93
Боязнь ответ¬
ственности.
Первый Комитет
Общественного
Спасения.

Комитет Общественного Спасения имеет оружие для прекращения
дерзких выходок. На следующий день Комитет запросил Коммуну
относительно проекта примирения, представленного Лигой прав
Парижа. Комитет нашел Коммуну в исступлении: говорили о не¬
обходимости выразить осуждение Комитету Общественного Спасения,
о роспуске его, и все это закончилось совершенно исключительной
схваткой между Пиа и Верморелем.
Но Комитету суждено было пасть еще ниже. Когда версальцы
захватили в ночь с 3 на 4 мая редут Мулен-Сакэ, делегат Военной
Комиссии Россель возложил ответственность за поражение на Ко¬
митет Общественного Спасения, который якобы отдал приказ Вру¬
блевскому и Домбровскому перейти на форт Исси. „Мой ответ
весьма прост,—заявил Феликс Пиа,—ни Комитет Общественного Спа¬
сения, ни я сам не подписывали никакого приказа, поручавшего
Врублевскому отступить на форт Исси... “ Но на следующий день
был доставлен подлинник письменного приказа и Пиа» принужден¬
ный признать свою подпись, „умолял Собрание” принять его отставку.
Делеклюз 9 мая взял на себя ликвида¬
цию провалившегося Комитета. Старый якоби¬
нец взял слово в момент, когда Коммуна была
подавлена тяжелыми известиями; на этот раз
форт Исси был действительно потерян, и Россель
объявил об этом парижанам при посредстве десяти тысяч афиш.
Делеклюз обрушился на Коммуну с упреками: „вы спорите,—гово¬
рил он,—в то время, когда уже объявлено о том, что трехцветный
флаг развевается на форту Исси. Измена^ окружает нас со всех
сторон. Восемьдесят орудий угрожает нам с Монтрету, — и в это
время вы сидите и рассуждаете!“ В заключение он сказал:
„Комитет Общественного Спасения не выполнил того, чего от него
ожидали. Надо его послать на покой... Ваш Комитет Обществен¬
ного Спасения уничтожен, подавлен тяжестью тех воспоминаний,
которые с ним связаны. Для парижского населения это—террор,
это постоянно действующий топор; но можно делать самые значи¬
тельные вещи, употребляя при этом простые слова; я не сторонник
Комитетов Общественпого Спасения: это одна только фраза". Ком¬
муна обсуждала вопрос при закрытых дверях и решила создать...
новый Комитет Общественного Спасения! После выборов, которые
лишний раз показали, насколько глубоки были разногласия
Коммуны,—Ранвье, Арно, Гамбон, Делеклюз и Эд были назначены
членами второго Комитета Общественного Спасения.
Второй Комитет не был так ничтожен
как первый, но и он принес небольшую
пользу. Для того, чтобы придать обороне не¬
обходимую ей энергию отчаяния, новый Коми¬
тет не нашел ничего лучшего, как разрушить дом Тьера и ввести
для парижан гражданскую карточку, предъявляемую по требованию
94
Слабые резуль¬
таты.
Второй Комитет
Общественного
Спасения.

любого национального гвардейца. „Городская Дума,—пишет Лисса¬
гарэ,—не внушала никому ужаса. За этим громким словом чувство¬
валось бессилие. Когда баталионы окруяшли Государственный банк
для реквизиции, отец Белэ преградил им дорогу и грозные дикта¬
торы Комитета отреклись от своих агентов. Публика смеялась".
Наконец опубликование декларации меньшинства с упреками Ком¬
муне в том, что она „объявила себя безответственной”, что она
„отреклась в пользу диктатуры", совсем не способствовало увели¬
чению престижа Комитета Общественного Спасения К В тот день,
когда версальцы вошли в Париж, Комитет заявил, что он „остается
на посту'“. Он продоллал существовать, но говорил мало и со¬
всем не действовал; в разгар борьбы он исчез, и никто этого
не заметил.
Таким образом, диктатура „Комитета” дала
лишь слабые результаты. В виду того, что дикта¬
торов можно было выбирать только'среди членов
Коммуны, всякий новый Комитет мог быть лишь
маленькой „Коммуной", пораженной тем же параличем, что и боль¬
шая. Не было возможности передать диктатуру и в руки одного
человека. На этот счет имелась старая революционная’ теория:
в 1793 г. Марат, „друг народа", превозносил установление едино¬
личной власти. Когда Гарибальди отказался от поста главнокоман¬
дующего Национальной Гвардии, он советовал Центральному Ко¬
митету выдвинуть диктатора: „Помните хорошо,—писал он, — что
высшая власть во всей полноте должна быть вручена одному чест¬
ному человеку".
Эта идея не была неприятна бланкистам.
Как привычные заговорщики, они подумывали о
низвержении Коммуны, явно неспособной обес¬
печить успех революции; диктатура, которую они хотели организо¬
вать, само собою разумеется, должна была быть диктатурой Бланки.
Но поражения Коммуны росли, а Тьер все держал Бланки у себя.
Стали тогда думать о предоставлении Росселю высшей власти. Военный
делегат отнесся к этому весьма сочувственно; он обеспечил себе под¬
держку Домбровского и Врублевского; для популярности ухаживал за
Рего ЬисЬеп’ом. Его воззвания должны были создать впечатление
о волсде с ясными взглядами, с непреклонной энергией. За него
была нейтральность Комитета Общественной Безопасности, который
знал о заговоре, дал ему развернуться, но не поддерживал его
непосредственно, так как Риго настаивал на необходимости ждать
Бланки. Тревога, вызванная окончательной потерей форта Исси,
намеренно раздутая афишами Росселя и увеличенная отставкой
Домбровского, показалась удобным поводом к выступлению. В со¬
гласии, как мы это видели, с Центральным Комитетом, Россель
1 См. выше, етр. 86.
95
Мысль о Росселе.
В поисках дикта¬
тора.

дал распоряжение о большом смотре Национальной Гвардии на
площади Согласия на завтра, 10 мая; он собирал войска для того,
чтобы испробовать „кое-что", несомненно направленное против
Городской Думы. В последний момент он отступил. „Здесь не
хватает по моему счету",—воскликнул он, чтобы сохранить условие,
по которому Центральный Комитет обещал ему привести двенадцать
тысяч человек. Затем отправился писать свое прошение об отставке.
Просьба Центрального Комитета, предлагавшего ему диктатуру, не
поколебала его решения; он не верил больше ни в могущество Ко¬
митета, ни в возможность восстановить весьма скомпрометирован¬
ное военное положение. С исчезновением Росселя никто не мог
притязать на звание диктатора. Несмотря на свою популярность,
Домбровский был бы отведен как иностранец; притом, повидимому,
он верил не более, чем Россель, в возможность победы. Традиция
цезаризма, как и традиция террора, изменила Коммуне.
Отчаянные порывы к прошлому, таким образом, не могли по¬
мочь тому хаосу и смятению, в которых барахтались два соперни¬
чавших между собою правительства: Коммуна и Центральный
Комитет, и целая масса созданных наспех учреждений. Стремле¬
ния и прошлое деятелей Коммуны отчасти объясняют слабость их
политической и административной работы, но лишь отчасти. Ком¬
муна была перегружена работой. Даже и при лучшей организации
работы задача оказалась бы непосильной для горсти борцов, а Ком¬
муна сама, по своей доброй воле, так загрузила себя. Она как
будто ради удовольствия наваливала на себя работу.
Поражение подчеркнуло недостатки Ком¬
муны; в неудачной революции 1871 г. роковое
влияние внутренних распрей и плохой органи¬
зации обнаруживается с трагической ясностью.
В свете успеха те лее недостатки не так заметны, и мы обращаем
на них меньше внимания, когда они проявляются, например,
в Учредительном Собрании или в Конвенте. Да, они были, гово¬
рят обычно, но люди первой революции работали великолепно.
У людей 1871 года мы находим не меньшее желание выполнить
„ремесло революционера", но это „ремесло" они поняли так, что
только растрачивали свои силы, большею частью без пользы.
„Один и тот же член Коммуны, — писал
Эли Реклю, — должен делать тридцать. шесть
вещей в тридцати шести местах. Когда эти
бедные люди могут спать? Кроме своих обя¬
занностей, по военному или по судебному ведомству, в школах, на
рынках, они являются еще администраторами в тех округах, в ко-
торых их выбирали...” Коммуна, действительно, придавала боль¬
шое значение этим муниципальным обязанностям. Вскоре после
своего образования, она постановила, что ее члены возьмут на себя
96
Муниципальные
обязанности.
Свыше челове¬
ческих сил.

руководство администрацией в своих округах и что только они
будут заведывать делами о гражданском состоянии.
„Коммуна будет заниматься местными де¬
лами",—говорил Белэ, старший по возрасту,
в своей речи от 9 марта; он придавал этим
словам ограничительнный смысл, так как по его
мнению областными вопросами призван был
заниматься департамент, а национальными делами—правительство.
Коммуна не замедлила отбросить доктрину самого старого своего
члена; она вотировала меры, касавшиеся всей Франции: отделение
церкви от государства, отмену бюджета на религиозные нужды,
отмену набора и постоянных армий; она вела себя, как правитель¬
ство и мы знаем, что это отвечало общим взглядам Коммуны. Этого
требовали традиции парижской диктатуры, подогретые бланкистским
гебертизмом, культ Конвента у „старых бород", якобинское пони¬
мание „единой и неделимой Республики", любовь к символическим
жестам в клубах и на общественных собраниях, „централистические"
тенденции, присущие революционному настроению 71 года. И, нако¬
нец, Центральный Комитет уже указал путь в этом направлении,
и Коммуна не могла оставаться позади.
Вместо того, чтобы организовать муници¬
пальное управление, Коммуна, таким образом,
признала себя правительством. Но и тут
она не проявила изобретательности; она учре¬
дила девять комиссий, приблизительно соответ¬
ствовавших прежним министерствам. В горячке первых дней
Городская Дума не вмешивалась в дела; Коммуна, как до нее
Центральный Комитет, испытала нечто вроде „вращения в пустоте";
инстинктивно она замещала все должности по всем министерствам,
даже но министерству юстиции и народного просвещения, без дей¬
ствительной надобности в этом. Плывя на буксире у преданий
93 г., Коммуна копировала низверженный режим; она воскрешала
его подчас, и в виде парадокса революционеры расходовали свои
силы на то, чтобы заставить правильно работать старую машину,
завещанную Империей.
Непосильная трудность этой задачи усили¬
валась вследствие враждебности интеллигент¬
ной буржуазии. Все ведомства приходилось
обслуживать весьма ограниченным персоналом.
Члены Коммуны должны были тратить много своих собственных
еил. А членов Коммуны было мало. Конвент насчитывал перво¬
начально 749 членов, представителей всей Франции. В Коммуне
же их было в лучшем случае 90, и она не располагала человече¬
скими ресурсами всей страны; эта,тощая Коммуна, желавшая
7
97
Выбившиеся из
еил борцы.
Подражание
наполеоновскому
правительству.
Коммуна смотрит
на себя, как на
правительство.

сравняться по величине с Конвентом, превратилась вскоре лишь
в нечто раздутое и неработоспособное.
Коммуна лишала себя своих борцов; луч¬
шие из них были поглощены бюрократической
работой. Мелкобуржуазные интеллигенты и не¬
сколько рабочих - самоучек считали для себя
вопросом чести превратиться в хороших администраторов и быстро
ознакомиться с ходом дел в своем ведомстве. Они нередко успе¬
вали в этом, но, сделавшись весьма узкими специалистами, сильно
занятые, они по существу пропадали для Коммуны и для своего
округа. Другие, наоборот, обрекли себя на постоянное участие
в заседаниях, пренебрегали своими муниципальными обязанностями,
редко появлялись в Комиссиях, где вся работа перелагалась на деле¬
гатов. Членов Коммуны, действительно, не могло хватить на все
те дела, которые Коммуна на себя взвалила, и они жили в какой-то
постоянной тревоге и смятении. Но поглощенные, главным образом,
различными мелкими заботами, они упустили из виду свою основную
задачу: борьбу с беспощадным врагом до полной победы революции.
Во всех учреждениях, в которых „блу¬
ждали" члены Коммуны, нередко имелось свое
оружие против Версаля. Коммуна могла бы исполь¬
зовать это оружие. Министерства обладали
архивами; Коммуна могла вскрыть оборотную сторону политики,
суда, финансов и полиции Второй Империи и предать гласности
эти материалы; общественное сознание оказалось бы, может быть,
потрясено раскрытием многочисленных скандалов. В распоряжении
Коммуны были и дипломатические архивы; опубликование некото¬
рых документов могло бы обеспокоить многие иностранные кан¬
целярии; создавалась возможность заиптересовать европейские'
государства в судьбах Коммуны. Но из всех этих материалов
использовали только материалы полицейской префектуры для рас¬
крытия тайных агентов императорской полиции, а главным образом
для того, чтобы свести старые личные счеты. В некоторых местах
люди из Городской Думы торопливо занимались делами, соблюдая
все формальности, но ничего не замечали. В других местах они
преклонялись перед законами учреждения. Так, они стояли на ко¬
ленях перед металлической наличностью Банка Франции, перед
миллиардами, гарантировавшими банковые билеты, которые служили
ведь и г. Тьеру; они не решились хотя бы только на угрозу
гибелью правительству и Национальному Собранию.
Люди из Городской Думы таким образом выбивались из сил
нередко без всякой пользы для Революции. Им удалось пустить
вход наиболее необходимые аппараты: снабжения, продовольствия,
общественных услуг и финансов. Попытки делегатов применить
свои великие принципы в ведомстве труда, промышленности
и обмена, юстиции и народного образования могли принести в дан-
98
Забывают о борьбе
против Версаля.
Коммуна без луч¬
ших деятелей.

ных условиях весьма слабые результаты. Наконец, в ведомстве
общественной безопасности, внешних сношений, а главным обра¬
зом. в военном ведомстве была полная и непоправимая неудача.
Комиссия по продовольствию должна была
обеспечить снабжение Парижа продуктами.
Эта задача представляла некоторые трудности.
25 апреля Тьер предписал задержать весь под¬
воз предметов питания, всего продовольствия,
направляемого в Париж. Но вся „нейтральная
зона1* доставляла свои продукты в город. А зона, занятая немцами,
«охраняла свободные сношения с внешним миром, так что пари¬
жане запасались продовольствием на тех же рынках, что и окку¬
пационные войска. Коммуна чрезвычайно заботливо относилась
к управляемому ею населению, она открыла муниципальные мяс¬
ные и лавки, которые продавали товар с небольшой надбавкой
к закупочным ценам. „Куда мы идем, господи,—пишет Элизе Реклю
12 мая,—куда мы идем? Мы идем по опасной наклонной плоскости,
мы скользим вниз к дешевой жизни благодаря стараниям и хлопотам
Коммуны“, и он добавляет: „что лее касается бакалейных торгов¬
цев, я бы совсем не удивился, если бы каждый из них занимался
бы нынче изобретением собственного проектика предания Парижа
версальцам".
Комиссия общественных услуг играла скром¬
ную деловую роль, но на нее были возложены
многочисленные и широкие обязанности: ей при¬
надлежало „наблюдение над крупными службами
почт и телеграфов и путей сообщениязабота „о том, чтобы все
эти службы функционировали правильно и экономном, „наблюдение
за железнодорожными компаниями". Коммуна добавляла при этом,
предполагая резолюцией разрешить все затруднения: „Комиссия
должна изучить все средства передачи железных дорог в руки
Коммун Франции, не нарушая интересов этих компа¬
ний". Программа весьма умеренная, но, по меньшей мере, трудно
выполнимая.
Фактически дело Комиссии было более скромным; она без
особого труда пустила в ход муниципальные учреждения, так как
большинство служащих и рабочих оставалось на своих местах. Но
крупные государственные ведомства было трудно реорганизовать.
Т е й с с, рабочий - чеканщик, нашел здание
почты в большом беспорядке. „Все начальники
отделов,—писал он позднее,—бросили свои места,
точно так лее каких помощники, кроме одного... Все участковые отде¬
ления были закрыты и брошены, за исключением двух. Необхо¬
димый материал для элементарных операций был выкраден, касса
онустошепа... Марок не было, они были или спрятаны или унесены.
Почтовые кареты уехали в Версаль, более девяти десятых персо-
99
Почта.
Общественные
услуги.
Н еотлож ные
задачи.
Снабжение про¬
довольствием.

нала исчезло, остались почтальоны и приемщики". При помощи
одного служащего-социалиста и одного отставного чиновника и до¬
верившись профессиональной добросовестности нисшего персонала,
Тейсс восстановил регулярное обслуживание почтой Парижа; от
провинции „ отделались“; возникли агентства для доставки писем.
Был намечен проект реформы управления; создан совещательный
орган по почтовым делам, куда входили представители служащих;
довели до минимума сверхштатных и установили экзамены для
принятия на службу чиновников.
В подобных же условиях Камедина,
Монетный двор. бронзовщик, привел в действие монетный двор.
Он изготовлял почтовые марки, чеканил монеты
в сто су, с оттиском трезубца, из серебрянных слитков (которые
банк выпустил неохотно), из императорской посуды и из ковчежцев
с мощами, принадлежавших императрице. Камелина разрабатывал
новые образцы почтовых марок и монет.
В общественном призрении разрушение
Общественное	было более серьезным и реорганизация совер-
призрение.	шенно неотложна. Вследствие бегства персонала,
больные и призреваемые нередко были лишены
всего необходимого и не могли ждать. Т р е л ь я р взялся за облегчение
тех страданий, которые были причинены деятельностью Тьера. „Во
второй раз с 1792 г.,—пишет Лиссагарэ,—больные и калеки встре¬
тили друзей в лице своих администраторов и благословляли Ком¬
муну, которая обходилась с ними по-матерински“.
Так было и на других службах; телеграф, управление госу¬
дарственными имуществами, податное дело и национальная типо¬
графия были „управляемы умело и экономно„Максимум окладов
жалованья—6.000 фр.—не был ни разу достигнут,—замечает Лисса¬
гарэ,—людьми, не привыкшими делать карьеру, и это было в глазах
версальской буржуазии не малым преступлением “.
Образцом „честного управления" служит
Финансы. для нас деятельность Журда в финансовом
ведомстве. Этот „молодой счетовод", хорошо
владеющий словом и мастер своего дела, был также весьма чест¬
ным человеком. Имея на руках миллионы, „он брал себе десять
франков в день на жизнь“,—пишет Да-Коста.— Он посылал свою
жену „стирать тряпье своего бедного хозяйства в квартальную
прачешную". Никто из самых ожесточенных врагов Коммуны
не решался бросать грязью в Журда. По своему положе¬
нию делегата ему приходилось разрешать чрезвычайно тяжелые
вопросы. Он должен был ежедневно изыскивать средства для
сушествования от трехсот до трехсот пятидесяти тысяч человек
и для содержания различных учреждений; задача тем более слож¬
ная, что Коммуна приняла решение щадить Банк Франции. Журд
должен был справляться с расходами при помощи доходов учре¬
100

ждений и разрешенных банком выдач, до пятнадцати миллионов,
часть которых принадлежала городу, другая же часть была выдана
авансом	по распоряжению	Тьера. Правительство Коммуны,
которое, по мнению Жюля-Симона, отличалось „ мотовством а по
мнению .Рошфора было „самым честным из правительств, какие
мы имели со времен Фарамонда“, правительство, подвергавшееся
столь страстным нападкам, — просуществовало на 41 миллион
с небольшим, тогда как Тьер получил из Банка Франции
237.630.000 франков.
Эти три Комиссии, продовольственная, обще¬
ственных услуг и финансов, удовлетворяли не¬
отложные	нужды. Комиссии труда, промы¬
шленности	и обмена, юстиции и народного
образования служили общим идеям Коммуны. Деятели Городской
Думы, повидимому, вынуждены были делать эту теоретическую
работу, осужденную на неудачу. Те, кто боролся и страдал за
свои взгляды при Империи, не могли, не греша против совести,
отказаться от попытки немедленного применения этих взглядов на
деле. И каково было бы изумление парижской публики, которая
никогда не разбиралась хорошо в положении, если бы революцио-.
неры	не	стали	проводить в	жизнь программу Революции? Это
было	бы	опасное	изумление.	Оно могло заставить отнести всех
членов Коммуны к „Иудам-Предателям". Наш взгляд, рассма¬
тривающий Коммуну на расстоянии, отдыхает на некоторых смелых
идеях, сверкающих среди невероятного хаоса. Коммуна была,
однако слишком перегружена работой, слишком малочисленна,
чтобы можно было отвлечь некоторых своих членов от неотлож¬
ной задачи: борьбы за существование Революции. И как можно
было проводить с успехом в осажденном и изолированном городе
социальные, судебные и культурные реформы, относящиеся по суще¬
ству ко всей Франции?
Теоретическая работа Коммуны должна
была поэтому неизбежно иметь на себе печать
некоторой слабости. В этом убеждаешься при
знакомстве с работой Коммиссии Труда, про¬
мышленности и обмена. Ее члены, Малон,
Франкель, Тейсс, Дюпон, Авриаль, Луазо, Цен-
зон, Эжен Жирарден и Пюже, все были революционными социа¬
листами. На них была возложена весьма обширная и неопределен¬
ная задача. Если доверять „подлинному тексту", приведенному
у Да-Коста, то характер комиссии таков:' „Комиссия ведает:
частью общественных работ и торговлей. На Комиссию воз¬
лагается распространение социалистического уче¬
ния. Она должна изыскивать способы привести к одному
уровню затрату труда и вознаграждение за труд.
Она должна также заниматься покровительством национальной
101
Комиссия
Труда, промышлен¬
ности и обмена.
Теоретическая
работа.

и парижской промышленности. Эта Комисся должна точно также:
изыскать средства для развития международного обмена, иоощряя
в то же время в Париже производство заграничных товаров, чтобы
сделать из Парижа большой промышленный центр".
Момент был удивительно неподходящий
для вопроса о развитии международной внеш¬
ней торговли и для насаждения в Париже
производства заграничных товаров (старый отго¬
лосок Кольбертизма). „Привести к одному уровню затрату труда
и вознаграждение" это формула настолько неопределенная, что
проведение ее могло бы мириться и с капитализмом; но интересно
все же отметить,—что один из официальных актов Коммуны выска¬
зывается за необходимость социалистической пропаганды. Якобинцы
и бланкисты не сочувствовали немедленному введению социализма,
но они хорошо знали, чго социалистическое учение пользовалось
огромным сочувствием среди масс. Они сознавали, что ради спа¬
сения Революции надо считаться со смутными чаяниями парижских
рабочих и что жить Революция могла только как революция
„социальная"; в их представлении революционеры, занимающиеся
вопросами труда, промышленности и обмена, являются прежде всего
Комиссией пропаганды.
Все это, в соединении с трудностями мо¬
мента объясняет нам частичность и крайнюю
умеренность социального творчества Коммуны.
Комиссия как-будто задалась целью никого не
запугать, доставив в то же время рабочим существенное облегчение;
она допускает существование „переходной эпохи", когда речь идет
только о частичном улучшении положения.
Таковы и были меры, принятые Коммуной под давлением
делегата Лео Франкеля; некоторые из них были направлены на
смягчение нищеты. Один декрет предоставил квартиронанимателям
отсрочку платы за время с октября 1870 г. по апрель 1871г.; другой—
приостановил продажу тех предметов, которые не были выкуплены
из ломбарда, и предоставил должникам трехлетний срок; доклад
делегата предусматривал ликвидацию ломбардов и замену их
социальной организацией, предоставляющей рабочим „реальные
гарантии, помощь и поддерлску на случай безработицы". Фран-
кель с большим вниманием относился к трудящимся и работал
в тесной связи с рабочими, входившими в „инициативную ко¬
миссию". В округах были организованы справочные бюро для
регистрации предложения и спроса на труд. Таким образом, именно
в эпоху Коммуны появились те „посреднические конторы для спроса
и предложения труда", которые были впоследствии учреждены по
закону 22 марта 1884 г. Это будущие биржи труда. Был вос¬
прещен ночной труд у булочников; декретом были запрещены
1 02
Частичные улуч¬
шения.
Комиссия пропа¬
ганды.

штрафы и вычеты из заработной платы в мастерских и в админи¬
стративных учреждениях.
Делегат обследовал интендантские операции
и в своем докладе формулировал требования
рабочих. „Излишне и безнравственно,—говорил
он, — прибегать к частному посредничеству, ко¬
торое представляет только налог на заработную плату рабочего*
выполняющего заказ. Это значит продолжать порабощение рабочих
путем сосредоточения работы в руках эксплоататоров; это значит
продолжать рабские традиции буржуазного строя, который во имя
своего частного интереса является ожесточенным врагом всякого
освобождения рабочего класса. В принципе мы установили, что
во всех наших общественных работах, по крайней мере, в пере¬
ходную эпоху, подрядчик, получая работу от государства, должен
в-договоре обозначить плату рабочим за сдельные работы, потому
что сбавку с суммы подряда делают за счет заработной платы
Франкель требовал, чтобы подряды, по преимуществу, сдавались
рабочим организациям.
Совсем иыой характер носит при всей своей
умеренности декрет о брошенных мастерских.
Считаясь с правом собственности, он все же
имел в виду передать рабочим орудия произ¬
водства.
Оставленные своими хозяевами мастерские передавались рабо¬
чим союзам; определение возмещения хозяину возлагалось на тре¬
тейский суд. Этот декрет, неприменимый в разгаре битвы, дает
нам возможность измерить путь, пройденный со времени первой
Революции, со времени пресловутого закона Ле-Шапелье, уничто¬
жавшего все рабочие корпорации и запрягавшего рабочего в хо¬
зяйское ярмо. В сравнении с революцией 1789 г., порой более
жестокой для рабочего, чем монархия, делегация Труда, промы¬
шленности и обмена выражала пролетарский дух новой Рево¬
люции; она отличалась этим от Городской Думы, но приближалась
к рядовым борцам. Без социального идеала Коммуна была бы лишь
старым скелетом 93 г., с героическими жестами под плащем напо¬
леоновских учреждений, признак столь же пустой, как и Республика
декабря 1851 г.
Работа комиссий Юстиции и Народного
Образования не имела такого теоретического
значения; практические же достижения были
очень слабы. В ведомстве Юстиции делегат Прото выдви¬
нул ряд принципов: „производство суда себе равными, выборность
судейских должностей, свобода защиты". Он назначил нотариусов,
судебных приставов и оценщиков с определенным вознагражде¬
нием. „Назначение было совершенно бесполезным в боевое время,—
замечает Лиссагарэ, — и имело за собою еще тот недостаток, что
103
Юстиция.
Декрет о брошен¬
ных хозяевами
мастерских.
Принципиальные
положения.

в принципе узаконило эти должпости". Была отменена профессио¬
нальная присяга; протоколы допроса при аресте должны были за¬
ключать мотивы ареста и требовались при этом показания сви¬
детелей; было запрещено передавать в депозитные кассы ценные
бумаги и вещи лиц, находящихся под стражей.
Делегат по народному образованию Вальян
учредил комиссию, на которую была возложена
организация начального и профессионального
обучения. Комиссия 6 мая объявила об откры¬
тии одной школы. Предполагали реорганизовать национальную
библиотеку и вновь открыть музеи. Делегация не сделала никаких
общих деклараций по вопросам преподавания.
Конечно, не этими пробелами было вы¬
звано падение Коммуны! Но на ряду со сла¬
бостями в области теории и практики были
и крупные промахи в существеннейших вопро¬
сах: делегация общественной безопасности оказалась неспособной
истребить внутреннего врага; делегация внешних сношений не могла
поднять Францию против Версаля, а военная делегация не могла
создать для защиты изолированной Коммуны прочного военного
фронта, последнюю надежду Революции.
На Комиссии Общественной Безопасности
лежала одна из самых трудных задач. При
этой Коммуне, набитой отвлеченными принци¬
пами и благоговеющей перед свободой личности,
роль начальника полиции была почти невы¬
полнима; надо было терроризовать предателей, которые кишели
в осажденном горрде, не посягая при этом ни на неприкосновен¬
ность, ни на работу старых развратников.
Здесь выдвинулся молодой энтузиаст-револю -
ционер. Если Люллье в эпоху империи назывался
„Саблей Революции", то за Риго укрепилась ре¬
путация полицейского Республики, „ловкого сыщика, знавшего в со¬
вершенстве всех шпиков Иерусалимской улицы"; в республиканской
пивной на улице Сен-Северин он выслеживал шпионов и распоря¬
жался их торжественным изгнанием. После 4 сентября, как только
была образована Республика, Риго был призван в полицейскую
префектуру; оп вышел в отставку 31 октября и вернулся туда
еновь при Коммуне, в качестве помощника Дюваля, а затем после
смерти Дюваля остался один. Между Риго и полицейскими Импе¬
рии было нечто в роде профессионального соперничества; вступая
в полицейскую префектуру, Риго больше всего думал о делах тай¬
ных агентов, о бесчисленных полицейских сыщиках, которых Импе¬
раторская полиция рассеивала среди республиканцев. После 4 сен¬
тября их разыскивали с азартом, а с образованием Коммуны вновь
началась погоня за ними — к великому ущербу для деятельности
104
Риго.
Общественная без¬
опасность.
Трудности задачи.
Непоправимые
неудачи.
Народное образо¬
вание.

обоих делегатов Городской Думы; в сущности, этим и исчерпывалась
вся работа Риго. Ничто пе подготовило к роли директора полиции
Коммуны этого двадцатичетырехлетнего студента. Он был ни хуже,
ни лучше! многих других, и, как и они, любил терроризовать бур¬
жуазию, находившую, что у него вид „зловещего гамена“. Его
суровые взгляды, смелость, любовь к власти предназначали его скорее
к роли	военного	руководителя восстания.
Он внес в свою	административную дея¬
тельность величайшее легкомыслие Латинского
квартала. Как мы уже говорили, отсутствие
Бланки, повидимому,	парализовало	его мысль.
Откладывая все реформы до прибытия „учителя*,
он хотел сохранить в неприкосновенности боль¬
шой полицейский механизм Империи и привести его в действие: „он
считал полицейскую организацию Империи гнусным учреждением,
но она имела то преимущество, что была образцово налажена,—
пишет Да-Коста, и Риго влил в старые полицейские формы свою
полицию, подражая в этом правительству пресловутой „Националь¬
ной Обороны Он должен был из ничего создать двадцать четыре
комиссариата	в	отдельных кварталах,	центральное	управление
и секретариат, так как служащие, занимавшие эти должности, бе¬
жали в Версаль. Нуждаясь в людях, он обращался к своим друзьям,
из которых многие были совсем юнцами. Начальнику его кабинета,
Да-Коста, было всего двадцать лет; революционный пыл не мог
заменить опыта, тем более, что Коммуна не давала никаких ука¬
заний. Вскоре все здесь пришло в ужасающий хаос. Да-Коста
говорит, что в конце апреля, несмотря на усидчивую работу, они
все „совершенно потонули в делах". „Вскоре префектура стала
вызывать насмешки,—пишет Лиссагарэ.—Названия газет, закрытых
утром, вечером выкрикивались на улицах; заговорщики проникали
во все ведомства, не возбуждая подозрений Риго и его сотруд¬
ников
В префектуре была бестолковщина, — но
бестолковщина бурная. Риго, очень упрямый,
неспособный овладеть собой, „поддавался общему
настроению и сыпал удары без разбора,—по за¬
мечанию Да-Коста,—не из молодечества, как говорят иногда, а из
боязни, что его упрекнут в недостатке энергиии. Лиссагарэ рас¬
сказывает, как Риго отправлялся на аресты, словно в военный по¬
ход; среди бела дня с большими отрядами национальной гвардии
оп устраивал „облавы на попов". Выбирая „заложников* лишь
среди духовенства, Риго раздражал этим католиков и играл в руку
Тьеру. Что же касается антиклерикалов, то и они не были удо¬
влетворены: в женском монастыре Пикпус нашли трех несчастных
заключенных, сошедших с ума, странные орудия, по словам одних
служившие для^ пытки, а по мнению других — ортопедические;
105
Шумиха и анти-
поповство.
Старания восста¬
новить механизм
императорской
полиции.

в подвалах церкви Сен-Лорен было найдено множество женских
скелетов. Делегата упрекали в том, что он не сделал из этих на¬
ходок громкого скандала.
К великому счастью для Коммуны, беспомощ¬
ность предателей не уступала бездарности полиции:
у предателей, впрочем, не было недостатка ни
в рвении, ни даже в некотором размахе. Были и организаторы за¬
говоров, и „посредники44 по части предательства; Шарпантье, старый
офицер, преподаватель Сен-Сира, объединился с лейтенантом флота
Домаленом. Ле-Мер де-Бофон — „старый морской офицер, времен¬
ный губернатор Кайены“, подавал в течение некоторого времени
большие надежды версальцам. Он образовал целое общество
с капиталом в 20.000 франков, чтобы подкупить Домбровского;
на лойялыюсти Домбровского вся афера потерпела крах, и был
арестован шпион Вейссе. В мае месяце отряды версальцев дважды
теряли время на атаки, ожидая безуспешно, что им откроют из-
внутри ворота; затем случайно попали в руки Коммуны трехцвет¬
ные перевязи, которые должны были надеть национальные гвар¬
дейцы порядка после вступления солдат. На улице Рапп был
взорван патронный завод, и один полковник претендовал на честь
организации этой катастрофы. Бесчисленное множество предателей
было также рассеяно среди служащих различных учреждений Ком
муны. Это обнаружилось в момент репрессий; в одном военном
суде в Люксембурге видели, как комиссар полиции и заведывающий
складом военного снаряжения, обвинявшиеся в участии в Коммуне^
подошли вплотную к офицерам, передали им бумагу, шепнув им на
ухо что-то, и удалились после обмена поклонами. Весь личный
состав учреждений, по внешности преданный Коммуне, выжидал
лишь какой-либо крупной измены, осторожно поддерживая тем вре¬
менем смуту. Все виды предательства наблюдались как среди чи¬
новников, так и среди любителей, начиная от убежденных врагов
Коммуны и до обывателей, пользующихся случаем, желавших в бу¬
дущем получить право на табачную лавочку, крест или какую-либо
иную милость; были также и просто мошенники, хотевшие выма¬
нить у Тьера некоторую субсидию. Коммуна жила, по словам
Лиссагарэ, в атмосфере „предательского тумана'1, и смелость преда¬
тельства непрерывно возрастала. Комиссия общественной безопас¬
ности не внушала им никакого страха; когда Курнэ сменил Риго
в префектуре, все продолжалось так лее, как и раньше. Полиция
Коммуны была бессильна против своих врагов, прогрызав¬
ших извнутри оболочку; Коммуна была источена этими червями
еще до того, как она пала. Ее грызли со всех сторон, потому что
и Комиссия общественной безопасности, в свою очередь, имела
склонность к заговорщикам другого 'рода; она сочувствовала сто¬
ронникам диктатуры и подумывала о том, чтобы „засадить Ком-
му ну в тюрьму Мазас“.
106
Заговоры.

Безоружная против внутреннего врага,
Коммуна не получала извне сильной поддержки,
способной обеспечить спасение Революции. Не¬
смотря на свое громкое имя, Комиссия по вне¬
шним сношениям, под председательством Паскаля-Груссе,
играла лишь незначительную роль; там, где была нужна организа¬
ция пропаганды, подымающей восстание во всей Франции и во
всем мире, пытающейся, по меньшей мере, объединить революционе¬
ров, рассеянных по провинции, Коммуна сумела организовать лишь
бездельничающее подобие министерства иностранных дел.
Комиссия должна была „послать представителей в различные
государства Европы, в особенности в Г1руссию“, когда будет уста¬
новлено отношение данной страны к Коммуне. Само собою разу¬
меется, что в Городской Думе были чрезвычайно озабочены вопро¬
сом об отношении к Коммуне со стороны германских оккупационных
войск; впрочем, по этому вопросу делегату удалось добиться своей
цели, и конфликтов не было. Но Коммуна, так сильно стреми¬
вшаяся войти в дипломатические сношения с правительствами, по¬
забыла, что за границей существовали и народы, взволнованные ре¬
волюцией, и революционные партии, проникнутые сочувствием
к парижскому движению. „По всей Европе,—пишет Лиссагарэ, -ра¬
бочий класс поглощал с жадностью новости, доходившие из Парижа,
душой участвовал в сражениях великого города, ставшего его сто¬
лицей, устраивал множество митингов, манифестаций и посылал
приветственные	адреса4*. Коммуна ничего не	сделала	для того,
чтобы связаться с боготворившим ее иностранным рабочим дви¬
жением.
Задачи организации связей внутри Фран¬
ции были формулированы	весьма	неопреде¬
ленно:	„на	комиссию	возлагается	обязанность
поддерживать с коммунами	Франции	друже¬
ственные	отношения, которые должны	содействовать феде¬
рации. Комиссия должна силою своей пропаганды способствовать
освобождению страны"... Работа была так же слаба, как и фор¬
мула. Во всяком случае, она не потребовала больших средств; на
восстание во всей Франции Паскаль - Груссе истратил сто тысяч
франков!
Он послал несколько делегатов в провинцию. Они никому не
были известны; провинцию это смущало, и она не отнеслась
к ним с надлежащим доверием. На воздушных шарах были отпра¬
влены в департаменты весьма немногочисленные воззвания. Одно
из них, составленное, несомненно, Андрэ Лео, было обращено к кре¬
стьянам. Оно было написано с подъемом: „Брат, тебя обманывают.
Наши интересы одни и те же; того, чего я требую, хочешь и ты;
я провозглашаю свободу, которая будет и твоим освобождением.
В городе, ли или в деревне — и здесь и там одинаково тот, кто
107
Эмиссары и воз¬
звания.
Внешние сноше¬
ния.

производит все народное богатство, терпит недостаток в хлебе,
в одежде, в крове, в помощи; как бы ни назывался угне¬
татель: крупный помещик или фабрикант — он наш общий враг".
В другом воззвании Паскаль-Груссе призывал города не допустить
до удушения Парижа: „Чего ждете вы для того, чтобы поднять
восстание,—говорил он им,—чего вы ждете, чтобы изгнать гнусных
представителей правительства капитуляции и позора, которое просит
милостыню и в этот самый час выторговывает у прусской армии
средства для бомбардировки Парижа одновременно со всех сторон...
Если Париж будет раздавлен, как жертва свободы мира, история
скажет с полным правом, что Париж был задушен, потому что вы
дали совершиться убийству".
Провинция не оставалась неподвижной. Во
многих городах деятельпость революци онных
групп опередила призывы Парижа. Еще до 18-го
марта волнения начались в Лионе, Марселе, Ту¬
лузе и Сен-Этьене. В провинции, по крайней
мере в городах, патриотическое чувство было
оскорблено при известии о том, что капитуляция Парижа была
признана и капитуляцией всей Франции; Лионский муниципальный
Совет, который вовсе не был пастроен революционно, угрожал
лишить правительство своей поддержки „в тот самый день, когда
оно даст согласие на расчленение Франции". Он заявлял, что
борьба до последней крайности является „единственным путем
к спасению" и что Лион должен стать „центром сопротивления".
После 18-го марта некоторые большие го¬
рода учредили свои Коммуны. В восточной
части центрального плоскогория провозгласили
Коммуну промышленные города: Лион, Сен-
Этьен, Крезо, но уже 28 марта все было кончено; нельзя
даже по настоящему сказать, что движение было подавлено, оно
просто улеглось. Юг тоже „зашевелился". В Тулузе Коммуна
существовала до 27 марта; в Нарбонне—до 31; в Марселе—до 4 ап¬
реля. В Тулузе дело кончилось военной демонстрацией; в Нар¬
бонне — пьяным разгулом тюркосов; в Марселе оно завершилось
сражением, бомбардировкой и затем массовой расправой. В центре
Лимож имел свой один день Коммуны —4 апреля, со стычкой
с кирасирами и национальной гвардией и с триумфом народной
милиции, но уже на завтра все было по старому. Все эти движе¬
ния, ничем между собою не связанные, происходили под руковод¬
ством небольшой горсти борцов. В Нарбонне Коммуна была
фактически один человек—Дижон; в Марселе все движение со¬
средоточилось на личпостях Гастона Кремье, „красноречивого адво¬
ката", умеренного, несмотря на свои республиканские убеждения,
и Ландекка, которого Лиссагарэ изображает, как „балаганного
шута, который пи в чем не сомневался, потому что ничего не
108
Учреждение ком¬
мун и их неудача.
Революция в про¬
винции. Оскор¬
бленный патрио¬
тизм.

знал“. Повсюду народ вспыхивал на мгновение, затем успокаи¬
вался, оставляя революционеров в безвыходном положении.
Республиканская буржуазия, ко¬
торая своим недоверием или враждою немало
способствовала неудаче революционного движе¬
ния в провинции, предприняла свой собственный
шаг: она захотела быть посредницей между Коммуной
и Версалем; она совершенно не понимала, что преграда между
двумя враждебными силами должна быть и сама такой же силой,
должна иметь людей, ружья, пушки; интеллигенция нередко обна¬
руживает такую наивность. Между двумя скрещенными шпагами
можно выступить тоже только с оружием. Когда муниципалитеты
некоторых городов попытались приостановить гражданскую войну,
у них были весьма малые шансы на успех. Но они, тем не менее,
настаивали. Муниципальное волнение началось после „бомбарди¬
ровки 3 апреля" 1. Муниципальные советы Лилля, Лиона, Труа
и Масона предъявили правительству требование положить конец
борьбе официальным признанием Республики. К Тьеру явились
делегации, но он их выпроводил. Он заявил, что если он про¬
являет некоторую осторожность по отношению к Собранию, то сам
он непреклонный сторонник Республики; самыми худшими врагами
Республики были, по его заверениям, члены Коммуны. Депутаты
левой говорили то же самое, что и глава исполнительной власти.
Некоторые делегаты провинции решились пробраться в самый
Париж. Легко отгадать их впечатления: в Городской Думе полный
сумбур, братоубийственная ненависть, везде царит легкомыслие.
Провинциалы нередко встречали весьма неприветливый прием
и уходили они из Парижа оскорбленными, с тревожными сомне¬
ниями о судьбе этой сумятицы.
Но все же муниципальное движение не
остановилось, а разросталось, так как Франция
смутно предчувствовала, что готовит ей Версаль.
Муниципальные выборы, произведенные 30 ап¬
реля по закону, принятому Собранием, были
благоприятны для республиканцев. Была сде¬
лана попытка организовать муниципальное выступление. Созвали
одновременно два съезда муниципальных представителей: один
в Бордо, другой в Лионе. Тогда правительство пришло в волнение
и отдало распоряжение об аресте делегатов; в Бордо они разбежа¬
лись, в Лионе выразили протест. Тьера это мало тронуло. В Па¬
риже 22 мая, в разгар уличных боев, делегаты Лионского съезда,
разогнанные накануне Тьером, пытались еще раз вмешаться
в пользу Коммуны и само собою разумеется встретили холодный прием.
Так упорствовала в своих иллюзии республиканская буржуазия.
1 См. далее рассказ о неудачной вылазке парижских войск, стр. 114.
109
Попытка органи¬
зовать муници¬
пальное движе¬
ние.
Роль муниципали¬
тетов.

Но и эти посредники, точно также как
и революционеры, составляли меньшинство; в
общем страна была или равнодушна или вра¬
ждебна. И это нетрудно понять. 18 марта
произвело на многих провинциалов неприятное
впечатление; захваченная еще более врасплох
чем Париж, Франция не могла понять душев¬
ного состояния парижан, их ожесточения, вызван¬
ного муками осады и вступлением пруссаков; это настроение при¬
нимали за временную „вспышку*; думали, что 18 марта будет
иметь не большие последствия, чем 31 октября 70 г. и 22 января
71 г. В то же время не знали, к каким политическом партиям
отнести людей из Центрального Комитета; их недостаточная извест¬
ность оставляла свободу для всякого рода предположений. Клевета
Тьера часто встречала доверие; на восстание 18 марта многие
смотрели как, на дело рук бонапартистов или иностранцев.
Но парижское движение продолжалось, столица требовала
„муниципальных вольностей"; это требование вовсе не интересовало
другие города и селения Франции, которые имели свои муниципальные
советы и не чувствовали себя от этого лучше.
Равнодушие подчас сменялось гневом, гак
как у Франции было предубеждение против
Парижа; в глазах многих провинциалов дли¬
тельное сопротивление немцам, которым так
гордились парижане, было по существу лишь
глупостью: Парижа этим нельзя было спасти, а войну это затяги¬
вало и увеличивало страдания страны. Проклинали неуместный
героизм этой мятежной столицы. Притом даже и для ярых патриотов
день 18 марта наступил слишком поздно; во время войны многие
пошли бы на признание гораздо более революционного правительства,
чем правительство 4 сентября, при условии энергичного сопроти¬
вления и спасения родины. Но в марте 71 г., когда мир был уже
совсем близко, не могло быть и речи о том, чтобы возобновить борьбу
п изгнать врагов из пределов Франции. Коммуна понимала это так1
хорошо, что старалась избегать всякого повода к столкновениям
с немцами. Таким образом, революционное движение, рожденное
отчасти оскорбленным патриотизмом, не могло дать провинциальным
патриотам никакого удовлетворения; Франция, быть может, приняла
бы правительство, вышедшее из событий 31 октября или 22 января,
но она роковым образом должна была смотреть на Коммуну, детище
18 марта, как на нечто тягостное и ненужное: как на мятеж, который
мог обеспокоить врага, толкнуть его на интервенцию, на суровые
репрессии, на возобновление войны, от которой все так бесконечно
устали.
Если уж был куплен мир дорогою ценою, то они хотели насла¬
ждаться этим миром без тревоги; во всех частях Франции, незатро-
110
Враждебное отно¬
шение провинции
к Парижу. Незна¬
комство с париж¬
ским настрое¬
нием.
Раздражение про¬
тив парижского
патриотизма.

нутых войной, деловая жизнь уже восстанавливалась. Франция
хотела работать; она одинаково боялась и внешней и гражданской
войны, и для последней она не видела цели.
Республиканцы не верили, что республика
находится в опасности; они смотрели на Тьера,
как на „защитника республики",—можно ли было
сомневаться в нем? Всем известные республи¬
канцы доверяли главе исполнительной власти.
Они считали, что восстание ничем не оправдано,
и боялись его последствий: возрождения якобин¬
ства, кровавой революции под руководством край¬
них элементов; страх перед красным призраком пугал и республи¬
канцев. Конечно, они боялись всего больше социальной революции;
у крестьянина, с его жадной привязанностью к своему, порой весьма
жалкому, куску земли, возрождалось старое чувство, готовое проявиться
в самой грубой форме: ненависти к „сторонникам раздела земли".
Ибо социализм Коммуны, часто затушеванный в Париже, в про¬
винции выступал более отчетливо. Когда парижские эмиссары ста¬
рались разъяснить задачи революции, им приходилось несомненно
упрощать, сводить к одной формуле неопределенные стремления
Коммуны. Они не могли обманывать свою провинциальную ауди¬
торию и они изображали Коммуну, как передового борца социальной
Республики; 18 марта превращалось в эпизод социальной револю¬
ции. Революционная публика приходила в восторг, республиканцы
тревожились, а крестьянская масса кипела ненавистью к Парижу.
Представим себе теперь, что в атмосфере
такой ненависти доходит весть	о некоторых
декретах — тех, которые были так дороги Фе¬
ликсу Пиа: об отношениях между церковью
и государством, об уничтожении постоянной армии. Франция вспы¬
хивает: как, они хотят командовать нами, навязать нам еще одну
революцию на свой фасон! Ну, нет—это не пройдет!
Попадала	в цель и та	клеветническая
грязь, которую не переставало выбрасывать пра¬
вительство, вооруженное своим „Оффисиелем" и
всей преданной ему прессой.
„В Париже,—пишет Тьер в начале апреля,—Коммуна, уже рас¬
павшаяся на части, распространяет ложные слухи о своем положении,
грабит	государственную	казну, беснуясь	в своем бес¬
силии. Она возбуждает отвращение у парижан, кото¬
рые с нетерпением ожидают момента своего изба¬
вления". 16 апреля правительство может рассказать только о том,
,.что повстанцы опустошают лучшие дома и продают
всю обстановку в пользу Коммуны, что является
самым	отвратительным	грабежом"...	В циркуляре
23 апреля, обращенном к генеральным прокурорам Республики,
111
Влияние клеветы.
Вражда к дикта¬
туре Парижа.
Мысль о том, что
Республике ничто
не угрожает.
Страх перед яко¬
бинством и социа¬
лизмом.

министр юстиции Дюфор дает такое определение Коммуне: „это
диктатура, узурпированная иностранцами или пре¬
ступниками, которая начала свое управление
с убийства, которая ежедневно производит аресты мирных
граждан, срывает печати, грабит общественные учрежде¬
ния, устраивает кражи со взломом, ночные воору¬
женные налеты на частных лиц“...
Франция всему этому верила и возмущалась; Париж бесче¬
стил Францию, никакое наказание не было бы слишком строгим
для провинившегося города. Перед делегатом по внешним сноше¬
ниям была, действительно, трудная задача. Коммуна вручила эту
должность Паскалю-Груссе, молодому человеку с прекрасными мане¬
рами, с тонкой эрудицией. Заседания Коммуны, повидимому, интере¬
совали его больше, чем фиктивная работа в его делегации. Но
много ли больше сделал бы на его месте активный и более энер¬
гичный революционер?
Неудача во „внешних сношениях“ увеличи¬
вала значение военной делегации. Действительно,
Коммуна не могла ожидать поддержки от про¬
винции, а, с другой стороны, ничто не могло
ослабить ненависть всех ее врагов, и безуспешны
были усилия посредников. В Собрании только
депутат Брюне решился выступить с предложе¬
нием мира; чтение его предложения прерывалось ожесточенными
выкриками. „С грабителями не ведут переговоров",—кричал маркиз
Дампьерр.
Промышленники и коммерсанты, входившие в национальный
союз синдикальных камер, прежние мэры и их помощники, бывшие
в марте сторонниками Сопротивления и образовавшие Лигу республи¬
канских прав Парижа,—объединились в Лигу прав Парижа, и пытались
приостановить борьбу, но безуспешно. Франк-масоны 29 апреля
водрузили свои знамена на укреплениях; версальские пули проды¬
рявили масонские эмблемы. Неудачу потерпела и попытка, сделан¬
ная согласительной Комиссией Торговли, Промышленности и Труда,
которая охватывала „сто семь групп союзов, ремесл, синдикальных
палат различных профессий, кредитных союзов и кооперативных
организацийВсе делегации наталкивались на непреклонную волю
Тьера: сила должна принадлежать закону. Пусть Коммуна разору¬
жится, и тогда будут прекращены военные действия. Он не отсту¬
пал от этих двух принципов. Для него важнее всего была расправа.
Сражался бы враг до последнего издыхания, или добровольно сложил
оружие, все равно—требовалась расправа. „Он хотел,—пишет Лепел-
летье,—выполнить задуманный им план: разоружить Париж, пода¬
вить всякое революционное сопротивление и утвердить буржуазную
республику, в которой он стал,бы почти самодержавным госпо-
дином“.
112
Военная делега¬
ция.
Неудачные по¬
пытки к прими¬
рению.

Следовательно, только военная победа могла
сохранить жизнь Коммуны и предотвратить разру¬
шение Парижа. Военная комиссия и военная делегация были
поэтому главнейшими органами правительства Коммуны, а они
более, чем другие учреждения, обнаружили свое полнейшее бес¬
силие и не могли ни произвести успешное наступление, ни орга¬
низовать оборону. **
Военная власть принадлежала первона-
начально трем лицам: военному делегату Эду,
Дювалю, который командовал военной частью
префектуры и полиции, и Бержере, который был
комендантом Парижа. Но парижане мечтали о том, чтобы получить
выдающегося военпоначальника, „настоящего военного". Централь¬
ный Комитет предлагал Гарибальди командование Национальной
Гвардией, но Гарибальди отказался. Коммуна присоединила к Эду
генерала Клюзере,	но в	это время под	давлением народного	порыва
выступление	было	уже	предрешено;	оно совершилось 3	апреля
и повлекло за собой самые печальные последствия.
С 27 марта федераты и версальцы обме¬
нивались ружейными выстрелами на передовых
позициях, но серьезных стычек не было. Военной
комиссии, однако, было небезызвестно, что Тьер
усиливает свою армию, и комиссия понимала, что необходимо выйти,
наконец, из состояния бездействия. 2 апреля Бержере произвел раз¬
ведку в направлении Курбевуа. Версальские войска напали на
федератов и отбросили их к мосту Нейли; жандармы Тьера рас¬
стреляли илепных. Париж был внезапно выведен из своего спокой¬
ного состояния канонадой и был ошеломлен.
Военная операция, предпринятая Бержере,
предусматривала возможность наткнуться на за¬
саду.	Но парижские массы считали, что	Париж
безусловно держал	себя мирно по отношению
к Версалю, а Версаль „напал". Последовал взрыв негодования.
Страсти еще накалились, когда стало известно о расправе с плен¬
ными; трубы во всем городе гремели тревогу, барабаны били сбор,
толпа в возбуждении кричала: „В Версаль! В Версаль 1“ „Всю ночь,—
писал доктор Фио,—проходили по улицам войска—с шумом, в беспо¬
рядке—настоящий взрыв народного гнева“...
С этого момента Коммуна и военные на¬
чальники могли лишь следовать за неистовой
вооруженной толпой. Коммуна, ошеломленная
размерами, которые приняло это событие, не
знала, дать ли согласие на „ вылазку о которой у нее до того не
было никакого решения; военноначальники проектировали наступле¬
ние и, рассчитывая на энтузиазм свопх частей, успокаивали Думу
стратегическими соображениями: с завтрашнего дня, т.-е. 3 апреля,
8
ИЗ
Коммуна увле¬
чена потоком.
Народное волне¬
ние.
Неожиданное на¬
падение 2 апреля.
Эд, Дюваль,
Бержере.

три армии выступят по направлению к Версалю. Бержере и Флуранс
с 15.000 человек сосредоточат свои силы в Рюэли для нападения
на Версаль с севера; Эд с 10.000 человек будет наступать через
Шавиль и. Вирофлэ; Дюваль с 3.000 человек пойдет через Шатильон
и Виллакублэ. Отряды собрались, почти не ожидая приказа, они
горели желанием драться; надо было их использовать. Коммуна
уступила, и операция началась утром 3-го апреля.
Парижане выступали радостно и беспеч¬
но; даже прп наличности боевого риска мысль
о походе за город привлекала всех этих горо¬
жан; они не отдавали себе отчета в том, что
это нападение, возможное ночью, среди бела
дня становилось особенно трудным. Северная колонна должна
была пройти под орудиями Мон-Валерьена, который не был занят
федератами, но они были убеясдены, что форт стрелять не будет.
Шли отдельными группами, каждый шел с тем начальником, кото¬
рого он сам себе избрал, каждый брал с собой столько патронов,
сколько хотел; что же касается начальников, то они не озаботи¬
лись сосредоточением достаточного количества артиллерии. Каждая
из этих армий представляла из себя шумную толпу, идущую на
авось и не снабженную ничем необходимым. Эта необычайная
беззаботность понятна: они рассчитывали на свою многочислен¬
ность; быть может, опи придавали также вооруженным во имя
Революции толпам некоторую таинственную силу, способную преодо¬
леть всякие препятствия. Несмотря на происшедшую накануне
стычку, было еще живо впечатление от 18 марта. Федераты
думали, что войска не будут стрелять в Националь¬
ную Гвардию.
Но они сильно ошибались. При помощи
Бисмарка Тьер восстановил свою армию; к на¬
чалу апреля Версаль располагал уже более чем
60.000 человек, тогда как по условиям переми¬
рия должно было оставаться не более 30.000 вооруженных солдат.
После 18 марта Тьер, только что открывший особую психологию
солдата, заставил обратить внимание на „солдатский паек4* и на
„обмуидирование44. Хорошо накормленные, хорошо одетые, не вхо¬
дившие в соприкосновение с народными массами, версальские-войска
слушали страшные рассказы о "парижских грабителях и возму¬
щались. 3 апреля версальская ар,яия была уже армией Кровавой
недели. Конечно, она была еще не так многочисленна (Бисмарк дал
Тьеру право содержать 130.000 солдат), в ней было меньше воен¬
нопленных, которые были предупредительно присланы немцами
и раздражены необходимостью снова драться; но и эта армия,
с которой должны были теперь встретиться федераты, была готова
итти за своими начальниками и не щадить парижан.
114
Тьер восстановил
свое войско.
Вылазка 3 апреля.
Оптимистические
толпы.

Отсюда понятна глубина поражения. Не¬
ожиданность больше расстроила колонны Бер¬
жере и Флуранса, чем потери; пушки Мон-
Валерьена извергают град снарядов, этого почти никто не ожидал,
и ряды федератов приходят в смятение. Части северной армии,
между тем, продолжают свой поход и соединяются в Рюэли; они
наталкиваются там на большие неприятельские силы и беспоря¬
дочно отступают к Парижу. Эд занимает Медон, но оказывается
вытесненным из Кламарских лесов и отступает с боем. Дюваль,
дошедший до Виллакублэ, должен отступить после сильного боя;
он защищает до следующего дня Шатильон скую позицию; но 4-го
числа утром он окружен вместе со своим отрядом и попадает в плен.
Так была разбита запоздалая атака пари¬
жан. Неудача повлекла за собой тяжелые послед¬
ствия для судеб Коммуны. Потери были велики;
сошли со сцены два начальника, люди, умевшие увлекать за собою дру¬
гих: Дюваль, которого генерал Винуа расстрелял после сражения,
и Флуранс, которого в плену зарубил саблей один жандармский
капитан. Впечатление» произведенное на моральное состояние
парижан, было весьма различным в зависимости от самих людей;
убежденные коммунары думали только о мести; многие на торже¬
ственных похоронах, которые Коммуна устроила павшим, были
охвачены мистическим возбуждением и заявляли, что это „священ¬
ная война“. Но пыл в массах несколько охладился; многие из
тех парижан, которые 2-го апреля были охвачены энтузиазмом,
после поражения стали подумывать о способах уклониться; дей¬
ствующие силы федератов уменьшились. 3-го апреля Коммуна
потеряла не только раненых, убитых и пленных, но и всех коле¬
блющихся. Наконец, и это несомненно было самое важное, обо¬
рона Парижа окончательно отказалась от насту¬
пательных действий; на атаки с крупными силами больше
не рисковали. Приходилось ограничиваться защитой территории
шаг за шагом. „Военные специалисты", находившиеся на службе
у Коммуны, тоже стояли на этой точке зрения; они находили, что
вооруженные штатские, составлявшие Национальную Гвардию, могли
только в лучшем случае хорошо держаться под защитой укрепле¬
ний; этим объясняется чисто оборонительная тактика, усвоенная
военными делегатами.
Парижский милитаризм поверг Центральный
Комитет к ногам сумасшедшего: морского офи¬
цера Люллье. Коммуна распростерлась перед
„кондотьерами", вдохновленными всего больше личным честолюбием.
Пример Наполеонов показал, что, объединяя вокруг себя штыки,
можно в человеческом обществе дерзнуть на все; с другой стороны,
неразбериха Коммуны роковым образом вызывала появление „спа¬
сителей". Их оказалось двое: Клюзере, затем Россель.
115
Клюзере.
Последствия.
Катастрофа.

У Клюзере была странная карьера; офицер
гвардии мобилей (ополчения) в июне 1848 г.,
он отличился своим усердием при подавлении
восставших парижских рабочих. При Империи
он был офицером и дважды подавал в отставку, затем путешество¬
вал по всему свету для изучения военного дела; он сражался
в Италии под командой Гарпбальди, в Америке он получил чин
генерала во время гражданской войну Северных и Южных Штатов
и принял подданство Соединенных Штатов, в Ирландии он участвовал
в заговорах фениев, затем оказался снова во Франции. Если он не
совершил полного кругосветного путешествия, то по крайней мере
стал антиподом (на противополояшой стороне) к своим первоначаль¬
ным взглядам; Клюзере сделался генералом повстанцев, стал
революционным генералом. Усмиритель социалистов превратился
в сторонника социальной революции, которую он, по собственному
его заявлению, принимал со всеми ее глубочайшими последствиями.
Он был бы вполне на своем месте в Италии ХУ столетия. Идеям
он, повидимому, не придавал особого значения; у него была, по его
словам, „определенная цель", — какая, он никому не объяснял;
несомненно, своей оригинальной карьерой и исключительным муже¬
ством он хотел заслужить славу великого военного. Ему хотелось
создать свою собственную легенду. И он ее создал. Он стал, по
словам Е. Лепеллетье, „одним из тех людей, которых окружает ореол
тайны". Восставший народ верил в его военный гений; в Лионе
28 сентября 1870 г., в Марселе 1 ноября повстанцы призывали
Клюзере: он появился, был избран, но исчез, ничего не сделавши.
Он не хотел портить свои отношения с буржуазией, которая могла,
при случае, предложить ему большую армию, предмет его мечта¬
ний. Коммуна послала его делегатом в военную комиссию; он
согласился. Он воздержался от участия в выступлении 3-го апреля
и наблюдал его только со стороны. Эта операция, безумно прове¬
денная, могла лишь дискредитировать народных генералов, его воз¬
можных соперников. После разгрома Клюзере стал господином
военных судеб Коммз^ны.
Среди других вещей новый делегат на¬
учился в Америке искусству „блеффа". Он им
пользовался безгранично; с Коммуной, „неспо¬
собность и глупость" которой он старался всячески подчеркивать, он
обходился, как с компанией простаков. Он обещал в двадцать или
в двадцать пять дней поставить на ноги армию, способную к насту¬
плению; протрубил затем о своих достижениях в печати; - англий¬
ским газетам он сообщил, что благодаря его стараниям 30 апреля
было уже 41.500 снаряженных и кадровых солдат, й что недели
через две у него будет уже 103.000 человек. Он умел успокаивать
пессимпстов, беспокоившихся тем, что пе видно объявленных чудес:
„мною приняты все предосторожности,—говорил он, — дайте время
116
„Блефф“.
Сложная карьера
кондотьера.

для осуществления моих планов“. Но эти „планы" сводились пре¬
имущественно к тому, чтобы внушить посетителю высокое мнение,
которое он сам имел о своей персоне. При виде „правильных
и спокойных черт его лица, упитанного и розового",—как можно
было отказать ему в „невозмутимом спокойствии темперамента"
и в флегматичности, приобретенной от соприкосновения с предста¬
вителями англо-саксонской расы? Он обладал иронией и небреж¬
ностью великого человека. Зачем выходить из своего кабинета?
разве он не обладает проницательностью Наполеона, которая дает
возможность на расстоянии видеть перемещение армий на позициях?
„Я могу,—писал он потом,—следить за всеми перипетиями какой-либо
операции, не присутствуя при ней, как могу играть в шахматы, не
глядя на доску". С высоты этого стратегического Олимпа он иногда
бросал вниз уроки пуританской морали; показываясь сам всегда не
иначе как в штатском, он объявил войну „смешной страсти к галу¬
нам, вышивкам, аксельбантам"; один его циркуляр заканчивался
поучением: „будем прежде всего добродетельны и верны долгу,—
говорил он,—мы положим основание суровой Республике: только
такой Республики мы и можем желать, и только такая имеет
право на существование".
Несколькими „жестами", выражавшими свой
гений, Клюзере, впрочем, и ограничился. Он
парил слишком высоко над случайными па¬
рижскими событиями, чтобы опуститься до
18 брюмера или 2 декабря. Повидимому, он не стремился к дикта¬
туре, не потому, чтобы он уважал народ, „воплощением" которого
он себя скромно объявил, но потому, что он считал положение безвы¬
ходным. Он находился тут лишь для того, чтобы обогатить свою
пеструю карьеру лишним приключением, в успех которого он не верил.
Этот генерал гражданской войны питал
такое же	недоверие к народной армии, как
и Трошю.	Как только он взял власть, он удалил
целиком одну из частей Национальной Гвардии;
он предписал восстановить маршевые части, состоя¬
вшие из холостых	в	возрасте от	17 до 35 лет. Оставшаяся часть феде¬
ратов	должна была	образовать	„резерв Национальной Гвардии". Но
маршевые части, рассеявшиеся после капитуляции, существовали
только на бумаге, а в лучших войсках Коммуны преобладали люди
зрелого возраста, женатые и холостые, „старики", которые знали
прежние революции. Что же касается „обязательной воинской
слудсбы", которую Коммуна в действительности-совершенно не могла
провести, то можно себе представить, какие элементы попали бы
в армию Коммуны. Такую же психологическую ошибку допускал
Клюзере и в военных операциях; Клюзере хвастался, что защищал
Париж с очень небольшим количеством строевых сил, так как
Национальная Гвардия не казалась ему достаточно надежной: но
117
Презрение к На¬
циональной Гвар¬
дии.
Генерал-люби-
тель.

это был по истине оригинальный способ приучить парижскую
армию к войне!
Естественно, Клюзере не делал никаких
попыток наступать на Версаль. Если не считать
атак по инициативе отдельных начальников
вроде Домбровского, то оборона Парижа была
совершенно пассивной, она была обречена на прогрессирующий
распад, позиции одна за другой переходили в руки версальцев.
6-го апреля федераты теряют Курбевуа,
потом на следующий день мост Нельи. 9-го
Домбровский исправляет эту неудачу: Аньер
и замок Бекон переходят в руки федератов, но предоставленные
сами себе защитники, не получив подкреплений, оставляют Бекон
17 числа; в Аньере они должны отступигь за Сену 18-го. К концу
месяца борьба сосредоточивается вокруг форта Исси: крепость
защищает слабое место парижских укреплений—выступ Иуан-дю-
Жур: Тьер хочет овладеть им. Версальские пушки опустошают
окрестности, пехота накапливает силы. 30 апреля на форту,
почти окруженном и эвакуированном большей частью своего гар¬
низона, осталась лишь горсть людей, которая оставляла без ответа
требования версальцев о сдаче. Париж пришел в волнение и готов
был взвалить	ответственность за неудачу	на Коммуну. Самому
Клюзере	изменило	его спокойствие: в пять	часов вечера он прибыл
на форт вместе с Ля*Сесилиа и с несколькими ротами, собранными
наспех. По возвращении в Париж делегат был арестован по при¬
казу Коммуны и из военного министерства перешел прямо в тюрьму
Мазас. Он не только оставил после себя проигранные позиции,
но и ничего не сделал для внутренней обороны Парижа: потеря
внешних выходов из города обрекала заранее на неудачу всякую
дальнейшую оборону, а защита до последней крайности в самом
городе не была вовсе подготовлена. Генерал Клюзере, экзотический
шарлатан и дилетант, был полным ничтожеством.
Уже незадолго до	этого, с тех пор как
пошла на убыль вера в Клюзере, качали
проникаться верой в	Росселя. Россель был
начальником штаба делегата и занял его место
после ареста. Коммуна назначила полковника
Росселя делегатом по военному ведомству. Новый делегат был
кадровым офицером, он окончил политехническое училище в 1870 г.,
был артиллерийским капитаном. Он пошел против своего началь¬
ника Базена; в момент капитуляции Метца ему удалось выбраться
из города; Гамбетта назначил его полковником инженерных войск.
Россель принадлежал к числу тех, которых
Патриотизм. связал с Коммуной патриотизм: 20 марта он
уведомил" военного министра, что без колеба¬
ний переходит на сторону людей, которые не подписывали мира и не
118
Россель,
Офицер регуляр¬
ной армии.
Потери.
Инертная обо¬
рона.

насчитывают в своих рядах генералов, виновных в капитуляции".
Он надеялся, что Коммуна сможет распустить Собрание, обратиться
к избирателям и возобновить войну против немцев.
Таким образом, космополита Клюзере сме¬
нил непримиримый патриот. Вместо небрежного
„великого человека", громкий голос которого
прикрывал неопределенность взглядов, появился
молодой начальник, всегда энергичный и внимательный, превос¬
ходно знакомый с военной техникой и внушающий доверие. Это
был военный, и больше всего он был привязан к военным формам
п формулам.
„Дорогой товарищ, — писал он версальскому офицеру,
который требовал сдачи гарнизона Исси под угрозой общего
расстрела,—если вы хоть еще один раз позволите себе послать нам
требование, подобное вашему вчерашнему собственноручному письму,
я прикажу расстрелять вашего парламентера, „сообразно обы¬
чаям войны", и он подписался: „преданный вам товарищ,
Россель". Он любил отдавать сухие и точные приказания и про¬
являть строгость: „беглецы и те, которые будут отставать,— предпи¬
сывал он 9 мая,—будут изрублены кавалерией; если их будет много,
по ним будут стрелять из пушек".
В общем, Россель по своим настрое¬
ниям и привычкам весьма близко подходил
к офицерам, оставшимся в версальской армии и
был человеком, „заблудившимся в Революции'*
1871 г. Это вызывало сначала тревогу, и он должен был сдать
как бы экзамен перед Коммуной; ему удалось выйти из положения
на манер находчивого кандидата: „я не буду говорить вам, заявил
он, что я изучил основательно социальные вопросы, но я питаю
отвращение к тому обществу, которое только что так подло пре¬
дало Францию. Я не знаю, каков будет новый социалистический
строй, я готов полюбить его на веру,* он будет во всяком случае
лучше старого". Возражений против ..приема*4 не было, и Коммуна
заявила* что она удовлетворена.
* Несмотря' на „удовлетворительную" отметку,
вопрос оставался открытым: каковы будут отноше¬
ния между этим молодым властным и честолюби¬
вым офицером и революцией, полной беспорядка?
Россель пытался внести хоть некоторую правильность и ясность
в военную организацию; он предписал не только самую строгую
дисциплину, но провел и разграничение компетенции отдельных
начальников: Домбровского, Ля-Сесилиа, Врублевского, Бержере
и Эда; их обязанности и границы действия их штабов были точно
определены. Россель хотел также восстановить во всей полноте
власть военного делегата Коммуны; как мы уже видели, он натол-
119
Попытка устано¬
вить дисциплину.
Россель и Ком¬
муна.
Любовь к воен¬
ным формам.

кнулся на притязания Центрального Комитета и признал их, желая
по существу их ограничить.
Но позиция по отношению к Комитету
у него была весьма слабая, так как сначала он
относился к Комитету покровительственно.
Россель рассчитывал использовать его в своих собственных целях,
для своей диктатуры против Коммуны, и в этом был великий грех
всего дела Росселя. Клюзере позировал перед целым миром, Рос¬
сель хотел ослепить парижан, хотел создать себе репутацию энер¬
гичного военного вождя, единственного способного спасти Париж;
он также искал популярности, разыгрывал из себя „одного из лучших
друзей Рёге БисЬёп’а". Он также слишком много думал об эффект¬
ном „жесте“, забывая, что прежде всего надо победить версальцев.
Словом, он продолжал линию Клюзере, да и в бытность свою на¬
чальником штаба Клюзере разве не он сам способствовал воен¬
ному хаосу? Ответственность за зияющие пробелы в обороне
лежала и на нем.
Этот военный, который хотел стать поли¬
тическим деятелем, пренебрег задачей наиболее
существенной: срочной организацией внутрен¬
ней обороны Парижа. Россель вышел из этого
положения, по обыкновению, при помощи циркуляра, предписав
возвести вторую линию обороны с тремя укрепленными пунктами:
Монмартром, Трокадеро и Пантеоном, но он не следил за выполне¬
нием этого распоряжения. Он ограничился тем, что поручил это
дело „отцу Гальяру‘\ славному сапожнику и оратору народных со¬
браний; Россель думал, что этот выбор укрепит его престиж в рево¬
люционных кругах. Вся затея свелась к сооружению баррикады
при выходе из улицы Риволи, бутафорской баррикады, которая не
могла быть вовсе использована во время уличных боев.
Внутренней обороной в городе пренебрегали,
а в это время противник под городом делался все
более настойчивым. В ночь с 3-го на 4-ое мая
внезапная атака версальцев на укрепление Мулен-
Сакэ причинила большие потери федератам и доставила некоторое
волнение Коммуне. Но главным образом становилось критическим
положение форта Исси. „Это уже не был форт,—пишет Лисса-
гаре,—разве только укрепленная позиция, куча земли и камня,
осыпаемая снарядами". В тоже время версальские пушки начали
обстреливать городские укрепления Парижа. 8 числа утром была
обнаружена батарея из 70 морских орудий, которые обстреливали
городские стены; вечером был эвакуирован форт, удержать его было
невозможно, и версальцы, перейдя Сену, расположились перед
Булонским лесом в 300 метрах от укреплений; на следующий день
они заняли форт.
120
Сражения
под городом.
Внутренняя обо¬
рона Парижа.
Проект диктатуры.

Как мы уже видели, Россель одно время
думал использовать это поражение для низвер¬
жения Коммуны, но дела складывались слишком
уж скверно, чтобы принести счастье диктатору; делегат предпочел
удалиться, весьма громко при этом хлопнув дверью; он подал
в отставку, обвиняя гласно Коммуну и Центральный Комитет
в том, что они парализовали оборону; он просил для себя „камеру
в Мазасе“, но, в сущности, он не гнался за этим и скрылся на
следующий день с тем членом Коммуны, которому было поручено
его охранять, со своим другом Жерарденом. Делегатство Росселя
продолжалось неполных десять дней.
С военными делегатами не повезло; Коммуна
назначила теперь делегата из штатских. Она вы¬
брала человека, которого не могло коснуться ни¬
какое подозрение, человека, на которого судьба возложила всю тяжесть
Революции. Коммуна послала делегатом в военную комиссию Деле-
клюза. Старый якобинец, подтачиваемый болезнью, энергично
взялся за возложенную на него задачу и, по словам Домбровского,
„работал, как негр“, но он плохо был знаком с военными делами.
При нем главный штаб, который не знал, как справиться с беспоряд¬
ком, стал полновластным хозяином, а Центральный Комитет оказался
более силен, чем когда-либо. Точно также, как не повиновались
прежде Клюзере и Росселю, стали теперь игнорировать распоряжения
Делеклюза; никто не считался с его предписаниями об организации
внутренней обороны.
Домбровский был бы самым подходящим сотруд¬
ником для делегата, но он постоянно был поглощен
военными операциями. Его храбрость породила вокруг
него своего рода легенду, но не уничтожила того недоверия, кото¬
рое преследовало его уже давно. Старый офицер русской армии,
польский повстанец, приговоренный к смертной казни, революционер-
интернационалист, он для многих оставался чужестранцем; на него
клеветали с ожесточением в период Империи и во время осады,
и это окружило его атмосферой подозрения; его осаждали все те,
кто устраивал заговоры, его пытались купить агенты Тьера, его
содействия добивались сторонники диктатуры, так как он больше
других негодовал по поводу военной организации Коммуны. При¬
няв участие в революции, которая ему совсем не доверяла, и, несо¬
мненно, предвидя полное крушение Парижа, Домбровский, видимо,
не думал ни о чем другом, кроме спасения своей чести интер¬
национального солдата; он подвергал себя ежедневной опасности
у Нельи, в окопах, и, в сущности, только искал прекрасной смерти.
По своему настроению он п не пытался изменить неизбежный ход
вещей, который толкал Коммуну к военному разгрому.
121
Домбровский.
Делеклюз.
Бегство Росселя.

Восстановить армию Коммуны, впрочем,
было бы весьма трудно. Верхи ее ничего не
стоили. Париж кишел штабами: делегация,
комендатура, генералы, каледый легион, все
имели свой штаб, состоявший из элегантных
молодых людей, щеголявших в мундирах с красными обшлагами
и аксельбантами. На этой службе импровизация, конечно, была
опаснее, чем где бы то ни было; привычка работать точно, регу¬
лярно и быстро не приобретается в один или два дня. Чины шта¬
бов Коммуны сводили свои обязанности к ношению красивой
формы, щеголяли наездничеством в опасных поручениях или при
кутежах с женщинами, но своим начальникам не помогали; они
только затрудняли их работу и совсем не наблюдали за исполне¬
нием приказаний. В расстройстве военного дела при Коммуне
неспособность штабов играла не меньшую роль, чем ошибки деле¬
гатов. Отсюда и отсутствие руководства при выступлениях и слабое
использование людских сил и материальных средств.
Среди других частей артиллерия являла при¬
мер редкой путаницы; в ней не было единого
руководства. Артиллерийский комитет, „родившийся
18 марта, оспаривал пушки у военной комиссии,—пишет Ллссагарэ.—
Ей принадлежали орудия Шан-де-Марс, а комитету—Монмартрские*.
Но кроме того, многие части имели и свои особые артиллерийские
парки и отдельные орудия. Желая сосредоточить всю материаль¬
ную часть в военном училище, Россель погубил ее; этот парк, на¬
ходившийся слишком близко от фронта, был захвачен с самого
начала при вступлении версальцев. Коммуна, обладавшая 1740
орудиями, могла воспользоваться только 320 и всегда терпела не¬
достаток в артиллерии. Ей не хватало также и ружей, а мелсду
тем после своей победы версальцы подобрали 285.000 ружей. Что
касается интендантства, то это большею частью был ..подлинный
хаос“.
Но, как это часто бывает, личные достоин¬
ства солдат исправляли грехи начальников
и дали возможность Коммуне продлить свое
существование. Федераты отличались храбростью
и показали это во многих случаях; опи были преданы Коммуне, не¬
смотря на ее ошибки. Очень часто, перед тем, как итти на иозиции,
баталионы проходили мимо Городской Думы, чтобы приветствовать
представителей Парижа. Мысль о борьбе не только за Республику,
но за нечто такое, в чем заинтересовано все человечество, подни¬
мала отвагу и поддерживала людей, цеплявшихся за развалины
форта Исси, детей ревностно обслуживавших орудия, раненых, ко¬
торые были нечувствительны к страданиям и заботились лишь
о скорейшем возвращении в бой.
122
Солдат.
Вера и отвага.
Службы.
Состояние феде¬
ратов.
Штабы.

Но при всем высоком „моральном подъеме"
федератов им было трудно отражать беско¬
нечные атаки версальцев; армии Коммуны
недоставало численности. Тогда как военно¬
пленные, любезно возвращенные Бисмарком, увеличивали действую¬
щие силы Версаля и доводили его армию до 100.000 человек и выше,
армия Коммуны все таяла. Несмотря на меры, принятые Коммуной,
сражался только тот, кто хотел, и все как бы нарочно складыва¬
лось так, чтобы изнурять и лишать бодрости добровольцев. К смене
бойцов относились небрежно, и преданные баталионы бесконечно
оставались в окопах. Многие федераты, не видя конца начатой
борьбе, уставали, и убежденные в том, что они уже „отработали
свою долю“, при первом же удобном случае оставались дома; армия
Коммуны могла противопоставить версальцам на внешних позициях
всего лишь от 10.000 до 15.000 человек, и это число все умень¬
шалось.
Наконец, эти бойцы - волонтеры не были
знакомы с дисциплиной; ни офицеры, ни сол¬
даты не умели повиноваться приказаниям, оста¬
ваться на постах и во всей строгости нести
караульную службу. Если бы эта война не была до известной
степени войной близоруких против слепых, то войска Коммуны
терпели бы еще чаще поражения. Рапорт одного из представи¬
телей Коммуны говорил, что „еще более тяжелые инциденты не
происходят только вследствие плохого состояния главных караулов
противника. Все злосчастные, неожиданные поражения, которые
имелй место до сих пор, следует отнести на счет плохого состояния
дисциплины на наших аванпостах; самым серьезным и наиболее
гибельным было нападение на Мулен-Сакэ“.
Такова была армия Коммуны, когда Деле¬
клюз принял управление военной комиссией, и та¬
кой она и осталась. Поражения шли своей че¬
редой. Вслед за фортом Исси пал форт Ванв; бой был ожесто¬
ченный, после эвакуации 10 мая форт был отбит вновь штыковой
атакой поздним утром 11 мая, затем окончательно потерян в ночь
с 13 на 14-ое. 15-го числа деревня Исси перешла целиком в руки вер¬
сальцев. 18-го застигнутые врасплох федераты были вытеснены
из Мулен-де Кашан. Наконец 20-го, в 1 час дня, крепостные
орудия разрушают городские укрепления, а полевые орудия раз¬
бивают подступы к этим укреплениям. Под огнем 300 орудий
невозможно удержать укрепления, и защитники удаляются, не оста¬
вив даже сторожевого охранения. Выдающаяся юго-западная часть
Парижа оставалась прикрытой одними только покинутыми развали¬
нами. Федератам это как-будто не внушало особенной тревоги,
между тем, по всей видимости, враг готовил решающую атаку.
328
Поражения.
Отсутствие дис¬
циплины.
Слабость налич¬
ного состава.

ГЛАВА V.
Агония Коммуны.
Коммуна	еще живет. К ней привыкли.
Положение, которое считалось исключительным,
превратилось	в нормальное. В воскресенье
21 мая над городом царит чарующая весна,
и у всех как-будто ослабело нервное напряжение. Осада, 18 марта,
Коммуна, всех утомили. Несмотря на грозную канонаду, публика
отдыхает и покойно наслаждается чудесным днем. Люди развле¬
каются. На берегу Сены удят рыбу. В Тюльери слушают концерт.
В Городской Думе Коммуна готовится к суду над Клюзере.
На позициях — оцепенение. Со вчерашнего
дня неприятельская артиллерия разрушает укре¬
пления; на городских стенах оставаться невыно¬
симо, й их оставляют. Сторожевое охранение
в опасности, а потому его снимают, и федераты прячутся в домах. Из
своих совсем уже близких окопов версальцы рассматривают последние
заграждения, нередко уже безлюдные. Но чтобы двинуться с места
им понадобилось	вмешательство	некоего Дюкателя. Он заметил,
что ворота Сен-Клу незащшцены и обратил на это внимание
солдат, узнавших, как легко проникнуть в Париж. Тогда весь
Версаль пришел в волнение: заработал телеграф, стали стяги¬
ваться	отряды.	Версальцы начали просачиваться через ворота
Сен-Клу медленным, но по численности непреодолимым потоком.
С этого	момента	Париясу	нанесена прямо в сердце рана, которая
уже	не	может	закрыться.
По	мере того, как растет опасность, обна¬
жаются все слабые стороны правительства’^Ком-
муны.	До сих пор Коммуна не умела развер¬
нуть программу этой неудачливой революции, она
не могла организовать военные силы Парижа, а теперь, в траги¬
ческий момент, при вступлений версальцев, она и совсем улетучи-
124
Последнее засе¬
дание Коммуны.
Вступление вер¬
сальцев.
21 мая, весенний
воскресный день.

лась, Вечером 21-го, в то время, как Коммуна производит тягост¬
ный суд над Клюзере, „входит Бильорэ совершенно бледный
и требует закрытия дверей. „Он читает бумагу, которая слегка дрожит
в его руке: „Домбровский—Военной Комиссии и Комитету Обще¬
ственного Спасения. Версальцы вошли через ворота Сен-Клу, я при¬
нимаю меры к тому, чтобы их отбросить. Если вы можете при¬
слать мне подкрепления, я отвечаю за все“. На бурные вопросы
Бильорэ отвечает:	„Баталионы отправились, Комитет Обществен¬
ного Спасения на страже событийа. Тогда члены Коммуны наскоро
выносят оправдательный приговор Клюзере и ведут частные разго¬
воры о событиях. „Комитет Общественного Спасения на страже“,—
этого достаточно. Коммуна, чувствуя себя неспособной управлять,
отрекается от своей власти в пользу Комитета; в момент кризиса
ей остается сделать лишь одно, и она это делает: она закры¬
вает заседание, последнее заседание Генерального Совета
Коммуны. И тем самым разрушается всякая организация, так как,
если Коммуна перелагала ответственность на Комитет Обществен¬
ного Спасения, то Комитет имел привычку прятаться за Коммуну.
Некоторое еще время Комитет тратит чернила на воззвания и по¬
крывает ими стены, а затем перестает существовать, и неизвестно,
как произошла его кончина.
В Военной Комиссии как-будто лишились
глаз и ушей, ничего не зпают, ничего не делают,
думают лишь о том, чтобы усыпить парижан
и не заставить их пережить плохую ночь: выве¬
шивают довольпо успокоительный „бюллетень",
чтобы Париж лег в уверенности, будто сильный
натиск версальцев отбит. И хотя сомнений больше нет, хотя
огромная опасность совершенно ясна, все же не хотят никого вол¬
новать. „Штаб отказывается отдать приказ о том, чтобы ударили
в набат или били тревогу". Военная Комиссия, подобно Гене¬
ральному Совету	Коммуны, отказывается действовать в реши¬
тельный момент, и это по инициативе человека, пользовавшегося
наибольшим уважением в Коммуне, кого называли „наш старый
Делеклюз Изнуренный болезнью, со слабыми признаками жизни,
он все еще во всех глазах служат олицетворением энергии. Все
старые воспоминания, все старые формулы революционного прош¬
лого загораются в его мозгу. Он „оптимист", борьба на улицах
Парижа должна	быть благоприятна для Коммуны! В июле
1830 г. и в феврале 1848 г. Париж, действительно, сумел довести
до изнеможения	армии, но это были лишь* небольшие армии;
а в 71 г. враг осторожно наводняет город большими силами.
Утром 22-го, когда опасность, которой подвергается Коммуна,
стала очевидной, Делеклюз сам отрекается от своей военной власти
в пользу призрака. Этот призрак щетинится пиками, штыками
и красными флагами, но он все-таки может только ускорить разгром.
125
Инертность, а за¬
тем отречение
Военной Комис¬
сии.

Конечно, Делеклюза нельзя упрекать в том, что он разрушил
военные силы Коммуны,—их, в сущности, уже не было, — но он
разорвал связь, которая еще удерлсивала последних бордов на своих
постах. „Довольно милитаризма,—восклицает он в воззвании 22 мая,—
довольно генеральных штабов с галунами по всем швам! Дорогу
народу, дорогу борцам с голыми руками! Час революционной
борьбы пробил... Народ ничего не понимает в ученых маневрах.
Но когда у него в руках ружье, а под ногами — камни мостовой,
он не боится никаких стратегов монархической школы".
„Революционная война“! „Война на бар¬
рикадах"! „Война, которую каждый ведет
в своем квартале". Как и военный делегат,
федераты не признают более иного способа
борьбы. Отныне ничто не может их удержать;
каждый у себя, каждый за себя, „не надо более галунов44,—вот те
принципы, которые применяются до конца обороны. Первым след¬
ствием отсюда является рассеяние армии Коммуны по всем кварта¬
лам на огромной площади. Почти всюду версальцы получают
численный перевес и уничтожают федератов по частям. Само собою
разумеется, что не поднимался даже вопрос о том, чтобы ответить
на медленное проникновение солдат решительными атаками, кото¬
рые могли, быть может, заставить их отступить; не было попыток
отбросить их за городскую черту. Но и самая оборона была обречена
на неудачу, благодаря отсутствию командования. Так как последова¬
тельные оборонительные позиции не были подготовлены, то все прихо¬
дилось импровизировать, и это делалось наудачу, по инициативе пли по
воле каждого; линия обороны была полна перерывов, через которые
и проникали версальские войска. Всюду были баррикады, на
каждом шагу баррикады, так как нет „революционной войны" без
баррикад. Зато с пренебрежением относились к таким грозным
крепостям, как дома; борьбу понимают лишь вокруг груд камней
мостовой, нередко смехотворных в качестве укрепления, служащих
только пьедесталом для красного знамени. Еще раз Коммуна ока¬
зывается жертвой революционных воспоминаний, которые заслоняют
от нее современные условия борьбы.
Это неизлечимое упрямство федератов, отре¬
чение военного делегата вместе с исчезно¬
вением Коммуны и ничтожеством Комитета
Общественного Спасения уничтожают всякий
признак власти в Париже. До самого конца Центральный Комитет
живет иллюзиями и требует диктатуры. Некоторые деятели схо¬
дятся вместе, покрывают стены манифестами и думают, что они
проявляют деятельность. На самом же деле борьба велась только
вслепую. История защиты Парижа федератами это—не стратегия,
а психология толпы.
126
Беспорядочная
борьба.
Окончательное
разрушение ко¬
мандования.

Вступление версальцев в застигнутый врас¬
плох п как бы оцепеневший Париж могло быть,
повидимому, молниеносным. Но в Версале никто
не был заинтересован в ускорении операции и,
несомненно, не страх перед минами и западнями
всякого рода замедлял продвижение войск. Военщина была заин¬
тересована в том, чтобы покорение Парижа не походило на легкую
атаку. Они хотели придать ему вид сложной воепной операции
огромного размаха, проведенной по всем стратегическим правилам;
прекрасный случай для того, чтобы на спинах парижан искупить
ошибки, совершенные в войне с пруссаками. Со своей стороны,
и Тьер, конечно, не был недоволен тем, что дело казалось таким
трудным; это увеличивало значение услуги, оказываемой им обще¬
ству. Наконец, для того, чтобы нанести революционным партиям
непоправимый удар, необходима была длительная и кровопролитная
борьба с ожесточенным сопротивлением, оправдывающим беспощад¬
ные репрессии. И несомненно, что в этом пункте реакционеры
всех мастей были между собою согласны.
Но все - таки в самом начале операции
надо было действовать сравнительно быстро; для
того, чтобы обеспечить себе предстоящий успех,
надо было постараться широко распространиться
на западные кварталы и занять врасплох такие позиции, которые легко
было бы удержать. Всю ночь с 21-го на 22 мая Версальская армия
действует в пределах крайней западной части Парижа. На правом
берегу войска занимают в 2 часа утра Ла-Мюетт и Трокадеро; на
левом берегу опустевшие укрепления были взяты приступом вплоть
до Версальских ворот; войска стали продвигаться внутрь города.
В течение всего дня, в понедельник 22-го,
федераты не могут овладеть собой и образовать
сплошной фронт против версальцев. Только
в некоторых местах оказывается ожесточенное
сопротивление; но отряды Мак-Магона без труда обходят загражде¬
ния. В то время как версальские батареи, поставленные на Тро¬
кадеро, поддерживают продвижение частей, знаменитые пушки
Монмартра молчат; для стрельбы ничего не было приготовлено,
нет снарядов. В Военном училище версальцы захватили сразу зна¬
чительную часть артиллерии федератов. Но главная причина слабого
сопротивления—это неимоверная растянутость фронта. К вечеру
линия застав идет от Порт-д’Аньер через вокзал Сен-Лазар, Бур¬
бонский дворец, Дворец инвалидов, Монпарнасский вокзал до
Ванвских ворот—свыше восьми километров.
Федераты работают всю ночь с лихорадоч¬
ным рвением. В понедельник после полудня
состояние подавленности начало проходить,
вырастали баррикады, работа продолжалась и в темноте. Сна-
127
Вторник 23 мая.
Понедельник
22 мая.
Ночь с 21 на
22 мая.
Медлительность
версальцев,отчасти
умышленная.

чала думали, что весь Париж уже занят; остановка врага придала
бодрости. С наступлением дня у федератов появилась как бы
новая душа. На призыв набата и общей тревоги они стекаются
в большом количестве; территория защищается шаг за шагом.
В течение вторника 23-го мая версальцы
делают лишь небольшие продвижения в центре
линии. Но крылья загибаются. На севере Мак-
Магон тщательно подготовил, не без страха,
наступление на Монмартр; революционная слава этой высоты дает
отряду основание ожидать, чго сопротивление будет ожесточенным,
а потому принимаются большие предосторожности. Сначала окру¬
жают позицию, затем 30.000 человек идут на приступ и занимают
ее без труда, так как Монмартр пал духом. За слабыми барри¬
кадами, часто неудачно распололсенными, было мало бойцов. Ля-
Сесилиа, посланный для организации обороны, не мог заставить
себе повиноваться, а Городская Дума оставила его без подкреплений
и без снаряжения.
Так пала одна из цитаделей парижского сопротивления,
и теперь Монмартр, вооруженный против федератов, грозно возвы¬
шался над коммунистическим Парижем. Оставалось думать лишь
о том, чтобы ограничить успехи версальцев на западе: несколько отря¬
дов было направлено туда. На улице Мира Домбровский, доведенный
до отчаяния преследовавшими его подозрениями в предательстве,
идет под пули, и его убивают. Как на юге, так и на севере линии
начинают поддаваться. После жарких боев версальцы занимают
кладбище Монпарнасе и достигают площади Д’Анфер; вечером, во
вторник 23 мая, фронт федератов выдвигается клином на площадь Со¬
гласия, в то время как на флангах открывается опасность окружения.
Несмотря на оказанное им сопротивление,
версальцы достигли значительных преимуществ.
В лагере Коммуны смутно предвидят роковой
исход ужасающей схватки, так как знают бес¬
пощадность врага; утром еще имели место иллюзии. „Не при¬
лагайте своих рук к делу, которое будет настоящим братоубий¬
ством,—говорило одно из воззваний Комитета Общественного Спа¬
сения,—вы такие же пролетарии, как и мы... Вы сделаете еще
раз то, что вы сделали 18 марта". . „Мы отцы семейств,—доба¬
влял на стенах Центральный Комитет, — придет день, когда и вы
будете отцами семейств “... Но после тех избиений, которые сопро¬
вождали занятие Монмартра, нельзя было скрывать от себя, что
войска озверели; федератам оставалось только умирать.
Они идут на это, но отчаяние пробуждает
в них все старые мысли о терроре: уже в июне
48 г. шла речь о том, чтобы поджечь Париж,
если Революция будет подавлена. В июне 70 г. Клюзере писал,
говоря 'о дне Революции:	„В	этот день — мы, или ничто! В этот
128
Пожары.
Версальские
убийства.
Занятие Мон¬
мартра.

день Париж или будет наш, или он перестанет существовать".
Федераты, конечно, отдадут свою жизнь, но под развалинами Па¬
рижа. И уже разрастается пожар; жгут, чтобы остановить врага,
жгут, чтобы наказать добровольцев порядка, которые стреляют
в коммунаров из окон. Поджигают памятники так же, как разру¬
шили Вандомскую колонну; гнев федератов направлен против
символов, против зданий, являющихся символами учреждений. Они
сжигают олицетворение того общества, которое их раздавит. Вече¬
ром одна из частей города целиком охвачена пламенем. „Ослепляю¬
щее зарево поднимается с наступлением ночи,—пишет Лиссагарэ.- -
Горит Тюльери, Почетный легион, Государственный Совет, Счетная
палата. Страшные взрывы доносятся из королевского дворца,
стены его рушатся, огромные купола обваливаются. Пламя то ле¬
ниво стелется по стенам, то вылетает живыми языками, как стрелы,
из сотни окон. Красные воды Сены отралсают дворцы и рождают
второй поясар... Улицы Бак, Лилль, Кру а Руж выбрасывают
вверх пламенные колонны. От улицы Рояль до улицы Сен-Сюльпис
стена огня, пересекаемая Сеной. Клубы дыма обволакивают всю
западную часть Парижа, и огненные вихри, извергаемые горни¬
лами, падают долсдем искр на соседние кварталы".
Среда 24 мая для Коммуны —уже день
агонии, защитники выбились из сил; боль¬
шинство из них составляют часть тех „навеки-
преданных“, которые до вступления версальцев
вели борьбу на передовых позициях. Они сильно
натерпелись во время своего отступления, оста¬
лись без подкреплений, без снаряжения, без продовольствия, они
доведены до	крайности. Многих уже нет.	А потому	уже рано
утром фронт в центре начинает сдавать. Те, кто еще представляют
Коммуну и объединяются вокруг Делеклюза, принуждены оставить
Думу, и дворец сейчас же охватывается пламенем.
На левом берегу	версальцы	подходят
к Пантеону. Отступая,	федераты	поджигают
пороховые склады Люксембурга. Раздается ужа¬
сающий	взрыв,	который приводит в оцепенение сражающихся
и вызывает панику среди населения. Затем бой возобновляется.
Пантеон взят после одновременного обхода с севера и с юга,
и после обороны, — печального повторения	Монмартра. Вечером
фронт Коммуны простирается по правой стороне приблизительно
от восточного вокзала к парку Монсури, проходя за Думой. Вер-
сальцы занимают	всю западную половину Парижа.
В плачевный для обороны день 24 мая
отчаяние прорывается в форме крайнего террора.
23-го	федераты начали поджигать Париж;
24-го	опи применяют смертную казнь. У людей,
к которым быстро приближается неизбежная смерть, чувство мести
9
129
Коммуна расстре¬
ливает.
Взятие Пантеона.
Среда 24 го мая.
Эвакуация и по¬
жар Городской
Думы.

нередко вытесняет все остальные чувства. Еще накануне Рауль
Риго, труп которого меньше чем через 24 часа будет валяться на
улице Гей-Люссак, отправился в тюрьму Рокетт и приказал рас¬
стрелять на окружной дороге Густава Шодэ, того, кто управлял
Городской Думой 22 января 71 г., когда отряды бретонцев
стреляли в толпу; Риго, боясь, что Шодэ избегнет революционного
суда, сам присудил к смерти своего врага. Он приказал расстре¬
лять на том же месте, где и Шодэ, трех республиканских гвардей¬
цев. „На основании того,—гласит составленный наспех протокол
казни,—что версальцы стреляют в нас из окон и что необходимо
положить этому конец“. Другой бланкист, Теофиль Ферре, так же
беспощаден, как и*Риго. 24 числа, перед тем как оставить поли¬
цейскую префектуру, Ферре приказывает освободить заключенных,
но задерживает версальского шпиона Вейссе, пытавшегося подку¬
пить Домбровского. Он уводит его поспешно на Новый Мост, и там его
расстреливают „мстители Флуранса". Сена поглотила тело шпиона.
Рядом с революционерами фанатиками Риго
и Ферре, воспитанными на преданиях о ге-
бертизме, есть толпа, до крайности ожесточенная.
Версальцы оцепили, весь Париж и превратили
его в охотничий загон; федераты занятых квар¬
талов, убегая от боев или от бойни, все отброшены к восточной
часги Парижа. Они скопляются на площади Вольтера, вокруг
мэрии XI округа, где еще действует обломок Коммуны, В зале
для регистрации браков Ферре разместил Комиссию Общественной
Безопасности; в библиотеке, где собрались члены Коммуны и Цен¬
трального Комитета, Делеклюз хриплыми остатками голоса призы¬
вает всех к величайшей жертве. Говорят беспорядочно и притом
совершенно бесплодно о взрыве мостов, об адских машинах и взры¬
вах по пути следования версальцев; на столе стоит открытый ящик
с динамитом.
На улице та же лихорадка. Здесь весь тыл отступившей армии.
„Площадь полна отрядов,—пишет Максим Вилльом,—федераты,
Тюркосы, Мстители, кавалеризты, орудийные ящики и пушки, все
перемешалось в ужасающем беспорядке. У дверей мэрии, на
лестницах женщины шьют мешки для земли — это для баррикад.
Всюду сильнейшая горячка, крики, призыв к оружию, звуки труб...“
Эта толпа кипит негодованием. 66-ой баталион, недавно сформиро¬
ванный и уже сильно поредевший, видел, как версальцы расстрели¬
вали захваченных ими людей. Среди огромной толпы небольшая
группа приходит в ярость; говорят о предательстве и горят местью.
Немногого надо было, чтобм раздраженные
люди 66 баталиона вспыхнули и бросились с кри¬
ками „на смерть!“ Как раз в это время появился
на площади старый враг баталиона, человек, ко¬
торый недавно по поводу неважного происшесгвия по службе в ко-
130
Убийство
графа Бофор.
Мэрия XI округа
и толпа на пло¬
щади Вольтера.

мендатуре, грозил федератам 66-го баталиона „почистить их по
своему*. Это был блестящий штабной капитан в полной парадной
форме, граф Бофор. „Вот негодяй, который затащил нас на
бойню“, — кричит маркитантка Лашез. Бофора стаскивают с ло¬
шади и уже ничто не может спасти его от толпы. Военный
суд пытаегся спасти его путем разжалования и отправки на бар¬
рикады. Эго не помогает, и толпа не слушает даже Делеклюза.
Под ударами и издевательствами Бофор падает мертвым здесь же
по соседсгву.
Вскоре на площадь Вольтера стекаются пло¬
хие новости; узнают о занятии горы Сен-Же¬
невьев и об ужасных расправах версальцев.
Толпа приходит в возбуждение, одного трупа мало. Возникает
мысль о заложниках. Декрет о заложниках вызвал в свое время
много шума. Коммуна вотировала его с грозным видом, но всегда
боялась его применить. Согласно декрету 5 апреля всякое лицо,
подозреваемое в сношениях с Версалем, должно было подвергнуться
суду в течение сорока восьми часов и задержано, в случае винов¬
ности, в качестве заложника. Убийство федератов версальцами
должно было повлечь расстрел заложников в тройном количестве.
Комиссия Общественной Безопасности не
скупилась на аресты: в тюрьме сидели Дарбуа,
архиепископ Парижа, Декерри, священник цер¬
кви Мадлены; другие священники, судья Бонжан
и ряд полицейских. Жюри, которое должно было наметить залож¬
ников, собралось один только раз, и, несмотря на в реал! ские же¬
стокости, грозный декрет до сих пор покоился в бездействии. Толпа
на площади Вольтера, однако, уже произвела свой суд над заклю¬
ченными; в ее глазах все они были „заложниками44, людьми, на
которых молено излить свою месть. Они были тут же рядом
в тюрьме Рокетт. „Нам нужны заложники",—кричат на площади.
Ферре дает их. Чтобы отмстить за шестерых расстрелянных из
66-го баталиона, он отдает приказ растрелять шестерых заложни¬
ков, которых сам не называет; он соглашается затем на смерть
архиепископа, которого начальник Рокетт не решался выдать.
Толпа бежит к тюрьме; у всякого есть за кого мстить, все хотят
принять участие в карательном отряде. Архиепископа Дарбуа,
священника Декерри, судью Бонжана и трех иезуитов отводят на
край второй окружной дороги, и они падают под пулями.
За этим днем кровавых расправ в обоих
лагерях наступает новая ночь, красная от по¬
жаров. „Город как-будю извивается среди огром¬
ного вихря пламени и дыма". Армия федератов п,одолж1Ст, как
и накануне, таягь. Изнемогающие бойцы пок дают баррикады, их
сменяют вврсал1.цы. Но есть еще люди, которые решили умереть.
24 и 25 мая Коммуна защищает с отчаянной энергией, какой она не
9*
131
Четверг 25 мая.
Расстрел шести
заложников.
Заложники.

проявляла до того, два укрепленных пункта: на юге высоту
Бютт-о-Кэйль; на севере площадь Шато д’О (нынешняя площадь
Республики).
После Монмартра и горы Сен - Л Женевьев
Бютт-о-Кэйль служит продолжением ряда крупных
заграждений, подготовленных заблаговременно про¬
тив версальцев; но на этот раз федераты сопротив¬
ляются с ожесточением. Ими руководит Врублевский. Среди его
отряда есть знаменитый 101 баталион, который уже прославился во
время внешней обороны: „это были все дети XIII округа и квар¬
тала Муффетар, недисциплинированные, не поддающиеся дисцип¬
лине, суровые, охрипшие, в рваной одежде и с разорванными
знаменами, повиновавшиеся лишь одному приказу—итти вперед..."
Несмотря на свой грозный вид, густые усы и огромную саблю,
Серизье не может думать, что он ими командует:	„он следует
за ними, так как одйа лишь ярость командует этими демонами*.
Таким образом, на Бютт-о-Кэйль, несмотря на обычную тактику
обходных движений наступающих, борьба оказывается трудной
и длительной. Но при своей многочисленности неприятелю
всегда удается найти слабое место в импровизированной обороне;,
когда Врублевскому угрожает непосредственная опасность окрулсе-
ния, он отступает на правый берег.
Участники сражения не были единствен¬
ными жертвами этой операции. В тюрьме сек¬
тора на Итальянской улице сидели доминиканцы
Д’Аркуэля; их обвиняли в сношениях с Верса¬
лем	и	посадили	в	тюрьму Бисетра, откуда	они были эвакуированы
в Париж	вместе	с	гарнизоном форта. Так	оказались опи в тюрьме
на Итальянской улице. Для того ли, чтобы эвакуировать подверг¬
шуюся бомбардировке тюрьму, или для того, чтобы доставить ра¬
ботников на постройки баррикад, но доминиканцев вывели в тот мо¬
мент, когда подходили версальцы. Раздраженные видом монаше¬
ских ряс или, возможно, мыслью о том, что заключенных придется
освободить, федераты расстреляли пятерых монахов и девять по¬
слушников.
На правом берегу	отчаянное сопротивле¬
ние сосредоточилось в	Шато д’О; здесь тоже-
произошел один из трагических эпизодов кро¬
вавой	недели. Федераты	под	командой Лис-
бонна защищали квартал шаг за шагом.	Подобно мужчинам,
и женщины, а также и дети, воспитанники Коммуны, умирают на
месте. Но вскоре окрулсепие замыкается; версальцы с особой энер¬
гией атакуют баррикады при входе на бульвар Вольтера и у театра
Дежазэ;	их разбивают	снарядами:	„это	был	ураган гранат
и пуль“.	Лисбонн, а за	ним и Верморель	были	ранены, барри¬
кады засыпаны снарядами и опустели.
132
Сопротивление на
Шато д’О.
Расстрел домини¬
канцев Д’Аркуэля.
Защита
Бютт-о-Кэйль.

В этом месте, опустошенном людской яростью,
решил умереть Делеклюз. Человек, который
олицетворял Комитет Общественного Спасения
и Военную Комиссию (всю Коммуну), кончил
почти так же, как Домбровский; оскорбительное подозрение вместе
с горечью разочарования предрешили конец Делеклюза. В мэрии
XI округа перед, приблизительно, двадцатью членами Коммуны
и Центрального Комитета, Арнольд изложил проект германского
посреднинества между Коммуной и Версалем; секретарь Уош-
борна, посланника Соединенных Штатов, явился накануне вечером,
по словам Арнольда, и предложил свои услуги. Несмотря на не¬
правдоподобность такого предложения и на отвращение к этому
Делеклюза, решили послать делегацию в Венсен. Делеклюз Принял
в ней участие. Но в Венсене федераты, стоявшие на карауле,
упорно отказывались пропустить делегатов. „Нас надувают,—гово¬
рили они, — вы останетесь с нами". Обидное подозрение оконча¬
тельно сразило Делеклюза. „Я не хочу больше жить,—повторял он,—
для меня все кончено". „Я не чувствую в себе больше мужества
перелить еще новое поражение после стольких других",—писал он
своей сестре. Затем он пошел на смерть. Спокойный, одетый, как
всегда в черное, он вышел, опираясь на трость, в сопровождении
о/оло пятидесяти федератов и направился через бульвар Вольтера
к площади Шато д’О. Около баррикад он оказался скоро один,
„так как снаряды падали градом у входа на бульвар
Лиссагарэ, как очевидец, описывает последние минуты ста¬
рого якобинца: „Солнце садилось за площадью. Делеклюз, не
глядя, идет ли за ним кто-нибудь, шел вперед тем же шагом—
единственный живой человек на мостовой бульвара Вольтера.
Подойдя к баррикаде, он пошел влево наискось и поднялся на
камни. В последний раз его строгое лицо, окаймленное короткой
белой бородой, взглянуло на нас и поверпулось к смерти. И вдруг
Делеклюз исчез. Он был убит наповал на площади Шато д’0“.
Так умер „на баррикаде*4, как он это и предсказывал, чело:
век, представлявший целую революционную эпоху: эпоху якобин¬
ства, агонией которого была Коммуна. . В этот вечер 25 го мая
крушение обороны федератов стало еще более, явным. Коммуна
едва сохраняла северо-восточную часть Парижа, границей которой
служили восточная железная дорога, площадь Шато д'О, площадь
Бастилии и Лионская железная дорога.
26-го числа с раннего утра борьба возоб¬
новилась, беспощадная борьба, так как феде¬
раты сражались теперь только ради того, чтобы
убивать. Небо хмурое, идет дождь, заглушая взрывы; под дождем
стелется дым, в котором слепнут и задыхаются участники боя.
Ла Виляет и Бастилия долго сопротивляются, затем изнемогают;
территория Коммуны все сокращается, она составляет уже только
133
Пятница 26 мая.
Смерть
Делеклюза.

один угол Парижа, окаймленный каналом Сен-Мартен, бульваром
Ришар-Ленуар и улицей Сен-Антуанского предместья.
Сзади граница представляет ломаную линию; Коммуна зады¬
хается в этом узком пространстве, бьется в кровавых конвульсиях.
Сомнамбулы периода Городской Думы выбиваются теперь из сил,
чтобы продлить иллюзию; они покинули мэрию XI округа и про¬
буют продлить свою мечту на улице Аксо в нригороде Венсен.
Там сходятся до двенадцати членов Коммуны и Центрального Ко¬
митета, который требует диктатуры. Ему предоставляют диктатуру
с присоединением Варлена; до самого конца и те и другие совер¬
шенно серьезно ведут эту словесную игру. Какая диктатура может
внегти порядок в ужасный хаос между баррикадами и укрепле¬
ниями?	^
Среди сбившихся в кучу упряжек, среди
отступающих баталионов, разбитых и побежден¬
ных,	в толпе,	которую согнали сюда	бои, до
крайности	клокочет жажда крови.	„Руководители41 парят в	облаках
парламентаризма, другие в это время думают об убийствах. 23-го,
24-го мая судили заключенных и приговаривали к смерти Риго
и Ферре. Ферре распорядился расстрелять заложников, как делегат
Коммиссии Общественной Безопасности. 26-го мая судьей и испол¬
нителем был каждый, кто хотел; ордером на казнь служит револьвер,
приставленный	к	горлу	Франсуа,	начальника Ля-Рокетт;	тюрьма
становится чем-то вроде магазина, куда можно пойти, чтобы вы¬
брать себе объект для мести.
Клавье и еще другим, в то время, ковда
они	разыскивали пушки, пришла в	голову
мысль: когда пушки будут на-лицо, надо пойти
за Жеккером, сидящим в Ля-Роккет. Жеккер
был банкиром, денежные интересы которого в Мексике при Империи
вызвали вмешательство правительства в мексиканские дела. Жек-
кера называли „мексаканцем“, и он служил символом всей гнили
Второй Империи. Клавье и другие отправляются в тюрьму, путем
угроз добиваются выдачи банкира, допрашивают его и уводят,
чтобы расстрелять. Когда узнают имя этого человека, идущего на
казнь бесстрашно, сурово, в цилиндре на голове, каждый „хочет
принять участие* и приходится „всем отказывать". Его расстре¬
ляли у одной из стен на Китайской улице; стая мальчишек кру¬
жилась вокруг его трупа.
Гуа, председатель военного .суда, слышит
выстрелы, узнает о расстреле Жеккера, и у него
также возникает мысль пойти искать других,
расстрелять еще других. Он подготовляет утром
это дело, получает „разрешение* и вербует
исполнителей. Образованный таким образом отряд отправляется
в Ля-Роккет и требует выдачи пятидесяти заложников: иезуитов*
134
Массовый рас¬
стрел на улице
Аксо.
Расстрел Жек¬
кера.
Жажда мести.

братьев из Пикпуса, жандармов и тех, кого ненавидят больше
всего: полицейских, одного бывшего офицера и сыщиков. Начи¬
нается ужасное шествие. Оно направляется в Белльвиль; пестрая
толпа из федератов в различных формах, вооруженных женщин
и детей, кричит, требует смерти и рвется избить заключенных. Впе¬
реди трубы производят „адскую музыку". Временами кажется, что
людская буря унесет пленников и рассеет трупы. Наконец при¬
ходят на улицу Аксо, на пустынную площадь пригорода Венсена.
Здесь находилось несколько членов Коммуны; они делают отчаян¬
ные усилия, чтобы спасти заложников; им угрожают: „вот уже
восемь дней, как расстреливают массами наших,—восклицает один
старик,—а вы хотите, чтобы пощадили этих людей*. Заложников
выстраивают против одной из стен, ружья разряжаются со всех
концов без всякой команды; ранены некоторые из исполнителей,
убит один штатский в толпе. Затем, когда никто больше не ше¬
велится в куче убитых, федераты расходятся медленно и в полном
молчании. Так погибли заложники, жертвы того, что называли
„революционным правосудием"—понятие весьма смутное, в котором
смешивалось желание ответить репрессиями на версальские убий¬
ства, желание нанести удар ненавистному строю (который эта
толпа, плененная символами, представляла себе в образе духов¬
ных лиц, парижских жандармов и полицейских), а также и мысль,
что надо подражать во всем первой Революции и произвести мас¬
совые избиения, как в сентябре 92 г. Так в агонии Коммуны
вставал призрак первой Революции.
Надо представить себе исступление народа,
загнанного в тесный угол, осыпаемого снаря¬
дами; 26-го у версальцев был огромный перевес
в артиллерии; они"легко могли разрушить систематическим обстре¬
лом последние позиции Коммуны; для того, чтобы стать победите¬
лями, им, в сущности говоря, надо только дождаться последнего
заряда и последней пули федератов. Они действуют выжидательно
и методически развертываются для последней схватки, результат
которой не оставляет более сомнений.
В субботу 27-го они атакуют высоту
Шомон и овладевают ею. На юге, после дол¬
гого орудийного обстрела, они входят на клад¬
бище Пер-Лашез и встречают здесь незначи¬
тельное сопротивление и небольшое количество защитников; они
медленно продвигаются, перестреливаясь с партизанами, убивая друг
друга в склепах и выслеживая один другого среди кущ из кипа¬
рисов. Отдельные стычки продолжались в течение всего после¬
обеденного времени. В центре линия федератов откатилась назад
вплоть до мэрии XI округа и до улицы Пармантье.
135
Взятие Пер-Лашез.
Суббота, 27 мая.

Коммуна окончательно умирает в воскре¬
сенье утром 28 мая. С ранвего утра версальцы
прокрадываются вдоль укреплений позади по¬
следних защитников; они занимают улицу Аксо.
Теперь вопрос' лишь в нескольких часах, баррикады падают одна
за другой. В полдень прозвучал последний выстрел Коммуны.
Шум боя утих, но в Париже слышалась другая стрельба:
стрельба карательных взводов, она длилась уже целую неделю. Го¬
раздо раньше, чем были расстреляны заложники, версальцы начали
истреблять федератов, а с ними и население Парижа: это одно из
самых ужасных преступлений, которые заносила на свои страницы
история человечества.
13^
Воскресенье
28 мая.

ГЛАВА VI.
Преступление на службе у «порядка».
В Версале 28 мая Национальное Собрание
отслужило благодарственный молебен. Для ве¬
рующей Франции попы прикрывали ужасающее
преступление. С момента вступления версаль¬
цев в Париж началось систематическое избиение парижских рабо¬
чих, так как отдельные убийства уже не удовлетворяли. Тьер,
несомненно, окончательно укрепил свое влияние, он был спасителем
консервативной буржуазии. Что же касается генералов, то они
отыгрывались за разгром 70 г., их „военная честь“ была омыта
французской кровью. „Генералы, руководившие вступлением в Па¬
риж, это крупные военные люди",— в таких словах Тьер
перед Собранием 22 мая 1871 г. отпустил генералам их преж-<
ние грехи. Но генералы, виповники капитуляции, не забыли той
опасной непопулярности, которой наградил их Париж в мартовские
дни 71 г.; они хотели отомстить за себя. К тому лее консерва¬
тивные парламентарии и реакционная военщина хорошо сознавали,
что их победа будет непрочной, если они не сумеют ее использо¬
вать: Коммуна была побеждена, надо было ее убить, „выпустить
кровьи, потопить в море крови всякую крамольную или просто рес¬
публиканскую идею, надо было убивать, чтобы на долгое
время обеспечить себе спо койствие.
22 мая Тьер заявил в Национальном Собрании: „Мы честные
люди; правосудие будет отправляться согласно обычным законам.
Мы будем прибегать только к закону". Это была чи¬
стейшая ложь! О законах говорили ради успокоения обществен¬
ного мнения во Франции и за границей. Обладавшие практическим
смыслом люди, руководители усмирения, хороша знали, что приме¬
нение законов требует некоторого времени; а между тем надо
было быстро совершить то, чего нельзя было бы поправить, нанести
немедленно удар революционным элементам или тем, кто мог сде¬
латься таковыми в будущем; а пользоваться законами для продления
террора — это можно сделать и позже.
137
Настроения реак¬
ции.

Жалким орудием преступления явилась регу¬
лярная армия; ее тщательно подготовили к этой
роли. 18-го марта генерал Винуа отдал распоря¬
жение „убивать на местеи тех национальных
гвардейцев, которые окажут сопротивление или прибегнут к ору¬
жию; в его глазах федераты были мятежниками, которых надо
было немедленно убивать при малейшем сопротивлении. Сол¬
даты это затвердили; впрочем, по серой своей простоте, они
принимали на веру всякую клевету по адресу парижан; город для
них представлял собою разбойничий притон, не заслуживающий ни¬
какого сожаления, и когда войска входили в Париж, им не казался
неправдоподобным никакой рассказ о петролейщицах 1 и отравитель¬
ницах солдат. Присоединялась к этому инстинктивная вражда
сельского жителя к горожанину, сильное раздражение у пленных,
вернувшихся из Германии, которым пришлось сражаться вновь,
тогда как они думали, что война окончилась, и, после первых рас¬
стрелов, гнев, вызванный пожарами (хотя поджигали одинаково
и федераты и снаряды версальцев). Несомненно также, что солдаты
весьма рано начали в Париже обследование кабаков. Максим Вилльом
рассказывает нам о трактирах, набитых солдатами, которые „шумно
пьют за стойками, стучат ружьями о пол, швыряют серебро, с ре¬
вольверами у пояса“. Весьма скоро многие из них стали похожи
на того капрала, который „на пари“ „за один обход“ убил
„г-жу В..., стоявшую в дверях своей лавки, разговаривая через'
улицу со своей соседкой, потом собаку, потом семилетнего ребенка,
потом разносчицу хлеба“ 2. Много преступлений, совершенных
в Париже версальскими отрядами, могут быть объяснены лишь алко¬
голем, который делал опьянение кровью еще более ужасным.
Начальство, которое дало войскам в Яариже разойтись во всюг
следило, повидимому, за тем, чтобы резня была как можно более
значительной; мы уже говорили, что версальцы проникали в вос¬
ставший город очень медленно; коммунары получили передышку,
могли собраться «с	силами;	бездарностью	версальских начальников
и отсутствием у них наступательных планов эту медлительность
нельзя объяснить. Нет, было сознательное стремление затянуть всо
это возможно дольше, чтобы и убивать возможно больше.
Зрители, добрые	буржуа, ожидавшие в
Версале	того времени,	когда можно будет вер¬
нуться в Париж, любовались всеми этими ужа¬
сами; подвиги убийц расписывались в консер¬
вативных газетах, и извлечения из этих органов
печати	дали	впоследствии	возможность	составить убийственный
1 „Нетролейщицами" (керосинщицами') парижская буржуазия назы¬
вала работниц, которые будто бы разливают тайно керосин и поджигают его-
Прим. перес.
8 С. Ре11е*ап. Ьа Зетаме йе Маь
138
Ненависть вер¬
сальской эмигра¬
ции.
Настроения ар¬
мии.

обвинительный акт против людей из Версаля. Эта буржуазия,
которая так носилась со словом „жестокость" во время последней
войны, находила совершенно естественной парижскую бойню.
Рядом с коммунарами немцы казались ей добрыми товари¬
щами. Впрочем, Бисмарк и Тьер и работали вместе, как ни в чем
не бывало; пруссаки предоставили нейтральную зону версальцам,
чтобы дать им возможность более легко занять Монмартр. Для
федератов, пытавшихся спастись через эту зону, немецкая армия
представляла непреодолимую преграду; а французских пленных она
передавала версальцам; ‘27-го мая перед Ромэнвильскими воротами
один пруссак выстрелил в толпу по просьбе жандармского бригадира.
И версальский эмигрант умел быть благодарным; он выражал
в печати те неясные чувства, которые испытывал при виде сол¬
дата-немца. Один из таких интеллигентов, какие бывают во все
эпохи, мирный обыватель в душе, теперь мечтавший об огне,
убийствах и потоках крови, Франциск Сарсэ приходил в восторг
от симпатичного лица баварского солдата и упивался словом
,ла“ (да). „Нельзя себе представить,—писал он в „Трехцветном
флаге“,—сколько это „да“ заключало в себе вещей. Оно как бы
говорило: Да, бедные французы, мы здесь, не бойся больше ничего;
тебя уже не заключат в тюрьму; д а, ты находишься в свободной
стране, д а, на дружественной земле, под защитой баварских ружей,
да... Я не мог воздержаться от того, чтобы не повторить в свою
очередь это „да“, пытаясь уловить его ударение. Он вынул трубку
изо рта: „Француз всегда веселый,—сказал он.—Да! Да!“ И мы
оба смеялись...
Так страх перед Коммуной уничтожал у версальцев всякое
другое чувство. Из Версаля раздавался непрерывный лай зады¬
хающейся от ненависти печати; она призывала к убийствам, а мы
уже знаем, что ни правители, ни военные начальники, ни войска
и не нуждались в призывах к беспощадной жестокости.
Каталог версальских зверств поражает своими
размерами и разнообразием. Бойня началась
с момента вступления войск в Париж. Полная
победа „партии порядка" ее не остановила. Еще 15 июня печать
говорила намеками о расстрелах в Булонском лесу; убивали до
тех пор, пока не возникла опасность трупного отравления.
С самого начала вошел в обычай расстрел
пленных. Многие видели около баррикад кучи
трупов, которые как бы свидетельствовали о мас¬
совом расстреле оборонявшихся; кроме того имели
место массовые расстрелы, которых нельзя было скрыть и о которых
писали реакционные газеты и консервативные писатели. Войска
расстреляли 300 федератов, укрывшихся в церкви Мадлены. Несмо¬
тря на легкость победы на Монмартре, весь он был превращен
в кладбище. Войска убили всех до последнего от 700 до 800 феде-
139
Расстрелы плен¬
ных.
Бойня.

ратов на площади Пантеона. „В Белльвилле,—говорит Таймс от
29 мая,—убивали массами... не было ни одного трупа, павшего
в позе сражающегося... невероятно большое количество людей
убито без суда“. „На кладбище Пер-Лашез расстреливали всех, кто
оказывал какое-либо сопротивление,— говорит „Вечер“ 28 мая.—
Сто сорок семь трупов свалено у Шаронской стены".
Не щадили и тех, которые только имели
вид сражавшихся за Коммуну, хотя их схватили
без оружия в руках. Осматривали каждого
прохожего, обыскивали каждый дом. Малейшая
улика была непреложным убийственным доказа¬
тельством; „ставят к стенке" каждого, кто носит какую-либо часть
военного обмундирования;. бесчисленное множество несчастных па¬
дает под пулями за то, что на них надета или у них в квартире
найдена куртка или панталоны национальной гвардии. Если ко¬
стюм или обувь принадлежат к обмундированию регулярной армии
или флота, это значит—„дезертири за этим следует немедленная
расправа; из толпы взятых в плен выводят прежде всего „годильо*
тов“ !), и им не остается ничего другого, как выстроиться у стены.
Один несчастный был убит только потому, что был одет в матрос¬
скую вязанную куртку.
Но на этом не останавливаются. Все отде¬
лываются от компрометирующих вещей; занятые
войсками улицы завалены брошенными предметами
воинского снаряжения и форменным платьем; тогда обследование идет
глубже, смотрят, нет ли следов на плече от ружейного приклада, не
почернели ли руки от пороха.
Происходят печальные ошибки: хотят расстрелять продавца
красок за то, что у него черные руки; расстреливают певца из ко¬
фейни за то, что у него нашли мундир рядового; он иногда наде¬
вал его для выхода на эстраду. Более того, палачи сами уби¬
вают друг друга: были случаи расстрела версальских солдат, как
дезертиров; расстреляли раненого рядового, оставленного своим
капитаном водном доме; в Ботаническом саду перебили всех солдат
из прислуги, которых заведывающий хозяйством оставил там, чтобы
они приготовили суп.
Дезертиров не щадят, но с особым ожесто¬
чением относятся солдаты к поджигателям. Рож¬
даются и ширятся легенды, они разрастаются
и заставляют ружья стрелять с необычайной
легкостью.
Пожарные подозрительны уже потому, что они не последовали
в Версаль за правительством: теперь их обвиняют в том, что они
*) „Годильотами* назывались башмаки национальных гвардейцев
временя осады,—по имени изготовлявшего их фабриканта Годильо.
149
Охота за подозре¬
ваемыми в под¬
жогах.
Ошибки.
Расстрел подозре¬
ваемых участни¬
ков борьбы.

наполняли керосином свои насосы и разжигали пожар; их уводят
целыми обозами в казармы бульвара Рельи, выбирают девять человек
и расстреливают.
Убийственно действует легенда о петролейгцицах. Версаль¬
ские газеты изощрялись в измышлениях самых нелепых подробно¬
стей: *они“ снабжены бутылками и бидонами для молока, полными
керосина; они поливают подвалы через отдушины, они зажигают
огонь при помощи фитилей, которые они носят на себе в огромном
количестве (одновременно 134 метра, говорит Либертэ от 30 мая).
На этом основании каждая подозрительная женщина подвергается
обыску; горе ей, если у нее найдена восковая свечка или спички,
если она несет бутылку, то оливковое масло, жавелевая жид¬
кость превращаются в керосин; толпа подымает крик и свист,
и „поджигательницу" расстреливают, как женщину, захваченную
с оружием в руках. Сотни женщин были убиты таким образом.
С ранеными расправлялись так же свирепо.
В 71 г. войска применяют догматы нашей со¬
временной буржуазии — принципы интернацио:
нальной женевской конференции, только наобо¬
рот; люди с трехцветными перевязями, являю¬
щиеся поставщиками военных судов, нередко совершенно не знают
о существовании названной Конвенции и о значении Красного.
Креста. В Люксембурге один из них подскочил при слове „интер¬
национальная". Он заорал: „интернационал! интернационал! Ах,,
ты из интернационала, чорт возьми!" Наиболее скромные испол¬
нители репрессий, простые солдаты, и те питают ненависть к ране¬
ным федератам; рана служит доказательством участия в борьбе,
этого достаточно для расстрела; и те, кто ухаживал за раненым,
сиделки и врачи, также заслуживают смерти: они — сообщники.
„Таймс“от31 мая отмечает, что в Белльвилле никому из оставшихся
на месте ранеиых не сохранили жизни. Точно таклге, повидимому,
были расстреляны раненые из походного госпиталя Кепз-Вен.
В амбулатории на Немецкой улице имела место из ряду вон
ужасная сцена: „Начали с одного конца залы. Раненые федераты
спустились, как могли, во двор и мужественно стали -под расстрел..
Среди раненых была одна женщина с простреленным бедром. Она
отказалась выйти... у нее было четверо детей, которых приводили
к ней ежедневно. Младшего она кормила грудью, и он оставался при
ней. За ней пришли четыре солдата... обвязати ее веревкой под
руками, потащили и привязали к выступу здания гимназии. Убили
и ее и ребенка..
В госпитале семинарии Сен-Сюльпис случайное происшествие
вызвало расстрел одного врача, двух санитаров и большого коли¬
чества раненых. К директору госпиталя, доктору Фано, которого
газета Сиекль (Век) отнесла к числу „невинных жертв наших
141
Избиение раненых
и медицинского
персонала.

гражданских неурядиц", явился какой-то капитан. Он утверждает,
что из госпиталя стреляли в его людей, и разряжает в доктора
Фано свой револьвер. Солдат прикончил врача, а затем началась
бойня. Среди других убито двое санитаров в то время, когда они
переносили умерших в часовню. В палатах койки пулями и шты¬
ками превращены в решето.
Какой-то офицер ранен шальной пулей. На этом основании
расстреливают семь фармацевтов в госпитале Ботанического сада.
Доктор Лекка, отец семерых детей, был расстрелян несмотря на свои
белые волосы, потому что носил форму врача регулярной армии.
В Батиньоле без малейшего к тому повода расстреляли доктора,
который был клерикалом и роялистом.
Если с такой свирепостью относились к не¬
известным сторонникам Коммуны, к лицам,
только подозреваемым в участии в ней, легко
представить, что ожидало людей известных, чле¬
нов Центрального Комитета и Генерального
Совета Коммуны, всех тех, кто, по мнению Версаля, были ответ¬
ственны за катастрофу.
Один полковник с издевательствами приказал расстрелять
масона Левека, члена Центрального Комитета. Офицер негодовал:
„он масон, и он хотел управлять Францией!"
В убийстве члена Коммуны Варлена была
и жестокость и своеобразный символизм. Варлен
всем внушал уважение и своей благородной
жизнью и своей высокой культурностью интеллигентного рабочего,
и своей ролью в Коммуне. Он представлял в ней организационное
начало в противовес революционному фразерству. Он обладал
истинным мужеством и не боялся преградить дорогу толпе на
улице Аксо, чтобы спасти заложников. Он был среди последних
бойцов на баррикадах. И все силы реакции объединились в пре¬
следовании этого благородного человека: на него донес священник,
его арестовал офицер; гнусная толпа, вопившая о смерти 18 марта,
теперь водит его по Монмартру, избивает, бросает окровавленного
у стены на улице Розье; солдаты пе сразу приканчивают Варлена,
они плохо стреляют; палач-офицер украл у него часы.
Впрочем, из членов Коммуны были задержаны немногие; не
все, подобно Вардену, продолжали борьбу до конца. Их разыски¬
вают со страстью, каждому хочется найш хош бы одного „мо¬
лодца". Их выдумывают. До своего ареста Бильорэ был уже
два или три раза расстрелян. Версальские газеты говорят о рас¬
стреле Клюзере, Валлеса, Ферре, Лонге, Гамбона, Лефрансе; они
приводят подробности расстрела; и, действительно, под их именами
были убиты несчастные люди, которым не удалось установить свое
настоящее имя.
142
Варлен.
Охота за членами
Центрального Ко¬
митетам Коммуны.

Сплошь и рядом расправлялись с людьми,
роль которых была совершенно незаметной: так
убили Сальвадора, которого Коммуна назначила
директором Консерватории.
Во многих случаях роковое понятие „коммунара" расширяется
еще более. Для людей невежественных в политике и для реакцио¬
неров, жаждущих мести, коммунар это вообще республиканец,
человек бывший в оппозиции во время Империи. Жертвой же¬
стоких расправ становятся вполне умеренные люди, которых Ком¬
муна могла легко отправить в Мазас, как подозрительных. Эти
либералы не принимали никаких мер предосторожности, они вовсе не
готовились к „бегству" подобно многим влиятельным членам Коммуны,
их нетрудно было схватить. И их преследуют с яростью. Так,
Мильер никогда не был на стороне Коммуны: он был депутатом
Национального Собрания и с огорчением следил за событиями
18 марта; он оставался в Париже лишь ради того, чтобы попы¬
таться уладить сголкновение между Парижем и Собранием. Его
задержали солдаты, толпа готова его разорвать. Несмотря на то,
что он депутат, его считают, лишним предавать суду; генерал Сис-
сэ за обедом выносит ему смертный приговор и притом в театраль¬
ной форме. Депутат должен умереть на коленях на верхних сту¬
пенях Пантеона, чтобы искупить свое преступление перед обществом.
„Я читал ваши возмутительные статьи. Вы—гадюка, которую
следует раздавить ногой. Вы—враг общества44,—говорит ему офицер,
руководящий расстрелом. Мильера насильно ставят на колени
между двумя колоннами Пантеона и расстреливают; потом отдель¬
ным выстрелом ему разбивают голову.
Другой либерал, доктор Тони-Муален, уже с 20 марта пере¬
стал принимать участие в коммунальном дв 1жении и замкнулся
в своей медицинской деятельное!и. Тем не менее, его преследует
целая стая доносчиков, он устает вечно прятаться и дает себя за¬
хватить. Его судят в превотальном суде в Люкс^ мбурге. „Вы один
из социалистических вождей и опасный человек,—говорит ему пред¬
седатель.—От таких людей надо избавиться". Версальцы расстре¬
ливают Тони-Муалена и отказывают в выдаче трупа его вдове;
они боятся этого трупа, который напоминает им труп Бодена1);
они отдают „распоряжение о том, чтобы труп не был найден*4.
Сводятся при случае служебные счеты:	на одном вокзале
расстреляли двух служащих, которые никакого отношения к Ком¬
муне не имели, но их взгляды не нравились начальству.
К некоторым смерть подходит почти вплотную. Улисс Паран,
один из „посредников4*, избранный членом Коммуны и отказавшийся
от избрания, был приговорен к смерти в Люксембурге; случай-
]) Альфонс Боден —врач, в 18-18 г. депутат, убит на баррикаде
3 декабря 18 >1 г. Д-ло Бодена4 при Империи служило погодой к шумным
манифестациям оппозиции.	'	Прим. персе.
143
Охота за респу¬
бликанцами.

ное препирательство с молодым офицером в монокле задерживает
казнь, которая так потом и не состоялась. Такой же случай был
с Чернуски. Он известный республиканец и должен умереть.
„Чернуски,—восклицает генерал Лакретель.—Да это тот, который
дал двести тысяч франков на борьбу с плебисцитом..." И тотчас
же генерал отдает словесный приказ о расстреле. Но Чернуски
оказывает сопротивление, приводит в смущение офицера, которому
поручен расстрел, и ему удается спасти свою жизнь.
Республиканцев расстреливают на том осно¬
вании, что Коммуна была республиканской.
Она была космополитичной, и поэтому убивают
иностранцев. Популярность Домбровского была
причиной смерти многих поляков. Арестовали и расстреляли двух
стариков, которые приготовляли себе чай в своей комнате в пятом
этаже на бульваре Пикпус. „А, они поляки!—говорит офицер,—этого
достаточноВпрочем, жестоки были ко всем иностранцам. „Рас¬
стреливали всех, кто оказывался итальянцем, поляком, голландцем
или	немцем	заявляет офицер, игравший очень активную роль
в усмирении (см. у С. Пеллетан, стр. 222).
В течение этой трагической недели людей
убивали самым различным манером. В городе
шла стрельба во всех копцах, и всюду летали
шальные пули. За случайную рану какого-
нибудь	военного	мстили первому встречному. Расстреливали па
любому доносу, за то, что имя данного лица значилось на каком-
либо документе, исходившем от Коммуны, за неосторожный жест
или неосторожное слово; рассказывают об убитых женщинах
н детях, о стариках, убитых при переходе через улицу, о швейца¬
рах, схваченных у подъезда и расстрелянных. Версальцы убивали
наудачу и забавлялись этим. Офицер, который расстрелял мнимого
Билльорэ, оправдывался: „ну, что же... этот, повидимому, тоже
коммун&р“.
Надо подчеркнуть, что во всем этом раз¬
гуле убийств совсем не было стихийности; все
эти убийцы не были свирепыми зверями или
пьяными разбойниками; с самого начала бойня
нолучила организованный и планомерный характер. Несомненно,
весьма часто убийцы и сами проявляли инициативу; но палачи
могли устать, могли смягчиться; известно, что не все версальцы
были так беспощадны; некоторые проявляли нерешительность.
Чтобы знать, будут ли солдаты расстреливать, офицеры должны
были подчас опрашивать карательный взвод. Многим „коммуна¬
рам" удалось таким образом избежать репрессий. А потому при¬
няты были меры к усовершенствованию убийства и, употребляя
современный термин, „к индустриализации44 его. С самого начала
кровавой недели появляется большой аппарат, часть которого меха-
144
Организованные
.избиения.
Случайные
убийства.
Охота за ино¬
странцами.

ническн суднт, другая часть механически убивает в массовых раз¬
мерах. Машины не имеют одинаковой структуры:	„произвол
командующего офицера", „распоряжение начальника отряда",
в такой лее мере, как приказы правительства порождали по мере
захвата Парижа военные или превотальные суды. Все они были
одинаковы по быстроте суда и казни.
С первых же дней Военное училище и парк Монсо превра¬
щаются в ужасные „сортировочные пункты44. Согласно газете
Франсэ (Ь'гапса18) от 28 мая, в парк Монсо приводят очень
много пленных, „.. многих здесь лее расстреливают. Уже на
расстоянии слышны частые залпы! Это ужасные звуки расстре¬
лов*4. То же самое происходит и., в Военном училище. РТуда
постоянно приводят пленных,—говорит газета Патр и (Ра1пе) от
29 мая.— этим самым они уже осулсдены, остается расстрелять".
В Коллеж де-Франс один полковник присоединил к себе нескольких
офицеров и образовал военный суд; он выносил приговоры, не
оставляя обвиняемым даже времени для ответа на вопросы. „Сту¬
пайте!"—говорит он им, и после каждого выхода вдали слышатся
звуки расстрела. Большими „трибуналами" были суды Люксембург¬
ский и Шателэ. В Люксембурге судьи часто—совершенно юные
офицеры, которые судят с сигарой в зубах. „Каждый обвиняемый,—
говорит Сиекль от 30 мая, подвергается краткому допросу, после
которого председатель выносит решение. Если виновный при¬
знается обыкновенным (огс1та1ге), его направляют в Сатори;
если же его объявляют опасным (с1аззё), то его отводят в соседнюю
залу, где он может несколько минут перед казнью беседовать со
священником44. Расстреливают в саду или напротив улицы Турнон.
В Шателэ превотальным судом руководит старший „прево";
роковая формула: „перевести в бригаду" открывает приговоренному
левую дверь, и за этим следуют массовые расстрелы в казарме
Лобо. И всюду процесс один и тот же: суда нет, нельзя предста¬
вить ни доказательств, пи свидетелей, нет защитников; часто нет
даже допроса; выралсение лица обвиняемого и настроение лица,
поставляющего материал для расстрела, влияет на приговор;
у дверей Ля-Рокетт командир батальона осматривает с головы до
ног тех, кого приводят, затем делает знак головой: „направо или
налево*. Тех, которых отправляют налево, расстреливают; один из
пленных, посланных налево, попадает направо по просьбе сержанта;
его вновь посылают налево, а после заявления унтер-офицера он
опять переходит направо.
Одна идея господствует над всем: дать
побольше материала для бойни. И все равно—
смерть без судебного приговора или с предва¬
рительной лицемерной процедурой суда; и в том
и в другом случае обстановка казни ужасна. Есть бесчисленное
множество добровольцев палачей; они появляются отовсюду и
ю
145
Зверские убий¬
ства.

образуют ревущую толпу мучителей. Находятся жалкие люди;
чувствуя себя окруженными полицейскими агентами - провока¬
торами, терзаемые страхом, они стараются	особо отличиться
в деле преследования жертв; много несчастных	должны, подобно
Мильеру и Варлену, совершить роковую прогулку под ударами
„версальцев из страхаПри этом практикуются утонченные спо¬
собы пытки; требуют публичного покаяния, коленопреклонения,
поклона церквам, расстреливают на кучах нечистот. Издевательства
принимают иногда организованный вид: на улице Розье в саду,
где умерли генералы Леконт и Клеман Тома,	пленные сменяют
друг друга и долгие часы должны стоять на коленях перед стеной
со следами пуль. Они ждут на коленях и с непокрытой головой,
чтобы среди них выбрали жертв.
Наконец, весьма часто приговоренные к	смерти попадают
в руки убийц жестоких, неловких или развращенных. Пресыти¬
вшись обыкновенным убийством, солдаты затевают охоту; они гонят
своих пленных, чтобы расстреливать их сзади.	Другие развлека-
каются длительным расстрелом одного человека. В казарме Лобо
перед карательным отрядом стояли цельте толпы: солдаты стреляли
наудачу по толпе; тех, которые оставались на ногах, добивали; тем,
которые пытались бежать, стреляли вдогонку; по двору текли
настоящие ручьи крови, по которым шлепал священник, давая
быстрые отпущения грехов. Есть указания на то, что в других
местах толпу расстреливали митральезами.
Разнузданная ненависть переносится и на
трупы; ногами разбрасывают „грязные мозги
коммунара", топчут каблуками лица, бьют уда¬
рами прикладов, штыками вытягивают внутрен¬
ности, вставляют трубки и горлышки от бутылок в рот, покрывают
мертвых похабными надписями. Мародеры, в свою очередь, делают
свое дело. Они не довольствуются тем, что грабят лавки торговцев,
изобличенных в симпатии к Коммуне или подозреваемых в этом;
версальцы производят еще „последние реквизиции" на своих жерт¬
вах. Позднее при расследовании событий 18 марта один полков¬
ник должен был признать, что все найденные ценности не были
отправлены в Версаль. Впрочем, штатские следуют их примеру;
есть такие, которые снимают башмаки, роясь среди трупов и уво¬
зят их полными тележками; между кровавыми обломками баррикад
кепошатся тряпичники.
По мере того как восстанавливался „по-
рядок“, в Париже вновь появлялись паразиты:
ночные кутилы всякого рода и публичные жен¬
щины. И те и другие, сидя за столами кафэ,
шумно радовались тому, что вернулись в свой
город. Их радость была новым оскорблением
для обширного кладбища, каким стал Париж, так как трупы лежат
146
Возвращение ве¬
селящихся эле¬
ментов в Париж,
превращенный
в бойню.
Надругательства
над трупами.

всюду: на кладбищах, на пустырях, в окопах. Мертвые свалены
в колодцах кладбища Вереи. Их сжигают в казематах укреплений;
из земли сквера Тур Сен-Жак торчат руки, ноги, даже частью
лица.
Трупный запах разносится по Парижу. Боязнь заразы про¬
буждает человеческие чувства. Бойню приостанавливают. Чтобы
отомстить за сотню людей, которых лишила жизни Коммуна после
первых версальских зверств, и за 877 версальцев, убитых в бою,
расстреляли, по крайней мере, 20.000 парижан. А „законы*, на
основании которых дол лены были „отправлять правосудие законы,
которые будто бы одни должны были руководить репрессиями,
так и не вышли еще из своего святилища.
Они выйдут:	для них приготовлена бога¬
тая жертва. Уже с момента вступления вер¬
сальцев в Париж намечена для тысяч несчаст¬
ных Голгофа легализованного мщения. Тех
арестованных, кто избежал расстрела без суда,
отправляют в Версаль. Чтобы образовать эти печальные процессии,
создают огромную цепь из парижан всяких убеждений и состояний;
хватают кого попало; находятся „шутники“ офицеры, которые
присоединяют	к	шествию случайных прохожих; находятся солдаты,
которые	проходят	позади зрителей и толкают их в толпу несчаст¬
ных. Подходить близко к такой процессии — всегда неосторожно.
Какая то изящно одетая дама махала зонтиком в сторону процессии;
захватили и ее.
Толпа идет в Версаль под конвоем кава¬
лерии; дорога эта—сплошная пытка. Прежде
всего оскорбления со стороны парижской толпы,
затем усталость и опасности; отстающих нередко убивают на месте;
и всегда процессия может встретить маркиза Галиффе.
Он ждет пленных на пути и сам предста¬
вляется: „Я — Галиффе*,—говорит он, затем выби¬
рает тех, которые должны умереть 28 мая
в Пасси он приказал выступить из рядов ста одиннадцати заклю¬
ченным, все преступление которых в том, что у них седые волосы
„Вы,— говорит он им,— видели июнь 1848 г., вы более виновны,
чем все остальные*. Это смертный приговор. Иностранной печати
были известны его подвиги, и она писала по этому поводу. „Вер-
сальские войска,—говорит „Таймс" от 3^ мая,—очевидно, стремится
превзойти коммунаров в расточительстве человеческой крови*.
Изнеможденные, обезумевшие от физиче¬
ской и моральной пытки, процессии прибывают
в Версаль в виде дикого стала, шйщая, не¬
утолимая жажда томит несчастных, потерявших
свой человеческий вид от алкоголя, битв, дороги, сильнейшей жары,
10*
147
Прибытие процес¬
сий в Версаль.
Галиффе.
Расстрелы в пути.
Пленные.
Случайные
аресты.

от лихорадки опасностей и от страха перед близкой смертью, так,
как многие ожидали по окончании пути немедленного расстрела.
Они дышали подобно охотничьим собакам, и хриплыми, резкими,
пересохшпми голосами, кричали: „Воды! воды! воды!"
Так изображает их Теофиль Готье на основании официальной
литературы о мученичестве версальских процессий. Романтизм:
этого писателя оказался напоследок слегка окрашен кровью ком¬
мунаров.
Как и Галиффе, версальская толпа уже поджидает своих
жертв. Эта толпа нередко состояла из „светских людей* и вела
себя так же, как и другие толпы, печальные подвиги которых нам
известны по мартовским и майским дням на улице Розье и Аксо.
Руки в перчатках хватают уличную грязь и нечистоты и бросают
в лицо пленников. Бьют зонтиками, вырывают бороды и волосы.
И затем начинаются новые издевательства; процессия должна кла¬
няться „дворцу великого короля“ и церквам. Какая-то старая
ханжа не могла заставить маркитантку склониться перед алтарем
и выбила зубы у несчастной своим молитвенником с металлическими
засте леками.
Наконец, процессия достигает своего назна¬
чения. Главными тюрьмами служат подвалы
дворца и оранжереи и сараи в Сатори. В под*
валах пленные, скученные один около другого,
без воздуха и воды, сидят вместе с теми, кто не вынес пытки
и сошел с ума. Заключенные в Саторп испытывают и другие
муки. Они живут большей частью под открытым небом. Их
жжет солнце,	поливают дожди и ночью они	укладываются	спать
в грязь; на них наведены ружья, заряженные картечью, пушки
и митральезы; малейшее происшествие, малейший шум—это уже
„бунт“, и на завтра газеты сообщают о количестве убитых.
Впрочем, долго держать пленных в этом
аду было невозможно. Арестов было столько,
что ни Сатори, ни подвалов не хватало. Не¬
счастные должны были пережить новые ужасы; их наваливали
кучами в вагоны для перевозки скота, и полицейские наводили там
порядок при помощи револьверных выстрелов. За этим следовали
понтоны и форты. Жестокий командир мог сделать заключение
в них невыносимым. Разбросанные по берегу океана и по крепо¬
стям, заключенные	ожидали суда над собой.
Реакции предстояла	большая	„ судебная *
работа. Много народа	бежало,	много	было
расстреляно по прибытии в Версаль, мнпго по¬
гибло от картечи в Сатори и умерло от лишений.
И все-таки оставалось еще свыше 40.000 чело¬
век. Их надо было пропустить через сито закона.
В задачу входило непременно массовое осуждение, чтобы покончить
148
Легальные ре¬
прессии.
Военное право¬
судие.
Понтоны и форты.
Тюрьмы и лагери
для арестованных.

раз навсегда с революцией или обезглавить, по крайней мере, рево¬
люционные партии. „Правосудие" должно было стать репрессией;
оно было поэтому военным. Хорошо известны были бонапартистские
чувства кадровых частей армии. Знали, что ненависть к Республике—
также как и ненависть к восстанию, — сделает их беспощадными.
Тьер подготовил дело тщательно и еще задолго до победы.
Уже 20 марта он получил согласие Собрания на осадное положение
во всем департаменте Сены и Уазы. Это допускало применение
военного суда. Оставалось только организовать суд, как бойню, и
приспособить его к вынесению массовых обвинительных приговоров;
Собрание согласилось упростить военно-судебную процедуру; было
учреждено около пятидесяти военных судов, которые и действовали
до августа 71 г.
Как и в борьбе на улицах, здесь происхо¬
дили бесчисленные небольшие отдельные стычки
между военными судьями и подсудимыми. А бо¬
лее серьезные столкновения происходили на
особых, театрально обставленных процессах, пе¬
ред избранной аудиторией. Их задача была — произвести впеча¬
тление на общественное мнение. Так были поставлены процессы
членов Коммуны, дело Ля-Рокетт и улицы Розье. В отношении
других малозаметных обвиняемых заботились только об ускорении
дела; приговаривали с такой лее быстротой, как убивали в тече¬
ние кровавой недели. Председатели, судьи и комиссары были по¬
добраны весьма тщательно.
Обвиняемому не было предоставлено никаких гарантий, голос
его совершенно заглушали. Ферре не мог прочесть ни одного за¬
явления без того, чтобы его не прерывал председатель на каждом
слове. Адвокаты все находятся на даче, их замещают военными;
один из них — вахмистр, и вся речь его состоит в „обращении
к мудрости Трибунала"... „Защитники кутили вместе с судьями.
Адвокаты и обвинители сообщали друг другу свои средства напа¬
дения и защиты".
Но и при этих условиях положение защитников иногда бывало
трудным: при разборе крупных дел толпа благовоспитанных"
людей, случалось, ревела в ярости; на процессе членов Коммуны
крики аудитории заглушали речь одного из защитников.
Неудивительно, что некоторые подсудимые,
одинокие и безоружные среди этой разнуздан¬
ной ненависти, поддавались, ртрицали свое уча¬
стие в революционном движении и всеми силами
старались выпутаться из дела. Но не все были так подавлены.
Один сапожник, Тренке, дал хороший урок слабым: „...я был на
баррикадах,—сказал он,—и я жалею, что не был убит там: я не
присутствовал бы тогда при грустном зрелище, когда мои товарищи,
которые делали свою часть работы в революции, теперь от своей
149
Поведение обви¬
няемых.
Отсутствие гаран¬
тий для обвиняе¬
мого.

части ответственности за революцию отказываются. Я — революцио¬
нер, и не хочу этого отрицать". Луиза Мишель бросила вызов
военному суду: „Если вы сохрапите мне жизнь,—говорила она,—
я не перестану взывать о мести, и я укажу своим братьям убийц
из комиссии помилования*4. Она добавила: „Если вы не трусы,
убейте меня".
Впрочем, унижался обвиняемый или про¬
тестовал—это не имело значения для приговора.
Для судей, как и для тех, кто просто расстре¬
ливал на улицах, было только одно преступле¬
ние, и оно заслуживало самой суровой кары, это
участие в коммунальном движении. Карали за убеяэдения; журна¬
листов осуждали за статьи, благоприятные Коммуне. Попутно
мстили также за ниспровержение Империи; Рошфор был осужден
на ссылку в крепость. Когда речь шла об установлении винов¬
ности, прибегали к нелепому и гнусному толкованию закона; для
военных судов присутствие при совершении преступления прирав¬
нивалось к его совершению. Приговорили к смерти Франсуа, ди¬
ректора тюрьмы Рокетт, который выдал заложников лишь под
угрозой револьвера; различные приговоры, в том числе и смертные,
обрушились на тех, кто рисковал своей жизнью, спасая гене¬
ралов Леконта и Клеман Тома. Истинные виновники некоторых
насилий были неизвестны, они исчезли, потерялись в толпе, но
общественное мнение и свирепая мстительность военных судов требо¬
вали не столько наказания подлинных виновных, сколько искупитель¬
ных жертв; пережитки кровавой мести выступали, как пена, на
поверхности этой Франции XIX века, которую сгноила Империя.
Этим объясняется жестокость комиссии поми¬
лования; „она состояла из пятнадцати членов, па¬
лачей смешанных комиссий 1851 г., крупных соб¬
ственников, роялистов старого закала",--пишет Лиссагарэ. Старый
развратник в политике, Тьер, сумел переложить гнусность пригово¬
ров на военных и на этих пятнадцать депутатов; он предоставил
им распоряжаться правом помилования, принадлежащим пре¬
зиденту.
28 ноября 71 г. погибли первые их жертвы: Ферре, Россель
и сержант Буржа, 45 линейного полка, были расстреляны на пло¬
щади Сатори. До 22 января 73 г. были казнены 25 осужденных;
большая часть их умирала с криками: „Да здравствует Коммуна!"
Другие избегли расстрела, но были приговорены к длительной
смерти; осужденных на ссылку, обыкновенную или в крепости, при¬
говоренных к каторжным работам отправляли в Новую Каледонию.
Путь туда и жизнь там означали весьма часто смерть. Кроме этого, суд
применял все виды наказаний, тюремное заключение, изгнание„
вплоть до штрафов. В общем, 13.450 человек, из них 157 женщин*
были приговорены к различным карам.
150
Приговоры.
Колле ктивная
месть, а не пра¬
восудие.

Но торжествующая реакция этим не удо¬
влетворилась. Она победила, но не избавилась
окончательно от тревоги.
Оставались еще самые опасные коммунары,
те, которые бежали за границу. Правитель¬
ство пыталось их настигнуть; 26 мая 1871 г. Жюль Фавр пред¬
писал представителям Франции за границей потребовать выдачи
всех „лиц, принимавших участие в парижском преступлении". Но
только Бельгия согласилась рассматривать коммунаров, как уго¬
ловных преступников. Позднее, когда Тьер был низвергнут теми
самыми консерваторами, которыми он думал вечно играть и упра¬
влять, правительство Мак-Магона сделало новую попытку потрево¬
жить эмигрантов, занесенных в проскрипционные списки. Молено
было тогда лишний раз наблюдать братство французской и не¬
мецкой буржуазии. Разбитый немцами в 70 г. Мак-Магон не
постыдился выпрашивать услуги у Бисмарка. Они были ему
весьма охотно оказаны. Около Страсбурга, в Шилтихгейме, рабо¬
тало крупное машиностроительное предприятие, руководимое эмигран¬
тами. В качестве бухгалтера там работал Журд, „наркомфин‘‘ Ком¬
муны. Мак - Магоп требовал их изгнания, и Бисмарк предложил
эмигрантам выехать в двухнедельный срок.
Так неистовствовали палачи, которых тревожило будущее,
и, быть может, смутно беспокоило сознание огромности своего пре¬
ступления; трудно назвать иначе избиение, самое меньшее, 17.000
человек, и, несомненно, более 20.000. А предание 13.000 человек
такому суду, который не признает прав обвиняемого и выносит
огулом приговоры, было тоже преступлением. Никогда еще не
было в истории страны злодейства, которое в короткий срок погубило бы
столько человеческих жизней. Меньше чем в месяц подавление Ком¬
муны унесло больше жертв, чем все избиения первой Революции
в течение двух лет. Уничтожение целой части париж¬
ского населения в мае и июне 71 г.—это великое
преступление современной буржуазии.
151
Меры к задер¬
жанию бежав¬
ших.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Революция 1871 г. закончилась катастро¬
фой. Мы можем теперь определить причины
этой неудачи. Вина отдельных лиц, которую
подчас так резко подчеркивает литература самих
„коммунаров", играет второстепенную роль. На
первом плане выступает роковое совпадение усло¬
вий, независящих от человеческой воли. В 71 году обстоятельства
распылили революционные действия. События 31 октября 70 года
и 22 января 71г.—этих „дней“, порожденных патриотическим чув¬
ством, как, впрочем, и 4 сентября 70 г.,—могли в случае успеха
дать Франции новое правительство; воина принудила бы, без всякого
сомнения, признать энергичное управлепие „людей из авангарда0.
Но революционные попытки 31 октября и 22 января не были под¬
держаны Парижем и потерпели крушение. Когда вступление нем¬
цев в Париж возбудило массы, было уже слишком поздио, патрио¬
тическая лихорадка Франции уже улеглась. Затем ,,инициатива"
перешла к врагу в лице реакционных консерваторов. 18 марта
Тьер пробовал нанести удар Парижу; это закончилось полным тор¬
жеством,—больше для парижской толпы, чем для революционных
партий. Центральный Комитет, взявший власть силою событий,
состоял, по большей части, из людей умеренных; вследствие этого в ре¬
шительный момент были потеряны 10 дней, до того как выборы
в Коммуну передали здание Думы революционерам; и еще пять
дней прошло, пока, наконец, 3 апреля состоялось беспорядочное
наступление Парижа на Версаль, но оно уже запоздало. Воору¬
женная толпа встретилась с окрепшей армией и должна была
отступить; энтузиазм парижан внезапно упал. После вылазки
3 апреля революция покатилась по наклонной плоскости к оконча¬
тельному разгрому. Таким образом, в революции 1871г. все основ¬
ные элементы революционного действия оказались разделены во
времени: выступление активного авангарда, выступление масс,
военное наступление; а между тем для своего успеха все эти дей¬
ствия должны были быть тесно согласованы и происходить в корот¬
кий промежуток временц.
152
Причина пораже¬
ния.
Отсутствие един¬
ства действий.

Но и при совпадении всех этих условий
Изолированная	необходимо было учитывать роль провин-
Революция.	ции. Успех других революций зависел от на¬
личности могучего чувства, основного интереса,
служившего рычагом для восстания всей нации. Хорошо известно,
например, в какой мере ненасытное стремление крестьянина к земле
способствовало углублению и укреплению французской революции
1789 г. Ничего подобного не было в 71 г. Патриотизм выдохся;
в то, что Республика под ударом, не верили. Муниципальные тре¬
бования интересуют только Париж; что касается социалистических
идей, то лишь городское меньшинство требует экономического
освобождения. Крестьянская масса держится за свою земельную
собственность, больше всего боится потерять приобретенное иму¬
щество и враждебна всякой революции с „социальным" уклоном.
Таким образом., парижскую революцию слабо поддерживало город¬
ское население, которое могло создать лишь эфемерные Коммуны;
а против нее было сельское население, т.-е. большинство францу¬
зов. Против Коммуны боролась деревенщина Собрания, деревенщина
армии, деревенщина всей Франции, и Коммуна была обречена на гибель.
Исторические условия в известной мере
Тяжелое наслед-	объясняют и персональную слабость Коммуны,
ство Второй Импе-	ускорившую разгром. Мартовские революционеры
рии.	оставались типичными деятеляхчи Второй Импе¬
рии. Они пришли в Коммуну с определенным
и застывшим лицом, сложившимся под влиянием гонений, с целым
багажем принципов, которые им были дороги, потому что были
связаны с их преследованием. Они принесли с собой также бес¬
толковщину . тех политических кружков, в которых они жили.
Так как императорский деспотизм пресекал всякую их активность,
то многие из них утратили привычку действовать иначе, как при
посредстве слов. Им было чрезвычайно трудно освоиться с реаль¬
ным положением вещей; одни из них жили в будущем, другие—
в прошедшем. Мрачная эпоха Наполеона 111 развратила всех—
революционные силы так же, как армию и общество. Между фи¬
нансовой и военной разрухой разлагавшейся империи и распыле¬
нием Революции, подготовленной при императорском режиме, есть
любопытная аналогия.
Но если, по многим причинам, цель рево-
Последствия Ком- люции и не была достигнута, Коммуна все-таки
муны.	сильнейшми образом потрясла весь мир. Послед-
Политические по- ствия парижского движения были многочисленны
следствия. и разнообразны. Для многих людей Коммуна
представлялась страшилищем. Существует мне¬
ние, что революция 71 г. понудила к осторожности победителя
в войне, Бисмарка, пораженного столь сильным взрывом француз¬
ского национального чувства.
15*

Осторожнее стали и другие. В своих про¬
исках против республики монархисты всегда
боялись вызвать новую Коммуну с баррикадами,
расстрелами и пожарами, Коммуну, которая на
этот раз могла бы и победить. Кроме того, Тьер, желая во время
борьбы успокоить страну, заявил, что его пребывание у власти
гарантирует республику. Ему поверили, и он принужден был
с этим считаться; республиканец под давлением событий, он содей¬
ствовал учреждению республики.
Монархическое Собрание не могло простить ему этого нару¬
шения „договора", заключенного в Бордо; 24 мая 1873 г. Тьер
должен был подать в отставку. Но республика все-таки была
учреждена; это была совсем не та республика, о которой мечтала
Коммуна, это была республика, в которой власть принадлежала
профессионалам политики и королям капитала.
В общем, подавление Коммуны принесло в по¬
литическом отношении лишь относительную пользу
победителям Кровавой недели. А в экономической
области Париж был глубоко потрясен. Произ¬
водство предметов искусства и роскоши утратило часть своих
отборных мастеров: всем другим производствам был также нанесен
удар сокращением рабочей силы, — так значительно было количество
убитых, пленных и бежавших. „Парижская промышленность была
раздавлена,—пишет Лиссагарэ,—ремесленники, подмастерья, рабочие,
артисты, выделывавшие предметы особой ценности, погибли, или
были арестованы, или эмигрировали. Сапожное производство поте-
ряло почти половину своих рабочих, столярное—больше одной трети,
портняжное—десять тысяч рабочих; исчезло большинство красильщи¬
ков, обойщиков, свинцовых и цинковых дел мастеров; тем же опустоше¬
ниям подверглось производство перчаток, галантереи, корсетов и шляп;
бежали искусные ювелиры, резчики, рисовальщики по фарфору.
Мебельные предприятия, занимавшие ранее более шестидесяти тысяч
рабочих, отказывались от заказов за отсутствием рабочих рук.
Очень много хозяев добивались возвращения из Версаля своих ра¬
бочих; Муммий 1) осадного положения отвечал, что им будут по¬
сланы для замены рабочих солдаты. Как и в эпоху- отмены Нантского
эдикта, эмигранты - ремесленники унесли за границу тайну нацио¬
нального искусства, и там возникали производственные центры,
составившие конкуренцию французской промышленности4'.
*) Муммий, — римский консул, 146 г. до хр. эры, подавил восстание
ахейцев, взял и разрушил Коринф.
Прим. перев.
154
Экономические
последствия.
Учреждение Рес¬
публики.

Крушение Коммуны было ударом для
революционных организаций пролетариата. В
своем показании перед комиссией для расследо¬
вания дела 18 марта Тьер намеренно преуве¬
личил роль Интернационала; он подготовлял этим
внесенный в палату законопроект о репрессиях г
„Надлежит,—говорил он,—рассматривать, как новое преступление,
включаемое в число тех, которые охватываются уголовным законо¬
дательством, принадлежность ктакому обществу, самое
существование которого является преступлением,
так как оно имеет целыо привлекать иностранных
злоумышленников к действиям преступников фран¬
цузских, поскольку члены общества не имеют родиныВ со¬
ответствии с этим закон 14 — 23 марта 1872 года предусматривал
тюрьму и ‘штраф для каждого француза, принадлежащего или же¬
лающего принадлежать к „Международной Ассоциации рабочих
или ко всякой другой ассоциации, проповедующей те же учения
и преследующей ту лее цель“.
Отныне французская секция Интернационала могла существо¬
вать лишь как -нелегальная организация. В начале сентября
1872 г. се делегаты присутствовали на Гаагском конгрессе; они
представляли организации, иногда состоявшие из одного лпшь
штаба борцов. Французская секция превратилась в скелет, ее
крушение способствовало гибели всего Интернационала, и без тога
взрываемого борьбой между Карлом Марксом и Бакуниным.
Потрясение, испытанное всем пролетариа¬
том, способствовало созданию легенды о Ком¬
муне. Мы знаем, с каким страстным интересом
иностранные революционеры следили за париж¬
скими событиями марта 1871 г.; в их глазах
восстание Парижа, столицы революции, должно
было повлечь за собой социальный переворот во всем мире. И пока
жила Коммуна, она вызывала величайший восторг вне пределов
Франции. Событиям в Париже придавали огромное значение и не¬
терпеливо ожидали дальнейшего их хода.
„Притягательная сила восставшего Парижа была настолько
велика,—замечает Лиссагарэ,—что люди приезжали из Америки для
того, чтобы видеть зрелище, неизвестное доселе в истории* самый
большой город европейского континента в руках пролетариата44.
А затем — обвал среди пожаров, взрывов
и расстрелов! Теперь подавляло величие катаст¬
рофы, и по мере испытаний Парижа вырастал
его идеальный облик. Героизм федератов вы¬
зывал величайшее уважение к ним. Эти мужчины, женщины
и дети, умиравшие с улыбкой вызова на устах; проходившие, не
выжидая команды палача, через трупы к стене и прислонявшиеся
155
Оцепенение
после краха.
Легенда о Ком¬
муне.
Надежды мирово¬
го пролетариата.
Социальные по¬
следствия.
Крушение Интер¬
национала.

спиной к ней — они обнаруживали такое презрение к смерти
потому, что их вдохновляла великая идея. И это также содей¬
ствовало представлению о том, что у Коммуны был социальный
идеал и программа мировой революции.
Этим объясняется велачайшая скорбь не¬
которых иностранных революционеров при изве¬
стии о падении Коммуны.
„Я помню,—пишет Джемс Гилльом,—наконец,
как однажды, не устояв более, я предался от¬
чаянию; неудержимые рыдания конвульсивно потрясали меня,
и я мог взять себя в руки лишь после долгого промежутка вре¬
мени", и он добавляет: „Бакунин, тот не проявил слабости, он
ожидал поражения; он боялся только одного, чго в конечной ката¬
строфе у коммунаров не хватит мужества и энергии. Но когда он
узнал, что Париж объят пламенем, он испустил победный крик:
„Превосходно! Вэт это люди!"—говорил он Шпихигеру, быстро
войдя в кооперативную мастерскую и стукнув своей тростью по
столу.
Членя Интернационала сознавали значение иреетижа Ком¬
муны, особенно для будущего. Бакунин писал в июне 1871г.:
...„Вся правда не подлежит гласности; мы не должны умалять
престияс этого огромного факта: Коммуна—и мы должны в дан¬
ный момент защищать до последней крайности даже якобинцев,
которые умирали за нее“.
Писатели - революционеры и социалисты,
говоря о Коммуне, усиливали легенду. Коммуна
превратилась в символ рабочей революции. „Если
Парижу и сулсдено быть теперь побежденным,—
заявлял Бебель в рейхстаге,—я должен вас предупредить, что начатая
борьба является лишь небольшим сражением на передовых пози¬
циях... В скором времени боевой клич парижского пролетариата:
война дворцам, мир хижинам, смерть нищете! станет боевым кличем
всего пролетариата". Карл Маркс написал брошюру „Гражданская
война во Франции". „Коммупа,—писал он,—была... в своем каче¬
стве смелого поборника освобождения труда вполне интернацио¬
нальной. На глазах у прусской армии, которая только что при¬
соединила к Германии две французские провинции, Коммуна при¬
соединила к Франции рабочий народ всего мира“.
Этот тезис был по душе эмигрантам.
Вне парижского хаоса, Коммуна становилась
сразу же социалистической. Мы видели, как
эмиссары, посланные Коммуной для того, чтобы
поднять Францию, приходили к проповеди социализма. Когда участ¬
ники Коммуны, бежавшие за границу, могли на досуге продумать
парижские события, они вложили в свои прежние выступления
гораздо более теории, чем это было на самом деле.
156
Платформа эми¬
грации.
Отзывы вождей
социализма.
Скорбь европей¬
ских революцио¬
неров.

То, что было лишь смутным желанием, превратилось в утвер¬
ждение. Борьба за мироную социальную Революцию сама но себе
стоила того, чтобы сражаться за нее с такой самоотверженностью,
стоила того, чтобы пострадать за нее и терпеть еще и в изгнании.
Бенуа Малон написал книгу о Третьем поражепии фран¬
цузского пролетариата. Он утверждал, что дни 71 г. были
продолжением июньских дней 48 г. „Таковы наши гражданские
войны,—говорит он,— и мы еще только начинаем их“.
Так видоизменялась Коммуна по мере уда¬
ления ее во времени и в пространстве. В дей¬
ствительности, Парижский Совет Коммуны, в
кото],ом рабочих и в частности социалистов было
немного, состоял по преимуществу из мелко¬
буржуазных 1еспубликанцев, антиклерикалов
и патриотов в стиле 1793 г., из демократов, не отрицающих, ко¬
нечно, социальных вопросов, но занятых прежде всего политиче¬
скими реформами.
Из оппортунизма, из подлинной симпатии,
к рабочим. Совет Коммуны иногда предоставлял
свободу действия некоторым социалистическим
борцам; но все ограничивалось декларациями
и мелкими мероприятиями.
Путаница и бессилие правительства Коммуны и внешняя тя¬
желая обстановка были весьма мало благоприятны для социальных
преобразований. И все-таки надо признать, что Коммуна совсем
не проявляла особой вражды ни к собственности, ни даже к капи¬
талу; мы знаем, с каким уважением она относилась к Банку
Франции.
Если мы хотим понять действительный
смысл социального движения, вызвавшего вос¬
стание в Париже, нам нужно оставить Город¬
скую Думу и отщавиться в те места, где дей¬
ствуют пушки и ружья. Именно здесь Лиссагарэ искал программу
Коммуны: „Дымящиеся окопы, взрывы героизма', тесный союз ра¬
бочих и работниц всех профессий, приветствия рабочих всего мира
нашей борьбе, об'едш:ение всей буржуазии против нас —разве нет
в этом одной общей мысли, мысли о том, что здесь борктся за
новую Республику и за новый социальный строй?4* Элизе Реклю
высказывает ту же мысль. „Не через свое правительство, а через
своих защитников Коммуна создала идеал для будущего, идеал,
далеко превосходящий идеалы всех предыдущий революций*.
Это не значит, что федераты представляли собою армию со¬
циалистических теоретиков. Но в сердцах этих людей, преданных
Коммуне до полного самопожертвования, была, наряду со старой
любовью к свободе, и надежда, несомненно смутная, но упорная,
завоевать счастье путем социального переворота, и это чувство,
157
Надежны боров¬
шихся масс.
Слабость социаль¬
ного дела Ком¬
муны.
Смысл Коммуны.
Небольшое число
социалистов в Со¬
вете Коммуны.

так часто проявлявшееся на протяжении истории, возвышалось
теперь до теоретического уровня современной интеллигенции: осу¬
ществленное счастье должно было стать счастьем всего чело¬
вечества.
В этой импровизированной армии без дисциплины, люди, ко¬
торые могли бы оставаться у себя дома, охотно отдавали свою
жизнь и проявляли героизм.
Эти стремления имели неопределенный характер в начале
Коммуны, они окрепли во время борьбы, обострились в момент по¬
ражения, и они дали побежденным подлинную радость смерти.
В Коммуне, без всякого сомнения, заклю¬
чались тенденции социальной революции. С про¬
ницательностью ненависти	буржуазия в этом
не сомневалась. Буржуазия	предвосхищала осу¬
ществление коммунизма, и ярые враги Коммуны
на этом сходились с ее защитниками. Для Тьера,
вождя буржуазии, как и для Карла Маркса,
Коммуна представлялась в образе социальной
революции. Тьер был убежден в том, что должны
пострадать	существенные интересы буржуазии,	и поэтому отказался
вести	переговоры	даже с умеренной частью	Центрального Коми¬
тета; ставя интересы своего класса выше всякой морали, Тьер не
колебался в выборе средств борьбы при помощи лжи и клеветы.
А оказавшись победителем, он думал только о том, чтобы уничто¬
жить до последнего все ростки социальной революции. Отсюда
н свирепый характер репрессий. Убивали не только революцион¬
ных рабочих и мелких буржуа, сражавшихся на баррикадах, но
и всех тех, которые в будущем могли нарушить „социальный
порядок"; и не останавливались перед убийством женщин
и детей.
Привиллегированный класс принес в жертву
своему будущему спокойствию двадцать тысяч
человеческих жизней. Это гигантское преступле¬
ние придало Коммуне глубокий социальный
смысл. Теоретическим колебаниям Совета Ком¬
муны и живой, хотя смутной вере федератов,
противополагалось „классовое сознание" буржуазии,
и это сделало из Коммуны трагический эпизод „классовой
борьбы".
И все - таки достигнутые буржуазией результаты не соответ¬
ствовали пролитой крови. Не было той долгой тишины, которая после¬
довала за июньскими днями 48 года, и буржуазия очень скоро начала
тревожиться. „Мы недостаточно думаем о том, что победа налагает
и некоторые обязательства, кроме торжества,—писали в 1872 г. два
буржуазных писателя,—мы не видим, что настроение побежденных
не изменилось, и только выросло чувство мести; вопрос требует
158
Версальский
террор—это эпи¬
зод классовой
борьбы.
С самого начала
буржуазия рас¬
сматривала па¬
рижское движе¬
ние, как „со¬
циальную рево¬
люцию".

настоятельного обсуждения, так как социальная революция перма¬
нентно (непрерывно) стоит на пороге общества. Чем можем мы
преградить ей путь? Только силой оружия, только армией. Кто
решится сказать, что это всегда будет надежная сила, и кто не
хотел бы распутать гордиев узел, не вынимая меча из ножен ?“
Таким образом Коммуна прежде всего обнаружила изумитель¬
ную жизнеспособность пролетариата.
Бесчисленное множество раз обессиленный „кровопусканиями",
имя которым—июньские дни 48 г, майские дни 71 г., или „Вели¬
кая война" 1914 г., пролетариат кончает всегда тем, что вновь
устремляется к достижению своего счастья. Так упорствовал герой
греческой мифологии Сизиф, осужденный поднимать на вершину горы
огромный камепь, который вечно скатывалея вниз. Но на эгом и кон¬
чается сходство, так как Сизиф пролетариата не является покорным
и отчаявшимся рабом. Он доверяет своему непоколебимому
инстинкту, который его толкает к вершине, он знает, что достиг¬
нет цели. Каждое новое падение это новый урок для него, новый
толчек для дальнейшей борьбы.
И, действительно, жестокий опыт 71г. имел
не только отрицательные результаты; недо¬
статки революционного движения, подчеркнутые
поражением, четко выявили проблемы и подсказали их разрешение.
Крушение Коммуны показало, что во время революции не следует
оживлять прошлое, а надо действовать, исходя из современных
условий. Оно показало, что даже при благоприятных обстоятель¬
ствах революционное движение обречено на неудачу, если оно не
будет поддержано прочными организациями, существовавшими
раньше. Оно показало также, что в такой сельскохозяйственной
стране, как Франция, революция не может быть каким-то „Робин¬
зоном", брошенным на своем городском островке, но что для
ее успеха необходимо, по крайней мере, сочувствие, если не активная
помощь, деревни.
Наконец, неудача Революции 71 г. обострила классовые про¬
тиворечия. Сотрудничество между рабочими и мелкой буржуазией
показало, до какой степени ложной может быть подобная попытка,
а крупная буржуазия проявила в полном блеске свой убийственный
эгоизм. Некогда, в эпоху 1789 г., привилегированные классы
еще были способны на некоторое великодушие, хотя и тогда эти
настроения, весьма мимолетные, рассматривались, как величайшее
самопожертвование. Ничего подобного нельзя ожидать от бур¬
жуазии, которая пришла им на смену: от банковских дельцов,
заводчиков, лавочников, мелких помещиков, с их политическими
и военными лакеями, с их праздной и развратной молодежью.
Достаточно было в 71 г. со стороны спровоцированного Парижа
малейшей угрозы привиллегиям буржуазии, чтобы она благословила
величайшую бойню. Но расстрелы убивали не одних только пари-
159
Уроки Коммуны.

жан; расстрелы вышвырнули на залитую крсвыо мостовую и надежды
либеральных мирных людей, которые мечтали о постепенном
разрешении социального вопроса с помощью самой же „просве¬
щеннойм буржуазии. После этого одна лишь забывчивость могла
допускать периодическое воскрешение „реформизма44, — мертвого
понятия, рассгрелянного до конца в майскую неделю!

ОГЛАВЛЕНИЕ.
Стр.
Предисловие к русскому изданию				3
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Революционные идеи пускают корни. Массы медленно
пробуждаются. Буржуазия на страже.
Предшествующие революции. 1789 г. 		•	1*
Революция 1830 г		—
Рождение социализма		14
Революция 1848 г		—
Июньские дни 1848 г		15
Переворот 2 декабря 1851 г		—
Вторая Империя		—
Революция 4 сентября 1870 г	• . •	16
Причины Революции 1871 г		—
Париж после осады		17
Революционные партии		—
Интернационал, его слабость		—
Его программа		—
Пацифизм 70 г				18
Надежды на социальную Революцию		—
Колебания Интернационала в марте 71 г		19
Интернационал и 18 марта
Партия бланкистов, ее революционная тактика		20
Отсутствие определенной программы		—
Влияние Бланки 		—
Предания 1793 г		21
Дезорганизация партии бланкистов		—
Республиканская буржуазия		—
Попытка объединения передовых партий. Комитет 20 округов .	22
Массы после осады		23
Народные дискуссии •		24
Социальная республика и всемирная республика
Идея „Коммуны14 и муниципальная автономия		25
Два противоречивые понятия идеи Коммуны. Коммуна прудо¬
нистов 		26
Коммуна гебертистов . . 			—
Все согласны в силу взаимного непонимания		27
„Вещее слово"		—
Патриотизм Парижа		—
Союз во имя национальной обороны		28
П	161

Стр.
Французский патриотизм иностранных революционеров ....	28
Революционный патриотизм		—
Правительство обороны разжигает патриотизм, не веря в возмож¬
ность сопротивления		29
Обвинение правительства в измене			—
Восстание 31 октября 1870 г		•	.	.	.	—
22	января 1871 г		30
Париж и капитуляция		—
Париж и вступление немцев		31
Национальное Собрание. Условия выборов 		—
Собрание и Париж		32
Париж в восстании		—
Ненависть к Парижу		—
Парижская армия		33
Федерация Национальной Гвардии и Центральный Комитет . .	34
Программа Федерации		35
Престиж Центрального Комитета		—
Враждебность правительства *		—
Мысль о необходимости кровопускания		36
Роль Тьера. Его честолюбие	• • .	—
Его взгляды		37
Его темперамент		—
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Революционные дни, вызванные «великим буржуа».
Тьер и 18 марта 1871 года.
Вопрос о пушках. Цели консерваторов		38
Точка зрения парижан		39
Посредники		—
Тьер торопится		—
Тьер считает операцию нетрудной		40
Тьер заинтересован в том, чтобы произошло кровопролитие . .	—
События опережают Тьера		—
События 18 марта		41
Объявления 		—
Взятие пушек на Монмартре		—
Запоздание с увозом пушек 		42
Вмешательство толпы		—
Непокорность отряда		—
Убийство генер. Леконта и Клеман Тома		43
Полный провал правительственного плана		—
Тьер не предвидел измены войск		44
Самоуверенный приказ Тьера о выводе войск		—
Национальная Гвардия буржуазных кварталов не поддерживает
правительства				—
Бегство Тьера		45
Приказ о полной эвакуации		—
Отсутствие властей в Париже		—
Революционеры, застигнутые врасплох нападением Тьера ...	46
Роль Центрального Комитета 18 марта		—
Индивидуальные выступления			—
Центральный Комитет в Городской Думе		47
Неудача посредников		48
Инцидент Ланглуа		49
162

Стр.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Испытания Революции, которой не доставало револю¬
ционеров. Диктатура Центрального Комитета.
Члены Центрального Комитета		50
Военная инертность Центрального Комитета		51
Беспощадная ненависть Тьера к Парин.у		—
Слабость Тьера		—
Парижане боятся нападения		—
Парижская беспечность		52
Позиция Центрального Комитета		—
Эволюция Центрального Комитета в сторону революционных
кдей		33
Революционная роль Комитета		—
Программа остается все же умеренной		54
Отвращение к нелегальности и насилию		55
Люди с принципами		—
Плохой военный выбор. Роль Шарля Люллье	• - . .	56
Тревога, созданная позицией немцев		58
Центральный Комитет и „Сопротивление"	•	—
Состав „Сопротивления". Реакционеры . .			59
Республиканские буржуа и интеллигенция			—
Классовая оппозиция		—
Избранники Парижа, мэры . .			60
Депутаты		—
Различные течения „Сопротивления”		....	61
Организация и силы в „Сопротивлении"		—
Манифестации 21 и 22 марта		62
Центральный Комитет и выборы		63
Парижане желают иметь правильные выборы		—
Нескончаемые переговоры с „избранниками Парижа* • .	.	.	.	—
Клемансо в Городской Думе
Делегаты Комитета в мэрии II округа		64
Комитет 20 округов отвергает мировую сделку . 			66
Центральный Комитет отрекается от своих делегатов	....	—
Затруднения „избранников11 Парижа; позиция	Собрания	•	.	.	66
Выступление мэров		67
Тяжелое положение выборных от Парижа		—*
Скандал Сеесэ 		68
Центральный Комитет, готовый к нападению, пробует вести
вооруженные переговоры		—
Радость Парижа и разрыв соглашения 		69
Позиция Собрания объединяет всех парижан	-	.	—
Воззвание Сессэ привело в ярость Собрание		—
Слухи о монархической реставрации		70
Основания к прекращению борьбы		—
.Капитуляция* мэров		71
Последние разногласия
Поток воззваний		—
Голосование проходит спокойно 		72
Торжественное провозглашение результатов выборов		73
Тьер действует		—
И*	163

Стр.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Революционеры, поздно вышедшие на арену и не разби¬
равшиеся в современности. Правительство Коммуны.
Разноголосица лиц^и стремлений		75
Незначительное число членов Центрального Комитета ....	—
Отход умеренных. Арест полицейских шпионов		—
Запоздавшие революционеры		76
Различие социального положения		—
Различие во взглядах: Интернационал		—
Бланкисты		77
Якобинцы	*		78
Шарль Делеклюз .... •		—
„Романтики"		79
Яркие фигуры		—
Разногласия внутри самой Коммуны		81
Борьба между отдельными лицами	—
Столкновения между большинством и меньшинством		—
Силы, сводившие на нет успех Революции		82
Оптимизм	•		—
Кружковщина	•				83
Преклонение перед принципами		—
Любовь к символам	• .	84
Тени 1793 г. 			 			85
Парламентский кретинизм		86
Отсутствие системы работы 		87
Митинговые ораторы		88
Неслаженность организации Коммуны.—Коммуна и Центральный
Комитет	•		—
Центральный Комитет выражает недовольство
Притязания Комитета		89
Столкновения с Коммуной		—
Столкновения с делегатом Военной Комиссии 			90
Триумф Комитета		91
Комиссии и делегаты		92
Всеобщий хаос	•		—
Первый Комитет Общественного Спасения		93
Боязнь ответственности 		ч —
Второй Комитет Общественного Спасения		94
Слабые результаты		—
В поисках диктатора	• . .	95
Мысль о Росселе	•	—
Свыше человеческих сил .... 				96
Муниципальные обязанности		—
Коммуна смотрит на себя как на правительство		97
Подражание Наполеоновскому Правительству		—
Выбившиеся из сил борцы		—
Коммуна без лучших деятелей		98
Забывают о борьбе против Версаля		—
Неотложные задачи. Снабжение продовольствием		99
Общественные услуги		—
Почта		—
Монетный двор		100
Общественное призрение		—
Финансы		—
164

Теоретическая работа. . . ;		101
Комиссия труда, промышленности и обмена		—
Комиссия пропаганды			102
Частичные улучшения		—
Принципиальные положения		103
Декрет о брошенных хозяевами мастерских		—
Юстиция			—
Народное образование 	 •	104
Непоправимые неудачи	•	—
Общественная безопасность. Трудности задачи		~
Риго		—
Старания восстановить механизм императорской полиции ...	105
Шумиха и антипоповство		—
Заговоры				Ю6
Внешние сношения		107
Эмиссары и воззвания		—
Революция в провинции. Оскорбленный патриотизм		108
Учреждение Коммун и их неудачи		—
Роль муниципалитетов		109
Попытка организовать муниципальное движение		—
Враждебное отношение провинции к Парижу. Незнакомство
с парижскими настроениями		110
Раздражение против парижского патриотизма		—
Мысль о том, что республике ничто не угрожает. Страх перед
якобинством и социализмом	 Ш
Вражда к диктатуре Парижа		—
Влияние клеветы		—
Военная делегация		11?
Неудачные попытки к примирению		—
Эд, Дюваль, Бержере		113
Неожидааное нападение 2 апреля		—
Народное; волнение	•		—
Коммуна увлечена потоком 			—
Вылазка 3 апреля. Оптимистические толпы		114
Тьер восстановил свое войско		—
Катастрофа		115
Последствия		—
Клюзере				—
Сложная карьера кондотьера		116
„Блефф“			-
Генерал-любитель		117
Презрение к Национальной Гвардии		—
Инертная оборона			118
Потери			—
Россель офицер регулярной армии 			—
Патриотизм		—
Любовь к военным формам		119
Россель и Коммуна		—
Попытки установить дисциплину			—
Проект диктатуры				120
Внутренняя оборона Парижа		—
Сражения под городом . •		—
Бегство Росселя			121
Делеклюз	•		—
Домбровский . . 			—
Состояние армии федератов				122
Штабы					—
Стр.
165

Стр.
Службы				122
Солдат. Вера и отвага		—
Слабозть наличного состава			123
Отсутствие дисциплины . . . •	  .	—
Поражения 		—
ГЛАВА ПЯТАЯ.
Агония Коммуны.
21 мая, весенний воскресный день		124
Вступление версальцев	• *		—
Последнее заседание Коммуны		—
Инертность, а затем отречение военной комиссии		125
Окончательное разрушение командования		126
Беспорядочная борьба 		—
Медлительность версальцев, отчасти умышленная		127
Ночь с 21 на 22 мая 		—
Понедельник 22 мая		—
Вторник 23 мая				—
Занятие Монмартра		128
Версальские убийства	* 		—
Пожары . .			—
Среда 24 мая		129
Эвакуация и пожар Городской Думы		—
Взятие Пантеона				—
Коммуна расстреливает		—
Мэрия XI округа и толпа на площади Вольтера		130
Убийство графа Бофор			—
Заложники		131
Расстрел шести заложников		—
Четверг 25 мая 		—
Защита Бютт-о-Кэйль		132
Расстрел доминиканцев Д'Аркуэля		—
Сопротивление на Шато Д‘0		—
Смерть Делеклюза	. •	133
Пятница 26 мая	•	—
Жажда мести				134
Расстрел Жеккера *		—
Массовый расстрел на улице Аксо		—
Суббота 27 мая			135
Взятие Пер-Лашез		—
Воскресенье 28 мая		136
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Преступление на службе у «порядка».
Настроения реакции				137
Настроения армии		138
Ненависть версальской эмиграции		—
Бойня		139
Расстрелы пленных		—
Расстрел подозреваемых участников борьбы		140
Ошибки		—
Охота га подозреваемыми в поджогах		—
166

Стр.
Избиение раненых н медицинского персонала		141
Охота за членами Центрального Комитета и Коммуны .....	142
Варлен 		—
Охота за республиканцами			143
Охота за иностранцами			144
Случайные убийства		—
Организованные избиения			—•
Зверские убийства		345
Надэугательства над трупами		146
Возвращение веселящихся элементов в Париж, превращенный
в бойню	•			—
Пленные		147
Случайные аресты		—
Расстрелы в пути			—
Галиффе		—
Прибытие процессий в Версаль		—
Тюрьмы и лагери для арестованных		148
.Понтоны и форты		—
Легальные репрессии		—
Военное правосудие 		—
Отсутствие гарантий для	обвиняемого		149
Поведение обвиняемых		—
Коллективная месть, а не правосудие		150
Приговоры				—
Меры к задержанию бежавших		151
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Причины поражения			152
Отсутствие единства действия		—
Изолированная Революция		153
Тяжелое наследство Второй Империи		—
Последствия Коммуны	• .	—
Политические последствия		—
Учреждение Республики		154
^Экономические последствия		—
Социальные последствия		155
Крушение Интернационала		—
Легенда о Коммуне		—
Надежды мирового пролетариата		—
Оцепенение после краха 	 		—
Скорбь европейских революционеров •		156
Отзывы вождей социализма		—
Платформа эмиграции		—
Смысл Коммуны		157
Небольшое число социалистов в Совете Коммуны		—
Слабость социального дела Коммуны		—
Надежды боровшихся масс		—
С самого начала буржуазия рассматривала парижское движе¬
ние, как «Социальную Революцию"		158
Версальский террор—это эпизод классовой борьбы		—
Уроки Коммуны	•		159
167

Рабочее Изд-во „ПРИБОЙ"
СЕРИЯ КНИГ:
и лирик зшишм!
Вып. 1. Об „Уроках Октября44 (сборн.
статей). 3 изд.		80	к.
Вып. 2. Н. Ленин — О Троцком и
троцкизме (с пред. Ольминского). 55 ,,
Вып. 3. Г. Сафаров — Троцкизм или
ленинизм? 2 изд	20	„
Вып. 4. Г. Сафаров — Ленинизм и
мировые пути Октябрьской Рево¬
люции. 2 изд	12	„
Вып. 5. С. Канатчиков—История од¬
ного уклона. 4 изд	60	„
Вып. 6. П. Залуцкий — Что такое
мелкобуржуазный уклон оппози¬
ции. 2 изд. (печ.)	— „
Вып. 7. Г. Евдокимов—В защиту пар¬
тии. 2 изд	25 „
Вып. 8. Г. Сафаров—Теория перма¬
нентной революции и троцкизм.
2	изд. •		12 ,,
Вып. 9. Троцкизм и молодежь
(сборн. материалов)	15 „
Вып. 10. Троцкий о Ленине и лени¬
низме (сборн. под ред. и с пре¬
дисловием Г. Сафарова) .... 60 ,,
Вып. 11. Коларов—„Октябр. Уроки"
и Болгарская Коммун. Партия . 10 „
Вып. 12. Саркис—Еще об одном свой¬
стве троцкизма ........ 15 „
Вып. 13. А. Мартынов—У истоков
троцкизма (печ.)	— ,,