Мастерство
революционных
демократов-
публицистов
Л. Е. Татаринова
А. И. ГЕРЦЕН
Москва
«Мысль»
1980

87.3(2)
Т12
61001-151
004(01 )-80
Редакция литературы
по теории и практике
идеологической работы
и журналистике
137-80	4502010000
(О Издательство «Мысль» 1980

Введение
А.	И. Герцен — писатель-революционер занимает одно
из центральных мест в истории развития русского ос¬
вободительного движения, русской передовой мысли.
Все многогранное творчество его публицистично, со¬
грето страстной личной заинтересованностью. Еще
в 30-х годах во вступлении к «Запискам одного моло¬
дого человека» Герцен писал: «...я вдвигаю свое «я»
во все окружающее, борюсь с ним, раскрываю свою
душу всему, всасываю ею весь мир, переплавляю его,
как в горниле, сознаю связь с человечеством...»1
Эту «связь с человечеством», как и способность
вживаться «в скорби и вопросы современности», Гер¬
цен пронес через всю свою жизнь, и оттого так огром¬
на была сила воздействия его публицистики, своеобра¬
зие которой заключалось в неотделимости авторского
«я» от судеб родины, в страстной идейной целеустре¬
мленности, лирической взволнованности и вместе
с тем в строгом социологическом подходе к анализу
явлений действительности.
В философских трудах, в публицистических статьях
и художественных произведениях писатель поднимал
важнейшие и насущные проблемы времени: освобо¬
ждение народа и его роль в исторических судьбах Рос¬
сии и Запада, борьба с самодержавием и крепостниче¬
ством, судьбы европейской цивилизации и революции,
интернационализм и национальный вопрос.
Дар публициста у Герцена сочетался с глубоким
умом ученого-социолога, трезво отдающего отчет в
том, на каких позициях он стоит, чьи интересы защи-
1 Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. I. М., 1956, с. 258
(в дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте: римской ци¬
фрой обозначается том, арабской — страница).
3

щает. «Господствующая ось, около которой шла наша
жизнь — это наше отношение к русскому народу, вера
в него, любовь к нему... и желание деятельно участво¬
вать в его судьбах» (XVIII, 276), — написал Герцен
в 1864 г. в «Письмах к противнику», как бы подводя
итог всей своей деятельности.
Герцен прошел сложный путь идейного развития,
наполненный надеждами и разочарованиями. Методо¬
логической основой для понимания эволюции миро¬
воззрения Герцена, его сильных и слабых сторон
являются статьи В. И. Ленина, и прежде всего став¬
шая классической статья «Памяти Герцена», в которой
В.	И. Ленин объяснил причины либеральных колеба¬
ний дворянского революционера и определил веду¬
щую линию его идейно-политического развития. Гер¬
цен, по словам В. И. Ленина, был политическим
деятелем, которым владела «беззаветная преданность
революции...»1. Защищая его от «рыцарей либераль¬
ного российского языкоблудия», которые не могли
и не хотели понять причины «духовной драмы» Герце¬
на и характера его скептицизма, В. И. Ленин вскрыл
отличие скептицизма Герцена от скептицизма либера¬
лов, вылившегося в «холуйский, подлый, грязный
и зверский либерализм, либерализм, который расстре¬
ливал рабочих в 48 году... и который проклинал, не
умея понять его классовой природы, Герцен»2.
Ведущей тенденцией в идейном развитии Герцена
был демократизм, приведший его в лагерь револю¬
ционной демократии. В. И. Ленин, защищая идейное
наследство русской демократии, определил черты, от¬
личающие демократа от либерала: «...демократ верит
в движение масс, его силу, его правоту, нисколько не
боясь этого движения... Либерал боится движения
масс и последовательной демократии более, чем реак¬
ции» 3.
Герцен был всегда на стороне народа, страстно
и непримиримо боролся за его освобождение. «Борь¬
ба — моя поэзия!» — говорил он. И действительно, по¬
эзией борьбы пронизана каждая сурока его произведе¬
ний. Недаром даже спустя десятилетия они вызывали
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 261.
2 Там же, с. 256, 257.
3 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 48.
4

и вызывают ожесточенную полемику, находя своих го¬
рячих приверженцев и врагов.
Сила воздействия публицистики Герцена заключа¬
лась и в ее необыкновенной художественности. Герцен
мыслил образами, его слово находило яркую и эмо¬
циональную образную форму выражения, отличалось
неистощимой фантазией, силой воздействия.
Талант художника-публициста, проявившийся в
творчестве Герцена еще в 30 —40-х годах, с особенной
силой раскрылся в 50-60-х годах XIX в., период идейно¬
го становления писателя на позиции революционной
демократии. В многочисленных жанрах публицистики:
письмах, очерках, политических фельетонах, памфле¬
тах, сатирических заметках — отразилось все богатство
и многообразие публицистических приемов, изобрази¬
тельно-выразительных средств стиля Герцена. Как пу¬
блицист он поднял слово на такую высоту, которой
никто не достигал до него, никто не писал таким не¬
повторимым по яркости, блеску, экспрессивности
и эмоциональной насыщенности, правдивым и сво¬
бодным русским языком.
С особенной силой талант Герцена прозвучал
в «Колоколе», именно здесь его публицистика стала
политическим делом.
В свободном слове видел Герцен мощное средство
революционной борьбы за благо Родины, открытое
«вольное слово» рассматривал как «переход к дей¬
ствию». И впоследствии он имел право сказать: «Дело
русской пропаганды для нас не каприз, не развлечение,
не кусок хлеба — а дело нашей жизни, наша религия,
кусок нашего сердца, наша служба русскому народу»
(XIII, 198)..
В «Колоколе» Герцен широко развернул пропаган¬
ду и революционную агитацию, обращаясь к массовой
аудитории с призывом к действию. В этой первой сво¬
бодной русской газете с наибольшей полнотой отрази¬
лась острота злободневного политического содержа¬
ния — этого важнейшего признака истинной публици¬
стики1. Здесь впервые в русской печати Герцен вел
систематическое обличение самодержавия, сановной
бюрократии, помещиков-крепостников, церкви и про¬
дажной журналистики. В «Колоколе» особенно полно
и выразительно прозвучала страстная убежденность
1 См. Ученова В В. Публицистика и политика. М., 1973, с. 3.
5

писателя в победе социализма. Могучее слово Герцена
энергично, остро и образно боролось со всем косным
и реакционным во имя светлого будущего. Известно
высказывание В. И. Ленина о значении слова в опреде¬
ленную историческую эпоху: «...слово тоже есть дело;
это положение бесспорное для приложения к истории
вообще или к тем эпохам истории, когда открытого
политического выступления масс нет, а его никакие
путчи не заменят и искусственно не вызовут»1.
Творческое наследие Герцена последовательно и
всесторонне изучается советскими исследователями.
Современное литературоведение рассматривает раз¬
ные аспекты деятельности Герцена: его художествен¬
ное творчество, этические и философские воззрения,
литературную критику, журналистское мастерство. За
последние два десятилетия появилось много глубоких
и интересных работ, принадлежащих перу историков,
философов, социологов, языковедов, текстологов. Вы¬
шло снабженное прекрасными научными коммента¬
риями 30-томное академическое Собрание сочинений
А.	И. Герцена, факсимильное издание «Колокола»
и «Полярной звезды». Изучается и публицистическое
наследие Герцена. Тем не менее еще недостаточно ис¬
следованы его публицистические произведения в «Оте¬
чественных записках» в 40-х годах и в «Колоколе»,
прежде всего с точки зрения мастерства писателя.
В работах, посвященных Герцену, содержатся на¬
блюдения, касающиеся жанровой природы его творче¬
ства и отдельных особенностей его неповторимого
стиля2. В ряде статей и брошюр рассматриваются от¬
дельные проблемы, касающиеся мастерства Герцена-
публициста 3. И все же эта сторона творчества Герцена
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 11, с. 59.
2 См., например: Черепахов М. Герцен-публицист. М., 1960;
Путинцев В. А. Герцен-писатель. М., 1963; Эльсберг Я. Герцен.
Жизнь и творчество. М., 1963.
3 См. Стражев В. Из наблюдений над стилем и языком Герце¬
на.—«А. И. Герцен. 1812—1870». Сборник статей. М., 1946; Ми¬
щенко А. Публицистическая фразеология в языке А. И. Герце-*
на.—«Ученые записки Казахского университета», 1958, з. 34, вып
3; Желвакова И. А. Литературный образ в публицистике А. И. Гер¬
цена («Колокол» 1857—1867). — «Революционная ситуация в Рос¬
сии 1859—1861 гг.». М., 1962; Максимова М. К. Лексика романтиз¬
ма в публицистике А. И. Герцена. — «Ученые записки Ленинград¬
ского педагогического института им. А. И. Герцена», 1965, т. 268,
Азанов В. И. Памфлеты Герцена в «Колоколе». Саратов, 1974,
6

еще не привлекает к себе должного внимания исследо¬
вателей. В предлагаемой работе мы ни в коей мере не
претендуем на сколько-нибудь полный анализ публи¬
цистики Герцена. В книге основное внимание уделяет¬
ся анализу публицистических особенностей художе¬
ственного творчества Герцена 30 —40-х годов и
рассмотрению мастерства публицистического стиля
писателя в его философских произведениях, фельето¬
нах в «Отечественных записках», публицистике перио¬
да 1848 г. и публицистике «Колокола»
Роот А. А. Типология передовых статей Герцена в «Колоколе».
Казань, 1974, и др

«Мышление
без действования—
Глава I мечта!»
Александр Иванович Герцен родился в Москве 25
марта (6 апреля) 1812 г., почти накануне нашествия
Наполеона, в семье богатого барина И. А. Яковлева.
Его детство наполняли рассказы о пожаре Москвы,
о Бородинском сражении, о героизме русского народа,
которые были его «колыбельной песнью, детскими
сказками», его «Илиадой» и «Одиссеей». Первыми
книжными увлечениями стали философские повести
Вольтера, гётевский «Вертер». Он заучивал наизусть
запрещенные стихи Пушкина, «Думы» Рылеева, «Горе
от ума» Грибоедова, читал Расина, Буало, восторжен¬
но преклонялся перед шиллеровскими «Разбойника¬
ми». Любовь к Шиллеру, к его поэзии Герцен пронес
через всю жизнь. С героями Шиллера у него были свя¬
заны юношески-романтические представления о благо¬
родстве, неподкупности, страсти вдохновения. Поэзия
Шиллера звала к действию. Поэтому знаменательно,
что девизом «Колокола» стало начало эпиграфа
к шиллеровской «Песне о колоколе» — «У1уо8 уосо!»
(«Зову живых!»).
Глубокое влияние на него оказали события 14 дека¬
бря 1825 г. Восстанию декабристов Герцен был обязан
своим нравственным пробуждением. Герцен вспоми¬
нает о чувстве, которое он испытал, присутствуя
в Кремле на торжественйом молебствии в честь воца*-
рения Николая I. «Мальчиком четырнадцати лет, поте¬
рянным в толпе, я был на этом молебствии, и тут,
перед алтарем, оскверненным кровавой молитвой, я
клялся отомстить казненных и обрекал себя на борьбу
с этим троном, с этим алтарем, с этими пушками»
(VIII, 62). И вся последующая жизнь Герцена была от¬
дана этой борьбе и неустанным поискам революцион¬
8

ной теории, способной объяснить, как в корне изме*
нить существующую действительность. На всю жизнь
Герцен сохранил культ «людей 14 декабря». Однако
в своей революционности он пошел дальше декабри¬
стов, правильно видя причины их поражения в том,
что «народ остался равнодушным зрителем» восста¬
ния.
Студенческие годы Герцена в Московском универ¬
ситете прошли под знаком дворянской революционно¬
сти и увлечения идеями западноевропейских социали-
стов-утопистов Сен-Симона, Фурье. В университете
царил дух свободолюбивых настроений: «Мы и наши
товарищи говорили в аудитории открыто все, что при¬
ходило в голову; тетрадки запрещенных стихов ходили
из рук в руки, запрещенные книги читались с коммен¬
тариями, и при всем том я не помню ни одного доно¬
са из аудитории, ни одного предательства» (VIII, 117).
О круге его философских интересов свидетельствуют
и написанные им в 1832—1833 гг. статьи «О месте че¬
ловека в.природе» и «Аналитическое изложение сол¬
нечной системы Коперника». В конце марта — начале
апреля 1833 г. в письме к Е. В. и Д. В., Пассекам и
М. П. Носкову он писал: «Приближается время выхода
из университета. Многим, очень многим обязан я ему;
науками, сколько в состоянии был принять и сколько
он в состоянии был мне дать. Но главное — методу
я там приобрел, а метода важнее всякой суммы позна¬
ний» (XXI, 11-12).
Такие события, как польское восстание 1830 —
1831 гг., июльская революция 1830 г. во Франции, спо¬
собствовали росту революционных настроений русской
молодежи. Впоследствии, вспоминая университет, Гер¬
цен писал в «Былом и думах»: «Славное было время,
события неслись быстро. Едва худощавая фигура Кар¬
ла X успела скрыться за туманами Голируда, Бельгия
вспыхнула, трон короля-гражданина качался, какое-то
горячее, революционное дуновение началось в пре¬
ниях, в литературе. Романы, драмы, поэмы — все сно¬
ва сделалось пропагандой, борьбой» (VIII, 133).
Социальные противоречия, вызвавшие восстание
декабристов, еще более обострились в 30-х годах.
В передовых кругах русского общества поднялась но¬
вая широкая волна революционного и оппозиционно¬
го движения, возникшая на почве усиливавшегося рас¬
9

пада крепостного строя, развития капиталистических
отношений, и в первую очередь роста недовольства
крестьянских масс, все чаще переходившего в откры¬
тое возмущение.
Несмотря на жестокий режим правительственной
реакции, на гонения, которым подвергалось всякое
прогрессивное слово в печати, 30-е годы стали свое¬
образным подготовительным периодом в развитии ре¬
волюционной теоретической мысли, расцвет которой
наступил в 40-х годах. Этот период был одним из зна¬
чительных в истории русского общественного движе¬
ния. Развитие общественной мысли сосредоточивалось
преимущественно в студенческих кружках, среди ко¬
торых особенно выделялись кружки Станкевича и
Герцена. Члены кружка, возглавляемого Терпеном (в
состав его входили Н. Огарев, Н. Сазонов, Н. Сатин,
позже к ним примкнули В. Пассек и Н. Кетчер), поми¬
мо общефилософских проблем уже в 30-х годах обра¬
щались к социально-политическим вопросам действи¬
тельности, чтобы разобраться в существующих проти¬
воречиях. Увлечение идеями утопического социализма
было связано со стремлением найти новую револю¬
ционную теорию переустройства общества.
Основной чертой, отличавшей Герцена и русских
социалистов, что особенно проявилось в 40-х годах,
было их стремление сочетать идеи социализма с поли¬
тической борьбой 1. Проповедью идей социализма, ко¬
торые в условиях России приобретали широкий анти¬
крепостнический характер, русские социалисты-уто¬
писты способствовали пробуждению в разных кругах
общества протеста против существующего строя.
Герцен стремился к активной деятельности. В ноя¬
бре 1836 г. он писал в «Записной тетради»: «Мышле¬
ние без действования — мечта!» (I, 330). Его кружок
собирался вести широкую пропаганду социалистиче¬
ских идей через журнал. В программе и плане издания
журнала, составленном в 1833 г., он писал о цели жур¬
нала: «Следить за человечеством в главнейших фазах
его развития, для сего возвращаться иногда к былому,
объяснить некоторые мгновения дивной биографии
1 А. И. Володин убедительно возражает против утверждения,
что уже в 30-х годах Герцен и Огарев соединили утопический со¬
циализм с революционной борьбой (см. Володин А. И. Начало со¬
циалистической мысли в России. М., 1966, с. 126—128).
10

рода человеческого и из нее вывести свое собственное
положение, обратить внимание на свои надежды» (I,
59). Философия истории, философия природы, теория
литературы должны были занимать видное место
в плане издания, однако Герцен даже не успел возбу¬
дить ходатайство о разрешении журнала. В ночь с 20
на 21 июля 1834 г. он был арестован1. Аресту подвер¬
глись и другие члены кружка, которые после дознания
были рассеяны по всей России. Следственная комиссия
изъяла «Программу и план журнала» вместе с руко¬
писными произведениями Г ерцена, философской
статьей «О месте человека в природе» и биографиче¬
ским отрывком «День был душный».
Тюрьма и ссылка обострили оппозицию Герцена
к николаевской действительности. Годы ссылки спо¬
собствовали более быстрому формированию его рево¬
люционного мировоззрения и дали ему множество
впечатлений, обогатили как писателя. Он познал госу¬
дарственный режим, с особенной отчетливостью про¬
являвшийся в захолустном городке, познакомился с
царской администрацией, с диким произволом суда,
с удушающей тупостью канцелярии. Он увидел всю
пошлость местной «аристократии», забитый народ
в его горестях и несчастьях, испытал на себе тяжесть
и произвол чудовищного николаевского режима.
К 30-м годам относятся первые литературные опы¬
ты Герцена, в которых он отдал дань романтизму.
Однако критический элемент в* ранней прозе Герцена
придавал его романтизму действенный характер и яр¬
ко выраженную социальную направленность.
Реалистические тенденции в мировоззрении ранне¬
го Герцена проявились в решении вопроса об отно¬
шении искусства к действительности. Герцен прида¬
вал огромное значение литературе и искусству. Гёте,
Шиллер, Вальтер Скотт, французская литература:
Бальзак, Гюго, Жорж Санд, немецкий романтик
Гофман—всем этим писателям и их произведениям
Герцен дал оценки с точки зрения активного,
революционно-действенного вмешательства в жизнь.
Вопросу об отношении искусства к действительности
были посвящены произведения «Гофман», «Первая
1 См. «Летопись жизни и творчества А. И Герцена. 1812—1850»
М., 1974, с. 62.
11

встреча», написанные Герценом в Крутицких казармах
во время отбывания им тюремного заключения перед
ссылкой. В статье «Гофман» — первом из его опубли¬
кованных произведений («Телескоп», 1836 г.) — во
многом идеализирован характер творчества Гофмана,
но и в ней Герцен призывает писателей обратиться
к жизни, действовать во имя земных целей. С иронией
говорит он о тех из них, которые «воображали, что
все земное слишком низко для них, и жили в облаках,
но это им не прошло даром» (I, 65). Публицистич¬
ность, которая была всегда свойственна Герцену,
о чем бы он ни писал, обусловливалась соотнесен¬
ностью его творчества с самыми насущными вопроса¬
ми современности.
Обращение к ранним произведениям Герцена необ¬
ходимо для понимания становления мировоззрения
и творческого метода писателя-реалиста. В очерке
«Первая встреча», окончательный вариант которого
был записан в Вятке в 1836 г., Герцен передает рассказ
одного немецкого путешественника о двух его встре¬
чах с Гёте. Главная мысль Герцена заключена в сле¬
дующих словах путешественника: «Великий человек
живет общею жизнию человечества; он не может быть
холоден к судьбам мира, кгколоссальным обстоятель¬
ствам ; он не может не понимать событий совре¬
менных, они должны на него действовать, в какой бы
то форме ни было» (I, 117).
Художник должен участвовать своим творчеством
в жизни общества, активно влиять на него, он не
имеет права оставаться равнодушным к событиям
своей эпохи. «Я вам уже сказал, что я готов прекло¬
нить колени перед творцом «Фауста», так же, как го¬
тов раззнакомиться с тайным советником Гёте, ко¬
торый пишет комедии в день Лейпцигской битвы и не
занимается биографией человечества, беспрерывно за¬
нимаясь своей биографией» (I, 120). За холодное прене¬
брежение, с которым Гёте смотрел на общественно-
политические события своего времени, Герцен ставит
его в нравственном отношении ниже рядового офице¬
ра, проникнутого сознанием гражданского долга.
Все это характеризует романтизм Герцена как ро¬
мантизм общественно активный, протестующий. Не¬
даром Герцен сочувственно относился к Гейне за то,
что он «бичует своим ядовитым пёром направо и на¬
12

лево старое поколение, которое разобщило себя с ро¬
диной...» (I, 65). Увлекаясь в юности философией Шел¬
линга, Герцен тем не менее не был согласен
с мыслями философа о «бесцельности» искусства и
0 том, что произведение должно вызывать в человеке
только чувство удовлетворения.
В «Первой встрече» Герцен уже наметил главную
проблему своего мировоззрения и творчества — про¬
блему сочетания «частного» и «общего» — отношения
личности к государству, необходимости «живой дея¬
тельности», деятельности практической. Тема со¬
циальных противоречий в окружающей жизни непре¬
станно волновала его. И даже в таком наиболее
романтическом произведении, как «Елена» (первона¬
чально эта повесть называлась «Там»), он выступал
в защиту поруганного человеческого чувства, против
существующих уродливых социальных и этических
норм. Высокая гуманность, внимание к личности жен¬
щины, глубокий лиризм Герцена проявились уже
в этом наполненном романтическими условностями
отрывке.
Ранние романтические произведения Герцена «Ле¬
генда», драматические опыты «Лициний» (из римских
сцен), «Вильям Пен» 1 и др., слабые в художественном
отношении, необычайно важны для понимания стано¬
вления его мировоззрения, путей идейных исканий.
Герцена интересовала эпоха крупных исторических
переворотов, ломки старого общественного порядка.
Сюжет драматического отрывка «Лициний» взят из
истории времен разложения Римской империи и по¬
явления христианства. Герой произведения Лициний
видит неизбежную гибель одряхлевшего, не способно¬
го к жизни Рима, раздираемого неразрешимыми про¬
тиворечиями, непримиримой враждой между аристо¬
кратами и угнетенным народом — плебеями. Необхо¬
дим социальный переворот, который изменит не толь¬
ко форму правления, но и всю систему общественных
отношений. Здесь Герцен впервые проводит аналогию
между современным состоянием общества и эпохой
гибели Римской империи. Народ представляется Ли-
цинию в образе Рема, побежденного братом Ромулом,
1 Драматические опыты написаны Герценом во «владимирский»
период (1838—1839 гг.).
13

отобравшим у него все права. Но народному восста¬
нию как стихийной силе разрушения противопостав¬
ляется христианство как сила разума, любви и позна¬
ния, в котором Лициний находит истину. Рассматри¬
вая христианство как социальное демократическое
течение, Герцен в силу незрелости своего мировоззре¬
ния идеализировал его. В «Лицинии» он романтически
раскрывает реалистически намеченную ситуацию.
В стихотворном отрывке «Вильям Пен» та же
мысль, тот же основной мотив, но решенный иначе.
Здесь реалистическая тенденция взяла верх над от¬
влеченной романтикой, и произведение, задуманное
в плане романтического утверждения отвлеченно-про¬
светительского идеала, оканчивается его реалистиче¬
ским разоблачением.
Попытка Пена осуществить свои социалистические
мечты, учредив общину на проповедуемых им нача¬
лах, ради чего он решает уехать в Америку, оканчи¬
вается полным крушением. И это вполне понятно, ибо
для торжества идей социализма необходим коренной
переворот во всей системе общественных отношений.
Характерно, как справедливо отмечают исследовате¬
ли, что Герцену уже в эти годы была чужда идеализа¬
ция Америки, свойственная многим утопическим со¬
циалистам Западной Европы. В письме к Н. Кетчеру
от 20 августа 1838 г. он писал: ««Об Америке» соч.
Токвиля нагнало скорбь и грусть на меня. Он в заклю¬
чении говорит: «Две страны несут в себе будущее:
Америка и Россия». Но где же в Америке начало буду¬
щего развития? Страна холодная, расчетливая. А бу¬
дущее России необъятно — о, я верую в ее прогрессив¬
ность» (XXI, 386-387).
В «Вильяме Пене» Герцен разоблачает утопизм
своей положительной концепции 1. Подходя вплотную
к изображению русской действительности, он видит
невозможность осуществления своего утопического
идеала, с которым русская жизнь находилась в крича¬
щем противоречии. Реалистическая и сатирическая на¬
правленность в творчестве Герцена крепнет, отражая
его эволюцию от возвышенно-романтического взгляда
на жизнь к материалистическим воззрениям, обога¬
1 Более подробный анализ см.: Татаршюва Л. Е. Творчество
А. И. Герцена. М., 1960.
14

щенным конкретным знанием общественного бытия.
По определению самого Герцена, в его драматических
опытах «виден остаток религиозного воззрения и путь,
которым оно перерабатывалось не в мистицизм, а
в революцию, в социализм» (1, 337).
Годы ссылки, непосредственное соприкосновение
с крепостнической действительностью углубили рево¬
люционный протест Герцена. В конце 30-х годов
он создает замечательное художественное произведе¬
ние, наполненное публицистическим пафосом, — «Запи¬
ски одного молодого человека»1. Оно было основано
на автобиографическом материале и показало творче¬
ское развитие Герцена, который с особой теплотой от¬
носился к этому произведению и связывал «Записки»
с «Былым и думами». «Записки» сыграли важную
роль в становлении реализма Герцена как литератора
и философа. Они оказались тем жанром, в котором он
мог более полно проявить свой талант художника-
публициста.
В «Записках» внимание Герцена привлекают во¬
просы общественной жизни и пути развития характе¬
ра. В произведении необычайно остро ощущается ат¬
мосфера субъективности, предельно личной соотнесен¬
ности с изображаемым. Герцен сам неоднократно
писал об этой характерной черте творчества: «связи
с человечеством», вторжении своего «я» во все окру¬
жающее, что делало его произведения действенными,
публицистически целенаправленными.
Герцена интересует становление личности, в кото¬
рой отржается все многообразие жизненных противо¬
речий. Переходя от понимания общих закономерно¬
стей человеческого характера к частному их проявле¬
нию в развитии отдельного индивида, он стремится
показать зависимость человека от среды, социальную
обусловленность его жизненного поведения и характе¬
ра. Поэтому, чтобы раскрыть формирование психоло¬
гии того или иного лица, он обращается прежде всего
к его воспитанию, биографии.
В «Записках» с необычайной простотой и непосред¬
ственностью раскрывается психология ребенка, ко¬
торый постепенно под воздействием окружающей об¬
1 Впервые опубликованы в «Отечественных записках» (1840,
№ 12; 1841, № 8>.
15

становки получает представления о мире. Рассказы,
услышанные в детстве, воспитание, общение с учите¬
лями, разнообразное чтение и рано пробудившийся
интерес к вопросам современности — все это явилось
залогом будущего характера героя. Читая «Записки»,
мы можем проследить за идейным становлением
самого Герцена. О воздействии декабристов нельзя
было писать, но круг чтения молодого Герцена гово¬
рит о том, как воспитывался будущий борец за
свободу.
В первой части «Записок» еще много романтики,
юношеских восторгов, порой мечтательной сентимен¬
тальности (дружба с меленковской родственницей, по¬
этическое объяснение с Огаревым), когда «билось
сердце, слезы навертывались на глазах». Этот гимн
юности, дружбе, любви, написанный несколько высо¬
ким, патетическим слогом, сменяется во второй части
произведения строгим повествовательным строем ре¬
чи. На смену добродушному юмору приходит злая
ирония, сатира. Молодой человек уже стал иным,
«завиральные идеи начинают облетать, как желтые
листья». Он на пути в город Малинов, «худший город
в мире». И все же молодой человек еще романтик,
идеалист, и понадобилось резкое столкновение с дей¬
ствительностью, чтобы из романтика-идеалиста он
стал зрелым, реально оценивающим жизнь человеком.
Вторая часть «Записок» — это социально-бытовой
очерк жизни губернской провинции, созданный рукой
сатирика. Портретная галерея провинциальных чинов¬
ников, чьи образы местами даны в плане гротеска,
картины большого обеда (частично использован эпи¬
зод обеда, нарисованный Герценом в очерке 1836 г
«Вторая встреча»), губернского приема, бала, описа¬
ние «нормального» для малиновцев — все это прониза¬
но резкой иронией, переходящей в сатиру, и позднее
найдет отражение в создании бытового фона романа
«Кто виноват?». Пошлая, скучная жизнь, сведенная
к материальным потребностям, жизнь без малейших
умственных интересов — вот обычное состояние мали¬
новцев. Наблюдая за обитателями Малинова, моло¬
дой человек приходит к выводу, что во всем городе
«было три глаза выразительные, два из них принадле¬
жали одной приезжей барышне, третий — кривой бо¬
лонке губернаторской» (I, 298).
16

Сарказм Герцена явно предвещал высказывания
доктора Крупова: «Больные в доме умалишенных
меньше бессмысленны. Толпа людей, двигающаяся
и влекущаяся к одним призракам, по горло в грязи,
забывшая всякое достоинство, всякую доблесть;
тесные, узкие понятия, грубые, животные желания...»
(I, 293). Малинов вырастает в символ ужасаюшей
неразумности общественных и нравственно-бытовых
норм самодержавно-крепостнической России. Герцен
полон негодования, но вместе с тем он сознает, что
виновны не люди, а обстоятельства, сделавшие их та¬
кими: «Бедные люди! Они под тяжелым фатумом; ви¬
новаты ли они, что с молоком всосали в себя понятия
нечеловеческие, что воспитанием они исказили все по¬
рывы, заглушили все высшие потребности? Так же не
виноваты, как альбиносы, которые вдыхают в себя се¬
верный болотный воздух, лишающий их сил и зара¬
жающий их организм» (I, 294).
Герцен стремится указать на главного виновника
пошлой жизни и мелких интересов малиновцев. Глу¬
бокий гуманизм Герцена сказывается в подходе к че¬
ловеку с научно-социальной точки зрения. Человек
рождается с хорошими задатками, но он — продукт
общественной среды, окружающих общественных от¬
ношений, и если общество устроено неразумно, то
страдает и человек. Поэтому феодально-крепостниче¬
ский строй несовместим с лучшими стремлениями лю¬
дей и его надо уничтожить — вот позиция автора.
Наиболее острой политической сатирой прозвучала
глава «Патриархальные нравы Малинова», о которой
Белинский в письме к Н. Кетчеру от 3 августа 1841 г.
писал: «Статья Герцена — прелесть, объедение. Давно
уже я не читал ничего, что бы так восхитило меня»1.
«Записки одного молодого человека» и по своему
содержанию и по форме были произведением нату¬
ральной школы, на них несомненное воздействие ока¬
зала проза Гоголя. Влияние реализма Гоголя более
всего сказалось в литературных образах, в создании
сатирических портретов, в зарисовке жизненных и бы¬
товых картин, отражающих социально-политическое
состояние России. Все это получит дальнейшее разви¬
тие в творчестве Герцена-публициста. Обобщенный са-
1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII М., 1956, с. 62.
17

тирический портрет малиновцев — предтеча изображе¬
ния жалкого и неразумного общества в сатирико-пу¬
блицистической повести «Доктор Крупов»:	«Че¬
ловечество может ходить взад и вперед, Лиссабон
проваливаться, государства — возникать, поэмы Гёте
и картины Брюллова являться и исчезать, — мали-
новцы этого не заметят» (I, 295). О типичности города
Малинова и малиновцев Герцен писал во вступлении
к роману «Кто виноват?»: ««Малинов» чуть не навлек
мне бед. Один вятский советник хотел жаловаться ми¬
нистру внутренних дел и просить начальственной за¬
щиты, говоря, что лица чиновников в г. Малинове до
того похожи на почтенных сослуживцев его, что от
этого может пострадать уважение к ним от подчи¬
ненных» (IV, 7).
В портретных характеристиках, зарисовке картин
действительности сказывалось своеобразие Герцена
как писателя. Страстность, идеологическая целеуст¬
ремленность и политическая злободневность отличают
его творческий метод. Сопровождая показ чиновниче¬
ства и мещанства негодующими репликами, Герцен
в отличие от Гоголя стремился дать свою оценку
изображаемому, активно воздействовать на читателя.
Важным моментом в «Записках» является диалог мо¬
лодого человека с поляком Трензинским. В их спорах
постоянно возникает вопрос о необходимости един¬
ства теории и практики. Говоря о положительной
практической деятельности, Герцен тем самым крити¬
кует романтическое мировоззрение, ибо главным пре¬
пятствием для такой деятельности являлось романти¬
ческое представление о жизни. Скептицизм Трензин-
ского по отношению к романтизму основан на соб¬
ственном жизненном опыте, разбившем лучшие его
верования и чувства.
Страстная субъективность, сила негодования,
острота протеста, которые отметил в «Записках» еще
Белинский, придавали этому произведению автобио¬
графического жанра публицистическую направлен¬
ность. По богатству идейно-художественного содержа¬
ния «Записки» — одно из наиболее зрелых произведе¬
ний Герцена 30-х годов, связанное, как уже говори¬
лось, с последующим творчеством писателя. В них пи¬
сатель поднимал проблемы, которые найдут отраже¬
ние и развитие в романе «Кто виноват?», в философ¬
18

ских статьях, в «Докторе Крупове» и цр. Он ставил
вопрос о связи личности и общества, о «живой инди¬
видуальности» и ее способности практического дей¬
ствия, размышлял о месте России в процессе мирово¬
го развития и т. д.
30-е годы — годы формирования стиля Герцена. Уже
тогда для него характерны яркие и красочные сравне¬
ния, контрастные сопоставления, литературные реми¬
нисценции, частые ссылки на философов, писателей,
политических деятелей разных времен. На стиль ран¬
него Герцена оказали влияние и школа «неистовой»
французской словесности, и стиль философского не¬
мецкого романтизма, и русские писатели-романтики
В.	Ф. Одоевский, К. Рылеев.
О характере сравнений (и производных от них ме¬
тафор), которые затем стали излюбленным приемом
стиля Герцена, хорошо написал В. Стражев: «Именно
здесь с наибольшей отчетливостью выступают и сте¬
пень широты авторского кругозора, и качество кон¬
кретного познания жизни, и направленность личных
и общественных симпатий и антипатий, и та творче¬
ская одаренность, которая позволяет художнику слова
достигать правды, новизны и возможной для него
меры наглядной и красочной выразительности языка
образов»1.
В ранний, романтический период творчества срав¬
нения Герцена отличались возвышенностью слога, па¬
тетикой, подчас цветистой риторичностью, однако
жизненный опыт и зрелость мировоззрения способ¬
ствовали выработке той «правды сравнений», которая
сделала его стиль подлинным искусством.
Герцен искал также жанр, способный охватить раз¬
личные вопросы, интересовавшие его как социолога
и публициста. Он стремился в художественном про¬
изведении к синтезу науки, политики, философии и ис¬
кусства. В письме к Н. Сазонову и Н. Кетчеру в октя¬
бре 1836 г. Герцен спрашивал: «Можно ли в форме
повести перемешать науку, карикатуру, философию,
религию, жизнь реальную, мистицизм?» И дальше:
«Может, найдутся особы, которые не станут читать
мысли, а одни сцены — пусть же самые сцены ведут
1 Стражев В. Из наблюдений над стилем и языком Герце¬
на.- «А. И. Герцен. 1812—1870», с. 57.
19

к этим мыслям...» (XXI, 112). Для последующего твор¬
чества Герцена-публициста характерно сочетание эле¬
ментов самых различных жанров. Уже в 30-х годах он
пишет очерки, драматические сцены, статьи, заметки1,
автобиографические записки.
Период 30-х годов был чрезвычайно важным для
Герцена как в становлении теоретических воззрений,
так и в художественной практике.
40-е годы — расцвет деятельности Герцена — ху¬
дожника и мыслителя — явились переломными в исто¬
рии развития русской общественной мысли. Это было
время подъема революционно-демократического дви¬
жения в стране, вызванного усилением крестьянских
волнений. В. И. Ленин писал, что от 40-х до 60-х го¬
дов «все общественные вопросы сводились к борьбе
с крепостным правом и его остатками»2.
В эти годы необычайно быстро развивались мате¬
риалистические воззрения русской демократии. Вер¬
нувшись в 1839 г. из ссылки в Москву, Герцен попал
в дружеское окружение передовых людей России, сре¬
ди которых главенствующее место принадлежало Бе¬
линскому. Белинский, ставший во главе кружка после
отъезда за границу Станкевича, Михаил Бакунин, мо¬
лодой историк Грановский были заняты изучением
философии Гегеля.
Ко времени знакомства Герцена с Белинским
последний проповедовал созерцательное отношение
к жизни.
Закаленный ссылкой, Герцен не мог примириться
с таким пониманием гегелевской философии. Он сумел
творчески подойти к осмыслению идей Гегеля. Высоко
ценя важнейшие принципы гегелевской философии, он
«очень скоро обнаружил ее политически консерва¬
тивный характер и подверг критике стремление Гегеля
быть «в ладу с существующим»...»3. Для Герцена фило¬
софия была теоретической основой революционного
преобразования действительности. Он связывал на¬
учные концепции и выводы с анализом актуальнейших
1 Заметки Герцена в «Прибавлениях» к «Вятским губернским ве¬
домостям»: «Вотяки и черемисы», «Русские крестьяне Вятской гу¬
бернии». Заметки в «Прибавлениях» к «Владимирским губернским
ведомостям».
2 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 520.
3 Володин А. И. Герцен. М., 1970, с. 45
20

проблем современности, что позволило ему избежать
подводных камней идеализма. В 1840 г. Белинский
отошел от немецкой умозрительности, и этому во
многом способствовал Герцен.
Сосланный в результате нового акта царского про¬
извола в Новгород, Герцен продолжал расширять
круг своих знаний и гражданских интересов. Его увле¬
чение социалистическими идеями становилось более
зрелым. Особенно усиленно Герцена интересовала эко¬
номическая основа социализма. Он отдавал предпоч¬
тение фурьеризму, который «глубже раскрыл вопрос
0 социализме, он дал такие основания, такие начала,
на которых можно построить более фаланги и фалан¬
стера» (II, 267). Герцену была близка критика буржуаз¬
ной цивилизации, экономической системы капитализ¬
ма. Однако в теориях утопического социализма он
по-прежнему не находил ответа на вопрос о характере
и средствах преобразования мира. В 40-е годы Герцен
считал, что коренное социальное преобразование об¬
щественного строя может произойти в результате ре¬
волюции, хотя и не мог с полной очевидностью отве¬
тить на вопрос, кем этот социальный переворот может
быть осуществлен1.
В Новгороде, где он пробыл в ссылке с июня 1841 г.
до конца июня 1842 г., Герцен познакомился с рабо¬
той Фейербаха «Сущность христианства». В «Былом
и думах» он писал о той радости, которую испытал
при чтении этой книги: «Прочитав первые страницы,
я вспрыгнул от радости. Долой маскарадное платье,
прочь косноязычье и иносказания, мы свободные лю¬
ди, а не рабы Ксанфа, не нужно нам облекать истину
в мифы!» (IX, 27). Философия Фейербаха оказала боль¬
шое влияние на формирование материалистического
мировоззрения Герцена. Вместе с тем он подошел и
к ней творчески. Его не удовлетворяли метафизиче¬
ский характер материализма Фейербаха и недостаточ¬
ное внимание к социальным вопросам. Герцен пришел
к выводу о необходимости сочетать материализм
с диалектикой, с идеей развития. Ставя вопрос о
революционном изменении действительности, он тем
самым преодолевал созерцательный характер домарк-
1 См. подробнее: . Смирнова 3. В Социальная философия
А. И. Герцена. М., 1973, с. 61-71.
21

сова материализма. Главным для Герцена было по¬
нять жизнь как процесс во всей ее противоречивой
сложности, в живых диалектических связях. Филосо¬
фия Герцена родилась из стремления, полнее сознавая
прошлое, уяснить современное, глубоко проникая
в смысл былого, раскрыть смысл будущего: «...глядя
назад — шагаем вперед; наконец, и для того полезно
перетрясти ветошь, чтоб узнать, сколько ее истлело
и сколько осталось на костях» (III, 24).
Цикл философских статей «Дилетантизм в науке»,
напечатанных в «Отечественных записках» за 1843 г.,
и «Письма об изучении природы» («Отечественные за¬
писки» за 1845 и 1846 гг.) явились образцом материа¬
листической философии Герцена. Эти работы не раз
подробно, в свете ленинских оценок, анализировались
советскими исследователями1. Мы остановимся на
некоторых особенностях образно-публицистического
стиля Герцена в его философских статьях, который
способствовал тому, что изложение сложных теорий
было наглядным и увлекательным, заставляющим по¬
верить, что «наука — открытый стол для всех и каждо¬
го, лишь бы был голод, лишь бы потребность манны
небесной развилась» (III, 51). Научные проблемы, под¬
нятые Герценом, были связаны с социальными вопро¬
сами, а взволнованность и страстность повествования
при решении задач современности придавали им пуб¬
лицистический характер. Герцен умел воздействовать
не только на разум, но и на чувства читателя. «Про¬
страдать феноменологию духа, исходить горячею
кровью сердца, горькими слезами очей, худеть от
скептицизма, жалеть, любить многое, много любить
и все отдать истине — такова лирическая поэма воспи¬
тания в науку» (III, 68).
С большим увлечением работал Герцен над статья¬
ми, вошедшими в цикл «Дилетантизм в науке». Они
поражают не только глубиной мысли, логичностью,
но и стилистическим мастерством. Во время работы
над статьей «Буддизм в науке» он записывает в днев¬
нике 4 февраля 1843 г.: «Боткин назвал начало статьи
0 философии ЗутрЬоша егоюа2. Я принимаю эту хва¬
1 См., например: Чесноков Д. И. Мировоззрение Герцена. М.,
1948: Во.юдин А. И. Герцен, и др.
2 Героическая симфония ( шт.).
22

лу — оно написалось в самом деле с огнем и вдохнове¬
нием. Тут моя поэзия, у меня вопрос науки сочленен
со всеми социальными вопросами. Я иными словами
могу высказывать тут, чем грудь полна» (II, 265).
Уже появление первой статьи вызвало востор¬
женный отзыв Белинского, который в письме Боткину
писал: «Скажи Г<ерпену), что его «Дил<етантизм>
в н<ауке>» — статья донельзя прекрасная — я ею упи¬
вался и беспрестанно повторял — вот, как надо писать
для журнала. Это не порыв и не преувеличение — я
уже не увлекаюсь и умею давать вес моим хвалебным
словам. Повторяю, статья его чертовски хороша...»1
Белинский считал необходимым добиваться образ¬
ности стиля в научно-теоретических статьях. Широко
известны суждения Белинского об образности публи¬
цистики, без чего невозможно воздействовать на чита¬
теля. «Кажется, что бы делать искусству в смысле
художества там, где писатель связан источниками,
фактами и должен только о том стараться, чтобы
воспроизвести эти факты как можно вернее? — спра¬
шивал Белинский, говоря о значении образа в публи¬
цистической статье, и тут же отвечал: — Но в том-то
и дело, что верное воспроизведение фактов невозмож¬
но при помощи одной эрудиции, а нужна еще фанта¬
зия. Исторические факты, содержащиеся в источниках,
не более, как камни и кирпичи: только художник мо¬
жет воздвигнуть из этого материала изящное зда¬
ние»2.
Герцен в совершенстве владел образностью стиля
независимо от того, что он писал — теоретические
статьи или произведения художественно-публицистиче¬
ских жанров. Философ и публицист гармонично соче¬
тались в нем. Герцен был публицистом от природы,
публицистом по способу видения мира, по умению вы¬
ражать свои мысли, по силе эмоционального воздей¬
ствия, которое способно было убедить и увлечь чита¬
теля. Он обладал одному ему свойственным стилем,
поражавшим блеском остроумия, неожиданными ассо¬
циациями, смелым сочетанием подчас несочетаемых
понятий, удивительной метафорической образностью.
Стиль его динамичен и выразителен, сравнения неожи¬
1	Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 130.
2	Белинский В. Г Полн. собр. соч., т. X. М., 1956, с 316,
23

данны и ярки. Защищая науку, Герцен пишет: «Пие¬
тисты убеждены, что современная наука безрели-
гиознее Эразма, Вольтера и Гольбаха с компанией,
и считают ее вреднее вольтерианизма. Люди нерели¬
гиозные упрекают науку в ортодоксии. И, главное, все
недовольны — требуют опять завесы. Кого поразил
свет, кого простота, кому стыдно стало наготы ис¬
тины, кому черты ее не понравились, потому что в них
много земного. Все обманулись, — а обманулись отто¬
го, что хотели не истины.
Но дело сделано. Событие вспять не пойдет; од¬
нажды начав разоблачаться и показав нам торс пора¬
зительной прелести, истина не наденет снова покрыва¬
ла из ложного стыда; она знает силу, славу и красоту
наготы своей» (III, 22 — 23).
Образное видение мира приводит Герцена к тому,
что он часто проясняет то или иное теоретическое по¬
ложение образами, обобщенными в искусстве. Ему
особенно близко изобразительное искусство, а в
нем — скульптура. Герцен высоко ценил греческое ис¬
кусство за соразмерность форм и гармонию, за пора¬
зительную красоту и законченность.
В статье «Дилетанты-романтики» он утверждает
реализм как единственное требование искусства, со¬
ответствующее новому времени. «Классицизм принад¬
лежит миру древнему так, как романтизм средним
векам. Исключительного владения в настоящем они
иметь не могут, потому что настоящее нисколько .не
похоже ни на древний мир, ни на средний» (III, 29 — 30).
Начало победы «нового мира» (реализма) ассоции¬
руется у Герцена с постройкой храма Петра в Риме,
с новым выражением в чертах мадонн Рафаэля. «Ра¬
фаэлевы мадонны представляют апотеозу девственно
женской формы, но его мадонны не супранатураль-
ные, отвлеченные существа, это — преображенные
девы. Живопись, поднявшись до высочайшего идеала,
стала снова твердой ногой на землю, а не оставила
ее» (III, 35).
Главной своей задачей Герцен считал «развивать
науку в жизнь». Истинная наука, по его убеждению,
основана на единстве мысли и дела, способна действо¬
вать практически. Он борется против цеховой замкну¬
тости ученых, оторванных от реальной жизни, иро¬
нически пишет о бесплодных поисках «дилетантов»,
24

о пустой их любви к науке, «от которой детей не бы¬
вает» (III, 45). Действенность, своеобразие философ¬
ских статей Герцена —в живом воспроизведении, в
«одействорении» мысли.
В философских статьях' он обращается к литера¬
турным образам, которые служат у него образами-
сравнениями, образами-символами: «Романтизм го¬
ворил беспрестанно, классицизм молчал; романтизм
сражался со всем на свете, как Дон-Кихот,—класси¬
цизм сидел с спокойною важностью римского сенато¬
ра» (III, 27). Образ Дон-Кихота будет часто встречать¬
ся затем в публицистике Герцена, в его более поздних
эпистолярных жанрах, получая новое в зависимости от
исторической ситуации толкование. Можно привести
множество примеров литературной аналогии, делаю¬
щей мысль в статьях более наглядной. Так, например,
говоря о незавидной судьбе философии как науки, он
пишет, что это «не лучше положения Пенелопы без
Одиссея: ее никто не охраняет — ни формулы, ни фи¬
гуры, как математику, ни частоколы, воздвигаемые
специальными науками около своих огородов» (III,
13). Здесь и ирония, и развернутая метафора — прием,
излюбленный Герценом в его публицистике. У Герце¬
на удивительная способность к олицетворениям, он не
принимает голых логических построений.
При чтении философских работ Герцена, на ко¬
торых лежит печать его необыкновенной личности,
вспоминаются слова П. В. Анненкова: «Признаться
сказать, меня ошеломил и озадачил на первых порах
знакомства этот необычайно подвижной ум, перехо¬
дивший с неистощимым остроумием, блеском и непо¬
нятной быстротой от предмета к предмету, умевший
схватить и в складе чужой речи, и в простом случае из
текущей жизни, и в любой отвлеченной идее ту яркую
черту, которая дает им физиономию и живое выраже¬
ние. Способность к поминутным, неожиданным сбли¬
жениям разнородных предметов, которая питалась,
во-первых, тонкой наблюдательностью, а во-вторых
и весьма значительным капиталом энциклопедических
сведений, была развита у Г. (Герцена.— Л. Т.) в не¬
обычайной степени, — так развита, что под конец даже
утомляла слушателя.
Неугасающий фейерверк его речи, неистощимость
фантазии и изобретения, какая-то безоглядная расто¬
25

чительность ума приводили постоянно в изумление
его собеседников. После всегда горячей, но и всегда
строгой, последовательной речи Белинского скользя¬
щее, беспрестанно перерождающееся, часто парадок¬
сальное, раздражающее, но постоянно умное слово Г.
требовало уже от собеседников, кроме напряженного
внимания, еще и необходимости быть всегда наготове
и вооруженным для ответа. Зато уже никакая по¬
шлость или вялость мысли не могли выдержать и
полчаса сношений с Г., а претензия, напыщенность,
педантическая важность просто бежали от него или
таяли перед ним, как воск перед огнем»1.
Уже в раннем творчестве Герцена проявилась его
способность создавать живые портреты людей, дости¬
гая психологического и портретного сходства букваль¬
но несколькими штрихами. Это умение проявилось и
в философских статьях Герцена, а затем оказалось не¬
обычайно действенным в период издания «Колокола».
В «Дилетантизме в науке» он создал обобщенные порт¬
реты ученых-педантов, стоящих на пути истинной
науки. Перед читателями появлялось чрезвычайно зри¬
мое, образное воспроизведение целой портретной га¬
лереи просто «дилетантов», «дилетантов-романтиков»,
«дилетантов-буддистов». «Дилетанты-романтики» —
«запоздалые представители прошедшего». «...Они не
хотят с новым иметь дела иначе как с копьем в руке...
они похожи на Дон-Кихота и скорбят о глубоком па¬
дении людей, завернувшись в одежды печали и сетова¬
ния. Они, впрочем, готовы признать науку, но для это¬
го требуют, чтобы наука признала за абсолютное, что
Дульцинея Тобозская — первая красавица» (III, 10).
Или вот обобщенный портрет ученых, замкнутых в
своем цехе: «Ученые, в крайнем развитии своем, заня¬
ли в обществе место второго желудка животных, жую¬
щих жвачку: в него никогда не попадает свежая пи¬
ща — одна пережеванная, такая, которую жуют из
удовольствия жевать» (III, 51).
Работа «Дилетантизм в науке» была с огромным
интересом встречена передовой частью общества, во¬
сторженно принята студенческой молодежью. И это
особенно радовало Герцена, который писал в своем
1 Анненков П. В. Литературные воспоминания. Спб., 1909,
с 237-238.
26

дневнике 13 января 1845 г.: «Иван Васильевич Павлов
рассказывал, как были приняты студентами мои
статьи в «Отечественных записках», — признаюсь, мне
было очень весело слышать, большей награды за труд
не может быть. Юноши тотчас оценили, в чем дело,
и гурьбою ходили в кондитерские читать» (II, 404).
Так же блестяще написана крупнейшая философ¬
ская работа Герцена «Письма об изучении природы»,
в которой он ставил важнейшие философские вопросы
об отношении мышления к бытию, о методе познания.
В решении этих вопросов Герцен вплотную подошел
к диалектическому материализму. В. И. Ленин писал:
«Первое из «Писем об изучении природы» — «Эмпи¬
рия и идеализм»,—написанное в 1844 году, показы¬
вает нам мыслителя, который, даже теперь, головой
выше бездны современных естествоиспытателей-эмпи-
риков и тьмы... нынешних философов, идеалистов
и полуидеалистов»1. Герцен исследовал, анализировал
современную действительность. Он обращался к фило¬
софской теории под воздействием исканий в сфере со¬
циальной, стремился, «оглянувшись назад», «шагнуть
вперед», разрешить существующие противоречия с по¬
мощью научной мысли, что позволяло ему делать вы¬
воды, способные изменить старый мир. Эта связь с со¬
временностью и придавала философской мысли Герце¬
на публицистическую остроту. В «Письмах об изуче¬
нии природы» он говорит о необходимости союза
философии и естествознания в интересах развития на¬
уки, общественного прогресса. Утверждая материали¬
стическую философию, основанную на признании
объективной реальности природы, Герцен резко кри¬
тикует идеалистический взгляд на отношение сознания
к действительности, взгляд на природу как на «инобы¬
тие идеи» (Гегель). В «Письмах» Герцен логически
и эмоционально доказывает важность диалектического
метода в философии и естественных науках. Огарев
писал о «Письмах об изучении природы»: «Это было
в России первое слово, которое сбивало разом тупо¬
умие... всякого правительственного строя»2. Огарев
как бы подчеркивал то «живое, меткое, оригинальное
сочетание идей философских с революционными»
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 256.
? Огарев Н. Памяти Герцена. - «Колокол», 16 апреля 1870 г.
27

(IX, 28), которое находил Герцен в работах Белин¬
ского.
Это философское произведение было создано
в жанре писем, что давало Герцену возможность пи¬
сать более широко, свободно, с лирическими и публи¬
цистическими отступлениями, извиняясь за «склон¬
ность к резонерству». Такая непосредственность обра¬
щения окрашивала все изложение личностным отно¬
шением.
Характерно, что одна из сложнейших философских
статей — «Эмпирия и идеализм» — своим началом
больше напоминает лирический дневник, путевые за¬
метки, звучащие эмоционально. Автор обращается
к «любезным друзьям»: «Слава Церере, Помоне и их
родственникам! Я, наконец, не с вами, любезные
друзья! — я один в деревне... дождь льет день и ночь,
ветер рвет ставни, шагу нельзя сделать из комнаты,
и — странное дело! — при всем этом я ожил, поправил¬
ся, веселее вздохнул — нашел то, за чем ехал» (III, 91).
Недаром излюбленным жанром Герцена с отроческих
лет был жанр писем.
Стремясь сделать более наглядной, более доступ¬
ной для читателя мысль о сущности природы. Герцен
прибегает к образному раскрытию сложного теорети¬
ческого положения: «... природа — как греческая ста¬
туя вся внутренняя мощь ее, вся мысль ее — ее наруж¬
ность; все, что она могла собою выразить, выразила,
предоставляя человеку обнаружить то, чего она не мо¬
гла...» (III, 127).
В «Письмах» нашла отражение удивительная спо¬
собность Герцена создавать портреты своих современ¬
ников и образы великих людей прошлого. Перед чита¬
телем проходят образы Гегеля, Фихте, Шеллинга,
Гердера, Гёте и других философов, ученых, поэтов.
В портретах в единстве, в совокупности выступают ин¬
дивидуальные и общественные черты людей, которых
Герцен показывает в их отношении к реальному миру,
к реальной общественной деятельности. В первом
письме — «Эмпирия и идеализм» — он создает образ
Руссо: «Руссо понял, что мир, его окружавший, нела¬
ден; но, нетерпеливый, негодующий и оскорбленный,
он не понял, что храмина устаревшей цивилизации
о двух дверях. Боясь задохнуться, он бросился в те
двери, в которые входят, и изнемог, борясь с потоком,
28

стремившимся прямо против него» (III, 92). Руссо
у Герцена — великий человек, не сумевший избежать
ошибок. Эпитеты «нетерпеливый, негодующий, оскор¬
бленный» как бы подчеркивают причины ошибок Рус¬
со, а образ потока, стремившегося прямо против него,
приобретает социальный характер. Портрет Руссо, со¬
зданный Герценом, помогает понять сущность выво¬
да: «Он (Руссо.— Л. Т.) не сообразил, что восстано¬
вление первобытной дикости более искусственно,
нежели выжившая из ума цивилизация» (III, 92).
Написанные неповторимо блестящим языком, фи¬
лософские статьи Герцена были рассчитаны на образо¬
ванного читателя, знакомого с философскими терми¬
нами, способного понять многочисленные сравнения
и ассоциации, метафорическую образность стиля. Гер¬
цен сам чувствовал, что ему не всегда удавалось пре¬
одолеть сложность и некоторую «темноту» своего
языка. О трудности языка философских статей свиде¬
тельствовали и современники Герцена, в частности Бе-
линский. Однако Герцен указывал и на еще одну при¬
чину некоторой затрудненности языка. В дневнике от
29 ноября 1844 г. он писал: «Упрекают мои статьи
в темноте, — несправедливо, они намеренно затем¬
нены.— Грустно!» (II, 390). Герцен имел в виду вынуж¬
денную необходимость приспособить «Письма» для
цензуры.
В 40-х годах необычайно трудно было проводить
передовые идеи в литературе, особенно в публицисти¬
ке. Недаром Герцен иронически писал в книге «О раз¬
витии революционных идей в России», что цензура
«чрезвычайно» способствует развитию искусства слога
и искусства сдерживать свою речь. В этих условиях
вырабатывался публицистический стиль русской демо¬
кратии, получивший наиболее выразительную и вер¬
ную характеристику в упомянутой работе. Герцен
писал: «Сжатая речь богаче смыслом, она острее; го¬
ворить так, чтобы мысль была ясна, но чтобы слова
для нее находил сам читатель, — лучший способ убе¬
ждать» (VII, 217). И Герцену часто приходилось при¬
бегать к этому способу в своих философско-публици¬
стических статьях.
В «Отечественных записках» были тогда напеча¬
таны наряду с философскими статьями Герцена и его
беллетристические произведения, статьи на морально¬
29

этические темы, фельетоны и пародии, заметки и ре¬
цензии. На примере творчества Герцена особенно ярко
видно, как тесно переплетаются художественность и
публицистичность, не только не мешая одно другому,
а, напротив, подкрепляя, увеличивая силу воздействия
произведения в целом.
Статьи Белинского, лекции Грановского, философ¬
ские статьи и беллетристические произведения Герцена
оказывали огромное общественное воздействие. Пере¬
довая русская мысль становилась все более и более
самостоятельной, все сильнее и непримиримее звучал
голос протеста против крепостного права, произвола.
Исторические судьбы страны, прошлое, настоящее
и будущее русского народа были основным, что вол¬
новало и вызывало споры среди передовой интелли¬
генции. И Белинский и Герцен высоко ценили обще¬
ственную роль литературы, способной направлять
читателя идейно, «влиять на формирование его взгля¬
дов. Белинский писал: «... в ней, в одной ей вся наша
умственная жизнь и вся поэзия нашей жизни»1.
Художественное творчество Герцена 40-х годов
протекало в русле натуральной школы. Ярко выра¬
женная идейная и политическая направленность реали¬
стического метода Герцена, публицистичность отли¬
чают его творчество от гоголевского реализма
и выделяют из числа писателей натуральной школы.
Идея отрицания действительности была возведена
Герценом в художественный принцип творчества. Бла¬
годаря тому что реализм писателя складывался под
влиянием его философских воззрений, мысль в его
произведениях преобладает над воображением.
Художественные характеристики Герцена являются
анализом диалектики развития характера во взаимо¬
действии со средой. Именно в этом заключалась та
черта реализма Герцена, в которой Белинский видел
своеобразие его таланта. По мнению Белинского, та¬
лант Герцена проявляется прежде всего в силе мысли,
в способности изображать предмет для пояснения
смысла изображаемого. Герцен принадлежал к тем пи¬
сателям, которые, по словам Белинского, способны
«изображать верно только те стороны жизни, которые
особенно почему бы то ни было поразили их мысль
1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. IX. М., 1955, с. 430.
30

и особенно знакомы им. Они не понимают наслажде¬
ния представить верно явление действительности для
того только, чтобы верно представить его»1. В «могу¬
ществе мысли» (Белинский), в умении художественны¬
ми средствами выразить ее, дать глубокое теоретиче¬
ское, социологическое и философское исследование
действительности состояла одна из главных особенно¬
стей таланта Герцена.
Писатель все подчиняет своей мысли, беспокойной,
ищущей, которая в сочетании со страстностью, отчет¬
ливо выраженными симпатиями и антипатиями харак¬
теризует его своеобразный художественный метод.
Герцен явился основоположником худо жертвенно¬
публицистической прозы в русской литературе.
В художественной форме решал он проблемы теорети¬
ческие, связывая их с социальными. Проблема осво¬
бождения личности, женской эмансипации, мораль
и быт, порожденные самодержавно-крепостнической
системой, философские вопросы, борьба со славяно¬
фильской псевдонародностью и низкопоклонством за¬
падников и ряд других рассматривались Герценом
с позиций писателя-социолога. А умение давать реали¬
стическую мотивировку событий способствовало то¬
му, что Герцен своими художественными произведе¬
ниями подводил читателя к выводам, носящим харак¬
тер революционного гуманизма. Белинский высоко
ценил в таланте Герцена глубокое знание изображае¬
мой им действительности, его умение уловить такую
черту в разоблачаемом, которая наиболее ярко харак¬
теризует социальную природу явления. Эта особен¬
ность таланта Герцена с необычайной полнотой рас¬
кроется позднее в публицистике «Колокола».
В романе «Кто виноват?» многочисленные при¬
меры свидетельствуют о жестокости помещиков, ко¬
торые учат своих крепостных «денно и нощно, слова¬
ми и руками». Изображение гнета и варварского обра¬
щения помещиков с крестьянами было новым момен¬
том в реализме Герцена. После Радищева до Герцена
в художественной литературе с такой остротой не ста¬
вился вопрос о положении крестьян, не рисовалось
с такой беспощадностью лицо помещика-крепост-
ника.
1 Белинский В. Г Полн. собр. соч., т. X, с. 319.
31

Идейно-художественная проблематика определила
жанр, композицию сюжетов и образов художествен¬
ных произведений Герцена. Роман Герцена — социаль¬
но-бытовой и философский, в нем интрига служит
формой раскрытия общественной коллизии. Одной из
основных проблем, поднятых Герценом, явилась про¬
блема личности и ее взаимоотношения с окружающей
средой. В 40-х годах личность интересовала писателей
прежде всего с точки зрения выражения ею опреде¬
ленных социальных процессов. Идея социального де¬
терминизма пронизывает творчество Герцена.
В 40-е годы, стоя на позициях дворянской револю¬
ционности, Герцен еще верил в передовых людей из
дворян, которые смогут разбудить народ и возгла¬
вить движение за коренное преобразование действи¬
тельности. Именно поэтому главным героем цен¬
тральной сюжетной линии романа является дворянин
Бельтов. Судьба Бельтова — широкое обобщение су¬
деб передовых людей России.
Герцен показал формирование «лишнего человека»,
раскрыл и объяснил с точки зрения тенденции обще¬
ственного развития причины заррждения этого типа.
«Лишних» людей породил крепостнический строй.
Все идеалы и стремления юности жестоко разбива¬
лись при столкновении Бельтова с действительностью,
ибо он «был слишком разобщен с миром, его окру¬
жавшим». Образование, полученное им в университе¬
те, также не дало Бельтову почти никаких реальных
представлений о жизни. Он вращался «в кругу идей, не
свойственных, чуждых среде, в которой ему приходи¬
лось жить» (IV, 120). И понятно, что среда постара¬
лась избавиться от Бельтова. Все его попытки служить
на пользу обществу не увенчались успехом. Чинов¬
ничья служба Бельтова окончилась выходом в отстав¬
ку, так как начальству не нравилось его нежелание от¬
носиться формально к служебным обязанностям.
Несколькими штрихами сатирически изображает
Герцен петербургскую канцелярию и ее «управляюще¬
го тридцать лет четвертым столом» Осипа Евсеевича.
Его беспорочная служба свидетельствует о том, что
науки, чтение, высокие помыслы, приносимые с уни¬
верситетской скамьи, могут только повредить чинов¬
ничьей карьере. Резко критикуя бездушную систему
бюрократического аппарата, Герцен показывает, как
32

работает один из «аккуратнейших» чиновников: «...про¬
должая дело в своем столе или сообщая ему дви¬
жение, как говорят романтики-столоначальники, он
имел в виду, само собою разумеется, одну очистку
своего стола и оканчивал дело у себя как удобнее бы¬
ло: справкой в Красноярске, которая не могла ближе
двух лет возвратиться,, или заготовлением окончатель¬
ного решения, или — это он любил всего больше — пе¬
ресылкою дела в другую канцелярию, где уже другой
столоначальник оканчивал по тем же правилам этот
гран-пасьянс...» (IV, 100).
Романтик, оторванный от реальной практической
деятельности, Бельтов ужаснулся, столкнувшись с ту¬
пой бюрократической системой, царившей в канцеля¬
рии. Карьера его была предрешена. Автор знакомит
нас с Бельтовым спустя десять лет. За все это время
Бельтов так и не нашел себе места в жизни. Он много
мыслил, много пережил и из юноши с романтическим
образом мыслей стал зрелым, возмужавшим челове¬
ком. В том, что умный, честный, благородный Бель¬
тов оказался не приспособленным к жизни в окру¬
жающей действительности, неспособным к борьбе
и настоящему делу, виновато и неправильное, роман¬
тическое воспитание. Недаром проблеме воспитания
в 40-е годы придавали огромное значение Белинский,
Герцен, Салтыков-Щедрин. Герцен показывает, что во¬
спитание, отдалившее Бельтова от жизни, не вырабо¬
тало у него твердой воли, ясного сознания цели, не
научило его бороться за свои идеалы.
Но не только воспитание виновно в неудачах, по¬
стигших Бельтова. Главное — во времени, «в атмосфе¬
ре, в окружающем, во влияниях и соприкосновениях».
Герцен вскрывает социально-исторические условия,
порождающие трагизм Бельтовых. Он глубоко сочув¬
ствует своему герою, однако Бельтов не воплощает
идеала писателя, ибо для Герцена положительным ге¬
роем может быть передовой человек, нашедший путь
практической деятельности на благо Родины.
Нравственные проблемы, отношение личности и
общества, отношение к жизни, к действованию — все
эти проблемы, поставленные в романе «Кто вино¬
ват?», занимают Герцена в 40-е годы. Им он посвя¬
щает и цикл статей «Капризы и раздумье».
Герцен неоднократно возвращался к мысли о том,
33
2 Л. Е. Татаринова

что человек не должен и не может быть оторван от ре-
ччьной действительности, от нужд «рода человеческо¬
го». «Человек не должен погружать себя в одно инди¬
видуальное чувство. У него якорь спасения в идее,
в мире общих интересов», — записывает Герцен в днев¬
нике 13 сентября 1842 г. Целью передового человека,
положительного героя, по мнению Герцена, должна
быть гражданская деятельность на благо Родины.
«Ничто в мире не заманчиво так для пламенной на¬
туры, как участие в текущих делах, в этой воочию со¬
вершающейся истории; кто допустил в свою грудь
мечты о такой деятельности... тот, чем бы ни зани¬
мался, во всем будет гостем... он внесет гражданский
спор в искусство, он мысль свою нарисует, если будет
живописец, пропоет, если будет музыкант» (IV, 106).
Средством раскрытия образов, идей и принципов,
в нем воплощенных, служит для Герцена диалог и мо¬
нолог. В диалоге — в споре или разговоре с людьми
одинаковых и противоположных мнений — и во вну¬
треннем монологе выражается отношение героев
к жизни и ее явлениям, их взгляды и убеждения.
В диалогах обсуждаются философские вопросы, рас¬
крывается идеология передового дворянства 40-х го¬
дов. Велика роль диалога и монолога в повести «Со¬
рока-воровка» 1. И здесь он служит выяснению
идейных позиций героев.
«Сорока-воровка» — повесть о судьбе талантливой
русской актрисы, погубленной крепостной зависи¬
мостью, барским произволом. Эта антикрепостниче¬
ская повесть композиционно разбивается на две само¬
стоятельные части: первая заключает в себе теоретиче¬
скую постановку вопроса, вторая служит художествен¬
ной иллюстрацией, поясняющей теоретические поло¬
жения.
В первой части Герцен в публицистически заострен¬
ной форме излагает взгляды о положении жен¬
щины и о том, «почему в России нет талантливых ак¬
трис». В мастерски изображенном споре трех молодых
людей — славянофила, европейца и молодого человека,
«остриженного под гребенку», который высказывает
мысли писателя, Герцен резко полемизирует с пред¬
1 Впервые «Сорока-воровка» опубликована в «Современнике»
(1848, № 2).
34

ставителями обоих лагерей. Выступая сторонником
освобождения и равноправия женщин, он обличает по¬
зицию славянофила, отстаивающего патриархальную
мораль. Вот какова роль женщины в славянофильском
понимании: «Незамужняя — она дочь, дочь покорная,
безгласная; замужем — она покорная жена. Это есте¬
ственное положение женщины в семье, если лишает
нас хороших актрис, зато прекрасно хранит чистоту
нравов» (IV, 213).
В словах европейца заключено неверие в богатые
духовные силы, в талантливость русского народа. Воз¬
ражая и славянофилу и западнику, Герцен намекает на
уродующие человека и заглушающие развитие его ду¬
ховных сил социально-политические условия жизни
в Российской империи. Острая теоретическая поста¬
новка вопроса увлекает читателя глубиной мысли,
а трогательный образ крепостной актрисы помогает
ему разобраться в споре, понять, чья точка зрения
оказалась верной. «Разговор — прелесть, умно чертов¬
ски»1,— писал Герцену Белинский по поводу «Сороки-
воровки».
Как уже отмечалось, одним из средств раскрытия
образа у Герцена служит портрет. В портретных ха¬
рактеристиках совершенно определенно проявляется
эмоциональная авторская оценка — резкое осуждение
и сатирическое разоблачение одних и глубокое сочув¬
ствие, симпатия по отношению к другим. Если в изо¬
бражении людей умственно развитых Герцена ин¬
тересуют черты одухотворенности, интеллекта, то
в изображении отрицательных персонажей, чья жизнь
пуста, ничтожна, он прибегает к комическим, а порой
и сатирическим деталям, чтобы подчеркнуть внутрен¬
нее убожество их духовного мира.
Так, в романе «Кто виноват?», давая характеристи¬
ку Негрову, Герцен пишет: Негров «вышел в отставку
и вынес с собою генерал-майорский чин, усы... и мун¬
дир для важных оказий» (IV, 16). Одной фразой со¬
здает писатель образ интеллектуально ничтожного,
ограниченного человека. Негров соблюдал только
одно правило гигиены — «не расстраивал пищеварения
умственными напряжениями...» (IV, 15). В изображе¬
нии отрицательных персонажей у Герцена проявилась
1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т XII, с: 265.
35
2*

гоголевская манера находить противоречие между
внешней видимостью и внутренним ничтожеством
персонажа, что всегда вызывает смех. Например, Не¬
гров «важно входит», то и дело принимает вид «до¬
блестный и величественный», за которым кроется
«Всесовершеннейшая, самая многосторонняя пустота
и бездеятельность».
Противоположность между самомнением крупных
чиновников и дворян, их богатством, властью в губер¬
нии и убожеством их нравственного мира, противопо¬
ложность между их уверенностью в своей силе и мел¬
кими ничтожными поступками придают этим персо¬
нажам сатирическое звучание. Страшное внутреннее
убожество, ничтожность умственных интересов, нище¬
та мысли встают перед нами в образе правителя кан¬
целярии — этого представителя государственной вла¬
сти, три дня ломавшего голову над проектом речи,
испортившего массу бумаги и, наконец, написавшего
несколько строк, руководствуясь речью князя Холм-
ского из «Марфы Посадницы» Карамзина. Диалог
председателя уголовной палаты и советника с Анной
в петлице, который носил «чрезвычайно ловко свой
орден, так, что, как бы он ни сидел или ни стоял, ор¬
ден можно было видеть со всех точек комнаты» (IV,
73), раскрывает всю тупость и ограниченность этих го¬
сударственных мужей.
Умение с предельным лаконизмом, немногими
штрихами дать убийственную, уничтожающую харак¬
теристику сатирически изображаемому лицу Герцен
доводит до совершенства в статьях, памфлетах, сати¬
рических заметках «Колокола». Целеустремленность
герценовской сатиры обусловлена ясностью идейной
позиции писателя. Сатира Герцена политическая, его
ирония, его бичующий смех были направлены не про¬
тив отдельного человека, а против быта и нравов дво¬
рянского общества в целом, против всей самодержав¬
но-крепостнической системы. Герцен всегда высоко
ценил силу смеха: «Без сомнения, смех одно из самых
мощных орудий разрушения; смех Вольтера бил и
жег, как молния. От смеха падают идолы, падают вен¬
ки и оклады и чудотворная икона делается почернелой
и дурно нарисованной картинкой» (XIV, 117).
Резкой сатирой пронизана несколько обособленно
стоящая от предшествующих произведений Герцена
36

социально-философская повесть «Доктор Крупов»
(подзаголовок ее: «О душевных болезнях вообще и об
эпидемическом развитии оных в особенности. Сочине¬
ние доктора Крупова»), написанная в феврале 1846 г.
и напечатанная в 9-й книге «Современника» за 1847 г.
В этой повести Герцен срывает маску с морали, офи¬
циально господствующей в крепостной России. Сати¬
ра Герцена поднимается здесь до гротеска, предвосхи¬
щая сатиру Салтыкова-Щедрина. Своеобразие «Док¬
тора Крупова» заключается в отсутствии обычного
сюжета, в философской постановке вопроса, облечен¬
ной в форму диссертации. Композиционно повесть по¬
строена как научный трактат: предисловие, теоретиче¬
ские положения, которые доказываются картинами из
жизни и быта царской России, заключение в виде
«объяснительного прибавления от автора».
Содержанием этой повести является теория о «ро¬
довом безумии человечества». В «Докторе Крупове»
еще больше, нежели в «Сороке-воровке» и романе
«Кто виноват?», воплотилось стремление Герцена со¬
единить теоретическую мысль с художественно-кон¬
кретными образами. Белинский высоко оценил эту по¬
весть и в статье «Взгляд на русскую литературу 1847
года» писал о «Докторе Крупове»: «В нем автор ни
одною чертою, ни одним словом не вышел из сферы
своего таланта, и оттого здесь его талант в большей
определенности, нежели в других его сочинениях.
Мысль его та же, но она приняла здесь исключитель¬
но тон иронии, для одних очень веселой и забавной,
для других грустной и мучительной, и только в изобра¬
жении косого Левки — фигуры, которая бы сдела¬
ла честь побому художнику, — автор говорит серьез¬
но» 1
Целенаправленность таланта Герцена состояла в
том, что в этой повести тесно переплетаются фило¬
софские и общественно-социальные проблемы. По¬
весть пронизана публицистическим пафосом. Это
повесть-памфлет. В свободной форме, соединяющей
рассказ, автобиографию с наброском историко-фило¬
софской системы, встает перед нами ужасающая кар¬
тина русской жизни. Начав с отдельных шуток над
людскими предрассудками, писатель приходит к
1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. X, с. 326.
37

обобщающим выводам о безумии целого общества.
В «Докторе Крупове» Герцен обнаруживает разрыв
между развитием разума и жизнью масс. Это и слу¬
жит своеобразным выражением парадоксальной тео¬
рии психиатра о повальном сумасшествии человече¬
ства. В этом произведении сила мысли и неумолимая
последовательность ее развития не выводят Герцена
из сферы искусства, а, напротив, поднимают до не¬
обыкновенной широты художественного обобщения.
Основная идея «Доктора Крупова» заключается
в том, что герой повести, старый врач-материалист,
проживший 30 лет в одном из провинциальных горо¬
дов крепостной России, после долгого наблюдения
приходит к полным скептицизма выводам о том, что
человечество «повально повреждено». Подтверждение
этому — жизнь всех его пациентов. Их порядки, нормы
жизни и быта в условиях самодержавно-крепостниче¬
ской России представляются в восприятии доктора
Крупова как нормы и порядки сумасшедшего дома.
Упорное заблуждение людей, слепое подчинение стра¬
стям, их действия, явно противоречащие их собствен¬
ной пользе,—все это доктор Крупов считал след¬
ствием давнишнего умопомешательства. Факты, гово¬
рящие о неразумности взаимоотношений между людь¬
ми, записываются Круповым в журнал, с выписками
из которого он знакомит читателя. В зарисовке картин
жизни населения города Малинова едкая и злая сати¬
ра писателя возвышается до огромных социально-по¬
литических обобщений. Герцен предельно лаконичен,
но тем большая глубина и сила обобщений заключена
в каждой его фразе. Так, наблюдая за различными со¬
словиями города, который, как иронически замечает
он, «тем отличается от других городов, что он возник
собственно для удовольствия и пользы начальства»
(IV, 258), Герцен говорит о городских властях как
о сущности всего города. Остальные жители, по его
словам, «получали смысл только в отношении к на¬
чальству». «... Купцы, мещане — больше находились
для порядка, ибо нельзя же быть городу без купцов
и мещан» (IV, 258). Определение чиновничества как
«особого специфического поражения мозга» свидетель¬
ствовало о силе сатиры Герцена, утверждавшего, что
пагубен социальный строй, в котором царит угнетение
и неравенство.
38

«В нашем городке считалось пять тысяч жителей;
из них человек двести были повергнуты в томитель¬
нейшую скуку ог отсутствия всякого занятия, а четыре
тысячи семьсот человек повергнуты в томительную
деятельность от отсутствия всякого отдыха. Те, ко¬
торые денно и нощно работали, не выработывали ни¬
чего, а те, которые ничего не делали, беспрерывно вы¬
работывали, и очень много» (IV, 258). Однако сатира
Герцена направлена не только на разоблачение само¬
державно-крепостнической России. Для доказатель¬
ства своей теории Крупов обращается и к историче¬
скому прошлому России, и к Востоку, находя там
бесчисленные подтверждения своей теории. В истории
доктор Крупов видит «не что иное, как связный рас¬
сказ родового, хронического безумия», для него исто¬
рия — биография сумасшедшего. Теория Крупова слу¬
жит как бы эзоповской формой, с помощью которой
Герцен вскрывает реакционные явления действитель¬
ности. Показывая родовое безумие в разные времена
и в разных странах, Герцен видит в Европе симптомы
безумия «и в ирландском вопросе, и в вопросе о паупе¬
ризме и во многих других» (IV, 265).
Мысль о том, что люди в условиях крепостниче¬
ской системы похожи на сумасшедших, появилась
у Герцена значительно раньше. В раннем драматиче¬
ском опыте «Вильям Пен» у сапожника Фокса в отчая¬
нии вырывается признание: «На сумасшедших люди
страх похожи» (I, 204). Страшный парадокс Крупова
звучал и в «Записках одного молодого человека»,
о чем говорилось выше. И в 1846 г. в статьях «Ка¬
призы и раздумье» Герцен, затрагивая вопросы семей¬
ной жизни, в частности неравенства женщины, купли
и продажи, узаконенной браком, объясняет это недо¬
статочной выработкой «вещества большого мозга»,
что предваряет до некоторой степени воззрения «До¬
ктора Крупова», в которых выражена надежда на вы¬
здоровление общества. В «Капризах и раздумье» Гер¬
цен пишет: «Я полагаю, что вещество большого мозга
не совсем еще выработалось в шесть тысяч лет; оно
еще не готово; оттого люди и не могут сообразить,
как устроить домашний быт свой» (II, 81). Средством
лечения «родового безумия человечества» является ис¬
тина и «точка зрения», т. е. правдивый и осмысленный
взгляд на действительность.
39

Необычайно рельефно встает перед нами в повести
образ доктора Крупова, впервые встретившийся в ро¬
мане «Кто виноват?». Образ этот — большая удача писа¬
теля. Крупов — старый скептик, все видящий и пони¬
мающий, но уже неспособный к борьбе, растерявший
прекрасные мечты юности. Пошлость провинциальной
жизни засосала его. Однако самобытный ум, трезвый
взгляд на события, иронически-презрительное отноше¬
ние к дворянству и чиновничеству, их быту и жизни
возвышают Крупова над обывателями. Доктор Кру¬
пов — это идейно целостный образ. Легкая ирония
переходит в острую сатиру там, где Крупов делает от¬
крытие о повальном помешательстве рода человече¬
ского. Теория эта, ставшая стержнем повести, гротеск¬
на, но с помощью гротеска Герцену удается глубоко
обобщить явления действительности и вынести приго¬
вор всей системе жизни самодержавной России. На
протяжении своего творчества Герцен не раз обращал¬
ся к образу Крупова и его теории1. Неоднократно по¬
является образ скептика Крупова в «Колоколе». Так,
характеризуя современное буржуазное общество в
статье «Порядок торжествует!», Герцен писал: «... те¬
перь вся Европа — больница, лазарет и, главное, дом
умалишенных» (XXX, 167).
Пафос революционного просветительства напол¬
няет реалистические произведения Герцена 40-х годов.
Художник-публицист достигает в них глубокой выра¬
зительности и эмоциональности благодаря неповтори¬
мому стилю и языку. Так, сравнения Герцена пере¬
дают целую гамму чувств: здесь и грустная улыбка,
и язвительная ирония, и откровенный смех. Образы-
сравнения стали в произведениях 40-х годов приемом
реалистического изображения: «... почтенный блюсти¬
тель тишины (будочник. — Л. Т.) гордо отправился под
арку, как паук, возвращающийся в темный угол, заку¬
сивши мушиными мозгами» (IV, 117).
Характерно, что в это время в произведениях Гер¬
цена появляются библейские образы; данные в сни¬
женном плане. «Ситец (им обили «старый диван
и креслы».— Л. Т.) был превосходный, на диване
Авраам три раза изгонял Агарь с Измаилом на пол,
См., например: Элъсберг Я. Герцен. Жизнь и творчество,
664; Смирнова 3. В. Социальная философия А. И. Герцена,
266- 271
40

а Сарра грозилась; на креслах с правой стороны были
ноги Авраама, Агари, Измаила и Сарры, а с левой —
их головы» (IV, 30). Герцен часто употреблял слова не
по назначению, и это несоответствие слова тому со¬
держанию, которое оно выражает, лишь усилило иро¬
ническое отношение к описываемому. Так, речь Нег-
рова, обращенную к учителю, Герцен насмешливо
называет «воззванием», а беседу, вскрывавшую
умственное убожество Негрова,—«ученой беседой».
В другом месте он пишет о разговоре Негрова с не-
мцем-каретником: «... в десять окончилась конферен¬
ция, в которой с большою отчетливостью и подроб¬
ностью заказана была четвероместная карета, кузов
мордоре-фонсе...» (IV, 18).
Иронические замечания, каламбуры, афоризмы на¬
сыщают произведения Герцена. Так, рассказывая
0 Любоньке, Герцен шутливо замечает: «Разжалован¬
ная в дворовые, малютка снова была произведена
в барышни...» (IV, 26). Язык писателя изобилует
точными и остроумными метафорами, эпитетами:
«глаза помойного цвета», «халат цвета лягушечьей
спинки». Сатирически разоблачая жизнь провинции,
Герцен прибегает к метонимиям: «Улица, видно, зна¬
ла, что опять придут морозы, вьюги и что до 15/27
мая не будет признаков листа — она не радовалась...»
(IV, 116). В словаре Герцена встречаются и малоупо-
требляемые слова и словосочетания. Например: «Я
испытал эту тошность», «Везде простолюдин сгнетен,
страдает», «Человек везде может оклиматиться». Эта
неправильность языка придает его стилю своеобразие:
«Язык его, до безумия неправильный, приводит меня
в восторг: живое тело»1,—писал И. С Тургенев. Зре¬
лость литературного стиля Герцена возрастала по ме¬
ре усиления революционно-демократических элемен¬
тов его мировоззрения.
Стиль Герцена вызывал нападки со стороны реак¬
ционной критики, видевшей за стилем революцион¬
ный, демократический характер творчества писателя.
С.	Шевырев писал в «Москвитянине»: «Г. Искандер
развил свой слог до чистого голословного искандериз-
ма, как выражения его собственной личности»2-
1	«А. И. Герцен в русской критике». Сборник М., 1949, с. 227#
2 «Москвитянин», 1848, № 1, с. 41.
41

Шевырев напечатал в том же номере журнала «Сло¬
варь солецизмов, варваризмов и всяких измов совре¬
менной русской литературы», открывая его словарем
«искандеризмов». Критика стиля произведений Герце¬
на являлась частным выражением борьбы реакции
с прогрессивной русской литературой.
В 40-х годах параллельно с философскими статья¬
ми и беллетристическими произведениями Герцен пи¬
сал статьи цикла «Капризы и раздумье»1 («По поводу
однойдрамы» — 1842г.,«Поразным поводам» — 1845г.,
«Новые вариации на старые темы» — 1846 г.). Отли¬
чающиеся определенной самостоятельностью, эти
статьи объединены общей темой, общей целью. Гер¬
цен ставит в них и пытается решить вопросы морали
и этики, основываясь на насущных потребностях свое¬
го времени.
В центре внимания публициста находятся по-преж¬
нему личность и ее взаимоотношения с обществом.
Будучи в 40-х годах революционером, социалистом,
Герцен воспринимал проблему личности как проблему
нравственной свободы, освобождения человека от гне¬
та политического произвола, от предрассудков. Под¬
черкивая, что личность представляет самостоятельную
ценность, он в то же время резко протестовал против
отрыва личности от «всеобщих сфер». Человеку необ¬
ходимо помимо личных привязанностей иметь «сим¬
патию к современности, любовь к родине, к искусству,
к науке...» (II, 66). «Человек должен развиваться в мир
всеобщего; оставаясь в маленьком, частном мире он
надевает китайские башмаки, — чему дивиться, что
ступать больно, что трудно держаться на ногах, что
органы уродуются? Чему дивиться, что жизнь, не со¬
образная цели, ведет к страданиям?» (II, 68 — 69). Кри¬
терием развития человека у Герцена становится обще¬
ственная активность. Мысль о необходимости гар¬
монического развития личности — одна из главных
в «Капризах и раздумье».
В статьях Герцена много личного, он берет образы
из жизни, часто привлекает автобиографический мате¬
риал, недаром его суждения и размышления в фи¬
лософско-публицистических статьях находят близкую
1 Впервые три статьи были объединены в одном цикле в тексте
мемуаров «Былое и думы».
42

аналогию с дневниковыми записями. Для Герцена-пу-
блициста большое значение имеет факт, жизненное
впечатление. Еще в письме от 25 — 28 июля 1837 г. к
Н. А. Захарьиной он писал: «... лицо существующее
имеет какую-то непреложную реальность, свой резкий
характер по тому самому, что оно существует. Да
и для чего же душа будет терять впечатления, коим
она подверглась в жизни, ежели только эти впечатле¬
ния достойны не быть потраченными?» (XXI, 190).
Герцена постоянно — и это нашло отражение в
его дневниковых записях — занимали размышления
о частной жизни, о противоречиях между личным ми¬
ром и «всеобщим», о человеческом сердце и разуме,
о власти случая, об эгоцентризме любви. В статье
«По поводу одной драмы», непосредственным толч¬
ком к написанию которой послужила увиденная в теа¬
тре драма Арну и Фурнье «Преступление, или Восемь
лет старше», Герцен высказывает давно волновавшие
его мысли. Он проводит анализ семейных отношений,
«частной жизни нашей». Передав сюжет драмы, в ко¬
торой все трагично и все правы, Герцен показывает
причину несчастий героев в отсутствии у них общих
интересов, в замкнутости их в своем узком, интимном
кругу.
С глубоким лиризмом, логично и образно он до¬
казывает необходимость «не отвергнуться влечений
сердца, не отречься от своей индивидуальности и всего
частного, не предать семейство всеобщему, но рас¬
крыть свою душу всему человеческому, страдать и на¬
слаждаться страданиями и наслаждениями современ¬
ности, работать столько же для рода, сколько для
себя, словом, развить эгоистическое сердце во всех
скорбящее, обобщить его разумом и в свою очередь
оживить им разум...» (И, 63 — 64). Герцен обращается
к литературным аналогиям, литературным образам,
которые помогают глубже проникнуть в суть явления.
«Частная жизнь, не знающая ничего за порогом свое¬
го дома, как бы она ни устроилась, бедна...» (II,
62) — эту мысль Герцен подтверждает ссылкой на ге¬
роев «почти всех романов». С одной стороны, Вертер*
«Жаль его,—а ведь пустой малый был Вертер!»
С другой — Карл Моор, Макс Пикколомини, Телль.
«Любовь вошла великим элементом в их жизнь, но не
поглотила, не всосала в себя других элементов. Они
43

любовью не отрезались от всеобщих интересов гра¬
жданственности, искусства, науки; напротив, они внес¬
ли все одушевление ее, весь пламень ее в эти области
и, наоборот, ширину и грандиозность этих миров
внесли в любовь» (II, 68).
Общий эмоциональный строй повествования отли¬
чается искренностью и взволнованностью. Мы все
время ощущаем автора, его сочувствие, боль, гнев.
Герцен-публицист не только логически и эмоциональ¬
но доказывает, не только опровергает, но и стремится
убедить читателя. Много гуманных мыслей высказы¬
вает он, говоря о семейной жизни человека. «На жен¬
щине лежат великие семейные обязанности относи¬
тельно мужа — те же самые, которые муж имеет к ней,
а звание матери поднимает ее над мужем, и тут-то
женщина во всем ее торжестве: женщина больше
мать, чем мужчина отец; дело начального воспитания
есть дело общественное, дело величайшей важности,
а оно принадлежит матери. Может ли это воспитание
быть полезно, если жизнь женщины ограничить спаль¬
ней и кухней?» (II, 69). В решении проблемы семейной
жизни, где личность утверждает себя йутем сопережи¬
вания и сострадания, видел он возможность эмансипа¬
ции женщины.
Исполнен драматизма рассказ Герцена о женщине,
отравленной «психической отравой», вышедшей замуж
за человека, которого она не любила и не могла лю¬
бить, только потому, что «ее нежные родители стояли
перед нею на коленях, умоляя спасти их именье, их
честь продажей своего тела, своим бесчестием...» (II,
79). Герцен не просто сострадает, он негодует, обли¬
чает порядки современного социального строя, при
которых возможна эта купля-продажа, освященная за¬
коном. Действенность рассказанного вызвана тем, что
все это обдуманное и виденное самим Герценом, хотя
он и ведет рассказ от имени своего приятеля — «одно¬
го очень странного человека».
Иронически изображая «типичного» супруга, ко¬
торый начал ««тихое», кроткое семейное преследова¬
ние», Герцен замечает: «Я коротко знаком с этим пре¬
следованием». Это введение в текст авторского «я»,
характерное для «Капризов и раздумья», личная заин¬
тересованность, обращение к жизни, «как она есть»,
сделали не только возможным, но и органичным по¬
44

следующее включение статей в произведение авто¬
биографического и мемуарного плана — «Былое и
думы».
В «Капризах и раздумье» Герцена волнуют те же
проблемы и те же мысли, что и в романе «Кто вино¬
ват?». Исследователи неоднократно отмечали, что это
первое публицистическое выступление, автор которого
ставит нравственные проблемы на уровне передовой
мысли XIX в. Герцен предваряет и перекликается
с Чернышевским в постановке и решении этических
проблем, во взглядах на гармоническое развитие лич¬
ности1. Он пишет о духовной цельности человека,
0 нравственных проблемах, подвергая резкой критике
ханжество и лицемерие буржуазного общества. Он
считает мораль буржуазного общества «мертвой», су¬
ществующей только на словах, а на деле недостойной
управлять поступками. «... Современная мораль не
имеет никакого влияния на наши действия; это милый
обман, нравственная благопристойность, одежда — не
более» (II, 76). Герцен называет современную мораль
«дощатым балаганом», «временным лазаретом», под¬
черкивая тем самым необходимость ее ломки. Неда¬
ром реакционная критика, видя революционные тен¬
денции в освещении Герценом семейных и личных
отношений, выступила по существу с политическим
доносом, обвиняя Герцена «в возбуждении ненависти
против насилия и произвола» («Москвитянин», 1846,
№ 2).
«В новых вариациях на старые темы», доказывая
необходимость практической деятельности, Герцен ви¬
дит эту необходимость в естественных потребностях
самой личности. Предваряя Чернышевского, он гово¬
рит об эгоизме, который трактует как осознание чело¬
веком своей личности, ее прав, о необходимости раз¬
вития эгоизма в «благородный эгоизм», который
и есть «разумный эгоизм». Образно, пользуясь столь
характерным "для его стиля приемом сравнения, Гер¬
цен пишет: «Слово эгоизм, как слово любовь, слишком
общи: может быть гнусная любовь, может быть высо¬
1 См. Азнауров А. А. Очерки по этике великих русских револю¬
ционных демократов. Баку, 1964; Володин А. И. Проблема един¬
ства личного и общественного в творчестве А. И. Герцена.—
«Очерки истории русской этической мысли». М., 1976, и др.
45

кий эгоизм и обратно. Эгоизм развитого, мыслящего
человека благороден, он-то и есть его любовь к науке,
к искусству, к ближнему, к широкой жизни, к непри¬
косновенности и проч. ... Вырвать у человека из груди
его эгоизм — значит вырвать живое начало его, заква¬
ску, соль его личности, по счастию, это невозможно
и напоминает только того почтенного моралиста, ко¬
торый отучил свою лошадь от эгоистической привыч¬
ки есть и очень сердился, что она умерла, как только
стала отвыкать от пищи...» (II, 97).
Социальное осмысление природы человека приво¬
дит Герцена к выводу, что человек, осознав себя, свои
возможности, должен раскрыть их в практическом
действии, активно участвуя в жизни и борьбе. И хотя
в 40-х годах Герцен еще не мог понять классовой сущ¬
ности морали, он верил, что проблема эта будет реше¬
на в будущем. «Ее разрешит, вероятно, сама история
для будущего...» — писал он (V, 62). Выраженный Гер¬
ценом в «Капризах и раздумье» взгляд на мораль как
на явление общественно-политическое стал огромным
завоеванием этической мысли середины XIX в. Герцен
дал следующее определение морали: «... Мораль есть
не что иное, как историческое сознание нынешних, су¬
ществующих взаимоотношений людей, признанное,
прочувствованное ими в данный период...»1 Отсюда
он делал вывод; что несостоятельность современной
ему морали доказывает несостоятельность породивше¬
го ее общества. В «Капризах и раздумье» отразились
революционные идеалы Герцена, нашедшие выраже¬
ние и в художественных образах, и в теоретических
обобщениях.
Большим успехом у современников пользовались
фельетоны Герцена, напечатанные в «Отечественных
записках». В 40-х годах фельетон использовался для
ведения литературной полемики, помещавшейся в от¬
деле «Смесь» ряда передовых русских журналов.
Невозможность открытой политической борьбы
с идейными противниками вызвала к жизни жур¬
нальные дискуссии, часто находившие выражение в
емком и лаконичном жанре фельетона, направленном
против застоя и косности общественной мысли, про¬
тив социальной несправедливости. «Фельетон —
1 «Литературное наследство», т 61 М., 1953, с. 10^
46

явление демократизации печати... революционное по
своей исторической природе. Он не терпит пошлости,
неподвижности, он — само движение»1.
Своими фельетонами Герцен продолжал идейную
борьбу, которую вел журнал с представителями «офи¬
циальной народности» и славянофилами. Идеологи
«официальной народности» во главе с Погодиным
и Шевыревым и славянофилы, одним из лидеров
которых был и Киреевский, пропагандировали свои
взгляды со страниц «Москвитянина» (1841 — 1856).
Полемика между «Отечественными записками» — пе¬
редовым общественно-политическим и литературным
журналом 40-х годов — и «Москвитянином» была ре¬
зкой и непримиримой.
Бороться с «Москвитянином» было не просто, так
как в выступлениях славянофилов звучали порой нот¬
ки дворянского либерализма, «народолюбия». Однако
редакция реакционного «Москвитянина» не гнушалась
и открытыми доносами в печати, давая понять прави¬
тельству, какую опасность для существующего строя
представляют «Отечественные записки» во главе с
Белинским.
«Отечественные записки» стали трибуной Белин¬
ского и Герцена. Первый привлек в журнал наиболее
талантливых и прогрессивно мысливших литерато¬
ров — Грановского, Бакунина, Боткина, Огарева, Не¬
красова, Тургенева. Белинский писал, что именно
в «Отечественных записках» был слышен живой голос
современности. «...Журнал есть... жизнь, движение, но¬
вость, разнообразие, свежесть, известное направление,
известный взгляд на вещи, словом — характер и дух.
А где же все эти условия выполнены, если не в «Отече¬
ственных записках»?»2
Полемическая борьба «Отечественных записок» с
идеологически враждебными изданиями велась на¬
стойчиво и целеустремленно. Этому немало способ¬
ствовали статьи, фельетоны Белинского и Герцена, на¬
правленные против «журнального триумвирата» —
Булгарина, Греча, Сенковского — и идеологов
славянофильства, борьба с которыми особенно обо¬
стрилась с середины 40-х годов. В «Отечественных за¬
1 Журбина Е. Искусство фельетона. М., 1965, с. 7.
2 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. IV. М., 1954, с. 440
47

писках» были опубликованы памфлеты Белинского
«Педант» и «Тарантас». Направленный против «веду¬
щего критика» «Москвитянина» С Шевырева памфлет
«Педант», в котором проявился сатирический талант
Белинского, вызвал огромный общественный резо¬
нанс. Столь же непримирим и последователен был Бе¬
линский в обличении славянофилов. В полемику
с «Москвитянином» вступил и Герцен.
Среди фельетонов, напечатанных Герценом, осо¬
бенное признание современников заслужили такие, как
««Москвитянин» о Копернике» («Отечественные запи¬
ски», 1843, № 11, отдел «Смесь»), «Путевые записки
г. Вёдрина» («Отечественные записки», 1843, № 11, от¬
дел «Смесь»), ««Москвитянин» и вселенная»
(«Отечественные записки», 1845, № 3, отдел «Смесь»).
В этих фельетонах, носивших политический харак¬
тер, Герцен остросатирически, используя приемы иро¬
нии и пародирования, высмеивал вопиющее невеже¬
ство, показное народолюбие, вражду к передовой
Европе, «разлагающемуся Западу», отличавшие сочи¬
нения сотрудников «Москвитянина». Дневник Герцена
и его письма в 1842—1845 гг. дают богатейший допол¬
нительный материал для характеристики общественно-
политической жизни России 40-х годов. В них он часто
высказывает мысли, которые не могли прозвучать
в легальной печати. Резкой критике он подвергает
идеологию «официальной народности», стоящей на
страже самодержавия и крепостничества. Менее после¬
довательной была критика Герценом славянофилов1.
Славянофилы — течение сложное и противоречивое —
выступали с резкой критикой реакционной журнали¬
стики, им свойственны были верные, самостоятельные
суждения по ряду вопросов. Идеализируя патриар¬
хальную старину, феодальное прошлое, враждебно
относясь к идее революционного преобразования
страны, они вместе с тем были настроены оппози¬
ционно по отношению к правительственной реакции,
поэтому их взгляды на будущее России находили от¬
клик у Герцена. Это сочетание либеральных тенденций
1 Взаимоотношения Герцена и славянофилов неоднократно осве¬
щались в нашей литературе. См., например: Чесноков Д. И. Миро¬
воззрение Герцена; Смирнова 3. В. Социальная философия
А. И Герцена, и др.
48

с реакционно-утопическими воззрениями делало осо¬
бенно сложной борьбу со славянофилами. В спорах
западников и славянофилов Герцен видел рациональ¬
ное зерно в том, что они были порождены сознанием
«гнусности» действительности и неудовлетворен¬
ностью существующим. «...Все убеждены в тягости на¬
стоящего, но выход находит каждый молодец на свой
образец». Личные симпатии к некоторым из славяно¬
филов (И. С. Аксакову, И. В. Киреевскому) мешали
Герцену быть таким же непримиримым и последова¬
тельным, как Белинский. «Наши личные отношения,—
записывает Герцен в дневнике 18 декабря 1844 те¬
много вредят характерности и прямоте мнений. Мы,
уважая прекрасные качества лиц, жертвуем для них ре¬
зкостью мысли. Много надобно иметь силы, чтоб пла¬
кать и все-таки уметь подписать приговор Камиля Де¬
мулена!» (II, 397).
Однако к середине 40-х годов славянофилы начали
все чаще проявлять свою реакционную сущность, и
в дневнике Герцена все резче и непримиримее звучит
гневная отповедь им. В связи с бездарным пасквилем
М. Дмитриева «К безыменному критику» против Бе¬
линского, напечатанным в «Москвитянине», Герцен
писал: «...доносы «Москвитянина» повергают в тоску»
(II, 240). А опубликованные в «Москвитянине» стихо¬
творения Языкова «Константину Аксакову», «К не на¬
шим» и «К Чаадаеву», звучавшие прямым доносом,
вызывали гнев Герцена. Он писал по этому поводу:
«...озлобленный поэт не остается в абстракциях; он
указует негодующим перстом лица — при полном из¬
дании можно приложить адресы!..» (II, 136).
Славянофилы становятся для Герцена пособниками
самодержавной монархии и православной церкви.
«...Гадкая котерия, стоящая за правительством и цер¬
ковью и смелая на язык, потому что им громко отве¬
чать нельзя» (II, 399), — записывает он в дневнике
30 декабря 1844 г.
В фельетоне ««Москвитянин» о Копернике» Герцен
высмеивает статью Победоносцева в № 9 «Москви¬
тянина» за 1843 г. «Николай Коперник (Голос за прав¬
ду)» Фельетон начинается с обыгрывания названия
статьи «Голос за правду»: «Гнев груди, из которой
вырвался голос за правду, с самого начала обличает
волнение, не позволяющее голосу оставаться в преде¬
49

лах логики, хронологии и даже приличия» (II, 103).
Герцен метафорически превращает «голос» в нечто
одушевленное, он наделяет его чертами удивительного
невежества и косности, смеется над уверенностью «го¬
лоса», что в Европе XVII в. был прежде XVI в. Он пи¬
шет об удивительном невежестве Победоносцева, за¬
путавшегося в датах рождения Коперника, Галилея,
Кеплера и Ньютона, представив последних предше¬
ственниками Коперника. «Холодные люди засмеются
холодные люди скажут, что это из рук вон, и присово¬
купят, что Коперник умер в 1543 г., Галилей в 1642,
Кеплер в 1630, а Ньютон в 1727? А у нас слезы на¬
вернулись на глазах от этих строк; как чисто сохра¬
нился «Голос за правду» (ультраславянский) от
греховной науки Запада, от нечестивой истории его!»
(II, 103) — иронизирует Герцен, намекая на славяно¬
фильскую вражду к Западу. Ему удается очень тонко
и остроумно намекнуть на ненависть «голоса» к «нече¬
стивой» истории Запада и напомнить об антиматериа¬
листической позиции «Москвитянина»: «Неужели Ко¬
перник не мог идти по следам и духовно сочетаться
с гениями, которые жили после него... Это материа¬
лизм! Случайное время рождения и жизни будто
может иметь влияние ша сочетание духовное?» (II,
103-104).
Иронически пишет Герцен и о стоящей за Победо¬
носцевым редакции «Москвитянина», которая пропу¬
стила ошибку. «...В условиях, требуемых законом, не
сказано, чтобы редакторы знали, когда телесно жили
великие люди: какое же право имеем мы от них тре¬
бовать этого?» (II, 104) — саркастически спрашивает
он, показывая несостоятельность журнала в вопросах
науки и политики.
Остроумно и зло высмеивает Герцен и «открытие»,
сделанное Победоносцевым относительно происхожде¬
ния фамилии Коперник. Он пародирует нелепое
«филологомистическое изыскание» автора, связавшего
происхождение фамилии Коперника со словом «Ко-
пырник» (трава) и превратившего Коперника в Покор-
ника (покорность, смирение). Коперник, оказывается,
обязан своими гениальными открытиями тому, что он
был верным поборником религии, смиренным хри¬
стианином. Именно «религиозная покора» дала Ко¬
пернику «средства и силы постигнуть тайну мирозда¬
50

ния», утверждает Победоносцев. Презрение Герцена
переходит в возмущение, когда он говорит о «людях
препокорных и прекопырных» и замечает, что знает
многих «решивших идти далее и подписываться
«копырнейшими слугами»» (II, 105). Этот намек был
хорошо понятен читателю. Герцен издевается над
курьезными промахами «Москвитянина», иронизирует
по поводу «детски милых, наивных воззрений» журна¬
ла на Европу, его претензий возродить «гибнущее» че¬
ловечество с помощью православия и самодержавия
Трудные цензурные условия мешали Герцену вы¬
ступать открыто, давать социально-политические ха¬
рактеристики своим противникам. Он был вынужден
намеренно выбирать побочные темы или ограничи¬
ваться критикой нравственного облика, литературных
позиций, невежества идейных противников. И все же
Герцен сумел придать своим фельетонам политиче¬
скую окраску и через научную, историческую, литера¬
турную тематику остроумно высмеять и обличить об¬
щественно-политические позиции своих идейных вра¬
гов. Он шел от жизненных фактов, которые отбирал
из массы явлений, подчиняя их своей внутренней зада¬
че. Публицистический дар Герцена-полемиста способ¬
ствовал тому, что и такое небольшое литературное
произведение, как фельетон ««Москвитянин» о Копер¬
нике», написанное на конкретную тему, не оставляло
безучастным читателя, к которому было обращено.
По свидетельству Грановского, статьи эти «произвели
эффект» 1.
В 1843 г. Герцен написал фельетон-пародию «Пу¬
тевые записки г. Вёдрина», подвергнув осмеянию
одного из влиятельных сотрудников «Москвитяни¬
на» — Погодина. Погодинский путевой дневник «Год
в чужих краях» печатался в «Москвитянине» в течение
1843 г. Каламбурная переделка фамилии Погодин —
Вёдрин сразу настраивала читателя на определенный
лад. В этом фельетоне Герцен удивительно тонко
и язвительно пародирует стиль Погодина, отличав¬
шийся беспорядочностью, отрывистостью речи, недо¬
статком логики. Скупость, болтливость, вздорность
характера — черты, свойственные Погодину-Вёдрину
Уже в предисловии, обещая познакомить читателя
«Т. Н. Грановский и его переписка», т II. М., 1897, с. 459.
51

с «небольшим отрывком, в котором Вёдрин описывает
выезд из Москвы», Герцен упоминает о «расходной
книжке», которая прилагается к дневнику. Это символ
предельного скряжничества Погодина, недаром «Оте¬
чественные записки» весь дорожный дневник назвали
«расходной книжкой».
«Вот отрывок, отдаем его на суд читателей,—пи¬
шет Герцен. — Клопы не дали спать всю ночь. Сквер¬
ное насекомое! Говорят, на Дербеновке грузин про¬
дает кавказский порошок, уничтожающий клопов; да
страшно дорого, рубль серебром фунт — а там выдох¬
нется, перестанет действовать. Но все к лучшему.
Вскочил в 5, умылся и — в Рогожскую искать товари¬
ща. Долго толкался. Что за лихой народ извозчики!
Борода, кушак... Размечтался и вспомнил Кеппена
брошюру о курганах» (II, 108). Это ли не пример
обрывков мысли, нелепого синтаксиса и псевдоучено¬
сти! Как удачно заметил В. И. Кулешов, «это специ¬
фическая «москвитянинская» логика, у которой и бо¬
рода и кушак всегда «оперты на науку»»1. И всюду
«расходная книжка»: «Домой за чемоданом — даль
страшная — хотел взять извозчика, очень стали доро¬
ги, 25 сер., меньше ни один взять не хотел...» (II, 108).
Мелочность, скупость, нелепые подробности: «Я бе¬
гу домой... верст пять — проголодался, в животе
ворчит: а цивилизация тут; так аппетитно бросила
в открытые лавки печенку; вынул грош; отляпали ку¬
сок в две ладони, соль даром — разумеется, у них свой
расчет. Заметил, что жевавши дорога кажется короче.
Гастрический обман!» (II, 109).
Продолжая «цитировать» дневник, Герцен предла¬
гает читателю судить о ничтожности интересов По¬
година, о мнимой значительности наблюдений, ко¬
торыми он считает необходимым поделиться с читате¬
лем: «Пока лошадей — наблюдать нравы. На улице
мужик тузит какую-то бабу, вероятно, жену; это раз¬
веселило меня, хохотал; нищие помешали досмо¬
треть» (II, 109). Нищих Погодин-Вёдрин старается не
замечать, он дремлет, чтобы не пришлось раскошели¬
ваться. Однако и эту скупость свою он глубокомыс¬
ленно объясняет: «...проезжему мелкие деньги нужны,
1 Кулешов В. И. «Отечественные записки» и литература 40-х го¬
дов XIX века. М., 1958, с. 304.
52

не крупные же дать» (II, 109). А вот пример характер¬
ной для него «византийской логики»: «На заставе сол¬
дат с медалью и с* усами. Люблю медаль и усы у
воина; молодец!» (II, 109). Герцен показывает, что эта
логика не только убога, но и реакционна. С умиле¬
нием говорит Погодин-Вёдрин об окружающем его
пейзаже: «Чудный вид! Что перед ним хваленая Ита¬
лия! Деревни и села, и притом все русские деревни
и села... Мужички работают так усердно. Люблю зе¬
мледельческие классы: не они нам, а мы им должны
завидовать; в простоте душевной они работают, не
зная бурь и тревог, напиханных в нашу душу, ни ро¬
скоши, вытягивающей мнимые избытки» (II, 109).
Погодину-Вёдрину по сердцу патриархальные нравы
и крепостнические порядки.
Памфлетность изображения Вёдрина достигается
прежде всего тончайшей стилизацией. В статье «О па¬
родии» Ю. Тынянов отмечал, что ««Путевые записки
г. Вёдрина»... по тонкости стилистических средств па¬
родии представляются явлением исключительным»1.
Герцену блестяще удалось передать «изрубленные
в куски» фразы погодинского дневника, он пародирует
даже графические особенности речи Погодина, его
пунктуацию. Так, точка с запятой стала для Герцена
средством пародии. Используя этот знак, он подчерки¬
вает, что краткие предложения Погодина насильствен¬
но разрывают фразу. Герцен подавляет, уничтожает
противника иронией. Иронические реплики, пародий¬
ная стилизация, иронический фон, который создается
рядом характеристик, — все это свойственно фельетон¬
ному стилю Герцена.
Действенность «Путевых записок г. Вёдрина» за¬
ключалась в том, что, гиперболизируя существенные
признаки формы и содержания дневника, Герцен не
только вскрывал слабость его как литературного про¬
изведения, но и обнаружил пороки идейных тенденций
Погодина, его общественно-политических взглядов.
Характерно, что к образу Погодина-Вёдрина Герцен
возвращался неоднократно и в 40-х и в 60-х годах.
В «Письмах из Франции и Италии» он вспоминал
«приходо-расходный дневник М. П. Погодина». Во
1 Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977,
с. 298.
53

втором письме он писал: «Постскриптум мой я бы по¬
святил М. П. Погодину, так много в нем франков
и сантимов; но ведь я со стороны дороговизны, я рад
ей, я со стороны «рауег, те$$1еиг$, ы уоиз ё1ез аззег
псЬез», а утопия М. П. — жизнь бессребренная, т. е. не
тратящая серебра; он ненавидит алчность ближнего
к деньгам, он и дальнему Лондону загнул: «Марфа,
Марфа, печешися о мнозе!»» (V, 41).
Фельетоны Герцена, проникнутые острой и злобо¬
дневной критикой, блестящие по остроумию, пользо¬
вались успехом у современников. Пародия Герцена
«Путевые записки г. Вёдрина» и фельетон ««Москви¬
тянин» и вселенная» вызвали одобрение Белинского,
который в письме к Герцену от 2 января 1846 г. писал
0 том, как высоко он ценит его «фельетонный»
талант: «Милый мой Герцен, давно мне сильно хотелось
поговорить с тобою и о том, и о сем, и о твоих стать¬
ях «Об изучении природы», и о твоей статейке «О при¬
страстии», и о твоей превосходной повести, обнару¬
жившей в тебе новый талант, который, мне кажется,
лучше и выше всех твоих старых талантов (за ис¬
ключением фельетонного — о г. Вёдрине, Ярополке
Вод[янском] и пр.), и об истинном направлении и зна¬
чении твоего таланта, и обо многом прочем»1.
Фельетон ««Москвитянин» и вселенная» был напе¬
чатан за подписью Ярополк Бодянский и написан
в тот период, когда в «Москвитянине» произошла сме¬
на в руководстве. Новую редакцию журнала, неудер¬
жимо терявшего своих подписчиков, возглавил Ки¬
реевский. Полемическая острота этого политического
фельетона была направлена против воинствующего
славянофильства «лучезарного «Маяка»» и «обновлен¬
ного «Москвитянина»». Рассматривая статьи в журна¬
ле, Герцен показывает, что идеологические взгляды
«новой» редакции остались прежними: от них веет
воззрениями «старого» редактора Погодина, теми же
ложными воззрениями на Европу. Саркастически пи¬
шет Герцен о «высшей вселенской цели» «Москвитя¬
нина»: «...он собою заложил магазин обновительных
мыслей и оживительных идей для будущих поколений
Европы, Азии, Америки и Австралии, он приготовил
втиши якорь спасения погибающему Западу» (II, 133).
1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 252.
54

И далее Герцен продолжает иронизировать по поводу
«гибнущей Европы», утопающей «в бесстыдстве зна¬
ния», спасение народов которой находится, оказывает¬
ся, на Тверской. ««Идите на Тверскую, в дом Попова,
против дома военного генерал-губернатора: там гото¬
во для нас исцеление, там лежат девственные, непо¬
чатые запасы в конторе «Москвитянина»...» И народы
подпишутся на «Москвитянина», узнают много, ожи¬
вут и потолстеют» (II, 134). Ирония Герцена господ¬
ствует в этом фельетоне, наполненном остротами, ка¬
ламбурами, метафорами: «Самое сильное влияние
славянского мира на Европу состоит в распростране¬
нии польки: танцуют-то они по-славянски, да ходят-то
по-европейски» (II, 138). Однако тон его становится
гневным, когда он дает оценку стихотворениям
Н. Языкова («К не нашим», «Константину Аксакову»,
«К Чаадаеву»), направленным против Грановского,
Чаадаева, Герцена, их «исправительного направления».
Продолжая рассматривать статьи, составившие
«обновленный» «Москвитянин», Герцен бросает иро¬
ническую реплику в адрес Погодина, выступившего со
статьей, где «было бы много нового, если б она была
напечатана лет двадцать пять назад» (II, 136). Тем не
менее статья Погодина «Параллель русской истории
с историей западных государств», как и статья Киреев¬
ского «Обозрение современного состояния словесно¬
сти», анализируется Герценом достаточно серьезно
(Н. Н. Степанов считает особенностью этого фельето¬
на «сочетание серьезной публицистической статьи и
литературного фельетона»1). Однако возражения Пого¬
дину и Киреевскому даны в непринужденном тоне,
прерываются остротами. Пародируя стиль и характер
выступлений «Москвитянина», Герцен показывает его
неспособность откликнуться на насущные проблемы
современности. По поводу печатавшихся в «Москвитя¬
нине» «апологических» разборов «публичных чтений
г. Шевырева» Герцен, прибегая к метафоре, пишет:
«...во всех статьях доказывается, что чтения г. Шевыре
ва имеют космическое значение, что это зуб мудро¬
сти, прорвавшийся в челюстях нашего истерического
самопознания» (II, 138). Гиперболизация, столь харак-
1 Степанов Н. Н. А. И. Герцен в борьбе с реакционной публи¬
цистикой и историографией в 40-х годах.—«А. И. Герцен. Иссле¬
дования и материалы». Сборник. Л., 1974, с. 26.
55

терная для жанра фельетона, вызвана у Герцена «энер¬
гией раздраженного чувства» (Белинский), ибо речь
шла о политическом противнике, реакционная, охра¬
нительная позиция которого была хорошо известна.
И далее, пишет Герцен, идут статьи — «догадка о про¬
исхождении Киева, путешествие по Черногории и то¬
му подобные живые, современные интересы...» (II,
138). Ирония Герцена вызвана именно тем, что «жи¬
вой, современный интерес», ставший необходимым
в передовой русской публицистике XIX в., отсутствует
в статьях «Москвитянина».
В этом фельетоне Герцен как бы подводит итог
идейной борьбы со славянофилами в 40-х годах: «Сла¬
вянизм — мода, которая скоро надоест; перенесенный
из Европы и переложенный на наши нравы, он не
имеет в себе ничего национального; это явление от¬
влеченное, книжное, литературное...» (II, 138). Судя по
письму Герцена к Н. Кетчеру, цензура не . пропустила
фельетон в первоначальном виде: «Что это как изуро¬
дована статья Бодянского в «Отечественных) запу¬
сках)»? Теперь они готовят гром и молонье на Корша
и меня, я хотел бы отвечать — но, если Кр<аевский>
опять так урежет, выйдет глупо» (XXII, 236).
В жанровой форме фельетона доступными сред¬
ствами боролся Герцен с идейными противниками по
важнейшим вопросам русской общественной жизни
40-х годов. Характерно, что ряд фельетонов в силу
цензурных условий не был напечатан в России, но рус¬
ский передовой читатель был знаком с ними в рукопи¬
сях. Так, фельетоны «Москва и Петербург» и «Новго¬
род Великий и Владимир-на-Клязьме», сходные по
проблематике и форме, были в силу своего резко кри¬
тического, сатирического характера не пропущены
цензурой как «неудобные безусловно». Написанный
в 1842 г. фельетон «Москва и Петербург» был опубли¬
кован впервые в 1857 г. в «Колоколе», но в руко¬
писных копиях обошел всю Россию. Читался он и на
вечерах петрашевцев1.
Сопоставление Москвы и Петербурга в 40-х годах
давало богатый материал для постановки вопроса об
исторических путях развития России и русской нацио¬
нальной культуры. Герцен сознательно сатирически
1 См. «Дело петрашевцев», т. III. М. Л., 1951, с. 60
56

заострил критику бюрократического Петербурга и
барской Москвы, поэтому и появилась односторон¬
ность оценок. Прогрессивные тенденции в жизни сто¬
лиц им не освещались. Это вызвало известное возра¬
жение Белинского (статья «Петербург и Москва»,
1845), считавшего, что некоторые утверждения Герце¬
на могут быть истолкованы как отрицание вообще ка¬
кой-либо прогрессивной исторической роли Петербур¬
га. В этом фельетоне особенно ярко отразились черты,
присущие Герцену как публицисту-сатирику. Конкрет¬
ность и выразительность жанровых картин переме¬
жаются с необычайно лаконичными и сатирически
острыми характеристиками, в которых был заложен
глубокий идейный смысл.
Герцен пользуется присущим его публицистическо¬
му стилю приемом контрастного сопоставления: «В
Москве до сих пор принимают всякого иностранца за
великого человека, в Петербурге — каждого великого
человека за иностранца» (II, 38); «...В Москве есть
круги литературные, бескорыстно проводящие время
в том, чтобы всякий день доказывать друг другу ка¬
кую-нибудь полезную мысль, например, что Запад
гниет, а Русь цветет. В Москве издается один журнал,
да и тот «Москвитянин»» (II, 37). Подчеркнутой по¬
вторяемостью слов Герцен добивается особенной вы¬
разительности. Фельетон написан в свойственной Гер¬
цену блестящей, остроумной манере. Перед нами
проходят различные слои жителей столицы: «...людей,
беспрерывно пишущих, т. е. чиновников; людей почти
никогда не пишущих, т. е. русских литераторов; лю¬
дей не только никогда не пишущих, но и никогда не
читающих, т. е. лейб-гвардии штаб- и обер-офице¬
ров...» (II, 34). В этих сжатых характеристиках много
сказано. Конечно, не могло быть пропущено цензурой
замечание Герцена о том, что в Петербурге он «видел
поэтов в III Отделении собственной канцелярии — и
III Отделение собственной канцелярии, занимающееся
поэтами...». Герцен резко критикует политику прави¬
тельства, идеологию «официальной народности», «ди¬
ких понятий о народности исключительной, — понятий,
недавно выползших из могил и не поумневших под
сырой землей» (II, 34, 35).
О русской реакционной журналистике, Булгарине
и Грече, Шевыреве и Погодине («два литературных
57

брака»), их связях с III Отделением фельетон Герцена
«Ум хорошо, а два лучше», который был напечатан
только в «Былом и думах», спустя почти два десятиле¬
тия после написания. В этом фельетоне дана сатириче¬
ски острая сравнительная характеристика: «...четыре
героя, составляющие две пары,—люди вселенской из¬
вестности» (11,117),— как иронически замечает Герцен.
В области литературной формы Герцен продол¬
жает традиции памфлетов Пушкина, который в под¬
цензурной печати сатирически резко разоблачал реак¬
ционную печать Греча и Булгарина. В характеристике
Булгарина Пушкин использовал сходство биографии
Булгарина и начальника французской полиции Видока,
достигая таким приемом разоблачения Булгарина как
лгуна и клеветника. Этот сатирический прием — обра¬
щение к фактам биографии противника, намек на
них — часто будет применен Герценом в его политиче¬
ских фельетонах и памфлетах в «Колоколе». Традиции
пушкинского памфлета «Торжество дружбы, или
Оправданный Александр Анфимович Орлов», с ко¬
торым он выступил в № 13 «Телескопа» за подписью
Феофилакт Косичкин, весьма ощутимы в политиче¬
ском фельетоне Герцена «Ум хорошо, а два лучше».
Так же иронически рисует Герцен союз двух пар (у
Пушкина — нежная дружба Греча и Булгарина), их
«вселенскую известность», «мужество и самоотвержен¬
ность» Греча и Булгарина, «упорство и бескорыстие»
Погодина и Шевырева, достигая этим приемом убий¬
ственной характеристики героев фельетона (вспомним
восторг Косичкина от романов Булгарина и Орлова,
которые он характеризует как «два блистательные солн¬
ца нашей словесности»).
Тонко и язвительно сопоставляет Герцен взгляды
двух журнальных пар на Европу, на их отношение
к современной науке, подводя читателя к выводу об
общности их реакционных воззрений, об охранитель¬
ном характере возглавляемых ими журналов. «Европу
все четверо не любят, но каждый по-своему,- каза¬
лось бы серьезно начинает Герцен,—самые средства,
которыми они хотят отвратить добрых людей от За¬
пада, разны: так, г. Греч останавливает вас, обращая
внимание на слабое полицейское устройство, на нечи¬
стоту улиц; г. Погодин стремится застращать дорого¬
визной и издержками; г. Шевырев с ужасом указывает
58

на разврат мышления, на порок логики, овладевшей
Европою; г. Булгарин своим собственным примером,
патриотизмом «Северной пчелы» заставляет любить
и предпочитать Петербург всему миру» (II, 117). Гер¬
цен остроумно высмеивает своих противников. Умело
обыгрывая факты, иронически используя суждения
противников, он, как блестящий полемист, делает их
смешными, вызывая соответствующую реакцию чита¬
теля. В политически злободневном фельетоне Герцен
показывает объединяющую представителей «официаль¬
ной народности» вражду к Западу, к передовой совре¬
менной науке.
Весь фельетон построен на сравнительных характе¬
ристиках : «Союз г. Погодина с г. Шевыревым — ша!п-
топшт зесгеШт*; союз г. Булгарина с г. Гречем —
открытый конкубинат» (II, 119). И далее: «Греч и
Булгарин издают с примерным мужеством и само¬
отвержением «Северную пчелу» для того только,
чтобы в ней высказывать те сильные убеждения, ко¬
торые легли краеугольным камнем их нравственно-са¬
тирического существования». Этот намек («сильные
убеждения») был понятен читателю, хорошо знакомо¬
му с архиреакционным, охранительным направлением
«Северной пчелы». «Степан и Михаил Петровичи
с еще более примерным упорством и бескорыстием из¬
дают «Москвитянин», не обращая ни малейшего вни¬
мания на то, что читатели подписываются на другие
журналы...» (II, 119).
Герцен-полемист уничтожает противника иронией,
разоблачает его с огромной силой убедительности, ко¬
торая достигается и предельным лаконизмом, вырази¬
тельностью его афористической речи.
* Тайный брак (.шт.).

Публицистика
А. И. Герцена
периода революции
Глава II 1848 г.
Герцен внимательно следил за развитием революцион¬
ного движения на Западе, считая, что социальный во¬
прос будет решен прежде всего в Западной Европе,
и боролся за то, чтобы Россия также пошла по пути
переустройства общества. Он верил в грядущую рево¬
люцию, которая приведет к социализму, в союзе с ре¬
волюционной Европой видел путь освобождения Ро¬
дины от крепостных пут. Невозможность открыто
участвовать в политической деятельности в самодер¬
жавной России была очевидна, и это тяготило Гер¬
цена.
Безуспешной оказалась попытка получить право на
издание нового журнала. В дневнике в октябре 1844 г.
появилась запись: «Разрешения на журнал нет; это,
кажется, последняя мечта, и та не сбудется. Стыдная
жизнь; иногда бывает так тяжело, так тяжело, что
апатия овладевает всем существом и хотел бы только
есть и пить» (II, 386). Все это вынудило Герцена доби¬
ваться разрешения на выезд за границу. Намерение
это впервые возникло у него в 1841 г. В письме к Ога¬
реву в феврале 1841 г. он писал о причинах, заставив¬
ших его принять это решение. Существенно, что Бе¬
линский, для которого сколь-нибудь длительная жизнь
за границей была невыносимой, с одобрением отнесся
к этому решению Герцена, видя в его эмигрантской
деятельности возможность содействовать освобожде¬
нию России.
Но только в январе 1847 г. после усиленных хлопот
Герцену удалось выехать во Францию. Последующие
события в России, когда «самодержавие, озлобленное
и испуганное всем, что делается в Европе», душило «с
удвоенным ожесточением всякое умственное движе-
60

ние» (VI, 12), заставили его принять решение не воз¬
вращаться на родину, чтобы свободным словом слу¬
жить русскому народу. «Я остаюсь здесь не только
потому, что мне противно, переезжая через границу,
снова надеть колодки, но для того, чтоб работать.
Жить сложа руки можно везде; здесь мне нет другого
дела, кроме нашего дела... я здесь полезнее, я здесь
бесценсурная речь ваша, ваш свободный орган...» (VI,
16 —17) — писал Герцен, считая «насущно необхо¬
димым, чтобы где-нибудь раздалось свободное рус¬
ское слово». Это свое намерение он начал осущест¬
влять, выступив с предложением «печатать по-русски
за границей... для русских в России» (VI, 148—149),
и завершил основанием в мае 1853 г. Вольной русской
типографии в Лондоне. В 1849 г. в заметке «Вместо
предисловия или объяснения к сборнику» он писал,
бросая вызов правительству: «Мы посмотрим, кто
сильнее — власть или мысль. Мы посмотрим, кому
удастся — книге ли пробраться в Россию или прави¬
тельству не пропустить ее. Да здравствует свобода
книгопечатания!» (VI, 149). Видя в журнально-публи¬
цистической деятельности трибуну борьбы, с которой
можно воспитывать общественное сознание/ Герцен
первым «поднял великое знамя борьбы путем обраще¬
ния к массам с вольным русским словом»1.
Но это будет позже, а пока, 25 марта 1847 г., Гер¬
цен приехал в Париж. Интерес к Франции, источнику
революционных идей, раздумья о буржуазном
строе Западной Европы, об историческом значении
буржуазии занимали Герцена еще в период увлечения
сочинениями социалистов-утопистов (Сен-Симон,
Фурье) и позже под влиянием знакомства с произведе¬
ниями мелкобуржуазных социалистов и экономистов
(Луи Блан, Прудон), критическую сторону учений ко¬
торых он высоко ценил. Увлеченность социалистиче¬
скими идеями не исключала критического отношения
Герцена к буржуазному строю Западной Европы и до
1847 г., однако реальное столкновение с буржуазной
действительностью Запада в 1847 г. усилило его разо¬
чарования в Западной Европе и ее возможностях. По¬
следовавшие затем революционные события 1848 г.
сыграли огромную роль в идейном развитии Герцена.
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 262.
61

В статье «Герцен-эмигрант» Г. В. Плеханов, ссыла¬
ясь на дневник писателя, на его «Письма из Фран¬
ции и Италии», писал: «...события 1848 г. имели боль¬
шое значение в истории умственного развития Герце¬
на; но значение это не совсем таково, как обыкновен¬
но думают... Герцен вскоре после первых восторгов
начинает сомневаться в судьбах Франции, а с нею
и всей Западной Европы, вследствие чего переезжает
(осенью того же года) в Италию, чтобы стряхнуть
с себя полученные во Франции тяжелые впечатления.
В Италии, переживавшей тогда сильный политический
подъем, его настроение становится несравненно более
отрадным, а когда разражается в Париже буря фе¬
вральских дней, он опять спешит во Францию с новой
верой в ее революционное призвание. Но уже 15 мая
он видит,-что республика, по его выражению, ранена
насмерть, и с этих пор он идет от одного разочарова¬
ния к другому вплоть до соир сГё1а1 (государственного
переворота. — Л. Т.) Луи Бонапарта, после которого
ему остается только воскликнуть: «У1Уе 1а топ!» (да
здравствует смерть! — Л. Т.) И тогда к нему опять
возвращаются с удвоенной настойчивостью те мысли
о «росте смерти западного старика», которые он раз¬
вивал еще до февральской революции в «долгих разго¬
ворах» с Бакуниным» 1.
Разочарование Герцена в возможностях социаль¬
ной революции на Западе привело его к резкой и бес¬
пощадной критике устоев капиталистического мира.
«Европа не разрешила противоречия между лич¬
ностью и государством...» (VII, 243) — таков главный
вывод Герцена из наблюдений над буржуазной рево¬
люцией, когда он встретился не с гармонически разви¬
вающимся миром, осуществляющим идеи социали-
стов-утопистов, а с действительностью, в которой
царило «безусловное право собственника над собст¬
венностью» и нищета пролетариата.
«Письма из Франции и Италии» создавались
Герценом с 1847 по 1852 г. Они вобрали в себя пись¬
ма-фельетоны из Франции 1847 г., предназначенные
для публикации в «Современнике»,—«Письма из Ауе-
пие Мап§пу», затем «Письма с У1а <3е1 Согзо», которые
не были опубликованы, хотя и они предназначались
« Плеханов Г. В. Соч., т. XXIII. М., 1926, с. 418-419.
62

для «Современника», и более поздний цикл писем,
также обращенных к друзьям, но свободных от эзопо¬
ва языка, ибо им не угрожала русская цензура,—
«Опять в Париже». В предисловии к немецкому изданию
«Писем» (без парижских писем 1847 г.), вышедшему в
1850 г. в Гамбурге, говорилось: «В каждом письме
биение пульса времени тем горячее, что автор, за ис¬
ключением маленьких частностей, ничего не изменяет
и не улучшает. Пережитое схвачено так, как оно отра¬
жалось в реальной натуре» (V, 453)1.
«Письма», написанные московским друзьям, не но¬
сили характера частной переписки, Герцен предназна¬
чал их для печати. Он понимал, что поднятые им во¬
просы европейской и русской жизни представляли
широкий общественный интерес. Свобода построения,
свойственная жанру писем, давала простор для автор¬
ских философских, публицистических, лирических от¬
ступлений, а горячий, искренний и доверительный тон
делал их документом огромной эмоциональной силы.
«Письма, — писал Г ерцен, — больше, чем воспоми¬
нанья, на них запеклась кровь событий, это — само
прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное»
(VIII, 290).
В «Письмах из Ауепие Мап^пу» отразились первые
впечатления Герцена от встречи с Парижем. Шутливо¬
иронический тон скоро сменяется иронией, переходя¬
щей в сарказм. «Пестрые декорации конституционной
Франции ненадолго могли скрыть внутреннюю бо¬
лезнь, глубоко разъедавшую ее» (V, 9). Герцен увидел
общество, в котором резко антагонистически противо¬
поставлялись интересы господствующего меньшин¬
ства, этих буржуа, рантье, лавочников, людей, отра¬
вленных страстью к наживе, и трудящегося большин¬
ства, «блузников», с их каторжным, подневольным
трудом. Сурово и беспощадно осудил он французскую
буржуазию, утратившую свои революционные тради¬
ции. То, что увидел Герцен в Париже — в политике,
нравах, искусстве, привело его к «зловещим раздумь¬
ям», «патологическому разбору». Вера его в будущее
Франции поколеблена, ведь «со словом «Париж» мы
привыкли сопрягать воспоминания великих событий,
великих масс, великих людей 1789 и 1793 года; во¬
1 На русском языке два издания «Писем» вышли в 1853 и 1855 гг.
63

споминания колоссальной борьбы за мысль, за права,
за человеческое достоинство, — борьбы, продолжав¬
шейся после площади то на поле битвы, то в парла¬
ментском прении» (V, 141).
Герцен глубоко анализирует политический строй
буржуазной Франции, его внимание привлекает про¬
блема буржуазии как господствующего класса. И
здесь он выступает публицистом-социологом, иссле¬
дующим причины открывшейся ему «болезни» Фран¬
ции, которую он видит в «экономической стороне»,
в несправедливом распределении общественного бо¬
гатства и в организации производства: «Чем при¬
стальнее я всматривался, тем яснее видел, что Фран¬
цию может воскресить только коренной экономиче¬
ский переворот — 93 год социализма. Но где силы на
него?., где люди?., а пуще всего где мозг?» (V, 9). Гер¬
цен теперь критически относится к экономическим тео¬
риям утопического социализма, считая, что они пред¬
ставляют больше стремление, нежели достигнутый
результат. «Во всех новых утопиях было много разъе¬
дающего ума и мало творческой фантазии» (V, 62).
Однако в силу ограниченности своего мировоззре¬
ния он не связывал решение этих вопросов с историче¬
ски закономерным изменением производственных от¬
ношений. Восприятие Герценом революции 1848 г.
показывает всю глубину исканий дворянского револю¬
ционера, для которого провозглашение буржуазной
республики явилось крахом всех прежних просвети¬
тельских, утопически-социалистических представлений
об историческом прогрессе и обновлении мира. Он ис¬
пытывает глубокое разочарование в революционных
возможностях буржуазной демократии. Ему казалось,
что революция во Франции откроет не эру господства
буржуазной республики, а эру социализма. Но победа
реакции развеяла в прах его иллюзии. Зловещие вы¬
стрелы, прозвучавшие на парижских улицах, свиде¬
тельствовали о победе сил контрреволюции. Пролета¬
риат Франции был разгромлен, революция потоплена
в крови. Поражение революции было трагически вос¬
принято Герценом.
Как уже говорилось, в 40-е годы Герцен возлагал
большие надежды на Западную Европу и оптимисти¬
чески представлял ее будущее. Однако в этой вере он
исходил из утопически-социалистических убеждений.
64

Он считал, что буржуазный строй унижает Францию,
противоречит революционным традициям французско¬
го народа и потому должен быть уничтожен. «Старый
мир», «мир буржуазии», который так был чужд Герце¬
ну, подвергался им резкому обличению. Буржуазные
порядки, сложившиеся в период июньской монархии,
показали всю глубину противоречий между трудом
и капиталом. Народ ненавидит и презирает буржуа¬
зию с тех пор, как жизнь превратилась для буржуа
в средство добывания денег.
Герцен ненавидит пошлость, ложь общественных
отношений в буржуазном обществе, буржуазную огра¬
ниченность и всепоглощающую жажду наживы: «Бур¬
жуазия исключительно занимается рентой, смеется над
самоотвержением и хлопочет только о пользе. Те (ре¬
волюционеры. — Л. Т.) приносили выгоду на жертву
идеям, буржуазия принесла идеи на жертву выгодам»
(V, 64). Буржуазия «отучила от любви и симпатий»,
она разменяла возвышенные человеческие чувства «на
звонкую монету». Герцен разоблачает лицемерие бур¬
жуа, выдумавшего себе нравственность, «основанную
на арифметике, на силе денег, на любви к порядку»
(V, 35).
Еще ранее, в «Капризах и раздумье», Герцен всей
силой своего публицистического таланта клеймил
уродливые проявления современного ему общества,
в частности поклонение «золотому тельцу», «привя¬
занности к имуществу». «...Человек может уважать
только человека, — писал он, — уважать вещь — вообще
бессмыслица, но уважать деньги — двойная бессмыс¬
лица...» (II, 382).
Глубоко сочувствует Герцен французскому проле¬
тарию, обделенному, лишенному фактически каких-ли¬
бо прав. Фальшива буржуазная демократия, конститу¬
ция которой утверждает, будто нищий пользуется теми
же гражданскими правами, что и Ротшильд. Истинное
«право» нищего — возможность голодать, влачить
жалкое существование. В «блузниках», в «людях
толпы» видит Герцен «порядочных людей», чья нрав¬
ственность не имеет ничего общего с «нравствен¬
ностью» буржуа. «Пора бы перестать разглагольство¬
вать о корыстолюбии бедных, — пишет он в «Пись¬
мах», — пора простить, что голодным хочется есть, что
бедняк работает из-за денег... Дело совсем не в нена¬
65
3 Л. Е. Татаринова

висти к деньгам, а в том, что порядочный человек не
подчиняет всего им, что у него в груди не все продаж¬
ное» (V, 30).
Все это приводит его к отрицанию буржуазных по¬
рядков. В одной из глав «С того берега», названной
«ЬУН год республики, единой и нераздельной», он
убежденно писал: «Государственные формы Франции
и других европейских держав не совместны по вну¬
треннему своему понятию ни с свободой, ни с равен¬
ством, ни с братством, всякое осуществление этих
идей будет отрицанием современной европейской жиз¬
ни, ее смертью» (VI, 54). Герцен не понял историче¬
ской роли буржуазной республики, исторической роли
буржуазии, не зная экономических закономерностей,
обусловливающих конец господства капитала.
Резко отрицательная оценка буржуазного обще¬
ства, буржуазной культуры, неверие в историческую
прогрессивность буржуазии, нашедшие частично отра¬
жение в «Письмах из Ауепие Мап§пу», в спорах Герце¬
на с Анненковым, Сазоновым, Боткиным, для ко¬
торых экономические и моральные устои буржуазии
были незыблемы, породили критику русскими либера¬
лами воззрений Герцена. В спорах вокруг «Писем» вы¬
явились разногласия между революционно-демократи¬
ческим и либеральным направлениями общественной
мысли России 40-х годов1. Белинский в этих спорах
примкнул к Герцену, решительно восстав против мне¬
ния «москвичей». Однако он не был во всем согласен
с Герценом. Разделяя критику буржуазии, он не придер¬
живался его мнения об абсолютном ее отрицании. Бе¬
линский считал, что буржуазия эволюционирует в своем
развитии, что следует различать «буржуазию в борь¬
бе» и «буржуазию торжествующую», буржуазию круп¬
ную, среднюю и мелкую, тогда как Герцен «тесно» по¬
нял значение слова «буржуазия», имея в виду только
капиталистов. Белинский был глубоко прав, когда пи¬
сал: «Я знаю, что промышленность — источник вели¬
ких зол, но знаю, что она же — источник и великих
благ для общества»2. Главным отличием от Герцена
в оценке буржуазии было то, что Белинский признавал
1 См. подробно: Эльсберг Я. А. И. Герцен. Жизнь и творче¬
ство; Смирнова 3. В. Социальная философия Герцена.
2 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 452.
66

прогрессивную историческую роль буржуазии. Сам
Герцен, как всегда остроумно, писал в заключении
к пятому письму о дошедших до него слухах, свиде¬
тельствовавших о недовольстве прежними его письма¬
ми: «До меня дошли слухи, что их дурно приняли
в печати. Одни вступились за французскую буржуа¬
зию, за немецкую кухню, все за неуважительный тон,
за легкость и поверхностность, за фамильярность
с предметами почтенными и уважаемыми, за недоста¬
ток достодолжной скромности в обращении с старей¬
шими братьями (т. е. западноевропейскими страна¬
ми.— Л. Г.), за недомолвки, наконец, которые тоже
поставили на мой счет» (V, 88).
Известие о революции застало Герцена в Италии,
и он тотчас же поспешил в Париж, где стал свидете¬
лем беспощадной классовой борьбы. Революция была
воспринята им как «хаос и разрушение». Он резко
обличал предательскую роль Временного правитель¬
ства, видя и в действиях демократической партии от¬
сутствие единства. По мнению Герцена, анализировав¬
шего события во Франции, народ остался равно¬
душным к политической борьбе сторонников раз¬
личных правительственных форм. «Народ не с вами,—
писал Герцен, обращаясь к демократам, — потому что
в вашей свободе он не находит своей, потому что ва¬
ша борьба — борьба двух правительственных форм —
не его борьба... Вы должны изучить его стремления,
его желания, а не он давать свою кровь на ваши тео¬
ретические попытки, на ваш курс экспериментальной
революции» (V, 195). Герцен не смог понять .под¬
линных причин поведения народа после трагических
июньских событий, а также значения буржуазной рес¬
публики для развития классовой борьбы пролета¬
риата.
Искания, разочарования, сомнения Герцена в этот
период исполнены глубоких противоречий, нашедших
отражение и в книге очерков «С того берега», и в се¬
рии писем «Опять в Париже». И все же Герцен при
всем пессимизме — «весьма вероятно, что будущие по¬
коления... еще больше обмелеют, обнищают умом
и сердцем» (VI, 109) — верил, что «настанет весна...
варварство младенчества, полное неустроенных, но
здоровых сил, заменит старческое варварство; дикая,
свежая мощь распахнется в молодой груди юных на¬
67
3’

родов...» (VI, 110). Герцен — демократ, и во всех своих
суждениях он защищал интересы народа, он всегда на
стороне масс, и, хотя борьба трудящихся представля¬
лась ему стихийным бунтом, не освещенным социали¬
стическими идеями, он не сомневался в неизбежности
борьбы и конечной победе над буржуазией. В 1848 г.
он писал: «Париж расстреливал без суда... Что выйдет
из этой крови? — кто знает; но что бы ни вышло, до¬
вольно, что в этом разгаре бешенства, мести, раздора,
возмездия погибнет мир, теснящий нового человека,
мешающий ему жить, мешающий водвориться буду¬
щему, — и это прекрасно, а потому — да здравствует
хаос и разрушение!
У1уе 1а топ!*
И да водружится будущее!» (VI, 48)
Образ «старого мира», который ждет неминуемая
гибель, постоянно возникает на страницах «Писем».
Этот «мир» выступает одушевленным — «он стар»,
«он старчески равнодушно смотрит на коммунистов
и иезуитов, на пасторов и якобинцев, на братьев Рот¬
шильд и на умирающих с голоду; он смотрит на все
несущееся перед глазами, — сжавши в кулак несколько
франков, за которые готов умереть или сделаться
убийцей» (VI, 28). Этот мир умирает, он болен, он не¬
мощен и хил. И Герцен без сожаления восклицает:
«Прощай, отходящий мир, прощай, Европа!» (VI,
113).
Июньские события 1848 г. надолго породили недо¬
верие к революционным возможностям Запада, и
с этого момента Герцен с особенной надеждой обра¬
щается к изучению русской жизни, русской истории,
русской общественной мысли. В России Герцен увидел
возможности для победы «крестьянского социализма».
Герцену кажется, что Россия может прийти к со¬
циализму, минуя буржуазный путь развития. Револю¬
цию погубило «мещанство». Герцен понимал под ним
буржуазию, ставшую контрреволюционной, предав¬
шей революцию, буржуазию, занятую наживой, стяжа¬
тельством. Мещанство было глубоко ненавистно ему,
и он не переставал клеймить и разоблачать его на
всем протяжении своей публицистической деятельно¬
* Да здравствует смерть! (франц.)
68

сти. Неприятие мещанства — одна из причин отхо¬
да Герцена от жизненных и социальных проблем За¬
пада.
Обращаясь к проблемам русской жизни, Герцен, не
идеализируя ее, считал, что ей мещанство глубоко чу¬
ждо, и залог этого он видел в патриархальной кресть¬
янской общине: «Народ русский все вынес, но удержал
общину; община спасет народ русский» (VII, 31). Он
утверждал: «Человек будущего в России — мужик,
точно так же, как во Франции работник» (VII, 326).
Теория «русского» социализма рассматривалась во
многих работах Герцена 50-х годов («Россия», «Рус¬
ский народ и социализм», «О развитии револю¬
ционных идей в России» и др.). Как писал В. И. Ле¬
нин, в учении Герцена не было «ни грана социализма»,
но эта утопия отразила революционные устремления
крестьянских масс, «борющихся за полное свержение
помещичьей власти, за полное уничтожение поме¬
щичьего землевладения»1.
Современная литература о Герцене уделила много
внимания историческому объяснению его восприятия
революции 1848 г., внутренней непоследовательности
и противоречивости его теории «крестьянского социа¬
лизма». Мы остановимся на анализе тех публицисти¬
ческих приемов, той художественной образности сти¬
ля, которые помогли зримо запечатлеть ненавистный
Герцену «старый мир», разоблачить буржуазную сво¬
боду слова, мораль, политику, прессу.
В «Письмах из Франции и Италии» Герцен пред¬
стает перед нами политическим публицистом. Его вни¬
мание сосредоточено на животрепещущих вопросах
современности, он стремится увидеть, запечатлеть
складывающуюся на его глазах историю современно¬
сти. Предметом его наблюдений становится жизнь
парижских улиц, кафе, театров. Все это освещено
личностной заинтересованностью, придающей эмо¬
циональный накал повествованию, но главное, что отли¬
чает герценовские письма, — это глубокая, ищущая, на¬
ходящаяся в постоянном движении мысль, субъектив¬
но окрашенная, органически раскрывающаяся в про¬
цессе анализа жизни. Недаром сам Герцен назвал свои
письма «какой-то движущейся, раскрытой.исповедью».
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 258.
69

Уже первые впечатления от Парижа приводят Гер¬
цена к неутешительному выводу: «Везде скучно, будь¬
те уверены... В Париже — весело-скучно, в Лондоне —
безопасно-скучно, в Риме — величаво-скучно, в Мадри-
те — душная скука, в Вене — скука душная. Что тут
прикажете делать!.. Вот время какое пришло!» (V, 27).
Казалось бы, шутливый тон, каламбуры, но повторе¬
ние слова «скучно» делает особенно выразительной
мысль Герцена о том, что уже с первых дней приезда
(это первое письмо, помеченное: «Париж, 12 мая
1847 г.») Франция не оправдала его надежд. Однако до
тягостных, трагических настроений еще далеко.
Мысль Герцена-публициста уже в первом письме заня¬
та вопросом, характерным для передовых людей его
времени, об отношении России к Западу, к его духов¬
ному наследству.
Герцен отдает должное Европе, обладающей бо¬
гатым прошлым: «Много жил этот край! Много жила
вообще Европа. Десятки столетий выглядывают из-за
каждого обтесанного камня, из-за каждого ограничен¬
ного суждения; за плечами европейца виден длинный
преемственный ряд величавах лиц, вроде процессии
царственных теней в «Макбете»» (V, 20). Но, рассу¬
ждая о прошлом Европы, он говорит о правах насле¬
дия России: «Разве мы не взяли их сами, усвоивая ее
вопросы, ее скорби, ее страдания вместе с ее нажитым
опытом и с ее нажитой мудростью?» (V, 21). И эти
права Россия приобрела в результате петровских пре¬
образований и развития своей передовой мысли.
«Письма» Герцена — это свободная по форме, не¬
принужденная беседа с друзьями. В шутливо-ирониче¬
ском тоне первого письма, остротах, каламбурах
много от фельетонной манеры. И здесь Герцен широ¬
ко пользуется приемами сравнений, ассоциаций, мета¬
форической образностью. Однако, постепенно, глубо¬
ко проникая в раскрывающуюся перед ним жизнь, он
меняет тон повествования. В одном из «Писем» Гер¬
цен писал: «Невидимый Париж тайных обществ, ра¬
ботников, мучеников идеи и мучеников жизни — задви¬
нутый пышными декорациями искусственного покоя
и богатства, — не существовал для иностранца» (V,
141). Видимый Париж, который открылся перед ним,
«представлял край нравственного растления, душевной
устали, пустоты, мелкости...» (V, 141). Однако Герцен
70

скоро рассмотрел, что наводнившим Париж буржуа,
лавочникам, рантье противостоят французские проле¬
тарии, в которых он видит истинно порядочных
людей.
В пародийном тоне начато и второе письмо, одна¬
ко, помня о русской цензуре и поэтому пользуясь эзо¬
повым языком, Герцен говорит здесь о важных вещах.
«В прошлом письме мы говорили о том, что в нашем
веке скука страшная, нынче я прибавлю к обвинению
нашего века, что не только в нем скучно, но что ни
о чем, ни о скучном, ни о веселом, говорить нельзя,—
бог знает куда утянет. Все понятия перепутались, спле¬
лись, зацепили друг друга, связались круговой пору¬
кой без всякого уважения к полицейским и схоластиче¬
ским разделениям, к пограничным правилам школьно¬
таможенного благоустройства» (V, 28). Но отчего же
произошел этот беспорядок? Оказывается, «от немец¬
ких теорий и французских практик; они подняли все
дрожжи со дна общественного быта и со дна сознания
человеческого; все и пошло бродить...» (V, 28 — 29).
Читателю был понятен намек Герцена — это француз¬
ская революция и немецкие теории, то есть прежде
всего философия Гегеля, тот диалектический метод,
который вел (в переосмыслении Герцена) к револю¬
ционному преобразованию действительности — «все
и пошло бродить» (V, 29).
Иронический тон, блестящее остроумие характери¬
зуют «Письма». Герцен глубоко ценил иронию, в ко¬
торой видел не пустую насмешку, а острое оружие,
способное разить врага; ирония для него «утешитель¬
ница», «мстительница». Иронию он находил в «страш¬
ном, разрушающем юморе Байрона», в смехе Вольте¬
ра. Характерно, что Герцен сам писал о возникнове¬
нии иронии в его творчестве: «Чрезвычайно пла¬
менный характер и деятельность были у меня соеди¬
нены с чувствительностию. Первый удар, нанесенный
мне людьми, был смертный удар чувствительности;
на могиле ее родилась эта жгучая ирония, которая бо¬
лее бесит, нежели смешит. Я думал затушить все чув¬
ства этим смехом — но чувства взяли свое и вырази¬
лись любовью к идее, к высокой мысли, к славе»
(XXI, 58). В заключении к пятому письму Герцен гово¬
рил о «Письмах»: «...в них вылилось местами, рядом
с шуткой и вздором, негодование, горечь, которая по¬
71

неволе переполняла душу, ирония, к которой мы
столько же привыкли, как Езоп, раб Ксанфа, к аллего¬
рии» (V, 88).
Свои первые впечатления о Франции Герцен не
случайно начинает с рассказа о французском театре.
Театр всегда был близок к истинным запросам и по¬
требностям зрителей, обладал особой силой непосред¬
ственного воздействия. Еще в 1842 г. в статье «По по¬
воду одной драмы» Герцен писал о театре: «Театр —
высшая инстанция для решения жизненных вопросов.
Кто-то сказал, что сцена — представительная камера
поэзии. Все тяготящее, занимающее известную эпоху,
само собою вносится на сцену и обслуживается страш¬
ной логикой событий и действий, развертывающихся
и свертывающихся перед глазами зрителей». И далее:
«Сцена всегда современна зрителю, она всегда отра¬
жает ту сторону жизни, которую хочет видеть партер»
(И, 51). Поэтому многие явления общественной жизни
становятся понятнее, если посмотреть на парижский
театр, его репертуар и тех, кто сидит в партере.
«Театры держатся теми, кто платит наибольше» (V,
33), а больше платит буржуа, лавочник, рантье. Зна¬
комство с парижской сценой привело Герцена к тя¬
гостным размышлениям о судьбах искусства в усло¬
виях общего упадка буржуазной, мещанской куль¬
туры: «Сцена служит ответом, пополнением толпе
зрителей, вы можете смело определить по пьесам гос¬
подствующий класс в Париже, и наоборот»1.
Уже в начале второго письма Герцен ведет разго¬
вор о театре в шутливом, пародийном тоне: «Мне за¬
хотелось, например, сказать несколько слов о здешних
театрах. Кажется, дело простое. В прежнее время, не
говоря худого слова, я начал бы с того, что в Париже
театров двадцать три, что Терпсихора цветет там-то,
но что истинные поклонники Талии там-то, хотя вели¬
кая жрица Мельпомены увлекает туда-то, — и всем се¬
страм по серьгам. А теперь, чтоб сказать со смыслом
пять слов о Фредерике Леметре и Левассоре, мне нуж¬
но начать чуть не с Фредерика Барбароссы, и по край¬
ней мере с того Левассёра, который сидел в Конвенте»
(V, 29). За этим каламбуром об актере Левассоре и из¬
вестном якобинце, члене Конвента Левассёре скры¬
1 «Литературное наследство», т. 61, с. 208.
72

вается глубокая мысль о связи культурной жизни
Франции с жизнью политической. Было время, когда
буржуазия была «национальнее, она была зла, остра,
умна, считала себя обиженною и не выступала так
толсто и тупо-рельефно на первый план, как теперь»
(V, 33). Буржуазия претерпела историческую эволю¬
цию, и это как нельзя лучше видно по тем переменам,
которые произошли в буржуазной культуре.
Как и ранее, Герцен прибегает к литературным ас¬
социациям, чтобы сделать мысль более ясной и выра¬
зительной. Отсюда обращение к Фигаро, герою коме¬
дии Бомарше. Герцен сопоставляет превращение хи¬
трого, увертливого, шипучего, как шампанское, ци¬
рюльника и дворецкого Фигаро, который во времена
Бомарше был вне закона, в «Фигаро — законодателя»
июльской монархии. Этот Фигаро «обрюзг, отяжелел,
ненавидит голодных и не верит в бедность, называя ее
ленью и бродяжничеством» (V, 33). Образ Фигаро по¬
могает Герцену показать более зримо и наглядно про¬
цесс эволюции буржуазии. Он пишет с болью, него¬
дованием о той пошлой идеализации буржуазного
образа жизни современным искусством, оторванным
от подлинной культуры и жизни народа. Но есть дру¬
гой Париж. Именно он воплощает в себе лучшие на¬
циональные черты, его интересы выражает передовая
французская культура. «Знаете ли, что всего более
меня удивило в Париже? — «Ипподром? Гизо?» —
Нет! — «Елисейские Поля? Депутаты?» — Нет! Работ¬
ники, швеи, даже слуги, — все эти люди толпы до та¬
кой степени в Париже избаловались, что не были бы
ни на что похожи, если б действительно не походили
на порядочных людей» (V, 29).
И Герцен рисует портрет француза-слуги, испол¬
ненного чувства собственного достоинства. «Фран¬
цуз-слуга будет неутомим, станет работать за троих,
но не продаст ни всех удовольствий своих, ни некото¬
рого комфорта в жизни, ни права рассуждать, ни свое¬
го рот* сГ Ьоппеиг *...» (V, 30). Говоря о французских
работниках, Герцен замечает: «Порядочный работник,
если не имеет внешних форм слуги, то по развитию
и выше и нравственнее» (V, 31). В «Письмах из Ауепие
Мап§и§» много живых зарисовок парижской жизни.
* Достоинства {франц.). •
73

Герцен с большим сочувствием изображает нравы,
быт французского пролетария; «Что за уважение
к женщине, что за трогательное внимание к детям!»
(V, 32). Жизненные наблюдения дают Герцену возмож¬
ность в конкретных явлениях видеть типичные сто¬
роны в характере французского пролетария. Он рас¬
сказывает о бедных, маленьких балах, куда по
воскресеньям ходят за десять су работники, их жены,
прачки, служанки, где «все идет благопристойно». Он
воссоздает жанровую сцену, когда «в праздник на
Елисейских Полях ребенок тянется увидеть комедию
на открытом воздухе, но как же ему видеть из-за
толпы?.. Не беспокойтесь, какой-нибудь блузник поса¬
дит его себе на плечо; устанет — передаст другому,
тот третьему, и малютка, переходя с рук на руки, пре¬
спокойно досмотрит удивительное представление взя¬
тия Константины с пальбой и пожаром...» (V, 32).
Изображая жизнь парижских «блузников», Герцен
восхищается той доброжелательностью, веселостью,
чувством собственного достоинства, способностью
протянуть руку помощи, которая отличает «Париж, за
цене стоящий» (V, 32), но не таков, пишет Герцен,
«Париж, за цене стоящий», «А этот-то Париж и выра¬
жается театром...» (V, 33).
«Письма из Франции и Италии» — это история со¬
бытий кануна и совершившейся революции во Фран¬
ции, вобравшая в себя много драматических ситуаций,
история, увиденная и написанная человеком глубокого
ума и трепетного сердца. Личность Герцена присут¬
ствует постоянно, ею освещаются важнейшие явления
наблюдаемой им действительности. Взволнованность
повествования, изменяющаяся интонация, которая
передает всю гамму чувств: гнев, презрение, отчаяние,
сочувствие, сострадание, надежду, сделали «Письма»
произведением огромной эмоциональной силы.
Трудно найти равного Герцену публициста не толь¬
ко по блестящему таланту, но и по той степени ис¬
кренности, непосредственности и страстности чувств,
без которых немыслимы его произведения. Эта горя¬
чая заинтересованность, соотнесенность авторского
«я» с самыми насущными вопросами действительно¬
сти делала все, что бы ни писал Герцен,—научные
статьи, статьи на этические темы, «письма», худо¬
жественные произведения — глубоко публицистичным.
74

В «Письмах из Франции и Италии» Герцен ведет
своеобразный дневник событий, летопись того време¬
ни. И все подвергается им анализу, за которым мы ви¬
дим Герцена-социолога, Герцена историка и публи¬
циста, стремящегося понять и предугадать ход истори¬
ческих событий. Его постоянно ищущая мысль
в движении, в напряженных поисках ответов на во¬
просы, поставленные действительностью. В «Пись¬
мах» отразилось необычайное духовное богатство
Герцена, удивительное знание искусства всех времен
и народов. Известны слова Герцена: «Искусство...
вместе с зарницами личного счастья,—единственное,
несомненное благо наше...» (XVI, 135).
В многообразном творчестве писателя мы часто
встречаемся с оценками произведений искусства и их
создателей, и прежде всего искусства изобразительно¬
го. В «Письмах из Франции и Италии» это великое ис¬
кусство Древнего Рима, которое служит для Герцена
источником веры в возрождение Италии к новой
жизни.
Мы уже говорили ранее о той огромной роли, ко¬
торую играло искусство в теоретическом осмыслении
сложнейших вопросов современности. Образы, взятые
из мира искусства, делали мысли Герцена более вы¬
пуклыми, зримыми, понятными читателю. В статьях-
письмах «Концы и начала», опубликованных впервые
в «Колоколе» в 1862 г., где запечатлелись глубокие
разногласия Герцена и Тургенева о путях развития
России и Запада, искусство служит образным осмыс¬
лением истории, помогает прояснить спор о «концах»
и «началах».
Ценность классических произведений несомненна:
в любую эпоху, созданные большим художником, они
приносят человеку наслаждение; только тогда, по мне¬
нию Герцена, в искусстве «цель достигнута». Древние
поэты и художники сказали свое слово в искусстве,
средние века и Возрождение внесли свой вклад в со¬
кровищницу мировой культуры, в период буржуазного
расцвета искусство на Западе было прогрессивным. Но
это все в прошлом, «это тоже концы». Герцен призы¬
вает к новому искусству — искусству творческому, жи¬
вому, которое не может возникнуть в современном
буржуазном обществе. Мещанство, пишет Герцен, по¬
лемизируя с противником, есть тот «камень преткно¬
75

вения, который решительно не берет ни смычок, ни
кисть, ни резец», искусство в нем «вянет, как зеленый
лист в хлоре...» (XVI, 136). Это сравнение подчерки¬
вает мысль о растлевающем влиянии буржуазии на
искусство.
В «Концах и началах», как и в «Письмах», про¬
является талант Герцена-полемиста, который, разви¬
вая свои взгляды на буржуазную культуру, стремился
логически и эмоционально убедить в своей правоте.
Чтобы показать бессилие европейской культуры, Гер¬
цен прибегнул к, казалось бы, невозможному фразео¬
логическому сочетанию, ставя рядом имена великих
художников и названия сатирических журналов, изда¬
вавшихся в Лондоне и Париже: «Ван —Дик и Ре¬
мбрандт мещанства — «Пунш» и «Шаривари»...» (XVI,
136). На смену большим мастерам искусства пришли
мелкие ремесленники от литературы, живописи, музы¬
ки, покорно выражающие вкусы буржуа. Блестящие,
наполненные публицистическим пафосом страницы по¬
священы разоблачению мещанства, которое Герцен
ненавидел всеми силами души. Он писал в «Концах
и началах»: «У мещанства, как у Молчалина, два та¬
ланта, и те же самые: «умеренность и аккуратность»»
(XVI, 136). Так с помощью литературного образа,
ставшего образом-символом, Герцен раскрывает пси¬
хологию мещанства.
В характеристике буржуазного мира он уже не за¬
дает вопросов оппоненту, а доказывает, убеждает
примерами, фактами, рассуждениями. Самодовольная
в своей ограниченности жизнь стирает личность.
Образуя новые словосочетания, умышленно перенося
определение с человека на предмет, с предмета на че¬
ловека, Герцен придает им новые смысловые значе¬
ния: «стертые люди» (XVI, 138) одеты в «дюжинные
платья». Их жизнь проходит в небольшом домике,
в котором каждый день пьют чай и каждый день едят
мясо, им органически чужд художественный мир,
тщетно искать в них художественную струну. И Гер¬
цен лаконично и метко характеризует мир «стертых
людей»: «Для цветов его гряды слишком унавожены;
для его гряд цветы слишком бесполезны; если он
иногда растит их, то это на продажу» (XVI, 139).
«Стертые люди» образуют толпу, толпа поглощает
индивидуальность. И Герцен стремится внушить свое¬
76

му оппоненту чувство отвращения, даже ужаса пе¬
ред этой беспрестанно двигающейся, кишащей тол¬
пой.
В полемике с Тургеневым Герцен от конкретного
образа мещанина переходит к характеристике мещан¬
ского государства, развитие которого односторонне,
уродливо. Герцен все время подводит оппонента к мы¬
сли о никчемности западного мира. В «Концах и нача¬
лах» для доказательства своей мысли он широко ис¬
пользует естественнонаучные, математические, юриди¬
ческие и другие специальные термины, применяя их
остроумно и метко. Подчеркивая свое отвращение
к мещанству, Герцен пишет: «Мне же особенно посча¬
стливилось, — место в анатомическом театре доста¬
лось славное и возле самой клиники; не стоило смо¬
треть в атлас, ни ходить на лекции парламентской
терапии и метафизической патологии; болезнь, смерть
и разложение совершались перед глазами» (XVI, 148).
В этом блестящем произведении художественной пу¬
блицистики Герцен фейерверком рассыпает острые
шутки, меткие сравнения, стиль его изобилует па¬
родийными выпадами, неожиданными сближениями
слов. Так, политику Пия IX он называет «тифом пап¬
ства», о Европе говорит: «...Европа в припадке луна¬
тизма, сорвавшаяся с крыши Пантеона в полицейскую
лужу» (XVI, 148). Герцен олицетворяет Европу, кото¬
рая того и гляди «даст трещину», и аллегорически ри¬
сует Запад в виде огромной книги, а люди — участни¬
ки событий переворачивают ее страницы.
Однако вернемся к «Письмам из Франции и Ита¬
лии». Знаток и ценитель театрального искусства, Гер¬
цен посвящает прекрасные страницы театру Расина.
В «Письмах» все время незримо присутствует собесед¬
ник. Герцен обращается к нему с вопросами, предпо¬
лагает возможные возражения, спорит, отвечает на
них — эта беседа с читателем придает необычайную
живость изложению. «Входя в театр смотреть Расина,
вы должны знать, что с тем вместе вы входите в иной
мир, имеющий свои пределы, свою ограниченность,
но имеющий и свою силу, свою энергию и высокое
изящество в своих пределах» (V, 51). И вновь удиви¬
тельное по тонкости сопоставление творений Расина
с греческим искусством, греческими статуями, которое
делает наглядной мысль Герцена о том, что нельзя су¬
77

чить художественное произведение вне почвы, поро¬
дившей его, «вне исторической, национальной почвы».
И он заключает свое образное сравнение: как греков
мы судим в их сфере, «будемте так же судить Расина,
Корнеля — обогатимте себя и ими» (V, 52).
Герцен увидел Расина с Рашелью, и вот перед на¬
ми образ Рашели во всей присущей ей индивидуально¬
сти: «Как теперь, вижу эти гордо надутые губы, этот
сжигающий, быстрый взгляд, этот трепет страсти
и негодованья, который пробегает по ее телу! А го¬
лос — удивительный голос! — он умеет приголубить
ребенка, шептать слова любви и душить врага; голос,
который походит на воркованье горлицы и на крик
уязвленной львицы» (V, 52 — 53). Образ актрисы, со¬
зданный Герценом, отличается удивительной пластич¬
ностью и законченностью. Герцен затем вновь, но при
более драматических обстоятельствах расскажет о впе¬
чатлении, какое произвела на него знаменитая фран¬
цузская актриса исполнением «Марсельезы».
События 1848 г. во Франции были глубоко, как
личная трагедия, восприняты Герценом. «Мы присут¬
ствуем при великой драме... Я решительно отвергаю
всякую возможность выйти из современного импасса
(тупика.— Л. Т.) без истребления существующего...
Европа умирая завещевает миру грядущему, как плод
своих усилий, как вершину развития, социализм»
(XXIII, 111),— писал он в письме к московским друзь¬
ям от 5 — 8 ноября .1848 г.
Мучительная противоречивость и сложность миро¬
воззрения Герцена в этот период, его сомнения, разо¬
чарования, искания нашли наиболее полное выраже¬
ние в выстраданной им книге «С того берега». «...Я
ничего не писал лучшего и, вероятно, ничего лучшего
не напишу...» (VI, 7) — отмечал Герцен в посвящении
сыну Александру. Книга поистине была выстрадана
им, она стала «логической исповедью» Герцена. И се¬
годня нельзя спокойно читать пламенные строки этих
очерков. Тоска и ужас писателя перед дикой расправой
беснующейся буржуазии с участниками баррикадных
боев особенно ясно ощущаются в одном из сильней¬
ших очерков — «После грозы». Герцен создает образ
окровавленного Парижа, по улицам которого прошел¬
ся буржуа-палач. Это страстный, лирический рассказ,
каждая строчка которого поистине написана слезами
78

и кровью сердца, — рассказ, в котором он дает «волю
речи, слезам, мысли, желчи» (VI, 40). Речь его взвол¬
нованна, напряженна, динамична. «Сидеть у себя
в комнате сложа руки, не иметь возможности выйти
за ворота и слышать возле, кругом, вблизи, вдали вы¬
стрелы, канонаду, крики, барабанный бой и знать, что
возле льется кровь, режутся, колют, что возле уми¬
рают,—от этого можно умереть, сойти с ума. Я не
умер, но я состарелся, я оправляюсь после июньских
дней, как после тяжкой болезни» (VI, 41—42). Герцен
не только глубоко скорбит о жертвах революции, он
страстно ненавидит тех, кто обманул народ, потопил
в крови революцию. Он пишет о финале кровавой рас¬
правы: «Мы все взглянули друг на друга, у всех лица
были зеленые... «Ведь это расстреливают», — сказали
мы в один голос и отвернулись друг от друга... За
такие минуты ненавидят десять лет, мстят всю
жизнь. Горе тем, кто прощает такие минуты!»
(VI, 43).
Глава «После грозы» была написана в августе
1848 г., а через два года появилось 12-е письмо из се¬
рии очерков «Опять в Париже», где Герцен показал,
как буржуазия мстит пролетариату, который посмел
поднять голову: «Террор, сальный, скрывающийся за
углом, подслушивающий за дверью, тяготит каким-то
чадным туманом надо всем. Всякий мерзавец, ко¬
торый донесет на вас какую-нибудь политическую не¬
былицу, может быть уверен, что на другой день поли¬
цейский комиссар с двумя шпионами явится к вам
осматривать бумаги... Вечером шайки шпионов отпра¬
вляются на ловлю запрещенных для продажи журна¬
лов...» (V, 195 — 196). Буржуазия сбросила маску, пока¬
зав свое истинное лицо.
Книга «С того берега» — одно из сложнейших ху¬
дожественно-публицистических произведений Герцена.
В нем философия, история, публицистика слились во¬
едино, освещенные глубоким лиризмом автора. В кни¬
ге — крушение прежних надежд. Это были разочарова¬
ния в утопических иллюзиях. «Кто не помнит своего
логического романа, цто не помнит, как в его душу
попала первая мысль сомнения, первая смелость ис¬
следования..? Это-то и есть страшный суд разума»
(VI, 45). Герцен передает весь драматизм, всю напря¬
женность своей мысли образно. «Суд разума», «вну¬
79

три человека есть постоянный революционный трибу¬
нал», «отрицание, как Нерон, убивает свою мать, чтоб
отделаться от прошедшего», «разум беспощаден, как
Конвент» (VI, 44, 45) — эти метафорические образы,
эти резкие сравнения передают его боль и гнев.
В главе «После грозы» нет подробных описаний
трагических событий, но те наблюдения, те беглые за¬
рисовки, которые даны зримо, художественно, воссоз¬
дают психологическую напряженность кануна трагиче¬
ских событий и всю неотвратимость случившегося.
Удары грома, следующие друг за другом, сверкающая
молния и «мертвый, протяжный звук набата», созы¬
вавшего на баррикады. «Я слушал гром, набат и не
мог насмотреться на панораму Парижа, будто я с ним
прощался; я страстно любил Париж в эту минуту...»
(VI, 42). Баррикады, дети и женщины, помогающие
строить их, водруженное знамя и «Марсельеза» — «хор
этой великой песни, раздававшийся из-за камней бар¬
рикад, захватывал душу...» (VI, 42), а потом «страш¬
ное опустошение», подобно зловещему рассвету насту¬
пившее после трагических дней. Предельно лаконично
рисует Герцен картину разрушений: «...стены, раз¬
битые ядрами, обваливались, раскрытая внутренность
комнат представляла каменные раны...» (VI, 43). «Ка¬
менные раны» — это, казалось бы, несочетаемое со¬
четание слов создает глубоко волнующий, вырази¬
тельный образ. Страстью и скорбью дышит каждое
слово. И снова образ Парижа. Метафорическая образ¬
ность превращает город в живое лицо. «Париж!..
В июньские дни он завязал великую борьбу, которую
ему не развязать. Париж состарелся — и юношеские
мечты ему больше не идут...» (VI, 47).
В посвящении к очерку «После грозы» Герцен
вновь обращается к образу Рашели, на этот раз испол¬
няющей «Марсельезу». Гимн в устах актрисы — во¬
сторг, просьба, «стон отчаяния середь надежды» (VI,
40). «Вспомните, — пишет Герцен,—как эта женщина,
худая, задумчивая, выходила без украшений, в белой
блузе, опирая голову на руку; медленно шла она, смо¬
трела мрачно и начинала петь вполголоса... мучитель¬
ная скорбь этих звуков доходила до отчаяния. Она
звала на бой... но у нее не было веры — пойдет ли кто-
нибудь?.. И вдруг из этой слабой груди вырывается
вопль, крик, полный ярости, опьяненья...
80

К оружию, граждане...
Пусть нечистая кровь оросит борозды наших пашен...—
прибавляет она с жестокосердием палача... На мгнове¬
ние женщина берет верх, она бросается на колени,
кровавый призыв делается молитвой, любовь побе¬
ждает, она плачет, она прижимает к груди знамя...»
(VI, 40 — 41). Нарисовав трагический образ Рашели,
«Марсельеза» которой «звала на пир крови, мести»,
Герцен пишет: «...такая песнь могла сложиться в
груди артиста только перед преступлением июнь¬
ских дней, только после обмана 24 февраля»
(VI, 40).
В книге «С того берега» несколько диалогических
глав, объединенных заголовком «Кто прав?»: «Перед
грозой (Разговор на палубе)» — диалог с романтиком
и идеалистом Галаховым, глава «У1хегип1!»* и диалог
со скептически настроенным доктором в главе «Сопзо-
1а1ю» **.
В главах открытая полемика по сложнейшим во¬
просам, порожденным стремлением осмыслить исто¬
рические события 1848 г. Здесь много сложных и про¬
тиворечивых суждений, мучительных поисков ответа
после крушения прежних верований. Эта напряженная,
полная сомнений, мучительно ищущая выхода мысль
будила читателя, вела его к поискам новых реше¬
ний.
Очень существенным является то, что и в спорах
с оппонентами, и в монологических главах, острота
повествования в которых не ослабевает, Герцен не
стремится дать окончательные выводы согласно своей
историко-философской концепции. В упомянутом уже
посвящении сыну, впервые предпосланном изданию
«С того берега» 1855 г., он писал: «Не ищи решений
в этой книге — их нет в ней, их вообще нет у современ¬
ного человека. То, что решено, то кончено, а гряду¬
щий переворот только что начинается». Герцен никог¬
да не уставал искать пути к будущему: «...я люблю
эту книгу как памятник борьбы, в которой я пожерт¬
вовал многим, но не отвагой знания...» (VI, 7).
В советском литературоведении отмечалась непо¬
следовательность и противоречивость суждений и ряда
* Отжили! {лат.)
** Утешение {лат.).
81

выводов Герцена. Так, 3. В. Смирнова справедливо
пишет: ««С того берега» — книга, не содержащая
«окончательных» решений ряда вопросов, книга
противоречивая, свидетельствующая о теоретических
исканиях Герцена, обнаруживающая противоречивые
тенденции его мышления. Такие противоречивые тен¬
денции существуют здесь и в герценовских взглядах на
историю»1. Введение в повествование диалога, иногда
импровизированного, вообще характерно для публи¬
цистики Герцена. В диалогах, спорах раскрывалась
идейная жизнь времени. Принцип полемики давал воз¬
можность полнее прояснить идейные позиции против¬
ников. В книге «С того берега», пользуясь полемиче¬
скими приемами, Герцен не только логически ана¬
лизирует и опровергает положения оппонентов, но
и разбирает, подвергает сомнению собственные воз¬
зрения. Он писал, что в ней отразился «протест неза¬
висимой личности против воззрения устарелого, раб¬
ского и полного лжи...» (VI, 7). Герцен вел борьбу
с идеалами «старого мира», со своими собственными
заблуждениями.
«С того берега» — одно из самых субъективно-эмо¬
циональных произведений Герцена. Сильно выражен¬
ное личное начало и анализ современных исторических
событий делают ее «лирической публицистикой».
Определение это принадлежит Л. Я. Гинзбург, инте¬
ресная работа которой посвящена вопросам проблема¬
тики и построения «С того берега»2.
В книге Герцен создает олицетворенный образ уми¬
рающей Европы:	«Видимая, старая, официальная
Европа не спит — она умирает!» (VI, 115). «Старый
мир» он сравнивает с кораблем, идущим ко дну. С по¬
мощью метафорической образности он вновь и вновь
утверждает недолговечность «старого мира».
Обращаясь к событиям 24 февраля 1848 г., Герцен
одну из причин того, что республика не просущество¬
вала и полугода и была потоплена в крови пролета¬
риата, видит в том, что революцию возглавляли Дон-
Кихоты. Этот образ, как уже отмечалось, часто
1 Смирнова 3. В. Социальная философия А. И. Герцена, с. 128.
2 См. Гинзбург Л. Я. «С того берега» Герцена (Проблематика
и построение). — «Известия АН СССР. ОЛЯ», 1962, т. XXI, вып. 2,
с. 112-114.
82

встречается в публицистике Герцена. «Теме револю¬
ции, краха буржуазной революционности на Западе не¬
изменно сопутствует образ «рыцаря печального обра¬
за» Дон-Кихота»1. В прошлом Дон-Кихот был оли¬
цетворением героики буржуазной революции. Образ
Дон-Кихота служил Герцену и для изображения кон¬
кретных лиц как обобщение определенных социально-
политических групп или явлений. К Дон-Кихотам Гер¬
цен причисляет величайших деятелей итальянского
освободительного движения Маццини и Гарибальди,
которым он глубоко симпатизирует, но сознает их ис¬
торическую ограниченность. Полемизируя с Турге¬
невым, Герцен утверждает, что будущее не за Дон-Ки¬
хотами революции, ибо преданность великим идеям
имеет смысл только в том случае, если идеи сильных
личностей отражают стремления масс, и народ, пони¬
мая каждое их слово, идет за ними2.
По мысли Герцена, горячие душевные «порывы»
отцов чужды их сыновьям и внукам, новому поколе¬
нию, не способному на великие дела. В книге «С того
берега» образом Дон-Кихота Герцен характеризует
буржуазных республиканцев, аристократов демократи¬
ческой республики. Но здесь он снижает этот образ.
Люди, о которых пишет Герцен, связаны со старым
миром «на живот и на смерть... Они воображают, что
этот дряхлый мир может, как Улисс, поюнеть...» (VI,
50 — 51). Трагедия их заключалась в несоответствии
субъективных устремлений объективному историческо¬
му процессу. Герцен раскрывает в книге то типиче¬
ское, что было свойственно революционерам типа
Дон-Кихота: «Роковая ошибка их состоит в том, что,
увлеченные благородной любовью к ближнему, к сво¬
боде, увлеченные нетерпением и негодованием, они
бросились освобождать людей прежде, нежели сами
освободились; они нашли в себе силу порвать же¬
лезные, грубые цепи, не замечая того, что стены
тюрьмы остались. Они хотят, не меняя стен, дать им
1 Желвакова И. А. Литературный образ в публицистике А. И.
Герцена. — «Революционная ситуация в России в 1859— 1861 гг.».
Сборник. М., 1962, с. 518.
2 Подробнее о полемике Герцена с Тургеневым см.: Нищи-
нер С. Д. Эпистолярные циклы в публицистике Герцена шестидеся¬
тых годов, — «Проблемы изучения Герцена». М., 1963, с. 189 — 214.
83

иное назначение, как будто план острога может го¬
диться для свободной жизни» (VI, 51).
Герцен тяжело переживал «умирание» революцион¬
ности европейской буржуазной демократии. В. И. Ле¬
нин писал: «Духовный крах Герцена, его глубокий
скептицизм и пессимизм после 1848 года был крахом
буржуазных иллюзий в социализме. Духовная драма
Герцена была порождением и отражением той всемир¬
но-исторической эпохи, когда революционность бур¬
жуазной демократии уже умирала (в Европе), а рево¬
люционность социалистического пролетариата еще не
созрела»1. Но как ни глубок был пессимизм Герцена,
вызванный неверием в перспективы революционного
движения в Западной Европе, незнанием тех реальных
сил, которые смогут продолжить борьбу, он не допу¬
скал мысли о капитуляции, о либеральном примире¬
нии с реакцией. Недаром лейтмотивом книги «С того
берега» были его слова: «На борьбу — идем; на глухое
мученичество, на бесплодное молчание, на повинове¬
ние — ни под каким видом» (VI, 14).
Скептицизм Герцена «был формой перехода от ил¬
люзий «надклассового» буржуазного демократизма
к суровой, непреклонной, непобедимой классовой
борьбе пролетариата»2 — так определил В. И. Ленин
ведущую линию идейно-политического развития Гер¬
цена. Страстные и гневные страницы «С того берега»
посвящены разоблачению предательской политики ли¬
бералов, которые из боязни пролетариата, вышедшего
на арену борьбы, стали палачами, изменниками сво¬
боды. В главе «1ЛШ год республики, единой и нераз¬
дельной» Герцен писал: «Либералы долго играли, шу¬
тили с идеей революции и дошутились до 24 февраля.
Народный ураган поставил их на вершину колокольни
и указал им, куда они идут и куда ведут других; по¬
смотревши на пропасть, открывавшуюся перед их гла¬
зами, они побледнели; они увидели, что не только то
падает, что они считали за предрассудок, но и все
остальное, что они считали за вечное и истинное; они
до того перепугались, что одни уцепились за падаю¬
щие стены, а другие остановились кающимися на пол¬
дороге и стали клясться всем прохожим, что они это¬
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 256.
2 Там же, с. 257.
84

го не хотели. Вот отчего люди, провозглашавшие
республику, сделались палачами свободы...» (VI, 52).
В известном письме к Дж. Маццини от 13 сентября
1850 г. Герцен писал: «Я требую, я проповедую пол¬
ный разрыв с неполными революционерами: от них
на двести шагов несет реакцией» (XXIV, 142).

Вольная
Глава III
русская пресса
«Открытое слово —
торжественное признание,
переход в действие»
Стремясь быть максимально полезным своему «духов¬
ному отечеству», способствовать подъему русского на¬
ционального самосознания, «разбудить дремлющее
сознание народа», Герцен решил осуществить в 1853 г.
свою давнюю мечту — организовать с помощью поль¬
ских политэмигрантов в Лондоне Вольную русскую
типографию. Он годами вынашивал мысль о создании
бесцензурной печати. «Еще в 1849 году я думал начать
в Париже печатание русских книг,—писал Герцен
в обращении «К братьям на Руси», — но, гонимый из
страны в страну, преследуемый рядом страшных бед¬
ствий, я не мог исполнить моего предприятия. К тому
же я был увлечен; много времени, сердца, жизни
и средств принес я на жертву западному делу. Теперь
я себя в нем чувствую лишним. Быть вашим органом,
вашей свободной, бесцензурной речью — вся моя
цель» (XII, 64). Издание за границей русских книг Гер¬
цен считал делом наиболее практически револю¬
ционным, какое только может русский предпринять
в ожидании исполнения других, лучших дел.
Кроме желания быть «бесцензурной речью» пере¬
довых людей России и воздействовать на народные
массы Герцен хотел познакомить Европу с Россией,
с возможностями русского народа. Будучи убежден
в том, что «Цезарь знал галлов лучше, чем Европа
знает русских» (VI, 191), он писал в 1849 г. к друзьям
на Руси в обращении «Прощайте!», открывавшем рус¬
ское издание «С того берега»: «Пора действительно
знакомить Европу с Русью. Европа нас не знает; она
знает наше правительство, наш фасад и больше ниче¬
го... Пусть она узнает ближе народ, которого отроче¬
86

скую силу она оценила в бое, где он остался победите¬
лем; расскажем ей об этом мощном и неразгаданном
народе...» (VI, 17).
Этому во многом способствовала книга Герцена
«О развитии революционных идей в России», изданная
в 1851 г. на немецком и французском языках. Она по¬
могала западноевропейскому читателю получить вер¬
ное представление о русском народе, русском освобо¬
дительном движении. Освещая историю России
с древнейших времен до середины XIX столетия, Гер¬
цен показал, как формировалась, крепла, преодолевая
трудности, передовая мысль, выражавшая интересы
народа. Русская история рассматривалась им с точки
зрения пробуждения активности масс, развития рево¬
люционного движения.
Писатель-публицист рассказал о непримиримой
борьбе передовых людей России с царизмом, о нацио¬
нально самобытной литературе, тесно связанной с ос¬
вободительным движением. С гордостью писал Гер¬
цен о высокой культуре Киевской Руси, об истори¬
ческом значении древнерусского государства. Очень
важной, имевшей научное значение была мысль Герце¬
на о том, что в домонгольский период русский народ
не уступал западноевропейским народам ни в государ¬
ственном, ни в культурном развитии. «Именно в это
злосчастное время, длившееся около двух столетий,
Россия и дала обогнать себя Европе» (VII, 159). Про¬
буждение общественного самосознания после Отече¬
ственной войны 1812 г., зарождение идеологии дворян¬
ской революционности, историческое значение дека¬
бристского движения, его корни и причины поражения
были глубоко вскрыты Герценом. Положение эми¬
гранта давало ему возможность открыто развенчать
легенды, бытовавшие в реакционных кругах, о поло¬
жительной роли самодержавия в жизни России. Гер¬
цен видел основную задачу, стоявшую перед освобо¬
дительным движением, в установлении связей
с народными массами, в соединении стихийной
борьбы народа против гнета крепостничества с рево¬
люционными идеями, носителем которых он продол¬
жал считать передовое дворянство.
В лучших произведениях русской литературы уви¬
дел писатель-революционер отражение протеста на¬
родных масс против крепостничества и самодержавия,
87

залог будущего русского народа. «Поэзия Пушкина
была залогом и утешением. Поэты, живущие во вре¬
мена безнадежности, не слагают таких песен...» (VII,
215) — писал он. По-новому осмысляется им политиче¬
ская роль творчества Пушкина, его связь с декабри¬
стами и передовой литературой 30 —40-х годов. Взгляд
Герцена на развитие истории русской литературы был
близок историко-литературной концепции Белинского,
которого Герцен считал непримиримым и последова¬
тельным борцом с самодержавием, человеком, своей
деятельностью придавшим «русской мысли силу». Как
и Белинский, Герцен показывал связь русской передо¬
вой литературы с народной жизнью, объяснял особую
ее роль в жизни народа, «политической свободы не
имеющего».
Вслед Белинскому Герцен утверждал, что славу
и любовь народа теряют те писатели, которые изме¬
нили передовым идеям, отдали себя «в услужение пра¬
вославию, самодержавию и народности». Он писал,
что в России «нет славы, нет репутации, которые
устояли бы при мертвящем и принижающем соприкос¬
новении с правительством... Гоголь, кумир русских чи¬
тателей, мгновенно возбудил к себе глубочайшее пре¬
зрение своей раболепной брошюрой. Звезда Полевого
померкла в тот день, когда он заключил союз с прави¬
тельством. В России ренегату не прощают» (VII, 220).
Русская литература — залог оптимизма Герцена, и
рассказом о русской литературе, русской культуре, ко¬
торые отражали лучшие чаяния народа, он полемиче¬
ски выступал против недооценки Западом духовной
жизни России.
В книге «О развитии революционных идей в Рос¬
сии» Герцен делает попытку исторического обоснова¬
ния идей «русского социализма». В статье-приложении
«О сельской общине в России» он писал, что сохра¬
нившаяся в русском народе крестьянская община бу¬
дет зародышем и основой нового, социалистического
общественного устройства. Книга Герцена, получив¬
шая живой отклик в Европе, не могла стать достоя¬
нием русского читателя. Только в 1861 г. она была из¬
дана нелегально литографским способом московским
студенческим кружком П. Заичневского и П. Аргиро-
пуло.
Связь с русским читателем в начале 50-х годов йа-
88

лаживалась с большим трудом. 21 февраля 1853 г. по¬
явилось объявление (отдельная литографированная
листовка) Герцена об организации Вольной русской
типографии в Лондоне, составленное в форме обраще¬
ния к читателям, — «Братьям на Руси». В исполненной
торжественной патетики листовке, оповещавшей об
этом начинании, был выражен взгляд революционного
публициста на задачи и цели бесцензурной печати.
«Открытая, вольная речь — великое дело; без вольной
речи — нет вольного человека. Недаром за нее люди
дают жизнь, оставляют отечество, бросают достоя¬
ние... Открытое слово — торжественное признание,
переход в действие» (XII, 62). «Будем вместе искать
и средств и разрешений, для того чтоб грозные собы¬
тия, собирающиеся на Западе, не застали нас врасплох
или спящими» (XII, 64). С такими словами обращался
Герцен к передовым кругам русского общества, при¬
зывая их принять практическое участие в деятельности
Вольной русской типографии. Уже в этом первом
обращении он призывал «всех свободно мыслящих
русских» откликнуться, присылать материалы. «При¬
сылайте что хотите, все писанное в духе свободы бу¬
дет напечатано...» (XII, 63). А 18 июля 1853 г. в Рос¬
сии последовало распоряжение цензурного комитета
0 строжайшем внимании ко всем русским книгам
и листам, привозимым из-за границы, ввиду «учрежде¬
ния в Лондоне изгнанником Герценом русской типо¬
графии...»1.
В мае 1853 г. Вольная русская типография была ор¬
ганизована, а в июне того же года была написана пер¬
вая прокламация, напечатанная в ней, — «Юрьев день!
Юрьев день! Русскому дворянству».
В прокламации Герцен стремился убедить русское
дворянство, что назрела политическая, социальная не¬
обходимость освобождения крестьян. Противоречи¬
вость его воззрений сказывалась в надежде на образо¬
ванное меньшинство дворянского класса, но в то же
время он понимал, что дворянство вряд ли доброволь¬
но освободит крестьян. Жанр прокламации требовал
ясности и определенности изложения, поэтому Герцен
писал ее афористичными фразами, , которые придавали
1 Лемке М. К. Очерки по истории русской цензуры и журнали¬
стики XIX столетия. Спб., 1904, с. 294.
89

стилю динамичность и эмоциональную напряжен¬
ность :
«Мы рабы — потому что мы господа.
Мы слуги — потому что мы помещики, и помещи¬
ки без веры в наше право.
Мы крепостные — потому что держим в неволе на¬
ших братий, равных нам по рождению, по крови, по
языку» (XII, 81).
Воззвание это удивительно верно передавало тре¬
вожное настроение русской деревни того времени.
«Крестьяне посматривают угрюмо. Дворовые меньше
слушаются. Всякие вести бродят. Там-то помещика
с семьей сожгли... там-то камергера высекли розгами...
Крепостное состояние явным образом надоело мужи¬
кам, они только не умеют приняться сообща за дело»
(XII, 82).
Вопросы, восклицания, повторение одних и тех же
слов и одинаково построенных синтаксически предло¬
жений, создающих определенный ритм,—черты, при¬
сущие ораторским жанрам, к которым и относится
прокламация. Герцен великолепно владел патетикой
ораторской речи.
Обращаясь к дворянству, он писал: «В вашей среде
развилась потребность независимости, стремление к
свободе и вся умственная деятельность последнего ве¬
ка... Из ваших рядов вышли Муравьев и Пестель, Ры¬
леев и Бестужев. Из ваших рядов вышли Пушкин
и Лермонтов» (XII, 80). Герцен убеждал, доказывал,
он надеялся, что дело освобождения народа дворяне
возьмут в свои руки. Но если они этого не сделают
(тон его резко меняется), тогда он обратится к самому
народу, призывая его к активным действиям: «Мы
еще верим в вас... вот почему мы не обращаемся пря¬
мо к несчастным братьям нашим для того, чтоб со¬
считать им их силы, которых они не знают, указать
им средства, о которых они не догадываются, растол¬
ковать им вашу слабость, которую они не подозре¬
вают, для того, чтоб сказать им:
«Ну, братцы, к топорам теперь. Не век нам быть
в крепости, не век ходить на барщину да служить во
дворе; постоимте за святую волю, довольно натеши¬
лись над нами господа, довольно осквернили дочерей
наших, довольно обломали палок об ребра стариков...
Ну-тка, детушки, соломы, соломы к господскому до¬
90

му, пусть баричи погреются в последний раз!»» (XII,
85). Обращаясь к народу, Герцен меняет и стилевую
окраску.
Убеждая дворян в необходимости «уступить, неже¬
ли ждать взрыва», Герцен (и в этом его резкое отли¬
чие от либералов) готов признать народное восстание,
которое мыслилось ему как стихийное, как новая пуга¬
чевщина, но «если освобождение крестьян не может
быть куплено иначе, то и тогда оно не дорого купле¬
но» (XII, 84). Воззвание Герцена наделало много шу¬
ма в России и доставило немало хлопот полиции,
сбившейся с ног в поисках тех, кто распространяет
среди читателей прокламацию. Таким образом, при¬
зыв к действию, идея политического освобождения
России, идея крестьянской революции прозвучали уже
в первых выступлениях Герцена.
Вскоре был выпущен написанный так же экспрес¬
сивно и эмоционально листок «Поляки прощают
нас!», в котором Герцен ставил решение национально¬
го вопроса в зависимость от решений социально-поли¬
тических проблем, говорил о необходимости сотруд¬
ничества польской и русской демократии для общей
борьбы с царизмом.
Ярким и гневным протестом против крепостниче¬
ства и злоупотреблений крепостников прозвучала так¬
же брошюра Герцена «Крещеная собственность». Она
начинается с лирического вступления, которое с таким
же успехом могло быть и началом автобиографиче¬
ской повести и лирического дневника. Недаром
«Крещеная собственность» мыслилась первоначально
частью «Былого и дум». «С детских лет я бесконечно
любил наши села и деревни, я готов был целые часы,
лежа где-нибудь под березой или липой, смотреть на
почернелый ряд скромных, бревенчатых изб, тесно
прислоненных друг к другу... слушать заунывные пес¬
ни, раздающиеся во всякое время дня, вблизи, вдали...
С полей несет сытным дымом овинов, свежим сеном,
из лесу веет смолистой хвоей... В нашей бедной, север¬
ной, долинной природе есть трогательная прелесть,
особенно близкая нашему сердцу» (XII, 97). Это
вступление предваряет размышления Герцена о рус¬
ском народе, русской истории, его теоретические су¬
ждения о сельской общине.
В статьях 50-х годов Герцен часто возвращался
91

к рассуждениям о русской общине, разрабатывая от¬
дельные стороны организации общины, которые дол¬
жны были приблизить ее к социализму1. Утопическая
теория «русского социализма» вселяла в него надежду
на то, что освобождение крестьян с землей при сохра¬
нении общины даст толчок развитию народной жизни
на социалистических началах. В названной статье вы¬
разилась — и это главное — демократическая сущность
взглядов Герцена, его ненависть к крепостничеству
и глубокая вера в будущее русского народа, сочув¬
ствие и любовь к нему. «И какой славный народ жи¬
вет в этих селах! — пишет он. — Мне не случалось еще
встречать таких крестьян, как наши великорусы
и украинцы» (XII, 97). Как верно заметила Л. Гинз¬
бург, в публицистике Герцена конца 40-х —начала 50-х
годов «личность автора не только выступает открыто,
но выступает с лирической прямотой. И эта непосред¬
ственность лирического самораскрытия своеобразно
сочетается с прямотой теоретических, обобщающих
авторских суждений»2.
Приемом контрастного сопоставления России и За¬
пада, русского и западного крестьянина, характерным
для герценовской публицистики, он подводит читателя
к выводам и обобщениям. Две России враждебно про¬
тивостоят друг другу, и Герцен предвидит возмож¬
ность открытого столкновения. Запутанный узел поме¬
щичьей власти разрубится «законом» или «топором».
Герцен целиком на стороне народа, но и здесь, как и
в прокламации «Юрьев день! Юрьев день! Русскому
дворянству» и в ряде других работ, написанных после
поражения французской революции, он пытается най¬
ти мирный, бескровный исход из все обостряющихся
классовых противоречий.
Первыми изданиями Вольной русской типографии
Герцен обратился к России, ответа из которой он
ждал с большим нетерпением. Только живая связь
с русским читателем могла стать залогом его успеш¬
ной деятельности. Спустя 10 лет после объявления об
открытии типографии в Лондоне Герцен, подводя ито¬
ги, писал в статье «1853—1863»: «Русским станком
1 См. подробно: Смирнова 3. В. Социальная философия А. И.
Герцена, с. 144—171.
2 Гинзбург Л. «Былое и думы» Герцена. М., 1957, с. 50.
92

я возвращался домой, около него должна была обра¬
зоваться русская атмосфера... могло ли быть, чтоб
никто не откликнулся на это первое У1уо$ уосо?»
(XVII, 75).
Герцен предвидел, какие трудности ожидают его
при распространении книг в России. «...Мы посмот¬
рим, кому удастся — книге ли пробраться в Россию
или правительству не пропустить ее. Да здравствует
свобода книгопечатания!» (VI, 148—149).
В Европе создание Вольной русской типографии
вызвало большой интерес, но Россия молчала. Молча¬
ли и московские друзья, на содействие которых в
налаживании связи с родиной рассчитывал Герцен.
«...Их трусость заставляет меня краснеть перед поля¬
ками здесь, поляки не верят, что я не переписываюсь,
и добродушно берутся доставлять письма» (XXV, 16).
Впоследствии Герцен писал об этом времени: «Весть
о том, что мы печатаем по-русски в Лондоне, — испу¬
гала. Свободное слово сконфузило и обдало ужасом
не только дальних, но и близких людей, оно было
слишком резко для уха, привыкнувшего к шепоту
и молчанию; бесцензурная речь производила боль, ка¬
залась неосторожностью, чуть не доносом... Это было
тяжело. На это я не готовился» (XVII, 75). Либера¬
лов — друзей Герцена останавливал не только страх пе¬
ред репрессиями за сношение с лондонским эмигран¬
том, но и глубокое неприятие ими его агитацион¬
ной деятельности, носившей революционный харак¬
тер.
Герцен продолжал работать в ожидании перемен.
Ждать пришлось долго, почти три года, но одобрение,
как и материалы из России, все же пришло. Столь
долгое отсутствие связей с читателями в 1853— 1855 гг.
объяснялось объективными условиями русской об¬
щественной жизни. Крымская война, смерть Николая I
ускорили наступление революционной ситуации, ко¬
торая проявилась и в активизации печати. «Еще никог¬
да не бывало в России такой массы листков,, газет
и журналов, какая явилась в 1856— 1858 годах. Изда¬
ния появлялись как грибы... Это было удивительное
время,—время, когда всякий захотел думать, читать
и учиться и когда каждый, у кого было что-нибудь за
душой, хотел высказать это громко. Спавшая до того
времени мысль заколыхалась, дрогнула и начала рабо¬
93

тать»1,— писал Н. В. Шелгунов. Право освещать во¬
просы внутренней и внешней политики после 1855 г.
получили все газеты.
Этот общественный подъем, нарастание в стране
революционной ситуации политическим чутьем уловил
Герцен. Желание более систематически воздействовать
на читателя привело его к мысли о создании периоди¬
ческого органа.
«Полярная звезда»
В 1855 г., после выпуска ряда брошюр и статей, под¬
нимавших насущные вопросы русской жизни, Герцен
приступил к изданию альманаха «Полярная звезда»,
сыгравшего громадную роль в воспитании рево¬
люционного поколения России. ««Полярная Звезда»
подняла традицию декабристов»2,—писал В. И. Ле¬
нин. Издание предназначалось для «юной России, Рос¬
сии будущего и надежд...» (XII, 265). «Я организую те¬
перь русское обозрение под заглавием «Полярная
звезда»» (XV, 252),— писал Герцен. Это было заглавие
альманаха, редактировавшегося К. Ф. Рылеевым и
уничтоженного Николаем I. На обложке альманаха
были изображены профили пяти повешенных декаб¬
ристов — рисунок, сделанный В. Линтоном. Первая
книжка «Полярной звезды» появилась в августе 1855 г.
Герцен предполагал, что альманах будет выходить
три раза в год. Однако трудности издания заставили
его уже в самом начале нарушить предполагаемую
периодичность.
«Полярная звезда» — первый бесцензурный перио¬
дический орган русской демократии. Альманах был
задуман как издание, «исключительно посвященное
вопросу русского освобождения и распростране¬
нию в России свободного образа мыслей...» (XII,
265).
Всю свою жизнь Герцен помнил подвиг декаб¬
ристов, способствовал пропаганде их деятельности
1 Шелгунов Н. В. Из прошлого и настоящего: — Шелгунов Н. В.,
Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Воспоминания, т. 1. М., 1967,
с. 92, 93-94.
2 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 258.
94

и творчества. В самые трудные периоды своей дея¬
тельности обращался он к оставшимся в живых декаб¬
ристам, желая знать их мнение, у них проверяя свою
правоту. Так было и в период издания «Полярной
звезды» и «Колокола», так было и в трудный год кро¬
вавых событий в Польше. 25 июня 1861 г. Герцен
вновь обратился к первым деятелям освободительного
движения. Он писал декабристу Н. Р. Цебрикову:
«Мы с детства привыкли чтить всех вас, вы — наша
аристократия, наши блестящие предки, наши святые
отцы. Берегите себя — для того чтоб еще долго слу¬
жить живым поучением поколению чахлому от нико¬
лаевских душевредительных преследований...» (XXVII,
кн. 1, 162).
Публикуя в «Полярной звезде» «потаенную литера-
туру», Герцен способствовал осознанию русским об¬
ществом того, как зарождалась и развивалась револю¬
ционная мысль, передовое движение в России. Важ¬
нейшим документом политической борьбы, подтвер¬
ждавшим значение литературы в развитии освободи¬
тельного движения, явилось опубликованное в первой
книжке письмо Белинского к Гоголю, за чтение кото¬
рого в России ссылали на каторгу. В 1858 г. Герцен
издал ставшее к тому времени библиографической
редкостью «Путешествие из Петербурга в Москву»
Радищева. Начиная со второй книжки «Полярной
звезды» регулярно помещались находившиеся в
России под запретом революционные стихотворения
Пушкина, Лермонтова, Рылеева. В альманахе русские
читатели знакомились не только с запрещенными
в России лучшими произведениями передовой литера¬
туры, но и с политическими проблемами современно¬
сти1. В «Полярной звезде» Герцен впервые сфор¬
мулировал те требования, которые вошли позднее
в программу «Колокола».
Освобождение крестьянства, «землю крестьянам»,
отмена телесных наказаний, свобода слова пропаган¬
дировались с ее страниц. Это были минимальные по¬
литические требования, разрешить которые надо было
в первую очередь. Подчеркивая умеренность этой про¬
1 Анализ содержания I и II кн. «Полярной звезды» см.: Эйделъ-
ман Н. Я. Тайные корреспонденты «Полярной звезды», М., 1966,
с. 13-47.
95

граммы, Герцен писал: «...я стыжусь, как малым мы
готовы довольствоваться...» (XII, 274).
Требования Герцена были изложены им в «Письме
к императору Александру II» — первом из открытых
писем Герцена к царю, вызванном тем, что в 50-е
годы писатель еще не видел революционных сил
в России, революционного народа, и в этом была «не
вина Герцена, а беда его»1, которая привела его к, ка¬
залось бы, невозможной идее «самодержавной рево¬
люции», освобождения сверху. Мысль эта впервые
промелькнула в его работе «О развитии револю¬
ционных идей в России» и затем не раз повторялась
в 50-е годы. Возлагая преувеличенные надежды на
Александра II, который, как думал Герцен, сможет по¬
нять интересы и стремления народа, Герцен уговари¬
вал, убеждал царя в необходимости широких реформ.
Он готов даже «стереться», «говорить о другом», если
бы Александр II освободил крестьян с землею и дал
бы свободу книгопечатания. В. И. Ленин увидел при¬
чину либеральной апелляции к верхам в том, что Гер¬
цен покинул Россию в 1847 г., он не видел револю¬
ционного народа и не мог верить в него. Однако, «при
всех колебаниях Герцена между демократизмом и ли¬
берализмом, демократ все же брал в нем верх»2.
Альманах оказал огромное влияние на развитие
русской общественной мысли. Этому способствовала
и публикация материалов, связанных с историей осво¬
бодительного движения в России, документов, ко¬
торые рассказывали о восстании декабристов, о рево¬
люционных кружках в России. На страницах «Поляр¬
ной звезды» появились важные в политическом отно¬
шении статьи Герцена «К нашим» («Полярная звезда»,
1855, кн. I), «Вперед! Вперед!» («Полярная звезда»,
1856, кн. II), две серии «Русских вопросов» Ога¬
рева, в которых он накануне реформы и развивал
программные установки, изложенные в статьях Гер¬
цена.
Обращение «К нашим» содержало призыв к об¬
разованному дворянскому меньшинству поддержать
«Полярную звезду». Он начинает его неожиданным
и эффектным сравнением: «В Риме новорожденного
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 261.
2 Там же, с. 259.
96

клали женщины у порога отцовского атриума, и при¬
несшие его ожидали с благочестием, пока отец брал
ребенка на руки, только с этой минуты он делался сы¬
ном. Мы кладем у порога России первую книжку «По¬
лярной звезды» и ждем с доверием и самоотверже¬
нием, усыновите ли вы ее, узнаете ли вы в ней хоть
слабый отблеск «Полярной звезды» Рылеева и Бесту¬
жева» (XII, 295).
Герцен призывал использовать изменившуюся по¬
сле смерти Николая I обстановку («Лед, разбитый
пушками, тронулся...»), поддержать «Полярную звез¬
ду». «Вопрос о том, поддержите ли вы нас или нет,
чрезвычайно важен. По ответу можно будет судить
о степени зрелости русской мысли, о силе того, что
сгнетено теперь», — пишет Герцен в статье (XII, 295).
Существенным в ней является и тема международной
солидарности. «В. Гюго, И. Маццини, И. Мишле, Луи
Блан, П. Прудон с нами!» — восклицает Герцен. «Я
верю в мощь слова, я верю в мирное соединение на
одно общее дело. Народность — любовь к своим — не
значит ненависть к другим» (XII, 298). В первой книге
«Полярной звезды» были напечатаны письма предста¬
вителей французской и итальянской демократии Мац¬
цини, Мишле, Гюго и Прудона, в которых они при¬
ветствовали возникновение альманаха, обещая свою
поддержку.
Международная демократия придавала большое
значение деятельности Герцена, направленной против
деспотизма, сочувствию, которое выражал он европей¬
ской революции. Сама личность Герцена, его необык¬
новенный ум, разносторонность знаний, обаяние,
свойственное ему, вызывали чувство расположения
и неизменно производили глубокое впечатление. Связи
Герцена с западной демократией были обширны. Он
поддерживал отношения с политическими деятелями,
писателями, художниками, был знаком с П.-Ж. Пру¬
доном, Ж. Мишле, П. Леру, А.-О. Ледрю-Ролленом,
Дж. Гарибальди, Дж. Маццини, Л. Кошутом, К. Фох-
том и другими политическими деятелями, с писателя-
ми-эмигрантами — В. Гюго, Ф. Пиа, Г. Гервегом, с де¬
мократически настроенными французскими художни¬
ками и писателями — Г. Курбе, О. Прео и др. Как
уже отмечалось, Герцен во многом способствовал
тому, что западная демократия узнала новую Россию
97
4 Л. Е. Татаринова

и стала относиться к ней с сочувствием и ува¬
жением 1.
В статьях «К нашим», «Вперед! Вперед!» прояви¬
лась глубокая демократическая вера Герцена в русский
народ, в Россию, ее будущее. Вторая книга «Полярной
звезды» открывалась передовой статьей Герцена «Впе¬
ред! Вперед!», помеченной 31 марта 1856 г. В этой
программной статье он писал: «...на первый случай
вся программа наша сводится на потребность гласно¬
сти и все знамена теряются в одном — в знамени осво¬
бождения крестьян с землею. Долой дикую ценсуру
и дикое помещичье право! Долой барщину и оброк!
Дворовых на волю! А с становыми и квартальными
сделаемся потом...» (XII, 313). Вместе с тем в статье
«Вперед! Вперед!» отразились либеральные колебания
автора, надежды его на возможность общественных
преобразований мирным путем. Сказалась недооценка
Герценом общественных противоречий 50-х годов, вы¬
разившаяся в стремлении объединить все группировки
русской дворянской интеллигенции. Развивая идеи
«русского социализма», он заявлял, что главная пре¬
града теперь «не царь, а страшное преступление про¬
тив крепостного состояния» (XII, 310).
Публицистические статьи Герцена и Огарева, про¬
изведения русской «крамольной литературы», главы
из «Былого и дум», из номера в номер публиковав¬
шиеся в «Полярной звезде», отражали революционные
устремления русской демократии. Особенный успех
выпал на долю «Былого и дум»2. Перед читателем
проходила история становления, формирования рево¬
люционной идеологии, неустанных поисков истины че¬
ловеком, чья жизнь и деятельность на благо Родины
вызывали безмерное уважение у молодого поколения.
Живой облик революционера, мыслителя, борца,
страстно ненавидевшего гнет и произвол самодержа¬
вия, оказывал огромное влияние на развитие нового
поколения.
1 О публикациях Герцена на французском, немецком и англий¬
ском языках, об откликах периодической печати этих стран на из¬
дания Герцена на русском языке и об отношении к его
деятельности см. Прийма Ф. Я. Русская литература на Западе. Л.,
1970, с. 114-140.
2 См., например, Гинзбург Л. «Былое и думы» Герцена;
«А. И. Герцен — художник и публицист». М., 1977.
98

Читатель знакомился с идейной жизнью 30 —40-х го¬
дов, с образами русских передовых людей, созданных
Герценом с большой художественной силой. Вспом¬
ним великолепный, удивительно верно схваченный
портрет Белинского, в котором запечатлена «натура
борца», политически целеустремленного, поражающе¬
го силой мысли и неподкупностью убеждений; истори¬
ческий портрет Чаадаева, рассказы Герцена, согретые
чувством сопереживания, о Чаадаеве, Грановском, По¬
лежаеве и о многих других. Исследователь творчества
Герцена Л. И. Матюшенко пишет о «Былом и ду¬
мах»: «Судьбы множества лиц, рассмотренных в «по¬
токе истории», объективно подтверждали идею Герце¬
на о необходимости для человека не только освобо¬
диться от ложных идей и предрассудков, уводящих его
в призрачную жизнь, но и обрести истинное понима¬
ние исторических закономерностей. Философские ито¬
ги этой проблемы подведены в главе о Р. Оуэне, но
идеей «исторической попутности», что для Герцена оз¬
начало поиски правильной революционной теории,
проникнуто все повествование в «Былом и думах».
Она раскрыта в духовных исканиях автобиографиче¬
ского героя «Былого и дум» и лучших людей его
поколения»1.
Портретные зарисовки, жанровые сцены, диалоги
органично переплетаются с теоретическими философ¬
скими размышлениями, публицистическими коммента¬
риями и обобщениями автора. Герцен, мыслитель
и художник, организовывает огромный по охвату жиз¬
ненных явлений материал, выбирая наиболее суще¬
ственное в историческом развитии, прослеживая дви¬
жение истории в человеческой личности («отражение
истории в человеке»). Известно, какое большое значе¬
ние имела публикация глав «Былого и дум» в «Поляр¬
ной звезде» для работы Чернышевского над «Очерка¬
ми гоголевского периода русской литературы».
В «Былом и думах» сконцентрировалось все то луч¬
шее, что было создано Герценом до появления его
знаменитых мемуаров, в которых в силу особенностей
жанра с наибольшей полнотой могла выразиться лич¬
1 Матюшенко Л. От психологического течения критического ре¬
ализма к социологическому (А. И. Герцен). — «Развитие реализма
в русской литературе», т. 2, кн. I. М., 1973.
99
4*

ность и многосторонняя деятельность художника-пуб-
лициста, революционера, философа. Близость Герцену
мемуарного жанра раньше других понял Белинский,
который писал: «Деятельные идеи и талантливое, жи¬
вое их воплощение — великое дело, но только тогда,
когда все это неразрывно связано с личностию автора
и относится к ней, как изображение на сургуче отно¬
сится к выдавившей его печати»1.. В «Былом и думах»
отразились разные исторические эпохи и разные вехи
в идейном развитии Герцена, но определяющим неиз¬
менно оставалась борьба старого и нового. «На «Бы¬
лом и думах» видны следы жизни и больше никаких
следов не видать», — писал Герцен в своем предисло¬
вии (VIII, 11).
В «Былом и думах», рассматривая процесс форми¬
рования личности под влиянием обстоятельств, оп¬
ределяющих жизнь человека (исторические события,
идеи времени, частная жизнь семьи и др.), Герцен под¬
черкивает, что не только обстоятельства воздействуют
на личность, но и сама личность должна влиять на об¬
стоятельства. Это активное, действенное начало чело¬
веческой личности было особенно свойственно натуре
Герцена.
Как отмечали исследователи, в «Былом и думах»
в сущности нет границ между искусством, наукой
и публицистикой. Публицистичность мемуаров была
обусловлена и тем, что они создавались параллельно
с развитием деятельности Герцена в «Колоколе». Гер¬
цен полон дум и размышлений о путях развития
России, о будущем человечества. Не случайно фран¬
цузское издание «Былого и дум» носило название
«Русский мир и революция. Мемуары Герцена». Пуб¬
лицистичность особенно проявилась в V и VI частях
«Былого и дум». В «Западных арабесках», V части
произведения, Герцен развивает обличительную кри¬
тику европейской буржуазии, ее нравственного паде¬
ния и духовного убожества, которая содержалась
в «Письмах из Франции и Италии». Он создает обоб¬
щенный образ западноевропейского буржуа с его
жаждой наживы, невежеством, нравственной развра¬
щенностью.
Показывая падение культуры, Герцен приходит
1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XII, с. 272.
100

к выводу, что в буржуазном обществе происходит «по¬
стоянное понижение личности», «с мещанством сти¬
раются личности», там, где воцарились самодоволь¬
ство и тупая посредственность, нет необходимости «в
сильно обозначенных умах».
Большой интерес представляет публицистическая
глава о книге Дж.-Ст. Милля в VI части «Былого
и дум», свидетельствующая о дальнейшем развитии
мировоззрения Герцена, который уже не ограничи¬
вается критикой европейских буржуазных порядков,
стирающих, нивелирующих личность, но и ищет пути
пробуждения революционной активности человека.
«С. Милль,—пишет он, — испугавшись нравственной
ничтожности, духовной посредственности окружающей
его среды, закричал со страстей и с горя, как богаты¬
ри в наших сказках: «Есть ли в поле жив человек?» За¬
чем же он его звал?.. Для чего? — Молчание» (XI, 69).
Герцен приводит в пример Роберта Оуэна, который
в отличие от Милля хотя и без всякой пользы, но звал
людей с целью, «звал их на что-нибудь» (XI, 69).
Начало главы «Джон-Стюарт Милль и его книга
«Оп ИЪеНу»» написано в свойственной Герцену мемуар¬
ной манере, от первого лица, что придает ей характер
«лирической публицистики»1. «Много я принял горя
за то, что печально смотрю на Европу и просто, без
страха и сожаления, высказываю это. С того времени,
как я печатал в «Современнике» мои «Письма из Ауе-
пие Мап^пу», часть друзей и недругов показывали
знаки нетерпения, негодования, возражали... а тут, как
назло, с каждым событием становилось на Западе тем¬
нее, угарнее...» (XI, 66).
Книга Милля «О свободе», отстаивавшая свободу
«против общества, против нравов, против мертвящей
силы равнодушия, против мелкой нетерпимости, про¬
тив «посредственности»» (XI, 68), была принята Герце¬
ном как подтверждение его наблюдений над жизнью,
которая при господстве буржуазии вела к «стиранию»
личности, к «стандартизации» жизни. Вспоминая
0 «начальниках литературных отделений», которые
«побранивали» его, Герцен остроумно пишет, что
1 Термин Л. Я. Гинзбург (см. Гинзбург Л. Я. «С того берега»
Герцена (Проблематика и построение). — «Известия АН СССР.
ОЛЯ», 1962, т. XXI, вып. 2, с. 112).
101

и Милль наконец не вытерпел и, «подвергаясь гневу
невских регистраторов цивилизации и москворецких
книжников западного образования, закричал: «Мы то¬
нем!»». Острая критика современной ему Англии,
в которой Милль видел политическую и моральную
деградацию буржуазного общества, буржуазной демо¬
кратии, духовное обнищание человека, делала его кни¬
гу значительным явлением современной общественной
жизни, однако жалкие реформы, которые предлагал
Милль, не могли не вызвать отрицательного отно¬
шения Герцена. Признать «понижение личностей» —
важный шаг для выхода, но не выход. Милль, пишет
Герцен, вместо всякого выхода вдруг замечает: «В
развитии народов, кажется, есть предел, после которо¬
го он останавливается и делается Китаем» (XI, 71).
Приводя выдержки из книги, Герцен логично и аргу¬
ментированно показывает ограниченность и ложность
выводов Милля. «Вопрос действительно важный, до
которого С. Милль не коснулся, вот в чем: суще¬
ствуют ли всходы новой силы, которые могли бы об¬
новить старую кровь, есть ли подседы и здоровые
ростки, чтоб прорасти измельчавшуюся траву?» (XI,
76). Так с помощью выразительной метафоры Герцен
ставит важнейший вопрос, постоянно волновавший
его в 60-е годы: есть ли молодые силы в Европе, спо¬
собные построить новое общество, создать новый об¬
щественный порядок?
Переводы «Былого и дум», появившиеся в
1855—1862 гг. в Англии, Германии и Франции, как
и публикации отрывков в периодической печати, спо¬
собствовали большой популярности Герцена. Так, из¬
вестный итальянский революционер А. Саффи, с ко¬
торым Герцен был дружен, писал ему: «Я проследил
с великим удовольствием критику или, точнее сказать,
дань удивления английских журналов вашей книге.
Я прочел ее всю и сам всей душой чувствую, что дру¬
гого приема и не могло быть. Это — творение, кото¬
рое останется, в то время как все проходит, все вы¬
мирает в этом поверхностном и хвастливом веке.
В вашей книге слово есть одновременно и мысль,
и чувство, и действие — вот секрет ее успеха»1. По¬
1 Цит. по: «Обзор русских и иностранных отзывов о «Былом
и думах»». — Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XI, с. 763.
102

следние слова особенно примечательны и как нельзя
лучше передают особенность таланта писателя-публи-
циста.
Не менее красноречив был отзыв В. Гюго, востор¬
женно писавшего Герцену 15 июля 1860 г.: «Дорогой
соотечественник по изгнанию, — ибо в настоящее вре¬
мя изгнание является отечеством честных душ, — жму
вашу руку. Благодарю вас за прекрасную книгу, кото¬
рую вы мне прислали. Ваши воспоминания — это ле¬
топись чести, веры, высокого ума и добродетели. Вы
умеете хорошо мыслить и хорошо страдать — два вы¬
сочайших дара, какими только может быть наделена
душа человека. Из глубины сердца поздравляю Вас...
Вы заставляете ненавидеть деспотизм, вы способствуе¬
те уничтожению чудовища; в вас виден неустрашимый
боец и великодушный мыслитель. Я с вами!»1
Обратимся вновь к «Полярной звезде». Пламенные
призывы Герцена к борьбе за освобождение народа,
критика современного порядка нашли отклик в России
на рубеже 1855—1856 гг. Приглашая читателей альма¬
наха присылать материал, Герцен писал: «Мы исклю¬
чаем одно то, что будет писано... с целью упрочить со¬
временный порядок дел в России...» (XII, 296). О том,
как ждал Герцен реакции на «Полярную звезду»
и корреспонденций из России, свидетельствует его
письмо от 31 декабря 1855—1 января 1856 г. к другу
и помощнице по делам Лондонской типографии
М. К. Рейхель: «Вот вам для Нового года новость. Вче¬
ра пришло ко мне письмо анонимное из Петербурга —
которое меня, да и не одного меня, тронуло до слез.
Юноши благодарят меня за типографию и за «Поляр¬
ную звезду». Письмо так мило горячо, что я велю Са¬
ше переписать и пришлю для Нового года» (XXV,
325). На это письмо Герцен откликнулся «Ответом»
в «Полярной звезде» (1856, кн. И).
Приток корреспонденций из России непрерывно
возрастал. С нетерпением ожидали в России каждой
книжки «Полярной звезды», ведь «наша литература от
1848 до 1855,—писал Герцен,—походила на то лицо
в Моцартовой «Волшебной флейте», которое поет
с замком на губах» (XII, 316).
1 Цит. по: «Обзор русских и иностранных отзывов о «Былом
и думах»». — Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XI, с. 766.
103

Пропаганда Герцена содействовала пробуждению
разночинной интеллигенции, он стал любимцем демо¬
кратически настроенной молодежи. Во второй книжке
«Полярной звезды» было помещено письмо из России,
неизвестный автор которого писал: «Ваша «Полярная
звезда» показалась на петербуржском горизонте, и мы
приветствуем ее, как некогда Вифлеемские пастыри
приветствовали ту светлую звезду, которая загорелась
над колыбелью рождающейся свободы. Если бы вы
видели, с каким энтузиазмом читают ее, переписы¬
вают статьи, пересказывают их содержания, повто¬
ряют самые выражения ваши, это доставило бы вам
не одну сладкую минуту в печальном изгнании... Все
благородные сердца молодого поколения, жадно чув¬
ствующие потребность свободного слова, вам сочув¬
ствуют. Автор прилагал к письму рукописную статью
Герцена «Москва и Петербург» в подтверждение того,
«как свято сберегаются у нас ваши рукописи»1. Из
дневника Н. А. Добролюбова мы узнаем, как он за¬
читывался «Полярной звездой», под влиянием кото¬
рой «много тяжелых, грустных, но гордых мыслей
бродило в голове...»2. Слово Герцена доходило до де¬
кабристов, находившихся в далекой Сибири. Полицей¬
ские донесения сообщали, что его издания продава¬
лись на Нижегородской ярмарке3. Спрос на лондон¬
ские издания был велик.
Демократизм «Полярной звезды» сразу почувство¬
вали русские либералы. Обильный поток корреспон¬
денций, носивших чисто либеральный характер и не
могущих вызвать одобрение Герцена, пришлось соби¬
рать в отдельные сборники «Голоса из России». Хотя
эти статьи, заметки не удовлетворяли Герцена по су¬
ществу, опубликование их было важно в политическом
отношении как выражение оппозиционных настроений
в России. Девять выпусков «Голосов», в отношении
которых Герцен ограничивался только ролью издате¬
ля, появились в 1856—1860 гг. Первый выпуск вышел
в июле 1856 г. и открывался письмом Кавелина и Чи¬
черина. Выступая от лица либеральной интеллигенции,
1 ««Полярная звезда». Журнал А. И. Герцена и Н. П. Огарева.
1855-1869». Факсимильное издание, кн. II. М., 1966, с. 243, 245.
2 Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 8. М., 1964. с. 529.
3 См. «Из дневных записок В. А. Муханова».— «Русский архив»,
1896, № 10, с. 180-181.
104

Кавелин и Чичерин предлагали Герцену свое сотруд¬
ничество, стремясь подчинить герценовский печатный
орган либеральному направлению. Революционная
пропаганда Герцена претила им. Чичерин уверял Гер¬
цена, что в России теперь отсутствует почва для его
пропаганды, что при теперешнем состоянии дел пра¬
вительству нечего опасаться каких-либо потрясений.
Более того, в письме выразилась вся реакционная сущ¬
ность либерализма, превыше всего боявшегося движе¬
ния народных масс, либерализма, чуждого идеи рево¬
люции. «К нам революционные теории не только
неприложимы: они противны всем нашим убеждениям
и возмущают в нас нравственное чувство... Ваши рево¬
люционные теории никогда не найдут у нас отзыва,
и ваше кровавое знамя, развевающееся над оратор¬
скою трибуною, возбуждает в нас лишь негодование и
отвращение» 1. Только письмо Герцена к Александру II
вызвало одобрение Чичерина и Кавелина. Напеча¬
тав письмо либералов в первом выпуске «Голосов из
России», Герцен заявил о несогласии с их либераль¬
ной, монархической программой. Ему еще не раз при¬
ходилось отмежевываться от либералов, которые ста¬
рались «исправить» дух «Полярной звезды».
Несмотря на успех альманаха, уже в начале 1857 г.
Герцен почувствовал, что «Полярная звезда» не отве¬
чает потребностям дня. Необходимость широкой ре¬
волюционной пропаганды, желание своевременно
откликаться на события, происходившие в России,
диктовали потребность в новом, более регулярном пе¬
риодическом органе.
«Зову живых!»
К 1857 г. была налажена связь с Россией, появился
опыт издательской работы, а главное, возникла обще¬
ственная потребность в периодическом органе. «Коло¬
кол» вызвала к жизни «действительная потребность
свободного слова в России» (XIII, 12),— писал Герцен.
По предложению Огарева, приехавшего в Лондон
1 ««Голоса из России». Сборники А. И. Герцена и Н. П. Огаре¬
ва». Факсимильное издание в трех выпусках, вып. I. М., 1974,
с. 26, 27.
105

в 1856 г., Герцен и Огарев начали выпускать с 1 июля
1857 г. первую свободную русскую газету «Колокол».
Трудно переоценить то огромное значение для разви¬
тия русского освободительного движения, какое имело
издание политической газеты, которая впервые в рус¬
ской печати вела систематическое обличение самодер¬
жавия, защиту прав народа и страстную, действенную
агитацию, способствовавшую распространению рево¬
люционных идей в России. «...Герцен и его «Колокол»
помогли пробуждению разночинцев, образованных
представителей либеральной и демократической бур¬
жуазии, принадлежавших не к дворянству, а к чинов¬
ничеству, мещанству, купечеству, крестьянству»1.
Новой газете был предпослан знаменитый эпи¬
граф: «У1Уоз уосо!». Это начало эпиграфа к шиллеров-
ской «Песне о колоколе» звучало у Герцена призывом
к действию, к борьбе. «Колокол» вначале выходил как
прибавочный лист к «Полярной звезде», но очень бы¬
стро приобрел самостоятельное значение, хотя подза¬
головок был снят только начиная со 118-го номера
(1 января 1862 г.). Оба органа, «Полярная звезда»
и «Колокол», были связаны глубоким идейным един¬
ством. В «Колоколе» не раз повторялась мысль о том,
что его направление «то же, которое в «Полярной
звезде», то же, которое проходит неизменно через всю
нашу жизнь» (К., 1 июля 1857 г.; I, I)2.
В предисловии к «Колоколу», которое по своим
функциям являлось программной передовой статьей,
Герцен писал: ««Полярная Звезда» выходит слишком
редко, мы не имеем средств издавать ее чаще. Между
тем события в России несутся быстро, их надобно ло¬
вить на лету, обсуживать тотчас» (К., 1 июля 1857 г.;
I, 1). «Ловить» события, «обсуживать тотчас» — вот
к чему стремились издатели газеты.
К концу 50-х годов в России усиливается крестьян¬
ское движение, растет оппозиционное настроение по
отношению к правительству и крепостническим поряд¬
кам. Царское правительство было вынуждено создать
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 93—94.
2 Здесь и в дальнейшем публикации «Колокола» цит. по: ««Ко¬
локол». Газета А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Вольная русская
типография. 1857— 1867. Лондон —Женева». Факсимильное издание.
М., 1960—1964. Ссылки на это издание см. в тексте: римской
цифрой обозначается номер выпуска, арабской — страница.
106

комитеты по подготовке крестьянской реформы. В по¬
лемике, развернувшейся по крестьянскому вопросу ме¬
жду революционными демократами и либералами,
принял горячее участие «Колокол», который, по сло¬
вам В. И. Ленина, «встал горой за освобождение
крестьян»1.
Первый номер «Колокола» открывался стихотворе¬
нием Огарева, за которым следовала передовая статья
с четким и последовательным изложением программы
издания: «Везде, во всем, всегда, быть со стороны во¬
ли — против насилия, со стороны разума — против
предрассудков, со стороны науки — против изуверства,
со стороны развивающихся народов — против отстаю¬
щих правительств». Ритм, движение, экспрессия ха¬
рактерны для речи Герцена. Далее следуют кратко
сформулированные в стиле лозунгов основные про¬
граммные требования: «Освобождение слова от цен¬
зуры! Освобождение крестьян от помещиков! Освобо¬
ждение податного состояния от побоев!» (К., 1 июля
1857 г.; I, 1).
Сознавая недостаточность этих требований, Герцен
пишет, что «Колокол» не ограничится только этими
вопросами, «посвященный исключительно русским ин¬
тересам, будет звонить, чем бы ни был затронут, — не¬
лепым указом или глупым гонением раскольников, во¬
ровством сановников или невежеством сената. Смеш¬
ное и преступное, злонамеренное и невежественное —
все идет под «Колокол»». Рассказав затем кратко
историю вольной печати, трудности, с которыми при¬
шлось столкнуться издателям, Герцен логично подво¬
дит читателя к выводу, что труд не был напрасен:
«Наша речь, свободное русское слово раздается в Рос¬
сии, будит одних, стращает других, грозит гласностью
третьим». И вновь, как это было уже в предисловии
к «Полярной звезде», Герцен передает эстафету юному
поколению. «Пусть оно, более счастливое, нежели мы,
увидит на деле то, о чем мы только говорили» (К.,
1 июля 1857 г.; I, 3). Слова эти звучат напутствием
молодому поколению, верой в его будущее.
Эта программная статья по своей идейной установ¬
ке, по характеру аргументации, построению и стилю
наиболее соответствует жанру передовой. Передовые
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 258 — 259.,
107

статьи в газете несли важную идеологическую нагруз¬
ку, хотя выделить в «Колоколе» передовицу в «чистом
виде», без «резко выраженных элементов других жан¬
ров» 1 часто бывает трудно. И это не только потому,
что «передовая только формируется под пером Герце¬
на»2, а, как нам представляется, в силу особенностей
жанровой природы публицистики Герцена, который
сознательно нарушал традиционные жанровые формы,
ему было тесно в них. Герцен неоднократно выражал
стремление писать «без всякой формы», что давало
возможность более свободному проявлению автор¬
ской личности, широкому привлечению жизненного
и автобиографического материала. Жанровые формы
публицистики Герцена очень условны. Он «легко пере¬
ходит от одной формы к другой в пределах одного
и того же произведения»3,—справедливо замечает
В. А. Путинцев. Это относится и к публицистике Гер¬
цена. Здесь представляется уместным привести слова
М. С. Черепахова о взаимодействии жанров публици¬
стики: «Взаимодействие жанров — бесспорный факт.
Оно определяется сочетанием в пределах данного вы¬
ступления органических свойств различных жанров.
Преобладающие качества и определяют жанр высту¬
пления»4. Взаимопроникновение жанров — характер¬
ная черта герценовской публицистики, и мы поста¬
раемся далее показать это.
Герцен и Огарев намеревались издавать газету, ко¬
торая выходила бы не реже одного раза в месяц. Так
было до 1 февраля 1858 г., после чего «Колокол» стал
издаваться два раза в месяц в увеличенном объеме
(вместо прежних 8 страниц альбомного формата печа¬
тались 16 страниц такого же формата). Когда этого
требовали события в России, газета выходила чаще.
Все статьи и заметки первого номера принадлежали
Герцену и Огареву. О распределении издательских
функций свидетельствовал несколько лет проработав¬
ший в Вольной русской типографии В. И. Кельсиев,
который писал в «Исповеди»: «Герцен уступил ему
1 См. Роот А. А. Типология передовых статей Герцена в «Коло¬
коле». Казань, 1974, с. 4.
2 Там же, с. 7.
3 Путинцев В. А. Герцен-писатель. М., 1952, с. 145.
4 Черепахов М. С. Проблемы теории публицистики. М., 1973,
с. 229.
108

(Огареву. — Л. Т.) все финансовые, экономические
и юридические вопросы, оставив за собой только об¬
щие статьи и смесь, где было более простора его ши¬
рокому перу и его враждебному юмору»1. Переписка
Герцена и Огарева, воспоминания современников,
а также В. И. Кельсиева свидетельствуют о том, что
целенаправленность «Колокола», сила его воздействия
определялись ярким талантом Герцена, своеобразно
окрасившим все издание. Огарев писал Герцену 5 ию¬
ня 1865 г.: «...я с этим «Колоколом» не уверен, а с бу¬
дущим совершенно не знаю, как сладить... Что касает¬
ся до ныне выходящего «Колокола» — мне в статье и
в смеси без тебя очень скверно, ибо я в этом случае
к собственному такту не имею никакого доверия, а
к твоему большое»2.
Вместе с тем известно, что значительная доля
огромного труда, «весь груз» «Колокола» лежал на
Огареве. «Работы гибель. Мне случается работать с 10
часов утра до 7 часов вечера, а все не поспеваешь.
Статья, а тут корректуры подъехали, насилу справил¬
ся»3,—писал он в одном из писем. Из работавших
в типографии (Кельсиев, Касаткин) и непродолжитель¬
ное время сотрудничавших в «Колоколе» (М. Бакунин,
князь Долгорукий) никто не оказывал какого-либо су¬
щественного влияния на газету. Именно поэтому прав
был Герцен, считавший издателями «Колокола» себя
и Огарева, ибо через их руки проходил весь материал,
требовавший редакционной обработки.
«Колокол» сохранял определенную структуру. Как
правило, в начале газеты помещалась передовая
статья, в которой находили отклик важнейшие поли¬
тические события, затем шли статьи Огарева по юри¬
дическим, экономическим, финансовым вопросам. Да¬
лее публиковались письма корреспондентов и чита¬
телей, наконец, последним был постоянный отдел
«Колокола» — «Смесь». Порой эта структура наруша¬
лась, и газетный лист открывался памфлетом, инфор¬
мацией, откликом на злобу дня. «Колокол» был заду¬
ман как массовый орган, и Герцен придавал огромное
1 Кельсиев В. И. Исповедь. — «Литературное наследство»,
т. 41-42. М., 1941, с. 291.
2 «Литературное наследство», т. 39 — 40. М., 1941, с. 405.
3 Там же, с. 389.
109

значение присылаемым корреспонденциям, письмам
читателей. Газета должна была быть оперативной
и действенной, и в этом ей могли помочь читательские
массы. И в статье, открывавшей «Колокол», настойчи¬
во звучат просьба и призыв «ко всем соотечественни¬
кам, делящим любовь к России... не только слушать
наш Колокол, но и самим звонить в него!» (К., 1 ию¬
ля 1857 г.; I, 1).
«Первый, необходимый,
неотлагаемый шаг»
«Колокол» издавался десять лет. За это время он про¬
шел сложный путь, на протяжении которого менялись
его программа и тактика в связи с изменением усло¬
вий русской жизни, а также эволюцией взглядов его
издателей. В своем развитии, как не раз отмеча¬
ли исследователи1, «Колокол» прошел три основных
этапа.
Первый период (1857—1861 гг.) был связан с нара¬
станием революционной ситуации, когда одним из ос¬
новных вопросов, обсуждавшихся на страницах «Ко¬
локола», был крестьянский. Программа «Колокола»
на данном этапе — программа-минимум. В области
тактики сказывались либеральные колебания Герцена.
Этот период ознаменовался подъемом издательской
деятельности Герцена и Огарева, успехом «Колокола»
в России.
Во второй период (1861 — 1864 гг.) «Колокол» зани¬
мал революционно-демократические позиции по ос¬
новным политическим вопросам (крестьянский вопрос,
национально-освободительное движение в Польше, от¬
ношение с либералами).
В третий период (1864—1867 гг.) изменившиеся ус¬
ловия определили главную направленность газеты —
ориентацию на молодое поколение революционеров-
разночинцев. «Русский социализм» Герцена становится
в эти годы открытой программой «Колокола». После
реформы 1861 г. вместе с Герценом значительная
часть передовой интеллигенции видела в крестьянской
общине зародыш социализма.
1 См., например: Базылева 3. П. «Колокол» Герцена. М., 1949.
110

В трудные годы наступления реакции «Колокол»
сохраняет революционно-демократическую позицию
в программных и тактических вопросах.
Программа-минимум, сформулированная в знаме¬
нитой герценовской «триаде освобождения», указыва¬
ла на самые важные, самые ближайшие задачи, без
разрешения которых не могло быть никакого движе¬
ния вперед. По выражению Герцена, это «первый,
необходимый, неотлагаемый шаг». Ограниченность
требований сам Герцен признавал не раз. Главный,
«неотлагаемый шаг» заключался в освобождении
крестьян. Программа носила ярко выраженный демо¬
кратический характер, выражавший интересы закрепо¬
щенного крестьянства. Герцен требовал его освобо¬
ждения с землей, выкупа всей земли, находящейся
в его пользовании.
Это требование, как и критика «Колоколом» тех
помещиков, которые стремились обогатиться, выи¬
грать на освобождении крестьян, вскоре охладило ли¬
бералов. Вместе с тем именно в решении крестьянско¬
го вопроса сказались слабые стороны воззрений
Герцена, над которым еще довлела ограниченность
дворянско-революционного мировоззрения. Отсюда те
политические и тактические ошибки, которые он допу¬
скал, отходя от революционных принципов.
После опубликования рескрипта царя В. И. Нази¬
мову от 20 ноября 1857 г. иллюзии о возможности ос¬
вобождения крестьян сверху усилились. 7-й лист «Ко¬
локола» от 1 января 1858 г. вышел с крупной
«шапкой» — «Освобождение крестьян!». Либеральные
иллюзии издателей «Колокола» выразились в ослабле¬
нии критики правительства, в оправдании Александ¬
ра II, который якобы не знает тех злодейств, которые
творят крепостники и воинствующие реакционеры.
Герцен заявляет в статье «Что значит суд без гласно¬
сти» (К., 1 января 1858 г.; I, 56 — 58), что он с «сер¬
дечным упованием» смотрит на «усилия» Александра II
освободить крестьян против воли дворянства. И в
первых номерах «Колокола» за 1858 г. появляются
«слащавые письма» царю, наполненные похвалами
и оправданием действий царя, которому якобы пре¬
пятствуют дворяне, «родные волки великороссийские»,
как метко называет их Герцен. «История вас рассудит
с Императором Александром II и с народом рус¬
111

ским — смотрите только, как бы она для вас не наста¬
ла слишком скоро. Подумайте об этом!» — писал Гер¬
цен в статье «Через три года» (К., 15 февраля 1858 г.;
I, 68).
Характерно, как меняются стилистические формы
в этой статье, апологетичной по отношению к царю
и сатирической по отношению к крепостникам-дворя-
нам. Статья начинается торжественно, патетично: «Ты
победил, Галилеянин!» Приподнятый тон сохраняется
и дальше: «...мы имеем дело уже не с случайным пре¬
емником Николая — а с мощным деятелем, открываю¬
щим новую эру для России, он столько же наследник
14 Декабря как Николая. Он работает с нами — для
великого будущего. Имя Александра II отныне при¬
надлежит истории... Начало освобождения крестьян
сделано им, грядущие поколения этого не забудут!»»
(К., 15 февраля 1858 г.; 67). Приподнятость тона до¬
стигается прежде всего синтаксическим строем, инто¬
нацией и такими словосочетаниями, как «мощный дея¬
тель», «новая эра», «грядущие поколения». Эта статья
была «пиком» либеральных колебаний Герцена. И со¬
всем иная тональность звучит в обращении к крепост-
никам-помещикам. Здесь перед нами Герцен-сатирик,
гневный обличитель: «Посмотрели бы мы право аи
§гапё уоиг*, на этих защитников розог и крещеной со¬
бственности, забрызганных кровью жертв, на этих
грабителей по дворянской грамоте, на этих людокра-
дов, отнимающих у матерей детей, торгашей, продаю¬
щих девок, барышников рекрутами. Выходите же на
арену — дайте на вас посмотреть, родные волки вели¬
короссийские, может, вы поумнели со времен Пугаче¬
ва, какая у вас шерсть, есть ли у вас зубы, уши?.. Вы¬
ходите же из ваших тамбовских и всяческих берлог —
Собакевичи, Ноздревы, Плюшкины и пуще всего
Пеночкины, попробуйте не розгой, а пером, не в ко¬
нюшне, а на белом свете высказаться.— Померяем-
тесь!» (К., 15 февраля 1858 г.; I, 67 — 68).
Обращение в этой статье к гоголевским героям,
олицетворявшим типические черты помещиков кре¬
постнической России, как и глубокое понимание обра¬
за тургеневского Пеночкина, помогло Герцену в более
* При свете дня {франц.).
112

зримой, полной форме разоблачить реально суще¬
ствующих противников отмены крепостного права.
Либеральные колебания Герцена вызвали резкую
критику со стороны революционной демократии, упре¬
кавшей издателей «Колокола» за политическую не¬
последовательность. Добролюбов писал в дневнике:
«Однако хороши наши передовые люди! Успели уж
пришибить в себе чутье, которым прежде чуяли при¬
зыв к революции, где бы он ни слышался и в каких бы
формах ни являлся. Теперь уж у них на уме мирный
прогресс при инициативе сверху, под покровом закон¬
ности!..»1 В редакцию «Колокола» поступало много
критических писем, некоторые из них были опублико¬
ваны на страницах газеты. Письма из Петербурга
(«Опоздавшие письма из Петербурга», л. 23 — 24;
«Письмо к редактору», л. 25) были ответом на обра¬
щение к царю. В них выражались взгляды демократи¬
ческих кругов, группировавшихся вокруг «Современ¬
ника», звучал призыв покончить с надеждами на царя
и готовить крестьянскую революцию.
В статье «Нас упрекают» Герцен еще раз разъяснял
свою позицию по отношению к крестьянскому вопро¬
су, подчеркивая, что главным, в чем «Колокол» после¬
дователен, был призыв к освобождению крестьян.
«Освобождение крестьян с землею — один из главных
и существенных вопросов для России и для нас. Будет
ли это освобождение «сверху или снизу» — мы будем
за него! Освободят ли их крестьянские комитеты, со¬
ставленные из заклятых врагов освобождения,—мы
благословим их искренно и от души. Освободят ли
крестьяне себя от комитетов, во-первых, а потом от
всех избирателей в комитеты — мы первые поздравим
их братски и также от души... из-за средств спора мы
не поднимем» (К., 1 ноября 1858 г.; I, 220). Однако
время шло, а дело освобождения не двигалось.
В статье «1 июля 1858 года», которая явилась ито¬
говой, ибо была посвящена годовщине издания «Ко¬
локола», Герцен анализировал причину разочарова¬
ния, причину того, что, глядя на пройденный путь, «на
душе становится грустно и тяжело». Он признавал,
что в ожидании освобождения крестьян сверху «мы
пожертвовали частью полемики и стеснили еще
1 Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 8, с. 570.
113

больше круг наших вопросов» (К., 1 июля 1858 г.;
I, 142).
Статья уже лишена патетики. Напротив, в ней ощу¬
щается «беспредельная, раздирающая сердце ирония,
трагический комизм нашего положения». Эта горечь,
эта «раздирающая сердце ирония» окрашивает эмо¬
ционально повествование. Сомнения Герцена усили¬
ваются. «Александр II не оправдал надежд, которые
Россия имела при его воцарении... И наш «Колокол»
напрасно звонит ему, что он сбился с дороги, звонит
ему бедствия России и собственную опасность» (К.,
1 июля 1858 г.; I, 141).
В статье Герцен раздумывает, привлекая к своим
рассуждениям и читателя, почему Александр II не во¬
спользовался теми возможностями, которые откры¬
лись перед ним, почему он выбрал «из двух ролей
Петра I и Пия ЕХ,— роль Пия IX»— это «высший при¬
мер христианского смирения». Он вновь обращается
к читателю: «Пусть же каждый читатель, положа руку
на сердце, скажет, где были в «Колоколе» несбы¬
точные требования, политические утопии, призывы
к восстанию?» И Герцен вновь аргументирует требо¬
вания, изложенные в программе-минимум. Издатели
«Колокола» еще продолжают верить царю. «Царь си¬
лится подать руку народу, народ силится взять ее и не
может достать через Панина и компанию. Это аристо-
фановская сцена!» — с горечью восклицает Герцен, об¬
виняя по-прежнему не царя, а «седых шалунов» — Ор¬
лова, Закревского. Знаменательна последняя часть
статьи. Герцен напоминает об эпиграфе «Колокола» —
У1У08 уосо! «Где же живые в России? — спрашивает он
и отвечает: — Живые — это те рассеянные по всей Рос¬
сии люди мысли, люди добра всех сословий... «Коло¬
кол»—их орган, их голос...» (К., 1 июля 1858 г.; I,
141 — 143). Привычное обращение к дворянской интел¬
лигенции заменено обращением к людям всех сосло¬
вий — это очень важный момент в его статье.
Публицистический дар Герцена, образность его
стиля, выразительные средства языка с наибольшей
полнотой отразились в таких жанрах «Колокола», как
фельетон, памфлет, сатирическая заметка. Однако
и общие статьи, написанные Герценом, отличались по¬
этической образностью, насыщенностью излюблен¬
ными метафорами, сравнениями, эпитетами, часто
114

неожиданными и всегда по-герценовски точными и яр¬
кими. Многообразные герценовские ассоциации выра¬
стают нередко на основе многозначности русского сло¬
ва. Герцен часто обращается в своей публицистике
к словам, присущим романтическому стилю, которые
становятся символами тех или иных представлений
(гроза, буря, волны, утесы, пловцы и др.).
М. К. Максимова справедливо пишет о том, что в бо¬
лее поздней публицистике романтическая, поэтическая
лексика осложняется «новой психологической перспек¬
тивой, новой экспрессивной окраской»1.
Вот как использует Герцен метафорический образ
водной стихии. Говоря о забвении гласности в России,
он пишет: «Не смешно ли, что сами поставили плоти¬
ну, заперли ее, да и удивляются, что воды нет. Подни¬
мите ценсурный шлюз и тогда узнаете, что думает на¬
род, от чего ему больно, что его жмет, мучит,
разоряет... может, сначала пойдет по поверхности вся¬
кая всплывшая дрянь, — что за важность, лишь бы
этой водой унесло всех этих полумертвых владимир¬
ских кошек и андреевских зайцев» (К., 1 июля 1858 г.;
I, 142). «Полумертвые владимирские кошки» и «ан¬
дреевские зайцы» — высшие сановники, имеющие ор¬
дена Владимира, Андрея Первозванного. Это сатири¬
ческое сравнение, органически сливаясь с метафорой
«вода», делает метафорической всю строфу. В статье
«1 июля 1858 года» возникает и другой метафориче¬
ский образ — образ «дороги», который в зависимости
от контекста приобретает определенную смысловую
нагрузку. Герцен пишет об Александре И, что «его
мчат дворцовые кучера, пользуясь тем, что он доро¬
ги не знает. И наш Колокол напрасно звонит ему,
что он сбился с дороги...» (К., 1 июля 1858 г.;
I, 141).
С помощью метафоры «дорога» Герцен размыш¬
ляет о людях борьбы и о «благоразумных» людях. То¬
нальность повествования, построенного на едва улови¬
мом контрасте, говорит о том, на чьей стороне
симпатии Герцена. «...Люди обдуманные, точные —
доживают до старости лет, не сбиваясь с дороги и
1 Максимова М. .К. Лексика романтизма в публицистике Герце¬
на.—«Ученые записки Ленинградского государственного педагоги¬
ческого института имени А. И. Герцена», 1965, т. 268, с. 283.
115

не сделав ни орфографических, ни иных ошибок; а лю¬
ди, брошенные в борьбу, исходят страстной верой
и страстным сомнением, истощаются гневом и негодо¬
ванием, перегорают быстро, падают в крайность,
увлекаются и мрут на полдороге — много раз спотк¬
нувшись...» (К., 1 ноября 1858 г.; I, 220). Личность
Герцена отчетливо проявляется в его размышлениях,
анализе, оценках, в той субъективно-эмоциональной
напряженности, с которой ведется изложение.
Прибегая к яркой и точной метафоре, Герцен до¬
стигает наибольшей публицистической остроты и вы¬
разительности. Поэтическое мышление, способное ох¬
ватить разнородные явления в их внутренней общно¬
сти, делало его публицистику неповторимо индиви¬
дуальной и образной. Аристотель в «Поэтике», харак¬
теризуя «способы выражения», писал: «...всего важ¬
нее — быть искусным в метафорах. Только этого
нельзя перенять от другого; это — признак таланта,
потому что слагать хорошие метафоры — значит под¬
мечать сходство»1.
Метафора у Герцена всегда неожиданна, полна жи¬
вой силы, глубокого обобщающего смысла. Смысло¬
вая емкость словесных образов с годами возрастала
в его публицистике. Издатели «Колокола» пристально
следили за событиями русской жизни. Все чаще по¬
являлись на страницах газеты материалы, свиде¬
тельствовавшие о жестоком обращении помещиков
с крестьянами и о возмущениях крестьян. Чем выше
поднималась волна крестьянских движений, чем вни¬
мательнее наблюдали издатели «Колокола» за дей¬
ствиями правительства, тем увереннее звучал со стра¬
ниц «Колокола» призыв к действию.
Большое впечатление на Герцена произвело полу¬
ченное весной 1860 г. «Письмо из провинции» за под¬
писью «Русский человек». Автор письма резко крити¬
ковал Герцена за либеральные иллюзии, напоминая,
что вера в добрые намерения царя сотни лет губила
Русь. «Вместо грозных обличений неправды, с бере¬
гов Темзы несутся к нам гимны Александра II...»
«Письмо» было написано с революционно-демократи¬
ческих позиций, автор предлагал свою программу, от¬
1 Аристотель. Поэтика. М., 1957, с. 117.
116

личающуюся большей революционной последователь¬
ностью. «Колокол», считает автор, должен бить
в набат, звать к топору. «Письмо» заканчивалось при¬
пиской: «С глубоким к Вам уважением». Отвечая на
него, Герцен писал: «Мы расходимся с вами не в идее,
а в средствах; не в началах, а в образе действования».
Герцен хорошо понимал, что «Письмо из провинции»
написано из лагеря друзей: «Вы представляете одно из
крайних выражений нашего направления...» (К., 1 мар¬
та 1860 г.; III, 531). Герцен совсем не против револю¬
ции, он считает ее лишь крайним средством. Более то¬
го, он прямо советует: прежде чем звать к топору,
«надобно овладеть движением, надобно иметь органи¬
зацию, надобно иметь план...» (К., 1 марта 1860 г.; III,
533).
На страницах газеты резко критиковались коми¬
теты по крестьянским делам, обличались неспособные
отказаться от своих привилегий дворяне-крепостники,
эти «аристократы розог», «Дон-Жуаны девичьей». Из¬
датели «Колокола» все больше убеждались, что с ца¬
рем «нам все-таки не идти». И «Колокол» резко би¬
чевал «блуждающую, беспутную правительственную
мысль».
Нарастающая волна революционной ситуации раз¬
била многие либеральные иллюзии Герцена. В 60-х го¬
дах он увидел «очнувшийся народ», и «Колокол» все
чаще стал обращаться непосредственно к широким на¬
родным массам, призывая их к революционной актив¬
ности. «...В Тамбовской губернии крепостной человек
убил своего помещика, вступившись за честь своей не¬
весты. И превосходно сделал, прибавим мы»,— писал
Герцен в 62-м листе «Колокола» от 1 февраля 1860 г.
С начала освобождения и до конца года в России про¬
изошло 1100 крестьянских бунтов. Активизировалось
русское революционное движение, передовая мысль.
Появились революционные прокламации «К молодо¬
му поколению», «Барским крестьянам», «Великорусе».
С небольшого листка «Великорусе», ходившего в Пе¬
тербурге, а затем в июле 1861 г. и в Москве, началась
«нелегальщина» 60-х годов. Положения, изложенные
в «Великоруссе», не отличались определенностью и яс¬
ностью суждений, но тем не менее их антиправитель¬
ственная направленность заставила «с ног сбиться» III
Отделение в поисках виновных. Листы были перепеча¬
117

таны в «Колоколе» и горячо приняты его издателями,
несмотря на ряд разногласий по существенным вопро¬
сам. Н. А. Серно-Соловьевич писал в статье «Ответ
«Великоруссу»»: «Надо писать, писать много и понят¬
но народу; заводить тайные типографии, распростра¬
нять печатанное в народе и войске; обучать крестьян
и солдат, заводить братства в полках, сближать сол¬
дат с народом...» (К., 15 сентября 1861 г.; IV, 897).
Переходить от слов к делу, к созданию революцион¬
ной организации призывал и Огарев в «Ответе на «От¬
вет Великоруссу»»1. Этим целям и служили статьи-
прокламации издателей «Колокола» 1861 — 1862 гг.
Передовая 102-го листа «Колокола» от 1 июля
1861 г. «Что нужно народу?», составленная Огаревым
вместе с представителями тайного, действовавшего в
России революционного общества «Земля и воля», бы¬
ла прямым обращением к крестьянству с советами,
что надо делать, как создавать революционную органи¬
зацию. Эти прокламации, а также листовка «Что надо
делать войску» распространялись как воззвания,
являясь программными документами революционно-
демократической организации «Земля и воля», целью
которой было руководство предполагавшимся в
1863 г. «повсюдным восстанием»2. Издатели «Колоко¬
ла» внушали народу веру в свои силы. Репрессии,
предпринимаемые правительством, — свидетельство
страха и бессилия царизма.
По обвинению в авторстве прокламации «К моло¬
дому поколению» был арестован Михайлов. Прокла¬
мация была обращена к молодежи, студентам и при¬
зывала их идти «на великое дело». «Третья кровь!» —
так была озаглавлена передовая статья, написанная
Герценом и появившаяся в «Колоколе» 15 ноября
1861 г. «Третья кровь!» — кровь лучших юношей в Пе¬
тербурге и Москве, она пролилась вслед за крестьян¬
ской и польской кровью. Студенческое движение носи¬
ло ярко выраженную политическую окраску, и издате¬
ли «Колокола» видели в нем важное предзнаменова¬
1 См. Рудницкая Е. Л. Н. П. Огарев в русском революционном
движении. М., 1969, с. 258.
2 Подробнее см.: Линков Я. И. Революционная борьба
А. И. Герцена и Н. П. Огарева и «Земля и воля» 1860-х го¬
дов. М., 1964.
118

ние. В статье «Исполин просыпается!», открывавшей
110-й лист «Колокола», они обращались к молодым
с призывом идти в народ, бороться за его освобожде¬
ние: «В народ! к народу —вот ваше место, из¬
гнанники науки, покажите этим Бистромам, что из вас
выйдут не подьячие... а воины народа русского!» (К.,
1 ноября 1861 г.; IV, 918).
Теперь революционная агитация «Колокола» зазву¬
чала с огромной силой. Приведем характеристику ре¬
волюционной ситуации в начале 60-х годов, данную
В. И. Лениным. «Оживление демократического движе¬
ния в Европе, польское брожение, недовольство
в Финляндии, требование политических реформ всей
печатью и всем дворянством, распространение по всей
России «Колокола», могучая проповедь Чернышевско¬
го, умевшего и подцензурными статьями воспитывать
настоящих революционеров, появление прокламаций,
возбуждение крестьян, которых «очень часто» прихо¬
дилось с помощью военной силы и с пролитием крови
заставлять принять «Положение», обдирающее их,
как липку... студенческие беспорядки — при таких ус¬
ловиях самый осторожный и трезвый политик должен
был бы признать революционный взрыв вполне воз¬
можным и крестьянское восстание — опасностью весь¬
ма серьезной» 1.
Развернувшиеся события способствовали резкому
размежеванию двух лагерей: революционных демокра¬
тов и реакционеров, к которым примкнули либералы.
Путь Герцена — это путь от дворянской революцион¬
ности к революционности демократической, от надежд
на освободительную деятельность дворянской интел¬
лигенции во имя народа к вере в общественно-прео-
бразующую силу самого народа. Надежды на царя, на
дворянскую интеллигенцию не устояли перед уроками
политической борьбы 50 —60-х годов. Уже через не¬
сколько недель после «Манифеста» Герцен и Огарев
с революционных позиций подвергли критике царскую
реформу. «Старое крепостное право заменено новым.
Вообще крепостное право не отменено. Народ царем
обманут!» — писал Огарев в статье «Разбор нового
крепостного права», явившейся непосредственным от¬
кликом на «Манифест». И в этом обмане народа про¬
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 29 — 30.
119

явилось «трогательное» единение царя, помещиков,
чиновников. Вкупе стали они грабителями, палачами
народа. «Вам захотелось поиграть в освобождение
и вы не пожалели мужицкой крови, Александр Нико¬
лаевич? Ну! смотрите же — как бы вам ею не захлеб¬
нуться!» (К., 15 июня 1861 г.; IV, 846).
В небольшой заметке «Русская кровь льется!»,
помещая корреспонденции из России, в которых
рассказывалось о кровавом подавлении восставших
крестьян, Герцен с гневом и болью восклицал: «Да,
русская кровь льется рекой!., и есть пресные души,
робкие умы, упрекающие нас в выстраданных нами
словах проклятья и негодования!» И далее в конце за¬
метки: «Вот отрывки из писем, без всякого измене¬
ния» (К., 15 мая 1861 г.; IV, 821). И Герцен передает
факты, одни факты без комментариев, факты, которые
наполняют «ужасом, слезами».
В многочисленных статьях и заметках Герцена
и Огарева, посвященных реформе 1861 г., с большой
силой и убедительностью разоблачалась политика ца¬
ря как врага крестьянства.
В памфлете «Ископаемый епископ, допотопное
правительство и обманутый народ» Герцен обращался
к народу: «Ты ненавидишь помещика, ненавидишь
подьячего, боишься их — и совершенно прав; но ве¬
ришь еще в царя и в архиерея... не верь им! Царь с ни¬
ми, и они его. Его ты видишь теперь — ты, отец уби¬
того юноши в Бездне, ты, сын убитого отца в Пензе...
Крестьяне не поняли, что освобождение обман, они
поверили слову царскому — царь велел их убивать как
собак; дела кровавые, гнусные совершились» (К., 15
августа 1861 г.; IV, 878). Так в тоне живой беседы рас¬
крывает Герцен доступным и простым языком народу
истинное лицо царя. Царь теперь — «убийца, убийца
из-за угла». «Всекаемое освобождение» — так назвал
реформу Герцен.
В 101-м листе «Колокола» от 15 июня 1861 г. была
опубликована статья Герцена «12 апреля 1861» с под¬
заголовком «Апраксинские убийства» — о расстреле
крестьян в селе Бездна Спасского уезда Казанской гу¬
бернии. Статья написана предельно лаконично. «Мозг
разлагается, кровь стынет в жилах, читая наивно-про¬
стодушный рассказ такого злодейства, какого не быва¬
ло с аракчеевских времен... Мы не узнаем России...
120

кровь дымится, трупы валяются! Правительство про¬
гресса, либеральных идей, поддерживаемое штыками
и статьями Погодина, лизнуло польской крови, и
пошло вниз — кровь скользка!» Отрывистый, напря¬
женный ритм, яркие, зримые образы, открывающие
простор воображению, рисующему картину зверской
расправы, — все это не могло не вызвать негодования,
протеста.
Герцен гневно срывает маску с «прогрессивного»
правительства и либеральствующего дворянства. Рас¬
сказывая о том, что казанское дворянство хотело дать
обед Апраксину, вернувшемуся «по горло в крестьян¬
ской крови», но член губернского присутствия Трубни¬
ков удержал их замечанием: дескать, «как-то неловко
кровь заливать шампанским!», автор саркастически во¬
склицает: «Жаль, что помешал; маски, маски долой,
лучше видеть звериные зубы и волчьи рылы, чем
поддельную гуманность и цикорный либерализм».
В статье Герцен вновь создает гротескный сатириче¬
ский образ либеральствующего дворянства. Он неод¬
нократно употребляет слово «кровь», вырастающее
в выразительный словесный образ: «кровь стынет
в жилах», «кровожадные флигель-адъютанты», «кровь
дымится», «правительство лизнуло польской крови»,
«кровь скользка». Это повторение словесного образа
придает всему повествованию особенно яркий эмоцио¬
нально-обличительный характер. Революция в России
неотвратима, и Герцен в совсем иной, чем ранее, инто¬
национной манере обращается к крестьянам, «брать¬
ям» расстрелянных в Бездне, призывает их верить
в победу, которая «не приходит без веры, не приходит
без дел. Укрепляйтесь духом и помните крик, с ко¬
торым умерли бездненские мученики: «Воля! Воля!»»
(К., 15 июня 1861 г.; IV, 849).
Герцен был истинным политическим публицистом.
Г. В. Плеханов в 1909 г. в статье «Герцен-эмигрант»
писал: «Как политический публицист, он до сих пор не
имеет у нас себе равного. В истории русской обще¬
ственной мысли он всегда будет занимать одно из
самых первых мест. И не только русской: когда будет,
наконец, написана критическая история международ¬
ной социалистической мысли, Герцен явится в ней как
один из наиболее вдумчивых и блестящих представи¬
телей той переходной эпохи, когда социализм стре-
121

милея сделаться «из утопии наукой» »1. Герцен горячо
приветствовал тот протест, то брожение, которое рос¬
ло в России среди народных масс, обманутых прави¬
тельством.
Замечательна статья Герцена «Исполин просыпает¬
ся!», открывавшая 110-й лист «Колокола». В ней гово¬
рилось: «...со всех сторон огромной родины нашей:
с Дона и Урала, с Волги и Днепра, растет стон, под¬
нимается ропот — это начальный рев морской волны,
которая закипает, чреватая бурями, после страшно
утомительного штиля» (К., 1 ноября 1861 г.; IV, 918).
Сила народная воплощается Герценом в образе бо¬
гатыря из русской сказки: «Доброго утра тебе — пора,
пора! Богатырский был твой сон — ну и проснись бо¬
гатырем!» Метафорический образ бури, морской вол¬
ны символизирует движение масс, которое «чревато
бурями», революцией.
И этому протесту масс, этому проснувшемуся
богатырю Герцен противопоставляет, пользуясь при¬
емом контраста, отвратительную «стаю сов, ворон,
вампиров, Путятиных, Муравьевых, Игнатьевых
и других нетопырей...». Сколько здесь язвительной
иронии, презрения! И как приговор звучат слова:
«...ты просыпаешься — пора им на покой» (К., 1 ноя¬
бря 1861 г.; IV, 917). Ненавистную ему стаю он унич-
тожительно сравнивает с «прусаками, бого-мокрица-
ми, насекомыми, лишенными крыл, но не лишенными
аппетита». С помощью оценочных эпитетов Герцен
издевательски высмеивает правительство: «Господи,
какой жалкий и смешной вид у этого грозного прави¬
тельства! Куда делась его вахмистерская наружность,
его фельдфебельская выправка, где его сипло-армей¬
ский голос...» Этот язвительный тон характерен для
большей части статьи, негодующей и обличительной
по отношению к правительству, «выжившему из ума
Строганову», «высокопреосвященнейшему Филарету»,
которые преследуют студенческую молодежь, закры¬
вают университеты. Пользуясь церковно-библейской
лексикой, Герцен рисует гротескный, сатирический
портрет адмирала-реакционера графа Путятина, на¬
значенного в 1861 г. министром просвещения и возгла¬
влявшего борьбу со студенчеством и прогрессивной
1 Плеханов Г. В. Соч., т. ХХШ, с. 445.
122

профессурой. «О, Филарет, высокопреосвященнейший
Филарет! какой нехристианский совет дал ты на ста¬
рости святительства твоего кораблевождице японий-
ской; без твоего архипастырского благословения жил
бы он себе мирно и небезвозмездно в Лондоне комис¬
сионером и купчиною адмиралтейства и кротко возно¬
сил бы мольбы свои к подножию престола всевышне¬
го между заказами снастей корабельных и их прие¬
мом — а теперь всех вод, соленых и пресных, от
берегов синайских до водохранильниц мытищенских,
не довлеет на омовение человека, принявшего на себя
величайшее преступление, преступление против духа,
против просвещения...» (К., 1 ноября 1861 г.; IV,
917 — 918). Герцен намекает здесь на то, что Путятин
занимался вопросами морской торговли, был военным
агентом в Лондоне и главой дипломатической миссии.
Высокий стиль, церковно-библейская образность: «вы¬
сокопреосвященнейший», «кораблевождице японий-
ской», «престол всевышний», «омовение человека» —
служат целям уничтожающей иронии, «иронии-мсти¬
тельницы». Герцен много раз будет возвращаться
к резко сатирическим характеристикам главы мини¬
стерства «против просвещения» («Преображенская ро¬
та и студенты», «Петербургские письма», «Третья
кровь», «По поводу студентских избиений» и др.).
Время правления Путятина вызывает у Герцена ас¬
социацию, выразившуюся в ироническом сравнении
с тенью предательски убитого Макбетом Банко:
«Пусть грозная тень морского омара Путятина, как
тень Банко, всплывает из тины и грязи перед Голов¬
ниным (преемник Путятина по министерству. — Л. Т.)
всякий раз, когда он будет садиться за министерский
стол свой» (К., 15 января 1862 г.; V, 990).
«Нас упрекают»
В условиях русской пореформенной жизни уже не мо¬
гла удовлетворять выдвинутая ранее Герценом про¬
грамма-минимум. Поэтому в конце 1861 г. была сфор¬
мулирована новая программа, характеризовавшаяся
глубиной и ясностью: свобода России, земля крестья¬
нам, независимость Польше. Программа отличалась
от предыдущей своей политической заостренностью.
123

В решении важнейших социально-политических вопро¬
сов «Колокол» занимал революционно-демократиче¬
ские позиции. Теперь руководители «Колокола» требо¬
вали полной ликвидации помещичьего землевладения.
В 1862 г. возник замысел нового «прибавления» к «Ко¬
локолу» — «Общего веча» для проведения агитации
среди широких слоев русского общества.
К 1861 г. усилился разрыв Герцена с либералами.
Они принимали с восторгом обращения Герцена к ца¬
рю, поддерживая его либеральные иллюзии. Кавелин
писал: «...обходись еще осторожнее с императорской
фамилией...»1 Тургенев вторил: «Не брани, пожалуй¬
ста, Александра Николаевича...»2 Однако резкая кри¬
тика правительства и призыв к революции изменили
отношение либералов к Герцену. «Никакая проповедь
умеренности не могла на него подействовать: это бы¬
ло слишком противно его природе»3,—писал Чиче¬
рин.
1 декабря 1858 г. в «Колоколе» был опубликован
«Обвинительный акт» Чичерина, направленный против
Герцена. Призывы Герцена к революции стали для
Чичерина безумными воззваниями к дикой силе.
В предисловии к этой статье Герцен писал: ««Обвини¬
тельное письмо», печатаемое нами сегодня, существен¬
но отличается от прошлых писем против «Колоко¬
ла»... Те были писаны с нашей стороны, оттого
в самых несогласиях и упреках было сочувствие. Это
письмо писано с совершенно противной точки зре¬
ния...» (К., 1 декабря 1858 г.; I, 236). Герцен понял, что
оно написано из чужого стана, из стана врага. Отве¬
том Чичерину и иже с ним была статья «Нас упре¬
кают».
Но, как известно, не все либералы поддержали вы¬
ступление Чичерина. Кавелин, Тургенев, Анненков
считали его преждевременным, и их сношения с Герце¬
ном продолжались. 1861 год стал рубежом во взаи¬
моотношениях Герцена с либералами. Разоблачение
реформы, призывы народа к революционной активно¬
сти, гневное осуждение «Колоколом» политики прави¬
тельства и помещиков вызвали резкий крен в сторону
1 «Литературное наследство», т. 62, с. 386.
2 «Письма К. Дм. Кавелина и Ив. С. Тургенева к Ал. Ив. Герце¬
ну». Женева, 1892, с. 117.
3 Чичерин Б. Н. Воспоминания, с. 50 — 52.
124

реакционного лагеря и тех либералов, которые не под¬
держали Чичерина в 1858 г. В письме к Герцену из Па¬
рижа от 30 мая 1862 г. Кавелин упрекал его за то, что
он уклонился от прежней программы, выдвигавшей
«требования самые умеренные» текущего дня. Теперь
же Герцен, по мнению Кавелина, «из мыслителя,
обличителя стал политическим агитатором, главою
партии, которая во что бы то ни стало хочет теперь
же, сию минуту водворить у нас новый порядок дел,
и если нельзя мирными средствами, так переворо¬
том» 1.
Прочтя брошюру Кавелина, изданную в Берлине
в начале 1862 г., «Дворянство и освобождение кресть¬
ян», в которой автор давал рецепты сохранения гос¬
подствующего строя и спасения России от революции,
Герцен пришел к заключению, что «Кавелин совсем
пошел в Чичерины». В. И. Ленин раскрыл истинный
характер взаимоотношений Герцена и Кавелина:
«Когда один из отвратительнейших типов либерально¬
го хамства, Кавелин, восторгавшийся ранее «Колоко¬
лом» именно за его либеральные тенденции, восстал
против конституции, напал на революционную агита¬
цию, восстал против «насилия» и призывов к нему,
стал проповедовать терпение, Герцен порвал с этим
либеральным мудрецом. Герцен обрушился на его
«тощий, нелепый, вредный памфлет», писанный «для
негласного руководства либеральничающему прави¬
тельству», на кавелинские «политико-сентиментальные
сентенции», изображающие «русский народ скотом,
а правительство умницей»»2.
Иначе складывались связи Герцена с революцион¬
но-демократическим лагерем. О характере взаимоот¬
ношений Герцена с либералами и революционными
демократами существует большая литература3. Влия¬
1 См. Дмитриев С. С. Протест против «Обвинительного акта»
Чичерина. — «Литературное наследство», т. 63, с. 209 — 211.
2 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 259.
3 См., например: Козъмин Б. П. К вопросу о целях и результатах
поездки Н. Г. Чернышевского к А. И. Герцену в 1859 г.—«Изве¬
стия АН СССР. ОЛЯ», 1955, т. XIV, вып. 2; Нечкина М. В. О взаи¬
моотношениях петербургского и лондонского центров русского
освободительного движения в годы революционной ситуации
(1859—1861). — Там же; Порох И. В. Герцен и Чернышевский. Са¬
ратов, 1963, и др.
125

ние «Колокола» и изданий лондонской типографии
испытывали на себе лучшие представители русской де¬
мократической интеллигенции 50 —60-х годов. Особен¬
но горячий отклик и поддержку находили они у демо¬
кратически настроенной молодежи России. Трудно
было в эти годы найти студенческий кружок, где бы
ни читались статьи «Колокола». «Почти всем студен¬
там, привлеченным за ту или иную противоправитель¬
ственную деятельность, инкриминировалось хранение
или распространение лондонских изданий Герцена
и Огарева»1. Произведения их не только жадно чита¬
лись, но и пропагандировались лучшей частью студен¬
чества, понимавшей их революционный характер. Под
воздействием «Колокола» студенты создавали свои
рукописные газеты и журналы. В 1858 г. студенты Мо¬
сковского университета стали выпускать рукописный
журнал «Изобличитель», в котором подвергались раз¬
облачению произвол и беззакония в русской жизни.
На издание журнала откликнулся Герцен в 62-м номе¬
ре «Колокола» от 1 февраля 1860 г. статьей «Изобли¬
читель». Свой «Колокол» появился в Воронеже. Его
выдавали за лондонскую газету и распространяли вме¬
сте с оригинальными листами «Колокола». Известен
архангельский «Колокольчик»2, выходивший с января
1862 г. в Архангельске на протяжении трех месяцев.
Все эти газеты вели борьбу с произволом местных
властей, пропагандировали идеи герценовского «Коло¬
кола». В 1860—1861 гг. студенты Московского универ¬
ситета П. Заичневский и П. Аргиропуло решили пере¬
издать произведения вольной печати литографским
способом. Так были размножены «С того берега», ча¬
сти «Былого и дум», статья «Русский народ и социа¬
лизм», 71 лист «Колокола», портреты Герцена.
Своей политической агитацией «Колокол» сыграл
огромную роль в русском революционном движении.
Высоко ценили деятельность Герцена Добролюбов,
1 Свинцова М. П. Демократическое движение студенчества в
годы революционной ситуации (1859—1861 годы).—«Из истории
революционного движения в России в XIX — начале XX вв.». М.,
1958, с. 160.
2 Фруменков Г. Г. Лондонский «Колокол» и архангельский «Ко¬
локольчик». — «Ученые записки Ленинградского государственного
педагогического института имени А. И. Герцена», 1963, т. 237,
с. 227-250.
126

Чернышевский, Н. А. Серно-Соловьевич, хотя и резко
критиковали его за либеральные колебания, непосле¬
довательность и противоречивость политической по¬
зиции «Колокола», которая привела в результате
к острому конфликту внутри демократического лагеря.
Сложность и противоречивость издательской деятель¬
ности Герцена во многом предопределила характер
борьбы, развернувшейся вокруг него и за него.
Критику со стороны революционных демократов
Герцен воспринимал как критику «из нашего стана»
и особенно болезненно реагировал на нее. Последова¬
тельную борьбу Чернышевского с русскими либера¬
лами, политическую несостоятельность которых он
вскрыл в ряде статей («Борьба партий во Франции»,
«Кавеньяк», «Русский человек на гепёег уоиз»), Герцен
в 50-е годы разделить еще не мог.
Серьезный конфликт возник в 1859 г. между Герце¬
ном и редакцией журнала «Современник». Поводом
послужили выступления «Современника», и в частно¬
сти статья Добролюбова «Литературные мелочи про¬
шлого года», появившаяся в январском номере за
1859 г. Добролюбов подвергал в статье резкой крити¬
ке мелкотемье обличительной либерально-обыватель¬
ской литературы 50-х годов. Герцен не согласился
с этим, считая такую литературу началом гласности.
Он не мог примириться и с критической оценкой До¬
бролюбовым типа «лишних людей», которым, как пи¬
сал последний, было свойственно «бесплодное стре¬
мление к деятельности, сознание, что из них многое
могло бы выйти, но не выйдет ничего...»1
Герцен решил заступиться за поколение дворян¬
ской интеллигенции, к которой принадлежал сам. Он
не понял, что дворянские революционеры и «лишние
люди» и для Добролюбова не одно и то же. В «Коло¬
коле» (л. 44 от 1 июня 1859 г.) была помещена его
статья «Уегу ёап^егоиз!!!» («Очень опасно!!!»). В ней,
резко полемизируя с революционно-демократической
публицистикой, Герцен допускал ряд оскорбительных
выпадов в адрес «Современника» и «Свистка». Проти¬
вопоставляя «лишним людям» разночинцев, он назы¬
вал последних «невскими мокрицами», «милыми пая¬
цами», которые занимаются «пустым балагурством».
1 Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 4. М., 1962, с. 329.
127

Радость либералов по поводу публикации статьи была
преждевременной. Расхождения внутри демократиче¬
ского лагеря заметно ослабли после поездки Черны¬
шевского в Лондон. Поездка эта, целесообразность
которой понимали и Чернышевский, и Добролюбов,
принесла несомненную пользу, несмотря на то что
личные отношения Чернышевского и Герцена остава¬
лись напряженными. После поездки Герцен во многом
признал ошибочность своего выступления. В «Колоко¬
ле» от 1 августа 1859 г. он, еще не признавая новой ре¬
волюционной силы, писал о необходимости объяс¬
ниться по поводу статьи «Уегу бап§егои$!!!». Герцен
называет ее «советом», «предупреждением», которое
он сделал «нашим русским собратьям».
Нарастание революционной ситуации в России спо¬
собствовало дальнейшему сближению Герцена с рево¬
люционными демократами. В октябре 1860 г. в статье
«Лишние люди и желчевики» Герцен оценил значение
разночинцев в русском освободительном движении.
Он в значительной степени, хотя и с оговорками, от¬
казывается от положений, высказанных в статье «Уегу
ёап§егои$!!!». Продолжая называть разночинцев «ипо¬
хондриками», «городовыми», не принимая «злой радо¬
сти их отрицания и страшной беспощадности», Герцен
теперь считает их «протестом и надеждой», видит
в них «потаенные силы», рассматривает направление
революционных демократов как «явный шаг вперед»,
но все же «болезненный шаг». Герцен теперь признает
правоту «Современника» в его критике мелкообличи¬
тельной литературы. Он пишет: «...люди, говорящие,
что не на взяточников и казнокрадов следует обруши¬
вать громы и стрелы, а на среду, делающую взятки
зоологическим признаком целого племени, например,
безбородых Русских — совершенно правы» (К., 15 октя¬
бря 1860 г.; III, 689). Так приходит Герцен к сатириче¬
скому обличению с революционно-демократических
позиций.
В 1864 г. Герцен твердо заявляет, что он вместе
с революционной демократией и своим кровным де¬
лом считает просвещение разночинной интеллигенции
в духе революционной борьбы, проповедуемой Черны¬
шевским. «Для этой новой среды,—писал Герцен
в статье «VII лет», — хотим мы писать и прибавить на¬
ше слово дальних странников — к тому, чему их учит
128

Чернышевский с высоты царского столба, о чем им
говорят подземные голоса из царских кладовых... Се¬
редь ужасов, нас окружающих, середь боли и униже¬
ний, нам хочется еще и еще раз повторить им, что мы
с ними, что мы живы духом... и не хотим больше ни
исправлять неисправимых, ни лечить неизлечимых,
а хотим вместе с ними работать над отысканием пу¬
тей русского развития, над разъяснением русских во¬
просов» (К., 15 июля 1864 г.; VII, 1535). Теперь Герцен
пишет о превосходстве «новой России» над людьми
40-х годов. Воплощением «новой России» стал для
Герцена Чернышевский.
«Льется польская кровь,
льется русская кровь»
Отношение Герцена к крестьянскому вопросу и нацио¬
нально-освободительному движению в 60-е годы яви¬
лось определяющим фактором в переходе его на ре¬
волюционно-демократические позиции. «Крестьянское
дело и польский вопрос, — писал он, — сами собой ле¬
гли в основу русской пропаганды» (XVII, 76). Связы¬
вая освободительную борьбу в Польше с революцион¬
ной борьбой в России, борьбой против общего врага,
русского царизма, Герцен на страницах «Колокола»
систематически пропагандировал независимость Поль¬
ши, поддерживая национально-освободительное дви¬
жение 1. «Мы с Польшей, потому что мы за Россию, —
писал он. — Мы со стороны поляков, потому что мы
русские. Мы хотим независимости Польше, потому
что мы хотим свободы России» (К., 1 апреля 1863 г.;
VI, 1318).
На страницах газеты были помещены обращения:
«Русским офицерам в Польше», «К русским женщи¬
нам», такой выдающийся по своему содержанию доку¬
мент, как воззвание «Офицерам русских войск от
комитета русских офицеров в Польше», множество
корреспонденций и статей, свидетельствовавших о же¬
стокой расправе с восставшими.
1 См. подробнее: Белявская И. М. А. И. Герцен и польское на¬
ционально-освободительное движение 60-х годов XIX века. М.,
1954.
129
5 Л. Е. Татаринова

Цикл писем Герцена «Россия и Польша» (первое
письмо появилось в «Колоколе» 1 января 1859 г., пя¬
тое — 1 апреля 1860 г.) дает полное представление
о взглядах Герцена по национальному вопросу, ре¬
шения которого нельзя добиться без решения главно¬
го социального вопроса — крестьянского. Герцена дав¬
но занимал польский вопрос, он был связан узами
дружбы со многими передовыми, революционно на¬
строенными поляками, был близок с социалистом-уто-
пистом, боровшимся за национальное освобождение,
С. Ворцелем, с польским революционером 3. Сераков-
ским, который связывал разрешение польского нацио¬
нального вопроса с установлением союза равных на¬
родов, что было возможно при общей демократизации
политического строя России. Поляки помогали Герце¬
ну в основании Вольной русской типографии в Лондо¬
не, часто доставляли корреспонденции из России,
а также распространяли лондонские издания.
Одной из первых герценовских статей по нацио¬
нальному вопросу была статья, написанная в июле
1853 г., «Поляки прощают нас!» Резко осуждая гнет со
стороны русского правительства, Герцен ратовал за
то, чтобы Польша, став независимой, соединилась
братскими узами с Россией. Уже за 9 лет до польского
восстания Герцен заявлял, что «освобождение Польши
есть половина освобождения России» (XII, 213).
В статьях, посвященных февральским событиям в
Польше, когда царские войска расстреляли в Варшаве
мирную манифестацию, организованную в память вос¬
стания 1830—1831 гг., Герцен призывал русских сол¬
дат не выступать против польского народа. В статье
«У1уа1 Ро1оша!» («Да здравствует Польша!»), напеча¬
танной в 94-м листе «Колокола», Герцен приветствует
русского офицера, отказавшегося стрелять в безо¬
ружных, и далее логически доказывает, разъясняет,
убеждает примерами из жизни, что десятки тысяч во¬
оруженных людей должны «иметь свою волю» и тогда
их «нелегко неволить», а главное, чтобы «между ними
было какое-нибудь единодушие...». Это статья-обраще¬
ние, в ней Герцен пользуется разговорной интонацией,
стремится просто и доходчиво выразить свои мысли.
«Вы не русский народ защищаете в Польше... Вы
в Польше защищаете неправое царское притязание...
Тяжела ваша участь; но идите в арестантские роты,
130

в крепости, казематы, на смерть — только не убивайте
ни поляка, который хочет быть самим собой, ни
крестьянина, требующего свободы» (К., 15 марта
1861 г.; IV, 790).
Голос Герцена звучит то негодующе, то призывно,
личность автора эмоционально окрашивает все пове¬
ствование. Этому помогают и так часто употреб¬
ляемые им местоимения (они вообще характерны для
герценовской публицистики), которые придают тексту
разговорный характер.
Характерно, что, с того времени как «Колокол»
становится органом революционной агитации, Герцен
стремится приблизить свои публицистические выступ¬
ления к живому пульсу разговорной речи.
Статья Герцена «10 апреля 1861 г. и убийства
в Варшаве», открывшая 96-й лист «Колокола», —
страстное и гневное обличение палачей польского на¬
рода. Особенно захватывает «личностный» тон пове¬
ствования: «Праздник наш был мрачен. Я не знаю
дня, в который бы разорванность давила беспощаднее
и тяжелее, где бы плошки были так близки к сле¬
зам...» После принятия «Манифеста» Герцен еще ве¬
рил в способность Александра II «сделать второй
шаг», реализовать программу-минимум, которую он
вновь излагал в статье «Манифест». 10 апреля 1861 г.
Вольная русская типография организовала торжест¬
венный обед в честь освобождения крестьян. Герцен
хотел поднять тост за Александра II, но 10 апреля
и убийства в Варшаве сразу отрезвили его: «Рука на¬
ша опустилась; через новую кровь, пролитую в Вар¬
шаве, наш тост не мог идти. Преступленье было
слишком свежо, раны не закрылись, мертвые не осты¬
ли, имя царя замерло на губах наших... Наша радость
побледнела...» Так глубоко эмоционально передает
Герцен охватившие его и присутствовавших на обеде
чувства. Тост был произнесен один: «За полную, бе¬
зусловную независимость Польши, за ее освобождение
от России и от Германии и за братское соединение
русских с поляками!»
Обращениями в статье к Александру II Герцен при¬
влекал внимание читателя к фигуре царя. Следует ряд
последовательно расположенных и повторяющихся во¬
просительных предложений, передающих взволнован¬
ность речи. Вновь возникают словесные образы крови,
131
5*

смерти, похорон. «... Зачем же вы отняли у нас празд¬
ник... разве с нашего рождения мы что-нибудь празд¬
новали, кроме похорон?» Россия «торжествовала ваше
восшествие — она собственно торжествовала смерть
(намек на смерть Николая. — Л. Т.). Зачем же вы отня¬
ли у нас наш праздник? Зачем вы грубо захлопнули
наше сердце...» (К., 15 апреля 1861 г.; IV, 805). При¬
емом контраста и сопоставлениями несовместимых,
казалось бы, понятий «праздновать похороны», «тор¬
жествовать смерть» Герцен создает выразительные,
запоминающиеся метафорические образы. А как мно¬
го сказано метафорическим образом «сердца», кото¬
рое «захлопнули».
Мы уже не раз говорили о свойственном Герцену
ассоциативном мышлении, которое нашло выражение
в множестве самых разнообразных сравнений, помо¬
гающих сделать мысль зримой, наглядной. В словах
Герцена «хоть бы вы положили какой-нибудь срок ме¬
жду освобождением крепостных и убийством безо¬
ружных, чтоб мы обратным хозяйством Гамлетовой
матери, не ели праздничных пирогов у открытого рва,
куда прячет ваша полиция убитых» (К., 15 апреля
1861 г.; IV, 805) заключена аналогия с горьким упре¬
ком, брошенным Гамлетом королеве Гертруде: «Нет
месяца! И целы башмаки, в которых шла в слезах, как
Ниобея, за отчим гробом...»
В польском освободительном движении Г ерцен
поддерживал прежде всего революционные тенденции.
«Перейдет ли польское дело из национального в
крестьянское и с литовской окраины как дрожжи заше¬
велит всю Россию» — вот о чем думали издатели «Ко¬
локола». Но надежды на возможность подъема
освободительного движения не оправдались. Герцен
и Огарев понимали тгреждевременность восстания в
Польше, но, когда оно все-таки началось, Герцен со
всей присущей ему страстностью революционного
трибуна выступил в его защиту. Он обратился
с «Братской просьбой к русским воинам»: «Друзья,
братья, русские воины... покажите им (восставшим.—
Л. Г.), что русский народ добрее, лучше русского пра¬
вительства» (XVII, 34). Он обращается к В. Гюго: «Ве¬
ликий брат, на помощь! Скажите слово цивилизации!»
Вскоре появилась прокламация «Льется польская
кровь, льется русская кровь!», изданная русским рево¬
132

люционным обществом «Земля и воля», единство
взглядов с которым неоднократно подчеркивали Гер¬
цен и Огарев. Прокламация призывала не выступать
против Польши, а бороться против общего врага —
царизма. «Колокол» поддерживал комитет русских
офицеров в Польше во главе с А. А. Потебней, при¬
нявший участие в восстании 1863—1864 гг. Герцен
гневно разоблачал политику царизма, этих «шакалов
порядка», и клеймил кровавую расправу с польским
восстанием. Много сердца отдал он защите независи¬
мости и свободы Польши. Такие статьи, как «Пре¬
ступления в Польше», «Плач», прокламации «Под¬
лые», «Земли и воли», «Россиада», «Протест», и другие
были пронизаны глубоким сочувствием и страстным
революционным патриотизмом Герцена, который при¬
зывал русских людей поднять свой голос в защиту
Польши.
Как прав был Г. В. Плеханов, когда писал, что
обращения Герцена к польским революционерам по
силе и глубине чувства «являются настоящими и пре¬
восходными стихотворениями в прозе»1. Плеханов от¬
мечал, что таких стихотворений очень много, он при¬
вел лишь два. Мы процитируем их: «В самом деле,
что за геройство, что за несокрушимая отвага, что за
неизлагаемая любовь! В виду целого войска, двух,
трех войск, с злейшими врагами за спиной, открыто
поднять знамя восстания и, бросая перчатку дикому
самовластию, громко сказать: «Довольно! Мы не хо¬
тим больше терпеть. Ступай вон, или клюй вороном
наши трупы». А вот еще: «Да, поляки-братья, погиб¬
нете ли вы в ваших дремучих мицкевичских лесах, во¬
ротитесь ли свободными в свободную Варшаву, мир
равно не может вам отказать в удивлении. Начинаете
ли вы новую эру независимости и развития, заключае¬
те ли вашей смертью вековую, беспримерную борь¬
бу — вы велики» (К., л. 158, 8 марта 1863 г.). Здесь
и лирическое одушевление, и эмоциональная припод¬
нятость, и своеобразный ритм — все это присуще сти¬
хотворениям в прозе. И Плеханов кончает статью сло¬
вами: «Не забудем же мы, чем мы обязаны таким, как
Герцен...»2
1 Плеханов Г. В. Искусство и литература. М., 1948, с. 733.
2 Там же.
133

Необычайной эмоциональной силой отличалась
статья «Плач», передававшая боль и гнев Герцена:
«Братья, братья, что же с нами делают эти люди, эти
немцы? Что же они делают из наших солдат, что они
делают из нашего отечества?» — вопрошает Герцен.
И, обращаясь к соотечественникам, с горечью спраши¬
вает: «Неужели вы все это покроете слабодушным
молчанием, молчанием рабов — эти убийства, эти по¬
жары, эти грабежи...» (К., 8 марта 1858 г.; VI, 1310).
Герцен резко критикует правительство, запятнав¬
шее себя «роскошью злодейства», реакционную
журналистику в лице «Инвалида» («Русский инвалид»),
оправдывавшего жестокость царских войск, этих
«пьяных убийц, одичалых грабителей... этих не¬
счастных жертв голода, побоев, нравственной слепоты
и казарменной дрессировки». Герцен стыдится «молча¬
ния рабов» на своей родине. «Говорите же, говорите,
потому что вам нельзя молчать. От вас ждут ре¬
чи», — замечает он, напоминая, что «слово — начало
свободы». Ему стыдно и больно за «опозоренную
мать» — свою родину. Герцен органично вводит в
статью «Плач» живой рассказ о пребывании в Риме
весной 1848 г., чтобы явственнее можно было понять,
почему и теперь «через пятнадцать лет я снова, идя по
улице, боюсь, чтоб не узнали, что я русский...» (К.,
5 марта 1863 г.; VI, 1311). В этих словах заключался
истинный революционный патриотизм Герцена.
«Плач» вспоминал В. И. Ленин, когда писал в
1917 г. статью «Не демократично, гражданин Керен¬
ский!»: «Когда-то А. И. Герцен сказал, что когда
посмотришь на «художества» господствующих классов
России, то становится стыдно сознавать себя русским...
Теперь Россия свергла царя. Теперь от имени Рос¬
сии говорят Керенские и Львовы. Россия Керенских и
Львовых обращается с подчиненными национальностя¬
ми так, что и теперь невольно напрашиваются на
язык горькие слова А. И. Герцена»1.
Издатели «Колокола» понимали, что без поддерж¬
ки русских восстание вряд ли может закончиться побе¬
дой. Герцен видел, как польское движение все больше
принимает националистический характер, что стало
особенно заметным после казни выдающихся поль¬
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 32, с. 253 — 254.
134

ских революционеров 3. Падлевского и 3. Сераковско-
го, чьи взгляды на восстание были близки Герцену.
Тем не менее издатели «Колокола» не выступали от¬
крыто против этих тенденций, дабы не ослаблять вос¬
ставших и не способствовать расправам с ними рус¬
ского царизма. Герцен мог по праву сказать, что «мы
остались верными польскому делу и верными русско¬
му • народу».
За поддержку польского восстания на издателей
«Колокола» обрушились потоки клеветы и измышле¬
ний. Их называли изменниками. Характерно, что даже
славянофил И. С. Аксаков, напечатав в своей газете
«Открытое письмо» Герцена, в котором тот протесто¬
вал против распространяемой клеветы, замечал при
этом, что если издатель «Колокола» и не принадлежал
к обществу поджигателей, то все-таки он был солида¬
рен с поляками.
В открытом письме, обращенном к Аксакову («От¬
вет И. С. Аксакову»), Герцен доказывает нелепость
выдвинутых против него обвинений. В полемике с
И. С. Аксаковым Герцен дает свою оценку фактов, по¬
литических группировок, текущих политических собы¬
тий. Еще ранее, в 1863 г., когда в «Колоколе» было
опубликовано открытое письмо к Аксакову — статья
««Колокол» и «День» (письмо к г. Касьянову)», Гер¬
цен вел спор не с явным противником, он пытался
убедить его в своей правоте. Здесь и характер непри¬
нужденной беседы, и лирические признания автора,
д довольно дружеский тон, в котором ведется спор-бе¬
седа. Однако в «Ответе И. С. Аксакову» Герцен с чув¬
ством глубокой горечи и вместе с тем с сознанием
своей правоты заявляет: «Нет, Иван Сергеевич, не
блудными детьми России, не поседевшими Магдали¬
нами с понурой головой воротимся мы, если воротим¬
ся, а свободными людьми, требующими не оправ¬
данья, не прощенья, а признанья дела всей их жизни...
Не при жизни, так на нашей могиле настанет день, не
нашего раскаянья, а раскаянья перед нашими тенями
за оскорбленную в нас любовь к России!» (К., 1 мая
1867 г.; IX, 1960-1961).
Клеветническую, шовинистическую кампанию про¬
тив Герцена открыла реакционная журналистика.
«Русский вестник», «Московские ведомости» стреми¬
лись разжечь ненависть к полякам, писали о их притя¬
135

заниях на русские земли, требовали от правительства
жестокой расправы с восставшими, прославляли пала¬
чей, потопивших в крови польское восстание. В резких
статьях Герцен выступил против Каткова и его сто¬
ронников, которые стали «литературными адвокатами
злодейств» царизма в Польше, прямыми доносчика¬
ми К
«Патриотические» статьи писал и давний против¬
ник Герцена — Погодин, во время польского восстания
ревностно защищавший правительственную политику.
Герцен написал фельетон «Старика Вёдрина крепкое
до польских братий словцо». Пародируя известную
стилистическую манеру и литературные приемы По¬
година, он обращался от лица Погодина-Вёдрина
к восставшим полякам: «Братья! Сестрины дети!
Одной матери дети! Не шали! Полно!.. Ну побалова¬
ли, и шабаш, надобно честь знать. Люблю вас, пото¬
му и говорю... не любил бы, не говорил бы; мне что
до вас... велика надобность, пропадайте совсем со све¬
та. Ан нет, не усидел покойно в своей мурье: возьму,
мол, да и скажу им слово. Русское сердце не злопа¬
мятное, сорвет злобу и отляжет. Михаил-то Николае¬
вич спуску не дает, мы знаем этого Ваньку Каина, тя¬
жел на руку... а вас, небось, по головке гладить да
вяземскими ковригами кормить? Без наказания нель¬
зя, домострой того требует, семья без кулака не
устоит, Бог любит наказать» (К., 1 сентября 1863 г.;
VI, 1404). В защите польского восстания и в своей на¬
циональной программе (право на автономию, свобода
самоопределения) Герцен стоял на революционно-де¬
мократических позициях. Он верил в правоту своего
дела, в то, что рано или поздно потомки справедливо
оценят их истинную любовь к родине. «Наше дело мо¬
жет кончено, — писал Герцен И. С. Тургеневу, — но па¬
мять того, что не вся Россия стояла в разношерстном
стаде Каткова, останется... Мы спасли честь имени
русского и за это пострадали от рабского большин¬
ства» (XXVII, с. 454-544).
В. И. Ленин высоко ценил политическую прозорли¬
вость и стойкость Герцена перед нападками со сто¬
роны не только явной реакции, но и русских либера¬
лов, скатившихся окончательно в лагерь реакции.
1 См. статьи Герцена «Донос на СПб ведомости», «Манифест
и литературный Липранди», «Виселицы и журналы» и др.
136

«Когда вся орава русских либералов отхлынула от
Герцена за защиту Польши, когда все «образованное
общество» отвернулось от «Колокола», Герцен не сму¬
тился. Он продолжал отстаивать свободу Польши
и бичевать усмирителей, палачей, вешателей Алексан¬
дра II. Герцен спас честь русской демократии»1,— пи¬
сал В. И. Ленин.
К. Маркс и Ф. Энгельс, неодобрительно относив¬
шиеся к социалистическим теориям Герцена, критико¬
вавшие его за политические и тактические ошибки,
высоко оценили революционную позицию Герцена
в польском вопросе. В России только революционные
демократы разделяли позицию Герцена, но демокра¬
тическая журналистика в России не могла открыто
поддержать его. В 170-м листе «Колокола» от 1 сентя¬
бря 1863 г. было напечатано письмо революционера
Л. Мечникова, который от лица русских эмигрантов
приветствовал Герцена, выражая восхищение его по¬
следовательной защитой польского восстания.
«Лобное место»
Политическая программа «Колокола», пронизанная
демократизмом, определила обличительный характер
газеты. Общие положения, выдвинутые программой,
находили конкретное выражение в сатире отдела
«Смесь» — постоянном отделе «Колокола». Если про¬
грамма требовала освободить крестьян от помещиков,
то сатирические произведения на конкретных приме¬
рах показывали, насколько это необходимо. Бичуя
крепостников, чиновников, царских сановников, разоб¬
лачая канцелярские тайны, срывая маски с правителей
русского общества, материалы отдела «Смесь» всегда
звали к активной борьбе. «Колокол» стал для царской
России «лобным местом». В газете приводились
многочисленные факты, назывались имена виновников
преступлений, пригвожденных Герценом к позорному
столбу. Подчеркивая обличительный пафос «Колоко¬
ла», Г ерцен писал в памфлете «Лобное место»: «Наше
положение обязывает нас обличать то, чего скованная
1 Ленин В. //. Полн. собр. соч., т. 21. с. 260.
137
6 Л. Е. Татары нова

речь в России не смеет еще высказать дома. Есть
ученья, есть люди, для которых наш станок прев¬
ратится в лобное место, мы их выведем и по¬
кажем всему честному народу» (К., 1 сентября 1857 г.;
1, 25).
Правительство и дворянство, царь и помещики —
вот главные объекты сатирического обличения. В не¬
больших заметках под рубрикой «Смесь» регулярно
помещались сообщения о вопиющих фактах русской
жизни. Этот отдел целиком как автор и редактор вел
Герцен, и здесь с особенной полнотой раскрылся сати¬
рико-публицистический талант писателя. Герцен
придавал огромное значение сатире, указывая на ее
разрушительную силу, беспощадность отрицания. «Без
сомнения, — писал он, — смех — одно из самых
мощных орудий разрушения; смех Вольтера бил и жег
как молния. От смеха падают идолы, падают венки
и оклады, и чудотворная икона делается почернелой
и дурно нарисованной картинкой». Обличая совре¬
менные порядки России, вынося на гласный суд обще¬
ственного мнения грязные проделки царских мини¬
стров, чиновников, зверства помещиков-крепостников,
«Колокол» оказывал огромное революционизирующее
воздействие на русского читателя. И если конкретная
направленность его сатиры менялась, то не изменя¬
лось одно: его сатира всегда стояла на защите ин¬
тересов народных масс. Герцен считал сатиру силой,
способной сплотить массы, повести их на борьбу: «С
этой революционной, нивелирующей силой смех
страшно популярен и прилипчив; начавшись в скром¬
ном кабинете, он идет расширяющимися кругами
до пределов грамотности» (К.,	1 июня 1859 г.;
И, 363).
Смех Герцена был часто смехом сквозь слезы. Не¬
даром эпиграфом к отделу «Смесь» в первом листе
«Колокола» были поставлены слова: «Сквозь ви¬
димый смех — незримые слезы. Гоголь». Иногда сати¬
рические заметки печатались и вне «Смеси». Разно¬
образные по темам и формам произведения были
объединены сатирическим пафосом. Герцен выступал
в них страстным обличителем всего косного и реак¬
ционного в России. Широкая осведомленность о рус¬
ских делах, об актах беззакония, издевательствах над
крепостными, политических репрессиях делала «Ко¬
138

локол» «криком русского народа, битого полицией,
засекаемого помещиками», газетой, которую жадно
читали, которая приводила в восхищение одних и сде¬
лалась грозою для других.
«Искандер теперь властитель наших дум, предмет
разговоров...—писала в своих записках Е. А. Шта-
кеншнейдер. — «Колокол» прячут, но читают все...
Корреспонденции получает Герцен отовсюду, из всех
министерств, и, говорят, даже из дворцов. Его боятся,
и им восхищаются»1. В воспоминаниях Н. И. Пиро¬
гова, знаменитого хирурга и педагога, который был
попечителем Киевского учебного округа, говорится
0 том, что «Колокол» «звонил во всю Ивановскую;
запрещенный до того, что цензура не пропускала даже
его имени, он читался всеми, не исключая и учеников
гимназий, нарасхват...»2.
Публикация в «Колоколе» секретных государст¬
венных документов вызывала серьезное беспокойство
в правительственных кругах. «Говорят, Герцен в 25-м
номере «Колокола» разражается ругательствами на
разных лиц, не исключая и очень высокопо¬
ставленных... В «Колоколе», между прочим, поме¬
щены еще какие-то официальные бумаги и теперь идет
розыск о том, как они ему достались»3,—записывал
в своем дневнике А. В. Никитенко.
Среди материалов «Колокола» были документы, це
пропускавшиеся цензурой к публикации в России, ко¬
торые получались из самых секретных тайников
царской администрации. «Ужасно подумать, — писал
известный своей близостью к III Отделению
И. П. Липранди 22 июня 1861 г.,—каким образом
лондонско-русский типографский станок сделался как
бы ухом Дионисия Спранузского, выслушивающего
самые секретные из некоторых документов...»4 В пись¬
ме к редактору газеты «КбЫзсЬе 2еки炙 от 16 июня
1854 г. Герцен назвал свою типографию «батареей
против царя», которая «портит русскому правитель¬
1 Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки (1854— 1886). М.—Л.,
1934, с. 160.
2 Пирогов Н. И. Севастопольские письма и воспоминания. М.,
1950, с. 277.
3 Никитенко А. В. Дневник, т. II. М., 1935, с. 41—42.
4 Герцен А. И. Полн. собр. соч. под ред. М. К. Лемке, т XI,
с. 203
139
6*

ству кровь куда более, чем все донесения его диплома¬
тов» 1.
Ввоз «Колокола» был строжайше запрещен. Пра¬
вительство систематически засылало в Лондон шпио¬
нов для выяснения сотрудников «Колокола». Тем не
менее газета распространялась по всей России, прони¬
кая в самые отдаленные уголки русских провинций,
становясь достоянием самых широких слоев обще¬
ства2.
В Россию «Колокол» попадал различными путями.
Его провозили с собой русские путешественники, со¬
чувствующие таможенные служащие пропускали газе¬
ту целыми партиями под другими названиями. «Коло¬
кол» запечатывали в конверты и на правах писем
рассылали видным сановникам. Несмотря на препят¬
ствия, чинимые III Отделением, газета читалась все¬
ми — от царя и министров до крестьян.
«Кто не читал, не слыхал, не видел? Только ле¬
нивый читать, лишенный любопытства, обделенный
чувством общественным»3,—писал об успехе «Коло¬
кола» современник и враг Гиляров-Платонов. Необы¬
чайно широка была сеть корреспондентов газеты.
М. Кливленский в работе «Герцен-издатель и его со¬
трудники» называет целый ряд фамилий. Среди них
Н. А. Добролюбов, И. С. Тургенев, И. С. Аксаков,
Ю. Ф. Самарин, Л. И. Мечников, Н. И. Костомаров,
М. Л. Налбандян, декабрист Н. И. Тургенев и многие
другие. Издателям газеты писали и безымянные ав¬
торы, писали люди, принадлежащие к разным сосло¬
виям4.
Обилие материалов, присылаемых в «Колокол»,
вызывало необходимость в приложениях. Так, в конце.
1859 г. Герцен и Огарев начали выпускать листок как
приложение к газете с грозным и многозначительным
заголовком «Под суд!». Под пером Герцена мате¬
риалы эти, освещенные индивидуальностью писателя,
1 «Литературное наследство», т. 61, с. 216.
2 См., например: Гинзбург В. С. Распространение изданий воль¬
ной русской типографии в конце 1850 — начале 1860-х годов.—
«Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг.». М., 1962.
3 Цит. по: Герцен А. И. Полн. собр. соч. под ред. М. К. Лемке,
т. IX. Пг., 1919, с. 259 (прим.).
4 • Подробнее об этом см: Эйдельман Н. Я. Анонимные кор¬
респонденты «Колокола». — «Проблемы изучения Герцена»,
с. 251-279.
140

приобретали огромную силу воздействия. Герцен шел
в своем обличении от конкретных фактов к обобще¬
ниям, к выводам, в которых он произносил приговор,
призывал к действию. Идейная целеустремленность,
острота и глубина мысли, убежденность писателя-
публициста в торжестве идей социализма, облеченные
в блестящую форму, обуславливали силу влияния
«Колокола».
К Герцену по праву следует отнести слова Белин¬
ского об истинном публицисте: «В наше время талант
сам по себе не редкость; но он всегда был и будет
редкостью в соединении с страстным убеждением,
с страстною деятельностию, потому что только тогда
может он быть действительно полезен обществу»1.
С нескрываемой злобой вспоминал позже князь В. П.
Мещерский: «К концу 1856 года... все принялось жить
и сосредоточивалось около чего-то нового. Это новое,
смешно вспомнить, был Герцен... явился новый
страх — Герцен; явилась новая служебная совесть —
Герцен; явился новый идол — Герцен...»2 Герцена дей¬
ствительно боялись. Попасть в «Колокол» значило
стать всеобщим посмешищем.
Глубокое жизненное содержание публицистики
Герцена находило выражение в самых разнообразных
жанрах газетной публицистики, в которых он блестя¬
ще использовал многообразные сатирические приемы
и выразительные средства языка. Вспоминаются слова
Г. В. Плеханова о важности для публициста единства
содержания и формы: «... признать данного пуб¬
лициста данной эпохи замечательным стилистом еще
не значит признать его великим писателем. Величие
писателей измеряется не красотой их стиля. Великий
писатель тот, кто очень хорошо излагает великие идеи
пером, подобно тому, как великий оратор есть тот,
кто очень хорошо излагает великие идеи устно. При¬
том же самый хороший стиль быстро становится ма¬
нерным, т. е. делается нехорошим, когда перестает
быть формой, которая выражает собою значительное
содержание»3. Герцен был великим писателем, вели¬
ким публицистом. Он умел в маленькой сатирической
1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. X, с. 263.
2 Цит. по: Герцен А. И. Полн. собр. соч. под ред. М. К. Лемке,
т. VIII. Пг., 1919, с. 531 (прим.).
3 Плеханов Г. В. Соч., т. XVIII. М. - Л., 1925, с. 1.
141

заметке, излагавшей конкретный факт, дать обобще¬
ние огромной социальной силы.
Всеми силами души ненавидел Герцен дворян-кре-
постников, покровительствуемых правительством, это
«развратное дворянство и распутное правительство»,
этих «грабителей по дворянской грамоте, бесчело¬
вечных людокрадов, отнимающих у матерей детей»
(К., 15 февраля 1858 г.; I, 67). Гневным пафосом про¬
никнута его заметка «Тамбовское дворянство не хоте¬
ло освободить крестьян...». Узнав о том, что тамбов¬
ское дворянство высказалось против освобождения,
Герцен восклицает: «А, крамольники! верноподданные
рабы! Заговорили вы — жаль расстаться с розгой,
плантаторы... Во имя чего смеете вы роптать?» (К.,
1 февраля 1858 г.; I, 66). Рассказывая в многочис¬
ленных заметках об ужасах положения крестьян и
зверствах крепостников (таковы, например, заметки
под названием «Убийства, засекания, ужасы поме¬
щичьей власти»), Герцен выставлял русское дворян¬
ство к позорному столбу.
Распознав двуличную политику Александра II,
изобильно сыпавшего фразами о свободе, прогрессе
и беспощадно расправлявшегося с крестьянами, Гер¬
цен иронически замечал, что при Николае драли, ссы¬
лали, но все было покрыто молчанием рабства, а это
царствование «дерет с репетицией, со спичами. Глас¬
ность, прогресс!». Он настойчиво подводил читателей
к выводу, что Александр II — это тот же Николай I,
и в России ничего не изменилось, правительство оста¬
лось антинародным, деспотичным. Каждое изложение
фактов правительственного и помещичьего произвола
сопровождалось язвительным комментарием Герцена,
гневным, саркастическим обличением публициста-три-
буна.
На страницах «Колокола» Герцен разоблачал зло¬
употребления высокопоставленных чиновников, чьи
грязные проделки покрывало правительство. В ма¬
ленькой, в несколько строк, заметке под названием
«Закревский бунтует!» Герцен сатирически остро обли¬
чает царского губернатора Закревского, занявшего ре¬
акционную позицию в вопросе об отмене крепостного
права. «Арсений Андреевич, что это с вами, — ирони¬
чески восклицает Герцен, — всю жизнь вы были фельд¬
фебелем и вдруг мешаете освобождению крестьян?»
142

Влиятельный чиновник был в чине генерала. Герцен,
назвав Закревского фельдфебелем, уподобил его про¬
стому солдафону, который осмелился идти «против
дисциплины». Эмоциональная концовка заметки выра¬
жает гнев и презрение: «В отставку старого лакея,
в странноприимный дом, в сенат, в совет, в синод —
вредного инвалида! только вон из Москвы!» (К., 1 фе¬
враля 1858 г.; I, 66).
Ирония — основное оружие герценовской сатиры,
и Герцен неистощим в ее умелом пользовании. Часто
доставалось в «Колоколе» министру юстиции графу
Панину за лицемерие, произвол. «Нельзя желать глас¬
ности суда и держать гайдука юстиции Панина», — пи¬
сал Герцен в статье «1 июля 1860 года». А вот заметка
«Граф В. Н. Панин» в «Смеси». Она начинается иро-
ничеооы «Житие и деяния великого сановника нико¬
лаевских времен и его верного оруженосца М. Топиль-
ского никогда не были описаны с такой глубиной
и подробностью» (К., 1 апреля 1859 г.; И, 322). «Жи¬
тие и деяния великого сановника» — явное несоответ¬
ствие истинной деятельности Панина и оценки ее, что
подтверждается и смешением различных стилистиче¬
ских пластов, когда лексика «высокого» стиля сме¬
няется обычной речью. В этой заметке, как и в ряде
других, связанных с Паниным, Герцен обыгрывает
слово «великий», намекая на высокий рост Панина,
новый иронический оттенок придает он и вышедшему
из употребления слову «оруженосец».
В сатирических выступлениях, часто несущих в себе
черты памфлета, показывал Г ерцен также истинное
лицо церкви, полиции, этих душителей свободы. За¬
метки так и называются: «Полицейский разбой в Рос¬
сии», «Одесская полиция», «Казанская полиция» и др.
Рассказав факт о самоуправстве казанской полиции,
которая ограбила и избила студента, Герцен с груст¬
ной иронией замечает профессорам Казанского уни¬
верситета, которые просили гарантий от бесчинства
полиции: «Следовало бы просить таких гарантий для
всей России».
Мастерство Герцена-публициста в этих небольших
сатирических произведениях заключалось не только
в остроте характеристик, в удивительной энергии и ла¬
конизме авторского стиля, но и в строгой, закончен¬
ной композиции. Композиция сатирической заметки
143

была подчинена задаче — раскрыть факт, лежащий в ее
основе, донести до читателя его сущность, дать оцен¬
ку. Этому были подчинены заголовки, авторский ком¬
ментарий и концовки сатирических заметок.
В «Смеси» «Колокола» от 15 июня 1860 г. была по¬
мещена заметка, озаглавленная «Теория сечения Пе¬
тербургской полиции». Уже в заглавии слово «теория»
в сочетании со словом «сечение» вместо традиционно¬
го смысла приобретает новый, сатирический оттенок.
Герцен рассказывает, как полиция жестоко высекла
дворника за то, что на его улице обокрали францужен¬
ку. При этом полицмейстер заявил, что дворников
всегда будут сечь без следствия и суда. «Вот какая
привилегия!» —таким комментарием сопроводил Гер¬
цен сообщение. Весь сатирический пафос заключен
в заголовке и комментарии, подчеркивающих анти¬
народный характер полиции, порожденной самодер¬
жавным строем. Ирония построена здесь на несо¬
ответствии поступка полиции с оценкой этого поступ¬
ка — «привилегия дворников».
«Лобным местом» был «Колокол» и для правос¬
лавной церкви, которую он заклеймил в целом ряде
сатирических произведений: «О усердному, о пастырю
благоревностному!», «Архипастырское рвение о мра¬
ке», «Секущее православие» и др. Герцен постоянно
проводил мысль о том, что православная церковь —
оплот мракобесия и невежества, антинародное учре¬
ждение, стоящее на службе у правительства и крепост¬
ников.
В заметке «Архипастырское рвение о мраке», рас¬
сказав о том, что русский митрополит Григорий
потребовал запрещения лекций иностранца Роде,
который доказывал, что все растения и животные про¬
изошли от действия сил первобытной материи, Герцен
блестяще высмеял тщетные потуги задержать распро¬
странение естественных знаний. Сатирического осмея¬
ния духовенства, которому выгодно держать народ
в невежестве, Герцен достигает пародированием «свя¬
щеннослужительского» языка. «Мертвые восстают! не¬
мые глаголят! Православные святители поднимают
слабый глас свой на противудействие науке, во грехе
мысли светской зачатой». Генерал-лейтенант граф А.
П. Толстой, обер-прокурор Святейшего синода, иро¬
нически характеризуется как «стражеблюститель, охра¬
144

няющий, аки пес верный, паству господнюю, паству
православную». Намеком на то, что, пользуясь неве¬
жеством народа, церковь грабит его, служит концовка
статьи: «... может, пастыри наши умиленно мечтают,
что, уничтожая свет дневный, они усугубят продажу
свечей церковных!» (К., 15 июня 1858 г.; I, 140).
«Секущее православие» (К., 1 ноября 1858 г.; I,
224) — здесь уже в заголовке содержится сатирическая
оценка изображаемого явления. Рассказав о новом
злодействе русской администрации, Герцен дает унич¬
тожающую характеристику «полицейской церкви, бла¬
гославящей розгами и поддерживаемой разбойниками
с аксельбантами и сыщиками в камилавках». Отряд
полиции Герцен сравнивает с шайкой — «шайка поли¬
ции», «вооруженная орава».
В «Колоколе» памфлет, написанный Герценом, за¬
нимал одно из почетных мест, хотя в «чистом» виде
этот жанр не всегда можно выделить. Отдельные эле¬
менты, свойственные жанру памфлета, — памфлетную
образность, уничтожающие памфлетные характеристи¬
ки, язвительную иронию, направленную на осмеяние
противника, когда за конкретными лицами и явления¬
ми подвергаются разоблачению политика определен¬
ного класса, весь государственный строй,—мы нахо¬
дим и в передовых статьях, и в фельетонах, и в сати¬
рических заметках газеты. И это вполне понятно, ибо
«Колокол», защищая интересы народа, стремясь про¬
вести в жизнь намеченную программу, вел непримири¬
мую политическую борьбу, которая после 1861 г. ста¬
ла борьбой с врагом на уничтожение, за преобразова¬
ние русской общественной жизни.
В публицистике Герцена мы часто встречаем сред¬
ства сатирической типизации:	гротеск, гиперболу,
аллегорию, когда внимание заостряется на типических
чертах, раскрывающих сущность явления, образа.
Этим, очевидно, объясняется то, что исследователи
в одних и тех же произведениях находят черты раз¬
личных жанров. Так, например, статья с ярко выра¬
женными элементами памфлета «Исполин просыпает¬
ся!» называется то статьей, то памфлетом, то пере¬
довой статьей и даже заметкой информационного
характера1. С последним трудно согласиться, исходя
1 См. Азанов В. И Памфлеты Герцена в «Колоколе». М., 1974,
с. 14.
145

из анализа содержания и формы этой достаточно
большой по объему статьи-памфлета.
Однако вернемся к заметке-памфлету «Секущее
православие». Негодующее, сатирическое обличение,
презрительный тон сменяются глубоким сочувствием,
исполненным лиризма раздумьем о судьбе народа:
«Несчастная Русь! сколько страдальческой крови про¬
лито на пажитях твоих! твои нивы — поля битвы,
битвы свирепой, в которой все злодейство с одной
стороны. Сколько уст замкнулось на веки веков под
позорной розгой твоих палачей-помещиков, воров-чи-
новников и пьяной полиции?» И здесь же вера, никог¬
да не покидавшая Герцена, в светлое будущее русско¬
го народа: «...наступят дни твоего светлого воскресе¬
ния...» (К., 1 ноября 1858 г.; I, 224).
О «трогательном» единении церкви, дворянства
и правительства пишет Герцен в опубликованной
в «Колоколе» замечательной по глубине обобщения
и сатирическому пафосу заметке-памфлете «Сечь или
не сечь мужика?». В основу ее лег действительный
факт о том, что крестьяне Нижегородской губернии
выкупились на волю, но помещик, взяв деньги, тотчас
продал их соседу-помещику. Крестьяне отказались по¬
виноваться, и в село для усмирения «бунта» прибыл
посланный царем флигель-адъютант Эльстон-Сумаро-
ков. Крестьяне встретили его на коленях («бунт на ко¬
ленях!»), однако их постигла жестокая расправа. Цар¬
ским сатрап сослал часть «бунтовщиков» в Сибирь,
другую — в арестантские роты, третью — высек. Эль-
стон-Сумароков «за такое знание законов», язвительно
пишет Герцен, был сделан вице-директором одного из
департаментов военного министерства. И на вопрос,
стоящий в заголовке: «Сечь или не сечь мужика?» —
Герцен с горьким сарказмом пишет: «А вы рассуждае¬
те о том, сечь или не сечь мужиков? Секите, брат¬
цы, секите с миром! А устанете, царь пришлет фли¬
гель-адъютанта на помощь!!!» (К., 1 декабря 1857 г.;
1, 50).
Г ерцен начинает заметку-памфлет с нарочито серьез¬
ного рассуждения: «Сечь или не сечь мужика?» Он ор¬
ганично вводит в свои рассуждения примеры о том,
как в других странах, например в Англии, поступают
с теми, кто прибегает к розгам, а затем рассказывает
о вопиющем факте обращения с крестьянами в Рос¬
146

сии. Здесь Герцен применил характерный для памфле¬
та прием разоблачения социальной сущности явления
от противного, когда нарочито серьезный тон исполь¬
зуется для подчеркивания отвратительности всей си¬
стемы управления, при которой процветают бесправие
крестьян и произвол власть имущих. «Сечь или не сечь
мужика? ТЬа1 1$ 1Ье яиевйоп! — Разумеется, сечь,
и очень больно. Как же можно без розог уверить чело¬
века, что он шесть дней в неделю должен работать на
барина, а только остальные на себя. Как же его уве¬
рить, что он должен, когда вздумается барину, та¬
щиться в город с сеном и дровами, а иногда отдавать
сына в переднюю, дочь в спальную... Сомнение в пра¬
ве сечь есть само по себе посягательство на дворян¬
ские права, на неприкосновенность собственности,
признанной законом. И, в сущности, отчего же не сечь
мужика, если это позволено, если мужик терпит, цер¬
ковь благословляет, а правительство держит мужика
за ворот и само подстегивает?» (К., 1 декабря 1857 г.;
I, 49). Ирония Герцена в заметке выражает обще¬
ственный конфликт. Сечь — антигуманно, но в глазах
целой касты людей — крепостного дворянства — это
законно. Поэтому ирония здесь, перерастая в сарказм,
служит осмеянию старого, отживающего, реакционно¬
го. И хотя в этой заметке-памфлете нет прямого при¬
зыва к крестьянам восстать против своих обидчиков,
она оказывала огромное революционизирующее воз¬
действие и приводила к выводу о необходимости рево¬
люционной борьбы с самодержавно-крепостническим
строем.
Своей журнально-публицистической деятельностью
Герцен сделал неизмеримо много для развития поли¬
тической жизни России. «Колокол» был явлением ис¬
ключительным в истории русской журналистики и по
характеру издания, и по степени влияния.
«Смех — одно из самых
сильных орудий...»
Успех «Колокола» был вызван объективными условия¬
ми русской действительности, ростом революционно¬
го движения в России, что и обусловило степень влия¬
147

ния газеты. Однако жизненность публицистики «Коло¬
кола» и огромная эмоциональная сила воздействия на
читателя зависели от замечательного таланта Герцена,
художника-публициста, умевшего «провести черту по
сердцу читающих» (Некрасов).
Герцен в «Колоколе» тяготеет к малым жанрам
публицистики. Вместе с тем мы ни в коем случае не
хотим умалить значение его общих статей, которые
были написаны с блеском и мастерством. П. Кропот¬
кин был глубоко прав, когда писал: «... обличения со¬
провождались передовыми статьями Герцена, напи¬
санными с такой силой и теплотой и отличавшимися
такою красотою формы, какие редко встречаются
в политической литературе. Я, по крайней мере, не
знаю публициста в западноевропейской литературе,
которого можно бы было приравнять в этом отноше¬
нии к Герцену»1.
Публицистическому стилю Герцена свойственны
приемы исторического повествования, лирической ис¬
поведи, выражающейся в форме монолога, а также
обращение к излюбленной форме образного и динами¬
ческого развития мысли — диалогу. Ярким примером
лирико-философской, публицистической прозы Гер¬
цена в «Колоколе» могут служить статьи-письма
«Концы и начала» (1862—1864) и такие эпистолярные
циклы, как «Письма к будущему другу» (1864— 1866),
«Письма к противнику» (1867), «Письма путешествен¬
нику» (1865), письма «К старому товарищу» (1869), до¬
статочно полно и глубоко исследованные в нашей
литературе2.
С особенным блеском на страницах «Колокола»
раскрылся сатирический талант писателя. Ирония
и сатира — излюбленные приемы публицистического
стиля Герцена. Юмор, блестящее остроумие, ирония,
переходящая в сарказм, были всегда свойственны его
творчеству. Герцен умел находить, как он сам гово¬
рил, «комический бортик к трагическим событиям».
Как публицист-сатирик Герцен продолжал разви¬
1 Кропоткин П. Сочинения в 7-ми томах, т. V. Спб., 1907, с. 299.
2 См. Лищинер С. Д. Эпистолярные циклы в публицистике Гер¬
цена шестидесятых годов. — «Проблемы изучения Герцена»,
с. 189 — 214; ее же. К творческой истории «Писем к противни¬
ку». - «Известия АН СССР. ОЛЯ», 1964, т. XXIII, с. 431 -434,
и др.
148

вать традиции гоголевской сатиры. Однако его сатиру
отличает идейная целенаправленность, революционная
страстность, она эмоционально насыщена, насквозь
лирична, тогда как о характере сатиры Гоголя Белин¬
ский в статье «О русской повести и повестях г. Гого¬
ля» писал : «Комизм или гумор г. Гоголя имеет свой,
особенный характер: это гумор чисто русский, гумор
спокойный, простодушный, в котором автор как бы
прикидывается простачком... автор не позволяет себе
никаких сентенций, никаких нравоучений; он только
рисует вещи так, как они есть...»1.
Сатира Герцена действенна. Белинский относил
Герцена к таким художникам, которые «не понимают
наслаждения представить верно явление действитель¬
ности для того только, чтобы представить его... Для
него важен не предмет, а смысл предмета...». Белин¬
ский подчеркивал, что Герцен «изображает с порази¬
тельною верностию сцену действительности для того
только, чтобы сказать о ней свое слово, произнести
суд»2. Эта удивительно верная оценка творческого ме¬
тода Герцена, художника-мыслителя, объясняет публи¬
цистичность всего многообразного творчества пи¬
сателя.
Эстетическую категорию комического Герцен рас¬
сматривал с революционных позиций. С его точки зре¬
ния, чувство комического вызывает старое, отжившее
или отживающее явление общественной жизни, еще
претендующее на силу и власть. Таким исторически
обреченным было для Герцена самодержавие и кре¬
постничество. Он очень ценил разрушительную силу
смеха. «Смех — одно из самых сильных орудий против
всего, что отжило и еще держится бог знает на чем
важной развалиной, мешая расти свежей жизни и пу¬
гая слабых... Заставить улыбнуться над богом Анисом
значит расстричь его из священного сана в простые
быки. Снимите рясу с монаха, мундир с гусара, сажу
с трубочиста, и они не будут страшны ни для малых,
ни для больших, смех нивелирует, — этого-то и не хо¬
тят люди, боящиеся повиснуть на своем собственном
удельном весе», — писал Г ерцен в статье «О письме,
критикующем «Колокол»». Герцен видел в смехе не
1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. I. М., 1953, с. 298 — 299.
2 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. X, с. 343.
149

только разрушительную силу, но и силу, способную
сплотить массы, повести их на борьбу. «Смех — вовсе
дело не шуточное и им мы не поступимся», — писал
Герцен в названной статье. И далее: «В церкви, во
дворце, во фрунте, перед начальником департамента,
перед частным приставом, перед немцем-управляю-
щим никто не смеется. Крепостные слуги лишены пра¬
ва улыбки в присутствии помещиков. Одни равные
смеются между собой» (К., 1 февраля 1858 г.; I, 65).
В публицистике Герцена ирония часто основана на
противопоставлении истинных черт и качеств человека
или явления приписываемому, которому они не со¬
ответствуют. В иронической фразе Герцена часто ее
смысл противостоит буквальному значению слов. Мы
уже останавливались на одной из лучших его заме¬
ток — «Сечь или не сечь мужика?». Как же в ней поль¬
зуется Герцен иронией? На вопрос «Сечь или не сечь
мужика?» (после заголовка следует фраза из Гамлета
«Вот в чем вопрос», сразу придающая иронический от¬
тенок вопросу) Герцен отвечает: «Сечь». Читатель, хо¬
рошо зная, что это противоречит взглядам Герцена,
легко воспринимает иронический подтекст заметки
Таким образом, ирония здесь строится на противопо¬
ставлении буквального смысла слов и авторского
подтекста.
А вот сатирическая заметка «Паки и паки о князе
Петре Вяземском» (К., 1 щекабря 1857 г.; I, 49). Това¬
рищ министра народного просвещения Вяземский из¬
дал секретный циркуляр, требующий усиления цен¬
зуры. Все это он объяснил защитой изящного вкуса.
Герцен восклицает по этому поводу: «О великий Эсте¬
тик !» И в этом случае ирония построена на несоответ¬
ствии поступка Вяземского и его оценки — «великий».
Герцен глубоко чувствовал русский язык. Он мог бы
сказать о Вяземском — «великий эстет», но, усиливая
уничижительную характеристику, саркастически назы¬
вает князя «великим Эстетиком».
Ирония Герцена переходит в сарказм в сатирической
заметке об Апраксине, которого он иронически назы¬
вает «Герой нашего времени». Это «человек, покрытый
кровью крестьян, кровью безоружно убитых рус¬
ских,— Апраксин Бездненский» (К., 15 июня 1861 г.;
IV, 852). Подобные титулы царское правительство
давало полководцам за выигранные сражения. Герцен
150

наделяет титулом «Бездненский» убийцу, пролившего
кровь невинных людей.
Герцен использует различные приемы и средства
разоблачения и осмеяния противника. За отдельными
конкретными лицами и явлениями выступает все дво¬
рянское общество, весь самодержавно-крепостниче¬
ский строй России. В основе обличения дворянства
и чиновничества лежит противоположность между их
действительной моральной и социальной стоимостью
и их общественной ролью и положением. Продолжая
традицию гоголевской сатиры, Герцен на этой проти¬
воположности строит социальную сатиру, целеустрем¬
ленность которой обусловлена идейными позициями
писателя.
Как уже отмечалось, Г ерцен — мастер литературно¬
го портрета, который в его публицистических статьях,
памфлетах, заметках носит сатирический характер.
Создавая сатирический портрет, он часто прибегает
к таким средствам типизации, как гипербола, гротеск.
В статье «Письмо к императору Александру II (по по¬
воду книги барона Корфа)» он создает гротескный
образ зловещего Аракчеева: «Но чтоб кто-нибудь не
слишком увлекся мягкими формами и добротой Им¬
ператора, с каждым годом, после войны растет черное
шетеШо зегукисНпет * — Аракчеев, гадкий, желтый,
оскорбительный, на ворохе розог, окруженный трупа¬
ми засеченных поселенцев. Глядя на него, вспоминал¬
ся весь ужас положения — подобострастие, военный
деспотизм, безмолвие вверху, розги везде... дворовых
секут дома, секут в полиции, крестьян сечет барин, се¬
чет управляющий, сечет староста, — люди-вещи, люди-
заклады, крепостные серали, продажные семьи, изна¬
силованные женщины, палками забитые солдаты!..»
(К., 1 октября 1857 г.; I, 28). Эпитеты «гадкий, желтый,
оскорбительный» — это эпитеты-характеристики, несу¬
щие большую эмоциональную нагрузку.
Герцен в своих публицистических выступлениях ча¬
сто употребляет эпитеты, сравнения, которые служат
и характеристикой отдельных лиц и явлений, и сред¬
ством достижения наибольшей выразительности, эмо¬
ционального накала. Слова Герцена о «мягких фор¬
мах» и «доброте императора», в названной статье
* Помни о рабстве (лат.).
151

соседствующие с памфлетной характеристикой перво¬
го царского министра, заставляют сомневаться в ис¬
тинной доброте и мягкости самого императора.
В создании сатирических портретов Герцен часто
пользуется приемом обыгрывания отдельных фактов
биографии, черт характера или внешнего облика
изображаемых лиц. Достаточно вспомнить сатириче¬
ский образ «архиепископа-адмирала русского просве¬
щения», «морского омара Путятина» или министра
юстиции графа Панина. Высокий рост Панина не раз
служил мишенью для Герцена. В 13-м листе «Колоко¬
ла» за 1858 г. он писал: «... не оттого ли, что министр
юстиции так высок — ни одна человеческая мысль не
может возвыситься до чела его, а ходят, как облака по
Альпам — оставляя сухую каменную вершину мерз¬
нуть на солнце» (К., 15 апреля 1858 г.; I, 108).
Крайней жестокостью в подавлении польского вос¬
стания отличался генерал Муравьев, покрывший
Польшу виселицами. В угаре «пенькового патриотиз¬
ма» московское дворянство и купечество дало обед
в честь Муравьева и послало поздравительную теле¬
грамму, а Катков провозгласил его национальным ге¬
роем. Писатель-публицист нарисовал удивительный по
своей конкретности, уничтожающий портрет Муравье-
ва-вешателя: «Портрет этот пусть сохранится для то¬
го, чтобы дети научились презирать тех отцов, ко¬
торые в пьяном раболепии телеграфировали любовь
и сочувствие — этому бесшейному бульдогу, налитому
водой, этой жабе с обвислыми щеками, с полузаплыв-
шими глазами...». «Калмык с выражением плотояд¬
ной, пресыщенной злобы» (К., 15 января 1864 г.; VII,
1460) — таким предстает один из наиболее реак¬
ционных деятелей самодержавной России в памфлете
Герцена «Портрет Муравьева».
Герцен начинает памфлет с краткого, в одну строч¬
ку, сообщения, что в «И1и81га1её Тлшез» 2 января был
помещен портрет Муравьева-вешателя. Этот факт слу¬
жит исходным моментом в раскрытии отвратительно¬
го внешнего и внутреннего образа палача. Муравьев-
вешатель — эти два слова воспринимаются как сино¬
нимы. Памфлет отличается предельной краткостью,
но каждая фраза полна глубокого обличительного
смысла. «Перед этим портретом мы остановились
в безмолвном удивлении...» Многоточие здесь озна¬
152

чает взволнованность, недоумение. И тут же Герцен
бросает резкое и короткое: «... это предел, это грани¬
ца». И дальше все становится очевидным. С какой не¬
навистью, с каким сарказмом, несколькими штрихами
начертил Герцен внешний портрет человека, внутрен¬
няя сущность которого выражена кратко и экспрессив¬
но — зверь. «Такого художественного соответствия —
между зверем и его наружностью мы не видали ни
в статуях Бонаротти, ни в бронзах Бенвенуто Челли¬
ни, ни в клетках зоологического сада... Надо отдать
природе справедливость, она величайший артист!»
Уничтожающе беспощадная характеристика Муравь¬
ева достигается и подбором для сравнения резких, по¬
лных экспрессии определений: палач, урод, бульдог,
людоед, жаба. Герцен добивается исключительной
конкретности и осязаемости образа. Гротескный по¬
ртрет Муравьева не мог не вызвать чувство отвраще¬
ния, ненависти у читателя. Но Герцен не ограничи¬
вается этим. Разоблачительная сила художественного
обобщения распространяется на ту «падшую часть
русского общества», которая «рукоплещет казням, как
победам, и выбрала этого урода своим великим му¬
жем». Такой памфлет обладал огромной силой эмо¬
ционального воздействия.
В «Колоколе» не раз появлялись обличительные
материалы, направленные против Муравьева. В «Рос-
сиаде», новой сатирической рубрике, своеобразном
обозрении, тематику которого определил Герцен:
«Под этим херасковским названием мы будем сооб¬
щать нашим читателям новости об успехах разложе¬
ния официальной, казарменной, канцелярской, импера¬
торской, гвардейской, армейской, немецкой, дворцо¬
вой, полицейской России» (К., 1 июня 1863 г.; VI,
1352), была опубликована остроумная заметка «По¬
вальный патриотизм». Она посвящена эпидемии на¬
ционализма в России. Здесь были помещены и мате¬
риалы о Муравьеве-вешателе и о польском восстании,
которым был предпослан эпиграф: «Злой тоской удру¬
чена, к Муравью ползет она». По-герценовски блестя¬
ще обыграны известные слова Крылова. «Она» — это
царская Россия.
Герцен узнает из газеты «Ье N01x1», перепечатав¬
шей депешу из «Дрезденской газеты», о назначении
реакционера графа Панина, не раз осмеянного «Коло¬
153
7 Л. Е. Татаринова

колом», председателем Редакционных комиссий. «Как,
Панин, Виктор Панин, длинный, сумасшедший, ко¬
торый лучше всех перевел на штатский язык мертвя¬
щий деспотизм Николая... — Ха, ха, ха! — Это мисти¬
фикация!» (К., 1 марта 1860 г.; III, 538), — восклицает
Герцен. Удивление, возмущение, эмоциональная реп¬
лика «ха! ха! ха!» — и читателю ясно: это чудовищно,
невероятно. Герцен не останавливается на этом. Факт
назначения Панина имеет общественно-политическое
значение. Спустя две недели «Колокол» открывается
заметкой, обведенной траурной рамкой: «Невероятная
новость о назначении Панина на место Ростовцева
подтвердилась. Глава самой дикой, самой тупой реак¬
ции — поставлен главою освобождения крестьян»,—
сообщает Герцен. В предельно короткой заметке с не¬
обычайной энергией раскрывает он сущность этого
назначения, делает выводы, обобщения: «Тон царство¬
вания изменился... длинная фигура Панина может слу¬
жить шестом с шляпой, чтобы пугать, но она слиш¬
ком узка, чтоб застить собою черты Николая Второго.
Мы недавно советовали государю сорвать маски со
своих приближенных; он ее снял с себя... и это не так
дурно!» (К., 15 марта 1860 г.; III, 539). Памфлетная
характеристика Панина проясняла и служила разобла¬
чением деятельности Александра II, который фактиче¬
ски продолжал реакционную политику Николая I.
Среди наиболее известных памфлетов Герцена сле¬
дует назвать уже упоминавшийся политически острый
памфлет «Ископаемый епископ, допотопное прави¬
тельство и обманутый народ» (К., 15 августа 1861 г.),
в котором он создал обобщающий сатирический порт¬
рет духовенства. Поводом для выступления послужи¬
ло открытие мощей воронежского епископа Тихона.
Однако памфлет не только разоблачает «чудеса», с по¬
мощью которых церковь обворовывала «усталого от
безвыходной работы, от безвыходной нищеты» кресть¬
янина. Основной идейный замысел раскрывают послед¬
ние слова заглавия: «обманутый народ». Памфлет
построен по принципу контрастного сопоставления:
преступно равнодушной церкви, лицемерному духо¬
венству противопоставляется обманутый ими народ.
Рассказывая о вековых страданиях народа, Герцен
иронически вопрошает: что сделала за это время «сер¬
добольная заступница наша», «новообрядческая цер¬
154

ковь»? И тут же отвечает: «С невозмущаемым покоем
ела она свою семгу, грузди, вязигу; она выказала ка¬
менное равнодушие к народному делу, то возмути¬
тельное, преступное бездушие, с которым она два века
смотрела из-под клобуков своих, перебирая четки, на
злодейства помещиков, на насилия, на прелюбодеяния
их, на их убийства... не найдя в пустой душе своей ни
одного слова негодования, ни одного слова про¬
клятья!» Сарказм Герцена в этом обобщенном сатири¬
ческом портрете духовенства направлен против пра¬
вославной церкви, выступавшей вкупе с правитель¬
ством. Образ «новообрядческой» церкви приобретает
символические черты, церковь предстает одушевлен¬
ной: она перебирает четки, равнодушно смотрит из-
под клобука на страдания народа, ее взгляд — взгляд
«пустой души». Гнев сменяется чувством глубокой го¬
речи, боли, когда писатель рисует образ обманутого
лицемерной комедией церковников, обобранного, жал¬
кого крестьянина: «Он слишком задавлен, слишком
несчастен, чтоб не быть суеверным. Не зная, куда
склонить голову в тяжелые минуты, в минуты челове¬
ческого стремления к покою, к надежде, окруженный
стаей хищных врагов, он придет с горячей слезой к не¬
мой раке, к немому телу — и этим телом, и этой ракой
его обманут, его утешат, чтоб он не попал на иные
утешения».
Сатира Герцена глубоко демократична, она была
проникнута тем «демоном любви и негодования», без
которого сатира — «пустое балагурство» (X, 15). Сколь¬
ко задушевного лиризма, теплоты и сострадания
в словах Герцена, обращенных к народу: «...о, если
б слова мои могли дойти до тебя, труженик и страда¬
лец земли русской,—до тебя, которого та Русь, Русь
лакеев и швейцаров, презирает, которого ливрея зовет
черным народом и, издеваясь над твоей одеждой, сни¬
мает с тебя кушак, как прежде снимала твою боро¬
ду, — если б до тебя дошел мой голос, как я научил бы
тебя презирать твоих духовных пастырей, поставлен¬
ных над тобой петербургским синодом и немецким
царем».
В названном памфлете Г ерцен создает удиви¬
тельный по меткости метафорический образ «нашей
литературы» и ее положения в самодержавной России:
«Путаясь перевязанными ногами, ринулась вперед, на¬
155
7*

сколько веревка позволяла, наша литература». И тут
же Погодин и иже с ним принесли «наибольшую жер¬
тву, которую человек может принести, — пожертвовали
здравым смыслом и до того обрадовались манифесту,
что стали писать детский бред». Удивительно умение
Герцена охватить сразу разнородные предметы, сво¬
бодно переходить от одной темы к другой, подчиняя
все своей основной мысли. О действенности памфлета
«Ископаемый епископ, допотопное правительство
и обманутый народ» свидетельствуют слова Н. Н.
Обручева, революционного деятеля 60-х годов, писав¬
шего Огареву: «... два раза перечитывал я Тихона
и катался со смеху, хотя слеза готова была брызнуть
совсем не от смеху. Семга, грузди, Погодин, Филарет
и рядом мужик, приклонивший голову к новой раке,
синие рубцы освобождения... Это черт знает что такое.
Каждое слово вас бросает то в смех, то в слезы»1.
Революционный демократизм Герцена, прозвучав¬
ший в этом памфлете, высоко оценил В. И. Ленин, ко¬
торый в статье «Памяти Герцена» привел большую
выдержку из памфлета «Ископаемый епископ, допо¬
топное правительство и обманутый народ».
Экспрессивность, эмоциональная насыщенность
публицистического стиля писателя обусловлены его
натурой политического борца, революционного трибу¬
на. Революционная страстность звучит в блестящем
по силе и выражению чувств памфлете Герцена «VII
лет» (К., 15 июля 1864 г.). Кровью сердца написан
этот памфлет, появившийся спустя семь лет после вы¬
хода первого листа «Колокола». Герцен подводит не¬
радостный итог, анализируя сложившуюся в России за
это время социально-политическую обстановку, резкий
сдвиг в сторону реакции либеральной интеллигенции,
«полицейской журналистики». Приемом контрастного
сопоставления он создает два противостоящих друг
другу образа — «России народной» и «России подлой».
Вот как выглядит исполненный гневного пафоса сати¬
рический образ «России подлой», «России Катковых
и Муравьевых», «России, которая сорвалась с пути»:
«Мы не можем привыкнуть к этой страшной, крова¬
вой, безобразной, бесчеловечной, наглой на язык Рос¬
сии, к этой литературе фискалов, к этим мясникам
1 «Литературное наследство», т. 62, с. 418.
156

в генеральских эполетах, к этим квартальным на уни¬
верситетских кафедрах, к этим робеспьеровским три-
котезам Зимнего дворца, старым, седым, беззубым
девкам и бабам, к этим Катковым в юбке и Аскочен-
ским в кринолинах... к этим волчицам без молока, без
Ромула и Рема, которые перенесли ревность диких
самок в любовь к отечеству.
Ненависть, отвращение поселяет к себе эта Россия.
От нее горишь тем разлагающим, отравляющим сты¬
дом, который чувствует любящий сын, встречая пья¬
ную мать свою, кутящую в публичном доме» (К., 15
июля 1864 г.; VII, 1534).
Презрением, ненавистью звучат слова Герцена,
раскрывающие лицо «России подлой». Он достигает
громадной силы воздействия, пользуясь метафориче¬
ской образностью («наглая на язык Россия», «Россия
сорвалась с пути»), оценочными, экспрессивными эпи¬
тетами (страшный, кровавый, безобразный, наглый),
эмоционально насыщенными сравнениями и приемами
подчеркнутой повторяемости отдельных слов и пред¬
ложений, придающих особенный динамизм, ритмич¬
ность речи.
Совсем иные краски, иную тональность находит
Герцен, когда говорит о «России народной». Взволно¬
ванность, страстность здесь достигаются обилием ри¬
торических вопросов, обращением к олицетворенному
образу России, к народу русскому. Статья-памфлет
«VII лет» произвела глубокое впечатление на читаю¬
щих. Характерен отклик Е. В. Салиас, которая в пись¬
ме к Огареву от 31 июля 1864 г. писала: «Великолеп¬
ная, достойная пера Герцена статья «7 лет». Редко мне
что в душу вошло, впилось, как эти строки, огнем
и скорбию написанные, искренние, из сердца до сердца
идущие. Спасибо, спасибо ему!»1
Публицистическому стилю Герцена были свой¬
ственны, как уже говорилось, приемы ораторской ре¬
чи. Герцен непринужденно беседует с читателем, спо¬
рит с ним, спрашивает, будит в нем активность.
Отсюда насыщенность стиля вопросительными и во¬
склицательными конструкциями, определенный ритм
речи.
1 Цит. по: Герцен Л. И. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XVIII, с. 585
(прим.).
157

Малые формы сатиры помогали более остро и опе¬
ративно откликаться на происходящие события. В ли¬
тературе о Герцене справедливо указывается на возро¬
ждение и развитие им жанров новиковской сатиры.
В сатирических журналах Н. И. Новикова «Трутень»,
«Живописец» мы встречаемся с многообразием малых
форм сатиры: это пародийный рецепт, пародия на га¬
зетное объявление, сатирический портрет, сатириче¬
ский документ, письма в редакцию и т. д. Сати¬
рические заметки в «Колоколе», материалы под
рубрикой «Правда ли?», напоминающие новиковские
пародийные, сатирические объявления, многочис¬
ленные обработанные Герценом корреспонденции, на¬
пример «Россияда», «Под спудом» и др., представляю¬
щие ярко выраженный сатирический документ, как
и письма в редакцию, свидетельствуют о преемст¬
венности традиций сатиры величайшего журналиста
XVIII столетия Н. И. Новикова и сатиры герце-
новского «Колокола».
Мы уже говорили об особом значении, которое
приобретают в малых формах сатиры Герцена компо¬
зиция, заголовки статей, точный и остроумный автор¬
ский комментарий. Меткие, броские, исполненные сар¬
казма, афористичные заголовки заметок, памфлетов,
а также статей сразу привлекали внимание читателя.
Они часто несут в себе определенную оценку, сатири¬
ческое обличение: «Убийства, засекания, ужасы поме¬
щичьей власти», «Секущее православие», «Убили»,
«Августейшая благодарность за государственный раз-
бой», «Под суд», «Мясоеды самодержавия», «Они со¬
шли с ума», «Логика падения», «Кощунство «Москов¬
ских ведомостей» и их такт», «Клеветники», «Прави¬
тельственная агитация и журнальная полиция».
Одна из заметок, направленная против издавав¬
шейся в Брюсселе на французском языке рептильной
газеты «Ье 1Чогс1», носила заглавие «Двуспальный
лист». Газета эта получала субсидии от русского пра¬
вительства. По выражению Герцена, «Ье Ыогё» была
содержанкой французского кабинета общественного
спокойствия и русского министерства иностранных
дел. «Двуспальный лист» — это несочетаемое сочета¬
ние слов, меткое и остроумное, несло в себе весь сати¬
рический запал материала.
В «Колоколе» приводились выдержки из полтав¬
158

ских «Губернских ведомостей», в которых рассказыва¬
лось, что царь заявил крестьянам: «Ко мне доходят
слухи, что вы ожидаете другой воли. Никакой другой
воли не будет, как та, которую я вам дал!» (К., 15 де¬
кабря 1861 г.; IV, 971). Царь призывал крестьян тру¬
диться. Этому сообщению был предпослан заголовок
«Благодушный монарх успокаивает своими пророче¬
ствами свой добрый народ». Основная мысль, кото¬
рую преследовал Герцен, обличая правительство и
дворянство, заключалась в том, чтобы показать прав¬
ление в России как антинародное, деспотическое.
В заметке «Какое правление в России?» (К., 15 мая
1863 г.; VI, 1347) он пишет: ««Могшп§ Ро$1» вдруг, не
говоря худого слова, объявляет, что правительство
в России деспотическое». Герцен иронизирует: «Что за
сумасшествие! Так Павел I был деспот? Так Николай I
был деспот? Так это и Александр II деспот?» Иро¬
ния Герцена полемически заострена против Каткова
и его верноподданнических «Московских Ведомостей».
Сам Герцен не колеблясь присоединился к оценке пра¬
вительства в России, данной английской газетой.
Мы видели, что заголовки играют очень большую
роль в памфлетах, сатирических заметках, они не
только выражают их основную идею, дают авторскую
оценку, но и порой служат и первой вводной фразой.
Вспомним заметку «Сечь или не сечь мужика?». После
заголовка шло: «Вот в чем вопрос». Без заголовка эта
фраза была бы непонятна.
Не менее важна для Герцена и роль краткого
и острого комментария, помогающего раскрыть сущ¬
ность сообщаемого факта. Часто одна, казалось бы,
вскользь брошенная фраза меняла весь смысл сооб¬
щаемого факта. В одной из сатирических заметок
«Смеси» рассказывалось о том, что одесский губерна¬
тор Строганов обратился к царю с просьбой усилить
репрессии против крестьян, которые секут помещиков,
тем самым посягая на их честь. Герцен в скобках за¬
мечает: «...не странно ли, что у помещиков честь сза¬
ди!» (К., 15 ноября 1859 г.; II, 446). Эта одна сарка¬
стическая фраза меняет весь смысл документа.
Герцен часто дает комментарии прямые, без ино¬
сказания. В «Колоколе» приводилось сообщение из
«Московских Ведомостей»: «Поляки ретировались в
лес...» Герцен в скобках добавляет: «...до лясу—
159

острят мокрые кровью «Московские ведомости»» (К.,
1 сентября 1866 г.; IX, 1852). В этом комментарии по¬
литическая характеристика «Московских ведомостей»
убийственна.
С комментарием связаны лаконичные, часто не¬
ожиданные концовки памфлетов, сатирических заме¬
ток. Они всегда полны глубокого идейного смысла,
и Герцен придавал им большое значение. В заметке
«Злодейство Долгорукова» Герцен сообщает, что жан¬
дарм Долгорукий подал государю доклад о во¬
скресных школах, в которых он увидел «зародыш
огромного тайного общества». Далее следует много¬
значительная эмоциональная концовка: «Бедный рус¬
ский народ, недалеко уйти тебе с такими пастухами!»
(К., 1 февраля 1861 г.; IV, 768).
В маленькой заметке «Маёаш Шпейер и 15 розог»
рассказывалось о жене гродненского губернатора, ко¬
торая приказала дать ямщику 15 розог. Герцен заме¬
чает, что она могла «влепить 51 розгу». «В женском
сердце всегда найдется что-нибудь мягкое» (К., 15
марта 1861 г.; IV, 796), — заканчивает Герцен заметку.
Весь сатирический пафос несет именно концовка. Иро¬
ния достигается противоречием между совершенным
поступком (приказала влепить розги) и характеристи¬
кой его как мягкого поступка
В памфлете «Августейшие путешественники» (К.,
1 июля 1857 г.; I, 8 — 9), нарисовав сатирический
портрет вдовы Николая I, которая отличалась «истин¬
но азиатским бросанием денег» на всякого рода свет¬
ские развлечения, Герцен заканчивает его краткой, но,
как всегда, выразительной и полной глубокого смысла
фразой: «А вы, мужички, платите — вам не привыкать
стать». Памфлет отличается блестящим остроумием,
язвительной шуткой, переходящей в сатирическое
обличение, когда Герцен, вновь пользуясь приемом
контрастного сопоставления, рассказывает о путе¬
шествии вдовствующей императрицы за границей,
постоянно вспоминая о России. Каждый переезд
и каждый отдых «августейшей больной» «равняется
для России неурожаю, разливу рек и двум-трем по¬
жарам».
Вот императрице понравился сад, который «ка¬
кая-то англичанка» наняла «для собственного своего
удовольствия», а не для высочайшего, и прямо об
160

этом сказала. «Какова смелость! — иронически заме¬
чает Герцен. — Она верно не знает, что в России ее по¬
слали бы солдатом на Кавказ или в каторжную рабо¬
ту лет на тридцать». Герцен с язвительной насмешкой
рассказывает о том, как императрицу пожаловали чи¬
ном драгунского полковника и «ей пришлось на старо¬
сти лет «снимать одежду черну» и нарядиться в ко¬
стюм, о котором прусская газета говорит — «вполови¬
ну фантастический, вполовину драгунскйй!»» В этом
памфлете Герцен достигает образности публицистиче¬
ского стиля использованием различных изобразитель¬
но-выразительных средств. Метафорическая образ¬
ность служит сатирическому снижению и разоблаче¬
нию «верхов», вызывая к ним чувство презрения.
«...Едва Александр II отрезал веревку, на которой нас
держал его отец, как собственная семья его воспользо¬
валась больше всех дарованным правом — удободви-
жимости... Призрак, мучивший ее тридцать лет, снова
восстал из рвов Петропавловской крепости, из-под
снегов Сибири и грозил пальцем во фригийской
шапке».
С нарочитым удивлением говорит Герцен о том,
как это можно «находить удовольствие во всех этих
приемах... в этом неприличном количестве свиты,
в этих табунах — лошадей, фрейлин, экипажей, статс-
дам, камергеров...». Соседство лошадей с фрейлинами,
камергерами, которое не могло не вызвать смех, слу¬
жило уничтожающей, исполненной презрения характе¬
ристикой сопровождавшей императрицу свиты, кото¬
рую Герцен энергично и метко сравнил с «табуном».
Свита под стать «августейшей больной, православной
протестантке императорствующей вдовице» Алексан¬
дре Федоровне, о которой Герцен с язвительной иро¬
нией пишет: «Какую надобно иметь приятную пустоту
душевную и атлетические силы телесные, какую све¬
жесть впечатлений, чтобы так метаться на всякую вся¬
чину...» Ирония Герцена в памфлете достигается при¬
емом инверсии, разговорной лексикой, использова¬
нием просторечных выражений и другими вырази¬
тельными средствами языка. Вот как рисует Герцен
образ «королевственного» брата императрицы: «Коро-
левственный брат ее, плохо различающий призвание
полов, и, сверх того, человек, «зашибающий хмелем»,
пожаловал императрицу «чином драгунского полков¬
161

ника»». Выражение «зашибающий хмелем» подчинено
задаче развенчать образ прусского короля. Это обра¬
щение к просторечному выражению усиливает сатири¬
ческое звучание приведенного отрывка, потому что
для читателей сочетание слов «король» и «человек, за¬
шибающий хмелем» было неожиданным и необыч¬
ным. В памфлете сатира Герцена на конкретное лицо
возвышается до художественного обобщения.
Сатирическому звучанию материала способствуют
многообразные лексические формы выражения, в ис¬
пользовании которых Герцен часто выступает новато¬
ром. Церковная лексика, «высокий стиль», употреб¬
ляемые в пародийных целях, просторечные выраже¬
ния, пословицы, поговорки — все это органично впле¬
тается в текст герценовской публицистики, придавая
ей сатирический характер.
Герцен стремился приблизить литературный язык
к разговорному. Он говорил о своей манере: «Это
просто ближайшее писание к разговору — тут и факты,
и слезы, и хохот, и теория, и я, как Косидьер наизнан¬
ку, делаю из беспорядка порядок единством двух-трех
вожжей очень длинных...» (XXVI, 60). Своеобразие
публицистики Герцена, которой свойственна револю¬
ционная страстность, лирическая взволнованность
и неумолимая логика мысли, неотделимо от глубоко
индивидуального, сверкающего неистощимым остроу¬
мием, блестящей игрой неожиданного сближения мыс¬
лей и образов языка писателя-публициста. Герцен
всегда стремился писать «сильным и простым язы¬
ком», писать энергично и сжато, ценя «дерзкую свобо¬
ду и прямоту выражения». Этого особенно требовал
боевой агитационный стиль статей. Он следовал прин¬
ципу, им самим провозглашенному: «Надобно фразы
круто резать, швырять, и, главное, сжимать» (XXIX,
217),— писал он в письме к Огареву. Язык Герцена но¬
сил яркий отпечаток авторской индивидуальности.
«...Язык твой легок, быстр, светел и имеет свою фи¬
зиономию»1,—писал И. С. Тургенев Герцену. Неволь¬
но вспоминаются слова Белинского: «...слог — это сам
талант, сама мысль. Слог — это рельефность, осязае¬
мость мысли; в слоге весь человек; слог всегда ориги¬
1 «Письма К. Дм. Кавелина и Ив. С. Тургенева к Ал. Ив. Герце¬
ну», с. 105.
162

нален, как личность, как характер... Тайна слога за¬
ключается в уменье до того ярко и выпукло изливать
мысли, что они кажутся как будто нарисованными, из¬
ваянными из мрамора»1. Такой слог находил Белин¬
ский у Герцена. Белинский очень высоко ценил умение
Герцена сочетать «увлекательность изложения» с глу¬
биной и оригинальностью мысли. Он писал о нем как
об авторе «разных статей, отличающихся замеча¬
тельным умом, талантом, остроумием, оригинально-
стию взгляда на предметы и оригинальностию выра¬
жения»2.
Языку Герцена не свойственна литературная глад¬
кость. Подчас неправильный, он отличался исключи¬
тельной энергией и выразительностью. «Живое те¬
ло» — по меткому выражению Тургенева. В языке
писателя-публициста сказалась революционная целе¬
устремленность политического борца, трибуна. Герцен
был врагом образов для образов, каламбуров для ка¬
ламбуров. Однако он всегда требовал определенной
соразмерности между образностью, яркостью формы
и содержанием. Он стремился к такой образности, ко¬
торая не только не мешает понять, уловить главное
в содержании произведения, но и помогает этому.
Герцену претили и «изысканная подобострастность
выражений», и «напыщенная и дутая риторика», ко¬
торые он находил в либеральной и реакционной прес¬
се. Еще ранее, в 40-е годы, когда он вырабатывал
новый философско-публицистический стиль, необхо¬
димый для выражения материалистического мировоз¬
зрения, Герцен писал в статье «Новые вариации на
старые темы» (1847): «Ничто в свете не поддерживает
так сильно людей в искаженном понимании, как наш
условный и неверный язык, мы нехотя беспрестанно
лжем, мы говорим готовыми типами, и типы эти бе¬
рем из двух совершенно прошедших миросозерца¬
нии — римского и феодального. |Мы словами своими
мешаем понимать просто и ясно свою же мысль» (V,
22).
В публицистике Герцена весь комплекс вырази¬
тельных средств был направлен на то, чтобы воздей¬
ствовать на читателя, возбудить в нем сочувствие,
1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. VIII. М., 1955, с. 79.
2 Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. X, с. 317.
163

скорбь или гнев, протест. Все художественные сред¬
ства, использовавшиеся писателем-публицистом, отли¬
чаются удивительной точностью и меткостью, полити¬
ческой целеустремленностью. Герцен заклеймил дво-
рян-крепостников, этих «Дон-Жуанов девичьей», «ари¬
стократов розог», «секущее сословие русских помещи¬
ков», обличил «угорелое самовластие», «деспотический
разврат» правительства.
В статье «Тот же граф Строганов, плачущий на
гробе сеченого Кандыбы» Герцен писал: «Только что
мы послали в типографию кроткое и дружеское реше¬
ние Строганова по делу палача-помещика...» (К., 15
нрября 1859 г.; II, 466). Итак, генерал-губернатор
Строганов «кротко и дружественно» решает дело
помещика-палача. Эмоциональные средства — эпитеты
«кроткое» и «дружеское», поставленные в необычном
контексте, придали фразе сатирически-острый харак¬
тер. Г ерцен — мастер метких прозвищ, разящих напо¬
вал: Николай I — «деспотических дел мастер», Павел
I — «коронованный Квазимодо», Екатерина II — «леди
Макбет без раскаяния, Лукреция Борджиа без италь¬
янской крови», Панин — «жираф в андреевской ленте»,
Катков — «публичный мужчина», «Мадам Полян¬
ская — саратовский Отелло».
Сатирические заметки, памфлеты, статьи Герцена
полны блестящими каламбурами, смелыми неологиз¬
мами. Когда царское правительство захотело попол¬
нить свою казну за счет продажи вина, Герцен писал
в «Смеси»: «...от безденежья правительства кабак под¬
нялся в ранг церкви и дворца... оскорбление кабака
становится оскорблением величества. Кража вина — не
просто кража, а винотатство!» (К., 1 апреля 1860 г.;
III, 566). Неологизм «винотатство» создан Герценом
по подобию слова «святотатство», это не могло
остаться незамеченным читателем. Сатирическая за¬
метка «Польша в Сибири и Каракозовское дело» на¬
чиналась словами: «Трудно убивать народы, даже со
всем монгольским бездушьем, с адвокатами, как Кат¬
ков, с катами, как Муравьев...» (К., 1 сентября 1866 г.;
IX, 1853). Герцен обыгрывает слово «кат». Каламбур
этот не просто игра слов, он имеет определенный по¬
литический смысл — это резкая отповедь адвокату ца¬
ризма, продажному журналисту Каткову. Иногда все
произведение строилось на, каламбуре. Такова, напри¬
164

мер, заметка «Александр Николаевич пошел в горы»
(К., 1 мая 1863 г.; VI, 1340). Герцен здесь обыгрывает
немецкое слово «берг» — гора: «Лучший генерал у
него — Берг, лучший дипломат — Будберг, лучший
друг — Адлерберг. «Оа 81епеп сйе ОсЬзеп ат Вег§е»».
Здесь использование немецкой поговорки «Уперлись
быки в горы!» (буквально), т. е. положение безвыход¬
ное. Вся заметка представляет собой политический
каламбур, которым Герцен показывает, что прави¬
тельство со своей реакционно-пруссаческой политикой
зашло в тупик.
Пафос революционной борьбы определил энергию
и беспощадность языка Герцена. Публицистический
стиль его служил классическим образцом публицисти¬
ческого стиля русской демократии. Чернышевский пи¬
сал: «По блеску таланта в Европе нет публициста,
равного Герцену»1.
«Идея не погибнет»
1863 год — «пробный камень», по словам Герцена,—
был трудным годом, к концу которого стало ясно, что
надежды на революционное движение в России и
Польше не оправдались. Подняла голову реакция.
К каторге были приговорены В. А. Обручев — за рас¬
пространение «Великорусса», М. Л. Михайлов — за
прокламацию «К молодому поколению». Преследова¬
лись лучшие представители демократической интелли¬
генции. С первых дней существования Вольной рус¬
ской типографии царское правительство поняло, ка¬
кую угрозу представляет деятельность русских рево¬
люционных эмигрантов. Все было мобилизовано на
борьбу с вольной печатью Герцена: цензура, аппарат
III Отделения, реакционная печать, министерство вну¬
тренних дел. С 1863 г. наступление реакции усилилось.
Началась безудержная травля Герцена и его газеты со
стороны русской официальной журналистики во главе
с Катковым и другими, обвинявшими издателей «Ко¬
локола» в подстрекательстве к поджогам. Это же ста¬
вили в вину революционно настроенной демократиче¬
ской молодежи.
Г ерцен страстно разоблачал эти клеветнические,
1 «Материалы для биографии Н. А. Добролюбова», т. I, с. 374.
165

грязные выпады верноподданнической печати, пре¬
следовавшей цель дезинформировать общественное
мнение, внести раскол в русское революционное дви¬
жение, натравить на демократические круги «темные»
массы народа. Он опубликовал серию полемических
статей, разоблачавших гнусные измышления про¬
дажных писак, «шпионов-литераторов». Одним из
характерных полемических приемов его в борьбе
с идейными противниками было цитирование из офи¬
циозных газет тех измышлений, которые как нельзя
лучше раскрывали истинное лицо лживой и продаж¬
ной реакционной прессы. В своих произведениях Гер¬
цен часто пользуется приемами изображения против¬
ника, о которых В. И. Ленин писал в письме к
А.	В. Луначарскому в 1905 г., имея в виду борьбу
с идеологическими противниками: «Пригвоздите их за
их мизерный способ войны. Сделайте из них тип. На¬
рисуйте их портрет во весь рост по цитатам из них
же»1.
Еще в 1859 г. Герцен написал статью «Генералы от
цензуры и Виктор Гюго на батарее Сальванди» в от¬
вет на фельетон Греча «Газетные заметки», в котором
тот протестовал против «отрицательного» направле¬
ния в литературе, распространялся о «благодетельной
пользе цензуры» и т. д. Цитируя его фельетон, Герцен
воссоздает сатирический тип ярого защитника кре¬
постного права и цензуры. Он иронически пишет
0 статье Греча как о задушевном огоГеззюп ёе Г01 (ис¬
поведании веры), в которой он, приправивши ее «раз¬
ными доносцами, нашпиговавши намеками», рас¬
сказывает о том, как «на неприятельской батарее лет
двадцать тому назад защищал русскую цензуру и
оплакивал вред свободной речи». Герцен цитирует
Греча, который сказал «напрямки», что «только тот
литератор достоин уважения, который возвышает до¬
стоинство человека». Писатель обыгрывает слово «на¬
прямки», подчеркивая нелады Греча с грамматикой,
и иронически заявляет: «Вы видите, что если Греч
пойдет резать правду, его не остановишь, и он на¬
прямки, стоя на батарее, скажет, что дважды два
четыре». Зачем же все это понадобилось Гречу?
Оказывается, один из присутствующих сказал, что он
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 47, с. 63.
166

совершенно согласен с Гречем. Этот неизвестный гос¬
подин, иронизирует Герцен, «оказался ужасно из¬
вестным поэтом... В. Гюго, т р1из, т тотз (ни боль¬
ше ни меньше.— Л. Т.)». Так Греч решил выдать себя
за друга Гюго. «Каков у нас Николай Иванович!» —
восклицает Герцен и приводит выразительный диалог
провинциальных барышень: «АЬ §ие сез! ш(ёге88ап(,
та Ка8йпка, М’ 8Пиг Оге1сЬ с’ е8! ип агт ёе V. Ни§о...
Ма18 с’ е81 сЬагтап!!*. Ах как бы я хотела видеть В.
Гюго — у него такой большой лоб! — «Машап, П Гаи!
пёсё88а1гетеп! роёр18а!8а а 1а «Р1сЬё1а»**». Диалог по¬
могает понять истинные намерения Греча, который,
спекулируя именем Гюго, хотел привлечь новых под¬
писчиков к «Северной пчеле». Разоблачая противника,
Герцен приводит письмо В. Гюго, в котором тот пи¬
шет, что он всегда был «безграничным противником
цензуры», а «этого Греча» видел всего «раза два» (К.,
1 февраля 1859 г.; II, 290).
В этой же статье Герцен остроумно и уничижитель¬
но с помощью иронического сравнения изображает
двух генералов от цензуры: «генерал-адъютанта Рже-
вульского (имя зловещее в польской истории) и гене¬
рал-редактора «Северной пчелы» Н. И. Греча», ко¬
торые «начинают плач двух Рогнед на гробе николаев¬
ской цензуры». Это сопоставление палача польского
народа с редактором «Северной пчелы» окончательно
разоблачает реакционную сущность Греча.
В «Колоколе» печатаются статьи Герцена «Сенато¬
рам и тайным советникам журнализма» (К., 22 апреля
1862 г.), «Дурные оружия» (К., 22 июня 1862 г.),
«Письмо гг. Каткову и Леонтьеву» (К., 15 июля 1862 г.),
«Логика падения» (К., 20 марта 1864 г.), «Отече¬
ственные Маргаритки», «Наши прогрессы» (К., 15 ию¬
ня 1864 г.), «Правительственная агитация и журналь¬
ная полиция» (К., 15 октября 1864 г.) и др. Вскрывая
реакционную сущность русской официальной печати,
Герцен клеймил ее как «вертеп разврата, клеветы, без¬
душия и подлости». В политическом фельетоне «Пра¬
вительственная агитация и журнальная полиция»
(заголовок раскрывает его тематику) он язвительно
* «Ах как это интересно, Настенька, мосье Греч —друг В. Гю¬
го... Но это очаровательно»' (искаж. франц.).
** «Матушка, необходимо подписаться на «Пчелу»».
167

высмеивает манию величия Каткова, «забрызганного
Муравьевым и кровью». Используя факты его биогра¬
фии, Герцен показывает «логику падения» Каткова,
который «бросил за борт либерализм, конституциона¬
лизм, поклонение Европе и пр.» и сделался «не¬
истовым самодержистом, террористом и пошел про¬
поведовать русификацию, конфискацию...». В. И. Ле¬
нин в статье «Карьера» так охарактеризовал этот
крутой поворот в воззрениях Каткова: «Либеральный,
сочувствующий английской буржуазии и английской
конституции, помещик Катков во время первого демо¬
кратического подъема в России (начало 60-х годов
XIX века) повернул к национализму, шовинизму и бе¬
шеному черносотенству»1.
Знаки горячей преданности, которые Катков полу¬
чал от «экс-крепостников», разных Собакевичей, Ноз¬
древых и Пеночкиных, совсем «свели его с ума». «Он
начал таять в себе, лакомиться собой, сделался ауто¬
гастрономом, говорил «мы», когда шла речь о всей
империи, и корчил из себя Годунова, отказывающего¬
ся от престола». Такая язвительная характеристика
Каткова, как и его «бесцветные глаза» и лепет «с ка¬
ким-то жгучим самосладострастием», не могли не вы¬
зывать презрения, ненависти к тому, кто пронес «одну
любовь... любовь к истреблению Польши».
В сложной общественно-политической обстановке
наступления реакции издатели «Колокола» остались
верны своим демократическим, революционным прин¬
ципам. «Колокол» безоговорочно становится на защи¬
ту революционных демократов, подвергшихся репрес¬
сиям со стороны царского правительства.
В статьях, написанных в защиту Чернышевского,
Герцен стремился повлиять на общественное мнение
в его пользу. Он публикует в июне 1864 г. в париж¬
ской газете «Ье Тешрз» письмо к редактору: «Дорогой
друг! Перед нами письмо из С.-Петербурга, сообщаю¬
щее гнусные подробности о наказании, которому был
подвергнут знаменитый русский публицист, руководи¬
тель «Современника», самый крупный литературный
талант нынешней России Николай Чернышевский.
Мне кажется, что эти позорные действия русского
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 43—44.
168

самодержавия должны стать известными Европе»1.
Герцен помещает аналогичное письмо в английской
газете «ОаПу №\уз», которое было перепечатано дру¬
гими европейскими газетами. Это публицистическое
выступление Герцена в заграничной прессе в защиту
писателя-революционера способствовало популяриза¬
ции имени Чернышевского и разоблачению деспотиче¬
ской политики самодержавия.
Когда Герцен узнал, что Чернышевский осужден на
семь лет каторги, он гневно писал: «Чернышевский
осужден на семь лет каторжной работы и вечное по¬
селение. Да падет проклятием это безмерное злодей¬
ство на правительство, на общество, на подлую, под¬
купную журналистику... А тут жалкие люди, люди-
трава, люди-слизняки говорят, что не следует бранить
эту шайку разбойников и негодяеев, которая управ¬
ляет нами!» «Шайка разбойников и негодяев» — так
характеризовал Герцен правительство и его приспеш¬
ников. «И это-то царствование мы приветствовали
лет десять тому назад!» —с горечью восклицает он.
И гневно:. «Проклятье вам, проклятье — и если воз¬
можно, месть!» (К., 15 июня 1864 г.; VII, 1524).
Статья «Н. Г. Чернышевский» явилась и резким обви¬
нением в адрес русских либералов — «жалкие люди,
люди-трава, люди-слизняки». Известно, что Кавелин,
сообщая Герцену об арестах в Петербурге, писал:
«Аресты меня не удивляют и, признаюсь тебе, не ка¬
жутся возмутительными. Это война: кто кого одолеет.
Революционная партия считает все средства хороши¬
ми, чтоб сбросить правительство, а оно защищается
своими средствами»2. Защита Чернышевского резко
отмежевала Герцена от либералов. Возмущаясь по¬
ведением либеральной интеллигенции, этим «благо¬
родным» обществом, которое рукоплескало ссылке
Чернышевского, казням поляков и посылало теле¬
граммы Муравьеву, Герцен тем самым доказал, что
сложный путь его идейной эволюции привел к торже¬
ству революционно-демократических воззрений. «Ко¬
локол» ведет ожесточенную борьбу с правительством,
реакционной журналистикой, с русскими либералами
и крепостниками. «С поджогов, лишенных поджигате-
1 «Литературное наследство», т. 63, с. 72.
2 «Письма К. Дм. Кавелина и Ив. С. Тургенева к Ал. Ив. Герце¬
ну», с. 82.
169

лей, начинается циническая близость полиции и печа¬
ти, открытая связь правительства с журналистикой».
И далее Герцен пишет: «И вот перед нами вместо
одного Николая трое врагов — правительство, журна¬
листика и дворянство — Государь, Катков и Собаке-
вич» (К., 1 сентября 1863 г.; VI, 1400).
Эти выразители самой сущности царского строя
и становятся главным объектом сатирического обли¬
чения «Колокола». Поражение польского восстания
и торжество реакции к концу 1863 г. привели к усиле¬
нию преследования тех, кто был связан с «Колоко¬
лом». Полицией был арестован П. А. Ветошников, до¬
веренный одной английской фирмы, один из главных
связных лондонского центра. Ветошников возвращал¬
ся из Лондона в Петербург, имея при себе полуза-
шифрованные письма Герцена и Огарева. Вскоре со¬
стоялся «процесс 32-х», обвинявшихся в сношениях
с лондонскими пропагандистами. Это привело к поте¬
ре многих корреспондентов и было тяжелым ударом
для редакции «Колокола».
Длившиеся долго дружеские отношения «Колоко¬
ла» с И. С. Тургеневым, который был постоянным
корреспондентом «Колокола», в начале 60-х годов
вступили в полосу испытаний. Характер их расхож¬
дений наметился уже в полемике по поводу путей
дальнейшего развития России («Концы и начала»).
Опубликование романа «Отцы и дети» в «Русском
вестнике» Каткова в 1862 г. было воспринято Герце¬
ном как выпад против всего революционного движе¬
ния. Поведение Тургенева в связи с привлечением его
по «процессу 32-х», когда вызванный в сенат для дачи
показаний он всячески старался доказать свою поли¬
тическую лояльность, привело к окончательному раз¬
рыву отношений Герцена с Тургеневым. В письме Ан¬
ненкову от 19 января 1863 г. напуганный вызовом
в сенат Тургенев писал: «Вызывать меня теперь (в се¬
нат) после «Отцов и детей», после бранчивых статей
молодого поколения, именно теперь, когда я оконча¬
тельно — чуть не публично — разошелся с лондонски¬
ми изгнанниками, т. е. с их образом мыслей, — это со¬
вершенно непонятный факт»1.
1 Цит. по: Лемке М. Очерки освободительного движения «ше¬
стидесятых годов». Спб., 1908, с. 160.
170

«Колокол» писал «об одной седовласой Магдалине
(мужского рода), писавшей государю, что она лиши¬
лась сна и аппетита, покоя, белых волос и зубов, му¬
чась, что государь еще не знает о постигнувшем ее
раскаянии, в силу которого «она прервала все связи
с друзьями юности»» (К., 15 января 1864 г.; VII, 1460).
В. И. Ленин в статье «Памяти Герцена» приводит
политическую характеристику Тургенева, данную ему
публицистом-революционером.
В это трудное время падает спрос на издания «Ко¬
локола», а затруднение связи с Россией не дает воз¬
можности издавать газеты так же часто, как прежде.
Тираж «Колокола», достигавший 2500 — 3000 экземпля¬
ров, снижается к концу 1863 г. до 500 экземпляров. Не
приостановить ли издание «Колокола»? «Были ми¬
нуты, когда нам хотелось замолчать, — говорил Гер¬
цен.— Но это были минуты. Надо продолжать, чтобы
не умолк последний протест...» Одна из статей Герце¬
на этого периода, открывавшая лист «Колокола», так
и называлась — «Протест». Она поражает твердостью
и силой революционного духа. Статье предпослан эпи¬
граф: «Если останутся в изгнании десять французов,
,я останусь в их числе, если двое, я буду один из
них; если останется один, я буду этот один! Виктор
Гюго».
Горе и негодование — два чувства, пронизывающих
эту статью. Вновь возникает метафорический образ
«грязи, смешанной с кровью», когда Герцен пишет
о казнях, репрессиях и их «апотеозы в журналах»,
о дворянской, служебной России, которую он сравни¬
вает с библейским «беснующимся Саулом». В статье
звучит призыв к протесту, обращенный к «честному
меньшинству», к «России трезвой», которая должна
заявить «свое уе1о», свой протест. С твердостью за¬
являет Герцен о неизменности своей позиции, о вере
в будущее России: «Если наш вызов не найдет сочув¬
ствия... мы останемся одни с нашим протестом, но не
оставим его. Повторять будем мы его для того, чтоб
было свидетельство, что во время общего опьянения
узким патриотизмом были же люди, которые чувство¬
вали в себе силу отречься от гниющей империи во имя
будущей, нарождающейся России, имели силу под¬
вергнуться обвинению в измене во имя любви к наро¬
ду русскому» (К., 1 августа 1863 г.; VI, 381).
171

В 1864—1867 гг. издатели «Колокола» по-прежнему
стояли в решении программных и тактических вопро¬
сов на революционно-демократических позициях.
В 1865 г. в новогодней передовой статье «1865» Герцен
писал: ««Колокол» остается, чем он был — органом со¬
циального развития в России. Он будет, как прежде,
против всего, что мешает этому развитию, и за все,
что ему способствует». Так вновь и вновь повторял
Герцен, в чем «наш символ веры и наш протест».
Статья эта содержала и скрытую полемику с «моло¬
дой эмиграцией», которая хотела превратить «Коло¬
кол» в свое издание, способное руководить револю¬
ционным движением в России. Герцен писал, что
«образование кругов, устройство путей, внутренних
и внешних сношений... не может делаться за грани¬
цей» (К., 1 января 1865 г.; VIII, 1581). Огарев был со¬
лидарен с Герценом, о чем свидетельствует и его под¬
пись под статьей 1.
В годы спада революционного движения в «Коло¬
коле» возрастает удельный вес теоретических статей,
писем-очерков. В борьбе с идейными противниками
надо было выработать правильную революционную
теорию, наметить пути ее воплощения в жизнь. По¬
этому «Колокол» уделял большое внимание теорети¬
ческим вопросам, проблемам, связанным с социали¬
стическим будущим России («Частные письма об
общем вопросе» Герцена, цикл статей Огарева «Фи¬
нансовые споры» и др.). В «Колоколе» печатались эпи¬
столярные циклы «Концы и начала», «Письма к про¬
тивнику», «Письма к будущему другу». В пятом
письме, написанном уже в январе 1866 г., Герцен изла¬
гает основные принципы «русского социализма», с по¬
зиций которого рассматривает он судьбы России и За¬
пада. В «Письмах к будущему другу» он вновь пишет
0 своем пристрастии к этому жанру, позволяющему
в широкой и свободной форме писать о русской «вся¬
кой всячине». «Письма к будущему другу» он начинает
с признания: «...хотелось писать о всякой всячине, т. е.
исключительно о русской всякой всячине, для этого
форма письма самая широкая, она свободна, как жен¬
1 Об отношениях Герцена и молодой эмиграции см.: Козь-
мин Б. П. Герцен, Огарев и молодая эмиграция.—«Литературное
наследство», т. 41—42; т. 62.
172

ская блуза, нигде не шнурует и нигде не жмет» (XVIII,
64). Эпистолярная форма давала возможность ставить
историко-философские, социально-политические во¬
просы наряду с самыми злободневными, насущными
проблемами, которые выдвигала жизнь. Здесь и «от¬
влеченные мысли», и «внутренние лирические чувство¬
вания», и удивительное умение логикой аргументации,
находящей публицистическое выражение, побеждать
противника. Приводя высказывание Герцена в «Кон¬
цах и началах» о том, что он «избегал догматического
изложения и, может, слишком полагался на читате¬
лей» (XVI, 195), исследователь эпистолярных циклов
Герцена С. Д. Лищинер писала: «Герцен здесь указы¬
вает, по существу, на две нераздельно слитые особен¬
ности своих «писем»: их жизненную емкость, много¬
плановость, безбоязненное обнажение перед читателем
процесса рождения и развития мысли из предоставляе¬
мого жизнью материала и лирическую открытость их
эмоционального тона»1.
В «Письмах к противнику», которые Герцен на¬
чинает печатать в «Колоколе» 15 ноября 1864 г., его
полемический пафос вырастает по мере того, как он
убеждается в реакционности позиции славянофила
Ю. Ф. Самарина, этого «Робеспьера монархии», не
только осудившего июльское восстание, но и видевше¬
го в палаче Муравьеве героя. Полемика шла по
самым важным общественно-политическим вопросам
русской жизни. Остановимся только на одном приме¬
ре. Во втором письме Герцен цитирует письмо Ю. Ф.
Самарина к нему от 3 августа 1864 г.: «Ваша пропа¬
ганда, — говорите вы, — подействовала на целое поко¬
ление, как гибельная, протывуестественная привычка,
привитая к молодому организму, еще не успевшему
сложиться и окрепнуть. Вы иссушили в нем мозг, ос¬
лабили нервную систему и сделали его не способным
к сосредоточению, выдержке и энергической деятель¬
ности... Причина всему этому злу — отсутствие по¬
чвы, заставляющее вас продолжать без веры какую-то
революционную чесотку, по старой памяти» (XVIII,
282 — 283). Начиная письмо с цитаты противника, Гер¬
цен полемически заостряет и выделяет вопрос о новом
1 Лищинер С. Д. Эпистолярные циклы в публицистике Герцена
шестидесятых годов. — «Проблемы изучения Герцена», с. 200.
173

поколении. «...В самом ли деле оно не способно
к выдержке и энергии? Я ставлю сильный вопроси¬
тельный знак», — подчеркивает он. Развернутой аргу¬
ментацией, анализом реальных жизненных фактов
и привлечением исторических параллелей Герцен
опровергает противника, видя именно в молодом по¬
колении деятельную энергию, мужество и преданность
освободительной борьбе.
И когда Герцен непосредственно обращается к при¬
мерам, голос его звучит страстно и взволнованно.
Энергично бросает он «сильные вопросительные зна¬
ки» : «Что, энервированный Михайлов просил поща¬
ды?» И далее заключает: «Я ни в тридцатых, ни в со¬
роковых годах не помню ничего подобного» (XVIII,
286).
«Письма к противнику» еще одно свидетельство
признания Герценом роли и значения молодой рево¬
люционно-демократической интеллигенции 60-х годов.
Неологизм «энервированный», составленный из слов,
содержащихся в процитированном письме противника,
отрицательно оценивавшего возможности молодого
поколения, усиливает полемический пафос произведе¬
ния. С 1864 г. Герцен в статьях все чаще приветствует
новое поколение революционеров-разночинцев. Торже¬
ственно и строго звучат его слова о тех, чьим предше¬
ственником был плебей Ломоносов. В статье-памфле¬
те «VII лет» Герцен пишет знаменательные слова:
«...подымается и растет на свет Новая Россия, крепко
подкованная на трудный путь, закаленная в нужде, го¬
ре и унижении, тесно связанная жизнью с народом,
образованием, с наукой... Она должна спасти народ
русский от императорского самовластия и от него
самого. Ее не тяготит ни родовое имущество, ни родо¬
вое воспоминание, в ней мало капиталов и вовсе нет
привязанности к существующему. Она стоит свобод¬
ная от обязательств и исторических пут... Среда, за¬
тертая между народом и аристократией, — около века
после него билась, вырабатывалась в черном теле.
Она становится во весь рост только в Белинском
и идет на наше русское крещенье землею — на каторгу
в лице петрашевцев, Михайлова, Обручева, Мартьяно¬
ва и пр... Удар за ударом бьет эту среду, она побита
наголову, но дело не побито, оно меньше побито, чем
14 Декабря — плуг пошел дальше и глубже» (К., 15
174

июля 1864 г.; VII, 1535). Эту новую среду Герцен
образно сравнивает с «почвой зародышей», с «за¬
сеянным полем», он верит, что зерна прорастут, пото¬
му что «плуг пошел дальше и глубже». Символические
образы «посева», «всходов», «прорастающих зерен»
часто встречаются в его публицистике, когда речь идет
о вере в силы молодой России.
Несмотря на реакцию, Герцен не терял веры в тор¬
жество революции, но считал необходимым тщатель¬
ную подготовку ее. Для успешного разрешения
практических вопросов надо было разработать тео¬
рию революционного преобразования общества и
вооружить ею молодое поколение будущих бор¬
цов.
Некоторое общественное оживление в русской жиз¬
ни 1864—1865 гг., вызванное проведением судебной
реформы, созданием земских учреждений, сменилось
террором, поводом для которого послужил выстрел
Каракозова. К индивидуальному террору Герцен от¬
несся как последовательный революционный демо¬
крат, считая его свидетельством слабости револю¬
ционного движения, и единственно правильный путь
видел в организованной революционной борьбе.
Стремясь оживить деятельность «Колокола» и идя
навстречу желаниям «молодой эмиграции», Герцен
переносит его издание в Женеву, где находилось
много русских политических эмигрантов. Отношения
издателей «Колокола» с «молодой эмиграцией» оказа¬
лись весьма сложными. Еще в период наибольшего
влияния «Колокола» русская революционная моло¬
дежь, почитавшая Герцена и Огарева, не могла сми¬
риться с тем, что в выступлениях «Колокола» были
колебания в сторону либерализма, возлагались надеж¬
ды на новый курс Александра И. Молодая эмиграция
настороженно относилась к Герцену и в связи с его
выступлениями в 1859—1860 гг. против револю¬
ционных демократов. В знаменитой прокламации
П. Г. Заичневского «Молодая Россия» (май 1862 г.),
где автор отмечал «громадную пользу», которую
принес России Герцен, вместе с тем говорилось, что
«Колокол» не может служить выражением мнений ре¬
волюционной партии. Критическое отношение к «Ко¬
локолу» и его издателям было характерно для части
молодых разночинцев, которые в 1863 г. хлынули
175

в Женеву из России и Польши. Степень революцион¬
ности этой молодежи была различна, и, конечно, бо¬
лее действенной оказалась крайне левая ее часть. Ор¬
ганизация эмигрантской молодежи, взаимоотношения
молодой и старой эмиграции сопровождались трения¬
ми, взаимным непониманием. Попытки с обеих сто¬
рон сблизиться на деловой революционной основе не
увенчались успехом. Герцен написал статью «Порядок
торжествует!» (К., 1 декабря 1866 г., 1 января 1867 г.,
1 февраля 1867 г.). В этой замечательной статье, очень
важной для понимания эволюции мировоззрения Гер¬
цена, писатель-публицист анализирует причины поли¬
тической реакции, охватившей страны Европы и Рос¬
сию. Исторические экскурсы и параллели, большой
фактический материал, привлеченный Герценом, под¬
водят к выводу, что разложение, гибель старого реак¬
ционного мира неизбежны, а болезнь, а смерть все
подвигаются. «...Вся Европа — больница, лазарет и,
главное, дом умалишенных». Это сравнение с домом
умалишенных заставляет сразу вспомнить старого
скептика доктора Крупова и его теорию повального
сумасшествия. Однако, видя, что в Европе старый по¬
рядок «распадается с отчаянной быстротой», Герцен
замечает и другое: «Иной раз кажется, будто Европа
успокоилась, но это только кажется». Герцен теперь
и в Европе различает «движение», ту активность на¬
родных масс, которая является залогом будущего
прогресса.
Так Герцен начинает преодолевать свои прежние
пессимистические взгляды на будущее Западной Ев¬
ропы. Теперь он видит, как «французские и немецкие
работники сходились на совещание с английскими
и швейцарскими». Он имеет в виду первый конгресс
I Интернационала. Обращаясь к России, пережившей
новый всплеск реакции после выстрела Каракозова,
Герцен показывает, говоря словами Фонвизина, «зыб-
лемое состояние» господствующих классов России.
Как и в Европе, торжество «порядка» в России чисто
внешнее. Саркастически говоря о «новом элементе»,
который развился «в правительственной жизни рус¬
ской...», он вновь и вновь обличает «грязь» русской
жизни, видя ее в «беспрестанно болтающем» «царском
языке», в «полиции, справляющей свои нужды с тре-
щеткой в руках», в «литературной декастерии», в
176

«вольнонаемной и временно-обязанной журналистике,
защищающей престол — отечество...».
«До конца 1863 года, — говорит Г ерцен, — мы все
еще усиливались, несмотря на* родную распутицу,
и звонил «Колокол» тем громче, чем больше сбива¬
лась с дороги государственная колымага». Однако по¬
следующая реакция так накалила атмосферу, что вы¬
звала месть. «Месть не удалась, но предлог был дан
и схвачен с дикой радостью». Герцен обличает разгул
«гадкой реакции», «пьяных и безумных неистовств»,
в которых были повинны все эти «нетопыри и архи-
реи, министры и совы...» — так резко сатирически
изображает он тех, кто пошел «в крестовый поход
против разума...». Оказывается, иронически пишет
Герцен, «они боятся». «Чего же они боятся... они
боятся социализма, да еще смешанного с каким-то ни¬
гилизмом». И Герцен заканчивает статью знамена¬
тельным признанием, что «Знамя наше» — это «Знамя
«Земли и Воли», водруженное нами...», т. е. знамя ре¬
волюционной борьбы.
В статье «Порядок торжествует!» Герцен дает раз¬
вернутую характеристику значения «сильной личности
Чернышевского», оценку его общественной и литера¬
турной деятельности. Подчеркивая идейное единство
с Чернышевским, Герцен писал, что они с Чернышев¬
ским служили взаимным дополнением друг друга. Это
сравнение вызвало резкое возражение А. А. Серно-Со-
ловьевича, выступившего с брошюрой «Наши домаш¬
ние дела»1. В пылу полемики А. А. Серно-Соловьевич
допускал резкие, часто незаслуженные выпады в адрес
Герцена. Большая часть молодой эмиграции неодоб¬
рительно отнеслась к резкому тону брошюры Серно-
Соловьевича, которому, как и части молодой эмигра¬
ции, бросались в глаза прежде всего слабые стороны
мировоззрения Герцена, и в пылу полемики они часто
забывали ту огромную политическую роль, которую
он сыграл в развитии русской революционно-демо¬
кратической мысли, революционно-освободительного
движения.
Перенесение типографии в Женеву не дало тех ре¬
зультатов, на которые рассчитывал Герцен. Приток
1 См. Серио-Со.ювьевич А. Наши домашние дела. Ответ г. Герце¬
ну на статью «Порядок торжествует». Женева, 1867.
177

корреспонденций из России почти прекратился. В ию¬
ле 1867 г., по истечении десятилетия со дня возникно¬
вения «Колокола», вышел последний, 244 —245-й лист
газеты, и издание было прекращено. Герцен и Огарев
объявили о приостановке издания на пол года. Возоб¬
новленный в начале 1868 г. на французском языке
с приложениями на русском, «Колокол» не смог заме¬
нить прежнего и в том же году прекратил свое суще¬
ствование. Герцен видел уменьшение влияния «Коло¬
кола» в России и понимал, что он сыграл свою
историческую роль. И в первом номере русского при¬
бавления к французскому «Колоколу» он писал: «Од¬
на из наших великих наград состоит именно в том,
что мы меньше нужны» (XX, кн. 1, 9).
Герцен всю свою жизнь верил в силу и рост рус¬
ской передовой мысли, русского освободительного
движения и всей своей деятельностью способствовал
этому.
В. И. Ленин писал, что, когда в 60-х годах Герцен
увидел революционный народ в России, «он безбояз¬
ненно встал на сторону революционной демократии
против либерализма. Он боролся за победу народа
над царизмом, а не за сделку либеральной буржуазии
с помещичьим царем» 1.
В письмах «К старому товарищу» (1869) отрази¬
лась убежденность Герцена в том, что социальный
переворот неизбежен, как неизбежно и социалистиче¬
ское переустройство общества. «Ясно, видим мы, что
дальше дела не могут идти так, как шли, что конец ис¬
ключительному царству капитала и безусловному пра¬
ву собственности так же пришел, как некогда пришел
конец (ца)рству феодальному и аристократическому»
(XX, кн. 2, 577). Он вновь пишет о необходимости ре¬
волюционной теории для победы революционного
движения. И хотя Герцен, оставаясь утопическим со¬
циалистом, не смог до конца понять историческую
роль рабочего класса в социалистическом преобразо¬
вании общества, он знал, что «идея не погибнет».
В 60-е годы окрепла вера Герцена в новое поколе¬
ние, способное возглавить русское революционное
движение. Новое поколение, по словам Герцена, «до¬
стигло совершеннолетия» и знает это. «Есть моло¬
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 261.
178

дежь, столь глубоко, бесповоротно преданная социа¬
лизму, столь преисполненная бесстрашной логики,
столь сильная реализмом в науке и отрицанием во
всех областях клерикального и правительственного фе¬
тишизма, что можно не бояться,— идея не погибнет»
(XX, кн. 1, 399),— писал Герцен в последнем, 14— 15-м
номере французского «Колокола». Герцен приветство¬
вал «молодых штурманов будущей бури», с которыми
его роднит идея народной революции и неугасимая ве¬
ра в торжество социализма.
Характеризуя итоги идейной эволюции Герцена,
В.	И. Ленин обращается к письмам «К старому това¬
рищу», в которых Герцен приблизился к пониманию
того, что исторические закономерности можно объяс¬
нить только на основе изучения материальных усло¬
вий жизни общества. В письмах еще нашли отражение
остатки либеральных иллюзий Герцена, когда он гово¬
рит, что социализм должен выступать с «проповедью,
равно обращенной к работнику и хозяину, земледель¬
цу и мещанину», и все же именно письма «К старому
товарищу» явились свидетельством идейной эволюции
Герцена1. «Мы и друзья и товарищи наши воспитаны
на нем, мы обязаны ему были в лучшие годы студен¬
ческой жизни лучшими часами, теми, которые прово¬
дили, читая его... Им мы подготовлены к пониманию
Чернышевского... Герцен и Чернышевский — два вели¬
чайшие мыслителя России и одни из первых нашего
века...» —так было написано в анонимной брошюре
«А. И. Герцен. Несколько слов от русского к рус¬
ским», изданной за границей в 1870 г.
Разрыв Герцена с анархистом Бакуниным, обраще¬
ние его «не к либерализму, а к Интернационалу, к то¬
му Интернационалу, которым руководил Маркс», луч¬
ше всего свидетельствовали о признании им «мира
рабочего», о переходе Герцена от «иллюзий «надклас¬
сового» буржуазного демократизма к суровой, непре¬
клонной, непобедимой классовой борьбе пролета¬
риата»2.
1 См. Чеспоков Д. Герцен и его письма «К старому товари¬
щу». — «Литературное наследство», т. 61, с. 151 — 156: Волгин В. П.
Социализм Герцена. — «Проблемы изучения Герцена», с. 43 — 81;
Володин А. М. В поисках революционной теории. М., 1963; Смир¬
нова 3. В. Социальная философия А. И. Герцена, с. 272 — 286.
2 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 257.
179

«Пророком революции» называет Герцена Луна¬
чарский, передавая силу мысли его, отразившуюся
в письмах «К старому товарищу». Созданием вольной
русской печати, страстной революционной агитацией
писатель-публицист практически способствовал раз¬
витию русского революционного движения, которое
в результате привело к победе социализма на родине
Герцена. В статье «Из прошлого рабочей печати
в России» В. И. Ленин, признавая огромное значение
деятельности Герцена, писал: «Предшественницей ра¬
бочей (пролетарски-демократической или социал-демо¬
кратической) печати была тогда общедемократическая
бесцензурная печать с «Колоколом» Герцена во главе
ее»1.
Во всей своей многообразной творческой деятель¬
ности Герцен сумел воссоздать «историю современно¬
сти», историю идейной жизни своего времени, которая
была написана кровью сердца, глубоко выстрадана им
и потому так действенна и в настоящее время.
В страстной публицистике Герцена мы находим ту
проницательность и глубину мысли, которая делает
его нашим современником.
Уже современники Герцена понимали, что по силе
влияния, размаху его деятельность — «небывалое пре¬
жде явление». Гневное обличение Герценом буржуаз¬
ного общества, его порядков, его культуры, его лице¬
мерной морали, обличение фальшивой дипломатии,
реакции с ее «запоем кровью», «зовущей войну, тол¬
кающей в нее народы», близко и понятно нам.
Герцен писал с той вдохновенной страстностью,
с той глубокой заинтересованностью в делах совре¬
менности, которую дает идейная убежденность, пре¬
данная любовь писателя-гражданина к своей Родине,
своему народу. «Чем кровнее, чем сильнее вживается
художник в скорби и вопросы современности — тем
сильнее они выразятся под его кистью» (XXVI,
241),—писал Герцен в письме к Боткину от 5 марта
1859 г. И еще: «Незыблема моя любовь к русскому
народу». Вот источник действенности публицистики
Герцена, образно-эмоциональная сила которой не мо¬
жет и в настоящее время оставить читателя равно¬
душным.
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 93.
180

Герцена надо читать и читать, его творчество надо
постоянно изучать, его публицистическому мастерству
надо учиться, учиться умению Герцена кратко, энер¬
гично, эмоционально и образно доносить до масс
самые насущные, самые острые проблемы современ¬
ности. Идейная убежденность и мастерство публици¬
стического стиля — залог огромной силы воздействия
на читателя. Герцен знал, что рано или поздно, но его
бескорыстная любовь к Родине, к своему народу полу¬
чит признание и благодарность потомства.
Герцен вернулся на родину, где его глубоко пони¬
мают и чтут, где с неизменным восхищением читают
«постоянно умное слово» писателя-публициста, где
как политический публицист он занимает «одно из
самых первых мест»1.
1 Плеханов Г. В. Соч., т. XXIII, с. 445.

Оглавление
3 Введение
Глава I. 8 «Мышление без действования —
мечта!»
Глава II. 60 Публицистика А. И. Герцена пе¬
риода революции 1848 г.
Глава III. 86 Вольная русская пресса
86 «Открытое слово - торжественное признание,
переход в действие»
94 «Полярная звезда»
105 «Зову живых!»
110 «Первый, необходимый, неоглагаемый шаг»
123 «Нас упрекают»
129 «Льется польская кровь, льется русская кровь»
137 «Лобное место»
147 «Смех - одно из самых сильных орудий...»
165 «Идея не погибнет»

Татаринова Л. Е.
Т12 А. И. Герцен,—М.: «Мысль», 1980,— 182 с.
(Мастерство рев. демократов-публицистов)
65 к.
В книге рассматривается публицистическое наследие выдаю¬
щегося русского революционного демократа А. И. Герцена, ко¬
торое отличается глубиной социологического подхода к действи¬
тельности, блестящим литературным мастерством. Основное внима¬
ние уделяется характеристике материалов «Колокола», в которых
с наибольшей полнотой проявилось замечательное мастерство
А.	И. Герцена-публициста. Предметом анализа является также жан¬
ровое многообразие публицистики А. И. Герцена.
61001-151	87 3(2)
004(01У80	1ФС

ИБ № 1222
Татаринова Людмила Евдокимовна
A. И. ГЕРЦЕН
Заведующий редакцией
Г. М. Зиборов
Редактор
К. М. Наумова
Младший редактор
Л. А. Кондарина
Оформление художника
Е. В. Ратмировой
Художественный редактор
B. Ф. Найден ко
Технический редактор
Л. П. Гришина
Корректоры Т. М. Шпиленко
и С. С. Новицкая
Сдано в набор 15.10.79. Подписано в печать 31.07.80.
А02428. Формат 84 х 108/32. Бумага типогр. № 2. Гарни¬
тура тайме. Высокая печать. Уел. печ. л. 9,66. Уч.-изд. л.
9,56. Тираж 50000 экз. Заказ № 944. Цена 65 к.
Издательство «Мысль». 117071. Москва, В-71, Ленин¬
ский проспект, 15.
Ордена Октябрьской Революции, ордена Трудового Крас¬
ного Знамени Ленинградское производственно-техниче¬
ское объединение «Печатный Двор» имени А. М. Горького
«Союзполиграфпрома» при Государственном комитете
СССР по делам издательств, полиграфии и книжной тор¬
говли. 197136, Ленинград, П-136, Чкаловский пр., 15.