ЧЕРНЫШЕВСКОГО

Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ

*
ЖИЗНЬ
ЧЕРНЫШЕВСКОГО
^Гоеу'дарстве.нное, Лз^атллъстоо
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ
ЛИТЕРАТУРА »
(/УСосква.-1дЗ<)

«... Роль передового бор¬
ца может выполнить
только партия, руково¬
димая передовой тео¬
рией. А чтобы хоть сколько-
нибудь конкретно представить
себе, что это означает, пусть
читатель вспомнит о таких
предшественниках русской со¬
циал-демократии, как Герцен,
Белинский, Чернышевский...»
В. И. Ленин. «Что делать?»
, 1902 г.

ГЛАВА I
Великий русский просветитель-революционер. Ленин
и Чернышевский. Маркс о Чернышевском. К оценке
истории русской общественной мысли. Предшественник
социал-демократии в России.
Холодным, туманным петербургским утром. 19 мая
1864 года на высокий помост посреди Мытнинской пло¬
щади поднялся человек, сопровождаемый стражей. Офицер
вел его к «позорному столбу». Палач сбросил с него шапку
и надвинул ему на шею черную доску с белой надписью:
«Государственный преступник».
Пока аудитор читал полный лжи и беззакония приговор,
осужденный близорукими глазами обводил толпу зрителей.
Он видел перед собой злорадствующих врагов и горсточ¬
ку друзей. Его привязали цепями к столбу, поставили на
колени и переломили над головой шпагу.
Это было зловещее преддверие долголетней сибирской
ссылки, в которую царское правительство отправило гени¬
ального русского мыслителя-революционера, гордость Рос¬
сии — Николая Гавриловича Чернышевского.
Спустя много лет В. Г. Короленко встретил на острове
Лены ямщиков, некогда отвозивших Чернышевского на
Вилюй, в ссылку. В ожидании, пока пронесется снеговая
туча, развели огонь, и ямщики стали рассказывать о своем
житье.
— Вот разве от Чернышевского не будет ли нам чего?
И ямщик рассказал удивленному писателю, что вот
6

был-де такой «важный генерал» и «сенатор.» Чернышевский,
однажды сказавший царю: «Сколько на нас (т. е. генера¬
лах и сенаторах. — И. Н.) золота да серебра навешано, а
много ли мы работаем? Да пожалуй что меньше всех!
А которые больше всех работают, те вовсе, почитай, без
рубах. И все так идет навыворот. А надо вот как: нам
бы поменьше маленько богатства, а работы бы прибавить,
а прочему народу убавить тягостей». И — отправил царь
Чернышевского за такие слова в самое гиблое место, на
Вилюй Ч
Наивная и мудрая легенда хорошо передает смысл де¬
ятельности Чернышевского.
1
Полвека прошло со дня смерти Чернышевского. В его
стране за это время созрела могучая революционная
сила и уничтожила строй угнетателей, победоносно утвер¬
дила строй социализма, за который вел борьбу Чернышев¬
ский, мечтая о счастьи людей.
Чернышевский — гениальный предшественник русской
социал-демократии, отдавший свою жизнь за торжество
социализма.
Его деятельность, как говорил об этом Ленин (в 1919
году, в. «Речи об обмане народа лозунгами свободы и ра¬
венства») , могла казаться безрезультатной лишь человеку
безнадежно темному, — каких больше нет в нашей стра¬
не, — либо могла изображаться и изображалась безрезуль¬
татной защитниками интересов реакции, угнетения, экспло-
атации и классового гнета. В общей цепи революционных
событий, в общем движении и борьбе классов и политиче¬
ских партий деятельность Чернышевского сыграла выдаю¬
щуюся историческую роль.
Знание жизни Чернышевского для нас, его потомков,
столь же,важно, как и изучение его теорий. Это—-жизнь
самого крупного мыслителя и революционера всей доболь-
шевистской, досоциалистической истории России.
Мы с восхищением и болью изучаем, как жили в прош¬
лом наши гениальные предшественники — Белинский, Чер¬
нышевский, Добролюбов, — и проникаемся не только исто-
1 В. Г. Короленко, «Воспоминания о писателях», стр. 26—27.

рйко-научным интересом к их произведениям, созданиям
йх ума и сердца, но и участием к их судьбам. Снова и
снова мысленно обращаемся мы к великим образам прош¬
лого' революционно-освободительного движения в России.
Раньше чем выросла на гранитной основе рабочего дви¬
жения социалистическая партия, русская передовая обще¬
ственная мысль прошла длительный путь развития.
«В течение около полувека, примерно с 40-х и до 90-х
годов прошлого века, передовая мысль в России, — писал
Ленин,— под гнетом невиданно дикого и реакционного ца¬
ризма жадно искала правильной революционной теории...
Марксизм, как единственно правильную революционную
теорию, Россия поистине выстрадала полувековой историей
неслыханных мук и жертв, невиданного революционного ге¬
роизма, и невероятной энергии и беззаветности исканий,
обучения, испытания на практике, разочарований, провер¬
ки, сопоставления опыта Европы»1.
Ленин неоднократно вспоминал великих русских просве¬
тителей, своей проповедью воспитавших в России не одно
поколение революционеров.
На протяжении всей истории большевистской партии
Ленину и его ученикам приходилось в идейных боях защи¬
щать лучшие традиции и заветы русских революционеров
середины прошлого века от клеветы либеральных на¬
родников, «экономистов», кадетов, эсеров, троцкистско-
бухаринских изменников.
Уже в девяностых годах прошлого века Ленин ясно до¬
казал, что только революционная социал-демократия, вы¬
росшая затем в бол'ьшевмстскую партию, действительно
ценила исторические заслуги и чтила память лучших лю¬
дей России.
Троцкистско-бухаринские «историки» то лживо разрисо-
зывали просветителей-революционеров чуть ли не осново¬
положниками пролетарского мировоззрения, законченными
марксистами, то, наоборот, столь же лживо изображали их
узко-ограниченными буржуазными деятелями, в поте лица
своего трудившимися на пользу буржуазии.
Партия дала отпор и тем и другим фальсификациям'
прошлого. Она учит ценить исторические заслуги, пони¬
мать силу и слабость великих русских просветителей-рево-
1 В. И. Ленин, Соч., т. XXV, стр. 175.
7

люиионеров середины XIX века, учит понимать, что их
идеи и теории, обладая известными противоречиями
и слабостями, для своего времени ярились передовыми
идеями и теориями, служили интересам передовых сил обще¬
ства и прогрессивного движения.
Ленин обращался к произведениям .Чернышевского на
протяжении 'всей своей деятельности; когда оценивал эпоху
шестидесятых годов и боровшиеся тогда политические груп¬
пы, когда говорил о линии революционеров в их борьбе
с реформистами и либералами в нашем, веке, когда говорил
о традициях боевого философского материализма в России.
«Великий русский писатель», «великий русский гегель¬
янец и материалист», «величайший представитель утопиче¬
ского социализма в России», «замечательно глубокий кри¬
тик капитализма», «всероссийский демократ-революцио¬
нер»,— так неизменно отзывался о Чернышевском Ленин,
питая к нему чувство духовной близости. Он вез с со¬
бой в сибирскую ссылку портрет Чернышевского. В своем
кремлевском кабинете, среди книг, постоянно находивших¬
ся под руками, Ленин хранил, наряду с произведениями
Маркса, Энгельса, Плеханова, сочинения Чернышевского и
читал их вновь и вновь.
Из всех русских мыслителей наибольшее влияние на
идейное формирование Ленина оказал Чернышевский,—
это несомненно. Ленин любил Чернышевского.
Чернышевский не сомневался, что трудящиеся (или, как
он писал, «простолюдины») «ознакомятся с философскими
воззрениями, соответствующими их потребностям. Тогда,—
указывал он, — найдутся у них... писатели, мысль которых
не будет, как мысль Прудона, спутываться преданиями или
задерживаться устарелыми формами науки в анализе обще¬
ственного положения... Когда прийдет такая пора, когда
представители элементов, стремящихся теперь к пересозда¬
нию... жизни, будут являться уже непоколебимыми в сво¬
их философских воззрениях, это будет признаком скорого
торжества новых начал и в общественной жизни» *.
\ Такая передовая революционная теория трудящихся
в эпоху, когда жил Чернышевский, уже была, — револю¬
ционная теория Маркса.
Маркс высоко ценил Чернышевского, называл его вели-
1 Н. Г. Чернышевский, Поли, собр. соч., т. VI, стр. 206.
8

I
ким русским ученым и критиком, указывал, что его тру¬
ды делают честь России. Когда он был осужден царским
правительством на каторгу, Маркс хотел вызвать к нему
сочувствие на Западе.
В распоряжении биографов Чернышевского нет сколько-
нибудь надежных доказательств его знакомства с произве¬
дениями Маркса; имеющиеся на этот счет указания1
нельзя признать правильными. Они основаны на непро¬
веренных замечаниях мемуаристов. А если вообще мему¬
ары третьих лиц не могут служить основанием для науч¬
ных выводов, то в таком важном для истории русской
общественной мысли вопросе, как отношение Чернышевско¬
го к произведениям Маркса, совершенно невозможно осно¬
вываться на ненадежных свидетельствах.
Маркс, как известно, лично знал некоторых русских лю¬
дей той эпохи ■— Бакунина, Сазонова, Анненкова, Лопа¬
тина и других. Но никогда лично не встретились совре¬
менники —• Маркс и Чернышевский. А из всех русских лю¬
дей того времени именно Чернышевский имел больше чем
кто-либо оснований встретиться с основоположником науч¬
ного социализма, величайшим философом и экономистом.
Чернышевский больше всех русских мыслителей подгото¬
вил передовую общественную мысль в России к восприятию
идей марксизма.
2
В эпоху, когда жили и вели борьбу просветители-рево¬
люционеры, во главе масс еще не было революционного
рабочего класса. То был период буржуазно-демократиче¬
ского освободительного движения, пора, когда в России
еще господствовал крепостнический порядок, преобладало
крепостническое хозяйство дворян-помещиков, угнетавших
крестьян, когда Россия была отсталой страной, тюрьмой
народов. Тогда-то беззаветно боролись против царского
самодержавия, за свободу трудящихся масс, лучшие люди
народа, великие просветители-революционеры.
Пора отбросить прочь так называемую научную традицию^
1 Напр. в статье д. Чернышевском-экономисте в Больш. Советск,
энциклопедии; в книге о Чернышевском Чешихина-Ветринского-
и др.

в силу которой история русской общественной мысли изо¬
бражалась только как отражение западноевропейских тео¬
рий, хотя эти теории несомненно влияли на русскую мысль.
«Научная традиция» подозрительно похожа на официаль¬
но-правительственные документы царизма. В них передо¬
вое общественное движение в России изображалось едва
ли не исключительно как результат влияния «зловредных»
теорий, идущих с Запада. Очень ясно этот взгляд выра¬
зил русский царизм в период разгрома декабристов. С тех
пор эта, с позволения сказать, «концепция» уже не схо¬
дила со страниц официально-правительственных сводок о
состоянии России. В предотвращение зловредных западно¬
европейских влияний царизм рьяно устанавливал «умст¬
венные плотины», начисто запрещал ввоз книг из-за гра¬
ницы, а передовое, революционно-освободительное движе¬
ние в стране продолжало расти, развиваться, крепнуть,
набираться сил для грядущих боев.
Из официально-правительственных бумаг «концепция»
благополучно перекочевала в труды буржуазных и либе¬
ральных историков и публицистов, прочно здесь обоснова¬
лась. Так сложилась «научная традиция». Россия-де менее
всего может быть названа страной процветания передовой
теории. Русское сознание представляют славянофилы вро¬
де Аксаковых и Киреевских, но никак не «западники» —
Белинский, Герцен, Чернышевский, Добролюбов. Выдаю¬
щихся философов вроде Канта, Гегеля, Шеллинга в России
никогда не было. Самостоятельную русскую школу в фи¬
лософии указать трудно. Есть только кажущаяся «само¬
бытность», на деле представляющая собой талантливый пе¬
ресказ — но только пересказ — истин, открытых на Западе.
Так, традиционно, изображали русскую общественную мысль
буржуазно-либеральные ученые и кадетские, меньшевистско-
эсеровские и троцкистские «историки». Это насквозь лжи¬
вая «научная традиция», в корне анти-^научная традиция.
Ей отдал дань даже Г. В. Плеханов, вопиюще неспра¬
ведливо писавший, имея в виду деятельность передовых
русских мыслителей: «Русская литература, вообще говоря,
всегда относилась к западным литературам, как ученик к
учителю» *. Это решительно неверно, резко противоречит
действительности.
1 Г. В. Плеханов, Соч., т. VI, стр. 409.
10

Несомненно, что западноевропейские буржуазно-револю¬
ционные и социалистические движения оказали влияние
на формирование революционно-демократических течений в
России. Это — исторический факт. Но сводить к этим вли¬
яниям историю передовой русской общественной мысли —
глубоко ошибочно.
Будто народ, веками стремившийся к свободе, давший
изумительные образцы борьбы за свое освобождение, не
влиял на формирование прогрессивных идей в России, буд¬
то они не отражали. народное сознание, развитие дей¬
ствительности?
Под гнетом царизма, гонимая и преследуемая, но
вечно живая, росла, зрела, развивалась передовая русская
общественная мысль, поднимаясь на такие высоты, как
«Письмо к Гоголю» Белинского, как «Колокол» Герцена,
как революционная проповедь Чернышевского.
С законной гордостью можем мы сказать, что наши ду¬
ховные предшественники, великие русские просветители-
революционеры, стояли на уровне крупнейших мыслителей
всех стран домарксовского периода.
Даже самый характер влияния западноевропейских бур¬
жуазно-революционных и утопическо-социалистических те¬
чений на формирование передового движения в России
40—60-х годов очень выразителен. Это не было заимство¬
вание идей, как обычно изображали дело, например, исто¬
рики из вульгаризаторской «школы Покровского». Среди
многообразных теоретических «систем» передовая русская
мысль отбирала лучшее, критикуя консервативные обще¬
ственные идеи и философские теории.
Начиная с сороковых годов передовые русские мысли¬
тели критиковали философскую систему Гегеля за ее от¬
влеченность.
Чернышевский указывал, что гегелевская философия в
подлиннике «понравилась» ему меньше, нежели он ожидал,
судя по ее русскому изложению, то есть по «изложению»
Белинского и Герцена: они принимали гегелевскую фило¬
софию именно в духе «левой стороны» гегелевской школы.
«Сущность христианства» Л. Фейербаха появилась в
1841 году. Уже в 1842 году передовые русские мыслители,
ознакомившись с этой книгой, сыгравшей важную роль в
истории материалистической философии, радостно привет¬
ствовали ее. «Прочитав первые страницы («Сущности
11

христианства». — И. Н.),—писал Герцен, — я вспрыгнул
от радости. Долой маскарадное платье, прочь косноязычье
и иносказания, мы — свободные люди, а не рабы Ксанфа,
не нужно нам облекать истину в мифы».
Не эклектические философские системы, не идеалистиче¬
ские кантианские теории и позитивистские течения, не
упадочные, скептические взгляды типа теорий Шопенгау¬
эра, столь модные в то время на Западе, а передовые
материалистические учения захватывали передовых русских
мыслителей середины прошлого века.
Чернышевский в философии был последователем Фейер¬
баха, но писал о нем: он «к тому, что делается на свете
оставался безучастен» 1. Чернышевский же был революцио¬
нером, был полон участия ко всему, что делается на свете.
Фейербах был крайне далек от активной политической
борьбы своего времени. Чернышевский стоял в центре
политической борьбы в России, и только вмешатель¬
ство царского правительства насильственно прервало дея¬
тельность Чернышевского.
Наши просветители были во многом сродни по мировоз¬
зрению западноевропейским просветителям. —Вольтеру,
Руссо, Дидро, Лессингу. Но Чернышевский был и социа¬
листом. Недаром Энгельс назвал Чернышевского и Добро¬
любова «социалистическими Лессингами».
Вспомним и то, — не говоря уже о роли наших великих
просветителей в истории русской революции, — как живо
откликались они на западноевропейские революционные
события 1848 года. Пристально следили они за каждым
шагом революции, радуясь ее успехам, горько и глубоко
переживая ее поражение. Они проявили себя истинными
демократами эпохи, без всяких оговорок и колебаний став
на сторону восставших народов. Они были близки к пра¬
вильному пониманию событий 1848 года как столкнове¬
ния двух основных классов капиталистического общества,
как схватки между буржуазией и пролетариатом, предве¬
щавшей непримиримую борьбу классов.
Великие русские просветители-революционеры боролись
против царизма и абсолютистско-крепостнического строя.
Они выразили протест своего народа против крепостного
гнета.
1 «Чернышевский в Сибири», вып. I, стр. 83.
12

Их борьба была одушевлена истинно демократическими
и гуманистическими идеалами. Они стремились поднять
крестьянство против основ современного им общества.
Их «мужицкий демократизм» явился выражением народ¬
ных стремлений к освобождению от гнета царизма и фео¬
дально-крепостнического режима.
Теоретическая слабость наших просветителей была об¬
условлена незрелыми в их эпоху социально-политическими
отношениями русской Жизни. Давая образцы замечательно
верного анализа действительности, глубокого ее понимания,
а подчас, как Чернышевский, и глубокого классового ее по¬
нимания, они, просветители, однако в вопросах обществен¬
ной истории оставались на идеалистических позициях'^ не¬
померно преувеличивали роль разума в историческом про¬
цессе.
Возвышаясь подчас до критики западноевропейского
утопического социализма, они, однако, сами явились рус¬
скими утопическими социалистами, — достаточно указать
на присущую им (за исключением Белинского) идеали¬
зацию сельской общины, взгляд на нее как на источник
и исходный пункт социализма. В середине прошлого века
они мечтали, что через полуфеодальную общину Россия
оможет перейти к социалистическому строю. Но наши
просветители — и особенно Чернышевский	были не толь¬
ко социалистами-утопистами; они были революционерами-
демократами. Их имена принадлежат истории русской
революции.
Они горячо и преданно любили свою родину, свой на¬
род. Любовь к родине была источником их надежды на
лучшее будущее. Эту надежду они пронесли сквозь все
тяжелые испытания, которым подвергал их русский ца¬
ризм, весь строй несправедливости и эксплоатации.
Н. Г. Чернышевский был крупнейшим русским мыслите¬
лем XIX века и одним из гениальнейших умов во всей
русской истории. Он оставил неизгладимый след решитель¬
но во всех областях общественных наук: в философии и
политической экономии, в эстетике и в литературоведении,
в истории.
Он не принадлежал к писателям, не вызывающим ника¬
ких чувств, — ни ярой ненависти, ни горячего преклонения.
Он был властителем дум прогрессивных слоев современ¬
ного ему общества. Его ненавидели лютой классовой не-
13

навистью все сторонники самодержавно-помещичьей власти.
Он не страшился этой ненависти. Чернышевский писал:
«... Только для тех сохраним наше удивление, которые,
опережая свою эпоху, имели славу предусматривать зорю
грядущего дня, имели мужество приветствовать его при¬
ход. Возвышать независимый и гордый голос, когда про¬
тив вас шумит мнение современного общества; бороться
с силою, которая оклевещет вас	с непреклонной душой,
с святой жаждою справедливости итти к цели, не озира¬
ясь, идет ли за вами толпа, и достигнуть высот, только
путь к которым можно указать отставшему своему поколе¬
нию, и кончить жизнь в горьком одиночестве своего ума
и своего сердца — вот что достойно вечного удивления...»1
Эти слова превосходно характеризуют деятельность Чер¬
нышевского. Они оказались во всем пророческим предвос¬
хищением его собственной судьбы, его значения в русской
истории.
1 Н. Г. Чернышевский. Поли. собр. соч., т. IV, стр. 228.

ГЛАВА II
Детство Чернышевского. «Саратовская система госу¬
дарств». В семье. «Пожиратель книг». В духовной се¬
минарии. Первое знакомство с сочинениями Белинского
и Герцена. «Будущее светило церкви». Дорога —
в Петербург.
1
Ц ернышевский родился 24/12/ июля 1828 года, в Сара-
* тове, в небогатой семье священника.
В тридцатых и сороковых годах прошлого столетия, ког¬
да протекали детские и отроческие годы Николая Черны¬
шевского, Россия переживала исключительно тяжелую пору
своего развития. То был период свирепейшей последекабрь-
ской (1825 года) реакции.
«Крестьянский вопрос» уже стоял в центре внутриполи¬
тической жизни страны. Вне страны русский царизм в то
время с особым рвением играл роль международного жан¬
дарма, являясь становым хребтом европейской реакции.
В двадцатых годах прошлого века Саратов был глухой,
хотя и губернский, городишко; вспомним, как грозил тог¬
да разгневанный Фамусов: «в деревню, к тетке, в глушь,
в Саратов!»
Утверждают, что дикий, характерный для того времени
случай, подобный осмеянному в гоголевском «Ревизоре»,
когда одного проезжего приняли за важного государствен¬
15

ного чиновника и стали являться к нему на поклон, произо¬
шел не то в Саратове, не то вблизи его.
Чернышевский хорошо запомнил с детства, как, бывало,
буйный сын самого саратовского губернатора, потехи ради,
хватал и избивал на улицах города прохожих; по утрам на
Соборной площади, где помещались присутственные места,
нередко находили трупы людей.
«Губернаторский сын, — сокрушалась полиция, — что по¬
делаешь ? »
Чернышевский так описывает в своей автобиографии убеж¬
дения и правила саратовского «общества» того времени:
«Будь честен; пьянствуй; будь добр, воруй; люди все под¬
лецы; будь справедлив; все на свете продажно; молись
богу; не пей вина; бога нет; будь трудолюбив; бей всех
по зубам; кланяйся воем; от ученья один вред; бездельни¬
чай; от науки все полезное для людей; законы надобно
уважать; плутуй; люби людей; дуракам счастье; смелому
удача; говори всегда правду; без ума плохо жить; будь
ниже травы, тише воды; закон никогда не исполняется;
закон всегда исполняется...» 1
В обстановке полного и безудержного административ¬
ного произвола, взяточничества, лихоимства, крепостного
права, невежества и безысходного однообразия, в усло¬
виях саратовского захолустья, кажущегося нам сейчас фан¬
тастическим, рос молодой Чернышевский спустя полвека с
того времени, когда по Саратовскому краю бушевали со¬
бытия, вошедшие в историю с именем Емельяна Пуга¬
чева.
Отец Н. Г., Гавриил Иванович, был протоиереем саратов¬
ской Сергиевской церкви. Все знавшие его единодушно от¬
зывались о нем как о человеке умном и для своей среды
образованном. Он и был первым учителем будущего писа¬
теля. Мать, Евгения Егоровна — забитая семейными забо¬
тами, отсталая, болезненная женщина.
Нельзя, подобно едва ли не всем биографам Чернышев¬
ского, считать атмосферу, в которой он рос и воспитывался,
благоприятной для развития в нем независимой мысли и
сильной воли. Неверно, как утверждают мемуаристы, будто
быт, в котором рос Чернышевский, оберегал его от мрач-
’ Н. Г. Чернышевский, «
стр. 105.
16
Литературное наследие», т. I,

ных сторон действительности. Формирование независимой
мысли и сильной воли происходило как раз не благодаря
окружающему, а вопреки ему. И напрасно биографы Черны¬
шевского обычно приукрашивали его детские и отроческие
годы, изображали их безоблачно-счастливыми, а самого
Николая Чернышевского, как выражались биографы и ме¬
муаристы, — «красной девицей», «счастливым херувимчи¬
ком».
Он рос в религиозной среде. Церковь, литургия, за¬
утреня, обедня, пост, клирос, епархия — эти слова чаще
всего слышал мальчик.
С самого раннего детства Николай Чернышевский от¬
личался серьезностью, не мешавшей, однако, живости и
бойкости натуры, склонной к увлекательным детским иг¬
рам. Всегда их зачинщик, Николай Чернышевский созы¬
вал участвовать в них целую ораву дворовых и крестьян¬
ских ребят.
Но больше всего любознательного мальчика привлекало
чтение книг. Уже с семи лет он начал учиться чтению и
письму. Ревностно рылся он в книгах и записывал первые
строки, которым учил его отец. Это были нравоучительные
прописи поповской среды, внедряемые в сознание мальчи¬
ка вместе с правилами внешнего начертания букв и слов:
«бога люби паче всего», «верую во евангелие», «господь
бог дает разум».
Маленькие фразы удлинялись и усложнялись, но их
смысл был все тот же: «дабы уметь достаточно повелевать
другими, научись прежде повиноваться», «повинуйся тво¬
ему государю, почитай его и будь послушен законам». Так
учился мальчик правописанию. Буква за буквой, слово за
словом, фраза за фразой, в детское сознание исподволь
вкладывались рабские понятия.
Запоем читал мальчик книги, которые находил в двух
шкафах отцовской библиотеки, и те, что отец доставал
сыну у богатых знакомых: «Энциклопедический словарь»
Плюшара, «Историю римского народа» Роллена, сочине¬
ния разных аббатов, «Историю Государства Российского»
Карамзина, «Путешествие вокруг света» Дюмон Д’Юр-
виля, «Объяснения на книгу бытия» Филарета, собрания
проповедей, книги по истории церкви и, наконец, сочи¬
нения Пушкина, Жуковского, Гоголя.
Осенью 1836 года мальчика зачислили в духовное учи-
2 Жизнь Чернышевского
17

лище. Но, видимо, сам Гавриил Иванович Чернышевский
не высоко оценивал эту школу. Зачисление сына в духов¬
ное училище было формальное, он продолжал заниматься
дома и в мрачное училище был обязан являться только
на экзамены.	||	'
Мальчик не расставался с книгой, стал библиофагом,
«пожирателем» книг. С охотой читал Четьи-Минеи, горько
сожалея о краткости рассказов. Детское воображение
поражали повествования о чудесах, о том, как мучеников
бросали в реку, в огненную печь, со скалы. И он мечтал
о том, чтобы прочесть поподробней Четьи-Минеи, кото¬
рых полностью в Саратове не оказалось. Безустали читал
он различные фантастические и исторические рассказы,
отдаваясь во власть занимательных историй, раздуваемых
легко возбуждавшейся детской фантазией. «Как смирна и
скудна, — писал спустя четверть века в своей автобиогра¬
фии Чернышевский, — ...должна быть та обстановка, вы¬
растая в которой трусливый ребенок принужден был
заимствовать свои галлюцинации и страшные сны из
«Натуральной истории» Рейпольского и «Московских Ве¬
домостей!»1
Отец, Гавриил Иванович, готовил сына в преемники
себе: он был убежден, что сын пойдет по привычному для
рода Чернышевских пути служителей церкви, и в 1844 го¬
ду шестнадцатилетнего Николая Чернышевского отдают
в духовную семинарию.
Детство и отрочество кончилось. Оно вовсе не было
идиллически-счастливым. Сам Н. Г. Чернышевский, в от¬
личие от всех своих позднейших биографов, с грустью
вспоминал об этой поре, повторяя стихи:
Стучусь я робко у дверей
Убогой юности моей:
Не помяни мне дерзких грез,
С какими, бросив край родной,
Я издевался над тобой;
Не помяни мне глупых слез,
Какими плакал я не раз,
Твоим покоем тяготясь.
1	Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 82.
18

2
Чернышевский нашел в себе силы подняться неизмеримо
выше тех людей, среди которых рос, и сберечь себя для
иной жизни.
Он резко выделялся из круга семинаристов своими спо¬
собностями, знаниями, интересами. Он пришел в семина¬
рию шестнадцатилетним юношей, уже знавшим многое, о
чем и не мечталось другим семинаристам.
Известно, что нравы, царившие в духовных учебных за¬
ведениях, не отличались ни культурностью, ни гуман¬
ностью, — вспомним потрясающие «Очерки бурсы» Н. Г.
Помяловского. Товарищ юношеских лет Чернышевского,
впоследствии ставший попом, вспоминал о характерных
педагогических приемах, процветавших тогда в семинарии.
Учитель в классе кричал, ругался, бил семинаристов чем
попало. «Изобьет лексикон, — рассказывал товарищ Чер¬
нышевского по семинарии об учителе Воскресенском, —
схватит в кулак листа три и начнет бить в рыло: «на,
жри, жри, пес, жри, пес!»1
Незачем и говорить пространно, что науки в семинарии
были пропитаны старинной схоластикой, реториками, пии-
тиками, богословием, философией идеализма и поповщи¬
ны. Неудивительно, что семинария, вообще не много да¬
вавшая своим питомцам, не могла удовлетворить и долж¬
на была лишь тяготить юного Чернышевского.
Человек, близко и хорошо знавший саратовскую семи¬
нарию времен Чернышевского, упоенно свидетельствовал,
что любой грамотный дворник того времени мог быть ско¬
рее и легче подвержен учениям и настроениям, противным
духу церкви, чем саратовские семинаристы. «Мы, — не без
гордости рассказывает этот восхвалитель саратовской семи¬
нарии, — не слышали даже слова политика... едва ли из
ста питомцев семинарии... один видел в печати басни Кры¬
лова, стихотворения Пушкина, Жуковского и т. д. Положи¬
тельно можно сказать, что их не было и в самой библиотеке
семинарии»1 2.
Семинаристы узнавали произведения знаменитых русских
1	А. И. Розанов, Н. Г. Чернышевский, «Русская старина»,
1889 г., ноябрь.
2	И. У. Палимсестов, «Н. Г. Чернышевский ло воспомина¬
ниям земляка», 1890 г., стр. 29.
2
19

писателей из рукописных тетрадок, в самой семинарии о
них не говорилось ни слова. Здесь царили официальные
поповские учебники и преследовалось чтение светских книг.
С нелепой гордостью рассказывал один из воспитанни¬
ков саратовской духовной семинарии: «Помню, преосвя¬
щенный Афанасий, которого расположением я пользовал¬
ся, предлагал мне прочитать Штрауса. Я отвечал: а если
он собьет меня с пути православия, при котором мне хо¬
рошо живется?—Ну, отвечал владыка, если боитесь, то
лучше не читать. И я не читал* *.
Совсем не таким был семинарист Чернышевский. Он не
боялся «сбиться с пути», он читал...
Уже будучи в семинарии, он знал, как никто из его со¬
товарищей, латинский, греческий, еврейский, французский,
немецкий, польский, английский, изучил татарский и пер¬
сидский языки.
Его начитанность, как и память, поражала всех окру¬
жающих. И когда в классе преподаватель спрашивал: «Не
читал ли кто-нибудь об этом?» — все молчали, оказыва¬
лось, что только Николай Чернышевский читал. На клас¬
сных уроках он не терял времени даром; пока учитель что-
то там говорил, Чернышевский делал выписки из книг и
словарей.
Уже в семинарии он обладал обширными и многосторон¬
ними знаниями по истории, литературе, философии. И не¬
удивительно, что среди семинаристов он слыл ученым ав¬
торитетом, к тому же, на удивление соучеников, проявляв¬
шим незаурядную независимость и самостоятельность. Од¬
нажды этот странный семинарист, столь не похожий на
остальных питомцев духовной семинарии, в присутствии
преосвященного, перед которым все трепетали, стал опро¬
вергать высказанное кем-то. Это было неслыханно. Стран¬
ный семинарист удивил всю семинарию, а не на шутку
разгневавшийся архиерей бросил ему: «Молчи, садись,
тебя не спрашивают!»
В другой раз, когда он написал классное сочинение зна¬
чительно большее, чем требовалось от семинаристов, и учи¬
тель выразил ему свое неудовольствие, Чернышевский от¬
ветил:
1 И. У. Палимсестов, «Н. Г. Чернышевский по воспомина¬
ниям земляка», 1890 г., стр. 27.
20

«Я не могу иначе писать. Если для вас обременительно
читать мою задачку \ то прошу вас ее не читать». Это
была неслыханная дерзость.
Чернышевский стал тяготиться своим семинарским уче¬
нием, поняв, как мало мог вынести из стен семинарии он,
написавший в одном из своих ученических сочинений, что
знание — неиссякаемый рудник, который доставляет вла¬
детелям своим тем большие сокровища, чем> глубже будет
разработан.
Настоящее образование добывалось вне стен семинарии,
самостоятельно. Юноша горячо полюбил поэзию Пушкина,
знал наизусть многие лирические стихи Лермонтова, увле¬
ченно читал произведения Шиллера, Диккенса, Жорж Санд.
С восторгом читал молодой Чернышевский, втайне от се¬
минарского начальства, книжки журнала «Отечественные
записки». Он находил в них откровения. Это были знаме¬
нитые статьи «Русская литература в 1843 году», «Русская
литература в 1844 году», «Русская литература в 1845 го¬
ду» В. Г. Белинского, «Письма об изучении природы» и
роман «Кто виноват?» А. И. Герцена.
Вслед за Белинским следит юноша Чернышевский за
успехами родной литературы. Вслед за великим критиком
он учится понимать, что величие поэзии зависит от глу¬
бины и широты одушевляющей поэта идеи, что русская
литература стала вполне национальной, оригинальной,
одушевлена живыми народными интересами, стала зерка¬
лом русского общества. Это было совсем не то, о чем
говорилось в затхлых стенах духовной семинарии.
Вслед за’ Герценом узнавал молодой Чернышевский, кто
виноват в том, что талантливый и умный человек Вла¬
димир Бельтов, среди тупо благоденствующих крепостников
Негровых, становится «лишним человеком», кто виноват в
том, что в духоте крепостнической действительности невы¬
носимо страдает Любонька Круциферская—виноваты окру¬
жающие условия.
Царивший в духовной семинарии режим издевательства
над личностью порождал в молодом Чернышевском чув¬
ство протеста.
И в последние дни 1845 года он подает ректору проше¬
ние о своем увольнении из семинарии, так как желает про-
1 Так назывались сочинения семинаристов.
21

должать учение в одном из университетов. 18 февраля
1846 года Чернышевский получил увольнительное свидетель¬
ство, в котором было сказано, что он учился «по фи¬
лософии, словесности, гражданской, церковно-библейской
и российской истории — отлично, хорошо, по православ¬
ному исповеданию, священному писанию, математике, ла¬
тинскому, греческому и татарскому языкам — очень хорошо,
при способностях отличных, прилежании неутомимом и по¬
ведении очень хорошем» Ч
С семинарией было покончено. Инспектор семинарии,
встретивший как-то мать Николая Чернышевского, Евге¬
нию Егоровну, спросил ее:
«— Что вы вздумали взять вашего сына из семинарии?
Разве вы не расположены к духовному званию?
—	Сами знаете,—ответила мать, — как унижено духов¬
ное звание...
—	Напрасно вы лишаете духовенство такого светила» 1 2.
Инспектор саратовской духовной семинарии не знал тог¬
да, что пройдет немного лет, и саратовское, как и все рос¬
сийское, духовенство будет открещиваться от своего быв¬
шего питомца, смолоду восставшего против всякого гнета
и произвола, в том числе против церковного угнетения и
поповщины. После смерти Н. Г. Чернышевского, в одном
поповском журнале была опубликована «Беседа преосвя¬
щенного Никонора» в защиту семинарского образования.
Сей поповский мудрец рассказывал, что в один из приез¬
дов Чернышевского в Саратов хотели направить к нему
этого молодого человека, но, «благодарение богу», «к
счастью» он отказался посетить преосвященного «из не¬
нависти к воспитавшей его семинарии; он до такой степени
ненавидел ее, что не мог равнодушно ее видеть»3. Преосвя¬
щенный спасал в глазах царских властей репутацию духов¬
ных семинарий и свою личную репутацию, когда с несвой¬
ственным его сану пылом открещивался от Чернышевского.
Но в одном он был прав: ненависть к поповской среде
Николай Чернышевский сохранил на всю жизнь.
1	«Летопись жизни и деятельности Н. Г. Чернышевского»,
стр. 26.
2	Ф. В. Д у хов ни ков, Н. Г. Чернышевский, «Русская стари¬
на», 1890 г., сентябрь, стр. 562.
3	«Странник», 1890 г., май, стр. 30—31.
09

Вечером 18 мая 1846 года молодой Чернышевский, в
сопровождении матери, выехал из Саратова в Петербург,
поступать в университет.
Это было тогда очень серьезное путешествие. Ехали це¬
лый месяц на лошадях. Юноша вез с собою более двух
пудов книг; больше, в сущности, ему нечего было везти,
кроме книг да своего страстного желания учиться.
«Удивительно расширяется круг моих географико-топо¬
графических познаний,—пишет с дороги Николай Черны¬
шевский отцу;—теперь я совершенно убедился в истине,
которой не подозревал в Саратове, что горы не кончаются
Соколовыми и Лысою горами в Саратове, а идут везде, по
всей нагорной стороне...»1.
Дорога все тянулась длинная, грязная. Тут же, в по¬
возке, Чернышевский продолжал готовиться к универси¬
тетским экзаменам, читал, писал письма домой родным.
Отцу отпишет о впечатлениях от воронежской церкви;
много в ней было людей, человек семьсот или тысячу, «до
того тесно, что негде занести руку перекреститься». Иконо¬
стас белый, с оромными золотыми колоннами. Пение мона¬
хов иногда проникнуто чувством, но вообще оно неесте-
ственно и странно. А ^опекаемому двоюродному брату,
. Пьшину, Николай Чернышевский пишет ©овеем о
другом: «Посмотри на дерево летом: есть ли хоть одна
минута, в которую не произошло в нем перемены к луч¬
шему или худшему? Останавливается ли хоть на миг его
развитие? 1 ак и душа человеческая... умственные очи на¬
ши теперь ежедневно постепенно делаются сильнее и зор¬
че, как изощрялось бы зрение, если стал смотреть в зри¬
тельные трубы и микроскоп... при развитии души нашей
становится понятнее, ближе то, что прежде было непо¬
нятно... так знание возбуждает любовь: чем больше зна¬
комишься с наукой, тем больше любишь ее... ум твой раз¬
вивается, и потому везде являются для него новые инте-
ресы...»<
Вот, наконец, и Петербург. Стремясь поскорей все уз¬
нать, юный Чернышевский ходит по столичным библио¬
текам, ищет в каталогах прославленные сочинения по фи¬
лософии и мировой истории, труды Шеллинга, Гегеля,
1 Н. Г. Чернышевский. «Лит. наследие , т II сто 11
- .1 ам же, стр. 15.	н' ’
23

Гиббона, Нибура. Он посылает домой обширные письма,
полные петербургский впечатлений. Красив, уже отделыва¬
емый внутри, Исаакиевский собор — «странно и прекрасно
отражение солнца в маленьких его главах; оно так же дро¬
жит, как свет звезды или свечи, когда издалека смотреть
на нее» Ч
В деньгах, шутит он, кажись недостатка не будет,— «про¬
тив нас из окон в окна отделение Банка, а в двух шагах
направо и самый Банк». Видел паровоз, идет он скоро,
хотя все же не так быстро, как воображали.
В общем впечатление от Петербурга не такое уж боль¬
шое; люди, в сущности, такие же, как в Саратове. Анге¬
лов здесь также нет, как нет их и в Саратове. Среди
огромных зданий люди даже кажутся здесь удивительно
мелкими.
Экзамены прошли хорошо, и Чернышевский принят в
университет. Шляпу и шпагу заказали. Мать, Евгения
Егоровна, могла ехать обратно, домой.
Из глухого, далекого Саратова Николай Чернышевский,
сын провинциального священника, приехал в столицу са¬
модержавно-крепостнической России. Но он нимало не
был похож на стендалевского Жюльена Сореля или баль¬
заковского Растиньяка, некогда также приехавших из
французской провинции в Париж, чтобы завоевать свое
место под солнцем.
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 20.

Г Л А В A III
Петербургский университет сороковых годов. Студент-
разночинец. Стремление содействовать славе и благу
отечества. Поиски передового мировоззрения и круше¬
ние старых верований. Чернышевский и европейские ре¬
волюции 1848 года. Первая мысль о революции в Рос¬
сии. Чернышевский и петрашевцы. Возможно ли мирное
развитие? Снова в Саратове. «Невозможный учитель».
Женитьба.
1
Чаяния молодого Чернышевского, взлелеянные в ду¬
хоте саратовской семинарии и под теплым, но низким
кровом родительского дома, сбылись: он — студент Петер¬
бургского университета. Но как раньше, в стенах семина¬
рии, он умственно рос самостоятельно, так и теперь, очень
скоро почувствовав разочарование в официальной универ¬
ситетской науке, он пошел своим путем.
Ректор университета, старый профессор П. А. Плетнев,
не ошибся, когда позже, спустя пять лет после окончания
Чернышевским университета, на защите его диссертации,
вместо традиционного поздравления, раздраженно бро¬
сил ему:
— Кажется, я на лекциях читал вам совсем не то.
Он был прав. Вместе с ним так же могли бы сказать
Чернышевскому и другие профессора.
Одним из характерных проявлений правительственной по¬
литики было откровенное гонение на науку и просвещение.
25

У России уже были Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Бе¬
линский, Герцен, Грановский, Глинка, Щепкин,— великие
представители литературы, науки и искусства, стоящие в
ряду лучших деятелей мировой культуры. Но мы теперь
хорошо знаем, как в муках они творили наперекор господ¬
ствовавшему в стране режиму подавления и произвола.
Власть ненавидела просвещение, преследовала его, всюду
искала крамолу.
Царскому самодержавию Николая I не нужны были
Пушкины и Белинские. С ними было хлопотно и неспо¬
койно. Не ко двору были люди, хотевшие думать и тво¬
рить, нужны были люди, умевшие не рассуждать, точно
и беспрекословно исполнять приказания. Николаевское
самодержавие было диктатурой невежд и тупиц, тесно
стоявших вокруг трона. Царь обращался к ним как пер¬
вый дворянин в государстве, за ним шли вторые, третьи,
пятые, десятые, — тупые, невежественные, ""жадные, но
зато исполнительные.
А вдали ютилась горсточка людей, не мирившихся со
строем насилия и угнетения, с всесторонней отсталостью —
экономической, политической, культурной — своей родной
страны. Они создавали мировые культурные ценности,
отдавали все свои помыслы и силы литературе и науке,
рано, слишком рано, как Белинский, падая в неравной
борьбе, замученные условиями жизни того времени.
Слово Белинского доходило до юных умов. Для передо¬
вой молодежи сороковых годов оно явилось неофициаль¬
ным, но мощным университетом, распространявшим в об¬
ществе передовые идеи времени. А официально в универси¬
тетах господствовал, действовавший еще с начала тридца¬
тых годов, пресловутый уваровский принцип православия,
самодержавия, лицемерно проповедуемой народности, прин¬
цип «умственных плотин».
Правительство с ненавистью и страхом помнило о вос¬
стании декабристов. Граф Уваров, готовясь стать мини¬
стром народного просвещения, полагал, что молодые люди
ожидают только направления, чтобы стать усердными
проводниками приказаний царского правительства, что вся
молодежь только ждет возможности проявить вернопод¬
данническую любовь к самодержавному строю, и надо ее
«нечувствительно» привести к вере в охранительные на¬
чала православия и самодержавия.
26

«Триединое» охранительное начало, по .мысли Уваро¬
ва, —• последний якорь спасения и вернейший залог силы
самодержавия. И чтобы отвлечь молодежь от зловредных
и опасных «европейских идей», Уваров рекомендовал пра¬
вительству умножать, «где только можно, число умствен¬
ных плотин». Эту программу в области просвещения, идео¬
логическую программу реакции, и приняло царское прави¬
тельство. Уваров стал министром.
К тому времени, когда Чернышевский поступал в универ¬
ситет, Уваров уже сообщил царю, что в области просвеще¬
ния все обстоит благополучно — тройственная формула и
политика «умственных плотин» прочно проведены в жизнь,
в неуклонной борьбе со злокозненными либеральными вея¬
ниями, «во всем объеме» воплощены монархическое начало
и христианское верование, свободное от разных призраков,
«слишком часто помрачавших чистоту священных преда¬
ний церкви».
В знак монаршей милости, министр смог вставить три¬
единую формулу в девиз уваровского графского герба.
Типичным представителем университетского руководства
той поры был попечитель округа и университета М. Н.
Мусин-Пушкин. Профессор А. В. Никитенко писал о нем
в своем дневнике: «Я еще не встречался на своем слу¬
жебном поприще с таким глупцом. У него обыкновенно
ни на что нет причин. Он кричит, шумит, размахивает ру¬
ками и в своих мнениях скачет через все логические пре¬
грады, пока, наконец, не стукнется лбом о какую-нибудь до
того отчаянную нелепость, что уже сам остановится»1. Сей
попечитель мечтал об уничтожении в России художествен¬
ной литературы, чтобы ее вовсе не читали, так как от нее
только вред. Под надзором этого попечителя и протекала
университетская жизнь. Впрочем, не лучше были и многие
профессора, пренебрежительно относившиеся к новым до¬
стижениям науки, ревниво оберегавшие верноподданниче¬
ские чувства и старавшиеся внушить их студентам. Лишь
к некоторым профессорам, как к И. И. Срезневскому, мог
Чернышевский и впоследствии питать чувства благодар¬
ности и уважения.
1	А. В. Никитенко, «Записки и дневник», т. I, 1847 г.,
стр. 374.
27

Скоро молодой Чернышевский понял, что университет
мог дать ему некоторые фактические сведения, но ни дей¬
ствительному знанию жизни, ни передовому мировоззре¬
нию он на университетских лекциях не научится. Это надо
было добывать самому, своими собственными силами, на
свой риск и страх. Этим путем и пошел Николай Черны¬
шевский, как бы проходя в 1846—1850 годах два уни¬
верситета — официальный императорский, и другой — в
кругу действительной жизни, среди товарищей, наедине с
книгами, запрещенными, гонимыми, но как раз содержав¬
шими истинную науку и истинное передовое мировоззрение.
Петербург, с его шумной жизнью, довольно быстро от¬
резвил молодого Чернышевского от провинциальных сара¬
товских представлений о мире, о людях, о явлениях.
Белинский говорил, что Петербург его времени оказы¬
вал на некоторые натуры отрезвляющее действие; словно
листья с дерева, спадают мечты, порожденные незнанием
действительности. А Чернышевский после, в «Очерках го¬
голевского периода русской литературы», отмечал, что в
Петербурге его времени было трудно обманываться отно¬
сительно сущности действительной жизни, трудно не раз¬
убедиться в том, что она движется далеко не по идеаль¬
ным представлениям, трудно не разочароваться во многих
идеальных верованиях...
Молодые годы Чернышевского в университетский период
в Петербурге как бы и являют собой цепь отрезвлений,
разубеждений, разочарований. И он стал искать для себя
новых убеждений, более отвечающих действительной жиз¬
ни, чем те, что господствовали в саратовской глуши.
«Что в мире поэтичнее, — писал позже Чернышевский,—
гфелестнее чистой юношеской души, с радостной любовью
откликающейся на все, что представляется ей возвышен¬
ным и благородным, чистым и прекрасным, как сама
она?» 1 Это благоговение перед юношеской порой своей
жизни Чернышевский сохранил, несмотря на ее тяжесть
в годы учения в Петербургском университете.
1 Н. Г. Чер нышевский, «Избранные сочинения». Эстетика.
Критика. Гюс, изд. худож. литер., 1934 г., , стр. 459.
28

2
Чернышевский был студентом-разночинцем. Он обучался
в полном — не фигуральном, а буквальном—смысле сло¬
ва на медные гроши. О его полной чуждости так называе¬
мой «золотой молодежи» столицы говорить не прихо¬
дится, — это ясно. Не мало было вокруг Чернышевского
представителей этой «золотой молодежи», с ее нравами
безалаберной, кутежной жизни: попойки, карты, битье
зеркал и протыкание картин в ресторанах.
Был в то время другой распространенный тип студен¬
та, — гордившегося своей бедностью. Иные их тех, у ко¬
го имелись средства, скрывали это. Бедность считалась
среди них признаком порядочности, своего рода хорошим
тоном. Это был показной демократизм, и, как всё показ¬
ное, — лицемерный, искусственный. Чернышевскому-студен¬
ту не нужно было прибегать к этой демонстрации бед¬
ности, он в самом деле был беден.
«...У меня нет денег, — с горечью записывает он в свой
дневник осенью 1848 года, в самый разгар своих умствен¬
ных занятий, — а между тем одежда начинает изнаши¬
ваться, а главное —грозит ненастье...» 1
«...Меня озабочивали, — снова записывает в дневник
Чернышевский, — сапоги, которые одни, и, думаю, почти
готовы протереться... я думал, как бы сберечь. Наконец,
решился итти в старых, взяв с собою новые, чтобы пере¬
менить в городе, а чтобы не видно было в худое белого
носка, завернул правую ногу черным галстуком — ка¬
ково?» 1 2 Снова: «Я стал зачинивать старые брюки; ни¬
ток черных не было, поэтому я стал опускать в чер¬
нила...» 3 «Все думал о том, что должно купить пальто,
но денег, конечно, нет и не будет, — что делать ?» 4 Он лю¬
бил театр, но мало' бывал в нем, боясь, что его будет тя¬
нуть туда беспрестанно. «Боже мой, — как дорого! Если
бы я знал, не поехал бы сюда...» — писал Николай Чер¬
нышевский домой по поводу проживаемых денег. А прожи¬
вал он до двадцати рублей в месяц. Так же несколькими
годами позже учился в Петербурге гениальный юноша
1	Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 281.
2	Там же, стр. 423.
3	Там же, стр. 445.
4	Там же, стр. 469.
29

Добролюбов. Примерно в то же время семнадцатилетний
студент аристократического училища Правоведения Деми¬
дов, из семьи известных богачей Демидовых, тратил до
ста тысяч рублей в месяц...
В условиях жесточайшей нужды и постоянных забот о
хлебе и одежде рос и учился Чернышевский в универси¬
тете.
В этот период складываются основные знания, форми¬
руется характер Чернышевского, уже мечтавшего стать по¬
лезным своей родине, крупным ученым. Эти юношеские
мечтания пронизывает глубокая вера в себя, дававшая
силы преодолевать трудности. Студенту Чернышевскому
кажется, что ему суждено внести родное русское сознание
в умственный, нравственный и практический мир.
Под влиянием статей Белинского, которые Чернышев¬
ский читает в «Отечественных записках», он начинает соз¬
навать, что жизнь народа и его развитие определяют зна¬
чение литературы для человечества. Лермонтов и Гоголь
доказывают, — думает студент Чернышевский, — что при¬
шло России время действовать на поприще культуры. Он
мечтает об изобретении машины вечного, непрерывного
движения, — кто в молодые годы не мечтал об этом
изобретении? И Чернышевский убежден,. что это не со¬
всем невозможно, но у него нет лишь средств для опы¬
тов. Он мечтает о времени, когда нужды не будут беспо¬
коить человека, он будет жить на земле как бы в раю,
снимется с него закон — «в поте лица своего снеси хлеб
твой».
Машину вечного движения все же Чернышевский не
изобрел. Его сила и изобретательность оказались совсем
в другом.
Университетская пора его жизни — период исключи¬
тельно напряженной умственной работы, самостоятельного
образования, укрепляемого верой в себя, в свое призвание.
Пусть это было для двадцатилетнего студента самонадеян¬
но, —- он считал себя человеком выдающимся, мечтал, что
из него выйдет «что-нибудь вроде Гегеля, или Платона,
или Коперника». Это — в будущем, а пока — занятия,
житейские заботы. Но снова беспокоят мысли: кем же он
будет? Только бы не даром прожить на свете; надо стать
замечательным человеком, видным журналистам и предво¬
дителем или одним из главных лиц «крайней левой сто¬
30

роны», вроде Луи Блана. И дневник 1848 года заканчи¬
вается надеждой на «уничтожение пролетариатства и во¬
обще всякой материальной нужды». Он, Чернышевский,
будет способствовать этому. Он мечтает об исторической
культурной миссии своего народа. Лучше вовсе не ро¬
диться, чем родиться Чингиз-хаиом, Тамерланом или од¬
ним: из их воинов, — гак размышляет молодой Чернышев¬
ский, готовя себя к самостоятельной ученой деятель¬
ности.
В дневнике Чернышевского-студента мы то и дело на¬
ходим записи, свидетельствующие о его недовольстве офи¬
циальной наукой, преподносившейся молодежи в универси¬
тете.
Однажды он решил шутливо испытать знания одного
университетского профессора—Фрейтага, всегда исправ¬
лявшего то, что писал Чернышевский по-латыни. Он вы¬
писал из Цицерона, сколько уместилось на четырех стра¬
ницах, заменил названия «Спарта» и «Афины» русскими
городами «Новгород» и «Киев» и написал: «перевод рус¬
ской проповеди ХГП века». Профессор Фрейтаг отметил
много плохих оборотов (это у Цицерона) и надписал: «не
более как порядочно», а на латинских «сочинениях» са¬
мого Чернышевского писал, несмотря на исправления:
«очень хороший латинский язык».
В своем дневнике университетских лет Чернышевский
резко критикует большинство профессоров, лекции кото¬
рых должен был слушать, попечителя, под надзором ко¬
торого должен был учиться, законоучителя, которому
должен был верить. «Ни одного здравого слова,—пишет
о его лекциях Черныщевский,—ни одной доказанной
мысли, голые, пустые, ничего не говорящие и ни к чему
не ведущие громкие фразы ни с того, ни с -сего, и толь¬
ко» Из двадцати одной лекции в неделю, по мнению
Чернышевского, стоят внимания только пять. «В универ¬
ситете, кроме вершков, ничего не нахватаешься»,—пишет
он и, чтоб не терять даром времени, как недавно в семина¬
рии, так и сейчас, в университете, на лекциях, он зани¬
мается своим делом — пишет дневник, куда заносит свои
тайные мысли и мнения, резко отличавшиеся от того,
чему учили университетские преподаватели.
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 47.
31

Он пришел к выводу, что читать самому гораздо по¬
лезнее, чем слушать многие университетские лекции.
Он увлекается русской и иностранной художественной
литературой; Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Гете, Диккенс,
Сю увлекают его. Наряду с художественной литерату-
рой — изучение произведений Белинского, Гегеля, извест¬
ных исторических, философских, утопическо-социалистиче¬
ских сочинений.
В литературе Чернышевский находит картины бедствий
человечества. И он думает о том, что человек не родится
злодеем и негодяем, что в каждом человеке, как бы ду¬
рен он ни был, остается голос совести и чести, — благо¬
даря этому можно возродить его. В литературе Чер¬
нышевского привлекает «высокая, священная любовь к
человечеству». А рядом видит он, как окружающая жизнь
губит даровитых людей. Он скорбит о загубленном усло¬
виями жизни семинарском товарище, одаренном человеке,
«с удивительной головой, с пламенною жаждой знания»,
сломленном мелкими, постоянными, непреодолимыми пре¬
пятствиями. Все больше задумывается молодой Чернышев¬
ский над тем, что видит в жизни и что читает в книгах.
Еще причудливо уживались в нем семейные предания
и верования, вывезенные из Саратова, с новыми мыслями
и настроениями, с гуманистическими идеалами, со стрем¬
лениями к общественному служению. Скоро они столк¬
нутся с установившимися религиозными верованиями, хо¬
тя и из религии молодой Чернышевский по-своему выво¬
дил любовь к человечеству.
Все больше задумывается он о своем месте среди людей.
Прежние романтические представления быстро улетучива¬
ются, окружающие люди оказываются вовсе не такими чи¬
стыми, какими казались раньше. Он убеждается, что доселе
слишком высоко ставил их, а теперь приходится сводить
их с пьедестала. Склонный искать в каждом человеке хо¬
рошее, он теперь задумывается над причинами, воспиты¬
вающими дурных людей.
Провожая Николая Чернышевского в Петербург, отец
направил его к духовным и чиновным лицам. Но молодому
Чернышевскому становится невмоготу в их обществе, он
уходит от них, завязываются новые знакомства и друж¬
бы— главным образом с В. П. Лободовским, будущим из-
32

Дом, в котором жил Н. Г. Чернышевский в Саратове
В
’ ■!! 1
Щг *
hi &I
■
|	X? Jjdjr-

вестным поэтом-революционером М. Л. Михайловым, пет¬
рашевцем А. В. Ханыковым.
Подготовляясь к ученой деятельности, Чернышевский
занимается составлением слойаря к Ипатьевской летописи,
как он писал отцу, — «самым скучным, самым неудобочи¬
таемым, но вместе едва ли не самым труженическим изо
всех ученых творений, какие появлялись на свет в Рос¬
сии» 1.
Этот ранний научный труд Чернышевского — «Опыт
словаря к Ипатьевской летописи», составленного под ру¬
ководством профессора И. И. Срезневского — напечатан
в 1853 году в «Прибавлениях к Известиям 2-го отделе¬
ния Академии наук» и, по свидетельству специалистов,
несмотря на все свои недостатки, способствовал изуче¬
нию языка древнерусских летописей. Но, разумеется, не
эта работа способна была захватить Чернышевского. Он
изучает произведения великих деятелей науки и литера¬
туры, ищет путей выработки передового мировоззрения.
Белинский и Герцен, Гегель и Фейербах, Фурье и Оуэн,
Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Гете и Жорж Санд, — их про¬
изведения читает и изучает Чернышевский, ищущий пра¬
вильного взгляда на мир.
Поглощенный этими исканиями, узнает он потрясающее
известие о революции в Париже. За Парижем — Рим,
Германия, Венгрия.
3
Европейские революции 1848 года сыграли большую
роль в духовном формировании Чернышевского. Сразу
осветилось ярким светом живой жизни многое из того,
о чем до сих пор он узнавал из книг.
Передовая Россия горько оплакала смерть Белинского.
Герцен, вдали от родины, метался в поисках социаль¬
ного идеала. А в Петербурге, в духоте николаевской реак¬
ции, молодой студент Чернышевский пристально следит
за европейскими событиями.
Если царское правительство никогда не было поклон¬
ником культуры, то сейчас, ввиду таких чрезвычайных
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 185.
3 Жизнь Чернышевского
33

событий, — кто знает, не перекинутся ли они и на Россию,
ведь они уже охватили пол-Европы, — началось еще более
усиленное гонение на очаги просвещения.
Русский царизм панически боялся революции в России.
Везде и во всем, во всех науках искали и находили рево¬
люционные идеи. Даже изучение древней литературы было
признано опасным для молодежи; классики были с позо¬
ром изгнаны, и на их место введено чтение и изучение
«произведений отцов церкви». Началась форменная цен¬
зурная оргия.
14 марта царь извещал «подданных»: «После благосло¬
вений долголетнего мира Запад Европы внезапно взвол¬
нован ныне смутами, грозящими ниспровержением закон¬
ных властей и всякого общественного устройства... теперь,
не зная более пределов, дерзость угрожает, в безумии
своем, и нашей, богом нам вверенной России».
И хотя царь горделиво заявлял, что, призвав в помощь
«бога всемогущего», не боится «врага», то есть револю¬
ции, в Петербурге .панически передавали слухи, будто
вспыхнули уже Тифлис и Варшава, будто в Риге построе¬
на уже баррикада.
Европейские революции произвели огромное впечатление
на молодого Чернышевского.
Русские газеты и журналы, конечно, испуганно молчали
о европейских событиях. Чернышевский ходит в кондитер¬
ские Излера и Вольфа, здесь достает — пусть с опозданием
на месяц — иностранные газеты и журналы — «Revue des
deux Mondes», «Debats», «Press», узнает из них ску¬
пые, но бесконечно важные сведения о революции, о бар¬
рикадных боях и парламентских битвах в Париже, Риме,
Берлине, Вене. Он не может спокойно сидеть дома или в
университете на лекции, идет к товарищам, с жаром гово¬
рит им о больших событиях, разыгрывающихся на Западе:
«сердце было полно и хотелось поэтому говорить». Он
живо принимал к сердцу все перипетии заграничной борь¬
бы. Однажды, идя по улице и непрестанно думая о них, он
не заметил, как у него по лицу текли слезы.
Двадцатилетний студент Чернышевский оценил европей¬
ские революционные события высоко и глубоко, все более
утверждаясь на позициях революционеров и социалистов,
все более проникаясь надеждой и верой, что придет
время, когда человечество будет жить по законам социа¬
34

лизма. Это, — думает молодой Чернышевский, — необходи¬
мо должно быть и совершится, производство увеличится,
частная собственность будет уничтожена.
Николай I послал генералу Кавеньяку свое поздравле¬
ние по поводу подавления революции. Молодой Черны¬
шевский, отражая настроения горсточки передовых русских
людей своего времени, шлет проклятия палачам револю¬
ции, потопившим ее в крови парижских рабочих.
Наблюдая за ходом революции, Чернышевский записы¬
вает в свой дневник, имея в виду «либеральных» француз¬
ских буржуа, предавших интересы революции:
«Эх, господа, вы думаете, дело в том, чтобы было слово
республика, да власть у вас, — не в том, а в том, чтобы
избавить низший класс от его рабства... чтобы он мог
есть, пить, жениться, воспитывать детей, кормить отцов,
образовываться и не делаться — мужчины трупами или от¬
чаянными, а женщины—продающими свое тело. А то
вздор—то! Не люблю я этих господ, которые говорят сво¬
бода, свобода — и эту свободу ограничивают тем, что ска¬
зали это слово, да написали его в законах, а не вводят в
жизнь, что уничтожают тексты, говорящие о неравенстве,
а не уничтожают социальный порядок, при котором 9/10—
орда, рабы и пролетарии; не в том дело будет ли царь
или нет, будет конституция или нет, а в общественных
отношениях, в том, чтобы один класс не сосал кровь дру¬
гого» *.
«Какое подлое лицемерство!.. Что за низость — играют
словами и накидывают маску», — восклицает Чернышев¬
ский по адресу французских либералов.
«О, боже, — записывает он,—дай победу истине! Да
победит она».
Он считает, что стал человеком крайней левой партии.
Расстрел одного из членов франкфуртского собрания вы¬
зывает в. Чернышевском прилив негодования против души¬
телей революции: «Это ужасно, это возмутительно, мое
сердце негодует, — записывает он, — да падет на их голову
кровь его и прольется их кровь за его кровь... На висе¬
лицу Виндишгреца и всех»2.
Втайне от всех, Чернышевский оценивает революционные
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 266.
!.Там же, стр. 323.	'
3
36

события, критикует непоследовательных деятелей револю¬
ции, клеймит либералов, проклинает врагов трудящихся —
эксплоататорские классы.
В дневниковых записях двадцатилетнего Чернышевского
о революционных событиях 1848 года в Европе уже впер¬
вые виден будущий непримиримый революционер и социа¬
лист.
Уже тогда, во второй половине 1848 года, зарождается
в нем мысль о русской революции. Вместе со своим дру¬
гом В. П. Лободовским мечтает он о революции в России;
ведь поднимаются целыми селами крестьяне, только един¬
ства нет.
Однажды, выходя из университета, Чернышевский
столкнулся с петрашевцем Ханыковым.
«— Так вас сильно интересует разгадка характера Ге¬
те? —спросил он Чернышевского.
—	Да, конечно, сильно.
—	Ну, так это сделано уже в науке».
Думая, что Ханыков имеет в виду философию Гегеля и
его школы, Чернышевский сказал об этом.
«— Нет, — ответил Ханыков, — у Фурье, который на¬
шел гамму страстей,— она составляет основу всякого ха¬
рактера».
Пошли вместе. Всю дорогу Ханыков с жаром рассказы¬
вал Чернышевскому об учении Фурье.
Обращение Чернышевского в фурьериста протекало
очень быстро. Подолгу засиживался он у Ханыкова; здесь
встречал других участников знаменитого кружка Петра-
шевского. Говорили о политике, о революции. Чернышев¬
ский соглашался. Труднее было с богом. Они не верили
в бога. Чернышевский, слушая их, не был согласен, но не
противоречил.
Наряду с событиями 1848 года и впечатлениями от
российской действительности большое влияние на молодо¬
го Чернышевского оказали произведения Белинского.
Чернышевский с молодых лет был его горячим почитате¬
лем. Белинский научил его понимать отношения жизни и
литературы, научил его революционному отрицанию окру¬
жающей крепостнической действительности, ненависти
к ней, любви к своему народу.
36

Художественная литература и критика, философия и по¬
литическая экономия, история и современная политика —
все интересует и привлекает молодого Чернышевского. Он
тщательно изучает исторические сочинения Гизо, Тьерри,
Мишле, Шлоссера, политико-экономические трактаты Ада¬
ма Смита, Рикардо, философские сочинения Канта, фран¬
цузских материалистов XVIII века—Гельвеция, Голь¬
баха, Ламметри и Дидро, сочинения Гегеля, Фейербаха,
учения социалистов-утопистов — Сен-Симона, Фурье, Луи
Блана, Пьера Леру.
Еще робко и неуверенно, он подходит к критике фило¬
софии Гегеля.
Обратившись к сочинениям Фейербаха, Чернышевский,
чувствуя, что прежние верования его не удовлетворяют,
поражается фейербаховским мыслям. Прочитав введение
к «Сущности христианства», он отмечает положительность
и справедливость фейербаховских воззрений: «весьма по¬
нравилось своим благородством, прямотой, откровенностью,
резкостью», — записывает он.
Изучая одновременно сочинения гениальных утопистов,
особенно Фурье, он записывает: «все более утверждаюсь
в правилах социалистов».
Революция 1848 года, сочинения Белинского, русская
художественная литература — Пушкин, Лермонтов, Гоголь,
иностранная художественная литература — Гете, Диккенс,
Ж.-Санд, передовые течения в истории, философии, полити¬
ческой экономии, учения утопического социализма и жизнь,
реальная действительность, —■ удивительно ли, что эта
многосторонняя школа оказывалась неизмеримо сильней
официальных скучных казенных лекций, которые Черны¬
шевский должен был слушать в императорском универ¬
ситете?
Самостоятельная работа Чернышевского над выработкой
своего передового мировоззрения протекала исключительно
живо и радостно. Это был настоящий творческий, полный
чувства, процесс познания. И уже летом 1848 года Чер¬
нышевский смог, в дневнике своем, сформулировать скла¬
дывающиеся у него взгляды, дать обзор формировавшихся
понятий.
О богословии и христианстве он ничего еще не мог ска¬
зать нового, по силе привычки держался еще старых веро¬
ваний, вывезенных из родительского дома, хотя уже роди-
37

лись сомнения, что эти верования никак не сочетаются со
вновь приобретенными понятиями и взглядами. Впрочем,
он ловил себя на том, что привычные религиозные пред¬
рассудки мало действовали на ум.
«Кажется, — записывает Чернышевский, — я принадлежу
к крайней партии, ультра». В области литературы Гоголь
и Лермонтов представляются Чернышевскому великими пи¬
сателями, за которых он готов жизнь отдать.
Спустя год, летом 1849 года, он записывает в дневник
свои мнения и взгляды: «1. Религия. Ничего не знаю; по
привычке, т. е. по сростившимся с жизнью понятиям, ве¬
рую в бога и в важных случаях молюсь ему, по убеждению
ли это—бог знает. ...я даже не могу сказать убежден
ли я или в существовании личности бога или, скорее, при¬
нимаю его, как пантеисты, или Гегель, или лучше — Фей¬
ербах...
2. Политика, а) Теория — красных республиканцев и
социалистов ... если бы мне теперь власть в руки, тотчас
провозгласил бы освобождение крестьян, распустил бы бо¬
лее половины войска... как можно более просвещения, уче¬
ния, школ. Едва ли бы не постарался дать политические
права женщинам» *.
Действительность самодержавно-крепостнического строя,
гнета и насилия толкала Чернышевского на путь борьбы
за лучшую жизнь общества, за идеалы справедливого и
разумного социального и политического устройства.
Вскоре Чернышевский окончательно распрощается с рели¬
гиозными верованиями; после мучительных сомнений и
внутренней борьбы он утрачивает веру в бога, и больше
его уже ничто не удерживает на пути к революции, к со¬
циализму.
Он называет себя партизаном, последователем комму¬
низма и социализма.
Поражение революции 1848 года не сломило револю-,
ционных настроений и воззрений Чернышевского, он ук¬
репляется в них. Лживо писали некоторые биографы Чер¬
нышевского, будто события 1848—1849 годов оставили в
душе его след- пессимистического или скептического отно¬
шения к судьбам революции.
Утверждения Чернышевского о том, что он становится
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 441.

сторонником революционных и коммунистических идей, бе¬
зоговорочным последователем теорий «красных республи¬
канцев и социалистов», относятся ко времени крушения
революции 1848 года, в пору разгула реакции и в За¬
падной Европе и в России.
«В сущности, — писал Чернышевский в самом конце
1848 года, — я нисколько не подорожу жизнью для тор¬
жества своих убеждений, для торжества свободы, равен¬
ства, братства и довольства, уничтожения нищеты и по¬
рока, если только буду убежден, что мои убеждения спра¬
ведливы и вЪсторжествуют, и если уверен буду, что востор¬
жествуют они, даже не пожалею, что не увижу дня торже¬
ства и царства их, и сладко будет умереть, а не горько,
если только в этом буду убежден»
К этому же времени относятся и первые литературные
опыты Чернышевского. Он пробует писать повести, пишет
статью, которую неудачно пытается напечатать в «Совре¬
меннике».
Однажды, встретив «простолюдина», Чернышевский по¬
шел с ним, стал расспрашивать его, как живут крестьяне,
и «вливать в него революционные понятия».
На еженедельных собеседованиях у И. И. Введенского
молодой Чернышевский участвует в опорах по живым и
актуальным общественным и литературным вопросам.
Несомненна его идейная близость к петрашевцам*.
Он знал некоторых участников кружка Петрашевского и
развивался так, что должен был бы примкнуть к нему,
продлись дальше существование этого первого в России
разночинно-революционного общества. Здесь толковали о
произведениях утопистов-социалистов и их опытах обно¬
вить мир, о Роберте Оуэне, об Икарии Кабэ и особенно —
о фаланстерах Фурье.
7 апреля 1849 года, в день рождения Фурье, состоялся
«первый обед фурьеристов в России». Ханыков произнес
в честь Фурье речь, и все присутствовавшие — десять че¬
ловек—решили принять участие в переводе на русский
язык важнейших произведений знаменитого утописта-со¬
циалиста. Но этому замыслу не суждено было осуществить¬
ся. Вскоре в тревожной атмосфере николаевского Петер¬
бурга разнесся слух о якобы раскрытом в России полити¬
1 Н. Г. Чер н ы ш е в с к и й, «Лит. наследие», т. I, стр. 343.
39

ческом заговоре, об аресте кружка Петрашевского. Реак¬
ционеры и сторонники престола называли петрашевцев
«горстью дерзких злодеев и ослепленных юношей, замы¬
сливших приобщить и нашу девственную нацию к ужасам
и моральному растлению Запада». «К России, покорной,
преданной, — писал барон М. А. Корф, — богобоязненной,
царелюбивой России тоже прикоснулась... гидра нелепых
и преступных мечтаний чуждого нам мира»1.
Разумеется, большое впечатление произвел разгром пет¬
рашевцев на Чернышевского, уже становившегося револю¬
ционером и социалистом.
В письме к отцу в Саратов он успокоительно пишет о
деле кружка Петрашевского, как о чем-то довольно посто¬
роннем ему; никто-де почти не знает, что в действитель¬
ности было. Думают, собрались молодые люди, неосто¬
рожные на язык, начитавшиеся французских книг, и тол¬
ковали о политике. «А впрочем, — уклончиво пишет Чер¬
нышевский,— бог знает». Но в свой дневник он записывает
совсем другое: «... ужасно подлая и глупая, должно быть,
история», пишет он об аресте Петрашевского, Ханыкова,
Дебу, Плещеева, Достоевского и продолжает по адресу
властей и предводителей жандармского III отделения: «эти
скоты, вроде этих свиней Бутурлина, Орлова, Дуббельта
и т. д., должны были бы быть повешены... я... никогда
не усомнился бы вмешаться в их (т. е. петрашев¬
цев.— И. Н.) общество и со временем, конечно, вмешался
бы»1 2.
Приближалось время окончания университета. Все чаще
встает перед Чернышевским вопрос: «как дальше жить?»
Надо было думать о своем устройстве, найти свою дорогу,
суметь не погрузиться в болото мелкой чиновничьей жиз¬
ни. И он мечтает об ученой деятельности. А пока посту¬
пить бы на службу. Но куда поступить? «Здесь не места
ищут людей, а люди места». И Чернышевский на своем
собственном опыте горько убеждается, что для людей его
круга, разночинцев, в окружающем обществе все «гораздо
более зависит от обстоятельств, нежели от нашей воли».
«Выбираешь себе цель,—пишет он в письме к родителям
уже на пороге окончания университета, —... но пока до¬
1	«Русская старина», 1900 г., № 4, стр. 39.
2	Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 419.
40

стигнешь цели... должен занять какое-нибудь место в об¬
ществе, а оно повлечет с собой столько условий, отношений
и т. д., что немного останется на долю собственной
воли»1.
- Но даже не место в жизни, а и тему кандидатской дис¬
сертации Чернышевский не мог выбрать по своему жела¬
нию. Когда он заявил, что хотел бы для окончания уни¬
верситета написать диссертацию о Лейбнице, он услышал
красноречивый ответ профессора: «Нет, не пишите, не со¬
ветую; время неудобное». Философия была изгнана из
университетского курса. После европейских революционных
событий 1848 года ее «остатки» — логика и психология—
были присоединены к кафедре богословия. И Чернышев¬
ский стал писать диссертацию о «Бригадире» Фонвизина.
Уже в этой ранней работе даны некоторые предвосхищения
позднейшей знаменитой магистерской диссертации Черны¬
шевского «Эстетические отношения искусства к действи¬
тельности». Последователь Белинского, Чернышевский го¬
ворит о связи идей художественного произведения с жиз¬
нью общества.
Весной 1850 года закончился университетский период
жизни Чернышевского. Независимо от университета, само¬
стоятельно Чернышевский стал ученым человеком, револю¬
ционером-демократом, воспитавшим себя в духе глубоких
общественно-философских интересов. Он верил в историче¬
ский прогресс и прекрасное будущее человечества, отрицал
окружавшую действительность, страстно желал ее измене¬
ния в духе мечтаний утопистов-социалистов — Оуэна и
особенно Фурье. Он стал последователем материализма в
духе естественно-научного мировоззрения Фейербаха, сто¬
ронником идей Белинского, его взглядов на русскую дей¬
ствительность, революционером, республиканцем, демокра¬
том.
От былых иллюзий, будто монархия может препятство¬
вать высшим классам угнетать низшие, и будто абсолю¬
тизм — противоположность аристократии, не остается и
следа. Чернышевский видит полное единство монархии и
господствующего класса — дворянства,-сообща угнетающих
крестьян и рабочих.
«Монарх, — зрело записывает Чернышевский в дневник
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 173.
41

20 января 1850 года,— а тем более абсолютный монарх,
только завершение аристократической иерархии, душой и
телом принадлежащий к ней... низшие слои изнемогают
под высшим... это... стоит народу много денег, и слез,
и крови... Итак, теперь я говорю: погибни, чем скорее,
тем лучше»1.
И как бы предвидя позднейшую меньшевистско-эсеров¬
скую болтовню о «незрелости» народных масс России для
захвата власти, Чернышевский поодолжает: « ...пусть на¬
род неприготовленный вступит в свои права, во время
борьбы он скорее приготовится, пока ты (т. е. монар¬
хия.— И. Н.) не падешь, он не может приготовиться по¬
тому, что ты причина слишком большого препятствия раз¬
витию умственному даже и в средних классах; низшим,
которые ты представил на решительное угнетение, на ре¬
шительное иссосание средних, нет никакой возможности
понять себя людьми, имеющими человеческие права»1 2.
Пусть, думает Чернышевский, начнется в России борьба
классов, пусть угнетенные сознают, что они угнетены при
существующем строе, но что может быть иной строй, иной
порядок вещей	свобода. Пусть поймут угнетенные, что
их угнетают высшие классы, что нет им надежды на спра¬
ведливость в крепостническом обществе, нет им надежды
на царя, которого они по невежеству еще считают своим
защитником, святым. И .когда угнетенные поймут это,—
мечтает Чернышевский, — не будет «святых»-царей и чи¬
новников, «а будет... ты подлец, взяточник, грабитель,
жестокий притеснитель, пиявка, развратник, и ты тоже,
и он тоже3. «Вот мой образ мысли о России, — записы¬
вает Чернышевский, — ожидание близкой революции, и моя
надежда ее... мирное, тихое развитие невозможно... без
конвульсии нет никогда ни одного шага вперед в истории.
Разве и кровь в человеке двигается не конвульсивно. Бие¬
ние сердца разве не конвульсия... глупо думать, что чело¬
вечество может итти прямо и ровно, когда это до сих пор
никогда не бывало»4.
В этот самый день, 20 января 1850 года, когда Черны¬
1	Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 496.
2	Там же.
3	Там же, стр 497.
4	Там же.
42

шевский уже записал в дневник полные революцион¬
ного горения строки о желанной гибели монархии, о пере¬
ходе власти к народу, о революции, он был посажен под
арест университетским инспектором за то, что явился в
университет не застегнутым на все пуговицы и без шпаги...
Чернышевский еще не знает точно, к какой именно рево¬
люционной партии, по образу своих мыслей, он принадлежит,
но он ждет революции, мечтает о ней во имя блага «низ¬
ших классов», блага угнетенных, движения человечества
вперед. Всей душой он предан этому высокому учению.
В феврале 1850 года Чернышевский как-то заговорил с
перевозчиком через Неву и с извозчиком о положении тру¬
дящихся, о притеснениях и о том, что надо силой освобо¬
диться от гнета. А 15 мая он впервые подумал о «тайном
печатном станке».
Что если, наивно мечтает Чернышевский, напечатать ма¬
нифест, в котором провозгласить свободу крестьян и разо¬
слать его по всем консисториям, в пакетах, якобы от свя¬
тейшего синода, и велеть исполнить, а чтобы дворяне не
подняли бунта, до поры до времени держать в тайне. И
если даже революционное восстание не удастся и будет
подавлено на время, оно неудержимо всколыхнет народ и
даст опору всем восстаниям. «Когда подумал об этом, —
записывает Чернышевский,-—почувствовал какую-то силу в
себе решиться на это и не пожалеть об этом тогда, когда
стану погибать за это дело»1.
Но нет, не нужно обманного манифеста и лжи о святей¬
шем синоде. Ложь всегда приносит вред в окончательном
результате, лучше написать воззвание к восстанию, опи¬
сать положение народа, крестьян и сказать, что только
сами массы, силой, могут освободиться от гнета.
Чернышевский осознает себя уже сложившимся револю¬
ционером, ярым врагом застоя и угнетения: «Внутренне
теперь, — пишет он в дневнике, — почувствовал, что я, мо¬
жет быть, способен на поступки самые отчаянные, самые
смелые, самые безумные»1 2.
С революционными мыслями и настроениями поки¬
дает он стены императорского Петербургского универси¬
тета весной 1850 года. Теперь это уже совсем не тот
1	Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 512.
2	Там же.
■13

Николай Чернышевский, что четыре года назад, выйдя
из саратовской духовной семинарии, ехал в Петербург.
Он возвращался теперь в Саратов образованным, передо¬
вым человеком.
Близко знавший Чернышевского, сыгравший в его жизни
в молодые годы весьма положительную роль, один из
еидных представителей русской интеллигенции тех лет,
И. И. Введенский, говорил о Чернышевском в этот период:
«Он, несмотря на свои какие-нибудь 23-24 года, успел
овладеть такой массой разносторонних знаний вообще, а по
философии, истории, литературе и филологии в особенно¬
сти, какую на редкость встретить в другом патентованном
ученом... беседуя с ним... право, не знаешь, чему дивить¬
ся,— начитанности ли, массе ли сведений, в которых он
успел солиднейшим образом разобраться, или широте, про¬
ницательности и живости его ума... замечательно органи¬
зованная голова!»1
4
В начале 1851 года Чернышевский получил назначение
в саратовскую гимназию и занял место учителя русской
словесности.
Спустя пятнадцать лет министр просвещения граф
Д. А. Толстой скорбел по. поводу того, что в саратовской
гимназии учительствовал Н. Г. Чернышевский. Министр
утверждал, что Чернышевский принял должность учителя
не для пользы юношества, а во вред ему, «для распростра¬
нения разрушительных идей». «При мне, — кичливо заявил
министр,—подобные преподаватели невозможны».
Чернышевский действительно был для царской гимназии
«невозможным преподавателем». Он был глубоко знающим,
ученым человеком, чужим в саратовском обществе, среди
самодовольных невежд. Он избегал общений с ними. Са¬
ратовские учителя платили ему тем же. А ученики Черны¬
шевского всегда вспоминали о времени его учительства с
благоговением и радостью. Он пользовался среди них по¬
пулярностью, любовью, непререкаемым авторитетом, пора¬
жая их своими огромными, разносторонними, совершенно
1 См. «Совр. мир», 1910, №6, СТр. 162, ст. Е. ЛяЦКОГО
«Н. Г. Чернышевский и И. И. Введенский».
44

необычными для гимназических преподавателей, знаниями,
своими новыми для учащихся педагогическими приемами.
Он читал учащимся произведения Пушкина, Лермонтова,
Гоголя, разбирал их, учил понимать и любить их. Он, в
отличие от всех гимназических учителей и начальников,
относился к ученикам гуманно.
В затхлую атмосферу провинциальной николаевской гим¬
назии он внес живительный дух истинного знания и вос¬
питания. Это и вызывало негодование гимназического на¬
чальства. «Он (Чернышевский. — И. Н.), — ужасался ди¬
ректор гимназии Мейер, — говорил ученикам о вреде
крепостного права. Это — вольнодумство и вольтериап-
ство!»1
Еще бы Чернышевский, обращавшийся с учениками гу¬
манно, не казался вольнодумцем воспитателям, привыкшим
неистово кричать на воспитанников, а то и пороть их.
«Для надзора за тишиной и порядком в гимназии,—
вспоминал впоследствии воспитанник саратовской гимназии
времени, когда в ней учительствовал Чернышевский,— и
аккуратностью посещения учениками уроков имелись два
классных надзирателя... Один из них, Макар Ивано¬
вич Макаров, был отставной унтер-офицер, георгиевский
кавалер, с выправкой так называемой палочной академии,
дерзкий, грубый и всегдашний наушник живодера-инспек¬
тора. Этот экс-педа-гог занимался рукоприкладством, вы¬
ражавшимся в дрании ушей до крови, давании щелчков
по лбу учеников, с которыми даже вступал в единобор¬
ство, когда они озверялись на Макарова, на его жестокие
трепки»1 2.
Тип Макарова-«педагога» вполне подходил к саратов¬
ской гимназии начала пятидесятых годов, существовавшей
по уваровскому уставу. Ясно, что Чернышевский вскоре
же должен был столкнуться с гимназическим начальством.
Однажды учитель математики заговорил с Чернышевским
об этих столкновениях:
«— Что вам за охота, Н. Г., спорить с Мейером из-за
отметок? ...Что вам ученики, что вы из-за них ссоритесь
с директором? Родственники, что ли?
1	См. Ф. Духовников, Н. Г. Чернышевский. Его жизнь
в Саратове. «Русская старина», 1911 г., №. 1, стр. 82.
2	«Русская старина», 1909 г., август, стр. 337—338.
46

—	Я дуракам не уступаю, — ответил на это Чернышев¬
ский.— Он (директор. — И. Н.) не доволен мною, а из-
за меня страдают ученики. Я не допущу этого».
И Чернышевского вытеснили из саратовской гимназии.
Дома он также чувствовал себя нехорошо. Любя роди¬
телей, он, однако, чувствовал, что не может ужиться в
доме священника. «Я теперь чужой дома. Я не вхожу ни
в какие семейные дела», — записывает он в дневник.
Лишь с очень немногими людьми в Саратове мог об¬
щаться Чернышевский; он довольно близко сошелся с
сосланным тогда в Саратов известным историком Н. И. Ко¬
стомаровым.
Вокруг Чернышевского и Костомарова группировался не¬
большой кружок. На его собраниях обсуждали научные и
литературные вопросы, разбирали текущую журнальную
литературу. Чернышевский часто виделся с Н. И. Косто¬
маровым; играли в шахматы, спорили о вопросах науки
и политики, главным образом о путях развития России
и вообще славянства.
Чернышевский тяготился жизнью в саратовской глуши,
мечтал о деятельности на поприще литературы и науки. И
весной 1853 года он, женившись, оставил Саратов и уехал
в Петербург.
История женитьбы Чернышевского—'замечательная стра¬
ница его биографии. Она рисует нам человека изумитель¬
ной, кристальной нравственной чистоты и силы.
В январе 1853 года на одном вечере Чернышевский по¬
знакомился с Ольгой Сократовной Васильевой, и спустя
три месяца она стала его женой.
Вскоре после знакомства с Ольгой Сократовной он го¬
тов был признаться ей, что увлечен ею и что был бы
счастлив назвать ее своей женой. И между ним и Ольгой
Сократовной произошел следующий разговор:	i
«— Вам, хочется выйти замуж, потому что ваши домаш¬
ние отношения тяжелы.
—	Да, правда».
«...Выслушайте искренние мои слова. Здесь в Саратове я
не имею возможности жить... карьеры для меня здесь нет.
Я должен ехать в Петербург... Я не могу здесь жениться,
потому что не буду никогда иметь возможности быть здесь
самостоятельным и устроить свою семейную жизнь так,
как бы мне хотелось... Итак, должен ехать в Петербург.
46

Приехавши туда, я должен буду... много работать, чтобы
-устроить свои дела. Я не буду иметь ничего по приезде
туда... я не уверен в том, долго ли буду пользоваться
жизнью и свободою. У меня такой образ мыслей, что я
должен с минуты на минуту ждать, что явятся жандармы...
и посадят меня в крепость, бог знает на сколько времени...
Я не могу отказаться от этого образа мыслей, потому что
он лежит в моем характере, ожесточенном и недовольном
ничем, что я вижу кругом себя... Кроме того у нас будет
скоро бунт, а если он будет, я буду непременно участво¬
вать в нем... Это непременно будет. Недовольство народа
против правительства, налогов, чиновников, помещиков
все растет. Нужно только одну искру, чтобы поджечь все
это... Сомнение одно — когда это вспыхнет? Может быть,
лет через десять, но я думаю скорее... Я приму участие...
Меня не испугает ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем,
ни резня» Ч
В другие встречи он снова и снова говорит Ольге Со¬
кратовне о своей любви к ней, о готовности стать ее му¬
жем, не возлагая на нее никаких обязанностей. «Помните,—
говорит он ей, — что я вас люблю так много, что ваше
счастье предпочитаю даже своей любви»; «если бы мои
надежды быть вашим мужем не сбылись, если бы вы
выбрали себе человека лучше меня — знайте, что я бу¬
ду рад видеть вас более счастливою, чем вы могли бы
быть за мною, но... это было бы для меня тяжелым
ударом».
Страницы дневника Чернышевского, посвященные Ольге
Сократовне, полны замечательной лирики любви, страсти.
«О, да будешь ты счастлива,— записывает он в днев¬
ник.— Я буду счастлив ее счастьем». «Это (т. е. его чув¬
ство. — И. Н.) —восторг, какой является у меня при
мысли о будущем социальном порядке, при мысли о буду¬
щем равенстве и отрадной жизни людей -— спокойный,
сильный, никогда не ослабевающий восторг. Это не блеск
молнии, это равно не волнующее сияние солнца. Это не
знойный июльский день в Саратове, это вечная сладост¬
ная весна Хиоса»1 2.
1	Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 556—
557.
2	Там же, стр. 637.
47

Чернышевский выехал в Петербург, а в январе 1854 го¬
да был утвержден в должности учителя 2-го кадетского
корпуса. Но и здесь недолго пробыл он преподавателем.
После стычки с дежурным офицером, он вынужден был
уйти в отставку. На этом заканчиваются попытки Черны¬
шевского заняться' педагогической деятельностью. Он про¬
бует писать, сначала пишет мелкие статейки для «С.-Пе¬
тербургских ведомостей»,. затем — рецензии и критические
заметки в «Отечественных записках». В конце 1854 года
и начале 1855 года в этом журнале печатается переведен¬
ный Чернышевским английский роман. Но это все — за¬
нятия ради заработка.
Он решает посвятить себя ученой деятельности.
Скоро скромное, пока никому ничего не говорящее имя
Николая Чернышевского узнает вся читающая Россия.

Страница из дневника Н. Г. Чернышевского (1848 г.)

ГЛАВА IV
Крымская война и Чернышевский. Защита диссертации
«Эстетические отношения искусства к действительности».
Чернышевский — редактор «Современника». Первые схва¬
тки с литературными либералами. На редакционных обе¬
дах у Некрасова. О чем писал Чернышевский в «Совре¬
меннике»? Чернышевский-публицист. Чернышевский-уче¬
ный. «/7усть Россия мощно выступит на поприще науки».
1
В двадцатых числах января 1853 гада Николай I гово¬
рил с английским послом и уверял его, что он не желает
увеличения Российского государства, так как оно и без того
обширно и «хорошо обставлено во всех отношениях». Что
касается Турции, то, если Россия и Англия договорятся
по этому вопросу, — мнения и намерения остальных дер¬
жав не важны для русского царя. Но если Англия думает
ныне-завтра взять в свое владение Константинополь, то
он, русский царь, не допустит этого. Он не хочет захва¬
тить Константинополь, он даже расположен дать обяза¬
тельство не входить в него государем, но временно занять
его русскими войсками — это другое дело.
«Восточный кризис» уже был явно чреват войной.
Уверения царя, что в России все «хорошо обставлено
во всех отношениях», было иллюзорно и более чем хваст¬
ливо.
Правительственные листовки с их «квасным патриотиз¬
мом», сотнями тысяч распространяемые в обществе во время
4 Жизнь Чернышевского
49

Крымской войны, не отражали действительных настрое¬
ний народа.
Многие видели действительное положение дел, весьма
далекое от картины, рисуемой с «высочайшего» соизволе¬
ния лжепатриотическими виршеплетами, видели беззастен¬
чивые хищения армейской администрации, наглое огра¬
бление народа. Даже те, кто, собственно, никогда и не
предполагал в русском дворянстве патриотического благо¬
родства, поразились, как дворяне без зазрения совести
откупались от ополчения, старались нажиться на воен¬
ных поставках, — то была настоящая вакханалия казно¬
крадства.
«Здесь я увидел,— рассказывает один современник в
«Русском архиве» (за 1891 год) о съезде дворян Калуж¬
ской губернии для выборов в ополчение, — как низко
упало русское дворянство: нет ни благородного сознания
достоинства... ни любви к родине». И мемуарист, печалясь
о судьбе престола, свидетельствует, что «эти бабы в дво¬
рянских мундирах», не обладавшие ни каплей энергии и
самоотвержения, привозили рекомендательные письма от
знатных родственников, просили об освобождении, плака¬
ли, предлагали деньги, выдумывали разные болезни, шли
на все, только бы освободиться от защиты родины.
Народ, действительный патриот своей родины, терпя
страшные лишения, героически защищал страну.
Крымская война резко обнаружила глубокую меру рос¬
сийской отсталости из-за крепостного права. Несмотря на
блестящие победы русского оружия в Синопской бухте и
героизм русских матросов, отсталость крепостнической
России — экономическая, политическая, военная — опреде¬
лила исход войны.
«Крымскую войну, —писал Энгельс, — действительно
можно характеризовать как безнадежную борьбу нации
с первобытными способами производства против наций с
новейшими его формами» 1.
Русские матросы сражались в Севастополе героически до
последней возможности. Массы крестьян шли в государст¬
венное ополчение, чтобы разгромить врага, потом взять
себе волю, уничтожить крепостное право. А в столицах,
в аристократических верхах, с суеверным мистицизмом вер-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Письма, стр. 321.
50

тёли столы, якобы вызывая души убитых и беседуя с ни¬
ми, или выделывали трубочки для сигар и свистки из
дерева какого-нибудь взятого в плен английского паро¬
хода.
18 февраля 1855 года умер Николай I. Умирая, он
вспомнил день 14 декабря 1825 года,—видно память о нем
преследовала его всю жизнь. Поздно вечером, когда царь
уже был мертв, в Москве городовые разносили по домам
бюллетени, извещавшие о его болезни, и население призы¬
валось молиться за выздоровление царя. Эта комедия по¬
вторилась и на следующий день и даже 20 февраля.
Дворянско-аристократические круги были подавлены
смертью их царя.
Разумеется, иначе встретил весть о смерти Николая
лагерь революционной демократии. Передовые люди на¬
деялись, что с этой поры в России начнется эпоха со¬
циально-политических преобразований. «Я, — рассказывает
Герцен в «Былом и думах»,—не видал ни одного чело¬
века, который бы не легче дышал, узнав, что это бельмо
снято с глаз человечества, и не радовался бы, что этот
тяжелый тиран в ботфортах, наконец, зачислен по химии».
Герцен, тотчас после смерти Николая, решил издавать
свою «Полярную звезду». Умножились надежды на сво¬
боду и силы для борьбы.
Но за гробом Николая первым шел, в атаманском мун¬
дире гвардии казачьего полка, новый царь — Александр II.
«...Возвратились из города, — записала в свой днев¬
ник современница, В. С. Аксакова, — наши крестьяне, во¬
зившие туда продавать свои дрова... на вопрос, какие
вести в Москве, — «царь помер», отвечал один из них.
Вчера загоняли весь народ в церковь присягать... казаки
разъезжали по всему городу... и гнали народ в церкви...
—	Что же, народ жалеет?
Крестьянин как-то улыбнулся и сказал:
—	Не знаю» Ч
Говорили, что под Москвой, в Хотькове, явилось видение
креста на небе; большая звезда голубого цвета будто бы
бросала вокруг себя лучи, а потом из этой звезды обра¬
зовался крест.	;
1 «Минувшие годы», 1908 г., декабрь, стр. 212.
4
51

Пока в дворянско-аристократических кругах кликушество¬
вали по поводу смерти Николая, царизм нес поражения в
Крыму. Стало ясно, что необходим мир и что нужны ко¬
ренные перемены в государственном устройстве.
Многие уже в ходе войны уверяли, что неудачи царского
правительства должны привести к коренным социально-
политическим реформам.
Любопытно, что такую позицию занимали тогда некото¬
рые разбросанные по ссылкам, доживавшие свой век де¬
кабристы. От поражения царизма они ждали пользы для
России. Так же оценивал войну и кружок Герцена за гра¬
ницей. Даже славянофильский кружок, никак не подозри¬
тельный в отношении его верности царизму, был не чужд
подобных настроений. Их выразил славянофил А. И. Ко¬
шелев, который свидетельствовал, что высадка англо-фран-
пузов в Крыму, затем неудачные сражения при Альме и
Инкермане не огорчали некоторые слои русских, так как
они были убеждены, что даже неудача в войне сноснее
того тяжелейшего положения, в каком страна находилась
в то время по вине царизма.
Лжепатриотический призыв поэта А. Майкова: «Царь!
Повели! Мы жаждем битвы под Александровским орлом»,
находил мало сторонников.
В записке о внутреннем состоянии России, поданной
царю Александру II в 1855 году, говорилось: «Современ¬
ное состояние России представляет внутренний разлад, при¬
крываемый бессовестной ложью... все объяла ложь, везде
обман. Правительство не может, при всей своей неограни¬
ченности, добиться правды и честности; без свободы обще¬
ственного мнения этого и невозможно. Все лгут друг дру¬
гу, видят это, продолжают лгать, и неизвестно, до чего дой¬
дут. Всеобщее развращение или ослабление нравственных
начал в обществе дошло до огромных размеров... является
безнравственность самого положения общественного... Все
это происходит главным образом от угнетательной системы
нашего правительства, угнетательной относительно свободы
жизни, свободы мнения, свободы нравственной, ибо на сво¬
боду политическую и притязаний в России нет. Гнет вся¬
кого мнения, всякого проявления мысли...
... Велика внутренняя порча России, порча, которую лесть
старается скрыть от взоров государя; сильнб отчуждение
правительства и народа друг от друга». Так писал о со¬
62

стоянии России в 1855 году не революционер Чернышев¬
ский, не революционер Герцен, а славянофил, помещик-
монархист Константин Аксаков1, как все славянофилы и
не помышлявший ни о какой революции, твердо убежден¬
ный, что монархическому правлению нужна неограничен¬
ная власть, а народу — лишь «свобода духа»; безвластный
народ может лишь предлагать свое мнение полновластному
монархическому правительству.
Падение Севастополя со всей силой свидетельствовало
о необходимости решительных изменений в жизни госу¬
дарства.
Чувствовал и видел это очень остро и начинавший свою
литературную деятельность Чернышевский. Он ждал от
войны больших исторических последствий и перемен. «Са¬
мая война, — писал он отцу, — во многих отношениях по¬
лезна для государства, служа причиною многих улучше¬
ний. Дай бог, чтобы это было так»1 2.
К событиям Крымской войны Чернышевский в своей
литературной деятельности обращался не раз.
В «Письмах без адреса» (на самом деле они были адре¬
сованы царю Александру II) Чернышевский указывает,
что необходимость вплотную заняться крестьянским во¬
просом продиктована ходом и исходом Крымской
войны.
Военные неудачи обнаружили, по мнению Чернышевского,
несостоятельность того порядка вещей, щ котором жила в
то время Россия, то есть несостоятельность крепостниче¬
ского режима.
С гордостью говорит Чернышевский о храбрости рус¬
ских войск. Россия располагала в войне громадными сред¬
ствами, многочисленнейшими войсками. Это же отмечают
Маркс и Энгельс в своих статьях и заметках о Крымской
войне.
По храбрости русских войск и могущественности их сил
должно было бы быть обеспечено торжество русского ору¬
жия и в этой войне. Она пошла иначе, и это следует при¬
писать только непригодности механизма, управлявшего
имевшимися силами.
При всех своих неудачах, Крымская война, по мнению
1	«Русь», № 27, 1881 г., стр. 18—19.
2	Н- Г. Чернышевский, «Лит, наследие», т. II, стр. 265.
&3

Чернышевского, не нанесла России очень тяжелого удара.
Армия сохраняла твердость.
В другой статье — «Studien uber die innern Zustande...»
(«Исследования о внутренних отношениях, народной жизни
и в особенности о сельских учреждениях России» барона
Гакстгаузена) —'Чернышевский отмечает, что именно с
окончанием Крымской войны началось для России более
деятельное, чем когда-либо, участие в общеевропейском
экономическом движении.
Позже, в «Рассказе о Крымской войне» (по Кинглеку),
Чернышевский, как бы отвечая на распространенное в не¬
которых кругах общества наивное недовольство диплома¬
тией, якобы накликавшей войну дерзкими каламбурами,
раздражавшими посланников европейских держав в Стам¬
буле, подчеркивает историческую закономерность этой
войны.
И уже в отличие от большинства публицистов того вре¬
мени, Чернышевский в оценке Крымской войны исходил из
народных настроений и отношения народа к данной войне.
Народ, по мнению Чернышевского, не хотел этой войны, он
знал, что она будет разорительна для него; война стоит
рек крови, больших денег. И Чернышевский клеймит лже¬
патриотическую болтовню дворянства, сменившуюся мало¬
душным унынием, когда грянул севастопольский гром. Он
возвестил начало новой исторической полосы в развитии
России.
В эту-то пору Крымской войны, в середине пятидесятых
годов, начал свою литературную деятельность Чернышев¬
ский.
Война застала его за хлопотами по защите диссертации
«Эстетические отношения искусства к действительности».
И эти хлопоты не были продиктованы желанием уйти от
действительности в дни военной грозы; диссертация Чер¬
нышевского явилась также одной из сил пробуждения рус¬
ского общества.
2
Чернышевский приехал в предвоенный Петербург без
всяких определенных видов на будущее. Он надеялся
только на себя, на свои знания и способности, в которых
не сомневался,
54

Естественно, что ни преподавание в кадетском корпусе,
ни первые мелкие литературные опыты и переводческие ра¬
боты не приносили ему удовлетворения.
В конце 1853 и начале 1854 годов Чернышевский сдает
магистерские экзамены, успешно выдерживает испытания,
осветив перед экзаминаторами состояние образования и ли¬
тературы в России в эпоху царствования Александра I,
дав историческое обозрение русских баснописцев, историче¬
ский обзор русского языка с XVII столетия, древнейших
памятников церковно-славянского языка, написав работу о
русских трагиках — Сумарокове, Княжнине, Озерове. Но
главное было впереди.
21 сентября 1853 года Чернышевский сообщает в пись¬
ме к отцу: «Диссертацию свою пишу об эстетике. Если
она пройдет через университет в настоящем виде, то будет
оригинальна, между прочим, в том отношении, что в ней
не будет ни одной цитаты, а всего только одна ссылка.
Если же найдут это не довольно ученым, то я прибавлю
несколько сот цитат в три дня». Но не в этом, однако,
было главное достоинство диссертации. «По секрету мож¬
но сказать, — продолжает Чернышевский, — что гг. здеш¬
ние профессора словесности совершенно не занимались тем
предметом, который взял я для своей диссертации, и потому
едва ли увидят, какое отношение мои мысли имеют к обще¬
известному образу понятий об эстетических вопросах. Им
показалось бы даже, что я приверженец тех философов,
которых мнения оспариваю, если бы я не сказал об этом
ясно. Поэтому я не думаю, чтобы у нас поняли, до какой
степени важны те вопросы, которые я разбираю, если меня
не принудят прямо объяснить этого. Вообще у нас очень
затмились понятия о философии с тех пор, как умерли или
замолкли люди, понимавшие философию и следившие за
нею»1.
В предположениях о том, что его диссертация вряд ли
будет понята, Чернышевский ошибся. Его не сочли при¬
верженцем философов, мнения которых он оспаривал.
Консервативное университетское начальство и чиновники
из министерства просвещения все же уловили, мЭкое отно¬
шение имели мысли, изложенные в магистерском сочине¬
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 199.
55

нии молодого ученого, к общепринятым понятиям об эсте¬
тических вопросах.
Чернышевский увлекся своим сочинением, желая поско¬
рей окончательно найти и определить свое место в жизни.
Каждый безуспешно для диссертации проведенный день
злит его. Но он и не надеялся на быстрое прохождение
диссертации по инстанциям. Дело тянется нестерпимо, но
он все же думает, что к зиме 1854 года, то есть спустя
год после написания работы, «прохождение» кончится.
И тогда он приступит к докторскому экзамену. Он мечтает
о месте профессора в университете, и конечно, по своей
эрудиции, заслуживает его, но на это трудно рассчитывать.
Диссертация продолжала путешествовать по инстанциям
уже полтора года.
Наконец, в конце апреля 1855 года, Чернышевский от¬
правил в типографию последний лист корректуры. Брошю¬
ра, отпечатанная мелким шрифтом, заняла сто страниц боль¬
шого формата и, в количестве четырехсот экземпляров, в
начале мая была готова. Никто еще не подозревал, какую
огромную роль она сыграет в развитии русской эстети¬
ческой— и не только эстетической, но и шире, философ¬
ской — мысли.
На 10 мая назначили диспут. Чернышевский не ждал
интересного обсуждения, ибо полагал, что предмет, о кото¬
ром он писал, не знаком русским профессорам, ждал мел¬
ких замечаний и готовился не к защите и опровержению
мнений, а к нравоучениям и назиданиям. Накануне подго¬
тавливаться не пришлось, все время заняло чтение кор¬
ректур в «Современнике».
Как сообщает в своих воспоминаниях о Петербургском
университете Ф. Устрялов, накануне диспута о диссерта¬
ции Чернышевского министр просвещения А. С. Норов,
встретив в поезде из Павловска в Петербург Н. Г. Устря¬
лова, заметил ему:
— Что вы наделали! Как могли вы пропустить диссер¬
тацию Чернышевского? Ведь это полнейшее отрицание ис¬
кусства изящного! Помилуйте! Сикстинская мадонна и Фор-
нарина — итальянка-натурщица. К чему же сводится искус¬
ство? «Это невозможно, невозможно!—На возражения Уст¬
рялова, что диспут уже назначен и завтра должен состо¬
56

яться, министр ответил: «Отменить! Остановить все это!»1
В небольшой аудитории, в которой происходил диспут,
было тесно: стояли на окнах. Присутствовавший на дис¬
путе Н. В. Шелгунов рассказывает в своих воспомина¬
ниях: «Чернышевский защищал диссертацию со своей
обычной скромностью, но с твердостью непоколебимого убе¬
ждения»1 2. Шелгунов свидетельствует, что многих слушате¬
лей диспута диссертация Чернышевского привела в восторг.
Главный оппонент, университетский профессор А. В. Ни¬
китенко, отметил интерес, представляемый диссертацией, но
к числу недостатков ее оТнес «неясность основной точки
зрения» и недостаточность примеров из литературы. Фило¬
софски аргументация автора представлялась почтенному про¬
фессору «не вполне убедительной», так как существующая
эстетическая теория незыблемо принимает идею превосход¬
ства духа над материей.
Чернышевский защищал свои взгляды, отвергая критику
оппонентов. Он говорил о необходимости преодолеть ста¬
рые, изжившие себя, но укоренившиеся понятия об искус¬
стве. Защита была признана удовлетворительной, и совет
университета счел Чернышевского достойным ученой сте¬
пени магистра русской словесности. Министр просвещения
рассудил иначе. Он задержал утверждение. У него не было
формальных оснований отвергнуть представление универ¬
ситета, но не было и оснований—не формальных, а прин¬
ципиальных — утвердить Чернышевского в ученом звании.
Разговор министра с профессором Устряловым по дороге
с дачи из Павловска не был пустым. Только спустя три
с половиной года, уже при другом министре просвещения,
осенью 1858 года, состоялось утверждение Чернышевского
магистоом. Он узнал об этом и того позже, в начале 1859
года. Но теперь это утверждение Чернышевскому уже было
не нужно.
3
Еще осенью 1853 года И. И. Панаев, бывший тогда,
вместе с Некрасовым, редактором «Современника», дал
Чернышевскому кое-какие книги для рецензии. Придя к
1	См. «Исторический вестник», 1884 г., июнь, стр. 388—489.
2	н. В. Шелгунов, «Воспоминания», стр. 164.
57

Панаеву за ответом о судьбе своих рецензий, Чернышев¬
ский впервые увидел знаменитого поэта Некрасова. Раз¬
говор с ним окрылил молодого литератора. Редактор
«Современника» обещал давать Чернышевскому работу
каждый месяц. Но кажется. Чернышевский работает и в
«Отечественных записках» Краевского.
«Он — враг мне,— сказал Некрасов Чернышевскому.—
Когда он увидит, что вы полезный сотрудник, он не потер¬
пит, чтобы вы работали для нас и для него вместе».
И Некрасов посоветовал Чернышевскому, остро нуждав¬
шемуся в средствах, держаться «Отечественных записок»,
так как этот журнал в денежном отношении надежней.
Чернышевскому предстояло сделать выбор между надеж¬
ными «Отечественными записками» и ненадежным «Совре¬
менником». С весны 1855 года он стал видным, активным
сотрудником, а вскоре и фактическим редактором «Совре¬
менника».
С этого времени начинается самый славный период ис¬
тории «Современника», журнала, сыгравшего исключитель¬
ную роль в общественном движении шестидесятых годов.
«Современник» стал боевым органом революционной демо¬
кратии, группируя вокруг себя все передовые общественно-
политические силы во главе с Чернышевским и Добролю¬
бовым.
Влияние журнала на общество в шестидесятых годах
было огромно. И этим «Современник» в значительной сте¬
пени обязан Чернышевскому, ставшему душой журнала,
отдававшему ему все свои силы.
«Помню я,— рассказывает участник кружка «Современ¬
ника»,— зимние петербургские вечера, когда утомленные
дневным трудом сотрудники сходились в комфортабельном
кабинете Некрасова для отдыха и обмена мыслей. Некра¬
сов всегда старался расшевелить Чернышевского и вызвать
его на беседу... По своей крайней застенчивости, Черны¬
шевский не мог говорить в большом обществе, но в кругу
близких лиц, позабыв свою робость, он говорил плавно
и даже увлекательно... Прислоняясь к камину и играя ча¬
совой цепочкой, Николай Гаврилович водил слушателей по
самым разнообразным областям знания: то он подвергал
критике различные экономические системы, то строил син¬
тез общественного прогресса, то излагал теорию филосо¬
фии естественной истории, то... он переносился в прошед¬
5S

шие века и рисовал картины минувшей жизни... Он рисо¬
вал сцены из истории французской революции или из
эпохи Возрождения, изображал характер древних Афин
или двора византийских императоров. Помню, как он
увлек нас поразительной картиной нравов общества перед
падением античной цивилизации» х.
Роль Чернышевского в работе редакции быстро возра¬
стала, и уже летом 1856 года Некрасов, уезжая за гра¬
ницу, передоверяет Чернышевскому свои редакторские пол¬
номочия по журналу.
«Уезжая на долгое время, — писал Некрасов Чернышев¬
скому, видимо желая оставить документ, — прошу вас,
кроме участия вашего в разных отделах «Современни¬
ка», принимать участие в самой редакции журнала и сим
передаю вам мой голос во всем, касающемся выбора
и заказов материалов для журнала, составления книжек,
одобрения, или неодобрения той или иной статьи и т. д.
так, чтобы ни одна статья в журнале не появлялась без
вашего согласия... Н. Некрасов» 1 2.
В то же время Некрасов заключил с Чернышевским ус¬
ловие писать статьи для отделов критики и библиографии
и эаведывать этими отделами, писать статьи и для отдела
«Смесь», составлять иностранные известия, читать вторые
корректуры всего журнала, принимать участие в заготовле¬
нии материала, писать заметки о журналах.
Чернышевский стал деятельнейшим участником «Совре¬
менника», неся всю основную тяжесть редакционной ра¬
боты. Он отдался ей со всем увлечением прирожденного
журналиста. Он подбирает материал для журнала, редак¬
тирует его, сам пишет для «Современника» свои известные
литературно-критические, философские, публицистические,
исторические, экономические сочинения, неутомимо воюет с
цензурой. И уже осенью 1856 года Чернышевский смог
написать Некрасову, что по отзывам читателей в этом го¬
ду «Современник» считался интереснейшим из журналов.
Больше всего заботился Чернышевский о том, чтобы
придать журналу направление.
Летом 1856 года Чернышевский познакомился с Добро¬
1	«Тени старого «Современника», воспоминания Е. Колбасина,
«Современник», 1911 г., август, стр. 240.
2	«Переписка Чернышевского с Некрасовым, Добролюбовым и
А. С. Зеленым», стр. 52-
69

любовым, тогда безвестным двадцатилетним начинающим
литератором.
Первая же встреча с Добролюбовым показала Черны¬
шевскому, что гениальный юноша обладал теми же взгля¬
дами, что и «Современник». Чернышевский ввел Добролю¬
бова в круг работ журнала и очень скоро целиком пере¬
доверил ему литературно-критический отдел. Совместная
работа в журнале, общность взглядов и идейных пози¬
ций тесно сблизили Чернышевского и Добролюбова.
Деятельность журнала развернулась широко и успешно,
несмотря на непрерывную борьбу, которую приходилось
вести с цензурой чуть ли не по поводу каждой статьи, а
очень часто и по поводу художественных произведений.
Журнал выходил под постоянными ударами цензуры. «Ну
их к чорту всех, —• писал Чернышевский о цензорах в
письме к Добролюбову, уже, видимо, выведенный из тер¬
пения, — от Ковалевского до Рахманинова, проходя через
Делянова и уже не говоря о Медеме—все до одного
скоты... Словом сказать, подлость и мерзость» 1.
В письмах к друзьям часто жалуется Чернышевский на
«цензурные невзгоды». И все же он работал в журнале
с огромным увлечением, преодолевая цензурные преграды,
ведя большое количество повседневной тяжелой работы,
которую он с горечью называл литературным работниче-
ством.
Работоспособность Чернышевского в «Современнике»
была колоссальна. За семь лет своего активного участия
в журнале он написал сотни печатных листов, по его под¬
счетам — около пятисот. Все написанное им за это время
составляет главную долю того литературного богатства,
которое образует фундаментальное десятитомное, да и то
далеко не полное собрание его сочинений.
Он работал постоянно, непрерывно, и на сон ночью едва
оставалось несколько часов.
Он писал историко-литературные исследования, фи¬
лософские трактаты, исторические и Экономические иссле¬
дования, литературно-критические статьи, публицистиче¬
ские статьи, внешне-политические обозрения, рецензии,
полемические статьи, переводил иностранную научную ли¬
тературу.
1 Н. Г. Ч е Р нышевсций, «Лит. наследие», т. II, стр. 375-
60

Он вел «Современник» как боевой журнал революцион¬
ной демократии, вскоре вызвав против себя злобу всех ре¬
акционеров, консерваторов, либералов. И когда из жур¬
нала, из-за его направления, ушли самые популярные пи¬
сатели, возглавляемая Чернышевским редакция заявила,
что, сожалея об утрате сотрудничества некоторых выдаю¬
щихся писателей, она, однако, не может принести им в
жертву своего сложившегося направления. Она не может
пожертвовать основными идеями журнала. Служение им
составляет смысл работы редакции «Современника»,
привлекает и будет привлекать новые сочувствия и новых
деятелей. Редакция имела в виду уход из «Современни¬
ка» Тургенева, Льва Толстого и Григоровича.
В 1856 году Тургенев, Толстой, Григорович и Остров¬
ский обещали печатать свои новые произведения исключи¬
тельно в «Современнике».
Сразу же журналу пришлось защищать это сотрудниче¬
ство от нападок «Отечественных записок» и других орга¬
нов печати, весьма озлобленных этой удачей «Современ¬
ника». Редакции и в особенности Чернышевскому пришлось
доказывать, что в этом не было ничего противоестествен¬
ного. Диккенс писал для «Daily News», Теккерей для
«Punch»’a Жорж Санд исключительно для «Revue des deux
Mondes», Гейне для «Allgemeine Zeitung»; Лермонтов
помещал свои стихи, главным образом, в «Отечественных
записках». Однако сейчас, когда выдающиеся русские пи¬
сатели объявили о своем решении печатать свои произведе¬
ния исключительно в «Современнике», другие журналы под¬
няли вокруг этого шум, нападая и на редакцию «Современ¬
ника» и на указанных писателей. «Современник» вынужден
был защищать и себя и этих писателей —в частности Тур¬
генева — от нападок «Русского вестника».
Но очень скоро оказалось, что объединение редакции
«Современника» с такими писателями, как Тургенев, Гри¬
горович, Толстой, было далеко не прочно.
Диссертация Чернышевского об эстетике была встречена
всем либеральным литературным лагерем с озлоблением
против молодого литературного критика. Его начали чер¬
нить. С тех пор как Чернышевский, а вслед за ним
и Добролюбов заняли в редакции «Современника» веду¬
щее положение, злоба против них со стороны всех лите¬
61

ратурных либералов, не говоря уже о реакционерах, Пере¬
шла в подлинную ненависть.
Литературные либералы увидели, что Чернышевский на¬
чинает играть в редакции «Современника» все большую
роль. И сразу, после объявления исключительного сотруд¬
ничества Тургенева, Толстого, Григоровича и Островского
в «Современнике», либерал Боткин пытается убедить Не¬
красова заменить Чернышевского критиком Ап. Григорье¬
вым. Боткин сообщает в письме к Некрасову, что Ап. Гри¬
горьев готов взять на себя в «Современнике» всю критику,
но с тем, чтобы Чернышевский уже не участвовал в неу.
Некрасов не пошел на это.
Атаки либерально-дворянской группы «Современника»
на его разночинно-революционную группу не прекращались,
а все усиливались.
Летом 1856 года Л. Н. Толстой пишет Некрасову (а
■цадо помнить, что Лев Толстой середины пятидесятых го¬
дов, первых лет своей литературной деятельности, был еще
весьма далек от позднейшего своего политического миро¬
воззрения): «Вы,—писал Толстой Некрасову,— сделали
великую ошибку, что упустили Дружинина (литературного
критика из либерально-дворянского лагеря, завзятого кон¬
серватора.— И. Н.) из нашего союза. Тогда бы можно
было надеяться на критику в «Современнике», а теперь,—
с неприкрытой злобой пишет Толстой про Чернышев¬
ского,—срам с этим клоповоняющим господином. Его так
и слышишь тоненький, неприятный голосок, говорящий ту¬
пые неприятности». И дальше Толстой пишет, что во
всем виноват Белинский, породивший в литературе и кри¬
тике возмущение, злость.
Некрасов, как всегда в таких случаях, взял Чернышев¬
ского под свою защиту. «Особенно мне досадно, — отвечал
он Толстому, — что вы так браните Чернышевского.
...Не надо забывать, что он очень молод, моложе всех
нас, кроме вас, разве. Вам теперь хорошо в деревне (нель¬
зя не понять этих слов Некрасова как дипломатичный
намек на главное в расхождении либерально-дворянского
лагеря и лагеря революционно-разночинного.— И. Н.), —
и вы не понимаете, за чем злиться. Вы говорите, что отно¬
шения к действительности должны быть здоровыми, но
забываете, что здоровые отношения могут быть к здоровой
действительности. Гнусно притворяться злым, но я стал
62

бы на колени перед человеком, который лопнул бы от ис¬
кренней злости, — у нас мало ли к ней поводов? И ко¬
гда мы начнем больше злиться, тогда мы будем лучше, —
т. е. больше будем любить — любить не себя, а свою ро¬
дину» *.
В этом письме Некрасов весьма ясно раскрывает меру
расхождения между либерально-дворянским и револю¬
ционно-разночинным лагерями «Современника», указывая,
что злость разночинцев — от гнусной действитель¬
ности. В письме Некрасова не трудно увидеть и мысль, ко¬
торую он выразил в своих знаменитых стихах:
,	То сердце не научится любить,
Которое устало ненавидеть.
В декабре Некрасов пишет Тургеневу: «Чернышевский
просто молодец, помяни мое слово, что это будущий рус¬
ский журналист, почище меня грешного».
Либерально-дворянский лагерь литераторов продолжал
выдвигать вперед критика Дружинина; разночинно-рево¬
люционный лагерь, считавший единственно живым направ¬
лением литературы протест против окружавшей самодер¬
жавно-крепостнической действительности, группировался
вокруг Чернышевского.
До поры до времени борьба шла глухо, в письмах меж¬
ду писателями, в их беседах, но наступит время — она об¬
наружится явно, заявит о себе громко.
Встретивший враждебно диссертацию Чернышевского об
эстетике Тургенев, однако, в 1856 году несколько изменил
свое отношение к Чернышевскому. Все же Тургенев был
связан с движением сороковых годов, с Белинским и Гер¬
ценом. Досадуя на Чернышевского якобы за его «сухость
и черствость» и будто бы непонимание им истинной поэзии,
Тургенев, однако, находит в писаниях Чернышевского жи¬
вую струю, понимание потребностей действительной совре¬
менной жизни. И это — не от расстройства печени, как
тупоумно-издевательски говорил о взглядах Чернышевского
Григорович, «а самый корень всего его (Чернышевского.—
И. И.) существования». Тургенев указывает, что несмотря
якобы на «сухой тон» и «выражение черствой души» у
1 Н. А. Н е к р а с о в, Собр. соч., т. V, Письма, стр. 252.
63

Чернышевского, он рад появлению его «Очерков гоголев¬
ского периода русской литературы», рад воскрешению в
них имени и взглядов Белинского. Это не помешало Тур¬
геневу, когда Некрасов, уезжая лечиться за границу, пере¬
дал свои редакторские права и полномочия Чернышевскому,
писать Толстому, что «Современник» в плохих руках».
Толстой же писал в своем дневнике: «Редакция Современ¬
ника противна». В 1858 году Некрасов сообщил в письме
к Тургеневу: «Журнал наш идет относительно подписки
отлично — во весь год подписка продолжалась... Думаю,
что много в этом «Современник» обязан Чернышевскому»1.
Отношения между двумя лагерями все более обостря¬
лись, — это было явное столкновение двух литературно¬
политических позиций, двух мировоззрений — либерально¬
дворянского и разночинно-революционного.
Попрежнему встречались обе группы в редакции «Со¬
временника» и на редакционных обедах у Некрасова. За
внешне добропорядочными, сухо-официальными отношени¬
ями скрывалась злоба либералов-дворян против револю¬
ционеров-разночинцев. Сквозь мягкий, как всегда у Тур¬
генева, тон его речей сквозило плохо скрываемое озлобле¬
ние против Чернышевского и Добролюбова. И однажды,
когда Чернышевский, в разговоре с Некрасовым о текущих
журнальных делах, спросил его, что означает раздражен¬
ный тон суждений Тургенева о Добролюбове, Некрасов,
удивленный вопросом Чернышевского, ответил:
— Да неужели же вы ничего не видели до сих пор?
Тургенев ненавидит Добролюбова.
В другой раз, после одного обеда у Некрасова, когда
Тургенев с восторгом читал драму Л. А. Мея «Пскови¬
тянка», хвалил ее как высоко-художественное произведение,
только Чернышевский заявил, что это — скучная вещь и
печатать ее в «Современнике» не стоит. Тургенев обиделся
и прекратил чтение.
А однажды, столкнувшись с Чернышевским, деликат¬
нейший и мягкий в обращении с людьми Тургенев, не вы¬
держав, сказал ему:
«— Вы—простая змея, а Добролюбов очковая».
.Резко отрицательное отношение Чернышевского и Доб-
1 Н. А. Некрасов, Собр. соч., т. V. Письма, стр. 337.
64

ролюбова к тургеневскому Рудину как к лишнему человеку
подчеркнуло их расхождения с либеральным лагерем лите¬
ратуры.
Отношения либерально-дворянской и разночинно-револю¬
ционной групп «Современника» определились вполне ясно;
литературные разногласия служили лишь выражением более
глубоких расхождений по основным политическим вопро¬
сам— об отношении к самодержавию и о путях освобож¬
дения -крестьян от крепостной кабалы.
Разногласия развились до той степени, когда они долж¬
ны были прорваться наружу конфликтом, который оконча¬
тельно развел обе группы в разные стороны. Поводом к
разрыву Тургенева и его группы с «Современником» яви¬
лась статья Добролюбова о тургеневском романе «Нака¬
нуне» и рецензия Чернышевского (ошибочно приписанная
Тургеневым Добролюбову) на книгу Н. Готорна «Собра¬
ние чудес, повести, заимствованные из мифологии» Ч В
этой статье-рецензии Чернышевский, между прочим, не назы¬
вая прямо «Рудина» Тургенева, довольно прозрачно пи¬
сал, что герой этого произведения — карикатура на пере¬
довых людей сороковых годов. «Повесть, — писал Черны¬
шевский, — должна была бы иметь высокий трагический
характер, посерьезнее Шиллерова Дон-Карлоса, а вместо
того вышел винегрет сладких и кислых, насмешливых и
восторженных страниц, как будто сшитых из двух разных
повестей».
Тургенев порвал с «Современником».
В 1858 году Чернышевский был назначен редактором
официально-правительственного «Военного сборника». Ре¬
дакторство Чернышевского в «Военном сборнике» продол¬
жалось всего несколько месяцев. Журнал сразу же обра¬
тил на себя особое внимание военно-политической цензуры.
В своих пространных замечаниях на донос военного
цензора Штюрмера Чернышевский восстает против мрако¬
бесов и отстаивает программу просвещения армии, бо¬
рется против невежества, защищает право литературы
говорить о пороках общества. Яоно, что эта программа
5 Жизнь Чернышевского
65
1 См. Поли. собр. соч. Чернышевского, т. VI, стр. 274—288.

Чернышевского-редактора оказалась непригодной для офи¬
циально-правительственного журнала, и Чернышевский
должен был уйти из редакции «Военного сборника».
Все свои силы он отдавал «Современнику». На его стра¬
ницах Чернышевский, вместе с Добролюбовым, выступил
провозвестником идей революционно-демократического ла¬
геря русской общественности, выразителем его настроений,
мнений, взглядов.
В «Современнике» были напечатаны почти все основные
философские, экономические, исторические, литературно¬
критические труды Чернышевского.
Он писал в «Современнике» обо всем, один выполнял
работу, которую обычно в журнале ведут целые коллективы
сотрудников.
В одном и том же номере журнала появлялись части ис¬
следований Чернышевского, например «Очерков гоголев¬
ского периода русской литературы», и свыше пятнадцати
его же рецензий и аннотаций.
В одном только номере «Современника» читатель мог
читать, наряду с важнейшим научным трудом Чернышев¬
ского, его рецензии на книгу о творчестве украинского
писателя Основьяненко, на историческую повесть из времен
Петра I, на календарь, аннотации публицистических и
исторических книг о современном положении России, о пра¬
вилах составления употребительнейших в строительном
искусстве мастик, о гражданских законах Псковской суд¬
ной грамоты, об указателе Московской патриаршей риз¬
ницы и библиотеки, о пленных по древнему русскому
праву, о примечательных местах в Белоруссии, о народ¬
ных сказках, о церквах, о войне на Востоке, о правилах
конюшенного хозяйства и обязанностях кучера, об обзоре
путешествий и географических открытий.
В другом номере — о стихотворениях поэтессы Ростоп¬
чиной, естественно-научном журнале, журнале Садовод¬
ства, сборнике стихов какого-нибудь десятистепенного поэ¬
та, о разведении свекловицы и добывании свекловичного
сахара, о первых чтениях маленьких детей, о записках гео¬
графического общества, о военной истории, о Гоголе, за¬
метки о журналах, современные обозрения, обзоры, охваты¬
вавшие собой, например, указы о понижении процентов по
ссудам и вкладам Государственных кредитных учреждений,
отчет министра финансов о государственном кредите, теку¬
66

щую экономическую статью, пароходство в Сибири, отчет
министра просвещения, текущую статью в прессе о народ¬
ном образовании, телесных наказаниях и семейных нравах,
о взяточничестве чиновников и борьбе с ним, о необходи¬
мости новых промышленных предприятий, о промышленных
выставках и так далее.
Чернышевский вел в «Современнике» и отдел «Поли¬
тика»; здесь он писал о всех сколько-нибудь заметных
международных событиях, об Италии, Франции, Германии,
Австрии, Америке, о парламентской реформе в Англии, о
политических событиях на Ионических островах.
Насколько самого Чернышевского тяготило «литератур¬
ное работничество», могут дать представление слова, ска¬
занные им о Лессинге: «Сколько уж лет, работая как
почтовая лошадь, он мечтал о таком положении, в кото¬
ром не был бы принужден писать и писать, чтобы не уме¬
реть с голоду!.. Принужденная литературная работа тя¬
желее и прискорбнее всякой другой принужденной ра¬
боты»1.
Больше всего хотел Чернышевский писать о русских
делах, бороться своим публицистическим словом за дей¬
ствительное освобождение крестьян от крепостной зависи¬
мости.
Полно драматизма положение Чернышевского-публи¬
циста, который в 1861 году, в самый разгар реформы, вы¬
нужден был обходить вопросы, кровно волновавшие его,
и писать об американских, или австрийских, или итальян¬
ских делах. С горечью и болью писал он тогда, в 1861 го¬
ду: «Пиши о варягах, о г. Погодине, о Маколее и г. Лав¬
рове с Шопенгауэром, о Молинари и письмах Кэри к
президенту Соединенных Штатов. И сиди за этою белибер¬
дою, ровно никому ненужною, кроме как разве для нагна-
ния сна — и сиди за нею... тяжело писать эту дребедень,
унизительно, отвратительно писать ее... Грустно... быть пи¬
сателем человеку, который не хотел бы прожить на свете
бесполезным для общества говоруном о пустяках»1 2.
И все же Чернышевский, тяготившийся своим положе¬
нием подцензурного литератора, зажатый в тиски полицей¬
1	Н. Г. Чер нышевский. Поли. собр. соч., т. III, стр. 712.
2	Там же, т. VIII, стр. 78.
5
67

ской цензуры, умел, как писал о том В. И. Ленин, и свои¬
ми подцензурными статьями воспитывать настоящих ре¬
волюционеров.
4
Как публицист, проповедывавший идеи революции в
тяжелейших условиях гнета царизма, Чернышевский был
в полном смысле слова мастером своего дела.
Он умел обходить преграды, обильно воздвигаемые
царской цензурой. Она не разрешала писать о животре¬
пещущих русских делах — Чернышевский пишет истори¬
ческие статьи о революции во Франции: «Борьба партий
во Франции при Людовике XVIII и Карле X», «Июль¬
ская монархия», «Кавеньяк», содержащие яркий рассказ
о политической борьбе на Западе, о революционных
событиях во Франции. Революционным движением на За¬
паде Чернышевский всегда глубоко интересовался; тем с
большей охотой стал он писать эти статьи: они наводили
читателя на оценку русских дел.
Для русской читающей публики эти статьи Чернышев¬
ского, рассказывавшие о революции, дававшие их кар¬
тины и анализ, должны были играть — и играли — боль¬
шую роль, воспитывая читателей в революционном духе.
Нельзя писать непосредственно от себя, исключительно
от своего имени — Чернышевский избирает, в качестве
предлога для своих статей, выход в свет, допустимых с
точки зрения русской цензуры, мемуаров Гизо. Оттолк¬
нувшись от них, Чернышевский пишет статьи по-своему,
опираясь, главным образом, на запрещенную в России
работу Луи Блана.
Царская цензура не разрешает писать о крепостных кре¬
стьянах в России и невыносимых условиях их жизни —■
Чернышевский пишет о Положении негров на американ¬
ских плантациях. Нельзя открыто обличать сильнейшую
тогда либерально-дворянскую партию — Чернышевокий
много и охотно пишет о западноевропейских либералах,
обличает их, показывает их чуждость народу. Внешнее
смешение либерализма и демократии в ту эпоху в России
было распространено.
«Меня упрекают, — писал Чернышевский,— за любовь к
употреблению парабол. Я не спорю, прямая речь, действи¬
68

тельно, лучше всяких приточных сказаний; но, против,
собственной натуры, и, что еще важнее, против натуры:
обстоятельств итти нельзя, и поэтому я останусь верен
своему любимому способу объяснений» 1, то есть способу
иносказаний.
В «Очерках из политической экономии» Чернышевский
говорит, что он, якобы, продолжая держаться «Оснований
политической экономии» Д.-С. Милля, должен был бы,
следуя Миллю, начать свои очерки с описания и анализа
экономической теории, отличной от господствующего прин¬
ципа, то есть принципа частной собственности. «...Следова¬
тельно (заключаете вы), — пишет Чернышевский,—статьи
наши должны начаться обзором этих глав, — о коммуниз¬
ме и о частной собственности. Как бы не так! — «держи
карман!» — извините за простонародное выражение. — Не¬
ужели, читатель, вы до сих пор так наивны, что думаете,
будто мы ( я говорю собственно про себя, про других не
знаю,) —будто мы поступаем, как следует поступать?—■
Например, будто мы пишем о том, о чем следует писать?—
Никогда! Да, — горько иронизирует Чернышевский, — с
гордостью могу сказать я о себе, что никогда не отступал
до сих пор от правила: пиши не о том, о чем следует, да
и о том, о чем почти что не стоит писать, пиши не так, как
следует» 2.
Указывая на то, что Милль не говорит об общинном
землепользовании, а он, Чернышевский, в этом не до¬
полнил Милля, он писал: «Что же делать?—будто уж
всегда действуешь натурально: иной раз поступаешь так,
что сам пожимаешь плечами...».
Чернышевский-публицист искусно владел приемами ино¬
сказания, так называемым «эзоповым языком», употреб¬
лял полунамеки, как он говорил, однако «совершенно по¬
нятные для вникающего читателя».
На обвинения «Современника» в крайнем демократизме
Чернышевский иронически отвечает: «Вспомните, что ведь
мы не в диком государстве живем, где все можно гово¬
рить, что у нас цензура тоже есть, цензура попечитель¬
ная, налагающая на уста добровольное молчание... А то
«демократизм»! Где такое чудо видели?!»
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. IV, стр. 307.
8 Там же, т. VII, стр. 306.
69

Но Чернышевский все же оказался неправ, когда на¬
деялся, что его излюбленная система иносказаний, полу¬
слов и намеков предохранит его от административных го¬
нений со стороны царской власти. Увы! «Эзопов язык»
предохранял Чернышевского от гонений лишь на время.
Сам Чернышевский, будучи одним из выдающихся
русских публицистов, очень скромно оценивал себя как
стилиста, однако отлично понимая, в чем его сила.
Он указывал, что какова бы ни была степень его уче¬
ности и таланта, он—писатель, ищущий истины, с един¬
ственным желанием принести этим пользу людям. «За
это желание,—■ писал он, — вы простите ему и ту гру¬
бость, с которой он говорит вам истину, — горькую исти¬
ну. Он не умеет писать мягко, — и не жалеет об этом:
его грубая речь, по крайней мере, искренна» *,
Ярый враг Чернышевского и его взглядов, идеолог рус¬
ского символизма, впоследствии старавшийся исказить
взгляды Чернышевского, особенно его эстетические воз¬
зрения, А. Волынский вынужден был признать: «Соеди¬
няя в себе разнородное образование и начитанность с вы¬
дающимся талантом, фанатическую убежденность ученого-
протестанта с даром пылкого оратора (этим даром Чер¬
нышевский как раз, судя по его, кажется, единственному
опыту публичного выступления, не обладал. — И. Н.) на
политические темы, Чернышевский очень скоро стал во
главе движения, которому суждено было иметь решитель¬
ное влияние на всю дальнейшую историю русского жур¬
нализма, вплоть до наших дней (т. е. до девяностых го¬
дов. — И. Н.). в том лагере, к которому принадлежал
Чернышевский (и ни в каком другом лагере той эпохи,
добавим мы. — И. Н.), не было человека, равного ему по
смелости мысли, по энергии сектантской страсти, прида¬
вавшей могучую силу его лучшим и наиболее важным
статьям... Своим необычайным упорством в известных ли¬
тературных симпатиях и антипатиях, своею дерзостною
решимостью затевать самые опасные сражения, преследо¬
вать соперника всеми возможными средствами, то разза¬
доривая его злою шуткою, то побивая его ловкими доказа¬
тельствами и неожиданными сенсационными сопоставления-
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр.
стр. 156.
70
соч., т. X, ч. 2-я,

ми, он производил впечатление самого выдающегося челове¬
ка эпохи. Фанатик по натуре, он с необузданной жестокостью
нападал на сильнейших и талантливейших своих противни¬
ков. Статьи его шумели на всех путях и перекрестках рус¬
ской жизни, зажигая вокруг него все, что было молодо,
все, что умело пылко откликаться на всякое энергичное сло¬
во. В печати никто не умел победить Чернышевского» *.
Мы ие смогли отказать себе в удовольствии привести
эту довольно длинную и любопытную выдержку. При¬
знание врага, как известно, нередко бывает красноречи¬
вее похвалы друга.
Чернышевский-публицист был превосходным полемистом,
он боролся, ниспровергал авторитеты, отрицал господ¬
ствующие взгляды, пропагандировал новые идеи. Он ука¬
зывал, что кто гладит по шерсти всех, тот, кроме себя, ни¬
кого и ничего не любит. Он считал, что мысль, выражен¬
ная беспощадно, всегда выдерживает «проверку самого стро¬
гого беспристрастия».
В чем же секрет силы Чернышевского-публициста, по
его собственным признаниям не владевшего блестящим
литературным стилем, но обладавшего сильной мыслью и
искренностью?
Глубина передовой революционной мысли составляла
главную силу Чернышевского-публициста. Помноженная на
непоколебимую убежденность в правоте взгляда и дела, за
которое боролся Чернышевский, она порождала гениальные
публицистические произведения.
В статье «Г. Чичерин как публицист» Чернышевский
горячо обрушивается на представление, будто от публици¬
стики требуется некая беспристрастность. Он горячо и
убежденно защищает право публицистики бороться, него¬
дует против утверждения Б. Н. Чичерина, что публицист
должен становиться на точку зрения беспристрастного на¬
блюдателя, который изучает историю и современную
жизнь, не осуждая ничего.
Чичерин отрицал право публицистики на борьбу, на
внимание к «темным сторонам» жизни той эпохи, на об¬
личение их. Публицистика, по мнению Чичерина, осно¬
вана не на «поклонении современному кумиру», а на «бес¬
страстном исследовании истинных начал общежития». По
1 А. Волынский, «Русские критики», стр. 261-—262.
71

мнению Чичерина, общество не должно тратить времени
на «ожесточенную критику». Первый признак разумной
критики, учит Чичерин, — спокойствие. Обычная чичерин-
ская проповедь умеренности—не растравлять обществен¬
ные язвы, успокаивать брожение умов. Смысл этой про¬
поведи заключался в том, чтобы отвлечь общество от борь¬
бы революционного лагеря против крепостнического строя.
Чернышевский восстал против чичеринской «теории
публицистики». Будто, доказывал он, общественный про¬
гресс движется не борьбой? В советах Чичерина быть .хо¬
лодным, бесстрастным Чернышевский усматривал полное
незнание общественной жизни. По мнению Чернышевско¬
го, Чичерин не публицист, а школьный учитель, главная
забота которого направлена к тому, чтобы ученики смир¬
но сидели по своим местам и слушали его наставления.
Эта с позволения сказать «публицистическая теория»
для Чернышевского неприемлема. Он требует от публици¬
ста, равно как и от ученого — живого сердца.
Человек, по мнению Чернышевского, не может не иметь
убеждений. Все, что пишет человек, он пишет для оправда¬
ния и развития какой-нибудь мысли, кажущейся ему спра¬
ведливою. Не проводить своих убеждений могут только
те, кто не имеет их, а не иметь убеждений могут только
люди невежественные, тупые или бессовестные. Все дело
лишь в том, каковы убеждения.
Публицисты и ученые типа Чичерина, полагает Черны¬
шевский, беспристрастием прикрывают вражду против но¬
вого, ради сохранения старого, именем справедливости при¬
крывают эгоистическое равнодушие к чужим страданиям.
Чернышевский-публицист и ученый не мог и не хотел
быть беспристрастным наблюдателем общественной жизни;
он обладал сильными убеждениями и хотел, чтобы воз¬
можно больше людей прониклись ими, он боролся, испы¬
тывая сострадание к болям и горестям человечества.
5
Чернышевский был человеком науки, в самом точном и
самом строгом смысле слова.
Он ненавидел всякую ограниченность и узость научных
интересов, столь свойственные «цеху ученых» его време¬
ни, к-'к и предшествующих эпох.
72

Будучи в сибирской ссылке, прося родных прислать ему
ученые трактаты, «имеющие серьезную важность в на¬
уке», Чернышевский писал: «Для людей, столько работав¬
ших головой, как я, уже почти все равно, к какой отрас¬
ли науки относится книга; лишь была бы эта книга важ¬
ного научного значения: различные отрасли знаний почти
все одинаково интересны для них» \
Чернышевский обладал громадной ученостью, колоссаль¬
ными познаниями в самых различных областях науки.
Официальную русскую науку он застал в весьма плачев¬
ном состоянии; господствовали самое жалкое эпигонство
и сухой ученый педантизм патентованных ученых, обслужи¬
вавших университетскую науку.
Неофициальная, подлинная общественная наука, пред¬
ставленная тогда прежде всего сочинениями Белинского и
Герцена, была гонима.
Процесс изучения и мысли всегда был для Чернышев¬
ского радостным творческим событием. К научной книге,
в которой ожидал найти разрешение важных вопросов, од
подходил подлинно с трепетом. Он ставил науку очень
высоко во всем процессе общественной жизни. Он считал,
что наука хранит плоды опытности и высших умственных
достижений человечества, указывал, что главным образом на
основании науки улучшаются сначала человеческие понятия,,
а вслед за ними и нравы, как и вообще вся жизнь людей..
Но научные открытия приносят действительную пользу
лишь тогда, когда проникают в массы, или, как говорил
Чернышевский, «разливаются в массах» людей.
«Творя тихо и медленно, она творит все», говорил Чер¬
нышевский о науке. Она создает знания, которые ложат¬
ся в основу всех понятий и всей деятельности человече¬
ства. «Наука — чернорабочий, не играющий блистатель¬
ной роли в обществе, — писал Чернышевский,—но труда¬
ми этого чернорабочего живет все: и государство, и се¬
мейство, и политика, и промышленность; только оплодо¬
творенные знанием стремления человека получают харак¬
тер, совместный с общим и частным благом, силы чело¬
века — производят полезное действие»1 2.
Политика и промышленность, полагал Чернышевский,
1	«Чернышевский в Сибири», вып. I, стр. 59.
2	Н. Г. Чернышевский. Поли. собр. соч., т. III, стр. 585.
73

шумно движутся в истории на первом плане; но, по его
мнению, знание — основная сила, движущая общество впе¬
ред. И Чернышевский считал, что задача всякого позна¬
ния — основывать суждения на идеях, созданных наукой,
а не на каких-либо субъективных симпатиях и предрассуд¬
ках. «Ни под каким видом, ни для каких целей не игно¬
рировать и не искажать фактов»,—требовал Чернышев¬
ский. И говорил, что наука — бесконечна и истинна, от¬
вергая, для себя по крайней мере, сделку «научной мысли
с ненаучными условиями жизни», которую отмечал в фи¬
лософии Канта, сделку, объясняемую положением науки в
Германии во времена Канта.
Чернышевский говорил, что научная истина для него —
священная истина. И к ней должен стремиться человек,
любить ее, пользоваться силами своего разума для пони¬
мания, «что правда, а что — неправда». «Отречение от
права пользоваться разумом своим — отречение недостой¬
ное существа, одаренного разумом, недостойное челове¬
ка» \ — писал Чернышевский сыновьям из ссылки, от¬
мечая, что он не отрекается от своего человеческого права.
В этом он видел свою важнейшую особенность, которая,
как тут же, впрочем, отмечает Чернышевский, принадлежит
бесчисленному множеству людей. Но людей, с грустью ука¬
зывает Чернышевский, отрекающихся от человеческого права
пользоваться своим правом, — очень много, огромное
большинство образованного общества; оно не отвыкло
от умственной лености варваров. И Чернышевский восстает
против этой умственной лености, которую, по его мнению,
люди стряхивают с себя все же редко, кратковременно,
эпизодически, в связи с какими-нибудь особенными об¬
стоятельствами.
Научной смелостью и стремлением к новому в науке
проникнута вся деятельность Чернышевского в многооб¬
разных областях мысли — в философии, исторической на¬
уке, политической экономии, эстетике, литературе, публи¬
цистике.
«Что отжило свой век, — писал Чернышевский, — к
тому не обратятся живые силы, то будет предметом люб¬
ви и насыщения для людей глупых или своекорыстных;
около трупа собираются только коршуны и кишат в нем
1 Н. Г. Ч е р н ы ш е в с к и й, «Лит. наследие», т. II, стр. 551.
74

только черви. Люди со свежими силами необходимо долж¬
ны сделать что-нибудь новое и свежее».
Он указывал, что в делах знания нельзя основываться
на мнениях господствующих ученых авторитетов. Важны
достоверные знания и научная истина. Таблица умноже¬
ния независима ни от чьих «мнений». Над нею нет ника¬
кого авторитета. Такова всякая действительно научная
истина.
Несомненно, автобиографична в романе «Что делать?»
сцена, рисующая Рахметова у книжной полки.
«Известно... несамобытно... несамобытно», то и дело го¬
ворит Рахметов о сочинениях историков — Маколея, Гизо,
Тьера, Ранке, Гервинуса. Обрадовавшись сочинениям Нью¬
тона, он торопливо стал перебирать их томы, пока не на¬
шел того, что искал. «Каждая прочтенная мною книга
такова,—полагал Рахметов, — что избавляет меня от на¬
добности читать сотни книг», в которых повторяется, раз¬
жижается, портится то, что заключено в немногих сочи¬
нениях. Прочитавши Гоголя, незачем читать, полагал Рах¬
метов, множество повестей эпигонских, подражательных.
Рахметов уверяет, что он читал только самобытное, чтобы
«знать эту самобытность».
Чернышевский придавал огромное значение просвети¬
тельной роли науки, распространению ее достижений в об¬
ществе, требуя во всем «сурового анализа науки», но ре¬
шительно отвергая всякую ученую схоластику, ненави¬
дя умствования об отвлеченных вопросах. Он отмечал,
что человек, кроме умственной деятельности и жажды зна¬
ний, хочет также любить, наслаждаться, действовать, а
не только мыслить. И он отвергал голые, абстрактные умо¬
заключения, основанные лишь на отвлеченных понятиях.
Чернышевский считал, что «общий принцип всех наук —
служение благу человека».
Как-то, уже в восьмидесятых годах, А. Н. Пыпин в
письме к Чернышевскому просил его записать свои воспо¬
минания, когда они будут «складываться спокойно», ни
мало не волнуя его, писать в «духе простого добоодушия».
Чернышевский ответил Пыпину, что «дух простого добро¬
душия» недалек просто от скуки, что он не охотник ща¬
дить то, что не нравится ему, когда речь идет о вопросах
науки, литературы, «общего», а не личного. Чернышевский
был непримиримым, до конца последовательным борцом
75

за передовую науку, никогда, по его мнению, не «беспри¬
страстную», всегда связанную со своим временем, с обще¬
ством, с классовой борьбой, идущей в обществе, и непо¬
средственно с борьбой политических партий.
Он отвергал мнение, будто историк не должен вносить
страстей настоящего в изображение прошлого. Все реак¬
ционные исторические исследования наполнены так назы¬
ваемым «историческим беспристрастием». Но на деле та¬
кого беспристрастия в науке не существует. Реакционеры
считают историка беспристрастным, когда он доказывает,
что старый порядок вещей хорош. Честность убеждений—
беспристрастие ученого. Фукидид и Тацит, Тьерри и
Шлоссер, Гизо и Тьер, все историки всех времен и наро¬
дов никогда не были равнодушны к событиям и людям,
о которых писали. Всякий историк и ученый, по мнению
Чернышевского, проводит в своих исследованиях свои по¬
литические и общественные убеждения.
«Политические теории,—писал Чернышевский, — да и
всякие вообще философские учения создавались всегда под
сильнейшим влиянием того общественного положения, к
которому принадлежали, и каждый философ бывал пред¬
ставителем какой-нибудь из политических партий, боров¬
шихся в его время... Мы не будем говорить о мыслите¬
лях, занимавшихся специально политическою стороною
жизни. Их принадлежность к политическим партиям слиш¬
ком заметна для каждого. Гоббз был абсолютистом, Локк
был виг, Мильтон — республиканец, Монтескье — либерал
в английском вкусе, Руссо — революционный демократ,
Бентам — просто демократ, революционный или не рево¬
люционный, смотря по надобности...». Далее Чернышев¬
ский обращается к философам: Канту, Фихте, Шеллингу,
Гегелю. Все они принадлежали к какой-либо политической
партии своего времени или, во всяком случае, имели свои
политические убеждения. «Мы говорим, — продолжает
Чернышевский, — не то одно, чтобы эти люди держались
таких убеждений, как частные люди,— это было бы еще
не очень важно, но их философские системы насквозь про¬
никнуты духом тех политических партий, к которым при¬
надлежали авторы систем» *.
1 Н. Г. Чернышевский. Поли. собр. соч„ т. VI, стр. 180.
76

Политическим борцом был и Чернышевский — ученый,
философ, историк, экономист, литературный критик.
Вся его ученая деятельность была направлена к благу
родины и народа. Вспомним, как еще в юношеские годы,
на университетской скамье, Чернышевский мечтал о буду¬
щей своей деятельности ученого, открывающего в науке но¬
вое, служащего человечеству, просвещению его.
Надо народу, полагал Чернышевский, быть всемогущим
во всех элементах жизни. «Пусть и Россия, — писал во¬
семнадцатилетний юноша Чернышевский, в письме к род¬
ным, — внесет то, что должна внести в жизнь духовную
мира, как внесла и вносит в жизнь политическую, вы¬
ступит мощно, самобытно, спасительно для человечества и
на другом великом поприще жизни — науке, как сделала
она это уже в одном — жизни государственной и полити¬
ческой. И да свершится через нас хоть частию это вели¬
кое событие!»1
Это великое событие свершилось частью, и большей ча¬
стью, и через Чернышевского-ученого, гениального пред¬
ставителя той подлинной науки, о процветании которой
вдохновенно говорил И. В. Сталин, науки, не отгоражива¬
ющейся от народа, а готовой служить народу, передать
ему все свои завоевания, обслуживающей народ не по
принуждению, а добровольно, с охотой.
1 Н. Г. Ч ернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 44.

ГЛАВА V
Чернышевский и развитие философии в России. От
Гегеля — к Фейербаху. Материалистическое решение
Чернышевским вопроса об отношении мышления к бы¬
тию. «Антропологический принцип в философии». Поз¬
наваемы ли явления? Ленин о Чернышевском-филосо¬
фе. «Теория разумного эгоизма.». Философия револю¬
ционной демократии.
1
С сочинениями Чернышевского философская мысль в
России значительно расширила сферу своего влияния,
перейдя из ограниченного круга ученых на страницы рас¬
пространенного журнала, заявляя о себе в «Современнике»
каждой статьей Чернышевского, даже вовсе не посвящен¬
ной специально философским вопросам. Специально о фи¬
лософии Чернышевский писал очень мало, но ею проникну¬
та решительно вся его научная и публицистическая
деятельность, его историко-литературные исследования —
«Очерки гоголевского периода русской литературы» или
«Лессинг, его время, его жизнь и деятельность», труды по
эстетике, как «Эстетические отношения искусства к дей¬
ствительности», исторические работы, как «Июльская мо¬
нархия», исследования по политической экономии, как
«Очерки из политической экономии», экономическо-публи-
цистические статьи в защиту сельской общины, как «Кри¬
тика философских предубеждений против общинного вла¬
78

дения». Это, однако, нисколько но даОт оснований, подобно
некоторым биографам и исследователям Чернышевского,
полагать, что боец по темпераменту, публицист по основ¬
ному устремлению своей деятельности, несмотря на фило¬
софский склад ума, он не был философом в собственном
сысле слова.
Глубокий и специальный интерес к философии был при¬
сущ еще юноше Чернышевскому на университетской скамье,
хотя в самом университете философия была опальной, го¬
нимой наукой. Вспомним, что свою кандидатскую диссер¬
тацию Чернышевский хотел писать о философской систе¬
ме Лейбница, но не мог ее писать, так как для филосо¬
фии тогда было «время неудобное». Грубо говоря, от
этого выиграла история эстетической мысли в России,
так как несколько позже, для магистерской диссертации,
Чернышевский избрал эстетические проблемы. Впрочем, его
диссертация справедливо была воспринята как манифест
философского материалистического мировоззрения.
Чернышевский начал свое теоретическое образование,
когда философия в России, хотя и будучи в университете
опальной наукой, в литературе, однако, полечила замеча¬
тельно сильный толчок к своему развитию в известных
философских работах Герцена «Письма об изучении при¬
роды» и в литературно-критических статьях Белинского.
Чернышевский-философ шел тем же путем, каким не¬
сколькими годами раньше шли его русские предшественни¬
ки — Белинский и Герцен, а на Западе — Маркс и Эн¬
гельс.
Еще в Саратове, читая в «Отечественных записках» со¬
чинения Белинского и Герцена, Чернышевский узнавал о
философии Гегеля. Но в подлиннике, самостоятельно, он
стал изучать эту философию уже в свой университетский
период.
В конце 1848 года Чернышевский записывает в свой
дневник, что «решительно принадлежит Гегелю». Он еще
полагает, что «все идет к идее», «все из идеи», что «идея
развивается сама из себя, производит все и из индивиду¬
альностей возвращается сама к себе» 1.
В 1849 году, на страницах дневника, Чернышевский
впервые критикует Гегеля: «Строгих выводов не вижу
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 318.
79

еще, — записывает Чернышевский в дневник, — а мыслй
большей частью не резкие, а умеренные, не дышат ново¬
введениями»1.
Вскоре другая запись в дневнике: «Особенного ничего
не вижу, то есть, что в подробностях везде, мне кажется,
он раб настоящего положения вещей, настоящего устрой¬
ства общества, так что даже не решается отвергать смерт¬
ной казни и проч; так или выводы его робки, или в самом
деле вообще начало как-то плохо объясняет нам, что и
как должно быть вместо того, что теперь есть...»1 2.
Маркс указывал, что популярность философии Гегеля
В феодально-абсолютистской и феодально-буржуазной Гер¬
мании объясняется тем, что казалось, будто она, фи¬
лософия Гегеля, прославляет существующее положение
вещей. Весьма интересно, что основная критика Черны¬
шевским философской системы Гегеля ведется именно по
втой линии.
Увлечение Чернышевского философией Гегеля уступило
место критике этой философии. Характер критики также
вполне определился. Чернышевский, ищущий передового
мировоззрения, ознакомившись в подлиннике с сочине¬
ниями Гегеля, критикует его философскую систему за ее
Консервативность, за то, что она удовлетворяется суще¬
ствующим положением вещей, «настоящим устройством
общества».
Конечно, Чернышевский очень ценил Гегеля за силу
ума и громадность знаний, но, неудовлетворенный его
философской системой, обратился к сочинениям видней¬
шего философа того времени — Людвига Фейербаха.
Сам Чернышевский позже, уже в конце своей жизни, в
предисловии к предполагавшемуся, но не состоявшемуся
тогда третьему изданию «Эстетических отношений искусст¬
ва к действительности», рисовал свое философское развитие,
В сороковых годах образованные русские люди живо инте¬
ресовались философией Гегеля. Но школа Гегеля имела
«три отдела». Одни, правоверные приверженцы школы Ге¬
геля, оставались верны «системе Гегеля». Ее Чернышев¬
ский называет «системой осторожного либерализма». Дру¬
гие делали из философии Гегеля прогрессивные выводы—•
1	Н. Г. Ч ернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 378.
2	Там же, стр. 380.
80

«левое» гегельянство. И наконец, третьи составили «пра¬
вую сторону». После ознакомления с русскими изложе¬
ниями гегелевской системы (ясно, что Чернышевский имел
в виду работы Белинского и Герцена), он обратился не¬
посредственно к сочинениям Гегеля. «В подлиннике, — пи¬
шет Чернышевский, — Гегель понравился ему (т. е. Чер¬
нышевскому.— И. Hi) гораздо меньше, нежели ожидал он
по русским изложениям. Причина состояла в том, что рус¬
ские последователи Гегеля излагали его систему в духе
левой стороны гегелевской школы. В подлиннике Гегель
оказывался более похож на философов XVII века и даже
на схоластиков, чем на того Гегеля, каким являлся он в
русских изложениях его системы. Чтение было утомитель¬
но по своей явной бесполезности для сформирования на¬
учного образа мыслей» Ч
Гегель считал творцом природы, действительности —
абсолютный дух, абсолютную идею, исходил из некоего
чистого субъективного мышления.
У Гегеля идея, разум — движущая сила мирового раз¬
вития, созидатель, творец действительности. Сама природа
у Гегеля—проявление идеи, ее «инобытие».
Как политик Гегель был консервативен, считал совре¬
менный ему феодально-абсолютистский строй Германии
политическим идеалом, в котором абсолютный дух нашел
свое воплощение. И Чернышевский прежде всего именно за
эти взгляды критиковал философию Гегеля. Это в высшей
степени важно, ясно показывает, чего искали передовые
русские мыслители середины прошлого века и что, не нахо¬
дя искомого, отвергали.
В середине пятидесятых годов Чернышевский считал,
что философия Гегеля важна как предшественник сначала
лево-гегельянской школы, к которой первоначально принад¬
лежал Фейербах, а затем и самой материалистической фи¬
лософии Фейербаха.
Чернышевский полагал, что многое было верно в фило¬
софий Гегеля лишь «в виде темных предчувствий», однако
подавляемых идеалистическим мировоззрением гениального
философа.
Чернышевский подчеркивал двойственность гегелевской
1 Н. Г. Ч е р нышевский, «Избранные сочинения». Эстетика.
Критика, 1934 г., стр. 133'.
в Жизнь Чернышевского
81

философии, видя в этом один из ее важнейших пороков,
отмечал противоречие между ее сильными принципами и
узкими выводами. Говоря о колоссальности гения Гегеля,
называя его великим .мыслителем, Чернышевский критикует
его, указывая, что истина у Гегеля выступает только в са¬
мых общих, отвлеченных, неопределенных очертаниях. Но
Чернышевский признает за Гегелем заслугу в искании ис¬
тины — верховной цели мышления. Какова бы истина ни
была, она лучше всего, что не истинно. Долг мыслителя —
не отступать ни перед какими результатами своих научных
открытий. Истине надо жертвовать решительно всем; она—
источник всех благ, как заблуждение — источник «всякой
пагубы». И Чернышевский указывал на великую философ¬
скую заслугу Гегеля — его диалектический метод, «изуми¬
тельно сильную диалектику».
В истории познания Чернышевский отводит философии
Гегеля большое место и говорит о ее значении перехода
«от отвлеченной науки к науке жизни».
Чернышевский указывал, что для русской мысли геге¬
левская философия послужила переходом от бесплодных
схоластических умствований к «светлому взгляду на лите¬
ратуру и жизнь». Увидев же непригодность гегелевской
философской системы для полного познания мира, русская
мысль не остановилась на философии Гегеля, а пошла
дальше, вперед. Философия Гегеля, по мнению Чернышев¬
ского, утвердила в мысли, что истина выше и дороже всего
в мире, что ложь преступна. Она утвердила стремление
строго исследовать понятия и явления, вселила «глубокое
сознание, что действительность достойна внимательнейшего
изучения», ибо истина — плод и результат строго всесто¬
роннего исследования действительности. Наряду с этим,
Чернышевский считал философию Гегеля уже устаревшей.
Наука развивалась дальше. «Система Гегеля,—писал Чер¬
нышевский, — ...уже не соответствует нынешнему состоя¬
нию знаний... Гегель... облекал свои принципы в одежду
очень консервативную, когда говорил о политических и
теологических предметах» *.
Чернышевский был глубоко образованным философом.
Он изучил труды Гегеля, английских сенсуалистов во гла¬
ве с Локком, Декарта, материалистическую философию
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. VI, стр. 192.
82

Спинозы, философию Канта, проявлял глубокий интерес к
учениям блестящей плеяды философов предреволюцион¬
ной Франции — материалистов XVIII века, но учителем
своим в области философии называл только Людвига Фей¬
ербаха.
Когда Чернышевский писал свою первую крупную науч¬
ную работу, диссертацию по эстетике, он уже в области
философии был вполне сложившимся мыслителем, и именно
мыслителем-фейербахианцем, хотя в самой диссертации
своей ни разу не упомянул имени Фейербаха, тогда за¬
прещенного в России.
В начале 1849 года русский фурьерист-петрашевец Ха-
ныков дал Чернышевскому, для ознакомления, знаменитую
Фейербахову «Сущность христианства».
■Известно свидетельство Ф. Энгельса об огромном впе¬
чатлении, произведенном этой книгой при ее появлении.
Она сыграла в свое время очень большую роль. Ее значе¬
ние для формирования передового мировоззрения во всех
странах было велико. Фейербах своей философией утвер¬
ждал, что природа существует независимо от человече¬
ского мышления и является основанием, на котором выра¬
стают люди с их сознанием, и что высшие существа, соз¬
данные религиозной фантазией человека, — это только
фантастические отражения собственной сущности чело¬
века.
Маркс и Энгельс, признавая философские заслуги Фейер¬
баха, даже испытывая на себе влияние его философии, од¬
нако уже в «Немецкой идеологии», в середине сороковых
годов, критиковали фейербахианство.
«...Маркс и Энгельс,—пишет тов. Сталин, — взяли из
материализма Фейербаха его «основное зерно», развив его
дальше в научно-философскую теорию материализма и от¬
бросив прочь его идеалистические и религиозно-этические
наслоения» 1.
С волнением брал молодой Чернышевский у Ханыкова
«Сущность христианства» Фейербаха. По дороге домой он
раздумывал о ней: убедится ли в ее правоте или останется
верен прежним идеалистическим и религиозным убежде¬
ниям.
Прочитав «Сущность христианства», Чернышевский от-
И. Сталин, «Вопросы ленинизма», изд. 11-е, 1939 г., стр. 536.
83
в

метил в дневнике, что она ему понравилась «своим благо¬
родством, прямотой, откровенностью, резкостью». Он узна¬
вал о сущности человека, как ее понимал Фейербах, в духе
естественно-научного материализма, узнавал о том, что со¬
вершенному человеку свойственны разум, воля, мысль, серд¬
це, любовь, эта абсолютная, у Фейербаха, сущность чело¬
века как человека и цель его бытия. Истинное существо —
любит, мыслит, хочет. Нет в природе ничего выше челове¬
ка. Высший закон —' любовь к человеку. Философия должна
исходить не из некоей абсолютной идеи, а из природы,
живой действительности. Природа, бытие — субъект, а мы¬
шление производно. Природа — первичное, идеи — ее поро¬
ждения, функция человеческого мозга. Это были для мо¬
лодого Чернышевского настоящие откровения.
Он находил то, что искал. Особенно поразила его глав¬
ная мысль, показавапаяся совершенно справедливой, — что
«человек всегда воображал себе бога человеческим, по сво¬
им соответственным понятиям о себе».
В 1850 году он уже записал: «Скептицизм в деле рели¬
гии развился у меня до того, что я почти решительно от
души предан учению Фейербаха» Ч
Полное доверие к научному авторитету Белинского, с его
учением об объективной реальной действительности, также
вело Чернышевского к фейербахианскому материализму.
Весьма важно отметить, что ознакомление Чернышевского
с философией Фейербаха и принятие ее шло параллельно
с изучением произведений великих утопистов-социалистов,
главным образом Фурье, и самоутверждением Чернышев¬
ского на их идейных позициях. С другой стороны, как мы
уже знаем, Чернышевский в то же время пристально сле¬
дил за европейскими революционными событиями конца
сороковых годов и под их влиянием становился революци¬
онером и республиканцем.
В 1877 году Чернышевский писал из сибирской ссылки
своим сыновьям: «Если вы хотите иметь понятие о том,
что такое по моему мнению человеческая природа, узнавайте
это из единственного мыслителя нашего столетия, у кото¬
рого были совершенно верные, по-моему, понятия о вещах.
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 530.
84

Это — Людвиг Фейербах... В молодости я знал целые
страницы из него наизусть. И сколько могу судить по мо¬
им потускневшим воспоминаниям о нем, остаюсь верным
последователем его» Ч
2
Чернышевский был последовательным материалистом.
Важнейшие элементы его философского мировоззрения —
борьба против идеализма, за признание материальности ми¬
ра, первичности природы и признание человеческого мыш¬
ления отражением объективной, реальной действительг
ности, «антропологический принцип в философии», борьба
против агностицизма, за признание познаваемости явле¬
ний и предметов.
Чернышевский материалистически решал коренной воп¬
рос философии, вопрос об отношении мышления к бытию.
Он, отвергая идеалистическое учение о превосходстве духа
над природой, утверждал первичность природы, обусловлен¬
ность человеческого мышления реальным бытием, которое
имеет свою основу в самом себе.
Чернышевский утверждал материальность мира. Сущест¬
вующее — материя. Факт существования качеств частей
материи, по мнению Чернышевского, мы выражаем сло¬
вами: «материя имеет силу действовать».
В своих философских высказываниях Чернышевский при¬
давал особо важное значение реальной, объективной дей¬
ствительности, необходимости в ней самой открыть законы
ее развития. Под действительностью он широко понимал
не только природу, но и человеческую жизнь, и не только
в ее настоящем, но и прошедшем, насколько оно выража¬
лось в действиях, и будущем, подготовленном настоящим.
«Практическая жизнь, — писал Чернышевский, — обнимает
собою не одну материальную, но и умственную и нравст¬
венную деятельность человека».
Явления действительности, полагал Чернышевский, весь¬
ма разнородны и разнообразны. Свою силу человек чер¬
пает из действительности, действительной жизни, знания ее,
уменья пользоваться силами природы и качествами чело¬
веческой натуры. Действуя сообразно с законами природы,
1 «Чернышевский в Сибири», вып. II. стр. 126.
85

человек видоизменяет явления действительности сообразно
своим стремлениям.
Серьезное значение, по мнению Чернышевского, имеют
лишь те человеческие стремления, которые основаны на
действительности. Успеха можно ожидать лишь от тех на¬
дежд, которые возбуждаются в человеке действительностью.
Чернышевский возражает против фантастики, не имею¬
щей корней в действительности, как и против слепого пре¬
клонения перед фактами действительности. Он возражал
против субъективизма в мышлении.
Самый диалектический метод он рассматривал прежде
всего как противоядие против субъективизма, «субъектив¬
ного метода» познания, навязывающего действительности
свои заключения, не добываемые из объективной действи¬
тельности.
В самой общей форме можно сказать, что смысл всей
философско-теоретической деятельности Чернышевского
сводится к борьбе за истину. Он был в полном смысле
слова ее ратоборцем. Он не считал полезным скрывать
истину, даже если она прискорбна, и полагал, что знать,
пусть хотя бы и прискорбную истину, лучше, чем нахо¬
диться в состояния обольщения.
«Я, — писал он уже из сибирской ссылки сыновьям, —
привык устранять при анализе фактов мои личные жела¬
ния. У многих людей — это дар природы. Таких людей
называют «проницательными». У меня, быть может, нет
врожденной проницательности. Но я люблю истину».
Чернышевский критикует философов, которые искали не
истины, а оправдания своих убеждений. Тем самым он кри¬
тикует «субъективизм» в мышлении. И он неоднократно по¬
вторяет мысль о том, что «отвлеченной истины нет; истина
конкретна». Он борется против отвлеченной науки за нау¬
ку жизни, против бесплодных схоластических умствований.
Истина, по Чернышевскому, достигается только строгим,
всесторонним исследованием действительности, а не произ¬
вольными субъективными умствованиями.
Чернышевский объявляет себя сторонником новейшей
философии, главную черту которой он и определил в своем
первом же ученом труде, в диссертации по эстетике: «Ува¬
жение к действительной жизни, недоверчивость к априори¬
стическим, хотя бы и приятным для фантазии, гипотезам,—
вот характер направления, господствующего ныне в на¬
86

уке» \ писал Чернышевский, объявляя себя сторонником
именно этого научно-философского направления.
Он указывает, что придерживается точки зрения реаль¬
ной, объективной действительности, действительных фактов
жизни. Вся диссертация Чернышевского об эстетических
отношениях искусства к действительности и была аполо--
гией жизни, реальности, действительности, против господ¬
ствовавших в науке априористических субъективных гипо¬
тез, домыслов.
Чернышевский отвергает взгляд, будто мысль противо¬
положна действительности. Она не может быть противопо¬
ложна ей, ибо «порождается действительностью и стремит¬
ся к осуществлению, потому что составляет неотъемлемую
часть действительности»1 2. И Чернышевский опровергает
идеалистические философские системы, которые, доверяя
«фантастическим мечтам», утверждают, что человек ищет
абсолютного и, не находя его в действительной жизни, от¬
вергает ее как неудовлетворительную. Он защищает новые
воззрения, которые, признавая бессмыслие фантазии, от¬
влекающейся от действительности, руководствуются фак¬
тами реальной действительной жизни и человеческой дея¬
тельности. Чернышевский защищал философскую мате¬
риалистическую теорию, доказывающую, что мышление
определяется бытием, действительностью.
Он понимал связь теории с практикой. Он указывал,
что «теория без практики неуловима для мысли», что важ¬
но отличать мнимые, воображаемые стремления человека
от законных потребностей человеческой натуры. Но кто
же будет судьей? «...практика, — этот непреложный, проб¬
ный камень всякой теории, — отвечал Чернышевский, —
должна быть руководительницей нашею»3.
«Практика, — продолжает Чернышевский, — великая ра-
зоблачительница обманов и самообольщений не только в
практических делах, но также в делах чувства и мысли...
Что подлежит спору в теории, на чистоту решается
практикою действительной жизни»4.
1	А. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения». Эстетика.
Критика, стр. 53.
2	Там же, стр. 119.
8 Там же.
4 Там же.
87

Очень ярко материалистическую философию Чернышев¬
ского выражает «антропологический принцип», которого он
придерживался. Чернышевский считал, что высшим предме¬
том философии является человек и природа, и свою фило¬
софию называл «антропологической».
Враг всякой двойственности, всякого дуализма в фило¬
софии, Чернышевский воспринял и развивал материалисти¬
ческую идею единства человеческого организма. В про¬
граммной статье «Антропологический принцип в филосо¬
фии» (1860) он обрисовал свои основные философские
взгляды, ставя во главу угла человека.
Вслед за Фейербахом Чернышевский среди наук
отводил естествознанию очень большое и значительное
место. Это весьма характерно для передовых деятелей
эпохи пятидесятых годов. Чернышевский считал, что
принципом научно-философского воззрения на чело¬
веческую жизнь служит выработанная естествознанием
идея о единстве человеческого организма. Чернышевский
утверждает, что наблюдениями физиологов устранена идеа¬
листическая мысль о дуализме, двойственности человека.
Человек един, но, при единстве человеческой натуры, мы
замечаем два ряда явлений — материальных и духовных
(Чернышевский говорит — нравственных). Их различие не
противоречит единству человеческой натуры. И Чернышев¬
ский так формулирует «антропологический принцип», кото¬
рого он в науке придерживается: «Принцип этот, — пишет
он, —состоит в том, что на человека надобно смотреть как
на одно существо, имеющее только одну натуру, чтобы не
разрезывать человеческую жизнь на разные половины, при¬
надлежащие разным натурам, чтобы рассматривать каж¬
дую сторону деятельности человека, как деятельность или
всего его организма, от головы до ног включительно, или
если она оказывается специальным отправлением какого-
нибудь особенного органа в человеческом организме, то
рассматривать этот орган в его натуральной связи со всем
организмом»1.
«Антропологический принцип» в философии был резко
направлен против господствовавшего тогда в официаль¬
ной русской науке поповско-идеалистического взгляда на
мир и на человека.
1 Н. Г. Чер н ы ш ев с к и й, Поли. собр. соч., т. VI, стр. 237.

Наряду с критикой идеалистической философии и мате¬
риалистическим решением вопроса об отношении мышления
к бытию, Чернышевский вел борьбу против агностицизма,
всевозможных теорий, утверждавших непознаваемость мира,
явлений, предметов.
Кантовский идеализм он называл «гениально напутанной
софистикой». Он горячо возражал многочисленным пред¬
ставителям философских школ, утверждавшим, что мы
знаем не предметы, каковы они сами по себе в действи¬
тельности, а лишь наши ощущения от предметов, наши от¬
ношения к ним. В этих утверждениях идеалистов Черны¬
шевский не видел ни любви к истине, ни глубокой научной
мысли. Он зло называл сторонников этих идеалистических
теорий «жалкими педантами, невежественными беднягами-
щеголями». И он утверждал в противовес им, что мы по¬
знаем предметы такими, каковы они на самом деле.
Положим, мы видим дерево. Другой человек смотрит на
этот же предмет. Взглянув в глаза этому «другому чело¬
веку», Увидим, "что в глазах у него то дерево изображается
совершенно таким, каким мы видим его. Две картины
совершенно одинаковые: одну мы видим прямо, другую —
в зеркале глаз того, другого человека. Эта другая кар¬
тина— верная копия первой. Разницы между двумя карти¬
нами нет. Глаз ничего не прибавляет и не, убавляет. Но,
быть может, наше «внутреннее чувство» или наша «душа»
переделывает что-нибудь в той, другой картине? Пусть
тот, другой человек, описывает, что он видит. Оказы¬
вается, А=В; В=С. Следовательно А=С, подлинник и ко¬
пия одинаковы. Наше ощущение одинаково с копией. На¬
ше знание о нашем ощущении — одно и то же с нашим
знанием о предмете. Мы видим предметы, какими они дей¬
ствительно существуют. И Чернышевский уподобляет идеа¬
листов, придерживающихся точки зрения непознаваемости
человеческим мышлением предметов и явлений, мужику из
сказки, усердно рубящему сук, на котором он сидит.
Наряду с решительным отрицанием всякого агности¬
цизма и кантианских теорий, Чернышевский горячо восста¬
вал против новейшего скептицизма и пессимизма в фило¬
софии. Не раз писал он из сибирской ссылки сыновьям
в письмах (нередко представляющих собой обширные на¬
учно-философские трактаты) о распространенных в то вре¬
мя в западноевропейских философских кругах скептических
89

и пессимистических направлениях. Он возражает против
модных теорий Шопенгауэра, Гартмана и других. Он гово¬
рит, что все старые и все новые идеалистические скептиче¬
ские и пессимистические философские теории «противны
правилам чести и чувствам добра». На точке зрения этих
правил и чувств стоит он. Добро и разумность — вот ос¬
новная истина всех отраслей действительного знания, отно¬
сящегося к человеческой жизни. И уже в одной из послед¬
них своих статей, в 1885 году, Чернышевский снова
возвращается к вопросу о познаваемости мира человече¬
ским мышлением. В значительной мере этой философской
проблеме он посвящает свою статью «Характер человече¬
ского знания», в которой опровергает агностические взгля¬
ды, весьма распространенные тогда среди европейских уче¬
ных, доказывавших ограниченность человеческого ума, по¬
верхностность его познания и необходимость смиренно отка¬
заться от научного разрешения многих вопросов бытия.
Характерно, что уже после ссылки, в середине восьмидеся¬
тых годов, Чернышевский, до конца верный своим старым
материалистическим взглядам, борется прежде всего имен¬
но против этих философских идеалистических воззрений.
Он снова -отвергает и резко критикует философскую тео¬
рию, утверждающую, что мы знаем только наши представ¬
ления о предметах, а самих предметов не знаем и не мо¬
жем знать. Чернышевский доказывает, что у человека есть
множество знаний, уже проверенных и оказавшихся при
проверке не подлежащими ни малейшему сомнению.
Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» особо
отмечал критику Чернышевским Канта и кантианства. Ле¬
нин указывал, что Чернышевский «стоит вполне на уровне
Энгельса, поскольку он упрекает Канта не за реализм, а
за агностицизм и субъективизм...»1
В назидание российским махистам Ленин приводит как
образец—Чернышевского, для которого, как и для всякого
материалиста, формы нашего чувственного восприятия име¬
ют сходство с формами объективно-реального существова¬
ния предметов; «вещи в себе» действительно существуют
и вполне познаваемы для нас; законы мышления имеют
не только субъективное значение, а отражают формы дей¬
ствительного существования предметов.
1 В. И. Ленин, Соч., т. XIII, стр. 294.
90

Теоретически Чернышевский глубоко понимал сущность
диалектического метода. Его философским воззрениям при¬
сущи элементы диалектики.
В «Очерках гоголевского периода русской литературы»
Чернышевский писал, что мыслитель не должен успока¬
иваться ни на каком положительном выводе, должен искать
в предмете качеств и сил противоречивых, обозревать
предмет всесторонне, и истина явится следствием борьбы
«противоположных мнений». Он говорил о полном, все¬
стороннем исследовании, вместо односторонних понятий,
говорил о конкретности истины и указывал, например, что
на вопрос «благо или зло дождь?» — односторонне отве¬
чать нельзя. Чернышевский рассуждал так: «после того,
как посев хлеба окончен, в продолжение пяти часов шел
сильный дождь,—полезен ли был он для хлеба?» Только
тут ответ ясен и имеет смысл: «этот дождь был очень по¬
лезен». Но — во время уборки хлеба он вреден. Или — дру¬
гое: «Пагубна или благотворна война?» «Надобно знать,—
говорит Чернышевский, — о какой войне идет дело, все за¬
висит от обстоятельства, времени и места... например, война
1812 года была спасительной для русского народа»1.
В работе «Studien uber die innern Zustande...» Черны¬
шевский указывал, что при различных обстоятельствах
экономические условия жизни народов бывают очень раз¬
личны, и что обычаи бесполезные или даже вредные при
одних обстоятельствах, могут быть выгодными при других.
Он говорил, что в каждой стране, в каждую эпоху идеи
принимают «особенный характер». Он высмеивал «теоре¬
тиков», бахвалившихся своими якобы «абсолютными прин¬
ципами», благодаря которым им не нужно ни наблюдать
фактов, ни думать. Он уподоблял их небезызвестному док¬
тору, у которого против всех болезней было одно и то же
лекарство. Чернышевский указывал, что «история не пред¬
ставляла ни одного примера, когда успех получался бы без
борьбы».
Защищая общинное владение землей, Чернышевский го¬
ворил «о преемственности форм в процессе всемирного раз¬
вития» и пытался защитить свой принцип общинного вла¬
дения землей именно диалектикой Гегеля, формулой, глася¬
щей, что «по форме высшая ступень развития сходна с на¬
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», стр. 382.
91

чалом, от которого оно отправляется». Чернышевский до¬
казывал, что везде высшая степень развития представ¬
ляется по форме возвращением к первобытной форме. Пер¬
вобытное состояние, начало развития, — доказывал он,—
общинное владение землею. Человеческий труд не имеет
прочных связей с известным участком земли. Вторичное со¬
стояние, усиление развития — земледелие, требует затраты
капитала и труда собственно на землю, земля становится
частной собственностью. Чернышевский доказывал, что
высшая ступень развития по форме совпадает с его нача¬
лом. И при помощи «триады» он критиковал «философские
предубеждения против общинного владения землей».
Чернышевский писал: «Вечная смена форм, вечное отвер¬
жение формы, порожденной известным содержанием или
стремлением, вследствие усиления того же стремления, выс¬
шего развития того же содержания, — кто понял этот ве¬
ликий, вечный повсеместный закон, кто приучился приме¬
нять его ко всякому явлению,— о, как спокойно призывает
он шансы, которыми смущаются другие!., он не жалеет ни
о чем, отживающем свое время, и говорит: «пусть будет
что будет, а будет в конце концов все-таки на нашей улице
праздник» *.
В философском мировоззрении Чернышевского зало¬
жены элементы диалектического метода мышления. Но,
поднявшись на очень высокий для своего времени, в
России, уровень научного мышления, овладев материали¬
стическим мировоззрением, он, однако, остановился перед
диалектическим материализмом, величайшая научно-теоре¬
тическая, всемирно-историческая заслуга «открытия» кото¬
рого принадлежит Марксу.
Давши замечательные образцы анализа классовой борь¬
бы, сам блестяще ведя эту борьбу, он, однако, не развил
своих воззрений на общество, как увидим дальше, при ха¬
рактеристике общественно-исторических взглядов Черны¬
шевского, до целостного понимания диалектического про¬
цесса общественной борьбы, в основе которой лежат про¬
изводственные отношения данного общества.
Он не был последовательным диалектиком, несмотря на
наличие в его исследованиях элементов диалектического
1 Н. Г. Ч е р нышевский, Поли. собр. соч., т. IV, стр. 332—
92

анализа явлений. Ленин объясняет это отсталостью рус¬
ской жизни эпохи, в которую жил Чернышевский. Он, по
словам Ленина, «не сумел, вернее: не мог в силу отста¬
лости русской жизни, подняться до диалектического мате¬
риализма Маркса и Энгельса» Ч
Однако Ленин очень высоко ценил Чернышевского-
философа. В знаменитом «Материализме и эмпириокрити¬
цизме» Ленин писал: «Чернышевский — единственный дей¬
ствительно великий русский писатель, который сумел с 50-х
годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного фи¬
лософского материализма и отбросить жалкий вздор неокан¬
тианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников»1 2.
3
В тесной связи с общефилософскими взглядами Черны¬
шевского находится его этическое учение — «теория разум¬
ного эгоизма».
Для своего времени она, как и вся философия Черны¬
шевского, была ближайшим образом направлена против
идеализма, религии, богословской морали, обеднявшей че¬
ловека, ограничивавшей его.
Но если в важнейших философских взглядах — во
взгляде на отношение бытия и мышления, на познавае¬
мость предметов, в борьбе с философским идеализмом в
целом — огромная теоретическая заслуга Чернышевского,
то его этика, несмотря на ее направленность против фео¬
дально-церковной морали, что, конечно, составило ее поло¬
жительное зерно, все же едва ли не наиболее уязвима
с точки зрения передового мировоззрения нашей эпохи,
принципов марксистско-ленинского учения о морали.
Во всех своих философских построениях исходя из блага
человека, Чернышевский пришел к выводу, что «человек
любит прежде всего сам себя». Он — эгоист, и эгоизм —
побуждение, управляющее действиями человека.
Чернышевский указывает на исторические примеры че¬
ловеческого бескорыстия и самопожертвования. Курций бро¬
сается в пропасть, чтобы спасти родной город. Эмпедокл
бросается в кратер, чтобы сделать ученое открытие. Лук¬
1	В. И. Ленин, Соч., т. XIII, стр. 295.
2	Там же.
93

реция поражает себя кинжалом, чтобы спасти свою честь.
И Чернышевский говорит, что, как раньше не могли объ¬
яснить из одного научного принципа одного закона, паде¬
ние камня на землю и поднятие пара вверх от земли,' так
не было научных средств объяснить одним законом явле¬
ния, подобные приведенным выше примерам. И он считает
необходимым сведение всех, часто противоречивых, чело¬
веческих поступков к единому принципу.
Чернышевский исходит из того, что в побуждениях чело¬
века нет двух различных натур, а все разнообразие чело¬
веческих побуждений к действованию, как и во всей чело¬
веческой жизни, происходит из одной и той же натуры, по
одному и тому же закону.
И этот закон — разумный эгоизм.
В основе разнообразных человеческих поступков лежит
мысль человека о его личной пользе, личном благе. Надо
признать, что аргументация Чернышевского довольно на¬
ивна. Если муж и жена жили между собой хорошо, —
рассуждает он, — жена искренне и глубоко печалится о
смерти мужа, но как она выражает свою печаль? «На
кого ты меня покинул? Что я буду без тебя делать? Без
тебя мне тошно жить на свете!» В словах: «меня, я,
мне» Чернышевский видит смысл жалобы, истоки пе¬
чали. Подобно же, по мнению Чернышевского, еще более
высокое чувство, чувство матери к ребенку. Ее плач о
смерти ребенка такой же: «Как я тебя любила!» Эгоисти¬
ческую основу видит Чернышевский и в самой нежной
дружбе. И когда человек ради любимого предмета жерт¬
вует даже самой своей жизнью, то и тогда, по мнению Чер¬
нышевского, основанием самопожертвования служит лич¬
ный расчет или страстный порыв эгоизма. Жители Сагунта,
говорит Чернышевский, перерезались, чтобы не отдаться
живыми в руки Аннибала, но и здесь действовал эгоисти¬
ческий расчет, ибо они привыкли жить свободными граж¬
данами, а карфагенский полководец продал бы их в раб¬
ство, и они предпочли одну минуту смертельной муки не¬
скончаемым годам мучений.
Ученые и политические деятели, называемые обычно фа¬
натиками, безраздельно отдавшими себя ученым исследова¬
ниям и политической борьбе, совершили, конечно, как ду¬
мает и Чернышевский, великий подвиг. Но и здесь он
усматривает эгоистическое чувство, удовлетворить которое
94

приятно. Сильнейшая страсть берет верх над влечениями
менее сильными и приносит их в жертву себе.
«Теория разумного эгоизма» пользовалась широкой по¬
пулярностью у передовых людей шестидесятых годов, раз¬
вита в романе Чернышевского «Что делать?» и, как другие
философские воззрения Чернышевского, несет на себе следы
влияния учения Фейербаха. Но известно, что человек Фей¬
ербаха — абстрактный человек, вырванный философом из
социальной среды, в которой растет, воспитывается, фор¬
мируется. Фейербаху было чуждо общественно-историче¬
ское классовое понимание человека, он трактовал его одно¬
сторонне-биологически, «антропологически», как человека
«вообще». Энгельс зло высмеивал этику Фейербаха, с ее
апологией любви к ближним, с ее «разумным эгоизмом».
От Фейербаха воспринял Чернышевский «теорию разум¬
ного эгоизма» вместе с основным положительным зерном
фейербаховской философии. В этом пункте очень ясно
видна известная ограниченность мировоззрения наших де¬
мократов шестидесятых годов, по сравнению с Марксом и
Энгельсом, взявшими из материалистической философии
Фейербаха только ее «основное зерно», развившими его
в научно-философскую теорию материализма.
Чернышевский, в силу отсталости русской жизни его эпо¬
хи, не смог подняться до этой высоты, и хотя был свобо¬
ден от некоторых весьма существенных слабых сторон фейер-
бахизма, — главным образом от фейербаховского равноду¬
шия к политике и политической борьбе, — однако вместе с
«основным зерном» философии Фейербаха, материалистиче¬
ским решением проблемы отношения мышления к бытию,
взгляда на природу, воспринял и некоторое слабые стороны
фейербахианства, в том числе его «эгоистическую» этику.
Конечно, этика Чернышевского, его «теория разумного
эгоизма», как небо от земли далека от вульгарной собст¬
веннической морали корыстолюбия. Попытки приписать
лагерю Чернышевского эту, с позволения сказать, нрав¬
ственность собственнической безнравственности делались
не раз врагами революционных демократов. Ссылались на
образ проходимца Лужина из «Преступления и наказа¬
ния» Достоевского. «Моралист» Лужин утверждал, будто
наука говорит: «возлюби прежде всех одного себя, ибо
все на свете на личном интересе основано. Возлюбишь од¬
ного себя, то и дела свои обделаешь как следует... Стало
95

быть, приобретая единственно и исключительно себе, я
именно тем самым приобретаю как бы и всем».
Достоевский окарикатурил мораль Чернышевского. Рас¬
кольников в «Преступлении и наказании» говорил Лужину
по поводу его цинично-собственнической «морали»: «Дове¬
дите до последствий, что вы проповедывали, и выйдет,
что людей можно резать».
Враги революционной демократии охотно обращались к
«Преступлению и наказанию» Достоевского для клеветы
на Чернышевского с его «теорией разумного эгоизма». Это
был элементарно-бесчестный шаг реакционеров и либералов.
Исходя из фейербахианских абстрактных представлений
о человеческой природе, Чернышевский полагал, что своей
теорией «разумного эгоизма» он возвеличивает человека.
Он требовал от человека, чтобы личные, индивидуальные
интересы не расходились бы с общественными, не противо¬
речили им, пользе и благу всего общества, а совпадали с
ними, соответствовали им. Только такой «разумный эгоизм»
он принимал и проповедывал. Он возвышал тех, кто хотел
быть «вполне человеком», кто, заботясь о собственном бла¬
госостоянии, любил и других людей, вел полезную для
общества деятельность и стремился бороться против зла,
которое царствует в собственническом обществе. В этом
Чернышевский был прав. Он рассматривал «теорию разум¬
ного эгоизма» как моральную теорию «новых людей». Но
«теория разумного эгоизма» в то же время страдала рассу¬
дочностью, абстрактностью, неисторической точкой зрения.
В этом сказалось непреодоленное влияние фейербаховской
этики, с ее абстрактным внеисторичеоким человеком. Как
вполне правильно отметил в своей обширной работе о Чер¬
нышевском Г. В. Плеханов, из того, что сознание своего
«я» никогда не покидает человека в его соображениях о
своих действиях, вовсе еще не следует эгоизм.
Если человек видит свое счастье в счастьи всего обще¬
ства, то это уже совсем не эгоизм, пусть даже разумный.
4
Философские материалистические взгляды Чернышев¬
ского вызывали против него нападения со стороны россий¬
ских идеалистов того времени (да и позднейших времен)
и попов.
96

Вспомним, что Чернышевский, выросший в обстановке,
насыщенной духом поповщины и религиозных верований,
уже в конце сороковых годов, под влиянием событий, со¬
временником которых был, всей окружающей жизни и ма¬
териалистической литературы усомнился в церковных дог¬
матах, «чувствовал себя не признающим провидение, по¬
тому что так несчастны многие на земле».
Ставши сторонником материалистической философии,
Чернышевский с тем вместе, естественно, порвал и с рели¬
гией, со всякой поповщиной. Он говорил о себе: «Я при¬
надлежу к тем мыслителям, которые атеисты».
И российские церковники не мало помогли полицейскому
самодержавию в травле Чернышевского. Поход против
его философского мировоззрения открыл некий, безвест¬
ный до того, философ Киевской духовной академии Юр-
кевич, опубликовавший тогда обширную статью: «Из на¬
уки о человеческом духе» \ Статья Юркевича не пред¬
ставляла собой ничего оригинального, была наполнена тра¬
фаретными возражениями идеалистов против матери¬
ализма.
Чернышевского обвиняли в том, что «он сбивал с пути
молодежь», «насаждал ложное учение». Его философские
взгляды и позже вызывали возражения со стороны идеали¬
стов. Так, философское мировоззрение Чернышевского пы¬
тались оспорить уже упоминавшийся нами критик-идеалист
А, Волынский, злополучный «историк русской критики»
И. Иванов, М. Антонов, Н. Котляревский и др. Насколько
серьезна была критика, которой они подвергали философ¬
ское мировоззрение Чернышевского, может довольно ясно
показать хотя бы статья, Н. Котляревского, полагавшего,
что он разобрал философские взгляды Чернышевского,
когда писал: «Можно с уверенностью сказать, что вовсе
не ход строгой логической мысли привел Чернышевского
к Фейербаху; не разгадки всех тайн мира искал он в его
учении — он полюбил Фейербаха не за глубину его ума
только, даже не за широкий гуманизм в этических осно¬
воположениях его учения, а за что-то иное, со строгой мы¬
слью имеющее мало сходного; за нечто даже мало убеди¬
тельное, но необычайно красивое и привлекательное, против
чего не могла тогда устоять вся психика Чернышевского,
1 «Труды Киевской духовной академии», 1860 г., № 4.
7 Живнъ Чернышевского
97

как и психика всех, одинаково с ним настроенных людей» *.
Понять здесь, за что же Чернышевский «полюбил Фей¬
ербаха», то есть стал материалистом, довольно трудно.
«Что-то иное», «нечто», о чем так невразумительно гово¬
рил Н. Котляревский, однако, весьма ясно. Философские
материалистические воззрения Чернышевского отвечали
потребностям его революционной борьбы, построению пе¬
редового, для того времени, мировоззрения революционной
демократии.
Начиная свою программную статью, «Антропологический
принцип в философии», Чернышевский указывал, что все
философские учения создавались всегда под сильнейшим
влиянием общественной борьбы.
Материалистическая философия служила целям общест¬
венно-политической революционной борьбы, которую вел
Чернышевский, была одним из важных факторов этой
борьбы.
Маркс еще в середине сороковых годов в «Святом семей¬
стве» отметил органическую связь между материалисти¬
ческим и социалистическим учениями. Он писал, что если
человек черпает все свои знания из внешнего мира, то надо
так устроить окружающий мир, чтобы человек познавал
в нем истинно-человеческое.
«Если, — писал Маркс, — характер человека создается
обстоятельствами, то надо, стало быть, сделать обстоятель¬
ства человечными» 1 2.
Эту же мысль, и притом выраженную почти теми же
словами, мы находим у Чернышевского, указывавшего, что
если человек несвободен, то надо уничтожить противооб¬
щественные источники преступлений в обществе и создать
для деятельности человека свободные условия.
1	Н. Котляревский, Очерки из истории общественного на¬
строения шестидесятых годов. Н. Г. Чернышевский и новая вера
в философском одеянии, «Вестник Европы», 1912 г., декабрь,
стр. 235.
2	К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. Ill, стр. 160.

ГЛАВА VI
«Экономическая теория трудящихся». Метод Чернышев¬
ского-экономиста. При каких условиях труд — наслажде¬
ние? Чернышевский-просветитель. Общественные идеи
в историческом процессе. Учение о прогрессе. Утопиче¬
ский социализм Чернышевского. «Товарищество трудя¬
щихся». Общинное владение землей. Чернышевский и
славянофильство. Вера в промышленное развитие России.
1
Чернышевский был глубоко неудовлетворен всей пред¬
шествовавшей исторической . наукой. Он критиковал
буржуазных историков его времени и предшествующих
периодов, отвергал работы тех историков, которые, вместо
того чтобы рассказывать жизнь народа, рассказывали о
жизни правителей. Он указывал, что у этих ученых мы
видим не жизнь, а сцены итальянской оперы, где «герой»
величественно, благовидно, грациозно жестикулирует и де¬
кламирует. Разумеется, это, по мнению Чернышевского, —
не история, не наука. *
Он отмечал классовость и партийность исторической
науки, указывал на национальные и классовые пристрастия
ученых. У историков аристократического образа мыслей,
указывал он, правда—"на стороне аристократии, так же
как у истериков, представляющих собой буржуазию, прав¬
да — на стороне буржуазии. Чернышевский указывал, что
у историков этого типа оказывается хорошим, несомнен¬
ным, вечным все то, что практически выгодно для их со¬
циальных групп. Это же относится к экономистам; так
7*
99

например, политико-экономам школы Адама Смита каза¬
лись достойными вечного господства буржуазные формы
экономического быта.
В отличие от «старых» аристократических и буржуаз¬
ных историков себя Чернышевский считал историком но¬
вым, отражавшим в своих исследованиях интересы трудя¬
щихся классов.
Чернышевский указывал, что классовые (в терминоло¬
гии Чернышевского часто — сословные) особенности целых
групп одного народа делают эти группы похожими на
аналогичные слои другого народа.
Несмотря на различия в языке и национальный патрио¬
тизм, «по образу жизни, — писал Чернышевский,— и по
понятиям земледельческий класс всей Западной Европы
представляет как будто одно целое; то же должно сказать
о ремесленниках, о сословии богатых простолюдинов, о
знатном сословии. Португальский вельможа по образу жиз¬
ни и по понятиям гораздо более похож на шведского вель¬
можу, чем на земледельца своей нации; португальский
земледелец более похож в этих отношениях на шотландско¬
го или норвежского земледельца, чем на лиссабонского
богатого негоцианта» *. Это очень плодотворная мысль
Чернышевского, весьма близкая к аналогичному утвержде¬
нию Ф. Энгельса в «Положении рабочего класса в Ан¬
глии», одной из благороднейших книг в мировой науке.
Чернышевский, повидимому, не был знаком с этим произ¬
ведением Энгельса, как и с другими его работами. Но не¬
даром в редактируемом Чернышевским «Современнике», в
1861 году, появилась работа шестидесятника Н. В. Шелгу-
нова «Рабочий пролетариат в Англии и во Франции», как
раз основанная на труде Энгельса, имя которого тогда еще
не было известно в России. Кстати сказать, Шелгунов
тогда горячо защищал Энгельса и его труд от нападок па¬
тентованных немецких ученых-экономистов вроде Гильде-
бранта.
Исторические статьи Чернышевского о западноевропей¬
ских (французских преимущественно) революционных со¬
бытиях XIX века, об эпохе Реставрации, о периоде июль¬
ской монархии, о революции 1848 года, ясно показывают,
1 Н. Г. Чер н ы ш е в с к и й, Поли. собр. соч-, т. X, ч, 2-я,
стр. 153.
100

что Чернышевский хорошо понимал огромное значение
борьбы классов в историческом процессе. В чем, спраши¬
вает Чернышевский в статье «Борьба партий во Франции
при Людовике XVIII и Карле X», заключались действи¬
тельные стремления участвовавших в этой борьбе партий,
защищавших одна — монархическую власть, другая — сво¬
боду? В их действиях Чернышевский усматривает инте¬
ресы классов, сословий, социальных групп: роялистов, бо¬
ровшихся за восстановление классовых привилегий, кото¬
рыми до революции пользовалось дворянство и вьгсшее ду¬
ховенство; либералов, защищавших интересы «третьего
сословия», буржуазии.
Чернышевский указывал, что европейское общество раз¬
делено на две половины — одна живет чужим трудом,
другая своим собственным, «первая благоденствует, вто¬
рая терпит нужду».
Он решительно опровергал мнения историков, устанав¬
ливавших точку зрения субъективных действований в ис¬
тории, субъективного произвола. Он высмеивал антинауч¬
ные мнения буржуазных историков, часто приписывавших
ход исторических событий произволу отдельных лиц, отстаи¬
вал точку зрения закономерности исторических событий.
Так, в войне 1812 года не Наполеон и его маршалы
справедливо представлялись Чернышевскому (в отличие
от казенной, официальной историографии) главными си¬
лами, действовавшими в этой войне; он видел в ней зако¬
номерность, обусловленную историческим положением стран
и наций. Точно так же факт Крымской войны Чернышев¬
ский никак не склонен был объяснять волею отдельных
людей; он усматривал в ней историческую политическую
закономерность.
Самое общественное развитие Чернышевский рассматри¬
вал исторически, с точки зрения закономерности явлений.
Великие мировые события «совершаются по закону,
столь же непреклонному, как закон тяготения или органи¬
ческого возрастания». А в «Очерках гоголевского периода
русской литературы» Чернышевский очень ясно формули¬
рует свой взгляд на роль личности в истории. Он рассмат¬
ривает личность как «служительницу времени и историче¬
ской необходимости». Он указывает на то, что характер
критики Белинского зависел от истооического положения.
«Историческая потребность,—писал Чернышевский, — вы-
101

эывает к деятельности людей и дает силу их деятельно¬
сти... «Время требует слуги своего», по глубокому изрече¬
нию одного из таких слуг» 1.
Но будучи последовательным материалистом в понима¬
нии природы и человеческого познания, давая подчас об¬
разцы материалистического толкования явлений, Чер¬
нышевский в то же время, в понимании общественной ис¬
тории, не поднялся до исторического материализма.
Его общественно-историческим воззрениям свойственна
ограниченность, столь характерная для всего домарксов-
ского материализма. Известно, что, материалистически трак¬
туя природу и происхождение человеческого мышления, до¬
марксистские материалистические философские течения ока¬
зывались неспособными применить материалистические
взгляды к явлениям общественной истории.
2
Чернышевский был глубоким знатоком экономических
теорий. Нечего и говорить, что он отлично знал произве¬
дения главнейших представителей экономической мысли на
Западе. Роль Чернышевского в истории экономической мы¬
сли в России исключительно велика. Можно сказать, что
он создал русскую экономическую науку, до него занимав¬
шую в России весьма второстепенное положение.
Экономические исследования Чернышевского — перевод и
обширнейшие примечания к «Основаниям политической
экономии» Джона Стюарта Милля, исследования «Очерки
из политической экономии по Миллю», «Капитал и труд»,
как и статьи Чернышевского по аграрному вопросу в Рос¬
сии — ценнейший вклад в русскую экономическую науку.
Борясь за отмену крепостного права, он производил де¬
тальнейшие экономические подсчеты, подкрепляя ими свои
политические идеи.
Он резко и глубоко критиковал буржуазную политиче¬
скую экономию. И прежде всего критиковал ее за «страшно
отвлеченный характер», за то, что она в значительной
мере отвлечена от насущных вопросов общественной жизни.
Он требовал от экономической науки конкретности и уча¬
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», стр. 364.
102

стия в разрешении коренных общественных проблем. Эко¬
номическая наука служила у Чернышевского общим целям
освободительной борьбы. И этим прежде всего он резко
отличался от официальных русских ученых экономистов то¬
го времени, как знаменитые тогда профессора Безобразов,
Вернадский, Ржевский, Бунге и другие.
Признавая научные заслуги классической политической
экономии в трудах Адама Смита и Рикардо, Чернышев¬
ский отвергал' теории современных ему модных буржуазных
политико-экономов. Какое открытие в экономической на¬
уке, — спрашивал он, — сделали такие популярные буржуаз¬
ные экономисты, как Бастиа или Рошер, Рау или Мишель
Шевалье? Они, по мнению Чернышевского, только попу¬
ляризаторы открытий, сделанных классической политиче¬
ской экономией, и заслуг перед наукой у них нет.
Больше всего, указывает Чернышевский, современные бур¬
жуазные политико-экономы боятся коммунизма. Каждая
блуза, встречаемая ими на улице, представляется им симво¬
лом коммунизма, грозящего обществу. И Чернышевский в
своих экономических трудах не раз подчеркивает, что его
определения будут отличаться от обычных определений
«отсталой экономической школы». Он рассматривает эко¬
номические вопросы «с общей точки зрения», имея в виду
выгоды общества, науки, человечества, а не какой-нибудь
частной корпорации, как буржуазные политико-экономы.
Приступая к переводу «Оснований политической эконо¬
мии» Милля, Чернышевский оговаривает, что система Мил¬
ля — далеко не система Чернышевского, или, как он гово¬
рит, — не система «Современника». Чернышевский не счи¬
тает экономическую систему Милля удовлетворительною и
потому дает к переводу Милля свои обширнейшие дополне¬
ния, примечания, комментарии, в которых и излагает свои
взгляды.
С точки зрения марксистской политической экономии,
экономическим воззрениям Чернышевского присущи серь¬
езные слабости. Для него основной проблемой экономиче¬
ской науки является распределение, а не производство, не
способ производства.
Экономические взгляды Чернышевского страдают утопиз¬
мом и известной рассудочностью; понятие экономической
необходимости подчас подменяется абстрактным долженст¬
вованием.
103

Наконец вызывает возражения основной метод экономи¬
ческого исследования Чернышевского, так называемый ги¬
потетический метод.
Чернышевский рассуждает так: предположим, что обще¬
ство состоит из 5000 человек населения. Из них 1000
взрослых мужчин; их трудом содержится общество. Но
вот 200 из них ушли на войну. Увеличила или уменьши¬
ла война благосостояние общества? Чернышевскому пред¬
ставляется, что как только произведено такое простейшее
построение вопроса, решение его становится столь же про¬
сто. Ясно, что война вредна для благосостояния общества;
убыточность войны для общества прямо пропорциональна
числу людей, идущих на войну. По термину: «предположе¬
ние», «гипотеза», и самый метод экономического исследо¬
вания называется Чернышевским гипотетическим.
Такой метод экономического исследования противоречит
единственно верному — историческому методу.
«Этот метод, — говорит Чернышевский о своем «гипоте¬
тическом методе», — состоит в том, что когда нам нужно
определить характер известного элемента, мы должны на
время отлагать в сторону запутанные задачи и приискивать
такие задачи, в которых интересующий нас элемент обна¬
ружил бы свой характер самым несомненным образом, при¬
искивать задачи самого простейшего состава» 1. Очевидно,
что этот «гипотетический» метод механистичен и не обес¬
печивает того действительного, всестороннего диалектиче¬
ского анализа экономических явлений, который дал воз¬
можность Марксу сделать его гениальные открытия в об¬
ласти политической экономии, отражающие действитель¬
ную жизнь общества.
Важнейшая сторона экономических исследований Черны¬
шевского — его критика буржуазной политической эконо¬
мии, в особенности известной «теории Мальтуса», к ко¬
торой Чернышевский обращался многократно.
Буржуазный экономист Мальтус утверждал, что населе¬
ние размножается с такой быстротой, что земледельческое
производство не может поспеть за ним. Человеческий
род будет возрастать в порядке чисел: 1, 2, 4, 8, 16, 32,
64, 128, 256 и- так далее, а продовольствие будет воз¬
растать в другом порядке чисел: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9,
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. VII, стр. 56.
104

то есть человеческий род размножается в геометрической
прогрессии, а продовольствие — в арифметической. По
учению Мальтуса нищета трудящихся происходит от того,
что люди размножаются быстрее, чем средства их сущест¬
вования. Чернышевский в результате критики этих Маль-
тусовых вычислений приходит к иным выводам. Он резко
критиковал теорию Мальтуса, зорко разглядев ее бур¬
жуазное существо, ее направленность против трудящихся
классов.
Чернышевский горячо оспаривает Мальтусову теорию,
распространенную в буржуазных кругах, теорию, гласив¬
шую, что коренной источник общественных бедствий ле¬
жит в самой природе: природа производит столько нищеты
в обществе, что лишние люди должны истребляться.
Чернышевский, объяснявший все зло жизни общества
неудовлетворительностью общественных отношений в соб¬
ственническом мире, восстал против человеконенавистниче¬
ской теории Мальтуса.
Социалист и гуманист Чернышевский не мог принять
архибуржуазную теорию о том, что если в окружавшем
обществе бедствовало и погибало много людей от не¬
устройства человеческих, то есть общественных, отноше¬
ний, то погибающие и не могут избежать гибели, ибо их
уничтожает сама природа.
Чернышевский доказывал, что в руках человека есть
средства устранить «гибельное действие природы». Это •—
знания 'человека. Законам природы Чернышевский противо¬
поставил силу человеческого знания. Развитие знаний, по¬
лагал он, отстраняет гибельное действие законов природы.
В критике Чернышевским Мальтусовой теории, критике,
имеющей очень важное значение в системе общественно¬
экономических воззрений Чернышевского, со всей полнотой
оказалась его глубочайшая вера в силу человеческого зна¬
ния, в развитие человечества. Критикуя Мальтусову тео¬
рию, Чернышевский, как и Фурье, возражал против вуль¬
гарных буржуазных «объяснений» бедствий и зла в обще¬
стве; он приписывал их не перенаселению, а господствую¬
щим отношениям между людьми.
Те или иные экономические выкладки Чернышевского,
его конкретные экономические вычисления народонаселения
и производства продуктов в обществе могли быть (и дей¬
ствительно подчас были) ошибочными, — об этом много пи¬
105

сал Плеханов,— но основная экономическо-политическая на¬
правленность критики Чернышевским Мальтусовой те¬
ории, — и об этом уже Плеханов не писал, — была истори¬
чески прогрессивна. Чернышевский понял и отмечал глав¬
ное в этой экономической теории с точки зрения
политической: ее направленность против неимущих клас¬
сов, против трудящихся, в защиту строя социальной не¬
справедливости, собственнического строя капиталистов.
В этом смысле критика Чернышевским Мальтусовой тео¬
рии играла глубоко положительную роль в развитии эко¬
номической науки в России.
Чернышевский рассматривал экономические явления и
факты с точки зрения интересов трудящихся масс.
При всех недостатках и слабостях экономической теории
Чернышевского, его заслугой перед развитием экономи¬
ческой науки в России остается борьба за интересы трудя¬
щихся, ясно выраженная в его экономических исследова¬
ниях, точка зрения экономических потребностей народных
масс.
Считая, что существуют две экономические теории,— как
он указывал в своей работе, носящей показательное назва¬
ние: «Капитал и труд», — господствующая еще экономиче¬
ская теория капиталистов и, в противоположность ей, но¬
вая экономическая теория трудящихся, Чернышевский
объявлял себя сторонником этой второй теории и в дейст¬
вительности был именно таким экономистом.
Он усматривал в капиталистическом обществе противоре¬
чие между «производством» и «потреблением». С точки
зрения экономической теории трудящихся, полагал Черны¬
шевский, в капиталистическом обществе масса труда тра¬
тится на производство продуктов, не отвечающих настоя¬
тельным, насущным потребностям человеческого организма.
И такой труд должен считаться непроизводительным.
В силу цензурных условий, не имея возможности
сколько-нибудь прямо сказать о необходимости социали¬
стического переустройства общества, Чернышевский глухо
указывает, что экономическая теория трудящихся, сторон¬
ником, которой он является, ищет средств к развитию
производительного труда и к сокращению труда не¬
производительного, к созданию учреждений, которые бы
давали наивыгоднейшее для общества распределение цен¬
ностей.
106

Чернышевский указывает, что существует в капиталисти¬
ческом обществе важнейшее различие между лицом, вно¬
сящим в производство труд, и лицом, владеющим капита¬
лом. Свою экономическую теорию Чернышевский рассмат¬
ривал как «новую теорию», защищающую интересы тех, кто
вносит в производство труд. Его политическая экономия —
теория, исходящая из материального благосостояния тру¬
дящихся масс. В этом благосостоянии Чернышевский ви¬
дел вернейшее средство к развитию общественных благ,
в том числе «высших благ, которыми может дорожить че¬
ловек». Он доказывал, что нищета и страданья большин¬
ства населения мешают жизни, достойной человека.
Он спорил с буржуазными экономистами, доказывая,
что «неприятные ощущения» от труда, присущие трудя¬
щемуся человеку, проистекают не из сущности трудовой
деятельности, а из «внешних обстоятельств» труда в капи¬
талистическом обществе.
Сам по себе, указывает Чернышевский, труд — деятель¬
ность приятная, привлекательная. Экономическое устрой¬
ство, при котором труд действительно был бы привлекате¬
лен, еще не осуществлено, — глухо намекает Чернышевский
на социалистическое общественное устройство,— и нельзя
еще достоверно знать, как изменится характер труда.
То, что не мог еще сказать Чернышевский, лишь предчув¬
ствовавший радикальнейшие изменения в характере труда
при капитализме и при социализме, замечательно ярко по¬
казывает наше время, наше социалистическое общество.
Показывает настолько ярко, что вождь народов товарищ
Сталин смог, обобщая огромный опыт социалистического
строительства, заявить, что у нас, в социалистическом об¬
ществе, труд из тяжелого и зазорного бремени, каким он
является при капитализме, стал делом чести, славы, добле¬
сти и геройства.
Чернышевский писал: «Каждый на себе и на других мо¬
жет замечать, что труд часто доставляет ему наслаждение.
Анализируя эти случаи и случаи противного, когда труд
составляет не удовольствие, а обременение, каждый может
видеть, что ощущение приятное производится трудом всег¬
да, когда существуют следующие три условия: во-первых,
когда труду не препятствуют слишком сильные внешние
помехи; во-вторых, когда человек совершает его по собст¬
венному соображению о его надобности или полезности
107

для него самого, а не по внешнему принуждению; в-треть¬
их, когда труд не продолжается долее того времени, пока
мускулы совершают его без изнурения, вредного организму,
разрушающего организм» 1.
Так, Чернышевский рассматривал труд исторически, в
определенных общественных условиях, в зависимости от
общественного. строя, защищая свободные социалистиче¬
ские условия труда, против феодального и капиталистиче¬
ского принуждения к труду, феодально-капиталистической
эксплоатации трудящихся.
«При каком порядке дел, — спрашивает Чернышевский,—
производство идет успешнее: при рабстве или при сво¬
боде?» Ответ ясен. Рабство, полагает Чернышевский, про¬
тивно врожденным стремлениям раба, так же, как свобода
соответствует им. «Производство должно иметь форму сво¬
боды». Успешность производства, доказывает Чернышев¬
ский, пропорциональна энергии труда, а энергия труда
пропорциональна степени участия трудящихся в продук¬
тах; наивыгоднейшее для производства положение дел то,
когда весь продукт труда принадлежит трудящемуся.
«Прежняя теория (т. е. экономическая теория капитали¬
стов.— И. Н.) говорит: все производится трудом; но¬
вая теория (экономическая теория трудящихся.— И. Н.)
прибавляет: и потому все должно принадлежать труду»1 2.
Такова та «новая теория» в политической экономии, ко¬
торой придерживался, идеи которой развивал и защищал
Чернышевский, экономическая теория трудящихся, направ¬
ленная против буржуазной экономической теории.
Имея в виду экономические работы Чернышевского,
Маркс, специально знакомившийся с ними, назвал Черны¬
шевского «великим русским ученым и критиком», писал,
что он «мастерски выяснил» «банкротство «буржуазной»
политической экономии» 3.
3
Просветительство, ложное как метод исследования обще¬
ственной жизни, чуждый пониманию решающего значения
в процессе общественной жизни материальных производи¬
1	Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. VII, стр. 71.
2	Там же, стр. 44.
3	К. Маркс, «Капитал», т. I, стр. XXXVII.
109

тельных сил общества и вырастающих на этой основе об¬
щественных производственных отношений, русское просве¬
тительство сороковых—шестидесятых годов прошлого ве¬
ка было, однако, и глубоко прогрессивно. Оно было орга¬
нически связано с идеалом передовых общественных форм,
с революционной борьбой и диктовало просвещение отста¬
лых народных масс.
В. И. Ленин в своей знаменитой статье «От какого на¬
следства мы отказываемся?», решительно отделяя идейное
наследство шестидесятых годов, то есть в первую голову
идеи Чернышевского, от позднейшего либерального народ¬
ничества, ясно характеризовал русское революционное про¬
светительство.
Просветитель «одушевлен горячей враждой к крепост¬
ному праву и всем его порождениям в экономической, со¬
циальной и юридической области. Это первая характерная
черта «просветителя». Вторая характерная черта, общая
всем русским просветителям, — горячая защита просвеще¬
ния, самоуправления, свободы, европейских форм жизни
и вообще всесторонней европеизации России. Наконец, тре¬
тья характерная черта «просветителя» это — отстаивание
интересов народных масс, главным образом крестьян... ис¬
кренняя вера в то, что отмена крепостного права и его ос¬
татков принесет с собой общее благосостояние, и искреннее
желание содействовать этому» Ч
Нельзя согласиться с Г. В. Плехановым, весьма преуве¬
личившим идеализм в мировоззрении Чернышевского, рас¬
сматривавшим его едва ли не только как идеалиста в воп¬
росах общественной истории. Точно так же необходимо от¬
вести мнения иных «исследователей» Чернышевского, без¬
оглядно и поверхностно изображающих его марксистом, рас¬
сматривавшим ход общественной жизни в духе историче¬
ского материализма. Чернышевский не смог распростра¬
нить материализм на изучение общественной жизни, не
смог, в силу отсталых условий русской действительности
его времени, применить материализм к изучению истории
общества.
Марксизм-ленинизм подчеркивает роль общественных
идей и теорий в историческом процессе, а не отрицает эту
роль, как доныне изображают дело всевозможные вульгари-
1 В. И. Ленин, Соч., т. II, стр. 314.
109

заторы. Марксизм-ленинизм в оценке роли идей опирается
на потребности развития материальной жизни общества.
Известно, что главной силой среди «условий материальной
жизни общества», силой, определяющей характер, общества,
исторический материализм считает способ производства ма¬
териальных благ, необходимых для общества.
Он оперирует широкими понятиями производительных
сил общества и производственных отношений, отношений
людей друг к другу в процессе производства.
Гениальное определение исторического материализма да¬
но Марксом в самом конце пятидесятых годов в предисло¬
вии «К критике политической экономии». Оно у нас ши¬
роко известно.
«...Ключ к изучению законов истории общества, — учит
тов. Сталин, — нужно искать не в головах людей, не во
взглядах и идеях общества, а в способе производства, прак¬
тикуемом обществом в каждый данный исторический пери¬
од, — в экономике общества» *. На фоне этого определения
весьма ощутим главный недостаток общественно-историче¬
ских воззрений Чернышевского как просветителя, несмотря
на отдельные, присущие ему, элементы материалистического
понимания исторических процессов.
Чернышевский полагал, что несвобода человека в обще¬
ствах, которые он знал, требовала изменения «обстоя¬
тельств», в которых вырастал человек. Источником зла в
обществе он считал недостаточность средств к удовлетворе¬
нию человеческих потребностей. Следовательно нужно было
бы так организовать общество, чтобы удовлетворялись че¬
ловеческие материальные потребности, и это повело бы к
устранению общественного зла.
Чернышевский исходил из того, что в обществе, в каж¬
дом классе общества любой страны любого времени (ка¬
ковы бы ни были понятия, господствующие в данном
обществе), огромное большинство людей являются «недур¬
ными людьми». И он указывал, что корни скверных поня¬
тий и привычек людей следует искать в обстоятельствах,
в которых люди живут и на которых основаны «дурные
понятия» и «привычки».
«Если, — писал Чернышевский,— в том или другом веке,
1 Сталин, «Вопросы ленинизма», изд. 11-е, 1939 г., стр. 552.
110

в той или другой стране вы замечаете в целом ли народе
или в известных классах общества обычаи, несообразные
с этими врожденными и неотъемлемыми наклонностями че¬
ловеческой природы, не вините в том людей, вините обстоя¬
тельства их исторической жизни»1. Это-—очень характер¬
ный для Чернышевского-просветителя взгляд. В нем есть
весьма ценное зерно. Чернышевский пропагандировал этот
взгляд в условиях господства в России феодально-крепо¬
стнического строя. Чернышевский, насколько мог, говорил
о связи уродливых, страшных, жестоких и мелких людей,
которых рисовала тогда передовая художественная литера¬
тура, со всем строем уродливой жизни той эпохи, гово¬
рил о необходимости «изменить обстоятельства», то есть
уничтожить крепостное право. Но в высказанной Черны¬
шевским мысли очень ярко- выражена и присущая ему аб¬
страктная, утопическая в своей основе, апелляция к «че¬
ловеческой природе».
Чернышевский указывал, что общественные предубежде¬
ния коренятся в нравах народов, а нравы эти поддержи¬
ваются какими-то фактами. Надо, говорит Чернышевский,
отыскать причины, на которых основываются отрицатель¬
ные явления общественного быта. Он ссылается на правило
медицины: «отстраните причину, тогда пройдет и болезнь».
Но до действительных причин явлений и процессов, при¬
чин, о которых говорит исторический материализм, Черны¬
шевский-просветитель не дошел.
Возражая против «субъективного произвола» в истории,
он защищал точку зрения закономерности общественных
явлений, но характер закономерности, столь реально ри¬
суемый в учении исторического материализма, не был ясен
Чернышевскому.
Главной силой исторического развития он считал умст¬
венный прогресс общества, а не реальные общественные
противоречия, не экономическую структуру общества.
Глубоко положительная в смысле веры в общественное
развитие, в будущее счастливое и разумное общественное
устройство, «теория прогресса» Чернышевского, однако,
страдает отсутствием понимания основных действительных
движущих сил истории.
1 Н. Г. Чери ышевский, «Избранные сочинения», стр. 481.
111

В статье «О причинах падения Рима», справедливо оце¬
ниваемой как документ, характеризующий идеалистиче¬
ские воззрения на ход исторического развития общества,
Чернышевский писал: «Прогресс основывается на умст¬
венном развитии; коренная сторона его прямо и состоит
в успехах и разлитии знаний. ...Основная сила прогрес¬
са—■ наука; успехи прогресса соразмерны степени совер¬
шенства и степени распространенности знаний. Вот что
такое прогресс — результат знания» х.
Очевидно, что Чернышевский рассматривает обществен¬
ный пропресс исключительно с точки зрения движения
идей, умственного развития.
Чернышевский, правда, указывал, что не книгами, не
журналами, не газетами, а «событиями», как довольно все
же отвлеченно говорит он, пробуждается дух нации; ти¬
пографский станок придает разумный характер мысли,
пробуждаемой событиями.
Чернышевский признавал, что не всегда просвещение бы¬
вает достаточно для исцеления зла, ибо зло не всегда не¬
посредственно основано на одном только невежестве. Иногда
оно, как указывает Чернышевский, поддерживается дру¬
гими обстоятельствами, впрочем, по его мнению, в свою
очередь, порожденными невежеством.
«Чепуха в голове у людей,— писал Чернышевский,— по¬
тому они и бедны, и жалки, злы и несчастны; надобно
разъяснять им, в чем: истина и как следует им думать
и жить» 1 2. Это — характерный взгляд просветителя.
4
Еще в годы своего идейного формирования Чернышев¬
ский тщательно изучил учения западноевропейских утопи¬
ческих социалистов первой половины XIX века, особен¬
но эпохи революции 1848 года.
Чернышевский считал себя сторонником социализма
или, как он говорил, «партизаном социалистов и коммуни¬
стов», приверженцем их учений о переустройстве общества
на основах разума и социальной справедливости.
1	Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. . VIII, стр. 158.
2	Его же, «Лит. наследие», т. II, стр. 412.
112

Н. Г. Чернышевский. 7853 год

Еще в конце сороковых годов Чернышевский, критикуя
французских либералов эпохи революции 1848 года, ука¬
зывал, что задача борьбы заключается в том, чтобы «один
класс не сосал кровь другого». Он полагал, что для экспло-
атируемого класса нет ничего пагубнее господства над ним'
так называемого «высшего класса».
И он защищал идею равенства людей.
Несколько позже Чернышевский полагал, что к сороко¬
вым годам идеи сен-симонизма уже устарели; он критико¬
вал сен-симонизм за мечтательность, критиковал и утопи¬
ческую систему Оуэна и отчасти даже Фурье. Я говорю
«даже Фурье», ибо Чернышевский больше всего ценил уче¬
ния Фурье, больше всего испытал на себе влияние именно
его учений и в своем романе «Что делать ?» отразил фурье¬
ристские утопическо-социалистические теории.
Чернышевский резко критиковал капиталистическую си¬
стему частной собственности, возражал политико-экономам,
утверждавшим и восхвалявшим эту систему.
Он указывал, что при капиталистическом строе наемный
труд, в сущности, является невольничеством. Усматривая
разницу между невольником при рабовладельческом строе
и наемным рабочим при капитализме в нравственном и
юридическом отношениях, Чернышевский указывал, что
экономической разницы в их отношении к производству
нет. Чернышевский отмечал обнищание трудящихся масс
при капитализме, при господстве системы частной собствен¬
ности, негодовал против присущего капиталистическому
строю распределения ценностей, несправедливого распреде¬
ления богатств, обнищания мелких собственников, зверской-
эксплоатации капиталистами-собственниками наемных рабо¬
чих и мелкой буржуазии. И как Маркс замечательно образ¬
но писал, что при капитализме «лес протянутых и ищущих
работы рук становится все гуще, а сами руки — все более
тощими»\ так Чернышевский отмечал, указывая на бога¬
чей-капиталистов и миллионы бедняков, что при капита¬
лизме «по роковому закону безграничного соперничества,
богатство первых (т. е. богачей-капиталистов. — И. Н.)
должно все возрастать, сосредотачиваясь все в меньшем
1 К. Маркс, «Наемный труд и капитал», стр. 37.
8 Жизнь Чернышевскзео
113

и меньшем числе рук, а положение бедняков должно ста¬
новиться все тяжелее и тяжелее» 1.
Чернышевский считал капиталистический строй помехой
развитию естественных материальных богатств стран. Это,
по мнению Чернышевского, особенно сказывалось на зем¬
леделии при капитализме: поземельная рента противодей¬
ствует «успехам земледельческого искусства», прогрессу
земледельческой техники.
Мы уже знаем, как Чернышевский характеризовал раб¬
ские условия труда в капиталистическом обществе.
Он, насколько мог, в условиях цензурного гнета, дока¬
зывал (особенно в своих экономических работах), что ка¬
питалистическая система частной собственности — далеко
не единственно возможная «форма экономического быта».
Существуют другие «формы». Чернышевский не имел воз¬
можности назвать их прямо, но он говорит о них с ясно¬
стью, не оставляющей сомнений, говорит о социалистиче¬
ском устройстве общества и защищает идею кооперации
в производстве как промышленном, так и сельскохозяй¬
ственном.
Он защищает социалистический, принцип производства,
доказывает выгоды производства в промышленных пред¬
приятиях, которые бы принадлежали не одному капита¬
листу-собственнику, а «товариществу трудящихся». Черны¬
шевский отстаивает «товарищество трудящихся» в произ¬
водстве, считая его единственной формой, удовлетворяю¬
щей экономические интересы трудящихся.
Чернышевский защищал свой план производственного
«товарищества трудящихся», несомненно, под влиянием
утопическо-социалистических идей (фаланстеры). Он при¬
водил свой план сначала в работе «Капитал и труд» и
затем, придавая ему особую важность, повторил его в
«Очерках из политической экономии».
Свой план социалистического преобразования общест¬
венного производства Чернышевский называет планом
теории трудящихся. Приглашаются желающие участво¬
вать в составлении товарищества трудящихся: 1500—
2000 человек обоего полд. Вступать в товарищество и вы¬
ходить из него они могут по своему желанию. Пред¬
приятие организуется среди полей, чтобы товарищество
1 Н. Г. Ч е р нышевскиё, Поли. собр. соч., т. III, стр. 182.
114

имело, по расчету своих рабочих сил, земледельческое хо-*
зяйство. Работники товарищества имеют при предприятии
квартиры, какие нужны для скромной, но приличной жизни.
Каждый устраивается, как ему угодно и удобно. При зда¬
нии существуют «принадлежности», которые требуются
нравами или пользой членов товарищества: церковь, шко¬
ла, театр, библиотека, больница.
Товарищество будет заниматься и промыслами, и зем¬
леделием, и фабричным производством, словом, делами,
какие удобны по положению той местности, где находится
товарищество.
Средства производства: инструменты, машины, мате¬
риалы, покупаются товариществом. Оно, указывает Чер¬
нышевский, находится относительно своих членов в таком
же положении, как фабрикант и домохозяин относительно
своих работников и жильцов. Товарищество должно поль¬
зоваться временем как можно расчетливее, так как во
время земледельческих работ все члены его приглашаются
заниматься земледелием, а другими работами занимаются
в свободное от земледелия время. Впрочем, кто чем хочет,
тем и занимается.
Члены товарищества выбирают из своего состава адми¬
нистративный совет, контролирующий директора, назна¬
чаемого правительством. Но вот прошел год. Директор
уже не нужен — всеми делами товарищества уже может
управлять оно само, и оно выбирает всех своих управите¬
лей.
Товарищество существует для возможно большего удоб¬
ства и благосостояния своих членов. Сущность его состоит
в том, чтобы каждый работник был свободным человеком
и трудился в свою пользу, а не в пользу какого-нибудь
хозяина.
Среди работников лени будет, по мнению Чернышев¬
ского, во всяком случае меньше, чем при системе частной
собственности, на частных фабриках. Тому порукой чело¬
веческая природа, по законам которой усердие к делу из¬
меряется выгодностью его, и потому работа в товарище¬
стве пойдет успешнее, чем на частных фабриках, где наем¬
ные рабочие не участвуют в прибыли от своего 'труда. За
вычетом заработной платы и издержек производства у
товарищества остается прибыль, которую оно употребляет
на школы, больницы и другие общественные учреждения,
116

(Между прочим и на церковь, йа погашение ссуд казны,
на запасный капитал. За покрытием всех расходов должна
остаться значительная сумма, распределяемая между все¬
ми членами товарищества: каждому по числу его рабочих
дней. «Живи,— заключает Чернышевский свой план неко¬
его идеального товарищества трудящихся,— где хочешь,
живи как хочешь, только предлагаются тебе средства жить
удобно и дешево» *. Таков в общих чертах «социалистиче¬
ский план» Чернышевского.
Субъективные мотивы, руководившие Чернышевским
.при выработке его плана социалистического устрой¬
ства — доброжелательство трудящимся, горячее стремле¬
ние наилучшим образом устроить их жизнь. Но в «пла¬
не» Чернышевского очевиден утопизм. Напрасно иные
биографы Чернышевского (ни с чем не считающиеся, лишь
бы приукрасить общественные теории великого русского
мыслителя, заслуги которого и без того велики) отрицают
утопизм приведенных выше «социалистических» мечтаний
Чернышевского о производительных товариществах трудя¬
щихся.
В развитом Чернышевским, дважды повторенном им
«плане» остается все же не совсем ясным основное: в каких
политических условиях осуществляет свою деятельность «то¬
варищество трудящихся». Тем более, что в «плане» Черны¬
шевского остается место и для церкви. Хотя Чернышевский
и был революционером, стремившимся к слому существо¬
вавшего в его время строя, все же его «план товарищества
трудящихся» — характерный продукт утопического социа¬
лизма.
Можно, конечно, сказать, что Чернышевский не мог, по
условиям цензуры, говорить, о каком государстве, о каком
политическом строе идет у него речь. В известной мере это
верно. Но вспомним фурьеристский утопическо-социалисти¬
ческий план Веры Павловны Лопуховой в романе «Что
делать?» Вспомним швейную мастерскую Веры Павловны,
устраиваемую ею как некий «социалистический островок»
среди окружающего частнособственнического быта.
По сути дела эта мастерская Веры Павловны в романе
«Что делать?» и является попыткой применения плана
Чер н ышевско го.
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. VII, стр. 640.
116

Добрые и умные люди, говорит в романе Вера Павловна,
написали много книг о том, как надобно жить на свете,
чтобы всем было хорошо. Героиня романа намекает на уче¬
ния утопистов-социалистов. Самое главное, говорят они, по
мнению Веры Павловны, в том, чтобы мастерские завести
по новому порядку. И она проводит «эксперимент», устраи¬
вает такую мастерскую — «товарищество трудящихся». Ра¬
бота мастерской шла успешно, ибо девушки, работающие
в ней, подобраны осмотрительно, были хорошие швеи-
мастерицы, были заинтересованы в успехе работы.
«Социалистическая коммуна» Веры Павловны действует
изолированно от окружающего общества.
Верно, что «социалистический план» Чернышевского
был агитационно-пропагандистским средством критики со¬
временного Чернышевскому феодально-крепостнического
строя России и капиталистического строя стран Западной
Европы. Но эти планы были также очевидным проявле¬
нием утопизма, присущего социалистическим идеалам
Чернышевского.
5
Вопрос о сельской общине занимал русскую экономиче¬
скую и политическую мысль в течение ряда десятилетий
и до, и после деятельности Чернышевского. Он посвятил
защите общины и обоснованию ее, как исходного пункта
движения России к социализму, ряд своих важнейших эко¬
номических и публицистических статей: «Заметки о журна¬
лах» в 1856 и 1857 годах, «Studien fiber die innern Zu-
stande...», статьи «О поземельной собственности», «Критика
философских предубеждений против общинного владения»,
«Суеверие и правила логики» и другие.
Раньше чем характеризовать взгляды Чернышевского на
общину, необходимо оговорить отличие воззрений Черны¬
шевского от славянофильства, ибо ряд исследователей
(в том числе Г. В. Плеханов *) неправомерно утверждает,
что* взгляд Чернышевского на общину привел его к сбли¬
жению со славянофилами, которые также были защитни¬
ками общины.
Славянофильская защита русской сельской общины ос¬
1 См. Г. В. Плеханов, Соч., т. VI, стр. 31.
117

новывалась на политически реакционном стремлении от¬
стоять в России докапиталистические формы хозяйства.
В споре между «западниками» и «славянофилами», уже
ко времени развернутой деятельности Чернышевского (вто¬
рая половина пятидесятых годов) переживавшем, в извест¬
ном смысле, свою агонию, особенно горячо кипевшем в об¬
щественной жизни России сороковых годов, Чернышевский
был на стороне русского «западничества», исторически тог¬
да прогрессивного. Вспомним, что Ленин, характеризуя
прогрессивные черты русского просветительства, в числе их
указывал на защиту «европейских форм жизни и вообще
всесторонней европеизации России».
Чернышевский в своих статьях защищал от славянофи¬
лов передовые формы западноевропейской цивилизации по
сравнению с российской отсталостью того времени.
Он решительно отвергал славянофильскую реакционную
ненависть к передовой в то время западной цивилизации,
славянофильское противопоставление «дряхлому миру за¬
падной цивилизации» «нового мира» российской феодально-
крепостнической отсталости.
Чернышевский критиковал и западничество, — не то про¬
грессивное «западничество» сороковых годов, что связано
с именами Белинского и Герцена, а либерально-буржуазное
западничество пятидесятых годов боткинско-тургеневского
типа, идеализировавшее как раз буржуазию и западно¬
европейскую буржуазную «демократию» послереволюцион¬
ной эпохи.
Чернышевский, как глубокий критик капитализма и уто¬
пический социалист, видел и отчетливо понимал глубочай¬
шие экономические и политические противоречия западной
буржуазной цивилизации; он готов был отдать предпочте¬
ние даже славянофилам перед русскими буржуазными ли¬
бералами, апологетами буржуазно-капиталистического За¬
пада.
Чернышевский знал о невежестве и бедствиях масс в
Западной Европе. Если бы, полагал Чернышевский, земле¬
делец во Франции пользовался сам плодами своих трудов,
он жил бы безбедно, а он терпит нужду. Еще безотраднее,
указывает Чернышевский, положение фабричных и завод¬
ских работников. Труд во французском обществе произво¬
дится под гнетом своекорыстных эксплоататоров, которые
думают об увеличении своих доходов, а не об улучшении
118

участи рабочего населения. Чернышевский подчеркивал, что
такой же порядок экономических отношений царит и во
всей Европе.
По мнению Чернышевского, хотя наука сделала боль¬
шие успехи, но она слишком мало влияет на жизнь. Боль¬
шинство народа погружено еще в дикие понятия, как го¬
ворит Чернышевский — «свойственные скорее временам ку¬
лачного права, нежели веку цивилизации».
Мудрено, конечно, было Чернышевскому при таких взгля¬
дах разделять мнения российских апологетов буржуазно¬
го Запада пятидесятых годов. Но это никак не означает,
что Чернышевский в какой-либо мере был идейно близок
к славянофильству, хотя он иногда и склонен был считать
деятельность сХавянофильского лагеря относительно полез¬
ной для общества; он имел в виду как раз славянофиль¬
скую защиту общины.
Но если славянофильская защита общины основыва¬
лась на дворянско-помещичьих экономических и политиче¬
ских интересах, то Чернышевский считал общину исход¬
ным пунктом движения к социализму. Он защищал
ее, как он полагал, во имя экономических и политических
интересов крестьянства, трудящихся масс. Характерно, что,
и защищая общину, Чернышевский считал необходимым
отделить свои воззрения от тех восхвалителей ее, для ко¬
торых она являлась, как указывал Чернышевский, предме¬
том мистической гордости.
Он указывает на ошибочность утверждения, будто у
других народов не было ничего подобного русской общи¬
не и что она должна считаться прирожденной особен¬
ностью русского или славянского племени Чернышевский
указывает что общинное поземельное устройство суще¬
ствует у многих других народов, еще не вышедших из от¬
ношений, близких к патриархальному быту, и существо¬
вало у всех других европейских народрв, когда они были
близки к этому быту. «Нечего,— писал Чернышевский
против славянофильства,— нам считать общинное владе¬
ние особенною прирожденною чертою нашей националь¬
ности, а надобно смотреть на него как на обще-человече-
1 Любопытно, что эти утверждения Чернышевского совладают
с воззрениями Ф. Энгельса. См. его «Послесловие к статье «Со¬
циальные отношения в России», К. Маркс и Ф. Э н г е л ьс,
Соч., т. XVI, ч. II, стр. 388,
119

скую принадлежность известного периода в жизни каж¬
дого народа» *. И Чернышевский указывает, что сохране¬
нием общинного владения, этого, по его словам, «остатка
первобытной древности», гордиться нечего,— оно сви¬
детельствует о медленности и вялости исторического раз¬
вития. Направленность этих высказываний против славя¬
нофильской идеализации общины несомненна.
В целом же Чернышевский — материалист в философии,
утопический социалист, демократ, революционер и респуб¬
ликанец— естественно не мог не быть идейным противни¬
ком славянофильства, отстаивавшего программу полно¬
властной монархии в то время, когда Чернышевский вел
свою борьбу за свержение самодержавия.
Весьма характерно резкое выступление Чернышевского
против славянофилов и московской славянофильской га¬
зеты «День» в разгар дискуссии по так называемому «сла¬
вянскому вопросу», когда славянофилы защищали подчи¬
нение всех славянских народов русскому царизму, защи¬
щали якобы предстоящее благоденствие всех славянских
народов «под сению» самодержавия. Это было идеологиче¬
ское продолжение «восточной политики» царизма в Крым¬
ской войне 1854 — 1856 годов и предвосхищение той же
политики в войне 1877 — 1878 годов.
«У могущественного русского орла очень много своих
домашних русских дел»,— отвечал Чернышевский славя¬
нофилам, прямо указывая на необходимость отмены кре¬
постного права и других коренных социально-политических
преобразований.
«Нелепость славянофильства,— писал Чернышевский в
письме к А. С. Зеленому в 1857 году,— можно оценить
вполне только, когда говоришь с его последователями, сво¬
бодно, не стесняясь цензурою. Боже праведный, какие не¬
совместимые с здравым умом мысли соединяются в их го¬
ловах! Об ином они говорят так, что одна фраза кажется
заимствованной из Прудона, а другая, за нею непосред¬
ственно следующая, из жития Симеона Столпника, о дру¬
гом так, что одна мысль — из Белинского, другая из Бул¬
гарина»1 2.
А в заметке по поводу «Автобиографии» Н. И. Косто-
1	Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. IV, стр. 308.
2	Е г о же, «Лит. наследие», т. II, стр. 330.
120

марова Чернышевский писал А. Н. Пыпину: «... он (т. е.
Н. И. Костомаров. — И. Н.) говорит, что я «и вообще не
был врагом славянофилов». Мне случалось и раньше этого
читать о себе, что я не разделял вражды крайних запад¬
ников к славянофилам... славянофильство казалось мне
тогда глупостью и пошлостью более глупою и пошлою, чем
какою казалось и самым крайним западникам. В моем об¬
разе мыслей этих элементов не было» \
В резко отрицательном отношении Чернышевского к сла¬
вянофильству сомневаться не приходится.
Чернышевский, в шестидесятых годах, даже признавая,
что Россия вовлекается на капиталистический путь разви¬
тия, признавая, что община в русской деревне его време¬
ни — остаток и пережиток древности, экономической от¬
сталости, все же усматривал в общине источник социали¬
стического преобразования страны. И в защите Черны¬
шевским сельской общины особенно ясно сказался утопизм
его социалистических идеалов.
Путешествовавший по России и наблюдавший ее сель¬
ское хозяйство барон Август Гакстгаузен опубликовал в со¬
роковых годах прошлого столетия «Исследования о внут¬
ренних отношениях, народной жизни и в особенности сель¬
ских учреждений России». Еще до Гакстгаузена писали об
общинном быте русских славянофилы, доказывая, что прин¬
цип общественного устройства славян — сельская община.
Гакстгаузен был немецкий дворянин, завзятый реакцио¬
нер, монархист, считавший социализм и коммунизм по¬
рождением дьявола. Гакстгаузеновское восхваление сель¬
ской общины было основано на монархических убежде¬
ниях исследователя.
Русская сельская община по Гакстгаузену выглядела так:
все население общины рассматривается как единица, кото¬
рой принадлежат все поля, луга, пастбища, леса, пруды.
Каждый мужчина имеет право на равное участие в пользо¬
вании землею, лесами, пастбищами и т. д. Община строит¬
ся по первобытному славянскому принципу — равного де¬
ления по душам. Этот принцип Гакстгаузен и нашел, буд¬
то бы, у русских крепостных крестьян, видя выгоду общи¬
ны в том, что в России якобы нет и не может образо¬
ваться пролетариат, пока существует такое общинное устрой-
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. III, стр. 512.
121

ство. Если, полагает Гакстгаузен, например во Франции,
земля — частная собственность, то в феодально-крепостни¬
ческой России земля —■ собственность нации и общины, слу¬
жащей повторением нации в малом размере. И он считает,
что эти общественные отношения поземельного владения
в России представляют аналогию с социалистическими и
коммунистическими идеалами, «придуманными,— по мне¬
нию Гакстгаузена, — политическими сектами». Он обруши¬
вает на эти идеалы всю свою спесивую бюргерскую уче¬
ность. Хотя сей немецкий экономист не прочь и обокрасть
«дьявольские» идеи социализма и коммунизма, он снисхо¬
дительно указывает, что-де «если отбросить их ложные
основания», то нельзя сказать, что в этих идеях нет ни¬
чего несправедливого. Гакстгаузен считал, что община не
противоречит монархическому государству. Конечно, Чер¬
нышевский решительно отвергал гакстгауэеновское толко¬
вание общины и дал свое, утопическо-социалистическое
толкование.
Принцип общины он считал благодетельным для России.
Ибо, будто бы, община, отвергающая принцип частной ка¬
питалистической собственности, оградит Россию от язв и
зла капитализма и прежде всего от «страшной язвы проле-
тариатства в сельском населении», как писал Чернышев¬
ский. Он считал общинное владение землей выгодным для
благосостояния народа, ибо при капитализме, где земля
становится частной собственностью, большинство земле¬
дельцев превращается в пролетариев, в батраков.
Чернышевский придерживался точки зрения кооперации
в производстве, и отсюда — его защита сельской общины.
Он рассматривал общинное владение землей как противо¬
положение частной собственности.
Если, доказывал Чернышевский, начало развития — пер¬
вобытное -состояние — общинное владение землею, а вто¬
ричное состояние — усиление развития, когда земледелие
требует применения труда и капиталов, и, следовательно,
человек, затративший капитал на землю, неотъемлемо вла¬
деет ею и земля становится частной собственностью, то
третья стадия — промышленно-торговая деятельность уси¬
ливается, спекуляция обращается на земледелие, появляет¬
ся фермерство, поземельная рента идет в руки капита¬
листа. Но обработка земли начинает требовать таких капи¬
талов, которые превышают средства земледельцев, земле¬
122

дельческое хозяйство достигает размеров, далеко превы¬
шающих силы отдельных семейств, и при частной собствен¬
ности большинство земледельцев обращается в наемных
работников. Таким образом, по мнению Чернышевского,
только общинное владение является единственным спосо¬
бом доставить огромному большинству земледельцев уча¬
стие в вознаграждении, приносимом землей. Высшая ста¬
дия развития требует (по форме) возвращения к его на¬
чалу. Общинное владение представляется необходимым не
только для благосостояния земледельческого класса, но и
для успехов самого земледелия. Такова суть развиваемой
Чернышевским аргументации в защиту сельской общины.
Он отстаивал кооперативный принцип против частной
собственности, однако утопически полагая, что возможен
переход от общины феодально-крепостной эпохи непо¬
средственно к социализму, видя в общине противоядие про¬
тив капиталистических противоречий, болезней, страданий,
уже потрясавших деревню в Западной Европе.
В пятидесятых годах и в начале шестидесятых годов
в России, с ее отсталыми социальными и экономическими
отношениями, Чернышевский не мог из самой жизни уз¬
нать, что социализм — необходимый результат развития
капиталистического общества, что в недрах этого общества
созревает его могильщик — пролетариат, и только победа
пролетариата над капитализмом освобождает общество от
капиталистических бедствий трудящихся, Чернышевский
утопически мечтал о переходе России к социализму через
крестьянскую общину его эпохи.
Жизнь пошла иначе. Россия пошла капиталистическим
путем, породив не только новые бедствия и страдания тру¬
дящихся, но и рабочий класс.
Его возглавила, спустя несколько десятилетий после
расцвета деятельности Чернышевского, самая передовая
революционная партия Ленина — Сталина, пробудившая в
рабочем классе его могущественное классовое самосознание,
организовавшая его революционные силы. Она повела его
за собой против буржуазии и помещиков и привела к по¬
беде в результате трех революций.
Справедливость требует отметить, что Чернышевский, за¬
щищая общину, ошибочно рассматриваемую им как источ¬
ник движения к социализму, в то же время ясно видел,
что Россия его эпохи уже вовлекалась в «обще-европейское
123

экономическое движение». Он отмечал, что после неудачи
Крымской войны промышленное развитие России усили¬
вается. «Россия, — писал он, — вступает в тот период эко¬
номического развития, когда к экономическому производ¬
ству прилагаются капиталы» Ч Он указывал, что весь ха¬
рактер деятельности производящих классов и весь их быт
должен подвергнуться важнейшим изменениям. Место пат¬
риархальных обозов займут локомотивы и пароходы. Он
отмечал, что пробуждение духа промышленной и торговой
деятельности, построение железных дорог, учреждение ак¬
ционерных компаний пароходства, словом экономическое
развитие должно повлечь за собой коренные изменения во
всей жизни страны.
«...Россия,— указывал Чернышевский,— доселе мало уча¬
ствовавшая в экономическом движении, быстро вовлекается
в него и наш быт, доселе остававшийся почти чуждым
влиянию тех экономических законов, которые обнаружи¬
вают свое могущество только при усилении экономической
и торговой деятельности, начинает быстро подчиняться их
силе. Скоро и мы, может быть, вовлечемся в сферу полного
действия закона конкуренции»1 2. Он говорил, что Россия
вступает в период усиленного промышленного производ¬
ства, и следовательно все экономические отношения дол¬
жны измениться «сообразно потребностям времени».
Он рисовал картину ближайшего промышленного разви¬
тия России — опромный рост железных дорог, внешней
торговли, капиталов, промышленной и торговой деятель¬
ности; он указывал, что Россия его времени стоит на по¬
роге значительнейших экономических преобразований. И
Чернышевский отлично понимал, что эти преобразования
пойдут по линии «общеевропейского экономического дви¬
жения», то есть по линии промышленно-капиталистического
развития.
«В наше время,— писал Чернышевский во второй поло¬
вине пятидесятых годов,— главная движущая сила жизни,
промышленное направление, все-таки гораздо разумнее, не¬
жели тенденции многих поошлых эпох... Это стремление
дельное, а не праздное; ...Из него выходит и некоторое
1	Н. Г. Ч е р нышевский, «Избранные сочинения», Гиз,
1928 г., т. I, стр. 154.
2	Его же, Поли. собр. соч., т. III, стр. 185.
124

Содействие просвещению, потому что для промышленности
нужна наука и умственная развитость; из него выходит и
некоторая забота о законности и правосудии, потому что
промышленности нужна безопасность; из йего выходит и
некоторая забота о просторе для личности, потому что для
промышленности нужно беспрепятственное обращение ка¬
питалов и людей... Когда развивается промышленность,
прогресс обеспечен. С этой точки, мы преимущественно и
радуемся усилению промышленного движения у нас...»1.
Чернышевский, идеализируя сельскую общину, все же
указывал на прогрессивное значение промышленно-капита¬
листического развития России, хотя и не видел, что это
развитие и даст России самую могущественную силу осу¬
ществления социализма — революционный рабочий класс.
1 Н. Г.Чернышевский, Поли. собр. соч., т. III, стр. 561—562,

ГЛАВА VII
«Эстетические отношения искусства к действительности»
и лагерь либералов. Стоит ли еще говорить об эстетике?
Критика идеалистической теории искусства. «Прекрасное
есть жизнь». Противопоставлять ли прекрасное в дей¬
ствительности и прекрасное в искусстве? Воспроизведе¬
ние природы и жизни в искусстве. Приговор над явле¬
ниями действительности.
1
иссертация Чернышевского «Эстетические отношения ис¬
кусства к действительности» явилась вызовом господ¬
ствовавшей дворянской эстетике и способствовала собира¬
нию сил революционной демократии.
Она поразила всех своей новизной, была открытым за¬
явлением нового взгляда на важнейшие проблемы эстетиче¬
ской теории. Но не только эстетической теории. Трактат
Чернышевского об эстетике явился в то же время мани¬
фестом материалистической философии в России пятидеся¬
тых годов.	ч
Сразу же после опубликования диссертации Чернышев¬
ского, в журналах «Отечественные записки» и «Библио¬
тека для чтения» появились критические статьи. Эти жур¬
налы принялись защищать от Чернышевского «эстетическое
чувство» людей, прекрасное в искусстве и «высокие пот¬
ребности человеческого духа». Диссертация была оценена
как вульгарное ниспровержение привычных эстетических
воззрений.
Очень ярко характеризуют отношение к диссертации
126

Чернышевского со Стороны большинства крупнейших писа¬
телей того времени высказывания И. С. Тургенева.
Выступление «Отечественных записок». против эстетиче¬
ской теории Чернышевского вызвало одобрение Тургенева.
Он писал редактору «Отечественных записок» А. А. Краев-
скому: «Спасибо вам за то, что у вас отделали гадкую
книгу Чернышевского. Давно я не читал ничего, что бы
меня так возмутило. Это хуже чем дурная книга; это —
дурной поступок». В письме к В. П. Боткину Тургенев
называет диссертацию Чернышевского «мерзостью»; в
письме к Григоровичу — раскаивается в прежней защите
перед ним Чернышевского и клянется «отныне преследо¬
вать, презирать и уничтожать его всеми дозволенными и в
особенности недозволенными средствами». Тургенев назы¬
вает диссертацию Чернышевского «поганой мертвечиной»1,
«гнусной мертвечиной, порождением злобной тупости и
слепости». «К счастью, — добавлял Тургенев, — книга так
безжизненна и суха, что вреда наделать не может», упу¬
ская из виду, что безжизненные и сухие книги никогда не
вызывают такой ярости, в какую пришел, по поводу дис¬
сертации Чернышевского, Тургенев, в два дня написавший о
ней Целых пять писем, полных возмущения и негодования.
Другой видный либеральный литератор того времени,
В. П. Боткин, сначала не разделял тургеневского возмуще¬
ния. Он ответил писателю, что находит в диссертации
Чернышевского «много умного и дельного». Дико только
его определение искусства как суррогата «действительно¬
сти». Но неоспоримо и то, что прежние понятия об искус¬
стве очень обветшали и никуда не годятся. «По мне, — пи¬
сал Боткин,— большая заслуга Чернышевского в том, что
он прямо коснулся вопроса, всеми оставленного в стороне.
С самого начала реальной школы—вопрос был решен
против абсолютного значения Искусства. Прежде противо¬
поставляли природу и Искусство; теперь природа стала
фундаментом искусства» 1 2.
Боткин сам указывает, что его разногласие с Тургене¬
вым в оценке диссертации Чернышевского—«дикая стран¬
ность». Поистине так! Впрочем, очень скоро—через три
1	«Первое собрание писем И. С. Тургенева», 1884 г., стр. 14.
2	В. П. Б о т к и н и И. С. Т у р г е н е в, «Неизданная переписка»,
«Academia», 1930 г., стр. 61—62.
127

Недели — Боткин поспешил согласиться с тургеневской оцен¬
кой эстетических взглядов Чернышевского. Больше уже ни¬
когда либерал Боткин не совершит такой непростительной
«ошибки», такой неосмотрительной «дикой странности»!
Разумеется, иначе встретила диссертацию Чернышевского
революционно настроенная передовая молодежь. Для нее
трактат Чернышевского об искусстве явился новым, важ¬
ным и правильным словом в науке об искусстве и литера¬
туре, занимавших тогда передовые позиции во всей обще¬
ственной жизни.
Спустя тридцать лет участник общественного движения
того времени, Н. В. Шелгунов, свидетельствовал, что дис¬
сертация Чернышевского явилась для революционного ла¬
геря «увлекающей силой». «Это была,—вспоминал Шелгу¬
нов, — целая проповедь гуманизма, целое откровение люб¬
ви к человечеству, на служение которому призывалось ис¬
кусство» *.
Эстетические суждения Чернышевского и дальше, спустя
много лет после появления диссертации, продолжали при¬
влекать к себе внимание едва ли не всех теоретиков и исто¬
риков искусства и литературы в России.
Вслед за своей диссертацией, Чернышевский написал и
напечатал в «Современнике»1 2 авторецензию на нее. А в
конце восьмидесятых годов он, собираясь выпустить новое
третье издание «Эстетических отношений...», предпослал
ему специальное развернутое предисловие.
Кроме того, Чернышевский написал еще ряд работ по
эстетическим вопросам, как статьи: «Критический взгляд
на современные эстетические понятия», «Возвышенное и ко¬
мическое», «О поэзии» Аристотеля». Следовательно, вни¬
мание Чернышевского к эстетическим проблемам не было
случайным.
Некоторые биографы Чернышевского считали,', что у не¬
го не было «специального влечения» к эстетическим вопро¬
сам, и что когда Чернышевский писал об эстетике, он ду¬
мал отнюдь не о решении вопросов о прекрасном, о про¬
исхождении эстетических потребностей, а только — о борь¬
бе в области философии и политики; эстетические статьи
Чернышевского являются-де гораздо больше философскими
1	Н. В. Шелгунов, «Воспоминания», стр. 166.
2	«Современник», 1855 г., № 6.
128

Страница рукописи Н. Г. Чернышевского «Эстетические
отношения искусства к действительности»

произведениями, чем эстетическими трактатами. Это всегда
говорили враги эстетической теории Чернышевского, идеа¬
листы, желая дискредитировать его эстетику, как и во¬
обще материалистическое эстетическое мировоззрение.
Но это ложный взгляд на занятия Чернышевского эсте¬
тикой. От него уже недалеко до излюбленного всеми идеа¬
листами утверждения, что Чернышевский вообще игнори¬
ровал особую, своеобразную природу искусства и непосред¬
ственно ответственен за писаревское разрушение эстетики.
Эстетические работы Чернышевского проникнуты интере¬
сами борьбы за передовое мировоззрение и в области фи¬
лософии, и специально в области искусства и литературы,
которым Чернышевский придавал очень большое значение
в идейной жизни общества. Он отдавал себе полный отчет
в том, каким важным элементом общественной жизни явля¬
ются искусство и литература.
В своих заметках к «Основаниям политической эко¬
номии» Д.-С. Милля Чернышевский, как бы предвосхищая
позднейших критиков его эстетических работ, отмечал,
что по адресу защитников передовых теорий часто слы¬
шится упрек, будто они враждебны всему возвышенному,
поэтическому, прекрасному. И Чернышевский защищает но¬
сителей передовых теорий, по уверениям их противников, буд¬
то бы желающих «отбить голову Аполлона Бельведерского,
чтобы сделать ее горшком для варения каши». Напро¬
тив,—писал Чернышевский,—забота о материальном благо¬
состоянии массы служит... вернейшим средством к развитию
всех высших благ, которыми может дорожить человек» г.
Часто совершенно неверное утверждение, будто Черны¬
шевский является основоположником «разрушения эстети¬
ки», будто он не придавал значения эстетике, теории искус¬
ства как науке, основывается на замечании Чернышевского в
начале диссертации, что ее автору кажется необходимым
«привести к знаменателю» новой для того времени науч¬
ной теории — Чернышевский имеет в виду материалистиче¬
скую философию Фейербаха — эстетические убеждения.
«Если еще стоит говорить об эстетике»,— добавляет автор.
Это добавление Чернышевского, собственно, и наделало
немало бед. Но вот что дальше, сразу же за этими сло¬
вами, следует в рукописи диссертации: «Или эстетика уже
1 Н. Г. Чер нышевский, Поли. собр. соч., т. VII, стр. 62.
9 Жизнь Чернышевского
129

потеряла право на наше внимание? Или нашего внимания
достойны только библиографические исследования? Или
мы из-за подробностей должны пренебрегать целым? Мне
кажется, что такой взгляд, имеющий ныне очень многих
защитников, односторонен, и что если мы признаем важ¬
ность исследований об отдельных произведениях искусства,
об отдельных писателях, то не можем не признавать важ¬
ности исследований о значении искусства. Странно было
бы отвергать всеобщую историю и признавать заслужи¬
вающими внимания только вопросы о подробностях отдель¬
ных событий, странно отвергать и эстетику из-за подроб¬
ностей истории литературы. Как бы ни занимали нас...
подробности предмета, но мы не можем не иметь общих по¬
нятий о самом предмете...
Или эти понятия уже так ясны и общеприняты, что не
стоит и говорить о них? Нет, они скорее смутно предчув¬
ствуются, нежели сознаются определительно...»1.
Эти указания Чернышевского имеют весьма важное
значение для определения его отношения к эстетике как
науке. Они показывают ясно, что столь часто употребляв¬
шиеся в критике эстетических теорий Чернышевского сло¬
ва: «если еще стоит говорить об эстетике»,— имели для
Чернышевского не положительный 'смысл утверждения, а
смысл полемический. Приводя эти слова, Чернышевский,
имея в виду отрицание эстетики, возражал против такого
отрицания, как видно из приведенного отрывка рукописи.
Чернышевский называет односторонним взглядом отрица¬
ние эстетической науки, как он свидетельствует, к середине
пятидесятых годов имевшее многих сторонников. Когда
Чернышевский писал свой знаменитый трактат об эстети¬
ческих отношениях искусства к действительности и целый
ряд других работ по эстетическим вопросам, он боролся не
против эстетики, как часто изображают дело, а именно за
эстетическую науку, но за совершенно новую для того
времени—материалистическую эстетическую науку. Борьбу
же Чернышевского против идеалистической эстетики при¬
нимали и выдавали за борьбу против эстетики вообще.
Но это уже обычные приемы защитников идеалистической
1 N. Г. Чер нышевский, «Избранные сочинения» Эстетика.
Критика. Комментарии, стр. 521.
130

науки во всех решительно областях человеческого мышле¬
ния.
Да и в самой диссертации Чернышевский с самого же на¬
чала указывает на важность эстетической науки, признает
«высокое значение» истории искусства, вопросов о том, что
такое искусство, что такое поэзия.
В рецензии на русский перевод «Поэтики» Аристотеля
Чернышевский писал, что «история искусства служит осно¬
ванием теории искусства», и' подчеркивал связь истории
и теории искусства, их взаимодействие, служащее обоюд¬
ной пользе. Без истории предмета нет его теории, но без
нее нет даже мысли об истории.
Чернышевский резко возражал тем, кто утверждал, что
эстетика — мертвая, бесплодная наука.
Говорят, что в эстетике' Чернышевского искусство уни¬
жается утилитаризмом. Но не Чернышевский ли писал о
«высоком, прекрасном» назначении искусства? Не Черны¬
шевский ли писал в своей диссертации, вызвавшей негодо¬
вание против нее и ее автора со стороны защитников дво¬
рянской, идеалистической эстетики: «Ощущение, произво¬
димое в человеке прекрасным, — светлая радость, похожая
на ту, какою наполняет нас присутствие милого для нас
существа. Мы бескорыстно любим прекрасное, мы лю¬
буемся, радуемся на него, как радуемся на милого нам че¬
ловека... в прекрасном есть что-то милое, дорогое нашему
сердцу»1. Этого не мог написать человек черствой души,
равнодушный к искусству.
Чернышевский в авторецензии на свою диссертацию ука¬
зывал, что мировоззрение, которого он придерживается, то
есть материалистическое мировоззрение, считает искусство,
как и науку, такими же «насущными потребностями чело¬
века, как пищу и дыхание». И он решительно подчеркивал
отличие положительности своего материалистического
взгляда на искусство от «пошлой положительности» сухих
людей, не имеющей ничего общего с идеальными стремлени¬
ями человека. Человек—не улитка. Ему присуща и наиболее
привлекательна для него умственная и нравственная жизнь.
В статье по поводу русского перевода «Поэтики» Ари¬
стотеля Чернышевский особенно подчеркивает своевремен-
. 1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения». Эстетика.
56.
131

ность издания перевода, ибо не мало есть людей, как го¬
ворит Чернышевский, не считающих эстетику наукою, го¬
товых и вообще утверждать ненужность эстетики. И Чер¬
нышевский отвергает мнение подобных недоброжелателей
эстетической науки, защищает от них необходимость «ясных
и твердых общих начал» для критика и историка литера¬
туры.
2
Не имея возможности прямо назвать материалистиче¬
ский источник своих эстетических воззрений, Чернышев¬
ский глухо указывает (в авторецензии на «Эстетиче¬
ские отношения...»), что самые системы понятий (т. е. иде¬
ализм), из которых развились господствующие эстетические
идеи, уступили место другим воззрениям на мир и челове¬
ческую жизнь, то есть—материализму, дающему настоящее,
строгое, непредубежденное исследование фактов. Указывая
на тесную зависимость эстетики от «общих наших понятий»
о природе и человеке, Чернышевский говорит, что с изме¬
нением этих понятий должна подвергнуться преобразова¬
нию и теория искусства.
Господствующая теория искусства, указывает Черны¬
шевский, должна быть заменена другою, более сообраз¬
ною с новыми воззрениями науки на природу и человече¬
скую жизнь. И лишь в предисловии к предполагавшемуся
третьему изданию «Эстетических отношений...», в 1888 го¬
ду, Чернышевский прямо указал, что он применил основ¬
ные идеи материалистической философии Фейербаха к раз¬
решению эстетических проблем. Он желал, — говорит о
себе Чернышевский, — быть истолкователем идей Фейер¬
баха при разрешении основных вопросов эстетики.
Но, конечно, это запоздалое указание, впрочем тогда так
и не увидевшее света, в сущности не имело значения, ибо
в самой диссертации материалистические воззрения Черны¬
шевского по эстетическим вопросам определены со всей яс¬
ностью.
Чернышевский определяет задачу своей диссертации как
исследование вопроса об эстетических отношениях произве¬
дений искусства к явлениям мира, рассмотрение господст¬
вующего мнения, будто бы истинно прекрасное не сущест-
132

вует в объективной действительности, а осуществляется
только искусством.
Через все эстетические работы Чернышевского проходит,
как их центральная мысль, уважение к материалистически
трактуемой действительности, к реальности действительной
жизни, в противовес идеалистическому обожествлению фан¬
тастики в искусстве, заранее данным метафизическим за¬
конам.
Жизнь, последовательно материалистически понятая и
трактуемая, — то новое слово, которое с такой силой ска¬
зал в эстетике Чернышевский, убежденный в широте и мно¬
госторонности реального общественного процесса, в кото¬
ром, по его мнению, человек почти всегда найдет все, в
чем чувствует потребность.
Чернышевский полагает, что произведения искусства, как
бы совершенны они ни были, не могут выдержать сравне¬
ния с живой действительностью. И это нисколько не уни¬
жает искусства. «Наука, — пишет Чернышевский, — не ду¬
мает быть выше действительности; это не стыд для нее.
Искусство также не должно думать быть выше действи¬
тельности; это не унизительно для него»1. Цель науки —
понять и объяснить действительность (характерное фейер-
баховское, или шире — свойственное всему домарксовскому
материализму толкование науки!) и применить свои объяс¬
нения ко благу человека. Пусть же, указывает Чернышев¬
ский, и искусство не стыдится признаться, что его цель —
в случае отсутствия у человека возможности эстетически
наслаждаться действительностью — воспроизвести эту дра¬
гоценную действительность и ко благу человека объяснить
ее. Это, по мнению Чернышевского, высокое и прекрасное
назначение искусства. «Действительность, — говорит он,—
выше мечты и существенное значение выше фантастиче¬
ских притязаний» '.
Рассмотрение искусства как некоего заменителя эстети¬
ческого наслаждения, доставляемого человеку непосредст¬
венно действительностью, неся в себе элементы рациона¬
лизма, вызывает возражения с точки зрения эстетической
теории диалектического материализма. Основное же направ- 1 2
1	Н. Г. Чернышевский, «Избр. сочинения». Эстетика. Кри¬
тика, стр. 109.
2	Там же.
133

ление эстетики Чернышевского — установление связи ис¬
кусства и действительности — глубоко плодотворно.
Чернышевский отвергает важнейшее утверждение идеа¬
листической эстетики, что искусство имеет своей целью
представить человеку идеальный мир. Чернышевский опро¬
вергает принятое в идеалистической теории обожествление
фантастического в искусстве. Источник фантазии, по мне¬
нию Чернышевского, — бедность действительной жизни, в
которой живет человек. «Когда, — пишет Чернышевский,—
у человека сердце пусто, он может давать волю своему во¬
ображению, но как скоро есть хотя сколько-нибудь удовле¬
творительная действительность, крылья фантазии связаны.
Фантазия вообще овладевает нами только тогда, когда мы
слишком скудны в действительности»1. И Чернышевский
приводит ряд примеров, иллюстрирующих его излюблен¬
ную мысль о «скудной действительности» как источнике
фантазии. Человек мечтает о роскошной постели, о кро¬
вати драгоценного дерева, о пуховике из гагачьего пуха,
лежа на голых досках; здоровый человек, если у него
есть не роскошная, но довольно удобная постель, не ста¬
нет предаваться мечтам обо всем этом. «От добра добра не
ищут». Человек, которому пришлось жйть среди сибирских
тундр или в заволжских солончаках, может мечтать о вол¬
шебных садах с невиданными деревьями, у которых ко¬
ралловые ветви, изумрудные листья, рубиновые плоды. Но
человек, имеющий возможность пользоваться приличным
садом в какой-нибудь Курской губернии, не станет мечтать
о садах «Тысячи и одной ночи».
И Чернышевский приходит к выводу, что человеческое
воображение разыгрывается от бедности той жизни, в ко¬
торой человек живет. Человеческие желания имеют предел.
Человеку нужны сносные условия действительной жизни.
И оспаривая взгляд, что мечты воображения выше и при¬
влекательнее действительной жизни, отвергая романтизм,
в котором Чернышевский видит «внутреннюю бедность»,
он признает превосходство действительности над мечтой,
над фантазией.
Следует отделить присущее теории Чернышевского,
новое в его время для эстетики, уважение к действительно¬
сти от взгляда Чернышевского на фантазию. Она присут¬
1 Н. Г. Чернышевский, «Избр. сочинения». Эстетика. Кри¬
тика, стр. 73.
3 34

ствует в человеческом мышлении, не натуралистически и
автоматически, а диалектически воспроизводящем действи¬
тельность.
Ленин указывал1, что снятие слепка с отдельной вещи
в процессе человеческого познания, и самый процесс позна¬
ния, не является простым, непосредственным, зеркально¬
мертвым актом, а актом сложным, зигзагообразным, вклю¬
чающим в себя возможность отлета фантазии от
жизни.
До такого диалектико-материалистического понимания
человеческого мышления, как известно, Чернышевский не
дошел, оставаясь на почве фейербаховского материализма,—
этого не следует упускать из виду. Но основное направле¬
ние эстетической мысли Чернышевского — в сторону при¬
знания первенствующей роли действительности, действи¬
тельной жизни, объективной реальности — несомненно бы¬
ло глубоко плодотворно, составило эпоху в развитии эстети¬
ческой теории.
В соответствии со своим взглядом на роль действитель¬
ности и на человеческое мышление, Чернышевский провоз¬
глашает коренной основоположный принцип своей эстетиче¬
ской теории:
«Прекрасное есть жизнь».
Чернышевский, полагая, что Самое важное для чело¬
века — жизнь, что все живое любит жизнь, считает, что
прекрасно то существо, в котором мы видим жизнь такою,
какой она должна быть по нашим понятиямпрекрасен
предмет, обладающий жизнью или напоминающий нам о
жизни. Широко известен, ставший классическим, неодно¬
кратно приводившийся пример, использованный Чернышев¬
ским для характеристики понятия о красоте деревенской
трудовой женщины и женщины нетрудового класса. «След¬
ствием жизни,—пишет Чернышевский, — в довольстве,
при большой работе, не доходящей, однако, до изнурения
сил, у молодого поселянина или сельской девушки будет
чрезвычайно свежий цвет лица и румянец во всю щеку —
первое условие красоты по простонародным понятиям. Ра¬
ботая много, поэтому будучи крепка сложением, сельская
девушка, при сытной пище будет довольно плотна, — это
1 См. XII Ленинский сборник, стр. 339.
135

также необходимое условие красавицы сельской: светская
«полувоздушная» красавица кажется поселянину реши¬
тельно «невзрачной», даже производит на него неприятное
впечатление, потому что он привык считать «худобу след¬
ствием болезненности или «горькой доли». ... Вхописаниях
красавицы в народных песнях не найдется ни одного при¬
знака красоты, который не был бы выражением цветущего
здоровья и равновесия сил в организме... Совершенно дру¬
гое дело светская красавица... при бездейственном образе
жизни крови льется в оконечности мало; с каждым новым
поколением, мускулы ног и рук слабеют, кости делаются
тоньше; необходимым следствием всего этого должны быть
маленькие ручки и ножки; они признак такой жизни, кото¬
рая одна и кажется жизнью для высших классов общества,
жизнью без физической работы...»
Чернышевский оспаривает идеалистическое определение
прекрасного как совершенного соответствия идеи и образа,
как полного проявления идеи в отдельном предмете. Вме¬
сте с тем Чернышевский признает правильным, что «пре¬
красное» есть отдельный живой предмет, а не отвлеченная
мысль.
Единство идеи и образа, их полное слияние являются
существенным признаком не идеи прекрасного вообще, а
всякого художественного произведения. Но, указывает Чер¬
нышевский, «прекрасно нарисовать лицо» и «нарисовать
прекрасное лицо» — это вещи различные. Он усматривал в
идеалистической эстетике предпочтение прекрасных произве¬
дений искусства прекрасному живой природы, живой дей¬
ствительности. Это и вызывало главные возражения Чер¬
нышевского. Прекрасное есть жизнь и прежде всего жизнь,
напоминающая о человеке. Этот принцип, основной в эсте¬
тике Чернышевского, он и противопоставляет утверждению
идеалистической эстетики: «прекрасное есть единство идеи
и образа».
Придерживаясь идеалистического принципа, по мнению
Чернышевского, неизбежно придешь к выводу, что прекрас¬
ное в действительности — только призрак, вводимый в нее
нашей фантазией, что прекрасное создается фантазией, а в
действительности истинно прекрасного нег, что искусство
имеет своим источником стремление человека восполнить
1 Н. Г. Ч е р нышевский, «Избранные сочинения», стр. 56,
136

недостатки прекрасного в объективной действительности,
что, наконец, прекрасное, создаваемое искусством, выше
прекрасного в объективной действительности. В противо¬
вес этому взгляду, Чернышевский, выдвигая свое опреде¬
ление: «прекрасное есть жизнь», считает, что истинная, вы¬
сочайшая красота есть именно к'расота, встречаемая чело¬
веком в мире действительности, а не создаваемая искус¬
ством.
Совершенно правильный ход материалистической мысли,
отвергающей идеалистическое обожествление идеи, сведе¬
ние к идее всей полноты действительной жизни, переби¬
вается метафизическим пониманием мышления. Не остается
места такому толкованию человеческого мышления, при ко¬
тором оно, будучи производным явлением действительности,
диалектически отражает действительность, «входит в об¬
ласть жизни» участвует в ней как ее составной элемент.
При диалектическом понимании человеческого мышления как
отражения действительности оно включает в себя в диа¬
лектически снятом виде конкретный, реальный, чувст¬
венный мир действительности; самый процесс человеческого
мышления есть диалектическое единство теории и практики.
Диалектика вещей создает диалектику идей.
Чернышевский оспаривает взгляд, будто «прекрас¬
ное в объективной действительности имеет недостатки,
уничтожающие красоту его, и -наша фантазия поэтому
принуждена прекрасное, находимое в объективной дей¬
ствительности, переделывать для того, чтоб освободив
его от недостатков, неразлучных с реальным его сущест¬
вованием, сделать его истинно прекрасным» *. Но прекрас¬
ное объективной действительности входит в искусство в пе¬
реработанном творческой фантазией художника виде, при¬
чем сама творческая фантазия художника — не произвольна
и не творение всемогущего духа, а продукт той же дейст¬
вительности.
Чернышевский совершенно прав в своей защите дейст¬
вительности от идеализма и неправ, отвергая наряду с
идеализмом роль человеческого мышления и фантазии ху¬
дожника в творческой переработке искусством явлений
действительности.
’ Н- Г. Чернышевский, «Иэбр. сочинения», стр. 70.
137

3
Шаг за шагом разбирает Чернышевский идеалистическое
отрицание прекрасного в самой действительности, в при¬
роде. И это—сильная сторона эстетики Чернышевского, ее
материалистическая основа. ,
Прекрасное в природе непреднамеренно. Уже поэтому,
утверждает идеалист-эстетик, оно не может быть так хо¬
рошо, как прекрасное в искусстве, создаваемое преднаме¬
ренно. Признавая, что неодушевленная природа не думает
о красоте своих произведений, Чернышевский, однако, по¬
лагает, что работа человека в искусстве груба, неуклюжа
в сравнении с работой природы. Стремление к жизни, про¬
никающее природу, есть вместе с тем и стремление к произ¬
ведению прекрасного. Чернышевский возражает и против
того, что прекрасное редко встречается в действительности.
От самого человека зависит, до какой степени жизнь его
наполнена прекрасным и великим.
Горячо доказывает Чернышевский существование пре¬
красного в самой живой действительности, решительно
отвергая указание на то, что действительный предмет не
может быть прекрасным уже потому, что он—живой предмет,
и следовательно в нем совершается действительный процесс
жизни, с грубостью, с анти-эстетическими подробностями.
Этот довод особенно возмущает Чернышевского, защищаю¬
щего прекрасное в самой природе, в действительности. Он
опровергает мнение идеализма, что прекрасное есть не са¬
мый предмет, а чистая поверхность, чистая форма предмета.
Таким образом, главная и основная заслуга Чернышев¬
ского в области эстетики состоит в том, что он, опровергая
идеалистическое обожествление гегелевского «абсолютного
духа» в области эстетики, материалистически противопо¬
ставил «абсолютному духу» — природу и человека.
Глубокая, свойственная Чернышевскому-мыслителю «реа¬
билитация действительности», и в области эстетики со¬
ставляет зерно его материалистической теории. Противо¬
поставление идеалистической мистике «абсолютного духа»—
действительности, жизни явилось положительным эле¬
ментом эстетики Чернышевского, полной глубочайшей
веры в жизненные силы природы. «Природа не стареет, —
писал он, — вместо увядших произведений своих она рож¬
дает новые».
138

Но, реабилитируя природу, правильно возвышая дейст¬
вительность, объективную реальность жизни как источник
прекрасного, Чернышевский, в некотором полемическом увле¬
чении, все же видит себя вынужденным отыскивать такие
недостатки в искусстве, которые, в сущности, недостатками
не являются. Он вынужден подчас противопоставлять пре¬
красное в живой действительности, в природе, с одной сто¬
роны, и прекрасное в искусстве—с другой. На деле нет по¬
вода к такому противопоставлению, если речь идет дей¬
ствительно о высоких, совершенных произведениях искус¬
ства, являющихся отражением действительности. С этой
точки зрения не может быть принято определение искус¬
ства как суррогата действительности.
Мысль Чернышевского ясно выражена в следующих
его словах: «Красота и величие действительной жизни
редко являются нам патентованными, а про что не трубит
молва, то немногие в состоянии заметить и оценить; явле¬
ния действительности — золотой слиток без клейма: очень
многие откажутся уже поэтому одному взять его, не умея
отличить от куска меди; произведение искусства — банко¬
вый билет, в котором очень мало внутренней ценности, но
за условную ценность которого ручается все общество, ко¬
торым поэтому дорожит всякий и относительно которого
немногие даже сознают ясно, что вся его ценность заимст¬
вована только оттого, что он представитель золотого
куска» *.
Сочетание совершенно правильной мысли о явлениях дей¬
ствительности с вызывающей возражения мыслью об ис¬
кусстве как банковом билете, обладающем малой внутрен¬
ней ценностью,— не помешало Чернышевскому оценить
главную цель и значение искусства: воспроизведение при¬
роды и жизни, действительности. Причем, так определяя
цель и значение искусства, Чернышевский тотчас же отде¬
ляет это свое толкование искусства от натуралистической
теории «подражания природе».
В тесной связи с основным учением эстетики Чернышев¬
ского, учением о прекрасном, находятся его взгляды на
возвышенное и комическое в искусстве. Чернышевский
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения...», стр. 99.
139

не соглашается с «господствующей эстетической системой»,
то есть с идеалистической эстетикой, в понимании возвы¬
шенного и комического: когда нарушено равновесие между
образом и идеей, и идея получает перевес над формой,
является бесконечной идеей в абсолютном,— мы имеем де¬
ло с возвышенным, являющимся будто бы проявлением
абсолютного; наоборот — перевес образа, формы над идеей,
искажая идею, образует комическое.
Опровергая понимание прекрасного как единства идеи и
образа, Чернышевский отвергает и это определение возвы¬
шенного и комического в искусстве.
Он указывает, что возвышенным является самый пред¬
мет, а не только вызываемые им мысли. Так, величест¬
венны сами по себе Казбек или море. Чернышевский счи¬
тает, что вместо «возвышенного» лучше говорить о «вели¬
ком» в искусстве. И это будет то, что «гораздо больше,
гораздо сильнее» обыденных явлений. Отелло любит и
ревнует гораздо сильнее дюжинных людей, Дездемона и
Офелия любят и страдают с такой полной преданностью,
на какую способны далеко не все женщины. Еще важней
«великого» в искусстве — трагическое, из определения кото¬
рого Чернышевский, в отличие от идеалистической эсте¬
тики, исключает «вмешательство судьбы». Борьба не все¬
гда трагична, но она всегда и во всем нужна. Трагиче¬
ское — страдание или гибель человека, наполняющие нас
ужасом и состраданием. «Трагическое — есть ужасное в
человеческой жизни», — это определение Чернышевский
дает трагическому в искусстве.
Определение комического в искусстве — перевес образа
над идеей—Чернышевский расшифровывает таким образом:
внутренняя пустота и ничтожность, прикрывающаяся внеш¬
ностью, притязающей на содержание и реальное значение.
Но это определение, по мнению Чернышевского, ограничи¬
вает понятие комического. И он считает нужным противо¬
полагать комическое-уродливое, комическое-безобразное не
только возвышенному, как это делает идеалистическая эс¬
тетика, но и вообще прекрасному.
Чернышевский считал, что сфера искусства не ограничи¬
вается одним прекрасным,— и в этом он продолжал Белин¬
ского, — а обнимает собой все, что в действительности ин¬
тересует человека; «общеинтересное в жизни — вот содер¬
жание искусства». Поэт обыкновенно хочет в своем произ¬
140

ведении передать людям свои мысли, взгляды, чувства, а
не только красоту. И Чернышевский полагал, что содер¬
жание, достойное внимания мыслящего человека, изба¬
вляет искусство от упрека, будто бы оно — пустая забава.
Определяя содержание искусства, Чернышевский указывает,
что оно охватывает всю область жизни и природы. Отсюда
он решительно отвергает пресловутую идеалистическую
теорию «искусства для искусства».
«Искусство для искусства», — говорит Чернышевский,—
мысль такая же странная в наше время, как «богатство
для богатства», «наука для науки» и т. д. Все человече¬
ские дела должны служить на пользу человеку, если хотят
быть не пустым и праздным занятием»1. Искусство также
должно служить не бесплодным удовольствием, а прино¬
сить существенную пользу. За этот так называемый «ути¬
литарный» взгляд на искусство эстетика Чернышевского
и подверглась особенным нападкам со стороны всех сторон¬
ников идеалистической теории.
Особую роль придавал Чернышевский, как просветитель,
назначению искусства, литературы, поэзии способствовать
распространению в обществе образованности, ясных поня¬
тий, научных сведений. Чернышевский отнюдь не сводил
задачи поэзии к популяризаторству, но указывал на ее
способность распространять знания в обществе. Искусство
оказывает науке весьма важную помощь, распространяя
понятия, добытые наукой, ибо восприятие произведений ис¬
кусства для людей привлекательнее «сурового анализа
науки».
Утверждая это, Чернышевский вовсе не забывал об эсте¬
тическом наслаждении, доставляемом искусством, а тем бо¬
лее не отвергал его, как изображают эстетику Чернышев¬
ского идеалисты. Он лишь отрицал идеалистическую теорию
о так называемом «бескорыстном созерцании» в искусстве,
незаинтересованности эстетических переживаний. Он под¬
черкивал, что эстетическое наслаждение, конечно, отлично
от материального интереса или практического отношения
к предмету, но эстетическое наслаждение не противополож¬
но практическому взгляду.
И Чернышевский, наряду со своим важнейшим выводом-
о том, что искусство имеет своей целью воспроизвести дей-
* Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», стр. 143.
141

ствительность, утверждал другой не менее важный принцип
своей эстетики — объяснение в искусстве действительности
и приговор над ее явлениями.
Чернышевский заявляет, что человек не может, созна¬
тельно или бессознательно, не произносить своего приго¬
вора о явлениях действительности. Поэт или художник не
может, если б и хотел, отказаться от произнесения своего,
выраженного в произведении, приговора над изображае¬
мыми явлениями. В силу этого, искусство, по мнению Чер¬
нышевского, является нравственной деятельностью челове¬
ка. Поэт, художник, наблюдая жизнь, проникается вопро¬
сами, порождаемыми наблюдением жизни, и в его произве¬
дениях «сознательно или бессознательно выразится стрем¬
ление произнести живой приговор о явлениях» действитель¬
ности. Но тогда, указывает Чернышевский, «художник ста¬
новится мыслителем», а художественное произведение, оста¬
ваясь в области искусства, приобретает научную цен¬
ность.
Отсюда ясно, какое большое значение придавал Черны¬
шевский мысли в искусстве: и познавательной роли искус¬
ства. Оно было для Чернышевского, вместе с наукой, ос¬
новной книгой изучения жизни, «учебником жизни».
Таким обрддом, важнейшее существо эстетической тео¬
рии Чернышевского состоит в том, что, как сформулиро¬
вано им в семнадцати выводах, заключающих «Эстетиче¬
ские отношения искусства к действительности»,— во-первых,
господствующее в идеалистической эстетике определение
прекрасного, как полного проявления общей идеи в инди¬
видуальном явлении, — неверно. Прекрасное есть жизнь,—
утверждает Чернышевский. Это объективное прекрасное
следует отличать от совершенства формы, которое состоит
в единстве идеи и формы.
Во-вторых, действительность совершеннее фантазии, и
создания искусства ниже прекрасного в действительности,
которое вполне прекрасно и совершенно удовлетворяет че¬
ловека. Искусство воспроизводит все, что есть интересного
для человека в жизни.
И, в-третьих, как пишет Чернышевский, «воспроизведе¬
ние, жизни— общий характеристический признак искусства,
составляющий сущность его; часто произведения искусства
142

имеют и другое значение — объяснение жизни; часто имеют
они и значение приговора над явлениями жизни»1.
Лейтмотив эстетических работ Чернышевского—полное
доверие к жизни, к природе, к живой действительности,
критика идеалистических теорий искусства, «реабилитация
действительности», возвышение прекрасного в самой дей¬
ствительности, теория искусства как воспроизведения дей¬
ствительной жизни, ее объяснения и приговора над ее
явлениями. Все эти материалистич^кие черты эстетики
Чернышевского создали его диссертации славу боевого до¬
кумента революционной демократии середины прошлого
столетия, документа, непримиримо враждебного господст¬
вовавшей в то время дворянской, идеалистической эсте¬
тике.
В непосредственном наследстве марксистско-ленинской
эстетической теории эстетика Чернышевского занимает вид¬
ное место, как первое применение принципов философского
материализма к области теории искусства.
Это великая теоретическая заслуга Чернышевского. В
противовес идеалистической, пессимистической эстетике, ут¬
верждавшей, что проблески прекрасного редки в истории,
редки в природе, Чернышевский оптимистически, жизне¬
утверждающее провозгласил: «прекрасное есть жизнь».
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», стр. 111.

ГЛАВА VIII
Чернышевский и литература. Примирять ли идею
с обстановкой? Чернышевский и Белинский. Литера¬
тура и общество. Критика «Современника» и реакцион¬
но-либеральная критика. Чернышевский и современная
литература — Щедрин, Тургенев, Толстой, Некрасов,
Шевченко. Человек революционного действия. Идея на¬
родности литературы. Художественный реализм и по¬
этическая идея. За свободу творчества. Задачи литера¬
турной критики.
1
Как-то в молодые годы Чернышевского случился разго¬
вор между ним и его родственником И. Г. Терсинским.
— Всякий великий писатель фигляр, между тем как
правитель (т. е. государственный деятель. — И. Н.) не
то,— доказывал Терсинский.
Чернышевский возмутился. Он считал писателей «солью
земли», утверждал их важность для человечества. Об этом
разговоре он тогда же записал в дневник: «... у меня за¬
дрожала левая часть верхней губы, когда я сказал, что,
чтобы увидеть, что его (т. е. Терсинского.—И. Н.) суж¬
дение справедливо (очевидно должно быть: «несправедли¬
во». — И. Н.) , стоит только взять его вообще и приложить
к Спасителю — он будет фигляр тоже, и других высших
побуждений тоже у него не было...» *. Писатели-фигляры—
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 216.
144

это больно, это осквернение того, что есть возвышенного
в жизни и деятельности человека, возмущался Чернышев¬
ский. На следующий день он записал в дневник: «Жалкая,
оскорбительная неблагодарность, близорукость, пошлость!»
Литература была одной из весьма важных областей дея¬
тельности Чернышевского. Он указывал, что если слово
писателя одушевлено идеей правды, стремлением к бла¬
готворному действию на умственную жизнь общества,
то оно никогда «не будет мертво».
Глубоко положительной, высокой оценке роли художест¬
венной литературы в умственной жизни общества Черны¬
шевский никогда не изменял, всегда испытывая уважение
к литературе, гордость за ее высшие достижения, любовь
к ней.
Многие враги Чернышевского говорили о чуждости его
литературно-критических статей литературе, о его, будто
бы, равнодушии к поэзии.
В своей «Автобиографии» историк Н. И. Костомаров
(близкий к Чернышевскому в саратовский период его жиз¬
ни), признавая, что Чернышевский был человеком чрез¬
вычайно даровитым, обладавшим способностью привлекать
к себе простотою, видимым добродушием, скромностью,
разнообразными познаниями, чрезвычайным остроумием,
писал: «Он, впрочем, лишен того, что носит название поэ¬
зии...»1. Это—1 укоренившийся предрассудок, отразившийся
едва ли не в большинстве даже специальных «благожела¬
тельных» работ о Чернышевском, не говоря уже об отзы¬
вах его непосредственных идейно-политических против¬
ников.
В «Заметках о журналах» за июль 1856 года Чернышев¬
ский указывает, что можно быть недовольным в литерату¬
ре тем и другим, можно досадовать на нее, горько упрекать
ее в недостатках; а все-таки, — писал он, — «большею
частью лучших минут своей жизни каждый из нас обязан
тем высоким наслаждениям, тем высоким чувствам, которые
доставляла ему литература, все-таки литературная сторона
нашей жизни, —самая живая и самая светлая сторона ее»1 2.
1	Н. И. Костомаров, «Автобиография», М., 1922 г., стр. 330.
2	Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. II, стр. 519.
10 Жизнь Чернышевского
145

Вслед за важнейшими своими статьями <по общим во¬
просам теории искусства, Чернышевский пишет ряд лите¬
ратурно-критических статей, в которых развивает свои ли¬
тературные взгляды, тесно связанные с его эстетическими
принципами, его философскими, политическими и обще¬
ственно-историческими воззрениями.
Литературно-критические статьи Чернышевского, как и
его философские, экономические, эстетические работы и
публицистические статьи, вызывали ожесточенные споры,
бешеную ненависть политических и литературных врагов,
бурное одобрение друзей.
Литература, как и все другие области общественной
жизни, была для Чернышевского трибуной революционно-
демократической борьбы, которую он вел с такой силой ума
и воли.
Он и в области литературы неутомимо боролся за укреп¬
ление и развитие тех элементов художественного творче¬
ства, которые способствовали общественному прогрессу.
Он не умел и не хотел, подобно большинству литератур¬
ных критиков его времени, «примирять идеал с обстанов¬
кою». А это была излюбленная теория всего лагеря лите¬
ратурной реакции. Чернышевский, конечно, решительно от¬
вергал этот эстетический принцип, проповедуемый, по сути
дела, всей литературной критикой того времени, за исклю¬
чением критики «Современника», возглавлявшейся Черны¬
шевским и Добролюбовым, а потом и «Русского слова»,
где литературную критику вел Писарев.
Зло обличал Чернышевский принцип реакционной и ли¬
беральной литературной критики: «примирять идеал с об¬
становкою». Что значит этот принцип?—возмущенно
спрашивал Чернышевский. — Держать себя со всеми так,
чтобы они были довольны вами? Чтобы начальник отзы¬
вался: «славный человек NN?» Трудиться, чтобы быть
расторопным чиновником, распорядительным помощником,
устраивать свои дела так, чтобы было тепло и спокойно?
В противовес теории «примирения идеала с обстановкой»,
Чернышевский проводил свой принцип борьбы с «обстанов¬
кой», принцип ее революционных изменений.
Чернышевский явился преемником и продолжателем ге¬
ниальной критики Белинского.
Он восстановил забытые заветы и гонимые тради¬
ции критики Белинского, возродил ее, как и само
146

имя величайшего русского критика, снова и еще крепче
связал литературную критику с передовой философией, с
политикой, с жизнью страны.
Как-то в «Заметках о журналах» Чернышевский описы¬
вал посещение им кладбища, где он искал одну могилу.
Он не называет имени Белинского, но очевидно, что гово¬
рит именно о нем.
Чернышевский шел вдоль аристократической части клад¬
бища, туда, где могилы бедняков. Все реже прерывались
ряды крестов мраморными и чугунными памятниками. И в
пустом, заброшенном краю кладбища Чернышевский нашел
великую могилу, которую искал. Ему стало бесконечно
больно: над этой могилой не было памятника. Убогий
крест и тот пошатнулся. «Он, — говорит Чернышевский о
погребенном здесь человеке,— только мыслил и писал, —
более он ничего не сделал... Ни от кого не слышал он себе
привета и одобрения; только небольшой кружок предан¬
ных ему людей благоговел перед его светлым умом, перед его
благородным сердцем, да публика любила то, что он пи¬
сал...» Целое поколение воспитано им. Многие приобрели
славу только потому, что он упомянул о них, другие —
потому что учились у него. Перечитывая журналы, Черны¬
шевский везде находил следы его деятельности. Вот ученая
статья, — она написана под влиянием его мысли; вот кри¬
тическая статья, — все, что в ней хорошего, подсказано им,
а автор даже не считает нужным, хотя бы намеком, ука¬
зать на это. Наоборот, он говорит свысока о человеке, ко¬
торому обязан всем. «Видно, — замечает Чернышевский,—
чувствует автор, что нужно ему отстранить это имя, что¬
бы казаться самому чем-нибудь; видно, знает автор, что
при нем он ничто». Вот повесть, — она плод его учения.
«Им до сих пор живет наша литература!» — восклицает
Чернышевский. И с великой горечью он отмечает забро¬
шенность могилы Белинского. Даже литераторы ровно ни¬
чего не сделали ради памяти человека, которому многим
и многим каждый обязан. «Впрочем, — писал Чернышев¬
ский в 1856 году, — что за беда, если тесный кружок
людей близких не хочет вспомнить о том? (т. е. о памяти
Белинского. — И. Н.). Есть у него другие друзья более
многочисленные и более верные: его читатели. Теперь они
10
147

знают, кому обязаны оживлением нашей литературы; те¬
перь они чаще и чаще говорят о нем» *.
Эти новые читатели и друзья Белинского — прежде всего
разночинно-демократическая молодежь.
Характеризуя умственное развитие Чернышевского в его
молодые годы, мы уже отмечали, какую огромную роль
сыграли сочинения Белинского в идейном формировании
Чернышевского. Он горячо полюбил литературу под влия¬
нием статей Белинского, под его же влиянием научился
понимать ее роль и значение в общественной жизни. В
этом смысле характерна первая же литературно-критиче¬
ская работа Чернышевского, его раннее университетское
сочинение о «Бригадире» Фонвизина. В этом сочинении
Чернышевский уже ясно говорил о связи литературы с
жизнью общества.
В первых главах своих знаменитых «Очерков гоголев¬
ского периода русской литературы» Чернышевский, по цен¬
зурным условиям, не мог открыто назвать имя Белинского.
Он вынужден говорить о нем весьма глухо. И лишь с
середины своих обширных «Очерков...» Чернышевский на¬
зывает имя Белинского, добрую половину «Очерков...»
посвящает характеристике взглядов Белинского, создавая
в связи с его деятельностью историю русской обществен¬
ной мысли тридцатых — сороковых годов.
Отмечая, что в критике последних лет, то есть начала
пятидесятых годов, только и было ценно то, что сохра¬
нилось от «прежней критики», то есть от критики Белин¬
ского, все остальное—пустоцвет, Чернышевский называет
сочинения Белинского «критикой гоголевского периода рус¬
ской литературы». И он становится ревностным пропаган¬
дистом этой критики, считая себя ее преданным последова¬
телем.
Чернышевский указывает, что если есть у каждого чело¬
века предметы близкие и дорогие сердцу, то «критика»
гоголевского периода», то есть критика Белинского, зани¬
мает между ними одно из первых мест, наравне с самим
Гоголем.
.По мнению Чернышевского, Белинский открыл историю
русской литературы, ему обязаны мы тем, что имеем о ней
верные и точные понятия. Белинский «открыл» и самую
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. II, стр. 521.
148

русскую литературу. Он первый «положил границы отри¬
цанию» русской литературы.
Великую заслугу Белинского в истории русской литера¬
туры Чернышевский видит в том, что его критика все бо¬
лее проникалась живыми интересами действительной жиз¬
ни, вследствие этого становилась все более положитель¬
ной, все лучше постигала явления жизни, объясняла пуб¬
лике значение литературы для жизни, а литературе—ее
отношения к жизни: «цель литературного движения есть
действительность».
Заслугой критики Белинского Чернышевский считал и
то, что она заклеймила как романтизм всякую аффекта¬
цию, натянутость, болезненную апатию в литературе, вся¬
кую пошлость, прикрывающую себя пышными фразами,
риторику в словах и делах, в чувствах и поступках. «Кри¬
тика гоголевского периода» незыблемо утвердила в лите¬
ратуре реализм. «Много было достоинств,—пишет Чер¬
нышевский,— у критики гоголевского периода (т. е. у кри¬
тика Белинского. — И. Н.) ; но все они приобретали жизнь,
смысл и силу от одной одушевлявшей их страсти — от
пламенного патриотизма» *.
Все эти глубоко замечательные черты воспринял Черны¬
шевский от критики Белинского, развил их, не уставая
подчеркивать ближайшее идейное родство своей литератур¬
ной критики с могучей критикой Белинского.
2
Чернышевский возражает против обожествления субъ¬
ективной фантазии, ставя выше ее — жизнь, действитель¬
ность. Силы фантазии, полагает Чернышевский, ограни¬
чены в сравнении с силой жизни.
Представление о миллионах миль, отделяющих землю от
солнца, о быстроте света и электричества горячей всякого
воображения.
Фантазия должна смириться и признать, что ее созда¬
ния — только копии с явлений действительности.
Уродливейшие создания мифологии, основанные на на-
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения». Эстетика.
Критика, стр. 332.
149

родных суевериях, менее похожи на действительных живот¬
ных, чем чудовища, открытые естествоиспытателями.
Живые люди, подчас, совершают преступления более
ужасные и подвиги более возвышенные, нежели все, что
создано поэзией.
Человек сам по себе слаб, свою силу он черпает в зна¬
нии действительности. Серьезное значение имеют лишь те
желания, которые имеют своим основанием действитель¬
ность. Она—залог успеха надежд. Так, Чернышевский го¬
ворит о действительности, как об основном критерии под¬
хода к явлениям литературы, выдвинутом уже Белинским,
в статьях его последнего периода, определившим искусство
как «воспроизведение действительности во всей ее истине»,
усматривавшим признак зрелости русской литературы в ее
сближении с жизнью.
Мы уже упоминали самую раннюю литературно-крити¬
ческую работу Чернышевского о «Бригадире» Фонвизина.
В ней Чернышевский, несомненно под влиянием литера¬
турных идей Белинского, писал о влиянии литературы на
общество, указывая, что это влияние бывает, когда «идеи,
лежащие в основании произведения, входят в живое при¬
косновение с действительностью... жизнью общества, так,
что прочитавши это произведение, общество станет чув¬
ствовать себя не оовсем таким, как прежде, почувствует,
что его взгляд на вещи прояснился или изменился, почув¬
ствует, что дан толчок его умственной или нравственной
жизни...»1. Тогда же, в годы учения, Чернышевский запи¬
сал в дневник мысли о том, что содержание литература
должна брать из жизни, живых потребностей времени, что
содержание литературы должно волновать общество, и пи¬
сатель должен быть человеком «с мнением о настоящем и
прошедшем».
Идея высокого общественного служения литературы бы¬
ла присуща литературно-критической деятельности Черны¬
шевского с самого ее начала.
«Тесная связь с жизнью, серьезное значение для жиз¬
ни — высочайшее качество художественного сознания» 1 2,—
писал Чернышевский в «Очерках гоголевского периода...».
1	Н. Г. Чернышевский, Поли. соб. соч., т. X, ч. 2-я,
стр. 2.
2	Его же, «Избранные сочинения», стр. 329.
150

А обширная работа «Лессинг, его время, его жизнь и
деятельность» вся посвящена характеристике влияния ли¬
тературы на общественно-исторические события, анализу
пути писателя, как выразителя желаний и стремлений сво¬
его народа, литературы — как отражения общественной
жизни.
Придавая важное значение способности литературы объ¬
яснять жизнь, проводить в массы научные знания, достав¬
лять человеку эстетическое наслаждение, Чернышевский
отводил литературе весьма видное место в историческом
развитии общества.
Он указывал, что писатель должен быть «органом же¬
ланий своего народа, его руководителем и защитником».
И в то Же время, по мнению Чернышевского, литература
сама в своем развитии зависит от жизни общества. Если
оно проникнуто живыми стремлениями, то «нет в мире
силы, которая могла бы остановить развитие литерату¬
ры». Таким образом, по мысли Чернышевского, связь и
влияние литературы и общества взаимны, обоюдны. Эта
связь и придает литературе силу ее воздействия на
общество.
История литературы, для Чернышевского, — не список
людей, прославившихся в литературе, а рассказ о развитии
литературных понятий народа, общества. Он писал
(в письме к сыну из сибирской ссылки), что считает необ¬
ходимым для истории литературы «показывать зависи¬
мость литературной деятельности в каждую данную эпоху
жизни данной нации от крупных фактов... — исторической
жизни той нации в то время...»
Из литературных произведений жизнь воспринимает то,
к чему влечется ходом событий; «Гомер дает каждому то,
что берущий захочет взять из него». «...Влияние литера¬
туры один из главных элементов, ведущих историческую
жизнь вперед ли, назад ли, — бывало, что и назад, — но
это влияние... действующее медленно, поддается очень
сильной метаморфозе от крупных фактов общего истори¬
ческого хода жизни»1 2. Так, принцип взаимности влияния
литературы и общества составляет основу литературно¬
критических воззрений Чернышевского.
1	«Чернышевский в Сибири», вып. III, стр. 191.
2	Там же, стр. 191 — 192.
151

В этом смысле весьма показательны его конкретные ли¬
тературно-критические мнения.
Чернышевский высоко ценил Лессинга. Просветительство
Лессинга, его роль в истории немецкой культуры, его ве¬
ра в разум и силу знания привлекли Чернышевского. Он
посвятил выдающемуся немецкому просветителю, его жизни
и деятельности, большую специальную работу, печатавшую¬
ся в «Современнике» за 1856—1857 гг. на протяжении се¬
ми номеров журнала. Чернышевский писал о Лессинге, что
он «был главным в первом поколении тех деятелей, кото¬
рых историческая необходимость вызвала для оживления
его родины. Он был отцом новой немецкой литературы.
Он владычествовал над нею с диктаторским могуще¬
ством»1.
Не говоря уже о мировоззрении Лессинга, Чернышев¬
ского должны были привлекать к нему и некоторые черты
натуры и биографии великого немецкого просветителя —
природный демократизм, энциклопедичность знаний, неза¬
висимость суждений, ненависть к половинчатости в реше¬
ниях, сила убеждений, трудная жизнь, полная «литератур¬
ной поденщины», как выразился Чернышевский, служение
культурному развитию народа.
Как Белинский и Герцен, Чернышевский глубоко ценил
поэзию Шиллера. Он писал, что она никогда не умрет, и
обрушивался на людей, говорящих о Шиллере свысока,
как об идеалисте, мечтателе. О таких людях Чернышев¬
ский говорил, что у них — «сухость сердца» и они на¬
прасно гордятся своей мнимой положительностью. Этот
взгляд Чернышевского на поэзию Шиллера еще раз под¬
черкивает ее большую роль в эстетическом мировоззрении
наших революционеров-просветителей сороковых—шестиде¬
сятых годов. Вспомним, что Белинский в период его наи¬
большей политической активности, когда он обратился от
философского «примирения с действительностью» к борьбе
против окружавшей действительности, восторженно отзы¬
вался о поэзии Шиллера, называл его «благородным адво¬
катом человечества»; Герцен боготворил (особенно в мо¬
лодости) лирику и драмы Шиллера.
Очень большую роль сыграло в литературном формиро¬
вании Чернышевского творчество Жорж Санд, произведе¬
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. III, стр. 589.
152

ния которой Чернышевский читал в сороковых годах в
«Отечественных записках», а после и в подлиннике. Он
считал сочинения Жорж Санд сильными, увлекательными.
Не трудно понять, что именно привлекало Чернышевского
(как и Белинского, Герцена, Салтыкова-Щедрина и других
литературных представителей передовой революционной
демократии в России) в произведениях Жорж Санд: демо¬
кратические элементы ее творчества, дух социального про¬
теста против господствующей дворянской морали, против
неравенства женщины в обществе, воспевание любви и
страсти.
Точно так же глубоко ценил Чернышевский романы
Э. Сю, видя в «Парижских тайнах», например, привлека¬
тельное доказательство, что по большей части злодей не
родится злодеем, а становится им от недостатков воспита¬
ния и окружающей жизни, что всякого человека, как бы
дурен он ни был, можно возродить. Чернышевский находил
в романах Сю «священную любовь к человечеству», и это¬
го, конечно, было для гуманиста Чернышевского более чем
достаточно, чтобы высоко ценить творчество Сю.
Столь же глубоко ценил и любил Чернышевский и про¬
изведения Диккенса, которые читал в подлиннике.
Чернышевский полагал, что жизнь народа, степень его
развития определяют собой значение той или иной литера¬
туры для человечества, иными словами, что от места, за¬
нимаемого данным народом в жизни всего общества, и за¬
висит роль литературы данного народа в общечеловече¬
ской культуре. Если народ еще не достиг мирового обще¬
человеческого значения, тонет в нем еще литературы, имею¬
щей общечеловеческое достоинство. С этим очень высоким
критерием подходил Чернышевский к русской литературе.
В ней он находил общечеловеческое мировое достоинство и
значение. Он видел в русской литературе отражение бога¬
тейших сил народа.
Глубочайшая, ничем непоколебимая вера в блестящее
развитие русской литературы отличает литературную кри¬
тику Чернышевского. Он указывал, что русский народ
вправе гордиться своей литературой. «Она, — писал Чер¬
нышевский,— составляет мощную сторону нашей жизни».
«В нашем обществе, в нашей литературе есть свежие силы,
153

есть стремление вперед, есть залоги для развития более
живого и широкого, нежели все предыдущее» х. За этими
словами из «Очерков гоголевского периода русской лите¬
ратуры» в рукописи следовали другие, однако не увидев¬
шие тогда света, но не менее характерные для Чернышев¬
ского: «Люди живого настоящего, выступайте же вперед
бодрее, решительнее! Говорите громче и смелее!»
Чернышевский полагал, что ни у одного народа, в его
умственном движении, литература не играла такой значи¬
тельной роли, как у русского народа.
Чернышевский говорил об энциклопедическом значении
русской литературы. И критерием ее развития считал, как
он говорил, «священное слово — патриотизм».
Ломоносов, Державин, Карамзин, Пушкин, по мнению
Чернышевского, справедливо считаются великими писате¬
лями. И прежде всего потому, что оказали великие услу¬
ги просвещению и эстетическому воспитанию своего на¬
рода.
Чернышевский прослеживает видоизменения горациевой
оды «Памятник», в которой Гораций считает себя достой¬
ным славы «за то, что хорошо писал стихи». Уже Держа¬
вин заменяет горациев мотив другим: он считает себя до¬
стойным славы «за то, что говорил правду и народу и ца¬
рям». А Пушкин считал себя достойным славы за благо¬
детельное действие на общество, за то, что пробуждал
«чувства добрые» и «милость к падшим призывал». Не
забудем, что Чернышевский вынужден был оперировать
официально принятой в то время редакцией пушкинского
«Памятника», из которого были удалены слова: «в мой
жестокий век восславил я свободу».
Чернышевский указывает, что сознание своего патриоти¬
ческого значения было особенно свойственно Гоголю, счи¬
тавшему себя человеком, призванным служить не искусству,
а отечеству.
Сочувственно цитирует Чернышевский рылеевское: «я не
поэт, я гражданин».
Невозможно, чтобы общество ошибалось относительно
своих лучших писателей, говоря: «Он велик потому, что
деятельность его была направлена к общей пользе». Как и
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения », стр. 431.
154

Белинский и Герцен, Чернышевский отмечал наиболее жи¬
вую и сильную струю в русской литературе — ее критиче¬
скую (этот именно термин и употребляет Чернышевский)
направленность. Он указывает, что критику надо понимать
широко, как суждение о явлениях жизни; критика отлична
от «аналитического направления в изящной литературе, в
поэзии», изучающей подробности явлений и воспроизводя¬
щей их, подчас даже без всяких стремлений. Иными сло¬
вами, Чернышевский здесь имеет в виду так называемую
«объективность», «беспристрастность» художников.
Критическое же направление в литературе, подчеркивает
Чернышевский, изучая и воспроизводя явления жизни,
«проникнуто сознанием о соответствии изученных явлений
с нормою разума и благородного чувства». Можно, конечно,
упрекнуть здесь Чернышевского в рационализме. Так не¬
однократно поступали и до сих пор поступают многие ис¬
следователи литературных взглядов Чернышевского.
Но куда важней то, что он отмечает, как важнейшее до¬
стижение классической русской литературы, присущую ей
критическую оценку действительности, которую она отра¬
жала и в которой развивалась. Несомненно эти взгляды
Чернышевского связаны с учением Белинского, писавше¬
го о заслугах так называемой «натуральной школы» рус¬
ской литературы, о двух видах реализма: созерцательного
и заключавшего в себе «идею отрицания» действитель¬
ности.
«Никогда «незлобивый поэт», — писал Чернышевский,—
не может иметь таких страстных почитателей, как тот, кто
подобно Гоголю, «питая грудь ненавистью» ко всему низ¬
кому, пошлому и пагубному, «враждебным словом отри¬
цанья» против всего гнусного «проповедует любовь к доб¬
ру и правде».
Чернышевский, не говоря уже о многочисленных обраще¬
ниях к творчеству Пушкина в различных литературно¬
критических статьях и в дневнике, посвятил четыре специ¬
альных статьи выходу (в 1855 году) сочинений Пушкина.
Начиная первую статью, Чернышевский говорит о появле¬
нии сочинений Пушкина как о событии радостном «для
всех... образованных людей русской земли», как о торжест¬
ве для русской литературы; он говорит о Пушкине как
о гениальном поэте, который «навсегда останется ве¬
ликим».
165

«Творения Пушкина, — писал Чернышевский, — создав¬
шие новую русскую литературу, образовавшие новую рус¬
скую публику, будут жить вечно, и вместе с ними незабвен¬
но навеки останется личность Пушкина» *. В качестве вы¬
сокой похвалы творчеству Пушкина, Чернышевский отме¬
чал живую связь пушкинских творений с событиями жиз¬
ни. Как о характерных чертах пушкинской личности и по¬
этического гения, Чернышевский писал о живости, пыл¬
кости, впечатлительности, способности увлекаться и увле¬
кать, о горячем сердце и темпераменте, влекущем к жизни,
к обществу, о нравственном здоровье. Он видел в твор¬
честве Пушкина лучшее доказательство силы народной сти¬
хии, преодолевающей иноземные влияния, считал Пушкина
национальным русским гением, произведения которого мо¬
гущественно действовали на пробуждение в массах рус¬
ского общества сочувствия к поэзии, гуманности, образо¬
ванности. Художественный гений Пушкина, указывал Чер¬
нышевский, так велик и прекрасен, что значение его поэзии
непреходяще. «Он, — писал Чернышевский о Пушкине,—
истинный отец нашей поэзии, он воспитатель эстетического
чувства и любви к благородным эстетическим наслажде¬
ниям в русской публике, масса которой чрезвычайно уве¬
личилась благодаря ему, — вот его права на вечную славу
в русской литературе»1 2. Эти отзывы Чернышевского о
Пушкине весьма важны, ибо наряду с ними мы находим у
Чернышевского, продиктованное непосредственными задача¬
ми политической борьбы, все же известное предпочтение
творчеству Пушкина произведений Гоголя, как более пря¬
мого и резкого отрицания и критики окружающей крепост¬
нической действительности.
Чернышевский указывал, что великое дело внедрения в
русскую литературу и жизнь поэзии «как прекрасной ху¬
дожественной формы» Пушкин совершил вполне. После
Пушкина в русской литературе началась новая эпоха,
эпоха содержания, представителями которой были для
Чернышевского Лермонтов и особенно Гоголь. Такая по¬
становка вопроса могла быть — и была — продиктована
Чернышевскому-революционеру прямыми задачами полити¬
ческой борьбы и возможностью использовать в ней произ¬
1	Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», стр. 184.
2	Там же, стр. 242.
15S

ведения Гоголя, сокрушительно критиковавшие феодально-
крепостническую действительность. Тем более, что Чер¬
нышевский, кстати сказать, тогда не мог еще знать подлин¬
ного текста важнейших свободолюбивых пушкинских произ¬
ведений, скрытых от публики; а если бы и знал, не мог
бы их использовать по цензурным условиям. Ни в то вре¬
мя, ни в исторической перспективе между Пушкиным и Го¬
голем не было противоречия. Недаром Пушкин был, как
известно, прямым вдохновителем «Ревизора» и «Мертвых
душ», сразу понял смысл первых же глав «Мертвых душ»
намного вернее самого автора.
Чернышевский считал Лермонтова оригинальнейшим по¬
этом, принадлежавшим к тому передовому направлению
русской литературы, которое возглавлялось Белинским. И
только потому, полагал Чернышевский, что Лермонтов по¬
следнее время своей жизни провел на Кавказе, он фор¬
мально не принадлежал к лагерю Белинского. Чернышев¬
ский причислял Лермонтова к «очень умным» русским пи¬
сателям, считал его образцом «превосходной строгости» к
себе, не позволявшей ему отдавать в печать ничего, кроме
«действительно прекрасного».
И уже особенно восторженно относился Чернышевский
к творчеству Гоголя. «Велик, истинно велик! — записывает
о Гоголе Чернышевский в свой дневник в 1848 году.—
...Вся жизнь русская, во всех ее реальных сферах исчерпы¬
вается им, как говорят... Гомером греческая, и верно; это
поэтому эпос» *.
Чернышевский называл Гоголя «величайшим из рус¬
ских писателей по значению», указывал в связи с творчест¬
вом Гоголя, что как ни высоко ценится значение литера¬
туры, оно все еще недостаточно. «Давно уже, — писал
Чернышевский,—не было в мире писателя, который был бы
так важен для своего народа, как Гоголь для России» 1 2. Как
Пушкина Чернышевский считал отцом русской поэзии, так
Гоголя — отцом русской прозы.
В конечном счете, Чернышевский даже прощал Гоголю
второй том «Мертвых душ», те его страницы, что посвя¬
щены Костанжогло и Муразову. Чернышевский склонен
был видеть в этой творческой неудаче Гоголя не столько
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 227.
2 Е г о же, «Избранные сочинения», стр. 248.
167

признак односторонности его таланта, сколько именно си¬
лы его, — силы тесного родства с действительностью, ко¬
торая не давала Гоголю-реалисту идеальных лиц. «Что
оставалось делать Гоголю? — спрашивает Чернышев¬
ский.— Выдумывать их? но Гоголь никогда не умел выду¬
мывать». С этим мнением Чернышевского, конечно, нельзя
согласиться, ибо образы Костанжогло и Муразова были
продиктованы -писателю стремлением уравновесить «добро»
и «зло», «исправить» впечатление первого тома «Мертвых
душ». И Гоголь встал на путь выдумывания идеальных
лиц страшной ценой насилия над своим талантом правди¬
вого художника-реалиста. Чернышевский писал об авторе
«Ревизора» и «Мертвых душ», что заблуждаясь подчас
как мыслитель, Гоголь как художник обладал высоким бла¬
городством сердца, страстной любовью к правде и благу,
ненавистью ко всему низкому и злому.
По мнению Чернышевского, Гоголь первый дал русской
литературе стремление к содержанию и к критическому
направлению. «Он пробудил в нас сознание о нас самих,
вот его истиная заслуга», —писал Чернышевский, считая
«гоголевское направление» в литературе в то время един¬
ственно сильным .и плодотворным.
3
Деятельность Чернышевского относится к весьма важ¬
ному историческому периоду развития русской литера¬
туры.
Он был современником большинства русских классиче¬
ских писателей XIX века и одним из важнейших участ¬
ников литературной жизни бурной эпохи шестидесятых
годов.
Мы уже видели, как сложились личные отношения (ос¬
нованные на литературных и политических] взглядах) Чер¬
нышевского со всем господствовавшим тогда в литера¬
туре либеральным лагерем. О борьбе реакционного, офици¬
ально-правительственного лагеря литературы против Чер¬
нышевского и его жгучей классовой ненависти к это¬
му лагерю уже говорить не приходится, — это ясно само
собой.
К концу эпохи шестидесятых годов в недрах министер¬
158

ства внутренних дел родилась своеобразная официально¬
правительственная «история русской литературы» эпохи
шестидесятых годов — «Собрание материалов о направле¬
нии различных отраслей русской словесности за последнее
десятилетие и отечественной журналистики за 1863 и
1864 гг». К сожалению, М. Лемке лишь «знакомит» чита¬
теля с «собранием материалов»1, этим весьма колоритным
творчеством целого коллектива «историков литературы» из
министерства внутренних дел, и не дает этому творчеству
достойной оценки, что оговаривает и сам Лемке.
«Собрание материалов...» отмечает значительное пониже¬
ние уровня и внутреннего достоинства русской литературы
эпохи шестидесятых годов, то есть той эпохи, с которой
как раз совпадает расцвет или блестящее начало творче¬
ства большинства наших классиков, — как Тургенев, Не¬
красов, Герцен, Чернышевский, Добролюбов, Лев Толстой,
Салтыков-Щедрин, Островский, Достоевский и другие.
«Историки литературы» из III отделения, разумеется,
скорбят, что литература в эпоху шестидесятых годов
оставила-де путь свободного развития и «отклонилась в не¬
свойственную ей среду одностороннего служения времен¬
ным политическим, гражданским и общественным вопро¬
сам». Отсюда, как оказывается по «Собранию материа¬
лов...» — «плохо скрытая тенденциозность, скудность твор¬
ческой деятельности, а потому и повсеместное почти отсут¬
ствие художественности». И автор тоскует, как водится,
по «высшим законам эстетики». Далее указывается, что
небольшой кружок литераторов (то есть кружок «Совре¬
менника»), имея в виду совершенно нелитературные цели,
приобрел в глазах «близорукой массы» авторитет и обра¬
тил литературу в слепое орудие пропаганды, увлек мно¬
гих писателей на ложный путь, развил в публике стрем¬
ление искать в изящных произведениях слова оппозицию,
обличение. Ряд произведений, пользовавшихся успехом в
шестидесятых годах, аттестуется как «балласт». Очевидно,
что прежде всего имелись в виду такие произведения того
времени, как стихи и поэмы Некрасова, «Губернские очер¬
ки», «Сатиры в прозе» Салтыкова-Щедрина, «Стихотво¬
рения» Огарева, «Очерки народного быта» Н. Успенского,
«Кобзарь» Шевченко, «Очерки бурсы» и «Мещанское сча¬
1 В книге «Эпоха цензурных реформ», 1904 г., стр. 448 — 512.
159

стье» Помяловского, «Что делать?» Чернышевского, не го¬
воря уже о таких явлениях в литературной критике, как
«Очерки гоголевского периода русской литературы», «Эсте¬
тические отношения искусства к действительности» и все
остальные статьи Чернышевского о литературе, «Что та¬
кое обломовщина?», «Темное царство», «Когда же придет
настоящий день?» и все прославленные статьи Добролю¬
бова.
Авторы «Собрания материалов...» отмечают, что литера¬
турная критика подчинила своему влиянию слепое боль¬
шинство читателей, якобы развила в них ложный вкус,
желание видеть в литературе агитацию и протест; критика
эта низвергла «все принципы семейной и общественной
жизни». Речь идет, конечно, о критике Чернышевского и
Добролюбова. Далее в «Собрании материалов...» подробно
аттестуются (с официально-правительственной точки зре¬
ния) все литературные направления и почти все писатели
и поэты той эпохи.
Литературно-критическая деятельность Чернышевского,
как и Добролюбова, должна рассматриваться как антаго¬
нист официально-правительственных взглядов на литера¬
туру. Я не говорю уже о гениальности критики Чернышев¬
ского — Добролюбова и полной бездарности официально¬
правительственной критики: речь идет об идейном существе
этих двух типов критики.
Литературные теории Чернышевского и Добролюбова
противостояли и воззрениям всего лагеря либеральной
критики.
Как в истории всей общественной жизни России эпоха
шестидесятых годов явилась периодом подъема, так и спе-
циальнр в области литературы это — пора расцвета, после
того могучего толчка, который дали своим творчеством рус¬
ской литературе писатели и поэты двадцатых, тридцатых и
сороковых годов во главе с Пушкиным, Лермонтовым, Го¬
голем и Белинским.
Провозвестником нового подъема литературы в эпоху
шестидесятых годов и явилась критика Чернышевского, как
и Добролюбова.
Силу литературно-критической деятельности Черны¬
шевского придавала борьба за дальнейшее усиление «го¬
голевского направления»—за обличение в художественной
литературе феодально-крепостнической действительности,
160

за художественное отражение освободительных стремлений
народа, страшной тяжести его жизни в условиях крепост¬
нического гнета и за изображение новых людей, револю¬
ционеров-разночинцев, призванных изменить действитель¬
ность.
Выход в свет первого крупного произведения Салтыкова-
Щедрина «Губернские очерки» вызвал отклик Чернышев¬
ского-критика.
Причину громадного успеха «Губернских очерков» Чер¬
нышевский усматривал в том, что в них «очень много
правды, — очень живой и очень важной». И Чернышев¬
ский вспоминает, как враждебно принимали в литературе
правду «Ревизора» и «Мертвых душ, как и правду «За¬
писок охотника». Тем самым он косвенно устанавли¬
вает идейное родство «Губернских очерков» «гого¬
левскому направлению» в литературе, то есть линии обли¬
чения крепостнической действительности.
С удовлетворением отмечает Чернышевский усиление
стремлений в обществе и литературе к правде, истине. Он
анализирует рисуемые Щедриным образы людей крепост¬
нической России — Порфириев Петровичей, Иванов Петро¬
вичей, Фейеров, Ижбурдиных и других, людей не про¬
сто, по мнению Чернышевского, корыстолюбивых, а любя¬
щих зло.
Внимание Чернышевского привлекли мрачные картины
действительности, рисуемые Щедриным, показ обществен¬
ных язв. В Щедрине сразу увидел Чернышевский негодую¬
щий талант. Щедринского Порфирия Петровича Черны¬
шевский относит к семейству Чичиковых, но еще более
грязных, чем Павел Иванович Чичиков. «Дурное суще¬
ство» Порфириев Петровичей Чернышевский объясняет
«туманной средой», в которой они развились и живут. Он
обличает эту среду, доказывая, что, «защищая» людей, он
не защищает чинимых ими злоупотреблений, то есть, что
вместе с обличением грязи в людях необходимо ясное пред¬
ставление обо всем зле крепостнического общества, усло¬
вий, в которых люди живут и воспитываются. Считая
«Губернские очерки» Щедрина произведением как раз под¬
водящим к этому выводу, Чернышевский глубоко положи¬
тельно оценил его, причисляя его к историческим фактам
русской жизни. Так, по первому же крупному произведе¬
нию великого русского сатирика, к тому же далеко еще не
11 Жизнь Чернышевского
161

показавшему всей глубины и направленности развернувше¬
гося дальше творчества, Чернышевский определил и при¬
ветствовал направление и характер щедринской сатиры,
установил ее связь с «Мертвыми душами» Гоголя.
И еще ярче Чернышевский развил свою важнейшую тео¬
рию изменения действительности в статье по поводу пове¬
сти Тургенева «Ася».
Чернышевский очень высоко оценивал творчество Тур¬
генева до появления романа «Рудин», идеализировавшего
«лишних людей».
Мы уже видели, как происходил и какими политическими
и литературными причинами был вызван разрыв между
лагерем «Современника» с Чернышевским во главе и груп¬
пой Тургенева. Чернышевский, глубоко ценя литературный
талант Тургенева, считая его украшением русской литера¬
туры, тщетно пытался отколоть его от либеральных «ари-
стархов», весьма влиявших на Тургенева, впрочем и без
того никогда не шедшего! в своих политических и литера¬
турных взглядах дальше весьма умеренного либерального
«западничества» эпохи сороковых годов. Убедившись же
в широте идейно-политических расхождений, Чернышев¬
ский и Тургенев, как мы уже знаем, враждовали. В связи
с тургеневской повестью «Ася» Чернышевский написал
статью «Русский человек на rendez-vous». В статье этой
Чернышевский определял важнейшие современные задачи
литературы, характеризуя весьма распространенное общепо¬
литическое и литературное явление той эпохи — либерализм.
Еще до статьи «Русский человек...», написанной в 1858 г.,
в рецензии на вышедший в 1856 году сборник стихо¬
творений Н. П. Огарева, высоко оценивая поэзию Ога¬
рева, Чернышевский писал о желании видеть в литературе
произведения, в которых слабее звучало бы «мученье
внутренней борьбы» и всевластней являлся бы «новый
дух» действия, являлись бы речи человека, становящегося во
главе нового исторического движения. Онегин, указывал
Чернышевский, сменился Печориным, Печорин — Бельто¬
вым и Рудиным, а время Рудина прошло. Нужен в жиз¬
ни и в литературе новый человек революционного дейст¬
вия. «Мы ждем,—писал Чернышевский, — такого чело¬
века и его речи, бодрейшей, вместе спокойнейшей и реши¬
тельнейшей речи, в которой слышалась бы не робость тео¬
рии перед жизнью, а доказательство, что разум может вла¬
162

дычествовать над жизнью и человек может свою жизнь
согласить с своими убеждениями»1. Таков литературный
идеал Чернышевского. И эту центральную идею своей
(как и вообще «Современника»-) литературной критики
Чернышевский развивает в статье «Русский человек на
rendez-vous».
Чернышевский, чаявший увидеть в литературе новые
типы людей революционного дела, резко критикует героя
тургеневской повести, в котором снова видит слабость воли
и характера, бездейственность, трусость, двойственность,
рудинщину и гамлетизм, остро ненавидимые революционе¬
ром Чернышевским. Он считал, что в обществе уже наро¬
дились силы, способные революционно бороться с неспра¬
ведливой, гнетущей действительностью, изменить весь строй
окружающей жизни, а литература продолжает заниматься
«лишними людьми», слабыми и безвольными представите¬
лями господствующего класса.
И Чернышевский клеймит героя тургеневской «Аси», ко¬
торый гадко, трусливо и жестоко разрывает со своей Джуль¬
еттой. «И этот человек...—возмущается Чернышевский,—
выставлялся благородным до сих пор! Он обманул вас
(т. е. обманул ожидания читателя.— И. Н.), обманул ав¬
тора. Да, поэт сделал слишком грубую ошибку, вообразив,
что рассказывает нам о человеке порядочном. Этот чело¬
век дряннее отъявленного негодяя» 1 2.
Чернышевский не утешает себя и других тем, что будто
бы автор ошибся. Он считает «грустным достоинством»
тургеневской повести то, что «характер героя верен на¬
шему обществу», то есть жизненен, реален.
Герои Тургенева верны жизни. Но все зависит исключи¬
тельно от обстоятельств. Винить человека мало. Всмотрев¬
шись в его вину, за ней нельзя не увидеть более широкую
«вину» — обстоятельств жизни, общества. Вина отдельного
человека — даже не вина, а беда его. Необходимо не нака¬
зание отдельного лица, а изменение самих условий обще¬
ственного быта. Сладко ли жить разбойнику? —рассуж¬
дает Чернышевский. Только очень тяжелые обстоятельства
заставили его приняться за его ремесло. Куда приятнее,
иронически замечает Чернышевский, в спокойных креслах
1	Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», стр. 451.-
2	Там же, стр. 500.
11*
163

Английского клуба играть в «ералаш» и курить сигару, чем
в мороз и непогоду прятаться в берлогах, шататься, тер¬
петь голод.
Герой тургеневской «Аси», принадлежащий к господст¬
вующему классу общества, «наш Ромео», как иронически
называет его Чернышевский, по его мнению, отчетливо про¬
водимому в статье, не привык понимать ничего великого и
живого, потому что слишком мелки и бездушны господст¬
вующие общественные отношения. Кругом видел Черны¬
шевский все тех же героев тургеневской «Аси». «Нельзя,—
пишет он, — не пропитаться пьяным запахом тому, кто
живет в кабаке, хотя бы сам он не выпил ни одной рюмки;
нельзя не проникнуться мелочностью воли тому, кто живет
в обществе, не имеющем никаких стремлений, кроме мелких
житейских рассчетов»1.
Эта теория необходимости решительного изменения всех
условий жизни русского общества, в котором жил и кото¬
рое знал Чернышевский, составляет главную основную
идею его литературно-критической деятельности.
Как по первому крупному произведению Салтыкова-
Щедрина Чернышевский, высоко положительно оценив его,
определил силу и направление таланта великого русского
сатирика, так и в самом начале писательского пути Льва
Толстого Чернышевский увидел залог будущего расцве¬
та. И, что того важней, — увидел основное направление
творческого метода Толстого.
Чернышевский отметил, что художническое внимание
Толстого обращено на то, как одни чувства и мысли раз¬
виваются из других, как происходит в человеке психиче¬
ский процесс внутренней жизни, в ее таинственнейших дви¬
жениях, как движется человеческая мысль, развивается ха¬
рактер, борьба страстей и впечатлений. И Чернышевский
очень точно тогда же определил суть художественного ме¬
тода Толстого как «диалектику души». Это определение
с тех пор прочно вошло во всю литературу о Тол¬
стом. Изображение Толстым «внутреннего монолога» Чер¬
нышевский назвал удивительным, отметил поразительное
знание Толстым-художником тайников человеческого серд¬
1 Н. Г. Чер нышевский, «Избранные сочинения», стр. 511,
164

ца. В этом, по мнению Чернышевского, — основная сила
толстовского художнического таланта. Точно так же Чер¬
нышевский, тогда же, в другой своей статье, в «Заметках
о журналах» (декабрь 1856 г.), в начале творческого пути
Толстого, отметил и другую важнейшую, существеннейшую
черту его как художника. Чернышевский писал о воспроиз¬
ведении у Толстого не только внешней обстановки кресть¬
янского быта, но и «крестьянского» взгляда на вещи,
души крестьянина. «В крестьянской избе,— писал Черны¬
шевский о Толстом, еще по его первым произведениям,—
он так же дома, как в походной палатке кавказского сол¬
дата» ч
Чернышевский отвергал поэзию Фета, воспевавшую ти¬
хие звездные ночи и трепетный свет луны. Не потому от¬
вергал Чернышевский эти излюбленные мелодии фетовской
поэзии, что не понимал, не чувствовал или не любил этих
эстетических переживаний человека, а потому, что в поэ¬
зии он прежде всего ценил отражение идущей в обществе
борьбы.
Он высоко ценил поэзию Н. П. Огарева, в которой, вовсе
не отрицая лирических мотивов и «мученья внутренней
борьбы», отмечал глубокое содержание, отражавшее обще¬
ственные настроения передовых людей сороковых годов.
Ясно, как должен был относиться Чернышевский к револю¬
ционно-освободительной поэзии, а одним из ее представи¬
телей был Огарев.
В статье «Русский человек на rendez-vous» Чернышев¬
ский мимоходом обмолвился очень многозначительными
строками. Он указывает, между прочим, что характер та¬
ланта Некрасова вовсе не таков, как у Тургенева. Нель¬
зя сказать, замечает Чернышевский, чтобы в таланте Не¬
красова недоставало энергии и твердости.
В ответ Некрасову, назвавшему свой стих «тяжелым и
неуклюжим», Чернышевский указывал, что «тяжестью
часто кажется энергия»; он отводил поэзии Некрасова
место рядом с поэзией Пушкина и Лермонтова. Он призна¬
вал, что есть у Некрасова слабые стихотворения, но у како¬
го, самого, гениального поэта, их нет? Чернышевский ценил
в поэзии Некрасова горячее сочувствие страданиям народа и
боевой революционный, демократический пафос творчества.
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. III, стр. 11.
166

Точно так же Чернышевский глубоко ценил и поэзию
другого передового, истинно-народного поэта — Тараса
Шевченко. Чернышевскому было в высокой степени при¬
суще интернациональное чувство. Он горячо возражал рус¬
ским великодержавным шовинистам того времени, прези¬
равшим украинскую национальную культуру, возражал и
украинским националистам, стремившимся, уже в те вре¬
мена, «поссорить» русскую и украинскую культуры.
Чернышевский писал, что, имея такого поэта, как Шев¬
ченко, украинская литература «не нуждается ни в чьей
благосклонности»1. Он отмечал замечательное знание Шев¬
ченко быта и чаяний украинского народа. И в своей поли¬
тической борьбе с украинскими националистами Черны¬
шевский опирался на творчество Шевченко, указывая, что
«никакие возражения не поколеблют его мнения об украин¬
ских вопросах, ибо эти мнения опираются на такой авто¬
ритет, как Шевченко»1 2.
4
Идея народности литературы была в полной мере при¬
суща литературной критике Чернышевского. Он понимал
литературу в ее высших достижениях, как выражение ин¬
тересов народа.
Чернышевский полагал, что внимание литературы к тем
или иным явлениям соразмеряется со степенью важности
этих явлений в народной жизни и утверждал, что как это
содержание, так и форма художественного произведения
должна быть «совершенно народна». С этой точки зрения
в литературном наследии Чернышевского очень важное зна¬
чение имеет его статья «Не начало ли перемены?», по по¬
воду рассказов Н. Успенского. Эта статья показывает чуж¬
дость Чернышевскому ограничения идеи народности лите¬
ратуры исключительно или преимущественно национальной
точкой зрения. В то же время Чернышевскому-критику
было чуждо и другое ограниченное понимание народности
литературы (в то время весьма распространенное) —идеа¬
лизация быта крестьянских масс. Это видно уже из охарак¬
теризованных выше важнейших литературных взглядов
1	Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. VIII, стр. 49.
2	Эти слова в то время не были пропущены цензурой в печать.
1.66

Чернышевского на существо и задачи литературы, как и
из его конкретных литературных оценок западноевропей¬
ских и русских писателей.
Если же говорить специально о взглядах Чернышев¬
ского на литературу, непосредственно изображавшую на¬
родные крестьянские массы, то он полагал, что о народе
литература должна писать правду без всяких прикрас,
столь распространенных тогда в литературе. Это тем более
важно, что нередко литературные взгляды Чернышевского
как раз трактовались так, что он оказывался чуть ли не
идеологом специфически «народнической», а не народной
в широком смысле слова, литературы. Чернышевский все¬
мерно возражал против какой-либо идеализации крестьян¬
ской жизни в многочисленных тогда «повестях и очерках
из народного быта».
Он указывал, что в этих, в сущности, лженародных по¬
вестях и очерках народ являлся в виде гоголевского Ака¬
кия Акакиевича, который сам для себя ничего не может
сделать. Поэтому надо склонять других в его пользу, со¬
страдать ему. У крестьянских масс есть недостатки. Говоря
о них, можно ослабить сострадание. Следовательно, лучше
молчать о недостатках крестьянского быта.
Ложной идеализацией крестьянских масс больше всего
отличалась в то время именно дворянская литература, порой
стремившаяся показать, что Крестьяне «тоже» люди, что
крестьянки «тоже любить умеют», что в крестьянах есть
«тоже» кое-какие человеческие черты. Показывая так, чаще
всего сусально и антихудожественно, крестьянскую массу,
дворянский писатель умилялся и поражался сам себе: ка¬
кой он, дескать, гуманный и жалостливый.
Но вот приходит действительный, подлинный защитник
крестьянских масс, революционер, демократ до мозга кос¬
тей — Чернышевский и восстает против этой идеализации
масс.
Народ для него — не Акакий Акакиевич, которому мож¬
но только сострадать. Чернышевский требует от литерату¬
ры не прятать недостатки крестьянских масс, не затуше¬
вывать их, не изображать народ этаким несчастненьким
Акакием Акакиевичем, кротко, безответно, безропотно пе¬
реносящим обиды и страдания.
«Какие ничтожные пособия, — возмущенно восклицает
Чернышевский, — были бы достаточны, чтобы удовлетво¬
167

рить и осчастливить это забитое существо, с таким благо¬
говением смотрящее на нас, столь готовое проникаться бес¬
предельною признательностью к нам за малейшую помощь,
за ничтожнейшее внимание, за одно ласковое слово от
нас!» 1
Никакой реальной пользы от подобного сострадания на¬
роду со стороны дворянской литературы (таких, напри¬
мер, ее представителей, как Григорович) Чернышевский не
видел. И он положительно встретил рассказы Н. Успен¬
ского, рисующие крестьянский быт правдиво-жестоко, безо
всяких сентиментальностей и снисходительностей к отста¬
лым сторонам крестьянской жизни. И именно такой под¬
ход к жизни и быту крестьянских масс Чернышевский счи¬
тал глубоким.
Ему, подлинному революционеру и демократу, важно бы¬
ло, чтобы литература со всей правдой, без тени сусальной
идеализации показала тяжелую жизнь крестьянских масс,
ее темные стороны. И в этом видел Чернышевский народ¬
ность литературы, а не в отвлеченно-сострадательной, ли¬
беральной идеализации.
Чернышевскому важно было, чтобы литература показала
именно невыносимо-тяжелые, отрицательные, непривлека¬
тельные стороны крестьянского быта, показала, отчего кре¬
стьянская жизнь «идет дурно» и как ее изменить', как до¬
биться ее «исправления». Он требовал от литературы, изо¬
бражавшей крестьянский быт, мужественной и откровенной
правды. И призывал литературу становиться близкой к на¬
роду, говоря ему правду о нем. «Говорите, — писал Черны¬
шевский, — с мужиком просто и непринужденно, и он пой¬
мет вас; входите в его интересы, и вы приобретете его со¬
чувствие». В этом видел Чернышевский задачу литературы
и тех писателей, кто действительно любит народ, — любит
не на словах, а «в душе».
Но говоря об отрицательных сторонах крестьянского
быта, Чернышевский указывает, что в жизни каждого че¬
ловека, как бы тягостно ни шла она, бывают момен¬
ты «энергических усилий, отважных решений». То же самое
встречается и в истории каждого народа.
Чернышевский явно намекал на революцию и необходи¬
мость ее совершения.
1 Н. Г. Чернышевский. Поли. собр. соч., т. VIII, стр. 342.
168

5
Чернышевский подводил читателя своих статей к идее
революционного изменения действительности, выдвигая
правду о ней как коренной критерий народной литературы.
Вспомним, что, оценивая «Губернские очерки» Щедрина,
причину громадного успеха этого произведения Чернышев¬
ский видел в правде изображения жизни, действительности.
«В правде, — писал Чернышевский в статье о комедии
Островского «Бедность не порок»,—сила таланта; оши¬
бочное направление губит самый сильный талант» *.
Художественную правду Чернышевский считал важней¬
шим признаком реализма в литературе. А борьбу против
романтизма, за художественный реализм, Чернышевский
считал важнейшей заслугой критики Белинского. Эта борь¬
ба нашла свое продолжение и в критике Чернышев¬
ского.
■Публицистическая насыщенность критики Чернышевского
никак не мешала анализу художественности литературных
явлений, — образцом этого анализа служит, например,
статья Чернышевского о раннем Толстом.
Ее одной было бы достаточно для опровержения рас¬
пространенного предрассудка о недооценке Чернышевским
непосредственно художественной стороны литературных
произведений.
Чернышевский верно заметил, что часто люди, особенно
много толкующие о художественности, наименее понимают
ее действительные условия. Верно Чернышевский отме¬
чал и то, что он не меньше кого доугого любит, чтобы в
литературных произведениях изображалась общественная
жизнь. Но он же подчеркивал своеобразие поэтической
идеи, требующей художественного единства произведения.
Поэтическая идея нарушается, указывал Чернышевский,
когда в произведение вносятся элементы, ей чуждые. «Все¬
му свое место, — писал Чернышевский,—картинам южной
любви — в «Каменном госте»; картинам русской жизни —
в «Онегине», Петру Великому — в «Медном всаднике» 1 2.
Чернышевский указывал, что человеку, лишенному поэти¬
ческого дарования, может чувствоваться то же, что и поэту,
1	Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», стр. 164.
2	Там же.
169

но он не может выразить того, что может выразить поэт,
обладающий секретом художественной формы.
Точно так же картины и статуи, подчас очень хорошие,
могут мечтаться и людям, не умеющим рисовать и дейст¬
вовать резцом, но от этого эти люди еще не становятся
художниками и скульпторами. Важна художественная фор¬
ма, дающая выражение идее произведения. В поэзии важна
естественность и простота; «лучший мед вытекает из сотов
сам собою, а выжиманье приносит пользу только на масло¬
бойне», — писал Чернышевский, не раз защищая в поэзии
свободу творчества поэта. Для иных это утверждение мо¬
жет звучать по меньшей мере странно, когда речь идет о
?1итературной критике Чернышевского, — «публицистиче¬
ского критика», «утилитариста» в эстетике, чуть ли не жа¬
ждавшего употребить голову Аполлона Бельведерского в
качестве посуды для варки каши. Этот «утилитарист» и
«разрушитель эстетики» писал другому «утилитаристу»,
Некрасову, «пренебрегавшему художественной формой поэ¬
зии», как говорила всегда о Некрасове вся эстетствующая
либерально-буржуазная критика: «Свобода поэзии... в том,
чтобы не стеснять своего Дарования произвольными претен¬
зиями и писать о том, к чему лежит душа. Фет был бы
несвободен, если бы вздумал писать о социальных вопро¬
сах... Майков одинаково несвободен, о чем ни пишет... Го¬
голь был совершенно свободен, когда писал «Ревизора» —
к «Ревизору» был наклонен' его талант... у каждого своя
свобода»1.
И социальную наполненность поэзии Некрасова, напри¬
мер, Чернышевский считал свободным проявлением поэти¬
ческой натуры Некрасова.
Он вовсе не причислял себя к сторонникам тенденциоз¬
ной поэзии, если под тенденциозностью понимать искаже¬
ние действительности в угоду предвзятому мнению. Черны¬
шевский превосходно понимал и отмечал, что тенденция
может быть хороша, а талант слаб.
Свои литературные мнения Чернышевский высказывал в
условиях напряженной идейно^политической борьбы. Он
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 336 —
337.
170

считал, что назначение литературной критики —служить
выражением литературных мнений передовых слоев общества
и содействовать распространению этих мнений во всем об¬
ществе.
Он отмечал, что критика развивается на основе литера¬
туры, дающей факты для выводов. И русскую литера¬
турно-критическую мысль Чернышевский рассматривал как
следствие изменений в характере литературы, как след¬
ствие ее развития.
Но он указывал, что критика должна не следовать за
литературой, а руководить ею, итти впереди ее, предвосхи¬
щать будущее развитие литературы, основываясь на ее за¬
логах и предвестиях. И отбросив ложную скромность, он
считал достоинством своей критики то, что она порождена,
как он указывал, глубоким уважением и сочувствием ко
всему тому, что' было и есть благородного, справедливого
и полезного в русской литературе предшествующей и со¬
временной эпохи.
Критика Чернышевского явилась важнейшим элементом
борьбы за передовую литературу.
Для истинного критика, по мнению Чернышевского, рас¬
сматриваемое произведение может быть (и часто бывает)
поводом к развитию собственного широкого взгляда. Та¬
кой характер носили литературно-критические статьи са¬
мого Чернышевского,— особенно статьи о «Губернских
очерках» Салтыкова-Щедрина, «Русский человек на rendez¬
vous», «Не начало ли перемены?»
В реакционной и либеральной критике того времени
Чернышевский отмечал нетребовательность к литературе, ме¬
лочность, рабское преклонение перед признанными литера¬
турными авторитетами, никак не заслуживающими этого
преклонения, отсутствие ясности и прямоты, расплывча¬
тость. Все эти характерные черты литературной критики
враждебного лагеря были ненавистны Чернышевскому. Он
требовал от литературной критики преследования пустых
и ничтожных произведений, оторванных от живой жизни,
обличения произведений с ложным содержанием. Он отме¬
чал бессилие реакционно-охранительной и либеральной кри¬
тики перед большими задачами литературы. Он видел это
бессилие не только в главном — в мировоззрении этой
критики, — но и в ее уступчивости, уклончивости, нераз¬
борчивости. Такая критика ниже читателя; ею довольны
171

лишь те писатели, плохие произведения которых она вое*
хваляет.
Чернышевский бичевал присущее этой критике «низко¬
поклонничество» перед установившимися литературными ре¬
путациями, лицемерие в суждениях. Критика должна выра¬
жать свои требования ясно и прямо. «Что за выражение
общественного мнения—выражение обоюдное, темное?» —
возмущался Чернышевский.
Замечательные слова, сказанные им о критике Бе¬
линского, очень ярко характеризуя эту критику, дол¬
жны быть поняты шире, как важнейший критерий оцен¬
ки всей классической русской литературы в ее лучших
проявлениях. «Любовь к благу родины была единственною
страстью, которая руководила ею, — писал Чернышевский
о критике Белинского, — каждый факт искусства ценила
она по мере того, какое значение он имеет для русской
жизни. Эта идея — пафос всей ее деятельности. В этом
пафосе и тайна ее собственного могущества»1.
Эти вдохновенные слова очень точно характеризуют и
литературно-критическую деятельность самого Чернышев¬
ского.
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», стр. 333.

ГЛАВА IX
Отмена крепостного права в России. Борьба Чернышев¬
ского за освобождение крестьян, против самодержавия.
Как царизм проводил реформу 1861 года? Ленин об
этой реформе. Крестьянские восстания—ответ народа
на царскую «волю». Реформа или революция? «Барским
крестьянам от их доброжелателей поклон». Разоблачение
либерализма. Чернышевский — революционер и демократ.
1
Классическая русская литература заклеймила зло крепо¬
стничества, оставила нам потрясающие картины угнете¬
ния и бесправия народа, произвола царских властей, ни¬
щеты крестьянских масс.
Свои чаяния народ выразил в передовой литературе:
поэзии Радищева и Пушкина, Рылеева и Лермонтова, «За¬
писках охотника» Тургенева, в «Былом и думах» Герцена,
во всей поэзии Некрасова и Шевченко, в сатирах Салты¬
кова-Щедрина.
Устная народная поэзия прошлого полна горем, одушев¬
лена протестом против угнетателей. Народ пел в своих
песнях о барском гнете, о произволе властей, о неправед¬
ных судах.
О, горе нам, холопем, за господами жить!
...О! горе нам, холопем, от господ и бедство!
...Пройди всю вселенную — нет такова житья мерзкова!
Разве нам просить на помощь Александра Невскова?
173

Но не только жаловался в песнях народ на свою «горь¬
кую долю», «судьбу-мачеху». Он пел о воле, грозил по¬
мещику-крепостнику расплатой, час которой наступит; он
предупреждал угнетателей об этой расплате:
Сим письмом, пущенным в Люзанском лесу,
Я моему барину повинную несу.
...Извини, что чернила у меня в лесу нету,
Чтобы оным написать тебе грамоту эту,
Только я из превеликой к тебе любови
Не пожалел своей горяченькой крови,
Кою ты из меня не всю высосал
И жилы из меня не все вытянул,
Что я тебе и на деле докажу,
Когда тебя на острый нож посажу,
А дом твой по ветру пущу,
Как ты меня без ничего оставил.
Когда под красную шапку поставил.
Народ творил и пел свои песни крестьянских восста¬
ний, восхвалявшие Степана Разина да Емельяна Пугачева:
Вы укройте, леса, нас, станишников,
Напои, река, беглых каторжников,
А ты, степь ли, степь наша ровная,
Ты неси коней глаже скатерти...
Мы задумали дело правое,
Дело правое, думу честную:
Мы царицу, шлюху поганую,
Призадумали с трону спихивать...
Мы дворян господ на веревочки,
Мы дьячков да ярыг на ошейнички,
Мы заводчиков на березоньки,
А честных крестьян на волю вольную.
В центре деятельности Чернышевского стоит его кипучая
борьба за отмену крепостного права и за крестьянскую
революцию в России.
20 ноября 1857 года последовал так называемый «вы¬
сочайший рескрипт» на имя «Виленского военного, Грод¬
ненского и Ковенского генерал-губернатора». Царь разре¬
174

шал дворянству указанных губерний приступить к состав¬
лению проектов относительно помещичьих крестьян.
За первым рескриптом последовал второй — 5 декабря
того же года — на имя с.-петербургского военного генерал-
губернатора, затем третий, четвертый, пятрш, десятый. Все
они были скроены на один манер. Царь удовлетворяет-де
желание дворян-помещиков улучшить и упрочить быт сво¬
их крестьян. Дворянство же, как превыспренно выража¬
лись крепостники-помещики Нижегородской губернии, «все¬
гда стремясь содействовать высоким и благим предначерта¬
ниям возлюбленного своего монарха... изъявило желание...
и полную готовность исполнить его священную волю».
«Губернские комитеты» были открыты повсеместно. В дни
их открытия в соборах отслужили молебны. Губерна¬
торы произнесли подобающие столь важному случаю речи,
предводители дворянства отвечали. Комитеты занялись
устройством своих канцелярий.
Рост промышленности и — наличие принудительного кре¬
постного труда, тормозившего развитие вольнонаемного
труда, промышленное предприятие и рядом — крепостная
вотчинная мануфактура, рост как внешнего, так и внутрен¬
него рынка, рост городов, расслоение среди крестьянства
и — страшно низкий уровень производительности труда в
сельском хозяйстве, жесточайшая эксплоатация крестьян¬
ства помещиками-крепостниками и — крестьянские «бун¬
ты»,— эти важнейшие противоречия жизни России той эпо¬
хи требовали отмены крепостного права.
Поражение царизма в Крымской войне, как и рост кре¬
стьянских «бунтов» против крепостничества, вынудили цар¬
ское правительство во второй половине пятидесятых годов
начать подготовку отмены крепостного права, а в 1861 го¬
ду отменить его.
Издавна русское крестьянство отвечало на гнет царизма
и помещиков восстаниями, являвшими собой настоящую
картину народного движения. Под тяжестью самодержав¬
ного, боярского и дворянского гнета массы поднимались на
борьбу против угнетателей, — таковы известные движения
во главе с Иваном Болотниковым, Степаном Разиным и за¬
тем Емельяном Пугачевым. Эти движения ярко вы¬
ражали стихийное возмущение крестьянских масс против
феодального гнета, выражали отношение народа к враж¬
дебным властям.
176

Крестьянские восстания далеко не закончились движе¬
нием, связанным с Пугачевым, как нередко изображали
историю буржуазные ученые. Неудачи восстаний не оста¬
навливали крестьян. Они все больше убеждались в спра¬
ведливости своих требований.
Тридцатилетнее царствование Николая I — период, не¬
посредственно предшествовавший крестьянской реформе
шестидесятых годов — отмечено небывалым дотоле ростом
восстаний.
Крестьянство не хотело больше ждать освобождения от
крепостной неволи, хотело, взять его силой.
Статистика крестьянских волнений обязывает отбросить
прочь утверждение буржуазных историков, будто в период
подготовки реформы 1861 года, пока заседали Губернские
комитеты, Главные комитеты и другие комиссии «по улуч¬
шению быта крестьян», крестьянство терпеливо-де и мол¬
чаливо ждало воли от царя и правительства.
Крестьянство волновалось все настойчивей, считая зем¬
лю своей кровной, а не помещичьей собственностью.
Свой протест против крепостного права крестьяне выра¬
жали массовыми уходами от помещиков, отказами работать
на крепостника, выполнять установленные «крестьянские
повинности».
Крепостное состояние крестьян уже представлялось пра¬
вительству и помещикам пороховым погребом, как выразил¬
ся шеф жандармов граф Бенкендорф. Даже буржуазные
историки признают, что призрак новой пугачевщины вечно
пугал дворянство и напоминал о необходимости покончить
с крепостным правом.
В 1860 году К. Маркс писал в письме к Энгельсу о
«движении рабов в России», наряду с «американским дви¬
жением рабов», как о самом великом событии в мире в то
время.
Сила экономического развития, втягивавшего Россию на
путь капитализма, заставила царское правительство отме¬
нить крепостное право.
Вся подготовка реформы проводилась в строжайшей бю¬
рократической тайне.
Без преувеличения можно сказать, что дело «освобожде¬
ния» крестьян велось в придворных сферах и правительст4
венных кругах, как тайный заговор против крестьян.
После опубликования «высочайших рескриптов» царь
176

предпринял путешествие по нескольким губерниям. Встре¬
тившись с вологодским дворянством, царь глухо и сдер¬
жанно выразил надежду, что оно «совершенно сочувствует»
его желаниям и «будет способствовать общей пользе по
крестьянскому делу».
С тверским дворянством царь был уже несколько
откровеннее: «Вы знаете, — говорил Александр II твер¬
ским дворянам, — как ваше благосостояние мне близко к
сердцу».
И уже совсем разоткровенничался царь с московскими
предводителями дворянства. Он напомнил, что еще
в 1856 году говорил им о необходимости приступить к из¬
менению крепостного права: «надобно, чтоб оно началось
лучше сверху, нежели снизу». «Я люблю дворянство,—
говорил царь московским крепостникам,— считаю его пер¬
вою опорой престола. Я желаю общего блага, но не же¬
лаю, чтобы оно было в ущерб вам, всегда готов стоять за
вас...».
На первых порах опубликование царских рескриптов по¬
селило беспокойство в дворянско-помещичьих кругах. Оно
не замедлило отозваться новым приливом ярости помещи¬
ков против крестьян.
Известный в то время наблюдатель деревни П. И. Якуш-
кин рассказывает в своих очерках о целом ряде виденных
им проявлений тревоги крепостников по поводу предстоя¬
щего «освобождения».
1 — «А крепостных крестьян не будет? Крепостных совсем
не будет?—с ужасом спрашивала одна помещица.
—	Совсем не будет.
—	Ну, этого я не хочу,— объявила барьгня, вскочив с
дивана. — ...Решительно не хочу! Поеду сама к государю
и скажу: я скоро умру, после меня пусть что хотят, то и
делают, а пока я живу, я этого не хочу.
—	Как, у меня отнимать мое!—рассуждал другой поме¬
щик.—Ведь я человеком владею: мне мой Ванька приносит
оброку в год по пятидесяти целковых...».
М. Е. Салтыков-Щедрин сатирически описывает некую
помещицу Падейкову, с ужасом услыхавшую о предпола¬
гаемом «освобождении крестьян». Падейкова удивлялась:
«Всегда видишь (во сне.— И. И.), что-нибудь приятное:
или по ковру ходишь, или по реке плывешь, или вообще
что-нибудь на пользу делаешь, а нынче просто-напросто
12 Жизнь Чернышевского
177

привиделось какое-то большущее черное пятно: так будто
и колышется перед глазами — то налево повернет, то на¬
право пошатнется, то будто под сердце подступить хо¬
чет...»
Буржуазно-либеральные историки и публицисты стара¬
лись представить реформу 1861 года «светлой весной»
России. Эти историки и публицисты изображают ход кре¬
стьянской реформы, как ожесточенную борьбу двух пар¬
тий: Александра II вкупе с «великой княгиней» Еле¬
ной Павловной и «великим князем» Константином Нико¬
лаевичем и правительством — с одной стороны, и помещи¬
ками-крепостниками — с другой. Просвещенное либеральное
меньшинство, пренебрегши-де личной карьерой и даже лич¬
ной безопасностью,— «бойцы за свободу народа», — оказа¬
ли поддержку «благому почину правительства», несмотря
на клевету, доносы, преследования... Нужно, утверждают
многие буржуазные историки и публицисты, отдать спра¬
ведливость правительству, «сумевшему»-де в ходе реформы
оградить интересы крестьян лучше, чем это могли бы сде¬
лать они сами.
На деле, как показал Ленин, борьба крепостников и ли¬
бералов велась внутри господствующего класса из-за меры
и формы уступок. Либералы, как и крепостники, охраняли
собственность и власть помещиков, не помышляя, конечно,
о свержении этой власти.
О свержении помещичьей власти мечтали крепостные
крестьяне и защитники их Интересов, видевшие крепостни¬
ческий характер совершаемой реформы. Этих защитников-
революционеров было очень мало, они вели берьбу за на¬
родные, крестьянские интересы, против помещичьего царя
и его правительства, против либералов и крепостников.
Во главе их стоял Н. Г. Чернышевский.
2
Пока нельзя было сколько-нибудь открыто говорить в
печати о крепостном праве в России, Чернышевский при¬
бегал к искусным иносказаниям.
В годы подготовки крестьянской реформы он, захвачен¬
ный перспективой освобождения крестьян, помещает в
«Современнике» целый ряд своих статей и обзоров, неиз¬
178

менно требующих отмены крепостного права и широкого
обеспечения экономических и политических интересов кресть¬
янских масс. Одну за другой пишет он статьи по «кресть¬
янскому вопросу».
В письмах к отцу он сообщает, что в Петербурге, как и
по всей России, все заняты исключительно вопросом об
уничтожении крепостного права. Дворяне, свидетельствует
Чернышевский, ропщут, бранятся, угрожают. «Они вообра¬
жают будто составляют в государстве самобытную и очень
крупную силу,— а на самом деле они дышат на свете толь¬
ко поддержкою со стороны правительства»
Бдительно следит Чернышевский за каждой появляю¬
щейся в печати (главным образом в «Журнале землевла¬
дельцев») статьей по «крестьянскому вопросу»; в «Совре¬
меннике» он дает свои обзоры «Журнала землевладельцев»,
полемизирует с ним, опровергает его доводы, разоблачает
планы крепостников.
С полным правом писал о себе Чернышевский, уже спу¬
стя двадцать лет после борьбы, которую он вел в период
подготовки освобождения крестьян, что даже среди сторон¬
ников отмены крепостного права он имел о ходе дела мне¬
ние, существенно отличавшееся от мнений большинства
людей, высказывавшихся по этому вопросу.
Опубликование царских рескриптов и последовавшее за
ними создание Губернских комитетов, которые должны бы¬
ли практически подготовить условия отмены крепостного
права, на первых порах породили некоторые надежды Чер¬
нышевского. Он надеялся, что наконец-то действительное
освобождение крестьян будет проведено. Лишь на мгно¬
венье он поддался обольщению, подобно Герцену, писав¬
шему в «Колоколе» по поводу царских рескриптов,—и это
одна из тягчайших либеральных ошибок революционера
Герцена,— что имя Александра II принадлежит истории,
так как начало освобождения крестьян сделано им. Так
и Чернышевский, страстно желавший освобождения кре¬
стьян, в первое мгновение приветствовал царские рескрип¬
ты. Правда, уподобляя отмену крепостного права реформам
Петра, признавая, как писал Чернышевский в статье «О
новых условиях сельского быта», «историческое значение»
уничтожения крепостного права в России, «возвеличивая»
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 272.
12*
179

инициативу царя, Чернышевский давал понять, что же
происходит вокруг, как невыносимо тяжело крепостное со¬
стояние. Но «из песни слова не выкинешь»; один миг
Чернышевский возлагал надежды на правительство в
осуществлении действительного уничтожения крепостного
права. Очень быстро, однако, он расстался с этими надеж¬
дами, увидев помещичье-крепостнический характер дейст¬
вий царя и правительства.
Убедившись в этом, он стал отстаивать свою действи¬
тельно-народную, революционную программу освобождения
крестьян.
Чернышевский видел, что дело освобождения крестьян
находилось целиком в руках правительства и крепостни¬
ков-помещиков. И ничего хорошего для крестьян он не
ждал от таких «освободителей». Он горячо оспаривает
высказанное (в «Журнале землевладельцев») мнение, что
«не должно допускать крестьян к участию» в выработке
условий освобождения. Чернышевский яростно возражает
против этих помещичьих ограничений прав крестьян. Он
доказывает, что дела могут считаться правильно ведущимися,
когда выслушиваются обе стороны; не могут быть условия
продиктованы одной стороной, то есть помещиками, без
согласия другой стороны, то есть крестьян.
Слабость успехов земледелия, медленность в росте насе¬
ления, неудовлетворительность состояния путей сообщения,
торговли, промышленности, самое крепостное право, по мне¬
нию Чернышевского, коренной ■своей причиной имеют «со¬
стояние нашей администрации», то есть государственного
устройства.
«Если крепостное право держалось до сих пор,—писал
Чернышевский,— то оно было обязано такой продолжи¬
тельностью своего существования только дурному правле¬
нию», то есть, как отлично понимал читатель,— государ¬
ственной власти, самодержавию.
В крепостном праве видел Чернышевский причину ни¬
щеты народа и всей отсталости страны. Не может расти и
увеличиваться население, пораженное бедностью настолько,
что у него отнята возможность вести сколько-нибудь нор¬
мальную и здоровую жизнь. Не может выйти из бедности
народ, дурно управляемый.
Человек может хорошо работать только тогда, когда
никто и ничто не мешает его труду, не отнимает у него
1В0

результатов труда. Этой-то уверенности нет у крепостного
крестьянина, работающего на хищника-крепостника.
И Чернышевский указывал, что бедность и нищета кре¬
стьянских масс при системе крепостного права основаны на
«дурном управлении», на состоянии администрации, то есть
государственной власти. Он проводил эту свою мысль
через преграды цензуры, хотя это далеко не всегда ему
удавалось,— например из его статьи «Суеверие и правила
логики» цензурой были изъяты места, в которых Черны¬
шевский с наибольшей отчетливостью проводил эту свою
излюбленную мысль. Он указывает, что дело не в отдель¬
ных лицах, а в господствующей системе. При самых благо¬
намеренных начальниках, указывает он, порядок дел оста¬
вался таким же, каким был при «дурных администра¬
торах».
Должности продаются с формального торга. Суда и
управы нет; грабительство — повсеместное. Оно владычест¬
вует везде — в канцелярии губернатора, в губернском пра¬
влении, по всем ведомствам и инстанциям. Царит взяточ¬
ничество. Дела ведутся беззаконно, произвольно. Ни пра¬
вильный ход государственного управления, ни правосудие
не возможны при крепостном праве, в корне противореча¬
щем разумности, экономическим и политическим интересам
народа и государства.
Власть на поводу у дворянства. Справедливость, уваже¬
ние к достоинству человека не примиримы с крепостным
правом. И Чернышевский, воюя против крепостников, дока¬
зывает разорительность крепостного права для всей нации,
гибельность крепостничества.
Отмена крепостного права должна привести к установле¬
нию человеческих отношений. Пока господствует кре¬
постное право, земледелие находится и будет пребывать
в жалком состоянии. Крепостное право не могло содейство¬
вать развитию духа предприимчивости, оно ослабляло, по¬
давляло народную энергию, вселило в крестьян дух заби¬
тости.
Чернышевского возмущает барская клевета на народ,
обвинение его в лености. Это было тогда, среди крепост¬
ников, распространенное возражение против отмены кре¬
постного права: если дать крестьянину земли столько,
сколько нужно, чтобы она кормила его, то он все остаю¬
щееся от труда время «пролежит на боку».
181

«Не обманывают ли нас глаза и уши,— с возмущением
писал Чернышевский. — ...О ком это говорится, что он
ленив? О каком-нибудь итальянце или арабе? Нет, о рус¬
ском мужике. Почему бы не говорить также, что у русского
мужика белые руки с изящно обточенными ногтями, что
он любит играть в преферанс, что он обыкновенно обедает
на фарфоровом сервизе?» — едко спрашивает Чернышев¬
ский защитников крепостного права. — «...Нет в Европе,—
продолжает он, — народа более усердного к работе»1. И он
доказывает, что при современном ему государственном
устройстве мужику приходится выбиваться из сил,—только
бы свести концы с концами...
«Грех нам и стыдно,— возмущается Чернышевский кле¬
ветническими доводами защитников крепостного права, —
говорить о недостатке охоты к работе у русского мужика».
И он горячо обвиняет дворянство в том, что оно судит
о русском крестьянстве «по своему образу и подобию». Ка¬
чества других классов дворянство понимает сообразно сво¬
ей собственной натуре.
Нельзя здесь не вспомнить, как товарищу Сталину при¬
шлось разоблачать подобные же клеветнические утвержде¬
ния против русского народа уже в наше время. Товарищ
Сталин отвечал немецкому писателю Эмилю Людвигу:
«В Европе многие представляют себе людей в СССР по-
старинке, думая, что в России живут люди, во-первых, по¬
корные, во-вторых, ленивые. Это устарелое и в корне не¬
правильное представление. Оно создалось в Европе с тех
времен, когда стали наезжать в Париж русские помещики,
транжирили там награбленные деньги и бездельничали.
Это были действительно безвольные и никчемные люди.
Отсюда делались выводы о «русской лени». Но это ни в
какой мере не может касаться русских рабочих и крестьян,
которые добывали и добывают средства к жизни своим
собственным трудом. Довольно странно считать покорными
и ленивыми русских крестьян и рабочих, проделавших в ко¬
роткий срок три революции, разгромивших царизм и бур¬
жуазию и победоносно строящих ныне социализм» 1 2.
1	Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», т. II,
стр. 88.
2	И. Сталин, «Беседа с немецким писателем Эмилем Людви¬
гом», стр. 7.
182

Чернышевский доказывал, что от уничтожения крепост¬
ничества выиграет не только крестьянство. Возродится все
государство, увеличатся государственные доходы, возникнет
правосудие, разрастется промышленность и торговля, смяг¬
чатся нравы, ослабеют пороки. Крепостное право противо¬
речит здравому экономическому расчету.
В борьбе с крепостниками и либералами Чернышевский
доказывал, что нельзя считать обязательный труд крестья¬
нина на помещика способом уплаты выкупа. Основною чер¬
той крепостной зависимости крестьян как раз и был обя¬
зательный труд. Сохранить обязательный труд — значит,
по существу, сохранить крепостное право.
Раз экономические интересы государства, как доказывал
Чернышевский, настойчиво требуют уничтожения крепост¬
ного права, а уничтожение его приведет к возрождению
всей экономической жизни страны, увеличатся государст¬
венные доходы, разовьется промышленность, торговля, пути
сообщения, то есть выиграет вся нация, следовательно, по
мнению Чернышевского, и расходы должна нести вся
нация.
Аграрная программа Чернышевского состояла в идее
революционного захвата крестьянством всей помещичьей
земли, земли, составляющей собственность народа, а не
кучки крепостников-помещиков.
Чернышевский занимал революционно-демократическую
позицию, отстаивая безвозмездное отчуждение у помещи¬
ков крестьянского труда и наделов.
С 1860 года Чернышевский вынужден был прекратить
сколько-нибудь открытое обсуждение освобождения кресть¬
ян в печати; цензурный комитет вовсе запретил касаться
в печати «крестьянского вопроса». Чернышевский снова
прибегает к иносказаниям. Снова пишет он «эзоповым
языком», будто бы о каких-то английских колониях, об
освобождении английских невольников, о британских неграх,
о вест-индском невольничестве. Чернышевский говорит об
«убийственных страданиях» вест-индских невольников, при¬
теснениях со стороны эксплоататоров, вымирании среди
невольников, лишенных всех гражданских и человеческих
прав. Всем этим Чернышевский иносказательно говорил о
положении крепостных крестьян в России.
183

3
Тем временем бюрократическое, царистско-помещичье
«освобождение крестьян» медленно продвигалось.
В Редакционную комиссию уже стеклись для рассмотре¬
ния проекты Губернских дворянских комитетов.
Монархисты уже сформулировали свою «установку», как
выразился в одном письме Б. Н. Чичерин: «пропустить
крестьян через чистилище срочно-обязанных отношений»1.
Существует документ, по нашему мнению, в высшей сте¬
пени ярко рисующий обстановку проведения реформы. Ви¬
димо, царь и правительство отдавали себе отчет в антина¬
родном характере «крестьянской реформы», которую они
собирались провести и провели.
Пометки Александра II на записке, поданной ему мини¬
стром внутренних дел Ланским, ярко показывают, как
смотрели царь и правительство на реформу, и обличают
крепостнический замысел ее.
В преддверии реформы царь и правительство, как и все
крепостники, ожидали, что на проводимую реформу народ
ответит восстаниями, ибо совсем не такой воли он ждал.
Было решено учредить ряд генерал-губернаторств с самы¬
ми широкими особыми полномочиями. Сомнения Ланского
в необходимости дополнительных, облеченных огромной и
чрезвычайной властью, генерал-губернаторств вызвали гнев
Царя.
Министр указывал в своей записке, что народ не со-
противляется-де, а сочувствует намерениям правительства.
Такой взгляд министра не отражал действительного поло¬
жения вещей, но дело не во взгляде министра, а в замеча¬
ниях царя. Он написал: «Все это так, пока народ находится
в ожидании, но кто может поручиться, что когда новое по¬
ложение будет приводиться в исполнение и народ увидит,
что ожидание его, т. е. свобода, по его разумению не сбы¬
лось, не настанет ли для него минута разочарования? То¬
гда уже будет поздно посылать отсюда особых лиц для
усмирения...» 2 Красноречивейшее признание!
Авторы и проводники реформы ожидали народного вос-
1 Б. Н. Чичерин, Воспоминания. «Путешествие за границу»,
стр. 64.
г Цит. .по книге «Эпоха великих реформ», Исторические справ¬
ки, Гр. Джаншиева, 1898 г., стр. 43.
1Я4

стания в ответ на «волю», которую они готовили крестьян¬
ству.
Министр уверял, что вряд ли следует опасаться затруд¬
нений. Царь написал на министерской «записке»: «На¬
против, того-то и должно опасаться», «дай бог (т. е. чтобы
все прошло гладко. — И. Н.),но этой уверенности, по все¬
му до меня доходящему, я не имею». «Мы,—писал царь,—
должны быть готовы ко всему».
Для проведения «освобождения крестьян» царь и прави¬
тельство считали недостаточной существующую полицей¬
скую и военную власть; они ждали крестьянского восста¬
ния в ответ на «даруемую» ими «волю»; они понимали, что
не такой свободы ждало крестьянство, и не обманывались
на этот счет.
Народ хотел воли и земли, полного освобождения от по¬
мещичьего гнета и истинно справедливого освобождения —
экспроприации помещичьих земель.
19 февраля 1861 года царь подписал «освобождение», а
5 марта оно было опубликовано, после четырехлетней под¬
готовки в тайниках правительственных канцелярий.
Буржуазно-либеральные историки и публицисты поста¬
рались расписать и разукрасить этот плод крепостнического
творчества. Наперебой они сообщали, как Александр II,
подписывая «волю», в эту «торжественную святую мину¬
ту» «остался один, наедине со своей совестью», без свиде¬
телей, как царь в «лихорадочном волнении» подписал гу¬
синым пером «Положения...» «Свершилось! Жребий бро¬
шен! Рубикон перейден!»—так напыщенно писала о реформе
либерально'-буржуазная публицистика.
Буржуазные историки и публицисты, как ни искали, во
всей всемирной истории не много находили дней, подобных
19 февраля 1861 года. «Либеральные соловьи», как вы¬
разился Салтыков-Щедрин, выводили свои «либеральные
фиоритуры», во-всю старались расписать «медовый месяц
свободы».
Окончательный текст «Манифеста» составлен был для
пущей убедительности реакционером и мракобесом, москов¬
ским митрополитом Филаретом, который был, между про¬
чим, яростным противником какого бы то ни было осво¬
бождения крестьян от крепостной зависимости.
Лишь 5 марта «Манифест» огласили с церковных амво¬
нов. Видимо, для большей торжественности, в день объяв¬
185

ления царского манифеста о «воле» в столицах по улицам
то и дело появлялись конные и пешие жандармские пат¬
рули с заряженными ружьями. Петербургский генерал-
губернатор Игнатьев накануне дал инструкции воинским
частям с указаниями, куда и каким полкам прибыть и быть
в боевой готовности.
Собравшиеся в Зимнем дворце «освободители» внима¬
тельно и пугливо прислушивались к уличному шуму: ски¬
нутая с дворцовой крыши глыба снега, по признанию де¬
журившего в тот день во дворце свитского генерала, —
испугала обитателей дворца, ее гул приняли за выстрел.
Видимо, для большей торжественности, вместе с цар¬
ским манифестом о «воле», во все концы страны были по¬
сланы наделенные особыми полномочиями флигель-адъю¬
танты— «каратели», «усмирители», вводившие «свободу»
вооруженной силой.
Агенты III отделения усиленно собирали сведения о тол¬
ках и слухах, ходивших в народе. В доме министра вну¬
тренних дел был устроен особый телеграф для секретных
сношений с губернаторами. В полицейских участках
заготовили по несколько возов розог. «Полицейские,—
рассказывает современник1,—когда их спрашивали: «зачем
им вдруг понадобились розги в таком огромном количе¬
стве», не запинаясь, хотя и шопотом, отвечали: «для се¬
чения дворовых людей, которые перестанут слушать своих
господ». В полицейских участках были расположены «на
всякий случай» роты солдат. Дворникам полиция прика¬
зала наблюдать,, чтобы не собиралось более трех человек
и чтобы они подслушивали, о чем говорят. «Во всех ка¬
зармах, 	свидетельствует тот же современник,— сухопут¬
ных и кавалерийских полков роздали солдатам боевые пат¬
роны, а в артиллерийских — зарядили пушки».
В день «объявления воли» Чернышевский, утром, при¬
шел в Некрасову.
—	Так вот что такое эта воля. Вот что такое она,—
взволнованно, сжимая в руках лист манифеста, — сказал
Некрасов^
—	А вы чего же ждали?—ответил Чернышевский.—
Давно было ясно, что будет именно это.
1	Мы имеем в виду любопытные «Записки современника о
1861 г.» Эр. П. Перцова, впервые опубликованные уже после ре¬
волюции в «Красном архиве», т. XVI.
186

С величайшим недоверием принял народ «царскую во¬
лю». Очень скоро недоверие переросло в открытое негодо¬
вание.	4
Царь и помещики недаром ждали взрыва народного воз¬
мущения. Оно не замедлило сказаться, ярко окрасив собой
всю эпоху крестьянской реформы.
Народ ответил на царскую «манцыпацию», то есть эман¬
сипацию, новым взрывом возмущения и протеста, новой
волной крестьянских восстаний.
«Либеральные соловьи» изображали дело таким образом,
что манифест и «Положения...» не дошли-де до народа в ви¬
ду их объемистости, тяжелого стиля, витиеватости, малопо-
нятности народу «внешне» неуклюжего документа, полного
казенно-бюрократических фраз. Довольно жалка эта «ар¬
гументация» апологетов реформы 1861 года.
Народ ответил на эту реформу вещами посерьезнее тех,
что с возмущением отмечены крепостником кн. В. П. Ме¬
щерским в его воспоминаниях: «их» крестьяне после 19 фе¬
враля не приходили на пасху поздравлять своего барина.
Неплохо ожидание крестьянами царской «воли» выразил
поэт того времени П. Шумахер в стихотворении: «Кто она
така?»:
«Тятька, эвон что народу
Собралось у кабака:
Ждут ка'ку-то все свободу.
,	Тятька, кто она така?» —
«Цыц! Нишкни! Пущай гуторют,
Наше дело — сторона;
Как возьмут тебя да вспорют,
Так узнаешь, кто она!»1
Народ не хотел принять крепостнические «Положения о
крестьянах, вышедших из крепостной зависимости».
«Положения...» устанавливали, что крестьяне еще до
выкупа земли должны быть «временно обязанными» в те¬
чение двух лет. «Положения...» предоставляли помещику
право установления цены земли, выкупаемой крестьянами,
отводили крестьянам далеко не всю землю, которой
они пользовались и при крепостном праве. Помещики
получали право «отрезков» и отрезали лучшие, выгодней¬
1 П. Шумахер, «Стихотворения и сатиры», 1937 г., стр. 56.
187

шие земли, открыто грабя крестьян. Наделяя их зем¬
лею (которую они должны были «выкупить» у помещи¬
ков) , правительство полагало, что оно предотвращает об¬
разование в России рабочего класса. На деле реформа
ускорила образование в России''пролетариата; наряду с раз¬
витием промышленности, требовавшей рабочих, разорение
крестьянских масс все больше выталкивало людей из де¬
ревни на фабрики и заводы.
Крестьянин получал в результате реформы 1861 года
некоторую относительную личную свободу. Юридически
он не мог быть продаваем, обмениваем, подарен. Но
экономически и политически угнетение крестьян поме¬
щиками оставалось в полной силе и после отмены крепост¬
ного права. Остатки и пережитки крепостничества были
огромны.
Очень любопытно свидетельство П. Кропоткина, кото¬
рый в своих «Записках революционера» пишет, что для
помещиков «освобождение крестьян оказалось в сущно¬
сти выгодной сделкой. Так, например,—рассказывает Кро¬
поткин,— та земля, которую отец мой, предвидя освобож¬
дение, продавал участками по одиннадцать рублей за де¬
сятину, крестьянам ставилась в сорок рублей, то есть в
31/s раза больше. Так было везде в нашей округе. В Там¬
бовском же, степном имении отца,—продолжает Кропот¬
кин,— мир снял всю землю на двенадцать лет, и отец по¬
лучал вдвое больше, чем прежде, когда землю обрабаты¬
вали ему крепостные» *.
Ленин гениально определил существо и смысл реформы
1861 года. Он указывал, что поскольку крестьян «осво¬
бождали» помещики и дворянско-помещичье правительство
самодержавного царя, крестьяне вышли «на свободу» обо¬
дранные до нищеты,
Ленин, подчеркивая связь революционных событий 1905
года с «крестьянской реформой», говорил: «1861 год по¬
родил 1905-ый».
Ленин теоретически и политически разбил народников,
утверждавших, что реформа 1861 года принципиально вра¬
ждебна развитию капитализма в России. Он доказал, что
эта реформа явилась одним из моментов смены в России
1 П. Кропоткин, «Записки революционера», изд. 1920 г.,
стр. 105.
188

феодально-крепостнического способа производства буржу¬
азно-капиталистическим способом производства, что рус¬
ский крестьянин, освобождаясь в 1861 году от крепо¬
стной системы, вступал в условия буржуазных обществен¬
ных отношений.
Реформой 1861 года Россия, по словам Ленина, делала
шаг по пути превращения феодальной монархии в буржу¬
азную монархию.
«Пресловутое «освобождение» (т. е. реформа 1861 г.—
И. Н.), — писал Ленин, — было бессовестнейшим грабежом
крестьян, было рядом насилий и оплошным надругатель¬
ством над ними. По случаю «освобождения», от крестьян¬
ской земли отрезали в черноземных губерниях свыше
Vs части. В некоторых губерниях отрезали, отняли у кре¬
стьян до 1/з и даже до 2/s крестьянской земли. По случаю
«освобождения», крестьянские земли отмежевывали от по¬
мещичьих так, что крестьяне переселялись на «песочек»,
а помещичьи земли клинком вгонялись в крестьянские,
чтобы легче было благородным дворянам кабалить кре¬
стьян и сдавать им землю за ростовщические цены. По
случаю «освобождения», крестьян заставили «выкупать»
их собственные земли, при чем содрали вдвое и втрое вы¬
ше действительной цены на землю. Вся вообще «эпоха ре¬
форм» 60-х годов оставила крестьянина нищим, забитым,
темным, подчиненным помещикам-крепостникам и в суде,
и в управлении, и в школе, и в земстве» Ч Ленин называл
«великую реформу» крепостнической реформой, проводи¬
мой крепостниками буржуазной реформой. Крестьянин,
вырываясь из-под власти крепостника, становился под
власть денег, попадая в условия товарного производства,
растущего капитализма.
Ленин считал 19 февраля 1861 года началом в России
буржуазной эпохи, выраставшей из крепостнической эпохи.
4
Ф. Энгельс писал в восьмидесятых годах: «Так называ¬
емое освобождение крестьян (в России.— И. Н.) создало
безусловно революционное положение, поставив крестьян
1 В. И. Ленин, Соч., т. XV, стр. 142.
189

в такие условия, при которых они не могут ни жить, ни
умереть»
Даже по официальным данным, 1861 год был годом
крестьянских восстаний против реформы 19 февраля.
Сотни восстаний, широко охвативших десятки тысяч кре¬
стьян, отказывавшихся дальше работать на барщине, пла¬
тить оброк, подписывать так называемые «уставные гра¬
моты», — это был ответ крестьянских масс на царскую
«волю».
Самодержавие со страшной жестокостью подавляло
вспышки народного гнева против угнетателей. Наиболее
известны Безднинское и Кандеевское крестьянские восста¬
ния, ярко выражавшие собой революционный протест кре¬
стьянских масс против реформы 19 февраля.
В с. Бездна бывшей Казанской губернии объявление
царской «воли» 19 февраля вызвало протест крестьянских
масс.
Известие о кровавой расправе генерала Апраксина и его
отрядов с крестьянским восстанием вызвало ликование сре¬
ди казанских помещиков. Один из современников писал по
поводу этого ликования: «Главное, что теперь высказы¬
вается,— это какое-то каннибальское неистовство дворян...
Как прежде они все боялись бунтов, так теперь не могут
скрывать своей неистовой радости, что их взяла. Апраксин,
который, пока жил в Казани, слыл у них за дурака и не¬
уча, теперь возведен в герои и ему готовят овации» 1 2.
Не менее известно восстание в Пензенской губернии,
куда был послан объявлять «волю» свитский генерал Дре-
някин. Современник3, оставивший свои записки о событиях
1861 года, уже цитировавшиеся нами, резонно замечает,
что флигель-адъютанты, проводившие на местах уничто¬
жение крепостного права, да и правительство, и царь,
смотрели на крестьян, как на неприятеля, вторгшегося в
пределы отечества.
Столкнувшись с «бунтом» крестьян Кандеевки, бравый
генерал испрашивал телеграммой у царя разрешение «ре¬
шить виновников» по своему суду. Царь, разумеется, раз¬
решил.
1	«Летописи марксизма», VII—VIII, стр. 61. «Письмо ©.Энгельса
к неизвестному о русских делах».
2	«Голос минувшего», 1917 г., сентябрь—октябрь.
3	Эр. Перцов.
190

Полилась крестьянская кровь.
Как и в Бездне, и в других местах, убитые и раненые
крестьяне покрыли собой землю, за которую восстали.
Крестьянские «бунты» шестидесятых годов, при всей
своей грозности, не смогли еще не только уничтожить, но
и поколебать самодержавие. Среди угнетенных масс еще не
было передовой ведущей силы — революционного рабо¬
чего класса. Крестьянские восстания эпохи шестидесятых
годов не имели решающего успеха, ибо не сочетались еще
с рабочими восстаниями, которые бы возглавили крестьян¬
ские движения и руководили ими.
Как учат, обобщая опыт исторического развития, Ленин
и Сталин, только такое сочетание сил могло привести к
цели. Условий такого сочетания еще не было в эпоху
реформ шестидесятых годов.
Когда в России созрел рабочий класс, поднялся во гла¬
ве со своей партией на революционную борьбу, поведя за
собой крестьянские массы, — революция победила.
В эпоху реформы 1861 года высоким уровнем полити¬
ческого сознания обладали лишь отдельные революционе¬
ры, прежде всего Чернышевский.
Он и выразил это сознание полнее и отчетливее всех,
в непримиримой борьбе с крепостниками и либералами. Он
обличал обманную крепостническую суть «крестьянской ре¬
формы» 1861 года, защищал интересы угнетенных кре¬
стьянских масс, представлял тогда великую историческую
демократическую тенденцию развития России, отстаивал
идею свержения самодержавия, гнета помещиков, уничто¬
жения эксплоатации.
Отношение к «крестьянской реформе» со стороны ре¬
волюционной демократии, во главе с Чернышевским, запе¬
чатлено в двух публицистических документах большой
политической силы, однако в то время не увидевших све¬
та,— в прокламации «Барским крестьянам от их доброже¬
лателей поклон» и в статье «Письма без адреса» Черны¬
шевского.
В «Современнике», своем боевом органе печати, Чер¬
нышевский вынужден был молчать. Он не мог сколько-ни¬
будь открыто высказать свою революционную точку зре¬
ния на проводимую царем и правительством, вкупе с по¬
мещиками, «крестьянскую реформу». Само молчание Чер¬
нышевского, столь много писавшего об освобождении кре¬
191

стьян до реформы, было весьма красноречиво и многозна¬
чительно.
В романе «Пролог» Волгин говорит, что не может пи¬
сать того, что хочет. «Что я могу отрицать ? — восклицал
Волгин.— Может ли немой отрицать?» Так и Чернышев¬
ский чувствовал себя немым, не имея возможности выра¬
зить свое подлинное отношение к реформе.
В начале 1862 года он все же делает попытку высказать
в «Современнике» свои мысли. Он пишет «Письма без
адреса». Но вся статья была перечеркнута цензорским ка¬
рандашом, запрещена и тогда не увидела света; впервые
она была опубликована уже спустя двенадцать лет, за гра¬
ницей, в нелегальной русской печати.
В целях маскировки статья называлась «Письма без ад¬
реса». Но на самом деле письма адресовались Александ¬
ру II. «Вы недовольны нами, — писал Чернышевский, — Это
пусть будет как вам угодно... мы не ищем ваших одобре¬
ний». И Чернышевский указывает, что для его трудов,
имеющих единственную цель — быть полезными русскому
народу, есть судья, который— увы!—не может еще про¬
износить оценку. Этот судья — народ.
Чернышевский прямо указывает, что крестьянские массы
не принимают предписанных «Положениями...» 19 фев¬
раля уставных грамот, то есть так называемых «соглаше¬
ний» с помещиками, диктуемых помещиками же.
Тяжело было, говорит Чернышевский, для крепостных
крестьян и вредно для государства крепостное право. Он,
анализируя положение в начале «крестьянского дела», то
есть в эпоху подготовки реформ, отмечает наличие четы¬
рех сил: во-первых, бюрократической власти, во-вторых —
просвещенных людей, находивших нужным уничтожение
крепостного права, то есть «либералов», в-третьих — поме¬
щиков, противившихся реформе в силу своих экономиче¬
ских интересов, и, наконец, в-четвертых — крепостных
крестьян, страдавших от крепостного права.
Но соотношение этих сил было неравно. Крепостное пра¬
во основывалось на дворянско-помещичьей государственной
власти. И потому, указывает Чернышевский, отмена его
проводилась бюрократически и «в пристрастии к дворян¬
ству». «...Результат, — пишет Чернышевский, — оказался
такой, что изменены были формы отношений между поме¬
щиками и крестьянами с очень малым, почти незаметным
192

1
UAfyfabV facers
*	*4*^* fa А
^£4*^	fa -
HtJkAfA&<,AA	ТУ^А'г а^ЛЛ
«*<> /Ztz •Mt^w^r*^****	№*■ istfyw1* tyys,
Ъишу/Ни fa-	• - AA<ts> *S(A	И<4г* tAtJf
•tot+ttZA	fat-, fa. t/^>пл <ла*'**>** ■
и'4*И<	лу^ ^<" tfuU с/жГ?>Уу‘
)^Л«*4y*A*x4vbfy*.AcfX«l ^р^МА-ГМА, yfau-f	m/<z
f* уje+f	vuytlWj fa tjftvn* <Лл} frtfAj Jhilf jfKA	?'Mt-^ял
fc-faypmy fafa tytt-nyr*'*,*
HtUfvAs	t*^c.irwiy <4mA A&£y4
9* А ф^1*?***^**y*™4< сАеСЫг^ь 'f^A^A.o * yt^y	t
%^А+е*н*4* faints: *V>4	?г}Л1-<лА^	/faeirif	jfytm
^np fit fa, ПгАл1 hit » Jtjestvi	X<X<^<	'7t*»<m-’'
fa *”**&«(** fcwpyrmJ). frf/А4Л j/Utfa tu{	^4r& AAr£-
•me К-тци<4*-{ 9rr\9 faufattt A'J«^<r»<A ■ f /i *.vy',S<^
9hU»<*JptrfuAt'HrA'f *yAh9t/-ft4.fa Аы*1
ifi	4444/Syr ЛЛ«-7 Xz<z<4 #•**. fa*M -4*rb^9-cA. ^
fy««4 Ж An	ьулРъу ц t^, уД/к/Г
^уД /Н<С «у Д /* « ,	АЫ*А/, ItfaAtfa»*,yi^HUyybn9 HaaA^UA ^у/лА
Jy.<**A* /а £4 j&uty*. *+*t*9
^Л'^тк^ч- fat* ifa^fa АаА^^ГсА	j
Первая страница списка прокламации «Барским крестьянам
от их доброжелателей — поклон»

изменением существа прежних отношений. Этим думали
удовлетворить помещиков... Предполагалось сохранить сущ¬
ность крепостного права, отменив его формы... дворянство
видело, что власть старалась сделать для него все, что
могла» *.
Так, Чернышевский сразу же после реформы 19 февра¬
ля отмечал ее крепостнический характер, единство целей и
действий правительства, власти и класса помещиков-
дворян.
Чернышевский указывает, что на первых порах крепост¬
ные крестьяне не поверили, что обещанная им воля огра¬
ничена только теми формальными переменами, которыми
отличаются «Положения...». Потому повсюду, говорит
Чернышевский, произошли столкновения между крепост¬
ными1 крестьянами и властью.
Целым рядом выкладок и цифр Чернышевский доказы¬
вает, что проведенное царем, правительством и помещи¬
ками уничтожение крепостного права ухудшило положение
крестьян. Так, если при крепостном праве с крестьян .бра¬
лось за одну десятину 2 р. 9 к., то после реформы
19 февраля, наряду с тем, что’ от крестьянской земли дол¬
жны быть отрезаны в пользу помещиков лучшие земли
(свыше ста тысяч десятин), за остающуюся худшую зем¬
лю крестьяне по новому положению должны платить
оброку по 2р. ЗОУг «. за десятину. Чернышевский пытался
в подцензурной статье доказать грабительский характер
проведенной реформы.
Но bi полной мере свою оценку реформы передовая ре¬
волюционная демократия дала в прокламации — «Барским
крестьянам от их доброжелателей поклон».
Вопрос об авторстве этого документа, о принадлежности
его Чернышевскому в исторической литературе считается
решенным, главным образом, благодаря положительному
свидетельству Н. В. Шелгунова — деятеля эпохи шестиде¬
сятых годов, указывающего, что именно Чернышевский на¬
писал прокламацию, о которой идет речь.
Юна — замечательный документ русской политической
мысли, "яркий образец революционной литературы в Рос¬
сии XIX века.	*
*1-1. Г. Чернышевский. «Избранные сочинения», Гиз,
1928 г., т. I, стр. 122.
13 Жизнь Чернышевского
193

Оценка реформы 19 февраля, данная в этой проклама¬
ции, показывает весьма высокий уровень политического
сознания лагеря Чернышевского в эпоху реформы.
Блестящий образец истинно народной литературы, про¬
кламация «Барским крестьянам...» сохраняет характерные
стилевые черты крестьянского' обращения, письма, кресть¬
янского разговорного языка и должна была бы, если бы
удалось ее распространить, дойти до самых широких кре¬
стьянских масс.
Сразу же в прокламации указывается, что в результате
19 февраля положение крестьян остается тяжелым. «Толь¬
ко в словах и выходит разница, что названья переменяют¬
ся. Прежде крепостными, либо барскими вас звали, а ноне
срочно-обязанными 1 вас звать велят; а на самом деле пе¬
ремены либо мало, либо вовсе нет». «...А по-нашему надо
сказать: вольный человек, да и все тут. Да чтобы не на¬
званием одним, а самым делом был вольный человек».
В прокламации говорилось, что в результате реформы
19 февраля крестьяне вовсе не стали свободными, что от
крестьянских земель будут отрезать лучшие земли, где че¬
твертую долю, где — третью, а где и целую половину, что
мужик попадает в новую кабалу к помещику, еще более
тяжелую, чем прежде.
За луга, сенокосы, за лес, за озеро, — за все будет кре¬
стьянин платить помещику, который и усадьбы сможет пе¬
ренести куда захочет. И пойдет мужик в батраки.
Прокламация объясняла, что нечего народу ждать сво¬
боды от царя. «Оболгал он вас, обольстил он вас. Не до¬
ждетесь вы от него воли какой вам надобно... Сам-то он
кто такой, коли не тот же помещик?	Волю, слышь, дал
он вам! Да разве такая взащравду-то воля бывает?» И ав¬
тор прокламации разъясняет, какая в действительности
нужна крестьянам воля. Это объяснение страдает некото¬
рой идеализацией так называемого демократического
устройства западноевропейских стран, рисует некоторые
буржуазно-демократические свободы, восхваляет общину.
Главное же — «чтобы народ всему голова был». И прокла¬
мация призывает крестьян к единодушию и собиранию сил,
к единению с солдатами, к обучению военному делу, «пле¬
1 В «Положениях...» указано «временно-обязанные», хотя во
время подготовки реформы проектировалось называть крестьян
«срочно-обязанными».
194

чом к плечу плотнее держаться, да команды слушаться, да
пустого страха не бояться, мужество иметь во всяком де¬
ле», запасаться оружием.
Прокламация понятным, доходчивым до крестьян язы¬
ком звала к единодушию, ибо «один в поле не воин». Нет
никакого толку в единичных, раздробленных восстаниях,
бунтах по отдельным селам; надо, чтобы все крестьяне го¬
товились. Наступит время, «ну, тогда и пришлем, — обе¬
щает автор,— такое объявление», что пора доброе дело,
то есть революцию, начинать.
Так пытался лагерь Чернышевского объяснить крестьян¬
ству сущность и смысл обманной (реформы 19 февраля
1861 года и призвать крестьянство к революции против
самодержавия и помещиков.
В романе «Пролог», рисующем эпоху шестидесятых го¬
дов1, написанном Чернышевским уже в ссылке, он возвра¬
щается к реформе 19 февраля.
(Некий усатый старик-крепостник признает, что надо то¬
ропиться с отменой крепостного права, не то грянет кре¬
стьянский бунт. «Помнят ли господа про пугачевщину?» —
многозначительно спрашивает «старик» своих собеседни¬
ков. «Крепостное право будет уничтожено,— говорит в ро¬
мане либерал Савелов,— но право собственности останется
священно».
А революционер Волгин (автобиографический образ ро¬
мана), видя крепостническую подготовку реформы, гово¬
рит: «Толкуют: «освободим крестьян». Где силы на такое
дело? —Еще нет сил. Нелепо приниматься за дело, когда
нет сил на него... станут освобождать. Что выйдет?.. На¬
турально, что: испортишь дело, выйдет мерзость... Эх, на¬
ши господа эмансипаторы, все эти ваши Рязанцевы с ком-
паниею!—вот хвастуны-то; вот болтуны-то; вот дурачье-
то...».
Волгин, видя, что дело отмены крепостного права в ру¬
ках помещичьей партии, и не ожидая потому для крестьян
ничего хорошего от намечающегося «освобождения», горя¬
чо возражает на указание, что есть-де колоссальная раз¬
ница (в данных условиях) между освобождением крестьян
с землею или без земли: «нет, — говорит Волгин (Черны¬
шевский),— не колоссальная, а ничтожная... Была бы ко¬
лоссальная, если бы ‘крестьяне получили землю без вы¬
купа. Взять у человека вещь, или оставить ее у человека,
13*
195

но взять с него плату за нее — это все равно. План по¬
мещичьей партии разнится от плана прогрессистов (т. е.
либералов.— И. Н.) только тем, что проще, короче. Выкуп
та же покупка».
Чернышевский мечтал о взрыве крестьянской револю¬
ции, которая бы действительно и решительно уничтожила
крепостное право, а с мим вместе весь строй самодержа¬
вия. В этом и состояла боевая политическая программа
Чернышевского в эпоху «крестьянской реформы». К ней,
проводимой крепостниками, революционер-демократ Чер¬
нышевский относился безоговорочно отрицательно, ибо, бу¬
дучи защитником крестьянских масс, он отлично понимал,
что этим массам проводимая реформа несет новую кабалу,
новые лишения.
«И он, —писал Ленин о Чернышевском, — протестовал,
проклинал реформу, желая ей неуспеха, желая, чтобы пра¬
вительство запуталось в своей эквилибристике между ли¬
бералами и помещиками и получился крах, который бы
вывел Россию на дорогу открытой борьбы классов»1.
Чернышевский боролся за «американский путь» разви¬
тия сельского хозяйства в России. Когда в эпоху рефор¬
мы 1861 года резко столкнулись крестьянские и поме¬
щичьи интересы, Чернышевский защищал крестьянские ин¬
тересы, отстаивая всеми возможными в его положении под¬
цензурного публициста способами путь крестьянской демо¬
кратической революции против самодержавия и поме¬
щичьего господства.
Возможность такой революции существовала и накануне
реформы 19 февраля и в первое время после нее. Но не
всякая революционная 'ситуация разрешается революцией.
Главные признаки революционной ситуации были нали¬
цо в России в эпоху «крестьянской реформы» 1861 года.
В эту эпоху были несомненны объективные изменения
в социально-политической жизни страны. Но «объектив¬
ных изменений» еще недостаточно. Нужна сила револю¬
ционного действия. Тогда еще не было сплоченного ре¬
волюционного класса, способного на массовое революцион¬
ное действие, не было силы, чтобы сломить господствовав-
. ший тогда строй, благодаря которому, по словам Энгель¬
са, русский царизм являлся в ту эпоху «последним убежи¬
1 В. И. Ленин, Соч., т. I, стр. 180.
9
196

щем и огромной резервной армией европейской реакции» 1.
Массы еще не созрели для революции, самым крупным
идейным представителем которой был тогда Чернышевский.
Вспомним, что первые мысли о желании революции в
России зародились в Чернышевском еще в годы его уче¬
ния. Вспомним его беседы с петрашевцем Ханыковым о
возможности и близости революции в России, о фактах
народного возмущения против царизма. Вспомним его за¬
писи в дневнике 1848—1850 годов — мечты об освобож¬
дении крестьян путем народной революции, о переходе
вла'сти в руки народа.
Ои был революционером, отчетливо понимал, что корен¬
ные вопросы общественного развития разрешаются не ина¬
че, как путем революции. Он указывал, что реформами
решаются второстепенные общественные дела, «но очень
важные для общества дела никогда так (т. е. путем ре¬
формы.— И. Н.) не делались».
«Великие полководцы, — писал Чернышевский, — ...из¬
вестны тем, что не жалели жертв для одержания победы...
Что о войне, то же самое надобно сказать и о всех исто¬
рических делах... Кто не хочет волновать народ, кому от¬
вратительны сцены, неразрывно связанные с возбуждением
народных страстей, тот не должен и брать на себя ведение
дела, поддержкой которого может служить только одушев¬
ление массы» 1 2. Это были взгляды последовательного, убе¬
жденного, готового итти до конца, революционера. Быть
может, они впервые в истории русской общественной мыс¬
ли были высказаны с такой определенностью. Чернышев¬
ский не боялся издержек революции, ради нее жертвовал
ими. Это очень важно, ибо нередко в прошлом революцио¬
неры совершали пагубные ошибки, останавливались перед
«издержками» революции, перед ее разрушительными си¬
лами, ошибки, подчас приводившие к неудачам революции.
У нас в России, до Чернышевского, дворянским револю¬
ционерам была присуща — ив этом одна из их важней¬
ших непоследовательностей как революционеров — извест¬
ная робость, фигурально выражаясь, перед разбитым во вре¬
1	Ф. Энгельс. Письмо к неизвестному о русских делах,
«Летописи марксизма», т. VII — VIII, стр. 61.
2	Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. V, стр. 407—
408.
197

мя революции изваянием. Чернышевский-революционер был
свободен от этой «ро<бости». Он знал, что революция гума¬
нистична не внешне, а по своему глубочайшему существу;
она охранит и сохранит действительно ценные «изваяния»
Чернышевский говорил свои замечательные слова, на ко¬
торые впоследствии любил ссылаться Ленин в борьбе про¬
тив оппортунистов и соглашателей: «Исторический путь —
не тротуар Невского проспекта; он идет целиком через
поля, то пыльные, то грязные, то через болота, то через
дебри. Кто боится быть покрыт пылью и выпачкать са¬
поги, тот не принимайся за общественную деятельность.
Она — занятие благотворное для людей, когда вы думае¬
те действительно о пользе людей...» *.
Вспомним признания молодого Чернышевского в начале
пятидесятых годов, что если в России будет революция,—
его ничто не остановит. Он будет, участвовать в ней на сто¬
роне восставших народных масс. Вспомним и переживания
молодого Чернышевского по поводу революционных собы¬
тий в Европе 1848 года, когда он, тогда двадцатилетний
студент С.-Петербургского императорского университета,
втайне от всех, осознавал себя революционером, республи¬
канцем, «партизаном» идей социализма и коммунизма. А
многие биографы Чернышевского изображали его мирным,
келейным «просветителем», чуждым идее революции, по¬
груженным только в научные занятия. Он был просветите¬
лем-революционером, боровшимся за революцию в России,
крестьянскую буржуазно-демократическую революцию.
Отсюда—жгучая ненависть Чернышевского к либерализ¬
му и либералам. Он обличал пустоту либерализма, «хло¬
потавшего об отвлеченных правах', а не благе народа»,
чуждом либералам. Он гневно клеймил либералов, тех, кто
«верил наполовину» и «отрицал наполовину».
«У либералов и демократов,— писал Чернышевский, —
существенно различны коренные желания, основные по¬
буждения. Демократы имеют в виду по возможности уни¬
чтожить преобладание высших классов над низшими в го¬
сударственном устройстве, с одной стороны — уменьшить
силу и богатство высших сословий, с другой — дать более
веса и благосостояния низшим сословиям...»1 2.
1	Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. VIII, стр. 37—38.
2	Его же, «Избранные сочинения», т. I, стр. 231.
198

Чернышевский указывает, что демократ непримиримо
враждебен аристократии. Он подчеркивает связь полити¬
ческого либерализма с реформизмом. «Конечно, — яз¬
вительно писал Чернышевский,—■ в отчаянии либерал мо¬
жет становиться радикалам, но такое состояние духа в нем
не натурально, оно стоит ему постоянной борьбы с самим
собою, и он постоянно будет искать поводов, чтобы избе¬
жать надобности в коренных переломах общественного
устройства (т. е. в революциях.— И. Н.), и повести свое
дело путем маленьких исправлений, при которых не нужны
никакие чрезвычайные меры» *. Либералы, указывает Чер¬
нышевский, хотят политической свободы, но так как
сна при сильных переворотах «страждет», то и самую сво¬
боду они хотят «вводить постепенно», понемногу, без
потрясений.
Условием политической свободы кажется либералам сво¬
бода печатного слова и парламентское правление. Но сво¬
бода слова — средство действительно демократической про¬
паганды, и потому эту свободу либералы держат в «тес¬
ных границах», чтобы она не- обратилась против них са¬
мих. Парламент? Но если в него будут входить предста¬
вители всей нации «в обширном смысле слова»,— про¬
зрачно намекает Чернышевский на демократические слои
общества,— то ведь могут в парламенте заявлять свои
права «радикально-демократические» тенденции, и потому
либералы обеспечивают участие в парламенте только
тем классам' общества, которым «довольно хорошо или да¬
же очень хорошо жить» при собственническом строе.
Либерализм понимает свободу формально, как отвлечен¬
ное право, как «отсутствие юридического запрещения». Но
юридическое разрешение, резонно замечает Чернышевский,
для человека имеет цену только тогда, когда у человека
есть материальные средства пользоваться этим разреше¬
нием. Никому, конечно, не запрещено обедать на золотом
сервизе, но так как его нет, то дорожить этим правом не¬
чего, и можно охотно продать это право задешево. Таковы,
по мнению Чернышевского, те права для народа, о которых
хлопочут либералы.
«Сильны, — писал Чернышевский, — только1 те стремле¬
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», стр. 232.
199

ния, прочны только те учреждения, которые поддержива¬
ются массою народа»1.
Либералы напрасно пытаются говорить от имени народа,
«низших классов», они не могут ни понять, ни выразить
желаний и стремлений народа.
Все это Чернышевский писал о либералах в связи с их
ролью в политической борьбе во Франции, но читатель
понимал, что это имело прямое отношение к русским делам,
что во всех этих рассуждениях был очень силен русский
подтекст. Нет нужды распространяться о том, как остро
современно все это звучало для политической борьбы в
России в эпоху Чернышевского, как важно было это разо¬
блачение весьма распространенных тогда либеральных ил¬
люзий. Впрочем, эти обличения Чернышевским либерализ¬
ма не потеряли своей остроты и доныне, если иметь в виду
современную политическую жизнь в так называемых бур-
?куазно-демократических странах.
Со всем лагерем русакого либерализма шестидесятых го¬
дов Чернышевский неутомимо и непримиримо боролся.
Революционер и демократ, он вел идейную борьбу во имя
интересов и блага, как он говорил, «низших классов» об¬
щества.
«От его сочинений,— писал о Чернышевском Ленин, —
веет духом классовой борьбы». Он был последовательным
боевым революционером-демократом, боровшимся за идеи
крестьянской демократической революции.
Истории развития России понадобилось еще немногим
более полувека, чтобы русское крестьянство, вместе со все¬
ми трудящимися, освободилось от гнета царизма, поме-
щичье-капиталистического государств а.
То, о чем мечтало и за что боролось русское крестьян¬
ство веками, осуществилось в одну ночь. Но это была
ночь на 26 октября (8 ноября) 1917 года, когда сверши¬
вшаяся Пролетарская, Социалистическая революция объяви¬
ла свой знаменитый исторический Декрет о земле.
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», стр. 233.

ГЛАВА X
Чернышевский в общественном движении своей эпохи.
«Колокол» и «Современник». «К топору зовите Русь!»
Чернышевский и — литературные либералы. Чернышев¬
ский— Некрасов — Добролюбов. Революционные про¬
кламации. Публичные лекции. Студенческие волнен^.
«Научились ли?» Усиление правительственной реакции.
Петербургские пожары. Властитель дум революционной
молодежи. Поход против Чернышевского. Запрещение
«Современника». Под огнем.
1
Для нас шестидесятые годы прошлого столетия — эпоха
Чернышевского. Он — ее центральная фигура. Как ее
крупнейший политический деятель он стоял во главе пере¬
довых сил русского общества.
Не только с крепостничеством в экономической и (поли¬
тической жизни страны боролся Чернышевский, но — и со
всем строем крепостнических установлений в науке, лите¬
ратуре, быту, во всей широкой области человеческих отно¬
шений.
Либерально-буржуазные историки и публицисты весьма
идеализировали эпоху крестьянской реформы 1861 года,
неизменно писали о ней в высокоторжественных, патети¬
ческих тонах, как о периоде, равного которому по значе¬
нию не знала, будто бы, вся предшествующая история
России.
Все русское общество той эпохи, пишут они, «дохнуло
201

так глубоко и мощно, что многие цепи и обручи мгновен¬
но лопнули»; будто все стали думать в «одном направ¬
лении, в направлении свободы..., разработки лучших усло¬
вий жизни для всех и для каждого»; всем было ясно, что
дальше нельзя жить по-старому: все шло в одном общем
направлении; «все общественное движение представлялось
одною широкою, поднимающеюся волною, захватывающею
собою и правящие сферы, и средние круги обывателей...
и передовые ряды интеллигенции страны». И млад и стар,.,
все были охвачены жаждой обновления, везде — в депар¬
таменте, в министерстве, в конторе, управлении — все лю¬
ди были, словно влюбленные — «кровь кипит, виски бьют¬
ся, а. глаза горят». Сказочный подъем, «заря святого иску¬
пления». «Всё очнулись, всеми овладело критическое от¬
ношение к прошлому, всем хотелось перемен».
Все это неимоверно приукрашено.
Эпока шестидесятых годов — действительно весьма важ¬
ный период исторического развития России. Но он харак¬
теризуется не всеобщим стремлением к обновлению, а весь¬
ма острой классовой борьбой за действительное обновле¬
ние России, борьбой, которую вел лагерь «Современника»
во главе с Чернышевским против господствующего1 класса.
Общественный подъем в передовом лагере сталкивался со
свирепейшей реакцией, все усиливавшейся в ходе осуще¬
ствления крестьянской реформы.
Страна переживала переломный момент своего развития.
В секретном политическом обозрении за 1857 год указы¬
валось, что всю Россию занимает больше всего «предпо¬
ложение освобождения помещичьих .крестьян». «Слухи об
изменении их быта,— пишется в этом обозрении, — на¬
чавшиеся тому около трех лет, распространялись по всей
империи и привели в напряженное состояние как помещи¬
ков, так и крепостных людей, ’для которых дело это со¬
ставляет жизненный вопрос. Большинство дворян думает,
что наш крестьянин слишком еще необразован, дабы по¬
нимать гражданское право; что он на полной свободе —
лютее зверя, что волнения, грабежи и убийства будут поч¬
ти неизбежны и что во многих губерниях, особенно при¬
волжских, памятно еще страшное время пугачевщины»1.
1 «Крестьянское движение 1827 —1869 гг.», вып. I, 1931 г.,
стр. 142.
202

XIX век в русской истории замечателен непрерывно
развивающимся революционно-освободительным движени¬
ем: от декабристов	к Герцену и Белинскому, от Белин¬
ского— к Чернышевскому и Добролюбову.
В шестидесятых годах в общественную жизнь страны
пришли революционеры-разночинцы, уже не знавшие ко¬
лебаний и непоследовательностей, присущих даже таким
революционерам эпохи сороковых — шестидесятых годов,
как Герцен, повели борьбу за демократическую революцию
в России, за коренные изменения всего строя жизни снизу
доверху.
Разночинец шел -в жизнь, неся с собой демократические
идеалы, материалистическую философию, новое мировоззре¬
ние демократии и революционного просветительства, прони¬
зывавшее всю широкую область идеологии — и политику,
и философию, и искусство, и литературу, и этику, и науку.
Разночинец нес с собой непримиримую, выстраданную
демократическую вражду к господствовавшему классу и го¬
рячее, искреннее сочувствие угнетенному народу. И не
только сочувствие, но и готовность бороться за свободу.
Разночинец шел в науку, в литературу, стремился к
знаниям, захваченным господствующими классами. Он
идейно рос, воспитываемый сочинениями Белинского, Гер¬
цена, Чернышевского и Добролюбова, поэзией Некрасова,
Шевченко, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, сатирой Сал-
т ыков а-Щедрин а.
Были люди,— разночинцы, бедняки, демократы по всем
условиям своей жизни,— из далеких углов добиравшиеся
до университетских городов кочегарами на пароходах. Это
еще не было массовым явлением, но это уже не было и со¬
вершенно исключительным случаем, вроде биографии Ло¬
моносова.	«
2
Ярким эпизодом происходившей тогда в русском осво¬
бодительном движении смены дворянских революционеров
«разночинцами»-революционерами явилась знаменитая по¬
лемика между «Лондонскими эмигрантами» (кружок Гер¬
цена) и лагерем «Современника». Полемика эта вызвала
тайную поездку Чернышевского к Герцену в Лондон, для
объяснений.
203

В сороковых годах произведения Герцена, наряду с про¬
изведениями Белинского, играли очень важную роль в
идейном формировании Чернышевского. Он был свободен
от того восторженного отношения к Герцену, которое в се¬
редине пятидесятых годов испытывал Добролюбов, но не¬
сомненно и Чернышевский питал к Герцену большое ува¬
жение.
Герцен был революционером. Его историческая роль в
русском революционно-освободительном движении очень ве¬
лика. Он с небывалой до него широтой и силой развернул
в своей вольной печати революционную агитацию, способ¬
ствовавшую пробуждению революционеров шестидесятых
годов. Но будучи представителем поколения дворянских
революционеров, Герцен в начале шестидесятых годов 1 од¬
но время поддался либеральным иллюзиям, главным об¬
разом в связи с царскими рескриптами конца 1857 года.
К Герцену тогда были близки известные лидеры либера¬
лов, как Кавелин — в политике и публицистике, Турге¬
нев— в литературе. Вскоре Герцен, однако, преодолел мно¬
гие либеральные иллюзии и, при всех его отступлениях от
демократизма, как указывал Ленин, «демократ все же
брал в нем верх».
Либеральные ошибки Герцена вызвали упреки по его
адресу со стороны лагеря революционной демократии во
главе с Чернышевским и Добролюбовым. Они в то время
особенно сильно развернули критику дворянского либера¬
лизма, критику «лишних людей», либералов-идеалистов.
Новое, выступившее с таким напором в литературе начала
шестидесятых годов, поколение революционеров, разночин¬
но-демократической молодежи критиковало «лишних лю¬
дей» сороковых годов, в большинстве своем выродившихся
в либералов, стоявших на стороне царизма. Герцен оши¬
бочно, болезненно воспринял эту критику, как полное от¬
рицание роли его поколения, передовых людей сороковых
годов. Так воспринял Герцен знаменитую статью Добро¬
любова «Что такое обломовщина?». К тому же Герцен —
и это также одна из его либеральных ошибок—отверг кри¬
1 Хронологически — во второй половине пятидесятых годов; надо
иметь в виду, что эпоха «шестидесятых годов», как принято в
исторической литературе, обычно считается со второй половины пя¬
тидесятых годов, с окончания Крымской войны.
204

тику «Современником» так называемой в то время «обли¬
чительный литературы», гласности, столь раздуваемой ли¬
бералами, в противовес революционной пропаганде револю¬
ционеров-демократов. И в «Колоколе» летом 1859 года
(№ 44) появилась резкая статья против «Современника»
«Very dangerous!» («Очень опасно!»).
Герцен адресовал революционно-демократической моло¬
дежи «Современника» обвинения в узости и ограниченно¬
сти умственного кругозора. В пылу полемики Герцен бро¬
сил сотрудникам «Современника» обвинение в том, что они
«могут досвистаться (намек на знаменитый сатирический
отдел «Современника» «Свисток». — И. Н.)' до Булгарина
и Греча (известных тогда реакционных литераторов, свя¬
занных с жандармским III отделением.—И. Н.) и Стани¬
слава на шею».
Выпад Герцена, тогда признанного вождя освободитель¬
ного движения, против лагеря «Современника», конечно, не
замедлил вызвать одобрение либералов, ненавидевших рево¬
люционных демократов — Чернышевского и Добролюбова.
Статья Герцена возмутила лагерь «Современника».
Чернышевский и Добролюбов пришли к убеждению в
необходимости объясниться с Герценом. «Надо писать Гер¬
цену письмо с объяснением дела, — записывает Добролю¬
бов в свой дневник. — Меня сегодня целый день пресле¬
довала мысль об этом, и мне все было как-то неловко:
как будто у меня в кармане нашлись чужие деньги, бог
знает как туда попавшие...»1. И уже спустя несколько дней
после первого же сообщения о статье Герцена в «Колоко¬
ле» Чернышевский тайно выехал в Лондон к Герцену
объясняться.
К сожалению, нет точных документов, которые бы харак¬
теризовали эту весьма важную поездку, но самый факт
поездки Чернышевского и свидания его с Герценом в Лон¬
доне, как и общие результаты поездки, несомненны.
Во второй половине июня Чернышевский уже писал До¬
бролюбову из-за границы: «Оставаться здесь долее было
бы скучно. Разумеется' я ездил не понапрасну, но если б
знал, что дело так скучно, не взялся бы за него... по делу
надобно вести какие разговоры! Не хочу писать, чтобы не
огорчить Пыпина, через руки которого пойдет это письмо,
1 Н. А. Добролюбов, «Дневник», изд. 1931 г., стр. 191,
205

но если хотите вперед узнать мое впечатление (т. е. впе¬
чатление от бесед с Герценом.—■ И. Н.), попросите Нико¬
лая Алексеевича (т. е. Некрасова.— И. Н.), чтобы он
откровенно высказал свое мнение о моих теперешних собе¬
седниках, и поверьте тому, что он окажет; он ошибется
разве в одном: скажет все-таки, что-нибудь лучшее нежели
сказал бы я об этом Предмете. Кавелин р квадрате — вот
Вам всё» Ч Оставляя сейчас в стороне несправедливость
этой последней резкой оценки, необходимо подчеркнуть,
что поездка Чернышевского к Герцену, их беседа совершен¬
но, как очевидно, не удовлетворила Чернышевского.
Н. А. Тучкова-Огарева, весьма близко стоявшая в то
время к Герцену и его кругу, в своих «Воспоминаниях»
(совершенно неверно объясняя причины приезда Черны¬
шевского к Герцену,—в этом смысле указания Тучковой-
Огаревой более чем сомнительны) сообщает, что Черны¬
шевский и Герцен виделись не более двух раз. «Герцену
думалось,—пишет мемуаристка,— что в Чернышевском не¬
достает откровенности, что он не высказывается вполне:
эта мьгсль помешала их сближению, хотя они понимали
обоюдную силу, обоюдное влияние на русское общество...
Вести, привезенные Чернышевским, были не утешительны,
исполнены печальных ожиданий»1 2.
Близкий к кругу «Современника» публицист и литера¬
турный критик М. А. Антонович рассказывал, будто бы
со слов Чернышевского, что последний был весьма откро¬
венен с Герценом, но их беседа не принесла особенно важ¬
ных результатов.
После встречи Чернышевского с Герценом, в «Колоколе»
появилась заметка, в известной мере исправлявшая ошиб¬
ку Герцена. В этой заметке указывалось, что нападки
«Колокола» на «Современник» за критику последним ли-
берально-«обличительной» литературы, и прежнее обвине¬
ние, будто бы этой критикой «Современник» помогает пра¬
вительственной цензуре, не нобили оскорбительного харак¬
тера; издатели «Колокола» уверяли «честным словом», что
они лишь прибегли к ироническим выражениям, которые
нельзя брать в прямом смысле. Несомненно Герцен хотел
1	Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 365—
366.
2	Н. А. Огарева-Тучкова, «Воспоминания», изд. 1903 г.,
стр. 163'—1 64.
206

этой заметкой как-то исправить свою грубую ошибку в от¬
ношении «Современника». Характерно, что в самом начале
заметки, носящей примирительный характер, издатели «Ко¬
локола» называют лагерь «Современника» «нашими рус¬
скими собратьями». В сущности, конечно, такими «собрать¬
ями» и были руководители «Современника» и руководи¬
тели «Колокола» — это особенно ярко проявится вскоре, в
связи с варварским осуждением Чернышевского царским
правительством.
Полемика «Современника» и «Колокола» и поездка
Чернышевского на свидание с Герценом важны в биогра¬
фии Чернышевского, как и вообще в истории обществен¬
ного движения шестидесятых годов. Может быть, одним
из последствий этого свидания следует считать напечатан¬
ное в «Колоколе» письмо к Герцену, подписанное: «Рус¬
ский человек», критикующее либеральные ошибки Герцена,
рисующее политические настроения лагеря Чернышевского.
Это письмо1 — яркий документ революционного движе¬
ния эпохи шестидесятых годов. Есть немало оснований
считать автором этого чрезвычайно важного письма
Чернышевского или во всяком случае человека, очень
близко стоявшего к лагерю, возглавлявшемуся Чернышев¬
ским. Участник тайного кружка шестидесятых годов «Зем¬
ля и воля» А. А. Слепцов утверждает, что письмо «рус¬
ского человека»—письмо Чернышевского.
«К концу царствования Николая, —■ пишет автор пись¬
ма,— все люди, искренно и глубоко любящие Россию,
пришли к убеждению, что только силою можно вырвать
у царской власти человеческие права для народа, что толь¬
ко те права прочны, которые завоеваны	Крестьяне, —
пишется далее в письме, — которых помещики тиранят
теперь с каким-то особенным ожесточением, готовы с от¬
чаяния взяться за топоры, а либералы проповедуют в эту
пору умеренность, исторический постепенный прогресс...
...Наше положение ужасно, — заканчивается письмо, — не¬
выносимо и только топор может нас избавить, и ничто
кроме топора не поможет! Эту мысль вам, кажется, вы¬
сказывали1 2,-и оно удивительно верно,—другого спасения
1	Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 405—
408.
2	Нет ли здесь намека на беседу Чернышевского с Герце¬
ном?— И. н.
207

нет. Вы все сделали, что могли, чтобы содействовать мир¬
ному решению дела, перемените же тон, и пусть ваш «Ко¬
локол» благовестит не к молебну, а звонит набат! К топо¬
ру зовите Русь!»
Лагерь революционной демократии во главе с Черны¬
шевским был крайне немногочислен, хотя аудитория, к ко¬
торой обращался «Современник», была, по тому времени
общественного движения в России, широка и захватывала
значительный крут людей.	"
Литературные аристократы и либералы питали злобу и
ненависть к Чернышевскому, в котором они справедливо
видели непримиримого врага. Они именовали его «литера¬
турным Робеспьером».
Уже в 1857 году отношения вражды и борьбы между
либеральным лагерем и руководящей группой «Современ¬
ника» определились ясно. Чернышевский уже тогда писал
Тургеневу о его литературных соратниках — Боткине, Дру¬
жинине, Дудышкине и других: «Вы по доброте Вашей
слишком снисходительно слушаете этих гг. Боткиных с бра¬
тнею. Они были хороши, пока их держал в ежовых рука¬
вицах Белинский, — умны, пока он набивал им головы
своими мыслями. Теперь они (т. е. Боткины. — И. Н.)
выдохлись, и, начав «глаголати от похотей чрева своего»,
оказались тупцами... Возьмите статьи Дудышкина — кроме
тех мест, где он повторяет Белинского, Вы найдете одни
пошлости... я вас попрошу указать мне во всем, что напи¬
сано Боткиным, Дружининым, Дудышкиным, хотя одну
мысль, которая не была бы или банальною пошлостью, или
бестолковым плагиатом. По-моему, уж лучше Аполлон
Григорьев — он сумасшедший, но все же человек (положим,
без вкуса), а не помойная яма» *. Резкость приведенных
выражений Чернышевского могла бы быть (как мы уже
видели) признана дипломатически-изящной манерой в. срав¬
нении с тем стилем, которым говорили о нем его много¬
численные литературные враги.
В литературных кругах Чернышевский, играя очень вид¬
ную роль, чувствовал себя чужим, был чужд большинству
литераторов, их образу жизни, не говоря уже о взглядах.
Беспримерно труженически работая в «Современнике», он
близко сошелся лишь с Добролюбовым и Некрасовым.
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 358.
208

Н. А. Некрасов

Нечего и говорить, что Чернышевский, с его политиче¬
скими и литературными взглядами, должен был глубоко
ценить демократическую, народную поэзию Некрасова.
Отсюда — их личная дружеская близость. Она была проч¬
но основана на общем деле.
Личная близость Чернышевского, которого, как мы ви¬
дели, Некрасов защищал перед литературными врагами,
служила Некрасову немалой моральной поддержкой в
тяжелые времена жизни поэта. Чернышевский видел в
Некрасове надежду русской поэзии и общественности.
Правда, однажды, Чернышевский невольно оказал Не¬
красову плохую услугу. Когда в 1856 году вышел сбор¬
ник стихов Некрасова, Чернышевский, хотевший привлечь
к сборнику внимание читателей, но не имея возможности
напечатать статью о поэзии Некрасова в «Современнике»,
редактором которого был Некрасов, в его отсутствие (он
был тогда за границей) поместил небольшую информаци¬
онную заметку, перечислив вошедшие в сборник произве¬
дения1. Это привлекло к сборнику особо пристальное вни¬
мание цензуры, после этого долго не разрешавшей издание
стихов Некрасова. Справедливость требует отметить, что,
как свидетельствует Чернышевский в своих воспомина¬
ниях, — «Заметках о Некрасове», — когда он сообщил
поэту о буре, постигшей «Современник» в связи с указан¬
ной заметкой, то получил в ответ от Некрасова сожаление,
но упрека не было.
Чернышевский указывал, что благодаря Некрасову он
имел возможность писать в «Современнике» так, как он
писал.
И летом 1877 года, уже в далекой сибирской ссылке,
почувствовав из последних стихов Некрасова, напечатан¬
ных в «Отечественных записках», тяжелую болезнь поэта,
а затем из письма А. Н. Пыпина узнав о болезни Некра¬
сова, Чернышевский писал Пыпину: «...если, когда ты по¬
лучишь мое письмо, Некрасов еще будет продолжать ды¬
шать, скажи ему, что я горячо любил его, как человека,
что я благодарю его за его доброе расположение ко мне,
что я цалую его, что я убежден: его слава будет бессмерт¬
на, что вечна любовь России к нему...»2.
1	«Современник», 1856 г.. № 11.
2	«Чернышевский в Сибири», вып. II, изд. 1913 г., стр. 200.
209
• 14 Жизнь Чернышевского

Горячие слова признания Чернышевского дошли до уми¬
рающего Некрасова. В ответ, едва слышным шопотом, он
просил передать Чернышевскому: «Я очень -благодарю; я
теперь утешен; его слова дороже мне, чем чьи-либо сло¬
ва»1. И уже спустя десять лет, в 1888 году, однажды,
когда Чернышевокий в узком кругу близких ему людей
стал громко читать стихи Некрасова, он вдруг не выдержал
и разрыдался, продолжая, однако, читать «Рыцаря на час».
^Некрасов был единственным человеком среди крупней¬
ших писателей эпохи шестидесятых годов, с которым Чер¬
нышевский сблизился, чувствуя в нем поэтического сорат¬
ника в борьбе. Но особенно близок был—идейно и лично—
Чернышевскому Добролюбов.
С первого дня знакомства до последней минуты жизни
гениального критика, на протяжении всего только пяти лет
(из которых к тому же Добролюбов долго был в отсут¬
ствии, так как лечился за границей), их — Чернышевского
и Добролюбова — соединяла самая тесная, какую только
можно себе представить, дружба.
Чернышевского объединяла с Добролюбовым совместная
работа в «Современнике», полная общность, можно ска¬
зать тождественность теоретических и политических -взгля¬
дов, непримиримо принципиальная защита их. Иной друж¬
бы у Чернышевского не могло и быть.
В общественном мнении того времени Чернышевский и
Добролюбов всегда стояли рядом, нераздельно друг от
друга. Так они и вошли в историю русской общественной
мысли и литературы.
В статье «В изъявление признательности»1 2 Чернышев¬
ский отрицал свое влияние на Добролюбова, говорил о
его превосходстве над собой. Но это, конечно, не верно.
Идейное влияние Чернышевского на Добролюбова несо¬
мненно, и это, разумеется, ни на йоту не умалет, как не¬
правильно полагал Чернышевский, ни гениальности Добро¬
любова, ни его огромной роли в истории русской литера¬
туры и критики.
Чернышевский ввел Добролюбова в «Современник» ле¬
1	«Чернышевский в Сибири», вып. II, изд. 1913 г., стр. 210.
См. Письмо А. Н. Пыпина — Чернышевскому.
2	Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. IX, стр. 100—
104.
210

том 1856 года. И вскоре он смог целиком передать в веде¬
ние Добролюбова отдел критики и библиографии журнала.
Уже спустя два—два с половиной месяца после своего
знакомства с Чернышевским, Добролюбов писал одному
своему приятелю: «С Ник. Гавр, я сближаюсь все более и
все более научаюсь ценить его. ...Этот один человек может
помирить с человечеством людей, самых ожесточенных
житейскими мерзостями. Столько благородной любви к че¬
ловеку, столько возвышенности в стремлениях и высказан¬
ной просто, без фразерства, столько ума строго последо¬
вательного, проникнутого любовью к истине, — я не толь¬
ко не находил, но не предполагал найти» х. Характерно,
что Чернышевский, впервые опубликовывая в числе дру¬
гих и это письмо Добролюбова, изъял из письма эти во¬
сторженные отзывы Добролюбова о нем. Дело было не в
цензурных соображениях: в других местах письма Черны¬
шевский зашифровал свое имя буквами NN1 2, как в неко¬
торых письмах Добролюбова — вымышленным обозначе¬
нием «П. О. Л—ского».
Не раз засиживался Добролюбов у Чернышевского до
поздней ночи, не замечая времени за беседами о литера¬
туре, о философии. Эти беседы Добролюбов оценивал, как
свою школу. Он вспоминал, как Станкевич и Герцен
«учили» Белинского, Белинский-— Некрасова, историк Гра¬
новский — историка Забелина. Из прирожденной скром¬
ности не относя к себе столь «лестных сравнений», он хотел
лишь всю честь сравнения адресовать Чернышевскому.
Из-за границы Добролюбов писал ему, что только он и
Некрасов близки ему. «Вы для меня, — писал Добролюбов
Чернышевскому, —слишком чисты, слишком безукориз¬
ненны как-то, и от вашего доброго оправдывающего слова
мне иногда делается неловко и тяжело, как не бывает
тяжело от резкого осуждения Некрасова»3.
Чернышевский отвечал Добролюбову той же нежной
любовью, привязанностью, дружбой. Их положение в ли¬
тературном кругу того времени было одинаково, —
они вместе составляли центр притяжения для всех демо¬
1	См. «Лит. наследие» Чернышевского, т. III, стр. 509.
2	См. «Материалы для биографии Н. А. Добролюбова».
3	«Переписка Чернышевского с Некрасовым, Добролюбовым...»,
стр. 108.
211
14*

критических слоев общественности и литературы, были
властителями дум радикальной разночинно-демократи¬
ческой и революционной молодежи и потому служили
предметом ненависти со стороны не только всего официаль¬
но-правительственного лагеря реакции, но и всех либералов.
Добролюбов разделял с Чернышевским всю любовь
передового лагеря эпохи, всю ненависть врагов.
Хотя Чернышевский был старше Добролюбова всего на
восемь лет, он не раз указывал, что любил его как сына.
Он отмечал сходство их характеров. И собирался писать
повесть, в которой хотел изобразить Добролюбова. Не раз
говорил Чернышевский Некрасову о статьях его:
— Все, что он написал, правда. И толковать об этом
нечего.
Ясно, каким тяжелым ударом должна была быть и была
для Чернышевского смерть Добролюбова (29 ноября
1861 года), особенно в период крайнего обострения клас¬
совой, идейно-политической борьбы между лагерем реак¬
ции и либерализма и лагерем революционной демократии,
потерявшим со смертью Добролюбова одного из своих
двух признанных вождей.
«Вот уже редкий день йроходит у меня без слез, —
писал Чернышевский в письме к Т. К. Гринвальд по по¬
воду смерти Добролюбова.—Я тоже полезный человек,
но лучше бы я умер, чем он... Лучшего своего защитника
потерял в нем русский народ» *.
На похоронах Добролюбова Чернышевский произнес
речь. Как рассказывает мемуарист, у проба Добролюбова
Чернышевский сказал, что, так как смерть Добролюбова
последовала неожиданно, публике будет интересно знать,
какие причины ускорили ее, и стал читать отрывки из
дневника Добролюбова. Они говорили о том, что «небла¬
гоприятные внешние условия» тяжело отразились на бо¬
лезненной натуре великого критика и ускорили приближе¬
ние смерти. Затем Чернышевский прочел некоторые сти¬
хотворения Добролюбова.
«Стоявший рядом со мной, — рассказывает мемуарист,—
какой-то неизвестный мне господин заметил (о речи Чер¬
нышевского.—• И. Н.): «Ну, даром ему это не пройдет,
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 395.
212

достанется же ему» *. «Неизвестный господин» был прав в
своем предсказании. Сразу же о речи Чернышевского на
похоронах Добролюбова поступил шпионский донос аген¬
та в жандармское III отделение.
В ближайшем же номере «Современника» Чернышевский
поместил свою заметку «Н. А. Добролюбов», в которой
писал, что не труд убивал Добролюбова, а «гражданская
скорбь». «Внешние обстоятельства» ускорили его смерть.
«Для своей славы, — горячо и скорбно писал Чернышев¬
ский о Добролюбове, — он сделал довольно. Для себя ему
не зачем было жить дольше. Людям такого закала и та¬
ких стремлений жизнь не дает ничего, кроме жгучей
скорби» 1 2.
3
Какой бы факт общественного оживления эпохи шести¬
десятых годов ни взять,—прямо или косвенно он связан
с деятельностью Чернышевского.
До сих пор, из-за отсутствия документов, не установ¬
лена степень причастности Чернышевского к ряду револю¬
ционных явлений периода шестидесятых годов, как органи¬
зации «Великорусе» и «Земля и воля», революционные
прокламации — «К молодому поколению, «Молодая Рос¬
сия» и др. Приходится основываться на свидетельствах
мемуаристов, — а это часто все же недостаточно надежный
и верный источник.
Чернышевский умел конспирироваться настолько хорошо,
что даже некоторые участники революционных организаций
той поры, много лет спустя, не могли дать точных указа¬
ний относительно непосредственной причастности Черны¬
шевского к нелегальным организациям того времени и их
мероприятиям.
Вскоре после опубликования манифеста 19 февраля, в
июне, в Петербурге и Москве появились листки тайного
революционного кружка «Великорусе». Существуют указа¬
ния, устанавливающие участие в «Великоруссе» лиц, весь¬
ма близко стоявших к Чернышевскому. Некоторые исследо-
1 Н. В. Р е й н г а р д т, Н. Г. Чернышевский, «Русская старина»,
1905 г., февраль, стр. 452 — 453.
2Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. VIII’, стр. 362.
213

ватели той эпохи и мемуаристы утверждают, что «Велико¬
русе» был отчасти созданием Чернышевского» (М. Лемке),
что он, во всяком случае, с сочувствием^ относился к лист-
кам «Великорусса», как сообщает С. Г. Стахевич, участник
движения шестидесятых годов1. Стахевич даже «про себя
решил», что Чернышевский был или автором или одним из
соавторов листков «Великорусса».
'Другой мемуарист, участник общественного движения
шестидесятых годов, П. Д. Баллод, наоборот, категориче¬
ски утверждает, что Чернышевский никакого участия в
«Великоруссе» не принимал 1 2.
Либеральные ноты, довольно сильно звучавшие в ли¬
стках «Великорусса», заставляют усомниться в причастно¬
сти к ним Чернышевского. Например, в самом начале
указывается, что «правительство ведет Россию к пугачев¬
щине. Надобно образованным классам взять в свои руки
ведение дел». Далее — либерально-конституционные идеалы
«Великорусса». Все это, конечно, далеко от революционно-
демократической программы Чернышевского. Но появление
подпольных листков «Великорусса» находилось в идейной
связи с революционно-публицистической деятельностью
Чернышевского. То же следует сказать и об идейной свя¬
зи деятельности Чернышевского с важнейшей организацией
шестидесятых годов —■ «Земля и воля», также издавав¬
шей революционные прокламации, с появлением важней¬
шей прокламации той эпохи «Молодая Россия», выпущен¬
ной «Центральным Революционным комитетом» весной
1862 года. Это уже была несравненно более революционная
прокламация, чем листки «Великорусса», идейно более
близкая к программе Чернышевского. И уже бесспорна
идейная связь деятельности Чернышевского с появлением
прокламации «К молодому поколению», автором которой
был Н. В. Шелгунов. Непосредственно близко стоял к ее
составлению и распространению поэт-революционер М. Л.
Михайлов.
В воспоминаниях видного деятеля эпохи шестидесятых
годов, Н. В. Шелгунова, указывается на принадлежность
Чернышевскому столь важного и яркого документа под¬
1	См. его воспоминания о Чернышевском в сб. «Н. Г. Черны¬
шевский», изд-во Политкаторжан, 1928 г., стр. 114.
2	См. там же.
‘214

польной литературы того времени, как прокламация «Бар¬
ским крестьянам от их доброжелателей поклон».
Все перечисленные выше документы (за исключением
«Барским крестьянам...») нельзя считать прямым выра¬
жением политических взглядов группы Чернышевского, а
некоторые из прокламаций шестидесятых годов были даже
довольно далеки от ее взглядов. Но самое появление про¬
кламаций, подчас устанавливающих наличие в шестидеся¬
тых годах не только отдельных революционеров, но даже и
небольших тайных организаций, несомненно идейно связа¬
но с публицистической деятельностью Чернышевского.
Весной 1861 года Чернышевский собирался прочесть
несколько публичных лекций по политической экономии.
Он придавал некоторое значение возможности использовать
общественную трибуну.
В начале апреля он заявил о своем желании прочесть
лекции в Пассаже. Уже на другой день после своего заяв¬
ления Чернышевский составил программу чтений. «В
разрешении (лекций. — И. Н.),—писал Чернышевский
Добролюбову, который в это время лечился за грани¬
цей, — нет сомнений». Однако надежды Чернышевского
оказались напрасными. Министерство просвещения разре¬
шило предполагавшиеся лекции «магистра С.-Петербург¬
ского университета Чернышевского» в -самом! конце июня,
накануне роспуска студентов.
Несколько позже, -в январе 1862 года, Чернышевский
снова попытался прочесть публичные лекции, подал про¬
шение об этом министру просвещения Головнину. В это
время, ввиду «студенческих беспорядков», университет был
закрыт, и частным образом, в здании Городской думы,
некоторые профессора читали студентам лекции.
Тщетно Чернышевский указывал в прошении на имя
министра, что чтение публичных лекций ему уже было
разрешено. Либеральный министр отказал Чернышевскому.
Современник рассказывает, что когда студенты — устро¬
ители лекций — обратились, между прочим, к К. Победо¬
носцеву, он ответил: «Я не хочу читать в одной компании
с Чернышевским: это — шарлатан, гаер; если он не будет,
то извольте —- я готов» *. Конечно, «научная совесть» па¬
1 Л. Ф. Пантелеев, «Из воспоминаний прошлого», ч. I,
стр. 208.
2.15

тентованного профессора не позволяла ему выступать вме¬
сте с Чернышевским, рядом с которым охотно согласился
читать лекции, например, И. М. Сеченов. К чести «Сту¬
денческого комитета» надо отметить, что он предпочел
слушать Чернышевского, лекции которого, впрочем, не
состоялись; царское министерство просвещения боялось
предоставить Чернышевскому трибуну для лекций по по¬
литической экономии.
В шестидесятых годах, как рассказывают мемуаристы,
было заметно оживление в придворных сферах. Здесь
образовалось несколько своеобразных «политических клу¬
бов». Центром был Зимний дворец. Царь имел своих по¬
стоянных партнеров для игры в «ералаш»: граф А. Ад-
лерберг, И. М. Толстой, шеф жандармов В. А. Долгору¬
ков, А. П. Шувалов, генерал-адъютанты Суворов и Ливен.
За карточным столом и вблизи его и государя говорили
о предстоящем «освобождении крестьян». Собирались и в
других дворцах, у «великих княгинь» Елены Павловны и
Марии Николаевны, в Мраморном дворце. «Придворные
очаги умственной жизни» — так называет эти собрания
мемуарист-черносотенец кн. В. П. Мещерский.
В январе 1862 года в Петербурге открылся другой
«очаг умственной жизни» — Шахматный клуб, просущест¬
вовавший всего несколько месяцев, так как полицейские
власти обратили на него особое внимание. Здесь собира¬
лись видные литературные и общественные деятели.
10 января открылся Шахматный клуб, а 11-го в III от¬
деление поступило шпионское донесение агента, что в день от¬
крытия клуба к Чернышевскому пришел в 8 часов вечера
«какой-то военный, совершенно закутанный в шубе, с све¬
тлорусыми усами», и после того как он пробыл у Черны¬
шевского полчаса, они вместе поехали в Шахматный клуб.
В начале 1862 года Чернышевский принял активное
участие в защите историка А. П. Щапова, произнесшего
речь на панихиде по убитым во время безднинского вос¬
стания крестьянам. За эту речь царское правительство
ссылало Щапова в монастырь. Чернышевский собирал под¬
писи к записке в защиту Щапова.
К тому же периоду конца 1861 —начала 1862 годов
относится и нашумевшая тогда история «студенческих вол¬
213

нений», вызвавшая серьезное столкновение студентов Пе¬
тербургского университета с полицией, аресты сотен сту¬
дентов; О1ни были заключены царским правительством в
Петропавловскую крепость и в Кронштадт.
Студенчество протестовало против реакционного курса
правительства в отношении университетов. Во главе про¬
свещения был поставлен адмирал Путятин. Он начал устра¬
ивать университетские порядки по хорошо знакомому ему
образцу свирепейшей дисциплины в царском флоте, по¬
высил плату за учение, установил особый надзор за сту¬
денческими занятиями, запретил какие бы то ни было соб¬
рания студентов, их кассы взаимопомощи, публичные вне-
университетские лекции, устраивавшиеся в пользу бедных
студентов, студенческие библиотеки.
Из-за волнений по поводу этих «путятинских правил»
правительство в 1861 году временно закрыло Петербург¬
ский университет. Студенческие волнения перебросились и
на Москву, Киев и другие университетские города.
В Петербурге колонну студентов, шедших для перегово¬
ров к попечителю учебного округа, встретили военный ге¬
нерал-губернатор, обер-полицмейстер и рота солдат стрел¬
кового батальона. Начались массовые аресты студентов.
Когда к университету явилась новая колонна их, с тре¬
бованием освободить арестованных, перед университетом
стояли уже батальон Финляндского полка, жандармы и
полицейские.
Правительство, ревностно искавшее «виновников» бурных
студенческих волнений, разумеется, сочло в их числе Чер¬
нышевского.
Вскоре же после этих событий, осенью 1861 года, про¬
изошли новые инциденты. Профессор П. В. Павлов, за
речь в честь приближавшегося тысячелетия России, был
арестован и выслан из Петербурга. Речь эта, вообще гово¬
ря, не представляла собой акта революционной пропаганды.
Но, видимо, царю, лично приказавшему арестовать профес¬
сора Павлова, и правительству «не понравились» некото¬
рые объективные признания фактов из истории, вроде ли¬
беральных утверждений профессора, что у «холопов» «не
было никаких прав», что крепостное право явилось «губи¬
тельной заразой», что «чаша бедствий преисполнилась».
Арест и высылка П. В. Павлова вызвали снова волне¬
ния среди студентов, протестовавших против расправы
217

правительства с профессором. Историка Н. И. Костома¬
рова, осуждавшего студенческие протесты, на лекции осви¬
стали.
Чернышевский, отчетливо видя неминуемость скандала,
грозившего студентам новыми репрессиями, вмешался в
дело, хотел предотвратить расправу с передовой моло¬
дежью. Он пытается устроить разбирательство «дела» меж¬
ду профессорами и депутатами от студенчества. В письмах
к профессору И.. А. Андреевскому, которого Чернышевский
хотел склонить к посредничеству в «деле», он указывает,
что «надобно было бы как-нибудь заставить профессоров
прекратить рассказы (т. е. рассказы об этом «деле».:—
И. Н.) положительно вредные... имеющие слишком опас¬
ный характер». Чернышевский находит, что действия боль¬
шинства профессоров были нелепы и что они клевещут на
студентов.
Н. И. Костомаров рассказывает в своей «Автобиогра¬
фии», что к нему приезжал Чернышевский, уговаривал
его не раздражать молодежь, «умаливал» его уступить
студентам. Любопытно письмо Н. И. Костомарова к Чер¬
нышевскому после объяснений между ними. Как мы уже
упоминали, в начале пятидесятых годов, по окончании
Чернышевским университета, он довольно близко сошелся
с Н. И. Костомаровым, жившим тогда в Саратове. Теперь
историк писал Чернышевскому: «Прощайте, Николай Гав¬
рилович; мы, действительно, были когда-то друзьями...
Что развело нас? Не знаю. Но знаю, что более никогда
не будем! Наши дороги разные... Вы приезжали обвинять
меня в самолюбии, в измене прежним убеждениям». Поз¬
же, уже в 1885 году, Чернышевский, прочитав в «Рус-
ч ской мысли» «Автобиографию» Н. И. Костомарова, в свя¬
зи с ней счел необходимым вернуться к истории студенче¬
ских волнений начала 1862 года и роли в них историка.
В письмах к А. Н. Пыпину (от 9 августа и 28 октяб¬
ря 1885 года)1 Чернышевский указывает, что в последний
период его петербургской жизни почтенный историк «бе¬
гал» от него. Чернышевский решительно опровергает вер¬
сию Н. И. Костомарова, будто бы Чернышевский «умали¬
1 В сборниках «Литературное наследие» Н. Г. Чернышевского
письма, относящиеся к «Автобиографии» Н. И. Костомарова, выде¬
лены в особую заметку, см. т. III, стр. 511 — 529.
218

вал» его. «Тон разговора, — замечает по этому поводу Чер¬
нышевский,— был вовсе не такой». О членах студенческо¬
го комитета Чернышевский отзывается как о людях «очень
умных и очень благородных». Зная, что Н. И. Костома¬
ров не откажется от продолжения чтения лекций, против
чего возражали студенты, Чернышевский (задолго до того
решительно разошедшийся с Н. И. Костомаровым) все же
встретился с ним.
«Мы давно не видимся, — сказал Чернышевский Н. И.
Костомарову, — и разумеется, если я зашел к вам, то
считаю важным дело, о котором хочу поговорить с вами.
Вы хотите читать лекции. Будет демонстрация... И вы бу¬
дете преданы позору публикою».
Костомаров отвечал, что будет читать.
—	Результатом демонстрации, — убеждал Чернышев¬
ский, — будут аресты, процессы, ссылки. Люди, которые
устраивают такие происшествия... — это агенты-провокато¬
ры. Не берите „на себя роль агента-провокатора.
—	Студенты объявили, — твердил профессор, — что лек¬
ции прекращаются. Это деспотизм. Не подчинюсь деспо¬
тизму.
Видя невозможность убедить историка, Чернышевский
отправился к министру просвещения Головнину и доказывал
необходимость запретить лекции Костомарова.
Разумеется, охранительная печать была на стороне Ко¬
стомарова, против студентов. Журналист того времени,
А. В. Эвальд, рассказывает 1 о приезде к нему издателя и
публициста А. А. Краевского, разразившегося негодова¬
нием против студенческих волнений и протестов.
«Пора положить предел этому безумному движению,—
говорил он с большим волнением. — Такою дорогою мы,
бог знает, куда зайдем... Они (нигилисты.—И. Н.) ки¬
чатся тем, что все их боятся и молчат перед ними. Надо
же кому-нибудь поднять против этого голос!»
В «С.-Петербургских ведомостях» появилась статья
Эвальда «Учиться или не учиться», перепечатанная третье¬
отделенской «Северной пчелой», вызвавшая возмущение
всех передовых людей.
В статейке «С.-Петербургских ведомостей» клеветниче¬
ски писалось, что молодежь не хочет учиться. Статья была
1 «Исторический вестник», 1895 г-, декабрь.
219

полна грязных намеков и выпадов против радикальной
молодежи.
Чернышевский ответил на эти выпады блестящей статьей
«Научились ли?», о которой участники общественного дви¬
жения той эпохи говорили, что до нее., этой статьи,
так еще никто в России не писал о царском правитель¬
стве.
Статья «Научились ли?» 1 очень важна в литературном
наследии Чернышевского. Ее содержание и смысл значи¬
тельно шире вопроса о «студенческих волнениях» 1861 —
1862 годов. Она направлена против всего фронта реак¬
ции в области культуры, против всех обскурантов, гони¬
телей просвещения.
Чернышевский указывает, что России необходим действи¬
тельно широкий размах культурно-просветительной дея¬
тельности. Нужны, говорит Чернышевский, сотни новых
журналов, газет, десятки тысяч «воскресных школ» для
народа. Новых журналов и газет «нет, потому что им
нельзя быть»,—говорит Чернышевский, — потому что по
^цензурным условиям того времени было «невозможно су¬
ществовать сколько-нибудь живому периодическому изда¬
нию».
Воскресных школ только десятки, вместо десятков ты¬
сяч, «оттого, что они подозреваются, стесняются, пелена¬
ются, так что у самых преданных делу преподавания в них
людей отбивается охота преподавать». И Чернышевский
горячо обличает царствующий произвол полицейских вла¬
стей, притеснение «слабых» и потворство «сильным».
Гневно опровергает Чернышевский утверждение реак¬
ционной печати, будто студенческая молодежь «отказалась
от учения», будто она считает, что «может обойтись и без
науки».
Он становится на защиту студентов, обвиняя во всех
«студенческих историях» правительство, притесняющее и
преследующее передовую учащуюся молодежь, не допу¬
скающее к учению молодежь неимущую, бедную. В студен¬
ческих волнениях, доказывает Чернышевский, дело шло «о
куске хлеба и о возможности слушать лекции».
Печатая эту свою статью, Чернышевский в подстрочном
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. IX, стр. 174—
185.
220

примечании к ней выражал некоторое сомнение в том
сможет ли она появиться в печати. Он отстаивает право
публично обсуждать животрепещущие вопросы современно¬
сти. Если же, по его мнению, охранительная печать и ее
представители отнимают у общества это право, то пусть
они высказываются не в форме статей в печати, а в фор¬
ме приказаний, распоряжений, циркуляра.
Это был крик боли передового публициста, преследуе¬
мого полицейски-жандармской цензурой, травимого всей
официально-охранительной, «третьеотделенской» печатью.
В то время кампания травХи Чернышевского этой печатью
уже была в полном разгаре.
Статья «Научились ли?», напечатанная в апрельской
книжке «Современника» (об этой статье «либеральный»
министр просвещения Головнин специально доложил
царю), — последняя статья Чернышевского, появившаяся
незадолго перед его арестом, ускоренным нашумевшими
весной 1862 года большими петербургскими пожарами.
4
В «Письмах без адреса» Чернышевский указывал:
«Смуты в Варшаве (ряд демонстраций национально-осво¬
бодительного характера против русского самодержавия. —
И. Н.), смуты внутри России (Чернышевский имеет в
виду взрыв восстаний, которыми крестьянство ответило
на 19 февраля. — И. Н.), загадочное появление програм¬
мы (т. е. выпуск «Великорусса». — И. Н.), порицаемой
одними, хвалимой другими, но принимаемой к сведению
всеми, небывалое движение молодежи в самом Петербурге,
страшная развязка этого движения, слухи о предполагае¬
мых требованиях дворянства (имеется в виду либерально¬
конституционные требования группы «тверского дворян¬
ства». — И. Н.), приготовления его к занятию обще¬
ственными вопросами, — вот сколько в один год новостей,
из которых каждая передвигала общество все дальше и
дальше по одному направлению» Ч
К этому перечислению признаков общественного подъ¬
ема 1861 года необходимо добавить революционную про¬
Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», т. I,
стр. 125.
221

поведь самого Чернышевского и революционизирование
герценовского «Колокола», роль которого чрезвычайно воз¬
росла в это время.
Царю и его правительству, пытавшимся справиться с
«волнениями» по испытанному царизмом правилу, при по¬
мощи популярного средства, доступного политическому
разуму самодержавия, — усиления реакции, было от чего
встревожиться.
Министр просвещения обратился за советом- к москов¬
скому митрополиту Филарету.
Признавая положение дел «крайне опасным для государ¬
ства и императорской власти», министр спрашивал у митро¬
полита, как убедить царя в необходимости «большой тверд-
дости» и «сильных мер». Царя в этом вовсе не нужно было
убеждать. Еще несколькими годами раньше, на докладе
либеральничавшего министра просвещения, указывавшего
царю на необходимость отмены «некоторых стеснений» об¬
щества, противоречащих прогрессу, царь в крайнем и мно¬
гообещающем раздражении написал: «Что за прогресс!!!
Прошу слова этого не употреблять в официальных бума¬
гах».
Гнет полицейской цензуры в 1861 году был уже на¬
столько свиреп, что некоторые редакторы изданий и лите¬
раторы Москвы и Петербурга (Краевский от «Отечествен¬
ных записок», Корш от «Московских Ведомостей», М. До¬
стоевский от «Времени», Елисеев от «Века», Аксаков от
«Дня», —все имена, не вызывающие решительно ни грана
сомнений в их верноподданнических настроениях) • решили
подать властям записку о положении печати.
В «Записке» указывалось, что литература, принадлежа
к самым существенным потребностям, образованного об¬
щества, нуждается в правильных условиях для своего
развития. Свидетельствовалось, что дело журналистики
было сопряжено с неимоверными цензурными трудностя¬
ми. «Хотя бы, — писалось в «Записке», — в статье речь
шла о грамматических падежах или о первых ариф¬
метических действиях... она должна, в видах обществен¬
ной безопасности, совершить узаконенный цензурный
оборот».
Авторы «Запиоки» указывали на полный произвол
цензуры, на 'административную расправу цензуры с пе¬
чатью. «Записка» эта, поданная министру внутренних дел
222

Валуеву, конечно, ни к чему не привела, была «оставлена
без внимания».
Цензура свирепствовала все жестче.
Правительству было не до; «либеральных веяний».
Для самой подлой расправы с общественным движением
правительство воспользовалось петербургскими пожарами
весной 1862 года.
28 мая на пожарной каланче вдруг взвился флаг и за¬
гремел колокол. Горел Апраксин двор, где находился Тол¬
кучий рынок; позади его помещалось министерство внутрен¬
них дел, впереди, на другой стороне — Государственный
банк.
«Зрелище было ужасное,— рассказывает очевидец, П. А.
Кропоткин.—Огонь трещал и шипел. Как чудовищная змея,
он метался из стороны в сторону и охватывал кольцами
лавчонки. Затем' он поднимался внезапно громадным стол¬
бом, высовывая в стороны свои языки, и лизал ими новые
и новые балаганы и груды товаров. Образовались вихри
огня и дыма... Власти совершенно потеряли’ голову. Во
всем Петербурге не было тогда ни одной паровой пожарной
трубы. Какие-то рабочие вызвались привезти такую трубу
из колпинских литейных заводов, то есть верст за трид¬
цать от Петербурга по железной дороге... На пожар при¬
ехали великие князья и скоро уехали. Поздно вечером, когда
Государственный банк находился уже вне опасности, явил¬
ся Александр II и велел отстаивать пажеский корпус...
Толпа, народ делали все, чтобы остановить огонь... От
падающих головешек загорались постоянно товары, свален¬
ные на улице; но народ, задыхаясь в невыносимой жаре,
не давал разгореться вещам, лежавшим на улице. В толпе
ругали начальство за то, что тут не было ни одной пожар¬
ной трубы. ...Сквозь черные тучи дыма видны были зло¬
вещие огни пылавших дровяных окладов на другом берегу
Фонтанки»1.
Городом овладела паника. После этого огромного по¬
жара, еще в течение нескольких дней подряд, горели раз¬
ные дома в различных местах столицы. Кто поджигал,
было неизвестно, во всяком случае было неизвестно широ¬
ким кругам обывателей, испытывавшим панический ужас пе¬
ред колоссальными размерами пожара.
1	П. А. Кропоткин, «Записки революционера», стр. 121—122.
223

Реакция использовала его в своих политических целях. В
поджигательстве были обвинены «нигилисты», студенты.
Официально-охранительная печать наполнилась грязны¬
ми намеками на якобы кем-то «задуманный план»; носи¬
лись слухи о неких поджигателях, устроивших этот страш¬
ный пожар, чтобы возбудить волнение в народе и до¬
вести его до революционного взрыва. Говорили, что какие-
то «наставники народа» утверждали, будто .пожары полез¬
ны, так как они «способствуют равномерному распреде¬
лению собственности»1.
Реакционеры не скупились на клевету против передовых
слоев общества, стараясь направить против них молву и
злобу масс. Возникновение пожаров связывали с распро¬
странявшимися незадолго перед тем революционными про¬
кламациями.
Поджоги приписали революционерам, передовой студен¬
ческой молодежи, авторам революционных прокламаций.
Либералы не отставали от реакционеров, взывали к ца¬
рю, надеясь на его «твердость и спокойствие» «среди ярых
волн, бьющих и справа и слева». И они благословляли
реакцию. «Она будет до некоторой степени оправдана»,
еще стыдливо, но уже достаточно откровенно признавали
либералы.
Петербург был на военном положении. Шли массо¬
вые аресты. «Воскресные школы» были закрыты прави¬
тельством, и для расследования «действий» преподавателей
этих школ учреждены специальные комиссии. Были за¬
крыты Шахматный клуб и «народные читальни» вслед¬
ствие замеченного якобы вредного направления этих чи¬
тален. Были приостановлены «Современник» и «Русское
слово».
Чернышевский, как и Герцен, подлыми слухами обви¬
нялся в подстрекательстве к поджогам. •
Агент III отделения, шпионивший за Чернышевским, в
донесении своем писал: «В день пожара, 28 числа, когда
горел Толкучий рынок, к Чернышевскому приходило мно¬
го лиц... Собравшись вместе, они были чрезвычайно веселы
1 Небезынтересно вспомнить, что Герцен писал в «Былом и ду¬
мах»: «Пожар имеет в себе что-то революционное: он смеется над
собственностью, нивелирует состояния» («Былое и думы», изд.
1937 г., гл. VIII, стр. 292). Не эти ли слова Герцена имели в ви¬
ду авторы темных слухов во время пожаров весны 1862 г.?
224

8
Н. А. Добролюбов

и все время смеялись громко» Ч Это побудило «догадли¬
вого» полицейского агента заподозрить участие Чернышев¬
ского в поджогах. Даже швейцар сказал о Чернышевском
и его гостях: «А ведь они должны знать, кто поджи¬
гает».
Весьма характерно посещение Чернышевского Ф. М. До¬
стоевским спустя несколько дней после майского пожара
в Петербурге.
В «Дневнике писателя» за 1873 год (глава «Нечто лич¬
ное») Достоевский рассказывает о своем свидании с Чер¬
нышевским, связывая это свидание с появлением прокла¬
мации «К молодому поколению». Возмущенный ею, Досто¬
евский и отправился к Чернышевскому выразить ему свое
отношение к «разбрасывателям прокламаций». «Он встре¬
тил меня, — рассказывает писатель о Чернышевском, —
чрезвычайно радушно и привел к себе в кабинет.
—	Николай Гаврилович, что это такое? -—вынул я про¬
кламацию.
Он взял ее как совсем незнакомую ему вещь и прочел.
Было всего строк десять.
—	Ну, что же? — спросил он с легкой улыбкой.
—	Неужели они так глупы и смешны? Неужели нельзя
остановить их и прекратить эту мерзость?
Он чрезвычайно веско и внушительно отвечал:
—	Неужели вы предполагаете, что я солидарен с ними,
и думаете, что я мог участвовать в составлении этой бу¬
мажки?
—	Именно не предполагал... Их надо остановить во что
бы то ни стало. Ваше слово для них веско и уж, конечно,
они боятся вашего мнения.
—■ Я никого из них не знаю.
—	Уверен и в этом... Вам стоит только вслух где-нибудь
заявить ваше порицание и это дойдет до них»1 2.
Возникает сомнение уже в характеристике Достоевским
прокламации «К молодому поколению»; в ней было не де¬
сять строк — она занимает шестнадцать страниц печатного
текста большого формата.
1	«Н. Г. Чернышевский и III отделение», «Красный архив»,
т. XXIX, стр. 177.
2	Ф. М. Достоевский, Поли. собр. соч., изд. 1883 г., т. X,
стр. 27.
15 Жизнь Чернышевского
225

Сам Чернышевский рассказал о своих двух свиданиях с
Достоевским; одно из них Чернышевский связывает именно
с петербургскими пожарами весны 1862 года.
Достоевский явился к Чернышевскому после пожара.
«Я,— рассказывает Чернышевский,— попросил его сесп?
на диван и сел подле со словами, что мне очень приятно
видеть автора «Бедных людей» *. Он, после нескольких се¬
кунд колебания, отвечал мне на приветствие непосредствен¬
ным без всякого приступа объяснением цели своего визита
в словах коротких, простых и прямых, приблизительно сле¬
дующих:
— Як вам по важному делу с горячей просьбой. Вы
близко знаете людей, которые сожгли Толкучий рынок, и
имеете влияние на них. Прошу вас, удержите их от по¬
вторения того, что сделано ими».
«Я слышал,— продолжает Чернышевский,— что Достоев¬
ский имеет нервы расстроенные до беспорядочности, близ¬
кий к умственному расстройству, но не полагал, что его
болезнь достигла такого развития, при котором могли бы
сочетаться понятия обо мне с представлениями о пожаре
Толкучего рынка» 1 2.
Автор воспоминаний о пребывании Чернышевского в ссыл¬
ке, В. Шаганов3, сообщает, что Чернышевский еще в Си¬
бири рассказывал, как посетил его Достоевский и обра¬
тился к нему: «Николай Гаврилович, ради самого господа,
прикажите остановить пожары!»
Посещение Чернышевского Достоевским очень характер¬
но; оно ясно свидетельствует, что лагерь реакции провока¬
ционно связывал петербургские пожары с деятельностью
передовых, революционных слоев, и в особенности — Чер¬
нышевского.
Он доживал на свободе последние дни.
В это время идейное влияние Чернышевского на пере¬
довые общественные слои было исключительно сильно и
глубоко. Его популярность среди революционно-демократи¬
ческой молодежи к этому времени была огромна.
1	Характерно и многозначительно, что Чернышевский в 1862 г.
назвал Достоевского в разговоре с ним автором именно «Бед¬
ных людей»!—И. Н.
2	Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. III, стр. 532.
3	В. Шаганов, «Н. Г. Чернышевский на каторге и в ссыл¬
ке», 1907 г., стр. 8.
226

Современник Н. В. Шелгунов свидетельствует, что Чер¬
нышевский и Добролюбов были «пророками» молодежи,
приходившей в восторг от того, что она находила в их
статьях и что читала между строками. Чем смелее были
статьи, тем они сильнее действовали на молодежь, осо¬
бенно, если «побивался» какой-нибудь тогдашний авто¬
ритет. Книжка «Современника» со статьями Чернышев¬
ского и Добролюбова читалась молодежью запоем. О том
же глубочайшем авторитете Чернышевского и Добролю¬
бова среди молодежи рассказывают многие другие совре¬
менники.
«Я — Ваш воспитанник,—писал Н. Г. Помяловский Чер¬
нышевскому, — я, читая «Современник», установил свое
миросозерцание». Вслед за Помяловским так могли бы
признаться Чернышевскому очень многие. И действительно,
не раз современники свидетельствовали Чернышевскому,
что считают себя его учениками, воспитывались его со¬
чинениями.
Люди проносили через весь свой жизненный путь чув¬
ства уважения, признательности и привязанности к Чер¬
нышевскому. Его сотрудничества искали все передовые ор¬
ганы печати. К нему обращались за помощью разночинцы,
жаждавшие образования и готовые ради этого итти пеш¬
ком — и шедшие пешком — из далекой провинции в Пе¬
тербург. Лично не знакомые с Чернышевским, зная его
статьи, они рассчитывали на его помощь.
Его идейное влияние на революционную молодежь шес¬
тидесятых годов было очень велико. Он был ее непрере¬
каемым идейным авторитетом и руководителем, другом,
властителем революционных дум разночинной молодежи.
Это еще больше бесило ненавидевший Чернышевского ла¬
герь реакции, открывшей против него, особенно после
19 февраля 1861 года, доподлинный поход.
В истории русской литературы есть даже «художествен¬
ные произведения» — пасквили на Чернышевского, в ко¬
торых запечатлено неистовое озлобление литературных ре¬
акционеров и либералов против него.
Еще в начале деятельности Чернышевского появилась в
печати повестушка Д. В. Григоровича «Школа гостеприим¬
ства», в которой злобствовавший против Чернышевского
писатель либерального лагеря пытался опорочить его под
is*
227

именем персонажа своей повести1—Чернушкина. Григоро¬
вич гнусно изображает его нравственным и физическим
уродом, с наглым, самоуверенным, ядовитым лицом, без¬
дарным критиком, падким на даровые обеды, человеком
из породы людей, готовых «завтракать с тенью отца Гам¬
лета, обедать с привидением Банко и ужинать со статуею
Командора, если б только эти почтенные мужи сделали им
честь приглашать их». Чернушкин у Григоровича расска¬
зывает сальные анекдоты, высказывает свое презрение к
литературе. Грязное содержание обильно разлито на стра¬
ницах этого «художественного произведения». Поразитель¬
но, как писатели-либералы, считавшие себя просвещенными
и гуманными людьми, — а Григорович среди писателей то¬
го времени был далеко не последним,—становились бук¬
вально хамски-злобными клеветниками в их отношении к
благородному Чернышевскому!
Пасквильные произведения о Чернышевском, кстати ска¬
зать, по художественному своему уровню ничтожные, нахо¬
дятся за пределами художественной литературы. Сложней
с теми произведениями, которые принадлежат перу круп¬
нейших наших писателей,— мы имеем в виду комедию «За¬
раженное семейство» Льва Толстого и роман «Преступле¬
ние и наказание» Достоевского, произведения, в которых,
в известной мере, есть зашифрованная полемика с воззре¬
ниями Чернышевского. Но эти произведения требуют осо¬
бого разбора в другой связи, чем тот поход против Чер¬
нышевского, который велся во всей реакционной и либе¬
ральной печати с самого начала деятельности Чернышев¬
ского, поход, особенно усилившийся в период обострения
политической борьбы после реформы 19 февраля, сыграв¬
ший не малую1 роль в трагической развязке деятельности
Чернышевского.
Чем большую роль играл он в общественном движе¬
нии, чем явственней становился он во главе всех передовых
слоев общества, чем с большей силой развивал Чернышев¬
ский свои революционно-демократические идеи и взгляды,
тем больше ожесточались в борьбе против него все силы
литературной реакции, от царя, правительства и жандарм¬
1 Д. В. Григорович, Поли. собр. соч., 1896
стр. 284 и сл.
228
г., т. VII,

ского III отделения до всей официально-охранительной и
либеральной печати и литературы. Здесь были и признан¬
ные корифеи литературы того времени, и продажные
писаки, ничтожные газетно-журнальные борзописцы.
5
Ничто не было упущено 'бесновавшейся против Чер¬
нышевского реакцией.
Ни его роль властителя дум передовой молодежи и пуб¬
лицистическая борьба против помещиков за действительное
освобождение крестьян от крепостного бесправия;
ни его философский материализм в теории познания, ма¬
териалистические эстетические взгляды и антипоповская
этика разумного эгоизма;
ни его вера в исторический прогресс;
ни экономическая теория трудящихся, направленная
против мира частной собственности;
ни социалистические идеалы Чернышевского;
ни его публицистическая литературная критика и руко¬
водящая роль в передовом журнале—«Современник»;
ни его сочувствие студентам и речь на похоронах Доб¬
ролюбова.
А чего нелья было вывести прямо из деятельности Чер¬
нышевского, то ничем не гнушавшееся «просвещенное пра¬
вительство» клеветнически приписывало Чернышевскому,—
достаточно указать на провокационные слухи, будто он
является вдохновителем петербургских пожаров.
Условия деятельности Чернышевского становятся похо¬
жими на жизнь в осажденной со всех сторон крепости.
Он вынужден отбиваться от атаки, ведущейся против •
него всей реакционной печатью. Здесь — «Северная почта»
и «Наше время», «Северная пчела» и «Санкт-Петербург¬
ские ведомости», «Отечественные записки» и «Русский вест¬
ник», «Библиотека для чтения» и «День», как и дру¬
гие более мелкие органы охранительной и либеральной
печати.
До поры до времени Чернышевский молчал, не считая
нужным отвечать на брань, которая неслась по его адресу
со страниц почти всей печати. Но молчать становилось все
труднее. И он ответил «Русскому вестнику» и «Отечест¬
229

венным запискам» двумя статьями «Полемические красоты»
в «Современнике» № 6 и 7 за 1861 год.
Полемика разгорелась. Дико читать некоторые специаль¬
ные исследования этой полемики, в которых она объяс¬
няется «журнальной конкуренцией»; речь должна итти о
классово-политической борьбе, разыгравшейся особенно в
1861—1862 годах между всей реакционной печатью и —
лагерем «Современника».
В журнале «Русский вестник» за 1Й61 год (№ 1), в ста¬
тейке «Несколько слов вместо современной летописи», бро¬
сается вызов «Современнику» (пока еще, впрочем, в виде
темных клеветнических намеков и едва замаскированных
инсинуаций); говорится о «тупом доктринерстве» и «маль¬
чишеском забиячестве», о некоей теории, лишающей «ли¬
тературу всякой внутренней силы», о «забрасываньи гря¬
зью всех литературных авторитетов». Снова на свет вы¬
таскивается старое злобное обвинение «Современника» в
«исключительном» печатании на его страницах произведе¬
ний некоторых крупнейших писателей, появляются нечисто¬
плотные намеки на добролюбовский сатирический «Свисток».
Во главе «Русского вестника» стоял махровый реакцио¬
нер и обскурант, некогда либеральничавший, но к тому
времени освободившийся от всяких «либеральных иллю¬
зий», идеологически возглавлявший реакцию—М. Н. Катков.
Чернышевский принял вызов «Русского вестника». На
его не подписанную анонимную статейку он демонстра¬
тивно ответил статьей в «Современнике» за своей полной
подписью.
Выпады против «Современника» катковский вестник про¬
должает и усиливает в следующих номерах журнала, гряз¬
но пишет он о «наглом шарлатанстве, выдаваемом за выс¬
шую современную философию», и перепечатывает на своих
страницах обширные извлечения из появившейся в «Трудах
Киевской духовной академии» статьи поповского теоретика
этой академии П. Юркевича «Из науки о человеческом духе».
Идеалистическая, наполненная обычной поповской фило¬
софией статья киевского церковника показалась катков-
скому «Русскому вестнику» настолько замечательной и
важной — ведь она «обличала» Чернышевского-философа!—
что «Русский вестник» перепечатал ее в основных частях.
Конечно, на такой шаг всякая уважающая себя редакция
идет в особо исключительных случаях. Таким «случаем» и
230

был поход против Чернышевского. За статью Юркевича
наряду с «Русским вестником» ухватились и «Отечествен¬
ные записки», также поспешившие перепечатать из нее зна¬
чительную часть.
Безвестный киевский церковный «теоретик» делал бле¬
стящую, шумную карьеру.
Чернышевский не стал по существу отвечать на статью
Юркевича. В ней не было ничего, что бы не приводили по¬
стоянно сторонники философского идеализма и религии
против материализма. «Русскому вестнику» же, раздувше¬
му статью Юркевича до размеров сенсационного теорети¬
ческого события, Чернышевский ответил, что он сам се¬
минарист и по собственному опыту знает положение лю¬
дей, подобно Юркевичу воспитывавшихся в духовных се¬
минариях и не имевших «в руках порядочные книги».
Потому теперь Чернышевский предлагает: Юркевичу свой
«небольшой запас» настоящих философских книг, а редак¬
ции «Русского вестника» — так называемые «задачи» —
сочинения на философские темы, писанные Чернышевским
в Саратовской семинарии. Он указывает, что в них напи¬
сано то же самое, что должно быть в статье Юркевича.
По поводу этой же статьи Чернышевский должен был
ответить — и ответил — также и «Отечественным запис¬
кам», которые в восторге поставили Юркевича «на первое
место между всеми, кто когда-либо писал у нас о филосо¬
фии». Значит,— резонно замечает Чернышевский,— выше
Белинского... выше автора «Писем об изучении природы»,
то есть Герцена?
Чернышевский дает резкую отповедь теоретику «Отече¬
ственных записок» Дудышкину, опровергает доводы Юрке¬
вича и Дудышкина, справедливо рассматривает их полеми¬
ку с ним как частный случай давнишней борьбы между
идеалистическим и материалистическим лагерями в фило¬
софии.
Чернышевский демонстративно объявляет себя сторонни¬
ком материалистической философии, теории, которая «со¬
ставляет самое последнее звено в ряду философских си¬
стем», не имея, однако, возможности, по цензурным усло¬
виям, прямо назвать имя «своего учителя» — материалиста
Фейербаха. Чернышевский издевается над «Отечественны¬
ми записками». Он пишет, что, 'конечно, редакции «Оте¬
чественных записок» хотелось бы узнать, кто же такой его
231

учитель. «Он — не русский, не француз, не англичанин, не
Бюхнер, не Макс Штирнер, не Бруно Бауер, не Молешотт,
не Фохт,—кто же он? «Должно быть Шопенгауэр!»—
восклицаете вы...—Он самый и есть,—издевательски шу¬
тит Чернышевский, — угадали».
На полемику между Чернышевским и «Русским вестни¬
ком», как и «Отечественными записками», откликнулись
другие журналы.
Митрополит Филарет в письме к московскому губерна¬
тору Тучкову, доносительски указывая на распространяю¬
щиеся в обществе «противухристианские, противуправитель-
ственные» учения, писал: «В «Современнике» была напеча¬
тана статья, в которой излагался и доказывался материа¬
лизм — учение, конечно не дружное с религией и нравст¬
венностью. Баккалавр Киевской академии написал на сию
статью опровержение... Проповедник материализма не умел
защищаться; но не уступил, а отвечал насмешками и
оскорблениями. Материалист одинокий не был бы так смел.
Так поступить мог только надеющийся встретить многих
сочувствующих и во многих произвести сочувствие вновь».
М. Лемке, опубликовавший в «Эпохе цензурных реформ»
это весьма характерное письмо, считает, что здесь имеется
в виду полемика Юркевича с М. А. Антоновичем. Но вот
что сообщается в «Беседе преосвященного Никонора»:
«Чернышевский ответил... (на статью Юркевича. — И. Н.)
дерзкою критикою известных доказательств бытия божия.
Мы тогда читали и изумлялись сколько легкомыслию и от¬
ваге писателя, столько же и толеранции общества и прави¬
тельства». Далее в «Беседе...» прямо указывается, что мо¬
сковский митрополит Филарет, отвечая на запрос «высших
сфер», указывал, как на «крамолу», «на Чернышевского —
его критику доказательств бытия божия, выставленных про¬
фессором Юркевичем». «Предостеречь его (т. е. Черны¬
шевского.— И. Н.) ...вслух всей св. Руси, сделал ему эту
высочайшую честь святитель московский Филарет. Но Чер¬
нышевский не хотел послушаться»1.
Но не только по поводу злополучной статьи Юркевича
пришлось Чернышевскому отвечать на нападки «Русского
вестника» и «Отечественных записок». Он полемизирует
и с другими авторами статей, направленных против него и
1 «Странник», духовный журнал, 1890 г. май, см. стр. 39 — 40.
232

«Современника». Здесь — и статья редактора «политическо¬
го обозрения» «Отечественных записок» Альбертини, напав¬
шего на «Современник» за его отрицательные отзывы об
итальянском либерале Кавуре, и статья бывшего жандарма
Громеки, выступившего, в тон всей реакционной печати, с
нападками на «Современник»: неправда-де, будто «свисту¬
ны» (т. е. сотрудники «Современника». — И. Н.) «служат
великому делу отрицания», без которого нет движения впе¬
ред; «у наших свистунов нет сердца», «нет веры», «они
никого и ничего не любят», «смеются над любовью».
В том же 1861 году Чернышевский пишет статью «На¬
циональная бестактность», критикующую реакционно-на¬
ционалистическую политику органа так называемых «гали¬
цийских малороссов» «Слово». Эта статья Чернышев¬
ского вскоре повлекла нападки на него со стороны сла¬
вянофильской газеты «День», недвусмысленно-доноситель-
ски упрекнувшей «Современник» в отсутствии патриотизма.
Даже бесконечно далекий (как мы уже видели) от ка¬
ких-либо революционных помыслов Н. И. Костомаров за¬
метил, что характер полемики славянофильского «Дня»
против Чернышевского и «Современника» может привести
к тому, что Чернышевского посадят в крепость или сошлют
в Вятку как проповедника безбожия, социализма и рево¬
люции, а аксаковскому «Дню» за обличение «зловредного
учения» дадут орден. Хотя некоторые статьи журнала
Ф. М. Достоевского «Время», как например известная статья
«Г-бов и вопрос об искусстве», критиковавшая эстетические
воззрения Добролюбова, не шли в сравнение со статьями
других журналов, как «Русский вестник» или «Отечествен¬
ные записки», по содержанию и тону, но, появившись как
раз во время всеобщего похода охранительно-либеральной
печати против «Современника», они делали то же «дело»
травли передового лагеря. Тем более, что другие статьи
«Времени» (как статья Н. Н. Страхова «Литературные
Законодатели») были полны обычных для всей печати вы¬
падов против Чернышевского.
От общего похода не отстала и «Библиотека для чте¬
ния». Сначала, не уразумев, в чем дело, она сохраняла еще
некоторую видимость «объективной позиции», но скоро за¬
говорила в тон печати, ожесточенно нападавшей на «Сов¬
ременник». Вслед за смертью Добролюбова «Библиотека
для чтения» напечатала статью некоего Зарина, нагло пи¬
233

савшего, что Добролюбов своей литературно-критической
деятельностью ничего не сделал для бессмертия, что он не¬
достоин памятника, ибо он второстепенный-де участник
«Современника», что в его статьях «плохая пожива для
мысли».
Статья Зарина вызвала негодование Чернышевского. Он
ответил на нее зло и резко статьей «В изъявление приз¬
нательности», в которой горячо защищал Добролюбова.
В другой статье некоего автора, скрывшегося за буквами
М. К.,- «Библиотека для чтения» снова наступала на «Со¬
временник» и непосредственно на Чернышевского. Это была
уже ничем не сдерживаемая доносительская статья, в ко¬
торой влияние Чернышевского на общественную жизнь
объяснялось тем, что якобы «народ потерял голову... от¬
шатнулся от здравого смысла». «А когда народ возь¬
мется за ум, — писалось в этой отвратительной статье,—
когда он начнет придерживаться здравого смысла, тогда
вы, — обращался автор к Чернышевскому, — потеряете и
ваше влияние и ваш успех... Это время уже началось» (кур¬
сив мой.—И. Н.), — намекает автор на начавшееся уже и
шедшее полным ходом наступление правительства и всего
лагеря реакции на передовое общественное движение.
Какая-нибудь ничтожная «Северная пчела», вслед за всей
печатью, по своему разумению, жалила травимого Чернышев¬
ского. Она сообщила своим читателям, что Чернышевский
на литературном вечере в пользу бедных студентов, высту¬
пая с воспоминаниями о Добролюбове, «вел себя в высшей
степени неприлично», как «Ноздрев на губернаторском ба¬
ле»—о ужас!—«вертел часовой цепочкой — у меня, дескать,
часы есть», и вообще внешне держал себя неподобающе.
Так все более окружала реакционно-охранительная и ли¬
беральная печать лагерь «Современника» и его главу —
Чернышевского, не имевших возможности полным голосом
ответить на грязные, нередко прямо провокационные ин¬
синуации и клевету.
С болью писал об этом тяжелом положении лагеря «Со¬
временника» Добролюбов, уже накануне смерти, имея в
виду сатирический отдел «Современника» «Свисток» и
своего читателя:
Он знает: плясать бы заставил я дубы,
И жалких затворников высвистнул к воле,
234

Когда б на морозе не трескались губы
И свист мой порою не стоил мне боли.
Осенью 1861 года жандармское III отделение учреждает
шпионскую слежку за Чернышевским, не прекращающуюся
уже до самого дня его ареста.
Одно за другим поступают в III отделение многочислен¬
ные агентурные сведения о Чернышевском х; о том, что его
квартиру посетили такие-то лица,— несколько студентов,
«несколько мужиков», Некрасов, доктор Боков, Панаев,
Антонович, Елисеев, Серно-Соловьевич и другие, о том,
что Чернышевский почти постоянно бывает дома и спит
не более двух-трех часов в сутки, и так далее.
Агенты III отделения, для «облегчения надзора», под¬
купают швейцара дома, где живет Чернышевский, некоего
отставного унтер-офицера. В адрес Чернышевского прихо¬
дят письма,— их прочитывают в III отделении. Студент
приносит письмо, желая лично вручить его Чернышев¬
скому, — подкупленный швейцар отбирает письмо и, раньше
чем передает его Чернышевскому, показывает агенту III от¬
деления. В услужение к семье Чернышевских подсылается
жена швейцара. Ей дается наставление передавать все, что
услышит, шпиону, и «для поощрения» ей выдается несколь¬
ко рублей «на кофе».
Весьма «колоритно» одно из последних агентурных доне¬
сений, рассказывающее, как в одном магазине ранним ле¬
том 1862 года сошлись несколько литеоаторов, среди кото¬
рых был Ф. А. Кони. Завязался разговор о современных
событиях. Все присутствовавшие негодовали против «воз¬
мутителей» и удивлялись «слабости» распоряжений пра¬
вительства. «Неужели оно,— прибавил Кони,— не может
еще убедиться, что главное зло заключается в Гиерогли-
фове, Чернышевском, Елисееве и компании... Ведь, право,
они не заслуживают никакого сожаления не только как
литераторы, но как люди просто; с них следовало начать,
а они все еще на свободе».
Чернышевский знал, что за ним следили ищейки из
III отделения.
Когда 14 декабря 1861 года он ездил в Петропавлов¬
скую крепость, проститься с увозимым в ссылку 'поэтом-
1 Они опубликованы в журнале «Красный архив», т. XIV,
1926 г., стр. 87 —122.
236

революционером М. Л. Михайловым, он мог предчувство¬
вать свою аналогичную, неотвратимо-приближавшуюся
судьбу.
Тогда же, в конце года, Чернышевский получил полное
угроз анонимное письмо врага, сулившего ему жестокую
расправу за его деятельность. Это письмо рельефно рисует
классовую ненависть врагов к революционеру-демократу
Чернышевскому. «Неужели мы,— злобно писал аноним, —
не видим Вас с ножом в руках, в крови по локоть? Неу¬
жели мы можем сочувствовать заклятым социалистам (на¬
правление вашего журнала нам .понятно, да и «Велико¬
русе» — ваше произведение), которые ищут и будут ис¬
кать нашей погибели, которые с маратовским восторгом
принесут в жертву для осуществления своих бредней наши
имущества, нас самих, наши семейства?	Допустим, что
идеи социализма осуществимы, то все-таки они осущест¬
вимы в стране, где нравственное развитие всей массы слиш¬
ком велико, но никак не в стране монголов, шамсугов
и т. д. Поверьте, мужички наши мало чем нравственнее
этих милых народов. В нашем народе есть добрые начала,—
юродствует «аноним», — но они еще в зародыше, и за раз¬
витие их нужно взяться умно, практично, без нежностей,
а нежностей ваших они не поймут, наплюют они на Вас
и найдут себе другого Антона Петоова (вожак крестьян¬
ского восстания в с. Бездна.— И. Н.), о котором так ис¬
кренно сожалеет Ваша хамская натура	вспомните, в ка¬
кую цену вы оценили наши имения,— пишет крепостник-
помещик.— Кого вы презираете? Лучшее сословие в Рос¬
сии— дворянство. На кого вы надеетесь? На полудикое
сословие мужиков... Вы хотите безусловной демократии...
Да, дворянство — лучшее сословие...»
И от «теории» разъярившийся помещик переходит к
угрозам: «Нас много, теперь мы настороже и, поверьте,
не станем^ с Вами нежничать... Считаем не лишним заме¬
тить Вам, г-н Чернышевский, что мы не желаем видеть
на престоле какого-нибудь Антона Петоова, и если дей¬
ствительно произойдет кровавое волнение, то мы найдем
Вас, Искандера (Герцена. — И. Н.) или кого-нибудь
из Вашего семейства, и, вероятно, Вы не успеете еще за¬
пастись телохранителями».
Что должен был думать и чувствовать Чернышевский,
получив такое письмо разъяренного врага, угрожающего
236

ему расправой? В сущности, оно было лишь более резко
по тону, по существу же отражало шедшую в печати трав¬
лю Чернышевского.
Наряду с агентурными донесениями наемных шпионов,
в III отделение поступали, так сказать, «добровольные»
доносы на Чернышевского от «людей из общества». Кра¬
сивым почерком писал один из них свой грязный донос:
«Пожалейте Россию, пожалейте царя!—взывал он к жан¬
дармам из III отделения — ...Чернышевский... это—коно¬
вод юношей... это—хитрый социалист... неужели не найде¬
те средств спасти нас от такого зловредного человека?..»
Дальше, после этого «вопля души», анонимый доносчик
рассказывает о своих впечатлениях, вынесенных им из об¬
щества людей, якобы долго знающих Чернышевского и теперь
видящих «его тенденции уже не на словах, а в дейст¬
виях». «Все весьма либеральные люди»,—убеждает донос¬
чик,— но «благоразумные», «сознающие необходимость
существования у нас монархизма». Чернышевского надо
удалить, иначе быть беде. «Ему нет места в России —
везде он опасен, разве в Березове или Гижигинске,—
услужливо подсказывает III отделению аноним; — не я го¬
ворю это, говорили ученые, дельные люди, от всей души
желающие конституции, но путем закона, Земской думы,
но по призыву царя... Николая Гавриловича — куда хотите,
но скорее отнимите у него Возможность действовать. Об¬
щество в', опасности, сорванцы бездомные на все готовы, и
вам дремать нельзя... Избавьте нас от Чернышевского —
ради общего спокойствия».
А в середине июня начальник III отделения Потапов
получил новое анонимное письмо, в котором доброволь¬
ный доносчик советует жандармам и полиции: «Благона¬
меренной литературе давайте ход, не ч'есните: это хуже,
но Чернышевского с братиею и с «Современником» унич¬
тожьте. Не по чувству личной вражды—я его не знаю,—
а по чувству самосохранения твержу вам: избавьте нас
от Чернышевского и его учения. Это враг общества и
враг опасный — опаснее Герцена. ...Прислушайтесь к тол¬
кам ученого кружка,— все того мнения. Что я говорю,
то я вынес из бесед с учеными, где верчусь иногда» (лю¬
бопытно, как этот донос совпадает с предыдущим! —
И. Н.). Далее доносчик советует собрать Земскую думу,
где будет преобладать дворянство («а оно без царя жить
237

не может»), не теснить славянофильскую газету «День»
(она полезна), успокоить народ каким-либо сообщением
о поджигателях во время весенних петербургских пожа¬
ров,— таинственность хуже, много ходит слухов.
В июне же, по приказу царя, последовало запрещение
«Современника» на восемь месяцев. Перед тем цензурой
были вырезаны из журнала «Письма без адреса» Черны¬
шевского.
По поводу приостановки «Современника» Чернышевский
сразу же сообщил Некрасову за границу, указав, что это
новое гонение на журнал со стороны правительства не
вызвано каким-либо особым поводом, а последовало по¬
тому, что вообще «направление нехорошо!» Эту меру
в отношении «Современника» Чернышевский естественно
рассматривал в ряду других усилившихся репрессий пра¬
вительства против передового общественного движения.
«Репреосивное направление,— пишет Чернышевский Не¬
красову,— теперь так сильно, что всякие хлопоты (т. е.
хлопоты в связи с запрещением «Современника».—И. Н.)
были бы пока совершенно бесполезны».
И все же Чернышевский обратился к министру просве¬
щения Головнину:
«— Надобно ли думать,— спросил Чернышевский ми¬
нистра,— что остановка «Современника» продлится дей¬
ствительно на весь восьмимесячный срок, или она может
быть отменена раньше?
—	Нет, раньше отменена не будет,— ответил министр.
—	Будет ли позволено продолжать издание после или
надобно считать эту остановку равносильною решению
уничтожить журнал?
—	Да, я советую вам, — сказал министр, — считать из¬
дание конченным и ликвидировать это дело».
И хотя «Современник» еще просуществовал с 1863 по
1866 годы,— расцвет его неразрывно связан с именами Чер¬
нышевского и Добролюбова.
Спустя месяц после запрещения журнала на имя Чер¬
нышевского пришли письма по делам редакции «Совре¬
менника».
Но они уже не застали не только журнала, но и самого
его редактора...

ГЛАВА XI
Арест Чернышевского. В Следственной комиссии. «На¬
ша жизнь принадлежит истории». Голодовка. Творче¬
ство Чернышевского в крепости. Фабрикация улик.
Лжесвидетели и фальшивые документы. В сенате.
В чем же обвиняли Чернышевского? Приговор. Мысли
Чернышевского о преследованиях защитников масс.
Передовая Россия и осуждение Чернышевского. Вар¬
варский обряд «гражданской казни». Процесс Черны¬
шевского— яркий факт классовой борьбы в России.
1
В обществе носились слухи о предстоящем аресте Черны¬
шевского. Он знал о них, хотя управляющий III отде¬
лением Потатгов, уже имевший донесения шпионов о Чер¬
нышевском, заверил его, что против него у полиции ни¬
чего нет. Это была подлая ложь.
Министр внутренних дел разослал губернаторам сек¬
ретный циркуляр с указанием не выдавать Чернышевско¬
му заграничного паспорта. Не ожидая прямых репрессий
за свою подцензурную литературную деятельность, Чер¬
нышевский, повидимому, и не собирался эмигрировать. В
ответ на предложение уехать за границу, он говорил, что
не может быть отрезан от России.
«Не могут же меня судить за статьи, дозволенные цен¬
зурой»,—доказывал он.
Увы! Это было трагически ошибочное представление.
В это время арест Чернышевского и суд над ним были
239

уже предрешены. Требовался хоть какой-нибудь формаль¬
ный повод.
1 июля в Лондоне, в одном из ресторанов, русские
праздновали пятилетие «Колокола». Здесь были, наряду с
сотрудниками «Колокола», приезжие из России, а среди
них—некий служащий английской торговой фирмы Фрум,
Грегори и К0 в Петербурге, П. А. Ветошников.
Среди гостей на празднике «Колокола» были, однако, не
только безобидные приезжие из России, но и агенты
III отделения.
Между тостами говорили о многом, в том числе о том.
что на-днях Ветошников едет в Россию и может «кое-
что» взять с собой.
Через несколько дней, 6 июля, у Герцена снова было
много гостей. Среди них—Ветошников, сообщивший, что
утром едет. Бакунин и Огарев дали ему письма для пере¬
дачи в Россию. Герцен также написал, как и Огарев, од¬
ному из активных участников движения шестидесятых го¬
дов— Н. А. Серно-Соловьевичу. Одно из писем Герцен
закончил словами: «Мы готовы издавать «Совр.» (т. е.
«Современник».— И. Н.) здесь (т. е. в Лондоне.— И. Н-)
с Черныш, или в Женеве. Печатать предложение об этом?
Как вы думаете?»1
До Герцена в Лондон дошли слухи о предстоящем: запре¬
щении «Современника» (на деле журнал уже был закрыт).
Ветошников отправился. Но одновременно в Петербург
был послан телеграфный донос агента III отделения. На
борту парохода Ветошникова арестовали. Письма были
отобраны, и немедленно в России начались аресты десят¬
ков лиц, обвиняемых в сношениях с «лондонскими пропа¬
гандистами».
Предложение Герцена издавать за границей «Современ¬
ник» правительство и сочло искомым поводом к аресту
Чернышевского. Разумеется, за это предложение Черны¬
шевский ответственности нести не должен был. Впрочем, не
приходится сомневаться, что не этот, так другой повод к
аресту Чернышевского правительство изобрело бы. Изо¬
бретать поводы к репрессиям оно умело отлично.
7 июля днем Чернышевский у себя дома беседовал с со¬
трудником «Современника» М. А. Антоновичем и доктором
1 А. И. Герцен, Поли. собр. соч. и писем, т. XV, стр. 220.
240

П. И. Боковым. Резкий звонок прервал их беседу. В со¬
провождении жандармов вошел полковник Ракеев.
Незадолго перед тем он арестовал поэта М. Л. Михай¬
лова. Увидев у него сочинения Пушкина, полковник как-
то просветлел.
— Пушкин, помилуйте!—воскликнул Ракеев и вздохнул.
Двадцать пять лет тому назад он «препровождал» на
санях проб с телом Пушкина, увезенный тайно, ночью, во¬
ровски для погребения в Святогорском монастыре. То бы¬
ло давно. Теперь Ракеев стал уже полковником и имел в
Петербурге собственный дом.
«Мне нужно поговорить с вами наедине»,—сказал Ра¬
кеев Чернышевскому.
Произведя обыск, жандармы забрали, с собой Черны¬
шевского, его рукописи, дневники, письма, книги и увезли
в Петропавловскую крепость. А в 2 часа ночи начальник
III отделения Потапов доносил шефу жандармов князю
Долгорукову: «В городе, благодаря богу, благополучно...
арестования сделаны удачно». Шеф жандармов доложил
царю.
Спустя несколько дней Потапов получил новое аноним¬
ное письмо: «Спасибо вам, Александр Львович, что заса¬
дили Чернышевского. Спасибо от многих. Только не вы¬
пускайте лисицу, пошлите его в Солигалич, Яренск, что-ни¬
будь в этом роде. Это — опасный господин, много юно¬
шей сгубил он своим ядовитым влиянием». Далее ано¬
нимный корреспондент дает ряд советов начальнику III отде¬
ления и заканчивает: «Пошли вам господь терпения, уменья,
успеха и разума... Я—не покупной мушар — ничего не
ищу. Как человек досужий, много странствующий по Рос¬
сии, много вижу и слышу и считаю долгом помогать прави¬
тельству»1.
Арест Чернышевского произвел огромное впечатление на
революционную молодежь, пробудив в ней новый прилив
ненависти к царизму. А либерал-«прогрессист» К. Д. Каве¬
лин писал в письме в Герцену: «Аресты меня не удивляют,
и, признаюсь тебе, не кажутся мне возмутительными. Это
война: кто кого одолеет... Я бы хотел, чтобы ты был пра¬
вительством и посмотрел бы, как бы ты стал действовать...
Чернышевского я очень, очень люблю, но такого брульона,
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 436—
437.
16 Жизнь Чернышевского
241

бестактного и самонадеянного человека я никогда еще не
видал. И было бы за что погибать!»1
Чернышевского заключили в Петропавловскую кре¬
пость, тюрьму, символически расположенную вблизи царско¬
го Зимнего дворца.
Здесь пытали и заживо хоронили не мало передовых лю¬
дей. Здесь держали декабристов. Царское правительство
собиралось заключить сюд4 Белинского, спасенного от этой
участи смертью. Здесь содержали Рылеева и Шевченко.
Теперь появился новый заключенный — «арестант № 9» —
Н. Г. Чернышевский.
Началось следственное и судебное дело об «отставном
титулярном советнике» Чернышевском.
В этом беспримерном деле арест предшествовал ули¬
кам, да и то фальшивым, сфабрикованным царским прави¬
тельством. Сначала арест, потом «улики», — так рассудил,
повидимому, царь. Правительство, не имея прямых улик
против Чернышевского, лихорадочно принялось изобре¬
тать их.
Народная молва говорила о царском суде, о его продаж¬
ности и полной зависимости от привилегированного клас¬
са: «пошел в суд в кафтане, а вышел нагишом», «богатому
итти в суд — трын-трава, а бедному — долой голова», «су¬
диться— не богу молиться: поклоном не отделаешься».
Когда арестовали Чернышевского, царское правительсгво
занималось подготовкой судебной реформы якобы на основе
«непреложных начал юридической науки»,—отделения суда
от административной власти, уничтожения канцелярской
тайны, введения защиты, устранения полиции от производ¬
ства следствия и так далее. Правительство подготовляло
судебную реформу, как и крестьянская реформа, не мало
разукрашенную либеральными историками и публицистами.
Разумеется, она не имела никакого отношения к «Делу»
Чернышевского, которого царь и его правительство решили
всеми неправдами осудить и обречь на гибель.
2
Сразу же по делу Чернышевского царем была учреждена
особая следственная комиссия, возглавленная проявившим
1 «Письма Кавелина и Тургенева к Герцену», Женева, 1892 г.,
стр. 82.
242

себя в особо экстраординарных случаях кн. А. Ф. Голицы¬
ным. Это был статс-секретарь, десятилетия состоявший при
III отделении. Кроме него, в комиссию вошли управляю¬
щий III отделением Потапов и другие высшие чиновники,
между прочим, свитский генерал-майор Дренякин, «отли¬
чившийся» зверским подавлением крестьянских восстаний
1861 года.
Комиссия заработала. Надо было любой ценой изобре¬
сти обвинение Чернышевского. И она это сделала. Измыш¬
ляла улики, фабриковала фальшивки, доставала и покупала
нужных ей людей, «свидетелей» — провокаторов, доклады¬
вала царю о ходе дела и, одобряемая им, действовала
дальше.
Начальник III отделения Потапов представил в комис¬
сию «Записку», содержавшую обвинения против Черны¬
шевского.
В «Записке» указывалось, что Чернышевский, автор
многих журнальных статей, проводил «свободные идеи»,
приобрел известность литератора-публициста и пользо¬
вался авторитетом у молодого поколения. Начальник III
отделения «упустил из виду», что вся журнальная деятель¬
ность Чернышевского, которая теперь ставилась ему в вину,
проходила под наблюдением официальной цензуры. Зато
Потапов не забыл указать, что Чернышевский своими стать¬
ями «старался возвысить молодое поколение в глазах об¬
щества». Это считалось государственным преступлением.
Далее, в «Записке» указывается на якобы происходив¬
шие у Чернышевского, по ночам, таинственные собрания и
на то, что он вел обширную корреспонденцию.
На Чернышевского прямо возлагалась ответственность
за подпольные прокламации, хотя юридических доказа¬
тельств причастности Чернышевского к их выпуску у
III отделения не было. ■
При втором, последовавшем вскоре после ареста Черны¬
шевского, обыске на его квартире опять никаких улик не
было обнаружено, если, впрочем, не считать, очевидно заин¬
тересовавшего жандармов, золотого кольца, пропавшего во
время обыска из запертой шкатулки...
Следственная комиссия готовила «Дело Чернышевского».
Один член комиссии занимался изучением бумаг, другой
с помощью трех чиновников особых поручений,— ос¬
мотром библиотеки Чернышевского. Трудно было с ка¬
1в'
243

кими-то странными рукописями, обнаруженными среди
бумаг. Несмотря на вое свое усердие, представитель ми¬
нистерства внутренних дел Каменский не мог понять их
и отправил их в III отделение. Но и здесь также не смо¬
гли прочесть таинственных рукописей. III отделение на¬
правило их в министерство иностранных дел. И уже здесь,
после длительного изучения и чернил, и бумаги, и «ши¬
фра», увидели, что никакого шифра нет. Рукопись про¬
сто написана мелко, со сложными условными сокращения¬
ми. Эта страшная рукопись—часть «Дневника» Чернышев¬
ского.
Почти четыре месяца не вызывали Чернышевского ни на
один допрос. Он был арестован 7 июля, первый допрос
состоялся лишь 30 октября. Но что это был за допрос!
Он длился около десяти минут. У комиссии еще явно не
было никаких материалов действительного обвинения.
Чернышевскому задали два вопроса, а по сути дела,
один вопрос: с кем он знаком в Петербурге, Москве и дру¬
гих местах России и за границей, в каких состоял с ними
отношениях? В частности, комиссия указала Чернышевскому,
что он обвиняется — и это единственное обвинение, предъ¬
явленное ему при первом допросе — в сношениях с находя¬
щимися за границей русскими изгнанниками, «распро¬
страняющими злоумышленную пропаганду».
Чернышевский решительно отверг это обвинение, сразу
назвал подразумеваемые комиссией связи—с Герценом и
Огаревым, указал на известные всем неприязненные отно¬
шения между ним и «лондонскими агитаторами».
Чернышевский выразил удивление, что ему предлагаются
подобные вопросы, пригрозил, что будет жаловаться на
незаконные действия комиссии, догадываясь, что это, пока,
была важнейшая улика против него, на деле лишенная ос¬
нований, ибо юридически отвечать за предложение Герцена
издавать «Современник» за границей Чернышевский не дол¬
жен был. Как увидим дальше, он не ошибся.
Еще до допроса, в письмах к родным, Чернышевский ука¬
зывает, что надеется на благополучный исход дела. Он про¬
сит жену быть спокойной, не унывать, не тосковать, строит
планы будущей работы, уверяет в своем полном спокой¬
ствии.
О своем «Деле» он ничего не может сказать, так как
сам ровно ничего не знает. Он не может сказать, когда
244

оно кончится, но, вероятно, скоро: «ведь не годы же оно
будет тянуться», — оптимистически уверяет жену Черны¬
шевский. Он вспоминает в письме к ней давнишние разго¬
воры о его предстоящем аресте, когда он уверял жену, что
если даже его арестуют — из этого ничего не выйдет. Он
пишет в письме к жене, что его арестом полиция компро¬
метирует правительство, ибо никаких действительных улик
против него в руках полиции нет. III отделение поступило
опрометчиво, и властям придется извиняться. Это письмо
Чернышевского к жене (как и другие его письма) было
задержано Следственной комиссией, и на нем, называя его
«любопытным», Потапов написал: «он (т. е. Чернышев¬
ский.— И. Н.) ошибается: извиняться никому не при¬
дется». Жандармский начальник знал это совершенно точно.
Чернышевский ждал выяснения дела.
5 октября, в письме к жене, он между прочим написал
слова, приведшие его судей в бешенство, слова, полные не
униженной мольбы и раскаяния, а мужественной стойкости:
«Наша... жизнь,— писал Чернышевский жене,— принадле¬
жит истории; пройдут сотни лет, и наши имена все еще бу¬
дут милы людям; и будут вспоминать о нас с благодар¬
ностью... Так надобно же нам не уронить себя со стороны
бодрости характера перед людьми, которые будут изучать
нашу жизнь» *. Эти строки показались судьям Чернышев¬
ского преступно-вызывающими, недопустимо-гордыми; ис¬
полненные человеческого достоинства, они были приобще¬
ны к делу и вменены в вину Чернышевскому.
20 ноября он пишет письма царю и слывшему либера¬
лом петербургскому генерал-губернатору кн. Суворову.
Чернышевский писал царю. Но не о пощаде просил он
и ни в чем не раскаивался. Он писал о том, что уже много
месяцев сидит, арестованный, в Петропавловской крепости,
а ему не предъявляют никакого действительного обвине¬
ния, — времени было достаточно. Чернышевский настаивал,
что против него у Следственной комиссии нет серьезных
обвинений.
Царь прочел письмо Чернышевского и оставил его «без
последствий»; ведь он, а не кто другой вдохновлял поход
против представителей передовых слоев общества.
Уже наступил новый 1863 год, а, как думал Чернышев-
1 Н. Г. Чернышевский. «Лит. наследие», т. II, стр. 411.
245

ский, дело нисколько не двигалось. Но он ошибался.
В недрах Следственной комиссии и III отделения шла уси¬
ленная работа.
Чернышевский ведет войну со своими притеснителями.
Он знает, что письма, адресуемые ему и отправляемые им,
надолго задерживаются комиссией, а то и вовсе не достав¬
ляются по адресу.
В январе Чернышевский просит сообщить ему, наконец,
о положении его дела. Он не спрашивает, чем оно кончится,
«это ему известно», но когда окончится, — он хочет знать.
Он настаивает на разрешении ему свиданий с женой. И,
не получая никакого ответа на свои просьбы, 28 января
он начал голодовку, продолжавшуюся девять дней.
Караульные заметили, что арестант № 9 вдруг стал
заметно худеть и бледнеть. Когда его спрашивали о здо-
ровьи, он отвечал, что вполне здоров. И лишь спустя че¬
тыре дня караульные обнаружили, что арестант № 9 не ел
пищи, которая ему приносилась. На седьмой день голодов¬
ки врач, состоявший при крепости, сообщил коменданту,
что Чернышевский голодает, заметно ослаб, у него пульс
несколько слабее обыкновенного, цвет лица бледный. Чер¬
нышевский писал к коменданту крепости, что «по неопыт¬
ности в различении симптомов страдания» он слишком рано
прекратил голодовку. И предупреждал, что возобновит ее
«с прежним намерением итти, если нужно, до конца». Он
предупреждает о возможной развязке, гибельной для него
и невыгодно-скандальной для правительства.
Снова пишет Чернышевский письмо А. А. Суворову, ука¬
зывает, что его судьба имеет «некоторую важность» для
репутации правительства. Без обиняков он пишет, что дей¬
ствия членов «высочайше» назначенной Следственной ко¬
миссии показывают «тупость ума или всех их или большин¬
ства их». Он настаивает на необходимости ликвидировать
его «Дело».
Снова пишет он коменданту крепости, что вот прошло
йце время, а для удовлетворения его просьб о свидании
с родными ничего не сделано. «Вам, — пишет Чернышев¬
ский, — пора принимать против меня меры строгости, о ко¬
торых вы говорили». По этому письму с несомненностью
можно предположить угрозы по адресу Чернышевского со
стороны коменданта крепости.
246

Наконец в конце февраля Чернышевскому было разре¬
шено свидание с женой. Она сразу сказала ему:
«—■ Зачем тебя держат? Ведь против тебя нет никаких
обвинений.
— Да ты почему ж знаешь?
— Да как же — все это давно всем известно; об этом
так давно говорили, что уж и говорить устали».
Видимо, в феврале же состоялся разговор Чернышев¬
ского с членами Следственной комиссии1.
«—Как же это комиссия может поступать со мною
таким образом, каким поступала? —спросил Чернышев¬
ский.
— С вами поступали жестоко, но не кладите за то ответ¬
ственности на комиссию; это действовала не она,—трус¬
ливо ответили сановные следователи.
—	... Да когда же это кончится? Когда вы освободите
меня?
—	Через несколько дней».
Члены Следственной комиссий опять чудовищно лгали.
Они отлично знали, что через несколько дней Чернышев¬
ский не будет освобожден, что он вообще уже не будет
освобожден до конца его жизни. Они не только знали это,
но с «высочайшего» соизволения царя, по его прямому при¬
казу, готовили Чернышевскому эту участь.
«Со мной опять начинают шалить», — пишет Чернышев¬
ский коменданту крепости; задерживают корреспонден¬
цию, не обращают никакого внимания на его желания, для
исполнения которых по закону нет препятствий, не отве¬
чают даже на его законные требования.
Протестуя против чинимых беззаконий, Чернышевский
пишет о Следственной комиссии, что это — «бестолковый
омут», иметь с ним дело — только терять время.
Оскорбленная комиссия поручила коменданту крепости
объявить Чернышевскому строгий выговор и предупредить,
что в случае повторения «неуместных выражений», ему бу¬
дет вовсе воспрещена переписка. В ответ на это Черны¬
шевский требует, чтобы по закону и по совести было, на¬
конец, прекращено преследование. «Неужели же, — воскли-
1 Чернышевский, в письме к коменданту крепости, просит пере¬
дать Суворову об этом разговоре и указывает, что он предшест¬
вовал первому свиданию с женой.
247

цает он, — в самом деле никак и ничем не может добить-
ся у нас человек, чтобы ему оказана была справедли¬
вость?»
Чернышевский не был слабонервным человеком. Он об¬
ладал сильной волей, в своем поведении, в своей борьбе
с комиссией был чужд болезненного раздражения, не го¬
рячился, но старался ускорить ход дела, побудить комис¬
сию к действительному расследованию или прекращению
«Дела», на что Чернышевский надеялся.
Он ждал, воевал с комиссией и комендантом крепости, за¬
щищая против них свои элементарные законные права, и,
не теряя времени, продолжал литературную деятельность.
На редких свиданиях с родными он говорил им о мно¬
жестве проектов различных произведений.
Прежде, горько шутил Чернышевский, ведь не было вре¬
мени ни о чем спокойно думать, а тут можно и начитаться
и надуматься о многом.
В письме к жене от 5 октября 1862 года Чернышевский
пишет, что здесь, в крепости, пока выяснится его «Дело»,
он будет писать труды, о которых давно мечтал. Теперь
планы их «на досуге» обдуманы окончательно. Он начнет
многотомную «Историю материальной и умственной жизни
человечества», — работы в этом направлении Гизо, Бокля
и Вико его не удовлетворяют. Затем — многотомный же
«Критический словарь идей и фактов», где будут ука¬
заны и разобраны все мысли о важных вещах и при каж¬
дом случае будет указываться истинная точка зрения.
Наконец, на основании этих двух работ, он составит «Энци¬
клопедию знания и жизни», которая должна быть понятна
не одним только ученым, как первые два научных труда,
а всей публике.
Этим научным замыслам не суждено было осущест¬
виться. Но Чернышевский создал в крепости ряд других
произведений. Беспрерывно работает он в своей камере,—
читает, пишет, переводит. То, что он создал за шестьсот
семьдесят восемь дней и ночей пребывания в крепости,—
трудовой творческий подвиг ума.
Единственно, о чем Чернышевский просил родных (не
говоря о постоянных просьбах не беспокоиться за него) , —
о присылке необходимых ему книг.
В списке присланных книг мы находим — на русском
язык? четырехтомное собрание сочинений Гоголя, сочине-
248

ния Лермонтова, стихотворения Некрасова, Кольцова, Тют¬
чева, Фета, песни Беранже, сочинения Генриха Гейне.
Труды Гексли, Дарвина, Н. И. Костомарова, Лайелля,
Фогта; на иностранных языках—произведения Диккенса
(восемнадцать томов), Беранже, Овидия, Горация, Лесажа,
Стерна, Дидро, Жорж Санд, Флобера, «Библиотеку мемуа¬
ров», сочинения Гервинуса, Геттнера, Кинглека, Маколея,
Монтеня, Роберта Оуэна, Паскаля, Ж.-Ж. Руссо (девять
томов) и др.
Чернышевский был не из тех людей, кто стал бы дер¬
жать у себя книги без надобности, да еще во время си¬
дения в крепости.
Он переводил: «Всеобщую историю» Шлоссера, «Исто¬
рию XIX века» Гервинуса, «Историю Англии» Маколея,
«Племена и народы» Г. Л. Крике (начало), «Историю
Соединенных Штатов» Неймана; . по книге Кинглека о
Крымской войне он написал обширную работу на ту же
тему; далее — «Исповеданное Жан-Жаком Руссо» 1 и др.
4 апреля 1863 года Чернышевский закончил роман «Что
делать?», 5-го начал повесть «Алферьев», далее писал
свои записки «Из автобиографии», беллетристическое про¬
изведение «Повести в повести» и др.
Рукописи Чернышевского направлялись в III отделение,
здесь, в архивах, они находили свою могилу, пока наша
революция не извлекла из них эти рукописи.
В первое время пребывания в крепости Чернышевский
еще выходил на прогулки, так как полагал, что во время
его отсутствия в камере производится обыск и его отказ
от прогулок возбудил бы подозрение; но затем он уже не
выходил из камеры. Как он писал в своих показаниях се¬
нату, он бывал исключительно в двух положениях: сидел
и лежал.
П. Щеголев подсчитал1 2 количество печатных листов, на¬
писанных Чернышевским в Петропавловской крепости. Не
говоря уже об огромной ценности созданного здесь Чер¬
нышевским, само количество написанного поражает своим
исключительным обилием.
Даже не принимая во внимание черновиков, беря только
беловые рукописи, получается следующее (считая в печат¬
1	См. Н. Г. Чернышевский, «Неопубликованные произве¬
дения», Саратов, 1939 г.
2	«Звезда», 1924 г-, № 3, стр. 74—77.
249

ном листе по сорок тысяч знаков) : беллетристика — 68 пе¬
чатных листов; научные работы — 12, автобиография —
10; судебные показания и объяснения—4, компиляции —
11, переводы — 100, — всего свыше 200 печатных листов
за год и десять с половиной месяцев. В месяц — почти
10 листов беловых рукописей, не считая черновиков, а с
черновиками до 11*/г печатных листов.
Всякий занимающийся литературным трудом знает, что
это — настоящий трудовой подвиг.
Одиночная камера с толстыми, двух аршин толщиной,
стенами, с небольшим окном за железной решеткой. Убо¬
гая обстановка — кровать, дубовый столик и табурет;
всегда сырой табак, — а Чернышевский не проводил и де¬
сяти-пятнадцати минут без куренья,— никогда не прекра¬
щавшаяся сырость. Крепостные куранты то и дело вызва¬
нивали «Коль славен наш господь в Сионе» и «Боже царя
храни». Здесь, в Алексеевском равелине Петропавловской
крепости, жил, без единой минуты отдыха трудился и вое¬
вал Чернышевский — «арестант № 9».
Ночь темна. Лови минуты!
Но стена тюрьмы крепка,
У ворот ее замкнуты
Два железные замка.
Чуть дрожит вдоль коридора
Огонек сторожевой
И звенит о шпору шпорой.
Жить скучая, часовой.
«Часовой!» — «Что, барин, надо?
«Притворись, что ты заснул:
Мимо б я да за ограду
Тенью быстрою мелькнул!
Край родной повидеть нужно.
Да жену поцеловать,
И пойду под шелест дружный
В лес зеленый умирать». —
«Рад помочь! Куда ни шло бы!
Божья тварь, чай, тож и я!
Пуля, барин, ничего бы,
Да боюся батожья!
250

Поседел под шум военный...
А сквозь полк как проведут,
Только ком окровавленный
На тележке увезут!»
Шопот смолк... Все тихо снова...
Где -то бог подаст приют?
То ль схоронят здесь живого?
То ль на каторгу ушлют?1
3
В обществе распространялись самые противоречивые
слухи о следствии по делу Чернышевского. Говорили, что
теперь, к весне 1863 года, оно уже продлится недолго, и
даже, что сенат должен решить, не выпустить ли Черны¬
шевского на поруки. А. Н. Пьптин написал ему об
этом слухе. Встревоженный начальник III отделения тот¬
час сообщил об этом шефу жандармов. Тот запросил упра¬
вляющего министерством юстиции. Сей сановник вы¬
звал к себе обер-прокурора и дал ему надлежащее настав¬
ление. Все снова пошло своим, чередом.
Слух оказался ложным. Шеф жандармов Долгоруков
доложил царю, что принятые репрессивные меры против
передового общественного движения «имели успех». Вол¬
нение умов успокоилось, прошлогодние большие петер¬
бургские пожары возбудили негодование населения против
«подозреваемых в поджигательстве» «мятежных голов».
Пропаганда герценовского «Колокола» понесла «через это
довольно сильный удар», при содействии катковского
«Русского вестника». «Удалось, —■ писал шеф жандармов в
своем ежегодном отчете, — на этот раз рассеять скопив¬
шуюся над русскою землею революционную тучу, кото¬
рая грозила разразиться при первом удобном случае»1 2.
С удовольствием перечисляет далее шеф жандармов дру¬
гие «достижения»: закрытие по всей стране воскресных
школ и публичных читален, запрещение «вредных» жур¬
налов, усиление цензуры и, конечно, — деятельность След¬
1	Стихотворение Н. П. Огарева «Арестант». Было распростра
нено как народная песня, особенно в Саратовск. и Пензенск. губ.
2	См. примечания к соч. А. И. Герцена, т. XV, стр. 589.
251

ственной комиссии и III отделения против революционеров
и, прежде всего (хотя Долгоруков здесь не называет
его) — Чернышевского.
Фабрикация обвинений против него шла полным ходом.
К весне 1863 года уже было готово очень многое. В каче¬
стве главного поставщика улик против Чернышевского
III отделение использовало провокатора и предателя, мел¬
кого литератора — переводчика Всеволода Костомарова,
уже к тому времени проявившего себя в деле против поэта-
революционера М. Л. Михайлова. Всеволод Костомаров,
этот отпрыск какого-то дворянского рода Ярославской гу¬
бернии, улан, жалкий дегенерат, был призван III отде¬
лением сыграть роль «героя» в процессе над Чернышев¬
ским.
Уже в надписи на. рапорте начальника III отделения
шефу жандармов, ночью 7 июля 1862 года, о «благопо¬
лучном арестовании» Чернышевского и других, шеф жан¬
дармов, между прочим, указал: «не полезно ли будет, со¬
гласно с прежним мнением князя А. Ф. Голицына, вытре¬
бовать Костомарова в СПБ и воспользоваться его указа¬
ниями». Это оказалось весьма полезным для целей прави¬
тельства.
В. Костомаров был близко связан с известным в то вре¬
мя крупнейшим полицейским агентом по политическим де¬
лам— Путилиным, который, ввиду «стеснительного поло¬
жения в средствах» семьи Костомарова, помогал ей день¬
гами III отделения. На этот счет существуют расписки и
благодарственные письма матери В. Костомарова — Пути¬
лину.
15 января 1863 года было доложено царю о «ходе
следствия». В феврале царю сообщили, что Костома¬
ров «изъявил готовность обнаружить известные ему пре¬
ступные замыслы и действия» Чернышевского и Шелгу-
нова.
Появляется первая «улика» — письмо Костомарова, как
выяснилось, несуществующему адресату — мифическому Со¬
колову.
Незадолго до того Костомаров представил черновой
проект своего письма к «неизвестному другу». Костомаров
извинялся перед начальником- III отделения за плохую кал¬
лиграфию чернового наброска письма. Видимо, однако, она
не вызвала недовольства главного полицейского начальника.
252

Впрочем, и сам Костомаров, повидимому, отлично понимал,
что не в каллиграфии было дело. Он писал Потапову, что
черновик можно в форме изменить «хоть сто раз», но не
в содержании. Он знал, что на первых порах его письмо
вполне устраивало III отделение. Так изобретается доку¬
мент, известный в «Деле» Чернышевского как «письмо Кос¬
томарова» 1 некоему Соколову, по адресу: «Петербург, ос¬
тавить на почте до востребования».
Костомаров писал своему «знакомому» о Чернышевском,
о его литературной деятельности, «тайной и явной», о
«всех этих» «Великоруссах» и «Молодых Россиях».
Предатель не стесняется, зная, что за его спиной —
всесильное III отделение. Он пишет о Чернышевском, «со¬
вратившем с пути истинного» многих молодых людей, и в
том числе его, Костомарова, прикосновенного к тайному пе¬
чатанию революционных прокламаций.
Начитавшись революционных прокламаций, он попадал
«словно в какой-то туман, застилавший глаза, входивший
в мозг; зарождалось какое-то безотчетное удальство»;
«так и подмывало схватить топор или нож, так и хотелось
рубить и резать, не разбирая кого и за что». И такой-то
тупоумный «политический» документ царское правительство
не постеснялось использовать в качестве одной из основных
улик против величайшего русского мыслителя!
Костомаров далее уверяет, что он уговаривал Чернышев¬
ского смягчить текст воззвания «К барским крестьянам»,
и Чернышевский будто бы действительно изменил воззва¬
ние, так кдк «мужикам не толковать следует, не вразум¬
лять их, а только кричать почаще: «в топоры, ребята!»
Вот уж, подлинно, бред сумасшедшего! Далее предатель
рассказывает в письме к «Соколову» о своем участии
в печатании прокламаций, своем сближении с М. Л.
Михайловым, знакомстве с Шелгуновым и Чернышев¬
ским.
Он искал случая «пристроиться» к какому-нибудь жур¬
налу, а без протекции этого, как пишет Костомаров, сде¬
лать нельзя было. И через Михайлова он связался с «Со¬
временником», затем принял участие в печатании неле¬
1	Это письмо полностью, как и большинство материалов процес¬
са Чернышевского, напечатано в книге М. Лемке «Политические
процессы в России 1860-х	гг.». По архивным документам.
Гиз, 1923 г.
253

гальных воззваний. Костомаров подробно рассказывает о
них.
Письмо Костомарова содержит около 20 страниц убори¬
стого печатного текста большого формата. Это — целая
брошюра, объемом около печатного листа, грязи,' инсинуа¬
ции, лжи и клеветы на Чернышевского.
Вслед за ложным «письмом к Соколову», на сцену по¬
является и живой лжесвидетель, московский мещанин
П. В. Яковлев, который рекомендуется в письме началь¬
нику III отделения, как человек, который «очень может
быть полезен во многих случаях». III отделение не замед¬
лило принять сего московского мещанина под свое покро¬
вительство.
Яковлев показал, как и было ему внушено, что летом
1861 года, будучи переписчиком бумаг у В. Костомарова,
он видел у него «какого-то знаменитого писателя» «под
именем Чернышевский».
Яковлев уверяет, что из разговоров между Чернышев¬
ским и Костомаровым ему удалось запомнить следующие
фразы, якобы произнесенные Чернышевским: «Барским
крестьянам от их доброжелателей поклон»; «вы ждали от
царя воли, ну вот вам и воля вышла». Не находя тогда
в этих словах ничего противозаконного и не поняв тогда
смысла этих слов, он и не считал своим долгом довести
о них «ни до чьего сведения». Но теперь... теперь III от¬
деление обзавелось новой уликой против Чернышевского.
За нее мещанину Яковлеву выдали «в награду» 25 рублей.
Яковлев был пьяница, и прежде не раз за буйство в
пьяном виде задерживался полицией. Напился он и сейчас,
после дачи своих показаний, или доноса, как он сам коло¬
ритно выразился в письме к начальнику III отделения. Его
задержали в Твери, препроводили в Москву и заключили
в смирительный дом. Из московского смирительного дома
драгоценный свидетель написал в Петербург, начальнику
III отделения, что он задержан, но должен лично объ¬
яснить его превосходительству обстоятельства, касающиеся
дела Чернышевского. Разумеется, Яковлев был доставлен
в Петербург; уже здесь, в III отделении, он просветлел и
заверил еще раз якобы слышанный им разговор между
Чернышевским и Костомаровым. «Очень хорошо помню
разговоры их», — заявил он, хотя в первом своем показа¬
нии указывал, что ему удалось расслышать лишь две фра¬
254

зы, что до него «доходило только несколько отрывочных
фраз».
Яковлев сделал свою часть дела, и его отправили обратно
в московский смирительный дом. Но 16 апреля к началь¬
нику III отделения явился Н. А. Некрасов и передал ему
письмо из Москвы. Это письмо подписано пятью лицами:
поэтом И. Гольц-Миллером, П. Петровским-Ильенко,
А. Новиковым, Я. Сулиным и Л. Ященко. Все изложен¬
ное в их коллективном письме они готовы подтвердить,
если нужно, перед судом, под присягой. Они сообщают,
что к ним, находящимся под арестом, явился мещанин
П. В. Яковлев, сообщивший им, что так же, как и они,
содержится за политические преступления и потому он
просит у них совета:
«— Я, господа, ездил по очень важному делу в Петер¬
бург, к начальнику III отделения, но в Твери подвыпил и
немного забуянил...
—	По какому же делу вы ездили к г. Потапову?
—	А вот видите ли: был я знаком с Всеволодом Косто¬
маровым. Ha-днях получаю записку без подписи, в кото¬
рой меня приглашают явиться в гостиницу «Венеция»
в 18 номер».
Яковлев увидел там Костомарова.
«— Вот тебе письмо к моей матери, — сказал ему Косто¬
маров,— поезжай с ним в Петербург и отдай его по адре¬
су,— мать моя научит тебя, что делать, и ежели ты после¬
дуешь ее наставлениям, то будешь хорошо вознагражден.
—	А Костомаров не говорил вам, что именно вам при¬
дется делать?
—	Говорил, что я должен дать показание в III отделении
в том, будто я слышал, как Чернышевский летом 1861 го¬
да, в разговоре с Костомаровым, сказал следующую фразу:
«Барским крестьянам от их доброжелателей—поклон,—
вы ждали воли,— вот вам и воля, благодарите царя». Я
не знаю, что значат эти слова и зачем Костомарову нужно,
чтоб я дал такое показание, но скажите мне, господа: если
я действительно дам такое показание, может ли сделать
для меня что-нибудь Потапов, может ли он велеть освобо¬
дить меня?»
Заключенные ответили Яковлеву, что за ложное показа¬
ние свидетель, наоборот, должен по закону подвергнуть¬
ся наказанию.
265

«— Я уже подал Потапову отсюда прошение и меня
должны скоро потребовать в Петербург. Сам не знаю, что
делать,—сказал Яковлев».
И действительно, через несколько дней заключенные уз¬
нали, что Яковлева увезли в Петербург.
Это был явный скандал, дискредитировавший показания
Яковлева. Но ни III отделение, ни царь нисколько не сму¬
тились. Царь велел выслать Яковлева в Архангельскую
губернию. Он больше не нужен был. Но его «показания»
вошли в приговор сената по делу Чернышевского, как до¬
стоверные и правильные.
Итак, Следственная комиссия уже располагала «письмом
Костомарова к Соколову» и «показаниями» Яковлева. Это¬
го все же было мало. И появляется новый лжедокумент —
«Записка Чернышевского» к Костомарову, будто бы по
поводу нелегального печатания прокламации «К барским
крестьянам». «В. Д., — пишется в этой записке,— вместо
«срочно-обяз.» 1 (как это по непростительной оплошности
поставлено) набирите1 2 везде «временно обяз.», как это
называется в положении3. Ваш Ч.»
Чернышевский не признал эту записку своей. При сли¬
чении почерка Чернышевского с почерком, которым напи¬
сана эта карандашная записка, четыре чиновника нашли, что
«почерк записки имеет некоторое сходство с почерком Чер¬
нышевского». Довольно неопределенная формулировка. Во¬
обще по закону сличение почерков мог производить толь¬
ко суд, на основании особых правил. Не приходится сомне¬
ваться, что если бы даже была выполнена эта юридическая
формальность, результат был бы тот же, или еще более
определенно устанавливалась бы «принадлежность» запис¬
ки Чернышевскому. Несколько позже, когда «Дело» Чер¬
нышевского из Следственной комиссии перешло в сенат, ко¬
торый и должен был судить Чернышевского, и потребова¬
лось новое сличение записки с почерком подсудимого, двое
из секретарей сената признали, что записка писана Черны¬
шевским, но измененным почерком, а шестеро признали
общее несходство почерков, а сходство лишь 12 букв из 25.
Но это не имело никакого значения. Сенат признал, что
записка принадлежит Чернышевскому, «нашел» сходство
1	Т. е. «обязанных».
2	Вместо «наберите».
3	Т. е. в «Положениях...» 19 февраля.
256

почерков и в отдельных буквах и в общем характере.
Устроенная 19 марта очная ставка Чернышевского с
Костомаровым не внесла -ничего нового. Чернышевский
стоял на своем, оставаясь при прежних своих ответах, от¬
вергая адресованные ему обвинения, Костомаров подтвер¬
дил свои прежние показания.
На следующей очной ставке, уже в апреле, Чернышев¬
ский заявил Следственной комиссии:
— Сколько бы меня ни держали, я поседею, умру, но
прежнего своего показания не изменю.
Привезли и арестованного Н. В. Шелгунова. Допрос
его не дал комиссии никаких новых улик. Шелгунов
отверг провокации Костомарова.
И в мае, по приказанию царя, «Дело» Чернышевского
было передано из Следственной комиссии, выполнившей то,
что требовалось от нее, в правительствующий сенат, по
словам Герцена, являвшийся «богадельней дряхлых стари¬
ков».
[Начался новый этап в деле Чернышевского, уже собст¬
венно — суд. Во главе его был поставлен сенатор Карнио-
лин-Пинский, некогда скромный учитель гимназии в Сим¬
бирске, теперь злобный инквизитор, сделавший свою карь¬
еру благодаря свирепейшему осуждению политических
«преступников».
Чернышевский подтвердил сенату свои прежние показа¬
ния, данные им Следственной комиссии, сделал некоторые
дополнения.
Чернышевский отмечает: ему известно, что помимо пря¬
мо выдвинутых против него обвинений, существуют и дру¬
гие подозрения его — в возбуждении так называемых
«студенческих беспорядков», во вдохновлении запрещенной
пропаганды в воскресных школах, в руководстве проф.
Павловым, произнесшим речь, повлекшую высылку Пав¬
лова из столицы, в участии в поджогах во время петер¬
бургских пожаров весной 1862 года.
Чернышевский разбирает в своем дополнительном показа¬
нии предъявленные ему обвинения. Он основательно отво¬
дит показания Костомарова не только по существу (глав¬
ным образом), но и формально-юридически (согласно
Своду Законов), как лица, «прикосновенного к делу», кро¬
ме того, имевшего с подсудимым вражду, что Чернышев¬
ский и доказывает.
17 Жизнь Чернышевского
257

На правильные С точки зрения законности замечания
Чернышевского суд сената не обратил внимания. Меньше
всего интересовало его соответствие хода дела действую¬
щим законам, даже законам царского «дореформенного»
суда.
Чернышевский пишет пространные пояснения, опровер¬
жения лжесвидетельских показаний истеричного Косто¬
марова, видимо надеясь, что суд, действительно, мог иметь
желание сколько-нибудь честно разобраться в них. Ви¬
димо Чернышевский еще не подозревал, что вся траги¬
комедия суда имела своей конечной целью осуждение его
во что бы то ни стало, независимо ни от каких показа¬
ний.
В начале июля сенат получил по делу Чернышевского
новый документ — пространную ученую «Записку о ли¬
тературной деятельности Чернышевского».
В этой «Записке» указывается, что существуют две раз¬
рушительные теории, связанные с именем Чернышевского:
«материальный фатализм» и «социализм, неисходно пере¬
ходящий в коммунизм». Автор «учено»-полицейской за¬
писки так излагает зловредные учения Чернышевского:
«Человеческие деяния совершаются не от свободной ре¬
шимости разумного человека, не вследствие выбора его со¬
вести между добром и злом, а определяются исключи¬
тельно неодолимою силою среды, в коей живет человек, не-
отклонимым могуществом природы, географической органи¬
зации человека и происходящих оттуда обычаев и учреж¬
дений... Если нет в человеке свободной нравственной воли
и деятельности, тогда нет греха, нет преступления, нет
стыда, — все деяния безразличны... Этот материалистиче¬
ский фатализм есть результат того учения, которое отри¬
цает духовную природу в человеке и отвергает бытие бо¬
жие.
...Это учение... введено в другую теорию, которая на¬
правлена прямо против всего благоустроенного общества...
введено в социализм и коммунизм... Коммунисты при¬
обрели себе драгоценную находку в том положении, что
каждый человек — как все люди, что в каждом — то же,
что в другом... Основание всей теории коммунизма состоит
в том, что труд есть единственный производитель ценно¬
258

стей... отсюда следует: 1. что потребление произведенных
ценностей по праву не принадлежит никому другому, как
работнику, так как капиталисты не трудятся. 2. Судя по
теперешнему положению вещей, нужно другое распределе¬
ние богатства...
Литературная деятельность Чернышевского принесла
горькие плоды. Проповедуемое им вредное учение было ус¬
воено неопытною молодежью»
Этот плод научной деятельности жандармского III отде¬
ления и царского министерства юстиции был тут же при¬
общен к «Делу». Теперь, наконец, ясно, в чем же царизм
и его слуги обвиняли Чернышевского: в пропаганде социа¬
листических и коммунистических идей.
Вслед за «Запиской о литературной деятельности Черны¬
шевского» в его «Деле» появляется новый документ, сфаб¬
рикованный неутомимым III отделением, — «письмо Черны¬
шевского» в какому-то Алексею Николаевичу. И это пись¬
мо было получено от усердствовавшего Костомарова, за¬
служивавшего благосклонность жандармов из III отделе¬
ния и самого царя.
В этом письме, будто бы писанном Чернышевским к «до¬
брому другу Алексею Николаевичу», упоминается о тайном
печатании какого-то манифеста. «Вы все попрежнему, —
пишется в «письме к Алексею Николаевичу», — продол¬
жаете сомневаться в добром исходе нашего дела; так не
годится. Больше энергии, более веры в успех. Дремать
грешно в такое удобное время, когда все проснулось».
В письме пишется о каких-то «подвернувшихся под ру¬
ку» людях, хотя и «пустеньких», но все-таки энергичных,
занимающихся тайным печатанием. Им, будто бы, Черны¬
шевский и поручил нелегальное печатание своего «манифе¬
ста». «В случае неуспеха, самая бо'лыпая доля ответствен¬
ности падает на них самих».
Эта чудовищная фальшивка поражает своей аляповатой
грубостью и бездарностью, показывая, что судьи Черны¬
шевского даже не заботились о правдоподобии фабрикуе¬
мых в III отделении «документов».
Чернышевский, осторожность которого удивляла всех
знавших его, Чернышевский, мастерство конспирации кото-
1 Полностью см. эту «Записку» в кн. «Политические процессы
в России 1860 гг. по архивным документам», стр. 378 — 388.
17*
259

рого было поразительно, отдает печатать свое тайное про¬
изведение первым подвернувшимся под руку пустеньким,
незнакомым ему людям и не скрывает от них, что он ■—
автор тайно печатаемого манифеста. Это — какая-то пре¬
дельно грубая мазня «литераторов» из III отделения!
Чернышевский, как никто в его время в России, любив¬
ший людей, уважавший их, нередко даже чрезмерно щепе¬
тильный в отношениях с ними, всегда помогавший им в
любых трудностях, да еще в отношении к людям своего
же лагеря, говорит, что в случае «провала» отвечают они
же сами, трусливо отходит в сторону. Это невероятно, чу¬
довищно-грубо! Но это — весьма похоже на уже извест¬
ное нам письмо Костомарова к никому неизвестному, так
и оставшемуся неизвестным, Соколову. В этРм письме
«психолог» Костомаров бездарно характеризует Чернышев¬
ского, якобы рассуждающего так: «чем мне почивать под
обломками старого здания, я лучше пошлю других разва¬
лить его, а сам посижу пока в сторонке... Коли разва¬
лят—-хорошо; я займусь тогда постройкой нового... а
не развалят — надорвутся... так мне-то что?»
Подделка «письма к Алексею Николаевичу» была кри¬
чаще-груба. Но и это нисколько не смутило судей. Те-
перь-то в руках суда было почти все, что ему нужно бы¬
ло. Чернышевского вызвали в сенат, и Карниолин-Пин-
ский, злорадно-торжествующе поднеся Чернышевскому
«письмо к Алексею Николаевичу», воскликнул:
« — Oculis, non manibus!» — «Смотрите, но не троньте!»
На этот раз все многочисленные секретари сената, при¬
званные для сличения почерков, безо всяких околичностей
признали, что «письмо Алексею Николаевичу» и бумаги
Чернышевского писаны одной и той же рукой.
Было также признано, что это письмо адресовано поэту
А. Н. Плещееву.
Чернышевский потребовал сличения почерков лично, ука¬
зав, что поддельные бумаги писаны Костомаровым. Сенат
счел это «домогательство» незаконным. Сличение сделано
секретарями сената (секретари сената в роли экспертов, тре¬
бующей особых профессиональных знаний!) и самим при¬
сутствием сената «на основании закона». Такого же за¬
кона, чтобы подсудимый сам производил сличение своего
почерка с документами «Дела», — нет.
Вызванный в Петербург, но не подвергнутый никаким
260

репрессиям поэт А. Н. Плещеев	как выходило по
«Письму к Алексею Николаевичу», прямой соучастник
антиправительственных деяний — дал свои показания. В
противовес утверждениям, содержащимся в «письме», он ни¬
когда не упрекал Чернышевского (с которым имел лите¬
ратурные отношения, как с одним из редакторов «Совре¬
менника») в излишнем доверии к кому бы то ни было.
Ни о каком печатном станке он не имел понятия и ни
в чем подобном тайному печатанию никакого участия не
принимал и не мог принимать. Пункт за пунктом отвер¬
гает Плещеев все написанное в «Письме», которое для
него совершенно непонятно.
В один из дней августа привезенный в сенат для до¬
проса по делу о распространении нелегальных прокламаций
студент медико-хирургической академии Стахевич увидел
в сенате человека в очках, перелистывавшего толстенный
канцелярский фолиант.
Человек в очках часто наклонялся к фолианту так низ¬
ко, что бородой почти касался листов. Быстро набрасывал
он на бумагу какие-то свои заметки. Чернышевский изу¬
чал сенатское «Дело». Он увидел, какую огромную гору лжи,
клеветы, провокаций, инсинуаций и подлогов нагромоздило
против него правительство. На следующий же день он от¬
правил в сенат свои пояснительные заметки «для облегче¬
ния работы» по разбору своего «Дела». Видимо, он все
еще надеялся на справедливость. В сентябре он направ¬
ляет в сенат еще три заявления.
С огромной энергией борется он за -себя, против лжи¬
вого царского суда, отвергает обвинения, изобличает подло¬
ги и провокации, кричаще-противоречивые показания Ко¬
стомарова, требует своего освобождения.
Снова, во второй и последний раз, пишет он по своему
делу царю. Ибо, как указывает Чернышевский, его про¬
цесс ведется так, что решение его должно быть важно для
правительства и далеко превышает вопрос о его, Черны¬
шевского, личной судьбе. Он настаивает на принятии во
внимание политической стороны фактов, приводимых им.
И снова, шаг за шагом, он разбирает лживое ведение его
процесса.
Все было тщетно.
261

4
Судьба Чернышевского была явно предрешена, независи¬
мо ни от каких данных процесса.	,
7 февраля 1864 года сенат вьгнес свой приговор об «от¬
ставном титулярном советнике Николае Чернышевском,
занимавшемся литературою... одном из главных сотрудни¬
ков журнала «Современник», который обратил на себя вни¬
мание правительства, так как в нем развивались материа¬
листические и социалистические идеи».
В приговоре сената фигурируют уже известные нам «до¬
кументы»: и анонимное письмо — донос, в котором совето¬
валось III отделению арестовать Чернышевского, «этого
коновода юношей, хитрого социалиста», иначе «быть беде,
будет кровь», и письмо Герцена к Серно-Соловьевичу с
предложением издавать «Современник» за границей, и
письмо Чернышевского к жене, содержащее «преступно-гор¬
дые» слова о том, что его жизнь принадлежит истории, и
провокационные показания предателя В. Костомарова, под¬
ложная карандашная «записка Чернышевского», и «пока¬
зания» пьяницы Яковлева, и грубо-подложное «письмо
Плещееву».
Сенат снял в приговоре первое обвинение Чернышев¬
ского— в противозаконных связях с изгнанником Герце¬
ном, счел это обвинение недоказанным. А ведь именно
оно послужило поводом к аресту Чернышевского, к на¬
чалу всего процесса и было одним из основных обвине¬
ний, предъявленных Чернышевскому!
Сенат оставил в силе документально не доказанное обви¬
нение Чернышевского в сочинении воззвания «К барским
крестьянам» (показания Костомарова и Яковлева) и вы¬
двинул обвинение «в приготовлении к возмущению» (под¬
ложное «письмо Плещееву»).
В конце приговора сенат еще раз подчеркивает, что Чер¬
нышевский «своею литературной деятельностью имел боль¬
шое влияние на молодых людей, в коих со всею злою во¬
лею посредством сочинений своих развивал материалистиче¬
ские в крайних пределах и социалистические идеи».
Сенат решил о Чернышевском: «лишить всех прав состоя¬
ния и сослать в каторжную работу в рудниках на 14 лет
и затем поселить в Сибири навсегда».
Чернышевский еще не знал вынесенного ему приговора.
262

Он продолжал неустанно работать. В эти дни он закончил
перевод «Исповеди» Руссо и записал свои заметки для
биографии Руссо.
Приговор шел по инстанциям.
Чернышевский писал свои сочинения.
Государственный совет, конечно, утвердил решение пра¬
вительствующего сената, поступившее на утверждение к
царю, которому народная молва недаром дала имя Але¬
ксандра-Вешателя. Он утвердил решение сената, написав:
«Быть по сему, но с тем, чтобы срок каторжной работы
был сокращен наполовину».
Решение сената было объявлено Чернышевскому.
Мы не располагаем описанием обстановки, в которой
происходило это объявление приговора сената.
Поэт-революционер М. Л. Михайлов, незадолго перед
тем также осужденный на каторгу, в своих «Записках»
рассказывает об аналогичной сцене его вызова в сенат,
где ему читались обвинения против него.
«При словах «государь император» или «высочайше по¬
велеть изволил», — рассказывает Михайлов, — обер-секре-
тарь сената, оглашавший документ, «принимал торже¬
ственно-благоговейный тон; произнося слова «государст¬
венное преступление», он упирал на них с каким-то траги¬
ческим! пафосом.
Слова о государе императоре и о высочайшем его вели¬
чества повелении произвели на судей моих... внезапное дей¬
ствие. Точно всех их жигнул кто-нибудь прутом сзади. Они
вдруг вскочили со своих мест, как вскакивают лакеи в пе¬
редней, когда проходит барин, и выслушали они повеление,
стоя благоговейно, навытяжку...» 1
Там же, в «Записках» своих, Михайлов описывает и
другую сцену в сенате — объявление ему приговора. Нет
сомнения, что это — традиционная сцена, и она сходна с
объявлением приговора Чернышевскому.
Двери в зал были открыты. По сторонам их, на пороге,
с обнаженными палашами, стояли жандармы. Подсудимого
поставили между ними. Обер-секретарь начал чтение истош¬
ным и торжественным голосом. «Он мог бы быть хорошим
дьяконом», замечает Михайлов. Обер-секретарь приостано¬
вил чтение, прокашлялся и с еще большей торжествен¬
1 М. И. Михайлов, «Записки», стр. 72.
263

ностью возгласил: «На мнении Государственного совета
собственного его императорского...» — Тут сенаторы —
«позлащенные идолы вскочили со своих мест».
Процесс Чернышевского кончился. Передовая Россия
шестидесятых годов лишилась своего вождя.
В пору расцвета своей литературной деятельности, в
1860 году, Чернышевский писал в работе «Июльская мо¬
нархия», что в его эпоху, как и в предшествовавшие вре¬
мена, люди, которых современники признают безукориз¬
ненными по жизни, а потомки называют благодетелями че¬
ловечества, за высказанные ими мысли подвергаются гоне¬
ниям.
«Правда,—писал Чернышевский, — новые идеи, возни¬
кая из потребностей того времени, когда рождаются, соот¬
ветствуют этим потребностям и оттого бывают полезны
людям» х.
Новые идеи соответствуют новым потребностям еще не
перестроенного общества. Между тем, общество имеет
известное устройство, выгодное господствующему классу.
Каждый может знать, каковы могут быть для него ве¬
роятные результаты дела, за которое он борется. Огром¬
ное большинство врачей очень долго называло нелепостью
открытие, что кровь не стоит, а течет в наших жилах. Ог¬
ромное большинство математиков и натуралистов очень
долго называло нелепостью открытый Ньютоном закон тя¬
готения. Сократ должен был знать, что его не выберут
правителем Афин за его философию. Он предугадывал,
к какому идет тяжелому концу.
Преследование — участь новизны, — говорит Чернышев¬
ский, опираясь на опыт всей предшествующей и современ¬
ной ему истории.
Массы еще не созрели, полагал Чернышевский, для того,
чтобы подняться на защиту своих выдающихся представи¬
телей, против их врагов, подвергающих защитников масс
гонениям и преследованиям.
Защитники масс самоотверженно, по доброй воле, по
собственному влечению идут на борьбу.
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», Гиз,
1928 г-, т. I, стр. 416.
264

Состояние массы изменится, она возьмет власть над
делами страны, тогда будет иначе. Но это время еще да¬
леко. Оно, однако, оказалось ближе, чем полагал Черны¬
шевский, написавший обо всем этом в «Июльской монар¬
хии» за четыре года до своего осуждения царизмом.
Быть может, приведенные мысли Чернышевского смогут
хотя бы отчасти способствовать пониманию нами, его по¬
томками, что должен был переживать Чернышевский, слу¬
шая вынесенный ему злодейский приговор царского сената
и самого царя.
Чернышевский еще в 1848 году писал в дневнике, что
нисколько не подорожит своей жизнью для торжества
его убеждений, для торжества свободы, уничтожения ни¬
щеты и несправедливости. «... если уверен буду, что вос¬
торжествуют они (его убеждения.— И. Н.), даже не по¬
жалею, что не увижу дня торжества и царства их, и слад¬
ко будет умереть, а не горько, если только в этом буду
убежден» 1.
Вспомним и предупреждения Чернышевского своей не¬
весте более чем за десять лет до суда, когда литературная
деятельность Чернышевского и не начиналась еще. Он
говорил тогда, что не знает, долго ли будет пользоваться
свободой, ибо у него такой образ мыслей, за который его
могут посадить в крепость, сослать в каторгу. Но он не
может отказаться от этого образа мыслей.
«— Что же это такое? — возмущался даже бесконечно
далекий от каких бы то ни было передовых идей того
времени, твердо державшийся «идеала» самодержавной
власти и господствовавших идеалистических воззрений из¬
вестный историк С. М. Соловьев (как рассказывает его
сын, философ и публицист В. С. Соловьев) , — ... берут из
общества- одного из самых видных людей, писателя, кото¬
рый десять лет проповедывал на всю Россию известные
взгляды с разрешения цензуры, имел огромное влияние,
вел за собою чуть не все молодое поколение,— такого чело¬
века в один прекрасный день без всякого ясного повода
берут, сажают в тюрьму... — никому ничего не изве¬
стно,— судят каким-то секретным судом, совершенно не¬
компетентным, к которому ни один человек в России дове¬
рия и уважения иметь не может... — и вот, наконец, об¬
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. I, стр. 343.
286

щество извещается, что... Чернышевский... ссылается на
каторгу за политическое преступление, — а о каком-нибудь
доказательстве его преступности, о каком-нибудь опреде¬
ленном факте нет и помину.
— Как вы странно рассуждаете, — возразил Е. Ф.
Корш, тот самый, который в сороковых годах был вид¬
ным участником «западнического кружка», ставший в пя¬
тидесятых годах правым либералом, — мы еще встретим
его имя дальше, описывая жизнь Чернышевского в
80-х гг. Он слыл обходительным, образованным челове¬
ком, в его салоне говорили о философии, о литературе. —
Как вы странно рассуждаете, —■ возразил С. М. Соловьеву
Корш, — ну какие тут доказательства?.. И какая вас
черная неблагодарность! Вас избавили от зловредного че¬
ловека, который чуть-чуть не запер вас в какую-то фа-
ланстерию, а вы требуете каких-то доказательств!»
Злодейский приговор над Чернышевским потряс передо¬
вых людей России. Их настроение смог открыто выразить
лишь герценовский «Колокол», поместивший вскоре после
опубликования приговора1 строки протеста полные страсти
и силы: «Чернышевский осужден на семь лет каторжной
работы и на вечное поселение. Да падет проклятием это
безмерное злодейство на правительство, на общество, на
подлую, подкупную журналистику, которая накликала это
гонение... Она приучила правительство... к утверждению
сентенций диких невежд сената и седых злодеев Государ¬
ственного совета... А тут жалкие люди, люди-трава, люди-
слизняки говорят, что не следует бранить эту шайку
разбойников и негодяев, которая управляет нами!.. И
это-то царствование мы приветствовали лет десять тому
назад!.. Проклятье вам, проклятье, и если возможно —
месть!..»
17 мая в «Ведомостях СПБ городской полиции» было
объявлено, что 19-го, рано утром, на Мытнинской пло¬
щади будет происходить публичное оглашение приговора
Чернышевскому.
Утро было на редкость сырое, серое, дождливое. На пло¬
щади собралась большая толпа, среди которой было не
мало переодетых полицейских.
1 «Колокол», № 186 от 15 июня 1864 года. Иди см. в Поли,
собр. соч. А. И. Герцена, т. XVII, стр. 260 — 261.
266

Вокруг эшафота кольцом стояли жандармы, солдаты,
городовые. Видно, полиция боялась «эксцессов»,— так ос¬
новательно она готовилась.
«Смирно!»-—раздалась команда, и карета, окруженная
жандармами с саблями наголо, остановилась у черного
эшафота, на который ввели Чернышевского.
Полицейский чиновник стал читать приговор. Он никак
не мог выговорить: «социалистических идей», получалось
«сацалических идей». Очевидцы свидетельствуют, что Чер¬
нышевский улыбнулся при этом. Впрочем, он почти не слу¬
шал чтения приговора. Он глазами словно искал кого-то.
Аудитор кончил читать. Гениального мыслителя поста¬
вили на колени у позорного столба, вдели его руки в
кольца длинных цепей, а над головой его переломили
шпагу.
В толпе царило мертвое молчание. Лишь одинокий букет
цветов пролетел над головами жандармов, но, не долетев
до того, кому посылался, упал между эшафотом и охра¬
ной.
Но вот в толпе некоторые словно очнулись от страш¬
ного оцепенения и ринулись к карете, к которой сводили
Чернышевского. Снова к нему полетели букеты цветов.
Чернышевского усадили в карету, окруженную жандар¬
мами.
«Прощай, Чернышевский», — раздалось из толпы. — «До
свиданья!»
Чернышевского быстро увезли. Толпа стала расходиться.
На земле, размытой дождем, в грязи валялись букеты
цветов...
На следующий же день, вечером, Чернышевского отпра¬
вили в Сибирь. Внешне спокойный, садился он в повозку.
Спустя несколько месяцев «Колокол» писал об осужде¬
нии Чернышевского и обряде «гражданской казни»: «Чет¬
верть часа у позорного столба никого не устрашат, ни¬
кого не победит; оно только зовет людей и будит в них
энергию, но уже не четвертьчасовую, а неусыпную, на
долгие годы борьбы. Наша скорбь о Чернышевском выше
минутно торжествующей насмешки его врагов. Пусть нет
у русского юношества лучшего его учителя, но его учение
не могло пропасть даром...
Много же понесли вы утраты, братья-юноши!.. Вслед
за другими славными братьями у вас вырвали и доблест¬
267

ного учителя! Сомкнись же, русская молодежь, сомкнись
в тесный дружный строй. Не разрывай своих рядов и ра¬
ботай» х.
Процесс Чернышевского явился исключительно ярким
фактом борьбы классов в России.
Революционера-демократа-социалиста Чернышевского су¬
дили царское самодержавие, весь класс помещиков и капи¬
талистов и их идеологические прислужники. Это был тогда
еще неравный ожесточенный поединок.
Тяжелый исход его был предрешен, но урок его не про¬
шел бесследно для народа, спустя полвека разбившего
вдребезги и уничтожившего социально-политический строй,
осудивший Чернышевского.
1 «Колокол». № 189; см. также в «Избр. соч.» В. А. Зайцева,
т. I, стр. 447.

*
ГЛАВА XII
Каторга. «Горькое одиночество ума и сердца». Отно¬
шение Чернышевского к ссылке. В гиблом Вилюйске.
Попытки Германа Лопатина и Ипполита Мышкина осво¬
бодить Чернышевского. «Освобождение» Чернышев¬
ского правительством.
1
орькое одиночество ума и сердца, — слова, как-то об-
1 роненные Чернышевским в одной из его статей,
безотносительно к нему самому, довольно точно характе¬
ризуют тяжелейший период его жизни, наступивший с ле¬
та 1864 года в ссылке.
Рисуя ссыльный период жизни Чернышевского, было бы
неверно, подобно многим его биографам, основываться
только или хотя бы главным образом на его письмах из
ссылки к жене и сыновьям. В этих письмах очень много
фактической правды о его жизни в ссылке, но, думается
нам, — в них далеко не вся психологическая правда. Толь¬
ко дополнив ею свидетельства Чернышевского, мы поймем
ссыльный период его жизни.
Чернышевский обладал большой твердостью воли и
характера. Никогда никто, повидимому, не слышал от
него слов жалобы. Все удары он, мужественный револю¬
ционер, переносил, как бы тяжело ему ни было. И теперь,
сосланный царизмом, он больше всего старался (в своих
письмах с пути и из Сибири к родным) облегчить пережи¬
269

вания близких за него, по обычной своей манере, отшу¬
чиваясь на свой счет.
Едва ли не большинство биографов Чернышевского
изображало его в ссылке человеком, равнодушным к своей
участи, которую он будто бы рассматривал не больше, как
маловажную «перемену обстановки».
Е. А. Ляцкий, опубликовавший массу сибирских писем
Чернышевского, в своей вступительной статье к сборникам
«Чернышевский в Сибири» указывает, что когда Черны¬
шевский вернулся из Лондона, куда ездил для свидания
с Герценом, на вопросы, что он видел там, отвечал: «Ви¬
дел море, видел туман, была и морская болезнь». Конеч¬
но, это была присущая Чернышевскому уклончивая шут¬
ливость.
Биограф Чернышевского полагает, что и теперь, по пу¬
ти в сибирскую ссылку, Чернышевский без сомнения мог
бы, улыбаясь, сказать: «Видел степи, видел леса, на эта¬
пах менялись жандармы». Но это был бы уклончивый
ответ. «Не таков, — писал Е. Ляцкий, очевидно думая,
что возвышает великого мыслителя, — был Чернышевский,
чтобы предаваться унынию из-за того, что для него бы¬
ло лишь «переменой обстановки»	Во время пуги он
держался, вероятно, так же, как и в заключении: про¬
сто и с полнейшим равнодушием к тому, что над _ ним
совершали»1.
Такой же точки зрения придерживался и другой историк
литературы, писавший о Чернышевском, — В. Е. Чешихин-
Ветринский1 2. Он также писал о «трогательной простоте»
и «кротости», с которыми, будто бы, Чернышевский пе¬
реносил свое осуждение. «Ни тени озлобления и негодо¬
вания на жестокость людей и собственной судьбы», —
писал Ветринский.
Все это нисколько не помогает действительному понима¬
нию жизни Чернышевского в ссылке, а лишь затемняет
эту жизнь цветистыми «христианскими» фразами.
Вопрос о том, что переживал Чернышевский, подменен
важным, но другим все же вопросом: как держал себя Чер¬
нышевский?
1	«Чернышевский в Сибири», вып. I, стр 1.
2	В. Е. Чешихи н-В етринский, «Н. Г. Чернышевский»,
1923 г., стр. 181—182.
270

Фактически верно, что он не предавался унынию. Но
что ссылка была для него лишь «переменой обстановки» —
психологически в корне ложно. Фактически верно, что
Чернышевский по пути в ссылку, как и в самой ссылке,
никогда не терял бодрости и твердости духа, но психоло¬
гически ложно утверждение о равнодушии Чернышевского
к тому, что «над ним совершали».
Е. Ляцкий замечает, что Чернышевский во время суда
над ним предоставил бы своим судьям «поступить с собой
как угодно, без малейшей заботы о своей участи». Это ре¬
шительно неверно. Он энергично боролся за себя. Процесс
Чернышевского, полагает Ляцкий, был «только ничтожной
подробностью» борьбы, на которую вызвал сам Черны¬
шевский строй, при котором он жил. Мы уже видели, что
процесс Чернышевского был не «ничтожной подробностью»
только, а ярчайшим эпизодом классовой борьбы.
Чернышевский писал с дороги и из Сибири письма род¬
ным и, конечно, не мог в них выразить всей полноты
своих действительных дум и чувств уже хотя бы потому,
что превосходно знал: его письма тщательнейше прочиты¬
ваются в жандармском управлении.
Очевидно, что не о «малейшем равнодушии» следует
говорить, характеризуя путь Чернышевского в ссылку и
самую жизнь его в ссылке, даже если бы эти слова были
заимствованы из писем самого Чернышевского.
Рерно одно: по пути в ссылку, перед фактом фор¬
мального крушения своей деятельности, ее насильствен¬
ного прекращения царским правительством, у Чернышев¬
ского, мужественного борца-революционера, не было и не
мо^ло быть ни грана раскаяния.
Он сейчас был так же тверд и непоколебим в своих убеж¬
дениях, как и тогда, когда во всеуслышание провозглашал
в борьбе правоту материалистического мировоззрения, глу¬
бочайшую веру в исторический прогресс, силу разума и
научного познания мира, когда отстаивал экономическую
теорию трудящихся и любовь к человечеству, когда защи¬
щал идеи полного и всестороннего отрицания феодально-
крепостнической действительности, когда боролся со всем
лагерем царизма и его пособниками — либералами — за
крестьянскую революцию в России, за социалистические
и коммунистические идеалы, как он их тогда понимал.
«Мало ли что бывает с людьми! — писал Чернышевский
271

из ссылки жене, действительно называя свою участь «ме¬
лочью», утешая жену, — не то, что со мной... бывало и
бывает во всех странах, не в России только, — и несравнен¬
но более неудобное или тяжелое для семейств этих людей.
Это — исторические надобности»1. Чернышевский действи¬
тельно пишет о своей ссылке, как о «мелочи», «неприят¬
ной перемене». Но не забудем, что этим Чернышевский
хотел утешить человека, близкого ему лично, но бесконеч¬
но далекого и чуждого его убеждениям и всей борьбе,
которую он вел.
«Историческая надобность»—так смотрел Чернышев¬
ский на свое осуждение и на свою ссылку, понимая под
этим закономерность процесса классовой политической
борьбы. Это — нечто совсем другое, нежели «холодное
равнодушие».
Вспомним мысли Чернышевского о передовых людях —
революционерах науки и политической жизни, подвергаю¬
щихся гонениям со стороны господствующих классов соб¬
ственнического строя.
Вспомним, как в молодые годы Чернышевский писал, что
не подорожит своей жизнью для торжества революцион¬
ных убеждений, для уничтожения нищеты и социальной
несправедливости. Он остался до конца верен своим убеж¬
дениям.
’ С этими, полными мужества революционера, мыслями
и чувствами ехал Чернышевский в ссылку, откуда писал
жене: «Я сам не умею разобрать, согласился ли б я
вычеркнуть из моей судьбы этот переворот, который по¬
вергнул тебя... в огорчения и лишения. За тебя я жалею,
что было так... А думая о других, — об этих десятках
миллионов нищих, я радуюсь тому, что без моей воли и
заслуги ( ? — И. Н.) придано больше прежнего силы и
авторитетности моему голосу, который зазвучит же когда-
нибудь в защиту их»2.
При жизни Чернышевского его голос, ни сильней преж¬
него, ни с той силой, с какой он раздавался в эпоху шес¬
тидесятых годов, уже не зазвучал. Арест и затем ссылка
явились страшным началом конца деятельности Чернышев¬
ского, в самом ее расцвете, на ее могучем подъеме.
1 «Чернышевский в Сибири», вып. I, стр. 51.
- Там же, стр. 23.
272

Вилюйский. острог. Место заключения Н. Г. Чернышевского

2
В июне 1864 года Чернышевского привезли в Тобольск.
Здесь, в отличие от других политических ссыльных, его по¬
местили в отдельную камеру «секретного коридора».
Тобольск был лишь временной остановкой на несколь¬
ко дней. Чернышевского должны были везти дальше,
в глубь Сибири.
Кто-то из ссыльных попросил его порекомендовать лите¬
ратуру, знакомящую с программами социалистов. Он, как
Лопухов в- «Что делать?», назвал Консидерана «Destinee
socialc» («Социальные судьбы»), книгу, систематически
излагавшую программу Фурье, и затем Луи Блана —
«Организация труда», одно из главнейших произведений
луи-блановского утопического социализма.
Здесь же Чернышевский узнал о носившемся в столице,
во время его процесса, нелепейшем, вздорном слухе, будто
правительство старалось подкупить его, обратить в своего
наемного писателя. Называли даже сумму: сорок тысяч
рублей. Это пришлось услышать о себе кристально-чис¬
тому, непреклонному, идеальному революционеру — Чер¬
нышевскому.
В середине августа, то есть после почти трехмесячного
пути, его привезли в поселок Кадая, в Забайкалье. Здесь
Чернышевский увидел сосланного, уже умирающего, заму¬
ченного царизмом поэта М. Л. Михайлова.
Все кругом было убого, пустынно. Голые горы да кое-
где разбросанные жалкие лачужки. В одну из них и вод¬
ворили Чернышевского.
Вскоре, зимой, в далекой Европейской России, в Нов¬
городской губернии, была большая «государева охота».
Близко к царю стоял поэт А. К. Толстой. Царь подозвал
поэта и спросил у него о литературных новостях.
—	Русская литература надела траур по поводу неспра¬
ведливого осуждения Чернышевского... — ответил поэт,
никогда не бывший близок к лагерю «Современника», ско¬
рее даже бывший его противником.
—	Прошу тебя, Толстой, никогда не напоминай мне о
Чернышевском,— строго прервал поэта Александр II и от¬
вернулся в сторону. Он, расправившись с Чернышевским,
больше не хотел слышать этого имени.
18 Жизнь Чернышевского
273

Летом 1866 года к Чернышевскому, в Кадаю, приезжала
жена с маленьким сыном. Они пробыли здесь всего пять
дней; было невыносимо тяжело постоянное присутствие
жандармов.
Вскоре Чернышевского перевели на Александровский за¬
вод, того же Нерчинского округа.
Полицейский надзор за ссыльным Чернышевским, по
предписаниям сибирских и центральных властей, усиливает¬
ся в связи с «Делом» Каракозова, неудачно стрелявшего
4 апреля 1866 года в Александра II. Привлеченный по
этому делу Ишутин показал, что наряду с Христом и апо¬
столом Павлом, к числу величайших имен он причисляет —
Чернышевского.
В приговоре по «Делу» каракозовцев, кружка молодых
людей, «зараженных социалистическими идеями», указы¬
вается на идейное влияние Чернышевского. Одним из пунк¬
тов обвинения против них был выдвинут замысел освобо¬
дить «государственного преступника» Чернышевского из
каторги.
«Роман «Что делать?», — говорится в приговоре, —
имел на многих подсудимых самое гибельное влияние, воз¬
будив в них нелепые противуобщественные идеи».
Роман «Что делать?», в конце которого стояла дата:
«4 апреля 1863 года» и заканчивавшийся главкой «Пере¬
мена декораций», глухо намекающей на важные перемены
в обществе «спустя два года», связывался с покушением
Каракозова, совершенным, правда, не через два, а через
три года, также 4 апреля.
Каракозовец П. Ф. Николаев, спустя много лет, гово¬
рил об идейном влиянии Чернышевского на их револю¬
ционный кружок, считал «каракозовцев» учениками Чер¬
нышевского, указывал на подражания в их кружке Рах¬
метову из романа «Что делать?». Тот же П. Ф. Николаев
сообщал, что некоторые члены их тайного кружка усердно
занимались изучением Сибири, с целью освобождения Чер¬
нышевского. Это должен был, будто бы, осуществить
Н. П. Странден.
Так или иначе, неудачный выстрел Каракозова 4 апреля
1866 года в Петербурге не замедлил отозваться в Сиби¬
ри, где жил Чернышевский. За ним был усугублен надзор.
Никакие, хотя бы малейшие, облегчения участи политиче¬
ских ссыльных, иногда делавшиеся правительством по слу-
274

Чаю «торжественных» дней, не относились к Чернышев*
скому.
На его глазах уезжали из ссылки многие осужденные,
он провожал их и оставался, ожидая возможности «выйти
на поселение».
Тянулись дни, недели, месяцы, годы. Изредка мог Чер¬
нышевский писать письма к близким и родным людям.
Впрочем, и в этом к нему были применены репрессии.
В конце шестидесятых годов ему было воспрещено отсы¬
лать письма чаще чем один раз в год, а потом — один
раз в полгода.
Власть здесь осуществлял комендант, представитель ге¬
нерал-губернатора Восточной Сибири и III отделения.
Время от времени к Чернышевскому являлись «для бе¬
седы» доверенные лица сего представителя власти. О чем
мог беседовать с этими грубыми невеждами великий ученый
и мыслитель? Хуже того: комендант, видимо выполняя
«инструкцию свыше», внушал смотрителю, что он должен
сближаться с «государственными преступниками», ста¬
раться 1воздействовать на них и «дать им другое направле¬
ние», как рассказывает в своих воспоминаниях живший
тогда на Александровском заводе ссыльный П. Д. Баллод.
Смотритель из комендантского управления, «переделываю¬
щий», «перевоспитывающий» Чернышевского!
В своих письмах к жене Чернышевский неизменно убеж¬
дает ее не скучать, уверяя, что ни в чем не нуждается,
что ему хорошо, удобно.
Чернышевский застал на Александровском заводе боль¬
шую группу политических ссыльных и с некоторыми из
них нередко беседовал. Он привез с собой книги, получал
от родных книги и журналы из Петербурга. Он очень
много читал и писал.
За картой Франции Чернышевский растолковывал ссыль¬
ным ход франко-прусской войны, обнаруживая огром¬
ные познания и в военной истории. Нередко сражались в
шахматы; доску вырезали ножом на столе, фигуры сма¬
стерили из хлебного мякиша.
Чернышевский жил весьма скромно, тратя здесь на себя
около пятнадцати рублей в месяц, проводя свою жизнь,
как и раньше, в напряженном умственном труде. Он пи¬
сал здесь главным образом беллетристические произведе¬
ния. Здесь был написан и знаменитый роман «Пролог».
18*
276

Чернышевский нетерпеливо ожидал окончания Срока
ссылки, чтобы, выйдя на поселение, снова заняться лите¬
ратурной деятельностью.
К концу шестидесятых годов он все чаще пишет жене о
своей надежде скоро переселиться «ближе к России», «на
ту сторону Байкала». Возможно удастся жить в Иркут¬
ске или даже Красноярске. Планов накопилось в голове за
эти годы очень много — и научных и беллетристических.
Скоро будет ему разрешено печататься, и тогда отечествен¬
ная литература будет наводнена его сочинениями. Здо¬
ровье его еще крепко и можно будет трудиться так, как
он умеет.
По всем вычислениям Чернышевского выходило, что он
должен быть выпущен на свободу 10 августа 1870 года.
Он знал, что запрос о его освобождении был послан
властями Александровского завода, и с каждой почтой
ждал ответа. Приговор на семь лет по законам считался
кончающимся через семьдесят три месяца.
Все сроки прошли. Чернышевский надеется, что задерж¬
ка произошла по какому-то недоразумению.
К началу 1871 года относится неудачная попытка осво¬
бодить Чернышевского, предпринятая Германом Лопати¬
ным. Он прибыл из Лондона в Сибирь с целью устройства
побега Чернышевского. Попытка Лопатина не удалась, он
был арестован. В своем письме-показании (начало 1873 г.)
генерал-губернатору Восточной Сибири Синельникову, Ло¬
патин писал, что во время его пребывания в Лондоне он
сблизился там с Карлом Марксом. По свидетельству Ло¬
патина, Маркс, прочитавши экономические исследования
Чернышевского, «почувствовал глубокое уважение» к нему,
говорил, что из всех экономистов того времени, «простых
компиляторов», Чернышевский представляет действительно
оригинального мыслителя, его сочинения оригинальны,
сильны и глубоки. «Политическая смерть Чернышевского
есть потеря для ученого мира не только России, но и це¬
лой Европу»
Отзыв Маркса усилил,— рассказывает Лопатин,— ува¬
жение к Чернышевскому. И тогда у Лопатина «явилось
жгучее желание попытаться возвратить миру этого вели-
1 Г. А. Лопатин, «Автобиография,
1922 г., стр. 71—75.
276
показания, письма»,

кого публициста и гражданина», которым, по словам
Маркса, должна бы гордиться Россия. «Клянусь,— про¬
должает Лопатин, говоря о ссылке Чернышевского, поги¬
бавшего в Сибири, — что... я бы охотно и не медля ни
минуты поменялся с ним местами, если бы только это было
возможно». Попытка Лопатина была предпринята само¬
лично, на свой риск.
Лопатин не знал даже точно, где именно содержится
Чернышевский, и целый месяц прожил в Иркутске, раньше
чем узнал это.
Длительное пребывание его в Иркутске обратило на себя
внимание властей; к тому же кто-то из эмигрантов за гра¬
ницей «проврался» об отъезде Лопатина в Сибирь, вслед¬
ствие чего в III отделение тотчас же поступил шпионский
донос. Лопатин был арестован. Попытка освободить Чер¬
нышевского не удалась. Она лишь ухудшила его положе¬
ние, усилила надзор за ним, как и притеснения его со
стороны полицейских властей.
Важнейшим мотивом перевода Чернышевского с Алек¬
сандровского завода в еще более тяжелые условия и послу¬
жила беспрестанно тяготевшая над царским правительст¬
вом боязнь побега Чернышевского, его освобождения рус¬
скими революционерами.
Чернышевский все ждал своего законного освобождения
правительством.
Уже на исходе и 1871 год. Над Чернышевским со¬
вершается новое беззаконие. Надежды оказались напрас¬
ными.
Генерал-губернатор сообщил в Петербург, что, несмотря
на окончание срока приговора Чернышевскому, в случае
перевода его из разряда каторжных в разряд поселенцев,
с освобождением от тюремного заключения, невозможно от¬
вечать за побег «государственного преступника» Черны¬
шевского. Правительство согласилось с мнением своего си¬
бирского наместника, и ввиду «важности совершенного
Чернышевским целого ряда государственных преступле¬
ний», как и влияния Чернышевского на молодежь, при¬
знало необходимым не только не ослабить репрессии, но
еще больше усилить их. Свой же собственный закон был
опять попран царем и правительством.
Чернышевского перевезли под охраной жандармов, снова
как ссыльного (несмотря на то, что срок ссылки истек),
277

еще дальше — в Якутскую область, в Вилюйск, в заточе¬
ние гораздо более худшее, чем все, что испытал Чернышев¬
ский до сих пор.
Новое чудовищное беззаконие было утверждено царем.
3
Снова пишет Чернышевский с дороги жене, что надеется
в новом месте ссылки жить также «вполне удобно»: «Пе¬
рестань же хандрить, моя милая радость... Я совершенно
здоров».
Рухнули надежды Чернышевского. Следов этой тя¬
желейшей драмы мы не находим в его письмах, по обыкно¬
вению бодрых и успокаивающих близких ему людей;
о ней можно только догадываться.
В 1860 году Чернышевский как-то писал о колоссальных
различиях промышленного развития в мире. Он брал для
примера две страны. В Лондоне, рассуждал Чернышевский,
мы видим доки, наполненные пароходами, и железные до¬
роги, а у якутов нет ничего соответствующего этим явле¬
ниям. В Лондоне они сильно развиты, а у якутов — край¬
не слабо. В Англии — Лондон, а у якутов — землянки —
зародыш города. В Англии — Манчестер; якуты сшивают
звериные шкуры.
Лондон Чернышевский видел, когда в 1859 году ездил
к Герцену объясняться по поводу его статей против «Сов¬
ременника». Якутии Чернышевский никогда не видел во¬
очию, и вряд ли предполагал увидеть.
Теперь, спустя двенадцать лет, он получил страшную
возможность проверить на опыте свои теоретические рас¬
суждения 1860 года.
В начале 1872 года его привезли в Вилюйск Якутской
области.
Чернышевский старается (в письме'• к жене) дока¬
зать, что тогдашний Вилюйск — город, хотя и малень¬
кий. Климат почти одинаковый с Якутском, уклон¬
чиво сообщает Чернышевский, воздух очень здоровый.
В общем он живет неплохо, несмотря на некоторые не¬
удобства.
В незавидном положении оказался бы географ или ПИ"
§7?

сатель, который бы захотел описать Вилюйск того времени,
основываясь на письмах Чернышевского к родным...
Тогдашний Вилюйск, или по-якутски Бюлю, был малень¬
ким, заброшенным поселком, расположенным на расстоя¬
нии более чем в две с половиной тысячи верст от бли¬
жайшей железнодорожной станции — Иркутска. Все насе¬
ление поселка составляло около пятисот человек, рассе¬
лившихся в крохотных деревянных домишках на двух ули¬
цах и в юртах. Просвещение здесь представляли два учи¬
лища, начальное и церковно-приходское, в которых обуча¬
лось не более двадцати мальчиков. Никогда в Вилюйск
не заходили пароходы. Здесь жили главным образом яку¬
ты, зверски угнетавшиеся царизмом и потому стоявшие
еще тогда на ступени примитивнейшего экономического и
культурного развития.
Исключительно суровый климат, длительная зима с
жестокими морозами, короткое лето с тяжелой жарой. Бо¬
лотистое, гиблое место, вечно сырой воздух, вызывающий
среди населения тяжелые болезни. Безлюдье и полная
безжизненность.
Сюда-то царское правительство и отправило Чернышев¬
ского после двухлетнего заключения в Петропавловской
крепости и злодейского суда, а затем после почти восьми¬
летнего заточения в нерчинской каторге. Сюда, в Вилюйск,
и привез Чернышевского, в сопровождении двух жандар¬
мов, штабс-капитан из жандармского управления.
Двум урядникам якутского казачьего полка он дал на¬
ставление о строжайшем надзоре за важным «государст¬
венным преступником»: постоянно, безотлучно дежурить
при нем, по ночам — «заходить в комнату, где спит Чер¬
нышевский, осторожно, всегда под предлогом того,—если
он обратит на это внимание, — что будто заходите убрать
что-нибудь или посмотреть за огнем, делая ’вид, что это
случайно, так, чтобы не подавать повода, что вы заходите
для наблюдения за ним ночью. Лиц, с которыми Черны¬
шевский будет вести знакомство и кто будет его навещать,
конечно только с разрешения жандармского унтер-офице¬
ра... записывать фамилии этих знакомых» *.
1 «Н. Г. Чернышевский в Вилюйске», по архивным данным,
«Минувшие годы», 1908 г., кн. III, стр. 5.
279

Давши наставления, адъютант жандармского управле¬
ния быстро уехал; он, конечно, не мог оставаться в этом
гиблом месте ни одного лишнего дня.
Было определено и денежное содержание ссыльного:
12 рублей в месяц, «если он будет хорошего поведения».
Вскоре правительство, впрочем, расщедрилось и увели¬
чило содержание до 17 рублей 12 коп. в месяц.
Начался новый, страшный период в жизни Чернышев¬
ского — в пустынном Вилюйске, «чему подобного в России
вовсе нет», как однажды прорвалось в письме Чернышев¬
ского, когда он упрашивал жену не ехать к нему на
свидание: слишком невыносимо тяжело оно было бы.
«Я присмотрелся к нищете; очень присмотрелся,—пишет
Чернышевский жене.— Но к виду этих людей (т. е. жите¬
лей Вилюйска, преимущественно якутов.— И. Н.) я не
могу быть холоден: их нищета мутит и мою закорузлую
душу. Я перестал ходить в город, чтобы не встречать этих
несчастных; избегаю тропинок, по которым бродят они на
опушке леса»1.
Быт задавленных гнетом, нищетой и отсталостью яку¬
тов ужасал Чернышевского, мечтавшего о благе для всех
людей всех народностей. Здесь он воочию увидел полуди¬
кое существование целого народа.
Чернышевский говорил и обращался с якутами, как рав¬
ный с равными; это было внове для них. При встрече они
снимали шапки еще за двадцать шагов и так стояли, на
свирепейшем морозе, пока Чернышевский не пройдет. Рус¬
ского языка они не понимали. Он подходил, брал шапку
из рук встречного и надевал ее ему на голову.
Как-то однажды Чернышевский проходил по песчаному
холмику,— песок посыпался, и Чернышевский поскользнул¬
ся. Невдалеке стоял якут, приключение это казалось ему
забавным, но. он не смел и улыбнуться. Чернышевский
повернулся к нему и засмеялся, желая вызвать у якута
смех. Лишь тогда тот дерзнул засмеяться. Все это было
странно, якуты не привыкли к такому обращению рус¬
ских людей с ними, — они знали из русских исправника
да урядника, купцов да еще попов.
Каждые полгода сменялись жандармы, караулившие Чер¬
нышевского. Конечно, им было трудно больше полугода
1 «Чернышевский в Сибири», вып. I, стр. 39,
?80

жить в вилюйских условиях. Чернышевского царское пра¬
вительство продержало здесь почти двенадцать лет.
В 1872 году К. Маркс писал русскому переводчику «Ка¬
питала» Н. Ф. Даниэльсону: «Мне хотелось бы напеча¬
тать что-нибудь о жизни, личности и т. д. Чернышевского,
чтобы вызвать сочувствие к нему на Западе» Ч
Вилюйский период — наиболее тяжелая пора жизни Чер¬
нышевского. Как видно из донесений иркутского жандарм¬
ского управления в Петербург, в III отделение, Чернышев¬
ский, при всей присущей ему силе воли и твердости харак¬
тера, исключительно тяжело переносил вилюйскую ссылку.
Почта из Вилюйска уходила один раз в два месяца. Чер¬
нышевский писал, как и прежде, нежные письма, полные
любви и обожания, — жене и объемистые, как статьи,
письма сыновьям по вопросам философии, истории, лите¬
ратуры, естествознания и даже астрономии и математики.
Он учил сыновей из далека своей ссылки. Только это
творчество Чернышевского в Вилюйске выходило за пре¬
делы его каморки.
Все письма его тщательно читались в жандармском управ¬
лении. Не много понимали в них тупые, невежественные
цензоры в жандармских мундирах. Но им и не нужно
было понимать ученые письма Чернышевского, которые пе¬
стрели именами Александра Македонского и Петра I, Дар¬
вина и Гельмгольца, Спинозы и Декарта, Ньютона и Лап¬
ласа, Прудона и Мальтуса, Рафаэля и Моцарта, Фейерба¬
ха и Гегеля, Пушкина и Гоголя, Лермонтова и Белин¬
ского.
Цензоры Чернышевского рыскали по его письмам, ста¬
раясь отыскать противоправительственную пропаганду или
скрытый намек на замышленный побег; остальное их не
интересовало.
Чернышевский получал от родных книги и с ними про¬
водил большую часть времени. Здесь были — историче¬
ские сборники, труд Дарвина, сочинения Добролюбова и
текущая беллетристика.
Среди присланных книг — первое русское издание «Ка¬
питала» Маркса.
По ночам Чернышевский писал, а под утро сжигал
написанное, созданное за ночь.
■ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXVI, стр. 306.
281

Нередко работал он в день по пятнадцать часов кряду,
спал по три-четыре часа в ночь. Это был какой-то «умст¬
венный запой», словно напряженной умственной работой —
чтением и писанием—он заглушал свои переживания.
И как прежде, в Нерчинских рудниках, в Кадае и на
Александровском заводе, — Чернышевский в Вилюйске
беспрестанно воевал с «властями»: с жандармским унтер-
офицером, запиравшим его на ночь, с исправником, запре¬
тившим проезжавшим Вилюйск ссыльным посетить Чер¬
нышевского.
Правительство же, которому мерещился побег Черны¬
шевского, все усиливало преследования его. То вилюйский
исправник получает предписание принять меры к задержа¬
нию некоего швейцарца Бенгара, который должен-де по¬
явиться и знаком с Чернышевским. То в Сибирь из Пе¬
тербурга прибывает высший сановник для проверки бди¬
тельности надзора за Чернышевским, в связи с новым слу¬
хом о намерении Лопатина освободить его. То генерал-
губернатор получает анонимное, явно нелепое письмо, со¬
общающее о якобы готовящемся насильственном освобож¬
дении Чернышевского Утиным и Бакуниным. Генерал-гу¬
бернатор посылает жандармского полковника для произ¬
водства нового обыска у Чернышевского, и полковник от¬
бирает некоторые рукописи, не уничтоженные Чернышев¬
ским, среди них, между прочим, начало «Рассказов Левиц¬
кого», вошедших в роман «Пролог».
Одно за другим приходят приказания о бдительности
надзора за Чернышевским и о стеснениях его — из III от¬
деления и от шефа жандармов к генерал-губернатору Вос¬
точной Сибири, от него — к якутскому жандармскому
управлению, отсюда — к вилюйскому исправнику, от не¬
го — к урядникам, караулившим ссыльного.
В детстве Чернышевский не раз слышал бабушкины
рассказы о старине. Среди них был рассказ о каком-то
предке, некогда попавшем в плен не то в Хиву, не то в
Бухару. Ему подрезали пятки, чтобы он не убежал; на
пятках делали глубокие прорезы и всовывали туда мелко
изрезанный волос или свиную щетину. Ступать на пятки
было невыносимо больно. Только разве этого не делали
теперь «просвещенные» правители в предупреждение побе¬
га Чернышевского. Впрочем, его царское правительство му¬
чило не только физически — он тяжело заболел в Вилюй-
282

ске, — но еще более — духовно, отняв у него возможность
творить для 'людей, для своей родины.
4
В начале 1874 года О. С. Чернышевская подала на имя
Александра II прошение о переводе больного Чернышев¬
ского из Вилюйска в более здоровую местность. Само со¬
бою разумеется, что он об этом прошении ничего не знал.
О. С. Чернышевская писала сыновьям, что делает это про¬
тив воли отца. «Я никогда не ждала ничего для Н. Г.,—
писала она. — Я знала, что его сгноят там (т. е. в ссыл¬
ке.— И. Н.)... Фамилия Чернышевского,—писала она,—
проклята богом»1. Она взывала к «человеколюбию» мо¬
нарха-вешателя. Он написал на прошении: «Оставить».
Зато летом того же года к Чернышевскому в Вилюйск
прибыл адъютант генерал-губернатора с особым поруче¬
нием. Не приходится сомневаться, что это особое поруче¬
ние не было плодом личной инициативы восточно-сибир¬
ского губернатора, а было продиктовано из Петербурга.
Для виду адъютанту Винникову было предложено обре¬
визовать полицейские управления.
—	Я надеюсь,— сказал адъютанту генерал-губернатор,—
что главное поручение будет исполнено вами осторожно и
деликатно.
—	Я послан в Вилюйск с специальным поручением...
именно к вам,— сказал Чернышевскому губернаторский
адъютант и подал ему бумагу, предложив прочесть напи¬
санное.
Прочитав, Чернышевский ответил:
—	Благодарю. Но видите ли, в чем же я должен про¬
сить помилования?! Это вопрос... моя голова и голова ше¬
фа жандармов, Шувалова, устроены на разный манер,—
а об этом разве можно просить прмилования?.. от подачи
прошения я положительно отказываюсь.
Адъютант предложил Чернышевскому расписаться на бу¬
маге. Он четко написал на ней: «Читал, от подачи проше¬
ния отказываюсь. Николай Чернышевский»1 2.
1	«Чернышевский в Сибири», вып. I, примечания, стр. 185.
2	В. Я. К о к о с о в, «Рассказы о Карийской каторге». Из воспо¬
минаний врача, 1907 г-, стр. 315—316(
283

Лишь однажды Чернышевский, в конце семидесятых го¬
дов, обратился к правительству с просьбой о «помилова¬
нии». Но не о себе просил он. В Вилюйске Чернышев¬
ский встретил сосланную сюда семью темных бедняков-
молокан Чистоплюевых. И убедившись, что они «достой¬
ны сострадания» и что их ссылка явилась следствием не¬
доразумения, он просил за них.
Однажды, в июле 1875 года, к вилюйскому исправнику
явился поручик - корпуса жандармов. Он предъявил ис¬
правнику документы: офицер Мещеринов направляется в
Вилюйск, по предписанию иркутского губернского жан¬
дармского управления; унтер-офицеру предписывается ис¬
полнить в точности все приказы жандармского поручика
Мещеринова по переводу Николая Чернышевского во
вновь назначенное для него место жительства. Вилюй¬
скому исправнику предписывается оказать содействие по¬
ручику Мещеринсву, командированному сопровождать
ссыльного Чернышевского в Благовещенск.
Но исправнику показалось, что все эти бумаги «не от
тех властей». У него было строжайшее распоряжение не
допускать никого к Чернышевскому без разрешения губер¬
натора. К тому же, почему-то у этого жандармского офи¬
цера аксельбант надет не на правое плечо, как полагается,
а на левое. Это показалось исправнику подозрительным.
Он заявил, что без разрешения якутского губернатора к
Чернышевскому не допустит.
Мещеринов выразил готовность ехать в Якутск за бу¬
магой от губернатора. Исправник согласился и даже дал
офицеру для «сопровождения» его двух казаков.
По дороге Мещеринов расспрашивал у них названия
улусов и вообще проявлял большое любопытство к здеш¬
ним местам. Примерно в середине пути Мещеринов, вдруг
выхватив револьвер, произвел несколько выстрелов в ка¬
заков и сам скрылся.^в лесу.
Было предписано во что бы то ни стало взять Меще¬
ринова живым, и лишь в крайнем случае стрелять по но¬
гам. В Якутском округе он был задержан и назвался
М. П. Титовым. Задержанный оказался разыскиваемым
революционером Ипполитом Мышкиным и сознался в на¬
мерении освободить Чернышевского, так как «сочувствр-
?84

вать Чернышевскому считает обязанностью всякого йбрй-
дочного человека».
Так окончилась и эта попытка нелегального освобож¬
дения Чернышевского. Она повлекла за собой новые, еще
большие, чем раньше, притеснения его со стороны вла¬
стей.
Безнадежно протекали дни, месяцы, годы Чернышевского
в Вилюйске. Духовные страдания стали все больше ослож¬
няться физическими болезнями, усугубляемыми отсутст¬
вием лечения и нужных медикаментов. Развившийся в ви¬
люйских условиях по всему телу ревматизм, расстроивший
кровообращение, весьма сильно развившееся малокровие,
зоб и скорбутные (цинготные) страдания,— со всеми эти¬
ми тяжелыми болезнями ссыльный Чернышевский дол¬
жен был бороться сам, как умел. Как-то появившийся, по
делам службы, врач, инспектор медицинской части, при
выезде из Якутска получивший специальное распоряжение
губернатора не видеться с Чернышевским, как сообщается
в рапорте сего губернатора, «не решился взять на себя от¬
ветственность за личное свидание с Чернышевским».
Если все нелегальные замыслы освободить Чернышев¬
ского кончились крахом, то и все легальные попытки хотя
бы смягчить его положение ни к чему не приводили. Пос¬
ле неудачного обращения в 1874 году жены Чернышев¬
ского к царю и шефу жандармов, в следующем году род¬
ственник Чернышевского, А. Н. Пыпин, снова подал шефу
жандармов прошение, в котором рассказывал о тяжелой
болезни Чернышевского, угрожающей ему смертельным ис¬
ходом, и просил не об освобождении, а о переводе ссыль¬
ного в более мягкие климатические условия.
В 1880 году новую попытку облегчения страданий ссыль¬
ного предприняли сыновья Чернышевского. Тщетно обра¬
тились они к царю.
- Во всех этих случаях Чернышевский, разумеется, ничего
не знал о просьбах за него. В своих отношениях с самодер¬
жавной властью он был попрежнему тверд духом и непо¬
колебим.
В феврале 1881 года А. Н. Пыпин подал «Записку о де¬
ле Чернышевского» новому руководителю правительствен¬
ной политики Лорис-Меликову, тогда, в начале своего
диктаторства, лицемерно провозгласившему о желании
правительства установить справедливость.
285

В то же время, ввиду посеянных Лорис-Меликовым не¬
которых либеральных иллюзий, в защиту Чернышевского
выступила газета «Страна» (15 января 1881 г.), писавшая
в своей статье, что в далеком Вилюйске, этом призраке
города, скрывается «пример несправедливости, жертва ре¬
акции» — Н. Г. Чернышевский, «лишенный почти всех ус¬
ловий человеческого существования».
Газета взывала к «гуманности» Александра-Вешателя:
«Дайте еще один, весьма крупный залог, что в самом деле
вы желаете умиротворения», «простите Чернышевского!»
Не следует думать (как изображали нередко дело био¬
графы Чернышевского), что в условиях начала 1881 года
статья «Страны» была смелым революционным актом. Она
попадала в тон доживавшим тогда последние дни либераль¬
ным иллюзиям народнической интеллигенции, как и либе¬
ральному лорис-меликовскому лицемерию.
Ни о какой революционной справедливости, единственно
возможной для Чернышевского, авторы статьи «Страны»
и не помышляли. Они, как сами писали в своей статье,
приносили «челобитную перед милосердием государя». Пе¬
ресмотра несправедливого судебного решения не может
быть через столько лет, и они просили о прощении. Любо¬
пытны и мотивы, приводимые в статье «Страны». Она пи¬
сала: «Чернышевский, среди условий, его окружающих,
стал слаб и стар; жизнь его давно надломлена, он уже бес¬
силен... В нем живо лишь одно — гордое сознание претер¬
пенной несправедливости» х. И «Страна» просила об осво¬
бождении Чернышевского, видя в этом одну из уступок для
«умиротворения общества». В сущности говоря, царское
правительство так и выпустило Чернышевского из Сибири,
хотя газета получила от властей предостережение. Оно
напугало О. С. Чернышевскую: «Стало быть, нельзя воз¬
вратить его! — пишет она сыну. — ...человек, столько
выстрадавший и так сильно надломленный, не может долго
просуществовать. Так пусть же хоть последние дни-то его
жизни пройдут тихо и безмятежно. Нет! Верно этому ни¬
когда ;не бывать!»1 2
Статья «Страны» вызвала сочувственные отклики в ли¬
беральной печати и произвела некоторое впечатление на
правительственные круги.
1	«Чернышевский в Сибири», вып. III, примечания, стр. XLVIII.
2	Там же, стр. 238.
286

В том же 1881 году, в сентябре, об освобождении Чер¬
нышевского заговорили на происходившем тогда в Вене
международном конгрессе писателей.
Русские делегаты на этом конгрессе (В. А. Крылов,
С. А. Венгеров и Е. де-Роберти, — своеобразная, выра¬
жаясь мягко, делегация русской литературы, не включав¬
шая в. себя ни одного действительного крупного и выдаю¬
щегося писателя) «вспомнили», как рассказывает делегат
конгресса В. А. Крылов1 о Чернышевском. Отчего бы
конгрессу не попросить милости у нового царя? Сообщили
эту мысль французскому литератору Луи Ратисбону. Тот
рассказал собранию о процессе Чернышевского и предло¬
жил послать русскому царю от имени конгресса «проше¬
ние о помиловании сосланного писателя».
Поднялась буря; раздались крики и больше всего—■
автора порнографических бульварных романов А. Бело:
«Мы здесь должны заниматься литературными вопросами,
а не политическими».
«Это вопрос не политики, а гуманности»,—'Ответил Ра-
тисбон.» Крики возрастали. Большинство участников вы¬
сказалось против обсуждения вопроса. Какой-то жалкий
немецкий литератор заявил, что желающие обратиться с
такой просьбой к царю «могут сделать это от своего име¬
ни, но не от имени конгресса». Заседание закрыли. Уже
пробило 12 часов, а в половине первого на Дунае отча¬
ливал пароход, на котором участники конгресса должны
были ехать отдыхать в привенские леса. Так позорно за¬
кончилось вмешательство конгресса литераторов в судьбу
Чернышевского.
Убийство Александра II народовольцам^ на первых по¬
рах сильно напугало правительство. Созданная тайная пра¬
вительственно-полицейская, черносотенная «Священная дру¬
жина», стремясь обеспечить предстоящую *коронацию но¬
вого царя, Александра III, начала в 1882 году тайные
переговоры с представителями Исполнительного комитета
«Народной воли», уже подвергнутой разгрому.
В этих переговорах одним из требований «уступок» со
стороны правительства было выставлено освобождение
Чернышевского. Посредничать в переговорах взялся пу-
1 «Исторический вестник», 1900 г., февраль, стр. 714—717.
287

(элицист И. Я. Николадзе. Освобождение Чернышевского
было оговорено и предрешено.
В мае 1883 года сыновья Чернышевского подали но¬
вому царю прошение, в котором писали: «Вот уже более
двадцати лет, как отец наш, Николай Гаврилович Чер¬
нышевский, несет тяжелую постигшую его кару. Два года
одиночного заключения в крепости, годы (семь с полови¬
ной лет. — И. Н.) работ в рудниках, и долгие, долгие
годы (одиннадцать с половиной лет. — И. Н.) в самой
суровой, пустынной местности... И с каждым днем силы
его падают все более и более, и кара его не облегчается, но
становится тяжелее и тяжелее». Сыновья просят «держав¬
ного монарха» смягчить участь отца и вернуть его на ро¬
дину.
Чернышевский и на этот раз, конечно, не знал о «вер¬
ноподданническом» ходатайстве за него.
Коронация нового царя прошла «спокойно». В глубине
общественной жизни начинало свой путь революционное
движение рабочего класса, но на поверхности пока было
тихо. Царское правительство свирепо расправилось с оди¬
ночками-революционерами, но старого борца, надломлен¬
ного двумя десятилетиями жесточайших репрессий, оно
сочло теперь не опасным. Царь, а за ним и сенат согла¬
сились на перемещение Чернышевского под надзор поли¬
ции в Астрахань, однако оставив в силе лишение Черны¬
шевского прав.
В июле полицейские власти опять усиленно захлопотали
вокруг Чернышевского. Одно за другим делаются распоря¬
жения о нем. Из министерства внутренних дел генерал-
губернатору Восточной Сибири — доставить Чернышевско¬
го в сопровождении жандармов из Вилюйска в Иркутск
и принять меры «к недопущению огласки проезда Черны¬
шевского, ввиду устранения возможности нежелательных
выражений сочувствия и каких-либо беспорядков»; из
департамента полиции к астраханскому губернатору —
о предстоящем прибытии Чернышевского в Астрахань; до¬
несение генерал-губернатора в министерство внутренних дел
об Отправке двух жандармов в Вилюйск за Чернышевским;
распоряжение директора департамента полиции Плеве астра¬
ханскому губернатору — о надзоре за Чернышевским и так
далее.
В конце августа в Вилюйск явились из Иркутска жандар¬
288

мы за Чернышевским. Но и в этом случае местный Ис¬
правник остался верен себе и довел его до крайне нерв¬
ного состояния.
— Что хотят со мною сделать? — спросил Чернышев¬
ский помощника исправника, естественно ожидая новых го¬
нений. — Куда отправляют, снова в крепость или что дру¬
гое?
И он смог лишь узнать, что приказано доставить его в
Иркутск.
В ночь перед отъездом Чернышевский не ложился спать,
в 2 часа разбудил жандармов, и на рассвете его увезли
из Вилюйска, в котором он прожил одиннадцать с полови¬
ной лет.
Утром в Вилюйске у тюрьмы было заметно оживление.
Многие жители поселка —■ якуты и казаки — пришли про¬
вожать Чернышевского, но он, «секретный преступник»
№ 5, уже был за пределами Вилюйска.
Ехали долго, утомительно, —на лошадях, на собаках,
плыли в лодке, пока добрались до Якутска. Отсюда пред¬
стояло добираться на лошадях дальше, до Иркутска. Здесь
Чернышевский узнал о «монаршей милости», своем пере¬
воде в один из городов Европейской России. И лишь
спустя почти два месяца после выезда из Вилюйска Чер¬
нышевского привезли в Астрахань, в место его новой
ссылки. На деле это была именно новая ссылка, а вовсе
не освобождение.
Родные Чернышевского просили директора департамента
полиции Плеве дать Чернышевскому возможность остано¬
виться на несколько дней в Саратове. Разрешили оста¬
новиться лишь на несколько часов, успев, однако, за это
время сделать в жандармском управлении несколько фо¬
тографий Чернышевского. Да и на эти часы ему при¬
шлось остановиться на квартире проявившего неожиданное
гостеприимство жандармского полковника.
Закончилась страшная сибирская ссылка, длившаяся де¬
вятнадцать мучительных лет, полных страданий и пресле¬
дований. Начиналась новая, астраханская ссылка — послед¬
ние годы жизни Чернышевского.
19

ГЛАВА XIII
Чернышевский-беллетрист. «Что делать?». Новые люди.
Сибирские произведения. Трагедия писателя. «Пролог».
Сила Чернышевского-беллетриста — в могуществе мысли.
1
Еще в конце сороковых годов Чернышевский задумывал
и начинал писать 'беллетристические произведения. Так,
осенью 1849 года он, наблюдая окружающую жизнь, хо¬
тел было написать повесть о том, как трудно жить бед¬
ным людям, как тяжела участь женщины, как в людях
эгоизм действует, подчас, сильнее убеждений. Он плани¬
ровал, обдумывал эту повесть и начал ее писать, но на¬
писал очень мало и оставил ее. Известны и другие ран¬
ние замыслы беллетристических произведений Чернышев¬
ского.
Но уже широко он прибег к средствам беллетристики в
одиночной камере Петропавловской крепости. Здесь он на¬
писал свой первый роман «Что делать?», вслед за ним
повесть «Алферьев», роман «Повести в повести».
Затем написал ряд беллетристических и драматических
произведений в ссылке.
Н. К. Крупская рассказывала в своих воспоминаниях
о Ленине, что Владимир Ильич глубоко ценил роман Чер¬
нышевского «Что делать?», знал это произведение «до
мельчайших подробностей».
На роман же «Пролог» Ленин ссылался как на авто¬
290

ритетное изображение борьбы вокруг крестьянской рефор¬
мы в эпоху шестидесятых годов.
Роман «Что делать?» был начат 4 декабря 1862 года,
закончен 4 апреля 1863 года и печатался в журнале
«Современник». Это было последнее выступление Черны¬
шевского в «Современнике», завершение его легальной ли¬
тературной деятельности, его последний открытый удар
против ненавистной действительности, против общества,
из которого он был насильственно вырван царским пра¬
вительством, против самодержавия.
В этом смысле роман «Что делать?»—продолжение борь¬
бы Чернышевского, характеризующейся такими произ¬
ведениями, как «Эстетические отношения искусства к дейст¬
вительности, «Очерки гоголевского периода русской лите¬
ратуры», «Антропологический принцип в философии», «Ка¬
питал и труд», «Письма без адреса».
В середине января 1863 года начало романа поступило
в Следственную комиссию по делу Чернышевского, а в
конце января было направлено А. Н. Пьшину с предостав¬
лением права печатать, соблюдая установленные цензурные
правила.
Роман был передан для напечатания в редакцию «Со¬
временника» Н. А. Некрасову. Но в начале февраля Не¬
красовым, на улице, был «обронен сверток, в котором на¬
ходились две прошнурованные по углам рукописи с загла¬
вием «Что делать?», как объявил Некрасов в «Ведомо¬
стях СПБ городской полиции», посулив награду тому, кто
доставит утерянную рукопись. Ее действительно доставили,
и она началась печатаньем с мартовской книжки «Совре¬
менника».
Влияние романа на русское общество шестидесятых го¬
дов колоссально. Он породил целую литературу, едва ли
не во всех жанрах: ответы в прозе, статьи в литературной
критике и публицистике, пародии в стихах, заздравные то¬
сты в честь автора, враждебные карикатуры. Появилось
обильное множество всевозможных отзывов: восторги дру¬
зей, всех передовых элементов общества, неистовая злоба
и клевета врагов из реакционно-либерального лагеря, ох¬
ранительно-официальной и либеральной печати.
Чернышевский из-за стен Петропавловской крепости про¬
должал борьбу.
Передовая молодежь повсеместно, в столицах и в про-
19
291

ёинций, читала благоговейно «Что делать'?», нередко со¬
бираясь группами тайком от полиции.
Роман Чернышевского учил передовую молодежь жить.
По примеру, изображенному в романе, устраивались ком¬
муны и артели, молодые люди старались в жизни походить
на героев романа — Рахметова, Лопухова, Веру Павловну.
Везде, на разные лады, толковали о романе Чернышев¬
ского,— в собраниях и кружках, на частных квартирах, на
вечеринках.
Для русской передовой молодежи тех лет роман Чер¬
нышевского явился подлинным откровением. Роман никого
не оставил равнодушным к поднятым в нем проблемам,
возбуждал страсти и идеологические бои.
Роман был воспринят как ответ прогрессивного лагеря
на произведение 1 ургенева «Отцы и дети».
«Кто не читал и не перечитывал этого знаменитого про¬
изведения?— вспоминал о бурном успехе «Что делать?»
Плеханов. — Кто не увлекался им, кто не становился под
его благотворным влиянием чище, лучше, бодрее и сме¬
лее? Кого не поражала нравственная чистота главных дей¬
ствующих лиц? Кто после чтения этого романа не задумы¬
вался над собственной жизнью, не подвергал строгой про¬
верке своих собственных стремлений и наклонностей? Все
мы черпали из него и нравственную силу и веру в лучшее
будущее» Ч
Известно идейное влияние «Что делать?» Чернышевско¬
го решительно на все поколения русских революционеров.
Чернышевский был осужден и сослан царем и правитель¬
ством на каторгу, а реакционно-либеральная печать про¬
должала, не унимаясь, бесноваться по поводу романа «Что
делать?». В нем увидели проповедь опасных социальных
теорий и злобно нападали на них. В нем, — вопили реак¬
ционеры, — есть крамольные социальные идеи, но нет
страстей, нет жизни и драматического интереса.
Взгляды обскурантов на роман Чернышевского выра¬
зил довольно отчетливо, например, известный тогда цен¬
зор, тайный советник О. Пржецлавский, в своем отзыве.
Он с возмущением писал о «профанации божественного
начала», об «аморальности» романа, говоря, что и в ино¬
странной литературе ему не случалось-де читать подобной
1 Г. В. Плеханов, Соч., т. V, стр. 114.
292

«развратной картины нравов», выступающей якобы не как
частность, а как «целостная доктрина». Мало же, видимо,
случалось читать царскому цензору!
Реакционеры завопили о потрясении семейных основ, о
разрушении христианского брака, нарушении «религии,
нравственности и общественного порядка». Рекорд злобной
клеветы на роман Чернышевского побил уже в конце се¬
мидесятых годов некий одесский профессор П. Цитович, в
своей пасквильной книжонке «Что делали в романе «Что
делать?» писавший, что в романе, якобы «рассчитанном на
читателей, только что вступивших или вступающих в пе¬
риод половой зрелости», есть будто бы «сцены грубейшей
чувственности, окрашенные в тирады о свободе, о любви к
бедным, об интересах науки». Сей профессор писал о ци¬
низме и грязи, якобы присущих роману «Что делать?».
Целомудрие профессора не пропало даром. Вскоре он по¬
лучил правительственную субсидию для издания реакцион¬
ной газетки «Берег».
Не обошли своим вниманием роман Чернышевского, ра¬
зумеется, и авторы уже упоминавшегося у нас «Собрания
материалов о направлении различных отраслей русской
словесности», — официально-правительственного «курса
истории русской литературы». Авторы обрушивались на ро¬
ман Чернышевского, усматривая в нем отрицание нравст¬
венности и положительную проповедь коммунистических
и социалистических идеалов.
2
Роман «Что делать?» имеет весьма красноречивый под¬
заголовок: «Из рассказов о новых людях».
Героиня романа Вера, еще не Лопухова, еще Розаль-
ская, всеми теснимая и угнетаемая девушка, познакомив¬
шись с Лопуховым, сразу почувствовала в нем близкого
и дорогого человека. Это, говорит автор, оттого, что люди
вроде Лопухова привлекают к себе всех «обижаемых» в
обществе, построенном на социальном неравенстве и гнете.
И Вера стала думать о том, что все люди, несчастные
в окружающем ее обществе, должны стать счастливыми и
радостными, надо помогать скорейшему наступлению этого
времени. Теперь, говорит автор, эти мысли уже ясно видны
293

в жизни, носятся в воздухе, как аромат в полях, когда
приходит пора цветов.
И роман Чернышевского рассказывал читателю о явив¬
шихся в русской жизни эпохи шестидесятых годов новых
передовых людях, революционерах, людях воли, силы,
твердости, действия, лишенных социально-психологических
черт гамлетизма, слабости, раздвоенности сознания и
чувств.
Роман Чернышевского «Что делать?» и должен быть по¬
нят, прежде всего, как произведение, резко противостоящее
главной теме либеральной литературы эпохи шестидесятых
годов, теме «лишнего человека», как и — клеветническому
изображению передовых людей той эпохи. Такое изобра¬
жение мы находим в ряде произведений, с легкой руки
Тургенева («Отцы и дети»), но на неизмеримо более
низком художественном уровне, «обличавших» и злобно
окарикатуривших «нигилистов», передовую молодежь ше¬
стидесятых годов, ее прогрессивные общественные стрем¬
ления и идеалы.
Роман Чернышевского «Что делать?» и явился ответом
лагеря революционной демократии на неправду о «нигили¬
стах». Литературные произведения, полные этой неправды,
лишь регистрировали взгляды господствующих слоев об¬
щества на передовую молодежь шестидесятых годов и ее
общественное движение.
«Новые люди» — разночинцы — принесли с собой в об¬
щественное движение непримиримую враждебность к фео¬
дально-крепостнической действительности, и нетронутый до
того запас воли к борьбе с этой действительностью.
Роман «Что делать?», таким образом—характернейшее
произведение революционно-демократической литературы
эпохи шестидесятых годов; высшими достижениями этой
литературы явились поэзия Некрасова и сатира Салты¬
кова-Щедрина.
Чернышевский рассказывал своим романом о рождении
в русском обществе шестидесятых годов новых людей, ко¬
торых автор окружает в своем романе большой любовью
и уважением. Он рисует Рахметова, Лопухова, Кирсанова,
Веру Павловну, людей нового поколения, стремящихся уст¬
роить свою жизнь совсем на иных основаниях, чем те, на
которых покоится все окружающее их общество.
В обществе, показывает роман, еще господствуют Розаль-
294

ские, старые люди, воспитавшиеся в условиях крепостниче¬
ского строя и впитавшие в себя всю мерзость и отврати¬
тельность этого строя, Розальские с их универсальным за¬
коном жизни: «обирать да обманывать», которого и при¬
держивается мать Веры — Марья Алексеевна. У нее свое
понимание теории разумного эгоизма, сродни тому, что
высказано в «Преступлении и наказании» Достоевского:
наживаться любым путем, любыми средствами, даже пред¬
почтительно нечистыми.
По мысли автора миллионы людей, принадлежащих к
господствующему в крепостническом обществе классу, еще
хуже Марьи Алексеевны; она — дурной человек, а многие —
дрянные люди.
В сущности, полагает автор, Марья Алексеевна и не ви¬
новата в одолевающих ее пороках, — виновато крепостни¬
ческое общество с господствующими в нем понятиями.
Против этого общества и обращаются новые, пришедшие
в жизнь, люди —■ демократы, разночинцы, революционеры,
люди дела, а не отвлеченных мечтаний о счастьи, добы¬
вающие счастье борьбой и трудом. Их, этих новых людей,
Лопуховых, Кирсановых, Рахметовых, сильных и честных, —
еще мало, но они уже есть в жизни. Ими, говорит автор,
расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла
бы, они — соль земли, цвет лучших людей.
Они сами пробивают себе дорогу в жизни, преданы
науке, обладают высокими нравственными достоинствами,
безукоризненным благородством, омелы, не знают колеба¬
ний в жизненной борьбе, не отступают перед трудностя¬
ми, любят труд.
И Чернышевский воспевает их. Они, как Рахметов, —
люди особой породы, революционеры; как Вера Павлов¬
на, — люди независимые, свободные в любви и труде, стре¬
мящиеся к тому, чтобы не было в мире бедных и нес¬
частных, чтобы все люди были счастливыми, чтоб всем
людям было хорошо.
И Чернышевский своим романом звал молодежь стано¬
виться такими передовыми людьми. Большинство людей
еще неизмеримо ниже этого нового человеческого типа. Но
никому не заказан путь становиться в уровень с новыми
людьми.
«Поднимайтесь из вашей трущобы, друзья мои, обра¬
щается Чернышевский к молодым читателям, — поднимай¬
296

тесь... выходите на вольный белый свет, славно жить на
нем, и путь легок и заманчив, попробуйте: развитие, раз¬
витие. Наблюдайте, думайте, читайте тех, которые гово¬
рят вам о чистом наслаждении жизнью, о том, что чело¬
веку можно быть добрым и счастливым».
Другая важнейшая проблема романа, точнее, одна из
вариаций главной темы — о новых людях, строящих свое
счастье и счастье всех, — освобождение женщины от вла¬
сти феодально-крепостнической и церковной морали. Эта
сторона романа Чернышевского вызвала против него осо¬
бое озлобление всех мракобесов.
Чернышевский изображал передовую женщину, из тех,
что получили тогда от реакционеров злобную кличку
«стриженых нигилисток», женщину, нашедшую свое место
в жизни, рядом с мужчиной, вырвавшуюся из собственни¬
ческой семьи, трудящуюся наравне с мужчиной, свобод¬
ную в своей любви.
Эта свобода только и создает подлинную высокую
нравственную чистоту.
Свобода и нравственность, говорит своим романом Чер¬
нышевский, сопутствуют друг другу.
Устремленность к будущему, к счастливой и радостной
социалистической жизни, составляет зерно романа Черны¬
шевского, выражаясь его же языком, как теин в чаю, бу¬
кет в благородном вине.
В знаменитом «четвертом сне Веры Павловны», главе,
наиболее ярко рисующей общественный идеал героев ро¬
мана Чернышевского, это устремление их к будущему вы¬
ражено со всей отчетливостью.
В ярком освещении виделось социалистическое будущее
любимой героине Чернышевского.
Социалистическое будущее, говорит своим романом Чер¬
нышевский, — «светло, оно прекрасно... Любите его, стре¬
митесь к нему, работайте для него, приближайте его, пере¬
носите из него в настоящее, сколько можете перенести!»
Роман, как известно, заканчивается маленькой главкой
«Перемена декораций», глухо, по цензурным условиям ра¬
зумеется, намекающей на весьма важные общественно-по¬
литические перемены.
Чернышевский глубоко верил в совершение революции
в России; этой верой проникнут роман «Что делать?», ее
несет с собой герой романа Рахметов.
296

Нечего и говорить, что роман «Что делать?» явился для
Чернышевского ареной пропаганды его воззрений не толь¬
ко в области непосредственно социально-политической, но
и в других областях сознания. Роман проникнут философ¬
ским материализмом, проповедью излюбленной этической
теории Чернышевского—теории «разумного эгоизма», и
основных эстетических взглядов автора.
На другой же день после окончания романа «Что де¬
лать?» Чернышевский начал писать другое произведе¬
ние — «Алферьев». Оно дошло до нас в незаконченном
виде. Чернышевский считал эту свою повесть «смешной»
и «невинной в цензурном отношении», как он писал в од¬
ном из своих писем, сообщая, что хохочет, когда пишет
сцены этой повести.
Быть может, Чернышевский писал так о своей повести
для отвода глаз, слишком пристально вглядывавшихся в
писания Чернышевского. И действительно, если роман
«Что делать?» по счастливой случайности прошел цензу¬
ру, хотя и подвергся некоторым изменениям, то и в этой
повести просматривавший ее, по поручению Следственной
комиссии, чиновник также не нашел «ничего заслуживаю¬
щего внимания», то есть внимания следственных властей.
Повесть «Алферьев» заключает, в некоторой степени,
автобиографический материал, рисует характерные черты
общественного подъема эпохи шестидесятых годов и изо¬
бражает демократа Алферьева, принадлежащего к лагерю
передовых лю^ей эпохи.
Алферьев, как рисует его автор, — безрассуден, чрез¬
мерно экзальтирован, но его безрассудство — из благород¬
ных мотивов. «Я уважал его, — сообщает автор от имени
рассказчика,—потому что видел в нем и твердость воли,
и силу ума, и возвышенность стремлений». Это и было
то, что характеризовало в глазах Чернышевского новых
людей эпохи шестидесятых годов. Алферьев честен и дей¬
ствует по своим убеждениям, считает, что жизнь человека
должна быть служением идее.
Полно глубокого значения и предпосланное повести об¬
ращение к «милому другу», Алферьеву, также указываю¬
щее на то, что этим произведением, не законченным, а толь¬
ко, повидимому, начатым, Чернышевский хотел продолжить
изображение портретов людей демократического лагеря.
«Мы, — обращается Чернышевский к «милому другу»,—
297

шли по одной дороге. Под вами оборвалась крутизна; я
продолжал итти, гордясь тем, что цел, и отчасти стыдясь
того, что цел — не очень долго: и подо мною оборвалась
крутизна. И~ вот, мы оба лежим разбитые. Это ничего,
мы оба выздоровеем, опять пойдем своей дорогой, одной
дорогой...». В этих словах, обращенных к Алферьеву,
нельзя не видеть явного намека Чернышевского на свое
положение арестанта, как и того, что прототип Алферь-
ева — человек, принадлежавший к лагерю Чернышевского.
Вслед за «Алферьевым» Чернышевский написал в Пет¬
ропавловской крепости роман «Повести в повести».
В письме к А. Н. Пыпину от 4 сентября 1863 года Чер¬
нышевский писал, что форма этого романа — «форма
1001 ночи. Это сборник множества повестей, из которых
каждая читается и понятна отдельно, все связаны общей
идеею» *.
Роман этот при жизни Чернышевского, как и вообще до
наших дней, не увидел света и появился лишь недавно.
Частично и новеллы, составляющие «Повести в повести»,
носят автобиографический характер, но в целом это — вы¬
мышленные рассказы, ведущиеся от лица вымышленных
персонажей	Верещагина, Сырнева, Крыловой и других.
«Я пишу, —■ указывает Чернышевский в предисловии к
«Повести в повести»,— для читательниц и читателей
Жорж Занда, Диккенса, Мицкевича, Шевченко, Некра¬
сова», ясно, хотя и косвенно определяя тем самым харак¬
тер своих рассказов.
Но ни «Алферьев», ни «Повести в повести», ни много¬
численные рассказы?» написанные Чернышевским в крепо¬
сти, не играют в беллетристическом наследии Чернышев¬
ского той роли, какую играет роман «Что делать?» —
программное произведение Чернышевского. Вслед за этим
произведением во всей беллетристике Чернышевского мо¬
жет быть поставлен лишь роман «Пролог», написанный
в Сибири.
3
Во второй половине шестидесятых годов Чернышевский
задумал написать беллетристическую трилогию: «Старина»,
«Пролог» и «Утопия».
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 425.
298

«Старина» до нас вовсе не дошла, из «Утопии» — дош¬
ли незначительные по объему части.
Беллетристические произведения, написанные Чернышев¬
ским в Сибири, занимают особое место в его литературном
наследии.
В них Чернышевский выражал свою неистребимую жа¬
жду творчества. Но многое из того, что он писал, он рвал
или жег. Это — подлинная трагедия писателя.
В истории литературы известны случаи, когда писатели
уничтожали свои произведения. Гоголь сжег вторую часть
«Мертвых душ» в припадке мистического безумия. Но не
только безумие объясняет этот факт. В нем была своя,
художническая логика. Это был и приговор гениального
художника над своим неудачным детищем, в известном
--смысле — отречение от него.
Мопассан сжег свои восторженные путевые записки об
Италии, — это был акт французского патриотизма, в то
время направленный против антифранцузской кампании
итальянской печати.
Но Чернышевский ничем внутренне не был побуждаем к
уничтожению своих рукописей, плодов своего ума и сердца?
Он не отрекался от своих созданий. Но он не хотел делать
свои произведения достоянием жандармов и полиции.
Нередко по вечерам приходил Чернышевский к товари¬
щам и читал им то, что писал. Но далеко не всегда он дей¬
ствительно читал написанное. Он как будто читал, нагнув¬
шись к бумаге, а в действительности она оказывалась
совершенно чистой. Это была гениальная мистификация.
Слушавший эти чтения П. Ф. Николаев1 рассказывает,
что речь Чернышевского шла ровно, непрерывно развива¬
лась интрига, появлялись действующие лица, давался пси¬
хологический анализ их.
Чернышевский писал и драматические сцены для «само¬
деятельного» театра ссыльных.
Чернышевскй сообщал как-то жене, что написанного им
в Сибири с 1864—1865 годов до 1871 года достаточно
для наполнения десятков книжек журналов. И он считал,
что все созданное им в Сибири имеет единую связь; один
роман связан с другим, другой — с третьим и так далее.
1 См. П. Ф. Николаев, «Личные воспоминания о пребыва¬
нии Н. Г. Чернышевского в каторге 1867—1872», М. 1906 г.
299

В письме к А. Н. Пыпину Чернышевский сообщает о
некоем романе «вроде арабских сказок и Декамерона по
форме» 1 «со многими вставными повестями и драматиче¬
скими пьесами». Действие основного рассказа — в Сици¬
лии, затем в Соединенных Штатах, на островах Тихого
океана.
Сам Чернышевский характеризует эти свои произведения
как «идиллии, эфирную поэзию» — «все добры, все честны,
все счастливы».
Веоной 1870 года Чернышевский пишет письмо к редак¬
тору «Вестника Европы» Стасюлевичу, предлагает жур¬
налу свое сотрудничество под вымышленным именем.
«Иметь дело с Чернышевским,—пишет он Стасюле¬
вичу, — не может быть приятно ни для кого на свете. Но
вы и не будете иметь ровно никакого дела с Чернышевским
или до Чернышевского. Вы имеете дело с мистером Дензи-
лем Эллиотом (вымышленное имя, псевдоним Чернышев¬
ского. — И. И.), автором «Гимна Деве неба»1 2, то есть
поэмы, сочиненной Чернышевским.
О ряде беллетристических произведений Чернышевского
мы можем судить лишь по воспоминаниям людей, одновре¬
менно с ним находившихся в ссылке на Александровском
заводе. Так, о «Старине», например, первой части трило¬
гии, нам неизвестной, вторую часть которой составляет
роман «Пролог», сообщает в своих воспоминаниях ряд лиц.
С. Г. Стахевич рассказывает3, что «Старина» —- роман,
изображавший русское провинциальное общество в период
кануна Крымской войны. Герой, как и в «Прологе» — Вол¬
гин. Судя по изложению Стахевича, роман «Старина» за¬
ключал в себе немало автобиографического материала, весь¬
ма напоминающего жизнь самого Чернышевского в период
1850 —1853 годов. Здесь и картины социальной жизни
российской провинции этого периода, и личные сцены, и
переживания Волгина, влюбленного в героиню романа Пла¬
тонову. Эти сцены частично напоминают отношения Н. Г.
и Ольги Сократовны Чернышевских до их женитьбы. Важ¬
ное место в романе занимает изображение «крестьянского
бунта», подавленного силой оружия. Предводитель же
1	«Чернышевский в Сибири», вып. I, стр. 17.
2	Там же, стр. 18.
8 См. его «Воспоминания' в сб. «Н. Г. Чернышевский», из-во
Поли’НЧаторжан, стр. 68 — 71.
300

крестьянского восстания связан с Волгиным. Это весьма
важно и существенно.
Мемуарист указывает, что люди, события и времена,
изображенные в «Старине», по общественному значению
своему уступают изображенному в «Прологе», но картины
в «Старине» «ярче, выпуклее, живее», и беллетристический
талант - Чернышевского «проявился в «Старине» с боль¬
шею силою, нежели в каком-либо другом из его произведе¬
ний на поприще беллетристики». Другой мемуарист, В. Ша-
ганов, вспоминает о «Старине» в основном то же, что
рассказывает Стахевич.
Точно также лишь в смутных очертаниях дошло до нас,
из воспоминаний современников, содержание «Рассказов
из Белого зала»; действующие лица их частично те же, что
и в «Старине» и «Прологе»; и эта часть романа посвя¬
щена общественной борьбе шестидесятых годов, но уже на
закате этой борьбы, кончающейся под ударами царского
самодержавия, жестоко преследующего общественное дви¬
жение.
Кроме «Пролога», мы располагаем томом сибирских про¬
изведений Чернышевского: «Гимн Деве неба» (напечатан
в 1895 г. в «Русской мысли»), «Академия лазурных го>р»,
«Из Видвесты», «Тихий голос», «Эпизоды из книги Эра¬
то», «Другим нельзя» (драма без развязки), «Потомок
Барбаруссы», исторический рассказ, «Кормило кормчему»
и «Знамение на кровле» («Из чтений в Белом зале»),
«Великодушный муж», комедия, «Мастерица варить кашу»,
пастораль в I действии. В ряду этих произведений долж¬
ны быть указаны и «Вечера у княгини Старобельской».
Это — частью совершенно отвлеченные произведения из
древнегреческой истории, как, например, «Гимн Деве
неба», (сам Чернышевский писал о нем в одном письме:
«гимн процессии, идущей по улицам Акраганта из храма
Артемиды»), или также отвлеченная «Академия Лазур¬
ных гор», «из английской жизни».
Эти произведения не представляют глубокого художе¬
ственного значения и являются плодом отвлеченной фан¬
тазии, о которой с такой нелюбовью писал Чернышевский
в «Эстетических отношениях искусства к действитель¬
ности».
Вспомним, как Чернышевский смотрел на фантастические
произведения в период создания «Эстетических отноше¬
301

Ний...». Он указывал тогда, что отвлеченная фантастика
овладевает человеком в условиях скудной действительно¬
сти. Среди сибирских тундр человек может мечтать о вол¬
шебных садах с невиданными деревьями. Бедность действи¬
тельной жизни — источник фантастики, полагал Чернышев¬
ский. И когда он писал об этом, не предполагал, что са¬
мому придется испытать это и выразить в некоторых
своих сибирских беллетристических произведениях.
Несомненно, что мелкие произведения сибирского перио¬
да не могли дать Чернышевскому сколько-нибудь глубо¬
кого творческого удовлетворения. Таковы — маленькие
пьесы «Другим нельзя», «Великодушный муж», «Масте¬
рица варить кашу» и другие.
Гениальный творческий ум вынужден был растрачивать
себя на мелкие, отвлеченно-аллегорические и нравоучитель¬
ные пьесы и повести, не представляющие действительно
яркого художественного значения.
Из всех известных нам произведений ссыльного периода
жизни Чернышевского наибольшее значение имеет роман
«Пролог», написанный на каторге в конце 60-х годов. В
беллетристическом наследии Чернышевского, повторяю,
лишь это произведение стоит рядом с романом «Что де¬
лать?».
Если роман «Что делать?» был посвящен изображению
новых людей, разночинцев-революционеров, и, рисуя об¬
становку шестидесятых годов, автор проповедывал в ро¬
мане свои взгляды и изображал будущее в духе идеалов
утопического социализма, то «Пролог» является как бы
естественным дополнением к «Что делать?».
В нем изображена (главным образом, в первой части
романа, носящей заглавие «Пролог пролога») эпоха шести¬
десятых годов, в самом главном и важном; речь идет о
борьбе вокруг «освобождения крестьян».
В романе «Пролог» Чернышевский нарисовал широ¬
кую картину социально-политической борьбы эпохи шести¬
десятых годов, дал глубокий общественно-политический
анализ эпохи с той прямотой, с какой он не мог этого
сделать раньше в своих подцензурных произведениях.
В романе изображена борьба вокруг «крестьянскрй ре¬
формы» в обществе, пробудившемся от грома Крымской
войны.
302

Чернышевский рисует это пробудившееся общество, жи¬
вущее под угрозой широкой волны крестьянских восста¬
ний,— важнейшей причины реформы 1861 года.
В центре первой части романа — революционер Волгин.
Волгин верит в русскую революцию. Он полагает, что
хотя широкие народные массы еще не приготовлены к ре¬
волюции, еще «боятся будочника», «придет серьезное вре¬
мя» для России, время революции.
В 1830 году, рассчитывает Волгин, буря прошумела в
одной части Европы, в 1848 году захватила ее более
широко, «в следующий раз» захватит Петербург и Мо¬
скву.
Взгляды Волгина на крестьянскую реформу мы уже при¬
водили, характеризуя роль Чернышевского в общественном
движении шестидесятых годов.
Чернышевский наделил Волгина своим, авторским миро¬
воззрением и даже некоторыми своими внешними чертами.
Волгин — литератор-публицист, с утра до ночи работаю¬
щий, честный, благородный ученый, мечтающий о пере¬
устройстве общества, так, «чтобы люди не вредили друг
другу», строго судящий обо всем, что скверно в обще¬
стве. Он ненавидит и обличает политический либерализм,
«прогрессистов»-либералов, называет их «хвастунами, бол¬
тунами, дурачьем».
Как и Волгин (Чернышевский), революционерами изо¬
бражены в романе Левицкий (Добролюбов) и Соколов¬
ский (польский революционер Сераковский).
В противовес им, людям передового, революционного ла¬
геря, Чернышевский рисует ряд типов враждебной им
группы деятелей эпохи шестидесятых годов: Рязанцева
(весьма напоминающего известного либерала того времени
Кавелина), лидера «петербургских прогрессистов», то есть
либералов, Савелова (видимо другой деятель того вре¬
мени — Милютин), Чаплина, в котором нельзя не узнать
Муравьева-Вешателя.
Указанные черты романа придают ему очень важное и
существенное значение ценнейшего документа, рисующего
борьбу вокруг «освобождения крестьян» в эпоху шестиде¬
сятых годов и на этом фоне дающего ряд литературных
портретов деятелей того времени: революционеров лагеря
Чернышевского, представителей официально-правитель¬
ственного лагеря, либералов.
303

Чернышевский так много сделал для истории русской
общественной мысли, что, конечно, ни одна из областей
его многогранной деятельности не нуждается в каком-ли¬
бо приукрашивании.
Нельзя согласиться с мнением, что беллетристические
произведения Чернышевского, как писал А. В. Луначар¬
ский1 «быть может, являются наилучшими образцами то¬
го романа, который нам нужен». А. В. Луначарский по¬
лагал, что роман Чернышевского «Что делать?» велико¬
лепно построен, и в этом смысле называет роман «изуми¬
тельным зданием». Но это здание, как мы видели, дей¬
ствительно, замечательно совсем в другом отношении.
Социалистическая литература многогранна .и многожан-
рова, и навязывать ей какой бы то ни было.даже наи¬
лучший, образец вообще не следует.
Несогласие с утверждениями А. В. Луначарского и дру¬
гих в оценке беллетристики Чернышевского, конечно,
имеет у нас совершенно необходимым^ предварительным
условием решительное отрицание всей той критики, какая
давалась художественным произведениям Чернышевского
на протяжении десятилетий врагами его политического ми¬
ровоззрения. Впрочем, это ясно из всей нашей книги.
Несмотря на несомненно присущие беллетристике Чер¬
нышевского элементы высокой, первоклассной художест¬
венности, ее главная сила, однако, не в художестве в тес¬
ном смысле слова, а — в мысли, употребляя выражение
Белинского по другому поводу, — в. могуществе мысли.
Это нисколько не исключает наличия в беллетристике
Чернышевского верного изображения действительности, не
говоря уже о глубине изображения. Это — талант, но та¬
лант особого рода. Таким же был талант Герцена-белле¬
триста («Кто виноват?», «Доктор Крупов», «Сорока-
воровка»), таким талантом обладали Руссо с его «Испо¬
ведью», Вольтер с его «Кандидом», Дидро с его «Пле¬
мянником Рамо», как и другие французские просветите¬
ли, Леосинг с его драмой «Натан Мудрый».
Сам Чернышевский, по характеру своего беллетристиче¬
ского дарования, приравнивал себя к английскому писа¬
телю— политическому мыслителю Годвину.
1 См. ст. его «Чернышевский как писатель», напечатанную в
«Однотомнике» избранных сочинений Чернышевского, стр. 7 — 23.
ГИХЛ. 1934 г.
304

Чернышевский-|беллетрист по преимуществу — мысли¬
тель. И в этом именно — сила его просветительской бел¬
летристики.
Быть может, лучше всех это понимал сам Чернышевский,
когда, например, писал из сибирской ссылки сыновьям, да¬
же несправедливо скромно оценивая стилистическую сто¬
рону своих произведений: «Достоинство моей литератур¬
ной жизни — совсем иное (т. е. иное, чем художественный
стиль.—И. Н.); оно в том, что я сильный мыслитель»1.
В другом письме Чернышевский указывал, что многие
его доброжелатели и сторонники из-за прогрессивного со¬
держания его произведений «забывали о том, какова форма
изложения... Но сам я судил иначе»2,—писал Черны¬
шевский.
Он превосходно знал, как он говорил, «в чем заклю¬
чается поэзия, в чем состоит художественность», и именно
поэтому был строг к себе как к художнику.
— Вкус (т. е. эстетический вкус.—И. Н.) у меня — по¬
строже, чем у многих»,— справедливо замечал Чернышев¬
ский. Укажем на характерную «частность». Многие исто¬
рики литературы обычно говорят о занимателЪности по¬
строения романа «Что делать?», заинтриговывающего чи¬
тателя с снмого начала, внеше эффектного, интригую¬
щего по всем правилам заправских «авантюрных рома¬
нов». Но сам Чернышевский, отправляя «Что делать?»
из Петропавловской крепости А. Н. Пыпину и Н. А. Не¬
красову, рассматривал «авантюрное», интригующее начало
романа «Что делать?» как «эффект» «в стиле Александра
Дюма-отца»3, то есть вовсе не положительно с точки зре¬
ния художественности.
Присущие беллетристике Чернышевского обширнейшие
вставные реплики от автора совершенно необходимы были
ему для пропагандистских целей, но несомненно в то же
время весьма отяжеляли сюжетное развитие романа «Что
делать?». Порой несомненно сильно чувствуется произволь¬
ность (в художественном смысле) поступков героев, немо-
тивированность их, неестественно быстрые перемены в лю¬
дях; в этих переменах слишком чувствуется нарочитость.
2в Жиаиь Чернышевского
1 «Чернышевский в Сибири», вып. II, стр. 123.
г Там же, вып. III, стр. 215.
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. III, стр. 650.
305

Все это никак не исключает наличия в романе Черны¬
шевского и многих глубоко положительных художествен¬
ных достоинств, — укажем, например, на пронизывающий
«Что делать?» юмор, на яркое изображение семьи Розаль-
ских, на воспоминания Веры Павловны о расхождении с
Лопуховым в четвертой главе. Все это — безупречные
страницы беллетристики Чернышевского. Точно также
«Прологу» присущ сильный психологический анализ пер¬
сонажей.
Главная же сила Чернышевского-беллетриста—сила ге¬
ниального мыслителя-просветителя. Недаром он писал в
романе «Что делать?»: «Автору не до прикрас, добрая пу¬
блика, потому что он все думает о том, какой сумбур у
тебя в голове, сколько лишних страданий делает каждому
человеку дикая путаница твоих понятий... читай, добрейшая
публика (т. е. читай роман «Что делать?»—И. Н.);
Прочтешь не без пользы. Истина — хорошая вещь: она
вознаграждает недостатки писателя, который служит ей».
Чернышевский рассматривал свое беллетристическое
творчество как «осуществление сознательной мысли».
Мыслью оно сильно прежде всего.
Беллетристика Чернышевского колоссально-умна, глубо¬
ко проблемна в самом высоком смысле слова.
Его романы — «Что делать ?» и «Пролог» — произве¬
дения глубокой мысли гениального ума, произведения,
насыщенные пропагандой передовых идей эпохи, передо¬
вого мировоззрения автора.
Весь облик Чернышевского, каким мы его знаем и лю¬
бим, отразился в его романах. Это — облик великого
революционера-демократа, материалиста, просветителя, за¬
мечательнейшего человека высокого благородства и чисто¬
ты души.

ГЛАВА XIV
В Астрахани. Под полицейским надзором. Переводческая
работа. Последние сочинения. Переезд в Саратов. Смерть
Чернышевского.
1
Чернышевский	приехал в Астрахань 27 октября
1883 года.
Н;а следующий день он писал неровным, дрожащим по¬
черком овое первое, после сибирской ссылки, письмо. Оно
было адресовано- А. Н. Пыпину.
«...Жму твою руку, милый друг. Но о моих чувствах к
тебе после когда-нибудь. Теперь о деле, — писал Черны¬
шевский.— Мне были бы нужны справочные книги; могу
ли я просить о присылке их? ...Я буду с утра до ночи
работать, то есть писать... Я еще сохранил способность
по целым месяцам работать изо дня в день с утра до
ночи» *.
Это не было преувеличением, несмотря на то, что те¬
перь, после двадцати одного года непрерывных преследова¬
ний в крепости, -на рудниках, в Вилюйске, Чернышевский
был, по своим силам, конечно, не таким, каким его зна¬
ло общество в период расцвета его деятельности, в эпо¬
ху шестидесятых годов. Все же он приехал из сибирской
ссылки, несмотря на болезнь, вполне работоспособным.
Это подтверждается умственной деятельностью Черны¬
шевского в астраханский период его жизни.
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т ТП, стр. 3.
20*
307

Но это была совсем не та деятельность, о которой меч¬
тал он.
Снова, как и прежде, в жандармском управлении ско¬
плялись донесения агентов о жизни Чернышевского. Его
письма тщательно читались жандармами, как и прежде.
Астраханский губернатор предписал начальнику жан¬
дармского управления, для надзора за Чернышевским —
«иметь трех агентов, из них одного из чиновников, нахо¬
дящихся в распоряжении полицмейстера, и двоих из не¬
привилегированного сословия. Первого поместить если не
в одном доме с Чернышевским, то в соседстве с его
квартирой, с тем чтобы он имел негласное наблюдение
за образом жизни Чернышевского, его поступками, заня¬
тиями и знакомствами, а также следил за лицами, его
посещающими. На обязанности же последних (даже бу¬
маги грамотно составить, видимо, не умел сей губерна¬
тор; под «последними» здесь надо понимать — двух дру¬
гих шпионов. — И. Н.) возложить надзор, за Чернышев¬
ским во время навигации на пароходных пристанях, для
предупреждения могущих быть попыток к его побегу» *.
Сочинения Чернышевского были попрежнему запрещены.
Слух о его намерении приготовить к изданию собрание
своих сочинений немедленно вызвал встревоженную пере¬
писку между департаментом полиции и Главным управле¬
нием по делам печати. В результате были даны указания о
недопущении к изданию сочинений Чернышевского.
Чернышевского самого заставили сообщать о себе, о
своей жизни в жандармское управление. Так, в делах
астраханского губернского жандармского управления име¬
ются записки Чернышевского о том, что он послал почтой
в Петербург рукописи своих переводов и другие мате¬
риалы 2.
Он приехал больной и вынужден был лечиться заочно,
не имея возможности выехать из астраханского заточения
в столицы, к хорошим врачам. Какой-то незначительный
астраханский врач составлял запись состояния здоровья
Чернышевского, и оно показывалось в Москве известному
доктору П. И. Бокову, старому другу писателя.
1 «Красная новь», 1928 г., кн. VIII, стр. 176.
! См. «Лит. наследие» Чернышевского, т. III, стр. 44, 50. 74,
112 и др.
308

Когда Чернышевский, поинтересовавшийся местной гим¬
назической библиотекой, посетил ее и директор узнал об
этом, он сказал библиотекарю
«—'Что вы наделали? Вы не знаете, какой это человек...
Это—государственный преступник, завзятый революцио¬
нер... Его на порог не следует пускать».
«Живем,— писала жена Чернышевского,— чисто в ссыл¬
ке. Ни мы ни у кого не бываем, ни у нас никто».
«Лавры» провокатора Всеволода Костомарова, сыграв¬
шего омерзительную роль в «Деле» Чернышевского, види¬
мо, и теперь прельщали некоторых астраханских слуг ца¬
ризма. По доносу одного из них, заявившего полицмейсте¬
ру, будто он видел и слышал, что Чернышевский пишет
«возмутительные сочинения», Чернышевского вызвали к
приставу. Он пришел. Пришел и еще какой-то «молодой
человек».
—	Ну, расскажите о Чернышевском, какие у него собра¬
ния бывают, — обратился пристав к молодому человеку.
—	У него и собрания бывают, — «показал» он, — и речи
противуправительственные на этих собраниях говорятся.
—	И вы там бывали?
—	Бывал.
—	Ну, а этот господин вам не знаком? —спросил поли¬
цейский чиновник «молодого человека», указывая на Чер¬
нышевского.
—	Нет, — ответил он, — такого я что-то не знаю 1 2.
Так не прекращались вокруг Чернышевского слежка,
шпионство и доносительства, провокации и шантажи, го¬
нения и преследования уже до конца его жизни.
Холодно, замкнуто жил Чернышевский в Астрахани,
бдльшую часть времени проводя в своей маленькой ком¬
натке.
1	См. «Исторический вестник» 1906 г., январь, «К биографии
Чернышевского» (по астраханским документам).
2	Автор воспоминаний о Чернышевском в его астраханский пе¬
риод жизни, Н. В. Рейнгардт, несколько иначе рассказывает об этом
случае, описанном (см. «Красная ночь», кн. VIII, 1928 г.) в статье
Н. М. Чернышевской-Быстровой; Рейнгардт говорит, что доносчику
было представлено несколько человек, и он не мог сказать, какой
из них Чернышевский, указав на другого человека («Русская ста¬
рина», 1905 г., февраль, стр. 475.).
309

Редко кто навестит опального мыслителя.
Он продолжал жить вне общественного и литературного
круга. Это тяготило его. Он ощущал себя жителем за¬
брошенного острова.
Бесконечно больно читать астраханские письма Черны¬
шевского, наполненные ничтожными провинциальными но¬
востями, постоянными хлопотами о средствах к существова¬
нию, денежными расчетами, заботами об уплате долгов его
семьи, накопленных за долгие годы его сибирской ссылки.
Чернышевский ясно чувствовал, что редакции журналов
и издательства боятся его имени, стараются избегать де¬
ловых отношений с ним. Это доставляло ему тяжелейшие
мучения. Не раз он писал в письмах к близким, что для
него изнурительно жить без работы, но он не знает, в
чем сейчас задача, — в том ли, чтобы работать, или в том,
чтобы заботиться об устранении препятствий: «мысли не
могут быть нераздельно сосредоточены на работе».
Все убеждали Чернышевского, что он физически слаб,
настолько, что не может уже много работать. Он, наобо¬
рот, уверяет всех, что они имеют неверные представления
о его способности работать, что в минуту приезда в Астра¬
хань он «совершенно готов» был приняться за самую на¬
пряженную работу. И Чернышевский буквально воюет
с Пыпиным, отвергая предложение отдыхать и жить спо¬
койно. Он превосходно понимал скрытый смысл разгово¬
ров о его преувеличенной слабости: боязнь и нежелание
редакций журналов и издательств иметь дело с опаль¬
ным революционером.
И все же он не оставлял надежд на возможность твор¬
ческой работы. Не раз пишет он в письмах, что может
быстро восстановить все созданное им и уничтоженное
в сибирской ссылке. Он посылает в столицу одному знако¬
мому поэму «Гимн Деве неба», прося похлопотать о напе¬
чатании. Она не может вызвать цензурных возражений;
дело только в его имени. Будь автор этого стихотворения
кто-нибудь другой,—цензура бы не могла придраться. Он
пишет произведения, не имеющие никакого отношения к
русской действительности. Если цензура не хочет пропус¬
тить в печать его имя, то можно печатать его произведе¬
ния под видом перевода, якобы из какого-нибудь иностран¬
ного сборника.
Жажда творчества и желание обеспечить семью сред¬
310

ствами к жизни, сознание полной невозможности печатать
свои статьи, пусть даже под вымышленным именем, за¬
ставили Чернышевского приняться за работу переводчика.
И он, мировой ученый, гениальный мыслитель, произве¬
дения которого составили эпоху в развитии русской об¬
щественной мысли, вынужден был все свои силы отдавать
переводу таких произведений, которые не доставляли ему
решительно ни малейшей творческой радости.
Так, теперь он, известный на всю Россию и -далеко за
ее пределами крупнейший ученый и писатель, вынужден был
вернуться в своему исходному положению, когда, безвест¬
ный начинающий литератор, он, в поисках заработка, пере¬
водил на русский язык сочинения иностранных авторов.
Он переводит сочинение О. Щрадера «Сравнительное язы¬
коведение и первобытная история», «Энергия в природе»
В. Карпентера, «Первые основания философии» Г. Спен¬
сера, и многотомную «Всеобщую историю» Г. Вебера.
О чувствах, с которыми Чернышевский переводил эти
работы, свидетельствуют его письма.
О лингвистическом сочинении Шрадера Чернышевский
писал, что этот ученый «напихивает в свои периоды це¬
лые вороха бессвязных вставок, воображая, что это очень
приличный ученому слог». Чернышевский говорит о «не¬
стерпимо-педантском» сочинении Шрадера и о том, что оно
не заслуживает его переводческой работы. Но интересы
заработка заставляют его выполнять эту работу.
Точно также нисколько не удовлетворяет Чернышевского
переводческая работа над книгой Карпентера «Энергия в
природе». Последние страницы подлинника, резко проти¬
воречащие взглядам Чернышевского, он заменил своими
заметками, в которых изложил свой образ мыслей и «ос¬
меял беднягу автора за его антропоморфическую филосо¬
фию». Эти заметки Чернышевского не увидели света.
Перевод сочинений Шрадера и Карпентера Чернышев¬
ский не считал такими трудами, которыми бы мог гор¬
диться. И он требовал не выставлять на этих книгах
своего имени переводчика и не присылать ему экземпля¬
ров книг, когда они выйдут.
Он говорил, что делал перевод этих книг «по праву ни¬
щего».
Отсылая А. Н. Пьгпину перевод книги Спенсера, Чер¬
нышевский также просит не выставлять имени перевод¬
311

чика. Если же издателю все же нужно выставить какое-
либо имя переводчика, пусть укажет первое попавшееся —
«Петров», «Павлов», «Семенов» — все равно.
Но Чернышевский не только переводил эти сочинения
иностранных авторов. Он одновременно и редактировал их,
снабжал их своими примечаниями и предисловиями.
Все это не приносило ему удовлетворения. «Мне совест¬
но и думать об этих моих работах»,—писал он.
«Переводить книги,—такому ли человеку, как я, тратить
время на эту грошовую работу?—писал Чернышевский
сыну.—(Впрочем, не философствуйте по поводу этих слов.
Не вообразите, что отказываюсь от переводов. Пока не
имею другой работы, как могу быть не рад хоть этой)» *.
И Чернышевский продолжал переводить. Капитальнейшей
его работой за эти последние годы жизни явился перевод
«Всеобщей истории» Вебера.
«Перевожу Вебера — в этом и состоит вся моя
жизнь», — пишет Чернышевский сыну весной 1885 года.
Эта работа заняла свыше четырех лет, с 1885 года до
последнего дня жизни Чернышевского. Он перевел один¬
надцать томов и более половины двенадцатого тома.
Он считал «Всеобщую историю» Вебера только «добро¬
совестной компиляцией» — не больше, сочинением, не иду¬
щим в сравнение даже с историями Шлоссера или Ранке,
у которых Чернышевский отмечал недостатки. Он писал
о «Всеобщей истории» Вебера, что так, как составлена она,
он мог бы составить грамматику сиамского языка, беря
из хороших грамматик все, что нужно.
В своем предисловии к русскому переводу «Всеобщей
истории» Вебера Чернышевский указывал, что -Вебер при¬
держивается взглядов многих немецких историков.
В них есть противонаучный элемент—наследие тяготею¬
щей над немецкой наукой трансцендентальной философии и
пристрастие к своей нации, «дурные примеси» рассуждений
о «превосходстве» немецкой нации над другими нациями.
Эти лжетеории вызвали резкие возражения Чернышев¬
ского в предисловии к переводу веберовской «Истории» и
уже настоящую отповедь — в специальной статье Черны¬
шевского — дополнении к переводу.
Чернышевский писал по поводу перевода «Истории»
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. III, стр. 45.
312

Вебера: «Я перевожу книгу, положительно не нравящуюся
мне; я теряю время на переводческую работу, неприлич¬
ную для человека моей учености и моих — скажу без лож¬
ной скромности	МОИХ умственных СИЛ» *.
К тому же, случилось так, что переводческую работу
Чернышевского по «Истории» Вебера корректировал и ис¬
правлял Е. Ф. Корш—политический враг Чернышевского,
тот самый Корш, который, если верить В. С. Соловьеву,
когда Чернышевский был злодейски осужден царем и пра¬
вительством на каторгу, как помнит, вероятно, читатель,
доказывал историку С. М. Соловьеву «правильность» и
«справедливость» осуждения Чернышевского.
Чернышевский написал свои дополнения к переводу
«Всеобщей истории» Вебера. Это — «Очерк научных по¬
нятий по некоторым вопросам всеобщей истории — о расах
и классификации людей по языку, различиях между наро¬
дами по национальному характеру, о прогрессе, о клима¬
тах, о возникновении человеческой жизни, ходе развития
человечества в доисторические времена.
Чернышевский написал статьи: «О характере человече¬
ского знания», «Происхождение теории благотворности
борьбы за жизнь», предисловие к новому предполагавше¬
муся изданию «Эстетических отношений искусства к дей¬
ствительности», цикл автобиографических отрывков и бел¬
летристические произведения.
2
В своих научных статьях последних лет Чернышевский —
все тот же философ-материалист. Он опровергает модные
тогда агностические теории, распространенные среди так
называемых натурфилософов, старавшихся доказать огра¬
ниченность познания и человеческого ума, который, буд¬
то бы, должен отказаться от разрешения мировых вопросов.
Люди знают мало сравнительно с тем, сколько хотелось
бы и полезно было бы им знать. Но «пока ученый,— пи¬
сал Чернышевский,— расположенный восхищаться силою
человеческого разума подвергать своему суду все, или, на¬
оборот, расположенный печалиться о слабости наших поз¬
навательных способностей, забывает о скромной истине в
1 Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. III, стр. 331.
313

'увлечении эффектными внушениями горячего чувства, ему
легко писать безоговорочные тирады о том, что все наши
знания могут быть подвергаемы сомнению. Но это будет
игра разгоряченной фантазии, а не что-нибудь рассуди¬
тельное. Лишь начнем хладнокровно пересматривать содер¬
жание какой-нибудь области научного знания, какой бы то
ни было,—мы беспрепятственно будем находить в ней та¬
кие знания, о которых разум образованного человека реша¬
ет: «в совершенной достоверности этого сведения тебе нельзя
сомневаться, не отрекаясь от имени разумного существа» *.
Как и прежде, в период расцвета своей деятельности,
так и теперь, Чернышевский, в статьях последних лет, за¬
щищает гуманистическую веру в человека. Человек должен
узнать хорошее, ибо «не желать хорошего не в натуре
человека».
Наряду с переводами и немногими собственными науч¬
ными статьями и беллетристическими произведениями, Чер¬
нышевский написал в последние годы жизни свои воспоми¬
нания о Некрасове, Добролюбове, Тургеневе, Достоев¬
ском и историке Н. И. Костомарове, о своих отношениях
с ними, приготовил к печати собранные еще в 1861 —
1862 годах «Материалы для биографии Н. А. Добролю¬
бова», намеревался подготовить собрание своих сочинений.
Но лишь очень немногое из сочинений Чернышевского
смогло теперь проникнуть в печать, хотя бы и под раз¬
личными псевдонимами.
Имя боевого революционера-демократа эпохи шестиде¬
сятых годов было не ко двору глухой поре «безвременья»
восьмидесятых годов.
Заправилы либеральной печати готовы были подчас за¬
свидетельствовать старому великому мыслителю свое «доб¬
рое расположение». Совершая прогулки по Волге, некото¬
рые из них, доехав до Астрахани, рисковали навестить
Чернышевского, побеседовать с ним о старых временах,
но печатать в журналах статьи Чернышевского-материа¬
листа, революционера, демократа, теснимого самодержа¬
вием, — на это они не шли. Как редакции «Вестника
Европы» и «'Русской мысли», они сообщали Чернышев¬
скому, что его статьи «не могут быть напечатаны», но,
«быть может, представится возможность» их напечатания.
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. X, стр. 14.
314

Жить этой надеждой было трудно. Да и полицейская
цензура не пропускала в печать произведения Чернышев¬
ского.
Так, в горестном одиночестве заканчивал свою жизнь
великий мыслитель.
Летом 1889 года ему, наконец, было разрешено оста¬
вить Астрахань, и в конце июня он приехал в свой родной
Саратов.
Здесь он продолжал переводить «Всеобщую историю»
Вебера.
В ночь с 16 на 17(2'9) октября 1889 года Чернышев¬
ский умер от кровоизлияния в мозг.
За два дня до этого он лишился сознания, непрерывно
бредил. Как передает М. Н. Чернышевский*, сын Н. Г. ,
последние его слова в бреду были: «Странное дело —
в этой книге ни разу не упоминается о боге». О какой
книге говорил Чернышевский умирая, — неизвестно.
Смерть Чернышевского не вызвала большого количества
откликов в печати, хотя в Саратове родные Чернышевского
получили много телеграмм, главным образом от передо¬
вой молодежи, и много венков было возложено на его мо¬
гилу.
Имя Чернышевского, его идеалы и произведения были
заброшены и «неудобны» для печати.
Но уже пробуждался русский рабочий класс, скоро он
восстановит и поднимет высоко имя Чернышевского в тру¬
дах Ленина и Плеханова.
Спустя около пяти лет после смерти Чернышевского, в
первой своей большой работе, отпечатанной нелегально на
гектографе, — «Что такое «друзья народа» и как они вою¬
ют против социал-демократов?», — начинавший свою де¬
ятельность Владимир Ильич Ульянов-Ленин писал о Чер¬
нышевском с великим уважением.
1	«Былое», 1907 г., август, стр. 134.

ГЛАВА XV
Революционер-гуманист. Вера в исторический прогресс.
Чернышевский и русский народ.
1
Может быть, никто в истории России доболыиевистской,
досоциалистической эпохи не выражает духовный
облик русского народа с такой полнотой и силой, как вы¬
ражает его Чернышевский.
Недаром Ленин поднял имя Чернышевского как символ
великорусской демократической культуры.
Мировоззрение Чернышевского — революционера и де¬
мократа, его характер, весь его духовный облик-—-превос¬
ходное порождение культуры народа, веками накоплявше¬
го в себе ненависть к эксплоататорам и силы для осво¬
бодительной борьбы.
Чернышевский соединил в своей деятельности два могу¬
чих революционно-освободительных устремления в истории
России,— передовую общественную мысль, от Радищева к
декабристам, к Герцену и Белинскому, и-—исторический
опыт непосредственной борьбы народа за свое освобожде¬
ние, символизируемой именами Болотникова, Разина, Пу¬
гачева.
Чернышевский вырос на почве всего лучшего, что рож¬
дала до него передовая русская мысль, на почве крупней¬
ших достижений западноевропейской революционной и со¬
циалистической мысли до-марксовской эпохи, на почве мо¬
гучего порыва самых масс к свободе.
316

Он был идеологом крестьянской демократической рево¬
люции.
Должны быть отброшены прочь обильные в литературе
о Чернышевском изображения его мирным прогрессистом.
Большинство воспоминаний о нем, да и многие исследова¬
ния, поражают возмущающим душу либеральным причесы¬
ванием Чернышевского под скромного донельзя деятеля
на ниве просвещения и какой-то отвлеченной социальной
справедливости.
«Есть полное основание утверждать,— писал один из ав¬
торов книг о Чернышевском,—■ что Чернышевский никогда
не был революционером в вульгарном смысле этого слова
(??— И. Н.) и, будучи пророком и вождем прогрессивной
части русского общества, он никогда не вступал в ряды
подпольных агитаторов. Его вера в торжество разума, его
мировоззрение, прошедшее через, школу утопистов... его
отвращение от всякого насилия, от всяких грубых форм
борьбы, его вера в конечное торжество справедливости, его
объективный ум, ясный покой души, его философская на¬
тура, более склонная к исследованию и познаванию, чем
к хотению и партийной борьбе, наконец его трезвый ум,
подсказывавший ему, что политически зрелый элемент
в русском обществе слишком слаб и малочислен, чтобы
опираться на «реальные соотношения» сил,—никогда не
могли сделать его ничем иным, как только борцом в идей¬
ном смысле». Автор пишет, что Чернышевский был ис¬
ключительно кабинетным ученым и ему н§ место на «бар¬
рикаде со смертоносным оружием». Он был-де только
теоретиком, потрясал основы «только» в своих статьях и
не способен был «злоумышлять».
Так старались либералы, в эпоху реакции после рево¬
люции 1905 года, «помирить» русское общество с Черны¬
шевским: не бойтесь его, он не был революционером, а был
каким-то «христианским социалистом», «смиренным про¬
грессистом», безобидным просветителем и кабинетным уче¬
ным, он не опасен.
Все это — ложь. Нет решительно никаких оснований
для утверждений, подобных вышеприведенному, весьма
типичному во всей старой литературе о Чернышевском.
«Чернышевский, как известно, — писал другой «доброже¬
латель», — пострадал за свои убеждения, и, конечно, эти
страдания искупили его грех перед обществом. В настоящее
317

время никто не станет защищать теорий, которые он про-
поведывал, но как ни ложны они были, он верил в них
искренно и с убеждением. Это был чисто кабинетный
мыслитель, совершенно не знавший ни жизни, ни людей,
и воображавший, что людьми так же легко управлять,
как легко писать на бумаге» 4.
«Говоря о Н. Г. Чернышевском,—писал один мемуа¬
рист, — мне нет дела ни до его личных политических
убеждений, ни до «глубокого внутреннего убеждения»
сената... Я говорю... что это был умный, кроткий, добрый,
любящий и всеми любимый товарищ» 2.
Другой мемуарист рассказывает о своей встрече с каким-
то смотрителем станции, через которую провозили Чер¬
нышевского в ссылку; сей смотритель говорил мемуаристу
о Чернышевском, что он показался ему смирным, тихим,
обходительным... воды не замутит. «Чудной человек был,
право! Что ребенок малый, а в каторгу ехал; не разбе¬
решь — ему бы монахом быть, а он в каторгу» 3.
Многие биографы Чернышевского нередко обладали ра¬
зумом проницательного смотрителя станции...
Некоторые из них опубликовали немало произведе¬
ний и писем Чернышевского, документов о его жизни.
Этим зачастую и ограничивается их заслуга перед историей
русской общественной мысли. От их писаний веет полным
непониманием ни мировоззрения Чернышевского, ни его
политической роли в истории русской общественной мысли,
ни его личности. Достаточно вспомнить уже приводивше¬
еся в этой книге мнение о том, что сибирская ссылка бы¬
ла для Чернышевского лишь «переменой обстановки»,
воспринятой им спокойно, даже равнодушно, или, как пи¬
сал и того колоритней автор вступительных статей к сбор¬
никам «Чернышевский в Сибири», — «тихою радостью
самоотречения, с какою христиане первых веков встречали
известие о муках во имя Христа»4. Нет необходимости
сейчас полемизировать с приведенными выше либерально¬
обывательскими взглядами на Чернышевского.
1	«Исторический вестник», 1895 г., декабрь, стр. 773.
2	«Русская старина», 1889 г., ноябрь, стр. 502.
3	См. у В. Я. Кокосова, в «Рассказах о Карийской каторге»,
стр. 299 — 301.
4	См. «Чернышевский в Сибири», вып. I, стр. VII.
318

Он был боевым революционером-демократом, не пощадив¬
шим, как все великие революционеры, самой жизни своей
для торжества своих убеждений.
2
Чернышевский знал и любил человека. Его произведения
укрепляют в этой любви и в этом знании. Он верил в бу¬
дущее развитие человечества, был гуманистом.
Его материалистическая философия проникнута духом
гуманизма.
В своей этической теории Чернышевский исходил из бла¬
га и интересов человеческой личности.
Его экономическая теория была направлена к защите
интересов трудящихся.
Революционное просветительство Чернышевского имело
своей основой борьбу за просвещение масс, за раскрепоще¬
ние человеческой личности от феодально-крепостнического
угнетения.
Социалистические идеи Чернышевского были проникнуты
любовью к человеку, желанием, «чтобы всем было хоро¬
шо», как выразилась в романе «Что делать?» носитель¬
ница социалистических идеалов Чернышевского, Вера Пав¬
ловна.
Забота о человеке, желание блага и добра человеку, воз¬
вышение его составляют ядро всей деятельности Черны¬
шевского.
«Альфа и омега наших стремлений—всевозможный про¬
стор для развития личности» х, — писал он, полагая, что
красоте и гению человека не нужно удивляться. Скорее
следует удивляться тому, что совершенная красота и гени¬
альность так редко встречаются между людьми. Непонятно,
по мнению Чернышевского, заблуждение и тупоумие; ге¬
ниальность —проста и понятна, как истина.
Положительным человеком, по мнению Чернышевского,
может быть только любящий, благородный чоловек. От¬
сутствие в человеке этих качеств — уродство, нравствен¬
ная болезнь.
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные сочинения», т. I,
1928 г., Гиз’., стр. 182. Небезынтересно, что этих слов Чернышев¬
ского нет в Поли. собр. соч., изданных в 1906 году. — И. Н.
319

Чернышевский полагал, что огромное множество людей
сами по себе «недурны по сердцу», склонны к доброжела¬
тельству и правде. Дурными их делают обстоятельства,
условия, среди которых они живут в собственническом об¬
ществе. Измените эти «обстоятельства»,— призывал он.
Нормой оценки всех фактов жизни служило Черны¬
шевскому благо человека.
В статье «Экономическая деятельность и законодатель¬
ство» он определил свой «моральный кодекс»: «Справед¬
ливо,— пишет он,— то, что благоприятно правам человече¬
ской личности; всякое нарушение их противно справедливо¬
сти» *. Он рассуждал так: человек имеет потребности. В их
числе есть такие, которые нельзя не признать законными
и необходимыми. Это —неотъемлемые потребности чело¬
веческой натуры. Удовлетворение их — удовлетворение че¬
ловеческих прав. Несправедливость состоит в нарушении
человеческих прав, справедливость — в их охранении. Каж¬
дый человек обязан помогать осуществлению справедли¬
вости.
«Чем больше живу на свете, — тем больше убеждаюсь,
что люди, правда, безрассудны, делают вздор, глупости,—
но все-таки в них больше хорошего, нежели дурного...
Человек все-таки хорош и благороден, все-таки нельзя не
уважать и не любить людей!..» 1 2—так писал Некрасову
великий человеколюбец Чернышевский.
Сын своего народа, Чернышевский, как никто до него
в истории русской культуры, был интернационалистом по
мировоззрению и мироощущению. Он признавал права на¬
ций на самоопределение, протестовал против угнетения
одной нации другой нацией, защищал национально-освобо¬
дительные движения во всех странах, негодовал против за¬
хватнических действий как русского царизма, так и запад¬
ноевропейских буржуазных, «демократических» прави¬
тельств того времени.
Свобода Чернышевского-революционера и демократа от
каких бы то ни было националистических предрассудков
ярко сказалась в его позиции по так называемому «укра¬
инскому вопросу», к шестидесятым годам приобревшему
в России острую актуальность.
1	Н. Г. Ч ернышевский, Поли. собр. соч., т. IV, стр, 462,
2	Его же, «Лит. наследие», т. II, стр. 345.
320

Чернышевский обрушился иа великорусский шовинизм,
распространенный в российских «верхах», относившихся к
украинской национальности и к украинскому языку со спе¬
сивой усмешкой и ярой враждой.
Интернационалистские позиции Чернышевского дополни¬
тельно вызывали ненависть к нему со стороны всех россий¬
ских реакционеров.
Чернышевский считал, что одно из отличий его образа
мыслей от понятий, господствующих в буржуазной науке,
состоит в том, что он не считает важными расовые различия.
«Расовые теории» он считал «пустыми фантазиями само¬
хвальства», продуктом невежества и устанавливал их бур¬
жуазный классовый характер. Он противопоставлял им со¬
циальное деление людей в обществе. По своим умственным
качествам—все расы равны. И Чернышевский обличал
современных ему «расистов», вскрывая в их теориях бур¬
жуазное своекорыстие, направленное против интересов тру¬
дящихся.
Гуманизм Чернышевского ярко сказался и в позиции,
занятой им в вопросе о войнах. Он, указывая на обреме¬
нительность войны для трудящихся, однако неизменно
подчеркивал, что для них «полезна... та война, которая ве¬
дется для отражения врагов от пределов отечества», защи¬
щал отечественные войны в истории, имевшие целью защиту
национальной независимости народов. Он отличал войны
захватнические от войн за национальную независимость.
Гуманист Чернышевский глубоко верил в силу истори¬
ческого прогресса. Он верил, что человек, видоизменяя те
явления действительности, которые не сообразны с его
стремлениями, достигнет исполнения своих желаний.
«Будем оптимистами»,—любил говорить Чернышевский.
Он знал, что время торжества социалистических идеалов
настанет.
3
Исторический прогресс, полагал Чернышевский, совер¬
шается медленно и тяжело, но он совершается. Лучшие
люди каждого поколения находили жизнь своего времени
чрезвычайно тяжелою, и мало-помалу, когда хотя бы не¬
многие из их желаний становились понятны обществу, оно
шло вперед. Оно прогрессировало, по мысли Чернышевско-
21 Жизнь Чернышевского
321

го, в короткие периоды, — очевидно он имеет в виду пе¬
риоды революции, хотя не говорит об этом ясно, по цен¬
зурным условиям.
В короткие периоды благородных порывов общества мно¬
гое в его жизни бывало изменено. Изменения, переработки
шли наскоро, и общество снова впадало в застой, потом
снова прислушивалось к голосу передовых людей и про¬
грессировало в периоды «усиленной работы», в периоды
революций.
«Ход великих мировых событий,—■ писал Чернышев¬
ский,—неизбежен и неотвратим, как течение великой реки:
никакая скала, никакая пропасть не удержит ее, не говоря
уже о плотинах, произвольно устраиваемых; плотиною
ничья сила не пересыплет Рейна или Волги, и всесильная
река одним напором выбросит на берег все сваи и весь
мусор, которым дерзкая рука безумца хотела преградить
ее течение; единственным результатом безрассудной попыт¬
ки будет только то, что берег, который спокойно напоялся
бы рекою и зеленел роскошным лугом, будет на время истер¬
зан и обезображен гневом оскорбленной волны,— а река
пойдет-таки своим путем, зальет все пропасти, пророет
хребты гор и достигнет океана, к которому стремится» *.
Неистребимым историческим оптимизмом веет от произ¬
ведений Чернышевского-революционера, любившего гово¬
рить: «будет на нашей улице праздник!»
Он был великим русским патриотом, во всей своей
деятельности больше всего заботился о благе и славе ро¬
дины. Все его произведения пронизаны этой заботой, ярко
обнаруживая связь революционно-демократического миро¬
воззрения с подлинным патриотизмом.
Еще Пушкин превосходно показал антипатриотичность
русского дворянства, «светской черни», на деле лишенной
и тени действительной любви к отечеству, говорившей,
как свидетельствовал Пушкин в «Рославлеве», — «обо всем
русском с презрением или равнодушием». Лишь в особо
важные исторические моменты в жизни родины она, «свет¬
ская чернь», высыпала из табакерки французский табак и
нюхала русский, да налегала на русские кислые щи.
Истинный патриотизм всегда был связан с революцион¬
но-освободительным движением.
1 Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. III, стр. 644.
322

Глубоко патриотичным было движение декабристов.
Белинский горячо любил родину и пророчески видел на
сто лет вперед, — свою Россию стоящей во главе образо¬
ванного мира.
Высокое чувство патриотизма лежало в основе деятель¬
ности Герцена.
Великим патриотом был и Чернышевский.
Чувство патриотизма он называл прекрасным и священ¬
ным, понимал его как беспредельное желание блага родине.
Это желание одушевляло всю деятельность Чернышевского.
Он указывал в «Очерках гоголевского периода русской
литературы», что историческое значение каждого великого
русского человека измеряется его заслугами перед роди¬
ной, силой его патриотизма. Он писал: «Для измены ро¬
дине нужна чрезвычайная низость души»1. Весьма харак¬
терно, что царская цензура не пропустила в печать эти
благородные слова Чернышевского. Как превосходно при¬
менимы они и ко всем троцкистско-бухаринским изменни¬
кам нашей родины!
Любовь к родине была страстью Чернышевского. Она
пронизывала собой его жизнь и в годы, когда Чернышев¬
ский еще только готовился к будущей деятельности, и в
пору ее высшего расцвета, и в период ее заката.
Любовь к родине и сознание принесенной ей пользы
служили Чернышевскому, быть может, единственным
.утешением в конце его жизни, если можно еще говорить
о каком-либо «утешении».
Вспомним, что самым страстным желанием Чернышев¬
ского, с которым он во второй половине сороковых годов
приехал в Петербург' учиться, было желание, чтобы Рос¬
сия внесла в духовную жизнь человечества свое спаси¬
тельное дело. «Содействовать славе не преходящей, а веч¬
ной своего отечества и благу отечества: что может быть
выше и вожделеннее этого?»1 2 Так начинал Чернышевский
свою сознательную жизнь. •
В период расцвета своей деятельности, в пору борь¬
бы за действительное освобождение крестьян от крепост¬
ной неволи, он указывал, что на эту борьбу его не призыв
вает никакая официальная обязанность. Интересы личной
1	«Литературное наследство», № 3, стр. 87.
2	Н. Г. Чернышевский, «Лит. наследие», т. II, стр. 44.
323
21*

выгоды диктовали бы молчание. Но Чернышевский был
борцом, не мог молчать и не молчал. «Мы,—писал он,—
не изменники родине», и потому — он говорит, движимый
национальным чувством, желанием помочь родине.
И уже из сибирской ссылки Чернышевский писал жене,
что не жалеет о том, что так сложилась его жизнь, ибо
все, что он делал, он делал для своего отечества. «Мы уви¬
дим,— писал он,— это пригодилось для нашей родины»1.
Чернышевский писал из ссылки: «Мы (т. е. русский
народ. — И. Н.) настолько сильны, что ни с запада, ни с
Юга или востока не может нахлынуть на Россию орда,
которая подавила бы нас... Нам впереди на много столетий
обеспечена счастливая доля делаться самим и устраивать
свою жизнь все получше и получше»1 2.
Этой верой в лучшее будущее своего народа Чернышев¬
ский жил. Мерзейшей клеветой на него является утвержде¬
ние, будто ему было присуще неверие в революционные
силы русского народа. Для доказательства этого клевет¬
нического утверждения обычно ссылаются на образ Вол¬
гина в романе «Пролог».
Волгин испытывал жгучее гражданское страдание от
того, что народ, который он любил, в его время жил тяже¬
ло, бедно, убого. Но от этого страдания до пессимизма,
обычно утверждаемого в отношении Чернышевского, неиз¬
меримо далеко.
Чернышевского возмущала забитость крестьянства, заби¬
тость от нищеты и бескультурья, причиной которых было
крепостное бесправие.
Он видел, что народ не безмолвствовал, поднимался на
борьбу, но еще не созрел для победоносной революции, ко¬
торая бы смела до основания весь строй угнетения и по¬
мещичьего самодержавия. Это совершенно другое чувство,
чем «неверие в революционные силы народа».
Чернышевский был гораздо ближе к народу, чем рево¬
люционеры непосредственно предшествующего ему периода.
Но и он еще был идеологом революции, без ре¬
волюционной армии. Это он ощущал очень остро и больно.
Крестьянские восстания эпохи шестидесятых годов, при
всем их стихийном размахе, еще не обладали передовым
1	«Чернышевский в Сибири», вып. I, стр. 24.
2	Там же, вып. II, стр. 179.
324

политическим сознанием, вносимым в революцию рабочим
классом.
Могучая революционная проповедь Чернышевского яви¬
лась отзвуком народного движения в борьбе за свободу,
но непосредственной, прямой, активной связи с народными
массами еще и она не имела, в силу незрелости условий
революционной борьбы той эпохи. Чернышевский это чув¬
ствовал и переживал.
В «Письмах без адреса» — то есть к царю — Чернышев¬
ский указывал, что у него цель—быть полезным русскому
народу, и только от него он ждет оценки своей деятельно¬
сти. Но этот судья еще не может открыто произносить
свои оценки, не знает еще и по имени его, Чернышевского.
Работать для людей, во имя людей, которые еще не знают
тех, кто работает для них, «неудобно»,— говорит Черны¬
шевский, — и «невыгодно для успеха работы». Он страдал
от недостатка видимого, явного, ощутимого сочувствия сво¬
ей деятельности в массах, но вера в грядущую народную
революцию никогда не покидала его.
В «Письмах без адреса» же он писал, что «когда люди
дойдут до мысли: «ни от кого другого не могу я ждать
пользы для своих дел» —то есть когда народ убедится, что
только от него самого должен он ждать изменения своей
жизни, они, люди, «непременно и скоро сделают вывод,
что им самим надобно взяться за ведение своих дел. Все
лица и общественные слои, отдельные от народа, трепещут
этой ожидаемой развязки» х, то есть трепещут перед гря¬
дущей революцией.
Ее великим идейным предшественником был Чернышев¬
ский.
Она пришла спустя почти три десятилетия после смерти
Чернышевского, победоносная, Великая Социалистическая
революция, и возродила в ряду величайших имен человече¬
ской истории имя Чернышевского — гениального русского
революционера-демократа, мыслителя, писателя и ученого,
гордость русского народа.
1 Н. Г. Чернышевский, «Избранные
стр. 114.
сочинения», т. I,

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Адлерберг А. В.—216.
Аксаков К. С.—10. 53, 222.
Аксакова В. С.—51.
Александр I—55.
Александр II—51, 52, 53, 174,
175, 177, 178, 179, 180,
184, 185, 187, 190, 192, 216,
217, 222,223, 238, 241,242,
245, 247, 256, 257, 259,
263, 265, 273, 274, 277, 283,
285, 286, 287, 325.
Александр III—287, 288.
Альбертини Н. В.-—233.
Андреевский И. А.—218.
Анненков П. В.—9.
Антонов М.—97.
Антонович М. А.—206, 232,
235, 240.
Апраксин —190.
Аристотель —128, 131.
Баллод П. Д.—214, 275.
Бакунин М. А.—9, 240, 282.
Бастиа Ф.—103.
Бауэр Бруно —232.
Безобразов В. П.—103.
Белинский В. Г.—6, 10, 11, 13,
15, 21, 26, 28, 30, 32, 33,
36, 37, 41, 62, 63, 64, 73,
79, 81, 84, 101, 118, 120, 140,
144, 146, 147, 148, 149, 150,
152, 153, 155, 157, 160, 169,
172, 203, 204, 208, 211, 231,
242, 281, 304, 316.
Бентам И.—76.
Бенкендорф А. X.—176.
Беранже П.-Ж	249.
Блан Луи—31, 37, 68, 273.
Бокль Г. Т.—248.
Боков П. И.—235, 241, 308.
Болотников Иван—175, 316.
Боткин В. П.—62, 127, 128, 208.
Булгарин Ф. В.—120, 205.
Бунге Н. X.—103.
Бюхнер Л.—232.
Валуев П. А.—223.
Введенский И. И.—39, 44.
Вебер Г.—311, 312, 313, 315.
Венгеров С. А.—287.
Вернадский И. В.—103.
Ветошников П. А.—240.
Вико Д.—248.
Волынский А.—70, 71, 97.
Вольтер Ф.-М.—12, 304.
Гакстгаузен Август—54, 121,
122.
Гартман Эдуард—90.
327

Гегель Г.-В.-Ф.—10, 11, 23, 30,
32, 33, 36, 37, Зв, 76, 78, 79,
80, 81, 82, 91, 92, 281.
Гейне Генрих—61, 249.
Гексли Т.—249.
Гельвеций К.-А.—37.
Гельмгольц Г.—281.
Гервинус Г.—75, 249.
Герцен А. И,—10, 11, 12, 15,
21, 26, 33, 51, 52. 53, 63, 73,
79, 81, 118, 152, 153, 155,
159, 173, 179, 203, 204. 205.
206, 207, 211, 224, 231, 236,
237,	240, 241, 242, 244, 251,
257, 262, 266, 270, 278,
304, 316, 323.
Гете В.—32, 33, 36, 37.
Геттнер Г.—249.
Гиббон Э.—24.
Гизо Ф,—37, 68, 75, 76, 248.
Гильдебрант Б.—100.
Глинка М. И.—26.
Гоббз Т.—76.
Гоголь Н. В.—11, 15, 17, 26,
30, 32, 33, 37, 38, 45, 66,
75, 148, 154, 155, 156, 157,
158, 160, 161, 162, 167, 170,
203, 248, 281, 299.
Годвин У.—305.
Голицын А. Ф.—243, 252.
Головнин-А. В.—215, 219, 221,
238.
Гольбах П.-Г.-Д.—37.
Гольц-Миллер И.—255.
Гомер—151.
Гораций—154, 249.
Готорн Н.—65
Грановский Т. Н.—26, 211.
Греч Н. И.—205.
Григорович Д. В.	61, 62, 63,
127, 168, 227, 238.
Григорьев А. А.—62, 208.
Гринвальд Т. К.—212.
Громека С. С.—233.
Даниэльсон Н. Ф.—281.
Дарвин Чарльз —249, 281, 282.
Дебу И. М.—40.
Декарт Р.—82, 281.
Делянов И. Д.—60. ч
Державин Г. Р.—154.
Дидро Дени—12, 37, 249, 304.
Диккенс Ч—21, 3)2, 37, 61,
153, 249, 298.
Добролюбов Н. А.—6, 10, 12,
30, 58, 59, 60, 61, 64, 65,
66, 146, 159, 160, 201, 203,
204, 205, 208, 210, 211, 212,
213, 215, 227, 229, 233, 234,
238, 282, 314.
Долгоруков В. А.—216, 241,
251, 252.
Достоевский Ф. М.—40, 95, 96,
159, 225, 226, 228, 233, 295,
314.
Достоевский М. М.—222.
Дренякин А. М.—190, 243,
Дружинин А. В.—62, 63, 208.
Дудышкин С. С.—208, 231.
Духовников Ф. В.—22, 45.
Дюмон Д’Юрвиль Ж.—17.
Елисеев Г. 3.—21, 235,
Жорж-Санд—21, 33, 37, 61,
152, 153, 249, 298.
Жуковский В. А.—17, 19.
Забелин И. yE.—211.
Зайцев В. А.—268.
Зеленый А. С.—59, 120.
Иванов И. И.—97.
Ишутин Н. А.—274.
Кабэ И.—39.
328

Кавелин К. Д—204, 206. 241,
242,303.
Кавеньяк Э.—35.
Кавур К.—233.
Каменский —244.
Кант И—10, 37, 74, 76, 83,
89, 90.
Каракозов Д. В.—274.
Карамзин Н. М.—17, 154.
Карниолин-Пинский М. М.—■
257, 260.
Карпентер В.—311.
Катков М. Н.^230.
Кинглек А.-В.—54, 249.
Киреевский П. В.—10.
Княжнин Я. Б.—55.
Ковалевский Е. П.—60.
Кокосов В. Я.—284.
Колбасин Е.—59.
Кольцов А. В.—249.
Кони Ф. А.—235.
Коперник Н.—30.
Короленко В. Г.—5, 6.
Корф М. А.—40.
Корш Е. Ф,—222, 266, 313.
Костомаров В. Д.—252, 253,
254, 255, 256, 257, 258, 259,
260, 261, 262, 309.
Костомаров Н. И.—46,	121,
145, 218, 219, 233, 249, 314.
Котляревский Н. А.—97, 98.
Кошелев А. И.—52.
Краевский А. А.—58, 127, 219,
222.
Крике Г. Л—249.
Кропоткин П. А.—188, 223.
Крупская Н. К.—290.
Лавров П. Л.—67.
Лайелль —249.
Ламметри Ж.-О.—37.
Ланской С. С.—184, 185, 186.
Лаплас П.-С.—281.
Лейбниц Г. В.-—41, 79.
Лемке М. К.—159, 214, 232,
253.
Ленин В. И.—3, 5, 6, 7, 8, 68,
78,	90, 93, 109, 110, 118, 123,
135, 173, 178, 188, 189, 191,
196, 198, 200, 204, 290,.
315, 316.
Лермонтов М. Ю.—21, 26, 30,
32. 33, 37, 38, 45, 61, 156,
157, 160, 165, 173, 203, 249,
281.
Леру Пьер —37.
Лесаж А-Р.—249.
Лессинг Г.-Э.—12, 67, 78, 151,.
152, 304.
Ливен А. А.—216.
Лободовский В. П.—32, 36.
Локк Дж.—76, 82.
Ломоносов М. В.—154, 203.
Лопатин Г. А.—9, 269, 276,.
277, 282.
Лорис-Меликов М. Т.—285,
286.
Луначарский А. В.—304.
Людвиг Эмиль —182.
Людовик XVIII—68, 101.
Ляцкий Е. А.—44, 270, 271.
Майков А. Н.—52, 170.
Македонский Александр—281.
Маколей Т.—67, 75, 249.
Мальтус Т.—104,	105,	106
281. ■
Маркс Карл—5, 8, 9, 50, 53,
79,	80, 83, 92, 93, 95, 98.
104, 108, 110, 113, 119, 176,
276, 277, 281.
Мей Л. А,—64.
Мещерский В. П.—187, 216.
329

Милль Д.-С,—69, 102,	103,
129.
Мильтон Дж.	76.
Милютин Н. А.—303.
Михайлов М. Л.—33, 214, 236,
241, 252, 253, 263, 273.
Мицкевич А.—298.
Мишле К.-Л.—37.
Мышкин Ипполит (Мещеринов)
—269, 284.
Молешотт Я.—232.
Молинари Г.—67.
Монтескье Ш.-А.—76.
Монтень М.—249.
Мопассан Г.—299.
Моцарт В.-А.—281.
Муравьев М. Н.—303.
Мусин-Пушкин М. Н.—27.
Наполеон I—101.
Некрасов Н. А.—49, 57, 58,
59, 62, 63, 64, 144, 159,
165, 170, 173, 186, 201,
203, 206, 208, 209, 210, 211,
212, 235, 238, 249, 255, 291,
294, 298, 305, 314, 320.
Нибур Б.-Г.—24.
Никитенко А. В.—27, 57.
Николаеве Н. Я.—288.
Николаев П. Ф.—274, 299.
Николай I—26, 27, 34, 35,
42, 49, 51, 52, 176, 207.
Новиков А.—255.
Норов А. С.—56, 57.
Ньютон И,—75, 264, 281.
Овидий —249.
Огарев Н. П.—159, 162, 165,
240, 244, 251.
Озеров В. А.—55.
Островский А. Н.—61, 62,159,
169.
Оуэн Роберт—33, 39, 41, 113,
249.
Павлов П. В,—217, 257.
Палимсестов И. У.—19, 20.
Панаев И. И.—57, 58, 235.
Пантелеев Л. Ф.—215.
Паскаль Б.—249.
Перцов Эр. П.—186, 190.
Петр 1—66, 169, 179, 281.
Петрашевский (Буташевич)
М. В—36, 39, 40.
Петров Антон —236.
Петровский-Илыенко	П.-—225.
Писарев Д. И.—146.
Платон —30.
Плеве В. К,—288, 289.
Плетнев П. А.—25.
Плеханов Г. В.—8, 10, 96, 106,
109, 117, 292, 315.
Плещеев А. Н.—40, 260, 261,
262.
Победоносцев К.—215.
Погодин М. П.—67.
Покровский М. Н.—11.
Помяловский Н. Г.	1 9, 1 60,
227.
Потапов А. Л.—237, 239, 241.
243, 245, 252, 253, 255,
256.
Пржецлавский О.—292.
Прудон П.-Ж,—8, 120, 281.
Пугачев Е. И—16, 174, 175,
176, 316.
Путятин Е. В.—217.
Пушкин А. С.—17, 19, 21, 26,
32, 33, 37, 45, 154, 155, 156,
157, 160, 165, 173, 203, 241,
281, 322.
Пыпин А. Н.—23, 75, 121,
205, 209, 218, 251, 285, 291,
298, 300, 305, 307, 310,311.
330

Радищев А. Н.—173, 316.
Разим Степан—174, 175, 316.
Ракеев —241.
Ранке Л.—75, 312.
Ратисбон Луи —287.
Рау К.-Г —103.
Рафаэль —281.
Рахманинов Ф. И.—60.
Рейнгардт Н. В.—212, 309.
Рейпольский И. Н.—18.
Ржевский В. К.—103*.
Роберти Е.—287.
Розанов А. И.—19.
Роллен Ш.—17.
Рошер В.—103.
Рикардо Д.—37, 103.
Руссо Ж.-Ж.—12, 76, 249, 263,
304.
Рылеев К. Ф.—173, 242.
Сазонов Н. И.—9.
Салтыков-Щедрин М. Е.—144,
153, 159, 161, 164, 169, 171,
173, 177, 185, 203, 294.
Сеи-Симон — Л-А.—37.
Серно-Соловьевич Н. А.—235,
240, 262..
Сеченов И. М.—216.
Синельников Н. П.—276, 277,
282.
Слепцов А. А.—207.
Смит Адам—37, 100, 103.
Соловьев В. С.—265, 313'.
Соловьев С. М.—-265, 266, 313.
Сократ —264.
Спенсер Г.—311.
Спиноза Б.—83, 281.
Срезневский И. И.—27, 33.
Сталин И. В.—77, 83, 107,
110, 123, 182, 191.
Станкевич Н. В.—211.
Стасюлевич М. М.—300.
Стахевич С. Г.—214, 261, 300,
301.
Стерн Л.—249.
Странден Н. П.—274.
Страхов Н. Н.—233.
Суворов А. А.—216, 245, 246,
247.
Сулин Я.—255.
Сумароков А. П.—55.
Сю Э.—32, 153.	(
Тацит —76.
Теккерей В.—61.
Терсинский И. Г.—144.
Толстой А. К.—273.
Толстой Д. А.—44.
Толстой И. М.—216.
Толстой Л. Н.—61, 62, 64, 144,
159, 164, 165, 169, 228.
Тьер А.—75, 76.
Тьерри О.—37, 76.
Тургенев И. С.—61, 62, 63, 64,
65, 127, 144, 159, 162, 163,
164, 165, 173, 204, 208, 242,
292, 294, 314.
Тучкова-Огарева Н. А.—206.
Тютчев Ф. И.—249.
Уваров С. С.—26, 27.
Успенский Н.—159, 166, 168.
Устрялов
Н. Г.^5
6, 57.
Устрялов
Ф.—56.
У тин Н.
И.—282.
Фейербах
Л,—11,
12,
33,
37,
38, 41,
78, 80,
81,
83,
84,
85, 88,
95, 96,
97,
98,
129,
132, 133, 231,
281
Фет А. А—165, 170, 249.
Филарет—17, 185, 222, 232.
Фихте Э.—76.
Флобер Г.—249.
331

Фонвизин Д. И.—41, 148, 150.
Фохт К,—232.
Фрейтаг Ф. Н.—31.
Фукидид	76.
Фурье Ш,—33, 36, 37, 39, 41,
84, 105, 113, 273.
ХанЫков А. В.—33, 36, 39,
40, 83, 197.
ЦиТЮВИЧ П.—293.
Цицерон —31.
Чешихин-Ветринский В. Е.—9,
270.
Чернышевский Г. И.—16, 17,
18, 23, 32, 33, 40, 53, 55.
Чернышевская Е. Е.—16,22,23,
24.
Чернышевский М. Н.—315.
Чернышевская О. С.—46, 47,
245, 246, 247, 248, 269, 272,
274, 275, 276, 278, 280, 281,
283, 285, 286, 300, 309.
Чернышевская-Быстрова Н. М-
—309.
Чистоплюевы Ф. и К.—284.
Чичерин Б. Н.—71, 72, 184.
Шаганов В.—226, 301.
Шевалье Мишель —103.
Шевченко Т. Г,—144, 159, 166,
173, 203, 242, 298.
Шелгунов Н. В.—57, 100, 128,
193, 214, 227, 252, 253, 257.
Шеллинг Ф. В.—10, 23, 7t>.
Шиллер Ф.—21. 65, 152.
Шлоссер Ф. Х.-37, 76, 249,
312.
Шопенгауэр Артур—12, 67, 90,
232.
Шрадер О.—311.
Штирнер Макс—232.
Шувалов А. П.—216, 283.
Шумахер П.—187.
Щапов А. П.—216.
Щеголев П.—249.
Щепкин М. С.—26.
Эвальд А. В.—219.
Энгельс Фридрих—8, 12, 50,
53, 79, 83, 90, 93, 95, 98,
100, 119, 176, 189, 190, 196,
197, 281.
Юркевич П,—97, 230, 231,
232.
Яковлев П. В.—254, 255, 256,
262.
Якушкин П. И.—177.
Ященко Л.—255.

СОДЕРЖАНИЕ
Г лава I. Великий русс'кий просветитель-революционер. Ленин и
Чернышевский. Маркс о Чернышевском. К оценке истории
русской общественной мысли. Предшественник социал-де¬
мократии в России	 5
Глава II. Детство Чернышевского. «Саратовская система госу¬
дарств». В семье. «Пожиратель книг». В духовной семи¬
нарии. Первое знакомство с сочинениями Белинского и
Г ерцена. «Будущее светило церкви». Дорога — в Петер¬
бург 	   15
Глава III. Петербургский университет сороковых годов. Сту¬
дент-разночинец. Стремление содействовать славе и благу
отечества. Поиски передового мировоззрения и крушение
старых верований. Чернышевский и европейские революции
1848 года. Первая мысль о революции в России. Черны¬
шевский и петрашевцы. Возможно ли мирное развитие?
Снова в Саратове. «Невозможный учитель». Женитба. .	25.
Г лава IV. Крымская война и Чернышевский. Защита диссер¬
тации «Эстетические отношения искусства к действи¬
тельности». Чернышевский—редактор «Современника». Пер¬
вые схватки с литературными либералами. На редакцион¬
ных обедах у Некрасова. О чем писал Чернышевский в
«Современнике» ?* Чернышевский-публицист. Чернышевский-
ученый. «Пусть Россия мощно выступит на поприще на¬
уки» 	49
Глава V. Чернышевский и развитие философии в Рос¬
сии. От Гегеля — к Фейербаху. Материалистическое ре¬
шение Чернышевским вопроса об отношении мышления
к бытию. «Антропологический принцип» в философии.
Познаваемы ли явления? Ленин о Чернышевском-фило-
оофе. «Теория разумного эгоизма». Философия революци¬
онной демократии 	 78

Глава VI. «Экономическая теория трудящихся». Метод Черны¬
шевского-экономиста. При каких условиях труд — наслаж¬
дение? Чернышевский-просветитель. Общественные идеи в
историческом процессе. Учение о прогрессе. Утопический
социализм Чернышевского. «Товарищество трудящихся».
Общинное владение землей. Чернышевский и славянофиль¬
ство. Вера в промышленное развитие России	99
Г лава VII. «Эстетические отношения искусства к действитель¬
ности» и лагерь либералов. Стоит ли еще говорить об
эстетике? Критика идеалистической теории искусства.
«Прекрасное есть жизнь». Противопоставлять ли прекрас¬
ное в действительности и прекрасное в искусстве? Вос¬
произведение природы и жизни в искусстве. "Приговор
над явлениями действительности	126
Г лава VIII. Чернышевский и литература. Примирять ли
идеал с обстановкой? Чернышевский и Белинский. Лите¬
ратура и общество. Критика «Современника» и реакцион¬
но-либеральная критика. Чернышевский и современная ли¬
тература— Щедрин, Тургенев!, Толстой, Некрасов, Шев¬
ченко. Человек революционного действия. Идея народности
литературы. Художественный реализм и поэтическая идея.
За свободу творчества. Задачи литературной Критики . . 144
Г лава IX. Отмена крепостного права в России. Борьба Чер¬
нышевского за освобождение крестьян, против самодержа¬
вия. Как царизм проводил реформу 1861 года? Ленин
об этой реформе. Крестьянские восстания — ответ народа
на царскую «волю». Реформа или революция? «Барским
крестьянам от их доброжелателей поклон». Разоблачение
либерализма. Чернышевский—революционер и демократ. 173
Г лава X. Чернышевский в общественном движении своей
эпохи. «Колокол» и «Современник». «К топору зовите
Русь!» Чернышевский и литературные либералы. Черны¬
шевский •—■ Некрасов, — Добролюбов. Революционные про¬
кламации. Публичные лекции. Студенческие волнения.
«Научились ли?» Усиление правительственной реакции.
Петербургские пожары. Властитель дум революционной
молодежи. Поход против Чернышевского. Запрещение
«Современника». Под огнем	201
Г лава XI. Арест Чернышевского. В Следственной комиссии.
«Наша жизнь принадлежит истории». Голодовка. Твор¬
чество Чернышевского в крепости. Фабрикация улик.
Лжесвидетели и фальшивые документы. В сенате. В чем
же обвиняли Чернышевского? Приговор. Мысли Черны¬
шевского о преследованиях защитников масс. Передовая
Россия и осуждение Чернышевского. Варварский обряд
«гражданской казни». Процесс Чернышевского — яркий
факт классовой борьбы в России	239

Глава XII. Каторга. «Горькое одиночество ума и сердца».
Отношение Чернышевского к ссылке. В гиблом Вилюйске.
Попытки Германа Лопатина и Ипполита Мышкина осво¬
бодить Чернышевского. «Освобождение» Чернышевского
правительством	'	269
Г лава XIII. Чернышевский-беллетрист. «Что делать2.» Новые
люди. Сибирские произведения. Трагедия писателя. «Про¬
лог». Сила Чернышевского-беллетриста — в могуществе
мысли	    290
Г лава XIV. В Астрахани. Под полицейским надзором. Пере¬
водческая работа. Последние сочинения. Переезд в Сара¬
тов. Смерть Чернышевского	307
Глава XV. Революционер-гуманист. Вера в исторический про¬
гресс. Чернышевский и русский	народ	316
Указатель имен 	327

Редактор В. Щербина
Переплет, титул, заставки
Д. Бажанов
Технический редактор
2К. Примак
Корректор В. Покровская
♦ « ♦
Сдано в набор 2'VIII 1939 г.
Подписано в печать 8jX
1939 i. Уполномоченный
Главлита А-18747. Заказ
изд. № 150. Индекс Х-20
Н73. Зак. тип. 589. Тираж
15 000 экз. Формат бумаги
84 X 10811э2 21 печ, лист.
17,09 авт. листов.
* ♦ *
Тип. „Искра революции*.
Москва, Филипповский пер.,
дс г № 13.
Цена в переплете 6 р. 50 к.

ОПЕЧАТКИ
Стр.
Строка
Напечатано
Следует читать
29
10 св.
их
из
77
8 сн.
большей
большой
79
6 св.
сысле
смысле
182
4 сн.
т. II
т. I
186
9 сн,
в Некрасову
к Некрасову
210
8 сн.
умалет
умаляет
241
7 сн.
в Герцену
к Герцену
259
17 св.
в какому-то
к какому-то
305
23 св.
снмого
самого
309
5 сн, /
ночь
новь
319
6 сн,
чоловек
человек
И. Нович—Жиань Чернышевского

ЖИЗНЬ ЧЕРНЫШЕВСКОГО