Ю. В. КРИВОШЕЕВ
ПУТИ И ТРУДЫ
ВЛАДИМИРА МОНОМАХА
Санкт-Петербург
1993
Ю. В. Кривошеев. Пути и труды Владимира Мо-
номаха. СПб., 1993 г. — 64 с.
Столетия сглаживают историю — мы привыкаем к тому,
что различаем в ее движении лишь черное или белое.
На самом же деле история — это нерасплетаемое причудли-
вое кружево того и другого...
В предлагаемой работе перед читателем предстают жи-
вые люди XI—XII вв. и их дела. В центре—популярный
среди современников и прославленный многими авторами
последующего времени древнерусский князь Владимир Все-
володович Мономах.
Автор — кандидат исторических наук, занимающийся ис-
торией средневековой Руси, — попытался не героизировать
его образ, как это обычно делается, а на основе сохранив-
шихся источников показать князя в различных ситуациях
его богатой на события жизни: в военных походах и в жи-
тейских буднях, на вершине славы и могущёства и в тяже-
лые дни неудач.
Работа предназначена для всех, кто интересуется исто-
рией нашего Отечества, историей, освобожденной от идео-
логических конъюнктурных догм последних десятилетий.
В конце книги приведен словарь древнерусских слов и
выражений.
(g) АО ПТК «Новый стиль>
© Ю. В. Кривошеев
Сдано в набор 2.08. 1993 г.
Объем 4 п. л.
Подписано к печати 28.09. 1993 г_
4 уч.-изд. л. Тираж 5000. Зак. 416
Типография ВАС
ососососососососососососососососососососососососососососососос
С пушистых елочных лап, нависших над зимней санной тро-
пой, просыпался накануне выпавший снег. Не от ветра, не от
взлетевшей птицы. Задевая верхом ветки, покачиваясь, мимо
неторопливо проезжает возок. По его внешнему убранству видно,
что едет в нем князь. По сторонам, опережая княжеские сани,
взвихривая снег, скачут, зорко всматриваясь в округу, верные
дружинники — путь нелегкий и опасный даже для такого отваж-
ного и опытного князя, как Владимир Всеволодович Мономах.
Мономаху уже за 60, но он по-прежнему энергичен, деятелен,
по-прежнему у него острый ум и твердая память. Князь едет —
в который раз! — из южной Руси, на этот раз из Киева, в далекие
окраинные русские земли — в Ростов. Он помнит о каждом своем
«пути». Когда они начались? Перед ним проносятся его «пути»,
годы, люди. Столько было всего... Но первый самостоятельный
«путь» шел сюда. Приехав в Ростов, Владимир Всеволодович на-
чинает писать «Поучение детям своим». Рука сама выводит пер-
вые строчки. «А се поведаю, дети моя, труд свой, оже ся есть
тружал, пути дея и ловы с 13 лет. Первое к Ростову идох, сквозе
вятичи...».
Многое вспомнится князю... Мы последуем за ним по его жиз-
ни и его времени.
1'
ососососососососососососососососососососососососос ос ос ос ос ос ос
ЯРОСЛАВИЧИ
Мрачными предзнаменованиями было заполнено время 60-х гг.
XI в. С каждым годом все больше и больше ужас и смятение
охватывали людей от не суливших ничего доброго происходив-
ших на их глазах событий. Летописец своим отнюдь не бесстраст-
ным рассказом позволяет проникнуть нам в тревожную атмосфе-
ру в киевском обществе того времени.
Вот «бысть знамение на западе, звезда превелика, луче имуще
акы кровавы, всходящи с вечера по заходе солнечнем, и пребысть
за 7 дний». А незадолго перед этим произошло и затмение солн-
ца: «и не бысть светло, но акы месяц бысть...». К небесным бе-
дам добавились и земные. Из речки Сетомля как-то «детища вы-
волокша рыболове в неводе». Лицо его было до того уродливым
(«срамным»), что, поглядев на него, «вгергоша и в воду». Но
страх перед будущим остался.
Все вело по опыту дедовского прошлого «не на добро», а
к «крови пролитью», «на проявленье рати», к голоду, смертям.
В преломлении к Руси это означало «усобице многы и нашествие
поганых на Русьскую землю»1. Так и случилось...
Не радовали жителей Киева солнечные дни начала сентября.
1068 г. Без обычного благоговения и гордости взирали они на
искрящиеся золотые купола не так давно выстроенного искусными
византийскими мастерами храма Святой Софии. Не успокаивали
душу их и шумящие, еще зеленые дубравы. Тревожное ожидание
не покидало день и ночь их умы и сердца...
В конце лета 1068 года «придоша иноплеменьницы на Русьску
землю, половци мнози»2. Набеги этих коварных степняков не ста-
ли еще обычными ни для переяславцев, ни для черниговцев, ни
для киевлян. Прежде их тревожили другие племена кочевников —
печенежские, торков. Но в год смерти (1054 г.) князя Ярослава,
прозванного Мудрым, в степях под Киевом появились полчища
новых «поганых» — половцев3. Тогда удалось «створить» с ними
мир. Но через несколько лет в битве с Всеволодом они «победи-
ша» и «воевавше» русские земли. И вот теперь — очередное на-
падение.
Чтобы дать решительный и бесповоротный отпор «безбожным
врагам», против них «совокупишася» «трие» наследника Яросла-
Примечания даны в конце книги.
4
ва: князья Изяслав, Святослав и Всеволод. То было обычным
делом для Ярославичей — выступать сообща в случае грозящих
опасностей. По завещанию отца они вот уже на протяжении почти
полутора десятка лет были «в любви межю собою». Вместе,
собрав «вой бещислены» — народное ополчение — ходили в удач-
ный поход на торков, вместе сражались против «заратившегося»
половецкого князя — Всеслава, что закончилось его бесчестным
пленением и посажением в Киевской «поруб» (тюрьму). На этот
раз оправдались самые страшные предсказания. Короткие, прон-
зительные строчки летописи свидетельствуют о трагедии, разыг-
равшейся неподалеку — на юго-восток — от Киева на небольшой
речке Альте, притоке Трубежа. «И бывши нощи, лодъидоша собе
(друг на друга). Грех же ради наших пусти бог на ны поганыя,
и побегоша русьскыи князи, и победиша половьци»4.
Издревле важнейшим делом древнерусских князей было воен-
ное руководство, воинский «наряд»: организовать, возглавить и
руководить войском при нападении на противника или при обо-
роне своих городов и весей5. Эти функции как одни из главней-
ших ведут свое сначало с тех времен, когда племенной князь
восточных славян (как и любого другого народа, а нам более
всего известны примеры из воинской практики германских наро-
дов) выступал только как военный предводитель, военный вождь.
Ему предназначалось вести в бой своих соплеменников, вооду-
шевляя их собственным примером. Эти же черты — непосредствен-
ное участие в сражении, причем в качестве передового воина,
увлекающего своей личной удалью и отвагой остальную рать,—
оставались характерными и для древнерусских. князей. «Не имам
убежати, но станем крепко, аз же пред вами пойду: аще моя
главая ляжеть, то промыслите собою», — говаривал Святослав
перед боем своему воинству. И воодушевленные «вой» отвечали:
«Идеже глава твоя, ту и свои главы сложим». Этот завет свято
хранили, передавая из поколения в поколение многочисленные
потомки князя-воителя.
Так же, как и у военных вождей прошлого, в древнерусском
обществе высоко ценились мужество и храбрость князя «на рати».
Нередко в битвах князья получали раны, а то и погибали. И это
не было чем-то необычным. «Дивно ли, оже мужь умерл в пол-
ку»,— скажет Владимир Мономах по поводу смерти своего сына.
Ведь «тем бо путем шли деди и отци наши». Более того, в бою,
как правило, умирали лучшие из князей-нредков: «Лепше суть
измерли и роди наши». Воинская доблесть была мерилом нрав-
ственных ценностей тех времен.
Бегство князя с поля брани являлось большим позором и даже
провинностью перед народом. Новгородцы, изгоняя из города
князя Всеволода в 1136 г., поставили ему в вину среди прочих
причин и то, что он уехал «с пълку перед всех». Лучше было по-
гибнуть, чем ретироваться, покрыв себя несмываемым позором.
5
Страшным был альтинский разгром русского войска, но еще
губительней оказалась охватившая князей паника. «Изяславу же
со Всеволодом Киеву побегшю, а Святославу Чернигову,..».
К полудню напряженно всматривающаяся в даль, стоящая на
городских валах, сторожа увидела стремительно приближавшееся
к Киеву войско «Ворота, отворяйте ворота», — кричали послан-
ные наперед княжеские дружинники. Киевляне узнали среди бес-
порядочно скакавших запыленных воинов своего князя Изяслава,
переяславского Всеволода, киевских воевод и других начальни-
ков «воев». Молча, не поднимая голов, сопровождаемые частоко-
лом дружинных копий, миновали они Лядские ворота «города
Ярослава» и направились на княжеский двор, находящийся издав-
на на горе в «городе Владимира». За ними в город хлынули кон-
ница и «пешцы» киевского ополчения, многие шли без оружия
и коней. Возвращаясь к своим жилищам, они сообщали обсту-
пившим их соседям—ремесленникам и торговцам и прочему люду,
не бывшему в битве, о бессчисленном количестве прорвавших
мощные заставы в степи «поганых», против которых не смогли
устоять ни они, ни дружины князей. Вскоре окраины Киева
стали заполнять толпы беженцев из окрестных сел и слобод,
искавших укрытие за крепкими стенами стольного города. От них
исходили слухи о реальной опасности — ведь половцы уже рас-
сыпались по всей Киевской земле, убивая, грабя все и сжигая,
уводя в плен мирных горожан и селян. Страсти в городе, осо-
бенно на торгово-ремесленном Подоле, росли и накалялись.
Князь, дружина, городские воеводы не предпринимали никаких
действий, укрывшись в детинце и не выходя к народу. Тогда на-
батно ударили колокола, и «людье кыевстии» «створиша вече».
Как водится, оно собралось в самом людном месте — «на торго-
вищи» Подола.
Древнерусский торг стягивал не только экономические, но и
социальные нити. Он был средоточием общественной жизни, мес-
том общения наших предков. Там они узнавали «последние из-
вестия», обменивались информацией, обсуждали вопросы «теку-
щей политики», совершали всевозможные сделки, купли, прода-
жи. При необходимости шумный и многолюдный торг мгновенно
превращался в вечевую сходку6. Так случилось и на этот раз.
Здесь мы встречаемся с одним из главных общественно-поли-
тических институтов Древней Руси — вечем. Важность его со-
циальной структуры того времени давно была замечена отечест-
венными историками. Несмотря на продолжающиеся не менее
острые, чем прежде, споры о его роли и месте, ученые отмечают
его выдающееся значение в жизни русского общества домонголь-
ского периода.
Среди летописных сообщений о вече есть одно, по праву счи-
тающееся классическим. Оно сохранилось в Лаврентьевской ле-
тописи под 1176 г. Владимирский «списатель», рассказывая о пре-
вратностях борьбы между северо-восточными городами, произно-
6
сит, ставшую для историков драгоценнейшей, фразу: «Новгородци
бо изначала и Смолняне, и Кыяне, и Полочане, и вся власти
якож на думу на веча сходятся; на что же старейшин сдумають,
на том же пригороди стануть»7. Данное свидетельство летописца-
современника позволяет говорить о вече как в пространстве, так
и во времени. В первом случае несомненным является тот факт,
что народные собрания в Древней Руси собирались повсюду, во
всех землях, а не только в Новгороде. Второе измерение затра-
гивает вопрос о времени его возникновения. Что может зна-
чить — «сходятся изначала»?
Одни из первых сведений о порядках, царящих у славян, нахо-
дятся у византийского историка VI в. Прокопия Кесарийского.
«Эти племена, славяне и анты, — пишет он, — не управляются
одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому
у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим»8.
К более позднему времени относится предание о борьбе восточно-
славянского племени полян с хазарами, приведенное автором
древнейшей русской летописи — Повести временных лет. Сломив
сопротивление полян, «сидящих» на киевских «горах», «реша ко-
зари»: «Платите нам дань». Съдумавше же поляне и вдаша от
дыма мечь».9 «Сдумать» — это значит принять согласное решение,
собравшись на вечевую, в данном случае—племенную сходку.
-На подобном же собрании древлян — соседей полян — было при-
нято решение о «погублении» зарвавшегося в поборах киевского
(Полянского) князя Игоря в 945 г. «Слышавше же деревляне,
яко опять идеть, думавше со князем своим Малом: «Аще ся
въвадить волк в овце, то выносить все стадо, аще не убьють его;
тако и се, аще не убьем его, то вся ны погубить» 10.
Таким образом, племенные веча восточных славян — детище
глубокой старины, отражающие и олицетворяющие их демокра-
тическое устройство — народоправство и народовластие, когда
каждый член общества, будь то князь или «простец», следовал
тому «слову», которое было принято коллективно.
Сам же термин впервые встречается при описании происшест-
вий в осажденном «множьство много» печенегами городе Белго-
роде близ Киева. Вот тогда измученные голодом белгородцы «и
'Створиша вече в городе и реша: «Се уже хочем померети от глада,
а от князя (Владимира, бывшего в походе в Новгород) помочи
нету. Да луче ли ны померети? Въдадимся печенегом, да кого
живять, кого ли умертвить; уже помираем от глада». И тако свет
створиша». Но тут объявился некий «старец», который «не был
на вечи том, и впрашаше: «Что ради вече было?» Изнуренное
«людье» горестно поведало ему о безвыходном положении, вслед-
ствие которого было принято вечевое решение наутро «пере-
даться» врагам. Узнав об этом, «старец», вероятно пользовав-
шийся большим авторитетом, посылает «по старейшины градь-
<кая» — за представителями городского совета старейшин, одного
7
из органов, олицетворяющих местную власть. Им он и изложил
свой хитроумный план спасения города и городских жителей.
Отвлекшись несколько от завлекательной событийной хроники
претворения его в жизнь, отметим, что в белгородском вече участ-
вуют как «людье», так и «старейшины», то есть рядовое населе-
ние со знатью. «Вечники» сообща договариваются отворить пе-
ченегам город, причем инициатива здесь исходит более от народа,
чем от «властей», которые только соглашаются с ним. И в даль-
нейшем— после вмешательства «старца» — знать действует в ин-
тересах «людья».
После совещания со «старейшинами» он «рече им: „Послушай-
те мене, не передайтеся за 3 дня, и я вы что велю, сотворите".
Они же ради обещащася послушати». Безусловно, приостановка
исполнения вечевого решения отвечала интересам народа: выдер-
жать осаду хотелось и знати, и «простьцам». Это был бы лучший
исход. В противном случае многие белгородцы, независимо от их
социального ранга, погибли бы от печенежских сабель. Таким
образом, не в мнимой силе, идущей наперекор воле рядовых бел-
городцев, а в одобрении народа надо искать причину легкости,
с которой старейшины останавливают на три дня выполнение при-
говора вече о сдаче Белгорода.
По совету «старца» изготовленный кисель в «кадях» был
вставлен в нескольких колодцах, в которых давно уже не была
воды. После этого по решению горожан «шедше к печенегом».
Приведя печенежских «лучших мужей в родех», они показали им
свое изобретение», а для пущей вескости увиденного еще и про-
комментировали с назиданием: «Почто губите себе? Коли можете
створити нам? Имем бо кормлю от земле». Удивленные и пора-
женные таким чудом послы, испросив кисель для своих князей
(«Не имуть веры наши князия аще не ядят сами»), возвратились.
Вскоре печенежская орда «вьсташа от града, въсвояси идоша».11
Так, коллективное решение белгородского веча, проявившего себя
активной социально-политической силой, спасло город от разоре-
ния, а многих жителей от порабощения и гибели.
Следующий эпизод с вечем переносит нас с юга на север, ив
Белгорода в Новгород. С 1015 г. новгородцы, доведенные до край-
ности бесчинствами «квартировавшим» в городе отрядом варягов,
«исекоша в Поромоне дворе» этих заморских насильников. «И се
слышав, князь Ярослав разгневася на гражаны, — сообщает древ-
нейшая новгородская летопись, — и собра вой славны тысящу, и,
обольстив их исече, иже бяху Варяги ти исекле; а друзии бежаша
из града». Совершая мщение за свое наемное воинство, Ярослав,
понятно, вступает в конфликт с новгородцами. Но беда одна
не ходит. Не успела еще остыть пролитая кровь, как из Киева
от сестры Ярослава Предславы пришла печальная и вместе с тем
тревожная весть о смерти отца, киевского князя Владимира, и
о каиновых делах брата Святополка, вокняжевшегося на киев-
ском столе. Обстоятельства требовали безотлагательного реше-
я
ния. Ярослав спешно — «заутра» — «собра новгородцев избыток,
и сътвори вече на поле...». «Любимая моя и честная дружина,
юже вы исекох вчера в безумии моем, не топерво ми их златом
окупити», — жалобно взывал князь. Подпустив слезу, Ярослав
взмолил «вечников» о помощи против Святополка. Насколько
жестоки были нравы того времени, настолько и всепрощающи.
Вот и сказали незлобивые новгородцы: «А мы, княже, то тобе
идем». Три тысячи «новгородцов» по призыву веча мгновенно
встали под знамена своего князя12. Это народное собрание, сле-
довательно, санкционировало чрезвычайно существенный вопрос
жизни того времени — о военном походе.
Очередное сообщение летописи о вечевой деятельности на
Руси приводит нас в Киев. Но прежде чем возвратиться к собы-
тиям 1068 г., досмотрим, как непосредственно проходили народ-
ные собрания в Древней Руси.
К сожалению, летописец не считал необходимым оставлять
для любознательных потомков подробные описания места прове-
дения и самого хода вечевых сходок. Но иногда он, не ставя спе-
циальной задачи, мимоходом роняет драгоценнейшие для нас
сведения. Так, одно из замечательнейших сообщений о вече —
в Киеве в 1147 г. — воспроизводит порядок ведения вечевых соб-
раний.
Перед нами отнюдь не хаотическая толпа, кричащая на раз-
ный лад, а вполне упорядоченное совещание, проходящее с соб-
людением правил, выработанных вечевой практикой. Сошедшиеся
к собору Святой Софии «на двор» киевляне «от мала и до вели-
ка» чинно и степенно рассаживаются на скамьи, ожидая начало
веча. Заседанием руководит князь, митрополит и тысяцкий. При-
шедшие послы, как бы по этикету, приветствуют по очереди мит-
рополита, тысяцкого, «кыян». После этой процедуры киевляне
говорят им: «Молвита, с чим князь прислал»13. Дополняют наши
знания о вече и археологические раскопки. В Новгороде ораторы
обращались к участникам веча с «вечевой степени»: ее кирпич-
ное основание было обнаружено неподалеку от южного входа
в сохранившийся до нашего времени Никольский собор, около ко-
торого проходило большинство городских собраний14.
Такого рода крупицы далекой от нас реальности позволяют
говорить о наличии в Древней Руси более или менее сложив-
шихся приемов ведения веча. Некоторые исследователи считают
вполне вероятным и существование протокольных записей вече-
вых решений.
А пока... Бурлило киевское вече. Напряженно вслушивалось
оно в предложения бывалых ратников, знатных киевлян, потре-
бовать у князя оружие, которого не хватило на Альте, и коней,
столь необходимых в столкновениях с быстрым конным против-
ником. Снабжение войска горожан оружием и конями относилось
к прямой из многих военных обязанностей древнерусского князя.
Поэтому, чтобы удовлетворить военную потребность в лошадях^
9
князья в то время ускоренными темпами развивали в своем хо-
зяйстве коневодство. Поголовье лошадей в XI в. резко возрастает.
Это не что иное, как отзвук на обострение внешнеполитической
обстановки из-за наплыва к границам Руси сначала печенегов,
потом половцев. Войны «без перестани» требовали оружия и ко-
ней. Князьям и пришлось заняться разведением лошадей для
военных нужд. В княжеских селах содержалось огромное коли-
чество лошадей. Дотошный древнерусский книжник не преминул
скрупулезно подсчитать их количество, «...сташа у Мелтепова
селе, — рассказывает он об одном случае, — и оттуда пославше и
заграбиша стада Игорева и Святославля, стада в лесе в Порох-
ни: кобыл стадных 3000, а конь 1000». Летописцы отмечают и
качественную сторону дела, различая лошадей по применению и
по масти. Оборона страны — задача общегосударственная, заде-
вавшая все общество, отчего княжеский конь, предназначенный
преимущественно для воинских потребностей, в глазах современ-
ников ценился выше, чем прочие.
Князь, как строитель военного дела, зачастую обеспечивал
ратников и оружием. Прошли уже те времена, когда предки киев-
лян деревянными «палицами и камением бьяхуся». С XI в. наб-
людается высокий уровень военного ремесленного производства.
Объяснение этому мы находим не только в возрастании военной
угрозы, но и в возможности ремесленников изготовлять продук-
цию на заказ, а не замыкать ее сбыт в пределах общины, как
было ранее, в рамках так называемого общинного ремесла. Воз-
никают специализированные мастерские по производству мечей,
луков, копий, шлемов, кольчуг, щитов и прочего вооружения.
С другой стороны, наблюдается тенденция к «серийному» изго-
товлению оружия. Наконец, все более и более стираются разли-
чия в изготовлении парадного оружия — для знати и народного
оружия. Впрочем, не только в изготовлении, но и в применении
и использовании на поле брани.
В Киеве мастерские ремесленников — оружейников были по-
всюду: от Подола до места резиденции княжья — «города Влади-
мира», в одном из углов плотно застроенного мастерскими и до-
мишками военных дел искусных мастеров. Значительные запасы
разнообразного оружия имелись и при дворах князей, а также
бояр. Когда в 1229 г. князь Даниил захватил двор галицкого
боярина Судислава, то нашел там много копий и стрел.
Следовательно, вечевое требование киевлян являлось вполне
естественным для отношений князя и общинников и отнюдь
не свидетельствовало о конфронтации сторон, а тем более об
антагонизме. Народное ополчение должно было выступать и
«оружно», и «конно», подразделяясь на конные и пешие полки.
Это была нормальная структура народного войска. Князь же,
как военный лидер городской и сельской общины, обязан был
обеспечивать и защищать в военном отношении интересы всех
общинников — знатного и незнатного происхождения15.
10
Итак, вече принимает решение с помощью князя отразить на-
бег кочевников. Сказано — сделано. Избранные послы — сведу-
щие люди в ратном деле, не раз встречавшиеся и с князем — на-
правились для передачи ему предложений веча: «Се половци
росулися по земли; дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся
с ними». Как свидетельствует сухая летописная строчка, Изяслав
принял вечевых посланников, внимательно выслушал их и «сего
не послуша». Делегация возвратилась на «торговище».
Вече с нескрываемым возмущением восприняло такую весть.
Теперь поведение вечников напоминало уже не предгрозовые рас-
каты, а начало грозы. Вместе с тем мотивы отказа Изяслава
были довольно туманны. И тогда «начаша людие говорити на
воеводу на Коснячька...».
Коснячко был связан тесными узами с киевлянами. Он отно-
сился к избранным на вече земским воеводам, причем стал
ме только воеводой, что было должностью временной, обуслов-
ленной военной ситуацией, но тысяцким — человеком постоянно
возглавлявшим народное ополчение — «воев». Коснячко уже дли-
тельное время «держал тысящу» в Киеве. Не раз, и не два на-
родное войско под его руководством определяло исход сражений.
Последний раз — в битве князей против Всеслава на речке «Не-
мизе» под Минском «месяца марта в 3 день» 1067 г. В тяжелых
погодных условиях—«бяше снег велик»—«бысть сеча зла, и мнози
падоша». Но киевские вой выстояли, и только благодаря их му-
жеству и умелому управлению воеводы «Всеслав бежа».
Однако с некоторых пор Коснячко стал вызывать недоверие
киевлян тем, что более исполнял желания князя, нежели при-
слушивался к мнениям горожан. Его бегство с поля боя вместе
с князьями заставило еще больше роптать на него. Вот и те-
перь— на вече — нашлись такие, которые кликнули идти на его
двор. Поддержанные большинством, они увлекли за собой многих
вечников. Но прежде чем последовать за ними по улицам древ-
него Киева, несколько слов о его истории.
Возникновение Киева относится к третьей четверти первого
тысячелетия н. э. Легенды, которые из поколения в поколение,
из уст в уст-а передавали киевляне, рассказывали как три брата
из Полянского племени — Кий, Щек и Хорив и их сестра Лыбедь
•объединили три родовых поселка, расположенных на правобереж-
ных днепровских кручах, в одно поселение за крепкой деревян-
ной стеной. Киевляне гордились своими предками, а летописец
подчеркивал их преемственность с полянами. «Седяше Кий на
горе, гдеже ныне увоз Боричев, а Щек седяше на горе, гдеже
ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, от него же
прозвася Хоревица. И створиша град во имя брата своего ста-
рейшая, и нарекоша имя ему Киев. Бяше около града лес и бор
велик, и бяху ловища зверь, бяху мужи мудри и смыслени, на-
рицахуся поляне, от них же есть поляне в Киеве и до сего дне» 16.
11
Иную картину представлял Киев в XI в. Нижней частью го-
рода был Подол, раскинувшийся на склонах, спускавшихся к
днепровскому берегу. Неукрепленный стенами, с чрезвычайно
скученной застройкой преимущественно небольших усадеб и до-
миков, он служил местом, где жили и трудились в основном
небогатые ремесленники и торговцы. По их профессиональным
занятиям назывались и местные урочища: Гончары и Кожемяки.
Когда кто-нибудь из них становился более состоятельным, он
обзаводился усадьбой поближе к «Горе» — в это время за сте-
нами возникшего при Ярославе нового города — в 8 раз превы-
сившего прежнюю территорию—еще пустовали незастроенные ме-
ста. Там же возводили «хоромы» и знатные киевские люди: бояре,
воеводы и другие мужи. Впрочем, и «город Ярослава» тоже пест-
рел неказистыми с виду срубными домишками, мастерскими и
хозяйственными постройками. Более того, и в самом старом
аристократическом районе Киева — в самой высокой его части,
в «городе Владимира» с его роскошными княжескими дворцами
и христианскими храмами мы тоже увидим социальную разно-
ликость населения и застройки. В мастерских здесь работали
ювелиры, стеклоделы, резчики по камню, кузнецы, косторезы,
а в центре «Горы» торговую площадь «Бабин Торжок» окружали
«палаты» и лавки купеческого люда.
Весь верхний город был обнесен массивными сосновыми сте-
нами, разрезанными лишь сторожевыми башенками и воротами.
Ворота наглухо закрывались лишь в случае грозившей военной
опасности, в прочее время стража не препятствовала довольно
свободному передвижению киевлян и пригорожан. Две главные
части города — «город Владимира» и «город Ярослава» — сооб-
щались между собой воротами, названными Софийскими17.
Сюда и направилось киевское «людье»: «идоша на гору, с веча,
и придоша на двор Коснячков». Для этого им пришлось по верх-
нему склону Подола обогнуть «Гору», пересечь древний Копырев
конец. Через Жидовские ворота они вошли в «город Яросла-
ва» и, минуя усадьбы купцов и дворы бояр, дойдя почти до
самых Софийских ворот, остановились перед двором тысяцкого.
Однако потребовать каких-либо объяснений у него не уда-
лось. Никто не вышел на резную лестницу и гульбище, опоясы-
вающее терем воеводы. На дворе и в доме Коснячко стояла ти-
шина. «И не обретше его», — лаконично роняет летописец. По-
хоже было, что и князь, и тысяцкий — их военные предводители —
бросали киевлян на произвол судьбы перед опасностью, без боя
готовы отдать Киев на разорение половцам. Необходимо было
немедленно действовать — организовывать отпор. Посовещавшись
прямо на месте — у соседнего напротив «двора Брячиславля», они
«реша»: «Пойдем, высадим дружину свою ис погреба». И разде-
лишася на двое: половина их иде к погребу, а половина иде по
Мосту».
12
Эта часть вечников, шумно обсуждая вечецые решения, воз-
мущаясь предательством Коснячко, подошла к мосту, перекину-
тому через овраг и ведущему к проходной арке Софийских во-
рот, открывающих доступ в «город Владимира». Над воротами
возвышалась сложенная из плинфяных камней сторожевая баш-
ня, в которой находились дружинники, высланные для охраны
подходов к княжескому дворцу. Массивные дубовые ворота были
заперты. Однако Изяслав не стал накалять страсти, велев про-
пустить вечников. Пройдя еще около двухсот метров по бревен-
чатой мостовой, они подступили к княжеской резиденции. «Си
же придоша на княжь двор», — сообщает летопись. Киевское
людье оказалось перед одним из княжеских дворцов, выстроен-
ных еще в прошлом веке, довольно протяженным по главному
фасаду, в два этажа высотою, украшенным по нижнему этажу
узором полукруглой аркады. Второй этаж был заполнен неза-
тейливо украшенными удлиненными окошками, а средняя часть
дворца, вытянувшись ввысь, заканчивалась куполом-пирамидой.
«Изяслав же сидящю на сенях с дружиною своею». И на этот раз
князь проявил свою недальновидность. «Не бе бо в нем лети, но
прост муж умом», — отозвалась о нем летопись. Он не вышел
на двор и не впустил людей в палаты. Однако это не смутило и
не остановило киевлян, твердых в своей решимости, тем более
в отличие от князя знавших, что происходит в это время у «по-
руба». Они тотчас же «начаща претися со князем, стояще доле».
До Изяслава и его свиты доносились снизу голоса, по-прежнему
требовавшие коней и оружие. Но вместе с этим раздавались и
обидные выкрики, обвинявшие его в бегстве с поля боя, в тру-
сости и нерешительности сейчас — в трудную для Киева и киев-
ской земли минуту. Вспоминались и прежние его притеснения
киевскому люду. Над киевским князем нависала реальная угроза
позорного изгнания.
На мгновение Изяславу показалось, что вот сейчас они во-
рвутся во дворец. Он отпрянул от окна. Такое же состояние пе-
режили и стоящие с ним князь Всеволод и старшие дружинники.
Словно чувствуя, что сейчас делается в других уголках города,
один из них — Тукы, брат известного боярина Чюдина, держав-
шего пригород Киева — Вышгород, «рече» Изяславу: «Видиши,
княже, людье възвыли; поели, ат Всеслава блюдут».
Да, киевский князь понимал, какую большую опасность пред-
ставлял для него полоцкий князь Всеслав. Уже более года мину-
ло с того дня — он отчетливо помнил его—10 июля — когда
с братьями Святославом и Всеволодом разом решили покончить
с этим беспокойным и неуживчивым полочанином. И порешили
сделать это хитростью и коварством: «целовавше крест честный
к Всеславу, рекше ему: «Приди к нам, яко не створим ти зла».
«Немилостивый на кровьпролитье», беспощадный в бою князь-
богатырь здесь неожиданно доверился своим двоюродным брать-
ям: «надеявся целованью креста». А может быть, понадеялся, что,
13
как обычно, ему поможет его доброе знамение. Ведь при его чу-
десном— от волхвования— рождении на нем оказалась сорочка,
которую кудесники велели носить до смерти. Так, без опасения
он «перееха в лодьи черес Днепр» и пошел с малой дружиной
к поставленному невдалеке на берегу шатру. Там уже ждали...
Плененного Всеслава князья «привел» в Киев, «всади и в поруб
с двема сынома» 18.
Все это время Всеслав не давал покоя Изяславу. Неправедно,
вероломно захваченный князь, его ореол мученика вызывал сим-
патию и у киевлян. Повсюду в городе возникали разговоры
о нем. Нравились его решительность и бесстрашие — казалось:
таким и должен быть князь! Немного отпугивало его необычное
рождение, но одновременно и притягивала его, как рассказывали,
чудодейственность и склонность к авантюрам. Но сейчас было
не время взвешивать все достоинства и недостатки. Сейчас —
на грани опасности — нужен был защитник. Изяслав в заочном
соперничестве в устах киевлян проиграл Всеславу. Все шло к вос-
становлению справедливости.
Пока Тукы «глаголюще, другая половина людей приде от пог-
реба, отворивше погреб». Теперь весь «княж двор» оказался за-
полненным кричащим киевским людьем. Сюда же прибежали и
освобожденные из заточения. «И рекоша дружина князю: „Се зло
есть; поели ко Всеславу, атъ призвавше лестью ко оконцу, прон-
зуть и мечем». Но еще один грех — грех братоубийства, самый
тяжкий — брать на душу Изяслав не посмел. «Пусть что угод-
но,— подумалось ему, — но только не это». «И не послуша сего"
князь».
Тем временем княжеский двор превратился в вечевую пло-
щадь. Киевляне не желали больше иметь неугодного им князя,
не смогшего и не хотевшего обеспечить им мир и спокойствие.
Наконец, они приняли решение. «Людье же кликнуша и идоша
к порубу Всеславлю». Подворье поредело. И только кое-где оста-
лись небольшие группы вечников.
Вечерело. Заходящее осеннее солнце, блеснув из-за бегущих
дождевых облаков, последний раз осветило матовые—«мраморя-
ные» — стены и купол Десятинной церкви. Отраженные лучи че-
рез плотные слюдяные оконца проникли в стоящую рядом кня-
жескую резиденцию. На какое-то время — после бури на площа-
ди — в дворцовых помещениях воцарилась тишина. В одном из
них — богато украшенном еле различимыми сейчас фресками и
мозаиками — словно застывшие статуи сидели князья. Особенно
мрачным и вместе с тем растерянным и подавленным выглядел
Изяслав. По свидетельству летописца, оставившего нам его порт-
рет, в свои лучшие времена это был «мужь взором красен и те-
лом велик». Сейчас же это был человек с потухшим взором и
глубоко запавшими глазами. Массивное резное кресло буквально
вдавливало обмякшее тело, скрадывая его дородность. Воспален-
14
ное воображение то переносило его в недавние события, то пред-
ставляло ему картину позорного вечевого изгнания.
Медлить было нельзя. Изяслав тяжело поднялся и вышел. За
ним — Всеволод. Возле крыльца — скрытого от двора стенами
«терема» — стояли уже приготовленные добрые кони. Негромкий
стук копыт разнесся в иссине-черной мгле, кое-где вспыхивающей
огнями факелов. Князья и сопровождающая их немногочислен-
ная дружина выезжали из города окольными улицами. Проехав
через Михайловские ворота старого города, они минули строя-
щиеся стены заложенного самим Изяславом нового города и
стремительно промчались по холмистой окраине «города Яросла-
ва» до Лядских ворот. Недалеко от города дороги двух князей
разошлись: Всеволод направился в Чернигов — к Святославу,
путь Изяслава был дальним — в земли ляхов...
Слух о бегстве князя быстро прошел, несмотря на ночное время,
по Киеву. «Людье же высекоша Всеслава ис поруба». Освобож-
денного полоцкого князя под шумные одобряющие и ободряю-
щие выкрики привели на площадь возле киевской святыни Бого-
родицы Десятинной церкви. «Будь нашим князем, правь в Кие-
ве», — просили его киевляне. Но просьба эта звучала более как
приказ, ибо раздавались уже голоса о том, что надо немедля со-
бираться в поход. Новый князь и должен повести их, под его
стягами киевляне должны обрести победу, отомстить обидчи-
кам — «поганым».
«И прославиша и среди двора княжа». А перед этим по обы-
чаю торжественно заключили с ним ряд-договор, приняв от него
клятву. По свидетельству летописца, «Всеслав, вздохнув, рече:
«О кресте честный! Понеже к тобе веровах, избави мя от рва
сего». Он помнил, что один из пленников князя Ярослава — дядя
Изяслава, Святослава и Всеволода Судислав — просидел до него
в этой же темнице 24 года, да и «высеченный» от «поруба» стал
«чернецом», а вскоре и вовсе «преставися». Судьба и крест были
к Всеславу не только милостивыми, но и явно предрасположен-
ными.
Счел нужным прокомментировать происшедшие события и
древнерусский книжкик. «Бог же показа силу крестную на пока-
занье земле Русьстей, да не преступають честнаго креста, цело-
вавше его; аще ли преступить кто, то и зде прииметь казнь и
на придущемь веце казнь вечную».
Киевляне же наказали своего бывшего князя по обычаям
своих предков. «Двор княжь разграбиша, бещисленое множьство
злата и сребра, кунами и белью». Никто не мог препятствовать
свершению этого справедливого дела. Внутренний смысл обычая
становится понятным, если учесть, что князья на Руси благоден-
ствовали в значительной степени за счет кормлений — своеобраз-
ной платы свободного населения за отправление ими обществен-
ных служб. Такая архаическая по своей сути оплата княжеского
15
труда способствовала выработке взгляда на княжеское добро
как на общественное отчасти достояние. Кстати, ничем иным
нельзя объяснить обязанность князей снабжать народное ополче-
ние конями и оружием.
Зачастую князья по разным поводам, отдавая дань традиции,
прибегали к всенародным раздачам и дарениям своих богатств.
Летопись и, особенно, былины вводят нас в атмосферу щедрости,
царившей в эпоху князя Владимира Святославича. Вот один из
примеров. В 996 г. он, пытаясь расширить влияние христианства
на Руси, ставит церковь Преображения в Василеве. В честь
этого устраивается «праздник велик, варя 300 провар меду.
И съзываше боляры своя, и посадники, старейшины по всем гра-
дом, и люди многы, и раздая убогым 300 гривен. Праздновав
князь дний 8, и възращашеться Кыеву на Успенье святыя бого-
родица, и пакы сотворяше праздник велик, сзывая бещисленое
множество народа». Летописец оповещает, что князь «творил»
все это ежегодно.19
Почти через полтораста столетия подобным образом о Влади-
мире Мономахе будет писать митрополит Никифор: «Рука твоя
по Божии благодати к всем простираются, и ни оли же ти
еъкровище положено бысть, ли злато, ли сребро ищътено бысть,
но вся раздавая, и обема руками истощая даже и доселе.
Но скотница твоя по Божии благодати неоскудна есть и неис-
тощима, раздаваема и неоскудеваема»20.
Изяслав не отличался такой щедростью. Даже летописец,
склонный обелить многие наклонности и действия князя, не об-
молвился ни разу о такого рода княжеском «великодушии»/
Его бегство напомнило киевскому народу и об этом...
Бурные киевские события, вобравшие в себя все яркое много-
цветье тогдашних общественных отношений, имели непосредст-
венное продолжение уже в следующем году.
С середины апреля 1069 г. киевлянам стало известно, что на
город надвигается новая беда. С большим войском ляхов, воз-
главляемым самим королем Болеславом Смелым, на них идет
Изяслав.
Изгнанный киевлянами князь нашел убежище в Польше.
Польский король, будучи в родстве с ним (его тетя — жена
Изяслава, а мать — сестра Ярослава), без особых колебаний со-
гласился ему помочь вновь сесть в Киеве. Долго пришлось ря-
диться с его ратниками, слышавшими по рассказам ветеранов
о неудачном походе пятидесятилетней давности. Приведший тог-
да в Киев ляхов и завладевший с их помощью престолом князь
Святополк, вокняжившись, враз забыл все свои обещания, и при
этом еще «рече: «Елико же ляхов по городам, избивайте я».
Впрочем, людей и не нужно было заставлять это делать — «И
избиша ляхов». Только после того как Изяслав клятвенно под-
твердил свое обещание отдать ляхам лакомый для них кусочек
16
и к тому ж совсем рядом с их землей — Червенские города —
они согласились выступать.
Теперь они приближались, не встречая никакого сопротивле-
ния, к Киеву. С хмурым, неподвижным лицом, только иногда
поднимая голову, покачивался в седле Изяслав. Будто бы даже
постарел он, находящийся в расцвете сил (недавно ему минуло
сорок пять). Мщение, как червь, точило его ум и душу. И не
столько киевлянам, но князю, посмевшему сесть на его княже-
ский стол. Он нарушил святая святых межкняжеских отноше-
ний— преемственность киевского княжения. Он подрал завеща-
ние, данное Ярославичам их отцом — князем Ярославом Влади-
мировичем. «Се же поручаю в собе место стол, — писал князь,—
старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Киев; сего
послушайте, якоже послушаете мене, да той вы будете в мене
место...»21. «Пусть будет он вам вместо меня», — слова эти озна-
чали его — Изяслава — старейшинство и первенство во всем роде
Рюриковичей. Никто за прошедшие пятнадцать лет, даже родные
братья, не оспорили их. И вот этот полоцкий выскочка — сторон-
няя ветвь: из Брячиславичей — уже семь месяцев распоряжается
отчим столом.
Между тем киевское ополчение и «Всеслав поиде противу».
Однако того осеннего порыва и единодушия уже не было в ря-
дах «киян». Отсутствовало должное согласие и между ними и
Всеславом. Долго на вече судили-рядили — когда и кто должен
идти навстречу, где лучше сразиться, а может и вообще пойти
на мировую. Пока решали и собирались, Изяслав с Болеславом
оказались в одном переходе от Киева. Спешно ополчение вышло
из города и к вечеру «приде Белугороду». Здесь устроили послед-
ний совет и порешили подождать противника до утра. Но...
«бывши нощи, утаився кыян, бежа из Белагорода Полотьску»
князь Всеслав.
Противоречивую память он оставил о себе у современников и
потомков, будучи киевским князем. Психологически тонко и глу-
боко его пребывание в Киеве описал гениальный автор «Слова
о полку Игореве».
«Тьй клюками (хитростями) подпръ ся о кони
и скочи къ граду Кыеву
и дотчеся стружиемъ (дотронулся копьем)
злата стола киевьскаго».
В Киеве
«Всеслав князь людемъ судяше,
князем грады рядяше,
а сам въ ночъ влъкомъ рыскаше...».
2 Зак. 416

Неспокойно он чувствовал себя здесь. Люб ему оставался милый
сердцу с детства седой в своей древности Полоцк. Это его со-
стояние понял и донес до нас древнерусский поэт:
«Тому (ему) въ Полотьске позвониша заутренюю
рано
у святыя Софеи въ колоколы,
а он въ Кыеве звонъ слыша».
Ощущая себя своей «вещей душой» «инородным телом», Всеслав
не хотел далее продлевать испытаний киевлян. Кроме того,
в сложившейся ситуации он оказывался меж двух огней: два
Ярославича, находясь в Чернигове, в любой момент могли при-
соединиться к Изяславу. «Киевляне сами, без меня договорятся
лучше с противной стороной», — думалось ему. И тогда
«Скочи от нихъ лютымъ зверемъ
въ плъночи изъ Белаграда,
обесися сине мъгле утръже вазни...
(Закутанный в синюю мглу.)
Киевляне, действительно, не растерялись. «Заутра же видевше
людье князя бежавша, възвратишася Кыеву, и створиша вече...».
Один за другим вели речи вечевые ораторы. Все понимали от-
ветственность и даже трагичность положения. Вспомнили и язы-
ческого волхва, забредшего несколько лет назад в Киев и му-
тившего народ «бесовскими» пророчествами, «яко на пятое лето
Днепру потещи вспять и землям преступати на ина места, .яко
стати Гречьскы земли на Руской, а Русьскей на Гречьской, и
прочим землям изменитися». Многие тогда посмеялись над ним,
говоря: «Бес тобою играеть на пагубу тобе».22 Но другим его
страстно произносимые слова запали в душу. И вот, может быть,
сейчас и пришло время... Боязно и неуютно стало даже самым
правоверным христианам. Некоторые бросились к своему иму-
ществу, тайно принялись закапывать на огородах приобретенное
и нажитое. И только вечевой приговор пригасил смятение в на-
роде.
Городу нужен был защитник. Оставаться без князя было
опасно. Но кого приглашать теперь на стол — Святослава, сумев-
шего, в отличие от Изяслава, защитить Чернигов от половцев,
или Всеволода, тоже не потерявшего присутствия духа. Едино-
гласия здесь на вече не получилось. Так и порешили — снаря-
дить послов в Чернигов и предложить обоим, а там — сами раз-
берутся.
В вечевое посольство на этот раз определили познавших жизнь
горожан: больших купцов, ремесленников, несколько лучших
воинов из городской «тысячи», бывавших в Византии — у «гре-
ков». Ситуация видевшаяся не только опасной и острой в воен-
ном смысле, но и деликатной в политическом, требовала житей-
ской мудрости и опыта и искусства дипломатии. Требовалось
18
представить все то, что творилось в эти дни в Киеве: и покаяние
за содеянное осенью, и страх, вновь пришедший к ним, и, нако-
нец, отчаянную решимость в случае их отказа. «Мы уже створили
есмы, князя своего прогнавше, а се видеть на ны Лядьскую зем-
лю, а поидета в град отца своего; аще ли не хочета, то нам
неволя: зажегше град свой, ступим в Гречьску землю».
Долго размышляли Ярославичи над предложением вечников-
киян. Сесть в Киеве, конечно, большая честь, но этим нарушится
опять завещание отца. Они станут тогда врагами своего брата,
и вновь — кровопролитье. Святослав и Всеволод не поехали
«в град отца своего», как хотело вече. Пока путь туда им был
закрыт.
«И рече им Святослав: «Ве послеве к брату своему; аще
поидеть на вы с ляхы губити вас, то ве противу ему с ратью,
не даве бо погубити града отца своего; аще ли хощеть с миром,
то в мале придеть дружине». И уже собирается их посольство
навстречу Изяславу. Спешно даются последние указания. «Все-
слав ти бежал, — сообщалось, разряжая обстановку, — а не води
(Изяславу) ляхов Кыеву, противна (врагов) бо ти нему; аще ли
хощеши гнев имети и погубити град, то веси, яко нама жаль
отня стола».
Казалось, таким ходом достигались обе цели. Исключалась
возможность конфронтации князей, пришло успокоение и к киев-
лянам: «И утешиста кыяне». Но так только казалось...
На первый взгляд, Изяслав послушался своих братьев, «оста-
ви ляхы и поиде с Болеславом, мало ляхов поим». Но вместе
с тем он использовал и расплывчатость переданных ему посла-
ми предложений. Он «посла же пред собою сына своего Мьсти-
слава Кыеву». Киевляне, расположенные к другому приему,
не ожидали последовавшей развязки. «И пришед Мьстислав,
исече кияны, иже беша высекли Всеслава, числом 70 чади,
а другыя слепиша, другыя же без вины погуби, не испытав».
Собравшиеся, а вернее собранные по дворам через некоторое
время у Золотых ворот—главных в городе — киевляне не вы-
глядели торжественно и празднично, как полагалось в таких
случаях. «Изидоша людье противу с поклоном» возвращающе-
муся князю, сдержанно предложив принять свой стол. Не было
здесь обоюдного «приятства». С обоих сторон таилась насторо-
женность. Так «и прияша князь свой кыяне», «месяца мая в
2 день», «седе Изяслав на столе своем». Добившись Киева, он
немедля «прогна Всеслава ис Полотьска», посадил там своих сы-
новей.
Труднее было навести порядок в своей столице. В любой мо-
мент вече могло вновь всколыхнуть горожан. Избежать этого
был не в силах ни один князь. Можно посадить в «поруб», можно
казнить горстку неугодных, но разогнать бушующий на вече на-
род не смогли бы даже самые преданные ему дружинники.
Изяслав пошел другим путем. Выбрав время, он повелел пере-
2*
19
вести торг—самое людное место города и место вечевых сходок—
на «Гору», поближе к своей резиденции, чтобы зорче следить за
настроением народа и, памятуя свои прежние ошибки, с большей
гибкостью реагировать в критические минуты. Не имея никакой
возможности контролировать торг, а тем более вече, киевский
князь хотел получше знать обо всем, что делалось на торгу, же-
лая оградить себя от повторения неприятностей памятной осени
1068-го
Волнения в Киеве наглядно показывают, на что способны
«людье кыевстии». Князь и дружина оказались перед ними бес-
помощными. И до 1068 г. и после многое пришлось переведать
Изяславу, Святославу и Всеволоду. Но, пожалуй, такой сгусток
напряжения и волнений, как в ту осень, никогда не оказывался
на их пути.
Что касается дальнейших событий, то Изяслав княжил в этот
раз в Киеве недолго. Некоторое время князья сохраняли между
собой видимость дружбы и согласия. Светлым праздником для
Руси стало провозглашение первыми русскими святыми «страсто-
терпцев» Бориса и Глеба и перенесение их мощей, несмотря на
ярое противодействие митрополита-грека Георгия, в новую цер-
ковь, «юже сдела Изяслав». Летописец подробно, не упуская
деталей, описывает эту важнейшую духовную и политическую
акцию, у истоков которой стояло патриотически настроенное
киево-печерское монашество и которую поддержали Изяслав,
Святополк и Всеволод.24
В том же *1072 году князья вместе с тысяцкими Коснячко, Пе-
ренегом, Микыфором Кыянином, Чюдином Микулой, представ-
лявшими городские общины Киева, Чернигова, Переяславля и
Вышгорода, собрались на Берестове. Обсуждали, много споря,
основной закон земли Русской — «Правду Русскую» Ярослава.
Главнейшим их решением стала отмена устаревшего института
кровной мести: «отложиша убиение за голову, но кунами ся вы-
купати». Многое порешили оставить, «яко же Ярослав судил,
такожс и сынове его уставиша».25
Это было последним общим делом «триумвиров». Следующая
летописная строка, как молния на грозовом небе, разрывает дав-
но уже только кажущуюся идиллию их братства. «В лето 6581
(1073 г.). Въздвиже дьявол котору в братьи сей Ярославичих.
Быши распри межи ими, быста с себе Святослав со Всеволодом
на Изяслава». Виновником был Святослав, он «бе начало выг-
нанью братню, желая болшее власти». Всеволод же согласился
лишь после того, как Святослав поведал о якобы известном ему
заговоре против них Изяслава и Всеслава, все никак не унимав-
шегося. Святослава можно понять: годы идут, а киевский стол
по-прежнему далек, удастся ли попасть на него? а тут и случай
удачный. Но не принесло ему славы преступление «заповеди
отца». Богатства — да, но не славу. Это подчеркнули «ели из
немець», приходившие к нему в 1075 г. «Святослав же, величаяся,
20
показа им богатство свое. Они же видевше бещисленое множество^
злато и сребро, и паволоки, и реша: «Се ни в что же есть, се бо'
лежить мертво. Сего суть кметье (дружинники. — Ю. К.) луче.
Мужи бо ся доищють и болше сего». И летописец-монах, тоже
не посчитал необходимым сказать о нем посмертное слово. Й по-
хоронили его не в Киеве, как полагалось, ибо настороженно рав-
нодушными к нему остались киевляне, а в Чернигове.
Это случилось в конце 1076 г., а уже через полгода в Киев
вновь въезжал, возвращаясь на этот раз уже из последнего из-
гнанья, неудачливый Изяслав. Не желая очередного кровопро-
литья, «створиста мир», Всеволод безоговорочно уступает ему
Киев, тем более, что между ними не было той остроты в отно-
шениях, которые имелись со Святославом. Старший брат воздал
должное младшему уже на следующий год. После обидного и
тяжкого поражения в битве на Соже от племянников Святосла-
вичей Всеволод приходит к нему. Утаивать друг от друга князьям
было нечего. Разговор шел открытый, обычно сдержанные, на
этот раз они разоткровенничались. «Исповеда вся бывшая» Все-
волод.. Изяслав тоже вспомнил — как ни тяжело ему было —
прошлое. «Брате! — восклицал он. — Не тужи. Видиши ли мене
и именье мое разграбиша? И пакы, кую вину вторую створил
бех? Не изгнан ли бех от ваю, брату своею? Не блудил ли бех
по чюжым землям, именья лишен бых не створих зла ничтоже?
И ныне, брате, не туживе. Аще будеть нама причастье в Русскей
земле, то обема; аще лишена будеве, то оба. Аз сложю главу
свою за тя». Сказал — словно предчувствовал, что так и полу-
чится. Через месяц в битве за Чернигов при Нежатиной Ниве,
стоя в одном строю с «пешцами», он был убит. «Любве же
ради сии князь пролья кровь свою за брата своего, свершая за-
поведь господню»26.
Противоречивыми представляются жизнь и княжение Изясла-
вз. Нс всегда он был внимателен к растущей русской церкви.
Но летописец, растроганный его последним подвигом, искренне
благоволит ему: «Бе же Изяслав мужь взором красен и телом
велик, незлобив нравом, криваго ненавиде, любя правду. Не бе
бо в нем лети, но прост мужь умом, не вздая зла за зло».27
Последний Ярославич — Всеволод — почти все свое княжение
(1078—1093 гг.) беспрерывно отбивал атаки своих племянников,
жаждущих получить то ту, то иную волость. Сам Всеволод редко
ходил в походы. Обычной в этот период становится летописная
запись: «посла Всеволод Владимира, сына своего». Мягкий ха-
рактером, склонный более к ученым занятиям (он знал пять
языков), в конце концов уставший от напряжения прошлых лет
и нажитых болезней, Всеволод Ярославич не преуспевает и во
внутренних делах. Он вступил в конфликт с «дружиной своей
первыя», приблизил «уных». Страдали же от этих «усобиц» преж-
де всего простые горожане и селяне, до которых перестала «до-
21
ходити княжа правда», более того «начата ти унии грабити,
людпй продавати».
Неотвратимо надвигалось народное недовольство—люди не лю-
били князей, не заботившихся об общем благе, не выполняющих
свои «кровные» обязанности военного защитника и судьи. Менее
чем через сто лет на гребне такого же брожения произойдет
убийство северо-восточного князя Андрея Боголюбского. Теперь
до этого не дошло...
В летописном «некрологе» отмечено, что «сий бо благоверный
князь Всеволод бе издетьска боголюбив, любя правду, набдя
убогыя, въздая честь епископом и презвутером, излиха же лю-
бяще черноризци и подаяше требованье им. Бе же и сам въздер-
жася от пьянства и от похоти...».28
Со смертью Всеволода закончилась эпоха Ярославичей. Но-
вые молодые представители княжеского рода Рюриковичей уже
выросли и давно заявляли о себе, требуя своего самостоятельного
выхода на сцену истории. Теперь наступало их время — внуков
Ярослава, сыновей Ярославичей.
осососососососососососос ососососососососососососососососососос
МОНОМАХ
1. Первые «пути»
«В лето 6561. У Всеволода родися сын, и нарече имя ему
Володимер, от царице грекыне».1 Первенцем князя Всеволода и
был будущий знаменитый русский князь Владимир Всеволодович
Мономах. Он родился, вероятно, в Киеве, где в последние годы
жизни своего отца — великого князя Ярослава Владимировича
Мудрого — неотлучно от него находился Всеволод.
Ярослав из политических и династических соображений по-
роднился в 1046 г. с порфирородными представителями знамени-
того византийского императорского дома — династией Мономахов.
На Русь за Всеволода была выдана царевна Мария — дочь Кон-
стантина IX Мономаха.2
Несколько слов о роде Мономахов. Ряд византийских авторов
называют его древним, знатным, аристократическим. Мономахи
были в родстве с другими знатнейшими родами’ ромеев: Сили-
рами, Аргирами, Диогенами, Торниками и другими. Византийский
писатель Михаил Пселл именует императора Константина «пос-
ледним в своей семье побегом от древнего корня Мономахов»;
он занимает «благодаря своему роду первое место в государстве,
красуясь богатством и отличаясь красотой».3
По обычаю Владимиру наряду с этим языческим именем было
дано при крещении христианское имя Василий, а по принадлеж-
ности к византийскому греческому дому он еще был назван Мо-
номахом, что означает «единоборец». Таким образом, его полное
имя звучит так: Владимир — Василий — Мономах Всеволодович.
Мономах родился в конце 1053 г., а в 1054 г. умирает Ярослав
Мудрый, оставляя своим давно уже самостоятельным детям оте-
ческий наказ, которому позднее в летописи было придано юри-
дическое оформление как завещания. Следует отметить, что ни
эта, ни любая другая предпринимаемая в дальнейшем попытка
других князей удержать в равновесии княжеские отношения ре-
зультатов не дала4. Рано или поздно все искусственно созданное
разваливалось, хотя существовали и периоды стабилизации в,
безусловно, опирающихся на древние архаические, патриархаль-
ные традиции отношениях русского княжья.
Вот и после смерти Ярослава (как было сказано выше) — не-
которое затишье от «княжеских «котор». Это время так называе-
23
мого «триумвирата»: трое Ярославичей — Изяслав, Святослав,.
Всеволод — солидарны в принятии решений. Сообща ходят в по-
ходы на кочевников, вместе составляют кодекс древнерусских
законов — «Правду Ярославичей», представляют грозную силу
для других князей.
Всеволоду по «ряду» Ярослава был определен Переяславль —
форпост обороны русской земли от набегов степных хозяев — ко-
чевников.
Летопись, подробно освещая деятельность Мономаха в зре-
лом возрасте, молчит о его детстве, отрочестве и юности. Тем
не менее, можно с большой вероятностью предположить, что дет-
ство и отрочество княжича проходят в обстановке подготовки
его к будущей деятельности. С малого возраста он вдохновляется
подвигами своих великих предков. Из поколения в поколение в
княжеском роду .переходят предания о их походах и сражениях,
победах и завоеваниях. Вечерами в княжеском жилище, а иногда
и в походных условиях то неторопливо, то бурно звучит речь
знающих людей. Вот воображение маленького Владимира пере-
носит его к стенам города городов Царьграда, куда, собрав бес-
численное количество разноплеменных воев «на конех и на ко-
раблех», устремился не стареющий Олег. Дивится княжич хит-
ростям Олеговым, поставившим корабли на колеса, чего «греци
и убояшася», его языческой прозорливости, не позволившей ко-
варным грекам его отравить: «вынесоша ему брашно и вино, и
не приа его бе бо устроено со отравою». Вместе с воями ра-
дуется он вырванным у сильных греков «даням и укладам», ко-
торые с этого времени пойдут на процветание русских городов
Киева и Чернигова, Ростова и Полоцка. Это посланные ими —
по решению вече — вой обеспечили победу. И как хочется кня-
жичу в этот момент тоже участвовать в их триумфе — повесить
«щит свой в вратех, показуа победу».
Сочувствует молодой князь не во всем удачливому князю
Игорю, повторившему поход Олега, но отступившему под адским
огнем греков, «якоже молонья (молния) на небесех», и погибше-
му из-за своей и дружины алчности в древлянских лесах, соби-
рая дань — откуп побежденных древлян победителям полянам.
Нравились ему и рассказы о мудрой княгине Ольге, отомстившей
«неразумным» древлянам смерть своего мужа. И особенно он
внимает примеру их сына—«детеска» Святослава, бесстрашно ска-
чущего вместе с матерью в поход на «Деревьску землю» и на-
чинающего сражение с ними броском своего копья. И не беда,
что копье только «лете сквозе уши коневи, и удари в ноги ко-
неви». Главное — в духе и смысле этого поступка, который выра-
зили опытные, прошедшие огонь и воду воеводы, бывшие при
них, Свенельд и Асмолд: «Князь уже почал; потягнете, дружина,
по князе». Так разъясняли Мономаху рассказчики, так думал в
он сам.
24
А подросшему Владимиру более запоминаются походы возму-
жавшего Святослава с воями «многи и храбры», ходившего*
«легко... аки пардус (барс)». «Ходя воз по собе не возяше, ни
котьла, ни мяс варя, но потонку изрезав конину ли, зверину ли:
или говядину на углех испек ядяше, ни шатра имяше, но под-
клад постлав и седло в головах; тако же и прочий вой его вси
бяху. И послаше к странам глаголя: Хочю на вы ити». На всю»
жизнь запомнил он простоту и непритязательность походного бы-
та князя-воина, его неугасимый боевой дух, следовал им и заве-
щал их детям в «Поучении». Вместе с неустрашимым и неуго-
монным князем он прошел по землям Византии и Болгарии —
на Юге, по весям непокорных вятичей, живущих в дремучих ле-
сах, по территории Волжской Булгарии и Хазарии — на Востоке.
Негодованием наполнялось его восприимчивое сердце при расска-
зе о гибели Святослава от извечных врагов Руси — кочевников-
печенегов, о надругательстве над его телом: «и взяша главу его,
и во лбе его сделаша чашю, оковавше лоб его, и пьяху из него».
В гневе вскакивал князь, хватался за свой маленький меч, и при-
ходилось напоминать ему, что одной силой не справиться с ко-
чевничьими ордами, иногда нужно и схитрить, привлекая их на
свою сторону...
Но вот уже приспевало и княжение Владимира Святославича.
Оставило оно след в душе народной, и любо было княжичу слу-
шать о нем от седого гусляра, певшего о пирах князя Влади-
мира. С тех времен дожили и очевидцы, рассказывавшие о приня-
тии Владимиром новой веры—христианской. Прежние боги, кото-
рых сам князь восемью годами ранее установил на высокой днеп-
ровской круче, были свергнуты и обесславлены. Особенно доста-
лось Перуну. Его, привязанного к конскому хвосту, избиваемого
приставленными к нему «мужами», по приказу Владимира доста-
вили на берег Днепра. «И привлекшее, вринуша и в Днепр»,—
резюмирует летописец.
На Русь с тех пор стали приходить из Византии не только
купцы и послы, но и священники. Но много непонятного и чу-
жого было в новой вере, говорили старожилы. Куда ближе оста-
вались свои «родные» языческие боги, требища и капища.
Дед же Мономаха — Ярослав Владимирович — еще при жизни
стал прозываться Мудрым. Много у него было заслуг перед
Русью. И прежде всего — составление «Правды» — закона, по ко-
торому должны были жить люди русские: от холопа-раба до са-
мого князя. «Правду» эту, бережно переворачивая хрустящие
страницы, показывал Владимиру отец—Всеволод Ярославич.
А придет время — и сам Мономах внесет лепту в составление
законов. Пока же он постигает азы другой княжеской науки —
военной.
Можно представить участие юного княжича Всеволодовича
в отцовских походах на степняков. Возможно, что он присутствует
под Смоленском при вероломном пленении — в нарушение клят-
25
венных обязательств — полоцкого князя Всеслава и посажении
его в «поруб», проходя тем самым азы обычной в дальнейшем
княжеской внутриродовой политики. Об обученности его воин-
ским премудростям говорит и то, что уже в 13 лет Мономах со-
вершает свой первый самостоятельный поход. Грамоте, как и
большинство других детей того времени, он учился по Псалтыри.5
Научившись читать, читал распространенные в Древней Руси
книги —обычно переведенные с греческого языка и привозимые
из Болгарии.
Зная по его литературным опытам позднейшего времени его
гуманитарную образованность, нетрудно предположить и обуче-
ние его в детстве языкам. К тому же его отец «изумяше 5 язы-
ков»6, к овладению которыми он наверняка старался приспосо-
бить и своего сына... С матерью-гречанкой Мономах, очевидно,
разговаривал по-гречески с малолетства.
«...Труд свой аже ся есмь тружал, пути дея и лови» Моно-
мах начал, как уже было отмечено, с 13 лет.7 Но первый поход
значительный, а потому и запомнившийся ему, он совершил к
Ростову. В «Поучении» он сообщает: «Первое, к Ростову идох
сквозе вятичи — посла мя отець, а сам иде Курьску».8 Хроноло-
гически, как отмечают ученые, этот «путь» относится ко времени,
последовавшему после событий осени 1068 г. — неудачной битвы
Ярославичей с половцами на р. Альте, после чего «половцы росу-
лися по земле» русской.9 Поражение вынудило бежать Всеволода
с семьей из пограничного со степью Переяславля. Этим и вызвано
столь необычное путешествие Владимира — «сквозе вятичи», хотя
обычным путем на северо-восток и юг был окружной — по Днеп-
ру и Верхней Волге. Идти в это время через леса, где жили вя-
тичи, было опасно. Племя язычников сопротивлялось и насажде-
нию христианства, и проникновению южных пришельцев.
Но, как полагал Всеволод, Ростов мог стать надежным убе-
жищем от половцев. С другой стороны, можно предположить, что
целью похода в Ростов было извещение о сборе ополчения —
воевать против половцев. Об этом говорит формулировка — «пос-
ла мя отець». Так состоялось первое «знакомство» юного князя
с половцами, борьба с которыми станет одной из основных целей
его княжения.
В последующие годы мужающий князь находится на положе-
нии служебного князя при киевских князьях: то Изяслава, то
Святослава, а также Всеволода. Географический диапазон его
передвижений чрезвычайно широк: Смоленск, Берестье, Влади-
мир-Волынский, Переяславль, Туров. Выполняет юный княжич
поручения и по охране городов — «блюд город тих»,10 и дипло-
матические поручения — «по Велице дни, — вспоминает он в авто-
биографии,— ис Переяславля та Володимерю — на Сутейску ми-
ра творить с ляхы».11 Это была ответственнейшая дипломатиче-
ская миссия. Новейший исследователь В. А. Кучкин относит за-
ключение этого мира к середине весны 1069 г.12 В это время бе-
26
жавший в Польшу полгода назад Изяслав, заручившись военной
поддержкой польского короля Болеслава II Смелого, движется
в направлении русской западной границы. Киевляне встревожены,
собирается вече, которое уполномачивает Святослава и Всеволода
начать переговоры с Болеславом и Изяславом. «...А ты не води
ляхов Киеву», — просит передать киевское «людье» Изяславу.13
Святослав и Всеволод посылают к границе Мономаха, которому
удалось уговорить польского короля принять предложения
«двуумвирата», и он отказывается от широкого вмешательства в
русские дела, оставляя в дружине Изяслава «мало ляхов».14 По
договору 2 мая в Киеве вновь «седя Изяслав на столе».15
Первое летописное — в «Повести временных лет» — упомина-
ние похода Мономаха— 1076 г. «Ходи Володимер, сын Всеволож,
и Олег, сын Святославль, Ляхом в помочь на Чехы».16 В «Поуче-
нии» сам Мономах уточняет («забывая» Олега), что он «ходив
за Глоговы до Чешьскаго леса», и «ходив в земли их 4 месяца».17
Эта полувоенная, полудипломатическая миссия берет свои
истоки еще в 1073 г., когда, как с горечью и болью сообщает
летописец, «воздвиже дьявол котору в братьи сей Ярославичих».18
И братья Ярославичи — Святослав и Всеволод—изгоняют из
Киева, «опираясь на недовольство киевлян»,19 «простого умом и
мелкого характером»20 Изяслава. Однако, убегая за границу, он
не забыл взять «именье многы».21 В связи с изменившимися в
Европе обстоятельствами Изяслав уже не находит, как в 1069 г.,
поддержки польского двора. Тогда он обращается к немецкому
королю Генриху IV, посылает для переговоров в Рим к папе
своего сына Святополка. Следуют посольство немцев к Святосла-
ву, грамота папы Григория VII Болеславу II. В конце концов
полякам грозят походом немцы и их союзники. Вот тут-то в сен-
тябре 1076 г. и предпринимается экспедиция Мономаха и Олега,
которые сидели в это время в самых западных русских землях
(Мономах — в Турове, Олег — во Владимире-Волынском), и дру-
жины которых было целесообразнее всего направить на помощь
Болеславу.22
Интересные подробности похода сообщает В. Н. Татищев. Вра-
тислав, князь чешский, ввиду похода русских, соглашается на мир
с Болеславом Смелым и выдает ему 1000 гривен серебром. Тогда
польский король предложил русским князьям прекратить военные
действия. Однако Владимир и Олег вовсе не склонны были дей-
ствовать по указке короля. Они остаются в Силезии до тех пор,
пока Вратислав и им не выдал 1000 гривен серебра и богатые
дары.23
В. Н. Татищев пишет еще о другом походе Мономаха, отно-
сящемся к 1076 г. — на корсунян в помощь византийскому импе-
ратору Михаилу VII Дуке. Реальность этого сообщения по дру-
гим источникам не проверяется.23*1
Полная путаница существует у историков в датировке пребы-
ваний Мономаха в городах в период между 1068 г. и 1077 г. Мол-
27
чит об этом «Повесть временных лет», а сочинение Владимира
Мономаха, видимо, хронологических целей не преследовало.
Круг княжений Мономаха в это время ограничен тремя за-
падными городами Руси: Смоленском, Туровом, Владимиром-
Волынским. В. А. Кучкин считает, что в 1076 г. Мономах княжил
и в Переяславле-Южном.24 Все зависело от внутренней полити-
ческой ситуации, а она, как мы знаем, была очень переменчива.
К 1074—1075 гг. относится брак Владимира Мономаха с до-
черью последнего англосаксонского короля Гаральда — Гитой.
Англосаксы были разбиты в 1066 г. в знаменитом в средневеко-
вой истории сражении при Гастингсе норманнами Вильгельма
Завоевателя. Гаральд погиб. Гита с сестрой Гунхильдой и бабкой
(матерью Гаральда) удаляются на запад Англии. Там, в городе
Экстсре, формируется центр борьбы с норманнскими завоевате-
лями. Но в 1068 г. Вильгельм штурмом берет Экстер. Дочери
Гаральда вновь бегут—вначале на прибрежные острова, потом
во Фландрию и Данию. Датский король Свен, приютивший осиро-
тевшую семью, выдал Гиту замуж за Владимира, короля Холм-
гарда, как свидетельствуют норвежские и датские летописцы.25.
Мотивы этого брака неизвестны, а потому несколько странны.
Тем не менее, совершив путешествие по Балтийскому морю, Неве,
Ладожскому озеру и Волхову, Гита прибыла в Новгород, где
княжил двоюродный брат ее жениха Глеб Святославович.
В 1076 г. у молодоженов «детя ся роди старейшее новгородь-
ское».26 Полагают, что местом рождения Мстислава — Федора —
Гаральда был Переяславль, где жила Гита во время походов
мужа. Их брак был продолжителен и удачен. Мономах любил
свою жену и очень сожалел о ее смерти в 1107 г. о чем говорит
тот факт, что, перечисляя свои трудовые и военные успехи, он
не забыл отметить эту смерть.
Пока же, 27 декабря 1076 г. умирает «от резанья желве» ве-
ликий князь Святослав — «самая крупная личность в первом по-
колении Ярославичей, как Мономах во втором».27 На киевский
стол садится Всеволод.
В последующих сериях междоусобиц уже принимает активней-
шее участие 24-летний Владимир Мономах. По смерти Святосла-
ва мы застаем его на княжении в Смоленске. Зимой 1077 г. отту-
да он мчится «Глебови в помощь» «к Новугороду» потом спе-
шит к Чернигову, так как там, воспользовавшись тем, что Всево-
лод «поиде противу» Изяславу «с ляхы» к западной границе,29,
сел Борис. Благодаря мгновенной оценке ситуации Мономахом:
«и бысть княженье его 8 дней, и бежа Тмутороконю».30
Затем летом 1077 г. с отцом, а с зимы 1078 г. до лета этого-
же года он сражается «под Полтеском» с Всеславом Брячислави-
чем, инициатором «котор» на северо-западе. С сочувствующим
своему князю населением Полоцка Мономах расправляется по
всем правилам междоусобной борьбы. Взятый Полоцк он «ожго-
ша». Первым из русский князей он зовет в помощь себе полов-
28
цев, тем самым показывая им путь к вмешательству во внутрен-
ние междоусобицы Руси.31 Это случилось за полгода до анало-
гичных действий в отношении половцев Олега и Бориса, которые
произошли при следующих обстоятельствах.
15 июля 1077 г., по заключении мира со Всеволодом, в Киеве
вновь после четырехлетнего изгнания садится Изяслав. Одной
из его акций против сыновей Святослава стало то, что Олег был
«из Володимеря выведен». По странной иронии судьбы «Олег
приде» в Чернигов к своему «стрыю Всеволоду»,32 оказавшись,
как подметил А. В. Гадло, «в качестве не то гостя, не то плен-
ника».323 Сюда же к пасхе 1078 г. поспевает Мономах, князь Смо-
ленский. Он «возвах и (Олега) к собе на обед со отцем на крас-
нем дворе» и здесь же «вдах отцю 300 гривен золота»,33 собран-
ных им, очевидно, в результате победоносных действий в Полоц-
кой земле. Можно представить, как это подействовало на Свято-
славича— независимый и гордый характер, — и без того пребы-
вающего в мрачном угнетенном состоянии. Еще недавно он и
Владимир Мономах были соратниками. Теперь — преуспевающий
и удачливый Мономах, и Олег, превратившийся в бесправного
изгоя. Возможно при этом и то, что «Олег был уличен не только
в связи с Борисом, но и в помощи ему» в недавней борьбе за
Чернигов.333 Поэтому следующая летописная запись для нас
не неожиданна. «Бежа Олег, сын Святославль, Тмутороконю от
Всеволода, месяца апреля 10»,34 то есть буквально через несколь-
ко дней после Мономаховых «угощений». Поистине «демьянова
уха».
А в августе этого же года «приведе Олег и Борис поганые
на Русьскую землю» и «поидоста на Всеволода».35 Князь Всево-
лод на реке Сожице терпит жестокое поражение от объединен-
ных войск: отрядов половцев и дружин Бориса и Олега. Моно-
мах не успевает придти вовремя отцу на помощь и был вынуж-
ден уже «пройдох сквозе половецкие вой».36 Всеволод обращается
за помощью к Изяславу, и вот, «совокупившись», дружины Изя-
слава с Ярополком и Всеволода с Владимиром'«поидоша к Чер-
нигову».37 Олега с Борисом не было в городе — они, видимо, со-
бирали войско, возможно, вновь половцев. Но «черниговцы за-
творишася в граде»38—горожане решили защищать свой город*
и своего обиженного князя. Олег получил мощную поддержку
в лице посадского населения Чернигова. Черниговцы восприни-
мали его как законного князя и желали его к себе на княжение.
Мономах берет инициативу штурма на себя. В случае успе-
ха— он князь Черниговский, второго по значению города Руси
того времени. «Володимер же приступи ко вратом восточным, от
Стрежени, и отя врата, и взяша град околний, и пожгоша и,
людем же вбегшим в донешний град».39 Мономах оказался меж-
ду двумя оборонительными стенами — внешней, взломанной им,
и внутренней, городской. Осада затянулась. В этот момент Олег
и Борис уже спешат к Чернигову. «Той же звон слыша давный
29
великый Ярославль, а сын Всеволож, Владимир по вся утра уши
закладаши в Чернигове», — так образно передает нам перипетии
тех событий автор «Слова о полку Игореве».40 Готовятся к сраже-
нию дружины Изяслава и Всеволода, Мономах, оказавшийся
между двух огней, закладывает «уши» ворот окольного города.
3 октября 1078 г. невдалеке от Чернигова в урочище Нежа-
тина Нива между выступившими навстречу Всеволодом, Изясла-
вом, Ярополком и Олегом и Борисом «бысть сеча зла».41 Были
убиты Изяслав и Борис. «Кровь Изяслава и Бориса, как и кровь
дружинников Всеволода, погибших на Сожице, были современ-
никами поставлены в вину Олегу, и с этого времени за ним по-
ползла растянувшаяся на столетия черная слава врага Руси —
«Гориславича».41а Олег вновь бежал в далекую Тмуторокань,
теперь уже надолго.
Битва на Нежатиной Ниве расчистила путь к киевскому столу
Всеволоду, а в Чернигов — Владимиру Мономаху.
Закончился первый этап в жизни Мономаха. С 16 лет он вы-
полняет задания старших русских князей — военные и диплома-
тические. Во всем слушает отца и помогает ему — тонкому и муд-
рому политику во внутренних междукняжеских отношениях.
Активно действует в усобицах, владея всеми методами ведения
войн: привлекает в помощь отряды половцев, «пожгоша» города,
собирает деньги с взятых городов. Знакомится с русской землей,
со странами — соседями Древней Руси, встречаясь то на поле бит-
вы, то за столом переговоров — с поляками, чехами, половцами.
За десять лет (1068—1078) по самым минимальным подсчетам
он проскакал на коне не менее 16 000 км, не считая разъездов
вокруг городов.42
Самый младший из князей-сверстников — Олега и Святопол-
ка — он и самый удачливый. В 25 лет — он княжит в Чернигове,
втором по значению в княжеских глазах городе Руси. Олег в
изгнании, потом попадает в плен на о. Родос43, Святополк —
в Новгороде и, таким образом, остается пока на втором плане.
За всеми благоприятно складывающимися обстоятельствами
и для Мономаха, и для всего дома Всеволода видится нам ха-
рактерная тонкосплетениями политика последнего из Ярослави-
чей. Но бросается в глаза и бурная деятельность Владимира, его
неутомимость, настойчивость, находчивость, энергия.
2. Чернигов
Неспокойной оставалась обстановка на Руси, когда Всеволод
«седя Киеве» и «посади сына своего в Чернигове».1 Они оказа-
лись в окружении врагов и недругов. С юга и юго-востока бес-
престанно накатывались на Русь волны половцев, грозно глядело
изгойское гнездо Тмуторокань2, «волком рыскаше» на северо-
западе неукротимый полоцкий князь Всеслав, напряженно было
20
в пограничной на западе Волыни, все еще оставалась непокорен-
ной земля вятичей на востоке.
Есть разные мнения об отношениях сына и отца в это время.
М. Д. Приселков наделяет отца и сына независимостью и само-
стоятельностью в действиях. «Всеволод был больше занят семей-
ными делами, жаждой удержать по возможности больше земель
в своем обладании, предоставляя здесь сыну войну, себе плете-
ние тонких нитей на византийский образец против опасных
«детьских князей».3
Есть мнения, что Мономах при «хитрой игре Всеволода»4
«является исполнителем его воли»,5 на нем лежит «главная тя-
жесть всех военных и полицейских функций».6
Квинтэссенцию политики Всеволода И. В. Лашнюков выразил
так: «возвысить свою семью и передать ей все русские волости»,
справедливо отвергая тезис о недееспособности князя и перекла-
дывании всех государственных дел на плечи Мономаха. «Трудно
согласить слабость и видимое бездействие Всеволода с его
обдуманными и решительными мерами, — пишет историк, — в дей-
ствиях Всеволода нельзя не заметить расчета, соображений», для
достижения цели «он не разбирает средств: в борьбе с младшими
князьями прибегает к насилию и к содействию греков и степных
варваров».7
Действительно, Всеволод и Мономах находятся в постоянном
напряжении, в постоянной связи. «А и — Щернигова до Киева
нестьшды ездих по отцю: днем есм переездил до вечерни»,—
вспоминает Мономах о тех годах в «Поучении».8 Для столь быст-
рой и частой езды, очевидно, им были сооружены постоянные
подставы в пути.9
Мономаху некогда отдыхать. В 1080 г. «заратишася торци» —
«он же шед и победи торцы».10 Двенадцать удачных сражений
с половцами выдерживает молодой полководец, в результате ко-
торых: «изьимахом князи» половецкие, «дружину их избихом»
до 900 человек, их «веже взяхом» и «полон весь отяхом», а ино-
гда и «мир створихом».11 Покоряет только после двух тяжелых
зимних походов и облагает, очевидно, данью язычников — вяти-
чей во главе с их предводителями — «энергическими лично-
стями»12— Ходотой и его сыном.
В 1084 г. восстанавливает выгодное дому Всеволода статус-кво
на Волыни, сначала изгоняя Ростиславичей, потом расправляясь
с Ярополком Святославичем (1085 г.). Впрочем, через год благо-
душно мирится с ним, не нашедшим поддержки у поляков.
В. Н. Татищев упоминает его заграничные походы: на венгерского
короля Гейзу в помощь германскому императору Генриху IV в
1082 г., а также поход в 1088 г. на поляков.
После сожжения Всеславом Полоцким Смоленска он пред-
принимает карательную экспедицию против него, вновь вступая
в соглашение с половцами.
31
Способы расправы Мономаха с непокорными естественны для
его времени, которое, как справедливо замечает Е. Е. Голубин-
ский, «вовсе не должно быть представлено таким легким, как
это наклонны делать иные».13 Ни летопись, ни сам Мономах
нс скрывают беспощадности и жестокости.
Мономах не разоряет Луцк, потому что «вдашася лучане»14
сами, но пленит мать, жену и дружину Ярополка, лишает его
всего имущества. А вот поддерживавших Всеслава и отчаянно
и упорно защищавшихся жителей Минска он «изъехахом», не
оставляя в городе «ни челядина, ни скотины».15 В усобицах, пре-
следующих прежде всего личные интересы, Мономах, как и дру-
гие князья, не раздумывает над средствами.
В «Поучении», написанном много лет спустя, Мономах при-
открывает завесу своей черниговской жизни, скрытой от нас
официальным слогом летописи. Мономаха можно представить как
сильного физически, храброго, смелого, не боящегося риска че-
ловека. Портрет Владимира Всеволодовича добавляет и единст-
венное описание его внешнего вида, приводимое В. Н. Татище-
вым. «Лицом был красен, очи велики, власы рыжеваты и кудря-
вы, чело высоко, борода широкая; ростом не весьма высок, но
крепкий телом и силен».16 Интересно, что словесный портрет Мо-
номаха В. Н. Татищева совпадает с изображениями миниатюр
Кенигсбергской летописи, исследованных А. В. Арциховским.17
К черниговскому периоду относятся знаменитые его «ловы»,
рассказ о которых Б. А. Романов назвал «специальным охот-
ничьим жизнеописанием, статистической сводкой охотничьих под-
вигов» 18 князя. «А се в Чернигове деял есмъ: конь диких своима
рукама связал есмъ в пушах 10 и 20 живых конь, а кроме того
же по ровни ездя имал есмъ своима руками те же кони дикие.
Тура мя 2 метала на розех и с конем, олень мя один бол,
а 2 лоси, один ногами топтал, а другый рогома бол, вепрь ми
на бедре мечь оттял, медведь ми у колена подъклада укусил, лю-
тый зверь скочил ко мне на бедры и конь со мною поверже.
И бог неврежена мя съблюде. И с коня много падах, голову си
разбих дважды, и руце и нозе свои вередих, в уности своей вере-
дих, не блюда живота своего, не щадя головы своея».18а
В современных исследованиях подчеркивается, что охота на-
зывается Мономахом среди различных видов его «трудов»: «В ус-
ловиях полукочевого образа жизни, вызванного беспрестанными
войнами, это, действительно, работа, а не развлечение,— недаром
поездка «на лов» приравнена в «Поучении» к «думанью» с дру-
жиною и с разбирательством спорных дел».
Из сочинения Мономаха мы можем почерпнуть крупицы све-
дений о «гигиене личной внутренней жизни»19 древнерусского
князя, его поведении в домашнем быту, в хозяйственной деятель-
ности. «В дому своем не ленитеся, но все видите; не зрите на
тивуна, ни на отрока, да не посмеются приходящий к вам ни
дому вашему ни обеду вашему», — советует рачительный и ще-
32
петильный хозяин. Мономах в своей усадьбе все делает сам: «На
посадники не зря, ни на биричи, сам творил что было надобе:
весь наряд и в дому своем—то я творил есмь. И в ловчих лов-
чий наряд сам есмь держал и в конюсех, и о соколех, и о ястре-
бях».20
Не правда ли, ни ощущаемый облик жилья князя, ни способы
хозяйствования, ни практика «открытых дверей» никак не напо-
минают неприступные и недоступные замки-крепости рыцарей-
феодалов. Скорее возникает аналогия с патриархальным бытием.
Это в свое время заметил Н. М. Костомаров — «князья в то вре-
мя не были окружены царственным величием и были доступны
для всех, кому была до них нужда».21
Близко к поведению в домашнем наряде и поведение князя на
войне, которое прослеживается вновь по его советам. «На войну
вышед не ленитеся — не зрите на воеводы; ни питью, ни еденью
не лагодите, ни спанью; и стороже сами наряживайте, и ночь
отвсюду нарядивше около вой тоже лязите, а рано встанете,
в оружья не снимайте с себя вборзе, не розглядавше ленощами,
внезапу бо человек погибает».22 Это настоящий полевой воинский
устав, расписанный по пунктам. «Поведение князя на войне, как
юно регламентируется в «Поучении», ориентировано на предводи-
теля, близкого своей дружине, а не на полководца, возвышаю-
щегося над войском».23
Вместе с тем такое положение и поведение в походе Влади-
мира Мономаха — князя конца XI—начала XII вв. — находит ана-
логии в русском эпосе — былинах, в частности о Волхе Все-
славьевиче. Известный ученый — фольклорист В. Я. Пропп писал,
что «такая строка, как „дружина спит, так Волх не спит“, выра-
жает идеал военачальника, всем существом своим преданного
•своему делу и своим людям».23а
А как относился Владимир Мономах к религии и ее служите-
лям? По летописным записям, он чтил «излиха чернеческий и по-
повский чин»24. Однако исследователи небезосновательно заме-
чают, что в «Поучении» Мономах «прямо высказал отрицатель-
ное отношение к такому институту, как монашество», противо-
поставив келейной созерцательности практическую повседневную
деятельность. Милость божья, по его убеждению, должна дости-
гаться «малым добрым делом», а «ни одиночьство, ни чернечь-
ство, ни голод, яко инии добрии терпят». Не «духовное води-
тельство», а постоянное учение необходимо, учил он своих де-
тей 25.
«Князь во всем руководствуется житейской целесообраз-
ностью, здравым смыслом, — пишет А. Ф. Замалеев, — даже мо-
литву он рассматривает исключительно со стороны ее бытовой
пользы». «Аще и на кони ездяче не будеть ни с кым орудья
(разговора), аще инех молитв не умеете молвити, а „Господи
помилуй" зовете беспрестани, втайне: та бо есть молитва всех
лепши, нежели мыслити безлепицю ездя»26.
3 Зак. 416
33
Таковое отношение Владимира Мономаха к церковным иерар-
хам, догмам и обрядности исходило из его мировоззрения.
А. Ф. Замалеев констатирует, ihto он «последовательно придер-
живался язычества». Даже «божество у него слитно с природой,,
неотделимо от нее»: «...и узревше солнце, и прославити бога 'с ра-
достью...»27. Эти слова созвучны тем, что (Произнесет в 1175 г.
Ярославна из памятника древнерусской литературы «Слово
о полку Игореве», произведения, пронизанного языческим миро-
ощущением, наполненного языческими божествами. В трагичес-
кой ситуации Ярославна — жена главного героя поэмы князя
Игоря, попавшего в плен к половцам, — обращает свои мольбы
не к христианским заступникам: богоматери, Христу и т. д., а к
языческим божествам: к ветру, водам, наконец, к «светлому и
тресветлому солнцу», которые были объектами поклонения вос-
точных славян издревле.28
Языческое мировосприятие Владимира Мономаха не есть ка-
кой-либо феномен. Древнерусское общество XI—XII вв. остава-
лось по своей сути еще глубоко языческим. Язычество по-преж-
нему было присуще всем социальным слоям: от княжья до об-
щинника-простолюдина.29 И Мономах — отнюдь не исключение.
К началу 90-х гг. XI в. в результате усилий, предпринятых
Всеволодом с целью создания возможности передачи в руки
старшего сына -киевского стола, в его семье была сосредоточена
половина земли Русской: Киев, Чернигов, Переяславль, Смоленск,.
Ростово-Суздальская земля, Новгород. Основные возможные со-
перники Владимира сидели на столах далеких от Киева, либо
находились в изгнании, либо были уничтожены. Отмечается раз-
рыв Всеволода с киевским митрополитом-греком и его сближе-
ние с Киево-Печерским монастырем — представителем и вырази-
телем широких демократических слоев Киева. Однако прибли-
жение к себе «уных»—младшей дружины, которые «стали гра-
бити, людей продавати»30, было наруку политическим противни-
кам Всеволода. Очевидно, создалась мощная антимономаховская
коалиция, поддержанная киевским демосом. Вызов Всеволодом
из Чернигова в Киев Владимира уже ничего не решал. Судя по
тому, что через десять дней после смерти Всеволода при встрече
Святополка, как фиксирует летопись, прошедшая через «канцеля-
рию» Мономаха, «идома протива ему княже с поклоном и при-
шла и с радостию»31, горожане именно его хотели видеть своим
князем. Оценив ситуацию, 40-летний князь увидел, что она дале-
ко не в его пользу, и был вынужден под молчаливым давлением
и противодействием киевлян оставить стол двоюродному брату
Святополку Изяславичу, княжившему до этого в Новгороде и Ту-
рове. Нельзя принять всерьез летописное размышление Монома-
ха: «Аще сяду на столе отца своего, то имам рать с Святополком
взяти...»32. Безусловно, не «рать» страшила опытного и смелого
воина. Дальновидный политик, он уже сейчас делает первые шаги
для склонения общественного мнения в свою пользу.
34
Истинное соотношение сил в подтверждение вышесказанного
показывают дальнейшие события. Первая же встреча Мономаха
со Святополком в мае 1093 г. накануне выступления на половцев
оттеняют нам острые разногласия между ними, а также между
Мономахом и киевлянами и Святополком и первой, оставшейся
от Всеволода, дружиной «смыслених», стоящей на промонахов-
ской позиции.
Встретившись в Выдубицком «святого Михаила» фамильном
монастыре семьи Всеволода, оба князя забывают, что их привело
сюда, и «взяста межи собою распря и которы»33, отнюдь не на
предмет половецкого нашествия. И только после справедливого
крика «смыслених» они временно «уладившася».
Но когда рати приблизились к Стугне, конфликт разгорелся
с новой силой и новыми силами. Упорно и озлобленно выступают
против советов Мономаха «кияне», Владимир же пользуется под-
держкой первой дружины. Споры вспыхивали по малейшему по-
воду.
В результате русские рати вступили в сражение со степняка-
ми разрозненными, обессиленными внутренними разногласиями,
без единого руководства и были наголову разбиты. И хотя Моно-
мах всю жизнь «скорбел об этом единственном своем пораже-
нии, приписывая «неудачную кампанию»34 «непорядкам Свято-
полковым» 35, он не в меньшей степени ответственен за те страда-
ния и мучения людей «роду хрестьянска», которые были взяты
в плен половцами, за спаленные русские города и нивы.
Пробил час и Олега «Гориславича», который вот уже десять
лет сидел в Тмуторокани, но не смел при Всеволоде посягать
на волости Русской земли.35а Теперь, воспользовавшись несогла-
сием князей, бедственным положением народа, он ведет в июле
1094 г. на Русь всю «половечьскую землю», по выражению Моно-
маха.36 Его взор направлен на Чернигов — его «отчину». Он сжи-
гает окрестные поселения, монастыри и подступает к городским
стенам. Восемь дней бьется Мономах с дружиной на земляном
валу и не дает войти ему в Чернигов. Черниговцы, очевидно,
неохотно, не как в 1078 г. оборонялись на стороне Олега, помо-
гают Мономаху отстоять город. В городе сохранились какие-то
силы, сочувствующие Олегу, его сторонники. Поэтому среди за-
щитников города Мономах называет только свою дружину чис-
ленностью не более 100 человек. Из-за нежелания черниговцев за-
щищаться и малочисленности дружины войск Мономах вынужден
«створи мир с Олгом, и иде из града на стол отень Переяслав-
лю».37
Финалом черниговской трагедии Мономаха и торжеством
несчастливца Олега был уход Владимира из Чернигова. «И
выидохом на святаго Бориса день ис Чернигова и ехахом сквозе
полны половечские не в 100 дружине и с детми и с женами.
И облизахуся на нас акы( волци стояще и от перевоза и з горе;
3е
35»
бог и святый Борис не да им мене в користь — невреже ни доидо-
хом Переяславлю».38
На середине жизненного пути Мономаху приходилось начи-
нать все сначала. Неудача не сломила мужественный, закален-
ный трудностями характер. Мономах продолжил борьбу.
3. В борьбе за киевский «злат стол»
Время на переломе двух веков — XI и XII — особенно насы-
щено событиями на Руси, прежде всего в политической жизни,
в междукняжеских отношениях.
Будь то княжеские снемы, вдруг вспыхнувшая междоусобная
война, какая-то закулисная дипломатическая игра, решение во-
проса о походе на половцев, участие в нем — везде непременным
и активным участником показывает нам летопись Мономаха.
Двадцать долгих лет княжения в Переяславле, фактического
изгнания, он ведет борьбу за то, чтобы сесть на стол в Киеве.
Продвижение к этой цели идет с переменным успехом — больше
даже промахов, неудач. Но Киев по-прежнему манит Мономаха.
«Киев был центральным узлом княжеских отношений, — писал
В. О. Ключевский, — туда направлялся княжеский круговорот;
оттуда он нормировался. Удобства жизни в Киеве, фамильные
предания, честь старшинства, названного отчества, церковное зна-
чение этого города делали его заветной мечтой для каждого
князя».1
Мы видели — первый шаг к завоеванию голосов для будущего
приглашения Мономах делает уступая Святополку Киев. Во вре-
мя похода в степь 1093 г. он ожесточенно спорит со Святополком,
но киевлянам не возражает.
Первые 3 года из 18 лет княжения в Переяславле были для
Мономаха, его семьи, дружины самыми трудными — «многы беды
прияхом от рати и от голода», — с горечью вспоминает князь.2
В феврале 1095 г., воспользовавшись тяжелым положением
страшного для них Мономаха, в Переяславль приходят половец-
кие ханы Итларь и Китая, требуя богатых даров, угрожая напа-
дением и разорением. Трезво рассуждая, Мономах склонен при-
нять их мирные предложения. Но неожиданно в Переяславль
являются послы от Святополка и, очевидно, киевлян «на некое
орудие», как лаконично замечает летописец.3 Они требуют рас-
правы с «Итларевой чадью», что означало бы начало новой серии
войн с половцами. Князь осторожно отговаривается, ссылаясь на
данную половцам клятву, послы Святополка настаивают. Моно-
маху приходится уступить. Половецких ханов и их свиту хит-
ростью убивают.3а
После этого князья — первенствует здесь Святополк — пы-
таются опередить нападение половцев контрударом на половец-
кие вежи. Велят идти с ними к Олегу. Он пообещал, но не по-
шел. Поход удачно завершился и без дружины Святославича, но
36
своим обманом он навлек на себя гнев Святополка, что было
крайне невыгодно для Мономаха. Это была первая искра в раз-
горевшемся затем пламени кровавых «котор» князей.
Рассмотренная цепочка событий дает однозначный ответ на
вопрос «кто есть кто» среди Святополка, Мономаха, Олега.
На первом плане — фигура Святополка, вовсе не без ума и опре-
деленных способностей политического деятеля, которого весомо и
значимо поддерживают киевляне. Мономах не более как его
союзник, вынужденный выполнять его волю. Но Владимир, в свою
очередь, ведет интригу против Олега, расценивая его как пре-
пятствие на своем пути. Высокомерный и дерзкий черниговский
князь своими недальновидными отказами обрекает себя на гор-
дое одиночество и политическую изоляцию. Против него уси-
лиями Мономаха складывается коалиция князей.
Мономах расчетливо расставляет свои сети для Олега на се-
веро-востоке. Очевидно, с его «помощью» «иде Давид Святосла-
вич из Новагорода Смолиньску»4, освобождая место сыну Мо-
номаха Мстиславу. В Муром, волость Олега, приходит другой
сын Владимира — Изяслав. «И прияша и муромци, и посадника
я Олгова».5
Только теперь Мономах и Святополк приглашают Олега в
Киев на примирение, а фактически на суд. «Олег же восприим
смысл буй и словеса величава, рече аще: «Несть мне лепо судити
епископу, ли игуменом, ли смердом».6 Чаша терпения была пе-
реполнена. Тонкая игра Владимира достигла цели. Начинается
открытая война против Олега.
Князья изгоняют Олега из Чернигова, затем из Стародуба,
несмотря на отчаянную оборону горожан (осада длилась 33 дня).
Вновь Олег обещает прийти в Киев «поряд положити». Но, опо-
вещенные им, верные его союзники половцы уже угрожают Кие-
ву: сжигают «на Берестовем двор княж», нападают и разоряют
Печерский монастырь, осаждают Переяславль.7 Князья бросаются
защищать свои города, развязывая Олегу руки. Воинственный
Святославич «поим вой»8 у брата Давида в Смоленске, устрем-
ляется, в северо-восточные земли, надеясь в волостях своего отца
восстановить для себя справедливость. В «бране лютой»9 у Му-
рома погибает сын Мономаха Изяслав. Сдаются Олегу муромцы,
потом суздальцы, ростовчане. «И перея (Олег — Ю. К.) всю зем-
лю Муромску и Ростовську, и посажа посадникы по городам, и
дани поча брати».10 Необузданность характера. Олега, его неуме-
ние вовремя остановиться, непонимание хода событий и их по-
следствий вновь сыграли ему плохую службу. Занятый обороной
половцев на юге, Мономах включает в военную игру Мстислава,
который в походе против Олега прикрывается законностью своих
действий. «Иди ис Суждаля Мурому, — говорят его послы Свято-
славичу, а в чюжей волости не сиди».11 «Коловращение» Олега
продолжалось.
37
Только теперь дерзкий князь-скиталец, гонимый отовсюду,
умерил свою .воинственность и честолюбие, соглашаясь на кня-
жеское совещание. Но боясь пленения и заточения в порубе, видя
перед глазами события 1066 г., он требует собраться на террито-
рии Черниговской волости — в Любече.11а
Верно подытожил отношения Мономаха и Олега Б этот пе-
риод И. В. Лашнюков. «В борьбе Олега с Мономахом видна
ожесточенная ненависть сильных соперников... Мономах в борьбе
с Олегом преследовал свои личные цели, прикрывая их общест-
венными интересами... Мономах повел дело так умно, что Олег
остался кругом виноватым. Нарушив права Святославичей, Мо-
номах сумел воспользоваться всеми средствами тогдашней поли-
тики, чтобы обвинить Святославичей, и самому остаться чистым
в глазах современников».12
Оставляя в стороне все прочие последствия решений Любеч-
ского съезда («небывалого конгресса», по М. М. Грушевскому13),
отметим лишь то, что, уступив Чернигов Святославичам, Моно-
мах постарался, чтобы он был отдан не Олегу, принадлежавшему
по праву старшинства, а «неэнергичному, слабому» Давиду, к то-
му же и союзнику Мономаха, а Олег довольствовался Новгород-
Северским и Курском. Это был «самый важный дипломатический
успех» Мономаха.14 Надломленный Олег фактически вышел из
игры, которую вел Мономах.14а Давид Святославич стал с тех пор
«верным последователем Мономаха, участвовавшим во всех его
политических и военных предприятиях».15 Кроме того, имея виды
на будущее, Мономах в княжестве Давида на полпути от Черни-
гова в Киев строит на Десне город Остер.
Одновременно Мономахом был брошен вызов киевскому кня-
зю Святополку, ибо Новгород, давнишняя «отчина» Изяслава,
не был передан ему, а остался у Мономаха. Это имело два по-
следствия, в свою очередь повлекших ряд других.
Во-первых, догадывается М. М. Грушевский, «во время самого
съезда произошла размолвка» между Святополком и Мономахом 1в,
во-вторых, он допускает возможность сближения, но «не агрес-
сивного характера», в свете этого Мономаха с Васильком Тере-
бовльским17, князем, близким по духу Владимиру: предприимчи-
вым, сильным, с далеко идущими планами.
Политические стремления Святополка и Владимира стано-
вятся «совершенно независимыми друг от друга» и в дальнейшем
«часто скрещиваются»18, «известный антагонизм между Владими-
ром и Святополком проходит через события этих (т. е. после
1097 г. —Ю. К.) лет».19
Нет необходимости умалять достоинства киевского князя.
Прав М. М. Грушевский, говоря о несправедливости имеющегося
воззрения «будто Святополк находился постоянно под снисходи-
тельною опекою Мономаха».20 В споре за Киев, за общественное
мнение столкнулись два сильных и умных соперника. Местом
дуэли они выбрали не арену боевых действий — «способ взаимо-
38
истребления»21 был не для них — искусство дипломатического
диалога больше отвечало потребностям их натуры.
События, последовавшие за Любечским съездом, М. М. Гру-
шевский назвал «волынской войной».22 После торжественного кре-
стоцелования князей, Давыдом Игоревичем Волынским и Свято-
полком, заручившимся поддержкой киевлян, был ослеплен Ва-
еилько Теребовльский.
Но тут ход дел приобретает несколько неожиданный оборот
для Святополка. Недавние враги — Олег и Мономах вместе с Да-
видом Святославичем решительно идут на Киев. «Что се зло
створил еси в Русьстей земли, и ввергл еси нож в ны?» — грозно
вопрошают они.23 От неожиданности Святополк пытается бежать.
Но «не даша ему кыяне побегнути».24 Сохраняя лояльность к свое-
му растерявшемуся князю, не нарушая добрых отношений с ним,
горожане берут инициативу в свои руки. Для переговоров они
шлют посольство во главе с мачехой Мономаха и митрополитом
Николой, которое «поведоста молбу кыян»25 Мономаху и Олегу
и Давыду Святославичам. Об удачном результате переговоров
мачеха Мономаха сообщает и «кыянам», которые и сейчас ос-
таются враждебны Владимиру, отвергая его попытки войти в го-
род. Поддержка Святополка киевлянами объясняется тем, что
к 1098 г. он «сумел завоевать симпатии всех слоев Киева, не ис-
ключая тех, с кем, как со сторонниками Мономаха, имел столкно-
вения в первые годы своего правления — с первой дружиной и
с Киево-Печерским монастырем».26
И все-таки программа-минимум Мономахом была решена:
союз Давыда Волынского со Святополком был разрушен, «пос-
ледний был натравлен на своего союзника».27
Вернувшись в Киев после «волынской кампании», Святополк
пытается ликвидировать, вероятно, некрепкий союз Мономаха
с Олегом. И в дальнейшем он находит у Святославичей мощную
поддержку себе против Мономаха.28
В «волынской войне» Владимир находится в тени, перенося
центр тяжести своих действий на съезд в Витичеве (1100 г.)/
Но горячее участие и недвусмысленная активность его в делах
совещания князей: обвинительные выступления против Давыда
Игоревича, имевшие целью косвенное очернение своего главного
врага Святополка29,— не принесли желаемого удовлетворения Мо-
номаху.
Укрепление своих позиций позволило Святополку требовать
возвращения Новгорода. Но новгородские послы, прибывшие в
Киев, очевидно, не без участия Мономаха, очень обидно и жест-
ко ответили Киевскому князю: «Аще ли 2 главе имееть сын твой,
то пошли и; а сего (т. е. сына Мономаха Мстислава, — Ю. К.)
ны дал Всеволод, а вскормили есмы собе князь, а ты еси шел
ют нас».30 «Пря» с ними Светополка разбивалась о их твердость
и непреклонность. Очень важное для Мономаха «status qvo» со-
хранилось, но он оказывается «изолированным среди князей».31
39
Теперь его задачи состоят в том, чтобы создать себе, по удач-
ному определению Б. А. Романова, «хорошую прессу».32
Мы видели, какое активное участие в политической жизни
древнерусского общества конца XI — начала XII вв. принимают
«людьи» различных городов. Их социальный состав очень разно-
роден: от «силных» — городской знати до простолюдинов. К ши-
рокому общественному мнению апеллирует Мономах.
Принимая поучения Мономаха, как его жизненную практику,
мы наблюдаем такую картину. Он советует не забывать убогих,
«но елико могуще по силе кормите», подавать сиротам, оправды-
вать вдов, не давать обижать смерда и даже провожать покойни-
ка. Не лишне и приветствие и доброе слово встреченному чело-
веку.323 «...ходяще путем по своим землям не дайте пакости деяти
отрокам — ни своим, ни чюжим, ни в селах, ни в житях; да не
кляти вас начнут».33 «Куда же пойдете, иде же станете — напой-
те, накормите убога и странна, и боле же чтите гость, откуду же
к вам придеть, или дтрост или добр или сол: аще не можете да-
ром— брашном и питьем: ти бо мимоходячи прославить человека
по всем землям любо добрым любо злым».34
Так создает он себе популярность в широких народных слоях,
передающих о нем добрую славу.
В этот же период Мономах продолжал «искусно привлекать
к себе киевскую общественность наружною преданностью рус-
ским планам Печерской обители».35 Яркое подтверждение этого —
его отношение к главной национальной святыне Руси — культу
Бориса и Глеба. Набожный князь «любовь многу имеяше по свя-
тыима, и много приношение твереаша има», а однажды ночью по-
золотил раки Бориса и Глеба так, что «много приходящем и от
греки от инех земель, и глаголати: «никде же сицея красоты
несть, а и многых святых ракы видели есмы».36
Ладит Мономах, не жертвуя популярностью, и с противной
стороной — новым митрополитом Руси греком Никифором. Когда
его дочь Ефимия Владимировна выходила замуж за католика —
венгерского короля Коломана, Владимир запрашивает митропо-
лита: «како отвржены быша латины от святыя соборния и пра-
воверные церкви?» Ответ главы церковной организации Руси
не помешал осуществить выгодный брак.
И в «Поучении» он не забывает упомянуть о священнослужи-
телях. «Епископы и попы и игумены... с любовью взимайте от них
благословенье и не устранейтеся от них и по сим любите и
набдите...».37
Таким образом, «и церковные влияния были неплохо исполь-
зованы им на пути к Киевскому великому княжению».38
Но основная ставка была сделана чутким .к общественному
мнению Мономахом на необходимость борьбы с половцами. Даже
если согласиться с мнением А. Е. Пресякова, что «во главе об-
щих действий против половцев стоит Святополк при деятельном
участии Мономаха»39, то надо признать инициативу за Монома-
40
хом в рождении новых элементов военных действий против по-
ловцев.
Во-первых, он настаивает на осуществлении походов ранней
весной (ранее — летом — осенью), трезво рассчитывая на потерю
быстроты половецких коней после зимнего отощания.40
Убежденный в своей правоте, он также убежден, что его пой-
мут и смерды, из-за походов оторванные от своей пашни. Когда
в 1103 г. на совет у Долобского озера собрались князья и их дру-
жины, разгорелся спор. «И почаша думати и глаголати дружина
Святополча, яко «Негодно ныне весне ити, хочем погубите смерды
и ролью их». И рече Володимер: «Дивно ми, дружино, оже ло-
шадий жалуете, ею же кто ореть; а сего чему не промыслите,
оже то начнете орати смерд, и приехав половчин ударить и стре-
лою, а лошадь его поиметь, а в село его ехав иметь жену его
и дети его, и все его именье? То лошади жаль, а самого не жаль
ли?» И же могоша отвешати дружина Святополча. И рече Свя-
тополк: «Се яз готов уже».40а Политика Мономахова «смердолю-
бия» — это точный расчет на будущее, дальновидность результа-
тов походов, отсутствие боязни колебания общественного мнения
не в его пользу и одновременно факт, показывающий на отсут-
ствие пропасти (Между князьями и народом.
Активно преследуя свои личные интересы, как князя погра-
ничной со степняками волости, он одновременно является вместе
с другими князьями защитником всей Русской земли, выступая,
во-вторых, и инициатором тактики активной обороны против опу-
стошительных набегов половцев — оборонительные походы рус-
ских принимают теперь наступательный характер.
Борьба с половцами имела важное значение для Мономаха и
в междукняжеских отношениях. Отодвинутый на второй план сою-
зом Святополка и Олега, теперь он вновь «приобрел видную
роль», «занял очень авторитетное положение среди князей», одно-
временно стяжав славу «доброго страдальца за Русскую землю».41
Блистательным апофеозом — походом русских князей на кыпча-
ков— стал их глубокий (рейд в половецкую степь в 1111г.—
своеобразный крестовый поход. «Могущество половцев было не-
сомненно сломлено».42
16 апреля 1113 г. умер Святополк Изяславич. Наиболее кон-
центрированно изображает весь ход последующих событий автор
«Сказания о Борисе и Глебе». После смерти киевского князя
«многу мятежю и крамоле бывши в людьх о молве не мале; — и
тогда совокупившеся вси людие, паче же больший и нарочитии
мужи, шедше причьтом всех людии и моляху Володимера да
вшед, уставить крамолу, сущюю в людьх. И вшед, утоли мятеж
и голку в людьх, и прея княжение всея Русьскы земля».43
Пространнее повествует об этих событиях Ипатьевская ле-
топись. Тогда «свет (совет) створиша Кияне, послаша к Володи-
меру, глаголюще, поиди княже на стол отен и деден». Мономах,
преследуя свои цели, первоначально отказался: «се слышав Во-
41
лодимер, плакася велми, и не поиде, жаля си по брате». В ответ
на это киевляне «разъграбишд двор Путятин тысячьского, идоша
на Жиды и разграбиша я, и послашася паки Кияне к Володиме-
ру, глаголюще поиде, княже, Киеву, аще ли не пои'деши, то веси
яко много зло уздвигнеться, то ти не Путятин двор, ни соцьких,
но и Жиды грабити и паки ти поидуть на ятровь твою и на боя-
ры, и на манастыре разъграбять. Се же слышав Володимер,
поиде в Киев».44 «Грабеж» был, как и в 1068 г., проявлением
традиций архаического общества, хотя в недовольстве деятель-
ностью евреев-ростовщиков видны протесты против закабаления
свободных людей.45 Обратим внимание и на то, что Мономах из-
бирается вечевым решением. «Свет створиша Кияне» — по летопи-
си; «съвкупивъшеся вси людие» — согласно автору «Сказания».
«На фоне событий 1113 г. киевская община выступает как само-
довлеющая организация, обладающая суверенитетом, способная
определить, кому княжить в Киеве, вопреки счетам Рюриковичей
о старшинстве», — резюмировали эти коллизии И. Я. Фроянов и
А. Ю. Дворниченко.46
4. Княжение в Киеве
Среди историков, занимавшихся данным вопросом, бытует
мнение, что время княжения в Киеве Владимира Мономаха было
спокойно: не было опустошительных набегов степи, не было слож-
ностей в дипломатических отношениях, не было социальных
взрывов, в княжеской среде было затишье. Об этом как будто
говорит и «скромность» летописного рассказа и скудость вообще
сведений о Мономахе в этот период.
Однако анализ привлекаемых источников показывает, что
12 лет. княжения Владимира Мономаха в Киеве насыщены как
никогда острейшей политической борьбой, полны социального и
политического драматизма и напряжения.
Еще у ворот Киева, на Берестове, Владимир сзывает свою
дружину и представителей других князей для принятия устава
«о резе». Этот устав и другие законоположения, принятые позд-
нее, регламентировали и облегчали положение должников в го-
роде и деревне, а также вводили новшества в другие проявления
жизни общества. Этим была продолжена компромиссная полити-
ка Мономаха, что было естественно для этапа социального и по-
литического развития Руси, когда князья «властвовали во имя
интересов знати... Но вместе с тем они правили и во благо на-
рода».1
С вокняжением Мономаха в Киеве отнюдь не затихают внут-
ренние политические страсти. Показателем этого являются преж-
де всего зафиксированные «Сказанием о Борисе и Глебе» колли-
зии взаимоотношений Мономаха и Святославичей в 1115 г., факт
завуалированной критики действий великого князя, вспышки не-
довольств отдельных князей.
42
В 1115 г. Владимир уступает Святославичам, требовавшим пе-
реноса мощей Бориса и Глеба в построенную ими еще в 1111г.
новую каменную церковь в Вышгороде.
В эти майские дни центром внимания в Киеве становятся Свя-
тославичи. После освящения храма «обедаша у Ольга и пиша, и
бысть учреждение велико, и накормиша убогыя и старанныя пб
3 дьни».2 Владимира явно не устраивала роль статиста. Он по-
старался восстановить «свою славу пламенного поклонника» и
почитателя национального культа «святых страстотерпцев».3 Пыш-
ному пиру у Олега он противопоставляет дарение своих богатств,
«повеле метате людьм кунами же, и скорою, и паволоки»4 при
церемонии перенесения гробов. Затем провоцирует спор. «Распри
же бывши между Володимером и Давыдом, и Ольгом, — повест-
вует текст Ипатьевской летописи, — Володимеру бо хотящю я
поставити среде церкви и терем серебрен поставити над нима,
а Давыд и Олег хотяшета поставити е в комару, идеже отець
мои назнаменал».5 «Любопытно упорство обеих сторон», — заме-
чает по этому поводу А. С. Орлов6. Пришлось вмешаться в спор
митрополиту и епископам, предложившим бросить жребий. Как
видим, вражда двух соперников не угасла даже в старости.
Вроде незначительный «спор не носил случайного характера,
а являлся разногласием большого принципиального политическо-
го значения»: «права на старейшинство в Русской земле связы-
вались с покровительством, оказываемым той или иной княже-
ской линии со стороны» «заступников земли Русьстей» Бориса и
Глеба».7 Упорное сопротивление обеих сторон свидетельствует и
о большом политическом значении культа первых русских свя-
тых, приобретшем широкие национальные масштабы.8
Митрополит Никифор в «Послании» к Мономаху начинает,
в соответствии с требованиями византийского этикета, издалека,
отмечая множество достоинств князя, льстя его самолюбию. Тем
неожиданнее звучит обвинительная против Мономаха речь.
«О сем испытай, княже мои, от том помысли: о изгнанных от те-
бе, о осуженных от тебя наказания ради, о презрених; вспомя-
ни о всех, кто на кого изрекл, и кто кого оклеветал и сам судии
разсуди таковые».9
Кто эти изгнанные, осужденные, презренные, оклеветанные?
Очевидно, это многочисленные политические противники Монома-
ха, сидящие в порубах и погребах, скитающиеся на чужбине.
Можно назвать киевского тысяцкого при Святополке Путяту, ве-
роятно, приверженца Святославичей, смещенного .Мономахом, на-
сильно выведенного из Минска — своей вотчины — в Киев Глеба
Всеславича, вскоре «благополучно» умершего при дворе киевско-
го князя, безымянных новгородских бояр, заточенных в Киеве.
О других оппозиционерах у нас нет сведений, но намек киевского
митрополита (хотя им же и опровергаемый) на приход к нему
делегации лиц, недовольных Мономахом, свидетельствует, что круг
репрессированных противников, возможно, достаточно широк.
43
Как в свое время Всеволод, так теперь и Мономах встречает
отчаянное сопротивление своей политике младших князей.
В 1116 г. старый князь идет во главе большого войска «с сынми
своими и с Давыдом Святославичем, и Олговичи»10 в каратель-
ный поход против Глеба Всеславича. Вновь льется кровь, берутся
«на щит» города Полоцкой земли. Пришедший в ужас от много-
численности войска противника, минский князь выходит из осаж-
денного Смоленска, «поклонися Володимеру», обещая «во всем
послушати» его. Честолюбие старого князя было удовлетворено.
Уверенный в своих силах, он только ограничивается наказом
Глеба «о всем»и, и даже оставляет ему Минск. Но тот продол-
жал досаждать Мономаху, «противу Володимеру глаголюще, уко-
ряя и»12, поэтому Мономах посчитал лучше оградить себя от
непокорного князя «приведе Кыеву»13, «где он в заточении пре-
ставился».14
В 1117 г. Мономах переводит из Новгорода поближе к Кие-
ву— в Белгород старшего сына Мстислава, недвусмысленно да-
вая понять, кого он желает видеть в Киеве после своей смерти.
Уловив эти замыслы Владимира, Ярослав Святополчич выразил
какое-то недовольство. Это было поводом для начала «второй во-
лынской войны».
Вновь под свои знамена собирает князь — ветеран всех кня-
зей. Огромная рать осаждает 60 дней Владимир-Волынский. При-
нужденного покориться, Мономах заставляет Ярослава бить ему
челом и жестко приказывает «к собе приходити: «Когда тя по-
зову».15
Видя недостаточность военных сил в борьбе против Монома-
ха, Ярослав Святополчич прибегает к испытанному средству:
ищет помощи у венгров, поляков, чехов. Кроме того, он наносит
личное оскорбление Мономаху, отсылая к нему свою жену, внуч-
ку Мономаха, дочь Мстислава, очевидно, в знак полного разрыва
с его домом.
Владимир, направляя сына Андрея с половцами в 1120 г. на
поляков, стремится предотвратить -малыми силами назревавшие
крупные военные действия. Вылазка Ярослава с поляками в
1221 г. с целью отобрать город Червен у мономаховского посад-
ника Фомы Ратиборовича, закончилась для него неудачно. Тогда
через год, собрав «множество вой», он «обступиша город Воло-
димер».16 Горожане же «отступиша от него» и теперь поддержали
Андрея, сидевшего у них на княжении. Пока разгордившийся
Ярослав гарцевал у стен города, угрожая владимирцам и Андрею,
его выследили два ляха, «ловешета его» и «пободоста и оскепом»,
после чего он «умьчаша еле жива суща, и на ночь умре».17 Едва
ли два загадочных поляка не являются наемными убийцами, по-
досланными Мономахом.18 Логика вещей досказывает то, что
недописано, да и не могло быть написано летописцами Монома-
ховой «школы».
44
Назревают недовольства политикой Мономаха в Новгороде.
В 1118 г. «приведе Володимер с Мстиславом вся бояры новгород-
ский Киева, и заводи я к честьному хресту».19 Согласно В. Н. Та-
тищеву, он берет обязательство с новгородцев «кроме его отро-
дия на княжение не принимать и дань по уставу Ярославлю пла-
тить старейшему наследнику его, хотя б он сам в Новегороде
не был».20 Инициатором же новгородского погрома, своих против-
ников, он «у себя остави», а потом «и затоци е вся».21
Неровные отношения существуют у Мономаха с героями со-
бытий почти 30-летней давности — Ростиславичами: Володарем и
Васильком. В 1117 г. они в союзе с Мономахом идут на Яросла-
ва, а в 1123 г. уже в составе «разномастной» армии осаждают
город, где княжит Андрей Владимирович. Очевидно, их шатанья
объясняются их неустойчивым положением и слабостью их во-
лости, они — на стороне сильного в данный момент. В конце кон-
цов они униженно обращаются к Мономаху «с молбою и с дары
послаша послы» к нему.22
Робко, но тревожат князя и половцы. По своей традиции при-
шли они после смерти Святополка, но бежали, увидев силу вой-
ска Владимира. Для профилактики новых набегов Мономах орга-
низовал поход на Дон. Ярополк Владимирович и Всеволод Давы-
дович взяли три половецких города: Сугров, Шарукан, Балин.
При следующем походе в 1120 г. за Дон на половцев Ярополка
юн уже их там не находит. Другие степные кочевники: торки, бе-
рендеи сами идут на Русь служить Владимиру.
Оттеснение половцев в глубь степей позволило Мономаху вме-
шаться во внутренние д^ла Византии и возобновить активную по-
литику Руси на Дунае, прерванную полтора столетия назад. Он
помогает сначала своему зятю Леону-царевичу отвоевать у импе-
ратора несколько дунайских городов, а после его насильственной
смерти посылает на дунайский театр военных действий своего
воеводу Ивана Войтишича, который «посажа посадники по Ду-
наю».23 Попытка закрепиться окончилась неудачей, не помогло и
подкрепление во главе с Вячеславом Владимировичем и Фомой
Ратиборовичем. Русские дружины «не воспевше ничто же, воро-
тишася».24
Более успешно происходит освоение русскими территорий на
северо-западе и северо-востоке. В 1116 г. Мстислав вместе с нов-
городцами и псковичами «ходи на чудь»25, взял множество тузем-
ных погостов и увел много пленников. В 1120 г. другой сын Мо-
номаха Юрий побеждает полки волжских болгар, также «взя
полон мног».26
Во время своего княжения Владимир обеспечил себе мощную
военную поддержку. В его ратях, сражающихся то против его
племянников — младших князей, то против кыпчаков, выступаю-
щих на Дунай, идущих походами на восток, север, запад, мы ви-
дим народное ополчение — древнерусских «воев», дружины мно-
гих князей, отряды половцев, печенегов, беловежцев, торков.
45
Его компромиссная политика и личные доблести отзываются
большой поддержкой народных масс не только в Киеве, но и во
многих городах Русской земли. Этим и можно объяснить его
устойчивое положение в Киеве и популярность в будущем его
потомков.
К концу жизни Мономаха лишь в Чернигове и Галиче не были
представители его семьи. Три четверти русской земли находились
под его контролем: Новгород, Белгород, Переяславль, Смоленск,
Суздаль, Владимир-Волынский, Полоцкая волость была под его
жесткой опекой.
Его величие, сочетающееся со своеобразным «опрощением»,
доносит до нас голос современника Мономаха. «И вемы, яко же
инем на обеде светло готовиши, и бываешы всем всяческая, да
всех приобрящеши, и законные и беззаконные, величества ради
княжьского, и сам оубо слоужиши и стражеши руками своима, и
доходит подавание твое даже и до комаров, твориши же то кня-
жениа ради и власти... тако оугаждаем сящим под тобою... и тем
поистине угажаеши и покаряеши а».27
Импонирует многим князь и тем, что даже в старости «боле
на земле спит и дому бегает, и светлое ношение порт отгонит, и
по лесам ходе сиротину носит одежду», и только «по нужи»
«в властительскую ризу облачиться».28
Мономах — даже став киевским князем — не становится еди-
нодержцем: для этого не было еще социальных условий. Совре-
менный исследователь в этой связи говорит «об образце спартан-
ского князя-воина» как «типе княжеского идеала» на Руси XII в.
Никифором неоднократно подчеркивается и «личное участие кня-
зя в отправлении правосудия», что было присуще древнерусским
князьям и не практиковалось, к примеру, византийскими «васи-
левсами».28*
Щедрость Мономаха, а отсюда его популярность, объясняется
скопленными им большими богатствами — «скотница твоя...
нескудна есть и неистощима, раздаваема и неоскудьема...»29,—
говорит митрополит Никифор, обращаясь к князю. Однако в этом
необходимо видеть и проявления демократических традиций в
древнерусском обществе, о чем нам приходилось говорить выше.
Его тщеславию и самолюбию льстила и известность его за
пределами Руси, чему он и сам способствовал. Вероятно, к его
княжению в Киеве относится дарение западноевропейским мона-
хам из Регенсбурга драгоценных мехов на сто фунтов серебра..
На вырученные от продажи деньги была окончена постройка мо-
настыря св. Иакова и Гертруды, одного из замечательнейших па-
мятников средневекового искусства.30
На Руси именно «при Владимире Мономахе народные формы
архитектуры, — свидетельствует академик Д. С. Лихачев, — заяв-
ляют о себе в строительстве».31 В Новгороде были построены
Николо-Дворищенский собор (1113), собор Антониева монастыря
(1116), одна из жемчужин древнерусского зодчества Георгиев-
46
ская церковь в Юрьевом монастыре (1119), на реке Альте в
1117 г. была заложена церковь Бориса и Глеба. При Мономахе
были сооружены каменные церкви в Переяславле (1098) и Смо-
ленске (1101).
Мономах выступает и как градостроитель, основатель новых
городов. Им был заложен Владимир-на-Клязьме, городок Остер
на Десне, по согласованию с ним Мстислав расширяет Новгород,
начинает каменное строительство в Ладоге.
При Мономахе были возобновлены или вновь поставлены ряд
укреплений на пограничных с половцами реках Суле и Удае: Ро-
мен, Песочен, Кснятин, Лубен, Горошин, Прилук, Переволок. Лю-
бопытна и заметка летописи под 1115 г.: «Того же лета устрой
(Мономах — Ю. К.) мост черес Днепр».32
Таким образом, диапазон строительных интересов князя до-
статочно широк: градостроитель, зачинатель отдельных городских
построек, фортификатор, мостостроитель.
Как мы знаем, князь не был чужд и книжному делу, нередко-
брался за перо сам.
Своими добродетелями Мономах по смерти вызвал целый по-
ток похвальных панегириков. Наиболее проникновенно звучит
надгробное слово Ипатьевской летописи «Преставися благовер-
ный князь, христолюбивый и великый князь всея Руси, Володи-
мер Мономах, иже просвети Рускую землю акы солнце луча
пущая, его же слух произиде по всем странам, наипаче же бе
страшен поганым, братолюбец, и нищелюбец, и добрый страдалец
за Рускую землю».33 Поэтому при его захоронении в усыпальнице
древнерусских князей — Софии Киевской «святители же жаляще
си плакахуся по святом и добром князи, весь народ и вси людие
по нем плакахуся, яко же дети по отцю или по матери».34
ос ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС ОС
ИСТОРИЯ и МОНОМАХ
*
1. Источники
Летописи. Самое важное для историка при изучении летопи-
си— зримо представлять за непрерывной ниткой строк, за хру-
стом древних страниц живые черты людей того времени, о |КО-
тором ведется неторопливый летописный рассказ. И ученые узнают
не только о героях, упомянутых на ветхих страницах памятника,
но и о людях, которые присутствуют незримо, за строками; более
того, «отслаивая» тексты, сопоставляя одни тексты с другими,
открывают историю написания летописи, историю того, при каких
обстоятельствах над ней склонился летописец.
Как свидетельствует большинство историков, летописание на-
ходилось под жесткой княжеской опекой. Образованный полиглот
Всеволод Ярославич первым осознает «значение летописи в острой
политической борьбе».1 «Благодаря этому вниманию к летописа-
нию вся история Руси после Ярослава — это прежде всего исто-
рия Всеволода», — говорит современный исследователь.2
Ущербность разрыва с Киево-Печерским монастырем, где по
1113 г. велось летописание, испытал провинциал — на великое
княжение в Киев он пришел из Турова — Святополк Изяславович.
После примирения с монастырем он «начинает поддерживать пе-
черское летописание» для того, чтобы летопись «служила бы в
первую очередь его целям».3 И к 1113 г. в Печерском монастыре
появляется новый памятник древнерусского летописания — «По-
весть временных лет». Ее автором стал монах Киево-Печерского
монастыря Нестор.
Естественно, что после вокняжения в Киеве Мономаха, двад-
цать лет боровшегося со Святополком за «злат стол», он изымает
ведение летописи из Печерского монастыря и передает его в ро-
довой Михайловский Выдубицкий монастырь. В 1116 г. там игу-
меном этого монастыря Сильвестром был переписан текст Несто-
ра.4 Как считает М. X. Алешковский, механическая переписка
не удовлетворила Мономаха, и в 1119 г. первоначальный текст
Нестора подвергается переработке Василием, «поклонником Мо-
номаха» и близким человеком его сына Мстислава.5 По заказу
Мономаха новый редактор делает вставки, пропуски, перемеще-
ния текстов, словом все для искоренения «даже упоминаний
о промахах его политики», все «для оправдания тех внешне- и
внутриполитических задач, которые в разное время вставали пе-
48
ред ним в борьбе за великокняжеский престол».6 Около 1123 г.
Сильвестр, уже епископ Переяславля, кладет редакцию 1119 г.
в основу местной летописи, но доводит события только до 1110 г.
и умирает.
«Повесть временных лет» явилась своеобразным введением
к ряду местных летописей: киевской, переяславской, новгород-
ской, северо-восточной и других. В дошедшей до нас Лаврентьев-
ской летописи представлен переяславский вариант Сильвестра,
Ипатьевской летописи — текст Василия 1119 г. и т. д.
Таким образом, история написания летописи порождает проб-
лему «Мономах и летопись», неразрешенность которой дает нам
почву для предположений, догадок, гипотез. Несколько сужая
эту свободу мысли, направляют в более достоверное русло собы-
тий, и в то же время поставляя новые варианты из жизни Мо-
номаха, некоторые другие источники.
«Поучение» Владимира Мономаха. Молодой монах Лаврентий,
составляя в 1377 г. летописный свод, переписал в него под 1096 г.
ряд сочинений Владимира Мономаха, озаглавленных как «Поуче-
ние». Ни в одной другой летописи, дошедшей до нас, его нет.
Пергаменный Лаврентьевский список рисковал сгореть в москов-
ском пожаре 1812 г., но не сгорел случайно, взятый накануне из
библиотеки Н. М. Карамзиным.
Впервые произведения Мономаха были напечатаны в 1793 г.
в Санкт-Петербурге анонимно под заглавием «Духовная великого
князя Владимира Всеволодовича Мономаха детям своим, назван-
ная в Летописи Суздальской Поученье». Издателем уникального
произведения — он же его и обнаружил — был граф А. И. Мусин-
Пушкин, известный собиратель древних летописей, записок и
монет.
«Поучение» Владимира Мономаха — неистощимый кладезь до-
гадок и споров ученых: историков и литературоведов.621 В самом
деле: случайно или неслучайно оно помещено в Лаврентьевской
летописи, разрывая текст, под 1096 г., и, вообще, прерывает ли
оно текст или органически с ним связано? Неизвестны координа-
ты написания. Когда было «Поучение» написано? Мнения ученых
колеблются от времени малолетства детей Мономаха, нуждаю-
щихся в отцовских наставлениях7, до времени его «маститой ста-
рости».8 Отсюда очень смутно представляется и место написания
произведения. Хотя, например, Н. В. Шляков утверждает с мик-
роскопической точностью — «Поучение» написано под сильным
влиянием богослужения первой недели поста 8—10 февраля
1106 г. в погосте Волга недалеко от Ростова.9
Из скольких произведений состоит «Поучение» и что написа-
но рукой Мономаха, а что, например, Андреем Боголюбским? Но-
вейшие исследователи, вооружившись методами текстологического
анализа, приходят к выводу, что заключительная часть «Поуче-
ния»— молитва, принадлежит не Мономаху, а его внуку — Андрею
Боголюбскому.10 Само же «Поучение» распадается на ряд частей: 4
4 Зак. 416
49
собственно «Поучение», автобиография Владимира Всеволодови-
ча, его письма Олегу Святославовичу. С какими целями писались
произведения Мономахом — еще вопрос. Только ли с дидактиче-
скими, а -может примешивалась и политика, как думает Б. А. Ры-
баков.11
Для нас же сейчас важен тот факт, признаваемый всеми уче-
ными,— оригинальные произведения написаны самим Мономахом.
Следовательно, яркие картины занятий князя, его окружения, да,
пожалуй, и некоторые черты жизни Древней Руси принадлежат
человеку именно этого описанного им времени. А какой источник
может быть более ценен для историка?
«Сказание о святых мучениках Борисе и Глебе». Культ брать-
ев Бориса и Глеба, убитых их братом Святополком Окаянным,
в междоусобной борьбе в начале XI в., усиленно проводился древ-
нерусскими церковниками, боровшимися против византийского
влияния, и поддерживался князьями. С середины XI в., после их
канонизации, появляется ряд житийных произведений, посвящен-
ных им. «Сказание», начало которого писалось либо в 1071 —
72 гг., либо в начале XII в., а было дополнено позже включением
сообщений о позднейших событиях12, рассказывает нам об отно-
шении князей к этому культу. Кульминацией его проявления было
перенесение «святых страстотерпцев» в 1115 г. князьями и еписко-
пами в новый храм.
Примечательно то, что «княжеская цензура» Мономаха не кос-
нулась этого произведения. Поэтому мы можем проследить остро-
ту политических событий, касающихся Мономаха, сведения о ко-
торых очень приближены к действительности.
Послание митрополита Никифора Мономаху. Грек Никифор
принял митрополичью кафедру Киева в декабре 1104 г. Далеко
не сразу между ним и Мономахом установились связи. Вероятно,
Мономах первым был вынужден искать расположения высшего
церковного сановника Руси. Он запрашивает у митрополита- как
надо относиться к католикам-христианам? Ответом клирика было
первое Послание Мономаху — «Об отступлении латинян от пра-
вославной церкви». Второе, интересующее нас Послание, пред-
ставляет собой, за внешней интимностью обращения и дружелю-
бием, констатацию факта политической борьбы во время княже-
ния Мономаха в Киеве, критику действий великого князя.13 Этими
сведениями и неофициальностью своего происхождения оно сбли-
жается со Сказанием о Борисе и Глебе.
Другие источники. Источником, раскрывающим во многом по-
литическую физиономию Владимира Мономаха, является Про-
странная Русская Правда, а именно та ее часть, которая озаглав-
лена как «Устав Володимера Всеволодовича Манамаха». Ряд его
статей дают возможность проследить характер его мероприятий,
в том числе касающихся социально-политической жизни.
Оригинальные сведения о нем содержит Киевский Патерик —
произведение, создававшееся в годы его княжения в Киево-Пе-
50
черском монастыре, где наряду с житиями подвижников церков-
ной обители описывается отношение к ним людей «светского
общества», в первую очередь русских князей.
Наконец, в выдающемся памятнике культуры Древней Руси —
«Слове о полку Игореве», в части исторического обзора событий,
предшествовавших походу Игоря Новгород-Северского, неодно-
кратно упоминается «старый Владимир» — Мономах.
2. Историки о Мономахе
Имя древнерусского князя Владимира Всеволодовича Моно-
маха чрезвычайно популярно в исторической литературе о Киев-
ском периоде Руси. Ему посвящено немало страниц средневековой
летописной литературы, в исторических сочинениях Нового вре-
мени дворянских и буржуазных авторов, а также в монографиче-
ских исследованиях и популярных изданиях советских историков.
Послушаем, каким представляют Мономаха летописцы и исто-
рики разных эпох и поколений.
В истерзанной нашествием татаро-монгольских орд Русской
земле патриот-летописец напоминает соотечественникам о князе
Владимире Мономахе, о том времени, когда его именем «половци
дети своя полошаху в колыбели. А литва болота на свет не вы-
никываху. А угры твердяху каменые городы железными вороты,
абы на них великыи Володимир тамо не взъехал. А немцы радо-
вахуся, далече будучи за синим морем. Буртаси, черемиси, веда
и мордва бортьничаху и на князя великого Володимира. И кюр
Мануил цесарегородский опас имея, коне и великыи дары посы-
лаше к нему, абы под ним великые князь Володимер Цесаря
города не взял».1
В конце XV в. на Руси зарождается самодержавие. Русские
цари озабочены идеологическим обоснованием своей власти.
В «Сказаний о князьях Владимирских» Владимир Мономах на-
зывается первым российским монархом. Его наделяет царскими
регалиями сам «благочестивый» император Константин Мономах,
а среди них и царский венец, известный нам как «шапка Моно-
маха». «И с того времени князь великий Владимир Всеволодович
наречеся Манамах, царь великие Русия. ...Оттоле и доныне тем
царским венцем венчаются великие князи Владимирстии..., егда
поставятся на великое княжение Российское».2
Так, в средневековье была продолжена легенда о Мономахе,
рожденная его почитателями еще при его жизни.
Один из крупнейших представителей отечественной историо-
графии В. Н. Татищев, первым попытавшийся научно — в рамках
своего времени — осветить всю древнюю историю России, харак-
теризует Мономаха следующим образом: «украшенный доброде-
тельным нравом, прославленный в победах, котораго славу всюду
распространилась. Был страшен и любим у всех окрестных и под-
властных его. Он не был горд, ниже возносился в своих благопо-
4*
51
лучиях, но паче славу и честь за вся победы выдавал богу, на
него единого надеялся, и за то ему бог престол мимо старейших
покорил. Он весьма во всем был милостив и счедр даянием,
в правосудии законы хранил, и хотя винных наказывал, но более
со уменьшением и просчением».3
Еще более, чем В. Н. Татищев, следует летописной традиции
Н. М. Карамзин, освещая деятельность Мономаха в своей «Исто-
рии Государства Российского».
Охотно обращаются к личности Владимира Мономаха истори-
ки середины XIX — начала XX вв.
С. М. Соловьев в многотомном труде «История России с древ-
нейших времен», рассматривая общие явления русской действи-
тельности, уделяет Мономаху особое внимание, предлагая чита-
телю образ князя, во многом отличный от предшествующих трак-
товок. Он первым из историков дает оригинальную, «от себя»
характеристику Мономаха, но на широком фоне жизни тогдаш-
него общества «Мономах, — пишет ученый, — вовсе не принадле-
жит к тем историческим деятелям, которые смотрят вперед, раз-
рушают старое, удовлетворяют новым потребностям общества:
это было лицо с характером чисто охранительным. Мономах
не возвышался над понятиями своего века, не шел наперекор им,
не хотел изменить существующий порядок вещей, но личными
доблестями, строгим исполнением обязанностей прикрывал недо-
статки существующего порядка, делал его не только сносным для
народа, но даже способным удовлетворять его общественным по-
требностям».4 В другом месте историк отмечает, что с «отвагой,
удалью, ненасытной жаждой деятельности в Мономахе соеди-
нялся здравый смысл, сметливость, уменье смотреть на следствие
дела, извлекать пользу».5
По мнению Н. И. Костомарова, вокруг имени Владимира Мо-
номаха «вращаются почти все важные события русской истории
во второй половине XI и в первой четверти XII века».6 Это «князь
деятельный, сильный волею, выдававшийся здравым умом посре-
ди своей братии, князей русских».7 Он «может по справедливости
называться представителем своего времени».8
Новый подход к оценке деятельности Мономаха ощущается в
очерке о нем интересного историка второй половины XIX в.
И. В. Лашнюкова. Он, следуя своему критическому методу изу-
чения русской истории, за «героической стороной» дел князя на-
ходит поступки, ранее не отмечавшиеся или не «замечавшиеся»
учеными. Для достижения своей политической цели — «стать в
центре государственной жизни Руси его времени — им исполь-
зуется различный арсенал средств».9
Для П. Голубовского вся история конца XI — начала XII вв.—
соперничество двух личностей: Олега Святославовича и Влади-
мира Всеволодовича Мономаха, «выдающихся своими способно-
стями, энергией и развитием».10 Олег был незаслуженно отвергнут
историей, а «почитание личности Мономаха произошло путем
52
взгляда на историю, как на собрание исторических фактов»,
не связанных между собой, считает историк.11 Он отрицает поло-
жительное значение для Руси глубоких степных походов на по-
ловцев, усматривая в них поиски личной выгоды Мономаха, «са-
мого хитрого и расторопного из князей своего семейства».12
М. Грушевскому знаменитый русский князь виделся таким?
«он обладал ясным, практическим умом, отличался необычной
энергией и деятельностью, замечательным тактом; нельзя запо-
дозрить неискренность его набожности, его любви к Русской зем-
ле; несомненно он не был злым лукавым человеком, но в то же’
время собственная выгода неизменно фигурирует в его деятель-
ности и обуславливает его поступки».13
Выбирая личность для определения «высшего типа психологи-
ческого развития, достигнутого эпохой» Древней Руси, личность
«типическую для своего времени» и обладающую «выдающимися
природными свойствами, достаточно притом развитыми всей сум-
мой образовательных и социальных явлений, в то время существо-
вавших», Н. Н. Рожков останавливается на Владимире Монома-
хе.14 Принимая некоторые традиционно-отмечаемые черты лично-
сти Мономаха для своей характеристики, он замечает, что «преж-
де всего Владимир был очень чуток к общественному мнению»,
неравнодушен к славе и власти, считает, что Мономах «воевал
в своей жизни не столько для защиты родины от внешних врагов,
сколько в интересах личных и династических».15
Своеобразно смотрится фигура Мономаха, преломляясь через
призму взгляда М. Д. Приселкова. Ряд данных, полагает он, «ри-
суют перед нами фигуру князя, проникнутого религиозностью и
церковностью, нищелюбца, гостеприимна, выдержанного в еде
и питье князя неутолимого в трудах и походах. Но к этой харак-
теристике личнссти Мономаха, — продолжает исследователь,
странно, на наш современный взгляд, идут тонкие ходы его поли-
тики, не всегда честных и прямых путей в достижениях, иногда
прямого вероломства, как бы их не старались иначе осветить или
просто затемнить летописцы. ...Но в этой раздвоенности на наш
взгляд личности Мономаха была живая ему действительность,
правда, не русского происхождения: перед нами портрет, или,
вернее, копия с обычного типа византийского изделия».16
В советское время галерея мнений о Мономахе пополнилась
мнениями А. С. Орлова, Б. А. Романова, И. У. Будовница,
Б. Д. Грекова, Д. С. Лихачева, И. И. Смирнова, Б. А. Рыбакова
и других. Статьи, затрагивающие те или иные стороны жизни и
деятельности древнерусского князя, были написаны М. И. Алек-
сеевым 17, Н. Н. Ворониным18, В. А. Кучкиным19, В. Л. Яниным20
и другими.
В 1946 г. увидело свет монографическое исследование о Вла-
димире Мономахе, написанное академиком А. С. Орловым.21
В нем собран и обобщен весь для этого времени материал о Мо-
номахе: прямые и косвенные упоминания о нем в источниках и
53
историографические данные; многие страницы книги посвящены
уникальному литературному произведению Древней Руси — Моно-
махову «Поучению». Цель работы — освободить образ этого кня-
зя «от скупого схематизма средневековой книжности и растолко-
вать применительно к новым текущим историко-социальным пред-
ставлениям».22 Собственные воззрения автора «незыблемо осно-
вываются на признании его (Мономаха — Ю. К.) заслуг перед
Родиной».23
Б. А. Романов, скрупулезно разбирая некоторые черты поли-
тической физиономии Мономаха, резюмирует, что этот князь —
«кровный сын своего времени»24, «он весь в эпохе феодальной
раздробленности». «Печать... добросовестной умеренности и акку-
ратности как гарантия политической мудрости и хладнокровия
лежит на всем облике этого одинаково удачливого князя-труже-
ника и литературно удавшегося самому себе писателя».25
В главе «Очерков истории СССР», посвященной Владимиру
Мономаху и его княжению в Киеве, Б. Д. Греков кратко харак-
теризует как личность и как политического деятеля Древней
Руси. «Владимир Всеволодович Мономах, по своему времени че-
ловек высокообразованный и деятельный, энергичный защитник
целостности древнерусского государства...».26
«Заслуга и величие Владимира Мономаха в том, — продол-
жает мысль Б. Д. Грекова другой советский историк И. У Будов-
ниц, — что он ясно понимал политическую обстановку своего вре-
мени и сумел сочетать интересы всей Руси с интересами своей
вотчины...»; это «правитель компромиссного склада, всегда стре-
мившийся сглаживать острые углы социальных отношений...».27
Резко против взгляда на Мономаха как на «смердолюбца» или
даже сторонника компромиссов выступает И. И. Смирнов. Он
считает его проводником политики «больших и нарочитых мужей»
Киева. «Живые черты личности» князя «надо искать не в рас-
суждениях на морально-политические темы, которыми в парал-
лель с библейскими мотивами псалтыри столь богато «Поучение»
Владимира Мономаха,— справедливо наставляет историк,— а там,
где речь идет о реальных фактах из жизни Мономаха, о реаль-
ных событиях его времени».28
Для Д. С. Лихачева Мономах, прежде всего, один «из созда-
телей... идеологии, обосновывающей и оправдывающей совершив-
шееся и совершающееся дробление Руси между отдельными кня-
жествами и вместе с тем безуспешно стремящейся устранить пу-
тем моральной проповеди последствия этого дробления».29
«Единым в двух лицах» выглядит Мономах у Б. А. Рыбакова.
Он и «отважный и мудрый человек, посвятивший всю свою жизнь
большой патриотической задаче — обороне русских городов и сел,
жизни простых смердов, их пашен, гумен, скотины»,30 но он был
«иногда и жесток», «несомненно честолюбив и не гнушался ника-
кими средствами для достижения высшей власти..., он был лице-
мерен и умел демагогически представить свои поступки в выгод-
54
ном свете как современникам, так и потомкам»31. Крайне выра-
зительно и крайне противоречиво.
Выдвигая тезис «о большой общественной значимости» князя
в Древней Руси, И. Я. Фроянов утверждает, что «наиболее толко-
вые и дельные князья пользовались на Руси особой любовью и
уважением. К числу таких любимцев принадлежал Владимир Мо-
номах, стяжавший делами своими добрую славу в памяти на-
родной»32.
Современный украинский исследователь П. П. Толочко харак-
теризует князя следующим образом: «Владимир Мономах был
опытнейшим государственным деятелем Руси последней четверти
XI — первой четверти XII в.». Особенно в этой связи историк от-
мечает киевский период, считая, что именно «на киевском столе
в полной мере проявился его незаурядный талант крупного го-
сударственного деятеля»33.
Близко к этому взгляду и мнение автора научно-художествен-
ного издания «Владимир Мономах» А. Н. Сахарова. В итоговой
главе «Наследие Владимира Мономаха» он пишет: «В эти годы
(киевского княжения. — Ю. К.) Мономах достиг вершины могу-
щества и славы». «Теперь ежегодно, ежемесячно, ежедневно при-
носили плоды те огромные усилия, тот великий труд, которые
вложил Мономах в борьбе за единство Руси, против своевольных,
себялюбивых князей, обуздывая распри, которы, смиряя соб-
ственную гордыню ради дальних больших целей, ради победы
над своим главным врагом — половцами»34.
Свое — оригинальное в контексте общей идеи русской исто-
рии— видение деятельности Мономаха предлагает Л. Н. Гумилев
в книге «Древняя Русь и Великая степь».35
Наконец, лаконичные сведения о Владимире Мономахе сооб-
щают авторы новейших справочных изданий: Д. Де Фро «Рюри-
ковичи. Биографические очерки» и Ю. Ф. Козлов «От князя Рю-
рика до императора Николая II»36.
Как видим, недостатка в мнениях о личности Владимира Мо-
номаха и его месте в структуре древнерусского общества нет.
Историки, выступившие в то или иное время с оценкой деятель-
ности Мономаха и его характеристикой, создали своеобразную
историографическую традицию, требующую дать характеристику
этого видного деятеля Киевской Руси в общем, обзорном плане.
Иногда над ними довлел сильный агиографический штамп
средних веков, часто оценка деятельности Мономаха зависела от
политических симпатий историка, часто портрет Владимира завер-
шал серию их рассуждений по интересующему их вопросу и по-
этому находился в прямой зависимости от их ‘взглядов на дан-
ный вопрос.
Однако в любом случае неправомерно вести разговор о Вла-
димире Мономахе как о князе, стоящем вне досягаемости на фо-
не «имен и имен» его современников. Летописание, попавшее под
мощный пресс «политической канцелярии» Мономаха и его при-
55
верженцев, выделило его жизнь и его дела и дало выгодный исто-
рический плюс.
На самом деле, вчитываясь в «Повесть временных лет» и дру-
гие источники, иногда между строк замечаешь не менее сильное
воздействие на политическую жизнь Древней Руси других князей,
современников Мономаха, и отнюдь не в черном цвете, как это
представляют нам писатели древнего Киева.
Приведем два примера. Самый большой упрек в адрес Олега
Святославича — в том, что он водил на Русь «поганых». Но, как
мы уже отмечали, первым, указавшим им этот путь, был Моно-
мах, который и в дальнейшем не реже других князей делал им
подобного рода предложения.
Качество, определяющее негативное отношение летописца к
Святополку Изяславичу — страсть к обогащению. Но Мономах
тоже скопил огромные богатства грабежом городов, хитростью и
хозяйской рачительностью.
Ему — князю неутомимому и деятельному — достойно противо-
стоит Василько Теребовльский, который «отличался необыкновен-
но предприимчивым духом».37
И все же, что, какие черты личности и деятельности отличают
Владимира Всеволодовича Мономаха от его современников —
русских князей?
Мономах прежде всего прирожденный политик, но внявший и
прекрасно усвоивший уроки, данные ему отцом, тоже незауряд-
ным политиком. Зерна отцовских уроков ложились на благодат-
ную от природы почву. Участие Мономаха еще в молодости во
внутридинастических, внутрирусских и международных делах дало
возможность приобрести необходимый опыт.
Живя во время, когда выбор на княжение зависел в большой
мере от воли народных масс, когда у общества существовало
«исконное воззрение на князя, как на мирского человека, первого
чиновника общины, которого последняя может во всякое время
переменить»38,— он чутко улавливал своенравные повороты об-
щественного мнения. Если другие князья часто вели разговор
с позиции силы, или напролом, действовали близоруко, неосто-
рожно и неосмотрительно, иногда с презрением и пренебреже-
нием, то Мономах ставил во главу угла политику компромисса.
Умение великолепно ориентироваться в создавшейся ситуации
служило точнейшим компасом в запутанных политических делах.
Его неравнодушие к славе и власти, что характерно для мно-
гих незаурядных личностей, не было простой прихотью. Талант
политика базировался на умении убеждать и выжидать, хладно-
кровии, необычайной целеустремленности, твердости, смелости.
Этому человеку были присущи энергичность, неприхотливость и
громадная работоспособность, которая видна по его перечню «пу-
тей» и «ловов». Он провел всю жизнь в дороге, буквально «иско-
лесив» всю Русь, побывав во многих городах и весях.
56
Мономах отличался ясным и практическим умом, хотя нельзя
отказать ему в чувствительности, в тонком, с некоторой долей ли-
ризма, душевном складе, судя по некоторым строкам «Поучения»
и его письму к Олегу.
Вся совокупность сказанного выше и определяет место и зна-
чение Владимира Мономаха как политического, государственного
и военного деятеля того периода русской истории, который тра-
диционно называется Киевской Русью.
СЛОВАРЬ ДРЕВНЕРУССКИХ ТЕРМИНОВ
Бель — шкурка белки, служившая податной и обменной единицей.
Варяги — древнерусское название жителей Скандинавии.
Вежа — жилье кочевых народов.
Вятичи — восточнославянский племенной союз, населявший междуречье Оки и
Волги.
Гривна — денежная и весовая единица, слиток серебра, золота.
Дань—подать, собиравшаяся победителями с покоренных племен и земель;
Детинец — кремль.
Древляне — восточнославянский союз племен, территориально соседствовавший
с землями полян.
Закомара («комара»)—полукруглая по форме кровля церкви, укладываемая
непосредственно на своды.
Котора — междоусобица, спор, ссора.
Куна — мех куницы, денежная единица, составлявшая четверть гривны.
Ляхи — древнее название поляков.
Митрополит — высшая церковная должность в Киевской Руси.
Орать — пахать.
Орудье — дело.
Отрок — младший дружинник, домашний слуга князя.
Паволока — тонкая (шелковая) ткань.
Плинфа — кирпич, применявшийся в Древней Руси.
Поруб—место заточения.
Пригород — город, политически зависимый от главного города земли — волости.
Рака — гробница в христианском храме.
Резы — ростовщические проценты.
Ролья — нива, пашня.
Ряд — договор.
Скора — меха.
Скотница — казна.
Смерды — крестьяне-общинники в Древней Руси.
Снем — совещание, съезд князей.
Стол — княжеский престол.
Тивун — управляющий княжеским хозяйством, судья.
Чадь — люди, дружинники.
Челядь — древнерусские рабы иноземного происхождения.
ПРИМЕЧАНИЯ
ЯРОСЛАВИЧИ
1.	Повесть временных лет (далее — ПВЛ). Ч. 1. М. Л., 1950. С. ПО—111.
2.	ПВЛ. С. 112.
3.	Мавродина Р. М. Киевская Русь и кочевники (печенеги, торки, половцы).
Л., 1983; Плетнева С. А. Половцы. М., 1990.
4.	ПВЛ. С. 112.
5.	О древнерусских князьях см.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки со-
циально-политической истории. Л., 1980. С. 8—63.
6.	Фроянов И. Я. Вече в Киеве 1068—1069 гг.//Из истории феодальной Рос-
сии. Л., 1978. С. 44—45.
7.	Полное собрание русских летописей. Т. 1. М.; Л., 1962. Стб. 377—378.
8.	Прокопий из Кесарии. Война с готами. М. 1950. С. 297.
9.	ПВЛ. С. 16.
10.	ПВЛ. С. 40.
11.	ПВЛ. С. 87—88.
12.	Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л. 1950.
С. 174—175.
13.	Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города — государства Древней Руси.
Л., 1988. С. 63 и др.
14.	Андреев В. Ф. Северный страж Руси. Очерки истории средневекового Нов-
города. Л., 1989. С. 89.
15.	Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-экономической истории.
Л., 1974. С. 55—59.
16.	ПВЛ. С. 12—13.
17.	Толочко П. П. Древний Киев. Киев, 1983.
18.	ПВЛ. С. 111 — 112.
19.	ПВЛ. С. 85—86.
20.	Русские достопамятности. Ч. 1. М., 1815. С. 69—70.
21.	ПВЛ. С. 108—109.
22.	ПВЛ. С. 116—117.
23.	Фроянов И. Я. Вече в Киеве... С. 45.
24.	ПВЛ. С. 121.
25.	Правда Русская. Т. 1. Тексты. М.; Л., 1940. С. 104.
26.	ПВЛ. С. 132—133.
27.	ПВЛ. С. 133—134.
28.	ПВЛ. С. 142.
МОНОМАХ
1. Первые пути
1. ПВЛ. М.; Л., 1950. Т. 1. С. 108.
Й Янин В. Л., Литаврин Г Г. Новые материалы о происхождении Владими-
ра Мономаха. — В кн.: Историко-археологический сборник. М.,	1962.
С. 216—217.
3.	Цит. по: Янин В. Л., Литаврин Г. Г. Указ. соч. С. 218.
58
4.	«Удивительно, — замечает С, М. Соловьев, — как все эти князья беспре-
станно нарушали свои клятвы и все еще надеялись на них». См.: Со-
ловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 1. М., 1961. С. 702.
5.	Протопопов С. Поучение Владимира Мономаха. — ЖМНП. 1874, № 2.
С. 251; Былинин В. К., Демин А. С. и др. Древнерусская литература: Изо-
бражение общества. М., 1991. С. 91—92.
6.	ПВЛ. С. 158.
7.	Там	же.
8.	Там	же.
9.	Там	же.	С.	114.
10.	Там	же.	С.	159.
11.	Там	же.
ТЯ Кучкин В. А. «Поучение» Владимира Мономаха и русско-польско-немецкие
отношения в 60—70-х гг. XI века//Советское славяноведение. 1971, № 2.
С. 24.
13.	ПВЛ. С. 116.
14.	ПВЛ. С. 116.
15.	Там	же.
16.	Там	же.	С.	131.
17	Там	же.	С.	159.
18.	Там	же.	С.	121.
JL2. Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. М., 1938. Т. 1. С. 158.
]2ц Грушевский М. История Киевской земли от смерти Ярослава до конца
XIV столетия. Киев, 1891. С. 134.
21.	ПВЛ. С. 122.
22.	Кучкин В. А. Указ. соч. С. 27.
S Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1963. Т. 2. С. 48, примечание.
. См.: Гадло А. В. Тмутороканские этюды. V Олег Святославович//Вестник
Ленингр. ун-та. Серия 2. История, языкознание, литературоведение. Вып. 2.
1991. С. 3.
24.	Кучкин В. А. Указ. соч. С. 30.
См.: Алексеев М. И. Англосаксонская параллель к «Поучению» Владимира
Мономаха//ТОДРЛ. Т. 2. М.; Л., 1935. С. 51.
26.	ПВЛ. С. 159.
27	Грушевский М. Указ. соч. С. 87. — См. также: Толочко П. П. Древняя
Pvcb. Киев, 1987. С. 91.
28.	ПВЛ. С. 159.
29.	Там же. С. 132.
30.	Там же.
31.	Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях. 1888. Т. 1. С. 241.
32.	ПВЛ. С. 132.
32а. Гадло А. В. Указ. соч. С. 4.
33.	ПВЛ. С. 159.
33а. Гадло А. В. Указ. соч. С. 4.
34.	ПВЛ. С. 132.
35.	Там	же.
36.	Там	же.	С.	159.
37.	Там	же.	С.	133.
38.	Там	же.
39.	Там	же.
40.	«Слово о полку Игореве». М., 1968. С. 10.
41.	ПВЛ. С. 133.
41а. Гадло А. В. Указ. соч. С. 5.
42.	Рыбаков Б. А. Первые века русской истории. М., 1964. С. 125.
43.	Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 308—309;
Гадло А. В. Указ. соч. С. 5—6, 7.
2.	Чернигов
1.	ПВЛ. С. 135.
2.	О положении в Тмуторокани см.: Гадло А. В. Указ. соч. С.’6.
59
3.	Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Рус»
X—XII вв. СПб., 1913.
JL Рыбаков Б. А. Первые века... С. 128.
КМ Лашнюков И. В. Владимир Мономах и его время//Лашнюков И./В. По-
собие к изучению русской истории критическим методом. Киев, 1874.
Вып II. С. 10.
6.	Рыбаков Б. А. Первые века... С. 128.
7.	Лашнюков И. В. Указ. соч. С. 10; Толочко П. П. Древияя Русь. С. 93—94_
8. ПВЛ. С. 160.
9.	Рыбаков Б. А. Первые века... С. 127.
10.	ПВЛ. С. 135.
11.	ПВЛ. С. 159—160.
12.	Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия..
Киев, 1881. С. 89.
13.	Голубинский Е. Е. История русской церкви. М., 1904. Т. 1, 2-я пол. С. 376.
14.	ПВЛ. С. 136.
15.	Там же. С. 160.
16.	Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 137.
И?? Арциховский А. В. Миниатюры Кенигсбергской летописи. Л. 1932. С. 16—17.
17Г Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. М. 1965. С. 127.
18®. ПВЛ. С. 162.
19.	Романов Б. А. Указ. соч. С. 124.
20.	ПВЛ. С. 141.
21.	Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 66.
22.	ПВЛ. С. 141.
23.	Чичуров И. С. Политическая идеология средневековья: Византия и Русь^
М., 1990. С. 148, 149.
23®. Пропп В. Я. Русский героический эпос. М., 1958. С. 74; Русский герои-
ческий эпос. Т. 1. М. 1958.
24.	ПСРЛ. Т. 1, С. 129.
25.	Золотухина Н. М. Развитие русской средневековой политико-правовой мыс-
ли. М., 1985. С. 22; Замалеев А. Ф. Философская мысль в средневековой
Руси. Л., 1987. С. 125, 127.
26.	ПВЛ. Ч. 1. С. 163; Замалеев А. Ф. Указ. соч. С. 128'
27.	ПВЛ. Ч. 1. С. 158; Замалеев А. Ф. Указ. соч. С. 129—130.
|2Я Кривошеев Ю. В. Религия восточных славян накануне крещения Руси.
Л., 1988.
29.	Фроянов И. Я. Начало христианства на Руси//Курбатов Г Л., Фро-
лов Э. Д., Фроянов И. Я. Христианство: Античность. Византия. Русь. Л.,
1988; Кривошеев Ю. В. Указ. соч. Дворниченко А. Ю. Древнерусское
общество и церковь. Л. 1988.
30.	ПВЛ. С. 14Я
31.	Там же. С. 143.
32.	Там же.
33.	Там же.
34.	-Приселков М. Д. Указ. соч. С. 190.
35.	Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 137.
35®. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 309—311; Гадло А. В.
Указ. соч. С. 8—11.
36.	ПВЛ. С. 160.
37.	Там же.
38.	Там же.
3.	В борьбе за киевский «злат стол»
1.	Ключевский В. О. Курс русской истории. М., 1938. Т. 1. С. 199.
2.	ПВЛ. С. 160.
3.	Там же. С. 148.
3®. См. также: Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 317—313.
60
4.	ПВЛ. С. 150.
5.	Там же.
6.	Там же.
7.	Там же. С. 152.
8.	Там же. С. 153.
9.	Там же.
10.	Там же.
11.	Там же. С. 169.
11а. См.: Понырко А. В. Эпистолярное наследие Древней Руси XI—XIII вв.
Исследования, тексты, переводы. СПб, 1992. С. 41—48.
12.	Лашнюков И. В. Указ. соч. С. 17—18.
13.	Грушевский М. Указ. соч. С. 109.
и Будовниц И. У. Владимир Мономах и его военная доктрина//Историче-
ские записки. Т. 22. М., 1947. С. 77.
14а. Апологию Олега предпринимает Л. Н. Гумилев: Гумилев Л. Н. Древняя
Русь и Великая степь. С. 317—321.
15.	Будовниц И. У. Указ. соч. С. 77.
16.	Грушевский М. Указ. соч. С. 109.
17.	Там же. С. 111.
18.	Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Руси. Очерки по истории X—
XII столетий. СПб., 1909. С. 56.
19.	Там же. С. 59.
20.	Грушевский М. Указ. соч. С. 113.
21.	Романов Б. А. Указ. соч. С. 129.
22.	Грушевский М. Указ. соч. С. 114.
23.	ПВЛ. С. 174.
24.	Там же.
25.	Там же. С. 175.
26.	Приселков М. Д. Указ. соч. С. 298.
27.	Грушевский М. Указ. соч. С. ИЗ.
28.	Приселков М. Д. Указ. соч. С. 291.
29.	Рыбаков Б. А. Первые века... С. 135.
30.	ПВЛ. С. 182.
31.	Пресняков А. Е. Княжое право... С. 59.
32.	Романов Б. А. Указ. соч. С. 128.
32а. ПВЛ. С. 180.
33.	Там же.
34.	Там же.
35.	Приселков М. Д. Указ. соч. С. 309.
36.	Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Приготовил к пе-
чати Д. Н. Абрамович. Пг., 1916. С. 63.
37.	ПВЛ. С. 185.
38.	Романов Б. А. Указ. соч. С. 135.
39.	Пресняков А. Е. Лекции... С. 160.
40.	Будовниц И. У. Указ. соч. С. 89.
40я. ПВЛ. Ч. 1. С. 385—386; Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь.
С. 319.
41.	Грушевский М. Указ. соч. С. 118.
42.	История Русской литературы. М., 1941. Т. 1. С. 9.
43.	Жития святых мучеников... С. 64.-
44.	ПСРЛ. Т. 2. СПб. С. 275—276.
45.	Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси.
Л., 1988. С. 50—60; Гумилев Л. Н. От Руси до России. СПб., 1992. С. 74—
78. — У В. Н. Татищева есть известие, что иудейская община Киева хоте-
ла видеть на Киевском столе Олега. (Татищев В. Н. Указ. соч. С. 129;
Гадло А. В. Указ. соч. С. И—12).
46.	Фроянов И. Я-, Дворниченко А. Ю. Указ. соч. С. 60.
61
4.	Княжение в Киеве
1.	Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории.
Л., 1980. С. 44.
2.	ПВЛ. С. 199.
3.	Приселков М. Д. Указ. соч. С. 329.
4.	Жития... С. 65.
5.	ПВЛ. С. 200.
6.	Орлов А. С. Владимир Мономах. М.; Л., 1946.
7.	Черепнин Л. В. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие
ей летописные своды. — Исторические записки, 1948. Т. 25. С. 309. — По-
дробно о формировании культа Бориса и Глеба см.: Федотов Г. Святые
Древней Руси. М., 1990. С. 40—51; Хорошев А. С. Политическая история
русской канонизации (XI—XVI вв.). М., 1986. С. 13—36.
Е/ Рыбаков Б. А. Славянский весенний праздник // Новое в советской архео-
логии. М., 1965; Фроянов И. Я. Начало христианства на Руси. С. 303—304.
9.	Русские достопамятности. М., 1815. С. 72.
10.	ПВЛ. С. 200.
11.	Там же. С. 200—211.
12.	Там же. С. 200.
13.	Полное собрание русских летописей. СПб., 1843. Т. 2. С. 8.
14.	Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 2.
15.	ПВЛ. С. 202.
16.	ПСРЛ. Т. 2. С. 9.
17.	Там же.
18.	Приселков М. Д. Указ. соч. С. 327.
19.	Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950,,
с. 21.
20.	Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 2.
21.	Новгородская летопись... С. 21. — Современную версию этих событий см.:
Фроянов И. Я. Мятежный Новгород. СПб., 1992. С. 186—190.
22.	ПСРЛ. Т. 2. С. 9.
23.	ПВЛ. С. 201.
24.	Там же.
25.	Там же.
26.	ПСРЛ. Т. 2. С. 8.
27.	Русские достопамятности. С. 69.
28.	Там же. С. 68.
28а. Чичуров И. С. Указ. соч. С. 142—145, 148.
29.	Русские достопамятности. С. 70.
30.	Алексеев М. П. Указ. соч. С. 57.
31.	Лихачев Д. С. Национальное самосознание Древней Руси. М.; Л., 1947.
С. 55.
32.	ПВЛ. С. 200.
33.	ПСРЛ. Т. 2. «С. 10.
34.	Там же.
ИСТОРИЯ И МОНОМАХ
1.	Источники
1.	Алешковский М. X. «Повесть временных лет». М., 1971. С. 61.
2.	Там же.
3.	Там же. С. 102.
4.	Там же. С. 52.
5.	Там же. С. 49.
6.	Там же. С. 77.
6а. Чичуров И. С. Идеология средневековья: Византия и Русь. М., 1990.
С. 146, 147.
62
7.	Алексеев М. И. Англосаксонская параллель к «Поучению» Владимира Мо-
номаха//ТОДРЛ. Т. 2. М., Л., 1935. С. 128.
8.	Карамзин Н. М. История Государства Российского. СПб., 1892. Т. 2.
С. 231.
9.	Шляков Н. В. О поучении Владимира Мономаха//ЖМНП, 1990, № 5.
_ С. 12.
101	Матьесен Р. Текстологические замечания о произведениях Владимира Мо-
номаха//ТОДРЛ. Л., 1971. Т. 26. С. 6.
И. Рыбаков Б. А. Первые века русской истории. М., 1964. С. 155; Лиха-
чев Д. С. Великое наследие. М., 1980. С. 157—158.
12/ По предположению Н. Н. Воронина, автором сказания является Лазарь,
епископ переяславский, ранее бывший клириком Вышгородской церкви.
Написано это по следам событий — в 1115 г. — Об этом см.: Воронин Н. Н>
О времени включения в летопись сочинений Владимира Мономаха // Исто-
рико-археологический сборник. М., 1962.
13.	Смирнов И. И. Указ. соч. С. 245. — О Посланиях митрополита Никифора
Мономаху см.: Чичуров И. С. Указ. соч. С. 140—146.
2.	Историки о Мономахе
1.	«Изборник». Сборник произведений литературы Древней Руси. М., 1969.
С. 326.
2.	Цит. по кн.: Орлов А. С. Владимир Мономах. М.; Л., 1946. С. 46.
3.	Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1963. Т. 2. С. 137.
4.	Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М. 1961. Т. 1.
С. 372.
5.	Там же. С. 373.
6.	Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях. 1888. Т. 1. С. 36.
7.	Там же.
8.	Там же.
9.	Лашнюков И. В. Владимир Мономах и его время. — Пособие к изучению
русской истории критическим методом. Киев, 1874, вып. II. С. 35.
10.	Голубовский П. История Северной земли до половины XIV столетия. Киев-,
1881. С. 80.
11.	Там же. С. 81.
12.	Там же. С. 86.
13.	Грушевский М. История Киевской земли от смерти Ярослава до конца
XIV столетия. Киев, 1891. С. 134.
14.	Рожков Н. Н. Обзор русской истории с социологической точки зрения.
СПб., 1903. Ч. 1. С. 160.
15.	Там же.
16.	Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской
Руси X—XII вв. СПб., 1913. С. 331.
17.	Алексеев М. И. Указ. соч.
18.	Воронин Н. Н. Указ. соч.
19.	Кучкин В. А. «Поучение» Владимира Мономаха и русско-польско-немецкие
отношения в 60—70 гг. XI века. — Советское славяноведение, 1971, № 2.
20.	Янин В. Л., Литаврин Г Г Новые материалы о происхождении Влади-
мира Мономаха//Историко-археологический сборник М., 1962.
21.	Орлов А. С. Владимир Мономах. М.; Л., 1946.
22.	Там же. С. 3.
23.	Там же.
24.	Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. М., 1965. С. 135.
25.	Там же. С. 128.
26.	Очерки истории СССР. Период феодализма IX—XII вв. М., 1953. Ч. 1.
С. 190.
27.	Будовниц И. У. Владимир Мономах и его военная доктрина. — Историче-
ские записки. М., 1947. Т. 22. С. 68.
28.	Смирнов И. И. Очерки социально-экономических отношений Руси XII—
XIII вв. М., 1963. С. 239.
63
29.	Лихачев Д. С. Великое наследие. М., 1975.-С. 118.
30.	Рыбаков Б. А. Обзор общих явлений истории IX — середины XII века.—
Вопросы истории. 1962, № 4. С. 45.
31.	Рыбаков Б. А. Первые века русской истории. М., 1964. С. 143.
32.	Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории.
Л., 1980. С. 42—43.
33.	Толочко П. П. Древняя Русь. Киев, 1987. С. 101, 102.
34.	Сахаров А. Н. Владимир Мономах. М., 1989. С. 365, 366.
35.	Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 327—330.
36.	Фро Де Д. Рюриковичи. Биографические очерки. Б. м., 1992; Козлов Ю. Ф.
От князя Рюрика до императора Николая II. Саранск, 1992.
37.	Соловьев С. М. Указ. соч. С. 383.
38.	Грушевский М. Указ. соч. С. 317.
СОДЕРЖАНИЕ
Ярославичи
Мономах
1.	Первые «пути»
2.	Чернигов
3.	В борьбе за киевский «злат стол»
4.	Княжение в Киеве
История и Мономах
1. Источники
2. Историки о Мономахе
Словарь древнерусских терминов
Примечания
4
23
23
30
30
42
48
4 <8
51
57
58
ювкривошеев
ппя .

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
1993