Текст
ШАХМАТНОЕ
ИСКУССТВО
А. Карпов
В ДАЛЕКОМ
БАГИО
7А9.1
К26
Художник Н. И. Шевцов
/у 60904-102 n М—105(03)81 zz~01 Vo\ © тдатедьства^ \o ft h 1 /«5 // // Советская Россия», 1981 С.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Еще до начала матча за мировое шахматное первенство я по-
думывал о книге, посвященной этому соревнованию Вообще в по-
следнее время во мне проснулся интерес к подобного рода деятель-
ности, результатом чего стали сборники детально прокомменти-
рованных мною избранных партий, а также книга, написанная в со-
авторстве с профессиональным литератором Александром Рошалем
и вышедшая во многих странах под разными названиями в полном
или сокращенном видах И вот теперь, имея опыт, я уже зара-
нее обдумываю план и как бы общую направленность будущего
вероятного описания, стараюсь запомнить характерные и кажущие-
ся мне любопытными детали, а порой и веду целенаправленные
записи
Самым трудным представляется мне соблюдение верной пропор
ции между описанием собственно шахмат и, с другой стороны, обри
совкой ситуации и обстановки, в которой происходит состязание,
введением читателя в курс разного рода околошахматных взаимо-
отношений, пояснением психологического подтекста и т. д и т. п
Сознаю, что отнюдь не все читатели хорошо играют в шахматы и
способны без доски воспроизвести картину всего происходившего
в партии лишь по моему словесному описанию. Это вообще дело
спорное и малоблагодарное А потому я старался свести к миниму
му пересказ шахматных ходов, оставляя только то, что необходимо
для понимания самого процесса борьбы
Другая трудность была специфической именно для данного со-
ревнования, ибо по целому ряду причин — характера соперника,
враждебного отношения его самого и его окружения к моей стране,
моим спутникам и ко мне лично — приходилось часто обращаться
к вопросам, уже одно воспоминание о которых становится неприят-
ным
И последнее, с чем столкнулся автор заметок, автор, действую-
щий непосредственно на сцене, постоянно занятый подготовкой к
этим действиям, лишенный возможности отвлекаться от решения
основной задачи (победы за шахматной доской),— это определен-
3
ная ограниченность информированности. Я понимал, что читателя,
помимо моих личных ощущений, моего взгляда на все происходя-
щее в матче, будет интересовать многое из случившегося вокруг.
Вот это-то «вокруг» и помогли мне теперь воссоздать мои товари-
щи, и в этом отношении я прежде всего хочу выразить признатель-
ность пресс-атташе советской делегации на матче в Багио Александ-
ру Рошалю, журналисту, с которым давно и регулярно сотрудничаю
Он знал о готовящемся выходе в свет этих заметок и подготовил для
меня некоторые справочные и другие материалы, оказывал чисто
профессиональную помощь Благодарен я и остальным моим товари-
щам (и в частности В. Батуринскому, предоставившему ряд инте-
ресных документов и рассказавшему о заседаниях жюри матча). Вот
с этим чувством благодарности ко всем им, ко многим симпатизиро-
вавшим мне любителям шахмат я и выношу на читательский суд
предлагаемые заметки о матче за мировое первенство.
Глава I. ПЕРЕД ВЫХОДОМ НА СЦЕНУ
КАК МЫ ПОПАЛИ В БАГИО
Процедура выбора страны для матча за мировое пер-
венство довольно традиционна: сначала национальные
шахматные федерации предлагают ФИДЕ свои услуги
(гарантируя при этом определенные условия проведения
соревнования), а затем участники поединка выбирают
наиболее устраивающую их страну.
На сей раз имелось семь заявок: Франция, Швейца-
рия, Италия, Австрия, Голландия, ФРГ, Филиппины —
шесть стран Западной Европы и одна азиатская. Сразу
очевидно стало, что четыре (названные здесь последни-
ми) федерации имеют наилучшие шансы заполучить
право на проведение матча — не только из-за большей
величины призового фонда, но и по всей сумме условий,
какие гарантируются участникам состязаний и сопро-
вождающим их лицам. Гарантии эти давались прави-
тельствами, а также мэриями городов, претендовавших
на проведение матча.
Президент Международной шахматной федерации
доктор Макс Эйве вскрыл конверты, присланные из пе-
речисленных стран, огласил условия и направил нам с
Корчным для выбора. У нас было достаточно времени,
чтобы детально ознакомиться с предложениями и даже
лично посетить предполагаемые места будущего сраже-
ния. Я — и, насколько мне известно, мой противник то-
же — попросил доверенных лиц съездить в наиболее за-
интересовавшие страны и как следует изучить игровые
помещения, отели, окрестности — словом, все, что назы-
вается местными условиями.
Итак: Грац (Австрия), Багио (Филиппины), Тилбург
(Голландия) и Гамбург (ФРГ).
Еще заранее я настроился на игру в Гамбурге по це-
лому ряду причин, чуть ли не важнейшей из которых бы-
ло наличие прямого воздушного сообщения между этим
городом и моим Ленинградом. Всего два часа самоле-
5
том, и можно провести любой тайм-аут дома, увидеть
родные лица, по-настоящему отдохнуть’ Убедившись,
что природный климат меня полностью здесь устраива-
ет, я принялся за создание и климата морального.
В 1977 году играл, и, кстати, весьма успешно, на откры-
том чемпионате Федеративной Республики Германии в
Бад-Лаутерберге Выступал с сеансами одновременной
игры и встречался с любителями шахмат по телевиде-
нию Передача эта регулярно появлялась в эфире в те-
чение восьми месяцев и пользовалась немалой популяр-
ностью у телезрителей К тому же я выпустил в запад-
ногерманском издательстве одну книгу своих избранных
партий и еще одну — уже упоминавшуюся, в соавтор-
стве с А. Рошалем — биографическую (двумя издания-
ми). Проведя, таким образом, целый ряд достаточно
крупных мероприятий в ФРГ, убедившись в их успехе
и резко возросшей моей личной популярности в этой
стране, я со спокойной совестью уверенно поставил Гам-
бург на первое место в своей заявке
Но надо же было называть и еще какую-нибудь стра-
ну Иначе соперник, имея в списке, скажем, три канди-
датуры, получит (в случае, разумеется, полного несов-
падения наших взглядов) определенное моральное пре-
имущество — он, мол, согласен и на то, и на другое, и
на третье, а этот упрямый Карпов ни в какую не желает
идти навстречу. В принципе я не возражал против Гол-
ландии, куда меня очень звали сотрудники нашего по-
сольства, и в первую очередь посол СССР в Нидерлан-
дах А И. Романов, большой ценитель шахмат, всегда
симпатизировавший мне. Однако широким кругам на-
ших любителей шахмат было бы непросто объяснить,
почему Карпов согласился играть в стране, где в свое
время как раз и остался Корчной (хотя к этому момен-
ту тот уже успел перессориться со многими и в Голлан-
дии и уехал оттуда).
Словом, после долгих колебаний я на второе место
вслед за ФРГ в своем списке не поставил ничего В те-
леграмме, направленной в ФИДЕ, говорилось: «Явное
предпочтение Гамбургу. Резервный город — Багио» Мы
были убеждены, что Филиппины Корчной ни в коем слу-
чае не назовет. Я прикинул, что все-таки, имея две кан-
дидатуры, получу возможность настаивать на матче в
Гамбурге.
6
До нашей встречи Корчной, по обыкновению, сделал
много заявлений. Часть из них касалась и выбора мес-
та для предстоящего матча. Так, сразу после выигрыша
финального поединка у Бориса Спасского мой будущий
соперник заявил, будто его вообще не интересует, где
состоится матч за мировое первенство, и он, дескать,
предоставит решать это Карпову, то есть мне одному.
Потом, снова побывав в Голландии, он пообещал отдать
предпочтение Тилбургу, в Австрии—Грацу, в ФРГ —
Гамбургу. Однако, быстро убедившись, что шахматные
болельщики в ФРГ разделятся по крайней мере попо-
лам, Корчной зачеркнул эту кандидатуру сначала, надо
полагать, в мыслях, а затем и на бумаге. А ведь он-то
поначалу наивно полагал, что, изменив Советскому Сою-
зу, везде на Западе будет принят с распростертыми
объятиями, как любимый и теперь единственный герой.
Дабы хоть как-нибудь оправдаться перед обманутой им
Шахматной федерацией Западной Германии, Корчной
вдруг объявил, что среди организаторов матча в ФРГ
имеются агенты... КГБ.
Как же в окончательном виде выглядела заявка мо-
его противника? На первом месте — австрийский город
Грац. А чтобы придать побольше веса своему фавориту,
Корчной поставил Тилбург (Голландия) лишь на третье
место. В отличие от меня претендент не оставил свобод-
ной вторую графу, а вписал в нее Филиппины. Он ведь
был абсолютно убежден, что я не пожелаю отправиться
в эту далекую островную тропическую страну, ибо уже
и в 1975 году я не хотел там играть с Робертом Фише-
ром (впрочем, Корчной, видимо, не учел, что я уже успел
побывать на Филиппинах в 1976 году, выступить там в
небольшом турнире и понять, что они могут неплохо ор-
ганизовать матч).
Вот так и получилось: хитрили мы оба один перед
другим, хитрили, но угодили-то как раз в подстроенную
самими же себе ловушку. Поскольку Филиппины присут-
ствовали в обеих заявках и оказались единственной сов-
павшей кандидатурой и чемпиона, и претендента, прези-
дент ФИДЕ получил формальные основания назвать Ба-
гио местом будущего матча за мировое первенство. Дру-
гое дело, как доктор М. Эйве воспользовался этим сво-
им правом...
Окончательный срок отправки заявок— 12 часов дня
7
2 марта» Согласовав со мною телеграмму (я в это время
играл на крупном международном турнире в югослав-
ском городе Бугойно), Шахматная федерация СССР
1 марта отправила ее в штаб-квартиру ФИДЕ в Амстер-
дам» Согласно процедуре выбора места, кроме телеграм-
мы, должно быть отправлено и мое личное письмо, дабы
не произошло никаких недоразумений, а президент име-
ет возможность принимать окончательное решение в те-
чение двух недель после 2 марта. В И часов 30 минут
дня 2 марта появился я со своим посланием в почтовом
отделении. Стоит, пожалуй, сказать, что международный
турнир в Бугойно был великолепно организован не толь-
ко для участников, но и для аккредитованных коррес-
пондентов. Оборудовали достаточное количество теле-
фонных кабин, бесперебойно работала телексная связь...
А почтовое отделение, куда пришел я с югославским
журналистом Д. Белицей, открыли прямо при турнир-
ном зале. Так вот на этой почте меня ждала уже в по-
ловине двенадцатого ответная телеграмма Эйве, в кото-
рой он сообщал о своем решении: матч состоится в Ба-
гио (Филиппины). Никогда, пожалуй, еще я не видел
доктора Макса Эйве столь оперативным и решитель-
ным — он дал ответ, еще не получив моего письма. Ин-
тересно, что бы делал президент ФИДЕ, если бы я взял
да и заявил: «Телеграмма федерации без моего под-
тверждающего письма недействительна — я с нею не
согласен» — ведь я тоже имел на это полное юридичес-
кое право?!
В тот момент я искренне пожалел, что не выдвинул
единственной своей кандидатурой Гамбург и не стал до?
биваться цели пусть и одной этой кандидатурой против
трех претендентских. Загрустили игравшие вместе со
мною в Бугойно Михаил Таль и Юрий Балашов — им
очень не хотелось ехать на Филиппины. Особенно серьез-
ные опасения вызывала поездка Таля: экс-чемпион ми-
ра, как известно, не принадлежит к людям очень здоро-
вым, и тем более впервые отправиться в такое путешест-
вие ему попросту могли запретить врачи. Да и для себя
я считал матч на тропических островах Тихого (и очень
далекого!) океана тяжелейшим физическим испытанием.
Судя по всему, нечто подобное испытывал и Корчной
вместе со своими помощниками. Он играл в те дни на
турнире в Израиле и сообщил через представителей
8
шахматных федераций Австрии и ФРГ, что согласен по
частям провести наш матч в этих соседних европейских
странах, стоящих первыми в заявках претендента и чем-
пиона. Однако, добавлял мой противник, хотя он и готов
выступить инициатором переноса матча, но опасается,
что Карпов не поддержит его и тогда он, Корчной, мо-
жет оказаться в невыгодном психологическом положе-
нии на Филиппинах, когда там станет известно его не-
желание приезжать в Багио. Я дал прибывшим ко мне
в Югославию делегатам заинтересованных федераций
документ, где прямо было написано, что чемпион готов
поддержать претендента, если тот хочет играть матч по
частям в Граце и Гамбурге. Делегаты остались очень
довольны и помчались в Амстердам в штаб-квартиру
ФИДЕ. Там их уже «ожидал» прилетевший с Филиппин
и ни на секунду не отходивший от президента М. Эйве
главный организатор матча в Багио и сам вице-прези-
дент ФИДЕ Флоренсио Кампоманес. Однако ничто бы,
пожалуй, уже не помешало перемене места матча, если
бы... Если бы не Корчной. Последних надежд на успех
своей запоздалой миссии представители двух европей-
ских шахматных федераций лишились после того, как
Корчной, верный, если можно так выразиться, своему
всегдашнему вероломству, отказался от своей же иници-
ативы в перемене места проведения матча, хотя и имел
уже запрашиваемое им мое согласие на это. Он написал
документ, какого ранее добивался от меня: «Как ста-
ло известно, чемпион мира желает играть половину мат-
ча в Австрии, половину — в ФРГ...» В таких условиях
европейские организаторы справедливо не сочли да-
же возможным снова обращаться ко мне, ибо претен-
дент поставил их в исключительно неудобное поло-
жение.
НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА
Когда стало очевидным, что матч все же состоится
непременно на Филиппинах и ни в каком другом месте,
я решил, что лучше всего настраивать себя по принципу:
«Нет худа без добра». А если климат тяжелый, то пло-
хо обоим, но Корчной на 20 лет старше меня... В конце
концов, рассуждал я, Корчной в этой стране еще ни ра-
9
зу не был, а я уже играл (правда, не совсем удачно).
Тогда, в 1976 году, в Маниле проводился «Турнир коро-
лей» разных частей света: Америку представлял Уолтер
Браун из США, Азию — филиппинец Еугенио Торре, Ев-
ропу— Любомир Любоевич из Югославии, ну, и я. Пом-
нится, Браун очень ругался, закончив последнюю пар-
тию (ему все не нравилось — и климат, и условия, и
своя игра), Я его пробовал успокоить: «Мы оба здесь
плохо играли. Пора нам, Уолтер, уезжать из Манилы»,—
«И навсегда!» — с готовностью подхватил Браун, кото-
рый вообще отличается излишней категоричностью. Я же
был не столь категоричен и вот через два года снова
оказался на Филиппинах.
...Наш путь лежал через Японию. Советский лайнер
Ил-62 за 10 часов донес меня и моих спутников до То-
кио. По огромному «хай-вею» мы долго добирались до
отеля, сверху рассматривая громадный город, и я, как
самый бывалый (в этих местах), предупреждал товари-
щей: далеко от гостиницы не удаляйтесь во время про-
гулок, иначе дорогу обратно не найдете — здесь безумно
трудно ориентироваться (нет названий улиц, лишь квар-
талы да номера домов), да к тому же совсем не каждый
встречный понимает по-английски. Тем не менее наши
ребята вечером, конечно, отправились осматривать Гин-
зу—'Центральный и наиболее шумный район японской
столицы, и, представьте себе, никто не заблудился.
В Токио нас принял посол Советского Союза в Япо-
нии Дмитрий Степанович Полянский, очень веселый и
хлебосольный человек. Обстановка царила здесь весьма
непринужденная, но мы еще раз почувствовали, как все
ждут победы в этом матче. Сфотографировались на па-
мять и заспешили в Манилу.
Когда мы приехали в аэропорт «Нарита», выясни-
лось, что вылет наш, к сожалению, задерживается. По
каким причинам — неизвестно. Пока что нам был пред-
ложен отдых в гостинице.
На пути в эту гостиницу, расположенную, как нам
сказали, неподалеку (через площадь), мы как-то запута-
лись в сложных дорожных развязках и ехали очень дол-
го. Люди, у которых мы спрашивали (по-английски), как
проехать, отвечали как-то неопределенно, показывая
что-то руками. Лишь потом нам рассказали, что эти лю-
ди— по виду какие-то печальные — окрестные жители,
10
недовольные тем, что огромная территория «Нариты» от-
няла у них участки земли (очевидно, за недостаточную
компенсацию). Кроме того, постоянный шум огромных
самолетов беспокоил их круглые сутки. Поэтому жите-
ли частенько нападают на аэродромные службы, под-
жигают различные помещения аэропорта и т. п.
В гостинице при аэродроме мы встретили Флоренсио
Кампоманеса, от него узнали, что Корчной летел из Ев-
ропы через Бангкок и вот недавно приземлился в Ма-
ниле. Некоторые из моих спутников даже сделали пред-
положение, что хитрющий Кампоманес, примчавшийся с
Филиппин, специально устроил задержку вылета из То-
кио, дабы в Манильском аэропорту не столкнулись две
враждебные «команды».
В Манилу мы прилетели уже ночью, но, несмотря на
значительное опоздание, нас ожидало множество наро-
да, особенно корреспондентов. Как и подобает при встре-
че самых почетных гостей, на нас надели красивые вен-
ки из ароматного цветка сампогиты.
«Манила-отель», в котором нам отведены были но-
мера, славился, согласно проспекту, тем, что здесь обыч-
но жили самые знаменитые гости Филиппин — короли,
президенты, министры, кинозвезды.
Помещения, отведенные нам, были отличными: сверх-
комфортабельными и, конечно, с кондиционерами, без
которых жизнь здесь вообще немыслима. Их ставят да-
же в автомобилях.
Столица Филиппин как бы срослась из нескольких
«населенных пунктов», каждый численностью в миллион,
а то и более жителей. В Маниле, одном из крупнейших
городов не только Азии, но и всего мира, проживает око-
ло 8 миллионов. А общее население Филиппин, располо-
женных на более чем семи тысячах островов, превыша-
ет уже 45 миллионов человек — таких стран в Европе
раз, два и обчелся... Страна удивительных контрастов:
ужасающая нищета соседствует с шиком, которого на
Западе и не увидишь; фешенебельные кварталы Мака-
ти более чем просто современны, а в Мабини, переходя
улицу, надо зажимать нос руками; на киноафишах, по-
моему, цензура заклеивает губы актерам, которые целу-
ются, а в том же квартале Мабини такой неприкрытый
разгул секса, какой, наверное, и не приснится завсегда-
таям аналогичных злачных мест в европейских странах,
11
где нравы отнюдь не столь строги... На Филиппинах при-
мерно один процент населения владеет чуть ли не всем
национальным богатством, но люди бедные более при-
ветливы и гостеприимны...
Шахматы здесь любят и утверждают, что «неоргани-
зованных» шахматистов на Филиппинах чуть ли не
5 миллионов. Не знаю, верная ли это цифра, но еще в
прошлый свой приезд в Манилу я наблюдал уличного
мороженщика, который отрывался от анализа какой-то
шахматной партии, только чтобы спросить у очередного
покупателя, умеет ли тот играть. Шахматистов встре-
чал с распростертыми объятиями и непременно предла-
гал сыграть на мороженое.
Не следует забывать, что филиппинская сборная ко-
манда, бесспорно, сильнейшая в Азии, и потому логич-
но, что первый из матчей за мировое первенство, сыгран-
ных на этом континенте, состоялся именно в этой стране.
Вслед за первым гроссмейстером Еугенио Торре появил-
ся и Росендо Балинас, а чуть позже в межзональный
турнир вместе с Торре вышел и Рубен Родригес. Не уди-
вительно, что шахматы поэтому весьма популярны на
Филиппинах. Или, наоборот, сильные шахматисты поя-
вились в этой стране вследствие популярности игры?
Впрочем, это практически всегда взаимосвязано. И но-
вый толчок развитию шахмат здесь должен был дать
матч за мировое первенство — недаром же по телевиде-
нию шли чисто шахматные передачи ежедневно как ми-
нимум по 2 часа, а во многих важных общественных ме-
стах Манилы демонстрировались партии, сыгранные
между участниками матча в Багио.
Мы приехали заранее, чтобы как следует акклима-
тизироваться — обычно этот процесс длится около двух
недель,— и оттого очень торопились на место игры в Ба-
гио, расположенный на полтора километра выше уровня
океана. Однако пришлось провести пресс-конференцию
для филиппинских и зарубежных журналистов, хотя,
признаться, я без охоты обычно участвую в подобных
мероприятиях. Корреспондентам, собравшимся в зале
«Манила-отеля», были сообщены краткие данные из мо-
ей биографии, рассказано о спортивных результатах...
Все прошло достаточно буднично и спокойно, если не
считать нескольких моментов.
На пресс-конференцию пришла Петра Лееверик. Нам
12
еще предстоит встретиться с этой молодящейся, но уже
отметившей свой полувековой юбилей истеричной дамой
на страницах книги. А пока представлю ее словами
гроссмейстера Раймонда Кина, главного секунданта пре-
тендента: «Ранее у нее был слабый интерес к шахма-
там, когда она познакомилась с Корчным в Голландии
спустя несколько месяцев после его бегства. Но вскоре
они нашли, что совпадение их взглядов на коммунистов
явилось более чем достаточным обстоятельством, чтобы
выковать союз между собой, и с тех пор она — верный
соратник Корчного... Но еще перед началом матча я был
обеспокоен тем, что она может выйти за рамки своей ро-
ли и раскочегарить уже и без того вспыльчивый харак-
тер Корчного. По мере продвижения матча вперед мои
опасения, к несчастью, подтвердились». Так вот, присут-
ствовавшая Лееверик (некоторые из нас знали ее в ли-
цо по прежним встречам с ее неразлучным другом) зада-
ла какой-то странный, скорее всего «пробный» вопрос:
— Почему вы книгу, написанную совместно со своим
приятелем Рошалем, назвали точно так же, как и Корч-
ной ранее свою: «Моя жизнь — шахматы»?
Пришлось ответить, что биографическая книга та в
основном написана давно и имеет названия «Вертикаль
Карпова» или «Девятая вертикаль». Если же готовится
ее новое издание, например на английском языке, то ка-
кой-нибудь издатель, возможно, сам дал ей такое на-
звание без моего ведома. Дама любезно и даже притвор-
но дружелюбно улыбнулась и, казалось, была удовлет-
ворена ответом. Другой вопрос оказался более пря-
молинейным:
— Как вы лично относитесь к своему противнику?
— Считаю своего соперника очень сильным шахма-
тистом, но я неважного мнения о его человеческих ка-
чествах и потому не хотел бы говорить на эту тему,— от-
ветил я и вновь повторил сказанное мною сразу перед
началом пресс-конференции: — Я приехал сюда играть
только в шахматы...
Как выяснилось, Петра Лееверик получила уже по-
вышение «по службе», и если раньше она именовалась
лишь секретаршей Корчного, то теперь прибыла в чине
руководительницы его делегации. Она вдруг собрала
вокруг себя корреспондентов и с оскорбленным видом
заявила, что претендента якобы дискриминируют, назна-
13
чая в столице пресс-конференцию чемпиона и перенося
пресс-конференцию Корчного в Багио.
Однако тут же выявилась несостоятельность претен-
зий делегации Корчного. Дело в том, что мадам Лееве-
рик (кстати, совместно с будущим главным арбитром
Л. Шмидом) еще в мае побывала в Багио, осмотрела ме-
сто предстоящего шахматного боя, выбрала отель и вил-
лу для претендента. Ей же первой было предложено на-
звать день пресс-конференции Корчного в Маниле, но
Лееверик тогда ответила, что претендент не намерен
задерживаться в столице Филиппин, а сразу проедет в
Багио, где и выступит перед журналистами.
Обо всем этом мы услышали впервые.
Флоренсио Кампоманес, вице-президент ФИДЕ и
главный организатор матча на Филиппинах, вынужден
был опровергать слова Лееверик — так ведь все дела-
ется по ее же просьбе, высказанной еще, когда она была
здесь «с инспекцией». (И с этого-то момента Корчной и
Лееверик хором начали говорить о Кампоманесе, будто
он находится под влиянием советской стороны.)
На следующий день, 4 июля, точно в те же часы в оте-
ле «Филиппина плаза», где разместилась делегация
Корчного, была проведена пресс-конференция претен-
дента. Я, разумеется, сам на ней не присутствовал, но
обо всем, что происходило там, рассказали пресс-атта-
ше нашей делегации Александр Рошаль и приехавший
на Филиппины не только в роли моего консультанта, а и
корреспондента еженедельника «64» Михаил Таль. Вер-
нее будет сказать: мне они рассказали не обо всем, ибо
в период напряженной предматчевой подготовки и во
время самого матча от меня умышленно (и с моего со-
гласия) скрывалось все, что могло подействовать на
нервы. Товарищи многие вопросы решали сами, остав-
ляя мне как можно больше сил и времени на шахматы.
С самого начала Корчной старался придать пресс-
конференции политическую окраску. Он повторил из-
мышления о том, будто на него оказывалось давление
в период матча 1974 года. Но тут же вынужден был при-
знать, что не может отнести свое прежнее поражение
только за счет «неблагоприятной обстановки». Тогда же
всплыл вопрос о флаге, под которым желает играть
Корчной (к этому вопросу мы еще вернемся)... Претен-
дент поругивал ФИДЕ, требовал, чтобы право чемпиона
14
на матч-реванш было отменено, и дал понять, что в слу-
чае победы матч-реванш играть не станет. Корчной, прав-
да, назвал неточными сведения прессы о том, что он аб-
солютно уверен в победе над Карповым: «Нет, я совсем
не уверен... С точки зрения прогресса шахмат должен
победить Карпов, однако, по справедливости, победите-
лем все же должен стать я. Он очень хороший шахма-
тист... кто кого победит — это уж кому повезет». Уди-
вительно! Корчной опять считал: только он сам имеет
права и основания определять, какая она все-таки — эта
высшая справедливость и откуда она берется. Что же
касается матч-реванша, то это прямое нарушение всех
условий, ибо еще конгрессом ФИДЕ в Каракасе огово-
рено: оба участника матча должны сообщить президен-
ту свое согласие не только играть матч, но и подчинить-
ся всем принятым пунктам регламента. (Пришлось по
этому поводу обмениваться мнениями с президентом, ко-
торому Корчной вначале послал телеграмму, где ничего
не говорил о регламенте, а лишь выражал готовность иг-
рать. В то время как обязательно в той же телеграмме
следовало сообщить и свое согласие с правилами прове-
дения матча.)
Корчной саркастически говорил об «огромной совет-
ской делегации», дойдя до прямых оскорблений в адрес
отдельных ее членов. Он, собственно, и начал-то пресс-
конференцию с истошного выкрика: «Вот здесь сидит
самый главный клеветник шахматного мира — Майкл
Таль!» Слова, позволяющие предположить, что в тот мо-
мент (как, впрочем, не раз до и после этого) Корчной
был попросту не в себе. Сказать такое может только па-
раноик (именно к такому типу людей и отнесли Корчно-
го в одной из филиппинских газет). Короче, этот выкрик
не заслуживает внимания. А вот о том, что экс-чемпи-
он мира М. Таль в составе «огромной делегации при-
ехал помогать Карпову», сказать кое-что, наверное,
стоит.
Прежде всего относительно размеров советской деле-
гации. Да, мы предусмотрели буквально все, имея в ви-
ду, как говорят в подобных ситуациях моряки, что, веро-
ятно, придется находиться «в автономном плавании».
Мы имели и основные и вспомогательные службы на все
случаи жизни. И смешно было бы спрашивать у сопер-
ника: скольким людям он разрешит меня сопровож-
15
дать—10, 13, 15... Кстати, Корчной лучше многих зна-
ет, что наши спортивные организации точно так же по-
могли бы и ему, если бы он оставался советским чело-
веком и защищал в схожей ситуации спортивную честь
своей страны.
Теперь о тренерах, или о секундантах, как их назы-
вают в период соревнования. Организаторы официаль-
но принимают (и обеспечивают) только по два секундан-
та с обеих сторон. Но ведь это отнюдь не означает, что
консультантов не может приехать больше. В конце кон-
цов каждый из прибывших со мной или с моим сопер-
ником был — или даже должен был быть — полезным
помощником. (Другое дело, когда посторонние люди —
гроссмейстеры, мастера, журналисты,— не входящие да-
же в расширенный состав делегации и по этическим нор-
мам обязанные хотя бы внешне сохранять нейтралитет,
тайком оказывают помощь. Как было, к слову, принято
в лагере у Корчного.) В регламентах матчей с участием
Р. Фишера, кстати, оговаривалось, что даже официаль-
ных секундантов должно быть трое. И разве не так же
поступил и сам Корчной, прибыв на Филиппины в соп-
ровождении двух английских гроссмейстеров и одного
шахматного мастера, который был поначалу объявлен
как корреспондент израильской газеты. И кто виноват
в том, что Михаил Таль (не фиктивный, а настоящий
корреспондент «64», комментировавший в еженедельни-
ке все партии матча) является куда более известным и
сильным шахматистом, нежели его визави из штаба пре-
тендента?!
Здесь надо бы, пожалуй, затронуть и еще один мо-
мент. Корчной повсюду жаловался, что в 1974 году мои
тренеры «по именам» значительно превосходили его се-
кундантов. Ну, во-первых, он явно «скромничал», име-
нитых консультантов у него было предостаточно и тог-
да: тот же Бронштейн, тот же Спасский, да и целый ряд
других, как сам Корчной признался в своей книге. Во-
вторых, громкое шахматное имя — это еще далеко не
все, что необходимо иметь помощнику. Вот был у меня
в 1974 году одним из официальных секундантов сам
Ефим Геллер, но поскольку у него не очень складыва-
лись личные отношения с моим главным тренером Се-
меном Абрамовичем Фурманом, он не давал всего, на что
был способен. Да в те времена Геллер и сам еще не ос-
16
тавил честолюбивых помыслов в практической игре и не
мог полностью раскрываться.
Мой соперник в 1974 году использовал дебютные и
иные познания своих официальных секундантов на пол-
ную мощность, извлекая огромную пользу для себя. И
все же он был ими недоволен. Жалуясь на малую по-
мощь в матче 1974 года, Корчной умышленно умалчива-
ет о том факте, что принесший ему тогда успех дебют-
ный вариант в 21-й партии был показан моему сопернику
приехавшими в Москву на матч английскими теоретика-
ми Р. Кином и У. Хартстоном...
Но мы немного отвлеклись. А я бы хотел сказать, что,
привлекая в помощники активно действующего, да к то-
му же очень сильного гроссмейстера, не следует забы-
вать о том, что он ведь тоже захочет еще пробовать
свои шансы в борьбе на высоком уровне. Да к тому же,
будучи крупным — а значит, и самостоятельным —
гроссмейстером, он, вполне очевидно, имеет свои взгля-
ды на многие шахматные вопросы, взгляды, которые за-
частую могут расходиться с моими.
Мое содружество с Фурманом являло собой идеаль-
ное сочетание. Серьезных и принципиальных творческих
разногласий быть между нами не могло: за десять лет
совместной работы наши взгляды стали едиными. Он был
достаточно честолюбивым человеком, но, конечно, не по-
сягал на мою шахматную корону, а, наоборот, словно
второй отец, преданно охранял ее от всех конкурентов.
Все партии между нами, естественно, заканчивались
вничью; результаты Фурмана, уже перешедшего 50-лет-
ний возрастной рубеж, не ухудшались, а росли; многие
справедливо говорили, что счастливое наше содружест-
во обогащает обоих... Но за три месяца до начала маг-
ча на первенство мира такой близкий мне человек, вы-
дающийся тренер, с которым мы строили все планы, ко-
торый определял, что называется, генеральную шахмат-
ную линию, скончался. Это была огромная, невосполни-
мая потеря и для меня, и для моих других помощников.
А помощниками моими теперь стали гроссмейстеры
Юрий Балашов, Игорь Зайцев и Михаил Таль. Мы оба
с Юрой родились в отдаленных от центра районах Рос-
сии: он — в Сибири, в городе Шадринске Курганской
области, я — в Златоусте, что расположен в Челябин-
ской области на Урале. Знакомы и дружны давно, еще
17
со времени совместных выступлений за сборную юноше-
скую команду РСФСР. Сейчас Балашов — сильный
гроссмейстер, участник межзонального этапа розыгрыша
мирового первенства, обладающий к тому же обширны-
ми знаниями и поистине феноменальной фактологиче-
ской памятью. Игорь Зайцев помогал в свое время Тиг-
рану Петросяну и Льву Полугаевскому в матчах про-
тив Корчного. И хотя те поединки мой теперешний сопер-
ник выиграл, но секундант проигравших неплохо его
изучил. Это было для меня важно, как важно и то, что
я давно знаком с Игорем, отличным теоретиком, всегда
переполненным новыми оригинальными идеями. Некото-
рые из этих идей нашли свое применение в матче, но по-
скольку они носили главным образом комбинационный
характер, то общественное шахматное мнение (и лагерь
моего соперника тоже) ошибочно приписывает их Талю.
С экс-чемпионом мира Михаилом Талем нас связывает
давняя взаимная симпатия. И он совсем не случайно по-
этому согласился меня консультировать, однако, отда-
вая должное его ценным советам и огромному трудолю-
бию, я бы предостерег от недооценки помощи его кол-
лег...
Не мое дело оценивать работу секундантов против-
ника. Но не следует думать, будто Корчной всю анали-
тическую работу и подготовку к партиям проводил чуть
ли не самостоятельно. Кин и Стин — гроссмейстеры, ав-
торы ряда теоретических пособий, мастер Мурей — ста-
рательный аналитик. Кин к тому же, как я понимаю, об-
ладает немалыми знаниями в области дебюта и посто-
янно может использоваться как «справочный человек»,
дающий быструю и конкретную информацию по вопро-
сам, ответы на которые не приходится в этом случае ра-
зыскивать при отсутствии времени в толстенных шахмат-
ных книгах. Забегая вперед, могу также напомнить чи-
тателю, что попозже на помощь Корчному прибыл изве-
стный аргентинский гроссмейстер Оскар Панно, помога-
ли и другие.
Короче говоря, из всех, кого пожелал иметь рядом
Корчной, ему не удалось заполучить разве Уильяма
Ломбарди. Американский гроссмейстер, который помо-
гал Р. Фишеру во время матча 1972 года против Б. Спас-
ского, отказал теперь в такой же помощи нынешнему
претенденту. Свою роль сыграли не только сравнитель-
18
но невыгодные материальные условия, предложенные
Корчным, но и гордость У. «Ломбарди. «Я был секундан-
том чемпиона мира»,— с достоинством ответил он при
этом. Ломбарди как бы позабыл, что Фишер позвал его
в помощники, когда тоже еще не взошел на шахматный
престол. И в этой «забывчивости» американца многие
увидели вполне определенный смысл...
Для меня остается только неизвестным, на каких ус-
ловиях стали помощниками претендента международ-
ные мастера — очень молодой новозеландец М. Чандлер
(работавший вместе с постоянным корреспондентом
агентства Рейтер) и очень старый Г. Голомбек (обозре-
ватель лондонской «Таймс»). Не входя в состав делега-
ции Корчного, они, как и некоторые другие, участвова-
ли в работе его «штаба», регулярно анализировали от-
ложенные позиции.
...Нашей делегации тоже помогали, но в ином плане.
Не только во время краткосрочного пребывания в Ма-
ниле, но и позже, в Багио, нам оказывали постоянное
внимание сотрудники советских торгпредства и посоль-
ства во главе с послом СССР на Филиппинах Валериа-
ном Владимировичем Михайловым. Вместе с ними мы,
Кстати, побывали в гостях и у председателя Филиппин-
ской шахматной федерации Ф. Морено. Так случилось,
что этот энергичный деятель попал в автокатастрофу и
в тот момент не поднимался с коляски, так как обе ноги
были закованы в гипс (на одном из этих белоснежных
слепков меня попросили оставить яркий автограф). Ве-
чер прошел отлично, мы впервые по-настоящему позна-
комились с оригинальной местной кухней и с мелодич-
ными филиппинскими песнями. Солировала в ансамбле
своих родственников одна из дочерей Морено, как оказа-
лось, видная профессиональная певица. Потом все дви-
жения хозяев стали какими-то растерянными и торопли-
выми, и мы вдруг почувствовали справедливость бытую-
щей у нас шутки: «Дорогие гости, а не надоели ли вам
хозяева?»
Через некоторое время в газетах появился оригиналь-
ный снимок: Ф. Морено демонстрирует перед фотообъ-
ективом свои загипсованные ноги, на одной — автограф
чемпиона мира, на второй — автограф претендента. Нас
всех это не только позабавило, но и заинтриговало. Вы-
яснилось, что хозяева, понимая несовместимость обеих
19
делегаций на одном и том же (неофициальном!) меро-
приятии, организовали очередь: сначала Карпов и его
друзья, затем «команда Корчного». Так вот почему все
вдруг занервничали в доме Морено — там было получе-
но сообщение, что претендент уже выезжает, а надо бы-
ло еще скрыть «следы» нашего визита. Полностью это
сделать все же не удалось, и, обнаружив какие-то при-
знаки нашего посещения, Корчной устроил скандал, что,
мол, его пригласили на объедки. Опять же досталось от
претендента ни в чем не повинному Кампоманесу, кото-
рый был даже вынужден покинуть дом Морено...
5 июля — вновь «наперегонки» с Корчным — мы за-
торопились в Багио. Но прежде утром членам обеих де-
легаций предстояло побывать на приеме у президента
Филиппинской республики в его белокаменном дворце.
Ранее упоминалось, что в 1976 году я уже побывал
на Филиппинах. Тогда я встречался там с президентом
республики Фердинандом Е. Маркосом. Он был чрезвы-
чайно доволен, что тот международный турнир выиграл
филиппинец, первый гроссмейстер Азии Еугенио Торре.
Большего, чем занять второе место после моего друга
и давнего партнера (мы вместе играли еще в юношеском
первенстве мира 1969 года), для дальнейшей популяри-
зации шахмат на тихоокеанском архипелаге сделать я
не мог. Хотя, конечно, занять стремился только первое
место. Президент во время нашей встречи пообещал го-
сударственную поддержку шахматам, тепло поздравил
Торре, которого сразу же обеспечили денежной стипен-
дией. Через год Маркос был главным свидетелем на
свадьбе Торре.
С интересом воспринимал президент Филиппин идею
проведения в его стране матча Р. Фишера со мной в
1975 году, да и в дальнейшем, если бы матч этот состо-
ялся. Характерно, что Филиппины были единственной
страной, которую Фишер посетил с официальным визи-
том в ранге чемпиона мира. В 1972 году, выиграв матч
за мировое первенство у Спасского, он получил пригла-
шение от Маркоса и прилетел в Манилу. Факт этот, кста-
ти, тоже говорит об отношении Ф. Маркоса к шахматам.
Теперь президент поддержал Ф. Кампоманеса в его
стремлении организовать на Филиппинах очередной
матч за мировое первенство.
И вот снова прием у президента в том же самом ка-
20
бинете, что и два года назад. Я подарил ему большую
красивую книгу-альбом о Ленинграде с репродукциями
картин из музеев, с многочисленными цветными фото-
графиями «Северной Пальмиры». Корчной, присутство-
вавший на этом же приеме (мы сидели напротив по обе
стороны от президентского стола), подарил Ф. Маркосу
свою автобиографическую книгу, изданную уже на За-
паде и наполненную выпадами против тех, кто ему по-
мог стать столь сильным гроссмейстером. Президент
поблагодарил нас обоих, выразил удовлетворение тем,
что матч состоится на Филиппинах, заверил, что будет
сделано все для того, чтобы соревнование прошло на са-
мом высоком организационном уровне. Все это относит-
ся, так сказать, к официальной части приема.
Хотя формальности и носили довольно теплый харак-
тер, но куда сердечнее оказалась последовавшая затем
беседа, в ходе которой у Корчного не нашлось букваль-
но ни одной общей темы с Ф. Маркосом. Обратившись
же ко мне, президент вспомнил нашу встречу 1976 года,
затем заговорил о своем посещении Советского Союза
и о том, что как раз в эти дни в СССР с визитом нахо-
дится его жена, (она же министр культуры Филиппин)
Имельда Маркос. Думается, моему сопернику не совсем
приятно было наблюдать внимание, оказываемое мне
президентом, но ведь моей вины в том нет, а вот долю
вины Корчного легко усмотреть.
Когда мы вышли из дворца, сели в машины и по
красивой дороге направились в Багио, жара по мере
удаления от Манилы начала спадать. Глядя на живо-
писные картины здешней природы, я снова подумал: «А
все-таки нет худа без добра!»
«ЛЕТНЯЯ СТОЛИЦА» ФИЛИППИН
250-километровая дорога в Багио и впрямь была
очень красива. Сначала она, правда, пролегала по рав-
нине с отнюдь не столь уж густой растительностью, но
по мере удаления от Манилы на север по обеим сторо-
нам от нас начали возвышаться горы, и стало казаться,
будто едем мы через Боржомское ущелье на нашем Кав-
казе. Сделали остановку, перекусили в весьма много-
людной компании — вместе с несколькими легковыми
21
машинами двигался огромный автобус, заполненный за-
падными и филиппинскими журналистами,— и снова
тронулись в путь. Тогда же мелькнула мысль! газетчи-
ки-то, в отличие от меня, едут не на акклиматизацию —
ведь матч начнется еще почти через две недели,— а что-
бы собирать всякие новости (не будут же они сидеть без
работы). Я, вообще говоря, начинаю в этом смысле по-
нимать Фишера — некоторые журналисты буквально ме-
шают жить, не отстают от нас ни днем, ни ночью. А не
стоит ли тем из них, кто не умеет вести себя выдержан-
но и тактично, сменить профессию? Впрочем, мы сами
не должны уступать наиболее бестактным представите-
лям прессы, и тогда они станут уважительнее. Кстати,
усиленная охрана моего номера в отличном отеле «Тер-
рейс Плаца» и постоянное сопровождение представите-
лями филиппинской службы безопасности имело в виду
не столько безопасность в первоначальном смысле этого
слова, сколько необходимость уберечь меня от приста-
ваний сотен любопытных и охотников за автографами
(которые в период соревнований я стараюсь не разда-
вать направо и налево: слишком много времени отни-
мает и вызывает раздражение у тех, кто не успел полу-
чить автограф для себя). Да, популярность — тяжелое
бремя, и нести его нелегко.
Багио встретил нас дождем. Всем, конечно, известно,
что в тропиках нет привычных нам времен года, а бы-
вают лишь сухие и дождливые сезоны. Но мы никак не
могли предположить, что дожди здесь льют с такой ин-
тенсивностью и продолжительностью. В этих краях
они — явление нормальное, как, впрочем, и тайфуны, и
землетрясения. Во всем этом нам еще предстояло убе-
диться впоследствии. А пока мы радовались дождю, ко-
торый принес, наконец, прохладу.
Курортный город Багио иногда называют «второй
столицей» Филиппин, здесь даже находится летняя ре-
зиденция президента республики. Но то «летом»... Из
Манилы тогда приезжают многочисленные отдыхающие
и зарубежные туристы, да и в обычные уик-энды на-
селение Багио, где нет и 100 тысяч, увеличивается до по-
лумиллиона. «Курортников» можно понять: перепадов
температуры почти нет (постоянно градусов 25), свежий
горный воздух... На гербе города, выдержанном в зеле-
ных тонах, красуется сосна. Именно этими деревьями,
22
приносящими бодрящий и приятный аромат, усыпаны
окрестные горы, с вершин которых, сказывают, можно
увидеть Тихий океан. Но все это в хорошую, ясную по-
году. А пока все вокруг было окутано туманом, сырость
стояла необыкновенная. Стоило дней десять не надевать
костюм или галстук, без движения висевший в гардеро-
бе, и вещи покрывались плесенью. Взятый нами с собой
черный хлеб в специальной упаковке тоже не выдержал
и «зацвел»... Однако портиться начал он лишь через
10 дней после гарантийного срока. (И сейчас, со страниц
этой книги, я хотел бы, пользуясь случаем, снова побла-
годарить людей, испекших тот хлеб и приготовивших пи-
тательный напиток, который на Филиппинах окрестили
йогуртом. Подчеркну сразу, что во время первого мат-
ча с Корчным я похудел на 4,5 килограмма за 68 дней,
а теперь за 100 дней — на 4 килограмма.)
Как уже упоминалось, я жил в отеле «Террейс Пла-
ца», на его 11-м этаже, а мой двухэтажный номер
«Пентхауз» вполне устраивал меня (хотя не сразу при-
вык я к включению лифтов).
Отель был расположен не в центре города, а несколь-
ко поодаль, в тех местах, где находилась зона отдыха
одной из американских баз. Американцы здесь и сейчас
играют немаловажную роль среди местной элиты, они
нередко даже женятся на представительницах этих сло-
ев общества. Таков был, например, полковник военно-
воздушных сил США в отставке Джим Брейли (между
прочим, некогда служивший в качестве личного пилота
Дуайта Эйзенхауэра). Женат он был на филиппинке
Амалии. Поначалу они активно общались и с нами и со
штабом Корчного (особенно Амалия с Петрой Лееве-
рик). Нам это внимание было как-то ни к чему, однако
впоследствии семья Брейли сумела оказать нам некото-
рые услуги, и мы приняли их общество лояльно. Что ка-
сается Корчного и его окружения, то через некоторое
время стало ясно, что Брейли, видимо, окончательно ра-
зочаровались в этих людях и стали нашими болельщи-
ками.
Брейли даже принадлежит высказывание такого ро-
да: «Я всегда неплохо относился к Советскому Союзу,
но теперь не могу простить Советам лишь одного — за-
чем они выпустили в наш мир своего Корчного».
Супруги-американцы предложили мне поселиться на
23
пустующей вилле своих знакомых (условия матча пре-
дусматривали для участников, кроме номеров в отелях,
также и отдельные коттеджи или виллы). Предложен-
ный мне коттедж был расположен на окраине Багио.
Здесь было сыро, как, впрочем, и везде. Что поделаешь,
с этим приходилось мириться.
Поскольку мы часто ездили из отеля в коттедж и об-
ратно (на ночь), то познакомились с автомобильным
движением на узких дорогах. Чаще всего встречались
эскорты полицейских машин, сопровождавших деятелей
Международной шахматной федерации, высоких гостей
или кого-либо из руководящих представителей местной
администрации. Такие же эскорты с жужжащими на кры-
шах «красными жуками» полагались и обоим участни-
кам матча. Шум от этих машин продолжался всю ночь
и стихал лишь на рассвете.
Незадолго перед началом матча среди нескольких
персональных машин появилась еще одна — она была
выделена для председателя Шахматной федерации
СССР летчика-космонавта дважды Героя Советского
Союза Виталия Ивановича Севастьянова, приехавшего
на торжественное открытие матча. Он хотя и человек
гражданский, но пользуется заслуженным уважением у
военных людей. Видимо, не случайно вскоре после его
приезда генерал Канапи, начальник расквартированной
вблизи от Багио Филиппинской военной академии, при-
гласил меня, Севастьянова, руководителя нашей делега-
ции Батуринского и еще нескольких товарищей на спе-
циально проводившийся парад слушателей академий.
При этом руководство академии почему-то упорно же-
лало назначить парад на 10 часов утра. Это, однако, не
соответствовало принятому мною режиму дня, и после
долгих переговоров праздник решено было начать в 12
часов. Зрелище было поистине красочное, но важнее все-
го отметить: подобный парад в честь гражданских лиц
проводился впервые в истории главного учебного заве-
дения страны. Мне даже было предоставлено почетное
право вместе с генералом Канапи на машине объехать
замерших в строю кадетов. Именно в эти минуты тучи
стали затягивать безоблачное до того небо, а как толь-
ко мы сошли с подножки автомобиля, хлынул ливень.
Стало очевидно, что капризный характер здешней пого-
ды филиппинцы изучили с точностью... до минут.
24
Из показанного кинофильма мы узнали, что для по-
ступления в «престижную» академию приходится пре-
одолевать большой конкурс, что за год в течение четырех
лет обучения на одного кадета тратится 40 тысяч филип-
пинских песо (примерно пять с половиной тысяч амери-
канских долларов), что основные офицерские кадры для
армии готовятся здесь, в Багио... Мне и моим спутникам
были вручены приятные сувениры. Мы все вместе обеда-
ли в огромной столовой, где кадеты (особенно первого
года обучения) вели себя удивительно тихо и уважитель-
но по отношению к старшим и вслух даже не могли обра-
щаться с просьбами подать им то или иное блюдо, а
лишь друг другу подавали знаки взглядами... Потом ме-
ня попросили открыть первенство академии по шахма-
там, и я еще раз воочию убедился, как популярна эта
игра на Филиппинах. И приятно было сознавать, что
матч за мировое первенство призван еще увеличить эту
популярность.
Однако по инициативе моего соперника немало было
сделано и против шахмат. Впрочем, в первое время пре-
бывания в Багио политическая активность Корчного за-
метно уменьшилась. Быть может, он убедился, что
серьезной поддержки со стороны филиппинской общест-
венности не получит, ибо местный спортивный ежене-
дельник прямо написал: «Теперь, когда Филиппины кре-
пят дружбу с Советским Союзом, мы не позволим де-
лать шахматные соревнования ареной борьбы против
СССР». Речь шла, разумеется, лишь о политической, а
не о спортивной борьбе. А может быть, претендент и его
приятельница Лееверик временно прекратили антисовет-
ские выпады, поскольку все-таки надо было готовиться
к непосредственным шахматным поединкам.
Из Голландии в Багио прибыл президент ФИДЕ док-
тор М. Эйве. С участием Макса Эйве главный органи-
затор матча Флоренсио Кампоманес (Филиппины), глав-
ный арбитр матча гроссмейстер Лотар Шмид (ФРГ),
его заместители гроссмейстер Мирослав Филип (Чехо-
словакия) и судья международной категории Мануэль
Лара (Филиппины), представители обеих сторон —
Виктор Батуринский (СССР) и жительница Швейцарии
Петра Лееверик приняли технические дополнения к пра-
вилам и регламенту проведения матча. Среди пунктов,
которые были оговорены: разрешение кино- и фотосъем-
25
ки без блица в течение не более чем трех минут после
пуска часов, желательность обмена рукопожатиями пе-
ред началом каждой партии, непосредственное (а не че-
рез арбитра) предложение ничьей партнерами друг дру-
гу, нежелательность пересечения мысленной средней
линии сцены свободным от хода участником, размещение
официальных членов обеих делегаций в фиксированных
секторах амфитеатра зрительного зала... И лишь вопрос
о флаге, под которым желал выступать претендент, был
передан для обсуждения на жюри матча.
Верховный орган власти на матче — жюри, чье реше-
ние не может отменить никто. Председатель жюри —
профессор Лим Кок Анн из Сингапура (руководитель
10-й, азиатской зоны ФИДЕ), еще два других нейтраль-
ных члена — Эд Эдмондсон (США), Андрей Малчев
(Болгария), представитель судейской коллегии Лотар
Шмид (ФРГ), представитель чемпиона мира Виктор Ба-
туринский (СССР), представительница претендента
Петра Лееверик. Я не случайно в скобках около фами-
лии Лееверик не поставил ничего. Родившаяся в Авст-
рии, нечестно работавшая в Германии, шпионившая в
пользу Америки, вышедшая замуж в Голландии, а ныне
обосновавшаяся в Швейцарии... И не имеющая отно-
шения только к шахматам. Кем же ее считать? Она на-
звала себя «руководительницей швейцарской делега-
ции», в составе которой не было ни одного гражданина
этой страны.
Претендент, не снимавший с груди знак швейцарско-
го кантона, где он в последнее время находился в доме
Лееверик, заявил, что желает играть под флагом этой
страны. Но ему логично возразили, что совсем недавно
он хотел играть под голландским флагом, затем пытался
обосноваться в ФРГ... А что он пожелает завтра? Шах-
матист, как и всякий спортсмен, играет под тем флагом,
чью страну он представляет, чей паспорт и права граж-
данства он имеет. Несмотря ни на какую юридическую
казуистику, ни швейцарского паспорта, ни прав гражда-
нина этой страны к моменту начала матча у Корчного не
оказалось.
Здесь, к сожалению, я впервые столкнулся с непо-
нятной позицией Лотара Шмида. Этого западногерман-
ского гроссмейстера я сам назвал в своем списке канди-
датов в главные арбитры, хотя отлично помнил, что,
29
«спасая матч» 1972 года между Фишером и Спасским,
он порой действовал в ущерб одному из участников того
матча, в котором тоже был главным арбитром. Теперь
выяснилось вдруг, что Л. Шмид по своей инициативе
проводил консультацию с каким-то юристом в ФРГ по
вопросу о флаге еще до того, как вопрос этот был поднят
претендентом официально. Консультация эта, правда, не
была четкой и категоричной, что в конечном счете и на-
шло свое отражение в решении, принятом жюри матча.
(Советская делегация не возражала, чтобы Корчной иг-
рал под белым флагом с надписью «без гражданства»,
и воздержалась при обсуждении предложения органи-
заторов — пусть, мол, претендент выступает под флагом
швейцарского кантона.) Пресса потом писала, что, со-
гласно «компромиссному» предложению Э. Эдмондсона,
флажки стран, какие представляют участники, на игро-
вом столике стоять не будут. Я очень ценю дипломати-
ческое искусство бывшего директора-распорядителя
Шахматной федерации США, но на сей раз дело в дру-
гом. Регламентом не предусмотрено вообще наличие
флажков на шахматном столике — сказано только, что
они должны находиться на сцене. И потому большие
флаги СССР, Филиппинской республики и ФИДЕ были
установлены на авансцене и подняты на флагштоках
при входе в «Конвеншн-центр», где игрался матч.
Приближалось начало матча. В Багио прибыли пре-
зидент и премьер-министр Филиппинской республики
Фердинанд Е. Маркос и посол СССР В. В. Михайлов.
В отеле «Террейс Плаца» советский посол устроил офи-
циальный прием в честь чемпиона мира и председателя
Шахматной федерации СССР. На прием в сопровожде-
нии группы высоких должностных лиц прибыл сам пре-
зидент и произнес здравицу за филиппино-советскую
дружбу. Вполне понятно, что присутствовали руково-
дящие деятели Международной шахматной федерации
во главе с М. Эйве, главный арбитр матча Л. Шмид, ве-
дущие зарубежные гроссмейстеры и корреспонденты.
Забавно, что без всякого приглашения к нам в гости
с невозмутимым видом явился англичанин Р. Кин, се-
кундант претендента, исполнявший (по крайней мере,
в течение большей части матча) роль ярко выраженного
и непримиримого в отношении советских шахматистов
«ястреба» в команде Корчного. Честно говоря, нас этот
27
поступок поначалу разозлил, но затем чувство юмора
взяло верх. И на прием в «Пайнс-отель», состоявшийся
через два часа после нашего, отправились с «ответным
визитом» М. Таль и А. Рошаль. «Пайнс-отель», где раз-
местился претендент, расположен в центре Багио, в не-
посредственной близости от «Конвеншн-центра». Отель
этот более старый, внешне чуть менее фешенебельный,
нежели «Террейс Плаца», но зато имеет значительно
большее число развлекательных заведений и оттого веч-
но переполнен. В тот вечер там проводилось частное ме-
роприятие, названное шахматным балом. Входные биле-
ты стоили очень дорого (500 песо), и в афишах даже не
указывалось, что бал дается в честь Корчного, а прово-
дится лишь «с участием претендента». Мои товарищи
увидели там многих, кто поспешил на бал с нашего при-
ема, дабы соблюсти «дипломатический паритет» и не
обидеть второго участника матча. Не увидели они лишь
президента республики. Сам же Корчной старался вы-
глядеть веселым, танцевал — короче, сохранял хорошую
мину при плохой игре. В конце концов он дал волю сво-
им нервам, стал грубить (заметьте, мы же ни единым
словом не задели у себя Кина), а затем и вовсе шумно
покинул бал. Его обидело, что президент Филиппин не
оказал ему такую же честь, как мне. Но ведь в «Террейс
Плаца» официальный прием устраивал сам посол огром-
ной и уважаемой всем миром страны, а здесь неофици-
альный бал давала всего лишь администрация «Пайнс-
отеля», и президенту и премьер-министру республики
даже как-то не по рангу было приезжать в гости.
Реакция со стороны обиженного претендента на все
случившееся в тот вечер была весьма своеобразной.
Поздно ночью Лееверик позвонила Кампоманесу и вы-
зывающим тоном спросила, когда она с Корчным может
улететь из Багио. Главный организатор ответил, что
улететь они могут в любое время, а пока он желает
спать. Повесил телефонную трубку и повернулся в по-
стели на другой бок. Потом выяснилось: звонок этот —
очередная провокация.
Наступило 17 июля — день открытия матча за миро-
вое шахматное первенство. Обстановка была исключи-
тельно торжественной, и на сцене «Конвеншн-центра»
находились, кроме меня, претендента и руководителей
делегаций, президент Филиппинской республики Ф. Мар-
28
кос, посол СССР В. В. Михайлов, президент ФИДЕ
М. Эйве, председатель Шахматной федерации СССР
В. И. Севастьянов и другие высокие гости. Звучали кра-
сивые речи, и президент Ф. Маркос благодарил за то, что
местом такого события избраны Филиппины. Не обош-
лось и без казусов. Так, мэр Багио в своем приветствии
вдруг запнулся и, расшифровывая слово «СССР», произ-
нес «Соединенные Штаты Советской России» — вот как
сильны там американские привычки. Казус совсем дру-
гого рода случился, когда, согласно традиции, надо бы-
ло исполнять государственные гимны. (Кстати, и у
ФИДЕ есть свой гимн, и он тоже был исполнен.) Заигра-
ли национальный гимн Филиппинской республики, вто-
рая часть которого почему-то напоминает «Марсельезу».
Все выслушали его стоя. Далее должен исполняться Го-
сударственный гимн Советского Союза. Но что это? Зву-
ки удивительно знакомы, однако это все же не наш Го-
сударственный гимн. Оказалось, оркестранты перепута-
ли и играют «Интернационал». Случилось недоразуме-
ние, однако, естественно, все в зале и на сцене остались
стоять. И лишь двое — Лееверик и Корчной — демонст-
ративно, на виду тысячи присутствующих не поднялись
с места. Да что одна тысяча — потом, наверное, сотни
тысяч филиппинцев увидели в газете снимок: стоит их
президент, а рядом, переговариваясь, сидит парочка ка-
ких-то не знакомых никому людей. Говорят, в истории
филиппинской государственности ничего подобного не
случалось. Формально вроде бы предъявить претензии
нельзя — исполнялся ведь не Государственный гимн
страны,— но скандальное поведение претендента и его
подруги задело за живое очень многих. Потом все, уже
сидя на своих местах, выслушали отрывки из Девятой
симфонии Бетховена, исполненной в честь претендента,
не представлявшего никакую страну.
После небольшого концерта и формальной жеребьев-
ки (белые в первой партии достались моему сопернику)
вечер был продолжен в «Кантри-клабе», где президент
Ф. Маркос дал торжественный ужин. На ужине я сидел
справа от президента, между ним и его младшей доче-
рью, симпатичной Айрин. Позволю себе заметить, что фи-
липпинские женщины вообще славятся своей красотой
(недаром они несколько раз выигрывали титул «мисс
Мир»). Теперь я узнал, что они очень интересные собе-
29
седницы. Айрин, например, учится в Англии (сейчас при-
ехала на студенческие каникулы), была вместе с отцом
в СССР, там ей очень понравился «мой» Ленинград, его
великолепная архитектура. Она, кстати, объяснила мне,
почему большинство филиппинских построек столь лег-
кие и не фундаментальные: в случае наводнения или ис-
тощения земель не так жалко будет оставлять свой кров
и воздвигать новый дом. Мы говорили о музыке, о фи-
липпинской молодежи, которая очень общительна и лю-
бит веселиться в дискотеках и других общественных ме-
стах... Нашу беседу поддержал Ф. Маркос, который то-
же, как выяснилось, весьма общителен, хотя и абсолют-
но не пьет вина. Вообще-то он военный человек, и оттого,
наверное, на него большое впечатление произвели мемо-
риальные комплексы в наших городах-героях Ленингра-
де и особенно в Волгограде. Во время войны с японцами
Ф. Маркос командовал соединениями в районе Багио,
и здесь его знает каждый. Теперь, сказал президент, он
хочет укрепить национальное достоинство филиппинцев,
вывести страну из бедности, создать «средний класс»...
Он поделился своей идеей повышения образованности
общества. Любому достойному — независимо от его ма-
териального положения — надо предоставить возмож-
ность закончить университет или институт. А уже полу-
чив высшее образование, работая, взявший как бы взай-
мы у государства обязан будет вернуть деньги, затра-
ченные на его обучение...
Да, много любопытного узнал и продолжал узнавать
я. Но пора было отрешаться от всего и думать только
о самом матче, о психологии, о тактике, стратегии, о де-
бютах... И еще об очень многом.
...Самому не верится, но с Корчным я знаком уже в
течение 19 из 30 прожитых мною лет. Да, впервые мы
встретились с ним в 1962 году, когда гроссмейстер вы-
ступал с сеансами одновременной игры на Урале. Сна-
чала он выступал в моем родном Златоусте, но я в то
время был занят в официальном областном юношеском
соревновании «на выезде» и сыграть с приезжей знаме-
нитостью не смог. Потом он отправился в областной
центр Челябинск (где как раз я играл в турнире) и да-
вал там сеанс на тракторном заводе. Здесь на «чужой»
30
для меня территории попасть в число участников сеанса
было значительно труднее, но все же мне и моему другу
Детства Саше Колышкину была выделена одна доска, за
которой мы добились ничьей в шотландской партии.
Вторая наша встреча состоялась уже на следующий
год в Москве. Туда на учебно-тренировочный сбор при-
ехали шахматные судьи, организаторы и вместе с ними
некоторые молодые шахматисты спортивного общества
«Труд», членом которого я в то время был. В это же
спортивное общество входил и Корчной, и он в числе
других был приглашен читать лекции для своих одно-
клубников. Одна часть нашего тренировочного сбора
проходила на Выставке достижений народного хозяйст-
ва в Москве, другая часть — на спортивной базе в под-
московном городе Подольске. Осенью 1962 года Корч-
ной, всегда питавший весьма честолюбивые надежды, не-
удачно выступил в турнире претендентов на острове Кю-
расао. И вот, уже в 1963 году, он рассказывал нам, при-
ехавшим в столицу с разных концов России шахматис-
там «Труда», о том соревновании. Запомнилось, как он
очень плохо говорил практически обо всех своих колле-
гах, но тогда я, конечно, еще не знал, что Корчной сам
присвоил себе право быть высшим судьей всех окружаю-
щих, их ходячей совестью, не позволяя при этом никому
судить его самого...
Мне было тогда всего двенадцать лет, а выглядел я
еще моложе — совсем мальчик. Есть фотография, где
этот мальчик сидит среди взрослых и слушает лекцию
Семена Абрамовича Фурмана, которую тот читает для
участников учебно-тренировочного сбора общества
«Труд». Семен Абрамович, конечно, не мог запомнить
тогда своего юного слушателя и всегда утверждал впос-
ледствии, что познакомился со мной лишь в 1968 году.
(Полагаю, что не обратил на меня внимания тогда и
Корчной.)
А читать нам, «провинциалам», лекцию Фурман при-
ехал по настоянию нашего знаменитого одноклубника
Михаила Моисеевича Ботвинника, которому помогал как
раз тогда в его матче на первенство мира с Тиграном
Петросяном. Случилось так, что в отложенной партии
более осмотрительный Фурман посоветовал Ботвиннику
сделать ничью, а тот считал возможной только победу.
Рассердившись на советчика, Ботвинник отказался от
31
его помощи, послав читать нам лекции. Правда, вскоре,
проиграв упомянутую партию, он вновь вернул Фурмана
в свой штаб.
...Так уж получилось, что и некоторые последующие
мои встречи с Корчным проходили с участием Фурмана.
Но в 1966 году моего будущего тренера еще рядом не
было, ибо он входил в команду Центрального спортив-
ного клуба армии, а я в Ялте готовился к командному
первенству страны в составе все того же «Труда». Я,
правда, в итоге в команду включен не был (по странно-
му регламенту того времени таких молодых — хотя я
уже был мастером — не допускали к игре даже на юно-
шеских досках), но зато близко познакомился со мно-
гими сильными шахматистами и среди них — с Корчным.
На этом мои детские воспоминания заканчиваются..
1969 год. Перед юношеским чемпионатом мира основ-
ную часть подготовки я вместе с Фурманом проводил
под Ленинградом, так как мой тренер ленинградец, да
к тому же тамошний климат сродни скандинавскому
(а ехать играть предстояло в Стокгольм). Там же, кило-
метрах в двадцати от нас, занималась команда Ленин-
града. Фурман пожелал навестить своих знакомых и,
взяв меня с собой, направился к соседям. Там мы встре-
тили многих шахматных мастеров, зашли в домик к
Корчному, которого Семен Абрамович отлично знал, по-
скольку прежде был и его тренером. Короче говоря, по-
садил меня Фурман играть блиц-партии («пятиминутки»)
с Корчным. Тот — человек азартный, блиц любит, а про-
игрывать — терпеть не может.
По мере того как я выигрывал, в помещение набива-
лось все больше и больше народу, а когда время подо-
шло к ночи, за этим удивительным блицем наблюдала
уже чуть ли не вся сборная Ленинграда. Каково было
Корчному проигрывать! Но у меня тоже был свой сти-
мул— добираться к своему месту жительства нам было
уже не на чем, а Фурман успел мне шепнуть: «Выигра-
ешь — потребуем у Корчного машину, а проиграешь —
домой 20 километров придется пешком идти». Наконец,
перед нами распахнули дверцу гроссмейстерской маши-
ны, и его жена села за руль — сам он автомобиль водигь
не решается. Через несколько дней уязвленный Корч-
ной уже сам приехал к нам, и ему, должен сознаться,
удалось взять реванш. Впоследствии мы играли блиц
32
примерно на равных, но всегда очень ожесточенно.
После того как в 1969 году я стал чемпионом мира
среди юношей, по целому ряду причин (главная из ко-
торых местожительство моего тренера Фурмана) я ре-
шил переехать в Ленинград. Но для этого надо было
прежде всего перевестись из Московского университета,
где я тогда учился, в Ленинградский.
Уже теперь, через достаточно много лет, профессор
ЛГУ, хорошо знавший Корчного, признался, что тог
сразу же начал жалеть: «Зачем перевозить в Ленинград
этого Карпова, он теперь станет моим конкурентом».
В одном и том же месте готовились к чемпионату
СССР 1970 года. Потом поехали на мой первый чемпио-
нат Союза в Ригу. И уже первая турнирная партия про-
извела на меня какое-то гнетущее впечатление. Я почув-
ствовал, что против меня сидит человек, ревниво, почти
ненавидяще относящийся ко мне. Он слегка расслабил-
ся, только выиграв у меня. Однако уже в следующей на-
шей турнирной партии на мемориале Алехина в 1971 го-
ду победу праздновал я.
Но еще до Алехинского турнира мы успели сыграть
с Корчным целый матч. Хотя и тренировочный. Гото-
вясь к претендентским боям, в частности ко встрече с
Ефимом Геллером, он предложил мне сыграть с ним за-
крытый тренировочный матч. Оправдывая общий ничей-
ный результат тех встреч—3:3 ( + 2, —2, = 2) —с моло-
дым, только что завоевавшим гроссмейстерское звание
шахматистом, Корчной объяснял этот итог тем, что он
большинство партий играл черными, да к тому же зара-
нее сообщал, какой дебют изберет. Я совсем не собира-
юсь утверждать, что уже тогда играл сильнее Корчного,
а уж опыта-то у меня было совсем мало. И потому неве-
лико было счастье знать, какой плохо знакомый де-
бют— учтите, его коронный дебют! — меня «заставля-
ют» играть для тренировки партнера. Забавный штрих
к портрету моего соперника: раздосадованный неудач-
ным спортивным течением пусть тренировочного, но для
него все же — матча, Корчной потребовал, чтобы белый
цвет (вопреки предварительной договоренности) все же
перешел к нему, и заставил меня играть партию черны-
ми, тоже заранее «заказав» для себя (теперь уже белы-
ми) дебютный вариант...
Раз уж зашел разговор о цвете фигур в наших пар-
33
тиях с Корчным, то ту первую встречу на чемпионате
СССР 1970 года я проиграл черными и реванш на упо-
мянутом мемориале Алехина в 1971 году тоже взял чер-
ными и вообще абсолютно всегда в турнирах (кроме
межзонального турнира 1973 года) играл с ним только
черными. А между тем к нашему матчу 1974 года он так
и не имел перевеса в счете личных встреч.
После того как я разделил первое место на крупней-
шем мемориале Алехина и все вокруг сразу заговорили
«о новой звезде», Корчной желчно заметил: «Здесь, в
Союзе, мы играем как любители, а вот посмотрим, как
он сыграет за границей...» И посмотрел: я разделил с
ним же первое место на состоявшемся сразу после этого
в Англии Гастингском рождественском турнире.
Поразительный все же характер у этого человека.
Постоянно изливая свою желчь на окружающих, и на
меня в том числе, он в то же время делал высказывания,
которые позже сам позабыл и новыми своими заявления-
ми даже не пытался опровергнуть. Не могу отказать се-
бе в удовольствии процитировать слова Корчного после
межзонального турнира, слова, которые он тоже, очевид-
но, теперь забыл: «Выиграть состязание претендентов
мне вряд ли удастся. Среди моих соперников есть «не-
удобные» шахматисты. Я вообще считаю, что обыгран-
ное Фишером поколение уже не может с ним успешно
бороться. Эта задача по плечу молодежи. Справится ли
с ней Карпов? Не знаю. Последние выступления Карпо-
ва показали, что как турнирный боец он, видимо, не ус-
тупает Фишеру...»
И далее:
«Карпов растет от турнира к турниру... Карпов ста-
новится большим турнирным бойцом, не останавливаю-
щимся при необходимости перед риском, способным
драться за победу в каждом поединке. При этом он весь-
ма практичен, не допускает грубых ошибок. Игра его на-
поминает теперь игру Спасского в лучшие годы — соб-
ранность в каждой встрече, ровность во всех стадиях
партии, отсутствие явных оплошностей».
Итак, это сказано после того самого межзонального,
когда Корчной бездоказательно в оскорбительной форме
бросил упрек Талю в том, что экс-чемпион мира сам не
захотел, видите ли, выигрывать лучшую отложенную по-
зицию у Карпова, дабы помешать ему, Корчному, занять
34
чистое первое место в турнире. А что произошло на са-
мом финише межзонального?! Мы имели поровну очков
перед последним туром и уже обеспечили себе попада-
ние в претендентский этап, но было важно, кто займет
первое место: победитель межзонального получал опре-
деленные преимущества при жеребьевке претендентских
матчей. И вот мне передают «настоятельное пожела-
ние» Корчного: я, играя белыми, должен предложить
ничью филиппинцу Еугенио Торре, и тогда он, Корчной,
так же поступит в партии последнего тура против извест-
нейшего гроссмейстера Роберта Хюбнера из ФРГ — мы
в итоге разделим первое место, и это будет справедливо,
ибо опять же он, Корчной, лучше меня играл в этом тур-
нире и неправильно, если он останется вторым. Я, конеч-
но же, отказался от этого «варианта Корчного», чем не-
мало его разозлил. Предложение Корчного само по себе
не то чтобы удивило меня (когда имеешь дело с таким
человеком, то ничему уже не удивляешься), но было не-
приятно: у нас подобные «фокусы» решительно осужда-
ются. Выиграл я у Торре быстро и ушел с ним анализи-
ровать, позже пришел Корчной и громко (для всех) и
зло (для меня) проговорил: «Ну вот, заставили меня вы-
игрывать у Хюбнера». Теперь я понимаю: мы бы стали
с ним врагами значительно раньше, если бы он ту по-
следнюю партию в межзональном не выиграл. А так
Корчной даже оказался среди тех немногих, кто пред-
рек мне выход в финал претендентских соревнований.
И стал открыто враждовать только позже, уже проиграв
мне финальный матч.
Я сейчас уже не буду вспоминать его самоуверенные
заявления перед нашим матчем 1974 года, но напомню,
что вместе со мною Корчной выступил на конгрессе
ФИДЕ в Ницце против регламента, предлагавшегося
Фишером для матча за мировое первенство. Тогда мы
были претендентами еще оба. А когда я остался единст-
венным претендентом, Корчной вдруг начал поговари-
вать, что Фишер выдвигает, пожалуй, справедливые тре-
бования. Это по крайней мере не спортивно... Как
неспортивно со стороны проигравшего объяснить свое
поражение множеством причин, среди которых катего-
рически отметается лишь одна — игра победителя.
В спортивном мире — ив социалистических, и в ка-
питалистических, и в любых других странах — сущест-
35
вует для спортсменов вполне определенное наказание:
выговор за неспортивное поведение, сопровождающийся
временным неприглашением дискредитировавшего себя
человека в некоторые турниры. Не моя вина, что Корч-
ного тоже так наказало спортивное руководство. Зато
есть доля моей «вины» в том — и Корчной сам это отлич-
но знает, он ведь, извинившись, просил об этом,— что
выговор был с пего достаточно быстро снят. А он поки-
нул Родину и сбежал в другую страну, обвинив всех и
вся в очередной раз.
МЕЛОЧИ, БЕЗ КОТОРЫХ НЕЛЬЗЯ
Нельзя было упускать из виду ни одной «мелочи» —
шахматных часов, комплекта фигур, даже кресла, на ко-
тором предстояло провести так много часов, не говоря
уж об освещении на сцене, ее оборудовании и т. д. и т. п.
Конечно, во многом мне помогали мои верные товарищи
и взявший на себя большинство организационных забот
руководитель делегации В. Батуринский, но самому не-
обходимо было оставаться в курсе всего, что касается
непосредственно игры с опытным, сильным и хитрым
противником.
...Еще когда Лотара Шмида только избрали главным
арбитром, его первое послание из ФРГ касалось време-
ни начала партий. Он писал, что начинать игру в 17 ча-
сов по местному времени неразумно, так как трудно по-
том будет попасть в ресторан, сообщения о туре могут
запаздывать в газеты, зрителям не очень удобно возвра-
щаться домой... (Хотя непонятно, почему он все это ре-
шил.) Шмид считал, что время начала партий надо сдви-
нуть по крайней мере на полчаса, а еще лучше бы на час
и начинать игру в 16 часов. Встретив мое «непонимание»,
он стал говорить, что немецкий текст решений, принятых
относительно матча за мировое первенство на заседании
Центрального комитета ФИДЕ в Каракасе в 1977 году,
не говорит об обязательности начала партий не ранее
17 часов. Там, мол, сказано в обтекаемой форме, так что
мы сами можем менять. Я же твердо ответил, что немец-
кий текст меня не волнует, поскольку мы принимали это
решение на английском языке, а там четко было сказано:
начало партий—не ранее 17 часов по местному време-
36
ни. Шмид вынужден был согласиться, но меня задело
его желание встать и в этом вопросе на сторону Корчно-
го, требовавшего начинать партии в 16 или 16 часов 30
минут.
Вероятно, уместно будет заметить, что вопрос о вре-
мени начала игры не новый и возник еще в 1974 году.
Но тогда ему предшествовали переговоры о выборе мес-
та самого матча. Шахматная и спортивная обществен-
ность— во всяком случае большая ее часть — хотела,
чтобы соревнование проходило в Москве, ибо традиция
проведения матчей на высшем шахматном уровне уже
и так обидно нарушалась в прошлом цикле (Рейкьявик,
1972). Мы же оба, Корчной и я, жили в Ленинграде, и
соперник, ссылаясь на это, требовал, чтобы встреча со-
стоялась там. И хотя противник был коренным жителем
этого города, а я еще не успел «обрасти болельщиками»
в Ленинграде, но я согласился с его требованием, огово-
рив лишь одно условие — туры начинаются в 17 часов.
Корчной ответил, что его желание понятно, а я могу вы-
сказать свое во Всесоюзном спорткомитете. Только я
приехал из Спорткомитета в гостиницу «Россия», как
раздался телефонный звонок: на проводе Корчной. (За-
метьте, он уже знал номер телефона, хотя я еще и не ус-
пел как следует разместиться!) И вот я слышу: «Имей-
те в виду, что начинать игру в 17 часов не соглашусь».
Такой «зигзаг» соперника поставил меня в неловкое по-
ложение перед спортивными руководителями, и я, раз-
досадованный, логично возразил, что теперь считаю и
себя свободным в выборе места для игры.
Немаловажным вообще и для матчей на высшем
уровне особенно является проблема шахматного инвен-
таря, и в частности наших специальных часов. Идеалом
представляются электронные часы с указателем количе-
ства времени, остающегося до контроля, и с сигналом в
момент полного исчерпания этого времени. Но пока та-
ких часов, к сожалению, не существует, и на практике
приходится пользоваться двумя обыкновенными цифер-
блатами, соединенными особым коромыслом. Когда де-
лаешь ход и нажимаешь кнопку над панелью своего ци-
ферблата, то твои часы останавливаются и идет уже
время партнера. Конструкция давняя и пока, приходится
признать, единственно приемлемая.
Перед матчем мне и моему противнику предложена
37
была на выбор группа часов различных марок, из кото-
рых явно выделялись часы двух марок — «Гарде»
из Германской Демократической Республики и западно-
германской фирмы «Копман». Часы «Гарде» использо-
вались чуть ли не на всех официальных турнирах в те-
чение целого ряда лет — в том числе на претендентских
матчах и матчах за мировое первенство — и имеют впол-
не положительные характеристики. Западногерманская
же фирма относительно недавно ввела в практику свою
новинку, и первые опыты оказались далеко не всегда
удачными. В чем же дело? Флажок на этих часах пада-
ет, когда минутная стрелка достигает примерно его се-
редины. Вторая же половина флажка при помощи ма-
ленькой стрелки показывает оставшееся до контроля
время (две минуты) по цифрам, нанесенным на цифер-
блат мелким шрифтом: 1 минута, 30 секунд, 15 секунд,
10 секунд... Это удобно только для рекламы. Ведь шах-
матист, испытывая недостаток времени, не имеет воз-
можности рассматривать цифры, а определяет оставше-
еся время по положению флажка.
Теперь-то я знаю, что у «Гарде», наоборот, слишком
длинный флаг, который пару раз мешал мне точно опре-
делить оставшееся у Корчного время — я торопился, что-
бы «завалить» его поднявшийся флажок, а на самом де-
ле до контроля было еще далеко. Но все же этот недо-
статок куда меньший, нежели у «Колмана», где флаг па-
дает значительно раньше, чем ты ожидаешь. Когда в
1972 году на Всемирной олимпиаде в Скопле югослав-
ские организаторы впервые заказали часы западногер-
манской фирмы, многие участники и не подозревали о
такой особенности этих часов. Играя против Роберта
Хюбнера (ФРГ), опытный экс-чемпион мира Тигран
Петросян (СССР), взглянув на циферблат (как потом
выяснилось, за две-три секунды до контроля), посчитал,
что времени еще достаточно, и продолжал обдумывать
очередной ход. Но флажок упал, и сразу же судья за-
фиксировал просрочку времени. Растерявшийся и рас-
строившийся Петросян слегка приподнялся на стуле,
взял часы, внимательно посмотрел на флажок, пошел к
капитану нашей команды знаменитому гроссмейстеру
Паулю Кересу и потребовал подать протест. Но какой же
может быть протест, когда просрочено время?! Вечером,
за ужином, один из югославов сообщил Петросяну, что
38
происходившее транслировалось по телевидению. «Если
бы я знал об этом, непременно разбил бы часы. Вот была
бы реклама!»—в сердцах сказал Петросян. Просрочка
времени произошла в его турнирной практике впервые...
Я был настроен, естественно, не столь решительно,
как экс-чемпион мира,— в конечном счете все дело в
привычке. Но коль уж всю жизнь я привыкал играть с
часами, работающими по одному принципу, то нелепо
в матче за мировое первенство ставить эксперимент над
самим собой. Кстати, и Корчной, кажется, всего лишь
один из своих претендентских матчей сыграл с часами
«Копман», а в остальных случаях он ими не пользовал-
ся. К слову, когда и президент ФИДЕ (он же экс-чемпи-
он мира) доктор М. Эйве приехал на Филиппины еще
до начала матча и я предложил ему выбрать из двух
предлагавшихся марок часов, он не задумываясь отдал
предпочтение «Гарде».
У меня создалось впечатление, что часы «Копман»
после их изобретателя больше всех нравились... нашему
главному арбитру. Вот уж кто за них ратовал! Даже ког-
да стало известно, что для «Гарде» имеются запасные
комплекты, а «Копман» присутствует в единственном эк-
земпляре. Разумеется, Шмид понимал — играть без за-
пасных часов нельзя, но успокаивал всех тем, что вот-вот
приедет сам господин Копман (теперь уже без кавычек)
из ФРГ и привезет дополнительные комплекты.
Побывав в «Конвеншн-центре» на осмотре помеще-
ния, я сразу же указал на часы марки «Гарде». После
меня визит на место игры нанесла Лееверик, хотя играть
предстояло все же не ей. Когда были отобраны две бес-
спорные марки часов — «Копман» и «Гарде», госпоже
Петре немедленно дали понять, что Карпов остановился
на вторых часах. Усмехнувшись, она тут же указала
на «Копман». И никакие увещевания специалистов, ни-
какие ссылки на мнения всех авторитетов больше не по-
могли. Шмид заявил, что будет брошен жребий. Я же
заявил о своем принципиальном отказе от участия в этой
процедуре. В пустынном зале, где заканчивались послед-
ние приготовления, мои представители демонстративно
отошли в сторону, на сцену был приглашен один из тру-
дившихся там же людей, и ему предложили выбрать
один из двух белых конвертов. Молодой, ничего не по-
дозревавший человек случайно вытащил «Гарде» и чуть
39
ли не решил этим мою судьбу — я не представлял, как
буду играть на часах непривычной мне конструкции матч
за мировое первенство. Корчного этот вопрос совсем не
волновал — Лееверик действовала лишь назло мне.
Но перед тем как пустить часы, следовало осмотреть
и все остальное. Темные клетки шахматного столика
оказались точно такого же тона, как все окружающее
собственно доску пространство, и неразличимо слива-
лись с ним. Необходимо было нанести «пограничный»
черный квадрат, да и саму доску расчертить взаимопере-
секающимися линиями.
А далее возникла совершенно неожиданная пробле-
ма — шахматных фигур. Да, да... И в том, что гроссмей-
стеры привыкли играть фигурами вполне определенной
формы и даже стандартного веса, нет ничего удивитель-
ного. Показательно, что при нашей непримиримости в
этом вопросе (чуть ли не единственном) мы, без допол-
нительных переговоров, сошлись с моим противником.
Все предложенные на выбор комплекты не устраивали
нас, требовались шахматы привычной, так называемой
«стаунтоновской» формы и веса. Выяснили, что в Мани-
ле у некого Мануэля Заморы имеется один комплект
нужных нам фигур. И вот известный мотогонщик (он же
член Шахматной федерации Филиппин) Карлос Бенитес
за 15 минут до пуска часов доставляет эти шахматы в
«Конвеншн-центр».
Что представлял собой этот «Центр конгрессов», в
котором нам предстояло провести самые напряженные
дни своей жизни? Построен он был незадолго до матча,
стоил 25 миллионов песо (цифра, которой хозяева поче-
му-то очень гордились и упоминали ее постоянно), внеш-
не повторял по форме типичное жилище одной из народ-
ностей, населявших острова Филиппинского архипелага.
Миновав стеклянную дверь, вы попадаете в достаточно
обширное фойе — здесь новые, как бы многостворчатые
двери, но сделанные уже из... тяжелого бархата в не-
сколько рядов (дабы шум, производимый входящими, не
был слышен в зале). По обеим сторонам на стенах —
два портрета: в полный рост президент Фердинанд Мар-
кос и его супруга Имельда Маркос, министр культуры
Филиппин, виднейшая политическая и общественная
деятельница страны, под патронажем которой находи-
лось строительство в Багио вообще и «Конвеншн-центра»
40
в частности (о чем и напоминает специальная металли-
ческая доска, прикрепленная к этой же стене).
Здесь, глянув на огромный стеклянный шкаф с кол-
лекцией самых различных уникальных шахматных комп-
лектов, собранных прежним филиппинским президентом
Р. Гарсия, посетитель снова вспоминает о глубоком и
давнем интересе к шахматам со стороны руководителей
этой страны. Вам могут поведать, как горячо любил
шахматы филиппинский герой национально-освободи-
тельной борьбы против испанского владычества Хосе Ри-
саль. А при случае расскажут и любопытную историю,
как первый президент на корабле направлялся осмат-
ривать острова своей страны. Подплыли к берегу — там
народ, пушки готовы палить салют. Президенту сооб-
щают, что прибыли и пора начинать высадку, а он невоз-
мутимо отвечает: «Нет, еще не прибыли. Поворачивайте
корабль, и будем плавать в океане до тех пор, пока я не
закончу вот эту интереснейшую шахматную партию. И
вот только тогда и прибудем...» К слову, в филателисти-
ческой серии, посвященной Хосе Рисалю, есть две марки
спортивной тематики — «шахматная» и «фехтовальная».
Фойе и все остальные помещения я видел только пе-
ред матчем и затем, когда там устраивался один из ве-
черов, ну и, конечно, когда соревнование уже торжест-
венно закрывалось. Но запомнил все отлично. Здесь был
и торговый лоток с сувенирами, посвященными матчу
па первенство мира, специально выпущенный конверт со
специально вышедшими марками и спецгашением в день
открытия матча (мечта каждого филателиста!), красиво
оформленная программа соревнования, эмблема с над-
писью «Друг Карпова» и аналогичная для болельщиков
претендента, эмблема собственно матча, «фирменная пе-
пельница», майка, головной убор и еще что-то в этом
роде. Было выпущено два вида памятных и довольно до-
рогих медалей, а вот хорошего, красочного значка, к со-
жалению, не сделали (простенькая памятная пластинка
его не может заменить), и пришлось потом многочислен-
ным приятелям-коллекционерам отказывать в ожидав-
шемся подарке, а это всегда неловко...
Налево из фойе коридор соединяет вас с помещени-
ем, где трудятся помощники Кампоманеса из Филиппин-
ской шахматной федерации, готовится к выходу специ-
альный бюллетень матча... Направо — лестница ведет
41
вниз — множество помещений: зал пресс-центра (там
шумно анализируют и обмениваются мнениями), комна-
та для работы журналистов, телетайпно-телефонный зал
(связанный со всем миром), филиалы ресторанов (рас-
положенных в отелях)... А вот и зал, где нам предстояло
играть. Бросается в глаза огромная авансцена: здесь
стоят кресла для отдыха участников матча, свободных
в какие-то минуты от игры, а также предусмотрено при-
сутствие главного арбитра и помощника; сюда вынесены
флаги СССР, Филиппин и ФИДЕ. По обе стороны от сце-
ны сражающимся противникам также отведены места
для отдыха — это комнаты с самостоятельными выхода-
ми, Этими дверями и пользовались участники, чтобы
попасть на сцену. Конечно, в комнатах имелись те-
левизоры, необходимые для оперативной информации
о ходе игры.
Что касается публики, то ей был отведен довольно
обширный амфитеатр, расположенный в виде буквы «О»,
которую размыкает только сцена. В партере всего девять
рядов, кажется. Одна из лож (закрытая) предназнача-
ется для сотрудников телевидения, другая, роскошно об-
ставленная,— скорее всего, для президента.
Особый уют придавал красивый красный ковер, он
был необходим и для приглушения шума в зале.
Важная деталь: «белые» и «черные» менялись места-
ми каждую партию, соответственно происходила смена
и комнат отдыха, и секторов, отведенных для офици-
альных членов обеих делегаций. Постоянными остава-
лись разве что демонстрационные доски да огромная
эмблема матча на задней стене сцены с громадной
надписью «Карпов — Корчной», так что получалось, буд-
то иногда он играет под моими буквами, а я под его —
право же, неприятное ощущение иногда бывало.
Корчной, как все уже знают, привез с собой из Евро-
пы специальное кресло с высокой спинкой и, надо пола-
гать, весьма удобное. Сделано было оно по специально-
му заказу, и газеты то и дело зачем-то называли его сто-
имость—1300 долларов. (Впрочем, западные и местные
газеты вообще очень любят цифры — постоянно повто-
рялось, сколько получит победитель и сколько побеж-
денный в этом 13-м матче за мировое первенство. Одна-
ко это было уже 29-е подобное соревнование, хотя я дей-
ствительно являюсь 12-м чемпионом мира. Так ведь не
42
в каждом же матче появляется новый чемпион.) Кресло,
предоставленное мне организаторами, было достаточно
удобным, однако низковатым, и потому после несколь-
ких проб пришлось подкладывать небольшую подушеч-
ку — точно как в детские годы, когда я был еще малень-
ким.
Два слова о вспомогательных службах. Мы остались
ими очень довольны. Любезные улыбающиеся юноши и
девушки, обслуживающие матч, одетые в джинсовые ко-
стюмы, специально пошитые для них фирмой «Wrangler»,
делали свое дело четко, ловко и даже как-то элегантно
(не беда, если демонстраторы порою даже ошибались,
передвигая фигуры на огромных досках).
Читателей, возможно, интересует, много ли публики
бывало в зале? К своему огорчению, должен сказать: нет,
совсем немного. В помещении, рассчитанном на тысячу
зрителей, порою сидели одна-две сотни болельщиков.
Мне, привыкшему к многолюдным залам, было как-то
странно это. Отчего же так происходило? Мне кажется,
причин было несколько. Во-первых, дожди, о которых
я уже писал. Во-вторых, студенческие каникулы (м.ест-
ные студенты были по большей части в отъезде). Но са-
мое главное, на мой взгляд,— непомерно высокая цена
на билеты. Высокая не только для студентов, скажем,
но и вообще для массы любителей шахмат. Ведь вначале
цена билета предполагалась 200 песо!
В связи с этим в одной из манильских газет появи-
лось письмо, где жаждущие побывать на матче болель-
щики предлагали установить определенную шкалу стои-
мости посещения «Конвеншн-центра». Зал можно разде-
лить на разные секторы — в одних цены поднять еще
выше (для кичливых богачей!), а в других установить
приемлемые для широкой публики.
Организаторы матча прислушались к этому разумно-
му совету, но все равно даже самый дешевый билет сто-
ил 50 песо (около семи американских долларов).
Впрочем, малолюдный зал имел одно важное досто-
инство — тишину.
Ту часть газетных сообщений, которые касаются
непосредственно соревнований, я во время матча читал
далеко не всегда. Уже хотя бы для того, чтобы не появ-
лялись ненужные эмоции. Однако единодушные предска-
зания моей победы перед началом поединка мне были
43
известны. Пожалуй, наиболее благоприятный для Корч-
ного прогноз исходил от американского гроссмейстера
Роберта Бирна (корреспондента «Нью-Йорк тайме»):
«Матч до шести побед одного из участников без ограни-
чения общего количества встреч продлится примерно
35 партий и закончится со счетом 6:5 в пользу Анато-
лия Карпова». Хотя по ходу соревнования — я ведь ли-
дировал со значительным отрывом — в это предсказа-
ние мало кто мог поверить, как ни парадоксально,
именно оно оказалось наиболее точным. Прежде чем не-
посредственно перейти к рассказу о борьбе за доской
(и вне ее), остается добавить, что партии игрались по
вторникам, четвергам и субботам, доигрывались на сле-
дующий день, выходным был понедельник.
Глава II. ЗАХВАТ ЛИДЕРСТВА
ВНИМАНИЕ: НА СТАРТ!
И все-таки, пожалуй, надо еще разок отступить на-
зад от того момента, когда во вторник 18 июля 1979 года
в 17 часов по филиппинскому времени двинулся в путь
самый длительный в истории шахмат матч за мировое
первенство...
К непосредственной шахматной подготовке я присту-
пил в начале 1978 года, когда завершились финальные
состязания отборочного цикла и стало известно имя мо-
его будущего соперника. И так уж получилось, что наш
матч 1974 года явился как бы прологом к нынешнему
единоборству с Корчным. При этом самым серьезным
образом приходилось учитывать соображения общего
порядка. Шахматная история знает немало случаев, ког-
да такие вот «повторные» матчи, сыгранные в течение от-
носительно короткого промежутка времени, складыва-
лись неудачно для предыдущего победителя. Вспомина-
лись, к примеру, хотя бы такие «двойные матчи», как
Алехин — Эйве, Ботвинник — Смыслов, Ботвинник —
Таль, Петросян — Спасский,— все они протекали с пе-
ременным успехом для каждой из сторон. Объяснений
тому существует множество, и они носят самый разно-
образный характер. Одна из главных причин заключа-
ется, видимо, в укоренившейся традиции: к моменту на-
чала сражения претендент, прошедший горнило отбороч-
ных соревнований, бывал, как правило, более наигран
и натренирован, нежели чемпион. Это я учел.
Бездеятельная созерцательность вообще не в моей
натуре. Месяцы и даже годы в моих планах были бук-
вально расписаны по дням, и хотя немало времени зани-
мала общественная работа (это характерно для боль-
шинства известных советских спортсменов) и заверше-
ние образования в университете, я помнил, что должен
оставаться, как и обещал, «играющим чемпионом». Тур-
45
ниры, тренировочные сборы, анализ, занятия теорией и
вновь соревнования... Высокие спортивные результаты
говорили за то, что в этом отношении я стою на правиль-
ном пути — и спортивная форма, и практическая форма
находятся на надлежащем уровне.
Существует и другая причина, чисто психологическо-
го свойства: чемпиону мира (как всякому фавориту в
любом виде спорта) всегда труднее отстаивать свой вы-
сокий и чрезвычайно престижный титул, чем претенден-
ту посягать на это звание («Попытка — не пытка»,—
гласит народная поговорка).
Сейчас даже трудно перечислить весь тот широкий
круг проблем, который была призвана решить програм-
ма предматчевой подготовки. Она простиралась от на-
сущных вопросов общефизической закалки до специаль-
ных разделов перестройки дебютного репертуара. Пла-
ны, планы... Но время часто вносит в эти планы свои
грозные поправки. Как жестокая слепая сила, от кото-
рой нет защиты, болезнь оборвала жизнь моего ближай-
шего и главного помощника — не стало Семена Абра-
мовича Фурмана. Пожалуй, невозможно назвать друго-
го гроссмейстера, который бы так хорошо ориентировал-
ся и сам принимал участие в сооружении исполинского
лабиринта современной теории. С ним я всегда мог посо-
ветоваться, как найти выход из того или иного дебютно-
го тупика, много радости доставляли и наши совмест-
ные анализы, не раз застававшие врасплох даже самых
опытных шахматистов. А какого преданного и мудрого
наставника не стало рядом! Тяжелая, невосполнимая
утрата...
Но жизнь продолжалась. И надо было, несмотря ни
на что, решать намеченные задачи и при этом уклады-
ваться в жесткие сроки графика. Поэтому время было
заполнено анализом, поиском, сопряженным с находка-
ми, а иногда, увы, и с потерями.
О каких потерях я веду речь? Порою тот или иной
дебютный вариант на первый (да и на второй) взгляд
кажется неуязвимым. Однако стоит подвергнуть его
тщательному, может быть, жестокому анализу — и ста-
нет ясно, что его следует отбросить, ибо он таит в себе
опасные скрытые дефекты. Такая работа необходима,
ибо дебютная подготовка сегодня чрезвычайно важна —
это могучий фундамент всего здания победы.
46
Вполне естественно, что главным ориентиром при
подготовке к сражению в Багио служил матч 1974 года.
При этом, безусловно, самое пристальное мое внимание
привлекли и поединки Корчного с Петросяном, Полуга-
евским, Спасским. Разнохарактерные, они тем не менее
дали обильную пищу для размышлений. Забегая вперед,
скажу, что, как показало затем течение матча, большин-
ство из сделанных выводов оказались весьма точными и
полезными. По своей органической природе шахматы та-
ковы, что в них сила познается прежде всего в прямом
сравнении. Более того, сила эта находится в прямой за-
висимости от умения (а точнее, искусства) вскрывать
и использовать слабые места в игре соперника. А для
этого необходимо досконально изучать его.
Уже в 1974 году Корчной делал широковещательные
заявления, что в области дебюта он имеет превосход-
ство практически над всеми ведущими шахматистами
мира. Тогда это преследовало вполне определенную
цель — склонить общественное мнение на свою сторону,
попытавшись внушить всем, будто только ему одному
по силам бороться с тогдашним чемпионом мира Р. Фи-
шером. Полагаю, что ни в матче 1974 года, ни в матче
1978 года кто бы и как бы ни старался, ему не удастся
обнаружить этого мнимого преимущества Корчного.
Более того, послематчевые высказывания самого бывше-
го претендента сейчас уже, насколько мне известно, со-
держат в себе признание того факта, что моя дебютная
подготовка оказалась более продуманной.
Со своей стороны, я должен все же констатировать,
что, несмотря на все возрастающую роль знания совре-
менных начал, они не оказали решающего влияния на
исход большинства поединков. Это в свою очередь объ-
ясняется отработанной техникой защиты, повышенной
осторожностью при выборе дебютных схем, обостренным
чувством опасности у обоих соперников.
...После этого, может быть, несколько затянувшегося
вступления коротко расскажу о первой партии. В пре-
дисловии к этой книге я предупреждал, что подробно го-
ворить о каждой партии читателям, интересующимся не
только узкошахматными вопросами, вряд ли стоит. Од-
нако первая партия есть первая... Она всегда интересна
психологически, даже если в ней сделано не много ходов
и шахматной борьбы, по существу, не получилось. Не-
47
даром же на этой игре присутствовали и президент
Ф. Маркос, и посол СССР В. Л4ихайлов, и все высокие
особы, гостившие в те дни в Багио. Для них, кстати, все-
гда оставлялись свободными места в первых трех рядах
партера — никто другой здесь располагаться не имел
права.
На открытие матча специально приехали из Манилы
многие советские товарищи, живущие и работающие на
Филиппинах. Их поддержка в сочетании с добрыми по-
желаниями любителей шахмат, приславших мне теле-
граммы со всех концов нашей страны, порадовали и под-
бодрили меня перед началом игры.
Желали мне успеха не только советские люди. Один
студент из Оксфорда (кстати, бывший сторонник Корч-
ного) прислал мне теплое письмо, где сообщал, что
сменил ориентацию благодаря более тщательному изу-
чению моих партий и теперь стал моим приверженцем,
сочтя, что «чемпион мира является первоклассным пред-
ставителем своей страны».
Я заблаговременно приехал на первую партию, но
вышел на сцену по ошибке через чужую комнату отды-
ха. Когда Ф. Кампоманес указал мне на эту «неточ-
ность», я с улыбкой ответил: «Ну раз уж так получилось,
то разрешите мне все же остаться на сцене». Все начи-
налось очень миролюбиво. Правда, пожимая мою руку
на виду у многочисленных фотокорреспондентов, Корч-
ной демонстративно отвернулся в сторону, хотя ему не-
чего было опасаться встретиться со мною взглядом: на
глаза он сразу надел темные защитные очки.
Движение вперед белой пешки от ферзевого слона
было для меня очевидным со стороны соперника его
первым ходом. Довольно быстро возникла позиция из
популярного лет тридцать назад варианта ферзевого
гамбита. Дебют этот встречался и в финальном матче
претендентов между Корчным и Спасским, и — что осо-
бенно любопытно будет узнать читателям — в одной из
тренировочных партий, сыгранных мною и моими секун-
дантами уже здесь, в Багио, буквально накануне стар-
та матча. Соперник, почувствовав, видимо, мою уверен-
ность, не настаивал на сложной борьбе и быстро отка-
зался от попыток получить перевес белыми. Вся партия
продолжалась всего около двух часов.
Сделав черными свой 18-й ход, я по всем правилам
48
предложил ничью. Корчной задумался на некоторое вре-
мя, потом, не ответив мне, махнул рукой и начал распи-
сываться на бланке. Я тоже подписал бланк и даю ему,
он свой отбрасывает куда-то в сторону и, не глядя, под-
писывает мой бланк. Потом быстро уходит, не собира-
ясь вовсе протягивать мне руку. А я вообще-то полагал,
что это не менее обязательно делать, нежели перед нача-
лом партии. (Любопытно, что такого же мнения придер-
живался и наиболее известный из присутствовавших при
этом шахматистов — экс-чемпион мира Михаил Таль.)
Да, Корчной уже сразу показал, что видит в рукопожа-
тии пустую формальность. Хотя сам же перед матчем он
устно просил оговорить вопрос о якобы желательности
рукопожатий между партнерами.
Во второй партии соперник в ответ на мой любимый
первый ход королевской пешкой отказался от примене-
ния излюбленной им французской защиты в пользу от-
крытого варианта испанской партии — тоже весьма час-
то применявшегося и в моей практике, и потому Корчной
заранее приготовил новинку, что заставило меня в один
момент основательно задуматься. Найдя решение, я
встал и начал прогуливаться. Тут в глаза мне бросилась
забавная картина: сидевший неподалеку заместитель
главного арбитра Мирослав Филип безмятежно спал
здесь же на авансцене. Я едва не расхохотался, наблю-
дая, как запрокидывается голова высоченного, едва
умещающегося в кресле чехословацкого гроссмейстера.
Тогда же мелькнула и вполне серьезная мысль: «Как
хорошо, что мы приехали в Багио заранее и успели ак-
климатизироваться, не то спал бы я, наверное, сейчас
за шахматным столиком».
А на доске между тем возник эндшпиль с микроско-
пическим перевесом у белых. Вскоре пришлось опять со-
глашаться на ничью. Как уже потом выяснилось, после
партии Корчной позволил себе еще одно из множества
своих желчных высказываний: «Карпов где-то слышал,
что слон лучше, чем конь. В руках Леонида Штей-
на, может быть, но не в его руках!» В приличном
обществе подобные реплики в адрес соперника —
даже если он не является чемпионом мира—верх
бестактности.
Однако противник и руководительница его команды
не ограничились лишь бестактностью и решили пойти
49
дальше. Об этом мне приходится рассказать подробнее,
хотя и без особого на то желания.
Когда мы тщательно готовились к матчу, то проду-
мывали также и вопрос питания. Так, например, в со-
став нашей делегации входил повар, который еще на Ро-
дине во время наших тренировочных сборов изучил мои
вкусы и привычки, готовил те блюда, какие я больше
всего люблю. На первое время мы запаслись продукта-
ми, а затем покупали уже и в Багио на базаре то, что по-
зволяло приготовлять более или менее привычную пищу.
Повар постоянно жил в коттедже и обслуживал не толь-
ко меня, но и тех, кто проводил там же на вилле наи-
большую часть времени за анализом отложенных партий
или при подготовке к новым поединкам. Остальные чле-
ны делегации или наши гости питались в коттедже весь-
ма редко, но каждый раз это становилось для них чуть
ли не настоящим праздником, так как, кроме всего про-
чего, стол там всегда напоминал о доме, а нашей русской
кухне.
Это совсем не означает, что мне (или моим соотече-
ственникам) не нравится восточная кухня. Я, например,
почти каждый свой вечер в выходной день навещал
японский ресторан, многие блюда в котором, особенно
суси — оригинально приготовленная сырая рыба, очень
мне нравились. При случае мы выбирались и в китай-
ский, французский или какой-нибудь еще ресторан. Од-
нако постоянно совершать подобные «вылазки» не хва-
тало времени, да и попросту было нежелательно, ибо
могло вызвать непредвиденные желудочные ослож-
нения.
Но ведь необходимо было подкрепляться еще и в
процессе самой 5-часовой партии, тем более что, соглас-
но принятому режиму дня, обедал я часа за полтора пе-
ред началом игры. Мы, разумеется, предусмотрели и
это. Обратились в Москве в существующий у нас специ-
альный Институт питания. Там порекомендовали для ме-
ня особую питательную смесь, приготовленную с учетом
моих вкусов и пожеланий. Все в Багио ее называли
«йогуртом» или кефиром, хотя, конечно, могли бы при-
думать и любое другое название. Она могла иметь всего
два оттенка в зависимости от количества кислоты, содер-
жащейся в стакане. Смесь эта быстро и легко усваива-
лась. Ведь если человек ест тяжелую пищу, то кровь
50
приливает к желудку и голова хуже работает. А эта еда
была к тому же достаточно питательной, и мне хватало
неполного стакана такого «кефира», чтобы, приняв его
где-то в середине партии, не испытывать чувства го-
лода.
И каково же было наше удивление, когда после вто-
рой партии вдруг последовал протест, подписанный ру-
ководительницей делегации Корчного! Там прямо указы-
валось на возможность подсказки из зала в зависимо-
сти от ...цвета напитка, времени его подачи и т. д. Я уж
не буду говорить о том, что стакан этот передается офи-
циантом под наблюдением арбитров и на виду всего зри-
тельного зала. Просто глупо предположить, что кто-то
в считанные минуты может подсказать ход сильнейшим
шахматистам. У меня даже нет слов, чтобы прокоммен-
тировать поднятую лагерем претендента «бурю в стака-
не кефира», как метко окрестил случившееся советский
журналист в своем газетном сообщении. Впрочем, пола-
гаю, что даже у самих членов «команды Корчного» про-
тест это вызвал насмешливую улыбку. Недаром гросс-
мейстер .Майкл Стин назвал его «тестом на проверку
чувства юмора у арбитров».
Жюри матча, естественно, развеселилось и отвергло
глупый протест. А вот у главного арбитра почему-то чув-
ство юмора тогда отказало. Он заговорил о цвете напит-
ка, хотя, повторяю, цвет — посветлее и потемнее —>
зависит только от пропорции жидкого продукта в стака-
не. Попросил меня судья, чтобы еда эта передавалась в
одно и то же время — в 19 часов 15 минут, примерная
середина игры. Мне не хотелось спорить, и я согласился,
нб оставил за собой право, если пожелаю, попросить че-
рез арбитра принести мне пищу раньше. Корчной поль-
зовался своим термосом, но и он, конечно же, мог зака-
зать себе другую еду. И мне в голову не приходило про-
тестовать...
Мой противник, рассчитывая, очевидно, на психоло-
гический эффект «кефирного» всплеска, решил продол-
жить свое давление на меня при помощи странного по-
ведения во время третьей партии. Он непрерывно вска-
кивал, бегал по сцене, делал резкие движения на доске,
передвигая фигуры, вообще возбужденно суетился.
В этой партии впервые в истории наших игр с Корч-
ным была применена защита Нимцовича. Белые получи-
51
ли некоторую инициативу. Мне пришлось изрядно тру-
диться и держать себя в руках, чтобы нейтрализовать
давление противника. Не видя способов усилить свою
позицию, претендент начал подолгу задумываться, еще
заметнее нервничать — приближался цейтнот. Его счас-
тье еще, что отыскался способ форсировать ничью: в этот
момент черные уже имели даже лишнюю пешку. Потом
Р. Кин, говорят, не смог скрыть своего разочарования:
«Конечно, это еще не трагедия, но немалое моральное
потрясение для Корчного».
В те дни главный секундант претендента вообще был
весьма активен и отрицательно настроен по отношению к
нам. Теперь мне известен и выпад, который он допустил
против моих коллег — советских шахматистов во время
пресс-конференции Нарциссо Рабель-Мендеса. Но преж-
де чем рассказать о «выпаде Кина», несколько слов о
Рабель-Мендесе. Этот моложавый и энергичный пуэрто-
риканец посвятил себя нефтяному бизнесу и обществен-
ной шахматной деятельности. Прежде он был вице-пре-
зидентом ФИДЕ, а в 1974 году в Ницце на конгрессе
Международной шахматной федерации баллотировался
в президенты. Макс Эйве тогда всем говорил, что счи-
тает себя уже старым и откажется от борьбы за прези-
дентский пост. Говорить-то он это говорил, а сам приду-
мал хитрую ловушку для будущих конкурентов: тот, кто
претендует на президентство, не может уже стать вице-
президентом. В конечном счете, оставшись в 1974 году
у руля ФИДЕ, М. Эйве сумел одновременно и вывести
из руководства федерации опасного для его авторитета
деятельного пуэрториканца...
И вот теперь Нарциссо Рабель-Мендес наряду с
гроссмейстерами Светозаром Глигоричем (Югославия)
и Фридриком Олафссоном (Исландия) вновь баллотиро-
вался в президенты ФИДЕ взамен 77-летнего голландца
Макса Эйве. Выборы должны были состояться в ноябре
на конгрессе Международной шахматной федерации в
Буэнос-Айресе, а пока шла предвыборная кампания, и в
программу ее ведения входил приезд Рабель-Мендеса на
Филиппины. Так вот, Кин на пресс-конференции канди-
дата в президенты попросил того ответить на провокаци-
онный вопрос, что он думает по поводу непомерно раз-
росшегося в Советском Союзе числа гроссмейстеров, да-
леко не всегда, мол, заслуженно получающих это звание.
52
Растерявшийся Рабель-Мендес молчал, зато остроумный
контрвопрос нашего пресс-атташе был наутро повторен
едва ли не всеми филиппинскими газетами: «А кто кон-
кретно из советских гроссмейстеров играет слабее анг-
лийского гроссмейстера Кина?»
...Марафонские матчевые дистанции почти всегда
имеют свой, если можно так выразиться, период адап-
тации: соперники разыгрываются, накапливая взаимную
информацию. Мой прогноз относительно того, что Корч-
ной решил сделать основной упор при игре черными на
открытый вариант испанской партии, окончательно под-
твердился после четвертого поединка. Подкорректиро-
вав первоначальную редакцию второй встречи, претен-
дент вновь применил тот же дебют. От партии к партии
он вообще всегда стремился чуть-чуть видоизменять на-
чало, чтобы ослабить прицельность моей домашней под-
готовки, чего весьма боялся. Линия эта — отчетливо
чувствовалось — давно и тщательно была продумана
претендентом. Так, в первом томе югославской «Энцик-
лопедии шахматных дебютов» им был написан весь раз-
дел по открытому варианту испанской партии. И оценки
в этом дебютном руководстве, часто умышленно, были
сделаны им весьма далекими от реальных. Вот и сейчас
он на 14-м ходу черными вдруг пошел на продолжение,
забракованное еще со времен партии Д. Бронштейн —
С. Флор, игранной 34 года назад. И забраковал этот ва-
риант в «Энциклопедии» не кто иной, как сам же Корч-
ной. Видите, какая хитрость! После длительного раз-
мышления я все же эту хитрость разгадал, обнаружив,
какое дальнейшее усиление имеют в виду черные. Повто-
рением ходов получилась ничья.
Сам собой напрашивается вопрос: а предусматрива-
ла ли вообще заранее наша тренерская группа возмож-
ность столь частого применения Корчным открытого ва-
рианта испанской партии? Да, такая возможность серьез-
но изучалась, и на этом направлении были подготовле-
ны соответствующие новинки и усиления. Однако я
умышленно не торопился выкладывать все уже на стар-
те, рассудив, что тогда настанет час дебютных сюрпри-
зов, когда соперник побольше приоткроется, а я обрету
наилучшую игровую форму.
53
ЗАЧЕМ НУЖЕН ПСИХОЛОГ
Обычно я вхожу в соревнование постепенно, мне
нужно время для разгона. Мой соперник, напротив, шах-
матист весьма активного старта. Учитывая это, колли-
зиями первых партий в спортивном отношении я остал-
ся доволен: сразу получилась ничья, потом еще ничья,
еще и еще... Пятая партия, хотя и пришла к такому же
результату, заметно выдается из этого ничейного ряда.
В начале книги я обещал рассказать о тайфуне. Он
разразился во время пятой партии. Дождь хлынул с та-
кой силой, что шум его заглушил все остальные звуки
в зале и, казалось, во всем Багио. Очевидно, стихия по-
вредила линию электропередачи — свет в зале погас. Ос-
тался лишь слабый «аварийный» огонек, едва освещав-
ший сцену. В такой обстановке Лотар Шмид решил ос-
тановить шахматные часы, и как раз в то время, когда
я думал над очередным ходом. Пришлось отойти от сто-
лика, ибо я считаю неэтичным рассчитывать свои вари-
анты при выключенных часах.
Я не собираюсь сваливать на тайфун те неточности,
которые допустил в этот день (надо сказать, что партия
игралась и доигрывалась в течение трех дней — 27, 28 и
30 июля), тем более что нормальное течение игры вос-
становилось уже через несколько минут — свет вновь за-
жегся. Полагаю, что причиной неточной игры стало же-
лание воспользоваться цейтнотом Корчного и ускорить
развязку. Форсируя игру, я вдруг увидел, что белые вы-
игрывают пешку. В такой позиции пятая партия была
отложена (впервые в ходе матча).
Соперник и его окружение не скрывали своей радо-
сти и оценивали отложенную позицию как выигрышную
для претендента. Потом, правда, они признали, что при
анализе не увидели сильнейшего записанного хода — не-
ожиданного маневра черного коня, давшего мне непло-
хие контршансы. Мы же с тренерами считали, что долж-
на быть ничья. Но ,и в нашем анализе образовалась «ды-
ра», которую претендент обнаружил уже за доской.
Правда, на то, чтобы найти сильное шахматное возра-
жение, он потратил почти все время, которым распола-
гал. У него оставалась минута-полторы на 12 хо-
дов.
Сопернику удалось сохранить лишнюю пешку, мне
54
стало ясно, что при пассивной игре я должен потерпеть
поражение. Я посчитал вариант, при котором, выходя
вперед королем, резко обостряю позицию. При этом я
учитывал, что Корчной любит материальные приобрете-
ния, а здесь в самом очевидном случае он сохраняет
лишнюю пешку (но получится-то почти ничья). Против-
ник опешил и не смог поставить мне мат в четыре хода.
Меня спасла его любовь к пешкам и слишком замысло-
ватая геометрия движения фигур, которая в условиях
жесточайшего цейтнота не была замечена претендентом.
Он предпочел бросающееся в глаза продолжение, веду--
щее, однако, лишь к неплохой позиции. Лишняя пешка
у него осталась, но у меня был активный король, что
компенсировало материальный недостаток, и теперь пар-
тия уж точно шла к ничьей... Представьте, в тот момент
я тоже пришел в сильное возбуждение: как-никак про-
скочил через мат! Обрадовался этому и допустил две
ошибки. Ничья еще сохранялась, но не такая простая.
Возникла позиция: две пешки против слона и пешки со-
перника. Ну, это уже шахматные нюансы — есть такое
правило в теоретическом окончании: «Ладейная пешка
не проходит в ферзи, если ее поддерживает слон, ходя-
щий по полям цвета, противоположного цвету поля пре-
вращения пешки». Правило это знают даже начинаю-
щие шахматисты, и оно действует, когда одинокого ко-
роля защищающейся стороны нельзя выгнать из угла,
в который стремится пешка, поддержанная своим сло-
ном и королем. Но дело-то в том, что мой король был не
одинок,— на доске сохранились еще две черные пешки.
Если бы хоть одна, то ничья была бы неизбежна, а тут
целых две. Тот случай, когда твоя же лишняя пешка те-
бе мешает,— один из извечных парадоксов шахмат.
Нужно четко продумать, как избавиться от собствен-
ной пешки. И не позволить при этом вытеснить моего ко-
роля из угла. Если же он уйдет из угла, то должен успеть
туда вернуться, пока неприятельский король будет за-
бирать мои пешки, стоящие на дороге его пехотинца. Из-
вестный советский теоретик и прекрасный шахматист
В. Раузер в 30-е годы провел капитальные исследования
подобных позиций, однако «моего случая» в справочни-
ках не оказалось. И тут произошла любопытнейшая
вещь. Мы с тренерами потом анализировали партию и
выяснили, что в ходе ее мне удалось найти новую ничей-
55
ную позицию — переходную к уже известным теоретиче-
ским позициям Раузера.
Эта партия была самой продолжительной. Она дли-
лась более двенадцати часов. На 124-м ходу мой против-
ник объявил пат (это случилось в первый раз в матчах
за шахматную корону), хотя теоретически ничейное по-
ложение возникало уже на 107-м ходу. Чем он руковод-
ствовался, затягивая партию и объявляя пат,— трудно
сказать. Я считаю этот пат одной из многих и многих
бестактностей, проявленных Корчным в этом матче. Оче-
видно, таково не только мое мнение.
Позже я узнал оценку гроссмейстера, корреспонден-
та газеты «Нью-Йорк тайме» Р. Бирна, который выска-
зался на этот счет весьма лаконично: «Глупость и уп-
рямство». Еще более лаконичной была реплика гросс-
мейстера М. Найдорфа, который представлял в Багио
несколько аргентинских и испанских газет: «Не спор-
тивно!»
Р. Бирн и М. Найдорф, как мне рассказывали, ча-
стенько комментировали и анализировали в пресс-цент-
ре нашу игру, к радости других шахматных журналис-
тов, которые, возможно, были менее квалифицированны.
У аргентинского гроссмейстера даже появилось обык-
новение прибегать к помощи того тома «Энциклопедии
шахматных дебютов», где трактуются закрытые дебю-
ты,— этот том он приносил с собой на те партии, где я
играл черными. Когда же мне предстояло играть белы-
ми, он вооружался справочником, где анализировались
партии, начинавшиеся ходом королевской пешки. Одна-
ко пришлось мне разрушить этот стереотип в шестой
партии, где я применил английское начало, быстро сведя
игру к ничьей. Говорят, Найдорф проиграл при этом
пари.
Пришлось подарить Р. Бирну и М. Найдорфу книгу
моих избранных партий с теплой дарственной надписью.
Аргентинец был очень доволен и приглашал всех нас в
гости на Всемирную шахматную олимпиаду, которая
должна состояться в Буэнос-Айресе в октябре-ноябре.
Но шутливый контрвопрос: «А закончится ли к тому вре-
мени матч?» — стал в Багио уже довольно привычным.
Те, кто ранее ратовал за безлимитный матч, были серь-
езно озабочены. Как-то встретил я Эда Эдмондсона, ко-
торый поделился со мною своей заботой: он решил про-
56
дать свой дом под Нью-Йорком и переехать жить на
Гавайи. Дело было уже, как говорят, на мази, но вот те-
перь Эдмондсон задерживается в Багио, и все может рас-
строиться, ибо до конца затягивающегося матча амери-
канец (а он является нейтральным членом жюри) не
может возвратиться на родину. Я тогда же не без ехидст-
ва спросил у него, а что было бы, если б приняли в 1975 го-
ду формулу Фишера: играть безлимитный матч не до 6 по-
бед одного из соперников, как теперь, а до 10-ти? Эд-
мондсон в сердцах воскликнул: «Это было бы ужасно!»
Возникает естественный вопрос: а почему я вооб^це,
вопреки своему первоначальному убеждению, согласил-
ся на изменение формулы матча, согласился на состя-
зание безлимитное, где общее количество поединков не
ограничивается? Шахматный мир разделился на два ла-
геря, грозивших расколом ФИДЕ,— одни настаивали на
«лимитированном» матче, другие (и их было большин-
ство) требовали играть до определенного количества по-
бед, но не ограничивать количество партий ради умень-
шения вероятного числа ничьих. Вспоминается, как лов-
ко повел себя опытный шахматный политик Эд Эдмонд-
сон в той ситуации, которая сложилась на заседании
Центрального комитета ФИДЕ в Каракасе (1977 год).
Американцев, видимо, устраивало обсуждавшееся в ку-
луарах предложение энергичного венесуэльца Родольфо
Туделы о безлимитном матче до шести побед. Эдмонд-
сон «поругал» нашу позицию (в случае ничьей в матче
из 24 партий звание остается у чемпиона мира), затем
высказал свое предложение — играть до 10 побед. И тут
же как бы вскользь добавил, что, быть может, кому-ни-
будь такой матч покажется слишком длинным, тогда чи-
сло необходимых побед, вероятно, придется сократить.
Напомню и свое выступление на заседании Централь-
ного комитета ФИДЕ осенью 1977 года в Каракасе:
— Думаю, в свое время я доказал, что хочу играть
матч за мировое первенство с Робертом Фишером и, не-
смотря ни на что, готов идти навстречу. Готов я проде-
монстрировать свое желание не стоять на месте в реше-
нии спорных вопросов и теперь. А спорных вопросов ос-
тается еще немало, и в предлагаемых здесь позициях то-
же есть несколько вариантов. Должен сказать, что матч
из ограниченного числа партий совсем не предопределя-
ет длинную серию ничьих. Однако многие об этом гово-
57
рят и хотят видеть что-то новое. Хорошо, я готов играть
безлимитный матч даже после того количества партий,
какое я играю в турнирах. Некоторые против ничьей
«в запасе» у чемпиона мира — согласен и на это. Надеюсь,
что и матч-реванш мне не понадобится. Но если так слу-
чится, что выиграет претендент, то пусть уж вместе с ним
выигрывает и весь шахматный мир: пусть миллионы лю-
бителей шахмат получат новый толчок для популяриза-
ции нашей игры в виде интереснейшего матча-реванша.
Я готов поддержать этот компромиссный вариант.
Так, собственно,— после единогласного голосова-
ния! — и возникла нынешняя формула. Не позабудем и
еще об одном дополнении: участники имеют право по
своему усмотрению взять по три перерыва (на туровой
день или день доигрывания) в течение первых 24 пар-
тий и по одному тайм-ауту на каждые 8 из последующих
партий. Неиспользованные перерывы, естественно, на-
капливаются и могут быть взяты в любое время. Вот это
самое «любое время» — тоже важная оговорка, ибо ког-
да-то перерывы давались по справке врача о болезни
шахматиста. Теперь отказались от этой пустой формаль-
ности — все равно ведь никакой врач не откажет в
справке уставшему (или просто решившему взять по сво-
ему усмотрению тайм-аут) участнику напряженной спор-
тивной борьбы на самом высшем шахматном уровне.
Однако врачи все же остались, и даже их присутст-
вие оговорено в регламенте. К врачу матча мне обра-
щаться не пришлось (у меня были свои доктора), а вот
Корчной, кстати, обратившись, тут же по своей привыч-
ке успел обидеть главного медика матча. Тот пришел его
проведать, а занимавшийся вместе с Кином и Стином
претендент начал сбрасывать с доски расставленные на
ней фигуры, демонстративно давая понять приглашенно-
му им же гостю, что опасается его взгляда на анали-
зируемую позицию. «Он, наверное, принял меня за шпи-
она»,— жаловался потом газетчикам уважаемый доктор.
Я сказал, что в составе советской делегации прибы-
ли и мои врачи. Да, в Багио приехал постоянно наблю-
дающий меня дома, в Ленинграде, врач-терапевт доктор
медицинских наук Михаил Лазаревич Гершанович. Круп-
ный специалист, мягкий и отзывчивый человек высокой
культуры, всеобщий любимец, готовый каждому прийти
на помощь не только в качестве медика, но и как пере-
58
водчик с английского языка на русский, Гершанович
входил в число пятерых (вместе со мной) официаль-
ных — как это было специально оговорено — членов со-
ветской спортивной делегации. Вместе с нами в Багио
приехал и еще один доктор медицинских наук, психолог
по специальности Владимир Петрович Зухарь. Очень
уважаемый в научном мире человек, он и не мог предпо-
ложить, какую «рекламу» создадут ему на этом матче
претендент и его команда. Одно время читателям запад-
ных газет, наверное, даже казалось, будто именно сов-
сем не шахматист Зухарь — а не Карпов или Корчной —
является главной фигурой матча за мировое первенство.
Удивительно, почему столь самолюбивый человек, как
Корчной, добровольно отошел в тень, поставив под лу-
чи всеобщего внимания другого? В этой шумихе, как те-
перь легко установить, наибольшая заслуга принадле-
жит Лееверик, но и сам претендент пришел на помощь
руководительнице своей команды, потому что ему это
стало выгодно.
Я, пожалуй, воспользуюсь некоторыми «свидетель-
скими показаниями», которые дает в своей книге, вы-
шедшей уже после матча, главный шахматный секун-
дант претендента гроссмейстер Р. Кин. Он пишет, что
впервые на доктора В. Зухаря, не сводившего глаз со
сцены, Лееверик обратила внимание во время пятой пар-
тии. «Всегда имея в запасе что-то, она испугала его, сев
рядом и предложив книгу «Архипелаг Гулаг»,— повест-
вует секундант, вольно или невольно раскрывая сразу
два грубейших нарушения. Лееверик входила в число
официальных членов делегации претендента и, в отли-
чие от В. Зухаря, не имела права пересаживаться с фик-
сированных мест из сектора амфитеатра в партер. Под-
совывая же антисоветскую литературу (мне известно,
что тем же занималась и ее дочь) и привнося таким спо-
собом политические мотивы в спортивное соревнование,
она действовала прямо вопреки уставу Международной
шахматной федерации. Чем же сама Лееверик объясня-
ла свое провокационное поведение? Она, видите ли, за-
подозрила, что Зухарь... гипнотизирует Корчного. И
опять предоставляю слово Кину:
«Лееверик гордо объявила: «Виктор ничего об этом
не знает, потому что он не видел Зухаря». Позже по соб-
ственной инициативе она хотела перенести игру в закры-
59
тое помещение, но Корчной в это время не был расстро-
ен Зухарем и не хотел никуда переезжать. Лееверик зло
и нелогично прокомментировала это решение: «Виктор
сошел с ума. Он не понимает, что его расстраивают».
Очевидно, ей была невдомек самосатира, содержащаяся
в ее словах».
Итак, руководительница команды Корчного сама ста-
ралась посеять в душе мнительного претендента глупые
подозрения. А он легко пошел на это внушение, быстро
сообразив, что такая позиция может встретить «понима-
ние» среди падкой на сенсации части корреспондентов.
Да и выгодно это очень. Не увидел, например, матующе-
го маневра в пятой партии — значит, гипнотизировали.
Я же, имея уйму времени на обдумывание и позволив ему
такой маневр совершить, не жаловался на влияние «по-
тусторонних» факторов!
Серьезная наука отвергает — а лженаука, как обыч-
но, ограничивается туманными полунамеками — возмож-
ность гипнотизирования человека на расстоянии без
применения словесного внушения и жестикуляции. Да
если бы возможность подобного воздействия существо-
вала, то давно вратарей, словно кроликов, гипнотизи-
ровали бы, заставляя в спортивных играх пропускать
голы. Да что вратарей — политических деятелей тогда
бы уговаривали взглядами на дипломатических перего-
ворах принимать невыгодные одной из сторон решения.
Так зачем все-таки был мне нужен — а он мне
действительно был нужен — доктор Зухарь?
Вернемся на несколько лет назад... Только начался
финальный матч претендентов на мировое шахматное
первенство. Всякий раз, когда я оказываюсь лицом к
ближайшей — совсем рядом — ложе, невольно замечаю
среди тренеров Корчного человека, который старается
поймать мой взгляд. Интересуюсь, что за человек, и вы-
ясняю, что работает он с Корчным. Никакой мысли от-
носительно применения против меня гипнотического воз-
действия не возникло, я не потребовал удалить этого че-
ловека, но решил заиметь своего психолога. Так я и по-
знакомился с Владимиром Петровичем Зухарем...
Прерву на минуту свой рассказ и процитирую пись-
мо Клемента Нокса, одного из читателей лондонской
«Гардиан», в редакцию этой газеты:
...«Для каждого, кто знаком с содержанием автобио-
60
графин Корчного, суть дела ясна. В этой книге Корчной
с большим смакованием пишет о том, как он вел психо-
логическую войну против Карпова во время их первого
матча в 1974 году и не без гордости замечает, что выну-
дил соперника обратиться за помощью к одному из вид-
нейших советских психологов...» А сейчас несколько
строчек из упомянутой автобиографии Корчного, читать
и цитировать которые меня, как легко догадаться, за-
ставили лишь обстоятельства: «Я не могу сказать, что он
(речь идет о моем психологе. — А. К.) мне мешал, его за-
дачей было лишь обезвредить моего помощника, скром-
ного дилетанта в сравнении с ним. Мой психолог (его
фамилия Загайнов. — А. К.) предложил мне применять
метод Фишера — приходить на игру с опозданием на
5—7 минут. Это подействовало, Карпов стал чертовски
злиться. Но не в его характере оставлять нечто подобное
без ответа... На доигрывание пятнадцатой партии он
явился с опозданием на 13 минут, чтобы этим подчерк-
нуть, что ничья обеспечена». Все не так — я стараюсь
никогда не опаздывать на игру. В том же случае, о кото-
ром пишет мой противник, имело место непредвиденное
стечение обстоятельств. Движение транспорта в центре
Москвы, и в частности там, где на проспект Маркса вы-
ходит Дом союзов, было прекращено. Водитель напра-
вил автомобиль в объезд, и мы, сразу не разобравшись в
ситуации, медленно ехали почти 20 минут вместо того,
чтобы миновать расстояние до Колонного зала пешком
минут за пять.
И еще из письма читателя лондонской «Гардиан», пи-
шущего уже о событиях матча 1978 года: «И вот теперь
Корчной одним мановением руки переквалифицировал
этого психолога (доктора В. Зухаря. — А. К-) в парапси-
холога и, так сказать, перевел его из защиты в нападе-
ние».
Зная Корчного достаточно давно, я уверен был, что
свою идею психологического воздействия он не оставит
и к 1978 году. (И как выяснилось во время матча и до-
кументально подтверждено в книге главного секундан-
та претендента, Корчной имел множество своеобразных
помощников — психологов, парапсихологов или как там
еще их называют — доброхотов и специально пригла-
шенных.) Кроме того, я и сам считал, что при таких пе-
регрузках, какие меня ожидают, весьма желательно
61
иметь человека, который бы хорошо разбирался в пси-
хологии, мог бы дать полезный совет. Во многих спор-
тивных командах — везде, где есть психологическая
борьба,— имеются психологи, создающие боевой наст-
рой, поднимающие тонус спортсменов,— в том нет ни-
чего зазорного.
Так почему же доктору Зухарю надо было сидеть в
зале и внимательнейшим образом смотреть на сцену? А
смотрел он, кстати, не только на моего соперника, но в
не меньшей степени и на меня. Отлично изучив меня, он
мог теперь уловить малейшие нюансы в изменении пове-
дения за игрой, что говорило бы об усталости, нервоз-
ности, расхоложенности... Это важно было, чтобы дать
потом свои рекомендации, как сидеть, ходить, думать,
наконец... Мы работали и дома. Он наблюдал за нашим
анализом сыгранных партий и видел, в какие моменты иг-
ра моя была сильнее, а в .какие — слабее. В. Зухарь —
не шахматист, но многое из своих ощущений в опреде-
ленных ситуациях я ему рассказывал, и он сравнивал
это со своими наблюдениями, после чего делались вы-
воды. Он говорил мне и о том, каким видел Корчного, и
я ему высказывал свои мысли на этот счет, и мы опять со-
обща делали выводы. Ко всему прочему психолог помо-
гал мне советами, как разрядиться, как отойти от дли-
тельного матчевого напряжения, отдохнуть, отвлечься,
позаниматься физкультурой со специальным тренером
по общефизической подготовке. Как лучше настроиться
на сон и утром выйти из этого состояния...
Вот для чего мне был нужен доктор В. Зухарь и вот
почему он сидел в партере (разумеется, не в первых трех
рядах, отведенных для особо важных персон) и внима-
тельно изучал происходившее на сцене. И еще одно не-
маловажное обстоятельство. Оскорбительная форма, ка-
кую сразу приняли заявления соперников, не позволяла
согласиться с их требованиями. Все зрители в зале (ес-
ли они не преступники), не нарушающие правил пове-
дения, равны и одинаково уважаемы, и по любому
вопросу к ним можно обращаться лишь с любезными
приглашениями или просьбами. Грубые оскорбления не-
допустимы, и после них пойти навстречу противной сто-
роне никто не пожелает.
Обвиняя доктора Зухаря, руководителя нашей деле-
гации или любого из моих товарищей, Корчной прежде
62
всего бросал тень на меня. Рождалось чувство раздра-
женности против человека, применяющего такие средст-
ва. Все свои ошибки он объяснял — и зачастую громо-
гласно, через прессу — влиянием на него, а мои просче-
ты — лишь своей сильной игрой. По третьему закону
Ньютона — действие равно противодействию. Он злился
на меня, но это в свою очередь раздражало и меня и мо-
их товарищей.
Приведу такой пример. Лееверик пересаживалась в
партер (хотя и не имела на это права) и, вооружившись
биноклем, в упор рассматривала меня, а иногда тем же
занималась ее дочь. Бинокль этот никак, разумеется, ме-
ня не гипнотизировал, но было просто противно, что эта
дама желает непременно подействовать мне на нервы.
(Потом, правда, пользование биноклями в партере, в не-
посредственной близости от сцены, было запрещено всем
зрителям.) Помню, я сказал кому-то из членов нашей
делегации: «Не дай бог сделать Петре замечание — она
от вредности вооружит, назло нам, биноклями ползала».
Моя эта фраза была понята товарищами по-своему, и я
их за это отнюдь не осуждаю. Друзья достали несколь-
ко биноклей и стали сами рассматривать в них происхо-
дящее на сцене. Справедливости ради надо сказать, что
пользовались они биноклями только в конце матча и
только сидя в амфитеатре. Что, кстати, весьма удобно,
ибо позволяет разглядеть не только лица шахматистов,
но, например, и показания стрелок на циферблатах ча-
сов — демонстраторы не всегда точно и всегда с опозда-
нием их воспроизводят.
Тяжелые личные взаимоотношения, отсутствие кон-
тактов при каждодневном нагнетании враждебности со
стороны претендента постепенно заводили в тупики, вы-
ходы из которых лежали через протесты и прямые скан-
далы. С другим партнером недоразумения могли бы раз-
решаться куда проще и спокойнее. Но в том-то и дело,
что Корчной и провокационно настроенная Лееверик как
раз и стремились к скандалам.
Извинительным — если такое можно вообще изви-
нить — является разве что болезненная (другого слова
не подберу) мнительность претендента. Читатели не
знают, очевидно, о забавной манере Корчного привязы-
ваться на ночь к отопительным батареям. Когда-то ему
кто-то сказал, что его ненормальная злость объясняет-
63
ся слишком значительным зарядом всего его существа
статическим электричеством. И вот он стал привязы-
вать себя, чтобы разрядиться, к батарее. Помню, узнав
об этом году в 1972-м, я ему полушутя сказал, что ес-
ли кто-нибудь вдруг заземлит через этот металлический
предмет какой-нибудь электроприбор, то это при случае
может привести к плачевным для него последствиям. Он
тогда насторожился, но, кажется, от своей нелепой при-
вычки все же не отказался...
КАПЛИ, ПЕРЕПОЛНЯВШИЕ ЧАШУ ТЕРПЕНИЯ
Пора бы, пожалуй, сказать несколько слов и о содер-
жании шахматной борьбы в матче, но в том-то и дело,
что благодаря стараниям лагеря моего соперника стало
уже невозможно говорить отдельно о шахматах и обо
всей околошахматной шелухе, которую они старались
рассыпать вокруг. Видя, что мы принципиально не
желаем унижать достоинство доктора В. Зухаря переме-
щением его в зрительном зале, Корчной и особенно Лее-
верик продолжали нагнетать обстановку: пусть доктор
сядет в амфитеатр, где находятся официальные члены
советской делегации. Официальные эти члены и с моей
стороны, и со стороны претендента были оговорены спе-
циальным документом (основанным как бы на рекомен-
дациях регламента): кроме участника, еще и руководи-
тель делегации, два секунданта, личный врач. По причи-
нам, уже изложенным мною, мы не желали уступать в
создавшейся (точнее, созданной противником) ситуации.
Был даже случай, когда лагерь претендента требовал
от организаторов вообще ликвидировать кресла парте-
ра, кроме первых трех рядов для особо важных персон.
Но это меня не устраивало, потому что я привык играть
на публике, да к тому же формально нельзя нарушать
без согласия обоих соперников первоначально одобрен-
ную ими обстановку на сцене и в зрительном зале.
В накалившейся до предела нервозной обстановке иг-
ралась седьмая партия. Когда в защите Нимцовича
соперник белыми применил относительно новое продо ’-
жение, я после 20-минутного раздумья понял, что оста-
ваться пассивным крайне опасно. Забавно, что во время
моего раздумья Корчной буквально убегал со сцены, де-
64
монстрируя окружающим, что на него действуют посто-
ронние силы,— все тот же гипноз. Я пожертвовал пешку,
затем качество — противнику стало не до беготни в ком-
нату отдыха: позиция, хотя и выглядела надежной для
белых, требовала тщательного обдумывания за доской.
Впервые за многие наши поединки цейтнот получился
обоюдным, ошибались оба, последним, как выяснилось
уже при анализе, ошибся я. И хотя было страшно обидно
отказываться от игры на победу и соглашаться на ничью
(выигрыша при ближайшем рассмотрении не оказалось,
а он был у меня всего за ход до откладывания партии),
но эта седьмая партия показала мне, что соперник неуве-
ренно чувствует себя в острых неопределившихся пози-
циях. И еще: он стал хуже защищаться. Важный вывод!
А ведь раньше это был другой шахматист, более изобре-
тательный, ныне же явно тяготеет к техническим позици-
ям. Итак, не надо стремиться к сложной, иррацио-
нальной борьбе. И восьмая партия матча подтвердила
правильность этого вывода.
Многие авторитеты (и некоторые советчики) полага-
ли, что первый тайм-аут кто-нибудь из участников мат-
ча возьмет еще перед шестой встречей — после утоми-
тельной, в три сеанса, пятой партии. Условия взятия пе-
рерыва: участник матча или один из его секундантов до
12 часов того дня, в который играется партия, должен
предупредить об этом арбитра. А если позвонят оба и
сообщат, что не намерены сегодня играть? Тайм-аут бу-
дет засчитан (и соответственно вычтен из общего, огра-
ниченного числа тайм-аутов) тому, кто позвонит рань-
ше. Вот и бывает, что тянут оба лагеря до самого полу-
дня, надеясь, что соперник раньше использует свой
тайм-аут,— ведь отдыхать-то все равно будут оба. Воз-
можно, тогда, накануне шестой партии, Корчной и наде-
ялся отдохнуть за мой счет и потому не успел до 12 часов
позвонить арбитру и взять тайм-аут. Я же не сделал этого
умышленно, хотя не скрою: некоторые колебания и бы-
ли. В конечном счете решил: играю все-таки белыми и
проверю, что у него за душой в закрытых дебютах, а по-
ка еще подработаем к следующему, «четному» поедин-
ку— в них я играл белыми — открытый вариант испан-
ской партии.
К восьмой партии мы с тренерами подготовили но-
вую идею. Собственно, работали над ней давно, еще до-
65
ма, в СССР. Делаю свой 10-й ход, и претендент задумы-
вается на 40 минут. Надо сказать, что в этом матче он,
встретившись с какой-либо неожиданностью в дебюте,
искал продолжение не сильнейшее, а такое, какое мы не
могли бы, с его точки зрения, подготовить и проанализи-
ровать дома. И вот через сорок минут он делает ход, ко-
торый, прямо скажу, мы не предугадали. У моих секун-
дантов, как они позже поделились, да и у меня в тот мо-
мент, состояние довольно противное было... Заранее под-
готовить новинку, сюрприз — и первый же ответный ход
противника не предусмотреть!..
Сначала 10—15 минут я потратил на то, чтобы опра-
виться от этого психологического удара. Потом я поду-
мал: ну, не предугадали мы дома этот ход, что ж оттого,
позиция-то у меня все равно лучше. Есть жертва пешки,
перспективная жертва пешки. Подумал еще и пожертво-
вал эту пешку. Соперник жертву принял. Тогда я стал,
как говорят футбольные болельщики, «давить». Дело
кончилось чистым матом на доске. Не помню, кстати, за
последние годы случая, чтобы Корчному жертвовали
пешку в дебюте и затем, играя «в одни ворота», ставили
мат.
Наконец-то результативная партия! Ничьи уже всех
утомили, особенно заждались журналисты. Оказывается,
они сообщили в свои газеты о том, что я якобы выиграл
седьмую партию (так они оценили отложенную позицию,
поспешив выдать желаемое за действительное). Мне же
пришлось разочаровать их, сведя игру после домашнего
анализа к вечному шаху.
Выиграв восьмую партию, я испытывал противоречи-
вые чувства. Рад был, конечно, победе, но предвидел
впереди еще много трудного. И не только на шахматной
доске...
Перед началом восьмой партии Корчной протянул
мне руку. Я ему сказал, что с сегодняшнего дня не же-
лаю обмениваться с ним рукопожатиями, поскольку он
ведет себя неприлично. Сказал ему это на русском язы-
ке. Корчной с протянутой рукой поворачивается к сто-
явшему рядом Шмиду и спрашивает по-английски: «Вы
понимаете, что происходит?» Арбитр, растерявшись, но
не желая вмешиваться, отвечает тоже по-английски: «Да,
я ожидал, что это когда-нибудь случится» — и пускает
часы. Шмид сказал то, что у него было на душе,— он все
66
время опасался, что накалившаяся обстановка приведет
именно к такому исходу.
И только через два дня арбитр вспомнил, как через
Батуринского он передавал, что если мы захотим пред-
принять какие-либо действия (вроде отказа от рукопо-
жатия), то он хотел бы быть заранее об этом осведом-
ленным. Это уже позже мы объяснились со Шмидом, но
в тот момент ряд его действий (о чем я уже писал) за-
ставил меня думать, что он находится на стороне Корч-
ного, и потому я не желал иметь с ним никаких контак-
тов, кроме официальных, предписанных регламентом и
правилами. Я ограничился тем, что попросил пресс-ат-
таше советской делегации Рошаля зачитать его колле-
гам-журналистам (он исполнял на матче обязанности и
корреспондента ТАСС) заявление, объясняющее мой от-
каз от рукопожатия. Буквально тогда же, когда все это
произошло на сцене, в пресс-центре моим представите-
лем было зачитано такое заявление:
«Уважаемые коллеги! Чемпион мира Анатолий Кар-
пов просил меня, как пресс-атташе советской делега-
ции, довести до сведения представителей пресссы следу-
ющее.
В течение ряда лет Корчной допускал оскорбитель-
ные высказывания в адрес Карпова, других гроссмей-
стеров и известных шахматных деятелей. Тем не менее,
руководствуясь принципами спортивного джентльменства
и идя навстречу любезным организаторам столь значи-
тельного соревнования, каким является матч за мировое
первенство, чемпион мира готов был обмениваться со
своим противником рукопожатиями перед началом каж-
дой очередной партии матча. И делал это даже после
того, как Корчной на предматчевой пресс-конференции
в Маниле вновь позволил себе оскорбления чемпиона
мира и ряда членов его делегации.
Последние события показали, что претендент не от-
казывается от своей линии нагнетания напряженности
обстановки. В таких условиях Карпов не желает пода-
вать руку Корчному».
Да, любому терпению — это известно давно — прихо-
дит свой конец, как говорится, переполняется его чаша.
На этот раз каплей, переполнившей эту чашу, стали оче-
редные выпады и вымыслы лагеря моего противника,
касающиеся наличия у нас некоего гипнотизера.
67
Дело дошло до смешного: после проигрыша Корчной
отказался подписать бланк, удостоверяющий его пора-
жение. Поступок настолько нелепый, что через некото-
рое время это понял и сам проигравший. Подпись была
поставлена.
Администрация отеля, где я жил, устроила прекрас-
ный вечер в мою честь. На этом вечере демонстрировали
свои танцы люди племени ифугао. Вот окончен танец,
мне набрасывают на плечи племенной наряд и просят
повторить ритуальные движения. Я как-то смутился, но
тут же вышел Батуринский и лихо отплясал что-то не-
мыслимое, вызвав бурные аплодисменты собравшихся.
Никак не думал, что этот столь невинный случай
даст повод корреспонденту филиппинской «Дейли
экспресс» — некоему Вергилию Мануэлю состряпать за-
меточку о том, что я, дескать, оскорбил национальные
чувства племени ифугао, раз не стал с ними танцевать.
Когда начали выяснять, откуда все это взялось, поня-
ли, что упомянутый Мануэль связан с лагерем претен-
дента. К сожалению, не один Мануэль занимался подоб-
ной клеветой, антисоветчиной и прямыми оскорбления-
ми членов советской делегации, выпадами в мой адрес.
Все они «подкармливались» Корчным, Лееверик и дру-
гими.
В начале я уже говорил, что друзья старались не по-
казывать мне газетных материалов, которые могли бы
расстроить меня, подействовать на нервы. Но однажды
по недосмотру товарищей (очень казнившихся потом)
я прочитал удивительную по своей беспардонности реп-
лику Кина: «Хорошо, что Карпов отказался от рукопо-
жатия — теперь Корчному не придется мыть руки после
этой всегда неприятной для него процедуры». Не стану
скрывать, эта рекордная бестактность, равной которой,
пожалуй, не знает история взаимоотношений между
шахматистами, вывела из себя и меня, и других членов
советской делегации. В. Батуринский подметил, что
гроссмейстер Кин в результате общения с такими людь-
ми, как Лееверик, вероятно, окончательно утратил чер-
ты, традиционно приписываемые английским джентль-
менам. Видимо, и сам секундант претендента почувст-
вовал, что хватил через край, и прислал извинение с си-
гарой для В. Батуринского. Намек этот означал, что он
предлагает раскурить «трубку мира». Руководитель на-
68
шей делегации, заметив, что на сигару наклеен ярлык
«Раймонд Д. Кин», заказал надпись на обертке для кус-
ка мыла — «Виктор Д. Батуринский» и отослал оба эти
подарка секунданту претендента. А на вопрос корреспон-
дента агентства Юнайтед Пресс Интернейшнл: «Что это
должно означать?» — Виктор Давыдович ответил: «Пусть
Кин сначала умоет руки от своих грязных дел, а потом
поговорим о мире». Столь твердая позиция легко объ-
яснится, если рассказать читателю, что секундант Корч-
ного долгое время активно поддерживал акции им же
критикуемой и неуважаемой госпожи Лееверик. Так, пе-
ред восьмой партией он направил организаторам пись-
мо с требованием «пересадить» доктора В. Зухаря в ам-
фитеатр к официальным членам советской стороны, ибо
он мешает претенденту играть. Возможность применения
подобного насилия он мотивировал наличием в регла-
менте матча пункта о недопустимости расстройства из
зала любого из участников матча.
И во время девятой партии Лееверик обратилась к
главному арбитру и потребовала, чтобы тот «пересадил»
Зухаря из партера. Посовещавшись с Лееверик, потом
с Кампоманесом, Шмид, не сочтя при этом нужным пре-
дупредить руководителя советской делегации, направил
к немолодому профессору В. Зухарю служителя, и тот
начал его «пересаживать». Унизительная процедура эта
закончилась тем, что доктор наук пересел в самый ко-
нец партера, откуда изгонять его уже не решались. Я
вынужден был на следующий день обратиться в жюри с
жалобой на действия главного арбитра...
На фоне всей этой возни, целенаправленно затеян-
ной окружением претендента, как-то немного даже поте-
рялось чисто шахматное содержание девятого поединка.
Скажу только, что после выхода из ферзевого гамбита
соперник, игравший белыми, владел определенной ини-
циативой, но тактическим путем мне удалось смирить
его активность.
Апелляционное жюри матча удовлетворило мой про-
тест по поводу незаконных действий в отношении про-
фессора В. Зухаря. Жюри постановило, что Л. Шмид,
хотя, мол, и исходил из добрых побуждений, но непра-
вильно трактовал свои полномочия, не мог судить с субь-
ективном или умственном расстройстве (на которое жа-
ловался претендент), а судить он может лишь об объек-
69
тивном или физическом расстройстве. Словом, в отно-
шении доктора В. Зухаря никаких санкций применять
нельзя... Могу добавить, что сам профессор махнул ру-
кой и по личной инициативе несколько отсел назад, что-
бы скандалисты хоть чуточку унялись. А между тем —
и этого никто не скрывал, это доподлинно известно — пси-
хологи (или лжепсихологи) Корчного, число которых все
возрастало, занимали уже самые привилегированные ме-
ста в зрительном зале, но наша делегация никаких пре-
тензий по этому поводу не выдвигала.
Я уже несколько устал рассказывать обо всех этих
дрязгах, в которые нас втягивали противники, и потому
предоставлю слово опять же Кину со страниц его же
книги.
«После заседания жюри Лееверик продолжала завое-
вывать друзей, выпустив от имени Корчного заявление,
в котором обвиняла жюри, организаторов и президента
в просоветизме... Она закончила этот занятный день тем,
что отказалась от своего места в заранее определенном
секторе зрительного зала и потребовала, чтобы всех рус-
ских обыскивали при входе...»
Все изложено достаточно красноречиво. Нет в этом
отрывке только ничего о прямых антисоветских выпа-
дах окончательно потерявшей над собой контроль да-
мы. Ответ ей был дан в специальном заявлении совет-
ской делегации: «Шахматный матч на Филиппинах —
не полигон для холодной войны» — заявлении, которое
в числе некоторых других документов читатель найдет
в конце этой книги.
И еще. Сразу после скандала, поднятого Лееверик,
выступил, как меня информировали, председатель апел-
ляционного жюри матча профессор Лим Кок Анн из
Сингапура, решительно отвергший всякие обвинения в
необъективности. «Не быть настроенным антисоветски —
это совсем не значит находиться под чьим-то давлени-
ем»,— твердо сказал он. А потом добавил: «Выражаясь
словами Шекспира, эта леди слишком много протесту-
ет, чтобы ей можно было верить».
Пока все эти «баталии» происходили в помещении
пресс-центра под сценой, на сцене в десятой партии
вновь был разыгран открытый вариант испанской пар-
тии. В известном дебюте я применил новинку, связан-
ную — ни много ни мало — с жертвой целой фигуры.
70
Даже Корчной вынужден был потом признать, что по-
добные ходы встречаются раз в столетие! Сказано,
правда, слишком сильно — возможно, соперник хотел
тем самым набить цену себе, поскольку ему все же уда-
лось спастись в этой партии.
Здесь я должен восстановить определенную шахмат-
но-историческую справедливость и обнародовать, что ав-
торство хода 11. Kg 5!, о котором идет речь, принадле-
жит одному из моих секундантов — гроссмейстеру Иго-
рю Зайцеву, а не Михаилу Талю, как хором поспешили
возвестить все комментаторы. Зайцев вообще относит-
ся к числу трудолюбивейших и самобытных аналитиков,
способных предложить немалое количество парадоксаль-
ных на первый взгляд, но зачастую весьма глубоких
идей. Итак, редчайшая жертва фигуры возникла в «вос-
паленном мозгу» моего тренера еще за несколько меся-
цев до начала матча.
Последствия этой жертвы мы анализировали вместе,
и тут фанатично влюбленный в комбинации Таль, конеч-
но, внес свою весомую лепту. Последние варианты про-
верялись нами в самолете по дороге на Филиппины и до
поры ожидали своего выхода на матчевую сцену в Ба-
гио.
После 45-минутного размышления (уже это одно го-
ворит в пользу примененного мною дебютного усиле-
ния) претенденту удалось еще сравнительно легко от-
делаться, переведя игру в несколько худшее для себя
окончание. Безусловно, на базе этой партии теория от-
крытого варианта получила новый творческий импульс.
И мне остается лишь пожалеть, что — против намечен-
ной уже установки — недостаточно энергично отыскивал
способы обострения игры в положении, где для этого,
вполне вероятно, имелись возможности. А затем я вновь
заторопился в конце (что начинало уже беспокоить мо-
их тренеров).
Пока помощники претендента вели массированные
«психологические атаки» на всякого рода заседаниях,
пресс-конференциях в зале «Конвеншн-центра» и за его
пределами, Корчной проводил аналогичную линию пове-
дения непосредственно на сцене. Те, кто имеет комплект
специально выпущенных на матче шахматных бюллете-
ней, могут убедиться по фотокопиям, опубликованным
там, что соперник в те дни демонстративно не ставил
71
мою фамилию на бланке, подписывая который я, понят-
но, это видел. Там же на его бланках в ряде случаев обя-
зательную запись ходов заменяют прочерки или вбвсе
пустоты. Корчной прекращал вести запись уже минут за
5—7 до контроля, что противоречит правилам, принятым
специальным комитетом ФИДЕ.
А в тех случаях, когда шахматист и впрямь не име-
ет возможности вести запись из-за катастрофического
отсутствия времени, арбитр должен затем (по прошест-
вии цейтнота) настоять на восстановлении отсутствую-
щих в бланке ходов. Мне неизвестно, был ли недостаточ-
но настойчив арбитр или вообще не требовал от моего
соперника выполнения элементарных правил, знакомых
и шахматистам младших разрядов. И здесь я вновь
вспоминаю то, о чем уже писал: неудовлетворение, ис-
пытанное мною от действий Л. Шмида ранее. Теперь хо-
лодность, возникшая между нами, грозила превратиться
и вовсе в лед.
...В какой-то момент Корчной подзывает Шмида и го-
ворит ему по-английски, что, мол, противник качает кре-
слом и это его раздражает. Арбитр выжидательно смот-
рит на меня, на что я тоже по-английски удивленно
спрашиваю: «Не понимаю, чего хочет партнер». Корч-
ной в ярости на русском языке кричит мне: «Вы качаете
своим креслом и мешаете мне думать». Тогда я апелли-
рую к Шмиду — Корчной нарушает регламент: он непо-
средственно обращается ко мне (а обращаться к сопер-
нику можно лишь с предложением ничьей) на русском
языке, которого арбитр к тому же не понимает. И это
был, пожалуй, единственный — по крайней мере в на-
чальной стадии матча — случай, когда судья встал на
мою сторону.
Взять хотя бы те же «покачивания» в кресле. Уже
сама конструкция кресла моего соперника предусматри-
вала различные направления движений сидящего в нем
шахматиста. Мое же кресло, которое было предложено
официальными организаторами матча, поворачивалось
лишь вправо и влево. Сидеть абсолютно неподвижно во-
обще невозможно (тем более что кресло само столь под-
вижно). И особенно трудно сохранять неподвижность,
когда все время думаешь об этом. Противник же сам
старался обратить мое внимание на положение в крес-
ле. Получалось, как в распространенной детской игре
72
«Замри!». Смысл этой игры: в любой момент — идете
ли вы по улице, чешете ли себе затылок или пьете из
стакана—другой участник игры может вам приказать
«Замри на месте», и вы должны прекратить всякие дви-
жения и лишь тихо дышать (если еще есть такая воз-
можность) .
Я, как и всякий шахматист, сижу за столиком нор-
мально и никоим образом над этим не задумываюсь. И
тут вдруг оказывается, что мне разрешено только... ды-
шать. И несправедливо, и одновременно даже... смешно
как-то. В конце концов, делая легкий поворот в кресле
влево или вправо, я ничуть не больше мешал то и дело
покачивавшемуся взад-вперед противнику, нежели он
мне. Однако ни Корчной моих замечаний, ни арбитр мо-
их жалоб не услышали. (А мне все-таки на кресло еще
указывали и позже.)
Впрочем, признаюсь: я все же жаловался Л. Шмиду.
Но произошло это лишь однажды и вот по какому пово-
ду. Вероятно, желая обратить всеобщее внимание на
мою привычку иногда поглядывать на партнера, Корч-
ной заранее вооружился специальными очками — он вас
видит, а вы его глаза — нет. В том не было бы ничего
предосудительного (в конце концов многие носят тем-
ные или полупрозрачные очки), если бы не одна особен-
ность этих окуляров. Они были словно два зеркальца,
какими пользуются шалуны в детстве для пускания сол-
нечных зайчиков. Отражая свет от многочисленных ламп
на сцене, зеркальные эти очки, как только Корчной под-
нимал голову, направляли мне в глаза световые блики.
Я сказал об этом арбитру, он сначала не обратил долж-
ного внимания на мои слова, тогда я повторил свою пре-
тензию. Л. Шмид ответил, что он уже осматривал очки
моего соперника и не нашел в них ничего предосудитель-
ного. Но арбитру-то они и впрямь не мешают: он же не
сидит пять часов напротив этого партнера и не испыты-
вает на себе неприятного воздействия.
Итак, дело дошло до того, что похолодание в наших
отношениях (я имею в виду себя и арбитра) грозило их
окончательно заморозить. Лотар Шмид, как я уже гово-
рил, стоял в предложенном мною перед матчем списке
главных арбитров, и уже хотя бы поэтому я теперь ста-
рался публично не бросать на него тень. И поэтому ар-
битру было направлено письмо личного характера с уве-
73
домлением о том, что я, чемпион мира, начинаю испыты-
вать определенное беспокойство по поводу его возмож-
ной необъективности. Однако все тайное постепенно
становится явным. Сначала окружающие заметили от-
чуждение, наметившееся между арбитром и одним пз
участников матча, потом распространился слух, будто
десятую партию в качестве главного арбитра проводил
его заместитель М. Филип потому, что Л. Шмид обидел-
ся на жюри, которое по моему протесту признало дейст-
вия в отношении В. Зухаря неверными. Правда, знакомо-
му члену советской делегации, журналисту, поинтересо-
вавшемуся, верно ли это, Л. Шмид ответил, что просто
вынужден был уезжать в Манилу, чтобы встретить там
свою прилетевшую из Европы семью. «В таком трудней-
шем соревновании, как матч за мировое первенство, вся-
кое бывает — случается, что и арбитру требуется тайм-
аут»,— со слабой извиняющейся улыбкой добавил
Л. Шмид. Забегая вперед, могу отметить, что до своего
досрочного отъезда из Филиппинской республики глав-
ный арбитр использовал несколько тайм-аутов.
И все же гроссмейстеру Лотару Шмиду было как-то
не по себе, и он захотел со мною объясниться в неофи-
циальной обстановке. Мы встретились в моем номере на
11-м этаже отеля «Террейс Плаца», и я достаточно от-
крыто изложил свои претензии. Главный арбитр, разу-
меется, защищался, утверждая, что оба участника матча
за мировое первенство — его равноправные дети и к
обоим он относится одинаково хорошо. Но одна фраза,
очевидно, против желания моего собеседника свидетель-
ствовала о том, что он и сам многое признает: «Корчной
значительно старше вас, у него трудно сложилась жизнь,
он очень нервный. У вас нервы крепче, но ведь в его воз-
расте, быть может, и вы станете таким...» Хочется ве-
рить, однако, что я никогда не стану таким, как мой со-
перник.
Итогом наших «переговоров» с Лотаром Шмидом
стало письмо, опубликованное в печати. Смысл его со-
стоял в том, что я выражаю доверие главному арбитру
и готов в будущем с ним сотрудничать. Хотя письмо бы-
ло подписано мною и Л. Шмидом, подозреваю, что ар-
битру помогал его составлять член нейтрального жюри
Э. Эдмондсон. Удивительно, как всюду поспевал этот
ловкий миротворец — он даже ухитрялся праздновать
74
победы, одержанные участниками матча, по очереди с
обеими делегациями. Результат одиннадцатой партии
Эд Эдмондсон отмечал в тесном кругу команды претен-
дента...
В одиннадцатой партии я играл черными. Имел не-
плохую позицию, но потом — что-то необъяснимое.
Смотрю на доску: вроде бы и так можно пойти, и этак
будет не хуже, могу провести такую или такую комби-
нацию, обрести некоторую инициативу. Да нет, думаю,
что-то состояние сегодня какое-то неважное, вдруг про-
считаюсь. И делаю ничего не значащий ход. Потом вдруг
наступает провал. Пропускаю удар, еще удар, позиция
становится тяжелой. Проигрываю. Да, бывают дни, ког-
да наступает апатия, и тогда все валится из рук.
После одиннадцатой партии я взял тайм-аут. Хоте-
лось просто отдохнуть, отключиться, набраться новьъх
сил, подготовиться к дальнейшей борьбе. Все это мне
как нельзя лучше помогли сделать дорогие советские
друзья — писатели прислали мне в подарок свои книги
с теплыми надписями, артисты — магнитофонные запи-
си с любимыми песнями, космонавты В. Коваленок и
А. Иванченков — приветствие с орбиты.
В дни, свободные от игры в матче за мировое первен-
ство, над Филиппинами особенно усилились тропические
ливни. Начиналось наводнение, о котором я упоминал
в начале повествования. К нам в Багио можно было в
эти дни добраться только по воздуху, так как сухопут-
ные средства сообщения со столицей Филиппин на от-
дельных участках были под водой. К сожалению, водная
стихия этим не удовлетворилась, она унесла и человече-
ские жизни. На острове, где расположен Багио (Цент-
ральный Лоусон), жертвы наводнения насчитывались
десятками.
Тогда же из Багио улетели гроссмейстеры Р. Бирн
и М. Найдорф, которые, как уже говорилось, были ак-
кредитованы здесь в качестве корреспондентов.
Правда, Найдорфа заменил в Багио его соотечествен-
ник Оскар Панно — тоже известный гроссмейстер и то-
же аккредитованный в качестве корреспондента. Однако
в отличие от своего предшественника он реже спускался
в пресс-бюро и часто восседал в зрительном зале средн
членов делегации претендента. Еще перед своим отъез-
дом Найдорф заранее оправдывал коллегу: «Я человек
75
богатый, а Панно нужны деньги. Вот и приходится ему
идти в «тренеры, в неофициальные секунданты к пре-
тенденту». Собственно, никто из «.команды Корчного» и
не скрывал, что она увеличилась на одного опытнейше-
го гроссмейстера. И, обратите внимание, мы никак сво-
его отрицательного отношения к этому факту не демон-
стрировали и ничем постарались не обидеть аргентинца.
Более того, мои товарищи вполне лояльно общались с
ним при встречах в пресс-бюро. Опасаясь, очевидно, мо-
ей обиды на него, Панно привез мне, завзятому фила-
телисту, в Багио марки, переданные из Аргентины незна-
комым русским по фамилии Леонтьев. Но передать их
мне решился не сразу...
Кстати, газеты, прибывшие в Багио из-за тайфуна с
большим опозданием, вдруг сообщили, что на помощь к
Корчному спешит не только персональный парапсихо-
лог-гипнотизер, но и новый специальный компьютер для
домашней аналитической работы (один, мол, уже есть,
но он сломался; зовут его, как и Карпова, «Толенька»,
не без ехидства добавляли газетчики со слов Лееверик).
В то время я не знал принципа действия этого компью-
тера и вроде бы разобрался в этом уже позже. На ви-
деомагнитофонных кассетах записаны все необходимые
сопернику мои партии. К примеру: Карпов — Хартстон
(Гастингс, 1971). Вставляется такая кассета, нажимает-
ся кнопка, механизм прокручивает нужные обороты, и на
телеэкране появляется текст искомой партии. Все на-
глядно и быстро — не надо рыться в картотеках.
Но не видел я ни компьютера, ни даже гипнотизера.
Мне потом рассказывали, что приезжал какой-то ма-
ленький нелепый человечек и с важным видом усаживал-
ся неподалеку от сцены, с превосходством поглядывал
на доктора Зухаря. Чтобы как-то разыграть команду со-
перников, наши периодически заговаривали с этим че-
ловечком. То ли Лееверик не понравилась эта «связь с
неприятелем», то ли она сочла нерентабельным содер-
жать человека, который никак не может меня загипноти-
зировать, так или иначе этот новоявленный «парапси-
холог» пропал куда-то.
Ничейным исходом двенадцатой партии я остался не-
доволен. В один из моментов мог сохранить лишнюю пеш-
ку и создать тем самым больше трудностей сопернику...
Когда подошло время откладывания партии, я сделал
76
свой очередной ход и предложил ничью. В ответ услы-
шал гневную сбивчивую тираду Корчного, смысл кото-
рой сводился к тому, что он не желает меня слышать и
требует, чтобы ничья предлагалась через арбитра. Я по-
жал плечами и уехал домой, предоставив черным запи-
сывать ход перед доигрыванием.
Видите ли, Корчной не первый раз прибегает к по-
средничеству арбитра в подобных ситуациях, поскольку
со многими из своих теперешних соперников он, дескать,
не желает разговаривать. Мы, разумеется, тоже не го-
рим желанием поговорить с ним, но обстоятельства вы-
нуждают: приходится разговаривать о ничьей... Разъ-
яренный моим отказом от рукопожатия (перед 8-й пар-
тией), претендент заявил, что теперь ничья может быть
предложена только через арбитра. Рукопожатие не име-
ет прямого отношения к правилам игры, не влияет на
собственно шахматы. В любом виде спорта отказ от при-
ветствий перед игрой не означает отказа от соблюдения
правил. Можно не уважать противника, но необходимо
следовать условиям игры, коль начал играть. Предло-
жение ничьей через арбитра может привести к самым не-
желательным и весьма разнообразным последствиям,
учесть которые абсолютно невозможно. Например, в
цейтноте флажок на часах готов упасть, а ты ищешь су-
дью и пытаешься ему объяснить, что предлагаешь со-
пернику ничью. Да пока посылка дойдет до адресата,
все уже может быть кончено...
В шахматных правилах сказано: если хочешь пред-
ложить ничью, сделай ход и, переводя часы, обратись
к партнеру. Почему именно в этот момент? Обратившись
к сопернику, когда он думает над ходом, вы попросту
мешаете ему. Бестактно... Обращаясь же во время об-
думывания своего хода, рискуешь нарваться на логич-
ный ответ: «Сделайте, пожалуйста, ход»,— а затем, в
зависимости от силы избранного вами продолжения,
противник и примет решение — соглашаться на ничью
или продолжать борьбу. Невыгодно...
В связи с этим вспоминаются два связанных между
собой эпизода из международного турнира в Каракасе,
где я в 1970 году впервые выполнил гроссмейстерскую
норму. П. Бенко предложил сопернику ничью, тот по-
просил сделать ответный ход, а затем (когда этот ход
уже был сделан) после 20-минутного раздумья остано-
77
вил часы, продемонстрировав свое согласие с мирным
предложением. Но тут уже Бенко заупрямился, не же-
лая соглашаться на ничью. Тогда же между участника-
ми возникло нечто вроде референдума по поводу слу-
чившегося, и О. Панно колебался: «А Бенко в чем-то
прав — позиция ведь действительно изменилась...» Я же
считал, что все делать следует лишь согласно шахматно-
му кодексу. Но в партии с самим же Панно мне пред-
ставилась возможность проверить принципиальность ар-
гентинского гроссмейстера, и я умышленно решил пред-
ложить ничью во время своего хода. Он тут же ответил:
«Сделайте ход». Тогда я не без язвительности заметил:
«Но ведь потом изменится позиция». Панно понял мой
прозрачный намек...
В последней партии финального матча претендентов
в Белграде (1978 год) Корчной настоял на том, чтобы
арбитр Б. Кажич передал Спасскому, что он, Корчной,
предлагает ничью. Когда арбитр подошел с этими слова-
ми к обдумывающему в цейтноте свой ход Спасскому,
тот (а ничья его уж никак не устраивала) буквально
взорвался от негодования. И до сих пор вину за то свое
поражение Спасский возлагает на арбитра и на метод,
примененный соперником. Корчной оправдывал свое по-
ведение тем, что его противник постоянно уходил от до-
ски и ему некому было предложить ничью — пришлось
обращаться к посредничеству арбитра. На самом же де-
ле Корчной «ловил шанс», так как его позиция была пло-
хой. Он-то понимал, что в силу матчевой ситуации Спас-
ский не мог соглашаться на ничью даже в худшем поло-
жении, Корчной просто хотел вывести соперника из себя.
Но ведь я-то в отличие от Спасского находился тут
же, за столиком. Потом, верно, ушел. Арбитр подошел
к записавшему ход Корчному, чтобы принять от него
конверт с бланками партий. И вдруг Л. Шмид услышал
от претендента целый набор плохо связанных между со-
бой слов, и среди них одно четко понятное ему «ничья».
Выйдя на улицу, главный арбитр встретил там несколь-
ких членов советской делегации и передал им, что Корч-
ной все же согласен на ничью Они сообщили об этом
мне, хотя у всех одновременно мелькнула одна и та же
мысль: а как же это претендент соглашается на ничью,
если он уже сделал свой ответный ход (записанный ход
равнозначен сделанному). Корчной теперь может только
78
предложить ничью в свою очередь, а я имею право по-
размышлять. Да ладно уж, там все равно, как ни крути
белые или черные — все одно, получается ничья. И вдруг
утром выясняется, что Корчной ничью не предлагал, а
только ругался: пусть, мол, Карпов к нему с подобными
словами обращается только через арбитра. Л. Шмиду
было неловко за случившееся, он как-то застенчиво стал
говорить о том, что английский язык для него, немца, не
родной и он чего-то недопонял. Английский язык Шмид
знает значительно лучше, нежели изъяснявшийся на нем
Корчной, но я, конечно же, вошел в положение (а оно
оказалось весьма щекотливым) арбитра и стал спокой-
но ждать развития событий. Солидный человек, гросс-
мейстер, главный арбитр поехал в отель к претенденту
с просьбой не поднимать очередной скандал. Тот после
серии гневных эскапад в мой адрес «смилостивился»
все же над Шмидом, и ничья была зафиксирована.
Уже одного этого случая достаточно, чтобы понять
нелепость и опасность предложений ничьей через арбит-
ра. И я наотрез отказался это делать. По прошествии
определенного времени претендент чуточку «отступил»:
он заявил, что в основное время ничья может предла-
гаться непосредственно партнеру, а вот при доигрыва-
нии — через арбитра. Забавно, потому что абсолютно не-
логично. Впрочем, меня это уже совсем не занимало —
я решил, что если вознамерюсь предлагать ничью, то
сделаю это без посредников. А противник пусть посту-
пает, как ему заблагорассудится. Но Л. Шмида преду-
предил, что если Корчной будет предлагать через него
ничью, пусть судья посылает его самого ко мне, я не же-
лаю вмешательства арбитра. Забегая вперед, скажу (и
читатель в этом еще убедится), что соперник далеко не
всегда упорствовал в приглашении посредников, а делал
это лишь, когда ему это было выгодно или когда упрям-
ство не могло уже повлиять на шахматный исход пое-
динка.
ЧТО ТАКОЕ КУЛЬМИНАЦИЯ
В столь длительном и принципиальном соревновании,
каким стал матч за мировое шахматное первенство, не-
избежны были не одна и даже не две, а несколько куль-
79
минаций. И вот теперь мы подходим к очередной из
них...
Итак, 1:1 . Претендент на подъеме — совсем недав-
но он сравнял счет и вот снова играет белыми. Приме-
нив в дебюте тринадцатой партии продолжение, которое
встречалось в практике его нового секунданта О. Панно,
мой соперник добивается некоторой инициативы. В эти
минуты он играет в своей обычной вызывающей манере,
ходы делает энергично, быстро, порой почти не приса-
живается к столику, демонстрируя не только свою само-
уверенность, но и всегдашнюю бестактность.
Шансы сторон, однако, постепенно начинают вырав-
ниваться. И тут я провожу какие-то удивительные по
своей «глубине» (подчеркиваю: «глубине» в кавыч-
ках) маневры, перегруппировываю фигуры неудачней-
шим образом. Вижу, что Корчной проводит неприятный
план, но я уже не успеваю возвратить свои фигуры на
их прежние позиции, чтобы помешать ему. Постепенно
положение ухудшается... И я понимаю, что пассивное
ожидание приведет меня к проигрышу. Стараясь исполь-
зовать недостаток времени у соперника, я делаю актив-
ный ход, раскрывающий позицию моего короля на про-
тивоположном от главных событий фланге. Я имел в ви-
ду взамен получить определенную встречную игру, но у
Корчного появилась возможность нанести удар первым.
Он же, будучи в сильном цейтноте, нервничает и дает
мне некоторую передышку. Соперник отдает ладью за
коня, получает сильные пешки в центре и явно лучшие
перспективы. Впрочем, как говорится, жить еще мож-
но, ибо фигуры мои наконец-то получают возможность
перегруппироваться...
Под куполом «Конвеншн-центра» была спрятана те-
лекамера, направленная непосредственно на шахматный
Столик и сидящих за ним партнеров. Изображение все-
го происходившего здесь передавалось на многочислен-
ные мониторы, и таким образом записанный на бланке
«секретный ход» в отложенном положении мог при слу-
чае стать всеобщим достоянием. Дабы такого не случи-
лось, та телекамера, что сверху все «видела», по сиг-
налу арбитра отключалась, когда одному из соперников
предстояло записать на бланке свой секретный ход. Я в
таких ситуациях все же прикрывал свой бланк (мало ли
что могло произойти — а вдруг камера не отключалась?).
80
Корчной часто и вовсе выходил за кулисы, чтобы запи-
сать свой ход там.
...Пришла пора откладывать партию, арбитр положил
передо мною конверт: пока мой соперник думает над
своим секретным ходом, я должен на конверте написать
расположение всех фигур. Выполнив несложную эту
функцию, я оставляю противника одного на сцене (под
выключенной, естественно, камерой) и уезжаю в кот-
тедж, где вместе с товарищами намереваюсь приступить
к анализу отложенной позиции. Дома телевизор вклю-
чен, но что происходит на сцене «Центра конгрессов», я,
разумеется, не могу знать. Да, наверное, Корчной уже и
сам давно уехал к себе — ведь дорога от места игры за-
няла у меня минут десять-пятнадцать, не меньше... Од-
нако позже выяснилось, что над своим записанным хо-
дом мой соперник думал примерно 40 минут и оставил
с-ебе на 15 ходов до первого контроля при доигрывании
всего минут 20.
Рассказывают, претендент был невероятно взвинчен,
и когда, наконец, выбрал, какой ход записать, и поло-
жил свой бланк в конверт, то все никак не решался ос-
тановить часы и снова и снова вынимал бланк из конвер-
та. Понять состояние Корчного можно: впервые за два
игранных со мною матча перед ним замаячила реальная
перспектива захватить лидерство. (Партия № 5 не в
счет, ибо там был страшный цейтнот и думать над мат-
чевой ситуацией не приходилось, а здесь появилось- вр-е-
мя для колебаний, вот и пришел мой соперник в чрезвы-
чайное волнение.) Ко всему прочему в этой позиции у бе-
лых имелось немало возможных, примерно равноценных,
но весьма различных продолжений: одно — форсирует
игру, другое — поддерживает напряжение, третье —
усиливает позиционное давление. Кроме того, есть и так
называемые «пустые» ходы, существенно не меняющие
пока ситуации на доске.
Представьте себе, какая аналитическая работа пред-
стояла нам в ночь с 17 на 18 августа и на утро следую-
щего дня перед предстоящим доигрыванием! Противник
между тем ведь знал свой записанный ход, и ему было
легче раз в шесть (по числу возможных секретных хо-
дов, которые мне еще только необходимо было попытать-
ся угадать). Да и позиция моя сама по себе оставалась
все же довольно неприятной. Обычно я прекращал ана-
81
лиз неоконченной партии часа в два ночи и отправлялся
из коттеджа в отель, чтобы наутро, отдохнув, снова про-
должить работу со своими помощниками. На сей раз от-
ветственность была слишком велика, слишком велик был
и перебор вариантов, а потому я остался на вилле почти
до рассвета. Возвращаясь в отель, заметил, что горят
буквально все окна на его четвертом этаже, где размести-
лась основная часть советской спортивной делегации.
Видно, очень волновались за исход этой партии мои дру-
зья, и в номерах даже у тех из них, кто не является шах-
матным специалистом, была расставлена отложенная
позиция.
Приговор же нашей чисто шахматной группы оста-
вался неопределенным: форсированно я вроде бы нигде
не проигрываю, но и ясного пути к равенству тоже не
видно... Необходимо найти в себе силы продолжить ана-
лиз в трех-четырех направлениях, после чего предстоит
тяжелейшее доигрывание. И вдруг удивительное извес-
тие пришло около полудня 18 августа: Корчной берет
тайм-аут, а доигрывание неоконченной тринадцатой пар-
тии переносится, таким образом, на 20 августа (и про-
изойдет уже после того, как состоится следующий, че-
тырнадцатый поединок). Почему соперник принял такое
решение? Ведь положение его — знающего свой, трудно-
угадываемый мною ход! — явно предпочтительнее. Так
почему же он берет тайм-аут?
Быть может, потому, что, еще не приступая к доигры-
ванию, уже находится в цейтноте. У него же осталось
мало времени после нерациональной его траты на за-
пись секретного хода. Наверное, соперник не хочет рис-
ковать при доигрывании в условиях недостатка времени,
не проанализировав все абсолютно досконально. (Одна-
ко он тем самым дает и мне дополнительное время для
анализа!) Можно предположить, что перерыв, взятый
Корчным, преследует и другую цель: играя следующую
партию, Карпов, мол, не сможет не помнить о трудной
отложенной... Ну, а если он вдруг взял тайм-аут потому,
что записал плохой ход и теперь не видит реальных воз-
можностей для увеличения преимущества? А если вооб-
ще он грубо ошибся?.. Подобные мысли не только отвле-
кали меня, но и отняли немало аналитического времени.
В конце концов было решено все же вернуться к обыч-
ным и сильным продолжениям.
82
Мне случилось узнать, что находка маневра, неожи-
данного для лагеря противника, опять же приписывает-
ся Михаилу Талю. Секунданты Корчного именно присут-
ствием в Багио экс-чемпиона мира все время пытались
объяснить любые свои аналитические неудачи или мои
успехи. Но, как говорят в России, ларчик и на сей раз
открывался куда проще. Остроумный прыжок слона
в отложенной позиции был предложен... руководителем
нашей делегации Батуринским уже после того, как Корч-
ной взял тайм-аут. Мельком глянув на доску, я опроверг
этот ход и, быстренько обыграв советчика, приступил
к анализу других продолжений и подготовке к 14-й пар-
тии. Но Батуринский был буквально влюблен в свою
идею (а может, и хотел к тому же «попасть в историю»)
и ни за что не желал от нее отказываться. Вызвав к себе
на помощь шахматного мастера, заслуженного тренера
РСФСР Рошаля, своего соседа по отелю, он продолжал
поиски аргументов в пользу своего хода слоном. Позже
они убедили меня и гроссмейстеров-секундантов серьез-
но рассмотреть внесенное ранее предложение и как сле-
дует оформить его.
Однако прежде чем мы оформили и окончательно
довели до кондиции варианты предполагаемого доигры-
вания (только предполагаемого, ибо надо было еще,
чтобы совпал и записанный ход), состоялась четырна-
дцатая партия.
Уже в дебюте — опять открытый вариант испанской
партии,— применив усиление, я получил солидный пози-
ционный перевес. Но оставшиеся на доске разноцветные
слоны создавали видимость того, что Корчному удастся
построить «ничейную крепость». Забавно, что те филип-
пинские газеты, которые в связи с поздним временем вы-
нуждены были прервать свои репортажи с матча где-то
в конце третьего десятка сделанных ходов, на следую-
щий день вышли с заголовками типа: «В четырнадцатой
партии матча наиболее вероятна ничья». А ведь все-
го через один-два хода оценка позиции резко измени-
лась — намеченная мною издалека жертва ладьи за сло-
на и пешку с идеей в дальнейшем прибрать к рукам еще
пару неприятельских пешек кардинально изменила кар-
тину борьбы. Получив выигрышную позицию, я не стал
форсировать события, а предпочел отложить и этот пое-
динок.
83
Итак, в воскресенье 20 августа предстояло доигры-
вать сразу две неоконченные партии — тринадцатую и
четырнадцатую,— в первой из которых преимущество
сохранялось за моим соперником, а во второй я должен
был победить. Так получилось, что ко всему прочему я
полностью перехватил психологическую инициативу: те-
перь уже Корчному предстояло доигрывать тринадцатую
с неприятным грузом, который несла в себе отложенная
четырнадцатая. Часа за полтора перед отъездом в «Кон-
веншн-центр» пообедали и для разрядки сыграли в бе-
зобидную карточную игру пара на пару — Балашов,
Таль, Зайцев и я. В отличном настроении отправился я
на доигрывание.
Судя по всему, настроение претендента было куда
хуже. «По привычке» уже он опять попытался затеять
какую-то склоку: заявил арбитру, что тот неправильно
ставит показания часов на моем циферблате перед до-
игрыванием тринадцатой партии. Дескать, он, Корчной,
точно помнит, что стрелка уже миновала мой контроль-
ный флажок и тот упал еще ранее (в основное, так ска-
зать, время). Корчной даже не сразу сообразил, что го-
ворит явно абсурдные вещи: я ведь сделал черными ров-
но сорок ходов (то есть миновал контроль) перед откла-
дыванием, и если моя стрелка ранее миновала флажок,
то я еще 17 августа просрочил время и мне нужно было
бы просто засчитать поражение.
Короче говоря, был записан 41-й ход белых, которы-
ми играл в тринадцатой партии Корчной. Ход этот —
один из наиболее естественных и сильных, и я не пони-
маю, почему та.к долго колебался перед его записью мой
соперник, не понимаю, почему надо было ему брать
тайм-аут, и тем более не понимаю, над чем работали пре-
тендент и его помощники все дни, предшествующие это-
му доигрыванию, если уже третий и четвертый мои ходы
и весь план перегруппировки моих фигур оказались для
них полной неожиданностью. Корчной растратил драго-
ценные минуты из имевшегося у него скромного (пом-
ните, всего 20 минут) запаса времени и угодил в страш-
ный цейтнот.
Эту стадию партии мне удалось провести так, как
должен это делать многоопытный и выдержанный прак-
тик, имеющий достаточно времени в цейтноте соперника.
Кто играет в шахматы, знает, что, когда находишься в
84
цейтноте, приходится делать ход как можно быстрее и
хочется, чтобы и противник ответил быстро. А я мед-
лил — минут десять просто так сидел. У меня еще минут
сорок остается, у претендента же всего минуты полто-
ры, наверное. Он весь в напряжении, у него нет времени,
а он должен непрерывно считать варианты... Затем я ми-
нут пятнадцать посчитал, что и как, какие у меня есть
возможности, потом решил: нужно просто подержать на-
пряжение и не форсировать события. Когда противник
находится в цейтноте, лучше события все же не форси-
ровать, потому что те варианты, которые заставляют
сделать единственный ход, рассчитываются в первую
очередь. А так как времени мало, то простые, «нейтраль-
ные» ходы шахматистом, находящимся в цейтноте, обыч-
но не считаются. Так вот я и решил просто сохранить на-
пряжение на доске и не форсировать события.
Делаю ход (ну, конечно, я рассчитывал здесь целую
серию ходов)... Корчной этот ход видел и молниеносно
ответил. Делаю второй ход, он опять быстро отвечает.
Третий — и он третий ход делает почти сразу. И тут я
нападаю на пешку и в каком-то варианте создаю косвен-
ную угрозу ферзю белых. Здесь-то и сказался характер
Корчного, который очень не любит отдавать свой мате-
риал. И хотя на пешку-то я напал чисто фиктивно, брать
ее по-настоящему пока еще не собирался, но Корчной,
как принято говорить у шахматистов, «задергался»: по-
тянул руку в одну сторону доски, потом в другую, схва-
тил своего ферзя и защитил им свою пешку. Это был как
раз контрольный 56-й ход (при доигрывании дается час
на обдумывание каждых шестнадцати ходов плюс время,
оставшееся от основной части партии — первых сорока
ходов). Еще секунду назад партия должна была, веро-
ятно, закончиться вничью, а теперь капкан захлопнулся:
белый ферзь угодил в заготовленную для него ловушку.
Дальнейшее напоминало игру в «кошки-мышки».
— Доигрывание двух отложенных партий имеет ис-
ключительное значение для всего хода борьбы и может
стать кульминационным моментом матча,— выразил
еще до этого общее мнение Ф. Кампоманес.
Через полчаса после этой победы началось доигры-
вание четырнадцатой партии. Я успел заметить, как в
комнату отдыха моего противника ринулось сразу все
его окружение, дабы успокоить потрясенного патрона.
85
Он же, покидая сцену, старался изобразить подобие без-
различной улыбки. Позже стало известно, что претен-
дент не хотел даже доигрывать четырнадцатую партию
и сесть снова за доску его уговорил лишь гроссмейстер
О. Панно, мол, сами видите, всякое бывает в шахматах.
Но «всякого» на сей раз не случилось — мне удалось вы-
играть не только быстро, но и красиво.
Счет стал 3:1 в мою пользу.
Кто знает, может быть, силы самой природы были
«за меня»: в ночь после выигрыша произошло землетря-
сение (около пяти баллов по шкале Рихтера). Как вы
помните, тайфун и наводнение уже были. Пять баллов —
это довольно серьезно. Рассказывали, что даже тяжелая
кровать в номере Корчного сдвинулась со своего
места...
Что касается меня, то после чудесного вечера, прове-
денного с друзьями, спал я как убитый, но от толчков
земной коры все же проснулся около 6 часов утра в своем
«Пентхаузе» на 11-м этаже отеля «Террейс Плаца». Уди-
вительное дело, сразу почему-то мелькнула мысль о зем-
летрясении, и, успокоенный этой мыслью, я тут же за-
снул. Зато некоторые из моих товарищей потом расска-
зывали, как чувствовали себя кто в самолете, будто бы
проваливавшемся в воздушную яму, кто в телеге на уха-
бистой дороге... Некоторые выскочили на балконы и уви-
дели людей, успевших уже выбежать на улицу. К сча-
стью, жертв и очень уж серьезных разрушений в то утро
не случилось.
Пятнадцатая партия получилась относительно корот-
кой, но достаточно интересной. Если, следя за ходом пре-
дыдущей встречи, кто-то из журналистов остроумно за-
метил: «Жаркое по-домашнему!» — то теперь хотя нас-
тоящего жаркого и не получилось, но все же «блюдо»
для игравшего белыми претендента вышло не совсем
съедобное. В дебюте (каталонское начало) черные жерт-
вовали пешку за инициативу, и Корчной никак уж не вы-
глядел активной стороной. Нападал он на меня разве
что через посредство арбитра, которому жаловался на
все те же пресловутые «движения кресла», да ничью
предлагал он мне опять через судью.
В зале тем временем даже официальные члены деле-
гации претендента демонстративно пересели в четвертый
ряд партера и вели себя там довольно шумно и непри-
86
лично. Лееверик постоянно искала ссоры с кем-нибудь
из советских людей, а Зухаря в тот и в следующий игро-
вой вечер не оставляла своим вниманием буквально ни
на минуту. Она — профессор в те дни это довольно забав-
но рассказывал — пинала его ногами под креслом или,
пристроившись сзади, сбоку, шпыняла специально при-
пасенным для этой цели карандашом. Но, как заметили
члены «ее» же делегации, единственный успех Лееверик
заключался в выставлении себя напоказ. Любопытно,
что в шестнадцатой партии на помощь этой даме при-
шел какой-то американский турист, что ли. Он клал но-
гу на ногу, а на кончик своего ботинка вешал беретку
так, чтобы она оказывалась «в зоне периферийного зре-
ния доктора Зухаря», и качал этой береткой. Я очень за-
бавлялся, слушая рассказы об этом моих приятелей. К
слову, возможно не случайно, позже (следуя чьему-то со-
вету?) нечто подобное делал Корчной, когда, сделав ход,
отходил от столика, садился в кресло для отдыха на
авансцене и начинал странные движения ступнями ног.
Быть может, это была своеобразная гимнастика, но не
исключаю и то, что он хотел отвлечь мое внимание. От
него ждешь всегда какой-нибудь гадости.
Организаторам вместе с жюри матча дано право
взять один тайм-аут как бы за свой счет, «по техничес-
ким причинам». Мера эта предусмотрена в регламенте
матча совсем не зря, что особенно актуально было в ус-
ловиях «сезона дождей» в Багио. Неоднократно гасло
электричество даже в том первоклассном отеле, где мы
жили (что же тогда говорить об остальных зданиях го-
рода), и горел лишь аварийный свет. Так, в частности,
было и накануне шестнадцатой партии, когда на Багио
обрушился очередной тайфун с очередным ласковым
женским именем «Мединг».
В день игры в пяти метрах от заднего входа в «Кон-
веншн-центр» произошел оползень (еще одно стихийное
бедствие для разнообразия!), и был завален прилепив-
шийся на склоне домик, в котором погибли муж и жена
с маленьким ребенком. Вокруг страшные потоки воды,
а в коттедже не работает водопровод, нет электричест-
ва. Как готовить еду? Против обыкновения решил днем
перед игрой перекусить в ресторане отеля, но выясни-
лось, что из-за отсутствия электричества не работает и
лифт. С немалыми трудностями добрался до француз-
87
ского ресторана и там узнал от членов нашей делегации,
что плохо с освещением на месте игры, да и вообще нет
гарантии, что и этот аварийный свет долго продержится.
Вероятно, следует поставить вопрос о техническом тайм-
ауте за счет организаторов...
Узнав о таких планах, срочно вернулся из Манилы
Ф. Кампоманес. Добирался он с огромным трудом, ведь
дороги и транспорт все еще страдали от последствий на-
воднения. Этот деятельный человек, не желая выстав-
лять организаторов матча в невыгодном свете, хотел
всеми средствами избежать тайм-аута. Он достал не-
обходимый для нормального освещения генератор (на
американской военной базе), и матч продолжался.
Правда, зрителей поубавилось, в зале было как-то
неуютно: крыша в нескольких местах течет, по сцене гу-
ляют сквозняки. Пришлось моим друзьям передать мне
на сцену (через судей) теплую куртку.
В шестнадцатой партии матча Корчной наконец-то
выпустил на сцену свою прежнюю фаворитку — фран-
цузскую защиту. Можно предположить, что он все еще
находился в подавленном психологическом состоянии
после двух рядовых поражений в 13-й и 14-й партиях.
Видимо, он и полагал, что длительная (но позиционная
и относительно спокойная техническая) борьба черными
в варианте Тарраша французской защиты дает ему боль-
ше шансов на ничью, чем острые продолжения, напри-
мер, в открытом варианте испанской партии. Что ж, сво-
ей цели претендент добился после того, как я упустил
шанс усилить позицию и мне пришлось-таки соглашать-
ся на предложенную соперником ничью уже в отложен-
ном положении.
И вновь — кульминация!.. Я имею в виду не только
сам спортивный результат семнадцатой партии, но и все
сопутствующие этому поединку обстоятельства. Начну
хотя бы с того, что, пробыв в Маниле пару дней, поста-
ралась приехать в Багио именно 26 августа (день 17-й
партии) группа советских туристов. В ее составе были
в основном штатные шахматные работники и обществен-
ники, а также жены моих помощников. К слову, в соста-
ве туристской группы не было ни одного видного шах-
матиста в определенной мере еще и потому, что сторон-
ники претендента не преминули бы в противном случае
поднять провокационную шумиху — мол, на помощь
88
Карпову прибыли и другие советские гроссмейстеры.
Впрочем, претендент и так нашел повод для очеред-
ного скандала, причем сделал это в весьма оригиналь-
ной форме. Мне трудно ответить на вопрос: планировал
ли Корчной свою выходку перед началом партии или его
привели в бешенство знакомые лица впервые появив-
шихся в зале зрителей из Советского Союза? Пожалуй,
все же скандал был запланирован лагерем моего сопер-
ника, за что говорят и акции, организованные Лееверик
как бы в форме артиллерийской подготовки в пресс-
центре перед наступлением уже собственно на шахмат-
ной доске. Дело в том, что люди, прибывшие с Корчным
и помогавшие ему в ходе матча, нигде не назывались
«делегацией». Да и кем, собственно, они были делегиро-
ваны? Швейцарской шахматной федерацией? Но ведь
швейцарской подданной была лишь Лееверик, остальные
являлись гражданами других стран (Великобритании,
Аргентины, Израиля...). Вот почему команду претенден-
та обычно именовали «группой Корчного». А мы носили
гордое звание «делегации Советского Союза». Это совер-
шенно логично — ведь все прибывшие вместе со мной из
СССР товарищи были, разумеется, объединены единой
целью стать как можно более полезными чемпиону ми-
ра, помочь ему сохранить шахматную корону для Роди-
ны. Подчеркиваю, для страны, которую они, мои товари-
щи, прежде всего представляли, чьими посланцами были
и, естественно, именовались «спортивной делегацией Со-
ветского Союза», чья шахматная федерация и делегиро-
вала их на Филиппины.
Все это не праздные рассуждения... Лееверик, как
всегда, пыталась передергивать факты, не смущаясь и
прямым обманом. Так, она заявила, будто в сообщении
корреспондента ТАСС доктор Зухарь назван официаль-
ным членом советской делегации,— следовательно, его
место — в амфитеатре вместе с ранее названными В. Ба-
туринским, Ю. Балашовым, И. Зайцевым и врачом
М. Гершановичем. Однако слово «официальный» в пере-
данной из Багио и опубликованной в советской прессе
корреспонденции, конечно же, отсутствовало, ибо к офи-
циальным представителям, как я уже объяснял, с обеих
Сторон относились лишь определенные заранее лица.
Другое дело, что все советские граждане (включая, ска-
жем, переводчика или повара) входили в состав направ-
89
ленной на матч делегации Всесоюзной шахматной феде-
рации. Любому здравомыслящему человеку понятна
разница (уверен, что понимала это и Лееверик, хотя к
здравомыслящим ее отнести вряд ли можно), но разли-
чие действительно может формально исчезнуть, если до-
бавить то слово («официальный»), которое добавила эта
дама в переводе на английский с русского, где слово та-
кое отсутствовало... Впрочем, мы уже говорили о моем
докторе-психологе и о недопустимой форме, в какую об-
лек претендент объяснение своих проигрышей в первой
половине матча...
МАТ ПРЕТЕНДЕНТУ И ЕГО НОВЫЕ СКАНДАЛЫ
И вот начинается — точнее, должна начаться — сем-
надцатая партия. Человек тридцать советских туристов в
праздничных (такой случай!) костюмах значительно уве-
личивают количество малочисленных зрителей, некото-
рые из них — они ведь тоже аккредитованные журнали-
сты и имеют полное право — подходят на три дозволен-
ные минуты к сцене с фотоаппаратами, желая запечат-
леть начало семнадцатой партии. Ничуть не бывало! Го-
ворят, пленка (как и бумага) «все стерпит». На этот раз
«стерпеть» ей пришлось совершенно безобразные момен-
ты поведения моего противника.
Дело касалось опять и опять профессора В. Зухаря,
которого Корчной требовал отсадить подальше, чтобы
избежать «гипноза». Претендент, «заводя» себя все
больше и больше, «выяснял отношения» с арбитрами, по-
трясал кулаками, угрожал всем, а больше всех, конечно,
Зухарю, требуя, чтобы он отсел подальше. Поведение
этого хулиганствующего гроссмейстера приняло совер-
шенно недопустимые формы: «Даю вам на это 10 минут,
после чего сам применяю физическую силу» — кричал он
моему психологу. Потом я узнал намерение Владимира
Петровича Зухаря: «Если бы этот хулиган ,ко мне подо-
шел в тот момент, то пришлось бы применять необ-
ходимую долю самообороны» (а надо вам сказать,
что Зухарь обладает достаточно сильной мускулату-
рой!).
Что касается меня, то, как только начался этот — не
первый и не последний — скандал, я удалился в свою
90
комнату сбоку от сцены. Зачем зря расходовать нервные
клетки!
Более десяти минут длилась истерика претендента,
пока, наконец, организаторы — после консультаций с
членами жюри и с согласия нашей делегации — не обра-
тились к присутствовавшим в зале зрителям с просьбой
освободить первые шесть рядов партера. Таким образом,
для всех — и для моего врача-психолога, и для много-
численных психологов-помощников претендента, которые
давно уже не маскировались под обычных зрителей и си-
дели в четвертом ряду,— были созданы равные условия.
Разыграна защита Нимцовича. Десять партий назад
уже случился тот же вариант, теперь я решил несколько
видоизменить жертву пешки с целью перехвата инициа-
тивы черными. Поначалу, казалось, добиваюсь желаемо-
го, но неточность почти лишила меня контригры за по-
жертвованный материал, и пришлось перейти к защите.
И вновь в сильном цейтноте сказался характер моего со-
перника, который, следуя многолетней привычке, увлек-
ся уничтожением неприятельских пешек. Создалась ред-
кая ситуация, когда немногочисленная армия черных —
король, ладья и два коня без единого пехотинца — ста-
ла вдруг очень подвижной и отлично координированной.
Под лозунгом «Все вперед, главное — время!» мой ма-
ленький отряд пошел на позицию белой рокировки. Ру-
ководил этой операцией лично его величество черный ко-
роль...
...Потом мне рассказали, как все это выглядело в
пресс-центре. Пригорюнившись сидели там мои товари-
щи, особенно грустным был наш пресс-атташе (ему ка-
залось, что день его рождения окончательно испорчен),
и вдруг обнаружена была идея красивого мата за меня,
и опять огорчение — тут же найдено опровержение. Ве-
село посматривал в сторону искавших за меня выход то-
варищей английский гроссмейстер Кин. Ходы, как всегда
это бывает в цейтнотах, с опозданием поступали в пресс-
бюро. Потом вдруг кто-то ворвался с сообщением, что
партия уже закончилась. Рошаль позже, вечером, когда
мы наслаждались сибирскими пельменями в нашем кот-
тедже, красочно показывал, как Кин радостно потер ру-
ки (мол, счет в матче почти сравнялся), а наши, груст-
ные, стали подниматься наверх по лестнице — они пола-
гали, что если партия уже закончилась, то дело плохо.
91
«Вдруг слышим, громовые аплодисменты из зала,— рас-
сказывал наш журналист.— Мелькнула мысль: откуда
все-таки у Корчного взялось столько болельщиков? Туг
вдруг навстречу жена Таля (она в советской туристиче
ской группе). Мы только услышали, как она крикнула:
«Толик ему мат влепил!» — и наперегонки в фойе. А там
уже наши все целуются».
Да, мат получился выдающийся — эффектный, как в
этюде. Есть такая этюдная тема, открытая нашими гру-
зинскими шахматными композиторами, и в частности
международным мастером (теперь он уже гроссмейстер)
Г. Надареишвили. Называется тема «Мхедрули», что в
переводе с грузинского означает «танец на конях». Так
вот кони мои заматовали неприятельского короля в энд-
шпиле — такого в матчах на первенство мира еще не
случалось! Претендент, расписавшись на бланке, подо-
шел к демонстрационной доске и несколько минут смот-
рел на нее, словно стараясь осмыслить, что же, собствен-
но, произошло.
Потом кое-кто говорил, что Корчной в самом конце
имел ничью и для достижения ее ему не хватило, может
быть, как раз тех минут, которые он потерял на споры
перед началом партии уже после пуска его часов. Могу
согласиться с тем, что претенденту вряд ли полезно бы-
ло взвинчивать самому себе нервы. Но в отношении
цейтнота дело обстоит совсем не так. Шахматисту, кото-
рый страдает этой страшной профессиональной бо-
лезнью, зачастую все равно — отпустите вы ему на пар-
тию два, два с половиной или три часа — он при любых
условиях непременно угодит в цейтнот. Проверено это на
тысячах случаев, и неизвестно только безнадежным ди-
летантам или тем, кто рассчитывает обмануть широкую,
незнакомую с шахматными тонкостями публику.
Кстати, коль уж речь зашла о цейтнотах, должен под-
черкнуть, что их наличие — такой же недостаток шахма-
тиста, как, скажем, неумение разыгрывать какой-либо
тип позиций или что-либо еще. Ведь цейтноты, как пра-
вило, свидетельствуют о том, что решения многих мит-
тельшпильных проблем атаки и обороны давались одно-
му партнеру труднее, чем другому. А между тем укоре-
нилось поверхностное и, если можно так сказать, терпи-
мое (даже сочувственное!) отношение к цейтноту. Если
о мастере будет где-нибудь написано, что он неуверенно,
92
слабо разыгрывает эндшпиль, то можно не сомневаться,
какую-то часть своих поклонников он потеряет. Цейтнот,
долгодумие, напротив, считают вполне простительным
недостатком, а на самом деле это весьма существенный
‘минус и отчетливый и конкретный показатель неуверен-
ной игры. Еще в комментариях к партиям Ноттингемско-
го турнира 1936 года Алехин отмечал, что неспособность
опытного мастера справиться с часами надо считать
такой же тяжелой виной, как и обычные просчеты. И да-
лее, называя один из ходов ужасным, он прямо написал:
«Причем тот факт, что белые находились в сильней-
шем цейтноте, на мой взгляд, так же мало может
считаться оправданием, как, например, ссылка правона-
рушителя на то, что он был пьян в момент совершения
преступления».
Глянул еще раз на последнюю написанную только
что строчку, и рука сама потянулась воспроизвести то,
что я недавно прочитал. Секундант претендента Майкл
Стин «жалуется» корреспонденту лондонской «Таймс»,
своему соотечественнику Гарри Голомбеку, на Корчного:
«Все, что он делает, в конечном счете оборачивается про-
тив него самого. Он напоминает сильно подвыпившего
человека, который собирается спрыгнуть с самолета, не
имея ясного представления о том, находится ли у него
за плечами парашют или обыкновенный рюкзак».
Секундант претендента, конечно же, имел в виду не
только цейтноты своего патрона. К тому моменту все от-
рицательные эмоции Корчного, определявшие его по-
ступки, надо полагать, достигли апогея... И здесь волей-
неволей придется возвращаться далеко назад. Еще в са-
мом первом своем претендентском матче (Амстердам,
1968) Корчной на финише вел себя столь бестактно,
что его соперник С. Решевский из США не желал про-
должать игру с подобным партнером. Убедившись в дей-
ственности метода психологического давления, Корчной
продолжил свою линию в следующем, полуфинальном
матче того же цикла розыгрыша мирового первенства.
Нанеся предварительно публичное оскорбление М. Талю
в печати, он затем уже в ходе самого единоборства не-
однократно обвинял уважаемого экс-чемпиона мира в
использовании... гипнотического воздействия и требовал
удалить его лечащего врача из зрительного зала. Пе-
чальную известность приобрели в шахматном мире скан-
93
далы в матче Корчного с Е. Геллером в 1971 году, во
время претендентских матчей Корчного с бразильцем
Э. Мекингом и Т. Петросяном в 1974 году и с Б. Спас-
ским в 1977—1978 годах. О финальном претендентском
матче Корчного против меня (Москва, 1974) было сказа-
но и написано много. Но только то, что исходило от по-
бежденного, носило попытку бросить тень на победителя.
При этом Корчной желал дезориентировать прежде все-
го зарубежных любителей шахмат, ибо в Советском
Союзе его методы «психологического давления» были
уже давно и хорошо известны.
Тем не менее те же методы, да еще приправленные
изрядной дозой антисоветизма никому тогда еще не из-
вестной его подруги и «стряпчей» некоей Петры Лееве-
рик, претендент постарался использовать в матче
1978 года. В конечном счете против него начала высту-
пать и филиппинская печать. Городская газета Багио
писала в те дни: «Возможно, это прозвучит не совсем го-
степриимно, но чем скорее проиграет Корчной, тем будет
лучше... Требования претендента и его протесты стоили
ему многих сторонников». А он и его подруга все не уни-
мались...
Руководительница команды Корчного после семна-
дцатой партии сделала какой-то туманный намек относи-
тельно возросшего уровня радиации в зале для игры
(что решительнейшим образом опровергли специально
приглашавшиеся представители филиппинской комиссии
по атомной энергии). В. Батуринский, отвечая на вопро-
сы по этому поводу и еле сдерживая при том улыбку, за-
явил: «Честное слово, советская делегация прибыла на
матч за мировое первенство, не имея при себе никакого
атомного устройства». И еще: «Не считает ли мистер
Корчной, что организаторы матча задумали сами отпра-
виться на тот свет и решили при этом прихватить пре-
тендента с собой, чтобы не остаться без развлечений в
пути?» — иронически вопрошала в связи с этим местная
газета.
Но и заявление о якобы повысившемся уровне радиа-
ции (только вокруг претендента, что ли?) оказалось да-
леко не последним в ряду провокационных поступков
моего противника и его дамы, демонстративно отпра^
вившихся в Манилу и оставивших вместо себя главно-
го секунданта Раймонда Кина. Создалось впечатление,
94
что тот до самого последнего момента даже не знал, объ-
являть ли ему о взятии тайм-аута от имени претендента.
Честно говоря, я подозревал, что Корчной постарается
не играть в присутствии советских туристов (кто-то мне
даже передал его слова: «Я больше не доставлю им это-
го удовольствия»).
Администрация отеля «Террейс Плаца» устроила
торжество по случаю четвертой победы. Мне пришлось
съесть черного кремового короля из торта с четырьмя
свечами по углам «вкусной» шахматной доски, где бы-
ла изображена заключительная позиция семнадцатой
партии матча. На том же приеме состоялась исключи-
тельно теплая встреча с моими соотечественниками из
разных концов СССР, приехавших на матч в Багио. Мы
сфотографировались все вместе, и я поспешил в спортив-
ный зал играть в теннис — надо было сохранять форму
и бороться с предательским благодушием, ибо не верил
я слухам, будто Корчной вознамерился отказаться от
продолжения матча. И дело не только в его достаточно
боевом характере — была причина и куда более прозаи-
ческая: потерпев поражение даже со счетом 1:6 (то есть
проиграв еще две партии хотя бы и умышленно), он по-
лучал не менее двухсот тысяч долларов. Прервав же
матч, рисковал призовыми деньгами. А рисковать день-
гами он ох как не любит. И даже Лееверик, для которой
шахматное соревнование на высшем уровне являлось
лишь платформой для антисоветских выпадов, наверное,
не смогла бы повлиять на меркантильную заинтересо-
ванность претендента.
Ловлю себя на мысли, что не только пресса тех дней,
но вот и я сейчас многовато места отвожу некоей Петре
Лееверик, но ничего не поделаешь — она заслуживает
плохих слов. Одни говорили эти слова прямо, другие
обиняком. С этой целью кое-кто обратился к... Шекспи-
ру и — правда, несколько вольно — пересказывал исто-
рию Антония и Клеопатры. Давным-давно римский пол-
ководец Антоний, отправившись в Египет, встретился
там с царицей Клеопатрой и не пожелал больше воз-
вращаться домой. Рим отправил за ним молодого Окта-
виана, дабы примерно наказать беглеца. В происшедшем
ватем сражении Антоний потерпел жестокое поражение
еще и потому, что ему мешала связь с Клеопатрой. На-
£ек был весьма прозрачным, и остряки немедленно на-
95
рекли Петру Лееверик... Клеопатрой, хотя ей до египет-
ской красавицы далековато.
Но, как я уже сказал, не все выбирали выражения.
«Эта 50-летняя австриячка голландского происхождения
со швейцарским паспортом, нажившая изрядное состоя-
ние в результате двух выгодно заключенных браков и
еще более выгодно оформленных разводов, скрывает ду-
шу террористки под внешностью светской дамы,— писал
о ней репортер перуанской газеты «Эль коммерсио».—
По нелепой случайности затесавшись в историю шахмат,
г-жа Лееверик, которая с трудом расставляет надле-
жащим образом фигуры на доске, использует шахмат-
ный матч на первенство мира в качестве арены для самой
разнузданной пропаганды вульгарного антикоммунизма
с отчетливой примесью расизма. Назначив эту склочную
и истеричную даму главой своей делегации, Корчной, ви-
димо, стремится перекрыть рекорд древнеримского им-
ператора Калигулы, назначившего свою лошадь сенато-
ром». В данном случае понятие «сенатор», видимо, при-
равнивалось к члену апелляционного жюри матча.
И претендент это понял, тем более что его секунданты
сходились во мнении относительно вреда, какой такая
невропатическая женщина приносит их патрону. Короче,
логическим завершением подспудно протекавшей борь-
бы внутри лагеря Корчного явилась записка претенден-
та, согласно которой он поручил исполнять обязанности
своего представителя в жюри английскому гроссмейсте-
ру Р. Кину.
При всех резко отрицательных чертах главного се-
кунданта претендента он все же является шахматистом,
да к тому же довольно хитрым и изворотливым шахмат-
ным политиком. Свою деятельность в качестве члена
апелляционного жюри матча Кин ловко начал с отзыва
парочки последних вздорных протестов своей предшест-
венницы, находившейся тогда вместе с Корчным в Мани-
ле. Затем начались переговоры о нормализации шахмат-
ной обстановки на матче, основным мотивом которых
был переход доктора Зухаря из кресел партера в амфи-
театр, за что с претендента будут «сняты» его зеркаль-
ные, мешающие партнеру очки. По правде говоря, мне
эта возня моих противников вокруг врача-психолога;к
тому моменту уже порядком надоела, и я сам склонялся
к тому, чтобы попросить его отказаться от правильной и
96
принципиальной позиции (которую сам я уже изложил
читателям в этих заметках).
Пока жюри (и в частности, Батуринский и Кин) иска-
ло решение созданных претендентом и «руководитель-
ницей» его делегации проблем, стало неожиданно из-
вестно, что сам-то Корчной провел в Маниле пресс-кон-
ференцию, по своему содержанию противоречащую всем
попыткам нормализовать обстановку на матче. На этой
пресс-конференции были брошены очередные обвинения
и членам жюри, и организаторам матча, и арбитрам
(они, мол, подчиняются «диктату советской делегации»).
Теперь Корчной ультимативно потребовал возведения
чего-то вроде «китайской стены» (из стекла!) между за-
лом и сценой. Вконец сбитые с толку секунданты Корч-
ного, организаторы соревнования, деятели Международ-
ной шахматной федерации ломали голову над тем, что
же делать дальше. Разумеется, никто всерьез и не ду-
мал над реализацией вздорной идеи о воздвижении стек-
лянного — так и хочется написать: железного — занаве-
са. (Член нейтрального жюри американец Э. Эдмонд-
сон, верно, вспомнил, что требование Корчного об уста-
новлении поляроидного зеркала — зрители видят игро-
ков, но игроки не видят зрителей — между сценой и зри-
тельным залом не является чем-то из ряда вон выходя-
щим и что еще в 1972 году во время подготовки к мат-
чу Фишер — Спасский в Рейкьявике сами исландские
организаторы выдвинули такую идею, однако Фишер ее
отверг, заявив, что не намерен уподобляться «птице в
клетке».)
Какую позицию заняли я и мои официальные пред-
ставители? Для нас было все предельно ясно: никаких
правил ФИДЕ ни я, никто из моих товарищей не нару-
шали— следовательно, если к 12 часам дня 31 августа
Корчной не объявит о своем очередном тайм-ауте, то в
17 часов будут просто пущены его шахматные часы. А ес-
ли в этом случае Корчной не успеет вернуться из Манилы
на игру в Багио, ему, согласно правилам, должны зачесть
поражение. Около полудня 31 августа Кин сообщил, что
их сторона берет тайм-аут — третий и последний из воз-
можных в первых 24 партиях матча. Одновременно, как
стало известно, в Манилу отправилась делегация угова-
ривать Корчного. Надо полагать, им наконец-то удалось
убедить претендента в невозможности оправдать пора-
97
жение «нешахматными причинами», а заодно и напом-
нить ему, какой солидный материальный ущерб он поне-
сет в случае скандального бегства с матчевой арены.
Вскоре Р. Кин принес заверения в том, что претендент
отказывается от своего вздорного требования о воздви-
жении стены между ним и зрителями и ко 2 сентября
вернется в Багио для продолжения матча.
Читатель легко может догадаться, что я имел все воз-
можности повернуть дело так, чтобы соревнование было
окончательно прервано при счете 4:1 в мою пользу, и ни-
кто не смог бы оспаривать мою победу и право на звание
чемпиона мира. Однако — и уже не раз об этом упоми-
налось— я приехал на Филиппины играть в шахматы,
а потому не пожелал воспользоваться ситуацией, при ко-
торой были бы сыграны не все партии. Невольно вспом-
нился мне в связи с этим аналогичный эпизод, относя-
щийся к 1977—1978 годам. В Белграде тогда встретились
в финале претенденты на матч за шахматную корону
В. Корчной и Б. Спасский. Уже тогда его советчиками
были та же Лееверик и тот же югославский журналист
Б. Црнцевич. И что же? Корчной точно так же бежит из
Белграда и прерывает встречу. И точно так же, «переду-
мав», возвращается и продолжает играть.
Пришлось Лим Кок Анну пожаловаться Швейцар-
ской шахматной федерации на недопустимые действия и
высказывания Петры Лееверик. Швейцарцы вынуждены
были принести председателю жюри извинения за оскор-
бительные замечания Лееверик в его адрес и дезавуи-
ровали политические высказывания последней. На время
эта дама вынуждена была отступить в тень и заняться
неофициальной работой — вербовкой всякого рода «па-
рапсихологов» и даже.., Впрочем, об этом — дальше.
Глава III. ОТЧЕГО ПЕРЕНЕСЛИ ПРАЗДНИК
«АНАНДА МАРТА» ПОКЛОНЯЕТСЯ ШАХМАТАМ?
Итак, через недельный тайм-аут состоялась, нако-
нец, восемнадцатая партия. Не знаю уж почему, но пуб-
лики стало заметно больше — я имею в виду не только
болельщиков, но и фотокорреспондентов. И хотя совет-
ские туристы к этому времени уехали из Багио, зато
приехал посол Советского Союза на Филиппинах
В. В. Михайлов.
Мною владели несколько двойственные чувства: с од-
ной стороны, я полагал в тот именно момент, что выиг-
рыш пятой партии все решит, а с другой — предчувст-
вовал, что сражение не кончится скоро, а будет еще бо-
лее напряженным и драматичным.
Итак, восемнадцатая партия...
Хотя защиту Уфимцева (на Западе ее называют не
по имени этого советского мастера, а связывают с юго-
славским гроссмейстером Пирцем) претендент применил
впервые в матче, высокая вероятность выхода этой де-
бютной системы на сцену, конечно же, заранее учитыва-
лась мною. К тому же в прежних встречах с Корчным я
уже сталкивался с защитой Уфимцева — на Ленинград-
ском межзональном турнире 1973 года, как раз в той
единственной из наших турнирных партий, где я играл
белыми. Теперь на 6-м ходу он сыграл по-другому, но
затем и я на 8-м ходу отклонился от общепринятого про-
должения, применив новинку, пусть кардинально и не
менявшую оценку позиции, зато ставящую перед черны-
ми несколько иные, нежели обычно, проблемы. По при-
вычке соперник задумался в поисках вариантов, кото-
рые бы я не рассматривал при своей домашней подго-
товке, однако в очень уж сильный цейтнот все же не уго-
дил. Позиция создалась напряженная, первый размен
произошел лишь на 15-м ходу. Перевес белые получи-
ли, и претенденту пришлось перейти-в худшее оконча-
99
пие. Вот здесь-то незадолго до откладывания партии я
и допустил одну из серии тех погрешностей, какими ока-
залась столь богата последующая часть матча. Как го-
ворят шахматисты, я переставил ходы (поменял их как
бы местами в варианте, что на первый взгляд кажется
несущественным) в то время, как взятие черной пешки
«с» сразу ставило бы претендента перед трудноразреши-
мыми проблемами. Партия была отложена в позиции,
где примерно 60 процентов общих признаков «голосова-
ло» за ничью, остальное — за мой выигрыш. При доиг-
рывании победило «большинство», хотя я сейчас пола-
гаю, что свои 40 процентов использовал не полно-
стью...
Пришла пора, решил я, и мне взять один из двух
оставшихся (на первые 24 партии) в моем распоряжении
тайм-аутов. Никакими особыми соображениями я в тот
момент не руководствовался — просто стоило передох-
нуть и немного прийти в себя после нервотрепки, какую
устроил всем Корчной со своими тайм-аутами, да и ана-
лиз восемнадцатой неоконченной партии потребовал от
меня определенного напряжения. И вечер, состоявшийся
в том же зале «Конвеншн-центра», где игрался и сам
матч... Вечер этот планировался с участием «первой ле-
ди» Имельды Маркос, супруги президента Филиппин-
ской республики. Но она почему-то не смогла прибыть в
Багио, и пришлось веселиться без нее. В тот вечер в
«Конвеншн-центре» главными действующими лицами
были не шахматные гроссмейстеры, а солисты «Бояни-
хана» — танцевального ансамбля, не раз с успехом гаст-
ролировавшего в Советском Союзе. Праздник удался на
славу, все остались довольны и в полном убеждении, что
филиппинские девушки действительно не только одни из
самых интересных в мире, но входят в число наиболее
веселых. Пресса писала, будто в «Конвеншн-центре»
произошло буквальна братание противоборствующих
лагерей. Это, разумеется, преувеличение, хотя я и
впрямь беседовал, например, об игре в теннис с Майк-
лом Стином, который затем общался и с моими товари-
щами за праздничным столом.
Председателем, если таковые бывают на праздниках,
можно было считать сидевшего на сцене между мною и
Корчным видного шахматного деятеля и одного из ру-
ководителей филиппинского суда Р. Гавиолу. Впрочем,
100
он мог бы, пожалуй, в эти дни найти в Багио и другое
дело — по своей основной специальности. Как свиде-
тельствует Р. Кин, к девятнадцатой партии Лееверик
буквально наводнила игровой зал «парапсихологами и
турусами», решив тем самым проблему присутствия зри-
телей на матче. Одна группа состояла из студенток
(и одного «главного» студента) Манильского универси-
тета, где они занимались парапсихологией под руковод-
ством некоего отца Булатао. Добавим, что никто из этой
компании не играет в шахматы, а на матче они занима-
лись «наведением магнитных полей» или еще чего-то та-
кого, дабы создать выгодные условия для размышлений
Корчного за доской. Забавно, что девушки эти под пред-
водительством молодого мужчины сидели то в одном, то
в другом (но вполне определенных) местах зрительного
зала, а к концу партии пересаживались поближе к сце-
не— видимо, магнитные поля (добрые вибрации?) осо-
бенно полезны в условиях цейтнота, который, как пра-
вило, случался у претендента именно в это время. Сам
я этих людей довольно долго не замечал и некоторым
из них давал, как мне потом рассказывали, автографы.
Ничего против них я не испытываю — каждый имеет
право сочувствовать любому из участников, если это со-
чувствие не противоречит правилам поведения зрителей
на матче и не наносит вред другому участнику. Мне «па-
рапсихологи» Корчного не мешали.
Когда я вспомнил о судейской профессии мистера
Р. Гавиолы, я имел в виду совсем другую группу помощ-
ников Корчного, которых я тоже не сразу заметил
(во всяком случае во время их первого визита в «Кон-
веншн-центр» на 18-ю партию мне об этой парочке ниче-
го не было известно). Кроме своих штатных, так сказать,
психологов, претендент решил воспользоваться помощью
и двух членов секты «Ананда Марга». Секта, о которой
идет речь, считает себя, насколько мне известно, име-
ющей право абсолютно на все (включая террористиче-
ские акты), ибо «Ананда Марга» — превыше всего. Так,
желая привлечь внимание общественного мнения и осво-
бодить кого-то из своих лидеров, заключенных в индий-
скую тюрьму, сектанты несколько месяцев назад совер-
шили покушение на первого секретаря посольства Ин-
дии на Филиппинах. Удары кинжалом, которые нанесли
Стивен Майкл Двайер и его сообщница Виктория Шеп-
101
пард, были «оценены» в 17 лет тюремного заключения
для каждого из них. Обоих этих американских граждан,
по возрасту едва перешагнувших 30-летний рубеж и ис-
поведующих индуизм, под крупный денежный залог фи-
липпинские власти выпустили на свободу до рассмотре-
ния их просьбы о смягчении приговора. Первое впечат-
ление было таково, что преступники ошиблись адресом
и попали в «Конвеншн-центр» вместо того, чтобы зайти
в апелляционный суд, здание которого, кстати, располо-
жено поблизости на той же городской площади. Однако
вскоре выяснилось, что Шеппард и Двайер были специ-
ально приглашены в качестве помощников Корчного во
время его нахождения в Маниле.
Они посетили восемнадцатую партию в обычной
одежде, не привлекая к себе внимания. Это было что-
то вроде разведки. На девятнадцатую партию эти люди
явились уже вызывающе одетыми — белая длинная юб-
ка на даме, белые брюки на мужчине, а сверху что-то
вроде балахонов красного цвета. Если добавить к этому
черную бороду и красную чалму Двайера, то можно по-
нять некоторое замешательство в дверях зала, куда его
не пускали люди, ответственные за охрану помеще-
ния. Однако под яростным натиском Лееверик даже
они вынуждены были отступить. Она напирала глав-
ным образом на права человека в «свободном» мире,
на то обстоятельство, что Двайер — друг Корчного
и т. п.
Войдя в зал, Шеппард весь вечер просидела здесь
в «позе лотоса», быть может, естественной для гимнасти-
ки йогов, но, согласитесь, странной для шахматного бо-
лельщика.
Двайер же был усажен лично Лееверик неподалеку
от официальных членов советской делегации. Разумеет-
ся, этого худенького молодого человека в чалме никто
из наших не испугался, но... процитирую гроссмейстера
Р. Кина (из газет): «А как бы вы себя почувствовали,
если бы рядом уселся человек, уже осужденный за по-
кушение на убийство?»
Как стало известно, эта странная пара поселилась в
одном отеле с Корчным, его штабом и другими офици-
альными лицами и занялась тренировкой претендента,
обучая его концентрации внимания и прочему (по систе-
ме йогов).
102
Все эти подробности я узнал, что называется, задним
числом, а тогда, во время девятнадцатой партии, мне со
сцены в глаза бросились лишь два человека в необыч-
но ярком одеянии. Я же был занят игрой в шахматы.
Партия протекала под знаком позиционной борьбы.
Претендент, игравший белыми, избрал каталонское на-
чало — второй раз в этом матче — и провел дебют осто-
рожно, не добившись никакого преимущества. Скорее,
наоборот, некоторая инициатива перешла постепенно
ко мне. Однако объективный ничейный исход все
же стал очевиден, и незадолго до откладывания мы
согласились на ничью путем взаимного пожимания
плечами.
Хотя я предлагаю читателю в основном как бы свой
дневник, но, как и обещал, стараюсь давать и описание
общей обстановки (иначе многое будет просто непонят-
ным)... В день двадцатой партии, 9 сентября, после до-
статочно долгого перерыва состоялось заседание жюри.
Собрался этот высший орган шахматной власти на матче
по просьбе вице-президента ФИДЕ Ф. Кампоманеса.
Главный организатор матча хотел получить от жюри ре-
комендации, пускать ли в игровое помещение двух тер-
рористов, подрабатывающих у претендента по системе
йогов. Когда обмен мнениями между членами жюри
подходил к концу и все очевиднее становилось, что лю-
дей, совершивших покушение на убийство, никто не ста-
нет рекомендовать допускать на крупнейшее шахматное
соревнование, делегация Корчного решилась на отчаян-
ный шаг. Шаг, от которого стало не по себе привержен-
цам претендента и даже некоторым членам его группы.
Дело в том, что им пришлось потесниться и принять в
свои ряды — совершенно официально! — двух новых
«коллег»: С. Двайера и В. Шеппард. Произошло это
при любопытных обстоятельствах. Во время заседания
апелляционного жюри Р. Кин, пытаясь добиться присут-
ствия упомянутой пары в зале, бросил реплику: «Поче-
му они должны покинуть помещение? Ведь в советской
делегации много народа, а у нас мало. Вот и считайте их
членами нашей делегации». В. Батуринский моменталь-
но отреагировал: «Дайте письменное подтверждение то-
го, что эти люди являются членами вашей делегации».
Пока Р. Кин писал документ, насмешливая улыбка не
сходила с лиц даже нейтральных членов жюри (особен-
103
но явно это демонстрировал Э. Эдмондсон). Английский
гроссмейстер вскоре, правда, сообразил, какую ошибку
совершает, и попросил бумагу обратно. Но В. Батурин-
ский жестко ответил, что в шахматах «обратные ходы»
запрещены.
Итак, команда Корчного, и без того достаточно раз-
нородная по своему национальному составу и по граж-
данству входящих в нее лиц, стала еще пестрее, «обога-
тившись» этими странными американцами из индийской
секты «Ананда Марга».
Незадолго до начала двадцатой партии организато-
ры распространили экстренное заявление. В нем, в част-
ности, говорилось: «После длительных консультаций с
местными и зарубежными шахматными деятелями и же-
лая сохранить достоинство матча за мировое первенст-
во, мы решили запретить вход в игровой зал лицам, об-
виненным в преступной деятельности». Далее высказы-
валось сожаление по поводу того, что Корчной выбрал
себе в помощники таких лиц, и предлагалось ему оста-
новить свой выбор на любых других (не только справед-
ливо, но и весьма великодушно!). Поскольку решение
это организаторы приняли чуть ли не перед самой иг-
рой, то на двадцатой партии С. Двайеру и В. Шеппард
разрешили присутствовать при условии следования ими
общепринятым формам одежды и нормам поведения.
Начиная с 21-й партии, говорилось в заявлении организа-
торов, допуск этих людей на матч за мировое первен-
ство полностью запрещается.
Впервые в матче претендент применил защиту Каро-
Канн, что, надо сказать, было для меня определенной
неожиданностью. Однако вариант, избранный соперни-
ком, сам по себе не требовал какой-либо специальной
подготовки — при этом спокойном продолжении белые,
даже играя из общих соображений, получают неболь-
шое, но стойкое преимущество, заключающееся в пешеч-
ном превосходстве на ферзевом фланге. Именно на этом
участке доски мне в миттельшпиле удалось достичь яс-
ного перевеса, в то время как черные пытались на про-
тивоположном фланге создать хоть какие-либо угрозы
моему королю. Белые явно преуспели в проведении сво-
его плана, и позиция претендента стала безрадостной.
Достаточно сказать, что к моменту откладывания одна
из моих пешек достигла уже предпоследней горизонта-
104
ли, да и другие ее подруги находились на верной дороге
в ферзи.
Почти полчаса раздумывал я над записанным хо-
дом, видя, что позиция моя абсолютно выигрышная.
Именно столь большое преимущество и заставило меня
отказаться от взятия неприятельской пешки, ибо поду-
малось, что тогда возникнут ненужные обострения при
доигрывании. Я упустил из виду, что как раз с того поля,
где будет взята черная пешка, ферзю моему будет еще
легче вернуться на защиту своего королевского фланга,
одновременно освобождая путь вперед лавине белых пе-
шек. Поколебавшись, я остановился на более, как мне
думалось, спокойном и надежном продолжении. Это бы-
ло ошибкой, но ошибкой не упускающей, а только ос-
ложняющей путь к победе.
Как только мы приступили к домашнему анализу,
стало очевидно, что взятие, от которого я отказался на
сцене, немедленно выигрывало (позже это признали и
секунданты Корчного: при том записанном ходе претен-
дент намеревался попросту сдаться). Не исключено, что
досада, посетившая меня и моих помощников, помешала
в ту ночь настоящему качественному анализу отложен-
ной позиции — мы все мысленно (а иногда и на доске)
невольно возвращались к неиспользованной возможно-
сти и постоянно отвлекались от действительности. Запи-
санный ход между тем тоже должен был привести к по-
беде, но при доигрывании я допустил серьезную неточ-
ность в проведении правильного плана, и, к величайше-
му сожалению, выигрыш был упущен.
Не только шахматные специалисты, но вслед за ни-
ми и многочисленные журналисты назвали случившееся
чудом. Ничейный результат этой партии, по выражению
югославского журналиста Д. Белицы, «привел в отчая-
ние как организаторов, так и корреспондентов, ибо пер-
вые уже начали готовиться к торжественному закрытию,
а вторые упаковывать чемоданы в предвкушении окон-
чания этого изрядно затянувшегося матча». Зато ра-
дости Корчного и его окружения не было предела.
Рассказывают, что по случаю ничьей в его «Пайнс-оте-
ле» было организовано шумное торжество с шампан-
ским. Интересно: а не преподнесли ли претенденту спе-
циальный торт с пятнадцатью (по числу ничьих) све-
чами?
105
Чувствую необходимость четче прояснить свою точку
зрения по поводу все не утихавших волнений относитель-
но двух фанатиков-террористов из секты «Ананда Мар-
та». Мои товарищи достаточно долго не вводили меня
полностью в курс событий, наверное, не желая подвер-
гать излишним волнениям и отвлекать от чисто шахмат-
ных мыслей. Однако дело зашло уже довольно далеко,
и при случае мог возникнуть даже вопрос о самом про-
должении матча. Решать же этот вопрос без моего не-
посредственного участия было бы нелепо, и потому меня
начали понемногу и осторожно информировать. Пом-
нится, я спокойно отшутился: «Скажите, пожалуйста,
им, чтобы не вздумали стрелять в зале, а то это помеша-
ет игре в шахматы». Но шутки шутками, а если говорить
серьезно?
Я совсем не собирался (и никогда не соберусь) по
примеру Корчного заявлять, что тот или иной зритель си-
дит не там, где мне бы того хотелось,— не в шестом, а в
четвертом ряду, не в партере, а в амфитеатре и т. п. Так
ведь можно и вовсе отпугнуть зрителей от матча. Каж-
дому будет неприятно, если вдруг подойдет служитель
и начнет предъявлять ему какие-то необъяснимые требо-
вания: участнику со сцены вы, мол, не нравитесь, пере-
сядьте, пожалуйста, на другое место. Вот это-то и есть
насилие над человеком, нарушение подлинной (а не при-
думанной) свободы личности. Раздражение одного из
участников матча? А как это можно установить и огово-
рить? Есть оговоренные правила поведения зрителей,
и если человек эти правила не нарушает, то следует
оставить его в покое. Ну, а как же тогда рассматривать
вопрос с В. Шеппард и С. Двайером, которые на первый
взгляд тоже не нарушали никаких общепринятых норм
поведения зрителей в игровом помещении? В том-то и
дело, что так все выглядело лишь на первый, поверхно-
стный взгляд. Ведь всем было очевидно, что фанати-
ки-террористы, люди, покушавшиеся на чужую жизнь,
уже самим своим присутствием оказывают не просто
косвенное, но и самое что ни на есть прямое влияние на
арбитров, членов жюри, организаторов и даже пытаются
оказать моральное давление на членов советской спор-
тивной делегации. Очень скоро было получено множество
доказательств нетерпимости подобной ситуации, об этом
же свидетельствовало единодушное мнение абсолютно
106
всех, кроме самого Корчного и его верной подруги. Ни-
чего подобного никогда на спортивных соревнованиях не
случалось!
В свете всего этого единственно правильным явля-
лось решение удалить обоих названных членов секты
«Ананда Марга» не только из игрового помещения, но
и из всех мест, имеющих непосредственное (официаль-
ное!) отношение к матчу,— из отелей, где проживают
участники и официальные лица, на которых может быть
оказано давление; из коттеджей, предоставленных в рас-
поряжение участников матча его организаторами; из ма-
шин, специально предоставленных официальным ли-
цам... Такой вот и была позиция советской делегации,
позиция, которая встретила всеобщее одобрение. Но
затем начались попытки обойти единственно правиль-
ное решение, что прямо противоречило ранее приня-
тому соглашению о нормализации обстановки на мат-
че ив конечном счете привело к новым осложне-
ниям.
Могут спросить: «Скажите честно, а вы сами опаса-
лись этих террористов?» Опасался ли я? Нет, это слиш-
ком сильно спрошено. За свою жизнь я не опасался, ме-
ня бы никто не дал в обиду, да и филиппинские со-
трудники безопасности во главе с симпатичным лейте-
нантом отлично выполняли свои функции. Но все
равно порой мысли мои отвлекались на этих террори-
стов, а это, согласитесь, мне было совсем ни к чему. До-
бавлю то, что всем было хорошо известно: в Багио про-
живает немало, так сказать, «единоверцев» Шеппард и
Двайера — членов той же секты «Ананда Марга». И хо-
тя мы все знали, что некоторые из них тоже находятся
в зрительном зале, и хотя мы от этого не испытывали
особой радости, но ведь не требовали их удаления из
«Конвеншн-центра». Не требовали потому, что люди эти
не нарушали правил поведения зрителей и не были пре-
ступниками-террористами. Надеюсь, после этого до-
вольно длинного отступления моя позиция по затрону-
тому вопросу станет читателю еще более понятной и
близкой.
И сентября, накануне 21-й партии матча за мировое
шахматное первенство, чуть ли не все филиппинцы тор-
жественно отмечали день рождения своего президента
Фердинанда Маркоса, которому исполнился 61 год. При-
107
ветственный адрес президенту подписали все наиболее
видные шахматные деятели, присутствовавшие в тот мо-
мент в Багио, и, естественно, оба участника матча. Ка-
жется, кроме бланков с записью наших шахматных пар-
тий, это был единственный документ, где рядом стояли
моя и Корчного подписи. Даже любители автографов,
обращаясь с просьбой расписаться на специально выпу-
щенных конвертах или иных подобных сувенирах, ста-
рались предварительно скрыть, что подпись другого уча-
стника матча уже получена.
Еще в 1974 году накануне тогдашних претендентских
матчей Корчной громогласно заявил, что в области ра-
зыгрывания дебютов он превосходит всех ведущих сов-
ременных шахматистов. Саморекламное заявление это
не нашло подтверждения ни в нашем матче 1974 года,
ни в матче 1978 года. Из пятидесяти шести проведенных
в обоих матчах поединков настоящего успеха Корчной
добился в дебюте лишь двух встреч — в 21-й партии на-
шего прошлого матча и, по странному совпадению, тоже
в 21-й партии нынешнего матча. Разыграв на сей раз
черными один из спокойных вариантов ферзевого гам-
бита, я — пусть уж секунданты не обижаются, с их одо-
брения — решил испытать острое, но, видимо, слишком
азартное продолжение. Обычно я не даю уговорить себя
на столь рискованные эксперименты, но, вероятно, счет
4:1 и явное игровое преимущество в последних партиях
притупили нашу общую бдительность. Соперник отка-
зался от принятия жертвы фигуры (а именно с этой
жертвой и был связан наш расчет) и, надо отдать ему
должное, хорошо разобрался в особенностях возникшей
позиции. Потом пришлось расстаться с пешкой, и партия
была отложена в очень трудном положении. Мне дове-
лось познакомиться с мнением секундантов Корчного,
будто бы при доигрывании можно было спастись. Я со-
гласен лишь в том, что можно было продлить сопротив-
ление,— не больше. Не зря, видно, во время доигрывания
разговорчивый сингапурский профессор Лим Кок Анн
пообещал во всеуслышание: «Если Карпов сделает ничью
в этом положении, я подам заявление о вступлении в
коммунистическую партию». Нейтральные члены жюри
не успевали переходить от одной делегации к другой.
Так, когда 21-я партия закончилась, американец Эд Эд-
мондсон, поздравив претендента, отошел от его группы
108
и счел необходимым сказать членам советской делега-
ции: «Ну а вам-то незачем расстраиваться — осталось
ведь выиграть всего две партии...»
Может быть, именно это соображение — осталось-то
выиграть всего пару партий! — и заставило меня отка-
заться от тайм-аута после поражения в 21-м поединке,
хотя многие ждали, что я, расстроившись, возьму пе-
рерыв. Но, во-первых, до 24-й партии еще оставалось до-
вольно много дней, и использованный теперь тайм-аут
мог потом оказаться нужнее. К тому же меня гнала впе-
ред жажда реванша...
Поначалу ничего нового. Французская защита, при-
вычная позиция, где я стараюсь использовать слабость
изолированной ферзевой пешки черных. Соперник, улу-
чив момент, отдает эту слабую пешку, чтобы активизи-
ровать свои фигуры и построить блокаду. Я отдаю на-
зад пешку, но уже не центральную, а не имеющую суще-
ственного значения крайнюю. Получаю огромный пози-
ционный перевес, позиция практически выиграна. У
противника страшный цейтнот, и вообще он может сда-
ваться. Я и сейчас, пытаясь описать то, что произошло
дальше, не могу найти нужных слов — такое случается,
наверное, раз в жизни. Я сделал подряд шесть или семь
единственных невыигрывающих ходов и при этом не
где-нибудь во время с 32-го по 39-й, скажем, ход, а меж-
ду 40-м (контрольным!) и 47-м. На моем месте эту пар-
тию выиграл бы шахматист любой категории. Да
что там выиграл — он бы только остановился, записал
любой ход, а соперник бы уже сам просто не явился на
доигрывание и сдал эту позицию. А я, имея еще час вре-
мени на циферблате, действую так, словно в меня все-
лился какой-то бес-предатель. Корчной быстро делает
ход (он-то не может откладывать), я молниеносно от-
вечаю, он — еще и я — еще... На 47-м ходу только оста-
новился, да, оказалось, уже поздно. Тяжелейший до-
машний анализ показал: выигрыша уже нет, даже если
останусь с лишней фигурой — противник строит «кре-
пость». При доигрывании пробую другой путь с отдален-
ной проходной пешкой, но и тут — я уже к этому го-
тов — получается быстрая ничья.
109
ВЕК ЖИВИ — ВЕК УЧИСЬ
Да, недаром у нас существует поговорка: «Век жи-
ви — век учись». И относится она абсолютно ко всем,
включая чемпионов мира. Конечно, излишняя быстрота
игры не столь серьезная болезнь, как цейтнотная, но
все же болезнь, требующая обязательного лечения. Тем
более что она носит уже застарелый характер. Я с дет-
ства играл очень быстро, у меня всегда оставался нико-
му не нужный запас времени. Привычка эта многим бро-
салась в глаза, и один ленинградский мастер даже как-
то посоветовал мне: «А ты руки держи под... собой, са-
дись на них — пока выдернешь, успеешь хоть немного
подумать». Разумеется, с годами все это перестало но-
сить столь ярко выраженные формы, я стал следить за
собой, появились опыт и класс. Посторонним мои недо-
статки уже не бросались в глаза так отчетливо, как
прежде. Но я-то сам об этом знаю. Знаю, да вот порой
все же забываю. Сейчас память почему-то услужливо
подсказывает другой пренеприятнейший случай, про-
исшедший со мною в 1975 году на знаменитом Ми-
ланском супертурнире гроссмейстеров. Играя 22-ю пар-
тию нынешнего матча с Корчным, я позабыл, как был
наказан три года назад во встрече со шведским
гроссмейстером Ульфом Андерссоном, а вот теперь, ког-
да пишу эти строки, «минувшее проходит предо
мною»...
...Дело было за малым — выиграть эту выигранную
партию, спокойно довести ее до конца. И в этот момент
мне словно в голову ударило: надо выигрывать быстро.
Чего там мучиться, думалось, ведь он уже готов. У него
цейтнот сильнейший: одна или две минуты на десяток
без малого ходов. Гиблое дело! И вот я, имея лишнее ка-
чество и больше часа на обдумывание, как мальчик, за-
играл на цейтнот... Потом размышлял: а разве я не мог
себе этого позволить? Без ложной скромности — блиц
я играю очень хорошо. И если мы сядем играть блиц с
тем же Андерссоном, я у него любой матч выиграю.
А тут в одной-единственной партии, имея лишнее каче-
ство (правда, не без трудностей с реализацией), про-
игрываю... Как это происходит? Находясь в цейтноте,
шахматист сжат в комок, все мысли его сфокусированы
на одном: он прикидывает, какой ход сделает противник
ПО
и как на него ответить. Интенсивность мышления воз-
растает в несколько раз, все обдумано заранее — по
крайней мере, на каждый относительно очевидный слу-
чай припасен ответ. А у меня-то все наоборот было.
Не хочешь, а расслабляешься. Вроде бы работаешь с
прежней интенсивностью, но точит мыслишка: ладно,
сделаем еще пару ходов, мне спешить некуда, еще
успею подумать, что-то найти... Один «просто ход», вто-
рой «просто ход» — пока не сделаешь такой на пер-
вый взгляд очевидный ход, что потом думаешь це-
лый оставшийся час, да так ничего придумать и не
сможешь...
Полной аналогии проводить между той партией с Ан-
дерссоном и этой, 22-й партией матча, конечно же, не
следует по ряду причин: Корчной уже не был в цейтно-
те — контроль прошел! — но он играл быстро, и я тоже
быстро (что еще более отягощает мою «вину»). Хотя ту
партию я проиграл Андерссону, а здесь упустил «толь-
ко» пол-очка, но «вес», как говорят математики, обеих
встреч был весьма различным — теперь пол-очка значи-
ли куда больше (и это опять же не вдохновляло меня).
И все же удивительно, как я мог забыть тот «миланский
урок», ведь при доигрывании 13-й, например, партии —
читатель, надеюсь, помнит это — все было сделано мною
правильно, хотя соблазн сыграть побыстрее был тоже
велик.
Выскажу некоторые чисто шахматные соображения
и поделюсь одной, как мне представляется, важной
мыслью. Я снова возвращаюсь к быстроте игры в усло-
виях недостатка времени у партнера, ибо случай в 22-й
партии — не общий, а исключительный, а мне бы хоте-
лось сейчас затронуть более широкий вопрос. Общеиз-
вестно, что в цейтноте соперника, если вы имеете преи-
мущество, то не спешите — противник может и сам по-
мочь вам его увеличить, находясь же в худшей позиции,
есть смысл не позволять сопернику «думать за чужой
счет», а делать ходы побыстрее, дабы вероятность его
ошибки и, следовательно, улучшения вашей позиции по-
высилась. Но, естественно, в каждом конкретном слу-
чае надо вести себя по обстоятельствам, учитывая ма-
лейшие нюансы, перечесть которые здесь попросту не-
возможно. У меня бывали (и изредка выпадают сейчас)
случаи, когда я непонятно для окружающих играл на
111
цейтнот соперника. Почему делается «быстрый ход»? Бы-
вает, я довольно далеко просчитываю вперед достаточ-
но длинный вариант, причем весьма тщательно — так
чего же сидеть и дожидаться, пока партнер его тоже по-
считает за мое время. Это один пример.
А вот другой. Я имею преимущество и, согласно клас-
сическим канонам, не должен спешить в цейтноте про-
тивника. Но что это за преимущество? Оно заметно всем,
вижу его и я, но я-то не вижу, каким путем добиться ре-
ализации этого перевеса, и понимаю, что вот-вот он ис-
парится. А в шахматах победы «по очкам», как, напри-
мер, в боксе или спортивной борьбе, за техническое пре-
имущество не присуждаются, у нас нужна только «чи-
стая победа» — нокаутом или на туше. Так вот здесь и
начинается эта спешка, но спешка-то бывает порой
умышленная, о чем не всегда догадываются сторонние
наблюдатели и даже квалифицированные комментато-
ры. Словом, не ждать же мне, пока мое символическое
(так в тот момент я оцениваю позицию) преимущество
испарится — лучше взвинтить темп и создать ситуацию,
в которой вероятнее техническая погрешность находяще-
гося в цейтноте соперника.
Но все же главное — не позволять себе чрезмерно
увлекаться этим, чувствовать грань и стараться ее не пе-
реступать. Как переступал я ее иногда в матче 1974 го-
да, когда требовалась кропотливая работа по накоп-
лению и реализации мелких плюсов, получаемых мною,
например, в позициях из игранной Корчным черными
французской защиты. Как случалось со мною и теперь в
заключительной части матча за мировое первенство. По-
дытоживая сказанное, хочу еще раз подчеркнуть, что
необходимо тонко чувствовать момент, когда надо сы-
грать побыстрее, а когда торопиться не следует. Идеаль-
ным, таким образом, является как бы «рваный темп».
А что до быстроты игры, то теперь, уже успокоившись,
утверждаю: это все же лучше, нежели постоянные цейт-
ноты. В конце концов легкость и скорость игры еще с
юношеских лет приносили мне куда больше удач, чем
огорчений, и неоднократно справедливо относились к мо-
им достоинствам и снискали мне немало симпатий. Важ-
но только, чтобы наши недостатки не становились про-
должением наших достоинств. Важно прежде всего
властвовать собою, не упускать из-под контроля ни по-
112
зиции на доске, ни часов, стоящих на шахматном столи-
ке, ни — повторюсь еще раз — своего собственного со-
стояния.
...Ну, уж на сей раз и вовсе никто не ожидал, что я
не воспользуюсь своим правом на тайм-аут после столь
обидной ничьей в 22-й партии. Многие, кстати, искали
объяснение моих ошибок той встречи в усталости, а по-
тому необходимость взятия перерыва казалась им абсо-
лютно очевидной. Рассказывают, в «Пайнс-отеле» за-
ключались пари (в этой гостинице вообще было мно-
жество «азартных заведений» и там квартировали всяко-
го рода игроки) в пропорции 5 против 1 за то, что будет
тайм-аут. А один из моих почитателей прямо подошел к
членам нашей делегации с претензией, почему они раз-
решили мне играть 23-ю партию без перерыва. Что ка-
сается разрешения, то запретить играть мне вообще мо-
жет только врач, да и то не всегда... Играть я хотел,
чтобы переломить себя, побыстрее отвлечься от непри-
ятных воспоминаний и показать всем, что и черными по-
прежнему готов к полнокровной борьбе. Забегая вперед
на какой-нибудь 41-й ход, скажу, что красивый маневр,
найденный «под занавес» этой партии, улучшил мое на-
строение куда больше, чем это сделали бы три дня от-
дыха.
В ферзевом гамбите в отличие от предыдущего тако-
го же дебюта все было спокойно. В раннем миттельшпи-
ле мне моя позиция нравилась, но, вероятно, я несколь-
ко переоценил ее и сделал слишком обязывающий ход,
после которого у белых образовалась опасная отдален-
ная проходная пешка. Честно говоря, я горжусь единст-
венным методом защиты, который мне удалось отыскать,
а от ладейного эндшпиля я получил просто настоящее
эстетическое удовольствие. Выйдя из цейтнота, претен-
дент хотел повторить позицию с тем, чтобы уже дома по-
искать путь к ее усилению. Но до повторения дело не до-
шло: маневр, которого мой соперник не предвидел, вы-
нудил его соглашаться на мировую. Причем сделал он
это, как всегда, «оригинальным» способом — просто
написал на бланке 1/2:1/2, расписался и ожидал, что ста-
ну делать я. Интересно, а что бы делал он, если бы я от-
казался? Впрочем, позиция принадлежала к разряду та-
ких, где ни тот, ни другой не имели оснований кокетни-
чать на публику. Зато во время самой партии Корчной
113
ухитрился пококетничать, снова подзывая арбитра и
жалуясь, будто я поворачиваю свое кресло. Возможно,
я раз-другой действительно повернулся к противнику
боком, но наверняка это случалось в те моменты, когда
он начинал неистово чихать и сморкаться. Недуг, ока-
зывается, поразил не только Корчного, но и его секун-
данта— гроссмейстера М. Стина (Великобритания).
В отличие от своего насморочного патрона секундант
подхватил конъюнктивит. Это было не случайно, так как
эпидемия этой трудно излечимой болезни поразила тог-
да все Филиппины, и в том числе, конечно, Багио. В
больницу положили что-то около двадцати заболевших.
Секунданта же моего противника лечил наш доктор
М. Гершанович. Я говорю об этом лишь потому, что вме-
сто благодарности от штаба Корчного поступило сооб-
щение, что он вновь собирается надеть зеркальные оку-
ляры, чтобы предохранить себя от заражения. Был
пущен слух, что конъюнктивит поразил нескольких со-
трудников филиппинской службы безопасности, обслу-
живавших матч,— слух, как и многие другие, безоснова-
тельный. Было бы жаль, если бы эти люди действитель-
но заболели, ибо они успешно создавали обстановку для
нашей спокойной жизни и творчества.
Двадцать четвертая партия, говоря шахматным язы-
ком, не очень получилась. Оба соперника маневриро-
вали, игра шла «за» и «против» изолированной пешки
в центре, но отсутствовала острота, порой присущая
подобным позициям. Я был несколько вяловат, что ли, и
это в известной мере повлияло на то, что претендент
впервые черными в матче отложил партию в чуть более
приятном для себя положении. Впрочем, перевес его но-
сил скорее символический характер, и ничья при до-
игрывании была зафиксирована уже через несколько
ходов.
Итак, в матче за мировое шахматное первенство бы-
ло в тот момент сыграно уже 24 партии. Именно та-
кое количество поединков признавалось оптимальным
(и одновременно максимально возможным) для выявле-
ния победителя во всех подобных соревнованиях на вы-
сшем шахматном уровне в последние десятилетия. Иг-
райся и этот матч по прежним правилам, я бы уже был
объявлен победителем со счетом 13:11—ведь раньше
учитывались и ничьи. При счете результативных
114
партий 4:2 в мою пользу восемнадцать встреч (семьде-
сят пять процентов) закончились вничью и подтвердили
пока прогноз гроссмейстера Л. Полугаевского: на каж-
дую одну результативную партию придется по три ничь-
их. Однако этот видный гроссмейстер, как и другие, не
имел еще опыта предсказаний в безлимитных матчах, и
потому с окончательными выводами стоило подождать.
Пока же можно было лишь констатировать, что среди
сыгранных партий не случилось ни единой, пожалуй,
«гроссмейстерской ничьей» — то есть шахматной пар-
тии, где участники, по существу, просто отбывают «но-
мер на сцене», заранее готовые на мирное соглашение.
И не было потому ничего удивительного в том, что матч
длился уже более двух месяцев и начали уставать не
только участники, но и организаторы. Впрочем, для скеп-
сиса у организаторов и членов жюри были и другие ос-
нования.
Перед началом 24-й партии Кампоманес провел для
аккредитованных корреспондентов специальную
пресс-конференцию, посвященную вопросу «участия в
матче за мировое шахматное первенство членов секты
«Ананда Марга». К этому моменту о «подвигах» пред-
ставителей фанатичной секты журналистам было извест-
но уже много. На их счету — о чем, кстати, довольно
подробно рассказано в специальном бюллетене, выпу-
скавшемся на матче,— преступления, совершенные в
Лондоне, Веллингтоне, Мельбурне, Стокгольме, Париже,
Нью-Йорке, в ряде канадских городов. Организаторы
матча, как я уже писал, потребовали от «группы Корч-
ного», в состав которой официально входили С. Двайер
и В. Шеппард, чтобы преступники не только покинули
зал «Конвеншн-центра», но и не появлялись ни в каких
резиденциях (и транспорте), имеющих непосредственное
и официальное отношение к матчу. Позже было сообще-
но даже, будто пара эта покинула Багио, что не соот-
ветствовало действительности, и опять было зафиксиро-
вано их нахождение в «Пайнс-отеле», где проживают не
только члены делегации претендента, но и — что осо-
бенно существенно в данной ситуации — члены апелля-
ционного жюри матча и другие, косвенно влияющие на
судьбу матча лица.
Ф. Кампоманес довел до сведения собравшихся жур-
налистов, что он встал перед проблемой прекращения со-
115
ревнования или хотя бы взятия технического тайм-ау-
та за счет организаторов для окончательного решения
вопроса обеспечения безопасности от террористов. Но
теперь, сказал Кампоманес, все как будто должно быть
в порядке, к тому же получено письмо от главного се-
кунданта Корчного и его представителя в жюри гросс-
мейстера Кина. В письме говорилось, что приняты все
условия организаторов, и, более того, члены секты «Анан-
да Марга» выведены из состава делегации претенден-
та. Мне остается добавить к этому, что, когда 24-я пар-
тия уже игралась (то есть пресс-конференция Кампома-
неса закончилась), стало известно: Двайер и Шеппард
вновь появились в «Пайнс-отеле». А именно проживаю-
щий в этом отеле председатель жюри профессор Лим
Кок Анн некоторое время назад твердо потребовал при-
нятия решительных мер против этих людей. Он резонно
заявил, что, давая согласие на работу в жюри, нейтраль-
ные его члены никак не думали, что им придется иметь
дело не только с шахматистами, но и с террористами. В
менее официальной обстановке профессор пожаловался
одному из моих товарищей: «Вам-то хорошо: уедете к
себе в Москву и забудете обо всяких фанатиках-сектан-
тах. Мне же возвращаться в Сингапур, а здесь, в Азии,
у «Ананды Марги» руки особенно длинные». Было за-
метно, как обычно такой веселый и жизнерадостный
Лим Кок Анн тускнел прямо на глазах, становился ме-
нее активным и решительным. Это ли не влияние посто-
ронних лиц на возможное изменение позиции отдель-
ных членов жюри по разным вопросам? И у кого-то еще
поворачивался язык сравнивать доктора психологии Зу-
харя с преступниками из «Ананды Марги», посягавши-
ми на человеческую жизнь!
Советская делегация выразила свое резко отрица-
тельное мнение по поводу продолжающегося вмешатель-
ства сектантов в матчевые дела, и ее руководитель
В. Батуринский направил телеграмму президенту ФИДЕ
доктору М. Эйве. Президент уже и сам собирался в Ба-
гио, опасаясь, видимо, что при случае опоздает к концу
матча,— ведь серия ничьих когда-то должна была пре-
рваться... Надо сказать, что М. Эйве занял в вопросе о
террористах все же недостаточно твердую позицию, хотя
в общих словах осудил их привлечение. Быть может, эта
некоторая мягкотелость президента ФИДЕ и стала впос-
116
ледствии одной из причин, почему снова пришлось воз-
вращаться к этому вопросу.
После завершения первых 24 партий в силу всту-
пал пункт регламента, согласно которому любой из уча-
стников имел право на еще один, дополнительный тайм-
аут в течение каждых последующих восьми партий.
Я к тому же накопил один неиспользованный перерыв,
и он теперь увеличивал мои возможности маневрирова-
ния резервом свободного времени. Вопреки ожиданиям
перед 25-й партией матча ни организаторы (с дозволе-
ния жюри) не взяли технический тайм-аут, ни просту-
женный, как об этом постоянно твердили его секундан-
ты, претендент не пожелал пользоваться своим правом
на единственный перерыв на целые восемь ближайших
поединков. Около полудня мой секундант гроссмейстер
Игорь Зайцев позвонил заместителю главного арбитра
Мирославу Филипу и сообщил ему, что тайм-аут бе-
ру я...
Багио оказался таким городом, где многое предус-
мотрено для полноценного отдыха: прекрасные пляжи
на тихоокеанском берегу (правда, до них еще надо
ехать на автомобиле); спортивный клуб, располагаю-
щий теннисными кортами; прокат верховых лошадей
низкорослой местной породы по маршруту как раз
в направлении предоставленной нам для отдыха
виллы.
Правда, в этот раз мой тайм-аут совпал с окончани-
ем тайфуна, а это обусловило большой наплыв туристов
со всех концов Филиппин. В нашем отеле стало людно,
шумно, в ресторанах и кафе возникли очереди.
Двадцать пятая партия, которая имела английское
начало, получила редко применяющееся в шахматах
развитие. В результате борьбы за центральные поля со-
здалось положение, при котором претендент контроли-
ровал большое пространство, а я владел двумя сильны-
ми слонами. Позиция требовала большого сосредоточе-
ния всех сил.
Корчной был в одном из своих обычных нервно-
взвинченных состояний. Часто и резко бросал руку над
доской то к одной, то к другой фигуре, раскачивал
спинку своего зеленого кресла, тревожил арбитров ка-
кими-то претензиями и т. п.
Публика, которой в зале было теперь очень много,
117
иронически в общем-то реагировала на надоевшие «при-
емы» Корчного.
В стратегическом отношении 25-я партия до опреде-
ленного момента может считаться, пожалуй, моим луч-
шим достижением в матче. В результате длительной ма-
невренной борьбы мне удалось переиграть соперника и
полностью захватить инициативу. Теперь все интересу-
ются, почему я не выиграл ферзя за ладью на 36-м ходу.
Неужели не видел? Конечно, видел и даже понимал, что,
отбери я ферзя, остальное будет, как говорят, делом
техники и, наверное, несложной. Но я решил, что пози-
ция настолько хороша (а Корчной опять-таки был в
цейтноте), что надо как-то выигрывать партию сразу.
Потому что если я заберу ферзя, то сначала два хода
уйдут на размены, потом он еще два хода автоматически
сделает, цейтнот тогда закончится, и мне снова придется
дома анализировать отложенную позицию. Вероятно, и
впрямь были продолжения, которые вели к чистой побе-
де. Но тут я сделал один «безразличный» ход королем,
потом разменялся пешками и напал ладьей на неприя-
тельскую пешку. До этого хода я сохранял выигрыш, а
эта грубейшая ошибка (опять расслабился!) едва не по-
вернула характер борьбы на все 180 градусов. Хорошо
еще, что претендент, по инерции, вероятно, сделав после
контроля 41-й ход, не до конца воспользовался случай-
но подвернувшимся ему шансом.
Любопытно, что обычно Корчной выбегал на аван-
сцену и, поскольку сам не записывал на бланке свои
ходы, то следил по табличке на демонстрационной дос-
ке: прошел ли уже контроль или еще предстоит играть
до сорокового хода. Неловко признаться, но я точно не
знаю, имеют ли право арбитры предупреждать играю-
щих, что контрольный ход уже сделан и можно не опа-
саться просрочить время — цейтнот кончился. Если же
арбитры этого делать не должны, то почему подобная
же косвенная подсказка разрешена демонстраторам,
быть может, правильнее в цейтноте не указывать на де-
монстрационной доске количество ходов, а восстанавли-
вать их номера лишь потом, когда шахматисты минуют
контроль? Впрочем, мне могут вполне резонно возразить,
что демонстрация ведется в интересах зрителей, которые
желают видеть наиболее полную картину борьбы, чему,
несомненно, способствует информированность о том, ка-
118
кой по счету ход делается за шахматным столиком в
эти наиболее напряженные минуты. Остается опять же
одно решение: настаивать на том, чтобы шахматист, ес-
ли он, конечно, физически успевает, сам вел запись (а,
как я уже говорил, претендент бросал записывать ходы
на бланке, далеко не всегда вынуждаемый к тому обсто-
ятельствами). И уж во всяком случае, нетактично бе-
гать то и дело к демонстрационной доске «за подсказ-
кой» (что особенно некрасиво выглядит, когда доска эта
не видна с вашего места за шахматным столиком),
как неприлично было бы обратиться вдруг к арбитру с
вопросом: «А что, контрольный ход уже прошел и я мо-
гу больше не торопиться?»
У меня сохранилось определенное недовольство по
поводу нашего анализа неоконченных партий, и будет
еще повод поговорить об этом. Однако сказанное потом
ни в коем случае не следует относить к работе над не-
оконченной 25-й партией, которая была прервана, что
греха таить, в опасном для меня положении, требовав-
шем аптекарской точности при защите. Манильская
«Таймс джорнэл», ссылаясь на оценку одного из «экс-
пертов», писала, что тот обещал съесть свою шляпу, ес-
ли чемпион мира и его помощники не отыщут путь к
ничьей. Советский журналист побеседовал с этим так
верящим в нас любителем шахмат и спросил у него, а
чтобы тот делал, если бы прогноз его не оправдался.
Хитрый прорицатель в ответ сослался на рассказ анг-
лийского писателя Честертона, где герой надел шляпу
из... овощей. А сейчас, уже серьезно добавил мой бо-
лельщик, я готов снять свою абсолютно обычную шляпу
перед советскими аналитиками.
Через несколько ходов после начала доигрывания до-
рога, по которой дальше должна была пойти 25-я пар-
тия, раздваивалась. Поначалу мы планировали отпра-
виться по наиболее очевидному, прямому пути, позже
более тщательный анализ показал, что чуть в стороне
пролегает другая, менее заметная, но зато и менее
длинная дорожка к видевшейся нам в конечном пункте
ничьей. Претендент и его секунданты главное внимание
уделили разработке первого направления. При доигры-
вании я заметил, как Корчной, даже не взглянув на дос-
ку, машинально записал в своем бланке только что сде-
ланный мною ход — он был совершенно убежден в одно-
119
значности моего выбора. Пришлось затем претенденту
исправлять свою запись. На обдумывание первых два-
дцати ходов при доигрывании Корчной затратил час с
лишним, я — полторы минуты. Да и последующие два
десятка ходов были сделаны мною, по существу, в пол-
ном соответствии с домашним анализом. Соперник не-
сколько затянул доигрывание — ничья стала реально-
стью гораздо раньше, чем она была зафиксирована, не
исключено, что претендент с сожалением расставался
с мыслью повторить «вариант пятой партии»: объявить
пат моему королю. «Чудо произошло только наполови-
ну»,— комментировал гроссмейстер Майкл Стин исход
этого поединка, имея в виду, что я позволил Корчному
избежать, казалось, неминуемого поражения в основное
время 25-й партии, но отпустил ему при этом все же не
более ничьей.
Говоря об одной из предыдущих партий, я заметил,
что игры не получилось. Пожалуй, это определение в еще
большей степени следовало бы отнести к 26-й партии,
где я, играя белыми, отказался (второй раз в нынешнем
матче) от первого хода королевской пешкой. В ответ на
английское начало соперник применил нечто вроде гол-
ландской защиты, а возникшая при переходе в миттель-
шпиль позиция более всего напоминала построение за-
крытого варианта сицилианской защиты с переменой цве-
тов (сицилианскую словно бы играли белые, а не черные,
как это бывает обычно). Пешечное наступление белых
на ферзевом фланге принесло, правда, мне некоторое
позиционное преимущество. Все же достаточно активная
позиция черных уравнивала шансы, и в результате пос-
ледовавших разменов уже к 27-му ходу возникло четы-
рехладейное окончание, в котором ни одна из сторон не
могла надеяться на успех, и ничья стала неизбежной.
Двадцать шестая партия игралась при полупустом зале
(туристы разъехались по домам). Я мог хорошо видеть
отдельные группы людей в публике: и Эдмондсона в пер-
вом ряду, и президента ФИДЕ доктора Эйве, и сектан-
тов из «Ананды Марги», которые, сидя с закрытыми гла-
зами, что-то там «колдовали» молча — то ли на пользу
своему хозяину, то ли во вред мне.
Кстати, к вопросу о сне и вообще о повседневном ре-
жиме во время матча. Многие ведут себя, как обычно:
ложатся спать в 11 —12 вечера, встают примерно в 8. Но
120
ведь соревнования-то начинаются поздно, раньше 16 ча-
сов стартуют только на некоторых неправильно органи-
зованных турнирах в Голландии и Англии. Ничего не де-
лая даже, восемь часов до партии провести, бодрствуя,
нелегко. Можно, конечно, как Корчной, прилечь отдох-
нуть (он спит перед партией, потому что встает рано и
не в состоянии просто вынести столь длительного без-
делья). Устаешь от дел, но и от безделья может разбо-
леться голова. Если же подниматься позже, то часа три
с половиной — четыре вполне преодолимы, за это время
как раз «разгуляешься» и войдешь в нормальное рабо-
чее состояние.
Есть и при моем режиме специфическая сложность —
труднее наладить нормальное питание. Если встаешь,
скажем, в 8 часов, то успеваешь позавтракать, пообедать
(да еще и поспать после этого). Как же поступать в
моем случае — непонятно. Встаю часов в 12, и если креп-
ко позавтракаю, то обедать уже не захочу, а сразу обе-
дать — тогда что делать перед игрой, ведь на весь день
не наешься одним обедом. С нами — я уже упоминал об
этом — был в Багио свой повар, при помощи которого
удавалось так или иначе решать проблемы отлаживания
питания.
Пора признаться, что мой повседневный режим, ког-
да я не играю в соревновании, тоже имеет своими от-
правными точками поздний отход ко сну и поздний подъ-
ем назавтра. И вот, коль партия отложена в запутанной
и острой позиции и необходим дополнительный ночной
анализ, то мне очень мало приходится менять свой обыч-
ный режим жизни. Приходится ложиться часа в три но-
чи — ну и что ж с того? Но опять же есть и плюсы, и ми-
нусы... Мне на следующий день не всегда удавалось тща-
тельно проверить результаты ночной работы, варианты
помощников, ибо поздний подъем не оставлял уже до-
статочно свободного времени для полноценной анали-
тической работы. Зато сопернику приходилось при на-
личии непонятной неоконченной партии туго — ему ведь
тоже нужен ночной анализ, да и все равно не заснешь,
будешь ворочаться с отложенной позицией в уме,— осо-
бенно туго потому, что голова ночью с непривычки рабо-
тает хуже. Работоспособность у меня, к примеру, с двух
до трех часов ночи значительно выше — мне же не надо
существенно ломать привычный режим. А вставать-то он
121
привык рано, значит, не выспится или будет отсыпать-
ся — не успеет поработать непосредственно перед до-
игрыванием.
Видимо, истина лежит между этими обоими режи-
мами, но находится она значительно ближе к моему
укладу. Теперь я считаю, что мне, пожалуй, стоило бы
приблизить свой матчевый режим к прежнему повсе-
дневному и тогда мог бы получиться почти идеальный
вариант — ложиться все же пораньше, этак в час ночи,
в половине второго... Сон для шахматиста исключитель-
но важен, только он по-настоящему выполняет восста-
новительные функции. У меня же в этом отношении да-
леко не все получалось в Багио.
Чем плох был коттедж, где я работал, питался и по
идее должен был спать? На отдыхе мы все с удовольст-
вием слушаем и лай собак, и крик петухов—экзотика,
возвращение назад к спокойной и не слишком нервной
деревенской жизни. Это, принято считать, благоприятно
действует на психику. Не автомобильные сирены, а крик
петуха!.. Но в периоды, когда нервы напряжены, когда
идет работа самая тяжелая, привычные шумы не так
раздражают, как эти деревенские звуки, ставшие для
нас уже необычными. Я пробовал спать в коттедже, но
даже еще до начала матча меня выводили из себя эти
вот петухи. И собаки, которые лаяли, когда им заблаго-
рассудится. к тому же наша благоустроенная и очень
хорошая вилла расположена была по соседству со стро-
ительством, а режим жизни шумно работавших там лю-
дей отнюдь не совпадал с моим.
Выходит, следовало мне заблаговременно съездить
на место предстоящего сражения, пожить там и во всем
убедиться самому. Ведь о наличии таких вроде бы мел-
ких, а на самом деле весьма существенных помех никто
уведомить меня не мог, никто, кроме меня, их бы и не
заметил, наверное,— ведь вполне возможно, на сон дру-
гого человека они бы и не влияли, а влияло бы, наобо-
рот, то, что мне было безразлично.
Словом, пришлось ночевать в отеле. А там другие не-
удобства, там гостят туристы, которым до моего сна
нет никакого дела. Людей этих, разумеется, на мой пос-
ледний, 11-й эт&ж не пропускали — кругом дежурила ох-
рана из филиппинской службы безопасности. Но были
опостылевшие мне лифты, к которым, как назло, примы-
122
кали практически все люксовые номера. Особенно тяже-
ло было во время уик-эндов, когда приезжали толпы мо-
лодых веселых людей. Они гуляли напропалую всю ночь,
возвращаясь в отель и в 4, и в 5 часов утра, вставали
чуть свет, когда им вдруг хотелось играть в гольф под
моими окнами. В те моменты, когда лифты включались,
весь мой номер буквально содрогался от пуска машин-
ного генератора. Ко всему этому рано утром начинала
работать какая-то сенокосилка на соседней территории
отдыха американской военной базы, а акустика там не-
имоверно хорошая — в моем «Пентхаузе» с огромным
балконом было все слышно с расстояния пары сот мет-
ров. То вертолет летает, то еще что-нибудь... Не единож-
ды я вставал невыспавшимся и с тяжелой головой. Где-
то в середине двадцатых партий матча решил попробо-
вать ночевать в прекрасном номере «Кантри-клаба».
Опять не повезло: отдыхающие там поднимались ра-
но, к тому же под моим окном проходила сельская
дорога, по которой именно в то утро тащился, тарахтя
изо всех сил, трактор... Пришлось возвращаться в
отель...
Я не склонен связывать свой плохой сон во время
матча целиком с нервами. Хотя человек, естественно,
плохо спит, когда перед ним стоят особенно трудные за-
дачи. Отчасти нарушение сна можно, видимо, связывать
с шахматными упущениями, которые я делал на послед-
нем отрезке соревнования. И здесь важную роль при-
званы играть физкультура и спорт. Регулярной заряд-
кой я, к сожалению, не приучил себя заниматься. В хо-
рошие и свободные от партий дни отправлялся с това-
рищами купаться на побережье Тихого океана, не менее
одного раза в неделю ходил в финскую баню, при первой
же возможности включался в теннисные баталии, для
чего посещал местный спортивный клуб, там же играл
на филиппинском бильярде...
Заговорив о бильярде, не могу обойти молчанием
мою давнюю страсть к различным играм вообще и во
время шахматных соревнований в частности. Некоторые
из близко знающих меня людей имеют на счет этой мо-
ей увлеченности свою собственную «теорию», быть мо-
жет, им, что называется, со стороны виднее. Я же твер-
дого мнения не составил по этому поводу — оно мне как-
то ни к чему — и потому ограничусь здесь лишь переска-
123
зом этой чужой гипотезы. Так вот, она утверждает, что
я в силу сдержанности своего характера не очень-то
люблю делиться с окружающими своими переживания'
ми. И эмоции, каких в напряженном шахматном сорев-
новании хоть отбавляй, скапливаются, аккумулируются
внутри. А ведь всякому человеку свойственно разря-
жаться, только происходит эта разрядка у людей по-раз-
ному. Корчной, например, кричит, скандалит, ругается
со всеми, и когда его злость выходит наружу, ему стано-
вится вроде бы легче. А что, мол, делать Карпову? —
спрашивают сторонники вышеупомянутой гипотезы
и сами же отвечают: он ищет выхода накопившимся эмо-
циям в разного рода играх. Кто их знает, может, они
и правы, только все это происходит у меня подсозна-
тельно. И перед ответственной партией, и перед напря-
женным доигрыванием, и после волнующей победы или
обидного поражения я невольно, машинально усажива-
юсь за домино или безобидную карточную игру, если нет
партнеров, раскладываю пасьянс или решаю кроссворд...
«Люблю новые для меня игры. Где-то перед 24-й или
25-й партией увидел, как в холле «Террейс Плаца» игра-
ют в «Отелло» — удивительно увлекательную игру, не-
давно изобретенную, по словам Эдмондсона, кажется,
в Японии,— и не успокоился, пока не приобрел ее. Те-
перь, правда, думаю, что сделал это напрасно: игра ока-
залась довольно сложной, а я терпеть не могу проигры-
вать. Пришлось для побед в «Отелло» порядком напря-
гаться, а это вряд ли было рационально в условиях, ка-
кие складывались на заключительном отрезке тяжелей-
шего матча.
Все то, что я сейчас рассказал на нескольких стра-
ницах этих записок, имело одну цель — показать, что в
матчах за мировое первенство нет мелочей. Малейшее
пренебрежение чем бы то ни было может привести к не-
приятным последствиям.
Не просто создать себе хорошее боевое настроение,
когда в голову постоянно лезут выигрышные позиции
из восемнадцатой, двадцатой, двадцать второй (этот
«рекордный» кадр прокручивается особенно часто) и
двадцать пятой партий матча. Четыре (из них три-то уж
абсолютно точно) раза мог я получить пятое, столь важ-
ное и, как мне в минуты этих самобичеваний казалось,
сразу решающее очко. В такие моменты особенно важ-
124
на поддержка друзей, которые рядом, и тех, кто осАлсл
па Родине.
Во время беседы по телефону первый секретарь
Центрального Комитета ВЛКСМ Б. Пастухов передал
мне привет от миллионов советских комсомольцев и по-
желал от их имени успеха в матче. Было очень приятно,
появилось даже чувство гордости... А над Багио тем вре-
менем бушевал очередной тайфун, страшный ветер
(здесь его сила измеряется номерами «сигналов») не
позволял выйти на улицу, и вечер накануне 27-й партии
провел я в отеле со своими соотечественниками —
слушали наши песни, привезенные на магнитофонных
кассетах из дома. К чувству гордости постепенно при-
бавлялось огромное желание сыграть завтра хо-
рошо...
Когда перед началом 27-й партии на сцену «Кон-
веншн-центра» вышли участники, главный арбитр, здо-
роваясь с нами, одновременно... прощался. При этом он
как бы извинялся — матч, мол, слишком затянулся — за
то, что неотложные дела призывают его домой, в Феде-
ративную Республику Германии. Аналогичная ситуация
как раз тогда же сложилась и у председателя апелляци-
онного жюри, но профессор Лим Кок Анн уезжал в Син-
гапур, откуда в случае надобности мог возвратиться в
течение каких-нибудь четырех часов обратно, а потому
его замена в составе жюри не требовалась (кстати, по-
говаривали, будто он по-прежнему побаивается терро-
ристов и оттого так торопится уехать). Вопрос же о за-
мене Лотара Шмида на посту главного арбитра, хотя
вроде бы и решался однозначно — эту роль должен был
впредь исполнять наиболее опытный из двух заместите-
лей чехословацкий гроссмейстер Мирослав Филип,— но,
словно цепочка, тянул за собой другие вопросы. Ману-
эль Лара, естественно, оставался теперь уже «заместите-
лем заместителя», ибо Филип не был официально про-
возглашен главным арбитром (а вдруг Шмид еще вер-
нется?), а только — исполняющим обязанности. Но кто
станет еще одним «заместителем исполняющего обязан-
ности»? Дебатировавшуюся кандидатуру международно-
го арбитра из Англии Г. Голомбека я категорически от-
вел по причинам, о которых я уже упоминал в начале
этой книги и которые становились все более очевидны-
ми с каждым днем. Журналист из лондонской «Таймс»
125
и международный мастер, он и в своих корреспонденци-
ях и в практической деятельности шахматного аналити-
ка начисто позабыл о принципе нейтралитета и полно-
стью вошел в компанию своих соотечественников — анг-
лийских гроссмейстеров, секундантов претендента. Была
предложена еще одна кандидатура — югославский шах-
матный деятель вице-президент ФИДЕ и журналист,
международный арбитр Божидар Кажич. Интересно, что
он был главным судьей матчей Корчного против Э. Ме-
кинга (1974), Т. Петросяна (1977) и Б. Спасского (1977—
1978), где неизменно побеждал нынешний мой соперник,
и, следовательно, стал для него своего рода талисманом.
Добавлю, что после окончания финального матча пре-
тендентов Спасский во всеуслышание обвинил Кажича
в необъективности, в явных симпатиях к Корчному. Так
ли это было на самом деле или нет, но уже после не-
скольких минут беседы с президентом ФИДЕ доктором
М. Эйве я согласился на то, чтобы Б. Кажич приступил
к исполнению обязанностей заместителя главного арбит-
ра, чем, надеюсь, показал свою непредвзятость и неже-
лание обижать кого бы то ни было своими подозрения-
ми (в отношении же Голомбека речь шла не о каких-то
подозрениях, а о твердом моем убеждении, основанном
на неопровержимых фактах).
Уже вскоре после начала 27-й партии по местному
телевидению была передана оценка Г. Голомбека: «Вик-
тор Корчной уверенно идет к своей третьей победе».
Обиженный англичанин потерял хладнокровие и выда-
вал желаемое за действительное.
Когда партнеры уже сыграли между собой так много
партий, дебютные их взаимоотношения обычно стано-
вятся гораздо более сложными, нежели это выглядит на
первый взгляд. И хотя претендент применил белыми
острую теоретическую новинку и получил определенную
инициативу, я предвидел неплохое будущее своих сло-
нов, особенно чернопольного. И действительно, против-
ник, который раньше всех «экспертов» почувствовал
опасность, начал подолгу задумываться — ему все труд-
нее находить сильные ответы: претендент в цейтноте. А
мои черные, хотя некоторые размены и произошли, орга-
низовывают атаку и уже тревожат неприятельского ко-
роля, затем выигрывают пешку. Арбитры встают со сво-
их мест, дабы не упустить момент падения флажка на
126
циферблате часов Корчного. Он, правда, успевает сде-
лать положенные до контроля 40 ходов, но позиция
у него... Наученный опытом, я не стал выигрывать сра-
зу, а, имея в запасе более двадцати минут, записал свой
очередной ход. Анализ подтвердил общее мнение: доиг-
рывание такой позиции для белых столь же нелегкое,
сколь и неблагодарное занятие. Таль подвел итог ана-
литическому консилиуму: «Не припомню, чтобы подоб-
ные позиции вообще доигрывали в матчах за мировое
первенство». Поэтому мы ждали телефонного звонка с
сообщением о капитуляции; телефон, однако, безмолвст-
вовал.
У претендента оставалось две возможности — сооб-
щить, что он сдает партию, или приехать на доигрывание
и сделать несколько ходов. Но он выбрал третий, самый
некрасивый путь, и доигрывание неожиданно затянулось.
Более получаса зрители, купившие входные билеты, ор-
ганизаторы матча, руководители Международной
шахматной федерации дожидались в игровом помеще-
нии появления Корчного (я же, имеющий уже немалый
опыт встреч с этим противником, попросту ушел в свою
комнату отдыха). Р. Кин, мне передали, высказал пред-
положение, будто Корчной решил, что за него сдадутся
секунданты, а сам лег спать. Но поскольку помощники
претендента не имели конкретных директив, они не зна-
ли, что же им все-таки делать. Безрезультатно звонили
в «Пайнс-отель», затем М. Стин, самый молодой из
команды претендента, взял на себя труд и смелость на
машине отправиться в покои своего патрона. Минут за
десять до истечения контрольного срока английский
гроссмейстер привез арбитру М. Филипу наспех нацара-
панную Корчным записку, где сообщалось, что претен-
дент извиняется перед судьями (как будто только они
ждали его в зрительном зале) и сдает 27-ю партию маг-
ча. Я увидел, как М. Эйве аплодирует окончанию пар-
тии, позже голландский экс-чемпион мира сказал кор-
респонденту ТАСС, характеризуя поведение претенден-
та: «Очень плохо, но ведь могло быть и еще хуже».
Лучше бы Корчной не являлся на продолжение 20-й пар-
тии, которую он намеревался сдать без доигрывания и
которую я сам взял п свел на ничью, имея совершенно
выигрышное положение.
127
ТРУДНЫЕ ДНИ
Хотя многие это считают странным, я все же полагаю,
что только первоначально психологическое преимуще-
ство находится на стороне ведущего в счете. Однако, ес-
ли он не сумел им воспользоваться достаточно оператив-
но, то затем оно переходит к противнику. Не может эта
«психология» постоянно оставаться на месте, и если ты
не сделал шага вперед, то инициатива будет упущена —
соперник успокаивается и ты уже имеешь перед собой
совсем другого партнера.
Я вот полагал — и даже говорил об этом,— что пя-
тая победа станет решающей в матче, ибо поставит пре-
тендента на последнюю грань, на край пропасти. И он
тогда, мол, может отправляться домой (я, правда, не
знаю, где у него теперь дом). Есть только важный ню-
анс. Речь шла об этом при счете 4:1. А тут все-таки счет
стал 5:2 — Корчной успел выиграть еще одну партию.
К тому же — и это особенно существенно — он, вероят-
но, уловил мою какую-то скованность, а точнее ска-
зать — несобранность. Ведь он видел, что на отрезке с
17-й по 27-ю партию я в нескольких случаях упустил
просто очевидный выигрыш, и это, безусловно, придало
ему некоторую уверенность.
Психология в шахматах неразрывно связана с про-
исходящим на доске... и наоборот. Словом, здесь все
взаимосвязано. Должен признаться, что, базируясь на
наших прежних встречах с Корчным и особенно на матче
1974 года, я издалека наметил определенный «план кам-
пании». Три с половиной года назад соперник, уступая
мне в спокойных маневренных позициях, был в то же
время в осложнениях несколько изобретательнее, что ли.
Так вот, исходя из этого (еще с ныне покойным Фурма-
ном), мы планировали не ввязываться с Корчным в «об-
мен ударами», а вести маневренную техническую борь-
бу. Так, собственно, и начал я этот матч.
Однако произошло существенное изменение в стиле
игры моего противника. Лишив сам себя возможности
участвовать в соревнованиях с ровным п сильным соста-
вом — какой обычно подбирается в наших турнирах,—
Корчной вынужден был внести определенные корректи-
вы в свою манеру игры. Если раньше он действовал за-
частую в контратаке, то теперь сама обстановка, в ко-
128
торой он оказался, почти не давала для этого поводов.
Встречаясь с конкурентами, ему заметно уступающими
в классе, желая набрать максимум очков для поднятия
престижа и опасаясь потерять хоть пол-очка в поедин-
ках со слабыми малоизвестными партнерами, Корчной
стал меньше рисковать, стараясь решить исход борьбы
техническими средствами. В чем, надо признать, немало
преуспел. Напомнил о себе и возраст претендента: в 47
лет нелегко постоянно считать, варианты, нервная систе-
ма просит отдыха, а колоссальный (уже 30-летний!)
опыт толкает на те — технические — решения, которые
опять же убегают от риска и от... цейтнотов, о которых
он все время помнит. Почувствовал я эти перемены
в манере игры противника где-то к 7-й партии, а при-
мерно после 11-й окончательно наметил свою новую
стратегическую линию ведения матча.
Вспоминаю, как после 24-й партии при счете 4:2 в
мою пользу у меня состоялась беседа с А. Рошалем.
Журналист, но шахматный мастер и заслуженный
тренер РСФСР, пришел он ко мне с целым блокно-
том выкладок, доказывающих, что сейчас многое из-
менилось и все мои успехи в матче связаны с тактикой,
с комбинационными моментами, а у Корчного, наоборот,
мол, отлично «получается» игра в технических, манев-
ренных положениях. Я внимательно выслушал это, ки-
вая головой и не желая обидеть собеседника тем, что я
давно уже это все решил для себя и без этих советов.
Решил добрых четырнадцать партий назад...
Но одно дело все понимать и совсем другое — после-
довательно и твердо проводить в жизнь на доске. Вот
тут-то (при счете 5:2) и вступила в силу та самая психо-
логия, о которой я уже писал. Мысль о том, что мне оста-
лось сделать всего один шаг до окончательной победы
(в то время, как противнику еще шагать и шагать), пре-
дательски влияла и на образ моих действий на до-
ске. Расхолаживала меня. А ведь острая игра требует
и соответственного боевого настроения. Его-то и не хва-
тало. А пойди я, что называется, в рукопашный бой —
может, и проиграл бы одну — две партии, но ту единствен-
ную, которая была необходима, обязательно выиграл
бы. И все было бы довольно быстро окончено. Ведь со-
пернику ох как тяжело делать ходы в обоюдоострой,
рискованной ситуации, когда то и дело его мозг сверлит
129
мысль: любой из таких ходов может стать последним в
матче. Зато как удобно, развалившись в кресле, ре-
шать вопрос: занять эту открытую линию сейчас или
потом, менять слона на коня при переходе в эндшпиль
или подождать и т. п.
Технические позиции имеют и еще одну, исключи-
тельно важную особенность. Их легче играть, когда име-
ешь преимущество. Ну, не реализовал его лучшим и
кратчайшим способом. Ну, допустил неточность, даже
выпустил перевес — рискуешь не многим, и, в крайнем
случае, получится ничья, которая все равно не считается.
Если оба даже одинаково устали, то в технических по-
зициях это чревато последствиями прежде всего для то-
го, кто защищается. Ведь постоянно необходимо искать
шансы, ни на минуту, ни на ход не расслабляясь,—
иначе уже не спасешься. А активная сторона может чу-
точку подвыпустить свой перевес, а затем пытаться его
потихонечку вернуть, ничем особенным опять же не рис-
куя. Я же по причинам, ранее названным, никак не мог
настроиться на роль активной стороны и позволил сво-
ему партнеру слишком уж часто получать инициативу,
наблюдая за этим как бы со стороны...
Все, о чем я сейчас сказал, может быть отнесено к
28-й партии с тем немаловажным добавлением, что для
меня была неожиданностью готовность соперника изо
всех сил вести борьбу на самом последнем рубеже. Уже
теперь, оглядываясь назад, убеждаюсь в допущенной
мною еще одной «психологической неточности», если поз-
волительно так выразиться. Да, надо было именно при
счете 5:2 взять мне тайм-аут, чтобы снова настроиться
на настоящий бой, почувствовать вкус к игре, повторить
самому себе, что сейчас не время для самоуспокоенно-
сти,— словом, привести свое шахматно-психологическое
оружие в полную боевую готовность.
Претендент весьма удачно выбрал в тот момент и де-
бютную стратегию, разыграв открытый вариант испан-
ской партии при наиболее четком порядке ходов, какой
исключал возможные с моей стороны побочные реше-
ния. Соперник шел по накатанной дороге, стремясь к об-
любованной заранее позиции. В миттельшпиле произо-
шли размены — а их-то, как уже знает читатель, мне
следовало избегать (в разумных, понятно, пределах) —
с доски исчезали легкие фигуры, ферзи... Моя некоторая
130
несобранность, отрешенность, что ли, позволила сопер-
нику незаметно приступить к собиранию мелких пози-
ционных плюсов. Я к этому отнесся не слишком внима-
тельно и спохватился лишь, когда претендент уклонился
от повторения позиции, несмотря на его сильный цейт-
нот. У него не хватало времени на циферблате часов, у
меня же — для исправления ранее допущенных неточ-
ностей. И если черные еще как-то справились со своей
проблемой, то белые получили свои проблемы в каче-
стве домашнего задания при анализе отложенной по-
зиции.
Наступило как бы прозрение, и я, раздосадованный
самим собой, быстро уехал в коттедж, предоставив про-
тивнику записывать ход. Много позже я узнал, что про-
изошло после этого. Корчной, как это уже не раз случа-
лось, долго колебался в выборе секретного хода. У него
вообще есть привычка записывать что-нибудь экстрава-
гантное, и он, наверное, часто тратит это время на по-
иски наиболее неожиданного для партнера продолже-
ния, чтобы затруднить тому домашний анализ. На сей
раз на сцене его задержала и ужасная нервозность:
взглянув на позицию после рассеявшегося цейтнота но-
выми глазами, он осознал реальность победы, и это вы-
било его из колеи. Записал он, наконец, ход, дважды вы-
ходя за кулисы и снова и снова доставая свой бланк из
уже приготовленного к запечатыванию конверта, когда
на часах у него оставалось немногим более двадцати
минут на первые четырнадцать ходов при доигрыва-
нии...
А в это время в фойе «Конвеншн-центра» распрост-
ранился слух, что моя машина попала в автокатастрофу.
Все — и в первую очередь, конечно, не успевшие еще
уехать из игрового помещения мои товарищи — пришли
в неописуемое волнение. Очень скоро выяснилось, что
действительно красная машина, которой я постоянно
пользовался, и впрямь лежит на горной дороге, точнее,
висит над обрывом после удара о дерево. В темноте пона-
ехавшие тут же фотокорреспонденты при помощи своих
блицев пытались установить, кто же находится внутри
машины, но она оказалась пуста. Корреспонденты бро-
сились в коттедж, откуда были, естественно, выдворе-
ны. От меня происшествие это друзья, разумеется, скры-
ли и лишь много позже я узнал, почему же красный ав-
131
томобиль, к которому я так привык, был заменен на
другой (под предлогом какого-то мелкого ремонта). На
самом же деле все произошло, как в заправском детек-
тиве. Обычно кортеж состоял, кроме машины чемпиона
мира, еще и из сопровождающих автомобилей, в чьи
функции входила не только обязательная охрана, но и
обеспечение быстрого безопасного движения на самой
дороге. Когда, недовольный развитием событий в 28-й
партии, я вышел из служебного входа, то водителя моей
машины на месте почему-то не оказалось (обычный «пе-
рекур» шофера?!), и, быстро прыгнув в один из стоявших
наготове полицейских автомобилей, я уехал домой. При-
бежавший тут же шофер не на шутку перепугался, что
ему достанется за нерадивую службу, помчался за нами
вдогонку. Такая езда по серпантину скользкой от дождя
горной дороги чревата серьезными опасностями. И вот
случилось, что из-за поворота выскочила встречная ма-
шина. На большой скорости шофер моего (теперь уже
бывшего) автомобиля повернул руль влево, в сторону
обрыва, и хорошо еще, что ухитрился угодить в дерево.
Филиппинец оказался счастливым, отделавшись лишь
испугом и парой царапин, так как мотор заглох после
удара колесом в могучий ствол...
Восстановив все эти драматические события того
позднего вечера, должен восстановить и шахматную
справедливость. И тогда же в Багио, и позже в своих
публикациях секунданты и просто сторонники моего про-
тивника утверждали, будто бы Корчной записал далеко
не сильнейший ход, дававший мне большие шансы на
ничью. Но, дескать, советские скверно проанализирова-
ли отложенную позицию, не разобрались во всех ее
тонкостях, да и в процессе самого доигрывания чемпи-
он мира действовал слишком быстро и на редкость не-
удачно. Не берусь, конечно, утверждать, что доскональ-
но изучено нами все, но моего класса и класса моих по-
мощников достаточно, чтобы убедиться в том, как тя-
жела отложенная позиция, а ход, которого мы опасались
(и который был записан и на самом деле), наиболее не-
приятный. Вернее предположить, что в глубинные тайны
создавшегося положения не смогли по-настоящему про-
никнуть наши соперники. Если же отбросить это пред-
положение, то придется сделать вывод о преднамерен-
ном желании лагеря Корчного дискредитировать моих
132
секундантов, поставить под сомнение добросовестность
их работы и, таким образом, внести разлад в нашу друж-
ную группу. Кстати, к подобному же приему прибегала
команда моего нынешнего противника и во время фи-
нального матча претендентов, когда с настойчивостью,
достойной лучшего применения, постоянно охаивалась в
Белграде работа гроссмейстера И. Бондаревского, опыт-
нейшего аналитика и тренера экс-чемпиона мира
Б. Спасского. Коварный замысел противника не увен-
чался успехом. Что же касается повтора подобных
утверждений и в вышедших уже после матча книгах,
то надо сделать вывод о конъюнктурной спешке, в кото-
рой делались эти книги, о профессиональной недобро-
совестности авторов...
Итак, при доигрывании я оказался перед дилеммой:
долго и мучительно доигрывать практически бесперспек-
тивный ладейный эндшпиль или, резко обострив обста-
новку на доске, попытаться, не считаясь с материаль-
ными затратами, организовать контратаку малыми си-
лами. Я выбрал второй путь и могу разве что принять
упрек, что на этом пути — объективно рассуждая, то-
же заканчивавшемся тупиком — не все подворачивав-
шиеся мне шансы были использованы на сто процен-
тов.
Проигрывать неприятно всегда, но важно — особен-
но в матче — суметь хорошо настроиться на следующую
партию. Мне казалось, что это удалось, однако непред-
виденные обстоятельства сбили боевой настрой и заста-
вили слишком долго «перегорать» в ожидании очередно-
го поединка. Слово «перегорать» имеет в данном
случае сразу два значения — переносное, которое я упот-
ребил, и прямое: всего за один час до регламентирован-
ного начала новой партии было объявлено, что в
«Конвеншн-центре» сгорел трансформатор, да к тому же
повредилась вся электрическая проводка. Немедленный
ремонт стал невозможен, и организаторы с санкции жю-
ри матча вынуждены были объявить технический тайм-
аут (за свой счет). Я играл в теннис, старался не по-
терять физическую форму, но настроение все же было
не таким, как того хотелось. А потом свой последний
тайм-аут взял Корчной, который вроде бы перегрелся
на солнце, купаясь в океане. Так и получилось, что
29-я партия игралась после недельного перерыва в мат-
133
че, когда частично уже успела возвратиться моя
вызванная хорошим счетом некоторая расслаблен-
ность (в коей я и сам себе не хотел призна-
ваться) .
Выиграв впервые в жизни у меня партию черными,
противник теперь белыми демонстрировал свою уверен-
ность. Против обыкновения, претендент в дебюте играл
исключительно быстро, я же, наоборот, желая быть пре-
дельно аккуратным, действовал медленно и осмотри-
тельно. Потом претендент, не видя ясных путей к усиле-
нию своей позиции, начал задумываться, у меня же, хотя
я, по обыкновению, заиграл быстро, осмотрительность
перешла в какую-то пассивность. Думалось: ну, пусть он
пойдет сюда, пусть туда — все равно ничего существен-
ного белые не добиваются. Маленький «плюсик» к откла-
дыванию он все же получил, а затем (все под тем же на-
строением) я сам позволил ему вскрыть линию на коро-
левском фланге для белой ладьи.
Отложенная позиция — многофигурное окончание
миттельшпильного характера — оказалась удивительно
сложной и многовариантной. Наверное, я поступил не-
правильно— не в сугубо шахматном отношении, а в пла-
не самой организации анализа. Все-таки напряженный
и ответственнейший матч длился уже почти девять де-
сятков дней (и почти столько же ночей), и надо было,
пожалуй, рациональнее построить работу. А что полу-
чилось? В одиннадцатом часу вечера приехали в кот-
тедж, не поужинав, сели за шахматы. Потом опомни-
лись, .подкрепились и — снова за анализ. Мне пора бы
спать, а я все не уходил, некому было меня заставить
отправиться на отдых. Разошлись в половине седьмого
утра, но заснул я только в восемь, а в 12 часов снова был
уже в коттедже. Голова не свежая...
Корчной, хотя по привычке и долго записывал ход
в отложенном положении, сделал это на сей раз не луч-
шим образом. У нас же уйму времени отняло рассмотре-
ние его сильнейших продолжений, а потому возникшая
позиция (она была поприятнее ожидавшейся) выгляде-
ла относительно новой. И, несмотря на схожесть с рас-
сматривавшимися дома, имела ряд существенных нюан-
сов. Тонкостям этим при анализе, к сожалению, не было
уделено достаточного внимания — предполагалось при
таком повороте событий действовать из общих сообра-
134
жений, по аналогии со сходными позициями из глав-
ного варианта. Тут-то и совершил я серьезную шахмат-
ную ошибку — повел коня в центр, в то время как луч-
шее поле для него было именно на краю — там, где конь
из этих самых пресловутых «общих соображений» стоит
якобы плохо. Но, как я говорил, не успевший отдохнуть
мозг ленился считать конкретные варианты (которые
все же лучше было изучить дома). Получилось, что мои
слон и конь оказались на одной центральной вертикали
и попали под удар неприятельской ладьи. После этого
конь был вынужден отступить на край доски, где он ока-
зался выключенным из игры. Знай, что так получится,
я бы лучше отдал его за две белые пешки и реальные
шансы на ничью. Но в тот момент мне казалось, что вре-
мя крайних мер еще не наступило. Был, возможно, и
еще один шанс — попытаться построить крепость на пу-
ти неприятельских проходных пешек на ферзевом флан-
ге, но в конце длинного варианта я не видел, является
ли эта крепость неприступной. Вообще, неблагодарная
эта задача — описывать течение партии, не показывая
все варианты на доске, и потому ограничусь лишь кон-
статацией — счет в матче стал уже 5:4.
В Багио приехали председатель Шахматной федера-
ции СССР летчик-космонавт Виталий Иванович Се-
вастьянов и гроссмейстер Евгений Васюков. Я ждал
приезда космонавта, умеющего в трудную минуту под-
нять настроение у всех окружающих. Прибытие Ва-
сюкова в качестве наблюдателя, что ли, оказалось
для меня некоторой неожиданностью, ибо дополнитель-
ные помощники мне не требовались, а лишь надо бы-
ло наладить работу уже имевшихся в Багио секун-
дантов.
...Здесь мне хочется подробнее остановиться на де-
ятельности моих непосредственных шахматных помощ-
ников и правильно расставить некоторые акценты. Хотя
руководитель нашей делегации Виктор Давыдович Ба-
туринский и не входил в состав собственно аналитиче-
ской группы, но его тоже следует назвать в числе шах-
матных помощников. И отнюдь не только потому, что
он проявил себя отменным дипломатом, выиграв, по
существу, все сражения за столом заседаний жюри. Он
как бы освободил от этой многотрудной работы моих
секундантов, которые смогли сосредоточиться целиком
135
на проблемах сугубо шахматного характера, чему не
имели возможности посвятить себя, к примеру, секун-
данты Б. Спасского в матче 1972 года против Р. Фишера,
когда они постоянно вынуждены были отвлекаться на
разного рода разбирательства всяческих тяжб. Да при-
ехавшие со мной в Багио гроссмейстеры и не смогли бы
с таким мастерством, как Батуринский, вести споры со
скандалистами из «команды Корчного». Итак, руки у
моих тренеров-секундантов были развязаны для заня-
тий своим прямым делом.
Вот сказал я «тренеры-секунданты» и не оговорился,
ибо понятия эти в матчах на высшем уровне, как прави-
ло, совпадают. Как правило, и все-таки не всегда. Иск-
лючением был для меня Семен Абрамович Фурман,
умевший и сам самоотверженно работать, и направить
работу своих младших коллег. Он, кроме всего прочего,
был превосходный методист, умел отсекать лишнее, вто-
ростепенное, зато почти не ограничивался общими сооб-
ражениями, а, будучи по-хорошему дотошным челове-
ком, всегда до конца тщательнейшим образом анализи-
ровал необходимые конкретные варианты независимо от
их запутанности и длины. Теперь его не стало, и не было
среди моих товарищей настоящего шахматного руково-
дителя, определявшего генеральную линию поисков, хо-
тя каждый из них в отдельности заслуживает многих
добрых слов.
Юра Балашов очень хороший гроссмейстер, однако
опыта было маловато, он самый молодой из секундан-
тов. И хотя в турнирах сам играл уже много и много зна-
ет, но матчевая тактика — а она существенно отличается
от турнирной — пока для него в новинку. Я, правда,
упускаю из виду, что Балашов помогал М. Тайманову
в 1971 году в претендентском матче против Р. Фишера,
но это почти не в счет, так как борьбы там не получи-
лось. Теперь он приобрел важнейший опыт, и это мо-
жет в дальнейшем дать свои плоды. Игорь Зайцев рабо-
тал уже с Т. Петросяном, и с Л. Полугаевским, но име-
ет другой недостаток, вполне, правда, извинительный.
Как ни парадоксально, недостатком этим является оби-
лие идей, многие из которых все же требуют длитель-
ной шлифовки. Но что хорошо в период подготовки к
матчу, то иногда оборачивается своей противоположно-
стью в процессе, например, анализа неоконченных пар-
136
тий, когда в условиях крайне ограниченного времени
важно обладать высокой избирательной способностью,
уметь опять же отсекать все лишнее, пусть интересное,
но реально не осуществимое. У Михаила Таля, понятно,
опыт большой, но в силу ряда особенностей своего ха-
рактера (мягкость, некоторая несобранность, трудность
для явного практика перехода в непривычную тренер-
скую роль) он тоже не мог быть руководящим началом,
хотя роль ОТК — отдела технического контроля — вы-
полнял, в общем, хорошо.
Вот и приходилось мне самому же частично заме-
нять... Фурмана, а это нагрузка не из легких. Облегчало
все же мою задачу то, что создавшаяся относительно не-
давно группа сразу стала дружным коллективом едино-
мышленников— никто не делил ни славы, ни трудов.
Работали все на совесть, не покладая рук, а если надо
было, то и не разгибая спины,— недаром их в шутку у
нас называли спинномозговым центром советской де-
легации. Ну, а если и случались просчеты, то по при-
чинам, о которых я уже упоминал. К концу матча, быть
может, устали, а возможно, на моих помощников в
отдельные моменты (как и на меня самого) рас-
слабляюще действовал крупный перевес в матчевом
счете.
И нет никакого противоречия в словах о том, что мо-
их помощников чуточку мог расслабить всегда положи-
тельный счет матча, а с другой стороны, я утверждаю,
будто они очень старались. Можно назвать немало слу-
чаев из жизни, когда мы испытываем схожие раздвое-
ния личности. Во время ночного анализа следующей не-
оконченной— тридцатой — партии ребята напряженно
искали хоть малейшие шансы на победу в символически
лучшем ладейном эндшпиле только из-за того, что пони-
мали, как мне жаль упущенных шансов в предыдущих
встречах...
В основное же время 30-й партии я, играя белыми,
избрал английское начало. Претендент применил систе-
му игры в духе защиты Грюнфельда. Резко обострив-
шись поначалу, борьба затем приняла маневренный ха-
рактер, и лишь однажды я получил возможность возоб-
новить атаку. После некоторого раздумья почти
физически почувствовал, что противник сегодня ждет
именно такого развития (и потому подготовил контрудар
137
на противоположном, ферзевом фланге), а я как-то не
настраивался сжигать за собой мосты. После партии,
в коттедже, Таль вдруг начал доказывать окружающим,
что белым не так уж выгодно было предлагавшееся все-
ми в пресс-бюро и отвергнутое мною за доской на сцене
активное продолжение, ставившее партию не только на
грань выигрыша, но и на грань поражения. Я молчал,
внутренне усмехаясь: заботливый Миша занимался пси-
хологической терапией, опасаясь, что я буду жалеть о
своем отказе от попытки перехода в атаку. Я же перешел
в ладейный эндшпиль, но совсем не для того, чтобы де-
лать ничью. Более того, ничью я отклонил (это, кажется,
был первый случай в матче, когда кто-то из партнеров
не соглашался на предложенную другим ничью, что сви-
детельствовало о настойчивости и серьезности моих на-
мерений). Утром я встал в дурном расположении духа
(надоевшая погода с постоянными дождями и ветра-
ми вдруг вызвала у меня раздражение), не было ни-
какого желания играть, тем более что путей к реализа-
ции минимального преимущества не виделось. Сло-
вом, я предложил через арбитра ничью и вскоре та-
ким же образом получил естественное согласие сопер-
ника.
Да, начался очередной тайфун или шторм, из Мани-
лы сообщали, что идет уже «сигнал №3» (а это большая
сила) и что в столице закрыты учреждения — работают
лишь Филиппинская шахматная федерация и посольство
Советского Союза. Краткосрочным гостем нашего по-
сольства в тот день был заместитель председателя
Спорткомитета СССР Виктор Андреевич Ивоппн, кото-
рый, не посчитавшись с погодой, тут же отправился в
Багио. Наши ребята шутили: «Ну, надвигается сигнал
№ 4» — мол, достанется всем им за плохую работу на
финише матча от заместителя министра спорта, как все
местные газеты назвали Ивонина. Однако опытный руко-
водитель — хоть и был, конечно, озабочен — ни единым
словом или жестом не выразил неудовольствия послед-
ними неудачами, а, наоборот, привез нам всем приветы
из дома и передал всеобщую убежденность в оконча-
тельной победе. Он, как и В. Севастьянов, сразу стал
членом нашего общего коллектива, не чурался ничьего
общества, с удовольствием играл со мною в нарды (ин-
тереснейшая игра, давным-давно изобретенная на Кав-
138
казе), в которых достиг немалых успехов, присутство-
вал при ночных анализах обеих заключительных пар-
тий — в шахматы он играет неплохо, но все же хуже,
чем мы... Срочный приезд заместителя председателя
Спорткомитета лишний раз показывал внимание к мат-
чу со стороны нашего руководства. Подчеркиваю, с мо-
ей Родины в Багио приезжали солидные, уважаемые,
принятые высокими филиппинскими лицами товарищи,
тогда как лагерь претендента все больше наводнялся
самыми разнородными псевдоспециалистами и знахаря-
ми, и — об этом стало нам известно чуть позже — еще
до начала тридцать первой партии вновь заявили о себе
фанатики-террористы из «Ананды Марги».
В тридцать первой партии был разыгран старинный
вариант ферзевого гамбита. Уже в дебютной стадии про-
изошли размены фигур, началось маневрирование. Иг-
рал я пассивно, а соперник настойчиво проводил свой
план. Когда я осознал, что моя позиция уже значитель-
но хуже, до контроля надо было сделать еще хода три,
а на циферблате у меня оставалось 1 час 5 минут неис-
пользованного времени. Я понял: откладывать в таком
положении партию нельзя. А по правилам отложить ее
претендент мог лишь в том случае, если у меня остава-
лось бы времени меньше одного часа. Следовательно,
твердо постановил я для себя, надо считать, что имею
всего 5 минут, и обязательно действовать быстро, не раз-
думывая. Мы сделали еще по три хода. Обычно, когда
минует контроль, оба шахматиста резко замедляют темп,
усаживаются поудобнее, спокойно оценивают ситуацию
и как бы начинают поединок заново. Вот Корчной и сел,
подумал, сделал свой 41-й ход, и тут я буквально через
несколько секунд отвечаю. Он делает 42-й ход, я тут
же — ответный. Это ему не понравилось: он понял, что
я не позволяю ему отложить партию. Тогда претендент
задумался минут на 20—25 и принял неправильное ре-
шение. Он ведь мог потянуть еще, ибо моя позиция оста-
валась пассивной, и мне пришлось бы только дожидать-
ся развития событий. А белые перестали маневрировать
и начали форсировать события, пошли на прорыв. Мне
удалось разменять пару фигур, и партия была отложе-
на — пусть все еще в худшем, но уже близком к ничей-
ному положению.
Дома первый взгляд на позицию не был столь обна-
139
доживающим, как последующее детальное изучение си-
туации. Ночью пришли к выводу: позиция держится. За-
тем разбились на пары: Зайцев работал с Талем, я—<
с Балашовым. Вот наша вторая пара натолкнулась в од-
ном из разветвлений на идею, относительно новую, но
не слишком хорошую за белых — получались, по сущест-
ву, те же позиции, что и в ранее рассмотренных поло-
жениях, только здесь белая ладья стояла похуже и у
меня оказывалось порядка двух лишних темпов... Как
ни странно, при доигрывании претендент избрал именно
это, отнюдь не сильнейшее продолжение, и возникла та
самая позиция, которую мы глянули дома. Глянули и
остановились в анализе как раз перед тем ходом, какой
сделал теперь на доске противник. Чуть раньше мы обо-
рвали вариант, решив, что здесь-то уже все в порядке
просто из общих соображений. Короче, были не слишком
внимательными. Ход действительно оказался сильным,
но ни в коем случае он не менял нашей общей верной
оценки — должна быть ничья все равно. А я расстро-
ился из-за того недосмотра, стал казниться... А необхо-
димо было успокоиться, прийти в себя, благо времени
оставалось предостаточно — часа полтора — можно бы-
ло сидеть и думать. Разумеется, перестроившись, я бы
быстро нашел единственный, но достаточно легко оты-
скиваемый ход, сразу форсирующий ничью. Я же вско-
ре сделал ход, проигрывающий партию. Когда все за-
кончилось, с полуслова понял товарищей, удивленных
моим ошибочным решением...
Проиграв до того две партии и позволив противнику
вплотную приблизиться ко мне в счете матча, я пережи-
вал, честно говоря, все же еще не очень. Понимал: рано
или поздно придет праздник и на мою улицу и, переси-
лив себя, сумею нанести решающий удар. Потерпев же
поражение в 31-й партии, я расстроился не на шутку.
И потому, что счет стал уже 5:5, и оттого, что совершен
неимоверный просмотр в один ход. В окончательной по-
беде я все равно не разуверился, но, сами понимаете,
иметь возможность получить 5:1 (в случае победы, на-
пример, в 18-й или 20-й партии), добиться 5:2 и вот те-
перь «докатиться» до 5:5... Было от чего потерять голо-
ву. Когда я ехал с доигрывания 31-й партии, ко Мне в
машину подсел Рошаль — видимо, чтобы как-то друже-
ски попытаться успокоить меня, то и дело вслух пере-
14®
биравшего вариант за вариантом и заканчивавшего
каждый из них осуждением в свой адрес. Помнится,
спутник неуверенно проговорил: «Хотел было, если бы
получилась ничья, посоветовать тебе съездить в Манилу,
развеяться, а теперь уж и сам не знаю...» Идея эта при-
ходила порой и мне и отложилась где-то в мозгу, но
выхода пока не получала...
БОЙ ПОСЛЕДНИЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ
Чуть не полгода работал я еще дома, практически
не отрываясь от шахмат, затем добрую (или недобрую)
сотню дней смотрел на эти, уже начавшие порядком на-
доедать одни и те же 64 клетки, а шахматный матч все
не кончался. Известны исследования, согласно которым
шахматист за одну партию теряет примерно столько же,
сколько футболист за игру. Но это только физически,
а если сравнивать нервные нагрузки (у нас он несрав-
нимо выше), то станет вообще непонятно, как люди иг-
рают в шахматы на соревнованиях с таким частым рит-
мом. Необходима разрядка!
И здесь на помощь пришел Виталий Иванович
Севастьянов, человек живой, энергичный, заводила во
всех компаниях, человек, рядом с которым унывать было
бы просто стыдно. В силу его второй специальности (по
образованию Севастьянов вообще-то инженер), летчи-
ка-космонавта,— он дважды летал в космос, был, кста-
ти, участником первого шахматного матча Земля — Кос-
мос и во втором полете установил мировой рекорд
пребывания на орбите — он отлично знает, что такое
нервные нагрузки, знает, как нужно выходить из стрессо-
вого состояния. Разумеется, в чисто шахматном отноше-
нии космонавт мне помочь был не в силах — да это и не
требовалось,— но зато общение с ним придавало допол-
нительный заряд оптимизма и энергии. Виталий Ивано-
вич по собственной инициативе то садился играть со
мною в нарды, то обучал новой форме раскладывания
пасьянса, то заставлял выходить из машины и ночью
идти пешком... И вот в решающий момент единоборства
он именно настоял на необходимости (многие колеба-
лись) взятия перерыва от шахмат, но не для того, чтобы
проводить этот тайм-аут в привычных и набивших оскс-
141
мину условиях и опять же за анализами на шахматной
доске, а ради смены впечатлений, для поездки в Ма-
нилу, где завершался чемпионат мира по баскетболу.
Это было смелое и рискованное решение — пятичасо-
вой (это только в одну сторону) переезд на автомо-
биле по горной дороге вряд ли кто-нибудь ранее ре-
комендовал накануне самой ответственной партии. Но
конкретная ситуация требовала и конкретного подхода.
Творческая смелость решений, как я тогда убедился,
исключительно важна в экстремальных обстоятель-
ствах.
В столицу Филиппин мы успели к самому началу
финального баскетбольного поединка СССР — Югосла-
вия. Вошли торопливо в спортивный зал, переполненный
35 тысячами болельщиков. Меня громогласно предста-
вили как почетного гостя соревнований, назвав, естест-
венно, чемпионом мира. Надо полагать, Корчной наблю-
дал телевизионный репортаж из Манилы, и ему было
чрезвычайно неприятно видеть, как зал зааплодировал,
приветствуя меня стоя. К тому же при счете 5:5 он во-
образил, что мы уже равны и еще неизвестно, кто из
двоих является чемпионом мира. А тут выясняется, что
для десятков тысяч любителей спорта чемпион по-преж-
нему я. Зная его характер, могу предположить, какое
количество отрицательных эмоций получил он в тот ве-
чер у телевизора. Наши баскетболисты проиграли
команде Югославии, но проиграли исключительно силь-
ному сопернику и всего одно очко. Неистово болея за
своих соотечественников, я потерял голос, но вместе с
ним ушло накопившееся напряжение — во мне от шах-
мат, от общения за доской с Корчным, скапливались не-
нужные эмоции, которые искали выхода. В Багио я ехал
словно обновленный, словно мог там отыграть то единст-
венное очко, которое проиграли мои соотечественники в
баскетбол.
...А в Багио тем временем полыхали совсем иные
страсти. Уже через час примерно после нашего отъезда
главный организатор матча и вице-президент ФИДЕ
Флоренсио Кампоманес собрал неожиданную пресс-кон-
ференцию по вопросу о продолжающемся вмешательст-
ве членов секты «Ананда Марга». Почему именно Кам-
поманес проявил такую активность? Кроме мотивов об-
щественного характера — организаторы еще перед стар-
142
том гарантировали полную безопасность участникам
матча и сопровождавшим их лицам,— могу предполо-
жить, что Кампоманесом руководили и вполне понятные
личные мотивы. Его жене, удивительно приятной и при-
ветливой Милагрос, незнакомые люди звонили по теле-
фону (семья Кампоманеса постоянно проживает в Мани-
ле, а в Багио его супруга и их дети размещались в оте-
ле) и угрожали расправой. Кстати, подобные угрозы
раздавались и в адрес других лиц. Лим Кок Анн (на
последние дни матча профессор опять прилетел из Син-
гапура) резонно вопрошал: «Откуда я могу знать, что
эти психически неуравновешенные люди, принадлежа-
щие к секте фанатиков-изуверов, известной своей склон-
ностью к насилию и террору, не набросятся на меня с
ножами, если им придется не по вкусу какое-либо из
решений жюри?»
Так вот, на упомянутой пресс-конференции Ф. Кам-
поманес сообщил, что ему стало известно о возобновив-
шихся посещениях «Пайнс-отеля» все теми же Двайером
и Шеппард. Дальше — больше; вновь появившиеся на
людях преступники начали пользоваться официальным
транспортом матча — машинами, предоставленными в
распоряжение делегации претендента организаторами
матча. Как выяснилось, эти сектанты нелегально прожи-
вали на вилле Корчного, опять же специально арендо-
вавшейся организаторами матча совсем не для тех, кто
им же угрожал. Все это было прямым обманом, наруше-
нием обещания, данного ранее,— ведь было же догово-
рено еще месяц назад, что подобное больше не повто-
рится. Ф. Кампоманес потребовал от Корчного соблю-
дения норм приличия и уважения к тем, кто создал ему
на Филиппинах превосходные условия: «Мы не желаем,
чтобы матч за мировое первенство любители связывали
в своем сознании с теми, кто запятнан преступлением».
Своеобразным ответом претендента явилось приглаше-
ние к себе в гости группы корреспондентов, которой он
демонстрировал занятия по системе йогов под руковод-
ством религиозных террористов. А потом в газетах по-
явился снимок: претендент стоит на голове и, извините,
плюет, таким образом, на организаторов матча, его ар-
битров, на общественное мнение.
В создавшихся условиях советская делегация вынуж-
дена была выразить протест. Мой секундант гроссмей-
)43
стер Ю. Балашов в письменном виде потребовал окон-
чательно положить конец вмешательству в матч фана-
тиков-террористов. В день 32-й партии после достаточ-
но длительных «каникул» собралось апелляционное жю-
ри, которое в категорической форме осудило претенден-
та, нарушившего соглашение о нормализации игровой
обстановки на матче. Не порвав, как выяснилось, связи
с преступными элементами, Корчной вновь пренебрег
основными принципами Международной шахматной фе-
дерации и непосредственными правилами ведения сорев-
нования, где прямо сказано об обязательности спортив-
ного джентльменства соперников. Список нарушений
коммюнике о нормализации обстановки был так велик,
что сделал это соглашение фиктивным, показал бес-
смысленность всяких компромиссных решений с нашей
стороны (при этом, разумеется, мы все же не собира-
лись нарушать двух основополагающих моментов —
правил ФИДЕ и регламента матча). В ответ на поста-
новление жюри за полтора часа до начала партии, ока-
завшейся последней в матче, собравшихся в «Кантри-
клабе» руководящих шахматных деятелей ознакомили с
документом, из которого следовало, что получившие
приют на вилле претендента (а фактически вилле орга-
низаторов) члены секты «Ананда Марга» окончательно
выдворены из Багио. Похоже, что нас опять обманыва-
ли, но проверять это уже не было ни желания, ни време-
ни— пора было садиться за доску для решающего сра-
жения...
Но прежде чем приступить к рассказу непосредст-
венно о заключительной, 32-й партии матча, поделюсь
еще некоторыми, не лишенными занятности подробно-
стями. Еще раньше Р. Кин, главный секундант претен-
дента, обращался в апелляционное жюри матча с уди-
вившей всех просьбой. Он просил «оградить группу
Корчного» от доморощенных «парапсихологов и гипно-
тизеров», которые одолевают претендента предложения-
ми своей помощи и при этом занимаются вымогательст-
вом денег и шантажом (кто-то, например, требовал 15
тысяч долларов, если претендент начнет выигрывать, а в
случае неудачи соглашался разойтись по-хорошему).За-
бавно, не правда ли? Пригласив к себе в помощники
часть таких же людей, Корчной сам же вызвал опасную
волну и потом искал спасения от нее же. Как говорится,
144
что посеешь, то и пожнешь. Кстати, и к нашей делегации
обращались со схожими предложениями, навязывая все-
возможные амулеты и снадобья, назначение которых со-
стоит в том, чтобы либо наслать порчу на противника,
либо предохранить себя от таких же посягательств с его
стороны. Очень развеселил меня рассказ моих това-
рищей о том, как перед 32-й партией к нам в отель явил-
ся респектабельно одетый молодой человек и выложил
на стол набор каких-то пахнущих парфюмерией пу-
зырьков и ворох волос — то ли женских, то ли конских.
Предъявив копию диплома об окончании Оксфордского
университета (мол, здесь все научно, никакого шарла-
танства), человек этот сказал, что на одном из много-
численных филиппинских островов знают секрет приго-
товления этих снадобий, гарантирующих успех в любом
самом трудном деле. Один из наших с улыбкой поинте-
ресовался, почему пузырьки не наполнены до краев:
«Наверное, уже продали часть содержимого претенден-
ту?» Смущенный собеседник признался, что он действи-
тельно уже побывал в лагере Корчного, но там отказа-
лись, сказав: «Нам вполне хватит «Ананды Марги». Хо-
датай долго убеждал советскую делегацию купить его
товар «всего» тысяч за 20 долларов, ссылаясь при этом
на пример шаха Ирана, которому уже посланы подоб-
ные средства. Хотя мы тогда еще не знали, чем закон-
чатся дела у иранского монарха, но, конечно же, реши-
ли обойтись своими силами...
...Дававший интервью в свойственной ему саморек-
ламной манере, претендент абсолютно ничего не понял
в создавшейся ситуации, в изменениях, какие произошли
во мне. Он полагал, что досадные упущения последних
партий сломили меня («Я буду его бить справа и сле-
ва!»— кричал он суетившимся вокруг него корреспон-
дентам). Корчной решил навязать мне борьбу сложную,
напряженную, рискованную. А это-то как раз больше
всего меня и устраивало. С самого утра 17 октября
(юбилейная дата, три месяца с начала матча) у всех
членов нашей делегации было единое чувство, было ощу-
щение— эта партия станет последней, победной. Ребя-
та потом говорили мне, что полдня до самой партии гла-
за мои светились каким-то лихорадочным блеском и
было заметно, как я рвался в бой. Успел вместе с секун-
дантами освежить в памяти возможные дебютные вари-
145
анты, ознакомился с обширной корреспонденцией (мож-
но даже сказать, что сыграла она роль дополнительного
своеобразного допинга). «Верили, верим, уверены»,—
телеграфировали трудящиеся центральных областей
РСФСР, рабочие угольных копий на Шпицбергене, мос-
ковские писатели... «Да, велика Россия, но отступать не-
куда»,— мелькнула мысль, когда я еще раз глянул на
письма и телеграммы, сравнявшиеся по объему с лежав-
шими рядом теоретическими справочниками. Потом
встал и в бодром, отличном игровом настроении отпра-
вился в «Конвеншн-центр».
Да, я жаждал борьбы! При этом помнил, что в тече-
ние всего матча претендент, играя черными, старался
уйти от единоборства, перевести игру в спокойное рус-
ло; в 32-й партии ему как раз предстояло играть черны-
ми. Я вернулся к любимому первому ходу королевской
пешкой.
После партии один из помощников Корчного, арген-
тинский гроссмейстер О. Панно поделился с М. Талем:
«А что было играть? К открытому варианту испанской
партии Карпов, конечно же, был подготовлен. Во фран-
цузской претендент получал тяжелые позиции. Хотелось
выбрать что-нибудь посложнее, учитывая психологиче-
ское состояние чемпиона»... Удачный выбор дебюта —
большое искусство (не только шахматное, но и психоло-
гическое). Эта партия показала, что Корчной распо-
лагает им далеко не в полной мере: он не разобрался не
только в изменениях, происшедших во мне, но и в нем
самом тоже. Когда претенденту терять было нечего, он
действовал относительно спокойно, теперь же неожидан-
но улучшившаяся спортивная ситуация заставила его
нервничать, полагаю, что перед партией он и вовсе «пе-
регорел».
Итак, выбрал он защиту Уфимцева, но постепенно
мне удалось привести ее к построению, подобному ис-
панской партии — а в ней претендент разбирается хуже,
поскольку обычно играет в этом дебюте только его от-
крытый вариант. У меня появился большой выбор пер-
спективных продолжений, и шаг за шагом удалось со-
здать сильные угрозы черному королю, сочетая их с дав-
лением по центру и хорошей позицией на ферзевом
фланге. Не часто шахматисту случается установить конт-
роль над всей доской — партия удалась на славу. Хотя
146
сцена довольно далеко от зрительного зала, многие пос-
ле говорили, что ясно видели, как покраснел Корчной и
как побледнел я. В тот миг я мысленно говорил себе: не
торопись, не комбинируй, позиция выигрышная, главное
сейчас — не упустить победу... И спокойно сделал
41-й ход.
Обращусь к истории шахмат. Вспомним, как в матче
Ботвинник — Смыслов в одной партии было просрочено
время Ботвинником в выигрышном положении, было
просто забыто, что нужно сделать контрольный ход...
А здесь, в Багио, в 32-й партии претендент опять очу-
тился в цейтноте (думаю, правда, сделал он это умыш-
ленно, увидев, что его позиция проиграна и остается на-
деяться на мою торопливость в условиях недостатка
времени у соперника). Он хода с 30-го перестал вести
запись, несмотря на напоминания и предупреждения ар-
битров. Партию записывал только я и мог пропустить
или записать один лишний ход. Так вот, сделав 40 хо-
дов и имея еще минут пять, я решил, что нужен и 41-й
ход. Чтобы потом не было никаких вопросов. И я сделал
этот 41-й ход —ход сильный, ход выигрывающий, после
чего партия была отложена.
Мы отправились домой, внимательно посмотрели по-
зицию: никаких шансов у противника нет. В шутку был
даже объявлен конкурс — на не выигрывающий вариант
за белых. Впрочем, я помнил, сколько было в этом мат-
че «чудес». И снова и снова возвращался к шахматной
доске. Нет, на сей раз никакого чуда не будет! И я от-
правился спать.
В двенадцатом часу дня исполнявший обязанности
главного арбитра М. Филип приехал в наш отель «Тер-
рейс Плаца» и официально сообщил, что получено из-
вестие о сдаче соперником 32-й партии матча. Следова-
тельно, все окончено и остается поздравить чемпиона
мира. Все мои товарищи обнялись, расцеловались, но
подняться ко мне на 11-й этаж с радостным известием ре-
шились не сразу: а вдруг, утомившись от переживаний,
я еще не встал. Когда же они вошли в мой номер, я был
уже, что называется, при полном параде — чувствовал,
что противник не захочет являться на доигрывание, что-
бы, верный своему скверному характеру, не присутст-
вовать при аплодисментах в честь победителя.
Оказалось, я неплохо изучил этого человека: вскоре
147
он написал письмо арбитру, смысл которого — если это
можно назвать смыслом — состоял в том, что претендент
не может продолжать 32-ю партию, но это не значит, что
он сдает матч. Как такое понять, было неясно. Бывший
претендент послал аналогичную телеграмму и президен-
ту ФИДЕ М. Эйве. Тот ответил, что считает матч закон-
ченным, и телеграммой поздравил меня с победой. Тог-
да Корчной обвинил филиппинские власти, организато-
ров, Международную федерацию в фаворитизме по отно-
шению ко мне. По этому поводу я заметил на состояв-
шейся там же, в Багио, пресс-конференции: «Во время
матча 1974 года Корчной утверждал, будто к его сопер-
нику благоволили советские власти, спортивные и шах-
матные организации; во время матча в Багио сопернику
Корчного, оказывается, симпатизировали филиппинские
власти и организаторы. Так где же надо побеждать
Корчного, чтобы он перестал делать подобные заявле-
ния,— уж не на Луне ли?»
Потом было торжественное закрытие соревнования.
На сцене «Конвеншн-центра» вместо маленького шах-
матного столика установили огромный стол для почет-
ных гостей и было сказано много приятного. Выступил
даже Р. Кин — Корчного, понятно, и в помине не было —
и говорил от имени претендента вполне нормальные сло-
ва (потом он признался, что сочинил все это сам без
ведома своего патрона). Мне вручили, теперь уже вто-
рую, золотую медаль чемпиона мира и увенчали венком,
не лавровым, правда, как в Европе, а из живых цве-
тов. Президент Филиппин Ф. Маркос приехать в Багио
не смог, и я принимал его поздравления уже в Маниле
на обратном пути домой. Вылететь на Родину оказалось
нелегким делом: возникли неожиданные трудности, так
как самолеты в этот период шли переполненными. Я об-
ратился к президенту с просьбой о содействии, в ответ на
что Ф. Маркос любезно предложил задержаться для
лучшего знакомства с Филиппинами, поскольку матч
окончен и появилось свободное время.
Однако пришлось отказаться: надвигался очередной
тайфун, который мог и вовсе надолго перенести наш вы-
лет, а главное — меня ждали в Москве на юбилейном
пленуме Центрального Комитета ВЛКСМ, членом ко-
торого я являюсь. Комсомолу исполнялось 60 лет. Успел
я как раз вовремя. На торжественном заседании меня
148
тепло приветствовали собравшиеся в Большом Крем-
левском дворце.
Но самые радостные и волнующие минуты я пережил
еще в Багио после окончания матча за мировое первен-
ство, когда на мое имя поступила поздравительная те-
леграмма от Леонида Ильича Брежнева, где отмечалось,
что мною проявлен наш, советский характер. И еще раз
довелось испытать огромное волнение — вместе с други-
ми товарищами, отмеченными за высокие достижения в
различных областях человеческой деятельности, мне,
шахматисту, за хорошие спортивные достижения была
вручена правительственная награда — орден Трудового
Красного Знамени,
Глава IV. ВМЕСТО ЭПИЛОГА
НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ МАТЧА
Пора, пожалуй, сделать некоторые обобщения. Но
сначала принято разделять закончившиеся соревнования
(тем более столь длительные, каким был матч за миро-
вое первенство) на отдельные отрезки, характеризую-
щиеся чем-то общим. Попробую проделать нечто анало-
гичное и я. С 1-й по 7-ю (или можно 8-ю) партии—•
борьба за лидерство. Она удалась. А затем при нормаль-
ном самочувствии и хорошей спортивной форме я серией
необъяснимых пока просмотров проиграл 11-ю встречу.
Далее — постепенный подъем, три победы и счет 4:1. И
снова спортивный парадокс: при заметном игровом пре-
имуществе я не побеждаю в 18-й, 20-й, 22-й партиях
(в последней из них, как читателю уже известно, я после
контроля сделал подряд шесть ходов, упускавших выиг-
рыш). Правильно все подметили — слишком уж спешил
взять реванш за поражение в 21-й партии. 25-я едва
не стала высшим моим творческим достижением, но...
я опять упустил выигрыш, зато при доигрывании отлич-
но защищался. Словом, с 18-й по 27-ю партии я в луч-
шей своей спортивной форме, хотя не раз выпускаю ре-
шающее преимущество. Спад начался после выигрыша
27-й партии. Вот уж совсем невольно я оказался в не-
выгодной психологической ситуации. Мне было что те-
рять. А претендент при счете 2:5, видимо, уже смирив-
шись с поражением, стал играть рискованно (против-
ник, надо признать, с огромным шахматным опытом).
К тому моменту особенно начало сказываться утомле-
ние. Я упустил три ничьих, сделав лишь одну. Потом
взял себя в руки, и эта, 32-я, партия стоит как бы
особняком уже хотя бы по своему спортивному зна-
чению.
Матч имел множество аспектов, и не только чисто
шахматных. «Молодой человек,— писала одна из филип-
150
пинских газет,— по-своему защищает социальную систе-
му, которую он представляет и которую пытается диск-
редитировать соперник, бежавший из его страны». Ста-
ло быть, в этом матче важнее всего — окончательная
победа. Ею я, безусловно, доволен и рад, что сумел вы-
полнить главную задачу. Но вот счет 6:5 меня не совсем
устраивает, ибо, как свидетельствует сам ход соревно-
вания, можно было добиться и большего. Лишь дважды
Корчному удавалось сравнять счет, но лидером он не
становился ни разу. Мне удалось выиграть три партии
белыми и столько же — черными. Претендент лишь один
раз добился успеха черными, и, пожалуй, самый красно-
речивый, хотя и не сразу бросающийся в глаза статисти-
ческий показатель: в шести победных партиях я сделал
260 ходов, в то время как претенденту для выигрыша
пяти его встреч понадобился 321 ход.
Матч этот принято сравнивать с самым продолжи-
тельным до него матчем за мировую шахматную корону
Капабланка — Алехин (Буэнос-Айрес, 1927). В Ба-
гио соперники провели за шахматной доской 175 часов,
не считая времени на подготовку и на анализ отложен-
ных позиций. Более полутора тысяч ходов было сдела-
но за 93 дня. Хотя полвека назад участники матча сыгра-
ли на две партии больше, но нынешний поединок длился
на 18 дней дольше. Борьба шла напряженнейшая. Из
19 отложенных партий доигрывались 11, причем пятая —
дважды. Она и оказалась самой продолжительной во
всех матчах за мировое первенство.
Коротко обратимся к творческой стороне матча, ко-
ротко потому, что истинная ценность партий, сыгранных
в состязаниях подобного масштаба, становится очевид-
ной лишь по прошествии длительного времени, когда хо-
рошенько уже поработают аналитические микроскопы.
Тем удивительнее активность, с какой отдельные пред-
ставители западной прессы (чаще всего не слишком ква-
лифицированные в шахматном отношении) писали о не-
постижимых ошибках и просмотрах в партиях матча.
По-моему, им достаточно убедительно ответил советский
шахматный еженедельник «64», сделав при этом не-
большой экскурс в прошлое. Вот как в свое время оце-
нивала одна из газет итоги первого официального матча
за шахматную корону Стейниц — Цукерторт (1886):
«Любители всего мира, с напряженным вниманием сле-
151
дившие за началом матча, охладевали по мере того, как
он продвигался вперед, и в конце его были разочарова-
ны и недовольны. Они ожидали борьбы гигантов, а столк-
нулись с осторожной, малоталантливой «пробой сил».
Они видели, что в большинстве партий победа достига-
лась лишь благодаря промахам...»
Как перекликается этот комментарий с критикой
многих современных поединков на высшем уровне! Но
журналистов, писавших о шахматах в прошлом веке,
можно понять, а значит, и простить. Они впервые были
очевидцами официального матча на первенство мира.
Они еще не знали и, видимо, не догадывались, каких
физических и душевных сил требуют от соперников та-
кие поединки.
Даже самые выдающиеся шахматисты — не больше,
чем люди, а в испытаниях, каким они подвергаются,
ставка не просто денежная — больше, чем жизнь. На
память приходят поразительные просмотры Эм. Ласкера
в его матче с Капабланкой (1921 год). А сколько оши-
бок обнаружено ныне во все том же поединке Алехина
с Капабланкой, матче, партии которого долгое время
служили как бы эталоном непогрешимости. Чтобы не
обидеть своих ныне здравствующих современников, не
стану перечислять фамилии чемпионов, игравших матчи
за мировое первенство с грубейшими просмотрами в це-
лом ряде встреч, а процитирую лишь одного из них, ост-
роумно ответившего критикам по поводу качества неко-
торых его партий: «А вы сами попробуйте!» Попробуйте
сыграть матч на звание чемпиона мира и тогда поймете,
что это такое.
Однако у всякой медали есть две стороны. Высокая
цена золотой медали чемпиона мира, специфика еди-
ноборства двух антагонистов и в шахматном и в чело-
веческом планах — все это может стать не только при-
чиной объясняемых нервозностью ошибок, но и дать не-
плохой творческий импульс. Корчной, с моей точки зре-
ния, скверный человек, а в политическом отношении и
просто ярый противник. Но во многом не разделяя и его
подхода к шахматам, я не отрицаю большой практиче-
ской силы этого гроссмейстера. И нет ничего удивитель-
ного в том, что матч наш при внимательном рассмотре-
нии оказывается весьма плодотворным в творческом от-
ношении. Отдельные просчеты (а вернее, просмотры)
152
не могут заслонить того факта, что общее качество игры
было достаточно высоким. Показательно, что даже в
эндшпиле — а в этой стадии шахматной партии сегодня
кажется почти невозможным какое-либо новаторство—>
случилось немало интересного и поучительного (вспом-
ним хотя бы окончания 5-й или 25-й партии). В матче
наблюдалось похвальное дебютное разнообразие — де-
вять разных начал,— и в семи из них случились теоре-
тические откровения. Внесен ряд весьма ценных идей в
открытый вариант испанской партии, защиту Уфимце-
ва, французскую защиту, каталонское начало, имеются
важные нововведения в английском начале, ферзевом
гамбите и защите Нимцовича.
Высокую оценку моей победе над Корчным в сорев-
новании, еще более утвердившем мои права на титул
чемпиона мира, дали американец Р. Бирн, датчанин
Б. Ларсен, западногерманский гроссмейстер Р. Хюбнер,
югослав С. Глигорич, венгр Г. Барца, М. Найдорф из
Аргентины и другие ведущие зарубежные шахматисты
и специалисты. Было очевидно, что не за горами присуж-
дение мне и шестого шахматного «Оскара» — годового
приза лучшему гроссмейстеру, приза, которым до тех
пор владел пять раз подряд я. И тут незачем обращаться
к какой-то ложной скромности: в самом деле, кто может
опередить в годовом списке шахматиста, разделившего
1—2-е места на гроссмейстерском супертурнире в Бугой-
но (Югославия) и выигравшего матч за звание чемпио-
на мира — других результатов я не имел! Но некоторые
журналисты не разделяли мнение гроссмейстеров. Ока-
зывается, всякое возможно. Ассоциация журналистов,
пишущих на шахматные темы, присудила «Оскара» то-
му, кто проиграл мне матч. Обвиняя тех, кто принял та-
кое решение, в некомпетентности или предвзятости, я
должен обосновать свое обвинение. Что ж, извольте...
В списке лиц, принявших участие в голосовании, мне
вообще знакомо всего несколько фамилий, не увидел я
там вовсе шахматных журналистов из социалистических
стран, где, как известно, игра эта исключительно попу-
лярна и имеет широчайшую прессу (достаточно сказать,
что только одно советское издание «64» превышает, ве-
роятно, по своему тиражу едва ли не все, вместе взятые,
шахматные журналы, чьих представителей пригласили
принять участие в голосовании). Ссылка на то, что к оп-
153
ределению десятки лучших гроссмейстеров не были до-
пущены те, кто не уладил свои финансовые отношения
с руководством ассоциации шахматных журналистов,
малоубедительна и свидетельствует прежде всего о пло-
хой организаторской работе этого руководства — все эти
«копеечные» вопросы можно было давно решить. Да и
не должны такие вопросы влиять на голосование — не-
ужто у нас существуют разные шахматы, и стоит шах-
матистам из социалистических стран не высказать сво-
его мнения, как сильнейший, доказав свое право в со-
стязаниях, перестает быть таковым на бумаге? Уже
сама постановка этого вопроса свидетельствует о невер-
ности итогов голосования «Оскара—78», о явной необъ-
ективности принявших участие в опросе журналистов.
Несложно доказать это и на основании официально из-
данных итогов присуждения приза. Хотя в этих матери-
алах и не содержится прямого указания на то, кто за ко-
го отдал свой голос, но кое-что можно установить на
основании несложного анализа.
Итак, в определении лучшей «десятки года» приня-
ли участие 64 журналиста (9 представляли испанскую
прессу, 8 — прессу США, 7 — датчан, 5 — из ФРГ, 4 —
из Англии и т. д.). 30 из них (явное большинство) на
первое место поставили меня, 23—предпочли Корчного,
10 — голландского гроссмейстера Яна Тиммана и 1
назвал чемпионку мира Майю Чибурданидзе. Кстати,
непонятно, по какому принципу велся подсчет, если ука-
зано, что Чибурданидзе имеет... 9 очков. Там же приве-
ден список тех, кто «угадал» в итоге от двух до пяти
первых призеров,— среди 17 таких предсказателей-лау-
реатов как раз я и не увидел наиболее известных шахмат-
ных журналистов. Разрыв в очках между Корчным
(опять же неизвестно, как можно было набрать 707 оч-
ков, даже если бы все 64 участника отдали первое место
кому-нибудь одному) и мною относительно невелик.
Спрашивается: на какое место поставили меня те шесте-
ро (23—17-6) журналистов, которые «угадали» только
одного будущего обладателя «Оскара»? Логично пред-
положить, что эти люди умышленно забаллотировали
мою кандидатуру, отодвинув чемпиона мира в своих
списках максимально вниз,— иначе просто не мог воз-
никнуть разрыв в 18 очков в пользу моего конкурента.
Вот вам и объективность!
154
Коль уж зашла речь о людях, пишущих про шахма-
ты, позволю себе сказать еще несколько слов по этому
поводу. Многие из тех, кто приехал в Багио корреспон-
дентами от своих изданий, вообще к нашей игре не име-
ют ни малейшего отношения, между тем это как раз та
область, где чрезвычайно трудно обойтись хотя бы без
минимума специальных знаний. Корреспондент гамбург-
ской «Вельт» писал в своей газете с обезоруживающей
откровенностью: «По правде сказать, для меня шахма-
ты — неизведанная область, однако, насколько я пони-
маю, в Багио мы станем свидетелями не только переме-
щения деревянных фигурок». Эти журналисты искали
на матче совсем другого — их, собственно, игра и не вол-
новала. Ни я, ни кто другой, разумеется, не можем да-
вать советы, кому поручать писать о таком значитель-
ном событии, как матч за мировое шахматное первенст-
во. Это дело каждого отдельного издания. Но истинные
знатоки и любители шахмат вправе по-своему оценивать
написанные сумбурным (предмета-то не знают) языком,
лишенные шахматной нагрузки, переполненные цитатами
из изречений Лееверик материалы, в которых ясно про-
слеживается лишь одна тенденция — антипатия ко все-
му советскому, ко всему не прокорчновскому. Да, я во
время соревнований стараюсь уединиться, сосредото-
читься на своей основной обязанности — хорошо играть
в шахматы, в то время как Корчной постоянно «под-
кармливает» слетающихся, словно пчелы на мед, жур-
налистов. Те же из них, кто совсем не знает нашего ис-
кусства, особенно активно живописали происходящее со
слов бежавшего из Советского Союза гроссмейстера —
благо уже это само по себе сенсация, и все вокруг нее
с охотой публикуют газеты. Но где же здесь шах-
маты?
Есть и другой, пожалуй, еще более изощренный ме-
тод формирования общественного шахматного мнения.
Сразу после матча в страшной спешке, продиктованной
чисто конъюнктурными соображениями (рынок сбыта
требует!), написана целая серия книг, посвященных
только что закончившемуся соревнованию. Качество по-
давляющего большинства из них оставляет желать мно-
го лучшего. Но в конечном счете гроссмейстер Р. Кин,
например, может возразить, что он, находясь в штабе
претендента, имеет свое видение происходившего задос-
155
кой, ибо участвовал в работе одной из двух шахматных
лабораторий. Б. Ларсен, хоть и не присутствовал на мат-
че, ответит, что его шахматный класс позволяет зани-
маться анализом шахматных партий и на расстоянии,
Но вот я ознакомился с анализом партий матча, при-
веденным в книге У. Хартстона, и сразу стало ясно,
почему этот шахматист, давно обещавший стать первым
английским гроссмейстером, продолжает оставаться ни-
чем не выделяющимся мастером. Поверхностность его
субъективных оценок не выдерживает никакой кри-
тики.
Заговорить обо всем этом меня заставило отнюдь
не желание навязать свое мнение, а исключительно за-
бота о будущем шахмат, об интересах любителей этой
игры, совершенствование которой возможно лишь на
объективном аналитическом материале. Моя же шах-
матная сила, как, надеюсь, и популярность, все-таки не
полностью пока зависят от писаний тех или иных жур-
налистов или от анализов шахматистов невысокого
класса.
Остается коснуться еще одного вопроса, который
усиленно дебатируется на страницах мировой шахматной
и не только шахматной печати (к слову, первый матч на
высшем уровне, проведенный в наиболее населенном
регионе, дал огромный толчок развитию шахмат в
Азии). Речь идет о регламенте соревнования: какие мат-
чи следует играть за мировое первенство — с ограничен-
ным числом партий или безлимитные? Вопрос не новый,
и мы с ним уже сталкивались на страницах предлагае-
мой книги. В матче с ограниченным количеством партий
ведущий в счете вроде бы может стоять на месте, делая
ничьи и лишь удерживая свое лидирующее положение.
Но, рассуждая по-шахматному, когда думаешь лишь о
том, чтобы не проиграть, подспудно крепнет желание
разменять одну фигуру, потом вторую... а потом полу-
чаешь плохую позицию. Утверждают, будто каждый
уважающий себя шахматист в силах сделать подряд
10—12 ничьих, если он хочет только этого. Когда игра-
ешь белыми, возможно, это и по плечу гроссмейстерам
экстра-класса. Но между «белыми» играются и «чер-
ные» партии, и в них нельзя дать гарантию, что непре-
менно сделаешь ничью. И все же на основании этих
тенденций приходится согласиться с тем, что при случае
156
лимитированныи матч может повлиять на творческую
сторону соревнования, а потому и он имеет определен-
ные минусы.
Немалые минусы содержатся и в самой неопределен-
ной формуле безлимитного матча. Прежде всего пото-
му, что никто не знает, когда он закончится. От этого в
накладе порой остаются участники и их секунданты.
Взять хотя бы случай в Багио, когда М. Таль, Ю. Ба-
лашов и я, входящие в состав национальной сборной
команды Советского Союза, до последнего момента не
знали, успеем ли мы на Олимпиаду в Буэнос-Айрес. А
тем временем Шахматная федерация СССР уже потеря-
ла возможность дожидаться окончания матча в Багио
и вынуждена была отправить свою сборную в Аргенти-
ну без нас. Конечно, Международную федерацию сов-
сем не обязательно должны волновать честолюбивые уст-
ремления какой-нибудь отдельной шахматной федера-
ции, но ведь и вся Всемирная олимпиада кое-что поте-
ряла от отсутствия чемпиона мира и столь популярного
экс-чемпиона, каким является М. Таль. Думаю, орга-
низаторы «Турнира наций» в Аргентине не были доволь-
ны таким поворотом событий. Однако труднее всего
приходится организаторам самого безлимитного матча,
которые не знают, к чему себя готовить, какие средства
им придется затратить. Хорошо еще, что Филиппинская
шахматная федерация могла рассчитывать на поддерж-
ку государства, а потому особенно не беспокоилась за
свое финансовое положение. Ну, а если бы матч органи-
зовали частные лица с ограниченными возможностями
или национальная федерация, лишенная государствен-
ной денежной помощи,— тогда сложности могли много-
кратно возрасти.
С другой стороны, ссылка на то, что игра длилась
93 дня — дольше, чем когда-либо ранее,— при желании
опровергается самим ходом событий. И «виноват» в
этом прежде всего я сам. Ведь уже к 17-й партии счет
был 4:1, и при игре до шести побед все могло закончить-
ся достаточно быстро. А если бы я взял пятое свое оч-
ко, скажем, в 18-й партии, или вспомним совершенно
выигрышные позиции из 20-й и 22-й партий... Оглянув-
шись назад, мы увидим, что матч вполне мог закон-
читься и быстрее, чем обычный лимитированный из два-
дцати четырех поединков...
157
Что же будет дальше? Как говорится, поживем —
увидим: начался новый цикл розыгрыша первенства
мира, в котором участвуют все сильнейшие. Все, кро-
ме Роберта Фишера. А читатели, наверное, интересу-
ются и моими встречами с выдающимся американским
гроссмейстером...
О ВСТРЕЧАХ С ФИШЕРОМ
Увидел я Роберта Джеймса Фишера, тогдашнего чем-
пиона мира, впервые только в 1972 году в американском
городе Сан-Антонио, где игрался большой международ-
ный турнир, организованный фирмой жареных цыплят.
Техасский миллионер Чорч, разбогатевший на продаже
этих самых жареных цыплят и являющийся также вла-
дельцем торговой фирмы, располагающей большой се-
тью ресторанов, магазинов и бензозаправочных станций,
хотел сделать этот турнир крупнейшим в истории США.
Но заполучить Фишера, незадолго перед тем ставшего
чемпионом мира, для участия в этом соревновании мил-
лионеру все же не удалось. Как пошутил американский
мастер и шахматный организатор Джордж Колтанов-
ский: «Поскольку была опасность, что Фишер потребует
в качестве гонорара все дело мистера Чорча, мы ре-
шили Бобби не приглашать». И все же наша встреча
тогда состоялась.
В тот день мы играли последний тур, и вдруг нача-
ло партий почему-то отложили минут на десять-пятна-
дцать. Не понимая, что происходит, я подошел, кажется, к
Кересу и спросил: в чем дело? Он сказал, что ждут Фише-
ра. Мне непонятно было, почему из-за Фишера надо от-
кладывать начало тура. Положено начинать в два часа,
мы пришли, сидим, уже десять минут третьего — так по-
чему надо ждать? Он же не участник турнира! А если
бы он был участником, ему бы включили часы, и все. И на-
чался бы тур. Но так уж получилось, что в знак уваже-
ния к Американской шахматной федерации, к организа-
торам турнира участники не стали противиться. Сидим,
ждем. Наконец появился Фишер вместе с Эйве, затем
Фишер поднялся на сцену, поздоровался с каждым уча-
стником. Вот и все мои впечатления. А дальше я уже иг-
рал и больше Фишера не видел. В тот же вечер он, кста-
158
ти, и улетел. Могу лишь сказать, что внешне он тогда
произвел на меня достаточно приятное впечатление...
А потом — потом мы не встретились в 1975 году в
матче за мировое первенство. Но моя совесть абсолютно
чиста — я сделал все, чтобы матч состоялся, и согласил-
ся на все условия, продиктованные Международной
шахматной федерацией. А вот Фишер отказался. Могу
по этому поводу высказать только свое субъективное
мнение. Мне кажется, он попал в неблагоприятную пси-
хологическую ситуацию. Для него было бы проще, если
бы он встретился с кем угодно из прежних своих сопер-
ников— ведь всех, кроме меня, он уже обыгрывал, все
были старше его — это тоже немаловажно. Теперь же
все получалось сложнее. Мы с ним за доской не встреча-
лись— не попадали в одни турниры. Разминулись. Зна-
чит, меня он не обыгрывал и не опережал нигде. Я вы-
шел на большую арену как раз в то время, когда он пре-
кратил выступления в турнирах. Были «годы Фишера»,
но потом самые высокие результаты стал показывать я,
стал выигрывать турнир за турниром. Такое не может
не произвести впечатления — и шахматный мир разде-
лился. Тем более что молодость импонирует болельщи-
ку, а я все-таки моложе Фишера на восемь лет. Эта си-
туация влияла, полагаю, на Фишера. Ведь он привык,
что все за него, все его поддерживают, все за него бо-
леют. И, может быть, именно с этой «переменой кли-
мата» он справиться как раз и не смог. Но, повторяю,
это все — только мои субъективные предположения.
Не знаю, чей шахматный лагерь был больше, мой
или его, но общие спортивные прогнозы были для меня
неблагоприятны. Фишер должен победить — это счита-
лось чуть ли не аксиомой. Но я полагал, что неплохие
шансы на выигрыш есть и у меня. И с каждым днем,
напряженно работая, я старался увеличить эти шансы.
Сам матч обещал быть интересным. Я собирался пока-
зать в нем все, на что способен, и очень жалею, что он
не состоялся. Его значение для шахмат было бы трудно
переоценить. Он мог стать новым взрывом в шахматном
мире, популярность шахмат поднялась бы еще выше.
Правда, при одном условии: если бы матч не затянулся.
А такая вероятность (игра-то до десяти побед!) сущест-
вовала— чрезмерная затяжка грозила принести шахма-
там вред.
159
Поскольку я очень хотел играть этот матч и не сде-
лал ничего, препятствующего ему, то, когда все же Фи-
шер отказался играть и меня провозгласили чемпионом
мира, я тут же заявил, что по-прежнему готов сыграть с
Фишером. Естественно, не на условиях, продиктованных
им, а на самых разумных условиях, которые благопри-
ятствовали бы проведению такого матча и помогли бы
продемонстрировать лучшее, что имеем в арсенале мы
оба. Чтоб это были настоящие шахматы, а не борьба на
износ. Я готов был встретиться с Фишером лично, но от-
вета на посланную телеграмму не получил...
Потом Роберт Фишер сам вроде бы начал искать
встречи со мной. Еще в том же 1975 году Смыслов, вер-
нувшийся из Америки, где он играл турнир в Лон-Пайне.
рассказывал, что, по словам старейшего и далекого от
всех шахматно-дипломатических интриг гроссмейстера
Кэждена, Фишер стоит перед выбором: идти в чернора-
бочие или играть в шахматы. Пока кругом говорили о
баснословных деньгах бывшего чемпиона, его финансо-
вое положение, похоже, оказалось прескверным. А он
умеет зарабатывать хорошие деньги только игрой в
шахматы. Да и затосковал он, наверное, без любимых
шахмат...
Друг Роберта Фишера — вице-президент ФИДЕ фи-
липпинец Флоренсио Кампоманес давно хотел органи-
зовать нашу встречу (кстати, Филиппины, Япония и во-
обще этот район Азии, как я понял, нравятся Фишеру.
И не случайно, став чемпионом мира, американский
гроссмейстер не отказал только президенту Филиппин
Фердинанду Маркосу и посетил первый крупный турнир,
проводившийся в этой стране). Когда в 1976 году я то-
же приехал в Манилу на международный турнир, «Кам-
по» конфиденциально сообщил мне, что прибудет и Фи-
шер. Но турнир заканчивался, на последний тур мы уеха-
ли в Бат лао— это кемпинг в горах. Фишера все не было,
хотя Кампоманес обещал, что он приедет в тот лагерь в
горах, так как там его, не любящего журналистов и пуб-
лику, легче будет скрыть от посторонних глаз. Верну-
лись в Манилу, до отъезда с Филиппин оставалось дня
два, а Роберта все нет и нет. По дороге в аэропорт вы-
яснилось, что Кампоманес хочет проводить меня в То-
кио. Это уже потом я понял, что он каким-то образом
договорился о встрече с Фишером в Японии.
160
Утром прилетели в Токио, нас встречал тамошний
шахматный деятель Мацумото. Я оставил свой телефон,
приняв предложение на следующий день вместе поужи-
нать. Назавтра я выступал в советском посольстве,
потом пошел попариться в отличную посольскую баню в
Токио. Наши ребята, аккредитованные в Японии, и про-
сто приятели из посольства повели меня попить пиво
и поесть потроха — национальное блюдо. Все очень
вкусно, но вынести долго это практически невозможно,
потому что все жарится, вокруг стоит дым. К тому же я
спешил в гостиницу «Хилтон», где должен был состоять-
ся ужин. Мы зашли в отель, Мацумото и Кампоманес
уже ждали меня. Сопровождавшие меня спутники рас-
прощались, и вместе с Мацумото я поднялся к Кампо-
манесу в номер. Мы посидели, поговорили о том о сем, по-
том Флоренсио Кампоманес встал и, предупредив, что
имеет для меня сюрприз, вышел. Вернулся он с Ро-
бертом Фишером.
Экс-чемпион был без бороды, о которой тогда столь-
ко писали, и хотя слегка располнел, но при его росте это
в глаза особенно не бросалось. Мы поздоровались и сра-
зу же спустились в ресторан. Помню, что зал был огром-
ным и пустым, и, кажется, лишь один столик занимала
какая-то пара. Фишер заказал себе пиво, бифштекс (он
любит кусок хорошего мяса) и... свое неизменное моло-
ко. Тогда же за едой Бобби сказал, что хотел бы сыграть
со мной «неофициальный матч». Играть, мол, с «просты-
ми гроссмейстерами» он не желает, потому что уже обы-
грывал их и за победу над ними ему много не заплатят.
Он добавил, что достиг возраста бизнесмена и «играть
задаром» больше не хочет. Я ответил ему, что дал со-
гласие сыграть с ним неофициальный матч, еще когда
только был провозглашен чемпионом мира, что денеж-
ные условия меня волнуют во вторую очередь, но важен
нормальный регламент соревнования.
Потом поползли слухи о наших переговорах. Откуда
они взялись? Во всяком случае не я их источник. Соп-
ровождавшие меня советские журналист и сотрудник по-
сольства договорились с Мацумото, что он доставит ме-
ня домой (я остановился в корреспондентском пункте
одной из наших газет). Но в Токио нет улиц, есть только
кварталы и номера домов. А дом, куда я должен был
ехать, расположен был рядом с посольством Нигерии —
161
именно такой ориентир назвали мои товарищи Мацумо-
то. Тут вдруг, вспомнив, что нигерийское посольство
только что куда-то переехало, они забеспокоились и вер-
нулись из бара, где задержались, чтобы еще раз напом-
нить про дорогу. Советский журналист всех уже знал,
кроме четвертого за столом (этот четвертый-то и был
Фишер), но лицо его ему показалось знакомым, как по-
том он мне рассказывал. Мой товарищ протянул всем
руку и представился, все ответили рукопожатием, но се-
бя никто не назвал, чтобы не ставить Роберта в трудное
положение. Наш журналист уехал, дома он ничего мне
не сказал, хотя я чувствовал, что его очень интересует
личность нашего четвертого собеседника. Только через
пару лет, когда мы встретились снова и когда та встреча
с Фишером давно уже перестала быть секретом, газет-
чик этот вслух ругал себя: «Какой же я болван! У меня
же был с собою фотоаппарат, и я мог сделать редчай-
ший снимок».
Как выяснилось позже, все узнали об этой встрече
от Мацумото, хотя он дал слово молчать, но, видимо, не
выдержал. Была договоренность такая: «беседа за круг-
лым столом» останется в тайне, пока не появятся конк-
ретные результаты, пока я не оговорю все с руководст-
вом нашей шахматной федерации... Велико же было мое
удивление, когда через два дня появилось сообщение
агентства Франс Пресс о том, что в Токио состоялась
встреча Карпова с Фишером и даже были названы
какие-то конкретные детали переговоров. Мы, конеч-
но, говорили о наших шахматных делах, но уж не
так конкретно, как было представлено в этом сооб-
щении.
Потом мы все вместе вышли и стали искать массаж-
ную— Фишер желал помассироваться по-японски. Толь-
ко в столице Японии, наверное, могло такое случиться,
чтобы шли чемпион мира нынешний и его недавний
предшественник и их никто не узнавал, и к ним никто
из прохожих не приставал. В конце концов Бобби оты-
скал сауну с массажной, а мы с Мацумото взяли такси
и с трудом нашли дом, в котором я остановился. Помог-
ли моя хорошая память на разного рода городские
маршруты и любезность Мацумото. Должен, к слову
сказать, что, несмотря на оплошность, допущенную япон-
ским шахматным деятелем в беседе с перехитрившим
162
его корреспондентом Франс Пресс, Мацумото, по-
моему, является очень порядочным и приятным чело-
веком.
Прошел всего месяц, и состоялась еще одна моя
встреча с Робертом Фишером. На сей раз в Испании. Го-
родок Монтилья, где проводился очередной между-
народный турнир, расположен на живописном холме
примерно в часе езды от древней столицы — Кордобы.
Известна эта местность (Монтилья значит «нагорье»)
знаменитым на весь мир вином «Амонтильядо», воспе-
тым во многих песнях и многими классиками литерату-
ры. Теперь известность эта еще увеличилась благодаря
международным шахматным турнирам, традиционно ор-
ганизуемым здешними виноделами.
Так вот, когда в Монтилье заканчивался турнир,
Кампоманес привез Фишера в Кордобу. Кстати, приезд
его прошел относительно незаметно, но все-таки кто-то
Бобби в Кордобе увидел, и обратное его возвращение
через Мадрид было не столь уж безоблачным. Он там в
поезде перебегал из вагона в вагон, спасаясь от журна-
листов. На вокзале в Мадриде его встретила целая тол-
па, однако, применив один из своих «фирменных при-
емов», Фишер ухитрился скрыться от газетчиков и по-
селился где-то на частной квартире в полной безопас-
ности.
Кампоманес приехал за мной в Монтилью и предло-
жил встретиться с Фишером сначала в Кордобе. Приеха-
ли туда. Оказалось, что Кампоманес и Бобби живут в
одном огромном номере. Было 13 или 14 часов дня, Фи-
шер еще спал. Потом он проснулся, и мы пошли обедать.
Бобби, которого все называют великим трезвенником,
заказал вина. Я тоже с удовольствием выпил этот чу-
десный испанский напиток. Но от молока — его Фишер
опять же пил — отказался. По обыкновению, уже были
мясо, закуска и, как новость, появился огромный арбуз.
Темы разговора у нас были самые разные, и среди них
самые что ни на есть жизненные. Фишера, например, по-
прежнему волновала проблема «приобретения» жены.
Он считал, что решать эту проблему очень тяжело и
очень опасно, поскольку не без оснований, надо пола-
гать, опасался, что большинство людей любит его лишь
за славу и умение делать деньги. А вдруг, сомневался
Бобби, жена будет любить меня тоже только за это, а не
163
как человека,— что тогда делать? Мы были в этом смыс-
ле в схожем положении, и общих тем для подобных
разговоров нашлось немало.
Поговорили, поговорили, закончили обед и пошли по-
гулять. Вот тогда меня поразила его походка. Он очень
быстро ходит, и у него шаг исключительно широкий. Я не
могу сказать, что медленно хожу и что у меня шаг ко-
роткий, но чтобы угнаться за ним, от меня требовались оп-
ределенные усилия. Гуляли мы недолго, минут двадцать,
и никто нас опять не опознал. Правда, наступило после-
обеденное время, жара страшная, солнце палило нещад-
но, и на улицах было мало народу. А вот когда мы об-
ратно возвращались в гостиницу, несколько пассажиров
туристского американского автобуса, как мне показа-
лось, весьма заинтересованно посмотрели в нашу сто-
рону...
В тот же вечер из Кордобы я вернулся в Монтилью,
опять ни о чем конкретном не договорившись с Фише-
ром. Основная проблема, разделявшая нас,— формула
возможного матча. Бобби выложил на стол свои преж-
ние карты: играть матч без ограничения общего числа
партий до десяти побед одного из соперников (в подва-
рианте своего «проекта» он предлагал при счете9:9 иг-
рать еще до трех побед). Я, улыбнувшись, поинтересо-
вался, сколько может продолжаться такой матч. Фишер,
подумав, ответил, что на это дело можно взглянуть по-
разному. Оба мы помногу выигрываем — значит, едино-
борство может закончиться быстро. С другой стороны,
редко проигрываем — значит, соревнование может и за-
тянуться. «А в среднем, если все пойдет нормально,—
подытожил Фишер,— проведем за доской пять-шесть ме-
сяцев». Он, видимо, уж очень соскучился по шахматам...
Мне же оставалось только развести руками: играть без
перерыва полгода, да еще с одним и тем же соперни-
ком просто невозможно!
Та беседа проходила в выходной день накануне пос-
леднего тура международного турнира в Монтилье. Ког-
да же турнир закончился, я приехал в Мадрид, чтобы
оттуда (через Люксембург) вылететь в Москву. При-
ехал к вечеру, устал очень, прилег отдохнуть, потом по-
ужинал и собрался уже лечь спать, ибо рано утром пред-
стояло выезжать прямо в аэропорт. Но тут неожиданно
раздался телефонный звонок—Кампоманес сообщал,
164
что сейчас находится неподалеку вместе с Фишером и
они хотели бы подъехать ко мне в отель. Примерно в
полночь мы встретились, но опять же общей платформы
не установили. Фишер, прощаясь со мною, сказал, что
ему было приятно поближе познакомиться, но просил не
обижаться, если начнет пока играть с кем-нибудь
другим. Но это будет тренировка — главным он по-
прежнему считает матч со мною. На том и расста-
лись.
Большинство, однако, не верит в его возвращение к
шахматам. Ботвинник, которому я по телефону расска-
зывал о своих встречах с Фишером, всерьез усомнился:
«А вы уверены, что беседовали именно с ним, а не с его
двойником?» Вот насколько появление бывшего чемпио-
на было для всех неожиданностью.
У меня создалось впечатление, будто Флоренсио Кам-
поманес считает чуть ли не целью своей жизни органи-
зацию нашего с Фишером матча. Осенью 1977 года во
время «малого конгресса» ФИДЕ в венесуэльской столи-
це Каракасе он опять предложил мне встретиться с Боб-
би, если мой путь на Родину будет лежать через Соеди-
ненные Штаты Америки. Так получилось, что мы дейст-
вительно увиделись в Вашингтоне 19 октября часа в 3
дня в китайском ресторане — из тех, что очень любит
филиппинец Кампоманес. Создавалось впечатление, что
Роберт Фишер вновь отпускает бороду или желает
«обмануть» корреспондентов, во всяком случае он был
небрит дней этак пять. Экс-чемпион мира проявил не-
плохую осведомленность в шахматных делах и объяс-
нил это желанием играть с кем-нибудь матч (в турни-
рах он выступать не хотел), например, на Филиппинах
с Е. Торре. Я торопился в советское посольство и по-
тому перенес наше повторное свидание на поздний
вечер.
В затемненном баре отеля «Холидей Инн» мы по-
беседовали поподробнее. Фишер считал формулу матча
за мировое первенство, выработанную на заседании
Центрального комитета ФИДЕ в Каракасе, вполне при-
емлемой для меня. Но для себя желал другого. «Не мо-
жет быть, это невероятно!» — воскликнул он, когда я
сказал, что в ранге чемпиона сыграл уже 175 партий.
Потом успокоился, помолчал и задумчиво произнес то,
что его больше всего занимало: «Так ведь мы можем сы-
165
грать меньше», а затем добавил, что, если увидит после
тренировочных матчей, что его устраивает другой регла-
мент, он согласится на него. Но ведь тогда незачем фор-
сировать написание формулы, которую потом придется
менять. Кампоманес резонно сказал своему другу: «Ты,
Бобби, никак не хочешь понять, что рис вырастить мож-
но, лишь вложив много труда».
С тех пор с Фишером я не виделся...
ПЕРЕД НОВЫМ СРАЖЕНИЕМ
Фишер Фишером, но время не давало передышки.
Каждый день ставил очередные задачи. Приходили но-
вые радости. И новые невосполнимые утраты.
Весной 1979 года я вышел на старт международно-
го турнира в Мюнхене. После пяти туров удалось стать
лидером, но затем игру пришлось срочно прервать и пер-
вым же самолетом вылететь в Ленинград. Пришла те-
леграмма о смерти отца — Евгения Степановича — мое-
го первого учителя и самого верного и внимательного
болельщика.
Еще не оправился я от этого удара, а уже нужно бы-
ло собираться в Монреаль — там начинался выдаю-
щийся по составу «Турнир звезд», и канадские органи-
заторы никак не хотели проводить его без чемпиона
мира. Если бы я не связал себя заранее данным согла-
сием, то на турнир, конечно же, не поехал бы. Но мой
отказ ставил под угрозу все соревнование — пришлось
играть.
Такого состязания — 15-я категория сложности! — в
моей практике, пожалуй, не было. В какой-то степени
к нему приближаются лишь мемориал Алехина (Моск-
ва, 1971) и международный турнир в Милане (1975).
Специально подготовиться к «Турниру звезд» мне,
понятно, не удалось, но тем не менее в первом круге я
играл легко и с подъемом. Потом несколько сбился с
ритма, но общий спортивный итог—12 из 18-ти — для
такого соревнования достаточно высокий, и дележ пер-
вого-второго мест с Михаилом Талем меня вполне
«устроил».
В 1979 году многое изменилось в моей личной жизни.
На VII Спартакиаде народов СССР я в последний
166
раз выступал за команду Ленинграда. Обстоятельства
требовали моего переезда в Москву, где живет ставшая
моей женой Ирина Куимова и где был организован жур-
нал «64 — Шахматное обозрение», главным редактором
которого меня назначили.
Не остались забытыми и научные дела. Я стал со-
трудничать в Московском государственном университете
на кафедре политической экономии гуманитарных фа-
культетов, которой руководит проректор МГУ профес-
сор Ф. Волков.
В том же году произошли еще два очень радостных
события в моей жизни: я вступил в Коммунистическую
партию Советского Союза и у меня родился сын Ана-
толий.
Приятным оказалось и начало следующего года.
Шахматные журналисты из 36 стран, голосованием оп-
ределив лучшего гроссмейстера 1979 года, в шестой раз
присудили мне «Оскара». Серебряная статуэтка девуш-
ки с зонтиком (символ города Барселоны) стала доб-
рым напутствием на весь довольно трудный шахматный
год.
Командное первенство Европы (город Скара в Шве-
ции), Кубок СССР в Ростове-на-Дону, международные
турниры в Бад-Киссигпене, Бугойно, Амстердаме, Тил-
бурге, Буэнос-Айресе, Олимпиада на Мальте — все эти
соревнования стали в той или иной мере важными эта-
пами подготовки к предстоящему новому матчу на пер-
венство мира.
Особенно дорога мне золотая олимпийская медаль,
ибо вместе с этой наградой мне — как капитану сбор-
ной СССР — был вручен кубок Гамильтона — Рассела.
Этим почетнейшим трофеем два года владела венгер-
ская команда, выигравшая Всемирную олимпиаду 1978
года. Тогда, в Буэнос-Айресе, нашим шахматистам по-
мешали разного рода организационные неполадки, от-
сутствие чувства локтя. Теперь коллектив был сформи-
рован как бы заново, и хотя победа далась с огромным
трудом, она заслужена в равной мере всеми участника-
ми— пусть даже внесшими в командную копилку раз-
ное количество очков (хорошим пополнением сборной
стал, в частности, талантливый чемпион мира среди
юношей Гарри Каспаров, которому специалисты прочат
большое шахматное будущее). Мне на первой до-
167
ске удалось набрать 9 очков в двенадцати поединках
с сильнейшими соперниками (на финише 5,5 из ше-
сти).
Популярность шахмат в мире неуклонно растет, о
чем красноречиво говорит хотя бы тот факт, что в ря-
дах ФИДЕ объединены сейчас национальные федерации
115 стран.
В этом я вижу немалую заслугу советских шахмати-
стов. Этому неизменно стараюсь способствовать во всей
своей шахматной деятельности.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Ниже приводятся некоторые официальные доку-
менты матча за мировое первенство, которые по-
могут читателям еще глубже разобраться в мно-
гообразных запутанных ситуациях, то и дело воз-
никавших во время этого напряженнейшего сорев-
нования...
Президенту ФИДЕ г-ну Максу Эйве
Главному арбитру матча
г-ну Лотару Шмиду
Уважаемые господа!
Как выяснилось во время заседания 15 июля 1978 года, претен-
дент г-н Корчной не выполнил требование пункта 2.2 регламента
матча.
В своей телеграмме, адресованной в ФИДЕ, он сообщил, что
желает играть матч с Карповым на первенство мира, но не подтвер-
дил, что готов и желает играть матч по данным правилам.
В связи с этим чемпион мира считает, что претендент не мо-
жет быть допущен к игре до тех пор, пока он полностью не выпол-
нит требования пункта 2 2.
По поручению чемпиона мира Анатолия Карпова
Виктор Батуринский,
вице-президент Шахматной
федерации СССР
Багио, 15 июля 1978 г.
169
Председателю жюри матча на первенство мира
по шахматам г-ну Лим. Кок Анну
Главному арбитру г-ну Лотару Шмиду
Организатору матча г-ну Флоренсио Кампоманесу
Уважаемые господа!
В связи с письмом секунданта претендента г-на Р. Кина от
3 августа 1978 г., которое может рассматриваться и как офици-
альный протест по поводу присутствия в зале для игры доктора
Владимира Зухаря, якобы оказывающего плохое влияние на г-на
Корчного, считаю необходимым довести до Вашего сведения сле-
дующее.
Доктор медицинских наук, профессор Владимир Зухарь прибыл
в Республику Филиппины в составе советской делегации, хотя и не
является официальным лицом, предусмотренным регламентом мат-
ча, таким, как персональный врач чемпиона мира профессор Михаил
Гершанович.
Профессор Зухарь является специалистом в вопросах психоло-
гии и неврологии с большим стажем и безупречной профессиональ-
ной репутацией. В течение нескольких лет он консультирует чем-
пиона мира в пределах своей компетенции.
В современном спорте, включая шахматы, проблемы психоло-
гии имеют общепризнанное научное значение и многие спортсмены
и команды пользуются услугами и советами психологов как в про-
цессе подготовки, так и во время соревнования.
Между прочим, в книге г-на Корчного, изданной в 1977 году в
Голландии и затем переведенной на другие языки, автор сообща-
ет, что в 1974 г., во время финального матча претендентов, он при-
бегал к услугам одного ленинградского психолога.
Присутствуя на матче в Багио, доктор Зухарь внимательно
наблюдает за психологическим состоянием чемпиона мира, в
том числе и во время партии, и, естественно, может обра-
щать внимание на поведение его соперника, что не запрещено пра-
вилами.
Находясь в зале, доктор Зухарь своим поведением не наруша-
ет ни одного из требований, предъявляемых к зрителям пунктом
7.4 регламента. Тот факт, что он иногда в течение всей партии не по-
кидает своего места, даже для отправления естественных нужд,
на что особо обращается внимание в письме г-на Кина, не может
рассматриваться как криминальное поведение. Наоборот, доктор Зу-
170
харь вносит меньше беспокойства, чем те лица, которые часто вхо-
дят или выходят из зала.
Г-н Кин в своем письме указывает, что самый факт присутствия
доктора Зухаря в зале и его взгляды, обращенные на сцену, нерви-
руют г-на Корчного, и намекает на то, что доктор Зухарь обладает
способностями гипнотического влияния.
Эти обвинения являются абсолютно бездоказательными как с
фактической, так и с научной стороны. Между прочим, уместно
вспомнить, что аналогичные беспочвенные подозрения или обвине-
ния г-н Корчной выдвигал и прежде, например, в матчах с М. Та-
лем (1968 г.), А. Карповым (1974 г.) и Б. Спасским (1977—
1978 гг.).
Такие жалобы на влияние сверхъестественных факторов на ход
шахматной борьбы можно объяснить либо болезненной мнитель-
ностью г-на Корчного, либо желанием намеренно осложнить и
обострить атмосферу вокруг ответственных спортивных соревно-
ваний.
На основании изложенного, мы считаем необоснованными и не-
достойными обвинения или подозрения, выдвигаемые против профес-
сора В. Зухаря, так же как и требования определить дистанцию, на
которой он, в отличие от других зрителей, должен находиться
от участников, и тем более об удалении его из «Конвеншн-
центра».
В заключение должен отметить, что поведение отдельных лиц,
находящихся в зале для игры, из числа сопровождающих претен-
дента, не является безупречным и может вызывать недовольство
Анатолия Карпова. Однако чемпион мира, проявляя выдержку, не
желает прибегать к помощи полицейских мер для удаления из зала
или перемещения в нем этих лиц.
В связи с тем, что вопрос о «гипнозе» широко комментируется
в массовых средствах информации, заменив вопрос о «кефире», мы
хотели бы разъяснить позицию, изложенную в данном письме, пуб-
лично.
С уважением
Виктор Батуринский,
вице-президент Шахматной федерации СССР
Багио, 5 августа 1978 г.
171
Багио, 6 августа 1978 г., 22.00
Чемпиону мира Анатолию Карпову,
В. Батуринскому — главе делегации Карпова
Уважаемый г-н Карпов!
1. Благодарю Вас за письмо от 6 августа, направленное жюри
матча через меня. Я получил письмо до 9 часов утра.
2. Жюри рассмотрело Ваше письмо с официальным протестом с
11 часов утра, но, в связи со сложностью предмета обсуждения, не
смогло достигнуть решения до 12 часов, как это предусмотрено пунк-
том 11.34 регламента. Со своей стороны я извиняюсь за задержку.
3. Надеюсь, г-н Батуринский проинформирует Вас о том, что
имело место на заседании жюри, основные вопросы решения кото-
рого будут изложены в официальном сообщении жюри. Прежде
чем- этот доклад будет готов, потребуется 1—2 дня, и поэтому я
пишу это письмо в качестве ответа на главный пункт вашего про-
теста.
4. Жюри матча решило, что главный арбитр был неправ в сво-
ей интерпретации пункта 4.56 регламента, поскольку он принял во
внимание помеху субъективного характера, и посему Ваш протест
удовлетворен.
5. Я должен сказать, что жюри считает, что Лотар Шмид дей-
ствовал, исходя из лучших намерений и консультировался с двумя
помощниками арбитра. По этому и другим вопросам я прошу Вас
дать окончательный ответ после того, как Вы получите доклад
жюри. Однако я буду рад отработать любой пункт в настоящее вре-
мя, как Вы желаете.
Искренне Ваш
Лим Кок Анн
Шахматный матч на Филиппинах—•
не полигон для холодной войны
ЗАЯВЛЕНИЕ
Шахматной делегации СССР
на матче за мировое первенство
8 августа 1978 г. г-жа Лееверик, именующая себя руководите-
лем «Швейцарской шахматной делегации» (в которой, между про-
чим, нет ни одного шахматиста — гражданина Швейцарии), от име-
172
ни г-на Корчного передала его официальное публичное заяв-
ление.
Этот, беспрецедентный в мировой шахматной жизни, документ
от начала до конца наполнен грубыми персональными оскорблени-
ями и провокационными политическими инсинуациями. Он продол-
жает и усиливает тактику, начатую группой претендента 4 июля с. г.
на пресс-конференции в Маниле, когда была сделана попытка ос-
корбить и оклеветать чемпиона мира Анатолия Карпова, некоторых
других известных гроссмейстеров и шахматных деятелей.
Что касается чемпиона мира и всех лиц, прибывших на матч из
Советского Союза, то за весь период их пребывания на Филиппи-
нах ни один из них ни устно, ни в печати не допустил ни единого
оскорбительного или бестактного замечания по адресу членов деле-
гации претендента, а также не выступал с политическими заявле-
ниями.
Все споры и дискуссии, имевшие место до начала матча и в ходе
сыгранных партий, включая вопрос о праве использования нацио-
нального флага, носили спортивно-технический характер и касались
интерпретации тех или иных пунктов регламента матча. И тот факт,
что апелляционное жюри до сих пор решало вопрос не в пользу
претендента, имеет простое объяснение. Его требования или про-
тесты носили необоснованный, а порой попросту смехотворный ха-
рактер.
Члены жюри неоднократно обвинялись претендентом и г-жой
Лееверик в необъективности и в том, что они не являются нейт-
ральными. Речь идет об известных всему миру уважаемых шахмат-
ных деятелях — члене Бюро и Центрального комитета ФИДЕ г-не
Э. Эдмондсоне (США), президенте 10-й зоны и члене Центрального
комитета ФИДЕ профессоре Лим Кок Анне (Сингапур), члене ква-
лификационного комитета ФИДЕ г-не А. Молчеве (Болгария). Пре-
тендент не постеснялся назвать членов жюри «детьми» за то, что они
не соглашались с его претензиями.
Кстати сказать, бесцеремонность и невоспитанность г-на Корч-
ного хорошо известны. Так, в 1974 г. он публично оскорбил главного
арбитра финального матча претендентов графа Альберика О’Келли
(Бельгия).
Популярного и уважаемого во всем мире за выдающийся та-
лант и спортивное джентльменство экс-чемпиона мира Михаила Та-
ля г-н Корчной посмел обозвать клеветником.
В письме от 6 августа 1978 г., адресованном жюри матча, он
назвал профессора, доктора медицинских наук Зухаря В. «хулига-
ном-псевдоученым», хотя в своей книге, изданной в 1978 г. в Гол-
ландии, он писал о нем же как об одном из крупнейших ученых.
173
В заявлении от 8 августа утверждается, что якобы вице-пре-
зидент ФИДЕ г-н Ф. Компоманес недостойным образом выполняет
функции организатора матча, и авторы поучают его, как надо себя
вести.
Непосредственным предлогом для заявления выбран отказ чем-
пиона мира, начиная с восьмой партии, обмениваться рукопожати-
ями с соперником. В связи с этим следует напомнить, что просьба
об обмене рукопожатиями перед каждой партией содержалась в
телеграмме претендента от 3 марта с. г. на имя президента ФИДЕ.
Эта предусмотрительность объяснялась тем, что некоторые сопер-
ники г-на Корчного в предыдущих соревнованиях отказывались по-
давать ему руку.
Исключительно из уважения к организаторам и зрителям чем-
пион мира Анатолий Карпов все же согласился на традиционную
процедуру рукопожатия. Теперь, когда в заявлении указывается,
что г-н Корчной бежал из СССР, «чтобы быть свободным от отвра-
тительной необходимости здороваться с такими людьми, как Карпов
и его шайка», особенно очевидна стала правильность отказа чем-
пиона мира от подачи руки г-ну Корчному.
Здесь же уместно отметить, что секундант претендента грос-
смейстер Р. Кин, видимо, в результате общения с такими людьми,
как г-жа Лееверик и г-н Корчной, утратил черты, характеризующие
английского джентльмена, и позволил себе беспардонную, оскорби-
тельную реплику, к сожалению, процитированную в печати.
Анализируя заявление от 8 августа 1978 г., в совокупности с
другими действиями стороны претендента, следует прийти к выводу,
что их главной пружиной является уже не столько сам г-н Корчной,
сколько упомянутая выше г-жа Лееверик.
Эта женщина, никогда не имевшая ничего общего с шахматами
и с международным шахматным движением, открыто заявляющая
о своей злобной ненависти к СССР, пытается превратить выдающе-
еся спортивное соревнование, каким является матч на первенство
мира, в полигон для холодной войны и помешать укреплению друж-
бы и культурного сотрудничества между странами, чему, как обще-
признано, служат и шахматы.
Шахматная делегация СССР
Багио, Республика Филиппины
10 августа 1978 г.
174
КОММЮНИКЕ
Члены жюри матча на первенство мира по шахматам г-н В. Ба-
туринский (представитель чемпиона мира Анатолия Карпова) и г-н
Р. Кин (представитель претендента Виктора Корчного) договори-
лись о нижеследующем:
Г-н Кин уведомил, что г-н Корчной отказался от своего требова-
ния на пресс-конференции в Маниле 30 августа 1978 г. об установле-
нии зеркального экрана между участниками и зрителями.
Г-н Батуринский уведомил, что г-н А. Карпов, идя навстречу
просьбам претендента, согласился с тем, что доктор медицинских
наук, профессор В. Зухарь будет, начиная с 18-й партии и до окон-
чания матча, размещаться в аудитории в секторе, отведенном для
официальных членов советской шахматной делегации соглашением
от 15 июля 1978 г.
Г-н Р. Кин уведомил, что г-н Корчной учтет просьбу чем-
пиона мира и во время игры не будет пользоваться очками с зер-
кальными стеклами, которые создают помехи зрению г-на А. Кар-
пова.
Представители участников выразили надежду, что все это бу-
дет способствовать нормальному дальнейшему ходу матча в инте-
ресах шахмат и в духе принципов ФИДЕ.
Багио, Республика Филиппины
31 августа 1978 г.
Р. Кин
В. Батуринский
Конфиденциально
Организатору матча на
первенство мира по шахматам
г-ну Флоренсио Кампоманесу
Дорогой Флоренсио!
По сообщениям, опубликованным в газетах «The Times
journal» и «Daily Express» сегодня, 3 сентября 1978 г., на-
ходились американцы Виктория Шеппард и Стивен Двайер, осуж-
175
денные за террористическое нападение на индийского дипломата в
Маниле.
Эти лица пытались расположиться вблизи советской шахматной
делегации и имели при себе излишне большое количество вещей,
с которыми вообще не рекомендуется допускать зрителей в зал. Счи-
таем необходимым информировать Вас об этом факте и надеемся,
что Вы надлежаще его оцените.
С уважением
Виктор Батуринский,
руководитель советской шахматной
делегации,
вице-президент Шахматной федерации
СССР
Багио, 3 сентября 1978 г.
Организатору матча на первенство мира
по шахматам г-ну Флоренсио Кампоманесу
Дорогой Флоренсио!
Конфиденциальным письмом от 3 сентября 1978 года я обратил
Ваше внимание на недопустимость присутствия 2 сентября 1978 года
во время 18-й партии в зале для игры американских граждан Сти-
вена Двайера и Виктории Шеппард, осужденных филиппинским
судом за террористическое покушение на первого секретаря по-
сольства Индии в Маниле и временно освобожденных из тюрьмы под
денежный залог. Указанные выше лица являются членами секты
«Ананда Марга», отрицающей какие-либо национальные и междуна-
родные законы и фанатически использующей террор и другие на-
сильственные действия.
Присутствие таких лиц на матче на первенство мира по шахма-
там совершенно необычно и представляет серьезную угрозу обще-
му порядку, а также жизни и здоровью участников, судей и зри-
телей.
Несмотря на Ваши личные заверения, что Двайер и Шеппард
впредь не будут допущены в «Конвеншн-центр», 7 сентября во
время 19-й партии оба они вновь оказались в зрительном
зале.
176
Как стало известно из сообщений печати, а также из личных
действий г-жи Лееверик, указанные террористы приглашены в Ба-
гио для «консультации» или «оказания помощи» претенденту г-ну
Корчному и при попытке организаторов и лиц, отвечающих за бе-
зопасность, не допустить Двайера в зал, г-жа Лееверик, угрожая
скандалом, добилась прохода его в «Конвеншн-центр» как «своего
друга».
Непонятно, почему допускается, что г-жа Лееверик, отстранен-
ная от руководства делегацией претендента и от представительства
в жюри матча, полностью дискредитировавшая себя различными
заявлениями от имени несуществующей «швейцарской делегации»,
дезавуированными ныне шахматной федерацией Швейцарии, ранее
нарушавшая порядок в зале (см. мое письмо от 23 августа 1978 го-
да), продолжает вести себя недопустимо и игнорировать указания
организаторов.
В связи с изложенным, самым настоятельным образом прошу
не допускать впредь в «Конвеншн-центр» Двайера и Шеппард (при
отсутствии документа о снятии с них всех обвинений) и предупреж-
даю, что в случае появления этих лиц в «Конвеншн-центре» ответ-
ственность за возможные последствия ляжет на организаторов
матча.
Одновременно полагал бы необходимым сделать последнее пре-
дупреждение г-же Лееверик, что при продолжении ее провокацион-
ного поведения будет поставлен вопрос и об ее удалении из
«Конвеншн-центра».
О принятом Вами решении прошу официально уведомить до
начала 20-й партии.
С уважением
Виктор Батуринский,
вице-президент Шахматной
федерации СССР,
руководитель советской
шахматной делегации
Багио, 9 сентября 1978 г.
16.00 9 сентября 1978 г.
Всем официальным лицам матча
После длительных консультаций с местными и зарубежными
официальными шахматными деятелями и желая сохранить достоин-
177
ство матча на первенство мира по шахматам, мы решили запретить
вход на партию Карпов — Корчной лицам, обвиненным в преступной
деятельности и которые в любом случае изменяют атмосферу сер-
дечности, достигнутую в результате соглашения между представи-
телями обоих игроков.
Мы сожалеем, что г-н Корчной имел несчастье выбрать таких
людей, имеющих такие обвинения. Поэтому мы предлагаем обеспе-
чить его лицами с равноценными, если не более лучшими способно-
стями, чтобы он успокоил свой ум и укрепил волю к побе-
де, даже если нам потребуется выписать таких людей из-за гра-
ницы.
Однако в свете множества факторов, которые были приняты
во внимание в последний момент перед принятием этого решения, и
будучи справедливыми по отношению к претенденту, мы разреша-
ем только в ходе 20-й партии находиться вышеуказанным лицам в
помещении, где проходит матч, при условии, что они будут следо-
вать общепринятой форме одежды и поведения, что и будет доведено
до их сведения, когда они обратятся с просьбой пропустить их
в зал.
Начиная с 21-й партии, исходя из вышеуказанных причин, их
допуск будет полностью запрещен.
Флоренсио Кампоманес,
организатор матча
13 сентября 1978 г.
г-ну Флоренсио Кампоманесу,
организатору матча
Дорогой Кампо!
1. Я надеюсь, что я не паникер, но я не могу не быть озабочен
вторжением людей из «Ананды Марги» в нашу обстановку. Хотя
сообщалось, что члены этой секты не уполномочены их лидером при-
бегать к актам насилия, однако также имеются сообщения о том,
что такие действия были совершены, например, самосожжением во
имя любви ко всему человечеству. Мне вряд ли нужно указывать,
что многие зверства в прошлом человеческой истории были совер-
шены во имя той же цели.
2. Я интересовался у администратора гостиницы «Пайне», про-
178
живает ли там кто-либо из членов «Ананды Марги», на что получил
отрицательный ответ, однако тут же один из них подошел и спро-
сил, не мог бы он переменить свой номер по причине, которую я не
расслышал. Возможно, руководство «Пайнса» не знает о моих
опасениях, но совершенно очевидно, что на решения жюри может
повлиять сам факт нахождения таких людей здесь, действия которых
непредсказуемы.
3. Мне не хочется загружать Вас этими, возможно, беспочвенны-
ми страхами, но я уверен, что Вы позаботитесь об этом надлежащим
образом.
Искренне Ваш
Лим Кок Анн
Копия —' Президенту ФИДЕ, д-ру Максу Эйве.
Пожалуйста, обратите внимание
на последнее предложение 2-го пункта
Из заявления для прессы
14 октября 1978 г.
...Нашей прискорбной обязанностью является обратить внимание
прессы на продолжающееся упорство некоторых лиц в лагере пре-
тендента (не г-н Кин, который является официальным представи-
телем г-на Корчного — мы бы хотели отметить) расстроить спокой-
ные воды, которые так осторожно были выхолены игроками, пред-
ставителями и организаторами.
В Багио мы следили за деятельностью членов «Ананды Марги»
Стивена Двайера и Виктории Шеппард — осужденных преступников,
выпущенных под залог. Мы мирились с их нахождением, хотя не-
разрешенным, в запасной резиденции Корчного.
Однако, в противоречии с духом и буквой послания группы
г-на Корчного от 14 сентября 1978 г., Двайер и Шеппард нарушили
письмо, в котором давались уверения в том, что они воздержатся
от использования официального транспорта и будут держаться в
тени.
Мы информировали о присутствии и деятельности за последнее
время Двайера и Шеппард провинциального начальника провинции
Венгет,
Ф. Кампоманес,
главный организатор матча
179
В жюри матча на первенство мира
по шахматам
По поручению чемпиона мира Анатолия Карпова обращаюсь в
жюри по следующему вопросу.
В письме чемпиона мира от 10 сентября 1978 г. на имя главно-
го арбитра матча г-на Л. Шмида, а также в письмах руководителя
советской шахматной делегации В. Батуринского от 3 и 9 сентября
на имя организатора матча г-на Ф. Кампоманеса и в телеграмме от
10 сентября на имя Президента ФИДЕ г-на М. Эйве обращалось
внимание на абсолютную недопустимость причастности к матчу на
первенство мира преступных элементов — членов секты «Ананда
Марга» Стивена Двайера и Виктории Шеппард, осужденных филип-
пинским судом за террористическое нападение на индийского дип-
ломата в Маниле.
Эти лица в начале сентября 1978 г. были приглашены претен-
дентом в Багио, присутствовали на нескольких партиях в «Конвеншн-
центре» и письмом секунданта претендента г-на Р. Кина от 9 сен-
тября были объявлены официальными членами делегации г-на Корч-
ного. Хотя в дальнейшем это заявление формально было дезавуиро-
вано, фактически террористы продолжают длительное время вхо-
дить в делегацию претендента, посещать официальные места и
пользоваться транспортом, отведенным организаторами для де-
легации.
Организатор матча г-н Ф. Кампоманес неоднократно официаль-
но требовал прекращения этой связи и в своем меморандуме от
13 сентября предупреждал о возможности прекращения матча в це-
лях обеспечения личной и общественной безопасности. Однако, как
это явствует из материалов пресс-конференции от 14 октября, связь
членов делегации претендента с преступными элементами продолжа-
ется.
Беспрецедентное в истории шахматных и вообще спортивных
соревнований вовлечение в участие в них в прямой или замаскиро-
ванной форме преступников-террористов является проявлением яв-
ного неуважения к стране — организатору матча, носит преднамерен-
но провокационный характер и имеет целью оказать психологичес-
кое давление на соперника, арбитров, членов жюри и других офици-
альных лиц.
В своем официальном рапорте от 12 сентября, а также в письме
от 13 сентября председатель жюри г-н Лим Кок Анн указал,
что «вторжение членов секты «Ананда Марга» в шахматные сорев-
нования создает невыносимую обстановку и может влиять на ре-
шение жюри». Можно полагать, что преждевременный отъезд
180
г-на Лим Кок Анна из Багйо связан с этими его заявлениями.
Советская сторона считает, что связи делегации претендента
с преступными элементами противоречат тексту совместного коммю-
нике, подписанного 31 августа 1978 г. представителями участни-
ков, где говорилось о желании нормализовать дальнейший ход мат-
ча в интересах шахмат и в духе принципов ФИДЕ.
В связи с изложенным прошу срочно созвать заседание жюри
для рассмотрения указанного выше вопроса и принятия решения
относительно обстановки, мешающей нормальному ходу соревнова-
ния.
Юрий Балашов,
главный секундант чемпиона мира,
гроссмейстер
Багио, 16 октября 1978 г.
ВЫДЕРЖКА
из решения жюри от 17 октября 1978 г.
Жюри выражает свое глубокое сожаление по поводу длитель-
ной связи претендента с двумя лицами, которые были осуждены
филиппинским судом за попытку убийства, что препятствовало гар-
моничной и нормальной организации матча. Далее было отмечено,
что обязательства, данные представителем претендента, не всегда
соблюдались другими компаньонами претендента. Эти действия
противоречат пункту 1.2 Устава ФИДЕ и пункту 4.81 регламента
матча.
18 октября 1978 г.
В И часов 22 минуты (до полудня) 18 октября 1978 года ис-
полняющий обязанности главного арбитра д-р Мирослав Филип по-
лучил телефонный звонок от м-ра Раймонда Кина, официального
секунданта претендента Виктора Корчного, который сообщил, что
181
Корчной не будет доигрывать отложенную 32-ю партию матча за ми-
ровое первенство. М-р Кин сообщил также, что Корчной отказы-
вается подписать бланк с записью партии.
И. о. главного арбитра Филип немедленно информировал заме-
стителя арбитра Божидара Кажича о телефонном звонке м-ра Кина.
Оба арбитра отправились из «Пайнс-отеля» в «Террейс Плаца» и в
присутствии двух нейтральных членов жюри, Андрея Малчева и
полковника Эда Эдмондсона, вскрыли конверт с записью партий и
на бланке были поставлены росписи чемпиона мира и обоих арбит-
ров.
Д-р. Мирослав Филип, Божидар Кажич,
и о. главного арбитра заместитель арбитра
Президенту ФИДЕ г-ну Ф. ОЛАФССОНУ
Членам Бюро ФИДЕ
Уважаемые господа!
В связи с письмом от 21 ноября 1978 г. г-на А. Брод бека, име-
нующего себя делегатом Швейцарской шахматной федерации на
конгрессе ФИДЕ 1978 года (в протоколах конгресса г-н Бродбек
таковым не значится), Шахматная федерация СССР считает не-
обходимым сообщить следующее.
1. 17 октября 1978 г., во время 32-й партии матча на первенство
мира в г. Багио, никаких жалоб или заявлений по поводу ненор-
мальной обстановки или нарушений регламента матча от г-на Корч-
ного, или его представителей, или иных лиц не поступило и поводов
к этому не имелось.
Партия была отложена на 41-м ходу в проигранном для претен-
дента положении. На следующее утро, 18 октября 1978 г., в 11 ча-
сов 22 минуты главный секундант претендента гроссмейстер Р. Кин
уведомил по телефону г-на М Филипа, исполнявшего обязанности
главного арбитра в связи с отъездом г-на Л. Шмида, о том, что
г-н Корчной сдает партию и матч. Г-н Филип и помощник арбитра
г-н Б. Кажич, в присутствии нейтральных членов жюри г-на А. Мал-
чева и г-на Э. Эдмондсона, вскрыли конверт с записанным претен-
дентом ходом, дали расписаться на бланках чемпиону мира А. Кар-
пову и отметили результат партии 1 : 0 в его пользу.
182
О сдаче партии, а следовательно, и матча г-н Р. Кин лично уве-
домил главного организатора матча, вице-президента ФИДЕ
Ф. Кампоманеса и руководителя советской шахматной делегации,
члена жюри—представителя чемпиона мира В. Батуринского.
Через несколько часов г-н Корчной направил письмо г-ну Фи-
липу, в котором сообщил, что он не будет продолжать 32-ю партию
из-за ненормальных условий игры (каких именно не указано), счи-
тает матч незаконченным и оставляет за собой право обратиться в
ФИДЕ. 19 октября г-н Корчной обратился с новым письмом, адре-
сованным г-ну Филипу, в копии Президенту ФИДЕ М. Эйве и орга-
низатору матча Ф. Кампоманесу, с протестом против ненормальных
условий и расстройства его решением жюри от 17 октября относи-
тельно его друзей — членов секты «Ананда Марга» и сообщил, что
Шахматная федерация Швейцарии переносит этот вопрос на рас-
смотрение конгресса ФИДЕ.
Согласно пункта 11.34 регламента матча, если просьба является
протестом против решения, принятого на сцене во время игры, то
она должна быть представлена до 9 часов утра следующего дня.
Это правило г-ном Корчным выполнено не было. Кроме того, письма
г-на Корчного от 18 и 19 октября 1978 г. не были адресованы жюри
матча и по этим основаниям также не могли являться предметом
его разбирательства.
Следовательно, никаких юридических и фактических оснований
для «расследования» хода 32-й партии и пересмотра ее результата,
о чем ставит вопрос г-н Бродбек, не имеется.
2. В пункте 5-м письма г-на Бродбека указывается, что 32-я
партия проводилась с нарушением соглашения между сторонами,
подписанного 31 августа 1978 г., состоявшего в том, что профессор,
доктор медицинских наук В. Зухарь располагался в 4-м ряду среди
зрителей.
Регламентом матча не предусмотрен порядок размещения зри-
телей в игровом зале и лишь определены правила их поведения
(пункт 7.4), которых профессор В. Зухарь не нарушал. Согласно до-
говоренности, достигнутой между сторонами перед началом матча,
были определены фиксированные места в зале только для офици-
альных членов делегации, к числу которых регламент относит участ-
ников, двух секундантов, личного врача участника и его представи-
теля жюри. Профессор В. Зухарь не входил в число официальных
членов советской делегации и мог занимать места в зале по своему
усмотрению.
В течение матча г-н Корчной жаловался на то, что присутствие
в зале В. Зухаря его расстраивает, так как он якобы подвергается
гипнотическому или телепатическому влиянию со стороны В. Зуха-
183
ря. На пресс-конференции в Маниле 30 августа 1978 г, претендент
заявил, что профессор В. Зухарь одновременно гипнотизирует и
А. Карпова, помогая ему играть.
Все эти заявления являлись бездоказательными как с научной,
Так и с фактической точки зрения. Вопрос о присутствии и месте
расположения в зале профессора В. Зухаря неоднократно рассмат-
ривался жюри матча. Решением жюри от 6 августа 1978 г. было при-
знано, что субъективные впечатления участника не могут рассмат-
риваться как расстройство или помеха для игры, предусмотренные
пунктом 4.56 регламента.
В письме главного секунданта претендента Р. Кина от 30 ав-
густа 1978 г. признавалось, что в регламенте матча нет пункта, поз-
воляющего удовлетворить требования г-на Корчного относительно
В. Зухаря, и нет доказательств того, что он занимается гипнозом.
Г-н Кин просил разрешить эту проблему в духе взаимного добро-
желательства сторон и отозвал формальный протест.
С учетом этой просьбы, проявив добрую волю, чемпион мира
согласился с тем, что, начиная с 18-й партии, профессор В. Зухарь
будет занимать место на галерее, вместе с официальными членами
советской делегации. Это было зафиксировано в коммюнике пред-
ставителей участников от 31 августа 1978 г., где выражалась на-
дежда, что соглашение будет способствовать нормальному дальней-
шему ходу матча, в интересах шахмат и в духе принципов ФИДЕ.
Однако дальнейшие события показали, что г-н Корчной и его
представители продолжают действовать вопреки принципам ФИДЕ,
что, в частности, выразилось в вовлечении в орбиту матча членов
секты «Ананда Марга», осужденных за тяжкое преступление.
В протесте, вынесенном 16 октября 1978 г. в жюри матча по пору-
чению чемпиона мира его главным секундантом гроссмейстером
Ю. Балашовым, говорилось: «Советская сторона считает, что связи
делегации претендента с преступными элементами противоречат
тексту советского коммюнике, подписанного 31 августа 1978 г.».
Таким образом, нахождение профессора В. Зухаря 17 октября
1978 г. во время 32-й партии в четвертом ряду зрительного зала не
может рассматриваться как какое-либо нарушение, так как, во-
первых, этот вопрос не предусмотрен регламентом и правилами игры
ФИДЕ, во-вторых, решением жюри матча от 6 августа 1978 г. пере-
мещения В. Зухаря в зале признаны непоавильными и, в-третьих,
как это явствует из протеста от 16 октября 1978 г., джентльменское
соглашение от 31 августа 1978 г. было аннулировано по вине сторо-
ны претендента.
3. Шахматная федерация СССР считает необходимым обратить
внимание членов Бюро ФИДЕ на неспортивное поведение участника
184
матча на первенство мира гроссмейстера В. Корчного, нарушения
им Устава, принципов ФИДЕ и регламента матча.
а) Претендент не выполнил пункта 2.2 регламента, обязывав?
шето участника в течение двух недель после того, как будет объ-
явлен организатор, письмом уведомить ФИДЕ о своей готовности и
желании играть матч по данным правилам.
В письме в ФИДЕ от 2 марта 1978 г. г-н Корчной заявил о не-
согласии с некоторыми пунктами регламента, на их изменении на-
стаивала его представительница г-жа П. Лееверик на совещании
в Багио 10 июня 1978 г. Во время пресс-конференции в Маниле
4 июля 1978 г. претендент заявил о несогласии с пунктом 4.1 регла-
мента.
Только после того, как чемпион мира предупредил, что он не
приступит к игре, пока претендент не выполнит требования пункта
2.2, г-н Корчной 15 июля 1978 г. дал такое обязательство, однако,
как показал ход матча, претендент фактически неоднократно на-
рушал правила матча.
б) Претендент г-н Корчной и его представительница г-жа Ле-
еверик, уполномоченная Шахматной федерацией Швейцарии, неод-
нократно нарушали статью 1.2 Устава ФИДЕ, гласящую, что ФИДЕ
занимается исключительно шахматной деятельностью. Они выступа-
ли с политическими заявлениями (4 июля, 8, 26 и 30 августа 1978 г.)
враждебного и оскорбительного содержания в отношении страны
чемпиона мира и его лично.
На пресс-конференции 4 июля 1978 г. г-н Корчной допустил
личные грубые оскорбления по адресу своего соперника и других
представителей Шахматной федерации СССР. Он угрожал создать
нетерпимую обстановку и вызвать политические осложнения во
время матча.
В телеграмме от 28 августа 1978 г. президент Шахматной фе-
дерации Швейцарии г-н Д. Канел, отвечая на запрос председателя
жюри матча г-на Лим Кок Анна, сообщил, что г-жа Лееверик не
уполномачивалась выступать с политическими заявлениями, Шахмат-
ная федерация Швейцарии сожалеет о них, но никакой ответствен-
ности на себя не принимает.
в) В начале октября 1979 г. в Багио по приглашению г-на Корч-
ного и г-жи Лееверик прибыли члены экстремистской секты «Ананда
Марга» — американские граждане Виктория Шеппард и Стивен
Двайер, осужденные 25 мая 1978 г. филиппинским судом к 17 годам
тюрьмы за покушение на убийство индийского дипломата в Маниле
и выпущенные на свободу под денежный залог до рассмотрения их
апелляции.
Согласно письму г-на Кина от 9 сентября 1978 г., Шеппард и
185
Двайер были объявлены членами делегации претендента, присут-
ствовали в игровом зале на нескольких партиях, размещаясь пер-
воначально в отеле «Пайне», отведенном организаторами для офи-
циальных лиц матча, а затем в резиденции претендента, пользовались
транспортом с эмблемами матча.
Вовлечение в сферу матча на мировое первенство преступных
элементов было проявлением явного неуважения к стране-органи-
затору, носило провокационный характер, имея целью оказать пси-
хологическое давление на соперника, арбитров, членов жюри и со-
здать невыносимую обстановку, чем и угрожал г-н Корчной до на-
чала матча.
17 октября 1978 г. жюри матча единогласно приняло решение,
в котором выразило глубокое сожаление по поводу длительной
связи претендента с двумя лицами, осужденными филиппинским
судом за попытку убийства, расценив эти действия претендента как
препятствующие гармоничной и нормальной организации матча и
противоречащие Уставу ФИДЕ и регламенту соревнования.
г) Нарушая нормальный ход соревнования, претендент и его
представители выступали с протестами или заявлениями относитель-
но якобы допущенных нарушений регламента или по другим наду-
манным поводам, как, например, о передаче в ходе матча чемпиону
мира стакана кефира в качестве средства «сигнализации»; о якобы
возросшем до опасных пределов уровне радиоактивности в игровом
зале и т. п.
Все эти протесты были либо отклонены жюри как необоснован-
ные, либо отозваны страной претендента.
д) Претендент в течение 10 минут не начинал игру в 17-й пар-
тии, угрожая при этом физически расправиться с советским вра-
чом, находившимся в зале.
Претендент не явился на доигрывание 27-й партии, заставив со-
перника в течение 50 минут ожидать его за доской и лишь за 10 ми-
нут до очередного контроля времени прислал записку о сдаче пар-
тии.
Претендент не явился на официальную церемонию закрытия
матча, еще раз продемонстрировав неуважение к организаторам, со-
пернику и зрителям.
Генеральная Ассамблея конгресса ФИДЕ 1978 года на своем
заседании 10 ноября 1978 г. (пункт 36-А) объявила матч на зва-
ние чемпиона мира законченным, со счетом 6 : 5 в пользу Карпова.
В соответствии с изложенным, Шахматная федерация СССР
просит Бюро ФИДЕ:
— отклонить повторный протест Шахматной федерации Швей-
царии от 21 ноября 1978 г. как необоснованный;
186
— осудить поведение гроссмейстера Корчного во время матча
1978 года на звание чемпиона мира как неспортивное, недостойное,
противоречащее Уставу, принципам ФИДЕ и регламенту
матча;
— обратить внимание Шахматной федерации Швейцарии на не-
правильное поведение г-жи Лееверик, уполномоченной ею представ-
лять интересы претендента и на отказ федерации нести ответствен-
ность за ее поведение.
Что касается обращения г-на Корчного в Амстердамский ок-
ружной суд с иском против ФИДЕ и чемпиона мира А. Карпова, то
Шахматная федерация СССР считает, что вопросы проведения мат-
ча на звание чемпиона мира и других официальных соревнований
ФИДЕ относятся исключительно к компетенции ФИДЕ, ее законо-
дательных и исполнительных органов. Национальный суд Нидер-
ландов или любой другой страны не правомочен вмешиваться в де-
ятельность международной спортивной организации, объединяющей
федерации 106 стран мира.
Председатель
Шахматной федерации СССР В. Севастьянов
НА ЗАСЕДАНИИ БЮРО ФИДЕ
В австрийском городе Граце состоялось заседание Бюро Меж-
дународной шахматной федерации. В нем приняли участие прези-
дент ФИДЕ Ф. Олафссон (Исландия), вице-президенты К. Юнг-
вирд (Австрия), Ф. Кампоманес (Филиппины), Д. Прентис (Кана-
да), Р. Белькади (Тунис), генеральный секретарь И. Баккер (Ни-
дерланды), члены Бюро Ю. Авербах (СССР), А. Кинцель (ФРГ),
X. Вега (Куба) и Г. Хасан (Индонезия). На заседаниях присутст-
вовали почетный президент ФИДЕ экс-чемпион М. Эйве и ряд других
известных шахматных деятелей.
В числе вопросов Бюро обсудило итоги матча на первенство ми-
ра среди мужчин, состоявшегося в июле — октябре 1978 г. в Багио
(Филиппины). Был рассмотрен отчет главного арбитра матча
Л. Шмида (ФРГ), а также протест организатора матча Ф. Кампома-
неса по поводу неспортивного поведения в ходе матча претендента
В. Корчного.
Бюро ФИДЕ отметило, что матч 1978 года на звание чемпиона
был тщательно и хорошо организован Шахматной федерацией Рес-
187
публикй Филиппины, а жюри и арбитры матча выполняли свои функ-
ции объективно и эффективно.
«В этих условиях, — говорится в решении Бюро, — мы должны
осудить преднамеренные действия и поступки, совершенные претен-
дентом во время чемпионата мира, которые не соответствуют спор-
тивной этике и правилам общественного поведения и нанесли ущерб
достоинству и престижу ФИДЕ». Бюро выразило сожаление по по-
воду поведения претендента и строго предупредило Корчного, что-
бы он вел себя корректно в будущих шахматных соревнованиях.
Все решения, касающиеся матча в Багио, были приняты едино-
гласно.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие ..................................... 3
Глава I. Перед выходом на сцену
Как мы попали в Багио..................... 5
Нет худа без добра........................ 9
«Летняя столица» Филиппин.................21
Мелочи, без которых нельзя................36
Глава II. Захват лидерства
Внимание: на старт!.......................... 45
Зачем нужен психолог......................54
Капли, переполнявшие чашу терпения ... 64
Что такое кульминация.....................79
Мат претенденту и его новые скандалы ... 90
Глава III. Отчего перенесли праздник
«Ананда Марга» поклоняется шахматам? ... 99
Век живи — век учись...................... • ИО
Трудные дни . . . • . 128
Бой последний и решительный ...... 141
Глава IV. Вместо эпилога
Некоторые итоги матча . 150
О встречах с Фишером...........................158
Перед новым сражением..........................166
Приложение 169
Карпов А. Е.
К26 В далеком Багио.— М.: Сов. Россия, 1981.—
192 с.— (Шахматное искусство).
Книга чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова написана
на основе дневников, которые велись в Багио во время матча за миро-
вое первенство. Читатель не только узнает подробности самого шахмат-
ного сражения, но и познакомится с людьми, которые окружали участ-
ников матча, ситуациями, разговорами и делами, которые возникали
по ходу борьбы, а самое интересное — с мнением чемпиона мира по
тем или иным вопросам.
60904—102
КМ-105(03)81 77~81 42(|2»»»»»» 7А9.1.
Анатолий Евгеньевич Карпов
В ДАЛЕКОМ БАГИО
Редактор А. Г. Перепелнцкая
Художественный редактор А. А. Орехов
Технический редактор Т. Г. Дугина
Корректор Г. М. Ульянова
ИБ № 2419
Кодированный оригинал-макет издания подготов-
лен на электронном печатно-кодирующем и кор-
ректирующем устройстве «Тула-У». Сдано в наб.
20 01 81. Подп. в печать 03 04.81. А06466 Формат
84Х1О8’/э2. Бумага типографская Ns 1. Гарнитура
литературная. Печать высокая. Усл. печ. л. 10,08.
Уч.-изд л. 9,96. Тираж 100 000 экз. Заказ 31. Цена
95 к. Изд. инд. ХД-327.
Издательство «Советская Россия^Ёоеуд^стд^'н-
ного комитета РСФСР по делалг^в»дательств/\п^
лиграфии и книжной торговдС/1О301Л,* Москва,г
пр. Сапунова, 13/15. \
Книжная фабрика Ns 1 Рюй/лавибЗ^да^Мдама'
Государственного комитета РСф£#^^И^Йелам
издательств, полиграфии и II мн1§И|>Й=^®втовли,1
г. Электросталь Московской Мдасти^^улГ^им. Те/
восяна, 25. " * /