Текст
школьная библиотека
Д. Ш а х о $
Рисунки
И. Година и Л. Келейникова
Государственное Издательство Детской Литературы
Министерства Просвещения РСФСР
Москва 19 57
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие ............................... 3
Страшное ущелье............................ 7
Пустыня и лес............................. 15
Через Казачинский порог....................33
Ночь в тайге.............................. 39
Путь по приметам.......................... 58
В ветреный день............................64
Непослушный утенок....................... 73
Два случая................................ 80
С весной на Север..........................86
Буро.......................................95
Ночью в тундре............................101
Укрощение охотничьей страсти..............116
А. А. Шахов. Вл. Архангельский............150
Для семи летней школы
* * *
Ответственный редактор С. Е. Миримский. Художественный редактор Н. И. Комарова.
Технический редактор 3. В. Тишина. Корректоры Л. А. Кречетова и А. Б. Стрельни*.
Сдано в набор 16/11 1957 г. Подписано к печати 4/IV 1957 г. Формат 60 X 92*/ie —
9,5 печ. л. (7,1 уч.-изд. л.). Тираж 200 000 экз. Цена 3 р. 50 к. Заказ № 2069.
Детгиз. Москва, М. Черкасский пер.. 1.
Фабрика детской книги Детгиза. Москва, Сущевский вал, 49.
* * * * *. *. «н * *
ПРЕДИСЛОВИЕ
Однажды в детстве в начале моих летних каникул
на Кавказ собиралась геологическая экспедиция, на-
чальник которой хорошо меня знал: с его сыном я дру-
жил.
— Николай Михайлович, возьмите меня с собой,
пожалуйста, — попросил я старого геолога.
— Не возьму.
— Почему? Я прочитал всего Жюля Верна, Майн
Рида, Купера. Теперь только и думаю, как бы с вами
поехать.
— Этого мало.
— Вы считаете меня маленьким? Я уже в пятый
класс перешел, вы же знаете. Всё выдержу, всё перене-
су. Недавно я три часа под сильным дождем ходил и не
простудился. Я крепкий.
— Дело не в этом.
— Ав чем же, Николай Михайлович? Вы думаете,
я чего-нибудь испугаюсь и буду плакать? Я не девочка.
Папино ружье с собой возьму.
Геолог рассмеялся.
Доводы надо было менять.
— Помогать буду вам, — заявил я, — палатку ста-
вить, лошадей пасти, обед варить.
з
— Для этих дел у меня есть другие люди.
— Ну, тогда буду разыскивать минералы. Ваши
коллекции я видел — и знаю, что такое полевой шпат,
слюда, роговая обманка. Может быть, золото найду.
Целыми днями буду лазить по горам.
— А как ты отличишь золото?
— Очень просто: оно же блестит. Разве я не знаю
золота? Вот увидите, из меня выйдет хороший помощ-
ник. Вы мне только дайте молоток и...
— Ну какой из тебя помощник! — прервал меня
геолог и, постучав пальцем по моей голове, доба-
вил: — Тут еще знаний маловато. Учиться, долго
учиться тебе надо, мой друг. А когда выучишься, тогда
и будем разговаривать. А потом, золото не всегда
блестит.
Я ушел от геолога обиженный.
Его я понял только спустя много времени, когда
убедился, что для участия в экспедиции недостаточно
одного влечения, а надо иметь много знаний. Прже-
вальский, Миклухо-Маклай, Козлов и другие извест-
ные путешественники были и высокообразованными
людьми и крупными специалистами.
Прошло много лет. Я стал научным работником,
участвовал во многих экспедициях. И каждый раз пе-
ред отъездом у меня замирало сердце. Да и как не
замирать! Путешествие — это открытие новых бо-
гатств для родины, материалы для научной работы,
новые переживания, приключения, неведомые края.
Неизведанное всегда манит к себе. II еще есть привле-
кательная сторона в путешествиях — они обогащают
знаниями, расширяют жизненный кругозор. Хотя
экспедиционные исследования — это, в большинстве
случаев, напряженная работа, протекающая в очень
трудных условиях, но я отдавался ей всем сердцем.
Кто любит свое дело, лишений не замечает, и тяжелый
труд становится удовольствием.
Итак, чтобы путешествовать и путешествие обра-
щать на пользу нашей стране, необходимы знания.
4
Иное дело туристские походы. Здесь специалистом
можно и не быть. Но знание географии и жизни того
края, куда направляешься, также необходимо, иначе
можно пройти мимо замечательных мест, не заметить
их. Другими словами, перед походом следует почаще
заглядывать в библиотеку. Можно знакомиться со
своей родиной и не выезжая из родного места. Для
этого надо читать книги о путешествиях. Но и такие
«путешествия» требуют подготовки.
Для примера возьмем эту книгу, в которой расска-
зывается о разных экспедициях по нашей стране. Что-
бы не заблудиться и вместо Средней Азии не попасть
на Кавказ, чтобы полярную березку — небольшой ку-
старник — не принять за березу, киргизов не считать
жителями Казахстана, тебе, читатель, придется преж-
де всего положить на стол карту Советского Союза и
вспомнить, что рассказывали в школе и что ты читал
о Кавказе, Средней Азии, Сибири...
В некоторых случаях карта и память могут и не
оказать услуги. Карта, например, расскажет, где течет
Аму-Дарья и откуда она берет начало, но не объяснит,
почему в этой реке вода всегда мутная, где возникнут
новые моря, где на месте беспольных земель появятся
поля!.. А память вдруг откажется отвечать на такие
вопросы: какая польза от лесонасаждений, что такое
субтропические культуры и где у нас их разводят,
когда начали соединять Волгу с Доном... Тогда призо-
ви на помощь учителя, родителей, друга, книги и га-
зеты.
Путешественник не может быть не любопытным.
Он должен знать много и о многом. Это нужно потому,
что наша родина очень велика, очень разнообразна и,
кроме того, совершаются в ней удивительные дела:
строится новая жизнь, изменяется лик земли...
СТРАШНОЕ УЩЕЛЬЕ
В Самарканде — то было во время Великой Оте-
чественной войны — мы купили лошадь, запаслись
продовольствием, наняли двух рабочих и, пересекая
арыки, поехали вверх по Зеравшанской долине.
Всю дорогу то вблизи, то вдали шумел Зерав-
шан — горная река с серной водой.
Не верилось, что этот могучий, стремительный по-
ток, не добегая километров двадцати до Аму-Дарьи,
теряется в песках. Воду Зеравшана на всем его пути
издавна отводили и ныне отводят по многочисленным
арыкам в стороны. Растекаясь по знойным, выжжен-
ным солнцем степям и пустыням, она превращает их
в зеленые поля и сады. Но далеко не все окружающие
земли орошались — к середине лета Зеравшан в ни-
зовье иссякал. Он вновь наполнялся водой только зи-
мой, когда в орошении нет необходимости.
Мы с моей помощницей Анной Николаевной пожа-
лели, что наш маршрут не проходил мимо «узбекского
7
моря». Нам хотелось посмотреть огромный запас зе-
равшанской воды, сберегаемой для орошения. Там,
вблизи Катта-Кургана, в большой котловине недавно
возвели огромную земляную плотину. Зимой перед
плотиной накапливается на больших пространствах
вода. В летнее время она устремляется через шлюзы
в Зеравшан, а из него расходится по арыкам — как
старым, так и многочисленным новым. И вот в пусты-
нях, которые в продолжение тысячелетий были бес-
плодными, сейчас возделывают хлопчатник, рис и дру-
гие сельскохозяйственные культуры. Так советские
люди отвоевали у пустыни тысячи гектаров земли.
Искупавшись последний раз в холодной, мутной ре-
ке, мы повернули направо, в горы Зеравшанского
хребта. Где-то далеко, за озером Искандер-Куль,
существует очень рискованный переход по отвесному
обрыву над глубоким и длинным ущельем. Это мы
знали по описаниям, но никто из жителей Зеравшан-
ской долины там не бывал и толком не мог нам объяс-
нить. Наши проводники тоже нс ходили этим путем.
Собираясь в экспедицию, мы обычно заранее изу-
чали но книгам тот край, куда надо было ехать. Но на
этот раз задание было срочное, и нам не удалось про-
смотреть даже половины литературы о Средней Азии,
где мы должны были искать инсектисидные растения '.
Но, просматривая карту Узбекистана и Таджики-
стана и намечая карандашом путь нашего будущего
маршрута, мы поставили крестик восточнее озера
Искандер-Куль, там, где, по описаниям, находятся
страшное ущелье и скала с арабской надписью: «Будь
осторожен, как слезинка на веке, — здесь от жизни до
смерти один шаг». В дальнейшем об этом надо было
помнить.
О тропе, ведущей к страшному ущелью, нам сказа-
ли колхозники. В путешествиях Анна Николаевна ни-
когда не унывала и всякие опасности встречала смело,
Инсектисидные растения употребляются для борьбы с
вредоносными насекомыми.
8
но на этот раз впала в раздумье. Была и другая дорога
к страшному ущелью, но она проходила вдали от озера
Искандер-Куль, в районе которого нам хотелось побы-
вать, — растительность там отличается большим раз-
нообразием.
— Черт не так страшен, как его малюют, — заме-
тил я.
— Правильно, — согласилась Анна Николаевна и,
махнув рукой — будь что будет, — полезла в гору по
крутой, извилистой тропе.
Вскоре мы забыли о страшной пропасти. Да и не
стоило беспокоиться преждевременно — до нее было
не меньше двух недель пути.
Девять дней шли мы то по душным ущельям, то по
прохладным вершинам хребтов. Резво прыгали через
ручьи, с замиранием сердца переходили бурные пото-
ки, мучились от жажды и зноя на каменистых склонах,
весело шагали по горным лугам среди цветов, любуясь
величественными снежными кряжами. В одном из уще-
лий увидели необыкновенной красоты три глубоких
разноцветных озера, которые соединяются между со-
бой белой, пляшущей по камням рекой. Эти озера на-
зываются Маргузарскими. С высокого хребта можно
было различить на дне их каждый камень.
Однажды на крутом перевале нас встретил холод-
ный ветер, который сбивал с ног. Тропа пошла по вер-
шинам горной цепи. А после нескольких дней пути мы
были на дне глубокого, дикого ущелья Сарымат. Це-
лый день шли по берегу реки и оглохли от шума воды.
Прохлада сменилась зноем. Река привела нас к Арчи-
Майдану — огромному безлюдному ущелью, в кото-
ром начинался длинный подъем на снежный перевал
Дук-Дон.
За это время мы привыкли ко многому: нас не пу-
гали ни переход по мосту из двух — трех бревен через
пенистые реки, где вода катила камни, как щепки, ни
размытые тропы над безднами, ни осыпи с убегающим
из-под ног щебнем.
9
Анна Николаевна, напевая, бодро лазила по горам.
Только однажды она пожаловалась:
— Хотя бы несколько километров пройти по ров-
ной дороге! Кажется, я уже совсем отвыкла ходить на
прямых ногах. Представьте, что к нам подъезжает
машина и шофер услужливо предлагает довезти нас
вон до той горы... — Анна Николаевна зажмурила гла-
за и вздохнула: — Приятно иногда помечтать о невоз-
можном, хотя это и никчемное занятие.
Мы продолжали подниматься. Растительность все
время менялась. По южным склонам расстилались
горные желтые степи. Клонимый ветром, шелестел
типчак, серебрился ковыль, до удушья пахло богород-
ской травой. Северный скат выглядел по-иному: травы
высокие, зеленые, множество цветов. По вот ущелье
поворачивает, и появляется новая картина: от верши-
ны до подножия горы — каменистая осыпь, на ней —
подушки колючих астрагалов, редкие кусты пахучей
полыни и эфедры — целебного растения. Новый пово-
рот дороги — и новые травы. Наши мешки уже были
полны образцов растений.
В верховьях Арчи-Майдана первый раз па нашем
пути появился большой арчовый 1 лес, пустынный и
светлый. Идя по нему в гору, мы полдня дышали гу-
стым хвойным воздухом. Между ветвями кривых де-
ревьев свободно проходили потоки солнечного света,
и на тропе черные тени беспрерывно перемежались с
большими золотистыми пятнами. Кончился лес, и впе-
реди открылись величавые снежные громады. Они
казались неприступными. Среди этих диких, застыв-
ших в глубине неба скал находился ледник Дук-Дон,
через который нам надо было переваливать.
Переночевав на опушке леса, мы полезли вверх по
ступенчатой тропе и в полдень добрались до глубокого
снега, нестерпимо сверкавшего на июньском жарком
солнце. Снег таял. Лошадь и ослы, проваливаясь по
1 Арча — можжевельник.
10
брюхо, не могли идти. Их приходилось развьючивать
и перетаскивать груз на плечах.
Добравшись до перевала, мы сделали остановку на
отдых, после этого с чувством облегчения стали спу-
скаться по южному скату. Ио спуск не обрадовал нас.
Склон был в ледяной броне. Вьючные животные то и
дело падали на скользком льду. Одного старого осла,
выбившегося из сил, пришлось, как ни было жаль бед-
нягу, бросить. С большими мучениями мы спустились
с ледника только поздно вечером, когда поднялась
вьюга. И вот спустя день среди каменистых хребтов
перед нами открылось огромное озеро с голубой водой.
То был Искандер-Куль.
Мы долго стояли на берегу, любуясь спокойными,
прозрачными водами его, в которых отражались жел-
тые,оранжевые и серые горы, долго слушали отдален-
ный шум впадающих в озеро рек. Потом поставили в
небольшой тополевой роще палатку, искупались в ле-
и
дяной воде и пошли собирать травы. Под неумолчные
крики горных куропаток — кекликов — и стоны диких
голубей мы бродили по сухим, голым склонам, вдыхали
необычайно сильный запах горной полыни, спускались
в узкие ущелья и там, истомленные зноем, подолгу
отдыхали в густых зарослях дикой вишни, барбариса
и жимолости.
У озера мы провели день и ночь и хорошо отдохну-
ли. Насушив и упаковав в мешки разные травы, мы
опять навьючили наших животных и тронулись к
Искандер-Дарье — грозной реке, стремительно бегу-
щей к Зеравшану. В полдень тропа повернула на Фан-
Дарыо — приток Искандер-Дарьи.
Послышался рев водопадов, затем показалось
обрывистое, глубокое ущелье. Узенькая дорожка ви-
лась высоко по обрыву. Шли торопливо, стараясь не
смотреть на беснующуюся, пенистую воду. Вот на тро-
пе встретилась промоина. Ослица, прыгая через нее,
упала и, падая, свалила меня. Я задержался на пло-
щадке настолько маленькой, что голова и плечи повис-
ли над рычащей бездной. Проводники успели вовремя
бросить мне веревку. Потом мы вытащили ослицу.
Анна Николаевна испугалась тогда больше, чем я.
Когда волнения улеглись, она вспомнила скалу с араб-
ской надписью, которая находилась за ближайшим пе-
ревалом.
— Нельзя ли пройти обходной дорогой? — спроси-
ла она. — Мы не должны рисковать, даже если при-
дется сделать крюк в двадцать—тридцать километров.
Никто ничего не ответил ей. О предстоящем перехо-
де над бездной мы не думали и даже не справлялись
у местных жителей, которые, кстати сказать, встреча-
лись очень редко.
— Что же вы не спросили в последнем кишлаке? —
упрекнула Анна Николаевна.
Василий, наш переводчик, нагнул голову и почесал
затылок:
— Разговорился о новой дороге и забыл. От Ста-
12
линабада ее провели. Одного тола сколько израсходо-
вали на нее!
— О какой такой новой дороге? Где она прохо-
дит? — спросила Анна Николаевна.
— Где-то там... — Василий неопределенно махнул
рукой в сторону.
— Почему же вы не узнали более точно? Это ведь
очень интересно.
— А зачем узнавать точно? — удивился Васи-
лий. — Ведь нам по ней не идти.
До самого вечера мы осторожно двигались над
Фан-Дарьей по душному, пустынному ущелью и на но-
чевку остановились близ вершины хребта. За ним, как
указывал крестик карандашом на карте, находилось
страшное ущелье.
Утром Василий, суеверный человек, с тревогой рас-
сказал, что ему снился ужасный сон: будто он парил
на осле над рекой. Предчувствие подсказывает, гово-
рил он, что сегодня придется ему лететь в пропасть. Не
написать ли родным прощальное письмо?
— Сны не сбываются. Это доказано наукой, — ре-
шительно заявила Анна Николаевна, но сама стала
более задумчивой и встревоженной.
Рабочие чрезвычайно тщательно навьючили живот-
ных, вьюки привязали так, чтобы они могли беспрепят-
ственно скользить по стене обрыва, внимательно осмо-
трели подковы — не затупились ли шипы, и проверили
подпруги. После этого мы полезли на хребет.
Анна Николаевна, охваченная нетерпением, поспе-
шила вперед. Ей хотелось поскорее посмотреть с хреб-
та на опасную тропу.
Взойдя на скалистую вершину, она наклонилась
над обрывистым ущельем и тотчас отпрянула и, как
мне показалось, заметно побледнела. Оглянувшись на
меня, Анна Николаевна еще ближе подошла к обры-
ву, прижалась к камню и, разглядывая что-то внизу,
свесила голову. И вдруг раздался громкий смех.
— В чем дело? — испугался я, подбегая к ней.
13
Я знал, что некоторые женщины от сильного волне-
ния начинают смеяться и смех иногда переходит в исте-
рику.
— Если очень опасно, повернем назад, — продол-
жал я.
— Да, опасно, очень опасно, — ответила она, не
переставая смеяться.
Я поравнялся с ней, заглянул в ущелье и... замер.
Там, где должна была быть скала с надписью: «Будь
осторожен, как слезинка на веке, — здесь от жизни до
смерти один шаг», где путники некогда срывались с
обрыва, бежала... грузовая машина.
Мы смотрели вниз и не верили глазам. Перед нами,
пересекая скалистые хребты, перекидываясь по желе-
зобетонным мостам через мрачные пропасти, через
грохочущие реки, тянулось шоссе.
— Вот вам и страшное ущелье! — заливалась хо-
хотом Анна Николаевна. — Помните, я недавно мечта-
ла о ровной дороге, о машине, которая вдруг появится
перед нами и шофер предложит довезти нас до бли-
жайшей горы? Помните?
— Ну да, разумеется.
-— Я еще тогда сказала, что незачем мечтать о не-
возможном. Невозможное! Вот оно, перед нами!
Это было шоссе от Сталинабада до Ташкента, про-
веденное в 1941 году силами наших дорожных строи-
телей и колхозников.
ПУСТЫНЯ и ЛЕС
Не волнуют сердце дали приаральских Кара-Ку-
мов. Небо и песок, песок и небо. За огромной застыв-
шей волной — песчаной грядой с барханами — идет
бугристая долина с белыми, высохшими озерами. За
ней опять желтая волна песков, еще одна долина.
Очертания барханов четки и остры, как грани пира-
мид.
Желтеют барханы, в долинах сереет полынь, бле-
стит эркек — кара-кумский пырей.
Собирая семена ценных засухоустойчивых расте-
ний, мы ехали по пустынным пескам день, другой —
много дней. Лишь изредка между барханами, там, где
растет чий — трава выше человека и чернеет кудук —
колодец, встречались желто-серые колхозные юрты
пастухов. Не сегодня-завтра, когда скотом будет страв-
лен эркек, они перейдут на новое пастбище, к другому
кудуку.
В июльские дни жара в Кара-Кумах стоит смерт-
15
пая: 62, 68 и даже кое-когда 72 градуса. Мы ехали в
один из таких дней во время Великой Отечественной
войны. Все застыло в зное — ни движения, ни шелеста.
Даже ящериц не было видно — они скрывались в тени
трав. Однажды над желтыми песками пролетела чер-
ная птица — ворон, и это было событие. Летел ворон
без крика, с широко раскрытым клювом, медленно
взмахивая крыльями.
Тина, моя помощница, тоненькая девушка с глаза-
ми василькового цвета, проводила его удивленным
взглядом и ничего не сказала. Посмотрел на него и
Аймиш, торопливый, круглый старичок-казах, наш
проводник, и тоже ничего не сказал.
-— Несколько тысяч лет назад в этом месте был
Тургайский пролив. Он соединял два древних моря.
А теперь тут пустыня... — начал я, чтобы не молчать.
— Читала, — сонно ответила Тина. — Было мо-
ре — стала пустыня. И будет пустыня. Людям никогда
не победить эти пески и это пекло. С вами говорить на
эту тему трудно. Вы больны идеей лесонасаждения в
пустыне. А у больных и воображение больное. Ваш до-
клад в Аральске о заселении Кара-Кумов слушали
внимательно, но — будем откровенны — энтузиазма
он не вызвал... Ой, как сегодня жжет!
— Смотрите, — продолжал я, не обращая внима-
ния на ее слова, — между барханами и даже иногда
на барханах растет редкий тростник. Это говорит о
том, что в этих песках находится, и неглубоко, под-
почвенная вода.
— Кудук можно копать в ложбинах между барха-
нами почти где хочешь, — сказал Аймиш. — Копай три
метра — вода будет, копай два метра — тоже будет.
Вдруг на пути встретилась самая обыкновенная
русская ветла. Темная тень от нее неподвижно лежала,
на песке.
— Какое странное дерево! — воскликнула Тина.
Аймиш объяснил, что тридцать лет назад кто-то
воткнул в кудук палку от живой ветлы — из нее выро-
16
ела ветла; кудук занесло песком, а дерево продолжает
расти.
И опять мы умолкли, и опять те же пески, и опять
от ритмичного покачиванья верблюдов дремота. Солн-
це жгло страшно.
Может быть, от ивы, которую мы встретили, может
быть, от тоски по прохладе вспомнился березовый лес,
тень и шелест лесной. Верхушки больших деревьев
почти всегда шелестят. И этот шум мне представился
музыкой.
Вдруг верблюд оступился. Я резко покачнулся,
вздрогнул и открыл глаза. Впереди, над желтым ми-
ром, в волнах горячего воздуха плавало озеро. На его
берегу темнела роща. Вот мечта и осуществилась.
Глаза не отрывались от прекрасного видения. Верблю-
ды шагали к нему бесшумно.
Нет, не сбылась мечта. Это было марево. Озеро
скоро исчезло, а роща еще осталась. Но и она скоро
растает.
Мы подъезжали к ней всё ближе и ближе. Тут заро-
дилось сомнение: мираж ли это?
Конечно, мираж. В пустыне не может быть леса. Но
маленькая роща не исчезла и тогда, когда мы подъ-
ехали к ней совсем близко.
— Что это? — спросила удивленная Тина.
— Земля колхоза Джанталапа, — не поняв вопро-
са, ответил Аймиш.
— Это деревья? — попытался я узнать у Аймиша.
— Деревья.
И вот мы наконец около них. Остановили верблю-
дов. Настоящая тенистая ивовая рощица с чуть слыш-
ным шелестом листьев и переливами света на солнце.
Тина поспешно побежала к деревьям, легла под ни-
ми и блаженно раскинула руки.
— Как это неожиданно, почти невероятно! И какой
у вас победоносный вид! Теперь вы будете утверждать,
что никаких сомнений не может быть — лес в этих пес-
ках разводить можно,
2 Страшное ущелье [7
— А разве вы не согласны со мной? — спросил я.
— Конечно, нет.
— Почему? Разве вы лежите не под деревьями? —
усмехнулся я. — Ведь вокруг вас лес!
— Ива здесь не дерево, а полукустарник, и ивовые
посадки — это еще не лес.
— Можно насаждать другие породы, — не уни-
мался я.
— А вы уверены, что они будут расти?
— Как же им не расти, когда вода находится не-
глубоко!
— Это только на маленьком участке, — не сдава-
лась Тина.
— Не на маленьком участке, а всюду в песках
приаральских Кара-Кумов.
— Это вы утверждаете со слов Аймиша? — По гу-
бам девушки поползла язвительная усмешка.
— И по собственным наблюдениям. Взгляните —
всюду виден тростник.
— Не тростник, а одиночные тростинки, — попра-
вила Тина.
— Это все равно. Важно, что он растет здесь. Это
значит, что нижние слои песка насыщены водой...
Я долго доказывал правоту своих доводов. Моя по-
мощница слушала, не проронив ни слова, и наконец
сказала:
— Я устала.
Этим она дала мне понять, что ей надоело спорить.
Потом с упреком добавила:
— Увлекающийся же вы человек!
И посмотрела на меня внимательно, будто мы
встретились впервые, затем перевела глаза на бледное
небо, на ивы, на тростник и задумалась. Я понял, что
она думает о нашем споре. «Может быть, мои доказа-
тельства ей уже кажутся убедительными?» — поду-
мал я.
Отдохнув в рощице, мы тронулись дальше и в пол-
18
день подъехали к маленькому аулу. Аймиш остановил
верблюдов у ближайшей юрты и сказал:
— Будем отдыхать. Чай будет, кумыс.
— Вы уверены, что нас и здесь накормят? — спро-
сила Тина.
— Казахский закон такой: приезжай в каждую
юрту, и ты будешь дорогим гостем, — сказал Аймиш.
В юрте, круглой, как шапка, поднялся приземистый
хозяин с седой бородкой в три волоса на скуластом,
треугольном, острием книзу лице. Он постелил у стены
одеяло, положил на него подушку.
— Садись! — сказал старик и показал глазами на
одеяло.
Мы сели и осмотрелись. У стены стоял старый ко-
ваный сундук с горой одеял и подушек, на другой сто-
роне юрты — большой чугунный котел, самовар, дере-
вянная чашка и прочая незатейливая утварь. Тут же,
в юрте, лежала худая борзая собака. От жары она вы-
тянула лапы, откинула голову в сторону, вывалила
язык и закрыла глаза. Если бы не поднимающиеся и
опускающиеся часто ребра, собаку можно было бы
принять за мертвую.
Через полчаса хозяйка, не старая еще, крепко сби-
тая женщина, принесла кипящий самовар, горячие ле-
пешки, сливочное масло, каймак, все это поставила
перед нами, а сама, поджав под себя ноги, села у
самовара.
— Удивительно гостеприимный народ! — сказала
Тина и взялась помогать женщине.
Хозяйка с приветливой улыбкой посмотрела на бы-
стрые движения рук девушки и стала перебирать
серебряные рубли в своих многочисленных косах. Хо-
зяин в белой рубашке и белых коротких исподних
штанах сонными глазами взглянул на Тину и тоже
улыбнулся — гостья чувствовала себя как дома.
Истомленные зноем, мы жадно пили чай. Около
дверей юрты стали собираться женщины и дети всего
аула. Они молча разглядывали меня и особенно Ти-
2*
19
ну — русская женщина в этих местах бывала, наверно,
не часто.
После чая мы лежали, подперев лицо кулаками.
Дремота давила нас. Сердце учащенно билось. Нам
было тяжко, как рыбам, выброшенным на берег. В го-
лове ощущалась пустота. Казалось, мысли растопи-
лись в этой жаре. Было лень двигать руками и ногами.
Чтобы не дремать, я попробовал заговорить со стари-
ком. На мои вопросы он отвечал односложно. Да и сам
я с трудом выдавливал из себя слова.
У противоположной от входа стены кто-то откинул
войлок, и сквозь решетчатую стену приятно засквози-
ло. Стало чуть легче.
К юрте подошли, устало поводя боками, корова и
козел; взметнув копытами пыль, они легли в тень, заго-
родив отверстие в стене. Приток воздуха прекратился,
стало еще душнее. Я просунул нагайку — камчу —
сквозь решетку и прогнал их. Корова постояла на
солнце и возвратилась на прежнее место. Козел, чер-
ный и бородатый, пошел, шаркая боком об юрту, и
около дверей боднул хозяйского мальчишку. Отец при-
ласкал сына и спросил меня:
— У тебя балашка 1 есть?
И опять все погрузилось в молчание.
Через некоторое время молодой верблюд просунул
голову в дверь юрты, посмотрел на пустое ведро и по-
шел прочь.
К вечеру зной спал, можно было бы ехать дальше,
но Тина лежала пластом — болела голова. Решили но-
чевать в ауле.
Перед вечером приехал откуда-то колхозный брига-
дир, не старый, с тоненькой ниточкой черных усов, бы-
стрый в движениях. Был он одет на городской ма-
нер — в серой фетровой шляпе, черном суконном пид-
жаке и желтых ботинках. Войдя к нам в юрту и посту-
кивая камчой по ногам, поздоровался и пригласил нас
к себе.
1 Балашка (казахск.) — дети.
20
В его юрте, поблескивая никелем, стояла кровать.
Рядом с горой одеял находился стол, на нем — пате-
фон, зеркало, газеты и учебники на казахском языке:
география, зоология, алгебра. Это были книги сына,
который на зиму уезжал учиться в Аральск.
За чтением газет, привезенных бригадиром, за раз-
говором о животных мы не заметили, как закатилось
солнце.
Через час хозяин вынес из юрты одеяло, постелил
его на песке, рядом—скатерть. Подошел сосед и, скре-
стив ноги, сел на одеяло; появился второй, тоже ноги
свернул калачом. И мой старик оказался тут, а с ним
еще казах, еще... Из человеческих лиц, скуластых, со
свисающими ниточками усов, образовался круг. Сзади,
с чайником в руках, обходил каждого хозяйский сын.
Гости поворачивались в его сторону и мыли руки.
А после нарядная хозяйка с большими серебряными
серьгами, блестевшими в звездном свете, принесла
большую деревянную чашу, полную душистого барань-
его мяса и тонких листов вареного теста.
Гости, каждый набрав себе в ладонь баранины и
теста, стали уже есть, когда хозяин, прислушиваясь,
вдруг сказал:
— Подождите. Кто-то едет.
Гости подняли головы:
— Нет, не едет.
— Нет, едет.
В ночи было тихо.
— Едет, — твердо сказал бригадир.
Где-то чуть слышно рявкал верблюд. С каждой
минутой рев его приближался. Верблюд ревел отрыви-
сто и часто. Это значит, что ехал казах, спешил — дер-
гал веревочку, вдетую в ноздрю верблюда, и бил
его камчой. И вот верблюд перед нами. В сумраке
было видно, как с него молодцевато спрыгнул
человек и твердыми, быстрыми шагами подошел
к нам:
— Ассалаума аляйкум!
21
Присмотрелся к кругу и, увидев меня с Тиной, си-
дящих не по-казахски, добавил:
— Здравствуйте, товарищи, — и сам сел.
Все руки опять потянулись к еде.
Приезжий оказался председателем соседнего кол-
хоза. Хотя и было темно, но я все-таки рассмотрел его
молодое, безбородое, тоже с тоненькими усиками лицо.
Если бы не прищуренные чуть косые глаза, можно бы-
ло бы принять его за русского. По быстрым движениям,
по отрывистой, тоже быстрой речи в нем безошибочно
можно было признать энергичного человека, знающего
себе цену. Был он без левой руки, с тремя орденами на
гимнастерке и в черной шляпе, которая не шла к его
военному костюму. Гость говорил по-русски очень хо-
рошо.
*- Русские гости едят по-русски — вилками, а мы
разве не можем так? — сказал он тоном упрека, обра-
щаясь к хозяину.
— Кто к чему привык. И по-казахски есть тоже не-
плохо, была бы баранина, — сказал старик.
Вилок больше не оказалось, принесли ложки. И все,
кроме старика, бишбармак стали есть ложками.
— Новости есть, — сказал гость.
— Какие?
— В Аральске был человек из Москвы и на сове-
щании в райисполкоме говорил, будто в наших Кара-
Кумах можно разводить лес.
-— О-о-о-о!—протянул бригадир.
— Уй-бай! — удивленно воскликнул кто-то.
— Здесь леса не было никогда и не будет, — отре-
зал старик.
— А тот московский человек в Кара-Кумах был?—
спросил бригадир.
— Говорят, был. Я его не видел. А ты откуда, това-
рищ? — обратился председатель ко мне.
— Из Москвы.
— Так это не ты ли говорил?
— Я говорил.
22
'•Wv1'
Все замолчали. Через некоторое время я сказал:
— Да„это я говорил о том, что здесь можно разво-
дить лес. И мысль моя правильная. Кара-Кумы, что
значит на вашем языке «черные пески», можно превра-
тить в кок-кумы — зеленые пески...
— Уй-бай-яй!
— Воды в ваших песках везде много, — продол-
жал я, — но доставать ее трудно. Растения нужно при-
близить к воде. Для этого следует рыть на метр глуби-
ной длинные траншеи и в них сажать лес, разводить
различные сельскохозяйственные культуры.
— Лес не будет расти, — сказал кто-то глухо.
— Как не будет? Ведь растут кое-где в Кара-Ку-
мах отдельные деревья! Вот сегодня мы видели даже
рощу.
— Правильно, растут, а рощу посадил мой отец,—
с гордостью заявил старик.
23
— А ты посадил ли хотя бы одно дерево? — спро-
сил я его.
Он молчал.
— Если бы каждый из вас, кара-кумских колхоз-
ников, вырастил только по одному дереву, то Кара-
Кумы давно заросли бы лесами. Вот в соседнем райо-
не, Челкарском, в песках, подобно этим, находится
сельскохозяйственная опытная станция Всесоюзного
института растениеводства. Там роют траншеи и сажа-
ют в них тополя, плодовые деревья, даже виноградную
лозу, еще сеют пшеницу, просо, разводят огородные
культуры, картофель... — Я разгорячился, привстал.—
Повторяю: Кара-Кумы можно превратить в лес, сады,
огороды, поля. Из лесных пород можно сажать то-
поль, кстати он в Кара-Кумах кое-где растет, а также
корзиночную иву. Она вам даст большую пользу. Еще
будет расти ветла...
— И сосна, — насмешливо подсказала Тина.
Ие заметив насмешки, я повторил:
— И сосна.
На лицах казахов появились улыбки, кто-то даже
громко рассмеялся. Один лишь председатель колхоза
оставался серьезным, он задумчиво бил камчой по
песку.
— Да, даже сосна, — сказал я твердо и не сму-
щаясь. — Подумать только! В приаральских Кара-Ку-
мах, которые на тысячи километров окружены пусты-
нями и степями, вдруг будет лес! Разве это не замеча-
тельно?
— Ты кушай, кушай, —забубнил старик, не отры-
вая от меня глаз.
— Не только в приаральских Кара-Кумах, — про-
должал я, — но и в соседних пустынях — Больших и
Малых Барсуках можно насадить деревья. От этого из-
менится не только микроклимат...
Тина дернула меня за рукав.
— ...то есть между песчаными грядами будет дру-
гая температура, другая влажность воздуха, — пояс-
24
нил я. — И, может быть, даже изменится самый кли-
мат: будет больше осадков. Огромные леса станут сте-
ной перед юго-восточными иссушающими ветрами, и
тогда засушливое Поволжье, быть может, избавится
от засух.
Тина опять потянула меня за рукав и вполголоса
сказала:
— Андрей Иванович, не увлекайтесь! Это еще про-
верить надо.
— Это долго, — сказал старик, вытирая полотен-
цем жир на губах.—Дело незнакомое нам. Не пойдет.
У нас, казахов, есть пословица: «Если по-русски гово-
рить не умеешь, не надевай русскую фуражку».
— Нет, не долго, — возразил я, — лес может выра-
сти через десять—двадцать лет. И почему дело не пой-
дет? Скажи, пожалуйста, твой отец, прежде чем поса-
дить рощу, был знаком с этим делом?
Я совсем разгорячился, поднялся на колени и стал
говорить так громко, будто передо мной была огром-
ная аудитория.
— Товарищи, принимайтесь за это дело, и за ва-
шей работой будет следить весь мир. Нужно искать
людей, которые взялись бы превратить эту мысль в
действие. И когда они завершат это дело, тогда...
— Тогда что будет? — перебил меня старик.
— Тогда они будут первыми людьми на казахской
земле. А кто из нас не хочет быть первым?—И я вопро-
сительно посмотрел на каждого из них.
Все ели и молчали с таким видом, будто и никакого
разговора не было.
После бишбармака опять помыли руки, выпили ку-
мыса и разошлись по юртам спать. На прощанье пред-
седатель сказал мне:
— Не пойдет твое дело, товарищ!
.— Почему?
— Да так... Трудное дело.
После ужина я отвел свою помощницу в сторону и
сделал ей замечание:
25
— На вашем месте, о сосне я сказал бы другим то-
ном. Ставите меня в смешное положение и подрываете
мой авторитет. Нехорошо, Тина!
— Я это сделала для того, чтобы охладить ваш
пыл, — начала оправдываться она. — Нельзя же так
увлекаться! Предположим, что здесь можно разводить
иву, тополь, но сосна — это уж слишком! Да и бес-
смысленно агитировать пастухов. Даже в Аральске,
районном центре, ваша агитация оказалась бесплод-
ной. Вы же видели, что вас слушали как чудака. Если
хотите поднимать вопрос о лесонасаждениях, то это
надо делать не здесь, а в Алма-Ате или в Москве. Тут
вас никто не поддержит. Напрасный труд!
Я стал возражать.
Тина, слушая меня, морщилась и вдруг неожидан-
но заявила:
— Пойду спать.
Она не любила долго спорить.
Отойдя от меня па несколько шагов, девушка спро-
сила:
— Вы в самом деле видели в траншеях опытной
станции тополя и плодовые деревья?
Ей не приходилось бывать в Челкаре.
— Вы думали, что я обманываю колхозников? —
обиделся я.
— От увлекающихся людей всего можно ожи-
дать, — буркнула девушка и пошла устраивать на
бархане себе постель.
Вскоре и я лег на вершине соседнего бархана.
Вокруг стояла тишина, обычная для пустыни. Ярко
мерцали звезды.
Вдруг мне показалось, что под подушкой что-то
шуршит, будто фаланга или змея ползет. Поднял по-
душку — ни змеи, ни фаланги.
Оказалось, что это, шурша ногами по песку, подхо-
дил председатель колхоза.
— Спишь? — спросил он.
— Нет.
26
— Пей! — И он протянул мне чашку с кумысом. —
Ты о чем думал?
— О лесах в Кара-Кумах.
— Ты, должно быть, думал, что твоя мысль очень
богатая, что скоро тут кругом будет лес и тебе все спа-
сибо скажут? Все равно не скажут!
— Почему?
— Да так... Трудное дело. Вот если машину такую
сделал бы, чтобы сама траншеи копала, — тогда тебе
каждый кричал бы: «Ой, товарищ, иди на бишбар-
мак!»
— Да такая машина уже давно сделана! Разве те-
бе не приходилось видеть экскаватор?
— Уй-бай! Вспомнил, вспомнил! Это что землю са-
ма грызет? На фронте видел их. Хорошая машина! Но
все равно твоя мысль плохая.
— Почему?
— Да так... Мысль твоя похожа на сухой кизяк:
когда он горит, ни дыма, ни пламени. Жар в кизяке
есть, а где — не видно. За голые мысли орденов не да-
ют. Большие мысли у каждого человека бывают, да не
каждый им толк дает. Ты лес сам сделай в наших Ка-
ра-Кумах. Мы тебе поможем. Ты начни, зацепи
мыслью большого начальника, план составь большой.
Вот тогда и будет приказ: сделать! Кумыс не хочешь?
Тина, слушая нас, приподнялась на локте.
Председатель допил кумыс. Посидели молча. По-
том он сходил еще за кумысом, снова сел около меня и
рассказал, как воевал, как был ранен. Наконец спра-
вился:
— Ты спишь?
— Нет.
— Не спи! Поговорим. Завтра я рано уеду. А ты о
лесе думай. В наших Кара-Кумах сделать лес — уй-
бай, какое большое дело! В нашем колхозе один бабай
живет. Ему девяносто лет. Помрет скоро. Он говорит:
в сердце каждого человека тайная книга спрятана, но
читать ее не все умеют; в той книге написано, что чело-
27
век, если он хочет помереть хорошо, должен сделать
пользу для народа. Твоя мысль хорошая, ученая, она
людям может впрок пойти. Делай лес, делай вместе с
нами, тогда на тебя, на нас со всех сторон смотреть бу-
дут. Если в песках Арала лес покажется — со всех
стран на самолетах прилетят, бинокли будут настав-
лять. Траншеи делать надо — пшеница будет, яблоки
большие, как в Алма-Ате, будут. Ты ел алма-атинские
яблоки? Мировые яблоки!
— Да чего ты меня агитируешь? Это ведь мои
мысли!
— Какие такие твои? Они были твои, пока ты их
держал, выпустил — лови кто хочет. Я тебя не агити-
рую, у тебя свои мозги есть. А когда лес в наших
песках пойдет — тогда и жара отсюда уйдет и дожди
потекут.
— Да ведь это когда будет! Климат не сразу ме-
няется. Он может и не измениться.
— Изменится, ты же сам говорил.
Странное дело, я решил испытать своего собеседни-
ка необычным способом: противореча самому себе.
Кроме того, напористость собеседника вызывала меня
на сопротивление.
Председатель продолжал:
— Потом, когда на всех песках Казахстана будет
лес...
— Это невозможно, чтобы на всех песках был лес...
— Возможно. Я сам два года назад не очень верил,
что мой колхоз выйдет первым в соревновании. А ведь
вышел! Когда изо всех песков Казахстана выползет
лес, в Поволжье пшеница будет ростом с меня...
— Ну и фантазер же ты!
— Дома и фабрики будем из своих же сосен стро-
ить...
— Сосну в приаральских Кара-Кумах не везде
можно разводить. Да и вряд ли она будет мощной.
Председатель, не слушая меня, продолжал:
— Из винограда вино будем делать. Приедешь
28
в аул — баскарма 1 тебе кисайку вина нальет. Вы-
пьешь — другую нальет. Эту выпьешь — еще нальет...
— На хороший урожай винограда в этих местах
вряд ли можно рассчитывать.
— А тебя вчера угощали кара-кумскими арбу-
зами?
— Угощали. Но их пока немного.
— А раньше совсем не было. Скоро много будет.
Скажи, как надо виноград в Кара-Кумах сажать?
— Тебе надо поехать в Челкар, на опытную стан-
цию. Всеми этими вопросами она занимается. Там тебе
расскажут подробно.
— Корзины из своего тальника плести будем, в
них виноград в Москву посылать, — продолжал пред-
седатель.
— До железной дороги далеко, он может по-
портиться.
— Да ты пе веришь в это дело, что ли? Или назад
пошел? — Он от возмущения даже приподнялся.
Я уже устал от взятой на себя роли и ответил:
— Нет, я не пошел назад, а трудное это дело. На-
роду мало в Кара-Кумах...
— Много народу не надо — машины будут. Напи-
ши в газету про лес, напиши в книжку... Ты спишь?
Спи, спи... Пойду и я спать. Так напишешь?
— Постараюсь.
Председатель пошел в юрту. Тина ему крикнула
вслед:
— Обязательно съездите в Челкар на опытную
станцию!
— Конечно, поеду. Н колхозников возьму.
А когда он скрылся в темноте, девушка обратилась
ко мне:
— И он загорелся. А я думала, что вы один такой.
Пожалуй, из ваших замыслов может получиться толк.
Но только... в одном —двух колхозах. Не больше.
1 Баскарма — председатель колхоза.
29
Исполняя просьбу настойчивого председателя, я по
возвращении в Москву написал этот рассказ и после
того, как он был напечатан, дал его моей десятилетней
племяннице Тане — кареглазой егозе на тонких нож-
ках. Когда она кончила читать, я спросил:
— Нравится?
Таня завела глаза к потолку и, пощипав красный
галстук, ответила:
— Конца нет.
— Какой же тебе нужен конец?
— Не знаю какой. Только его нет.
— А все-таки? — допытывался я. — Какой ты хо-
тела бы?
— Не знаю. Тебе лучше знать — ты рассказы пи-
шешь. Я к девочке пойду.
И Таня, не дожидаясь моего разрешения, соскочи-
ла со стула и вылетела в дверь.
Через полгода вышло постановление о лесона-
саждении. Таня вместе с другими девочками сажала
весной в школьном скверике деревья. Как мне переда-
ли ее подружки, она всем говорила:
— Если каждая из нас, школьниц, вырастит по од-
ному дереву, вся наша страна станет зеленой.
— Откуда у тебя эти мысли? — спросил я, когда
она возвратилась из сквера с выпачканными землей
руками.
— Да из твоего же рассказа о пустыне. Или не
помнишь?
Я и в самом деле забыл.
Но вот прошло четыре года. Подросли деревья, по-
саженные Таней, подросла и она. Теперь Таня уже ре-
же бегает к девочкам, усерднее учит уроки, а в свобод-
ное время увлекается чтением. Читает она все, что
попадается под руку: сказки, романы, журналы, газе-
ты, даже технические словари. Из-за этого мы часто
ссоримся. Я твержу ей, что читать следует не все под-
ряд, а по выбору, по какой-нибудь системе, и прочитан-
зо
ное обдумывать. Она соглашается со мной, но, как
только кончит книгу, сейчас же берется за другую, ка-
кая окажется под рукой. Появилась у нее и другая
дурная привычка: за обедом брать в одну руку вилку,
а в другую книгу и есть, не отводя глаз от строк.
Недавно за завтраком я отнял у Тани роман Жюля
Верна и сказал, что во время еды читать вредно — от-
зывается на пищеварении. Не прошло и минуты, как
Таня впилась в газету «Правда», которая лежала ря-
дом с тарелкой.
— Брось читать, Таня!
— Сейчас.
Она медленно поднесла ко рту ложку и вдруг опять
уткнулась в газету.
— Брось, говорю! Или мы опять повздорим.
— Да что ты, дядя! Не мешай! Ты знаешь, о чем я
читаю?
И Таня указала на заметку «Леса в песках», в ко-
торой сообщалось, что в приаральских Кара-Кумах —
в песках Больших Барсуков... — высаживают между
барханами березу, ольху и... сосну, а также другие де-
ревья. Там, где подземная вода залегает на большой
глубине, делаются специальные скважины или роются
траншеи и в них сажают тополь, иву и... сосну. В конце
заметки сообщалось, что в ближайшие годы будут про-
ведены лесонасаждения на площади в десять тысяч
гектаров.
«Мечта председателя колхоза сбылась», — поду-
мал я. Впрочем, об этом мечтало почти все население
юга России. Суховеи всегда были большим бедствием,
они несли неурожай, голод, и мысли о лесе, который
может изменить климат, жили в пароде давно. Но на-
садить лес на наших южных огромных пространствах
казалось невозможным. Слишком смело!
Когда я кончил читать заметку, Таня, заметив мое
волнение, с торжеством спросила:
— Ну что?
— Действительно интересно. Это концовка моего
31
рассказа. Спасибо! Ты понимаешь, что значит это со-
общение?
— Конечно, понимаю, не маленькая. В пустыне —
и вдруг лес! Вот небось все удивляются!
Моя племянница сияла от удовольствия.
— Еще бы!
-— Видишь, а ты бранился!
II Таня уже смело развернула газету.
ЧЕРЕЗ КАЗАЧИНСКИЙ ПОРОГ
Енисей бежит то среди холмистых степей Хакассии,
то тайгой. Долина его то широкая, богатая лугами, то
узкая, где горы и лес подступают к воде.
Ниже Красноярска, чередуясь с полями и лугами,
опять показались степи, а за ними потянулся глухой
лес. Мы проплыли уже около пятисот километров,
собрали много семян дикорастущих кормовых трав:
зимостойкого клевера, высокоурожайного костра без-
остого, высокорослой тимофеевки, луговой овсяницы п
много других, необходимых для введения в культуру.
Но работа наша еще не кончилась. В северных широ-
тах, где лето короткое, а зима длинная и суровая, на-
до было искать иные формы трав, более приспособлен-
ные к холодному климату.
Впереди, не очень далеко, находился большей по-
рог Казачинский, через который нам предстояло пере-
правиться. Порог был длиной около двух километров.
2 Страшное ущелье
33
За Предивинском, новым большим поселком на
Енисее, опять началась «труба» '. Над рекой с обеих
сторон возвышались скалистые берега. В воду смотре-
лись то красный бор, то черная тайга — ель, листвен-
ница, кедр. Иногда я выходил из лодки и, условившись
со своими помощниками — их было трое — встретить-
ся в каком-нибудь месте, шел по берегу.
В погожий день Енисей сиял. Он был великолепен.
Спокойно, беззвучно и в то же время стремительно
двигалась наша лодка среди тайги по длинному до
бесконечности зеркалу.
Иногда раздавался гудок парохода. Гудок замол-
кал, а гул долго катился во все стороны, будоражил
тайгу; и казалось, будто в разных местах гудит множе-
ство пароходов.
Я, не теряя из виду лодку, искал травы, стрелял
рябчиков.
Направо и налево, впереди и сзади — все тайга.
Лодка скрывалась за поворотом реки, и я оставался
один.
Казачинский порог приближался. Переправа через
него волновала нас. Местные жители рассказывали о
нем разнос. Одни утверждали, что это пустяковый по-
рог и нам беспокоиться не следует; другие, оглядывая
наш челн, с сожалением качали головой и советовали
обязательно выгрузить перед переправой все вещи, а
лодку отправить с пароходом. Иные говорили, что о
переправе через такое страшное место без проводника
и думать нечего.
И вот наконец впереди послышался грохот. Это шу-
мел Казачинский порог. Налево у самой воды рас-
кинулась деревушка Подпорожье.
Мы уже знали, что там живет старик Михаил Его-
рыч, проводник по грозным бурунам. «Бесстрашный
человек», — говорили о нем жители.
Мы причалили к берегу у крайней избы. Кузьма —
двадцатилетний юноша — отправился искать провод-
1 Труба — суженная часть реки меж крутых берегов.
34
ника. Порог начинался через три сотни шагов. Сияю-
щее зеркало реки превращалось там как бы в глыби-
стое поле, будто Енисей был вспахан. Вдали виднелись
большие валы. На середине порога стоял небольшой
пароход, который, скользя по канату, помогал судам
преодолевать бурный поток.
Через полчаса Кузьма привел маленького, слабого
старичка. Разговор с ним вышел короткий и деловой.
— Вниз идете? — спросил проводник.
— Да, в Енисейск. Не спустишь ли лодку через по-
рог?
— А зачем вам в Енисейск? По делам или погосте-
вать?
— Какие теперь гости! По государственным делам
плывем, — сказал Семеныч, наш повар-старик, — тра-
вы собираем.
— То-то! А то для безделья отрываться от работы
не буду. Так если по государственным, то поедем. А ка-
кие же это травы?
Я коротко рассказал проводнику о сути нашей ра-
боты. Он понимающе кивал головой и наконец прого-
ворил:
— Слышали, знаем.
11з лодки багаж выгружать? — спросил я.
Он осмотрел челн и твердо сказал:
- Не надо. Садитесь — и айда! Л то меня работа
ждет.
— Тебе бы на печи сидеть, а не работать, — заме-
тил Николай, мой юный помощник, озорней, остроно-
сый паренек.
— Это правильно, с виду я слаб. Да что время те-
рять — давай садиться в лодку!
— Не торопись, — сказал Семеныч. — Покурим.
Кузьма, а Кузьма, поди за молочком!
Нашему повару явно хотелось оглядеться. Он с
волнением смотрел на грозные валы.
Пока Кузьма ходил за молоком, разговор зашел об
охоте, о зверях. Михаил Егорыч рассказал, что уже на-
3* 35
чался гон лосей. Недавно один лесник — жил он на
краю деревни — глянул среди дня в окно и обомлел: у
загородки, за которой находилась лошадь, стоял соха-
тый. Лесник, не раскрывая окна, выстрелил и убил его.
— Долго ваш молодец за молоком ходит, — спо-
хватился Михаил Егорыч. — Спешить мне надо, а то,
говорю, с огородом неуправка.
Пришел Кузьма. Мы напились молока и встали.
— Всем ли надо ехать? — спросил Семеныч про-
водника, скрывая волнение.
— Мне надо только двух гребцов. Остальные мо-
гут идти берегом, — ответил Михаил Егорыч.
— Кто со мной на веслах? — обратился я к моим
помощникам.
— Могу и я, — неохотно отозвался Семеныч.
Кузьма молча пошел к лодке. Николай его обогнал.
— Погоди, Кузьма. По порогу я еще ни разу не
плавал.
На всякий случай я передал Семенычу тетради с
записями, несколько цепных образцов семян трав,
ружье и некоторые другие вещи.
Проводник занял мое место па корме. Мы от-
толкнули от берега лодку. Я сел спиной к носу лодки,
Николай устроился рядом.
— Греби!—спокойно скомандовал перевозчики
направил лодку на середину порога.
Через несколько секунд мы оказались совсем близ-
ко от того места, где поднимался первый вал воды.
— Не спешить! — приказал проводник.
Хотя грести мы стали медленнее, но лодка набира-
ла скорость. Еще немного, и мы будем на самом
страшном месте.
Михаил Егорыч одну руку держал на руле, другую
козырьком у лба и, сощурив глаза, всматривался в ва-
лы. Он оказался очень близоруким. Это меня обеспо-
коило.
В одно мгновение мы пронеслись мимо парохода.
При виде бешено мчавшейся через порог лодки коман-
36
да выскочила на палубу. По движениям рук можно
было догадаться, что люди нам что-то кричали. Веро-
ятно, мы плыли не там, где надо. Убедившись, что из-
за гула порога мы их не слышим, они застыли в ожида-
нии чего-то непоправимого.
Перевозчик, навалившись грудью на руль, старал-
ся изо всех сил повернуть лодку в сторону от валуна.
По она не слушалась его. Мне стало понятно, что у
старичка сил мало и лодку ему не выправить. «Напрас-
но я доверился ему. Пока не поздно, надо самому стать
у руля». Не успел я об этом подумать, как перевозчик
взволнованно закричал слабым, едва слышным среди
шума воды голосом:
— Бей чаще! Бей чаще! Бей чаще!
По его дрожащему голосу и беспокойному взгляду
я понял, что подошли страшные минуты.
Мы заработали веслами изо всех сил. Руль повора-
чивался медленно. Лодка неслась со скоростью пяти-
десяти километров в час. Вдруг перед нами выросла
огромная стена воды с белым гребнем.
— Бей чаще! Бей чаще! — заволновался перевоз-
чик еще больше.
Лодка рыскнула в одну сторону, в другую, подня-
37
лась носом к небу. На ноги шлепнулся пенистый гре-
бень вала, холодные брызги обдали лицо. Весла удари-
ли по воздуху. И тут же мы ухнули вниз, как с крутой
горы. «Все кончено. Сейчас опустимся на самое
дно», — пронеслось в голове, и сердце, казалось, оста-
новилось.
Но лодка уже поднялась на следующий вал. Новый
гребень плеснулся на колени.
По всему порогу возвышались страшные серые ва-
луны; о них, вздымаясь и пенясь, разбивалась вода.
Я сижу спиной к носу, мне не видно, что впереди, —
может быть, мы вот-вот стукнемся о камень. Мне ка-
жется, что перевозчик растерялся. Да, он явно испуган
и старается повернуть руль в другую сторону. Вокруг
кипит вода, бесится, рычит. Что ей наша лодка! Яич-
ная скорлупа, не больше. Вот сейчас накроет ее каким-
нибудь валом или бросит на валун, и среди грохота да-
же треска не услышишь.
И вдруг Михаил Егорыч отнял руку от руля.
Я взглянул на него с ужасом.
— Все! — сказал он.
Я не понял, что он этим хотел сказать, в испуге по-
вернулся и посмотрел вперед. Лодка продолжала
мчаться с прежней быстротой. Мы приближались к
последнему, покатому, совсем не страшному валу. За
ним плескались уже небольшие волны, а за волнами
виднелась широкая зеркальная гладь, по которой во
все стороны расползались клочья пены. Старик, глядя
на нас с едва заметной насмешкой, полез в карман за
кисетом.
Порог кончился. Я вытер пот со лба. На лице Ни-
колая, до того времени каменном и бледном, заиграла
улыбка. Он украдкой взглянул на меня — не видел ли
я его испуга.
— Сейчас воды мало, а то бывает пострашнее, —
сказал Михаил Егорыч и повернул лодку к берегу. —
Ну, я пойду, меня, чай, бабы ждут — картошку копать.
НОЧЬ В ТАЙГЕ
Два месяца наша маленькая экспедиция, собирая
семена ценных дикорастущих трав, плыла вниз по Ени-
сею. Уже давно остались позади город Красноярск,
много сел и деревень. В конце сентября мы останови-
лись в устье правого притока Енисея — Шиверной
Вешнины. В его долине, как нам говорили, должно бы-
ло быть много всяких трав и зверей, а в речке — рыбы.
Оставив в лагере старика Семеныча и Василия, мы
с Николаем, моим молодым помощником, на восходе
солнца отправились вверх по речке. Мы хотели взять
плащи, да раздумали: зачем они, если небо без обла-
ков, день тихий и теплый! Под лучами горячего солнца
иней на траве быстро таял, нам было даже жарко.
По лугам вдоль речки виляет тропа, идти по ней
легко. Из стариц 1 взлетают утки, некоторые из них
1 Старица — старое русло реки.
39
после моих выстрелов падают в крепь, и Тузику — на-
шей черной лайке со стоячими ушами — приходится
немало трудиться. На лесной поляне подняли трех ко-
сачей. Двух убитых косачей и шесть уток повесили на
ель: возьмем на обратном пути.
Прошли километра два, тропа кончилась. Мы вы-
нуждены были идти по берегу густой, почти непролаз-
ной тайгой.
Река извивается. Длинные, глубокие плесы 1 пере-
межаются с мелкими перекатами — шиверами. На пе-
рекатах во всю ширину реки, то есть шагов на пятьде-
сят — семьдесят, по камешкам струится вода. Она не
доходит до щиколотки, и мы переходим вброд, как по
сухому. Но вот наш путь перерезала широкая старица.
Ее обступила страшная чаща. Мы не в состоянии про-
лезть через нее и уже думаем повернуть в сторону, но
впереди раздается тихое кряканье. Все трудности исче-
зают. Мы лезем по чаще то ползком, то раздирая ку-
сты. Но, как мы ни стараемся соблюсти тишину, утки
слышат нас, и через несколько мгновений раздается
шум бесчисленных крыльев.
Спешим вперед. За кустами ивняка открывается
тихая заводь, на ней множество кругов от всплесков
только что улетевших уток.
Хотим перейти старицу, но она оказывается глубо-
кой и топкой.
— Пойдемте напролом, — предлагает Николай.
Нам больше ничего не остается делать. Идем бере-
гом и попадаем в такие густые заросли черемухи, ря-
бины, калины и кизильника, что их приходится раздви-
гать руками или действовать головой, как тараном.
Комаров мало, но зато мошки беззвучно тысячами
пляшут вокруг и облепляют лицо. Приходится опу-
скать накомарник. Смотреть через густую вуаль уто-
мительно: мир делается сетчатым, глаза устают, от
тяжелого дыхания сетка шевелится, при глубоком вдо-
хе втягивается в рот, да и очень душно под ней. «Пусть
1 Плес — глубокое место реки, которое следует за перекатом.
40
лучше мошки грызут», — думаешь и поднимаешь на-
комарник.
Кустарники сменяются мелким ельником и пихта-
чом. Здесь темно, как ночью. Вот и крупные ели, меж
их вершин проглядывает солнце. Идти легче. Но ша-
гов через сотню попадаем в бурелом. Ломая сухие,
хрупкие сучья, перелезаем через деревья, повергнутые
ветром. Иногда упадешь и, поднимаясь, обопрешься на
тоненькую березку; она неожиданно с треском ломает-
ся, и, потеряв равновесие, падаешь вместе с ней. Бе-
резка оказывалась мертвой.
Идешь по мягкому мху — нога утопает. Вначале
это приятно, потом утомляешься. Впереди лежит не
очень толстое замшелое дерево. В полной уверенности,
что оно твердое, смело ставишь на него ногу, но оно
неожиданно проваливается — ствол оказался трухля-
вым.
И вновь чаща с кустарниками. Мы садимся, пере-
кидываемся несколькими словами, немного отдыхаем
и берем направление к реке — может быть, там будет
легче идти. В лесу темно, а над вершинами деревьев —
праздничное солнце. И вдруг в тишине — короткий ше-
лестящий звук. Это вспорхнул рябчик. Он сел на серый
сук пихты и замер. Стрелять нельзя — впереди меша-
ют ветви ели. Приходится ее обходить. Под ногами
трещат сучья. Рябчик крутит головой, беспокоится,
вот-вот взлетит.
Раздается выстрел. Птица, задевая ветви, падает.
Тузик несет ее мне.
— Эх, вы! Польстились на рябка, а тут зверь! —
восклицает 11нколай. В его взгляде досада.
Я смотрю на него непонимающими глазами. Он
молча показывает пальцем па землю. На мху виден
большой, как у коровы, след. Рядом с ним другой, по-
меньше. Это прошла лосиха с теленком.
Я бесстрастно смотрю на отпечатки лосиных ног.
Николай удивляется моему равнодушию. Но мы все-
таки идем по следам. Они приводят нас к старице, и
41
все разъясняется: на илистом берегу мать провалилась
по живот, теленок — до колен, потом они вылезли из
грязи, нашли твердый берег и, спасаясь от комаров,
полезли в воду, побыли там какое-то время и отправи-
лись в чащу. Я объяснил Николаю, что следы старые.
Дальше лосиных следов оказалось так много, что
мы на них уже не обращали никакого внимания. Но
вот я остановился, внимательно посмотрел на землю и
сказал:
— Медведь.
Николай настороженно оглянулся, весь как-то
подобрался и молча пошел за мной. Я проверил, заря-
жено ли пулями ружье.
Вот река. Лугов нет. Деревья подступают к воде.
Берегом идти трудно. Переходим по перекату. На галь-
ке еле слезится прозрачная вода.
За излучиной на плесе сидят две утки. Я меняю в
ружье патроны, подкрадываюсь к ним. После выстрела
одна из них переворачивается на спину, ерзает лапка-
ми, другая оттопыривает раненое крыло и ныряет. Ту-
зик, разбрызгивая воду, кидается за ними.
Тотчас после выстрела шагах в ста от меня из-за
дерева выскакивает какое-то большое животное, плю-
хается с двухметрового берега в воду и пересекает
плес. Из-за куста, за которым я стою, его почти не вид-
но. Пока нашел я в патронташе патроны с пулями,
животное успело вылезть на берег. Ель заслонила его.
Но я все-таки выстрелил два раза.
— Готов! — крикнул Николай и ринулся было к
тому месту, куда были направлены мои выстрелы.
Я остановил его — зверь мог быть раненым — и,
вновь зарядив ружье, стал осторожно подходить к ели.
Что это был за зверь? Мне показалось, что молодой
медведь, потом подумал о большой рыси.
Тузик в это время принес утку и побежал вперед,
куда шел я. Но через минуту он оказался сзади нас.
Вот и ель. Зверя не было. Я вопросительно посмот-
рел на Николая.
42
— Упал он, упал! Это я видел хорошо, — ответил
юноша очень уверенно.
Однако я ничего не мог разглядеть.
— Что за зверь? — спросил я.
— А шут его знает!
Мы обошли ель вокруг, увидели на траве капли во-
ды, скатившиеся с животного. И только. Следов на су-
хой земле не было видно. Почему же Николаю показа-
лось, что зверь убит? Животное, вероятно, около ели
споткнулось. Но, скорее всего, у моего спутника
разыгралось воображение.
•х- * *
Мы прошли еще километра два. Путь был тяжелый
Я все время ждал, что Николай спросит, не пора ли
домой. Но он, так же как и я, был упорен. Впереди
должны быть небольшие луга, а на них, возможно, те
травы, которые мы давно ищем. Да и неизведанный
путь всегда заманчив.
43
На одном из поворотов реки я собрался отдохнуть,
но Николай сказал:
— Дойдем до мыса и посмотрим, куда повернет
река. Может быть, увидим там что-нибудь интересное.
На мысу нам захотелось дойти до следующей излу-
чины. Не отдыхая, мы прошли длинный плес и впереди
увидели необычное: суковатые и с вывороченными кор-
нями деревья, принесенные во множестве весенней во-
дой, застряли на перекате. Нагромоздившись друг на
друга, они образовали гору — залом. Он запрудил ре-
ку. Выше залома образовался большой плес. От
всплесков ельцов и сорог в нем кипела вода.
Николай заволновался. Он еще никогда не видел
столько рыбы.
— Половим? — спросил он; в его глазах была
боязнь, что я откажу.
— Готовь удилища.
Через несколько минут, держа в руках удочки и
прыгая с одного дерева на другое, мы по залому до-
брались до темно-синего омута. Поплавок мягко шлеп-
нулся среди стаи ельцов.
Я ожидал, что поплавок тотчас побежит. Но он и нс
думал двигаться. Я перекинул удочку на другую сто-
рону. И там не было поклевки. Мы меняли места, от-
пускали поплавки на разную глубину — ничто не помо-
гало. Тогда Николай заменил червя на крючке кузне-
чиком. Поплавок скрылся в воде. Юноша вытащил
сорогу. Следом за ним и я поймал ельца, которым на-
живил щучью удочку. Через минуту поплавок этой
удочки наклонился и пошел в сторону. Небольшая
борьба — и на бревне оказался огромный, больше ки-
лограмма, окунь. Николай от удовольствия даже за-
смеялся и дал мне нового живца. Зацепив за спину, я
пустил его в воду. Он быстро поплыл. Сейчас его схва-
тит такой же большой окунь — они всегда держатся
стаями.
Но прошло много времени — поплавок не пырял.
Потеряв терпение, мы решили выйти на берег, п.олако-
44
миться смородиной. Конец удилища я воткнул между
бревен.
Взойдя на вершину залома, Николай оглянулся,
вскрикнул и помчался назад. Удилище то гнулось, то
разгибалось. Юноша попытался вытащить рыбу. Тон-
кий конец удилища коснулся воды. Нетрудно было до-
гадаться, что на крючке сидит очень крупная щука.
— Не спеши вытаскивать, пусть умается! — крик-
нул я, подбегая к нему.
Николай, давая рыбе волю, вытянулся вперед, но
тут нога его соскользнула с бревна, и он с шумом упал
в воду. Падая, он выпустил из рук удилище. Я успел
схватить удочку и стал выводить рыбу на поверх-
ность — хотелось поскорее увидеть, какой она была ве-
личины. Но щука так стремительно пошла в глубину
и с такой силой потянула меня в омут, что я тоже едва
не соскользнул с дерева. Щука, вероятно, была не
меньше иуда, но сырое черемуховое удилище не сло-
малось. Рыба, сделав круг, метнулась под бревна, и
тут леска зацепилась за сук. Щука рванула — и все
было кончено. Наполовину оборванная леска свобод-
но болталась в воде.
— Ушла? — задал ненужный вопрос Николай.
Я вытер пот со лба.
Мы сели па бревно, стараясь не глядеть друг на
Друга.
Минуть через пять, успокоившись, я посмотрел на
небо. Солнце сияло по-прежнему, но запад затянуло
мутной полосой.
— Пойдем немного вверх по реке —- посмотрим,
что там, и вернемся, а то может быть дождь, — ска-
зал я.
Покинув залом, мы отправились берегом. По доро-
ге я оглянулся. Плес, утихший после нашей возни с
рыбой, вновь ожил: мелкая рыбешка во множестве
бурлила на поверхности воды. Потом раздался громо-
вый всплеск. Это ударила крупная щука. Начинался
вечерний жор, то есть время, когда хищные рыбы с
45
жадностью бросаются на все живое. Посмотрел я на
широкие круги от всплеска, подумал — не возвратить-
ся ли на прежнее место, чуть-чуть поколебался и пошел
дальше.
Впереди то же самое: шивер, плес, шивер, плес...
Но всплесков не было. Рыба перед ненастьем, вероятно,
ушла на дно. Серая полоса постепенно затягивала не-
бо. Она подходила уже к полуденному солнцу. Под ве-
чер пойдет дождь. Пора бы возвращаться домой, но
желание видеть, что впереди, было неудержимо: мо-
жет быть, там, за поворотом реки, нам посчастливится
найти какую-нибудь замечательную форму клевера,
или поймать очень крупную рыбу, или убить медведя.
Через час на глубоком плесе мы попробовали опять
половить щук. Однако не только щуки, но и мелочь не
ловилась.
Тем временем серая пелена закрыла солнце. Сол-
нечная голубая тайга потемнела, вода сделалась свин-
цовой. Сразу появилась усталость, настроение понизи-
лось. Николай стал зевать.
— Скоро будет дождь, — сказал он.
— Да, будет. Л ведь далеко мы зашли.
— Далековато. Может быть, пойдем обратно?
— Пойдем.
И мы той же тяжелой дорогой, но уже усталые, без
прежней бодрости отправились домой.
Небо закрылось тучами полностью. Они нависали
всё ниже, тайга становилась мрачнее. В сердце закра-
дывалось какое-то беспокойство.
Еще немного — и стал накрапывать дождь. Чтобы
спички не промокли, я завернул их в носовой платок
и запрятал подальше в карман. Через несколько минут
дождь уже противно моросил. С вершин кустарников,
задеваемых нами, обрушивались потоки воды. Мы ско-
ро промокли. Тузик часто отряхивался, от него во все
стороны летели брызги. Мы торопились. Становилось
прохладнее. По потной спине уже пробегал холодок.
Затем потянул ветер, сморщил воду, и стало совсем
46
зябко. Надвигался вечер. Мы прибавили шагу. Валеж-
ник, густые кустарники, ил на старицах выбивали из
сил.
На реке нас встретил косой, резкий дождь. Он бил
в лицо.
— Домой нам до ночи не добраться, — мрачно за-
метил Николай.
— Доберемся, — сказал я ободряюще, но сам в это
не особенно верил.
Чтобы не сбиться с направления, я побрел по ре-
ке — все равно мы уже были давно до нитки мокрыми.
За мной последовал и Николай. Вода доходила до ко-
лен, порой до пояса. На берег, в чащу, вылезали лишь
в том случае, когда было очень глубоко. Зябли все
больше.
Спустились серые сумерки, затем стемнело, но ночи
еще не было. Ветер утих, но дождь продолжался.
С обеих сторон пас обступала черная тайга, и среди
нее, впереди и сзади, светлая полоска — река.
Идти по воде было тяжело — ноги иногда увязали
в иле. По спине под рубашкой стекали холодные ручьи,
закоченевшие пальцы не сгибались, зубы постукивали.
Мы, насколько было возможно, пошли быстрее, но от
этого не согрелись, а устали еще больше. Тузик, тоже
усталый и безразличный, то брел, то плыл сзади нас.
И вот наступила ночь, совсем черная. Мы уже с
трудом различали реку но слабому блеску. Подойдя к
глубокому омуту — его мы узнали по дереву, перего-
родившему реку, — вылезли на берег и пошли чащей.
Но наши глаза были будто завязаны. Л1окрые ветви
стегали по лицу. Натыкались на хвою, кусты, деревья
и падали беспрестанно. У Николая дробь зубов усили-
валась.
— Держите вправо, — сказал он.
Я сам знал, что надо идти к реке, но натыкался на
густые кустарники и невольно сворачивал влево.
— Направо не пролезть. Надо обойти чащу,— от-
ветил я.
47
Через некоторое время лес поредел, идти стало лег-
че. Мы повернули в нужную нам сторону.
Через полчаса Николай спросил:
— Куда же девалась река? Иззяб я весь.
— Она где-то близко. Впереди, кажется, перекат.
Слышишь?
— Нет, это дождь шумит. Идем, идем, а реки нет.
Мы, должно быть, заблудились. Так и пропасть мож-
но, — ворчал Николай.
— Сейчас выберемся, — ответил я, придавая сво-
ему голосу, насколько было возможно, твердость и уве-
ренность.
Соображая, куда идти, я остановился. Николай
наткнулся на меня. Тузик калачиком тотчас свернулся
у моих ног. Я прислушался. Равномерный шелест дож-
дя по листьям — и больше ничего. Чтобы согреться,
мы попробовали прыгать, но ноги были будто налиты
свинцом.
— Заблудились. Теперь нам не выйти из тайги! —
плаксиво, гю-детски пожаловался Николай, выбивая
зубами длинную трель.
— Чего разнюнился! Эх ты, таежник! — прикрик-
нул я на него.
Николай всхлипнул. В таких переделках он, город-
ской юноша, еще ни разу не был.
— Я больше не могу. Видно, пропадать нам, —
протянул он уныло.
— Чушь городишь! — крикнул я. — Сейчас найдем
реку.
И вновь зашагал, вытянув вперед руки. По спине
все сильнее текли холодные струи. Ноги передвигались
еле-еле.
Николай не отставал от меня. Он все время ворчал
и утверждал, что мы погибнем.
«Беда с этими городскими, неопытными парнями!
В тайге они всего боятся», — подумал я. Видеть его
страх мне было смешно и грустно. Я повернулся к нему
и строго сказал:
— Перестань скулить. Если мы в самом деле за-
плутались и скоро нс найдем реку, то разожжем костер
под елью, просушимся, проведем ночь около огня и
угром пойдем ДОМОЙ!.
— В такую мокрень разве разведешь огонь?
— Почему бы и не развести! Под елями мы найдем
сухие ветки, а бересты кругом сколько угодно.
Николай пошел бодрее. Иногда уже успокоенным
тоном он говорил:
— Я на вас положился. Ведите меня куда хотите.
Иду я как слепой.
Через час мы выбились из сил окончательно. Реки
не было. Я остановился под большой слыо и сказал:
— Будем ночевать. Собирай дрова.
Под деревом было почти сухо. Через хвою на нас
опускалась тончайшая водяная пыль.
Я набрал бересты, нашел сухих веточек. Скоро бу-
дет тепло. От предстоящего удовольствия я крякнул,
Страшное ущелье
49
ударил раза два в ладоши и заскорузлыми, несгибаю-
щимися пальцами чиркнул спичкой о коробку. Зажа-
тая неловко, спичка выпала из пальцев. Вторая сло-
малась. Третья не дала огня. Не зажглась и четвертая
и все следующие.
— Дайте мне коробок, — сказал Николай.
Чиркал бесплодно и он — спички оказались сыры-
ми. Слышно было, как юноша с досады швырнул коро-
бок, который глухо стукнулся о дерево. Вслед за этим
парень заплакал.
«Плохо дело! — подумал я. — Дождь затихает, в
полночь грянет мороз».
-—• Пойдем, — предложил я.
— Куда? — спросил он безнадежным голосом,
громко стуча зубами.
В самом деле, куда идти? Тыкаться во все стороны,
подобно слепым щенятам? А ноги, ноги... Они совсем
не идут.
Я сел под ель и прижался к стволу.
— Иди сюда, — позвал я своего товарища.
Он сел рядом и прислонился ко мне. Тузик взобрал-
ся на наши ноги. Нам стало теплее. Но это было лишь
в первые минуты. Дерево не грело. Было такое ощуще-
ние, будто спина голая. От холода Николай стал
икать. Нет, невозможно так сидеть!
— Давайте погреемся, — предложил Николай.
Мы попрыгали, поборолись и снова если. Тут по-
слышался плеск воды. Какое-то большое животное, по-
видимому лось, переходило большую воду.
— Река близко! — радостно воскликнул Нико-
лай. — Бежим!
И Николай побежал. Я за ним. Конечно, это был не
настоящий бег, потому что нас все время задерживали
деревья и кустарники. Откуда только у нас силы взя-
лись! Ветви, выпрямляясь после Николая, били меня
по лицу. Но на это не стоило обращать внимание, все
это было пустяки. Ведь впереди находилась река —
наше спасение.
50
На бегу я наткнулся на ствол какого-то лежащего
дерева, упал, причем нога с разлету ударилась о боль-
шой сук так сильно, что, казалось, переломилась
надвое.
Я застонал. О том, чтобы встать, нечего было и ду-
мать. Стиснув зубы, я провел рукой по ушибленному
месту. До ноги не дотронуться! Попробовал припод-
няться — боль пронзила от колена до пятки, и, как мне
показалось, хрустнула кость. Ясно, что нога сломана.
От страха у меня заныло сердце. Лоб покрылся хо-
лодной испариной.
Сгоряча я попробовал было ползти, но смог продви-
нуться вперед лишь на несколько метров — боль была
ужасная, — потом в отчаянии прижался к березе и по-
звал Николая.
— Что случилось? — Он был очень недоволен тем,
что ему пришлось возвратиться. — Устали? Это ниче-
го. Отдохните немножко, и побежим поскорее. А то
опять потеряем реку. Совсем ничего не видно. Ну, бе-
жим, что ли?
Я молчал. Николай потоптался и робко спросил:
Что же случилось с вами?
Ничего особенного. Только ногу сломал.
Да что вы!
Я не видел сю лица. Оно, вероятно, выражало и
удивление и досаду.
Немного помолчали оба. До сломанной ноги я боль-
ше не дотрагивался: было слишком больно.
Юноша опять потоптался и спросил:
А если перевязать? Может быть, тогда дойдем
как-нибудь?
Он ясно сознавал, что вопрос был глупый, но ему
так хотелось скорее добраться до лагеря!
— Куда же пойдешь со сломанной ногой! — отве-
тил я в раздражении.
Лежа под дождем, я все больше и больше коченел.
Зубы уже не стучали, а лязгали. Дрожащий Тузик лег
мне под бок. Николай пошел искать ель — под ней су-
4*
51
хо, и я как-нибудь до псе мог бы доползти. Но ели по-
близости не было. Юноша вернулся и, желая согреть
себя и меня, лег рядом и прижался ко мне.
Нечаянно он толкнул искалеченную ногу. Я взвыл
от боли, но опять не решился до нее дотронуться. По-
том мы долго лежали молча. По его покашливанию,
вздохам, кряхтенью чувствовалось, что его грызло же-
лание идти домой. Это желание было вполне естествен-
ным и понятным, но мне не хотелось его понимать.
-- Может быть, сделать костыль? — спросил Ни-
колай наконец.
— Какой там костыль, когда ногой двинуть нельзя!
Через несколько минут он опять задал вопрос:
— Что же будем делать?
В самом деле, необходимо было что-то решать. Но
что можно придумать? Ничего. Положение было без-
выходное. Оставалось лишь одно: отправить Николая,
пока он не замерз, в лагерь. Это надо сделать обяза-
тельно. Но как страшно оставаться в мокрой, холод-
ной тайге одному!
Николай обязательно должен идти домой. Л отпу-
стить его сразу было нс так легко. «Подержу ено не-
много. Это ему'нс страшно, а мне побыть с ним лиш-
нюю минуту приятно», — рассуждал я. Поэтому на его
вопрос, что будем делать, я дал не совсем понятный
ответ:
— Подожди немножко.
Было невыносимо'холодно. Дрожь порой переходи-
ла в бурные толчки. Юноша вскочил и начал прыгать.
В его тяжелых вздохах чувствовалось проклятие мне—
ведь я его держу около себя, как на цепи!
— Может быть, мне пойти домой? — предложил
он неуверенно. — Приведу Семеныча и Ваську, сдела-
ем носилки и отнесем вас в палатку.
Он сам понимал, что лагерь был далеко: пока он
доберется до него, пройдет много времени, да и смогут
ли они ночью, в дождь идти без дороги тайгой! Словом,
ко мне они придут только часам к десяти утра, а к тому
52
времени я успею закоченеть. Не сразу я ответил на его
предложение.
Прошло несколько минут. Не повторяя вопроса,
юноша снова лег рядом со мной и еще крепче прижал-
ся к моей спине. Как приятно ощущать его тепло! Но
Николай не лежал неподвижно. В ожидании моего от-
вета он ерзал, кашлял и вздыхал. Его нетерпение пере-
давалось и мне. Оно было мучительно.
Не прошло и пяти минут, я набрал воздуха в грудь,
как это делают перед ныряньем на дно, и сказал:
— Иди!
Как он быстро поднялся! Но тут же устыдился сво-
ей поспешности, обошел меня вокруг и спросил:
— Может быть, вам что-нибудь сделать?
Не получив ответа, он поспешно сказал:
— Так я сбегаю живо. А носилки будем делать тут,
около вас. Приду с ребятами. Подержитесь пока.
И ушел.
Я так растерялся, что забыл попросить его прине-
сти мне еловых ветвей.
«Приду с ребятами»! — передразнил я с горечью.—
«Ребята!» Тут я вспомнил, что Василий — хромой, а
Семеныч не только ночью по валежнику, но и днем по
ровной дороге ходит с трудом.
Шум шагов Николая постепенно затихал. Я при-
жался лицом к мокрой шерсти Тузика. Пес поднял го-
лову и прислушался. Под ногами юноши шумел галеч-
ник. Собака, догадываясь, что Николай пошел домой,
быстро вскочила, громко зевнула и побежала за ним.
От моего бока будто отняли вторую, и последнюю,
грелку.
— Тузик, назад! — крикнул я. — Не смей от меня
уходить!
Он не послушался. Я остался один.
Вдали раздался плеск воды. Это Николай уже шел
по реке. Каждый его шаг отзывался болью в моем
сердце. Потом послышался свист. Юноша звал Тузика,
который, вероятно, убежал вперед.
53
Стало еще холоднее. Я, насколько было возможно,
сжался в комок. Не поджал только сломанную ногу,
хотя это и возможно было сделать: боль становилась
уже нс такой острой и сильной.
По-прежнему шел небольшой дождь. Был слышен
стук капель и шум падающих листьев.
Я задумался. Чередой проходили воспоминания,
мысли, сожаления... И как это я вовремя не вспомнил
о еловых ветвях! Они хотя и небольшая, но все-таки за-
щита от холода.
Воспоминания продолжались бы долго, если бы их
не прервал шорох, а за ним легкий треск сучьев непо-
далеку от меня. «Кто бы это мог быть? Конечно, вол-
ки... Почуяли добычу, мерзавцы! Ну что ж, может
быть, такая развязка лучше, чем медленное замерза-
ние», — подумал я, но все-таки пошарил рукой во-
круг себя. Ружья не оказалось. Оно лежало где-то в
стороне. Вместо него попался большой сухой сук. Я об-
ломал ветки па нем и, опираясь на локоть, приготовил-
ся обороняться. Долго ждать нс пришлось. Ветки кус-
тарника, находившегося рядом со мной, зашуршали, и
не успел я опустить дубину, как на меня бросилось что-
то лохматое и теплое. От неожиданности я опрокинул-
ся на спину и закричал диким голосом. Зверь мокрой
мордой ткнулся мне в лицо и... лизнул щеку. То был
Тузик!
От радости я крепко прижал его к себе и долго це-
ловал. С ним мне стало так хорошо, что даже боль в
ноге уменьшилась. Это меня успокоило. «Придет ут-
ро — поползу», — решил я.
Обхватив теплую собаку рукой, я продолжал ле-
жать. Мы затихли. Грудь ощущала чужое тепло.
Я стал дремать. «Не надо бы спать — замерзнешь»,—
подумал я сначала, а потом вспомнил, какая хорошая
смерть, когда человек замерзает во время сна, и успо-
коился.
Не помню, сколько прошло времени, но сквозь дре-
моту я снова услышал в тайге шелест ветвей, треск су-
54
чьев. Звуки то сливались с шумом дождя, то станови-
лись очень громкими — будто на меня шло большое
стадо лосей. Я пересилил дремоту и прислушался. Шум
приближался. Тузик не поднимался, он крепко спал.
Я его растолкал, он встал, но тут же опять свернулся
калачом, теснее прижался к моей обогретой груди. Че-
рез минуту — две непонятный шорох превратился в
шум шагов —- зверя ли, человека ли? Я слушал. Впро-
чем, какой человек пойдет ночью по тайге без дороги!
Потом все стихло. Да и был ли шум? Может быть, это
слуховой обман?
И вдруг — крик. Сильный, настоящий человече-
ский крик. Слов не разобрать. Прошло несколько
минут. Он повторился, и на этот раз значительно
ближе:
— Где вы-ы-ы?.. Э-эй!..
Это был голос Николая.
Я тотчас ответил ему прерывистым от радости кри-
ком, не понимая, почему он вернулся.
Мы перекликались до тех пор, пока он не подошел
ко мне совсем близко. От волнения и холода меня била
нервная лихорадка.
— Пу что? Плохо? Тузик с вами?—спросил он,
наклоняясь ко мне.
Я не ответил. Голос его мне казался музыкой. Хо-
телось его слушать без конца.
— Хочу к вам притулиться, — сказал он. — Как
бы вашу ногу не потревожить.
И Николай осторожно прижался спиной к спине.
Теперь тепло ощущалось с двух сторон: от Тузика и
Николая.
А может быть, это сон? Но если сон, его надо раз-
рушить, надо спросить... И я спросил:
— Ты зачем вернулся?
— Совестно стало.
Я закинул назад руку и ласково потрепал его по
боку:
— Спасибо. Но ты должен возвратиться в лагерь.
55
Понимаешь? Ты молодой. Ты должен жить. Да и, кро-
ме того, ты приведешь Семеныча и Василия.
— Не пойду, — упрямо ответил он.
Зная характер его, я умолк. Я лежал, постукивая
зубами, слушал свою боль в ноге и думал о напрасной
жертве Николая. К утру будет мороз. Дождь перестал.
Николай, как он рассказывал, видел с реки край чи-
стого неба на востоке и несколько звезд на нем.
— Однако холодно, — сказал мой товарищ, стуча
зубами и приподнимаясь на локте.
— Иди домой, — приказал я. — А сейчас принеси
мне...
— Надо что-то придумать, — перебил он меня, не
дав договорить. — Стоп! Я сейчас!
Николай поднялся и вприпрыжку, чтобы согреться,
исчез в темноте. Через некоторое время он, словно уга-
дав мою мысль, пришел с еловым лапником, положил
его на меня и мне под бок, а затем отправился за но-
вой охапкой ветвей. На этот раз он принес немного.
— Ель далеко, да и нижние ветви се все обрезал.
Может быть, где-нибудь рядом и другая есть, да темно,
ничего не видно. На рассвете я вас так утеплю, что
будь здоров — зимовать будет можно. Тогда и в ла-
герь отправлюсь.
Накрыв меня новыми ветвями, Николай полез ко
мне, чтобы лечь рядом, и толкнул коленкой сломанную
ногу. Я вскрикнул. Боль пронзила ногу так, что у меня
похолодело внутри. Но все же опа не была такой дли-
тельной, как раньше. Я выпрямил ногу. Мне показа-
лось, что она нс сломана. Еще раз выпрямил. Больно,
но терпимо. Ощупал: большая ссадина, липкая кровь,
и больше ничего. Для проверки уперся больной ногой
в дерево: перелома не было. От радости заколотилось
сердце, и я, смеясь над своей мнительностью, при по-
мощи Николая поднялся. Я стоял на одной ноге. Об-
хватив шею Николая, попробовал сделать шаг. Это мне
удалось. Через минуту я сделал новый шаг, потом
еще...
Б6
Спустя некоторое время я, сильно хромая, поддер-
живаемый своим товарищем, уже шел к реке. Иногда
падал, но тут же, стискивая зубы от боли, вставал.
В холодной воде, когда побрели по речке, боль по-
степенно утихала. Дождь перестал. Небо вызвездило.
У берегов появился тонкий ледок.
Перед рассветом мы, наполовину окоченевшие,
пришли в лагерь, сняли с себя мерзлую одежду и на
голое тело надели полушубки. Я утверждал тогда, что
полушубок — это лучшая из одежд и ничего нет прият-
нее ощущения, когда прикасаешься холодным телом к
шерсти. После стакана водки внутри будто вспыхнул
пожар. Наш милый, великолепный дед, разводя ко-
стер, ворчал:
— Эх, какой же безрассудный народ! Да разве так
можно? Так и пропасть недолго. Серники-то надо не в
тряпицу, а в клеенку заворачивать. Тайга тут, тайга!
Во время завтрака мы с Николаем разговаривали о
страшной ночи как о давно минувшем событии:
— Ты помнишь, Коля...
— А вы помните, как... Теперь мне уже ничего не
страшно. Могу ли я считаться настоящим таежником?
— Да, теперь ты можешь считаться не только та-
ежником, по и настоящим другом, который никогда не
бросит товарища в беде.
И все наши слова были полны тепла и ласки. С той
ночи началась наша большая дружба.
ПУТЬ ПО ПРИМЕТАМ
Нас было шесть человек. На бечеве мы тащили две
лодки. Двигались вперед очень медленно — восемь—
двенадцать километров в день. Тишина вокруг стояла
нерушимая. Лишь днем иногда подует небольшой ве-
тер, зашумит в лесу, побежит по траве и утихнет, и
снова на солнечном пригреве зажужжат мухи, тонкой
ниткой протянется чуть слышный писк комара. Л в час
захода солнца кругом из травы поднимаются тысячи
комаров и мошек. Тогда мы спешили разводить огонь
и садились под дым.
Чем выше мы поднимались по реке, тем она стано-
вилась более горной и порожистой и тем труднее было
тащить лодки. Если бы не наши замечательные про-
водники, мы никогда не добрались бы до устья Космы.
Дно реки похоже на дно купального бассейна, вы-
мощенного гладкими сланцевыми плитами. Иногда
они исчезают, появляются беспорядочные груды кам-
58
ней. Порог идет за порогом. Чем выше по Цильме',
тем река и долина уже, течение быстрее. Тащить лод-
ки— одно мученье. Луга, перемежаясь с кустарника-
ми, тянутся совсем узкой полосой. Ближе к Косме они
исчезают.
Через каждые десять—пятнадцать километров
встречаются нежилые охотничьи избы — керки. Жилы-
ми они становятся только осенью и в первую половину
зимы.
Однажды, обследуя лес, я ушел далеко в сторону от
реки. Пробираясь с большим трудом через молодой
густой ельник, я скоро устал и захотел выбраться на
чистое место. Идя, как мне казалось, по старому следу,
я попал в большой бурелом. Деревья, уже наполовину
сгнившие, были навалены в большом беспорядке, ле-
жали одно на другом, словно не особенно давно здесь
была битва каких-то чудовищ. На этом старом клад-
бище елей зеленели совсем юные елочки и березки.
Я прыгал по лежащим деревьям, перелезал через них,
обходил их и выбился из сил. Сел на одну ель, поел не-
множко хлеба и посмотрел на компас: оказалось, что
я шел в обратном направлении. Отдохнув, опять пошел
и скоро снова потерял намеченную дорогу: взял влево.
Странно: идешь будто правильно, но стоит обойти не-
большое кочковатое болото или поваленное дерево,
как сбиваешься в сторону. По тайге в незнакомых ме-
стах даже с компасом ходить нелегко!
Прошел еще полкилометра, захотелось снова про-
верить направление. Руку — в карман, в другой... Ком-
паса нет!
Сердце сжалось, застучало сильнее. Вгляделся —
ничего не понятно: лес и лес кругом, всюду одинако-
вый. Пришли беспокойные, колючие мысли — не по-
гибнуть бы. Пошел вправо, но шагов через сто остано-
вился: нет, не туда. Отправился влево, но скоро взяло
сомнение: туда ли? И я повернул обратно, зашагал по-
1 Цильма—левый приток Печоры близ Полярного круга.
59
чему-то быстрее. Но через несколько минут снова воз-
вратился. Я бросался в разные стороны и при этом
очень спешил, сердце билось учащенно, мысли были
возбужденные. На память пришли случаи, когда за-
плутавшиеся бродили по тайге неделями и в конце кон-
цов погибали. Через полчаса я обессилел.
Тут вспомнилось, что в таких случаях прежде всего
следует успокоиться. Я сел на упавшую от старости ель
и постарался не думать о том, что я заблудился. После
отдыха, когда сердце билось уже ровно п мысли были
ясные, принялся рассуждать: «Куда идти? На Циль-
му. По ней мои помощники тащат лодку. Где река? На
севере. А север где?»
По забывчивости я сунул было руку в карман за
компасом. Но он, увы, потерян. Посмотрел па небо,
чтобы ориентироваться по солнцу, — оно застлалось
облаками. Я решил подождать. Минут через десять,
когда небо посветлело, я встал и решительно пошел
вперед, никуда нс сворачивая.
Солнца из-за деревьев хотя и не видно, но по лучам
его, золотыми иглами спускающимся па землю через
рваные дыры облаков, можно определить, в какой оно
стороне.
А потом вспомнил приметы: лишайники растут на
северной стороне стволов деревьев, муравейники нахо-
дятся к югу от дерева, чтобы оно служило муравьям
защитой от северного ветра; кроны деревьев па откры-
тых болотах хорошо развиты только с юга. Проверил
эти приметы — опп оказались правильными: я шел на
север.
За спиной — котомка с хлебом и солью, ружье.
В кармане лежат спички. Не страшно, если сегодня-
завтра и не попаду на Цильму! Поднял вверх голову —
в просвете деревьев показался ястреб-тетеревятник.
Он, не шевеля крыльями, сделал круг надо мной и за-
скользил на север.
Встретились сразу три оленьих следа. Они были
ровные, спокойные — олени шли шагом. По краям од-
60
кого следа на топком месте повисли клочья зеленого
мха, а посередине копытом вдавлена веточка брусники
с пятью кожистыми листочками — вот-вот они выпря-
мятся. В ямке вода мутная — значит, олени прошли
недавно.
Следы рассказывали, что крайний олень увидел в
стороне куски белого лишайника — ягеля, свернул к
нему, пощипал только верхушки — видимо, был сыт,—
нечаянно выдернул кустик лишайника и возвратился
к своим товарищам.
Оленьи следы для меня не могли служить приме-
той. Было ясно только одно: если олени здесь были ут-
ром, значит, они пошли на открытое большое болото —-
в полдень им надо постоять на ветру, отдохнуть от ко-
маров.
Но вот под ногами что-то шуршит. Разгреб мох и
старую хвою — под ними вода. Тоненькой ниточкой,
мурлыча, она бежит и бежит. Куда? Туда, куда и я, —
па север. Ручейку больше некуда бежать, как к ручью,
а ручью — к реке. Следовательно, я иду по правильно-
му направлению.
Ястреб-тетеревятник, прежний или другой, опять с
неподвижными крыльями, появился с той стороны, ку-
да я шел, долетел до меня и повернул обратно. Следом
за ним такой же круг сделал другой. Тогда мне стало
все понятно: впереди, без сомнения, была река. Па ней
летом жизни всегда больше, чем в глухом лесу: там по
берегам в траве глухарки с глухарятами, выводки ряб-
чиков. Па воде, в лопухах нардосмии1, крадучись пла-
вают линяющие крохали. По зорям плещутся хариусы.
Где же хищникам и летать, как не над рекой!
Вот и вода блеснула в большом ручье. Ведь пра-
вильно он ведет меня, ручеек! Теперь совсем не страш-
но. Ручей обязательно приведет меня к Цильме.
На реку я пришел скоро, но вечер уже близился.
1 Н а рдосми я — растение из семейства сложноцветных, с крупными
листьями высотой 50—60 сантиметров.
61
У меня зародилось сомнение: Цильма ли? Да, конечно,
Цильма, другой реки в этом районе не может быть. Но
где я — ниже или выше того места, где находятся мои
помощники? Как будто уже встречался этот поворот.
Впрочем, надо проверить по следам. Прошел по берегу,
потом по другому — никаких следов нет, и прибрежные
травы и кусты не поломаны, не помяты. Километр про-
шел вверх по реке; она сузилась и скоро стала похожа
на ручей. Ясно, что это была не Цильма.
Вот тебе и приметы!
Я сел на берегу, отдохнул, подумал. Нет, правильно
я шел — на север. Не могли обмануть меня приметы.
Эта река, конечно, не Цильма, вероятно ее приток.
Чтобы проверить, я пошел вниз по течению и через
час увидел большую воду. То была Цильма.
Найдя на берегу уютную поляну, решил ночевать.
Было поздно. Солнце скрылось за вершинами деревьев.
В лесу уже сумеречно. Пора ужинать!
Съел половину хлеба, вторую оставил, на всякий
случай, на завтра. Хорошо бы па вертеле изжарить
рябчика! Но за целый день не только убить, но и стре-
лять не пришлось.
Сделал удочку, стал ловить рыбу— не ловится. То-
гда натаскал дров, разжег костер. Дым пошел сначала
в небо, потом на запад и вдруг повернул на восток —
не поймешь, с какой стороны костра надо делать
постель. Принес охапку сухого мха и под дымом
лег на него. Мошки гудели кругом, но в дым не
лезли.
Горел костер, трещали дрова, падали обгорелые су-
чья. Заря была удивительно ясная, долгая и светлая.
Невдалеке по сухому дереву еще упорно стучал дятел.
Где-то всплеснула крупная рыба.
Как тихо кругом! Так тихо, что в ушах стоит звон.
Тайга, речка в ней, на речке — дымок и около дым-
ка — человек. Неплохо иногда побыть и одному.
От усталости глаза смежались. В дремоте я видел,
62
как над рекой бесшумно носилась скопа она иногда
опускалась к воде, когтями схватывала хариуса, сади-
лась на голый сук сухого дерева, клевала рыбу и снова
мягко летала над Цильмой.
Над водой поднимался небольшой туман. От реки
тянуло свежестью.
Скоро вокруг все посерело, сумрак в лесу посинел.
Я лежал и смотрел на светло-синее небо. Казалось:
вот, с минуты на минуту, на нем загорится звезда, дру-
гая... Но они не загорались. Так прошла северная ночь.
Часа через два несколько быстро выскочивших из-
за леса лучей солнца скользнуло по моему лицу. И вме-
сте с ними снизу по реке долетел протяжный и глухой
звук. То был далекий выстрел. По-видимому, искали
меня. Я быстро вскочил и выстрелил подряд два раза.
Потом поплескал в лицо свежей прозрачной водой и
пошел среди 'рассеивающегося тумана вниз по реке, к
стоянке экспедиции.
Через час показалась моя палатка, разбитая в
устье Космы.
1 Скопа — хищная птица из рода коршунов, живущая у воды и пи-
тающаяся рыбой.
В ВЕТРЕНЫЙ ДЕНЬ
По горам, а затем по ширванской степи, изучая кор-
мовые угодья, мы кочевали на двух повозках. От ма-
шины мы отказались: нам нужны были лошади, на ко-
торых можно было передвигаться и по хорошей дороге
и там, где можно проехать только верхом. Седла лежа-
ли в повозках. Лагерь свой снимали на рассвете, ехали
холодком, а в самый зной, когда невозможно было ра-
ботать, останавливались на несколько часов, кормили
лошадей и варили обед.
Однажды в полдень мы пересекли железную дорогу
между Баку и Мингечауром, где только что начинали
строить гидростанцию, и у мутного ручья остановились
на обед.
Двое из нас занялись закладкой в гербарий расте-
ний, собранных во время пути; я намочил водой голо-
ву, разболевшуюся от жары, и лег в тень под повозку.
64
Михаил Трофимович, наш возница, шестидесятипяти-
летний, высокий, без седин старик, растянул под теле-
гой свою сеть — он вынул ее еще утром из речушки,
притока Куры, — затем подставил под оглоблю дугу и
на конец.дуги подвесил котел с сазанами. Младший
возница пошел к ручью мыть посуду.
Я лежал с отупевшей от боли головой и с безразли-
чием смотрел на серое железнодорожное полотно с яр-
кими, будто начищенными, рельсами, на далекий,
огромный, мутный от дымки Главный Кавказский
хребет, белые вершины которого сливались с облака-
ми, тоже белыми, смотрел на полосу зеленого камыша
в долине высохшей речки, на бесчисленные стога сена
справа. Глядя на эти стога, Михаил Трофимович все
утро восклицал: «Этим сеном можно прокормить два-
дцать тысяч коров!»
Жгучий, иссушающий все на своем пути ветер дул с
юга в сторону железной дороги. Сеть, качаясь, высы-
хала. По степи летели клочья сена.
Неподалеку от нас, помахивая хвостами, "лежали
десятка два коров. Среди них сидел пастух —мальчик-
азербайджанец лет двенадцати, остролицый, с яркими
белками на коричневом лице. Он не отрывал глаз от
суетившегося старика.
Михаил Трофимович подложил под котел сухих ко-
ровьих лепешек.
— Поосторожнее с огнем, — предупредил я его: —
ветер!
— Нс впервой! Да и травы кругом нет — скошена.
Нс учить же мне опытного старого человека! Я за-
молк.
Старик повернулся к пастушонку:
-— Эй, сынок, слетай-ка за молочком в аул!
Мальчик не обратил на его слова никакого внима-
ния.
— Слышь! Говорю, сбегай за молоком. На кастрю-
лю и деньги.
Пастушок и ухом не повел. Смотреть, что делают
Страшное ущелье
65
незнакомые люди, ему, по-видимому, было интереснее,
чем выполнять скучное поручение. А может быть, ветер
мешал ему понять просьбу старика.
— Вот идоленок! — пробурчал Михаил Трофимо-
вич. — Или по-русски не понимает, или лентяй. Ну,
шут с ним! И без молока обойдемся.
Старик взял из брички сена, подложил его под ки-
зяки.
— Костер бы лучше окопать, — заметил я мягко.
Возница не любил, когда ему указывали.
— Да что я, мертвый, что ли! Неужто не сумею за-
топтать, если огонь на траву перекинется? — вспы-
лил он.
— Осторожность не мешает, — сказал я.
— Да чего беспокоитесь? Нас пять человек — де-
сять ног. Да и трава, как под гребень, острижена.
Но все-таки для моего успокоения он немного поко-
вырял лопатой вокруг костра и затем, присев на кор-
точки спиной к ветру, поджег сено под кизяками. Оно
вспыхнуло, огонь прижался к топливу, серый дымок по-
летел под повозку.
— Ой, деда, деда! — закричал пастушонок. —
Большой огонь не можна, пожар будет! — И, показы-
вая рукой на стога, продолжал: — Колхозы работал.
Ой, много работал!
Старик с возмущенным видом повернулся к нему:
— Учить меня! Еще не вырос. Молчал, молчал, а
когда не надо — заговорил. Ишь!
Хотя старик и стоял с ветреной стороны, но пламя
все равно прижималось к земле и до котла не дохо-
дило.
— Пожалуй, так не закипит. Надо переставить ду-
гу, — сказал Михаил Трофимович.
Не успел он отойти от костра, как налетел порыв
ветра, пламя вытянулось над глыбами черной земли и
лизнуло желтую, сухую траву. Она тотчас загорелась.
Старик стал топтать ее, но огонь проскользнул между
66
ногами и побежал к колесам. Все это случилось в не-
сколько мгновений.
Мы все бросились к пожару. Огонь пронесся под
повозкой, спалил, как паутину, сеть и, оставляя за со-
бой ежесекундно расширяющуюся черную полосу, по-
летел по степи. Топча ногами, мы поскакали по узень-
кой, убегающей полоске огня — на скошенной траве он
был невелик. Если бы не сильный ветер, мы погасили
бы его очень скоро. Скользя между нами, он уходил
все дальше и уже подбирался ко второй бричке. Млад-
ший возница покатил ее против ветра.
Каждый из нас командовал, но все действовали по-
своему. Огненная линия увеличивалась, но и мы бега-
ли всё быстрее и быстрее, маленькое пламя гасло под
нашими подошвами. Ветер немного ослабел. Еще не-
сколько усилий, и пожар будет потушен.
В это время на бричке, под которой сгорела сеть,
задымила подстилка из сена. Михаил Трофимович,
бросив свой участок, помчался к повозке. Там лежала
его шуба, на которой он ночью спал, и моя сумка с
охотничьими припасами.
Назад! — приказал я старику.—Не сметь под-
ходить!
Михаил Трофимович растопырил руки:'
Да там же...
Окончить фразу ему нс удалось. Па участке, кото-
рый оставил он, трава вспыхнула с новой силой. Пока
он возвратился, огонь завоевал новые пространства, и
справиться с ним было уже нелегко.
Сено на повозке дымило все больше, показался ого-
нек, и следом за этим раздался взрыв. Высоко взмет-
нулось пламя, взлетели шуба, патроны, клочья сена.
То взорвался порох в коробке, находившейся в сумке.
Бричка загорелась. Спасать ее нам было некогда — мы
не справлялись с более важным делом. По лицу текли
ручьи пота. Моя голова раскалывалась от боли. Мы
уже перестали командовать и бегали молча.
Старик от сознания, что он явился виновником
67
большой беды, стонал. Я не видел его лица, мне было
не до того. Он выбивался из сил. А полукруг огня, не-
смотря на усилия Михаила Трофимовича, ширился не-
обыкновенно. «Эх, к старику бы на помощь еще одного
человека!» — подумал я и взглянул на своих товари-
щей. Из них никого нельзя было послать — они, как и
я, еле справлялись на своих участках.
Я вспомнил о пастухе и повернул голову к коро-
вам. Они с ревом шли против ветра. Мальчик, огляды-
ваясь на пожар, бежал к камышам. На мой крик он не
обратил внимания.
Ветер донес до меня запах паленой шерсти — горе-
ла шуба. Старик не побежал к ней. Огонь хотя и мед-
ленно, но все-таки полз и против ветра. Он уже угро-
жал второй повозке. Младший возница устремился к
ней.
— Куда? — крикнул хрипло на него Михаил Тро-
фимович. —От огня не смей уходить!
— Там твои и мои пожитки.
— Что пожитки! Там сено! — прорычал старик, по-
казывая рукой на стога.
Но возница не послушался и откатил бричку даль-
ше от огня. Обратно он, уставший, шел медленно, уже
равнодушно следя, как там, где он только что бегал,
притаптывая ногами, огненная полоска беспрестанно
увеличивалась.
Время для нас перестало существовать: может
быть, прошло полчаса, а может, всего несколько
минут. Сзади огненного полукруга, гонимого вет-
ром, образовалась длинная, широкая полоса.
Дымящаяся бричка на ней находилась уже далеко
от нас.
Ветер опять усилился. Он гнал огонь к железной до-
роге с такой быстротой, что мы порой не успевали за
ним. От пепла наши ноги почернели до колен. У стари-
ка обгорели штаны, ботинки его дымились. Он бегал
как исступленный.
Огонь, пробежав полкилометра, достиг железнодо-
68
рожного полотна, слева уперся в зеленый камыш и тут
и там потух.
Оставались две линии огня: против ветра, очень
медленно продвигавшаяся вперед, и боковая, прибли-
жавшаяся к стогам, которая стала настолько длинной,
что у нас исчезла надежда погасить ее. Все же мы, вы-
биваясь из последних сил, продолжали работать но-
гами.
Я представлял, как вскоре, подобно огромным фа-
келам, запылают стога, и сердце от этой мысли зами-
рало.
И вот в этот момент в камышах послышался шум
машины. Он нарастал, приближался. Камыш, приги-
баясь длинной полосой, шелестел. Наконец раздвину-
лась кромка камыша, и показался мощный грузовик.
В нем вплотную стояли человек около тридцати кол-
хозников-азербайджанцев.
Все это было неожиданно, как в сказке. Машина
остановилась неподалеку от нас. Из нее выпрыгнули
люди с лопатами, рассыпались по огненной линии и с
шумом, гамом тотчас принялись за дело: топтали огонь
ногами, тушили его лопатами, а в особо угрожающих
местах копали землю. Нас они не замечали — не толь-
ко потому, что мы отошли на край пожара, но и пото-
му, что время было горячее.
С бедой они расправились очень скоро — огонь
всюду погас. На всякий случай они прошли по всему
пожарищу, проверили, не тлеют ли где-нибудь корни
травы. Дыма нигде не оказалось.
Мы, экспедиционные работники, сбились в кучу.
Усталость и переживания были так велики, что никто
не произнес ни слова. От головной боли я еле держал-
ся на ногах.
От колхозников отделились человек десять мужчин
и пошли к нам. Впереди, с лопатой на плече, медленно,
с важной осанкой шагал широкоплечий, грозного вида
человек. Вскоре мы узнали, что это был председатель
колхоза.
69
По молчанию колхозников, насупленным бровям,
по блеску глаз, которых они не спускали с нас, нетруд-
но было понять, что наступают неприятные минуты.
Настороженный, я стал впереди своих товарищей.
Не дойдя нескольких шагов до меня, колхозники
остановились. Председатель резко опустил лопату, су-
рово оглядел нас с ног до головы, помолчал, а потом,
взглянув мне в глаза, спросил:
— Что вы за люди?
Я пояснил.
— Ты начальник? — обратился он опять ко мне.
- Я.
— Это твой дело? — Председатель показал на по-
жарище.
Вперед шагнул наш старик и, заслоняя меня, про-
хрипел:
— Это я виноват.
Азербайджанцы разом крикливо заговорили на
своем языке и, беспрестанно показывая на стога сена,
ближе подвинулись к Михаилу Трофимовичу.
Я поднял руку: внимание! Председатель попросил
колхозников замолчать. Когда крики стихли, я сказал,
что волноваться теперь нет необходимости — пожар
потушен, стога остались невредимы, огонь пробежал
не по сенокосу, а по отаве: пройдет дождь — и на го-
релом месте вырастет трава. Особенно винить нашего
старика не стоит — случайность, которая может быть
со всяким, да он уже и достаточно наказан: сгорели его
сети и шуба. К тому же он еще получит нагоняй от
экспедиции.
— Шуба сгорела? — с участием обратился к воз-
нице один из колхозников.
— А вэшалка осталась? — спросил без улыбки
председатель.
Старик ничего не ответил. От усталости и пережи-
ваний он, вероятно, соображал плохо и понял шутку
лишь тогда, когда вдруг раздался громкий смех толпы.
-— Должно быть, осталась,—сказал председатель,
70
на этот раз улыбаясь глазами. — К этой вэшалке при-
шьешь другую шубу.
Он оказался шутливым, добродушным человеком.
Разговор перешел на веселый лад. Колхозники по не-
скольку раз, каждый прибавляя что-нибудь свое, спра-
шивали о вешалке и не растеряет ли нас старик на по-
лусгоревшей бричке.
Михаил Трофимович стоял молча, с растерянной
улыбкой, по-видимому еще не веря, что все окончилось
благополучно.
Подошла вторая, более многочисленная группа
колхозников — юношей и подростков. Узнав, что ви-
новником пожара явился старик, они окружили его и с
горячностью, свойственной молодости, размахивая ру-
ками, принялись бранить. Среди азербайджанской ки-
пучей, на высоких нотах речи то и дело слышались вы-
крики по-русски: «Колхозные сена!», «Одиннадцать
колхозов!», «Коровы, барашка будет голодный!»,
«Тюрьма надо!»
Председатель, видя, как разбушевались колхозни-
ки, заступился за возницу, но его увещевания действо-
вали мало. Уж очень близко принимала молодежь к
сердцу колхозные интересы. Парни всё больше наседа-
ли па Михаила Трофимовича.
Кое-как я овладел вниманием молодых колхозни-
ков и повторил то, что говорил вначале: о случайности,
о том, что стога остались целы, о шубе. Это на них не
подействовало. Тогда я упрекнул, что ругаться во всех
случаях, а тем более когда кончилось все благополуч-
но, не следует и недостойно молодых людей, лучше бы
похвалить того колхозника, который вовремя спохва-
тился и привез людей на пожар. Глазами я показал на
председателя.
Председатель в знак того, что он здесь ни при чем,
покачал головой и оглядел толпу. Колхозники собра-
лись все, не было только одного мальчика — он при-
лежно закидывал землей маленький дымок.
— Копай надо! Много копай! — твердил один па-
71
рснь, который все не мог успокоиться, и, думая, что
старик плохо понимает его, стал показывать, как надо
окапывать костер.
Мальчик, который занимался дымом, оказался уже
тут. Он только что прибежал.
— Деда копай! Очень копай! — воскликнул он и
стал бранить парней за то, что они напрасно напусти-
лись на старика: виноват не дед, а сильный ветер.
Председатель подошел к мальчику и, опустив руку
на его черную лохматую голову, сказал:
-— Вот кто потушил пожар. Мы ему премию дадим.
То был пастушонок. Это он с вестью о пожаре при-
бежал в аул и поднял на ноги весь колхоз.
— На машину! — скомандовал председатель.
Мы все вместе, уже спокойно разговаривая об экс-
педиции, о бричке, которую брались починить колхоз-
ники, пошли к грузовику.
Старик отстал и поманил пальцем мальчика. Па-
стушонок подошел.
Старик полез в карман и, пошарив в нем, покачал
головой:
— Эх, ничего у меня сейчас, кроме денег, нет! Ска-
жи, что хочешь от меня получить?
Пастушонок молчал.
— Скажи — что? — повторил Михаил Трофимо-
вич.
— Ничего.
И мальчик, освобождаясь от руки старика, добавил
тоном взрослого человека:
— Чтобы ты пожара не делал.
НЕПОСЛУШНЫЙ УТЕНОК
Ранним утром шел я с собакой по холмистой степ-
ной равнине Кузбасса. Среди светло-зеленого моря
травы вдали возвышались две черные горы каменного
угля, поблизости от них виднелись деревянные вышки.
От вышек, оставляя длинную полосу дыма, двигался
поезд с углем к гигантским кемеровским заводам. Го-
рячий ветер шевелил ковыль, отчего он под солнцем
переливался и блестел, как перламутр. Сквозь тонкие
перистые облака просвечивала синь глубокого
неба.
От жары и усталости я еле плелся, а Сильва — ры-
жий ирландский сеттер — неутомимо бегала но степи.
Она соскучилась по охоте — птицы выводили птенцов,
и я давно не брал с собой ружья. Вот она сменила бег
на осторожный шаг, затем остановилась, вытянулась и
застыла. Через несколько мгновений из-под ее носа вы-
летела молодая куропатка, еще не умевшая как сле-
73
дует летать. Собака прыгнула вверх и схватила птицу,
потом, весело виляя хвостом и блестя глазами, подбе-
жала ко мне и, кружась, долго не отдавала свою
добычу. Куропатка оказалась изодранной зубами и
мертвой. Ожидая похвалы за свою ловкость, Сильва
бросилась мне на грудь. Я оттолкнул ее и побра-
нил — легавой собаке не полагается мять дичь.
Сильва обиделась, повернула голову в сторону и
медленно пошла позади меня.
Из ложбины, в конце которой белела наша палат-
ка, вылетел навстречу мне чибис — легкая птица с хо-
холком на голове. Кружа надо мной, он плакал и пла-
кал. Чем ближе я подходил к болоту, окружающему
озерко, тем больше он кричал, что-то просил. Наконец
он пронесся надо мной так низко, что едва не задел
крыльями за фуражку. Сильва вырвалась вперед и,
принюхиваясь к каким-то следам, побежала по болоту.
Вскоре из под ее ног врассыпную бросились крохотные
чибисята. Чибис с отчаянным криком ринулся на соба-
ку, скользнул над ее головой, взмыл и снова бросился
на нее. Так вот почему он плакал!
Собака устремилась за одним из птенцов.
— Назад! — громко крикнул я.
Мне не хотелось видеть чибисенка таким же изуро-
дованным, как куропатка.
Сильва остановилась, с недоумением посмотрела на
меня — ведь это же дичь! — и вновь, обиженная, по-
плелась за мной.
Чибис провожал меня до тех пор, пока не убедился,
что опасность для его детей миновала.
На одном из озерков жалобно покрикивала утка-
чирок.
Прячась за камыш, я подошел к ней совсем близко.
Вокруг утки беззаботно плавали и ныряли девять чер-
ноглазых, с темными носиками, пушистых утят. Я вы-
прямился. Мать, увидев меня, не взлетела. Погляды-
вая то на меня, то на противоположный берег, она бес-
покойно вертелась и предостерегающе крякала.
74
Сильва полезла было в воду, но строгое «назад!»
заставило ее вернуться.
От моего окрика из высокой травы на другом бере-
гу, неуклюже махая крыльями, тотчас поднялся темно-
бурый коршун и, пролетев над камышом, скрылся в
степи.
Утка замолкла — главная опасность, которую она
видела в коршуне, исчезла. Но, взглянув на собаку, вы
скопившую на открытое место, она вновь заволнова
лась: поплыла в одну сторону, потом в другую и, не
зная, что делать, долго кружилась по озеру.
Беспокойство матери передалось утятам, они тоже
завертелись, и, так как их было много и крутились они
в разные стороны, в глазах у меня зарябило. Не про-
шло и минуты, как они успокоились и весело стали ны-
рять. Но мать, помня, что человек и собака находятся
поблизости, продолжала тревожно сновать по озерку.
Мне захотелось узнать, улетит ли утка, если напу-
гать ее. Я громко крикнул. Ни утка, ни утята на крик
не обратили внимания. Тогда я стал искать камень; не
найдя его, бросил в утиное семейство пучок сухой тра-
вы. Пучок, не долетев до них, мягко упал на воду. Утка
шарахнулась в сторону и, зазывая детей, медленно по-
плыла в камыш. Утята остались на месте. Им очень хо-
телось знать, что упало. Подплыв к траве, они взялись
теребить ее клювиками и по былинке растащили по
озерку. Мое присутствие уже не пугало малышей. Они
смотрели на меня, на Сильву, на коршуна, вновь по-
явившегося над оврагом, на солнце с доверчивостью,
присущей всем существам, еще не познавшим опас-
ность.
Но мать, зная, что такое охотник и коршун, упорно
продолжала звать к себе детей. В конце концов она до-
билась своего: утята гурьбой поплыли к ней. Лишь
один из них не послушался. Он продолжал теребить
траву. Затем, взглянув на удалившихся братьев и се-
стер, поплыл, но не к ним, а в мою сторону. Он вылез
на берег вблизи меня и, оглядывая кочки, пошел, перс-
75
валиваясь, между ними. Сильва, неотрывно следя за
утенком, приготовилась к прыжку и, если бы не мой
окрик, кинулась бы на него.
Когда малыш скрылся в траве, я еще раз полюбо-
вался утятами — они уже подплывали к камышу — и
пошел к палатке. Собака, оглядываясь, неохотно по-
следовала за мной.
Спустя короткое время сзади послышался шум
крыльев, затем испуганный писк утят. С тревожным
криком из камышей вылетела утка. Я оглянулся.
С озерка поднимался коршун. В его когтях ничего не
было. Он или промахнулся, или утята вовремя успели
нырнуть. Пролетев над оврагом, птичий враг поднялся
ввысь.
Придя к палатке, я рассказал старику Матвеичу о
своей встрече с утиным семейством и о непослушном
утенке. Выслушав меня, он спросил, где Сильва. Толь-
ко тут я заметил ее отсутствие. Через минуту мы уви-
дели ее около камышей. Держа что-то в пасти, она га-
лопом мчалась по моему следу.
Не добежав до палатки нескольких шагов, собака
остановилась, наклонила голову и выпустила утенка.
Ковыляя, он побежал по траве. Сильва осторожно по-
ложила на утенка лапу, подержала его немного и сно-
ва подняла лапу. Малыш опять устремился вперед.
Собака опять придавила его лапой. Так она, как кош-
ка с мышкой, играла с ним до тех пор, пока я не позвал
ее. Взяв малыша, она подошла ко мне и выпустила его
у моих ног. Утенок, совершенно не помятый, только об-
слюнявленный, побежал от собаки к моей ноге и зата-
ился у каблука.
— Молодец! Пожалела малыша! — сказал я
Сильве.
Она завиляла хвостом и посмотрела на меня с та-
ким видом, будто хотела сказать: «Разве я не пони-
маю, что он маленький?»
Я положил утенка на ладонь и ладонь прижал к
груди. Испуганное сердце его билось учащенно. Но он
76
был еще настолько мал, а следовательно, и доверчив,
что все его страхи вскоре исчезли. Он поднялся на лап-
ки, с любопытством оглядел мои пальцы, а затем за-
смотрелся на Матвеича.
— Эх, ты! — упрекнул его старик.—Не послушал-
ся мать — отбился от нее и попал к нам в гости. Пожа-
луй, с непривычки несладко тебе у нас покажется.
Сильва, не спуская глаз с гостя, легла поблизости.
Малыш сидел спокойно. На рубашку, повыше утенка,
сел комар. Утенок поднял голову и ловко клюнул ко-
мара.
— Э, брат, ты уже чувствуешь себя как дома! —-
заметил Матвеич.
Комар пришелся гостю по вкусу. Оглядывая ру-
башку, утенок заметил пуговицу и стукнул по ней но-
сиком. Пуговица оказалась несъедобной. Малыш по-
вернулся, просунул голову между моими пальцами и
стал внимательно приглядываться к мухам, летавшим
над травой.
Утенка следовало бы положить на землю — пусть
охотится за насекомыми, но я побоялся, что собака
опять будет играть с ним. Она не сводила с него глаз.
Чтобы отвлечь внимание Сильвы от малыша, Матвеич
положил на сковородку — собачью посуду — кашу.
Собака принялась за еду. Я опустил утенка на землю.
Он тотчас же погнался за мухами. Они не давались
ему. Увидев, что мухи слетелись на кашу, он подбе-
жал к сковородке. Сильва отошла в сторону и легла на
землю. Утенок влез в сковородку, наелся мух и каши,
перевалился через край посуды, побродил немного и
сел у моей ноги.
Прошло два дня. Утенок совсем освоился. Он гулял
вокруг палатки, плескался в большой миске, куда для
него наливали воду, и подружился с Сильвой настоль-
ко, что лазил по ее хвосту, когда та лежала.
Уходя на работу — собирать травы, мы вносили
малыша в палатку и сажали его между вещами, через
которые он не мог бы перелезть. Когда мы приходили,
77
он встречал нас писком и, выпущенный на волю, долго
резвился в траве и купался в миске.
На третий день мы сняли палатку — надо было пе-
реезжать на новое место. Ящика, куда можно было бы
поместить утенка, не было, держать же его всю дорогу
на ладони — утомительно. Я отнес гостя домой, на
озерко. Он с удовольствием поплыл между камышин-
ками, выбрался на чистую воду, выкупался, провел но-
сиком по крыльям, по груди, огляделся и пискнул раз-
другой. Утка не отзывалась: она или находилась дале-
ко, или перешла с утятами на соседнее болото. «Рано
или поздно он найдет мать»,— решил я.
Свесив ноги с брички, я, смотря на степь, вспомнил
утенка, а с утенка мысль перешла вообще на птенцов.
Да, жизнь их все время висит на волоске! На каждом
шагу доверчивых малышей поджидает множество
хищников: в воздухе — коршуны, ястребы, на земле—
лисы, хори, змеи, в воде — щуки, водяные крысы.
Чтобы распознать врага и спастись от него, нужен
опыт, а его-то и нет у птенцов. Правда, на стороне ма-
леньких стоит природа, опа даст им защитную окрас-
ку — например, серого птенца белого лебедя не так
легко отличить от водяных растений, — но эта окраска
не всегда спасает.
Главной же з'ащитницей является мать. Дни и ночи
она беспокоится за своих детей, кормит, охраняет их,
учит осторожности, во время опасности, не щадя своей
жизни, бросается на врага.
Мать для птенца—все, и горе тому, кто потеряет ее.
Спустя несколько минут мы ехали мимо этого озер-
ка. На середине его тоскливо попискивал утенок.
— Пропадет без матери, — сказал Матвеич.— На-
до бы его взять. Как-нибудь довезем.
Я подошел к воде. Мои попытки подманить малы-
ша к себе остались тщетными. Махнув рукой, я сел на
повозку.
Впереди лошадей на траве мелькнула тень птицы.
В следующее мгновение эта птица, оказавшаяся боль-
78
шим ястребом, пронеслась, вытянув ноги, над озерком,
схватила утенка и, сделав круг, полетела над нами.
Я схватил ружье и выстрелил в хищника. Не выпу-
ская из когтей добычу, он замертво упал поблизости.
Сильва бросилась к ястребу и, не притрагиваясь к не-
му, осторожно взяла утенка. Когти впились в малень-
кое тело настолько сильно, что птичий враг тащился
по траве несколько шагов.
Утенка собака подала Матвеичу. Старик положил
малыша на ладонь и, увидев, что он не поднимает го-
лову, приложил его к уху. Сердце не билось. Одна из
дробин попала в грудь.
— В свое время не послушался мать, вот и про-
пал, — сказал старик и, отойдя в сторону от дороги,
бережно положил утенка в траву. -— Поедем, что ли?—
спросил он меня и, не дожидаясь ответа, сел на пере-
док. Взяв вожжи, он крикнул: — Но-о, милые!..
Спустя минуту он, как бы рассуждая сам с собой,
тихо произнес:
-— Родителев надо всегда слушаться.
И замолк.
Лошади бежали рысью. По-прежнему дул ветер,
колыхались и блестели под солнцем травы.
ДВА СЛУЧАЯ
Однажды я поднимался по одной из вершин Тянь-
Шаня. Когда мы подошли к скале, под которой росла
большая арча, Калмыков, мой проводник, рассказал
небольшую историю.
В прошлом году недалеко от этой скалы останови-
лась экспедиция, в которой Калмыков был тоже про-
водником. Как-то рано утром он отправился под эту
скалу за дровами — нужно было готовить завтрак.
Только что проводник поднял топор, чтобы ударить им
по стволу арчи, как услышал сбоку шум. Повернув го-
лову, он увидел невдалеке бегущего илека (косулю),
которого настигал барс. Погоня, по-видимому, продол-
жалась давно, так как илек бежал измученный, с от-
крытым ртом. Увидя человека, он бросился к нему
искать защиты и остановился у самых его ног. Илек
дрожал от страха и усталости.
Барс тоже остановился поблизости. Проводник, со-
бираясь защищаться, поднял топор. Зверь вниматель-
80
но оглядел его, ударил длинным хвостом по камню и
скрылся в зарослях арчи.
Когда Калмыков кончил рассказывать, я спросил
его:
— Что же случилось с илеком?
— Точно не знаю, но, кажется, с ним беда приклю-
чилась. Как только зверь забежал за скалу, так мой
козел задал лататы. А минуты через две, не более, илек
как-то по-чудному рявкнул в кустах. Должно быть,
барс настиг его.
— Подержать бы вам козла с полчаса около се-
бя — ведь он совсем рядом с вами был. За это время
барс далеко убежал бы.
— Конечно, можно было бы попридержать его за
рога. Это дело немудреное. Сплоховал я.
Но, помолчав немного, проводник вдруг махнул ру-
кой:
— Да ну его! Возиться с ним! У меня и без того
хлопот было много. Попал на зубы, ну и шут с ним.
— Идите. Я догоню вас, — сказал я и наклонился
к ботинку — будто у меня развязался шнурок.
Когда проводник удалился от меня на большое
расстояние, я пошел, не догоняя его. Мне было непри-
ятно идти рядом с ним.
Этот случай вспомнился мне прошлой осенью, ко-
гда я ловил из-подо льда на блесну рыбу на одной из
рек Калининской области.
Река только что замерзла, лед был еще так тонок,
что уходить далеко от берега я боялся. За мной метров
на двадцать тащилась веревка. Она была привязана
к поясу на случай, если я провалюсь. На веревке выта-
скивать легче. Накануне один рыбак, как рассказыва-
ли мне, желая показать свое бесстрашие, побежал по
льду и на середине реки провалился. Он долго не мог
выкарабкаться на лед. Подходить к нему было опас-
но — тоже можно оказаться в воде. Недалеко находил-
ся колхоз. Один из местных жителей, увидев, что тонет
Q Страшное ущелье
81
человек, принес вожжи и конец их бросил утопающе-
му. Рыбак был спасен.
Рыба ловилась плохо. Ко мне подошел веселый мо-
лодой колхозник с деревяшкой вместо левой ноги.
— Не ловится? — спросил он.
— Нет.
— А вы бы на середину реки пошли. Там всегда
судак держится.
— Страшно.
— Ничего не страшно. Вот смотрите, как я пойду.
Мне обязательно надо переходить реку — к бакенщику
иду за табачком.
— Шут с ним, с табаком! — стал я его отговари-
вать. — Жизнь дороже табака.
— Э, какая без табака жизнь! С утра не курил.
А на этой стороне табаком никто не занимается. Вот и
иду к бакенщику. Он недалеко живет.
Мои уговоры не подействовали. Колхозник согла-
сился лишь привязать к поясу мою веревку. После это-
82
го, стуча впереди себя толстой палкой, он отправился
через реку. Лед под ним трещал и гнулся. Звук был
такой, будто он шел по железной крыше. Я глядел на
него с замиранием сердца.
Подойдя к противоположному берегу, он смотал
веревку и перекинул се через плечо.
— Отдам на обратном пути! — крикнул он.
Часа через три колхозник возвратился. Покуривая,
он весело сказал:
•— Ваша веревка — тю-тю!
— Как это «тю-тю»? — спросил я, не понимая.
Он рассказал, как вблизи будки бакенщика из лесу
вышел лось и направился по льду. На середине реки,
где лед в начале зимы бывает особенно тонким, зверь
провалился. Он попробовал вылезть из воды, но лед
его не держал. Тогда лось, желая пробить дорогу к бе-
регу, принялся работать передними ногами. Под его
могучими ударами лед крошился. Ближе к берегу лед
стал толще, и его нельзя было разбить ногами. Зверь
6*
83
попробовал выпрыгнуть, но передние ноги разъехались
по льду. Опоры для них не было. Прыгал он долго и в
разных местах, но безуспешно. Прошло часа два, изму-
чился лось и положил голову на лед. Обессиленный, он
замерзал.
Все это видел бакенщик. Он ничем не мог помочь
зверю. В это время и появился колхозник с деревяш-
кой вместо ноги. Он подошел к лосю насколько было
возможно, снял с плеча веревку, сделал петлю и на-
кинул ее на рога.
— Эй, друг, пособи-ка! — крикнул он бакенщику.
' Бакенщик взялся за конец веревки.
Старались они долго. Ничего у них не выходило.
Грудь животного упиралась в край тонкого льда, а
приподнять ее было невозможно.
Наконец лось, собрав последние силы, выбросил
передние ноги на лед. Люди быстро подтянули живот-
ное к себе.
Когда они подтащили его к берегу, колхозник по-
дошел к зверю, чтобы спять веревку с рогов, но лось
так резко и сильно мотнул головой, что вырвал ее из
рук, затем тяжело поднялся и сначала медленно, а по-
том быстрее побежал в лес.
Старик рыбак, присутствовавший при этом разго-
воре, возмутился:
— Эх, растяпы, вдвоем не смогли удержать! Зверь-
то уже без сил был.
— Да, силенок у него маловато было, — ответил
колхозник.
— В чем же тогда дело? —- спросил старик.
— А не захотел я.
— Понимаю... — сказал разочарованно старик. —
Выходит, не пожелал воспользоваться случаем?
— Выходит, так.
— Не охотник ты! — буркнул старик.
— Это я-то? Первым добытчиком в нашем колхозе
считаюсь. Встретился бы мне этот лось в добром здра-
вии — я, пожалуй, спуска ему не дал бы.
84
— Тогда чего же ты упустил зверя? — приставал
старик.
— Потому что знаю — на свете ничего не может
быть лучше неожиданного спасения. Года три — четы-
ре подряд после этого ходишь веселый, и всему раду-
ешься, и никому не завидуешь. На себе испытал.
В Отечественную войну, когда был ранен в ту ногу,
вместо которой сейчас деревяшка, совсем приготовил-
ся умирать — знал, что проживу не больше пяти ми-
нут, и вдруг вышел такой случай — жив остался. По-
тому я и не завидую вам, двуногим. Ну, до свиданья!
Он пошел, но шагов через десять остановился.
— Да, совсем забыл, — сказал он мне. — Так что
ваша веревка — тю-тю. Убежала она. Если желаете,
взамен принесу свою.
С ВЕСНОЙ НА СЕВЕР
Длинный путь предстоял нам до Карского моря —
пароходом по Иртышу и Оби, на оленях по тундре, и
мы заранее испытывали волнение, которое всегда
ощущаешь перед интересным путешествием.
Когда наша экспедиция по обследованию оленьих
пастбищ погрузилась в Омске на большой белый
пароход, весна была в полном разгаре: маленькие ре-
ки вошли в русла, серые березовые рощи — колки, —
островами раскинутые по сибирской равнине, уже
давно зеленели; луга и степи покрылись высокой тра-
вой; над цветами жужжали пчелы, шмели; реяли
ласточки; жаркий ветер сушил землю.
Мы стояли на палубе и, щурясь от солнца, смотре-
ли то на желтые от лютиков луга, то на лоснившиеся
ковыльные степи и с нетерпением ждали, что откроет-
ся за крутым поворотом реки. Прошло часа два, и сте-
пи исчезли. Вокруг расстилались луга с изумрудными
лужами, заросшими желтыми калужницами. После
86
этих луж и прозрачных озер не хотелось смотреть на
грязную иртышскую воду, широким потоком катив-
шуюся на север.
Минул день. Ярко-пестрые луга кончились. К Ир-
тышу с обеих сторон подступил черный лес. Куда ни
посмотришь — всюду темная хвоя елей, сосен, кедров.
И как обрадуешься, когда среди нее увидишь дерево
с белым стволом, прячущимся в зеленом уборе, — ве-
селую березку — или серую осину с трепещущими
даже при полной тишине листьями. Порой встреча-
лись деревни с тесовыми замшелыми крышами. На
берег гурьбой выбегали ребята и долго махали нам
руками. Потом деревня и дети скрывались, и снова
все тайга и тайга. Она казалась бесконечной.
На четвертый день на высоком берегу неожиданно
появился Тобольск — красивый город с кремлем.
Вскоре и он остался позади.
Тайга продолжалась, и на этот раз совсем мрач-
ная. Хвоя уже перемежалась не с зелеными, а с оран-
жево-желтыми ветвями: осины только что выбросили
крохотные листья, еще не успевшие позеленеть. Трава
стала совсем короткой. Жаркие дни сменились про-
хладными. Мы ушли от теплой, буйной весны и встре-
тились с холодной, робкой. Капитан сказал, что впере-
ди идут льды и через сутки-двое мы должны их
нагнать.
Все изменилось: и погода, и тайга, и река. И ночь
становилась другой — короче. Вечерние сумерки ло-
жились на землю только часам к двенадцати, когда
солнце скрывалось за далеким, невидимым Уралом.
Они были не такими темными, как зимой или осенью.
Отблески угасающей зари охватывали полнеба, они не
давали сгущаться темноте, и, когда в светлой сини по-
являлась одинокая звезда, се замечали не сразу —
такой она была бледной.
В эти минуты все вокруг преображалось: серый
Иртыш превращался в голубой, длинные тени от иво-
вых кустов ложились на воду не черными, а сероваты-
87
ми, еле заметными полосами. Очертания деревьев
исчезали, стены леса становились темными, непрони-
цаемыми, и тайга вызывала жуткое чувство. А над ней,
черной, сиял голубой свет, и было так чудесно, что пас-
сажиры проводили на палубе ночь.
Поздним же утром все становилось как и раньше:
высоко в небе сияло солнце, вокруг опять серая гладь
и опять ели, пихты, лиственницы, осины, кедры,
березы.
Мы пристально рассматривали тайгу. Хоте-
лось заглянуть в этот мир вечной тени, тишины, за-
стоявшегося, сырого с прелью воздуха, но пароход не
останавливался. Шумя колесами, он все шел вперед.
Спустя еще два дня, проехав от Тобольска около
пятисот километров, мы увидели Обь. Воды двух боль-
ших рек слились, и наша дорога стала еще шире. На
восток и юг тянулась огромная равнина со множе-
ством болот, озер и хвойным лесом на сухих перешей-
ках. Весной и летом это непроходимые топи. Там цар-
ство медведей, лосей; там изобилие кедрового ореха,
клюквы, морошки, брусники и грибов.
Ближе к Березову, глухому таежному районному
центру, пойма расширилась до двадцати километров,
тайга отодвинулась в стороны, мы различали ее с
трудом.
Деревни почти исчезли, да в этих местах они и не
всюду могли расположиться: луга в это время почти
сплошь залиты водой. Лишь на высоких островах
встречались крытые берестой чумы хантов. Около них
на кольях сушились сети. Рядом темнели ивовые ку-
сты, голые, с набухшими почками; за ними тянулся
луг, покрытый прошлогодней желтой осокой, среди
которой несмело пробивалась молодая трава.
Еще сотня километров, и зелень исчезла совершен-
но. Серая вода и рыжие острова. Да и островов стано-
вилось меньше. Два русла Оби, из которых одно дохо-
дит в ширину до двух километров, слились в одно
сплошное море. Торчавшие из воды ивняки в зыбучем
88
воздухе дрожали, переливались и издали казались
миражем.
Появились плывущие льдины и стаи птиц. Утки,
гуси, чайки, лебеди вместе с весной, вместе с нами и
льдинами спешили на север.
Порой мы вглядывались на запад — не покажется
ли Урал, но там по-прежнему синели леса.
На шестые сутки, за Березовом, тайга скрылась из
глаз окончательно. Да и неудивительно: пойма в тех
местах в ширину доходит до сорока километров.
Льдины встречались всё чаще, иногда пароход
обходил небольшие ледяные поля. Уток стало так мно-
го, что, поднимаясь с реки, они застилали небо. Без
конца тянулись вереницы гусей, высоко в небе курлы-
кали журавли. Над пароходом беспрерывно с криком
кружились чайки. На островах большими пятнами ле-
жал снег. Тепло осталось позади.
После полудня с севера подул пронзительный ветер
и погнал навстречу нам такие огромные волны, что па-
роход лез на них, как на горы.
На седьмые сутки, проехав от Омска около двух
тысяч километров и достигнув Полярного круга, где
кончается тайга и начинается тундра, мы увидели тру-
бы рыбоконсервного завода и рядом с ним, у слияния
Оби и Полуя, деревянный город Салехард — центр
Ямало-Ненецкого округа. На северо-западе под солн-
цем блестел длинный белый Урал.
За городом начинались бескрайные снежные тун-
дровые просторы. За семь дней мы обогнали весну.
* -х- *
В Салехарде, маленьком одноэтажном городе с
немощеными улицами, на которых в грязи тонули
повозки, мы, собираясь в путешествие по тундре, про-
жили больше двух педель. За это время весна опереди-
ла нас: снег растаял, льды прошли, на ивовых прутьях
лопнули почки, птицы улетели на север. Туда же, к по-
лярному Уралу и Карскому морю, из тайги на тундро-
89
вне пастбища прошли многочисленные стада оленей.
Чтобы нагнать их и вместе с ними на оленьих упряж-
ках двинуться к морю, мы сели на катер, спустились
вниз по Оби, потом поднялись вверх по реке Щучьей
и высадились недалеко от полярного Урала. Отсюда
наш путь шел через факторию Лаборовую.
Багажа с нами было более пятидесяти пудов.
Вокруг фактории Лаборовой, которая состояла из
магазина и двух домиков, была пустынная тундра.
Сколько мы ни глядели по сторонам — ни одного дви-
жения. Стада уже прошли. Но мы были предусмотри-
тельны: с Оби привезли десять лошадей, которых за-
прягли по паре в нарты, нагрузили оборудованием и
продуктами. Сами же пошли пешком.
И вот гуськом — кто впереди, кто сзади обоза —
мы без дорог потянулись к Уралу, по необозримым
пространствам тундры.
Как трудно идти! Ноги вязнут в оттаявшей земле,
тонут во мхах, звонко шлепают по воде. Лошади от
усталости тяжело дышат и то и дело останавливаются.
И мы еле плетемся.
Всюду болота, пологие холмы, бесчисленные озера,
и над ними — голубое небо, такое же огромное, как и
тундра. Ни жилья, ни дыма, ни человеческого голоса.
Вокруг только поющие птицы. Они закончили длинное
путешествие и в своих родных местах устраивают
гнезда.
Весна идет вместе с нами. Время для нее позд-
нее — конец июня, и она спешит сделать серую тундру
зеленой и справляется с этим очень успешно. Травы
растут, перегоняя друг друга. Холмы, черные утром, к
вечеру становились зелеными. Быстрый рост растений
объясняется обилием теплого света. Солнце, делая по
небу большую дугу, опускалось к земле и, казалось,
утопало в далеком озере. Но свет зари не угасал, он
только чуть-чуть тускнел. Скоро должны показаться
звезды, но проходят минуты, и многоцветная заря сно-
ва разгорается и охватывает все небо. Затем показы-
90
вается солнце, не очень колючее для глаз, и снова со-
вершает свой путь. Где же тут отдыхать растениям!
В жаркий полдень тундра нагревается все больше,
оттаивает земля, вечная мерзлота опускается ниже. На
болотах среди осоки ярко белеет пушица. На холмах
среди разноцветных мхов покрываются листьями ку-
старники ивы и полярной березки, ростом чуть выше
травы. Еще день, другой, и невысокие кустики голуби-
ки, брусники, толокнянки и дриады скроются в подни-
мающейся траве. Потом в ярко-зеленом ковре, покры-
вающем тундру, начинают сверкать желтые лютики,
оранжевые огоньки, незабудки и другие цветы. Рас-
цветает багульник, и сильный, удушливый запах его
течет по просторам.
Под немеркнущим светом тундра прекрасна! Она
вся в цветах. Синеватый воздух насыщен ароматом
весны. Озера блестят, в каждом из них сияет солнце,
плывут облака, плещется рыба.
Впереди вырастает крик, сильный и звучный. Он
подобен музыке, он плывет над холмами, болотами,
озерами, заставляет прислушиваться к себе. Немного
погодя с другой стороны ему откликается такой же
крик и тоже долго тянется лад тундрой. С ним спле-
тается звенящий, с переливами голос длинноклювого
кулика.
Мы входим на холм и видим новое озеро. С воды
поднимаются две большие, сказочной красоты птицы.
Белоснежные, вытянув длинную шею, они медленно и
мерно машут крыльями, летят над цветущими холма-
ми, над зелеными болотами, и одна из них издает крик,
наполняющий сердце радостью, точь-в-точь такой же,
какой слышался недавно. Лебеди летят — с них не
спускаешь глаз, — они делаются всё меньше и нако-
нец совсем исчезают: то ли расплываются в солнечном
блеске, то ли скрываются за холмом. Потом опять
слышатся торжественные трубные звуки. И опять кри-
чит кулик.
И так весь день мы идем и глядим на белые горы.
91
Они всё ближе; уже видны ущелья, острые пики хреб-
тов.
На болотах от шагов звенит вода, позади на топких
местах остаются глубокие следы. Вытираем струйки
пота, сползающие по щекам, отмахиваемся от бесчис-
ленных комаров. Идти тяжело, но на душе радостно.
Вот уже ночь, без звезд, с неугасающей зарей. Она
светлая, как день. Птицы не умолкают. И мы не спим.
В солнечную ночь не уснуть! В полдень, когда солнце
разгорается, как на юге, мы останавливаемся на
отдых. Урал уже неподалеку. Нескончаемой, невысо-
кой цепью он тянется с юга на север. Верхняя полови-
на его в снегу — туда еще не добралась весна. Но так
было только день-два, а потом с вершин потекли
ручьи, горы потемнели, на верхних склонах обнажи-
лись каменистые россыпи, на нижних меж камней и
мхов зазеленела трава.
Горы и равнины каждый день покрывались новыми
цветами.
Наш путь пошел по подножию Урала. Однажды в
одном из ущелий мы увидели четыре покрытых
оленьими шкурами конуса, из которых столбами под-
нимались сизоватые дымки. Это были чумы — жили-
ща тундровых жителей. Выше чумов, на травянистых
склонах у шумящего ручья, паслись красивые, тонко-
ногие, с ветвистыми рогами животные. Оленей было
несколько сот. При виде нас они остановились, подня-
ли головы и с недоумением и любопытством следили за
нами. На лай из чумов вышли мужчины, женщины,
дети и пошли нам навстречу. Это были ненцы — тихие,
благодушные люди. Они приняли нас, как дорогих
гостей, пригласили в чумы к очагу, угостили рыбой,
чаем.
Утром мы отправили лошадей обратно — они были
нужны на богатых сенокосах в Обской пойме.
Председатель оленеводческого колхоза, борода-
тый, коренастый, с плоским лицом и прищуренными
чуть раскосыми глазами ненец, выделил нам для рабо-
92
ты небольшое стадо оленей. Наняли проводников,
тоже ненцев, запрягли оленей по четыре в нарту. Оле-
ни с места ринулись вскачь. Под полозьями зашурша-
ла трава, кусты, из-под копыт взметнулись брызги
воды, и мы понеслись по тундре.
Началась работа по обследованию оленьих паст-
бищ и правильному распределению их между колхо-
зами.
Составляя карту, определяя состав и урожайность
растительности, мы постепенно двигались вдоль Ура-
ла к Карскому морю.
Весна продолжала идти с нами. Солнце еще удли-
нило свой путь. Однажды своим нижним краем оно
только коснулось горизонта и, не спрятавшись за него,
как это было вчера, позавчера, вновь поплыло вверх.
Наступил беспрерывный день. О звездах, о темноте,
даже о сумерках мы забыли.
В середине июня весна покинула нас — она ушла
в Ледовитый океан.
Травы отцветали, птицы замолкли, появились
птенцы.
Работали мы до поздней осени. Видели последние
звенья цепи Уральских гор, полноводные тундровые
реки, Карское море, зимовку на ней, сделали, что нам
было нужно, и возвратились тем же путем в Москву.
* * *
С тех пор прошло больше десяти лет. Жизнь в на-
шей стране идет по нашим просторам подобно весне.
На ее пути все оживает, становится иным, лучше.
Теперь, чтобы добраться до полярного Урала, не
нужно тратить столько времени и усилий, сколько тра-
тили мы: из Москвы до Салехарда через тундру проло-
жена железная дорога.
Тундра в тех местах стала не такой пустынной —
на ней выстроены не только железнодорожная стан-
ция, но и новые фактории, которые снабжают олене-
водческие колхозы всем необходимым.
93
Изменился и Салехард: он вырос, по мостовым хо-
дят машины, появилось много учебных заведений.
И молодые ненцы, оканчивая школы и техникумы, не-
сут в тундру новые привычки, новые взгляды, новую
жизнь.
БУРО
Обследование оленьих пастбищ подходило к концу.
Наш отряд передвигался всем обозом. За моими нар-
тами, запряженными четверкой оленей, шли нарты с
палатками, продовольствием и другим грузом. Впере-
ди обоза — стадо в сорок шесть голов сменных оленей.
Так они называются потому, что сменяют друг друга
в нартах через день. Еще с нами было четыре собаки.
В тундре наступала осень. Среди темно-зеленых
листьев полярной березы уже много встречалось крас-
ных, бронзовых, бледно-желтых и золотистых. На
оленьих рогах свисал клочьями серый бархат, обнажая
кости. У крохалей 1 закапчивалась линька. Кряквы по
ночам летели на юг. Гуси уже табунились и перелетали
с одного озера на другое. Днем дули пронзительные
ветры, шли косые колючие дожди. В палатках была
капель, по утрам подниматься с постели не хотелось
Портянки не высыхали.
1 Крохаль — род водоплавающих птиц из семейства утиных.
95
На нартах сидеть стало холодно. Я часто слезал с
них, шел по топким болотам, чтобы согреться.
Однажды в ивняках мелькнуло темное пятно.
«Черно-бурая лиса! Но как она сюда забралась?» —
подумал я и с ружьем наготове пошел за ней. Собаки
опередили меня, бросились к лисе и окружили ее. Она,
к моему удивлению, не побежала, а села, прижав уши
и оскалив зубы. Собаки залаяли.
«Попалась, голубушка! Теперь не уйдешь!» — тор-
жествовал я и, согнувшись, стал по кустам подкрады-
ваться к ней. Черно-бурых лис мне еще ни разу не при-
ходилось стрелять, и поэтому, вполне понятно, подхо-
дил я к ней с волнением. Лиса находилась от меня уже
совсем близко, но стрелять было невозможно — ее
скрывали кусты. И я пошел к ней, не соблюдая осто-
рожности. «Убыо ее на бегу», — решил я.
Нас разделяло шагов двадцать. Вдруг кусты заше-
велились. Это лиса поднялась и под лай собак броси-
лась, но не от меня, а... ко мне.
От неожиданности я растерялся, а когда спохва-
тился, она была уже от меня в трех — четырех шагах,
подняла морду и... завиляла хвостом.
«Э, милая, теперь понятно, кто ты!» — подумал я и
закинул ружье за спину.
А собаки тем временем окружили нас и подняли
несносный лай. Одна из них, оскалив зубы, пыталась
ухватить гостью за бок. Я отогнал их.
Собака-лиса опять повиляла хвостом, сморщила
нос и глазами сказала: «Спасибо».
Была она темно-бурая, с торчащими весело ушками
и в самом деле походила на черно-бурую лису. Я по-
гладил ее. Она радостно взвизгнула, прыгнула на ме-
ня, лизнула руку и пуще прежнего завиляла хвостом.
«Я могу быть очень преданным другом, твоим и
всех вас», — как бы говорила она, обводя глазами ме-
ня и моих спутников, которые успели подойти ко мне.
— Надо взять эту собаку, — сказал я. — Она, ве-
роятно, отстала от оленеводов.
96
Все согласились со мной. Только хозяин оленей —
колхозный бригадир ненец Владимир — остался недо-
волен. Он сказал мне через переводчика Степана не-
сколько слов:
— Плохая собака. Избалованная собака. Ей толь-
ко в чуме жить. Напрасно на нее будем хлеб тратить.
Я прогоню ее.
— Подожди несколько дней, — возразил я. — По-
смотрим, какая она будет.
Собаку ненцы прозвали Буро. Я посадил ее с собой
на нарты. Обоз тронулся.
Через час мы остановились на ночевку.
Ужинали, по обыкновению, в палатке. Вход был за-
крыт. Буро просунул нос под палатку и умильно посмо-
трел на меня. Все так увлеклись едой, что, кроме меня,
никто не заметил маленькой морды с черными блестя-
щими глазами. Подождав немного, Буро осмелел и
тихо-тихо продвинулся па брюхе еще немного. За па-
латкой оставались задние ноги и хвост.
Его увидел Владимир, поднял было кулак, чтобы
погрозить — Буро отвернул голову в сторону и даже
закрыл глаза, — но, посмотрев на меня, опустил его.
Песик опять поднял на меня глаза. Он с жадностью
смотрел на оленью кость, которую я обгладывал. Ко-
гда у него потекли слюни, он уже больше не был в
силах сдерживать себя и опять осторожно и совсем
неслышно пополз ко мне. Владимир, уставившись на
него грозными глазами, перестал жевать. Буро зажму-
рился и снова отвернул голову в сторону.
— Кость хочешь? — поспешил я спросить пса.
Он не заставил меня повторять вопрос и, смор-
щив нос, что означало улыбку, прыгнул к моим
ногам.
— Он ведь голодный, не трогай его, — сказал я
Владимиру и бросил песику кость.
Буро, схватив ее, выскочил из палатки. Через не-
сколько минут из-под края палатки снова засверкали
его глаза. Они смотрели только на меня. После ужина
у Страшное ущелье
97
я накормил его вдоволь. Ночью он влез в палатку и
клубком свернулся у моих ног. Так мы стали друзьями.
По утрам всех оленей сгоняли к палаткам, окружа-
ли их веревкой и запрягали в нарты. Если какой-
нибудь олень перескакивал через веревку и убегал в
тундру, Владимир посылал за ним собак. Они гнались
за оленем и возвращали его к палаткам. Степан на-
брасывал на его рога тынзян 1 и останавливал на бе-
гу. Олень наклонял голову к земле, упирался и не хо-
тел идти. Буро стоял молча около оленя и, высунув
язык, смотрел на него как бы с усмешкой: «Ага, брат,
попался! Не бегай зря!»
Уложив вещи, мы трогались в путь. Нарты за нар-
тами ползли по тундре. На передних сидел Владимир.
Он гнал стадо сменных оленей. Когда некоторые из
них отставали, ненец приказывал собакам:
— Пырррь!.. Пырь!..
Две — три собаки бросались на отстающих.
Животные, вытянув вперед морду, закидывали ро-
га на спину и с места бросались в галоп. Выбрасывая
ноги далеко вперед и переваливаясь с ноги на ногу,
они догоняли стадо. И как красивы они бывают в такие
минуты! Не бегут, а танцуют!
Буро не всегда бегал за оленями. Владимир в таких
случаях говорил:
— Ленивая собака, хитрая собака! Прогнать ее надо.
— Она еще к нам не привыкла, — заступался я за
пса.
После этого бригадир уже не решался бранить Бу-
ро, но смотрел на него совсем неласково. Песик при
встрече с Владимиром переставал вилять хвостом,
отворачивал морду в сторону и скучными глазами смо-
трел на тундру.
Однажды ночью была буря, а утром пошла силь-
ная крупа, скрывшая все холмы. Владимир со своими
помощниками и собаками пошел искать оленей. Буро
остался в палатке. Через некоторое время они возвра-
1 Тынзян (ненецк.) — аркан.
98
тились грустные — буря разогнала оленей по тундре,
скоро их не найти.
— Пойдем еще поищем, — сказал я бригадиру.
Сидеть в палатке без дела было нудно, мне хоте-
лось скорее найти оленей и выехать.
— Подожди. Крупа пройдет, тогда и пойдем, —
ответил Владимир.
Но я настоял на своем, и мы отправились. За мной
побежал и Буро. За ближними холмами все собаки
скрылись в белой мгле. Разыскивали они оленей очень
долго, потом возвратились усталые. Буро с ними не
было.
— Пропала собака! — произнес я с
— И хорошо сделала, — ответил
Пойдем в палатку.
— Подождем немного, — сказал я и
сожалением,
бригадир. —
громко стал
звать пса.
Но в ответ завывал лишь ветер да крупа больно
била в лицо. И вдруг с ветром долетел чуть слышный
знакомый заливистый лай. Он был очень настойчивым
и въедливым. На этот лай Буро бросились собаки.
Спустя несколько минут на ближайший холм гало-
пом вылетел крупнорогий старый олень, за ним — де-
сяток других и сзади всех — мой маленький друг. Он
бегал от одного животного к другому и не давал стаду
разбегаться в разные стороны. Мы окружили оленей
веревкой. Собаки во главе с Буро отправились за
остальными животными.
В полдень все стадо было у палаток. Вскоре мы
поехали. Бригадир подозвал к себе Буро и сказал:
— Хорошая собака. Умная собака. На сухарь!
Пес принял угощение. Через минуту он поднял на
Владимира глаза. В рот ему полетел второй сухарь.
Собака съела его и, виляя хвостом, побежала за
нартами бригадира, потом стала на полоз и уперлась
затылком в сиденье. Владимир крикнул, и упряжка
оленей понеслась галопом. Первый раз за все время
Буро ехал с ним вместе.
7*
93
Однообразна тундра. Однообразно серое небо. Хол-
мы, озера, облака, болота. И песня Владимира одно-
образна и длинна, как нитка, раскручиваемая с ка-
тушки. Увлекшись песней, бригадир не видел, что
несколько оленей отстало. Буро спрыгнул на ходу с
полоза и побежал назад, часто поглядывая на Влади-
мира. У собаки в глазах нетерпение и недоумение:
почему ей не приказывают гнать оленей?
Когда терпение у пса истощилось, он тихонько, без
лая, бросился к отставшим оленям и у самых их ног
неожиданно и громко тявкнул. Олени в галоп — и к
стаду. Они уже в стаде, а Буро, увлекшись, все еще
гоняется за ними с лаем. Стадо шарахнулось в сторону
и разбежалось. Владимир пришел в себя. Он гаркнул
на собаку — всего три слова, которые показались нам
знакомыми, — и успокоился.
Песик сразу остановился, поджал хвост и, виновато
поглядев на Владимира, вновь вскочил на полоз.
Ненец, глядя на Буро, от удовольствия засмеялся:
— Прямо как колхозный председатель! Все хозяй-
ство в порядке держит... Теперь, брат, — обратился он
к псу, — не отдам тебя никому.
Буро поднял голову, завилял хвостом и сморщил
нос — улыбнулся. Полюбезничав с Владимиром и по-
лучив новый сухарь, песик зорко оглядел стадо оле-
ней — всё ли в порядке.
Владимир снова запел. Теперь он может петь без-
заботно — маленький «председатель» не допустит бес-
порядка в оленьем стаде.
НОЧЬЮ В ТУНДРЕ
Проводник взмахнул хореем ', и упряжка из четы-
рех одномастных — бурых с проседью — оленей рва-
нулась и поскакала галопом. Нарты с легкостью лодки
на озере быстро заскользили по желтой траве, зашеле-
стели по болоту и, покачиваясь на кочках, помчались
в просторы осенней пустынной тундры. Паш лагерь —
две палатки и чум — сразу остался далеко позади.
Молодой ненец Николай, круглоголовый, с корот-
кой шеей, вытянув ногу, а другую поставив на полоз и
держа в руке единственную вожжу, сидел впереди ме-
ня неподвижно и молча. Он был подавлен неожидан-
ной, вспыхнувшей перед самым отъездом ссорой с
Митрофаном, своим восемнадцатилетним товарищем,
тоже ненцем.
Отряд нашей экспедиции, составляя геоботаниче-
скую карту, необходимую для правильного распреде-
ления пастбищ между оленеводческими колхозами, все
I Хорей— длинный шест, которым погоняют оленей.
101
лето постепенно передвигался на север. Осенью, до-
стигнув Карского моря, он уже другим направлением
пошел на юг.
Рано утром мы порознь садились на нарты и уез-
жали каждый на свой участок. При палатках остава-
лись три ненца. Они пасли стадо сменных оленей в
восемьдесят голов и готовили нам ужин.
Возвращались мы вечером. Иногда бывало, что за
время нашего отсутствия лагерь перемещался на дру-
гое, условленное место.
В этот день он также должен был быть перенесен
к трем холмам южнее горы Константинов Камень, где
я никогда не был. Митрофана, страстного охотника,
заинтересовала дальняя поездка со мной, и он вызвал-
ся быть моим проводником, причем попросил у меня
пороха.
Хотя Митрофан и ручался, что к трем холмам он
приедет безошибочно даже ночью, но я предпочел Ни-
колая: он был старше Митрофана лет на восемь и
тундру знал лучше. Отказал я и в порохе — мой запас
был невелик, — что Митрофан принял за кровную
обиду. Парень недружелюбно посмотрел на меня и
отвернулся.
Под влиянием обиды он сказал на своем языке что-
то колкое Николаю, тот ответил ему тем же, и между
ними завязалась громкая ссора — очень редкое явле-
ние среди ненцев. Мой проводник громко и веско ска-
зал Митрофану несколько слов и замолчал. Митрофан
налетел на него молодым петухом, визгливо выкрики-
вая угрозы, и под конец, когда Николай сел на нарты,
запальчиво крикнул ему по-русски:
— Чтоб ты пропал!
И, помолчав, повторил с еще большей злобой:
— Чтоб ты нынче совсем пропал!
Такое напутствие ошеломило суеверного Николая.
Он растерянно посмотрел на парня, собрался ему что-
то ответить, но тут же раздумал и с горечью отвер-
нулся.
102
Лагерь вскоре скрылся из виду. Николай, держа в
руке хорей, похожий на очень длинный кий, молчал.
В своем темно-зеленом гусе 1 с откинутым капюшоном
он сидел понуро и неподвижно. Ветер от быстрой езды
шевелил его черные длинные волосы. Отдохнувшие за
несколько дней олени бежали быстро. Под полозьями
шумела трава. Над тундрой низко нависло серое небо,
и от этого вода в озерах казалась совсем черной. Кон-
стантинов Камень — не очень высокая гора, маячив-
шая впереди, — тоже был серым, неприветливым.
Спустя час мы подъехали к тому участку тундры,
где еще не производилась геоботаническая съемка.
Определив по буссоли 2 направление на северный ко-
нец Константинова Камня, я велел ехать тише и по
прямой линии. Мохово-травянистая тундра сменилась
пятнистой, с плешинами. Мы остановились. Я сделал
отметку на карте, поставил номер, под тем же номером
записал в тетради о смене и характере растительности,
и мы двинулись дальше. Ехали мы, пока не кончились
серые плешины и не началась кустарниковая тундра.
Я опять сделал отметки на карте и в дневнике. Так мы
останавливались при каждой смене растительности.
Приблизившись к небольшой речке, мы поехали
строго перпендикулярно к первому нашему маршрут-
ному ходу и, сделав несколько километров, снова по-
вернули параллельно первоначальному направлению,
только назад.
Делая таким образом параллельные ходы, ездили
мы очень долго. Отметки на топографической карте и
записи в тетради давали возможность составлять
подробную карту растительности.
После полудня стали встречаться одинокие камни.
Справа, совсем близко, возвышался Константинов Ка-
мень — одинокая, как бы наполовину срезанная гора,
последнее звено в длинной горной цепи полярного Ура-
1 Гусь — длинная, без разрезов одежда, надеваемая через голову.
2 Буссоль — геодезический инструмент для первоначальной ориен-
тировки на местности.
103
ла. На склонах сланцевые глыбы чередовались с мел-
кой каменистой осыпью. Там и сям серели пятна ли-
шайников.
Разглядывая лысую гору, мы медленно ехали бере-
гом небольшого озера. От осенней сырости становилось
зябко. Я слез с нарт и пошел пешком. Согревшись,
остановился, посмотрел по сторонам. На юге — Мини-
сей и Хаптэм-Пэ, тоже одинокие горы, а за ними мут-
ный длинный полярный Урал; по другим сторонам —
желто-бурая бескрайная равнина, на которой кое-где
чернеют озера. Всюду одинаково. Поблизости на нар-
тах сидит Николай. Он дремлет или о чем-то, вероятно
о ссоре, думает. Олени, постукивая друг друга рогами,
щиплют траву. За ними однообразная даль. Какие без-
граничные пространства! На север, километрах в пяти-
десяти, Карское море, дальше — Северный Ледовитый
океан. Морской берег пустынный. Оленеводы уже неде-
ли три как ушли на юг — в лесотундру и тайгу. Лишь
на далекой зимовке, что в устье Кары, живут несколько
человек.
На юге, если не считать маленькой фактории на ре-
ке Щучьей (от Константинова Камня в ста километ-
рах), тоже близко нет жилья. Только за триста киломе-
тров, на границе тайги и тундры, находятся первые
селения: деревня Лабытнанги и рядом с ней маленький
город Салехард.
Ни звуков, ни движений! Птицы давно улетели на
юг, озера пусты. А песцы из Болыпеземельной тундры
еще не пришли: в этом году у северной оконечности
полярного Урала нет леммингов — мышей, питаться
белым зверькам нечем. За стадами оленей ушли на юг
и волки. Только где-то по кустам должны быть белые
куропатки. Но их не видно.
Вокруг гнетущее безмолвие.
В этой холодной пустыне только мы с Николаем да
наш лагерь у далеких трех холмов. И больше ни души.
Я вспомнил Москву с ее непрерывным шумом и по-
думал: «Какие бывают контрасты!»
104
— Интересно! — сказал я вслух.
Николай повернул плоское скуластое лицо, посмо-
трел на меня и опять принял свое обычное положение.
Он привык, что в тундре ни с того ни с сего вдруг вы-
рвется какое-нибудь слово.
Небо опустилось еще ниже, горизонт сужался в
кольцо, все более и более приближаясь. На мой черный
рукав упала снежинка — первая вестница зимы, затем
еще несколько. А через короткое время посыпались
громадные белые хлопья. Они опускались очень мед-
ленно, как бы нехотя, но необычайно густо. В белом
мраке утонула гора, затем исчез противоположный бе-
рег озера. Порой скрывались даже нарты, стоявшие от
меня в нескольких шагах. Такого снегопада мне еще нс
приходилось видеть. Плечи скоро покрылись толстым
слоем снега. А я все стоял. Уж очень интересно наблю-
дать, как в безмолвии совершенно отвесно падали пу-
шистые хлопья п на глазах закрывали траву, кустар-
ники.
Но не стоять же вечно! Налюбовавшись необычной
картиной, я подошел к Николаю и спросил:
— Поедем?
— Куда же ехагь? Ничего не видно.
Через полчаса снегопад прекратился, опять показа-
лась тундра, на этот раз более просторная. От снежной
пелены необыкновенно белого цвета исходил новый за-
пах — запах свежести.
Николай поднял хорей, и застоявшиеся олени рва-
нулись вперед. Нарты заскользили совсем легко и без
шума. Обрадовавшись легкому пути, красивые, бы-
стрые животные, приподняв головы, положили ветви-
стые рога на спину, сильнее натянули постромки. Над
снегом замелькали их изящные сильные ноги. Из-под
копыт полетели комья снега. В ушах засвистел ветер.
От быстрой и необыкновенно приятной езды у меня
захватило дух. Так и мчался бы всю жизнь!
Работа отпала: снег закрыл всю растительность.
До лагеря оставалось километров двадцать. На мой
105
вопрос, успеем ли засветло доехать до палатки, Нико-
лай утвердительно кивнул головой.
Озеро давно позади. Быстро проехали болото, не-
высокий холм, опять болото. Олени побежали по ерни-
ку — низким кустикам полярной березки — и вдруг
шарахнулись в сторону: из-под самых ног их с шумом
взлетела большая стая белых куропаток.
— Стой!
Я схватил ружье.
Птицы, низко пролетев над землей, опустились в
соседние кусты. Подпустив нас довольно близко, куро-
патки взлетели. Прозвучали два не очень громких вы-
стрела, и две белые птицы с черными глазами и черны-
ми хвостами упали на снег. Остальные полетели за да-
лекое озеро. По пути к ним мы вспугнули новую стаю.
Еще положили птицу на нарты.
Куропаток оказалось много. Я увлекся охотой. Че-
рез некоторое время спохватился — не поздно ли, най-
дет ли Николай в темноте три холма?
— Ничего, пайде-см! Но засветло приехать, конеч-
но, лучше. Вон, вон они! — зашептал он, показывая на
бегущих в кустах куропаток.
Но я не успел выстрелить — птицы скрылись. Не
упускать же их! Мы погнались за ними. Они опять
поднялись, и на этот раз так близко и так кучно, что
после выстрела в воздухе закувыркались сразу три
птицы.
Патронов оставалось немного, я приберегал их на
следующие дни, да и на нарте лежало уже больше де-
сятка куропаток. Довольно!
Мы повернули к лагерю. Олени неслись резво. Кон-
стантинов Камень скрылся в мути. День заметно туск-
нел. Солнце или садилось, или уже село — за тучами
его целый день не было видно. В скором времени на
тундру опустились серые сумерки. Они быстро сгуща-
лись, наконец наступила темнота. Если бы не снег,
вокруг все было бы однообразно черное. Мы еще не
проехали и половины пути.
106
И вот белая равнина сменилась опять бурой. Сне-
гопад прошел полосой. Под полозьями вновь зашуме-
ла трава. Олени побежали тише, уже слышалось их
тяжелое дыхание. Я ничего не различал — все пропало
в черной тьме. Однажды мне почудилось, что олени
изменили направление.
— Правильно ли мы едем? — спросил я.
— Конечно, правильно.
Другого ответа я не ждал, вопрос был задан на
всякий случай. Николай всегда, даже ночью, безоши-
бочно привозил меня в лагерь.
Олени пошли шагом. Проводник стукнул хореем по
рогам — животные потрусили немного и опять пере-
шли на шаг. На ходу они щипали траву. Толчки хорея
не действовали.
Николай, занятый понуканьем уставших живот-
ных, перестал приглядываться к местности. Накричав-
шись вдоволь, он с огорчением произнес:
— Устали.
Олени тащились еле-еле. До лагеря, по предположе-
нию проводника, оставалось километров восемь. Потя-
нулись скучные минуты. Я продрог, хотелось есть, вы-
тянуть ноги под теплым одеялом. Чтобы облегчить
нарты и согреться, мы по очереди шли пешком.
Однажды олени уперлись в озеро и остановились
у воды. Я пошел топким берегом посмотреть, с какой
стороны лучше объехать озеро, споткнулся о кочку,
упал в глубокую лужу и промок почти до плеч. Сукон-
ный гусь и ватный костюм сделались удивительно
тяжелыми. Меня охватил озноб, застучали зубы.
В ичигах 1 хлюпала вода, они стали пудовыми. Я вы-
жал портянки, обулся, но вода снова натекла в них из
штанов и ватной куртки. Мы обогнули озеро. Олени
шли невесть куда.
— Да так ли мы едем? — спросил я уже с раздра-
жением. Мне так хотелось попасть скорее в палатку.
Проводник молчал, и я понял, что и он не уверен в
1 Ичиги — кожаные чулки, которые на Севере носят вместо сапог.
107
дороге. Слева неясно блеснуло еще озеро. Вглядев-
шись в его очертания, Николай обрадовался:
— Идем как надо. Скоро будет небольшой холм.
Прошло больше получаса — холм не появлялся.
От мысли, что мы заблудились, стало нехорошо. Не-
смотря на то что я шел, дрожь охватывала меня все
больше. О костре нечего было и думать: полярной бе-
резки — единственного в тундре топлива — поблизо-
сти не было. Да если бы и встретилась она, разжечь ее
без сухих щепок невозможно.
А осенняя ночь длинная, и до рассвета далеко.
Усталый человек не в состоянии пройти в тяжелой
одежде по болотам несколько часов подряд. Сесть на
нарты — значит совсем окоченеть.
Олени остановились.
— Совсем не идут, — буркнул Николай и добавил
несмело: — Покормить бы их!
Это означало, что проводник не надеется скоро до-
браться до лагеря. Напрасно я отдался на его волю.
Под влиянием ли утренней ссоры или от усталости он
всю дорогу сидел молчаливо, рассеянный, и ничего не
было удивительного, что мы заблудились. Следовало
бы ориентироваться самому.
— Нет, останавливаться нельзя, — сказал я: —
замерзну.
Проводник с силой ударил хореем по оленям. Жи-
вотные вяло поплелись вперед.
Я настроил себя на бодрое настроение. Ничего
страшного! Сколько раз мне приходилось блуждать в
тайге, в горах, и все оканчивалось благополучно. И на
этот раз все будет хорошо. Интересное происшествие,
и больше ничего.
— Не унывай, Николай! Вот увидишь, скоро бу-
дем ужинать у огня.
— Конечно, скоро будем ужинать у огня.
— Ну, может быть, и не так скоро. Твоего холма
не оказалось.
— Да, он остался справа, — уверенно ответил
103
проводник. — На сытых оленях через полчаса были бы
дома.
Мне стало стыдно за свои сомнения. Ведь Нико-
лай — тундровый житель, у него прекрасный слух,
зрение, обоняние, чувство ориентировки. Раз летом мы
с ним ночью заблудились. Я предложил ему ехать в
обратную сторону. Он уперся, соскочил с нарт, потя-
нул носом воздух и заявил, что впереди пахнет дымом.
Через несколько минут мы подъехали к угасающему
костру нашего лагеря.
Под ногами чмокало, шуршала осока под полозья-
ми, кое-где хрустел ледок. Время тянулось медленно.
Казалось, давным-давно должен быть лагерь. По телу
все больше пробегала дрожь, все больше коченели
пальцы на руках. Вокруг темень. Бодрое настроение
исчезло. Но я по-прежнему вглядывался в темноту —
не раздастся ли человеческий крик, не появится ли
свет костра, наконец не покажутся ли высокие ивняки,
в которых можно найти сухостой. Слух, зрение напря-
гались до предела. Порой казалось, что вдалеке вспы-
хивает огонь. Я напряженно вглядывался — обман
зрения! И вот однажды справа будто послышался сла-
бый звук, похожий на выстрел. Неужели и это обман
слуха?
— Слышишь? — спросил я Николая.
— А?
— Выстрел был. Поворачивай направо.
— Нет, выстрела не было — не глухой. Поворачи-
вать не надо.
— Обязательно поверни.
Он отказался. Мы поспорили.
— Зажги спичку, — приказал я.
Маленькое пламя осветило толстые руки провод-
ника. Несгибающимися пальцами я с трудом вытащил
из футляра буссоль, проверил направление. Вместо
юга мы шли на восток. Николай вынужден был согла-
ситься, что мы заблудились, и повернул оленей. В на-
дежде на ответ я выстрелил два раза. Черная тундра
молчала.
Я отдался своим мыслям: вероятно, в самом деле
выстрела не было. Бывает иногда — услышишь то, че-
го не было, но чего очень хочется. Нс вовремя встрети-
лись эти куропатки! Мы давно были бы в лагере. Мо-
жет быть, еще раз выстрелить?
И я с промежутками стрелял. Никто не откликался.
Пришли черные мысли. И, словно угадывая и подтвер-
ждая их, Николай со вздохом произнес:
— Хорошего нам не ждать. Помните, что Митрош-
ка утром говорил? «Чтоб ты нынче совсем пропал!»
Дурной человек!
Хотя я и не придал значения этому зловещему по-
желанию, но на душе невольно сделалось еще тяже-
лее.
— Давай сменяем одёжу, — предложил мой спут-
ник. — Я помоложе, покрепче — не замерзну.
Я отказался. Олени остановились и потянулись в
разные стороны. Вероятно, они нашли ягель или гри-
бы — любимый корм. Николай неожиданно рассвире-
пел и, исступленно бранясь, ударил изо всей силы по
по
боку оленя, затем другого. И тут снова мне послышал-
ся звук, похожий на глухой далекий выстрел.
— Стреляют, Николай, стреляют!
— А? — Проводник тяжело дышал. — Будто сто
лет, проклятые, не ели! Что говоришь?
Я повторил.
— Тебе показалось. Это я хореем по рогам задел.
— Не похоже.
— Тебе и тогда показалось.
— Может быть. Но все-таки очень было похоже на
выстрел.
— На всякий случай стрельни еще разок.
На мой выстрел ответа не последовало. Николай,
ведя оленей в поводу, пошел рядом со мной.
— Да и кому стрелять? — продолжал он. —
Ружье только у Митрошки.
— Вот он и стрелял.
— Как же! Ты видел, какими глазами он смотрел
на нас утром? Злыми.
— Это ничего не значит.
— А потом, у него только три патрона осталось.
Знаешь, какой он охотник? За патроном на факторию
побежит. Ни за что он сейчас стрелять не будет.
Доводы были веские. Выходило, что слух опять ме-
ня обманул.
— Из-за чего вы поссорились?
На этот вопрос, заданный мной не в первый раз,
Николай опять отмолчался.
— Чем ты его обидел?
— Ничем.
— Не может этого быть.
— Говорю — ничем. Старую ссору вспомнили, и
всё. А потом он о тебе стал говорить плохо — обидел-
ся, что ты ему не дал пороха. Я и заступился.
Идти становилось все труднее. Чувствовал, что
скоро выбьюсь из сил. Я спросил, не встретится ли нам
ивняк с сухостоем.
— Тут его никогда не бывало.
in
— Что же будем делать?
Проводник не ответил.
Ноги передвигались с трудом. Я отстал от нарты.
Расстояние между мной и оленями постепенно увели-
чивалось. Вскоре они исчезли во мраке. Слышался
только шум полозьев.
— Может, сядешь? — послышался голос из тем-,
ноты.
— Нет.
— Озяб?
- Да.
— Шагай помаленьку, шагай!
Да, во что бы то ни стало надо идти и идти. Только
в этом было спасение. Надежда, что я все-таки не
ослышался и стрелял не кто другой, как Митрофан,
меня подбадривала.
Шли долго. И вот черное небо будто поднялось.
Вместе с этим похолодало. Под ногами чаще и звонче
хрустел лед. Полы гуся затвердели. Над головой пока-
залась звезда, но ее вскоре заслонили облака. Не про-
шло и пяти минут, как выглянуло сразу несколько
звезд. Небо расчищалось от туч.
— К утру будет большой мороз, — заявил Нико-
лай.
Ночь немного посветлела. Вдали ясно очертилось
озеро; в нем переливался свет звезд. Тундра за ним
повышалась.
Проводник в раздумье сказал:
— Это, кажется...
И, не договорив, он другим, более высоким голо-
сом, воскликнул:
— Кричат!
За шумом шагов мне ничего не было слышно.
Я остановился. Никаких звуков! Николай протяжно
крикнул. Никто не отозвался.
— Стреляй! — сказал проводник.
Когда заглох выстрел, издали донесся чуть слыш-
ный крик.
112
— Садись! — скомандовал мой спутник.
Как только я спустился на нарты, он с ожесточе-
нием принялся толкать и бить оленей хореем. Пробе-
жав немного, они опять пошли шагом. С каждой мину-
той голос становился отчетливее. Он был очень хрип-
лым.
— Кто же это кричит? — недоумевал Николай. —
У нас таких голосов нет.
Мы постепенно поднимались на какое-то возвыше-
ние. Крик смолк. Некоторое время спустя рядом с на-
ми вырос человек. Он сказал осипшим голосом:
— Держи вправо. Я пойду вперед.
Это был Митрофан. Не сказав больше ничего, не
спросив ни о чем, он скрылся в темноте.
Возвышение оказалось холмом. С вершины его мы
различили далекий, слабый свет костра и услышали
ауканье, тоже далекое. Николай громко заорал. Голо-
са стихли.
— Стрелял? — спросил мой проводник Митро-
фана.
— Два раза.
3 Страшное ущелье
113
Николай удивленно и благодарно хмыкнул. Боль-
ше он не сказал ни слова. А мне было не до разгово-
ров — от холода залубенела челюсть, зубы выстукива-
ли дробь.
Еще немного, и нас с радостными возгласами окру-
жили товарищи. Меня ввели в палатку. Сколько тепла
и света! На чемодане горела свеча. Маленькая желез-
ная печка накалилась докрасна.
Я надел сухое белье, сухие штаны. На плечи мне
накинули полушубок, налили в большой стакан вод-
ки — последний наш запас, закидали вопросами.
Митрофан присел на корточки у дверей и стал щи-
пать куропаток. Николай протянул озябшие руки над
печкой. Отлив в кружку половину водки, я подал ему.
Он взял кружку, но не стал пить, а спросил у тех, кто
оставался в лагере:
— Кто послал Митрофана на холм?
— Сам догадался, — ответили ему. — Из лагеря
плохо слышно — в яме стоим. Как стемнело, так и на-
чал он кричать. Хотели ему на смену идти.
Николай повернулся к Митрофану и долго не спу-
скал с него потеплевших и несколько удивленных глаз.
Парень, будто ничего нс замечая, продолжал щипать
птиц.
— Не думали мы, что ты будешь стрелять и кри-
чать, — сказал я Митрофану.
Парень обиженно взглянул на меня и просипел:
— Да разве я...
Голос его прервался, вылетел хрип.
Николай воскликнул:
— Брось, Митрошка! А кто утром говорил: «Чтоб
ты нынче совсем пропал!»? Ты!
Парень засмеялся:
— Если бы я этого не говорил, я меньше кри-
чал бы.
Николай дружески хлопнул его ладонью по спине
и протянул ему кружку с водкой:
— На, промочи горло!
114
Митрофан, ссылаясь на то, что он не озяб, отказал-
ся. Николай настаивал. Препирались они долго.
— Выпьем за мир и согласие, —- предложил я.
Парень отлил немного водки в свою кружку, чок-
нулся со мной и Николаем.
— И возьми половину вот этого, — продолжал я,
вынимая из сумки бутылку с порохом.
Митрофан от радости даже засмеялся и весело
сказал:
— Если бы знал, что такое дело, — последний па-
трон израсходовал бы. Ну, будьте здоровы! Желаю
вам добираться до лагеря всегда дотемна.
От водки разлилось тепло по всему телу. Я открыл
дверцу печки, подвинулся к огню и, потирая руки, рас-
сказал о наших ночных приключениях и пережива-
ниях.
Потом все легли спать, а я, не спуская глаз с ярко-
го, горячего пламени, продолжал греться. Я сидел и,
как сказали мне утром, все время улыбался.
Тот, кто блуждал ночью в холодной пустыне, пой-
мет мое состояние.
УКРОЩЕНИЕ ОХОТНИЧЬЕЙ СТРАСТИ
Ехать до Фрунзе оставалось часа два. Мой сосед
по купе поднялся с дивана и, поглядев в окно, востор-
женно протянул:
— О-о-о!
Я отложил книгу в сторону и увидел, что наш поезд
идет вдоль Киргизского хребта. Бесконечная горная
цепь со сверкающими шпилями тянулась совсем ря-
дом. Выпавший первый снег закрыл верхнюю часть
кряжа. Необыкновенная белизна этой пелены и над
ней прекрасная лазурь раннеосеннего неба выглядели
удивительно красиво. Вскоре горы были так близко,
что от них, казалось, доходил до нас запах свежего
снега.
Еще немного, и поезд подошел к Фрунзе, где я вы-
шел.
В тот жаркий день, когда в сопровождении пере-
водчика Лепехова, сутулого человека средних лет, я
не
выехал верхом из Фрунзе — красивого зеленого горо-
да, снег на хребте растаял. Но и без белых одежд этот
огромнейший кряж, длиной более трехсот километров,
был великолепен.
Подобно гигантской стене, Киргизский хребет за-
крывает с юга Чуйскую долину. С противоположной
стороны ее загораживает тоже хребет, но совсем низ-
кий и рыжий — Чу-Илийские горы. Когда-то, лет три-
дцать назад, вся Чуйская долина с наступлением лета
становилась тоже рыжей. Теперь она зеленая и жел-
теет лишь к осени. Чудо? Нет. Просто-напросто за
последние десятилетия ее изрезали тысячи арыков, по
которым течет вода многочисленных рек, спускающих-
ся с Киргизского хребта. Долина преобразилась. По-
явились сады, виноградники, от хребта до хребта рас-
кинулись поля пшеницы, табака, люцерны, кенафа,
кендыря... Там же можно увидеть и итальянскую ко-
ноплю — растение до глубокой осени зеленое и на-
столько мощное, что в его зарослях могут прятаться
верблюды. С некоторых пор успешно стали возделы-
вать хлопчатник. В Чуйской долине есть и сахарная
свекла; она дает самый высокий в Союзе урожай.
Мы поднимались на Киргизский хребет по одному
из ущелий Белореченского района. Горы эти пустын-
ны, они оживают лишь весной. Тогда на ярко-зеленых
предгорьях во множестве появляются отары овец,
стада коров, косяки лошадей, там и сям вырастают
кочующие колхозные фермы и серые юрты пастухов.
Когда солнце начинает греть сильнее, граница снега
постепенно поднимается все выше, а за ней, тоже по-
степенно, следуют колхозные стада.
К июлю стада достигают высокогорных лугов, у
ледников проводят остаток лета и в половине сентяб-
ря начинают спускаться вниз: овцы и лошади -— на
зимние пастбища, коровы — в теплые зимние фермы.
В те дни, то есть в начале сентября, было еще жар-
ко, и скот находился высоко в горах.
Миновав расположенный в ущелье колхоз, мы про-
8* Страшное ущелье
117
ехали желтые степи и вскоре попали на крутые склоны
с высокой и густой травой. Травы, изрядно потоптан-
ные скотом, уже наполовину пожухли.
Направо по склону рассыпалась отара овец. Потом
встретился косяк сытых, с лоснящейся шерстью лоша-
дей. Из косяка выскочил красивый вороной жеребец.
Изогнув шею и подняв хвост, он с громким ржаньем
бросился к нам. Лепехов поднял нагайку и угрожающе
крикнул на него:
— Эй, ты! Камчой огрею!
Жеребец не остановился. Косясь на нагайку, он
обежал нас раз, другой, подскочил к нашему вьючно-
му смирному жеребчику и, оскалив зубы, рванул его
за круп. Жеребчик, спасаясь, отскочил в сторону от
тропы на самый край обрыва. Если бы Лепехов вовре-
мя не подскочил к разъяренному жеребцу и не ударил
его по спине камчой, не миновать бы нам беды. Жере-
бец остановился и, продолжая ржать, нервно бил ко-
пытом землю.
— Ишь, какой собственник! Не хочет подпускать
чужих жеребцов к своему косяку, — сказал Лепехов и,
не раздумывая, свернул на малоезженную тропу, кото-
рую я никогда бы не заметил.
— Правильно ли едем? — усомнился я.
— Я человек здешний, — обидчиво заметил он.
Лепехов оказался не только хорошим переводчи-
ком, но и прекрасным проводником: он отлично знал
Чуйскую долину, Киргизский хребет и безошибочно
вел по самым глухим дорогам. По пути он обращал
мое внимание на все достопримечательности и с гор-
достью говорил о жизни в Чуйской долине. Вообще он
вел себя как радушный хозяин.
Тропа увела нас от косяка, долго кружила возле
ущелья и вывела к широкой ложбине, где около ручья
стояло пять войлочных юрт. Это была овцеводческая
ферма, принадлежавшая колхозу.
В самой большой юрте слышался оживленный раз-
говор на киргизском языке. Мы подошли к ней и, под-
118
няв войлочную дверь, переступили порог. Четыре че-
ловека, сидевшие посреди юрты на кошме, повернули
к нам головы.
Разговор прекратился. Находившийся ближе к
двери щуплый старик в новом ватнике, взяв в руку ре-
денькую седую бороду, осмотрел нас внимательными
глазами. Узнав Лепехова, когда-то работавшего счето-
водом в этом колхозе, он обрадованно протянул руку
ему, а затем мне. Это был чабан.
Потом с нами поздоровался грузный пожилой чело-
век с раскосыми глазами. По его независимому виду
и городскому костюму можно было сразу понять, что
это не пастух. Он оказался заместителем председателя
колхоза. Медленно протягивая мне руку, он радушно
улыбнулся и указал на место рядом с собой. Узкопле-
чий молодой пастух, с каменным выражением лица
сидевший напротив, одними только пальцами пожал
мне руку и застыл на скрещенных ногах. Зато его со-
сед, круглолицый богатырь с добродушной улыбкой,
сжал мою руку так крепко, что я едва не вскрикнул от
боли.
Заместитель председателя хозяйским тоном произ-
нес какое-то слово, и тотчас незаметно сидевшая в глу-
бине юрты женщина с длинным ожерельем из серебря-
ных монет поднялась и поставила передо мной и Ле-
пеховым по большой чашке кумыса.
Я взял пиалу в руки. Пастухи молча наблюдали за
мной; с левой стороны меня прожигал еще чей-то
взгляд. Повернув голову, я увидел в сумраке блестев-
шие из-под серой шапки черные горячие глаза. В углу
юрты сидел коренастый, небольшого роста юноша со
скуластым лицом, которого я не заметил раньше. На
нем были куртка и штаны из шкур илека шерстью на-
ружу.
Я забыл снять со спины штуцер — он мешал мне
удобно сидеть. Заметив это, юноша подскочил, снял с
меня ружье и осторожно прислонил его к кованому
сундуку, на котором находились патефон и газеты.
119
Не дожидаясь расспросов, я рассказал, откуда и
зачем мы приехали. Лепехов перевел. Меня выслуша-
ли с интересом. Старик чабан что-то сказал пастухам,
и я понял, что он принимает меня за врача. Все с ува-
жением повернули ко мне головы.
— Я не доктор, — сказал я.
— Нычаво, нычаво, — сказал старик на плохом
русском языке. — Разница мала.
Но интерес у него угас, и он начал о чем-то рас-
спрашивать Лепехова. А юноша все не спускал с меня
глаз. Приветливое безусое лицо его и ясные глаза, в
глубине которых светилось какое-то сильное затаенное
чувство, понравились мне. Я внимательно посмотрел
на юношу, которому было лет девятнадцать — два-
дцать. Он смутился, покраснел и опустил голову.
Вскоре он снова, но уже украдкой взглянул на меня,
и я понял, что он почуял во мне друга по охотничьим
переживаниям.
Я дружески ему улыбнулся и спросил:
— Охотник?
На обветренном, грубоватом его лице заиграла
улыбка.
Он застенчиво кивнул головой и с доверчивостью
ребенка подал мне руку в знак дружбы.
— Охотни-ик, — насмешливо подтвердил замести-
тель председателя.
Я счел благоразумным перевести разговор на жи-
вотноводство и кормовые угодья. Заместитель предсе-
дателя с увлечением рассказал, что у них в колхозе
быстро растет поголовье и в ближайшее время будет
ощущаться недостаток в пастбищах. Необходимо па-
сти скот по-новому, по-научному. Жаль, что у них в
колхозе не все это понимают.
И грузный человек выразительно взглянул на охот-
ника.
— Кто может показать мне неотравленные пастби-
ща, на которых можно было бы искать лекарственные
растения? — поспешил спросить я.
120
— Давлетхан может, — ответил заместитель пред-
седателя, показывая толстым, коротким пальцем на
юношу.
Я повернулся к охотнику, и у нас с ним сразу завя-
зался разговор в таком тоне, словно мы были знакомы
несколько лет. Помощи Лепехова не понадобилось:
Давлетхан объяснялся на чистом русском языке — вы-
рос он в русском селении, которых в Чуйской долине
немало.
— Много тут диких козлов? — спросил я, выслу-
шав его рассказ о травах.
Глаза его преобразились, словно слетел с них пе-
пел и разгорелись угольки.
— Много!
— Убьем, Давлетхан?
— Не знаю.
Пастухи возобновили прерванную нашим прихо-
дом беседу. Вскоре она перешла в горячий спор. Дав-
летхан прислушивался к спору и порой коротко возра-
жал заместителю председателя, а тот словно и не слы-
шал возражения. Тогда Давлетхан, чем-то задетый за
живое, вскочил, сделал шаг к грузному человеку и
крикнул с большой обидой:
— Неправда! Ты нехороший человек!
Пастухи примолкли и посмотрели на Давлетхана
с порицанием: как он мог позволить себе так резко
разговаривать со старшим!
Заместитель председателя, не удостоив Давлетха-
на даже взглядом, что-то буркнул, пренебрежительно
махнул рукой и продолжал спор.
Юноша, взяв берданку и бинокль в старом футля-
ре, с возмущенным видом направился из юрты.
— Поедем! — кивнул он мне порывисто.
— Куда?
Я и Лепехов вышли следом за ним.
Юноша показал на подножие крутой горы, нахо-
дившейся на расстоянии километра от юрт. Поблизо-
сти от горы можно было искать травы и охотиться.
121
Давлетхан взял из косяка лошадь, оседлал ее, и
мы втроем поехали в горы.
Охотник ехал впереди и долго молчал. Наконец он
поравнялся со мной и любовно погладил рукой мой
штуцер. Я взял его берданку. Она была двадцать вось-
мого калибра и такая старенькая, вся перевязанная
проволокой, что я с удивлением спросил:
— Ис таким ружьем ты ходишь на охоту?
— Другого нет.
— Мог бы купить получше. В вашем колхозе, как
я слышал, трудодни хорошо оплачиваются. У тебя
много трудодней?
Юноша сделал вид, что не слышал вопроса.
Мне очень хотелось знать о причине недружелюбных
отношений Давлетхана с заместителем председа-
теля.
— Ты чем занимаешься в колхозе? — начал я из-
далека.
Охотник замялся и сразу же отстал от нас.
Оглянувшись на, юношу, Лепехов объяснил, что
правление колхоза считает Давлетхана ни к чему, кро-
ме охоты, не способным. Голова его занята, мол, толь-
ко козерогами, и сам он похож на козла — ходит в
илековых шкурах. Такую одежду он носит для того,
чтобы быть незаметней на охоте. Вообще человек он
хороший, только беспечный. Если бы не старая мать,
о которой нужно заботиться, Давлетхан совсем не ду-
мал бы о заработках. А вообще-то он к любому делу
способен — однажды его даже поставили чабаном
большой отары...
— Такого молодого — и чабаном? — удивился я.
— Почему не веришь? Он способный, семилетку
кончал. Если бы не охота, дальше учился бы. Чабан из
него был бы совсем хороший.
— А разве чабану надо иметь образование?
— Теперь наука везде требуется. Как же чабану
без науки? — И Лепехов посмотрел на меня так, слов-
но я в шутку задал этот вопрос. — Чтобы быть чаба-
122
ном, одной науки мало. Нужен еще и опыт. У него
практика большая. Он с детства был в пастухах, зи-
мой учился, а летом со стадами в горы уходил. Потом
кое-чему у зоотехника поднабрался. Зоотехник ко всем
пастухам пристает: применяйте, мол, загонную систе-
му пастьбы. Вы не знаете, что это такое? Это значит —
пастбища надо делить на участки и стравливать травы
на них по очереди. Когда скотина перейдет на послед-
ний участок, на первом трава уже подрастет, и на него
отару, или там лошадей, или коров можно опять пу-
скать. И Давлетхан давай то же самое говорить. Ста-
рые чабаны смеются. А заместитель председателя стал
на сторону Давлетхана и зоотехника, тоже начал на-
жимать на чабанов. Этой весной правление сделало
Давлетхана хозяином отары — пусть, мол, докажет.
Он и доказал: овцы у него нагулялись лучше, чем у
других пастухов. Все шло хорошо, а вот недавно его
сняли.
— За что?
— Проштрафился. Увидел тэке — бросил отару и
пошел в скалы. Там и ночевал. Утром приходит — че-
тырех овец нету. Искали — не нашли. - Скандал был.
Ну, и сняли парня с отары. Теперь он то подпаска за-
меняет, то в колхоз ездит за продуктами.
— Поэтому сегодня Давлетхан и нагрубил заме-
стителю?
— Нет, не поэтому. Давлетхан не такой парень,
чтобы зря грубить. У них спор. На днях в соседней ота-
ре, вон за этим перевалом, пропало двадцать с лишним
голов. Это отара не нашего, а соседнего колхоза. Па-
стухи говорят, что их прозевал Чукубай — тоже моло-
дой пастух и тоже охотник. А заместитель не согласен
с ними. Если бы, говорит, овцы потерялись, их могли
бы найти: шесть человек четыре дня рыскали по горам.
Значит, Чукубай продал их — так думает заместитель.
Ну, пастухи, известное дело, не соглашаются с ним.
И больше всех горячится Давлетхан. Чукубай его то-
варищ, понимаете?
123
* * *
Мы поставили палатку под каменной громадой, за
которой возвышался хребет с ледниковыми полями.
Часа полтора я искал травы и, не найдя того, что мне
было нужно, предложил Давлетхану идти за козеро-
гами.
-— Подождем немного, они еще лежат, — ответил
он, с любопытством разглядывая мой гербарий.
Спустя несколько минут Давлетхан осмотрел в
бинокль каменную гору. На ней — ни движения, ка-
мень и камень.
Охотник знал почти все травы и подробно расска-
зывал о их кормовых достоинствах. Но вот он опять
взглянул на гору, приставил ребром ладонь ко лбу и
порывисто воскликнул:
— Тэке!
— Где? Где?
Давлетхан показал на остроконечную скалу.
Не сразу я различил среди камней неподвижного
козла. Очертания его были неясны. Но вот он сделал
прыжок, другой и вновь застыл на вершине скалы.
— Ну и рога! — воскликнул я с восхищением.
Тело животного сливалось с камнями, рога же на
фоне светло-синего неба четко выделялись, как два
больших серпа.
— Пять тэке, смотри ниже! — негромко, с приды-
ханием произнес Давлетхан; пальцы его дрожали, он
не сводил блестящих глаз с горы.
К вершине ее скачками приближались еще четыре
козла. Козерог поднял голову — рога легли на спину.
Он сделал прыжок и скрылся за камнями. На его ме-
сте появились один за другим остальные. Последний
козерог, остановившись на мгновение, тоже исчез.
— Идем, — сказал, волнуясь, молодой охотник.
По его загоревшимся глазам нетрудно было понять,
что для него начинаются самые лучшие минуты.
Он полез по скалам с такой легкостью и так бес-
шумно, что ему мог бы позавидовать барс. Я тащился
за ним тяжело и неуклюже. Когда нет тренировки и
годы подходят к пятидесяти, не так просто ходить по
вершинам Тянь-Шаня. Хорошо еще, что у меня под но-
гами не шумели камни.
На полдороге я далеко отстал от своего спутника.
Он подождал меня. Так повторялось не раз.
В разреженном воздухе дышать было тяжело. От
усталости дрожали ноги, по вискам струился пот.
125
Давлетхан посоветовал почаще отдыхать, а главное,
не торопиться. Но можно ли охотнику быть спокой-
ным, когда козероги совсем недалеко! Сам Давлетхан
хотя и взывал к моему благоразумию, но, как только я
подходил к нему, тотчас поднимался и лез вверх.
Так случилось и перед той скалой, на которой час
назад останавливались козероги. Я сел отдохнуть, а
охотник, сжигаемый нетерпением, полез на скалу.
Вскоре он спустился ко мне. По его строгому, сосредо-
точенному лицу и пожару в глазах мне стало все по-
нятно.
Мы объяснились жестами, и я, еще не отдышав-
шись, пополз за ним. Сердце бушевало, хотелось
отдохнуть, но было не до того.
И вот мы на вершине скалы. Тяжело дыша, я про-
сунул голову в щель меж камней. Давлетхан предосте-
регающе положил руку на мое плечо: не торопиться!
Следовало бы успокоиться, но, как известно, благора-
зумие часто опаздывает. Так случилось и на этот раз.
Вытянув шею еще больше, я увидел в неглубоком, но
сумрачном ущелье узкую бурую полоску спины, боль-
шие рога и заволновался еще больше. Рука взвела
курки. Охотник толкнул меня в бок. Я оглянулся.
— Не стреляй! Спустимся ниже, — зашептал он
горячо. — Мы подойдем к ним на двадцать шагов.
Чудак Давлетхан! Сто метров — разве это боль-
шое расстояние для хорошего штуцера?
И я, высунувшись из-за камня, опустил отвесно
ружье и навел его на козерога. Сдерживаемое дыха-
ние прорвалось, мушка запрыгала. Когда она на мгно-
вение остановилась на темной линии спины, палец на-
жал на собачку. Грохот. Дым.
Козел метнулся вправо и остановился. Может быть,
даже упал — кругом был дым, ничего не понять.
— Готов! — воскликнул я и в то же время увидел
выскочивших из-под каменного навеса четырех козлов.
Прогремели два выстрела — мой и Давлетхана.
Козероги в мгновение исчезли за камнем. Минута — и
126
они показались на крутом склоне. Вскоре из ущелья
выбежал еще козел — тот, в которого я стрелял вна-
чале. Огорчение мое было настолько велико, что я пе-
реживаю его до сих пор.
Козлы почему-то повернули в нашу сторону.
Еще.немного, и в них можно было стрелять. Но они
поскакали вверх и скрылись за хребтом.
Давлетхан бросился им наперерез и на хребте,
опустившись на колено, выстрелил. Когда я подбежал
к нему, козероги ниточкой уже поднимались на сосед-
ний кряж. Стрелять не было смысла.
—- Третий тэке ранен! — крикнул охотник и бро-
сился за козлами.
Ни один из них не отставал. Но мне тоже хотелось,
очень хотелось, чтобы козерог был ранен.
—- Должно быть, скоро упадет, — сказал я. — Он
уже ткнулся раз, когда я стрелял в него.
— Это не тот. В того ты не попал.
— Неправда, я видел, как он упал!
— Говорю — промахнулся.
Я опять возразил бы ему, если бы не подъем: бе-
жать и одновременно говорить было трудно. К тому же
и порядочно я отстал от охотника.
Козлы уже медленнее, чем раньше, гуськом взби-
рались по крутой стене ущелья. У самого края его один
из них остановился, постоял немного, потом тяжело
прыгнул на камень и, подняв передние ноги для нового
прыжка, вдруг рухнул. Кувыркаясь, козел покатился
вниз, но вскоре зацепился за высокий камень.
Обойдя ущелье, мы спустились к козерогу. Он ле-
жал на боку. Могучие рога с кольцеобразными, иду-
щими друг за другом утолщениями прижимались к
камню. Необыкновенной красоты глаза напоминали
ярко-зеленые самоцветы.
— Не думал я, что он, раненный большой штуцер-
ной пулей, убежит так далеко, — сказал я, испытывая
жалость к козлу.
Повернув козла, я увидел маленькую окровавлен-.
127
ную дырку недалеко от передней лопатки. Пуля две-
надцатого калибра сделала бы отверстие в три раза
больше. Aloe радостное настроение угасло.
Взглянув на меня, охотник отвел глаза в сторону и
приглушенно произнес:
— Должно быть, это ты ранил его.
— Не валяй дурака! — заметил я строго.
Давлетхан смутился, повернулся ко мне спиной,
взял за рога козерога, вытащил его из-за камня и
столкнул. Пролетев несколько десятков метров, козел
попал в яму. Мы опять сползли к нему. Когда он до-
катился до дна ущелья, мы потащили его за рога.
В нем было пуда три.
— Этот тэке будет твоим, — заметил молодой
охотник, спускаясь вниз.
— Почему?
— Ты гость. И потом, вместе стреляли.
Я отказался.
После долгого молчания Давлетхан сказал, что я,
во всяком случае, должен взять заднюю ногу, осталь-
ное мясо он отвезет матери: сегодня вечером он должен
ехать в колхоз за солью для овец и за газетами.
В конце ущелья нас встретили пастухи на лошадях.
Мы поспешили к палатке.
Давлетхан, не теряя ни минуты, взялся свежевать
козла. Разделав тушу, охотник подал мне заднюю но-
гу. Остальное мясо он собрался положить в суму, но в
это время к нам подъехал заместитель председателя и
сказал Давлетхану, что охотник он хороший и, если бы
он так же увлекался животноводством, как охотой, из
него вышел бы славный колхозник.
Заместитель председателя похвалил его как охот-
ника, по-видимому, в первый раз. Давлетхан широко
улыбнулся и отрезал для него переднюю ногу.
Тогда старик чабан выразительно взглянул на
охотника — неужели он забыл о нем? Давлетхан с ви-
новатой улыбкой, какая часто бывает у очень добрых
людей, дал и ему кусок боковины.
128
К охотнику подошел богатырь и, смущенно каш-
ляя, напомнил о себе. Давлетхан и его наделил мясом.
— А это матери, — сказал он, показывая на остав-
шуюся половину.
Все поняли, что это так и будет, и надеяться, что
остаток мяса пойдет в общий котел, не следует.
Неподалеку за поворотом тропы послышалась пес-
ня, и вскоре к нам подъехал небольшого роста колхоз-
ник с веселым лицом.
Он возвращался в аул от своих пастухов, находив-
шихся за хребтом. Через его седло были перекинуты
два кожаных мешка с кумысом.
— Уй-бай! Тэке! Но без кумыса какой же бишбар-
мак! — весело воскликнул колхозник, протягивая ко-
жаный мешок.
— Бишбармак так бишбармак! — сказал замести-
тель председателя, бросая в траву подарок охотни-
ка. — В общий котел.
Мы все последовали его примеру.
Богатырь поскакал в юрты за котлом, и не успели
мы разрезать мясо на мелкие куски и собрать топливо,
как он уже мчался обратно.
Пир был устроен у самого ручья. Перед тем как
сесть за «стол», заместитель председателя что-то ска-
зал охотнику. Давлетхан обрадованно улыбнулся.
Когда мы съели мясо и запили его шурпой (супом),
юноша шепнул мне, что заместитель председателя раз-
решил ему провести со мной на охоте еще один день —
надо гостю доставить удовольствие.
— Тебе же сегодня в аул ехать за солью и газета-
ми, — напомнил я.
— Это ничего не значит. Вернусь утром.
Веселый колхозник разлил по чашкам кумыс.
— Везет вашему колхозу! — сказал он. — И бара-
нов много, и тэке едите. А у нас и бараны пропадают,
и нашего охотника под суд отдают. Нынче утром его
вызвал председатель.
— С такими пастухами вы всегда будете без мя-
129
са, — наставительно произнес заместитель председате-
ля. — За воровство давно надо было отдать его под
суд. Прошлой осенью у него тоже двух овец недосчи-
тались.
— Ты видел, как он воровал? — вспылил Давлет-
хан.
— Тебя не спрашивают, — строго сказал замести-
тель председателя и, отставив в сторону чашку с кумы-
сом, стал выбивать мозг из кости.
— Чукубая я хорошо знаю. Его нельзя отдавать
под суд! -— крикнул с горячностью Давлетхан и, вско-
чив, обратился к колхознику: — Сегодня я заеду к ва-
шему председателю и скажу ему, что Чукубай не воро-
вал.
Юноша побежал за своей лошадью. Привязав к
седлу мясо, он вскочил на коня и резко ударил его на-
гайкой.
— Председатель тебя обязательно послушает-
ся! — язвительно крикнул ему вслед заместитель.
— Неужели он действительно поедет? — спро-
сил я.
— Давлетхан слов на ветер не бросает, — сказал
богатырь.
Старик чабан рассказал, как однажды заведующий
конефермой приказал Давлетхану подогнать на ночь
лошадей к юртам. Юрты стояли на берегу небольшой
горной речки. По другую сторону ее, на далеком скло-
не, паслись лошади. Юноша собрался было идти к
ним, но увидел кекликов (горных куропаток), взял
ружье и в погоне за ними зашел так далеко, что воз-
вратился только к вечеру. За это время прошел дождь,
и река вздулась. Переезжать ее было опасно. Но Дав-
летхан решил' все-таки перебраться на тот берег.
«Пусть лошади ночуют под горой, с ними ничего не
случится. Надо было делать вовремя, а сейчас риско-
вать нельзя», — сказал заведующий фермой. «Я же
обещал», — ответил ему юноша и вошел в воду. Поток
сбил его и понес в сторону. Два раза его ударило о ка-
130
мень, но все же он выбрался на берег. После этого он
отыскал безопасное место для перехода, побежал к ко-
сяку, пригнал его к реке и переправил на другой берег.
— Давлетхан обязательно заедет к председате-
лю, — заключил чабан.
Солнце склонилось к леднику. Пастухи пошли к
своим стадам. Пора было подгонять их к юртам.
"X* Т/ Х’
Часов в десять утра за скалой послышался лошади-
ный топот, и через несколько минут на всем скаку пере-
до мной остановился Давлетхан.
— Идем! — сказал он, торопливо спрыгивая с
коня.
Судорожно зевая, юноша стал расседлывать ло-
шадь.
— Какой из тебя сегодня охотник, если ты ночь не
спал!
Давлетхан рассмеялся:
— На охоту всегда готов, если даже помирать
буду.
— Толку сегодня не будет. За все утро ни одного
козла не видел. Да и поздно. Словом, напрасно я на те-
бя надеялся.
— Ничего не напрасно. Л тэке по утрам на этих го-
рах не бывает. Смотри вон туда. Возьми бинокль!
И Давлетхан показал на далекую, с осыпями гору.
На вершине ее виднелись скалы, похожие на крепость
с остроконечными башнями. Около нее двигались ко-
зероги. Даже в бинокль они казались не больше мух.
— Видишь? — спросил с довольным видом охот-
ник. — Сегодня их там много. Они откуда-то пришли.
Пойдем скорее.
Сборы наши были недолги. По пути Давлетхан,
опять с восхищением посматривая на мой штуцер,
справился о ценах на ружья в Москве.
Удовлетворив его любопытство, я спросил, был ли
он у председателя.
131
— Конечно, был.
— И сказал ему, что Чукубай не вор?
— Конечно, сказал.
— Как же он к этому отнесся?
— Ответил, что своих пастухов он лучше меня зна-
ет. Сердитый был. Он уже спать ложился, когда я при-
ехал к нему. Я тоже рассердился и говорю: «Зачем
Чукубая зря под суд отдаешь? Разве тебе его не жал-
ко?» — «Мне, — говорит, — баранов жалко, а не во-
ра. Я председатель, за колхозное добро отвечаю».
Я ему опять: «За колхозное добро отвечаешь, а о кол-
хозниках не хочешь думать. Чукубай не воровал. Ов-
цы, должно быть, потерялись, или их кто-нибудь
угнал».
Давлетхан умолк. Пройдя несколько шагов, он
остановился и грустно сказал:
— Вчера вечером Чукубая вызвал следователь.
— Эго ничего не значит.
— Как — ничего не значит? За пропажу по голове
не гладят.
Начался подъем в гору. Я, по обыкновению, отстал
от своего спутника, и разговор прекратился.
Из-под ног с глухим шумом сползал щебень. До
«крепости» было еще очень далеко. Наконец осыпь
кончилась, и мы полезли по крутому каменистому
склону. Давлетхан часто останавливался, лицо у него
было очень усталое. Он, казалось, дремал на ходу.
— Может быть, пойдем домой? — предложил я.
Охотник посмотрел на меня обиженно и, не говоря
ни слова, полез вверх. Да и мог ли он поступить иначе,
если обещал провести этот день со мной на охоте!
— Говорят, охота мешает твоей работе, — осто-
рожно заметил я через некоторое время.
— Да у меня никакой особенной работы нет.
— Это потому, что ты очень увлекаешься охотой.
— Верно. Ты знаешь, я был чабаном. Если бы не
охота, и сейчас был бы чабаном, а то, гляди, назначи-
ли бы меня и заведующим фермой.
132
— Что же тебе мешает?
-— Ничего не мешает. Только как утром проснусь,
так меня и тянет идти куда-нибудь с ружьем. А как
увижу тэке или другого зверя, так я, считай, пропал.
Ты сам охотник — должен меня понимать.
— Да и я люблю охотиться, но не до бесчувствия.
Охота моему делу помехой не бывает.
— Значит, ты холодный охотник. А я горячий.
С детства такой. Конечно, и я могу быть таким же хо-
лодным, как и ты.
Лицо его стало сосредоточенным.
— Что же тебе для этого нужно?
-— Ничего. Только слово себе дать.
— Так в чем же дело? Давай слово.
— А ты думаешь, это легко? А как его выполнить,
если я только и думаю об охоте?
— Мне кажется, ты мог бы сдержать себя и дать
слово.
— Не знаю... Подожду еще немного. Может быть,
и дам.
Я поскользнулся и отстал. Камни давно сменились
травянистыми кочками. Склон стал еще круче. Взоб-
равшись на один из кряжей, мы увидели вдали около
десятка козлов. Чтобы их нс испугать, мы снова спу-
стились по крутой стене ущелья и пошли в обход. Ме-
сто было опасное, приходилось обдумывать каждый
шаг. Найдешь для ноги надежную опору, испытаешь
ее прочность, ухватишься рукой за край камня и тоже
попробуешь, не шатается ли он, не скользит ли ладонь,
и только тогда уже смело поднимаешься на следую-
щую ступеньку.
Наконец мы вышли из ущелья и взобрались на
скалу. Впереди раздался звучный крик, и с вершины
скалы, подобно камню, сорвалось что-то серое. Я схва-
тился за штуцер, но было уже поздно — серое исчезло
в ущелье.
— Улар, — спокойно заметил Давлетхан.
И тут же объяснил, что улары (горные индейки) сле-
133
тают с камня внезапно и всегда вниз. При полете они
не машут крыльями, а планируют. Когда им нужно
подняться вверх, они предпочитают не лететь, а бе-
жать.
Скала лепилась к скале — самые излюбленные ме-
ста козлов. До «крепости», куда мы шли, еще далеко,
надо отдохнуть.
Только мы сели, как Давлетхану показалось, что в
стороне кто-то шмыгнул меж камней. Попросив меня
подождать, он пошел направо и вскоре скрылся за ска-
лой.
Прошли долгие минуты. Мой спутник не возвра-
щался. Потеряв терпение, я полез вверх. Впереди, с
утеса, опять ринулся улар. Не двигая крыльями, он
сделал в воздухе наклонный полукруг и исчез за ска-
лой, где находился Давлетхан.
Забыв, что поблизости могут быть козероги, я по-
шел вслед за охотником и, взобравшись на скалу, не
сразу заметил вдали, на краю обрыва, слившегося с
серыми камнями улара.
Положив ружье па камень, я выстрелил. Птица
осталась неподвижной, хотя на этот раз я был уверен,
что попал. Но даже если я и промахнулся, выстрел
должен был вспугнуть улара. Его неподвижность
вызвала у меня подозрение — улар ли? Но если не
улар, что же могло быть другое? А вдруг это...
От страшного предположения я, кажется, даже
закрыл глаза. «Несомненно, это шапка Давлет-
хана!»
Ужасная мысль привела меня в отчаяние. Где-то
теплилась спасительная надежда: может быть, охотник
не убит, а ранен.
Я пошел к Давлетхану. Я не бежал, а шел медлен-
но, так медленно, как идут приговоренные к смерти.
Шел, не отрывая глаз от шапки. Ни одного движения,
ни одного звука. И вот наконец в камнях, на краю об-
рыва, показалось распростертое тело Давлетхана.
Я склонился над ним и, не доверяя глазам, нетерпели-
134
во провел ладонью по лицу. Рука ощутила ровное, теп-
лое дыхание.
— Давлетхан, ты спишь? — закричал я радостно.
Он пошевелился и, моргая глазами, виновато про-
бормотал:
— Кажется, заснул. Увидел архара (дикого бара-
на). Тут они редко бывают. Далеко он был, вон за тем
ущельем стоял. Хотел узнать, куда он пойдет. Ждал,
ждал и... ааа... •— зевая, он широко раскрыл рот, — ...и
уснул немножко. А-а-а... хорошо вздремнул.
Отчаяние сменилось великой радостью. Я засмеял-
ся, а по лицу потекли слезы. Потом смех перешел в хо-
хот.
— Чего ты? — удивился охотник, приподнимаясь
на локте. Он проснулся окончательно.
— Смешно ты... ха-ха... спал. Одна рука... ха-ха...
на восток, другая на запад, ноги на север. Ха-ха-ха...
Охотник внимательно, без улыбки посмотрел на
меня.
— Пройдет, — сказал он успокаивающе. — Ты,
видно, к горам не привык. Одна женщина из экспеди-
ции, когда влезла на перевал у ледника, тоже не в се-
бе была. Только она не смеялась, а плакала. И плака-
ла до тех пор, пока мы не спустились с перевала. Да,
крепко я уснул, — прибавил он, смущенно улыба-
ясь. — Сколько времени?
-— Без четверти час.
Я уже успокоился и больше не смеялся. По радость
все еще лилась через край, хотелось сделать для Дав-
летхана что-нибудь особенно хорошее.
— Ого, поздно! — удивился он, смотря на мои
часы.
— Возьми их! — сказал я, снимая часы с руки.
Давлетхан посмотрел на меня с недоумением.
— На охоте они тебе пригодятся. Пожалуйста,
возьми.
Охотник отрицательно покачал головой.
— Может быть, хочешь что-нибудь другое? — не
135
отставал я от него. — Вот портсигар. Хотя, впрочем,
ты не куришь. Ну, что тебе хотелось бы получить от
меня на память?
— Немножко пороху. У меня есть, но твой лучше.
— Обязательно дам, когда придем в палатку.
А перед отъездом подарю тебе штуцер.
Глаза Давлетхана загорелись, но он тотчас их за-
крыл. Когда он вновь посмотрел на меня, лицо его бы-
ло обиженным.
— Зачем смеешься надо мной? — спросил он.
— Правду говорю.
— Нет, ты шутишь. Зачем тебе отдавать мне доро-
гое ружье? Я не сын тебе.
— Просто потому, что ты очень хороший парень.
Знаешь, ты какой-то необыкновенный. Дай я тебя по-
целую.
— Хороших людей на свете много, да не всем по-
дарок делают.
Дотронувшись рукой до моей фляги, Давлетхан с
веселым лукавством спросил:
— Осталось еще?
— .Хочешь?
— Немножко выпью. Сон разгонит.
Давлетхан опрокинул в рот флягу, сделал несколь-
ко глотков и с недоумением почмокал губами:
— Вода! А я думал — водка. Ну, пойдем!
Дорогой он искоса посматривал на меня и никак
не мог понять, отчего же я пьян.
— Знаешь, Давлетхан, пока ты спал... — начал я
свое признание.
Но, взглянув на безмятежное лицо Давлетхана и
величаво спокойные горы вокруг, я подумал, что луч-
ше отложить этот разговор.
— Так что же случилось, когда я спал? — спросил
охотник с нетерпением.
— Улара вспугнул.
— Улар... Подумаешь, какое дело! Я думал, ты
архара видел. Куда-то пропал он.
136
* * *
С большой осторожностью мы подошли к «крепо-
сти». Обрываясь по краям в пропасть, скалы здесь в
самом деле производили впечатление крепости со шпи-
лями, обнесенной стеной. В эту «крепость», как сооб-
щил Давлетхан, козлы поднимаются в жаркие часы,
отдыхают там и к вечеру выходят кормиться на бли-
жайшие склоны.
Найдя удобный лаз, мы взобрались на вершину.
Козерогов там не оказалось. Вскарабкавшись на высо-
кую скалу, мы увидели их под гребнем ближайшего
каменистого хребта. Одни лежали, другие медленно
передвигались с места на место.
Два козла, взобравшись с разных сторон на боль-
шой плоский камень и наклонив голову, с размаху уда-
рились рогами. Звук удара был подобен отдаленному
выстрелу. После этого они разошлись и, разбежав-
шись, снова стукнулись. Так сходились козероги не-
сколько раз. Бились они без ожесточения и даже без
горячности. Это была не драка, а скорее игра. Нако-
9
нец один из них, подойдя к краю камня, лениво прыг-
нул вниз. Другой посмотрел ему вслед, хотел было бро-
ситься за ним, но почему-то не решился и, подняв голо-
ву, застыл как изваяние.
— Сегодня тэке много. Их где-то потревожили, и
они пришли сюда, — шепнул Давлетхан.
Он разработал план охоты. Я должен спуститься с
«крепости» и, пройдя несколько сот шагов, укрыться в
темных скалах, находящихся на склоне пологой лож-
бины. Давлетхан вспугнет козлов, и они пойдут своим
излюбленным путем через темные скалы.
Охотник наказал мне сидеть скрытно, не высовы-
вать головы из-за камня и стрелять не в передних тэке,
а в самую гущу их.
Давлетхан поспешно пошел. В своей одежде из
шкур под цвет камней он вскоре сделался незаметным.
Я спрятался в темных скалах. На камень впереди
себя я положил ружье со взведенными курками. Коз-
лы находились против меня. Нас разделяла глубокая,
широкая ложбина.
Сидя в камнях, я от усталости и долгого ожидания,
когда козероги пойдут вниз, чуть было не уснул.
Но вот из-за хребта на гребень выскочил большой
козел и стал спускаться по склону. Остальные живот-
ные разом поднялись и цепочкой не спеша потянулись
за ним. Цепочка постепенно удлинялась. Прошла ми-
нута, другая, пятая, а цепочка, к моему удивлению, все
еще переползала через хребет. Я насчитал козлов уже
138
сотни полторы. Не верилось, что это дикие животные.
Казалось, что это отара домашних козлов и сзади
вот-вот покажется пастух. Наконец цепочка кончилась,
и вместо пастуха появился хромой козел.
Козероги спустились в ущелье. Их не стало видно,
слышался только легкий стук многочисленных ног по
камням. Затем стук сменился шуршаньем—животные
полезли вверх по щебнистой осыпи. Шум нарастал.
Вскоре он превратился в грохот. По-видимому, перед-
ние козлы были совсем близко, может быть, шагах в
тридцати. Меня охватило такое волнение, что я еле
удержался, чтобы не поднять голову. Но я твердо пом-
нил наказ Давлетхана. Да я и сам хорошо понимал,
что лучше всего стрелять в середину цепочки. После
выстрела она не порвется, только быстрее потянется —
козероги в редких случаях отстают от вожаков. Можно
стрелять, пока хватит патронов.
По шуму можно было понять, что тэке пошли мимо
скалы — шум будто уже удалялся.
Я осторожно поднял голову. Козлы в самом деле
бежали мимо меня. Но как далеко! Я совсем упустил
из виду, что на большой высоте далекие звуки кажутся
близкими.
Животные прошли вдали от темных скал, подня-
лись в «крепость» и остановились поблизости от длин-
ного камня — «моста», перекинутого через бездну и
соединявшего «крепость» с вершиной соседней горы.
Минут через пятнадцать ко мне подошел хмурый
Давлетхан.
— Шайтан! —- выругался он. — Какой хитрый
139
тэке! На тебя не пошел. Ты, должно быть, поднимал-
ся, а?
— Нет, не поднимался.
Охотник сделал предположение, что козлы замети-
ли блестевшие на солнце стволы ружья, которое не
следовало бы класть на виду у них.
— А я на тебя надеялся! —с горечью заключил
Давлетхан.
В свое оправдание я ничего не мог сказать. Заме-
тив мое огорчение, он поспешил ободрить меня:
— Все равно ты сегодня убьешь.
— Нет, не удастся. Не везет мне.
Охотник посмотрел на козлов. Они продолжали
стоять поблизости от «моста» и, по-видимому, распо-
ложились там надолго.
— Ну и в хорошем же месте они стоят! Ух! — От
удовольствия Давлетхан даже засмеялся. — Ты убь-
ешь тэке, много убьешь, слово даю.
В его голосе была необычайная уверенность. Я по-
веселел.
Давлетхан, взглянув еще раз па козлов, предложил
мне подняться на вершину соседней горы и сесть не-
далеко от «моста». Он же зайдет к козерогам с проти-
воположной от меня стороны. Они увидят его и побе-
гут на «мост» — другой дороги им не будет.
— У тебя много патронов? — спросил охотник.
— Четырнадцать!
— Расходуй все. Бей на выбор. И не горячись. Та-
кого удобного случая у меня еще ни разу в жизни не
было, понимаешь?
Он опять засмеялся и даже похлопал меня по
спине.
На меня нашло сомнение: может быть, опять сде-
лаю что-нибудь не так? Давлетхан будет мною недо-
волен.
— Лучше ты садись у «моста», — предложил я.
— Нет, нет... Нынче твой день. Да ты и не сумеешь
направить тэке куда надо.
гю
Юноша весело спрыгнул с камня и пошел в далекий
обход. Я тоже тотчас покинул темные скалы и, не за-
меченный козлами, взобрался на вершину горы и спря-
тался в камнях близ «моста».
Прошло довольно много времени. Мною овладело
нетерпение: когда же они наконец бросятся к «мосту»?
Куда пропал Давлетхан? Ведь за это время можно
обойти «крепость» два раза. Чего доброго, он не успеет
закрыть козлам выход из скал и они уйдут. Не уснул
ли он опять?
Вера в успех у меня постепенно исчезала. «Счаст-
ливый случай, который приходит охотнику раз в жиз-
ни, — не для меня». Лишь только я это подумал, как
на хребте появился Давлетхан. Сердце заколотилось.
Через полчаса, а может быть, скорее Давлетхан подой-
дет к козлам. Я вытащил из патронташа все патроны и
положил их около себя.
Пройдя немного, охотник повернулся и навел би-
нокль на дальний хребет под ледником. Я тоже посмот-
рел туда и после долгих усилий заметил несколько
движущихся точек. Козероги или архары?
Мне вспомнилось, как Давлетхан недавно сказал,
что, если бы ему представился удобный случай, он ско-
рее бы пошел за одним архаром, чем за десятком коз-
лов.
Юноша смотрел в бинокль долго, потом сел и опу-
стил голову. Так прошло около минуты. Затем он бы-
стро поднялся и пошел, но не к «крепости», а в проти-
воположную от нее сторону, к далекому хребту, где
двигались точки. Чтобы добраться до них, ему пред-
стояло пересечь два глубоких ущелья. Пока он возвра-
тится обратно, наступит вечер. Охота пропала. Моему
огорчению и удивлению не было границ. Да и как не
удивляться, если Давлетхан дал слово! А может быть,
он раздумает идти за архаром и вернется?
Я стал ждать. Юноша не возвращался. Тени от
скал удлинились, время близилось к вечеру. На солнце
наползло белое облако, подул ветер. Стало зябко. Коз-
141
лы задвигались и спустя несколько минут начали вы-
ходить из-за зубчатой скалы. Давлетхан продолжал
идти прежним путем. Мне оставалось возвратиться в
палатку.
Пройдя «мост», я заметил между скалами четырех
неподвижных козлов. Они были от меня на далекий,
неверный выстрел. Но не вечно же им стоять, ведь ко-
гда-нибудь они пойдут! И не в мою ли сторону? Я при-
таился. И действительно, один из козлов вскоре пошел
на меня. Пройдя половину разделявшего нас расстоя-
ния, он остановился.
После выстрела козел опустился на передние ноги,
но тут же поднялся, повернул в обратную сторону, сде-
лал короткий прыжок и не особенно быстро побежал.
Вторая пуля звонко ударилась о камень рядом с ним.
Пока я перезаряжал штуцер, козел был уже дале-
ко. Прыжки его делались все короче. Раненный, он не
стал подниматься в скалы. Ему удобнее было бежать
по каменистой ложбине, разрезанной впереди узкой
щелью. Эта щель его не смущала — козлы легко пере-
скакивают через такие препятствия. И он прыгнул.
Вытянутое, с подогнутыми передними ногами бурое
тело мелькнуло в воздухе и, не долетев до другого края
щели, неожиданно исчезло.
Такая развязка была мне на руку — гоняться за ра-
неным козлом по скалам нелегко. Я только пожалел,
что он разбился в лепешку. Подойдя к щели, я загля-
нул вниз. Стены отвесные, без выступов; в глубине
мрак, еле слышное журчанье невидимого ручья. В про-
пасть не спуститься. Чтобы взять козерога, надо было
выйти из-за «крепости» и у ее подножия войти в щель.
Так я и сделал.
Каменный темный коридор оказался длинным.
Я прошел его весь — козла не было. На обратном пу-
ти осмотрел стены — не застрял ли он где-нибудь. Но
стены были гладкие, зацепиться за них невозможно.
Где же, в таком случае, козерог? Сначала пришла
мысль о волках. Но какие же волки, когда под ледни-
142
ками они не бывают! Может быть, его утащил барс?
Тогда должен остаться кровавый след. Я снова прошел
по дну ущелья. Крови не оказалось. Чем же это объ-
яснить? Не мог же козел, пролетев сто метров, остать-
ся живым и убежать!
Обескураженный, я побрел домой. У палатки среди
рассыпавшихся по склону овец стояли, опираясь на
палки, пастухи.
Увидя меня, они медленным шагом пошли мне на-
встречу. С ними был Лепехов. С его помощью завязал-
ся разговор.
— А Давлетхан где? — спросил старик чабан.
Я ответил, что он ушел за архарами, и показал на
далекий хребет. Чабан вытащил из сумки старенький
бинокль и навел его на горы.
— Архаров не вижу, — сказал чабан. — Э, постой,
постой, что-то двигается... Нет, это не архары. Это ба-
раны. С ними пастух.
— Дай-ка! — сказал богатырь, отбирая у него би-
нокль. — Да это Давлетхан! Он, должно быть, нашел
овец Чукубая. Далеко забрался. До ночи не успеет
прийти в юрты.
-— Не успеет, — согласился чабан. — Ну и парень!
Не польстился на тэке, а стал выручать колхоз и Чуку-
бая. — И, повернувшись ко мне, спросил с той мягкой
насмешкой, какая невольно появляется в разговорах с
не очень удачливыми охотниками: — А где же твои
тэке?
Я посетовал на Давлетхана: если бы он, прежде
чем идти за баранами, нагнал на меня козерогов, мы
опять устроили бы бишбармак.
— Давлетхан сделал правильно, — сказал ча-
бан. — При добром сердце не плохо иметь умную голо-
ву. Если бы он погнал тэке, бараны ушли бы далеко,
и в темноте ему не найти бы их. Так, значит, ты и при-
шел ни с чем?
— Я ранил одного козла, но вышла странная исто-
рия...
143
Выслушав мой рассказ, чабан улыбнулся, а бога-
тырь спросил уже с легкой насмешкой:
• — И ты его искал?
— Да как же не искать!
— Сколько же времени лазил ты по щели?
— Не меньше получаса.
— Хорошо, что не больше. С одним охотником, то-
же приезжим, случилось точно такое же дело. Он два
дня искал тэке. Чуть было с ума не сошел. Не мог же,
говорит, он сквозь землю провалиться!
— Так где же оказался козел? —спросил я с не-
терпением.
— Там, где и твой тэке, — в скалах. От щели через
один хребет. От раны он ослабел и залег под камнем.
Потом его нашел Давлетхан. Завтра он найдет и тво-
его тэке.
— Чепуха! — сказал я. — Мертвые не бегают.
Богатырь посмотрел на меня с сожалением: обра-
зованный человек, а простой вещи не может понять!
И тут же объяснил, что тэке не упал, а сам бросился в
щель. Ударился рогами о стену, от удара отскочил,
опять стукнулся, и так много раз, пока нс достиг дна
щели. У тэке все это выходит очень хорошо — ведь ро-
га у него большие, они пружинят.
Не очень правдоподобным показалось мне такое
объяснение. В правильности его я, вероятно, сомневал-
ся бы до сих пор, если бы мне не пришлось недавно
увидеть документальный фильм об охоте на козерогов
в Киргизии. Оператору посчастливилось снять изуми-
тельный прыжок козла в глубокую каменную щель.
Козел действительно отскакивал от одной стены к дру-
гой так, как рассказывал пастух.
Разговор прекратился.
Богатырь, увидя, что несколько овец отделились от
отары, зычно крикнул на них. Овцы тотчас побежали
обратно.
-— А у вас что нового? — спросил я чабана.
— Какие у нас новости! Наша жизнь обыкновен-
144
ная. Вот он, — чабан показал на пастуха, — сегодня
купил шапку у проезжего человека.
Богатырь, не скрывая довольной улыбки, вытащил
из сумки круглую лисью шапку с черным бархатным
верхом. Пушистый огненно-красный мех был очень
красив.
«Хорошо бы подарить такую шапку Давлетха-
ну», — подумал я и принялся уговаривать пастуха
уступить мне покупку. В конце концов он продал ее
мне. Взяв шапку, я пошел в палатку и после ужина
тотчас сладко уснул. Кажется, я никогда так крепко не
спал, как в ту ночь.
Когда в утренних сумерках меня стали тормошить
за плечо, я не сразу понял, что это Давлетхан.
-— Вставай, пойдем! —сказал он.
— Куда?
Спросонок я ничего не мог понять.
— Как — куда? За твоим тэке. Пастухи всё рас-
сказали.
— Пригнал баранов?
— В полночь пригнал. Все целы.
Ожидая подробного рассказа, я протер глаза и
взглянул на юношу: сколько, должно быть, довольства
на его лице! Но, к своему удивлению, я увидел вино-
ватое выражение.
— Вставай, а то поздно, — торопил меня Давлет-
хан. — И расскажи, в какую щель он прыгнул.
Не отвечая, я продолжал с любопытством смотреть
на него. Вот он, победитель неуемной страсти, человек
долга!
Мой пристальный взгляд юноша понял по-своему,
смутился и после небольшого молчания глухо сказал:
— Ты, должно быть, меня за человека не счита-
ешь?
— Почему? — удивился я.
— Своего слова не сдержал. Виноват. Первый раз
в жизни так вышло. Но ты не очень ругай меня —
нынче обязательно притащим тэке. Не веришь?
145
Давлетхан поднял на меня глаза и тотчас опустил
их. Мне почему-то показалось, что из них вот-вот брыз-
нут слезы.
— Ну, ругай меня, ругай! Так мне и надо. Но, ве-
ришь, по-другому я сделать не мог.
— Да что ты! — воскликнул я. — Не бранить, а
хвалить тебя надо. Ты заслуживаешь награды!
Он смотрел на меня непонимающе: за что же награ-
да, если так поступил бы каждый?
Потом я умылся, стал готовиться в путь.
— Возьми ружье, — сказал я на этот раз и повто-
рил более горячо: — Обязательно возьми!
Юноша взглянул на меня. На его лице было такое
выражение, какое бывает, когда собеседник говорит
глупости.
— Не возьму, — сказал он твердо. — Мне нечем
отдаривать.
— Отдаривать не надо. Я в долгу перед тобой.
Вчера чуть не случилось несчастье. Еще бы немного, и...
— Знаю, — перебил меня охотник. — Крепко спал,
а то бы перепугался. Но виноват не ты, а я. Забыл
предупредить, что моя шапка похожа на улара. Я на-
рочно такую ношу, чтобы тэке не пугались. Позапро-
шлым летом...
И Давлетхан рассказал, как один киргиз на охоте
принял шапку своего товарища за улара и выстрелил.
Пуля пробила не только шапку, но и голову.
— Вчера то же самое могло случиться и с твоей
головой, —сказал я.
— А я бы во сне этого не заметил, — пошутил
юноша.
Я снова предложил ему штуцер. Давлетхан замо-
тал головой.
— Ну, тогда возьми лисью шапку. Вчера купил
для тебя. Вот смотри, какая она красивая. А твоя силь-
но испорчена пулей.
Полюбовавшись шапкой, юноша вернул ее мне:
— Не надо. Дорогая она. Да и не нужна мне такая.
116
В ней только тэке пугать. Ну, пойдем скорее. Долго ты
канителишься.
— Не пойду, Давлетхан.
— Как же так? — удивился он. — Сейчас тут тэке
много. Да и твоего козла надо найти.
— Не могу, дела ждут. Сегодня буду искать травы,
а завтра утром поеду во Фрунзе.
Охотник посмотрел на меня очень внимательно и
задумался.
— Знаешь, заместителя председателя я зря ру-
гал, — произнес он спустя некоторое время. — Когда
я пригнал баранов, он сказал, что я хороший колхозник
и правление могло бы опять поставить меня чабаном
или послать на учебу во Фрунзе.
— Вероятно, так и сделают.
— Нет, не сделают. Заместитель думает, что я все
равно буду каждый день бегать на охоту.
— А ты дай себе слово, что будешь ходить на охоту
только в свободное время. И скажи об этом заместите-
лю председателя. Он тебе поверит.
— Не выйдет у меня, знаю себя. Понимаешь, весь
дрожу, как увижу тэке!
На этом разговор прекратился. Прислонившись к
вьючному мешку, юноша следил, как я собирался в
поход.
Уходя, я взглянул на него. Он крепко спал — сказа-
лись бессонные ночи.
Возвратившись перед вечером, я увидел Давлетха-
на опять спящим.
— Пора его будить, — сказал я Лепехову.
— Пускай спит, намаялся он. А это видали?
Лепехов повел меня за палатку и показал убитого
козла:
— Недавно приволок. Нашел его, говорит, скоро,
да тащить пришлось долго.
Когда ужин был готов, мы разбудили охотника.
Сонный, он пошел к ручью, долго умывался холодной
водой, потом, уже за едой, рассказал, как случайно
147
километрах в двух от «крепости» он наткнулся на ра-
неного тэке. Козел выскочил почти из-под ног. Пуля
уложила его на бегу.
Я усомнился, что это был тот козел, который нака-
нуне бросился в щель.
— Твой тэке. Была рана от твоей пули, — стал
уверять меня Давлетхан.
Я подошел к козлу, повернул его на одну сторону,
на другую и, кроме небольшого кровяного пятнышка,
ничего не увидал.
— Ран не увидишь, — сказал юноша. — Когда я
тащил тэке по камням, они стерлись. Козел твой.
—- Хорошо, пусть будет моим. А шапку теперь возь-
мешь?
— Возьму. Только и ты возьми тэке.
— Да куда нам столько мяса! — воскликнул Ле-
пехов. — Оно у нас протухнет.
— Нам хватит только одной ноги. Остальное при-
дется взять тебе. Отвезешь матери, — сказал я охот-
нику.
— Ладно, — согласился он на этот раз довольно
быстро, и это удивило меня.
До сих пор мне кажется, что это был совсем не тот
козел, в которого я стрелял накануне.
После ужина я стал раскладывать на брезенте со-
бранные за день травы. Юноша присел около меня на
корточки, бесцельно потрогал руками травы. Он, по-
видимому, что-то хотел сказать мне и не решался. На-
конец спросил:
— Ты не жалеешь, что не ходил на охоту?
— Нет.
— Это я вижу. Занимаешься своими травами и по-
свистываешь. Будто убил двух тэке. Нынче, когда хо-
дил по горам, я думал.
— О чем же?
— О твоем разговоре: дать себе слово ходить на
охоту в свободное время.
•— Дашь?
143
— Наверно, дам. Только не сейчас. Убью несколь-
ко тэке, мясо продам, хорошую одежу справлю, тогда
и дам слово. Буду таким же холодным охотником, как
и ты. Должно быть, так нужно. Загонную систему
пастьбы надо применять. А кроме меня, этим делом на
нашей ферме заниматься некому. Стало быть, надо про
охоту забывать и становиться чабаном. Ну что ж! Вот
ты охотник, не убил тэке и все-таки насвистываешь.
Должно быть, и я, когда хорошо нагуляю овец, тоже
буду насвистывать. Как ты думаешь, правильно я го-
ворю?
— Правильно, Давлетхан. Очень правильно.
Давлетхан молча посидел со мной и принялся све-
жевать козла. Через час он тепло попрощался со мной
и поехал к юртам.
Я долго наблюдал за ним. Юноша ехал, опустив
голову. По-видимому, он думал о своей новой жизни.
*$$$$****$$* *** * * * * *
А А. ШАХОВ
(1895—1956)
Есть такая наука — геоботаника. Она изучает растительный
покров земли, различные свойства кормовых, лекарственных и
других ценных трав. Об этом говорит и самое название науки,
в котором соединены два греческих слова: гео (земля) и бо-
тане (растение).
Александр Алексеевич Шахов был геоботаником. Он соби-
рал и изучал кормовые и лекарственные травы, искал и обсле-
довал новые кормовые угодья для развития животноводства,
продвигал на Север разные культуры. Во главе многих научных
экспедиций он исколесил всю нашу великую страну — от За-
полярья до горных отрогов Памира, от Украины до Восточной
Сибири.
Свой первый рассказ Александр Алексеевич написал, ко-
гда ему было уже больше сорока лет и за его плечами был бо-
гатый опыт ученого и путешественника. Он и в литературу при-
шел как путешественник и исследователь, натуралист и следо-
пыт. И первая его книга — «По оленьим тропам», — опублико-
ванная в 1947 году, ярко раскрывала труд ученых, их поиски и
открытия.
Разнообразна, увлекательна и трудна жизнь ученого в даль-
ней дороге! Вот он сидит в седле, пробираясь по горным
ущельям Киргизии; погоняет выносливого ишака по скалистым
тропам Кавказских гор; вот ои мчится на собачьих или олень-
их упряжках по бескрайным снежным просторам тундры; плы-
вет на лодке по стремительным речкам Урала; идет по раска-
150
ленным от зноя пескам Средней Азии. Он, как бурлак, тащит
бечевой груженую лодку по берегам мелководных рек, несет на
себе снаряжение в горах, у подножия ледников. В арктический
холод, в тропический зной, месяцами оторванный от людских
поселений, упорно продвигается он вперед по малоисследо-
ванным землям, открывая новые растительные богатства для
советских людей.
А сколько разнообразных, интересных встреч! Ночевки у
костра с местными людьми, знатоками родной природы, охота
и рыбалка, ежедневное общение с товарищами по экспеди-
ции...
Все это и дало писателю богатство впечатлений, и все это
пригодилось ему, когда он стал писать рассказы и очерки для
взрослых и детей.
Александр Алексеевич страстно любил природу, умел ви-
деть ее красоту и замечательно писал о ней, заражая своей
влюбленностью читателей. Вчитываешься в страницы его рас-
сказов и понимаешь, что автор был правдивый и смелый чело-
век, преданно любивший родину. Он видел эту родину и в лю-
дях, осваивающих природные богатства страны, и в лазоревом
утре нового дня, и в журчании лесного ручья, и в веселой тре-
ли соловья, и в пахучей черемухе, и в непролазных чащах тай-
ги, и в белых ночах за Полярным кругом. Горы и степи, реки
и озера, скромная березка суровой тундры и непроходимые ка-
мыши Прибалхашья, альпийская растительность кавказских
хребтов и красота среднерусской природы — все это было близ-
ко писателю, все это он отлично знал и обо всем умел писать
красочно, с увлечением.
После Великой Отечественной войны Александр Алексеевич
оставил научную работу и целиком отдался литературной дея-
тельности. Но страсть к путешествиям не заглохла. Каждый
год, зимой и летом, прихватив ружье и удочки, он уезжал в да-
лекие и близкие места, и туда, где бродил когда-то в поисках
трав, наблюдая происшедшие там перемены, и в новые места,
где еще не бывал.
Почти каждый год выходили новые книги Александра Алек-
сеевича: «На разных широтах», «За жар-птицей», «Дальние до-
роги», «Под светлым небом». Детям он посвятил книги: «Путе-
151
шествие по Кавказу», «Рассказы путешественника» и «Страш-
ное ущелье». Он был большим другом писателей М. М. При-
швина и И. А. Арамилева — больших знатоков нашей родной
природы, и в своем творчестве был близок им.
В последние годы жизни Александра Алексеевича мне часто
приходилось выезжать вместе с ним. Были мы вместе и в его
последней поездке — в ноябре 1956 года.
Мы ездили на Оку, за древний русский город Рязань. По-
ездка была замечательная. В колхозе мы раздобыли старого
коня и на нём ездили утром на реку, а на исходе дня — домой.
В последний вечер мы возвращались при полной луне. Она
серебрила широкую пойму Оки, все в ее свете казалось каким-
то таинственным. Лошадка трусила слегка, полозья звенели на
морозе. Словно алмазными блестками была усыпана прямая и
ровная дорога в лугах.
Александр Алексеевич спросил меня:
— Вы никогда не ловили себя на мысли, что в хорошем
рассказе так вот и хочется написать про такую луну?
Я задумался и помедлил с ответом, а он продолжал:
— Я много писал про солнце, но удивительно мало о луне.
И изумляюсь: ведь так поэтично можно описать лунную ночь и
человека, который идет по такой вот дороге к жилью, к людям!
Что ж, я это еще сделаю. — Он подхлестнул лошадку и доба-
вил: — Непременно напишу! Годы уходят, и мне надо торо-
питься!
Через четыре дня он уснул после полудня — и не про-
снулся: отказало сердце. Это было в понедельник, 19 ноября
1956 года.
В среду мы его похоронили. А в воскресенье я вышел из
дому в седьмом часу утра. Над Центральным парком культу-
ры и отдыха имени Горького и над Москвой-рекой золотистой
серьгой висела в небе ущербная, еще не погасшая в лучах солн-
ца маленькая луна.
Это была луна, которую он еще видел. И перед ней остался
в долгу, как и перед многим другим, о чем не успел написать...
Вл. Архангельский
При обнаружении полиграфического брака в экземп-
ляре покупатель имеет право обменять данный
экземпляр в Книготорге (независимо от времени и
места его покупки). В случае отсутствия исправного
экземпляра для замены Книготорг обязан возместить
покупателю номинальную стоимость данного экземп-
ляра.
на 3 р. 50 к