Текст
БИБЛИОТЕКА РАСОВОЙ МЫСЛИ
Людвик Крживицкий
АНТРОПОЛОГИЯ
ПСИХИЧЕСКИЕ РАСЫ
Людвик Крживицкий (1859 -1941)
БИБЛИОТЕКА РАСОВОЙ МЫСЛИ
Людвик Крживицкий
АНТРОПОЛОГИЯ и ПСИХИЧЕСКИЕ РАСЫ
аль»*д Москва 2015
ББК 87.7
К47
В серии вышли книги: «Расовый смысл русской идеи. Вып. 1 и Вып 2»; Людвиг Вольтман. «Политическая антропология»; Эрнст Крик. «Преодоление идеализма»; В. Авдеев. «Метафизическая антропология»; Ганс Ф.К. Гюнтер. «Избранные работы по расологии». Изд. 1-е и 2-е; В. Авдеев. «Расо-логия». Изд. 1-е и 2-е; «Философия вождизма»; А.Н. Савельев. «Образ врага»; А.М. Иванов. «Рассветы и сумерки арийских богов»; К. Штрац. «Расовая женская красота», изд. 1-е и 2-е, В.Б. Авдеев «История английской расологии», «Раса и мировоззрение», Ганс Ф.К. Гюнтер. «Родоведеиие», «Русская евгеника», Л.Ф. Клаусс. «Раса и душа. Практическая психоантропология».
Редколлегия серии «БИБЛИОТЕКА РАСОВОЙ МЫСЛИвб В.Б. Авдеев, председатель, А.М. Иванов, А.Н. Савельев, С.Н. Удалова, члены редколлегии
Крживицкий, Людвик
Антропология и психические расы / Перевод с польск. Предисловие Авдеева В.Б. Серия «Библиотека расовой мысли». — М.: Белые альвы, 2015. — 384 с. : ил. ISBN 978-5-91464-001-6, ISBN 978-5-91464-121-1
Людвик Крживицкий (1859 — 1941), крупный польский учёный-энциклопедист, оставил после себя много прекрасных сочинений по антропо-логии, этнологии, психологии, культурологии, истории, естествознанию и экономике.
Он одним из первых на основе теории Дарвина начал формировать целостное представление о человеческой культуре на основе синтеза гуманитарных, естественных и гуманитарных наук. Согласно его концепции наследственные биологические признаки конкретной расы формируют её устойчивый психотип , а тот, в свою очередь определяет уникальность контуров и стилистику данной культуры в целом. Системный подход в совокупности с блестящим образным языком изложения делаюет сочинения учёного актуальными и сегодня. В нашу декадентскую эпоху распада основополагающих ценностей ясность расового мировоззрения Крживицкого будет только способствовать оздоровлению морального климата.
ISBN 978-5-91464-001-6 © Авдеев В.Б., предисловие, редакция, 2015.
ISBN 978-5-91464-121-1 © «Белые альвы», 2015.
Людвик Крживицкий Антропология и психические расы Серия «Библиотека расовой мысли»
Подписано в печать 19.01.2015. Формат 84 х 108 / 32
Печать офсетная. Печ. л. 12 Тираж 1000 экэ. Заказ № 223 Издательство «Белые альвы»
109542, Москва, а/я 44, Светлане Николаевне Удаловой Книжный Клуб: (499) 235-8797 E-mail: lebedy@gmail.com Интериет-магазии: shop.influx.ru
Отпечатано с готового оригинал-макета в ОАО «Издательско-полиграфическое предприятие «Правда Севера».
163002, г. Архангельск, пр. Новгородский, 32.
Тел./факс (8182) 64-14-54, тел.: (8182) 65-37-65, 65-38-78, 29-20-81
Владимир Авдеев
КУЛЬТУРНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ ЛЮДВИКА КРЖИВИЦКОГО
«Культура - это биологическое явление».
Бронислав Малиновский
Культурная антропология занимает заметное место в системе современных гуманитарных наук. Она изучает культуру как совокупность материальных объектов, идей, ценностей, представлений и моделей поведения во всех формах ее проявления и на всех исторических этапах деятельности человека. То есть, культурная антропология занимается изучением поведения человека и результатов его деятельности.
Сегодня этой науке посвящено огромное число монографий и учебников, преподается она и на кафедрах престижнейших учебных заведений. В мире считается востребованной и даже «модной», но главное — политически корректной, способствующей установлению диалога между различными общностями людей и культурами, пропаганде гуманистических идей. Но именно такая широта диапазона интересов, абстрактность методов, полное отсутствие расовых и национальных критериев оценки исторического процесса, откровенное пренебрежение политической ангажированностью существующих научных школ и сыграли с ней злую шутку.
Культурная антропология сегодня превратилась в бескрайнее поле для шарлатанства, где нет четких правил, устойчивых категорий, где само слово «культура» можно поочередно, а главное безответственно, применять к любому деянию рук человеческих, будь то Парфенон или костяные скребки, оперы Вагнера или битьё в там-там. Филантропиче
ская неразборчивость и всеядность разорвала ясную и очевидную связь между физическим типом творца, его психической организацией и типом культурного творения. Абстрактного «всечеловека» сделали мерилом всех вещей на гигантском «блошином рынке» современности, где, кажется, совсем утеряны представления об индивидуальности мастера-творца и его отличительной печати. «Человек без свойств»: так назвал этот феномен известный австрийский писатель Роберт Музиль, посвятив его описанию свой одноименной роман. Из-за отсутствия указания четких биологических параметров творца создается впечатление, что культура, причем в самых своих наивысших проявлениях, берется из ниоткуда и распространяется по земному шару спонтанно, словно чертополох. Анализируя тексты современных культурных антропологов, невозможно отделаться от мысли, что адепты этой науки занимаются конвейерной расфасовкой неглубоких идей по неглубоким извилинам мозга, с мелочной дотошностью аптекарей не сумевших постичь высшие таинства медицины.
Поэтому современная культурная антропология напоминает индульгенцию для однополых браков, перенесенную в сферу наук о природе человека. Это просто стерилизованная наука, которая еще в конце XIX века имела могущественное и емкое название расовая историософия. Столетие назад, когда свободы в выражении идей было неизмеримо больше и грантодатели не вершили судьбы науки столь всевластно и цинично, ситуация была прямо противоположной. Так, один из основоположников такой науки как народоведение, крупнейший немецкий ученый Фридрих Ратцель (1844-1904) в своей базовой монографии «Антропогеография» (1912) подчеркивал: «Следует считать основным положением антропогеографии, что распространение этнографических предметов может совершаться только через человека, с ним, при нём, на нём, особенно же в нём, то есть в его душе, как зародыш идеи формы. Этнографический предмет передвигается вместе с его носителем». Его соотечественник известный этнолог и религиовед Лео Фробениус (1873-1938) формулировал этот основной принцип еще короче: «У культуры нет ног, а потому она заставляет человека переносить себя. Человек или народ — носитель культуры». А всемирно известный английский ученый польского происхождения Бронислав Малиновский (1884-1942), который сегодня почитается одним из законодателей культурной антропологии, провозглашал: «Культура - это биологическое явление». Но его нынешние ученики считают эту идею непопулярной.
Дальнейшее развитие физической антропологии, психологии и неврологии в XX веке подтвердило причинно-следственную связь между типом культуры и уровнем совершенства строения мозга ее создателей. Существует множество работ таких корифеев науки, которые занимались
изучением функций высшей нервной деятельности, как И.П. Павлов, В.М. Бехтеров, В.П. Осипов. Один из пионеров отечественной генетики Н.К. Кольцов указывал, что «характеристика каждой отдельной культуры является характеристикой того конституционного типа нервно-психических особенностей, который сыграл главную роль в создании соответствующей культуры».
Немецкий расовый теоретик Вальтер Шейдт (1891-1976) создал целое самостоятельное научное направление - культуробиологию - и для развития исследований в данной области основал целый академический институт. Современные исследования коэффициента интеллекта на основе методов генетики, этногеномики и молекулярной биологии поставили на точную математическую основу доказательства неравенства народов и рас в отношении их психических и умственных способностей. Кстати, монография «Расовые различия в интеллекте» известного современного английского профессора Ричарда Линна, изданная у нас в 2011 году при содействии автора этих строк, доступна теперь российскому читателю.
Но вся эта информация сознательно выводится за рамки общественного мнения с целью его убаюкивания фантомами и грёзами о сказочном равенстве, которому на самом деле противятся все законы природы.
Издание, которое Вы сейчас держите в руках, уважаемый читатель, специально предназначено для восстановления исторической справедливости, чтобы вернуть на авансцену мировой научной мысли прекрасного польского ученого Людвика Крживицкого (1859-1941), стоявшего у истоков объективного расово-биологического анализа культурных явлений.
Сегодня имя этого оригинального мыслителя практически выпало из контекста рассматриваемой темы, что, на наш взгляд, совершенно не соответствует его общему вкладу в развитие науки. Он был подлинным энциклопедистом, оставив после себя множество высококлассных сочинений по экономике, социологии, истории, естествознанию, а также по антропологии, психологии, этнологии и культурологии. Следует особо подчеркнуть, что он придерживался откровенно либеральных взглядов и даже перевел на польский язык «Капитал» Карла Маркса. Сегодня для каждого публичного человека, открыто провозглашающего приверженность либеральным ценностям, это считается практически признаком хорошего тона и гражданской благонадежности брезгливо морщить нос в обществе при всяком упоминании слова «раса». Но подобная ситуация сфабрикована средствами массовой информации только за последние десятилетия. Сто лет назад ситуация была прямо противоположной: подавляющее большинство мыслителей либерального толка стояли на позициях расовой философии, ибо дарвинизм, перенесенный в социально-культурную сферу, почитался едва ли не истиной в по
следней инстанции в сфере свободно мыслящих людей. К числу таких относился и Людвик Крживицкий.
Обращение к его творческому наследию продиктовано несколькими объективными причинами. Во-первых, именно ему одному из первых удалось синтезировать на богатейшем фактическом материале данные антропологии, психологии и культурологии для создания научной картины происхождения человеческих рас, при этом обосновав свой метод с помощью математической статистики. В том числе и с помощью его работ представление о человеке, веками создаваемое поэтами и религиозными моралистами, стало обретать контуры точной науки. Во-вторых, его сочинения до сих пор являются одними из самых литературно совершенных и стилистически безупречных во всём гигантском корпусе текстов естественных наук. Там, где сотни ученых до него констатировали факты видовых различий с сухим педантизмом зоологов, составляющих коллекцию мотыльков, он сумел создать гигантское художественное и даже поэтическое полотно, изобилующее нюансами расовых различий, проявляющихся на всех уровнях человеческой природы. Ну и, в-третьих, будучи поляком по национальности, Л. Крживицкий большую часть своей жизни являлся подданным Российской империи, что автоматически дает нам право гордиться его трудами как неотъемлемой частью нашей культуры.
В предисловии нет смысла пересказывать биографию ученого, ибо она хорошо представлена в интернет-изданиях, остановимся только на двух его монографиях, имеющих самое непосредственное отношение к рассматриваемой теме. Это «Антропология» (СПб, 1896) и «Психические расы» (СПб, 1901).
В начале работы «Антропологии» автор дает системное изложение принципов и задач этой науки, а также хронологический обзор методик измерений и существовавших тогда наиболее дискуссионных вопросов. Ученый подчеркивал: «Теория Дарвина еще более способствует возбуждению интереса к антропологии, и движение вскоре принимает такие размеры, что антропологи стремятся связать в одной целое все наши сведения о человеке не только в физическом, но и в психологическом и общественном отношениях, истолковывать его историю и, наконец, указать на то, какие должны быть основы более рационального общественного строя». Это системный подход к изучению природы человека и перспектив его развития, заложенный в конце XIX века, сохраняется до сих пор и регулярно подтверждается результатами новых исследований.
С легкостью, наглядностью и простотой изложения Крживицкий доказывает древность существования человеческих рас, разрушая библейский миф о единстве человеческого рода, которое представляет собой не столько биологический факт, сколько политическую фикцию.
Ученый четко выступает против рецидивов застарелой болезни — смешения понятий «расы» с понятиями «лингвистическая или этническая группа». Род человечески делится на известное число групп, из которых каждая представляет особенные соединения анатомических (и гистологических), физиологических (и патологических) и даже звуковых особенностей и эмоциональных признаков. Если вышеуказанные особенности переходят от родителей к потомству путем наследственной передачи, то группы, обладающие ими, можно назвать «расовыми антропологическими типами».
Понятие расовых антропологических типов является ключевым и определяющим в классической расологии, поэтому измерение их признаков, а также проблемы расового скрещивания являются приоритетными. Таким образом, закономерно возникает и один из основных и, вместе с тем, драматичных вопросов всего естествознания - считать ли человечество единым биологическим видом, или же на основе совокупности анатомических и физиологических различий допустить, что расы человека — это самостоятельные биологические виды и, следовательно, разговоры о «едином человечестве» всего лишь демагогия филантропов, изобретших себе вариант вечной биржи для прокручивания гешефтов и махинаций в области морали.
Это подтверждают факты бесконечной древности расовых различий, не только на основе палеонтологических находок, но и письменных источников во всех традициях земного шара. Их устойчивость видна из поколения в поколение в процессе передачи. Также культурные и языковые различия, по мнению Л. Крживицкого, свидетельствуют в пользу множественности и самостоятельности очагов расогенеза. «Итак, мы должны допустить существование расовых различий уже в далекую доисторическую эпоху. Существование их является, быть может, даже наследием наших наполовину человеческих предков», - смело утверждает автор.
Очень важно, как представляется, посредством замечаний Л. Крживицкого понять, например, чем отличается этнография от этнологии. Первая наука исследует лишь географическое распределение расовых типов по планете, в то время как вторая исследует их духовные качества во времени и культурном пространстве естественной истории. Культура рассматривается как фактор расообразования, скотоводы-кочевники никогда и нигде не объединялись с пахарями-земледельцами, воины — с торговцами и попрошайками, а властолюбцы никогда не объединялись с рабами по призванию. Таким образом, общественный строй той или иной группы людей также всецело определяется типом психической конституции доминирующего в ней расового антропологического типа. Поэтому возникло
закономерное желание ученого превратить этнологию в точную науку и изучать историческое общество по аналогии с живым организмом, то есть создать своего рода социальную анатомию. «Физический, эмоциональный и интеллектуальный характер племени», по мнению Крживицкого, закономерно взаимосвязаны и вытекают один из другого.
Обозначив общую теоретическую доктрину своего метода изучения человечества в общем, ученый переходит к исследованию конкретных рас. Всюду он находит следы контактов между исходными расовыми антропологическими типами, при этом в одних местностях они происходят мирным путем, в других - посредством военных столкновений и экспансии. Это естественная и вечная борьба разных типов.
Польский ученый при рассмотрении расовых антропологических типов ставит в соответствие степень развития их языков, общественную организацию и умственные способности. Он анализирует социокультурные последствия столкновений типов в зависимости от степени их развития, а также влияние расового скрещивания на судьбу государств. С помощиью психо-эмоциональной диагностики типов объясняется структура цивилизации.
Все эти многоуровневые структурные переходы, в совокупности с художественной насыщенностью, уводят из заводи скучных диссертаций и превращают текст исследования в увлекательнейший роман о жизни и захватывающих приключениях расовых антропологических типов.
Тонкий наблюдатель и талантливый повествователь не ограничивается этим, резюмируя свое мировидение в виде целой философии истории рас. «Мы уже указывали на связь, существующую между антропологическими факторами, в том числе расой и сознательными условиями. Расово-антропологическое влияние чаще и сильнее всего обнаруживается в истории языка».
Универсальным ключом к методу Л. Крживицкого, а также ко всему направлению, одним из пионеров которого он, бесспорно, является, можно считать его фразу: «В истории культурные изменения всегда идут вместе с антропологическими».
Книга «Психические расы. Опыт психологии народов» посвящена углублению и качественной детализации концепции автора, в ней рассматриваются психические различия и рас, и народов как результат их антропологического разнообразия. Суть проблемы сводится к исследованию коллективной жизни общества, состоящего из разных расовых антропологических типов.
«Между нравственной стороной человека и его нравственной средой должно существовать соответствие точно так же, как существует оно между физической средой и его физической природой». Психический тип
расы, по мнению ученого, так же устойчив, как и ее физический тип. «Каждая раса обладает столь же устойчивой психической организацией, как ее анатомическая организация. Моральные и интеллектуальные особенности, совокупность которых составляет душу народа, представляют собой синтез всего его прошлого», — повторяет Крживицкий слова известного французского психолога Гюстава Лебона.
«Сумма идей и чувств, с какими рождаются лица одной страны, создает расовую душу. Невидимая по своей сущности, она видима в своих проявлениях. Раса, это постоянное чувство, не подчиняющееся действию времени, состоит не только из живущих индивидуумов, образующих его в данный момент, но также из длинного ряда мертвых, которые были их предками. Предки управляют неизмеримой областью бессознательного, той, которая держит под своей властью все проявления ума и характера. Судьбой народа руководят в гораздо большей степени умершие поколения, чем живущие. Умершие поколения не только передают нам свою физическую организацию, они внушают нам также свои мысли. Покойники — единственные неоспоримые господа живых».
Крживицкий одним из первых привлек математические методики для определения понятия «психическая раса», с целью точного вычисления ее компонент он доказал, что народная психика — это переменная, но точно измеряемая величина. Массовые миграции, войны, революции, эпидемии, смена общественных учреждений, экономического уклада и многое другое влияет на параметры «психической расы».
«Следовательно, внешние условия, естественные или общественные, представляют собой регулирующий фактор и придают соответственный характер живому человеческому материалу. В этом отношении человеческое существо отличается большой пластикой и изменчивостью». Наследственные формы патологий, которыми также расы отличаются, оказывают вариативное влияние на психические свойства народа. Следовательно, в психических свойствах рас и нужно искать причины культурного разнообразия народов.
Но между психическими типами, составляющими палитру национальной души, и физическими типами существуют корреляции. Поэтому психика народа не витает в некоем аморфном пространстве, но зиждется в телесной оболочке его представителей. Процессы расовой метисации, которые неизбежны в процессе исторического движения народов, способны сильно влиять и даже видоизменять их психику. Естественный отбор, который ведет к сокращению числа одних физических типов и увеличению числа других, также видоизменяет психический портрет народов. Антропологическое изменение состояния физических типов народа служит тому наглядным доказательством.
На основе именно такого метода Людвик Крживицкий и строит глобальную концепцию - философию истории: «Расовый тип проявляет свое действие в истории и общественной жизни благодаря своим психическим свойствам. Как из данного раствора осаждаются определенной формы кристаллы, так из данного физического типа чаще, чем из другого, выделяются при взаимном столкновении определенные типы характера и выполняют соответственную роль в историческом развитии и общественной жизни. Психическая раса, сама являясь продуктом исторического развития и производной категорией, из следствия превращается в причину, становится фактором, задерживающим дальнейшие формы общественной жизни или усиливающим их даже преобразовывающим в известных пределах направление исторического развития. Каждая раса обладает определенным психическим характером, столь же постоянным, как ее анатомия. Дух расы управляет ее судьбами, созидает ее верования, учреждения и искусства, в каждом элементе цивилизации мы находим его. Он - единственная сила, сопротивляющаяся всему».
Таким образом философию истории Крживицкий превращает в точную науку, уподобляя ее социальной химии.
Каждый народ представляет собой синтез расовых антропологических типов, психические параметры которых и складываются в совокупный национальный психотип, определяющий культуру и судьбу данного народа. Наука, изучающая данную закономерность, получила название расовая историософия. Людвик Крживицкий также активно использовал этот термин в своих сочинениях. Но в условиях торжества политкорректности он постепенно был вытеснен и заменен на термин «культурная антропология».
Данной публикацией трудов польского ученого мы лишь хотим восстановить хронологическую закономерность в развитии данного направления, чтобы ни одна часть его не выпадала за пределы кругозора читающей публики. Важно подчеркнуть также, что при всей революционной новизне метода Л. Крживицкий развивал свои идеи в русле классических расовых представлений. Не будем забывать, что великий шведский естествоиспытатель Карл Линней, создавший в середине XVIII века первую расовую классификацию, обоснованно подчеркивал, что расы различаются как по физическому типу, так и по психическим способностям, но еще и по моральным принципам. Культура в обществе выполняет функцию морали, а ее деградация всегда сопровождается общим ослаблением психотипа и вырождением физической природы расы. Это правило четко прослеживается на уровне доказательной базы в трудах ученого-энциклопедиста Людвика Крживицкого.
Людвик Крживицкий
АНТРОПОЛОГИЯ Перевод с польского СД. Рошновского-Роианько, под редакцией РЛ. Сементковского.
Издание Ф. Павленкова.
С.-Петербург Типография А. Пороховщикова, Гороховая, № 12. 1896
Предисловие
Антропология в современном значении этого слова — наука новая. Систематические исследования в этой области начинаются со второй половины прошлого столетия трудами: Д’Обантона — о сравнительном положении затылочного отверстия (1764), Блуменбаха — о форме черепа, рассматриваемого сверху (1775), Кампера — о форме черепа, рассматриваемого сбоку (1791). Одновременно наука обогащается и фактическим материалом благодаря кругосветным путешествиям. В 1812 г. выходит первое издание сочинений Причарда, составившее эпоху в развитии антропологической науки. Наконец, Рециус (1857) в Европе и Мортон (1839 и 1844) в Америке дают антропологии прочное методологическое основание. Окончательное развитие она получает во время страстной борьбы, вызванной в Соединенных Штатах отменой рабства. Как сторонники, так и противники этой реформы одинаково искали в науке подтверждения своих мнений. Эта страстная борьба увлекла ученых не только в Америке, но и в Европе. Появляются труды первостепенной важности, хотя и носящие отпечатки злобы дня. Вопросы об умственных способностях негров, о плодовитости браков при скрещивании двух рас и др. возбуждали ожесточенный спор. Антропология была ославлена наукой революционной. Когда Брока начал читать свое исследование о скрещивании в парижском биологическом обществе, председатель его после нескольких заседаний выразил опасение, чтобы доклады по таким вопросам не вызвали неприятностей для этого учреждения; когда же состоялось открытие мадридского антрополо-
гического общества, кортесы обратились к правительству с запросом, что значит появление такого общества в католической стране, и осудили кабинет за поощрение свободомыслия. В 1859 г. учреждается парижское антропологическое общество, а по его примеру и другие. Появляются многочисленные специальные журналы. Теория Дарвина еще более способствует возбуждению интереса к антропологии, и движение вскоре принимает такие размеры, что антропологи стремятся связать в одно целое все наши сведения о человеке не только в физическом, но и в психическом и общественном отношениях, истолковать его историю и, наконец, указать на основы более рационального общественного строя. «Исследование об источниках современной цивилизации, ее истории и принципах, выяснение причин периодичности прогресса и, вместе с тем, поводов застоя в той или другой стране, — все это, несомненно, антропологические задачи». Так расширил границы антропологии Рокитанский в заключительной своей речи на венском съезде антропологов 1870 г.
Основная задача нашего труда — познакомить общество с современным состоянием антропологической науки. С этою целью мы прежде всего старались изложить факты объективно, но, будучи убеждены, что наука существует для обществ и имеет только тогда значение, когда она расширяет умственный и общественный кругозор человечества, и что лозунг «наука для науки» составляет только проявление общественного равнодушия и молчаливое признание status quo, мы не воздержались кое-где и от практических выводов. Во-вторых, мы должны сказать несколько слов как об источниках, которыми пользовались, так и о системе изложения. Книга наша не представляет собой труда, который требовал бы точного обозначения, откуда почерпнуты факты. Такого рода указания необходимы в сборниках сырого материала и в трудах, которые должны служить фактической основой для дальнейших исследований; в книгах же, предназначенных единственно для ознакомления публики с состоянием данной области знания, подобные указания служат бесполезным балластом или вызываются желанием порисоваться начитанностью. Если же мы иногда ссылаемся на источники, то только потому, что данный факт мало известен; читатель же имеет право требовать указания, откуда он почерпнут. Кроме того, мы наперед сознаемся в некоторых неточностях. Географ, разъясняющий движение земли, поступает точно так же, когда изображает его совершающимся по эллиптической линии. Движение земной оси, пертурбационные влияния других планет, движение солнца в пространстве определяют движение самой земли во вселенной по кривой, совершенно не похожей на эллиптическую. Никто, однако, не упрекает географа, что он выражается неточно. Равным образом никто не упрекнет нас за то, что мы, говоря о влиянии антропологических факторов и о сущности явлений, подлежащих ведению антропологии и не желая переступить границы назначенной себе области, вынуждены были, с одной стороны, игнорировать, с другой — ослабить явления и влияния второстепенное или другого порядка, а вместе с тем, придать исследуемым фактам
более резкое и одностороннее выражение, не соответствующее их действительному значению. Сверх того, поставив себе главной задачей изложить общие черты, не вдаваться в мелочи, мы совершили несколько других неточностей. Численность племен указана нами в округленных цифрах, распределение антропологических типов установлено нами не с математической точностью, влияние природы на человека мы подчеркнули, быть может, сильнее, чем следует, антропологические типы мы представили более однообразными, чем они на самом деле, а влияние подборов — более глубоким и значительным. Не имея в нашем распоряжении, как выражается один из выдающихся мыслителей XIX столетия, ни микроскопа, ни химической реторты, мы должны прибегать к абстракции, т.е., с одной стороны, к игнорированию второстепенных факторов в развитии человека и общества или таких факторов, которые не подлежат ведению антропологии, а с другой стороны - к усилению значения первостепенных, исключительно антропологических факторов. Впрочем, во второй части нашего труда, посвященной народоведению, мы нередко предоставляли голос очевидцам, которые, быть может, далеки от точности, но зато смело и ясно отмечают характерные черты рассматриваемого племени; вместо же столь обычного у «серьезных» ученых перечисления имен народов известной географической области мы брали лишь одно характерное племя или обобщали однородный материал, касающийся нескольких племен, и развертывали перед глазами читателя по возможности полную картину быта племен и народов в зависимости от окружающей среды. Наконец, много недочетов в нашем труде вызвано тем, что наука стоит на низкой ступени развития и что антропологические исследования пока еще крайне односторонни. В заключение мы должны заметить, что Ш часть нашей книги представляет совершенно самостоятельный труд и что за некоторые высказанные в ней взгляды мы принимаем на себя всю ответственность.
Первоначально мы имели в виду посвятить наш труд преждевременно умершим друзьям: Симону Дикштейну и Станиславу Крусинскому, но во время собирания материала мы познакомились с неизвестными героями человечества. Их дикость, проколотые или украшенные перьями губы и ноздри, нагота расписанного тела послужили причиной, что европейская цивилизация, менее совершенная в нравственном и общественном отношении, осуждает их только потому, что они не хотят отравлять себя алкоголем и гибнуть под колесницей европейской культуры, а осмеливаются постоять за себя. Объем книги не позволил нам перечислить их подвиги и даже остановиться на коллективном их геройстве. Таким образом, по мере того, как наш труд приближался к концу, мы изменили наше первоначальное решение и посвящаем его этим нагим дикарям-героям. Мы думаем, что упомянутые наши друзья, если бы были еще живы, охотно согласились бы на эту замену.
Людовик Крживицкий Варшава, 1891, март
ЧАСТЫ
I
Древность человеческого рода
I
Предания, заслуживающие доверия, имеют сравнительно небольшую давность: индусские относятся не далее как к 18-му, еврейские -к 25-му, китайские — к 30-му, египетские — к 50-му столетию до Р.Х. Считая, что в столетии сменяются 4-5 поколений, мы убедимся, что история человечества обнимает собою 300-350 поколений. Эта цифра чрезвычайно незначительна с точки зрения эволюционных влияний на организм. Исторические свидетельства рисуют нам человечество, живущим уже вполне культурной жизнью, и умалчивают о более ранних периодах его существования или напоминают об этом отдаленном времени лишь мифами и сказками. Однако наука нашла источники для исследования доисторического прошлого: полированные камни, роговые орудия, следы костров, кости животных, расколотые для извлечения из них мозга, и т.п. предметы, найденные в пластах современной и предыдущей геологической эпохи. Находки эти очень многочисленны (так, из долины Соммы добыто до 80 000 кремней, обнаруживающих осмысленную человеческую деятельность) и благодаря им можно воссоздать быт, нравы, занятия и культуру доисторического человека некоторых областей с такой точностью, что мы лучше знаем его племенную и культурную историю, чем некоторых исторических народов, например каппадокийцев.
Палеонтологические исследования захватывают в настоящее время лишь незначительную часть земного шара. Северо-западная и центральная Европа, а с недавних пор Италия, - вот страны, которые до некоторой степени могут гордиться серьезным знанием своего доисторического прошлого. Вне Европы было обращено внимание лишь на некоторые местности Америки. Итак, наше знание в этой области сделало лишь первые шаги. Несмотря на это, палеонтология, однако, и теперь уже достигла значительных результатов. Без колебаний она удостоверяет, например, что человек существовал в Европе уже в
четвертичную эпоху, был свидетелем ледникового периода и жил совместно с ныне неизвестными в этих местах громадными плотоядными, например львом и тигром, и с толстокожими: мамонтом, древним слоном, бегемотом и носорогом. Он стоял тогда на чрезвычайно низком уровне развития, может быть, уже не встречающемся в настоящее время нигде на земном шаре. Он кочевал вдоль берегов морей и рек, знал только грубые кремневые орудия, ходил нагим, раскрашивал свое тело, питался плодами охоты, не имел домашних животных, не занимался разведением растений и не обладал еще знанием гончарного искусства. Некоторые ученые пытались даже установить приблизительно время, отделяющее нас от эпохи самых древних предметов, добытых раскопками. За мерило принимались самые разнообразные явления. Определяли время, необходимое для образования сталактитов в Кентской пещере, где найдены следы доисторического человека, датских торфяников, осадки и повышения английского материка, образования дельт и доисторических ледников и т.д. Цифры получились различные, но согласны они в том, что человек существует в некоторых частях Европы и Америки уже не тысячи, а десятки и даже сотни тысяч лет (Вавиан, Мортилье, Кроль и др.).
Факты, собранные до настоящего времени палеонтологией, доказывают существование человека уже в начале четвертичной эпохи и свидетельствуют о том, что он пользовался уже тогда огнем и некоторыми орудиями. Хотя последние очень несложны, однако, по всей вероятности, понадобились десятки тысяч лет для их изобретений. Поэтому необходимо предположить, что человеческий род появился на земном шаре уже в третичную эпоху.
Факт этот теоретически признали все выдающиеся представители антропологии, насколько им не мешали посторонние науке соображения. Однако они всё еще оживленно спорят относительно фактических доказательств существования человека в эти столь отдаленные времена. В двух местностях Франции (в Тенэ и в Пюи-Курси), равно как и в Португалии, найдены кремни в миоценовых пластах, по виду носящие следы сознательной обработки. В Италии Капеллини добыл из плиоценового пласта кости кита, balaenotus’a, заставляющие призадуматься над изображенным на них рисунком. Рагаццони же нашел части человеческого скелета в несколько позднейших пластах (в Оль-мо). В Калаверасе (Калифорния) из-под нескольких пластов лавы и щебня добыты куски черепа, а Амегино в пампасах Южной Америки открыл следы человеческого жилища под толстыми слоями остывшего глиптодона. Если бы эти доказательства были действительно неопровержимы, то древность человеческого рода следовало бы исчислять
уже более продолжительными периодами времени, чем несколько сот тысяч лет. Открытия в Тенэ отодвинули бы нас, например, к мамонту, когда в Европе господствовала средняя температура на 7°-9° градусов выше теперешней (тропическая), климат же в полярных странах соответствовал более или менее теперешнему в умеренной полосе земного шара. Фауна состояла тогда из организмов, представляющих прототипы современных млекопитающих. Легко поэтому представить себе ту осторожность, с какой ученые рассматривают и исследуют подобного рода доказательства существования человека. Достаточно будет вспомнить хотя бы усилия, потраченные на установление достоверности рисунка на костях balaenotus’a. Образование спорных кремней объясняли внешними влияниями (например, внезапными переменами температуры). Кроме того, выражали сомнение относительно точности определения пластов или утверждали, что кремни имеют размеры, слишком малые для человеческой руки. К этому присоединились еще соображения философского характера. Со времен тенэйской эпохи фауна и флора Европы подвергались неоднократно коренным переменам. Неужели один только человек обладал привилегией остаться низменным в продолжение целых сотен тысячелетий, несмотря на то, что вокруг него все изменялось? Человек - утверждают одни - уже в то время жил сознательной жизнью и поэтому мог сохранить свой тип. Другие прибегают к гипотезе, приписывающей тенэйские кремни не человеку, а его предшественнику — антропопитевкусу, занимающему среднее место между теперешним человеком и человекоподобной обезьяной. Но, как бы то ни было, — будем ли мы вместе с Топинаром, Морсом и Шмидтом признавать плиоценового человека в Америке или вместе с Мортилье и Катрфажем - миоценового в Европе, или же отбросим обе эти гипотезы, - во всяком случае, существование нашего предка в последние периоды третичной эпохи является выводом из целого ряда научных фактов. Что же касается вопроса, когда он появился или существовал, то решительный ответ дать еще невозможно. Необходимо предварительно исследовать более ранние пласты третичной формации, когда положение материков и климатические условия были другие, чем теперь. Человек жил тогда среди совершенно другой природы и перенес целый ряд резких перемен в климате, фауне и флоре.
II
Расовые антропологические типы. - Представляемые или существенные различия. - Следует ли антропологические типы считать видами или разновидностями? - Задачи современной антропологии и развитие отдельных отраслей этой науки. - Краниология и ее методы. - Каким образом выделить чистые антропологические типы из скрещенных рас? - Успехи антропологии в исследовании расовых типов.
Даже самый поверхностный наблюдатель усматривает в человеческих племенах существование различий - не случайных и временных, но постоянных и передаваемых одним поколением другому. Иногда эти различия очень существенны и глубоки, как, например, между негром и европейцем. Свойственная каждому племени окраска распространяется не только на покровы, но проникает и во внутренние ткани, например, у негра мускулы вместо ярко-красных оказываются желто-коричневыми. Размеры и взаимоотношения мягких частей и костей скелета также другие; различаются и законы физиологического развития (например, время половой зрелости, срастания швов черепа и др.). Вероятно, и химический состав костей несколько иной; то же можно предполагать и относительно крови. По крайней мере, и морские врачи утверждают, что у негра кровь гуще и чернее нашей и дает другую сыворотку на открытом воздухе.
Различие в запахе их тела «настолько резко, насколько оно резко между собакой и шакалом»; на вкус (по опыту людоедов) разница не менее значительна. Далее различие проявляется и в неодинаковом сопротивлении, какое оказывают далекие друг от друга расы и племена одной и той же болезни, а также в различном ее ходе у них. Замечено, например, что в Африке болезнь, имеющая различные, смотря по местности, названия (пиан), свирепствовала среди негров и метисов, не заражая белых. Что же оказалось при ближайшем ознакомлении с этой эпидемией? Оказалось, что белый, имея половую связь с негритянкой, пораженной пианом, заражался всегда сифилисом; и наоборот, европейский сифилитик переносил венерический яд на негра в форме пиана.
Следовательно, в обоих случаях заболеваний мы видим действие того же яда, привитого на различной расовой почве. Наконец, некоторые антропологи, имеющие в своем распоряжении факты, подлежащие, впрочем, проверке, признают относительное бесплодие браков между неграми и европейцами. Потомство, как говорят, менее долговечно и не так выносливо; особенно женщины имеют нежное строение и подвергаются множеству хронических болезней; у них часто бывают выкидыши и несчастные роды; дети же умирают будто бы обыкновенно в раннем возрасте, и если и достигают зрелости, то браки между ними по большей части бесплодны.
Подобные существенные и несущественные различия, несомненно, существуют во множестве, причем наряду с физическими и физиологическими наблюдаются и духовные. Встречаются, например, группы, страстно предающиеся людоедству; другие, несмотря на самые неблагоприятные условия быта, совершенно чужды этой склонности; мы знаем народы, обладающие большими способностями в сфере изящных искусств, и другие, почти лишенные эстетических дарований. Одинаково уместно будет вспомнить и о некоторых морфологических различиях, вызывающих неодинаковое произношение звуков. Различия эти могут быть очень незначительны и заключаются, например, в более или менее напряженном колебании соответственных мускулов, но и того одного достаточно, чтобы заметно повлиять на произношение, в особенности когда организм утерял уже свою юношескую эластичность. Об этих различиях мы получили бы некоторое представление, если бы предложили произнести фразу «жук жужжит в тростнике» обитателю Маркизских островов, язык которого насчитывает не более 7 согласных. Словом, род человеческий делится на известное число групп, из которых каждая представляет особенные соединения анатомических (и гистологических), физиологических (и патологических) и даже звуковых особенностей и эмоциональных признаков. Если вышеуказанные особенности переходят от родителей к потомству путем наследственной передачи, то группы, обладающие ими, можно назвать расовыми антропологическими типами. Это понятие нисколько не совпадает с прежними выражениями «раса», так как «славянская или романская раса» означает исключительно известную лингвистическую группу, и гораздо точнее, чем термины «белая или черная раса», так как каждая из этих последних заключает в себе несколько расовых антропологических типов. Для примера достаточно хотя бы повнимательнее всмотреться в коренное польское население Варшавы, чтобы и здесь заметить существование нескольких таких типов. Рядом с блондином высокого роста с голубыми глазами, продолговатым черепом и худощавым лицом мы видим людей широ
колицых, с круглым черепом, среднего роста, с темными волосами и глазами. В обоих случаях мы имеем дело с унаследованными постоянными признаками, насколько не примешивается скрещивание. Будэн говорит: «Полагаю, что лица, имеющие черные волосы и глаза, никогда не произвели светловолосого потомства, и я уверен в том, что то же можно сказать относительно форм черепа». Во Франции, где антропологическими исследованиями занимались более усердно, чем где-либо, ученые доказали, что физиологические законы роста у этих двух типов не те же самые. Констатировано также различие в их восприимчивости к заболеваниям. Достаточно вспомнить такой красноречивый факт, как распространение потной англо саксонской горячки в XV-XVI столетии. Жители некоторых местностей Англии и ближайших стран на материке гибли от этой болезни в страшных размерах (30-50%), но эпидемия уносила исключительно лиц определенного типа — англосаксонских блондинов, тщательно избегая других. Таких расовых антропологических типов существует в Европе несколько, и различные их физиологические свойства в особенности ярко обнаруживаются при акклиматизации и скрещивании. В таких местностях как равнины Алжира, где блондин с севера имеет лишь незначительные шансы выжить и произвести потомство, брюнеты с юга чувствуют себя прекрасно. Равным образом относительное бесплодие браков между блондинами и неграми, по мнению самих же сторонников этого взгляда, почти не замечается при скрещивании южных жителей Европы с черными жителями Африки.
Антропологические различия, существующие между людьми, пытались перевести на язык зоологии, т.е. установить, какой рубрике они соответствуют в зоологической классификации. Следует ли, например, принимать негра и блондина за различные виды или только за различные разновидности одного вида? Эта полемика имела огромное значение в первом периоде развития антропологии. Пока теория Кювье о неизменности видов господствовала в биологии, надо было допускать гипотезу, что человечество появилось в нескольких независимых друг от друга центрах земного шара. В свое время этот взгляд считался крайним вольнодумством и часто только потому и поддерживался. Дело, однако, совершенно изменилось с появлением теории Дарвина. Эта теория, признавая взаимное родство не только между различными видам, но даже целыми классами и разрядами, прекрасно объяснила путем естественного подбора существование расовых различий.
Множественность видов пытались доказать главным образом анатомическим путем. Топинар, например, подробно рассматривает признаки различных видов рода «bos» (бык). Один вид имеет плоский продолговатый лоб, длинные закругленные рога; другой - выпуклый
широкий лоб, длинные рога на затылке, одним ребром больше и т.д. Для признания отдельного вида в данном случае вполне достаточно установить различные формы черепа. Обилие волос на одном или другом месте, неодинаковый размер скелета и т.д.; некоторые по аналогии доказывают, что анатомические различия между расами настолько важны, что для зоологов они уже вполне достаточны, чтобы признать расу за отдельный вид. На этом основании пришли к тому заключению, что «между лапландцем и австралийцем существует такая же пропасть, как между орангутангом и гориллой», и что «признаки разновидности у шакала, собаки, волка и лисицы, зубра и квагги не более значительны, чем у негра и блондина». Другими словами, некоторые различия между людьми признавались равносильными даже родовым.
С другой стороны, нашлись ученые, которые, пользуясь однородными доказательствами, утверждали, что различия между отдельными видами животных значительнее, чем между людьми. Катрфаж, например, останавливается на собаках. Он указывает, что среди человеческих племен напрасно стали бы искать такого различия в формах черепа, какое мы находим у испанской борзой и кинг-чарльза или какое встречается относительно длины корпуса у санбернардской собаки (1,322 м) и шпица (0,220 м). Отсюда он выводит, что анатомически человеческие расы представляют только простые разновидности. Впрочем, в лагере защитников единства особенно подчеркивали физиологические способности скрещивания между отдельными группами народов и приспособления их к различным климатическим условиям.
В сущности, весь этот вопрос имеет казуистический характер; на самом деле он не особенно важен для науки. Будем ли мы говорить о видах или разновидностях, ни один факт не подвергнется изменению. Важен же сам факт, а не ярлычок, которым мы его обозначаем.
Существенной задачей антропологии является всестороннее исследование расовых типов как в физическом (анатомическом и физиологическом), так и в духовном отношении. Для достижения этой цели науке пришлось оставить прежнее направление, т.е. уже не довольствоваться указаниями на окраску кожи, вид волос, формы носа и т.д. Все эти указания делались по впечатлению, а это допускало чисто субъективную оценку. В настоящее время она заменена объективными методами, окончательная разработка и установление которых составляет заслугу П. Брока. Конечно, методы эти значительно разнятся друг от друга в зависимости от исследуемой области антропологических явлений. В пределах остеологических данных наука ведет очень точные измерения, так как устойчивость формы вполне это допускает. Равным образом при оценке цвета глаз, волос и кожи можно почти совершенно
избегнуть субъективизма и обозначать цвета по составленной для этой цели таблице красок. Дело, однако, гораздо сложнее с мягкими частями, которые поддаются только описанию. С другой стороны, и некоторые физиологические функции дают возможность применить к ним эмпирические методы; при исследовании же многих других особенностей и проявлений духовной жизни можно прибегнуть к помощи статистики, соответственно организованной, и т.д.
Антропология - наука новая. Она появилась только со времени применения к ней методов точного исследования, установленных Брока и др. Поэтому не удивительно, что она пока очень далека от удовлетворительного решения вышеуказанного вопроса о всестороннем исследовании расовых типов. Ниже мы увидим, каким незначительным сырым материалом она располагает, а теперь мы постараемся отметить, как непропорционально развились отдельные ее части. Так, в расовой психологии ученые не вышли до сих пор за пределы самых элементарных обобщений, так как и здесь составлены вопросные программы, оставляющие желать многого. Не много лучше обстоит дело и с расовой физиологией. До сих пор удовлетворяются голословными утверждениями, что у одних типов пульс бьется учащенно, у других медленно; что одни более впечатлительны к боли, другие — более выносливы. Гораздо дальше ушла расовая патология благодаря практическим указаниям, доставленным колонизацией. Оказалось даже возможным учредить в парижской антропологической школе кафедру «медицинской географии». Что же касается фонетических особенностей народов, то пока пришли к убеждению, что они зависят от строения органов речи. Только сравнительно-расовая анатомия может гордиться более богатым числом наблюдений. Однако и здесь знакомство с предметом очень неравномерно. Каталог коллекций парижского музея по естественным наукам наглядно представляет распределение расово-анатомических изысканий. Здесь находилось в 1867 г. (процентное отношение различных препаратов осталось без значительных перемен до настоящего времени) 1,500 обнаженных черепов, 64 с кожей (мумии), 344 рисунка черепов, 93 цельных скелетов, 56 тазов и всего 147 препаратов мягких частей тела, что объясняется трудностью доставки последних из более отдаленных стран. Неравномерность материала ведет по необходимости к непропорциональному развитию разных частей науки. Анатомическую антропологию почти совершенно низвели к сравнительной остеологии, последняя же поглощена краниологией (сравнительно-расовой анатомией черепа) и пельвиметрией (сравнительно-расовой анатомией таза).
Краниология, как мы уже сказали, представляет самую совершенную часть антропологии. Кроме уже известных нам технических
условий, ее развитию способствовали еще причины философского характера, потому что в черепе, как оболочке мозга, всегда усматривали орган первостепенного значения. Из каких бы однако побуждений ни развилась эта ветвь антропологии, в ней нашли богатую почву для исследований. В то время как под влиянием различных условий мягкие части тела легко подвергаются изменениям, череп (вообще кости) энергично сопротивляется всяким переменам и прочнее удерживает расовые особенности. Не следует, конечно, думать, чтобы какой-нибудь отдельный признак, например отношение ширины черепа к его длине (так называемый указатель ширины черепа), было одинаково для всех представителей определенной расы. Напротив, оно подвергается колебаниям, но только в точно определенных границах. У папуасов и киргизов встречаются, например, индивиды с одинаковым указателем, но вероятность такого совпадения выражается отношением 1:100. Вероятность встретить один и тот же носовой указатель у обоих народов выразится отношением 1:10, а того и другого, т.е. черепного и носового указателей, - отношением 1:1000. Наконец, возможность отыскать череп совершенно одинаковый, т.е. представляющий те же величины относительно самых различных признаков, дойдет до минимума и, быть может, даже и вовсе не существует. Словом, несмотря на колебания единичных признаков в определенных, иногда довольно незначительных пределах, все-таки полный перечень черепных особенностей дает нам довольно устойчивую и чрезвычайно характерную картину. Таким образом, краниологические изыскания представляют испытанное средство для определения расовых групп. К этому надо прибавить, что череп принадлежит к таким частям организма, которые чаще всего встречаются при раскопках, и поэтому краниология может раскрыть нам антропологическое прошлое человеческого рода.
Исследования основываются на чрезвычайно простых положениях. Раз форма черепа различна у разных расовых групп, то различная емкость, углы, линии, отдельные числовые отношения между линиями представляют величины относительно постоянные. При таком положении вещей всё сводится к открытию признаков, лучше всего характеризующих отдельные типы народов, и затем к производству измерений. Дело, однако, столь простое с теоретической точки зрения, на практике встречало неизмеримые трудности, которые, впрочем, до некоторой степени уже устранены - именно невозможно было наперед установить, какие особенности будут соответствовать поставленным требованиям. Таким образом, философская мысль вовсе не озаряла выбора первых измерений, за исключением лишь некоторых (например объема черепа). Исследования зависели обыкновенно от случайных
обстоятельств. Исходили, например, часто из идеи, на первый взгляд логичной, и производили измерения, которые, казалось, должны были доставить характерные признаки расовых различий. Но в конце концов убедились, что они ни к чему не приведут. С другой стороны, измерение, сперва не обещавшее многого, впоследствии делалось чрезвычайно важным. Например, носовой указатель неожиданно оказался очень важной расовой особенностью, хотя этого никак нельзя было ожидать. Каждый поэтому не только имел право, но и обязанность измерять все линии, углы или указатели черепа. «Авось, что-нибудь из этого выйдет!» -говорили себе исследователи, неспособные к более широким обобщениям. Топинар в 1882 г. сетует на бесполезное обилие попыток этого рода и указывает на два исследования, из которых одно заключало в себе 193, а другое — 200 различных измерений одного черепа! Однако этот исторический путь был единственный, который мог наконец привести к созданию краниологии. В настоящее время эта ветвь антропологии значительно подвинулась вперед, оставив однако за собою громадный измерительный материал, который переполняет антропологические журналы и зачастую уже наперед обречен на забвение. Есть, впрочем, материал, еще более несостоятельный. Разработка краниологии шла в нескольких независимых одни от другого центрах. Каждый из них выработал и принял не только различные программы измерений, но даже одни и те же измерения проводил различным способом. Достаточно указать, что для определения такого важного признака как прогнатизм, существует 14 неодинаковых приемов измерения, дающих каждый совершенно другие результаты. Сверх того, так как измерение, произведенное над многими лицами, дает различные величины, то, чтоб легче ориентироваться, распределяют их по соответственным рубрикам. Например, низшие указатели ширины черепа причисляют к «длинным», затем к «средним» и, наконец, высшие указатели к «коротким», и соответственные черепа называют длинноголовыми, среднеголовыми и короткоголовыми. И вот этим рубрикам иногда давали то же название, но числовой материал распределяли иначе. Результаты таких приемов измерений хорошо видны из следующего примера: из 112 исследованных китайских черепов пришлось бы на:
По Велькеру..
„ Флоуэру....
„ Брока......
Длинноголовые
18%
25%
50%
Среднеголовые Короткоголовые
46,4%
41,9%
16,9%
37,7% 33% 33%
и т.д.
Легко сообразить, какая путаница возникает отсюда. Много ценных и кропотливых трудов потеряло со временем всякое значение вследствие невозможности примирить их результаты с результатами других исследований по тому же предмету. Однако и до сих пор существуют в краниологии еще три системы измерений: французская (П. Брока), английская (Флоуэра) и франкфуртская (Вирхова)!
Мы остановились несколько дольше на краниологии, потому что она является наиболее разработанной ветвью антропологической науки и своим несовершенством и беспорядочностью дает понятие о состоянии всей науки. Без преувеличения можно сказать, что антропология пока лишь находится в периоде выработки методологических приемов. Если же, однако, несмотря на эти отрицательные свои стороны, антропология затронула некоторые вопросы первостепенной важности и открыла широкие горизонты, то это обстоятельство показывает, каких результатов можно от нее ожидать в будущем.
Логически возникает теперь вопрос методологического характера об установлении расовых антропологических типов. Если бы каждый тип занимал отдельную территорию и жил в совершенном обособлении от других, то вопрос был бы прост, так как всё сводилось бы тогда к тому, чтобы произвести достаточное число измерений или наблюдений и обобщить полученные данные. Но в действительности дело обстоит иначе. Человечество в течение десятков, даже сотен тысячелетий своего существования непрерывно скрещивалось. Напрасно стали бы мы в настоящее время искать какую-нибудь, хотя и мелкую, но не смешанную группу. Даже на столь отдаленных архипелагах, каков Канарский или Н. Зеландия, открыты многие наслоения. Жители, например, Андаманских островов, которые, казалось, составляют племя чистой расы, при внимательном исследовании обнаружили чуждые элементы и т.д. Племена на первый взгляд самые чистые, как негритосы и эскимосы, и самые сложные, как французы или китайцы, происходят одинаково из слияния многих чуждых друг другу элементов. «Не могу, говорит Топинар, указать хотя бы на один ряд черепов, собранных без всякого плана в одной и той же местности, и даже на серию из каких-нибудь пяти номеров, которая представляла бы антропологическое единство: повсюду разнообразие, как результат смешения». Вследствие этого встретить чистый тип можно скорее только как исключение. «Чистая раса - понятие абстрактное, в действительности ее нет» (Топинар). Доказано, что в одном и том же семействе у детей встречаются разные расовые особенности, например блондины и брюнеты.
Сущность явления та же, что и в Северной Америке, где в семействах белых, скрещивающихся с туземным населением, одни дети
краснокожие, другие — белые. Случается, что дети-близнецы от белого и негритянки одно черное с курчавыми волосами, другое белое с длинными и гладкими волосами. Мало того, в одной и той же особи можно усмотреть наслоение особенностей различных рас. Часто случайно мы встречаем на улицах Варшавы человека смуглого короткоголового, но с серыми или голубыми глазами и светлыми волосами, или с головой одного типа, посаженной на корпус другого. Вот именно эта смесь и вызывает то, что определение расовых антропологических типов — дело очень трудное. Тем не менее, научный анализ расовых антропологических типов вполне возможен. Теоретические приемы его основываются на следующем.
Достаточно присмотреться к потомству, происшедшему от скрещения различных типов, чтобы заметить, что в ребенке мы никогда не видим гармонического слияния признаков родителей, а в большинстве случаев лишь механическое их соединение. Например, одна часть лица напоминает отца, другая - мать, или один ребенок наследовал черты одного типа, другие дети - другого. В этом случае мы можем сослаться на повседневный опыт. Такое механическое соединение признаков иногда очень ярко выступает у потомства отстоящих далеко друг от друга типов. Родители: негр и белая; ребенок, девочка, белая, но с черною правой частью поясницы и такими же ягодицами. Родители - белый и негритянка: правая половина ребенка белая, левая — черная. Фон-Дюбен делал наблюдения над последствиями скрещивания финнов, шведов и лапландцев, т.е. трех отличных типов; из его изысканий следует, что еще во втором, даже в третьем поколении можно с положительной точностью указать, что и от какой группы родителей отразилось на образовании черепа.
Таким образом, если два типа взаимно и непрерывно скрещиваются, например длинноголовые блондины со смуглыми короткоголовыми, то в потомстве расовые особенности распределятся неравномерно. Известное число лиц сохранит признаки или короткоголовых или длинноголовых, у других явится механическое соединение особенностей. Дальнейшие скрещивания среди смешанной группы, по всей вероятности, сгладили бы физические различия между ее членами; но насколько дело касается более значительных человеческих групп, населяющих обширные территории и находящихся между собою в постоянных сношениях, то сомнительно, чтобы полная нивелировка была возможна в небольшой промежуток времени. Особенности первых типов всегда будут проявляться в более сильной или слабой степени, и целых столетий не хватит на завершение процесса. Например, среди варшавских евреев, которые лично мне известны, я могу указать на людей, соединяющих
особенности семитов и негров. А между тем, сколько веков прошло с тех пор, как эта негритянская примесь вошла в плоть и кровь евреев!
Это явление неравномерного распределения расовых признаков позволяет у смешанного населения, еще не установившегося, открыть составные элементы рас, тем более что обыкновенно у лиц, имеющих какую-нибудь выдающуюся особенность известного типа, всегда можно найти и другие его черты. Возьмем, например, киргизов, которые принадлежат к короткоголовым желтой расы — типу с приплюснутым носом, бедной растительностью, черными глазами и волосами, выступающими скулами. Исследовав 40 киргизов, д-р Зееланд нашел, что 25% из них имели приплюснутый и широкий нос (У.Н. = 79,8), 35% - плоский и более узкий (У.Н. = 76,9), 25% же - нос горбом и соответственно более узкий. Нос горбом - явление ненормальное среди киргизов; если же оно встречается так часто, то это объясняется посторонними расовыми примесями. Какими же именно? Чтобы определить их, мы присмотримся к другим особенностям киргизов. Группа с горбатыми носами в среднем 168,97 м роста, т.е. рост ее более высокий, чем свойственный вообще желтым короткоголовым. Затем светлые глаза среди них составили 44,3% (20% голубые, 10% серые, 14,3% зеленовато-серые и зеленые), между тем, у киргизов с приплюснутыми носами процентное отношение светлых глаз к общей массе выразилось числом 10. Бородатые среди горбатоносых составили 40%, среди плосконосых - 7% и совершенно не встречались среди лиц с приплюснутым носом. Равным образом отношение расстояния между скулами к длине лица у 40 исследованных лиц составляет в среднем 66,3%; между тем, в группе с горбатыми носами понижается до 63,4%. Словом, среди горбатоносых мы чаще встречаем особенности, чуждые чистому монгольскому типу, как-то: бороду, узкое лицо и нос, высокий рост, светлые глаза и т.д. Из сопоставления этих признаков мы приходим к выводу, что к киргизскому племени примешался какой-то чуждый тип: роста более высокого, с горбатым носом, светлоглазый, с богатой растительностью и менее скуластый. Выразив цифрой повторяемость рассматриваемых особенностей и сравнив полученные результаты, мы могли даже обозначить процентное отношение вышеуказанной примеси. Или возьмем варшавских евреев. С первого взгляда можно среди них выделить типы: светловолосые и темноволосые; ближайшее же исследование их обнаружило бы еще дальнейшие подразделения: темноволосые распадаются на гладковолосых и курчавых. Если рассматривать процентное распределение антропологических особенностей среди этих трех категорий, окажется, что оно различно для каждой из них. Например, темные и гладковолосые евреи имеют процент «се
митического» носа и прямого лба больший, нежели курчавоволосые, которые, в свою очередь, обладают чаще приплюснутым носом, лбом откинутым назад и сильнее выраженным прогнатизмом, а также, быть может, отличаются большей болтливостью и особенным запахом кожи. Сопоставляя соответственным образом собранный материал, мы получим типы, примыкающие к арабскому (гладковолосый, длинноголовый), армянскому (гладковолосый, короткоголовый), негритянскому, равно как и к короткоголовому блондину Европы.
Понятно, что задача антропологии не всегда представляется в таком простом виде; часто приходится иметь дело со смешением типов, не настолько резко выраженных. Анализ становится тогда более трудным.
Антропология только теперь приступила к научному исследованию расовых типов и, вместе с тем, к отделению их от помесей (т.е. к статистике рас).
Первый более серьезный почин в этом направлении принадлежит Соединенным Штатам во время междоусобной войны 1863 г. Тогда были произведены измерения над ростом около 1 'А млн рекрутов и наблюдения над окраской глаз, волос и кожи 700 тысяч лиц. Примеру Соединенных Штатов в скором времени последовала и Европа. Принялись за правильные статистические исследования во время рекрутских наборов, чтоб таким путем получить данные относительно географического распределения роста. А так как рост представляет характерный для расы признак, то работы эти позволили антропологам определить в разных местах распределение расовых типов (например в Италии и во Франции). Гораздо полезнее, однако, оказались наблюдения над окраской глаз, волос и кожи, произведенные в некоторых местностях в громадных размерах над детьми школьного возраста. Почин в этом случае принадлежит Германии (1875 г.). Таблицы заключали в себе до 7 млн наблюдений. Этому примеру последовали: Бельгия и 1879 г. (больше 600 тысяч наблюдений); Швейцария в 1881 г. (больше 400 тыс.) и Австрия в 1884 г. (2 'А млн). Затем появились аналогичные исследования, произведенные над лицами в зрелом возрасте и выполненные на средства частных лиц. Значительно раньше английский антрополог Беддэ и др. собрали около 100 тыс. наблюдений; недавно подобный же труд окончен во Франции под личным руководством Топинара. Еще следует отличить менее значительные работы Арбро в Норвегии, Ганзена в Дании и других. Этот материал позволил установить, хотя и не вполне точно, распределение расовых типов в средней Европе. Но ведь под одной и той же темной окраской глаз и волос может скрываться и пьемонтский короткоголовый и длинноголовый средиземной расы; с другой стороны, под светлой окраской глаз и волос - длинного
ловый блондин и его потомок, короткоголовый житель Лотарингии и поляк. Поэтому наблюдения, произведенные над окраской волос и глаз европейцев, требуют соответственных дополнений и статистики распределения других антропологических признаков, например указателя ширины черепа. Однако науке придется еще долго ждать этих добавочных исследований. Во Франции, где антропологическими изысканиями занимались чрезвычайно усердно, указатель ширины черепа установлен у каких-нибудь 12-15 тыс. лиц, и притом самые систематические исследования (д-ра Коллиньона, обнимающие 8700 измерений в возрасте 21-25 лет) обнародованы лишь в 1890 г. В Италии трудами Ливии (12 тыс.) и Калори (2 тыс.) исчерпывается почти весь собранный материал. Мы указали исследования, заключающие самые многочисленные наблюдения. Однако лучше других стран в этом отношении исследованы Тироль и баварские Альпы. С другой стороны, число измерений на востоке Европы не превышает нескольких сот!
Этим ограничиваются все более важные приобретения антропологической науки. Исследования, произведенные за пределами указанного географического пространства, часто так малозначащи, что едва стоит о них упоминать. Следовало бы, быть может, сделать исключение для жителей островов полинезийских и меланезийских, над которыми ввиду их малочисленности произведено относительно много измерений, так что, пожалуй, они представляют наилучше исследованную с точки зрения антропологии группу. Равным образом Тунис, благодаря изысканиям Коллиньна и Бертолона, принадлежит к привилегированным в этом отношении местностям земного шара. С другой стороны, многие страны напрасно ожидают исследований. Достаточно вспомнить, что Пассаван для всей горной Африки в 1884 г насчитал всего 205 измерений черепа, а Топинар для китайцев в это же время — лишь 112. Наше знакомство с краснокожими Северной Америки основывается на измерении указателя ширины черепа в 917 случаях, средней же и южной — в 248 случаях. Тем не менее, антропологии ставят в вину, что она состоит только из одной краниометрии, последней же - что она ничего не видит и не хочет видеть, кроме указателя ширины черепа!
Ввиду такого скудного фактического материала понятно, что установление расовых антропологических типов и тем более их генеалогическая классификация мало подвинулись вперед. Поэтому описание рас, к которому мы теперь приступаем, представит собой далеко не полный анализ. Можем только ручаться, что наше исследование будет вполне соответствовать современному состоянию антропологии, а в некоторых случаях оно послужит указанием почвы, на которой должны происходить дальнейшие изыскания.
Ill
Расовые различия существовали в самом отдаленном прошлом. - Палеонтологические и лингвистические тому доказательства. - Устойчивость расовых признаков, в особенности черепа. - Образование рас: влияния среды, скрещивания и подбора. - Единство и множественность человеческого рода прежде и теперь. - Поэзия в антропологии.
Бели сравнить самые древние черепа, то окажется, что новый материк всегда был населен расовыми типами, не совпадающими с европейскими. Раскопки в Лагоа Санта и пампасах Ла Платы наглядно доказывают, что американец четвертичной эпохи был совершенно иной с точки зрения расы человек, чем современный ему европеец. Мало того, исследователь, изучающий оставшиеся после четвертичных жителей Европы и Америки черепа, убеждается, что тогдашние жители каждого из этих материков принадлежали уже к нескольким отличным друг от друга расовым антропологическим типам. Таким образом, существование расовых различий можно отодвинуть так далеко в прошлое, насколько это допускают собранные до сих пор палеонтологические доказательства, т.е., по крайней мере, на несколько, если не на несколько десятков, тысячелетий. Поэтому в самое отдаленное от нас время, к которому относятся известные нам остеологические остатки, были уже независимые друг от друга племена, различные в расовом отношении и, без сомнения, говорившие на различных языках. Однако время, отделяющее нас от эпохи, когда жил ископаемый человек, хотя и продолжительно, но, по всей вероятности, составляет только незначительную частицу жизни человечества. Полнейший мрак застилает раннюю историю рас, хотя позволительно думать, что со временем науке удастся рассеять его.
При современном состоянии антропологических знаний мы можем сказать только одно, что человечество уже с самых давних времен разделялось в отношении языка на независимые друг от друга группы. Шкала звуков у отдельных групп человеческого рода очень разнообразна, и в данном случае для нас несущественно мнение лиц, утверждающих, будто эти различия явились лишь в позднейшую эпоху жизни человечества:
существенное значение имеет самый факт, а не его причины. О том же многообразии человеческой речи свидетельствует различие в способах построения слов из звуков. Но самым убедительным доказательством факта, что человеческая речь возникла в нескольких независимых друг от друга центрах, мы находим в различном строении языков. В китайском каждое слово является корнем, означающим какую-нибудь общую идею и не подвергающимся ни склонению, ни изменению по степеням. Слово приобретает определенное и частное значение лишь благодаря месту, занимаемому им в предложении и в связи с другими словами. Так, слово тсе (потомство, рождение и т.д.) получает более точный смысл «сына» благодаря прибавке к нему слова нау (слова, содержащего в себе понятие совокупности мужских признаков). Строение фразы в такого рода языках (односложных) является простым расположением никогда не изменяющихся корней, из которых каждый взятый в отдельности представляет какую-нибудь неопределенную идею. Первоначально подобным строением отличалась вообще человеческая речь. Затем развились более сложные языки: сочлененные. Пусть в китайском выражении тсе-нау (потомство-мужчина», т.е. сын) идейное значение, присущее второй части — нау, исчезнет с течением времени, и само нау изменится в безыдейный звук (хотя бы я) как символ мужского рода — в таком случае мы получим родовую частицу (я), служащую не только для точнейшего определения высказанной идеи (тсе), но имеющую еще самостоятельный и постоянный смысл суффикса. Турки прибавлением частицы лер (иногда ляр) придают слову значение множественного числа, например, эр-лер - женщины, ат-ляр - лошади. Строение корень + корень, свойственное односложному языку, например китайскому, переходит у турок в строение корень + суффикс и было бы типа суффикс + корень, если бы в первоначальном односложном языке слово определяющее ставили перед идеей определяемой. А так как на земном шаре существуют языки, сочленяющие по способу суффикс + корень, именно язык банту, то обстоятельство это свидетельствует, что односложные языки, из которых они образовались, были иные, чем тот, из которого развилась речь турок. Можно предполагать, что образование этих форм относится к самым ранним временам, когда от отдельных восклицаний, эмоциональных подражательных звуков люди перешли к более точному, чем у животных, пониманию друг друга. Таким образом, разнообразие строения в современных языках ясно доказывает несколько обособленных центров зарождения человеческой речи. «Мы не делаем ошибки, — говорит один из выдающихся современных лингвистов, Фр. Мюллер, - принимая существование около сотни независимых первоначальных языков. Но так как языки постепенно исчезают, новые же корневые не появляются, то из этого следует, что
число первоначальных языков должно было быть гораздо больше, чем то, которое мы можем допустить, основываясь на исследовании языков настоящего времени». Если же принять во внимание мнение Тайлора, что способность к членораздельному произношению звуков, может быть, находится в связи с приобретением человеком вертикального положения, то мы можем сделать дальнейший вывод, что речь появилась вместе с этим прогрессом и что в этом столь раннем историческом периоде человечество разделялось уже на довольно значительное число обособленных и независимых друг от друга групп, из которых каждая самостоятельно изобрела свою речь. Конечно, множественность центров образования человеческой речи еще не доказывает, что тогдашние независимые друг от друга племена представляли каждое порознь отличный от других расовый физический тип, хотя и дает нам право сделать вывод, что между этими племенами существовали, по всей вероятности, расовые различия.
Итак, мы должны допустить существование расовых различий уже в далекую доисторическую эпоху. Существование их является, быть может, даже наследием наших наполовину человеческих предков. Это предположение принято наукой и пользуется поддержкой антропологов, хотя и, несмотря на все усилия, сделанные в этом направлении известные нам попытки, не имеют достаточно убедительной силы.
Затем возникает вопрос, насколько доисторические расовые свойства представляли сходство с теперешними, т.е. существовали ли современные расы уже в те времена или же они появились только в позднейшем периоде, вытесняя своих предшественников путем быстрого размножения? В пределах исторического времени мы для решения этого вопроса можем воспользоваться, между прочим, и произведениями древнего искусства. Человеческие типы воспроизведены древним искусством в большинстве случаев с поразительною отчетливостью. «Общий характер, свойственный каждой человеческой расе, уловлен с точностью, достойной внимания», читаем мы о Египте в Crania etbnica (Катрфажа). «Художник изображает природу грубыми штрихами, но достаточно правдиво, чтоб без особенной трудности отличить в его произведении этнические типы довольно многочисленные и достопримечательные в смысле изображения не только лица, но и платья и оружия» — вот слова, которые мы находим в вышеуказанном сочинении, когда авторы изучают вавилонские памятники. Итак, на основании подобного рода свидетельств, мы узнаем, что, например, египетские художники на целых 17 столетий ранее нашей эры уловили особенности 4-5 отличных групп черного человечества и воспроизвели свойственные им особенности с такой точностью, что отыскание соответственных типов в настоящем не представляет затруднений. Тщательное изучение подобных памятников доказала, что семитический и
негрский типы в продолжение 40-60 столетий сохранились без изменений. Палеонтология имеет в своем распоряжении факты, еще красноречивее доказывающие устойчивость расовых признаков, по крайней мере относительно черепа, который сохраняется, может быть, в течение целых десятков тысячелетий. Четвертичные расы Европы и Америки имеют представителей среди современного населения этих материков. Например, неандертальский череп мы можем отыскать у различных лиц, которые сыграли известную историческую роль в средневековой Европе; с другой стороны, Вирхов в одном из важнейших своих трудов подтверждает, что сходство между некоторыми черепами фризов и неандертальцев настолько значительно, что это дает право причислить их к одной и той же расовой группе. В таком же положении находится вопрос относительно кроманьонского черепного типа, который в настоящее время мы встречаем у басков, корсиканцев и берберов. Наконец, в Америке первичный человек (Лагоа Санта) по устройству своего черепа очень близок к современному ботокуду и отчасти — к эскимосу. Следовательно, черепные признаки рас могут сохраниться целые тысячелетия, не подвергаясь значительным изменениям. Некоторые антропологи утверждают даже, что все расы уже на заре четвертичной эпохи являются вполне сформировавшимися и что с этого времени они не подверглись никаким важным изменениям, за исключением, конечно, тех, которые обусловливаются скрещиванием. «Расовые различия, говорит Кольман, обнаруживаются в Европе с незапамятных времен. Мы находим их в гробницах века Меровингов, римского и доримского периодов, в эпоху надводных поселений, вообще во все времена, от которых до нас дошли черепа — вплоть до делювиальной эпохи. Европеец выступает всегда как тип сформировавшийся, со всеми присущими ему анатомически-расовыми особенностями. В этом последнем отношении мы не замечаем никаких перемен, и краниология может это утверждать с полной уверенностью. Равным образом и американец представляется всё тем же, как бы далеко мы ни заглянули в прошлое. То же можно сказать относительно азиата. Эта устойчивость расовых особенностей способствует тому, что первоначальные европейские или азиатские формы постоянно всплывают, несмотря на непрерывное скрещивание». Защитники устойчивости типов, делающие уступки только в пользу влияний скрещивания, оправдывают свои соображения тем, что климатические условия, в которых живут люди, не изменились со времен четвертичной эпохи. Но неужели все эти доводы так неопровержимы, как это можно заключить по предыдущим строкам? Прежде всего, самый предмет до сих пор не так полно исследован, чтоб можно было изрекать окончательные приговоры. Совершенно верно, что некоторые древние типы сохранились до настоящего времени, но следует удержаться от
вывода, будто бы в позднейшем периоде не присоединились к ним другие, новые типы, которые образовались под влиянием факторов помимо скрещивания, как, например, влияния климатических условий, пищи и т.п. Наконец, если бы даже и была доказана безотносительная устойчивость черепных признаков согласно с высказанным положением Кольмана, то выводить отсюда такую же устойчивость окраски глаз, кожи, волос — неосторожно. В то время как Вирхов, например, сближает черепа фризов с неандертальским, другой ученый сопоставляет их с австралийскими! Мягкие части организма, по всей вероятности, подверглись изменениям, несмотря на то, что скелет не изменился.
Современная антропология выдвигает на первый план скрещивание как могущественный и непрерывно-влияющий фактор расовой дифференциации. Даже такой горячий сторонник устойчивости типов как Кольман признает, что «типы лишь до тех пор остаются неизменными, пока не подвергаются скрещиванию, которое одно нарушает их особенности». В первых поколениях обнаруживается лишь механическое соединение признаков родителей, обыкновенно проявляющееся резче в строении костей, чем мускулов. По прошествии довольно продолжительного времени, если не прекращалось скрещивание, особенности первоначальных типов постепенно делаются всё более однообразными и менее механическими. Например, колебания указателя ширины черепа экземпляров, найденных в лозерских дольменах (представителей кроманьонского типа и короткоголового), обнимают 20 делений масштаба, между тем, в позднейших черепах из той же местности, несмотря на то, что оба типа существуют, колебания составляют уже 14 делений, т.е. произошло известное слияние.
При благоприятных обстоятельствах (например отсутствии новых примесей) из скрещивания различных типов может образоваться со временем какой-нибудь новый однообразный тип. Появлению новых типов путем скрещивания способствует факт, что климатические условия оказывают очень сильное влияние на организм метисов. Тут мы имеем дело как будто с неустановившимся типом; победа тех или других особенностей его еще не решена и зависит, быть может, от мелких и малозначащих обстоятельств. Не говоря уже о таком постоянном факторе как климат. Потомок малайца и португальца, родившийся в Батавии, имеет, например, окраску кожи более темную, чем его родители. Существует даже мнение, что метис, появляющийся на свет под экватором или на высоких плоскогорьях, обнаруживает стремление к темному или смуглому цвету лица, в умеренном же поясе или лесной чаще - к светлому цвету лица, и что таким образом постоянная климатическая причина, заключающаяся в среде, действуя на неустановившийся организм, составляет один из главнейших факторов, определяющих организацию типа.
Образование новых типов, как последствие скрещивания, происходит более энергично при известных исключительно благоприятных условиях. Бели, например, общественная группа была незначительна и внутреннее скрещивание в ней было правилом, то все необходимые условия для появления среди потомства однообразного типа налицо. В настоящее время быть дикарей, например австралийцев, представляет в высшей степени подходящую среду для получения вышеуказанных последствий. Племя, состоящее из 1000 человек, обитает в Австралии на пространстве 4-5 губерний Царства Польского в виде мелких групп из нескольких десятков людей. Между отдельными племенами господствует ненависть и недоверие, и одновременно существуют в племени как пережиток групповые браки. Первобытное человечество жило в большем еще обособлении, при условии неограниченных половых сношений, и только похищение женщин из чужих групп вызывало изменение в типе той или другой группы дикарей. Предположим, что какое-нибудь естественное бедствие или случай (отделение части материка, выселение на безлюдный остров) поставили известную смешанную группу в совершенно обособленное положение. В таком случае шансы установления определенного типа были бы очень велики. По истечении довольно продолжительного времени образовался бы однообразный и новый расовый антропологический тип с особенными эмоциональными свойствами, если, конечно, среда этому благоприятствовала. На материках необходимые условия для образования антропологического типа встречаются реже, чем на островах, но и тут могли произойти, и, наверное, происходили, аналогичные явления. Из такой-то группы, которая вела обособленную жизнь, скрещивалась внутри себя и становилась все более однообразной вследствие беспорядочных половых сношений, создавался постепенно новый расовый антропологический тип. Наконец, по мере того как группа дикарей численно возрастала под влиянием благоприятных условий, неизбежно следовало распространение расы и столкновение ее с другими группами. Повсюду на земном шаре среди современных народов существуют особи, по типу своему отличные от других, а их распределение свидетельствует, что некогда они сплошь заселяли определенное пространство, пока наконец не были вытеснены нашествием чуждых рас. Словом, теперешнее распределение типов является, быть может, только последним историческим наслоением. Имеются даже некоторые указания, что могучие расовые группы наших дней, например желтокожие короткоголовые, имели очень немногочисленных предков и широко распространились не раньше 10 000 лет тому назад. По всей вероятности, история человеческого рода представляет нам непрерывное явление образования новых и исчезновения старых типов путем скрещивания. Следовательно, установление расовых
антропологических типов на основании ныне существующих раскрыло бы нам недалекое прошлое, а более ранние периоды человечества остались бы покрыты мраком неизвестности, несмотря на устойчивость черепных форм. Ведь сравнительная устойчивость признаков ископаемых черепов не доказывает еще устойчивости самых типов, насколько дело касается влияний скрещивания. Предположим, например, что темноволосый и темноглазый короткоголовый средней Европы исчез, но осталась его помесь с блондином. Светлый короткоголовый тип. Основываясь на устойчивости черепных форм, в данном случае короткоголового, можно было бы принять тождество этих двух типов, что, однако, было бы совершенно ошибочно.
Словом, как мы видим, скрещиванию отводится значительная роль в образовании новых расовых типов. Говоря, однако, о значении скрещивания, мы должны помнить, что оно уже предполагает существование расовых различий. Скрещивание в связи с влиянием климата на организм помеси дифференцирует человечество, но эта дифференциация была бы невозможной, если бы не существовали уже отдельные расы. Впрочем, степень влияния скрещивания неодинакова в различные эпохи человеческой жизни. Она больше в период первобытной дикости, когда человеческий род распадался на мелкие и разнообразные племена. Это был период чрезвычайно энергичного образования новых рас, вытеснения и исчезновения старых. С постепенным развитием культуры расовая дифференциация, находящаяся в зависимости от скрещивания, должна происходить все медленнее.
Понятно, что невозможно указать, какое именно влияние оказал этот фактор на расовую дифференциацию, хотя можно предполагать, что известная группа в период полной своей обособленности становилась все более и более «красивой», т.е. достигала самого резкого проявления своих расовых особенностей. Негр в своих первых встречах с белым человеком смотрит на него как на что-то низшее и пользовался прозвищем «белый» как злою насмешкою над чьей-нибудь наружностью, совершенно так же, как это делает китаец относительно кавказского носа, волос блондина и его бороды. Теперь же, когда черный африканец признал высшую культурность стрелкового оружия, он, уже желая польстить, называет своего соплеменника «белым» и обижается, когда его самого назовут «черным». При таких обстоятельствах не может быть и речи о закреплении расовых различий путем осмысленного подбора'.
1 Интересна связь между идеалом расовой красоты и употреблением косметиков. Тасманийцы, которые считают свою окраску самой красивой, пользовались исключительно черной краской, тогда как розовый ариец употребляет румяна и белила.
Какое, однако, значение ни приписывать вышеуказанным влияниям в деле дифференциации человечества на расы, можно все-таки признать, что некоторые различия человек наследовал от своих первичных предков. Другими словами, эволюция, которая привела к вертикальному положению и членораздельной речи, происходила независимо и одновременно у многих обособленных друг от друга прачеловеческих групп. Таким образом, вопрос, происходит ли человечество от одного или нескольких независимых стволов, следует отнести к тем отдаленным временам. Этот вопрос, известный под названием моногенизма и полигенизма, необычайно волновал ученых 40 лет тому назад, быть может, потому, что под ним скрывались общественные злобы дня. Это было накануне отмены рабства в Соединенных Штатах. Тогда придумывались всевозможные аргументы за и против насилия плантаторов и пользовались полигенизмом как теоретическим орудием для того, чтобы выяснить «справедливость» и «естественность» того положения вещей, что негр трудился в поте лица на праздного креола. «Белый и черный человек представляют собой две различные породы, настолько несхожие, как сова и орел». Им отведено различное положение в природе. Негр не может быть «ближним» белого, совершенно так же, как напрасно мы искали бы родства между совой и орлом, ослом и лошадью» (Агассис). Борющиеся партии исходили из философо-биологических положений школы Кювье о неизменяемости видов и существовании для каждого из них отдельного центра возникновения. Итак, все дело сводилось к тому, чтобы доказать, насколько различия между расами соответствуют различиям видов и разновидностей. Теория естественного подбора нанесла смертельный удар обоим учениям. Доказательства важности расовых различий, убедительные для школы Кювье, имели мало значения для сторонников естественного подбора, тем более что новая теория примирила полигенизм с моногенизмом. «Люди, говорит Уоллэс, могли и даже должны были, на мой взгляд, составлять одну расу; но это было в эпоху, которая не оставила после себя никаких следов и когда человек не приобрел еще столь чудесного органа как мозг и не выработал ни речи, ни симпатий, ни нравственных чувств. Бели допустить предположение, что человек стал человеком только тогда, когда эти способности достигли более высокого развития, то мы должны будем защищать первоначальное разнообразие рас; если же, напротив, мы согласимся, что следует считать человеком существо, почти сходное с нами по виду и организации и стоящее лишь немного выше животных по умственным способностям, то можно с успехом защищать единство человеческого рода».
Однако следует ли из этого, что надо признавать первоначальное расовое единство этих пралюдей, как того требуют некоторые эволюци
онные моногенисты, например Уоллас? Или, быть может, благоразумнее присоединиться к современным полигенистам, которые, указывая на то, что лошадь старого материка и доисторическая нового, хотя и составляют один и тот же вид с морфологической точки зрения, но имеют, тем не менее, различных предков, делают то же предположение и относительно человека? Самым красноречивым доказательством моногенистов является отсутствие крупных физических различий между младенцами чуждых ДРУГ другу расовых групп. Известно, что расовые различия в первые дни после рождения гораздо незначительнее, чем впоследствии. «Я имел возможность присутствовать при нескольких родах негритянок и заметил, что в первое время после рождения внешние особенности ребенка отнюдь не негрские или, во всяком случае, так мало характерны, что ручаться на их основании за родословную почти невозможно. Окраска кожи не черная, а ярко розовая, темный кружок можно усмотреть только вокруг пупка; равным образом и кожа на Scrotum имеет более смуглый вид, чем остальная часть тела». Чтобы объяснить механизм первоначальной расовой дифференциации, моногенисты ссылаются на влияния климатических условий, хотя оно и не выяснено с требуемой наукою точностью. Между тем, современные защитники множественности человеческого рода подтверждают свое мнение одной только аналогией с ходом развития других органических существ, т.е. говорят, что существа, близкие друг другу в настоящем, могут происходить от предков, совершенно не сходных между собой. При таких обстоятельствах очень вероятно, что моногенисты ближе к истине, чем их противники.
Коснувшись расового прошлого рода человеческого, мы должны были бы прибавить еще несколько слов о тех вопросах, которые обыкновенно интересуют публику, как, например, о местопребывании первых людей, внешнем виде нашего прародителя и т.д. Но эти вопросы, по моему мнению, таковы, что на них можно будет ответить только после подробного анализа рас и более глубокого изучения антропологических процессов. Теперь же их обсуждение представляется мне только переливанием из пустого в порожнее. Отметим еще, что на всех попытках этого рода чувствуется влияние библейских преданий. Вспомним, например, «Лемурию» Геккеля. Укажем еще, что в последнее время моногенисты начали отодвигать «прародину» все более на север к полярным странам, которые, впрочем, в миоценовую эпоху были покрыты роскошной растительностью. Одновременно замечается, что исследователи строения нашего прародителя не без удовольствия избирают образцы для него среди черных народов. Мы отмечаем это стремление только мимоходом, как характерное для поэтов-антропологов.
ЧАСТЬ II
Этнография и этнология. - Ценность этнографического материала. - Заслуги американских ученых. - Попытки установить причинную связь между этнографическими фактами; классификации Спенсера и Моргана.
Население земного шара (достигающее, по всей вероятности, цифры 1,400 - 1,600 млн чел.) распадается на множество независимых общественных групп. Каждая из них представляет обособленное целое с особым языком или наречием, верованиями и обычаями. Эти группы этнические, как их принято называть в науке, различные по своей численности, насчитывают от нескольких сот человек до нескольких десятков миллионов. Некоторые группы, несмотря на враждебное отношение друг к другу, близки по языку и представляют более обширные соединения - лингвистические семьи, то есть группы, язык которых имеет общее происхождение. Помимо этой связи по языку, многие группы отличаются общностью психических черт вследствие одинаковых географических условий или же сходством физических черт вследствие расово-антропологического их состава. Впрочем, следует помнить, что ни одна из существующих групп не состоит из представителей одного какого-нибудь расового типа. Следовательно, расовое сходство нескольких племен объясняется тем, что во всех этих племенах одни и те же типы встречаются приблизительно в одинаковой пропорции.
Исследуя отдельную какую-нибудь общественную группу, можно ограничиться описанием обычаев и идей, установлений, технических приемов, характера, словом, — внешних черт. Такого рода описание называют этнографическим. С другой стороны, можно обратить вни
мание на расовый состав данной общественной группы и попытаться определить ее «дух». Такие исследования будут этнологическими. Аналогично география занимается описанием поверхности страны: ее низменностей, горных кряжей; изучает распределение вод и т.п.; геология же исследует, из каких пластов состоит рассматриваемое пространство и как возник рельеф страны. Наконец, антропогеографические исследования ставят себе задачей выяснить, до какой степени культура и «племенной дух» являются отражением окружающей климатическо-географической среды. Вышеуказанные области знания разработаны не в одинаковой мере. Антропогеография до сих пор представляет набор общих мест. Этнология же - не что иное как слово без содержания; она является чем-то вроде сосуда, который не имеет содержимого. С другой стороны, этнография располагает богатым сырым материалом. И не удивительно. Исследование расового состава или анализ влияний среды требует систематических изысканий и соответственной научной подготовки, тогда как описать какой-нибудь обряд или орудие - дело очень простое. Всякий путешественник доставляет множество такого рода сведений. Итак, материала собрано много, но уже одно его происхождение заставляет относиться к нему с недоверием. Сверх того, вследствие несистематичности исследований и отрывочности наблюдений этнография представляет невообразимый хаос. До последнего времени она являлась своего рода выгребной ямой, в которую сваливали всё, с чем не знали что делать. «Этнография, говорят ее жрецы, может быть социологией; по временам она бывает антропологией, иногда политикой, то опять географией и историософией, всегда же лингвистикой. Мы же обобщаем». Поэтому-то присяжные «этнографы» боролись с большой запальчивостью против попыток ввести какой-нибудь порядок в этот хаос этнографических фактов: это отняло бы у них возможность делать «обобщения». Особенно сильное неудовольствие выказывали они против антропологов, когда последние стали указывать на новый путь исследований. В этнографии нашли убежище умы, настроенные консервативно и религиозно; в антропологии — умы свободомыслящие. Первая защищала в свое время единство человеческого рода; вторая предполагала, что человеческий род возник в нескольких центрах. Одни основывали свое мнение на исторических фактах, другие считали эти последние второстепенным делом в сравнении с антропологическими указаниями. На международном этнографическом конгрессе, например, было решено, что «краниология не заслуживает доверия; она потеряла под собой почву, так как не желает руководствоваться историческим компасом»... Постепенно, однако, вторжение людей истинной науки сделало свое дело и в этой области. Стали искать причинную связь
между этнографическими фактами и обнаруживать взаимодействие различных сфер племенной жизни. Прогресс этнографии отразился даже на этнографических музеях, которые уже лет 8-10 тому назад вступили на совершенно новый путь. Эти музеи, бывшие некогда собраниями диковинок и «редкостей», в настоящее время представляют систематическое распределение этнографического материала и дают отчетливое представление о культуре известного народа или группы народов. Значение этих научных коллекций с каждым днем увеличивается, потому что дикие и варварские племена со своей культурой, языком и нравами поразительно быстро исчезают. Через несколько десятков лет только при посредстве такого рода учреждений можно будет познакомиться с бытом дикарей. Фонографы окажутся тогда единственными хранителями речи этих истребленных племен, а музеи - их культуры. Однако эти последние еще в значительной степени сохранили дух старого времени: в них преобладают «редкости», а обыденные предметы отсутствуют.
Вышеприведенных доказательств вполне достаточно, чтобы оправдать наш взгляд на современный этнографический материал. Ценность его мы можем охарактеризовать словами Моргана: «История испанской Америки заслуживает доверия лишь настолько, насколько она говорит о деятельности и подвигах испанцев и характеризует индейцев с внешней стороны - их оружие, скотоводство, пищу, одежду и т.п. Но что касается общественного строя индейцев, их образа жизни и взаимных отношений, то история всего этого не имеет почти никакой цены. Так как она ничему не учит и ничего не знает». Однако на основании такого непроверенного материала европейские кабинетные социологи делают свои обобщения. Поэтому не удивительно, что некоторые теории, даже и прославленных авторов, оказываются мыльными пузырями и лопаются при свете серьезных исследований, каково, например, учение Мак-Леннана об экзогамии и эндогамии. Центром этих серьезных изысканий является институт Смитсона (Smithson) в Вашингтоне, группирующий вокруг себя таких исследователей как Морган, Поуэль, Кёшинг, Оуэн, Дорсей и др. За достоинство собранного ими материала говорят многолетние их исследования, к которым они подготовились научно и добросовестно. Морган, например, женится на ирокезке и живет среди ирокезов лет 40, ранее, чем он высказывает последнее свое слово о социальной организации краснокожих в своем «Первобытном Обществе». Кёшинг, «ученый член» того же учреждения, отправляется к зуням, другому племени индейцев, и спустя несколько лет приобретает в их среде такое доверие, что зуни избирают его членом своего правительства и посвящают в обряды своего культа. Все это делается для того, чтобы понять сущность зуньских установлений. Уже наперед
можно надеяться, что собранные этим путем факты будут действительно достоверны. Вот именно эти-то исследования разрушают до основания этнографические небылицы и различные теории европейских ученых. Впрочем, столь систематические работы встречаются только в Северной Америке. Однородных мы можем ожидать еще от Австралии, которая издала ценные труды Файсона и Говитта и продолжает действовать в этом направлении. Кроме этих главных источников, мы имеем лишь разрозненные усилия единичных личностей, в том числе поляка Ку-бараго на Каролинских островах. Однако число таких исследователей очень незначительно. Между тем, самые интересные дикие народности быстро вымирают под влиянием европейской цивилизации, унося с собою тайну общественного строя и религиозных верований, или, что еще хуже, в печати остаются лишь искаженные картины их быта, вроде вышеприведенных.
Новейшие исследования подтверждают мысль, что различные стороны общественной жизни находятся во взаимной связи, так что при отсутствии одних и наличии других можно a priori признать достоверность или неправильность данной этнографической картины. Если, например, на Огненной Земле «дети с двенадцати лет начинают вести самостоятельную жизнь», то невозможно говорить, как это делает Дарвин, о каких-то «начальниках семьи» вроде древнееврейских патриархов. Впрочем, существование этих начальников прямо не понятно, когда «никто не стремится к власти», и «кусок материи, данный одному, разрывается на части и делится между всеми, потому что никто не должен быть богаче остальных».
Теперь напрашивается сам собою вопрос: нельзя ли определить, в чем именно состоит эта зависимость различных сторон социальной организации, а также указать такие основные и первичные явления, которые обусловливают собою общественный строй, и на этом уже основании дать описание той или другой группы? Осуществление этой мысли, без сомнения, устранило бы чисто описательный и эпизодический характер этнографии. Попытки этого рода сделаны за последние двадцать пять лет: одна Спенсером (в «Описательной Социологии»), другая — Морганом.
Спенсер исходит из мысли, что каждое общество, смотря по сложности своего строя, представляет аналогию с тем или другим организмом. Как в животном мире существуют организмы, представляющие простое соединение клеточек (колонии амеб), недифференцированную колонию (солитер, рассматриваемый как сумма колец), или достигшие типа млекопитающего, так и в человеческом роде мы видим то простые скопища людей, то недифференцированные или дифференцированные
соединения их в группы и наконец соединение этих больших групп в еще более значительные и т.д. Затем, если существуют организмы менее или более централизованные, то мы встречаем и племена то «без главы», то с временным и, наконец, постоянным начальником. Таким образом, различные общественные группы земного шара являются, по Спенсеру, организмами, стоящими на различных ступенях развития. В «Описательной социологии» Спенсер очень строго придерживается вышеуказанной своей точки зрения. Прежде всего он систематизирует этнографический материал, относящийся к какой-нибудь отдельной группе, и затем определяет среду, в которой приходится жить соответственному «организму», а именно: неорганическую, органическую (фауну и флору) и надорганическую или социологическую (соседние группы с их культурою). Далее, он характеризует физический, эмоциональный и интеллектуальный характер племени. Наконец, он рассматривает его культуру и установления как общественные отправления, другими словами - физиологические функции организма. Схема начинается с морфологии общественного «организма», т.е. с системы органов: питания и распределения (власть). В том же роде изображены и функции «организма». В связи с органами питания и распределения рассматриваются минералы, животные, растения, с которыми имеют дело рабочие элементы, затем ремесленный, промышленный труд, определяемый различием местных продуктов, и результаты, полученные благодаря этой деятельности (культура земли, жилища, пища, одежда, оружие и т.д.); далее говорится об обмене и распределении (пути сообщения, торговцы и т.д.). Так же поступает Спенсер с регулятивной системой органов (эстетические и нравственные чувства, суеверия, знание, язык). Однако спенсеровская идея не выдерживает научной критики. Во-первых, систематизация различных «общественных организмов», как высших, так и низших, недостаточно характеризует каждую общественную группу в отдельности; затем, распределение материала сообразно схеме, вытекающей из понятия организма, вносит только известный порядок в факты, но не более: ведь оно нисколько не уясняет самого важного, именно той взаимной зависимости различных сторон общественной жизни, о которой выше была речь. Удовлетворяет этому требованию только классификация Моргана. Она основывается на том положении, что между техникой и источниками средств существования, с одной стороны, и общественными явлениями, с другой, существует тесная зависимость. Исходя из этой точки зрения американский исследователь делит историю человеческого рода на три эпохи: дикого состояния, до изобретения гончарного искусства, когда человек находится в полном подчинении у природы и добывает пищу случайно; варварства,
до изобретения искусства письма; в эту эпоху человек уже разводит питательные растения и приручает животных; наконец, цивилизации, когда обрабатывающая промышленность отделяется от добывающей и приобретает первостепенное значение. Дикое состояние и варварство Морган подразделяет еще на ступени: низшую, среднюю и высшую. Низшая ступень дикого состояния в настоящее время уже не существует; средняя начинается с употребления огня и кончается изобретением лука и стрел; первыми орудиями человека на этой ступени развития были кремень и дубина в различных их видах. На высшей ступени той же эпохи рядом с приобретениями прежнего периода появляются деревянная посуда, плетеные корзины из тростника, ручной способ тканья (маты), лодки, выдолбленные из цельного ствола. Низшая ступень варварства характеризуется введением глиняной посуды. Главное оружие составляют лук и палица. В Новом Свете человек начинает разводить овощи. С приручением в Старом Свете некоторых животных и с ирригацией полей в Новом человек вступает на среднюю ступень. Наконец, горнозаводство и оседлое земледелие служат гранью для перехода человека на высшую ступень варварства, которое совершило полный свой цикл на Старом материке.
Можно не соглашаться с тем, следует ли считать изобретение лука и гончарного искусства поворотными моментами эпохи и возможно ли применять составленную Морганом схему к каждому уголку земного шара, но значение схем не уменьшается от этого. Полинезийские островитяне, например, не совсем подходят под это обобщение. Однако основная идея классификации Моргана, безусловно, верна. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно обратить внимание на размеры общественных групп во время каждой из вышеупомянутых эпох. Мы наем, что на средней ступени дикого состояния число членов племени не превышает 1500-3000 людей. Население большого каменного дома равняется иногда численности дикой общественной группы с особенным языком и нравами, занимающей, однако, пространство в 4-5 губерний Царства Польского. Общество на низшей ступени варварства имеет уже население, равное населению городской улицы, так как достигает иногда 20 тысяч; общество же на средней ступени варварства по численности не уступает большому губернскому городу. Имея в виду эти размеры, обратите внимание теперь на то, что численность населения - этот могучий фактор в общественном развитии - без всякого сомнения, зависит от способов производства. Присмотритесь хотя бы к средней ступени дикого состояния, когда природа не балует человека, дает ему пищу в крайне ограниченном количестве и не достаточно разнообразную - коренья, ягоды, фрукты, дичь, рыбу. Поселите
теперь жителей большого каменного дома в дремучем лесу и заставьте их добывать пищу, собирать ягоды или охотиться с помощью копья и бумеранга. Они в силу условий своего нового положения принуждены будут разделиться на мелкие кучки в 30-40 лиц, так как умерли бы с голоду, если бы держались все вместе. Каждая кучка в отдельности по необходимости будет вынуждена ежедневно проходить огромные пространства и потребует на свои нужды площадь, по крайней мере в два уезда. При таких условиях невозможно жить за счет чужого труда. Поэтому каждый будет сам заботиться о своем пропитании: двенадцатилетний ребенок и старик, мужчина и женщина. На этом же основании все будут равными и свободными. Во главе кучки станет опытнейший в добывании пищи или сильнейший и храбрейший — смотря по обстоятельствам. Но этот вождь будет пользоваться властью лишь до тех пор, пока обладает соответственными способностями. Старики, больные, слабые грудные дети будут брошены на произвол судьбы. Словом, произойдет целый ряд общественных явлений, и все они будут следствием условий существования, в какие попали эти люди. Вышеприведенный пример наглядно выясняет нам основу классификации Моргана, указывает на его заслуги в упорядочении этнографического материала и в составлении объективной схемы для систематизации этнических культур.
Теперь мы можем приступить к рассмотрению групп человеческого рода, каждой в отдельности. При этом мы будем исходить из антропологических фактов и изучать последовательно, приняв во внимание условия естественные, социологические, технические и экономический. Мы начнем с изучения черных групп; затем перейдем к желтым и, наконец, к белым. Приблизительно в этом же направлении возрастает и предприимчивость племен вместе с уровнем их культуры. Впрочем, так как мы не имеем никакого желания превращать наш труд в сборник анекдотов, то мы предполагаем рассмотреть отдельные группы не равномерно, а в зависимости, во-первых, от количества находящегося в нашем распоряжении этнографического материала, а во-вторых, от степени проверки его серьезными исследователями.
II
Типы: австралийский, негритосский и папуасский. - Культурный уровень негритосов. - Расовый состав австралийского населений, его культура и общественный строй. - Культура и этнология меланезийцев.
Черные племена человечества сосредоточились в трех обособленных центрах: в Африке, Передней Индии и на островах к юго-востоку от Азии - центрах весьма неравных по своему населению. Отношение их численности составит приблизительно 70 : 17 : 1.
Новая Гвинея и архипелаги, расположенные по направлению к острову Н. Каледонии, в настоящее время являются главным местопребыванием группы островитян. Живет здесь приблизительно 1-2 млн представителей черных племен, процент же европейцев, по крайней мере до последнего времени, был настолько незначителен, что его нечего и принимать в расчет. Площадь, занимаемая черными островитянами, еще в начале этого столетия охватывала всю Новую Голландию и Тасманию; в настоящее время черные туземцы в первой составляют лишь 2 '/2% населения, во второй совершенно исчезли. От главного местопребывания черных островитян тянутся полосы и оазисы тем менее заселенные, чем далее они расположены от центра. Эти оазисы, с одной стороны, рассеяны по островам до южной Японии, Малакки и Андаманского архипелага, с другой, доходят до Новой Зеландии и через Каролинский архипелаг и Сандвичевы острова даже до Калифорнии, некоторые племена которой цветом лица напоминают негров, но не имеют курчавых волос. «По цвету их кожи можно предположить, что находишься среди плантаций о. Сан-Доминго». Есть исследователи, которые полагают, что можно обнаружить следы черной расы в юго-восточном Китае и в различных местностях индокитайского полуострова. Таким образом черные племена Передней Индии некогда соединялись с черными жителями островов. Следы их проявляются различно: мы имеем дело, например, с искавшими убежища мелкими группами, как на Малакке; или же черты и окраска этого типа спорадически появляются у некоторых представителей населения, например Японии.
Черные племена, о которых идет теперь речь, не представляют расового однообразия. До сих пор антропология выделила из них, кроме
исчезнувшего тасманийца, три обособленных и характерных расовых типа: негритосский, папуасский и австралийский. Физические черты, свойственные каждому из них, даже на первый взгляд представляют резкое различие. Особенно австралийский тип сильно уклоняется от всех черных типов земного шара. Он, как кто-то сказал, - антропологический парадокс: «индус по волосам, меланезиец по телу». Форма волос обособляет его от других, всегда курчавоволосых, черных типов и приближает до некоторой степени к «кавказским» группам. Это обстоятельство побудило некоторых исследователей поставить австралийца рядом со смуглыми белых племен. Остальные черные типы исследуемого географического пространства в отношении волос составляют разительную противоположность австралийцу. Вместо гладкого строения волосы папуасца и негритоса имеют строение «курчавое». Вообще, помимо значительных различий, типы папуасский и негритосский в сравнении с австралийским следует признать очень близкими друг к другу, хотя как австралиец, так и папуас длинноголовы. Представители чистого папуасского типа — высокого роста, имеют толстые губы, плоскую ступню. Череп принадлежит к ясно выраженным длинноголовым и высоким, нос плоский. Между тем, негритосы, одна из наиболее низкорослых групп человечества, имеют короткий череп, члены мелкие, но округленные и пропорциональные; ступню — круглую и такую же пятку, но не плоскую, как у папуасов и негров, тело лишено резкого запаха, как у негров. Резкие различия между папуасом и негритосом в отношении указателя ширины черепа явствуют из измерений Флоуэра.
«Взвешивая важность некоторых различий, мы не сделаем, по всей вероятности, ошибки, если скажем, что они совершенно того же порядка, как и различия между низкорослыми и высокорослыми разновидностями групп животных и затем между молодыми и старыми особями одного и того же вида. Если мы сравним череп шимпанзе и гориллы или молодого гориллы и орангутанга с черепом взрослой особи, то мы увидим, что отношение будет почти то же, что между негритосами и высокорослым и атлетически сложенным негром или новогебридцем. Не подлежит сомнению, что в физических чертах андаманца много детского, особенно в строении его черепа. Ведь малое развитие бровей, значительная величина глазничного указателя и низкая челюстного присущи детскому сложению. Эти черты мы находим у ребенка негра или меланезийца. Я, пожалуй, смотрю на негритосов как на представителей детской неразвившейся или первичной формы, из которой произошли, с одной стороны, африканский негр со всеми его особенностями, с другой - меланезиец» (Флоуэр).
Типы австралийский и негритосский в настоящее время почти уже исчезли; остались только представители папуасского типа, более
культурные и более способные к развитию, чем первые. Благодаря этому обстоятельству, а также климатическим условиям, вредным для белых, они успешнее всех остальных устояли против европейского вторжения. Однако, судя по сохранившимся мелким племенам, мы можем с уверенностью сказать, что вышеуказанные типы нигде не образовали обществ, состоявших из представителей только одного типа. Эти типы скрещивались между собой и с другими не черными расами в самой различной степени; что же касается австралийского типа, то, быть может, он явился прямо как результат помеси. Папуасский тип преобладает в Меланезии, австралийский почти исключительно встречается в Н. Голландии, а негритосский тяготеет к юго-востоку Азии.
Негритосы или, говоря точнее, этнические группы, в которых преобладает негритосский тип, рассеяны по полуострову Малакке и на многих островах по направлению от этого полуострова к Новой Гвинее и Филиппинскому архипелагу. Их поселения расположены обыкновенно в лесных и горных убежищах («первобытные люди», «лесные», «из внутренних местностей» — вот как малайцы называют на своем языке эти незначительные кучки негритосов). Окруженные оседлыми земледельцами, они ведут охотничий и кочевой образ жизни. Лишь несколько маленьких племен на о. Минданао имеют в лесах «посатонные» жилища с жалкой культурой бананов и пататов. Во многих местностях они приняли язык пришельцев; на о. Люсоне, например, они говорят на прежнем своем языке только в исключительных случаях, например во время сбора камфары, который, по их мнению, не может быть удачен, если за этой работой говорят на другом наречии. Негритосы рассеяны на довольно большой площади, и это в связи с другими фактами свидетельствует о том, что они некогда сплошной массой населяли все пространство, где теперь попадаются только кучками. Они были частью истреблены, частью оттеснены в убежища более энергичными пришельцами, частью же поглощены, как, например, в Японии, Микронезии и юго-восточном Китае.
Все негритосские племена находятся еще в диком состоянии. Минкопы на Андаманских островах, кажется, представляют самый чистый тип. Не только строение тела, но и характер их обнаруживает много детского. Лук составляет главное их оружие, орудия они вообще делают из кремня, гончарное искусство находится в первобытном состоянии. Ходят они нагими, в зрелом возрасте употребляют только поясы вокруг бедер; тело же покрывают грязью для защиты от насекомых. Как мужчины, так и женщины бреют волосы. Рыба, дичь и мед являются главными источниками их существования. Живут во временных шалашах, но имеют и постоянные жилища, которые стро
ят из свай, переплетенных пальмовыми листьями. Черное население Андаманского архипелага составляет около 10-15 тысяч человек и распадается на 9 племен, столь различных между собой, что «житель южного Андамана столько же понимает своего соплеменника с северного острова, сколько английский крестьянин — русского». Самый большой остров населяют 4 племени, говорящие на четырех наречиях. Каждое племя распадается на более мелкие группы: внутреннюю и побережную, последние же - на кучки из 20-50 лиц. Чем объясняется это деление, неизвестно. Начальники не имеют никакой власти и не назначают ни наказаний, ни наград; это скорее распорядители на торжествах и общественных собраниях. Каждый пол имеет своего вождя. Брак парный, но ежеминутно может быть расторгнут. Девушки и юноши спят отдельно от взрослых. Каждый брак, рождение, смерть являются общим делом всего поселения; каждая женщина дает грудь всем младенцам кучки.
Систематическое исследование общественного строя андаманцев, как одной из групп, стоящей на самой низкой ступени развития, имело бы громадное значение науки. Существующий, единственный в этом роде труд Манна об андаманцах крайне неудовлетворителен.
Население Новой Голландии в момент европейского нашествия не было однородно. «Среди туземцев нет единства. Племена представляют меньшую или большую степень смешения; на окраинах мы находим особи, даже целые племена с совершенно различными расовыми признаками» — вот что мы читаем в труде одного из выдающихся современных антропологов. По Топинару, австралиец происходит от скрещивания нескольких различных типов, из которых важнейшие следующие: один низкорослый, черный, курчавоволосый, прогнатичный и длинноголовый (следовательно, не негритосский), другой высокого роста, с коричнево-медной окраской, с гладкими волосами, длинноголовый. Из помеси этих типов возникли будто бы те черты, которые характеризуют вышеуказанный расово-антропологический тип австралийца. Коричнево-медный длинноголовый, по всей вероятности, — позднейший пришелец. Он вступил на материк на севере и направился вдоль северо-восточного побережья, оттесняя туземцев в бесплодные местности западного и отчасти северного и южного побережий. Со временем последовало более или менее сильное смешение пришельцев с туземным населением, причем у женщин лучше сохранился прежний расовый тип. Впрочем, каково бы ни было происхождение современного австралийского населения, наличность курчавых волос наряду с гладкими, значительное различие в строении черепа (низкий «неандерталеобразный» в окрестностях Аделаиды, высокий на юге) и т.д. доказывают скрещивание различных типов. По всей вероятности, Новая Голландия беспрерывно
обогащалась еще и другими мелкими расовыми примесями, — источник дальнейших антропологических дифференциация, - но не выходивших из-за пределов какой-нибудь местности, например, на северо-западе -негритосской, на полуострове Йорк - папуасской, в окрестностях Порта Эссингтона - малайской. Кенингем рассказывает о «белых» людоедах с северо-востока; быть может, это - полинезийцы. Все это примеси последнего времени, но они имеют для нас значение: именно, служат красноречивым доказательством, что даже на самом негостеприимном и диком материке происходили постоянные скрещивания и столкновения между расово-антропологическими типами. Что же касается языков, на которых говорят австралийские племена, то трудно их признавать наречиями. Своими корнями эти языки разнятся более чем английский, голландский или немецкий, и поэтому если племена встречаются, то чтобы объясниться, прибегают к английскому языку. Керр, пытавшийся собрать в своем многотомном труде словари всех австралийских языков, следующим образом решает этот вопрос: «Чисто австралийские языки мы можем определить только приблизительно. В своем труде я привел образцы более 200 языков, о которых сами черные говорят, что они не похожи друг на друга. Меду этими языками, хотя они имеют иногда общие слова, такая же значительная разница, как между испанским и португальским. Приняв во внимание, что мои исследования обнимают лишь половину материка и что я не получил никаких указаний от 50 племен, можно предположить, что число австралийских языков достигает 500». Австралийская речь — агглютинирующая, типа: корень + суффикс.
Человек на австралийском материке встретил самые неблагоприятные условия. Низкий уровень культуры вполне оправдывается строением материка и неплодородием почвы. Скотоводства не было ввиду отсутствия животных, которые могли быть приручены; встречаемая же дичь мало обеспечивала существование человека. Растительный мир был также беден. Природа доставляла трудно добываемую и неверную пищу; коренья, «червяки», моллюски, птичьи яйца и ужи, рыба, ящерицы, наконец, мясо опоссума или кенгуру служили пропитанием для австралийцев. Выброшенный морем, полуразложившийся кит был находкою для поморян. Условия были более благоприятны на западе, поэтому и техническое развитие сделало здесь более значительные успехи. Дома, например, в этих более гостеприимных местностях построены довольно прочно; на востоке они заменяются несколькими сухими ветвями, ямой в лесной чаще или пещерой. Посуда из коры и человеческих черепов, сети и корзины из лыка, удочки из кости или раковин исчерпывают технику восточного побережья. На западе появляется уже ручной способ тканья и лодки, выдолбленные из одного
ствола. Оружие составляют дротики, палицы, щиты и в некоторых местностях бумеранг. Бумеранг имеет вид согнутого серпа, не лежащего в одной и той же плоскости. Брошенный известным образом бумеранг описывает кривую линию и возвращается к охотнику. «Остановился он (т.е. австралиец) у большого дома и бросил бумеранг вокруг него от левой руки к правой; бумеранг исчез за правым углом дома, появился на левом и упал у ног ловкого охотника» Население ходило нагим, иногда набрасывало на плечи шкуры. Веревка вокруг бедер служила для прикрепления к ней поносок. Повседневная жизнь рисуется нам в следующем виде. Кучка австралийцев рано утром оставляет свое становище, съев остатки пищи предыдущего дня, или голодная, если ничего не осталось. Во главе идут вооруженные мужчины и разыскивают следы дичи; вслед за ними на некотором расстоянии плетутся женщины. Они ведут старших детей за руку, младенцев несут на плечах, тащат за собою шесты для шалашей, раскаленные угли и ищут коренья или червей. «Мелкая добыча уничтожается по пути. Когда же мужчины убивают какого-нибудь большого зверя, то вся кучка останавливается и раскладывает огонь. Если ночь застигнет этих людей далеко от становища, они спят в ямах под ветвями. Становище не снимается до тех пор, пока люди находят себе пищу». К этим тяжелым условиях человек отлично приспособился. С детства он соответственным образом изощряет свои способности. Острота его зрения, способность ориентироваться приводит в удивление наблюдателя. Игры имеют целью изощрение чувств. Собирается, например, несколько австралийцев и изощряются в отыскивании на песке пчелиного помета. Условия быта вызвали детоубийство - постоянное (по отношению к калекам, одному из близнецов, и детям, осиротевшим после матери) и случайное (по отношению к остальным детям во время голода). Иногда ввиду необходимости вскормить щенят женской грудью жертвовали младенцем. Оставшиеся в живых дети иногда сосали грудь до шести лет. По многим достоверным сведениям, треть или даже две трети младенцев гибли от руки родителей. Сверх того, для ограничения прироста населения вызывали искусственные выкидыши и даже прибегали к некоторым хирургическим средствам, останавливающим оплодотворение, хотя и допускающим половую связь. Стариков и больных бросали на произвол судьбы или умерщвляли. Людоедство позволялось спорадически вследствие голода или предрассудков (мать съедала одного из близнецов, чтобы возвратить себе силы, потраченные на него).
Неблагоприятные условия Австралии задержали рост ее населения и ограничили размеры отдельных обществ. Если бы в Царстве Польском население было бы не гуще, то на всем пространстве по левой
стороне Вислы насчитывалось бы одно племя в 1200 человек, а по правой племя в 1300 членов! Впрочем, такова лишь средняя густота населения: в действительности же в бесплодных местностях густота населения была ниже средней, а в местностях более плодородных она была вдвое выше. Всё население распадалось на множество независимых общественных союзов. Можно предположить, что в момент появления европейцев на материке в Австралии насчитывалось 300 000 жителей; если же число племен равнялось числу языков, найденных Керром, то в среднем племя насчитывало 500 членов. Иногда число членов отдельного племени не превышало 200 человек, в исключительных же случаях оно достигало двух и даже трех тысяч. Каждое племя, в свою очередь, разделялось на мелкие группы, говорившие на различных наречиях одного языка. Например, племя курнаев (т.е. «мужей») в одной из самых плодородных местностей (Типисланд) насчитывало 1000-1500 человек. Оно распадалось на 5 больших групп, последние же подразделялись еще на меньшие группы числом 200, из которых каждая занимала определенную площадь вдоль реки или побережья, состоя из 20-30 членов. Связь между главными группами племени была очень шаткая; одна из них почти в момент открытия материка отделилась от остальной массы и дифференцировалась в независимое племя. Словом, австралиец вращался обыкновенно только в тесном кружке двух или трех десятков соплеменников и редко попадал в собрание из нескольких сот лиц. Обмен мысли, ограниченный уже пределами одного незначительного племени, подвергается еще дальнейшему ограничению вследствие однообразия условий жизни и враждебности соседей. Между племенами существует бездна. Часто они говорят на языках, не имеющих ничего общего между собой. Каждое племя имеет постоянную территорию, за пределы которой оно никогда не выходит. Перейти границы и разложить костер на чужой территории считалось вполне достаточным поводом к войне. Европейские колонисты принуждены были отказаться от мысли создать полицию из черных туземцев, так как ни один из них, несмотря на все свое усердие, не решался вступать на территорию чужого племени. Австралийцы наказывали даже смертью тех соплеменников, которые самовольно вводили чужого в пределы племенной территории. Украшения и надрезы, которыми они покрывают свое тело, различны в каждом племени. В одном встречаются мужчины с выбитыми передними зубами, в другом — обрезанные и т.д. У ближайших соседей встречаются такие глубокие общественные различия, какие невозможно встретить на пространстве всей арийской и монгольской цивилизации. В этом отношении наука обладает весьма достоверным фактическим материалом, собранным Фэйсоном и Говиттом.
Мы отметили выше, что групповые браки в настоящее время отошли уже в область преданий, если же и попадаются, то лишь в виде исключения. Только старики, колдуны и вожди монополизируют всех подрастающих женщин соответственного класса. Нередко они имеют по 9 жен, между тем как молодые люди — ни одной. Групповое половое общение встречается у австралийцев еще только во время известных праздников вроде нашего Ивана Купалы, когда племя собирается на общие огромные хороводы (например во время сбора плодов, растущих только в некоторых пунктах его территории). Мужчины насилуют даже восьмилетних девочек. Дети, рожденные 11-12-летники женщинами, конечно очень слабы и поэтому систематически умерщвляются. Туземцы совершенно сознательно относятся к детоубийству, которое является у них применением к людям законов подбора, практикуемого в зоотехнике. Племя распадается на группы, состоящие из представителей нескольких поколений: дедов, отцов и братьев, сыновей с женами и детьми. В такой группе, если господствует материнское право, дети принимают имя матерей, но наследуют кочевье от отцов. Племя проявляет значительную солидарностью. Все попытки подчинить себе туземцев на основании правила divide et impera оказались тщетными. «Дарили, например, прилежнейшему штаны, чтобы возбудить в нем эгоизм и отличить его от других, - и что же? В тот же день можно было видеть, как все члены той же группы попеременно щеголяли в тех же штанах, не исключая, разумеется, и тех, кого хотели наказать отказом в подарке. Вы дадите одному горсть муки, но ошибетесь, думая, что возбудили этим зависть в остальных. В то же вечер будет разложен костер, и все сядут за пир». Впрочем, в группе занятия и обязанности каждого члена точно определены. Полицию цивилизованных народов заменяет здесь обычное право, глубоко вкоренившееся в умы и охраняемое старцами. Каждая семья имеет определенное место в становище и знает, в каком месте она должна разбить свой шалаш. Обычай определил даже, какое место кому занимать в шалаше. Дележ добычи происходит согласно традиционно-соблюдаемым правилам: например если один охотник убил кенгуру и затем уже присоединились два других, то они принимаются за очищение дичи, первый же раскладывает костер. Варят внутренности и съедают их. Товарищи получают обе ноги с задней частью, охотник же из своей части должен отдать голову и затылок родителям жены; остатки — собственным родителям, которые дадут ему определенный кусок и накормят внуков и жену. Обычное право предвидело всевозможные случаи и определило наказания за каждое нарушение. Вожди являются охранителями обычного права стариков. На самом деле, впрочем, управляют существующие местами советы. «Старики, которых
считают вождями, пользуются уважением за свои военные подвиги или за колдовство; власть их растет с годами. Им предоставляется особенная пища, только они имеют право носить известное оружие, куски кварца и т.д. Но они не отдают приказаний, а только дают своим соплеменникам советы». «Правление в каждом племени, безусловно, республиканское; все совершенно равны. Везде отдельные личности пользуются уважением, смотря по ловкости, с какой она бросает и отражает копье». Каждое племя имеет свою собственную космогонию и свои религиозные обычаи. «Охотник не должен убивать или съедать животное, название которого носит его группа, и если кто-нибудь назло умертвит такое животное, то он должен отомстить виновному. Вселенная устроена по образцу тех порядков, какие существуют у данного племени». Главные деления являются образцами соответственной систематизации всех предметов природы и распределения их между членами племени. Как племя распадается на известное число тотемов (т.е. названий родов), так и всё на свете подразделено между ними. Каждый тотем имеет притязание на известное число предметов, т.е. не только животных, но и звезд, ветров и т.д. Колдун в своих заклинаниях может ссылаться только на предметы, которые ему принадлежат. Подставка, на которой покоится труп, должна быть сделана из предмета того отдела растительного царства, который соответствует племенному делению. Ближайшие исследования обнаружили везде зарождающуюся уже идею об одном высшем существе, стоящем над видимым миром. Племенную космогонию вместе с обычным правом, супружескими и общественными обязанностями юношество усваивает себе на праздниках по случаю достижения возмужалости (конфирмации). Посвящение в тайны религии и общественного строя продолжается целыми месяцами и составляет ряд очень тяжелых испытаний. Юношу удаляют из становища и подвергают одиночеству, посту и лишениям. Когда после своего испытания подросток возвращается домой, он не в состоянии стоять на ногах, так он слаб. Но вообще о нем племя заботится, представляя ему на каждом шагу доказательства своей привязанности. Например, у некоторых племен подростки во время поста питаются кровью соплеменников, которые с этой целью открывают по очереди себе жилы, чтобы таким образом приучать себя к братству.
Ненависть между отдельными племенами — обычное явление. В поводах к войне никогда нет недостатка; ими являются убийство товарища, похищение собаки или женщины, нарушение границ и т.д. Приблизиться к становищу врагов и умертвить хотя бы ребенка или женщину считается геройством. Общие битвы являются заранее условленными поединками, в которых принимает участие от 15 до 200
лиц. Соседние племена имеют постоянные места для таких поединков. Мужчины становятся во главе, женщины позади. Противники несколько часов подряд бранят друг друга, пока, наконец, разъяренные не начнут метать копей; но требуется много времени, чтобы кто-нибудь оказался раненым - к великой радости одних и к огорчению других. Впрочем, на австралийском материке выработано обстоятельное междуплеменное обычное право. Когда, например, одно племя хочет вести переговоры с другим, оно отправляет к нему 12-15-летнего мальчика с продырявленным носом. До тех пор, пока ранка не заживет, личность мальчика неприкосновенна. В каждом племени есть старцы, пользующиеся особенным уважением благодаря своей расторопности и опыту. Они исполняют обязанности послов и завязывают дружеские отношения между соседями; дома же они являются воспитателями молодого поколения.
Тасманийцы совершенно вымерли, хотя окружавшие их условия были более благоприятны, чем в Новой Голландии. В момент нашествия европейцев на пространстве, равном приблизительно половине Царства Польского, жило около 7000 человек. Об общественности тасманийцев можно судить по следующим фактам. Кларк насчитывал у 200 последних тасманийцев, взятых в плен в 1834 году, 8-10 наречий, настолько отличных друг от друга, что эти 200 человек вынуждены были прибегнуть к английскому языку, чтобы понимать друг друга. Обособленность была столь значительна, что в 1819 году западные племена боялись собаки, известной уже десять лет в других местностях.
Население Новой Гвинеи и архипелагов Меланезии представляет чрезвычайно сильное смешение типов. Правда, папуасский тип (от малайского слова papuwah — кудрявый) составляет самый важный расовый элемент, но, по всей вероятности, он сохранился в чистом виде только в немногих местностях. Об этой помеси населения дают представление сильные колебания волосного указателя (в Новой Гвинее — от 28 до 56, у жителей о. Фиджи - от 55 до 60, у новоирландцев - 66 и 75, у новокаледонцев — 66 и 92). Соответственно форме волос меняется и качество их. Здесь можно встретить наряду с курчавыми волосами жесткие и гладкие, как у монгола. Элементы курчавоволосые лучше всего сохранились в Новой Гвинее; в других местностях, вследствие скрещивания, волосы имеют вид «метлы» или, если они гладкие, то прямо торчат. Вид метлы получается вследствие того, что волосы растут перпендикулярно к коже и слегка вьются винтообразно, образуя громадную шапку высотой иногда в 8 дюймов. Она представляет характеристический признак меланезийского населения. Усердный уход за волосами, свойственный всем курчавоволосым типам, у меланезийского населения, в особенности у обладателей такой «метлы», доходит
до смешного. Можно об этом предмете написать целые тома. Волоса причесываются или вверх, так что образуется настоящая башня, или подрезываются в виде лестницы, или их стригут посередине, торчащие же по бокам пряди склеивают в два большие или несколько меньших пучков или, наконец, стригут волосы с боков и оставляют гребешок посередине. Сверх того, волосы завивают, пудрят, красят и украшают драгоценностями. Парикмахеру на о. Фиджи нужно, по крайней мере, 6 часов, чтобы создать такую прическу. Ее носят 2-3 недели; во время сна пользуются вилообразной подставкой, чтобы не испортить куафюры.
Таким же сильным колебаниям, как волосной указатель, подвергается и окраска кожи (от светлой до темной с самыми разнообразными оттенками). Черная окраска свойственна новогебридцам, «хотя на некоторых островах цвет кожи светлее, волосы длинные, черты же лица более приближаются к европейскому типу». У племен Новой Ирландии на юге кожа очень темная, на юго-востоке — светлая, на северо-западе — коричневая. Этот последний цвет кожи господствует в Новом Ганновере, на восточном побережье Новой Гвинеи и т.д.; между тем, на Пустынных островах окраска совершенно светлая. Словом, «можно встретить лиц, которые при общем папуасском типе имеют нос и некоторые особенности семитов, другие — малайцев; третьи — негров; попадаются также особи, которые, если бы не цвет кожи, ничем не отличались бы от европейцев». Впрочем, и распределения указателя ширины черепа представляют различное численное отношение у разных типов в разных местностях. Из трудов Лангена следует, что в Новой Гвинее длинноголовые составляют 75%, среднеголовые - 25%; на о. Кей длинноголовые — 32%, среднеголовые — 35%, короткоголовые — 33%; на о. Лети длинноголовые — 25%, среднеголовые — 50%, короткоголовые — 25%. По направлении к Азии длинноголовость уменьшается. Измерения черепов и 400 измерений, произведенных над живыми новогвинейцами, показывают, что в Новой Гвинее длинное строение черепа преобладает; на архипелаге Фиджи длинное строение обнаруживается еще резче. Трудно обозначить первоначальные расовые типы, которые путем скрещивания в результате дали население рассматриваемой области. Наиболее обстоятельный анализ произведен пока над полинезийскими элементами - светлыми, гладковолосыми, с прямыми носами, которые шли с востока, т.е. от островов Самоа и Тонга. Жители о. Фиджи, например, по виду своему папуасцы, говорят, однако, на языке полинезийском, в который они внесли только звуковые изменения. Даже на Новых Гебридах и в Новой Гвинее можно подметить полинезийское влияние. Иногда на маленьких островах часть населения говорит на меланезийском языке, другая — на полинезий
ском. Полинезийское влияние особенно сильно отразилось на вождях, гладковолосых на архипелаге Фиджи, смуглой окраски на о. Соломон-ских; это влияние проявляется как в физических, так и культурных особенностях. Татуировка цветным накалыванием, которой украшает себя светлый полинезиец, совершенно не соответствует черной коже меланезийца; однако эта татуировка вытесняет свойственные черной расе рубцы и нарезы и является, таким образом, превосходным указанием культурного воздействия полинезийцев, как пучкообразные волоса - их расового влияния. Быть может, и людоедство зависит от полинезийской примеси. Каннибализм здесь — своего рода сладострастие, сходное с любовным исступлением. Страстное желание человеческого мяса у некоторых лиц превращается в болезненное влечение и вызывает особенное умопомешательство. Уильямс приводит факт, что один вождь внезапно набросился на свою жену и умертвил ее для того, чтобы съесть. Женщины исключаются из людоедских пиршеств, но служат лучшим материалом для них. Человеческое мясо едят вилками, носящими «бесстыдное название». Особенно сильного развития эта страсть достигла на архипелаге Фиджи. Рассказывают о вожде, который съел 900 людей, о пиршествах, жертвами которых бывало по 200 человек. Постройка храма, сооружение лодки и т.д. - достаточные поводы для таких пиршеств. Когда вождь празднует достижение сыном возраста возмужалости, жители всего завоеванного поселка становятся жертвой людоедов. Людоедство доходит до пожирания гниющих трупов. В Новой Каледонии вожди говорят народу: «Давно мы не ели мяса, поищемте его!» Заслуживает внимания то обстоятельство, что людоедство господствует преимущественно на архипелаге Фиджи, Соломонском и на о. Новая Каледония, где именно полинезийское влияние чрезвычайно сильно; между тем как оно ослабевает по направлению к Новой Гвинее, бедной элементами полинезийского происхождения.
Новая Гвинея — один из самых больших островов земного шара, меланезийские же архипелаги состоят из множества мелких островов и островков. Культура рассматриваемой области различна в зависимости от размеров материка. Чем больше материк, тем меньше жителей. Соответственно, на малых островах достигли большого развития и технические приемы, и общественный строй. Основой быта везде является земледелие, к которому население, особенно на архипелаге Фиджи, относится весьма старательно. Разводят здесь 4 вида масличных растений, 5 — крахмальных, 4 - пряных, 12 — корнеплодов, 11 видов овощей и 36 видов фруктовых деревьев. На о. Новая Каледония сооружены искусственные водопроводы, и в неплодородных местностях земля удобряется торфом, золой и измельченными раковинами.
Новогебридские плантации устроены на искусственных холмах, обнесены заборами; здесь попадаются экземпляры «ямса» (туземное растение) весом в 40-50 фунтов. Хлебное дерево, тарро, ямс, бананы, пататы — вот главный источник существования островитян. По направлению к западу уровень земледелия понижается, особенно в Новой Гвинее вследствие изобилия дикорастущих саговых пальм. С другой стороны, употребление лука уменьшается в обратном направлении; известный в Н. Гвинее, он совершенно не распространен на о. Новая Каледония. Плетение корзин и ткачество находятся в зачаточном состоянии. Полинезийцы познакомили население о. Фиджи с мореплаванием и с плотничеством. Гончарное искусство распространено, особенно на о. Фиджи. Образ жизни везде оседлый, сверх того, он отличается большой правильностью, которая вообще свойственна земледельческим народам. Новокаледонец, например, встает с восходом солнца, идет купаться, завтракает и отправляется на работу; возвращается к обеду; после обеда вплоть до ужина в деревне продолжаются взаимные посещения и беседы. После ужина начинаются общие танцы до 9 часов вечера, затем все расходятся по домам и ложатся спать. Везде существует детоубийство, то как наследие первобытных времен, то как средство ограничения чрезмерного прироста населения; особенно оно распространено на мелких и густо населенных островах. На одном из них, например, родителям нельзя иметь более 2-3 детей; на о. Фиджи гибнет около 60% новорожденных. Обычай нормирует детоубийство: можно убить младенца до тех пор, пока он чего-нибудь не поест, поэтому первые часы жизни его самые опасные. «Родители жены считали бы себя оскорбленными, если бы дочь их родила одного ребенка после другого раньше, чем по истечении 3-4 лет, и публично отомстили бы ей за это». Убийство стариков в ходу; исполнение его лежит на обязанностях сына.
Об общественности меланезийцев можно судить по следующим фактам. В Новой Гвинее вдоль побережья на протяжении 200 англ, миль к востоку от Папуасского залива живут четыре племени, насчитывающие 70 тыс. человек. Каждое племя имеет особые обычаи и язык и одевается иначе. Одно носит желтую опояску, прикрепляет раковину к волосам; другое украшает шею ожерельем и т.д. Равным образом «наречия на новогебридских островах многочисленны. Туземцы двух соседних островов только в редких случаях понимают друг друга». На острове Трех Холмов, где население составляет лишь 800-1200 человек, существуют три различных наречия. Это обилие языков устранили созданием нового языка из испорченных французских выражений с примесью нескольких английских. «Отдельные поселки (в 10-200 человек) живут во взаимной вражде. В поводах к недоразумениям не бывает недостатка».
Каждое племя имеет свою особенную прическу, украшения и нарезы. «Удивительно, как редко дикарь бывает за пределами своей родины. Я знавал черных, которые никогда не видели моря, несмотря на то, что родились и жили на расстоянии 3 нем. миль от него». Даже форма палицы изменяется и весьма различна на многих островах. «На Сандвичевых островах и на о. Апи (новогебридский архипелаг) палица в нижней своей части имеет шарообразный вид, немного повыше - шейку для руки; на о. св. Духа шейки вовсе не существует, а на о. Эрроманго она составляет окончание палицы и покрыта резьбой». Антагонизм между поморянами и горцами центральных частей острова весьма значителен. По умственным способностям они также резко отличаются друг от друга. Нет более бранного слова для «людей, живущих у соленой воды», как выражение: «человек из лесной чащи»1. Об общественном строе племени пока немного известно. Во всяком случае, как свидетельствует постройка домов, первобытный коммунизм держится крепко. В Новой Грине огромные племенные «голубятни» возвышаются на сваях в воде или на побережье, заливаемом морским приливом. Эти «голубятни» подразделены на множество комнат с особенным ходом, хотя иногда встречаются общие очаги. Живет здесь 100-200 человек. «Как назвать группу людей, живущую в подобном доме? Семьей, братством, кланом или родом? Одно вполне достоверно, что это группа родственников, вместе хозяйничающих и спящих под одной общей кровлей». Впрочем, отдельные племена сильно разнятся в отношении общественного своего устройства. На о. Фиджи, где европейское нашествие сплотило племена, «борьба, происходящая между все возрастающим могуществом вождей и древним обычаем, чрезвычайно сложна благодаря тому, что ни преобладание вождей, ни обычаи не представляют однообразия на всем пространстве архипелага. Обычное право сильно колеблется. Наследство, например, переходит то по мужской линии, то по женской. Вожди в одной местности сосредоточивают в своих руках власть, в другой они не имеют никакого авторитета». Впрочем, на упомянутых островах население каждого племени распадается на известное число деревень (кора), находящихся друг с другом в некотором родстве; каждая деревня, в свою очередь, подразделяется на группы (матагуалы), ведущие свое начало от братьев, последние же - подразделяются на явазы, которые еще подразделяются на вавулы. Вавула состоит из одного или нескольких домов, окруженных одним забором, где живут браться по
1 По всей вероятности, эта ненависть находится в связи с тем фактом, что самые чистые папуасские элементы населяют преимущественно внутренние части островов, полинезийцы же заняли побережья.
крови; она соответствует славянской задруге. «Кору можно сравнить с канатом, на котором покоится якорь; матагуалу — с веревками, из которых сплетен канат, явазу — с более тонкой веревкой, вавулу — с нитками веревки, и, наконец, единичную личность - с волокнами этих ниток». Отдельные дома стоят ближе и дальше друг от друга, смотря по степени родства людей, в них живущих. По внутреннему своему строю кора не что иное как земледельческая община; она обнесена частоколом. Существуют различные ступени общинного землевладения согласно иерархии родственных отношений. В каждом поселке есть мбура, общественный дом (30-80 футов длины и 20 ширины), где принимаются гости и устраиваются публичные игры, и где мужчины при случае напиваются. Население всего племени по временам собирается на общественные пиры и игры. Перед пиром «король» отправляется за «дарами». За 2-3 дня перед торжеством все на ногах. Каждый приносит, сколько может, свиней, черепах и других припасов. 200 человек в продолжение 6 недель приготовляют яства. Пироги имеют по 10 футов в окружности. Во время беседы все садятся на определенных местах. Особые глашатаи по очереди вызывают отдельные группы, и тогда молодежь подходит и берет причитающуюся ей часть.
О внутренних порядках племени дает представление следующий отрывок: «Авторитет вождя на о. Танна, кажется, не распространяется за пределы жилища далее, чем на ружейный выстрел. В поселке живет 8-10 семейств, т.е. 80-100 человек. Между ними, по меньшей мере, один или два вождя. Вожди со старцами решают все дела этой небольшой общины. Шесть, восемь или больше поселков составляют в некотором роде округ и заключают союз. С общего согласия с незапамятных времен несколько поселков приняли на себя главное распорядительство и превратились в своего рода столицы, где собираются отдельные части племени и рассуждают о войне или других важных делах». На о. Фиджи власть вождей значительно усилилась. Форма семьи подвергается сильным колебаниям, смотря по племени. На о. Фиджи мужчина является уже хозяином дома; многоженство вождей составляет здесь правило, а число жен возрастает иногда до нескольких десятков. По направлению к Новой Гвинее преобладание мужчины уменьшается. Везде замужней женщине бреют голову, и она работает в поле; мужчина ленится, наряжается и заботится о своей прическе. Война составляет почти единственное занятие мужчины.
«Мы уже не мужчины, потому что не сражаемся» — говорят новокаледонцы, попавшие в ежовые рукавицы к французам; цель же всех походов дикарей — пленник, которого они или съедают, или заставляют работать на себя. В последнем случае ему бреют голову, как женщине.
Наибольшей общественности достигли о. Фиджи в том смысле, что выше племени, в момент европейского нашествия, начало возникать новое звено: национальность и власть, стоящая выше народа. Произошло это под влиянием разделения труда и междуплеменной торговли, чему способствовала конфигурация архипелага, который не вытянут, как другие, в струнку, но более или менее скучен. Одни острова славятся выделкой горшков, другие - палиц. Некоторые племена занялись плотничеством, жители трех небольших бесплодных островков посредничают в торговле. Деление труда междуплеменное. Внутри племени дифференцировалось только три рода занятий, именно: парикмахера, женщины, занимающейся татуировкой, и женщины, занимающейся детоубийством.
Ill
Передняя Индия в лингвистическом и антропологическом отношении. - Кастовый строй является иерархией антропологических элементов. - Этнический комменсализм в горах Нилагири.
- Независимые горные народы. - Этнология Передней Индии.
Передняя Индия представляет для антрополога и социолога в высшей степени интересную страну. Здесь насчитывают около 250 млн людей (т.е. приблизительно 1/6 населения земного шара), расселившихся очень неравномерно. В некоторых местностях долины Ганга плотность населения исключительно высока (208 человек на кв. км); вообще по течению этой реки живет больше ста миллионов человек. С другой стороны, попадаются места (например в Чота Нагпуре), где густота населения понижается до 10 человек на кв. километр. Эти колебания идут рука об руку с умственной культурой и техникой. Мы имеем тут диких джангов, не знающих гончарства и ткачества, употребляющих лук и пращу как единственное оружие, и оседлых земледельцев, имеющих огромные ирригационные системы и великолепные города. Передняя Индия при всем богатстве своей природы является страной, в которой оседлый человек питается весьма плохо. Она - отечество вегетарианства. Сверх того, в местностях, особенно плотно заселенных, растительная пища находится в недостаточном количестве, так как
прежний земиндарим, окончательно санкционированный англичанами по ландлордскому образцу, создал здесь новую Ирландию. Быть может, плохим питанием населения объясняется недостаточная его энергия и отсутствие духа инициативы. В подтверждение нашей мысли укажем на тот факт, что горсть европейских пришельцев, управляющая Индией, составляет лишь 0,06% всего населения и что одних туземных ремесленников в 32 раза больше.
Население Передней Индии распадается на множество обособленных групп. «Название рас, племен, каст, сект, встречающихся на каждом шагу человеку, который приступит к изучению этнологии индусов, положительно могут вызвать головокружение. Вначале я надеялся, что мне удастся составить своего рода словарь всевозможных синонимов, касающихся истории индусских рас и племен, но, сделав несколько усилий, я понял, что на подобный труд не хватит всей моей жизни» (Мантегацца). Изучение этого муравейника народов лучше всего начать с исследования их языков. Оказывается, что около 80% населения, главным образом по течениям рек Инда и Ганга, говорит на арийских языках. Отсюда область арийских языков идет к югу, огибая неарийское плоскогорье Чота Нагпура и распространяясь продольными полосами вдоль побережий: восточного до 19°, западного до 14° ю.ш. Кроме того, арийские области к югу от Вандийских гор не представляют одного сплошного пространства; они густо усеяны дравидийскими оазисами. Однако главная масса населения, говорящего на дравидийских языках, занимает юг Индии. Дравидийские языки принадлежат к агглютинирующим (тип: корень + суффикс). На этих языках говорит 45-50 млн человек в Индии. Некоторые из них имеют литературное прошлое, как, например, тамулы. Впрочем, зто только остатки прежнего величия; современная же литература этого языка состоит в «патриотических» подражаниях прежним образцам. «Красота стиля», гласит тамулийская стилистика, «заключается в том, чтобы писать о тех же предметах, по тому же плану и в таких же выражениях, какие мы встречаем у классических писателей». Дравидийские племена некогда занимали всё течение Ганга, и еще в настоящее время мы наталкиваемся на дравидийских брагуев в Белуджистане. Пагары (т.е. горцы; отсюда происходит известное выражение пария), самые северные из всех дравидийских племен, живут в горной области Раджмагал у самого Ганга. Более многочисленные оазисы дравидийских племен находятся между источниками рек Нербудды и Вайны (гондсы) и в Чота Нагпуре (ораоУ, в помеси же с тибетцами можно, кажется, встретить дравидийские племена у подножия Гималаев в идее племен, кочующих в лесах. Всё это говорит в пользу широкого их распространения, равно как и слабого отпора,
данного ими арийским завоевателям. Дело обстоит еще хуже с третьей группой языков, келарской («горной», отсюда названье «кули» рабочего-наемника); в настоящее время она имеет около 2 млн представителей. Эта незначительная группа рассеяна среди чуждых ей элементов и стоит на чрезвычайно низкой ступени культурного развития. Если мы проведем прямую линию от поворота Ганга параллельно к восточному побережью, то самые высокие плоскогорья и будут главным местожительством коларов. Равным образом они рассеяны по прямой от гор Амаркантах до среднего течения Нербудды. Коларских языков много (они принадлежат к агглютинирующим), впрочем, быть может, они не родственны между собой. Взаимно размещение дравидийских и коларских оазисов заслуживает внимания. В горной области Раджмагаль нагары живут в долинах, соприкасаясь таким образом с индусами равнин, между тем как коларское племя санталов заняло высоты, отовсюду окруженные пагарами. То же явление можно заметить и в других местах. Всё это вместе взятое наводит на мысль, что дравидийские племена некогда по отношению к коларам сыграли ту же роль, какую впоследствии по отношению к ним самим сыграло арийское нашествие. Таким образом, распределение языков в Индии указывает в общих чертах на последовательное наслоение народов и на завоевания.
Изучение лингвистических особенностей облегчает распределение антропологических типов. Если мы проведем прямую вдоль реки Нербудды до поворота Ганга у Раджмагаля и на обоих концах этой прямой мы опустим два перпендикуляра, один к востоку до Сатпур-ских гор, другой через западные Гатские горы приблизительно к 17° С.Ш., то мы обозначим местности, более всех остальных изобилующие черными типами, курчавоволосыми, с приплюснутыми носами и толстыми губами. Эти черты выступают тем рельефнее, чем местность обрывистее и неприступнее. Кроме других народов сюда относятся все коларские группы и, сверх того, несколько других горных, говорящих то на арийских языках (бильсы), то на дравидийских (гондсы). Другой такой центр черных типов составляют горы Нилагири и Анамалак на юге. Наконец третий, второстепенный, лежит у подножия Гималаев. Народы, населяющие эти черные центры, находятся вне кастовой индусской организации и живут собственной общественною жизнью. Из этих центров идут полосы черных типов по направлению к соседним плоскогорьям; они, тем не менее, явственны с антропологической точки зрения, чем далее отодвинуты от главных центров; наконец, они совсем исчезают в индусских и дравидийских равнинах. Черная кровь вообще сильно окрасила любую группу населения Передней Индии, но дравидийские племена вообще более приближаются к горным элементам;
волосы они имеют гладкие, нос прямой, окраска кожи остается темной. Между тем, население вдоль Ганга, особенно же Инда, тяготеет к «кавказским» типам. При этом распределение антропологических типов у народов, говорящих на дравидийском и арийских языках, совпадает с их кастовой иерархией. Ведь кастовый строй, как указывает на это санскритское название вариа (т.е. краска), на самом деле не что иное, как иерархическая организация антропологических элементов. Что же касается до того, каким образом возникают касты, то следующий пример лучше всего уяснит нам дело. Гохары, например, некогда были земледельческим народом в Раджпутане, составлявшим самостоятельное этническое целое. Политические события изгнали этот народ в VI веке из насиженных им мест. В настоящее время гохары являются кастой кочевников-пастухов.
Мужчины вооружены копьем и щитом, женщины вплетают всё свое имущество (в виде золотых и серебряных монет) в волосы. Отдельная группа в то же время составляет и отдельное племя; огромные стада являются общей собственностью. Бог-бык, разукрашенный колокольчиками и лентами, открывает шествие во главе племени; там, где он остановится, оно располагается лагерем. Среди обычаев заслуживает внимания детоубийство и похищение детей: особенно же характерно, что старики, не способные к работе, отсылаются на жительство в жалкие шалаши, оставшиеся на прежней территории племени в Раджпутане.
Или возьмем касту бонджаров; она занимается перевозкой хлеба, считается неприкосновенной даже во время войн и славится своей честностью. Быки везут товары; во главе идет бог-бык, перед которым заключаются браки и ставят умирающих.
Связь этих «каст» с остальной частью общества чрезвычайно шаткая. Они представляют попросту этнические группы, прежде обособленные, теперь втиснутые в рамки междуплеменного разделения труда. Таким же образом возникли касты воров, бродяг, лицедеев и т.д. Остановимся еще немного на раджпутах. Они являются остатками последнего арийского нашествия (в IV в.). В настоящее время они занимают пространства от Пенджаба до Дели и Агры, являясь то земледельцами, то помещиками. По-прежнему они распадаются на кланы с остатками культа лошади, убивают девушек и воодушевлены чувством родовой мести и патриотизма. С этнической точки зрения они выделяются из остального индусского населения, но, втиснутые в кастовые рамки, они утратили этническую исключительность и отнесены к касте кшатриев (т.е. к воинам). Англичан тоже принимают за особенную касту, да и сами они строго наблюдают, чтобы никто из их среды не занимался «неблагородными» профессиями! Иногда в такой
касте, являющейся на самом деле ничем иным, как особенным народом, происходит разделение труда: одна часть посвящает себя одному занятию, другая - другому. Тогда вместо одной появляются две касты. В настоящее время в Индии всевозможная религиозная, экономическая и этническая дифференциация населения происходит уже по кастовым образцам. Вот почему число каст столь велико и, вместе с тем, они так сильно разнятся по местностям. В северо-западных округах насчитывают их до 307, в Бенгалии - больше тысячи, в Майзуре - 413. Каждая из них имеет свое название, специальные занятия, знамена, тожества. (Индусские богачи должны поэтому держать много прислуги, так как каждый слуга имеет право исполнять только особенные поручения.) Форма и внешние признаки имеют решающе влияние: достаточно обрезать индуса, чтобы его уже считали магометанином и чтоб прекратили всякие с ним сношения. Касты образуют иерархию, которая является историческим результатом всех нашествий и всей религиозной и экономической эволюции Индии. Брамины присваивают себе первое место. «Десятилетний брамин и столетний кшатрия — это отец и сын; брамин является отцом». Этих браминов в Индии насчитывается около 14 млн; из их числа очень не многие жрецы. В симлийских горах они - рабочие, в провинции Ориссе - земледельцы и т.д. Брамины распадаются на множество групп без взаимного родства, и брамин из Ауд никогда не выдаст своей дочери за бенгальского брамина, даже не станет вместе с ним есть. Итак, брамины являются скорее этнической, чем социальной группой, составляя иногда значительную часть населения (например в Ауде их 12%). Сверх того, расовой их состав чрезвычайно различен, и в некоторых местностях они обнаруживают неарийскую примесь. На низшей ступени этой общественной иерархии стоят различные внекастовые группы. Эти группы являются или остатками черных туземцев, или потомством лиц, исключенных из индусского общества за убийства или за недозволенное внекастовое сожительство1. Для того чтобы уяснить себе эту кастовую мозаику, присмотримся хотя бы к отношениям на ма-лабарском побережье. Наир — дравидийского происхождения («рыцарь»); он не может подойти к брамину ближе, чем на два шага. Расстояние между наиром и тиром должно составлять 35 шагов; между тиром и малияром — 5; между малияром и полияром — 54; наконец, между полияром и внекастовыми людьми — 4. Поэтому последние не могут
1 Чандалы по течению Ганга это — «презреннейший сорт людей». Они происходят от браминки и судра. Они должны закапывать падаль и питаться ею, жить в собачьих норах. «Брюхо шакала — их кладбище». Им не дозволяется оплакивать предков и читать священные книги.
приблизиться к брамину более чем на 100 шагов. Солдатам, например, из среды наиров нельзя подойти к пленникам низшей касты и связать их. Малабарские брамины живут отдельными семьями по заветам отцов, наиры сохраняют групповые обычаи материнского права, так как каждая женщина имеет несколько мужей, поочередно навещающих ее; с другой стороны, каждый мужчина вместе с другими мужчинами является членом нескольких супружеских «гнезд»; дядя воспитывает здесь своих племянников, отец же остается неизвестным. Тиры, менее смуглые, чем наиры, занимаются кузнечеством, столярным ремеслом и т.д. Они живут в многомужестве, так что братья всегда имеют только одну общую жену. Полияры занимаются земледелием и имеют такие же супружеские обычаи, как и наиры, и т.д. Наконец, «отбросы» лишены всего: им нельзя носить платье, иметь собственность. Если кто-нибудь дает им милостыню, то бросает деньги в нечистоты, и только после ухода благодетеля отверженный поднимает их.
Итак, чем ниже каста, которую мы наблюдаем в известной местности, тем ярче обнаруживаются курчавые волосы, толстые губы, темная окраска, особенно у дравидов. С другой стороны, чем каста выше, тем цвет тела становится более светлым, волосы — гладкими т.д. «Кавказские» признаки самым сильным образом выступают у браминов из Пенджаба и с верхнего течения Ганга, у радпутов и вообще в северо-западной Индии. Наконец везде, особенно же в местностях у подножия Гималаев, замечается примесь желтолицых и короткоголовых: тибетанская - у «отбросов», равно как у земледельцев Бенгалии и горных долин, и «туранская» - у джатсов, 20 млн земледельцев, имеющих свой собственный родовой быт, но причисленных к судрам. Словом, население Индии представляет расовую мозаику, в которой антропологические элементы вошли в самые разнообразные сочетания. Пользуемся случаем, чтобы, кстати, отметить интересную зависимость между общественным строем и преобладанием тех или других расовых элементов. Если в какой-нибудь группе преобладают кавказские черты, как, например, у раджпутов, то она формируется в идее эпонимических родов (т.е. таких, которые называют себя именем предка-богатыря). Напротив, независимые черные группы, например санталы, распадаются на тотемические роды (носящие название животных). Это обстоятельство свидетельствует о том, что различные племена до своей встречи в Индии находились далеко не на одинаковых ступенях общественного развития.
На о. Цейлон в малом масштабе повторяется та же сбивчивость и запутанность этнических отношений. Сингалезы (66% населения) говорят на особом языке (элю). Ведды в числе нескольких тысяч (0,2% населения) живут к юго-востоку в горах. Они находятся в со
вершенно диком состоянии и не имеют никаких сношений с остальной частью населения. Ведды, кажется, остатки народа, который некогда имел зачатки культуры. Они говорят на языке, приближающемся к элю, и пользуются общим уважением. Напротив, к родням (их лишь одна тысяча), живущим в горных долинах, относятся с презрением; им нельзя вброд перейти реку, брать воду из фонтанов, войти в город, заниматься хлебопашеством и ремеслами. Между тем, черты их лица более правильны, чем у сингалезов. Они говорят на каком-то особенном языке, живут в полиандрии. Амбатеи еще более презираемы, чем родии; последние не позволяют даже своим собакам есть их пищу. Если ко всем этим племенам мы прибавим еще тамилов (25%), европейцев (0,8%) и мавров (8%), то этническая картина острова Цейлона получится довольно полная.
После этого общего обзора этнических комбинаций мы перейдем к немногочисленным независимым народам полуострова Индостана, живущим вне цивилизованного общества и поэтому стоящим вне всякой кастовой организации.
Европейцы вторглись в нильгирийские горы в 1819 г. Болотистая местность у подножия этих гор, заразительные болезни и дикие звери составляли надежный оплот против их нашествия. Здесь найдено пять обособленных этнических групп, не вступающих между собой в браки, однако соединенных взаимной зависимостью. Впрочем, всё осталось у них по-прежнему до настоящей минуты. Живет здесь теперь до 25 тыс. человек на пространстве 700 кв. англ. миль. На самых высоких пунктах (8% тыс. футов над уровнем океана) живут пастухи тудасы («люди») в числе более 500 душ (отношение числа мужчин к числу женщин равняется 4:3); окраска их темная, на груди, плечах и ногах они имеют богатую растительность, носят длинную бороду. «Тудасы мягкого характера, не имеют никакого наступательно-оборонительного оружия и защищают свои хижины только с помощью небольших дверей; они не прибегают ни к каким исключительным мерам против диких зверей и у них нет даже собак; они кочуют, переходя из одной местности в другую, и проводят время довольно своеобразно... Не имеют никаких игр и забав, за исключением одной, совершенно невинной. В спорах своих они никогда не прибегают к насилию. Они не охотятся — ни для своего удовольствия, ни для того, чтобы снискать себе пищу». Дичь они едят только тогда, когда случайно околеет какой-нибудь олень, преследуемый хищниками; телят они убивают раз в году во время празднеств, молодыми же самками они платят котасам за их ремесленную работу. Питаются молоком, фруктами и хлебом, который доставляют им бодагасы («северные люди»). Эти последние в
числе 20 тысяч занимаются хлебопашеством. Они оказываются представителями дравидийского типа и распадаются на 18 кланов. Котасы («убийцы коров») являются ремесленниками у тудасов и бадагасов, а также танцорами и музыкантами на их торжествах. Их насчитывается 2000 человек; отличаются они нечистоплотностью. Соседи запрещают им уход за коровами. Курумбы («дурные люди») - встречаются в чрезвычайно ограниченном числе; по своему типу они, с антропологической точки зрения, еще более приближаются к черным элементам, чем вышеупомянутые племена; их считают волшебниками. Наконец, ирули («люди тьмы»), в числе нескольких сот человек, живут отверженными на горах в лесных чащах; это отбросы негритосского (?) типа, презираемые горцами. Тудасы опасаются волшебной власти курумбов; бадагасы же находятся в постоянном страхе, подозревая тудасов и курумбов в сношении с сверхъестественными силами. «Нет болезни, нет смерти или другого какого-либо несчастья, которое не приписывалось бы курумбам». Впрочем, эти своеобразные отношения перечисленных племен, напоминающие явление комменсализма (т.е. такого состояния, когда один организм по отношению к другому является охранителем и сотрудником) у животных, сложились сравнительно недавно; тудасы, кажется, явились в страну несколько сот лет тому назад из восточных Гатов и в то время были воинственным народом; бадагасы явились 200 лет тому назад и получили разрешение поселиться среди тудасов; остальные группы не что иное как позднейшие непрошенные гости. Все говорят на различных дравидийских наречиях. Если бы здесь со временем образовалось большое многомиллионное общество, то разделение труда между различными группами с существующим этническим обособлением довело бы жителей до соответственного кастового строя.
Тудасы во многих отношениях представляют очень интересный общественный строй. Их племя состоит из пяти родов; заключать браки внутри рода нельзя. Род левитов, пейков, считается первым; члены этого рода берут себе в жены девушек из всех остальных родов, между тем последние не имеют права брать в жены девушек пейков. Каждый род живет в нескольких поселках, насчитывающих от 10 до 25 человек. В таком поселке находится обнесенный частоколом загон для коров. Население меняет свое местопребывание 2-3 раза в течение года, смотря по направлению ветров и обилию корма для скота. Пространство, находящееся во владении племени, разделено между родами; равным образом ежегодно делится хлеб, получаемый в виде дани от бадагасов; земля же, принадлежащая роду, раздается отдельным поселкам, которые владеют ею на правах общинной собственности. Стада одного и того же поселка пасутся вместе, хотя скот и составляет
частную собственность отдельных лиц; когда доят коров. Каждое лицо берет столько молока, сколько ему необходимо на один раз, все же остальное молоко делится между мужчинами собственниками соответственно количеству их скота. «Здесь нет холостых, которые своими любовными похождениями беспокоили бы общество. Каждый мужчина и каждая женщина непременно находятся в супружестве; личность, помолвленная в самом раннем возрасте и связанная по общественному праву супружескими узами, несет своей крест в продолжение всей жизни... Братья, независимо от их числа, живут в беспорядочных половых сношениях с одной или несколькими женами. Если в семье 4 или 5 братьев и один из них по достижении установленного возраста вступает в брак, то жена его считает младших братьев своего супруга мужьями по мере того, как они подрастают; а если жена имеет одну или несколько младших сестер, то последние, развиваясь, делаются женами зятя и его братьев. Все живут под общей кровлей. Первый ребенок считается ребенком старшего брата, второй — следующего и т.д.». У тудасов распространено детоубийство, но неизвестно, как обычай нормирует его. Младенца бросают в воду или под ноги идущему стаду. Религиозные представления тесно связаны с условиями быта. Молоко, по их мнению, — божественный напиток, доение — священнодействие. Эту обязанность принимает на себя «жрец» из рода пейков, живущий в безбрачии, пока он состоит дойщиком; точно так же и помощник его должен жить в половом воздержании. Молочная — святое место, куда имеют право входить только жрецы; остальные мужчины могут лишь прикасаться к частоколу, женщинам же нельзя приближаться к нему ближе, чем на 30-40 шагов. Приступая к делу, жрец и его помощник кланяются коровам. Каждый поселок имеет свой шалаш со священными предметами, которые всюду следуют за ним; эти предметы следующие: колокольчики коров, рога и копыта. Сверх того, разводится священный скот, имеющий свою иерархию: корова-проводница снабжена колокольчиками и передает свой сан старшей дочери, если эта последняя имеет требуемые качества. В мужья корове-проводнице избирают самых отборных самцов, которых предварительно подвергают посту. Священное стадо имеет двух собственных жрецов, живущих, пока исполняют свои обязанности, в отшельничестве и безбрачии, и стоящих во главе левитов. Кроме поклонения священному стаду, у тудасов существует еще культ предков. Они имеют 5 добрых богов, богов всех тудасов, вероятно, легендарных праотцев рода.
Стоило бы познакомиться с этикой нильгирийского комменсализма и ее религиозною санкцией, но, к сожалению, мы не располагаем необходимым материалом. Коты, прули и другие группы, по всей
вероятности, — остатки первобытных туземцев1, которые рассеяны в дравидийских обществах отдельными этническими группами «людей-отбросов». К ним принадлежат, например, корагары в Мангалоре. Последним не дозволено было носить другого прикрытия, кроме листьев и травы; они должны были строить только землянки; их принимали за волшебников; они питались аллигаторами и не трогали млекопитающих, к которым относились с отвращением.
Другая группа независимых народов населяет пространство вдоль прямой, которая служит продолжением Нербудды к востоку, а также прилегающее к этой прямой плоскогорье Чота Нагпура. Сюда принадлежат различные коларские группы: санталы, лярки, мунды, насчитывающие несколько десятков и сотен тысяч представителей. Некоторые мелкие народы находятся в диком состоянии и живут в убежищах. Далее, в лесах, окружающих среднее и верхнее течение Нербудды, а также по берегам рек Тапти и Маге, живут бильсы (т.е. «изгнанники»), народ, насчитывающий 2-3 млн, говорящий на индусском, т.е. арийском языке; область между источниками рек Нербудды и Годавери населяют гондсы в числе свыше 1!6 млн, говорящие на дравидийском языке. О более мелких группах незачем распространяться: все они обнаруживают большую примесь черной крови, а иногда представляют даже чистый черный тип. Характер этих народов и уровень их культуры чрезвычайно различны. Большей частью они являются полукочевниками-земледельцами. Санталы народ мирный; перед каждой хижиной ставят «скамейку для чужестранца». Бильсы отважные и воинственные горцы. Они распадаются на многие племена, находящиеся во взаимной вражде. Поселки их окружены изгородью; каждая хижина является в то же время и укреплением. Опояска на бедрах составляет весь их костюм. Земледелие в соединении с охотою — главные источники существования. Некогда они обитали равнины, но вторжение раджпутов оттеснило их в горы. Все эти группы платят дань победителям из равнин, обыкновенно говорящим на индусском языке, но не перенимают индусской культуры и крепко держатся своих старых обычаев. «Появление индуса в поселке санталов вызывает более страха, чем появление тигра»; когда к гондсам приходит сборщик податей, то бьет
1 Одинаковые условия создают и одинаковые явления. В анамалийских горах, ближайших к нильгирским, кадеры точно так же, как и тудасы, считаются господами; живут они впрочем более охотой, чем скотоводством. Заниматься хлебопашеством, по их мнению, позорно. Кадеры на вид низкорослы и негритосообразны. Мальсары и мадавары соответствуют бадагасам, палиеры — купцы и пастухи.
в барабан перед поселком и удаляется; после непродолжительного отсутствия он возвращается и, не сказав никому ни слова, берет дань, положенную в назначенном для того месте.
Внутренняя жизнь всех независимых земледельческих групп зиждется на народном сельском правлении. Например, у кондов (около 300 тыс. в Ориссе) «каждое племя имеет свою собственную территорию и управляется аббаем. Оно распадается на несколько частей, во главе которых стоят патриархи; эти части, в свою очередь, состоят из нескольких поселков, руководительство в которых вверено потомкам вождя, избранного при самом возникновении этого строя. Абая находит помощь и вместе с тем контроль для себя в совете, состоящем из патриархов частей племени; последние же пользуются содействием начальников поселков, которые, в свою очередь, поступают сообразно с указаниями и советами стариков. Все должности наследственны в семье, но избрание того или другого лица в начальники вполне зависит от выборов. Абая является как бы главой семьи, все члены которой равны; он лишь первый между равными. Абая не имеет ни принудительной власти, ни особенного местожительства, ни подданных, ни собственности. Кроме полей, которые он возделывает. Члены общества имеют право голоса на каждом заседании совета, хотя прения ведут только начальники. Патриархальная власть охраняет порядок и безопасность только внутри племени, за пределами же его господствуют неурядицы. Распри между отдельными племенами никогда не прекращаются. Общественный строй и обычаи различны в каждой местности. Над жизнью этих обществ возвышается культ предков племени и отельных поселков». Везде у независимых народов существует половая свобода, не известная индусам. У санталов и кондов, например, во время ежегодных игр молодежь идет в лес, здесь она вступает в совершенно свободные половые связи и возвращается в виде супружеских пар. У ораов юноши и даже девочки живут в отдельных общинных домах и пользуются совершенной свободой до супружества. Впрочем, у каждого народа свои особые обычаи.
Расовое распределение народов в Индии, как прежде, так и теперь, подвергается медленному преобразованию, которое ведет к исчезновению коларских элементов и в несколько меньшей степени - дравидийских. Первобытное население, по всей вероятности, представляло черный тип, напоминающих санталов и другие современные коларские народы. Это население некогда было сплоченным целым, соприкасавшимся с областями черных групп, остатки которых в виде оазисов или отдельных особей мы находим в Японии и на Малакке. Приняв же во внимание брагусов Белуджистана, оазисы черных типов, найденных Катрфажем
в Ларистане, и, наконец, темных дравидообразных кушитов древнего Вавилона, мы, может быть, должны расширить это доисторическое черное пространство к западу до Месопотамии.
Некоторые исследователи старались доказать родство дравидийского и австралийских языков, но безуспешно. «Если мы — так свидетельствует об этой попытке известный лингвист и этнограф Фр. Мюллер — остановимся на доказательствах сродства этих языков, то после тщательного анализа мы должны будем признать его слишком малозначащим, чтобы на этой почве можно было высказаться в пользу общего происхождения этих двух языков; кроме того и другие причины заставляют нас отнестись крайне скептически к подобного рода предположениям». Некоторые ученые, уже не с филологической, а лишь с антропологической точки зрения сближают дравидийцев с туземцами Австралии, коларские же группы, гондсов, бильсов и т.д. - с негритосами. Лица гондса и минкопа действительно представляют разительное сходство. Описания изображают санталов и курумбов как низкорослых и курчавоволосых, т.е. негритосообразными. Пытаются даже дать общую схему, указывающую, как возникли современные этнические отношения Индии. Вот она: первобытное население Индии было черное; оно принадлежало к двум типам: негритосообразному и австралийскому. Первый обитал пространства от дельты Ганга вдоль восточного побережья, остатки его лучше всего сохранились у коларских народов; вторые же группы, приближающиеся к австралийскому типу, заняли юго-западное побережье и сохранились там до настоящего времени, как, например, тудасы и др. Эти два типа распространились на полуостровах Индостана и Индокитая, представляя группы либо чистых типов, негритоса и австралийца, либо же в различной степени смешанных. Когда расселение их завершилось, явились на сцену тибетцы. Последние заняли Ганг и распространились затем в двух направлениях: к Инду и по восточному побережью волны пришельцев шли за волнами, отчасти смешиваясь с черными туземцами, отчасти вытесняя их в горы. Из этого скрещивания возникли «протодравидийские» типы, сохранившиеся у гондсов, кондов и др. Но поглощение тибетцев туземцами не прекращается и до сих пор. Свежие волны, опять появляясь и смешиваясь с протодравидийцами, дали новые расовые типы: дравидийские. Прежние же черно-тибетские метисы, т.е. протодравидийцы, насколько они сохранили свою чистоту, были отброшены в горы и убежища, где, в свою очередь, еще более стеснили первобытных туземцев. Затем начинается туранское наступательное движение от Инда до Пенджабу, Раджпутане до Виндийских гор. Из смешения последних с дравидийским и протодравидийским населением возникли такие группы как бильсы, джаты. Мараты, из
которых у бильсов наиболее, у Маратов наименее «черной крови». Наконец, надвигаются уже не столь сильно «арийские» волны. Они остаются в долине Ганга, откуда вытеснили туземцев, отличающихся плоским квадратным лицом, гладкой кожей, черными, как смоль, волосами. Последнее арийское нашествие было делом ражпутов в IV столетии. Арийцы захватывают власть в свои руки, обращают прежних туземцев в низшую касту, сами же становятся высшей, что, однако, нисколько не препятствует скрещиванию типов и возникновению арийско-индусских языков. В IX веке вторглись монголы, являющиеся помесью самых разнообразных народностей, затем афганские, семитические, даже абиссинские элементы. Все это смешивалось веками, чтобы, в конце концов, дать современное население Индии.
Более точные антропологические изыскания не подтверждают то значение негритосообразных элементов в Индии, какое им приписывают. Из исследований, например, Каламанда оказывается, что антропологические черты черных групп довольно однообразны и что представители их длинноголовы, между тем как негритосы - о чем было уже в своем месте упомянуто - короткоголовы. У мараверов длинноголовые составляют 85%, среднеголовые — 10%, короткоголовые же - только 5%. Недавно произведенные исследования в Чота Нагпуре равным образом обнаруживают длинноголовый тип. О том же, наконец, свидетельствуют и измерения Иагора, произведенные над отбросами Мадраса. Население же нильгирийских гор в трудах этого антрополога рисуется в следующем виде (для мужчин):
Тудасы Бадагасы Коты Курумбы Ирули
У.ш.ч. 69,4 69,6 71 74 74
Рост 1,636 метр. 1,574 1,554 1,529 1,569
Низкий рост черных туземцев Индии приближает их к негритосам, но ведь одного признака, конечно, недостаточно, чтобы засвидетельствовать близкое родство этих двух типов ввиду различного строения черепа. Точно так же трудно доказать родство других черных типов Индии с австралийцами. Скорее следует предположить, что первобытное население Индии состояло из нескольких различных черных типов, в настоящее время уже не встречаемых в других местах. Впрочем, антропологические наблюдения над населением Индии пока еще не настолько подвинулись вперед, чтобы можно было уяснить себе расовый состав населения Индии. Кажется, однако, что расовые отношения были здесь более сложны, чем можно думать, судя по выше начерченной
схеме и сопоставлениям. Приходится согласиться с мнением известного исследователя, который посвятил им солидный труд. «Что касается до происхождения и родства индусских рас, говорит Мантегацца, то в настоящее время позволительно сказать лишь то, что Индия некогда, в эпоху очень отдаленную, была населена сотней и даже тысячей рас, которые, либо под влиянием самостоятельного развития, либо благодаря чужеземным нашествиям, сблизились друг с другом и отчасти слились. Таким образом по прошествии целого ряда веков возникла в больших центрах как будто однообразная масса, там и сям однако вследствие атавизма всплыли старые типы. Лишь несколько незначительных племен, обособленных благодаря бесконечным лесами высоким горам, сохранились в таком виде, что могут дать нам некоторое представление о расовых типах Индии до арийского и магометанского нашествий.
IV
Антропологические элементы черной Африки и их распределение. - Культура бушменов и готтентотов. - Лингвистическая группа банту и ее культура. - Настоящие негры. - Вероятное будущее черных африканцев.
«Черная» Африка, за исключением долины верхнего Нила и окрестных местностей, представляет замкнутое пространство как в географическом, так и в антропологическом отношении. Народы, населяющие это пространство в количестве 150-160 млн, пока мало известны. Этнограф, например, в настоящее время считает себя вполне удовлетворенным, если может дать для этой или другой местности хоть приблизительное представление о численности отдельных групп. Что же после этого сказать об антропологических типах! Но как бы то ни было, не подлежит сомнению, что «черная» Африка в расовом отношении не является такой однообразной, как многие полагают или как значится в наших учебниках. Несколько лет тому назад (1847) Пас-саван сопоставил весь существовавший в то время краниологический материал (205 черепов), относящийся к африканским племенам. Черепа их в процентном отношении распределились следующим образом:
длинноголовые среднеголовые короткоголовые
Из 32 черепов готтентотов и бушменов было 59,39% 40,63% •
„ 41 „ кафров 92,69% 7,52% -
„ 83 „ жителей Конго 50,58% 40,96% 8,43%
„ 49 „ суданских негров 75,4% 24,5% -
Эти колебания служат прекрасным доказательством, что африканское население в расовом отношении не однообразно, и в общих чертах намечают распределение типов в Африке. За последнее время антропология приобрела более богатый материал для гвинейского побережья, окрестностей Габуна и устья Конго. Этот материал позволяет нам различать в африканском населении три основных типа, именно: негритянский, негрильский и бушменский.
Различие в чертах негра и негрила напоминает различие, встречаемое у папуасского и негритосского типов. Общая характеристика негра следующая: ступня плоская, пятка удлиненная, особенный наклон таза, что обусловливает нерешительность шага; незначительное развитие ляжек и икр; кожа черная, лоснящаяся, как бархат, влажная; на ладони и подошве она более светлая; волосы в поперечном разрезе эллиптические; лоб, откинутый назад, нос широкий, сплюснутый, с большими отверстиями; губы толстые, пухлые, красные; небольшие торчащие уши; раннее старческое увядание; пот своеобразного запаха. Организм негра оказывает значительное сопротивление лихорадочным заболеваниям. Только что описанный негр, в сравнении с негрилом, высокого роста, а в Африке можно считать его даже самым рослым из обитателей; первый — длинноголовый, второй — скорее короткоголовый; первый является представителем оседлых земледельцев, достигнувших уже известного уровня культуры, второй - охотником-дикарем. Обонги, например, «являются бродячим народом; раз нет дичи в данной местности, они переходят в другую; впрочем, особенно далеких скитаний они не любят»; лесные их поселки, состоящие из нескольких жителей, находятся друг от друга на расстоянии 1-2 дней пути. «Акки, несмотря на свой огромный живот и короткие ноги, удивительно ловки; особенно изумляют и прыжки. Я никогда так сердечно не смеялся, как тот раз, когда присматривался к их танцам и охотничьим приемам, которыми они желали щегольнуть передо мной. Копье, лук и стрела составляют, собственно говоря, всё их оружие, но они у них словно игрушечные».
Ниамниамы, суданское племя, следующим образом описывают охоту акков: «Они прыгают в траве, как саранча; слоны их не видят — так они проворны; наконец, они стрелой из лука попадают в глаз животному и копьем пронзают ему брюхо». Впрочем, лишь одни акки из всех негрильских групп сравнительно известны. 30 измерений роста, произведенных над ними, дали в среднем 1,36 м; 7 измерений указателя ширины черепа дали 79,1, причем 57% оказалось короткоголовых, два черепа были длинные, с указателем 74,4 и 77,9; измерения указателя ширины черепа, произведенные над живыми обонгами, дали в среднем 81,4. Вот почти всё, что антропология до сих пор знает об этом типе. Однако эти исследования указывают на тяготение негрилов к короткоголовое™, хотя оно выражается у них не так резко, как у негрилов-островитян. Цвет кожи негрилов - коричневато-кофейный. Низкий рост их с кривизной позвоночника в виде буквы S и обильный волосяной покров послужили поводом для множества предположений; считали, например, негрилов остатками третичного человека, посредствующим звеном между обезьяной и негром. Более светлая окраска кожи и низкий рост негрилов, с одной стороны, отделяет их от негров, с другой, приближает к бушменам. Окраска кожи бушмена — коричневато-желтая. Готтентоты, происшедшие от скрещивания бушменов с другими типами, называют себя авакоибами, т.е. «красными людьми», кафров же, у которых преобладает кровь негритянского типа, ну-коиенами, т.е. «черными людьми». В то время как волосы негра напоминают руно, сплетение волос у бушмена пучковато. Это последнее обстоятельство дало повод думать, что у них волосы растут в виде пучков, как на щетке. Бушмен — длинноголовый, хотя не в такой степени, как негр. Окраска кожи, величина и особенное строение глаз и несколько других признаков придают бушменскому типу монгольский вид. «По моему мнению», говорит Вирхов, «весьма поучительно явление, встречаемое в южной Африке, где на огромной площади обитает монголоподобное племя, хотя оно в родстве с монголами не находится. Не подлежит, однако, сомнению, что бушмены, несмотря на светлый цвет своей кожи, по остальным признакам явно обнаруживают свою принадлежность к черной расе». Сильно выраженный прогнатизм, особенно удлинение (на 15-20 см) labiorum minorum (так называемый «готтентотский передник») у женщин, напоминающее своей формой строение соответственных органов у человекоподобных обезьян, стеатопигия у женщин (иногда встречаемая и у мальчиков), заключающаяся в сильном развитии жировых масс, лежащих непосредственно над седалищными мышцами, все это особенности, свойственные только бушменам и чуждые неграм. «При общем обзоре многих признаков бушмена напрашивается сравне
ние его с ребенком; к детскому типу сильнее приближается женщина, поэтому понятно, что мужчины-бушмены очень похожи на женщин; зачастую бушмен мог бы выдавать себя за женщину, не возбуждая ни в ком подозрения». Следует вспомнить и об обилии особенных звуков в бушменских языках; их насчитывают от 6 до 8, смотря по племени. Эти звуки не поддаются точному описанию. Возникают они вследствие втягивания воздуха языком, нёбом и задними зубами (чмокание). Путешественники говорят, что одни из них напоминает звук, которым сопровождается откупоривание бутылки, другой — свист рассекаемого хлыстом воздуха.
Рассмотренные нами основные типы «черной» Африки имеют неодинаковое число представителей. Ввиду низкой охотничьей культуры племени акков, ватуов и т.д., нельзя предположить, чтобы число более или менее чистых негрилов превышало несколько сот тысяч человек. Но как расовая примесь они вошли в другие группы. Особенно в окрестностях реки Конго эта примесь велика и обнаруживается в низком росте населения и в повышении указателя ширины черепа. Тогда как у негров в Сенегамбии людей ростом выше среднего насчитывается 87%, низкого - 0% (у волофов), у адумов число низкорослых достигает 89%, у батеков — 53%. Равным образом, в то время как у сенегалов длинноголовые составляют 93%, среднегодовые — 7% населения, у адумов короткоголовые достигают 63%, у балубов - 53%. Значительная примесь короткоголовости замечается даже у ашантиев на Золотом берегу. Дальнейшие исследования выяснят нам более определенно, какую именно роль сыграли негрилы в расовой помеси различных народов. Судя по отдельным указаниям, которые мы имеем до настоящего времени, эта роль должна быть значительной. Одно географическое распределение современных более или менее чистых негрильских групп свидетельствует об обширности прежней их территории. Они появляются в виде оазисов в различных пунктах черной Африки, в окрестностях больших озер (ватуи, акки), в лесах Габуна (обонги) и в Лоанго (бабон-ки). По всей вероятности, некогда они плотно населяли все это пространство, и только впоследствии врезались в их территорию другие типы, более культурные и энергичные, поглотившие до некоторой степени негрилов. Несравненно труднее определить этнологическую роль бушменских элементов в составе южно-африканского населения, так как длинноголовость бушменских племен приближает их к другим африканским типам. Они живут теперь главным образом в южной Африке, особенно же в пустыне Калагари; однако спорадически встречаемое в других местах чмокание, стеатопигия и тому подобные специальные приметы бушменов позволяют думать, что они, как одна из составных
частей населения, распространятся до 10° ю. ш. Следует предположить, что в этих местах бушменский тип - пратуземный. Кафры еще и по настоящее время зовут бушменов саабами, т.е. туземцами; если же бушмен принимает участие в охоте кафров, то он, как первобытный житель этих стран, получает лучший кусок дичи. Из соединения и смешения в самой различной степени рассмотренных нами типов возникли современные народы «черной» Африки. Но ошибочно думать, что это скрещивание вполне достаточно уясняет всё разнообразие антропологических типов, встречаемых на этом материке. Заметны еще и другие расовые влияния. Мы, конечно, не говорим о таких проблематических примесях как папуасская или малайская на восточном побережье, но имеем в виду другие элементы, важные по своей определенности и своему значению. Мы говорим о лицах с «греческим» профилем. В то же время у этих типов замечается окраска кожи более светлая: коричневая и шоколадная; строение волос у них равным образом другое, без характерных негритянских примет. Степень вышеупомянутых влияний различна, смотря по местности; то попадаются лишь отдельные личности, обнаруживающие подобную примесь, то целые этнические группы со следами чуждых им расовых влияний. Географическое распределение «греческих» черт заслуживает полного внимания, так как сразу открывает их происхождение. Полосы этих типов идут из центра, лежащего между средним и верхним течением Нила с одной стороны и восточным побережьем с другой. Смешение типов в этих местах достигает крайних пределов. Здесь мы находим всевозможные оттенки окраски кожи, от смуглой до красной и черной, всевозможные формы носа и строения волос. В Сенааре, например, существует целая шкала названий для обозначения желтоватой, красноватой, синеватой и зеленоватой окраски местного населения. Абиссиния (от арабского слова Габеш — «смесь») благодаря своему топографическому строению представляет настоящий музей различных посредствующих типов, от «греческих» до негроподобных, с преобладанием, однако, семитических и хамитических черт. Эти типы, живущие в степях Адена и принильских оазисах и ведущие пастушеский образ жизни, дали начало тому наездническому элементу, который проник в самые дальние уголки Африки. Если устранить из настоящего обзора резко выделяющиеся семитические племена, происходящие из оазисов Сахары и из стран, расположенных по течению Нила, то распределение вышеупомянутых элементов в общих чертах представится в следующем виде. На пространстве от Сенегала до Дарфура можно встретить племена фулахов (туземное название: фульбы — множественное число от пуло, т.е. «светлый» на языке мандингов), в виде пастушеских кочевников
или завоевателей. Натолкнувшись на какую-нибудь негритянскую страну, они сначала разоряют ее, затем располагаются в ней, строят дома и, наконец, делаются полными хозяевами. Фулахи играют в этих местах роль общественно-организаторских элементов. «Если введешь — гласит местная пословица - фульбу в семью, пленницею ли или наемницею, то она всегда сделается хозяйкой в доме». Между энергическим и стойким фулахом и легкомысленным болтливым негром поразительная разница. Первого невозможно закрепостить - он покончит с собою или сбежит. Изделия его рук отличаются изяществом. Он занимается среди негров посредничеством, насаждает у них капитализм, является религиозным фанатиком. Что же касается негра, то он мало способен ко всему этому. Фулахи в качестве наездников, скотоводов, ремесленников, организаторов распространяются всё более и более среди суданских негров, хотя и составляют всего лишь какие-нибудь '/2% на население в несколько десятков миллионов. Фулахи отличаются от негров своими гладкими волосами, прямым носом и красноватой кожей, вследствие чего некоторые антропологи склонны причислять их к народам африканского краснокожего типа, живущим по среднему течению Нила, вроде барабрасов, донголов и других земледельческих народов Нубии, или даже к древним египтянам. Если мы от Нила направимся вглубь африканского материка, оставляя в стороне такие племена как фунджи, живущие по течению Белого Нила, как бертаты, бонги (воинственные народы, ведущие пастушеский образ жизни), то мы натолкнемся на племена людоедов по страсти, каковы ниамниамы, монбутосы и др., у которых шоколадная окраска кожи, иногда длинные волосы и не негритянские носы указывают снова на родственную расовую примесь. Монбутосы, если только это не преждевременное заключение, являются паразитами в негритянских обществах: деревень они не имеют, каждая семья живет в нескольких изящно отстроенных избах, представляющих собою как бы военные посты. Хлебопашество у них находится на низком уровне, из домашних животных они разводят только собак и кур, питаются же человеческим мясом, и это в такой стране, которая изобилует дичью и знает скотоводство. Лозунгом мон-бутосов в сражении является возглас: «Мяса!», которому (т.е. человеческому мясу) они приписывают опьяняющее свойство. Они страстны, ловки и отличаются художественным вкусом. Страны за монбутосами вглубь материка неизвестны; но Ливингстон, направляясь по течению Замбези в центральную Африку, встретил на своем пути повыше Луалабы также людоедов по страсти с правильными чертами лица. «Маниемы выделяются среди безобразных негров западного побережья. Френология оказалась бы бессильной, если бы мы пожелали с ее по
мощью выяснить низкий уровень их нравственности. Женщины светло-коричневой окраски, с прямым носом, красиво очерченной головой, с маленькими ногами и руками. Торговцы не жалеют средств, чтобы приобретать их для гаремов. На одном собрании я встретил столько красивых и интеллигентных лиц, сколько их встречаешь в Париже или Лондоне». Кажется, что центральная Африка от страны монбутосов до Луалабы изобилует подобными антропологическими элементами. Быть может, отсюда вышли племена фанов, поселившиеся в Габуне; 30 лет тому назад совершенно неизвестные на побережье, они были привлечены сюда вестью об европейских сокровищах. В настоящее время фаны благодаря своей воинственности и людоедству наводят ужас на окрестное население. Второе течение подобных элементов в черную Африку идет из восточного угла африканского материка от пролива Баб-эль-Мандеб. Ближе в северу кочуют в степях группы сомалов и др. с ясно выраженными признаками семитов или хамитов. В экваториальных местностях к востоку от озер у племен уакузов и южнее у мазаев и т.д. черты лица еще достаточно правильны. Эти народы - смуглые, гладковолосые, занимаются скотоводством и грабежом. В битвах они сражаются без отдыха до тех пор, пока не победят или не погибнут; теплое, еще трепещущее человеческое мясо — лакомое их блюдо. Чем дальше на юг, тем негроподобные черты, как физические, так и духовные, становятся более определенными и интенсивными, особенно по течению реки Замбези. Однако кафры еще достаточно сильно обнаруживают рассматриваемую расовую примесь. Негритянские влияния усиливаются еще более по мере того, как мы приближаемся по течению Замбези к западу.
Теперь если мы сопоставим всё то, что было нами сказано относительно расовых влияний северо-востока, то мы должны прийти к заключению, что среднее и верхнее течения Нила являются могущественным горнилом, где вследствие смешения различных «кавказских» типов, преимущественно же семитоподобных, с одной стороны, и черных, с другой, образовались и образуются постоянно новые смешанные типы, которые отсюда врываются в самое сердце «черной» Африки, прорезывают ее по различным направлениям и производят непрерывное скрещивание расовых типов. Эти семитоподобные влияния за последнее время значительно усилились. Вскоре мы познакомимся с ними ближе.
Когда европейцы явились в южную Африку, то застали там кроме племен, принадлежащих к семье банту, еще два других племени -бушменское и готтентотское.
С антропологической точки зрения готтентоты произошли от скрещивания бушменского типа с каким-нибудь другим или с несколькими,
в том числе с кафрским. Бушменские признаки выступают особенно сильно у готтентоток. В сравнении с бушменами готтентоты темнее и несколько выше ростом, «передник» и стеатопигия встречается у них реже, длинноголовость значительнее, причмокивание слабее, чем у бушменов. Бушмен - человек подвижный, смелый. «Споры у этого народа (т.е. у бушменов) чрезвычайно бурные и происходят ежедневно». Они не любят ничего не делать и редко остаются без занятий. Во всяком предприятии они обнаруживают необычайную стойкость. «Ум бушмена живой и в своем роде изобретательный. Храбрость его не имеет границ: один бушмен подкрадывается к спящему льву и набрасывает на его голову шкуру, другой осыпает его стрелами из лука». «Слышал я от людей опытных, что с дюжиной бушменов нечего опасаться сотни кафров». Напротив того, готтентот спокоен, труслив и мало энергичен. «Без сомнения, готтентот как в физическом, так и в духовном отношении самый ленивый народ в мире».
Бушмен главным образом населяет пустыню Калагари. Природа дает ему скудную пищу; техника его стоит на низком уровне развития. Лук составляет характерное оружие, отличающее бушмена от группы банту; стрелы свои он всегда отравляет; страусовые яйца заменяют ему посуду, выделывает он только сети и корзины; весь костюм его состоит из кожаной опояски. Образ жизни бушменов превосходно рисует следующая сценка: «Появилось 9 бушменов, изнуренных голодом и опоясанных ремнями; с длинными копьями в руках, они выстроились в одну линию, но так, что один от другого был на расстоянии 200 шагов, и начали описывать полукруги то в том, то в другом направлении, всегда однако оставаясь друг от друга на одном и том же расстоянии. Таким образом они могли обойти значительное пространство. Если кто из них замечал след дичи, то молчаливо поднимал копье. Этот знак, повторяемый каждым соседом, достигал последнего звена цепи охотников, и все в прежнем порядке направлялись к указанному месту. Они напоминали в этом случае хорошо дрессированных собак. На левом фланге увидели следы большой антилопы; все молча сошлись на совет и, объясняясь копьями, поняли друг друга. Двое самых молодых и ловких начали подкрадываться, как кошки, и вскоре исчезли в кустах. Точно так же молча они явились обратно и повели своих товарищей за зверем». Если охота неудачна, то бушмены в течение нескольких дней сильнее стягивают животы ремнями, но зато в случае успеха они едят до отвала. Они находят себе пищу там, где европеец умер бы с голода. Оседлость для бушменов как охотников невозможна. Даже шалаши из ветвей появляются у них только в исключительных случаях. Обыкновенно бушмен спит в яме или в теплой золе костра. Живя в пустыне
с незапамятных времен, он сросся с ней; «он, переменив образ жизни, все-таки бежит в пустыню, хотя бы на несколько недель, подышать ее воздухом». Кафры рассказывают следующее о бушменах: «они прячутся в траве, живут на высоких скалах и не имеют деревень; их отечество там, где они убьют дичь; когда же ее уничтожат, идут далее... они, как мухи, которые неизвестно откуда появляются и снова исчезают». Европейский же колонист к этому прибавляет: бушмены никогда не имели никаких домашних животных, за исключением собак и вшей. Они занимаются также грабежом, т.е. уводят у соседних пастушеских народов скот. Если отправленная за ними погоня их настигнет, то они перебивают у скота голени и затем скрываются. Общественный строй бушменов обусловливается окружающими их условиями и недостатком дичи в пустыне. Более значительная группа бушменов распадается на меньшие; случай только может иногда соединить их, и если обстоятельства тому благоприятствуют (обилие дичи), то они остаются вместе. Существует множество различных наречий. Две группы бушменов, разделенные ручьем, друг друга не понимают. Во главе группы стоит самый ловкий до тех пор, пока он не утратит своих способностей. Супружеские связи произвольны; для обозначения девушки и женщины служит у них одно и то же слово. Готтентоты {«заики» — названные так голландцами в насмешку над их причмокиванием; сами же себя они называют кой-коинами — «людьми») ведут пастушеский образ жизни. Они разводят коров, коз и овец. Питаются молоком. Ввиду же того, что готтентотская корова дает мало молока (одна наша корова с успехом может заменить 10 готтентотских), стада их значительны. Мясо они едят редко, если же едят, то зачастую приготовляют его таким образом: сначала его сушат на солнце, затем растирают в порошок и варят вместе с молоком. Имеют глиняную посуду, умеют ткать и плести корзины. Хижины свои строят в виде улья, круглыми, с конусообразной крышей. Общественные порядки готтентотов представляют низшую ступень кафрского строя, с которым мы сейчас познакомимся; по-видимому, одни и те же условия вызвали одинаковые общественные явления. Сверх того надо заметить, что готтентоты в настоящее время являются жалкими выродками. Из многочисленных некогда племен остались лишь племена намы между западным побережьем, р. Оранжевой и пустыней Калагари, и кары по течению Вааля. Языки, на которых говорят эти племена, отличаются во многом от бушменских, друг к другу же они относятся как наречия.
Если мы от устья реки Джубы проведем прямую к островам Фернандо II, то пространства, лежащие к югу от нее, за исключением Капланда и пустыни Калагари, заняты народами, принадлежащими по своему языку к одному семейству: ба-нту - «людей». И в то время
когда готтентотов и бушменов насчитывают лишь несколько десятков тысяч, народы банту имеют своими представителями десятки миллионов. Строение языков банту агглютинирующее, типа: префикс + корень, например, у племени гереров ому-нду - человек, ова-нду — люди, на-ому-нду - с человеком, тогда как речь готтентотов построена по типу: корень + суффикс. Среди столь многочисленной и широко раскинутой группы нельзя, конечно, найти расового антропологического однообразия. Между кафром с восточного побережья и жителем Лоанго такая разница, «как между англичанином и китайцев», говорит один путешественник. Это мнение несколько преувеличено, но характеризует действительные расовые отношения племен банту. Итак, в восточной части Африки встречаются «живые статуи, которые могут служить моделью при исследовании классических образцов», между тем как в западных частях мы находим негритянский тип в смешении с негриль-ским и отчасти (на юго-западе) с бушменским. Впрочем, этнография, касающаяся этих областей Африки, еще почти вовсе не разработана; в некоторых случаях она даже не имеет в своем распоряжении другого фактического материала, как только бессодержательную груду названий. Лучше мы знаем лишь некоторые этнические группы. Надо еще прибавить, что вследствие непрерывных набегов и возникновения скоропреходящих государств через сравнительно небольшие промежутки времени названия меняются, народы исчезают и на их месте появляются новые. Все попытки, направленные к тому, чтобы упорядочить этот этнический хаос, в настоящее время могут иметь только временное значение. Удобнее всего принять за основание классификации народов различные префиксы, прибавленные к основному корню для того, чтобы дать ему то или другое значение. Так, вдоль р. Замбези живет группа, на языке которой префикс ма означает народ. Наиболее выдвинутый на юг форпост ее представляет ветвь ама, которая распространилась на пространствах вдоль восточного побережья от реки Рыбьей до залива Делагоа. Племена эти полупастушеские, полуоседлые; из них до настоящего времени самым независимым было племя ама-зулу. Представители этой ветви языка отличаются атлетическим строением и острым умом. Критические замечания, сделанные кафром, вызвали в епископе Коленсо религиозные сомнения, которые довели его до рационализма. «Ты утверждаешь», сказал один вождь миссионеру, «что Бог всемогущ. Охотно верю этому. Далее ты говоришь, что дьявол препятствует нам принять христианство. Поэтому, кажется, несравненно легче было бы нас обратить в христианство, если бы ты ранее упросил Бога направить самого дьявола на истинный путь». Отвагой и энергией отличаются и те народы из группы ма, которые заняли землю между побережьем и
озером Ниасси, например племя макуасов. Однако эта предприимчивость и твердость характера негров исчезают по направлению к западу; одновременно с этим уменьшается скотоводство и увеличивается земледелие. Ради примера можем сослаться на мангунджиев, живущих на западном берегу оз. Ниасси. Уже в среднем течении Замбези приставка ма для обозначения идеи народа встречается все реже и реже и, наконец, совершенно исчезает, уступая место другой, а именно приставке ба. На языке этой этнической группы бантов приставка мо служит для обозначения идеи отдельного соплеменника: мо-суто - сутанец; приставка ба служит для обозначения идеи народа: ба-суто - все сутанцы; приставка се служит для обозначения идеи языка: се-суто - сутанский язык, и ле служит для обозначения идеи страны: ле-суто — страна сутанцев. Самая южная ветвь этого языка - чуанская (ба-чуаны, «светлые», «равные друг с другом») занимает пространство между р. Оранжевой и Замбези с одной стороны, пустыней Калагари и землями кафров с другой. Группа народов ба распространяется от бачуанов к северу, переходит Замбези, достигает северного берега о. Ниасси и западного о. Танганьики; таким образом, эта группа занимает все верхнее течение Замбези и центральную полосу южной Африки. Сюда также, по-видимому, принадлежат те народы по течению реки Кассаи, которые стали нам известны только в самое последнее время, и, наконец, некоторые племена, живущие на побережьях Атлантического океана. Вокруг больших озер сосредоточивается опять группа, на языке которой приставка мо служит для обозначения идеи отдельного соплеменника, уа - народа, у — страны и ки — языка. Племена, живущие ближе к восточному побережью (в окрестностях Занзибара), например уа-ники, уа-замбари, отличаются значительной энергией и демократизмом. Напротив, в области нильских озер эта энергия исчезает, и скотоводство является уже на втором плене. Группа уа за пределами больших озер занимает еще течение Луолабы (верхнего Конго); на западе и на юге она смешивается с вышеназванной группой, северо-западная же группа ее пока неизвестна. Быть может, в близком родстве с ней находится группа, на языке которой приставки ому, ова и очи означают племя, народ и язык. Она занимает более или менее территорию от озера Ниасси до Атлантического океана. Эта группа распадается на две части: на племена дамаров (ова-гереров, ова-мандзеров), ведущие пастушеский образ жизни, и на ова-мбов, земледельцев. Далее к западу попытки классификации народов делаются в высшей степени трудными, вследствие запутанности расовых отношений и скудного фактического материала. Есть группы, не вошедшие в нашу классификацию; быть может, существует еще и такие, которые вообще чужды семейству
языков банту.
Какой бы ни оказалась, однако, впоследствии классификация банту, культурные различия между восточными и западными группами народов являются фактом, вполне уже установленным. Эти культурные различия идут рука об руку с антропологическими. Самые восточные и, вместе с тем, самые энергичные племена, как кафры, чуаны, ниям-незы, более всех других удаляются от негритянского типа как в физическом, так и в духовном отношении, тогда как семитическая примесь обнаруживается в них достаточно рельефно; с другой стороны, в странах у Атлантического океана встречаются более или менее чистые негритянские типы. Однако эти духовные различия восточных и западных народов Африки можно скорее приписать различию средств к существованию, чем влиянию расовых элементов. На востоке, особенно к югу от Замбези, скотоводство является главным занятием, на западе же — земледелие; в то время как «князек» зулусов, по словам одного путешественника, имеет тысячи голов скота, во владениях Муата-Янво трудно найти и пару волов. Это отражается прежде всего на различной густоте населения: среди зулусов и чуанов на кв. километр приходится 3 человека, в государствах Марутзе-Мамбунду и Муата-янво - 3-4, в Кассанге и в области озер - 12, в Лоанго - 23. В зависимости от большей густоты населения общественное устройство на западе становится более сложным, религиозная обрядность и жреческое сословие лучше организованы, техника выше. Наконец, другие различия между востоком и западом коренятся в исторической обособленности нардов, что проявляется, например, в способе построек у кафров. «В кафрских селениях прежде всего бросается в глаза, что все постройки круглы. Достойно внимания и то обстоятельство, что кафр как будто не умеет даже начертить прямую. Строит ли он дом или забор, он всегда кладет в основание круг. Отвращение, с каким он относится ко всяким четырехугольным площадям или к прямым заборам, иногда доходит у него до смешного. Европейцы поступают совершенно иначе. Колонист, если хочет обнести забором или частоколом свой участок земли, безусловно, придерживается прямолинейных образцов. Он считал бы себя крайне стесненным, если бы заставили его огораживать площадь в виде круга, между тем как кафр чувствовал бы себя в не менее затруднительном положении, если бы ему пришлось воздвигнуть четырехугольное строение. Один из моих приятелей, который много путешествовал среди кафров и посещал их селения, рассказывал мне, что ему лишь с большим трудом удавалось объяснить туземцам, как строится дом у европейцев». Круглые строения господствуют в области озер, по течению Замбези и в южных местностях, представляя разнообразнейшие формы;
постройка круглых хижин достигла наибольшего совершенства и оригинальности у чуанов, у которых дом состоит из нескольких концентрических комнат с дверями тоже в виде круга. Селение расположено точно так же. Большое селение отличается от маленького тем, что имеет больше концентрических рядов. Напротив, у народов, живущих у Атлантического океана и по течению Кассаи, хижины прямоугольны, и селение нередко состоит из одной длинной прямой улицы или нескольких параллельных. Распределение на западе и востоке того или иного типа хижины, формы оружия, украшений может бросить яркий свет на историческо-культурное развитие и на этнографические отношения рассматриваемых стран. Такие, например, факты, что в окрестностях озера Ниасси носят в верхней губе «пелеле», т.е. плоское кольцо, что излюбленным оружием кафров является ассагая, т.е. палица для метания на известном расстоянии; с другой стороны, что в странах у Атлантического океана таким оружием является кинжал и др., - эти и тому подобные подробности в будущем, несомненно, позволят нам рассеять мрак, окутывающий культурные и этнические явления в этой части Африки. Самой подходящей группой для того, чтобы ознакомиться с культурными отношениями, господствующими в восточной Африке, является группа зулусов, более или менее оседлая. Скотоводство составляет главный источник существования, молоко же, обыкновенно кислое, — повседневную их пищу. Масло употребляют только для натирания кожи, мясо - редкое лакомство у них. Обыкновенно через каждый 2-3 недели у сильных быков выпускают до VA бутылки крови, которую пьют или в чистом виде, или смешивая с молоком. «Корова составляет все богатство кафра. У племен, которые не живут в постоянном соседстве с европейскими колонистами, деньги не имеют никакой цены, и богатство определяется количеством коров. Один из великих вождей, расспрашивая об английской королеве, очень заинтересовался тем, сколько у нее скота; когда же ему сообщили, что многие подданные ее имеют больше коров, чем сама королева, то он составил себе не особенно высокое понятие об ее могуществе. Этот вождь считает свой скот тысячами голов; но если бы какой-нибудь низший вождь осмелился превзойти его богатством, то последний лишился бы своих стад в пользу своего более могущественного соперника. Корова является меновой единицей, и большинство войн, опустошающих южную Африку, вызываются желанием захватить чужие стада. Высшее честолюбие кафра состоит в том, чтобы иметь скот, так как он может тогда ежедневно есть мясо и пить кислое молоко, покупать, сколько ему нравится, жен и удовлетворять все свои прихоти. Имея свой собственный скот, он, вместо того чтобы в качестве «под
ростка» жить с другими подростками в одной хижине, может сделаться «взрослым», сбрить себе волосы и быть хозяином своего собственного дома. По мере увеличения количества скота он может вводить в свое хозяйство больше жен и строить для них отдельные хижины и таким образом дойти до собственного «крааля», сделаться умнумзаном (т.е. великим мужем) и рассчитывать на то, что многие подростки соберутся вокруг него, как вокруг ннкоза (вождя). Когда же его стада еще умножатся, то это дает ему возможность сосредоточить вокруг себя бедную молодежь, прельщенную его богатством и надеждой питаться мясом». Скот для кафра — nervus rerun. Поэтому он воспитывается с малых лет в уважении к нему. Детские разговоры и игры вращаются около скота. При некоторых торжественных плясках быки являются необходимыми участниками. Рога быков благодаря соответственному уходу или разветвляются, как у оленя, или же срастаются, впереди образуя корону. Вожди, имеющие до 10 тысяч голов скота, разделяют их на стада по масти. Только мужчины доят коров. Земледелие в зачаточном состоянии. Главным образом культивируется африканское просо. Инстинкты кафра — «материковые», несмотря на близость воды, он не знает лодки и с отвращением смотрит на рыбу. Основанием семейных отношений является патриархальная полигамия. Жена стоит 10-70 голов скота. Число жен может служить показателем богатства. «Многоженство способствует малому приросту населения. Богатые старики, имеющие много скота, захватывают всех красивых и молодых девушек. Один богатый старик, внушающий к себе отвращение и почти слепой, так что служитель всюду сопровождал его, имел две молодые, самые красивые в селении жены. С другой стороны, молодые люди, не имеющие скота, остаются неженатыми или в лучшем случае вынуждены довольствоваться одной непривлекательной женой». Первая жена сама избирает для мужа других жен, но каждая обыкновенно живет в отдельной хижине. Патриархальный строй семьи служит образцом для организации всего общества. Начальник является в своем роде отцом селения; он знает каждого односельчанина и принимает участие во всякой его печали и радости. Если у кого-нибудь недостаток в припасах, то он обращается к начальнику с просьбой дать ему корову или теленка; если же последний не в состоянии удовлетворить просителя, то он оставляет его в своей хижине до тех пор, пока не минует беда. «Начальник является грудью, которую сосет вся страна». Вообще, кто творит много добра, того и избирают начальником. Дела решаются на сельском сходе начальником и советом старейшин. Патриархальный строй общества отражается и на внешнем виде самого селения. Семья, состоящая из отца и сыновей, занимает несколько
хижин, огороженных забором, и имеет как бы собственный сельский сход. Хижина против входа в селение предназначается для начальника; другие хижины расположены по степени родства; посредине селения находится котла, т.е. место для сходок всего селения. Несмотря на неравномерное распределение собственности, общественный дух у кафров всё еще силен: «кто убивает скотину исключительно для себя, того называют вором, потому что только воры так поступают». Пашня принадлежит общине. Известное число кралей — очень, впрочем, неопределенное: от нескольких до нескольких сот — составляет племя, которое имеет общего представителя, «короля», как зовут его путешественники. «Короля своего они не боятся, но любят». Он поступает согласно преданиям и совету старейшин; в определенные дни и вообще на публичных собраниях ему приходится нередко выслушивать резкую критику своих действий. Лихтенштейн рассказывает, что такой король, окруженный толпой любопытных, давал однажды аудиенцию, и когда на его приглашение разойтись толпа ответила отказом, он взял в руки жгут из кожи носорога и начал разгонять назойливых «подданный» — поступок, мало вяжущийся с представлением о кафрском «короле». Могущество его вполне зависит от его личной энергии и славы. Если предприимчивый и храбрый вождь приобретет с помощью небольшой дружины многочисленные стада, то молодежь, жадная до приключений, кинется к нему со всех сторон в надежде заслужить несколько голов скота. Дружина становится очень значительной, если вождь ее является «могущественным мстителем» и «поджигателем», как, например, известный Чака, кафрский Атилла (1812-1828). Он создал армию в 30 000 человек, состоявшую из молодежи, которая открывала военные действия, и из ветеранов, вступавших в бой в решительный момент. Эта дружина жила в двух лагерях; она имела с собой наложниц, но детей умерщвляли. Отряд, потерпевший неудачу, наказывался смертью в полном своем составе. Неудивительно поэтому, что Чака соединил под своею властью 78 племен. Он обыкновенно убивал взрослых мужчин побежденного племени, женщин же и детей заставлял принимать наречие зулусов. «О, владыко земли и неба, ты темен, как ночь, и возвышаешься, как гора, пожирая других. Ты вырос сам в гору, а другие остались маленькими». Таким образом было уничтожено около 40 племен; остатки какого-нибудь десятка других племен скрылись на левом берегу реки Рей под названием ама-фингов, т.е. «людей, сваленных на подобие кучи листьев». Некоторые племена, вытесненные Чаком из своих земель, направились по примеру зулусов в соседние страны, уничтожая огнем селения, лежащие на пути. Иногда случалось, что отдельный отряд, высланный Чаком, не возвращался и действовал на
собственный риск. Смерть Чака и вторжение англичан уничтожили это нарождающееся владычество, история которого может служить образцом общественной эволюции у народов, ведущих пастушеский образ жизни. Власть Чака распространялась только на области, населенные кочевниками. Обыкновенно, однако, победоносное племя делает набеги на мирных земледельцев, занимающих берега Замбези, и примыкающие к нему области, и создает здесь монархию, которая существует до тех пор, пока живет предприимчивый вождь. Из среды чуанов 20 лет тому назад выдвинулось, например, племя макололов. Оно навязало свою власть 82 другим племенам по среднему и верхнему течениям Замбези, но со смертью своего Атиллы потеряло всякое значение1. Иногда такая смелая дружина искателей приключений забывает свое прошлое и превращается в шайку разбойников, наводящих в продолжение целых столетий ужас на окрестное население. В виде примера можно привести племя ватутов, засевшее в области между озерами Танганьики и Ни-асси. Их атлетическое сложение, грозный взор, перекинутая через плечо шкура пантеры, всё это нагоняет панический страх на земледельцев. Ватуты располагаются где-нибудь на скалах и затем, делая набеги из своего гнезда, предают огню всю страну. Эти разбойники выработали тактику нападения и грабежа. «И зрение у молодежи более острое, и сами они более ловки, чем взрослые», передает вождь. «Молодые члены позволяют им двигаться с ловкостью змеи и с быстротой зебры, достаточно одного слова, чтобы они, как львы, бросались вперед, ставя ни во что свою жизнь. В столкновениях с арабами я всегда побеждал, благодаря безбородым молокососам». Эти разбойнические элементы, избравшие театром своих действий какую-нибудь область, имеют безусловно деморализирущее влияние на окружающее мирное население. «Зачем нам трудиться? Всё равно придут ватуты и воспользуются плодами нашего труда». С другой стороны, трусливые племена с дурными наклонностями, пользуясь славой ватутов, высылают дружину в одеянии последних и грабят земледельцев, разбегающихся при одной ввести о приближении разбойников, а затем, привыкнув к такому образу жизни, занимаются постоянным разбоем. Всё пространство от верхнего Конго до восточного побережья и Замбези кишит хищниками, которые вышли из среды чуанов и кафров или явились с севера, равно как и обедневшими племенами, вроде машонов по течению реки Замбези. Машоны прежде были богатым земледельческим племенем, в настоящее же время они живут подаянием и воровством - до
1 Обращаем внимание читателей на сходство приведенных нами завоеваний с некоторыми набегами во время «великого переселения народов» в Европе.
такой нищеты доведены они разбойниками. Быть может, многие бушменские племена в пустыне Калагари не что иное, как такие же изнуренные голодом остатки сильного некогда народа. От этих грабежей густота населения в центральной Африке постоянно меняется. Ливингстон, например, в течение шести дней шел по пустырям, где, однако, несколько лет тому назад он видел многолюдные селения. Камерон же нашел населенную земледельческую страну там, где Буртон и Спик видели пустынные заросли. Достаточно, чтобы в области озер и по течению Луалабы безопасность была хоть до некоторой степени обеспечена, и население стекается сюда со всех сторон, покидая на произвол судьбы свои прежние места. Этот процесс заселения и выселения происходит так быстро, что, по уверению многих путешественников, африканские государства и города вырастают, как грибы после дождя, чтоб затем опять исчезнуть после мимолетного существования.
У земледельцев общественной единицей является селение, обыкновенно вполне независимое. В нем господствует общинный коллективизм. Для того чтобы эти отдельные селения соединились и составили государство, необходимо появление энергичной и способной личности, под властью которой население находит спокойствие. Тогда оно возрастает числом; со смертью же предводителя население рассеивается. Вообще эти отношения напоминают монархию Карла Великого и ее историю. Впрочем, даже самые населенные и земледельческие местности не представляют ни малейших следов исторической жизни, «так как преданий у них мало и нет никаких летописей и памятников. Здесь не встречается ни одного общеполезного сооружения: прокладывание каналов или создание плотин оказалось не по силам обитателям. Население предпочитает всему этому варварское великолепие и необузданность». Иногда такая держава, например Уганда в области озера Виктории, насчитывает 4 млн подданных со 150-тысячной армией. «Король», имеющий несколько сот жен, требует беспрекословного повиновения; получающие аудиенцию ползают пред ним на коленях. Этот «обоготворенный лев» с помощью своей дружины всевластно господствует над имуществом и личностью подданных. Иногда государство держится верою в волшебство властителя, например государство Марутзе-Мамбунда по верхнему течению Замбези. Другие значительные «государства» расположены между р. Кассаи и озером Бангуеоло, например Калунда, величиною в Германию, с 2 млн населения; властителя его зовут Муато-Ямбо. Везде в этих странах мы находим безопасность личности, постоянные дороги и ярмарки, собирающие по несколько тысяч людей.
Ближе к Атлантическому океану большие африканские государства везде уничтожены европейцами. Земледелие является здесь иногда
единственным источником существования народов. Сеют просо, кукурузу, маниок, некоторые стручковые растения. Одежда чрезвычайно простая и состоит обыкновенно из опояски вокруг бедер. Тело украшают рубцами, волосы завивают. Впрочем, культурные особенности оседлых народов из семейства банту имеют иного общего с группой, которую мы сейчас рассмотрим. Отметим только, что среди оседлого населения, живущего по течению Конго и у Атлантического океана, господствует африканский фетишизм и распространены суды божие. Эти суды заключаются в том, что приговоренный должен выпить ядовитый отвар: если он останется жив, то считается невинным.
Народы, живущие на пространстве от р. Сенегала до Нила, занимающие Тимбукту, северное побережье оз. Чад, южную часть Дарфура и отсюда распространяющиеся к югу до племен семейства банту, известны под названием собственно негритянских. В противоположность единообразной в отношении языка стране банту здесь существует множество (по мнению Фр. Мюллера - 21) вполне независимых лингвистических групп, так что «языки волофов и гаузиев, сонраев и бариев имеют не больше сходства между собою, чем языки басков и японцев, мадьяров и тамулов». Эти лингвистические группы, в свою очередь, распадаются еще на разные наречия отдельных племен. Каждое племя украшает свое тело своеобразными рубцами. «Рубцы, которыми покрыто тело негра, чрезвычайно разнообразны. В каждой местности племя, подплемя, даже семья имеет свой герб». Племя круов проводит, например, вертикальную линию от основания носа через лоб, вырезает углы на висках и чертит на правом плече 3 наклонные линии; кануры вырезают на щеках 3 продольные рубца. В других местах, как отличительный признак племени, мы встречаем обезображение зубов и т.д. Черный тип особенно сильно вступает по нижнему течению Нигера, в болотистых котловинах материка, на гвинейском побережье. Впрочем, как везде, так и здесь, существует смешение антропологических элементов. Особенно заметное на окраинах, граничащих с Сахарой, и по направлению к Абиссинии. Население Гауссы, например, имеет курчавые волосы, черты же лица «европейские». В Сенегамбии длинноголовость значительна; среди волофов - 27%, среди мандиго70% населения имеет указатель ширины черепа ниже 75; у остальной части населения он не превышает 77,7. Между тем, по направлению к устью Нигера длинное строение черепа встречается реже; среди веев только 12% населения имеет указатель ширины черепа между 77,7 и 80, 10% же - выше 80; среди круов соответственные цифры составляют 11% и 7%, среди ашантиев — 11% и 45%. Все это указывает на негрильскую примесь. За пределами
гвинейского побережья население в антропологическом отношении еще не исследовано. Можно только предполагать, что главным антропологическим элементом является чистый негритянский тип на том основании, что краниологические измерения восточного и западного суданца довольно сходны. Вот цифровые величины, полученные для указателей того и другого:
У. ш. ч. У. в. ч. У. гл. У. н.
Западный Судан.
70,8 103,7 89,1 57,1
Восточный „.....
71,6 103,8 86,8 54,1
В культурном отношении различия между негром с берегов Белого Нила и из окрестностей Чада и Нигера значительны. Первый стоит на низком уровне технического развития. Он обыкновенно является оседлым скотоводом (рогатый скот, козы и овцы), иногда, впрочем, урывками разводит некоторые растения (бобы и африканское просо). Несмотря на скотоводство, густота населения довольно значительна. Страна шиллуков (длиною 330, шириною 15 км) представляется путешественнику, плывущему по Нилу, сплошной деревней, отдельные же хижины расположены наподобие кучек грибов в лесу. Эти скотоводы являются народом воинственным. Образ жизни шиллуков отразился на их обычаях и понятиях. Их танцы и игры напоминают телодвижения скота; зрители различают, какому быку танцор подражает. Разговоры шиллуков главным образом касаются рогов и масти скота; во время отдыха они лепят из глины коз и коров. Скотину они едят только дохлую: соседи собираются на пир, но сам хозяин сидит угрюмый. Обхождение шиллука со скотиной несравненно мягче, чем с женой. Особенно бык-главарь пользуется высоким почетом; у нуеров его считают идеалом красоты и силы, оказывают ему чуть не божеские почести, а потеря его является настоящим бедствием. В это достоинство возводят обыкновенно пестрого самца. Ноги и копыта его украшаются железными обручами, на рогах развеваются султаны (хвосты коровы и жирафы). В честь его составляют гимны, к нему обращаются все взоры во время каких-либо общих несчастий. Павшего быка торжественно хоронят и на могиле его ставят столб с рогами. За недостатком соли посуду моют мочой скота, навоз служит топливом, кал же с мочой употребляется для смазки тела против комаров; дубленые кожи заменяют ткани. Молоко - главная пища. Все эти скотоводы — прекрасные кузнецы, умеющие плавить железную руду. Тканей у них нет; впрочем, в этих местах вообще редко можно натолкнуться на одежду. Только замужние
женщины носят передника, мужчины же ходят совершенно нагими. Вождь дингов говорит, что даже за 30 коров он не наденет платья и не дойдет до такой изнеженности, чтобы окутывать во что-либо свое тело. Мужчины носят железные украшения, общий вес которых доходит до 50 фунтов.
Чем дальше на запад, тем техника становится совершеннее, а земледелие становится главным, в некоторых местах даже единственным источником существования народов. Вокруг города Кано беспрерывно тянутся поля и плантации индиго, табака, томатов и сладкого картофеля. У круов поля иногда тянутся на 2-3 англ, мили от селения. Они культивируют хлопчатник, преимущественно же африканское просо. Заступ является у них самым важным земледельческим орудием. С металлами обращаться умеют. Жители Гаусы и волофы льют ружейные стволы и пушки и изготовляют порох. В некоторых местах выделывают ткани для сбыта, отправляемые иногда в далекие страны. Одежда этих народов состоит обыкновенно из одних передников. Города Судана представляют в данном случае исключение, так как костюм городской аристократии более сложный. Архитектура, гончарное искусство и сыромятное ремесло в этих странах более развиты, нежели у земледельческих племен банту, но не отличаются изяществом. Вообще же, в сравнении с густотой населения (18-20 человек на кв. км) техника здесь стоит все-таки на низком уровне. Изделия ремесленного труда уже довольно многочисленны и вызвали оживленный обмен, особенно там, где есть судоходные реки. Однако этот обмен ограничивается обыкновенно городом и его окрестностями. Город Кука, например, имеет 50-60 000 жителей. Здесь кипит такая жизнь, что трудно себе представить что-нибудь подобное у негров. На еженедельных базарах можно увидеть самые разнообразные продукты. Многотысячная разноцветная и разноплеменная толпа снует с утра до вечера на рынке. Полиция охраняет порядок. Но деревня все еще придерживается натурального хозяйства. Города возникли в этой местности благодаря развитию государственных начал под влиянием семитических элементов; теперь они и насчитывают десятки тысяч жителей, государства же (Борну, Багарми, Канори) имеют по несколько миллионов подданных. Арабские летописи упоминают о тамошних городах и государствах уже в XII-XIV столетиях.
Для того чтобы вполне уяснить себе основы общественного строя рассматриваемых народов, необходимо ближе познакомиться с их семейным и сельским бытом как с первичными формами общественной жизни. При этом следует иметь в виду главным образом Западный Судан и места, расположенные по течению реки Конго.
Брак составляет куплю-продажу, но так, что покупается скорее
способность женщины к деторождению, чем ее прелести: например, у габеров женщину бездетную муж может продать как рабыню; если же она даст ему 5 человек детей, то она свободна и может возвратиться домой. Там и сям браки бывают временные, например брак существует до тех пор, пока свадебный передник не износился. На Золотом Берегу, в Сьерра Леоне и во многих других местах замечается влияние материнского права. Однако в последнее время власть мужа получает преобладающее значение, и замужняя женщина становится все чаще простой рабыней. Впрочем, повсюду эти два течения борются еще между собой: на Золотом Берегу муж или покупает жену, и тогда дети принадлежат ему, или подносит родителям жены только подарок, и тогда потомство является собственностью семьи жены. Купленную жену муж может или на время передать кому-нибудь другому, или совсем продать, или, в случае своего отъезда, подвергнуть ее тяжелой операции, которая искусственным образом возвращает женщине девственность. Женщина выходит замуж на 9-13 году и несколько лет подряд кормит ребенка, не исполняя за это время супружеских обязанностей. Отсюда следует, что многоженство является неизбежным, и женщины относятся к нему с полным уважением, считая его основой общественного порядка. Первая жена является хозяйкой, другие наложницами. Число жен различно; иногда «короли» имеют их несколько десятков. Конечно, это многоженство состоятельных людей ведет к тому, что люди несостоятельные остаются без жен. Проституция является в таком случае необходимым условием общественной безопасности. В северной Гвинее проститутки получают образование на средства городских властей. Негры-филантропы покупают перед своею смертью рабынь для того, чтобы безвозмездно их пожертвовать своим согражданам для совместного пользования. Проституция является весьма важным общественным учреждением, в особенности в городских республиках: когда вспыхивает мятеж, власти подавляют его тем, что прекращают всякий доступ к проституткам. Каждая жена имеет свою хижину. Эти хижины расположены на участке, принадлежащем мужу, и обведены одним общим забором. «Семья» негров - понятие более широкое, чем простое сожительство, так как она является суммой многих таких сожительств и религиозно-хозяйственным союзом между более или менее дальними родственниками. Впрочем, семейный и сельский быт негров мало исследован; путешественники до сих пор более интересовались танцами или числом жен у вождей, чем общественными формами. В некоторых местах поля, принадлежащие селу, обрабатываются «обществом»; жатва же делится между семьями (Сьерра Леоне), из которых каждая получает столько, сколько ей нужно. В других же местах периодически происходят пере
делы участков. Приведенные факты указывают на то, что и здесь мы имеем дело с сельской общиной. Сельские дела решает сельский сход под руководством начальника. Иногда отдельные селения образуют демократический федеративный союз. Такое же устройство имеют некоторые города, напоминая этим средневековые городские республики. В некоторых общественных организациях Судана существуют еще наряду со свободными гражданами рабы, составляющие у сонраев ’Л, в Иорубе - 4/5 всего населения. Однако мы имеем тут дело с рабством, направленным к удовлетворению потребностей самой семьи, а не получению в самое короткое время возможно больших барышей. Поэтому европейские плантаторы Америки в свое время отнеслись бы крайне недружелюбно к африканскому обычному праву, имеющему стремление превратить раба в крепостного. Конечно, в настоящее время с развитием менового хозяйства быт африканцев видоизменился к худшему. Одновременно появляется в этих местах ростовщичество: несостоятельный должник делается рабом. Люди, владеющие рабами, удерживают за собой больше участков из общественной земли, лишая надела других своих соплеменников. Вместо прежней общинной солидарности с обменом появляется новая этика: «большие рыбы пожирают мелкие, а так как бог допустил это в реках и озерах, значит, он допускает это и на суше». Словом, окрестности Нигера и Чада представляют в настоящее время картину быстрого разложения старых общественных порядков и водворения новых: солидарность сельской общины исчезает и нарождается индивидуальная форма земельной собственности. Упрочивающаяся же всё больше государственность благоприятствует развитию торговли и появлению нищеты. Государства возникают здесь преимущественно вследствие набегов. В племени круов патриархи «семей» составляют совет, заведующий делами, но не имеющий законодательной власти, которая принадлежит общему собранию всех взрослых мужчин. Четыре старшие члена совета исполняют обязанности первого жреца, военного вождя и т.д. Такое демократическое устройство существует у ибобов в области Нигера, у бариев на Белом Ниле и в некоторых других местностях. Если племя с демократическими порядками совершит нападение на федеративный союз, состоящий из целого ряда отдельных, мало объединенных друг с другом селений, то возникают государства вроде Дагомеи и страны ашантиев. У последнего народа, «король - деспот, но он ограничен в своих действиях палатой господ и палатой общин». Один путешественник не нашел лучшего примера для объяснения политического устройства ашантиев, чем господство лангобардов в Италии. По его словам, лангобарды, проникнутые германским демократизмом, утвердились среди местного побежденного населения. В Дагомее, где
деспотизм дошел до крайности и «голова подданного принадлежит не ему, а королю», «советники» могу устранить от власти первородного королевского сына, и их решению подчиняется «лев над львами». Королевское «всемогущество» проявляется в возможности иметь много жен, в безнаказанности его дружины, в варварском великолепии, в ношении ожерелий и браслетов из различных металлов, в зверской жестокости и т.п.; но этот произвол короля всегда имеет свой противовес — в существовании «совета», состоящего из членов победоносного племени. Наряду с этой государственной иерархией, созданной завоевателями, всюду господствуют общинные порядки первоначального населения, как это было и в средневековой Европе в эпоху феодализма.
Африка, так мало исследованная в этническом отношении, пока представляет и в социальном отношении всё еще для нас тайну. Путешественники очень много распространяются о «королях», «деспотах», но никогда не выясняют нам самой деятельности правительства. Однако если верить вскользь брошенным замечаниям, в негритянской Африке существуют самые разнообразные формы общественной жизни. Полная демократия без рабства, военно-наездническая демократия, обнаруживающая стремление к феодализму, родовая демократия, в которой стоит только ввести греческие названия (агоры, архонтов и т.д.), чтобы получить картину общественной жизни Аттики; сельская федерация, самостоятельные общины, городские республики, деспотизм - всё это составляет разнообразнейшую мозаику общественных форм. Различные комбинации матриархата и патриархата, сельско-родовой солидарности, с одной стороны, и, с другой, разлагающие влияния торговли и индивидуальной собственности, еще более запутывают исследование общественных отношений. Демократическое устройство сельской общины или племени является, однако, ключом разгадки общественного строя даже в странах, стонущих под игом самого необузданного произвола.
В «черной» Африке живет 10-12% человеческого рода. Какова будущность этой группы народов? Понятно, что для разрешения этого вопроса важны не физические особенности, как черная окраска кожи ли форма носа, а исключительно психические свойства: умственные способности, сила эмоций и т.д.
Суждения об умственных способностях негров различны. В то время как одни высказывают чрезвычайно лестное мнение об умственных способностях этой расы, другие склонны создать непроходимую пропасть между негром и белым. Следует однако помнить, что физическое безобразие негра, его чрезмерная болтливость, затем тот предрассудок, что негр «создан для ярма», и, наконец, покорность его в рабстве — вот что заставляет некоторых людей относиться к нему скептически. Негр - это
человек минуты: он переходит так же скоро от необузданной веселости к мрачному отчаянию, как и от преувеличенных надежд к мучительному страху. Он неисправимый болтун — и торгует пару башмаков с такими выразительными жестами, словно перед ним решается вопрос о жизни и смерти. «Радуясь или скорбя, как победитель или побежденный, он совершенно забывается в пении и пляске». А сколько выводов основано на фетишизме негров! Между тем, такой остроумный исследователь как Вайтц, утверждает, что негры дошли до единобожия, а фетишизм в известных формах существует и у европейцев. Всё различие между негром и белым заключается в том, что в Африке благодаря эмоциональным особенностям негра фетишизм более криклив и резче бросается в глаза, чем в Европе. Таким образом, темперамент и черты негра дают повод европейцу неблагоприятно отзываться об его умственных способностях. С другой стороны, однако, и доказательства, приводимые в пользу умственных его способностей, приходится принимать с не меньшей осторожностью. Негрофилы ссылаются на коммерческие, сутяжнические и дипломатические способности негра, на его изворотливость: пока белый успеет только раз надуть негра, последний проведет его пять раз. Но может ли всё это служить доказательством, что негр окажется не менее способным в сфере абстрактного мышления и научных изысканий? Приводят имена Баннакера и нескольких других ученых негров, как будто исключения составляют правило! Равным образом и ссылки на то обстоятельство, что негры в своих изделиях превосходно подражают европейским образцам, вовсе еще не опровергает того мнения, что можно выдрессировать черного человека, не создав из него самостоятельной личности. Впрочем, все доказательства умственных способностей негра обыкновенно являются плодом личных впечатлений туристов, т.е. их встречи с лицами, стоящими выше или ниже среднего уровня. Как бы там ни было, культурное прошлое африканца говорит против него. Вопрос еще, дошел ли он до скотоводства собственными усилиями, так как прирученные им животные и многие из разводимых им растений явились из Азии. Для создания своих варварских государств, как в области больших озер, так и в Судане, африканец нуждался в чуждых ему семитических элементах. Африканские государства с антропологической точки зрения большей частью являются господством семитоподобных элементов над негритянскими, а города в Судане — форпостами тех же типов среди чистого черного населения. Сверх того, африканская культура, несмотря на то, что создала деспотизм и многомиллионные государства, не произвела ни искусств, ни литературы, ни науки. Более сложное общественное устройство при низком уровне техники могло возникнуть только благодаря тому, что природа благоприятствовала росту населения
(в некоторых местах земля дает ежегодно две жатвы), и вместе с этим она вызвала к жизни сложные отношения. Вообще техника у негров запоздала в сравнении со сложностью общественных форм. Вследствие обилия тыкв человеческий ум не усовершенствовал гончарного искусства, не изощрял своей изобретательности; что же касается предметов одежды и строительного искусства, то они не могли сделать больших успехов вследствие теплого климата. Словом, тропические страны ускоряют половую зрелость в индивидуальной жизни и появление сложных форм общественной, но ум отдельного индивида и хозяйственная техника остаются на низком уровне развития. Негр очутился в многочисленном и сложном обществе, не пройдя предварительной школы, в которой дисциплинировалась бы его воля, эта пружина самостоятельного прогресса. «Ежегодно волофские купцы возвращаются из портов домой, привозя с собой количество денег, вполне достаточное, чтобы обеспечить на некоторое время их вместе с семьей. Если бы они ежегодно откладывали хотя бы небольшую часть своих барышей, то вскоре дошли бы до завидного положения. Но они нисколько не думают об этом! Появившись у себя в деревне, они немедленно начинают щеголять... бросают деньги направо и налево и заботятся только о том, чтобы как можно сильнее поразить зевак. Несколько дней спустя они появляются на тех же улицах, где только что промотали груду денег, печальные, в лохмотьях и вымаливают у разных фирм маленький задаток в счет будущих благ. Это одна из характерных черт африканца». Подобная картина, составляющая повседневное явление, выясняет нам, почему история Африки представляет бестолковую жизнь изо дня в день и не знает случая накопления знаний и богатств. Изучая некоторые из существующих здесь городов с социологической точки зрения, мы можем их сравнить с Афинами и Римом, но напрасно искали бы мы на черном материке афинской философии и римских завоеваний. Наконец, к расточительному и невыдержанному темпераменту следует еще прибавить, как мы указывали, неблагоприятное влияние богатой природы на умственное развитие. В духовной жизни черного человека прежде всего бросается в глаза ранний застой. «Полагаю, говорит Бэкер, что негритенок понятливостью превосходит своего белого ровесника, но ум его не стремится к дальнейшему развитию, плод висит, но не созревает, тело становится возмужалым, но дух остается неподвижным». Кто-то другой, вспомнив блестящие способности негритенка, делает замечание, что «все эти способности, весь, так сказать, залог будущей интеллектуальности, всё это улетучивается к 17-му году жизни или несколько позже. Идеи исчезли, и юноша, который на 12-13 году казался столь интеллигентным и понятливым, становится настоящим негром в исходе 18-го года, впрочем, более развитым, чем те, которые совершенно
не имели возможности вкусить от плода науки».
Раса легкомысленная и живущая изо дня в день, не приученная к систематическому труду и рано увядающая, при своем столкновении с более энергичными элементами всегда делается жертвою последних. До самого последнего времени наездники (фулахи и родственные им элементы), вторгавшиеся вглубь Африки, отличались только своими антропологическими особенностями от туземного населения, но в технике стояли на одном уровне с ними. Последствием такого столкновения было образование деспотических государств и систематические грабежи и набеги. Современные же отношения туземного населения к пришлым народам представляют нам иную картину. В Африку врываются теперь расы, стоящие несравненно выше в отношении техники, чем негры, - расы, которые притом же вторгаются на черный материк не по избитому пути через египетский Судан. Они занимают все побережья, на юге материка создают многомиллионную колонию и со всех сторон стремятся к центральным областям, встречая задержку только со стороны климата. В этом нашествии следует выделить два течения: исламо-арабское и европейско-христианское. Первое движется от Марокко, Нила и Занзибара, там и сям образовывая колонии таких энергичных жителей, каковы, например, занзибарские суагилисы («поморяне»). Караваны, перерезывающие Сахару и центральную Африку, - арабского происхождения; государства и города, возникающие по течению Нигера и в области Чада, появились и появляются под влиянием арабской культуры. Все население на пространстве от Тимбукту до Чада и от Занзибара вглубь материка поклоняется исламу. Под влиянием последнего человеческие жертвоприношения были остановлены, некоторые дикие обычаи исчезли, хижины стали строиться более здоровые, появились школы и фетишизм стал ослабевать. Ежегодно в область оз. Чада отправляется около 50 учеников каирской юридическо-богословской школы; совершенно так же поступают воспитанники исламских школ в Феце и других городах. Они, впрочем, преследуют своекорыстные цели и совершенно чужды подвижничества. Ислам, однако, действует разлагающим образом на негритянское общество. Арабские выходцы играют здесь роль юристов средневековой Европы, только римское право заменено Кораном. Они появляются в качестве провозвестников деспотизма, неограниченной индивидуальной собственности и таким образом уничтожают основы первобытного коммунизма. В качестве же торговцев они действуют еще успешнее и на гораздо более значительном пространстве. Занзибар, например, уже давно завязал постоянные торговые сношения с областями, расположенными по течению р. Кассаи, так что, где бы уже
теперь ни появился европеец, он везде встретит арабского торговца. Торговцы скупают главным образом слоновую кость, в особенности же рабов. Они предпочитают приобретать эти предметы большими партиями у вождей, чем разъезжать по территории и иметь дело с отдельными лицами. Поэтому эти торговцы в личных своих интересах побуждают вождей создавать слоновую регалию, усилить свою власть и вести войны, сопровождаемые грабежом и взятием в плен чужеплеменников. «Когда мы вышли из леса, восходящее солнце озарило ниву и хижины. Жители жгли свою деревню и уходили в крепость, где царила еще тишина, так что можно было любоваться сельской картиной. Тянулась роща, почти недоступная, окруженная низким валом: там и была крепость... Когда подожгли первую хижину в этой крепости, судьба была решена. Вся деревня горела. Раненых вытаскивали из кустарников и добивали, женщин и детей волокли по земле, детей затаптывали». Разрушили мирную деревню только для того, «чтобы багирмскому «королю» доставить 300-400 рабов». Арабские караваны вооружены огнестрельным оружием; они являются настоящими шайками разбойников, которые, как, например, ватуты, нередко избирают себе постоянным местом жительства какой-нибудь пункт и отсюда делают вылазки в соседние поселения. Впрочем, африканский «араб» не является чистым в расовом отношении семитом, так как он имеет много «черной крови». Обыкновенно он селится среди негров, берет себе в жены негритянку и плодит дальнейшую расу метисов, которые входят в черные группы уже как разлагающий аристократический элемент. Сверх того, ислам подчиняет себе все сколько-нибудь энергичные племена черной Африки, например фуллахов и др. Эти племена являются совершенной противоположностью негритянским типам с их легкомыслием и слабой волей. Они и их метисы разлагают африканское общество на разнородные элементы, которые затем вступают в экономический антагонизм. Однако влияние арабов не так пагубно, как влияние европейца, хотя бы потому, что араб скрещивается с туземным населением и является членом общественной организации, между тем как европеец старательно обособляет себя от черного общества и никогда с ним не сливается. Негр для европейца может быть только поденщиком, негритянка - временной наложницей. Белый, по внутреннему своему убеждению, полагает, что только он царь творения. Даже миссионеры поступают не иначе. Правда, хотя католические священники еще соперничают с местными волшебниками в искусстве вызвать дожди, они исповедуют туземцев при посредстве переводчиков; протестантские же священники, стоящие выше всяких суеверий, относятся к туземцам с высоты своего величия. Впрочем, европейское
нашествие превышает арабское как своей интенсивностью, так и средствами, какими оно располагает. Если же второе принимает всё более отталкивающий характер, то только потому, что представители его являются агентами европейской торговли. Европеец выступает здесь всегда в роли эксплуататора, жаждущего как можно скорее набить карманы и вернуться к своей родимой европейской цивилизации. Африка для него не что иное, как место наживы. Что же касается борьбы, которую европейские державы ведут из-за Африки, то она грозит еще худшими последствиями. Африка — богатая страна, открывающая выгодный сбыт европейским товарам. В руках капиталистов уже имеются разные проекты железных дорог: одна будет проведена от Алжира через Сахару до оз. Чад, другая перережет Капланд, течение Замбези и область больших озер до самого Нила. Станции железных дорог будут в одно и то же время крепостями и факториями, т.е. местами, где будет систематически происходить наглый обман и эксплуатации легковерного туземного населения. До осуществления этих проектов в Африку то и дело посылаются шпионы под видом ученых и миссионеров. «Прежде всех является миссионер, затем торгаш и, наконец, солдат», вот как кафры изображают историю европейских завоеваний. Они забыли прибавить, что до появления среди них миссионера вторгается путешественник, что торгаш приносит с собой из Европы для продажи водку и старые мундиры, пропитанные потом. Голый негр в цилиндре и фраке с бутылкой водки под мышкой (из товаров, отправляемых немцами в Африку, приходится 80%на водку) - вот последнее слово современной европейской цивилизации в Африке. Представим себе, что в Европу вторглась шайка, вооруженная ужасным оружием, что она ниспровергает всякое право, святотатственно пробует причастие для того, чтобы узнать его вкус, оскорбляет всякие власти в виду населения, и мы получим картину экспедиций различных Стэнли! Впрочем, в настоящее время европейские капиталисты уже разделили между собой отечество черного человека, даже без его ведома, и организуют исторический грабеж в огромном масштабе под девизом: «цивилизация». Ввиду неосмотрительности негра невозможно сомневаться в дальнейших последствиях этого наступательного движения. Различные Лавижери могут сколько угодно ораторствовать против рабства, но и помимо этого ярма, налагаемого одним человеком на другого, нищета делает свое дело. Явления такого рода уже заметны у чуанов, которые, однако, принадлежат к более энергичным и интеллигентным африканским народностям. Правда, английский резидент собрал здесь в 1868 г. около 3000 и в 1878-20000 ф. стерлингов податей; правда, вместо заступа введен плуг,
овцеводство увеличено, проложены постоянные дороги, но с «народным благосостоянием» появилась и нищета. «Жители окончательно обеднели, терпят голод; один вид их вызывает глубокое сострадании, так как они скорее походят на скелетов, чем на людей».
V
Различные ветви желтых короткоголовых и оазисы немонгольских типов в восточной и юго-восточной Азии. - Лингвистические отношения монголов. - Культура степных кочевников. - Быт горцев. - Цивилизация желтой расы. - Столкновение желтых короткоголовых с цивилизацией белых.
Уже по течению реки Эльбы и Вислы можно нередко встретить людей со своеобразными чертами лица, которые выступают тем ярче и определеннее, чем дальше мы подвигаемся на восток. В области Урала эти черты лица начинают преобладать, в центральной же и восточной Азии они являются господствующими. В чистом своем виде они представляют следующий тип: рост средний; сравнительно большая и совершенно круглая голова на короткой шее; сильное развитие в поперечном разрезе челюсти и лицевых костей, значительно выдающихся наружу и вверх. Лицо с носом как будто приплюснуто спереди. Глаза маленькие, черные, неглубоко сидящие в узких щелях с непараллельными друг другу осями, веки опускаются косо по направлению к носу, уши несколько оттопырены. Кожа гладкая, желтой окраски различных оттенков, от белого до оливкового и даже красного; волосы прямые, твердые, черные, дающие в своем разрезе круг; растительность лица и вообще волосяной покров тела чрезвычайно бедный. Этот тип распространяется от восточноазиатского плоскогорья по течению рек до восточных побережий и Индокитая, а отсюда и на острова, окружающие Азию на юго-востоке, и далее до самых уголков Полинезии. Идеал женской красоты, выработанный сиамцами, ясно и определенно рисует нам физические черты туземного населения. «Женщина — по их мнению — должна иметь нежный организм, маленький приплюснутый нос, миндалевидные, близко отстоящие друг от друга глаза, брови,
очерчивающие дугу в виде полумесяца, достаточно короткую шею, уши незначительной толщины. Небольшие груди и узкие плечи». С подобными особенностями мы встречаемся также среди американских туземцев.
Общее число всех этих типов, вращающихся около известного абстрактного центра и известных под названием монголо-подобных, составляет 42-44% всего человечества. Если мы теперь примем за исходную точку физический тип, встречаемый у киргизов или калмыков, то мы легко уясним себе все колебания среди монголоподобного населения, приняв во внимание, с одной стороны, что для одних типов окраска кожи, цвет и строение волос являются более или менее постоянным признаком, тогда как формы черепа подвергаются изменениям в сторону длинноголовости; с другой же, что для иных типов морфологические формы черепного скелета более или менее однообразны, но окраска кожи, цвет и строение волос их изменяются. Нижеследующая таблица представляет распределение указателя ширины черепа у представителей двух крайних типов — эскимосского и желтого короткоголового:
ниже 69,9 от 70 до 74,9 75-79,9 80-84,9 85-89,9 выше
из 160 киргиз. - - 4,6% 31% 54% 10,4%
100 эским. 4,7% 50% 42% 1% - -
Ввиду того, что эскимос в детском возрасте обнаруживает склонность к короткоголовости, следует, быть может, считать его производным типом, родоначальником которого является желтый короткоголовый. Во втором случае, т.е. изменения цвета и формы волос, мы наталкиваемся на финские типы, напоминающие своими чертами монгольские, но имеющие белый с румянцем цвет лица, голубые или серые глаза, а соответственно и светлые волосы.
Краниология азиатских типов располагает лишь несколькими тысячами измерений — это почти ничто в сравнении с 500 миллионами желтых короткоголовых! Однако даже такое ничтожное число измерений в связи с указаниями, касающимися внешнего облика, решительно свидетельствует о том, что желтокожий короткоголовый не единственный составной элемент монгольских этнических групп; даже более, что во многих местах, где в настоящее время живут десятки и сотни миллионов людей этого типа, они составляют уже позднейшее наслоение. Например, на о. Иессо и в южной части Сахалина существует незначительное племя айно (т.е. «люди»), около 10-20 тысяч
человек. Этот народец, живущий охотою и рыболовством, вымирает под влиянием японской цивилизации, запрещающей им носить серьги, татуировать тело и соблюдать другие «варварские» обычаи. Роскошная и густая растительность, внушительных размеров борода, являющаяся предметом тщательного ухода, и вообще богатый волосяной покров тела, всё это, заставившее японцев назвать айно волосатыми людьми, сразу выделяет их из монголо-подобных типов. К характеристике айно надо прибавить большие глаза, крупный нос, наклонность к длинноголовое™, мягкие шелковистые волосы, т.е. совокупность таких черт, которыми это племя сильно отличается от монгольского типа. Эти особенности уже давно обратили на себя внимание исследователей. Было время, когда антропологи считали своим долгом обращаться к каждому знакомому и незнакомому человеку, ехавшему в Японию, с просьбою доставить им хоть один аинский череп. Волосы, как и глаза, у айно, черные. Родственные айнскому типы спорадически встречаются среди простого японского народа, затем среди гиляков, тунгусов и, наконец, среди горцев южного Китая (например, среди миаотзе), равным образом на северо-западном побережье Америки. Некоторые антропологи, не ограничиваясь этим, идут еще далее; они, сопоставляя, с одной стороны, народные предания, распространенные на Суматре, Борнео и в Индо-Китае о «бородатых людях», с другой — богатый волосяной покров австралийцев и тудасов, видят в этом населении дифференцированных потомков типа, который некогда сплошь занимал эти пространства и был рассеян только вторжением монголов. Другие антропологи, увлеченные поразительным сходством изображений айно и великорусского мужика (что происходит, быть может, вследствие одинакового их способа носить волосы и бороду), сделали новый шаг по части «сближений». «Тудасы, айно, австралийцы и великорусские мужики — братья», — провозглашает Топинар. «Какое удивительное сходство типов! Какие горизонты открываются теперь историкам Азии до ее наводнения так называемыми желтыми расами!» Как бы то ни было, несомненно одно, что элементы, родственные айно, играли некогда в восточной Азии значительную роль.
Впрочем, весь северо-восточный уголь Азии и северо-западный Америки являются убежищем остатков различных антропологических групп, очень часто совершенно не исследованных, каково, например, вымирающее племя юкагиров по нижнему течению Колымы. Везде здесь путешественники отмечали присутствие «североамериканского» типа. «Раса эта не чистая, - говорит Норденшельд об азиатских чукчах из области Берингова пролива, - в одном и том же селении можно встретить типы совершенно различные. То попадаются люди атлети-
ческого сложения, с черными, твердыми и гладкими, как у лошади, волосами, со смуглым лицом, с высоким загнутым орлиным носом, напоминающим индейцев Северной Америки; то мы наталкиваемся на широкие лица со сплюснутым носом, с выдающимися скулами, с косыми глазами, с гладкими черными волосами, похожие на типы монгольской расы». Майнов считает даже некоторых якутов краснокожими; другие отмечают спорадическое существование «краснокожего типа» у самоедов и ссылаются на предания сибирских инородцев о «краснокожих великанах». Наряду с этим явлением указывают на существование в этих местах особенного белого типа. Катрфаж склонен даже азиатских «краснокожих» считать за типы с румянцем на лице, т.е. за представителей белой расы. Эта особенность белой расы часто встречается у чукчей и коряков на Камчатке, а также у американских колошей. «Одну женщину попросили, чтобы она вымыла себе лицо и руки: перемена произошла поразительная; цвет лица оказался у нее такой прекрасный, как у английской крестьянки». Не меньшее разнообразие типов можно встретить и на индокитайском полуострове. Здесь желтые короткоголовые народы заняли долины при устье рек и морские побережья. Они представляют более или менее сходные расовые особенности, как это видно из следующей таблицы указателей:
Аннамиты...
Сиамцы....
Бирманцы...
У. ш. ч.
81,0
81,5
83,6
У. н. 51,0 52,5
У. гл. 86 87,7
Более точное исследование этих элементов обнаружило, что они вторглись в заселяемые ими местности уже в позднейший период и смешались с чуждыми им антропологическими группами. Об этом свидетельствует разнообразие физических черт населения внутренних частей Индо-Китая; например, указатель ширины черепа в Лаосе подвергается следующим колебаниям: жители Бассока - 85,12; сеи — 88,13; путай - 84,1; боловены - 78,18; теи - 76,15; гвиаены - 73,71, т.е. череп колеблется между ясно выраженной длинноголовостью и столь же, а пожалуй и еще сильнее выраженной короткоголовостью. По нижнему течению Иравадди, в особенности же в Ассаме, можно заметить дравидийские типы; представители негритосского типа, живущие на полуострове Малакке целыми племенами, появляются изредка в южном Китае и в Японии. В последней существует даже пословица: «Чтобы быть хорошим самураем (крестьянином), надо иметь в жилах
наполовину черной крови». Но обилие «индонезийских» черт бросается главным образом в глаза у горцев. Кмерры в Камбодже имеют прямой нос, вьющиеся волосы, как и чампы или стиенги (горцы левых притоков Мекианга). В горах Бирсы, Ассама, Читтагонга равным образом встречаются часто орлиные носы и вьющиеся волосы, отдельные же особи в перечисленных странах напоминают полинезийцев. «Европейские» черты (продолговатое лицо, крупный нос, кудри, борода) выступают у южно-китайских горцев: лолов и миаотзе, у японской аристократии, наконец, в Корее, где благодаря этой примеси указатель ширины черепа обнаруживает стремление к длинноголовости; в Китае расовые особенности черепа подвержены довольно значительным колебаниям, но главная масса населения представляет, как и в Японии, скорее тип среднеголовый. Это видно из следующей таблицы указателя ширины черепа населения различных областей Китая:
У 30 человек из области Камбоджи 83,6
50 восточного Лаоса 83,6
96 Кохинхины 82,6
76 Тонкина 83,7
15 южных китайцев 79,8
51 северных китайцев 78,7
На северо-западе Китая преобладают желто-короткоголовые элементы, на севере - длинноголовые; по направлению к Тибету, например, среди тунгутов, появляются опять особые типы, которые не похожи ни на китайцев, ни на монголов, но до некоторой степени напоминают наших цыган. Они представляют как будто сочетание черт монгола и цыгана. Цвет их лица коричневый, иногда светло-кофейный, череп продолговатый; нос тонкий, прямой, скулы выступают умеренно, глаза не поставлены косо. Итак, быть может, тунгуты произошли от смешения желтых короткоголовых с дравидийскими племенами. То же можно сказать о населении Бутана, Непала и Кашмира. По течению же Тарима, в Кульдже и Туркестане живет население, представляющее тип желтого короткоголового, находящегося в самой разнообразной помеси с «кавказским» типом. Эти области являются издавна местом встречи двух расовых типов. Их скрещивание и смешение продолжается уже несколько десятков столетий, так что, например, рассказ Геродота о взаимных отношениях этих типов можно дословно повторить для характеристики их и в настоящее время. Степь и кочевой образ жизни, с
одной стороны, лесистые долины рек и земледелие, с другой, создавая совершенно противоположную материальную среду, служат основанием и для расового антагонизма, иногда прикрываемого общим языком. Короткоголовые галеры, говорящие на арийском языке и живущие в долинах по обе стороны Памира, являются живыми свидетелями того, что Туркестан - относительно недавняя добыча «туранцев» («врагов» - от иранского тура). Равным образом и население Кашгара и Семиреченской области представляет всевозможные типы желтого короткоголового в помеси с «кавказскими».
По направлению к северу и северо-западу проявляются финские типы. Древние китайские летописи упоминают о «зеленооких с красными волосами» народах в алтайских горах. Итак, рыжие волосы, серые с зеленоватым оттенком глаза, наконец, лицо с веснушками - вот черты, которые особенно часто встречаются у финнов, причем одним из полюсов их развития является длинноголовые блондины, другим же - монголо-образный тип, как результат скрещивания. Таким образом, между блондином и желтым короткоголовым существует много посредствующих типов или живущих рядом друг возле друга в одной и той же этнической группе, или выделенных в отдельные народы. Из монгольских черт дольше всего сохраняются форма носа, выдающиеся скулы, бедный волосяной покров, тогда как светлый цвет лица с румянцем обнаруживает примесь блондина. Например, среди мордвы антропологический анализ обнаруживает присутствие двух типов: одного, в очень ограниченном числе, с чрезвычайно низким указателем ширины черепа (2,4% населения имеет у.ш.ч. 68); другого с выраженной короткоголовостью (на у.ш.ч. 80-82 приходится 52,6%)*. Первый тип, т.е. длинноголовый, у мужчин составляет 14%, у женщин - 29%. Удлиненная форма черепа у финских народов встречается всё чаще и чаще по направлению к западу; однако на севере областей, населенных финнами, короткоголовость держится упорно. Тип блондина у мордвы (и у других народов) особенно сильно отразился на окраске глаз; например, зеленоватые глаза встречаются у 35,4% всего населения, голубые - у 52%; напротив, монгольский тип обнаружился в скудном волосяном покрове, так как у 74% мужчин борода была ничтожная, а у 93% населения не было совершенно волос на теле. Косое направление глаз напоминает монголов; нос широкий, но прямой (у 53% мужчин и 26,4% женщин). Вообще, кажется, что как темные волосы и глаза, так и короткоголовость встречается всё реже по направлению к западу.
1 Для сравнения сопоставим указатель ширины черепа мордвы и других финнов с киргизами:
У остяков на Оби лиц с темными волосами — 95%, у мордвы - 85%, у эстов - 65%; совершенно то же происходит с глазами, т.е. к западу черты блондина преобладают всё сильнее. Сравнительное языкознание подтверждает ту же двойственность у финских народов. С одной стороны, строение языков у финнов то же, что и у степных жителей; с другой, корнесловы их обнаруживают некоторое родство с арийцами. Кроме того, территории, заселенные в настоящее время финскими народами, в доисторические времена были заселены длинноголовой расой. Неолитические черепа с берегов Ладожского озера дали для у.ш.ч. 72,1; в эпоху же курганов от Олонецка до Киева и Курска, от Москвы до Польши жил тоже сильно длинноголовый и чистый в расовом отношении народ (по всей вероятности, светло-русый).
Словом, принимая степное население Азии (киргизов, калмыков, монголов) за самый чистый монголоподобный тип, мы усмотрим распложенные вокруг него группы самых различны метисов. Таким образом через ряд посредствующих черт мы дойдем до айно, американцев, индонезийцев, дравидийцев, светловолосых финнов и блондинов Скандинавии и, наконец, до короткоголовых центральной Европы. Вот картина взаимного отношения типов, которая вместе с тем указывает на то, что короткоголовый желтый степной житель является первоначальным типом всех монголоподобных. Фольклористические исследования свидетельствуют о том же самом, а именно, что степи и плоскогорья центральной Азии являются рассадником монгольских племен. Отсюда китайцы выводят своих 100 «семейств», отсюда по течению Иравадди спустились вниз бирманские народы, то же можно сказать и о тайо-сиамских народах Менама и Меконга, знавших перед собою более раннюю волну желтокожих. По всей вероятности, Сибирь некогда была заселена вплоть до Алтая финскими и белыми народами. По крайней мере на Алтае еще и в настоящее время среди групп, прибавляющих к своему названию кара (черный), встречаются и другие с приставкой соры (светлый). Белые чукчи простирались до Лены. Северные монгольские группы являются здесь уже позднейшими пришельцами. Якуты, например, не что иное, как обломки монгольских племен, выброшенные из степей в тундры, в отечество чукчей, чувашей и юкагиров. Самоеды (испорченное название сойотов) равным образом были вытеснены из Алтая, где (за пределами китайской границы к югу от Красноярска) еще и в настоящее время они имеют соплеменников. Наконец, из степей центрального плоскогорья идут татарские, монгольские и турецкие волны, направляясь через Туркестан в Европу. Конечно, все эти переселения монголоподобных типов совершились уже в позднейшее время; до них были другие, более ранние, которые постепенно подготовляли почву для
следующих за ними, как мы это видим на примере Передней Индии. Но, несмотря на завоевательную роль, выпавшую на долю желтого короткоголового, он по природе своей мало предприимчив. Скорее это тип пассивно стойкий, флегматичный, боязливый, не ниспровергающий препятствий, а обходящий их. В истории степных жизней с трудом можно найти богатырей, каких так много, например, у индонезийцев; у них всегда выступает на сцену толпа, которая в случае опасности разбегается. Воображение отсутствует. Великие религии — магометанская и буддийская — явились к монголам уже в готовом виде из других мест, китайская же цивилизация не пошла дальше утилитарных предписаний Конфуция и культа предков, носящего чисто практический характер. О киргизах мы читаем: «Часто бывает, что муллы и султаны гонят киргизов в мечеть нагайками; это средство считается естественным и единственно достигающим цели. Киргизы, хотя и магометане, однако относятся до того равнодушно к своей религии, что составляют очень ненадежных исповедников ислама». Любопытно, что фанатики ислама в Туркестане происходят из среды таджиков, т.е. принадлежат к арийско-иранскому типу. Конечно, «дух расы» у монгола, подобно тому, как и физический его тип, представляет большое различие: мы имеем и сравнительно энергичного якута, и вялого тунгуса, и трудолюбивого китайца. На основании их психических черт, в общем, мы имеем отсутствие воображения и философских наклонностей, узкий утилитаризм и пассивную энергию.
Корни монгольских языков представляют большое различие. Но так как это различие могло явиться уже как результат дальнейшего самостоятельного развития первоначальной однообразной речи, то решить вопрос, произошли ли монгольские языки от одного или же нескольких основных языков, может только анализ их строения. Во всяком случае, односложный китайский язык не стоит в таком противоречии с агглютинирующими монгольскими языками, чтобы можно было бесспорно считать их различными языками. Поэтому вопрос, образовали ли отдельные монголо-подобные группы свою речь в нескольких независимых центрах или же только постепенно развили ее, остается открытым. Как бы то ни было, наука имеет здесь дело с несколькими группами языков, корни которых в настоящее время нельзя еще свести к одному общему источнику. Кроме того, научные исследования в этой области сделали пока незначительные успехи; исключение составляет урало-алтайская группа языков, которая хорошо нам известна.
Урало-алтайская группа представляет, собственно говоря, только географическое понятие, т.е. под этой группой мы разумеем несколько семейств языков, распространенных в одной области, быть может не
родственных, но имеющих известные общие черты в своем строении. Все наречия этой группы агглютинирующие, типа корень + суффикс, притом основанные на «гармонии гласных», которая состоит в том, что если в корне находится какая-нибудь определенная гласная, то гласная в суффиксе подвергается соответственному изменению (сев-мех - любить, яз-мах — писать). Однако, кроме этих общих черт, существуют такие различия, которые не позволяют свести все урало-алтайские языки к одному общему стволу. Однообразие же в строении языков служит, быть может, доказательством влияния, оказанного этническими элементами друг на друга. Лингвистические изыскания установили 5 различных семейств языков, из них самым цельным является манджуро-тунгусское. На языках этого семейства говорит население, занимающее всё пространство от среднего течения Енисея до среднего Амура, захватывая северное побережье оз. Байкала и верхнее течение Лены; отсюда оно врезается клиньями в Приморскую область на севере почти до Камчатки и на юге до Кореи1. Бурято-монгольские языки распространены главным образом к югу от оз. Байкала (буряты, около 250 тыс.), по степным возвышенностям центральной Азии - до Тибета (монголы, 4 милл.), в Джунгарии, в окрестностях Тянь-Шаня (калмыки, около 600 тыс.); на этих языках говорят еще хайзары и аймаки, живущие между Кабулом и Гератом, и наконец, некоторые племена на Тибетском плоскогорье. Племена, говорящие на самоедских языках, очень немногочисленны (насчитывают их до 20-30 тыс. человек). В настоящее время эти племена распались на две группы — одна, собственно самоедская, скитается в тундрах приморской области от Печоры до Енисея, другая, сойотская, занимает истоки Енисея. Еще более разбросаны народы, говорящие на тюрко-татарских языках; из них большая часть кочует в урало-каспийских степях, другие рассеяны по течению р. Лены, на Тянь-Шане, в казанской губ., наконец, в Малой Азии, на Балканском полуострове, - именно: якуты, около 200 тыс, совершенно отрезаны от других народов, принадлежащих к тому же семейству языков, и занимают нижнее и верхнее течение Лены; киргизы, около 2 млн. человек (племена кайсаки — разбойники, буруты — орлы и т.д.), кочуют в степях от Волги и нижнего Урала до Томска, отсюда вдоль Иртыша до склонов Тянь-Шаня, а с другой стороны до Арала, мелкие же племена доходят до Тибета; татары-ногайцы образуют в настоящее время только оазисы в Сибири (от Томска до Тобольска, около Барнаула), в Казанской губ. (1/2 млн), в Астраханской, в долинах Кумы
1 Важнейшие группы этого семейства: тунгусы (донки, т.е. люди, 70 тыс.), в Сибири и манджуры в Китае (несколько миллионов).
и Терека, в окрестностях Баку и Дербента; туркмены (около одного миллиона) кочуют между морями Каспийским и Аральским; турки на Балканском полуострове. Наконец, финские народы разбросаны более всех остальных. Они занимают среднее течение Енисея, Оби, Печоры и северной Двины, расположились также в виде земледельческих оазисов на Каме, между Окой и Волгой, в губерниях Новгородской и Олонецкой, населяют, наконец, Финляндию, Лапландию, Прибалтийский край и Венгрию. Всё пространство от среднего течения Енисея, через среднее течение Оби и далее по направлению к верхней Печоре и Двине занимают охотники остяки (23 т.), вогулы (7 т.), зыряне (90 т.); пермская группа (пермяки 60 т., вотяки 230 т.) живет на Каме; болгарская (из нее вышли болгары) на Волге в казанской губ. (черемисы 200 т.) и между Окой и Волгой (мордва 775 т.); суомская заселила Финляндию (1'/> млн), Лапландию, прибалтийская губ. (эсты, ливы); наконец, оазисы вепсов, вотов и чуди находятся в новгородской и олонецкой губ.; мадьяры, родственные остякам и вогулам, занимают Венгрию. История переселения каждого народа, принадлежащего к одному из вышеупомянутых семейств, служит указанием того, какую роль сыграл он в летописях человечества. Например, разобщенность народов турецко-татарской ветви характеризует их как людей энергичных и отличающихся значительной предприимчивостью. Действительно, в настоящее время это единственная ветвь урало-алтайцев, которая возрастает числом, несмотря на окружающие их неблагоприятные условия. В западной Сибири финские народы (например, телеуты в окрестностях Барнаула) и даже киргизы очень часто отатариваются. Якут у тунгусов, татарин у жителей юго-западной Сибири и у восточных финнов играют роль энергичного, подвижного эксплуататора-торгаша. Иначе дело обстоит с земледельцами и рыболовами финнами. Их современное расселение в виде мелких оазисов является результатом нашествия более энергических расовых элементов. На востоке финны отатаривались и отатариваются (башкиры на Каме, тептяры, мещера, чуваши на Волге), в настоящее время многие из них обрусевают.
К агглютинирующим языкам принадлежат также японский и корейский. Но при современном состоянии науки ничего больше о них сказать нельзя.
От вышеперечисленных языков сильно отличаются односложные языки: китайский, тибетский, индокитайские. В большинстве случаев эти языки чрезвычайно мало исследованы, многие из них совершенно неизвестны. Число же их велико; в Непале, например, насчитывают 13, в Ассаме —16 языков неарийских, на которых говорят монголоподобные народы. Вообще, в горах Индо-Китая живет много народов.
известных у соседей под общими названиями, означающими — дикий {мои — у аннамитов, киа — у сиамцев, пеноне — у жителей Камбоджи, лоло — у китайцев). Ввиду же того, что отдельные группы, известные под этим названием, отличаются друг от друга как в антропологическом, так и в культурном отношении, к этим названиям прибавляют слова: «белый», «черный». Конечно, это еще более затрудняет исследования данных языков. Только в Индо-Китае посчастливилось выделить из этого хаоса несколько языков и указать на их родство с языками местных цивилизованных народов: бирманцев и сиамцев. Порядок распространения этих языков уже ясно указывает, откуда пришли народы, говорящие на них. Бирманские языки (мру, камти, корейский и др.) простираются вверх по реке Иравадди до Тибета, самско-таиские языки (лоотские, «лоло») — по нижнему течению Меконга, по верхнему Менама и Меконга до гор Юннана. Интересно, что у китайцев, бирманцев и аннамитов сохранился первобытный строй языка (односложный), в то время как другие стороны их культуры достигли значительной степени развития. Это объясняют тем, что китайцы обзавелись очень рано письменностью, но при этом забывают, что это объяснение, достаточное в данном случае, теряет цену, когда мы имеем дело с такими варварами как, например, ассамские казн. Другие (например, Фр. Мюллер) склонны думать, что теперешний китайский язык представляет собою разложение более сложной речи и ссылаются на историю английского языка. Как бы то ни было, односложные языки, например китайский, являются сильным тормозом для духовного развития народа. Наречие пекинских мандаринов насчитывает всего 420-460 односложных слов, кантонское — 707, самое богатое (в окрестностях Амой) — всего только 846. Чтобы с помощью такого незначительного числа слов выразить разные понятия, приходится основные слова соединять в более сложные (например, «республика» — «устраивать — кротость — правительство»). С другой стороны, чтоб придать одному и тому же основному слову различное значение, приходится разнообразить его произношением. Таких различных произношений имеется 4-8, смотря по диалекту. Слово тшеу имеет следующие значения: корабль, многословие, охотничья стрела, таз, пламя, дышло, известный сорт рыбы и растения — смотря по произношению. Можно удивляться, как Китай при таких неблагоприятных условиях дошел до очень отвлеченных понятий. Человеческий ум разрешил эту задачу, создав письменные знаки для выражения своих идей. Например, для звука и существует на китайском языке 150 различных знаков, из которых каждый означает другую идею. Один из лексиконов содержит 44 449 таких идейных знаков. Их следует прямо признавать символическими, вроде
алгебраических знаков. Поэтому бывают случаи, когда беседующие о научных или отвлеченных вопросах прямо берут дощечки и изображают символы. Таким образом китайцы из разных провинций, не понимая своих наречий, объясняются с помощью письменных знаков. Сиамец или японец, не зная китайского языка, свободно читает сочинения на этом языке. Наш алфавит, следовательно, малопригоден для Китая.
Культурная жизнь желтых короткоголовых складывалась различно, смотря по тому, жили ли они в степи, в горной долине или же по течению реки на широких наносных равнинах.
Степь не знает преград, и нет на ней естественных границ, которые разобщают отдельные ее части. Ширь и простор по всем направлениям обеспечивают человеку свободу передвижений, которой он охотно пользуется. «Ветер носит человека, как будто они мелкий морской песок», говорит киргиз, и он кочует на пространстве от нижнего течения Волги до Аральского моря и даже до границ Тибета. Одно и то же туркменское племя по одному источнику насчитывает 15, по другому - 400 тыс. чел. Этот факт доказывает непрочность общественного строя в степях. Малейшей ссоры между племенами вполне достаточно для того, чтобы порвать между ними всякие отношения. Но, с другой стороны, степь объединяет чуждые элементы. В Букеевской, например, степи, ногайцы и киргизы, кочуя рядом, постепенно ассимилируются как в антропологическом, так и в культурном отношении.
Уход калмыков из России в 1771 г. свидетельствует о значительной степени подвижности степного элемента. Одна часть племени, приволжская, решила отдать себя под покровительство Китая. Калмыки выступали ордами тайно. В каждой орде было 15-20 тыс. женщин, стариков и детей, под защитой 10 тыс. конницы; 80 же тысяч отборного войска составили арьергард. «Второпях и из опасения русской погони они проходят в первую неделю 700 верст. Усталые животные падают, даже дети ощущают недостаток в молоке. А тут казаки, киргизы и башкиры преграждают им путь особенно при переходе вброд через реки. Пищи становится всё меньше, стада гибнут от холода. Приходится жечь кибитки, чтобы согреться, бросать больных и стариков. Следующее лето еще ухудшило их положение: не стало воды. Тем не менее, они в 5 месяцев прошли 4 900 верст, но этот поход стоил им громадных жертв и усилий. Возвращавшийся из плена офицер ехал по дороге, усеянной скелетами». Этот уход калмыков из России, совершенный при самых неблагоприятных условиях, показывает, как легко по степи двигаться огромным массам народа. Поэтому из азиатских степей постоянно являлись в Европу, Китай и Переднюю Индию орды наездников: гуннов, аваров, хазаров, монголов, тюрков, и эти исторические волны, по всей
вероятности, составляют последнее звено цепи, исчезающей во мраке исторической неизвестности. Впрочем, с влиянием степи мы отчасти уже познакомились в Африке; но в Азии это влияние еще сильнее, потому что здесь степные пространства бесконечны, и человек пользовался услугами лошади.
Азиатские степи дали кочевым народам возможность быстро разрастаться. Связь между отдельными родами была не особенно сильна, но все-таки она существовала. Таким образом появляются целые кочевые народы в несколько сот тысяч человек, а язык, которым они пользуются, понятен нескольким миллионам людей, постоянно кочующим по степи. Самой меньшей общественной единицей у калмыков является кибитка; 3-15 кибиток составляет котон (дед, сыновья и внуки); несколько котонов образует аймак; несколько аймаков - анги, ведущий свое начало от общего предка; несколько ангов составляют улус, несколько улусов - орду. Соединенные орды образуют племя, а несколько племен говорят на одном и том же языке. Случалось, что великие вожди соединяли несколько племен, говоривших на разных языках, которые постепенно ассимилировались. Чингисхан, например, соединил манджурские, монгольские, калмыцкие, тюрко-татарские орды и двинул эти подвижные миллионы в разные концы света. Еще и в настоящее время «Монголия представляет собой как бы огромный стан, состоящий из нескольких миллионов пастухов, объединенных военной организацией. Этот стан походит на обширное военное поселение». В известные эпохи все эти орды степняков, послушные какому-нибудь гениальному вождю и боготворившие его, соединялись вместе и представляли тогда одну огромную армию наездников. Сверх того, у них было животное, которое доставляло молоко и способствовало вместе с тем быстрым переходам из одного места в другое, - именно лошадь. Поэтому, как только появлялась исключительно энергичная и воинственная личность, вдохновившая победою свое племя, другие племена следовали за ней добровольно. Если мы теперь мысленно перенесем эту несметную толпу в два-три миллиона человек и столь подвижную, как монголы в XII и XIII столетиях, то это совершенно уяснит нам ход тогдашних исторических событий. Огромная толпа кочевников, кормящаяся и передвигаемая лошадью, — вот ключ к разгадке монгольских набегов. Поэтому лошадь в азиатских степях составляет предмет особенного рода культа. «Ходить пешком — позорно, и кочевник считает постыдным пройти даже несколько шагов в ближайшую юрту своего соседа. Лошадь у киргизов называется просто мель (т.е. скотина), все же другие животные обозначаются тем же названием с соответственными прибавками. Кочевник почти
родится на лошади и умирает на ней. Двухлетние дети привязываются к седлу и таким образом упражняются в верховой езде». «Никогда он, т.е. человек, не танцует, но зато скачет на лошади и выделывает на ней разнообразнейшие эволюции. Он различает до 10 главных и до 30 второстепенных мастей. Кто хочет похвалить ездока, тот хвалит его лошадь, и оскорбляет его, если не обращает на нее внимания. Ударить чью-нибудь лошадь — значит нанести оскорбление ее хозяину. Лошадь принимает участие во всех празднествах и составляет идеал красоты. Даже любезничание с невестой не обходится без соответственных метафор: «О, ты моя лошадка, о жеребеночек черной кобылы»! Когда умирает богатый киргиз, у лошади его обрезают гриву и хвост. Таким образом, конь «вдовствует» и никто уже не садится на него.
Главную пищу азиатских кочевников составляет молоко, преимущественно кобылье, употребляемое в пищу тогда, когда оно несколько скиснет и подвергнется брожению. Одни племена предпочитают конину, другие - баранину. Мерилом богатства и социального влияния служит у них та же скотина. Этика вменяет хозяину в обязанность начинать разговор с вопросов: «Ну, каковы бараны (у монголов) или лошади «у киргизов»? Жирны ли бараньи хвосты?» и т.п. Они не верят или, лучше сказать, не понимают, когда богатый иностранец скажет, что не имеет ни лошадей, ни баранов; убедившись же в этом, они начинают считать его проходимцем. Скот является источником благосостояния. Кибитку устраивают из шкур или из войлока, посередине висит грязный котелок (вообще монгол отличается неопрятностью), на жердях — уздечка и седла, вокруг очага на земле лежат кожи и опять войлок. Кожа и шерстяные материи идут на одежду, кал животных на топливо. Степняк чувствует какое-то органическое отвращение ко всему мокрому и поэтому почти никогда не моется; он не любит ни домашней птицы, ни лесов, хотя отдельные деревья в степи считаются священными: их никогда не рубят и даже обвешивают жертвоприношениями. Он просто обожает свой кочевой образ жизни. Туркестанские узбеки, как и турки на Балканском полуострове, даже когда они имеют в городах собственные дома, живут часто в палатках. И желудки их приспособились к степной жизни. Некоторые сразу съедают по 12 ф. баранины или среднего барана в течение одного дня; но могут довольствоваться и незначительным количеством пищи подобно верблюду. «Они закалены в невзгодах кочевой жизни и поэтому легко переносят все лишения, сопряженные с переходами в степях. Зимою монгол с караваном из верблюдов в течение целых месяцев без отдыха странствует по необъятному простору. Мороз доходит до 30 градусов, а непрерывный северо-западный ветер делает этот холод невыносимым. Когда караван
идет из Калгана в Кяху, ветер всё время дует ему навстречу, и, несмотря на это, монгол сидит на лошади по 15 часов в сутки. Он совершает два путешествия (туда и обратно) в течение одной зимы, т.е. около 5000 верст. Но этот железный человек не пройдет пешком и 20-30 верст, не выбившись из сил; и стоит ему провести одну ночь на сырой земле, чтобы простудиться, словно он изнеженный барчук».
Вечное скитание по степи, однако, не бесцельно. Каждый калмыцкий аймак имеет свою определенную площадь; обыкновенно такой территорией является какая-нибудь долина реки, в горных истоках которой калмык проводит лето, зимой же он кочует по равнине. Таким образом, горы являются местом, где летом собираются орды, которые затем зимой расходятся в разные стороны, и тогда расстояние между ними составляет иногда несколько сот верст. Каждая этническая группа имеет свой особый духовный отпечаток. Иногда этот отпечаток обусловливается прежним влиянием среды: например, пассивность калмыков, смелость каратангутов, предприимчивость якута и беспомощность тунгуса. Но иногда национальная особенность вполне соответствуют существующим условиям. В подтверждение мы можем, например, указать на туркменов, которые под влиянием некоторых условий являются в настоящее время отчаянными разбойниками. «Туркмен на коне не знает ни отца, ни матери». «Мы, говорят сами про себя туркмены, составляем народ без вождей и не хотим их иметь; нам не нужно ни тени деревьев, ни тени княжеской милости. Мы все равны, и каждый из нас князь». «Отдельные группы туркменов живут во взаимной вражде; они постоянно делают набеги друг на друга с целью грабежа. Это самые страшные хищники центральной Азии». По-видимому, все тюрко-татарские народы вышли из такой географической среды, где и выработалась их железная энергия.
Если мы теперь от степей Туркестана и Монголии направимся к тибетскому плоскогорью, то заметим известную перемену в племенах и их культуре, сообразно с мертвым характером окружающей природы. Прежде всего, население здесь очень редко. Пржевальский между Куэн-Луном и Танлою в течение целого месяца не встретил на пространстве 400 кв. м ни одного человека. В этих местах бродят только разбойничьи шайки. В самом же Тибете, где население занимается овцеводством и земледелием (главным образом сеет ячмень), густота населения довольно значительна, но только в земледельческих местностях. В горах население пассивнее. Особенного внимания заслуживают горные кочевники, скитающиеся в гималайских ущельях между Тибетом и истоками рек Инда и Ганга. Они являются посредниками в торговых сношениях — это их главное занятие. Товары перевозят на
баранах. Такой народец как чампы (их всего 500 душ), кочующий на пространстве небольшой нашей губернии в ущельях Инда, ниже 3 300 м чувствуют себя нехорошо — они задыхаются. Равным образом, по мере того как мы будем переходить от степей к лесам и затем к тундрам севера, условия быта и в зависимости от них жизнь человека сильно изменяются. В северных лесах охота составляет единственный источник существования, например для остяков и тунгусов. «Наша вера велит нам жить и умирать в лесу», — рассказывал один из таких охотников. Еще более к северу наряду с охотой появляется пастушество (разводят северных оленей), местами рыболовство. С постепенным ухудшением условий быта уменьшаются густота населения и рост человека; люди становятся всё более неповоротливыми, что, между прочим, объясняется затрудненным пищеварением от жирной пищи. В Царстве Польском насчитывалось бы, если бы оно было поставлено в условия степного была, от 230-250 тыс. чел., в условия якутской области — только 40-50 тыс., а в условия самоедских тундр — только 5 тыс.! Эти цифры, в особенности последние, хотя и очень незначительны, тем не менее, несравненно выше тех, которые дает нам Австралия, где на ту же площадь в среднем приходится около 2500 человек. Одно это обстоятельство свидетельствует уже о культурном значении скотоводства. Северный олень представляет главный и почти единственный источник питания на дальнем севере. Он доставляет молоко и мясо, шкуры для одежды и жилья, кишки на нитки, кости для оружия. Ввиду того, что самка северного оленя дает мало молока, семье необходимо иметь около 100 штук скота. Благосостояние начинается тогда, когда стадо состоит из 300 штук, богатство же при 600. Скот пасется на одном месте 2-5 дней, т.е. до тех пор, пока не съест всей пригодной для него растительности; затем он переходит на другое место. Вместе с уменьшением плотности населения к северу численность отдельных обществ уменьшается. Какие-нибудь 20 000 самоедов говорят на 5 различных языках, которые распадаются еще на различные говоры, например, юракский язык — на 5, енисейский — на 2 говора. Самоеды проходят огромные пространства. Летние их жилища находятся от зимних на расстоянии 400-500 верст. «Во время своих перекочевок каждая семья идет по тому же пути, останавливается в тех же местах, как и в предыдущие годы. Каким путем шли отцы, тем же путем пойдут внуки и правнуки». Везде на севере растительная пища — редкость, жир — лакомство. И неудивительно; ведь этот жир не что иное, как топливо, которое возмещает убыль тепла в организме. Якуты, справляя праздник, выпивают по несколько фунтов теплого сала. «Аппетит этих народов изумительный. Якут уничтожает до 60 рыб, в то время как
меня совершенно удовлетворял один десяток. Якуты - обжоры. Я дал пятилетнему мальчику очень грязную сальную свечку, затем другую, третью, и все он съел с жадностью. После того штурман дал ему еще несколько фунтов старого масла — и все это моментально исчезло в желудке пятилетнего мальчика!»
Степь всё сглаживает, горы вызывают разнообразие. Какая-нибудь долина или ущелье благоприятствует появлению той или другой особенности. Каждая группа, избравши себе местожительством долину, заставляет другие группы неподвижно оставаться на своих местах. Горы южного Китая, Ассама, Индокитая, преимущественно же та область, где Брамапутра, реки Индокитая и Янтсе-Кианг текут рядом и потом расходятся веерообразно в разные стороны, обитает множество народов, известных нам лишь по названию. На каждом шагу встречаешь здесь глубокие ущелья с отвесными стенами (300-400 м высоты). Горцы перебрасывают через эти ущелья бамбуковые жерди с двумя скользящими по ним обручами; в один из них вкладывают голову, в другой — ноги, и под давлением собственной тяжести тело движется до половины ущелья; затем туземец с помощью рук взбирается по другой половине бамбуковой жерди на противоположную сторону. «Путь, по которому горцы сходят на равнину, вьется узкой лентой вдоль отвесных скал, разъединенных пропастями. Чтобы пройти через эти пропасти, туземцы устраивают ступеньки в скалах и карабкаются, как кошки». Поэтому везде у горного населения ляжки и икры отличаются сильным развитием. Разнообразие народов, языков, обычаев очень значительно. Малайские различия, как культурные, так и антропологические, упорно сохраняются. «Физические черты — говорит Пиль о нагах — различны в каждом племени. Я легко отличаю иобока от банпара, мутона, на-мсангийца или ассамца, даже не видав их татуировки». Таким образом, многочисленные группы, принадлежащие к одному семейству по своему языку, например акалы (горное племя на левом берегу Брамапутры, численностью до миллиона), разобщены и совершенно чужды друг другу. Для иллюстрации этих отношений мы укажем на нагов («непобедимых»), населяющих горы южного Ассама, и на каренов («туземцев») из Пегу и Бирмы. Нагов насчитывают несколько сот тысяч человек. «У нагов, заселяющих незначительную местность ближе к Ассаму, около 30 различных наречий: малейшая возвышенность, ущелье или река порождают уже новое наречие. Племен много. Кажется, каждое поселение имеет свое собственное наречие». «Каждое племя имеет свои собственные обычаи. Поселение состоит из 60 домов. Мне рассказывали, что оно в настоящий момент распалось на две враждебные половины. Начальник ручался только за свою половину, но не за другую». Зачастую из двух
соседних деревень одна не знает о существовании другой; английский путешественник в подзорную трубу видел такие поселки, о которых в данной деревне ничего не слышали. У каренов, живущих в более доступной местности, племенная раздробленность не меньше. «Эти племена, хотя говорят на одном и том же языке, однако не знают друг друга под общим названием. Констатировано, что существует одиннадцать каренских племен, говорящих на различных наречиях и не понимающих друг друга. Каждое из них обозначает себя в отличие от других племен именем «человека». Все эти поселения — совершенно независимые маленькие государства и враждуют друг с другом. Паки с незапамятных времен враждуют с плалами, бгап — с паками, гайки — с бгаями и красные карены — со всеми остальными. Быть может, нет ни одного поселения, которое не состояло бы во вражде со всеми остальными». Каждое поселение у горцев представляет собой настоящую крепость, окруженную частоколом; к ней ведет тропинка, такая узкая, что двое не могут идти по ней рядом. Эти народы — неисправимые разбойники. Мальчик только тогда становится мужчиной, когда принесет череп, руку и ногу врага, причем безразлично, будет ли это рука или череп мужчины, женщины или ребенка. «Карены никогда не объявляют войны. Неожиданное нападение является у них основным правилом. Убивают всех без различия пола и возраста; грудные дети всегда умерщвляются. Детей часто убивают со страшной жестокостью. Отрезают у них ноги и руки, тела же рубят на мелкие куски». Поэтому горцы наводят ужас на обитателей равнин. «Мирный земледелец, распевая и беседуя со своими детьми, возделывал поле. Из травы выглядывает отвратительное лицо дикаря; затем он исчезает с проворством змеи. Вскоре он возвращается с товарищами. Приближаются они с большой осторожностью и, как кошки, бросаются на свою добычу. Земледельца убивают, а детей уводят с собой». Жители равнин зовут акохов «разрушителями очагов». Наоборот, горец презирает обитателей равнин и, хотя не знает своего прошедшего, однако полагает, что создан для жизни в горах, что горы должны служить ему постоянным местопребыванием. На вопрос, почему он чернит зубы, он отвечает с чувством превосходства, что только собаки и бенгалы (жители равнин) имеют белые зубы. Наги никак не могут себе представить, что англичане сильнее их.
Общественный строй у этих различных гонных племен одинаковый. Значение вождей невелико: они подчиняются народной воле. «Наги не имеют никакого правительства; они не признают никого своими правителями и смеются над подобной мыслью. Когда их спрашивают о вожде, они гордо вонзают копье в землю и говорят, что не имеют другого раджи. Советуются они с несколькими старцами, известными
своей опытностью и рассудительностью, а пожалуй, чаще всего пользующимися влиянием благодаря своему богатству. Эти старшины имеют некоторое значение». Впрочем, каждая горная группа представляет нам особенную картину: обычаи, форма правления, строй семейной и общественной жизни, всё это до последней степени разнообразно. Оно и понятно, так как горы являются убежищем для различных народов, вытесняемых из равнин. Каждый народ и отдельные части народа поучали здесь самостоятельное развитие. Однако существуют известные характерные черты, общие для всей местности. Везде, например, у горцев полуострова, существуют общинные дома, где спит вся молодежь — мужская, а иногда и женская (у аборов, гаров и нагов, какиенов, банаров из Аннама и т.д.). Иногда даже и во всем поселении дин только дом жилой, как у гаров, у которых попадаются строения в 100-160 футов длины. С 12-20 отделениями, вмещающими 100-200 человек; но молодежь и здесь спит отдельно.
В юго-восточной части Тибета и в соседних местностях можно встретить семьи с ясно выраженным матриархатом и многомужеством. Впрочем, и в Тибете несколько братьев имеют одну общую жену, и такие семьи отличаются мирным характером, отсутствием ревности; до некоторой степени они являются последствием нищеты: отдельное лицо редко может уплатить выкуп за невесту. Дальтон рассказывает о бафтах (горцах на правом берегу Брамапутры), что однажды молодая девушка бросилась ему в ноги с просьбой заступиться за нее. Она была дочерью вождя и ее заставляли выйти замуж за приятеля отца, который имел уже нескольких жен; она не желала быть одной из многих, признаваясь в то же время, что имеет любовника. Английский резидент велел привести последнего, но, к своему удивлению, вместо одного, увидел двоих. Случай этот свидетельствует о тамошних нравах. Материнское право особенно сильно выступает у гаров. Женщина — глава семьи, девушка ухаживает за юношей. Кази хоронят своих отцов на их племенном кладбище, дети же покоятся в земле, принадлежащей племени матери.
Кроме этих горцев живут у подножия гор, на их уступах и в лесах, от Непала вдоль Гималаев, особенно в Ассаме, еще много других народов. Физические их черты явственно свидетельствуют о тибетском происхождении с примесью черной крови. Некоторые из них заслуживают внимания своим мирным характером. Сюда можно причислить племя лепчасов в Сиккиме, которые «очень приветливы», «удивительно приветливы», «охотно делают уступки и легко прощают обиды». На них походят боды и джималы. «В их характере много привлекательного, и они почти не имеют сторон неприятных. Они интеллигентны, мягки, чужды предрассудков, честны, верны слову,
трудолюбивы в свойственных им занятиях, но ленивы среди новых условий и относятся чрезвычайно враждебно к тем распоряжениям, которые считают несправедливыми. Они не позволяют себе никакого произвола в отношении к своим соплеменникам или к соседям и нисколько не воинственны. Они отказываются работать на чужих и не поступают на службу в качестве солдат, лакеев или кучеров. В общественной организации этих племен нет ни слуг, ни рабов, ни других зависимых людей; ни традиция, ни религия, ни обычаи не устанавливают никакого искусственного различия меду людьми. Сект, классов или каст у них также нет. Все между собою равны по обычаю и фактически. Это равенство - не мертвая буква. Боды и джималы питаются хорошо, живут удобно, и когда ближе сойдешься с ними (они питают нерасположение к чужестранцам), то голос, взгляд и поведение их свидетельствуют об отсутствии того подлого страха и хитрости, которые свойственны бенгалам». Впрочем, их немного. Боров, например, насчитывают до 200 тыс. в непальских горах, Бараке и Ассаме. Большинство этих народов ведет полукочевой, полуземледельческий образ жизни. Через известные промежутки времени они переносят свое поселение с одного места на другое. Это бывает тогда, когда на старом месте земля совсем истощится. На новом месте они выжигают лес и затем вблизи нового участка строят поселение, где и живут в течение нескольких лет.
Между цивилизациями желтых короткоголовых действительно самостоятельной является только китайская, так как японская и корейская и, наконец, тонкино-аннамитская развивались под преобладающим влиянием первой. Бирманская же, сиамская и исчезнувшие цивилизации талаингов (быть может, дравидийского происхождения) и кмеров (индонезийского) находились, в свою очередь, под влиянием арийско-индусской культуры. Впрочем, индокитайский полуостров, несмотря на свои естественные богатства, не благоприятствовал успехам цивилизации. Этот полуостров насчитывает всего 34 млн жителей, в то время как он при той же технике мог бы удобно дать пропитание 250 млн. Только при устьях рек и на морском побережье население более густо; одновременно здесь появляются центры цивилизации, создавшиеся под влиянием традиционной пышности восточного деспотизма. Направление рек и гор с севера на юг сразу подвергало завоевателей-переселенцев влиянию значительного климатического разнообразия и в то же время препятствовало им расселяться по параллелям, где они могли бы найти более или менее постоянную температуру. Затем те же условия помешали развитию однообразной цивилизации на всем пространстве полуострова, и около 20% населения, преимущественно в горах, удержались на варварской ступени. Тибетская же «цивилизация»
является, собственно говоря, громадной колонией буддийских монахов, которые угнетают и умышленно держат в невежественном состоянии население, столь бедное, что несколько мужчин (братья) нередко в складчину покупают себе жен. С другой стороны, богатые покупают себе сразу несколько жен (обыкновенно сестер или мать с дочерьми). Большая часть населения занимается земледелием, остальная (на 99% всего пространства страны) — скотоводством (разводят баранов и яков). Монахи окончательно утвердили свое господство только в V-VIII столетиях. Тибетский буддизм сильно напоминает католицизм. Духовенство носит гуменце и длинное облачение, постится, исповедует верующих, является посредником между людьми и святыми. Прежде безбрачие было только богоугодным делом, теперь оно обязательно; толпы себялюбцев, мужчин и женщин, предаются аскетизму с эгоистической целью спасти только свою душу. В Тибете живет бессмертный далай-лама, буддийский папа. Он является не только безгрешным существом, но, сверх того, и живым воплощением Будды. Чувствуя приближение кончины, он подыскивает себе наследника, которому мог бы доверить пребывающий в нем дух основателя религии. Выбор падает на членов известных семей. К далай-ламе, уже издали ползая на коленях, спешат за благословением, оплачиваемым дарами, паломники со всех концов буддийского мира. Дворец далай-ламы является образцом, по которому строятся другие дворцы. Вся тибетская степь покрыта монастырями: их больше ста; в каждом из них живет по нескольку тысяч монахов с бессмертным настоятелем. Настоятели составляют совет далай-ламы и от его имени правят делами мирян. Говорят, что 2/3 всего тибетского населения спасает буддийский мир в монашеской рясе. Остальная часть - крепостные, работающие на монахов. Они селятся вокруг монастырей в числе нескольких десятков и представляют собою вьючный монастырский скот. Другим источником существования буддийской теократии является обильная лепта, приносимая из самых отдаленных местностей. Наконец, ростовщичество дополняет бюджет духовенства. Монахи дают взаймы под залог и берут, кроме подарков, 30% годовых, милостиво принимая в уплату не только деньги, но и хлеб, чай и ткани. Таким образом, весь крестьянский люд составляет собственность духовенства; это - настоящие крепостные. Духовная карьера избирается не добровольно. В Тибете существует собственно духовный набор, как у нас рекрутский. Каждая семья, имеющая несколько сыновей, должна отдать третьего и последующих в монастырь. Жребий, бросаемый ламой, окончательно решает выбор, но он падает всегда на самых интеллигентных и способных юношей. Буддизм, подобно католичеству, изобрел индульгенции и отпущения грехов, но,
сверх того, еще мельницы, приводимые в движение ветром, которые, шелестя, молятся за набожного владельца; более богатые люди сооружают с этой целью водяные мельницы.
Напротив, Китай, эта «серединная империя», это «великое и светлое царство», эти «четыре моря» (т.е. «вселенная»), как гласят местные названия, представляет вместо теократии бюрократическую аристократию духа. По всей вероятности, «великое и светлое царство» появилось на «желтой земле» — к северу от Желтой реки. На пространстве, почти в шесть раз превышающем Царство Польское, тянутся там земли, легко возделываемые, баснословно плодородные и благодаря множеству оврагов, вырытых водою, хорошо защищенные от неожиданных набегов. Здесь-то поселились предки тех «ста» кочевых наезднических «семейств», о которых китайские летописи говорят как о родоначальниках современных китайцев. Уже одна архитектура китайского дома сильно напоминает происхождение его от палатки тибетского кочевника. Постоянно возраставшее земледельческое население стало сомкнутой массой распространяться по течению рек, к морю и к югу, пока, наконец, горы и моря не остановили этот медленный разлив. Таким образом, китайская цивилизация встретила естественные границы, которых и не перешагнула. Она наталкивалась на другие народы с индонезийскими элементами. Миаотзе (по-китайски это слово означает «туземцы»), например, занимавшие некогда в большом числе равнины, теперь вытеснены из гор Юннана и отовсюду окружены морем китайского населения. Их насчитывают еще несколько миллионов, но, оттесненные в горы, они подвергаются притеснениям со стороны китайцев и поэтому быстро вымирают. Некогда на равнинах они имели свои письмена; в настоящее время они сильно регрессируют. Некоторые группы этого народа населяют скалы и, чтобы добраться до них, приходится карабкаться по лестницам в 150 м высоты. Несмотря на поглощение посторонних элементов, китайское население сравнительно однообразно.
Ассимиляция усилилась за последние столетия под влиянием действующих до сих пор причин. Высчитано, что в Китае с 1812 по 1880 год погибло вследствие голода и междоусобных войн 63 млн человек. Восстание в Юннане стоило жизни 8 млн людей; восстание тайпингов — 40 млн. Таким образом образовались пустынные местности, в которые направились выходцы из других провинций и, смешиваясь друг с другом, нивелировали антропологические особенности населения. Строй Китая развивался постепенно из первобытного земледельческого коммунизма; центральная же власть появилась впоследствии и обязана своим возникновением ирригационной системе и необходимости поддерживать ее в порядке. По-китайски «правительство» и «течение реки» обозначаются
одним и тем же словом. Из сельского коммунизма возник архаический государственный социализм. Упорядочение землевладения сделалось задачей правительства. По временам оно собирало сведения с целью убедиться, в каких местностях чувствуется избыток населения и какие местности страдают малонаселенностью. Результатом исследования было переселение излишка в провинции, менее населенные, и передел всей территории. Итак, колонизация велась центральною властью систематически. Семейные союзы, кроме полученного собственного надела, возделывали еще все вместе общинную землю, жатва с которой шла в государственные амбары; хлеб же с этих участков подлежал дележу между населением во время неурожаев. Государственная организация основывалась на семейной единице, и ее звенья шли симметрически по следующему ряду множителей: 5. 5. 4. 5. 5. 5, вплоть до провинции Хиянг, насчитывающей 12 500 семей (т.е. 5. 5. 4. 5. 5. 5). Соответственным образом производился рекрутский набор. Скамья доставляла одного новобранца, провинция — дивизию из 12 500 воинов. Китай в то время можно было рассматривать как одно огромное имение, которым управлял монарх, в качестве наивысшего и самовластного хозяина, пекущегося об общем благосостоянии; народ же был организован в виде громадной промышленной армии, работающей на общее дело и в свою пользу под руководством властей на временно-предоставленных ей участках удобной земли. Но так как орудия производства требовали индивидуальных усилий, возделывание участков оставалось в руках отдельных семейств, участки эти были неодинаковых размеров (сановники имели больше земли) и, наконец, существовало общее стремление превратить возделываемые участки в постоянную и исключительную собственность — строй этот постепенно расшатался. Этот процесс разложения старых устоев привел к неограниченному частному владению и затем к сосредоточению земли в небольшом числе рук. Вместе с тем, вспыхивают социальные революции с народническим лозунгом передела и ограничения размера частной собственности. Однако удовлетворение этих требований по истечении нескольких столетий снова приводит к старому положению вещей. В настоящее время «Серединная Империя» представляет собой крестьянское царство с общиной, еще крепко сохраняющейся в более отдаленных местностях. Эти сельские союзы, отличающиеся во внутренней своей жизни солидарностью, но равнодушные ко всему, что происходит за пределами общины, и консервативные в своем демократизме, составляют надежную опору для самовластия мандаринов. Китайская бюрократия состоит из лиц, выдержавших определенный экзамен. Всякий имеет право стать ее членом, если только он обнаружил способности. Это не что иное, как
организация «аристократии духа» - по крайней мере в теории. Наряду с самой ужасной нищетой (заставившей узаконить детоубийство) существует утонченная роскошь. Богатая женщина ведет замкнутую жизнь, и только проститутки блещут остроумием и образованием. Один ученый очертил следующим образом китайскую цивилизацию: «Хорошо организованная бюрократия, основанная на принципе конкуренции; отеческий деспотизм, тщательно присматривающий, регулирующий, оживляющий или нравственно угнетающий народ и еще старательнее наблюдающий за тем, чтобы каждый занимал должность, которая удовлетворяла бы все его потребности; богдыхан, восседая на престоле, являет собой воплощение здравого смысла; священник — слуга государства; церковь и школа — полицейские учреждения, в которых китаец приучает себя к слепому уважению властей, правительства, права и порядка. Справедливость находит свое выражение в бамбуковой трости, которая с одинаковым беспристрастием гуляет по пяткам и министра, и самого ничтожного из ничтожнейших подданных; художники никогда не изображают идеала; они только грубо подражают природе и видят в ней скорее различие, чем сходство, питают пристрастие к карикатурам и подчеркивают мелочи».
Уже одна многочисленность желтолицых заставляет нас вникнуть в вопрос о дальнейшей их роли в судьбах человечества. Что касается кочевников, то дни их сочтены. Они составляют лишь 5% всей остальной массы монголоподобных и в последнее время быстро исчезают. Кочевые племена нуждаются в просторе, а его не хватает. Китайцы, некогда сооружавшие стены против наездников, сами стремятся теперь в степи в качестве колонистов, «людей, пожирающих татар». В настоящее время уже восточные склоны Памира и Семиреченской области заселены ими. С Волги врываются сюда русские поселенцы. Россия и Китай, суживая размеры степей, одновременно силятся наложить на кочевников путы государственного благоустройства и приспособить их к оседлой жизни. Китай до поры до времени создает из этих кочевников род казачества, организация которого определяется не географическими, а племенными условиями. Но одновременно с территориальным принципом появляется неизвестное доселе денежное хозяйство и соответствующая ему эгоистическая этика со своими героями — торгашом и ростовщиком. Прежняя солидарность исчезает. Например, бурятский улус некогда представлял как бы одну семью. Он состоял из определенного числа огороженных участков, из которых в каждом было по нескольку юрт. На одном участке помещались юрты отца, сыновей и внуков, на следующем - его брата с потомством. Огороженный участок составлял одну большую общину. Весь же улус имел общую пекарню. Сироты находили приют
то в одной, то в другой общине; они имели право без спроса брать себе пищу; если же кто-нибудь убивал барана, то каждый мог запросто прийти и присоединиться к трапезе. В Монголии в случае пропажи лошади у гостя все единодушно отыскивали ее и возмещали убытки. Если кто, отправляясь в путь, знал, что по дороге встретятся улусы, то не брал с собой никаких съестных припасов. Если у кого-нибудь случался падеж скота, то другие спешили с дарами, так что обедневший снова становился на ноги. Все это теперь быстро исчезает. Вместо прежней солидарности слагается этика, основанная на купле-продаже. Значительное имущественное неравенство прежде было невозможно, теперь же оно растет, и степь знает нищих и богатых. В копальском, например, округе в настоящее время приходится на юрту 0,7 верблюда, 3 лошади, 2 штуки рогатого скота и 32,2 барана; но так как некоторые имеют тысячи голов, то другие, значит, ничего не имеют. Охота же в степях не может служить источником существования; в 3 округах, с населением в /г млн, в течение года было убито всего 6 000 лисиц и 400 оленей. А между тем, за одну жену приходится уплачивать выкуп и несколько десятков баранов! И вот нищий кочевник мало-помалу принимается за земледелие, а земледелие для инородца — первый шаг к денационализации и даже вымиранию... Будущее имеют только цивилизации желтолицых, собственно говоря, только одна из них, китайская, так как индокитайские всё сильнее подчиняются влиянию первой. (Ведь Япония скорее может быть названа индонезийской цивилизацией. Она уже втянута в водоворот европейско-мирового развития. Железные дороги, телеграфы, телефоны, сочинения Дарвина и Спенсера, всё это в настоящее время пользуется такой же популярностью в Японии, как и в Европе. Наконец, и капитализм в Японии делает большие успехи.) Аннам почти уже весь лишился самобытности, в Сиаме живет I'/z млн китайских выходцев, число которых с каждым годом возрастает. Они направляются из южного Китая через горы вглубь Индокитая вплоть до устьев рек. Вопрос о том, какие отношения установятся в будущем между арийско-европейской цивилизацией и китайской, принадлежит к одному из самых важных. Спрашивается, какое положение займут 25% всего человечества по отношению к другим 25%. Столкновения представителей той и другой цивилизации происходят в различных пунктах. Белые расы врываются в Китай, китайцы в большом числе проникают туда, где царит белый человек. В Соединенных Штатах в 1881 году насчитывалось до 100 тыс.; в Перу, Бразилии и на Антильских островах — 200 тыс., в Австралии — около 50 тыс., на Филиппинских островах — 250 тыс., в голландских колониях — 300. Они появляются даже в южной Африке. Китаец везде вытесняет конкурентов дешевиз-
ной рук, обусловленной низким уровнем его жизненных потребностей. В самом же Китае развивается европейский капитализм и усиливается влияние белых. Прошли те времена, когда китаец, гордый своею самобытностью и древностью своей цивилизации, презрительно относился к варварам с «противной красной» бородой, которые, вместо повязок на ногах носят корсеты, имеют огромные носы и не отращивают себе кос. В настоящее время «фолянзи» (французы) и «беликени» (американцы) начинают пользоваться симпатией со стороны китайцев. Но утилитаризм их заставляет перенимать исключительно усовершенствования. Правительство, например, издает в переводе европейские сочинения по химии, физике и медицине. Появилось уже 142 сочинения такого рода, и разошлось их 83 000 экземпляров. Трудно сказать, чем разрешится это столкновение двух цивилизаций. Несомненно только, что Китай захвачен водоворотом общечеловеческой эволюции.
VI
Состав американского населения с антропологической точки зрения; лингвистические семейства и полисинтетизм языка. - Эскимосы и северо-западное побережье. - Культура по течению Миссисипи. - Бассейны р. Ориноко и Амазонской. - Разбойники в пампасах и Патагонии. -Цивилизация доколумбовой Америки. - Число туземных элементов в настоящее время.
Антропология «краснокожих» очень несовершенна. Собранные материалы недостаточны и находятся в хаотическом состоянии. Выяснилось только, что американцы не составляют какой-нибудь особенной расы, а являются продуктом скрещивания нескольких рас Старого Света. Это смешение рас доказывается следующей таблицей ширины черепа, заимствованной нами у Кольмана
ниже 74,9 75-79,9 80- 86,9 выше 87 % деформир. черепов
У 127 эскимосов 85,4% 8,21% 3,94% 0,80%
» 917 лиц из сев. Амер 15,75% 40,26% 25,81% 11,96% 4,48%
» 248 из центр, и южн. Ам. 16,54% 29,02% 19,79% 27,73% 7,00%
Это смешение расовых типов в каждой отдельной этнической группе — иногда на незначительном пространстве — представляет большое разнообразие. Эскимосская группа, будучи представительницей крайней длинноголовости, оказывается сравнительно чистой. Длинноголовость равным образом является господствующей и у индейцев по течению р. Св. Лаврентия и в области Больших озер, у племен по течению р. Амазонской и Ориноко, и, наконец, на Огненной земле. Напротив, короткоголовость преобладает или даже исключительно господствует вдоль горного хребта, который тянется через всю Америку. Особенно характерным является почти шестигранный череп индейцев-пэблосов, встречаемый сверх того еще кое-где в юго-западном углу и на южном побережье Соединенных Штатов, в центральной Америке, в Боливии,
в Перу и Араукании, а также у индейцев в пампасах. Вышеупомянутое смешение типов короткоголовых и длинноголовых относится, как вполне выяснено научными изысканиями, к самым отдаленным временам четвертичной эпохи. Раскопки в Лагоа-Санта дали длинноголовые черепа с некоторым, весьма незначительным, процентом короткоголовости, между тем черепа, найденные в пампасах, преимущественно короткоголовые. Эти четвертичные расы находятся, по-видимому, в тесном родстве с современными. Длинноголовые из Лагоа-Санта приближаются формой своего черепа, с одной стороны, к ботокудам и фуэджийцам, с другой, к эскимосам; разным образом в современной Америке можно найти короткоголовые элементы, родственные древнепампасским. Оба типа, особенно последний, обнаруживают много монголоподобных черт. Это обстоятельство свидетельствует о том, что уже в четвертичную эпоху население американского материка состояло из различных типов монголоподобной расы. Скрещивание этих типов, по-видимому, произошло не в одном пункте и создало свои собственные и до некоторой степени однообразные типы, которые, смешиваясь между собой, в свою очередь, вызвали впоследствии новые типы. Большая часть расовых волн, вышедших из таких центров ассимиляции, шла с севера на юг. В Мексике, например, удалось установить несколько последовательных антропологических наслоений. Одной из самых важных местностей в этом отношении является Берингов пролив. Вот здесь-то мы в момент открытия Америки наблюдали последнее переселение азиатских элементов на Новый материк. Это были короткоголовые алеуты. Из того факта, что короткоголовые элементы расселились вдоль Скалистых гор и Кордильер, этой главной артерии пришельцев и что их сравнительно немного в долинах Миссисипи, Ориноко и Амазонской реки, следует заключить, что длинноголовые типы более ранние обитатели, чем короткоголовые. Отметим еще, что американские короткоголовые тем сильнее напоминают азиатских, чем ближе они живут к различным эпохам, мы можем указать на другие более мелкие примеси: нередко, например, буря выбрасывала японские суда на западные берега Америки (между 15° и 550 сев. ш.); в Перу, по-видимому, существуют следы китайских элементов; в южной Америке можно найти малайские элементы. Физические черты американца сближают его с монголоподобными народами. «Когда китайская прислуга меня окружает, то мне кажется, что я в Америке (южной)». Особенно сильно у американцев обнаруживается монгольское строение волос: они черные, гладкие, твердые, напоминают лошадиные; борода, брови и волосяной покров тела у них — ничтожен (аймары находили, что борода обезображивает человека). Тенкате встретил среди американцев в юго-западном углу
Соединенных Штатов 50% лиц с монгольским строением глаз. Окраска кожи их точно так же не представляет никаких выдающихся уклонений от окраски монгольской азиатской ветви народов. Упомянутый ученый советовал поэтому термин «краснокожий» совершенно вычеркнуть из антропологии. «Еще раз я должен протестовать против несоответственного названия “красная раса”. Кожа многих индейцев, которых я исследовал в Южной и Северной Америке, вообще представляет те же оттенки, что и у монголов. Отдельные желтокожие группы являются настоящими краснокожими, а краснокожие — желтокожими». Монголоподобные типы составляют в образовании туземного американского населения главный слой, но не исключительный. Особенно форма носа у американцев мало имеет общего с монгольскими чертами. Среди индейцев Гвианы 30% имеют нос прямой, 51% — с горбиной и только 19% — приплюснутый. Немонгольские формы носов мы находим и у народов Северной Америки. Это обстоятельство указывает на значительную примесь каких-то немонгольских элементов, «кавказских», как говорят иные антропологи. При этом мужчины везде обнаруживают более значительное расовое разнообразие. В юго-западном углу Соединенных Штатов и в северо-западной Мексике среди мужчин можно выделить 5 типов, между тем как женщины и дети в расовом отношении более однообразны и сильнее напоминают монголов. Монгольские черты молодого американца исчезают в зрелом возрасте, уступая свое место другим чертам, особенно на востоке от Скалистых гор». Спросите северного индейца, в чем заключается красота, и он вам ответит: надо иметь широкое и плоское лицо, маленькие глаза, высокие лицевые кости с тремя широкими черными рубцами через щеку, низкий лоб, широкий подбородок, толстый ястребиный нос, красноватую кожу». Те элементы, которые дали американскому типу ястребиный нос и красноватую окраску кожи, по всей вероятности, принадлежат к «белым», родственным айнской группе и другим, занимающим северо-восток Азии. Первые европейские выходцы иногда упоминают о бородатых светлолицых типах в Канаде, по течению Миссури, в Андах; мексиканские хроники упоминают, что типы этого рода встречались в центральной Америке. У караибов можно натолкнуться на типы средиземной расы. Бури гонят суда от Канарских островов к Мексиканскому заливу. Прибавим еще, что норманны в XI ст. колонизировали Ньюфаундленд и Лабрадор, а исландцы еще ранее Гренландию. В Перу и в Калифорнии мы встречаем следы индонезийской примеси. Но резче всего светлолицые элементы выступают в северо-западном углу Америки. Племена, известные в Азии под именем чукчей и айно, чрезвычайно часто встречаются в Америке на пространстве от Берингова пролива вдоль морского берега и вы
дают себя усами и белым нежным цветом лица. По всей вероятности, эти типы представляют, как мы уже сказали, очень важный расовой элемент среди краснокожих. Сверх того, там и сям можно подметить черную примесь. Темную окраску имели племена шару, обитавшие на берегах Ла-Платы, некоторые караибы (негритянская примесь?), некоторые калифорнские племена и даже пуэблосы (меланезийская примесь).
Многочисленность американских языков указывает на сравнительно низкую ступень общественности. Исследования вашингтонского этнографического бюро выяснили, что в Северной Америке существовало несколько десятков лингвистических групп и несколько сот племенных наречий; несмотря на это, взаимные отношения их сравнительно менее сложны, чем в других местах Нового Света. «Вопреки ходячему мнению, американские языки не находятся на одинаковой ступени морфологического развития. Одни языки достигли лишь состояния односложного расчленения, другие приблизились к столь усовершенствованной уралоалтайским семействами благозвучной агглютинации, наконец, третьи представляют новый строй языка — полисинтетический» (Фр. Мюллер).
Чтобы уяснить себе сущность американского полисинтетизма, следует вспомнить основания агглютинации, т.е. того источника, из которого возник американский строй речи. Корень в агглютинирующей речи, совершенно так же как в воляпюке, получает более определенное значение, смотря по добавочной частичке. Какой-нибудь предлог, например в, может спрягаться благодаря присоединению к нему соответственных частичек. Предложение: «Он лежит внутри», краснокожий передает следующим образом: «он + в + частичка третьего лица настоящего времени». Если бы мы стали приводить в систему возникающие этим путем формы согласно требованиям нашей грамматики, то мы получили бы несметное число различных наклонений, степеней, родов и т.п. Мы имели бы наклонения: указательное, повелительное, условное, вопросительное, отрицательное, безусловное, указывающее, каким, например, орудием совершено действие, и т.д. Так, на алеутском яз. siga = превосходно, sigasiada = очень много, 1а = чаще, чем один раз, tasiada = излишне, kamgelik = восхвалять; с присоединением к этому слову вышеозначенных приставок возникают следующие «наклонения»: kamgesigalik = восхвалять кого-нибудь горячо, kamgesigatalik = восхвалять кого-нибудь горячо и часто, kamgasigasiadalik — восхвалять кого-нибудь очень горячо, kamgasigatasidalik = восхвалять кого-нибудь очень горячо и часто. Классифицируя эти формы согласно с требованиями флектирующей грамматики, Джемс насчитал в спряжении чипивеев 7-8 тысяч форм! Мы имеем здесь частички (вроде французских 1е, 1а) для обозначения, живет ли данный предмет или нет, из чего он сделан
(из воды, камня, мяса или дерева), в каком находится состоянии: стоячем, лежачем и т.д. Если американец хочет сказать: «человек убил кролика», он должен принять во внимание все приставки и выразиться «человек + он + один + живущий + стоящий + в падеже I + сознательно + убил + выпуская стрелу + кролик +он + один + живущий + сидящий + в падеже IV». За исключением подчеркнутых слов все другие понятия он выражает с помощью приставок. Быть может, один раз из миллиона случаев он употребит эти приставки в подобном сочетании, но в 999,999 случаях он переберет в уме все существующие приставки, чтобы избрать нужную ему. Но американец не удовольствовался этой запутанной агглютинацией и пошел еще далее. Подобно тому, как в немецком языке вместо zu der говорят zur, во многих американских языках отдельные слова сливаются в одно огромное слово, и потому, например, оборот «о мой отец, достопочтенный и восхваляемый бог-заступник» мексиканец передаст в виде одного слова: «notlazomahuizteopixcatatzin». (No = мой; tlazontli = достопочтенный; mahuiztic = восхваляемый; teopizqui — бог-заступник; tatzi = отец). Нечего говорить, как это обстоятельство затрудняет идейное общение между европейцами и краснокожими, особенно если принять во внимание, что самый синтаксис у них другой, так как основан на отношении слова определяемого к определяющему. «Эта форма речи, говорит Фр. Мюллер, вызванная односторонним образованием понятий, повлияла, в свою очередь, на самый способ мышления. Не только наши понятия и идеи, но самый способ мышления должен показаться американцу чем-то особенным и чуждым. Наши языки являются формой, совершенно несоответствующей для его ассоциации идей, и он не знает, что с ней делать». Шлейхер идет еще дальше, утверждая, что такой строй речи неизбежно должен был послужить препятствием для дальнейшего умственного развития.
Иннуиты (т.е. «люди»), более известные под альконкиским названием эскимосов («употребляющие в пищу сырое мясо»), составляют одну из самых характерных групп человеческого рода. Они представляют крайнее звено, выделяющееся из собственно желтых короткоголовых образованием черепа, как видно из следующей таблицы:
У. ш. ч. У. гл. У. н.
Буряты, монголы и калмыки... 85,6
89,7 48,4
Западные эскимосы.........
71,5 92,7 42,2
Выраженная длинноголовость, как идеал их красоты, привела к тому, что они стали соответственным образом сдавливать черепа
младенцев. В Гренландии сохранился самый чистый тип: на западе эскимосы смешались с короткоголовыми элементами, как об этом свидетельствуют следующие цифры:
Гренландия Западная Америка
7 мужчин, 8 женщин 2 мужчин, 2 женщин
У.ш.ч. 72,54 70,43 74,15 77,84
Азиатская ветвь эскимосов, известная под именем иамлосов, еще более отклонилась от чистого типа. Впрочем, в северо-западном углу Америки эскимосский тип является важным расовым элементом у колошей и других прибрежных племен.
Эскимосы населяют Гренландию и северные берега Америки на пространстве 10,000 км, проникая вглубь материка лишь на какие-нибудь 50 км. Они представляют человеческую группу, наиболее выдвинувшуюся на север. Племя ита, около ста человек, кочует вдоль берегов Гренландии между 75° и 79° сев. ш., летом же оно доходит даже до 81° и 82°. Общее число эскимосов невелико. В Гренландии в 1866 году их насчитывалось всего 9,481 чел., считая в том числе и метисов; в Лабрадоре в 1850 году было их только 1,200; 18-20 племен на западе от реки Мекензи в 1877 г. насчитывали 11 тысяч человек. Но хотя эскимосы рассеяны на громадном пространстве, их наречия очень похожи друг на друга. Материальные условия быта сильно отразились на природе человека. Длинные зимние ночи, отсутствие растительности, низкая температура, жирная животная пища — все это, влияя на целый ряд поколений, выработало наконец своеобразный, если так можно выразиться, органический патриотизм: эскимос, переселившийся в теплые страны, умирает от тоски по льдам своей родины. Так, племя ита не знало ничего о существовании других народов и приняло суда Росса за живые страшилища, матросов же — за существа с солнца и луны. Их соплеменники, привезенные в Европу, поражались только одному — чрезвычайному обилию деревьев и отсутствию льдов. «Он уже становится иннуитом», — говорит эскимос, желая похвалить европейца, которого он, впрочем, считает самым беспомощным существом на свете, потому что европеец не умеет охотиться на море. Тюлень и вообще морская дичь составляют главный источник его существования; сушеное мясо поступает в кладовую, кожа идет на одежду и лодки, рыбий жир — на топливо и освещение, жилы — на нитки, кости — на иглы и орудия. Из желудков выделывают мешки для жидкостей, из внутренностей — непромокаемую одежду. Растительная
пища почти ему неизвестна. Эскимосы самые плотоядные из всех народов; усиленное потребление жира придало даже их телу особенный запах. О камчадалах, от которых эскимосы в этом отношении ничем не разнятся, один путешественник говорит, что если потереть их кожу и понюхать, то почувствуется запах рыбы, как у морской птицы. Они возмещают чрезмерную убыль тепла потреблением громадного количества жиров. Что причину этого явления надо искать в климате, доказывает тот факт, что европейцы на крайнем севере поглощали ежедневно по 7,5 кг сырого мяса и выпивали 1,4 кг рыбьего жира, утверждая, что последний представляет собою упоительный напиток. Лук, копье и самые разнообразные гарпуны, но прежде всего лодка, — вот орудия охоты. Эскимосская лодка, каяк, вмещающая одного только человека, имеет 5-6 м длины, '/а м ширины, весит же только 30 кг, так что ее легко можно переносить с места на место; остов этой лодки сделан из дерева, но со всех сторон она обшита кожей; посередине она имеет отверстие. Эскимос, усевшись в такой каяк, составляет с ним нераздельное целое. В больших лодках гребут исключительно женщины, так как это дело считается для мужчины позорным. Палатки из шкур составляют их летнее жилище, зимой их заменяют строения из камня и земли или изо льда. Архитектура этих жилищ всегда остается неизменной. Жилище состоит из шаровидной комнаты (З'/г — 4/г м в диаметре), без всякой вентиляции, где держится температура около 0° R; туда ведет проход в 3-4 м длины и в 1 м ширины и до того низкий, что приходится ползти на четвереньках. Принимая во внимание, что в таком помещении живет несколько семейств, легко себе представить царящую в нем чистоту!
Эскимосы распадаются на множество кочующих орд, из которых каждая составляет отдельное общественное целое. Поселение управляется на началах коммунистических. Лица, известные своим опытом, пользуются некоторым влиянием, но все-таки нельзя говорить о постоянной власти в нашем значении этого слова. Война эскимосам неизвестна. С другой стороны, кровавая месть является прямым долгом; один эскимос прошел 650 англ, миль для того, чтобы отомстить врагу. Вообще же эскимосы мирный народ: датчане совсем не учреждают судов в их селениях. Оскорбленный сочиняет на своего обидчика сатиру и публично ее декламирует. Менее важные преступники подвергаются публичному порицанию, за более значительные преступления полагается изгнание. Как у племен, заселяющих Берингов пролив, так и у эскимосов, наблюдается большая похотливость. Брак и развод — дело чистоличное. Наряду с моногамией существует двоеженство и двоемужество; братья или отец с сыном обыкновенно имеют одну общую жену, сестры же или мать с дочерьми — одного мужа. Ребенок урывками сосет грудь
матери до 10 лет и более. Условия быта эскимосов породили детоубийство вместе с убеждением, что чрезмерная плодовитость — неприлична. Вследствие тех же причин эскимосы усерднее ухаживают за щенятами, чем за собственными детьми.
Черты характера, свойственные эскимосам: мягкость в обращении и добродушие; нечистоплотность и похотливость наблюдаются одинаково у всех народов, населяющих область Берингова пролива и ближайшее морское побережье. Эти народы, крайне малочисленные1, питаются дарами моря, живут в подземных жилищах и закалены против холода: например, дети выходят неодетые из теплой избы на 30-градусный мороз. В общих чертах дух расы остается неизменным вдоль западного побережья до Орегона. Но более мягкий климат, побережье, изрезанное фьордами и окруженное многочисленными островками, заливы, изобилующие рыбою, и реки — все это благоприятствует более высокому развитию общественности. Жилища строятся уже не под землей, хотя все еще явственно обнаруживают следы своего прошлого. В одном помещении живет на Ванкувере иногда 200-300 человек, на Нутке — до 800, что свидетельствует о сильноразвитом коммунизме. Образ жизни оседлый. Из многочисленных племен мы упомянем колошей (от русского слова колоть: они прокалывают нижнюю губу и вкладывают в нее кусок дерева), или, как они сами называют себя, тлинкитов («люди»). Улов тюленей служит им главным источником существования на севере, в британской Колумбии — улов семги. Эта рыба редко не оправдывает надежд, на нее возлагаемых; всегда в одно и то же время года она идет огромными массами. Сушеного ее мяса хватает на весь год, и таким образом оседлый образ жизни становится возможным.
Добывание пищи становится все более трудным по направлению к югу, и, наконец, в Калифорнии принимает крайние размеры. Вместе с тем, культура понижается, так что между 42° и 33° сев. ш. насчитывают до 40 различных языков на 20-тысячное население. На самом калифорнском полуострове образ жизни обитателей его напоминает Австралию. «Кухонные отбросы» достигают там громадных размеров. Впрочем, мы здесь скорее имеем дело с понижением высшей культуры, чем с остатками первобытной дикости. Светлолицые типы, по всей вероятности индонезийские, черные, эскимосоподобные длинноголовые, монголоподобные короткоголовые, — все эти элементы сливаются в калифорнском населении. О разнообразии типов на этом небольшом
1 Алеутов насчитывают 2,500, чукчей до 8 т. ительмов или камчадалов до 2 т. человек и т.д.; все они быстро вымирают: в 1871 родилось, например, 44 якута, умерло же 57.
пространстве свидетельствуют исследования Кара над черепами с соседних островов.
Пространство к востоку от Скалистых гор в момент европейского нашествия представляло сравнительно однообразную культуру, хотя и здесь можно было усмотреть зарождающуюся дифференциацию. Именно по среднему и нижнему течениям Миссисипи, особенно в местностях, лежащих на левом берегу и вдоль Атлантического океана, земледелие составляло уже важную отрасль народного хозяйства. Гудзон (1609) в одном поселении нашел столько кукурузы и бобов, что нагрузил ими три корабля; Денонвил (1687) сжег в 4 селениях у сенеков 1.200.000 бушелей собранной кукурузы и в течение 7 дней жал ее на полях. Пришельцы скоро истребили эти зародыши высшей культуры, и потребовалось немало исследований, чтобы доказать, что именно праотцы краснокожих являются виновниками тех насыпей (маундов), которые в столь значительном числе рассеяны к востоку от Миссисипи. (В штате Огайо, например, насчитывают до 10.000 насыпей и 1.000-1.500 валов. В штатах Висконсине, Айове, Мичигане, Миссури преобладают насыпи, имеющие форму животных (черепах, птиц, ужей, медведей); в Огайо встречаются правильные валы огромной величины, составляющие одну сомкнутую линию; к югу попадаются большие правильные курганы.) Охота у народов, живущих на всем этом пространстве, была одним из самых важных источников существования, и ее значение росло по направлению к западу, где она являлась даже исключительным занятием населения. В прериях пищу доставлял бизон, пасущийся большими стадами. В то время как в Африке (в пустыне Калагари) и в Австралии охота дает неверную добычу, потому что зверь здесь пасется маленькими кучками, в Америке в прериях охота вполне обеспечивает существование человека. Поэтому человек дошел в прериях Америки до значительных общественных союзов с более или менее постоянной оседлостью. Мужчины отправлялись на охоту на целые недели и шли по следам бизона. Они избирали вождя, который перед началом охоты давал точные инструкции и тяжело наказывал непослушных, потому что нарушение предписаний угрожало населению голодом. Мясо, нарезанное и высушенное на солнце, доставлялось в стан и хранилось на зиму. Охота была страстью индейцев. К непроворному в этом отношении белому пришельцу относились они презрительно. «Глуп, как белый!» говаривали индейцы. В юго-западном углу прерии переходят в голую и бесплодную пустыню; соответственно и быт человека здесь несколько напоминал бушменские нравы. Европеец, приведший с собою лошадь, превратил туземцев (команчев и навахосов) в разбойников. Северные пространства Канады равным образом не благоприятствовали развитию
культуры, особенно те, до которых не доходили стада бизонов; мелкие орды атабасков жили рыболовством, собиранием кореньев и охотой на оленя, во время же голода прибегали к людоедству. Расовый дух индейца представляет те же черты на всем вышеуказанном пространстве, за исключением северных областей. Осторожность, как необходимое условие охоты, походная жизнь, полная лишений, постоянные распри между племенами - вот что создало индейца. Он был воздержен, холоден в обращении, мстителен, жесток, воинствен, но в то же время прост, бескорыстен и верен данному слову. Сдержанность и равнодушие ко всему он возвел в основную добродетель. Рассказы о мучениях, которым подвергался пленный, и об его неустрашимости настолько общеизвестны, что незачем их повторять. Быть хорошим охотником и воином — вот идеал мужчины в прериях.
В момент нашествия европейцев краснокожие выделывали всю домашнюю утварь и оружие (лук, томакаук) из дерева или из камня. Им были известны: гончарное искусство, плетение матов, корзин и начатки ткачества. В торжественные дни они расписывали себе тело пестрыми полосками, а голову украшали орлиными перьями и буйволовыми рогами. Группа людей, ведущих свое начало от общего предка и не вступающих в брак между собой, составляла основу индейского общества. Этого своего предка они представляли себе в виде животного. Род носил его имя (тотем), всюду его изображал на утвари, домах, оружии и даже строил свои селения на соответственной символической насыпи. Дети в большинстве случаев наследовали род от матери. Группы эти состояли из 100-1000 членов и только в исключительных случаях превышали это число. У земледельческих племен род распадался на семейные задруги, как это доказывает самое строение домов, столь часто встречаемое по направлению к Атлантическому океану. У гуронов «длинные дома» вмещали по 120 «очагов», т.е. отдельных супружеских пар. Обыкновенно в таком общем доме селилась группа родных сестер или родственниц со своими мужьями. Какая-нибудь пожилая женщина заведовала общими хозяйствами и делила припасы между отдельными семьями. «Большей частью в доме господствовали женщины, и беда тому мужу или любовнику, который был слишком ленив или неловок в доставлении своей доли припасов. Сколько бы у него ни было детей и имущества, он ежеминутно мог ожидать приказания забрать свои пожитки и уйти. О сопротивлении нечего было и думать; жизнь становилась для него невыносимой, ему оставалось только возвратиться в собственный клан или, как чаще практиковалось, вступить в брак в другом клане». Хозяйство было двойное, жена смотрела за своим имуществом и муж за своим;
в случае же развода каждая сторона брала свою часть; женщине принадлежал дом и поле, мужчине — охотничья и военная добыча. Благодаря такому делению труда и собственности женщина работала летом каждый день 6 ч., мужчина - всего 1 ч.; зимой первая - 10 ч., а второй -6 ч. Женщина занимала высокое положение в обществе: например, убийство беременной женщины подлежало наказанию более строгому, чем убийство воина. Семья, состоящая из двух супругов, была почти исключительной формой брака; развод был легкий; половая свобода до брака как мужчины, так и женщины была значительна, но прелюбодеяние наказывалось тяжело. У некоторых племен супружеский союз заключался временно, например на один год (у криков). Среди вождей мы встречаем многоженство, но жены должны были происходить из различных родов и жить каждая на своей родине. Несколько задруг составляли селение. У криков все члены селения имели общую землю, и после того, как была выделена часть жатвы для общественного амбара, остальная часть делилась между отдельными задругами; но если та или другая задруга особенно нуждалась, то все оказывали ей помощь. Члены одного и того же рода были солидарны между собой и составляли таким образом известное целое. Каждый отвечал за вину своего товарища и мстил за обиды, причиненные врагом. Политическая организация у отдельных племен была различная, но «все члены рода были лично свободны и должны были взаимно защищать свою свободу; преимущества и личные права были также для всех одинаковы — свобода, равенство и братство были хотя и не ясно формулированными, но основными принципами общественной жизни всякого рода». У вейандов пожилые женщины, хозяйки задруг, выбирали совет, состоявший из 4 женщин, который, в свою очередь, приглашал кого-нибудь из мужчин занять высший пост в роде — сахема. У ирокезов право избрания начальника рода принадлежало всем мужчинам. Власть сахемов была исключительно нравственная. Он был лишен всяких принудительных средств воздействия; все члены рода ревниво оберегали свою независимость, и когда считали власть действующей неправильно, они удаляли сахема от должности. Следующее звено индейского общества, соответствующее римской курии и названное Морганом «братством», имело исключительно религиозное значение и проявлялось только в военной организации, во время игр и торжеств. Несколько братств составляли племя, во главе которого стоял совет из сахемов отдельных родов, избиравший из своей среды представителя всего племени и, сверх того, назначавший во время войны вождя. Племя составляло замкнутое в себе политическое целое, находившееся во враждебных отношениях ко всем
другим, если только не было заключено мира. Оно ревниво защищало свою территорию, которую считало собственностью не только живущего поколения, но и будущих (на этом основании осаги отказали белым в продаже своих участков); оно имело свое собственное наречие, отличалось также от других своими религиозными обрядами и обычаями. «Племена Северной Америки не составляют однообразной группы. Установлено более 70 различных лингвистических семейств, из которых каждое представляет очень существенные различия: алгонкинские языки, например, столь же разнятся между собой, как и индогерманские. Эти племена стояли на различных ступенях культуры, и каждое имело совершенно особенные обычаи. Равным образом и физические их особенности различны; не менее значительно разнообразие средств существования, способов постройки домов, потребностей и способов их удовлетворения. Неодинаковый язык и разнообразие естественных условий привели к тому, что иногда одно племя во многих отношениях представляет прямую противоположность другому». «Мы сразу узнаем, говорит индеец, иноплеменника, так как лицо его, походка, окраска, след ноги служат нам вполне достаточными указаниями». Словом, племя составляет совершенно обособленное общественное целое, которое нередко разъединено от других многовековой и наследственной ненавистью. «Ненависть между племенами доходит до того, что члены их не в состоянии мирно беседовать друг с другом. Во время племенных сношений каждая сторона вешает на дереве или вообще на каком-либо возвышенном месте кору с изображениями, излагающими условия мира, который так же скоро заключается, как и нарушается». Даже дружественные племена не знают иногда своих языков и во время переговоров прибегают к точно установленным жестам. В среднем племя заключало в себе до 2,000 членов, в исключительных случаях - до 26,000. Родственные племена иногда соединялись и составляли тогда федеративный союз, взаимные отношения которого регулировались по образцу семейных. Когда, например, собирался ирокезский федеративный союз, то 3 племени, называвшие друг друга во взаимных сношениях «братьями», становились по дну сторону, 3 другие, также называвшие себя «братьями», но по отношению к первым «детьми», — по другую сторону. Самый многочисленный из всех союзов был союз криков; но и он, по всей вероятности, не насчитывал больше 100 тысяч членов. Что касается до событий, волновавших индейское общество, то каковы они были, можно заключить по летописи дакотов. (Она велась на коже буйвола и важнейшее событие года обозначалось особенным знаком.) В ней говорится: в 1800 г. кровы убили 30 дакотов; в 1801 свиреп
ствовала оспа в народе; в 1802 дакоты украли лошадей у белых; в 1803 г. дакоты украли лошадей у кровов; в 1804 был исполнен военный танец перед походом; в 1805 кровы убили 8 дакотов. За небольшими исключениями, каждое лингвистическое семейство занимало сплошную территорию. Из народов, принадлежащих к тому или другому семейству, отметим следующие: атабаски жили на севере от 58° - 51° сев. ш.; различные группы (косоглазые, заячьи индейцы, собачьи ребра, чиппевеи) называют себя «люди» и присоединяют к этому слову еще название местности, в которой они живут; к ним принадлежат еще апачи и навахосы, живущие у истоков р. Рио-Гранде. Алгонкины расселились на огромном пространстве; в области больших озер жили крии, оджибвеи; у Атлантического океана — могикане, делаверы; другие племена живут в Скалистых горах и в долинах реки Миссури и Огайо; дакоты населяли область между Арканзасом и Миссури; в области больших озер жили, кроме того, ирокезы, гуроны или вейандоты. Название аппалахов охватывает несколько особенных лингвистических семейств, которые заняли юго-восточный угол (чирокисы, крики, натчезы, семинолы).
Эти племена одухотворяли почти все предметы вселенной. Природа казалась индейцу, как вообще первобытному человеку, полна таинственных сил. Всякий зверь в лесу, всякая птица или лист, по его мнению, знали более относительно судьбы человека, чем сам человек, это беспомощное существо, постоянно нуждавшееся в покровительстве. Все эти предметы индеец распределял в известном порядке, соответствовавшем его собственному общественному строю. Зунии, например, полагали, что солнце, луна, озера, стихии, животные, растения и люди составляют одно космическое целое, в котором всякий предмет чем больше он похож на человека, тем ближе к нему. Предметы, составляющие в своей совокупности космическое племя, распадались на роды по взаимному сходству. Уж, стрела, молния принадлежали, например, к одному роду. Животное, по мнению индейца, играло огромную роль в судьбах человечества. Род происходил от животного, имя которого он и носил. Умершие члены рода после своей смерти принимали вид соответственного животного. Членам рода нельзя было ни убивать, ни есть мясо тотема, т.е. родового животного. Так, у омагасов запрещалось есть мясо оленя, и если бы кто-нибудь нарушил это запрещение, то тело его покрылось бы белыми пятнами; умершего они хоронили в мокасинах (башмаках) из оленьей кожи; они носят названия разных частей тела оленя: «Мягкий Рог», «Желтый Рог», «Молодой Олень», «Желтое Брюхо», «Дух Мочи Оленя», «Ляжка Оленя». Животные-тотемы были посредниками между человеком и Великим Духом. Религиозный культ
состоял исключительно в том, чтобы умилостивить этих посредников. Каждая часть света имеет у «зуниев» своего зверя-хранителя. Его покровительство снискивают себе тем, что держат при себе соответственного фетиша, т.е. окаменелость, напоминающую его своими формами. Члены других племен верили в индивидуальных зверей-хранителей; юноша некоторое время жил в одиночестве и постился до тех пор, пока не увидит во сне зверя; проснувшись, он ищет какой-нибудь частицы его (волоса, помета) и, найдя что-нибудь в этом роде, носит при себе в виде фетиша. Жреческие функции были организованы на демократических началах. «Мы замечаем ту особенность, что всякая деятельность, как общественная, так и политическая, начинается и оканчивается тут в общем совете». У зуниев, например, существуют клубы религиозные: военный или «стрелы», охотничьи или «хищных зверей» и т.п. Такое братство хранит у себя фетиши частных лиц, выдавая божков по требованию собственника или прямо ему на руки, или кому он пожелает их одолжить. Общественные фетиши помещаются «в доме медицины», охраняемом избранными старцами. Ирокезы, для совершения обрядов культа и для охранения частоты нравов, избирали из среды мужчин и женщин «блюстителей веры». Установленные праздники находились в тесной связи с условиями быта; у онондагов существовали следующие праздники: Новый Год, просверливание сахаристого клена и затягивание этой раны, посев кукурузы, созревание земляники и бобов. Во время этих торжественных дней блюстители веры декламировали перед собравшимся племенем родные мифы. Культ состоял в танцах с символическими масками, в курении табака из трубки, в пении. У майданов существовал танец бизонов в соответственных масках с целью привлечения этого животного в свои степи.
Пространство, прорезанное притоками Ориноко и Амазонской реки, представляет очень характерную страну. Много здесь проточной воды, но и много болот. Теплый влажный климат благоприятствует роскошной растительности. Лес, часто еще девственный вследствие своей густоты, наполненный испарениями болот, роскошный, но молчаливый и предательский, покрывает нередко все пространство, свободное от проточной и стоячей воды. Эти условия отражаются на характере человека. «Речь, как и впечатление, какое она производит на слушателя, можно считать одним из непосредственных проявлений народного духа. Нельзя представить себе большей противоположности, чем существующая между негром и индейцем. Первый, дитя открытых равнин Африки, обладает сильным и звучным голосом. Разговор с негром можно слышать уже на расстоянии тысячи шагов. Бразильский же индеец — дитя недоступных и полных скрытых опасностей девственных лесов. Он осто
рожно пробирается по чаще и скрывает, насколько возможно, свое присутствие. Когда индейцы сидят возле очага, то часто только по движению губ можно заметить, что они разговаривают». По течению Ориноко и Амазонской реки сравнительно мало дичи, и охота сопряжена с громадными трудностями. Поэтому природа приговорила здесь человека, кормящегося единственно охотой, к очень низкой культуре. Это подтверждается на ботокудах. Но население в большинстве случаев находит другие источники существования. В феврале миллионы черепах кладут свои яйца вдоль берегов Ориноко. Черепах убивают и сушат. Обилие этой пищи сделало оседлый образ жизни возможным. В некоторых местностях существует даже искусственное разведение или, вернее, сохранение черепах на время дождей в прудах возле домов. Хижина обыкновенно представляет из себя настоящий зверинец, так как бразильские, гвианские и др. индейцы находят большое удовольствие в приручении обезьян и попугаев. Давая этим последним известную пищу, они умеют изменять их окраску. Кроме того, они приручили известную породу кур, голубей, кроликов. Даже отдельные экземпляры тапира и свиньи-пекари. «Несколько красивых и неизвестных до сих пор попугаев, несколько пород кур, обезьян, оставленных на свободе, составляют признанную часть семьи». Сравнительно оседлый образ жизни довел некоторых индейцев до культуры растений, например кассавы, сахарного тростника, разных видов дынь, кукурузы, табаку, хлопчатника; землю обрабатывают следующим образом: выбирают в лесу какое-нибудь удобное место, вырубают и сжигают на этом участке деревья и затем засевают его в продолжение нескольких лет, т.е. до тех пор, пока земля не истощится. Впрочем, упомянутые нами виды культуры развиты в различной степени у разных племен. У самых диких, например у ботокудов, собирание фруктов, кореньев, ужей и т.д. составляет единственный источник существования; образ жизни их тот же, что и у австралийцев или бушменов, только взамен пустыни мы находим здесь девственный лес и бесконечные болота. Другую картину представляет юго-восточный угол Бразилии, где земледелие составляло чуть ли не единственный источник существования. Некоторые племена ходили совершенно голыми и только немногие носили бумажные ткани. Человек тут любит резкие, бросающиеся в глаза украшения: нагие индейцы, живущие на берегах Ориноко и Амазонской реки, окрашивают свое тело более ярко и богато, чем какое-либо другое племя на земном шаре. Костюм у мужчин здесь полнее, чем у женщин; вообще мужчины проявляют больше скромности. «Мужчины и мальчики завладели всеми украшениями, наперекор европейскому обычаю, и таким образом стремятся подражать природе, которая наделила самцов более яркими
красками и свойствами, чем самок». У уапесов, например, женщина чувствовала бы себя крайне неловко, если бы она облеклась в платье, но, в свою очередь, у них же считается постыдным выйти из хижины без рисунков на теле. Каждое племя имеет свои особенные способы окрашивания тела и наряды. «Они узнавали принадлежность к тому или другому племени по знакам и различным фигурам, вытатуированным на лице». У тупиев женщины татуировали щеки точками и окрашивали их затем красной, желтой и голубой красками, сплющивали нос, продевали в уши кольца; мужчины же носили украшения в губах, щеках и ноздрях, вырывали брови и усы; из волос на голове, подрезывая их, делали различные фигуры. Уапесы расписывали свое тело полумесяцами различных цветов, выдергивали все волосы на теле, сохраняя их только на голове, в уши и нос втыкали яркие перья. Вообще, туземец своим искусственным цветным оперением напоминает местных птиц. Способ постройки хижин различен в разных местностях. То строят хижину на сваях, то на верхушках деревьев; иногда хижина не имеет стен и оказывается ничем другим, как шалашом из пальмовых листьев. Гамак с очагом под ним является всюду неизбежной принадлежностью жилья вследствие влажности почвы и обилия комаров; под гамаком всегда дымится костер. Некоторые племена, особенно во время наводнения, проводят целые недели на лодках или на деревьях. Человек часто пользуется здесь ядом благодаря обилию его в окружающей природе. Из кассавы делает он, например, хлеб и приготовляет особенный одуряющий напиток; отравляются ядом и стрелы. Приготовление яда для стрел является общенародным торжеством. Каждое племя имеет свой яд, состав которого хранит в тайне. Характерным оружием была трубка длиною в 5 футов, требующая действительно сильных легких для того, чтобы выбросить стрелу на расстояние около 250 шагов. Праща является народным оружием на юге у гваранов. Палица, лук и копье, изредка щит из кожи тапира, составляют главное оружие; гвараны во время сражения укрепляли металлические пластинки на голове, чтобы, отражая солнечные лучи, поражать зрение врагов; караибы же метали горящие стрелы и таким образом поджигали неприятельские селения. Лодки делались из одного пня; кое-где умели устраивать судна, вмещавшие до 100 человек. Гончарное искусство местами достигало некоторой степени совершенства. В особенности в художественном отношении. Сосуды гваранов вмещали 20-30 галлонов. Более культурные племена носили богато украшенные бумажные ткани. Словом, пользование ядом, яркие украшения, земноводная жизнь, всегда отличающаяся необычайной опрятностью, характеризуют индейцев рассматриваемой области. Характер человека вполне отвечал окружа
ющей среде, спокойной, но молчаливо предательской. Здесь жили племена воинственные и мирные, смелые и трусливые, однако все путешественники единодушно отмечают меланхолическое и апатичное выражение: на лицах не было никогда заметно ни страсти, ни восторга, ни радости, ни страха, ни жалости. Индеец первобытных лесов отличается удивительной стойкостью во всех обстоятельствах жизни. Эта стойкость особенно поразительна во время пытки, которой подвергают его в плену и при обряде посвящения в граждане, когда он должен доказать, что действительно заслуживает названия мужчины. Таким же пыткам подвергают вождя при его избрании. Намеченного кандидата подвергают сначала суровому испытанию, например, связанного кладут в гамак с мучительно кусающими муравьями. Таким же тяжелым испытаниям подвергаются и пайи, т.е. волшебники. Обряд посвящения в этот сан состоял в кровопускании, очищении желудка, в постах. «Пайи получают посвящение в чрезвычайно суровой обстановке. Они остаются в мрачном убежище, нагими, немытыми, нечесаными, питаются исключительно слегка поджаренной кукурузой и перцем до тех пор, пока не потеряют сознания - состояние, во время которого, по мнению иезуитов, вселялся в них нечистый дух». Тупи, поймав зверя, убивают его не сразу, но медленно, нанося ему незначительные раны, чтобы как можно дольше продлить его агонию Пленных откармливают, чтобы, подвергнув их мучительнейшим пыткам, убить во время торжества; головы врагов выставляют в виде трофеев, сушат и снабжают искусственными глазами, из костей выделывают дудки, из зубов — ожерелья. Впрочем, проявление местности лучше всего характеризует дух расы. Караибом, в случае нанесенной ему обиды, овладевало как бы однопредметное помешательство, но без сильных вспышек. Он молча следил за своей жертвой; настигши ее спящей в уединенном месте, он всыпал ей в рот немного растительного яда. Если это не действовало, он готов был целыми месяцами притворяться другом обидчика, чтобы только улучить момент и осуществить свой план мести. Если же и это не приводило к цели, то он исчезал из селения; в шкуре какого-нибудь животного с соответственно расписанным лицом человека он скитался целые годы, ожидая в чаще лесов счастливого случая, чтобы поразить своего врага отравленной стрелой или раскроить ему голову палицей. Наряду с этою чертой в характере индейца было много смирения и рабской покорности. В то время как краснокожий на севере погибал в борьбе с белыми, бразильский индеец переносил ярмо рабства. Он подчинялся самому тяжелому игу, затаив ненависть в сердце. Для иллюстрации напомним здесь коммунистические общины или, лучше сказать, человеческие стада, организованные иезуитами в Парагвае.
Страны, о которых мы говорили, издавна населены. Распределение «самбаквов» (кухонных отбросов, состоящих из раковин и простирающихся на несколько тысяч кв. метров) доказывает, что человек некогда обитал здесь, на берегах несуществующего в настоящее время пресного моря, куда вливали свои воды теперешние притоки Амазонки. Он находился тогда на самом низком уровне развития, совершенно неизвестном на земном шаре в настоящее время. Были найдены еще более древние остатки, а именно, четвертичный череп в Лагоа Санта — длинноголовый, с чрезвычайно скошенным лбом и широким носом; современник же кухонных отбросов имел несколько меньшую длинноголовость и отличался узким носом. В настоящее время ботокуды являются как бы помесью этих двух типов. Впрочем, антропология сделала незначительные успехи в деле исследования этой страны. Изыскания, предпринятые антропологами в Рио-де-Жанейро, быть может, пополнят существующие пробелы. Нижеприведенная таблица представляет некоторые расовые черты индейского населения Бразилии и Уругвая:
11 ботокудов............
16.....................
16 тупиев .............
10 уругвайских гваранов.
У ш.ч.
73,3 у мужч.
74,49 „ „
78,52 „ „
77,99 „ „
У.н.
42,52
52,76
50,26
У гл.
80,4 у мужч.
63,12 „ „
89,66 „ „
90,66 „ „
Тупи, гвараны и караибы строения коренастого, имеют широкие плечи, короткую шею, округленные, мясистые, непропорциональные и короткие оконечности. Сильное развитие икр признается у них необходимым условием женской красоты. «Мы с ужасом смотрели на мучения, которым караибки подвергали своих детей, чтобы увеличить объем их икр» (толстые икры отличают караибку от рабыни). Лицо у этих племен плоское, с коричнево-оливковой окраской; глаза — полные жизни, черные, немного монголоподобные. Руки у них всегда холодные; когда они приходят в волнение, то не краснеют, а бледнеют. В некоторых местах можно встретить людоедство по страсти. У тупиев сохранился обычай пожирания своих собственных предков. И в настоящее время при некоторых религиозных обрядах они еще примешивают к напиткам прах умерших. Впрочем, «прожив некоторое время у индейцев, населяющих верхнюю Амазонку, нельзя не заметить, что они жары не переносят. Они очень часто страдают болезнью печени, дизентерией и другими однородными болезнями. Смертность среди них больше, чем
среди негров и белых. Все это навело меня на мысль, что индеец в этих областях является пришельцем, и что его организм не был приспособлен к местному климату и до сих пор еще далеко не вполне акклиматизировался».
Рассматриваемая страна мало исследована и в этнографическом отношении. Огромные реки и непроходимые леса тормозили успехи гражданственности. Население распадалось на множество враждебных ДРУГ ДРУГУ племен. В одной Бразилии Марциус насчитал 245, Варден — 387 племен! 60-80 тысяч гвианских и колумбийских индейцев говорят на 200 языках. Ближайшие соседи не понимают друг друга. О числе непокорных туземцев в настоящее время невозможно сказать ничего определенного. Думаю, что в общем индейское население, занимающее пространство между Парагваем и Амазонкой, доходит до ГЛ млн, однако цифра эта сомнительна. Европейцы, вторгаясь и покоряя страну, почти истребили туземцев. Сверх того, испанцы и португальцы мало обращали внимания на местные этнографические особенности. Колонисты сумели выделить среди индейцев только две группы: «indios bravos», предпочитающих скитание в лесах пользованию плодами фискально-полицейской цивилизации, и «indios manson», трудящихся в качестве наемников у победителя. Миссионеры же, относясь совершенно безучастно к племенным особенностям, навязывали туземцам язык, им самим лучше известный. Таким образом, в Моксосе из 39 языков осталось только 7-8, в Бразилии же язык тупиев признан общим языком индейцев. Пока ученые принялись за этнографические изыскания, много племен и народов погибло: осталось только их название или же сохранились немногие представители, которые в качестве речных пиратов появлялись как какой-нибудь метеор и столь же внезапно исчезали. Из хаоса туземных народов выделяются две лингвистические группы: караибская и тупи-гваранская. Караибы или талибы («храбрые воины», отсюда слово «каннибализм») занимали Антильские острова и часть материка, начиная с южного побережья Мексиканского залива до Амазонки. Военные племена караибов, известные под различными названиями, уже с первого взгляда поражали своей воинственностью, отличаясь этим от немногочисленных и мирных ароваков (т.е. «пожирателей муки»), с которыми вели постоянную борьбу. Тупи-гваранская же группа расселилась по течению Амазонки и на юге Бразилии вплоть до Парагвая. В момент нашествия европейцев тупи (т.е. «остриженные») занимали все побережье от устья Амазонки приблизительно до теперешнего Рио-де-Жанейро. Гвараны («воины») жили по течению Парагвая и Параны и имели многочисленные плантации. Еще большего культурного развития достигли омагвы, населяющие течение Амазонки
выше притока Путамейя; говорят, что они сооружали дороги. Эти две группы могут служить путеводною нитью при классификации других народов, живущих по течению Амазонки и Ориноко. По всей вероятности, тупи-гвараны — позднейшие обитатели, которые, вторгшись в эти края, истребили и рассеяли другие племена, вставлявшие для украшения в нижнюю свою губу деревяшку. Остатки этих народов мы усматриваем в племени тапуйя, особенно же в ботокудах (botoque = затычка); эти последние не знают ни лодок, ни гамаков, перекочевывают с места на место группами человек в 10-60 и живут в самом диком состоянии. Число их достигает 4.000 человек.
Культура этих народов весьма различна. С одной стороны, мы видим ботокудов, совершенных дикарей, с другой стороны, племя омаг-вов, достигшее значительной степени развития. То же можно сказать о гражданственности. Ботокуды, например, живут немногочисленными кучками, в то время как мундруки еще и доныне составляют военную демократию, насчитывающую до 20 тыс. членов. У араваков принадлежность к роду шла по матери, у караибов — по отцу. Многоженство существовало только у вождей. Между полами наблюдается резкая специализация занятий. Рано утром, когда муж еще валяется в гамаке, женщины, выкупавшись, приготовляют завтрак. «Мужчины, проснувшись, идут купаться; после завтрака ложатся опять и, лежа, то наигрывают однообразную мелодию на дудке, то выдергивают волосы из бороды, то болтают; женщины же хлопочут по хозяйству. Ночь они поддерживают огонь под гамаками». Коммунизм был распространен повсюду, в особенности у земледельческих народов. Об этом свидетельствуют громадные размеры жилищ. Часто одно такое помещение занимало несколько семей, из которых каждой предоставлялось место для гамака и очага. Если было несколько домов, то устраивалось общественное здание, где спали все воины и принимались гости. «Каждое племя и каждый род владел известным охотничьим участком и плантациями, которые возделывались женщинами для всей общины. Несколько семей часто занимали одну хижину; домашний скарб в большинстве случаев принадлежал общине. Сомнительно, чтобы были какие-нибудь предметы, кроме трубки, оружия и гамака, которые составили бы предметы частной собственности. Жатва собиралась в общественные амбары, и каждая семья получала свою долю». « С восходом солнца все отомаки, способные к труду, направляются к начальнику, который распределяет работы — кому идти на охоту, кому на рыбную или черепашью ловлю, смотря по времени года. Во время жатвы известная часть населения занимается на плантациях. Жатва собирается в общественные амбары. Начальник делит ее. На охоту никогда не высылают одни и тех же
людей два дня подряд. Мужчины, свободные от занятий, с самого утра играют в мяч. Женщины же в это время лепят горшки, делают маты, корзины и мешки и только в полдень присоединяются к играющим. Около 4-х часов возвращаются домой вышедшие на промысел; тогда игры прекращаются; одни отправляются купаться, другие расходятся по домам; дети же и женщины выгружают рыбу из лодок и складывают ее у начальника, который делит улов, смотря по потребностям каждой семьи. Наступает время обеда; отобедавши, опять купанье, затем ночью пляска». Словом, гражданские начальники руководят производством и распределением продуктов и ведут обмен с чужеплеменниками. Такой коммунистический строй значительно облегчил возникновение среди гваранов иезуитской теократии, которая, собственно говоря, представляет прежнюю организацию, но менее демократическую. Иезуиты увеличили число религиозных обрядов, разнообразили их танцами и, таким образом, без труда обратили многие перуанские народы, чикитов, моксов и гваранов в христианскую веру и поработили их.
В юго-западном углу рассматриваемой области, а именно в районе верхних притоков Мадейры и у источников Парагвая, живут народы, известные под общим названием моксо-гикитов. Это мирные земледельцы, отличающиеся довольно развитыми общественными инстинктами. Еще далее по направлению к западу в горных долинах живут мелкие группы, известные под одним географическим названием антисенцев (до 15 тысяч). Каждое племя поселилось здесь в отдельном ущелье среди высоких гор.
Рассматриваемая нами область на юге постепенно переходит в пампасы, которые, в свою очередь, заменяются каменистыми равнинами Патагонии. Страна становится все более и более однообразной, равнины тянутся до бесконечности, каждое племя может встречаться с другим, условия же быта, например недостаток дичи, заставляет человека постоянно перекочевывать с места на место. Особенно юг представляет крайне бедную флору и фауну. Тут кочевая жизнь все сильнее преобладает. По течению Парагвая и по соседству с пустыней Чако население разводило кукурузу и хлопчатник, занималось рыболовством и имело постоянные жилища. Южнее этой области охота является уже единственным источником существования; индейцы же пампасов жили на счет гваранов и других мирных земледельцев, которых систематически грабили. Одно название народа, живущего в пустыне Чако, гвайкуры, что на языке гваранов значит «быстроногие», свидетельствует о роде их занятий. Эти разбойники не замедлили украсить мифами свой способ добывания средств к жизни. По мнению гвайкуров, великий дух, создавая народы, наделял чем-нибудь
каждого из них; народ же гвайкуров он позабыл наделить; только орел, их прародитель, объяснил им, что бог сделал это потому, что все должны трудиться, гвайкуры же - грабить их. Густота населения этой области была крайне незначительна. По течению же р. Параны жили многие полуоседлые племена: испанские источники указывают то на 54 народа численностью 103 тыс. человек, то на 40 народов численностью 62 тыс. чел. Однако два миссионера, направившиеся в 1746 г. на юг от реки Рио-Негро, целыми неделями никого не встречали. В пампасах скиталось тогда немногочисленное племя пуэльчей, в Патагонии — тегуэльчей, которых никогда не было больше 10 тыс.; на островах Чилоэ вдоль побережья Тихого океана, на других островах и на узкой полосе материка до Огненной Земли включительно жили в нищете и дикости различные народы, численностью не более нескольких тысяч человек.
Нашествие белых вызвало здесь значительные перемены: полуоседлые земледельцы сделались хищниками, некоторые племена, например шаруй, были истреблены. Затем в степи появляется лошадь, и грабители получают новое орудие для своих набегов, еще более опасных и разорительных, чем прежде. Хищники начинают систематически делать набеги на Аргентину и Уругвай, причем убивают мужчин и похищают женщин и стада. В 1816 г. грабители увели из Буэнос-Айреса до 40 тысяч волов; в 1832 г. у одних пуэльчей испанцы отобрали 1500 пленниц и детей. Тем не менее, хищники постепенно исчезают. В настоящее время всех памперов, т.е. индейцев, живущих в пампасах на юге р. Рио-Негро, не больше 600 человек, тегуэльчей же - всего 1400. Эти немногочисленные кучки хищников рыскают по всей равнине. «Среди народов, живущих на земном шаре, нет ни одного столь беспокойного и пристрастного к бродяжничеству, как эти хищники. Ничто не может удержать их дома, ни преклонный возраст, ни слепота, ни болезнь. Они находятся в постоянном движении: ездят, охотятся, плавают. Борьба, которую они ведут с людьми и животными, вынуждает их совершать большие переходы». Мужчины почти не слезают с лошадей и не расстаются со своим национальным оружием: копьем и лассо. «Всю свою жизнь они проводят на коне. Ловкость их поразительна. Бросив неудачно болас, они среди бешенной скачки, держась одной ногой за седло, на ходу понимают его. Дети, подражая старикам, занимаются киданием маленьких лассо, ловят собак и приобретают таким образом сноровку. Ребенок выучивается здесь чего доброго раньше ездить, чем ходить. Мальчики дерутся и гордятся своими ранами, девочки строят шалаши». Кожа употребляется на одежду. Впрочем, весь костюм абипонов состоял из куска кожи, конец которой закидывался на левое плечо; тегуэльчи
же, сделав отверстие в коже, имеющей 6 кв. футов, просовывают через нее свою голову. Они носят кожаные сандалии и опояски из того же материала вокруг головы. Гончарного искусства не знают.
Палеонтологические изыскания обнаружили, что человек в этих странах существовал в четвертичную эпоху. Найдено даже его жилище — под броней исчезнувшего млекопитающего глиптодона. В то время человек находился в состоянии чрезвычайной дикости; он знал огонь, но не имел лука. Другие свидетели прошлого - парадеросы, т.е. кухонные отбросы, состоящие из костей млекопитающих, уже позднейшего происхождения. В это время Патагония была заселена длинноголовой расой, которая занимала середину между типом из Лагоа Санта и эскимосо-подобным. В настоящее же время местное население за небольшими исключениями (у фуэджийцев) — короткоголовое. Это подтверждается следующей сравнительной таблицей:
Эпоха параде- Настоящее
росов. время
23 черепа (Листа).... 78,5 4 черепа тегуэльчей 81,56
108 черепов (Морено).. 72,1 9 тегуэльчанок. 85,55
4 детей 87,07
Господствующий здесь тип короткоголового, особенно у патагонцев (тегуэльчей), отличается высоким ростом, но несоразмерно короткими оконечностями. Каждое племя имеет отличительные рубцы на теле. Кроме того, они окрашивают тело и вырывают брови и ресницы. «Отсутствие ресниц, по их мнению, необходимое условие красоты. Они подтрунивают над европейцами по поводу их густых бровей и зовут их братьями страуса, так как эта птица имеет такие брови». Общественный строй зиждется на общинном самоуправлении, но право наследства идет по мужской линии. Все степные народы, в противоположность земледельцам-гваранам, не подчинились миссионерам и сохранили до сегодняшнего дня свою дикую свободу. Впрочем, об общественном строе разбойников пустыни самое лучшее представление может дать арауканское общество. Европейское нашествие имело последствием, что арауканцы (от слова аигао, т.е. разбойник) стали вести наполовину пастушеский, наполовину разбойничий образ жизни. Некогда они, будучи оседлым народом, занимали южную часть Чили. В то время они употребляли навоз, им были известны металлы. Лама служила им
вьючным животным. Общественный их строй имел черты федеративной демократии. Когда Молина впервые описал его, в Европе не хотели верить, что «дикари» могли иметь столь совершенное общественное устройство. Пять классов составляли одну группу, 5 групп составляли племя, наконец, 4 племени были объединены в один «народ арауканцев». Это правильное деление указывает на то, что здесь, совершенно так же, как и в римских родах, сознательная человеческая деятельность уже создавала общественный строй. Собрание всех арауканцев решало важнейшие дела. Сановники у них были только слугами народа. Следует отметить связь, которая существует между общественным строем арауканцев, с одной стороны, и их религией и взглядами на воспитание детей, с другой. Они верили в Пиллана — создателя, духа неба, громовержца. «Пиллаи правил вселенной, как человек на земле». По мнению арауканцев, Пиллан - великий токви (представитель всех племен) всего невидимого мира и имеет своими подчиненными сверхъестественных апо-ульменов и ульменов (представителей отдельных космических племен), которым вверяет дела меньшей важности. Арауканцы не останавливаются на этом и проводят аналогию между неземными и своими порядками еще далее. «Как земные ульмены не имеют права налагать дань на народ, так и небесные не могут этого делать. По этой причине люди не оказывают им ни малейших почестей». Те же начала легли в основание воспитания молодежи. «Я был поражен сметливостью и своеволием мальчиков. Поступки, которые в другом обществе неизбежно вызвали бы наказание, здесь, наоборот, скорее удостаиваются поощрения..., так как они полагают, что свобода развивает дух независимости. Они никогда не наказывают малышей, считая это унизительным. По их мнению, наказание делает мужчину трусливым, лишает его чувства собственного достоинства и военного долга». К этому прибавим еще, что арауканцы не любят городов, связывая с ними представление о «неволе».
Конкистадоры, добравшись до Мексики, центральной Америки, плоскогорий Боготы и местностей, расположенных вокруг озера Титикака, нашли здесь довольно значительную культуру. Население вело оседлый образ жизни, занималось земледелием, удобряло свои поля, сооружало ирригационные системы, выделывало изящные ткани, горшки и золотые вещи. Но техника народов, населявших центральную Америку, не была выше той ступени культуры, которую Морган в своей классификации называет средней ступенью варварства. То есть она была ниже, чем у греков времен Гомера, и сравнительно низкий уровень культуры обнаруживался в людоедстве и других обычаях. Трофеи из человеческих черепов, пожирание кукурузы, приносимой в жертву богам и облитой человеческою кровью, религиозное людоедство (люди приносились в
жертву, особенно пленные, содержавшиеся предварительно в клетках; двери новых домов обливались кровью и фундаменты закладывались на трупах, причем кровь добывалась из языка, ушей и половых органов) -все это неразлучные спутники американской «цивилизации». Но в то же время европейцами найдено было там в изобилии золото, золотые и серебряные полумесяцы, прикреплявшиеся ко лбу каждого муиска, золотые серьги и другие украшения; даже, как рассказывают, в Куско дома были крыты золотом, что крайне поразило белых, и историки значительно преувеличили степень культуры этих народов. Обилием золота измеряли все! Численность населения мексиканской столицы показана, по крайней мере, в 10 раз больше, чем она была на самом деле; то же можно сказать и об остальных статистических данных. Только исследования Моргана заставили историков призадуматься над вопросом, как могло на данной территории и при данной технике найти себе пропитание такое значительное население. Кабинетная европейская наука, черпая фактический материал из трудов летописцев и историков времен вторжения, верила всей их лжи и преувеличенным описаниям. Не будучи в состоянии примириться с тем фактом, что столь могущественная «цивилизация» возникла самостоятельно, она стала доискиваться в мексиканских и перувианских преданиях следов присутствия бородатых людей, т.е. кавказской расы, которая, по ее предположению, принесла сюда первые зародыши высшей культуры. В настоящее время окончательно уже установился взгляд, что «цивилизация» доколумбовой Америки — американского происхождения. В противном случае этих бородатых должно было быть очень много, так как высшую культуру мы встречаем в нескольких местах доколумбовой Америки, особенно в центральной. К самым выдающимся принадлежали цивилизации: ацтеков в Мексике, майев на Юкатане и родственных им качикелев в Гватемале, чибчасов или муисков («людей») на плоскогорьях Боготы и (быть может, самая высокая) кучуасов в Перу. Каждый из этих цивилизованных народов был окружен многими «дикими» племенами, принадлежавшими обыкновенно к различным лингвистическим семействам. В области прежнего государства инков один исследователь недавно насчитал около 50 этнических групп, по его мнению, ничего не имеющих общего друг с другом; испанские же наездники на каждом шагу встречали новое наречие. На небольшом пространстве в Гватемале насчитали до 31 языка. Горные долины и побережье Мексики и центральной Америки представляли в высшей степени пеструю мозаику культуры и языков. Мы видим здесь диких горцев-людоедов без жилищ (теперешние «indios bravos»), мирных земледельцев и обиженных судьбой рыбаков.
Все эти высшие культуры выросли из архаического коммунизма, как это подтверждается обычаями и общественным строем изучаемых нами народов. Например, в Утмтлане (государство кичуасов в Гватемале) совет 42 мужей, представлявших столько же «семейств», управлял делами, а за всякие проступки их ожидало наказание или даже смертная казнь. Во время празднеств читалась история их народа, обнимавшая будто бы период в 800 лет. Огромные коммунистические жилища вмещали иногда до 100 семейств, а земля принадлежала общине. У майев каждое поселение обрабатывало свое поле сообща, жатву сохраняли в одном общинном амбаре, пища готовилась в общей кухне и затем распределялась между отдельными семействами. В летописях завоевателей на каждой странице упоминается о подобном строе. Варварская демократия кое-где уже переходила в теократию, напоминающую египетский фараонизм. Властелина у племени чибчасов несли на носилках; путь его мели, покрывали простынями и усыпали цветами; народ не решался смотреть на него и повертывался к нему спиной; его плевки приближенные подбирали платками. Он имел нескольких жен и после смерти главной воздерживался от сношений с женщиной в продолжение 5 лет. Наследство шло по женской линии; девственность новобрачной служила доказательством, что она не особенно привлекательна, потому что ни в ком не сумела возбудить к себе любви. Престол переходил к племяннику, который предварительно должен был подвергнуться испытанию: с 16-тилетнего возраста он постоянно в течение 7 лет жил в уединении, лишенный солнца, соли, жены; затем следовал еще год поста, и тогда прокалывали ему уши и ноздри и надевали украшения, соответствовавшие его сану. Иногда вместо теократии возникала, как у ацтеков, военная демократия с завоевательным характером. Сановники этой демократии в рассказах испанцев превратились в феодальных вельмож.
Фараонизм инков на берегах оз. Титикака является лучшим образчиком американской культуры. Инки питались картофелем или кукурузой. Им было известно удобрение полей и ирригация. Ткани из шерсти ламы были столь нежны, что европейцы приравняли их к шелковым. Гончарным произведениям любили придавать вид различных животных. Постройки воздвигались из огромных камней, скрепленных глиною, однако без сводов. Существовали постоянные мосты и дороги. Горнозаводство было тоже им известно. Астрономические наблюдения велись систематически. Но преимущественно заслуживает внимание их общественный строй, хотя вследствие отсутствия точных данных он представляет много загадочного. Население, по-видимому, было разделено на низшие и высшие группы, состоявшие из 10, 100, 1000,
10000 семейств. Поля каждого населения распадались на три части: первая предназначалась духовенству и церкви, вторая — инкам, третья — народу. Эта последняя часть ежегодно подвергалась переделу, смотря по потребностям каждой семьи. Порядок обработки полей и собирания жатвы был следующий: сначала обрабатывались поля Солнца, т.е. духовенства. Затем участки тех членов общины, которые не могли сами возделывать их (старцев, вдов, сирот и солдат, находящихся в походе). Только по окончании работы на вышеупомянутых участках каждое семейство обрабатывало свою собственную землю, не отказываясь в случае надобности от помощи другим. Наконец, обрабатывались сообща поля инков. Обязательный труд на государственных землях ежегодно определялся в 25-50 дней. Собранную жатву частью свозили в столицу для двора, частью же оставляли в местных магазинах, предназначая запасы для выдачи народу в случае неурожаев. Ламы принадлежали государству: их распределяли по пригодным местностям и отдавали на попечение опытных пастухов и только небольшую часть отправляли в столицу для жертвоприношений богам. В определенное время годя стригли лам; порядок раздачи шерсти соответствовал порядку распределения земельных участков. Правительство регулировало также распределение населения в стране и обеспечивало каждому подданному средства существования. Иногда правительство доводило свое вмешательство до крайности, закрепляя государственной санкцией обычаи, свойственные первобытному обществу. Никто не мог без разрешения оставлять место жительства; члены общин обязаны были в известном возрасте вступать в браки, а именно: мужчины на 24-м году жизни, девушки — на 18-20. Браки заключались в определенные дни года. Все члены общины сообща строили хижину для молодой четы. Ремесла и должности были наследственные; каждая провинция имела свой особый костюм. Сановники объезжали страну, чтобы убедиться, не притесняет ли кто-нибудь народ. Этот государственный социализм, по-видимому, возник путем войны. Род инков, покоряя народы, разделял их страну на три части, иногда же переселял покоренных жителей на другие места, если только того требовали государственные интересы; побежденным всегда навязывался культ Солнца, и для распространения наречия инков основывались школы. Верховная власть находилась в руках рода инков, ведущих свое начало от Солнца. Только члены этого рода имели право на многоженство. Престол переходил по мужской линии от отца к сыну (или к племяннику), и наследник вступал в брак со своей сестрой от другой матери. В честь умерших властелинов воздвигались храмы, их имущество подлежало описи. Вместе с властью инки монополизировали всю перуанскую науку, сохранявшуюся втайне от народа, «дабы
он не возгордился и не погубил государства». Разноцветные снурки с узлами, так называемые кипу, служили для того, чтобы отмечать статистические данные, метрические сведения и исторические факты. Существовали специальные ученые, объяснявшие значение снурков. Государственная религия состояла в поклонении Солнцу; духовенство было организованной постоянной кастой.
Антропологические элементы, из которых возникли американские «цивилизации», до сих пор мало исследованы. Знаем мы только, что короткоголовые типы преобладали; особенно же бросается в глаза одна черта характера, а именно, пассивность, находящаяся, быть может, в связи с употреблением исключительно растительной пищи и с значительною высотою страны над уровнем моря. Современные перуанцы отличаются мягкостью нрава и гостеприимством, общественными инстинктами, повиновением, граничащим с раболепством. При всем этом они апатичны, «даже танцуют равнодушно и молча». Их предки вероятно походили на них: в то время как краснокожий северной Америки и патагонских степей боролся до последней капли крови за свою независимость, здесь горсть европейских авантюристов захватила огромные пространства и навязала свою власть многочисленным народам. Муиски массами вешались или морили себя голодом, чтоб спастись от рабства, или покидали поля, чтоб голод заставил врага удалиться, но никогда не брались за оружие. Новейшие исследования обнаружили в Перу и Мексике этнические наслоения. Особенно хорошо разработан этот вопрос относительно Мексики, лингвистика же обнаружила связь ацтеков и толтеков с различными земледельческими народами севера, например с индейцами-мокиями. К этой же лингвистической группе, т.е. сонорской, принадлежат разбойники утахи и команчи, живущие в Техасе. Некоторые данные указывают на то, что отечеством соноров был крайний север, но часть их дошла до Гватемалы, Гондураса и Никарагуа. Таким образом, наука разъяснила одно из последних переселений народов, коснувшееся центральной Америки. Конечно, это только одна из страниц, разъясняющих нам далекое прошлое.
Численность американского населения в момент нашествия европейцев определяется в 10 миллионов. Однако эта цифра далека от научной точности. Что касается истребления туземцев, то можно было бы написать об этом предмете целые тома - так изобретательна оказалась в этом отношении культура белых. Еще несколько лет тому назад португальцы, живущие в Бразилии, желая как можно скорее избавиться от туземцев, отравляли пруды, из которых те брали воду. Англичане прибегали к формальному праву и к коммерческим обманам. Испанцы выпускали на туземцев особого рода дрессированных собак,
кроме корыстолюбивых монахов и авантюристов. В настоящее время сохранились только немногочисленные остатки первобытных племен; более всех пострадали кочевничьи и охотничьи. В Соединенных Штатах и Аляске в 1876 г. насчитывалось всего 316 тысяч туземцев, в том числе 100 тысяч «цивилизованных» индейцев (земледельцев и скотоводов), 135 тысяч полудиких кормящихся охотой на определенных, постоянно уменьшающихся участках и, сверх того, получающих незначительную поддержку от правительства; наконец, 84 тыс. «диких», т.е. отстаивающих до конца свою независимость. Надо еще прибавить, что метисы составляют в этом числе 14%. Некоторые племена представляют лишь смешанный тип, например из 823 человек, принадлежащих к племени могауков, только двое оказались чистой крови. Равным образом в Канаде, где число индейцев простирается до 100 тысяч, большинство состоят из метисов. Разбойники в пампасах исчезли почти бесследно. В долине р. Амазонской благодаря девственным лесам и обилию вод сохранилось много независимых групп. Более же культурные народы, например гвараны, так сказать, растворились в самых низких слоях «цивилизованного» населения. И так было почти везде, где только существовала земледельческая культура; несмотря на гнет, краснокожие не только сохранились там, но число их даже постоянно возрастает, и они постепенно смешиваются с пришлыми белыми и черными, образуя таким образом разноцветную мозаику смешанных типов. В Мексике существует 15 специальных названий для их обозначения. Особенно в Перу и центральной Америке мы находим многочисленные группы первобытного населения. Из 10 миллионов мексиканцев чистокровные белые типы составляют только 19%, чистокровные туземцы, принадлежащие к различным племенам, — 38%, наконец, смешанные типы тех и других - 43%.
Чистый тип индейский
„ „ белый н „ негритянский
В Никарагуа
55,0% Метисы: помесь бел. и индеец 20%
4,5% „ „ бел. и негров 10%
0,5% „ „ негр и индеец. 10%
В Перу насчитывается более миллиона горцев кичуа-аймарского происхождения.
VII
Антропологические черты индонезийца, первоначальное его местопребывание и язык. - Типы и народы Малайской области. - Население Филиппинских островов и общественный строй тарапонов. - Савайоры, их культура, расовые типы и общественный строй.
Исследования инженера Госэна впервые выяснили, что народы на пространстве всей Полинезии и островов, начиная от Филиппинского архипелага до Мадагаскара, говорят на языках, принадлежащих к одному семейству. Полинезия — это водная Сахара; острова — оазисы, так как расстояние от некоторых островов до ближайшего населенного пункта составляет иногда от 300 до 700 миль. Эти топографические условия вместе с обширным пространством, на котором рассеяны племена, говорящие на языках открытого Госэном семейства, свидетельствуют о том, что основной язык принадлежал какому-нибудь предприимчивому и беспокойному племени. В пользу этого предположения говорит еще и другое обстоятельство, именно, что на этих языках говорят очень различные расовые типы: меланезиец на арх. Фиджи, желтый короткоголовый малаец и белый индонезиец.
Учебники географии, настойчиво повторяя избитые места начальной антропологии, утверждают, что на всем рассматриваемом пространстве живет особенная монголоподобная малайская раса. Серьезные изыскания на месте рассеяли эти преждевременные предположения. Везде найдено беспорядочное смешение разнороднейших человеческих типов: черного, белого и желтого. «Удивительно, что на островах мы нашли три совершенно неизвестных нам типа людей: белых, черных и бронзовых. Окраска последних напоминает южан Европы. Впрочем, на всех почти островах от Формозы до Н. Зеландии мы встречаем неимоверное смешение людей различной окраски и различного вида: белых, а еще чаще черных и бронзовых» (это писано в 1772 г.). В Малайской области попадаются самые разнообразные черты лица не только на различных островах и на одном и том же острове между разными племенами, но и между отдельными индивидами одного и того же племени. Монголоподобный тип в сравнении с белым играет иногда второстепенную роль. Различие же между ними настолько велико, что не
представляется никакой возможности отождествлять эти два различных антропологических элемента. Один тип представляет разновидность желтого короткоголового со сплюснутым затылком, плоским и широким темно-медного цвета лицом, выдающимися скулами, черными узкими глазами под жидкими бровями, широким коротким носом и черными жесткими волосами. Другой же, белый тип, сильно приближается к длинноголовому. С округленным затылком, более светлым цветом лица, мягкими, иногда темно-русыми волосами, продолговатым лицом с прямым тонким носом, большими черными глазами, небольшим ртом и тонкими губами. Оба типа сильно разнятся между собой и в духовном отношении. «Малаец имеет сдержанный характер; он осторожен, недоверчив, хитер; это последнее качество заставляет нас предполагать, что рассказы, в которых этой расе приписывают кровожадные инстинкты и жестокие нравы, сильно преувеличены. Малаец открыто не выкажет своего удивления, восхищения или опасения и, по всей вероятности, не знает сильных чувств. Флегматичный и внимательный, он постоянно в разговоре уклоняется от основного предмета». Напротив, представитель другого типа - даяк, по все вероятности, «самый подвижный человек на свете, любопытен до страсти, более общителен и вежлив, чем английский крестьянин». По окончании своей работы даяки значительную часть ночи проводят у костров, рассуждая об общественных делах. О малайцах, которые очень равнодушно относятся к подобным вопросам, они говорят: «эти малайцы, вот дубины, тупицы! Когда они окончат свой труд, каждый из них возвращается к своей бабе и спит всю ночь вместо того, чтобы сидеть со стариками и рассуждать о старине». Малаец — трус, но, приговоренный к смерти, спокойно ожидает последней минуты; своевольный же и отважный даяк в этом случае сильно волнуется. Первый страдает недостатком воображения; у второго же оно - пылкое.
По всей вероятности, индонезиец, т.е. белый тип Малайской области, первоначально говорил на том языке, от которого произошли все прочие наречия как этой области, так и Полинезии. Подвижный и предприимчивый характер индонезийца яснее всего проявился в Полинезии, где он нашел себе самые подходящие условия. Эпические поэмы рассказывают со всевозможными подробностями историю расселения людей вдоль и поперек этой морской пустыни, а индонезийские одиссеи в художественном отношении не уступают гомеровской. Междоусобные войны и перенаселение родины заставляли многих эмигрировать. Они брали с собой провизию, ручных животных и злаки. « В момент отъезда приятели взяли с собой сладких клубней текакау для посева, орехи с дерева карака, несколько ручных крыс в ящике и
нескольких попугаев; один из товарищей вез с собой собак, на которых они возлагали большие надежды, так как, размножившись, они дадут им мясо и теплый мех». Собака, курица и свинья, кокосовая пальма и сахарный тростник, таким образом, сопровождали человека с острова на остров. Лодка отчаливала и направлялась неизвестно куда. Люди, по всей вероятности, неоднократно погибали в море. Иногда же лодка благополучно достигала какого-нибудь острова, и если он оказывался ненаселенным, то путешественники селились на нем. Тогда досужий поэт слагал народную поэму об этом странствовании. Новозеландский эпос, например, передает, как один из вождей покинул отечество вследствие распрей. Занесенный бурей в Новую Зеландию, он возвращается на родину с запасом яшмы, из которой выделывалось очень ценное оружие, и склоняет до тысячи земляков последовать за ним. В эпосе говорится о вождях экспедиции, числе и названиях лодок, приключениях, высадке, занятии острова и разделе его; все это, понятно, разукрашено мифами, но, как подтверждают исследования, очень близкими к истине. Эти экспедиции прекрасно рисуют предприимчивый и беспокойный нрав индонезийца. Его страстность проявлялась в людоедстве и особенно в половом бешенстве, известном под названием амока: под влиянием его человек бросается на прохожих и убивает их.
Кроме того, индонезиец отличается выдающимися поэтическими дарованиями. Приведем для примера маленький отрывок из военного гимна:
«...Поднимается попутный ветер, я его слышу и чувствую. Бешеный северный ветер охватывает меня всего. Мои враги в страхе скрываются. Охвати меня, о пространство, пространство, воздух и небо! Меня уже покрывает военное знамя, и я стою неподвижно, как радуга...
...Если Тангароа (бог) спросит, кто этот молодой воин, который так гордо потрясает знаменем, я отвечу: это я, это Вакатан, человек никому не ведомый, бедный молодой товарищ стяга! Но когда он спросит о моем знамени, о моем знамени, которое приводит всех в трепет и ужас, о! тогда - вот оно - закричу я!
...Вы видите эту молнию, это зарево? О! Я ужасно боюсь этого знамени! Слава его обращает всех в бегство, а название его у всех на устах. Вы спросите еще, что это за знамя? О! это знамя гнева! Знамя необузданного бешенства, сокрушающего и побеждающего врагов! Теперь знаете ли вы меня? Урра!..»
Впрочем, трудно в нескольких словах дать представление о богатстве и прелести многочисленных мифов, равно как о художественности и изяществе изделий и оружия. Мы должны, безусловно, признать, что индонезиец принадлежит к даровитым группам человеческого рода.
Негра привлекала в христианстве внешняя обрядная сторона, пример священника влиял на него, а не дух религии; индонезиец же, напротив, требовал от священников, чтобы они придерживались духа религии, а когда они этого не исполняли, то он создавал секты, для того чтобы возвратить христианству первоначальную его чистоту.
Беспокойный характер индонезийца наряду с капризами морской стихии загнали его в далекие станы. Он навязал свой язык черным фиджийцам и, быть может, некоторым племенам Н. Гвинеи. Вторжение европейцев помешало индонезийцу делать то же самое и с населением Маланезийской области. Следы его можно найти в Австралии и, по-видимому, в Перу и Калифорнии; вторгшись в Японию в VIII столетии до нашего летосчисления, он положил начало современной японской народности. В смешанном виде он занял Мадагаскар. Малайская область является исходным пунктом, откуда индонезийская волна далеко распространяется. Но эта область ни в каком случае не может считаться колыбелью индонезийцев. Распределение антропологических элементов в Малайской области, правда, свидетельствует о том, что индонезийцы — более раннее население, чем малайцы; но присутствие местами в горах и лесах негритосских оазисов доказывает, что черный человек был здесь первобытным туземцем, белый же только позднейшим пришельцем. Наряду с этим явлением мы встречаем другое, именно, в горах Юннана на границе Китая и китайского Индостана многочисленные следы белого типа, доказывающие, что монголоподобное население Индокитая и южного Китая было уже позднейшим наслоением, которое вытеснило индонезийцев из равнин в горные убежища. Но и здесь, кажется, до индонезийцев жили негритосы и, быть может, дравидийцы. Монголоподобные народы, нахлынув в эти края, отбросили индонезийцев в горы и на острова, где, в свою очередь, эти последние стали истреблять негритосов. Волны желтолицых набегали в продолжение целых тысячелетий; волна малайцев — одна из последних. Она вышла из недр таи-сиамской группы, но подверглась смешению в сильной степени с индонезийской кровью и в слабой степени с негритосской. Суматра - колыбель малайцев, а мусульманский фанатизм объединил их в XIV и XV столетиях. Ученые пытались определить время, когда индонезийцы заселили Полинезию. В упомянутых эпосах передается история всех поколений этих выходцев. На основании этих данных определяется, что они заняли в V веке нашей эры Маркизские острова, в VIII в. — Садвичевы острова, в XV в. — Н. Зеландию (Катрфаж). Так как в полинезийских языках не попадаются индусские слова, в изобилии встречаемые у малайцев, и так как воздействие индусских
элементов может быть констатировано уже за тысячу лет до нашей эры, то переселение индонезийцев в Полинезию должно было уже последовать раньше. Эти хронологические указания, обстоятельно проверенные, могли бы послужить для определения времени последних великих переселений монголов, которые, в свою очередь, обусловили передвижения индонезийцев в Полинезию.
Несмотря на общность корней, индонезийские языки принадлежат к агглютинирующим различного типа (корень + суффикс и префикс + корень). Это говорит в пользу того, что первоначальный язык индонезийца распался уже очень рано на 3-4 наречия, а затем каждое из этих наречий развивалось самостоятельно. Заслуживает внимания неспособность индонезийца к сочетанию согласных, что особенно рельефно выступает в наречиях полинезийских: тонганское, например, имеет лишь 15 согласных, таитийское — 10, сандвичское — 7, причем две согласных рядом никогда не произносятся. Здесь существуют целые фразы из одних только гласных, например, э ао оэ иа эа; европейские же слова подвергаются особенному упрощению, например, Фридрих превращается в Варитариги. Впрочем, это смягчение явилось только в позднейшем периоде истории индонезийского языка, вследствие чего множество слов, которые первоначально произносились различно, в настоящее время выговариваются одинаково. Например, на Маркизских островах уа означает: дождь идет (первоначально уга), два (руа), нагревать (ура), омар (уга); наконец, этим словом обозначают прошедшее время (вместо куа). Отметим еще некоторые законы произношения. Звук к постоянно переходит в звук т, г в ф1, с в г, л в р, например: саоманское тафито = гавайскому кагиког, таитийское фаре (дом) = маорийскому варе = гавайскому гале. Вообще, антропологическая лингвистика находит там благодарную почву для разъяснения вопроса, как язык в звуковом отношении изменяется под влиянием расовых особенностей.
Малайская область представляет смешение всевозможных рас и народов. С одной стороны, в горах Борнео и Целебеса сохранились остатки первобытного населения, с другой — море облегчало доступ различным народам и, следовательно, способствовало скрещиванию пришлых элементов с туземными. Таким образом в этой местности образовались различные расовые наслоения. На некоторых, например, островах центральную гористую местность занимают негритосы, берега - малайцы, индонезийцы же расположились между первыми и вторыми Негритосы - коренные жители островов, вторыми являются индонезийцы и, наконец, последними - малайцы. Равным образом и культура здесь очень разнообразна. Высшего своего развития она достигла на Яве, где в XV ст. под напором сначала индийской цивилизации,
а затем ислама, возник местный культурный центр, влияние которого распространяется до Суматры и даже Малакки. Население быстро увеличивается: в 1780 г. оно простиралось до 2 млн, в настоящее время доходит до 15 млн. В основании общественного строя лежит сельская община. «Разведение риса благоприятствует ее возникновению и сохранению, так как для успешной культуры его необходима ирригация, последняя же немыслима без общих усилий».
Взаимное отношение санскритских и индонезийских слов в языках отдельных народов, населяющих острова, дает нам некоторое представление о влиянии индийской цивилизации и о значении первоначальных индонезийских элементов в Малайской области. Именно насчитывается слов:
Санскритских Индонезийских В процентах
у малайского высшего сословия на Суматре 16 50
„ „ простого народа на Суматре. 11 50
„ „ независимых лампонгов 4,1 -
„ „ зондцев на Яве 4 -
„ „ даяков на Борнео 2,1 88,6
„ „ макассаров на Целебесе 6,8 56
„ „ бугисов 1.7 76,7
на о. Флорес 1,4 2,8
„ о. Тиморе 2,1 63-80
,, Филиппинских островах 0,05 -
Итак, мы видим, что влияние индийской культуры уменьшается по мере удаления от Малакки; оно сильнее у высших общественных классов, чем у низших, и касается, прибавим еще, области наиболее отвлеченных понятий. Заимствованные индийские слова носят следы значительной древности и свидетельствуют о том, что индийское влияние проявилось в очень отдаленном прошлом. Однако лингвистика разъясняет нам только некоторые стороны вопроса; на помощь ей приходит антропология. Разнообразие антропологических типов здесь громадное. Смешение их представляет бесконечные градации, как показывают следующие данные. Именно, из числа исследованных черепов приходится на у. ш. ч.
ниже 75 между 75 и выше 80 79,39
В процентах
из 29 яванцев (Брока)... 47,2 52
„ 95 бугисов (Монтано)... 11,7 40 48
„70 даяков (Монтано) 42 37,8 20
Даяки, у которых больше всего индонезийской примеси, представляют самый резкий длинноголовый тип из всех жителей Малайской области. Что же касается короткоголовости, то она свидетельствует о присутствии монгольской примеси. На полуострове Малакка существуют еще чистые негритосские группы так называемых «лесных людей»; черная кровь обнаруживается также довольно ясно у отдельных малайцев и индонезийцев, иногда даже у целых народов, как, например, даяков на острове Борнео. Напротив, на востоке мы замечаем папуасскую примесь, например на островах Цераме и Буру и местами на острове Целебес (альфуры). Различные эти элементы представляют хаотическое смешение; каждая этническая группа имеет свою собственную расовую физиономию.
Приступая теперь к анализу этого антропологического хаоса, следует прежде всего выделить из него малайцев. Представители этой группы, являясь слепком различных типов, обнаруживают свой смешанный характер даже в языке: язык высшего класса на острове Суматре заключает 27% «собственных» слов, 16% санскритских, 50% полинезийских, 5% арабских. Малаец в Малайской области занял прибрежья и вообще те пункты, где торговые междуплеменные отношения получили более сильное развитие.
Вследствие этого он сделался морским разбойником (malajo значит бродяга). Разбой и грабеж считаются среди них благородным ремеслом. Какой-нибудь удалец располагается со своими товарищами на морском берегу, вдали от людей; прославивших своими подвигами, он составляет шайку в 300-400 человек, готовую на все, а в случае неудачи умерщвляющую своих жен и детей, чтобы затем самим с честью погибнуть. Впрочем, кое-где целые племена, например на острове Банке, живут исключительно на лодках, питаясь рыбой. Меч и особенной формы кинжал составляют национальное оружие малайцев. У малайцев-земледельцев мы находим сельскую общину. Огромные хижины на сваях (100 футов длины и 20-25 ширины), в которых они живут, свидетельствуют о том,
что коммунизм в их семейной жизни играет большую роль. Рис составляет главную их пищу, бетель с арекой и пальмовое вино — любимые их наркотики. В основании их общественного строя - зуку, т.е. такая группа людей, членам которой воспрещается вступать между собой в брак; группа эта сообща владеет землей, отдельные же члены ее имеют только право пользоваться выделенным участком, который, впрочем, они могут заложить и даже с разрешения вождя сдать в аренду постороннему. Вождя они избирают в известной семье; по смерти его сан этот обыкновенно наследует брат его или племянник, но если такой вождь не оправдывает доверия, то его устраняют. Кроме почета и права на известное количество риса, вождь не пользуется никакими привилегиями. Отдельные селения некогда соединялись и составляли федеративные союзы; в настоящее же время под влиянием индийской цивилизации и ислама община разлагается и исчезает, уступая место государству, причем пангулы, т.е. вожди, превращаются в дворянство, которое мало-помалу присваивает себе общинную землю. Солидарность больших общинников исчезает, и права матери заменяются правами отца.
Между народами Малайской области и горцами Индокитая существует много общих культурных черт. Сюда относятся: способ постройки домов на сваях даже там, где, как, например, в горах, гидрографические условия этого не требуют, отвращение к молоку и пристрастие к тухлой рыбе, чрезмерное расширение ушных хрящей, употребление бетеля и петушиные бои. Некоторые обычаи широко распространены. Люди подпиливают и золотят себе зубы от Юннана до о. Тимора; стараются добыть себе человеческие черепа в самых отдаленных уголках Микронезии; отец бросает свое имя и принимает имя старшего сына, даже на самых отдаленных островах Полинезии. Везде в населении существует общинный дом, где спят все мужчины и добытые ими человеческие головы висят в корзинах. Вообще, охота на человеческие головы составляет характерную черту малазийской культуры. Юноша, желающий, чтобы община приняла его в число своих равноправных членов, подкрадывается к неприятельской деревне, поражает кого-нибудь стрелой из-за угла, отрезывает ему голову и возвращается, возвещая уже издали своим землякам о победе звуками рожка. Население деревушки спешит тогда в общинный дом, чтобы приветствовать героя и устроить пиршество в честь его совершеннолетия, девушки поют гимны и намазывают тело юноши маслом. По совершении этого обряда он приобретает право вступить в брак. У индонезийских народов в Малайской области жизнь мужчины проходит вне семьи: муж может иметь сношение с женой только в отдельной хижине в лесу и не имеет общего с ней жилища, так как живет постоянно в общинном
доме. Девушки составляют на несколько лет вольные группы, чтобы насладиться жизнью и узнать людей. Всякое право основано на табу. Несомненно, что эти различные обычаи когда-нибудь будут служить материалом для исследований культурных и антропологических влияний между Индокитаем и Малайской областью, Микронезией и Полинезией. Из индонезийских племен Малайской области заслуживают наибольшего внимания два самых чистых типа: батаки на о. Суматре и даяки на о. Борнео, возделывающие рис и занимающиеся разведением свиней, собак и кур. Охота на человеческие головы, украшение ими общинных домов, заострение зубов - неразлучные народные обычаи этих этнических групп. «Прибрежные даяки скорее откажутся от своего имущества, чем от коллекции черепов, накопленных ими самими и их предками». У батаков существует каннибализм, который они практикуют по отношению к преступникам. Приговоренного к смертной казни привязывают к столбу, мужчины метают дротики, и когда кто-нибудь смертельно его ранит, все бросаются с ножами на жертву, вырывают из его тела куски мяса, посыпают их солью, жарят на приготовленном заранее лимонном соку и пожирают. Врагов, взятых с оружием в руках, они разрывали на части живьем. В прежнее время люди перед смертью влезали на дерево; родственники их, тряся это дерево, пели: «плод созрел, пусть падет!», а когда «плод» падал, то бросались на него и разрывали на части. Несмотря на то, что батаки охотятся на человеческие головы и среди них распространено людоедство, они, однако, народ способный, имеют собственные письмена и все грамотны. В настоящее время они сами выделывают кремневые ружья и порох. «Каждая хижина у батаков, благодаря способу постройки и затруднительному доступу, представляет собою маленькую крепость, и лестница, ведущая к двери ее, на ночь снимается. Деревня тоже походит на крепость, окруженную частоколом. Кустарниками и заостренными бамбуковыми палками. Такая деревня — самостоятельное государство. Соседние деревни целыми годами враждуют между собою; ввиду этого военного положения население не выходит за пределы своей деревни без необходимых мер предосторожности. Всегда можно опасаться врага, подкарауливающего жертву в засаде, чтобы убить ее и снять голову, без различия пола и возраста». Хижины иногда достигают очень значительных размеров, так как имеют по 600 футов длины и 25 ширины. В таких домах через всю длину тянется мужская спальня, из которой 40-50 дверей ведут на другую половину, разделенную на столько же помещений с очагами - для женщин и детей каждой супружеской четы. Дома стоят на сваях, достигающих иногда до 20 футов высоты. Основой общественной организации является марга, т.е. группа, члены которой не могут вступить между
собой в брак; принадлежность к марге переходит по мужской линии. Марта имеет общую землю, а отдельный член пользуется только своим участком; всякий член марги отвечает за поступки остальных членов. Законодательная власть принадлежит общему собранию; сановники являются только исполнителями его решений.
Малайско-индонезийские народы, населяющие Филиппинский архипелаг, выделили из себя мадагаскарских говасов и часть населения Марианских островов, которая впоследствии слилась с остальным микронезийским населением этих островов. Сами жители филиппинских островов представляют необычайную смесь негритосского, монголоподобного и индонезийского типов. На о. Люсоне мы сперва встречаем мелкие группы негритосов, далее они в смешении с малайским типом дали новую разновидность - аэтасов, которые, скрещиваясь с китайцами, дали племя игорротов, а с малайцами — племя тагалов. Племя бикололов получилось от скрещивания негритосских, китайских и малайских типов, племя бисоев от негритосов, аэтасов и китайцев. Племена илокаиов и пампангов представляют разнородную помесь китайского типа с малайским и индонезийским, тинкваиы и мароки - более или менее чистые индонезийцы и т.д. Впрочем, эта картина расовых отношений на Филиппинском архипелаге является повторением того, что происходит во всей Малайской области.
Микронезийские народы, которых Уайтми назвал собирательным именем «Тарапонов» (соединив некоторые слоги названий следующих микронезийских островов: Таравы, Понапо и Эбоно), представляют такое же смешение. Микронезийские архипелаги состоят из множества мелких и низменных коралловых островков, например Каролинский - из 400-500, рассеянных на пространстве 30 географических градусов, но занимающих поверхность всего в десять квадратных миль. Вследствие малонаселенности отдельных этих островов малейшая расовая примесь сразу бросается в глаза. Поэтому каждый островок становится здесь центром возникновения особенного типа метиса, тем более что благодаря отсутствию гор сталкивающиеся типы вынуждены истребить друг друга или же слиться. Близость Н. Гвинеи содействовала переселению сюда меланезийских элементов; с Филиппинских же островов нахлынули разноцветные волны метисов. Различные элементы сталкивались на каждом острове в самых разнообразных отношениях, и таким образом каждый остров получал различную физиономию. Впрочем, черные элементы — самые многочисленные; индонезийские же, которые явились сюда не только с Филиппинских островов, но и из Полинезии через арх. Джильберта, незначительны. На о. Понапе расположился меланезиец; к востоку и к западу короткоголовость растет сообразно
с числом немеланезийских элементов. В среднем указатель ширины черепа на о. Джильберте составляет 75,1; на Маршальских о-вах — 76,1; на о. Понапе — 72,2; на о. Мартлоке — 74; на о. Руке - 73,6; Япе - 78,5; на Пелаусских островах - 83,8. Меланезийские черты обнаруживаются прежде всего в цвете лица, редко в свойстве волос; на о. Руке, где длинноголовость (у 204 живых мужчин у. ш. ч. составляет 69,4; у 20 черепов — 72) свидетельствует о значительной меланезийской примеси, только 5% населения имеет курчавые волосы. Впрочем, окраска кожи и свойство волос различны почти у каждого индивида. В лингвистическом отношении эти острова мало исследованы; по-видимому, население Микронезии говорит на языках, чуждых индонезийской семье языков. Что же касается тарапонов, то благодаря трудам Кубараго их общественный строй добросовестно исследован. Население очень густое; на группе Тарава, на пространстве 7 кв. миль, - по недостоверным, впрочем, сведениям, - живет 60 тыс. человек; на Маршальских на 2 кв. милях — 11 тыс. Кокосовая пальма составляет для них самый важный источник существования. На о. Понапе жители истребили свинью, единственное свое домашнее животное, так как она портила их плантации. Для удобрения земли женщины собирают на морском берегу пену. Даже их военное междуплеменное право не позволяет портить плантации. Каждый остров составляет обыкновенно самостоятельное политическое целое. Впрочем, автономия бывает еще значительнее: например, на о. Понапе было 5 самостоятельных общин; на о. Куса, насчитывающем 1,200 жителей, - 12, правда, образующих общую федерацию. Основой общественной организации служила группа, ведущая свое начало от общей прародительницы. Членам этой группы браки между собой были воспрещены. Наследство - по женской линии, и поэтому с вымиранием женщин прекращается самое существование группы. На Пелаусских островах общественный строй представляется в следующем виде: обокуль, т.е. старейший мужчина, равно как и старейшая женщина в группе (блай), управляет ее делами. Все остальные члены, мужчины и женщины распределены сообразно своему возрасту в иерархическом порядке. По смерти обокуля каждый член подвигается выше на один номер, № же 1 занимает место обокуля и делается управляющим имущества, принадлежащего группе и состоящего из полей и дома. Из всех членов группы только один обокуль имеет свой собственный очаг в общем доме, где живет его жена и все женщины; остальные мужчины только урывками, и то днем, остаются в доме своего обокуля или своей жены; днем они ловят рыбу. Носят дрова, а ночью проводят в общей мужской хижине. Вообще, мужчина играет здесь второстепенную роль. В доме обокуля или своей жены он является
только в качестве гостя, ночью спит в общем доме, предназначенном исключительно для мужчин, так как этого требует обычай; в хижине тестя он даже ложа не разделяет со своей женой, но должен уходить в шалаш, стоящий в стороне, пока, наконец, сам не сделается обокулем. Общественная жизнь поглощает его; самостоятельного индивидуального существования он не знает: все в обществе и все для общества. Группа людей, известная под именем блая на о. Мортлоке, занимает всю деревню, и каждая взрослая женщина имеет здесь свою собственную хижину, а на Пелаусском архипелаге в деревне обыкновенно несколько блаев, которые распределяются в таком же иерархическом порядке, как и члены отдельного блая. Обокули составляют сельское управление и опять-таки образуют иерархию, соответствующую иерархии представляемых ими блайев. Все мужчины селения распределяются по собраниям, называемым кальдебекелями. В основание устройства их положена приблизительно та же система, как и в устройстве блая. Каждое собрание помещается в собственном доме, в котором всегда ночуют его члены; они имеют свои лодки, дрова и свиней. Кроме этих собраний и домов, где помещаются отдельные блаи, существует еще в селении общинный дом для заседаний совета и для гостей. Очерченный нами общественный строй устанавливает неизменный порядок. Каждый член имеет свое определенное место и обязанности. Все доходы - общие и делятся между членами сообразно указанной иерархии. «Не может быть речи здесь о разделении народа на сословия и классы, так как все блаи между собой равны. Возраст и союзы — вот те главнейшие начала, которые легли в основание пелаусского строя. Члены совета охраняют обычное право и пользуются властью только в этом объеме. Случается, однако, редко, чтобы к ним обращались, так как все помнят свои права, и если кто-нибудь будет пойман, например на краже свиньи, то сам назначает себе соответственное наказание. Члены совета наблюдают за тем, чтобы общинные дома, плотины и дороги содержались в порядке, расход покрывают из собственных средств; они не имеют никаких внешних отличий, но лично каждому известны; при обращении к ним каждый должен садиться на землю - исключение составляют только женщины. Кальдебекели составляют в то же время и основу военной организации; они соперничают друг с другом в приобретении славы. При каждом из них существует арменголь, кружок девушек, своего рода школа для них, по выходе из которой они вступают в браки. Несколько деревень иногда образуют союз для взаимной помощи, образуя опять-таки соответственную иерархию. Мать лишает невинности дочь свою по достижении возмужалости и облегчает ей вступление в связь поочередно со всеми членами других блаев данного населения;
затем девушка вступает в арменголь и, наконец, по истечении нескольких лет выходит замуж, чтобы дать своему племени потомство.
Уайтми удачно назвал полинезийскую группу савайорами (самоанцы, гавайцы, маоры). На основании народных эпических сказаний савайоров мы можем определить, в каких направлениях расселялся индонезиец. Например, тонгане заселили Маркизский архипелаг, самоанцы — о-ва Раратонга и Таити. Некоторые же острова получили свое население из различных местностей: так, Сандвичевы о-ва были заселены жителями о-в Маркизских и Таити. Архипелаги Тонга и Самоа — первоначальные центры этих переселений - сами же, по-видимому, получили свое индонезийское население или, вернее, население малайско-индонезийских метисов с островка Буру, находящегося по соседству с Целебесом. Эта колонизация продолжается еще до сих пор; например, недавно на необитаемый остров Тубуэ занесены были из разных местностей три лодки, потерпевшие крушение, вследствие ранних ветров; они принадлежали племенам различных о-в. Индонезийцы уже застали во многих местах меланезийское население, явившееся сюда ранее. Новозеландские предания упоминают о «лесных духах» черного происхождения, и в настоящее время еще 3% туземного населения имеют курчавые волосы и папуасские черты лица. Черные элементы попадаются также на о-вах Таити, Тонга и Сандвичевых. Здесь существовало крепостное сословие, от которого дворяне отличались своим ростом, полнотой и кожными болезнями, светлым цветом лица и прямыми волосами. Следы первоначального черного населения встречаются даже на о. Св. Пасхи. Впрочем, если бы вторжение европейцев последовало несколькими веками позднее, то о-ва Фиджи Новогебридские очутились бы в таком же положении, в каком находятся, например, о-ва Тонга и Сандвичевы.
Вообще, савайоры представляют сильное смешение черного, белого и желтого типа. Хотя не в одинаковой степени. Желтые элементы больше всего имели влияние на строение черепа и цвет кожи и очень мало на черты лица; последние подверглись в более значительной степени влиянию черной крови, которая отразилась и на цвете и свойстве волос. Белый тип резко обнаруживается в чертах лица савайоров. Это скрещивание в более или менее постоянной форме вызвало полинезийский тип, отличающийся коротким и низким черепом; между тем как длинный и высокий череп свидетельствует о существовании чисто меланезийских элементов. О-ва Тонга и Раратонга населены преимущественно полинезийскими племенами; о. Помоту имеет население с ясно выраженным меланезийским типом; о-ва же Маркизские и Таити - смешанное. Что же касается полинезийских языков, то они очень сходны, так что
житель Таити очень скоро привыкает понимать родственные наречия маркизское или новозеландское и говорит (?) на них.
Пищей здесь служили животные, привезенные человеком в лодках, а именно свинья, собака, крыса и курица. Впрочем, на некоторых островах, например на о. Новой Зеландии, часто ощущался недостаток в свиньях, и вообще число их было незначительно. Вследствие этого тщательно разводили крыс, которых только одни вожди имели право убивать. Быть может, людоедство находилось в некоторой связи с недостатком животных. Оно особенно было распространено на о. Новой Зеландии. Рыбы и черепахи, которые иногда разводились в искусственных прудках, и затем хлебопашество были главнейшими источниками существования. Кто посадил 10 хлебных деревьев, тот имел обеспеченное существование на всю жизнь. К этому растению надо еще прибавить кокосовую пальму, банан и таро. Орошаемые и хорошо содержимые плантации расстилались от берега до подножия гор. Некоторые острова представляли вид сплошного сада. Остров Раратонга не что иное, как гора, окруженная со всех сторон узкой полосой плантаций, так устроенных, чтобы каждый участок можно было по желанию и самостоятельно орошать. Вдоль берега шла плотина шириной в 80 футов с главною тропой, усаженной бананами и другими деревьями так, что здесь всегда было прохладно, даже в полдень. Хижины туземцев были расположены на 10-30 шагов от главной тропы, и к ней вели другие тропинки, усыпанные крупным песком и усаженные таро. Вдоль главной тропы перед каждым участком положены были соответственно отесанные камни для сиденья; «здесь, - говорил хозяин участка, -сиживали мой отец, дед или такой-то вождь». Главным оружием были палицы. На о. Новой Зеландии их делали из яшмы, и они зачастую были крепче железа. Они изготовлялись в течение нескольких лет, каждая имела свое имя, и ее воспевали в песнях. Кроме палицы, еще были различной величины метательные копья, кинжалы, пращи, каменные и деревянные топоры и продувные стволы. Выделывали они простые, но изящные маты, украшенные правильными рисунками, и тапу, т.е. разноцветную ткань из различных волокнистых растений, — она была иногда длиной в 150 футов и шириной в 6-9 футов, часто она была заткана цветными перьями. На о. Гавайи водится птица, у которой под крыльями находятся 1-2 золотистых перышка, и тапы с такими перышками требовали много лет работы, прославлялись в песнях и не раз служили поводом к войне. Хижины с резьбой были сквозные, чистые и внутри устилались матами. Во время народных празднеств употреблялись блюда длиной в 6-8 футов, шириной в ГЛ и глубиной в ‘Л ф., и каждое имело свое название. Сосуды из кокосового дерева
для черпания воды были тонкие, изящные и прозрачные. Но что особенно заслуживало удивления, это их искусство строить лодки из цельного ствола, длиной в 50 футов и шириной в Р/2 ф.; иногда они были двойные с плоской палубой. Пищу жарили в золе или в ямах, выложенных камнями; подавали ее на листьях или на дощечках. Оба пола ходили нагими до возмужалости, и затем опояска и передник составляли весь их костюм. На празднествах они покрывали свои плечи матами или плащами из собачьей кожи. У женщин волосы были острижены. Полнота составляла непременное условие привлекательности. «Аристократки» весили иногда 300-400 фунтов. Мужчины не стригли волос и окрашивали всю голову или часть ее в красный цвет. Иногда они прокалывали уши и ноздри. Изящная и нежная их татуировка, производившая впечатление костюма, давно обратила на себя общее внимание. Эту операцию, довольно опасную для жизни, начинали у жителей о. Таити на десятом году жизни, заканчивали на 30-м. Военнопленные теряли право на цельнейшую татуировку. Одни образцы татуировки служили указанием принадлежности к известному племени, а также знаком усыновления; другие рисунки служили признаком общественного положения; третьи, наконец, представляли собой запись по договору или заметку, — например, татуировали географические сведения, карту известных островов, - и по такой живой книге обучалась молодежь. Были и просто модные рисунки или такие, которые удовлетворяли вкусу отдельного лица, например изображение воинов, мальчиков во время сбора плодов и т.д. В остальном же полинезийская техника стояла на низком уровне развития вследствие недостатка металлов и вьючных животных. Но сколько было изящества, художественности. Разнообразия и фантазии в этом сравнительно небольшом богатстве изделий! Достаточно сравнить грубые рубцы негра с нежной татуировкой новозеландцев, «улей» первого с изящной хижиной второго, чтобы понять, какая разница существует между развитием этих двух групп человеческого рода. Морские экспедиции и война были страстью полинезийцев. На утлых своих челнах они совершали далекие путешествия и уходили за несколько сот миль от своего архипелага, и это способствовало развитию у них математических и астрономических познаний. Их войны напоминают описание Гомера и Вальтер Скотта. Сначала из рядов противников выступали самые храбрые воины, гордо провозглашали свои имена и вызывали на поединок врагов, чтобы стяжать новые лавры и принести врага в жертву богам. Постепенно битва охватывала всех. Певцы ободряли воинов. «Затопите их, как волны затопляют подводные рифы, поражайте их, как молния!» Зачастую такие певцы падали без чувств от утомления.
На о-вах Таити первого пленного посвящали богам: поднимали его на копья и несли пред войском, затем жрец предсказывал победу, глядя на предсмертные его муки. Победители гнали пред собой побежденных, убивали население, срубали хлебные деревья и кокосовые пальмы, собирали павших своих товарищей и хоронили их в общей могиле. Когда на о. Новой Зеландии осаждаемые не имели пищи, осаждающие посылали им съестные продукты, чтобы они боролись, как мужчины, а не околевали с голоду! Но рыцарские чувства не уменьшали варварства. Захваченные в плен дети приводились в мораи, т.е. храмы, и подвергались мучительной смерти. Предание рассказывает, как возникли некоторые военные обычаи, например извлечение мозга из черепов неприятелей на арх. Кука и принесение его в жертву богам. Случилось как-то, что воин ударом палицы лишил чувств врага, которого встретил в поле, и тотчас же, согласно обычаю, он удалился в храм принести жертву из листьев хлебного дерева, затем повел товарищей на место единоборства, но здесь уже не нашел никого, так как враг, очнувшись, вернулся к своим и там сочинил юмористические стихи на опрометчивого богатыря. С тех пор из черепа врага извлекают мозг... Эти войны возбуждают месть, делают племена кровожадными и способствуют увеличению людоедства. «Большие рыбы пожирают маленьких, люди едят собак, собаки — людей и самих себя, птицы — одни других, боги — богов, почему же люди не могут есть людей?» На о-вах Таити и Сандвичевых людоедство сохранилось в условном смысле: только одним вождям вменялось в обязанность есть седалище души, т.е. левый глаз приносимой богам жертвы. Впрочем, своим непостоянным нравом полинезийцы напоминают ребенка, но со страстями взрослого человека и с необычайно восприимчивым умом. Они также отличались сильной чувственностью. В общем, жители тихоокеанских о-вов прекрасно приспособились к окружающей их среде. «Полчаса времени было для них достаточно, чтобы построить хижину из стволов и листьев банана и добыть огонь трением. Мы послали туземца за фруктами, а он уже сам по пути сплетет для них кокосовую корзинку. Так же легко сделает он мат. Одежду он всегда имеет под рукой: лист банана охраняет его от дождя, венок защищает его от палящих лучей солнца. Из бамбукового дерева в один миг он сделает чашу; можно было потребовать нож, топор, ложку, зубную щетку, и требование было в миг исполнено». Детям передавали уже различные необходимые сведения по мореплаванию, географии и астрономии, и они одновременно учились ходить и плавать. Женщины часто в ожидании бури с младенцами на плечах бросались для забавы в морскую пучину или спускались вниз по водопаду со значительной
высоты. Море было их излюбленной стихией. Они устраивали игры в море, причем разделялись на две партии, перебрасывались огромными камнями, ныряли попеременно на 10 футов глубины, чтобы достать их, и оставались под водой иногда 4 минуты. Некоторые ныряли на 15 саженей глубины. Они отличались большой чистоплотностью. Образ жизни их был следующий. С рассветом они купались, намазывали тело кокосовым жиром и после завтрака принимались за работу. В полдень следовало вторичное купанье и обед. Остальное время дня проходило в посещениях и беседах; перед ужином купались третий раз, и если стояла лунная ночь, то они долго плясали и пировали. Нельзя поэтому удивляться, что философы конца XVIII ст., узнав об этих подробностях их жизни, идеализировали быт дикарей. Миросозерцание их соответствовало окружающим условиям. Особенно интересно, как на их понятиях отразилось прибытие европейцев. Солнце восходит и заходит много-много лет, но островитянин кругом себя ничего не видит, кроме соплеменников, небольшой родины-островка и безграничного водного пространства, над которым покоится свод небесный. Но вот показывается белая точка на горизонте, она постепенно увеличивается, превращаясь в огромное судно с мачтами и парусами, какое никому не могло присниться. Можно себе представить, с каким лихорадочным нетерпением островитяне поджидали судно и какое удивление выразилось на их лицах при виде тысячи различных предметов. Это неожиданное посещение островитян европейцами произвело целый перелом в их понятиях и взглядах. Но чудесная «пирога» со странными людьми скоро уходит и оставляет по себе только воспоминание, которое живет, однако, очень долго». Жители островка Факаафо (длиной в 2 мили и шириной в одну) знали только два соседних, еще меньших острова; из них один имел 120 жителей и 30 хижин; поэтому не удивительно, что свой остров они называли Fanua Lea, т.е. «великая земля». Они считали себя единственными обитателями мира. Понятно, что их очень удивили явившиеся к ним незнакомцы. Им казалось, что это небожители, и поэтому они не решались взойти на судно, опасаясь, что оно их увезет на небо. Жители же архипелага Раратонга слышали уже о белых до их появления, так как буря однажды загнала к ним лодку с таитянцами, которые рассказали им об особенных людях, куках (имя известного путешественника Кука перенесли на всех европейцев), проводящих на море по нескольку месяцев, словно на земле, и имеющих лодки, скрепленные не кокосовой бечевкой, а куримой, т.е. железом. Куки — это народ безбожный, который ничего не уважает, входит в мораи и ест даже жертвенные фрукты. Когда же раратонги спросили их, почему они не прогнали пришельцев и не взяли их со
кровищ, то получили в ответ, что куки могущественны, как боги, и имеют длинных «попугаев», которые выбрасывают из себя огонь и «камни» и убивают прежде, чем успеешь бросить в них копье. С тех пор заинтересованные этими рассказами раратонги молят богов, чтобы они послали им куков. Наконец появляется желанный корабль; один более отважный островитянин подплывает и взбирается на него. По возвращении он передает своим соплеменникам следующее: эта лодка наподобие плавающего острова с двумя садами и двумя реками, якорь ее достигает дна; он нырял, но не нашел его. Стоит только обратить внимание на психологический процесс усвоения ими новых понятий. Наших животных они приравнивали к известным им уже животным, например на о. Таити известна была свинья, собака и крыса. Поэтому бык получил название: buaa-toro, длинношейной свиньи; лошадь: buaa-horo-fenua, быстроногой свиньи; коза: buaa-niho, свиньи с руками на голове; обезьяна: uri-tuata, собаки-человека; кошка: ioro-arifore, крысы, лазящей по крыше.
Население было довольно густое. Исключение представляла только Новая Зеландия. На архипелаге Таити и Самоа приходилось 1,200-2,000 человек на квадратную милю. На Сандвичевых о-вах насчитывалось 300 тыс. жителей. На Таити - 240 тыс., слившихся в одни народ. Неразвитая техника вместе с ограниченностью средств существования препятствовали приросту населения и вызвали обычай детоубийства. На о-вах Сандвичевых и Таити не допускалось, чтобы родители имели больше чем 2-3 детей, в противном случае младенца душили; если же он прожил четверть часа, то он имел право на существование. Военные силы населения были несоразмерно велики. Так, арх. Таити снаряжал флотилию из 159 больших и 70 малых лодок, экипаж которых составлял 20% всего населения; арх. Тонга выставлял до 70,000 воинов. Некоторые архипелаги дошли уже до представления о народном единстве; на о-вах Сандвичевых существовали рынки, пошлины, значительное разделение труда и такие пункты, которые славились своим производством. Но сведения наши относительно общественного строя полинезийцев и религиозного их культа очень сомнительны. «Что собственно нам известно, - основательно замечает Бастиан, -о могущественном народе, занявшем почти j поверхности земного шара? В описаниях путешественников, посвященных Полинезии, мы находим отрывки мифологических рассказов, собранных на различных архипелагах, да и то только таких, которые напоминают заурядные народные творчества. Все это свалили в одну кучу, и, конечно, получилась в результате такая смесь, как будто кто-нибудь соединил в одно целое наши религиозные представления, - жития святых и всякие народные
суеверия как образчик европейского миросозерцания! Что же касается Полинезии, можно сказать, что религия ее населения только затронута в литературе, так как по этому вопросу имеется лишь несколько отрывков в сочинениях немногих писателей; между тем все теперь утверждают, что пробелы уже слишком поздно восполнить, так как люди, помнящие предания, вымирают». То же следует сказать и о различных описаниях общественного строя. Исключение составляет только самоанское общество и несколько других. На архипелаге Самоа «семья» служила основанием общественной организации; она имела свой дом для общих собраний и патриарха, достоинство которого одного не было наследственное: «правда, сын иногда наследовал отцу, но мог также наследовать ему и дядя или какой-нибудь другой старший в семье». В то же время этот сан не был и пожизненным, так как если патриарх действовал вопреки решениям «семьи», то терял свое положение. 10-20 семейств, т.е. 300-500 человек, составляли деревню, патриархи же - правящий совет. Из своей среды он назначал военного вождя, имевшего только то преимущество, что на пирах ему предоставлялись лучшие куски. Сельский сход контролировал деятельность совета и, вместе с тем, являлся законодательным органом. 8-10 деревень составляли округ, управляемый вождем, одним из сановников, избранным из числа остальных, которые, в свою очередь, составляли совет при нем и контролировали его. Все дела, касающиеся округа, разрешались на общем собрании всех мужчин. Округов было 10, и их вожди избирали из своей среды 2-3 сановника для управления всем архипелагом. Подобное общинное устройство было основанием общественной организации на о. Св. Пасхи, на Маркизском арх., на о. Новой Зеландии и на архипелагах Ротума и Ратонга. Общественный же строй на арх. Тонга, насколько можно судить по описанию, напоминал собой известный уже нам пелаусский строй, но приспособленный к более многочисленному населению и отличавшийся отчасти теократическим характером. Впрочем, трудно сказать что-нибудь определенное об общественном строе жителей о. Тонга. Один путешественник уверяет, что там наследовали имя и имущество от матери, и что сын не считался родственником своего отца; другой же, напротив, упоминает о существовании права отца. В общем, строй этот представлялся в следующем виде. Вожди (эгя) имели помощников и советников (матабулов), выбиравшихся из младших сыновей эгов и наблюдавших за исполнением обычаев. Ниже их стояли муи, сыновья и братья матабулов; они составляли свиту эгов и под руководством матабулов устраивали народные торжества и прислуживали им, также учили народ астрономии, географии и религии, строили лодки и, наконец, распоряжались похоронами; туи, младшие
братья и сыновья муов, распадались на высших, изготовлявших сети, каменные орудия, строивших дома и занимавшихся татуировкой, и низших, обрабатывавших землю и приготовлявших пищу. После смерти муя и матабула их места занимали туя и муя. Деревни соединялись в округа, округа же — в острова как административное деление, и, наконец, всем архипелагом управлял совет вождей; все они жили на одном острове, и часть их ведала гражданские дела, другая — военные. Всем же руководил верховный жрец, туи-тонга, к которому приносили больных для исцеления, отправляли часть осенней жатвы и т.д., но он, в свою очередь, подчинялся власти своих теток. Вожди различных деревень, островов и архипелага были распределены по разрядам, в качестве дедов, сыновей, братьев и т.д.: например, эги из класса «внуков» сидели рядом с муем, эги которого принадлежали к классу «дедов». Этот общественный строй трудно себе в точности уяснить, но он, несомненно, представляет собою дальнейшее социологическое развитие пелаусского строя, соединяющего политическую организацию с особенной организацией производительного труда. Между тем, на о-вах Таити и Сандвичевых мы находим монархический феодализм в связи с крепостничеством: короля и королеву всегда носили сановники, так как король мог ходить только по собственной своей земле. Если же он вступал на чужую землю, то он немедленно становился ее собственником, и смерть ожидала всякого, кто осмеливался ступить на его тень. Сведения о форме поземельной собственности на этих островах очень скудны. По-видимому, на о-вах Сандвичевых и Таити земельная собственность находилась в частном владении, на о. же Новой Зеландии и Самоа составляла общинную собственность. Женщина имела голос на собраниях и пользовалась совершенной свободой в половых отношениях до тех пор, пока не вступала в брак. Мужчина и женщина жили иногда врозь; мужчины спали в общинном доме или также отдельно от женщин, даже варили пищу на другом огне и в других горшках. Когда сын появлялся на свет, то отец принимал его имя и считал его выше себя на том основании, что сын имеет больше предков. Табу, как полицейско-религиозное учреждение, применялось отдельными членами для защиты индивидуальных прав и властями для соблюдения общих интересов. Так, табу налагалось на поля, когда созревали плоды, на свиней и кур после больших пиршеств. На пойманную общими усилиями рыбу до дележа и т.д. На о. Таити на предметы, охраняемые табу. Клали плетенку в виде ящерицы и др. животных. Это означало, что эти предметы отдавались под покровительство богов-животных, исполнявших таким образом функции полиции. О религии этих островитян, несмотря на то, что наука имеет в своем распоряжении уже много их
мифов, ничего достоверного сказать нельзя. На о-вах Самоа каждая семья, деревня и округ имели своих богов-покровителей в виде различных животных. Если соответственное животное появилось вблизи деревни, то в честь его приносили жертвы; если же находили это животное мертвым, то торжественно хоронили его и устанавливали траур. Изображениями своего животного-покровителя они украшали лодки и знамена; употреблять его мясо в пищу строго воспрещалось, и если случалось, что белые принуждали вождей есть его, то они дрожали при этом от страха. Эти обычаи распространены в Полинезии; они напоминают американский тотемизм. Впрочем, небо в их представлениях было отражением того, что происходило на земле; поэтому тонганские боги распадались на эгов, матабулов и муев.
VIII
Общая характеристика белых типов. - Строение семитических языков; первобытный общественный строй семитов и их антропологический тип.
- Языки хамитические; кабильское общество;
хамиты в антропологическом отношении. -Средиземная раса и ее распределение. - Антро-
пологическая статистика итальянского населения. - Успехи палеонтологии на берегах Средиземного моря (кроманьонец).
Название «белые типы» распространяется на множество довольно различных народов, имеющих, однако, несколько общих черт, а именно: мягкие, длинные волосы, иногда вьющиеся, более или менее богатую растительность на лице, выдающийся и сравнительно узкий нос, незначительный прагматизм и, наконец, цвет лица, переходящий в смуглый, но всегда с румянцем. Поэтому только эта раса употребляет белила и румяна. Мы видели уже, что белые типы, в виде остатков, встречаются в северо-восточном углу Азии и северо-западном Америки, что они разбросаны там и сям в Японии и Индокитае и что, наконец, они в качестве индонезийцев еще чаще встречаются на островах Борнео и Суматре и в Полинезии. Эти остатки, важные для нас, как свиде
тельство того, что некогда распределение антропологических типов на земном шаре было совершенно другое, в настоящее время, однако, составляют среди белой ветви человечества, насчитывающей 40-45% всего населения земного шара, лишь небольшую частицу. Белые типы, принадлежащие к семитической, хамитической и арийской группам языков, а также мало исследованным кавказским, по преимуществу населяют Европу, северную Африку и переднюю Азию, в последнее время Америку. Но лингвистическое единство типов нисколько еще не влечет за собой антропологического; таким образом, под одной ветвью языков, арийских или семитических, скрываются огромные расовые различия как в физическом, так и в духовном отношениях, и заранее нельзя утверждать, чтобы они произошли только впоследствии благодаря дифференциации одного и того же первоначального типа.
На первый взгляд белая ветвь народов представляется нам более сложной, чем остальные, но на самом деле расовые усложнения, вероятно, здесь не больше; только белые типы лучше исследованы. Это обстоятельство позволило глубже вникнуть в пеструю расовую мозаику белых народов, выделить из нее не только важнейшие типы, но и второстепенные; в то же время оно позволило привести до некоторой степени в связь прошлое с настоящим в антропологическом отношении и т.д. Сравнительное же богатство деталей способствовало возникновению предрассудка, что белая ветвь народов в виду своей цивилизации представляет типы более смешанные и сложные, нежели прочие ветви народов.
Семитические языки представляют любопытное образование корней, так как они всегда состоят из трех, иногда из четырех согласных. Гласные играют второстепенную роль в корнях; они служат лишь для образования производных слов. От корня qtl образуются, например, следующие слова: uqtl — приказал убить; maqtulun - убить; quail — убийство; quatala - убивает; qutila — был убит; quitl — смертоубийство; teqtolu — убейте; qutilu — были убиты; qutl — смертоубийственно. Словом, согласные в семитических языках походят на змею, которая хотя и может извиваться самым разнообразным образом, однако в пределах, соответствующих ее позвоночнику, так как число позвонков всегда неизменно. Каким образом явилось столь странное единообразное строение корней из трех согласных, к которому можно свести и незначительное количество корней, состоящих из четырех согласных? Этот вопрос остается до сих пор неразрешенным. Живые и мертвые семитические языки - скорее наречия, чем самостоятельные языки. На многих из них уже не говорят, а те, которые сохранились в Аравии, Сирии, северной Африке и Абиссинии, происходят от арабских
наречий и возникли уже в нашу эру благодаря арабскому вторжению. Языкознание выделяет из семейства семитических языков северную и южную ветви. Первая, к которой относится ассирийско-вавилонский и халдейско-еврейский языки (на последнем говорили финикиане и карфагеняне), сохранилась в виде оазисов, окруженных со всех сторон арабскими языками, а именно: халдейская - на берегах озера Урмия, сирийская — в окрестностях Дамаска. Южная арабская ветвь положила начало современным языкам: сирийскому, египетскому и магрибскому (тунисо-мароккскому), наконец, в различные времена и абиссинским наречиям. С помощью сравнительно-лингвистических изысканий старались определить первоначальные местопребывания семитов. С одной стороны, ученые пришли к тому заключению, что колыбелью семитов должна быть не Аравия, а Месопотамия, потому что на всех языках этой ветви существует один и тот же корень для обозначения «реки», и нет корня для обозначения «пустыни», далее, существуют одни и те же корни для обозначения верблюда, собаки, осла, козы и овцы, ячменя, бобов, пшеницы и чеснока, но нет корней для обозначения фауны и флоры пустыни (страуса и пальмы); с другой стороны, антропологические изыскания показывают, что Месопотамия не могла быть колыбелью семитов, так как на заре истории ее населяла дравидообразная ветвь кушитов темно-коричневой окраски, с мясистыми, как у негров, губами, низкого роста, с длинным и узким носом, с густыми, курчавыми, но не пушистыми волосами; это племя в более раннем периоде истории широко раскинулось и, быть может, достигало тех частей Африки, которые заселены неграми. Как бы то ни было, несомненно, что в исторические времена Аравия служила постоянной рассадницей семитов. Уходя из этой страны, они всегда превращались в воинственных пастухов. Стада овец, коз, ослов и верблюдов служили для них источником существования, лошадью же, с которою они познакомились лишь впоследствии, они пользовались для совершения грабежей; молоко и финики - главнейшая их пища. Мясо они ели редко. Земледелием они занимались редко и небрежно. Основой общественной организации является группа родственников, имеющих общего предка, имя которого она носит, и солидарных между собой, так что каждый отвечает за всех и обязан мстить за обиду, нанесенную члену группы. Она владеет известной территорией, на которой кочует и из пределов которой не выходит, если не желает подвергнуться опасности войны. Каждая семья кочевала на этом пространстве самостоятельно, не теряя ради собственной безопасности из виду других. В случае гибели всей группы, за исключением одного человека, последнему принадлежало бы право собственности на всю территорию Власть шейка - чисто
нравственного характера, без всякого права на принуждение. Индивидуальная свобода ограничена только внешними условиями. Пустыня способствовала образованию у бедуинов особенного междуплеменного права; так, несмотря на то, что кровавая месть вменялась в обязанность до 10-го и последующего поколения, однако, если кто успел хотя бы только коснуться палатки своего врага, то он считался уже его гостем и пользовался совершенной безопасностью. Кое-где несколько групп переходило к оседлому образу жизни. В таком случае они селились по близости друг от друга; с течением же времени, когда эти отдельные селения разрастались и превращались в города, то становились кварталами, однако совершенно независимыми: например, город Джоуф, насчитывающий 18 тыс. жителей, образовался из 8 селений. Между кварталами длится иногда веками распря, и люди живут и умирают в своей части города, не осмеливаясь выйти за пределы ее. Вокруг такого города возникает государственный строй, который затем распространяется насильственно на кочующие соседние племена: например Джебель Шамар состоит из 86 селений с 274 тыс. жителей и с 166 тыс. кочующих бедуинов. Этот город, живущий земледелием, с подчиненными ему кочующими племенами, имеет общественный строй, напоминающий еврейские порядки времен судей и первых царей.
Географические условия создали здесь соответственные племенные особенности. «Воздержание бедуинов поистине беспримерно; мои товарищи, ежедневно находившиеся в пути, по крайней мере, 5 часов, довольствовались 1*/2 фунтовым куском сухого черного хлеба. Бедуин в пустыне подкрепляет свои силы в течение дня двумя глотками воды и двумя горстями жареной муки с молоком Европеец ест, пожалуй, за шестерых бедуинов». « В то время как другие дрожат от холода, араб спит босой в открытой палатке, а в полуденный зной он спокойно дремлет на раскаленном песке под лучами солнца. Однако при благоприятных обстоятельствах столь воздержанный араб становится обжорливым». Бесплодная пустыня, холодная ночью, знойная в полдень, выработала у семитов способность приспособляться к чрезвычайно различной температуре. Характер семитов отличается большой нервностью и страстностью. Самая обыкновенная беседа у бедуинов принимает вид бесконечной ссоры». Чистокровный семит неспособен к пластическому художественному творчеству; вся их литература состоит главным образом из лирических гимнов и бедна эпическими произведениями; наука их не что иное, как схоластические построения, лишенные всяких эмпирических основ; скульптура и живопись им неизвестны. В своих убеждениях они крайне фанатичны. Семитическая раса вообще отличается энергией и предприимчивостью. Арабы, например, в настоящее время рассеяны на
пространстве от Аравии до Марокко, от северной Африки до больших озер, от Мадагаскара до Малайской области. Дальнейшие исследования, быть может, обнаружат ее присутствие еще далее к востоку, в Новой Гвинее, на что уже указывают некоторые антропологи. Еще большую роль эта раса играла своими идейными победами. Несмотря на то, что семиты составляют лишь один процент всего человечества, однако, число исповедующих различные религии, возникшие в этом племени, простирается до 33% населения земного шара.
Чем чище данная семитическая группа, тем резче выступают в ней следующие черты: смуглый цвет лица, темные волосы и глаза, ясно выраженная длинноголовость, продолговатое лицо, небольшой рот, сжатые губы, нежное строение нижней челюсти, подбородок, сдвинутый назад, тонкий нос, иногда как у хищных птиц, рост средний, нежное и стройное телосложение, худощавость. Встречаются разновидности этого типа, которые у нас даже более распространены; у них члены более мясисты, лицо и нос шире, рот больше, губы толще и челюсти выступают вперед. Впрочем, семитические племена никогда не состоят исключительно из этих чисто семитических типов. Сильнее всего примесь негритянской крови, резко обозначенной у многих варшавских евреев. По очень понятным причинам мы подробнее остановимся на расовых особенностях евреев.
В жилах евреев, несмотря на их обособленность, течет много не-семической крови. В передней Индии у них черная окраска кожи; в Англии же — светлые волосы и голубые глаза, в западных губерниях России - широкое лицо и «славянский» нос, соответственно чертам, свойственным окружающему их населению. По данным, собранным относительно учащихся в германских школах, совершенно светлые типы, т.е. со светлыми волосами и голубыми глазами, у баденских евреев - 10,32%, у баварских — 10,38%, у прусских - 11,23%, у гессенских - 11,77%, у брауншвейгских - 13,53%. Тут посторонняя примесь совершенно очевидна. Смуглый, черноволосый и черноглазый тип представляет среди лондонских евреев лишь 24%, среди пражских — 38,5%. Таким образом, в Германии 10% евреев, по-видимому, принадлежат к чистому светлому типу или к метису блондина с среднеевропейским короткоголовым типом, 30%-40% — к смуглому, остальные же 60%-50% являются в различной степени метисами двух первых типов. Но ведь и те 30%-40% смуглых типов не однородны. Мы тут встречаем смуглых короткоголовых армянского и среднеевропейского видов, негроподобные типы и, наконец, чисто семитические. Сколько же процентов приходится на последние? Очевидно, немного. Среди польских евреев чуждая семитической расе примесь более значительна, чем в Германии.
Например в Галиции блондины-евреи составляют 14,1%. К тому же выводу мы приходим, приняв во внимание значительность короткоголового элемента. Указатель ширины черепа в среднем составит у
47 арабов из Алжира 53 „ „ Бискры 76,3 75,0 67 минских евреев 313 галицийских „ 82,2 83,5
10 „ „ окрестност. Суэца 72,2 100 литовских „ 83,2
У юго-западного и польского еврея зачастую широкое лицо, широкий нос. Светлые волосы и серые глаза, — словом, черты, доказывающие, что он в сильной степени насыщен той кровью, которая течет в жилах соседнего деревенского населения. Если же принять во внимание статистические данные относительно указателя ширины черепа, то он, пожалуй, в строении своего черепа имеет больше польских или западнорусских элементов, чем древнееврейских. Посторонняя примесь, по всей вероятности, относится к различным эпохам.
Хамитические языки, встречающиеся в северной Африке, представляют множество сходных черт с семитическими языками как в отношении местоимений и образования множественного числа рода отглагольных форм, так и в отношении своего строения. Здесь мы видим то же строение корней из согласных, как и в семитических языках, хотя не столь устойчивое. Однако оно слишком характерно, чтобы можно объяснить это явление случайностью, тем более что хамиты поселились вблизи семитов. Впрочем, языки хамитической группы народов в сравнении с языками семитической отличаются очень значительной дифференциацией. К хамитическим языкам принадлежат следующие: древнеливийский и древнеегипетский, который сохранился еще у коптов. В настоящее время на хамитических языках говорят главным образом горные земледельцы: берберы и кабилы Алжира и Марокко, абиссинское простонародье, затем богосы на плоскогорьях восточной Африки, окруженные хамито-семитическими метисами: данакилами вдоль побережья и сомалисами. Оазисы западной Сахары населены туарегами, оазисы центральной сахары — племенами тубу и теда, наконец, на берегах Красного моря живет разбойническое пастушеское племя беджасы. В историческом процессе обе группы представляют большие контрасты. Представители хамитической группы ведут большей частью оседлый образ жизни и создали такие оседлые культуры как египетская и ливийская. Семиты, напротив, ведут кочевой и воинственный образ жизни, даже когда они усвоили хамитический язык. Чтобы убедиться в этом, достаточно будет указать на восточный угол Африки,
где арабы в IX столетии образовали племена сомалисов и данакилов, которые ведут пастушеский образ жизни, говорят на хамитическом языке, в то время как горные галласы, с хамитическою примесью, занимаются земледелием. Алжир представляет такой же пример: тут араб постоянно кочует и только в виде исключения обрабатывает поля, питая отвращение ко всякому систематическому физическому труду; бербер же - прекрасный земледелец, отличается трудолюбием и выдержкою. Это различие наблюдается в самом отдаленном прошлом. Геродот застал еще в оазисах земледельческое племя аузенов, а в горах — максиев (mazir — тот, кто обрабатывает поле; кабилы еще в настоящее время называют себя imazir'aitm). Область же Фецана в его время населяли кочевые племена назаманов, т.е. больших и красивых пастухов, и гарамантов, пастухов из Гара. Саллюстий несколько веков спустя дает такие же сведения, различая, с одной стороны, горных земледельцев, мауров (от берберийского слова аатаиг, т.е. горные кряжи), с другой — пастухов нумидов, «сыновей пространства», т.е. пустыни. Современные порядки северо-западного угла Африки являются повторением прежних, хотя они возникли только в XI ст. благодаря новым вторжениям, т.е. и в настоящее время семит - кочевник, бербер - оседлый земледелец. Вторжение гиксов (пастухов) в Египет и исход оттуда израильтян в земледельческую Палестину представляются отдельными историческими эпизодами с одними и теми же действующими лицами. И в настоящее время хамитические кочевники - по преимуществу хамитизированные семиты, как в этом убеждают племена беджасов и сомалисов. Столь известные в истории берберийские (сарацинские) набеги совершались всегда под предводительством подвижного и фанатичного семита; пассивный же и мало впечатлительный кабил служил только орудием в его руках. Общественные отношения берберов-горцев отличаются такими же характерными особенностями, какие мы встречаем всегда в горах. Берберы распадаются на множество групп, различных как по своему языку, так и по своим обычаям и общественному строю; например в Марокко берберийских племен насчитывается до 30, весьма различных по своей численности, так что одни выставляют всего 300 воинов, а другие 18 тысяч. Остановимся на имазирах, т.е. «людях с возделанных полей» («поляках») Алира. Основой общественного строя является каруба (gehs?), имеющая выгоны. Пастбища и кладбище; в некоторых случаях она наследует участки, принадлежавшие умершим ее членам и пользуется правом выкупа участков, заложенных их собственниками. Девушки не наследуют недвижимостей и собственности, чтобы предупредить переход ее к постороннему человеку. Каждая каруба имеете свой квартал в деревне и свое собственное место для сходов,
где «мудрецы», старцы, разрешают общественные вопросы. Несколько каруб составляют деревню, таддерт, в свою очередь, имеющую общие поля и общее место для сходок, на которых старцы решают вопросы о войне и мире и творят суд и расправу. Бразды правления находятся в руках избранных «мудрецов», а органом высшей законодательной власти является общее собрание всех взрослых мужчин. Деревня содержит вдов и сирот и уважает обычное право больше, чем предписания Корана.
Жители деревни сильно привязаны к своей родине, презирают чужие обычаи, дорожат индивидуальной свободой и проявляют чувства солидарности. Женщина составляет предмет купли, но имеет право собственности на произведения своего труда. Сабатье следующим образом характеризует кабильский общественный строй: «абсолютно равенство всех пред всеми, скрепленное равным для всех избирательным правом, личная свобода, защищаемая общим единением всех членов карубы, обычай и организация соф составляют основание общественного строя (каждая деревня распадается на две софы, т.е. группы, участие в которых зависит от собственного желания членов. Эти общественные партии защищают своих членов и искусственной своей борьбой препятствуют застою общественной жизни). Везде существует вооруженное сопротивление против всякого произвола, насилия и несправедливости и в то же время - институт анайя, в силу которого даже враг деревни может пользоваться ее покровительством. Таким образом обеспечивается мирное разрешение серьезных столкновений. Автономия деревни ревностно охраняется. В недрах этой маленькой республики, чуждой внешним влияниям, племенные особенности строго оберегаются». Отдельные деревни образуют союзы, архы, преследующие исключительно экономические цели. Они имеют общий рынок, где представители каждой деревни в определенное время располагаются под сенью деревьев и обмениваются своими произведениями. Эти же деревни образуют и другие союзы, наступательно-оборонительные, так называемые тарагвиты, которые во время опасности избирают общего военного вождя. Таков, например, наступательно-оборонительный союз Айт-Аисса, захватывающий область вдоль горной долины на протяжении 82 км; он насчитывает 12 деревень и 2.000 ружей.
Имазиры возделывают финики, просо, пшеницу, кукурузу и ячмень; наряду с хлебопашеством скотоводство играет значительную роль. Что же касается общественного строя кочевников хамитов, то он мало отличается от общественного строя бедуинов.
В антропологическом отношении хамиты представляют пеструю мозаику типов. Например, племя тебу не что иное, как хамитизированные негры, сомалисы — хамитизированные семиты и т.д.
В последнее время были предприняты подробные антропологические исследования в Тунисе, которые обнаружили в типах туземного населения присутствие, кроме негритянского и семитического, еще 5 других типов, в том числе длинноголового блондина, двух короткоголовых типов, родственных смуглым короткоголовым Европы, и двух смуглых длинноголовых. История сохранила воспоминание о двух нашествиях блондинов на северную Африку: о нашествии вандалов во время великого переселения народов и о другом, относящемся, по египетским сказаниям, к XV столетию до нашей эры, когда блондины, выступив из Ливии, совершили нападение на Египет. Блондины распределены среди берберов крайне неравномерно. У берберов в Рифе отношение их к брюнетам составляет 2 к 3, в Константине — 1 к 9. «Здесь, т.е. у риффских берберов, очень часто встречаются лица со светлыми, как лен, или с красноватыми волосами и с голубыми глазами; многие из них благодаря короткой своей шее, овальному ли и круглому лицу, выдающимся скулам сильно напоминают наших северо-германских крестьян». Среди других берберийских племен блондины не встречаются.
IX
Арийские языки. - Культура и первоначальное расселение арийцев. - Современное европейское население в антропологическом отношении; распределение длинноголовых блондинов и короткоголовых. - Антропологическое прошлое Европы и вторжение в нее короткоголовых. -Первоначальный антропологический тип арийца.
На языках арийских (индогерманских) говорит 1/3 населения земного шара; но они продолжают распространяться и охватывают в настоящее время почти всю Европу, за исключением немногочисленных оазисов на востоке, Сибирь, иранское плоскогорье, Переднюю Индию до Виндийских гор, Америку, Океанию и даже южную Африку. Современная семья арийских языков распадается на девять групп неодинакового значения. («Ариями», т.е. благородными, называли себя древние индусы и древние иранцы в отличие от покоренных народов.)
Группы, составляющие семью арийских языков, следующие: 1) Индустанская, самая многочисленная; она имеет 140-160 млн представителей в Передней Индии. Эта группа распадается на несколько языков, столь различных между собой, как романские, и на несколько сот наречий. На индусском говорит 61 млн, на языке бенгальском - 22% млн, на маратском — 10 млн. К этим языкам относятся и цыганские наречия. 2) Иранская группа насчитывает 18 млн представителей. Самый распространенный язык - новоперсидский. На нем говорят в Персии, Кабуле, Герате и простой народ в Бухаре; родственные им языки - следующие: персидский в Хорасане и Гузерате, курдский в области озер Вани Урмия, язык памирских горцев и осетинский. К этой группе принадлежат во многом несходные языки афганский и армянский. 3) Греческая в настоящее время имеет всего 2% млн представителей в Греции, в некоторых местностях европейской Турции и Малой Азии. 4) Албанская не имеет и 2 млн представителей на западе Балканского полуострова; это не что иное, как остатки прежней иллирийской группы. 5) Романская - до 130 млн; она возникла из латинской. К ней относятся: португальский, испанский, французский, провансальский, итальянский, ладинский (500 тыс. в Граубюнденском кантоне и в некоторых местностях Тироля) и наконец румынский языки. 6) Кельтическая в настоящее время существует в виде вымирающих оазисов. Бретонские языки: арморийский в Бретани, галльский в Уэльсе; гаэлические: ирландский (на чистом этом языке говорит 160 тыс., на смешанном с английским — 950 тыс.), ерсийский в северо-западной Шотландии (400 тыс., большинство знает английский язык), мэнский на о. Мэн; на нем говорит самая незначительная часть населения. 7) Германская— до 120 млн представителей; из древнего скандинавского языка образовался датский, шведский и норвежский языки. Готский язык исчез. Нижнегерманский язык положил начало фризийскому, английскому, нидерландскому языкам и нижненемецким наречиям; верхнегерманский. 8) Литовская. — На литовском языке говорит 1% млн, на латышском - 900 тыс. 9) Славянская, в ней отличают западную ветвь (в настоящее время существуют языки польский, чешский и лужицкий) и юго-восточную (на юге болгарский и сербо-словенский, а на востоке русские языки).
Некоторые из индогерманских языков очень жизненны и постоянно распространяются, например, германский и славянский; другие существуют в виде остатков, спорадически, например кельтский. Впрочем, не только такие языки как английский в германской группе и новоперсидский в иранской, но даже целые группы, например индусская и романская, не что иное, как простые жаргонные наречия, утратившие
первоначальное свое строение, так что они стали непригодны для изучения строения первобытного арийского языка.
Почти все арийские народы, за небольшим исключением, обладают усовершенствованной техникой, которая уничтожает тесную связь между природой и человеком, существующую еще в Америке у туземного населения. Человек сделался до некоторой степени независимым от естественных условий, но зато попал под иго техническо-экономического строя. Кочевническая подвижность афганца, демократическое общинное устройство памирских горцев, кафиров и курдов, отчасти албанцев, вот единственные более рельефные примеры прошлой жизни арийцев, обусловленной слабым развитием техники. Кафиры (неверные) даже самыми незначительными чертами своего быта напоминают жизнь индокитайских горцев. В Кафиристане, на пространстве 5000 кв. миль, живет 100-350 тыс. человек, говорящих, по крайней мере, на 5 различных языках, распадающихся каждый, в свою очередь, на множество наречий, вследствие того, что каждое ущелье занято отдельной группой людей, враждебно относящейся к соседям. Ненависть к афганцам встречается у всех кафиров. «Кафиры» — рассказывает афганец — «убивают наших, где только могут. Взаимное истребление составляет главное их занятие на границе их территории. Кафир до тех пор не считается мужчиной, пока не убьет врага, и только это дает ему право носить на голове знак возмужалости. Иногда они шайками, с помощью веревок, спускаются из своих горных гнезд, прыгают и карабкаются, как козы, из засады высматривают прохожего и нападают на него, кто бы он ни был. К ним же еще никто не проникал. Не ходи к ним! Ты можешь купить в Бадакхане кафирского мальчика, но не надейся, что ты мог бы войти в пределы их страны, даже в качестве освободителя пленника. Один афганец купил молодого кафира, воспитал его и оказал ему много благодеяний; затем возвратил ему свободу и отправил к родителям, полагая, что сопутствующие ему афганцы вернутся невредимыми. Юноша вернулся в свой дом, а провожатые его были убиты. Горные проходы усыпаны костями их врагов».
Сравнительное изучение корней, обозначающих различные изделия и предметы, которые (т.е. корни) встречаются у нескольких или всех арийских групп, дало возможность с некоторойм вероятностью воссоздать образ жизни праарийцев. Впрочем, некоторые исследователи чрезмерно идеализируют их прошлое.
Сопоставление названий животных и продуктов скотоводства указывает на то, что источником существования праарийцев было именно скотоводство. Война предпринималась с целью увода скота (санскр. gavirsti - желание иметь коров = война); вождю давали прозвище
пастуха (санскр. дора — пастух коров = царь). Кроме того, им известны были баран и коза; они приручили собаку и возделывали ячмень; сомнительно, однако, чтобы они занимались горнозаводством. Семья была у них патриархальная; религия состояла в поклонении природе, в особенности небу (dyaus, небо, происходит от того же корня, как и Zeus, Jupiter). Эти данные свидетельствуют о том, что образ жизни первобытных арийцев напоминал собой жизнь современных кафров или сомалисов. Исходя из этих положений мы можем прийти к выводу, что в самую отдаленную эпоху, относительно которой лингвистика дает нам некоторые указания, арийское население насчитывало не более нескольких миллионов человек и распадалось на множество мелких племен, численностью в несколько тысяч или несколько десятков тысяч человек, говоривших на более или менее различных наречиях. Некоторые из этих наречий в течение веков исчезли, другие же положили начало современным группам арийских языков. Так, например, исчезло фракийское наречие, представители которого на заре истории заняли Балканский полуостров и Малую Азию и составляли переходное звено между группами греческой и иранской. Впрочем, каждая из современных групп арийских языков образовалась не из одного, а из нескольких родственных наречий. Исследуя, например, историю арийского вторжения в Индию, мы видим, как одна волна племен набегает на другую; здесь она мало-помалу сливается с прежней и с туземным населением, давая начало современным индусским языкам.
Таким образом, блондины самые многочисленные в Исландии, на Скандинавском полуострове и на Шотландских островах, преобладают еще в Англии, Дании и на берегах Балтийского и немецкого морей, и встречаются реже среди населения по мере того, как мы подвигаемся к югу, востоку и юго-востоку, хотя кое-где еще существуют более или менее значительные оазисы и полосы с таким населением. Такие оазисы мы находим в Андалузии, у кабилов, в окрестностях Венеции и Флоренции вплоть до таджиков и гальчей Заравшана. На 56 гальчей приходится 9 человек со светлыми волосами, 29 с такой же бородой и 10 с голубыми глазами; на 29 таджиков приходится 5 человек с белокурыми волосами, 3 с темными волосами, 13 со светлыми бородами и 6 с голубыми глазами.
Не следует, однако, предполагать, что голубые глаза и светлые волосы, встречаемые в смешанном типе, - признаки чистого блондина. Дело в том, что блондин, по мере того как он расселялся, скрещивался с другими расовыми элементами и дает самых разнообразных метисов, которые наследуют чаще цвет глаз, чем волос. Благодаря этому обстоятельству, возник чрезвычайно многочисленный тип темно-русого
с серыми или голубыми глазами метиса, столь обыкновенного среди славян. Этот метис по большей части короткоголовый, так как корот-коголовость составляет такой же верный признак происхождения от короткоголового типа центральной Европы, как голубые глаза — признак происхождения от длинноголового блондина. Другой метис, а именно короткоголовый блондин, порождается скрещиванием тех же расовых антропологических типов, но только в другом процентном отношении. Этот тип, не отличаясь ни окраской волос, ни окраской глаз от чистого длинноголового блондина, усложняет, однако, статистику и расовую географию, основанную на цвете волос и глаз. Поэтому, чтобы с ней познакомиться, нам надо принять еще во внимание распределение указателя ширины черепа. Этот вопрос пока мало разработан; однако нижеприведенная таблица дает некоторое представление о распространении короткоголовости в Центральной Европе.
Другими словами, короткоголовость усиливается по мере того, как мы приближаемся к горным цепям Центральной Европы и к востоку. Одновременно с этим явлением замечается, хотя и менее значительное, усиление процента населения с темными волосами и глазами. Достаточно сравнить фризов с южными баварцами, чтобы в этом убедиться.
Итак, в местностях, лежащих у подножия гор, часто встречаются типы короткоголовые с более или менее темными волосами. Что же касается глаз, то типы с голубыми глазами встречаются здесь довольно редко, чаще с серыми или темными глазами, которые в горах уже преобладают. С другой стороны, скандинавский короткоголовый представляет собой метиса с светлыми волосами; смешанные светлые короткоголовые типы встречаются часто в нижней Баварии, в Богемии, в Польше. Словом, короткоголовые, самые чистые в расовом отношении (смуглые), встречаются сплошной массой вдоль линии от Финистера до Савойи и далее вдоль горного хребта центральной Европы. В некоторых местностях они составляют 90% всего населения. Однако как к северу, так и к югу, указатель ширины черепа понижается.
Культурные растения и домашние животные, появившиеся вместе с короткоголовыми во Франции, свидетельствуют о том, что эти культурные приобретения происходят из Ирана или из Туркестана, где в ущельях Памира живут типы, одинаковые с овернцами. Итак, волна короткоголовых, быть может, вышла из этих стран, а затем подвигалась в Европе вдоль Дуная по направлению к Швейцарии, пробираясь в горные долины. Но как же она очутилась в Европе? В ледниковый период равнины юго-восточной России залиты были водой; Кавказ, Скандинавский полуостров и Финляндия были средоточием льдин. Моря Аральское, Каспийское и Черное составляли огромное средиземное во-
дное пространство, отделенное от теперешнего Средиземного моря и, быть может, соединенное р. Обью с Ледовитым океаном. Таким образом, передвижение племен из Памира и Ирана в Европу через русские равнины было невозможно. С другой стороны, первые остатки человеческого скелета, найденные на пространстве между Балтийским и Черным морями, относятся уже к той эпохе, когда во Франции господствовали неолитические орудии и короткоголовое население. Черепа, найденные вблизи Ладоги, в числе десяти, дают в среднем для указателя ширины черепа 72,1, другими словами, они резко длинноголовы, за исключением одного монголоподобного. Человек этот жил охотой и рыболовством, ютился в ямах, прикрытых ветвями, ел сырое мясо, не знал ткачества, одевался в звериные шкуры.
Вероятно, длинноголовые заселяли эти местности вплоть до исторических времен. Черепа, найденные в курганах, свидетельствуют, что от Олонецка до Курска и Киева, от Москвы до Галиции и дальше обитали длинноголовые. Например, тверские курганы дают у.ш.ч. = 76,7, московские - 75,9, галицийские - ту же цифру. Короткоголовые элементы появляются сравнительно недавно — монгольские с востока, славянские с юго-запада.
Тип курганных длинноголовых появляется в германских гробницах, относящихся ко времени великого переселения народов. Следовательно, в то время, когда на западе Европы процветает группа короткоголовых, на востоке мы видим длинноголовых, даже без всякой примеси короткоголовых. Очевидно, это было бы немыслимо, если короткоголовые вторглись из Азии в Европу этим путем. Следует скорее предположить, что они шли чрез Малую Азию, оттесняя средиземную расу в Кавказские горы или же смешиваясь с ней. Значит, короткоголовые не сразу появились в Европе. Спрашивается теперь - все ли короткоголовые вышли из одного и того е пункта? При современном состоянии науки трудно сказать что-нибудь определенное. Быть может, среднеевропейский короткоголовый сам является помесью какого-либо монголоподобного типа с брюнетом средиземной расы, а различные его наслоения - признаками происшедшего скрещивания.
Мало того, быть может, светлые славянский и финский короткоголовые такие же метисы какого-нибудь первобытного монголопододобно-го типа и блондина. Впрочем, все эти догадки представляют совершенно произвольную, хотя и возможную гипотезу. Откуда, однако, взялся тип длинноголового блондина в Европе, тип, к которому, по-видимому, принадлежат курганные скелеты германо-российской равнины и который занимал это пространство в эпоху, когда во Франции и центральной Европе уже поселились короткоголовые? Наши статистические данные
выяснили, что длинноголовых блондинов больше всего на балтийском побережье. Теперь же мы убедились, что и раньше было то же самое. Итак, когда же возник этот тип? Некоторые ученые производят его от так называемой четвертичной канштадской расы, появившейся в Европе раньше всех других. Сюда относится неандертальский череп с резкой низкодлинноголовостью и, кроме того, еще другие, найденные также в области верхнего Рейна, в г. Канштадте (Вюртенберг), в Эгисгейме (Эльзас), в Нолете (Бельгия), в г. Брюксе (Богемия), в окрестностях Гибралтара и, наконец, в предполагаемых пластах плиоцена в Ка-стенедоло (Италия). Он сохранился в течение целых веков и затем появляется несколько видоизмененным в германских гробницах и у современных фризов.
Вышеизложенная палэтнологическая картина грешит слишком упрощенной схематичностью, будучи основана на отрывочных и сомнительных данных. Об этом не следует забывать.
Итак, мы подошли, наконец, к следующему вопросу: кто же положил начало арийской речи? Вопрос этот старались разрешить различными путями, и сделанные в этом направлении попытки заслуживают внимания по соображениям методологическим. Что же касается самих данных, обусловливающих тот или иной ответ на предложенный вопрос, то они крайне сомнительны.
Если финские языки, согласно Тейлору, обнаруживают известное родство с арийской речью, то происходит это лишь вследствие первоначального антропологического единства обеих групп, в то время когда они соприкасались друг с другом на пространстве между Балтийскими и Каспийскими морями. Здесь же, в доисторической эпохе, существовал длинноголовый тип, который и в настоящее время в виде помеси составляет важный элемент финского и арийского населения. Так как современная короткоголовость финских народностей происходит от смешения их с монголоподобными народами, то вышеуказанные факты говорят в пользу того, что длинноголовый блондин и положил начало арийской речи. Другие сторонники происхождения арийцев от блондинов опираются в своих доводах на психических свойствах блондинов, а также на антропологическом строении наиболее древних из исторических арийских народов. Эти ученые утверждают, что блондины постоянно выступают в истории в качестве беспокойного элемента. Колонизация северной Америки, крестовые походы, великое переселение народов, нашествия на Испанию, северную Африку вплоть до Египта в XV стол., а быть может даже в XXV ст. до н. э. - всё это дело блондина. Даже во вторжениях ирано-индусских и эллинских они играют роль, по мнению этих ученых, в качестве главной силы, особенно в аристокра
тических слоях. Окраска волос большинства греческих героев (именно тех, которым Гомер дает эпитет ^avroi), родовые названия римских патрициев (Флувии, Флавии), портреты представителей старого немецкого и французского дворянства — все это указывает на блондина как на тип, в котором воплощались мужская энергия и геройство. Отсюда делают вывод, что блондины, как подвижной элемент, навязали свой язык сравнительно более пассивным короткоголовым. Другие стараются разрешить вопрос путем лингвистических изысканий. Отдельные арийские языки отличаются друг от друга своеобразным изменением звуков, например санскритское kis превращается в латинское quis, греческое ng, немецкое vier (katvaros = quatuar = тсттара, paukam = quinque = тгецтге и т.д.). В силу этой теории на такое изменение звуков значительно влияли антропологические причины, т.е. примесь новых элементов. Подтверждается это, например, фактом, что короткоголовые в Тироле и блондины именно севера обладают неодинаковою способностью произношения h. Чистый блондин говорит k'honig, t’hal, короткоголовый тиролец kenig, tai. Сюда же относится еще другое явление, именно переход звука f в рп Ав к, например horn и cornu, fater и pater, у эстонцев встречаем prana вместо frau, у литовцев strops вместо straf. Изменения придыхательных kh, th, ph, в к, t, р свойственны литовской, славянской, кельтской и латинской группам в противоположность германской и греческой. Таким образом, если бы теперь оказалось, что праарийская речь отличалась богатством придыханий и теряла их только впоследствии по мере того, как арийцы распространялись по Европе, то можно было бы с некоторою вероятностью предположить, что родоначальниками арийской речи являются типы, обладающие способностью произносить придыхания, и что короткоголовые, лишенные этой способности, присоединились к ним лишь впоследствии. Но вот именно этот вопрос и остается открытым, так как мы имеем только приблизительный ряд первоначальных звуков, и, кроме того, при современном состоянии науки нет никакой возможности с уверенностью сказать, какие звуки преобладали в столь отдаленное от нас время: звуки с придыханием или же без придыхания. С другой стороны, несомненно, что польские звуки с, cz, rz, dz явились позднее. Эти звуки, чуждые первоначальной арийской речи, возникли вследствие вставки твердого J после букв: к, г, d, и вот, такой особенностью отличаются, кроме славянских, кельтских и латинских, еще и финские языки, на которых говорят короткоголовые.
Итак, решение вопроса, где искать первоначальной родины арийцев, зависит от решения другого вопроса, именно, какой тип может считаться родоначальником арийской речи. Если исследования обнаружат, что
отцами ее были короткоголовые, то первоначальную родину арийцев действительно придется искать где-нибудь в окрестностях Памира и Бактрианы. Оттуда происходят наши домашние животные и растения, перенесенные к нам волной короткоголовых, и там этот тип сохранился во всей своей неприкосновенности у иранских горцев. Если же арийская речь своим существованием обязана исключительно блондинам, то необходимо признать европейское происхождение арийцев. Впрочем, все эти выводы основываются на том предположении, что арийская речь уже существовала в той эпохе, когда человечество еще распадалось на группы, однообразные в антропологическом отношении: состоявшие исключительно из блондинов или из короткоголовых. Но подобно тому, как из скрещивания рас возникают новые расы, так, по всей вероятности, то же происходит и с языками. Быть может, арийская речь -сравнительно позднейшего происхождения и появилась или получила современную свою форму уже у смешанной расы. В таком случае все эти выводы теряют свое значение.
X
Вопрос о последовательном развитии рас и о их классификации. - Какие расы существовали в разные эпохи? - Первобытная и современная общественная организация в расовом отношении. - Густота населения на разнообразных ступенях культуры. - Вымирание первобытных народов при столкновении их с цивилизацией. -Скрещивание рас между собой. - Способность к акклиматизации. - Будущее рас.
Мы уже указывали, что та часть антропологии, предмет которой составляют расовые типы, находится в первоначальной стадии развития. Она выработала методы исследования, но только что приступила к изысканиям. Идеальная цель, которую поставили себе антропологи, состоит в том, чтобы определить первоначальные и дальнейшие расовоантропологические типы, географическое их распределение, взаимное их смешение и процентное отношение у смешанных народов. Только
выполнив эту задачу, можно будет выяснить центры, в которых возникли те или другие типы, и взаимное их родство. Правда, в настоящее время уже существуют в этом отношении некоторые положительные данные, болыпец частью почерпнутые из фактического сходства или из фаз развития отдельных представителей того или другого типа, но все-таки эти данные очень недостаточны. Эскимос и бушмен в зрелом возрасте отличаются выраженной длинноголовостью, в детстве же обнаруживают наклонность к короткоголовости, свидетельствуя этим свое родство: первый - с желтым короткоголовым, второй, быть может, -с негрилами. С другой стороны, стареющий желтый короткоголовый становится немного похож на белого короткоголового; быть может, это явление указывает на то, что белый короткоголовый вышел из этой расы. Еще много доказательств взаимного родства рас может доставить нам их скрещивание, на котором мы остановимся впоследствии. Вообще, современные указания на родословную рас в большинстве случаев представляют собою только гипотезы, например указание, что длинноголовые блондины связаны родством с представителями средиземной расы. Некоторые доказывали, что голубые глаза произошли от черных, так как человекоподобные обезьяны имеют только темные глаза. Ввиду того, что голубые глаза отличаются от черных только меньшим количеством пигмента, далее, что той же незначительностью пигмента объясняется как будто и светлая окраска кожи и светлые волосы, - блондинов принимали за представителей средиземной расы, подвергшихся депигментации под влиянием влажного климата севера. Конечно, эти и тому подобные гипотезы имеют лишь то значение, что благодаря им стали обращать внимание на факты, обыкновенно упускаемые из виду, но на этом и заканчивается вся их роль. Эти гипотезы представляют собой поэтические вольности современной антропологии, а так как в настоящем труде должны найти себе место лишь точные научные данные, то мы их устраняем вместе с классификацией рас и обозначением первоначальной родины рас. Однако, несмотря на эту оговорку, мы должны подчеркнуть несколько фактов: во-первых, бросающееся в глаза сходство негров и папуасов, негритосов и негрилов; быть может, даже айнов, индонезийцев и представителей средиземной расы. Кроме того, стоит еще отметить горно-материковый характер короткоголовых племен (кроме черного короткоголового). Этот факт порождает мнение, будто самая короткоголовость появилась в горах благодаря своеобразному положению черепа на позвоночном столбе. Наконец, не следует забывать, что многие типы, которые принимаются за основные, например австралийский, быть может, являются продуктом скрещивания других типов, также сохранившихся до настоящего времени.
С другой стороны, не подлежит сомнению, что десять или двадцать тысяч лет тому назад земной шар представлял в этом отношении совершенно иной вид, чем в настоящее время: Европу населяли длинноголовые, только в виде исключения там и сям попадались короткоголовые элементы; все острова на юго-востоке Азии, южную Японию, Тонкин и Индокитай населяли черные племена. В северной Азии, быть может, жили белые группы. Черная Африка частью была негрильской, частью бушменской. Это распределение рас нарушил наплыв короткоголовых, вышедших, по всей вероятности, из области Памира, причем белые направлялись в Европу, желтые - на юго-восток Азии и в Америку, и, наконец, черных длинноголовых через всю Африку из неизвестного центра. Однако следует ли это распределение рас считать первоначальным? И не следует ли скорее предположить, что оно является лишь предпоследней страницей длинной истории смешения рас? Полэтнологические исследования ответят нам на это. Впрочем, расовые перевороты еще не закончились. В настоящее время мы сами являемся очевидцами великих переселений, создающих совершенно новое распределение антропологических элементов на земном шаре. Будущий историк назовет нашу эпоху периодом нашествия белых. Эта ветвь народов (за исключением некоторых азиатских и полинезийских племен, вроде айнов и индонезийцев, не играющих никакой исторической роли), населявшая в момент открытия Америки 22% земного шара, в настоящее время занимает большую половину его. Представители средиземной расы колонизировали тропические страны Америки, блондины и короткоголовые — север Нового Света, а в самое последнее время долину Ла-Платы, Австралию, южную Африку, отчасти Сибирь; семиты неудержимо врываются в черную Африку. Хотя переселение белых началось сравнительно недавно, но последствия его уже громадны, они проявились в арианизации Ирана и Передней Индии, в создании семитоподобных элементов черной Африки и, наконец, что самое важное, в идейно-религиозных победах. Несмотря на то, что белая ветвь человечества составляет более 40% всего населения земного шара (на самом деле несколько менее, так как это исчисление основывается на данных лингвистики), однако число исповедующих ее религии определяется свыше 80%. Сравнительная пассивность желтых групп обнаруживается лучше всего именно в отсутствии всякого идейного воздействия на другие расы. Набеги азиатских короткоголовых имели всегда целью грабеж, и даже пресловутая китайская эмиграция в настоящее время носит такой характер, только внешним образом измененный соответственно с существующими общественными условиями. Наконец, несмотря на то, что желтолицые составляют 40% всего на
селения земного шара, они занимают лишь 28% поверхности его, и это свидетельствует о сравнительной их неподвижности.
Впрочем, историческая роль различных белых типов далеко неодинаковая. В качестве самых энергичных элементов всегда выступают семиты и блондины. Эти последние стоят во главе современного нашествия белых и создают новые центры культуры (Североамериканские Соединенные штаты и Австралия), хотя их относительная численность, по-видимому, все уменьшается.
То же самое замечено во Франции и Великороссии (например в окрестностях Москвы у.ш.ч. составляет в среднем: для 140 черепов из курганов — 75,9; для 117 последних столетий — 79,3, для 10 современных - 80,8; для 30 современных великороссов — 80,6).
Вытеснение длинноголовых блондинов короткоголовыми типами происходит мирным путем. Чем обезьяны ниже по своему органическому развитию, тем более они длинноголовы. (У.ш.ч. у макака — 57,9; у шимпанзе - 70-72,5; у старой гориллы — 77-78,9; у орангутанга самки - 80, у самца - 89,8.) На этом основании построили теорию эволюции мозга: по мере общественного прогресса мозг будто бы разрастается вширь и придает длинному черепу короткую форму.
Действительно, исследования Вирхова обнаружили присутствие у фризов коротких черепов с особенностями лица длинноголового, что, несомненно, доказывает, что короткоголовость вызвана увеличением мозга в ширину. Однако, за исключением этого факта, в пользу вышеупомянутой гипотезы никаких доказательств больше не приведено. У бушменов и эскимосов мы встречаем обратное явление: а именно, короткоголовость в детстве и длинноголовость в позднейшем возрасте. Факт вытеснения длинноголовых короткоголовыми происходит, между прочим, вследствие того, что короткоголовость преобладает у метисов, особенно в зрелом возрасте. Таким образом, вытеснение длинноголовости отчасти является следствием скрещивания блондина с короткоголовым. Благодаря тому же скрещиванию белая группа народов с течением времени становится менее белокурой.
Поверхностному наблюдателю при виде исчезающих цивилизаций может казаться, что человечество постоянно вращается в заколдованном кругу последовательного расцвета и упадка. Достаточно, однако, вникнуть в палэтнологическое прошлое Европы, Америки, Передней Индии и Японии, чтобы убедиться, что человечество до сих пор и всегда прогрессировало в своем технико-культурном развитии и что этому прогрессу не противоречат временные остановки. Мы можем допустить несколько первоначальных центров цивилизации в равнинах Ганга, китайских рек, Нила. Дело не обошлось без регрессов в той
или другой стране. Среди современных первобытных народов можно указать много таких, которые некогда, по всей вероятности, стояли на более высоком уровне культуры, чем теперь (самоеды и фуиджийцы). Известен, например, факт, что француз, в зрелом возрасте поселившись среди австралийцев, совершенно забыл свой родной язык и отрешился от потребностей цивилизованной жизни. Ввиду таких фактов можно заключить, что и регресс групп варварских народов вполне правдоподобен.
Первобытные общества, менее значительные, чем современные австралийские, и враждебные друг к другу, представляли первоначально однообразные в расово-антропологическом отношении сплоченные группы. Даже самые скрещивания на первых порах благодаря благоприятным условиям, а именно достаточной обособленности метисов, создавали новые однородные типы и сохраняли расовое единообразие. Первоначальные скрещивания происходили, как и теперь, несмотря на взаимную вражду племен. Особенно рельефно это явление обнаруживается при сношениях европейцев с неграми. Первые, хотя не решаются узаконить своих африканских побочных детей, однако, не избегают временной связи с негритянками. Образ действия зулусов или пуэльчей, умерщвляющих мужчин и присваивающих себе женщин, и иногда усыновляющих своих детей от них, разъясняет нам процесс скрещиваний в первобытные времена. Таким образом две бесспорно враждебные и различные в антропологическом отношении группы ассимилировались в расовом отношении, сохраняя в то же время первоначальную вражду. Такая непримиримая ненависть существует, например, между воинственными караибами и мирными ароваками, несмотря на их почти полное расовое сходство, подтверждаемое измерениями Тен-Кате.
Эта племенная вражда могла бы выяснить нам этнологическое прошлое отдельных варварских народов.
Взаимное смешение усиливалось по мере возрастания населения на земном шаре, а это последнее явление именно представляет самое веское доказательство прогресса, обусловливаемого техническими улучшениями. Было бы весьма интересно определить первоначальную заселенность земного шара. Но это возможно лишь приблизительно. Приняв во внимание, что земледелие на известном пространстве дает средства к существованию в 20-30 раз большему числу людей, чем скотоводство, а последнее в 20 раз большему числу, чем рыболовство или охота, мы получим для отдаленных времен цифры крайне ничтожные. Мы можем, например, взять за основание быт австралийца и допустить, руководствуясь данными науки о первоначальной жизни человечества, что земной шар был населен равномерно; в таком случае мы получим всего около 5 млн как наивысшую цифру. Между тем,
в настоящее время население земного шара составляет около 1400 млн. Кроме того, надо обратить внимание на численность групп, стоящих на той или другой ступени культуры. В диком состоянии, — если под этим понятием мы будем разуметь такие условия, когда человек живет охотой, не знает гончарного искусства, ткачества и лука, — находится теперь всего лишь 0,3% всего человечества; в варварском состоянии, в котором человек не умеет пользоваться металлами, — 2%-3%; в варварском земледельческом состоянии, когда употребление металлов уже распространено — около 25%; наконец, на самой высшей ступени современного развития, т.е. когда народ имеет собственную письменную литература, — около 70%. Мы должны к этому еще прибавить, что процентное отношение численности населения на различных ступенях культурного развития обратно пропорционально числу языков. Мы видели, что в диком состоянии находится теперь 0,3% всего населения земного шара, но эти дикие племена говорят на большем числе языков, чем остальные цивилизованные народы, в 250 раз превышающие их численностью.
Теперь обратимся к вопросу об умственных способностях различных групп человеческого рода. В этом отношении наука обладает пока весьма недостаточным достоверным фактическим материалом.
Большинство выводов не имеют никакого значения вследствие предвзятости ученых. Некоторые этнографы составляют себе суждение о способностях данного племени, руководствуясь тем, сколько оно дало лакеев и миссионеров. Как это делает, например, Гельвальд по отношению к австралийцам! Другие исследователи исходя из того мнения, что между умственными способностями, с одной стороны, и весом и объемом мозга, с другой, существует известная зависимость, старались установить объективную мерку для определения сравнительных умственных способностей отдельных рас. С этою целью были даже составлены Брока, Девисом и Флоуэром таблицы, из которых видно, что черные группы имеют, безусловно, меньшую емкость черепа, что черные австралийские дикари, тасманийцы, андаманы, бушмены занимают низшее место, варварские же меланезийские народы стоят выше, чем более культурные негры; что желтые группы занимают второе место, но что и здесь варварские эскимосы стоят выше, чем цивилизованные китайцы, что полинезийцы занимают очень высокое место, и что, наконец, белые группы народов обладают сравнительно наибольшей емкостью черепа, однако, меньшей, чем обыкновенно полагают. Таким образом, если бы действительно существовала непосредственная зависимость между емкостью черепа и умом, то следовало бы предположить, что дикие народы имеют наименьшие умственные способности, варварские
же могут соперничать в этом отношении с цивилизованными. На самом же деле разница между высшими и низшими группами заключается в различном процентном отношении одних и тех же емкостей.
Вот чем и объясняются следующего рода факты: «мозги этих двух фуиджийцев ничем не отличаются от обыкновенных европейских и нисколько не свидетельствуют о том, чтобы народы, стоящие на низкой ступени культуры, обладали мозгом низшего и иного строения, чем цивилизованные народы».
До сих пор мы говорили только о емкости черепа; что же касается веса мозга, то число измерений так незначительно, что мы не можем ими воспользоваться. Вообще, все эти измерения емкости и веса черепа и основанные на них выводы не имеют серьезного значения. Хотя низкий уровень способностей находится в связи с незначительным объемом мозга (у микроцефалов), однако наука в этом отношении ничего определенного и достоверного сказать не может и ограничивается общим положением, что между умом, с одной стороны, весом и объемом мозга, с другой, существует какая-то зависимость. Установлено пока, во-первых, что все и объем мозга зависят от возраста, роста, состояния здоровья, быть может, даже от степени развития ума и чувств; и, во-вторых, что емкость черепа только приблизительно указывает на действительный объем мозга. С другой стороны, следует принимать во внимание сложность строения и взаимное соотношение различных частей мозга.
Вследствие всего этого выводы, получаемые из исследований над емкостью и весом мозга, очень сомнительны и при разрешении поднятого нами вопроса невозможно опереться на них. Наконец, не следует забывать еще одного обстоятельства, а именно, что зависимость между величиной мозга и умом, в случае если она даже существует, различна у разных народов. Например, у одной готтентотки мозг был до того мал, что если бы он принадлежал белому, то тот был бы идиотом как среди своих соплеменников, так и среди негров; а между тем, эта готтентотка нисколько в умственном отношении не стояла ниже других готтентотов. Ввиду отсутствия каких бы то ни было объективных данных для разрешения интересующего нас вопроса, следовало бы прибегнуть к доказательствам иного рода, а именно, выяснить способности детей различных рас к отвлеченному мышлению, например к усвоению начал арифметики. Но и этих доказательств вовсе не существует или же они крайне неопределенны и противоречивы. Об австралийцах, например, одни утверждают, что они в умственном отношении не уступают английским крестьянам. Кроме того, доказательством умственных способностей признается быстрота усвоения чужих языков, географии и истории, хотя эти явления свидетельствуют лишь о силе памяти.
Наконец, всегда следует иметь в виду возраст людей, о которых идет речь. «Я полагаю, что негр в раннем возрасте превосходит в умственном отношении белых своих ровесников, но умственное его развитие скоро приостанавливается, в то время как тело продолжает развиваться». «Все надежды, возлагавшиеся на блестящие умственные способности, рассеиваются по достижению субъектом 17-летнего возраста. Негр, который на 12-13 году своей жизни казался столь развитым, в 18 лет ничем не отличается от других негров». Этот преждевременный расцвет наблюдается и во многих других странах, причем, совершается иногда та ошибка, что подростка-туземца сравнивают со взрослым европейцем. Кроме того, для выяснения умственных способностей какой-либо группы берут исключительных личностей и сопоставляют их с обыкновенными представителями высшей группы.
Между тем, для решения вопроса об умственном развитии и о способностях какого-либо племени следовало бы выяснить, какие из четырех главных типов ума, принятых в классификации Лапужа, встречаются в нем чаще всего. Эти типы следующие: 1) инициаторы. Представители этой категории обладают неодинаковой степенью умственного развития, но они всегда беспокойны, смелы, неспособны жить заурядной жизнью, находят себе удовлетворение в области идей и изобретений. 2) лица, неспособные к самостоятельному творчеству, но быстро схватывающие и усваивающие неразработанную идею инициатора. 3) Люди с самыми разнообразными способностями, но со стадными инстинктами; всякая новая идея служит для них предметом недоверия до тех пор, пока она не получит более широкого распространения; тогда они ее принимают и пользуются ею для того, чтобы тормозить дальнейшее развитие. 4) Люди, даже не поддающиеся умственной дрессировке. Однако дойдет ли наука до соответственной статистики? Правда, в этом случае можно опереться на исторические факты, хотя с некоторой осмотрительностью, так как доказательства такого рода всегда имеют двойственное значение. Лапуж пришел к выводу, что длинноголовые блондины и семиты более всех остальных рас богаты первыми двумя типами, между тем как короткоголовых Азии и Европы он считает пассивными, хотя и очень понятливыми; наконец, негров он причисляет преимущественно к четвертой категории. Эта классификация, однако, очень одностороння, произвольна и субъективна. При современном состоянии науки мы можем сделать только одно несомненное обобщение, именно, что умственные способности, особенно идейная предприимчивость, до некоторой степени независимы от уровня культуры данного народа и обусловливаются его антропологическими свойствами. В этом отношении можно сослаться на индонезийцев как пример необыкновен
ных умственных способностей при низком уровне культуры. Англичане, даровавшие конституционный режим новозеландским туземцам, еще не так давно ходившим нагими, признали этим фактом их способность к умственному развитию.
Далее следует обратить внимание и на другое явление, а именно, что дикие народы везде отличаются незначительными умственными способностями, между тем как варварские, если только они не увлекались своими природными инстинктами, например склонностью к беспрерывным переселениям, часто проявляли большую способность к цивилизации. Кроме индонезийцев, можно то же самое проследить и на краснокожих Северной Америки. Чироки, например, после безуспешного сопротивления белым принялись в начале этого столетия за земледелие. Численность населения стала быстро увеличиваться в связи с производством хлеба и разведением скота на продажу. В 1820 г. они ввели у себя ультрадемократическую конституцию, воспретили продажу земельных участков иностранцам, устранили духовенство от участия в общественных делах, предоставили исключительно народному представительству право отрешать судей от должностей и стали издавать газеты. Когда их оттеснили в более отдаленные территории, они не пали духом, но дали торжественную клятву сравняться в своем развитии с остальными гражданами Соединенных Штатов. Эту клятву они сдержали. Герлянд замечает, что чироки в 100 лет совершили такой прогресс, на который в Англии потребовалось 500 лет. То же самое наблюдается у ирокезов и некоторых других народов. Например, одна треть народных учителей в штате Нью-Йорк — индейского происхождения, и многие индейцы заняли в Соединенных Штатах очень высокое и ответственное положение. Полуцивилизованные народы Африки оказались до сих пор менее способными к умственной культуре, но, быть может, не столько вследствие недостатка способностей, сколько вследствие легкомысленного и маловыдержанного характера.
«Век пара» отразился и на столкновениях между различными расами. Никогда еще разница между пришельцами-победителями и туземцами-по-бежденными не была так велика, как в наши дни. Переселения, носившие в прежнее время характер случайности, теперь стали систематичными и до некоторой степени подчиняются указаниям науки и совершаются миллионами людей. Прежний выходец являлся в чужую территорию грубым завоевателем, теперь же он является в качестве торговца, ищет рынков для сбыта водки, заражает население земного шара сифилисом и другими эпидемическими болезнями, сопутствующими цивилизации, и присоединяет их к болезням туземцев. Поэтому расовая борьба приняла формы, совершенно неизвестные в прежнее время.
При столкновении цивилизованных народов с первобытными последние быстро вымирают. Остановимся на некоторых причинах этого явления. Оно тем более поражает, что в современной европейской цивилизации найдется место для представителей даже наиболее неспособных ветвей человечества. Английские фабрики доказали это уже в прошлом столетии, когда давали работу идиотам и слабоумным. Во всяком случае, австралийцы, краснокожие, полинезийцы стоят выше идиотов в умственном отношении! Поэтому может казаться, что поглощение варваров и дикарей цивилизованными народами встречает препятствия лишь в их пассивности и неспособности к систематическому труду. Но цивилизация занимается в колониях скотоводством в широких размерах, а вместе с тем устраняет эти препятствия. А на самом деле мы видим, что первобытные племена, за редкими исключениями, исчезают при столкновении европейской цивилизации с варварскими и дикими народами. Это обстоятельств является уже следствием не антропологических, а общественных противоположностей. Вопрос сводится к тому, что дикарь и варвар, несмотря на то, что они нашли бы для себя место в современной цивилизации, однако, отвергают ее по той простой причине, что свойственный им общественный строй создает личность в нравственном отношении более совершенную. Это может казаться странным; но, тем не менее, это так. Чтобы убедиться, достаточно вспомнить то, что мы сказали об общественном строе краснокожих северной Америки, арауканах, пелаусских островитянах и т.д. Принятие ими нашей цивилизации было бы отречением от такого строя, при котором принцип «свобода, равенство и братство», хотя не ясно формулированный, является основой общества. Дикари поняли это несравненно лучше, чем наши кабинетные ученые, потому что даже австралийцы, свободные при своих несложных общественных отношениях, равные и солидарные между собой, отвечают: «мы не хотим быть «белыми», потому что мы были и желаем остаться джентльменами». Действительно, что предлагает им цивилизация взамен прежней их солидарности и независимости? Ведь она приносила с собой только наемный труд у поработителей и полицейскую службу, направленную против их же собратьев дикарей, свободным готтентотам. Нашествие цивилизованных принесло европейское adscriptionem glebae и надписи на церквах, гласившие: «вход воспрещается собакам и готтентотам».
Напрасно эти последние требовали, чтоб с ними обращались как с «белыми» и спрашивали: «разве им позволено было бы распоряжаться по своему усмотрению в Голландии?» Варвары тоже протестовали вполне сознательно, а примеров такого отпора мы бы тщетно искали у цивилизованных народов. Разве в геройской Элладе гибло 99% на
селения в борьбе за свою независимость, как мы это видели на Марианских островах? Но это факт не исключительный; напротив, он часто встречается у варваров. В момент нашествия белых на Марианских островах население простиралось до 300 тыс. человек; не прошло и столетия, как осталось всего несколько тысяч отъявленнейших негодяев. Остальное население погибло. «Они повально умирали от болезней, целые толпы лишали себя жизни вследствие отчаяния, так как свобода была для них наивысшим благом, чужое иго они считали самым ужасным злом; мужчины и женщины сговаривались не иметь детей, чтобы уберечь потомство от ненавистного ига; в случае же рождения ребенка его бросали в воду». Испанские завоеватели записывали речи нагих марианских Демосфенов. «Испанцы укоряют нас за нашу нищету и невежество. Но чего же они ищут у нас, нищих? Говорят, что они хотят нашего счастья. В чем же оно, однако, заключается, если не в нищете и болезнях? Железо и все, что они принесли с собой, не вознаградит нас за это... Мы родились свободными. Сохраним же естественную нашу свободу, унаследованную от наших отцов. Что бы сказали наши деды, увидев нас рабами белого? Быть может, вы боитесь огнестрельного оружия, но разве геройская смерть не лучше позорной жизни?» А между тем, зараженный кастовыми предрассудками европейский этнограф доказывает, что на Марианских островах существовал самый ужасный гнет и что только «благородных» можно было признавать людьми. Это мнение держалось до тех пор, пока Кубарый не опроверг его. С другой стороны, отличительной чертой первобытного общественного строя является необыкновенная солидарность и братство. Когда «вождь» островов Тонга в разговоре с одним европейцем узнал, что в Европе надо покупать все предметы, необходимые для жизни и что обедают в чужом доме только в исключительных случаях, по особому каждый раз приглашению, «то он рассмеялся и начал издеваться над скупостью и себялюбием белых людей». Затем он сказал, что «установленный на острове Торга обычай гораздо лучше европейского, так как голодный человек может войти в любую хижину и утолить голод, не ожидая приглашения со стороны хозяев». Прибавим, что дикари и варвары не опасаются будущего, зная, что их дети не умрут с голода. Общинная собственность, братство и солидарность устраняли нищету у одних, излишек у других. Первобытный строй не знает нищих, одиноких и голодных. Кроме того, мы уже отметили, что первобытный человек допускает только ограниченную собственность, т.е. право пользования, а не владения. Европеец, постоянно озабоченный накоплением имущества, казался дикарю каким-то безумцем. Тяжелый необеспеченный наемный труд в течение целого дня он считал рабством. Братство и
равенство, правдивость и самоотверженность, простой образ жизни и свобода — вот отличительные черты первобытного общества. Какими глазами должен был смотреть первобытный человек на пришельцев, лживых, самолюбивых и алчущих наживы? Столкновение первобытных людей с европейцами еще более привязывало дикарей и варваров к условиям их быта, а обиды, наносимые им, еще сильнее заставляли их ненавидеть «цивилизацию». «В доказательство глупости белых один краснокожий указывал на большие и прочные постройки, возводимые европейцами, несмотря на недолговечность человека. Он презирал белых за то, что они находятся в постоянной тревоге за свое имущество, что они его рабы, укорял их в алчности и себялюбии, его нравственное чувство возмущалось при виде европейского общественного строя, при котором так низко ценятся мужество и индивидуальные качества и так высоко ставятся титулы, богатство и другие внешние отличительные признаки. Законы, регулирующие жизнь европейцев, он считал злом. Так как они слишком сложны, редко доступны пониманию простого человека, часто подают повод к подкупам и предоставляют громадную власть дурным людям». Вайтц, из сочинения которого мы заимствовали этот отрывок, иронически прибавляет: «Пусть кто-нибудь попробует разуверить краснокожего».
Противники современного европейского строя, руководствуясь подобными критическими замечаниями первобытных людей, произнесли приговор над нашей цивилизацией. Мы говорим это без всякого преувеличения. Недаром Энгельс в труде Моргана нашел оружие против современных общественных порядков.
Прибавим к этому, что туда, где европейцы сталкиваются с первобытными людьми, отправляются сперва отбросы цивилизации, преступники или искатели приключений, жаждущие скорого обогащения и неразборчивые в средствах. Цивилизация как будто силится показать первобытным народам свои отрицательные стороны. Столкновение это не что иное, как беспрерывная кровавая драма. Возьмем, например, тасманийскую войну, окончательно истребившую тасманийцев.
В 1803 г. Англия захватила остров Тасманию и включила его в свои владения на том основании, что туземцы ведут неоседлый образ жизни и поэтому не имеют никакого права на остров. Из 7,000 туземцев в 1832 г. осталось всего 400, а в 1878 г., или по новейшим источникам в 1883 г., умер последний потомок этого вымершего племени. Представителями цивилизации явились сюда 40 человек преступников с сопровождавшим их экипажем корабля. Эти «законные» владельцы были дружески приняты черными, но хорошие отношения продолжались недолго. В 1804 г. толпа дикарей в 200 человек, мужчин, женщин и
детей, без всякого боевого оружия охотилась на кенгуру; пьяный офицер велел солдатам дать залп; убито было 50 человек. Два года спустя вследствие недостатка провианта преступников распустили, и они тотчас же начали уводить детей, убивать мужчин, чтобы захватить женщин, привязывая им к шее голову убитого мужа; у мужчин вырезывали половые органы; в беременных женщин стреляли. Как в цель, грудных младенцев бросали в огонь! Иногда белый для забавы приставлял незаряженный пистолет к уху дикаря и спускал курок, затем заменял его заряженным, и несчастный туземец сам убивал себя. Преступники убивали туземцев, чтобы мясом их кормить своих собак. Кроме того, приезжавшие из Европы колонисты занимали берег. Черные, отрезанные от моря, лишенные всяких средств к существованию, прибегали к возмездию: уводили стада, поджигали стоявшие особняком дома и убивали колонистов. Тогда белые предпринимали систематические облавы на «черного зверя»: охотники разделяли остров на участки, грабили и убивали черных. Официальные отчеты об этих облавах гласят: «10 убитых, 2 пленных», «9 убитых, 3 пленных»... Дикари боролись отчаянно; в 1833 году 150 туземцев наводили страх на 30 тыс. белых. В это время в качестве посредника между туземцами и белыми выступает некий Робинзон; путем миролюбивых переговоров он склоняет тасманийцев сдаться, обещая им новую чудесную землю, изобилующую кенгуру. Переговоры увенчались успехом: ничтожную кучку черных высадили на острове без леса и дичи и поручили их надзору старого унтер-офицера. Впоследствии его заменили миссионеры, которые внушали им плетью нравственные понятия. В 1847 г. последним 44 изгнанникам разрешено было возвратиться в Тасманию, где им опять отвели бесплодные участки. Несколько десятков лет спустя умер последний представитель ограбленного племени. Эта картина истребления дикарей дает лишь общее представление о борьбе между белыми и туземцами; но, тем не менее, она верно иллюстрирует ход событий, и в каждом отдельном случае надо принимать во внимание лишь размер борьбы. Так, отчеты о борьбе с готтентотами гласят: «Взять первый крааль, убитых — 75, пленных - 21, взят второй крааль, убитых - 85, пленных - 22».
Наконец, следует еще указать на различие во взглядах на собственность и справедливость, обостряемое ненавистью, которая вызывает множество новых столкновений. «Неотчуждаемость земли является основным понятием у негров. Начальник племени может разрешить чужеземцу возделывать свободные общинные поля за известную арендную плату. Но этот договор может быть лишь пожизненным. Со смертью арендатора наследник его должен возобновить договор». Между тем, европейцу кажется, что он приобрел поля уже навсегда. Такого рода
недоразумения неоднократно служили поводом, например в Новой Зеландии, к продолжительным войнам. Впрочем, это различие во взглядах на собственность лучше всего иллюстрируется следующей речью, с которой австралийский вождь обратился к англичанам. «Почему вы, белые люди, являетесь на судах в нашу страну и убиваете черных, которые не понимают, чего вы хотите от них? Слушайте! Черные дикари, мои соплеменники, не знают и не понимают ваших законов. Всякий зверь, бегающий по земле, всякий корень, растущий в земле, принадлежит всем. Черный считает своей собственностью только одежду, оружие и имя, которое он носит. Он не может понять, почему одному человеку предоставлено больше прав на растения и животных, чем другому. Голодная и изнуренная толпа туземцев спускается с гор и встречает неизвестные им дотоле животных, которых вы называете овцами. Понятно, мы тотчас же бросаем в них копья и устраиваем пир. Тогда вы, белые люди, являетесь и стреляете в нас. Но мы отомстим вам и за каждого убитого черного убьем белого! Наши бедные голодные женщины, привыкшие выкапывать из земли каждый съедобный корень, видят засаженное картофелем поле! Им нужен ямс, поэтому они выкапывают картофель и прячут его. Приходят белые и убивают черных женщин. Я отомщу за них: жизнь за жизнь!» Естественно, что ввиду такого различия во взглядах не может быть недостатка в поводах к борьбе и к взаимной ненависти. Мало того, каждая из сторон полагает, что она защищает «законные» свои права: как австралиец, убивающий баранов, так и белый, который мстит «хищникам». Но и это мало. Австралиец, которому европеец нанес обиду, не пойдет в суд, так как он не понимает этого учреждения; он будет искать согласно своим племенным обычаям кровавой мести; его обличат в преступлении, благодаря чему его постигнет кара, а он, в свою очередь, примет это за объявление войны.
Все эти факты указывают на то, что о приспособлении дикарей и варваров к условиям цивилизации не может быть и речи. Поводов к борьбе всегда много: они коренятся как в различии общественного строя, так и в самих представителях его. Столкновение первобытных людей с европейцами неизбежно; об этом красноречиво свидетельствует исчезновение многих первобытных народов и быстрое вымирание остальных. Если они еще не окончательно исчезли, то влачат самое жалкое существование среди нищеты, грязи и деморализации. Понятно, что прежний общественный семейный строй не мог сохраниться там, где из нескольких тысяч людей осталось всего несколько десятков и где зачастую один пол в несколько раз превышает своей численностью другой. Краснокожие Северной Америки хорошо понимали все преимущества техники белых людей. «Будем охотиться, — говорил вождь онеидов, — чтобы изощрять
наше терпение, выносливость и ловкость, но примемся в то же время и за обработку полей, на которых мы выросли. Разведем волов, коров, свиней и лошадей. Выучимся ковать железо, которое дает белым людям такие превосходства. Почему у меня нет орлиных крыльев, чтобы взлететь на вершину горы, откуда мои слова вместе с ветром донеслись бы до всех народов, живущих под нашим солнцем». Но ненависть и презрение чернокожих к европейцам были еще настолько сильны, что помешали им перенять их технические приобретения. Только самые негодные элементы усваивали европейскую цивилизацию.
Исключение составляют только земледельцы, численность которых, несмотря на гнет европейцев, все увеличивается. Они отличаются такой силой сопротивления, потому что общественное развитие поставило их у порога цивилизации и лишило варварских инстинктов, то есть своеволия, беспечности и необузданности. Однако нашествие белых разоряет и земледельцев, усиливает существующий в их среде антагонизм и побуждает местных эксплуататоров нарушить солидарность с остальной частью населения. «Если негр и перенимает что-нибудь от белых, то только то, что потворствует его дурным инстинктам, но не содействует его умственному развитию. Он любит спиртные напитки, оружие, порох и наряды, но никогда не берет его в руки, хотя и учился в наших сенегальских школах». Нашествие белых цивилизаторов равносильно массовому истреблению дикарей и охотничьих варварских племен; оно влечет за собой полнейшую дезорганизацию и обеднение земледельцев, разврат среди них, обман и отравление водкой. Прежде надеялись, что миссионеры предотвратят это зло, словно они могут изменить характер нашей цивилизации и ее экономические основы! Впрочем, распространение христианства в колониальных странах напоминает приемы крестоносцев и меченосцев. По этому поводу в 1863 г. состоялись горячие прения в лондонском антропологическом обществе; присутствующие, в конце концов, пришли к заключению, что деньги, предоставляемые миссионерам, ни к чему не ведут, потому что последние нисколько не содействуют культурным, нравственным и даже техническим успехам обращаемых в христианство народов. Скорее следует пожелать вместе с Летурно, чтобы среди тех племен, которые, как, например, гуанчи, обнаруживают довольно значительные способности, были искоренены различные суеверия, трудно устранимые впоследствии, и чтобы к ним посылались не миссионеры, а врачи и агрономы. Вопрос этот неоднократно возбуждался и в парижском антропологическом обществе.
Во время борьбы между полигенистами и моногенистами очень часто затрагивался вопрос о последствиях скрещивания. Крайности обеих доктрин в высшей степени рельефно отражались на разработке
этого вопроса. Сторонники полигенизма доказывали, что метисы бесплодны. Например Кнокс заявлял, что человеческий род погибает вследствие скрещивания, и предсказывал вымирание целых народов, например в Мексике, где, по его мнению, метисы местной расы и пришлого элемента вымрут вследствие бесплодия, белые же народы не акклиматизируются. «Природа не создала метиса и не допустит, чтобы он упрочился». В Вашингтоне и в других местностях возникли даже специальные общества с целью противодействовать скрещиванию. «Великая педагогическая задача — говорит другой полигенист Перье — выпала на долю белых рас. Пусть распространится среди народов дух братства и взаимного уважения, и пусть люди все более проникаются этими чувствами! Но будем рассудительны: все народы не могут пить из одной и той же чаши цивилизации. Предполагать это было бы безумием! Не в смешении рас и не в нивелировке следует искать идеалов, а скорее в этническом объединении всех своеобразных способностей всех ветвей человечества». Полигенизм в заботе о здоровье человечества договорился до признания пользы кровосмешения между родственниками и даже рекомендовал брачные отношения между родственниками. Диаметрально противоположное мнение высказали моногенисты. Они предполагают, что скрещивание рас, равно как вообще браки между неродственными друг другу лицами, дают более здоровое и более сильное потомство. «В недалеком будущем — говорит Бадишон — на земном шаре вследствие постоянного кровосмешения не будет ни белой расы, ни желтой, ни черной, останутся только метисы с менее противоположными способностями, чем в настоящее время, и с более развитыми альтруистическими чувствами. Согласие воцарится полнейшее, так как расовый антагонизм исчезнет, существующие же различия будут низведены до степени оттенков, обусловленных климатом. Скрещивание уничтожит внутренние и международные столкновения и установит общечеловеческое братство».
С разрешением вопроса о невольничестве в Северо-Американских Соединенных Штатах и общественные страсти, выразившиеся в антропологических спорах, успокоились. Прежние крайности как полигенизма, так и моногенизма встречаются теперь редко. Одно только не изменилось: обе стороны опирались на факты сомнительные и не точные. В настоящее время, хотя прошло уже несколько десятков лет, наука немного двинулась вперед. Пересматривая новейшие труды, мы напрасно стали бы искать новых проверенных и более многочисленных фактов, хотя в наше время скрещивание рас приняло небывалые размеры. Дело в том, что европеец сам вступает в брак с представителями других рас и поощряет их к бракам между собой. Разные местности в Аме
рике и острова, окружающие юго-восточную Азию, в настоящее время представляют зрелище беспрерывного скрещивания. Самые различные племена, американские, африканские, арийские и монгольские, скрещиваются здесь, и метисы насчитываются миллионами; предполагают, что они составляют 1-2% всего человеческого рода. Этот процесс еще более усилится, когда Африку прорежут железные дороги, южную Сибирь займут славяне, а желтолицые будут вовлечены в водоворот мировой жизни. Итак, мы видим, что изучение последствий скрещивания рас имеет не только теоретическое, но и огромное практическое значение.
Скрещивание в колониях создает новые антропологические типы. Что это за типы и на основании каких законов органической жизни появляются они? Этот вопрос сравнительно более разработан, и всестороннее выяснение его поможет разрешить не одну темную сторону родословной человечества. Достаточно указать на кафузов — помесь негра и бразильского индейца с их огромной шевелюрой, напоминающей метлу, чтоб понять, что шевелюра папуасов быть может является результатом скрещивания первобытного мягковолосого меланезийца с другим типом, имеющим жесткие и прямые волосы. Скрещивание же желтого короткоголового белого типа и негритоса дает помесь, напоминающую темных дикарей с гладкими волосами, живущих на Филиппинских островах или в Австралии. Остальные вопросы, касающиеся здоровья, плодовитости и умственных способностей метисов, остаются пока еще открытыми. Это объясняется многими причинами. Только наблюдения, произведенные со всей научной точностью над несколькими поколениями, могут выяснить истинное положение. К тому же в том процессе играют роль много сложных факторов, не имеющих ничего общего с антропологией. Метисы иногда представляют собой людей отверженных, на которых обе стороны смотрят с презрением. Нравственный их уровень очень низкий, организм слаб. Но не объясняется ли все это скорее нищетой, в какой они живут? Бывает и так, что смешение рас происходит в климате, столь убийственной для одной и групп, что лишает ее потомства. Разве бесплодие метисов не может быть кое-где объяснено этой причиной, особенно когда существуют факты, доказывающие, что одни и те же метисы в одном климате пользуются здоровьем, а в другом отличаются болезненностью? Впрочем, вопросом как о положительных, так и об отрицательных сторонах скрещивания мы займемся ниже. Теперь же перейдем к исследованным уже сторонам вопроса о скрещивании рас.
При скрещивании легче всего сливаются такие черты как окраска кожи, строение мускулов и жировой ткани. Остеологические же особенности, иногда и волосы, обыкновенно наследуются от одного из родителей или являются ничем иным, как механическим сочетанием обоих типов.
Сочетание физических черт родителей у метисов разнообразно до бесконечности. Отец — белый, мать — индианка из Северной Америки; их дети, два мальчика, — совершенно белые, две дочери — индианки. От другой такой же четы произошли дети: одна из дочерей — белая, другая — индианка, 2 мальчика и 4 дочери представляют соединение обоих типов в различной степени. Родители: негр и арабка; дети: двое из них принадлежат к негритянскому типу и двое к семитическому. Впрочем, эти, по-видимому, разнохарактерные явления подчинены известным законам: один родитель дает потомству преимущественно одни, другой — другие черты. Эти законы, неуловимые в отдельном случае, обнаруживают свое действие, когда мы берем большие цифры. У метисов длинноголового блондина со среднеевропейским короткоголовым тип последнего преобладает, так что на 1000 представителей того и другого мы получим по истечении известного периода времени население исключительно короткоголовое, с темными волосами и темными глазами. Особенно короткоголовое строение черепа имеет сильную склонность передаваться потомству, в то время как у блондина голубые глаза представляют такую же расовую устойчивость. У потомства белого и желтого короткоголового преобладает окраска кожи первого, второй же передает ему строение глаз и свойства волос. Ребенок от мексиканца и испанца имеет также белый цвет лица со скудной растительностью, небольшие руки и древнемексиканское строение глаз. Метисы белого и негра по своей окраске, по строению пятки, особенно же носа, представляют значительное сходство с черным предком. Вообще, негры отличаются большой силой наследственной передачи. Чтобы мулата привести опять к черному типу, требуется 2-3 поколения, а к белому — 5-6. Иногда при известных сочетаниях выступают черты, прежде не встречавшиеся; метис англичанина с новозеландцем, иногда белого с негром, семита с негром имеют красноватый цвет кожи; гладкие волосы монгола и американца и курчавые негра переходят в метлообразные. Расовое смешение отражается и на патологических наклонностях, и на темпераменте человека. Одна четверть черной крови предохраняет белую расу от желтой лихорадки, одна четверть белой крови предохраняет полинезийца от чахотки. Фульбы, ведущие кочевой образ жизни, становятся менее подвижны и более занимаются земледелием, если в них есть негритянская кровь.
Итак, несмотря на всю кажущуюся случайность, и тут существуют известные наследственные законы.
Организм метиса, особенно от типов, совершенно различных, не может быть крепким, здоровым и производить потомство. Гармоническое сочетание различных черт чистого типа нарушено, новые же еще не упрочились. В этом отношении любопытное зрелище представляет население тех стран, где скрещивание различных типов происходило в широких размерах.
Нос не соответствует лицу, голова — туловищу. То же можно сказать о столь часто встречаемой в городах неодинаковой силе приспособления глаз; индивид наследовал один глаз от отца, другой - от матери.
Такая же асимметрия (губы неправильной формы, кривой нос) встречается у метисов во всех частях тела. Все это, по-видимому, влияет на увеличение смертности среди метисов, особенно если они поставлены в неблагоприятные климатические условия. Так, метисы малайца (индонезийца) и китайца благополучно живут на Филиппинских о-вах, но они бесплодны и вымирают на сырых болотистых индокитайских дельтах. Далее, с этой асимметрией может идти рука об Руку увеличение числа несчастных родов и сравнительное бесплодие. Краснокожие северной Америки отличаются чрезвычайно маленькой головой; роды у их женщин бывают несчастны, если они родят ребенка от белого, т.е. с головой несоразмерно большой. Неустановившийся в расовом смысле организм влияет и на характер. Метис, например, фульба и негра может проявлять то кочевые инстинкты, то оседлые. Лапуж говорит то же о метисе блондина и короткоголового. Словом, теоретически следует признать метиса в сравнении с чистыми типами неустановившимся организмом слабым и болезненным.
Однако факты свидетельствуют, что этот вопрос более сложный, чем может казаться. На самом деле целые народы состоят из метисов без видимого ущерба для их здоровья и плодовитости. Таким же цветущим здоровьем отличаются новообразовавшиеся помеси, например питкэрнцы: 9 белых, 6 таитян, вскоре убитых, и 6 таитянок поселились на необитаемом острове, поддерживая между собой беспорядочные половые сношения. С 1790-1856 население возросло до 193 человек; оно имеет крепкое телосложение и вполне здорово (взрослые могут проплыть вокруг острова, имеющего в окружности 11 километров, и поднимать тяжести в 224 килограмма). Бывали и такие случаи, когда плодовитость даже усиливалась от скрещивания двух типов. Между тем, о так называемых липляпенах (помесь голландцев и малайцев) говорят, что они малоинтеллигентны, во втором поколении сравнительно малоплодовиты. В третьем же совершенно бесплодны или производят на свет одних только дочерей.
Другими словами, по-видимому, скрещиванием каждых двух типов управляют различные законы, как это прекрасно выяснил д-р Верник, по словам которого дети, рожденные от японки и немца (преимущественно блондина), не отличаются здоровьем, а дети от японки и француза (короткоголового темно-русого) здоровее самих японцев. Следовало бы подтвердить это наблюдение более многочисленными примерами. Итак, только с помощью фактов можно решить вопрос о последствиях
скрещивания. В настоящее время мы имеем в своем распоряжении более богатый материал лишь относительно мулатов, т.е. метисов белого и черного типов. «Мулаты Ямайки большей частью крепкого телосложения, а мулатки отличаются даже красивыми чертами лица. Иногда они вступают в брак друг с другом, и тогда обыкновенно не имеют детей. В них есть нечто, напоминающее мула». Это наблюдение сделано в 1774 г., стало быть, в то время, когда еще экономические интересы не усложнили вопроса, и заслуживает особенного внимания потому, что принадлежит лицу совершенно беспристрастному. Д-р Нотт на основании своей 21-летней практики среди различного в расовом отношении населения в Алабаме и южн. Каролине утверждает, что метисы болезненны, смертность у них весьма значительна и выкидыши — обыкновенное явление. Мнение д-ра Нота, что метисы блондина и негра слабы, а метисы брюнета и негра имеют более здоровое потомство, весьма характерно и важно для нас, так как оно исходит от завзятого полигениста. Однако все мнения основаны лишь на субъективных данных, легко вводящих в заблуждение. Исключение представляют разве вполне научные наблюдения д-ра Беранже-Феро, сенегальского врача (1879). Автор, далекий от каких-либо окончательных выводов, указывает лишь на то, что мулатское население в Сенегале по своей численности всегда прямо пропорционально постоянному белому населению и что хотя белый и негритянка производят здоровых и сильных детей, браки между их правнуками бесплодны, так как у женщин часто происходят выкидыши; если же они и рожают, то по большей части девочек. Мы привели самые солидные данные, указывающие на отрицательные результаты скрещивания типов белого и черного. При рассмотрении занимающего нас вопроса необходимо еще коснуться значения для скрещивания климата, общественного положения и т.п. Другими словами, собранный материал не дает нам никакого права высказать определенный вывод, даже в тех случаях, когда речь идет о негре и белом. Между тем, мнение о сравнительном бесплодии метисов встречает менее всего противников.
Несмотря на отсутствие фактов, некоторые антропологи ставят вопрос о влиянии скрещивания на умственные способности метисов и силятся разрешить его a priori. Руководствуясь наблюдением, что при скрещивании голубей птенцам передаются атавистическим путем черты, отсутствующие у родившей их пары, был поднят вопрос, не случается ли что-нибудь подобное у помесей разных человеческих рас? Замечено, что рыжие типы появляются при скрещивании очень различных рас, и в цвете их волос усматривают атавистические черты отдаленного предка. Впрочем, это наблюдение требует тщательной проверки. Для нас имеют
значение, конечно, не физические черты, сравнительно второстепенные для культурного развития человечества, а нравственные и интеллектуальные. Существуют данные, которые, если бы они подтвердились, свидетельствовали бы о появлении духовного атавизма как последствия скрещивания. Дарвин отмечает, что американские метисы (индеец + белый + черный) редко симпатичны; метисов же с берегов Замбези (португалец + банту) признает нравственными уродами, о которых туземцы говорят: «Бог создал белых и черных людей, дьявол же — их помеси». Но прежде чем ссылаться на эти факты как на доказательство вырождения рас, следует принять во внимание, что метисы, презирая низшую расу, от которой они произошли, стремятся подняться к высшей, отрекающейся от них. В этом социальном положении метисов заключается много противонравственного. Наконец, не следует еще забывать, что иногда скрещиваются отбросы той и другой расы. Некоторые исследователи утверждают, что низкий уровень развития умственных способностей метиса обусловливается той же причиной. Самым ярким доказательством такого вырождения является пока таблица Гёнта относительно веса мозга солдат, принимавших участие в североамериканской гражданской войне. Средний вес мозга составлял в граммах:
у 24 чистокровных белых........................... 1,424
*’ 25 (3/4 белой крови + 'А черной).... 1,390
„ 47 (-Л „ „ + ‘Л „ )............................. 1,334
„ 51 (1/4 „ „ + %)................................ 1,319
у 95 (7/8 черной крови + 1/8 белой)... 1,308
„ 22 (15/16 „ „ + 1/16 „)......................... 1,280
„ 141 (чистокровных черных............. 1,331
Скрещивание, насколько можно довериться выводам из этих немногочисленных наблюдений, всякий раз, как черная кровь преобладает, низводит мозг метиса к уровню даже более низкому, чем у негра. С другой, однако, стороны, Велькер сделал из своих наблюдений диаметрально противоположный вывод. В среднем емкость черепа составляла:
у 47 негров...............
„ 3 мулатов негроподобных..
„ 5 „ белоподобных........
„ терцеронов..............
„ немцев..................
1,330 куб. сайт.
1,322 „ „
1,502 „ „
1,550 „ „
1,475 „ „
Ввиду столь противоречивых выводов следует воздержаться от всяких преждевременных обобщений.
В прежние времена, когда какое-нибудь племя покидало первоначальную родину и переселялось в другие местности с иными климатическими условиями, оно подвигалось вперед шаг за шагом. Неблагоприятные климатические условия истребляли в каждом поколении более слабые элементы. Передвижения племени, совершавшиеся несколькими поколениями, не сразу похищали значительную часть населения. Кроме того, известное племя постепенно смешивалось с типами, приспособленными уже к климату, и таким образом сохраняло свое этническое существование. В настоящее же время эмиграция из одной местности в другую с совершенно иным климатом происходит благодаря усовершенствованным средствам сообщения очень быстро, и никогда еще переходы из одного климата в другой не совершались в таких широких размерах, как теперь. Европеец сразу переносится в окрестности Рио-де-Жанейро и в самые разнообразные по своим климатическим условиям уголки земного шара. Поэтому никогда еще не выступала так рельефно истина, что между расой и климатом существует известная связь. Представители капитала благодаря своему всемирному влиянию рассылают всюду своих агентов. Для них весьма важен вопрос, какими типами им воспользоваться в каждом данном случае, чтобы с наименьшей затратой сил и денежных средств получить наибольшую прибыль. Затем они для охранения «своих прав» посылают туда войска, по отношению к которым возникает тот же вопрос. Наконец, десятки тысяч неудачников бегут из Европы в чужие страны, и, несмотря на невнимательное к ним отношение современного общества, политические и фискальные интересы заставляют призадуматься над вопросом об их акклиматизации. При таких условиях возникла новая отрасль науки, известная под различными названиями: расовой патологии, антропологической мезологии, медицинской географии, и в то же время были предприняты опыты умелой колонизации. Если же наука пустила ростки в этом направлении, то она сделала это не столько по теоретическим соображениям, сколько из желания облегчить капиталу предпринимаемые им экспедиции.
Несоответствие между типом и климатом находит свое объяснение в тех условиях жизни, под влиянием которых известный тип развивался. Холодный, умеренный и жаркий пояса земного шара представляют диаметрально противоположные условия для человеческого существования. Организм англичанина, шведа, а тем более исландца и эскимоса, приспособлен к окружающей среде. Но если их переселить куда-нибудь под тропики, то они окажутся в совершенно иных
условиях. Прежде всего, под тропиками воздух содержит в данном объеме меньше кислорода, поэтому деятельность легких вследствие недостатка «топлива» у немца и англичанина понижается на 18,5%, что влечет за собой понижение температуры тела на 0,83°. Процессы обмена и выделения у европейца, переселившегося под тропики, подвергаются ослаблению или изменению, например, количество углекислоты, выделяемое легкими, уменьшается на 12,24%. В то же время упругость газов в воздухе жарких стран более значительна, чем в умеренном поясе (в Берлине она составляет 7,5, в Занзибаре — 20,0 м.), вследствие чего легкие европейца теряют под тропиками прежнюю способность выделять воду, мало того, весь процесс выделения воды организмом нарушается. В Англии легкие выделяют 26,97%, почки - 59,54% и кожа - 8,55% воды; под тропиками для тех же органов получаем следующие цифры: 22%, 42% и 31%. Невыделенные вещества накопляются в печени, деятельность которой сильно повышена. Колонист теряет аппетит, становится вялым, печень же его и органы пищеварения проявляют наклонность к воспалительным процессам. Это — почва, чрезвычайно благоприятная для развития различных лихорадочных заболеваний; особенно дизентерия, лихорадка и воспаление печени похищают много жертв. В Сенегале на долю дизентерии приходится 37%, на долю болотной лихорадки - 31% всех смертных случаев между европейцами. В Бомбее дизентерия составляет 61,93%, в Мадрасе - 31,62% всех заболеваний среди белых. Далее, физические и умственные силы слабеют, и в то же время колонист начинает страдать нервной раздражительностью, чем отчасти и объясняется жестокость белых под тропиками. Наконец, появляются и другие нарушения деятельности организма: понижение плодовитости и частые выкидыши. Как организм европейца не приспособлен к тропическому климату в сравнении с организмом негра, наглядно показывает следующая таблица:
С 1817-1836 гг. умерло на тысячу человек:
в на о. Гвинее Тринидад на о. Табаго на о. Гранаде на о. св. Викентия на о. св. на о. До Луции миника
англичан 84 106 152 61 51 122 137
негров 40 39 34 28 36 42 35
Между тем как болотная лихорадка составляет у англичан на о. Ямайка 10% всего количества смертных случаев, на Тринидаде - 6%,
в Сьерра-Леоне - 41%, соответственные цифры для негров следующие: в 0,8%, 0,3%, 0,2%. Кровавый понос на о. Тринидад похищает среди англичан 1,8%, на Св. Луции - 4%, на о. Доминике — 7%; для негров получаем следующие соответственные цифры: 0,5%, 0,7%, 0,7%. Наоборот, негр за пределами своего отечества в странах с умеренным климатом становится жертвой легочных заболеваний. В Гибралтаре на 1,000 смертных случаев приходится на долю чахотки у англичан 5,3 у негров — 43. Вообще, следует отметить наклонность черного типа к чахоточным заболеваниям. В Бразилии на 100 смертных случаев от чахотки погибало 1,7% местного населения, 34,3% белого и 48,5% черного. Неприспособленность европейца к тропическому климату обнаруживается не столь резко, если он происходит из более южных стран. Современная колонизация представляет множество примеров этого рода. Можно смело утверждать, что тропические страны являются для длинноголового блондина совершенно неподходящими, преимущественно те из них, которые отличаются сыростью. В особенности Гвинейский берег оказался крайне негостеприимным. Смертность среди английского гарнизона составляла ежегодно: в Сьерра-Леоне - 48%, в Кап-Косте - 68%. Известно, чем кончилась в 1765 г. эмиграция немцев в Гвиану: по прошествии 2 месяцев из трехсот человек уцелело только трое. Столь же безуспешно было сравнительно недавнее переселение эльзасцев в Алжир. Однако все это — крайние случаи, вызванные тем обстоятельством, что пришельцы в новом своем отечестве сохраняли обыкновенно привычки, приобретенные в прежнем отечестве. Более значительный опыт приобрели англичане в передней Индии, голландцы на Суматре и в соседних местностях. Господство англичан в Индии основано на применении данных науки к жизни. Опыт убедил их в невозможности содержать войска, состоящие из европейцев, в низменных местностях. В то время как на 1000 английских солдат ежегодно умирало в Бомбее 55,3, из сипаев — всего 6,4; соответственные цифры составляют для Пурнаха 18,37 и 7,6, Шолапура — 20,2 и 2; Колапура - 30,3 и 6,9, для Вельгана — 16,4 и 7,4. Пришлось наблюдение за туземцами предоставить сипаям, а европейские гарнизоны, которым поручено держать в повиновении сипаев, перевести в гористые и сухие местности. Эти климатические горные станции господствуют над Индией; они составляют своего рода антропологические крепости в негостеприимном индийском климате. Смертность среди английских детей в Индии ужасающая; на каждый 67,18 детей, умирающих в Англии до 5-летнего возраста, приходится в Индии 148,10; для возраста от 5-10 и от 10-15 лет соответственные цифры составляют: 8,8 и 17,7; 4,98 и 11,5. Поэтому англичанин,
живущий в Индии, обыкновенно отсылает своего ребенка тотчас же после его рождения в Европу. К этому следует прибавить огромное число несчастных родов и выкидышей, а вместе с тем и ослабленную плодовитость. Словом, англичанин пока еще господствует над Индией, но не колонизирует ее. За последнее время в Германии много говорилось, главным образом по поводу камерунских завоеваний, об акклиматизации блондинов в тропических странах. В конце концов, установился следующий взгляд, заимствованный нами из специального труда по этому вопросу: «В исторические времена не известны никакие факты, свидетельствующие о полной, т.е. основанной на продолжении рода, акклиматизации какой-нибудь европейской расы, особенно немецкой, в тропических странах, даже при соблюдении всевозможных гигиенических условий. Это касается Африки больше, чем иной части света. Однако единичная и относительная акклиматизация возможна при точном соблюдении известных гигиенических правил, так что неизбежное ослабление организма не прогрессирует. Но это приспособление не доходит до того, чтобы европеец мог бы исполнять физические работы на открытом воздухе и нести действительную военную службу. Поддержание и разведение плантаций европейскими рабочими немыслимо ниже 1,500 м над уровнем моря, в противном случае эти плантации не будут окупаться. Поэтому вся деятельность колониста должна ограничиваться торговлей, развитием местной культуры и цивилизации (другими словами, деятельность его ограничивается надзором за наемниками и факториями). Всякая попытка выйти из указанных пределов и заменить законное влияние цивилизованной Европы полным ее господством не приведет ни к чему и только сократит время нашей опеки (т.е. эксплуатации) над местным населением».
Средиземная раса отличается несравненно большими способностями к акклиматизации в жарком поясе, чем блондины. Испанцы расположились в тропической Америке на расстоянии 10 градусов широты по обе стороны экватора; португальцы живут в южной Африке до 25°, в Передней Индии до 15° ю. ш.; французский южанин прекрасно колонизирует Алжир, столь негостеприимный для эльзасца. Семиты и китайцы акклиматизируются в тропических странах еще легче.
Как видно из вышеизложенного, человек более или менее приспособляется везде к своей исконной климатической среде. И в самом деле, в чем же состоит выносливость негра, легко переносящего климат своей родины, если не в особенном устройстве его органов дыхания, соответствующем климатическим условиям и поддерживающем его организм в равновесии с окружающей средой? Пульс его
бьется медленнее, чем у европейца, кровь дает иную сыворотку на воздухе. Для противодействия внешнему раздражению периферические его нервы обладают меньшей чувствительностью; процесс реагирования совершается медленнее, боль испытывается менее сильно, алкоголь не так скоро опьяняет его.
Организм белого человека, поселившегося под тропиками, также приспособляется к новым условиям, например, емкость легких увеличивается на 12,24% благодаря тому обстоятельству, что в жарком поясе кислорода меньше. Равным образом и емкость легких негра уменьшается, если негр живет в умеренном поясе. Это приспособление человека к окружающим его климатическим условиям распространяется на всю его природу. Характер и образ жизни жителей Тибета, Перу, Боливии (в этих последних странах насчитывается 67 поселений, расположенных выше 4,000 м над уровнем моря) вполне соответствуют правилам, которые гигиена могла бы установить для обитателя равнин, переселяющегося в горы, и которые состоят в том, чтобы возможно меньше производить быстрых движений и в меру заниматься как физическим, так и умственным трудом. Поэтому характер народов, постоянно живущих на высоких плоскогорьях, флегматичный и пассивный. В северных странах «люди, случайно попавшие туда, напоминают неуверенной своей походкой и медленностью умственного труда пьяных». Сами эскимосы до некоторой степени отличаются этими особенностями. Даже в звуковом отношении человеческая речь изменяется по направлению с севера к югу. Таким образом, в антропологии возникает новая область исследований, так называемых мезологических, касающихся приспособлений человека к климату. На основании этих соображений некоторые ученые доказывают, что и окраска кожи является дальнейшим последствием того же процесса приспособления, хотя на этот счет не существует никаких достоверных эмпирических указаний.
Зависимость человека от климатических условий, как мы уже говорили, проявляется во всех сферах его жизни, но из них рассмотрено нами пока только влияние жаркого и сырого климата на организм европейца как наиболее разработанный вопрос благодаря практическому его значению для представителей капитала Можно ли питать, однако, надежду, что европеец со временем акклиматизируется в этой столь несвойственной ему среде? Сомневаться в этом трудно, хотя это — вопрос чрезвычайно сложный и требующий в каждом отдельном случае специального изучения. Бели мы остановимся, например, на Гваделупе, то в общем окажется, что число смертных случаев здесь больше, нежели число рождений; однако при ближайшем рассмотрении
станет очевидным, что различные части острова представляют разные картины: в одной, например, последовала акклиматизация, т.е. население возрастает, в другой смертность громадная. Впрочем, занимаясь вопросом об акклиматизации, следует прежде всего помнить, что попытки акклиматизации производятся сравнительно недавно. Когда гуси были привезены в Боготу, то многие из них перестали нести яйца, половина снесенных яиц оказалась болтунами, а из выведенных птенцов половина околела в течение первого месяца; однако за это время гуси акклиматизировались. То же можно сказать и о человеке: акклиматизация его состоится везде. Эти условия не встречаются в истории современных переселений народов. Например, попытки акклиматизации европейцев под тропиками распространяются всего на 10 поколений. Это слишком незначительный период для того, чтобы выяснились результаты. Тем более что акклиматизация никогда не была предпринимаема систематически. Одна из задач антропологии состоит в том, чтобы дать указания, как осуществить акклиматизацию с наименьшими жертвами. До сих пор бывало так, что какой-нибудь пришелец поселялся в первом попавшемся месте, жил, не изменяя своих привычек и вкусов, хороших, быть может, на родине, но не под тропиками. Между тем, для рациональной акклиматизации следует брать прежде всего самые подходящие организации и местности и подчинить пищу, работу, одежду, строения и переезд требованиям гигиены. Можно надеяться, что с развитием культуры акклиматизация станет не столь трудным делом. В окрестностях Лондона лихорадка некогда похищала множество жертв; в XVII ст. ежегодно умирал от нее свыше 3,000 человек; осушение же болот привело к тому, что во всей Англии в настоящее время от этой болезни умирает лишь 500 человек. Равным образом путем осушения болот можно достигнуть на юге следующих результатов: уничтожения излишка сырости в воздухе, который своей упругостью служит причиной многих заболеваний, и устранения источника заразы, поражающей ослабевшие организмы. Наконец, скрещивание европейцев с туземцами облегчит новому поколению приспособление к окружающей среде. Что акклиматизация возможна даже под тропиками, это доказывают французские креолы на Антильских о-вах, которые акклиматизировались, несмотря на то, что сохранили много белой крови. В заключение мы коснемся еще одного вопроса. Предположим, что какой-нибудь тип, например блондинов, заселил бы весь земной шар. Остался бы он неизменным? Вышеизложенные факты, указывающие на то, что акклиматизация составляет органический процесс, разрешают этот вопрос в том смысле, что пока на земном шаре будет господствовать оседлый образ
жизни, разнообразие климата неизбежно будет вызывать известное физическое, эмоциональное и отчасти даже фонетическое различие. Эти физические различия типов могут быть в настоящем периоде истории ослабленными благодаря тому, что более совершенная техника до некоторой степени защищает человека против неблагоприятных условий. При современном состоянии науки трудно, однако, сказать, насколько может быть значительна дифференциация народов, хотя заранее можно предположить, что в Африке она не вызовет к жизни негров, а в Азии — монголов, как склонны утверждать прежние защитники влияний климата.
Население земного шара, составляющее всего около полутора миллиарда человек, далеко не потребляет всех жизненных припасов, которыми человечество могло бы располагать в случае дальнейшего применения существующих технических приемов. Даже наиболее населенные уголки земного шара, в Китае и долине Ганга, могут прокормить больше людей и лучше, чем теперь. Многочисленные страны, мало или вовсе не населенные, могут оказать гостеприимство значительному числу людей. Кем-то высчитано, что, при нынешней урожайности Соединенных Штатов они могли бы прокормить больше миллиарда человек, Бразилия же - все современное население земного шара. Ввиду этого чрезмерная населенность, наблюдаемая в настоящее время у первобытных и варварских народов и даже в Китае, составляет относительное понятие и является только последствием недостаточного уменья пользоваться силами природы; у цивилизованных же народов причиной чрезмерной густоты населения является общественный строй. Не пускаясь в предсказания относительно возможной численности населения земного шара, отметим, что заселенность его может значительно возрасти, особенно если человек обуздает стихийные общественные силы и поведет целесообразно производство на всем земном шаре. Как распределится будущее население между отдельными расовыми группами человечества? На этот вопрос ввиду его сложности трудно ответить. Мы можем только ответить на отдельные стороны этого вопроса, и то лишь относительно ближайшего будущего; обнять же всю судьбу будущих рас немыслимо, тем более что она зависит не только от антропологических факторов, но и от экономических. Например, современное господство белых типов на земном шаре и истребление первобытных народов находятся в полнейшей зависимости от культурно-экономических отношений. Предположив, однако, что экономические силы будут развиваться и далее таким образом, как в настоящее время, мы можем разве сказать, что, пока общественные отношения будут изменяться путем стихийной борьбы,
основанной на конкуренции, взаимное скрещивание человеческих рас будет усиливаться и относительная численность белых групп будет все возрастать. Существует мнение, что блондину принадлежит будущее. На основании его большой плодовитости. Высчитывают, что в 2000 г. будет 90 млн блондинов, 650 млн короткоголовых и 370 млн представителей средиземной расы. Конечно, плодовитость должна иметь первенствующее значение в расовых отношениях, но при современном состоянии науки, когда расовая статистика мало разработана, и при существующем общественном строе, когда плодовитость уменьшается или усиливается в зависимости от экономических условий, невозможно высказывать подобное предположение и серьезно останавливаться на нем.
ЧАСТЬ Ш
У людей — самые различные темпераменты, обусловливаемые возрастом или полом, расой и душевным складом. В данном случае для нас важен факт, что темперамент людей влияет на ход общественной жизни. Всякий, если он пользуется свободой, стремится занять то общественное положение, которое наиболее соответствует его натуре. Одни являются лучшими, другие худшими двигателями тех или других общественных течений и стремлений. Однако количественное отношение этих элементов в обществе не остается неизменным. Стихийный общественный прогресс постоянно вызывает к жизни одни характеры, устраняет другие и создает таким образом общественный подбор в смысле духовных и физических особенностей, насколько это обусловливается потребностями общественной жизни. Самый подбор - также стихийное явление, и только на известной ступени своего развития общественная мысль, созревающая под влиянием повседневного опыта и научных исследований, обуздывает совершающиеся в обществе антропологические процессы, насколько это возможно, из стихийных делает их сознательными и зависящими от человеческой воли и мечтает создать рациональную гигиену жизни как для отдельного человека, так и для всех граждан. Некоторые из теоретических проблем этого рода были нами затронуты уже раньше. Теперь нам остается дополнить наши выводы и коснуться некоторых указаний, предлагаемых антропологий, положивших первые основы будущему зданию социальной гигиены.
I
Антропологические признаки в индивидуальной жизни. Развитие мозга и антропологическое значение антагонизма между «отцами» и «детьми». Женщина в сравнении с мужчиной (сравнительное сопоставление их мозга).
Женский вопрос.
Антропологические признаки с возрастом подвергаются изменениям. Длинноголовый бушмен, насколько можно судить из немногих фактических данных, имеет наклонность в детстве походить на короткоголового. Впрочем, изыскания в этом направлении, хотя чрезвычайно важные для установления родословной человеческих рас, до сих пор велись крайне несистематично. Весь запас фактов в этой области ограничивается несколькими поверхностными наблюдениями. В свою очередь, научные гипотезы пошли дальше, чем это допускали факты. Например, племена человеческого рода относительно своих органических признаков распределялись в известном прогрессивном порядке, т.е. параллельно с постепенной сменой антропологических особенностей в жизни ребенка белого. Представителя черных рас принимали за недоразвившегося белого; с другой стороны, ребенка белого признавали по некоторым его чертам как бы представителем негритянской, т.е. «низшей» расы, и т.д. Действительно, некоторые черты соответствовали этому предположению, особенно те из них, которые были связаны с большим объемом мозга у белой расы, но другие, весьма многочисленные, ускользали от этой группировки, третьи же прямо противоречили ей, так как оказалось, что белый человек иногда ближе стоит к человекоподобной обезьяне, чем негр. Пришлось согласиться, что различные человеческие племена не составляют ни запоздавших, ни более прогрессивных звеньев одной и той же эволюции, а являются разнообразными формами, которые, даже если они произошли из одного и того же ствола, в эволюционном своем развитии двигались неодинаково и шли различными путями. Вместе с тем, всякое сопоставление в физическом отношении белого ребенка с взрослым дикарем теряет всякий смысл. Правда, ребенок воссоздает «низший» физический тип, но только своего собственного расового пращура. С этой точки зрения физическое развитие ребенка может послужить до некоторой степени указанием тех путей, которыми шла его расовая группа, но и только.
Законы антропологического развития индивида в частностях различны у каждой расы, хотя в общем проявляются довольно равномерно, что вполне понятно. Не следует, однако, думать, чтобы организм человека развивался вполне гармонично. Физическая зрелость не совпадает с половыми влечениями. Напротив, тут существует известный разлад, так как сладострастие проявляется часто даже в весьма раннем возрасте и предшествует половой зрелости. Этот разлад иногда ведет к преждевременному злоупотреблению с явным ущербом для тела и духа. На основании этого факта сложилось мнение, будто бы ребенок -маленький преступник.
«Как в зародыше, — говорит Ломброзо, — мы подмечаем известные постоянные и правильные формы, составляющие у взрослого человека
признак уродства, так в молодом возрасте мы встречаем зародыши преступления и нравственного помешательства не в виде исключения, но в виде правила... Нравственные аномалии, которые взрослого человека толкают на путь преступлений, среди детей встречаются чаще, и они связаны с теми же физическими приметами; позднее эти аномалии отчасти исчезают благодаря соответственному влиянию воспитания, и этим объясняется столь незначительный процент преступных типов среди взрослых, так как это явление не может быть объяснено ни смертностью, ни тем обстоятельством, что многие ускользают от рук правосудия». Не будем же приписывать особенного значения этим физическим приметам, относительно которых многое можно было бы сказать, Мы можем лишь констатировать следующий действительный факт: у детей замечается отсутствие узды нравственно-общественного и идейного характера вследствие незначительного умственного развития и недостатка общественной дисциплины. Факт этот, вероятно, имеет мало общего с «нравственными аномалиями». (Ломброзо старался подтвердить распространенность этих аномалий статистическими данными. Эти цифры, как бы мы их ни толковали, имеют свое значение. Оказывается, что среди исследованных им учеников народных школ 44% отличается противообщественными наклонностями: ложью, чрезмерной раздражительностью, леностью и склонностью к бродяжничеству и к самоистреблению; у 17% замечены явные признаки преступности: преждевременное и неестественное сладострастие, влечение к воровству и т.п.)
Только на почве антропологии, т.е. знакомства с законами физического и психического развития ребенка, может возникнуть рациональная педагогика. Эта почва пока только подготовляется. Немногочисленные указания, касающиеся данной области, обыкновенно оставляются без надлежащего внимания вследствие известных неблагоприятных условий, относительно которых мы поговорим в главе, посвященной антропотехнике. Колыбель — изобретение нашего дикого предка для облегчения родителям постоянного надзора над младенцем, совершенно аналогичное усыплению ребенка водкой, - постоянно служит лучшим примером современных воспитательных приемов. И это наблюдается не только в сфере воспитания. Ведь молодые и неустановившиеся организмы среди всех общественных слоев обременены непомерным трудом или обязанностью преждевременно производить потомство, и напрасно они ожидают понимания и применения к себе тех правил, которыми мы уже давно руководствуемся в хлеву и огородах! А между тем, во всяком обществе, заботящемся менее об увеличении «народного богатства» или о карьере детей, нежели об обеспечении гражданам возможно высшего индивидуального расцвета, антропологические указания могли бы иметь огромное значение. Не подлежит
поэтому никакому сомнению, что и самое распределение общественных прав и обязанностей должно основываться на законах индивидуального развития и на соображениях, касающихся выносливости, возраста, способностей и потребностей человека. Фабричное законодательство является в данном вопросе лишь бледной зарей того будущего, когда антропотехника сделается основой общественной жизни цивилизованных народов. До сих пор антропотехника несравненно больше применяется дикарями: они заботятся даже о распределении общественных прав и обязанностей согласно личным качествам гражданина, проявляющимся по мере его индивидуального развития. Юноша становится мужчиной не тогда, когда достигает узаконенного совершеннолетия, но когда он докажет свою расторопность, умение приобретать средства к жизни и мужество. Тогда он подвергается вместе со своими ровесниками известным обрядам, дающим ему право считаться гражданином, и становится членом большого совета племени. Бели он и здесь обнаружит надлежащие способности, то вступает рано или поздно в малый совет, т.е. в сенат, членом которого он, впрочем, становится даже при отсутствии способностей в старческом возрасте, как человек, располагающий достаточным жизненным опытом.
Изучая развитие мозга отдельного человека, мы видим прежде всего непрерывное увеличение его веса и затем уменьшение с возрастом. Следующие цифры, заимствованные у Брока, указывают на изменение веса мозга мужчины:
28 мужчин моложе 25 лет.... 1362 грамма
40 » возрасте 25-35 »............. 1419 »
51 » » » 35-45 »................. 1362 »
37 » » » 45-55 »................. 1318 »
62 » » » 55-65 »................. 1317 »
39 » » » 65-75 »................. 1283 »
28 » » » 75-85 »................. 1279 »
5 » старше 85 »................... 1244 »
По другим же исследованиям, подтверждающим эти законы развития мозга, момент старческого увядания мозга начинается в другом возрасте. На основании трудов нескольких ученых, Топинар приходит к заключению, что в возрасте от 30-35 в среднем может быть принят за период, когда вес мозга западного европейца перестает увеличиваться, затем следует застой в течение нескольких тел и, наконец, наступает старческое увядание, усиливающееся по достижению 60 лет. Следует
отметить любопытный факт. Брока составил на основании исследований Вагнера следующую таблицу:
13 мужчин моложе 10 лет.... 985 грамм
11 » в возрасте 11-20 ».................. 1465 »
13 » » » 21-30 »......................... 1341 »
35 » » » 31-40 »......................... 1410 »
36 » » » 41-50 »......................... 1391 »
31 » » » 51-60 »......................... 1341 »
31 » старше 60 »......................... 1326 »
Эта таблица показывает, что, кроме вышеозначенного поворотного момента в развитии веса мозга, существует еще другой в периоде 11-20 лет. Индивидуальное развитие никогда, однако, не идет так, чтобы мозг сначала увеличивался в весе, затем уменьшался, опять увеличивался и, наконец, доходил до старческого увядания. Следует скорее предположить, что эта таблица указывает на особенный подбор, происходящий среди молодежи, именно, что молодые люди с очень тяжелым мозгом недолговечны. Некоторые антропологи напоминают по этому поводу общепринятый взгляд, что «слишком умные дети не выживают». По всей вероятности, большой мозг идет рука об руку с чрезмерной впечатлительностью, слишком истощающей молодой организм. Однородным фактом являются случаи самоубийства среди юношей с ранним развитием. Конечно, поворотные моменты в развитии мозга различны у разных расовых типов. Критический возраст, когда мозг перестает увеличиваться в весе или начинает увядать, наступает у негра раньше, чем у белого. Это подтверждается и обстоятельством, что швы на черепе у негров раньше сращиваются.
Как гимнастика оказывает благотворное действие на мускулы и развивает их только до известного возраста, так и наш мозг, вероятно, усваивает себе новые идеи только до тех пор, пока находится в периоде увеличения своего веса и, может быть, застоя. Старческое увядание мозга влечет за собой и идейное, т.е. невосприимчивость к новым идеям. Бели бы это предположение подтвердилось, то умственная гигиена ума обогатилась бы тем важным указанием, что в периоде «эластичности» мозга следует обращать внимание прежде всего на расширение общего кругозора, а изучение частностей перенести на более поздний период. Во всяком случае, этот факт решительно говорит в пользу того, что антагонизм между «молодыми» и «старыми», «отцами» и «детьми» является антропологической
неизбежностью. Уже Конт формулировал эти великие законы идейной борьбы в обществе. Он говорит: «В обществе всегда существует антагонизм между охранительным и новаторским инстинктам. Представителями первого являются старики, второго — молодежь. Даже те, которые в период расцвета своих сил в высшей степени содействовали умственному и общественному прогрессу, сходят со сцены и вопреки своей собственной воле становятся более или менее врагами дальнейшего общественного развития, утратив понимание его. Слишком продолжительная человеческая жизнь, несомненно, затормозила бы нашу общественную эволюцию; как и скоротечность ее послужила бы не меньшим препятствием для всеобщего прогресса, предоставляя чрезмерное влияние новаторским инстинктам». Восприимчивое к новым идеям и обладающее большим запасом энергии, молодое поколение является главным элементом всех общественных движений. Из числа 76 членов коммуны, возраст которых вполне удостоверен, 26% находились в возрасте 20-30 лет, 31% - 30-40 лет, между тем как в возрасте от 20-40 лет среди французского населения — всего 30%. Из 152 осужденных за участие в итальянском освободительном движении 2% были в возрасте от 15-20 лет, 29% - от 20-30 лет, 30% — от 30-40; для 183 же павших на поле битвы итальянцев соответственные цифры составляют: 32%, 39% и 18%. Молодежь преобладает и в процессах анархистов: например, в деле Монсо-ле-мин людей старше 30 лет было только 6%. И в революции 1793 г. также главное участие принимала молодежь. Словом, период увеличения веса мозга составляет антропологическую почву, благоприятную для развития новых идей в обществе, и может быть противопоставлен периоду увядания или застоя, который является антропологической основой консерватизма.
(Исходя из воззрения Конта Дромель старался осветить французские события с 1789-1800,1815,1830,1848,1870 гг. Исключив из расчета людей старше 65 лет и моложе 25 как слишком старых и слишком еще молодых для того, чтобы принимать участие в общественной жизни, он разделил остальных мужчин в возрасте от 25-65 лет на 2 группы: людей в возрасте 25-40 и от 40-65, причем, в каждой насчитал по 4!4 млн человек. Они то и составляли две армии «молодых» и «старых», которые боролись в то время. В 16-летний период нарождается новое поколение, которое в идейной борьбе со «стариками» доходит до переворота. Даже если безусловно согласиться с мнением Дромеля, необходимо все-таки сделать значительную поправку. Идейная борьба в обществе — классовая, и ни «старики», ни «молодые» не составляют сплоченного лагеря, но лишь авангард и арьергард данного классового движения).
На этом антропологическом антагонизме «отцов» и «детей» основывается общественный строй, свойственный демократиям варваров,
силу которого общему собранию взрослых мужчин противопоставляется «малый совет», состоящий исключительно из старцев. Этот сенат в зародыше, т.е. «приют престарелых», попросту говоря, является антропологическим учреждением с очевидной задачей: сдерживать порывы, т.е. прогрессивную идейность мозгов, находящихся в полном расцвете. До некоторой степени то же антропологическое значение имеет сенат в демократически-буржуазных обществах.
Вышеизложенные выводы наглядно выясняют зависимость общественного развития от антропологических особенностей, которые, не оказывая влияния на общественные формы (последовательная смена их характеризует прогресс), однако, играют выдающуюся роль в процессах, сопутствующих появлению нового общественного строя и обусловливающих быстроту возникновения новых форм общежития.
Величины указателей черепа, характеризующие известные расовые группы, различны у обоих полов Женщина у блондинов имеет более сильную наклонность к длинноголовости, а у желтых короткоголовых — более сильную наклонность к короткоголовости, чем мужчина. На этом основании некоторые пытались установить общие законы, в том смысле, что в женщине рельефнее выступает расовый тип (Вейсбах), но это обобщение оказалось преждевременным и неосновательным. Между прочим, ссылались и на то, что в туземке северо-западного берега Африки тип желтого короткоголового выражен явственнее, чем в мужчине, но, кажется, это объясняется другими причинами, а именно, наклонностью к односторонней наследственности. Факт унаследования так называемых половых примет, т.е. бороды, усов, округленного стана, позволяет думать, что при скрещивании мужчин одного типа с женщинами другого черты праотцев сохраняются полнее у мужчин, и, наоборот, черты прабабушек сохраняются с большей силой у женщин. Таким образом. Расовые различия между полами в одном и том же обществе могут служить указанием на этнологическое прошлое страны.
Впрочем, помимо расовых различий, женский организм менее развит. Мантегаца нашел среди мужчин у 51,6% сильно развитую мускулатуру, у 40% - умеренно развитую, у 6% — слабо развитую и у 2% — совершенно неразвитую (на 99 наблюдений); между тем как из 56 женщин первая категория вовсе не имела представительниц, остальные же три дали соответственно следующие цифры: 9%, 26% и 66%. То же наблюдается и относительно силы легких, объема грудной полости и других органов, равно как и относительно объема и веса мозга. Следующая таблица содержит данные относительно емкости черепа в кубических сантиметрах у обоих полов различных групп человеческого рода:
Европейцы. 347 муж.; 232 жен.; Монголы. 68 муж.; 39 жен.; Негры. 83 муж.; 32 жен.
выше 1900 куб. сайт. 0,3% - - -
между 1900-1800 3,5 - 1,4% - - -
„ 1800-1700 7,8 0,4% 4,4 - -
„ 1700-1600 25,0 2,0 16,2 2,5% 8,4% -
„ 1600-1550 16,4 3,7 14,7 - 2,4 -
„ 1550-1500 16,4 10,0 17,8 15,4 10,8 -
„ 1500-1450 14,0 11,0 16,2 17,9 14,4 -
„ 1450-1400 9,0 12,7 16,2 12,8 14,4 3,1
„ 1400-1350 2,3 15,5 5,9 7,7 13,2 18,7
„ 1350-1300 1.8 15,8 7,5 25,6 15,6 18,7
„ 1300-1250 0,5 12,0 - 12,8 9,7 15,6
„ 1250-1200 10,0 - 5,0 7,2 15,6
„ 1200-1100 - 5,0 - - 3,6 2,8
Впрочем, не только емкость черепа у женщины меньше, чем у мужчины, но индивидуальное развитие ее мозга совершается менее благоприятно. Например, увеличение веса мозга у белой женщины прекращается приблизительно на 25-м году жизни. Итак, в то время когда мозг у мужчины еще развивается, у женщины начинается старческое увядание его.
Некоторые ученые воспользовались этими выводами, чтобы высказаться против женской эмансипации. Наука зачастую в данном вопросе была выразительницей крайностей социального филистерства. В последнее время экономические условия заставили женщину выйти на рабочий рынок и взяться за труд вне дома. С этим явлением мирились на столько, на сколько оно касалось простой работницы. Тысячи женщин трудились на фабриках, и ученые экономисты клеймили ретроградом всякого, кто во имя здоровья матерей и детей восставал против этого явления. Но когда в эмансипационном движении приняли участие женщины высших классов и стали добиваться права на интеллигентный труд, представители «науки» задались вопросом, имеют ли женщины право на него и, чтобы отвергнуть их требования, принялись измерять и вес и объем женского мозга. Нашлись люди, которые одновременно восстали и против женского образования - будто бы в интересах
домашнего очага, и против ограничения путем фабричного законодательства эксплуатации женского труда на фабриках — будто бы в интересах индивидуальной свободы! На одном из съездов германских антропологов выискался член, который осудил женский вопрос, т.е. эмансипацию состоятельной женщины, на том основании, что женщина больше, чем мужчина, походит на животное: у нее некоторые позвонки чаще не срастаются, чем у мужчины. Стоило бы собрать все эти «научные» доказательства против женщины и таким образом выяснить, как борьба убеждений иногда облекается в маску учености. Будут ли некоторые позвонки у женщины чаще или реже срастаться; будет ли мозг женщины больше или меньше, чем у мужчины, эмансипационное движение не прекратится, потому что оно обусловливается необходимостью зарабатывать деньги вне дома, и будет продолжаться до тех пор, пока существуют соответственные условия. Меньший объем мозга женщины может иметь действительное значение, но не с точки зрения эмансипации, а с точки зрения результатов ее умственной деятельности, когда эмансипация состоится. Впрочем, самое эмансипационное движение вызывает иногда известного рода подбор в смысле увеличения способностей женщины. В будущем, быть может, к неотъемлемым женским прелестям присоединится известное умственное развитие. Под влиянием этих и других факторов женский мозг разовьется. Высшее умственное развитие женщины явится как последствие эмансипации, но никогда оно не может быть предварительным условием равноправности. Впрочем, мы этим не хотим сказать, что мужчины и женщины сравняются в результатах своей деятельности, потому что слишком глубокое физиологическое различие между ними делает это невозможным. Если менее существенные органические особенности вызывают различные проявления умственной деятельности у людей одного и того же пола, то упомянутые причины, хотя не помешают представителям обоих полов трудиться на одном поприще и иметь одинаковые общественные права, однако, быть может, они наложат свой отпечаток на результат их труда. Впрочем, оставим далекое будущее — дело не в нем, а в том, что наука, вместо того чтобы искать средств, которые бы обеспечили здоровье женщины в борьбе за человеческое достоинство, забавляется казуистическими измышлениями вроде следующих: «дает ли гладкость кожи, сросшиеся позвонки или более значительный, чем у мужчины, прогнатизм женщине право на свободу и доступ к науке?» Это явление крайне характерно. Оно напоминает прежние доводы защитников рабства: так как негр «более походит на обезьяну», то его следует держать в рабстве...
II
Нормальные характеры. - Общественная жизнь и эмоциональный характер индивида. - Проявление эмоциональных типов в профессиональной деятельности; «передовые»; методы исследований над эмоциональными типами. - Трудность антропологических исследований и иллюстрация их примером врожденного преступника.
- Наследственность характеров. - Общественные идеалы, принимающие во внимание психическое неравенство человека. - Отношение между эмоциональными и расовыми типами.
Как во всяком обществе есть больные и здоровые, красивые и безобразные, так есть и люди с неодинаковыми умственными способностями, характерами и впечатлительностью. Каждый человек отличается от других особенным сочетанием психических элементов. Пока эти последние составляют целое, никого не поражающее, мы говорим, что это человек нормальный; если же один из элементов получает чрезмерное развитие и начинает бросаться в глаза, мы получаем типы «ненормальные» начиная с оригиналов и кончая душевнобольными. Патологические субъекты образуют некоторым образом цепь, отдельные звенья которой представляют в известном отношении родственные друг другу типы, а одно из крайних этих звеньев соприкасается с нормальными типами; так, мы имеем бережливого, скупого, наконец, помешанного на скупости - и вот распределение патологических типов в такой последовательности может послужить нам нитью при исследовании последних. Помешанные метафизики, снедаемые все одним и тем же вопросом: отчего и почему, маньяки «идейные», то и дело желающие поражать мир стихийным развитием своих идей (мания эта известна в психиатрии под названием Ideenfluchf), самоубийцы, меланхолики, - все эти ненормальные типы - могут дать науке ценные указания для уяснения родственных им «нормальных» типов философствующих, импровизирующих и тоскующих.
Антропология этого рода типов - душевно-эмоциональных — до сих пор очень мало разработана. Между тем, можно смело утверж
дать, что антропология вместе с социологией найдут в этой области богатый материал для своих исследований. Возьмем хотя бы вопрос: как природа человека отражается на его творчестве: философском, художественном или общественном. Начнем с общего миросозерцания. Конечно, большое значение здесь имеют те образцы, на которых воспитывался ум, но настоящий философ иногда проявится помимо школьной дисциплины. Коши, например, — ум аналитический и математический, представлял себе мироздание в виде ряда математических формул. «Он пытался составить формулы для движения, но так, чтобы при этом не делать никаких гипотез относительно состава движущегося тела». Другой вообразит себе мироздание как собрание бесчувственных атомов, движущихся в пустоте, а третий усмотрит еще в этих низших элементах своеобразные простейшие чувства. Как Коши видел везде математические формулы и представлял себе мироздание в виде огромного воплощения формул движения, так Корреджио усматривал в мироздании мозаику цветов, а Бетховен — гармонию звуков. Представим же теперь математика с аналитическим умом на общественном поприще. Коши был выдающимся филантропом, но, выступая в качестве альтруиста, придал математическую окраску даже своей благотворительной деятельности: он видел не страдающих людей, а безличные общие схемы. Другой математик, Напер, отец логарифмов и вместе с тем один из самых фанатических борцов эпохи Кромвеля, внес в парламентские прения особенную форму доказательств и особенный способ убеждать других: его речи были построены по образцу геометрических теорем. У такого рода людей ум всегда будет управлять поступками. Способные последовательно и постепенно осуществлять свои планы, они займут в общественной борьбе совершенно другое положение, чем живые личности, рефлективно-впечатлительные, восприимчивые и кидающиеся из стороны в сторону. Антагонизм жирондистов и группы Робеспьера представляет собой на исторической почве именно такой антропологический контраст между аналитическо-математическими и рефлективно-впечатлительными натурами, и характер этой борьбы нисколько не изменяется тем обстоятельством, что эти деятели защищали различные интересы и различные общественные классы. Психиатрия также представляет множество примеров зависимости общественных идеалов человека и содержания его художественного творчества от его эмоциональной натуры. Общественные мечтания эротоманов наполнены картинами сладострастия и разврата. Они доходят до устранения всякого платья, до выставления напоказ всеми скрываемых частей тела и до превращения общества в огромный публичный дом. Помешанные меланхолики стараются пропагандировать мысль о повальном само
убийстве. Или возьмем эпилептика с его страстью истязать и убивать, с его жаждою крови, наделим его сильным беллетристическим талантом, и мы получим автора, который жестокое обращение с живыми людьми заменяет истязанием своим героев, а вместе с тем мучить и читателей. Психиатрия указывает нам невропатов, сперва страдающих от воображаемых нагих женщин, которых они мысленно бьют и истязают до тех пор, пока, наконец, не начнут все это проделывать наяву. Наделим такого помешанного художественным талантом, и он даст нам мрачные картины, полные мучений и терзаний. Сравним поэзию помешанных, страдающих манией величия, которых так много в домах для умалишенных, с поэзией Виктора Гюго, или маниаков-меланхоликов с Леопарди, и мы сразу поймем значение антропологического анализа в области поэтического творчества.
Даже многие исторические события могут быть объяснены в смысле проявления деятельности своеобразных натур. Первоначальная история инквизиции, аскетизм III и IV вв., судебные процессы о ведьмах XVI и XVII вв., демономания в средневековых монастырях, культ трубадуров в XIII в., коммунистические общины Северной Америки - все это исторические события, деятели которых отличались своеобразной душено-эмоциональной натурой. В ней следовало бы искать объяснения того факта, что некоторые идеи, хотя и одинаково, доходят до сведения двух индивидов, находящихся в одинаковых общественных условиях, однако оказывают влияние только на одного, а другого вовсе не беспокоят. Если кто-нибудь бросится с Вандомской колонны, то найдет подражателей исключительно среди соответственных личностей: меланхоликов-самоубийц. Словом, насколько развитие известной идеи не является формулировкой каких-нибудь определенных общественных интересов и не касается непосредственно заинтересованного класса, оно находит себе приверженцев только среди лиц своеобразного душевно-эмоционального типа. Назовем соответственные общественные движения эмоционально-антропологическими ввиду того, что эмоциональные свойства их представителей дают нам ключ к их разгадке (хотя появление в обществе соответственных натур находится в связи с его строем). Сюда принадлежит, например, спиритизм, и т.п. Не следует, однако, их смешивать с общественно-классовыми движениями, например с освобождением третьего сословия или с борьбой рабочего класса, так как в последнем случае идея, соответствующая определенным интересам, убедительна для каждого члена заинтересованной группы независимо от умственного развития или характера. Мало того, развитие самой идеи можно рассматривать в некоторых случаях как ее приспособление к соответственным типам. История манихеизма
прекрасно иллюстрирует эту мысль. Первоначальная манихейская философия проклинает все инстинкты нашего организма вплоть до супружеских отношений и рождения потомства. Однако вследствие таких требований, предъявляемых своим последователям, она не имела бы широкого распространения. Число членов этой секты увеличилось только тогда, когда догматы ее были настолько изменены, что облегчили доступ в нее и другим людям, неспособным отказаться от всех земных благ. Позднейший манихеизм удовлетворил этому условию: он разделил секту на совершенных членов, исполняющих все требования религии, и несовершенных, которые запятнаны земными страстями и души которых до тех пор будут возвращаться на землю пока наконец не найдут совершенного тела. Идея аскетизма, значит, изменяется в зависимости от природы ее последователей.
Все это - вопросы, только сравнительно недавно намеченные наукой. Лучше, быть может, разработан вопрос, касающийся антропологии некоторых массовых движений, представители которых не имеют точно выясненных целей. С одной стороны, разработана психология инициаторов (между прочим, сюда относится и теория Ломброзо о маттоидах), с другой - психология следующей за этими инициаторами толпы. Впрочем, говоря о роли эмоциональных типов в истории, мы должны сделать маленькую оговорку. Миросозерцание, воспринимаемое в детстве, нравственные начала, усваиваемые постепенно, материально-общественные отношения, окружающие человека, — все это оказывает на него неотразимое влияние. Возьмем, например, миросозерцание некоторых помешанных. Помешательство, - говорит один психиатр, — с точки зрения физиологии и философии всегда одно и то же, но способ проявления его зависит от общих условий... Войдите в дом для умалишенных, и в настоящее время вы не услышите, чтобы там говорили о черте, шабаше и т.д. Все эти ужасы заменены другими, одна мысль о которых наводит на помешанных панический страх. Современные ужасы это - электричество, полиция и иезуиты». Реньяр, слова которого мы привели, указывает на исторические условия, дающие тот или другой облик истеричной натуре, смотря по эпохе, в которой она живет: некогда ее принимали за святую, потом за ведьму, наконец за беснующуюся; в настоящее же время она попадает в больницу или занимается проституцией. О кровожадно-эротических типах можно сказать тоже. Так, у людоедов субъекты с кровожадно-эротическими наклонностями были героями, которых соплеменники воспевали в своих поэмах; при других условиях, когда людоедство считается уже позорным, но общество еще не может правильно объяснить себе страсть к людоедству, начинаются толки об оборотнях; в настоящее время вы
шеозначенные типы дают бешено-сладострастных преступников, которых сажают в сумасшедший дом. Мало того, даже в одну и ту же эпоху ненормальный тип может проявляться весьма различно. Сладострастие может дать нам художника, который будет изображать сцены кровавоэротические, палача инквизиции, пытающего нагих еретичек, аскета, истязающего самого себя, педагога, мучающего детей...
Остановимся на какой-нибудь группе типов в современном европейском обществе, например на мясниках, адвокатах, музыкантах и матросах. Вполне уже доказан факт, что каждая группа профессиональных типов благодаря постоянным своим занятиям и определенной сфере деятельности и мысли приобретает особые черты характера, своеобразную ассоциацию идей и, наконец, соответственные физические особенности (например, неодинаковое развитие различных мышц). Однообразные впечатления отражаются даже на внешнем облике человека. «Настоящий кутейник или чиновник» - принято говорить. Но дело не в этих приобретенных чертах, а в таких, с которыми человек как бы родится и которые делают его особенно способным к известной профессии, иначе говоря, в данном случае мы имеем в виду призвание и способности известных типов и сознательное или бессознательное их проявление в обществе. С этой целью мы займемся людьми, которым особенно везет в избранной ими деятельности или которые работают с особенным увлечением на известном поприще, или, наконец, таких, которые отличались в определенной сфере труда. Следующий пример наглядно покажет нам научное значение таких деятелей. Ежегодно до 450 юношей держит в Кембридже экзамены на ученую степень математика. Имена экзаменующихся распределяются в порядке выказанных ими знаний. Первые 40 находят себе тотчас же выгодные места. Самолюбие, материальные соображения действуют на них в этом случае возбуждающим образом. В одном году лучший воспитанник получил в общем отметку: 7,634; другой - 4,125; последний - 237, другом году соответственные цифры составляли 9,422, 5,642 и 309. Итак, очень вероятно, что среди первых воспитанников окажутся самые выдающиеся представители математических дарований. Теперь возьмем человека с какими-нибудь особенными способностями. Не подлежит сомнению, что он, найдя себе соответственное своим способностям поле деятельности и работая на нем при благоприятных условиях, скорее, чем другой, займет одно из первых мест. «Обыкновенный матрос, говорит Гальтон, взбирается на мачты, а проводник-горец на скалы с такой ловкостью, которая кажется почти невероятной тому, кто рос вдали от моря и гор. Но если человек наделен от природы необыкновенными способностями, то он вскоре приобретет ловкость, какую одно воспитание ему дать
не может. Прирожденный гимнаст вскоре удивит своей ловкостью матросов, и, прежде чем судно сделает половину пути, он будет лазить по мачтам, как обезьяна». Профессия мясника представляет другой пример значения врожденных способностей. Марро наблюдал в тюрьме эпилептика-поджигателя с влечением к кровожадности. Это влечение заставило его избрать профессию мясника. В детстве он чуть не зарезал младшего брата, желая показать, как мясник убивает вола. Будучи в тюрьме, он с особенным удовольствием прислушивался к рычанию быков на ближайшей бойне. «Сегодня бык рычит, а завтра его зарежут!», говаривал он с нескрываемой радостью. На вопрос, почему он любит свое ремесло, он ответил: «мне очень нравится видеть, как течет кровь». Психиатрия знает немало таких случаев, и не подлежит сомнению, что такого рода кровожадные субъекты будут работать с особенным увлечением на избранном ими поприще: мясника, живодера, палача. Они будут «передовыми» деятелями с антропологической точки зрения. Возьмем еще адвокатуру. В то время как мясник избирает себе профессию, побуждаемый соответственным влечением, адвокат такого влечения не испытывает, но это обстоятельство нисколько не заменяет сущности дела. Многочисленная толпа, прельщенная значительным заработком, бросается на адвокатуру, но только немногие из них, отличающиеся находчивостью, изворотливостью, покладистой совестью и красноречием, пробивают себе дорогу. И здесь, как и в предыдущих случаях, «передовой» деятель отличается своеобразными чертами характера. Однако из этого не следует, чтобы каждый передовой деятельно в известной области труда обладал в равной мере профессиональными особенностями. Но все-таки эти черты проявляются у них сильнее, а среди неудачников данной специальности они будут менее рельефны.
Из этих примеров мы можем заключить, что антропология найдет благодарный материал, когда она приступит к изучению передовых профессиональных типов, - так сказать прирожденных «профессионалистов» (однако отсюда не следует, чтобы какое-нибудь непреодолимое влечение толкало таковых личностей на данное поприще, хотя в отдельных случаях это может случаться).
Соответственно мы и в других общественных группах можем установить различные категории людей, объединяемых общественными стремлениями (революционеров, филистеров), вкусами (эротиков, гастрономов), темпераментом (вялых, энергичных),и стараться уяснить себе, чем обусловливается духовный облик прирожденного представителя такой группы людей. Не подлежит сомнению, что главные представители этих групп будут часто, если не всегда, иметь своеобразные эмоциональные черты. Точное научное и объективное исследование
этого вопроса вполне возможно. Страсти и внутренние влечения, даже не проявляясь внешним образом, тем не менее, влияют на кровеносную систему, и хотя бы это влияние был ничтожно, оно может быть графически изображено соответственными снарядами. Состояние кровеносной системы, когда ум занят математическими исчислениями, впечатление пьяницы, когда ему предлагают водки, половое возбуждение, вызванное видом голой женщины, - все эти тайны внутренней жизни, иногда неуловимые для самого исследуемого субъекта, могут быть изображены волнообразной линией и сохранены на бумаге. Впечатление, вызванное разговорами об оргиях, даст другую линию у эротика, чем у какого-нибудь спокойного мыслителя; вид крови иначе подействует на хирурга или мясника, чем на музыканта. Таким образом, антропология может в высшей степени систематически наблюдать ассоциации идей и напряжение чувств, свойственные разным группам. (Конечно, трудно выделить черты прирожденные и приобретенные.)
Как мы уже сказали, однообразные впечатления и мысли налагают особый отпечаток на внешний облик человека, и он также поддается обстоятельному исследованию с помощью собирательных фотографий Гальтона, фиксирующих черты, сходные у целой категории людей и устраняющих несходные.
Ввиду всего этого возникает вопрос, не имеют ли некоторые личности врожденных физиологических и анатомических особенностей? Звук от трения стекла песком и даже одно воспоминание о нем вызывает у многих неприятное ощущение, граничащее с физическою болью. Есть и такие люди, которые не выносят фальшивых звуков музыки. Не находится ли эта особенность в связи с физиологией слуха, а следовательно, и с строением соответственного органа? Положительный ответ вполне возможен. В антропологическом отделении на парижской международной выставке 1889 г. были выставлены руки: великана, карлика, художника-скульптора, обыкновенного рабочего. Достаточно было бросить взгляд, чтобы убедиться, что не каждая из этих рук способна ко всякому труду. Итак, в предыдущем примере слух, а в только что приведенном рука могут быть предметом точного научного исследования. Впрочем, существуют и более положительные данные, указывающие на связь между духовными и физическими особенностями с одной стороны и профессией, исторической ролью и т.д. с другой. Для того чтобы наглядно представить верность этой мысли, мы несколько остановимся на органических условиях различных способов научного творчества. Тут сразу бросаются в глаза две категории умов: многосторонних и односторонних. К первой принадлежат ученые, изучавшие различные отрасли знания. Научная деятельность такого ис
следователя представляет в общей сложности независимые друг от друга научные выводы, как будто эти выводы были сделаны самостоятельно несколькими лицами. Примером такой всесторонней деятельности может служить Гумбольдт. Будучи в университете, он поступил на камеральный факультет, затем перешел к технологии и одновременно изучал естествознание и греческий язык, в конце концов написал сочинение о ткачестве у древних греков. На 20-м году жизни он принимается за зоологию и минералогию, путешествует с научной целью по Рейну, слушает лекции в коммерческом училище в Гамбурге, затем в горном училище в Фрейбурге, исследует мхи и пишет о них серьезное сочинение. На 26-м году жизни он штудирует ботанику в Вене, затем анатомию в Иене, делает самостоятельные изыскания над животным электричеством и минералогией. На 30-м году он предпринимает целый ряд путешествий, во время которых наблюдает температуру, земной магнетизм, изучает астрономические явления, влияние вулканов на поверхность земли, морские течения, общественный строй, собирает этнографические данные и т.д. По возвращении в Европу он разрабатывает собранный материал и печатает сочинения, издание которых обошлось в 300 тысяч талеров. В то же время он наблюдает отклонение магнитной стрелки, принимает участие в публицистике и только на 41-м году своей жизни принимается за изучение восточных языков. Будучи уже 60-тилетним стариком, он еще 30 лет своей жизни посвящает изучению географии, астрогнозии, земному магнетизму и метеорологии; на 75-м году жизни он приступает к изданию своего знаменитого Космоса, хотя еще не составил себе ясного плана сочинения, путешествует по России, изучает филологию и поэзию. Такая всесторонность совершенно противоположна деятельности одностороннего ума, признаком которого служат: посвящение себя исключительно какой-нибудь узкой специальности, но с воодушевлением и страстностью, сильное стремление к детальному изучению фактов и к нагромождению множества мелочей. Представители этого типа не удовлетворены результатами своих исследований и в продолжение всей своей жизни стараются подтвердить их новыми фактами; вместе с тем, способность этих ученых подмечать новые детали достигает крайних пределов. Они редко создают новые течения и по большей части только разрабатывают чужие идеи. Представителем этой группы ученых можно считать Френеля. Уже на 9-м году жизни он принялся за барометрические наблюдения, а окончив политехническое училище, занялся лишь изысканиями в узкой области световых явлений. В обеих группах ученых, многосторонних и односторонних, бросается в глаза несколько особенно характерных черт. Представители первой чаще достигают престаре
лого возраста и сохранят до конца дней своих свежесть ума. Гумбольдт, например, достиг 90 лет; хотя на 84-м году у него ослабел слух и он двигался с трудом. Однако ясность ума не покидала его до последней минуты. Другое приходится сказать об односторонних умах: короткая жизнь и преждевременная дряхлость ума составляют характерную их черту. Френель умер на 39-м году жизни вследствие постепенного упадка сил, связанного с полным ослаблением мысли. Такие люди как Гумбольдт легко приспособляются к новой общественной среде и уживаются с людьми самых разнообразных убеждений; в то время как односторонний тип отличается раздражительностью, нетерпимостью и неуживчивостью. Словом, если можно было бы довериться тому незначительному и отрывочному фактическому материалу, которым мы располагаем, то оказалось бы, что творческая деятельность того и другого типа сопровождается многими другими духовными особенностями. И вот является вопрос, не следует ли искать причин этого различия в нервной системе? У многостороннего типа с его отзывчивостью ко всему, стойкостью при неблагоприятных условиях, энергической, быстрой, но отрывочной нервною деятельностью, различные стороны умственной деятельности как будто независимы друг от друга. Восстановление нервных тканей должно у него происходить быстрее и энергичнее, чем у таких типов, как Френель. Между тем, у этих типов всякое впечатление отличается известной продолжительностью и с трудом уступает место другому; организм отличается сильной «памятью». Представители этой группы умирают довольно рано, причем их организм еще задолго перед смертью поражен продолжительными хроническими недугами, постепенно ослабляющими их организм. Известно, однако, что состояние психического угнетения идет рука об руку с такими явлениями как отвердение и склероз мозга, поражение селезенки и т.д. Льюйз отмечает у меланхоликов глубокое вырождение нервных клеточек, обращающихся в стекловидные, изменения в сердце, почках, печени, селезенке и т.д. Не удастся ли на основании болезней, поражающих односторонние умы, прийти к какому-нибудь заключению относительно организации данного человека? Нельзя ли предположить, что восстановление нервных клеточек у этой группы людей происходит медленнее, чем у людей типа Гумбольдта, и что вследствие этого в организме накопляются излишние вещества, вызывающие указанные нами явления? Только дальнейшие исследования могут осветить этот вопрос, как и подтвердить отмеченный нами параллелизм признаков, установленный Вишняковым на основании слишком незначительного числа наблюдений. Подтвердить или опровергнуть дальнейшие исследования, высказанные нами соображения, — мы этого вопроса касаться
не станем; но этот пример прекрасно иллюстрирует задачу антропологии в области духовно-профессиональных типов. Следовательно, если бы с помощью снарядов, которыми пользуются в физиологической лаборатории Гальтона, или руководствуясь данными уголовной антропологии, были установлены скорость и правильность биения пульса или сердца под влиянием того или другого возбуждения, способ передачи чувств, род болезней и т.д., то, несомненно, получились бы для различных групп людей профессиональных, эмоциональных и т.д. в каждом отдельном случае иные показатели. Таким образом были бы исследованы типы склонных от «рождения» быть ханжами, учеными, купцами, фанатиками, мясниками. Впрочем, такая постановка вопроса грешит чрезмерной схематичностью, так что явления чрезвычайно сложные и запутанные кажутся слишком простыми, а изыскания в этой области как будто уже не представляют никаких трудностей. Между тем, человек редко имеет настолько несложную натуру, чтобы его можно было без всяких оговорок причислить к определенному типу. Зачастую противоположные особенности сливаются в одно неразрывное целое. «Прирожденный» музыкант, математик, эротик могут существовать в одном и том же индивиде и затруднять анализ типа и антропологическое изучение его. Таким образом, в одной и той же профессии могут очутиться самые разнообразные эмоциональные типы, как это выяснится при изучении преступности. Не станем предрешать, каким образом будущее справится с этими трудностями; отметим только, что исследования этого рода до сих пор сделали крайне незначительные успехи. Одна только психиатрия может похвалиться более значительными результатами. Неуравновешенные и неприспособленные к современному общественному строю личности являются яркими выразителями особенностей и свойств эмоциональных групп: «женщины с мозгом мужчины», «мужчины с мозгом женщины», прирожденные самоубийцы, разного рода помешанные, страдающие манией величия, манией преследования, эротики, поджигатели, воры и т.д. исчерпывают собой всю более или менее исследованную область духовно-эмоциональной антропологии.
Уголовная антропология, занимающаяся исследованием типа преступников, наглядно указывает на трудности, которые науке приходится преодолеть. Мы остановимся на результатах этих исследований не потому, чтобы они были особенно ценными, но чтобы выяснить на примере преступника всю сложность вопроса. Однако, касаясь тех или других научных попыток и взглядов, мы не берем на себя ответственность за них. Отметим еще, что область исследования преступного типа составляет излюбленный конек, на котором так любит выезжать буржуазное
понимание, сваливающее всю вину за преступление с общественного строя на человеческую природу. Конечно, факты остаются неизменными, но их освещение, выдвигание одних и замалчивание других, наконец, соединение в причинную связь, должно по необходимости зависеть от образа мыслей и общественного положения ученого. Ломброзо, например, в доказательство умственного вырождения ссылается на тот факт, что какой-то преступник вырезал себе на груди девиз: «Да здравствует Франция и горячий картофель»! Сытого от такого сопоставления, конечно, покоробит, но для бесприютного бедняка горячая пища - редкий праздник. Если при таких условиях он помнит еще о родном крае, то это, пожалуй, служит доказательством его душевной неиспорченности!
Под влиянием критики и обвинений в односторонности буржуазная уголовная антропология сделалась менее сурова. В настоящее время она различает прирожденного преступника, толкаемого на путь порока своеобразной своей физической и психической организацией, и человека, совершающего преступление под влиянием неблагоприятных обстоятельств. Ломброзо и вообще итальянские представители уголовной антропологии смотрят на первый их этих типов преступников как на разновидность цивилизованного человека, отличающуюся свойственными исключительно ей одной антропологическими чертами. А именно, прирожденный преступник в сравнении с нормальным человеком в среднем имеет меньший череп, сильнее развитую нижнюю челюсть, более значительные глазницы, резче обозначенные надбровные дуги, вообще же, представляет тип с недоразвившимися лицевыми признаками слишком развитым затылком. Сюда же относятся многочисленные неправильности, асимметрия и утолщения черепа, напоминающие приметы помешанного. Мозг обращает на себя внимание своей асимметрией и меньшим объемом; гистологические исследования указывают на патологические признаки и вырождение, анатомические же — на менее совершенное строение организма. Многочисленные нарушения кровообращения и хронические недомогания в центральных органах являются неразлучными спутниками преступного типа. Прирожденный преступник некрасив, часто косоглаз или страдает дальтонизмом; мышцы у него развиты слабо, лоб низкий и преждевременно изборожденный морщинами, растительность на лице скудная, но зато на голове обильная, уши оттопыренные, нос часто приплюснутый или ассиметричный. Вместе с тем, замечается сравнительно большее развитие левой половины тела и ее деятельности, чем у человека нормального. Восприимчивость к физической боли и к холоду у преступного типа понижена, и наоборот, - к повышенной температуре он очень чуток.
Преступник краснеет редко, а анальгезией1 страдает часто; притупленной восприимчивостью преступника можно объяснить продолжительность его жизни, обилие рубцов, татуирование часто самых нежных частей тела, склонность к самоубийству и равнодушие, с каким он убивает других. Несмотря на свою нечувствительность к физической боли, он большой трус. Онанизм, жестокость, склонность к воровству, лживость, леность, вообще нерешительный характер предвещают уже в ребенке будущего преступника. Взрослый преступник завистлив, мстителен, жесток, склонен к беспричинной ненависти, раздражается из-за пустяка и взрывы раздражения проявляются у него иногда периодически. Он ленив, развратен, необыкновенно подвижен, не заботится о завтрашнем дне и не чувствует угрызений совести. Словом, он составляет нечто среднее между помешанным и дикарем, отличается различными анатомическими неправильностями, физиологическими анормальностями, непостоянным характером и извращенностью чувства. Анатомические неправильности лица преступного типа выступают иногда в таком сочетании, что мы можем с первого взгляда определить его. Прирожденный преступник многими своими чертами приближается к «нравственно-помешанному». Последний тип ничем, ни в физическом, ни в умственном отношении, не напоминает ненормального, но он отличается болезненной чувствительностью. Однако при ближайшем его исследовании можно констатировать у него асимметрию в строении черепа, неправильные зубы. Многочисленные и патологические нарушения в деятельности внешних чувств, судорожные движения лицевых мышц, временную или периодическую болезненную чувствительность. Атрофию или повышение полового влечения. Прежде же всего бросается в глаза его нравственная притупленность, своего рода дальтонизмы чувства, полное отсутствие альтруизма и даже чувства симпатические у него принимают уродливые формы, например, мать из любви к своим дочерям делает из них проституток, чтобы доставить им половые наслаждения. Нравственно-помешанный составляет как бы разновидность преступника.
По поводу этой характеристики преступного типа, приведенного здесь лишь в общих чертах, возбужден был вопрос, прирожденны ли означенные физические признаки преступному типу или они составляют продукт своеобразных общественных условий и воспитания? Затем, высказано было сомнение относительно другой стороны вопроса, а именно, что присутствие «преступных» свойств неизбежно вызывает непреодолимую страсть к преступлению — за немногими исключения
1 Состояние, при котором механическое раздражение производит осязательные, но не болевые ощущения. (Переводчик).
ми, как, например, в случаях нравственного помешательства. Наконец, указывают на то обстоятельство, что прирожденный преступник составляет лишь ничтожный процент в многочисленной группе преступников. В самом деле, по Ломброзо, если взять мерилом преступности присутствие основных характеризующих преступника свойств, то таких людей окажется всего 23%; если же к этой группе причислить и людей, обладающих только некоторыми из этих свойств, то процент преступников возрастает до 45% (впрочем, среди рецидивистов процент прирожденных преступников будет более значительный). Кроме того, обращено еще внимание на другие слабые стороны уголовной антропологии. Например, относительно некоторых внешних признаков преступности многие ученые расходятся во взглядах, как относительно формы носа, и это обстоятельство как нельзя лучше доказывает преждевременность многих обобщений. Наконец, на основании сказанного можно было бы заключить, что типу прирожденного преступника присущи вполне определенные и явственно обозначенные свойства, а между тем это подлежит сомнению, так как в преступном типе соединяются самые разнообразные наклонности: он бывает то трусливым воришкой, то бурным эротиком, то хитрым мошенником. Ломброзо с течением времени был принужден различать три категории прирожденных преступников - взгляд, совершенно противоречащий предыдущему и лишающий его основательности. В силу этой поправки убийцы и разбойники имеют иногда больший череп, чем воры, более значительный вес тела, сильно развитые мышцы, густые и курчавые волосы, жидкую бороду, тонкие губы, развитую нижнюю челюсть и скулы, сильно развитые глазные зубы (клыки), взгляд стеклянный, холодный, неподвижный; нос орлиный, как у хищных птиц, голова и туловище покрыты многочисленными рубцами; они не любят вина, но зато предаются со всей страстью к разврату и игре. У бурных эротиков глаза выпуклые, черты лица тонкие, губы и веки большие, голос — хриплый; иногда в половых отправлениях они бессильны и полупомешанные; половые органы ненормальны, лицо обыкновенно ассиметрично. В этой группе зачастую встречаются кретины, заики, горбуны, рахитики и рябые. Вор женоподобен, страстно любит яркие цвета, блеск, оргии, городской шум; он ловок, подвижен, но физически слаб, у него множество предрассудков, в нем есть что-то, напоминающее обезьяну.
Все это показывает, что в типе прирожденного преступника соединены различные черты вырождения: физические и эмоциональные ненормальности, нравственная притупленность, нерешительность и рефлективность в действиях. К этой группе принадлежат разного рода помешанные, маньяки, выродившиеся субъекты, люди с уродливым
альтруистическим чувством. Весьма часто и люди нормальные, но обезображенные физически, например, рябые, присутствие которых среди группы бурных эротиков может быть объяснено только трудностью найти взаимность обыкновенным путем. Прибавим еще лиц, которые постепенно вырождались в течение всей своей жизни благодаря неблагоприятным условиям. Но кроме отмеченной группы есть и еще другие. Прежде всего мы наталкиваемся на преступников по страсти, которые совершают преступление в порыве благородного чувства вследствие своей горячности. По совершении преступления они впадают в отчаяние, предают себя в руки правосудия. Затем мы должны причислить сюда преступления, совершаемые в состоянии опьянения, под влиянием различных внешних условий, например во время дороговизны, вследствие недостатка воспитания и т.д. Принимая все это во внимание, мы получим крайне сложную картину характеров преступного типа и, кроме того, поймем, что состав преступных типов будет далеко не одинаков при различном общественном строе.
Между различными преступными типами старались установить неразрывную причинную связь и найти, таким образом, объяснение их физического вырождения — на почве сопутствующего ему эмоционального извращения. «Страсть к воровству, — говорит один карманный вор, — у меня в крови; даже при виде иголки я не в состоянии удержаться от искушения взять ее, хотя потом я готов ее и возвратить». «Я не в силах, — рассказывает другой, — обуздать свое влечение к воровству, даже если бы я ни в чем не нуждался. Когда я не имею возможности удовлетворить своей страсти, я не могу спать. Под влиянием непреодолимой силы я беру первый попадающийся мне предмет». Людоед Верцэни, задушивший несколько женщин, чтобы насладиться видом их предсмертных судорог, упивался их кровью и даже вырезал и съедал куски их тела; на суде он сознался, что если бы его выпустили на свободу, то он проделал бы то же самое, и что он совершал свои преступления как бы в бессознательном состоянии. В приведенных здесь примерах всегда выступает своего рода «категорический императив». Это обстоятельство напоминает состояние эпилептиков, и Ломброзо старается представить прирожденного преступника в виде эпилептика. Итальянский ученый констатирует, что эпилептик отличается асимметрией черепа, выдающейся нижней челюстью и такими же скулами, нечувствительностью к физической боли и восприимчивостью к метеорологическим переменам, более сильным развитием деятельности левой стороны тела, ленью, запальчивостью, доходящей часто до ярости, извращенностью страстей и чувств, сварливостью, непостоянством, страстью уничтожать, истязать и людоедствовать, словом — многими
основными чертами, приписываемыми прирожденному преступнику. Далее Ломброзо утверждает, что те из итальянских провинций, где процент эпилептиков самый значительный, дают и наибольшее число бурных эротиков и убийц. Кроме того, в то время как эпилептики среди населения составляют 0,6%, среди преступников процент их повышается до 5-11%. Есть даже прямые доказательства, что непреодолимые влечения — своего рода эпилептический припадок. X — страдает эпилепсией, но ожидаемый припадок иногда не происходит, и тогда у нее проявляется неудержимое половое влечение, склонность к убийству или самоубийству; в таком состоянии больная просит, чтобы на нее надели смирительную рубашку или вызвали у нее припадок, который избавит ее от дурных мыслей. У других болезненная страсть находит исход в убийстве, воровстве, изнасиловании, поджоге. Однако это обобщение итальянской школы уголовной антропологии не обнимает всех неисправимых преступников, а лишь каких-нибудь 10% общего их числа. Можно сказать, что преступники-эпилептики составляют ту группу преступников, которая во всяком общественном строе будет обнаруживать антисоциальные инстинкты. Уголовная антропология, задавшись целью выяснить существование других неисправимых преступников, сделала еще следующее обобщение. Эпилептический тип, обусловливаемый хотя еще и сильной, но неправильной деятельностью организма, обыкновенно дает преступников, отличающихся энергией и зверством. Но в обществе есть и другие типы, уже истощенные и дряблые натуры с соответственным неправильным замедленным кровообращением, неспособные ни к какому систематическому или напряженному труду, ленивые и при подходящих условиях превращающиеся в мелких преступников. «Эта группа лишена физической и нравственной энергии. Она состоит из субъектов слабохарактерных, ленивых, любящих повеселиться. Слабые, пошлые, льстивые, они не решаются убежать из открытой тюрьмы, опасаясь розог... Эти мелкие преступники отличаются такими же мелкими недостатками; заключенные в тюрьму, они, как рабы, слепо повинуются начальству... Немногие из них крепкого телосложения, обыкновенно же они рахитичны и золотушны». «Мелкий преступник уже по своей организации неспособен на полезное дело. Его нравственная косность заставляет предполагать в нем лимфатика. В тюрьме он остается тем же, чем был на свободе: он предается своим страстям втихомолку... Он не убивает, потому что на это у него не хватает физической силы; не совершает подлогов, потому что не умеет подделаться под чужой почерк; не нападет на путешественников, потому что мысль о тяжелых лишениях разбойника его пугает». Однако подобные субъекты могли бы быть полезными, хотя и не вполне
нормальными членами общества, если бы им был отведен труд, не требующий особенного напряжения. Словом, на различные преступные типы можно смотреть как на продукт утраченного или нарушенного физиологического равновесия. Такое нарушение порождает истеричных и припадочных; если оно идет рука об руку с недостатком альтруизма или с болезненной впечатлительностью, то оно порождает бурных неисправимых преступников; а иногда благородных людей превращает временно в преступников. Полное же истощение организма толкает на путь преступления бедных людей, принуждаемых обстоятельствами к непосильному для них труду. Это физиологическое вырождение, обусловливая неправильное питание различных частей организма, быть может, кладет свой отпечаток на асимметрии черепа и таким образом вызывает своеобразные анатомические черты, свойственные преступным типам. Во всяком случае, психофизиологическое вырождение является причиной, а анатомическое — последствием.
Впрочем, в дано вопросе для нас не столько было важно исчерпать различные выводы науки относительно преступных типов, сколько указать на ту сложность, с какой приходится бороться антропологии. С другой стороны, следует коснуться еще некоторых деталей. Мы упомянули уже, что некоторых преступников приходится считать эпилептиками; это не значит, однако, чтобы все эпилептики были преступниками. Эпилептичность состоит в том, что у субъекта по временам происходят стихийные взрывы энергии. Моменты стихийного художественного творчества, нарождение идеи у гениев, самоубийства, пророческие видения — все это сюда относится. Эпилептичный тип дает преступника только при своеобразном извращении страстей. В других случаях при благородстве чувств получаются маньяки альтруизма, вдохновенные пророки, видные политические деятели. Магомет, Достоевский, Вер-цэни, средневековые ведьмы, Орсини — все это эпилептические типы. То же можно сказать и об истерии. Исследования обнаружили огромное число истеричных женщин среди «прирожденных проституток». Но из этого не следует, что каждая истеричная женщина была проституткой; так, истеричностью обусловливаются и другие типы — аскетки, бесноватые, поджигательницы, смотря по ее чувствам, идейной среде и общественным условиям. То же можно сказать и о слабосильных натурах, из которых состоят шайки мелких преступников. Таким типом в наше время являются воришка и бродяга, иногда истощенный голодом нищий; в прежнее время к нему принадлежали и многие из заурядных монахов; на престоле это какой-нибудь Михаил Вишневецкий или Людовик XVI, в литературе - Сырокомля, в аристократических слоях — какой-нибудь «moriturus», иногда же это впечатлительная
натура, отрекающаяся от мира и даже от борьбы за идею и находящая себе убежище в какой-нибудь коммунистической общине. Эти примеры указывают на то, что психические элементы людей той или другой общественной группы различны и представляют самые разнообразные сочетания. Отсюда видно, как Надо быть осторожным при оценке той или другой упрощенной схемы типов.
Ввиду значительного числа фактов, красноречиво свидетельствующих о наследственной передаче таких черт как нравственные силы и дряблость умственных способностей, эмоциональных свойств и т.д., мы должны признать в этой области существование наследственности, ограниченной, однако, влиянием окружающей среды (как в утробе матери, так и в самостоятельной жизни). Если условия среды вполне нормальны, если родители - люди здоровые энергичные, то и ребенок будет здоровый и энергичный; и лишь в исключительных случаях этот закон наследственности не окажет своего действия. Наоборот, от выродившихся истощенных родителей произойдет болезненное потомство, от вялых — вялое, от лишенных музыкального слуха — немузыкальное. Впрочем, вопрос о наследственной передаче душевных свойств крайне мало разработан. Только психиатрия собрала более значительный материал, подтверждающий наследственность психических черт, в данном случае - ненормальных. Она исследовала наследственно помешанных, истеричных, прирожденных преступников, людоедов, развратников, самоубийц, обжор, эротиков, шулеров и др. По этому вопросу существует специальная литература; мы приведем из нее несколько фактов наследственной передачи склонности к самоубийству, чтобы нагляднее пояснить сущность этого явления. У одного субъекта, отличающегося угрюмым характером, было 5 сыновей; старший из них на 40-м году жизни, без всякого видимого повода бросился из окна четвертого этажа, второй повесился на 35-м году жизни, третий тоже бросился из окна, четвертый застрелился, один из родственников утопился из-за пустяков. Некий мономан лишил себя жизни на 30-м году; сын его по достижению тридцатилетнего возраста дважды покушался на свою жизнь; второй сын в цветущем возрасте страдал меланхолией и утопился; сын последнего, здоровый и богатый человек, отец двоих здоровых детей, бросается в воду в том же возрасте. Наследственность душевных болезней не всегда проявляется непосредственно. Нервное расстройство одного поколения иногда переходит в склонность к самоубийству, алкоголизм или бесплодие, но, во всяком случае, психиатрическое состояние, несомненно, передается в той или другой форме.
Что же касается до нормальных типов, то мы не имеем достаточно данных, чтобы и тут подтвердить с полной очевидностью наследствен
ную передачу. Представители науки только недавно обратили внимание на эту область исследования, и, конечно, они не могли собрать в короткое время значительный материал. В этом отношении мы имеем только случайные наблюдения, вроде следующих: «Я знавал, говорит Кандоль, семейства, состоявшие преимущественно из людей злых, или из людей добрых и впечатлительных, или из людей с пылким воображением, или же, наконец, преимущественно из людей рассудительных». Конечно, два или три таких примера не могли бы служить доказательством в пользу данного мнения, но его подкрепляет, и то обстоятельство, что наследственность душевных свойств является прямо законом природы. Эта наследственность нередко затемняется влияниями отдаленных предков или взаимным отношением одних и тех же психических элементов у родителей и детей. Отец, например, добился богатства с помощью мошеннических проделок, а сын его сделался шулером. А между тем, оба могли подчиняться одним и тем же страстям: половым излишествам, недостатку порядочности, склонности к мошенничеству, вину и картам. Но вследствие ли окружающих условий или иных причин, различные психические элементы взяли верх у одного и другие у другого. Кроме того, не следует забывать и об идейном влиянии. Гипнотические опыты выяснили огромное влияние идеи на характер (а в этом-то состоит всякое педагогическое воздействие). Например, усыпили одну девицу, о которой заурядные антропологи сказали бы, что она прирожденная проститутка с естественным влечение ко лжи, и ей велено было изменить образ жизни, опыт увенчался успехом. Следовательно, идея может вызвать соответственные результаты в жизни. Сын скряги может быть ревностным филантропом, но при ближайшем рассмотрении окажется, что его альтруистическая деятельность проникнута той же мелочностью и грошовым расчетом, как и деятельность его родителей, проявившаяся в другом направлении. Словом, в разработке вопроса о наследственности важно обращать внимание не столько на то, в чем проявляется человеческая деятельность, сколько на самый характер деятельности в различных по существу своему профессиях. Вот что имел в виду Кандоль, когда сказал: «можно верить в наследственность способностей и не признавать наследственности специальных способностей. Каждая способность человека может применяться к совершенно разнородным отраслям деятельности. Ребенок с сильным воображением может быть хорошим земледельцем, нотариусом, судьей; кроме того, он может иметь успех в качестве поэта, но он в этих специальностях, иногда с виду очень положительных, будет охотнее приниматься за дело, требующее изобретательности. Ребенок со скудным воображением, но склонный к сопоставлениям и исследованиям, будет более пригоден для занятий,
требующих рассудительности и точности... Каждой способности или, вернее, известному комплекту способностей соответствует известное число разнородных специальностей».
Все эти соображения выяснили, что психическое неравенство — основной акт общественной жизни. Исследования, производимые над эмоциональными типами, по мере того, как они обнаруживают это неравенство и выясняют его сущность, не могут остаться без влияния на различные практические задачи общественной жизни. Достаточно хотя бы указать на реформы, требуемые уголовной антропологией в области уголовного законодательства. Задача правосудия не должна состоять в применении какого-то метафизического возмездия, но в ограждении общества от поступков человека, обнаруживающего преступные наклонности. Ввиду этого следует обосновать карательную систему на совершенно новом принципе, именно, принимать во внимание природу самого преступника. В настоящее время обращается внимание только на совершенное преступление, а не на преступника. Возникает вопрос, можно ли одинаково наказывать преступника, для которого убийство составляет наслаждение и даже органическую потребность, и другого, который совершает убийство в запальчивости и настолько раскаивается, что вряд ли повторит свое преступление? Последнего смело можно освободить от всякой ответственности, требуя лишь со стороны его вознаграждения гражданских убытков, потому что в этом случае обществу уже ничто не угрожает. Между тем, первого преступника следует навсегда удалить из общественной жизни и не допускать, чтобы он передавал свои наклонности потомству. Представители уголовной антропологии перенесли этот вопрос в область педагогики. Половые влечения пробуждаются у бурных эротиков гораздо раньше, чем у нормальных натур. Общение извращенных детей (Верцэни, прежде чем начал душить женщин, с наслаждением смотрел уже в раннем детстве, как резали кур) с нормальными оказывает на последних самое пагубное влияние: они заражаются дурными привычками эротиков и расстраивают свое здоровье.
С тем же вниманием следует относиться и к другим наклонностям ребенка, касающимся его духовной жизни, и поэтому антропология, не имея ничего, в принципе, против того, чтобы дать каждому гражданину одинаковое общее образование, решительно высказывается против «демократической» шаблонности современных педагогических систем. При настоящем развитии науки о духовно-эмоциональных типах невозможно говорить уже о выработанных с этой точки зрения педагогических идеалах. Можно разве только указать на общие стремления в области педагогических реформ. Они состоят в том, что, принимая
во внимание психическое неравенство детей, стараются придать образованию с раннего возраста профессиональный характер, не упуская, однако, из виду однообразной гуманитарной и научно-философской основы, и содействовать постепенному подбору молодежи, так чтобы каждая однородная группа имела руководителя, соответствующего наклонностям и темпераменту ее членов. Этот педагогический идеал предчувствовал и формулировал уже Шарль Фурье.
Кроме упомянутых задач, мы можем указать в области социальных идеалов, рассматриваемых с точки зрения эмоциональных типов, лишь на несколько чрезвычайно неопределенных пожеланий. «Идеалом — говорит Тард - могло бы считаться направление, по которому уже идет общество, именно: устранение всех препятствий к тому, чтобы как можно лучше применялись дарования и способности отдельной личности. Тогда в каждой профессии мы встречали бы только таких людей, которые до известной степени созданы для нее. Профессиональные типы, заменившие собой этнические типы, создали бы более совершенную классификацию человечества». Направление, считающееся с общественным неравенством, имеет в трудах Лапужа аристократический оттенок, а в утопии Фурье — демократический. Лапуж, как вообще все представители «аристократии духа», исходя из того положения, что неравенство способностей и наклонностей является основным проявлением жизни, требует, чтобы оно нашло себе выражение в соответственной иерархии общественной организации... «XX столетие близится, принцип равенства отжил свое время... Заменяя принцип равенства, исходящий как будто из человеческого достоинства, принципом неравной общественной полезности. Материалистическая теория одним ударом ниспровергает шаткие леса демократического равенства и автократии толпы». Кастовый строй кушитов представляется Лапужу самым совершенным, поэтому если его приспособить к требованиям эмоционально-профессиональной антропологии, то ему принадлежит будущее. «Хорошо понятый кастовый строй, говорит Лапуж, основанный на наследственной специализации, обусловливает человеческий прогресс». Он желал бы упрочить наклонности и профессиональные способности с помощью соответственного полового подбора и создать таким образом наследственные касты музыкантов, людей науки, силачей, причем в каждой из них существовал бы иерархический строй сообразно с способностями отдельного члена... Фурье, со своей стороны, смотрит на дело иначе: он старается уяснить себе, каков должен быть строй, в котором каждое индивидуальное стремление эксплуатировалось бы с наибольшей пользой для общества и, вместе с тем, было полнее всего удовлетворено. Организация производства в широких
размерах, отмена частной собственности и конкуренции и искоренение разных экономических предрассудков представляется ему средством осуществления строя, допускающего широкое удовлетворение стремлений и потребностей каждого индивида. Принцип, что каждый должен трудиться соответственно своим способностям и находить удовлетворение своим потребностям, составляет только дальнейшее развитие мыслей Фурье.
Следует еще отметить, что не всякий общественный строй в одинаковой мере способствует проявлению душевно-эмоциональных типов. Чем слабее производительность страны и чем более она приближается к натуральному хозяйству, т.е. такому, когда индивид сам производит все необходимое для удовлетворения своих потребностей, тем меньше средств и возможности имеет человек испытать свои силы в подходящей для него профессии. Современное общество, основанное на обмене, устами своих теоретиков времен борьбы с феодализмом провозгласило, что оно даст возможность каждому наилучшим образом применять свои силы и способности. Факты, однако, не подтвердили этого, хотя в сравнении с существовавшим до сих пор общественным строем современный открыл больший, чем когда-либо, простор для соревнования способностей. Однако в настоящее время 90% современного общества устранено вследствие экономических условий (крестьяне, рабочие) от свободного выбора профессий и приковано исключительно к физическому, нередко притупляющему труду, и только такие события как революция 1789-1793 обнаруживают, сколько разнообразных дарований скрывается в народе; остальные же 10% при выборе труда руководствуются не столько своими наклонностями, сколько материальными соображениями. Созданию более благоприятных условий будет содействовать лишь такой общественный строй, при котором 90% населения не будут обречены исключительно на физический труд, в то время остальные не будут стремиться к наживе. При этом, разумеется, нельзя упускать из виду, что необходимым условием является производство на широкую ногу и возможность применения к делу всякой хотя бы самой редкой способности и что это производство должно быть столь благодарно, чтобы после обязательного физического труда у каждого гражданина оставалось достаточно времени для умственных занятий. Только такое общество устроит свою жизнь на принципе, что неравенство составляет основное явление общественного строя, и выяснит, что потребности и способности людей варьируются до бесконечности.
Африканские фульбы и индонезийцы отличаются необычайной энергией и предприимчивостью в сравнении с неграми и папуасами, так что при подходящих условиях они обыкновенно пробивают себе дорогу и делаются хозяевами или торговцами. Сопоставляя молчаливого
американского индейца с болтливым черным африканцев, сварливым арабом, мирными тибетцами, мы замечаем у каждого из них своеобразные характерные черты. Словом, расы или, вернее, ветви рас, живущие в различных условиях, можно считать своеобразными растворами, дающими те же самые эмоциональные кристаллы, но в различной пропорции. Если обозначим буквами А, В, С... различные душевно-эмоциональные типы, то одной расе будет соответствовать формула 5%А+1%В+20%С+..., другой расе: 2%А+9%В+5%С+... и т.д. Для примера мы остановимся хотя бы на людоедстве. Каннибализм в Европе проявляется лишь в исключительных случаях со стороны кровожадных эротоманов. «Я разрубил ей грудь и резал ножом мягкие части ее тела. Затем я рылся в них, как мясник в зарезанной скотине, и, сознаюсь, мною овладело такое сильное желание мяса, то я весь дрожал и чуть не съел куска». Убийство совершается ими нередко лишь для того, чтобы выпить еще теплую кровь и съесть те части тела, на которые они не могут смотреть без болезненного сладострастия. При этом преступник чувствует своеобразное упоение. Этнический каннибализм объясняется иногда голодом, как, например, в Австралии и на Огненной Земле; иногда же причины его надо искать в чувстве сладострастия, и в этом случае он существует и при обилии мясной пищи. Монбутту живут в странах, изобилующих зверем, но они — неисправимые людоеды. Женщины почти нигде не принимали участия на пиршествах, на которых едят человеческое мясо, и на этом основании Летурно выводит заключение, что инстинкт людоедства передается наследственно лишь мужчине; с другой стороны, надо заметить, что жертвами средневековых оборотней и современных кровожадных эротоманов делались чаще всего женщины и дети. Например, вождь африканского племени (Ломандо) приказывал хватать молодых девушек и съедал только некоторые части их тела, проявляя этим разнузданность половых инстинктов. Европейский каннибализм, быть может, — своего рода эпилептический припадок; у фиджийца, жаждущего человеческого мяса, происходят такие же конвульсивные движения, и он впадает в бессознательное состояние (поэтому любопытно было бы исследовать процент эпилептиков среди этого народа). Различие между европейским и фиджийским людоедством заключается в различном процентном отношении соответственных натур. В то время как в Европе рассматриваемый эмоциональный тип составляет, предположим, 0,0001% населения, у жителей о. Фиджи, быть может, он составляет более 20%, и таким образом налагает особый отпечаток на все племя.
Хотя и существуют исследования вопроса о зависимости между духовно-эмоциональными и расовыми типами, однако они могут служить лишь доказательством, с какими трудностями приходится науке
бороться; сами же по себе, по своим результатам, они не имеют никакого научного значения. Исследования представителей уголовной антропологии являются самой выдающейся попыткой в этого рода отношении. Население Пьемонта состоит из смуглых короткоголовых (указатель ширины черепа составляет в среднем около 86) и из менее значительного числа блондинов (чисто-длинноголовых, и метисов — светло-русых короткоголовых). Из 500 лиц, не находившихся под судом, исследованных в данной местности, типы с черными волосами составляли 27%, с темными — 39%, со светлыми - 30% и с рыжими - 3%, между тем как среди 500 преступников в этой же местности было больше смуглых. Приведем точные цифры: между обыкновенными ворами насчитывалось 42,8% с черными волосами, 42,8% — с темными, 14,2% — со светлыми волосами; соответственные цифры для домашних воров составляют 56,2%, 37,5% и 6,2%. За поджог (составляющий в Италии проявление социальной борьбы) приговорены к наказанию 57% с черными волосами и 42% с темными волосами; за бродяжничество (отметим, что оно связано с недостатком заработка) привлечено 40% с черными волосами, 56% с темными, 1,3% со светлыми и 2,6% с рыжими). Точно так же темноволосые преобладают среди убийц и преступников, виновных в нанесении увечья. С другой стороны, среди бурных эротиков темноволосые уже менее многочисленны: 33% этой категории преступников имеют черные волосы; 31,7% темные и 35% светлые. Однако мы должны отметить, что при нынешнем общественном строе невозможно объяснять преступность расой. Социальное положение людей чрезвычайно разнообразно, а в настоящее время общественные и преимущественно экономические факторы имеют огромное влияние на образ действия людей. Поэтому имеем ли мы право объяснять преступность среди пьемонтского населения расовыми особенностями и сказать, что смуглые короткоголовые отличаются более значительной склонностью к воровству, поджогу и убийству и совершают больше преступлений этого рода? Не следует ли искать объяснения скорее в экономическом положении, в том, что народ состоит главным образом из смуглых короткоголовых в противоположность блондинам, которые встречаются чаще в высших общественных классах? Ближайший анализ общественной жизни вполне подтвердил бы это предположение. Быть может, раса тоже оказывает известное влияние, однако оно, несомненно, ничтожно в настоящее время в сравнении с влиянием, оказываемым чисто социальными условиями, и не поддается научному исследованию. Такие же наблюдения были сделаны среди проституток в Ломбардии. Между ними типы с черными волосами составляли 40%, с черными глазами - 31%, с темными волосами - 35%, с темными глазами - 42,5%, со светлыми волосами - 24%, с голубыми
или серыми глазами — 25%. Но хотя класс проституток иногда и пополняется истеричными натурами, однако он главным образом является продуктом нищеты. Следовательно, мы и в этом случае имеем дело с соединением расовых и общественных влияний. Словом, классовый строй выступает в каждом отдельном случае как фактор, затемняющий расово-эмоциональные явления и даже доводящий до крайнего напряжения влияние общественной среды так, что оно одно как бы определяет человеческие действия. Анализ расовых влияний будет только тогда возможен, когда общественный строй сделается менее сложным благодаря полному торжеству демократического принципа. В таком строе (вспомним утопию Беллами) влияния, оказываемые неравенством общественного положения, исчезнут, и расовые особенности будут свободнее проявляться. Тогда простые статистические данные, вроде только что приведенных, действительно будут указывать на взаимную зависимость между расой и эмоциональной организацией человека. Коснемся здесь еще попытки Лапужа, которую он предпринял, извращая мысль Кандоля, с целью исследования типов инициаторов, причем он высказывает сожаление, что биографы, тщательно отмечая день рождения своих героев или имена их любовниц, редко указывают на их расово-антропологические черты. Французский антрополог рассматривает географическое распределение гениев и талантов Европе. Оказывается, что они чаще всего встречаются в двух полосах: в одной, которая тянется от Эдинбурга до Швейцарии и на которую приходится 4/5 всего числа гениев и талантов, и другой, которая тянется от Сены вдоль побережья Северного моря; вне этих полос мы встречаем только мелкие оазисы в Италии, в долине Роны и в южной Германии. Итак, если теперь составим, согласно Лапужу, подобную картину взаимного распределения короткоголовых и длинноголовых блондинов, то местности, изобилующие последними, до некоторой степени совпадают с осью вышеуказанных местностей, богатых гениями. (Необходимо, однако, отметить, что этот факт не мирится с действительным положением расового распределения блондинов.) Далее Лапуж исследует вопрос, сколько талантов и гениев дали за два столетия различные общественные классы, причем он исходит из того положения, что число длинноголовых блондинов уменьшается по мере того, как мы спускаемся от высших к нижним общественным классам. Для местностей вне Франции он находит, что в отношении инициативы один аристократ стоит 8 человек среднего сословия и 600 простолюдинов; для Франции это отношение составляет 1 : 20 : 200. В частности, французская аристократия, составляющая 0,58% населения, дала 35% ученых, и простой народ, составляющий 87,9% населения, - лишь 22%. Эти данные, даже если бы они были верны, не имели бы того значения,
какое приписывает ей автор. Быть может, блондины действительно являются идейной расой, однако возникает вопрос, уже затронутый нами выше, как разграничить расовые и общественные влияния и определить, что должно быть приписано тем или другим. В полосе, богатой гениями и талантами, мы находим большие города и населённейшие местности. Лапуж пытается объяснить эти явления расовыми способностями, совершенно забывая историческо-географические условия возникновения городов. С тем же правом исследователь XII ст., который видел промышленное и умственное развитие тогдашнего побережья Средиземного моря и варварское состояние народов севера, мог бы сделать заключения, диаметрально противоположные, и признать средиземную расу способной, а блондинов - идейными пасынками. Наконец, следует помнить и о сословно-экономических отношениях, как о том, что нищета, а не раса, главная и единственная причина того обстоятельства, что низшие общественные классы не принимают участия в умственном движении.
В заключение мы спросим еще: была ли эмоциональная организация данной расы одинакова во все эпохи и в разных ее составных частях? Этот вопрос предполагает предварительное решение вопроса об общественном подборе, к рассмотрению которого мы теперь и приступаем.
IV
Философия истории рас. - Народность и раса.
- Современная антропологическая философия истории, главные ее течения и недостатки. -Трудность анализа влияний рас на общественное развитие. - Антропологические влияния в области фонетических изменений. - На чем основывается сущность антропологического понимания истории? - Антропология как вспомогательная наука истории. - Статистика и антропология.
Мы уже указывали на связь, существующую между антропологическими факторами, в том числе расой, и социальными условиями. В то же время мы выяснили, что развитие общественных учреждений (формы правления, собственности, семьи) находится в связи и в зависимости от
развития способов производства и источников существования. Что же касается до антропологических факторов, то мы пришли к заключению, что они играют роль то лучших, то худших социологических «проводников», т.е. задерживают или ускоряют проведение в жизнь той или другой общественной формы, вызываемой материальными условиями. Между прочим, мы выяснили эту зависимость на примере введения огнестрельного оружия у индейцев Северной Америки. Раса в этом социологическом процессе играет ту или другую роль, смотря по своей духовно эмоциональной природе. Конечно, форма носа данной расы и цвет ее глаз имеют значение и оказывают влияние на историю народа настолько, насколько присутствие их обнаруживает своеобразную эмоциональную натуру данной расы. Есть расовые типы, как, например, негритосские, почти неспособные к оседлому образу жизни: поэтому им трудно образовать более сложный общественный строй, всегда связанный с оседлостью. Идейное и художественное богатство общества, разнообразие и обилие исторических фактов также зависят от наличности того или другого расового типа. Словом, антропологический расовый тип не является созидающим фактором общественной морфологии, но он играет огромную роль в динамическом процессе в качестве лучшего или худшего выразителя течений, возникающих в обществе под влиянием материальных условий или в качестве более или менее подходящего исполнителя, вызванных тем же путем к жизни общественных функций. В этом только смысле (и то еще с некоторой оговоркой) мы можем придавать некоторое значение следующим словам Глиддона и Нота: «Как бы ни казалось это парадоксальным, но многоженство на Востоке, каннибализм островитян Тихого Океана, различия между цивилизациями Европы и Азии, художественными способностями арийца и монгола идут рука об руку с остеологическим различием людей и служат доказательством философского значения остеологии».
Ученые неоднократно старались установить причинную связь между расой и социальными явлениями. Литература по этому вопросу, хотя и довольно обширна, однако так разбросана, отрывочна и так отмечена духом партийности, что неспециалисту трудно ориентироваться в ней. Большинство исследований не только не выясняют вопрос, а, напротив, скорее порождают сомнения относительно возможности построить философию истории на антропологических данных или, вернее, принимать в ней во внимание расово-антропологические влияния. Так, земельная община сохранилась у некоторых славян, но вместо того, чтобы мотивировать ее существование историко-экономическими причинами, ее объясняют мистическими причинами, вроде «славянского духа». Можно привести немало таких толкований исторического процесса. Настроен
ный таким образом историк в случае какого-либо затруднения тотчас же ссылается на «народный дух», «расу» и т.д. Невольно вспоминается нам следующий остроумный ответ на вопрос о действии опия: опий усыпляет потому, что он обладает усыпляющими свойствами. Такие объяснения внушают сомнение относительно компетентности автора, а иногда за ними скрывается партийность. Казалось бы, что этническая психология (Volkerpsychologie), имеющая даже свой специальный орган, должна была бы прийти на помощь антропологической философии истории, но и она или запуталась в малопроизводительных лингвистических изысканиях, или углубилась в бесплодные метафизические соображения.
Антропологические изыскания выяснили, что все существующие общественные союзы, большие и малые, следовательно, племена, народы (даже семьи) в расовом отношении не однородны, но состоят обыкновенно из нескольких расово-антропологических типов. Ввиду этого был возбужден вопрос об отношении расы к народности (и вообще ко всякой общественной группе). Оказалось, что их взаимное отношение более или менее напоминает отношение химического элемента к минералам. Эти последние разлагаются, выветриваются и т.д.; химические же элементы, входящие в их состав, не исчезают, но сохраняются в каком-нибудь другом соединении. Многие ученые разрабатывали теорию народности, но труды Кольмана принадлежат к наиболее последовательным. «В зияющей пасти времен исчезли уже многие народы, но расы не исчезают и постоянно всплывают с юношескою бодростью». «Благодаря многократному скрещиванию расы переплелись между собой в очень разнообразных формах, так что признаки различных рас встречаются в одной и той же семье и часто в одном и том же человеке». «Отдельные европейские народы состоят как бы из равноценных монет, но вычеканенных различными монетными дворами и смешанных между собой в самом разнообразном количественном отношении». Самая наружность данного народа зависит от преобладающего расового элемента, который резче всего бросается в глаза. «Раса, преобладающая в данной стране, придает антропологический отпечаток и характер населяющему ее народу». «Народность до известной степени обусловливается культурно-лингвистической общностью, под которой скрывается антропологическая разновидность. Язык иногда соединяет в одно целое элементы, чрезвычайно несходные, как, например, в Италии, и разъединяет родственные, как, например, жителей средней Франции и южной Германии». Эти выводы Кольмана составляют своего рода символ веры всех антропологов. Для антропологии народность не что иное как историко-культурное явление, основанное на общности языка, культуры и стремлении. Вот в каких выражениях она
определяет народность: «Раса представляет анатомическое единство, народ же состоит из анатомического многообразия, соединенного политическими и лингвистическими узами» (Тен-Кэте). «Идею народности невозможно основывать на расе и даже на языке. Для нас, французов, право, созданное революцией, а именно, право человека и гражданина, является единственным базисом народности. Народность — это общественная категория — ипе raison sociale. Она основывается на общности интересов, на солидарности всех членов общества и на воле народных масс, которые, в конце концов, являются единственным источником права» (Говелк). «Народность — это политический союз, обусловленный обстоятельствами, географическим положением страны, единством языка и религии, скрепленный обычаями, общей славой и общими страданиями и только отчасти материальными интересами. Понятие о «расе» совершенно чуждо идее народности» (Топинар). Правда, что понятию о «народности» старались придать антропологическое значение, но эти попытки исходили не от антропологов, а от практических общественных деятелей, которые, не будучи знакомы с составными элементами народности, считали ее однородной в расовом отношении и противопоставляли одну общественную культурную группу другой, как это мы видим в современной борьбе «арийцев» с «семитами», «чехов» с «немцами». Если же кто-нибудь из антропологов принимал за основание общественной группы расу, то согласно с данными науки его идеалом было общество, состоящее исключительно из блондинов, из короткоголовых и т.д., т.е. он разлагал существующие народности на расовые элементы, последние соединял в однообразные в расовом отношении государства. Некоторые, как Пенка, усматривая в народности исключительно собрание антропологических элементов, борющихся между собой, и не замечая культурной общности ее, отрицали за народностью само право существования. «Несмотря на то (т.е. что единство народности не устраняет расового антагонизма), мы уже лет 20 замечаем в европейской политике стремление основать государства на национальном принципе. Следует, однако, отметить, что толчок в этом направлении исходил не от людей науки, а практических деятелей, приобретающих в национальном лозунге могущественное средство политической агитации».
Впрочем, теорию Кольмана необходимо несколько восполнить. Если мы возьмем одни и те же расовые типы, составим из них несколько небольших варварских племен и затем каждое из них поселим отдельно от другого, то по прошествии довольно продолжительного времени из них возникнут однообразные самостоятельные племенные типы. Среди современных народностей такой процесс невозможен: они слишком
многочисленны и включают в себя постоянно слишком много новых элементов, чтобы из этого смешения мог образоваться в ближайшем будущем устойчивый антропологический тип. Правда, иногда в народности можно встретить характерные типы, происшедшие от скрещивания, но это наследие отдаленных времен, когда история имела дело не с народностями, а со множеством мелких племен, из сложения которых и возникала народность.
Впрочем, общественный организм не только состоит из разнородных расово-антропологических типов, но и разнообразится в разные исторические эпохи. Мы уже говорили, что антропологический состав населения средней Европы подвергается некоторому видоизменению, а именно, что постепенно увеличивается число короткоголовых со смуглым цветом волос и глаз. Это явление отражается и на национальной жизни. Возьмем, например, процентное отношение указателей ширины черепа для Германии в разные эпохи:
Указатель Баварские Средневековое Современ- Современ-
ширины черепа могилы IV-VII ст. бременское кладбище ные фризы ные старо-баварцы
ниже 75 50% 39% 17,7% 0,8%
между 75-79,9 40 48 51,5 16,1
» 80-84,9 8 11 29,0 52,3
» 85-89,9 }1,6 27,4
} 2
выше 90 - 3,4
т.е. наиболее длинноголовые из современных групп (фризы) все-таки менее длинноголовы, чем были германские племена в Баварии в IV и VII ст.; современные же баварцы, в сравнении со своими предками, обладают ясно выраженной короткоголовостью. Эта таблица наглядно выясняет, что предки и потомки принадлежат к различным расам. Гёльдер произвел в этом отношении систематические наблюдения над населением вюртенбергского городка Эслингена; оказалось, что число короткоголовых в средних и высших общественных слоях увеличилось на 30% в течение пяти столетий с XI-XVI ст. Возьмем теперь германца эпохи великого переселения народов с его своеобразным представлением о физической красоте. Это - длинноголовый блондин. С каким чувством он взирал бы на свое мнимое потомство, с которым
он, быть может, связан только родственными узами в качестве одного из отдаленных предков! В истории сохранились свидетельства об отношении блондина к короткоголовому. «Уже после эпохи Меровингов брак вождя германской белокурой расы с женщиной кельтской расы или какой-нибудь другой темноволосой считался, кажется, неравным. Легенда о Бертульфе, приводимая многими историками и этнографами, свидетельствует о существовании расового различия: мать Бертульфа возмущена, когда ее сын обесчестил свою благородную германскую расу и загрязнил навсегда чистую кровь своего потомства, вступив в брак девушкой, хотя и красивой, но черноволосой и чернобровой. «Ведь таких ворон он нашел бы для своей забавы сколько душе угодно в собственных поместьях!» Этот-то презренный темноволосый и короткоголовый тип мало-помалу вытесняет блондина из южной и средней Германии. Современный немец, так пространно повествующий о своем отважном предке Арминии и свято хранящий племенные традиции, на самом деле человек другой расы. Это наблюдение над изменением светлых волос немцев в темные послужило поводом к исследованию цвета волос и глаз у учащихся. Подобное же явление наблюдается и в других странах, из чего можно вывести заключение, что устойчивая народность — не что иное, как предрассудок, а не расово-антропологический акт. Иногда это антропологическое изменение чрезвычайно сильно, например, в Греции. Климатические и топографические условия не изменились со времен Перикла, язык также не подвергся особенно сильному видоизменению, и современный грек с гордостью взирает на развалины, оставшиеся после его предков. На самом же деле он почти совершенно другой человек. Из следующей таблицы указателей ширины черепа в классической и современной Греции видно, что короткоголо-вость все более увеличивается среди греческого населения:
<70 70-74,9 75-79,9 80-84,9 85-89,8 >90
Классическая 5,7% 25,7% 58,5% 10% - -
Греция
Современная 1,8% 13,4% 31,2% 33% 16% 4,5%
Как антропология освещает темные вопросы истории? - спрашивает Тубино в своем социально-антропологическом этюде. Он исследует современную Испанию и не замечает в ней ни малейшего однообразия, хотя различия постепенно сглаживаются в этой стране в течение уже трех столетий. «Возьмем ли мы искусства, танцы, песни, наречия, преоблада
ющие болезни и законодательные стремления, все там свидетельствует о целой пропасти, разделяющей разные провинции». По мнению Тубино, только антропология, выясняя разнообразие составных элементов, дает до известной степени ключ к пониманию этих различий и вместе с тем указывает на средства к устранению вытекающих отсюда вредных последствий. «Без помощи антропологических наук невозможно понять ни исторического прошлого, ни бесконечных усложнений в современном недуге испанского народа». Исследования Тубино указывают, с одной стороны, на усилия ученых нашего времени создать антропологическую философию истории, с другой - на основные ошибки этого научного движения. Ошибка испанского антрополога-философа состоит в том, что он приписывает антропологическим влияниям слишком большое значение и не подмечает культурно-исторических и экономических. При анализе этих влияний следует быть крайне осмотрительным. Наталкиваясь одновременно на какое-нибудь явление и на антропологическую особенность, надо прежде всего исследовать, существует ли между ними причинная или же только случайная связь. Тубино же не задал себе этого вопроса. Например, в Германии и в Швейцарии некоторые местности отличаются в антропологическом отношении от остальных; и Кольман указывает, что различные политические стремления идут рука об руку с ними. Однако разве антропологическими свойствами могут обусловливаться те или другие политические воззрения? При ближайшем рассмотрении вопроса оказывается, что с антропологическими различиями совпадают и исторические, результатом которых является различие политических стремлений. Присмотримся ближе к этому явлению Религиозный фанатизм, встречающийся у смуглой средиземной (?) расы, и относительная веротерпимость блондина, по мнению Пенка, у них в крови, и географическая область верхне- и нижнегерманских наречий совпадает с распределением длинноголовых блондинов и короткоголовых. Эти явления можно еще объяснить антропологическими факторами, хотя и с некоторой оговоркой; но трудно согласиться с дальнейшими взглядами Пенка, именно, что реформация является расовым свойством блондинов, а католицизм — короткоголовых, хотя мы действительно видим, что эти вероисповедания соответствуют в некоторой степени распределению антропологических типов. Мы не станем разбирать причин реформации, так как они принадлежат не к числу расовых, а общественно-экономических, и обратимся к Бельгии. Антрополог Гузэ рассматривает парламентские выборы с точки зрения антропологической. В Бельгии мы видим фламандцев, длинноголовых блондинов, и валлонов, смуглых короткоголовых. Каждая группа, по мнению Гузэ, составляет как бы собирательную индивидуальность со
свойственными ей обычаями, стремлениями и привычками, и эти особенности выступают тем резче, чем чище в расовом отношении данная группа. Но длинноголовые являются здесь завзятыми ультрамонтанами, а короткоголовые — свободомыслящими либералами (или социалистами), между тем как в Германии наблюдается обратное явление. Если бы этот антагонизм объяснялся расовыми различиями, то нельзя было бы не обратить внимания на то обстоятельство, что те же расы, переселившиеся из Германии в Бельгию, заняли там диаметрально противоположную позицию! Но предположим, что дело не в том, каких идей придерживается та или другая раса, а в том, что эти расы всегда вступают в оппозицию друг с другом. Но и это предположение неверно. Благодаря историческим условиям блондины и короткоголовые в Бельгии составили две совершенно различные в экономическом отношении группы - обстоятельство, с которым раса ничего не имеет общего. Фламандцы в настоящее время заселяют исключительно земледельческие округа; валлоны — промышленно-фабричные. Таким образом, весь антагонизм, по-видимому, имеющий антропологический характер, на самом деле объясняется исключительно культурно-экономическими причинами.
Впрочем, антропологическими факторами старались объяснить характер целых цивилизаций и историческую судьбу отдельных стран. Возьмем, например, доколумбову Америку. Как известно, Мортон уже доказал, что народы древней Мексики и Перу имели черепную полость меньших размеров, чем охотничьи племена берегов Миссисипи и Патагонии. Основываясь на этом факте, Филипс следующим образом объяснял различие между этими группами в культурном отношении. Более значительный объем мозга у охотничьих племен был, по его мнению, последствием более развитых стремлений и страстей; рассудительность же у них была сравнительно мало развита и не могла регулировать грубых наклонностей, препятствовавших оседлости и культуре. Между тем, меньший объем мозга у перуанцев обусловливался отсутствием грубых антиобщественных склонностей, и ум, хотя более слабый, создал здесь более развитую культуру: Это еще одно из наиболее научных толкований. Другие скорее являются поэтическим вымыслом и чаще всего встречаются при объяснении истории Европы. Мы, понятно, не можем входить в подробности всех этих исследований. Ради методологических целей остановимся только на новейших трудах, в которых, обыкновенно, за исходную точку принимаются довольно эфемерные признаки, потому что указывается совершено голословно на психическое различие характеров длинноголового блондина и короткоголового центральной Европы. Обширное исследование по части антропологической истории за последнее время предпринял Лапуж. По его мнению, короткоголовый в
среднем - существо пассивное, трудолюбивое, бережливое, предусмотрительное и ничего не делающее наобум. Он сильно привязан к родине. Он обладает выдающимися способностями. Кругозор его очень узкий, но зато он настойчиво преследует свои цели. Будучи недоверчив, он взвешивает каждое свое слово, форма без содержания не прельщает его. Верный традициям, обладая здравым смыслом, он к прогрессу относится недоверчиво, любит единообразие, по религии он - католик, в политике возлагает надежду на государственную власть и стремится к всеобщему равенству, не рассчитывая на собственные силы. Он хорошо понимает свои собственные интересы, интересы семьи и ближайшей среды, а к остальному относится безразлично. Напротив, кругозор у длинноголового блондина более широкий, потребности его более значительны, он трудится беспрерывно над их удовлетворением. Легче приобретает, чем сберегает, вообще, он расточителен. Будучи предприимчив, он решается на все, ступает в борьбу из любви к борьбе, без расчета на прибыль. Вся вселенная для него — отечество. Ум его представляет различные степени развития начиная от тупости до гениальности. Его желания и помыслы смелы, и поступки соответствуют им. За словом он в карман не полезет, а в случае надобности бывает логичен. Прогресс для него врожденная страсть. По религии он - протестант, в политике требует от государства уважения к индивидуальной свободе и скорее старается сам возвыситься, чем унижать других; он широко понимает свои собственные интересы, интересы своей расы и народности. При совместной жизни блондины представляют собой активное начало: они - вожди, а короткоголовые — армия. «Блондины исполняют функцию нервов и мозга в общественном организме, а короткоголовые и их метисы являются мясом и костями».
Во времена феодализма светловолосые длинноголовые составляли дворянство. Художественные памятники Египта, Ассирии и Халдеи, по мнению Лапужа, доказывают, что высокорослый блондин вступает и здесь в качестве героя; тип Ахиллесов и Агамемнонов сохранился в самом чистом своем виде среди блондинов Скандинавии. Римские патриции имеют то же происхождение. Лапуж подробно развивает свои взгляды на примере Франции. До завоевания Галлии римлянами в ней насчитывалось около 5-6 млн населения, короткоголовых и блондинов. Чуть ли не миллион погибло в войнах с Цезарем, столько же продано в рабство. Мертвыми в этой борьбе пали преимущественно энергичные блондины; поэтому после поражения Верцингеторикса Галлия становится самой трудолюбивой, но зато и наиболее раболепной римской провинцией. Искра восстания вспыхнула лишь на севере, где светловолосые элементы были более многочисленны. Такое положение
вещей продолжается несколько столетий; возрастает богатство, но не слава. Постепенно, однако, сначала в качестве союзников, затем в качестве победителей длинноголовые проникают в страну в V и последующих столетиях, и вместе с тем страна оживает. Нескольких сот тысяч новых пришельцев было вполне достаточно для того, чтобы раболепствующее население в несколько миллионов человек настроилось на воинственный лад. В течение нескольких веков светловолосые великаны рассеиваются отсюда по соседним странам (крестовые походы, экспедиции и войны феодалов). В позднейшем периоде эти элементы основывают колонии, принимают участие в движениях реформации. Но все эти походы, борьба за идею, движения крестоносцев, инквизиции, отмена Нантского эдикта уничтожили самые энергичные длинноголовые элементы, и когда они гибли, короткоголовый берег свои силы и побеждал с помощью пассивного выжидания. Великая французская революция, во главе которой по преимуществу стояли блондины, лишь узаконила антропологический акт победы более многочисленных короткоголовых над длинноголовыми блондинами. Наконец, современное политическое ничтожество Франции является последствием господства короткоголовых.
О выводах Лапужа мы можем сказать то же, что уже сказали о выводах Тубино и Гузэ (Houzft), и должны еще прибавить, что они основаны на непроверенном фактическом материале. Это в полном смысле слова — поэтический вымысел. Но невозможно не заметить и того, что между всеми этими выводами и попыткой доказать, что восточнославянская община создана «расовым духом», целая пропасть. В представлениях Лапужа и других ученых раса — не созидающий фактор, но главным образом группа со своеобразным эмоциональным характером, занимающая в данном обществе то или другое положение, смотря по своей организации. В этом смысле антропологическую философию истории можно считать более широким применением теории духовно-эмоциональных типов. Раса блондинов у Лапужа является лишь раствором, из которого, так сказать, осаждаются многие определенные черты характера. С этой точки зрения связь между историческими явлениями и расовыми свойствами представилась бы в следующем виде. Предположим, что блондины и короткоголовые действительно имеют указанные черты характера. Допустим, пожалуй, еще, что мы имеем дело с чистыми расовыми группами; в таком случае развитие этих чисто расовых общественных групп представлялось бы в совершенно ином виде. Длинноголовые будто бы не способны к систематическому труду и бережливости; поэтому, несмотря на то, что они и склонны к инициативе, техническое развитие стояло бы у них на низкой ступени,
так как для новых открытий необходим известный запас орудий и материалов, который мог бы послужить исходной точкой для новой идеи и который блондин не в состоянии накопить. Вследствие этого у них не могли бы возникнуть и более сложные общественные установления, и они жили бы исключительно грабежом и охотой, вели бы кочующий образ жизни, наиболее свойственный их натуре. Численность племени возрастала бы крайне медленно, потому что опасные походы постоянно поглощали бы прирост населения. Совершенно другую картину представляли бы группы чистых короткоголовых. Пассивность этого типа приковала бы человека к постоянному местожительству и побуждала бы его к оседлости; благодаря его систематичности его богатство возросло бы; расширились бы и технические знания, которые он эксплуатировал бы чисто эмпирическим путем; вместе с тем, увеличилось бы и народонаселение. Кочевничество и пастушество скоро привели бы блондина к индивидуальной собственности, а короткоголовый хлебопашец держался бы общинной формы землевладения. Если бы весь земной шар был населен группами предприимчивых и отважных блондинов, то человечество осталось бы навсегда в состоянии дикаря; если бы население состояло исключительно из трудолюбивых, но рутинных короткоголовых, то получилась бы картина страны с оседлым народом без идейного творчества. Наконец, если соединить представителей того и другого эмоционального типа, то предприимчивые элементы найдут в технических запасах, собранных рутинной, но трудолюбивой группой, материал для дальнейшей своей деятельности и для своих изобретений, которые короткоголовый со своей стороны стал бы применять и развивать на практике. Во времена феодализма одни будут вождями, другие — армией; в промышленную эпоху первые выступают в качестве изобретателей, вторые — в качестве лиц, воплощающих в жизнь изобретения первых, и т.д. Эта гипотеза о двух чистокровных расах, члены которых наделены одинаковыми эмоциональными свойствами, указывает на фактическую связь между расой и историей. Раса в данном случае выражается особенно духовно-эмоциональной организацией, благодаря которой она и исполняет известную историческую роль. Но так как в действительности раса в эмоциональном отношении далеко не однообразна и состоит обыкновенно из одних и тех же элементов, но только в различном их сочетании, то в жизни этот вопрос выступает не рак резко, как в нашем примере. К этому надо прибавить, что и эмоциональная организация расы подвергается постоянному изменению вследствие подбора. Поэтому, хотя теоретически роль расы ясна и очевидна, но обозначить ее в каждом историческом процессе — дело чрезвычайно трудное и почти невозможное. Такого анализа
можно ожидать лишь в будущем, когда в обществе исчезнет классовый и экономический антагонизм, и различные расы будут поставлены в одинаковые общественные условия. Тогда простая статистика человеческих действий в сопоставлении с характеристикой расового типа выяснит историческую роль расы, в настоящее время столь неясную. Впрочем, можно заранее предположить, что та или другая историческая роль не будет исключительной принадлежностью какой-нибудь одной расы, будет только более свойственная ей вследствие преобладания в ней тех или других расово-эмоциональных элементов.
Расово-антропологические влияния чаще и сильнее всего обнаруживаются в истории языка. Как известно, звуки в языке с течением времени подвергаются изменениям. Некоторые из них можно объяснить тем, что они являются результатом стремления к наименьшему расходованию энергии. Однако многие другие находятся в связи с анатомическим строением голосовых органов. Достаточно, чтобы зубы представляли более слабое развитие, чтобы вибрация нёбных тканей была не столь сильна, и тотчас последует изменение звука. Если j произнести сильно, то этот звук перейдет в шипящий. Если голосовые органы устроены так, что сперва согласная буква смягчается, а затем она произносится энергично, появляется целый ряд сложных шипящих звуков и фонетических изменений: tja превратится в tsa, a tsa — в са или ssa, смягченное са даст cza, ssa даст sza. Если еще принять во внимание, что у детей к систематически переходит в /, особенно если оно смягчено, тогда первоначальное к чрез kj перейдет в tj и затем обратится в вышеназванные звуки. Таким образом из первоначального ‘katan получается греческое ekaton, немецкое hundert, латинское centum, санскритское и зендское sat а, литовское szimtis и древнеславянское siito (сто). Точно так же из смягченного d возникает djn затем dz, равно как твердое и мягкое z. Литовское gelt-as = желтый. Если же губы вследствие своей формы не могут ясно произнести придыхание над р, то вместо f получим р, вместо Vater получим pater, вместо Vieh = picus.
Зачатки речи возникли, вероятно, среди однообразных в расовом отношении групп. Сначала появлялись звуки, наиболее соответствующие их голосовым органам. Группа, возрастая численно, распадалась на несколько племен, из которых каждое начинало жить своей самостоятельной исторической жизнью и постепенно допускало в свою среду пришлые элементы, отличавшиеся известными особенностями в строении нёба. Благодаря этому в первоначальной речи возникала дифференциация звуков, хотя строение языка оставалось более или менее то же. Возьмем для примера несколько слов из урало-финских языков.
ЯЗЫК keg — яз. ливов: яз. во- сако
куров: кукушка; tieggr, тяков:
•» kdiz, kesz „ - рука; kies, ties; •» casi
»> kutmu — „ холодно; tiilm; и ciihna
кип — „ десять; Тиш; сйшше
или:
яз. мадьяр.: hoj — яз. kvaja; жир- вотя- ный; ков: яз. финн. кип; яз. мордвы kuja
»» het — „ kuat; шесть; У» kunsi
»» haz — „ киа; хижина; 1» kola
Эти примеры указывают на изменения одного и того же звука в языках, принадлежащих к одному семейству. Смягченное к куров переходит в смягченное I ливов и в cz вотяков. Эти звуковые изменения объясняются преобладанием того или другого расового элемента в группе. Впрочем, можно эмпирическим путем доказать, как расовые влияния отражаются на звуках. Если китайцу приходится произносить букву Д то он превращает ее в р или f. Benares превратится в Polanai, Budda - в Fo. Еще рельефнее выясняется это на языке маорийцев, у которых согласные весьма немногочисленные и несложные. Составные согласные европейских языков превратятся в самостоятельные согласные, разделенные гласными, причем наши звуки будут переходить в другие: s и sz превратятся ъ h, f - ъ р, d - ъ t, с - ъ t. Слово Stefan превратится у них в Hitewana; Franz Joseph - в Paraniti lohepa и т.д. Предположим, что маорийцы усваивают себе какой-нибудь арийский язык, затем прекращают всякие сношения с чужеземцами, от которых они его заимствовали; и при этом не знают его письмен: естественно, что они изменили бы арийский язык и приспособили бы его к своим органам речи. Арийское же происхождение этого нового языка должно оказаться в его строении и в общности корней, на которую будет
указывать соответствие звуков. Слово Tavana соответствовало бы английскому governer, как латинское слово pater - немецкому vater или славянское слово зима — латинскому biems.
С помощью такого анализа звуков наука выясняет не только многие их изменения, но и самое происхождение языков. На основании этих изменений и географического распределения известных звуков, вернее, звуковых переходов, можно исследовать историю расовой колонизации. Для примера возьмем хотя бы Польшу. Польский язык отличается от великорусского особенно сильным смягчением звуков, так что слова река переходит в rzeka (ржека), дело - в dzielo (дзело) и т.д. Можно допустить, что эти изменения в западнославянских языках обусловливаются присутствием известного антропологического типа. Но как его найти? Обратим внимание на тот факт, что некоторые польские племена еще более смягчают согласные, так что вместо пёс говорят псёс, вместо Давид — Дазидь. Быть может, это происходит вследствие того, что искомый антропологический тип встречается здесь в большем числе, чем в другом месте. Таким образом, руководствуясь лингвистическими указаниями, мы могли бы с помощью соответственной антропологической статистики открыть вышеозначенный антропологический тип, который, так сказать, растворился в славянских группах и наложил свой отпечаток на западнославянские языки. Возьмем еще другой пример. Есть страны, особенно благоприятные для подобных исследований. Италия, например, населена двумя различными типами, из которых каждый занимает свой район, а именно: короткоголовые — Ломбардию и длинноголовые представители средиземной расы — юг. Нельзя ли основать исследования над итальянскими наречиями на соответственной антропологической почве? Возьмем еще Грецию. Нам известны греческие наречия за двадцать слишком столетий, и мы хорошо знаем, что распределение их осталось и в наше время отчасти то же. Основываясь на антропологических данных, мы можем надеяться когда-нибудь узнать расовые типы как древних, так и современных греков и затем определить, какие из них сохранились со времен древней Эллады. Таким образом, мы имеем возможность исследовать звуковые изменения, обусловливаемые переменами, происшедшими в антропологическом составе населения.
Впрочем, мы вовсе не хотим этим сказать, что все фонетические изменения или всякая дифференциация языков коренятся в указанных причинах. Мы старались выяснить только один из факторов образования наречий от первоначального языка, и из сказанного еще не следует, чтобы один расовый тип не мог говорить на языке другом. Однако это возможно лишь в том случае, если голосовые органы с самого детства
будут соответственным образом упражняться. Европейский ребенок усваивал даже готтентотские звуки с их прищелкиванием. Но эта способность в точности усваивать себе чуждые звуки утрачивается, когда организм лишается своей гибкости, т.е. в зрелом возрасте.
Итак, исследования, направленные к выяснению исторических процессов или фонетических изменений, хотя бы вроде тех, которые были предприняты Тубино и Гузэ, живо напоминают нам химические явления! Чистый водород и кислород обладают совершенно иными свойствами, чем тела, возникшие из их соединения, как, например, вода. Физические свойства тела, возникшего из соединения известных химических элементов, изменяются в зависимости от взаимного количественного отношения этих последних. Расовые элементы в истории то же, что химические элементы в природе. Пенка высказал эту мысль и руководствовался ею в своих исследованиях. «Расы в этнологии имеют такое же значение, как элементы в химии. Задача химии состоит в том, чтобы определить свойства различных элементов и их взаимное сродство. Точно так же антропология изучает физические и духовные свойства различных рас и старается установить строй, вызываемый их физическими, лингвистическими или общественно-политическими особенностями, когда две или больше рас живут сообща». «Все химические тела в известных случаях разлагаются. Это происходит, когда мы подвергаем тело сильному нагреванию, устраняем из него какой-нибудь элемент. История же выясняет, что этнические тела, представляющие соединение различных элементов, подвергаются подобному же разложению, и этот процесс, обусловленный выделением какого-нибудь расового элемента из народного организма, выражается изменениями общественно-политических форм». Пенка признает, хотя и ошибочно, такие явления, как: падение феодальных учреждений во Франции, в Германии и в Австрии, утрату политической независимости Южной Германией, ниспровержение германского могущества в Италии и Венгрии - последствием этого рода причин. «Только антропология в состоянии выяснить подобные процессы в общественно-политической жизни. Они коренятся в уменьшении арийско-германского элемента (т.е. представителей типа чистого блондина) среди соответственных народов. Но так как это уменьшение не влечет за собой соответственных изменений в этническо-лингвистической области, то значение его долго не обращало на себя внимания. По мере того как арийские элементы данной народности уменьшаются, положение победителя среди побежденного и угнетенного населения ухудшается и привилегированное сословие принуждено отречься от своих прав».
Таким образом, Пенка полагает, что на основании антропологии ему удастся построить истинную историю, которая будет включена в есте
ственные науки. Это была бы «общественная химия». Впрочем, мысль эта не новая. Все труды антропологов основываются на подобном взгляде. Гобино или Крауфорд, утверждая, что упадок древних цивилизаций есть результат медленного растворения известных расовых элементов в других, поглощаемых путем скрещиваний и усыновлений, высказывают, в сущности, ту же мысль. Пенка только сознательнее и систематичнее отнесся к делу. Однако подобная общественная химия грешит тем, что видит в истории лишь расы и приписывает им созидательные влияния в общественной эволюции. Сравнивая расы с химическими элементами, она отрывает их от реальных условий, в которых они живут и создают свою историю. Именно раса историческими условиями, при которых она вошла в общество, положением, какое она здесь заняла, и, наконец, своей эмоциональной организацией, играет ту или другую историческую роль. «Случай» является главным фактором этой роли событий, а между тем, антропологи спешат объяснить её исключительно свойствами тех или других рас, а изменения в общественном строе под влиянием развития материальных условий они мотивируют выделением из данного народа некоторых антропологических элементов, т.е. явлением, сопутствующим этим изменениям, но не вызывающим их. С другой стороны, в области лингвистической эволюции и иногда исторического авантюризма раса действительно может оказывать сильное влияние.
Все подобные исследования заслуживают внимания лишь с точки зрения методологии предмета, так как они не выясняют действительных пружин исторического процесса. Они указывают прежде всего на то, что могла бы дать антропологическая философия истории, если бы можно было выделить расовые факторы из совокупности всех других. Однако, независимо от этого, антропология может оказать другие немаловажные услуги историческим исследованиям. Уже в известном открытом письме Эдуардса к Тьери (1829 г.) содержится почти все, что можно сказать по этому поводу. Как на попытку такого применения антропологии к выяснению некоторых исторических вопросов можно указать на исследования Брока о населении Галлии и о германских набегах. Это уже непосредственно исторические исследования. Тут уже речь идет не о том, что данная раса внесла принципиальное в общественный строй, а о том, какие исторические события она вызвала. Наконец, антропология является важной вспомогательной наукой истории. Не вдаваясь в перечисление всего, что сделано в этом направлении, остановимся только на одном вопросе, касающемся польской истории. Представляет ли польская шляхта те же антропологические типы, как и простой народ? Ответ могли бы дать измерения, произведенные в значительном числе над представителями того и другого класса, при
чем следовало бы брать в дворянском сословии те группы, которые менее всего скрещивались с чужеземцами. Отметим, что шляхетские элементы благодаря незаконным сожительствам часто входили в состав простого народа, между тем как обратное явление встречалось очень редко. Поэтому, если бы оказалось, что народ богат известными типами, которые часто встречаются и в дворянском сословии, то на самом деле различие между ними было бы существеннее. Затем, можно было бы исследовать дворянские типы за несколько столетий на основании биографий, памятников и форм черепа (дворянские гробницы в храмах). Все это дало бы возможность воспроизвести дворянские типы за более продолжительный период. Обыкновенные кладбища, на которых хоронят крестьян и мещан, позволили бы совершить подобный же труд и относительно народа. Таким образом, можно дойти до курганной эпохи. Окончательные результаты этих исследований дали бы нам динамическую статистику типов шляхты и народа. Изучив распределение тех же типов в других странах, мы получили бы весьма ценные указания относительно происхождения различных общественных слоев Польши. Так, мне лично не раз приходилось замечать среди шляхты своеобразный тип, о котором выражаются, что это - «настоящий сармат» «чистый поляк», а между тем, в нем до мелочей воскресают черты иранских горцев (курдов). Но этого мало. Мы знаем, что звуки западнославянских наречий, например dz, rz и т.д., возникли вследствие сильного йотирования согласных d, г и т.д. Быть может, это йотирование не что иное, как результат растворения особенного расового типа среди славянских народностей. Нельзя ли, однако, найти этот тип с помощью антропологических исследований над наречиями, в которых это свойство встречается раньше, чем в других? Процентное отношение этого типа в различных слоях польского общества, выяснить отношение каждого из них к отдаленным предкам и тем самым бросить известный свет на зачатки польской шляхты.
Кроме того, мы должны отметить, что необходимо обращать, при некоторых статистических исследованиях, внимание на расовые факторы, именно когда эти исследования распространяются на чисто физиологические явления, например, смертность, рост и т.д. Поэтому много «средних» цифр, принятых статистикой, должно считать просто научными фикциями. Игнорирование расовых влияний может привести к ложным выводам. Превосходный пример в этом отношении представляет Франция. Средний рост рекрутов и число малорослых, непригодных к военной службе, различно в каждом департаменте. Это явление приписывали военному подбору, произведенному наполеоновскими войнами, но лишь Брока выяснил, что распределение роста
находится в зависимости от распределения рас. В Польше несколько лет тому назад был поднят подобный же вопрос. Основываясь на факте, что одним из первых признаков физического вырождения является уменьшение роста населения, незначительный рост рекрутов, взятых из некоторых польских губерний, приписывали плохому питанию и плохим материальным условиям жизни. Естественно, что этот фактор мог оказать свое действие, но, по всей вероятности, тут скрывались и расовые влияния.
Людвик Крживицкий
ПСИХИЧЕСКИЕ РАСЫ.
ОПЫТ ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ
Перевод с польского РЛ. Крживицкий под редакций автора. С 15 иллюстрациями С.-ПЕТЕРБУРГ.
Издательское Т-во «XX Век». Вознесенский пр., 55 1902
Дозволено цензурою С.-Петербург, 8 ноября 1901 г.
Тино-Литография. АЛ. Ландау. Театральная Площадь, № 2
Предисловие
Мы знаем, что, приступая к вопросам, касающимся психического сложения народов, мы вступаем в сферу исследований, не отличающихся ни точностью методов, ни обоснованностью факторов. Как точная наука, психическая антропология почти не существует, ибо так называемая этнопсихология в действительности занимается психологией коллективной жизни, а потому круг ее исследований совсем другой. Впрочем, мы могли бы назвать несколько более ранних исследований, поднимающих тождественные вопросы, но они не имели значения в развитии рассматриваемой ветви антропологических наук, главным образом вследствие недостаточно точного определения исследуемых явлений. Лишь труды Гальтона, Лапужа, Фиркандта и др. являются предвестниками поворота в исследовании вопросов, относящихся к психической антропологии, но ни один из них не определил задачи во всей ее полноте. Мы сделали
опыт сопоставления и вместе с тем систематики и расширения этих попыток, причем, конечно, мы лично ответственны за взгляды, высказываемые в нашем очерке. Мы старались в своем труде охватить совокупность встречаемых задач, вполне убежденные, что лучше хоть как-нибудь обозначить предмет психической антропологии, чем обойти его совершенным молчанием. Быть может, некоторые взгляды и даже самый термин «психические расы» покажутся странными, но для науки существует лишь один принцип: искать правды, несмотря на то, нравится ли она или нет.
Автор
I. Этническая психология, ее прошедшее и настоящее
§ 1. Рассматривая человеческий род во всей его совокупности, мы замечаем в нем не только анатомические и физиологические различия, но и различия духовные. Существуют группы, довольно резко отличающиеся своей духовной физиономией.
«Речь вместе с впечатлением, какое производит она на слушателя, можно считать одним из непосредственных проявлений национального духа. Нельзя вообразить себе большей противоположности, чем та, какая существует между негром и индейцем (из Бразилии). Первый, дитя открытых равнин Африки, обладает сильным и звучным голосом. Разговор идущих негров слышен уже на расстоянии тысячи шагов. Бразильский индеец родился среди густых и полных таинственной опасности девственных лесов. Он пробирается осторожно по чаще, стараясь, по возможности, скрыть свое присутствие. Когда индейцы сидят возле очага, то часто только по движению их губ можно заметить, что они разговаривают».
Вышеприведенный пример дает неточное объяснение духовного различия, наблюдаемого между этими двумя группами человеческого рода, но все-таки верно намечает его характер. Насколько мы можем умозаключать на основании произведенных исследований, духовные различия среди человечества более разнообразны, чем физические. Психические разновидности рода homo sapiens существуют, обладают достаточно резкими чертами и выступают как самостоятельные целые, так что мы вполне справедливо можем говорить о психических расах, как говорим о физических, а также избрать их предметом специальных исследований.
Ученые давно обратили внимание на сферу этих явлений и даже придумали название для науки, которая должна заняться исследованиями духовной характеристики различных ветвей человеческого рода. Это племенная психология, «этнопсихология» (Volkerpsychologie). Но эта наука, направленная на ложный путь, не принесла положительных результатов, каких следовало ожидать от нее. Вместо того чтобы заняться анализом происхождения факторов «духа племени», она сочла этот дух за категорию, хотя и неизвестную, но данную, и начала искать его, исследуя его продукты, особенно же лингвистические. Признав, что дух племени берет начало в условиях общего происхождения и еще более национального общежития, она решила, что «единством национального духа, национальным духом, является то, что в духовной деятельности отдельных личностей согласуется с деятельностью всех других и создает гармонию»; что «различные объективные элементы национальной жизни, как язык, религия и другие, представляют лишь различные формы и ступени национального сознания», являются объективным выражением его духа, и что надо исследовать это выражение, чтобы вполне познать и дух племени. Центр тяжести своих исследований этнопсихология поместила в анализе продуктов общественной жизни, как продуктов «национального духа». «Так как ирландец обладает ирландским племенным духом, то судьба его сложилась определенным образом, и он питался картофелем; теперь, вследствие обратного действия, картофель оказывает влияние на дух ирландцев» (Лацарус и Штейнталь). Этот дух является источником и судьбы, и продуктов материального и умственного труда народа, и, вместе с тем, в нем кроется, как в зародыше, будущее данной нации. Немецкая этнопсихология перенесла понятия и, до известной степени, методы старой метафизической психологии, исследующей индивидуальную душу, в сферу исследований над духовной жизнью народов. «Племенной дух заключается в общественном и государственном строе — так же как душа в своем теле». Вообще, в явлениях, исследуемых племенной психологией, «выступают те же основные черты, что и в индивидуальной психологии, но лишь в более сложной и обширной форме».
Этнопсихология дала начало исследованиям над психологией коллективной жизни — и все принципиальные тезисы так называемой психологической школы в социологии мы находим уже полвека тому назад на страницах журнала Zeitschrift flip Volkerpsychologie; независимо от научной деятельности англичан, она положила основания фольклористическим исследованиям, но в сфере собственной этнической психологии не дала ожидаемых результатов, несмотря на несколько десятков лет своего существования. К счастью, независимо от этой
этнической психологии, блуждающей впотьмах, без антропологической подготовки начали собирать материалы и строить фундамент для здания психологии народов. Над этим трудились люди, часто не знающие даже, что существует уже «этнопсихология», обладающая даже специальным журналом. Доказанное значение законов наследственности и распространение их на проявления духа положили один из краеугольных камней будущей племенной психологии; исследование механизма подбора укрепило другую часть фундамента. Материалистическое понимание истории, указывая, что психика народов преобразовывается под влиянием материальных условий быта, дала в руки исследователя скальпель для анализа проявлений духа племени более сильный, чем все принципы, разработанные до сих пор этнопсихологией. Поворот в географии, связанный с именем Рихтера и других, еще более усовершенствовал это орудие, ибо доказал, что географическая среда оказывает тоже свое влияние на характер народов, пребывающих в определенной местности.
Мы поставили себе задачей собрать в нынешнем труде эти независимые исследования в одно целое и воспользоваться методами, указанными развитием антропологических и общественных наук. Вместо того чтобы исходить из принципа, что существует какой-то «дух племени», Volksseele, и ограничиться отыскиванием его проявлений в деятельности отдельных народов, мы постараемся исследовать, каким образом возникает духовный облик известного народа. Мы постараемся объяснить его из условий окружающей среды, в какой пришлось пребывать данному племени, проанализировать устойчивость его элементов, наконец познакомиться с механизмом перемен, происходящих в нем. И только исследовав сначала происхождение «племенного духа», можно будет понять силу его влияний как одного из факторов истории данного народа. Что служит точкой отправления вульгарной этнопсихологии, будет для нас до известной степени окончательной целью.
Мы выразим нашу точку зрения словами П. Лакомба.
«Племенной дух сам по себе является неуловимым, как вообще все внутренние силы и предполагаемые врожденные свойства. Такая причина познается лишь по своим действиям, но каким образом в точности различить действия, непосредственно вызываемые племенным духом, не имея никаких сведений об его причине?»
«Мы получаем таким образом заколдованный круг. Что касается установлений, то они имеют объективный характер, а следовательно, могут быть непосредственно познаваемы. Рассматриваемые как причины, установления имеют на своей стороне преимущество несомненности существования. Обстоятельно изучая каждую из таких причин, можно уяснить себе, к каким именно последствиям она ведет. Путем
практического исследования можно будет выяснить, что такие-то действия действительно были произведены. Подобное исследование не всегда легко, но, тем не менее, само по себе возможно. Предположим, что установления, или, если угодно, существенные условия данной среды, все уже исследованы, и каждое из них прослежено возможно дальше в произведенных им действиях и влияниях. Мы получим тогда общую картину всего, что не было обусловлено национальным духом. Получение такого результата, суживающего рамки задачи, окажется само по себе уже крупным успехом. Если у нас и после того найдется еще остаток явлений, не объяснившихся никакими установлениями и вообще внешними условиями, то будет вполне законным приписать его, до более обстоятельного рассмотрения, врожденности, т.е. национальному духу. По самым свойствам этого остатка можно будет составить себе некоторое понятие об означенном духе. Короче сказать, выражаясь языком Дж. Стюарта Милля, эта гипотеза, если только она содержит в себе какую-либо долю истины, может быть доказана не иначе как с помощью метода остатков. Предварительная работа выяснения всего, что принадлежит в истории установлениям и вообще внешним условиям, далеко не закончена, а потому применение теории национального духа должно считаться пока еще совершенно преждевременным».
III. Духовные свойства народов
§ 8. Физическая раса представляет категорию, сравнительно стойкую по своей природе. Рассматривая ее как ответ, данный организмом на условия окружающей среды, мы не находим никаких причин для преобразования ее, пока климат не подвергнется радикальному изменению.
Антропология констатирует факт постоянства физических типов в продолжение всей нынешней геологической эпохи. «Эти разновидности существуют в Европе с незапамятных времен, — пишет Кольман. Мы находим их в гробницах Меровингов, римского и доримского периода, в эпоху свайных поселений и вообще во все века, от которых до нас дошли черепа, вплоть до делювиальной эпохи. Европеец является всегда как тип сформировавшийся, со всеми присущими ему анатомически-расовыми особенностями. В этом отношении ничего не изменилось. Краниология может подтвердить это с полной уверенностью. Равным образом, как бы далеко мы ни заглядывали в прошедшее, таким же представится нам и американец. То же можно сказать относительно жителей Азии. Эта устойчивость расовых особенностей способствует тому, что перво
битные азиатские или европейские формы черепа постоянно выплывают, несмотря на беспрерывное скрещивание».
И не только остеологические доказательства, но и художественные памятники древних цивилизаций, египетской и вавилонской, свидетельствуют об устойчивости типа. Они указывают, что негритянский и семитский типы сохранились без изменений в продолжение 40-60 веков.
Климат, а вместе с тем и анатомическо-физические особенности человеческих рас преобразовываются медленно. Напротив, материальные условия быта, а именно, источники пропитания и качество съестных припасов, а еще более общественные отношения, среди которых человеку приходится жить, подлежат беспрестанной и очень резкой эволюции. Сумма только что указанных факторов не влияет на основные физические черты расы. Живет ли негр в демократическо-родовом строе или он входит в состав деспотического государства, как, например, дагомейское, свободный ли он гражданин родной страны или невольник на плантациях, питается ли он, как пастух, исключительно молоком или занимается хлебопашеством, — эти условия, столь различные в общественном отношении, не оказывают ни малейшего влияния на его основные физические особенности, а именно на черную окраску кожи, сплюснутый нос, толстые губы. Под влиянием подбора, производимого общественной средой, мускулы становятся более или менее сильными, изменяются, пожалуй, рост, размеры руки, величина мозга. Но, несмотря на все, негр остается негром. Физиологические изменения будут многочисленнее, но и они не выходят за определенные пределы, обусловленные требованиями соответствия между организмом и климатической средой. Но эволюция материальных условий общественного быта, а также учреждений и обычаев, не затрагивающая физических особенностей народа, действует глубоко на духовную физиономию группы, среди которой она происходит. Настойчивость в труде, расточительность или скупость, общительность или индивидуализм, податливость, все это качества, требуемые или преследуемые данным строем общественных отношений. Человеческое существо должно представлять собой такое орудие, какого требуют социальные отношения. Общественная эволюция, кроме непосредственного приспособления человека к своим требованиям, обладает еще и другими средствами для достижения той же цели: она создает соответственную правовую, нравственную и религиозную атмосферу, которая должна держать человека в тисках силой сверхъестественного авторитета или земного наказания. Но и эти учреждения, регулирующие человеческие поступки, стремятся к той же цели, а именно к созданию в членах данного общества требуемых инстинктов и вообще побуждений. Под влиянием совокупности этих факторов темперамент и наклонности
преобразовываются в направлении, указанном общественным строем. Данная группа приобретает духовные свойства, находящиеся в гармонии со всей сферой общественных отношений. «Цивилизация очень сложна, - говорит Рибо по поводу цыган, которые, по его мнению, являются в нашем обществе тем же, что дронт и утконос в мире животных, а именно, представителями прошедших культурных формаций, — обладает нравственной атмосферой, к которой человек должен привыкнуть. Между нравственной стороной человека и его нравственной средой должно существовать соответствие точно так же, как существует между физической средой и физической стороной. Кто не может приспособиться к новым условиям общественной жизни, должен погибнуть, быть может, медленно, но непременно погибнуть».
Таким образом возникает «психическая» раса.
§9. Климат отличается однообразием и постоянством своих основных особенностей на значительных пространствах, а также в продолжение очень долгих периодов времени.!! даже тогда, когда он подвергнется перемене в определенном месте, в смежных территориях он часто сохраняет свой прежний характер и там дает приют флоре и фауне, потерявшим возможность существования в местности, которую постиг климатический переворот. Вместе с тем, физический тип человека или смешанные типы нигде, на всем пространстве такой территории, не находят в окружающей среде факторов, которые вывели бы их из приобретенного равновесия физических качеств. В крайнем случае, когда климат изменился радикально, представители данного типа оставляют отчасти свое прежнее место жительства, как это случилось в конце ледниковой эпохи в средней Европе. Вместе с сокращением ледяного покрова человек уходил вслед за северным оленем и удалялся все более на север. Не всегда это возможно, но, во всяком случае, возможно столь часто, что мы можем говорить об относительной устойчивости физических типов в продолжение целых эпох, несмотря на климатические изменения, которым подвергались отдельные части земного шара. Эти изменения давали начало отклонениям основного физического типа, сохранившегося в своей чистоте в новых местах. Быть может, не всегда так было, но всегда существовала такая возможность.
Климатические пояса по своему характеру более или менее постоянны. Нужны тысячелетия, чтобы они потеряли свой прежний характер и приобрели новый. Совсем другое зрелище представляется нам, когда обратимся к материальным источникам существования и к общественным отношениям.
Эти отношения даже одновременно на данном климатическом пространстве могут радикально отличаться друг от друга. А так как то, что
мы назвали «психической расой», представляет, между прочим, продукт именно этих факторов, столь различно распределяющихся в пределах данной физической расы, то последняя должна проявлять стремление к такой же дифференциации в духовном отношении. Другими словами, физическая раса, однообразная по своим телесным особенностям, может и даже должна распадаться на различные обособленные «психические» группы. Рассматриваемые с этой точки зрения психические расы представляют продукт духовной дифференциации, происходящей на почве анатомическо-физической общности и сходства.
Впрочем, духовная физиономия известной этнической группы, или, как мы назвали, психической расы, представляет нечто большее, чем продукт непосредственно существующих материальных отношений общественного быта, а также учреждений, свойственных исследуемой группе. Ее создало не только настоящее, но и историческое прошлое рассматриваемой группы. Хотя данное племя оставило прежние источники пропитания, например, вместо пастушества начало заниматься земледелием, все-таки последствия прежнего образа жизни не исчезают окончательно из человеческой природы. Напротив, нечто остается и входит, как основной элемент, в состав дальнейшей племенной психики. Такое же наследие оставляют и учреждения прежних времен и вообще общественные отношения, а также историческое прошлое народа, его бедствия и удачи. Все это влияло некогда, в прошлом, на дух племени исследуемой группы и формировало его согласно своим требованиям, тенденциям и возможностям. Плоды этого воздействия не исчезают, но остаются в виде известных духовных качеств, завещанных последующим периодам судеб народа.
Мало того, в человеческом духовном облике существуют черты, если не совсем, то в значительной степени нейтральные, когда мы их рассматриваем с точки зрения общественных потребностей и существующего способа заработков. Поэтические и артистические способности, музыкальный слух, метафизическое воображение, чувственность и много других сторон духа, иногда столь важных в психике народа и его истории, принадлежат, несомненно, к числу духовных качеств, не находящихся ни в какой зависимости от природы, источников существования, форм общежития и даже степени культуры. Общественные отношения способствуют расцвету и пользованию вышеназванными способностями, или, по крайней мере, не препятствуют их проявлению, но никак не создают этих, иногда неоценимых качеств духа. Этнография и доисторическая археология доставляют много фактов для подтверждения тезиса, что приведенные черты человеческой психики возникают вовсе не под влиянием культуры, т.е. суммы отношений, свойственных коллективной
жизни, равно материальных, как и общественных. Знатоки восхищаются простым артизмом европейских кочевников ледниковой эпохи, искусство которых бело не изысканно, но полно артистического чувства; точно так же поражают путешественников скульптурные способности варваров папуасов.С другой стороны, можно указать на отсутствие артистических тонкостей у цивилизованных китайцев. «Китайские артисты никогда не покушаются на представление идеала, но грубо подражают природе и видят в ней скорее различия, чем сходство, питают пристрастие к карикатурам и подчеркивают мелочи. Изображая костюм, они не забудут ни малейшей складки, но не воспроизведут ее естественной формы». Нагие полинезийцы создали космические мифы, не уступающие своим богатством и полетом фантазии плодам греческой первобытной мысли, между тем, другие группы человеческого рода отличаются в этом отношении удивительным убожеством фантазии. Артистические элементы, свойственные народной психике, развиваются лишь на высшей ступени культуры, т.е. достигают тогда своего совершенного выражения, но возникли они в далеком прошлом, часто, может быть, на очень низком уровне общественного развития. Почему и как они появились у известной этнической группы, у другой же, весьма близкой в физическом отношении, отсутствуют, — на этот вопрос очень трудно дать вполне удовлетворительный ответ. «Индивидуальная случайность», вероятно, играла значительную роль в процессе образования психики народов, между прочим, и духовной дифференциации группы, однородной по физическим свойствам.
Здесь приведем пример из близких нам отношений, свидетельствующий о том, как родственные этнические группы могут, однако, различаться своими духовными особенностями, в данном случае музыкальными.
«Недостаток музыкальности у гуцулов - пишет Я. Коперницкий - поразил меня впервые в их несуразных и фальшивых церковных песнях, которыми, веря глубоко в их совершенство, восхваляли Бога не только официальные певцы, но и малочисленные, хотя и набожные, любители. Эти песни, слышанные мной в Космаче и Жаби, тем более меня поражали, что я мог сравнивать их с вполне удовлетворительной гармонией церковных хоров всего народа, на которую я обратил внимание у лемков в Ждыне Дешне, а особенно у венгерских русинов в Бекеровой и у полонянцев в Смереке.
«Я слыхал от лиц достойных доверия, что гуцулы вообще мало поют даже на свадьбах и что мотивы их песен очень убоги и крайне однообразны».
§ 10. Индивидуальные отклонения у цивилизованных народов, состоящих иногда из нескольких десятков миллионов членов, проявляясь
спорадически, не производят осязательного влияния на духовную эволюцию народа (конечно, мы говорим о духовных свойствах, а не о их продуктах в виде произведений искусства, науки и т.д.). Напротив, у австралийского племени, которое в самом лучшем случае состоит из двух или трех тысяч человек, иногда даже нескольких сотен, всякое индивидуальное отклонение сильно влияет благодаря малочисленности племени. Если нормой цивилизованных отношений мы будем считать польский народ, первобытных же - австралийское племя дайеров, то окажется, что у последнего индивидуальное отклонение, проявившееся в одном только соплеменнике, имеет ту же стоимость, как у поляков 50-60 тысяч индивидуальных отклонений, идущих в том же направлении. Если бы мы вместо одного из меньших взяли какое-нибудь из больших племен Новой Голландии, то и там индивидуальное отклонение представляло бы значение, равносильное 4-5 тысячам индивидуальных случаев в польском обществе.И общественные отношения в первобытном народе более способствуют наследственной передаче влияний каждого индивидуального отклонения, чем можно было бы заключить из вышепроизведенных исчислений, по крайней мере относительно некоторых качеств. Во-первых, даже малочисленное племя, живя на пространстве нескольких губерний Царства Польского, распадается на разъединенные кланы, употребляющие различные наречия и проявляющие стремление выделиться в самостоятельные племена. Эта обособленность укрепляет индивидуальные черты и придает им характер племенных особенностей. Этим следует объяснить такое разнообразие племенной психики на самых низких ступенях культуры среди кланов одного и того же племени. Во-вторых, каждый соплеменник, обладающий положительными свойствами духа, а иногда и отрицательными, но такими, благодаря которым он приобрел большее влияние в племени, пользуется привилегией многоженства и имеет большую возможность передачи своих способностей более значительному числу потомков, чем другие менее выдающиеся сородичи. Если вместе с качеством, придающим личности такое привилегированное положение, встречается артистическая способность, чувственность и т.д., тогда возможность его единичного лица закрепить в племенной психике свои духовные свойства довольно значительна.
И чем е мы будем углубляться в прошлое человеческого рода, т.е. переходить к менее многочисленным и более разбросанным группам первобытной эпохи, тем более возрастает значение индивидуального отклонения и влияние его на племенную психику.
Вероятно, чувственные, вспыльчивые, артистические группы и др. возникли в такие далекие эпохи культурного развития благодаря тому,
что мы вследствие недостатка более соответственного термина назвали «индивидуальной случайностью».
Что эта случайность действовала в таком направлении, доказывает генезис некоторых каннибальских племен, именно тех, члены которых отличаются болезненным людоедством с оттенком сладострастия. Эти группы состоят по большей части из такого рода индивидуумов, какими бывают европейские людоеды-изнасилователи. Такое людоедство не имеет ничего общего с каннибализмом, совершаемым под давлением необходимости, т.е. голода. Мы займемся каннибальскими народами на дальнейших страницах нашего труда, здесь же укажем их вероятное происхождение. Происхождение таких рас людоедов мы объясняем общественными условиями, способствующими развитию индивидуальных отклонений. Антропология обладает резкими примерами генезиса этнического каннибализма.
Во время войн, которые около 1830 года происходили на плодородной и богатой территории чуанского племени, некоторые группы обратились к людоедству. Обычай остался, хотя потребность прошла. В собрании кафрских басен, составленных епископом Калауэй, есть одна, повествующая о таком частном обращении оседлого племени в людоедов. «Амазимы оставили своих земляков и отправились в горы. Ибо сначала они были (обыкновенными) людьми. Страна была опустошена, голод свирепствовал, и они принялись поедать людей. Когда голод был велик, у людей не хватало средств пропитания и невозможно было их получить, они начали хватать ближних и поедать. Поэтому их назвали амазимами, т.е. обжорами. Таким образом, они восстали против людей, подстерегали прохожих и ели человеческое мясо. Они бродили повсюду, ища людей для еды, и их начали считать особенным народом, живущим людоедством. Они перестали обрабатывать поля, разводить скот и овец, они не имели ни избы, ни каких-нибудь других предметов, к которым привыкли, когда были еще (обыкновенными) людьми. Когда они находили пещеру, то обращали ее в свое жилище и оттуда уходили охотиться за людьми. У них не было постоянных жилищ; пока они не схватывали кого-нибудь, они бродили, ища человеческой жертвы».
И более серьезные источники дают такое описание, что и кафрская сказка. Племя маримов, позднейших людоедов, состояло из 4000 человек; разоренное войнами, оно начало кормиться человеческим мясом, и то, что сначала было вызвано необходимостью, превратилось с течением времени в страсть среди группы соответственных психических типов. Они не только нападали на чужих, но и среди своих искали жертв.
Сварливые или ленивые женщины, крикливые дети, лица слабого здоровья падали под топорами мужей, братьев, отцов.
Некоторая часть туземцев забросила земледелие и начала жить в пещерах; людоеды выходили оттуда, чтобы в полях, огородах и у источников выжидать женщин и детей. Др. Беддо около 1869 г. видел одного из жителей пещер, 60-летнего старика, который однажды, поймав трех женщин, двух из них убил и сожрал.
Индивидуальные отклонения все более теряют свое значение по мере того, как общество становится многочисленнее, сложнее; их влияние наконец совсем исчезает в водовороте больших цифр, в каких проявляется общественная жизнь цивилизованных народов. Последствия индивидуального случая, действующего в первобытную эпоху, принадлежат иногда к самым постоянным факторам племенной психики. Это вполне понятно, так как, между прочим, эти отклонения дают начало особенностям духа, безразличным с точки зрения общественной организации и потому сохраняющимся, несмотря на изменения в технике добывания съестных припасов и в самом общественном строе. Такие свойства как влечение к бродяжничеству, неспособность к систематическому труду, искренность бывают поощряемы не всеми формами общежития; некоторые из них уничтожаются в течение социальной эволюции с помощью подбора. Между тем, артизм, чувственность и другие качества имеют сравнительно одинаковые шансы на сохранение во все эпохи общественной жизни. Все дело в том, что эти черты не всегда бывают одинаково оценены и ими не одинаково пользуются.
§ 11. Психические расы представляют собой продукт дифференциации среди физической расы. Эта дифференциация, возникающая на почве относительного анатомического и физического однообразия, прекрасно обрисовывается на нижних ступенях культуры, когда этническая группа еще немногочисленна, обыкновенно замкнута в себе и когда, кроме того, простота общественного стоя не создала еще духовной дифференциации, проистекающей из разделения труда и передачи общественных функций специальным сословиям. (Впрочем, анатомическо-физическое сходство, даже родственных племен, не бывает никогда полным, потому что эти племена представляют обыкновенно продукт перекрещивания нескольких физических типов; эта же смесь в каждом из них произошла в другом количественном отношении.)
Рассмотрим факты.
Краснокожие племена северной Америки отличались особенными обычаями. «Мы замечаем большое разнообразие физических свойств и не менее значительное разнообразие средств пропитания, способа постройки домов, потребностей и их удовлетворения. Различие языка и неодинаковость окружающей среды вызвали такое разнообразие, что одно
племя во многих отношениях представляет противоположность другому» (Поуэль). Такому разнообразию обычаев и физических особенностей соответствует часто такое же духовное разнообразие. Чтобы обнаружить это разнообразие, остановимся на племенной синонимии дакотов и арапахов, т.е. сумме названий, придаваемых каждому из этих племен соседями.
11 - прозвищ дакотов имеют следующие значения:
3 - не сообщено значения,
6 — подрезыватели горла и т.д.,
1 - длинные стрелы,
1 - змеи, врачи.
Из 14 прозвищ арапахов:
5 — не сообщено значения,
4 - собакоеды,
2 — торгаши,
1 - тряпичники,
2 - властители туч.
У дакотов все прозвища указывают на воинственность; напротив, у арапахов в сумме синонимов не найдется ни одного, имеющего такой характер.
Торговцы человеческим товаром в Африке знакомы по опыту с этим духовным разнообразием, свойственным отдельным этническим группам, и разработали его, как принцип, руководящий торговлей невольниками. Торговцы невольниками в верхнем Египте, приобретая свой товар из ближайших местностей, никогда не расспрашивают о личных качествах покупаемых лиц, но лишь о месте их происхождения. Долгий опыт научил их, что духовные различия между членами одного и того же племени относительно незначительны в сравнении с различиями между отдельными племенами. Невольники, происходящие из нубийцев или галлов, будут отличаться верностью в службе; невольники из нижней Абиссинии — вероломны и на них нельзя полагаться, из других местностей - способны к полевым работам, но непривычны к тяжелому физическому труду. Более подробное понятие о психике племен дадут нам этнические отношения из окрестностей верхнего Уэппе. Там живет в соседстве, с очень древних времен теряющихся во мраке веков, пять различных племен. «Каждое племя живет отдельно от другого, держась упорно собственных обрядов и обычаев, воюя по очереди и мирясь со своими соседями. Между ними существует значительная разница во внешности, одежде, орудиях и речи». Среди этих племен ниам-ниамы являются воинствующей расой; в мирное время они занимаются охотой, мало заботясь о плантациях и жилищах. Живут они в маленьких низких домиках, разбросанных вдоль дороги. Никогда не продают и
не покупают они женщин и очень ревнивы, жены живут в чаще лесов, вдали от мужских жилищ, скрытые от чужих взглядов. Напротив, у манг-бетунцев женщины живут вместе с мужчинами в том же селении, доступные взорам чужестранцев; деревни велики, как и плантации: это земледельческий народ, хотя обработкой полей занимаются женщины. Мы не говорим об остальных племенах, ограничиваясь этим и двумя; обратим лишь внимание, на то, что между ними кочует еще охотничий народ, состоящий из карликов, отличающихся в сильной степени влечением к бродяжничеству.
Мы можем до известной степени считать и индусские касты племенами, которые вследствие разделения труда обратились в составные части кастового строя. Каждая из них обладает особенным духовным обликом. Одни из них отличаются аккуратностью и честностью, другие трудолюбием, третьи представляют собою сборище воришек, обманщиков, бродяг. Эти черты до того постоянны и общи, что, узнав, к какой касте принадлежит данная личность, можно до известной степени определить ее характер, не боясь сильно ошибаться.
Возможность чего-либо подобного понятна, если мы припомним опыты, производимые нашей культурой, чтобы приучить цыган к оседлому образу жизни. «Цыган останется навсегда цыганом», говорит польский народ, т.е. всегда у него будет влечение к несистематической жизни - «он не будет держаться землепашества».
§ 12. Психическая раса представляет историческую категорию, неустойчивую и легко изменяющуюся в сравнении с физической расой. Ее эволюция является до некоторой степени отражением ее общественной истории, причем первые нити ее были вплетены в психику народа очень давно или, вернее, унаследованы от очень отдаленных предков.
В первобытную эпоху, на уровне культуры, свойственной дикарям и варварам низшей ступени, общество состоит из небольшого числа членов, не более нескольких десятков тысяч человек. Внутри племени нет разделения на классы, находящиеся в различном общественном положении. Разделение труда опирается на очень простые принципы и не выделило еще отдельных профессий. Пропитание и в качественном и в количественном отношениях одинаково для всех.И все остальные условия жизни распределяются одинаково на всем пространстве племенной территории. Вследствие простоты общественных отношений и низкого уровня техники природа сильно господствует над человеком и его духовным складом и благодаря ее однообразию в пределах племенной территории психика племени отличается таким же характером. Каждая племенная группа обладает определенным духовным обликом, причем
отдельные особи не отличаются резкими особенностями. Как мы уже знаем, египетские торговцы невольниками утверждают, что различия в характере между членами одного и того же племени незначительны в сравнении с различиями психики отдельных племен.
Вообще, во время дикости и низшего варварства «психическая раса» сливается в одно целое с этнической группой. Каждое племя представляет собой особую духовную группу, отличающуюся от соседей даже в той же климатической среде и при существовании родственных общественных учреждений. Это понятно. Историческая судьба данной группы, различия в расовом облике соседних племен и дифференцируют его. Эта эпоха породила те черты характера, которые нашли свое выражение в таких оборотах речи как «слепой (вспыльчивый) мазур», «сдержанный литовец» или, как, например, у жмудинов, в прозвищах: «телыпевский тюфяк», «шавельский бык», «россиенская Магда».
Социальное разъединение, существующее на низших ступенях культуры, не уменьшается при переходе к варварскому земледелию, а скорее возрастает вследствие разрушения варварской сплоченности и племенной связи: образуются сельские общины, обособленные в продолжение веков и замкнутые в пределах своих меж и пограничных насыпей. Возникающее государство объединяет некоторое число независимых до того времени племен, разбитых, кроме того, на деревенские общины, и задает целью ввести однообразие, создавая общую национальную жизнь. Но даже среди цивилизованных народов Европы существуют еще древние, не слившиеся пласты местного духа, со свойственным каждому духовным обликом и даже характеристическими физическими чертами.
Возьмем для примера Моравию и русинских горцев.
Из Моравии выдвигается клин славянской земли, доходящий почти до Вены. «Характеристической чертой этой местности, как и всей Моравии, является ее племенная раздробленность. Здесь сталкиваются два племени, ганаки и словаки, встречаются четыре различные формы народной одежды.И почти каждая деревня отличается своим наречием»... «Иногда целые деревни ведут между собой войны». Особенно словаки «разнятся друг от друга, хотя пословица говорит, что они так похожи друг на друга, как будто бы их родила одна мать». Они разделяются на подлужан и горняков. «Первые высоки, стройны, как ели, ловки, гибки, как струны, лица у них смуглые, волосы черные или темно-рыжие, шея длинная и голова красивая. Горняки низки, худощавы, костисты, нерешительны в движениях, лица у них белые, глаза голубые или серые, волосы каштанового цвета, светлые, иногда даже очень светлые. Они живут в более бедных жилищах, лошади их малы. Вся их осанка неровная, выражение лица спокойное, даже речь их нерешительная, как
бы молящая о пощаде, между тем как речь подлужанина похожа на быстрый горный поток, который ниспровергает все препятствия».
«Этот горный народ — пишет Я. Коперницкий о русинских горцах -во всем, как и в единичных проявлениях своего общежития, т.е. образе жизни, одежде и языке, резко отличается от русинов равнин, живущих в близкой к Карпатам Червонной Руси, как и дальше в Украине, Подольской и Волынской губерниях».
«Затем, на обеих окраинах русинских Карпат, выступают ярко две выдающиеся этнографические группы: лемки на западе по притокам Вислы и гуцулы на востоке по верховьям Прута. Если бы не единство (церковного) обряда и русинского языка (хотя по наречию они очень различаются), то во всех остальных отношениях без исключения гуцулы и лемки представляют не только не меньшее разнообразие, но столь явное этнографическое противоречие, что трудно было бы отыскать большую разницу между двумя различными народностями той же ветви, например между чехами и словаками».
«Другую группу, сильно отличающуюся как от лемков, так и от гуцулов, составляют тухольцы и бойки. Хотя они и близки между собой по языку, одежде и до известной степени по образу жизни, но все-таки между ними существуют во всех отношениях второстепенные, хотя и явные различия. Если при этом обратим внимание на удивительную разницу их жилищ, то на основании всех этих различий мы можем тухольцев и бойков причислить к этнографическим группам, не менее характеристическим, чем, например, украинцы, подоляне или татрские и бескидские подгаляне, краковяки и мазуры и т.д.
«Наконец, хотя и менее ярко, выступают полонинцы, как пятая отдельная группа русинских горцев.С одной стороны, они близки соседним лемкам, с другой - бойкам, но они все-таки отличаются от тех и других многочисленными этнографическими особенностями. Полонинцы составляют до известной степени переходную группу между лемками и бойками, отличающуюся от тех и других в такой степени, в какой волынцы отличаются от полешуков, подоляне - от покутян и, без сомнения, в большей степени, чем пионинские горцы от живицких».
То, что мы видим в Моравии и в Карпатах, повторяется во всей Европе. Фольклористические исследования открывают везде, под покровом объединенной нации, местные группы, часто населяющие несколько деревень и отличающиеся своим характером. Современные народы представляют собою как бы реку, в которой сливаются многочисленные притоки, разнящиеся своей окраской и, лишь протекая долгое время в совместном русле, теряющие свою индивидуальность. Еще и теперь они
в Европе довольно явственны и нарушают единство психики этнической группы, неотделимое от последней в эпоху варварства.
Существуют еще и другие причины, действующие в том же направлении, т.е. уничтожающие единство духовной физиономии цивилизованных народов, а именно, возрастающая сложность общественного строя.
Технический прогресс удаляет человека от непосредственного воздействия мертвой и органической среды, развитие же разделения труда вместе с дифференциацией народа на классы подвергают его давлению разнообразных общественных факторов. Каждая группа народа, обособленная по занятиям и обязанностям, начинает принимать особую духовную физиономию. Даже физические черты подвергаются иногда той же участи. Стоит здесь указать на маленькую руку, нежный цвет кожи, врожденное умение держать себя у представителей родовитой аристократии или на сложившийся у нее идеал женской красоты; с другой стороны, взять грубую неотесанную руку крестьянина и его понятия о красоте девушки. Городская жизнь оказывает подобное же влияние, придавая духовному облику горожанина множество черт, отсутствующих у деревенского жителя, а работа на фабриках, как увидим скоро, создает расу рабочих, отличающуюся от торгово-городской. Все это особые психические расы, расы «общественные».
Сумма этих влияний, следовательно, и исчезновение мелких местных групп, и разнообразие общественной среды, уничтожают психическое единство, свойственное этнической группе на низших ступенях культуры. Психическая раса перестает сливаться с этнической группой. Развитие идет в таком направлении, что, с одной стороны, исчезают местные различия, это наследие эпохи варварского земледелия, и народ стремится к новому духовному единству; с другой стороны, общественные условия мешают этому последнему процессу, создавая своим влиянием городскую и деревенскую группы, рабочих физического и интеллектуального труда и т.д. А так как общественные отношения, свойственные цивилизованным народам, основываются везде на одних и тех же началах, то и возникающие психическо-общественные типы обнаруживают сходные черты у различных народов. Вообще, современная эпоха развитых международных отношений способствует сглаживанию особенностей национального духа и возникновению профессиональных типов. А.Фуллье указывает, что, под влиянием современного развития, каждый француз становится все менее похож на остальных своих земляков и, вместе с тем, например, ближе к англичанину, чем его предки. «Вообще сходство, возникающее из условий коллективной жизни, возрастает вместе с цивилизацией - пишет французский психолог. Те же научные идеи, те же нравственные и религиозные верования, гражданские
и политические учреждения распространяются по всему миру. Народы той же цивилизации стремятся все к большему взаимному сходству. Возрастающая общность просвещения и воспитания лепит всех по одному и тому же образцу. Наконец, скрещивание, происходящее между семьями, народами и расами, стремится ко всеобщему распространению того же типа. Взаимное сходство будет увеличиваться». Впрочем, спешит он прибавить: «это не помешает параллельному росту различий между народами и единичными личностями; то, что мозги теперь обладают большим количеством общих элементов, не доказывает, что они не отличались большим числом несходных черт». Но пополним Фуллье: это взаимное сглаживание различий особенно обнаруживается в промышленно-городской среде, а также в пределах классовых и профессиональных подразделений. Мы можем сказать с некоторой оговоркой, что из местно-психических типов, из которых состоял народ в прошедшем, возникают международно-профессиональные типы.
§ 13. Является вопрос, каким образом представители отдельных местных групп распределяются в национальном организме, возникшем вследствие их объединения, т.е. какие они занимают положения в иерархии общественных функций, профессий и обязанностей. Пользуясь существующим материалом, остановимся лишь над психическими расами южной Франции. Мы ограничивается исследованиями фактов, относящихся к сравнительно небольшому пространству, но они так убедительны, что полученные выводы можно распространить не только на всю Францию, но и на другие великие народы Европы.
Жители горных ущелий Альп и Пиренеев занимаются пастушеством. Как везде в горах, семья, состоящая из множества брачных пар, представляет всеобщую форму быта; в такой семье один управляет и приказывает, другие же повинуются. Вследствие этого индивидуализм мало развит; человек вне привычной обстановки горной жизни не доверяет собственным силам, тоскует по родной среде, которая лучше всего согласуется с его психическими свойствами и не чувствует ни малейшей наклонности к каким-нибудь другим занятиям, кроме пастушества. Переселенцы, оставляющие родной дом, ищут заработка, соответствующего вековым привычкам, и проявляют на каждом шагу недостаток личной инициативы. На чужбине они главным образом пастухи. На всем пространстве южной Франции, от Марселя до Бордо, они занимаются разведением коз и продают их молоко в городках. Они рассеяны по Франции и Испании, как овчары и пастухи; они занимаются случайно ветеринарным искусством и холощением. Но в нашей части света нет условий для существования первобытного пастушества, а потому горцы
отправляются в Аргентину. Бедные работают, как наемные пастухи; богатые арендуют землю, разводят скот, обрабатывая лишь столько земли, сколько нужно для прокормления семьи. Вообще, даже далеко на чужбине, среди других народов они упорно держатся скотоводства. Иногда они принимаются за торговлю — в Мексике, Аргентине, т.е. там, где коренное население отличается еще меньшей инициативой и нет энергичной конкуренции. Но они всегда выселяются и живут артелью. Переселятся они в определенные времена года и всегда большими толпами, собираясь вокруг немногочисленных инициаторов, опытных эмигрантов, исполняющих среди них обязанности отцов. Они избирают места, где живут их земляки, и на чужбине с первых же шагов вступают в существующие там союзы взаимопомощи и труда, напоминающие более усовершенствованные артели великорусов. Один прокладывает дорогу для другого, и по ней новоприбывшие медленно поднимаются все выше в иерархии заработков и занятий, соединенных организацией взаимной зависимости.!! даже рассеянные в той же местности коновалы и холостильщики (животных) живут артелью: заработки идут в общую кассу, окончательное распределение происходит подушно, причем соблюдается точная справедливость, даже больные получают равную часть. Мечта их — вернуться снова в горы. Вернувшись на родину с небольшим запасом денег, они строят там лучшую хату, но совсем не влияют на окружающую среду. Эмигранты из горцев не сливаются с французской нацией, их эмиграция представляет собою скорее поход за деньгами; вернувшись в родной угол, эмигранты стряхивают с себя все чужие налеты.
Овернь тоже гористая страна, но расположенная на плоскогорье. Земледелие - второстепенны источник заработка; выкармливание скота на продажу искони доставляет главные средства существования. Житель Оверня пригоняет свой скот на ярмарку, продает после долгих торгов, пользуясь всякими уловками, чтобы обойти покупателя. Такие условия выработали из него страстного, хитрого и лживого торговца. Бедность почвы и недостаток средств существования развили в нем низкий уровень потребностей и бережливость и, кроме того, заставляют его эмигрировать на время или навсегда. Нет ни одной семьи, в которой хоть несколько членов не находилось бы далеко от родной деревни. Мальчик растет в атмосфере, приучающей его к мысли, что когда он вырастет, он должен будет искать заработка на далекой чужбине. Иногда он оставляет родительский дом в возрасте 12-15 лет. Он занимается всегда торговлей, избегая систематического фабричного труда; не имея капитала, он принимается за мелкую грошовую продажу. Он становится коробейником, трубочистом, торговцем жареными каштанами; скопив
же небольшой капитал, он начинает торговать дровами, старьем и т.д. Вообще, он редко поднимается высоко в общественной иерархии, достигая благосостояния очень медленно. По большей части он становится собственником небольшой лавки. Это очень характерное явление. Житель Оверня обладает умением, как звучит его любимый термин, a hirer des sous, но ему чужда отвага, чужды широкие горизонты современного купечества. Его стихия - это мелкая торговля, где обман играет столь значительную роль; но он неспособен сделаться купцом на большую ногу, который продает по определенной цене, удовлетворяется небольшой прибылью на отдельном товаре, дает хороший продукт и не обманывает в весе, стараясь много продавать. Овернец достигает благосостояния не вследствие размеров дела, но лишь благодаря собственной выдержке, а особенно вследствие бережливости и умения отказаться от всяких удобств. Принцип его: лишь бережливость ведет к благосостоянию! И даже буржуазия в Оверне дышит тем же духом мелкой практичности и недостатком размаха. В Лионе, одном из центров исторической жизни Оверня, находилась знаменитая школа правоведения. Но овернские правоведы трактовали юриспруденцию с точки зрения людей торговли и дела, были далеки от философии, а как политические деятели, никогда не грешили общественным сентиментализмом. «Практический дух овернцев обнаружился в славе, которая окружает великих людей, происходящих из этой страны. Мало там литераторов, совсем нет артистов, но много ученых специалистов, особенно юристов, законодателей, министров, военных и вообще статистиков».
Совсем иначе сложились условия быта в Провансе. Это страна фруктовых садов, приносящих доходы без больших усилий. Отсутствие собственно земледелия не приучило человека к систематическому труду. Городская жизнь, уже в далеком прошлом, преобладала и теперь продолжает преобладать над деревенской; деревни плотно населены, велики и доступны общественным развлечениям. Эти обстоятельства в связи с исконными чертами характера одарили провансальца яркими психическими свойствами. Он нуждается, если так моно выразиться, в внешних шумных развлечениях, любит общество, боится одиночества. Не может не передавать кому-нибудь своих живых многочисленных впечатлений. Он чувствует потребность много говорить и даже мыслить вслух. Речь его легка, ясна, но не глубока. Северный француз, отличающийся аналитическим умом, грешит недостатком ясного изложения, потому что, стараясь представить совокупность фактов и размышлений, путается и затемняет свою мысль. Провансалец, говорящий красноречиво, скользит по поверхности; неотделимой от его красноречия чертой является театральность: напыщенность образов и оборотов речи, жестов, поз,
чувств. Такая напыщенность вытекает отчасти из всеобщего желания говорить: там, где все любят говорить, обращает на себя внимание тот, кто к словам присоединяет жесты и разнообразит речь блестящей фразеологией. Неспособность к систематическому труду, отвращение к деревенской жизни, общительность, любовь к напыщенному красноречию и вообще к общественной жизни — вот черты, свойственные психике провансальца. Он администратор, а при парламентарном режиме принимается за политику, в которой добивается карьеры не вследствие глубины взглядов и искренности убеждений, а благодаря красноречию и умению приобретать друзей. Южане навязали Франции чрезмерное развитие бюрократии и заглушили частную инициативу, развили гегемонию политиков, ораторов и свободных профессий в ущерб торговле, промышленности и земледелию. В политике они создали корсарство: каждый южанин тянет за собой дружину приятелей, а добившись положения, раздает места своим. Альфонс Додэ прекрасно изобразил этот тип в Тартарене из Тараскона и в Нума Руместане, Гамбетта же проявил лучше всего расовый гений южанина в политике.
Если Прованс создает централистов, то переселенцы из местностей, где занимаются разведением виноградников, склоняются к нивелирующим принципам абсолютного равенства. Виноградники - небольших размеров, семья состоит лишь из супружеской пары, члены ее не привыкли ни управлять другими, ни организировать толпу, ни повиноваться кому-нибудь. Легкий заработок, не требующий интенсивного физического труда, приучает к расточительности, обилие ярмарок - к веселой жизни, насмешкам и юмору. Потребности велики, средства же не всегда соответственны. Характер слегка ревнивый и скептический, склонный к насмешкам и карикатуре. Из этих областей не вышло великих инициаторов экономического, политического и умственного движения, но лишь ловкие фельетонисты, критики и памфлетисты — из более богатых зажиточных сословий. Фельетонисты современной эпохи — это преемники знаменитого cadet de Gascogne феодального режима. Младшие сыновья дворян искали счастья при дворе королей, в войске и церкви, добивались карьеры ловкими шутками или отвагой, но никогда административными способностями или большой инициативой. Низшие сословия принимаются за кольпортаж, служат агентами, и эта эмиграция бывает так распространена, что в определенные времена года все взрослое мужское население находится на отхожих промыслах. Умение сказать ловкое словцо, юмор и другие психические свойства позволяют им заниматься прибыльной торговлей. Расовый гений проявился в Рабелэ, Поле Луи Курье, отчасти в Бальзаке, врожденных памфлетистах и карикатуристах, но
свободных от желчи и злости.
Не будем распространяться о факторах, которые способствовали развитию характера корсиканца. Ограничимся заметкой, что переселенцы оттуда не занимаются ни земледелием, ни промышленностью, ни торговлей, к которым они неспособны и не питают никакой наклонности; также неохотно они поступают на службу в частные дома, ибо они слишком самостоятельны и не умеют повиноваться. Они поступают в войско, полицию, администрацию, а иногда занимаются свободными профессиями. Во французской армии и администрации находится 10,000 корсиканцев - весьма значительный процент! Вся интеллигенция острова состоит на государственной службе, страна безлюдна, и на расстоянии многих миль встречаются прекраснейшие земли, поросшие сорной травой. Корсиканец недоверчив и неразговорчив, ему недостает наивности и сентиментализма. Это врожденный заговорщик и человек дела, а добивается он карьеры при помощи закулисных интриг; в политике он не признает убеждений, а видит лишь добычу, которую можно разделить между «своими». Бонапарт проявил все положительные и отрицательные свойства своей расы.
Север же, а особенно Нормандия и прилегающие местности, доставляют инициаторов, промышленников, фабричных рабочих. Вообще, каждая область Франции снабжает французскую жизнь специальными типами, занимающими в общественном разделении профессий и обязанностей места, соответствующие свойствам местной психической расы. Овернь, Корсика, Нормандия представляют как бы источники, в которых берут начало потоки переселенцев, изливающиеся в общее французское русло, причем каждый отличается свойственной ему окраской. Поток переселенце из Оверня поглощается главным образом торговлей, из Корсики - полицией, жандармерией, бюрократией, из Прованса - политикой, адвокатурой, из Гаскони - журналистикой и коммивояжерством. Они смешиваются в общем русле, но сохранят до известной степени свои особенности. Вместо прежнего распределения, когда родственные типы жили сплоченной массой в одной местности в виде местных психических рас, — распределения на одном и том же уровне, но в различных пунктах, — образуется ряд слоев в вертикальном направлении в виде иерархии занятий и обязанностей, и прежние местные типы располагаются там отчасти сообразно звеньям разделения труда. Психические местные расы поглощаются профессиональными типами.
§ 14. В каком направлении ни пойдет в будущем развитие психики племен, современные цивилизованные народы, или, вернее, местные группы, из которых они состоят, обладают каждая определенными психическими особенностями. Эта духовная общность не иллюзия, и никто
не повтори теперь вместе с Юмом, что «если хотите познать римлян и греков, то исследуйте англичан и французов; люди, описанные Тацитом и Полибием, похожи на тех, которые нас окружают».
Г. Лебон утверждает, что психика народов различна. Он высказывает это в парадоксальной форме, но верно намечает принципиальные особенности рассматриваемого явления.
«Каждая раса обладает столь же устойчивой психической организацией, как ее анатомическая организация... Моральные и интеллектуальные особенности, совокупность которых составляет душу народа, представляют собой синтез всего его прошлого. У отдельных индивидуумов той же расы они кажутся столь же изменчивыми, как черты лица, но наблюдение показывает, что большинство индивидуумов этой расы обладает всегда известным количеством общих психических особенностей, столь же прочных, как анатомические признаки, по которым классифицируются типы».
«Тысяча французов, 1000 англичан, 1000 китайцев, взятых случайно, конечно, должны отличаться друг от друга; однако в силу наследственности их расы они обладают общими свойствами, на основании которых можно воссоздать идеальный тип француза, англичанина и китайца, аналогичный идеальному типу, какой представляет себе натуралист, когда он в общих чертах описывает собаку или лошадь».
«Сумма идей и чувств, с какими рождаются лица одной страны, создает расовую душу. Невидимая по своей сущности, она видима в своих проявлениях... Раса, это постоянное существо, не подчиненное действию времени, состоит не только из живущих индивидуумов, образующих его в данный момент, но также из длинного ряда мертвых, которые были их предками. Предки управляют неизмеримой областью бессознательного, той, которая держит под своей властью все проявления ума и характера. Судьбой народа руководят в гораздо большей степени умершие поколения, чем живущие. Умершие поколения не только передают нам свою физическую организацию, они внушают нам также свои мысли. Покойники единственные, неоспоримые господа живых».
Духовная общность, невидимая при столкновении с отдельно взятыми представителями определенной этнической группы, резко проявляется, когда вместо отдельных лиц выступает действующая толпа.
Естествоиспытатели хорошо знакомы с фактом, что особенности зоологического вида заметны лишь тогда, когда вместо отдельных особей мы имеем дело с группами. Если мы положим друг возле друга двух представителей родственных разновидностей жужелицы (Carabus) и навозника (Aphodius) из пятисуставочных жуков, то даже опытный глаз откроет с трудом различия между ними. Но если мы поставим в
2 ряда по 30-40 особей каждой разновидности, тогда мы удивимся, что мы могли не заметить разницы. «Индивидуальные отклонения для нас незаметны, когда перед нашими глазами многочисленная серия, общий характер целой группы создает наше впечатление». Точно так же в толпе под влиянием восторга, переполоха и т.д. личные особенности для нас исчезают, вместо того проявляются общие всем черты темперамента.
Единичный голландец может своим поведением произвести на нас такое же впечатление, как итальянец; если мы и заметим некоторые различия, то они не дают нам ясного понятия о взаимной психике этих обоих народов. Но присмотримся к толпе голландцев, когда они устраивают овацию талантливому скрипачу или работают над укреплением плотины при быстро поднимающемся уровне воды в реке, и сравним поведение этой толпы с психикой итальянцев при таких же обстоятельствах, противоположность темперамента этих народов проявится тогда во всей яркости.
Анализом толпы с точки зрения этнической психики точная наука до сих пор не занималась, устрашенная встречаемыми трудностями, но артисты неоднократно обращали внимание на этот предмет и оставили мастерские описания коллективной души, свойственной тому или другому народу. «Все чувства вспыхивают, лишь только публика их испытает, пишет Гюи де-Мопассан по поводу сицилийцев. Бесконечно нервная, одаренная тонким и чувствительным ухом, влюбленная безумно в музыку, вся толпа превращается будто в животное, охваченное трепетом, чувствующее, но не понимающее. В продолжение пяти минут она будет с энтузиазмом рукоплескать и бешено свистеть одному и тому же актеру; она дрожит от радости и гнева, и если какая-нибудь фальшивая нота вырвется из горла певца, тогда у всех вырывается особенный крик, полный ужаса и разочарования. Если мнения расходятся, тогда одновременно слышны и рукоплескания и порицания. Ни одна мелочь не пройдет без внимания публики, чувствительной и трепещущей, тотчас выражающей свои чувства; иногда охваченная сильным гневом, она начинает реветь, как стадо диких животных».
Впрочем, в толпе обнаруживаются не только врожденные элементы национального духа, но выступают также черты, свойственные обычной культуре народа и воспринятые каждым членом из окружающей среды с первых же шагов его жизни. Точно так же и вся психика этнической группы состоит из таких же двух слоев.
§ 15. Как мы уже знаем, существуют в племенном духе особенности, нейтральные к требованиям, предъявляемым эволюцией общежития и появляющиеся в данной этнической группе независимо от уровня культуры, как, например, артистические способности. Этот тезис можно
значительно расширить. Могут существовать свойства духа, которые, возникнув в данной группе как полезные в определенную историческую эпоху, оказываются в иные периоды нейтральными или, по крайней мере, безвредными. Сюда принадлежат типы темперамента (сангвинический, холерический и т.д.), некоторые наклонности специальных органов и др. Они не изменяются в течение веков, хотя общественные учреждения народа преобразовываются, и материальные условия жизни его подвергаются изменению, умственная культура возрастает, обычаи принимают другой характер. Голландец XIII и XIV веков, вероятно, отличался флегматическим темпераментом, каким он обладает и теперь, но не был способен к напряженному и систематическому труду, который капиталистическая эпоха навязала цивилизованным народам. Теперь он привык к интенсивному труду, дух его приобрел свойства, которых прежде не имел. Но темперамент остался флегматическим по-прежнему. Эта флегматичность бросается в глаза в обыденной жизни и затемняет важные изменения, которые произошли в глубине национального духа. Поддаваясь поверхностному впечатлению, мы склонны, даже слишком часто, выводить отсюда заключение, что народ в течение веков не поддался в духовном отношении всеизменяющему действию времени. Такие взгляды можно часто встретить в этнической психологии. Но прибавим, что даже самые ярые защитники неизменяемости «расовой души», твердящие, что «каждая раса обладает определенным психическим строем, столь же постоянным, как ее анатомия», признают, однако, что не все черты бывают так устойчивы. «Психологический вид, как и анатомический, обладает лишь небольшим количеством основных особенностей, вокруг которых группируются другие второстепенные, поддающиеся влияниям и изменяющиеся. Скотовод, изменяющий внешнее строение животного, садовник, преобразовывающий наружный вид растения до такой степени, что непривычный глаз не узнает его, однако ни в чем не нарушили основных особенностей вида, а действовали лишь на второстепенные. Несмотря на всякого рода попытки, основные черты повторяются в каждом новом поколении. То же самое происходит и с особенностями духовной природы» (Лебон).
Конечно, и мы не отвергаем постоянства некоторых духовных особенностей народа, но желаем познать механизм этой устойчивости, а также, в сравнении с вышеприведенными цитатами, значительно ограничиваем ее сферу. В самом деле, устойчивость некоторых свойств племенного характера громадна. Французские психологи (Рибо, Фуллье) указывают, что данные у Цезаря описания характера галлов, несмотря на двадцать веков, протекших с того времени, можно отнести к их далекому потомку, современному французу. Цезарь описывает галлов как
«быстрых в совете, влюбленных в революцию», легкомысленно верующих всякой молве, а потом жалеющих об этом, разбитых первой неудачей, легко возбуждаемых легкой победой пустых и честолюбивых, любящих рисоваться и остроумничать, любопытных и красноречивых, одаренных способностью легко выражать свои мысли и поддающихся влиянию красивых фраз. «Каким образом, - говорит А. Фуллье, - ввиду таких описаний можно не соглашаться с тезисом устойчивости национальных типов в продолжении истории?»
Коснувшись устойчивости национального характера (впрочем, приведенный пример идет дальше, чем позволяет добросовестный анализ фактов), А. Фуллье разбирает его природу и условия постоянства:
«Национальный характер - не простая сумма индивидуальных характеров. Внутри хорошо организованного общества происходят между единицами взаимные воздействия, создающие общую форму чувствования, мышления и желания, сильно отличающуюся от того, чем могут быть отдельные умы и даже сумма этих умов... «Национальный дух производит особенное влияние, отличающееся от индивидуальных влияний; он способен производить давление на единицы, представляет не только следствие, но и причину, не только создается единицами, но и сам их формирует..., он заключает в себе общественные и физические влияния, продолженные в глубину веков, независимые от живущего поколения, навязывающиеся последнему в виде национальных идей, национальных чувств и национальных учреждений. Личность в своих отношениях к согражданам подвергается всей тяжести исторического воздействия. Народ, как определенная общественная группа, обладает особенной жизнью, отличающейся от жизни единицы; точно так же национальный характер представляет собой то особенное соединение духовных сил, внешним выражением которых является жизнь народа.
«Между мозгами единиц существует цепь взаимных влияний, ведущих к возникновению организации чувств и идей, объяснения которой не должно искать ни в отдельной личности, ни в простой сумме личностей, но во взаимной зависимости лиц и их предков... Каждый народ обладает свойственным себе сознанием и волей. Как в каждой отдельной личности существует формация идей-чувств, представляющих, вместе с тем, идеи-силы и обладающих голосом в ее сознании и руководящих ее волей, точно так же бывает и с народом...В совокупности умов и сознаний заключается система идей, отражающих общественную, окружающую среду, точно так же, как другая система передает физический мир... Эта система взаимно зависимых идей составляет национальное сознание: она не заключается в одном коллективном мозгу, но в сумме единичных мозгов, и все-таки не составляет простой суммы индивиду
альных интеллектов».
Мы привели довольно длинный отрывок из труда французского психолога. Центр тяжести перенесен от врожденных слоев психики, свойственной членам этнической группы, к влияниям традиции и взаимного обмена идей; вместо этнической психологии нам даны принципы психологии коллективной жизни. Такая путаница происходит часто и составляет характерную черту всей немецкой этнопсихологии. Лебон идет еще дальше, так как он готов признать врожденными свойствами черты, приобретаемые каждым поколением вследствие устойчивости общественной атмосферы. Устранение этой неточности понятий принесло бы пользу науке. Индивидуальная психология различает: 1) темперамент, совокупность процессов чувствования, мышления и действия, с которыми люди рождаются и которые представляют результат наследия длинного ряда предков; 2) наклонности и способности специальных органов - элементы также врожденные; 3) влияния индивидуальной жизни, которые, соединяясь с предыдущими двумя категориями, дают то, что мы обыкновенно называем характером. Этническая психология должна воспользоваться этим примером. Национальный дух, о котором мы читаем у Лацаруса и Штейнталя, Фуллье и Лебона, представляет понятие, соответствующее тому, что в области индивидуальной психологии мы назвали бы характером, — до некоторой степени. «Ткань общих традиций, понятий, чувств, верований и образа мышления составляет то, что мы называем душой народа»! Душа народа, понятая таким образом, есть и должна быть продуктом общественной среды и, вместе с тем, ее субъективным выражением. Эта формация в социологическом исследовании очень важна, но при изучении психики отдельных народов, или же, как мы для краткости выражаемся, «психических рас», затрудняет анализ исследуемых фактов. Дело касается не механизма влияния человека на человека в пределах данного народа и запечатления этого влияния в индивидуальной душе, не проявлений «коллективного сознания», а лишь врожденных элементов духа, которые каждое поколение этнической группы приносит с собой вместе с рождением, точно так же, как рождается с определенной формой черепа и цветом глаз, темпераментом, способностями и наклонностями специальных органов и т.д. В конкретном случае, когда мы рассматриваем определенный народ, трудно отделить эти врожденные элементы от приобретенных данным поколением в продолжении жизни под влиянием общей общественной атмосферы, но пока мы остаемся в сфере теоретических выводов, это вполне возможно.
IV. Механизм преобразования в психической расе
§ 16. Некоторые особенности в строении тела и его органов общи всем членам данной физической расы. Эти особенности колеблются в определенных границах, но всегда обнаруживают определенное направление тяготения, другими словами, обладающим центром для замечаемых индивидуальных различий.
«Психическая раса» не отличается таким однообразием. Единство, свойственное физической расе, характеризует психическую расу лишь в пределах особенностей темперамента. В сфере способностей и наклонностей специальных органов замечается сильная дифференциация. Даже среди группы, одаренной очень музыкальным слухом, могут существовать личности, лишенные совсем слуха, и эта группа считается музыкальной лишь потому, что обладает большим процентом индивидуумов, одаренных соответственными способностями. Употребляя термин «психическая раса», мы имеем в виду не столько всеобщее распространение данных особенностей среди нее, сколько количественное отношение входящих в ее состав эмоциональных и умственных типов, оказывающееся здесь иным, чем в какой-нибудь другой психической расе. Выражения «психическая горная раса», «степная» означают лишь то, что мы рассматриваем жителей степи и гор с психической стороны, т.е. изучаем взаимное отношения различных психических типов, существующих в группе горцев или жителей степи. Мы предполагаем, что известные духовные черты будут там чаще повторяться, и, таким образом, получается впечатление, что перед нами находится группа с однообразной и резко выраженной духовной физиономией.
Различия между физическими расами заключаются в абсолютной разнице физических свойств, или, вернее, центров их колебания, между «психическими же расами» главным образом в разнообразном процентном отношении духовных типов.
§ 17. Положим, что мы рассматриваем определенную этническую группу по отношению к входящим в нее эмоциональным и умственным типам. Этот состав мы можем представить с помощью формулы:
m,A1+m2A2+m3A3+....шД
п1В.+п,В,+п,В,+..N В
w,K,+W,K,+W,K,+....W к
11 Z Z 3 и П П
где Ар А2, А3„..Вр В2, В3... представляют различные степени интенсивности определенного духовного свойства, например энергии характера или музыкальных способностей; тр т2, т3....пр п2, п3... же — индексы, показывающие, каким процентным числом представителей известного духовного свойства данной интенсивности обладает рассматриваемая этническая группа. Разница между отдельными психическими расами заключается в различной процентной величине индексов. Для определенной расы например ряд А может иметь формулу:
0,5%А.+5%А,+....20%А.+„.1%А;
’12 к п’
для другой:
30%А1+16%А2+....4%Ак+...0.01%А11.
До сих пор не предпринимали в этнической психологии систематических исследований, которые пользовались бы объективным масштабом и старались бы выразить свои результаты количественным образом. Правда, что Лапуж старался классифицировать расы человеческого рода по степеням умственных способностей и инициативы, но кроме принципа классификации мы ничего больше не находим у него. Он различает четыре типа:
1) Инициаторов. Умы различной интеллигенции, но отличающиеся предприимчивостью и подвижностью. Беспокойные, смелые, неспособные вести жизнь в обыденных условиях, они любят новые идеи и открытия.
2) Лица, не способные к самостоятельному творчеству, но быстро усваивающие новые идеи и открытия и перерабатывающие идеи, выраженные в необработанной форме инициаторами.
3) Умы различной и даже очень значительно интеллигенции, но стадных инстинктов. Каждая новая идея представляет для них предмет, не заслуживающий доверия, и, лишь когда она победит, они соглашаются с ней, борясь против дальнейшего развития. Если он интеллигентны, то поддаются легко влияниям воспитания.
4) Умы, не способные даже к восприятию умственной дрессировки.
Французский антрополог старается доказать, что длинноголовые блондины и семиты богаче всех одарены элементами № 1 и 2, короткоголовых же Европы и Азии он считает пассивными группами, хотя и отличающимися значительной интеллигенцией; наконец, негритянские народы состоят, по его мнению, главным образом из типов № 4.
Разумеется, желательно обосновать такого рода исследования на статистическом принципе, как в сфере физических особенностей сделано для цвета волос и глаз. Трудности, встречающиеся при таких статистических анкетах по отношению к духовным свойствам, иногда до того значительны, что сначала это кажется совсем невозможным. Но не всегда эти трудности непреодолимы. Врачи, исследующие гипнотизм, пробовали вести статистику восприимчивости и невосприимчивости к гипнотическому внушению, английское психологическое общество устроило анкету относительно количества галлюцинаций. Точно так же можно было бы исследовать обилие музыкальных и художественных способностей или математических и т.д. умов, обладающих слуховой или зрительной памятью или различной степенью предприимчивости, а также определить процентное отношение темпераментов. Особенно учителя могли бы много сделать на этом поприще, так как дети, не находящиеся под полным влиянием общественной атмосферы, проявляют более чем взрослые врожденные свойства национального духа. «Если бы не наследственность, - пишет де-Кандолль, — то мы не замечали бы различий между детьми различных стран в периоде школьных лет. Я не знаю ничего более любопытного, чем сопоставление толпы маленьких итальянцев с немцами. Первые отличаются живыми лицами, быстротой и легкостью понимания. Другие спокойны, серьезны и старательны. Дети, быть может, более отличаются друг от друга, чем взрослые немцы и итальянцы».
Вопрос о духовной наследственности очень мало обработан. Единственно психиатрия собрала большое количество фактов, доказывающих наследственность ненормальных психических особенностей. «Наследственность господствует в области умственной патологии с такой же точностью и силой, как в области физического и нравственного сходства» (buys). «Лица, имеющие истерических родителей, уже потому в двенадцать раз более склонны к истерии, чем не имеющие родителей истериков» (Briquet). Психиатрия исследовала наследственных самоубийц, безумцев, прирожденных преступников, развратников, обжор, плотоугодников. Что же касается нормальных типов, то мы имеем мало фактов, так как явления духовной наследственности, не бросающиеся в глаза своей патологической яркостью, не были приняты во внимание. Мы располагаем в этом отношении лишь отрывочными наблюдениями, как, например, заявление Кандоля: «я знал семьи, где большинство членов отличалось злым сердцем, другие - состоящие из добрых чувствительных лиц; одни, у которых воображение одерживало верх, другие с аналитическими наклонностями».
Лишь исследования Гальтона охватили более точным образом большую группу лиц.
Подбор является фактическим двигателем антропологической истории народов, действующим положительно или отрицательно, смотря по обстоятельствам. Насколько мы ограничиваемся исследованием национальной психики, подбор своим действием систематически удаляет из общества определенные характеры и способности, оставляя другие, и способствует лишь передаче этих последних родителями детям. Типы, поощряемые подбором, распространяются в народе все более, а процентные размеры предприимчивости, инициативы, трудолюбия, того либо другого темперамента возрастают или падают количественно от поколения к поколению. Мнение, будто народ, преобразовываясь физически или духовно, изменяется лишь при содействии подбора, приобрело очень решительных защитников. Один из них пишет:
«Народы, взятые в целости, не прогрессируют и не регрессируют. Им всегда присущи хорошие и здоровые элементы, которые размножаются, и другие, исполняющие роль микробов. Окончательные результат такой беспрестанной ферментации отражается в поверхностных умах как понятие общего прогресса или вырождения. Точная наука может рассуждать лишь о подборе положительном или отрицательном. Ошибка заключается не в тезисе, что существует эволюция, а лишь в способе понимания прогрессивного развития. Эволюция является лишь подбором, но никогда не представляет движения всего народа».
§ 20. Эволюция племенной психики обнаруживается в исчезновении некоторых рядов из формулы, данной нами в § 16, или в процентном изменении индексов в рядах.
Под давлением постоянно действующих факторов в каждом новом поколении будет больше или меньше лиц определенного духовного типа. В продолжение дикости и в фазисе низшего варварства естественная среда исполняет роль регулятора, оставляющего в живых лишь индивидуумов, приспособленных к условиям быта, и приводящего окончательно к тому, что психика племени является как будто бы ответом на требования внешней естественной среды. Вялость перуанских горцев, пассивность индейских земледельцев, живущих в Н. Мексике и Аризоне, подвижность полинезийцев, легкомыслие негров находятся в совершенной гармонии с условиями, в каких им приходится жить. Это явление можно причислить к той же категории, что и явления мимикрии в органическом мире, например белый цвет полярных животных.
По мере развития общественного строя и победы над природой подбор, присущий определенной этнической группе, начинает происходить все более под непосредственным влиянием общественных условий.
Каждое общественное учреждение народа влияет на граждан положительным или отрицательным образом соответственно своему характеру. Те или другие формы супружества и различные проявления зависимости человека от человека, понятия и обычаи, политические отношения и гражданские учреждения оказывают свое действие и преобразовывают духовный состав народа. Из энергического он становится пассивным или, наоборот, из отважного трусливым, из ленивого трудолюбивым. То же учреждение может в одну историческую эпоху давать благоприятные результаты, в другую - отрицательные. Военный подбор во время варварства, когда общей повинности подлежали все взрослые соплеменники, удалял из общества слабых и болезненных. Он составлял тогда орудие антропологического прогресса. Ограничиваясь призывом в войско лишь самых здоровых и самых сильных юношей, он превратился в источник общественного вырождения. То же можно сказать и о многоженстве. Во времена дикости и низшего варварства обычное право позволяло лишь старшинам племени пользоваться несколькими женами, т.е. достойнейшим; во время цивилизации многоженством пользуются те, у которых материальные средства велики.
Вообще, подбор, присущий территориальному периоду, ведет более к вырождению, чем к совершенствованию расы. История нашей культуры, арийско-европейской, представляет беспрерывное описание жертв и самоотвержения. Лучшие сыны народа, т.е. самые энергичные, самые деятельные и самые отважные, шли первые в огонь, чтобы проложить дорогу следующему поколению, теряли свои силы в политической борьбе и религиозных расколах, наконец, погибали преждевременно, сходя не только лично в могилу, но увлекая за собой бесконечные ряды возможных наследников. Возьмем для примера историю Франции. Сотни тысяч галлов погибли, борясь против нашествия римлян; подбор, совершавшийся тогда на поле битвы и как последствие восстаний, поглотил красу антропологического евгенизма. Страна оскудела. Феодальная эпоха с ее беспрестанными раздорами уничтожала избранные натуры, ибо «не интеллигенция, а характер определяет историческую ценность расы». В продолжение веков истребляли огнем и мечом еретиков: критика и энергия духа заставляли их отзываться на новые течения мысли, преследования же лишали французское общество тех смельчаков, которые обладали отвагой расстаться с рутиной и повиновением. Драгонады Людовика XIV дают понятие о последствиях такого подбора: преследуемые гугеноты уносят в чужие страны мужество своего духа и становятся там источником научной и промышленной инициативы. Домашние распри в конце XVIII века приводят к такому же отрицательному результату.С точки зрения историка враждебные партии не имеют
ничего общего между собой, но для антрополога картина домашних раздоров приобретает другой облик: самые деятельные члены народа, евгенисты по крови, истребляют друг друга.
И история других народов представляет ту же картину. Каждое цивилизованное общество подвергается подбору, истребляющему его антропологическую силу; милитаризм, большие города, алкоголизм продолжают в настоящее время это дело уничтожения наследия варварских времен, которые, замкнутые в простом и суровом общественном режиме, благоприятствовали положительному подбору. Таких взглядов на течение истории придерживаемся не только мы, но и другие. Существуют теории, разбирающие еще более пессимистически тенденцию подбора во время территориальной эпохи, и не только в течение прошедшей истории, но и в дальнейшем будущем. Мы приведем здесь один из таких голосов:
«Анализ общественного подбора приводит в окончательном своем результате к самым отчаянным выводам. Будущее не будет принадлежать лучшим, а лишь средним характерам. По мере развития цивилизации прежние благодеяния естественного подбора превращаются в бедствие и несчастье для человеческого рода. Всякий прогресс, скорее внешний, чем действительный, дорого оплачивается готовым капиталом отваги и энергии, воли и интеллигенции. Поэтому столько великих народов исчезло с исторического горизонта, обломки же, оставшиеся после них, не могут быть употреблены даже на создание новых. Ни одна раса не могла избавиться от этого оскудения и уничтожения. Цивилизация прокладывает себе дорогу со всей интенсивностью, наша наука и могущество возрастают под влиянием приобретенного опыта. Но человек, с точки зрения антропологии, представляет собой все меньшую ценность».
§ 21. Подбор, как фактор изменений, происходящих в эмоциональном составе народа, действует быстро и сильно. В мире животных он обладает таким же характером. Когда привезли в первый раз гусей в Боготу, то лишь немногие снесли яйца, половина снесенных яиц оказалась болтунами, а из выведенных птенцов половина околела в течение первого месяца, но те птенцы, которые выжили, хорошо акклиматизировались. В жизни человеческих обществ подбор является самой могущественной пружиной антропологического прогресса, как физического, так и психического. В противном же случае, именно когда условия укладываются неблагоприятным образом, подбор приводит данную группу к быстрому оскудению и упадку.
Простые математические выкладки убеждают нас в интенсивном действии подбора.
Допустим, что в народе существуют две группы характеров: одна предприимчивая, живая, смелая, все равно в каком направлении расходующая свою энергию, в материальной ли борьбе или идейной; другая - отличающаяся отрицательными свойствами, а потому пассивная, вялая, консервативная. Допустим еще, что в данный момент они одинаково многочисленны в народе.
Если вследствие причин, действующих постоянно, убывает из каждого поколения 10% предприимчивых характеров, оставшееся же народонаселение удваивается в то же время то в виду того, что в среднем энергичные родители производят такое же потомство, а тщедушные — тщедушных, уже в десятом поколении, т.е. спустя 200 лет число деятельных и предприимчивых элементов будет в три раза менее, чем число пассивных.
Или же, допуская, что смертность в обеих группах одинакова, но рост различный, именно, что годовой процент размножения энергичных элементов равняется 3%, пассивных — 4%, получим, что первобытное количественное отношение лиц обеих категорий после нескольких поколений совершенно изменится. Если в данное время каждая из групп составляла половину членов общества, то по прошествии трех веков энергичная часть будет составлять 7% всего числа соплеменников. Раса инициаторов исчезнет, и история народа начнет представлять картину политического и культурного упадка.
Гальтон, как пример такого действия подбора, приводит Испанию.
Систематически лишали испанский народ свободомыслящих элементов по 1000 людей ежегодно в период между 1471-1781 гг. Ежегодно сотня умирала от смертной казни, остальных же заключали в тюрьмы. В продолжение трех веков сожгли фактически 32,000 лиц, 17,000 in effigie (большинство из них, вероятно, эмигрировало), наконец, 291,000 осудили на тюрьму и другие наказания. Инквизиция не только понижала умственный уровень испанцев, но и истребляла антропологическое богатство будущих поколений.
Или возьмем другой еще пример, из Тибета.
В тибетской степи существует более ста монастырей, в каждом из них находится по несколько тысяч монахов. Этот класс составляет значительный процент в общем населении Тибета. О пригодности к монашеской жизни решает духовенство.
Каждая семья, имеющая нескольких мальчиков, должна отдать каждого третьего и следующих в монастырь.
Жребий, бросаемый ламой, указывает кандидатов; падает же он на самых интеллигентных и способных. Один антрополог пишет, что безбрачие в Тибете нанесло удар религиозному духу: лишило народ
экзальтированных и горячих натур, вместо них появился холодный и рассудительный скептик.
Подбор, производимый монастырями в Европе, не влиял с такой силой, но все-таки оказал значительное действие. «Я думаю, — пишет Гальтон, - что Европа обязана долгим периодам мрака, в который она была погружена, в значительной степени безбрачию, господствовавшему в монастырях. При тогдашних общественных условиях мужчины и женщины мягкого характера, склонные к добрым делам и размышлениям, к науке и искусству, находили убежище лишь в лоне церкви. Но церковь предписывала и даже требовала безбрачия. Поэтому мягкие характеры не оставляли потомства. Церковь действовала так, как бы желая избрать менее интеллигентную часть общества для продолжения человеческого рода. Она прибегала к средствам, которыми воспользовался бы скотовод для производства грубых и глупых натур. Не удивительно, что право сильнейшего господствовало в Европе в продолжение десяти веков; скорее надо удивляться, что в жилах европейцев осталось достаточно положительных элементов, могущих обеспечить нашей расе современный уровень очень скромной нравственности». Лапуж высчитал, что число лиц, которое от начала нашей эры, в пределах нашей, а также желтокожей цивилизации, не оставило потомства, в качестве представителей духовного сословия достигает миллиарда! Несомненно, что антропологическая ценность этих элементов была выше средней нормы общества.
Влияние отрицательного подбора, приводящего народ к оскудению, уже потому могущественно, что процент евгенических элементов в каждом народе вообще незначителен. Достаточно, чтобы известные факторы действовали продолжение сотни лет и энергичным образом лишали общество положительных натур, чтобы довести его до совершенного антропологического упадка.
§ 22. Часто мы встречаем термины: «старая раса», «молодая раса».
О «старой расе» говорят как о неспособной к свежести чувства, бедной эмоционально, умственно оскуделой, вырождающейся. Напротив, «молодая раса» представляет большой запас инициативы, здоровья и пылкости.
Эти выражения кажутся сначала неосновательными, ибо «молодая раса» - такими считались германцы в эпоху падения Рима - так же стара, как и «старая раса». Но все-таки эти термины выражают очень реальный факт, неоднократно проявлявший свое влияние. Противопоставление «старых» и «молодых» рас коренится в различии между группами, которые до сих пор находились в варварском состоянии и не подвергались вредному подбору и вырождению, какие присущи цивили
зованным фазисам развития, и народами, которые в продолжение веков цивилизации, столь богатой отрицательным подбором, успели расточить свое антропологическое богатство, а вместе с ним физическое здоровье и силу характера, а также простоту инстинктов. Грек времен Гомера или же накануне персидских войн представляет образец «молодой расы», «graeculus» времен римского господства — продукт «старой расы».
Вышеприведенное противопоставление доказывает, что подбор, происходящий в эпоху варварства, имеет другой характер, более продолжительный, чем те же процессы, происходящие в обществе в эпоху цивилизации.
И действительно, подбор во времена варварства оказывает преимущественно положительное влияние, по крайней мере для тех групп человеческого рода, которым пришлось играть роль в истории. В § 20 мы указывали, что военный подбор приводит к совсем другим результатам во времена дикости и варварства, когда действует принцип общий воинской повинности, и теперь, когда служат в войске те, которые удовлетворяют требованиям определенной физической меры. В основе гражданской жизни тогда лежали испытания, может быть, часто и жестокие. Но эти испытания или совсем отнимали у племени слабые и незакаленные элементы или же, если эти последние и выживали, лишались возможности брачных связей и оставления потомства. Жестокий голод истреблял там слабых. Вследствие недостатка классовых и вообще экономических антагонизмов не было ни домашних войн, ни сект, в которые обыкновенно воплощаются социальные движения. В крайнем случае, недовольные, передовые антропологические элементы всегда находили исход на какой-нибудь свободной территории, и там из них возникала новая этническая группа. Обыденная жизнь требовала здоровья, вырабатывала силу и сохраняла простоту обычаев. Условия благоприятствовали росту положительных типов, и Тацит, противопоставляя германцев своим выродившимся соотечественникам, совсем не ошибался в своих впечатлениях.
«Старая раса» — это раса, истощенная исторической жизнью, лишенная антропологической силы и вырождающаяся, одним словом, пережившая века социальных антагонизмов и отрицательных подборов. «Молодо расой» будет группа, не получившая такого наследства и благодаря тому обладающая здоровьем и не выродившимися элементами.
§ 23. Механизм перерождений, происходящих в психике народа, коренится в подборе. Но подбор является лишь регулятором, исключающим из общества элементы, приговоренные к исчезновению по той или другой причине.
Мы должны рассматривать этническую группу как живое органическое целое, создающее беспрерывно новые типы и изменения в различных направлениях, но сохраняющее в общем образцы, характеризующие непосредственно предыдущее поколение. Эта группа находится в определенной естественной среде, живет в определенных общественных условиях. Пока эти последние не изменяются, данная группа сохраняет свой характер, подвергаясь лишь мелким изменениям и отклонениям, которые не противоречат основным условиям естественной и общественной среды. Подбор в течение одной эпохи не изменяющихся отношений должен своим влиянием задержать появление типов, для которых нет места в данной группе. Когда же в условиях среды произойдут глубокие изменения, тогда и в живом организме народа начинают возникать соответственные перерождения: появляются типы, которые в прежние времена не могли существовать, другие же, прежде терпимые и уважаемые, исчезают. Психика племени приспособляется к новым условиям.
Следовательно, внешние условия, естественные или общественные, представляют регулирующий фактор и придают соответственный характер живому человеческому материалу. В этом отношении человеческое существо отличается большой пластикой и изменчивостью. Создав новую, постоянно действующую среду, можно было бы племенной психике придавать произвольные черты. Ни один антрополог теоретически не сомневается в этом.
«Нет сомнения, — пишет напр. Лапуж, — что можно было бы создать произвольный духовный тип и, между прочим, получить для народа одинаковый уровень, соответствующий самому высшему расцвету умственных способностей в современных обществах. Таким же образом мы могли бы создать племя музыкантов, гимнастов, естествоиспытателей. Из австралийцев, бушменов или эскимосов с течением времени могло бы образоваться самое идеальное человечество, как и из длинноголовых блондинов. Конечно, Homo europaeus ближе к этому идеалу, чем другие ветви человеческого рода, но все-таки каждая из них может достигнуть такого же совершенства. Прогрессивные расы выше постольку, поскольку они заключают в себе выдающихся личностей в таком значительном количестве, что оно может служить широким основанием для будущего; между тем низшие расы должны были бы начать с трудных попыток создания раньше всего такой зачаточной группы». В другом месте тот же автор пишет: «Нет сомнения, что если с помощью исключительной привилегии род человеческий ограничил бы право оставления потомства, допустив к пользованию этим правом лишь совершенных личностей, то по истечении одного или двух веков мы встречали бы на каждом шагу гениев, а людей, равнозначащих самым славным ученым, употребляли
бы для копания канав, но сомнительно, чтобы даже самое полное просвещение могло дать такие результаты в продолжение миллиона лет».
Здесь мы должны остановиться немного над отношением, существующим между учреждениями народа и его психикой. Это вопрос сложный, и мы вовсе не намерены исчерпать его; однако мы желали бы все-таки указать в общих чертах направление возможного ответа. Часто приходится слышать, что учреждения, существующие у данного народа, представляют выражение его духа или, точнее, социальное проявление «психической расы», до известной степени даже ее функцию. Это очень распространенное воззрение приобрело ярых последователей. «Племенной дух заключается в общественном строе и во всем, что составляет государство, точно так же, как душа в своем теле» (Лацарус и Штейнталь). «Народ не разрешает вопроса об учреждениях, точно так же, как он не избрал по своей воле ни цвета волос, ни глаз. Учреждения и формы правления являются продуктами духа расы: вместо того чтобы создавать определенную эпоху, они являются ее созданиями. Народы обладают «не таким правительством, какого желали бы в минуту каприза, а наоборот, правительство является продуктом национального характера. Нужны века, чтобы установился определенный политический строй, а также века для его преобразования» (Лебон).
В действительности, данный вопрос более сложен. Отношение между духом народа и его учреждениями осложняется, причина становится следствием, следствие же причиной.
Общественная жизнь в своем стихийном течении медленно создает в сфере материальных условий общественного быта незначительные вариации, эти последние накопляются с течением времени и, наконец, интегрируются в новую формацию материальных отношений. Для совершения этих мелких изменений нужно, чтобы в народе существовало определенное количество соответственных типов; новые стихийно возникшие материальные условия, окрепнув, придают «племенному духу» соответственное содержание, преобразовывают существующие учреждения, наконец, начинают действовать и на духовный состав народа с помощью подбора — в пределах, в каких это необходимо. Мы постараемся представить этот процесс на приме монгольских кочевников. Пока житель степи имеет стада, т.е. может жить продуктами скотоводства, до тех пор он смотрит с презрением на жизнь земледельцев. Вся его душа содрогается при мысли, что он может оказаться прикрепленным к определенному месту. Лебон сказал бы, что его учреждения соответствуют его расовому характеру! Он был бы прав. Но он ошибается, твердя, что, пока не изменятся элементы души кочевника, до тех пор для него не возможна оседлая жизнь. Кочевник переходит к земледелию
вопреки своей воле, под давлением нищеты и необходимости. Дело тут не в причинах, вследствие которых тот или другой киргиз лишается скота; довольно для нас, что, очутившись без средств существования, он обращается к земледелию. Если факторы, приводящие к нищете кочевников, действуют постоянно и в массе, тогда число земледельцев по необходимости возрастает, пока в племени не появятся два отдельных класса: бедных земледельцев (смердов) и богатых кочевников — дворян (славянские жупаны, по мнению Пейскера). Многие благодаря своей природе не могут привыкнуть к оседлому образу жизни и превращаются в подонки переходной эпохи, но другие в течение веков подчиняются необходимости и приспособляются. Кочевая раса медленно превращается в оседлую, приобретает соответственные инстинкты и учреждения, свойственные оседлому территориальному обществу.
V. Специальные психические расы
d) Психиатрические расы
§ 47. Остановимся еще над одним специальным духовным видом человечества, именно над людоедами. Людоедство лишь в определенную историческую эпоху, а именно во времена дикости, вытекает из материальных условий быта. Людоедство составляет тогда обыкновенное и обыденное явление и направлено исключительно на детей; возникновению этого обычая благоприятствует детоубийство, составляющее в эту эпоху необходимость для матери, у которой слишком многочисленное потомство. Каннибализм существует также в эпоху среднего и высшего варварства. Но тогда это уже последствие особенного психически-физио-логического извращения, продуктом которого являются еще людоеды-изнасилователи в Европе.
«Я разрезал ей груди, — рассказывает о себе один из таких эротоманов нашей части света, — и продолжал резать после мягкие части тела. Я копался в нем, как мясник в зарезанной скотине; сознаюсь, мной овладело такое сильное желание, что я дрожал и чуть не съел куска мяса». Другой бросается в лесу на двенадцатилетнюю девочку — насилует ее, убивает, съедает сердце и выпивает кровь. Для нас не важны дальнейшие примеры и подробности европейского людоедства. Заметим лишь, что сладострастие — источник такой похоти; герои этих мрачных драм всегда мужчины, женщины же, иногда дети — жертвы. Мне кажется, что именно такие психиатрические особи, соединяющие в своей психике сладострастие с кровожадностью, составляют очень зна
чительный процент населения каннибальских племен варварской эпохи. Некоторые каннибалы из кафрского племени занимают «прекрасную и плодородную полосу, изобилующую дичью». Но, «не удовлетворяясь охотой и пожиранием врагов, они нападают также друг на друга. Многие из пленников их происходят из их же собственного племени; но, что еще хуже, жены и дети во время голода становятся добычей ужасного обычая.С ленивой или ворчливой женой расправа не долга; таким же образом успокаивают кричащее дитя; если кто-нибудь заболеет или вообще слабого здоровья, то ему не дают умереть собственной смертью».
Впрочем, подробности, сглаживаемые в общих описаниях, проявляются ярко в рассказах об отдельных лицах. Каннибальская жадность так ужасна, сходство с поступками эротоманов в Европе так велико, что нельзя сомневаться в побуждении, которое доводит до систематического людоедства племена, занимающие «прекрасную и плодородную полосу земли, изобилующую дичью».
Архипелаг Фиджи изобилует классическими примерами. Женщины там редко едят человеческое мясо, между тем как этот обычай находит ярых последователей среди мужчин. Один из вождей хвастал, что он съел 900 лиц. Вильямс в своей книге о фиджийцах поместил рассказ о некоем Лоти, который убил собственную жену. Она отправилась вместе с ним в поле сеять таро. По окончании работы он послал ее за дровами, а сам разложил костер. По его приказанию она нарвала листьев и травы, чтобы их разложить в печке, и приготовила из бамбука орудие для разрезывания пищи. Когда она исполнила все приказания, чудовище схватило ее, разрезало на куски, сварило и съело, пригласив еще несколько человек на такой неестественный пир. Женщина по происхождению была ему равна; живя с ней, он получал от нее пользу, не было ни малейшего повода ни к неудовольствию, ни к спору. Другой путешественник, Б. Зиман, не согласен с взглядом, будто все фиджийцы — людоеды. «Целые деревни не знают и знать не хотят этого обычая. Обычай лишил права есть человеческое мясо чернь и женщин всех классов. Каннибализм ограничивается вождями и аристократией, но даже среди этих сословий некоторые никогда не прикасаются к человеческому мясу и не входят в буры (общинные дома), в которых складывают трупы. Они чувствуют к людоедству такое же отвращение, как и европейцы». Что касается каннибалов, то они «отличаются болезненным влечением к человеческому мясу и не могут удержаться от этой привычки, как пьяница от своего порока».
Племя базомапуланов в южной Африке принадлежит к числу людоедов. Их вождь Ломандо от времени до времени устраивал охоту на девушек, убивал их и съедал некоторые части. К. Маух, слышавший это
от самого Ломандо, замечает, что никогда в жизни не видел физиономии, более похожей на животное: громадные, висячие губы, огромная челюсть, низкий лоб, непропорциональное телосложение, грязь, превышающая всякое вероятие. Некоторые их этих примет часто присущи европейским изнасилователям-людоедам.
Вообще, во внешности многих людоедов чувствуется что-то нездоровое. Антрополог-криминалист, наверное, нашел бы много интересного в описаниях, разбросанных в трудах путешественников. Самая физиономия каннибалов, их обычаи и предпочтение, которое они отдают некоторым частям женского тела, слишком часто напоминают выродков, которых приходится предавать в руки правосудия в Европе. Сходство еще более увеличивалось бы, если бы мы с варварами сопоставили такое лицо как знаменитый маршал XV века Жиль-де-Рейс, удовлетворявший свое сладострастие кровью детей обоего пола, или указали бы на безумцев, насилующих и пожирающих трупы. В описаниях этнического каннибализма мы находим все эти обычаи. Эротическим происхождением каннибализма можно объяснить, быть может, и то, что лишь мужчины имеют право есть человеческое мясо, а женщины и дети составляют объект их обжорства. Женщины не только не допускаются на такие пиршества, но они сами смотрят на них с ужасом и под влиянием отвращения избегают в течение нескольких дней мужчин, участвующих в таком торжестве. Существует еще одна характерная особенность в психике людоедов — они приписывают человеческому мясу опьяняющие свойства. Ниам-ниамы, этот отважный народ центральной Африки, видят в людоедстве опьяняющее средство.И доморощенные европейские людоеды, например Верцени, говорят о таком же упоении. В связи с этим находится другой факт. Некоторые писатели утверждают, что нельзя отучить каннибалов от их обычаев. Однако тушиланги в центральной Африке добровольно отказались от людоедства, когда познакомились с коноплей и начали опьянять себя дымом ее. Одно наркотическое средство уступило место другому!
Именно такого рода факты заставляют нас предполагать, что среди некоторых групп человечества число типов, родственных нашим изнасилователям-людоедам, так велико, что психика всего племени приобретает соответственную окраску. Разумеется, это применимо не ко всем каннибальским народам, но лишь к тем, которые, находясь в условиях, позволяющих отказаться от отвратительного обычая, все-таки не могут расстаться с ними. Это психиатрические группы — с точки зрения понятий и нравственных чувств нашей цивилизации.
VI. Психические расы по отношению к физическо-антропологическим типам
§ 48. До сих пор мы употребляли выражение «физическая раса» в довольно широком значении. Иногда мы говорили о белой, черной, желтой расах, как будто бы каждая из них представляет физическое однообразие, или по крайней мер единство происхождения. Лишь иногда мы вводили более специальные термины, как, например, длинноголовый блондин, средиземный тип и др. Как известно, каждая из названных основных групп, т.е. белая, черная, желтая, заключает в себе различные расово-антропологические типы, передаваемые посредством наследственности. Среди европейских народов различают, например, длинноголового блондина (homo europaeus), средиземца (homo mediterranaeus) и короткоголового центральной Европы (homo alpinus), из которых каждый тип, вероятно, различного происхождения, и лишь в позднейшую эпоху смешался с другими. Существующие этнические агрегаты, вероятно, ни в одном случае не представляют группы, состоящей из одного типа, но являются продуктом смеси.
Даже на далеких архипелагах, таких как Н. Зеландия и Канарские острова, антропологический анализ обнаруживает скрещивание типов. Общества, по виду столь простые, как общество эскимосов, а также самые сложные, состоят из многих расовых типов. «Я не могу, — говорит Топинар, — указать ни на один ряд черепов, собранных без всякого плана в одной и той же местности, и даже на серии из каких-нибудь 5 номеров, где не замечалось бы различий в отношении многих весьма существенных признаков, различий, превышающих своим масштабом пределы индивидуальных колебаний». Вследствие скрещивания, продолжающегося десятки тысяч лет, можно встретить чистые типы лишь как исключения, но не как принцип. П. Топинар чувствует себя вправе утверждать, что «чистая раса представляет собой лишь абстрактное понятие, так как ее нет в человеческом роде». Даже в одной и той же семье встречаются совместно представители различных расовых типов, например у нас очень часто брат — блондин, сестра — брюнетка; в семьях, в которых белый скрещивается с краснокожим, одни дети белые и обладают «кавказскими» чертами, другие же — краснокожие.
Однако, несмотря на это физическое разнообразие каждого народа, т.е. на то, что этническая группа состоит из смеси различных физическо-антропологических типов, племена, находящиеся на низших ступенях культуры, отличаются каждое особенным психическим характером, так что мы можем говорить о них как о специальных психических
разновидностях человеческого рода. Является вопрос, как объяснить такое психическое однообразие, несмотря на физическое разнообразие?
Этот вопрос может быть поставлен еще шире. Несмотря на физическое, расовое разнообразие, в этнической группе все-таки замечается единство даже некоторых физических особенностей. Оно прекрасно обнаружилось в антропологическом анализе евреев, и наши обыденные впечатления совершенно подтверждают выводы, к которым пришла наука. Евреи представляют собой продукт смеси очень различных типов; мы встречаем среди них и длинноголового блондина, обладающего всеми существенными особенностями своего типа, то есть у него продолговатый череп, светлые волосы, голубые глаза; мы находим среди них же и средиземного брюнета; различного рода короткоголовых и даже негрские типы. И, однако, при всем разнообразии форм черепа, цвета глаз и т.д. лицо евреев обнаруживает явное стремление к некоторой средней норме: нос отличается специальной формой, в расположении глаз замечается тоже нечто особенное. Одним словом, существует нечто постоянное в выражении лица, т.е. в тех чертах, которые сразу бросаются в глаза. В выражении лица и вообще физиономии евреев замечается большее однообразие, чем в форме черепов или цвете глаз, и еще большее в некоторых чертах характера. Они представляют сравнительно очень смешанную физическую группу, но они более объединены, как «физиономическая группа», еще более однородны, как психическая раса, и, наконец, однородны, как культурное целое. И, наоборот, из родственных племен при одном и том же физическом составе каждое обладает часто собственными чертами физиономии. «Если теперь — читаем мы о четырех финских племенах, населяющих Финляндию, — встречается некоторое различие между ними, то оно очень ограничено: эти различия заключаются более в форме лица, чем черепа».
Мы должны объяснить происхождение этого однообразия или разнообразия в зависимости от рассматриваемой особенности.
Психическое единство (на культурном не будем останавливаться) становится вполне понятным ввиду наших предыдущих выводов. Культурные условия быта вместе с устойчивостью среды и занятий в течение веков превратили евреев в одну из более совершенных, т.е. однородных, психических рас Европы. Путем нелегального скрещивания, а также открытого перехода в иудаизм, чуждые элементы проникали в еврейские общины, но эта примесь, сохраняя в большей или меньшей степени свои расовые физические признаки, ассимилировалась психически с остальной массой под влиянием неутомимо в одном и том же направлении действующего подбора, вызываемого средой. Задача усложняется, если обратимся к объяснению относительного единства физиономии, например
специальной формы глаз и носа, свойственных евреям. Можно полагать, что эти черты принадлежат одному из первобытных типов Израиля и, обладая громадной силой наследственности, распространялись посредством скрещивания. Риплей старается дать другое объяснение относительно евреев и басков (а тем самым и относительно других групп): по его мнению, стремление к единству в физиономии представляет собой явление, присущее каждой этнической группе, достаточно обособленной. Он объясняет замечаемое явление действием полового подбора. В данной группе существует определенный идеал красоты, не принимающий в расчет скрытых или не особенно явных признаков, каковы форма черепа, но зато обращающий внимание на физические особенности, которые сразу заметны, как, например, форма глаз, носа и другие, придающие лицу определенное выражение. Этот идеал является пружиной полового подбора, часто бессознательно, но всегда существующей в народе. Под его влиянием происходит будто бы подбор, медленно распространяющий среди данной группы единообразие физиономии.
§ 49. Предположив, что каждая этническая группа, как на низшей, так и на высшей ступени культуры, состоит из нескольких физических типов, мы вводим в этническую психологию ряд новых задач. Является вопрос, в каком направлении эти типы действуют на психический характер данной этнической группы. Мы знаем, что психические черты, свойственные данной группе, подвержены изменению лишь тогда, когда находятся в противоречии с условиями ее быта, в противном же случае не изменяются. Физическо-антропологические типы, даже изменяясь в своих психических свойствах, в качестве составных частей данной этнической группы могут все-таки везде обладать определенными общими чертами и благодаря этому играть аналогичную роль в каждой общественной группе. Физическо-антропологический тип, возникший в далеком прошлом в определенном месте земного шара и приобретя там определенные свойства, может их сохранить в полнее или же отчасти в течение веков беспрестанного смешения с другими типами и происходящего в то же время подбора. Это предположение вполне возможно и находится в совершенной гармонии с другими нашими тезисами относительно устойчивости и изменяемости духа народов. Все дело заключается в том, что процесс изменяемости духа народа усложняется действием новых факторов, а именно, процесс этот может до известной степени состоять в том, что под влиянием подбора исчезает из общественной группы определенный физическо-антропологический тип, являющийся представителем соответственных психических свойств.
Несколько десятков лет тому назад Гобино, недавно же 0. Амон, Г. Лапуж и др., старались произвести психологический анализ типов арийской цивилизации. По их мнению, длинноголовый блондин и короткоголовый альпиец выступают в исторической и общественной жизни как элементы, обладающие постоянным и определенным психическим обликом. Рассмотрим подробно доказательства, какие вышеупомянутые исследователи приводят для подтверждения своего тезиса. Впрочем, мы останавливаемся на этих гипотезах главным образом вследствие их методологического значения. Подтвердят ли дальнейшие исследования теорию этих ученых или опровергнут ее, к этому мы равнодушны.
Лапуж (мы берем выводы французского антрополога потому, что он разработал глубже всех рассматриваемую гипотезу) исходит из следующих предположений:
1) Короткоголовый европеец в среднем существо пассивное, трудолюбивое, бережливое, предусмотрительное, не совершающее ничего наобум и сильно привязанное к родной земле. Он способен, но редко обнаруживает самостоятельный ум. Его умственный кругозор очень узок, но он настойчиво преследует свои цели. Будучи недоверчивым, он взвешивает каждое слово; он более прельщается формальной логикой, чем содержанием. Он человек традиции и здравого рассудка, не доверяет прогрессу, обожает единообразие в религии, предпочитает католичество, в политике возлагает надежды на государственную власть и стремится к общему равенству, не рассчитывая возвыситься собственными силами. Он понимает прекрасно свой личный интерес, интересы семьи и ближайшей среды, но у него нет высоких идеалов.
2) Длинноголовый блондин имеет более значительные потребности и трудится беспрерывно над их удовлетворением. Он легче приобретает, чем сберегает, и вообще расточителен. Будучи предприимчив, он решается на все; он отважен, вступает в борьбу из любви к борьбе, не рассчитывая на выгоду. Весь земной шар — его отечество. Его интеллигенция представляет собой различные степени развития, от тупости до гениальности, его желания и помыслы самостоятельны и неразлучны с действиями. За словом он в карман не полезет, а в случае надобности бывает логичен. Прогресс для него — врожденная страсть. В религии он протестант, в политике требует от государства уважения к индивидуальной свободе и старается скорее сам возвыситься, чем унизить других. Он понимает широко свои собственные интересы, интересы своей расы и национальности.
3) Метис обоих вышеупомянутых типов, как в физическом, так и психическом отношениях, находится в неустойчивом равновесии. В душе его инстинкты обеих рас не действуют одновременно и влекут
его в разные стороны. Поэтому он неустойчив в своих желаниях и деяниях. Результатом всего этого является общественное и историческое бесплодие.
Исходя из этих тезисов упомянутые ученые пришли к ряду выводов относительно взаимной роли этих основных элементов при их столкновении.
В истории берут перевес не столько умственные способности, сколько подвижность и предприимчивость духа, т.е. активность характера и обилие инициативы. Типы исторических пионеров — предприимчивых натур, не могущих усидеть на одном месте, — встречаются в каждой расе, но ни в одной, кроме длинноголовых блондинов, не составляют такого большого процента. Homo europaeus, т.е. белолицый и голубоглазый долихокефал, всегда снабжал историю вожаками. Лишь те народы выбились из мрака и запечатлели свое имя на страницах истории, среди которых он составлял значительный процент. Возникший в умеренно-холодной полосе Европы, в сыром климате ледниковой эпохи, пройдя тяжелую школу борьбы с монотонной природой, он вынес из своей первобытной родины предприимчивость, активность и ненасытную жажду приключений и навязал другим племенам свой арийский язык. Он создал величие Эллады, и тип Агамемнонов и Ахиллов сохранился в самой чистой форме среди блондинов Скандинавии. Он много сделал для величия Рима и дал начало патрициату, породил мрачную, хотя и полную жизни, фантастичность средних веков, призвал к существованию цивилизации, процветавшие несколько тысяч лет тому назад на берегах Нила и Месопотамии, чему доказательством служат, по мнению Лапужа, художественные памятники эти стран. При совместной жизни с короткоголовыми длинноголовые блондины представляют собой активное начало: они вожди, а короткоголовые - армия. «Блондины исполняют функции мозга и нравов в общественном организме, короткоголовые и их метисы играют роль мышц и костей».
Лапуж развивает свои воззрения подробно примерами, взятыми из истории Франции.
До завоевания Галлии римлянами в ней насчитывалось 5-6 млн народонаселения, состоящего из короткоголовых и длинноголовых. Чуть ли не миллион погиб в войнах с Цезарем, столько же продано в рабство. Погибали преимущественно энергичные блондины. После этих войн Галлия становится самой трудолюбивой то и зато наиболее раболепной римской провинцией. Искра восстания тлеет лишь на севере, где светловолосые элементы многочисленны. Такое положение вещей продолжается несколько веков; богатство возрастает, но слава не растет. Постепенно, однако, сначала в качестве союзников, затем в качестве по
бедителей, длинноголовые народы в V и следующих веках проникают в страну и вносят в нее жизнь. Нескольких сот тысяч новых пришельцев было вполне достаточно для того, чтобы зажечь в несколькомиллионном раболепствующем населении воинственный дух. Светловолосые великаны в течение нескольких веков изливаются отсюда в соседние страны (крестовые походы и войны феодалов). В позднейшем периоде эти элементы основывают колонии, принимают участие в движениях реформации. Но все эти походы крестоносцев, религиозные движения борьбы истребили блондинов, а когда они гибли, короткоголовые берегли свои силы и побеждали с помощью пассивного выжидания. Великая французская революция представляет собой проявление антропологического факта, именно победу более многочисленных короткоголовых и относительное исчезновение блондинов. Современное политическое ничтожество Франции есть последствие господства короткоголового типа.
§ 50. На европейских обществах, которым благодаря классовой структуре присуща такая сложность факторов, не легко доказать тезис, что блондин отличается большей активностью, если бы даже этот тезис вполне соответствовал действительности. А между тем, большинство доказательств, приводимых представителями рассматриваемой теории, таковы, что они не исключают действия и других факторов.
Совокупность доказательств, на которые опираются защитники вы-шесформулированных тезисов, следующая:
1) Указатель ширины черепа уменьшается, процентное же количество длинноголовых возрастает при переходе от низших классов общества к высшим. Этот принцип обнаруживается тем ярче, чем отдаленнее наследуемая эпоха; взаимное количественное отношение длинноголовых блондинов к короткоголовым складывается менее благоприятно для первых по мере приближения к современной исторической эпохе. Дворянство заключает в себе всегда самый большой процент блондинов, мещанство — меньший, народ же — наименьший. В средние века обилие блондинов среди высших классов было еще больше.
2) Процентное отношение гениальных умов, распределенное по сословиям, совпадает, в общем, с обилием блондинов: дворянство, более всего изобилующее длинноголовыми элементами, произвело сравнительно самое большее число великих имен; народ, самый бедный представителями этого типа, сыграл второстепенную роль в прокладывании новых умственных дорог. Умственный труд действует на форму черепа, под влиянием его не только возрастают абсолютные измерения черепа, но особенно увеличивается ширина его, благодаря чему череп приобретает короткую форму. Умственных тружеников указатель ширины черепа
выше, чем средняя величина его, присущая данному антропологическому типу, занятому физическим трудом.
3) В странах со смешанным населением, короткоголовые сосредоточиваются в более скудных гористых местах; a homo europaeus занимает низменности, т.е. более плодородные пространства.
Самые главные города, почти все без исключения, расположены среди территорий длинноголовых или же среди областей с наименее короткоголовыми, хотя в страна вообще населена короткоголовыми. Вообще, указатель ширины черепа у горожан в среднем бывает ниже, чем у деревенских жителей, живущих по соседству с городом.
4) Богатство страны увеличивается с понижением указателя ширины черепа, и наоборот. Более предприимчивые длинноголовые элементы своим присутствием способствуют материальному благосостоянию своей родины.
5) Эмиграция разлагает народонаселение, выделяя из него блондинов. Менее короткоголовые элементы первые оставляют родную страну. Переселенцы сосредоточиваются в богатых областях, населенных длинноголовыми. «Два основных элемента, из которых произошел французский народ, разъединяются. Один остается на своих местах, другой уходит из родной деревни и предоставляет ему наследие, которым не дорожит. Длинноголовые собираются в более богатых областях. Четыре миллиона французов, живущих вне пределов родного департамента, заключают в себе девять десятых всей интеллигенции и энергии страны».
6) Указатель ширины черепа у лиц, родившихся от родителей, которые происходят из различных местностей, ниже его средней величины на родине каждого из родителей.
7) Местности, в которых оба расовых элемента очень смешаны, отличаются самым малым ростом населения и сильно содействуют депопулизации Франции.
Верны ли или ошибочны вышеприведенные тезисы, но они указывают, что при исследовании статистических фактов следовало бы принимать в расчет обобщения антропологии. Заслуга Лапужа состоит в указании этих задач.
«По мнению обыкновенных политиков. Все люди - равнозначащие единицы. Статистика дает нам понятие лишь о количественной величине потерь, которые произошли в определенной местности, или во всей стране; антропология же обращает наше внимание на качественную сторону рассматриваемого процесса. Мы не допускаем предположения, чтобы происшедшая потеря распределялась равномерно между всеми расами или же категориями способностей. Нет! Здесь совершается подбор, источник которого — психическое разнообразие рас, способностей
и вкусов. Качественная сторона депопулизации Франции несравненно более важна, чем количественная: народ может без отрицательных последствий потерять значительное число людей низшей категории, но его существованию грозит опасность, если он потерял слишком много хорошей крови. Уменьшение народонаселения ведет именно к этому»!
§ 56. Мы старались объективно представить основные принципы «антропо-социологической школы», довольствуясь лишь незначительными возражениями. Обобщения и выводы рассматриваемого направления идут далее, чем зто допускается требованиями научного метода. Приходится часто очень сильно сомневаться в справедливости приводимых доказательств. Лапуж объясняет, например, падение Польши процентным уменьшением блондинов, и на таком предположении строит уже дальнейшие выводы! Он обращается с фактами небрежно: если факт годится для его целей, он приводит его, не осведомляясь об его достоверности; в случае надобности то, что следовало бы лишь доказать, превращается в доказанное, умозаключения же находятся часто в резком разногласии со значением и содержанием посылок. При анализе значения антропологических факторов в общественной жизни нельзя забывать, что общество представляет собой нечто большее, чем простое соединение особей различного типа в одном и том же социальном организме. Уменьшение роста народонаселения, распределение по классам лиц, которые отличились на поприще умственной деятельности, богатство народа и т.д. являются результатом многих факторов. В окончательном итоге трудно решить, какие причины и в какой степени вызвали известный результат. Антропо-социологическая школа игнорирует все это и объясняет исследуемые явления исключительно расовыми факторами. Построенные ею теории заслуживают внимания лишь как побуждения к дальнейшим исследованиям, и потому мы так долго остановились на них. Эта школа считает свои гипотезы доказанной истиной, между тем как они лишь открывают новые научные горизонты и оплодотворяют ум исследователя. Тем не менее, они заключают в себе много ценных методологических указаний.
Наши возражения относятся главным образом к способу доказательства тезисов, поражающему нас своей слабой научностью, но основной факт - существование большого процентного числа евгенистических элементов среди длинноголовых блондинов в прошедшем и настоящем - весьма возможен. Мы искали возможного объяснения этого явления; прибавим еще, что если длинноголовый блондин является историческим инициатором, то вековой подбор, лишающий его самых лучших представителей, мог и даже должен был произвести свое влияние; будучи
богаче других энергичными элементами, блондин все-таки обладает ими теперь, быть может, в меньшей степени, чем некогда. Возможно даже, что в будущем науке удастся доказать более общий тезис, именно, что в каждой основной ветви человечества длинноголовые типы более предприимчивы, чем короткоголовые: длинноголовые блондины — в кавказской ветви, черные - в негрской. Но из этого не следует, чтобы эти различные длинноголовые элементы были равнозначны между собой.
В Африке черные длинноголовые группы отличаются, кажется, самой большой активностью. Это кафры. Нижеприведенная таблица представляет собой распределение форм черепа в различных местностях черной Африки:
длинноголовых среднеголовых короткоголо вых
32 бушменских и готтентотских черепа... 59,39% 40,63
41 черепов кафров... 96,49% 4,52
81 негров из окрестностей бассейна Конго 51,58% 40,96 8,43
49 черепов суданск. негров 75,40% 24,5
Старались объяснить предполагаемую энергию длинноголовых тем, что мозг представляет собой не только центральный орган мышления, но также воли и чувства, что предприимчивость и активность должны идти рука об руку с большим развитием некоторых частей главного нервного центра и что длинная форма черепа находится в связи именно с этой зависимостью, точно так же, как умственный труд вызывает абсолютное увеличение размеров черепа, особенно же поперечного измерения, т.е. придает черепу короткую форму. Прибавим, что, даже, по мнению самых крайних защитников евгенизма длинноголовых блондинов, достоинства этого типа совсем не представляют его исключительной принадлежности. Они - продукт исторических условий, и соответственный подбор мог бы создать их также среди других групп человеческого рода. «Из австралийцев, бушменов и эскимосов может с течением времени возникнуть совершеннейшее человечество, точно так же, как и из длинноголовых блондинов. Разумеется, homo europaeus ближе к этому идеалу, чем другие ветви человеческого рода, но каждая из них все-таки может достигнуть такого совершенства» (Лапуж).
§ 57. Исследования над исторической и общественной ролью блондинов важны для этнической психологии не столько вследствие полученных результатов, сколько ради методологических приобретений. Они открывали новые пути для поисков истины. Подобные исследования низших племен, у которых вследствие отсутствия сложного общественного строя действие антропологических факторов не затемняется в такой степени другими влияниями, как в цивилизованной среде, должны привести к особенно интересным результатам. Мы имели в виду это в § 42, говоря о распределении лингвистических групп; мы тогда указали, что внешний вид лингвистических территорий уже обнаруживает деятельность и подвижность предков данной группы. Если мы возьмем, с одной стороны, предприимчивых якутов, с другой, более пассивных тунгусов и исследуем расовый состав обоих народов, то мы, может быть, получили бы некоторые указания относительно расового типа, который придал тюрко-татарской ветви ее исторический характер, точно так же, как длинноголовый блондин произвел родственное влияние в западной и центральной Европе.
Еще более благодарное поле для исследований представили бы, пожалуй, Америка и Н. Голландия, но, к сожалению, прошло время для таких исследований вследствие исчезновения туземцев.
Факты, свидетельствующие об активной исторической роли некоторых физических типов в сравнении с другими в одном и том же обществе, существуют в значительном количестве в различных пунктах земного шара.
Мы читаем о вождях Меланезии, но они отличаются физическими свойствами от простолюдинов. Например, на Фиджийском архипелаге у первых — гладкие волосы (индонезийца), у простого народа же - курчавые; на Соломоновых островах вожди отличаются коричным цветом лица.
Вдоль южных краев Сахары, особенно на берегах Сенегала и верхнего Нигера, живут группы фульбов (т.е. «светлых»). Избрав какую-нибудь из негрских стран, они разоряют ее сначала набегами, а затем поселяются там в укрепленных местах и, наконец, становятся полными владетелями. Этот элемент исполняет там роль организаторов государства, какую, быть может, некогда на заре истории Европы играл блондин. Негрская пословица гласит: «Если введешь в свой дом девушку из племени фульбов, служанкой ли или пленницей, то она всегда сделается хозяйкой дома». Между предприимчивым стойким фульбом и несистематическим болтуном-негром разница поразительна. Первого невозможно поработить, потому что ООН покончит с собой или сбежит. Изделия его рук отличаются изяществом; он занимается распространением промышленности и торговли в этих местностях; он
пылкий фанатик. Ко всему этому негр весьма малоспособен. «Ежегодно волофские купцы (негрское племя рассматриваемых местностей) возвращаются из портов, привозя достаточную сумму денег, чтобы обеспечить на некоторое время удобное существование для себя и своей семьи. Если бы они желали ежегодно откладывать хотя небольшую часть барышей, то вскоре достигли бы завидного положения. Но они нисколько не думают об этом! Лишь только они приедут на родину, они начинают немедленно щеголять, бросая деньги направо и налево, и заботятся только о том, чтобы как можно сильнее поразить зевак. Спустя несколько дней они появляются на тех же улицах, где только что промотали груду денег, печальные и в лохмотьях, и вымаливают у разных фирм маленький задаток в счет будущих благ». Фульб в качестве наездника, ремесленника, организатора поглощается все более негрскими обществами Судана, в которых он составляет едва /2% на население в несколько десятков миллионов человек. Он отличается от чистокровного негра гладкими волосами, прямым носом и красноватой кожей. И во всей негрской Африке, особенно на востоке и юго-востоке, примесь светлого типа с прямым носом, с гладкими волосами значительна; и повсюду ему сопутствуют определенные черты характера, позволяющие ему исполнять задачу политических организаторов. Иногда целые этнические группы отличаются такими физическими и психическими свойствами, иногда же те последние обнаруживаются лишь у отдельных личностей племени. Вообще, там существует богатое поприще для исследований над психикой антропологических типов при их взаимном столкновении.
Допустим, что такие исследования будут совершены на пространстве всего земного шара; впрочем, это невозможное желание, потому что XIX век, преобразовав отношения и истребив целые группы, навсегда стер для нас многие страницы антропологической летописи человеческого рода. Но такие исследования дали бы нам картину исторической и общественной роли всех расовых типов, которая, быть может, озарила бы светом первобытную родину этих типов и мезологические условия их возникновения. Мы получили бы тогда антропологическое объяснение всеобщей истории - в истинном значении этого слова.
VII. Расовая историософия
§ 58. Мы писали о значении расовых факторов в истории. Без сомнения, они действуют и своим влиянием решают вопрос о путях и еще более о способах исторического движения. Разумеется, раса производит влияние
не формой носа, не родом волос, потому что роль ее морфологических и гистологических признаков безразлична. Расовый тип проявляет свое действие в истории и общественной жизни благодаря своим психическим свойствам, например, блондин - своей энергией и предприимчивостью, белый короткоголовый - пассивностью и осторожностью. Насколько известная физическая группа - «раса» - представляет собой психическую расу, настолько, несомненно, она занимает определенное место в числе факторов исторической и общественной жизни.
Это место принадлежит ей как носительнице определенных свойств духа. Как из данного раствора осаждаются определенной формы кристаллы, так из данного физического типа чаще, чем из другого, выделяются, при взаимном столкновении, определенные типы характера и выполняют соответственную роль в историческом развитии и общественной жизни. Психическая раса, сама являясь продуктом исторического развития и производной категорией, из следствия превращается в причину, становится фактором, задерживающим дальнейшие формы общественной жизни или ускоряющим их и даже преобразовывающим, в известных пределах, направление исторического развития.
Какой-нибудь конкретный пример, обнаруживающий психическую противоположность между двумя группами, часто сталкивающимися, позволит нам лучше очертить сферу влияний расового фактора. С этой целью мы возьмем малайца и индонезийца.
«Малаец сдержанного характера осторожен, недоверчив, в нем есть что-то лисье; жестокие и кровожадные инстинкты, приписываемые этой расе, вероятно, преувеличены. Малаец никогда не высказывает открыто удивления, обожания или опасения и, по всей вероятности, не знает сильных чувств такого рода. Медленный и внимательный, он в разговоре косвенно касается того предмета, о котором хочет говорить». Напротив, «даяк, вероятно, самый подвижный человек на свете, страстно любопытен и более общителен, чем английский крестьянин. После окончания дневных работ, даяки проводят большую часть ночи у костров, беседуя об общественных делах. О малайцах, которые относятся весьма равнодушно к подобным вопросам, они говорят: «эти малайцы глупы, олухи; после окончания работы каждый спешит к своей бабе и спит всю ночь, вместо того чтобы сидеть со стариками и рассуждать о старине». Малаец трус, но, приговоренный к смерти, ждет спокойно кончины; смелый и отважный даяк в таком случае сильно волнуется; первый страдает недостатком воображения, у другого же воображение очень пылкое.
Допустим, что эти столь различные типы находятся в одном и том же обществе с развитым разделением труда. При режиме свобод
ной конкуренции малаец и индонезиец будут заниматься различными профессиями или в сфере одной и той же профессии будут исполнять различным образом свои обязанности. Различный характер обеих «рас» обнаружится особенно ярко в сфере более общих течений. Эмиграция, выделяющая в Европе из смеси рас длинноголового блондина, отметит там индонезийца и сосредоточит его в городах. Индонезиец доставит путешественников, мыслителей, общественных деятелей и вообще всякого рода инициаторов, старающихся подвинуть пассивные массы, главным образом малайского типа, по пути реформ и преобразований. А так как новые идеи в классовых обществах являются лишь выражением новых потребностей, которые возникли под влиянием стихийно накопляющихся отношений, и представляют собой формулировку стихийно созревших общественных задач; так как момент и способы решения общественных задач зависят от орудий — людей, посредством которых общество решает эти задачи, то взаимное отношение обоих типов, их классовое положение и другие условия их взаимного соотношения будут определять собой не только характер средств борьбы, но и направление предполагаемого решения и т.д. Общество нуждается в умах, которые формулировали бы возникающие задачи, в идеологах, которые, восприняв идею, посвятили бы свою жизнь осуществлению ее, в организаторах, которые сплотили бы отдельные личности в дружину, и т.д. Все это требует существования в народе известных характеров, таких, какие, например, преобладают среди даяков. Индонезиец будет снабжать историю своей страны активными элементами, способными к далеким походам, колонизации, сектантству, т.е. будет исполнять в известном пункте земного шара определенную историческую роль, будет созидать способы решения общественных задач, своим присутствием осложнит эволюцию. Все эти влияния в общей сумме могут придать истории народа совсем другое направление, чем в этом случае, когда общество состояло бы лишь исключительно из психических типов, свойственных малайской расе.
Изобразим влияния расы в качестве причинного фактора общественных отношений еще на другом примере, который, несмотря на свою гипотетичность, все-таки, быть может, соответствует действительному ходу событий.
Допустим, что длинноголовые и короткоголовые, входящие в состав арийских народов Европы, обладали в самом деле таким характером, какой им приписывает современная антропо-социологическая школа. Предположим еще, что мы рассматриваем первобытную эпоху, когда племена состояли из малосмешанных типов, следовательно, в них преобладали либо длинноголовые, либо короткоголовые. Развитие этих первобытных этнических групп разнилось бы значительно. Длинного
ловые, будучи лишены инстинкта оседлости, остались бы кочевниками без развитой техники и материальных богатств. Вследствие этого у них не могли бы возникнуть и более сложные общественные установления, и они жили бы исключительно грабежом и охотой и вели бы кочевой образ жизни. Численность племени возрастала бы крайне медленно, так как опасные походы постоянно поглощали бы прирост населения. Между тем, психические свойства короткоголовых раньше приковали бы этот тип к постоянному местожительству, чем блондина; систематический труд способствовал бы росту технических знаний, вместе с тем, богатство и народонаселение быстрее увеличивались бы, чем в обществах исключительно длинноголовых. Если бы весь земной шар был населен блондинами и условия окружающей среды не заставляли бы их заниматься земледелием, то человеческий род остался бы навсегда в состоянии дикости; если же население его состояло бы исключительно из короткоголовых, то мы получили бы картину страны с оседлым народом без идейного творчества. Однако обе расы смешались в одном и том же обществе. Длинноголовый внес в историю такого народа историческую активность, склонность к далеким походам, идейную инициативу. Возьмем теперь какое-нибудь из исторических событий, являющееся, по мнению представителей современной антропо-социологической школы, продуктом присутствия длинноголовых блондинов, например крестовые походы, и рассмотрим последствия, вызванные этим событием в общественной жизни западной Европы. Эти походы задержали упадок Константинополя, а вместе с тем и развитие промышленности в Англии и Голландии, познакомили нашу часть света с материальным и умственным богатством Востока, ускорили рост благосостояния итальянских городов и эпоху возрождения, упадок мелкого дворянства, закрепощение крестьян, а в окончательном результате и реформацию. Мы говорим: «ускорили», «задержали», как будто бы вышеназванные исторические события были фаталистически необходимыми, хотя они не носили такого характера; итак, следовало бы скорее сказать, что крестовые походы придали развитию Европы известный ход, который, быть может, не отличался бы таким же направлением при другом стечении факторов.
Последний пример есть лишь предположение. Но для характеристики влияний расы мы не нуждаемся в гипотетических примерах. Существующая реальная действительность в Судане, где фульб по отношению к негру исполняет предполагаемую роль длинноголового блондина, или в Меланезии, где та же задача выпала на долю индонезийца, дает прекрасные образцы воздействия расы как одного из факторов общественного развития. Мы не станем здесь повторять фактов, потому что уже приводили их.
Во всех этих примерах раса являлась потенциальной силой, которая при возникновении в обществе определенных отношений и учреждений выделяет из себя определенные типы деятелей и вообще исторических орудий, исполняет определенным образом определенные задачи, придает общественно-исторической жизни тот или другой колорит, двигает развитие в определенном направлении или задерживает его, наконец, пользуется существующими отношениями определенным образом, т.е. играет в общественной эволюции ту же роль, какая — в качественном отношении - выпадает на долю отдельной личности, потому что существует ведь громадная разница в силе и успешности между влияниями отдельной личности и целой группы. Впрочем, в качестве исторического фактора данная раса не обладает постоянным характером в течение веков; она подвержена подбору, т.е. преобразовывает свой психический облик. Длинноголовый блондин сохранил свою предприимчивость или, быть может, даже отчасти ее промотал, но под действием подбора, свойственного эпохе цивилизации, приобрел способность к интенсивному систематическому труду. Следовательно, всякая раса представляет собою изменяющийся, неустойчивый по своему характеру исторический фактор. Она действует как резервуар определенных эмоциональных и умственных типов. Но так как каждая раса в психическом отношении представляет собой некоторое разнообразие, то и на практике вопрос никогда не ставится так прямолинейно, как в наших теоретических изысканиях, в которых с целью упрощения анализа мы придаем расе резкий и выразительный психический облик.
Еще одно замечание.
Наш анализ влияний расы не полон. Чтобы исчерпать эти влияния вполне, мы должны были бы познакомиться раньше с совокупностью факторов общественного развития, и лишь на основании такого анализа мы могли бы определить то, что принадлежит расовому фактору. Общественная эволюция заключается в преобразовании общественных учреждений, мы же коснулись лишь поверхностно причин, влияющих на суть этих учреждений и на их последовательность. Если бы мы не опасались слишком сжатого и сравнительно неточного обобщения, то мы сказали бы, что раса не решает вопроса ни о сущности учреждений, ни об их исторической последовательности, так как они - продукт материальных условий; но что раса является потенциальным резервуаром исторических орудий, материалом, на котором и с помощью которого происходит эволюция. Раса влияет на возникновение материальных условий и на способ воплощения в жизни новых учреждений и т.д.
Но еще раз заметим, что наше обобщение все-таки неточно, потому что на долю как расы, так и отдельной личности выпадает более творческая роль, чем это вытекает из вышеизложенного.
§ 59. С теоретической точки зрения значение расы в историческом развитии и общественной жизни и вообще сферы ее влияний ясны и несомненны. Но дело обстоит иначе, когда мы от теории перейдем к конкретным примером и пожелаем указать участие расового фактора в определенном историческом процессе. Выделить влияние расового фактора очень трудно, а иногда даже невозможно. Такой анализ был бы возможен лишь по отношению к обществу, не разделенному на классы, в котором представители различных физических типов находились бы в одних и тех же экономических условиях. Обыкновенная статистика человеческих деяний и физического типа деятелей обнаружила бы сразу историческое значение известной расы, ныне в высшей степени запутанное. Быть может, оказалось бы, что эта роль не представляет собой исключительной принадлежности одной физической расы, но выполняется ею лишь в большей степени, чем какой-нибудь другой (так как в каждом расовом типе встречаются одни и те же характеры, но только в различном количественном отношении).
По мнению Пенки, протестантизм представляет собой расовую особенность блондинов, католицизм - короткоголовых. Этот ученый указывает на зависимость, существующую в Германии в распределении этих типов и названных вероисповеданий. Мы не станем разбирать причин реформации, так как они не принадлежат к числу расовых, а к числу общественно-экономических, но обратимся к Бельгии и остановимся над исследованиями Гузе относительно участия антропологических типов в политической борьбе. В этой стране живут фламандцы, между которыми тип длинноголового блондина очень многочислен, и валлоны, по большей части короткоголовые. Каждая группа, по мнению Гузе, является как будто бы собирательной индивидуальностью со свойственными ей обычаями, стремлениями и привычками.И эти особенности выступают тем резче, чем чище данная группа в расовом отношении. Но вопреки выводам Пенки длинноголовые в Бельгии самые ярые ультрамонтане; напротив, короткоголовые принадлежат к свободомыслящим элементам. Если бы вероисповедание данной группы определялось расовыми особенностями, то нельзя было бы не удивляться, каким образом одни и те же типы в Германии и Бельгии заняли диаметрально противоположные позиции. Но предположим, что дело не в том, каких идей придерживается та или другая раса, а в том, что эти расы всегда вступают в оппозицию друг с другом. Но и это предположение неверно. Благодаря историческим условиям блондины и короткоголовые в Бельгии составили две совершенно различные в экономическом отношении группы - обстоятельство, с которым раса ничего не имеет общего. Фламандцы - земледельцы, валлоны же - жители промышленных округов. Таким образом, весь ан
тагонизм, по-видимому, имеющий антропологический характер, на самом деле объясняется исключительно культурно-экономическими причинами.
Ученые, занимающиеся философией истории с расовой точи зрения, слишком часто упускают из виду остальные факторы общественной жизни и находят причинную связь между физической расой и общественными явлениями там, где существует лишь случайная совместность их; они видят в расовом факторе основной источник борьбы, антагонизмов и даже течений, а также общественных учреждений.
Такого рода ошибки, повторяемые систематически, подорвали доверие к расовой философии истории. Мы можем даже с полной уверенностью сказать, что когда ученый объясняет сущность известного учреждения или его генезис, или же какой-нибудь исторический процесс духом расы, то такое объяснение указывает на очень поверхностный разбор реальных отношений.
§ 61. Сделаны были попытки формулировать основные тезисы расовой философии истории.
Сравним расовые типы с химическими элементами. Водород и кислород обладают совершенно иными свойствами, чем тела, возникшие из их соединения, например вода. Физические свойства тела, возникающего из соединения известных химических элементов, изменятся в зависимости от взаимного качественного отношения этих последних. По мнению антропологических философов истории, типы в истории то же, что элементы в химии. Пенка вполне сознательно высказал эту мысль и применил ее для объяснения определенных конкретных случаев.
«Расы представляют собой то же самое в этнологии, что элементы в химии. Задача химии состоит в том, чтобы определить свойства различных элементов и их взаимное сродство. Точно так же антропология изучает физические и духовные свойства различных рас и старается установить социальный строй с его лингвистическими, физическими и общественно-политическими особенностями, когда две или более рас живут совместно. Все химические тела подвергаются в известных случаях разложению. Это происходит таким образом, что какой-нибудь элемент выделяется под влиянием тепла из предшествующего соединения. История нас учит, что этнические тела, состоящие из различных элементов, подвергаются подобному же разъединению. Разложение национального организма, обусловленное выделением какого-нибудь расового элемента, выражается в изменениях общественно-политических форм».
Немецкий ученый, как и Лапуж в своих воззрениях на падение Польши, ошибочно объясняет исчезновение феодальных учреждений во Франции, Германии и Австрии, утрату политической независимости
южной Германией и ниспровержение немецкого могущества в Италии и Венгрии действием таких же причин. «Только антропология может выяснить подобные процессы общественно-политической жизни. Они коренятся в количественном уменьшении арийско-германского элемента (т.е. блондинов). Но так как это уменьшение не влечет за собой соответственных изменений в этническо-лингвистической области, то значение его долго не обращало на себя внимания. По мере того как арийские элементы данной народности количественно уменьшаются, положение их среди побежденного и находящегося под гнетом народонаселения ухудшается, привилегированное же сословие вынуждено совсем отречься от своих прав».
Мы находим эти же тезисы в менее точной, но столь же безусловной форме у Г.Лебона.
«Каждая раса обладает определенным психическим характером, столь же постоянным, как ее анатомия».
«Дух расы управляет ее судьбами, созидает ее верования, учреждения и искусства; в каждом элементе цивилизации мы находим его. Он единственная сила, сопротивляющаяся всему».
«История в главных чертах может быть рассматриваема как простое изложение результатов, произведенных психическим складом рас. Она проистекает из этого склада, как дыхательные органы рыб из их жизни в воде. Без предварительного значения душевного склада народа история его кажется каким-то хаосом событий, управляемых одной только случайностью. Напротив, когда душа народа нам известна, то жизнь его представляется правильным и фатальным следствием его психических черт... Особенно в политических учреждениях наиболее очевидно проявляется верховная власть расовой души. Учреждения народа - это выражение его души, и если ему бывает легко изменить их внешность, зато он не может изменить их основания».
«Исчезновение исторических рас есть результат скрещивания; народы, сохранившие единство и силу, умели всегда избежать смешения своей крови с чужой. Присутствие даже небольшого числа чужеземных элементов может уже исказить душу народа. Она теряет способность к защите свойственных ей особенностей, памятников своей истории, произведений предков... Если различные составные части цивилизации могут считаться внешним проявлением духа народа, то очевидно, что с изменением этого духа и цивилизация народа должна измениться».
Пенка и Г. Лебон полагают, что на основании данных физической расы историософии будет придан характер естественных наук, т.е. что построят «общественную химию». Эта мысль не нова. Все труды антропо-историософов основаны на подобных воззрениях. Гобино и Крауфорд,
утверждая, что падение древних цивилизаций есть результат медленного растворения известных расовых элементов в других, поглощаемых путем скрещивания, в сущности, высказали ту же мысль, хотя и не сформулировали ее столь сознательным. О духе, оживляющем эти попытки, дает понятие отзыв Глиддона и Нота: «Как бы это ни казалось парадоксально, однако многоженство на востоке, каннибализм островитян Тихого океана, различия между цивилизациями Азии и Европы, между художественными способностями арийца и монгола, идут рука об руку с остеологическим различием людей и служат доказательством философского значения остеологии». Расширив это воззрение на весь общественный строй, мы получили бы картину социальной антропологии в ее современном состоянии. «Общественная химия» грешит тем, что в истории видит лишь расы и единственно им приписывает созидательную роль в общественной эволюции. Сравнивая расы с химическими элементами, она отрывает их от реальных исторических условий, в которых они совершают свою историю и создают общественные учреждения. Но независимые категории, то социолог, рассматривающий подобно ему расы как естества, оторванные от материальной среды, вступает на ложный путь, на котором он никогда не будет в состоянии понять общественных и исторических отношений.
§ 62. Ввиду вышеизложенных замечаний, возникает вопрос, насколько вообще возможна расовая историософия? Результаты, которых она достигла до сих пор, ничтожны в сравнении с ее притязаниями. Иногда она служит научной маской для партийных интересов или является продуктом поверхностного анализа; иногда она представляет собой порождение односторонности специалистов, не только неспособных охватить совокупности факторов общественного развития, но даже игнорирующих их существование, принимая в расчет один фактор, именно тот, который сами рассматривают, в данном случае расу. Они даже не отличали физической расы от этнической и психической, а отождествляли все эти понятия и, кроме того, рассматривали расу как нечто неизменное в психическом отношении. Вообще, они не руководствовались никаким научным методом в поисках истины. И лишь попытки социальной антропологии знаменуют собой поворот к лучшему в научном отношении. Если мы проанализируем все эти попытки, например, попытку антропо-социологической школы представить историю Франции, и отбросим неумелые объяснения (хотя бы, например, такое, что французская революция есть следствие количественного уменьшения в народе блондинов), то окажется, что расовая историософия не раскрывает законов эволюции социальных учреждений, но объясняет
историческую активность и пассивность народа; раса действует у них не в качестве источника учреждений, но потенциальной силы, выделяющей из себя особи определенного психического облика и определенной общественной деятельности.
Впрочем, не следует смешивать расовую историософию с историей участия рас в исторических событиях. Это предметы совершенно различные. Историософия доискивается причинной связи между расой, с одной, и проявлениями общественной жизни, с другой стороны; по мнению историософии, если бы не было данной расы, то не существовало бы соответственных цивилизаций. Раса в этом случае является не только покровительницей общественных процессов, но их источником, силой, созидающей учреждения. Истории участия рас в исторических событиях описывает лишь то, что совершила данная раса, не разбирая причинной зависимости, очень часто отсутствующей.
Психическая раса, т.е. психический тип, свойственный определенной группе, без сомнения, играет в динамике общественного развития значительную роль, являясь лучшим или худшим исполнителем течений, возникающих в обществе под влиянием условий общественного быта и общественных функций, вызванных к жизни. Производя такое действие, ускоряющее или замедляющее ход общественной эволюции, раса может иметь еще более глубокие последствия, именно, до известной степени решать вопрос о самом общественном строе. Современная расовая историософия не удовлетворяется отведением расе столь скромной роли, но идет значительно дальше. В таком случае эта наука должна: 1) доказать, что физическо-расовые типы являются в истории носителями одних и тех же элементов духа, конечно, только относительно; 2) определить границы творческой деятельности таких физических типов, т.е. не только роль их как источника исторической активности и определенных способностей, но и значение их как фактора, от которого зависит содержание идей, а вместе с тем, и общественных учреждений.
VIII. Общие законы развития общественной психики
§ 63. Представим вкратце важнейшие результаты сделанных до сих пор выводов.
Этническая группа, рассматриваемая в своем психическом составе, представляет собой, с одной стороны, продукт непосредственно существующих условий быта как естественных, заключающихся в мертвой
среде, так и общественных, коренящихся в различных учреждениях; с другой же — продукт своей прошедшей истории, т.е. условий, уже исчезнувших. Среда преобразовывает в духовном характере рассматриваемой этнической группы те элементы, которые так или иначе находятся в противоречии с требованиями данной эпохи. На психическую физиономию данной группы действует и ряд индивидуальных влияний, источником которых служат различные комбинации свойств родителей и вообще предков; эти влияния увеличивают разнообразие тех элементов национальной психики, которые безразличны с точки зрения общественного развития. Этническая группа, рассматриваемая как психическая единица, представляет собой психическую расу.
Но, кроме вышеуказанных, существуют более глубокие, далеко не столь заметные факторы.
Каждая современная этническая группа — продукт скрещивания различных физическо-антропологических типов. Возможно, что каждый тип вносит в данную психическую расу что-нибудь специфическое, одному ему лишь свойственное, т.е. является потенциальным источником, способным породить известные характеры в большем процентном отношении, чем другой тип. Эти физические типы, соединенные в одном и том же обществе, сообщают, быть может, данной этнической группе, т.е. «психической расе», ее особенные составные элементы; а дальнейшем развитии эти элементы могут приобрести общие психические черты, например, способность к интенсивному труду, торговую смышленость и т.д., сохраняя различие других свойств. Это различие коренится в неодинаковости способностей каждого типа создавать из себя различные характеры, т.е. оно главным образом количественное.
Развитие психики племени заключается в выделении одних и сохранении других характеров и способностей, что может явиться как причиной, так и следствием выделения некоторых антрополого-физических типов из данного народа. Каждый минерал состоит из многих химических элементов, при изменении которых и сам он изменяется; точно так же психическая раса, в определенных границах, преобразовывается вследствие поглощения ею и исчезновения в ней или, наконец, процентного изменения в ней данных физико-антропологических типов. Но и эти физические типы изменяются в своих психических свойствах вследствие самостоятельного стремления к индивидуальным вариациям и под влиянием подбора, производимого условиями быта. Будущий анализ должен открыть эти скрытые элементы, т.е. физическо-антропологиче-ские типы, и определить сущность и интенсивность их влияния. Тогда лишь этническая психология будет обладать более широким обоснованием и не будет довольствоваться одним разбором влияний мезологических
территорий (т.е. естественной среды) и общественной седы. Быть может, тогда и эти «случайности» и «индивидуальные отклонения», о которых мы говорили в § 10, представятся в другом свете. Тогда, быть может, окажется, что каждый физический тип, рассматриваемый в своей совокупности как постоянная единица во времени, представляет собой потенциальный источник некоторых психических вариаций, подобно раствору, из которого могу осаждаться определенные кристаллы. Мы говорили о кровожадно-сладострастных расах как о продукте такого индивидуального вырождения. Психиатрические исследования доказали, что эротически-кровожадные инстинкты коренятся в эпилептоидальных состояниях организма. Эпилептоидальное состояние содействует также развитию экстазов, пророческих вдохновений, бессознательной мозговой деятельности. У многих групп людоедов можно заметить сильное развитие художественного чувства. Быть может, все эти психические явления — только вариации, которые возникли у народа под давлением эволюционной силы, коренящейся в одном из типов.
Эти задачи, а именно, искание связи между племенной психикой и физическими типами, и, если возможно, обоснование на ней этнической психологии, принадлежат будущему. Теперь же мы должны удовлетвориться тем, что возможно, т.е. описать психический характер человеческих групп в зависимости от условий естественной среды и общественного строя. Мы знаем, что психическая раса, рассматриваемая с такой точки зрения, есть историческая категория, т.е. зависит от места и времени. Классификация этнических групп должна, с одной стороны, исходить из данных классификации мертвой среды (горные и приморские, лесные и степные расы и т.д.). С другой же стороны, она должна принять во внимание последовательность фазисов культурного развития (расы охотников, земледельческие и т.д.). Эта последняя классификация затрагивает несколько раз одни и тот же народ в различные эпохи его истории. По мере того как этническая группа проходит различные фазисы развития, ее психический облик соответственным образом изменяется. Ученые пытались неоднократно обобщить некоторые стороны такой психической эволюции народа и отыскать принципы, руководящие этим развитием по мере прогресса культуры.
Мы укажем на важнейшие из этих принципов:
1) По мере культурного развития размеры психической дифференциации увеличиваются. Цивилизованный народ представляет большее разнообразие психических типов, чем его предки эпохи варварства.
2) Низшие фазисы развития отличаются рефлекторностью и непостоянством индивидуальной психики. Эти свойства по мере развития оседлой культуры ослабевают.
3) Вместо кочевых типов, неспособных к систематическому труду, цивилизация создает оседлые, трудолюбивые типы.
4) Обилие умственных способностей и их интенсивность возрастает.
§ 64. По мере того как народ подвигается по пути культурного прогресса, от дикости к варварству, от варварства к цивилизации, его духовный облик усложняется, т.е. в народе появляются более разнообразные эмоциональные типы и степени напряжения определенной способности. Это вполне понятно.
Во-первых, число членов в цивилизованном народе несравненно больше, чем в варварском, а тем более в диком племени. В Н. Голландии размеры самого большого общества не превышают 2-3 тысяч человек. В Северной Америке существовали уже племена, в которых было несколько десятков тысяч членов. Излишне распространяться о размерах цивилизованных народов. Уже одно громадное число членов, свойственное цивилизованным обществам, служит причиной большей их дифференциации. Каждый животный вид обладает стремлением к постоянному отклонению от своей средней нормы, все равно, какой бы причиной это ни вызывалось. Вейсман полагает, что приметы личности зависят от комбинации свойств родителей, с которыми последние родились, а потому в больших обществах число возможных комбинаций и вероятие большей психической дифференциации (психологической или физической - для нас в данном случае безразлично) должны быть значительнее у потомства. Следовательно, мы можем вполне решительно утверждать, что вместе с развитием количественных размеров данной этнической группы возрастает и разнообразие ее психики.
Во-вторых, у цивилизованных народов разделение труда весьма развито, есть много профессий, требующих специальных способностей. Это обстоятельство благоприятствует сохранению возникающей дифференциации, потому что не только не истребляет ее продуктов (кроме некоторых вредных отклонений), но, напротив, реализирует ее в пользу общества.
Каждый из физическо-антропологических типов в своих стремлениях к отклонениям разнится от других; вероятно, существует разница и в количестве различных направлений отклонения, и в колебаниях дифференциации в пределах одного и того же направления и т.д. В первобытном обществе внешняя природа во всей полноте проявляла свое действие, тяжелые условия быта покровительствовали лишь некоторым характерам и способностям, наконец, неразвитая техника и отсутствие разделения труда заставляли всех заниматься одинаковым трудом. Физический тип или типы встречали тогда в своих стрем
лениях к отклонению постоянное препятствие; как при разведении рогатого скота старательно оберегают чистоту расы, так точно первобытное общество вместе с материальной средой уничтожало свойства непосредственно бесполезные. У австралийцев каждый должен быть охотником и воином, у эскимосом - рыбаком, а тех, которые отклонениями своих способностей находятся в противоречии с требованиями жизни, последняя беспощадно уничтожает. Наша же цивилизация дает появляющимся психическим разновидностям все больший простор для существования и реализации.
Мы должны предостеречь читателя от поверхностного впечатления, получаемого от сравнения психической дифференциации, свойственной первобытному периоду, с дифференциацией, существующей в эпоху цивилизации.
Различие между этими двумя периодами значительно, но не в такой степени, как можно было бы полагать при поверхностном анализе. Человеческая природа времен цивилизации кажется более многосторонней и сложной, чем на самом деле, потому что человек живет в более сложной среде.С ним происходит то же, что и с навощенной бумажкой, под которой находится рисунок. Рисунок просвечивает благодаря прозрачности бумаги. В первобытные времена могут существовать многочисленные отклонения, но они не могут обнаружиться и проявиться, подобно тому, как многочисленные способности, встречающиеся у крестьян, не развиваются вследствие отсутствия благоприятных условий. В развитом промышленном обществе, среда, в которой пребывает человек, оказывает обратное действие. Существует столько различных профессий, конкуренция заставляет напрягать все силы, и в результате мы получаем впечатление неизмеримого психического разнообразия в человеке, большего, чем оно существует в действительности.
§ 65. Промышленное общество, неразлучное с фазисом широкого развития производства, требует от своих членов систематичности, умения сосредоточить внимание и трудолюбия. Весь период оседлой жизни был подготовительной школой в этом направлении, а наши выводы относительно групп, из которых происходят невольники, достаточно обнаружили стремление оседлых народов уничтожать неподходящие темпераменты. Мы уже заметили, что оседлая жизнь приучает человека к труду, к которому он не чувствует никакого влечения. Но она действует еще шире: истребляет кочевые характеры, не благоприятствует воинственному духу, устраняет рефлекторные натуры.
Наша эпоха интенсивного труда преследует дальше эту задачу, возникшую в период варварского земледелия. Но такое воздействие
нашей эпохи не всегда отличается положительным характером. Современная жизнь, упражняя способность к интенсивному умственному и физическому труду и уничтожая рефлективность, в то же время перестала упражнять силу духа; вместо меча, аршин и штоф сделались уважаемыми орудиями материального благосостояния и наживы, реклама и ложь превратились в обыденные средства для достижения цели. Жизнь всячески сглаживает резкие черты человеческой индивидуальности. Времена совсем не благоприятны для развития даже тех зародышей силы характера, какие еще существуют.
Индустриализм обосновал общественные отношения на совершенно иных принципах, чем те, какими руководятся краснокожие племена Америки. Мы находим у Катлина описание мучений, которым подвергают подрастающее мужское поколение для испытания его мужества и взрослых мужей для доказательства, что они не потеряли еще равнодушия к страданиям. Невозможно без ужаса читать описание этих пыток: эти систематические пытки напоминают судопроизводство инквизиции, и каждый мужчина, желающий быть мужчиной не только по имени, но и на деле, должен был подвергнуться мукам и перенести спокойно страдания; слабые юноши погибали; те же, которые не выдерживали мучений, проводили остаток жизни в женской одежде. Рука об руку с силой характера развивалась искренность и правдивость; впрочем, в простом строе первобытного общества ложь невозможна. Оседлый период, а тем более современный индустриализм, устранили такие упражнения физической стойкости и мужества: эти добродетели чужды промышленному строю. Вместо того он дал простор развитию хилых, слабых, трусливых личностей и даже покровительствует им, более чем представителям мужественного и своенравного типа, потому что, во-первых, как говорит пословица, «послушный теленок двух маток сосет», а во-вторых, «и камень обрастает, лежа на одном месте».С каждым поколением увеличивается число особей, привыкших к систематичности, но, вместе с тем, и к спокойной жизни.
Говоря о ломке своенравных натур и о приспособлении их к промышленной цивилизации, обыкновенно видят в этом процессе лишь положительные стороны. Забывают, однако, что, насколько привычка к систематическому труду, к кооперации в случае необходимости и к добровольной дисциплине, наконец, к обдуманным поступкам составляет положительное приобретение, настолько все направление современной цивилизации влияет отрицательно на некоторые стороны характера людей. Действительное и единственное богатство народов — это личная доблесть и индивидуализация личности, обнаруживающаяся в предпри
имчивости, оригинальности, правдивости, наконец, в силе характера, даже в своенравии, насколько последнее не угрожает общественным разложением и уничтожением других. Но это богатство уменьшается. Цивилизация не создает его, потому что, не нуждаясь в нем, не вызывает соответственного подбора, не вырабатывает даже обыкновенной энергии и инициативы. Если же она нуждается в этих свойствах, то черпает их из существующего векового запаса. Подбор, свойственный классовому обществу, уничтожал таких евгенистов - прежде на полях битвы и в домашних междоусобиях, теперь городской жизнью и другими средствами. Мы можем решительно утверждать, что эпоха цивилизации живет наследием варварских времен, расточая его немилосердно, точно так же, как она уничтожает слои угля, нагроможденные в прошедшие геологические эпохи, вовсе не задумываясь о будущем. Мирные и смиренные типы возрастают в процентном отношении и, несомненно, составляют в современном обществе превышающее большинство. Представители антропологической силы, истребляемые средой, рассеивают свои доблести еще и посредством браков с представителями спокойного типа. Правда, что часть детей наследует энергию одного из родителей, другая - другого; но большинство их выше последнего и ниже первого.
Такая нивелировка антропологического богатства очень вредна для народности и обессиливает ее так же, как интенсивный отрицательный подбор.
§ 66. Мы должны остановиться над подбором энергии в эпоху усиленного разделения труда. В фазисе дикости и варварства уровень силы характера столь однообразен у племени, что это однообразие мы можем считать за одно из характерных свойств этнической психики на низших ступенях культуры. Существуют энергичные и активные племена, другие — трусливые и пассивные. Наконец, есть смирные, но смелые народы, как, например, боды и джималы. «Характер бодов и джималов полон милых свойств, и в нем нет почти неприятных. Они интеллигентны, нежны, не придерживаются вредных предрассудков, честны, верны слову, трудолюбивы в свойственных им занятиях, но ленивы среди новых условий и относятся весьма враждебно к тем распоряжениям, которые они считают несправедливыми. Они не позволяют себе никакого произвола по отношению к своим соплеменникам или к соседям и нисколько не воинственны. Они отказываются работать на чужих и не поступают на службу в качестве солдат, лакеев или кучеров. В общественной организации этих племен нет ни слуг, ни рабов, ни каких-нибудь союзников; ни традиция, ни религия, ни
обычаи не устанавливают никакого искусственного различия между людьми. Нет сект, кланов и каст; все равны и по обычаю, и фактически. Это равенство - не мертвая буква. Боды и джималы питаются хорошо, живут удобно, и когда ближе сойдешься с ними (они питают нерасположение к иностранцам), то голос, взгляд и поведение их свидетельствуют об отсутствии того подлого страха и хитрости, которые свойственны бенгалам».
Иное происходит, когда народ перейдет к оседлому образу жизни и появится общественный строй, опирающийся на различие сословий. Возникают высшие классы, появляются государственные, военные, жреческие организации. Все эти учреждения служат средоточиями энергичных элементов народа. Достаточно в этом отношении познакомиться с происхождением многих гербов в Польше, где воин во времена Пястов получал за мужество герб и переходил в дворянское сословие, или же присмотреться к современному выделению деревенских капиталистов и кулаков из крестьян и мелкого дворянства. Когда же такой общественный слой образует обособленную группу, сосредоточивающую в себе людей с энергичным характером, то она начинает систематически лишать народную массу предприимчивых элементов. Политика, которой спартанцы держались по отношению к илотам, повторяется постоянно в истории: форма только другая, более утонченная, но результат тот же. Нет сомнения, что своенравные темпераменты среди средневекового крестьянства были преимущественно обречены на погибель. Они гибли в обыденной борьбе, поступали в войско, увлекались ересью, которая в средние века была проявлением общественного протеста. Исследования Гальтона указывают, до какой степени привилегированные группы богаты антропологическими евгенистами. Согласно его исследованиям на миллион мужчин в зрелом возрасте (ниже 50 лет) приходится в Англии 450 знаменитых и 250 выдающихся людей. Однако они не рассеяны однообразно в различных семьях, а группируются лишь в определенном числе семейств. Это прекрасно обнаруживается на примере членов высшего суда в Англии — личностей вообще исключительных, по мнению Гальтона. Вероятность, что в семье такого судьи будет один или несколько знаменитых членов, превышает цифру 1/3, между тем как для среднего англичанина вероятность сделаться знаменитостью равняется лишь 0,007 (в действительности больше, если примем во внимание действие общественных условий, устраняющих низшие сословия от участия в прогрессе культуры). Взяв вычисленные Гальтоном занятия профессии, получим, что вероятность обладания знаменитым родственником равняется:
Отцом Братом Сыном
Для судей... 9,26 0,35 0,36
„ государствен, деятелей... 0,33 0,39 0,49
„ генералов 0,47 0,50 0,31
„ литераторов 0,48 0,42 0,51
„ ученых 0,26 0,47 0,60
„ поэтов 0,20 0,40 0,45
„ артистов 0,32 0,50 0,85
„ священников 0,28 0,36 0,40
Допустив даже самое сильное влияние общественных условий,
трудно отрицать, что вероятность иметь знаменитость в своей семье не была в названных группа выше средней нормы.
Вышеприведенными фактами воспользовался 0. Аммон: «Существует в обществе явление, благодаря которому лица соответственных способностей вступают чаще в брак, чем это происходило бы помимо его содействия. Это явление - одно из любопытнейших, созданных общественным развитием. Оно существует в человечестве - везде, даже на самой низкой ступени, хотя не в совершенном виде, оно существует в человечестве - везде, даже на самой низкой ступени, хотя не в совершенном виде. Оно заключается в том, что высшие сословия обособились от остальных соплеменников».
«Представим себе народ, состоящий из миллиона граждан мужского пола и миллиона женщин. Допустим еще, что между ними находится один мужчина и одна женщина, обладающие элементами гениальности. Если бы общественный строй ограничивал брачный подбор лишь половым влечением, то тогда гениальный мужчина имел бы одну миллионную вероятность для вступления в брак с гениальной женщиной и для сохранения запаса антропологической силы, коренящейся в нем. В классовом же обществе такая растрата умственного капитала невозможна. Самые способные личности находятся в числе членов привилегированного класса и вследствие предрассудков лишь в виде исключения совершаются мезальянсы. Положим, что обе личности, отличающиеся задатками гениальности, принадлежат, что очень вероятно, к привилегированному сословию; что дальше каждая их этих личностей может вступить в брак с одной из остальных 250 личностей, составляющих все сословие. Тогда вероятность брака соответственно способностям будет 1/250, т.е. увеличивается в сравнении с предыдущей в 4 тысячи раз».
Замечание 0. Аммона было бы справедливо, если бы высшее положение, открывая дорогу сибаритству и физическим эксцессам, не разрушало здоровья евгенистов, обособленных в отдельном сословии, не лишало бы их вместе с тем плодовитости и не вело к вырождению последующих поколений. Римский патрициат подвергся полному физическому вырождению, а вслед за тем и умственному; аристократические роды по истечении определенного времени вымирают, современная плутократия в третьем или четвертом поколении гибнет. Для поддержания привилегированного сословия всегда необходим был прилив снизу, который тоже иссякал с течением времени. Способная предприимчивая личность привилегированного сословия имеет много данных для проявления своих способностей, но, вместе с тем, и больше шансов к вырождению в своем потомстве. Впрочем, в каждом конкретном случае могут играть роль еще другие факторы, которых Аммон не принял во внимание. Утверждения об евгенизме высших сословий верны лишь тогда, когда относятся ко времени выделения данного сословия из общества. Например, дворянство в Польше, составлявшее в половине XVIII в. одну десятую часть народонаселения, подверглось в течение последних 150 лет интенсивному подбору, который систематически лишал его евгенистов. Простой народ не был задет таким оскуднением, так что теперь он, быть может, заключает в себе больше антропологической доблести, чем потомки прежних вожаков народа.
§ 67. Наша культура по своему умственному напряжению, без сомнения, превышает старую эпоху. Мы замечаем в науке и технике значительный прогресс, растущий с каждым днем. Мы гордимся нашими умственными способностями и в доказательство этого указываем на наши открытия и изобретения. Но такие доводы много теряют в своей убедительности при ближайшем разборе. Ввиду существующих приобретений, усовершенствованных научных методов и приспособлений для исследований, избитых общих взглядов, для прогресса науки нужно гораздо менее способностей, чем обыкновенно полагают, с другой стороны, требуется много трудолюбия и добросовестности. Нет сомнения, что в каждой отрасли техники и науки мы превзошли древнюю Элладу, но мы не имеем никакого права утверждать, что наши способности выше, чем у древних греков. «Весьма поверхностно и не точно считать технические и интеллектуальные приобретения мерой умственного различия, существующего между нами низшими народами. Если мы немного задумаемся, то поймем, что великолепные произведения современной цивилизации могут служить, главным образом, масштабом для оценки общественной успешности и солидности, но никак не умственного превосходства на
родов, которые их создали. Они не служат непременно доказательством наших необыкновенных способностей, не составляют исключительного продукта творчества отдельных мозгов, но представляют собой плод медленного и тяжелого накопления науки (в небольшом количестве), совершенного многочисленными умами в течение бесконечного ряда поколений. Каждое приращение к прежним приобретениям открывало более широкое поле для дальнейшего прогресса. Не следует думать, чтобы даже умы, сильно двигающие по временам науку вперед, превышали бы значительно средний уровень или отличались бы от умов, находившихся в низшем состоянии, в такой степени, на какую указывает каждое произведение, рассматриваемое отдельно, вне остальных условий» (Б. Кидд).
Раздаются голоса, что варвары, выступающие на историческую арену как молодые расы, совсем не уступают нам своими способностями. Они лишь менее усидчиво умеют работать. О чироках (краснокожее племя в Соединеннгых Штатах) Вайц замечает, что в течение сотни лет они достигли такого прогресса, для которого в Англии понадобилось пятьсот лет. Маорисы Н. Зеландии тоже обнаружили значительные способности. Защитники этого тезиса ссылаются часто на емкость черепов у варваров и цивилизованных народов — явление, заслуживающее нашего особенного внимания.
Многочисленные исследования убеждают нас в том, что средняя емкость черепа — в пределах той же основной ветви человечества — а вместе с ней объем мозга, незначительны у диких народов, что они увеличиваются по мере приближения к варварскому состоянию, что, наконец, они у варваров выше, чем во времена цивилизации. Мортон, например, доказал, что емкость черепа у охотников в прериях Северной Америки и в Патагонии больше, чем у более культурных перуанцев или мексиканцев: 150 перуанских черепов дали в среднем 75 куб. сайт., для емкости отдельного черепа 25 древнемексиканских черепов — 79, наконец, 184 черепа охотничьих племен — около 84. Измерения Павла Брока и Флоуэра обнаружили, что емкость черепа эскимосов превышает своей величиной размеры ее у китайцев и что варвары Франции имели больший мозг, чем современные парижане и вообще французы. П. Брока ставит вследствие этого вопрос: «Если почти дикая раса, как те люди, скелеты которых найдены в пещере L’Homme mort, имела больший мозг, чем современные парижане, которые при всех своих недостатках, несомненно, народ цивилизованный, то можно ли ввиду этого придавать какое-нибудь значение антропологическим исследованиям над емкостью черепа? Как же согласовать этот факт с воззрением (которого представителем является тот же Брока), что объем мозга составляет один из главных признаков умственной силы?»И черепа англо саксонских и
германских варваров эпохи великого переселения народов отличаются тоже необыкновенной емкостью. Как мы видим, это явление повторяется слишком часто при переходе от варварского состояния к цивилизации, чтобы считать его случайным, не имеющим более глубокой связи с условиями быта. Пытались различным образом объяснить неодинаковый средний объем мозга в различные эпохи общественного развития. Брока, который допускает существование известной тесной зависимости между размерами мозга и способности, утверждает, что в первобытную эпоху малоспособные люди непременно гибнут, между тем как цивилизация смягчает борьбу с природой и сохраняет людей болезненных, стариков и малоспособных, предоставляя им занятие при системе разделения труда. Поцци ищет разгадки этого явления в том, что дикарь, упражняя постоянно свои физические силы, должен обладать более развитой мускулатурой, следовательно, и более развитой волей, что обусловливает собой больший объем мозга, несмотря на неоспоримую недоразвитость некоторых его частей.
Но так как мы в точности не знаем, какая связь существует между умственными способностями и объемом мозга, то вышеприведенные факты не имеют никакого значения для решения вопроса, возрастают ли человеческие способности в среднем вместе с прогрессом цивилизации. Чтобы дать хоть какой-нибудь ответ на этот вопрос, следует ограничиться выводами, полученными дедуктивным путем из общественного строя различных стадий развития и присущего каждой из них подбора. Хотя подобные обобщения не могут служить точными доказательствами, но все-таки, до известной степени, они выяснят вопрос. Ход развития мозга в течение фазисов культуры вполне согласуется с дедукциею, построенной на природе дикого, варварского и цивилизованного обществ. В эпоху дикости каждый должен напрягать все свои способности, чтобы обеспечить себе существование, все в одинаковой степени изощряют свои способности в общественных делах, наконец, и подвижность охотничьего быта является хорошей школой для умственного развития. В период низшего варварства все условия остаются неизменными, увеличивается лишь сложность обыденных задач. Следовательно, можно не без основания предполагать, что в эпоху дикости и начальных фазисов варварства оазвитие мозга идет рука об руку с техническим прогрессом общества. Положение изменяется с водворением оседлого быта и с дальнейшим развитием цивилизации. Подвижной охотник и кочевник превращается в земледельца, который в позднейшие периоды общественного развития, например в эпоху крепостного права, утрачивает из виду все, что находится за пределами его поселка и узких интересов. Вместе с тем, возрастает разделение труда и появляется с течением времени множе
ство профессий, требующих не интеллигенции, а физической сноровки. В XVIII веке ткацкие фабрики Англии систематически давали работу идиотам, для которых нет места в общественном строе варваров. Это прекрасный пример, доказывающий, что психический подбор, который из дикой варварской общины устранял слаборазвитых в умственном отношении личностей, не оказывает своего действия или действует слабее в эпоху цивилизации. При развитом разделении труда, с его бесконечной специализацией и чисто механическим характером, разъединяющим умственную и физическую деятельность, неспособные индивиды, которые некогда погибали в борьбе за существование, могут оказаться полезными членами общества и, передавая в наследство свои свойства дальнейшим поколениям, понижать таким образом средний уровень мозга. Прибавим к этому, что классовый строй предохраняет бездарности от вымирания, если они находятся в привилегированных положениях. «Пастух, охотник и земледелец имеют перед собой поле деятельности, - пишет Дайльи, -обеспечивающее работнику интегральное развитие. Распределение труда, условие увеличенной производительности, суживает сферу деятельности человека, ограничивает его кругозор. Излишняя и исключительная умственная культура является, несомненно, одной из причин вырождения, действующей, быть может, самым энергичным образом среди факторов, возникших вследствие разделения труда».
Взвесив все эти фактические данные, мы придем к тому заключению, что у диких и варваров общество более благоприятствует удалению малоспособных лиц, и что у них по мере усложнения общественного строя умственная ценность отдельных членов будет увеличиваться. Цивилизация же, уменьшая в некоторых областях жизни подвижность человека и его умственную изворотливость, создавая целые массы населения, приговоренные к нищенству, невежеству и автоматическому труду, ведет к понижению средней величины и веса мозга, полученных в наследство от предков-варваров.И действительно, каким образом современный крестьянин, предки которого прожили около 10 веков, не выходя за пределы родной деревушки, может обладать большими способностями, чем далекий предок-варвар, который только что принялся за земледелие?!! можно ли ожидать, чтобы человек, который с детства бессмысленно и автоматически работает на фабрике, мог приобрести высшие мозговые качества — ведь не возникнут же они благодаря тому, что он служит живым придатком к усовершенствованной машине? Правда, что цивилизация, обусловливая уменьшение мозга, создает группу людей, упражняющих его беспрестанно. Но, во-первых, эти группы не настолько многочисленны, чтобы они могли уравновесить собой последствия убыли в весе мозга народных масс; во-вторых, они
представляют собоюй лишь проявление уже существующих в народе способностей. Наше время, не истребляя малоспособных, не в состоянии также создавать умственных евгенистов в значительном количестве. Между десятками миллионов людей, из которых состоят современные общества, из комбинаций свойств родителей возникает лишь определенное число способных мозгов, представляющее, впрочем, окончательный расцвет антропологического приобретения прошедших веков. Наша цивилизация истребляет умственных евгенистов самым легкомысленным образом. Современная специализация, отделение физического труда от умственного, а также чрезмерное обременение мозга доводят организм специалистов до физического расстройства и лишат их потомков умственной силы и даже плодовитости. «Несколько слов, помещенных о нас в биографическом словаре, - пишет Якоби, - мы оплачиваем жизнью будущих поколений и нашим собственным существованием в течение веков».С другой стороны, браки, не рассчитывающие на дальнейшую передачу способностей, истребляют уже в следующем поколении всякую счастливую умственную комбинацию, какая там и сям обнаружилась в обществе.
§ 68. Почти невозможно исчерпать все влияние сложного общественного строя со столь развитым разделением труда, как наше, и проанализировать его воздействия на нашу психику. Однако же мы выделили из этой путаницы скрещивающихся действий и подбора несколько характерных явлений. Современная цивилизация содействует процентному росту физически слабых и малоспособных в умственном отношении; в сфере же характеров она покровительствует спокойным, если можно так выразиться, бюрократическим наклонностям; увеличивает способность к напряженному вниманию и интенсивному физическому труду; усиливает умение владеть собой, словом, совершает с человеком то, что он сделал с дикой лошадью, пока ее не приручил окончательно. Цивилизация расходует умственные способности расы, хотя увеличивает число интеллектуалистов, т.е. лиц, занимающихся лишь умственным трудом; отнимает у людей прежнюю отвагу, создавая взамен того из городских элементов нервных субъектов, ищущих свежести впечатлений, — инициаторов, но другого рода, чем прежние удальцы. Цивилизованные группы арийского происхождения очутились словно в громадной мельнице, которая их перемалывает и переделывает: оседлый образ жизни, напряженный труд на фабрике и в конторе, ожесточенная борьба за существование, — и все это среди самых нездоровых условий, — нервное расстройство, охватывающее все более широкие круги народонаселения, ненормальное удовлетворение половых потребностей,
внешняя демократизация отношений, содействующая отрицательному подбору и оскуднению народных масс в антропологическом отношении, вообще бесчисленное множество скрещивающихся влияний создает бесконечную цепь преобразований и вызывает самый разнообразный подбор. Над некоторыми из этих преобразований мы останавливались, но мы не осмеливаемся изобразить их в целом и вообще коснуться будущей психики цивилизованных народов.
Рассмотрим другой пункт, находящийся, впрочем, в тесной связи с предыдущим.
Физическая раса, с ее свойствами, являлась в наших выводах, до известной степени, ответом организма на условия среды в доисторическую эпоху, когда наш предок лишь добился своего теперешнего человеческого облика. Его организм боролся цветом кожи и, вообще, теми или другими физическими особенностями со всемогуществом природы. Вследствие отсутствия клыков и когтей из всех органов мозг оказался самым совершенным орудием борьбы. Благодаря его содействию человек освобождался от капризов природы и медленно начал подчинять ее своей власти. Образовалась общественно-материальная среда, которая его отделила от непосредственных влияний естественной среды, и с течением времени он подчинился новой власти, им самим созданной, причем возникли соответственные инстинкты и наклонности. Это действие еще более усиливалось, вместе с тем, изменяло свой характер по мере того, как вследствие развития материальных средств к существованию общество дифференцировалось на классы. Человек по мере развития техники приобрел новые органы в виде утвари и орудий, добавочный покров в виде одежды, огня и жилища, более обильные источники пропитания. Но для производства этих добавочных снарядов-органов человек нуждался в эластических мускулах и в умственных способностях, а также в новых эмоциональных свойствах, приспособляющих его к жизни в новых условиях. Наконец, в качестве одного из потоков этого развития появилась современная европейско-американская цивилизация. Ее развитие идет быстро, одно десятилетие по своим техническим результатам превышает приобретения веков, совершенствующих наш физический организм. Телескоп, микротелефон, микроскоп, приборы Рентгена, электротермометр и т.д. придали нашим чувствам необыкновенную остроту; паровые и электродинамические машины, взрывчатые вещества и т.д. снабдили мускулы неизмеримой силой, автоматические ткацкие станки, машины для выделки часов и т.д. придали нашим пальцам ловкость, так что эти изобретения далеко опередили своей успешностью и исправностью то, чем нас одарил период органического развития.С точки зрения обыденной борьбы за существование наши мускулы не нуждаются в дальнейшем
совершенстве. Чувства — в большей тонкости, и даже если бы они уменьшились в своей силе, то все-таки наша власть над мертвой средой не перестанет возрастать. Острые чувства и крепкие мускулы, составлявшие в былую эпоху условие существования и сохранение человеческого рода, в настоящее время потеряли прежнее значение. Казалось бы, что, по крайней мере, мозг должен постоянно совершенствоваться. Но если мы вникнем в природу современного прогресса науки и живо представим себе существующие приборы для исследований, методы открытия тайн природы и вообще всю суть научного труда, то окажется, что даже при не изменяющемся уровне способностей этот прогресс не только не прекратится, но под влиянием собственной инерции он должен еще в течение долгого времени идти все дальше и все более быстрым шагом. Уровень способностей может даже понижаться, а прогресс под давлением существующих уже знаний будет идти вперед, лишь бы существовало небольшое число изворотливых умов, прокладывающих новые пути.
Разумеется, рост способностей придаст прогрессу более живости, но он, в определенных границах, уже не является необходимым условием, точно так же как сила мускулов в сфере материального прогресса. Естественно, что подобное положение дела совсем нежелательно, но все-таки оно возможно.
Однако наука указывает человеку средства для повышения его способностей и сил, необходимых для всеобщего органического благосостояния, как физического, так и умственного.
Каждый физическо-антропологический тип есть резервуар прогрессирующих отклонений. В течение веков он создавал различные психические типы, стихийно пользуясь комбинацией свойств родителей. Естественная и общественная среда пользовалась ими, истребляя одни свойства, оставляя другие. Подбор совершался стихийно, психическое развитие шло автоматически, человек не отдавал себе отчета в процессе, который его преобразовывал. Современная наука открыла перед нами тайны творчества природы в мире одушевленных существ, и мы в наших садах и хлевах заменили стихийный естественный подбор сознательным производством новых видов. Не обратятся ли будущие общества к помощи антропотехники, как наша эпоха к зоотехнике, и не удастся ли нашим потомкам сознательно руководить собственным органическим развитием в желаемом направлении? Мы ставим вопрос, не пытаясь на него ответить.
Приложение. Иллюстрации
Георг Август Швейнфурт, Georg August Schweinfurt (1836-1925)
Известный немецкий путешественник, первооткрыватель, исследователь новых земель на африканском континенте. В своём фундаментальной сочинении «В сердце Африки» (1868-1871) впервые обобщил данные по исследованию антропологических типов негроидной расы. Работа была снабжена иллюстративным материалом. Она до сих пор с читается классической и изучается на кафедрах этнологии ведущих университетов Европы.
I
Людвик Крживицкий
СОДЕРЖАНИЕ
Владимир АВДЕЕВ Культурная антропология Людвика Крживицкого....3
Людвик Крживицкий
Предисловие.............................................11
АНТРОПОЛОГИЯ. ЧАСТЫ ....................................14
I. Древность человеческого рода.........................14
И. Расовые антропологические типы. — Представляемые или существенные различия. - Следует ли антропологические типы считать видами или разновидностями? — Задачи современной антропологии и развитие отдельных отраслей этой науки. — Краниология и ее методы. — Каким образом выделить чистые антропологические типы из скрещенных рас? — Успехи антропологии в исследовании расовых типов......................................17
III. Расовые различия существовали в самом отдаленном прошлом. — Палеонтологические и лингвистические тому доказательства. — Устойчивость расовых признаков, в особенности черепа. - Образование рас: влияния среды, скрещивания и подбора. — Единство и множественность человеческого рода прежде и теперь. — Поэзия в антропологии...........................29
АНТРОПОЛОГИЯ. ЧАСТЫ1...............................................38
I. Этнография и этнология. — Ценность этнографического материала. — Заслуги американских ученых. — Попытки установить причинную связь между этнографическими фактами; классификации Спенсера и Моргана........38
II. Типы: австралийский, негритосский и папуасский. — Культурный уровень негритосом. — Расовый состав австралийского населений, его культура и общественный строй. — Культура и этнология меланезийцев...........45
III. Передняя Индия в лингвистическом и антропологическом отношении. — Кастовый строй является иерархией антропологических элементов. — Этнический комменсализм в горах Нилагири. - Независимые горные народы. -Этнология Передней Индии..........................................60
IV. Антропологические элементы черной Африки и их распределение. — Культура бушменов и готтентотов. — Лингвистическая группа банту и ее культура. - Настоящие негры. — Вероятное будущее черных африканцев.73
V. Различные ветви желтых короткоголовых и оазисы не-монгольских типов в восточной и юго-восточной Азии. — Лингвистические отношения монголов. — Культура степных кочевников. — Быт горцев. — Цивилизация желтой расы.
— Столкновение желтых короткоголовых с цивилизацией белых........101
VI. Состав американского населения с антропологической точки зрения; лингвистические семейства и полисинтетизм языка. — Эскимосы и северо-западное побережье. — Культура по течению Миссисипи. — Бассейны р. Ориноко и Амазонской. — Разбойники в пампасах и Патагонии. - Цивилизация доколумбовой Америки. — Число туземных элементов в настоящее время.......127
VII. Антропологические черты индонезийца, первоначальное его местопребывание и язык. — Типы и народы Малайской области. — Население Филиппинских островов и общественный строй тарапонов. — Савайоры, их культура, расовые типы и общественный строй................................156
VIII. Общая характеристика белых типов. — Строение семитических языков; первобытный общественный строй семитов и их антропологический тип. — Языки хамитические; кабильское общество; хамиты в антропологическом отношении. — Средиземная раса и ее распределение. — Антропологическая статистика итальянского населения. — Успехи палеонтологии на берегах Средиземного моря (кроманьонец).....................................176
IX. Арийские языки. - Культура и первоначальное расселение арийцев. -Современное европейское население в антропологическом отношении; распределение длинноголовых блондинов и короткоголовых. — Антропологическое прошлое Европы и вторжение в нее короткоголовых. — Первоначальный антропологический тип арийца.....................................184
X. Вопрос о последовательном развитии рас и о их классификации. — Какие расы существовали в разные эпохи? — Первобытная и современная общественная организация в расовом отношении. - Густота населения на разнообразных ступенях культуры. — Вымирание первобытных народов при столкновении их с цивилизацией. - Скрещивание рас между собой. - Способность к акклиматизации. - Будущее рас............................................192
АНТРОПОЛОГИЯ. Часть Ш.............................................221
I. Антропологические признаки в индивидуальной жизни. Развитие мозга и антропологическое значение антагонизма между «отцами» и «детьми». Женщина в сравнении с мужчиной (сравнительное сопоставление их мозга). Женский вопрос...................................................221
II. Нормальные характеры. — Общественная жизнь и эмоциональный характер индивида. — Проявление эмоциональных типов в профессиональной деятельности; «передовые»; методы исследований над эмоциональными типами.
— Трудность антропологических исследований и иллюстрация их примером врожденного преступника. — Наследственность характеров. — Общественные идеалы, принимающие во внимание психическое неравенство человека. -Отношение между эмоциональными и расовыми типами.................230
IV. Философия истории рас. - Народность и раса. - Современная аитрополо-
гическая философия истории, главные ее течения и недостатки. - Трудность анализа влияний рас на общественное развитие. — Антропологические влияния в области фонетических изменений. — На чем основывается сущность антропологического понимания истории? — Антропология, как вспомогательная наука истории. — Статистика и антропология...................254
ПСИХИЧЕСКИЕ РАСЫ ОПЫТ ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ________________________272
Предисловие.....................................................272
I. Этническая психология, ее прошедшее и настоящее..............273
III. Духовные свойства народов..................................276
IV. Механизм преобразования в психической расе.................299
V. Специальные психические расы................................310
VI. Психические расы по отношению к физическо-аитропологическим типам.,312
VII. Расовая историософия......................................323
VIII. Общие законы развития общественной психики................332
Приложение. Иллюстрации.........................................348
БИБЛИОТЕКА РАСОВОЙ МЫСЛИ