Эволюционная эпистемология : проблемы, перспективы - Меркулов И.П.

Меркулов И.П. Архаическое мышление: вера, миф, познание
Бескова И.А. Эзотерическое знание и его элементы в марксистской идеологии
Князева E.H. Синергетическая модель эволюции научного знания
Майданов A.C. Пути научных открытий и способы их оптимизации
Меркулов И.П. Биологическая эволюция и рост научного знания: аналогия или метафора?
Автор: Меркулов И.П.
Теги: исследования эволюционная эпистемология синергия эволюционное мышление
ISBN: 5-86004-079-2
Год: 1996
Похожие
Эволюционная эпистемология. Антология
Проблемы дарвинизма
Проблемы психологического исследования
Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы
Текст
                    Российская академия наук
Институт философии
ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ:
ПРОБЛЕМЫ, ПЕРСПЕКТИВЫ
РОССПЭН
Москва
1996

Эволюционная эпистемология: проблемы,
перспективы. — М.: "Российская политическая энциклопедия"
(РОССПЭН), 1996. - 194 с.
Книга посвящена широкому кругу проблем
эволюционной эпистемологии — нового, быстро
развивающегося направления эпистемологических исследований.
На основе широко признанных эволюционных
представлений, а также теоретико-информационного и тесно
связанного с ним синергетического подходов здесь
рассматриваются закономерности эволюции мышления,
когнитивные особенности ее этапов, механизмы роста
научного знания, используемые в научном познании
поисковые стратегии и т.д.
Для философов, науковедов.
© Институт философии РАН, 1996.
© «Российская политическая энциклопедия»
(РОССПЭН), 1996.
ISBN 5-86004-079-2
Ответственный редактор:
доктор философских наук И.П.Меркулов
Рецензенты:
доктор философских наук В.П.Филатов,
доктор философских наук Б.Г.Юдин

ВВЕДЕНИЕ
Вниманию российского читателя предлагается книга,
посвященная широкому кругу проблем эволюционной
эпистемологии — нового, быстро развивающегося направления в
современной эпистемологии. Своим возникновением это
направление обязано прежде всего дарвинизму и последующим
успехам эволюционной биологии, генетики человека,
когнитивной психологии и теории информации. Главный тезис
эволюционной эпистемологии (или, как её иногда называют,
эволюционной теории познания и знания) по сути дела
сводится к допущению, что люди, как и другие живые существа,
являются продуктом живой природы, результатом
эволюционных процессов, и в силу этих обстоятельств их когнитивные
и ментальные способности и даже познание и знание (включая
его наиболее утонченные аспекты) направляются в конечном
итоге механизмами органической эволюции.
Истоки этих представлений нетрудно обнаружить в
трудах классического дарвинизма и прежде всего в поздних
работах самого Ч.Дарвина "Происхождение человека" (1871 г.) и
"Выражение эмоций у людей и животных" (1872 г.), где
когнитивные способности людей, их самосознание, язык, мораль
и т.д. связываются с механизмами естественного отбора, с
процессами выживания и воспроизводства. Эволюционный
подход Ч.Дарвина к человеческому сознанию в дальнейшем
был воспринят другими эволюционистами XIX в. (в
частности, Г.Спенсером), которые предпринимали многочисленные
попытки развить основы дарвиновской эволюционной
психологии и объяснить познание и знание с позиций биологической
эволюции.
3

Как исключительно важную веху в формировании
эволюционной эпистемологии, безусловно, следует
рассматривать опубликованную еще в 1941 г. в философском
журнале статью известного немецкого этолога Конрада
Лоренца под названием "Кантовская концепция a priori в
свете современной биологии", где впервые было
предложено основанное на генетике биологическое решение
вопроса о познавательном статусе априорных (в кантов-
ском смысле) утверждений. И.Кант, как известно,
утверждал, что наряду с опытным знанием существует знание,
предшествующее всякому опыту, т.е. априорное знание.
Однако разработка дарвиновской теории эволюции, а
позднее и теории относительности, сменившей
ньютоновскую теорию абсолютного пространства, окончательно
разрушили естественнонаучную основу кантовского
трансцендентального априоризма.
Пытаясь, по-видимому, заново переосмыслить и
эмпирически интерпретировать философский подход И.Канта
на основе достижений генетики 20-х — 30-х гг., К.Лоренц
пришел к выводу, что априорного знания в кантовском
смысле вообще не существует, но и у челозека , и у
животных имеется врожденное знание (инстинкты, рефлексы
и т.д.), материальным базисом которого выступает
структурная организация центральной нервной системы.
Согласно К.Лоренцу, врожденное знание формируется в
ходе вековых конфронтации с реальностью, как фенотипи-
ческий признак оно подвержено воздействию механизмов
естественного отбора. Врожденное знание, как и любой
другой поведенческий признак, исследуемый
современной количественной генетикой, с этой точки зрения
также может быть описано с помощью количественных и
качественных параметров1.
1 См. англ. перевод: Lorenz К. Kant's Doctrine of the Apriori in the Light
of Contemporary Biology. In: Learning, Development and Culture. Chichester,
1982. P. 121 — 143.
4

Впервые сам термин "эволюционная эпистемология"
был введен в научный оборот в 1974 г. психологом
Дональдом Кэмпбеллом в статье, посвященной философии К.По-
ппера. Развивая эпистемологический подход К.Лоренца в
новом направлении, Д.Кэмпбелл предложил рассматривать
знание не как фенотипический признак, а, скорее, как
формирующий этот признак процесс: "эволюция — даже если
взять её биологический аспект — есть процесс познания"1.
При таком понимании познание увеличивает
приспособленность живого организма к окружающей среде (в том
числе и социокультурной, если речь идет о человеке) и
ведет к более релевантному поведению. Несколько позднее
этот новый эволюционный взгляд на познание удалось
интегрировать с теоретико-информационным пониманием
биологической эволюции2.
Напомним в этой связи, что генетика и теория
информации в принципе позволяют рассматривать любую живую
систему (включая, естественно, и человека) как систему,
обрабатывающую информацию. При этом предполагается,
что в основе биологической эволюции лежит не изменение
организмов, а изменение информации. Отдельные
организмы сами по себе не эволюционируют — сохраняется и
эволюционирует только генетическая информация,
закодированная в ДНК. Именно эти информационные
изменения затем проявляются (или не проявляются) на уровне
отдельных организмов. Соответственно успех
биологической эволюции будет выражаться в увеличении числа
имеющихся в природе копий определенного набора
генетической информации, а неудача означает исчезновение всех
копий данного набора. Теория информации позволяет
взглянуть на эволюцию живых систем как на
информационное развитие, где решающая роль отводится адаптивно цен-
1 Campbell D.T. Evolutionary Epistemology. In: The Philosophy of Karl
Popper. La Salle, 1984. P.413.
2 См., например: Dretske F.I. Knowledge and the Flow of Information.
Oxford, 1981.
5

ным изменениям способов обработки когнитивной
информации, увеличению надежности каналов для
информационных потоков между живыми системами и окружающей средой
и т.д.
Революция в когнитивных науках — а её основы были
заложены открытиями 40-х — 60-х гг. в области математики,
теории информации, нейрофизиологии и т.д. — заново
поставила вопрос о процессах и внутренних состояниях в
психологии, ограничив тем самым влияние бихевиоризма, который
традиционно ориентировался на изучение безусловных и
условных рефлексов и допускал только внешнюю стимуляцию
активности центральной нервной системы. Важную роль здесь
сыграло открытие У.Мак-Каллоха и В.Питтса, которым
удалось показать, что мышление как процесс обработки
информации в принципе может протекать в нейронных сетях мозга.
Позднее они разработали первую нейронную модель мозга,
где взаимодействия между сетями нейронов имитировали
логические операции пропозиционального исчисления.
Уже первые попытки применения этой, весьма еще
упрощенной модели в нейрофизиологии, в частности,
показали, что на нейронном уровне сложное упорядоченное
поведение не может быть объяснено с помощью цепи "стимул-
реакция" в силу недостатка времени для сенсорного контро-
ля быстрых движений. Нейрофизиологические
исследования сложных движений (К.Лешли) дали весомый
аргумент в пользу предположения о динамичном и
постоянно активном характере центральной нервной системы,
фактически представляющей собой комплекс
взаимодействующих подсистем. Последовательное развитие нейронной
модели, усложнение её "архитектуры" позволили в
дальнейшем объяснить такие особенности
функционирования мозга, как, например, постоянное изменение скорости
возмущения нейронов, параллельная обработка
информации, межполушарная церебральная асимметрия и даже в
какой-то мере феномен сознания как возникающего из
организации нейронов системного свойства.
6

Эти, а также многие другие достижения в области
нейрофизиологии, теории автоматов, кибернетики, теории
информации и т.д., в свою очередь, открыли принципиально
новые возможности для изучения когнитивных процессов и
процессов эволюции мышления, когнитивных
способностей людей, построения моделей познания. Когнитивно-
психологические исследования, в частности, показали, что
человеческий мозг — это своего рода процессор с
ограничениями, и эти ограничения определяются природой
ментальных процессов. Оказалось, например, что при выполнении
целого ряда когнитивных задач наша память может
оперировать одновременно только не более, чем семью
параметрами (Д.Миллер). Анализ обучения приемам
классификации выявил также, что люди стремятся разработать
определенные стратегии, что они, как правило, используют
сканирование в качестве общей стратегии, а также
определенные методы отбора гипотез и т.д. Таким образом, в
50-х — 60-х гг. произошла заметная переориентация
психологов на изучение особенностей когнитивной системы
человека, процессов приобретения знания и ментальных
процессов — с конца 60-х годов исследования природы
человеческого познания в психологии с помощью
теоретико-информационных методов становятся скорее
правилом, чем исключением.
Результаты детального изучения когнитивных
механизмов, когнитивной системы человека, которые, без
сомнения, базируются на генетике и поэтому могут меняться,
представляют исключительный интерес для эволюционной
эпистемологии не только в силу специфики её предмета, но
и в плане анализа взаимодействий между генетической и
культурной эволюцией. Как известно, классическая соц-
иобиология (Э.Уилсон, Р.Докинс, Р.Александер) пытались
непосредственно связать гены с социальными феноменами.
При изучении животных, их инстинктивных форм
поведения этот подход, видимо, был вполне оправдан и дал
ощутимые результаты. Что касается человеческого поведения,
7

то здесь его достижения оказались куда скромнее. "Он,
например, исключал из рассмотрения различные формы
психической активности человека (и животных): мышление,
сознание, высшие эмоции, принятие решений. В его рамках
не удалось также приблизиться к адекватному анализу
культуры или хотя бы в общих чертах охарактеризовать
природу отношений между генетической и культурной
эволюцией"1. Поэтому эволюцию человека, по-видимому,
нельзя объяснить, основываясь только на идеях
естественного отбора и механизмах оптимизации
приспособленности, предполагающих непосредственное генетическое
наследование поведенческих стереотипов.
Пытаясь преодолеть характерный для классической
социобиологии "генетический" детерминизм, современная
социобиология разработала гораздо более сложную,
многоуровневую модель геннокультурных взаимодействий, в
основе которой лежат следующие новые допущения.
1. Культура (и культурная эволюция) формируется
специфическими, присущими только людям,
когнитивными механизмами.
2. Эти механизмы имеют генетическую природу, т.е.
коренятся в генетических программах развития нервной
системы, они гораздо менее чувствительны к изменениям
окружающей среды в широком диапазоне, чем создаваемые
ими культурные феномены.
Данная модель предполагает, что прямая связь от генов
к культуре опосредуется двумя промежуточными уровнями
и сочетается с обратной связью от культуры к генам.
"Первый уровень представляет собой уровень клеточного
развития тканей, который ведет к образованию цепей нервных
клеток. Второй уровень — это уровень когнитивного
развития, где активность эпигенетических правил способствует
1 Lumsden C.J., Gushurst A.C. Gene-Culture Coevolution: Humankind
in the Making. In: Sociobiology and Epistemology. Dordrecht, 1985. P. 4.
8

формированию ментальных структур и открытому
поведению"1. Таким образом, только на когнитивном уровне,
принимая форму когнитивно-эволюционных изменений,
генетическая эволюция замыкается на окружающую среду
и её важнейшие компоненты — культуру и макросоциаль-
ные образцы.
Конечно, альтернативные формы поведения и
конкретные стереотипы мышления генетически не обусловлены. Но
в своей повседневной жизни люди постоянно принимают
решения и делают выбор, от чего зависят их выживаемость
и воспроизводство, определяющие в конечном итоге
генетическую приспособленность каждого индивида. Поэтому
генетическая приспособленность как-то соотносится с
выбором открытого поведения, и это соотношение может быть
эксплицировано на основании данных, полученных в ходе
исследований реального поведения людей — их рациона
питания, свадебных обычаев, экономического поведения,
сексуальных норм и т.д. В свою очередь, как результат
отбора среди конкурирующих генотипов
дифференцированная приспособленность определяет набор генов,
формирующих эпигенетические правила. По-видимому,
постоянно возрастающая, начиная с эпохи палеолита, зависимость
генов Homo от культуры привела в конечном итоге к
распространению генетического кодирования на релевантные
эпигенетические правила, что, конечно, освободило людей
от черезмерно широких границ культурной эволюции. Эти
правила играют в эволюционных изменениях роль своего
рода фильтров — они способствуют отбору и применению
только некоторых культурных альтернатив (поведенческих
образцов, верований и т.д.), благодаря этому, собственно, и
происходит их трансляция следующим поколениям.
Выявление эмпирических корелляций между
эпигенетическими правилами и отдельными культурными
характеристиками, безусловно, стимулировало повышение инте-
1 Ibid. Р.10.
9

ресов исследователей к структурным и информационным
аспектам культуры и ориентировало их на поиск
наследуемых "кирпичиков" культурной информации, передаваемых
в процессе социального обучения. Антропологи более или
менее сходятся во мнении, что культуру можно
рассматривать и как определенным образом организованную
информационную систему, кодирующую поведенческие и
когнитивные характеристики социальных групп, включая такие
аспекты, как знания, верования, мифы, ритуалы, умения и
навыки и т.д. Однако выявить и определить предельную
информационную "единицу" культуры оказалось весьма
серьезной проблемой как для антропологии, так и для социо-
биологии. Но в то же время, как отмечают исследователи,
даже сугубо формальные рабочие определения,
предполагающие эмпирические процедуры идентификации
соответствующих "единиц" (например, "культургена"), "все же
позволяют построить множество сходных сущностей,
сгруппированных по принципу той роли, которую они играют в
передаче культурной информации"1.
С другой стороны, геннокультурные теории
ориентируют нейрофизиологов и психологов на более глубокое и
детальное изучение когнитивных механизмов, когнитивной
системы человека. Ведь, кроме всего прочего, именно
благодаря эволюционным изменениям на когнитивном уровне,
изменениям в доминирующем когнитивном типе
мышления происходит формирование у индивидов более
открытого поведения и обогащение культурной эволюции. Почему,
например, индивиды в той или иной степени
придерживаются мыслительных и поведенческих стереотипов,
общепринятых образцов, почему они испытывают
психофизиологическую потребность в мифах и/ил и вере в сверхестест-
венное — эти и многие другие особенности менталитета
относятся к когнитивному уровню, к дифференциации
ментальных структур, к изменению способов и стратегии
обработки когнитивной информации.
1 Ibid. Р. 7.
10

Конечно, вне конкретной культуры "когнитивный тип
мышления" реально вообще не может существовать: в
процессе ментального эпигенеза культурная "субстанция" постоянно
обновляется и переструктурируется, выстраивая
"исторический тип" мышления и его содержание. Этот процесс
направляется также действующими на когнитивном уровне
правилами отбора, которые суть врожденные компоненты
стратегии индивида, обеспечивающие избирательное
овладение культурой. По-видимому, в перспективе развитие
соответствующих исследований позволит существенно
расширить эмпирическую основу геннокультурных теорий за счет
данных и другой обширной информации из таких областей
знания, как нейробиология, нейрофизиология, когнитивная
психология, культурная антропология и т.д.
С учетом вышеизложенных представлений о
взаимодействии между генами и культурой представляется
возможным с новых позиций оценить также и перспективы
эволюционной эпистемологии, где в 80-х гг.
окончательно сформировались две принципиально различные
исследовательские программы. "Первая программа представляет
собой попытку исследовать характеристики когнитивных
механизмов у животных и людей путем интенсивного
распространения биологической теории эволюции на те
аспекты или черты животных, которые являются
биологическими субстратами когнитивной активности...Другая
программа пытается изучать эволюцию идей, научных теорий и
культуры вообще с помощью моделей и метафор,
заимствованных из эволюционной биологии"1.
Разумеется, различия между этими программами
относительны — во всяком случае, все направления в
эволюционной эпистемологии разделяют убеждение, что
эволюционный подход может быть распространен на
теоретико-познавательную проблематику, на эпистемические
1 Bradie M. Assessing Evolutionary Epistemology // Biology and
Philosophy, 1986, N° 1. P. 403.
11

действия людей. Тем не менее, как считают некоторые
исследователи, на основе этих двух программ все же полезно
выделять в эволюционной эпистемологии два относительно
независимых уровня исследований1. В этом случае первый
уровень эволюционной эпистемологии — это, скорее,
биологическая теория когнитивных процессов (К.Лоренц,
Д.Кэмпбелл, Р.Ридль и др.), а ко второму тогда, видимо,
можно отнести те методологии и метатеории, которые
реконструируют развитие научных теорий, идей, рост
научно-теоретического знания, привлекая для этих целей
эволюционные модели (К.Поппер, И.Лакатос, С.Тулмин и
др.).
Нетрудно, конечно, заметить, что современные теории
геннокультурной коэволюции наметили новые точки
соприкосновения между этими относительно обособленными
до последнего времени направлениями исследований в
эволюционной эпистемологии, которые выходят далеко за
пределы традиционных метафор и аналогий. С позиции
этих теорий не только эволюция познания, но даже такие
её утонченные стороны, как, например, исследовательские
стратегии или рост научно-теоретического знания,
по-видимому, могут успешно изучаться как аспект
информационного развития, как результат изменений способов
обработки когнитивной информации. Культурные последствия
этих изменений, разумеется, не исчезли бесследно, и их
еще предстоит обнаружить в истории познания, истории
культуры, науки, философии и т.д.
Не претендуя на исчерпывающую полноту, авторы по
мере своих возможностей стремились показать, какие
новые перспективы открывает применение современных
эволюционных представлений, теоретико-информационного и
тесно связанного с ним синергетического подходов для
анализа ряда классических проблем эпистемологии и логики
1 См., например: Wuketits F. Evolutionary Epistemology and Its
Implication for Humankind. N.Y., 1990. P.5.
12

науки. Именно поэтому в поле зрения исследователей
оказались такие вопросы, как, например, закономерности
эволюции мышления, когнитивные особенности её этапов,
механизмы роста научного знания, используемые в научном
познании исследовательские стратегии и т.д. Полученные
здесь результаты, будем надеяться, послужат основой для
дальнейших исследований в эволюционной эпистемологии,
которая сейчас стремительно развивается, чутко реагируя
на революционные изменения в когнитивных науках.
Авторы искренне благодарны рецензентам д.филос.н.
Филатову В.П. и д.филос.н. Юдину Б.Г., которые,
ознакомившись с содержанием рукописи, сделали ряд весьма
ценных замечаний. Мы также весьма признательны Кривых
Л.В. за большую помощь в подготовке рукописи к печати.
Исследование и издание осуществлено при финансовой
поддержке Российского гуманитарного научного фонда
(грант № 94-06-19628-а), которому коллектив авторов
выражает свою глубокую благодарность.

Меркулов И. П.
АРХАИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ: ВЕРА,
МИФ, ПОЗНАНИЕ
Введение
Если тезис о взаимосвязи биологической, когнитивной
и культурной эволюции в своей самой обшей формулировке
в настоящее время практически не сталкивается с серьезной
оппозицией со стороны подавляющего большинства
эпистемологов, то совершенно иначе дело обстоит с вопросом об
эволюции ментальности — вопрос о ее критериях и
механизмах до сих пор остается дискуссионным и недостаточно
исследованным. Радикальное переосмысление этой
проблемы исторически и логически оказалось тесно связанным с
впечатляющими успехами в XX в. популяционной
генетики, генетики человека и теории информации. Под напором
экспериментально установленных здесь фактов постепенно
обнаружилась полная несостоятельность сложившейся еще
в естествознании XIX в. и классической теории познания
установки, согласно которой биологическая эволюция
человека, эволюция психофизиологических механизмов его
мышления в общем и целом завершилась с появлением
Homo sapiens.
Многие выдающиеся философы и социологи прошлого
разделили убеждение, что человеческий разум — это своего
рода чистый лист бумаги, что, будучи продуктом
социально-экономических обстоятельств, собственной истории,
человек в принципе может овладеть любым языком,
научиться любой песне, следовать любому этическому кодексу и т.д.
Соответственно эволюцию познания и мышления класси-
14

ческая философия в лучшем случае рассматривала только
как сугубо культурно-исторический процесс, находящийся
вне поля приложения генетических, геннокультурных и
психофизиологических факторов. Получалось, что
культура, полностью рассчитавшись за последние 25000 лет с
приобретенным в более ранние эпохи генетическим наследием,
заменила собой генетическую эволюцию. Лишенный
реальной естественнонаучной основы такой
теоретико-познавательный подход все в большей степени замыкался либо на
социологию, либо на социальную философию, трактуя
человека по сути дела как некое, наделенное умозрительными
когнитивными способностями, внеприродное существо.
По мнению многих исследователей — ас ними трудно
не согласиться — открытия последних двух-трех
десятилетий позволяют говорить о настоящей революции в
когнитивных науках. Среди этих достижений наибольший
интерес для эпистемологов представляют выявление
генетических факторов, направляющих ментальное развитие и в
значительной мере автоматически предрасполагающих
человеческое мышление к выбору только некоторых
культурных альтернатив, а также обратного воздействия культуры на
гены через давление эволюции (Ч. Ламсден, Э.Уилсон)1,
открытие межполушарной церебральной асимметрии и
связанных с функциональной активностью левого и правого
полушарий мозга когнитивных типов мышления — логико-
вербального (знаково-символического) и пространственно-
образного (Р.Сперри)2. Эти фундаментальные открытия
позволяют связать когнитивную эволюцию и эволюцию
ментальности (хотя бы в первом приближении) с
изменениями доминирующих способов извлечения и обработки
информации, т.е. в конечном итоге с эволюцией, базирую-
1 См.: Lumsden C.J., Wilson Е.О. Genes, Mind and Culture: the
Coevolutionary Process:. Cambridge, Mass., 1981.
2 См.: Sperry R.W. Hemispheric Disconnection and Unity in Consious
Awareness// American Psychologist. 1968, Vol.23. P. 723-733.
15

ся на генетике когнитивной системы человека, нашего
мозга. Полученные геннокультурными теориями и
когнитивной психологией данные свидетельствуют о том, что хотя
культурные "мутации", новые поведенческие стереотипы и
методы мышления возникают в результате активности
сознания, сами инновационные формы этой активности
находятся под очень сильным воздействием генетических
факторов. Даже если предположить нечто невероятное — что
какой-то вид современного человека сформировался в ходе
сугубо культурной эволюции, то, как показывают расчеты,
в силу универсальности механизмов наследственности и
естественного отбора (ведь человек — все-таки живое
существо) в течение жизни нескольких поколений произошла
бы интеграция культурных инноваций с генетическим
воздействием.
Как оказалось, генетические механизмы лежат в
основе не только общей способности людей решать проблемы —
они также обеспечивают их сознание и мышление
специфическими правилами и принципами, которые необходимы
для быстрого овладения социокультурным миром.
Экспериментальные исследования познания, поведения и
категорий мышления, а также результаты непосредственных
наблюдений особенностей человеческого развития, в том
числе у новорожденных и малышей, которые относительно
свободны от культурных влияний, в частности,
показывают, что ментальная эволюция определенным образом
генетически направляется, обусловливая наличие сходных
форм мышления и поведения. Приведем несколько
характерных примеров.
1. С детства люди с нормальным зрением воспринимают
изменения длины световой волны как четыре основных
цвета — красный, зеленый, синий и желтый — с различными
сочетаниями в промежуточных зонах. Однако на самом
деле, как это фиксируется приборами, имеет место
непрерывное изменение световой волны, и поэтому получаемая нами
ясная, красочная, с четкими контурами картина — не бо-
16

лее, чем иллюзия, генетически запрограммированная в
нашем визуальном аппарате и мозге. Сетчатка нашего глаза
усиливает контуры изображения, преобразуя сигналы от
цветовых рецепторов в три пары цветовых оппозиций —
"красный — зеленый", "синий — желтый" и "светлый —
темный". Как показали соответствующие психологические
тесты, даже четырехмесячные дети воспринимают
изменение длины световых волн, как если бы они уже
распознавали четыре цветовые категории. Аналогичные результаты
были получены в ходе демонстрации представителям 20
национальностей большой последовательности образцов,
отличающихся по цвету и яркости.
2. Новорожденные и малыши предпочитают сахар, им
не нравится пища, содержащая соль, кислоту, горечь. Это
врожденное селективное предпочтение оказывает влияние
на эволюцию кухни взрослых.
3. Хотя мимические выражения могут существенно
отличаться у представителей разных культур, все же было
выявлено общекультурное множество такого рода
выражений, отражающих эмоциональные состояния — гнев,
ненависть, счастье и т.д. Характерно также, что в случае
некоторых повреждений правого полушария мозга пациент
оказывается не в состоянии узнавать лица других людей (иногда
даже своих самых близких родственников). Однако это
расстройство не влечет за собой общей потери визуальной
памяти — наш мозг скорее всего биологически запрограммирован
следовать некоторым сенсорным императивам, если дело
касается самых насущных нужд социальной жизни.
4. Тревога в присутствии чужих людей, возникающая у
детей в возрасте от 6 до 8 месяцев. Эта реакция
свидетельствует о врожденной предрасположенности людей жить в
небольших группах, состоящих из близких родственников.
5. Врожденная предрасположенность людей мыслить
оппозициями, рассматривая одну вещь как нечто
противоположное другой. Эта особенность бессознательной
стратегии нашего мышления наиболее ярко иллюстрируется фо-
17

биями — экстремальными формами боязни, которые
вызывают у людей учащение сердцебиения, холодный пот,
приступ тошноты, панику и другие автоматические реакции.
Безотчетный страх могут внушить опасности,
подстерегавшие древнее человечество — закрытое пространство,
высота, грозы, бегущая вода, змеи и пауки, а также собаки,
самолеты, оживленные улицы и площади, число 13,
инъекции, ножи, электричество и многое другое, часто совсем
безобидное.
6. Наличие эмпирически фиксируемых корелляций
между хромосомными аберрациями и психологическим
фенотипом. Как свидетельствуют данные нейробиологии,
хромосомные аберрации часто приводят к дефектам
интеллекта, к снижению отдельных мыслительных функций
(например, к синдрому Тернера — нарушениям, связанным с
восприятием пространства)1.
Врожденные закономерности развития человека, своего
рода ограничительные начала, направляющие наше
сознание и мышление, наши когнитивные способности, до сих
пор все еще остаются в значительной мере неизученным
феноменом. Социобиологи Ч.Ламсден и Э.Уилсон в свое
время предложили назвать эти закономерности
эпигенетическими правилами2. Напомним, что эпигенез — это сумма
всех взаимодействий между генами и окружающей средой,
формирующих отличительные характеристики организма.
Если, например, взять словарь из четырех основных цветов,
то его базисом служит взаимодействие генов,
предписывающих цветовое восприятие глаз и мозга, с окружающей
средой. Последняя, естественно, варьируется, включая в
себя наряду с условиями, породившими цветовое зрение
человека, также и все последующие изменения, в том числе
* Об этих и других подобного рода данных см. более подробно:
Lumsden C.J., Wilson Е.О. Promethean Fire: Reflection on the Origin of Mind.
Cambridge, Mass., 1983.
2 См.: Lumsden C.J., Wilson E.O. Genes, Mind and Culture: the
Revolutionary Process.
18

и вызванные влиянием культуры. Регулирующие цветовое
зрение эпигенетические правила достаточно жестки, чтобы
направлять эволюцию всех культур в русло все большей
артикуляции главных кластеров цветовой классификации, но в то
же время их власть не распространяется настолько далеко,
чтобы полностью нивелировать межкультурные и
межличностные различия, касающиеся цветового восприятия.
Будучи результатом адаптации человека к
окружающей среде, эпигенетические правила закрепляются
благодаря естественному отбору. Поэтому их природа зависит от
ДНК — генетические изменения могут трансформировать
эти правила и отношения между ними 1. Сознание и
мышление, таким образом, формируются в соответствии с
генетическим планом: мы мыслим в определенном,
генетически направляемом русле, нам навязывается определенного
рода культурная деятельность (например, танцы,
семейный брак или язык). Но в то же время наше сознание и
мышление эволюционируют в определенной
окружающей среде — продукте ранее существовавшей культуры,
истории, — которая хранится в архивах, памятниках и че-
1 "Генетическая основа эпигенетических правил подтверждается
рядом данных. Некоторые эпигенетические правила проявляются уже в
раннем детстве и остаются относительно неизменными. Более того, анализ
родословных и стандартные сравнения братьев-близнецов, подкрепленные
в некоторых случаях длительным изучением индивидуального развития,
послужили доказательством генетических различий буквально в каждой
исследованной с помощью этих средств категории познания и поведения,
в том числе и в тех, которые конституируют эпигенетические правила,
либо включают общие с этими правилами компоненты. Среди этих
категорий — цветовое зрение, острота слуха, память, время, необходимое для
овладения языком, вычислительные способности, способности к
различению вкуса и запахов, к письму, к конструированию предложений,
перцептивному искусству, психомоторному искусству, экстраверсия/интровер-
сия, гомосексуальность, склонность к алкоголизму, возраст начала
сексуальной активности, время, на которое приходятся стадии развития Пиаже,
некоторые фобии, неврозы и психозы и т.д. ( Lumsden C.J., Gushurst A.C.
Gene-Culture Coevolution: Humankind in the Making. In: Sociobiology and
Epistemology. Dordrecht, 1985. P. 9)
19

ловеческой памяти. Поэтому способы подключения и
организации памяти исключительно важны для созидания
культуры.
Еще в 1890 г. американский философ и психолог
У.Джеймс выделил два вида памяти — кратковременную
(первичную) и долговременную (вторичную), —
предположив здесь действие двух разных механизмов.
Кратковременная память без особых усилий восстанавливает в
сознании происходящее сейчас, в данное время, ей необходимо
около одной секунды для того, чтобы изучить информацию
и самопроизвольно забыть большую ее часть в течение 15-
30 секунд. Долговременная память требует усилий и
поиска, ее емкость огромна, она содержит опыт всей жизни.
Сознательная мысль запускает процесс извлечения
информации из долговременной памяти и затем недолго
удерживает ее в кратковременной памяти, где она обрабатывается.
В дальнейшем когнитивные психологи разграничили
два типа долговременной памяти — эпизодическую
(образную) и семантическую. Эпизодическая память позволяет
извлечь информацию об отдельных событиях, вспомнить и
сознательно воспроизвести во временной
последовательности образы конкретных лиц, объектов и действий. Как
показывают данные, полученные с помощью метода позит-
ронно-эмиссионной томографии, эпизодическая память,
по-видимому, связана с функциональной активностью
соответствующих областей правого полушария,
обеспечивающих обработку образной информации1.
Напротив, семантическая память (тесно
взаимодействующая с эпизодической) воссоздает смысл (значение) в
форме одновременного представления и переживания
взаимосвязанных понятий. Например, понятие огня,
вероятно, связывается в семантической памятия с понятиями го-
1 Так, например, оказалось возможным вызвать воспоминания о
музыкальной мелодии даже без звукового сопровождения, причем томограф
зафиксировал в этот момент активность правого полушария. См.: Lumsden
C.J., Wilson Е.О. Promethean Fire: Reflection on the Origin of Mind. P. 77.
20

рячий, красный, опасный, приготовленной пищей и т.д., а
понятие воды —с понятиями прозрачный, жидкий,
утоленной жаждой и т.д. Таким образом, в семантической памяти
любое понятие выступает как "узел", который почти всегда
связан какими-то отношениями с другими "узлами",
образуя семантическую сеть. По-видимому, наш мозг обучается
путем конструирования растущей сети понятий. Когда
удается изобрести какую-то новую сущность, новое понятие и
т.п., мозг, обрабатывая информацию, распространяет поиск
по семантическим сетям, пытаясь обнаружить связи
(отношения) новой сущности с уже известными "узлами"
(понятиями)1.
Независимо от того, существуют ли эпигенетические
правила в том смысле, на каком настаивают ЧЛамсден и
Э.Уилсон, или нет, вполне логично предположить, что
генетическая запрограммированность человеческого
мышления (у человека она, естественно, выражена гораздо слабее,
чем у животных) проявляется и на уровне механизмов
долговременной памяти (причем не только семантической, но
и образной) в образовании особых структурных связей
"узлов", прототипов и т.п. — например, как генетически
направляемое предпочтение одних умственных операций, а
не других. Именно эти структурные связи и определяют
способ обработки когнитивной информации, определяют её
стратегию, служат инструментом поиска развивающейся
мыслью нового знания, новой информации. С их помощью
гены направляют формирование у отдельных индивидов и
этнических групп доминирующих способов обработки
когнитивной информации (т.е. происходит своего рода
"сборка" индивидуального сознания и бессознательного) — будь
то типичное для архаического менталитета оперирование
полярными противопоставлениями или, например,
широкое использование стереотипов, мыслительных идио-
1 См. более подробно: Норман Д. Память и научение. М.,1985. С.
30-69.
21

синкразий. Эволюция мышления, эволюция способов
извлечения и обработки когнитивной информации
человеком, таким образом, предполагает глубокие изменения в
генах, мозге, эпигенетических правилах и долговременной
памяти. В то же время в силу геннокультурных
взаимодействий эта эволюция, очевидно, имеет свою особую
"историю", наложившую отпечаток на историю развития
культуры — религии, искусства, науки, философии и т.д.
1. Когнитивные особенности
архаического мышления
Антропологами и культурологами XX в.
предпринимались неоднократные попытки выявить характерные
особенности исторически наиболее архаического, "первобытного"
мышления.Широко известны, например, концепции "пре-
логического мышления" (Л.Леви-Брюль),
"мифологического мышления" (КЛеви-Стросс), "архаического
мышления" (М.Элиаде) и др. Хотя в этих концепциях речь идет об
одном и том же феномене, существенные различия в
подходах дают, на первый взгляд, во многом несовместимые
результаты. Если для Л.Леви-Брюля древнее мышление —
это мышление сугубо ассоциативное, управляемое законом
сопричастности или партисипации, нечувствительное к
логическим противоречиям, которому несвойственно
построение силлогизмов и т.п.1, то у М.Элиаде первобытный
менталитет в первую очередь отличается архетипами,
категориями и образцами2. С другой стороны, К.Леви-Стросс
вообще не усматривал в этом типе мышления каких-либо
принципиальных, качественных особенностей —
человеческий разум, с его точки зрения, на всех этапах эволюции
1 См.: Леви-Брюль Л. Сверхъестественное и природа первобытного
мышления. М., 1937.
2 Элиаде М. Космос и история. М., 1987.
22

мыслил одинаково "хорошо", менялись только объекты, к
которым он прилагался1. Нетрудно, однако, показать, что
вышеприведенные характеристики, несмотря на их
разнородность и кажущуюся несовместимость, все же являются
фрагментами единой картины, которая может быть
получена в результате попыток взглянуть на первобытное
мышление с позиций эволюционной эпистемологии и когнитивно-
информационного подхода.
Разумеется,речь в данном случае не идет о разработке
какой-то абсолютно адекватной и исчертывающей модели
архаического мышления. Кроме всего прочего, такая
модель не может быть в достаточной мере верифицирована
или документирована ни этнографическими и
антропологическими данными, ни данными, полученными
приматологами, ни наблюдениями ранних стадий интеллектуального
развития ребенка. Правда, некоторые человеческие
популяции все еще ведут образ жизни охотников-собирателей,
т. е. живут в условиях весьма близких к тем, в которых
находились наши дальние предки (например, живущие в
джунглях Бразилии и Венесуэлы племена
южноамериканских индейцев — яномама, шаванты и макиритаре), так что
в известной мере возможен прямой подход к изучению
эволюции мышления. Однако при этом необходимо учитывать,
что жизнь этих племен под влиянием цивилизации уже во
многом отличается от канонического образа жизни
охотников-собирателей, который преобладал в течение
длительного периода эволюционной истории человечества. Что
касается настоящих охотников-собирателей, то они были
вытеснены в столь недоступные районы, где непосредственное
изучение первобытного менталитета практически
невозможно.
Известно также, что наиболее высокоразвитые
приматы — например, шимпанзе — обладают зачатками
самосознания (например, "узнают" себя в зеркале) и знаково-сим-
1 См.: Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.,1985.
23

волического мышления. Как показывают проведенные в
свое время в США эксперименты, они, в частности,
способны овладеть активным запасом порядка 100-200 слов на
языке жестов и элементарными правилами синтаксиса.
Тем не менее даже самые "одаренные" из высокоразвитых
приматов уже не в состоянии, например, объединить
предложения типа "Катя дает мне банан" и "Мне нравится Катя" в
гораздо более сложное предложение "Катя дает мне банан, и
поэтому она мне нравится". Конечно, популяции наших
далеких предков, которые уже систематически хоронили своих
мертвых с соблюдением определенного ритуала и впервые
развили идеи о "жизни после смерти" и потустороннем мире,
не могли обойтись только языком жестов и скорее всего хотя
бы частично перешли к вербальной коммуникации.
Итак, возникновение первобытного мышления
исторически датировать невозможно, даже приблизительно,
также, как невозможно непосредственно исследовать его
когнитивные особенности. Но на основании косвенных данных
мы все же можем составить себе представление о том, что
около 40000 лет назад был не только достигнут
значительный прогресс в производстве орудий охоты, войны и
труда — к этому времени наши предки уже умели объяснять
природу и свое место в мире. Об этом свидетельствуют
обнаруженные в пещерах наскальные рисунки, а также
каменные и костяные статуэтки, гравюры, погребения и т.д.
Можно также предположить, что уже неандертальцам
(вымерший приблизительно 20000 лет назад подвид Homo
sapiens), кроме осознания своей собственной смертности,
были присущи и другие элементы разумного мышления —
вера в сверхъестественное (культ черепа), использование
символов, телеологических объяснений и т.п.
Весьма надежным материалом для разработки
когнитивной модели архаического мышления, видимо, могут
служить также дошедшие до нас тексты мифов и других
документов, фиксирующих древнее миросозерцание. Хотя
эти тексты отражают гораздо более высокий уровень мента-
24

литета, такой подход вполне оправдан и хорошо согласуется
с гипотезой, что архаическое мышление в своей эволюции
прошло несколько этапов. Разумеется, границы между
этими этапами весьма условны, их даже трудно жестко
зафиксировать, и это — несмотря на огромную дистанцию,
отделяющую, например, менталитет первобытных популяций
от приемов аргументации Платона и Аристотеля и
логической техники средневековых диспутов.
Анализ вышеуказанных данных (включая, разумеется,
и результаты этнопсихологических исследований
аборигенов Австралии, Африки и Южной Америки) позволяет
предположить, что по своим когнитивно-информационным
параметрам архаическое мышление, независимо от степени
развитости, — это мышление преимущественно образное,
правополушарное. Напомним в этой связи, что главное
отличие между когнитивными типами мышления —
пространственно-образным (правополушарным) и
логико-вербальным (левополушарным) — касается не способов
репрезентации материала (т.е. безразлично, представлен ли он в
вербальной или образной форме), а стратегии обработки
поступающей информации. Для
пространственно-образного мышления характерна холистическая стратегия, которая
позволяет сопоставить целостные образы, "гештальты" и
создать многозначный контекст (например, мозаичную или
калейдоскопическую картину) с множественными
"размытыми" связями. Конечно, содержание такого контекста не
может быть передано с помощью традиционной, вербальной
системы коммуникации.
Напротив, логико-вербальное мышление использует
аналитическую стратегию, — обрабатывая когнитивную
информацию, оно активно выявляет только некоторые,
наиболее существенные для анализа признаки и отношения.
В результате соответствующим образом организуется
однозначный контекст, необходимый для успешной вербальной
коммуникации. Однако, как показали эксперименты, при
относительно низкой степени сложности воспринимаемых
25

объектов эти различия между когнитивными типами
мышления, касающиеся стратегии обработки информации,
почти полностью нивелируются. Оказалось, что в простейших
случаях (когда, например, правому и левому полю зрения
предъявляли набор букв или геометрических фигур)
логико-вербальное мышление также обнаруживает способность к
одновременной обработке информации о нескольких
объектах, а пространственно-образное мышление — некоторые
довольно примитивные способности к анализу1. Характерно,
что у новорожденных и малышей отсутствует какая-либо ярко
выраженная функциональная асимметрия и в большей
степени развиты способности, относящиеся к функциям правопо-
лушарного мышления. Более того, на ранних этапах
онтогенеза анатомические и функциональные предпосылки для
развития речи имеются в обоих полушариях мозга.
По-видимому, усложнение и дифференциация
функций мозга в филогенезе — это результат "экологического
давления" О-Уилсон), т.е. потребности людей в более
совершенной коммуникации, в передаче сложной
информации и ее понимании, в детальном анализе ситуации и т.д.
Поскольку мозг крайне важен для выживания, его
дифференциация, безусловно, способствовала повышению
адаптивных возможностей человека. Благодаря естественному
отбору функциональная асимметрия закрепилась в мозге
каждого индивида в виде соответствующих генетических
программ и геннокультурных предрасположенностей к
соответствующему развитию обоих когнитивных типов
мышления.
Относительное доминирование того или иного
когнитивного типа мышления, их конкретное соотношение
проявляется как на индивидуальном уровне, так и на уровне
популяций или этнических групп. В последнем случае речь
идет о статистическом преобладании индивидов, для кото-
1 Более подробно об этом см.: Спрингер С, Дейч Г. Левый мозг,
правый мозг. М., 1983.
26

рых характерны соответствующие особенности обработки
когнитивной информации. Таким образом, здесь не
исключаются индивидуальные различия, даже весьма
существенные, которые благодаря механизмам естественного отбора
и геннокультурной трансляции могут постепенно, шаг за
шагом привести к смене в данной этнической группе
доминирующего когнитивного типа мышления1.
Когнитивно-информационный подход к исследованию
архаического мышления как мышления преимущественно
образного, правополушарногов целом, на наш взгляд, позволяет
довольно успешно, последовательно и непротиворечиво
интерпретировать характерные для него процессы извлечения,
структурирования и переработки когнитивной информации,
такие его особенности, как, например, оперирование
образцами, архетипами (прообразами) и категориями; неспособность
к восприятию индивидуального и сохранению его черт в
долговременной памяти; безразличие к логическим
противоречиям и стремление установить между объектами, действиями
и т.п. какие-то формы мистической, сверхъестественной
связи, "сопричастности", выступающие как конкретные
ассоциированные или даже единые образы (отождествления); широкое
использование оппозиций (противопоставлений), метафор, а
также мифа как средства разрешения противоречия; синкре-
1 "Селективная ценность генотипа определяется повышением темпов
воспроизводства особей, имеющих этот генотип, над темпами
репродукции других особей... При изучении племени шавантов оказалось, что 16 из
37 женатых мужчин состояли в полигамных браках; 65 из 89 выживших
детей родились от полигамных брачных союзов. Вождь вступал в брак не
менее пяти раз (больше, чем любой другой член группы) и имел 23 ребенка,
т.е. доля его детей в группе составляла приблизительно одну четвертую.
Если большое число детей у мужчин, имеющих высокий социальный
ранг — общая особенность популяций первобытных людей и если
умственные способности, позволяющие достичь высокого положения,
действительно определяются генетическими факторами (по крайней мере,
частично), механизм сравнительно быстрой эволюции такого специфического
человеческого признака, как уникальные умственные способности,
становится понятным" ( Фогель Ф., Мотульски А. Генетика человека. Т. 3. М.,
1990. С. 28,33.)
27

тизм, неразличение естественного и сверхъестественного,
вещи и представления, объекта и свойства, "начала" и
принципа, цели и действия; и, наконец, артикуляция космоса с
помощью оппозиций, в первую очередь, оппозиции "сак-
рал ьное-профа иное" (на что впервые обратил внимание
еще Э.Дюркгейм). Здесь получают свое естественное
объяснение также и механизмы возникновения веры в
сверхъестественное, которая выступает непременным атрибутом,
своего рода видовым признаком архаического менталитета.
С помощью архетипов и образцов для имитации
(подражания) сверхъестественное, трансцендентное начало
управляло мыслями и действиями людей, придавало им
внутренний смысл и ценность, эмоционально их мотивировало.
Мысленный образ о прошлом событии, какое-то
воспоминание часто сопровождается субъективным ощущением, что
этот образ богат, полон, очень подробен и максимально
приближен :: оригиналу. Но эта, получаемая от мысленных образов
информация, нередко обманчива — образ действительно богат
по содержанию, но он, как, в частности, показывают
экспериментальные исследования свидетельских показаний, при
видимой яркости картины может быть весьма неполным и неточным.
И это неудивительно, так как многие наши восприятия либо
вообще сознательно не контролируются, либо контролируются
только частично. Мы также не в состоянии существенно влиять
на переработку когнитивной информации, которая происходит
в сенсорной памяти. В специфических случаях и состояниях,
например, при гипнозе, галлюцинациях, при подавлении по
Фрейду, когда защитные подсознательные механизмы
блокируют доступ к сознанию эмоционально неприятной, негативной
информации, люди могут вообще не воспринимать даже
отчетливо видимые объекты.
Разумеется, входные сенсорные сигналы, часто весьма
обрывочные и неполные, определенным образом
структурируются и интерпретируются внутренними структурами,
создаваемыми для этих целей когнитивной системой
человека. Формирование и функционирование этих структур
28

направляется генами. Когнитивные психологи здесь обычно
выделяют два основных типа информационных
процессов — "восходящую" и "нисходящую" переработку
информации1. "Восходящая" переработка запускается
сенсорными сигналами и связана с неосознаваемыми,
автоматическими механизмами, которые, видимо, лишь в
незначительной степени подвержены изменениям, вызванным
воздействием обучения или активным сознательным
контролем. Как считают социобиологи, эта начальная стадия
обработки когнитивной информации направляется
некоторыми эпигенетическими правилами ("первичными", по
терминологии Э.Уилсона), которые непосредственно
задействованы в автоматические процессы, ведущие от
сенсорной фильтрации к восприятию. Однако независимо от
того, существуют ли такие эпигенетические правила,
можно считать доказанным, что связанные с восприятием
процессы переработки информации контролируются генами.
Со своей стороны, "нисходящая", концептуально
направляемая переработка, имея дело с информацией, уже
поступившей в поле восприятия, в гораздо большей степени
использует средства сознательного контроля, она более
управляема и подчинена нашим целям и желаниям. Однако
здесь также имеют место неосознаваемые автоматические
процессы, но они направляются другого рода
эпигенетическими правилами ("вторичными"), которые действуют на
основе информации, появившейся в сфере восприятия.
"Они включают в себя и оценку самого восприятия,
благодаря чему индивиды обладают способностью отдавать
предпочтение одним культургенам по сравнению с другими"2.
Итак, если сознание отождествлять с узнаванием себя,
осознанием собственного "Я" и сознательным контролем, то
следует признать, что сфера такого рода контроля и осознания
1 См.: Норман Д. Память и научение. С. 29-30.
2 Рьюз М., Уилсон Э. Дарвинизм и этика // Вопросы философии,
1987, № 1.С. 99.
29

ограничена. В психике человека имеются разные уровни
активности, но лишь некоторые из них находятся под
прямым сознательным контролем. Многообразные процессы
переработки когнитивной информации, в том числе наше
восприятие (включая зрение и слух), а также память,
мысли, эмоции и т.д. могут быть лишь частично осознанными.
Осознание, сознательный контроль реально проявляется
где-то только в первичной (кратковременной) памяти,
позволяя в зависимости от желания учитывать или
игнорировать поступающую информацию.
Как свидетельствуют экспериментальные данные,
пространственно-образное и логико-вербальное мышление
характеризуются различными соотношениями неосознаваемых
и осознаваемых процессов переработки когнитивной
информации.Тесно связанное с восприятием преимущественно
образное, правополушарное мышление в гораздо меньшей
степени подвержено сознательному контролю и больше
полагается на неосознаваемые, автоматические процессы и
стереотипы. Ему вообще присущи сравнительно меньшая
организованность и упорядоченность связей между
мысленными образами и элементами образов или словами, которые их
символизируют (и, соответственно, оно требует более низкой
активности мозга и меньших физиологических затрат). В силу
вышеуказанных причин движение мысли здесь в большей
степени может направляться характерной для правого
полушария бессознательной стратегией обработки информации,
которая, естественно, не ориентирована на выявление
жестких и однозначных причинно-следственных отношений, как
это имеет место в случае артикулированного
логико-вербального мышления. Весьма убедительным естественным
примером может служить в данном случае связь мысленных
образов в сновидениях, когда контроль левого полушария,
осуществляющего в состоянии бодрствования интенцио-
нальный отбор образов из репертуара правого полушария,
значительно ослаблен и его роль фактически сводится к функции
пассивного "наблюдателя". Трудности, связанные с переска-
30

зом сюжета сновидения, а кроме того, вербальная
невыразимость каких-то эмоционально очень важных элементов его
содержания — все это свидетельствует о том, что образное
мышление может частично или даже полностью протекать на
бессознательном уровне психической активности.
Характерно, что, как было установлено, для "перевода"
бессознательных правополушарных мыслительных
процессов на уровень сознания обязательно требуется фиксация
любого события, проблемы (конкретной или "размытой") и т.п. в
пространственных и временных координатах (и, разумеется,
постоянная активность системы внимания)1. Именно поэтому
правополушарному мышлению присуща образная форма
репрезентации когнитивной информации, ведь стабильность
события, его фиксированность в пространстве и времени может
быть выражена только в виде мысленных образов,символов
(или образов-символов). В отличие от пропозициональных
форм репрезентации информации мысленный образ
полностью реализуется в настоящем времени и является
завершенным психическим актом, включающим в себя
пространственные и временные "метки", т.е. пространственно-временные
условия, при которых эти события воспринимались и с
которыми они оказались интегрированными в силу специфики
процессов восприятия2. Эти пространственно-временные
"метки" играют исключительно важную роль в
функционировании долговременной эпизодической памяти: не
исключено, что латентно хранящиеся в правом полушарии
1 См., например: Вейн AM., Молдовану И. В. Специфика межполу-
шарного взаимодействия в процессах творчества, принцип метафоры. В :
Интуиция, логика, творчество. М., 1987. С.57-58.
2 Результаты клинических исследований больных при поражениях
мозга, в частности, показывают, что пространственно-временная
организация психических процессов, протекающих в правом и левом
полушариях, различна: правое полушарие функционирует в настоящем времени,
опираясь на прошлое, в то время как левое — в настоящем с
направленностью в будущее. См.: Доброхотова Т.А., Брашна Н.И. Принцип
симметрии — асимметрии в изучении сознания человека // Вопросы
философии, 1986, №7.
31

образы, соответствующие определенным временным
отрезкам, каким-то образом доступны внутреннему
обследованию и могут быть переведены в "мысленное" зрение.
Итак, образная репрезентация когнитивной
информации, можно сказать, идеально приспособлена для ответов на
вопросы, касающиеся пространства и времени. Разумеется,
мысленные образы должны как-то взаимодействовать с
пропозициональной информацией, которая отвечает
задачам выведения следствий и межличностного общения, даже
если речь идет о наименее развитой стадии архаического
мышления, характерной для популяций с зачаточными
формами речевой коммуникации. А это означает, что
должна, например, существовать возможность обращения к
мысленным образам с помощью слов и простейших
рассуждений, а также построения новых образов и даже выведения
следствий 1.
Однако интересующие нас особенности переработки
когнитивной информации, присущие архаическому
мышлению как мышлению преимущественно образному, в
первую очередь, касаются специфических связей и ассоциаций
мысленных образов. Как известно, отдельные элементы
образов и сами образы, "гештальты", здесь могут
взаимодействовать друг с другом в разных, или даже полностью
взаимоисключающих смысловых отношениях, что, собственно,
и определяет многозначность образов, а также слов,
которые их символизируют. Многозначный образный контекст,
естественно, не сводим к вербальному, поскольку, кроме
всего прочего, речь, как бы она ни была символична и
метафорична, обязательно наталкивается на барьер сознания.
Поэтому судить о глубинных бессознательных процессах образно-
1 Надо сказать, что далеко не всегда категоризация сопряжена с
выделением у объектов необходимых свойств — как оказалось,
содержанием большинства обыденных, нечетких понятий являются прототипы, т.е.
мысленные образы соответствующих "образцовых" случаев, перцептивно
типичных, характерных примеров. См., например: Smith Е.Е. Concepts and
Thought. In: The Psychology of Human Thought. Cambridge, 1988. P. 19-47.
32

го мышления и уяснить характер используемых здесь
ассоциативных связей можно лишь на основании косвенных
данных. В принципе такого рода данные, видимо, могут
быть получены в результате изучения "следов" правополу-
шарной стратегии в условиях минимального сознательного
контроля — прежде всего "логики" мифа и сценариев
сновидений.
По-видимому, именноКЛеви-Стросс, выдающийся
антрополог, исследователь мифологии и фольклора, впервые
высказал и тщательно обосновал ставшую впоследствии
классической мысль о том, что миф как ментальный феномен обладает
единой бессознательной структурой, а различия касаются лишь
материала образов, которыми он оперирует1. Анализ КЛеви-
Стросса, а также другие исследования "логики" мифа, кроме
того, показывают, что архаическое мышление довольно
активно и свободно манипулирует различными представлениями и в
первую очередь весьма обширным набором оппозиций,
противопоставлений, исходным материалом которых обычно
выступают конкретные образы животных, растений, предметов,
небесных светил и других природных объектов, а также общие
свойства (категории), признаки, форма и т.д. Эти оппозиции —
а их корни уходят в древнюю магию — располагаются на
различных уровнях и между собой взаимодействуют. Дихотомия
сакрального и профанного (божественного и земного) —
наиболее универсальная, она пронизывает все сферы
мировосприятия древнего человека и определенным образом структурирует
все прочие полярные противопоставления, менее
универсальные, — например, космические ("правое-левое",
"высшее-низшее", "ночь-день", "жизнь-смерть"),этические
("добро-зло"), этнические ("мы-чужеземцы"), мифологические
' Создан ли миф субъектом или заимствован из коллективной
традиции (причем между индивидуальным и коллективным мифами
происходит постоянное взаимопроникновение и обмен), он различается
лишь материалом образов, которыми оперирует; структура же остается
неизменной, и именно благодаря ей миф выполняет свою символическую
функцию" (Леви-Стросе К. Структурная антропология. С. 181)
2-762
33

("близнецы-антагонисты") и т.д. Из истории философии
широко известны десять раннепифагорейских
оппозиций — "чет-нечет", "мужское-женское", "свет-тьма",
"правое-левое" и т.д., где каждый член оппозиции изначально
наделялся важным символическим значением либо
положительного (благоприятного для людей), либо отрицательного
(неблагоприятного) начала. В архаическом мышлении
различные системы противопоставлений, по словам
М.Илиаде, "выражают как структуры мира и жизни,
так и специфические формы существования человека.
Человеческое существование понимается как
"повторение" вселенной; соответственно космическая жизнь
делается понятной и значащей через восприятие её в
качестве "кода" 1.
Конечно, в силу генетической предрасположенности
людей к выдвижению бинарных альтернатив оперирование
оппозициями, полярными противопоставлениями, строго
говоря, нельзя рассматривать как специфическую черту,
присущую только архаическому мышлению или только мифу. Как,
в частности, показывают соответствующие эксперименты,
проведенные в свое время американским психотерапевтом
А.Ротенбергом, творческие личности также обнаруживают
сильную тенденцию мыслить оппозициями и отрицаниями,
прибегая к методу противопоставлений даже при решении
весьма простых тестовых задач 2. (Отсюда и часто
встречающееся название творческого мышления — "мышление
двуликого Януса".) Поскольку творчество тесно связано с
активностью правого полушария, то оперирование оппозициями
это, скорее всего, устойчивый элемент бессознательной
стратегии образного мышления, присущая ему особенность
обработки когнитивной информации.
1 Элиаде М. Космос и история. С. 214.
2 См. : RothenbergA. The Emerging Goddess. The Creative Process in Art,
Science and other Fields. Chicago, 1979.
34

Поясняя генетическую логику мифа, К Леви-Стросс, в
частности, отмечал, что "миф обычно оперирует
противопоставлениями и стремится к их постепенному снятию —
медиации"1. Цель мифа состоит в том, чтобы "дать
логическую модель для разрешения некоего противоречия (что
невозможно, если противоречие реально)", но это приводит
лишь к порождению в его структуре бесконечного числа
слоев: "миф будет развиваться как бы по спирали, пока не
истощится интеллектуальный импульс, породивший этот
миф"2. Пытаясь разрешить исходное противоречие
(например, между "верхом" и "низом"), миф заменяет его более
узкой оппозицией (в данном случае "земля"-"вода"), а
затем еще более узкой и т.д. Противоречие, однако, остается
неразрешенным, и поэтому задача мифа в конце концов
сводится к доказательству верности обоих членов
оппозиции. Т.е., если, например, А отождествляется с сугубо
негативной функцией, а В — с позитивной, то в процессе
медиации В оказывается способным принимать на себя и
негативную функцию. Таким образом, прогрессирующая
медиация постепенно ведет к замене более отдаленных и
абстрактных полюсов более близкими и конкретными,
пока, наконец, не будет найден символический медиатор,
семантические ресурсы которого позволяют совместить
противоположности, что, собственно, и отвечает цели мифа —
снять исходное противоречие3.
Характерно, что бессознательная правополушарная
стратегия обработки когнитивной информации, во многом совпада-
1 Леви-Стросс К. Структурная антропология. С. 201.
2 Там же. С. 206.
3 Исследования фольклора первобытных популяций, однако,
обнаружили некоторые "архаические" отклонения от логической схемы К.Ле-
ви-Стросса. В частности, оказалось, что иногда медиатор может сразу
снять исходное противоречие, либо не выполнить свою функцию, либо
даже вообще отсутствовать. См.: Kongas Е.К., Maranda P. Structural Models
in Folklore and Transformational Essays. Paris, 1971.
35

ющая с "логикой" мифа, проявляется также и в работе
сновидения. Согласно З.Фрейду, какой-то скрытый элемент
сновидения может, например, замещаться (он назвал этот
процесс "смещением") чем-то весьма отдаленным, какой-то
метафорой или намеком, который "связан с замещаемым
элементом самыми внешними и отдаленными
отношениями и поэтому непонятен, а если его разъяснить, то
толкование производит впечатление неудачной остроты или
насильственно притянутой за волосы, принужденной
интерпретации"1. В результате такой "прелогической" замены
происходит смещение психического акцента с важного
элемента сновидения на другой, менее важный, и возникает новый
центр развертывания сценария сновидения.
3. Фрейд также обратил внимание на некоторые
особенности процесса обобщения образной информации в
сновидениях (или "сгущения", если воспользоваться его
терминологией) . Итогом этого процесса оказывается слияние скрытых
разнородных элементов сновидения, которым, однако,
присуще нечто общее, в единый, целостный и многозначный
мысленный образ. По его словам, "благодаря накладыванию друг
на друга отдельных сгущаемых единиц возникает, как
правило, неясная расплывчатая картина, подобно той, которая
получается, если на одной фотопластинке сделать несколько
снимков"2. Процесс снятия возникающих в ходе сновидения
противоречий также направляется бессознательной
стратегией правополушарного мышления и сводится, как и в случае
"сгущения", к медиации образов, где "один элемент в явном
сновидении, который способен быть противоположностью,
может означать себя самого, а также свою
противоположность или иметь оба значения"3. Однако само
противопоставление образов в работе сновидения, видимо, выражено
в менее четкой, менее контрастной форме, чем это имеет
1 Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции. М., 1989. С. 109.
2 Там же. С. 107.
3 Там же. СП 1.
36

место в "логике" мифа, что связано с особенностями
медиации невербализуемых образов.
Итак, если верно, что миф и работа сновидения хотя бы
приблизительно воспроизводят бессознательную стратегию
правополушарного, пространственно-образного
мышления, то, исходя из вышеизложенного, видимо, можно
предположить, что эта стратегия в "чистом", формальном виде
включает в себя, по крайней мере, такие операции, как
отождествление и противопоставление, а также медиацию
как средство обобщения и снятия противоречий.
(Характерно, что любой процесс восприятия — места, объекта,
явления или человека — всегда сопровождается субъективным
ощущением, что воспринимаемое либо знакомо нам (т.е.
тождественно прототипу), либо нет.) Поэтому такого рода
отождествления и противопоставления мысленных образов
скорее всего можно рассматривать как элементарные, не
требующие тонкой дифференциации, наиболее архаичные
формы анализа. На первый взгляд, оперативные
возможности образного мировосприятия могут показаться чрезмерно
ограниченными, "бедными", но этот вывод явно не
согласуется с видимым богатым содержанием мифов и их довольно
сложной структурой. Однако здесь следует учитывать
сложноорганизованную природу самих мифологических
образов, их многозначность, что допускает между ними
широкий спектр взаимоотношений. К тому же и мифемы
(т.е. типы событий) как "составляющие единицы мифа
представляют собой не отдельные отношения, а пучки
отношений", и "только в результате комбинаций таких пучков
составляющие единицы приобретают функциональную
значимость" К
Кроме того, как показывает анализ К.Леви-Строссом
мифов южноамериканских индейцев, метафорическая
"логика" сюжетосложения мифов широко использует
специальные схемы ("коды") — космологическую, техноэконо-
1 Леви-Стросс К. Структурная антропология. С. 188.
37

мическую, географическую и социологическую. Оперируя
многозначными образами, она часто прибегает к
изменению этих схем и их переплетению в динамике сюжета и в
итоге довольно успешно справляется с задачей
трансформации мифа. По-видимому, устойчивые комплексы
связанных на основе схем образов это своего рода организованные
пакеты знаний, которые могут содержать информацию о
соответствующих объектах и их особенностях
(прототипах) , о порядке действий и взаимоотношениях между
участниками событий (сценариях) и т.д. Взаимосвязь схем, их
тесное переплетение в ходе развертывания содержания
мифа, часто сопровождаемого многократными повторами
одной и той же последовательности, приводит к
трудноуловимым ассоциациям образов, к отождествлению казалось бы
далеких вещей, например, поисков меда (акустический
код), созвездия Плеяд (астрономический код) и плохо
воспитанной девушки (социологический код). Перемещение
по реке (географический код) здесь оказывается
"причиной" нарушения семейных отношений, отождествляются
инцест и затмения, затмения и эпидемии, шум и
социальный беспорядок, каннибализм и болезнь, кухня и тишина
(порядок) и т.д. Благодаря многозначности образов,
позволяющих интегрировать широкий спектр прототипных
свойств, связующим звеном между различными схемами
могут выступать некоторые мифические животные
(например, дикообраз или оппосум), а также предметы, играющие
важную роль в мифах, ритуалах и экономике (в частности,
сосуд из тыквы и др.).
И, наконец, картина мифологических
контекстуальных связей была бы явно неполной, если не учитывать
наличия здесь разного рода тотемических систем,
метафорически связанных друг с другом и с другими схемами.
Конкретные виды животных и соответствующие социальные
группы людей эти системы либо отождествляют, либо
противопоставляют, выступая тем самым в качестве модели
понимания, средства классификации и дифференциации
38

природных и социальных объектов. Таким образом, богатые
семантические ресурсы образного мышления открывают
для метафорической "логики" мифа весьма широкий
простор (естественно, вне сферы логических и
причинно-следственных отношений) для отождествлений,
противопоставлений и медиаций мысленных образов, сюжетов (мифем),
которые, несмотря на единую структуру мифа, могут
варьироваться от мифа к мифу, от культуры к культуре.
2. Сакральный прототип как
подлинная реальность
Мифам всегда приписывалось сверхъестественное
происхождение, причем не только в лишенных письменности
экзотических тотемических обществах, но и в гораздо более
развитых культурах древнего Востока и античной Греции,
в роли творца здесь обычно выступает либо бог, либо
обожествленный культурный герой. И это понятно, так как,
согласно данным современной психофизиологии, для
сохранения в долговременной памяти устойчивых комплексов
мысленных образов необходимо участие эмоционально-мо-
тивационного компонента, т.е. необходима
дополнительная "эмоциональная" активация коры больших полушарий
из структур лимбической системы. Таким образом, вера в
миф в известном смысле тождественна вере в
сверхъестественное, а вопрос об истоках религиозной веры по сути дела
касается предпосылок формирования не только
архаического мышления, но и человеческого мышления вообще.
Еще Ч.Дарвин в своей работе "Происхождение человека"
выдвинул идею о том, что возникновение религиозной веры
неразрывно связано с эволюцией человека и, подобно
другим его ментальным способностям, может быть объяснено с
эволюционной точки зрения. Развивая эту
фундаментальную идею, современные последователи Ч.Дарвина пришли
к более конкретному выводу: вера в сверхъестественное
39

коренится в подлинной природе человека, которая, кроме
всего прочего, включает в себя также потребность в
психологическом комфорте и наделении смыслом
(осмысленности) осознаваемых результатов переработки
когнитивной информации.
Психофизиологические и антропологические
исследования первобытных популяций дают достаточно веские
основания предполагать, что для человечества как вида
весьма болезненным по своим последствиям, видимо,
оказалось само обретение самосознания. Дело в том, что
сознание собственного "Я", пусть еще и весьма смутного
и слабо дифференцированного, не могло не
сопровождаться осознанием отрицательных эмоций — чувства
страха, тревоги, тоски, отсутствия безопасности,
предчувствия смерти и т.д., — которые сопряжены в
организме человека с глубокими вегетативными (эндокринными,
секреторными, сердечными и т.п.) и тоническими
(спазмы, дрожь, расслабление и т.д.) изменениями . Нетрудно
представить последствия перманентного эмоционального
перенапряжения, состояния диффузного страха и других
отрицательных эмоций — это не только нестабильность
психики и нарушения психосоциального "порядка", но и
непосредственная угроза физическому здоровью и жизни
первобытных людей .
Осознав свою неповторимость и смертность, люди,
естественно, были вынуждены выработать какую-то
форму психологической зашиты, которая заблокировала бы
доступ к сознанию отрицательных эмоций. Но решение
1 Как показывают эксперименты с использованием специальных
контактных линз, позволяющих по отдельности показывать фильмы
правому и левому полушариям, для правополутарного, образного мышления
характерно явное преобладание негативных эмоциональных оценок. См.:
Саган К. Драконы Эдема. М., 1986. С. 190.
2 См., например: Леви-Стросс К. Структурная антропология. С.
148.
40

этой проблемы не могло обрести форму простой блокады,
так как без новой переориентации их подавление и
вытеснение не устраняют эмоционального перенапряжения
и не выводят из состояния психологического
дискомфорта. Выход был найден посредством обращения к вере в
сверхъестественное как источнику позитивных эмоций,
по сути дела психологическому допингу. Однако это
открытие одновременно отвечало и другой назревшей
потребности зарождающегося мышления первобытных
людей — потребности понять окружающую реальность,
придать ей смысл. Поскольку в основе наших адаптивных
реакций лежат положительные и отрицательные
эмоции — они сопряжены с процессами возбуждения,
которые необходимы для их возникновения, — то нет ничего
удивительного в том, что именно вера в
сверхъестественное послужила отправным пунктом формирования
наиболее древних форм понимания мира.
Здесь, конечно, следует учитывать некоторые
особенности образного, правополушарного мышления, где
распознавание ("узнавание") образов предполагает их
соотнесение с прототипом, а понимание (смысл) любого
конкретного случая (предмета и т.д.) определяется тем,
насколько он соответствует уже имеющемуся образцу
(схеме). Соответственно, если в долговременной
семантической памяти смысл создается в форме
одновременного представления взаимосвязанных понятий,
образующих семантическую сеть, то в эпизодической памяти
поиск смысла распространяется в направлении
обнаружения между образами каких-то ассоциативных
связей. Таким образом, если прототип (образец) уже
несет какую-то смысловую нагрузку, то в структуре
образного мышления автоматически (подсознательно)
наделяется смыслом весь комплекс ассоциированных с ним
(тождественных, противоположных) многозначных
образов. (Разумеется, в силу автоматизма холистической
стратегии обработки обрааной информации многие не-
41

тождественные элементы многозначного контекста
могут просто не осознаваться.)
Эти особенности образного мышления позволяют, в
частности, пролить дополнительный свет на истоки присущей
архаическому мировосприятию весьма специфической
"онтологии" смыслов. Как отмечал в свое время М.Элиаде, в
архаическом мышлении предметы внешнего мира, также
как и действия людей, не обладают своим собственным,
самостоятельным смыслом, внутренне присущей им
ценностью. Смысл и ценность для людей они обретают только
в качестве инородной сверхъестественной силы,
выделяющей их из окружающей среды. Эта сила как бы пребывает
в природном объекте — либо в его материальной
субстанции, либо в его форме, причем она может передаваться,
транслироваться объектам только путем иерафании, т.е.
непосредственного явления сверхъестественной силы или
опосредованно, с помощью ритуала. Камень, например,
может оказаться священным в силу местоприбывания в
нем души предков или как место явления
сверхъестественного, либо, наконец, благодаря своей форме,
свидетельствующей о том, что он — часть символа, знаменующего
некий мифический акт и т.д. Таким образом, согласно М.
Илиаде, в структуре архаического мышления
"окружающий нас мир, в котором ощущается присутствие и труд
человека — горы, на которые он взбирается, области,
заселенные и возделанные им, судоходные реки, города,
святилища, — имеет внеземные архетипы, понимаемые либо
как "план", как "форма", либо как обыкновенный
"двойник", но существующий на более высоком, космическом
уровне" .
Разумеется, небесные сакральные модели имеют здесь
не только элементы природного бытия, города и храмы, но
и значимая часть мирской жизни людей, их ритуалы. Се-
1 Элиаде М. Космос и история. С. 36.
42

мейный брак, танцы, конфликты, войны и т.д. — короче,
любое человеческое действие может быть успешным лишь
в той степени, в какой оно воспроизводит некое прадейст-
вие, совершенное в начале времен архетипической
личностью (богом, героем и т.п.). В силу смысловой "первичности"
прототипных образов "реальным становится
преимущественно сакральное, ибо только сакральное есть в
абсолютном смысле действует эффективно, творит и придает вещам
долговечность" . Поскольку такого рода "реальность"
может быть достигнута лишь путем имитации прототипа или
"сопричастия" с ним, все, что не имеет сакрального
архетипа, оказывается лишенным внутреннего смысла, например,
пустынные области, неведомые моря или неоткрытые
земли, которые в архаическом мышлении уподобляются
первичному хаосу, т.е. состоянию, предшествующему
сотворению. Отсюда понятно стремление людей стать
архетипическими, "образцовыми" личностями. "Это
стремление может показаться парадоксальным в том
смысле, что человек традиционных культур признавал
себя реальным лишь в той мере, в какой он переставал
быть самим собой (с точки зрения современного
наблюдателя) , довольствуясь имитацией и повторением
действий какого-то другого" .
Нетрудно, конечно, заметить, что в своих существенных
чертах "онтология" архаического мышления по сути дела
совпадает с платонизмом, хотя платонистская структура
представляется аналитически более сложной уже потому, что
кроме "сакрального" и "профанного" уровней она допускает еще
и промежуточный уровень — пространство. Ясно также, что
"идеализм" ведет свое начало не с Платона и его
последователей, а имеет куда более длительную историю — историю
архаического, преимущественно образного мышления.
1 Там же. С. 38.
2 Там же. С. 56.
43

3. Сакрализация знания
Конечно, в своем повседневном поведении люди всегда
руководствовались не только спиритуалистическими
представлениями, но и знаниями, почерпнутыми из опыта.
Потребность в психологическом комфорте, в содействии
сверхъестественных сил вовсе не исключала потребности в
информации, способствующей выживанию, потребности в
знаниях, жизненном опыте. Именно поэтому, например,
сообщества людей, живущих в пустыне, всегда стремились
преобрести какие-то новые знания о том, как и где
добыть воду, а люди, обитающие за Полярным кругом,
проявляли чудеса изобретательности, чтобы выжить
при экстремальном холоде и т.д. Генетическая и
культурная эволюция совместно отбирали и генетически
закрепляли те формы поведения и те изменения, которые
помогали человеку выжить и развить свои способности,
включая, естественно, и способности к познанию. Но
если само по себе знание, эмпирическое или
экспериментальное, не передается генетически, то, видимо,
совершенно иначе дело обстоит с когнитивными
способностями человека — способностями к выявлению
закономерностей типа "если — то", которые передавались в
виде мутаций, закрепляемых в генетическом наследии
людей благодаря естественному отбору.
Эту генетически обусловленную предрасположе-
ность к выявлению причинно-следственных отношений
психофизиологи обычно связывают с активностью
левого полушария, которое обрабатывает когнитивную
информацию (вербальную и невербальную) путем отбора и
сопоставления лишь немногих, существенных для
анализа, параметров, создавая более или менее однозначный
контекст, необходимый для речевой коммуникации и
взаимопонимания людей. По мере развития
логико-вербального, аналитического мышления человек все с большим
успехом подмечал, открывал и усваивал с пользой для себя
44

новые взаимосвязи и закономерности типа "если — то".
Об этом достаточно авторитетно свидетельствуют данные
современной археологии и этнографии, касающиеся
прогресса познания и культуры за последние 35000 лет ].
Как уже отмечалось, весьма важную для выживания
людей защитную функцию вера в сверхъестественное и
основанная на ней духовная культура могли выполнять
только будучи мощным источником положительных
эмоций, своего рода допингом, обеспечивающим состояние
психологического комфорта, эмоциональной
удовлетворенности. Видимо, наличие связи между приобретением
новой информации, с одной стороны, и механизмами
положительных эмоций — с другой, сыграло
исключительно важную роль в процессах интериоризации культуры и
развития познания. Дело в том, что только благодаря
аффективной избирательности правополушарного,
пространственно-образного мышления (причем независимо
от того, идет ли речь об архаическом или современном,
преимущественно логико-вербальном мышлении) оказы-
1 "Основные культурные достижения, которые представлены
африканским "средним каменным веком" и верхнепалеолитическими
культурами Европы и Азии, — развитие знаний в области техники и
искусства, в области украшений, живописи, наскальных изображений
и музыки, развитие эстетических критериев и этических норм, —
настолько превосходят достижения прежних периодов, что не приходится
сомневаться в обусловленности всех успехов Homo sapiens способностью
говорить и обладать полностью развитой системой языкового общения.
Быстроту, с которой были вытеснены все более ранние сапиент-
ные виды, легче объяснить, если принять предположение, что язык в
том виде, в каком он нам известен, был присущ лишь человеку
современного физического типа. Обладание речью дало человеку
способность делать заключения, выделять и распознавать явления, а
коллективу людей — средство стабилизации общества (необходимого
условия для развития цивилизации по установившемуся за
тысячелетия пути)". (Кларк Дж. Доисторическая Африка. М., 1977. С.139-
140.)
45

вается возможным индивидуальное творчество, получение
новой информации, так как лишь эмоционально значимые
для отдельного индивида компоненты коллективных
представлений могут непосредственно трансформироваться в
его личностные мотивы, в линию его поведения через
механизмы эмпатии, через акты самоотдачи, акты
отождествления с одним из его "Я-образов" . Мир сакральных
прототипов, архетипических образцов и мифических образов в этом
случае может выступать и как непосредственно
личностный, одновременно относящийся ко всем членам
сообщества и к каждому отдельному человеку — этот мир как бы
"живет" в одном из индивидуальных образов "Я" в качестве
объектов безотчетной и даже бессознательной веры, любви
и т.д. Мышление, в особенности воображение, в этом акте
самореализации приобретает новую опору, новый
инструмент — внешний объект, символ и т.д. становятся
"естественным" продолжением человека, исследователя, позволяя
как бы "изнутри" постичь его внутреннюю природу,
развернуть и преобразовать содержащуюся в воображаемом
образе скрытую информацию.
Таким образом, есть определенные
психофизиологические основания утверждать, что культурная информация,
представленная в форме образов, символов, знаков,
ритуальных действий и т.д., смысл которых в той или иной
степени остается скрытым, неосознаваемым или неэкспли-
цированным, может выступать эффективной доминантой
индивидуального поиска, личностным мотивом, целиком и
полностью вовлекающим субъекта в процесс познания. И
этот вывод, надо сказать, неплохо согласуется с
результатами многочисленных историко-научных исследований,
убедительно показывающих, что в сугубо личностном,
психологическом плане поисковые установки многих ученых
действительно оказывались инициированными их страст-
1 См.: Басин Е.Я. Творчество и эмпатия // Вопросы философии,
1987, №2.
46

ной убежденностью, одержимой верой в абсолютную
истинность каких-то спиритуалистических, мифологических или
идеологических представлений, их верой в
сверхъестественное, любовью к высшему трансцендентному существу,
культурному герою и т.д.
Однако для архаического мышления в целом глубоко
чужда ориентация на систематический поиск новой
информации, а тем более на поддержку индивидуального
творчества. Богатых ресурсов образного мировосприятия, богатого
воображения явно недостаточно для выявления новых
конструктивных решений, — как оказалось, ведущую роль на
этапах подготовки открытия играет логико-вербальное
мышление. К тому же распространение культурных
инноваций здесь наталкивается на серьезные трудности —
предварительно они должны пройти обряд "освящения" и стать
образцовыми, "сакральными", сопряженными с деяниями
сверхъестественного существа или культурного героя. И
только в этом своем новом качестве адаптивно ценные
культурные инновации приобретают шанс на существование.
Поэтому, именно развитие вербальной коммуникации и
аргументирующей функции речи открыло принципиально
новые возможности для эволюции мышления и познания.
Но это — особая тема. Отметим лишь, что на основе
естественного языка появилась перспектива опосредованного
моделирования событий с помощью речевых, а позднее и
специально созданных языковых средств, а по мере развития
его аргументирующей функции — получать с помощью
логического и научного выводов новое знание. Но эти
когнитивные преимущества логико-вербального,
аналитического мышления генетически закреплялись в течение многих
тысячелетий и лишь постепенно привели к замене
доминирующего образного мировосприятия.
Как важную веху в эволюции архаического
менталитета, безусловно, следует рассматривать возникновение
древнегреческой науки как элемента рациональной теологии,
религиозно-мистических представлений о Космосе, его ус-
47

тройстве. Именно здесь логико-математические методы и
каузальная интерпретация действительности впервые
получают "внеземное", сакральное обоснование. Но, что
самое важное, эта культурная ориентация непрерывно
сохраняется в течение многих веков, через неоплатоников и
Аристотеля она оказывается достоянием христианского мира и
постепенно становится "школой", сначала для "избранных",
а спустя некоторое время — для всех.
48

Бескова И. Л.
ЭЗОТЕРИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ И ЕГО
ЭЛЕМЕНТЫ В МАРКСИСТСКОЙ
ИДЕОЛОГИИ
Прежде чем приступить к обсуждению этого вопроса,
необходимо коснуться природы эзотерического знания. Под
эзотерическим знанием (происходит от "эсотерикос" —
"внутренний", сокровенный, сокрытый) обычно понимают
тайную, скрываемую от непосвященных компоненту
практически всех религиозных учений и многих философских
доктрин. Ему противопоставляется экзотерическое знание,
содержащее истины, предназначенные для людей, ум и
душа которых не подготовлены к восприятию более глубоких
идей.
Задача выявления сущностных черт эзотерического
знания в определенной степени противоречива: тайное
потому и является тайным, что его параметры скрыты. Как же
можно оценить сокрытое?
Тем не менее мы попытаемся предложить некоторые
пояснения относительно природы эзотерического знания, и
вот какие моменты послужат здесь оправданием.
Во-первых, отдельные фрагменты этого знания в
настоящее время доступны благодаря значительному количеству
комментариев и исследовательских работ, опубликованных
по данной теме.
Во-вторых, эта глубинная традиция может помочь
человеку по-иному понять мир, самого себя, всё
происходящее и, тем самым преодолеть тяжелый внутренний кризис
бездуховности и безверия, поразивший наше общество по-
49

еле крушения идеалов, в которых было воспитано не одно
поколение людей.
Но уже на начальном этапе рассмотрения нас
поджидают эпистемологические трудности: если мы будем
анализировать знание, выраженное в трудах, трактатах,
откровениях, можем ли мы считать, что анализируем
эзотерическое, т.е. тайное, знание? Ведь будучи сформулированным,
оно уже стало явным? В таком случае, доступно ли
эзотерическое знание анализу в принципе? Я полагаю, ответ здесь
может быть дан в нескольких планах.
Прежде всего, даже если на суд публики выносится
некий фундаментальный труд — допустим, "Тайная
доктрина" Елены Петровны Блаватской, — это отнюдь не
означает, что все аспекты эзотерического знания будут в нем
раскрыты и в явной форме представлены. Обычно речь идет о
том (и об этом говорят сами авторы), что они получили
разрешение открыть миру еще какую-то дополнительную
часть огромного массива тайного знания. Но и по ней можно
судить о целом, а также понять природу некоторых
фундаментальных принципов, лежащих в основе эзотеризма.
Помимо этого, многие идеи, даже сформулированные в
явной форме, все равно остаются недоступными
большинству людей, мышление которых не подготовлено к
восприятию непривычных для них истин. В этом смысле, сколь бы
явно и сколь бы точно ни формулировалась доктрина,
отсутствие понимания оставляет ее по-прежнему эзотерической
не только по своей природе, но и по форме существования.
Поэтому само по себе наличие работ, излагающих и
комментирующих тайное учение, как это ни парадоксально,
автоматически не может перевести это знание из разряда
эзотерического в экзотерическое. Для этого необходимо
понимание у тех, кто воспринимает это знание.
Теперь несколько слов об источниках. Различные
авторы дают различное представление о происхождении и
генезисе этого знания. Это и понятно. Большая или меньшая
доступность первоисточников, большая или меньшая сте-
50

пень их понимания, больший или меньший объем знаний в
этой области формируют различные подходы. И с этим
необходимо считаться как с данностью. По-видимому, нет
смысла спорить или выбирать из этих точек зрения "более
правильную", поскольку у меня нет достаточных оснований
для этого. Поэтому я просто сошлюсь на некоторые позиции
по данному вопросу.
Еще один момент, на который хотелось бы обратить
внимание. В текстах, посвященных анализу эзотерического
знания, оно нередко именуется оккультным. В этой связи
необходимо уточнить понимание термина "оккультизм". В
советской традиции он приобрел сугубо негативный оттенок
и носит, скорее, характер ярлыка, чем обычного понятия,
использование которого позволяет анализировать
определенный круг вопросов.
В словаре Е.П.Блаватской оккультные науки
определяются следующим образом. "Науки тайн природы —
физических, психических, ментальных и духовных, называемые
герметическими и эзотерическими науками. На Западе
таковой можно назвать каббалу; на Востоке — мистицизм,
магию и философию йоги... Эти науки сейчас так же, как и
в течение веков, сокрыты от толп, по той основательной
причине, что они никогда не были бы оценены
эгоистичными образованными классами так же, как не были бы поняты
необразованными; причем первые могли бы злоупотребить
ими для собственной выгоды, и таким образом превратить
божественную науку в черную магию"1.
Итак, некоторые авторы полагают2, что эзотерическое
знание берет свое начало как бы из двух источников, и
выделяют в нем восточную традицию, связанную с индоа-
рийской духовностью, на которой впоследствии базирова-
1 Блаватская Е.П. Теософский словарь. М., 1994. С.325.
2 См., например: Ключников С. Свет Египта. В кн.: Странден Д.
Герметизм. Его происхождение и основные учения. СПб., 1914.; Тухолка
С. Оккультизм и магия. СПб., 1907.
51

лись теософские доктрины; и западную — восходящую к
Халдее, Ассирии, Египту. Эту составляющую называют
также герметизмом (от имени Гермеса Трисмегиста —
"Трижды Великого", заложившего основы этой традиции).
Считается, что под именем Гермеса писали египетские
жрецы. Как бы там ни было, до нас дошло 14 трактатов,
приписываемых Гермесу ("Пимандр или Пастырь мужей", "Аск-
лепий или Посвятительная речь" и 4 отрывка из книги "Дева
Мира"). Наиболее известна его "Tabula Smaragdina"
("Изумрудная Скрижаль"), принципы которой легли в
основу герметической философии, распространившейся
среди многих тайных обществ и орденов средних веков, эпохи
Возрожения и Реформации.
Краткий очерк развития идей герметической
философии от античности до нашего времени мы можем найти в
энциклопедическом труде Мэнли П.Холла. Здесь он
приходит к выводу, что "философия возникла из религиозных
Мистерий античности и не была отделена от религии до тех
пор, пока не угасли Мистерии. Отсюда, тот, кто хочет
проникнуть в глубины философской мысли, должен
ознакомиться с учениями тех инициированных жрецов, которые
были первыми хранителями божественного откровения.
Мистерии были хранителями трансцендентального знания,
столь глубокого и непостижимого для всех, кроме наиболее
возвышенных интеллектов, и столь мощного, что открывать
его можно было только тем, чьи личные амбиции были
мертвы и кто посвятил свою жизнь бескорыстному
служению человечеству"1.
Мэнли Холл задается вопросом: если эти древние
Институты были так важны, то почему сегодня мы так мало
знаем об этом и о той мудрости, которую они выражали? И
сам же отвечает на него: "Мистерии были секретными обще-
1 Холл М. Энциклопедическое изложение масонской,
герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической
философии. Новосибирск, 1992. С.42.
52

ствами, обязывавшими своих членов к неукоснительному
молчанию и приговаривавшими к смерти за разглашение
святых секретов. Хотя эти школы были истинными
вдохновителями различных доктрин, распространяемых
древними философами, источник их никогда не открывался
профанам"1.
Относительно формы передачи знаний М.Холл пишет:
"Отвергнув постижимый человеком диалект как
неадекватный и недостойный передачи божественных идей,
Мистерии, таким образом, выбрали символизм как гораздо более
изобретательный и идеальный метод сохранения своего
трансцендентального знания. В одной и той же фигуре
символ может быть и скрытым, и явным, потому что для
мудрого предмет символа ясен, в то время как для
невежественного фигура остается непостижимой... Далеко смотрели
посвященные древности. Они понимали, что народы приходят
и уходят, что империи возникают и погибают, что золотой
век науки, искусства и идеализма сменится темными
веками суеверий. Имея это в виду, мудрецы старых времен
пошли на крайние меры для того, чтобы быть уверенными в
сохранности своих знаний. Они выписали их на горных
склонах и замаскировали колоссальными размерами
изображений, каждое из которых было геометрическим чудом.
Знания в химии и математике они скрыли в мифах, которые
невежественные будут хранить вечно, или в арках и
переходах своих храмов, которые пожалело время. Они писали
такими буквами, которые ни вандализм людей, ни
безжалостность стихий не могли стереть полностью. Сегодня
люди с изумлением и почтением смотрят на колоссов Мемнона
в песках Египта или на странные террасы пирамид в Палан-
ке. Они стоят молчаливыми свидетелями утерянных
искусств и наук античности, и мудрость их будет скрыта до тех
1 Там же. С.43.
53

пор, пока нынешняя раса не научится читать на
универсальном языке символизма"1.
Всё это относится к характеристикам так называемой
"западной ветви" развития эзотерического знания.
Несколько иной подход к пониманию его природы и
эволюции можно найти в работах Е.П.Блаватской.
Прежде всего, она отмечает, что суждения критиков
эзотеризма имеют под собой весьма шаткое основание,
поскольку они не знакомы с аутентичными трудами,
содержащими подлинную древнюю мудрость и частично
уничтоженными жрецами и браминами (за исключением двух-
трех копий, хранящихся в скрытом и недоступном для
европейцев месте), а также потому, что даже если бы они
ознакомились с этими источниками, то не смогли бы их
понять, поскольку для этого необходимы специальные
"ключи", без которых знание остается пустым. Так,
например, считается, что Лао Цзы написал 930 книг об этике и
религиях и 70 — по магии. При этом его труд "Дао-дэ-
цзин", сердце его доктрины, и священное писание "Дао-сы"
имеют не более 12 страниц. Тексты не понятны без
комментариев, которые — как и вышеупомянутые труды —
бесследно исчезли для европейцев. Также исчезла и вся халдейская
сокровенная литература. То же произошло и с Сокровенным
Буддийским Каноном, первоначально насчитывавшим 80 или
84 тысячи трактатов. Сейчас специалисты располагают шестью
тысячами трактатов, остальные считаются утерянными.
Е.П.Блаватская полагает, что утеряны они только для
европейцев.
Эта мысль подтверждается словами великого
санскритолога Свами Дайананда Сарасвати: "...то, что проникло
через Калапани (черные воды океана) из Индии в Европу,
было лишь отрывками отвергнутых копий некоторых мест
из наших священных книг..."Первоначальное Откровение"
имело место, и оно существует и посейчас; также оно никог-
1 Холл М. Указ. соч. С. 43-44.
54

да не будет утеряно для мира и появится снова; хотя
Mlechchha'M (отверженным и дикарям вне арийской
цивилизации), конечно, придется подождать"1.
Говоря об источнике возникновения эзотерического
знания, Е.П.Блаватская упоминает некую чрезвычайно
древнюю книгу (настолько древнюю, что "современные
антиквары могли бы бесконечное время исследовать ее
страницы и, все-таки, не прийти к соглашению о составе
вещества, на котором она написана"). По ее утверждению, "эта
древняя книга есть первоначальный труд, из которого были
составлены многие тома Киу-ти (астрономическое
сочинение — И.Б.),.. Шу-цзин, китайская первоначальная
Библия, священные тома египетского Тот-Гермеса, Пураны
Индии, халдейская "Книга Чисел" и само "Пятикнижие",
все они происходят от одного основного маленького тома.
Предания говорят, что книга эта была записана на Сензар-
ском языке — тайном священном языке — со слов
Божественных Существ, продиктовавших ее Сынам Света в
Центральной Азии, при самом начале нашей Пятой Расы; ибо
было время, когда язык (Сензар) был известен
Посвященным каждого народа, когда прародители Тольтеков так же
легко понимали его, как и жители погибшей Атлантиды, в
свою очередь, наследовавшие его от мудрецов Третьей
Расы, Мануши, изучавших его непосредственно от Дэв Второй
и Первой Расы.
Таковы, в самом общем виде, некоторые подходы к
пониманию природы, происхождения и эволюции
эзотерического знания.
Трансформации эзотерического знания
Существует предание, что черные маги Атлантиды
принесли в Египет свое знание и церемониальные
процедуры, извратив позитивную направленность подлинного эзо-
1 Блаватская Е.П. Эзотерический словарь. М., 1994. С. 325.
2 Там же. С. 29.
55

теризма. Они постепенно подчинили себе высшую касту
Египта, и места инициированных заняли в управлении
страной их адепты.
Чтобы навсегда оградить себя от посягательства других
сил, черные маги исказили и извратили смысл и выражение
Мистерий, служивших в те далекие времена способом и
формой посвящения в глубинные тайны мироздания,
человека и общества. При этом они утверждали, что прилагают
все усилия для того, чтобы сохранить в первозданной
чистоте и неприкосновенности подлинное и потому скрытое
содержание Мистерий. Таким образом они обучали
искаженному пониманию характера и природы тех сил, которые
дают могущество человеку в его взаимодействии с миром. В
результате, инициированные, даже прошедшие все ступени
посвящения, не приобретали ни подлинного знания, ни
могущества, которые целиком оставались уделом тех, кто был
членом ордена этих жрецов-магов.
Давая характеристику сложившейся ситуации Мэнли
Холл пишет: "Было введено идолопоклонство для того,
чтобы поощрить поклонение изображениям, которые вначале
мудрецы воздвигли только лишь как символы для изучения
и размышления. Эмблемам и фигурам Мистерий была дана
ложная интерпретация, и многочисленные разработки
теологов были призваны запутывать умы верующих. Массы,
лишенные с рождения права понимать и пресмыкающиеся
в невежестве, стали жалкими рабами духовных
самозванцев. Всюду царили суеверия, и черные маги полностью
доминировали в людских делах, в результате чего
человечество до сих пор страдает от софистики жречества Египта и
Атлантиды"1.
Какую цель (помимо задачи ограждения своего
могущества от посягательств неофитов) могло преследовать та-
1 Холл М. Энциклопедическое изложение масонской,
герметической, каббалистической и розенкрейдеровской символической
философии. Новосибирск, 1992. С. 365.
56

кое искажение первоначального глубинного знания?
Возможно, стремление к тому, чтобы человек не доискивался
первопричин, а удовольствовался прямыми и
непосредственно воспринимаемыми "истинами"? Ведь если мы
смотрим на объект с целью понять его природу и
проанализировать его сущность, то мы идем одним путем и к одному
результату, а если мы хотим лишь поклониться и
обратиться к нему, то это другой путь и другой результат. Здесь
важно не только изменение мотива действия, но и то, что
человек постепенно и прочно привыкает идти не той
дорогой, воспринимая как очевидно и безоговорочно истинное
то, что таковым по сути не является. Так, если
соответствующие фигуры не создавались как изображения богов, а
будучи изображениями человека предназначались для
размышлений о природе микрокосма, то поклоняясь им, а не
размышляя над ними, человек был не в состоянии даже
попытаться наметить аналогии, плодотворные для
понимания макрокосма, не говоря уже о том, чтобы
целенаправленно искать те силы, которые скрыты в этих
символических изображениях. И если это так, тогда следствием
действий жрецов-магов стало то, что люди начали
представлять себе богов в своем собственном обличьи.
Такая нелепая подмена уводит далеко от пути истины,
поскольку люди начинают понимать многие отвлеченные
идеи в примитивном и искаженном ключе. Например,
известный закон аналогии, упоминавшийся многими
Посвященными и сформулированный Гермесом Трисмегистом в
"Изумрудных Скрижалях" в следующей форме: "то, что
внизу, подобно, аналогично, а не равно тому, что наверху,
а то, что наверху, подобно тому, что внизу для вящего
развития чудес единой вещи"1.
В примитивизации знания самое скверное даже не его
искажение , а огрубление и извращение путей, ведущих к
знанию: ведь если нам преподнесены некоторые сомнитель-
1 Энциклопедия оккультизма. Т.1. М., 1992. С. 26.
57

ные истины, но мы знаем, каким путем надо идти, чтобы
достичь подлинного знания, мы его достигнем. А вот если те
способы получения знания, которыми мы в принципе
можем воспользоваться, в самой своей основе уже неверны (а
других путей мы не знаем, и надобности искать их не
видим) , то такая ситуация во много раз безнадежнее.
Теперь, если мы вернемся к упомянутому примеру с
изображениями божеств, то что же мы видим? А мы видим
как раз искажение путей постижения истины: ведь если это
изображены боги, то люди подобны им не в каком-то
аллегорическом или символическом смысле, а буквально.
Значит и в остальных аспектах можно признать существование
такой же полной и буквальной аналогии. И это гораздо
проще, чем изучать символизм и искать аналогии функций,
имеющих к тому же аллегорическую и символическую
репрезентацию.
На примере только что обсуждавшихся вопросов мы
можем видеть ряд фундаментальных трудностей,
связанных с попытками анализа проблем,затрагивающих аспекты
эзотерического знания:
1) Уже изначально Посвященные, стремясь оградить
свое знание (делающее человека могущественным),
скрывали его от профанов, используя для этого Институт
Мистерий, позволявших говорить о глубоких и значимых
истинах в завуалированной и аллегорической форме. После де-
градации Института Мистерий и возвышения
жрецов-магов это подлинное знание, по свидетельству
многих авторов, было сознательно искажено, а по прошествии
времени и вовсе утрачено.
2) Египетские иероглифы, с помощью которых
передавалось содержание тайных доктрин, имели три плоскости
понимания и прочтения: первую — для профанов,
внешнюю, призванную скрыть истинное знание, и обычно
воспринимаемую как сказки, легенды, мифы, предания, где
действуют живые герои, ставящие перед собой вполне
житейские цели. (На самом же деле и герои, и их имена, и их
58

внешность, и их одежда, поступки и многое другое — всё это
служило лишь внешней поверхностной манифестацией
работы мощных сил, природа которых должна была
оставаться скрытой от непосвященных, поскольку ее понимание
давало человеку могучее оружие власти над окружающим.)
Вторая плоскость — символическая — для ученых. И третья
— эзотерическая — для Посвященных.
Всё это важно, поскольку египетская тайная доктрина
оказалась зафиксированной в книгах пророка Моисея,
который, как известно, был воспитан жрецами и прошел
инициацию. Поэтому эзотерическое знание он изложил в
иероглифической форме, сделав явным для своего народа
первую, внешнюю и поверхностную плоскость смысла
своих писаний, и утаив, скрыв от непосвященных две другие.
Устное предание о смысле книг Моисея сохранялось в
секте иессеев. При египетских Птоломеях наиболее
знающим представителям этой секты было поручено сделать
перевод сефера на греческий язык. Но, не желая выдавать
тайное знание, они дали в переводе лишь первый,
поверхностный пласт смысла. Так появился греческий перевод,
послуживший основой всех других переводов и толкований
смысла книг Моисея.
Позднее Блаженный Иероним перевел сефер на
латынь. Но и он мог передать только внешний смысл, т.к.
раввины, у которых он учился, и сами не знали ни
символического, ни иероглифического значения первоначальных
писаний.
В связи с этим исследователи полагают, что тексты
Ветхого Завета подлежат расшифровке. Например, Фабр
Д'Оливе составил свою грамматику древнееврейского
языка и лексикон его корней, анализируя при этом
символическое и иероглифическое значение всех букв и их исходных
сочетаний. На основании своих изысканий он предложил
перевод первых десяти глав книги Бытия Моисея1.
1 См.: Тухолка С. Оккультизм и магия. Спб., 1907. С. 19.
59

В качестве выразительного примера нетрадиционной
интерпретации приведем альтернативную версию
понимания истории убийства Каином Авеля. Прежде всего, следует
отметить, что Фабр Д'Оливе полагал, что там, где обычно
считают, что Моисей говорит о потомстве Адама и
скрупулезно перечисляет все имена всех колен израилевых, там на
самом деле речь идет о космогонических, а иногда и о
социологических процессах. В изложении С.Тухолки идеи
Фабра Д'Оливе выглядят так: "Каин и Авель представляют две
противоположные силы в природе: центростремительность,
или сжимание, и центробежность, или разрежение.
Убийство Авеля Каином... изображает уплотнение под
влиянием центробежной силы эфирных туманностей.
Сиф изображает примиряющее начало между
враждующими началами Каина и Авеля. Он дает идею основания
и равновесия в природе и в то же время идею разрушения
или превращения, ибо разрушение служит основой
зарождения новой жизни.
Потомство Каина изображает яростную и
беспорядочную борьбу разных начал при устройстве земного мира.
Имена потомков Сифа аналогичны именам потомков
Каина, но носят более умеренный характер и изображают
уже уравновешенное и продуктивное взаимодействие
противоположных начал.
В социологическом же значении среди потомков Каина
имеет особое значение Лямех, т.е. узел вещей.
Он ограничил произвол индивидуального человека
(как говорит Моисей: "убил Айша") и эгоизм семьи и
отдельных родов ради образования общин и племен. Сыновья Ля-
меха — Ябаль, Юбаль и Фубаль-Каин — знаменуют в
социологическом смысле оседлость народов, развитие
искусств и наук и развитие ремесел.
Из потомков Сифа надо упомянуть Ноя,
представляющего принцип равновесия и устойчивости в природе"1.
Тухолка С. Оккультизм и магия. С. 19.
60

Не следует думать, что предложенное толкование
произвольно. В его основе, как уже отмечалось, лежат
филологические исследования Д'Оливе в области
словообразования и грамматики древнееврейского языка. Другое дело,
что результаты самих этих изысканий могут быть оспорены.
Но в данном случае для нас важно подчеркнуть, что
эзотерическое знание на пути к человеку претерпело столь
значительные и преднамеренные трансформации, что
реконструкция первоначальных смыслов является весьма сложной
задачей. И даже те тексты, которые обычно
рассматриваются как вместилище некоторого изначального знания,
оказывается, нуждаются в серьезном перетолковании и
переосмыслении.
Если задуматься над всеми теми проблемами, о
которых говорилось выше, нетрудно понять, насколько сложно
вычленить элементы подлинного знания и проследить его
метаморфозы.
Социобиологические и эволюционные
предпосылки трансформации эзотерического
знания
Но почему же с этим знанием происходили такие
драматические превращения? Можем ли мы обнаружить
естественные (с эволюционной и социобиологической точек
зрения) предпосылки самого факта существования
скрытых, сохраняемых в тайне форм знания, а также понять
подлинную природу происходящих в человеке
превращений под влиянием инициации его в эти формы знания?
Одна причина существования эзотерического знания
очевидна — это стремление сохранить тайное в тайне, не
делиться своей властью с другими (для черных магов) ; не
дать возможности недостойным людям получить в свое
распоряжение власть над могущественными силами (для
белых магов).
61

Иными словами, обладание эзотерическим знанием
давало определенные селективные преимущества.
Во-первых, оно позволяло сохранить лидирующее положение в
сообществе и избавиться от потенциальных и реальных
конкурентов. Во-вторых, оно открывало возможность
обеспечить стабильность и устойчивость сообщества, избежать
опасных и непредсказуемых по своим последствиям
потрясений.
Итак, первоначально знание фиксировалось и
сохранялось в символической и аллегорической форме в фигурах и
событиях Мистерий. Почему в этой форме?
Как мне кажется, люди удобно и комфортно чувствуют
себя лишь в качестве зрителей или, в крайнем случае, в
качестве участников — но только в роли греческого хора —
в том грандиозном спектакле жизни, который перед ними
разворачивается. Это ощущение отвечает эволюционно
закрепившимся еще в системах примитивных верований
представлениям о роли человека в битве могучих сил и
стихий: с этими силами можно общаться, их можно просить
о чем-то и даже — при определенных условиях — требовать
чего-то, но всё равно — человек лишь зритель или актер
второго плана в этом гигантском спектакле.
Известно, что задача посвящения в тайное знание —
изменить систему мировосприятия человека. И здесь, как
представляется, наиболее значительным моментом можно
считать то, что в процессе инициации неофит от роли
зрителя переходит к роли главного героя пьесы. Это с ним
совершаются превращения, предписываемые Мистериями,
это он символически умирает и воскресает, получая второе
рождение как рождение прозревшего человека.
Эту же задачу изменения жизненных ролей мы видим
и на примере анализа магического учения индейцев яки,
зафиксированного в работах Карлоса Кастанеды и
сообщенного ему воином (это понятие в рамках доктрины имеет
специальный смысл: воин — человек, живущий по законам
силы и располагающий большой личной силой) и человеком
знания доном Хуаном Матусом. Дон Хуан постоянно повто-
62

рял, что может сообщить Кастанеде сколь угодно глубокие
истины, но для него они останутся пустым звуком, даже не
будут им поняты и тем более по достоинству оценены, до тех
пор, пока сам Кастанеда не будет подготовлен к восприятию
этих истин. А вот подготовка к их восприятию как раз и
требует смены ролей — из пассивного зрителя, которого по
камням жизни волочит за собой Судьба, человек должен
превратиться в воина, того, кто сам создает свой мир,
увеличивает свою силу, который активно действует, а не
пассивно воспринимает.
Из работ Карлоса Кастанеды мы прекрасно знаем,
насколько трудно дался ему этот переход. Положение было до
такой степени драматичным, что Кастанеда неоднократно
бросал обучение, чувствуя, что выполнение инструкций
дона Хуана требует от него слишком тяжелой и
радикальной перестройки собственного "Я". Правда по прошествии
определенного времени Кастанеда снова возвращался, т.к.
был не в силах решить собственные проблемы и надеялся,
что обучение ему поможет в конце концов стать другим
человеком и действовать более эффективно. Но каждый раз
его возвращение было результатом сложной борьбы с самим
собой.
Дон Хуан учил Кастанеду, что поиск личной силы —
необходимая предпосылка овладения магическим знанием
— очень опасная вещь, т.к. делает человека беззащитным
перед теми могущественными силами, которые действуют
в этом мире и которые мы не видим только по своей
духовной слепоте. Они же на самом деле не только существуют,
но и взаимодействуют с нами, только мы этого не понимаем,
приписывая цепи происходящих с нами событий качество
случайности. Правда в том случае, когда человек живет не
как воин, т.е. не ищет личной силы, это взаимодействие
может быть минимальным, поскольку "силы" его как бы не
замечают, он для них не существует. Такой человек
выглядит как темное пятно на темном фоне, он практически
неразличим для них. В том же случае, когда человек начинает
63

искать личную силу, ситуация радикально изменяется: он
больше не защищен от них своей неразличимостью, он
выходит на первый план и этим самым бросает им вызов.
Дальше многое зависит от того, насколько правильно и
разумно будет поступать человек, но очень многое от него не
зависит. Например, он может понравиться одним силам и
не понравиться другим. Соответственно, одни будут ему
помогать, другие вредить. И здесь уж ничего не поделать.
Поэтому задача поиска личной силы — из разряда опасных
для жизни.
Кастансда описывает много случаев, когда они с доном
Хуаном отправлялись на поиски личной силы (дон Хуан
сопровождал его, чтобы своей собственной силой свести к
минимуму или предотвратить тот вред, который незнание
или неверное поведение могли принести Кастансдс). И
каждый раз это было чрезвычайно опасное и драматическое
приключение, поскольку могущество сил, которым человек
бросает вызов, становясь на путь воина, столь велико, что
они могут раздавить, уничтожить человека, даже не
заметив этого — просто потому, что он оказался на их дороге.
Вспомним случай, когда они ходили на поиски духа гор,
и когда Кастанеда чуть не погиб. Походу предшествовала
необходимая подготовка, и всё, что требовал ритуал, было
соблюдено. Тем не менее это не кончилось ничем хорошим.
(Здесь я довольно подробно процитирую описание
некоторых моментов этого похода за силой, поскольку рассказ
Кастанеды хорошо передаст ощущения и приключения
человека, пытающегося изменить свою ролевую установку.)
"И тут мое внимание привлекло нечто неописуемо
жуткое. Слева от себя я почувствовал что-то похожее на
животное. Оно меня почти касалось. Я непроизвольно отпрыгнул
и рванулся вправо. Ужас буквально душил меня. Я мчался
сквозь тьму без единой мысли в голове. Я просто не мог ни
о чем думать, страх охватил всё моё существо, и я несся
вперед со скоростью, которая в нормальном состоянии
показалась бы мне немыслимой. Я чувствовал страх телом, он
действительно был телесным ощущением, не имевшим ни-
64

какого отношения к моим мыслям. Это показалось мне
весьма необычным. В моей жизни страх всегда строился на
некоторой интеллектуальной основе и был обусловлен
угрожающими социальными ситуациями или опасным для меня
поведением людей. На это раз, однако, страх имел
совершенно другие свойства. Причина его относилась к
неизвестной мне части Mi.pa, и возникал он, соответственно, в
неизвестной мне части моего существа"1.
Позднее дон Хуан так объяснил Кастанеде
происшедшее с ним:
" — Ты столкнулся с некоторыми сущностями,
обитающими в этом мире. Сущности этого типа могут
воздействовать на людей. И, как правило, не упускают возможности
этим заняться. Ты о них ничего не знаешь, потому что
никогда раньше с ними не сталкивался. Было бы правильнее
назвать их сущностями гор, поскольку по большому счету
они не относятся к ночи. Я называю их сущностями ночи
лишь потому, что в темноте их легче воспринимать. Но в
принципе они все время здесь, вокруг нас. Однако днем нам
сложнее почувствовать их присутствие, так как дневной
мир нам хорошо знаком, и в нем воспринимается
преимущественно то, что мы хорошо знаем. Ночью же всё
одинаково странно, и нет ничего, что имело бы предпочтение в
плане восприятия, поэтому мы более восприимчивы к
незнакомым аспектам мира, и в частности — к сущностям
ночи.
— Они реальны, дон Хуан?
— Разумеется! Они настолько реальны, что обычно при
встрече с ними человек погибает, особенно тот, кто решился
отправиться в дикие места, не имея личной силы.
— Но если ты знал, что они так опасны, почему же ты
оставил меня одного?
— Существует один способ учиться — реальное
действие. Праздные разговоры о силе бесполезны. С их помощью
1 Кастанеда К. Учение дона Хуана. Отдельная реальность.
Путешествие в Икстлан. Киев, 1992. С. 628.
3 - 762
65

можно лишь призвать силу. Но тогда, когда ты встанешь на
путь самостоятельного действия, ты действительно
узнаешь, что такое сила, ощутишь се в полной мере. Причем
действие это должно быть полноценным, со всем, что ему
присуще. Путь к знанию и силе очень труден и очень долог.
Ты, наверное, заметил, что до сегодняшней ночи я тебя
одного во тьму не отпускал. У тебя для этого не было силы.
Теперь ты обладаешь достаточной силой для того, чтобы
провести неплохую битву, но выстоять во тьме до конца ты
в одиночку не сможешь.
— А если я попытаюсь?
— Ты умрешь. Сущности ночи раздавят тебя как
клопа"1.
Кастанеда попытался узнать, в чем причина того, что
встреча с силами ночи закончилась для него так неудачно.
На это дон Хуан ответил: "Этой ночью они стали для тебя
опасными вовсе не потому, что они зловредны по природе.
Они не зловредны и не добры, они — никакие. Просто ты не
был безупречен. В тебе есть нечто дешевое, и я знаю — что
именно. Ты оказываешь мне снисхождение, ты потакаешь
мне: ладно, мол, сделаю, как он хочет. И ты всю жизнь был
точно также снисходителен ко всем подряд. А это
автоматически ставило тебя выше других. Но тебе отлично известно,
что так не бывает. Ты — всего лишь человек, и жизнь твоя
слишком коротка для того, чтобы охватить все чудеса и весь
ужас этого изумительного непостижимого мира. Поэтому
снисходительность твоя — дешевая, она делает тебя мелким
и никчемным.
Мне хотелось протестовать. Дон Хуан опять попал в
точку, как это было уже десятки раз"2.
Из этих отрывков мы видим, какие ощущения
испытывает человек, решивший открыть себя силе, а также то, что
черты характера, которые нередки у людей и которые мы
1 Кастанеда К. Там же. С. 630-631.
2 Там же. С. 632-633.
66

воспринимаем как вполне простительные, могут оказаться
непреодолимым препятствием на пути к обретению личной
силы, поскольку задача эта столь сложна, что решающий ее
должен быть безупречен.
Итак, налицо парадокс: чтобы искать силу, надо быть
сильным. Как этого достичь?
В учении дона Хуана предлагаются различные пути, но
объединяет их, на мой взгляд, то, что от человека требуется
изменение его жизненной программы — переход от
пассивной к активной роли.
То же происходит в Мистериях, где неофита
заставляют на себе самом испытать всё то, о чем говорится в легенде.
Например, посвящаемый в масоны должен пройти через
многие испытания, выпавшие на долю великого
архитектора, строителя храма царя Соломона, Хирама Абифа
(включая символическую смерть с положением во гроб и
воскресение).
Для того, кто знакомится с отдельными аспектами
процедур инициации, сами они могут показаться простой
игрой, хотя иногда и опасной, и жестокой, поскольку в
некоторых ритуалах испытания могут быть действительно
опасны для жизни.
Но не это главное. Важно то, что от человека требуют
изменения характера его участия в мировой драме:
перехода от пассивной к активной роли. И именно потому, что эта
трансформация опасна для жизни (опасна в буквальном,
биологическом смысле — для выживания), она не могла
быть эволюционно закреплена. И поэтому мир и поныне
состоит из зрителей, которыми управляют обстоятельства,
и из незначительного количества главных актеров, которые
управляют обстоятельствами.
Реализацию той же главной идеи мы можем видеть на
примере "рождения шамана".
Известно, что этому предшествует то, что
окружающими воспринимается как длительная болезнь (иногда до
нескольких дней) или продолжительное бесчувствие, когда
тело шамана неподвижно распростерто, а его жизненные
з*
67

функции сведены к минимуму. В это время его астральное
тело (в египетской традиции это "двойник", именуемый
"ка") путешествует по другим мирам, где встречает демонов
и духов, с некоторыми из которых вступает в единоборство,
с другими заключает дружественный союз, в результате
чего они становятся его помощниками. При этом на уровне
обыденного смысла такой человек приобретает
сверхъестественные способности, что, собственно, и делает его в глазах
других шаманом.
И здесь мы видим, что переход в категорию магов,
посвященных, требует активного действия.
Но почему этот переход дается так трудно? Почему
лишь незначительная часть людей способна испытать свои
силы на этом пути, и почему еще меньшая часть добивается
успеха?
На мой взгляд, причина этого в том, что упомянутое
изменение ролевой установки не только эволюционно не
закреплено, но даже противоречит, идет вразрез с
биологической тенденцией сохранения гомеостаза организма,
поскольку несет в себе прямую угрозу выживаемости
человека или сохранению его как целостной личности,
предсказуемо реагирующей на привычные стимулы в привычных
ситуациях.
То, что большинство людей не могут следовать этой
тактике, подтвержается и научными исследованиями.
Например, Рон Хаббард, посвятивший многие годы своей
жизни изучению основных биологически закрепленных
программ поведения человека и создавший на этой основе
новое направление в понимании природы человека, кризисов
личности и способов избавления от них, — Рон Хаббард
утверждал, что основная жизненная динамика может быть
выражена одним словом: "Выживай! Выживай при любых
условиях и вопреки всему, выживай!" И вся активность
организма, по его мнению, направлена на реализацию этой
установки. Он доказал, что даже когда сознание человека
отключено (болезнь, боль, эмоциональный удар и др.),
информация о происходящем, и, в частности, о том, что помог-
68

ло в критической ситуации выжить, не утрачивается, а
полностью, во всех деталях, с записью речи и действий всех
участников кризиса, осуществляется на бессознательном
уровне. Р.Хаббард полагал, что это клеточный уровень и
называл структуры, осуществляющие эту регистрацию,
реактивным умом. Сами же информационные паттерны,
образованные в моменты такой записи, получили
наименование инграмм. (Чаще соответствующий английский термин
переводится как "энграмма1").
Как оказалось, инграммы, наряду с известными
позитивными функциями, играют также и негативную роль в
жизни человека. В частности, если он попадает в ситуацию
хотя бы чем-то, хотя бы отдаленно напоминающую ту,
которая сопровождалась угрозой жизни , включается
соответствующая инграмма. И дальше человек вопреки своей воле,
вопреки желанию, а зачастую и в ущерб своим собственным
нынешним интересам начинает действовать так, как
предписывает ему инграмма. Результаты могут быть самыми
неожиданными: от просто озадачивающих поступков — до
реакций, которые в перспективе могут привести к
разрушительным для личности последствиям (неврозы,
психосоматические заболевания и др.).
И все это происходит потому, что организм человека
настолько мощно запрограммирован на выживание, что в
нем имеются системы, реализующиеся даже в том случае,
если человек этому сознательно противится, но ситуация
оказывается хоть в малой степени напоминающей ту,
которая содержала угрозу основной динамике — динамике
выживания.
Итак, биологически установлен тот факт, что задаче
выживания служат все системы жизнеобеспечения
организма, даже на клеточном уровне. Попытка человека
действовать вопреки инграмме или же стереть ее с помощью
квалифицированной помощи специально подготовленного
1 См. Хаббард Р. Дианетика. М., 1991.
69

консультанта на первых порах может вызвать тяжелые
соматические расстройства — боли, тошноту, рвоту,
судороги, обострение хронических заболеваний и др.
Интересно, что все эти формы реакций мы встречаем в
описаниях опыта обучения Кастанеды, причем зачастую в
нейтральных, казалось бы, ситуациях. Например, когда дон
Хуан просил его исполнить танец силы, или поговорить с
растениями, или вообще просто сидеть без движения и
ждать, когда вызываемая сила даст о себе знать. Всё это, как
представляется, свидетельствует о том, что переход к
активной роли во взаимодействии с миром идет вразрез с
основной динамикой жизни человека — стремлением выжить
любой ценой. Поэтому подобная активность не может быть
эволюционно закрепленным качеством.
Процедуры же инициации, как мне кажется, в первую
очередь бросают вызов этой стратегии человека, потому что
подвергают его огромному риску. Такой "странный" выбор
пути к тайному знанию, который противоречит главной
эволюционно закрепленной динамике жизни человека, как
ни парадоксально, биологически оправдан. Этот путь
позволяет:
во-первых, отобрать тех немногих, кто в принципе
способен противостоять собственным мощным динамикам
на выживание;
во-вторых, заставить человека действовать вопреки
эволюционно сложившимся установкам, что приведет (в
случае успеха) к изменению системы восприятия. И в
частности, к изменению понимания человеком своего места в
этом мире и природы самого мира;
в-третьих, разрушение системы мировосприятия
создаст почву для усвоения новых представлений о природе
человека, мира и общества;
в-четвертых, если человек сумеет действовать
наперекор динамике выживания, он сумеет продемонстрировать
свою способность контролировать не только сознание, но и
70

"реактивный ум". А это даст ему дополнительную личную
силу;
и в-пятых, действуя наперекор себе, наперекор силам,
которым человек открывается и которые могут раздавить
его, посвящаемый обретает уверенность в себе,
необходимую для того, чтобы знание, которое он приобретает,
действительно дало ему могущество.
Идея порождения нового в эзотеризме и в
марксистской идеологии
Итак, мы наметили некоторые подходы к пониманию
эзотерического знания, выявили направления его
трансформации, показали социобиологические и эволюционные
предпосылки именно такого течения процессов. В
результате, стало понятным, что искажение эзотерических идей
происходило, в частности, в направлении отвлечения от
такой характеристики, как активность
взаимодействующих сторон. Есть и другие моменты. Но поскольку размеры
статьи не позволяют проанализировать соотношение
постулатов марксизма и эзотеризма подробно, попробуем
проиллюстрировать его, указав на различия в понимании
принципа порождения нового в этих системах знания.
Прежде всего отметим, что многие положения
марксистской философии перекликаются с идеями древних и
глубоких систем знания. В частности, представление о роли
противоположностей в развертывании сущности чего-либо
настолько архаично, что его истоки даже трудно
проследить. Оно встречается в большинстве культур, как
развитых, так и примитивных, в виде базисного принципа
понимания и объяснения устройства мира и развития жизни. Это
знание зафиксировано в многочисленных мифах, легендах,
преданиях, которые могут носить земледельческий,
космогонический, этический характер.
Как уже говорилось, такая форма представления этих
знаний не исключает того, что под ней существует пласт
71

тайных доктрин, внешним, поверхностным воплощением
которых и выступают упомянутые легенды и предания.
Поэтому то, что большинством рассматривается как история,
допустим, умерщвления бога Озириса и усилий его жены
Исиды, направленных сначала на отыскание тела мужа, а
затем (после повторного злодеяния Тифона,
расчленившего тело Озириса на четырнадцать фрагментов) на его
собирание, посвященными воспринимается совсем по-иному:
как совокупность символических действий, имеющих
скрытый смысл и воспроизводящих целый ряд важнейших
аспектов понимания мироздания, природы человека,
возможности восхождения его души из тьмы материального мира к
исходным сферам ее обитания.
Для того, чтобы наглядно продемонстрировать
возможность различных пластов понимания ситуации, толкование
которой считается общепризнанным, вспомним
знаменитую легенду о Сфинксе, загадывавшем одну и ту же загадку
всем, к нему приближавшимся, и пожиравшем всех, ее не
отгадавших: "Кто утром на четырех, днем на двух, а
вечером на трех ногах?"
Считается, что верный ответ дал Эдип, назвавший
человека, после чего Сфинкс прыгнул со скалы и разбился.
Если соотносить эту историю с упоминавшейся выше
возможностью многоуровневого истолкования
иероглифического письма, то здесь, вероятно, мы можем сказать, что
Эдип предложил решение задачи на втором —
символическом — уровне.
Но является ли такое толкование единственно
возможным? Оказывается, трактовка загадки может быть и более
сложной, имеющей под собой нумерологическую основу:
4+2+3=9, что является числом человека. Цифра "4"
олицетворяет материальный мир и царство природных
инстинктов, в которые оказывается погруженной душа только что
воплотившегося человека. "2" — символ интеллектуальной
сферы, указывает на развитие именно этих компонентов
мыслительных способностей взрослого. "3" — символ
божественного мира, к которому может приобщиться душа
человека, опирающегося на посох мудрости.
72

Такое истолкование, вероятно, может быть отнесено к
третьему — иероглифическому — уровню понимания
смысла. Именно этого уроовня и следует придерживаться при
сопоставлении постулатов эзотерического знания и
марксистской теории.
Рассмотрим сначала эзотерическую интерпретацию
идеи порождения нового в процессе взаимодействия
противоположных начал. Одно из них активно, другое —
пассивно. Первое имеет символическую репрезентацию в первой
букве тайного имени бога и выражает творящую,
порождающую субстанцию "иод". Второе — "хэй" — женское,
пассивное, воспринимающее начало. В результате рождается
сущность, символически репрезентируемая буквой "вау". И
она же выступает в качестве источника нового цикла
рождений, неся в себе элемент первой активной сущности и
воздействуя на новую пассивную воспринимающую
сущность "хэй". Результатом их взаимодействия является
полное имя бога "иод" "хэй" "вау" "хэй", которое сохранялось
втайне, и во время богослужений произносилось так быстро,
чтобы непосвященные даже не разобрали его. (Нетрудно
видеть, что это — каббалистическая интерпретация идеи
порождения. В качестве общей схемы она применима к
различным сферам стихий, первоэлементов, химических
веществ, этических категорий и пр.)
Что отличает эту схему? На мой взгляд, это
существенным образом используемая идея нетождественности
противоположностей, одна из которых представлена
активным,воздействующим, другая — пассивным,
воспринимающим воздействие началом. И результатом их
взаимодействия является не некая сущность, в снятой форме
содержащая обе исходных, а нейтральное, андрогинное
"вау", которое тем не менее сохраняет аспект активности,
унаследованный от первого цикла порождения, и именно в
силу этого способное воздействовать на новый пассивный
элемент, в результате чего порождается новое целое.
73

Остановимся теперь на тех аспектах понимания
принципа противоречия, которые, на наш взгляд, отличают его от
аутентичного эзотерического подхода и сближают с
искаженными трансформами последнего, о которых говорилось
выше.
Анализируя тексты классиков марксизма-ленинизма
по проблеме противоречия, нельзя не заметить акцента,
сделанного на моменте уничтожения в процессе
взаимодействия сторон. Приведем некоторые выдержки.
"...Пролетариат приводит в исполнение приговор,
который частная собственность, порождая пролетариат,
выносит себе самой..."1.
"... Угнетающий и угнетаемый находились в вечном
антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую,
то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным
переустройством всего общества или общей гибелью
борющихся классов"2.
"Этот социализм (революционный — И.Б.) есть
объявление непрерывной революции, классовая диктатура
пролетариата как необходимая переходная ступень к
уничтожению классовых различий вообще, к уничтожению всех
производственных отношений, на которых покоятся эти
различия, к уничтожению всех общественных отношений,
соответствующих этим производственным отношениям, к
перевороту во всех идеях, вытекающих из этих
общественных отношений"3.
Характерным является также и то, что
взаимодействие в рамках противоречивого состояния сторон
двунаправленно. Обе противоположности воздействуют
1 Здесь и далее ссылки на работы Маркса и Энгельса даются по 2-му
изданию: т. 1-50. М, 1955-81; на сочинения Ленина — по ПСС, 5 изд., т.
1 -55, УЛ., 1958-65. В данном случае, Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.2. С. 39.
2 Там же. Т.4. С. 424.
3 Тамже.Т.7. С. 91.
74

друг на друга. Они взаимопроникают и взаимоисключают
друг друга:
"Сосуществование двух взаимно-противоречащих
сторон, их борьба и их слияние в новую категорию составляют
сущность диалектического движения"1.
"Внутренняя противоречивость любого объекта состоит
в том, что в одном предмете в одно и то же время имеет место
и взаимопроникновение и взаимоисключение
противоположностей 2.
Понятно, что такой характер взаимодействия делает их
тождественными: "Диалектика есть учение о том,., как
бывают...тождественными противоположности..."3.
Но когда стороны рассматриваются как
тождественные, как в равной мере воздействующие друг на друга, из
процесса взаимодействия, фактически, исключается
элемент активности: ведь если оба начала воздействуют,
можно ли сказать, какое из них активно, а какое пассивно?
Практически, они в этом плане уравнены. Поэтому
качество активности, несмотря на декларации о его внутренней
присущности системе, по существу, носит внешний
характер: воздействия, приложимого к системе. В некоторых
высказываниях классиков марксизма-ленинизма этот момент
проступает довольно отчетливо: "Уничтожить классы — это
значит поставить (разрядка моя — И.Б.) всех граждан
в одинаковое отношение к средствам производства всего
общества... 4.
И еще один аспект. Анализ как гносеологических, так
и социальных моментов взаимодействия сторон
осуществляется в отрыве от нравственной (моральной) компоненты
1 Там же. Т.4. С. 136.
2 философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 161.
3 Ленин В.И. ПСС.Т.29.С.98.
4 Ленин В И. ПСС.Т.24. С.363.
75

процесса. Последняя рассматривается как классово
обусловленная и лишенная смысла вне этого контекста1.
Всё это позволяет сказать, что те трансформации
эзотерического знания, которые были ранее очерчены, находят
свое выражение в марксистско-ленинской концепции: мы
встречаемся и с устранением элемента активности из
системы взаимодействующих начал и переносом ее вовне, и с
отождествлением противоположностей, в результате чего
стороны, фактически, утрачивают качественное
своеобразие. Доминирующим оказывается момент разрушения,
уничтожения (в частности, уничтожается старое качество,
уничтожаются сами борющиеся стороны). В эзотеризме
явный акцент сделан на созидании: в результате
взаимодействия противоположных начал не только создается новое
единство и не уничтожаются взаимодействовавшие
противоположности, но и одна из них, игравшая активную роль в
процессе порождения нового, сохраняя это качество, вновь
может воздействовать на только что порожденное единство,
формируя тем самым новую общность, и так далее.
Наконец, вся система оказывается абстрагированной от
морально-нравственного начала, что соответствует
искаженным формам эзотеризма, но противоречит
изначальным постулатам сокровенного знания.
Эти моменты представляются существенными,
поскольку в целом, на наш взгляд, они дают ощущение
дегуманизации знания. Однако осознание этой направленности
процесса может помочь в отыскании подлинных причин
духовного тупика в нашем обществе и, соответственно, в
обнаружении способов выхода из кризиса. Сделать это, ко-
1 Классики марксизма-ленинизма неоднократно подчеркивали, что
оценка социальной действительности с точки зрения понятия
справедливости "...в научном отношении нисколько не подвигает нас вперед". (Маркс
К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 153)" — Философский энциклопедический
словарь. С. 650.
76

нечно, очень и очень нелегко, ведь главной сферой
изменения должен стать сам человек и понимание им своего
подлинного места в мире. Но сознательно направляемые
усилия в поиске подлинных ценностей сами по себе
способны помочь как отдельному человеку, так и сообществу
в целом.
77

Черняк B.C.
ИСТОКИ ЭМПИРИЗМА
В Новое время в рамках общего классического
представления о науке конкурировали главным образом два фило-
софско-методологических подхода: эмпиризм и
рационализм. Известно, что корни рационализма уходят далеко в
античность — к платоновско-пифагорейской традиции,
трансформированной затем средневековой философией.
Иначе обстоит дело с эмпиризмом, который в качестве
обоснования научного знания не существовал, да и не мог
существовать в античности. Правда, в то время заметное
распространение получил скептицизм — философское течение,
ориентированное на опыт и чувственное восприятие.
Однако скептики, учитывая изменчивость явлений, отрицали
возможность познания их сущности и тем самым ставили
под сомнение науку. Ведь предметом науки
древнегреческие мыслители считали всеобщее и необходимое знание
(по крайней мере, так думали Платон и Аристотель)х.
Возникает вопрос: как могло случиться, что в средние
века и особенно в Новое время эмпиризм и связанный с ним
индуктивный метод стали для большей части философов и
ученых символом новой веры и чуть ли не синонимом самой
науки? Ведь для этого было необходимо произвести
коренную переоценку эпистемологического статуса таких
понятий как "чувственный опыт", "чувственная достоверность",
"индукция", а также ввести в оборот совершенно новые
понятия, связанные с опытом: "эксперимент", "верифика-
1 См., например: Аристотель. Соч. в четырех томах. Т.4. М., 1984.
С. 175.
78

ция" и "фальсификация" (последние два термина являются
изобретением средневековья). Ясно, что причину такого
радикального поворота методологического сознания
следует искать в культурной эволюции европейского
средневековья и Нового времени.
В этой связи обращает на себя внимание то
обстоятельство, что на протяжении почти всей новой истории
философии большинство крупнейших мыслителей разделяло веру
в абсолютную истинность результатов научного
познания, будь то истины разума или истины факта. С понятием
абсолютного знания мы встречаемся уже на заре
европейской философии. Свидетельством тому являются
философские системы Парменида и Платона. Как известно, для
Платона истинное познание заключалось в познании
сверхчувственного мира идей. Причем это познание по своему
характеру было абсолютным, не зависящим от
обстоятельств места и времени. Однако представление об
абсолютном знании выступало у Платона в качестве идеала, а не
реально существующего канона познавательной
деятельности. Ни одна наука актуально не воплощала в себе идеал
абсолютного знания. Сам Платон, рассматривая
математику в качестве наиболее достоверной из всех возможных
наук, тем не менее полагал, что она покоится на гипотезах,
которые в силу своей причастности к миру чувственных
вещей не могут даже называться знанием. Тем более это
относится к космологии Платона. Как пишет А.Ф.Лосев, вся
космология платоновского "Тимея" основана на
вероятности. Хотя для Платона боги и космос "представляют собой
бытие абсолютное, тем не менее мы-то, люди, не обладаем
таким абсолютным знанием"1. Причина этого состоит в
неопределенности и текучести материи, которая и
"заставляет нас рассуждать о вещах и об элементах вещей как о
чем-то вероятном, а вовсе не абсолютном"2.
1 Лосев А.Ф. Культурно-историческое значение античного
скептицизма и деятельность Секста Эмпирика. В кн.: Секст Эмпирик. Соч. в двух
томах.ТЛ.М., 1976. С. 13.
2 Там же. С. 14.
79

В идеале истинными научными принципами Платон
считал лишь те положения науки, которые не подвержены
никаким изменениям и уточнениям. Согласно Платону,
идеальная наука, которую только еще предстояло создать,
должна была состоять из чисто интеллектуальных идей,
лишенных чувственного содержания. Чтобы построить
абсолютно достоверную математику, необходимо, согласно
диалектике Платона, посредством регрессивного анализа
редуцировать её гипотезы к абсолютному принципу чистого
мышления и только затем синтетически (аксиоматически)
воссоздать здание математической науки. Известно,
однако, что попытки реконструкции математики как системы
абсолютного знания выродились у Платона в
обыкновенную мистику чисел. Таким образом, идея абсолютной
истинности научного знания имеет у Платона
проблематический характер: не приписывая актуально существующему
научному знанию никакой абсолютной достоверности,
Платон лишь выдвигает проблему абсолютно истинного
знания в качестве идеала, в соответствии с котором должны
быть реконструированы точные науки.
Превращение абсолютного знания из идеала в
реальный канон познавательной деятельности произошло
позднее, в эпоху средневековья. Здесь мы сталкиваемся с весьма
любопытным и поучительным феноменом, а именно с
подавляющим влиянием экстранаучных факторов на
развитие самой науки и критерии её оценки (включая
истинностные оценки). Речь идет, прежде всего, о мощном влиянии
господствующего мировосприятия на научное
исследование, влияние, доходящее до ассимиляции науки
мировоззрением и подмены научных критериев оценки познания
мировоззренческими. Ниже мы покажем, как
мировоззренческие парадигмы проецируются на науку, и насколько эти
парадигмы оказываются более консервативными, чем
самые мощные исследовательские программы.
Корни понятия абсолютной истины как некоторого
универсального и полного знания обо всем, что есть, было и
80

будет, по-видимому, лежат в монотеистической христан-
ской религии. Именно монотеистическая религия, в
противоположность политеизму, способна была обосновать
такую модель познания, где в качестве субъекта выступает
бог, обладающий, наряду со всеми прочими
совершенствами, также и абсолютной мощью познания. МВ период
формирования политеизма, — пишет Е.К.Дулман, — люди уже
считали богов более сильными ("превосходящими").
Поэтому еще к богам периода политеизма применялись термины
"могущий", "сильный", "достославный", "блаженный" и т.д.
Но поскольку тогда признавалось существование многих
богов, которые в какой-то мере ограничивали друг лруга, то
ни один из них не обладал этими качествами в полной мере,
универсально... Лишь на стадии формирования
представления о существовании одного-единственного бога, владыки
всей вселенной, стало логически возможным приписывать
ему различные качества в неограниченной, абсолютно
превосходной степени, изображать бога высочайшим
совершенством"1.
В схоластической философии понятие абсолютной
истины становится фундаментальной эпистемологической
категорией, отождествляемой прежде всего со словом
Божьим, которое пророки (истолкователи Божьего слова)
запечатлели в Священном писании, и которое должно
безоговорочно приниматься всеми. "Позиция религии, — отмечал
Гегель, — состоит в том, что откровение истины,
получаемое нами через неё, представляет собою откровение, данное
1 ДулманЕ.К. Идея бога. М., 1970. С. 139. Такое представление о боге
оказалось живучим и в эпоху научной революции XVI — XVII вв. Так,
Ньютон объясняет "изящнейшее" устройство солнечной системы
намерениями и властью бога — вседержателя вселенной. "Бог величайший есть
существо вечное, бесконечное, вполне совершенное... Он вечен и
бесконечен, всемогущ и всеведущ... всем управляет и все знает, что было и что
может быть". (Ньютон И. Математические начала натуральной
философии. В кн.: Собрание трудов ак. А.Н.Крылова. Т.VII, М.- Л., 1936. С. 660.)
81

человеку извне. Поэтому утверждают, что человек должен
смиренно принять эту истину, так как человеческий разум
своими силами не может дойти до неё. Характер
положительной религии таков, что её истины существуют, причем
мы не знаем, откуда они берутся, так что содержание как
данное стоит выше разума, находится по ту сторону
последнего. Истина возвещена каким-то пророком или посланцем
бога"1.
Этот авторитарный, догматический характер
абсолютных истин Священного писания лежит в основе
средневековой философии и является причиной её некоторой
бесплодности. "Нам после Евангелия не нужно никакого
исследования", — писал Тертуллиан, выразив с предельной ясностью
враждебность христианства науке своим знаменитым
кредо: "Я верю, потому что это нелепо". Но даже те
христианские философы, которые впоследствии старались
примирить веру с разумом, по существу утверждали подчиненное
положение человеческого разума. Так, например, Фома
Аквинский делил догматы веры на рационально
постижимые и рационально непостижимые. Первые являются
предметом рациональной теологии, цель которой состоит в
приближении к божественной истине путем соответствующей
логической обработки. При этом все противоречащее
религиозным догматам Ф.Аквинский рассматривал в качестве
неистинного.
Важное место в христианской теологии занимали
онтологические доказательства бога. Однако рациональные
доказательства бытия бога могут быть подвергнуты сомнению
и потому не вполне достоверны. Лишь в откровении бога его
бытие обнаруживается как действительность, как факт.
Поэтому религиозное сознание не довольствуется доводами
разума, оно требует фактического удостоверения бытия
бога, которое выражено в его слове.
1 Гегель. Соч. T.IX. М.- Л., 1932. С. 69.
82

Но слово, согласно средневековым представлениям, не
является прозрачным до конца, оно несет в себе
сокровенный смысл, который нуждается в истолковании,
комментарии. Дело даже не в том, что слово как таковое
неоднозначно по своей природе, являясь к тому же знаком чего-то
отличного от него самого. Символическая функция слова и
языка вообще представлялась средневековому сознанию
совсем иначе, нежели в более поздние эпохи. Как показал
М.Фуко, средневековое мышление располагало слова и
вещи в одном пространстве и между ними не было
принципиальной разницы. Символическая функция вещей состояла
в том, чтобы быть знаками или предметами других вещей,
с которыми они были связаны отношением подобия или
сходства, а эти последние в силу того же сходства указывали
на другие вещи и т.д. до бесконечности. Точно также знание
состояло в отнесении одного языка к другому, комментария
к тексту, нового комментария к комментирующей речи и
т.д.
Итак, категория подобия или сходства являлась той
ментальной структурой, которая уравнивала в едином
пространстве как вещи, так и слова, создавая таким образом
письменность вешей и вещность слов. Поэтому главная
особенность средневекового знания состояла в
истолковании или комментировании словесного или природного
"текста". "Комментарий целиком обращен к загадочной, неясно
выраженной части, скрывающейся в комментируемой речи:
под существующей речью он открывает другую речь, более
глубокую и как бы "изначальную"; именно её-то
комментарий и должен восстановить. Комментарий возникает лишь
как стремление выявить истолковываемым языком
глубочайшее значение исходного текста"1.
Такова общая установка средневекового мышления,
которая вполне объясняет нам и отношение к тексту
Священного писания, столь же символичному и многозначно-
1 Фуко М. Слова и вещи. М., 1977. С. 89.
83

му, как любой текст, ибо считалось тогда, что после
грехопадения Адама первозданный язык, данный человеку
богом, утратил свое непосредственное подобие с вещами.
Отсюда и необходимость экзегезы — истолкования
Откровения с целью раскрытия тайного смысла слова Божьего1.
Однако истолкование истолкованию рознь, ибо реалии
Бытия иерархически определены системой ценностей, их
соотношением с божественным совершенством, их большим
или меньшим отстоянием от божественной благодати.
Этому распределению ценностей соответствует иерархия
знания, наверху которой помещается теология, затем
философия, а вслед за ними все другие науки. Роль рационального
познания здесь, однако, явно двусмысленная. "Истина,
абсолютная истина дана объективно в Библии, субъективно в
вере... Рассудок, разум играет здесь только формальную,
подчиненную роль... Разум сам по себе является
равнодушным к истине, к различению между правдой и ложью; он не
имеет критерия в себе"2 (курс, мой — Б.Ч.). Принцип
сомнения чужд релизиозной вере, поскольку субъективное
она превращает в объективное, т.е. в бесспорный факт.
Но как может человек, существо конечное, постичь
истину существа бесконечного, каковым религия
представляет бога? Это возможно только потому, что бесконечность
бога носит количественный, а не качественный характер.
Бог есть объективированная сущность, которая обладает
человеческими качествами, но только в бесконечно
большом масштабе. Детальное разъяснение этого вопроса дает
Л.Фейербах. "Бог есть существо всеведущее, т.е. объектом
является все единичное, все чувственное, без различия, без
ограничения местом и временем... Религия не стесняясь
1 Согласно Лютеру,"Бог открывает нам, что он обладает вечным
несотворенным словом, которым он сотворил мир и все сущее, что было для
него легким делом, именно только актом слова, что это было ему не труднее,
чем называть вещи". (Цит. по: Фейербах Л. Избр. философские
произведения. Т.П. М., 1955. С. 112.)
2 Фейербах Л. Избр. философские произведения. Т.П. С. 248.
84

приписывает богу внешние чувства; бог видит и слышит
все. Но божественное всеведение есть чувственное знание,
лишенное главного свойства, существенной
определенности действительного чувственного знания. Мои чувства
позволяют мне представить себе чувственные предметы
только отдельно друг от друга и в последовательном порядке;
а бог представляет себе все чувственное сразу; все
пространственное — вне пространства, все временное — вне
времени, все чувственное — внечувственным образом"1.
Такого рода всеведение есть результат превращения
конечной определенности человеческого чувственного познания,
ограниченного местом и временем, в нечто бесконечное, а
для конечного человеческого сознания — в смутное
представление всеобщности. "Тем не менее всеведение
отличается от моего знания только количественным образом;
качество знания одинаково и там и здесь... — пишет
Л.Фейербах, — Божественное всеведение и мое знание носят
одинаково чувственный характер, как в отношении
объекта, так и содержания. Фантазия устраняет границу только
количества, а не качества. Наше знание ограничено; это
значит, мы знаем лишь кое-что и немногое, а не все"2.
Таким образом, человеческое знание в качественном
отношении является столь же абсолютно достоверным, как и
божественное всеведение, но не является абсолютным в
количественном отношении, в смысле полноты знания о всех
вещах сразу.
Заметим здесь же, что в данном случае предикат
абсолютно достоверного знания приписывается чувственному
познанию, что является совершенно новым элементом по
сранению с античным философским представлением об
абсолютной истине как знании общего и неизменного
(вечного). Хорошо известно, что в основе античного релятивизма
и скептицизма лежало недоверие к чувственному восприя-
1 Там же. С. 251.
2 Там же. С. 251-252.
85

тию, которое никакого отношения к истине не имело в силу
связи его с текучими и непостоянными вещами.
По всей вероятности, абсолютизация
достоверности чувственного познания в христианской религии
явилась одним из источников эмпиризма Нового времени.
Основой такой абсолютизации чувственного восприятия как
абсолютного знания является то, что для религиозной души
полученные извне впечатления являются проявлением
божественного существа (а бог не может быть обманщиком,
как скажет впоследствии Декарт).
Л.Фейербах особо подчеркивал то обстоятельство, что
"христианство обратило свой символ веры в чувственные,
т.е. в неоспоримые, неприкосновенные факты, т.е.
чувственными фактами поработило разум"1. С этим связана и
переоценка роли единичного в познании. Если в античности
единичные явления и события не входили в сферу научного
познания (предметом науки для греческих философов было
общее и неизменное), то в средние века положение
существенным образом меняется. Согласно христианскому
догмату воплощения Бога в человека — существа,
принадлежащего к тварному, земному миру, — такие божественные
атрибуты, как вечность, бесконечность, нематериальность
становятся также причастными к материальным, конечным
вещам. Тем самым античная оппозиция мира земного и
мира небесного утрачивает свой абсолютный характер:
единичное становится воплощением всеобщего, конечное
содержит в себе бесконечное, изменчивое — постоянное и т.д.
Таким образом, если в античности предметом науки были
вечные и неизменные объекты, которые
идентифицировались с небесным миром — последним пределом проявления
и воплощения Бога, — то в средние века в силу
христианского догмата воплощения становится возможной идея
науки о предметах земного, тварного мира.
Об этом же свидетельствуют установки средневековой
философии, представленной, прежде всего, аристотелев-
1 Там же. С. 241.
86

ской традицией. "Для аристотелизма область чувственного
является подлинной областью человеческого познания. Нет
ощущения — нет и науки. Конечно, человек не
ограничивается ощущением, он перерабатывает его в представление.
Он вспоминает, воображает и тем самым освобождается от
необходимости непосредственного контакта с
воспринимаемой вещью. Затем, на более высокой ступени, его
интеллект абстрагирует форму воспринимаемой вещи от
материи, с которой она естественно связана, и именно эта
способность абстракции, способность мыслить абстрактно,
позволяет человеку создать науку и отличает его от
животных. Абстрактное мышление науки очень далеко от
ощущения. Но связь существует (ничего нет в интеллекте, чего
раньше не было бы в ощущении"1. Следует здесь же
заметить (это обстоятельство особо подчеркивает А.Койре), что
средневековый перипатетизм так же, как и платонизм,
отнюдь не совпадают с учениями их родоначальников. Оба эти
направления трансформируются под влиянием основной
догмы христианства — идеи бесконечного Бога-творца.
Однако эта идея по-разному проникает в сознание
платоников и перипатетиков. Помыслы платоников
направлены к человеческой душе, которая является образом бога и
отражением его вечных идей. Сознание перипатетиков
ориентировано иным образом — именно через познание самих
вещей, внешнего мира они приходят к доказательству
существования Бога. Онтологическое доказательство
перипатетиков носит каузальный характер: мышление движется
от следствий к причине, пока не приходит к первой причине
существования вещей. Этот метод — от следствий к
причине, а затем обратно от причины к следствиям — играл
важную роль в средневековой науке XIII-XIV вв. и во многом
способствовал возникновению экспериментального подхо-
1 Койре А. Очерки истории философской мысли. М., 1985. С. 65.
87

да к природе. Как показал А.Кромби1, западные ученые-
философы XIII в. овладели, по крайней мере, пониманием
качественных аспектов экспериментального метода. Они
смогли это сделать потому, что в отличие от своих греческих
предшественников сумели объединить практический
эмпиризм искусств и ремесел с философским рационализмом XII
в. и тем самым преодолеть ограниченность того и другого.
Неоплатоник Роберт Гроссетест, вероятно, был
первым, кто связал воедино две фундаментальные
методологические проблемы — индукцию и экспериментальную
верификацию и фальсификацию и построил систематическую
теорию экспериментального исследования, а затем
использовал её для исследования конкретных проблем физической
оптики. Свет он рассматривал в качестве божественного
формообразующего начала бесформенной материи. Так как
всякое каузальное действие он рассматривал исходя из
модели света, для него оптика была ключом, позволяющим
понять мир. Таким образом, метафизика света сделала
оптику основой физики, превратив последнюю в
математическую физику (ведь геометрическая оптика как строгая
математическая наука была создана еще Евклидом). Однако
Гроссетест отнюдь не отождествлял оптику с чистой
математикой. Так, он видел основу равенства углов падения и
отражения не в геометрии, а в физике, т.е. в природе самий
лучистой энергии.
В своих методологических исследованиях Гроссетест
отталкивался от аристотелевской концепции науки как
знания причин. Но в отличие от Аристотеля, который
рассматривал индукцию как процесс простого наблюдения,
Гроссетест помещает её в контекст экспериментального
подтверждения и опровержения. Важным достижением
Гроссетеста явилась разработка им так называемого
"двойного метода" научного исследования. В своем "Коммента-
1 СготЫе A.C. Robert Grosseteste and the Origins of Experimental
Science. Oxford, 1953.
88

рии к Второй аналитике" Гроссетест пишет, что имеется
двойной путь от знания уже существующего к новому
знанию, а именно от более простого к сложному и обратно, т.е.
от принципов к следствиям и от следствий к принципам. В
математике переход от простого к сложному был назван
"синтезом", а переход от сложного к более простому —
"анализом". Нечто сходное по форме, но не по существу имеет
место в естествознании, где соответствующие процедуры по
аналогии с математическими процедурами анализа и
синтеза названы соответственно "разложением" и
"композицией".
В чем суть этого метода?
Метод разложения или анализа состоит в исследовании
определенного круга явлений, которые служат основой
индукции. Однако индукция, опирающаяся на совокупность
известных явлений, не может, естественно, привести сразу
же к обнаружению общих причин, служащих
объяснительными принципами не только для известных, но и
возможных в принципе фактов. Необходим, поэтому, скачок,
индуктивный переход от наличного к возможному. Этого,
однако, недостаточно, и здесь подключается второй метод,
обратный первому: необходимо верифицировать или
фальсифицировать предполагаемый принцип (причину),
подвергнув его испытанию экспериментом. "Таким образом,
Гроссетест полагал, что в естественной науке, для того,
чтобы отличить истинную причину от других возможных
причин, процесс верификации и фальсификации должен
занять место в конце метода композиции. Полученная
теория посредством разложения (анализа) и интуиции должна
позволить найти с помощью дедукции следствия,
превышающие по объему первоначальные факты, на которых
базировалась индукция... Основываясь на этих следствиях,
производят контролируемые эксперименты, благодаря
которым ложные причины могут быть элиминированы"1.
1 Ibid. Р. 82.
89

Описанная выше процедура "двойного метода" Гроссе-
теста по существу представляет собою единый метод,
который в нашей терминологии есть ни что иное как
"оборачивание метода" применительно к естествознанию. "Двойной
метод" Гроссетеста базировался на следующих
метафизических предпосылках или аксиомах: 1) одна и та же
причина в тех же условиях может произвести одно и то же
следствие; 2) наука, как и природа, подчиняется принципу
экономии (как здесь не вспомнить "Правила" Ньютона!). Исходя
из этих предположений, касающихся реальности, Гроссс-
тест устанавливает различие между возможными
причинами путем эксперимента и разума. Он выводит следствия из
соперничащих теорий, отбрасывая те из них, которые
противоречат как данным эксперимента, так и установленным
теориям, проверенным опытом, и использует
верифицированные теории для объяснения новых явлений.
Лучшим учеником Р.Гроссетеста был, несомненно,
Роджер Бэкон, который подчеркивал одновременно
математический и экспериментальный аспекты науки. Он
считал, что математика является ключом к раскрытию сути
вещей и способна дать нам достоверное знание о них. Эта
тенденция к математическому описанию не только
небесных, но и земных вещей санкционировалась христианским
догматом воплощения. "Если, как это утверждали
верующие христиане, земные (человеческие) тела могут быть "в
тоже время" телами Бога и, следовательно, божественными
телами, и если, как это думали греческие ученые,
божественные (небесные) тела правильно отражают вечные
соотношения математическими сущностями, то ничто более не
запрещает исследовать эти отношения в земном мире так
же, как и в небесном"1. Отсюда вытекает и особое доверие к
экспериментальной науке, которой Роджер Бэкон
приписывал не только прерогативу верификации или фальсифи-
1 Kojev A. L'origine chrétienne de la science modem. In: Melanges
Alexander Koyre. 1 .L'aventure de la science. P., 1964. P.303.
90

кации, но, что гораздо важнее, роль источника новых
истин, которые нельзя было открыть иным путем.
Конечно, не следует преувеличивать достижения
ученых XIII-XIV вв. в разработке и использовании
экспериментального метода, как это делает А.Кромби в указанной
работе, где он утверждает, что методологическая
революция, связанная с появлением экспериментального метода,
произошла не в XVII в., а гораздо раньше — в XIV в. В нашу
задачу не входит обсуждение этого весьма спорного тезиса.
Здесь для нас важно подчеркнуть, что эмпиризм как фило-
софско-методологическая установка с элементами
экспериментального метода действительно получил широкое
распространение в XIV в. и был признан методом получения
истинного знания о природе.
Итак, эмпиризм был совместим с духом христианства,
и эта совместимость в дальнейшем поддерживалась
христианским истолкованием природы как "второго Писания" или
"Книги природы". По словам Ф.Бэкона, бог "дал нам две
книги : книгу Писания, в которой раскрывается воля божья,
а затем книгу природы, раскрывающую его могущество. Из
этих двух книг вторая является как бы ключом к первой, не
только подготавливая наш разум к восприятию на основе
общих законов мышления и речи истинного смысла
Писания, но главным образом развивая дальше нашу веру,
заставляя нас обратиться к серьезному размышлению о
божественном всемогуществе, знаки которого четко
запечатлены на камне его творений"1.
Ряд современных исследователей анализируют под
этим углом эмпиризм Нового времени. Так, согласно Дж.
Стивнзу, Ф.Бэкон рассматривал изучение природы как
освоение тезауруса божественного творения, его языка и
логики, воплощенных в законах природы. Такой взгляд на
изучение природы как общение с богом создавали условия
для социализации эксперимента, признания его доказа-
1 Бэкон Ф. Соч. в двух томах. Т.1 М., 1971. С. 128.
91

тельной силы. Стивнз далее отмечает, что Ф.Бэкон
рассматривал восприятие природы как один из "топосов"
общения, и отмечает связь этой идеи с "Риторикой" Аристотеля.
Более того, хотя это и явно открытый вопрос,
преобразование Бэконом "топосов" Аристотеля, очевидно,
ориентированных на человеческую аудиторию и соответствующую
ситуацию речевого общения, в "топосы" научного
исследования природы (за счет включения в аудиторию и в
ситуацию общения бога по высшему для человеческого
разумения тезаурусу сотворенной богом природы "второго
Писания" — "Книги природы") не только не выходило за пределы
контекста эпохи, но и активно укрепляло его. Теологически
санкционируя эксперимент и научное исследование, такое
толкование "топосов" органично вписывало научное
исследование в христианско-теологический контекст, придавало
исследованию характер христианнейшей деятельности —
беседы с богом по поводу его творений, а самим
исследователям — статус смиренных искателей божественных
истин 1. Значение науки, пишет Бэкон, состоит в том,
насколько она раскрывает божественное величие. Ведь псалмы и
Священное писание "неизменно призывают нас к
созерцанию и прославлению великолепных и удивительных
творений божьих"2.
Однако неверно было бы думать, что теология и
философия составляют у Ф.Бэкона единое целое. Напротив, эти
области он тщательно разграничивает. Ведь предмет
теологии — дело веры, а не разума. "Источником священной
теологии должны быть слово и пророчества божьи, а не
естественный свет разума...", поэтому мы "должны верить
слову божьему, даже если разум сопротивляется этому...
Таким образом, чем нелепее, чем невероятнее представля-
1 См.: Петров М.К. Научная революция XVII столетия. В кн.:
Методология историко-научных исследований. М., 1978. С. 250.
2 Бэкон Ф. Соч. в двух томах. Т. 1. С. 250.
92

ется нам какая-нибудь божественная тайна, тем большая
честь воздается богу, когда в это верят"1. Теология,
поэтому, лишь мировоззренчески санкционирует бэконовскую
великую реформу, не смешиваясь непосредственно с её
содержанием.
Согласно Ф.Бэкону, знание приобретается человеком
не ради самого знания, а с тем, чтобы господствовать над
природой. Однако знание может стать силой только в том
случае, если оно материально воплотится в технические
изобретения. Вот почему Ф.Бэкон придает им особое
значение. "Введение знаменитых изобретений, бесспорно,
занимает первое место среди человеческих деяний", — пишет
он, указывая на пример трех открытий: "искусство
печатания, применения пороха и мореходной иглы. Ведь эти три
изобретения изменили облик и состояние всего мира, во-
первых, в деле просвещения, во-вторых, в делах военных,
в-третьих, в мореплавании. Отсюда последовали
бесчисленные изменения вещей, так что никакая власть, никакое
учение, никакая звезда не могли бы произвести действие и
как бы влияние на человеческие дела, чем эти
механические изобретения"2.
Ф.Бэкон сделал опыт основой естествознания, а
естественные науки провозгласил матерью всех наук. По
существу это был революционный переворот в философско-ме-
тодологическом сознании. Если в античности опыт был
лишь сферой мнения, а не подлинного знания, то в глазах
Бэкона он становится единственным источником истины и
её высшим критерием: "Самое лучшее из всех
доказательств есть опыт, если он коренится в эксперименте"3. Но
это не опыт здравого смысла, который сам по себе случаен
и напоминает хождение в потемках. Истинный метод опыта
являет собою соединение чувственности и рассудка. Поэто-
1 Там же. С. 538.
2 Там же. С. 80-81.
3 Там же. С. 35.
93

му Ф.Бэкон в равной мере порицает эмпириков и
рационалистов. Эмпирики, подобно муравью, только собирают и
довольствуются собранным. Рационалисты, подобно
паукам, производят ткань из самих себя. Разумеется,
эксперимент предполагает активное вмешательство человека в ход
природных процессов путем использования технических
средств. Ведь "природа, если её раздражить и потревожить
с помощью искусства, раскрывается яснее, чем когда её
предоставляют самой себе"1.
Главную задачу науки Бэкон видит в познании
природы из неё самой, без примеси человеческой субъективности,
которая порождается непосредственным воздействием
вещей на человеческие чувства. Недостаточность чувств
двояка: многие вещи либо в силу своей малости, либо в силу
дальности расстояния и т.д. недоступны нашим
восприятиям; с другой стороны, восприятия нередко обманывают нас.
Как же достигнуть объективного знания природы, если
чувственные восприятия столь субъективны и ненадежны?
Для этого необходимы вспомогательные материальные
средства, определенные орудия, инструменты и, главным
образом, опыты. "Ведь тонкость опытов намного
превосходит тонкость самих чувств, хотя бы и пользующихся
содействием изысканных орудий (мы говорим о тех опытах,
которые разумно и в соответствии с правилами придуманы и
приспособлены для постижения предмета исследования).
Таким образом, непосредственному восприятию чувств
самому по себе мы не придаем много значения, но приводим
дело к тому, чтобы чувства судили только об опыте"2. Смысл
данного рассуждения Бэкона состоит в том, что мы не
можем объективно познать природу, если она
непосредственно воздействует на наши чувства. В самом деле, что можно
сказать о температуре воды, если опустить руку в воду?
1 Там же. С. 163.
2 Там же. С. 77.
94

Один человек найдет её теплой, другому она покажется
холодной.
Объективность может быть достигнута, если природа
будет воздействовать на саму себя. Например, ту же
температуру воды можно определить, используя термометр, где
действует вода на ртуть. Именно поэтому опыт или
эксперимент служит той ареной, где природные агенты
взаимодействуют друг с другом, а не с человеком. В этой игре
человек является лишь сторонним наблюдателем.
Мысль Ф.Бэкона о том, что чувства судят "только об
опыте, а опыт о самом предмете", свидетельствует о
рождении совершенно нового типа рациональности, связанного с
таким отношением субъекта и объекта, когда субъект как
бы со стороны наблюдает объект и актом самого наблюдения
никак на него не влияет. Бэкон сформулировал
определенные правила своего метода и тем самым дал органон или
логику опыта. Логические правила представляют собой
механизм передачи истинности от опытных данных самого
низкого уровня до высших аксиом. Последние являются
аккумулированным опытным знанием, которое отличается
от других аксиом (низшего и среднего уровня) только
большей степенью общности, но не качеством. В качественном
отношении содержание знания однородно: на всех уровнях
это — эмпирическое знание. Правильное применение
метода гарантирует абсолютную достоверность и необходимость
получаемых выводов1.
Следует отметить, что в отличие от античности
экспериментальная деятельность в эпоху Бэкона и Галилея
приобретает явно привелигированный статус и
рассматривается как одно из важнейших средств точного и достоверного
познания природы. Так, Галилей восхваляет деятельность
венецианского арсенала, потому что "всякого рода
инструменты и машины постоянно применяются здесь большим
1 См.: Никитин Е.П. О связи между логическими и
гносеологическими концепциями познания//Вопросы философии, 1984, № 8. С. 33.
95

числом мастеров, из которых многие путем наблюдения над
созданиями"предшественников и размышлениями при
изготовлении собственных изделий приобрели большие
познания и остроту рассуждения"!. Характерно также, что
экспериментальная деятельность приобретает социально
значимый статус не только в силу её роли в развитии науки и
техники, но и благодаря наделению её сакральным
смыслом.
Хотя Ф.Бэкон сделал опыт и индукцию основой
научного познания, подлинным отцом классического
эмпиризма, определившим по сути дела его дальнейшую судьбу,
стал И.Ньютон. Философия науки Ньютона также имеет,
помимо всего прочего, теологическую подоплеку. Так,
например, в третьей книге своей "Оптики" Ньютон пишет, что
"главная обязанность натуральной философии — делать
заключения из явлений, не измышляя гипотез, и выводить
причины из действий до тех пор, пока не придем к самой
первой причине, конечно, не механической, и не только
раскрывать механизм мира, но главным образом разрешать
следующие и подобные вопросы"2. И далее Ньютон дает
перечень этих вопросов. "Почему природа не делает ничего
понапрасну и откуда проистекают весь порядок и красота,
который мы видим в мире? Для какой цели существуют
Кометы... Каким образом тела животных устроены с таким
искусством, и для какой цели служат их различные части.
Был ли построен глаз без понимания, а ухо без знания
акустики?..."3.
Согласно Ньютону, перечень этих вопросов
свидетельствует о том, что существует первая причина того, что мир
1 Галилей Галилео. Избр. труды в двух томах. Т.2, М., 1964. С. 116.
2 Ньютон И. Оптика. М., 1954. С. 280.
3 Там же.
96

устроен именно так, а не иначе, что он устроен наилучшим
и наипрекраснейшим образом, и что нельзя представить
себе такие вещи, как глаз или ухо без того, что они устроены
с полным пониманием оптики и акустики1. "И если эти
вещи столь правильно устроены, не становится ли ясным из
явлений (подчеркнуто мною — Б.Ч.), что есть бестелесное
существо, живое, разумное, всемогущее, которое в
бесконечном пространстве как бы в своем чувствилище, видит все
вещи вблизи, прозревает их насквозь, понимает их вполне
благодаря их непосредственной близости к нему. Только
образы этих вещей приносятся через органы чувств в наши
малые чувствилища и замечаются и удерживаются в них
тем, что в нас видит и слышит"2.
Следовательно, считает Ньютон, мы в явлениях и через
явления познаем природу и её творца — всемогущее
существо, которое является нам и познается нами через
бого-явления в самих вещах, "благодаря их непосредственной
близости к нему". Разве явления в силу их причастности к Богу
могут обманывать нас? Разве познание явлений не есть
удостоверение присутствия Бога в мире? Разве явления не
есть, поэтому, сама достоверность, сама истина? Говоря об
активных началах природы (а таковы силы тяготения),
Ньютон пишет: "Я не рассматриваю эти начала как
таинственные качества..., но как общие законы природы,
посредством которых образовали самые вещи; истина их ясна нам
из явлений, хотя причины до сих пор не открыты"3.
Так же как в математике, в натуральной философии
исследование "трудных предметов" должно совершаться
посредством двойного метода — анализа и синтеза. "...Анализ
состоит в производстве опытов и наблюдений, извлечении
1 Многие ньютонианцы впоследствии вдохновлялись идеей
божественного устройства природы. Так, например, Мопертюи (1698 — 1759)
рассматривал открытый им принцип наименьшего действия как следствие
божественной мудрости и воли.
2 Ньютон И. Оптика. С. 280-281.
3 Там же. С. 304.
'/2 4-762
97

общих заключений из них посредством индукции и
недопущении иных возражений против заключений, кроме
полученных из опыта или других достоверных истин... Путем
такого анализа мы можем переходить от соединений к
ингредиентам, от движений к силам, их производящим, и
вообще от действий к их причинам, от частных причин к более
общим, пока аргумент не закончится наиболее общей
причиной. Таков метод анализа, синтез же предполагает
причины открытыми и установленными в качестве принципов;
он состоит в объяснении при помощи принципов явлений,
происходящих от них, и доказательстве объяснений"1.
С формальной стороны этот метод анализа и синтеза
аналогичен "двойному методу" Гроссетеста, хотя в
некоторых существенных пунктах и отличается от него.
Во-первых, эксперимент, по Ньютону, выполняет не только
проверочную функцию (верификация и фальсификация), но и
служит основным средством открытия принципов.
Причем открытие и проверка принципов производится на
стадии анализа путем целой серии оборачиваний метода "то от
экспериментов к выводам, то от выводов к
экспериментам"2. "Оптика" Ньютона представляет собой иллюстрацию
такого оборачивания метода, где каждый проведенный опыт
либо ставит проблему, либо приводит к альтернативным
предположениям, которые разрешаются постановкой
следующей серии опытов. Во-вторых, когда принципы
открыты, можно переходить к синтезу, который состоит в
объяснении соответствующих явлений и в доказательстве этих
объяснений путем логических рассуждений, опирающихся
как на опыты, проделанные на стадии анализа, так и на
новые опыты, требуемые природой данного конкретного
явления.
1 Там же. С. 306-307.
2 Подробнее о механизме оборачивания метода см.: Черняк B.C.
История. Логика. Наука. М., 1986.
98

Так, например, постоянные цвета естественных тел
Ньютон объясняет тем, что каждое тело отражает одни
сорта лучей более сильно, чем остальные. Это объяснение он
доказывает серией "очевидных" опытов. "Насколько
причина цветов естественных тел очевидна из этих опытов, —
пишет он, — настолько же она подтверждается и становится
бесспорной (курс, мой — Б.Ч.) на основании двух опытов
первой части... Отсюда становится ясным, что некоторые
тела отражают более преломляемые, другие — менее
преломляемые лучи обильнее других. Что эта причина — не
только истинная, но и единственная (курс, мой — Б.Ч.),
явствует, далее, из того соображения, что цвет однородного
света нельзя изменить отражением от естественных тел"1.
Данное рассуждение Ньютона любопытно с точки
зрения оценки им эпистемологического статуса
экспериментов, приведенных им в качестве обоснования его тезиса. Эта
оценка включает такие предикаты, как "очевидность",
"бесспорность", "истинность" причины постоянных цветов тел и
даже её "единственность". Причем для Ньютона опыт — это
лучший способ аргументации, допускаемый природой
вещей, предназначенный в рамках его метода принципов
обеспечить очевидность и бесспорную истинность
выводов в натуральной философии.
Методологическая концепция Ньютона оказала
огромное влияние на последующее развитие философии науки
вплоть до неопозитивизма. В то же время современные
исследователи почти единодушны в том, что существует
пропасть между декларируемым Ньютоном методом
исследования и его практической работой в качестве ученого. Эту
ситуацию иногда характеризуют как "ньютоновский
расщепленный разум" (И.Лакатос), как "пропасть между
идеологией и практикой" (П.Фейерабенд) и т.п. Тем не менее в
силу беспрецендентного успеха ньютоновской физики его
философия науки, которую ныне характеризуют как клас-
1 Ньютон И. Оптика. С. 135.
1 /->4*
99

сический эмпиризм, получила настолько широкое
признание, что в XIX в. заслуги Ньютона как методолога ставились
наравне с его заслугами как ученого. Это в конце концов
привело к убеждению, что экспериментальное
доказательство обладает окончательной, т.е. абсолютной
истинностью, что нашло свое отражение в позитивизме.
Установки классического эмпиризма, усиленные
сенсуалистической философией Д. Локка, получили широкую
поддержку не только в Англии, но и в континентальной
Европе, прежде всего во Франции. Приверженность
значительной части французских ученых классическому
эмпиризму отчетливо выражена в следующих словах А.-М.
Ампера (1829 г.): "Начать с наблюдения фактов..., чтобы
вывести общие законы, основанные всецело на опыте (курс,
мой — В.Ч.), и в свою очередь вывести из этих законов,
независимо от каких-либо предположений о природе сил,
вызывающих эти явления, математическое выражение
этих сил..., — вот путь, которому следовал Ньютон. Тем же
путем обычно шли во Франции ученые, которым физика
обязана своими громадными успехами в последнее время.
Этим же путем руководился и я во всех своих исследованиях
электродинамических явлений. Чтобы установить законы
последних, я искал ответа единственно в опыте..."1. По
существу Ампер изложил здесь концепцию эмпиризма,
которая впоследствии войдет в арсенал позитивистской
философии науки, занимавшей доминирующее положение в
англо-американской эпистемологии вплоть до 50-х годов XX в.
Итак, эмпиризм имеет свои социальные, культурно-
мировоззренческие и когнитивные истоки. Будучи чуждым
античной культуре, он представлял собой новый
культурный феномен, возникший в Средние века и Новое время в
связи с изменением ценностных и мировоззренческих
ориентации. Важную роль здесь сыграло формирование нового
христианского отношения к природе как второму Писанию,
1 Ампер А.- М. Электродинамика. М., 1954. С. 10.
100

словами которого становятся сами вещи, выражающие
чувственно воспринимаемую абсолютную (божественную)
истину. В рамках средневековой христианско-теологиче-
ской концепции произошел синтез мировоззренчески
несовместимых в античности понятий — абсолютной истины
и чувственного опыта, и вместе с тем преодоление античной
оппозиции небесного и земного, естественного
(природного) и искусственного ("техне"). Все это создало
необходимые предпосылки специфического для Нового времени
отношения к опыту и эксперименту как источнику научной
истины и её высшей судебной инстанции. Конечно, начиная
с эпохи Просвещения теологические подпорки эмпиризма
подобно строительным лесам постепенно исчезают,
открывая монументальный фасад так называемого "позитивного
знания", которое позитивисты, начиная с О.Конта, выдают
за подлинную науку, не подозревая о том, что за этим
скрывается новая метафизика и новые догматы веры в
квазинаучную методологию.
4-762
101

Князева E.H.
СИНЕРГЕТИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ
ЭВОЛЮЦИИ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ
С позиций синергетики оказывается возможным
перестроить поле эпистемологических проблем. Синергетика,
или теория самоорганизации, является новой областью
междисциплинарных научных исследований, находящейся
в последние десятилетия в состоянии бурного роста.
Несмотря на отсутствие единообразия внутри этой области
знания, наличие многочисленных научных школ и
направлений, а также активную разработку самих
естественнонаучных оснований синергетики, не менее активно
осуществляется ныне процесс экспансии синергетики в самые
различные дисциплинарные области, процесс разработки
социальных, гуманитарных, когнитивных приложений
синергетики.
Применение новых эволюционных моделей, в том
числе синергетических моделей эволюции и самоорганизации
сложных систем, к пониманию когнитивной деятельности
человека и исторического роста научного знания попадает
в рамки эволюционной эпистемологии, нового,
ориентированного на широкий круг специальных наук, направления
эпистемологических исследований. Автор настоящей
статьи не стремится построить всеобъемлющую синергетиче-
скую модель эволюции научного знания. Автор ставит
своей задачей показать, какая модель, почему и как может
применяться в эпистемологии, и какие перспективы это
может открывать в исследовании эпистемологических
проблем.
102

1. Синергетика как "генератор моделей"
"Синергетика" используется здесь как условный
зонтообразный термин, покрывающий основные элементы
теории диссипативных структур, неравновесной
термодинамики, теории хаоса (детерминированного хаоса), нелинейного
математического анализа, теории катастроф и теории авто-
поэзиса. При этом главное содержание вышеуказанных
научных теорий усматривается в том, что в них формируются
некие принципы эволюции и самоорганизации сложных
систем самой различной природы, независимо от
конкретной природы составляющих их самоорганизации,
нелинейности и сложности. Точнее, это — научное направление
исследования механанизмов эволюции и самоорганизации
сложных нелинейных и открытых систем.
Каков статус синергетики, или теории
самоорганизации? Следуя X. фон Фёрстеру, Э.Янчу и Г.Хакену,
самоорганизация может быть понята как интегративная
парадигма различных дисциплин, о чем пишет Б.Иррганг1.
Синергетика рождается из естествознания (математики,
физической химии и биофизики), но это — не естествознание.
Синергетика по своему научному статусу является
междисциплинарной или, как еще говорят, трансдисциплинарной
областью научных исследований.
Синергетика одновременно и много меньше, и много
больше, чем научная теория. Ее можно рассматривать как
способ постановки проблемных вопросов, показывающих
направление поиска, но не конкретное решение. А также
как "генератор моделей", общих моделей хода
эволюционных процессов в сложных системах, будь то роста
народонаселения Земли, подъема экономики, информационного
взрыва или прироста научного знания.
Автор данной статьи разделяет позицию и принимает
терминологию Р.Тома, одного из основателей теории ката-
1 Irrgang В. Lehrbuch der Evolutionaren Erkenntnistheorie. Evolution,
Selbstorganisation, Kognition. München, 1993. S.150.
4*
103

строф. Характеристика, данная им математической теории
катастроф, весьма близка развиваемым представлениям о
статусе синергетики. "Теория катастроф, — приходит к
заключению он, — это не просто математическая теория, а
теория герменевтическая, методология интерпретации
используемых экспериментальных данных... — И добавляет
чуть ниже, — Теорию катастроф можно рассматривать в
качестве "генератора моделей"1.
В декларации Американского общества по кибернетике
в 1983 г. сказано, что "кибернетика является способом
мышления, а не собранием фактов". Речь идет о том, что
кибернетика влечет за собой революцию в области мышления,
смену парадигмы, коперниканский переворот в науке2.
Практически то же самое можно сказать и о синергетике,
тем более что синергетику можно рассматривать как
естественное продолжение и современный этап развития идей
кибернетики. Тогда как кибернетика рассматривает
системы как "черные ящики", их входы и выходы, прямые и
обратные связи, возникающие при функционировании этих
замкнутых систем, синергетика ориентирована на
раскрытие внутренних механизмов формирования структур в
открытых нелинейных системах, т.е. пытается заглянуть
внутрь этих "черных ящиков".
Итак, синергетика представляет собой скорее
парадигму, чем теорию. Синергетика является не собранием
фактов, пусть даже фундаментальных об эволюции, но
способом интерпретации этих фактов, стилем мышления. Она
даст некий вокабуляр, развивает концептуальную сеть и
метод, позволяющий классифицировать и интспрстировать
фундаментальные факты и эмпирические данные о ходе
эволюции в разного рода сложных системах.
1 Thorn R. Paraboles et catastrophes: Entertiens sur les mathématiques,
la science et la philosophie realises par Giulio Giorello et Simone Morini. Paris,
1983. P. 98, 101.
2 См. об этом: Weidhas R. Zur Kognitionstheorie Humberto Maturanas
// Deutsche Zeitschrift fur Philosophie. 1990. Jg.38. IIf.4. S.365.
104

Недостатки синергетики являются естественным
продолжением ее преимуществ. Будучи междисциплинарной
по своему характеру, она может служить основой для
подбора подходящей модели для объяснения практически
любого явления, события или процесса эволюции. Но теория,
которая стремится объяснить всё, не объясняет ничего.
Поэтому от синергетики не следует ожидать слишком многого.
Не следует надеяться на получение конкретных
результатов в какой-либо области знания непосредственно из
синергетики. На что здесь можно рассчитывать, допустимо
сформулировать следующим образом.
Во-первых, синергетика показывает лишь возможные
направления поиска, пути мышления и подходы к
толкованию эволюционных фактов. Но осуществление процедуры
объяснения конкретных эволюционных фактов требует
серьезной работы по адаптации общей синергетической
модели самоорганизации и эволюции сложных систем к
соответствующей научной области, к
когнитивно-психологическому, культурно-историческому или какому-либо иному
материалу, и профессионального знания этого материала.
Во-вторых, синергетика показывает не то, что
конкретно происходит, а чего в принципе не может быть.
Синергетика дает знания о неких эволюционных правилах запрета.
Среди них, в первую очередь, такие. 1) Всякая сложная
система имеет не единственный, а множество возможных
путей эволюции. 2) Не все, что желаемо и входит в
намерения субъекта деятельности, реализуемо в данной открытой
нелинейной системе (на данной среде). Не все, что угодно,
может существовать как метастабильно устойчивое на
данной нелинейной среде. 3) Путь хаоса (термодинамическая
ветвь) остается как один из возможных путей эволюции
сложных открытых и нелинейных систем. Это,
действительно, некие принципы, начала знания, подобные
фундаментальным законам сохранения, на которых строятся
физические теории.
Синергетическое знание, таким образом, довольно
своеобразно. Для ученого, интересующегося синергетикой и
105

допускающего возможность ее применения в своей
поисковой деятельности, занятия синергетикой — это скорее
"гимнастика ума", "воспитание мышления" в эволюционном
нелинейном духе, чем способ получения универсальных
ключей для научных открытий.
В свете вышесказанного становится очевидным, что
предлагаемая здесь синергетическая модель эволюции
научного знания может быть оценена не как руководство для
новых эпистемологических открытий, а как способ
превращения старых фактов и проблем эпистемологии в новое
видение этих проблем. Иначе говоря, развертывание
эпистемологических приложений синергетики может привести
не столько к новым ответам на старые вопросы, сколько к
новым постановкам старых проблем.
2. Синергетика познания как синергетика
второго порядка
Синергетика — одна из немногих областей знания,
которая обладает свойством самоприменимости. Открывая
универсальные паттерны эволюции и самоорганизации
систем сложной природы, она органично включает в свое
рассмотрение и характер эволюции систем научного знания, в
том числе и самого синергетического знания. Синергетика
знания и познания — это как бы синергетика второго
порядка по отношению к собственно синергетике как сфере
исследования путей эволюции сложного вообще.
Синергетика имеет в качестве своего предмета
исследования процессы эволюции, возникновения и
исчезновения структур (форм), синтеза и распада структур, их
быстрого роста и квазистационарного существования.
Натурализованная эпистемология или ее современная версия —
эволюционная эпистемология, включающая в себя в
качестве своей естественной компоненты рассматриваемую
106

здесь синергетику познания, имеет целью дать
"эмпирические описания и научные объяснения того, как возникают,
длительное время существуют, вырождаются и
развиваются различные наши верования и знания"1. Нетрудно
заметить сходство этих двух рядоположенных формулировок.
Синергетика устанавливает мостики между неживой и
живой природой, между целеподобностью поведения
природных систем и разумностью человека, между процессом
рождения нового в природе, "творчеством" природы и
креативностью человека. В неживом ведется поиск черт живого,
а в живом — поиск свойств неживого, того, что обще ему с
неживым, что уже предзадано, преформировано в неживом,
в законах эволюции Вселенной. В синергетике
раскрывается сквозная связь различных уровней бытия: микро-,
привычного нам макро- и мегауровней. Существует подобие,
общий рисунок событий, происходящих на разных уровнях
организации, существуют общие геометрии поведения.
Еще от Гёте и натурфилософов идет традиция
применения термина "архетип" для обозначения оригинальных
образов, первообразов (Urbilde) сложных структур,
реализующихся как в органическом мире (листок растения,
крыло птицы, лапа животного), так и в мире неорганическом.
К.Г.Юнг применял "архетипы" к миру человеческой
субъективности, к коллективному бессознательному, т.е. к
тому, что не зависит от личностного начала каждого
отдельного человека. Еще Аристотель говорил, что формы
активны, они не возникают в процессах естественного творения
или деятельности человека, но предшествуют этим
процессам и определяют их. Т.Манн писал о "вневременных"
мифологических схемах жизни. Дело выглядит таким
образом, что эти схемы, формы, архетипы существуют
относительно независимо от процессов и предшествуют им, что
лучше передается английской формулой patterns are before
processes.
1 Almeder R. On Naturalizing Epistemology // American Philosophical
Quarterly, 1990. Vol.27. P. 263.
107

Если следовать духу синергетики, то оказывается
возможным провести параллели между архетипами природы и
архетипами человеческого знания и сознания, рисунками
форм природы и рисунками мыслей и действий человека,
геометриями природы и геометриями человеческого
поведения. Образцы когнитивного поведения человека в
научном сообществе (именно формы, а не содержание его
поведения, зависящее от конкретного культурно-исторического
контекста), по-видимому, столь же устойчивы,
повторяемы, консервативны, как и формы костей, зубов, телесных
структур в живой природе.
Весь опыт когнитивного поведения человека
укладывается и предстает в виде стиля познания и жизни, мозаики
паттернов его когнитивной деятельности. Причем, как
писал А.Адлер, возможно существуют некие главные
духовные линии — такие "линии движения, по которым, как по
шаблону, разыгрывается жизнь человека с его детства"1. Во
всякой научной школе в результате действия
положительных и отрицательных обратных связей, ответственных за
процессы роста и стабилизации, гомеостазиса, в результате
совместного исследования и сотворчества возникают
специфические коллективные паттерны восприятия
информации, мышления и поисковой деятельности. В результате
кооперативного взаимодействия возникают некие
когнитивно-эмоциональные матрицы поведения,
интегрирующие верования, позиции и намерения исследовательской
группы и обеспечивающие правила коллективного поведения.
Итак, синергетика ставит своей целью выявить
универсальные схемы, устойчивые формы, паттерны
самоорганизации в мире природы и в мире человеческой
субъективности и человеческих сообществ. Каково место синергетиче-
ского подхода к познанию? Почему теория
самоорганизации применима к анализу познавательной
деятельности человека, сознательно организуемой,
включающей в себя творческие планы, намерения и методы
поиска?
1 Adler А. Menschenkenntnis. Fünfte Auflage. Zurich, 1947. S. 62.
108

В науке имеет место сложная взаимосвязь процессов
сознательных и неосознанных, целенаправленных и
стихийных, процессов организации и самоорганизации. Сине-
ргетические механизмы действуют в тех процессах научной
деятельности и развития научного знания, которые
осуществляются независимо от намерений и свободных
творческих устремлений, относятся к тому, что протекает, так
сказать, "поверх умов творящих". Что касается развития
знания на индивидуально-личностном уровне,
функционирования креативного мышления ученого, работы его
"творческой лаборатории", то синергетические механизмы,
вероятно, играют роль в тех процессах, которые не
контролируются сознанием, протекают на подсознательном или
бессознательном уровнях. На уровне коллективного
сознания, деятельности научного сообщества природа
механизмов самоорганизации связана с непредсказуемыми
последствиями творческой деятельности ученых, с
интегрированием действий отдельных ученых в общие тенденции
развертывания научной деятельности и эволюции научного
знания, с феноменами когерентности, имеющими место в
более или менее крупных научных, культурных,
социально-психологических группах, организациях и сообществах
людей.
В рамках эволюционной эпистемологии принято
различать две относительно независимые программы (или
уровня) исследования1. Первая программа — это
исследование эволюции когнитивных способностей, механизмов
познания и обработки информации животным и человеком
в свете основных представлений биологической теории
эволюции. Это — по сути дела, биология познания и знания
(К.Лоренц, Р.Ридль). Вторая программа — это
исследование эволюции научного познания и знания, т.е. попытка
объяснить развитие культуры, включая научные идеи и
1 См. об этом, например: Wuketits F.M. Evolutionary Epistemology and
Its Implications for Humankind. N.Y., 1990. P. 152-153.
109

теории, посредством эволюционных моделей (К.Поппер,
С.Тулмин, Э.Эзер).
Эти две программы, которые вслед за Дональдом Кэм-
пбеллом получили название "эволюционная
эпистемология", можно рассматривать как первую, или
предварительную, часть и вторую, или последующую, часть. Благодаря
первой, наиболее разработанной части, эволюционная
эпистемология достигла высокой степени признания в научном
сообществе. Вторая часть привела к возникновению
большого интереса, но вместе с тем и некоторого
замешательства, непонимания в научном сообществе, стала объектом
серьезной, зачастую необоснованной критики.
Б.Иррганг выделяет три несколько различающихся
направления эволюционно-эпистемологических
исследований в австро-германской школе: 1) Эволюционная
эпистемология как эвристика приобретения знания (Р.Ридль). 2)
Пробы и ошибки и эволюция научного метода (Фр.Вукетич,
Э.Эзер). 3) Мышление как функция мозга,
приспособительный характер человеческого познания и возможность
критики знания (Г.Фолльмер)1. Второе и третье
вышеназванные направления предусматривают решение задач как
первого, так и второго уровней эволюционной эпистемологии.
Синергетическая модель эволюции научного знания
или, другими словами, синергетика познания,
укладывается в рамки второй программы (или уровня) эволюционной
эпистемологии. И, как и вся эта программа, можетоказать-
ся и иногда действительно оказывается объектом критики.
Поэтому представляется целесообразным рассмотреть си-
нергетическую модель в соотношении с иными, более
разработанными моделями и подходами к пониманию
человеческого знания и культуры — с
теоретико-информационным и структуралистским подходами и тем самым
выдвинуть дополнительные аргументы в пользу
плодотворности анализа хода человеческого познания с позиций
синергетики.
1 Irrgang В. Lehrbuch der Evolutionaren Erkenntnistheorie. S. 107-126.
ПО

3. Самоорганизация — информация —
структура: соотношение подходов
Теоретико-информационный подход весьма близок к
синергетическому, а сами закономерности
самоорганизации могут быть сформулированы в информационных
терминах. Исследования такого рода проводит, к примеру,
Г.Хакен1. Он анализирует, в частности, изменение
информации в самоорганизующейся системе при неравновесном
фазовом переходе в состояние с меньшей симметрией,
иначе говоря, с большей степенью упорядоченности.
Научная деятельность и на индивидуальном, и на
коллективном уровнях связана с рождением новой
информации (неким процессом, противоположным росту энтропии
в замкнутых системах), т.е. с переходом от
информационного хаоса к информационному порядку. "Процессы
получения новых идей, плодотворных понятий, продуктивных
гипотез, теорий или моделей, мощных правил, алгоритмов
или вычислений, эффективных оценочных процедур,
интересных проблем, экспериментов или аргументов — все эти
процессы могут быть описаны как переходы от
информационного беспорядка к информационному порядку.
Синергетика, по-видимому, имеет достаточные возможности,
чтобы пролить свет на эти процессы"2, — развивает такого рода
позицию Г.Фолльмер.
Действительно, способствующим фактором для
рождения нового знания, в данном случае — новой научной ин-
1 См.: Хакен Г. Информация и самоорганизация. Макроскопический
подход к сложным системам. М., 1991.
2 Vollmer G. New Problems for an Old Brain — Synergetics, Cognition,
and Evolutionary Epistemology. In: Synergetics — From Microscopic to
Macroscopic Order. Berlin, 1984. P.251.
Ill

формации, является расширение — на первоначальном
этапе — поля поиска, разнообразие элементов знания и опыта,
множество версий и вариантов решения научных проблем,
т.е. вступление в состояние, аналогичное хаосу (здесь
информационному хаосу). Это — случайные блуждания
индивидуального творящего разума или же разнообразие
ходов решения, испытываемых в коллективе ученых. Однако
необходимо внести уточнения к позиции Г.Фолльмера. В
данном случае речь может идти не о переходах от
информационного хаоса к информационному порядку, а о переходах
от большего хаоса (меньшего порядка) к меньшему хаосу
(большему информационному порядку), об оценке
степеней хаоса и порядка.
Синергетикой установлено любопытное свойство
структурной организации, что будет обсуждаться
подробнее несколько ниже. Красота, которая является одной из
сопутствующих характеристик истинности полученного
результата, представляет собой некий пограничный
феномен между хаосом и порядком. Красота и истина — это не
полный порядок и не совершенная симметрия, а некое
состояние детерминированного хаоса.
Структуры-аттракторы, на которые выходят процессы эволюции в открытых
нелинейных системах, описываются
инвариантно-групповыми решениями, стало быть, симметричны. Красота и
истина связаны, как отсюда можно предположить, не с
событием выпадения на структуры-аттракторы, а с процессом
приближения к ним.
Научная деятельность может быть рассмотрена также
в аспекте информационных потоков, передачи научной
информации через многократные, "многочастичные"
взаимодействия в научном сообществе. Циркулирующая в
научном сообществе научная информация, некий слой
общепринятого и общераспространенного знания представляет
собой некоторую социокультурную матрицу, своего рода
"каталитическую поверхность", позволяющую соединить
усилия многих ученых по решению каждой из научных
проблем. Эта социокультурная матрица включает в себя
112

общий язык, "способы думать вместе", общие правила
научного исследования, изложения результатов, научного
общения. Ведь, вообще говоря, каждый отдельный ученый
никогда не понимает проблему полностью, "до конца". Он
всегда разбивает ее на части, видит лишь один или немногие
ее аспекты. Он рассматривает проблему со своей точки
зрения, будучи обременен своим собственным "неразумием",
"незнанием". Поэтому неправомерно говорить, что вся
научная проблема проходит или, тем более, уже прошла через
одну голову. Она понимается по-разному разными
учеными, и именно это разное понимание проблемы является
источником развития знания.
Информационные сети, матрицы исследования имеют
надиндивидуальный, трансперсональный,
интерсубъективный характер. Они являются формой "многочастичного
столкновения", многократного пересечения потоков
информации в научной среде. Такое понимание феномена
когерентности в науке резонирует с идеями Н.Н.Моисеева
о становлении надиндивидуального разума,
"коллективного интеллекта всего человеческого общества,
рождающегося как результат мирового эволюционного процесса, в
известном смысле независимо от человека"1.
Рост научной информации — это автокаталитический
процесс. Производство научной информации в каждой
локальной области научной среды пропорционально объему
информации в этой области. Объем научной информации,
возрастая нелинейно, приводит к самоускоряющемуся
росту информации по всему пространству научной среды. Рост
научной информации, стало быть, происходит не по
экспоненциальному закону, как это принято думать, а по
гиперболическому закону, т.е. гораздо более круто.
Этот рост происходит в так называемом режиме с
обострением, который изучается в синергетике. В основе меха-
1 Моисеев H.H. Восхождение к Разуму. Лекции по универсальному
эволюционизму и его приложениям. М., 1993. С. 47-48.
113

низма обострения, иначе говоря, автокаталитичности этого
процесса, лежат парные столкновения носителей
информации с порождением новой информации и, кроме того,
сохранение исходных информационных потоков после
столкновения, что создает возможность неоднократных,
вторичных, третичных и т.д. столкновений. Таким образом,
скорость роста научной информации пропорциональна не
числу носителей информации, а числу продуктивных
взаимодействий между ними, столкновений с порождением
новой информации, число которых в научной среде
неограниченно. На среде неоднократно пересекающихся потоков
научной информации осуществляется информационный
взрыв.
В соответствии с нашим пониманием синергетики,
закономерности самоорганизации формулируются не столько
на языке теории информации, сколько в терминах
образования и эволюции структур, морфогенеза, усложнения и
деградации структур, их синтеза и распада.
Обнаруживается плодотворность структуралистского
подхода к пониманию эволюции научного знания. Идеи,
родившись, начинают свою собственную жизнь,
собственный путь эволюции. И эта жизнь, жизнь продуктов
человеческого сознания, подчиняется закономерностям
самоорганизации. Это — третий мир К.Поппера, рассматриваемый
в эволюционном, синергетическом аспекте.
Развиваемые здесь синергетические представления
близки к взглядам французских структуралистов (Ж.Дер-
рида, Ж.Лакана, П.Рикера, М.Фуко) на феномены
человеческой культуры. Они полагают, что поступки человека так
же, как и его мысли, случившись, обретают свою
собственную жизнь. Великие произведения человеческого духа
вырываются из первоначальных условий своего
существования и обретают свои собственные судьбы в культуре.
Рисунки действий, как и сюжеты книги, становятся доступными
чтению нескольких читателей.
Представления структуралистов о синхронных срезах
"культурной почвы", об "архивах" как одновременно суще-
114

ствующем настоящем и будущем и об эпистемах как "общих
конфигурациях эпистемического поля"(М.Фуко), о бытии
как вечном присутствии и нелинейности письма как
саморазрастающемся словесном пространстве (Ж.Деррида), о
делокализации субъекта в пространстве культуры и его раз-
литости по "цепочкам означающих" (Ж.Лакан), о
различении (difference) как "временном становлении
пространства" и "пространственном становлении времени" (Ю.Кристе-
ва)1 могут быть иначе поняты и развернуты в синергетике.
"Живого настоящего" нет: все настоящее "соткано" из
остатков отдален но-прошлого и неопределенно-будущего,
считают структуралисты. Всякий синхронный срез сложной
эволюционной структуры самоорганизации содержит в себе
информацию (в разных пространственных фрагментах
структуры) о характере прошлого и будущего развития этой
структуры, и вся эта информация читабельна, считают уче-
ные-синергетики.
В рамках синергетики может быть построено, вероятно,
нечто подобное геометрии мысли. Правда, в отличие от
традиционного структурализма, который рассматривает
мысль, письмо, знание, среду культуры в аспекте
синхронности, присутствия, одновременного существования всех
временных модусов, синергетика развивает взгляд на
геометрию эволюционирующей мысли, на "архитектуру" коэ-
волюционирующих структур знания. Речь идет об
исследовании "разновозрастных" и развивающихся в разном темпе
структур сознания (мышления, памяти, восприятий,
представлений), фрактальных рисунков мыслей, т.е.
самоподобия процессов и возникающих структур на уровне
индивида-творца и на уровне научного сообщества. А также об
исследовании неких социокультурных метрик, матриц
коллективного поведения и мышления, сетей, опутывающих
научное сообщество. Бунтари, ученые-новаторы, зачастую
1 См. об этом: Автономова Н.С. Философские проблемы
структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977. С.70, 83, 101, 162.
115

обгоняя свое время, деформируют эти концептуальные сети
или паутины, их идеи отторгаются последними как
инородные тела. Но в случае их настойчивого и успешного
продвижения в науке сети общепринятого знания
перестраиваются, самодостраиваются с учетом этих возмущений.
Суммируя вышесказанное, подчеркнем, что нового
вносит синергетический подход по сравнению с близкими к
нему и более развитыми теоретико-информационным и
структуралистским подходами к анализу эволюции
научного знанитя и феноменов культуры. Специфика синсрге-
тического подхода — в исследовании
— механизмов становления когерентности, связности
событий, возникновения общепринятых образцов
когнитивного поведения и мышления (ибо наука представляет
собой коллективное предприятие, в котором проявляют
себя кооперативные, корпоративные эффекты, подобные
формированию коллективного мнения в той или иной
общественной группе);
— роли аналогов хаоса, разнообразия элементов
знания и опыта, испытания ряда ментальных альтернатив для
устойчивого и продуктивного функционирования
когнитивных систем;
— быстрых процессов роста научного знания и научной
информации, режимов с обострением (blow-up regimes), а
также смены двух взаимодополнитсльных режимов на
научной среде — быстрого развития и локализации процессов,
с одной стороны, и замедления, спада активности и
"растекания" — с другой;
— соотношения элементов преддетерминации и
открытости эволюционных процессов, связанных с событием
выпадения на структуру-аттрактор как одну из спектра
возможных структур знания, с выбором дальнейшего пути
эволюции на поле большого, но ограниченного спектра
возможностей;
— конструктивных механизмов коэволюции сложных,
иерархически организованных и "разновозрастных" струк-
116

тур индивидуального сознания, знания и коллективной
когнитивной деятельности (системы сознания-подсознания
ученого; научных школ; науки как сложной системы,
включающей в себя слой интуитивного знания, скажем,
интуитивные представления о движении современного человека,
близкие к физике Аристотеля, народную науку, институа-
лизированную науку и неукладывающийся на сегодня в
рамки установленного и объяснимого слой
паранормального знания — паранауку);
— возможности эффективного управления
нелинейными системами сознания и знания посредством
топологически правильно организованных, так называемых
резонансных воздействий.
4. Новый синергетический взгляд на старые
эпистемологические проблемы
В рамках настоящей статьи представляется возможным
показать лишь некоторые перспективы применения синер-
гетической модели для понимания эволюции научного
знания, рассмотреть только некоторые примеры нового
видения традиционных эпистемологических проблем.
Интуиция как самодостраивание. Феномен
творческой интуиции, инсайта, озарения с давних пор
рассматривался как наиболее загадочный, трудно поддающийся не
только логическому анализу, но даже вербальному
описанию. С точки зрения синергетики можно предложить
нетрадиционное толкование этого феномена.
Механизм интуиции можно представить как механизм
самодостраивания структуры (визуальных и мысленных
образов, идей, представлений) на поле сознания и моз-
117

га .Причем самодостраивание является механизмом не
только чувственной и интеллектуальной интуиции, но и
процесса распознавания образов. Самодостраивание
целостной структуры, по-видимому, происходит как в процессе
научного, так и в процессе художественного творчества.
Синергетика свидетельствует о том, что хаос является
конструктивным механизмом самоорганизации сложных
систем. Просмотр различных, альтернативных ходов
развития мыслей, продумывание и варьирование ассоциаций на
заданную тему играют позитивную роль в творческом
мышлении. В результате нарабатывается некий продуктивный
ментальный мицелий (пересеченная, сложноорганизован-
ная сеть ходов), который служит полигоном для свободного
движения мысли, для ее выхода на иные уровни.
Случайные блуждания по ментальному мицелию
служат подготовкой к эмерджентному инновационному скачку
мыслей. Если произошло событие выхода на
структуру-аттрактор, то в открытой нелинейной среде мозга и сознания
начинается процесс самодостраивания этой
структуры-аттрактора. Процесс выпадения на аттрактор также
естественен, как и процесс падения тел в гравитационном поле
притяжения Земли.
Более того, самодостраивание дано нам как великий
подарок природы, подарок, многократно сокращающий
тщетные попытки, многочисленные инферны, зло,
неудачные усилия и пробы. Как только в ходе блужданий по полю
неоднозначных путей эволюции, в данном случае по сети
ментальных ходов, — даже при неточном,
приблизительном, нерезонансном возбуждении — произошло событие
1 См. об этом подробнее: Князева E.H., Курдюмов СП. Интуиция
как самодостраивание // Вопросы философии, 1994. № 2. С. 110-122.
118

выпадения на определенную структуру-аттрактор, то все
само достроится, организуется, проявится, напишется и т.д.
"Дух" — стихия слишком воздушная, теряющаяся в
собственном лабиринте, в своих бесконечных
возможностях"1. В свете синергетики этот замечательный образ,
предложенный Ортегой-и-Гассетом, может быть
естественным образом достроен. Творческий дух не только блуждает
в эволюционных лабиринтах духа, мышления и знания, не
только втянут в нескончаемую игру, в которой ничто не
преддетерминировано, кроме самых общих правил этой
игры. Но ему иногда выпадает счастье найти выход из
лабиринтов к чему-то определенному, к становлению знания в
новой форме. Кроме того, возможна и перестройка самих
эволюционных лабиринтов, самой нелинейной среды
мышления и духовной деятельности, что ведет к появлению
новых возможностей для блужданий духа и инновационных
кристаллизации знания.
Итак, самоорганизация в области творческого
мышления есть восполнение недостающих звеньев,
"перебрасывание мостов", самодостраивание целостного образа. Мысли
вдруг обретают структуру и ясность.
Конрад Лоренц ввел принцип Fulgurationes, или
"креативных вспышек" (лат.: fulgurare — сверкать молнией) как
принцип, описывающий возникновение нового, новых
системных свойств в ходе эволюции.
Согласно представлениям гештальт-психологов, имеет
место "инсайтная перестройка". Происходит как бы
мгновенная организация красивой мозаичной структуры из
имеющихся элементов знания и опыта: "встряхнул, и есть
структура!". Развиваемое здесь понимание механизма
творческой интуиции существенным образом отличается от
концепций гештальт-психологов.
Происходит не просто объединение целого из частей,
самоструктурирование частей в целое, не просто проявле-
* Ортега-и-Гассет X. Размышления о технике (1965) // Вопросы
философии, 1993. № 10. С. 66.
119

ние более глубокой структуры из подсознания, а
самовыстраивание целого из частей в результате самоусложнения
этих частей. Сам поток мыслей и образов в силу своих
собственных потенций усложняется и спонтанно
выстраивает себя. Из простой структуры вырастает сложная. Это
есть автопоэзис мысли, если применить центральное в
концепции Х.Матураны понятие, выражающее свойство
прежде всего живых систем самообновляться при
функционировании.
Можно предположить, что в основе работы
интеллектуальной интуиции может лежать не просто
самодостраивание как выход на структуру-аттрактор, как
возникновение на среде целостной структуры. Может иметь место
более высокий тип самодостраивания — переход от простой
структуры к сложной, саморазвитие, усложнение
первоначальной структуры. Образ самодостраивания подобен в
таком случае вырастанию "родословного древа решения",
"древа познания" на специально подготовленном,
окультуренном поле сознания. Имеется в виду некий когнитивный
аналог биологического процесса морфогенеза. Это
резонирует с буддийскими представлениями о природе сознания.
Сознание предстает в образе древа просветления, в чань-
буддизме — древа бодхи, а путь к просветлению
осуществляется посредством стимулирования созревания и
расцветания древа бодхи.
Из вышесказанного становится ясным, что под
возможными способами управления интуицией могут пониматься
лишь способы ее самоуправления, способы спонтанного
саморазвертывания потока сознания,самоструктурирования
образов и самооформления идей. Управлять интуицией,
насколько это вообще возможно, значит овладеть способами
инициирования процессов самодостраивания и
направленного морфогенеза на поле мозга и сознания. Эффективны
слабые, но топологически и темпорально правильные —
резонансные — воздействия на психику и мозг. Важна
симметрия, правильная конфигурация или "архитектура" воз-
120

действий. И, кроме того, эти воздействия должны быть
своевременны, уместны во временном масштабе. Словом,
необходим резонансный хронотоп.
Истина как когерентное. Эволюционная
эпистемология выдвигает дополнительные аргументы в пользу
концепции когерентной истины.
Первое. Ни одну теорию или гипотезу, длительное
время существовавшую, но отброшенную в результате
дальнейшего развития научного знания, нельзя считать
полностью ложной. Даже теории, которые, как полагают, не
имеют коррелята в объективной действительности,
неправомерно рассматривать как стопроцентно ложные. Как
выразился А.Уайтхед, создатель философии процесса, "нет
целой истины, все истины половинчаты". Или как сказал
Р.Том, "то, что ограничивает истинное — это не ложное, а
незначительное".
Полной, совершенной истины не существует, истина
всегда частична, неполна. Более того, Ф.Ницше
предупреждал, что истина хуже, опаснее заблуждения, потому что
сковывает силы, направленные на просвещение и познание.
Нельзя провести жесткую демаркационную линию между
мифами, предрассудками, так называемым ненаучным
знанием и строгими представлениями в науке. Некоторые
гипотезы и теории могут попадать в разряд псевдонаучного
знания, оттесняться на обочину науки, теряться в
эволюционных лабиринтах знания. Но в то же время
мифологические, мистические, архаические представления и идеи
иногда всплывают, просачиваются, обнаруживают свой лик
в ультрасовременных результатах науки. Так, в
современной теории физического вакуума возрождаются некоторые
элементы гипотезы эфира, в наиболее авангардной
физической теории, теории суперструн — пифагорейские
представления о музыкальной гармонии мира.
Как свидетельствует эволюционная эпистемология,
теории, длительное время существовавшие в ходе
исторического развития науки, общепринятые и продуктивно ис-
121

пользовавшиеся в человеческой практике, такие как
система мира Птолемея или физика Аристотеля, имеют
эволюционное оправдание. Они мезокосмически правильны, т.е.
являются результатом выработанного в ходе эволюции
приспособления человека к своему непосредственному
экологическому окружению — мезокосму, миру средних
размерностей1. Истина этих теорий ограничена и определяется
мезокосмическими возможностями человека как
определенного рода биологического существа.
Кроме того установлено, что существует интуитивная
физика, используемая современным человеком, которая
также основывается на аристотелевских представлениях о
движении, усовершенствованных в теории импетуса Ж.Бу-
ридана, и правильно отражает движение тел в условиях
земной атмосферы и с позиций земного наблюдателя.
Подобно плоским двухмерным существам А.Эйнштейна,
ползающим по поверхности шара и неподозревающим, что мир
трехмерен, мы не подозреваем о своей мезокосмической
ограниченности, о том, что предполагая траектории
движения тел с учетом трения земной атмосферы, мы интуитивно
продолжаем мыслить по-аристотелевски, что эти древние
представления сохраняют свою жизнь и в современном
человеке.
Второй аргумент в защиту когерентности истины.
Конечно, вопрос об истине в науке не решается большинством
голосов. Это — наиболее сильный "контрпример" к
концепции когерентной истины. Вместе с тем истина как
когерентное, общезначимое, обусловленное кооперативными
эффектами в налично существующем или длительно
существовавшем в прошлом знании играет в науке весьма
значительную роль.
Никто не знает доподлинно, что именно является
крупицами абсолютно истинного знания в наличном океане
1 См. об этом: Фолльмер Г. Эволюционная теория познания. К
природе человеческого познания // Культура и развитие научного знания. М.,
1991. С. 144-147.
122

научного знания. Поэтому всякий раз возникает
необходимость непрямой проверки совпадения нашего знания с
действительностью, в том числе через интерсубъективность,
внимая "голосу" научного сообщества.
Когерентность истины в наибольшей степени
проявляется в условиях спокойного, парадигмального развития
знания на этапе "нормальной науки". Знание включается в
научную традицию. До определенной степени забывается
об источниках происхождения знания. В эпохи научных
революций на первый план выступает истина как нечто
корреспондентное. Вновь начинают проверяться и остро
дискутироваться характер и степень адекватности
имеющегося знания, его соответствие эмпирическим и
экспериментальным данным.
Конрад Лоренц подметил, что все научные идеи,
гипотезы и теории проходят эволюционный путь от ереси до
ортодоксии. Вначале новые идеи отвергаются
блюстителями чистоты парадигмального знания как непростительное
инакомыслие или даже ересь. Со временем, в случае
достаточно упорного и последовательного их отстаивания со
стороны выдвинувшего их ученого и его последователей,
выдержав проверку на истинность, эти идеи становятся
общепринятыми, вливаются в научную традицию, входят в
моду. Ход эволюции и утверждения научных идей имеет и
стадию инволюции — стадию собственной деградации и
догматизации. Застывшая доктрина становится догмой,
вырабатывает "иммунитет" к новому знанию, отторгает все
чуждое, ей несвойственное как недоказанное и
непроверенное.
Наконец, третий, чисто синергетический аргумент.
Истина — добро — красота — триединый идеал научного
познания и человеческой практики вообще, в котором
соединяется следование стандартам научности с этическими и
эстетическими нормами. Один из недавних и наиболее
интересных подходов в синергетике состоит в том, что красота
представляет собой не полное совершенство, не абсолют-
123

ную, ничем не нарушаемую симметрию, порядок, а нечто
промежуточное между хаосом и порядком1. Стало быть, и
истина в науке (ведь красота научных результатов всегда
рассматривалась как сопровождающая характеристика к их
истинности) может быть интерпретирована не как полная
красота и правильность, не как достижение
структуры-аттрактора знания, а как приближение к нему. С этих позиций
истина выступает как процесс, как тенденция движения к
аттрактору, выпадения на него.
Режимы роста научного знания. С позиций
синергетики может быть предложено толкование ряда известных ис-
торико-научных и социокультурных феноменов:
собственных ритмов развития науки, чередования периодов
научных революций и спокойного, парадигмального развития,
пульсаций талантливости, взрыва активности, бума
исследований в какой-либо области знания, а также ситуаций,
генерирующих открытия.
Научные революции могут быть интерпретированы как
"точки бифуркации" развития науки, когда осуществляется
выбор направления будущего развития науки и меняются
идеалы и нормы научного поиска.
В предреволюционный, критический период, как
правило, происходит "размножение" научных школ и
направлений, т.е. преобладают дивергентные тенденции. Теории
"обрастают" ad hoc гипотезами. Появляются внутренние
противоречия, несогласованности в развитии систем
научного знания. Наблюдаются разобщенности, разногласия
внутри научного сообщества. И именно это разнообразие
подходов, концепций и интерпретаций как аналог хаоса в
когнитивной области конструктивно для выбора в "точках
бифуркации" собственных устойчивых тенденций развития
систем научного знания. Рост альтернативных научных
1 См. об этом: Cramer F. Schönheit als dynamisches Grenzphanomen
zwischen Chaos und Ordnung — ein neuer Laokoon // Selbstorganisation. Bd.4.
Ästhetik und Selbstorganisation. Berlin, 1993. S.79-102.
124

школ перед революцией как бы заранее подготавливает
системы научного знания к многовариантному будущему.
После научной революции, в период "нормальной науки",
напротив, в результате кооперативных, когерентных
процессов идет формирование мощного парадигмального течения,
т.е. начинают проявляться тенденции конвергенции.
Наука, да и культура в целом, как бы имеют
собственные "ритмы жизни". Они то расцветают, то успокаиваются,
погружаясь в себя и вовращаясь к своим истокам. На гребне
волны нам являются плеяды талантов и всплески научных
и культурных инноваций, разгорается, выходит на
поверхность творческая активность. А в "спокойные" периоды
подспудно зреют "заготовки" и среда для эпох бурного роста.
Согласно используемой здесь синергетической модели
эволюции сложных систем, цикличности эволюции науки
и культуры соответствуют взаимные переключения
противоположных по смыслу и дополняющих друг друга режимов
— LS-режима локализации и резкого возрастания
интенсивности процессов и HS-режима расширения и
"охлаждения", спада активности (такие переключения имеют место
для сред с сильной нелинейностью). Происходит
чередование волн "сбегания к центру" и "разбегания", бурного
нарастания интенсивности процессов и спада их интенсивности,
что глубоко аналогично смене ян и инь в китайском
миропонимании.
LS-режим сопоставим в этой модели с процессом
бурного роста знания, развертывания и дифференциации его
структур, с картиной процессов, протекающих в эпоху
научной революции. Это — проявление, логическое
оформление, "выход на поверхность", на уровень общественного
обсуждения тех гипотез, догадок и идей, которые вызрели,
возникли в умах ученых до этой поры. В возникающих
структурах знания появляются все более отдаленные
участки будущего, связь с прошлым у центра (т.е. в научных
школах, занимающих в это время лидирующее положение
в научном сообществе) все более утрачивается.
125

Но бурный рост знания и переделка его структур не
могут происходить неограниченно долго. Известно, что
структуры, долгое время развивавшиеся в ходе LS-режима
и подходящие к моменту обострения, становятся
неустойчивыми к малым флуктуациям, демонстрируют тенденцию
к распаду, к деградации, к вырождению организации.
Чтобы система научного знания сохранилась как таковая, не
утратила своей целостности, должно произойти
переключение на иной, противоположный режим, HS-режим
"растекания по старым следам".
HS-режим спада активности и "разбегающейся волны"
означает уход в замедленный темпомир, темпомир
прошлого. Появляется, возобновляется все более и более
отдаленное прошлое. На языке философии науки это означает
оживление исторических традиций науки и культуры,
обращение к сложившимся ранее элементам знания. Может
происходить даже возврат к "детству" науки, к архаике, к
магии слов, к мифологии. В результате подключения мира
науки к замедленному миру прошлого темп эволюции
систем научного знания уменьшается. Наука должна
приостановиться, задержаться, погрузиться в относительное
недеяние, чтобы затем вернуться к бурной жизни.
Часто в науке бывают ситуации, когда идея как бы
"витает в воздухе", когда сразу несколько ученых
совершенно независимо друг от друга приходят к одному и тому
же важному научному открытию. "Идея носится, так
сказать, в воздухе, уносимая ветром из страны в страну,
готовая оплодотворить каждый гений, способный ее воспринять
и развить, подобная цветочной пыли, способной дать плод
везде, где она встречает зрелую чашечку", — описывает
такие ситуации в науке П.Дюгем. Так, — приводит пример
он, — "... система всемирного тяготения зародилась в одно
и то же время в умах Гука, Врена и Галлея, получив около
того же времени законченную форму у Ньютона"1.
1 Дюгем П. Физическая теория. Ее цель и строение. СПб., 1910.
С. 305.
126

Существует ли синергетический аналог такого рода
ситуаций, порождающих открытие, (discovery-generating
situations, если применить выражение Э.Пиетруски-Ма-
дей)? Согласно синергетическому пониманию процессов
эволюции, "идея витает в воздухе", "отражение духа
времени" и иные подобные обороты являются способами описания
особого состояния научной среды, особого умонастроения
научного сообщества — состояния неустойчивости.
Неустойчивость означает высокую чувствительность
научной среды к малым изменениям, подвижкам в решении
научных проблем, небольшим вариациям идей и подходов.
Как известно из синергетики, среда, находящаяся в
состоянии неустойчивости, может благодаря нелинейной
положительной обратной связи многократно усиливать малые
возмущения, флуктуации и развертывать их в виде новых
макроскопических упорядоченных состояний. Через
неустойчивость осуществляется связь уровня индивидуального
творчества и открытий на нем с уровнем деятельности
научного сообщества и научными инновациями. В состоянии
неустойчивости научной среды малые изменения могут
привести к становлению нового научного или культурного
образца.
Научная среда в состоянии неустойчивости рождает
научные инновации. Небольшая группа исследователей
или даже один ученый могут радикально изменить
ситуацию понимания научной проблемы. Начинает расти
уровень понимания важности и самой сущности проблемы,
наблюдается всплеск исследований в данной области,
формулируется новое научное направление.
* * *
В соответствии с идеей самоприменимости синергетики
попытаемся синергетически завершить статью, т.е. в двух-
трех абзацах сжать смысловую линию всего текста, душу
всего дискурсивного ландшафта. Или, иначе, в
соответствии с синергетическими моделями эволюции знания
изложить само знание об эволюции, во фрактальном фрагменте
127

текста высветить весь текст. Конечно, это — идеал,
структура-аттрактор, к которому можно лишь приближаться.
"Архитектура" коэволюционирующих сложных структур
мира и архитектоника вопросов об этом мире, проблемного
поля движения мысли, какая связь существует между
ними? И то, и другое строится согласно образцам
самоорганизации, демонстрирует нам акты самодостраивания. И то, и
другое предполагает сосуществование разных темпомиров.
И то, и другое требует топологически правильно
организованных воздействий.
Паттерны самоорганизации, структуры-аттракторы
эволюции, будучи зависимыми только от нелинейных
свойств соответствующих сложных систем, предшествуют
процессам as a "ready-made". Они означают должное, то, к
чему стремятся процессы, внутренние цели — симметрию,
красоту, истину. Мы видели, однако, что и красота есть
процесс стремления к красоте.
Синергетика выдвигает предположение о
необходимости блужданий по эволюционным лабиринтам (мира или
знания) и выпадения на структуры-аттракторы эволюции
(систем мира или знания о мире). Это — довольно глубокая
модель, сочетающая в себе элементы предопределенности и
открытости, завершенность круга и достижение цели, с
одной стороны, неопределенность и случайность движений в
лабиринте, с другой. Эта модель несет в себе некоторые
архетипические смыслы символики мандалы.
128

Майданов A.C.
ПУТИ НАУЧНЫХ ОТКРЫТИЙ и
СПОСОБЫ ИХ ОПТИМИЗАЦИИ
Определение пути открытия. Путь открытия — это
одна из важнейших методологических и логических
характеристик исследовательского процесса. От его качества
зависят результативность поисковой деятельности,
количество затраченных в ходе её осуществления времени и усилий,
успех исследования в целом. Проблема пути — это
перманентная проблема поискового процесса. Она возникает в
начале поиска и вновь и вновь встает в ходе его
развертывания. Если речь идет о познании принципиально нового
явления, то сразу наметить правильный путь исследования
невозможно. Путь открытия — это пострезультатный и
постситуационный феномен, где каждая из его поэтапных
характеристик выявляется после достижения очередного
результата и после того, когда сложится и сформируется
очередная познавательная ситуация. Характер же
последней зависит не только от поисковой деятельности
исследователя, но и от множества других факторов и событий,
влияющих на эту деятельность.
Путь открытия — это траектория движения
исследователя или исследователей по информационному
пространству изучаемого явления и релевантной ему области. Она
начинается от выбранного отправного пункта и
заканчивается искомым результатом. Этот путь можно
охарактеризовать как естественно складывающийся, поскольку его
траектория во многом зависит от наличных условий,
возможностей исследователя, от различных внешних
обстоятельств.
129

Чтобы конкретно показать сложный и причудливый
характер пути открытия, необычность влияющих на него
обстоятельств, рассмотрим более или менее подробно
историю одного из выдающихся открытий XX века.
Минута, растянувшаяся на десятилетия. Процесс
открытия можно назвать полидинамическим, поскольку в нем
участвует и взаимодействует множество разнообразных
факторов. Он развивается чаще всего по нескольким
направлениям, включает в себя субпроцессы, содержит
различные уровни и планы. Эти качественно разные
параметры могут находиться друг с другом как в согласии, так и в
противоречии. Отсюда проистекает, с одной стороны,
поступательный характер развития этого процесса, с другой
— его парадоксальность, причудливый облик его пути. Для
описания процесса открытия требуется большой комплекс
специальных понятий, таких, например, как путь и логика
открытия, динамика этого пути, интенциальный и неинтен-
циальный планы данного процесса, преднамеренные и
непреднамеренные открытия и др. Материалом, на котором
можно продемонстрировать действие и проявление
названных факторов, могут быть многие открытия. Я выберу для
этой цели открытие, совершенное в 1956-1961 гг. в Англии
и Канаде химиком Нилом Бартлеттом ( позднее —
профессор Калифорнийского университета), который довольно
точно и подробно описал свой исключительно успешный
научный поиск1.
Парадоксальность открытий выражается прежде всего
в том, что к тому или иному результату исследователи идут
обычно довольно долго. После того, как открытие уже
сделано и раскрыт механизм получения искомого результата,
для воспроизведения этого процесса требуется несравнимо
меньшее время. Так, чтобы окислить ксенон (один из
инертных газов), сейчас достаточно одной минуты. Процесс же
1 См.: Бартлетт Н. Коллеги хором сказали — не может быть! В кн.:
Краткий миг торжества. М., 1989.
130

исследований, который помог понять, как это можно
сделать, занял шесть десятилетий. Другой парадокс состоит в
том, что для осуществления того или иного открытия часто
имеются в наличии все необходимые условия, но тем не
менее совершается оно нередко с большим запозданием.
Так было и в случае поиска способа заставить инертные
газы вступить в реакции с другими химическими
элементами. Суть открытия Бартлетта как раз и состоит в решении
этой задачи, с которой, по его мнению, можно было
справиться на много лет раньше. Упомянутые выше понятия
позволяют объяснить причину этих и других парадоксов
научного поиска, а также раскрыть некоторые механизмы
и особенности путей исследования.
В своих изысканиях ученые руководствуются теми или
иными исходными представлениями, понятиями,
установками, целями, намерениями и т.п. Все эти факторы
образуют особый план исследования, который можно назвать ин-
тенциальным. Через него реализуется сознательная
деятельность исследователей, её активный,
целенаправленный характер. К этому плану можно также отнести
сознательно выбранные теоретические предпосылки поиска,
методологические и эвристические принципы и правила
исследования. В интенциальном плане следует различать, с
одной стороны, такие идеи, представления, цели,
намерения и т.п., которые адекватны искомому, ведут к его
открытию, а с другой стороны, такие, которые, напротив,
оказываются неадекватными ему. Элементы второго рода в
большинстве случаев являются помехой в научном поиске,
ведут его по неправильному пути. Но и здесь может
проявиться парадоксальность исследовательского процесса.
Дело в том, что имеется немало случаев, когда именно
ошибочные идеи, цели, представления и установки
способствуют совершению открытия. Ошибочные цели, идеи и
представления, несмотря на свою несостоятельность в качестве
элементов знания, тем не менее активизируют поисковую
деятельность, побуждают исследователей к проведению тех
или иных наблюдений, экспериментов, к построению тео-
131

ретической конструкции. Тем самым они стимулируют
поисковые действия с недостаточно изученными или даже
совершенно неизвестными объектами, которые,
несомненно, могут заключать в себе какую-то еще невыявленную
информацию. А в этих условиях любые познавательные
операции вполне могут оказаться продуктивными.
Интенциальный план в решении проблемы инертных
газов, т.е. выявлении их способности или неспособности
реагировать с другими элементами, поначалу состоял из
двух противоположных точек зрения. Химики-теоретики
(Антропофф в 1924 г., Полингв 1930 г.) говорили о
возможности соединения, например, ксенона с самым активным
элементом фтором, т.е. об образовании фторидов
ксенона.Этот вывод, сделанный, в частности, благодаря большой
прогностической силе периодического закона Менделеева,
ориентировал исследователей на поиск способов синтеза
подобных веществ. Однако в 1932 г. после проведенных
опытов ряд авторитетных экспериментаторов заявил, что
ксенон не может реагировать с фтором. Последняя точка
зрения утвердилась в химии и в течение более чем двух
десятилетий поиск решения этой проблемы вообще не
предпринимался. Как оказалось позднее, такая установка была
неверной. Не было выполнено одно из важнейших правил
научных исследований. Это правило можно
сформулировать в следующей форме: до получения бесспорных
свидетельств необходимо самым тщательным образом проводить
исследование по всем возможным направлениям и на
разных уровнях — эмпирическом и теоретическом. В
противном случае в познании того или иного явления без
достаточных оснований будут "заморожены" в принципе
перспективные исследования. Так и произошло в решении
упомянутой проблемы. В данном разделе химии утвердился
застой.
Каким образом возможно осуществить выход из такой
ситуации? Это может быть сделано в рамках интенциально-
го плана, для чего необходимо выдвинуть новые идеи, осу-
132

ществить смелые и нетрадиционные подходы к имеющейся
проблеме, применить качественно новые методы и приемы
исследования. Но оказывается, такие шаги ученые не всегда
делают в подобных ситуациях, вследствие чего застой
продлевается. В таких случаях нащупать выход из тупика
помогает неинтенциальный план познавательного процесса.
Что же представляет собой этот план?
Он включает в себя те факторы, которые вовлекаются
или, наоборот, исключаются из познавательного процесса
помимо осознанных целей, намерений, представлений,
действий исследователя. Это — непреднамеренные
действия субъекта, действия его в соответствии с неадекватными
для данной познавательной ситуации или исследуемого
объекта установками или целями (квазицелями),
неосознаваемые мыслительные процессы, скрытое содержание
изучаемых объектов, о которых ученый не подозревает. Часто
содержание исследуемых объектов, а также возможности
познавательных средств (приборов, инструментов,
методов) превосходят цели и задачи исследования, т.е. обладают
по отношению к ним определенной информационной
избыточностью. Эта избыточность и может стать причиной
неожиданных результатов, новых открытий. Познавательные
средства с избыточным информационным потенциалом
позволяют, таким образом, обнаружить и изучить не только
искомое явление, но и выявить какой-либо аномальный
феномен. В ходе исследовательских действий ученого
может сложиться такая познавательная ситуация, которая
сознательно им не предполагалась, но которая оказывается
способна привести к неожиданному эффекту.
В ходе изучения реактивности инертных газов
неинтенциальный план помог найти способ их окисления. В
1956 г. молодой химик Нил Бартлетт решил очистить от
брома шестифтористую платину. С этой целью он поместил
это соединение в кварцевую трубку и начал нагревать
горелкой. Исходя из его представлений и установок можно
было ожидать появление летучего светло-желтого газа,
который затем превратился бы в жидкость, содержащую бром.
133

Но к своему удивлению Бартлетт увидел в трубке
совершенно иной продукт реакции — красные кристаллы.
Последующие исследования показали, что в этом продукте нет
никакого брома. В нем содержался (что также было
неожиданностью) кислород. При этом кислород оказался (что
было еще более неожиданным) окисленным фтористой
платиной. Так начинающий химик совершил одно из
крупнейших открытий нашего времени — обнаружил способность
шестифтористой платины быть чрезвычайно сильным
окислителем. Это было настолько неожиданно, что коллеги Бар-
тлетта сочли этот результат ошибочным.
Анализируя эти опыты Бартлетта с точки зрения
понятия неинтенциального плана, мы видим, что к образованию
ситуации открытия и к самому открытию привел ряд
факторов, выходящих за рамки сознательных намерений
ученого. Это прежде всего квазицель. Химик поставил задачу
очищения фтористой платины от брома, которая оказалась
неадекватной, поскольку брома в данном соединении не
было. Однако эта квазицель включила в поисковый процесс
два важных компонента — данное соединение и способ
воздействия на него (нагревание в стеклянной трубке). Кроме
того, в процесс включился помимо намерений
исследователя кислород, который не нужен был для его экспериментов,
но который благодаря внешней среде (воздуху) стал еще
одним важным компонентом ситуации открытия: именно на
него подействовала фтористая платина и тем самым
проявила себя как сильнейший окислитель. Таким образом,
благодаря интенциальным факторам исследование было
переключено с решения одной и довольно тривиальной задачи
на другую, и притом принципиально иного характера и
значения — на задачу использования фтористой платины в
качестве эффективного окислителя, которой после этого
случая Бартлетт и занялся. Весь этот процесс, что вполне
очевидно, также носит парадоксальный характер. Бартлетт
получил результат в корне отличный от того, который он
ожидал.
Итак, мы видим, что в научных исследованиях неин-
тенциальный план может оказаться источником аномаль-
134

ных результатов. Он может оказаться эффективнее интен-
циального плана и вывести проблему из состояния застоя.
Неинтенциальный план по содержанию богаче интенци-
ального, поскольку через него в поисковый процесс могут
включаться самые разнообразные объекты
действительности, могут возникать самые неожиданные комбинации,
могут проявить себя нераскрытые возможности
познавательных средств, может быть указан правильный путь
исследования. Совершенно непреднамеренно этот план может
повлиять на выбор объекта исследования и на дальнейший
его ход.
В самом деле, Бартлетт, собираясь очистить от брома
фтористую платину, надеялся получить бромиды фтора.
Однако вопреки его ожиданию к нему в руки попала соль, в
которой фтористая платина оказалась соединенной с
кислородом. Эта соль и явилась той аномалией, которая раскрыла
исключительную окислительную способность фторида
платины. Здесь проявляется дивергентность неинтенциального
плана, его отличие от плана интенциального, расхождение
с ним. Благодаря этой черте неинтенциального плана в
судьбе ученых и происходит то, что обычно называют
везением. Именно этот план вовлекает в поисковое поле те
факторы, которые приводят к неожиданным результатам.
И это касается не только объектов и методов исследования,
но и тех или иных элементов знания, которые по каким-то
внешним причинам попадают в поле зрения исследователя
и затем могут сыграть большую продуктивную роль, а
также неожиданных контактов с другими исследователями,
что также может способствовать творческой удаче. У Барт-
летта это проявилось в том, что когда он переехал из Англии
на работу в один из канадских университетов, то именно
там к нему попал в качестве аспиранта человек, владевший
как раз тем методом химического анализа, который
позволил определить состав красных кристаллов, что было
крайне трудным делом, и без чего нельзя было двигаться дальше.
135

В итоге путь исследования приобретает все более прямой и
результативный характер.
Поскольку неинтенциальный план способен порождать
аномалии, то от исследователя требуется умение видеть их
как таковые. Очень легко можно просмотреть их и дать им
тривиальную интерпретацию, тем самым упустив шанс
совершить выдающееся открытие. Именно так случилось с
группой ученых аргоннской лаборатории в США. Они
много работали с фтористой платиной, и к ним в руки попадало
в больших количествах то самое красное вещество, которое
получил Барлетт, но они не увидели в нем чего-то
необычного и истолковали его как досадное следствие
взаимодействия этой платины с водой, что только "портило" материал
опытов. Никому не пришло в голову подумать: а не является
ли этот "испорченный" материал следствием какой-то
другой реакции? Прямолинейность мышления, убеждение, что
то или иное явление может быть следствием лишь какой-то
одной и притом уже известной причины, помешало
посмотреть на данный продукт с другой точки зрения. Вследствие
этого вторгшаяся в деятельность названных ученых
перспективная линия исследования не получила развития. Путь
к открытию в этом случае был прерван в самом начале.
Избежать подобных просчетов можно, если
руководствоваться презумпцией возможного существования у одних и
тех же явлений различных и многообразных причин. Тогда
в казалось бы очевидном можно увидеть нечто аномальное.
Иными словами, мышление должно одновременно работать
по разным схемам и парадигмам — традиционным,
стереотипным и дивергентным, нетрадиционным,
парадоксальным, допускать возможность неожиданных поворотов и
ходов исследовательского процесса.
Неинтенциальный план действует сам по себе. Он
приводится в движение сознательной деятельностью ученого.
Вследствие этого взаимодействия на путях научного поиска
появляются так называемые преднамеренные открытия.
Исследователь помимо своих сознательных намерений по-
136

лучает некий новый результат, выходит на новое
направление поиска. Открытие здесь не ограничивается
обнаружением аномалий. Открытием становится и тот метод, та
процедура, с помощью которой помимо ожиданий ученый
приходит к новому достижению. Ему становится ясно, что
данный метод, данная процедура — это средство выявления
или порождения аномалий, средство освоения новых
направлений исследовательской деятельности. Так в руках
ученого оказывается инструмент, который он может
применять для получения и других новых результатов. Именно
таким образом подошел к итогам своих первых опытов Бар-
тлетт. Увидев во фториде платины мощный окислитель, он
решил использовать его как средство для окисления
неподдающихся ранее никаким химическим воздействиям
инертных газов, прежде всего, наиболее перспективного в этом
отношении ксенона.
Характер действий Бартлетта на этапе первых опытов,
независимо от его сознательных интенций, можно
объективно определить как реализацию приема поискового
экспериментирования. Такое экспериментирование может
совершаться, как это часто и бывает, сознательно.
Исследователь строит самые разнообразные комбинации объектов,
условий и средств исследования. Для этого требуется
большая фантазия, развитое воображение и изобретательность.
Процессы, происходящие в неинтенциальном плане,
благодаря действию находящихся вне сознательной сферы
исследователя факторов, стихийно формируют такие же
комбинации и тем самым помогают ученому расширить и
разнообразить поле и содержание поискового
экспериментирования. Иными словами, неосознанно действующий
предметный мир творит вместе с сознательно работающим
творцом. Из факта продуктивного, но стихийного действия
неинтенциальных факторов может быть сделан
сознательно используемый методологический вывод: нужно
проводить как можно более необычные и разнообразные наблю-
137

дения и эксперименты, в том числе противоречащие
устоявшимся представлениям. Необходим и другой вывод:
проводя какие-либо исследования, нужно внимательно следить
за возможным проявлением непредусмотренных или
побочных результатов, поскольку вместе с ученым в этом
процессе участвует еще один генератор нового — случай.
При поисковом экспериментировании весьма полезно
действовать по принципу контраста: делать то, что считается
невозможным, невероятным, противоположным
общепринятому. В одних случаях это не даст какого-то интересного
результата, в других же может привести к
экстраординарному открытию.
Противоположностью непреднамеренных открытий
являются открытия преднамеренные. Они идут иными
путями. В этом случае заранее ставятся определенные цели,
используются с учетом возможных последствий выбранные
методы, исследователь опирается на ясно
сформулированные идеи и теоретические предпосылки, более или менее
определенно представляет себе ход и направление
поискового процесса. Полученный результат вполне соответствует
названным факторам и не является неожиданным, хотя и
может носить характер чрезвычайного, революционного,
если его соотносить с традиционными взглядами. Так,
например, постигнув необычную окислительную способность
фтористой платины, Бартлетт продлевает путь
исследования, ставя теперь уже сознательно дальнейшую цель —
использовать её для окисления ксенона, и вопреки скепсису
других химиков добивается этого результата, который для
него уже не был неожиданным.Так стихийно проявивший
свои свойства объект становится средством дальнейшего
движения по вновь открывшемуся пути.
Из вышеизложенного видно, что в случаях, подобных
исследованию Бартлетта, процесс открытия состоит из двух
этапов: этапа непреднамеренного и этапа преднамеренного
открытия. Этим и определяется сложный характер пути и
логики таких исследований. Кроме того, у этих открытий
138

возможна еще и предыстория — первоначальные
преднамеренные попытки получить тот результат, на котором в
конце концов заканчиваются эти исследования. В отношении
инертных газов это были попытки 1920-х — начала 1930-х
годов теоретического и эмпирического решения проблемы
их реактивности. Такие попытки означают стремление
исследователей прийти к решению задачи прямым и коротким
путем. Но как в этом, так и во многих других случаях
прямой путь оказывался трудным и нерезультативным. И
тогда к искомому результату приходится идти обходным
путем. В случае с инертными газами на этот путь химия в
лице Бартлетта встала неосознанно в результате
реализации неинтенциального плана исследования. Практический
вывод же из подобного случая заключается в следующем:
если прямой путь не дает искомого результата, то это еще
не означает, что он вообще невозможен; необходимо
провести исследование по другим путям и направлениям, не
прерывать поиск преждевременно. Не следует ждать, когда
положение будет исправлено парадоксальным образом:
недостатки сознательного поиска при благоприятном
стечении обстоятельств будут устранены действующими помимо
сознания исследователей неинтенциальными факторами.
Неудачи на прямом пути могут быть обусловлены
ограниченными возможностями выбранных средств
исследования, прежде всего методов. Порой поиск ограничивается
привлечением какого-либо одного метода или нескольких
методов одного типа, тогда как результат, как потом
оказывается, может быть получен методами совершенно иного
рода. Поэтому целесообразно привлекать самый широкий
спектр познавательных средств, в том числе использовать
методы и процедуры противоположного характера. До
Бартлетта химики пытались заставить ксенон вступить в
реакцию со фтором посредством сильного нагревания их смеси в
стальной бомбе или пропуская через эту смесь
электрический разряд. Бартлетт же просто нагрел эту смесь в
стеклянной трубке, т.е. применил противоположный прием.
139

Путь открытия выступает как более или менее
упорядоченная совокупность всех действий и шагов, ведущих к
нему. Эта совокупность может быть представлена в виде
одной или нескольких последовательностей, параллельных
или тем или иным образом переплетающихся между собой.
Элементы этого пути определенным образом связаны друг
с другом. Эта связь, соотнесенность и обусловленность
познавательных действий, а также полученных на пути
исследования промежуточных результатов, обеспечивающих
достижение конечной цели, и представляют собой логику
открытия. Благодаря ей поисковый процесс не идет
абсолютно произвольно и хаотично. Он более или менее
определенно детерминирован рядом факторов. На ход развития
исследования, на его направленность влияют характер
наличной познавательной ситуации, определяемой, прежде
всего, объемом и качеством относящихся к проблеме знаний
и необходимых средств, познавательные способности
исследователя, а также данные ученому форма или аспект
изучаемого объекта.
Если путь открытия складывается из
непреднамеренного и преднамеренного этапов, то центральным звеном
логики этого процесса является переход во многих случаях
от квазицелевого поиска к поиску с вполне адекватной
целью, а также переход от стадии с определяющей ролью
неинтенциальных факторов к стадии, определяемой интен-
циальными факторами. Логика каждой из этих стадий
определяется существенной спецификой процессов,
соответствующих этим стадиям.
Процесс, происходящий на стадии непреднамеренного
открытия, представляет собой широкий поток
познавательной деятельности, выступающий в форме
полидинамического стохастического процесса. Он охватывает большое
число направлений исследований, проводимых в
соответствующей области науки, в них вовлечено значительное
количество разнообразных объектов и познавательных
средств, участвует множество исследователей. В таком
процессе далеко не все протекает по заданным программам и
140

правилам. Здесь возможны различные неожиданные и
случайные события. А поскольку таких событий много из-за
высокой динамичности и многокомпонентности процесса,
то высока и вероятность появления аномальных и важных
результатов. Именно так и произошло с непреднамеренным
открытием Бартлеттом большой окислительной
способности фторида платины.
С переходом к этапу преднамеренного открытия
характер поискового процесса принципиально меняется. Также
меняется и характер логики поиска. Теперь
познавательные действия детерминируются адекватно истолкованным
аномальным результатом и точно определенной конечной
целью. Между этими крайними пунктами появляются
промежуточные результаты и промежуточные цели, которые
детерминируют выбор таких познавательных средств,
которые обеспечивают движение в правильном направлении.
Поиск в соответствии с этими детерминантами делает путь
исследования более прямым и определенным,
следовательно, и конечный результат достигается значительно быстрее.
Виды путей открытия. Из вышеизложенного видно,
что путь открытия может быть извилистым и прямым,
долгим и коротким, периферийным (обходным, окольным, обо-
чинным) и магистральным. Кроме того, путь открытия
может быть узким и многолинейным, латентным и
манифестированным, непрерывным и прерывистым. В науке
широко используются эмпирический и теоретический пути
исследования, восходящий, направленный от периферии
явления к его базисному уровню, и нисходящий, т.е.
имеющий противоположное направление. Нередко научный
поиск движется по ограниченному, малоперспективному или
вовсе неперспективному пути. И как часто исследования
ведутся по ошибочным путям! Вот перед каким богатым
набором возможных путей стоит всякий исследователь в
начале поисковой деятельности. Каким из них он пойдет, на
каком окажется — чаще всего ему неизвестно, хотя его
141

желание — идти как можно более коротким, правильным,
оптимальным путем.
Можно ли в какой-то степени удовлетворить это
желание? Теория научного творчества ставит своей целью
оптимизацию исследовательского поиска, а значит и решение
данной задачи. Такое решение может быть получено путем
изучения практики движения ученых в своих
исследованиях по различным путям и выработки на этой основе ряда
методологических правил и рекомендаций, способных
помочь в решении проблемы выбора оптимального пути. Этой
работой мы сейчас и займемся.
Извилистый и прямой пути. Вид пути определяется
тем, совпадает он или нет с направлением тех связей и
отношений, которые в исследуемом объекте наиболее
прямым и непосредственным образом идут от той стороны,
элемента или характеристики этого объекта, которая выбрана
в качестве отправного пункта исследования, к той стороне,
элементу или характеристике, которая является целью
данного исследования. От того, насколько путь исследования
приближается или отдаляется от этого направления, этот
путь и будет иметь характер извилистого или прямого,
долгого или короткого, магистрального или окольного и т.д.
Для извилистого пути характерно повторяющееся
приближение и отдаление от названного направления. Прямой
путь, напротив, совпадает с линией указанных связей и
отношений. Извилистый путь складывается из движений по
прямой линии, из обходов, возвратов, из тупиков, так как
может наталкиваться на множество препятствий и
трудностей. А в этих условиях неизбежны зигзаги. Они становятся
способом их преодоления.
Зигзагообразный ход исследования продуктивен в
процессе формирования законов, других научных положений и
даже теорий. Процесс начинается с выдвижения идеи и
догадки, затем отыскиваются подтверждающие и
опровергающие данные. После этого исходное утверждение
уточняется или видоизменяется. Этот цикл продолжается до по-
142

лучения бесспорного для данного этапа познавательной
деятельности положения.
Зигзагообразность исследовательского процесса
проявляется также в случае отказа ученых от изучения той или
иной проблемы, того или иного аспекта явления из-за
трудностей, а то и из-за непонимания релевантности данной
проблемы изучаемому явлению. Однако на более позднем
этапе после накопления необходимых средств и знаний
происходит возврат к поставленной ранее проблеме,
возобновляется процесс её исследования. Так, в свое время (конец
XIX в.) З.Фрейд, занимаясь изучением бессознательного,
отказался от исследования одного из наиболее ярких
проявлений этого феномена — гипноза, ссылаясь на его
чрезмерную сложность, "мистичность" и непонятность. Из-за своих
черт гипноз, по словам Фрейда, даже задерживал развитие
психоаналитического метода, который основывался на
работе с осознаваемыми процессами. Однако во второй
половине XX в. ряд психологов, таких как Л.Шерток, Ф.Рустан
и др. поняли, что без учета роли гипноза в
психоаналитической терапии невозможно до конца постичь этот метод
лечения, и поэтому вернулись к его изучению. Познание
гипнотических феноменов позволяет, как считает Шерток,
расширить и углубить психоаналитическое понимание
сознательных и бессознательных процессов, происходящих во
время психотерапевтического взаимодействия врача и
пациента.
В подобном зигзагообразном движении поискового
процесса проявляется действие челночно-поступательного
механизма. Изучение одного, в какой-то степени более
простого явления облегчает затем исследование явления более
сложного, ранее непонятного, что, в свою очередь, дает
ключ к пониманию неясных моментов первого.
Но не всякий возврат в изучении того или иного
явления оказывается продуктивным и продвигающим поиск
вперед. Нередки случаи регрессии познавательной
деятельности, возврата к таким прежним взглядам или теориям,
143

которые уже преодолены другими научными
направлениями, и познавательная ценность которых фактически
утрачена. Такие попятные движения возможны вследствие
излишней приверженности к старым представлениям и
недооценки новых воззрений. Отход от истинного пути
исследования объясняется также скептическим
отношением к новым фактам, а то и полным их игнорированием.
Избежать такого отношения можно лишь преодолев
психологический барьер, который дает о себе знать в периоды
изучения качественно новых и сложных явлений.
Извилистым поиск оказывается и при движении по
окольным, обходным, обочинным путям. В этих случаях
исследование идет по периферии содержания изучаемого
явления, т.е. по его менее существенным, менее значимым
сторонам и признакам. У такого движения могут быть две
причины. Во-первых, подобные пути выбираются потому,
что исследователь не знает о существовании других,
главных и прямых путей. Он полагает, что избранный путь
проходит по сущностным характеристикам явлений. В
иных случаях исследователь сознательно выбирает такие
периферийные пути, поскольку они в сложившейся
познавательной ситуации доступны ему и в конце концов
приведут к конечной цели, тогда как прямые и магистральные
пути по множеству различных причин недоступны в этой
ситуации. Задача исследователя — суметь правильно
определить характер избранного им пути. Это поможет более
адекватно оценить получаемые во время движения по нему
результаты. Дело в том, что такое движение обеспечивает ,
как правило, решение частных проблем, дает частные
результаты, не раскрывающие существо явления. Если же
ученый неверно определил характер пути, то он может
неверно оценить и полученные результаты — принять их за
существенные, решающие проблему по существу и в целом.
Именно так поступил влиятельный во второй половине
XVIII в. — начале XIX в. немецкий геолог Абраам Готлиб
Вернер, основоположник направления, получившего
название "нептунизм". Он взялся за решение трудной и фун-
144

даментальной проблемы формирования рельефа Земли.
Согласно его учению, этот рельеф образовался под
воздействием водной стихии — существовавшего якобы когда-то
всемирного океана (отсюда и название направления).
Океан представлял собой раствор различных веществ, которые,
выпадая в осадок, образовали нынешнюю земную кору,
составляющие её породы, а потоки воды прорезали долины.
С позиции современных геологических представлений
эти явления не могли быть единственной и тем более
главной силой, сформировавшей лик Земли. Процессы
осаждения веществ из воды играли весьма ограниченную роль и не
были основными. Тем самым очевидно, что Вернер шел по
периферии явления, по его обочине, не понимая этого и
считая выбранные им факторы ведущими. Аналогичную
ошибку содержали и последующие решения этой проблемы
— вулканизм, приписывающий извержениям вулканов
ведущую роль в формировании рельефа Земли, и плутонизм,
считавший такими факторами землетрясения и другие
явления, исходящие из глубин Земли.
К истинной теории формирования рельефа Земли,
которой стала современная глобальная тектоника литосфер-
ных плит, геология шла окольным путем. Это движение в
достаточно активной форме начал также немецкий геолог
Альфред Вегенер, выдвинувший в 1912 г. гипотезу мобилиз-
ма, допускавшую перемещение материков по поверхности
Земли. Эта гипотеза зародилась на основе фактов,
находящихся на самой отдаленной периферии глобального
явления формирования поверхности Земли, на фактах,
непосредственно не связанных с теми процессами, которые
определяют данное явление. Этими фактами были, прежде
всего, сходство очертаний береговых линий по обе стороны
Атлантического океана, а затем сходство растительного и
животного миров в Африке и в Южной Америке. Другого
пути для тогдашней геологии не существовало, поскольку
не было мощных технических средств, позволяющих
существенно приблизиться к масштабным процессам,
происходящим на больших земных и океанических глубинах.
Задача ученого в подобной ситуации состоит в том, чтобы на
145

основе отдаленных и непрямых следствий, притом
недостаточно богатых, предугадать суть и масштабы базисных
явлений.
Наконец, еще один из видов периферийного пути —
обходной — используется тогда, когда не удается сразу и
непосредственно решить стоящую проблему. В такой
ситуации ученый решает другую проблему, но именно такую,
результат которой оказался бы пригодным для разрешения
первоначальной задачи. Так, Бартлетт не сразу окислил
ксенон. Сначала это ему удалось сделать с кислородом, и
только после этого найденный способ окисления он
применил к инертному газу. Кружным путем пришел к решению
долго занимавшей его проблемы И.И.Мечников. Суть этой
проблемы состояла в том, чтобы выяснить, как организмы
борются с инфекцией. Чтобы прийти к её решению, этому
ученому также пришлось сделать шаг в сторону. Однажды,
наблюдая за личинками морской звезды, он бросил
несколько шипов розы в их скопление. Личинки окружили шипы и
начали их переваривать. Поняв механизм этого явления,
Мечников мысленно возвратился к процессу, который
происходит, когда, например, в палец попадает заноза. Теперь
ему стало ясно, что занозу окружают белые кровяные
тельца, которые растворяют и переваривают инородное тело,
вследствие чего образуется гной. Так родилась теория
фагоцитоза — способности некоторых клеток организма
захватывать и поглощать инородные частицы.
Обратим внимание на то, что в обоих описанных
случаях процедуру обхода основной проблемы названные
исследователи осуществляли неосознанно. Это происходило
как непреднамеренное следствие действий с другими
целями. Но поскольку такой прием является весьма
продуктивным, то его и следует применять (и реально применяют) в
соответствующих проблемных ситуациях вполне
сознательно и целенаправленно.
Извилистый путь — это, безусловно, долгий путь. Хотя
в определенных ситуациях он и неизбежен и по существу
является необходимым методологическим средством дости-
146

жения искомого результат, тем не менее во многих случаях
поиск можно осуществлять более .прямым и коротким
путем. Опыт научного познания подсказывает ряд правил
действия таким образом.
Эти правила помогают выйти не просто на прямой, а на
магистральный путь, т.е. на такой, который ведет
непосредственно к искомой цели и притом не по второстепенным
моментам изучаемого явления, а по его существенным
характеристикам. Приведем некоторые из этих правил.
1. При изучении нового и вообще неизвестного явления
поиск целесообразно вести широким фронтом, по разным
направлениям, привлекая разнообразные, в том числе и
противоположные методы исследования.
2. При поиске прямого пути следует с большим
вниманием относиться к неожиданным фактам и необычным
идеям, поскольку именно они могут стать хорошим отправным
пунктом для такого пути. Поэтому не следует с порога
отвергать подобные факты и идеи, недооценивать и
игнорировать их, как это было, например, с первыми идеями моби-
лизма, непризнанными поначалу преобладающим
большинством геологов.
3. Начиная изучение нового явления, важно меньше
задерживаться на менее существенных сторонах и
признаках и стремиться привлечь все силы и средства для
выявления наиболее существенных и фундаментальных
характеристик этого явления. Они и позволят быстрее и более
коротким путем подойти к базисному уровню данного
явления.
4. Поиск становится более коротким и прямым, если
исследователь при изучении того или иного явления
опирается не на самые общие положения и представления,
имеющие отношение к данному явлению, а на представления,
носящие достаточно конкретный характер, и при этом они
уяснены им глубоко и четко1.
Данное правило казалось бы слишком уж тривиально. Однако в
действительности даже великие ученые могут упускать его из виду. Так,
например, было с М.Фарадеем, когда он искал способ получения электричес-
147

5. Для того чтобы в процессе исследования двигаться по
магистральному пути, нужно уметь выделять в
многообразии имеющегося материала те элементы, которые являются
фундаментальными для данного явления, и осуществлять
познавательные операции именно с ними, четко
представляя себе логику связей этих элементов1.
Движение поиска по нескольким путям. Возможно ли
такое движение и имеет ли оно место в научном творчестве?
тва с помощью магнита. Этот выдающийся, блестящий экспериментатор
исходил из самой общей идеи в своих поисках, а именно из мысли о том,
что если А рождает В, то и В рождает А. В применении к его задаче это
означало, что если электричество рождает магнитизм, то и магнитизм
должен рождать электричество. Но из этой идеи не следовало, например, то,
что магнитом может быть не только обычный, постоянный магнит, но и
электромагнит. Последнее обстоятельство вытекало из теории электромаг-
нитизма Ампера. Но Фарадей не уяснил его достаточно четко и
определенно, а потому и не вел поиск с сознательным учетом этого обстоятельства. И
лишь многочисленные пробы, бесконечные эксперименты стихийно
подвели его к моменту, после которого Фарадею со всей ясностью открылась
глубина идей Ампера. Этот когнитивный просчет привел к тому, что поиск
искомого эффекта был весьма долгим, путанным и растянулся на
одиннадцать лет. ( См.: Карцев В.Л. Максвелл. М., 1974. С.208-212.)
Этой способностью в высшей степени обладал А.Эйнштейн. Так, поставив
задачу построения электродинамики движущихся тел, Эйнштейн выбрал
из множества фактов и положений, существовавших в начале XX в. в
механике, оптике и электродинамике, два положения, которые, как ему
казалось, являлись наиболее существенными и фундаментальными, а
именно принцип относительности и факт постоянства скорости света. Этот
выбор оказался весьма удачным. Он сразу же позволил пересмотреть одно
из важнейших понятий физики — понятие одновременности. Затем
Эйнштейн переходит к другим важнейшим понятиям — понятиям длины и
времени и также устанавливает их относительность. Вслед за этим он
обращает внимание на давно известный и важный факт равенства тяжелой и
инертной масс и делает его отправным пунктом для перехода к
рассмотрению не только электромагнитного поля, не только пространства и времени,
но и еще одной фундаментальной характеристики Вселенной —
гравитации. Теперь принцип относительности распространяется на
гравитационное поле, что становится основой общей теории относительности.
Удивительная способность вычленять наиболее фундаментальные моменты в
совокупности наличного знания, выстраивать их в продуктивную логическую
последовательность обеспечила Эйнштейну возможность движения
магистральным путем к теории необычайной степени общности и глубины.
148

Выдающийся физик П.Л.Капица писал:"...каждая научная
область или проблема может развиваться только по одному
пути" и "чтобы не сбиться с этого истинного пути,
приходится медленно двигаться и тратить много сил на поисковые
работы"1.
Однако практика научного познания показывает, что
ко многим открытиям ученые шли разными путями, и
делалось это как одновременно, так и в разные моменты
времени. Когда явление сложно, многогранно, имеет множество
различных форм и конкретных проявлений, то к существу
такого явления, к его природе можно двигаться с разных
сторон, по разным направлениям, изучая различные
формы. Исследовательская работа в какой-либо области может
проводиться учеными с самыми различными установками и
целями, проходить по различным уровням и аспектам
изучаемого явления, но в конечном счете она приведет к
одному и тому же результату. При этом могут совершаться
самые разные познавательные операции, поиск может идти
или по эмпирическому или по теоретическому пути. Так,
шведский химик Шееле пытался получить обычный воздух,
осуществляя реакции с разными смесями веществ.
Англичанин Пристли с помощью различных реакций изучал
свойства разных газов, не стремясь к поиску какого-то
неизвестного газа. Француз Лавуазье искал причину
увеличения веса металлов при обжиге. И при таком разнообразии
задач, подходов и путей все они пришли к одному
результату: обнаружили ранее неизвестный газ — кислород.
Разнообразие поисковых действий в какой-либо области, где
неизвестный феномен может проявляться во множестве форм,
случаев, в различных ситуациях с большей долей
вероятности ведет тем или иным путем к этому явлению.
Поскольку каждое базисное, сущностное содержание
воплощено в целом классе различных явлений, то
познавательное движение может начаться от одной группы таких
1 Капица П.Л. Эксперимент, теория, практика. М., 1974. С. 181.
149

явлений и дойти до стадии построения теории, отражающей
сущностное содержание этих явлений. После этого
дедуктивным путем формируются представления о другой группе
этого класса явлений. Последние или осознанно
отыскиваются с помощью эмпирических методов исследования, или
обнаруживаются независимо от данной теории на другом
пути исследований, как это было, например, в случае
открытия Герцем электромагнитных волн, который
совершенно не руководствовался соответствующими
предсказаниями теории Максвелла. Но когда вторая группа явлений
открыта, то вполне естественно привлечь существующую
теорию и воспользоваться ею для объяснения данных
явлений, как и сделал Герц. Аналогичный путь прошло и
открытие реликтового излучения в космическом пространстве,
которое было совершено эмпирически, а для его объяснения
была привлечена теория "горячей Вселенной" Гамова,
построенная на других исходных предпосылках.
Но в принципе изложенная схема может быть
реализована и в обратном порядке — от явлений второй группы к
теории, затем к явлениям первой группы. Следовательно,
движение к теории может идти разными путями, что
определит разный характер конкретной истории
познавательного процесса. Из этого следует возможность разного
отображения логики объекта в логике исследования. Общая схема
в данном случае одна — поиск движется от частного и
периферийного к общему и базисному, а затем к новому
частному и периферийному. Но в качестве частного и
периферийного в каждом случае выступает разное содержание. Это
ориентирует исследователей на гибкость в вопросе об
исходном объекте исследования, в вопросе подхода к изучаемым
явлениям. К одной и той же теории, оказывается, можно
идти с разных сторон, разными путями.
Каждый из избранных путей может быть разной
степени трудности , что зависит от характера исходного
материала, от его сложности, полноты, степени отдаленности от
базисного содержания. А.Зоммерфельд, например, утверж-
150

дал это по отношению к специальной теории
относительности: "Путь, которым шел Эйнштейн при открытии
специальной теории относительности в 1905 г., был крут и
утомителен. Чтобы пройти его, потребовался глубокий анализ
понятий пространства и времени и некоторые
остроумнейшие мысленные эксперименты. Путь, который мы
собираемся избрать, будет широк и удобен. Мы будем исходить из
всеобщей применимости уравнений Максвелла и огромного
экспериментального материала, лежащего в их основе.
Наш путь окончится почти внезапно преобразованиями
Лоренца со всеми их релятивистскими следствиями"1 .
Заметим в скобках, что путь, который выбрал Эйнштейн,
несмотря на свою крутизну, оказался ему по силам.
Выбор того или иного пути — это, прежде всего, выбор
определенной стороны, характеристики или вида явления в
качестве начального звена этого пути, его отправного
пункта. Это тот момент изучаемого объекта, начав с которого
исследователь постепенно приближается к конечной цели.
Таким моментом может выступать любая характеристика
объекта, а потому и движение к цели может идти по разным
направлениям. Здесь, правда, следует обратить внимание
на одну существенную черту выбираемого исходного
момента, которая накладывает известные ограничения на этот
выбор. Выбрать необходимо тот момент, для изучения
которого в науке имеются необходимые средства, или если эти
средства можно сформировать заново. Кроме того,
отправным пунктом исследования должен быть такой момент
объекта, который тем или иным образом, непосредственно или
через целую цепь связей и отношений соотнесен с искомой
характеристикой этого объекта. Достичь этой
характеристики как раз и можно благодаря указанным связям и
отношениям. От каждого отправного пункта к искомой цели
ведет своя последовательность связей и отношений. Поэто-
1 Зоммерфельд А. Электродинамика. М., 1958. С. 293.
151

му логика каждого из путей, формируясь на основе этих
связей, имеет свои особенности.
В целом же логика поиска и характер его пути
определяются такими универсальными принципами, как принцип
системности, детерминизма, всеобщей связи явлений,
развития и т.п., поскольку именно они определяют и
объединяют связи и отношения, существующие в явлении и между
явлениями. Понятие отправного пунка — это та
методологическая категория, которая выражает эвристическое
значение названных принципов.
Обратившись к истории познания отдельных явлений
действительности, мы видим, насколько разными путями,
от разных отправных пунктов развивалось познание. Так,
к представлениям о дискретном строении вещества
естествознание шло и от законов химических реакций, в том
числе и от электролиза, и от броуновского движения, и от
давления газов в замкнутых сосудах, и от их диффузии.
Открытию и изучению бессознательного вначале
способствовали исследования гипноза, проводившиеся нансийской
школой психологов. Одновременно с этим другие
французские исследователи и, прежде всего, Шарко (сальпетриер-
ская школа в Париже) шли к открытию бессознательного
через изучение истерии. Фрейд внес существенные
коррективы в набор исходных пунктов исследования
бессознательного и говорил, что к нему ведут три типа "душевных
феноменов" — некоторые психические болезни, в том числе
истерия, сновидения и ошибочные действия людей1.
Разными были отправные пункты в истории
возникновения мобилизма. Для американского геолога Ф.Б.Тэйло-
ра, который впервые логически последовательно изложил
гипотезу дрейфа континентов (1910 г.), таким пунктом
были закономерности в расположении горных поясов Евразии.
Они имеют признаки горизонтального сжатия в виде
смятых складок и перемещенных по надвигам пластов. На ос-
1 Фрейд 3. Психология бессознательного. М., 1989. С. 350-367.
152

новании этих данных Тэйлор сделал допущение о
чрезвычайно медленном движении земной коры с севера по
направлению к периферии Азии. Вегенер опубликовал свою
гипотезу о перемещении материков в 1912г., придя к ней
независимо от Тэйлора. Отправной точкой для него было
удивительное сходство очертаний береговой линии по обе
стороны Атлантического океана, а также
палеонтологические данные, свидетельствующие о наличии в древности
сухопутной связи между Африкой и Бразилией. Как и в
любом другом случае, разные отправные пункты
исследования направляли поиск по различным сегментам содержания
изучаемого объекта.
Многовариантность и разнонаправленность научного
поиска можно рассматривать не только как почти что
обязательную черту этого процесса, но и как методологическое
правило. Это правило ориентирует на использование
разных отправных пунктов исследования, на выявление
различных путей, поскольку это является гарантией
надежности, успешности и большой продуктивности исследований.
Такой способ действия помогает компенсировать
недостатки какого-либо одного пути, его возможную ошибочность
достоинствами других путей. Осуществление поиска в
соответствии с этим правилом придает процессу решения вид
лабиринта. Но успешно двигаться по этому лабиринту
помогают друг другу результаты, получаемые на разных
путях. Реализуемые пути взаимно дополняют и обогащают
друг друга. Достижения одного пути становятся средством
продвижения по другим путям. Нужно также иметь в виду,
что не все пути одинаково экономны, а поэтому наличие
множества путей и их сравнение позволяет выбрать
наиболее приемлемый в этом отношении путь.
Насколько продуктивным оказывается взаимодействие
и взаимосвязь различных путей исследования, настолько
ущербной является их разобщенность. Она не только
мешает объединению усилий и достижений, полученных на
разных путях, но, в частности, приводит к возникновению
одного любопытного и в то же время достаточно распрост-
153

раненного парадокса поисковой деятельности. Суть этого
парадокса такова. На каком-то пути или направлении
исследований ставится определенная задача по изучению
некоторого неизвестного явления. Формулируется пробный
гипотетический образ его. Ведутся исследования. Но на
данном пути или направлении ученым никак не удается
получить решение данной задачи. И в то же время искомый
результат неожиданно получается на каком-то совершенно
ином направлении, где эта задача и не ставилась, и не
выдвигалась соответствующая гипотеза. Этот результат
появился как следствие исследований с другими целями и
задачами в качестве попутного эффекта,
непреднамеренного открытия. Так обстояло дело в случае открытия Бартлет-
та. Подобная ситуация часто складывается на
эмпирическом и теоретическом путях исследования, когда они
движутся врозь, без каких-либо контактов решают каждый
своими средствами одну и ту же проблему. И поскольку
такие пути разобщены, то в ущерб прогрессу
познавательной деятельности не всегда сразу удается использовать
результаты родственных направлений. Широкое, постоянное
и динамичное взаимодействие различных путей
исследования — средство от такой контрпродуктивной
обособленности.
Дефектные пути исследований. Из числа этих путей
обратим внимание, прежде всего, на весьма часто
встречающийся в научном познании ограниченный, или
малоперспективный путь. При движении по такому пути
исследование ведется по какому-либо одному узкому аспекту
явления, по какой-либо его части. При этом значение этого пути
и его возможности переоцениваются, по нему пытаются
идти дальше и глубже в содержательное пространство
явления, чем позволяют его потенции. Он ограничен еще и
потому, что может базироваться на таких руководящих идеях,
которые касаются незначительной и менее существенной
стороны явлений. Такой путь может привести лишь к
какому-то частному результату, не дает полного и
принципиального решения проблемы.
154

В истории решения проблемы формирования рельефа
Земли таким путем шли нептунисты, поскольку они
принимали во внимание лишь один из частных процессов
формирования этого рельефа, а именно процесс образования
осадочных пород. Вулканисты поступали точно таким же
образом, когда основывали свои решения этой проблемы на
процессах извержения вулканов. Если взять историю
изучения бессознательного, то ограниченный путь был
характерен здесь для самого первого течения, а именно для
месмеризма. Месмер и его последователи ограничили себя
только изучением гипноза, т.е. одного из проявлений
бессознательного. А кроме того, в самих гипнотических
явлениях они изучали только результат лечебного воздействия
гипнотизера на пациента, но оставляли без внимания
межличностное психотерапевтическое отношение между ними.
В дальнейшем исследователи и, прежде всего,
представители нансийской школы уже изучали и это отношение, хотя и
ограниченно, поскольку стремились всячески
деперсонализировать его. Эта деперсонализация, ограничивающая
диапазон исследований бессознательного, была свойственна и
сальпетриерской школе, которую возглавлял Шарко. К
тому же эта школа рассматривала гипноз исключительно как
соматическое явление, игнорируя его психическую
природу-
Таким образом, для ограниченного пути характерна
абсолютизация какого-либо одного избранного аспекта
явления. Но как раз это и сужает область его продуктивного
применения. Рано или поздно он исчерпывает свои
возможности и заходит в тупик. Появляется потребность перехода
на новый путь, идущий по более широкому пространству
изучаемого объекта. От исследователя требуется
способность распознавать действительные возможности
избранного пути, вероятные пределы его применения, он не
должен излишне упорствовать в следовании по нему, как это
делали, например, основатель нептунизма Вернер,
представители нансийской и сальпетриерской школ.
155

В научном познании нередко имеют место случаи
движения исследования по ошибочному пути. Самой
распространенной причиной этого являются ложные
первоначальные представления об изучаемом явлении, его
трактовка, недостоверные исходные данные. Эти факторы могут
даже направить поиск совершенно в иную предметную
область, абсолютно неадекватную изучаемому явлению. Так,
Месмер трактовал гипноз как животный магнетизм,
который представляет собой особую разновидность флюида. Тем
самым явление относилось к числу физических, и все
действия и операции с ним осуществлялись в соответствии с
этим физикалистским представлением. В результате
данное явление выводилось из естественной для него сферы
психологии и медицины. Движение по этому пути уводило
от изучения важнейших специфических свойств гипноза,
проявляющихся в особых аффективных отношениях между
гипнотизером и пациентом. Даже сальпетриерская школа,
находившаяся уже на более высокой ступени познания
гипноза, сохраняла ошибочную трактовку
психотерапевтического отношения, поскольку приписывала первостепенное
значение физическим факторам, что делалось в ущерб
психического аспекта этого явления1.
Искаженная интерпретация, ошибочный образ
исследуемого объекта приводят к неадекватной оценке
значимости, важности того или иного явления, какой-либо его
стороны или свойства. Относясь к этим моментам как к
несущественным, исследователи тем самым не ведут их
изучение. Вследствие этого тормозится движение поискового
процесса к постижению соответствующего явления.
Появляющиеся данные и указания на наличие других, весьма
существенных свойств явления, отличных от принятых во
внимание данным направлением, игнорируются, хотя
именно они могут способствовать корректировке пути
исследования. Происходит обратное: остаются непривлечен-
1 См.: Шерток Л., де Соссюр Р. Рождение психоаналитика: от
Месмера до Фрейда. М., 1991. С. 86.
156

ными и неиспользованными важные направления
поискового процесса. Излишняя приверженность выбранному
аспекту явления и соответствующему пути обусловливает
контрпродуктивную предубежденность по отношению к
другим аспектам и проявлениям объекта, к другим идеям.
Так, специально созданная во Франции в 1784 г.
королевская комиссия тщательно изучила опыты Месмера и
пришла к выводу, что не существует никакого особого
флюида, вызывающего магнетические (в современной
терминологии — гипнотические) феномены. Она правильно
предположила, что эти феномены вызываются воображением (т.е.
внушением). Тем самым было указано на существование
межличностного психологического отношения между
субъектами этого взаимодействия. В эту комиссию входили
такие выдающиеся ученые, как А.Лавуазье, Б.Франклин и др.
Следовало бы прислушаться к их мнению, и это вывело бы
исследование на правильный путь. Однако Месмер так и
остался флюидистом. Движение по этому ложному пути
продолжалось до середины XIX в., не внеся ничего нового в
объяснение гипнотического воздействия.
Положение в такой ситуации корректируется тем, что
поиск в данной области не ограничивается деятельностью
какой-либо группы исследователей. Как правило,
независимо от неё работу в этой области ведут и другие ученые,
исходя из иных конкурирующих представлений, опираясь
на другие идеи и используя иные подходы. Они обращают
внимание на другой аспект явления, который вполне может
оказаться перспективным. Так, в частности, поступали во
Франции Ш. де Виллер и Ж.-Ж. Вире, которые занимались
"животным магнетизмом" (гипнозом) одновременно с
Месмером и его последователями. Но они увидели суть этого
явления во взаимном аффективном влиянии "магнетизера"
и больного, т.е. в межличностном аффективном отношении.
Вире даже говорил, что для объяснения этого феномена нет
нужды в какой-то особой силе (т.е. во флюиде)1.
1 См.: Там же. С. 59-62.
157

Параллельное развитие двух конкурирующих
направлений исследования оказалось в данном случае, как и во
множестве других ситуаций, фактором, обеспечивающим
прогрессивное движение поиска, несмотря на ошибочность
одного из них.
Факторы, определяющие путь к открытию. Этот путь,
его вид, конфигурация, направление, сложность зависят от
целого комплекса факторов, среди которых особенно
важную роль играют сам объект, поставленная по отношению к
нему проблема и её формулировка, наличная
познавательная ситуация, исследователь с его интеллектуальным
потенциалом, арсенал имеющихся познавательных средств,
интенциальные и неинтенциальные факторы поискового
процесса, внешние условия исследовательской
деятельности ученого. Остановимся кратко на некоторых из этих
факторов.
Наличная познавательная ситуация — это та исходная
когнитивная база, на которую исследователь опирается,
начиная поиск. Она включает все, что в той или иной мере
известно об избранном для исследования объекте, а также
все те прямо не относящиеся к данному объекту знания,
которые могут быть использованы в процессе изучения. Это
могут быть какие-либо теории общего характера,
аналогичные случаи и т.д. На ход исследования влияет степень
развитости этой ситуации, её полнота и разнообразие. Путь к
открытию будет более коротким и прямым, если исходная
познавательная ситуация достаточно зрелая. Это скажется
и на характере результата, на его содержательности,
глубине, достоверности. Если ситуация достаточно развита, то
ученому сразу может открыться наиболее верный путь к
искомому.
Характер пути зависит и от познавательных средств,
имеющихся в арсенале соответствующей научной
дисциплины, а также от умения исследователя правильно отобрать
наиболее подходящие из них и умело воспользоваться ими.
В процессе развития поиска приходится непрерывно менять
и обновлять используемые средства. В итоге формируется
158

целый их набор, объединенный в специфический комплекс,
упорядоченный в соответствии с логикой исследования.
Наличие или отсутствие того или иного средства или метода
будут влиять на направление исследования, на его
приближение к оптимальному пути или отдаление от него.
Фактором, который может уберечь от движения по ошибочному
пути, является принцип двойственности, т.е.
использование в ходе исследования противоположных подходов,
методов, приемов, руководящих идей и установок. Так, Г.Селье
говорит о необходимости сочетания в научном поиске
элементов нестрогого поиска и приемов логического
мышления: "...гораздо проще избежать тех заблуждений, которые
могут помешать исследователю в его повседневной работе,
если руководствоваться здравым смыслом и опытом, а не
полагаться во всем на глубокомысленные логические
размышления"1.
На характер пути и притом еще одним специфическим
образом влияет интенциальные и неинтенциальные
факторы поискового процесса. Если мы вернемся к открытию
Бартлетта, то увидим, что некоторое время движение к
этому открытию шло стихийно и независимо от этого
ученого. Он, например, не подозревал, что в поисковый процесс
включился кислород, что в установке происходит
необычная реакция — взаимодействие фтористой платины с этим
газом. Все это было неведомо и невидимо до поры до времени
для Бартлетта, происходило как бы скрытно от него. Такой
характер хода поискового процесса типичен для
непреднамеренных, неожиданных открытий. Его, поэтому, можно
назвать латентным этапом пути к открытию.
На следующей стадии Бартлетт уже имел полное
представление о том, что происходит в подогреваемой им трубке.
Он знал, к какой цели стремится и что получит в конце
концов. Эта стадия протекала для него в видимой, явной
форме, поэтому её можно назвать манифестированным эта-
1 Селье Г. От мечты к открытию. М., 1987. С. 321.
159

пом пути исследования. Такой характер присущ любому
поиску, проводимому целенаправленно, со знанием всех
обстоятельств процесса. Такой вид поиска приводит к
преднамеренным, интенциальным открытиям. В случае Барт-
летта в одном открытии соединились два противоположных
по характеру хода процесса открытия. А к тому же
манифестированный этап повторился дважды, если иметь ввиду
всю историю поиска способов окисления инертных газов.
Исследования, проводившиеся с этой целью в 1920-х гг.,
также носили явный характер для их авторов, т.е.
представляли собой.еще один манифестированный этап данного поиска.
Итак, мы видим, что путь к открытию находится под
влиянием самых разных факторов, и по этой причине он
обычно далек от прямого логического пути. Пути научных
открытий столь же разнообразны, как разнообразны
воздействующие на ход исследования факторы, их набор, сила
комбинации. Но тогда можно ли говорить о правильном,
оптимальном пути к открытию? Доступен ли такой путь?
Творческая познавательная ситуация, в которой
действует исследователь, всегда дефектна. Эта дефектность
выражается в отсутствии всех необходимых данных и средств
для достижения искомого результата или сведений о них, о
способе их применения. Отсюда следует невозможность
прямого и короткого пути к этому результату. Но в этой
ситуации можно действовать по-разному: можно найти
более простой и короткий путь, а можно идти значительно
более долгим и сложным путем. Так вот, правильный путь
— это тот путь, который является оптимальным в наличной
познавательной ситуации. И более умелым и искусным
окажется тот ученый, который сможет найти такой путь.
Таким образом, правильный путь предопределен
наличной совокупностью влияющих на него факторов. Чем
более развита и богата исходная познавательная ситуация,
чем выше мастерство исследователя, тем больше
возможностей для нахождения оптимального пути. Но и этот путь в
силу недостатка тех или иных предпосылок может быть не
слишком совершенен. Напротив, он может включать в себя
160

в качестве своих этапов и окольный, и обходной, и другие
осложненные пути, становясь в конце концов
комбинированным.
Так, подобный характер приобрел путь, которым шел
мобилизм. Он включал в себя элементы окольного пути, о
чем уже говорилось, и лишь в 1950-х гг. вышел на прямой
путь, когда ученые разных специальностей — геологи,
геофизики, океанологи — начали изучать дно океана и
получили данные, непосредственно ведущие к явлению лито-
сферных плит, а следовательно, и дрейфа материков. Это
позволили сделать палеомагнитные аномалии,
обнаруженные в лежащих на океаническом дне базальтах, подводные
хребты и впадины. И хотя в целом путь к современной
теории формирования рельефа Земли оказался достаточно
долгим и сложным, тем не менее он был единственно
возможным и поэтому правильным и оптимальным. Правда,
идти по этому пути достаточно последовательно и смело
смогли не все ученые. Незаурядные творческие способности
и сила мысли требуется для нахождения такого пути и
движения по нему.
Поиск оптимального пути. К тому или иному
результату наука часто идет весьма сложным путем. Однако после
этого вдруг становится ясно, что к этому же результату
ведет и более легкий путь. Эту мысль в яркой образной
форме выразил ещё Г.Гельмгольц: "Я могу сравнить себя с
путником, который предпринял восхождение на гору, не
зная дороги; долго и с трудом взбирается он, часто
вынужден возвращаться назад, ибо дальше нет прохода. То
размышление, то случай открывают ему новые тропинки, они
ведут его несколько далее, и, наконец, когда цель
достигнута, он, к своему стыду, находит широкую дорогу, по которой
мог бы подняться, если бы умел верно отыскать начало .
Дело в том, что широкий магистральный путь
становится видимым как раз благодаря первоначально достигнутому
1 Гельмгольц Г. Как приходят новые идеи. В кн.: Хрестоматия по
общей ПСИХОЛОГИИ..М, 1981. С.366.
161

результату. Он обладает свойством обратного свечения, т.е.
именно с вершины этого результата становится виден более
оптимальный путь. Поначалу же найти этот путь крайне
трудно, и поэтому велика заслуга того ученого, который
смог прийти к цели другим, хотя и менее простым путем. Но
в тех условиях, в условиях отсутствия конечного
результата, освещающего всю познавательную ситуацию со всеми её
сложностями и возможностями, обнаружение одного из
доступных, хотя и менее удобного пути — большое
достижение. К тому же на этот путь толкает исследователя характер
сложившейся проблемной ситуации, затрагиваемые ею
моменты явления, тогда как попытки поиска решения по
другому, более удобному пути вообще не возникли бы,
поскольку по отношению к моментам явления, связанным с данным
путем, в то время не встала никакая проблема и,
следовательно, не было стимула для поиска по этому пути.
Исследователи, которые отыскивают другие пути в условиях уже
имеющегося результата, находятся в качественно иной
познавательной ситуации, поскольку этот результат является
для них великолепной подсказкой и ориентиром при поиске
новых путей, других средств и методов получения данного
результата.
Но и в исходной ситуации могут существовать
факторы, которые способны помочь найти более оптимальный
путь и существенно облегчить поисковую деятельность.
Некоторые из этих факторов были освещены нами раньше.
Укажем теперь на некоторые другие, весьма важные
факторы.
Одна из трудностей при выборе пути состоит в том, что
перед исследователем открывается множество путей, но
далеко не все из них ведут к искомому. Поэтому перед ученым
встает задача отсечения неперспективных или тупиковых'
направлений поиска. Эта проблема исследуется рядом
ученых, занимающихся изучением творческого мышления.
Сошлемся, в частности, на работы таких специалистов по
эвристическому программированию, как А.Ньюэлл,
162

Дж.Шоу, Г.Саймон, Г.Гелернтер, которые предлагают
некоторые приемы сокращения количества возможных путей
поиска1. Их работы, как и опыт научного творчества,
говорят в пользу возможности избирательного поиска пути
исследования, тогда как даже некоторые крупные ученые
считают, что такой поиск осуществляется без каких-либо регу-
лятивов, трудоемким методом проб и ошибок. Так,
например, у М.Борна читаем: "Я убежден, что в науке нет
философской столбовой дороги с гносеологическими
указателями. Нет, мы находимся в джунглях и отыскиваем свой
путь посредством проб и ошибок, строя свою дорогу позади
себя, по мере того, как мы продвинулись вперед"2.
Успеху в решении этой проблемы могут помочь так
называемые индикаторы искомого, т.е. те феномены,
которые так или иначе указывают на него, каким-либо образом
свидетельствуют, сигнализируют о нем, в которых оно
проявляет себя. Они как раз и могут стать некоторыми
ориентирами в движении к цели по более результативному пути.
При наличии таких свидетельств поиск не будет
осуществляться полностью вслепую. От исследователя требуется
умение находить, видеть такие индикаторы. Они могут
относиться к самому искомому и более или менее определенно
или едва заметным образом указывать на него, а могут быть
лишь его отдаленными коррелятами, только косвенно
свидетельствовать о нем. Отсутствие способности видеть в тех
или иных феноменах индикатор чего-либо нового,
существенно важного нередко мешает исследователю совершить
открытие. Так, например, венский психопатолог Т.Мей-
нерт (конец XIX в.) расценивал эмоциональную
привязанность, возникающую между гипнотизером и пациентом во
1 См.: Вычислительные машины и мышление. М., 1967. С. 113-174,
283-300.
2 Борн М. Эксперимент и теория в физике// У ФН, 1958. Т. 66. Вып.
3. С. 374.
163

время гипнотического сеанса, как собачью преданность
одного человека другому, тогда как Фрейд усмотрел в этом
факте проявление сути психотерапевтического отношения
и благодаря этому сформировал фундаментальное понятие
психоанализа — трансфер, раскрывающее тайну этого
отношения1. Для физиолога И.П.Павлова индикатором
какого-то неизвестного существенного явления стал факт
выделения у собаки слюны при виде пищи. Поняв эту
индицирующую значимость данного факта, он уцепился за него как
за конец нити, и она привела ученого к одному из
величайших открытий — к открытию условных рефлексов.
Индикаторы помогают также правильно определить
область поиска и не заниматься исследованиями там, где
искомого нет. Верно определив характер, качество или тип
факта, являющегося индикаторами, исследователь
благодаря этому в состоянии установить адекватную этим
характеристикам область или класс явлений, к которым может
принадлежать искомое, и именно там проводить поиск.
Ограничению количества возможных путей
способствует руководящая идея, т.е. некоторое, хотя бы и
гипотетическое представление о явлении или о какой-либо его
существенной характеристике, их антиципация. И если эта идея
верна, то она не только поможет отсеять ряд путей, но и
поможет в выборе правильного пути. Напротив, ошибочная
идея направит поиск по ложному пути. Сложность в том,
что истинность руководящей идеи выявляется после
достижения конечного результата, а поэтому она не может
гарантировать правильность выбранного пути. И тем не менее
этим средством ученые пользуются в своих исследованиях,
так как оно придает определенность и смысл поисковой
деятельности. В случае неудачи возможно выдвижение
новой идеи и повторение поиска уже в соответствии с нею. А
поскольку идей об одном каком-либо явлении всегда будет
1 См.: ШертокЛ.,деСоссюрР. Рождение психоанализа: от Месмера
до Фрейда. С. 150-153.
164

меньше, чем количество возможных путей в
соответствующем содержательном пространстве, к которому
принадлежит и это искомое, и целый класс других неизвестных, к
которым ведут свои множества путей, то данный прием
существенно уменьшит число приемлемых путей и тем
самым сократит время поиска. И чем точнее и содержательно
полнее руководящая идея, тем вернее она выведет на
нужный путь.
Путь исследования будет короче и прямее, если ученый
выбирает предметом этого исследования наиболее
эффектный объект. Это такой объект из множества явлений
соответствующего класса или такой аспект этих явлений, в
которых наиболее выразительно, отчетливо,
непосредственно, в более доступном виде для наблюдения и эксперимента
проявляет себя искомое. Такой объект позволяет легче
выявить сущность и закономерности соответствующего класса
явлений. Эффектность объекта означает большую
продуктивность осуществляемых над ним познавательных
операций, большую их успешность. Так, бессознательное имеет
место и в обычных, нормальных состояниях психики, но
наиболее ярко оно проявляет себя в патологии, особенно в
таких аномальных явлениях, как истерия, гипноз,
раздвоение сознания и т.п. Именно поэтому его начали изучать
через эти явления (Шарко, Брейер, Фрейд). Л.Шерток
считает, что для познания психотерапевтического процесса
наиболее подуктивным является гипноз:"По-моему,
наилучший путь к познанию этих явлений открывает гипноз,
поскольку он дает широкий простор для наблюдения и
управления теми психобиологическими
взаимодействиями, в которых и таится ключ к проблеме"1.
Подобные явления дают возможность заглянуть в
существо, в глубинный уровень изучаемого феномена. Так,
Фрейд благодаря истерии заглянул в происходящие в бес-
1 Шерток Л., де Соссюр Р. Рождение психоаналитика: от Месмера
до Фрейда. С. 29-30.
165

сознательном процессы, обусловленные воспоминаниями о
прошлых переживаниях, ставших причиной этого
заболевания. Тем самым ему открылся один из самых
значительных элементов содержания бессознательного и динамика
этих процессов. Он сознательно следовал правилу выбора
эффектного объекта, что видно из его следующих слов:"Ду-
мается, что более целесообразно начинать не с
определения, а с указания на известную область явлений, а затем
уже выделить из этой области несколько особенно явных и
характерных фактов, с которых может начаться
исследование"1.
В практике научного познания выбор объекта
исследования часто осуществляется без знания того, будет ли этот
объект эффектным или нет, обеспечит ли он короткий
поисковый процесс или, напротив, этот процесс пойдет долгой
извилистой дорогой. Во многих случаях такой объект
оказывается малопродуктивным и процесс исследования
становится крайне трудоемким и затяжным. Кроме того,
результаты могут быть недостаточно значительными,
противоречивыми, с малой степенью достоверности. Изучение
подобных объектов часто не позволяет дать ответ на
поставленный вопрос. Так, Ч.Дарвин пытался обнаружить законы
наследственности на основе изучения данных о
животноводстве. Но животноводство оказалось неподходящим
объектом для решения этой проблемы. Быстрее и легче это
было сделано Г.Менделем в опытах с растениями. В случае
электрического тока также были более и менее эффектные
объекты. Ток в металлах оказался трудным для
наблюдения, и потому дальше гипотезы о существовании
чрезвычайно малых частиц электричества (Б.Франклин) этот
объект не позволил продвинуться. Электролиз был более
эффектным объектом и позволил М.Фарадею сформировать
более содержательные и обоснованные идеи об атомах элек-
1 Фрейд 3. "Я" и "Оно": Труды разных лет. Кн. 1. Тбилиси, 1991. С.
73.
166

тричества. Но наиболее эффектным объектом для
понимания природы электричества явились катодные лучи,
позволившие открыть и изучить многие свойства элементарной
заряженной частицы — электрона.
Таким образом, и в отношении выбираемых для
изучения объектов познавательный процесс проходит
определенный путь — от менее эффектных к более эффектным.
Обратим внимание на то, что продвижение к более
эффектному объекту и понимание его как такового становится
возможным после работы с менее эффектными объектами.
Так было и в случае познания бессознательного. Фрейд шел
к этому явлению и вообще к теории психоанализа от
истерии. Но пройдя этот трудный путь, он понял, что
значительно проще идти к этому через изучение сновидений.
"Толкование сноведений, — писал он, — есть via Regia (лат.: дорога
в царские чертоги) к познанию бессознательного, самое
определенное основание психоанализа и та область, в
которой всякий исследователь приобретает свою убежденность
и свое образование. Когда меня спрашивают, как можно
сделаться психоаналитиком, я всегда отвечаю: с помощью
изучения своих собственных сновидений"1.
Выбор эффектного объекта исследования определяется
уровнем знаний о явлениях соответствующей области
действительности. Часто среди этих явлений имеется
достаточно эффектный объект, но недостаточные знания о нем не
позволяют сделать правильный выбор. Так, для решения
задачи на измерение кинетической энергии тока Г.Герц
проводил эксперименты с электрическим током в металлах.
Однако для получения точного результата Герцу следовало
бы взять другое явление — электрический разряд в газах
(катодные лучи). Но тогдашний уровень знаний об
электричестве и катодных лучах не мог подсказать ему этот шаг,
вследствие чего процесс исследования растянулся. Из этого
следует методологический вывод о том, что при выборе объ-
1 Фрейд 3. Психология бессознательного. С. 364.
167

екта исследования нужно стремиться привлечь возможно
большее количество релевантных знаний.
Нередко какое-либо явление вообще остается
неизученным и непонятным, а избранный путь оказывается
тупиковым, поскольку в качестве объекта выбирается
сложная или слабо выраженная форма. И только когда удастся
найти более выраженную и удобную для изучения форму,
тогда становится возможным изучить явление и на этой
основе понять менее эффектные формы.
Изучение практики научного познания позволяет
сформулировать некоторые рекомендации относительно
более удачного выбора объекта исследования и тем самым
относительно выбора более оптимального пути .
Стало уже общеизвестным, что при изучении какого-
либо явления следует останавливаться на его наиболее
развитых, зрелых формах.
Если нужно составить представление о каком-либо
объекте по какой-либо его части или о классе явлений по
некоторым из этих явлений, то в таком случае следует выбирать
такие части или явления, в которых в наиболее
законченной и полной форме воплотились искомые характеристики.
В свое время В.О.Ковалевский занялся реконструкцией
путей эволюции копытных. В качестве материала
исследования он использовал ископаемые останки третичных
копытных. Непосредственным объектом работы Ковалевский
избрал кости конечностей и зубной аппарат. Такой выбор
объяснялся тем, что именно на этих органах наиболее полно
проявлялся приспособительный характер эволюции,
именно они оказались наиболее активными при смене условий
существования животных, их образа жизни и питания.
Подобные объекты отражают наиболее существенные
черты изучаемого явления, поэтому их и следует
отыскивать в процессе исследования. Когда Фарадей решил
экспериментально изучить природу электрического тока, то
перед ним встал вопрос: а на каких веществах можно это
сделать? Безусловно, на тех, где прохождение тока
вызывает существенные, притом не кратковременные, а необрати-
168

мые явления. Такими веществами оказались электролиты.
И этот выбор позволил ему достаточно быстро прийти к
открытию важных закономерностей электролиза и
проводимости электролитов. Это свидетельствует о том, что при
выборе объекта исследования следует ориентироваться на
такие явления, в которых искомое проявляет себя в
наиболее ярковыраженной форме. Для понимания процесса
горения А.Лавуазье неслучайно проводил опыты с фосфором и
серой. Эти вещества при горении поглощают громадное
количество воздуха, что позволяет очень убедительно
показать, что фосфор и сера вовсе не теряют в весе при горении,
как следовало из теории флогистона, а напротив,
увеличивают его. Ультрафиолетовое излучение первым проявило
квантовые свойства света и привело к фотонной теории
(А.Эйнштейн). Это произошло потому, что данное
излучение благодаря своему коротковолновому характеру
вызывает хорошо наблюдаемый фотоэлектрический эффект,
который стимулировал движение мысли в направлении
поиска объясняющей теории.
Ученые не всегда могут сориентироваться в выборе
объекта исследования с такими важными для
познавательного процесса свойствами, как доступность, простота,
удобство в работе, нетрудоемкость. Указание на объекты с
такими характеристиками нужно уметь видеть в наличных
знаниях. Вся логика учения Ч.Дарвина призывала биологов к
изучению причин эволюции на таких микроинтервалах
этого процесса, которые делают его доступным точному и в
существенных фрагментах экспериментальному
изучению. Но по этому пути вначале пошли лишь некоторые
ученые. В истории генетики неслучайным было то, что
закономерности наследственности были обнаружены на
растениях, так как открытие явлений наследственности и
соответствующих закономерностей доступнее на
растительных объектах, чем на животных. Лишь с начала XX в.
оказалось возможным изучать наследственность у
животных и обнаружить объекты, по удобству превосходящие
многие растения (прежде всего мушка дрозофила).
169

Следует искать такие объекты, у которых изучаемое
содержание менее осложнено и затемнено другими
факторами. В таких объектах искомое содержание проступает
наиболее ясно, определенно, четко. Г.Мендель выбрал
горох в качестве объекта исследования именно потому, что он
позволял получить наиболее точные и четкие результаты.
Если бы Мендель начал с ястребинок (чем он с меньшим
успехом занялся позднее), то получил бы путанные
результаты, которые не позволили бы сформулировать строгие
правила исследования признаков.
Выбор того или иного объекта определяется разными
факторами. Часто ученого привлекает какой-либо
малоизученный объект, который потом может оказаться
богатым новым содержанием. С этой целью ученые стараются
проникнуть в отдаленные сферы и области
действительности. Для таких ученых, говоря словами Демокрита, "Знание
природы скрыто в глубинах рудников или на дне
колодцев"1. Другим ориентиром могут быть слова Ф. Бэкона,
который говорил: "Природа проявляет себя
преимущественно в самом малом ..."2. И в самом деле, обращение к
явлениям микромира позволило физике совершить много
революционных открытий. Верно будет и противоположное
утверждение: необычные и фундаментальные качества
природа проявляет и в самом большом. В научной практике
ученые при поиске продуктивных объектов исследования
руководствуются и правилом контраста: если
первоначально выбранный объект не дает желаемого результата или
дает проблематичный результат, то следует поискать
объект с противоположными характеристиками. Так, до
Менделя закономерности передачи наследственных признаков
искали в опытах с межвидовыми скрещиваниями, он же
обратился к внутривидовым. Предшественники
Д.И.Менделеева искали закон химических элементов путем анализа
1 См.: Бэкон Ф. Соч. в двух томах. Т. 1. М., 1971. С. 217.
2 Там же. С. 211.
170

и сопоставления отдельных элементов, а он сопоставил их
группами.
Поиску эффектного объекта может помочь и случай. Те
или иные побочные обстоятельства могут способствовать
проявлению какого-то необычного свойства или явления.
Важно не оставить такую аномалию без внимания, а
напротив, избрать её в качестве объекта интенсивных
исследований. Подобная ситуация была в случае открытия
взаимодействия электричества и магнетизма (Г.Эрстед),
электромагнитных волн (Г.Герц), рентгеновских лучей и т.п.
Эффектные объекты можно обнаружить не только в
природе в готовом виде. Подобные объекты ученые могут
создавать и искусственно, преднамеренно, с помощью
различных экспериментальных или мысленных операций.
Необычайно продуктивное для физики явление — катодные
лучи — было создано физиками преднамеренно в опытах по
прохождению электричества через газы, и это сократило
путь к многим последующим открытиям. Эффектный
объект может быть и продуктом мысленного конструирования,
как это было с абсолютно черным телом. Кирхгоф пришел
к этому понятию в результате поисков универсальной
модели излучающего тела, которая позволяла бы описывать
все многообразие источников светового излучения.
Выявление в практике научного познания приемов и
правил выбора, поиска и построения высокопродуктивных,
эффектных объектов исследования — важная
методологическая задача, решение которой дает ученым реальное
средство оптимизации путей поиска и повышения
эффективности их научной деятельности.
Классификация путей по степени их совершенства.
Если мы примем во внимание все совершенные ходы и
движения в процессе поиска искомого, включая как те, которые
приводили к каким-либо результатам, так и те, которые
оказались ошибочными, бесплодными, тупиковыми и т.д.,
то мы получим первый тип путей. Это реализованный путь
открытия. Он схватывает всю его историю. Если же из этой
истории взять только те ходы, которые давали какой-то
171

.значительный результат, вносили вклад в постижение
искомого, то тогда мы получим продуктивную часть всего
пройденного пути, всей истории открытия, или позитивный
путь.
Когда мы смотрим с позиции совершенного открытия
на все условия и обстоятельства поиска, на все
осуществленные действия, то нам становится ясно, что к искомому
результату в данной познавательной ситуации можно было
прийти более простым и прямым путем. Этот
неиспользованный, но наиболее эффективный путь и следует считать
оптимальным. Наконец, четвертый путь — идеальный.
Этот тот путь, который совпадает с логикой исследуемого
объекта, который ведет от исходных данных к конечной
цели по траектории, логически наиболее совершенной, без
каких-либо отклонений в сторону. Проецирование всех
трех предыдущих типов пути на этот последний позволяет
определить их качество, меру их совершенства, степень
приближения к идеалу.
Но главное — такое проецирование, такое их сравнение
дает возможность выявить причины отхода трех первых
путей от идеального и определить условия, способствующие
их приближению к последнему. Ряд этих причин и условий
и был описан нами выше.
172

Меркулов И.П
БИОЛОГИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
И РОСТ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ:
АНАЛОГИЯ ИЛИ МЕТАФОРА?
Многие исследователи в области эпистемологии и
философии науки считают вполне правомерной аналогию между
биологической эволюцией и ростом научно-теоретического
знания. Подобной позиции, в частности, придерживался
С.Тулмин, которому удалось разработать эволюционную
модель роста естественных наук. Согласно этой модели
научные теории и понятия проходят отбор на выживание, они
должны адаптироваться к интеллектуальной "среде", от
которой зависит успех отбора и появление концептуальных
инноваций1. Ряд других известных философов и
эпистемологов также пытались использовать эволюционную
парадигму в качестве модели роста научного знания (Д.Кэмп-
белл, К.Поппер, Е.Эзер, И.Лакатос и др.)2. С их точки
зрения, идеям, гипотезам, научным теориям и
исследовательским программам, как и живым организмам, следует
доказывать свое превосходство, но превосходство в
интеллектуальной "борьбе за существование".
1 См. Тулмин С. Человеческое познание. М., 1984.
2 См.: Поппер К. Логика и рост научного знания. Vf., 1983; Campbell
D.T. Science Policy from Naturalistic Sociological Epistemology. Philosophy of
Science Association. Vol.2 1984; Oeser E. Evolution of Scientific Method. In:
Concepts and Approaches in Evolutionary Epistemology: Towards an
Evolutionary Theory of Knowledge. Dordrecht, 1984; Lakatos I. Falsification
and Methodology of Scientific Research Programms. In: Criticism and the Growth
of Knowledge. Cambridge, 1970.
173

Конечно, едва ли могут быть сомнения в
плодотворности этих метафор и аналогий — эволюционные модели,
по-видимому ^ действительно способствовали более
глубокому пониманию механизмов роста научного знания. Так,
например, анализ роли генетических мутаций в
биологической эволюции мог породить предположение об
эволюционной ценности для научного познания случайно
возникающих у исследователя идей. В процессах роста научного
знания также может быть обнаружено нечто подобное
"естественному отбору": явное предпочтение ученые
отдают тем теориям и гипотезам, которые обладают большими
эвристическими возможностями, большей
информативностью. В этом смысле вполне оправданно говорить о
"выживании наиболее приспособленных" теорий. Естественно,
такого рода параллели можно продолжить. Однако
закономерно возникает вопрос, носит ли применение
эволюционных моделей к анализу роста научного знания сугубо
метафорический характер, или теория биологической
эволюции здесь может претендовать на нечто большее?
По-видимому, вряд ли эволюцию культуры и рост
научного знания правомерно рассматривать как прямое и
интегральное следствие биологической эволюции, а
эволюционную эпистемологию — как ветвь биологической науки,
хотя подобного рода взгляды и высказывались рядом
исследователей1. Имеющиеся здесь принципиальные различия
хорошо известны, они касаются в первую очередь
способности людей к сознательному выбору: в отличие от других
живых существ человек может сознательно искать новую
информацию, обрабатывая её с помощью рассуждений,
целенаправленно выбирать направление своих поисков.
Правда, роль сознания, сознательного выбора в культурной
эволюции все же не следует переоценивать. Историко-на-
Прежде всего представителями австро-германской школы Г.Фолль-
мером и Ф.Вукетичем. См.:VollmerG. Mesocosm and Objective Knowledge.In:
Concepts and Approaches in Evolutionary Epistemology. Dordrecht, 1984. P.69-
121; Wuketits F. Evolutionary Epistemology — a Challenge to Science and
Philosophy. Ibid. P. 1-33.
174

учные и методологические исследования, в частности,
показывают, что неявное содержание математических и
специально-научных гипотез, теорий может оставаться в
течение определенного исторического периода неосознанным,
образуя скрытую потенциальную основу будущих
открытий. Более того, как свидетельствуют данные когнитивной
психологии и психолингвистики, "во всех аспектах
восприятия (включая зрение и слух), памяти, мысли, эмоций и
действий осознание бывает лишь частичным"1. То же самое
можно утверждать и относительно механизмов
возникновения культурных инноваций, процессов открытия нового
научного знания, которые частично протекают на
бессознательном уровне психической активности индивида2. Тем не
менее в силу естественных ограничений диапазона
восприятия и специфики видовой "картины мира" животных, а
также способности людей к сознательному выбору и т.п.
прямая аналогия между биологической эволюцией и ростом
научного знания представляется черезмерно условной и
малопродуктивной.
Однако картина существенно меняется, если допустить
возможность косвенной, опосредованной аналогии. И эта
возможность вполне реальна, поскольку механизмы
биологической и культурной эволюции, а также роста научного
знания могут быть представлены в терминах теории
информации. Как известно, все живые системы обладают
информацией, которая управляет образованием самой системы и
происходящими в ней процессами. Но кроме этой,
генетической информации, решающее значение для выживания
системы имеет информация об окружающей среде.
Поскольку адаптация и выживание живой системы
обеспечивается благодаря приобретению и аккумуляции
информации о свойствах окружающей среды, то эволюция жизни —
это эволюция механизмов адаптации, генетически
контролируемых способов обработки информации. С этой точки
_ Норман Д. Память и научение. М., 1985. С.25.
См., например: Меркулов И.П. Логика развития научного знания и
творчество ученого. В: Когнитивная эволюция и творчество. Сб. ст. М.,
ИФРАН, 1995.
175

зрения, когнитивные характеристики людей представляют
собой выдающийся пример этого информационного
развития, который, однако, связан с переходом от сугубо
биологической эволюции к эволюции геннокультурной. Именно
в этом пункте различие в подходах между сторонниками
классической концепции информационного развития, с
одной стороны, и геннокультурных теорий — с другой,
наиболее ощутимо: если биологическая теория эволюции
отрицает наследование приобретенных признаков, то геннокуль-
турные теории коэволюции в принципе не исключают
такую возможность, намекая на механизм "вторичного"
генетического кодирования исключительно важных для
выживания людей элементов культурной информации с
помощью эпигенетических правил1.
Из вышеизложенного ясно, что информационные
процессы, проявляющиеся в биологической и культурной
эволюции, при наличии ряда сходных черт все же не могут
полностью совпадать. Но благодаря своему активному
воздействию на информацию естественный отбор играет в
культурной эволюции человечества по сути дела ту же
роль, что и в биологической. Если, например, в
распоряжении людей появилась новая информация, существенно
повышающая их шансы на выживание и продолжение рода,
то, используя её для этих целей, они смогут иметь более
многочисленное потомство, которому и передадут свое
знание. Скорее всего именно давлению естественного отбора
человечество обязано своими наиболее выдающимися
культурными достижениями — например, переходу от
культуры охоты и собирательства к аграрной культуре, аграрному
производству.
Поэтому, если естественный отбор в биологической
эволюции интерпретировать как информационный отбор, как
отбор селективно ценной генетической информации,
которая затем проявляется на уровне живых организмов, то нет
ничего удивительного в том, что и в информационных про-
См., например: Lumsden C.J. Does Culture Need Genes? // Ethology
and Sociobiology. 1989. № 10. P. 14.
176

цессах роста науки также имеет место аналогичный отбор
селективно ценных "единиц" научной информации — идей,
гипотез, теорий, исследовательских программ и т.д. Причем
в обоих случаях исходным базисом и своего рода гарантом
эффективности эволюционных процессов выступает
информационное разнообразие — будь то генетическая
изменчивость, масштабы которой огромны, или резкое
возрастание числа теорий и гипотез в эпоху кризисов в науке.
Конечно, культурное многообразие не столь масштабно и не
зависит полностью от случая — человек способен
сознательно и целенаправленно выбирать и искать новую
информацию, хотя пределы его свободы при этом существенно
ограничены, например, нерешенными научными
проблемами, которые, как правило, и определяют вектор
индивидуального поиска.
Характерно также, что распространение информации,
влияющей на ход культурной эволюции, не ограничено
репродуктивным процессом. В отличие от информации
генетической культурная информация может быть
транслирована не только прямым потомкам — путем обучения или
подражания её может получить любой человек. И хотя в
древности существовали различные запреты на
распространение определенной информации (например, читать
священные книги, делиться знаниями с непосвященными и
т.д.), все же, если речь идет о селективно ценной
информации, способствующей добыванию пищи, самозащите,
психосоциальной стабильности общества и т.д., судьба нового
знания будет тем успешнее, чем большее число людей им
овладеет. Эффективному распространению культурной
информации содействуют многие факторы — "сакральный"
характер знаний, отношение общества, форма изложения,
насколько эта информация легко усваивается и
запоминается, способна ли она заинтересовать, привлечь внимание,
затронуть эмоционально-мотивационную сферу и т.д., не
говоря уже о том, какие адаптивные преимущества дает её
применение.
177

И, наконец, следует отметить, что культурная
эволюция гораздо более эффективна, так как появление
информационных инноваций здесь не сопряжено с таким риском,
как в случае биологической эволюции. Устранение вредной
генетической информации, как известно, достигается либо
ценой гибели отдельного индивида, либо ценой
исчезновения целого вида, а приобретение новой селективно ценной
информации нередко сопровождается утратой полезных
для выживания признаков. Правда, в силу различных
причин информационные потери имеют место и в культурной
эволюции — это, например, отсутствие эффективных
средств социальной коммуникации, гибель древних
цивилизаций, географическая изоляция, языковый барьер,
межэтническая вражда и т.д. Культурная информация
может быть также элиминирована совершенно сознательно на
основании аналитической оценки её полезности. Однако, в
принципе, приобретение новой культурной информации не
требует отказа от апробированных, сохраняющих свою
адаптивную ценность представлений. Конечно, темпы
культурных изменений зависят также от когнитивных
способностей индивидов (а эти способности генетически
обусловлены) и геннокультурных механизмов коэволюции,
ограничивающих диапазон информационных альтернатив
развития культуры. Поэтому в целом культурная эволюция
носит в значительно большей степени кумулятивный
характер, она протекает более быстрыми темпами, и эти
темпы постоянно возрастают.
Итак, информационные процессы в биологической и
культурной эволюции при наличии ряда общих черт имеют
свои особенности, являющиеся итогом многочисленных
сдвигов и радикальных изменений в информационном
развитии. Естественно, это касается также и такого
утонченного аспекта культуры, как научное знание. Возникнув
первоначально как "сакральное", эзотерическое знание,
как знание божественной истины как таковой, и лишь
постепенно осознав значение практической проверки, ценно-
178

сти технической и поведенческой реализации, наука только
в XIX в. приобрела черты относительно автономно
эволюционирующей информационной системы, которой
присущи свои особые закономерности организации,
функционирования и развития. И лишь исследования этих
закономерностей, закономерностей роста научно-теоретического
знания, а не сугубо умозрительные рассуждения
действительно могут дать ответ на вопрос, какие новые результаты
позволяет получить здесь применение информационных
моделей.
* * *
Как показывают соответствующие исследования,
построение моделей роста научно-теоретического знания
обязательно предполагает вычленение некоторых
относительно устойчивых концептуальных структур — теорий,
моделей, гипотез, экспериментальных законов и т.д. Конечно,
относительная инвариантность этих форм научного знания
не исключает возможность их изменения и развития в
известных пределах. В первую очередь это касается научных
теорий как сложноорганизованных информационных
систем. Именно поэтому теория, на наш взгляд, вполне может
выступать в качестве исходного объекта
эпистемологического анализа процессов роста научно-теоретического
знания.
Будучи эффективным инструментом получения новой
информации о действительности, научная теория
представляет собой дедуктивно и иерархически организованную
систему взаимосвязанных гипотез, моделей,
экспериментальных законов и методов доказательства.
Непосредственно её утверждения описывают соответствующие
характеристики идеализированных объектов и структур. Поэтому
научная теория одновременно выступает и как способ
организации, способ существования таких объектов и структур.
А это, в свою очередь, предполагает наличие специальных
методов построения теоретических систем знания, способов
развертывания их концептуальных каркасов. Несмотря на
179

то, что само по себе применение этих методов
непосредственно не дает прироста информации, их все же нельзя
рассматривать как своего рода пассивную "форму",
способную лишь "ассимилировать" уже известное содержание; по
сути дела различные методы построения теоретических
систем знания выступают в качестве способов оптимизации
проверочных свойств научных теорий.
Эта оптимизация достигается как за счет применения
иконических моделей, графиков, чертежей, схем и т.д.,
позволяющих наглядно убедиться в правильности
рассуждений и доказательств, так и с помощью аналитических
вычислительных средств развертывания потенциально
содержащейся в теоретических объектах "скрытой" информации
— логико-математических теорий, математических
гипотез и моделей, вычислительных экспериментов и т.д. В
обоих случаях происходит максимизация "поверхностной"
информации концептуальных систем, развертывание
скрытых смысловых ресурсов и порождение нового содержания
теорий, что, в свою очередь, позволяет значительно
улучшить их проверочные свойства, открывает новые
возможности для их проверки.
Метод построения может, например, способствовать
улучшению свойства эмпирической проверяемости (вери-
фицируемости и фальсифицируемости) теорий,
обеспечивая получение на соответствующем уровне утверждений
(следствий), которые в принципе сопоставимы с
результатами экспериментов, научных наблюдений и т.д. С другой
стороны, если непосредственная эмпирическая проверка
теорий невозможна (например, в силу их абстрактного и
универсального характера), если такая проверка требует
посредствующих звеньев в виде частных теорий,
специальных моделей и гипотез, то метод построения такого рода
теорий может быть ориентирован исключительно на мета-
теоретические критерии оптимальности,
специализированные стандарты научности1. Характерным примером в
Более подробно об этом см., например: Меркулов И.П. Теория как
метод научного познания // Вопросы философии, 1985, № 3.
180

этом отношении может служить аксиоматический метод
построения математических теорий и теорий
математической физики, который позволяет представить их
содержательные утверждения как следствия некоторого
множества исходных предположений (аксиом). Полученная
таким путем концептуальная структура должна
удовлетворять некоторым метатеоретическим критериям
оптимальности — непротиворечивости и независимости
аксиом, полноты и т.д.
Для реконструкции механизмов роста
научно-теоретического знания весьма полезно, на наш взгляд,
дифференцировать конкретные фундаментальные теории, т.е.
теории, относящиеся к специальным, хотя и довольно широким
классам явлений, с одной стороны, и более абстрактные
базисные теории (они включают в себя фундаментальные
гипотезы и математический аппарат, относящийся к
базисным моделям, а также некоторое множество специальных
ограничений), которые порождают сеть частных и
специальных теорий, прикладных моделей и т.д. — с другой.
Историко-научные исследования, в частности,
показывают, что отправным пунктом формирования абстрактных
базисных теорий обычно выступают конкретные
фундаментальные теории. И это, по-видимому, не случайно, так как
возрастание числа приложений (моделей) теории всегда
сопровождается развертыванием "скрытой" информации,
которая первоначально могла только смутно
подразумеваться. Поэтому на определенном этапе эволюции конкретной
фундаментальной теории закономерно появляется
комплекс сугубо теоретических проблем, связанных с
необходимостью обобщить и переформулировать её основные
допущения и используемый математический аппарат. Поиски
решения этих проблем могут в перспективе привести к
разработке соответствующей базисной теории, позволяющей
на основе нового, более мощного математического форма-
181

лизма представить в явном и математизированном виде
ранее скрытые теоретические предпосылки.
При этом, разумеется, не исключено, что дальнейшее
развитие исследований приведет к созданию еще более
общей базисной теории, как это имело место, например, в
аналитической механике XVIII-XIX вв. (серия базисных
теорий, разработанных Лагранжем, Гамильтоном и
Герцем). Но такого рода смену базисных теорий по вполне
понятным причинам нельзя относить к научным
революциям. Однако увеличение числа приложений (моделей)
конкретной фундаментальной теории, видимо, не всегда
приводит к формированию более абстрактной теории — реальной
альтернативой здесь может оказаться движение научного
знания на том же самом уровне универсальности, т.е. к
новой конкретной фундаментальной теории. Именно смену
фундаментальных теорий обычно рассматривают в
эпистемологии науки как типичный образец научных революций.
Один из возможных вариантов формирования
конкретных фундаментальных теорий в самых общих чертах может
быть представлен как определенного рода преобразование
исторически предшествующей конкретной
фундаментальной теории, отправным пунктом которого выступают
выдвинутые в рамках этой теории селективно ценные ad hoc
гипотезы. Их разработка непосредственно связана с
механизмами адаптации научной теории к изменяющейся
эмпирической ситуации, к новым экспериментальным данным.
Как и в биологической эволюции, адаптационные процессы
в развитии научного знания, естественно, протекают
гораздо более интенсивно в условиях богатого информационного
разнообразия, т.е. при наличии в данной области
нескольких конкурирующих гипотез и теорий (причем это могут
быть и различные спецификации одной и той же сети
теорий). Но в отличие от адаптации живых организмов,
возможности которой определяются случайной
изменчивостью генетической информации, адаптация научных
теорий сознательно направляется и корректируется
182

исследователями и не зависит только от чисто случайных
факторов — спонтанно рождающихся идей, догадок и т.д.
Стремясь преодолеть периодически возникающие
несовпадения предсказаний теории с эмпирическими данными,
данными экспериментов, исследователи, как правило, либо
намеренно ограничивают область применения этой теории,
либо, если это окажется невозможным, соответствующим
образом модифицируют или даже пополняют её новыми
гипотезами. Однако такого рода адаптация теории к
результатам экспериментов все же имеет естественные границы,
которые обусловливаются специализированными
критериями оптимальности и законами организации её
концептуальной структуры, регулирующими селективный отбор
информационных инноваций.
Пытаясь адаптировать испытываемую научную теорию
к новым экспериментальным данным, исследователи
обычно не нарушают исторически сложившиеся принципы
отбора новой информации, новых гипотез. Поэтому их
стандартная поисковая стратегия в данном случае сводится к
разработке таких селективно ценных гипотез, которые
расширяли бы теоретическое и эмпирическое содержание
исходной теории. Иными словами, новые научные гипотезы
должны одновременно удовлетворять следующим критериям
отбора: 1) они должны обладать некоторым
дополнительным теоретическим содержанием по сравнению с
предшествующими и конкурирующими с ними гипотезами, объясняя
при этом их эмпирический успех; 2) какая-то часть их
дополнительного теоретического содержания должна
эмпирически подтверждаться1. Таковы возможности
"легитимной" адаптации испытываемой научной теории к
изменившейся экспериментальной ситуации. Поэтому в период
кризисного состояния дисциплины внутринаучные
критерии оптимальности иногда сознательно нарушаются, т.е.
Оба эти условия определяют "теоретически и эмпирически
прогрессивный сдвиг проблем" (И.Лакатос). См.: Lacatos I. Changes in the Problem
of Inductive Logic.In: Problem of Inductive Logic. Amsterdam, 1968. P.379-381.
183

имеет место "кризисный" отбор — ученые оказываются
вынужденными прибегнуть к помощи ad hoc гипотез с целью
согласовать научную теорию с какими-то новыми
экспериментальными данными.
Кризисное состояние конкретных фундаментальных
теорий обычно сопровождается "размножением"
несовместимых фактов, появлением парадоксов и, как следствие
этого, резким возрастанием числа ad hoc гипотез. В эпоху
кризисов эти гипотезы по сути дела выступают как
увеличивающие информационное разнообразие пробные
варианты эволюции научно-теоретического знания. Конечно,
подавляющее большинство ad hoc гипотез, в конечном итоге,
элиминируется механизмами информационного отбора
науки как явно ошибочные и бесплодные конвенционалист-
ские "уловки" (К.Поппер). Но и среди выдерживших
информационный отбор селективно ценных гипотез,
позволяющих успешно решить стоящие перед испытываемой
теорией проблемы, — например, согласовать её с новыми
экспериментальными данными и даже предсказать какие-
то новые факты — вполне могут оказаться неявные,
"скрытые" гипотезы ad hoc. Их отличительный признак —
логическая несовместимость хотя бы с некоторыми основными
гипотезами исходной теории. Неявные ad hoc гипотезы,
таким образом, появляются в информационном поле науки
совершенно непреднамеренно, случайно как
принципиально непредсказуемый, побочный результат усилий
исследователей в направлении увеличения адаптивных
возможностей испытываемых научных теорий и разработки нового
математического аппарата.
Разумеется, речь здесь идет о логически
нетривиальных, "глубинных" противоречиях. Для того чтобы их
выявить, сделать явными, недостаточно средств стандартной
логики (она позволяет лишь зафиксировать сам факт
противоречия в структуре научной теории). В этом случае, как
правило, оказывается необходимым изобретение новых,
более мощных математических формализмов (моделей), по-
184

зволяющих выявить потенциально содержащуюся в
теоретических объектах "скрытую" информацию. Именно
поэтому сам факт логического противоречия между селективно
ценной гипотезой и корректируемой с её помощью теорией
может оставаться полностью неизвестным, неосознанным в
течение значительного исторического периода.
Анализ реальных образцов селективно ценных гипотез,
оказавшихся впоследствии гипотезами ad hoc, показывает,
что эти гипотезы, как правило, возникают в виде вновь
разработанных математических формализмов (моделей),
получающих на первых порах хотя бы частичное
специально-научное обоснование на основе каких-то фрагментов
исходной теории и уже имеющегося знания. При этом
исключительно важное значение для последующей эволюции
теоретической дисциплины приобретает то обстоятельство,
что сами по себе математические гипотезы нейтральны по
отношению к теоретическим допущениям
специально-научного характера — они всегда имеют свои собственные
семантические модели, на которых основываются и все их
возможные прагматические интерпретации, практические
приложения. Именно нейтральность математического
аппарата науки и открывает реальную возможность
сепаратного движения содержащейся в селективно ценных ad hoc
гипотезах информации на двух относительно независимых
уровнях: на уровне соответствующих математических
моделей и на уровне их специально-научной интерпретации
(обоснования).
Эта возможность реализуется в эпоху научных
революций — происходит своего рода "развод" между
математическим формализмом селективно ценной ad hoc гипотезы и её
специально-научным обоснованием. В результате новая
математическая модель (гипотеза) начинает выступать
уже в качестве структуры, порождающей, в конечном
итоге, концептуальное содержание новой конкретной
фундаментальной теории. В одних случаях этот эволюционный
процесс сводится к "отсечению" специально-научной ком-
185

поненты гипотезы ad hoc и последующей "прививке" её
математической модели к новым теоретическим
допущениям, в других же случаях он выступает в виде довольно
сложной многоуровневой логики формирования новой
теории. Более детально эти механизмы роста
научно-теоретического знания можно проследить в ходе анализа некоторых
узловых моментов истории становления специальной
теории относительности Эйнштейна, а также небесной
механики Ньютона.
Как показывают соответствующие историко-научные
исследования, в качестве отправного пункта формирования
специальной теории относительно можно рассматривать
селективно ценные ad hoc гипотезы, которые были
разработаны в результате попыток адаптировать электронную
теорию Лоренца к новым экспериментальным данным. В конце
XIX в. электродинамика движущихся сред Максвелла, как
известно, получила дальнейшее развитие в работах Герца и
Лоренца. Однако и электродинамика Герца (1890 г.), и
электромагнитная теория Лоренца (1892 г.) сразу же
столкнулись с рядом трудноразрешимых проблем, связанных с
принятыми вариантами описания свойств особой среды,
обеспечивающей распространение электромагнитных
волн, — эфира. Так, например, результаты экспериментов
Физо, Эри и Майкельсона явно не согласовывались с
некоторыми теоретическими выводами, вытекавшими из
электродинамики Герца, которая допускала, что эфир полностью
увлекается движущимися телами. Из этой теории также
следовало, что уравнения Максвелла должны сохранять
инвариантную форму, удовлетворяя классическому
принципу относительности Галилея.
Допустив прямо противоположную гипотезу, что тела
движутся сквозь неподвижный эфир, теория Лоренца также
оказалась в сложном положении, будучи не в состоянии
объяснить нулевой результат эксперимента Майкельсона-
Морли 1887 г. В задачу этого эксперимента входило выявить
эффекты движения системы отсчета относительно эфира
186

(речь идет об эффектах второго порядка относительно v/c,
на возможность обнаружения которых указывал Максвелл
еще в 1879 г.).
Хотя эксперимент Майкельсона-Морли 1887 г.,
видимо, не имел прямого отношения к разработке
электродинамики движущихся тел Эйнштейна, его нулевой результат
все же сыграл здесь важное стимулирующее воздействие,
так как действительно поставил под сомнение вытекавший
из электромагнитной теории Лоренца вывод относительно
неинвариантности уравнений Максвелла-Лоренца в
различных инерциальных системах. Тем самым он,
безусловно, способствовал радикальному изменению направления
исследований, их сдвигу в область сугубо математических
проблем, ориентируя на поиск таких условий, при которых
уравнения Максвелла-Лоренца оставались бы
инвариантными при переходе от одной инерциальной системы отсчета
к другой. И эти условия были найдены чисто математически
Фитцжеральдом в 1891 г.
Успешно решив, независимо от Фитцжеральда,
возникшую математическую проблему в 1892 г., Лоренц
объяснил результат эксперимента Майкельсона-Морли 1887 г.
точно до эффектов второго порядка относительно v/c с
помощью гипотезы сокращения, опираясь при этом на закон
сложения скоростей Ньютона, который, однако, пришлось
модифицировать, так как он предсказывал зависимость
скорости света от скорости движения его источника. Тем не
менее в течение ряда лет ему так и не удавалось разработать
убедительную физическую интерпретацию полученных
математических формализмов — уравнений
преобразований Лоренца-Фитцжеральда и Лоренца-Лармора1. Именно
проблемы физического обоснования этих уравнений
послужили отправным пунктом дальнейших теоретических
исследований Лоренца, завершившихся созданием в 1909 г.
См.: Miller A.I. Albert Einstein's Special Theory of Relativity. Addison,
1981.P.32-40.
187

теории электрона. Однако уже в 1904 г. Пуанкаре удалось
открыть симметричность пространственных и временных
преобразований Лоренца, их групповой характер1. Но
отсюда непосредственно следовала их обратимость, а этот
вывод прямо противоречил фундаментальной гипотезе
Лоренца относительно существования привилегированной,
связанной с эфиром, инерциальной системы отсчета.
Таким образом, в результате открытия Пуанкаре было
выявлено ранее скрытое, "глубинное" противоречие
гипотез (преобразований) Лоренца с основным допущением его
собственной теории. И только с этого момента эти
селективно ценные гипотезы оказываются гипотезами ad hoc и
начинают выступать в своем новом качестве — как
порождающая содержание новой физической теории
математическая модель. Так, в частности, открытие группового
характера уравнений преобразований позволяло вообще
отказаться от гипотезы эфира, а также и от предложенной
Лоренцом модификации классического закона сложения
скоростей, в задачу которой входило объяснить сам факт
независимости скорости света от скорости движения его
источника.
Аналогичные механизмы роста были характерны и для
научной революции XVI-XVII вв., хотя предпосылочное
знание здесь, естественно, не могло выступать в виде
математизированных конкретных фундаментальных теорий,
как это имеет место в развитой науке. Первым этапом этой
революции исторически оказалась гелиоцентрическая
теория движения планет Коперника, которая явно и неявно
опиралась на ряд допущений позднесредневековой
"динамики". Основы этой "динамики" были разработаны в XIV в.
Ж.Буриданом и его последователями, продолжившими
начатое еще в VI в. христианским неоплатоником Иоанном
Филопоном Александрийским критическое
переосмысление аристотелевской теории движения. В своих коммента-
См.: Keswani G.H., Kilmisîer С. W. Intimation of Relativity — Relativity
before Einstein// British Journal for the Philosophy of Science, 1983, № 4.
188

риях к "Физике" Аристотеля Филопон впервые выдвинул
идею о том, что метательная машина наделяет движущей
силой не воздух (т.е."среду"), как считал Стагирит, а сам
снаряд, и что эта движущая сила уменьшается в
зависимости от "естественной склонности" снаряда и сопротивления
среды. Эта революционная по тем временам идея была
подхвачена и развита в XIV в. Ж.Буриданом, ректором
Парижского университета в период с 1328 по 1340 г.
Ж.Буридан подверг решительной критике ряд
основоположений аристотелевской "динамики", указав, в
частности, на то, что воздух в принципе не может быть причиной
вращательного движения точильного камня, так как это
движение продолжается в течение сравнительно
длительного периода времени, несмотря на близко помещенный
"чехол", который должен был бы "отсекать" воздух. В то же
время он не ставил под сомнение такие принципы "физики"
Аристотеля, которые утверждали, например, что любое
движение возможно только под воздействием движущейся
силы, и что причина должна быть пропорциональна
следствию. Опираясь на эти аристотелевские принципы, он, в
свою очередь, предположил наличие некоторого "импету-
са", сообщаемого "двигателем" движимому телу. Согласно
Буридану, в случае "насильственного" движения
сообщенный метательному снаряду "импетус" постепенно
уменьшается вследствие сопротивления воздуха и естественного
"стремления" метательного снаряда к своему "месту", в то
время как в свободно падающих телах "импетус"
постепенно увеличивается под воздействием естественного
притяжения, действующего как ускоряющая сила1.
Из этих гипотез Буридана непосредственно следовало,
что если отсутствует сопротивление среды и нет каких-либо
"отклонений" к противоположному движению, то
"импетус" сохранялся бы бесконечно, как это имеет место в случае
См., например: Crombie A. Medieval and Early Modern Science. X.Y.,
1959, vol.11. P.67.
189

небесных тел, чье непрерывное движение остается
естественным и круговым. Таким образом, его теория "импетуса"
не только давала отличную от принятой в средневековом
христианстве картину творения Космоса, но и была
попыткой включить движения в "надлунном" и "подлунном"
мирах в единую систему механики. Её принципы относились
как к "небесным", так и к "земным" движениям и,
соответственно, предполагали элиминацию того различия в
природе небесных и земных тел, на котором настаивал
Аристотель, считавший, что "естественным" круговым движением
могут обладать только состоящие из "эфира" планеты.
Есть все основания предполагать, что Коперник не
только был хорошо знаком с теорией "импетуса" (он в
течение длительного периода жил и учился в Италии), но и
опирался на ряд её гипотез в процессе создания своей геле-
оцентрической системы. Об этом прямо свидетельствует,
например, его аргументация в защиту предположения, что
равномерное вращение Земли является её "естественным"
движением1. Теория "импетуса" позволила Копернику
парировать возражения сторонников ортодоксальной точки
зрения Аристотеля и Птолемея, утверждавших, что
вращательное движение Земли невозможно, поскольку оно
должно быть непременно "насильственным". Ведь, согласно Бу-
ридану, полученный небесными телами "импетус" должен
сохраняться бесконечно, а следовательно, их движение
остается всегда естественным и равномерным. Видимо,
именно в этой связи Коперник подчеркивал, что "круговое же
движение протекает всегда равномерно, ибо его причина
неослабеваема"2.
Основной аргумент Коперника в защиту тезиса о
неподвижности "неба" и о наличии суточного вращения Земли
также опирался на следствия из теории "импетуса". Цель
См.: Коперник Н. Об обращении небесных сфер. В кн.: Николай
Коперник. М.- Л., 1947. С. 204.
2 Там же. С. 207.
190

jToro аргумента состояла в том, чтобы показать
внутреннюю противоречивость аристотелевско-птолемеевской
концепции движения небесных сфер вокруг неподвижной
Земли, если допустить относительную бесконечность
величины "неба" по сравнению с Землей. По словам Коперника,
"чем больше оно (т.е. небо — ИМ.) будет увлекаться ввысь
напором (impetus) этого движения, тем быстрее будет
становиться самое движение благодаря постоянному
разрастанию окружности, которую небу необходимо пройти в
течение 24 часов; и обратно, при разрастании движения
разрастается и необъятность неба. Таким образом, скорость будет
увеличивать до бесконечности величину, а величина —
скорость. По известному закону физики, что бесконечное не
может быть пройдено, ни каким-либо образом двигаться,
небо непременно будет неподвижно"1.
При этом следует особо отметить, что теория "импету-
са" не запрещала небесным телам одновременно совершать
вращение вокруг собственной оси и круговое
поступательное движение вокруг центра. Формальным препятствием
здесь мог служить только аристотелевский
логико-онтологический закон непротиворечия, но попытки ограничить
его область применения уже предпринимались задолго до
Коперника Альбертом Саксонским, который выдвинул
идею сложения двух "импетусов" — кругового и
прямолинейного. И это обстоятельство, видимо, было хорошо
известно Копернику2.
Итак, если теорию "импетуса" рассматривать как
селективно ценную ad hoc теорию, разработанную с целью
улучшить адаптивные возможности аристотелевской
"динамики", то к такому же выводу можно прийти и
относительно опиравшейся на её принципы гелеоцентрической
2 Там же. С. 205.
"Что же касается спускающихся и поднимающихся тел, — писал он,
— то их движение в отношении Вселенной следует считать действительным
и всегда слагающимся из прямолинейного и кругового" ( Там же. С. 206).
191

теории Корперника. В прагматическом отношении эта
теория первоначально не была более точной, чем
геоцентрическая система Птолемея1. Но последняя не только
противоречила выводам теории "импетуса", но и плохо
согласовывалась с некоторыми принципами аристотелевской
"физики" и астрономии, а потому в эпоху Коперника — и
даже значительно раньше — могла рассматриваться только
как физически необоснованная, сугубо кинематическая ad
hoc теория. Это, собственно, и позволило Копернику
осуществить её радикальное математическое преобразование,
суть которого сводилась, во-первых, к унификации
птолемеевых моделей движения планет путем приведения их к
единому масштабу, и, во-вторых, к обращению всей
кинематики этой системы посредством выбора новой
неподвижной точки отсчета. В результате "весь численный скелет
древней теории сохраняется неизменным, а методика её
упрощается и улучшается, поскольку птолемеевы экванты
уничтожаются и заменяются движениями более
совершенными — круговыми и равномерными; к тому же ряд
движений теперь вовсе отпадает, поскольку все они учитываются
единым движением Земли"2.
Хотя система круговых движений планет Коперника
хорошо согласовывалась с теорией "импетуса", последняя,
однако, все же не позволяла обосновать выбор нужной
системы отсчета, т.е. обосновать лежащий в основе этой
системы принцип гелеоцентризма, который к тому же не мог
быть подтвержден с помощью непосредственных
наблюдено Кеплера, — отмечает, например, Т.Кун, — теория Коперника
едва ли улучшала предсказания положения планет, сделанные
Птолемеем". (Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. С. 197). Это, однако,
вряд ли правомерно утверждать в отношении разработанной Коперником
теории Луны, значительно превосходившей соответствующую теорию
Птолемея. Но принцип гелиоцентризма здесь, естественно, не играл никакой
рол и 2
Идельсон Н. Этюды по истории планетных теорий. В кн.: Николай
Коперник. [К 400-летию со дня смерти. 1543-1943]. М.-Л., 1943. С. 164.
192

ний. Поэтому, несмотря на свое частичное "физическое"
обоснование гелеоцентрическая система — в той форме, как
она была разработана Коперником — фактически
оставалась кинематической, сугубо математической теорией
движения планет, где выбор привилегированной системы
отсчета оказывался произвольным. Но и в качестве сугубо
математической теории эта система все же обладала
существенным метаматематическим преимуществом перед
кинематической системой Птолемея — она была значительно
проще последней и при этом не уступала ей по своим
объяснительным возможностям. Но, что самое важное, именно
отсутствие физического обоснования принципа гелеоцент-
ризма в теории Коперника, её математический,
вычислительный характер сделало возможным дальнейшее
"расщепление" и развитие научного знания в двух относительно
независимых направлениях — в направлении поиска более
адекватной кинематической теории, описывающей более
точные (полученные Т.Браге) данные о положении планет
(И.Кеплер), с одной стороны, и разработки единого
физического обоснования движения небесных и земных тел — с
другой (Г.Галилей). Поэтому в научной революции XVI —
XVII вв. теория Коперника сыграла роль новой,
порождающей развитие научного знания концептуальной структуры.
Таким образом, попытки адаптировать научные теории
к новым эмпирическим данным за счет увеличения их
информационной "емкости" с помощью расширяющих
теоретическое и эмпирическое содержание гипотез
наталкиваются на естественные границы изменчивости, структурной
целостности (непротиворечивости) теоретических систем
знания. Появившаяся в поле зрения исследователей
"избыточная" информация обретает самостоятельную сущность,
она оформляется в виде селективно ценных ad hoc гипотез,
выступающих отправным пунктом дальнейшего
эволюционного роста науки. Причем механизмы информационного
отбора в развитой науке не столь жестки, как в природе —
здесь перспективные инновации не отбрасываются, даже
193

если в течение некоторого времени они не приобретают
существенных селективных преимуществ по сравнению с
соперничающими теориями и гипотезами.
Сосуществование конкурирующих вариантов роста научного знания
(оставляя открытым вопрос об окончательном выборе),
позволяет значительно интенсифицировать поиски путей их
модификации и развития.
Итак, косвенная аналогия между органической
эволюцией и ростом научного знания в известных границах
вполне правомерна, этот вывод непосредственно следует из
универсальности информационного развития, т.е. развития
способов извлечения и переработки когнитивной
информации. В иерархии этих способов наука оказывается наиболее
утонченной системой накопления фактов, концентрации
информации о мире — системой, которая постепенно
развила свои собственные надиндивидуальные механизмы
информационного отбора, механизмы самокоррекции и
элиминации ошибок эволюции. С точки зрения эволюционной
эпистемологии прогресс в науке означает прежде всего
изобретение относительно более информативных теорий. И
здесь, по-видимому, не может быть никаких искусственных
ограничений, так как эволюция познания — т.е. эволюция
нашего мозга, нашей когнитивной системы, способов
обработки когнитивной информации, а также научных методов,
техники и т.д. — это открытый процесс, а наука крайне
необходима нам для увеличения нашей приспособленности.

СОДЕРЖАНИЕ
Введение 3
Меркулов И.П. Архаическое мышление:
вера, миф, познание 14
Бескова И.А. Эзотерическое знание и его
элементы в марксистской идеологии 49
Черняк B.C. Истоки эмпиризма 78
Князева E.H. Синергетическая модель
эволюции научного знания 102
Майданов A.C. Пути научных открытий и способы
их оптимизации 129
Меркулов И.П. Биологическая эволюция
и рост научного знания: аналогия или метафора? 173

ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ:
ПРОБЛЕМЫ, ПЕРСПЕКТИВЫ