Северо-Осетинский институт
гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева -
филиал Федерального научного центра «ВНЦ РАН»
А.А.Туаплагов
СКИФЫ и АЛАНЫ -
2-е издание
Владикавказ * 2020

ББК63.3(2Рос.Сев.)+63.3(2Рос.Инг)
Т-81
Рецензенты: доктор ист. наук Р. Г. ДЗАТТИАТЫ,
канд. ист. наук Ю. С. ГАГЛОЙТИ
Туаллагов, Алан Ахсарович.
Т-81 Нахоязычные скифы и аланы - реальность или миф? [Текст] /
А. А. Туаллагов ; Северо-Осетинский институт гуманитарных и
социальных исследований им. В. И. Абаева - филиал Федерального
государственного бюджетного учреждения науки Федерального
научного центра Владикавказский научный центр РАН. - Переиздание.
- Владикавказ : Ир, 2020. - 103 с. - Список лит. : с. 90-102.
ISBN 978-5-7534-1631-5
Издание представляет собой источниковедческий анализ появляющихся опусов
различных авторов, изначально направленных не на установление научной истины, а
на обслуживание легко определяемых политических интересов.
ББК 63.3(2Рос.Сев.)+63.3(2Рос.Инг)
© Туаллагов А. А., 2008
О Григорян В. С, дизайн, 2008
ISBN 978-5-7534-1631-5 © Оформление. ГУП «Издательство «Ир», 2020

Предисловие
Противостоять воздействию подобной мифологии
чрезвычайно трудно, поскольку, существуя в измерении
«веры», она нечувствительна к научной аргументации.
Поступки же людей определяются не «объективно
существующей» ситуацией, а тем, каким образом они её
воспринимают.
Недооценивать эту своеобразную идеологию было бы
опасно: миф, как замечал ещё Николай Бердяев, «может
заключать в себе взрывчатую динамическую энергию и
двигать массами, которые мало интересуются научной
истиной, и вообще истиной».
В. Шнирельман
Предлагаемый читателю небольшой сборник вызван к жизни
известными событиями и нынешним положением в отношениях
Северной Осетии и Ингушетии. Человечество знает многие примеры
того, как различного рода интерпретации истории служили поводом
для неблаговидных политических деяний. Одной из сфер
современного применения подобных интерпретаций стали межнациональные
отношения на Северном Кавказе. Поэтому в настоящее время перед
специалистами-историками стоит актуальная задача
своевременного и компетентного анализа появляющихся опусов различных
авторов, изначально направленных не на поиск исторической истины, а
на обслуживание тех или иных политических интересов.
3

В основу сборника легли статьи автора, опубликованные в
научных изданиях Владикавказа (Вестник ВНЦ, 2004, т. 4, № 1) и
Ростова-на-Дону (Южнороссийское обозрение. 2004, № 22,24). Учитывая
задачи данного сборника, они были несколько переработаны.
Первую часть сборника представляет статья, написанная автором после
более полного ознакомления с современными работами, в которых
т.н. учёные всеми силами и способами стремятся провозгласить
антинаучный тезис о прямом генетическом родстве нахских народов
с аланами. Здесь заинтересованный читатель сможет ознакомиться
с достаточно полной на период до 2005 г., когда и был составлен
предлагаемый труд, картиной имеющихся наработок и утверждений
по поводу мифических нахоязычных алан, а также тех причин,
которые, по мнению автора, обусловили их появление.
Вторая часть представляет рецензию автора на одну из книг,
посвященных частной проблеме — истории Магаса, столицы
средневековой Алании. Она была написана по предложению
опубликовавшей книгу стороны с обещанием издания её в Ингушетии. Однако
впоследствии, после предоставления подготовленной рецензии, в
её публикации было отказано. Вопрос мог быть исчерпан. Но после
такого отказа в газете «Ингушетия» от 2 марта 2004 г. появилась
первая часть статьи полковника медицинской службы запаса Ю. Тимер-
ханова, ныне представляющегося краеведом, под названием
«Рецензия на рецензию». Её автор объяснил свою публикацию тем, что ему
«... совершенно случайно попалась 10-страничная рецензия...».
Следует с благодарностью отметить, что в Ингушетии нашлись силы,
которым хватило мудрости и воли, чтобы пресечь дальнейшую
публикацию столь, мягко говоря, необъяснимого ни с научной, ни с
моральной точки зрения материала. Но в сложившейся тогда ситуации
я посчитал себя уже обязанным опубликовать рецензию в научном
журнале во Владикавказе. Теперь с ней может ознакомиться и
более широкий круг читателей, которым предоставляется возможность
делать собственные выводы о технологии и аргументированности
идеи нахоязычия алан.
Третья часть сборника составлена на основе статьи автора,
посвященной проблеме пребывания скифов на Северном Кавказе. В ней
4

приводится общий круг известных письменных источников, анализ
которых лежит в основе научных разработок специалистов-скифо-
логов. Хочется надеяться, что представленные в работе источнико-
вая база, а также далеко не полный круг весьма обширной и
разноплановой современной исследовательской литературы помогут
читателю сформировать общее представление о сложности и
специфике научного исследования затрагиваемой проблемы. На этом фоне
читателю, как я полагаю, будет легче разобраться в «объективности
и научности» исследований о нахоязычии алан. Исходя из
тематической направленности сборника, мною была изъята часть,
посвященная анализу идеи тюркоязычия скифов. Возможно, в будущем мне
удастся опубликовать и её на основе проведённого дополнительного
анализа имеющихся разработок. Уважаемому читателю пока
остаётся только поверить автору на слово об удивительной и, видимо,
закономерной схожести способов достижения запрограммированного
сторонниками обоих направлений вывода.
В ходе работы для меня становилось всё более ясно, что перед
нашими народами стоят только два пути. Первый — это путь
консервации старых и накопления новых обид и претензий друг к другу,
вражды и нетерпимости, ведущих к новым жертвам, потерям, горю
и самоубийственному концу. Второй — путь сдержанности,
постоянного поиска компромиссов, взаимного доверия и понимания,
ведущих к миру и добрососедству. Как показывает практика,
второй путь гораздо тяжелее, прежде всего, для человеческой души. И
всё-таки, не дай нам Бог явить глупость и пойти за теми из нас, кто
сеет вражду оружием и словом, одинаково безжалостно и подло
лишает будущего нас и наших детей.

«Ингушская Алания» и «ингуши-аланы»
(от реальности к мифу и от мифа к реальности)
В последние годы одной из наиболее популярных идей среди
ингушской интеллигенции стало утверждение о генетической связи
ингушей с аланами, которых представляют нахоязычным народом.
Видимо, среди основоположников данного «нового направления»
следует признать чеченского филолога Я. С. Вагапова (1980а, 19806, 1981,
1984,1990,1991,1996), неоднократно обращавшегося в своих статьях
к известным из научной литературы данным по аланской ономастике,
топонимике и т. д. Основная часть его «открытий» была обобщена в
монографическом издании. Приёмы доказательств Я. С. Вагапова
стали практически общепринятыми для его последователей. Им, прежде
всего, присуще полное игнорирование законов исторического
развития языка, компенсируемое личной убеждённостью, что всё аланское
должно быть нахским и, соответственно, легко объяснимым при
помощи современных ингушского и чеченского языков. Таким образом,
для названия самих алан легко подбираются созвучные нахские слова.
Показательно, что американский лингвист Л. Згуста,
специально обратившийся к разбору мнений о языке Зеленчукской надписи,
вынужден был отметить, что предложенное нахское толкование
неубедительно (Zgusta, 1987). Его конкретный анализ доказательной
базы Я.С. Вагапова вызвал неудовольствие у ингушского краеведа
Ю. Тимерханова (2004), обвинившего Л. Згусту в искажениях и
незнании ингушского языка. Краевед настаивает на правильности нах-
6

ского перевода, в частности, указывая на справедливость мнения о
заимствовании ocqt. furt/fyrt — «сын» из ингушского языка. Видимо,
природному носителю ингушского языка остался неизвестен научно
установленный факт, что согласный /исторически чужд
ингушскому языку, появившись достаточно поздно под несомненным
осетинским влиянием (Абаев, 1959; Гониашвили, 1977). Такое положение,
например, прекрасно демонстрируют заимствования из
осетинского. А осет. furt/fyrt имеет вполне надёжную иранскую этимологию
(Абаев, 1996а). Здесь я уже не буду касаться других частных
утверждений Я. С. Вагапова, таких, как размещение упомянутых
Птолемеем аланорсов к северу от Азовского моря возле неких славян,
идентификация нахчаматеан «Ашхарацуйц» с чеченским племенем и т.
д., поскольку любому специалисту вполне понятно явное незнание
автором используемых им источников.
Представители «нового направления», видимо, опираясь на
наблюдения специалистов о собирательном характере термина «алан»
в ряде нарративных источников, устранились от необходимого
анализа сведений отдельно взятых материалов, что «позволило» им
заявлять о том, что среди алан были не только ираноязычные, но и
иные кавказские элементы, сводимые, в конечном счёте, к нахским
(Плиев, 1997). Пожалуй, никто из алановедов и не утверждал, что
в состав объединений алан на разных территориях и в разные
времена не входили представители иных этносов, тем более, в период
создания Аланского государства. Однако в результате они не
становились этническими аланами. Подобные примеры хорошо
известны в истории других народов и государств. Полагаю, сторонники
нахоязычия алан никогда не согласятся с утверждением, что
чеченцы или ингуши, служившие, например, в русской армии и ставшие
гражданами России, тем самым превратились в русских. Наконец,
был сделан и окончательный вывод об изначальном нахоязычии всех
алан или, как вариант, о культурной ассимилияции ираноязычных
алан, автоматически превращающей Аланию в нахское государство
7

(Сигаури, 1997). Показательно, что, подбирая основу для нахской
этимологии названия «алан», нередко используют нахский
социальный термин «але», «аьла», «эли» — «князь/господин», совершенно
забывая предположение А. Н. Генко о его заимствовании. Такая
«забывчивость» представлена на фоне переиздания работы А. Н. Генко
в сборнике, в котором соответствующая часть об ингушских
заимствованиях из осетинского языка просто изъята (Ингуши... 1996).
Работы Я. С. Вагапова, по существу, стали отправной точкой для
создания последующих опусов о неких нахоязычных аланах, в
которых говорится, что Я. С. Вагапов «доказал», «установил» и т.д. Уже
его первые работы вызвали одобрение соотечественников,
призывавших искать древние следы чеченцев и ингушей через алан и
среди алан, с возложением особой надежды на языковедов, поскольку
Я. С. Вагапов уже «объяснил» через нахские языки значение слова
«алан» (Багаев, 1978). Лингвистическая эквилибристика Я. С.
Вагапова подвигла его последователей к расширению сферы
приложения своих усилий, и теперь нахоязычными стали сарматы, скифы и
даже киммерийцы (Джамирзаев, 2002). До сегодняшнего дня
наиболее слабой, если только можно найти иную, стороной указанных
построений является археологический аспект. Наиболее полно и
последовательно стремился найти повод для объявления аланских
погребальных памятников принадлежащими нахоязычному
населению Р. Д. Арсанукаев (1990а, 19906, 1991, 1992, 2002 и т. д.), чьи
поиски также вылились в издание монографии. Автор, ныне гражданин
Канады, упорно настаивает на тезисе некоторых исследователей, что
катакомбный обряд погребения не был свойственен сарматам, а
катакомбы сопоставимы со склеповыми сооружениями. Далее следует
утверждение о зарождении на Северном Кавказе аланской
материальной культуры, обусловленной внутренним развитием нахских племён.
Вызывает недоумение игнорирование хорошо известных в науке
фактов, противоречащих данным гипотезам (Туаллагов, 20016). Наукой
давно и достаточно подробно рассмотрены проблемы
взаимоотношений средневековых алан и нахов на примере археологических
материалов, которые нашли себе вполне чёткое подтверждение и в устной
8

традиции ингушей (Виноградов, 1985). Но эти разработки
оказываются вне рассмотрения. В принципе, такой подход весьма характерен
для приверженцев теории нахоязычия алан, которые либо не знают,
что плохо, либо умалчивают, что ещё хуже, огромный массив научных
разработок, весьма аргументированно опровергающий их позицию.
Что касается способов интерпретации Р. Д. Арсанукаевым данных
письменных источников, то некоторые из них проанализированы в
третьей части предлагаемой работы.
Вот на такой основе и были взращены нынешние «теории»
нахоязычия алан и прямой генетической преемственности между аланами и
ингушами. Последователи этих взглядов, как и их предшественники, в
первую очередь делают ставку на легко усваиваемые
соотечественниками переводы с ингушского языка. С другой стороны, некоторые из
них стремятся расширить свою доказательную базу за счёт, например,
достаточно вольных интерпретаций материалов Нартовского эпоса,
забывая как о специфике подобного рода источников, так и,
соответственно, о специфике методов их анализа. Вполне надёжно
установленный многими исследователями адаптационный характер
Нартовского эпоса нахов, при котором сохраняются как мотивы
противостояния местных героев с воинственными чужаками нарт-орстхойцами,
так и мотивы признания нартов собственными героями, является
наиболее раздражающим фактом. Поэтому из одной работы в другую
переносится тезис о том, что якобы речь должна идти об историческом
противостоянии горных и плоскостных нахов (Мужухоев, 1992, 1995,
1996; Мужухоев, Мужухоева, 1995; Мужухоева, 1991).
Выдвигаются аргументы в пользу появления алан в горных
ущельях, заселённых местными племенами, только после поражения от
татаро-монголов. Надёжно установленные археологическими
данными факты заселения аланами горных районов, по крайней мере с
VI в. н. э., вообще не упоминаются. Сделанный умозрительным
путём вывод о том, что термин «алан» покрывал в этническом плане
ближайших предков чеченцев и ингушей, становится основой для
работ М. Б. Мужухоева (1996).
Примечательно, что С. М. Джамирзаев (2002), утверждая
этнический характер термина «алан» для нахов и ссылаясь на мнение
9

В. И. Марковина, что скифо-сарматские племена являются прямыми
предками нахов, даёт сноску на работу именно М. Б. Мужухоева.
Последний же, цитируя слова В. И. Марковина (1991), что прямыми
предками чеченцев и ингушей являются племена скифо-сармат-
ского времени, под которыми автор понимает потомков носителей
каякентско-харачоевской культуры, испытавших влияние кобанцев,
в конечном счёте, «переводит» сказанное в плоскость этнической
принадлежности алан. Сторонники нахоязычия алан, вопреки всем
данным исторической науки, исходят из идеи автохтонности аланско-
го населения Северного Кавказа, поскольку в противном случае они
вступят в ещё одно непреодолимое противоречие с данными
исторической науки. Поэтому и Р. Д. Арсанукаев, и М. Б. Мужухоев, и
другие их единомышленники в первую очередь обращаются к истории
носителей кобанской археологической культуры. Они и объявляются
древним нахоязычным населением Северного Кавказа, в результате
определённых трансформаций превращающимся в алан.
Не буду полностью разбирать используемые М.Б. Мужухоевым
доводы, отмечу лишь частные положения. Так, обращаясь к
известным историческим источникам, упоминающим гаргареев, автор
объявляет об их принадлежности к древненахскому этносу на
основе якобы сугубо нахской лексемы «гаргар». Однако в специальных
работах отмечалось, что речь идёт о нахо-дагестанском источнике,
включающем аварский, рутульский, цахурский языки. Автор,
обращаясь к образу амазонок, вообще не отдаёт себе отчёта в том, что
данный образ изначально связан с малоазийским регионом (хотя его
связи могут быть и более обширны), становясь неотъемлемой
частью мифологических представлений, которые затем подвергаются
разнообразной историзации.
Что касается кобанской культуры, то ещё никому не удавалось
вывести изначально аланскую культуру из кобанской. Кроме версии
о нахоязычии кобанцев равные права на жизнь имеют версии о её
нахо-дагестанской или протоадыгской принадлежности, не говоря
уже об иных возможных вариантах. В настоящее время существует
две точки зрения на сущность самой кобанской культуры. Согласно
первой, речь идёт об этнокультурной общности, предполагающей
ю

моноэтническую среду, но не исключающей определённые
этнические особенности. Согласно второй, к которой всё более
склоняются специалисты, следует говорить о кобанской
культурно-исторической общности, предполагающей как существование нескольких
синхронных культур (соответственно с предшествующим
поликультурным образованием), так и нескольких этносов. В конечном
счёте, значительную важность приобретает вопрос о количественной и
качественной роли субстрата в сложении того или иного варианта
кобанской культуры. И до появления алан кобанская культура уже
испытала на себе заметное влияние со стороны скифов, савроматов
и сарматов. В последнее время открываются факты взаимодействия
кобанской и древнемеотской культур.
Невозможность оторвать нахскую историю от древнего единства
в рамках нахо-дагестанской общности вообще может привести к
отказу от гипотезы о древненахской принадлежности кобанцев. Сейчас
вполне надёжно устанавливается связь древненахского населения с
носителями каякентско-харачоевской культуры, что вполне
аргументированно соответствует историко-этническим процессам на всём
Северо-Восточном Кавказе. Из последних работ по этой проблеме
можно рекомендовать статью В. И. Марковина (2001),
посвященную, в том числе, и памяти Я.С. Вагапова. Однако данные научные
разработки элементарно игнорируются. В этом заключается ещё
один из способов «доказательств». Специалистам хорошо известно,
что многие вопросы истории, археологии и других смежных
дисциплин, привлекаемых ими (антропология, лингвистика и т. д.),
зачастую находятся в состоянии обязательной дискуссии, в ходе которой
выдвигаются различные предположения и версии. Сторонники же
нахоязычия алан выбирают из неё наиболее, по их мнению,
подходящую гипотезу или версию, которая и преподносится читателю как
единственно существующая, верная и научно доказанная.
Особые старания прикладывает в данном направлении ещё один
сторонник нахоязычия и древнеингушского происхождения алан —
«краевед и архивариус» Б. Д. Газиков (2001а, 20016, 2002а, 20026,
2002в, 2003). Здесь в ходу всё те же «сирены созвучий» при
интерпретации данных фольклора, топонимики и антропонимики, без-
11

апелляционные утверждения по поводу образов и названий
осетинского Нартовского эпоса. Под «кавказским субстратом» в этногенезе
современных народов подразумевается «народ ингушского толка».
Появляются и новые утверждения о генетической связи осетин-ди-
горцев, населяющих западные земли современной Северной Осетии,
с предками ингушей, а осетин-иронцев, непосредственно
граничащих с ингушами, с некими пришлыми позднее иранцами. Особенно
может впечатлить читателя перечисление наименований «в
древности» и «средневековье» ингушей, в которое входят унны, саки, овсы,
аланы, асы и гелы. Основным аргументом автора зачастую
становятся простые формулировки, типа «мы считаем», «на наш взгляд». В
отношении названия «алан» опять используется давно известное с
работ основателя яфетической теории Н. Я. Марра название
божества Хал. Для доказательства того, что единственный на Северном
Кавказе народ, именующий себя «ас», — ингуши, указывается на
ингушское «колено Асдой (Оздой)». Расположение аланских
городов и маршрут похода Тимура всеми силами привязываются к
территории современной Ингушетии, для чего широко используются
не анализ сведений письменных источников, а данные ингушского
фольклора и соответствующие объяснения из местной топонимики.
В работах Б. Д. Газикова нередко упоминаются опусы Н. Д. Код-
зоева, якобы установившего тот или иной факт из истории нахоязыч-
ных алан. Надо отметить, что подобные взаимообратные сноски легко
можно обнаружить в работах и самого Н. Д. Кодзоева. Таким образом,
перед неискушённым читателем создаётся картина значительных
достижений ингушских исследователей, открывших наконец
историческую истину. Перу Н. Д. Кодзоева (1995, 1998а, 19986, 1998в, 2000а,
20006, 2001а, 20016, 2002а, 20026, 2002в, 2003, 2004) принадлежат
различные статьи и монографические издания, в том числе и учебное
пособие для общеобразовательных школ. Методика работы автора
построена на тех же принципах, что и у его единомышленников
(подробнее смотри во второй части предлагаемой работы).
1 Стремление во что бы то ни стало утвердить мнение о нахском
происхождении алан вполне объективно наталкивается на признанную в
исторической науке связь алан с миром ираноязычных кочевников и
12

последующим формированием ираноязычных осетин. Поэтому
предпринимаются всевозможные попытки «отстранить» историю осетин
от истории алан. При этом авторы не замечают явных противоречий
в своей позиции. С одной стороны, они подбирают известные,
например, разработки некоторых антропологов о принадлежности осетин к
кавказскому расовому типу, отличному от аланского, с другой
стороны, указывают на вполне объективные данные об участии в
этногенезе осетин местного населения. Таким образом, осетины оказываются
без аланских корней, но в то же время потомками местного населения,
представляющегося всё теми же предками алан.
Многие из интересующих нас авторов любят достаточно часто и
пространно цитировать разработки тех антропологов, которые в
прошлом делали упор на кавказском антропологическом типе осетин,
объединяющем их с соседними кавказскими народами. При этом
даже без краткого упоминания остаются известные специалистам
современные исследования, отмечающие неоднородность в
антропологическом плане как горского населения, так и появившихся алан, а
также иные наблюдения по антропологии собственно осетин
(Абрамова, 1997; Герасимова, 1976, 1994, 2002, 2003, 2004; Тихонов, 1994;
Шевченко, 1986). Особое пристрастие у сторонников нахоязычия алан
вызывают работы В. И. Абаева, затрагивающие проблемы
кавказского субстрата в языке осетин. Сама идея кавказского субстрата в
формировании осетинского языка является продуктом «нового учения о
языке» Н. Я. Марра. Именно данное учение побудило В. И. Абаева,
например, признать в названиях осетин иронцев и дигорцев местное
(автохтонное) происхождение. Однако такое решение имеет вполне
аргументированные возражения (Туаллагов, 1998, 2001 в). В качестве
демонстрации указанного процесса В. И. Абаев приводил ряд слов,
источник которых оставался невыясненным. Часть из них, однако,
уже получила вполне приемлемое разъяснение на основе иранских
языков. Интересно, что ещё одна часть подобных слов имеет
параллели среди финно-угорского материала, что отмечал сам исследователь,
не находя возможности их объяснить. Если обратиться к
четырёхтомному «Историко-этимологическому словарю» В. И. Абаева, можно
убедиться, что иранский фонд осетинского языка составляет около
13

3/4 от всего лексического объёма. Вполне прав Т. А. Гуриев (1998),
что влияние кавказских языков на формирование осетинского языка
значительно, но лингвистическая наука не выработала критериев,
позволяющих отличать субстрат от несубстрата, поэтому обычно в
субстрат отводят заимствования и неизвестные слова. То же
касается оценки фонетических, грамматических и других явлений.
Кстати, следует указать, что сам В. И. Абаев, отмечая субстратные черты
для указанных явлений, вовсе не сводил их к древненахской основе,
указывая на влияние и закавказских, и западнокавказских языковых
групп. Причём, наблюдения многих лингвистов и антропологов
позволяют склониться к мнению о значительном участии в сложении
аланских объединений и последующем формировании осетинского
народа представителей именно адыгского мира.
Установленное научными методами отнесение языка алан к
иранской группе языков и ираноязычие осетин при всех попытках
хоть как-то оспорить языковую принадлежность первых оставляло
непреодолимое препятствие в виде того непреложного факта, что
осетины реально существуют. Простое решение Б. Д. Газикова о
формировании осетин за счёт появления на Северном Кавказе
каких-то иранцев, конечно, не могло способствовать устранению
«осетинского вопроса». Недавно было найдено радикальное решение.
X. 3. Бакаев, выступив под псевдонимом Дени Баксан (1999),
опубликовал враждебную монографию, представляющую собой дикую
смесь русофобии, антисемитизма и осетинофобии (работа была уже
дважды (!) опубликована и даже размещена в Интернете — www.
balkaria.narod.ru). Согласно этому автору, осетины, как и горские
евреи (таты), терские казаки и караимы Крыма, представляют собой
потомков евреев-маздакитов, которые усвоили в Иране иранский
язык, а затем бежали на Кавказ и поселились среди хазар.
Для привязки этой идеи к началу осетинского этногенеза
используются данные Леонти Мровели о появлении овсов в период
присутствия на Северном Кавказе хазар. Сама эта попытка
изначально представляется ложной, поскольку образ «хазар» в грузинском
источнике достаточно специфичен (см. третью часть). Поражает
желание человека писать опусы о древней и средневековой истории,
14

заниматься вопросами этногенеза современных кавказских народов
и абсолютно не знать историю своих кавказских соседей. Так,
например горские евреи и таты не являются одним и тем же народом.
Горские евреи, по мнению большинства специалистов,
являются потомками древних евреев, пленённых и переселённых сначала
в Месопотамию, где они освоили местный язык, а затем на
Северный Кавказ. Лишь из-за антисемитских явлений они с конца 30-х и
особенно активно с конца 1960-х и начала 1970-х годов XX в. стали
называть себя татами, т.к. говорили на татском языке. Сами же таты
являются иранцами. Оба этих народа появились на Северном
Кавказе как колонисты в результате политики средневековой Персии,
стремившейся укрепить свои границы от набегов кочевников.
Другой причиной переселения горских евреев стали гонения со стороны
персидских шахов за их участие в маздакитских движениях.
Сегодня под татским языком понимается язык горских евреев, по
существу представляющий собой среднеперсидский язык. Сами же таты
к началу XX века в основном перешли на азербайджанский язык,
хотя часть из них говорит на североазербайджанском (мусульман-
ско-татском) диалекте среднеперсидского языка. Искать еврейские
корни для терского казачества вообще бесперспективно. Изощрения
о созвучии Маздакии и Моздока, в первую очередь, должны удивить
кабардинцев, т.к. название г. Моздока в Северной Осетии имеет
кабардинское происхождение. Игра на факте ираноязычия осетин и
горских евреев изначально бесперспективна, поскольку их языки
принадлежат к различным группам иранских языков.
Лишь в конце своих откровений о еврейском происхождении
осетин Дени Баксан указывает на источник, подсказавший ему идею
«осетинского еврейства». Им является «видный кавказовед
прошлого столетия В. Б. Пфаф». Действительно, доктор В. Б. Пфаф в
конце XIX века опубликовал ряд статей в «Сборнике сведений о
кавказских горцах», «Сборнике сведений о Кавказе», «Терских
ведомостях», посвященных истории осетин. В них он заявил о
становлении осетин в результате смешения мидо-персидских и еврейских
элементов в XV в. до н. э. Как время указанных событий, так и
признаки еврейского компонента у осетин (левиратный брак, институт
15

номылус, манера разговора, жестикуляция и т.д.), конечно, не имеют
никаких доказательств. В своих построениях В. Б. Пфаф порой не
утруждал себя их научным обоснованием. По затронутому
вопросу уже редакция «Сборника сведений о кавказских горцах» (ССКГ,
1870, вып. IV, с. 1) вынуждена была отметить что «считает своим
долгом оговориться, что в этих сведениях всё ещё не видно
полного основания для принятия тех выводов и предложений, к которым
приходит автор». М. М. Ковалевский (1995, с. 12-16),
аргументированно опровергнув доводы В. Б. Пфафа, замечал: «...под влиянием
слишком поспешно сделанных антропологических и
филологических наблюдений г. Пфаф остановился на несчастной мысли видеть
в осетинах какое-то смешение арийского народа с семитическим».
Благодаря В. Б. Пфафу были собраны интересные материалы,
касающиеся истории осетин. Но, в то же время, он допускал
поверхностные и ничем не обоснованные высказывания и предположения, что
вполне адекватно оценивалось уже его современниками.
Но ещё более поражает воображение недавно вышедшая в свет
брошюра полковника медицинской службы в запасе Ю. Тимерхано-
ва, представляющегося теперь краеведом Ингушетии, под броским
названием «Правда об ингушах и осетинах» (2004). Поразить она
может лишь своим плагиатом идей вышеуказанного опуса Дени Бак-
сана. Для создания у читателей впечатления о собственном научном
поиске Ю. Тимерханов, хотя зачастую дословно переписывает
формулировки предшественника, попросту не упоминает его имени.
Работа расширена за счёт привлечения выборочных цитат из
исследований различных авторов и т.д. Это «расширение» выявило ещё
более глубокое незнание истории своих соседей. Так, утверждение о
самоназвании южных осетин «кудар» не выдерживает никакой
критики. Кударцами в просторечье называют южных осетин северные,
тогда как сами южные осетины называют себя иронцами, т.е. так же,
как называют себя северные осетины-иронцы. Собственно кударцы
составляют незначительную часть южных осетин и названы так по
месту своего проживания (Кударское ущелье). Автор абсолютно не
разобрался в проблеме пратохаров и тохаров-юэчжей. Кстати, столь
любовно цитируемый им Л. Н.Гумилёв лично подписал и подарил би-
16

блиотеке г. Петербурга замечательную статью Б. Лауфера, одно из
самых первых (1917 г.) доказательств ираноязычия тохаров-юэчжей,
которая и сейчас хранится в фондах её филиала на Литейном проспекте.
Краевед даже упоминает, без какой-либо конкретизации, ингушское
предание о тохарах, в связи с чем приводит ингушское выражение
«Чтоб ты ушёл в Сикким!» Интересно, что Р. С. Плиев (1997), приводя
данное выражение-проклятие, отмечает отсутствие толкования слова
«Сикким». Автор указывает, что иногда его связывают с названием
индийского штата Сикким, куда якобы нахи в древности ходили в
качестве проводников купеческих караванов. Но самому Р. С. Плиеву,
видимо, интереснее идея о переселении древних нахов в Этрурию по
зову этрусков или в силу каких-то иных причин. Пожалуй, обе версии
достойны друг друга по степени аргументации и оригинальности.
Автор упоминает и сообщение о «длинноголовых» жителях
Кавказа, сравнивая их с обычаем деформации головы у алан. Остаётся
только подсказать ему, что деформированные черепа на Северном
Кавказе известны и в памятниках катакомбной культуры эпохи
бронзы. Впервые же они встречаются в могильнике Гинчи (конец V-1 пол.
IV тыс. до н. э.). Наиболее же ранние, по данным антропологии,
деформированные черепа известны в Передней Азии (библ. Иерихон
и др.). Без всякого обоснования упоминается некое аланское племя
«оалой». Ю. Тимерханов не удосужился дать хотя бы такую
ссылку, как это сделал С. М. Джамирзаев (2002) по поводу мнения, что
осетины являются «иоланами», а не аланами: «Это версия высказана
И. Дьяконовым в беседе с Л. Усмановым в 1989 году в Ленинграде
{полевой материал)». Видимо, речь шла об Oua^oi (Ptol. V. XI, 21),
которых некоторые исследователи сопоставляют с двалами, что, на мой
взгляд, исходя из их локализации в источнике, достаточно спорно.
Автор «не проходит мимо» и решений В. Б. Пфафа. Кстати, положение
о семитском происхождении не только осетин, но и ингушей также
давно высказывалось. Оно получило адекватную оценку со стороны
Е. И. Крупнова (1971). Хотя его работа хорошо известна Ю. Тимерха-
нову, он предпочитает вообще не упоминать о прошлом
историографическом казусе об ингушах, а таковой же по отношению к осетинам
рассматривает как очень важный факт. Возможно, краеведу будут ин-
2 А. А. Туаллагов 17

тересны и давние предположения Л. П. Загурского и П. Зомбарта об
этрусском и карфагенском происхождении осетин.
Автор отмечает древненахские корни у современных тюркоязыч-
ных балкарцев и карачаевцев, считая, что те доказывают своё алан-
ское происхождение, обращаясь друг к другу словом «алан»,
называя себя аланами. Вновь яркий образчик незнания традиций своих
соседей. Слово «алан» при обращении балкарца или карачаевца не
несёт в себе этнической нагрузки. Так балкарец или карачаевец
может обратиться и к представителю любого другого народа, если
полагает, что тот владеет его языком. Пикантность последнего довода
Ю. Тимерханова заключается ещё и в том, что он позаимствован у
балкарских авторов, использовавших его для доказательства алан-
ского происхождения только балкарцев и карачаевцев. Но у них
аланы рассматривались как изначально тюркоязычный народ. Я уже не
буду касаться использования автором имён и разработок Н. Д. Код-
зоева, Я. С. Вагапова, Б. Д. Газикова, М. Б. Мужухоева, Р. С. Плиева,
Н. Я. Марра и других, поскольку в них нет ничего нового.
Пожалуй, процветающее в Ингушетии «краеведение» под маской
«алановедения» достигло своего пика. Рождённый им миф об
ингушской Алании и аланах-ингушах во многом обязан своим появлением
современным жизненным реалиям. Среди них, видимо, в первую
очередь следует учитывать субъективный фактор. Любой человек, а тем
более представитель кавказского народа, хочет знать о своём
происхождении, происхождении своей семьи, рода, народа. Его здоровая
заинтересованность, в конечном счёте, подвигает к ознакомлению с
данными исторической науки. Сама историческая наука относится
к так называемым «проницаемым наукам». Она предстаёт перед
неискушённым в её законах человеком в виде некоего
повествовательного объекта, что создаёт иллюзию возможности и лично, без всякой
подготовки, включиться в это повествование. Накопленный
огромный материал по различным проблемам аланской истории, в свою
очередь, может создать у человека ещё одну иллюзию возможности
его изложения, исходя из собственных представлений о логике
заключений и простора для подборки выгодных для них положений.
Относительная доступность этих материалов может привести к личной
18

убеждённости о свободном владении необходимой информацией. Не
последнюю роль играет желание прославиться или получить хоть
какую-то известность, какой-то авторитет в глазах окружающих. Данная
тенденция и ведёт к усилению националистических идей, поскольку
ориентируется на определённую национальную аудиторию.
Видимо, поэтому краеведы, в последнее время работающие в Ингушетии,
стремятся, прежде всего, опубликовать свои «открытия» в средствах
массовой информации, а если и участвуют в научных конференциях,
то они, как правило, при всех своих названиях носят местный
характер и соответственно могут получить отражение в местных СМИ.
«Доброй» традицией может стать последующая публикация газетных
статей в виде обобщающих сборников (Кодзоев, 2004; Тимерханов,
2004), по мнению их авторов, практически имеющих эффект научной
монографии.
Однако многие черты интересующего нас краеведения
оказываются обусловленными объективными факторами современного
состояния как Российского государства в целом, так и Республики
Ингушетия в частности. Развал СССР породил хаос во многих сферах
жизнедеятельности общества, усилил тенденции к суверенизации,
нуждающиеся в своём осмыслении и обосновании. Для многоэтнич-
ного Северного Кавказа указанные проблемы воспринимались
особенно остро, поскольку затрагивали национальное самосознание и
межнациональные взаимоотношения. В этой ситуация политическая
и иная элита Северокавказских республик оказалась кровно
заинтересованной в разработке исторических конструкций,
обеспечивавших ощущение и практическую возможность управлять и
использовать доставшиеся ей местные ресурсы. Быстро и эффектно такая
работа большей частью могла проводиться не профессиональными
историками, «ограниченными» рамками своей науки, а любителями,
имевшими к тому указанные выше стимулы.
Всё это проходило на фоне заметного упадка науки, сокращения
её рядов, вызванных политико-экономическими кризисами
постсоветского периода. Кроме того, профессиональный исследователь,
владеющий законами научного познания, всегда оставляет допуск на
ограниченность источниковой базы, на неполноту её информатив-
19

ности, на ограниченность аналитических возможностей отдельного
исследователя, что заставляет его быть более осторожным в своих
выводах. Дилетанту же, наоборот, свойственны безграничная вера
в своё владение исторической истиной, громкая декларация своих
«открытий» и опровержение «ошибок» оппонентов.
Но особенно много паранаучных откровений как правило
появлялось в среде тех народов, которые испытали в своей судьбе
реальные или кажущиеся ущемления, ощутимые удары и потери, раны
от которых оставались свежими. Для ингушского народа такой
бередящей душу раной стали сталинские репрессии в форме долгой и
жестокой ссылки, клеймо предателей на многие годы. Отголоском
такого положения становятся обвинения ингушских авторов в адрес
советской власти и её учёных в искажениях и умолчаниях
правдивой истории своего народа. Парад суверенитетов обострил чувство
ущемлённости из-за отсутствия сколь-нибудь знакового опыта
собственной государственности. Поэтому паранаучные изыскания
особенно развились именно в период обретения собственной
республики, обеспечивая «научно-историческую» основу для создания как
можно более древних представлений о таком опыте. Поиск
обоснования такого своего суверенитета подстёгивается опытом прежней
Чечено-Ингушской АССР, в которой ингуши оставались на вторых
ролях в политической, экономической, культурной и иных областях
общественной жизни.
Подспудная боязнь возвращения в прежнее положение,
усугублённая предположениями о возможном новом объединении в
рамках единой республики чеченского и ингушского народов,
порождают стремление обособить свою историю. Поэтому если и
признаётся тесное этническое родство с чеченцами, то ставка делается на
утверждение давнего собственного пути исторического развития.
В радикальных версиях начинает утверждаться полное различие
чеченцев и ингушей или пропагандируется тезис об историческом
первенстве ингушей, от которых впоследствии отделились чеченцы,
представляющие, таким образом, некую младшую ветвь ингушей.
Усиливается такой тезис и положением, что в формировании
чеченского народа принимали участие представители различных эт-
20

нических групп, среди которых была лишь некоторая доля ингушей
(т.е. чеченцы оказываются «нечистыми» нахами, а, следовательно,
«ниже» ингушей). Соответственно и чеченский язык
объявляется лишь диалектом ингушского, а уж антропология указывает на
несомненное различие народов.
Обретение собственной государственности в рамках Российской
Федерации наталкивается на проблемы общего состояния
самого ингушского общества. В нём ещё сильны центростремительные
силы, определяющиеся разобщённостью по родам, территориям и
т.д. В то же время одетая на общество «республиканская рубашка»
актуализирует проблему выработки какой-то объединяющей идеи,
теперь уже желательно выражающей этническую консолидацию и
государственное единство практически мононациональной
республики. Искать такую идею в настоящем, характеризующемся
постоянным политико-экономическом кризисом, или в будущем, которое
оценивается людьми по современному состоянию, кажется
тщетным. Поэтому взоры обращаются к прошлому.
Как любой человек хочет иметь знаменитого предка, а лучше —
знаменитее других, так и любой народ хочет иметь славное прошлое
и великих предков. Такая сопричастность наделяет и человека, и
целые народы чувством гордости и превосходства над другими, даёт
им сладкую возможность рассказывать о предках как о самих себе.
Она же является ещё одной питательной средой для роста
национализма, тем более, не ограниченного тесным взаимодействием с
представителями иных народов в рамках своей государственности.
Поэтому история алан и Аланского государства оказывается
наиболее подходящей, тем более что она протекала на Северном
Кавказе и, в том числе, на территории современной Ингушетии.
Поэтому нередко ингушские авторы зацикливаются на своём желании
связать факты аланской истории непременно только с территорией
современной Республики Ингушетия. История алан, хорошо
«озвученная» различного рода источниками, дающая примеры
государственного строительства, столь ценимой на Кавказе воинской
доблести, может весьма эффектно звучать из уст краеведа и производить
должный эффект на слушателя. Изучение же иной истории не только
21

потребует специальных знаний и долгого невидимого для
окружающих труда, но и не произведёт такого быстрого и громкого
впечатления. Конечно, выбор здесь для определённой категории людей
весьма выгоден. В то же время не хочется расставаться и с кобанской
археологической культурой, т.к. с первого момента своего открытия
она принесла мировую научную славу всему Северному Кавказу.
Научные положения о формировании северокавказских алан на основе
синтеза с местным населением заставляют искать какие-то формы
их смешения, но в рамках нахского мира, или некоего саморазвития
нахов-кобанцев в нахов-алан.
Справедливости ради следует отметить, что практически ни
одному из северокавказских народов не удалось избежать тех или
иных искажений в вопросах изучения и освещения прошлого
своего народа. К моему глубокому сожалению, не избежала этого и
Северная Осетия. И у нас есть примеры гиперболизации места и роли
алан в истории, попытки представить исключительность своих
достижений в истории Кавказа и мировой цивилизации, стремление
оказаться как можно древнее и славнее других и т.д. Но резкое
отличие положения дел в Северной Осетии от положения в Ингушетии
заключается в одном непреложном факте.
Если подобные попытки осетинских авторов остаются на уровне
их личного творчества, то ингушские авторы оказываются втянуты
в обслуживание официальных государственных интересов. Само
государство практически официально объявило себя историческим
правопреемником Аланского государства, назвав свою новую
столицу Магас в честь столицы средневековой Алании.
Именно государственными интересами диктуются рекомендации
работ, например, Б. Д. Газикова и Н. Д. Кодзоева, для школьников,
студентов, преподавателей, работников культуры. Окончательным
подтверждением этого факта является издание учебного пособия
Н. Д. Кодзоева по истории ингушского народа, т.е. введение
псевдонаучных знаний в процесс государственного образования.
При выходе подобного учебного пособия по истории
Кабардино-Балкарии (1996) в него были включены разделы, написанные
представителями балкарского народа (И. М. Мизиев), испытавшего
22

многие общие с ингушами проблемы, в которых также
декларировались свои приоритеты в северокавказской истории, связь
этногенеза своего народа с аланами, но уже, соответственно, тюркоязычны-
ми. В том же пособии были представлены и разделы, составленные
представителями кабардинского народа (Б. М. Керефов), которые
параллельно давали научно обоснованные положения. Это странное
и противоречивое учебное пособие, порождённое реалиями
общественно-политической обстановки в республике того периода,
несомненно, создавало трудности для учащихся, но одновременно не
давало им возможности скатиться к заучиванию квазиисторических
концепций. В современной же Республике Ингушетия подобных
сдерживающих факторов нет.
Порождённый определёнными реалиями миф торжествует. К
каким же новым явлениям, в свою очередь, он может привести?
Признанная мировым научным сообществом генетическая связь
осетин с аланами, в первую очередь, вызывает постоянное
стремление авторов направлять остриё своей критики против осетинского
народа. Именно поэтому часто звучат голословные обвинения, что
связь этногенеза осетин с аланами является выдумкой сугубо
осетинских учёных. Хотя любой специалист знает, что среди всех
занимавшихся и занимающихся в той или иной степени изучением
аланской истории осетинские исследователи занимают более чем
скромное место, и не они являются основоположниками данной
концепции. Именно поэтому нередко обвинения перерастают в
откровенную брань. Но особую тревогу в складывающемся положении
вызывает специфика взаимоотношений ингушского и осетинского
народов. Примеры сотрудничества и добрососедства не могут
затушевать перманентное противостояние народов, протекающее при
недоверии и неприязни друг к другу в мирное время и периодически
взрывающееся прямыми жестокими и кровавыми, порой абсолютно
бессмысленными столкновениями. Тому много примеров и в
постсоветское, и в советское, и в дореволюционное время. Если для первых
двух периодов ещё хватало сильной центральной власти государства
для сдерживания, предотвращения, подавления этих тенденций,
официальной пропаганды всеобщего мира и дружбы, то в настоящее
23

время такие угрозы являются более разрушительными. Государство
оказалось не только не в состоянии предотвратить подобную
напряжённость, но проявило полное безволие в вопросах беспристрастной
и открытой оценки происходивших событий, тем самым порождая у
народов желание самим обвинять, судить и действовать.
Наличие территориальных претензий к Северной Осетии,
поддерживаемое ингушским обществом и официально декларируемое
Республикой Ингушетия, и уже имевшая место попытка решить их
силовым путём заставляют с возрастающей тревогой следить за
мифологизацией сознания ингушского народа. Начавшееся
«вкладывание» в умы школьников мифа об аланском происхождении ингушей,
переплетаемого с известными осетино-ингушскими отношениями, в
будущем может вырасти в умах этих школьников в «справедливую»
решимость не только воевать на страницах печати с осетинами,
бессовестно укравшими у них великую историю, бороться всеми
способами за часть территории нынешней Северной Осетии, но и
повести бескомпромиссную, после полученных в школе знаний, борьбу
за всё аланское наследство, за все аланские территории (уже сейчас
идеи Дени Баксана используются в яростных нападках на осетин в
Интернете). Такая перспектива нанесёт удар не только по двум
соседним народам, но может вылиться при определённых условиях в
деструктивные процессы на всём Северном Кавказе и тем самым
нанести жёсткий удар по российской государственности.
Симптоматично, что нередко опусы ингушских авторов, даже
если они начинаются с изложения сведений по вопросам эпохи
бронзы, заканчиваются обвинениями и угрозами в адрес осетин за
события советского и постсоветского периодов. Видимо, с целью
ослабить потенциального врага используется идея о нахских корнях
осетин-дигорцев и отличия от них осетин-иронцев. В
противостояние с ингушами, прежде всего, втягиваются соседние с ними ирон-
цы, которых и надо изолировать.
В расчёт берётся также и факт мусульманства части дигорцев, что
должно если не привлечь их на свою сторону, то хотя бы
нейтрализовать. Пожалуй, только в данном случае эти попытки будут
бесполезны. Во-первых, исповедует ислам и часть иронцев. Во-вторых,
24

разделение осетин на три части, различия в официальном
вероисповедании, если можно так выразиться, являются «продуктом
внутреннего потребления» в мирный период. В случае же внешней
опасности они бывают отброшены, и на первый план выходит понимание
национального единства, что достаточно ярко продемонстрировали
недавние события как на Севере, так и на Юге Осетии.
В складывающейся ситуации остро необходимо принятие
решительных и незамедлительных действий. Большая ответственность
ложится на плечи профессиональных историков. Конечно, нельзя
сказать, что раньше они не предпринимали никаких мер для
противодействия подобным паранаучным и националистическим
явлениям. Они выступали с критическими статьями, старались в меру своих
возможностей вскрыть корни подобных явлений, консолидироваться
перед лицом опасности, надвигавшейся со стороны дилетантов
(Кузнецов, Чеченов, 2000). Однако, на мой взгляд, следует перейти к более
подробному и аргументированному разбору тех положений, которые
содержатся в каждой изданной и издающейся работе
псевдоисториков. Зачастую профессиональные исследователи просто не замечают
таких изданий и не реагируют на них, что является в научных кругах
негласной отрицательной оценкой. Однако правила поведения
научного сообщества не воспринимаются его оппонентами. Наоборот, они
расцениваются как признание собственной правоты и превосходства.
Я полностью согласен с мнением исследователей, что в условиях
складывающейся на Северном Кавказе ситуации осложнения
межнациональных и межконфессиональных отношений долгом каждого
учёного становится широкая пропаганда истинно научных знаний в области
этногенеза и этнической истории. Необходимо выдвижение научных
методик, результаты которых легко воспринимаются
непрофессионалами (Герасимова, Пежемский, Яблонский, 1996). Только в
наступательном движении, только в использовании информативного поля
оппонентов можно добиться перелома в складывающейся ситуации.
Крайне необходимо повышение ответственности каждого
учёного в оценке квазиисторических идей. Мне, например, вполне понятно
участие в качестве официальных рецензентов монографии Р. Д. Ар-
санукаева представителей грузинской исторической науки. Идеи
25

исторического и культурного превосходства грузинского народа над
окружающими, пропаганда утверждения и демонстрация такого
превосходства любыми методами, ярко проявившаяся в событиях в
Южной Осетии и Абхазии, вполне объясняют использование ими любой
возможности поддержать всякую идею, наносящую удар по
Северному Кавказу и Российской Федерации. Апологеты грузиноцентризма,
понимая большое значение этнического родства и соответствующей
поддержки северокавказскими народами абхазов и южных осетин,
готовы использовать каждый шанс для раскола сил, мешающих им
добиться своих целей. Однако выступление в роли официального
рецензента, воспринимающееся простым читателем как одобрение идей
Р. Д. Арсанукаева, представителя российской науки заставляет
задуматься над ненаучными стимулами и причинами такого поведения.
О повышении личной ответственности каждого учёного
заставляет задуматься и пример В.Б. Виноградова (1986, 1994, 20036),
обвинившего советский тоталитарный строй в ударе по научному
потенциалу и уровню репрессированных тюркоязычных и нахоязычных
народов Северного Кавказа, приведших якобы к засилью
лингвистической концепции сплошной ираноязычное™ древних
кочевников Восточной Европы. В. Б. Виноградов рассматривает творчество
И. М. Мизиева и Я. С. Вагапова как крайнее выражение
«антиираноязычных доктрин» в условиях вспышки
общественно-политического плюрализма и политизации науки. Своих же коллег по научному
цеху он обвиняет в огульном отвергании их, либо в большинстве
своём простом умалчивании из-за отсутствия должных возможностей
для критической оценки и сопоставлений всех этих крайне
противоречивых, но содержащих и рациональные зёрна наработок.
Остаётся только сожалеть о примиренческой позиции В. Б. Виноградова
к параисторикам и о переносе собственных научных противоречий
с коллегами в область обвинений за противодействие квазинаучным
концепциям. Раскол в научном мире особенно опасен перед лицом
столь дружно поддерживающих друг друга дилетантов.
Учитывая переход политиканствующей паранауки на уровень
тесного сотрудничества с местными государственными
структурами, следует противопоставить им более тесный союз научного мира
26

не только с местными государственными структурами в рамках
федеративных республик, что, например, очень важно для Северной
Осетии, но и с центральными государственными органами
Российской Федерации. Учитывая сложность межнациональных и
межконфессиональных отношений на Северном Кавказе, превращающемся
в весьма проблематичный регион для российского государства,
следует проработать проект создания Института кавказоведения, в
котором бы объединились ведущие специалисты в различных областях
исторической науки и были бы задействованы, в первую очередь,
сами представители северокавказских народов. Это позволит не
только прекратить раскольническую деятельность параисториков,
но и вырабатывать объединяющие народы концепции,
общегражданские принципы для северокавказских народов как полноправных
граждан Российской Федерации; положит конец многим
популярным в России мифам о некоем общекавказском менталитете,
общекавказской культуре или исключительности исторического
положения какого-то народа. Только используя этот механизм, можно
укрепить основы единства Северного Кавказа через его многообразие и
опыт выработки общепонятных для северокавказских народов
способов взаимодействия. Такой институт должен стать
непосредственным консультационным центром для российского руководства, связь
с которым в наиболее эффективной форме может осуществляться
через полномочного представителя президента РФ по Южному
федеральному округу и его администрацию.
Превращение Северной Осетии в южный форпост Российской
Федерации, включение Северного Кавказа в сферу
геополитических интересов различных зарубежных государств, переплетение
сложных национальных и государственных интересов (например,
проблема Абхазии и Южной Осетии, напрямую затрагивающая
интересы России, северокавказских народов, Грузии и иных меяедуна-
родных сил) должны поставить вопрос о размещении в г.
Владикавказе представительства МИД РФ, которое вплотную займётся
выработкой и проведением внешней политики в южном направлении.
И в данной сфере государственной деятельности значительную роль
может сыграть взаимодействие с Институтом кавказоведения.

Столица Аланского государства Магас
(по поводу монографии Н. Д. Кодзоева «Магас: по
археологическим и письменным источникам».
Магас: Сердало, 2003. 152 с. ил.)
Одной из наименее изученных, а, следовательно, достаточно
актуальных с научной точки зрения тем в аланистике является
проблема изучения истории городов средневековой Алании. В недавно
вышедшей монографии Н. Кодзоева автор вполне справедливо
отмечает, что сложившееся положение объективно отражает
малочисленность и информационную ограниченность письменных источников,
фиксирующих данные по аланским городам, а также слабую
изученность соответствующих археологических памятников. Спецификой
исследований по указанной проблеме является именно скрупулёзное
исследование данных обоих видов источников с последующей
корреляцией полученных результатов. Поскольку в общих чертах
исследование Н. Кодзоева следует данному направлению, будет вполне
логичным рассмотреть приводимые «новые материалы, суждения и
выводы» в соответствующем порядке.
При изучении данных письменных источников свою первую
задачу автор видит в установлении значений названий «Магас» и
«Дедяков». Судя по непосредственно предшествующему тексту, она
может быть поставлена по причине дискуссионности проблемы
этнической идентификации алан. В данном контексте отмечаются
точки зрения об ираноязычности, полиэтничности, тюркоязычности и
нахоязычности алан. Автор декларирует отказ от рассмотрения
вопроса об этнической принадлежности алан. Однако последующие
28

попытки этимологизации названий на основании ингушского языка
(с. 18, 21, 54, 57-58, 96) и прямое отождествление алан с ингушами
(с. 24, 98) свидетельствуют об изначальной убеждённости автора в
нахоязычности алан и прямой генетической преемственности алан
и ингушей. Видимо, такой подход и объясняет ничем не
обоснованный приоритет заявленной задачи.
Автор справедливо отметил, что большинство исследователей
считает алан ираноязычным народом, но среди этого большинства
указываются только В. Миллер, В. Абаев, В. Кузнецов. Поскольку языковая
атрибуция того или иного этноса является прерогативой лингвистов,
то включение в очень краткий список археолога В. Кузнецова, никогда
не претендовавшего на такое положение, некорректно.
Отдавая дань научным заслугам двух первых авторов в
установлении ираноязычности алан, признанной мировым научным
сообществом, следует указать и другие имена: И. Гершевич, Г. Бейли,
Р. Фрай, Л. Згуста, Я. Харматта, Л. Герценберг, Г. Гумбах, И. До-
бродомов, Е. Бенвенист, Р. Биельмайер, А. Кристоль, Ф. Тордарсон,
Г. Лазард, А. Фрейман, У. Томашек, Г. Моргенштерн, Ю. Немет и др.
Необходимо обратить внимание на то, что в указанном, далеко не
полном списке учёных фигурируют представители разных народов
и научных школ, в отличие от достаточно ограниченного числа
авторов, пытающихся постулировать идею о нахоязычности алан.
Высокий профессиональный уровень и мировое признание трудов этих
исследователей не вызывает сомнений у специалистов.
Чтобы доказать иную языковую принадлежность алан, прежде
всего, необходимо аргументированно опровергнуть методы и
результаты разработок предшественников (в данном случае общие
достижения интернационального коллектива исследователей). Только
потом можно переходить к попыткам установления иной языковой
принадлежности алан. На современном этапе исследований
подобное направление представляется бесперспективным. Сторонники
идеи нахоязычности алан исходят, прежде всего, из общих
концептуальных, а не собственно лингвистических соображений, a priori
основываясь во втором случае на убеждённости, что все
этимологии являются сугубо нахскими. Показательно, что они прибегают к
29

сопоставлению известных материалов с современными формами и
фонетикой языков, что само по себе окончательно обесценивает их
«разработки». Наблюдаются и несоответствия предлагаемых форм
в их передаче в иноэтничных источниках (а мы имеем практически
только таковые). Показательно обращение к известной Зеленчукской
надписи, которую за последнее время неоднократно пытались
переводить на основе современных языков некоторых северокавказских
народов. Анализ этих попыток провёл Л. Згуста, отвергнувший, в
частности, и нахское толкование как неубедительное (Zgusta, 1987,
р. 41-46).
Что касается археологического аспекта данной проблемы, то он
вступает в бесконечное противоречие с мнением о нахоязычности
алан, преодоление которого видится только в полном
игнорировании любых достижений аланистики. Аналогичный подход возможен
и по отношению к разработкам историков, этнографов,
фольклористов и представителей иных научных дисциплин. На современном
этапе исследований, не вдаваясь в проблему выявления
изначальных истоков формирования нахского этноса, наиболее приемлемым
представляется решение о связи с эпохи поздней бронзы пранахских
племён с носителями каякентско-харачоевской культуры, которая
впоследствии подвергается трансформации вследствие прихода ко-
банских и скифских племён (Марковин, 2001).
Если говорить о периоде существования средневековой Алании,
то включение в её состав нахского этнического компонента уже
достаточно хорошо прослежено. Погребальные памятники нахов
начинают массово распространяться в отдельных ущельях
Северокавказского региона в Х-ХП веках н.э., что происходит на фоне оттока
аланского населения, совместного проживания его остатков с
пришельцами и смешения. Показательно, что прослеживаемые
археологические процессы подтверждаются собственными преданиями
ингушей, свидетельствующими о приходе их предков на места
современного обитания в горных районах 1000-600 лет назад, где они
застали алано-осетинское население (В. Христианович, Е. Крупнов,
Л. Семёнов, В. Виноградов, А. Гадло, X. Мамаев, А. Гольдштейн,
В. Долбежев, В. Кобычев и др.). Такое совпадение представляется
30

особенно важным и в том плане, что данные предания не отягощены
аланоманией информаторов, возникшей гораздо позднее у их
потомков во многом в результате печально известных событий истории
нашего государства.
В случае с нахской трактовкой названия столицы Алании Магаса
этому противоречат не только слабо аргументированные
лингвистические гипотезы, но и хронология присутствия нахоязычного
населения в рамках аланской государственности. Наблюдается и
определённая некорректность в привлечении для доказательств отдельных
материалов. Так, например, при апелляции к сведениям о
легендарном родоначальнике некоторых ингушских родов Маго полностью
обходятся молчанием сведения о пришлости данного персонажа из
местности Татартуп, его первоначальной враждебности к
окружающему ингушскому населению, а также параллель в лице
культурного героя причерноморских шапсугов Мустафы Маго. В итоге
читатель оказывается в неведении о гипотезе об истоках образа данного
персонажа. Напомним и о существовании группы под названием
«махло», представлявшей собой потомков смешавшихся осетин и
ингушей (по указанным вопросам смотри, например: Крупнов, 1971;
Гольдштейн, 1977; Виноградов, 1985; Кобычев, 1985; Ошаев, 1976;
Мамаев, 1976 и др.). Странным выглядит, в частности, отрицание
венгерской этимологии названия столицы на основании
утверждения, что «...венгры находятся слишком далеко от Центрального
Кавказа» (с. 18). Видимо, автору абсолютно неизвестны многие научные
разработки и наблюдения по проблеме пребывания венгров на
Кавказе (Б. Мункачи, Н. Шельд, И. Эрдели, Д. Дьерффи, А.Барта, С. Са-
венко, М. Артамонов, А. Гадло, В. Абаев, М. Юрасов, И. Маркварт,
В. Минорский, Б. Мункачи, Л. Бендефи, В.Кузнецов, В. Шушарин,
В. Виноградов, X. Мамаев, В. Арендт, А.Захаров и др.).
Попытка этимологизации названия аланского города Дедяков/
Тютяков также не представляется убедительной. Автор выделяет
шесть вариантов названия города в русских летописях, указывая на
его связь в первой части с нахским словом «дада» — «отец/папа»
и замену в других вариантах на русское слово с тем же значением
«тятя», подтверждая это «обоснованием с филологической точки
31

зрения» Я. Вагапова. Во-первых, автор самоустранился от
объявленного им во введении следования принципу источниковедческого
анализа. Цитируемый им же В. Кучкин (1966, с. 174) вполне
логично отдавал предпочтение форме «Тютяков», т.к. она представлена
в «Повести о Михаиле Тверском», автор которой сам сопровождал
князя и был свидетелем его казни. Во-вторых, утверждение о сугубо
кавказском значении слова «дада» вскрывает ещё одну сторону
методики Н. Кодзоева. Ссылаясь на конкретную разработку В. Абаева
(с. 55), он умалчивает о наличии в ней указания, что данное слово
представлено не только в кавказских, но и в европейских,
индоиранских языках. Подобные слова не связаны с одной определённой
языковой группой (сравни осет. нана, сена) (Абаев, 1996а, с. 341).
Некорректным представляется и рассуждение о неубедительности
этимологии осет. хъсеу В. Миллера (с. 56), определявшим его наличие
во второй части названия. Для его уточнения достаточно было
обратиться к «Историко-этимологическому словарю осетинского языка»
В. Абаева. В нём же автор мог обнаружить и объяснение к
предпочитаемому им для второй части названия инг.-ков, включённого в круг
слов, связывающий кавказские и угро-финские языки (Абаев, 1996а,
с. 574, 592; 19966, с. 300). Остаётся в силе и замечание
исследователей об оформлении окончания названия на основе правил русского
языка. Можно не соглашаться с мнением о связи названия
средневекового города с современным осетинским названием Владикавказа
Дзсеуджыхъсеу. Но доказывать это ссылкой на свидетельства об
основании города на месте ингушского селения Дзаур-Ков столь же
сомнительно. Другие источники, например, говорят об осетинском
селении (Л. Штедер, В. Потто).
Как представляется, данная проблема лежит вне рамок
научного исторического исследования, будучи, к сожалению,
востребована для разжигания межнациональной розни. Абсолютной фикцией
является утверждение автора (с. 66), что Ю. Гаглойти, сближая
названия Дедяков и Дзаеуджыхъаеу, «сделал вывод, что Владикавказ
имеет семисотлетнюю историю». Ю. Гаглойти (1966, с. 194) писал:
«Исходя из этого, нам кажется, что название Дедяков является
русской передачей имени Дзауджикау, независимо от того, находился ли
32

он на месте г. Орджоникидзе или в Верхнем Джулате, как считают
большинство исследователей». Попытки этимологизации названия
аланского города ещё не окончены, что вполне оправдано.
Приводимые автором рассуждения Е. Пчелиной о возможном осетинском и
чеченском (или ингушском) вариантах названия вполне допустимы.
Но показательно, что исследовательница лишь отмечает
возможные варианты решения, не настаивая на их окончательности или
каком-либо приоритете. Недавно было выдвинуто предположение
о его монгольском источнике (Кузнецов, 2003, с. 36-37), что также
допустимо с точки зрения протекавших в то время на Северном
Кавказе исторических процессов.
Поставленный выше вопрос о происхождении топонимии имеет
своё возможное положительное решение и в отношении антропони-
мии, в частности в приложении к этимологии названий Буриберды
и Буракан. Автор исследования отмечает двоякое восприятие
специалистами первого названия, которое приписывается стране или
правителю. Для уточнения необходимо обращение непосредственно к
источнику на языке оригинала или к консультации со
специалистами, чего, однако, автор не делает. В данной связи вновь приходится
отметить игнорирование источниковедческого анализа.
Предлагаемые ингушские этимологии вновь оказываются сомнительными с
лингвистической точки зрения по указанным выше причинам.
Первая часть в названии Буриберды находит свою параллель, например,
в имени одного из монгольских царевичей Бури, который участвовал
во взятии Магаса (Минкас) (Рашид-ад-Дин). Вряд ли кто-либо
рискнёт этимологизировать его имя с ингушского, как и имя сына
правителя Золотой Орды Джанибека — Бердибек. Вторая часть в
названии Буриберды соотносится, например, с таковой в имени правителя
Кремуха Биберды, считающемся тюркским (Волкова, 1973, с. 49),
что согласуется и с приводимой автором этимологией Буриберды,
предложенной Э. Ртвеладзе и А. Гадло. Судя по всему, Кремух был
населён представителями адыгоязычных народов, что лишний раз
указывает на необходимость осторожного использования
этимологических выводов по антропонимам с точки зрения этнической
принадлежности их носителей. На этом фоне, даже если исключить все
3 А. А. Туаллагов 33

остальные имеющиеся в распоряжении исторической науки факты,
бездоказательным оказывается утверждение (с. 34-35), что
западные аланы ко времени монгольских походов были тюрками по языку
(если исходить из убеждения автора, то следует подразумевать тюр-
кизированных ингушей в Западной Алании?). Предложенная
этимология для имени Куло вновь оказывается в плену простого
фонетического созвучия.
Второй поставленной перед собой задачей Н. Кодзоев называет
определение местонахождения городов Магас, Дадаков и области
Буриберды на основе анализа письменных источников.
Ориентирами для локализации Магаса служат сообщения Ибн Руста и Ал-Бе-
кри. Автор разбирает имеющиеся точки зрения по данному вопросу,
справедливо выделяя два наиболее распространённых решения по
идентификации города с Алхан-Калинским или Нижне-Архызским
городищами. Первым аргументом против неё служит утверждение,
что данные городища располагались на окраине Аланского
государства. Однако такие примеры известны в истории человечества и
необязательно столица основывалась в географическом центре
какого-либо государственного образования.
Причинами выбора места её расположения могли служить
разнообразные факторы: географические, политические, экономические и
многие другие, зависящие от специфики исторического развития или
исторического момента. В конечном счёте, предложенная
локализация самого автора мало чем отличается в географическом плане от
указанных. Отмечаемое несоответствие между возможным
количеством жителей на Нижне-Архызском городище и количеством жертв
в Магасе тоже не является важным аргументом. Автор сам осознаёт
вероятное преувеличение письменными источниками числа жертв и
включение в них не только самих горожан (с. 31). Выдвигаемое им
утверждение о десятках тысяч жителей ничем не обосновывается, а
количество населения городов средневековья было не столь велико,
с точки зрения современных представлений. Кроме того, в
используемой автором работе В. Минорского (1952, р. 234) приводится и иная
цифра, по Джувейни, — 2 700, что предполагает дополнительное
исследование текста оригинала. Более весомым оказывается аргу-
34

мент о наличие в Нижнем Архызе достаточно хорошо
сохранившихся христианских построек, что было бы невозможным при полном
уничтожении города. Можно добавить и явное несоответствие
между ландшафтами возле Нижнего Архыза и Магаса.
Непонятно, почему автор полагает, что такие «небольшие» по
площади и количеству жителей города не могли выдержать осаду
до трёх месяцев (например, небольшой русский город Козельск на
открытой местности семь недель отбивал осаждавших его монголов,
которые назвали его «злой город»). Ничем не подкреплённым и
прямо противоречащим известным историческим фактам
представляется суждение, что «... имея столицу вблизи границ Византийской
империи и ощущая в столице серьёзное религиозное и
идеологическое давление со стороны Византии, Алания не смогла бы сохранить
свою самостоятельность» (с. 33). Прослеживающаяся по
материалам Нижне-Архызского и Алхан-Калинского городищ половецкая
инвазия вполне понятна с точки зрения той ситуации. Оставление
же первого городища аланами не является установленным фактом.
Более того, наличие в средневековых городах и иноэтничного
населения вполне обычная ситуация, подтверждаемая, в частности,
данными письменных источников и археологии по другим аланским
городам. Для того, чтобы отвергнуть предположение о проходе
монголами других аланских владений до начала осады Магаса,
необходимо обосновать вероятность иного маршрута такого продвижения.
Приведённые замечания не говорят о том, что я разделяю точку
зрения об идентификации Нижне-Архызского городища с Магасом.
Речь идёт о слабости приводимых против неё контраргументов.
Современные данные, основывающиеся на анализе письменных и
археологических источников, слишком расплывчаты. Масуди вообще
не даёт никаких ориентиров для его местоположения. Аналогичным
образом обстоит дело и в сообщениях Джувейни и Казвини. Йезди
упоминает Магас как реально существовавший во времена Тимура,
что дополнительно подчёркивает условность представлений о
городе. Сведения Ибн Руста и Ал-Бекри о том, что Алания или царь
аланов находится на три дня пути «налево» от страны или крепости
царя Серира, также не являются надёжными ориентирами.
35

Неопределённой остаётся начальная точка отсчёта расстояния,
ибо за неё принимаются крепость (сел. Хунза?) или граница Серира.
Общее указание «налево», например, от границы Серира, кроме
самой условности такого направления, ставит вопрос о той точке
границы, с которой следует вести подсчёты. Н. Кодзоев приводит два
варианта перевода сообщения Ибн Руста, в которых указываются
царство/владения Серир и страна алан или царь алан, что делает
непонятным определение и конечной точки путешествия. Не исключён
вариант, что трёхдневный путь лежал по нейтральной территории
между Сериром и Аланией. В данном случае необходимо уточнение
на основании изучения текста оригинала, что не сделано. Если под
указанием о приходе к царю алан подразумевается нахождение того
в своей столице, то следует помнить, что цари алан пребывали и в
иных крепостях и угодьях за пределами своей столицы (Масуди),
которая, кстати, здесь прямо не называется. Ал-Бекри даёт ориентиры
страны алан. В любом случае, попытка локализации столицы алан
по данным сведениям оказывается связанной с границей
государства, что сам Н. Кодзоев считает недопустимым. Вновь отметим, что
в используемых сообщениях нет указаний на столицу.
Весьма условным представляется определение расстояния в три
дня пути. Во-первых, у Ибн Руста оно соседствует с указанием на
дальнейшие десять дней пути до крепости Баб-ал-Лан в Дарьяль-
ском проходе, что абсолютно не соответствует реальной географии.
Во-вторых, определение охраны крепости в 1000 воинов заставляет
усомниться в надёжности сведений в целом. Попытка автора
приписать название Баб-ал-Лан любой заставе остаётся недоказанной.
В частности, утверждение, что Ибн Руста говорит о путешествии
до замка «среди рек и лесов», но никак не среди гор, является
фикцией. В следующем же предложении Ибн Руста указывает, что «она
находится на вершине горы, а под горою дорога и вокруг крепости
высокие горы», т.е. проходить горы для достижения крепости было
необходимо.
Вычисление же расстояния, исходя из некоего
математического условия о скорости передвижения пешехода и затраченном им
времени, возможно только с линейкой по карте, а не по реальной
36

местности со своими условиями и направлениями. Именно при
таком подходе можно остановиться на территории городищ в черте
современного Назрановского района Ингушетии (с. 36). Не следует
забывать, что проходимое за день расстояние зависело и от средств
передвижения и от его условий (пешком, на лошади, в повозке,
запряжённой различными животными, небольшой отряд, караван),
что, кстати, всегда учитывалось, например, арабскими авторами.
Ориентация на сведения о густых лесах и болотах в окрестности
Магаса при сопоставлении с современными условиями в районе
городищ также достаточно спорно. Не обязательно экологические
условия средневековья и современности совпадают. Для сегодняшнего
дня вполне можно найти и другие места привязки.
Пожалуй, предположительно исключается из рассмотрения
только некоторая зона Владикавказской равнины, которая в армянских
источниках связана с аланской областью Ардоз, название которой
этимологизируется на основании осет. сердуз/сердозсе — «поляна».
Утверждение автора о том, что именно данные городища были
«... политическим, торгово-экономическим и географическим
центром исторической Алании» (с. 47-48), остаётся на уровне
субъективного суждения, доводы в пользу которого не убедительны. Само
умозаключение, что «...неверно... представлять Магас как город в
обычном его понимании... это комплекс средневековых городищ и
поселений, укреплённый оборонительными валами и рвами,
составляющий единый укреплённый район», не основано на известных
исторических фактах, поэтому оставляется без рассмотрения.
Учитывая степень аутентичности части сведений арабских источников
по аланам, именно о такой плотности заселения территорий может
свидетельствовать сообщение Абу эль-Кассима о том, что в Алании
поселения «...настолько близки друг к другу, что когда какой-нибудь
петух начинает кричать, то все остальные отвечают ему вплоть до
пределов страны». Аналогичная фраза о «непрерывном ряде
селений... ввиду чересполосицы и смежности селений» содержится у
Масуди. В «Худуд-ал-Алам» утверждается, что у алан «тысяча
больших деревень». Средневековые источники, как справедливо
замечает сам Н. Кодзоев (с. 35), могли называть городами крупные посе-
37

ления или комплексы городищ или поселений, но распространять
это замечание на конкретную столицу государства без скрупулёзной
разработки доказательной базы нельзя. Кроме того, подобные
системы аланских городищ достаточно хорошо прослеживаются
археологически и на других территориях.
Возникают определённые трудности и при локализации города
Дедякова/Тютякова при ориентировании на сведения древнерусских
летописей. Но прежде чем обратиться к ним, поскольку автор говорит
о расположении города на месте прежнего Магаса, сразу отметим,
что для подобного утверждения опять-таки нет никаких данных в
известных исторических трудах. Условность ориентиров, указанных
в древнерусских источниках, подтверждается следующими
фактами. Упоминание медного болвана и Темиревой богатырской могилы
в Никоновской летописи является поздней вставкой. Данное
наблюдение было сделано не только Б. Клоссом, как отмечает Н. Кодзоев,
но и известным ему В.Кучкиным (1974, с. 224-234, 273), который
указал и первоисточник в лице Пространной редакции, написанной
настоятелем Тверского Отроча Успенского монастыря Александром,
сопровождавшим Михаила Тверского в Орду.
Таким образом, приведённые автором сведения появились
гораздо позднее и никак не могут претендовать на роль ориентиров.
Отражение в них общих представлений о месте гибели князя
подтверждается наличием многих сходных объектов в Центральном
Предкавказье. Если Н. Кодзоев говорит о мавзолее Борга-Каш на
берегу р. Сунжи, то В. Кузнецов — о мавзолее у р. Заманкул.
Сопоставление медного болвана с маской богини Тушоли из верховий р. Асса
или идолом Гушмали в районе современной Назрани лишь говорят
об относительности данных ориентиров. Кроме того, известные на
сегодняшний день объекты, несомненно, являются лишь частью
подобных идолов, которые могли находиться в разных местах
поклонения им предков ингушей. Что касается локализации названного
объекта в районе современной Назрани, то включение его в то время
в места обитания предков ингушей сомнительно. Так, например, в
1361 г. отмечается нападение на Татар-Tan «Ламрой Кересты»,
которые сопоставимы с предками нахов «лам-кристы» («горные христи-
38

ане»), жившими, по собственно чеченским преданиям, в верховьях
р. Ассы (Кузнецов, 2003, с. 172-173). Следовательно, и гораздо
позднее затрагиваемых в монографии событий нахи оказываются более
связанными с горными районами.
Условность последнего ориентира в свете отмеченных данных
подчёркивает тот факт, что наличие возможных сведений об идолах
в горных зонах Центрального Кавказа представляет лишь общие
сведения о месте событий, к которым следует отнести и
упоминание «Врат Железных», т. е. Дарьяла. Показательно, что в «Повести о
Михаиле Тверском» и Воскресенской летописи Ясские и Черкасские
горы называются «высокими», а в Никоновской летописи —
«великими горами». Вполне логично их отождествление с Сунженским и
Терским хребтами. Но если бы события развивались
непосредственно «близ Врат Железных», то вряд ли эти хребты на фоне Главного
Кавказского или Скалистого хребтов ассоциировались бы в памяти
свидетелей с высокими горами. Направление приезда Михаила
Тверского позволяет в общих чертах отнести место его гибели к району
от Дарьяла до Терского и Сунженского хребтов, ближе к которым
оно и располагалось.
В «Повести о Михаиле Тверском», в Никоновской и
Воскресенской летописях место гибели князя полагается «за рекою Терком/
Теркою», у г. Тютякова/Титякова/Тетякова. Оно, несомненно,
располагалось со стороны правого берега Терека, а вот указания «под
городом Тютяковым», «у града Титякова», «под городом под Тетяковым»
не говорят о непосредственном расположении там города.
Во-первых, здесь следует помнить об ориентире «близ Врат Железных».
Во-вторых, город явно выступает в роли наиболее известного в том
районе населённого пункта, позволяя считать его единственным в
своём роде «поселенческим» ориентиром среди остальных — при-
родно-географических. Речь не идёт о «подгонке сведений
источников под свои построения»; не рассказывают русские источники и о
том, как «попасть в Дадаков» (с. 68). Мы имеем дело с ориентирами
места гибели русского князя.
В «Повести о Михаиле Тверском», в Никоновской и
Воскресенской летописях уточняется, что князь погиб «на реце на Севенце/
39

Сивинце». Таким образом, даётся наиболее точная привязка к
конкретной реке, что позволяет говорить о Тереке как об общем
ориентире. Солидарность Н. Кодзоева (с. 79) с восприятием свидетельства
русского источника «на реце Севенце» как указания на нахождение
города высоко над Сунжей или в её верховьях ничем не
оправдывается. Большинство исследователей видят в ней современную р. Сун-
жу. Я. Кодзоев отмечает её название в свидетельствах
Шериф-ад-дина Йезди и Низам-ад-дина Шами о реке Сундж, для которой даются
дополнительные варианты Сивендж, Суюндж, Сунундж (с. 69).
Видимо, они должны, по мнению автора, проявить большее созвучие
с названием реки в русских источниках. Однако в использованном
им переводе таких вариантов нет. В принципе, известные другие
варианты названия Сунжи могут быть действительно фонетически
созвучны. Здесь следует привести частный пример способа работы
автора с источниками. Давая ссылку на «Историю и восхваление
венценосцев», Н. Кодзоев (с. 69) утверждает, что в ней речь идёт о
реке Севендж, которую он и отождествляет с р. Сунжей. Однако в
самом источнике речь идёт о «...городе Кипчакского царя Севенджа»
(Кекелидзе, 1954, с. 40). Судя по всему, автор в действительности не
был знаком с текстом указанного им источника.
Дело осложняется ещё и тем, что в Симеоновской летописи
вместо Севенца фигурирует река Ная. Считать их названиями одной и
той же реки или двух разных рек без дополнительных фактов
сложно. По Н. Кодзоеву, это две разных реки, т. е. автор, сам того не
замечая, тем самым превращает Севенц и Наю в ещё один условный
ориентир. Ная предположительно связывается им с р. Нясар (Наз-
ранка), название которой этимологизируется на основании инг. на —
«мать». Однако сопоставление с осет. найсен — «место купания» (от
осет. найан/найун — «купать», «переходить вброд») более
соответствует значению гидронима. Кстати, предлагались и иные нахские
этимологии названия (Магомадова, 1972, с. 107-108), которые
почему-то опускаются автором. Если название другой упоминающейся в
«Повести о Михаиле Тверском» реки Адьж — «Горечь» Н. Кодзоев
вслед за В. Виноградовым видит в названии р. Ачалук (тюрк, ад-
оюаллык — «горький»), то В. Кузнецов (2003, с. 28) допускает со-
40

поставление с названием р. Заманкул (тюрк. — «плохое озеро», в
осетинском вторая часть названия получает значение «глубокое
место в реке», «глубокая вода». — А. Т.). Споры по этимологиям
названий рек мало приближают нас к возможности установления
точного месторасположения Дедякова/Тютякова. Видимо, без
появления новых свидетельств письменных источников уточнения ждать
не приходится. Остаётся только констатировать, что аланский город
находился где-то в Притеречье около Сунженского и Терского
хребтов. Вполне закономерно в данной ситуации обращение к
археологическим материалам.
К археологическим источникам, которые могут помочь в
решении затронутой проблемы, следует отнести с соответствующей
хронологической привязкой следы татарского кочевья,
проанализированные материалы городищ и связанных с ними могильников,
слои пожара на городищах. На сегодняшний день можно говорить
о наличии нескольких ставок золотоордынских ханов на Северном
Кавказе: у г. Маджары на р. Куме в Пятигорье, у с. Заманкул на
левобережье р. Сунжа. В нашем случае наиболее реально отметить
две последние. Поскольку Н. Кодзоев усматривает
территориальную преемственность между расположением Магаса и Дедякова,
следует рассмотреть общий материал по приводимым им сведениям
о городищах, предлагаемым для соответствующей идентификации.
Для Магаса указывается целый ряд городищ, время существования
которых без всякой аргументации датируется V-XIII и Х-ХШ вв.
(с. 36-44). Здесь же отмечается наличие мощных оборонительных
сооружений. Автор цитирует общие описания В. Виноградова
городища Хатой-Боарз, идентифицированного с цитаделью Магаса.
И это — всё. Каким образом можно судить об исторической
судьбе, судя по всему, не исследованных, а лишь предварительно
зафиксированных городищ без анализа необходимого, достаточно
объёмного материала — остаётся непонятным. Отмечается слой пепла
лишь на Гальмурзиевском городище (предполагаемая цитадель
выжила?). Но как он связан с уничтожением Магаса, датируемым
самим исследователем 1238-1239 годами? Под Дадаков отводятся три
Насыр-Кортских, Гамурзиевское и Барсукинское городища (с. 7-78),
41

ранее включённые в число памятников Магаса. И вновь никаких
сколь-нибудь конкретных данных.
При подобном подходе автора к проблеме дело сильно
осложняется необходимостью выделения промежуточного слоя между
хронологическими горизонтами, фиксирующими разрушения Магаса в
1238-1239 гг. и Дадакова в 1277-1278 гг. Хотя автор ранее отверг
замечание В. Кузнецова и И. Чеченова, что «наличие аланских
городищ в районе Сурхахи и Экажево — ещё не основание для
локализации Магаса» (с. 28), остаётся только присоединиться к нему, исходя
из полной неразработанности археологического аспекта проблемы.
Н. Кодзоев сам признаёт (с. 78, 79), что земляные работы на Насыр-
Кортских и Гамурзиевском городищах не проводились, имеется
лишь небольшая «подъёмка». Что касается обратного
предъявления того же вопроса В. Кузнецову, то, например, широко известные
материалы по городищу Алхан-Кала (военно-фортификационные
особенности, строительные объекты внутри городища, факты
комплексного хозяйства населения городища и его активных связей с
окружающим миром, следы пожаров и боевых действий в
финальном слое городища, установленные связи с могильниками
соответствующего периода на территории городища и у с. Мартан-Чу,
условия ландшафта) несравнимо более основательно свидетельствуют в
пользу соответствующей идентификации, отстаиваемой, например,
В. Виноградовым. Наконец, заметим, что приводимые в авторском
«Приложении» немногочисленные материалы из катакомбных
могильников не имеют связи с конкретной историей интересующих
автора аланских городов.
Приводимые общие планы городищ также не несут в себе
сколь-нибудь конкретной научной информации для читателей, тогда
как публикуемые «реконструкции» «центрального городища
древнего Магаса» и «Экажевского городища «Ачам-Боарз» могут
впечатлить только отсутствием оснований для такой реконструкции. Тем
более, насколько известно из научной литературы, Экажевское
городище относится к эпохе бронзы. Наконец, фотографии общего вида
городищ лишь доказывают полную археологическую неисследован-
ность памятников. Как мы видим, поставленные под номерами 3 и 5
42

задачи по «введению в научный оборот новых данных по
археологии» и по «рассмотрению группы памятников Назрановского района
Ингушетии» остались далеки от своего решения. Археологическая
идентификация Магаса, по Н. Кодзоеву, недавно была также
аргументированно отвергнута В. Виноградовым. Исследователь, кстати,
указал и на работы X. Акиева, который на страницах
республиканской печати выдвигал идеи о нахождении Магаса на территории
Ингушетии. В. Виноградов полагает, что именно эти идеи и
продолжает развивать Н. Кодзоев, но не упоминает своего предшественника
(Виноградов, 2003а, с. 100-103).
Наконец, автор переходит к вопросу о месторасположении
области Буриберд (с. 89-98), хотя, как и в случае с Дадаковым, заранее
говорит о её локализации на той же территории, что и Магас (с. 51,
81). Прежде всего, автор отмечает, что в рассказах о походе Тимура в
1396 году в Буриберды против правителя асов Буракана речь идёт об
«эльбурзцах», а под «горой Эльбурз» подразумевается Кавказский
хребет от Черкесии до Дагестана, поскольку поход начинается
после разгрома черкесов и заканчивается в области Аухар (Авария или
территория аккинцев-аухавцев). Все построения автора по
локализации Буриберды строятся практически сугубо на данных нахских
топонимии, антропонимии и фольклора. Данные же письменных
источников, которые только и содержат известные нам сведения о
Буриберды, оказываются в стороне от исследования. Это
вынуждает нас самих^обратиться к сведениям Низам-ад-дина Шами и Ше-
реф-ад-дина Иезди.
Согласно источникам, Тимур пошёл в поход на Эльбурз после
разгрома черкесов. Местом своего расположения он избрал Кубань.
Поскольку черкесы, отступая от Азака, вплоть до Кубани сожгли
луга, то речь идёт не о горной части реки в Приэльбрусье.
Необходимость последующей прокладки дороги сквозь леса вполне
отвечает условиям предгорий на левом берегу Кубани. Исходя из этого,
расположение горной Буриберды следует локализовать не западнее
Приэльбрусья. Затем от Кубани, прорубив дорогу сквозь леса, он
вторгся в ущелья и области, где разгромил многие крепости
Буриберды (речь идёт о горных районах, несопоставимых с предлагае-
43

мой автором локализацией на территории современной Ингушетии).
После этого из Буриберды он поднялся ещё выше, почти до вершин
Кулу и Таусы, названных вместе Иркувун. Следовательно, поход
продолжался в той же горной системе, но уже в высокогорной её
части. Ибн Руста упоминал народ тулас в отдалённейших краях
великих гор, которые тянутся до Тифлисской страны. Следовательно,
этот народ находился в противоположном конце гор от Тифлисской
страны, что вполне соответствует западной части Приэльбрусья.
По Ал-Бекри, народ тулас, владевший лошадьми, стадами и полями
для посевов, населял горы, находившиеся на конце области мадьяр.
Уточнить его расположение помогает сообщение Гардизи, что река
Куба (Кубань) отделяет мадьяр от христианского народа тулас.
Таким образом, вновь подтверждается расположение тулас-христиан в
западном Приэльбрусье, что вполне соответствует маршруту похода
Тимура и объявленному им джихаду.
Затем Тимур разгромил область Эльбурзский Пулад. Интересно,
что предлогом для нападения Тимур посчитал отказ правителя
выдать укрывавшегося у него сторонника разгромленного Тохтамыша
Удурку Учитывая предшествующую историю столкновения Тимура
и Тохтамыша, движения армии Тимура, появление того в
Приэльбрусье представляется вполне закономерным. Наконец, Тимур
отправился в область Абаса, лежащую у подножия горы или в
предгорной части, для чего прошёл через гору Эльбурз. Завершив там дела,
он вернулся к своему обозу (тот оставался на подступах к Буриберды
или в самой области), или расположился с армией в местности Беш-
тага («Пятигорье»). Спустя некоторое время Тимур завоевал область
Симсим, где встретил сопротивление в горах, а затем предгория/под-
ножие горы Аухар.
Обращает на себя внимание тот факт, что Буриберды, Иркувун,
владения Пулада, Абаса каждый раз конкретно связываются с Эль-
бурзом, и ход всей кампании не выходит за его рамки (тем более,
Тимур постоянно возвращался к своему обозу), тогда как для
расположения Симсима употребляется просто нейтральное обозначение
«горы», а для Аухара — «гора Аухар». Кроме того, если в
означенной кампании Тимур переходил к различным владениям по взаимос-
44

вязанным горным территориям, встречая значительные трудности в
передвижении, то к двум последним он двигался свободно. Таким
образом, области Симсим и Аухар оказываются отделены от Эльбур-
за. Для первого района действий Тимура выделяется область Бештаг
— «Пятигорье», в которой достаточно легко распознаётся
современное Пятигорье в Ставропольском крае, что объясняет возможность
стремительного движения Тимура к Симсиму и Аухару,
располагавшимся, по логике событий, на Северо-Восточном Кавказе. Область
Абаса может быть связана как со свидетельством продвижения в
Приэльбрусье адыгоязычных абазин Северо-Западного Кавказа, так
и с верховьями Кумы и Подкумка, где отмечались селения, в
названиях которых присутствует топоним «Абаза». Лишь в одной поздней
рукописи 1615 г. Шериф-ад-дина Йезди называется Аяса. Другие
рукописи, как и все рукописи секретаря Тимура Низам-ад-дина Шами,
дают форму «Абаса». Поэтому следует признать форму «Аяса»
опиской, а предпринимавшееся сближение её с аланами-асами слишком
гипотетичным.
Таким образом, даже краткий анализ сведений письменных
источников позволяет локализовать владения Буриберды в Приэльбрусье.
Как представляется, автор рецензируемой монографии мог избежать
ошибочного вывода, если бы он непосредственно обратился к
анализу сведений письменных источников и доказательной базе
имеющихся на сегодняшний момент научных разработок по
затрагиваемой им теме, а не к их общим выводам. С учётом изложенного,
можно и не обращаться к разбору приводимых Н. Кодзоевым данных по
топонимии, антропонимии и фольклору. Лишь кратко укажем на
некоторые спорные моменты. В отношении названий Буриберды и Бу-
ракана уже приводились определённые контраргументы. Стоит
дополнительно заметить, что имя (титул?) Буракана может оказаться и
составным (ирано-тюркским), содержащим в первой части осет. бур/
бор — «жёлтый», выявляемое в скифском, аланском ономастиконе, в
именах осетинских божеств и нартовских героев, в осетинском
обозначении блондинов (в осетинском фольклоре известен целый народ
«желтоголовых»). Автору следовало бы учесть, что приводимое им
чеч.-инг. буру — «крепость», как и осет. быру/буру, восходит к перс.
45

бару/бара — «крепостная стена», «ограда». Народные предания о
пребывании Тимура на Кавказе и соответствующая топонимика
известны не только у вайнахов, но и у многих других северокавказских
народов (Хизриев, 1992).
В отношении имени Кулу с такой же лёгкостью можно бы было
привести названия горных осетинских селений Гули, Гулар, Гали-
ат. Не исключено, что на территории проживания других
северокавказских народов окажутся близкие по звучанию топонимы. Для
выделяемого имени Ир в Иркувун на поверхности лежит
сопоставление с самоназванием западной ветви осетин upon и с осетинским
именем Ирбек. В отношении названия всей области в целом
напомним о существовании известных осетинских этимологии (Гаглойти,
1966, с. 206; Ртвеладзе, 1976, с. 114-115), которые, безусловно,
известны автору, но проигнорированы им. Высказывалось мнение и
о монгольском происхождении данного названия (Хизриев, 1992, с.
77-78). Имя Булат достаточно широко используется практически у
всех северокавказских народов. Приходится констатировать, что
поставленная автором задача № 6 остаётся нереализованной.
Видимо, отмеченные ошибки, отрицательно сказавшиеся на
качестве полученных в ходе исследования положений и выводов, имеют
свои конкретные истоки. Во-первых, практически неразработанным
остаётся археологический материал. Для преодоления такого
положения требуются многие усилия, долгие годы археологических
исследований и соответствующего анализа. Это позволит если и не
достичь столь желаемого автором вывода, то внести дополнительные,
а может быть, и совершенно новые источники по реальной истории
средневековых алан. Только на такой базе и возможен заявленный во
введении «анализ материальных источников, полученных при
археологических раскопках». Во-вторых, необходим скрупулёзный
анализ имеющихся на сегодняшний день и будущих научных
разработок по затрагиваемой проблеме. К сожалению, не всё из имеющихся
на сегодняшний день исследований были использованы автором.
Поэтому он повторил и многие ошибки, которые уже выявились у
его предшественников. В-третьих, автору следует, видимо,
преодолеть несоответствие между заявленным «принципом источниковед-
46

ческого и текстологического анализа» и теми принципами, которых
он в действительности придерживался в своей работе.
Текстологический анализ подразумевает изучение в данном
случае письменных источников для их критической проверки,
установления и организации их текстов в целях дальнейшего исследования,
интерпретации и публикации. Речь идёт об изучении генетического
взаимоотношения текстов (виды, изводы, редакции и версии). Для
такой работы необходима глубокая филологическая специализация,
что не только ставит вопрос о целесообразности её использования
в данной работе, но и объясняет полное отсутствие в ней
текстологического анализа. Источниковедческий анализ состоит из
выяснения подлинности источников и достоверности содержащихся в них
фактов, которые при положительном решении анализируются в
отдельности, а затем составляют совокупность фактов из комплекса
источников. Практически в ходе исследования указанные
составные источниковедческого анализа либо не применялись, частью по
объективным причинам, либо были произвольно ограничены.
В-четвёртых, автору следует лично определиться в конечной цели своего
исследования (достижение научной истины или оправдание
общественно-государственного заказа на предмет идентификации алан с
ингушами и наименования новой столицы Ингушетии Магас).

Киммерийцы и скифы на Северном Кавказе
(по данным письменных источников)
О пребывание киммерийцев и скифов на Северном Кавказе
свидетельствуют некоторые письменные источники. Для киммерийцев, в
первую очередь, выделяется Северо-Западный Кавказ (Dion. Perieg.
652-710, Avien. 852-8915; Mela. I. 12-13, Plin. NH. VI. 35). Скифам
же отводится Северный Кавказ в целом, хотя для равнины, судя по
всему, выделяется также именно Северо-Западный Кавказ (Diod.
Sic. П. 43. 2-5). Возможно, данное положение отмечал Сократ (Хеп.
Apomnaem. Sokr. П. 1. 10), указывающий на подчинение скифам ме-
отов, обитавших на Северо-Западном Кавказе. Эсхил помещал
скифов вокруг Меотийского озера и на Кавказе (Aesch. Prom, vinct. 1-2,
427-440). Гелланик (Fr. 92) упоминает выше синдов меотов-скифов
(Schol. ad Apoll. Rhod. IV. 321). Меотов называют скифами Евстафий
Фессалоникский и Стефан Византийский (Eustath. ad Dionys. Perieg.
417^419; Steph. Byz. s. v. Maicoxat). Возможно, в связи с Кавказом
упоминает о скифах Софокл (Schol. ad Apoll. Rhod. IV 284; Hecat.
Fr. 187). Вполне вероятно, что итинерарий пути к царским скифам у
Геродота датируется эпохой архаики и фиксирует пребывание
скифов на Северном Кавказе (Щеглов, 2002, с. 264-265). На основании
сведений ассирийских источников о царствовании киммерийцев
над горцами предполагается возможность подобного положения и
на Кавказе (Гутнов, 2002, с. 87). Но подтвердить это данными
нарративных или археологических источников не представляется
возможным. Пожалуй, такое положение для Кавказа подтверждается в
отношении скифов.
48

В целом, можно согласиться с выводом, что европейские
письменные источники связывали скифов с Западным Кавказом и
юго-восточной частью Чёрного моря (Погребова, 1984, с. 19). Что
касается проблемы отождествления гелонов с киммерийцами или
скифами, первоначально размещавшимися на Кавказе (Ельницкий,
1961, с. 78; Шрамко, 1987, с. 160; Шелов-Коведяев, 1988, с. 266), то
я бы воздержался от признания подобной гипотезы достаточно
аргументированной, т. к. сами сведения письменных источников не дают
сколь-нибудь надёжного основания для этого.
Было высказано и столь же спорное предположение о связи
гелонов с сарматами (Бутба, 2001, с. 107-135). Предлагалось на
основании сведений более поздних письменных источников признать
киммерийское или савроматское происхождение кадусиев и гелов
(Ельницкий, 1970, с. 71). Но данный вывод основан на
прямолинейном сопоставлении сведений без должного анализа характера
каждого отдельного сообщения. Не исключено, что и среди меотов
присутствовали представители ираноязычного и индоарийского миров
(Галанина, 1997, с. 198-200).
Кроме греко-латинских источников, в нашем распоряжении
имеются и некоторые другие. В первую очередь речь идёт об
ассирийских источниках. В них мы находим достаточно много сведений о
деятельности киммерийцев и скифов, которая непосредственно
затрагивала интересы Ассирийской державы. Прежде всего, следует
отметить достаточно чёткое различение ассирийцами этих двух
варварских народов. В трёх письмах царевича Синаххериба, воглавляв-
шего разведку, в письме областеначальника Кумме Ашшурицуа к
ассирийскому царю Саргону II, в письме о смерти ассирийского царя,
в «Хронике Асархаддона», в оракуле от богини Мулиссу,
переданному через пророчицу Мулиссу-кабтат, упоминается страна/земля
Гамир(ра), под которой подразумевается территория обитания
киммерийцев. Обычно исследователи помещают её к югу от Главного
Кавказского хребта (Пиотровский, 1954, с. 145; Меликишвили, 1959,
с 222; Тадмор, 1962, с. 240-241; Cozzoli, 1968, р. 97; Sulimirski, 1970,
р. 396; Leskov, 1974, s. 48; Берзин, 1985, с. 35; Kristensen, 1988, р. 18;
Иванчик, И. 1996, с. 30; Алексеев, Качалова, Тохтасьев, 1993, с. 49-50;
4 А. А. Туаллагов 49

Дьяконов, 1951, с. 30, 1956, с. 237; Diakonoff, 1981, р. 108; Salvini,
1984, р.45; Погребова, Раевский, 1992, с. 189; Тохтасьев, 1993, с. 91;
Эрлих, 1994, с. 173-174; Грантовский, Погребова, Раевский, 1997,
с. 76-77 и др.). В последнее время было предложено локализовать её
на Северном Кавказе с учётом возможной подмены сведений о
стране сведениями о районах местонахождения подвижных
киммерийских отрядов во время их набегов на Закавказье и Переднюю Азию
(Махортых, 1992, с. 28-32, 1998, с. 96-97). Однако представляется
вполне обоснованным восприятие такого решения как
«гиперверсии» с учётом отсутствия у ассирийцев знаний о Кавказе вообще,
а тем более о северокавказских территориях (Иванчик, 1999, с. 79;
Дударев, 1999, с. 90-91). Действительно, в Ассирии не имели
представлений о самом Кавказе, что делает Северный Кавказ полностью
terra incognita. И долгое время спустя, уже в греко-латинской
традиции, северокавказские земли, особенно территория Центрального
Предкавказья, остаются достаточно таинственными, откуда не было
сколь-нибудь точной информации.
Царство скифов («страна Ишкуза»), упомянутое в середине VII в.
до н. э. в запросе царя Асархаддона к оракулу бога Шамаша по
поводу сватовства к его дочери скифского царя Партатуа,
исследователи также обычно помещают к югу от Главного Кавказского хребта
(Дьяконов, 1951, с. 30, 34; 1956, с. 247, 249, 251; 1982, с. 66;
Пиотровский, 1954, с. 151, 1959, с. 245-246, 255; Алиев, 1960, с. 222,
226, 230, 1979, с. 11-13; Пьянков, 1979, с. 196-199; Грантовский,
1994, с. 44). Учитывая сложности археологического порядка и
малочисленность сведений клинописных источников для помещения
в то время царства на территории Азербайджана (Виноградов, 1964,
с. 27-28; Халилов, 1971, с. 187; Погребова, 1984, с. 199-200),
предполагается локализация «царства Ишкуза» в степях Прикубанья
и Северного Кавказа (Мурзин, Черненко, 1985, с. 229-230; 1989,
с. 95-97; Мурзин, 1990, с. 47; Махортых, 1991, с. 103). Однако
собственно ассирийский источник такой локализации не даёт, да и не
может дать. Отмечают и хронологические несоответствия с
приведёнными северокавказскими скифскими материалами (Алексеев,
1992, 1996, с. 23). В.Б. Виноградов (1964, с. 29-31) помещает места
50

обитания скифов во время их закавказских походов в Северном
Причерноморье. Однако приводимые автором свидетельства Гомера, Ге-
сиода, Алкея и Геродота не могут подтвердить такого решения.
Высказанные в научной литературе возражения по поводу присутствия
скифов на Северном Кавказе в период их переднеазиатских походов
представляются ошибочными (Туаллагов, 2004).
В пророчестве Иеремии 594/593 годов до н. э. против Вавилона
(LL 11, 27-28) призываются царства — Мидии, Араратские, Миний-
ские и Азкеназские. Само окружение царства скифов свидетельствует
о его близости к указанным образованиям. Считается, что здесь
представлено воспроизведение более древнего оракула. Не исключено,
что упомянутое царство скифов находилось в подчинении Мидии и
соответствует истории Геродота об отряде скифов у Киаксара
(Виноградов, 1964, с. 28). Но в самом библейском тексте все три царства,
включая Аскеназское, упоминаются отдельно от Мидии. С учётом
использования другого оракула, здесь может воспроизводиться более
ранняя ситуация, но переносится она на последующие события.
Таргум к «Первой книге Моисеева. Бытие» и к
«Летописям/Первой книге Паралипоменон», Талмуд и Мидраш отождествляют Аш-
кеназ с Азией, т.е. римской провинцией, включающей Лидийскую,
Фригийскую и Карийскую области. Таргум Иерушалми видит в Аш-
кеназ Адиабену (область Ассирии), к которой Талмуд и Мидраш
присоединяли и древний Рифат. В Таргуме к интересующему нас месту
из Иеремии отрывок об Арарате, Мини и Ашкеназ перефразирован
в Курдистан, Армению и Адиабену. Адиабена отождествляется и с
Рифатом (ЕЭ-I, с. 486; ЕЭ-Ш, с. 574). Видимо, в самой иудейской
традиции Ашкеназ несопоставим с северокавказским регионом.
Намечающаяся некая связь с Кавказом (Ельницкий, 1961, с. 13, 60, 67)
не позволяет без дополнительных оснований помещать его к северу
от Главного Кавказского хребта.
Обычно историки и археологи достаточно скептически
относятся к сопоставлению исторических фактов с данными фольклорных
источников тех или иных народов, хотя на практике было
неоднократно доказано, что при всей специфике фольклорных источников
и прежде всего с учётом данной специфики, подобные сопоставле-
51

ния могут иметь достаточно надёжную основу. В Нартовском эпосе
осетин известен образ Гумского человека. Среди различных
предлагавшихся идентификаций эпического героя представлено и его
сопоставление с великанами-гумирами (Инал-Ипа, 1976, с. 363),
жившими до нартов. Подробный анализ нартовских сказаний не позволил
автору этих строк безоговорочно принять такое решение (Туалла-
гов, 2001а, с. 228-233). В свою очередь, гумиров давно связывают с
историческими киммерийцами (Миллер, 1882, с. 191, 1998, с. 430;
Абаев, 1996а, с. 530; Клейн, 1975, с. 23; Стрижак, 1988, с. 21; Дуда-
рев, 1999, с. 38), в которых видят реальный прототип и для
грузинского сказочного богатыря Гимир/Гмири (Крупнов, 1960, с. 63), для
скандинавских эпических богатырей Хюмира и Гюмира (Эгир), для
слова «кумир» (Членова, 1984, с. 77-80). Несмотря на то, что гуми-
ры считались вымершим до появления нартов народом, в отдельных
случаях они оказываются современниками (Сатана имела раба-гу-
мира, гумирам приписывается владение нартовскими крепостями,
владетелю гумиров нарты пашут землю, гумиры просят колесо
Бальсага помочь им против нартов, гумиры находятся в раю нартов)
(Алборов-11, л. 29, 32; НОЭН, с. 332; НИАЭ, с. 499, 503-504). Если
обычно гумиры считались представителями донартовского
населения, что может быть связано с исторической сменой киммерийцев
скифами, то отдельные отмеченные нартовские эпизоды могут
свидетельствовать о фактах противостояния и определённого смешения
киммерийцев и скифов на каком-то историческом этапе. Гумиры
упоминаются на территории Центрального Предкавказья вместе с
родственными им «сакката», в которых видят исторических саков
(Алборов, ф. 19, оп. 1, д. 128, с. 1-15, 49-50). Не исключено, что
тем самым определяется не только место проживания исторических
киммерийцев, но и их родство со среднеазиатскими саками.
В перечислении донартовских народов образ великанов
дублируется, тем самым как бы продлевая им жизнь. Перед гумирами
называются гамиры (НОГЭ, с. 6), имя которых напоминает название
киммерийской страны Гамир(ра). Интересно, что кроме осетин
образ камиров встречается в эпосе абхазов, которые называют их
первыми нартами (Аутлев, 1966, с. 215). Возможно, такое положение
52

соотносится именно с локализацией киммерийцев на
Северо-Западном Кавказе и их этнокультурной близостью со скифами. С
киммерийцами связывают многочисленные топонимы и гидронимы
Северо-Западного Кавказа с основой на -гум (Членова, 1984, с. 82-83).
Парадоксальным выглядит сообщение Дионисия Периегета (Dion.
Perieg, 652-671), жившего в I—II веках н.э., об обитавших рядом с
савроматами, синдами и керкетами киммерийцах, хотя этот народ к
тому времени считался вымершим. Такое исключение напоминает
редкие случаи долгожительства гумиров.
Некоторых исследователей привлекло название горы Джимара
в Северной Осетии (два одноимённых села располагаются в Тру-
совском ущелье и Северной Осетии), которое пытались по-разному
объяснить (Пфаф, 1871, с. 84; Ган, 1909, с. 60). Было выдвинуто и
предположение о его связи с названием киммерийцев (Абаев, 1965,
с. 125; Цагаева, 1975, с. 54). Однако наиболее логичным
представляется этимологизация на основании арабского джумар —
«верхушка», «крона», «сердцевина» (Лавров, 1980, с. 212). С названием
горы из Осетии сопоставимо название горы Джимарук в верховьях
р. Белой. Предлагается связать с названием киммерийцев, причём
сохраняющим более раннюю форму в произношении, топоним Гуы-
мирийы фаетаен в Северной Осетии (Цагаева, 1971, с. 181). О
названии киммерийцев некоторым исследователем напоминает топоним
Гемарой в горной Чечне (Сулейманов, 1976, с. 25). Попытка
определения «скифского» названия Дарьяльского прохода «Фыд-Хуз» (Ал-
боров, 1960, с. 111-112) представляется неубедительной. Полагают,
что древнее самоназвание скифов отложилось в названии ущелья
Къуыдар в Южной Осетии, послужившем общим наименованием
всей Южной Осетии и южных осетин со стороны северных осетин,
и реки Кодор в Абхазии (Дзиццойты, 1990, с. 87-90, 1992, с. 247-
248, 1998, с. 188, 2002, с. 90, 2003, с. 201; 2004, с. 54-55). Новая
гипотеза была безоговорочно принята авторами школьного учебника по
истории Осетии (Блиев, Бзаров, 2000, с. 76, 94, 166). Однако данная
лингвистическая реконструкция, как представляется, нуждается не
только в дополнительной аргументации, но и в подтверждении
данными письменных и археологических источников.
53

Полагают, что скифы освоили высокогорные районы
Центрального Кавказа (Гутнов, 2002, с. 103), подтверждением чему считают
название ущелья Захъхъа, в котором видят отражение названия
саков (Калоев, 1999, с. 260-261). Однако ссылки на археологические
материалы из Тли вряд ли способны подтвердить такое решение.
Кроме того, близкое название с. Заккор, находящегося
юго-восточнее в Южной Осетии, тогда оказывается возможным даже без такой
«археологической привязки». Могу лишь повторить за М. Н. По-
гребовой (1990, с. 41), что военные рейды скифов между Предкав-
казской «метрополией» и землями к югу от Кавказа действительно
сопровождались достаточно интенсивным внедрением их воинов в
местную среду, что, впрочем, коренным образом не изменяло
этнической ситуации в охваченных этим процессом областях. Следует
лишь скорректировать данный вывод по отношению к самой
скифской «метрополии». Возможно, к наследию скифской истории
периода закавказских походов относится осет. лексема faendyr/fendur.
Решение об отражении в лексических схождениях осетинского
и нахских языков тесных и двусторонних контактов скифов и ко-
банцев (Ковалевская, 1995, с. ПО) не представляется достаточно
обоснованным. Во-первых, у нас нет сколь-нибудь реальных
доказательств прямой генетической связи современных нахоязычных
народов с кобанцами. Во-вторых, ссылка автора на статью В.И. Абаева
не является достаточным аргументом. В.И. Абаев (1959, с. 89-119)
в указанной статье, отмечая осетино-чечено-ингушские
лексические схождения, обращал внимание на схождения, «...которые идут
в большинстве из осетинского (аланского)», «...попали в
чечено-ингушский... из осетинского (аланского)». В целом исследователь
говорил именно об аланском периоде.
О давней истории скифов может свидетельствовать прежнее
название Дона — Танаис, которое большинство исследователи
возводят к иран. *danu «река», засвидетельствованному «Авестой» и
Ригведой, от которого происходит и современное осет. don — «вода»,
«река» (Абаев, 1996а, с. 366-367). На Северном Кавказе известно
значительное количество названий рек, содержащих элемент dan.
Однако сегодня трудно безоговорочно отнести его к истории пребывания
54

в регионе скифов, а, например, не сарматов или алан. Так, сохранение
адыгскими народами, балкарцами, карачаевцами в названии рек -dan
(у осетин оно сохранилось только в Нартовском эпосе в названии реки
Арфадан) свидетельствует о сохранении такой формы в средние века.
Переход dan->don относят не ранее, чем к XIII-XIV вв. (Абаев, 1949,
с. 256; 1996а, с. 267), т. к. сохранение а перед носовым п (в
современном осетинском языке произошёл закономерный переход *а>о)
засвидетельствовано в аланской фразе Иоанна Цеца. Сегодня
предлагается на основании данных иных письменных источников относить
этот переход к ещё более позднему времени (Engberg, Lubotsky, 2003,
p. 43). Однако в армянском источнике VII в. «Ашхарацуйц» (гл. II),
составленном Ананием Ширакаци, Терек известен под названием
Аландон. Таким образом, во-первых, мы имеем подтверждение связи
интересующей нас лексемы с аланским языком, а, во-вторых, наличие
перехода dan->don, по крайней мере, к VII в. Поэтому следует
полагать, что у различных аланских группировок переход а—>о происходил
в различное время. Несколько отклоняясь от нашей темы, хотелось
бы отметить, что мнение Г. Шрамма (1997, с. 39) о неубедительности
решения В.И. Абаева о славянском названии Дона через осет. переход
ап>оп лишено всякого смысла. В. И. Абаев (1996а, с. 367)
предполагал здесь общеславянский переход я—>о, т. е. славяне познакомились
с формой dan. Исторически это могло произойти в VIII-IX вв., когда
донские аланы и часть восточных славян оказались в зависимости от
Хазарского каганата.
Недавно было высказано мнение, что название Танаиса не связано
с иранской этимологией и является более древним индоевропейским
(киммерийским) наследием (Шрамм, 1997). В первую очередь, данное
суждение опирается на умолчание якобы иранистами невозможности
перехода начального d—И. Замечание представляется достаточно
странным. Например, В. И. Абаев (1979, с. 286-287) вполне открыто отмечал
наличие такой субституции. Именно осетинский язык даёт указанные
примеры: осет. tarvaz/taervazae^-перс. darvas; осет. tserqus/taerqos<—осет.
dargqus, осет. tiw/tew<—mmoeBp.*daiwer; осет. daeddun/taetiin^-индоевр.
do-, da-; осет. twal^-dual; осет. tyrysa/turusa<-rpy3. drosa<—перс, diraft;
осет. tsexsyn/taexsun<—иран. *daxs (<-*dags).
55

В исторической науке представлена и попытка отнести к следам
пребывания скифов на Северном Кавказе сообщения некоторых
древних письменных источников о реке Термодонт, которая
отождествляется с Тереком. Подтверждением этого считают осетинское
название Терека Терчыдон (Гаглойти, 1966, с. 122-123; Цагаева,
1975, с. 414). Но, во-первых, осетинское название является
передачей названия Терек, которое, возможно, является тюркским. В таком
случае, мы имеем дело с более поздним названием реки, не
имеющим никакого отношения к истории скифов. Однако против
тюркской этимологии высказываются и возражения. Полагают, что
название Терека могло принадлежать неизвестному и уже непонятному
языку (Никонов, 1966, с. 415; Подольская, Суперанская, 1969, с. 143;
Суперанская, 1969, с. 191).
В случае данного решения также придётся отказаться от
скифской (иранской) основы названия. Во-вторых, реки под названием
Термодонт известны в Малой Азии и Беотии, что также отрицает,
особенно во втором случае, их скифское (иранское) происхождение.
Само название ©epjucoScov может восходить к греч. Эерцос; —
«тёплый», «горячий» и т.д. Перенесение названия реки из Малой Азии
на Северный Кавказ, видимо, связано с легендарными
представлениями об амазонках, обычно помещавшимися возле этой малоазий-
ской реки. Вполне вероятно, что позднейшее отождествление
амазонок со скифами, а большей частью с савроматами, и привело к
«переносу» Термодонта из Малой Азии на Северный Кавказ.
Видимо, греки стали ассоциировать амазонок со скифами не ранее V в.
до н. э. Поэтому появление северокавказского Термодонта (причём,
данное название иногда прилагалось и к Дону, и к Кубани) (Галкин,
Коровин, 1980, с. 107), где соответственно помещались амазонки),
как представляется, более относится к своеобразному отражению
пребывания в регионе не скифов, а савроматов.
Иногда подтверждением разбираемой точки зренця считают
сообщение «Космографии» Равеннского Анонима о реке Тердон (Raven. II.
12). Однако нет никакой возможности для безоговорочного
отождествления этой реки с Тереком. Не исключено, что её название связано с
названием реки Theriodes в «Космографии» Юлия Гонория (А, 7). На-
56

звание Theriodes встречается у Юлия Гонория в трёх частях света
в качестве названий города, реки, племени, что позволяет считать
его характеристикой местности, написанной на карте. Видимо, оно
соответствует греч. 20В4Р0Н — «изобилующая дикими зверями»
(Подосинов, 2002, с. 133, 135, 144, 146, 244). Полагают, что Гонорий
писал о верховьях Яксарта, но, не найдя на карте названия, отнёс к
нему стоявшую рядом надпись Theriodes, которая характеризовала
на картах традиции Агриппы пустыни, расположенные на крайнем
северо-востоке ойкумены, возле скифских народов саков и
антропофагов (Mela. III. 59, 60; Plin. NH, VI. 53, 54) (Пьянков, 1997, с. 245).
С формой Terdon, уже как аланской формой гидронима Терек,
сопоставляют название верховий Терека у Плиния (Plin. NH, VI, 30)
diri odoris («вонючая река»), предполагая наличие в ней искажения
diricdon (Муравьёв, 1988, с. 160-161). На мой взгляд, нельзя
исключать, что «появление» на Северном Кавказе Термодонта,
обусловленное амазонской географией, могло контаминироваться с
представлениями о далёких землях кочевников, «изобилующих дикими
зверями», что и дало известные греческие и латинские формы
названия реки.
Особое внимание привлекает предложение отнести к скифскому
наследию названия рек Мартан, Хумара, Мара и местности Ламар-
дон на Северном Кавказе (Дзиццойты, 1992, с. 246). Пожалуй,
только название Ламардон оказывается под сомнением, поскольку оно
сопоставимо и с нахским ламар — «горец». Кроме того, оно
является не гидронимом, а топонимом, позволяя считать вторую часть
слова -дон суффиксом, с помощью которого образуются слова со
значением вместилища. Возможно, специалистам следует рассмотреть и
названия северокавказских рек Мартэ (левый приток Кубани), Ма-
рыхъу (левый рукав Малого Зеленчука).
Если мы можем констатировать наличие воспоминаний об
исторических киммерийцах в фольклорной традиции кавказских
народов, сохраняющей само название древнего народа, то в отношении
скифов приходится констатировать отсутствие таких сведений.
Однако Г.В. Цулая (1987, с. 31), изучая сведения Леонти Мровели
о нашествии хазаров, пришёл к выводу, что они могут быть сопо-
57

ставлены с нахскими сказаниями о борьбе местных героев с нарт-
орстхойцами, которые в абхазских сказаниях об Абрскиле
заменяются голубоглазыми и светловолосыми людьми. Показательно, что в
отмеченных фольклорных памятниках мы имеем дело с описанием
столкновений местных кавказских народов с иноплеменниками, что
вполне соответствует истории скифов на Северном Кавказе. Но
образ врагов северокавказских автохтонов, судя по всему, не
ограничивается только воспоминаниями об исторических скифах и включает
в себя обобщающий образ номадов, например, алан,
представлявших собой близких в этнокультурном плане кочевников.
Пожалуй, наиболее оригинальным свидетельством, связываемым
исследователями с историей скифов на Северном Кавказе, остаётся
рассказ, приписываемый Леонти Мровели, из «Жизни картлийских
царей», включённой в свод хроник «Жизнь Картли». Автор этого
средневекового (XI век н.э.) произведения считает народы Кавказа
потомками семи из наиболее славных сыновей Таргамоса. Земли
Северного Кавказа вплоть до Волги (? — А. Т.) были в его времена
безлюдны. Поэтому он отдал их двум из своих сыновей. Лекану
достались земли от Каспийского моря до Терека, а Кавкасосу — от Терека
до оконечности Северо-Западного Кавказа. Старшим над братьями
оставался Гаос, прародитель армян. Когда потомки Таргамоса жили
в полном согласии, на Северный Кавказ, где сыновьями Кавкасоса
правил Дурдзук, сын Тирета, произошло вторжение хазаров.
Объединившиеся Таргамосиане перешли через Кавказ, покорили Хазаре-
ти, воздвигнув на его подступах города, и удалились. Тогда хазары
избрали себе царя, прошли через Дербентский проход и разгромили
владения Армении и «Севера», но не смогли взять часть владений
Картли. Освоив пути через Дербентский и Дарьяльский проходы,
хазары часто нападали и сделали Таргамосианов своими данниками.
Часть страны Кавкасоса и пленников из Армении и Картли
хазарский царь отдал своему сыну Уобосу, потомками которого являются
овсы. Дурдзук, самый знаменитый среди сыновей Кавкаса, ушёл в
горную теснину, дав ей своё имя — Дурдзукети, и тоже стал
данником хазар. Своему двоюродному брату хазарский царь отдал удел
Лекана и пленников из Рани и Мовакана. Самый знаменитый из рода
58

Лекана Хозоних также ушёл в горную теснину и воздвиг там город
Хозонихети (древнеаварский Серир). С тех пор в течение долгого
времени все эти народы были данниками хазар.
В армянском переводе («История Врац»), в целом, сохраняются
сведения архиепископа Руисского (?). На первом этапе борьбы земли
племени Хазрацов, боровшегося с родом Лекаца и Ковкаса, было
захвачено Торгомами руками Дуцука, который и призвал их на помощь.
Затем хазары вторглись в земли Армении, а вот сведения о «Севере»
оказываются опущены. Из сохранившихся владений исключается и Ту-
хариси (Самцхе) в Южной Грузии. После успешных набегов на Торго-
мосов, венценосец Хазрац выдал своему сыну Уовбосу (Робос, Роубос)
некоторую часть Ковкаса с пленными армянами и картлийцами (Овсэт),
которую он застроил со своим родом, а своему брату — часть Лекана
с пленниками Рана и Мовкана. Дердзук, один из знатных сынов
Ковкаса, ушёл на одинокую гору (Дурдзукэт) и платил дань. Ушёл в горные
теснины и сын Лекана Хузуних. Отмечается и лакский вариант истории
происхождения дагестанских народов от Нуха (Гаджиев, 1991, с. 60).
Рассказ Леонти Мровели использовал в своей работе «Описание
царства грузинского» в XVIII веке н.э. Вахушти Багратиони, внёсший
некоторые коррективы. Царь хазар отдаёт владения Лекана своему
двоюродному брату с пленниками Рана и Мовакана. Благороднейший
потомок Лекана Хозоних ушёл в горы и платил дань. Страну Кавкасо-
са, по имени которого гора называлась Кавкас, а равнина — Оси (что
составляло окончание имени Кавкасос), царь хазар отдал своему сыну
Урбаносу с картлийско-армянскими пленниками. Урбанос перебил
потомков Кавкасоса и поселился здесь на равнине со своими
людьми и пленниками из Рана и Армении. Благороднейший из потомков
Кавкасоса Дзурдзукос, сын Тинениса, убежал внутрь Кавказа.
Поэтому эти территории на восток от Терека до Лекети стали
называться Дзурдзукетией, а на запад от Терека — Дуалетией, как назвал её
Урбанос. С их жителей Урбанос получал дань. Вахушти Багратиони
несколько далее вновь возвращается к этой истории. Он отмечает, что
ущелья к востоку от Хеви получили название Дурдзукети, а к западу
— Кавказ или Дуалети. Во втором регионе поселились сыновья и
потомки Кавкасоса. Все они повиновались Дзурдзукосу
59

Исследователи неоднократно обращались к проблеме отражения
в труде Леонти Мровели исторических реалий. Например, В. Б.
Ковалевская (1975, с. 64-65; 1984, с. 72) справедливо отметила, что
эпизод об избрании хазарами царя может быть связан с появлением
титула царя по отношению к скифским вождям в Передней Азии.
Археологически фиксируемые примеры кровавых столкновений
скифов с кавказскими автохтонами, стремление последних
обезопасить себя от набегов кочевников, на мой взгляд, сопоставимы со
сведениями «Картлис цховреба» о войне Таргамосиан с хазарами и
возведении Таргамосианами городов на рубежах Хазарии.
Трудно точно судить о том, какие именно источники
использовались Леонти Мровели при создании им первоначальной истории
Кавказа, хотя сам автор заявляет о знакомстве с греческими,
армянскими, грузинскими и персидскими произведениями. С точки зрения
возможности осмысления человеческой истории в то время для
Грузии был единственный путь — обращение к данным Библии. Исходя
из того, что приоритет в изначальной истории отдан первопредку
армян, следует полагать, что большое влияние имела, прежде
всего, армянская традиция, хотя недавно было предложено и несколько
уточняющее решение (Гумба, 2003). Показательно, что Леонти
Мровели никак не использует первую переработку библейских данных,
проведённую Иосифом Флавием, в которой иберы названы
потомками Тувала (Joseph. Ant. Jud. I. 6). Мовсес Каганкатваци («История
агван». II) называл иберов потомками Таршиса.
Именно в части о древнейшей истории Кавказа Леонти Мровели,
несомненно, использует произведение Мовсеса Хоренаци,
писавшего в V веке н.э. У армянского епископа (Мовсес Хоренаци. V, X, XII)
прародитель армян Хайк представлен потомком линии Иафет-Га-
мер-Тирас-Торгом. Следует помнить, что именно Каппадокия
называлась армянами Гамирк. Данное название в первую очередь
привлекалось для толкования Библии и осознавалась его связь с
библейским Гамером (Иванчик, 1996, с. 155-157). Мовсес Хоренаци (XXI)
называл первым армянским венценосцем сына Скайорди Паруйра.
Мовсес Каганкатваци (XV) отмечал коронацию Скайорди. Гр. Ка-
панцян (1947, с. 147-153) указывал, что имя этого участника разгро-
60

ма Ассирии («сын сака» или «скифа») сходно с именем скифского
предводителя Партатуа.
Исследователь отмечал, что скифы оставили особый след в
топонимике, в антропонимике аристократических домов, в фольклоре
Армении. Постулируется представление о смешении скифов с
армянами. Поэтому и армянский писатель Корюн в «Житие Машто-
ца» называл армян «асканазским родом» (Есаян, Погребова, 1985,
с. 9). И.М. Дьяконов (1956, с. 252, 313, 354) допускал при условии
наличия эпико-исторической основы легенды о Паруйре, что тот мог
быть армянским вождём скифского происхождения и, возможно,
потомком Партатуа.
Согласны с предлагаемой этимологией имени Скайорди и другие
исследователи, дополняющие его значением «сын сака» или «сын
великана/исполина», последнее из которых возводится к названию
саков или персидскому kai «великан/исполин» (Пиотровский, 1959,
с. 126; SzemerJnyi, 1970, р. 426; Иванчик, 1996, с. 158). Со своей
стороны добавим, что данные Корнелия Непота (Nepot. Datames. I. 3, И.
3-4) подтверждают известное влияние на историю царских домов
Малой Азии скифов. В образе Пилемена, двоюродного брата
ассирийского царя, защищавшего столицу Ассирии, предполагают (Мазетти,
1979, с. 23) полулегендарный прообраз скифского царя Мадия,
который мог быть двоюродным братом Синшаршикуна. Не исключено,
что на представления о родстве армян со скифами повлияло
пребывание в Армении саков и сираков (Str. II. I. 14, XI. VII. 2, VIII. 4, XIV.
4, Ptol. III. 12. 9, Plin. NH. VI. 29, Arr. Anab. III. 8. 4). Но отмеченные
материалы свидетельствуют больше в пользу воспоминаний о более
ранних тесных контактах предков армян со скифами. Тем более, что
население Сакасены и Сиракены вполне адекватно воспринималось
ими как иноэтничное. Приводились и дополнительные аргументы в
пользу идентификации Паруйра и Партатуа (Тер-Мартиросов, 1989,
с. 34-36). Возможно, свой след оставил и союз киммерийцев с
мушками, в которых видят фригийцев или родственных им протоармян.
ВIX веке н.э. был создан труд Иованнеса Драсханакертци «История
Армении». Автор производил братьев Асканаза, Рифата и Торгома от
Фираса, по имени которого управляемая им страна стала называться
61

Фракией. От Асканаза произошли сарматы, от Рифата — савроматы,
Торгома — армяне. Но ранее страна армян называлась Асканазовой,
поскольку он был старшим из сыновей, но потом, согласно пророку
Иеремии, Торгом соблаговолил назвать её своим именем. Скайорди
же назван одним из захвативших некогда власть в Армении (Иован-
нес Драсханакертци. «История Армении». I, II). Мовсес Каганкатваци
(«История агван». II) также производит сармат от Асканаза, а армян
— от Торгома, в то же время причисляя их к сынам Асханаза.
Как мы видим, в произведении армянского католикоса
использованы как сведения самой Библии, так и произведение Мовсеса Хо-
ренаци (ему он обязан признанием Фираса четвёртым от Ноя, а не
седьмым, как в Библии) и «Книг происхождений», типа
произведения Цензорина (Lib. Gen. 4,19), в котором сарматы и савроматы
производятся от Асханаза и Рифата. Исследователи отмечают
знакомство армян с «Хроникой» Ипполита Антипапы III в. н.э.,
содержавшей подобные сведения. Она была переведена на армянский язык в
VII веке н.э. Причём, к сарматам первоисточника были прибавлены
и аланы (Цулая, 1987, с. 182-183). Следовательно, в армянской
традиции существовали достаточно устойчивые представления об
этнокультурном родстве скифов, сарматов и алан, и при всём признании
собственной связи со скифами осознавалось и явственное отличие
от них, что могло привести к признанию Скайорди внешним
захватчиком Армянского царства.
Средневековые церковные толкования Библии нередко
переносили имя скифов, например, на германские или тюркские народы.
Так, Киракос Гандзакеци («История Армении». I) называет скифами
неких варваров, которые угрожали Армении после арабов. Но
сразу отмечает, что они отличны от «эллинизированных скифов», под
которыми следует подразумевать древних скифов Северного
Причерноморья. Следовательно, армянские авторы продолжали хранить
представления своих предков о тех скифах, с которыми в древности
их свела судьба, и не смешивали их, подобно европейским
писателям, с иными народами.
Леонти Мровели, использовавший армянские источники, внёс в них
значительные изменения, руководствуясь интересами истории
62

собственного государства. Сохраняя положение о первенстве предка
армян на Кавказе, он добавляет к нему родоначальника грузин Карт-
лоса. Приоритет армянской традиции сказывается в сохранении
повествования о борьбе с Небротом даже вопреки сложившейся традиции
возведения родословной первых христианских царей Картли к Нибро-
ду. Поскольку церковная версия о происхождении скифов и этнически
родственных им народов противоречила известным в Грузии
историческим реалиям и никак не сочеталась с идеей изначального братства
кавказских народов, то скифы полностью элиминируются из
повествования. Предки осетин, которые были связаны с миром кочевников
Северного Кавказа, никак не могли стоять у истоков общекавказского
братства, т.к. представляли собой пришельцев. Известно, что и хазары
считали своим прародителем Тогарму. Об этом сказано в письме
хазарского кагана Иосифа к придворному кордовского халифа Абдаррахмана
III еврею Хасдаю Ибн-Шафруту. Поскольку правители хазар
исповедовали иудаизм, то их обращение к Библии было вполне естественным и
должно было быть хорошо известно окружающим. Но Леонти Мрове-
ли и им отказывает в такой привилегии по понятным причинам.
Вне всякого сомнения, «хазары» грузинской летописи, прежде
всего, связаны с реальными хазарами средневековья. Они
достаточно долгое время были ведущей политической силой на Северном
Кавказе. Ко времени Леонти Мровели история хазар практически
завершилась. Именно в XI веке н.э. они в последний раз упоминаются
в одной из русских летописей. Поэтому образ некогда
могущественных, но уже исчезнувших кочевников, хорошо знакомый на
протяжении многих предшествующих поколений, практически идеально
подходил рассказчику и живо воспринимался читателем. Возможно,
на выбор образа хазар повлияли и сведения, сохранённые, например,
арабским путешественником Ибн-Хаукалем (977-978 гг.), что язык
«чистых хазар» не похож ни на турецкий, ни на один из языков
современных народов (Караулов, 1908, с. 113). Такая языковая, а,
следовательно, этническая атрибуция собственно хазар, отличавшая их
от всех современных народов, могла быть преобразована в рассказ
именно о древнем народе.
Вполне прав Л.М. Меликсет-Бек (1960, с. 116-117), что разру-
63

шительные вторжения хазар в Албанию, Армению и Грузию нашли
своё отражение в грузинском повествовании. Исключение ряда
грузинских пунктов из жертв агрессии, например, может напомнить о
неудачной осаде хазарами Тбилиси. Наложение дани на
северокавказское население соответствует и известному подчинению хазарам
(Гадло, 1974, с. 16). Мотив совместного вторжения Таргамосиан на
Северный Кавказ, когда им удалось покорить Хазарию, конечно, не
имеет никакого объективного основания. Однако именно в истории
хазар мы находим источник такой трактовки. Во время
продолжительных и кровопролитных арабо-хазарских войн не только хазары
сталкивались в Закавказье и на Северном Кавказе с рвущимися через
кавказские перевалы арабами. Именно арабы в борьбе с хазарами
порой предпринимали далёкие и достаточно успешные военные рейды
вплоть до Волги. Не исключено, что действия арабов и были
приписаны Таргамосианам, т.к. иных столь крупномасштабных вторжений
из Закавказья история не знает. Борьба хазар с персами, которые и
ранее вели достаточно активную политику в Закавказье, упоминания
об отдельных вторжениях грузин или армян на Северный Кавказ не
идут ни в какое сравнение со столь масштабной картиной
противостояния на Северном Кавказе, которую рисует Леонти Мровели. Но
они также могли повлиять на создание указанного эпизода.
Нельзя исключать из рассмотрения и влияние событий,
связанных с вторжениями иных кочевых народов, например, различных
тюркских племён, гуннов, алан. Пожалуй, из их числа следует
исключить савроматов и сарматов. В целом, достаточно корректно
решение, усматривающее в «нападениях хазар» мифологизированную
память о древних миграциях через Кавказ или попытку объяснить
причину давнего присутствия на Северном Кавказе народов
некавказского происхождения (Алемань, 2003, с.406-407). К. Патканов
(1883, с. 246-247) полагал, что невозможно установить, к какому из
многих вторгавшихся кочевых народов следует приложить эти
сведения. Исследователь считал их не имеющими никакого значения,
отмечал отсутствие соответствующих источников для написания
подобного рассказа, сомневался в решении Ю. Клапрота об
использовании устного предания о вторжении Мадия.
64

Прежде всего, отметим, что история хазар связывается Леонти
Мровели с происхождением осетин, с которыми грузины были
знакомы задолго до появления на Северном Кавказе собственно хазар, о
чём свидетельствуют их письменные источники. Следовательно,
Леонти Мровели вполне отдавал себе отчёт в том, что, используя пару
«хазары-овсы», даже без указания на её появление, переносит время
«хазарской экспансии» намного ранее реальной истории хазар. Если
проследить конкретное упоминание овсов в грузинской традиции, то
оно оказывается связано с периодом пребывания на Северном
Кавказе даже не алан, а сарматов, чем, в свою очередь, подчёркивается
их практическая неразличимость и этнокультурная преемственность
в глазах древнегрузинского населения.
Однако сарматы, если исключить спорный в трактовке Тацита
эпизод об их участии в закавказских событиях 35 года н.э.,
никогда не совершали подобных военных рейдов. Поэтому строго
отождествлять хазаров со скифами, а овсов — с сарматами (Виноградов,
1963, с. 139) нельзя. Явная этнокультурная близость алан, сарматов
и скифов с большим, и даже крайне чрезмерным хронологическим
углублением самим Мровели описываемых событий (1647 г. до н.
э.), вполне даёт нам право усматривать в его рассказе в том числе
и воспоминания о скифских вторжениях в Закавказье, с которыми
связывается изначальная история овсов.
Общие рассуждения К. Патканова, поставившего под сомнение
историчность рассказа источника, встретили справедливые
возражения со стороны В.Ф. Миллера (1992, с. 513-521). Г. А. Меликишви-
ли (1959, с. 34) полагал, что Леонти Мровели в рассказе о потомках
Картлоса опирался на произведение Мовсеса Хоренаци, который мог
использовать устную народную традицию или письменную. Рассказ
мог возникнуть на библейско-книжной основе и не имеет
какой-либо исторической ценности, с чем трудно не согласиться. Ю. Клапрот
(1992, с. 234), с решением которого связана критика К. Патканова,
усматривал в рассказе о вторжении хазар в Закавказье отражение
скифского похода под руководством Мадия. С отражением в
свидетельстве Леонти Мровели закавказских походов скифов согласны
и многие современные исследователи (Меликишвили, 1959, с. 35;
5 А. А. Туаллагов 65

Гаглоев, 1962, с. 122-124, 166, 1966, с. 13; Виноградов, 1963, с. 136-
138, 1964, с. 38-40; Ковалевская, 1975; 1984; Цулая, 1979, с. 51, 1987,
с. 22-35; Мурзин, 1990, с. 41-42; Гаджиев, 1991, с. 60; Давудов, 1995,
с. 37; 1996, с. 309-309; Гаджиев, Давудов, Шихсаидов, 1996, с. 104 и
др.). Попытка Л. О. Бабахян (1979, с. 8) усмотреть в данном мотиве
сведения ещё и о более ранних миграциях индоевропейцев на Кавказ
нуждается в строгом обосновании. Интересно, что Леонти Мровели
включает хазарский язык в число шести языков, распространившихся
в Картли. Ф.Х. Гутнов (1999, с. 206) считает его скифским, Г. А. Ме-
ликишвили (1959, с. 38) — североиранским или северотюркским.
Показательно, что второй автор указывает на научную доказанность
употребления в Картли реальных шести языков. Если сравнить список
Леонти Мровели и Г. А. Меликишвили, то хазарскому языку должен
соответствовать пехлевийский, т.е. представитель иранской группы
языков. Такое положение вполне подтверждает сведения Леонти
Мровели о покорении картлийцев персами. Но упоминание не
персидского (пехлеви) языка, а хазарского позволяет усматривать в данном
случае указание на ираноязычность «хазар». Исследователи отмечают и
следы языковых контактов скифов с древнегрузинским населением
(Андроникашвили, 1966, с. 525; Цулая, 1977, с. 328).
Учитывая всю относительность приводимых в грузинских
источниках сведений, попытаемся в целом определиться с приводимыми
в них фактами. Первыми поселенцами на Северном Кавказе
оказываются Лекан и Кавкасос. Лекан выступает предком древнедагестан-
ских народов. Его имя в более узком значении сопоставимо с
известными из греческих и грузинских источников легами/леками,
локализуемыми в Албании. Имя Кавкасоса, бесспорно, связано с названием
Кавказа и не несёт в себе сколь-нибудь явной этнической нагрузки.
Впоследствии мы узнаём, что одним из его потомков являлся Дурд-
зук, в лице которого представлены древненахские народы. Вполне
справедливо замечание, что упоминание имени его отца Тирета
свидетельствует о значительной роли древненахских народов в регионе
(Цулая, 1979, с.54). Сведения восходят к периоду разделения
дагестано-нахской этнической общности, что позволило не только
рассматривать древнедагестанские и древненахские народы как различные
66

этнические миры, но даже выводить их от разных, хоть и
родственных, предков. Возможно, имя Тирета связано с именем библейского
Фираса/Тираса, и тогда оно представляет завуалированную попытку
некоторого отделения древненахских народов от истории Таргамоси-
ан. Показательно властвование Дурдзука над «сыновьями» Кавкасоса,
к которым он не мог относиться, имея собственного отца, т.е. был,
по крайней мере, представителем третьего поколения. Сопоставления
имени Тирета/Тинета с переданным через алан названием живших
до нахов тиндов (Генко, 1930, с. 706) или с названием аула Теретого,
основанного Тертом (Шавхелишвили, 1963, с. 42), нуждаются в
дополнительной, если она только возможна в принципе, аргументации.
М. М. Базоркин (2002, с. 42-47) вслед за М. Г. Джанашвили считал
имя производным от грузинского «тинта» — «гора», «скала», отмечая
нартовские и ингушские предания о происхождении некоего героя из
камня. Само сопоставление исследователя с мотивом рождения героя
из камня сложно признать справедливым. Если же верна грузинская
этимология имени героя, то она подчёркивает наличие представлений
о сугубо горном происхождении предков дурдзуков.
Обращает на себя внимание и факт отсутствия в источнике
упоминания сванов и абхазов в Закавказье, как и народов древнеадыгского
мира на Северном Кавказе. Во втором случае следует полагать
собирательное значение имени Кавкасоса и названия кавкасиан, когда на
первый план выходит территориально-географический принцип.
В начале своего рассказа Леонти Мровели представляет пары
народов, имеющих общее происхождение, что нарушено в армянском
переводе. Г. В. Цулая (1979, с. 40) справедливо отмечает отражение в
группировке народов либо политической общности, либо
генетического родства. Но кавкасиане объединяются в пару с мегрелами,
признаваемыми всеми исследователями особой группой картвельских
племён. Следовательно, под именем кавкасиан могли скрываться
не только древненахские племена. Именно отсутствие упоминания
племён Западного Кавказа дало повод считать, что под термином
Эгриси (производное от грузинского эгри и является название
мегрел) подразумевались, в том числе, и абхазо-адыгские народы (Ме-
ликишвили, 1959, с. 63; Бутба, 2001, с. 89; Гумба, 2003). Г. В. Цулая
67

ограничивает значение этнонима «мегрелы» мегрело-чанской
подгруппой картвельских племён, исходя из данных,
использовавшихся в генеалогической таблице Леонти Мровели. Но исследователь
(Цулая, 1979, с. 43-44) противоречит себе, т.к. далее, доказывая
собирательный характер названия кавкасиан, он вновь апеллирует к
источникам генеалогической таблицы грузинского архиепископа, в
которых кавкасианам соответствуют сарматы, савроматы и аланы.
Однако у самого Леонти Мровели кавкасиане резко
противопоставляются им, т.е. автор недвусмысленно демонстрирует коренную
переработку сведений своих источников. Овсы, действительно,
исходя из прямого понимания текста, исключаются из числа коренных
кавказских народов. Попытка видеть обратное (Чичинадзе, 1992,
с. 26-27) не имеет никаких оснований.
С другой стороны, отмеченное многоэтничное содержание
термина «кавкасиане» не позволяет согласиться с тем, что он
ограничивается обозначением только древненахских народов (Меликишвили,
1959, с. 294; Гамрекели, 1961, с. 22-28; Виноградов, Чокаев, 1966, с.
43-45; Тогошвили, 1967, с. 245; Харадзе, Робакидзе, 1968, с. 21-30;
Дидебулидзе, 1983, с. 36; Цулая, 1987, с. 183; Гумба, 2003 и др.) и
признающим Кавкасоса этнархом нахов (Мужухоев, 1995, с. 9).
Интересно, что у Леонти Мровели Дурдзук, являясь потомком
Кавкасоса, владевшего землями к западу от Терека, уйдя в горы, занимает
территорию к востоку от реки, т.к. основанная им Дурдзукетия
всегда помещалась именно там. Вахушти ещё более конкретен, указывая
на поселение Дзурдзукоса к востоку от Терека до границ Лекана.
Таким образом, древненахский этнический элемент, несмотря на
свою предполагаемую первоначальную локализацию, оказывается
отделён от массива кавкасиан, что не заметили исследователи.
Возможно, первоначальная локализация дурдзуков к западу от Терека
была вызвана необходимостью наглядного отделения древненахских
народов от древнедагестанских. Все без исключения письменные
источники знают дурдзуков только в горных районах к востоку от
Терека. Горные территории у Леонти Мровели к западу от Терека
тогда оказываются без конкретной этнической истории. Такое
развитие вновь предполагает полиэтничный характер термина «кавка-
68

сиане» и выделение древненахского элемента в автономную группу.
Вахушти горную территорию к западу от Терека отводит бежавшим
кавкасианам, основавшим здесь Кавказ или Дуалетию. Первое
название нового образования лишь повторяет имя прародителя. Со
вторым связано современное название осетин-туалов. Кроме того,
Леонти Мровели, описывая деяния Саурмага, отмечает, что все
дурдзуки составляли только половину рода кавкасианов.
Вопрос об этнической принадлежности древних двалов
решается по-разному (Гамрекели, 1961, с. 15-28; Тимерханов, 2004, с. 12;
Джамирзаев, 2002, с, 45; Джалабадзе, 1971, с. 41; Гаглойти, 1995,
с. 151-152; Джуртубаев, 1991, с. 250-251 Бабахян, 1979, с. 8-9 и др.).
Обычно в подтверждение своих гипотез авторы прибегают к данным
самих письменных источников и топонимики с территории Двале-
тии, выделяя в ней нахские и осетинские примеры. Однако
собственно топонимика сама по себе не даёт точного указания на время
появления того или иного названия и его причин. Не может она в нашем
случае послужить и окончательным доказательством в пользу
приведённых решений или отвергнуть их. Например, сам Леонти
Мровели указывает, что Саурмаг (примерно, последняя треть III в. до н. э.)
переселил всех дурдзуков в горную часть Грузии (Мтиулети) вплоть
до Суанети, что может объяснить появление нахской топонимии в
Двалетии. На интересующей нас территории представлены и
названия, которые не поддаются осмыслению с нахских или осетинского
языков. В последнее время предпринимаются попытки
этимологизации некоторых названий не на основе нахских, а индоевропейских
реалий (Дзиццойты, 2003, с. 196-197). В. И. Абаев (1996а, с. 326),
считая двалов местной кавказской этнической группой,
воздержался от выяснения этимологии их названия. Ю. Д. Дешериев (1963,
с. 55-56) предполагал в двалах предшественников нахских племён и
дал соответствующую этимологию для их названия. Исследователь
подчёркивал, что высказанные им соображения нуждаются в
дополнительном обосновании и подтверждении данными истории,
археологии и этнографии. Основой для своего вывода он считал решение
В. Н. Гамрекели, причислившего двалов к чечено-ингушским
племенам, что представляется достаточно спорным. Согласился с выводом
69

о причислении двалов к чечено-ингушским племенам И. М. Сигаури
(1997, с. 151-152), отметивший ингушское предание о проживавших
до ингушей на территории высокогорного Хамхинского общества
дэвов (двий). Автор указывает, что ингуши называют двалов этим
именем, а соседние мялхи называют их дува. Мы не можем принять
указанных сопоставлений, поскольку под дэвами в ингушских
рассказах подразумевались жрецы из рода Маго, распоряжавшиеся
костями святого Вампола в храме Тхабаерды. Их образ тесно связан с
историей алан (Туаллагов, 2001а, с. 86, 224, 250, 258). Было также
предложено решение об иранском или индоевропейском
происхождении названия двалов (Пахалина, 2002, с. 103-105). Игнорировать
данное направление исследований рискованно, т. к. наличие
индоевропейского этнического элемента на Северном Кавказе с древности
имеет своё научное обоснование.
Первоначальное столкновение хазар с племенами леков и кавкасиан
указывает на ограничение экспансии пришельцев территорией
Северного Кавказа и на участие в противостоянии уже различных местных
народов. Власть же Дурдзука над сыновьями Кавкасоса определяет
основного и наиболее сильного соперника для вторгавшихся. Если, по
Леонти Мровели, первую агрессию сумели отбить совместные силы
Таргамосиан, то в армянском переводе этот успех отнесён
непосредственно к Дуцуку. Видимо, армянская традиция более исходит из
признания тех событий сугубо северокавказским делом.
Наконец, объединение хазар под единым руководством царя
отмечает новый этап во внутрихазарской истории,
ознаменовавшийся созданием единого иерархического общества, что не преминуло
сказаться в успехе второго наступления хазар на Кавказ. Именно на
втором этапе начинаются массированные вторжения уже в
Закавказский регион. С этим этапом связано и появление на Северном
Кавказе овсов. Олицетворение овсов в лице сына хазарского царя
может указывать на определённый хронологический разрыв
между двумя волнами вторжений, которые, например, постулируются
некоторыми исследователями для скифских походов в Закавказье.
Но, учитывая явное территориальное различие двух вторжений, по
грузинскому источнику, они прилагаются отдельно к Северному
70

Кавказу и Закавказью. Образование овского государства на втором
этапе может соотноситься с укреплением скифской доминанты на
Северном Кавказе именно в период проведения ими закавказских
походов.
Последующий уход Дурдзука в горы свидетельствует о
признании дифференциации этнических историй овсов и древненахского
населения, с одной стороны, а с другой — указывает на
концентрацию нового этнического населения на Северном Кавказе к северу от
самих горных районов. Такое положение достаточно чётко
фиксирует Вахушти, чьи этимологические выкладки, конечно, достаточно
наивны и не могут приниматься в расчёт. Некоторые исследователи
полагают, что источник свидетельствует о значительной роли
кавказского субстрата в древнеосетинских племенах (Тогошвили, 1967,
с. 247; Цулая, 1979, с. 55). Однако, кроме ушедшего от победителей
древненахского населения, остальные народы остаются вне
конкретного обозначения своего исторического лица, тем самым не
позволяя сколь-нибудь обоснованно судить об их роли и в последующем
процессе. По Вахушти, Урбанос вообще перебил на захваченной
территории потомков Кавкасоса, другие же ушли в горы к западу от
Терека, подобно Дурдзуку. Вряд ли именно в данном случае, как
полагает Гаглойти (1992, с. 218), географический термин «кавкасиане»
с момента появления на Северном Кавказе осетин стал включать в
себя и последних. Если в грузинском первоисточнике Дурдзук
рассматривается как владыка и самый знаменитый среди сынов
Кавкасоса, то в древнеармянском переводе его владычество не
обозначено, и он просто назван знаменитым персонажем. Не исключено,
что армянская традиция не была склонна преувеличивать роль этого
героя на Северном Кавказе. Также следует допустить, что выделение
в грузинском источнике роли древненахских народов было
обусловлено их непосредственной территориальной близостью с древне-
грузинскими народами, что представляло их важной силой именно
в собственной истории. Вероятно, большую роль играли и тесные
межэтнические связи (Крупнов, 1971, с. 31). Эту важность дурдзу-
ков «перенесли» и на Северный Кавказ, куда уходила другая
территория их обитания. Утверждение о признании древними авторами
71

нахов-кавкасиан, алан и сарматов одним народом (Кодзоев, 2002, с. 93)
является бездоказательным и сугубо субъективным выводом.
Включение в местный субстрат древнеосетинского населения
пленных из Армении и Картли представляется большой натяжкой.
Показательно, что мотив пленения ранов и моваканов никто из
исследователей не трактовал в качестве особой роли древних албанов в этногенезе
древнедагестанских народов. Пленный, т.е. раб, и сам его образ мало
пригодны для создания этнической истории народа. Вспомним
историю происхождения потомства от скифянок и рабов, закончившуюся
их изгнанием из Скифии (Her. IV. 1-4). И ещё долгие столетия клеймо
рабского происхождения потомков присутствует в произведениях
западноевропейских авторов (Plin. IV. 80, Val. Flacc. IV,85). Отношение
кочевников к рабам, при значительном ограничении рабского труда
в их обществе, не позволяет принять такую трактовку. Возможно,
мотив появления пленников армян и грузин в царстве овсов
преследовал другую цель. Учитывая некоторую изначальную
изолированность образа Дурдзука от Таргамосиан и последующее его удаление
с прежних владений, северокавказские территории к западу от Терека
становились свободны от влияния истории Таргамосиан, как на заре
человеческой истории. Видимо, образ армян и картлийцев и должен
был в какой-то мере не допустить образования такого вакуума на тех
землях, а для XI века н.э. было важно протянуть даже тонкую
ниточку исторической общности к государству овсов, ставшему наиболее
могущественным на Северном Кавказе. Вахушти во втором отрывке
о происхождении овсов вместо картлийцев приписывает им пленных
из албанов, тем самым определяя неважность подобных связей между
Грузией и Осетией в его время и вероятную относительность самого
образа пленных. Поводом для появления соответствующего эпизода
могла послужить и древняя традиция, переданная Диодором о
приводе скифами савроматов из Мидии, тем более что маршрут такого
привода мог пролегать только через Кавказ.
Археологические исследования позволяют наметить и ещё один
возможный путь появления соответствующих сведений. В.Б.
Ковалевская (1985, с. 51-52) отметила присутствие среди местного ко-
банского населения и внедрившихся в их среду скифов, оставивших
72

могильник Уллубаганалы в Карачаево-Черкесии, закавказских
ремесленников, что сопоставляется со сведениями Леонти Мровели о
приводе «хазарами» пленников из Картли и Армении. По мнению
В. Г. Петренко, ряд архитектурных приёмов, сближающих храм
Краснознаменского кургана с храмовыми постройками на
территории Мидии, предположительно связывается с приглашением или
насильственным переселением скифами мидийских мастеров. Они
же могли сделать и колесницу из южного погребения кург. №1
(Петренко, 1986, с. 43; 1994, с. 16; Petrenko, 1994, р. 350-351). Тогда
не исключено, что в исторической памяти этот факт переплёлся с
мотивом происхождения савроматов, якобы приведённых скифами
из Мидии, которые поселились несколько севернее скифов,
оставивших Краснознаменские курганы.
М. Н. Погребова и Д. С. Раевский (1984, с. 107-108, 1989, с. 40-
63) обратили внимание на появление в памятниках ананьинской
культуры Среднего Поволжья нового комплекса, сочетающего
закавказские, кобанские и скифские элементы. Аналогичное сочетание,
вызванное деятельностью скифов, известно и в Центральном
Закавказье, что позволяет связать указанные инновации в ананьинских
памятниках с уходом на рубеже VII-VI веков до н.э. из Передней Азии
скифов, которые присоединили к себе своих соплеменников,
обитавших в Центральном Закавказье. Возможно, именно их знает Геродот
(IV. 22) под именем «отложившихся скифов» (следует отметить, что
приведённое мнение разделяется не всеми исследователями).
Наблюдения за технологией обработки железа в ареале
ананьинской и кобанской культур позволили полагать, что скифы увели с
собой и кобанских мастеров. Авторы отмечают, что на Кавказе
скифы, вступавшие в тесные контакты с местным населением,
занимали в их обществах высокое социальное положение воинов,
используя труд местных ремесленников. Возможно, именно эта
миграция скифов легла в основу сведений Леонти Мровели. Отношения
между скифами-воинами и кобанцами-ремесленниками могли лечь
в основу мотива привода рабов. Несколько парадоксальным пока
представляется наблюдение исследователей об участии в сложении
позднесарматской культуры Южного Приуралья выходцев из автох-
73

тонов Армянского нагорья (Малашев, Яблонский, 2004, с. 116-118).
Не исключено, что неоднократные уводы кочевниками из Закавказья
некоторых представителей местного населения и были объединены
в информации Леонти Мровели.
К востоку от Терека были поселены пленные из албанских
народов, т. е. сохраняется представление о продолжении проживания
древнедагестанских народов — потомков Таргамосиан — ив горах,
и на равнине. Брат хазарского царя, получивший во владение эти
территории, более никак не обозначается. Полагают, что этот эпизод
объясняет обозначение Страбоном (XI, V, 1) гелов и леков
скифскими народами, или за этим стоит факт участия в скифских походах
родственных им племён. Но не исключено, что мы имеем дело с
отражением факта слияния местных этноплеменных групп с
номадами. Тогда свидетельство Леонти Мровели могло бы указывать, по
крайней мере, на два последствия появления на Северном Кавказе
пришлых номадов. Первое заключалось в слиянии их части с
аборигенами и появлении новых этнообразований, рассматривавшихся
родственными номадам, что выражалось в образе двоюродного
брата «хазарского» царя (более дальнее родство), второе — в развитии
истории собственно номадов, что отражалось в образе сына
«хазарского» царя (более близкое родство и прямое наследование).
Как мы видим, историческая наука достигла определённых успехов
в вопросе освещения древней истории скифов на Северном Кавказе.
В то же время многие вопросы остаются ещё в стадии острой
дискуссии и ждут своего окончательного разрешения. По ходу изложения
материала мне приходилось отмечать и некоторые попытки
вмешательства в научные споры людей, далёких от понимания законов и
методов научного познания. Как правило, учёные попросту игнорируют
подобные явления. Однако в исторической науке уже сложилось и
целое собственное направление, выразителями которого стали
дипломированные историки, археологи, лингвисты и примкнувшие к ним
сторонники. Как правило, являясь представителями тех или иных
современных народов, они стремятся пересмотреть сложившиеся
научные представления об ираноязычности скифов и любыми средствами
провозгласить их генетическую связь с иноязычным миром, потомка-
74

ми которого, соответственно, являются они сами. О таких попытках и
средствах их обеспечения и пойдёт речь ниже.
Как полагает С. М. Джамирзаев (2002, с. 45^6), киммерийцы
были родственниками урартийцев и имели в своём составе предков
нахов. Используя сведения Геродота, что киммерийцы бежали от
скифов по восточному побережью Чёрного моря, он сделал никак
не вытекающий из данных источника вывод о возможном плавании
киммерийцев на кораблях. Затем автор оригинальной идеи подобрал
для названия киммерийцев груз, «геми», чечен, «кеми» — «ладья/
корабль». Но, во-первых, Геродот свидетельствует о проходе
киммерийцев по суше. Гораздо позднее в Передней Азии киммерийцы
будут упоминаться среди служащих на корабле, но речь идёт о тех
потомках киммерийцев, которые по языку и образу жизни уже не
отличались от местного населения. Во-вторых, груз, «геми» является
заимствованием осм. «барка/судно» (Чубинов, 1984, с. 315), чего мог
не знать С. М. Джамирзаев, но должны знать его грузинские
коллеги, ставшие официальными рецензентами авторской монографии.
В своей монографии Р. Д. Арсанукаев (2002, с. 112)
присоединяется к старой критике К. Патканова. Автор считает маловероятным
сохранение в памяти народа походов скифов за 16-17 столетий до
составления «Картлис цховреба». О том, что оставалось в народной
памяти, традиции, судить очень сложно, т. к. устные предания
остаются нам неизвестными, если только они не получили фиксации со
стороны грамотеев. Ранее уже отмечалось, что, например, Киракос
Гандзакеци упоминал эллинизированных скифов древности, что
свидетельствовало о хорошем знании армянскими просвещёнными
кругами истории скифов Северного Причерноморья. Бесспорное
использование Леонти Мровели произведения другого армянского
автора Мовсеса Хоренаци напоминает о свидетельстве последнего
(II. 13): «Не так тяжко было положение Кира в войне с маскутами,
и не перенёс столь тяжёлых испытаний Дарий при бегстве от
скифов, а Камбис — от эфиопов; меньше было и то, что (претерпел)
Ксеркс при походе на Элладу, оставив там богатство и шатёр и еле
спасши свою жизнь в бегстве». Упоминание о столкновении
персидского царя Дария со скифами подтверждает хорошее знакомство в
75

просвещённой Армении с историей причерноморских скифов.
Наиболее полно скифо-персидская война изложена у Геродота. «Отец
истории» указывает и её причину — месть за прошлое вторжение
скифов в Мидию. Причём, Геродот здесь же отсылает к своему
рассказу о тех событиях (IV. 4, 118-143). Следовательно, армяне вполне
могли знать об истории скифских походов через Кавказ. От них или
непосредственно из западноевропейских письменных источников об
этом мог знать и Леонти Мровели, и другие образованные грузины.
Г. В. Цулая не исключает сохранение сведений о древних событиях в
народной памяти древненахских и древнеабхазских племён.
Л. А. Ельницкий (1977, с. 128, 177, сн. 40) полагал, что
прародитель скифов Таргитай Геродота перекликается с
родоначальником кавказских народов Таргамосом Леонти Мровели, и задавался
вопросом о скифском первоисточнике грузинского образа. Данное
предположение, особо отмечаемое некоторыми исследователями
(Андроникашвили, 1966, с. 140-141; Гаглойти, 1992, с. 213; Гутнов,
2002, с. 35), было подкреплено подбором соответствующей
иранской этимологии. Даже полагают, что Леонти Мровели вольно или
невольно связал историю своего народа с киммерийцами и
скифами, а вместе с именем Таргитая в Переднюю Азию мог проникнуть
и миф о происхождении скифов, который контаминировался с
библейскими мифами, а затем оформился в известных произведениях
армян и грузин (Дзиццойты, 1991, с. 49-52, 1992, с. 248-249, 2003,
с. 187-188). Более чем сложно согласиться с предложенным
решением. Известно (Дьяконов, 1981, с. 62), что библейский Тагорма
сопоставим с ассирийскими названиями города Тильгаримму и хеттской
областью Тегарма, Тагарама (следует помнить, что
древнееврейскому Тогарма в Септуагинте соответствует Тогарма, Тергама, Торгом).
Псевдо-Иерушалми считает Таргум просто Барбарией. По Мидра-
шу, он сопоставим с Германией, хотя здесь не исключено и чтение
«Армения». Предполагалось усматривать в нём область Германикию
в Сирии возле горы Амана или кельтских грокмов/грокменов,
обитавших в Галатии и в Каппадокии (ЕЭ. XIV, с. 894). Без
дополнительных исторических обоснований нет абсолютно никакой
возможности предполагать какое-либо влияние скифских традиций.
76

Леонти Мровели никоим образом не связал свой народ с
киммерийцами и скифами. Наоборот, на фоне явного обращения армянских
авторов к сведениям о своих скифских истоках, он демонстрирует
полное игнорирование подобных построений. В конечном счёте, в
собственно библейской традиции лишь Гамер и Ашкеназ напрямую
связаны с воспоминаниями об исторических киммерийцах и скифах.
В то же время средневековая традиция перенесения имени скифов на
различные народы северных областей Евразии могла дать основание
грузинскому автору использовать наиболее хорошо известный в
предшествующей истории Северного Кавказа образ хазар. Собственно
Тагорма никак не претендует на эту роль. Недавно было высказано
предположение, в котором используются и сведения о библейском
Тогарме, что киммерийцы являются предками армян (Шрамм, 1997,
с. 127-133). Оно сколь оригинально, столь и бездоказательно.
Я. С. Вагапов (1990, с. 93) усматривал в именах Таргитая и Тар-
гамоса нахское Таргам — «наблюдение», «просмотр». Сближает,
без упоминания своих предшественников, имена Таргамоса и
Таргитая Н. Д. Кодзоев (2002, с. 92-94). Автор ставит в один ряд с ними
название поселения в горах Ингушетии Таргим/Таргам. Для
выяснения этимологии указанных «однокоренных слов» он привлекает
ингушское тарг/терг в значении «обмен», «продажа», сопоставляя
его с русским «торг». Вопросы исторического, лингвистического и
семантического обоснований для предлагаемых названий и образов
остаются без ответа, чем полностью сами себя отрицают.
М. М. Базоркин (2002, с. 35-38, 59-60), основываясь на
яфетической теории, на определении общности грузино-нахов с
древними хеттами и на некоторых комментариях переводчика Вахушти
М. Г. Джанашвили, усмотрел в образе Таргамоса отзвук некоего
персонажа древнего культового или родового пантеона Тарга (древ-
нехеттского Тешуба). Автор отмечал, что бог и герой Тарга некогда
играл значительную роль в истории Грузии, доказательством чему
служат песни о Торге/Tore хевсуров и пшавов, прежнее правление
в Кахетии Торгадзе, наличие в Кахетии сел, крепостей и
княжеского дворца под названием Тарга. Одного корня с грузинским героем
исследователь посчитал образ основателя ингушского аула Таргим/
77

Тергим. Особо выделяется грузинское происхождение библейских
Гога и Магога, сопоставимых с ингушскими представлениями о
некоем роде Гогов, названиями святилища Магиерды и горы Магте.
Как мы видим, в гипотезе М. М. Базоркина лежит вторая часть
сопоставления Н. Д. Кодзоева. Что же касается в целом
предложенных решений и сопоставлений, то на сегодняшний день они уже
не могут претендовать на роль научно объективной разработки. Не
имеет под собой никакого основания постулирование некой древней
грузино-нахской общности с древними хеттами. Образы библейских
Гога и Магога не связаны с историей Грузии, а относятся к
истории Лидии (Дьяконов, 1981, с. 48; Yamauchi, 1982, р. 28). Ингушские
предания о Гогах и Маго не проявляют никакой связи с
интересующими нас образами. Вполне понятна возможность создания
подобной реконструкции М. М. Базоркиным в 1935 г. Но её использование
сегодня предстаёт уже более в форме «лингвистической алхимии».
К подобного рода решениям вполне применима та критика, которая
была высказана И. Алиевым (1989, с. 32-33).
Возвращаясь к сведениям грузинских источников, отметим, что
территориальное размежевание овсов и кавкасиан наиболее
наглядно представлено в работе Вахушти. Грузинский царевич указывает
на занятие Кавкасосом земель к западу от Лекана, в связи с чем гора
получила название Кавкас, а равнина — Оси, что составляло
окончание имени. Р. Д. Арсанукаев (2002, с. 112-114) настаивает, что
данный отрывок свидетельствует об изначальном проживании овсов и о
существовании Овсэти на северокавказской равнине. Для названия
Оси, поскольку отсутствует его этимологизация на основе иранских
языков, предлагается нахское «аса» — «полоса ровной части
земли», «долина», «равнина», «долина реки». Здесь автор использует
утверждение Я. С. Вагапова (1980, с. 76) об образовании
этнического термина от топонимического чеченского «аса».
Утверждается отсутствие сведений о приходе овсов в регион извне, хотя Уобос
связан с хазарами, но сами хазары не поселяются в уделе Кавкасоса.
Подтверждением такой трактовки автор считает указание Леонти
Мровели, что овсы с «рождения» связаны с частью удела
Кавкасоса. Для доказательства такого положения Р.Д. Арсанукаев трактует
78

предложение «это и есть Овсэти, что была частью (удела) Кавкаса»
как указание на наличие Овсэти до прихода хазар. Затем владения
Кавкасоса разделились на горы — Дурдзукети и равнину — Овсэти.
Начнём с отрывка из произведения Леонти Мровели. Р. Д. Ар-
санукаев некорректен, обвиняя своих предшественников в
изолированном рассмотрении и вольной интерпретации приводимой им
цитаты. На самом деле, он пытается исходить из ещё более
ограниченного отрывка. Если не пытаться всеми силами выжать из
сообщения необходимый автору вывод, то, учитывая приведённый выше
анализ, мы можем определить следующее.
Овсы, несомненно, представляются пришельцами на Северный
Кавказ, в результате вторжений сюда кочевых народов. Отсутствие
реальной этнической связи между овсами и хазарами, историческое
несовпадение собственно хазарских владений и овсских, включение в образ
овсов представителей различных волн кочевников, далеко выходящих за
хронологические рамки хазарского владычества в регионе, что было
хорошо известно грузинским источникам, вполне позволяют
рассматривать сообщение как общую историю создания овсских владений на
Северном Кавказе. Она была связана именно с вторжением иноэтничных
для Кавказа элементов. Предложение, на которое делает ставку автор,
не говорит об изначальном включении Овсэти во владения Кавкасоса.
Прямое указание на более поздний приход Уобоса и расположение его
на части (удела) Кавкасоса свидетельствует, что овсы заняли именно
часть владений Кавкасоса, о возникновении которых рассказывалось
ранее. Не исключено, что имеется в виду прежнее владение («были»)
Кавкасосом этой частью. Отмечается и попытка некоторого
пролонгирования присутствия Таргамосиан на данной земле.
Р. Д. Арсанукаев вполне прав, отмечая вероятное географическое
разделение горной и равнинной частей Северного Кавказа к западу
от Терека между овсами и кавкасианами. Однако подразумевать во
втором случае дурдзуков, как мы видели, нет оснований. В
отношении сообщения Вахушти следует высказать следующие
соображения. Его разделение горной и равнинной части строится на ложной
этимологической попытке объяснения происхождения названия Оси
из окончания имени Кавкасоса. Безосновательность таких построе-
79

ний хорошо видна на примерах его объяснений названий Дуалетии
и Осетии из русского языка. Ю. С. Гаглойти (1995, с. 153)
усматривает в этом отнесение грузинским царевичем осетин к славянам и
вообще к народам северного происхождения. Но, вероятно, в такой
трактовке сказалась личная судьба Вахушти, который вместе с отцом
и его окружением в 1722 г. эмигрировал в Россию, где прожил до
самой своей кончины в 1745 г.
Заявка же об отсутствии иранской этимологии названия «оси»
является полнейшей выдумкой. Данное название напрямую связано
с наименованием одной из частей алан — асы, которое давно
сопоставлено с авестийским asu — «быстрый», «проворный» (Vasmer,
1923, s. 33; Thordarson, 1987, p. 764). Конечно, можно спорить с
корректностью данной этимологии, но не умалчивать о ней. Г. С. Ахвле-
диани (1960, с. 29-32) указывал, что грузинское «а» передаёт
осетинское «ё» и наоборот. Ближайшим к осетинскому «ае» является
грузинское «о», которое и появляется в грузинском заимствовании
ос- (<as). Сложнее объяснить вставку «в» после «о». Во-первых,
трудно доказать первичность «овс», т. к. древние источники дают
чтение и ос-. Если допустить первичность овс-, то ещё труднее
объяснить выпадение «в». Исследователь отмечает наличие в грузинском
языке слова «ас-и» — «сто», которое могло совпадать с этническим
названием «ас-и», что требовало своего устранения. Поэтому был
использован и усилен переходный билабиал, появившийся после
грузинского «о» и ставший дентилабиальным спирантом «в». Таким
образом, исследователь сумел определить путь создания грузинских
форм «оси» и «овей» от заимствованного этнического названия ас.
Чтобы окончательно убедиться в искусственности построений
Вахушти, а, следовательно, и предлагаемых на их основе решений,
следует разобраться с самой формой имени Кавкасос. У самого
Вахушти мы находим и формы Дурдзукос, Таргамос. Однако их
окончания почему-то не привлекают внимание автора. Первоисточником
этих имён, несомненно, являлся Леонти Мровели, в
произведении которого мы находим имена Таргамос, Картлос, Бардос, Эрос,
Эгрос, Мцхетос, Гардабос, Кахос, Кухос, Гачиос и др. В
окончаниях данных имён невозможно даже представить себе некий нахский
80

или осетинский элемент. Показательно, что в армянском переводе
данное окончание в имени Ковкас отсутствует. Генеральная линия
представлений этих героев связана с библейской генеалогией. Сама
же Библия пришла на Кавказ, и в частности, к армянам и грузинам, в
виде греческой Септуагинты. Из неё и был взят образ
родоначальника кавказских народов Таргамоса, связанный с библейским Тагорма.
В Септуагинте имена прародителей народов не содержат
интересующего нас окончания. Но его постоянное присутствие в окончаниях
имён героев грузинских авторов, учитывая отсутствие такой формы
словообразования у местных народов, позволяет рассматривать его
как греческое тематическое окончание. Оно могло появиться в
результате придания авторами особой значимости греческому языку,
через который и получались сведения о древней истории. Тем самым
как бы удостоверялась особая правдивость сообщаемых сведений и,
возможно, собственная профессиональная компетентность.
Приведённые наблюдения свидетельствуют о беспочвенности
построений сторонников нахоязычности алан. Если же обратиться
к разбираемому вопросу с точки зрения приводимой нахской
этимологии, то здесь возникает неопределённая ситуация. Р. Д. Арсанука-
ев, ссылаясь на мнение Я. С. Вагапова, говорит о нахской лексеме,
тогда как Я. С. Вагапов использует только чеченскую, т.е. речь не
идёт об общенахском фонде. Сама возможность изначальной
нахской этимологии для названия асов отрицается фиксацией данного
этнического названия на различных территориях. Причём, анализ
сведений письменных источников указывает на появление его
носителей из Центральной Азии, что окончательно отрицает и без того
крайне искусственные построения на основе данных нахских
языков. Я. С. Вагапов считает однокоренным и название алан. Не
вдаваясь здесь в подробный разбор указанной позиции, лишь отмечу,
что, в таком случае, известное по письменным источникам название
Аланских гор без разработок любого исследователя опровергает её.
Выше я высказал некоторые соображения по поводу эпизода о
передаче хазарским царём Уобосу пленных армян, картлийцев или
албанов, которые остаются в силе. Ю. Клапрот (1992, с. 234) вслед
за Я. Потоцким (Гаглойти, 1966, с. 11-13) сопоставил его со сведе-
6 А. А. Туаллагов
81

ниями Диодора о приводе скифами колонии мидийцев в Сарматию,
страну на севере Кавказа. От неё и происходят современные
осетины, называющие себя «ирон», поскольку «Ирон/Иран» являлось
названием Персии и Мидии, а Геродот отмечал самоназвание мидян
Apioi. Плиний (Plin. NH. VI. 19) также рассказывал о потомках
мидян сарматах на берегах Танаиса (Дона), а Птолемей располагал у
устья этой реки оссилонов, чьё название напоминает название ос-
сов или осетин. О мидийском происхождении савроматов упоминал
Юлий Солин (Solin. XV. 18). Со своей стороны, осторожно
сопоставимы сведения Диодора о приводе скифами савроматов из Мидии с
ингушскими преданиями о доингушском населении, среди которого
упоминаются некие миды (Гольдштейн, 1977, с. 209).
В. Б. Виноградов (1972, с. 22-25) сопоставил со сведениями
Диодора сведения Страбона (Str. XI. V 1-2) о приводе амазонками на
Кавказ из Малой Азии гаргареев, за которыми усматривает
мифологизированное изложение подлинных событий, характеризующих
взаимоотношения аборигенов-горцев (предки нахов) и савроматов.
Страбон передаёт свидетельство Метродора Скепсийского и Гип-
сикрата, упоминая, что, по мнению Феофана, партнёрами амазонок
были гелы и леги. Поэтому невозможно делать вывод о строго
установленном участии во взаимоотношениях предков нахов, а не иных
этнических групп, которые могут быть связаны с представителями
самого скифского мира. Вероятнее, что легенда имела отношение
к малоазийским гаргареям и связана с легендой о происхождении
савроматов от брака амазонок со скифами, переданной Геродотом.
В упоминаемых Страбоном гаргареях некоторые исследователи,
исходя из названия ингушей г1алг1ай, усматривали древненахские
племена. Однако была установлена неправомерность такого возведения,
а современное название ингушей означает «житель крепости
(башни)». Обращает на себя внимание нахский термин «гаргар/гергар»,
означающий «близкий», «родственный», который в данном
значении используется и в языках некоторых горно-дагестанских народов
(аварский, рутульский, цахурский). Скорее всего, термин
происходит из времени существования протонахо-дагестанского единства.
Однако нельзя исключать, что мы имеем дело и с иными причинами
82

(Ельницкий, 1977, с. 52-53; Туаллагов, 2001а, с. 120, 127, 129;
Откупщиков, 2001, с. 205).
Р. Д. Арсанукаев (2002, с. 120-124) подверг критике такое
предположение и предложил иную трактовку. Автор указывает на
отнесение мидийского языка к юго-западной группе иранских языков, а
осетинского и «скифо-сарматского (и аланского)» к
северо-восточной, на сомнительность иранства всех сарматов, на вероятное
существование на территории Мидии древних носителей хуррито-урарт-
ских языков, родственных нахо-дагестанским, на возможное
включение в число сарматов и скифов адыгейско-чеченско-лезгинских
племён, родственных грузинам, на объединение, по данным Стра-
бона, кавказцев и сарматов, на родство горных иберов с сарматами
и скифами и т.д.
Мы могли убедиться, что упоминание пленных картлийцев,
армян и албанов нельзя напрямую связывать с этногенезом овсов [эти
данные иногда пытаются (Льянов, 2000, с. 233) использовать даже в
околонаучных построениях]. Действительно, Диодор (Diod. Sic. И.
43. 6-7) сообщает о приводе вернувшимися из походов скифами
покорённого племени из Мидии, которое называется савроматами.
Впоследствии оно усиливается и наносит поражение самим скифам.
Источник, упоминая о покорении и переселении скифами многих
племён, выделяет только собственно савроматов и какое-то другое
племя, переселённое на земли между Пафлагонией и Понтом (во
втором случае оно связано с общими представлениями о господстве
киммерийцев и скифов в Малой Азии). Что касается савроматов,
то обращает на себя внимание переселение именно целого
племени, а не отдельных пленных, как в случае с сообщением грузинских
источников. Кроме того, савроматы выступают сразу как отдельная
от скифов этническая единица. Сообщение Диодора о
происхождении народа не является единственным. Тот же Геродот (IV. 110-117)
сообщает и иную историю, также тесно связанную с малоазийским
регионом. Именно она получит наибольшее признание в
западноевропейских источниках, вполне соответствуя идее генетического
родства скифов и савроматов, подтверждаемой данными археологии.
Единственный исторический вывод, который можно сделать на ос-
83

нове указанных сообщений, это тесная связь савроматов с начальной
историей скифов с периода закавказских походов последних.
Научно установленное отнесение языков «скифо-сарматов» и ми-
дийцев к различным группам иранских языков не может отрицать
самого факта их родства в рамках иранской группы и такого
восприятия древними авторами. При всей сложности определения
этнической принадлежности населения Приурмийского района накануне
создания Мидийского царства, бесспорным остаётся факт, что к VII в.
до н. э. здесь присутствовала значительная прослойка родственного
скифам ираноязычного населения (Грантовский, 1970, с. 335). Для
периода создания западноевропейских произведений, в которых
фигурируют мидийцы, скифы и савроматы, мидийцы выступают
ираноязычным народом и воспринимаются таковым в реальной жизни, а не в
отсутствовавшей в то время научной лингвистике. Видимо, автор
пытается усмотреть в появлении сарматов процесс оттока из Мидии
неиранского элемента. Но такое утверждение нуждается в строгом
обосновании, хотя оно вряд ли возможно, учитывая только хронологию
столь разновременных событий, которые пытаются свести вместе, не
говоря уже о вопиющем диссонансе с данными археологии.
Следует разобраться и с самим восприятием мидийцев в древних
источниках. Р. Д. Арсанукаев апеллирует к данным источников,
отмеченным И. Алиевым, что на территории Мидии и соседних
областей проживали многочисленные неираноязычные племена. Но уже
в первых же сведениях о мидийцах, оставленных Геродотом (I. 101),
круг собственно мидийцев ограничен только шестью племенами.
Половина из названий этих племён практически всеми
исследователями признаётся иранской. Представлены и попытки
этимологизации всех шести названий с иранского. Одни исследователи полагают
при этом, что, несмотря на них, следует считать мидийцев смесью
иранских и неиранских народов (Фрай, 1972, с. 109), другие,
приводя вполне объективные обоснования, отстаивают иранские
этимологии, а следовательно, и ираноязычную принадлежность отмеченных
Геродотом племён и мидийцев в целом (Грантовский, 1970, с. 181-
182). Геродот (I. ПО, 122) приводит имя кормилицы Кира ЕяаксЬ,
объясняя его через мидийское слово «собака», что вполне чётко го-
84

ворит об иранской принадлежности мидийского языка. И. М.
Дьяконов (1956, с. 278) отмечал исключительную близость скифо-сакских
и мидийских собственных имён. Поэтому отсылка Р. Д. Арсанукаева
к работе И. Алиева не может служить указанием на строго
установленную неиранскую принадлежность мидийцев, которых Геродот
(VII. 62) называл ариями. Тем более что последующие исследования
И. Алиева привели учёного к выводу, что в Приурмийском районе до
мидийского завоевания был значительный ираноязычный элемент, а
само завоевание усилило иранизацию, которую несли мидийцы
(Алиев, 1989, с. 8-33). Геродот Галикарнасский, будучи малоазийским
греком, должен был хорошо разбираться в этнической
принадлежности мидийцев, что, в принципе, он и демонстрирует. Страбон, другой
выходец из малоазийских греков, в произведении которого
использовались многочисленные данные, включает в Ариану части Персии,
Мидии, бактрийцев и согдийцев, т. к. все эти народы говорят почти
на одном языке лишь с незначительной разницей (Str. XV. П. 8).
Безусловно, речь идёт об ираноязычных народах. Остаётся только пожелать
Р. Д. Арсанукаеву столь же страстно отнестись и к концепции тюркоя-
зычности мидийцев (Лайпанов, Мизиев, 1993, с. 47-48).
Интересно, что тот же Геродот (V. 9) упоминает в
Центральной Европе народ сигиннов, не находя объяснения их мидийско-
му происхождению. Такое затруднение, учитывая знание «отцом
истории» этнического происхождения мидийцев, вполне понятно.
Однако последние исследования позволили связать сигиннов с
одним из продвинувшихся далее на запад скифским подразделением
(Chochorowski, 1993, р. 246-248). Э. А. Грантовский (1970, с. 181)
указал, что для названия одного из мидийских племён будиев не
только легко подобрать иранскую этимологию, но и подкрепить её
параллелью из иранской этнонимики в лице будинов, помещаемых
Геродотом (IV 21, 108-109) к северу от савроматов. Хотя у
Геродота представлена явно путаная картина в определении этнической
принадлежности будинов (на их земле живут гелоны,
разговаривающие частью по-гречески, частью по-скифски, а у самих будинов
язык другой), но археологические данные свидетельствуют в пользу
сезонного или круглогодичного проживания в лесостепной части
85

Среднего Дона скифов, а не указанных Геродотом народов (Гуляев,
Савченко, 1995, с. 102; Медведев, 1994, с. 127).
Попытки выделения среди сарматов некоего значимого или
подавляющего кавказского элемента никогда не имели строго
научного обоснования. Об этом давно было заявлено именно по поводу
исследований Г. А. Меликишвили (Дьяконов, 1954, с. 91-92), в
которых указанное утверждение просто переносилось из одной работы
в другую. В принципе, не трудно выяснить «путеводитель» Р. Д. Ар-
санукаева. Г. А. Меликишвили (1959, ее. 97, 119-120, 220-221), не
имея собственных доказательств для выдвигаемого им положения,
ссылался на И. А. Джавахишвили, показавшего включение в число
сарматов не только ираноязычного элемента, но и иберийско-кав-
казской группы, включавшей в себя адыгейско-чечено-лезгинские
племена. Точно так же на разработку И. А. Джавахишвили ссылался
И. Алиев (1960, с. 101, 102). Р. Д. Арсанукаев и прибегает к
последовательному цитированию высказываний И. А. Джавахишвили и
Г. А. Меликишвили, создающих иллюзию двух разработок,
подтверждающих желаемое автором заключение. Однако абсолютной
фикцией является утверждение Г. А. Меликишвили об
обоснованности подобного подхода И. А. Джавахишвили (1939), обращение к
статье которого по данному вопросу в настоящее время интересно
только с точки зрения историографии.
И. А. Джавахишвили (1939, с. 31-44) указывал на наличие
среди зафиксированных эпиграфикой Северного Причерноморья имён
явно не иранских, что якобы обходится молчанием сторонниками
ираноязычности сарматов. Исследователь отмечает приведение
иранских этимологии В. Ф. Миллером для меньшей части из
известного общего списка имён. Однако сам такой подход некорректен,
поскольку не только В. Ф. Миллер, но и многие другие исследователи,
вплоть до наших дней, обращались к фонду не «сарматских имён»,
а «варварских (негреческих) имён», зафиксированных в надписях из
Северного Причерноморья. Поэтому сторонники неиранского
происхождения сарматов сами подменяют понятия «варварские имена»
на «сарматские имена».
Бесспорно, фонд ономастики из городов Северного Причерно-
86

морья не ограничивается собственно иранскими именами, среди
которых, кстати, выделяются не только сарматские. Среди варварских
имён отмечаются фракийские, еврейские, малоазийские, смешанные
и др. Сами методы доказательств И. А. Джавахишвили вызывают
недоумение. Так, например, исследователь заявляет о негреческом
происхождении окончания -oq; причисляет к окончанию только -д. На
каком основании для надписей, составленных по-гречески, отрицаются
правила греческого языка, остаётся загадкой. Далее автор переходит
к подбору известных ему адыгских имён и слов, не задаваясь
вопросом о правомерности сопоставлений современных лексем с древними
именами. Для раскрытия структуры имени Сармат, которое он
бездоказательно расчленяет (Дьяконов, 1954, с. 92), автор обращается
к названию нахчаматеане из «Ашхарацуйц». Абсолютно
произвольно допускается наличие в оригинале, которым пользовался Ананий
Ширакаци, греческого Na^a^arai. Но хорошо известно, что Ананий
Ширакаци использовал труд Птолемея (возможно, в передаче Паппа
Александрийского), в списках которого есть только формы Taeajiaiat
и Теацошг. Далее идёт произвольный подбор созвучных для первой
части названия «сармат» кавказских названий. Название нахчаматеан,
действительно, сопоставимо с названием нахов нахчо, что
свидетельствует о хорошем знании армянского автора северокавказской
этногеографии (Еремян, 1970, с. 404). Однако за этим стоит не этническое
родство нахов и яксаматов, которому противоречат все известные
данные нарративных и археологических источников, а осмысление
автором древнего этнонима через современный ему.
Исходя из этнической истории, например, Азиатского Боспора,
вполне допустимо наличие в северопричерноморской ономастике
имён, происходивших из меотского (в данном случае, предки абха-
зо-адыгов) этнического круга. Но их выявление должно
основываться на строгой научной базе. Поэтому апелляция к трудам Г.И. Мели-
кишвили и И.А. Джавахишвили остаётся лишь видимостью
«открытия» некоего иного направления в изучении истории сарматов.
Автора не настораживают даже устаревшие представления по истории
языков кавказских народов (Дьяконов, 1989, с. 16).
Ссылка на свидетельство Страбона о том, что у кавказцев боль-
87

шая часть относится к сарматскому племени, комментируется на
основании сравнения с другим эпизодом у географа о схожести в
образе жизни горных иберов с сарматами и скифами,
являющимися соседями и родственниками. Р. Д. Арсанукаев на этом основании
решает, что термин «овс» в «Картлис цховреба» является
нарицательным для всего Центрального Кавказа и не противопоставляется
дурдзукам. Прежде всего, отметим, что мы имеем дело с
необоснованной подменой данных «Картлис цховреба» данными Страбона.
Вышеприведённый анализ достаточно наглядно демонстрирует
очень чёткое различие между овсами и дурдзуками в произведении
Леонти Мровели. У Страбона также нет намёка на какое-то
изначальное родство иберов с сарматами и скифами. Сарматы
включаются в число кавкасиан именно по географическому принципу. Их
сближение с горными иберами говорит о тесных контактах между
двумя разными этническими мирами. Причём, фигурирование здесь
и скифов, которые уже сошли с исторической арены на Северном
Кавказе, указывает на некоторую условность в восприятии кочевого
населения. Подтверждает различие иберийского и сарматского
миров тот факт, что сближаются с сарматами не все иберы, а только
горные, которые могли территориально контактировать с
северными соседями. Автор умалчивает о том, что аналогичную ситуацию
во взаимоотношениях с сарматами Страбон отмечает и для албанов
(Str. XI. IV. 5), тем самым не оставляя сомнений в описании
межэтнических взаимодействий.
В итоге эти наблюдения Страбона никак не могут сочетаться с
появлением Овсэти к западу от Терека. Подводя итог
рассмотренному вопросу, отметим, что утверждение Ю. Клапрота трудно как
поддержать, так и опровергнуть. Возможно, Леонти Мровели и
использовал мотив появления савроматов по Диодору и ввёл его с учётом
других задач своего произведения. Однако считать это окончательно
установленным фактом, а не гипотезой, без дополнительного
исследования нет оснований.

Список сокращений
АСГЭ — Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л.
АЭС — Археолого-этнографический сборник. Грозный.
ВДИ — Вестник древней истории. М.
ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения.
ИСКНЦВШ — Известия Северо-Кавказского научного центра
высшей школы. Ростов-на-Дону.
ИСОНИИ — Известия Северо-Осетинского
научно-исследовательского института. Орджоникидзе.
ИЧИНИИ — Известия Чечено-Ингушского
научно-исследовательского института.
ИЮОНИИ — Известия Юго-Осетинского
научно-исследовательского института. Тбилиси.
КСИА — Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М.
КЭС — Кавказский этнографический сборник.
МИА — Материалы и исследования по археологии СССР. М.
МИАР — Материалы и исследования по археологии России. М.
МИАСК — Материалы и исследования по археологии Северного
Кавказа. Армавир.
РА — Российская археология. М.
СА — Советская археология. М.
СМОМПК — Сборник материалов для описания местностей и
племён Кавказа. Тифлис.
СОИГСИ — Северо-Осетинский институт гуманитарных и
социальных исследований.
ССКГ — Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис.
ТЧИНИИ — Труды Чечено-Ингушского
научно-исследовательского института. Грозный.
ЭО — Этнографическое обозрение. М.
BSOAS — Bulletin of the School of Oriental (and African) Studies.

Литература
АбаевВ. И. Осетинский язык и фольклор. М.-Л., 1949. Т. I.
Абаев В. И. Осетино-вейнахские лексические параллели//ИЧИНИИ. 1959,
т. I, вып. 2.
Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. М., 1965.
Абаев В. И. Скифо-сарматские наречия/Юсновы иранского языкознания. М.,
1979.
Абаев В. И. Избранные труды. Владикавказ, 1995, т. II.
Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.,
1996а, т. I.
Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.,
19966, т. И.
Абрамова М. П. Ранние аланы Северного Кавказа III—V вв. н.э. М., 1997.
Алборов Б. А. «Гуымирта» осетинских нартских сказаний//Архив СОИГСИ.
Ф. 19. Он. 1.Д. 11.
Алборов Б. А. «Сакката» осетинских нартских сказаний//Архив СОИГСИ.
Ф. 19. Оп. 1.Д. 128.
Алборов Б. А. Почему осетины называют балкарцев «асы»//0 происхождении
балкарцев и карачаевцев. Нальчик, 1960.
Алексеев А. Ю. «Страна скифов» царя Партатуа на Северном Кавказе?//Се-
верная Евразия от древности до средневековья. К 90-летию со дня рождения
М. П. Грязнова. СПб., 1992.
Алексеев А. Ю. Хронография Европейской Скифии (VII-IV вв. до н. э.): Ав-
тореф. докт. дисс. СПб., 1996.
Алексеев А. Ю. Хронография Европейской Скифии VII-IV вв. до н. э. СПб., 2003.
Алексеев А. Ю., Качалова К К, Тохтасъев С. Р. Киммерийцы:
этнокультурная принадлежность. СПб., 1993.
Алемапь А. Аланы в древних и средневековых письменных источниках. М.,
2003.
Алиев И. Г. История Мидии. Баку, 1960, т. I.
Алиев И. О скифах и Скифском царстве в Азербайджане//Переднеазиатский
сборник. III. M., 1979.
Алиев И. Очерк истории Антропатены. Баку, 1989.
Андропикашвили М. К. Очерки по иранско-грузинским языковым
взаимоотношениям. I. Тбилиси, 1966.
Арсапукаев Р. Д. Ещё раз к вопросу об истоках катакомбного обряда погре-
90

бений в предгорной зоне центральной части Северного Кавказа//Региональная
научная конференция «Актуальные проблемы истории дореволюционной
Чечено-Ингушетии». Грозный, 1990а.
Арсанукаев Р.Д. Древности вайнахов и аланская проблема//ХУ1 Крупновские
чтения. ТД. Ставрополь, 19906.
Арсанукаев Р.Д. Некоторые вопросы этнической истории Северного Кавка-
за//Всесоюзная научная конференция «Проблемы происхождения нахских
народов». ТД. Шатой, 1991.
Арсанукаев Р.Д. Некоторые вопросы интерпретации раннесредневековых
бытовых памятников Чечено-Ингушетии//Х\Т1 Крупновские чтения. ТД. Майкоп,
1992.
Арсанукаев РД. Вайнахи и аланы. Баку, 2002.
Аутлев П.У. Об одном «новом направлении» в нартоведении//ИСОНИИ.
1966, т. XXVI.
АхвледианиГ. С. Ossetica-Georgica//HCOHHH. 1960, т. XXII, вып. I.
Бабахян Л.О. К вопросу о некоторых иранских топонимах и этнонимах
Передней Азии, Закавказья и Северного Кавказа//Вопросы исторической географии
Чечено-Ингушетии в дореволюционном прошлом. Грозный, 1979.
Багаев М.Х. Гипотезы о происхождении чеченцев и ингушей/ЛТП
Крупновские чтения. ТД. Нальчик, 1978.
Базоркин ММ. История происхождения ингушей. Нальчик, 2002.
Берзин Э. О. Киммерийцы и скифы — старые загадки и новые
открытия/знание—сила. 1985. № 10.
Блиев М. М., Бзаров Р. С. История Осетии с древнейших времён до конца
XIX в. Учебник для старших классов средней школы. Владикавказ, 2000.
Бутба В. Ф. Племена Западного Кавказа по «Ашхарацуйц» (сравнительный
анализ). Сухум, 2001.
Ваганов Я. С. Некоторые нахские топонимы и этнонимы с корнем А
(этимологические заметки)//Вопросы нахской лексики. Грозный, 1980а.
Ваганов Я. С. О языке Зеленчукской надписи//Вопросы нахской лексики.
Грозный, 19806.
Ваганов Я. С. Об одной вайнахской фразе в сочинении готского историка VI
в. Иордана//Вопросы вайнахского синтаксиса. Грозный, 1981.
Ваганов Я. С. Лингвистические данные о местоположении и происхождении
названий аланских городов Ма'ас и Дедяков//Вопросы исторической географии
Чечено-Ингушетии в дореволюционном прошлом. Грозный, 1984.
Ваганов Я. С. Вайнахи и сарматы. Нахский пласт в сарматской ономастике.
Грозный, 1990.
91

Вагапов Я. С. Генетические связи нахских народов в свете данных
языкознания//!* сесоюзная научная конференция «Проблемы происхождения нахских
народов». ТД. Шатой, 1991.
Вагапов Я. С. Проблемы происхождения нахского этноса в свете данных
лингвистики//Материалы конференции «Проблемы происхождения нахских
народов». Махачкала, 1996.
Виноградов В. Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа//ТЧИНИИ. 1963, т. VI.
Виноградов В. Б. О скифских походах через Кавказ (по письменным источни-
кам)//ТЧИНИИ. 1964, т. IX.
Виноградов В. Б. Центральный и Северо-Восточный Кавказ в скифское время
(VII-IV вв. до н. э.). (Вопросы политической истории, эволюции культур и
этногенез). Грозный, 1972.
Виноградов В. Б. Вайнахо-аланские историко-культурные параллели (на
материалах горной Ингушетии)// Вопросы историко-культурных связей на
Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985.
Виноградов В. Б. Назревшая проблема и поиски путей её решения//Мизиев И.
М. Шаги к истокам этнической истории Центрального Кавказа. Нальчик, 1986.
Виноградов В. Б. К состоянию этнолингвистической атрибуции
сарматов/Международная конференция «Проблемы истории и культуры сарматов».
ТД. Волгоград, 1994.
Виноградов В. Б. Военно-фортификационные аргументы Алхан-Калинского
Магаса (Актуальный аспект)// МИАСК. 2003а, вып. 2.
Виноградов В. Б. К оценке лингвистических факторов в этногенетических
процессах Северного Кавказа (до позднего средневековья)/ЛТ Минаевские
чтения. ТД. Ставрополь, 20036.
Виноградов В. Б., ЧокаевК. 3. Древние свидетельства о названиях и
размещении нахских племён//ИЧИНИИ. 1966, т. 7, вып. 1.
Волкова К Г Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М., 1973.
Газиков Б. Д. К вопросу о маршрутах походов Тимура против «эльбурзцев»//
Научно-практическая конференция «Ингушетия на пороге нового тысячелетия».
ТД. Назрань, 2000а.
Газиков Б. Д. Где находился город Дедяков//Всероссийская научная
конференция, посвященная 150-летию со дня рождения известного учёного и
просветителя Ахриева Чаха Эльмурзиевича. ТД. Магас, 20006.
Газиков Б. Д. Маршруты похода Тимура на Северный Кавказ//Учёные
записки школы-гимназии г. Назрань. Назрань, 2002а, вып. 1.
Газиков Б. Д. О некоторых «тёмных» местах в нартском эпосе//Вестник
научного общества учащихся школы-гимназии г. Назрань. Назрань, 20026, вып. 6.
92

Газиков Б. Д. Взгляд в прошлое. Статьи по истории Ингушетии. Назрань,
2002в.
Газиков Б. Д. Архивная память: Сборник статей. Назрань, 2003.
Гаглоев Ю. С. Аланы и скифо-сарматские племена Северного Причерномо-
рья//ИЮОНИИ. 1962, вып. XI.
Гаглойти Ю. С. Аланы и вопросы этногенеза осетин. Цхинвали, 1966.
Гаглойти Ю. С. Алано-георгика/УДарьял. 1992. № 1.
Гаглойти Ю. С. Алано-георгика//Дарьял. 1995. № 4.
Гаджиев В. Г Леонти Мровели о народах Северо-Восточного Кавказа//ИС-
КНЦВШ. 1991. №1 (73).
Гаджиев М. Г, Давудов О. М., Шихсаидов А. Р. История Дагестана.
Махачкала, 1996.
Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа Х-ХШ вв. СПб., 1974.
Галанина Л. К. Келермесские курганы. «Царские» погребения раннескиф-
ской эпохи//Степные народы Евразии. М., 1997, т. I.
Галкин ГА., Коровин В. И. Опыт исследования названий р. Кубань/Юнома-
стика Кавказа. Орджоникидзе, 1980.
Гамрекели В. Н. Двалы и Двалетия в I-XV вв. н. э. Тбилиси, 1961.
Ган К. Ф. Опыт объяснения кавказских географических названий//СМОМПК.
1909, вып. XL.
Генко А. Н. Из культурного прошлого ингушей//ЗКВ. Л., 1930, т. V.
Герасимова М. М. Краниологические материалы из меотских могильников
Прикубанья//СА. 1976. № 5.
Герасимова М. М. Палеоантропология Северной Осетии в связи с проблемой
происхождения осетин//ЭО. 1994. № 3.
Герасимова М. М. Средневековое население Куртатинского ущелья
(Северная Осетия) по антропологическим данным//ХХИ Крупновские чтения. ТД. Ес-
сентуки-Ставрополь, 2002.
Герасимова М. М. Равнины и горы в процессе расо- и этнообразования
осетин/Л/ конгресс этнографов и антропологов России. ТД. М., 2003.
Герасимова М. М. Е. И. Крупное и палеоантропология Северного Кавказа//
XXIV Крупновские чтения. ТД. М., 2004.
Герасимова М. М, Пежемский Д. В., Яблонский Л. Т. Предварительные
итоги и перспективы исследования палеоантропологического материала из фондов
«Наследие» (Ставрополь)//ХХ1 Крупновские чтения. ТД. Кисловодск, 2000.
Гольдштейн А. Ф. Башни в горах. М., 1977.
Гониашвили Т. Б. Специфика языковых связей нахской группы с иносистем-
ным осетинским//Материалы пятой региональной научной сессии по истори-
93

ко-сравнительному изучению иберийско-кавказских языков. Орджоникидзе,
1977.
Грантовский Э. А. Ранняя история иранских племён Передней Азии. М.,
1970.
Грантовский Э. А. О хронологии пребывания киммерийцев и скифов в
Передней Азии//РА. 1994. № 3.
Грантовский Э. А., Погребова М. К, Раевский Д. С. Киммерийцы в
Передней Азии (По поводу монографии: A. I. Ivantchik. Les Cimmeriens au Proche-Ori-
ent. Editions Universitaires. Fribourg, Suisse, Vandenhoeck und Ruprecht. Gnttingen,
1993 (Orbis iblicus et Orientalis. Bd. 127). 325 p. (Русское издание: А. И. Иванчик.
Киммерийцы. Древневосточные цивилизации и степные кочевники в VIII-VII
веках до н. э. М., 1996)//ВДИ. 1997. № 4.
Гуляев В. К, Савченко Е. И. Терновое I — новый скифский курганный
могильник на Среднем Дону//РА. 1995. № 4.
Гумба Г Д. Об истоках исторической концепции грузинского историка XI
века Леонти Мровели// Абхазоведение. Сухум, 2003, вып. 2.
Гуриев Т. А. Субстрат: некоторые вопросы теории и практики//Материалы
международного симпозиума, посвященного 100-летию со дня рождения
Арнольда Степановича Чикобава. Тбилиси, 1998.
Гутнов Ф. X. Скифы Северного Кавказа/УВестник Института цивилизаций.
Владикавказ, 1999, вып. 2.
Гутнов Ф. X Ранние скифы: проблемы социальной истории (Учебное
пособие). Владикавказ, 2002.
Давудов О. М. Этнокультурные процессы в Дагестане эпохи раннего железа//
Алародии (этногенетические исследования). Махачкала, 1995.
Давудов О. М. Материальная культура Дагестана в албанское время (III в. до
н. э.-V в. н. э.). Махачкала, 1996.
Дени Баксан. Следы сатаны на тайных тропах истории. Грозный, 1999.
Дешериев Ю. Д. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и
проблемы происхождения и исторического развития горских кавказских
народов. Грозный, 1963.
Джавахишвили И. А. Основные историко-этимологические проблемы
истории Грузии, Кавказа и Ближнего Востока древнейшей эпохи//ВДИ. 1939. № 4.
Джалабадзе Г В. Население Ксанского ущелья//Всесоюзная научная сессия,
посвященная итогам полевых археологических и этнографических
исследований (секция этнографии, фольклора и антропологии). ТД. Тбилиси, 1971.
Дэ/самирзаев С. М. Древняя история чеченцев (нохчий) (К древней истории
нахских племён III—I тысячелетия до новой эры). М., 2002.
94

Дэюуртубаев М. Ч. Древние верования балкарцев и карачаевцев (краткий
очерк). Нальчик, 1991.
Дзиццойты Ю. А. Топоним «Къуыдар»-ы равзёрд/УФидиуёг. 1990. №8.
Дзиццойты Ю. А. Таргитай на Кавказе//Материалы I международной
конференции «Осетиноведение: история и современность». Владикавказ, 1991.
Дзиццойты Ю. А. Нарты и их соседи. Владикавказ, 1992.
Дзиццойты Ю. А. Этногенез южных осетин по данным диалектологии//
ИЮОНИИ. 1998, вып. XXV.
Дзиццойты Ю. А. Два этюда по исторической фонетике осетинского языка//
Актуальные проблемы иранистики и теории языкознания. Владикавказ, 2002.
Дзиццойты Ю. А. Нартовский эпос и Амираниани. Цхинвал, 2003.
Дидебулидзе 3. Ш. Культурные взаимосвязи народов Грузии и Центрального
Предкавказья. Тбилиси, 1983.
Дударев С. Л. Взаимоотношения племён Северного Кавказа с кочевниками
Юго-Восточной Европы в предскифскую эпоху. Армавир, 1999.
Дьяконов И. М. Последние годы Урартского государства по
ассиро-вавилонским источникам//ВДИ. 1951. № 2.
Дьяконов И. М. Г. А. Меликишвили. Научно-популярный очерк по истории
предков грузинского народа. Тбилиси, 1951 (на груз, языке); Он же. О
происхождении грузинского народа. Тбилиси, 1952, 52 с. //ВДИ. 1954. № 3.
Дьяконов И. М. История Мидии. От древнейших времён до конца IV в. до н. э.
М.-Л., 1956.
Дьяконов И. М. Малая Азия и Армения около 600 г. до н. э. и северные походы
вавилонских царей//ВДИ. 1981. № 2.
Дьяконов И. М. Урарту, Фригия, Лидия//История древнего мира. Расцвет
древних обществ. М., 1982.
Дьяконов И. М. Языковые контакты на Кавказе и Ближнем Востоке//Кавказ и
цивилизации Древнего Востока (Материалы всесоюзной научной конференции).
Владикавказ, 1989.
ЕЭ-1 — Еврейская энциклопедия. СПб., т. I.
ЕЭ-Ш — Еврейская энциклопедия. СПб., т. III.
ЕЭ-XIV — Еврейская энциклопедия. СПб., т. XIV.
Елъницкий Л. А. Знания древних о северных странах. М., 1961.
Ельницкий Л. А. Скифские легенды как культурно-исторический источник//
СА. 1970. №2.
Ельницкий Л. А. Скифия евразийских степей. Новосибирск, 1977.
Еремян С. Т. Расселение горских народов Кавказа по Птолемею и «Армян-
95

ской географии» VII B.//VII международный конгресс антропологических и
этнографических наук, т. VIII. М., 1970.
Есаян С. А., Погребова М. Н. Скифские памятники Закавказья. М., 1985.
ИванчикЛ. И. Киммерийцы. М., 1996.
Иванчик А. И. Современное состояние киммерийской проблемы. Итоги дис-
куссии//ВДИ. 1999. №2.
Инал-Ипа Ш. Д. Вопросы этнокультурной истории абхазов. Сухуми, 1976.
Ингуши: Сборник статей и очерков по истории и культуре ингушского
народа. Саратов, 1996.
История Кабардино-Балкарии. Учебное пособие для средней школы.
Нальчик, 1996.
Калоев Б. А. Осетинские историко-этнографические этюды. М., 1999.
Караулов Н. А. Сведения арабских географов IX и X по Р. X. о Кавказе,
Армении и Азербайджане. С прилож. карты//СМОМПК. 1908, вып. 38.
Кекелыдзе К С. История и восхваление венценосцев (Груз, текст перевёл,
пред. и примеч. снабдил К. С. Кекелидзе). Тбилиси, 1954.
Клапрот Ю. Доклад, в котором доказывается идентичность осетин,
народности Кавказа, и средневековых алан//Аланы и Кавказ. Alanica-II. Владикавказ-
Цхинвал, 1992.
Клейн Л. С. Легенда Геродота об азиатском происхождении скифов и нарт-
ский эпос//ВДИ. 1975. № 4.
Кобычев В. 77. Историческая интерпретация этногенетических преданий ин-
гушей//Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе.
Орджоникидзе, 1985.
Ковалевская В. Б. Скифы, Мидия, Иран во взаимоотношениях с Закавказьем
по данным Леонти Мровели// Вестник АН Груз. ССР. Серия истории,
археологии, этнографии и истории искусства. 1975. № 3.
Ковалевская В. Б. Кавказ и аланы. Века и народы. М., 1984.
Ковалевская В. Б. Роль скифов в этногенезе местных северокавказских пле-
мён//Известия АН Груз. ССР. 1985. № 3. Серия истории, археологии, этнографии
и истории искусства.
Ковалевская В. Б. Археологическая культура — практика, теория, компьютер.
М., 1995.
Ковалевский М. М. Современный обычай и древний закон. Обычное право
осетин в историко-сравнительном отношении. Владикавказ, 1995.
Кодзоев Н. Д. Легендарный прародитель кавказских народов Таргамос//Ре-
спубликанская научно-практическая конференция «Духовное возрождение
ингушского народа: история, современность, перспективы». ТД. Назрань, 1995.
96

Кодзоев К Д. К вопросу о местонахождении Магаса//Мир на Северном
Кавказе через языки, образование, культуру / Тезисы докладов II международного
конгресса. Симпозиум III «Языки народов Северного Кавказа и других регионов
мира». Пятигорск, 1998а, ч. I.
Кодзоев Н. Д. Происхождение этнонимов «алан» и «г1алг1а»//Мир на
Северном Кавказе через языки, образование, культуру / Тезисы докладов II
международного конгресса. Симпозиум III «Языки народов Северного Кавказа и других
регионов мира». Пятигорск, 19986, ч. I.
Кодзоев К Д Аланы. М., 1998в.
Кодзоев Н. Д. Очерки истории ингушского народа с древнейших времён до
конца XIX в. Назрань, 2000а.
Кодзоев Н. Д. К вопросу о местонахождении аланского города Дадаков//
Всероссийская научная конференция, посвященная 150-летию со дня рождения
известного учёного и просветителя Ахриева Чаха Эльмурзиевича. ТД. Магас,
20006.
Кодзоев К Д. Местонахождение и значение названия аланской столицы Ма-
гас//Вестник археологического центра. Назрань, 2001а, вып. 1.
Кодзоев Н. Д. К вопросу о местонахождении аланского города Магас//Вест-
ник археологического центра. Назрань, 20016, вып. 1.
Кодзоев Н. Д. К вопросу о происхождение этнонимов «алан» и «Оерцо^»//
Учёные записки школы-гимназии г. Назрань. Назрань, 2002а, вып. 1.
Кодзоев Н. Д. История ингушского народа с древнейших времён до конца
XIX века: Учебное пособие для 7-9 классов общеобразовательных школ. Магас,
20026.
Кодзоев Н. Д. Легендарный прародитель кавказских народов Таргамос//Ма-
териалы научной конференции, посвященной культуре и истории ингушского
народа. Назрань, 2002в, вып. 5.
Кодзоев Н. Д. Магас по археологическим и письменным источникам. Магас,
2003.
Кодзоев Н. Д. Страницы истории ингушей (Сборник статей). Назрань, 2004.
Крупное Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960.
Крупное Е. И. Средневековая Ингушетия. М., 1971.
Кузнецов В. А. Эльхотовские ворота в X-XV веках. Владикавказ, 2003.
Кузнецов В. А., Чеченов И. М. История и национальное самосознание.
Владикавказ, 2000.
Кучкин В. А. Где искать ясский город Тютяков//ИСОНИИ. 1966, т. XXV.
Кучкин В. А. Повести о Михаиле Тверском. Историко-текстологическое
исследование. М., 1974.
7 А. А. Туаллагов
97

Лавров Л. И. Топонимические заметки//КЭС. 1980, т. VIII.
Лайпанов К. Т., Мизиев И. М. О происхождении тюркских народов. Черкесск,
1993.
Льянов М. Башни эти — гордость моя//Возвращение к истокам. Саратов,
2000.
Магомадова Т. С. Первые сведения в русских летописях о территории Чече-
но-Ингушетии//ИЧИНИИИЯЛ. 1972, т. IX, вып. 1, ч. 2.
Мазетти К. Конец Ассирийской державы и ассиро-скифские отношения//
ВДИ. 1979. №4.
Малашев В. Ю., Яблонский Л. Т. Поздние сарматы Южного Приуралья и
Кавказ (по материалам могильника Покровка 10)//XXIV Крупновские чтения. ТД.
М., 2004.
Мамаев X. М. Об интерпретации каменных ящиков Джераховского и Асси-
новского ущелий/ZIV Крупновские чтения. ТД. М., 1976.
Марковым В. И. Об археологическом аспекте в изучении этногенеза вайна-
хов//Всесоюзная научная конференция «Проблемы происхождения нахских
народов». ТД. Шатой, 1991.
Марковин В. И. Древнейшие страницы истории Страны вайнахов//Северный
Кавказ: историко-археологические заметки. МИАР. М., 2001, № 3.
Махортых С. В. Скифы на Северном Кавказе. Киев, 1991.
Махортых С. В. Проблеммы киммерийской истории и Кавминводы//Архе-
ология и краеведение Кавминвод (материалы 1-й региональной конференции).
Кисловодск, 1992.
Махортых С. В. Киммерийцы и древний Восток//ВДИ. 1998. № 2.
Медведев А. П. Этнокультурные процессы в лесостепном Подонье в скифское
время//Международная конференция «Проблемы скифо-сарматской археологии
Северного Причерноморья». II. ТД. Запорожье, 1994.
Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959.
Меликсет-Бек Л. М. Хазары по древнеармянским источникам в связи с
проблемой Моисея Хорёнского//Исследования по истории культуры народов
Востока. М.-Л., 1960.
Миллер В. Ф. Черты старины в сказаниях и быте осетин//ЖМНП. 1882,
август, ч. ССХХХИ.
Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Владикавказ, 1992. .
Миллер В. Ф. В горах Осетии. Владикавказ, 1998.
Мужухоев М. Б. Вопросы истории вайнахов. Грозный, 1992.
Мужухоев М. Б. Ингуши: Страницы истории, вопросы материальной и
духовной культуры. Саратов, 1995.
98

Мужухоев М. Б. Нарты. Аланы. Вайнахи: К истории ингушского народа.
Назрань, 1996.
Мужухоев М. Б., Мулсухоева Э. Д. Некоторые страницы истории ингушского на-
рода//Республиканская научно-практическая конференция «Духовное возрождение
ингушского народа: история, современность, перспективы». ТД. Назрань, 1995.
Мужухоева Э. Д. Нарт-орстхойский эпос и вайнахи-плоскостники/ЛВсесо-
юзная научная конференция «Проблемы происхождения нахских народов». ТД.
Шатой, 1991.
Муравьёв С. Н. Заметки по исторической географии Закавказья. Плиний о
населении Кавказа//ВДИ. 1988. №1.
Мурзин В. Ю. Происхождение скифов: основные этапы формирования
скифского этноса. Киев, 1990.
Мурзин В. Ю., Черненко Е. В. Рец. на кн.: Погребова М. Н. Закавказье и его
связи с Передней Азией в скифское время. М.: Наука,
^^/Историко-филологический журнал АН АрмССР. 1985. № 3.
Мурзин В. Ю., Черненко Е. В. О локализации «царства Ишкуза»/Областная
конференция «Проблемы скифо-сарматской археологии Северного
Причерноморья». ТД. Запорожье, 1989.
Никонов В. А. Краткий топонимический словарь. М., 1966.
НОГЭ — Нарты. Осетинский героический эпос. М., 1989, кн. 2.
НЭОН — Нарты. Эпос осетинского народа. М., 1957.
НИАЭ — Нартаз. Ирон адаемон эпос. Сталинир, 1942//Архив СОИГСИ.
Фольклор. Оп. I. Д. 156. П. 47.
Откупщиков Ю. В. Opera philologica minore (античная литература,
языкознание). СПб., 2001.
Ошаев М. X. Рекогносцировочное описание памятников средневековья реки
Терлой-Ахк (Горная Чечня)//Археолого-этнографический сборник. Грозный,
1966, т. VIII, вып. I.
Патканов К. Вансюя надписи и изначеше ихъ для исторш Передней Азш//
ЖМНП. 1883,ч. ССХХХ.
Пахалина Т. К Скифо-осетинские этимологии//Иа11атоп§ё. Vladikavkaz/Dz-
ewdcyqew-Paris, 2002. Vol. I. № 1.
Петренко В. Г. О юго-восточной границе распространения скифских
каменных изваяний//Новое в археологии Северного Кавказа. М., 1986.
Петренко В. Г. Выступление. Международный «круглый стол» «Ранние
скифы и культура»// ВДИ. 1994. № 1.
Пиотровский Б. Б. Скифы и Древний Восток (Доклад на конференции по
скифо-сарматской археологии)//СА. 1954, т. XIX.
99

Пиотровский Б. Б. Ванское царство (Урарту). М., 1959.
Плиев Р. С. Хранитель тайны — язык. М., 1997.
Погребова М. К Закавказье и его связи с Передней Азией в скифское время.
М, 1984.
Погребова М. Н. О характере скифских походов через Кавказ//Научная
конференция «Вопросы иранистики и алановедения». ТД. Владикавказ, 1990.
Погребова М. П., Раевский Д. С. О некоторых комплексах II четверти I тыс.
до н. э. Закавказья, Северного Кавказа и Восточной Европы//Душетская научная
конференция. Тбилиси, 1984.
Погребова М. П., Раевский Д. С. К вопросу об «отложившихся скифах»
(Herod., IV, 22)//ВДИ. 1989. № 1.
Погребова М. К, Раевский Д. С. Ранние скифы и Древний Восток. М., 1992.
Подольская Н. В., Суперанская К В. Терминология ономастики//ВЯ. 1969.
№4.
Подосинов А. В. Восточная Европа в римской картографической традиции.
М., 2002.
Пфаф В. Б. Материалы для истории осетин//ССКГ. 1871, вып. V.
Пьянков И. В. К вопросу о путях проникновения ираноязычных племён в
Переднюю Азию//Переднеазиатский сборник. III. M., 1979.
Пьянков И. В. Средняя Азия в античной географической традиции.
Источниковедческий анализ. М, 1997.
Ртвеладзе Э. В. О походе Тимура на Северный Кавказ//АЭС. 1976, т. IV.
Сигаури И. М. Очерки истории и государственного устройства чеченцев с
древнейших времён. М., 1997.
Стрижак О. С. Етноним1я Скиф1У. КиУв, 1988.
Сулейменов А. С. Топонимия Чечено-Ингушетии. Грозный, 1976, ч. I.
Суперанская А. В. Гидронимия Крыма и Северо-Западного Кавказа/Юнома-
стика. М., 1969.
Тадмор К. Три последних десятилетия Ассирии//Труды XXV
международного конгресса востоковедов. М., 1962, т. I.
Темирханов Ю. Правда об ингушах и осетинах. Назрань, 2004.
Тёр-Мартиросов Ф. И. Скифское царство в Передней Азии и «царь Армении
Паруйр»//Кавказ и цивилизации Древнего Востока (материалы всесоюзной
научной конференции). Орджоникидзе, 1989.
Тихонов А. Г. Средневековое население Северной Осетии (по материалам
могильника Верхняя Кобан)//ЭО. 1994. № 3.
Тогошвили Г. Д. Леонтий Мровели и происхождение осетинского народа//
Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе, 1967.
100

Тохтасъев С. P. Scythica в «Трудах II Всесоюзного симпозиума по древней
истории Причерноморья (Цхалтубо, 1979)//ВДИ. 1984. № 3.
Тохтасъев С. Р. О хронологии и этнической атрибуции памятников
скифского типа на Ближнем Востоке и в Малой Азии//РА. 1993. № 2.
Туаллагов А. А. К вопросу о происхождении осетин-дигорцев//Националь-
но-государственное и федеративное строительство на Северном Кавказе: опыт,
проблемы, специфика. Владикавказ, 1998.
Туаллагов А. А. Скифо-сарматский мир и Нартовский эпос осетин.
Владикавказ, 2001а.
Туаллагов А. А. Сарматы и аланы в IV в. до н. э.-I в. н. э. Владикавказ, 20016.
Туаллагов А. А. О происхождении осетинских самоназваний Digor и Iron//Ma-
териалы Гагкаевский чтений. Владикавказ, 2001 в.
Туаллагов А. А. К вопросу о пребывании скифов на Северном Кавказе//Вест-
ник ВНЦ. Владикавказ, т. 4, № 4.
ФрайР. Наследие Ирана. М., 1972.
Халилов Дж. А. Археологические находки «скифского» облика и вопрос о
«скифском царстве» на территории Азербайджана//МИА. 1971. № 178.
Хизриев X. А. Кавказцы против Тимура. Грозный, 1992.
Цагаева А. Дз. Топонимия Северной Осетии. Орджоникидзе, 1971, ч. I.
Цагаева А. Дз. Топонимия Северной Осетии. Орджоникидзе, 1975, ч. II.
Цулая Г. В. Из скифо-занских параллелей//Вопросы иранской и общей
филологии. Тбилиси, 1977.
Цулая Г. В. Мровели Леонти. Жизнь картлийских царей. Извлечения
сведений об абхазах, народах Северного Кавказа и Дагестана. Перевод с древнегру-
зинского, предисловие и комментарии. М, 1979.
Цулая Г. В. Историческая концепция грузинского историка XI века Леонтия
Мровели (Этнокультурный аспект)//ИСССР. 1987. № 4.
Цулая Г. В. Грузинское летописное предание о «Нашествии хазар» и его
параллели в фольклоре народов Кавказа//Кавказ и Византия. Ереван, 1987, вып. 5.
Чичииадзе 3. История Осетии по грузинским источникам. Цхинвал, 1992.
Члепова Н. Л. Оленные камни как исторический источник. Новосибирск,
1984.
ЧубиновД. И. Грузинско-русский словарь. Тбилиси, 1984.
Шавхелишвили А. И. Из истории взаимоотношений между грузинским и
чечено-ингушским народами. Грозный, 1963.
Шевченко А. В. К краниологии Предкавказской Алании Х-ХП вв. н. э. (по
материалам раскопок Змейского могильника 1981-1983)//Этнокультурные
проблемы бронзового века Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1986.
101

Шелов-Коведяев Ф. В. Скилак Кариандский. «Перипл обитаемого моря». Пе-
рев. с древнегреч., вступ. статья и коммен.//ВДИ. 1988. № 2.
Шрамко Б. А. Вельское городище скифской эпохи (город Гелон). Киев, 1987.
Шрамм Г. Реки Северного Причерноморья. М, 1997.
Щеглов Д. А. Три источника скифской географии Геродота//Материалы
международной научной конференции «Боспорский феномен: погребальные
памятники и святилища». СПб., 2002, ч. 2.
Щукин М. Б. На рубеже эр. СПб., 1994.
Эрлих В. Р. В защиту традиции о причерноморском происхождении кимме-
рийцев//ВДИ. 1994. № 3.
Chochorowski J. Ekspansja kimmerijska na tereny Europy Trodkowey. Krak\w,
1993.
Cozzoli U. I Cimmeri//Studi publicati dell' Institute Italiano per la Soria Antica.
Roma, 1968. Fasc ventesimo.
Diakonojfl. M. The Cimmerians//Acta Iranica 21. Leiden, 1981. Deuxiene serie.
Vol. VII.
Engberg S., LubotskyA. Alanic Marginal Notes in a Byzantine Manuscript: A
Preliminary Report//Nartamonge. Vladikavkaz/Dzewdcyqew-Paris, 2003, vol. II, № 1-2.
Kristensen A. K. Who were the Gimmerians, and where did they come from? Sar-
gon II, the Gimmerians and Rusa I. Copenhagen, 1988.
LeskovA. M. Die skythischen Kurgane//Antike Welt. 1974. Sondernummer.
Minorsky V. The Alan Capital Magas and the Mongol Campaigns//BSOAS, 1952,
vol. 14.
Petrenko V. G. On the Interpretation of Early Scythian Sites in Central Ciscauca-
sia//The Archaeology of the Steppes. Methods and Strategies. Napoli, 1994.
Salvini V. La storia della regione in epoca urartea e i documenti//Tra lo Zagros
e TUrmia. Ricerche ed archeologiche nelP Azerbaigian iraniano//Incunabula Graeca.
Roma, 1984.LXXVIII.
Sulimirski T. Prehistoric Russia. An Outline. London, New York, 1970.
SzemerJnyi O. Iranica III/AV. B. Henning Memorial Volume. London, 1970.
Thordarson F. Asii//Enciclopedia iranica. London and New York, 1987, vol. II,
fasc. 7.
Vasmer M. Untersuchungen uber die altesten Wohnsitze der Slaven I: Die Iranier
in Sudrusland.-Leipzig, 1923.
Yamauchi E. Foes from the Northean Frontier. Michigan, 1982.
Zgusta L. Die Persontnnamen griechichte Stadte der nordlichen Schwarzmeerku-
ste. Praha, 1955.

Содержание
ПРЕДИСЛОВИЕ 3
«ИНГУШСКАЯ АЛАНИЯ» И «ИНГУШИ-АЛАНЫ» 6
СТОЛИЦА АЛАНСКОГО ГОСУДАРСТВА МАГАС 28
КИММЕРИЙЦЫ И СКИФЫ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ 48
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ 89
ЛИТЕРАТУРА 90

Научно-популярное издание
ТУАЛЛАГОВ АЛАН АХСАРОВИЧ
Нахоязычные скифы и аланы —
реальность или миф?
2-е издание
Издательство «Ир»
Гл. редактор Т. Т. Техов
Директор К. У Таутиев
Редактор издания А. Г. Царакти
Художник £. С. Григорян
Художественный редактор Н. У Гаппоева
Технический редактор А. В. Ядыкина
Оригинал-макет 3. С. Мисикова
Подписано к печати 16.03.2020. Формат бумаги 60x70 У .
Бум. офс. 80 г/м2. Гарн. шрифта «Times». Печать офсетная.
Усл.-п.л. 5,07. Учётно-изд. л. 5,57. Тираж 500 экз.
Изд№3. Заказ № 403.
Комитет по делам печати и массовых коммуникаций
Республики Северная Осетия-Алания
ГУП «Издательство «Ир»: 362040, г. Владикавказ, проспект Мира, 25.
Тел. (8672) 333-199, 333-198. E-mail: izdatelir@yandex.ru.
Интернет-сайт: izdatclir.ru
Отпечатано в типографии «Лаки Пак» (ИП Шульгина Ю.Д.)
344013, г. Ростов-на-Дону, ул. Мечникова, 112а.