Автор: Золотова Г.А. Онипенко Н.К. Сидорова М.Ю.
Теги: языки мира русский язык грамматика
ISBN: 5-88744-050-3
Год: 2004
Текст
Г. А. Золотова
Н. К. Онипенко
Л1. Ю. Сидорова
КОММ УНИКАТИВНАЯ
ГРАММАТИКА
РУССКОГО
ЯЗЫКА —
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
Институт русского языка им. В. В. Виноградова
Московский государственный университет нм. М. В. Ломоносова
Филологический факультет
Г. А. Золотова, Н. К. Онипенко, М. Ю. Сидорова
КОММУНИКАТИВНАЯ
ГРАММАТИКА
РУССКОГО ЯЗЫКА
Москва
2004
ББК81.2Р-2
380
Постановлением Президиума РАН присуждена премия
имени А. А. Шахматова 2003 года Г. А. Золотовой,
Н. К. Онииснко и М. IO. Сидоровой за книгу
«Коммуникативная грамматика русского языка»
Печатается по постановлению
Ученого совета Института русского языка РАН им. В. В. Виноградова
п Редакционно-издательского совета
филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова
Научное издание
Золотова Г. А., Онииснко Н. К., Сидорова М. Ю.
380 Коммуникативная грамматика русского языка. М., 2004. — 544 с. Под
общей редакцией доктора фнлол. паук Г. А. Золотовой
Книга прсдстаплясз' чиипслю — филологам, гуманитариям, педагогам, обучаю-
щим и обучающимся — иоаый опыт современного осмысления грамматического строя
русского языка. Языковая система рассмитрнваегся как средство осуществления комму-
никативной деятельности челопскп и высшей речевой форме — текстах.
Нетрадиционный подход к грамматике позволил увидеть ряд новых закономерно-
стей в организации смысла высказываний. «Грамматика» насыщена речевым материа-
лом, представляющим разные сферы социально-языковой практики.
ББК 81.2Р-2
БИБЛИОТЕКА
филологического
факультета СПбГУ
ISBN 5-88744-050-3
© Ипституг русского языка РАН
нм. В. В. Виноградова, 2004
О Филологический факультет МГУ
им. М. В. Ломоносова, 2003
© Г. А. Золотова, Н. К. Опипенко,
М. Ю. Сидорова, 2004
От авторов
Поиски нетрадиционных путей изучения объекта естественны для раз-
вивающейся науки. Лингвистическое знание может развиваться только как
результат неустанного диалога между исследованием языкового материала
и существующими учениями.
Наблюдения над материалом нередко выявляют слабые звенья, противо-
речия в принятых теориях, подчас их несоответствие языковым реалиям.
При всей ценности накопленных лингвистикой сведений приходится при-
шить, что многие современные работы демонстрируют больше зависимость
<н предшествующих концепций, чем от языковых фактов.
Между тем язык, в процессе и в произведениях речевой деятельности, в
н’кетах, выражающих коммуникативно-смысловые потребности говоря-
щих, обнаруживает более последовательную организованность, чем это
представлено в традиционно варьирующих друг друга грамматиках.
Залог последовательности и объяснительной силы концептуальных по-
строений мы видим в поиске ответа на три вопроса: о чем? как? для чего?
па всех ступенях анализа. Это поиск взаимообусловленного единства трех
характеристик языковых явлений: значения, формы и функции (не предре-
шающий направленности от... к...).
Книга представляет читателю новый опыт современного осмысления
। рамматического строя русского языка. Авторы не стремились к исчерпы-
вающей полноте описания. Избраны ключевые проблемы и аспекты грам-
матики, которые дают возможность ознакомить любознательного читателя
с направлением продолжающейся работы, уже открывшей ряд не изучен-
ных ранее закономерностей в существовании и функционировании языка.
Новые аргументы укрепляют и будут достраивать концепцию функцио-
нально-коммуникативной грамматики, начала которой были изложены в
прежних работах авторов.
Вместе с тем было бы неправомерно воспринимать предлагаемую кон-
цепцию как «альтернативное» учение о строе языка. «Коммуникативная
। рамматика» выросла на фундаменте отечественной науки, впитав богатст-
ва позитивных знаний предшествующих грамматик, отобрав из них то, что
не вступает в противоречие с материалом, то, что представляется органич-
ным с единой точки зрения коммуникативного назначения и использования
русского языка. Единство критериев позволило увидеть языковой материал
в его коммуникативно-обусловленной системности и выявить в связи с
этим нерешенные и не поставленные вопросы.
Мы надеемся, что филологи, педагоги, переводчики, языковеды, обучаю-
щие и обучающиеся, а также гуманитарии, озабоченные проблемами чело-
века, проявлениями его духа и сознания, найдут в этой книге пищу для ума,
для дискуссий, для теории и практики.
3
Очевидно, что возможный круг читателей неоднороден в смысле лингвис-
тической подготовленности, поэтому (а отчасти и по характеру трактуемых
явлений) в книге обнаружатся и более просто, общедоступно написанные
части, и более сложные. В одних разделах авторы излагают результаты ис-
следования, а в других как бы ведут с собой читателя к новым наблюдениям.
«Грамматика» нс дает полной библиографии предшествующих работ по всем
темам, по ссылается по мере необходимости на те, с которыми ведет диалог,
подтверждая высказанное в них либо предлагая иное понимание вопроса.
Считая себя единомышленниками, соавторы сохраняют при этом некото-
рые расхождения в стиле изложения и в формулировках. Главы I, III и V,
разделы 1,2 главы II, разделы 1, 2, 8 главы IV написаны Г. А. Золотовой; в
раздел 2 главы II и раздел 2 главы IV включены фрагменты авторства
Н. К. Онипснко.
Разделы 3-7 и 9 главы IV принадлежат Н. К. Онипснко.
Раздел 3 главы II и раздел 3 (п. 7.1-7.6) главы V написаны М. Ю. Сидоро-
вой.
Заключение подготовлено совместно Г. А. Золотовой и Н. К. Онипенко.
В конце книги читатель найдет библиографию, указатель имен, предмет-
ный указатель, представляющий термины как нашей концепции, так и дру-
гих (в подготовке его помогала студентка филологического факультета
МГУ А. Уржа).
Слова других понятийно-терминологических систем иногда используются
в нашем тексте как синонимы, поскольку авторы считают одной из совре-
менных задач — возможное сближение лингвистических направлений, не-
редко именующих те же или близкие языковые явления разными терминами.
К «Грамматике» приложена составленная авторами, утвержденная Ученым
советом филологического факультета и реализуемая в лекциях Программа
курса «Функционально-коммуникативный синтаксис». В 2001 году вышел
«Сборник упражнений» к этому курсу, подготовленный М. Ю. Сидоровой.
Концепция «Коммуникативной грамматики» реализована и в учебнике для
гуманитарных школ (Г. П. Дручинина, Г. А. Золотова, Н. К. Онипенко «Рус-
ский язык. От системы к тексту. 10 класс», М. «Дрофа», 2002; 11 класс гото-
вится к печати), рекомендованном Министерством Образования и получив-
шем хорошие отзывы в педагогических изданиях.
Авторы выражают признательность доброжелательным рецензентам ру-
кописи докторам филологических наук Г. Н. Ивановой-Лукьяновой и
Л. П. Крысину, К. В. Горшковой, О. А. Лаптевой и М. В. Всеволодовой, а
также всем коллегам, заинтересованно участвовавшим в обсуждениях
«Грамматики» на разных этапах ее готовности.
Мы высоко ценим поддержку академического Института русского языка,
в котором была выполнена эта работа, и содействие в ее I издании декана
филологического факультета МГУ проф. М. Л. Ремневой.
Второе издание выходит с некоторыми дополнениями и уточнениями.
4
Грамматика не предписывает законов языку,
но изъясняет и утверждает его обычаи.
Пушкин
Ответ на вопросы, которые оставляет без от-
вета философия, заключается в том, что они
должны быть иначе поставлены.
Гегель
Никогда не постигнуть силы и величия при-
роды, если дух будет схватывать только ее
части, а не целое.
Плиний
5
Глава I
Введение в коммуникативную грамматику
1. Язык и говорящая личность
Текст как высшая реалия языка. Языковая личность
и грамматика. Формы существования языка и языковая
компетенция. Разговорная речь и просторечие в культурно-
коммуникативном аспекте.
Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари.
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
(А. Пушкин)
Внезапно раздался топот скачущей лошади', круто остановилась она у
самого костра, и, уцепившись за гриву, проворно спрыгнул с нее Павлуша.
Обе собаки также вскочили в кружок света и тотчас сели, высунув крас-
ные языки...
(И. Тургенев)
И всякий парод, носящий в себе залог сил, полный творящих способно-
стей души, своей яркой особенности и других даров бога, своеобразно от-
личился каждый своим собственным словом... Но нет слова, которое было
бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы
кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово...
(Н. Гоголь)
6
Выхожу один я на дорогу'.
Сквозь туман кремнистый путь блестит',
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем?..
(М. Лермонтов)
У человека для того поставлена голова вверху, чтобы он не ходил вверх
ногами.
(Козьма Прутков)
В камень стрелять — стрелы терять.
(Словарь В. Даля)
Знание смиряет великого, удивляет обыкновенного и раздувает ма-
иникого человека.
(Л. Толстой)
В реальной истории языка грамматические и лексические формы и зна-
чения органически связаны, постоянно влияют друг на друга. Поэтому изу-
чение грамматического строя языка без учета лексической его стороны,
тч учета взаимодействия лексических и грамматических значений — не-
но 1МОЖНО.
(В. В. Виноградов)
Приедается все.
Лишь тебе не дано примелькаться.
Дни проходят,
И годы проходят,
И тысячи, тысячи лет.
В белой рьяности волн,
Прячась
В белую пряность акаций,
Может, ты-то их.
Море,
И сводишь, и сводишь на нет.
(Б. Пастернак)
7
Автомобили класса «люкс» за рубли — самое выгодное вложение
средств в условиях галопирующей инфляции. Мы ждем Ваших звонков, гос-
пода! Телефоны'....
(Известия, 1993)
— О, кто к нам пришел! — сказал папа. — Сам Павел. — Садись с на-
ми, Павел, арбуз есть, — сказала мама. Я сказал'. — Привет! Он сказал'. —
Привет! — и сел.
(В. Драгунский)
1. Перед нами — тексты и фрагменты текстов, представляющие рус-
скую речь в различных формах и сферах ее функционирования. В разных
ситуациях, с разными целями и настроениями рождены эти тексты. Здесь и
классическая ясность художественного повествования, и поэтический гимн
свету и разуму, и лирическая картина человеческого одиночества в звезд-
ной ночи, и лукавство прибаутки, музыкальные, завораживающие ритмы
стихов, беспокойная или афористическая мудрость великих учителей жизни
и веская научная рефлексия, бытовой разговор и навязчивая бойкость рек-
ламы — нового жанра, заполоняющего пространство газет и экрана. Гово-
рящее (пишущее) лицо информирует нас о чем-то, вопрошает, побуждает к
действию — своего собеседника или читателя — и заражает своими или за-
программированными эмоциями. И все это — средствами языка, его силой
и властью.
Конечно, столь не похожие тематически тексты различаются, прежде
всего, подбором слов, лексикой. Многие тысячи слов русского языка выра-
жают бесконечное разнообразие смыслов. Но слова организуются в тексты
волею грамматики, ее правилами, как общими для любого русского текста,
так и особыми, отражающими различия между текстами того или иного типа.
Выявить эти правила — общие и специфические — задача грамматиче-
ского описания языка, грамматического представления знаний о языковом
строе.
Коммуникативная ориентированность грамматики помогает понять, что
правила существуют как средства управления коммуникативным процес-
сом, как средства порождения и понимания различных текстов в единстве
их формы, содержания и функционального назначения, в соответствии с
потребностями и характером общения.
2. Язык существует как структура в коллективном сознании социума, в
языковой компетенции каждого члена общества. Язык реализуется во мно-
жестве текстов, устных и письменных, либо спонтанно, сиюминутно воз-
никающих для бытовых и деловых надобностей, либо создаваемых для дол-
гой жизни писателями, учеными, мыслителями.
8
Языковые способности даны каждой личности от рождения, и в первые
два-три года жизни человек овладевает родным языком для практического
общения. Но личные языковые навыки развиваются далее в очень разной
степени, в зависимости и от природных свойств носителя языка, и от куль-
турной среды, и от общественных условий.
Уровень обшей и речевой культуры личности определяется объемом и
качеством освоенных личностью текстов из накопленных обществом ду-
ховных богатств. «Границы моего языка суть границы моего мира», — го-
ворил известный философ Людвиг Витгенштейн.
Наблюдая, изучая совокупность текстов, специалист выводит из мате-
риала свое представление о структуре языка — о его единицах, их системных
связях, закономерностях в его устройстве и функционировании.
Среди этих текстов важная роль в совершенствовании речевых и мыс-
лительных способностей личности принадлежит грамматике и другим кни-
гам о языке. Грамматики и другие лингвистические сочинения тоже входят
к национальный культурный фонд текстов. Они — результат познаватель-
ной работы и вместе с тем стимул и инструмент непрерывного процесса по-
знания.
Грамматика — одна из древнейших наук в истории мировой цивилиза-
ции. Но языковое устройство трудно для осмысления, потому что как объ-
ект изучения оно не дано нам в непосредственном наблюдении. Усилиями
многих поколений накапливаются знания и о языке вообще как явлении, и о
структуре разных языков. Но осознание несовершенства существующих
описаний, неадекватности имеющихся моделей и концепций реальному
устройству объекта, таинственная притягательность еще нс пройденного
нуги познания, который никому не дано пройти до конца, — все это побу-
ждает вновь и вновь предпринимать опыты грамматического исследования
языкового строя. К этому обязывают не только растущая сумма фактиче-
ских сведений, но и меняющиеся взгляды на объем и задачи грамматики.
Пережитые лингвистикой последних десятилетий поиски и метания —
nr устремлений к «чистой форме» до всеобщего поворота к семантике, к
пзучепию языкового акта во всех его слагаемых, с доминирующим интере-
сом к говорящей личности и, наконец, к тексту как результату смысловых и
коммуникативных интенций — все эти поиски и находки обогащают грам-
матическое видение языка и в той мере, в какой обнаруживаются регуляр-
ные взаимозависимости между компонентами речевой деятельности, раз-
двигают традиционные рамки грамматики. Грамматика такого типа,
нтклскающая лингвистическую информацию из совокупности текстов и
выявляющая закономерности выражения смыслов в текстах различного
общественного назначения, закономерности организации и функциониро-
вания текстов, — такая грамматика может послужить и развитию языковой
компетенции членов общества.
9
3. Сложносоставность и многослойность русского языка, как и других
национальных языков, была неоднократно предметом специального лин-
гвистического изучения.
Л. В. Щсрбой была предложена модель русского литературного языка в
виде системы концентрических кругов с основными средствами выражения в
центре и синонимичными, с дополнительными оттенками, на соотнесенных
территориях вокруг [Щерба 1957, 121]. В одной из работ последнего времени
[Караулов 1991, 7] различается восемь форм, или сфер, бытования русского
языка: мертвый язык памятников письменности; устный язык диалектов;
письменный язык литературы, прессы, государственной документации; по-
вседневный разговорный язык и просторечие; научно-технический и профес-
сиональный язык; русский язык в машинной, электронно-вычислительной
среде; нсисконная русская речь; язык русского зарубежья. Очевидно, что эти
«сферы» неравноценны по их культурной и общественно-коммуникативной
значимости.
В задачи Коммуникативной грамматики нс входит ни типология этих
сфер, ни описание их особенностей, но возникают вопросы, требующие от-
вета: предполагает ли полноценное владение русским языком непременное
владение всеми его формами существования? Надлежит ли Грамматике
черпать материал из всех этих сфер, в какой мере они должны быть вклю-
чены в пределы наших наблюдений?
Представление всех форм, или сфер, национального языка в виде цен-
тра и периферии помогает соотнести культурно-коммуникативную их роль
и место их в грамматической компетенции русскоговорящего социума.
Центр составляют общие и обязательные для всех носителей (реально — в
разной степени, в зависимости от личной языковой компетенции) сферы
устно-разговорного и книжно-письменного литературного языка; другие
формы, или сферы, по-разному относятся к центру как периферийные, су-
ществующие на основе той же языковой системы, с некоторыми граммати-
ческими особенностями, главным образом с отличиями в лексическом со-
ставе и с коммуникативной ограниченностью.
3.1. Отдаленные сферы — неисконной и эмигрантской русской речи —
результат воздействия иной языковой среды, то сеть воздействия одной
языковой системы на другую, а мера противодействия иной системе опре-
деляется личной языковой одаренностью. Носители таких форм русского
языка — либо нс дошедшие до полноценного владения им, либо ушедшие
от него. В случаях же совершенного владения неродным языком или сохра-
нения в совершенстве родного в иной языковой среде (а тех и других при-
меров достаточно) видеть «особую форму» русского языка нет оснований.
«Законсервированные» в речи старых эмигрантов штрихи ушедшей эпохи
характеризуют не особую систему языка, а компетенцию носителей, это
следы их воспитания, культуры, речевого поведения их социального круга.
10
3.2. Народные говоры, дналек/лы, отличаются от литературного языка в
очень разной степени. Их объединяет с литературным языком общая грам-
матическая система, но с отдельными особенностями; фонетическая же и
лексическая местная специфика, владение которой нс входит в компетен-
цию носителя русского языка без специального интереса, может вызвать у
него коммуникативные затруднения. Коммуникативно замкнутая природа
диалекта, ориентированность на адресата своей среды, вступает в противо-
речие с современными общественными условиями. Поэтому для террито-
риальных диалектов характернее теперь фигура носителя, соединяющего в
своей речи элементы диалекта и литературного языка. Нечто похожее на
ситуацию в названных выше сферах (при всем различии самих явлений):
одни носители диалекта «не дошли» до владения общелитературным язы-
ком, другие — ушли от диалекта, сохраняя, однако, некоторые его черты.
Но совершенное владение общелитературным языком нс исключает сохра-
нения и использования в соответствующей ситуации чистой формы своего
диалекта.
3.3. Для научно-технических и профессиональных языков, как и для
территориальных говоров, характерна коммуникативная замкнутость, адре-
сованность посвященным. Носитель литературного языка может не понять
напечатанную по-русски аннотацию к лекарству или пояснения к схеме те-
левизора. Знание узкоспециальной, научной, технической лексики и терми-
нологии не входит в компетенцию носителей языка. Это проблемы профес-
сии и общего кругозора говорящего. Расширяя свои лексические ресурсы,
научно-профессиональные сферы языка не нуждаются во всей полноте син-
таксических и экспрессивных средств общелитературного языка.
3.4. Крайняя форма профессионально-технической сферы — язык рабо-
тающих с компьютером, круг которых стремительно раздвигается, но ком-
муникативная замкнутость остается неизменным признаком. Насыщенность
лексическими англицизмами делает его похожим на переходную форму к
международному техническому языку. Но вопросы — 1) Испытывает ли он
влияние, и в чем, английской грамматической системы? и 2) Насколько
правомерно разные виды компьютерной продукции квалифицировать как
тексты? — эти вопросы требуют изучения.
За названными пятью сферами русского языка, находящимися на пери-
ферии общего коммуникативного процесса, не обязательными с точки зрения
компетенции обычного носителя языка, коммуникативно замкнутыми в сво-
их границах, может быть, и целесообразно закрепить наименование «сферы
бытования», оставив понятие «формы существования» для центральной час-
1и языкового пространства, хотя сами термины здесь не так уж важны.
II
В литературе в близком смысле употребляются обозначения «разновид-
ности языка», «варианты языка», «подъязыки» и др.; может быть, наиболее
удачное — «ареалы языковой культуры»; наименее убедительным представ-
ляется «подсистема», поскольку все эти разновидности или сферы не создают
даже подобия «своей» грамматической системы, обнаруживая лишь харак-
терные особенности, тенденции, ограничения, предпочтения в использовании
тех или иных грамматических возможностей. При всех их своеобразиях и ис-
торической изменчивости, сферы или ареалы существуют и различаются в
рамках грамматической системы общенационального языка.
3.5. Особый вопрос — о «незвучащей речи», совокупности языковых
текстов прежних эпох. Квалификация их как «мертвых» [Караулов 1991]
кажется несправедливой, поскольку не соответствует их роли в поддержа-
нии культурной ауры современного литературного языка. Да, круг их соз-
дателей, так же как их прямых адресатов, замкнут навечно. Но критерий
доступности не позволяет проводить границу между живым и мертвым по
рубежу XIX—XX веков. Эта линия чрезвычайно прихотлива, непостоянна,
что не в последнюю очередь зависит и от языковой компетенции воспри-
нимающего читателя. А уровень этой компетенции, духовности человека с
детства формируется под влиянием русской классики. Чем живее, активнее
для носителей языка эта часть нашего языкового мира, тем выше уровень
языковой личности, тем глубже осмысление системы языка в ее статике и
динамике.
3.6. Но от текстов-памятников протягивается еще один различительный
признак к текстам современным. Среди тех и других проходит граница ме-
жду текстами художественных произведений, поэзии и прозы, с одной сто-
роны, и всеми прочими — деловыми, официальными, бытовыми, эписто-
лярными, газетно-публицистическими — с другой. Различие, прежде всего,
в круге пишущих: если «все прочие» тексты могут быть произведены, при
большем или меньшем навыке, практически любым носителем языка, то
создавать тексты художественных произведений — удел авторов избран-
ных, наделенных особым творческим даром, особой властью над языком.
Другое различие — в характере отношения к действительности: «прочие
тексты» ориентированы на непосредственную соотнесенность с в неязыко-
вой действительностью (при всех возможных коррективах с точки зрения
достоверности, истинности, искренности и т. п.); художественные же тек-
сты отображают мир вымышленный, «фиктивный», лишь опосредованно и
субъективно соотносимый с миром действительным.
Проблема собственно лингвистических параметров языка works of fiction
дискутируется сейчас в лингвистической литературе. Несходство и в исполь-
зуемых языковых ресурсах — почти неограниченно черпаемых художником
в изобразительных целях из всех сфер и слоев языка, подчас в неповторимо
12
индивидуальных сочетаниях, в непривычном, нестандартном наполнении
моделей, при более или менее жестких ограничениях в разных видах нехудо-
жественных текстов, особенно на полюсе государственной документации.
Сказанное позволяет, как представляется, выделить язык художественной ли-
тературы в особую сферу, или форму, существования языка.
Такие формы существования языка, как разговорная речь и просторечие,
в силу дискуссионное™ их лингвистических и культурно-коммуни-кативных
квалификаций, требуют более подробного рассмотрения.
3.7. Активные исследования русистов в области повседневной языковой
жизни в последние три десятилетия выявили многие нсосознававшиеся ра-
нее особенности устно-разговорной речи в ее отношении к литературной,
кодифицированной.
Интерес к живой разговорной речи имеет в русском языкознании давнюю
традицию, поскольку, собственно, вся история русского литературного язы-
ка — это история борьбы и взаимодействия, взаимообогащения книжно-
письменной и народно-разговорной речевых стихий. Накопленные в наше
время материалы, записи и наблюдения показали, что носители русского ли-
тературного языка говорят во многом не так, как пишут, и не так, как думают
о том, как говорят. Можно считать установленным, что в пределах современ-
ного русского литературного языка существует его устно-разговорная разно-
видность, средствами которой пользуются носители этого языка главным об-
разом в разговорно-обиходной сфере.
Условиями функционирования разговорной речи специалисты считают
неподготовленность и непринужденность коммуникативного акта при не-
посредственном участии в нем собеседников [Земская 1973]. Хотя разго-
ворная речь реализуется преимущественно в устной и диалогической фор-
ме, отмечалось, что эти характеристики не являются ни обязательными, ни
единственными признаками разговорной речи (ср., например, разговорную
речь в эпистолярном жанре, в неофициальном деловом выступлении, а с
другой стороны — подготовленные устно-деловые и официальные выска-
зывания).
Очевидно, что и в названных ситуациях, и во многих других признаки
разговорности и книжности совмещаются в разных пропорциях.
Среди лингвистических характеристик разговорной речи можно разгра-
ничить ее типичные, константные элементы и частотные, вероятные,
по переменные, наличие которых зависит от обстановки, среды, жанра
высказывания, но больше всего от индивидуальности говорящего, меры
владения речью, психологического состояния, отношений с собеседниками.
Многие из традиционно описываемых морфологических и синтаксических
средств обнаруживают связь с разговорной сферой. Так, если суффикс -ну-,
придающий глаголу значение мгновенности, одноактности (толкнуть, ше-
13
вельнуть, кольнуть), принадлежит общелитературному языку, то его экс-
прессивный вариант -ану-, диалектного происхождения, обозначающий рез-
кость, напряженность мгновенного действия (толкануть, стегануть,
резануть, пугануть), связан с разговорной речью. Продуктивность этих
суффиксов открывает возможности их использования в новообразованиях и
окказионализмах в соответствии с индивидуальными вкусами и коммуни-
кативными намерениями говорящих. Так, В. В. Виноградов оценивал как
просторечно-вульгарные новообразования спекульнуть, агитнуть, кредит-
нуться [Виноградов 1947, 438]; Е. А. Земская отмечает экспрессию иронии
в таких индивидуальных образованиях, как экспериментнуть, цитнул,
конфликтнуть, стартанул, рыданет, намеревнулся [Земская 1981, 133].
Характер этих примеров явно обнаруживает иной круг их «производите-
лей». Все это слова «одноразового пользования», вряд ли они войдут в чис-
ло воспроизводимых, не всякий говорящий употребит их и в разговорной
ситуации, но в самой свободе варьирования продуктивных моделей языка
проявляется типичная особенность разговорной речи.
Константные характеристики разговорной речи представлены, прежде
всего, особенностями линейно-динамической и интонационно-ритмической
организации речевого потока. О. А. Лаптева [Лаптева 1976] выявила важ-
ный принцип чередования ударных и безударных звеньев фразы, в соответ-
ствии с их взаимным коммуникативным весом, принцип, определяющий во
многом и необычный порядок слов в разговорной речи, по сравнению с ли-
тературно-книжной, и тенденцию к большей расчлененности текста, и раз-
грузку полипредикативных построений, и ассоциативность связи сегментов
речи — соответственно логически-смысловым связям книжно-
литературных текстов. Описан ряд типизированных синтаксических конст-
рукций разговорной речи (Дай на чем гладить, У вас не будет чем отвин-
тить?', Папа он еще не обедал', Дубы они поздно желтеют’. Ты обедай
один, а чай подожди меня', Этот стол крышка снимается'. Почты не было,
ты шел?; А я в больницу, зуб болит, еду, А он откуда, вот с тобой разгова-
ривал?; А папка тут лежала где?; А он весь промок, зонтик-то; Вот яблок
жаль что нет; Молоко привозит сейчас в отпуске, да?).
Обнаружение типовых построений, особых способов номинации и инто-
нирования поставило под сомнение бытовавшее представление о ненорма-
тивности разговорной речи, позволило сформулировать гипотезу об особой
норме для этой речевой сферы [Лаптева 1974]. Задача разграничения «норма-
тивного» в этом смысле, константного, и окказионального, переменного, ос-
тается актуальной. Записи разговорной речи нуждаются в более критической
оценке. За типичное нередко принимают частотные дефекты, затруднения
речи, свойственные иногда и образованным, и профессионально говоря-
щим, но вовсе нс всем носителям литературного языка. Особый аспект
составляет изучение факторов, вызывающих затруднения в выборе слов, нс-
14
оправданные паузы, «меканье» (тема ли, отношения говорящих, деликат-
ность предмета, нежелание обидеть, вынужденность отрицательной оценки,
невладение материалом или просто недостаточная культура речи) — см. об
этом [Николаева 1970].
Однако увлечение собираемым разговорным материалом привело и к
теоретическим преувеличениям. Некоторые специалисты придают разго-
ворной речи статус особого языка (тогда носитель русского языка оказыва-
ется двуязычным) либо особой подсистемы, требующей замкнутого изуче-
ния, независимого от грамматики литературного языка. Опровержением
этой идеи служат сами опубликованные исследования и тексты записей
разговорной речи. Концентрация специфически разговорных средств —
синтаксических, словообразовательных, номинационных и др. — достига-
ется здесь только в целенаправленных описаниях; в записях же разговоров,
как и во всех реальных разговорах носителей литературного языка, грань
между кодифицированным литературным языком и разговорным обнару-
жить затруднительно, в обиходной непринужденной речи элементы разго-
ворности в большей или меньшей степени органически включаются в об-
щелитературный фон, коммуникативно возможны только на базе
общеграмматической системы. И сама методика, применяемая к изучению
особенностей разговорной речи, остается сопоставительной, все явления
наблюдаются и оцениваются в сравнении с литературной нормой. Измене-
ния в общественной жизни, в свою очередь, сделали устарелыми категори-
ческие утверждения специалистов о неприменимости разговорной речи в
сфере массовой коммуникации [Земская 1979, 9]. Теперь комментаторы ра-
дио, ведущие телепрограмм, журналисты широко пользуются разговорны-
ми средствами, создавая иллюзию непринужденного контакта с адресатом.
Оппозиция общественная сфера/частная сфера нс выполняет роли разгра-
ничителя «основных разновидностей литературного языка». Можно пола-
гать, что эта ситуация подтверждает не внутриязыковую системную отго-
роженность разговорной речи от общелитературной, а, напротив, их
естественное и разнообразное взаимодействие в живой жизни языка.
Устно-разговорную и книжно-письменную формы речи справедливее
рассматривать как два полюса в пространстве общелитературного русского
языка, признаки которых в разной пропорции, в разной степени характери-
зуют речевые произведения единой языковой системы, а соотношение тех и
других признаков определяется коммуникативным назначением речи, жан-
ром, ситуацией и индивидуальными свойствами говорящего [ср.:
Д. Н. Шмелев 1977].
3.8. Разговорность тесно сплетается с просторечием и в языковой жизни,
и н лингвистических описаниях ее. Явления, которые называют просторечи-
ем, относятся к периферии языка. Принято различать два «просторечия»: во-
15
первых, как набор разного рода трамматических, орфоэпических, семантиче-
ских и других отклонений от норм литературного языка, а также сниженной,
грубой, вульгарной лексики в речи городского населения, в его недостаточно
грамотной части. Это язык среды, тоже не дошедшей до владения литератур-
ным родным языком. В речи этой среды смешиваются и следы местного, диа-
лектного происхождения, профессиональных и молодежных жаргонов,
лексика бытовых номинаций, устарелых и новейших, слова иноязычные в ис-
каженном звучании, слова и обороты официально-делового и разговорно-
делового обихода, нередко перенятые из общественного быта, из средств
массовой коммуникации. Сфера просторечия незамкнута, нестабильна и по
составу носителей, и по характеризующим ее языковым средствам: есть но-
сители более консервативные и более открытые к восприятию нормативного;
есть элементы языка более устойчивые и подвижная часть лексики, слова не-
долгого существования.
Для просторечной среды характерна и бедность речевых ресурсов, и
повышенная экспрессивность при крайней ограниченности средств ее вы-
ражения, нередко «субстандартных», и неосознанность сочетания разно-
стильных элементов, при отсутствии выбора, да и самой проблемы выбора.
Первые опыты исследований [Городское просторечие 1988] дают достаточ-
но наглядный материал. Такие субъективные факторы, как ослабленная
языковая рефлексия, отсутствие интереса к выразительным возможностям
языка, материализуются в речевых построениях, где стилистические, смы-
словые, коннотативные ареалы языковых элементов не работают или дос-
тигают эффекта, не предполагаемого говорящими.
Вряд ли можно согласиться с авторами недавнего прошлого, утвер-
ждавшими, в силу конъюнктурных устремлений, что внелитературное про-
сторечие в советскую эпоху потеряло социально-классовую окраску (см.,
например, [Русский язык 1979]). Владение родным языком лишь на уровне
внелитературного просторечия, конечно, признак культурно-социальной
отсталости. Не квалифицировав так этот признак, трудно представить дви-
жение языковой личности и языкового коллектива к культурно-речевому и
интеллектуальному развитию.
Во втором значении понятие просторечия применяют к отдельным словам
и оборотам сниженной, иностильной окраски, которые с экспрессивными це-
лями включаются в речь литературно говорящими. (По-видимому, это слово-
употребление некоторые авторы, вслед за Ю. С. Сорокиным, несколько оксю-
моронно именуют «литературным просторечием».) При общей тенденции к
расширению стилевого пространства современной литературной речи такие
включения, инкрустации, вкрапления, с различными коммуникативно-
психологическими мотивациями, наблюдаются и в дружески-фамильярном
разговоре, в словесной «игре», шутке, и в деловом выступлении в своем про-
фессиональном кругу, и в средствах массовой коммуникации. Состав просто-
речной лексики и фразеологии, допускаемой в литературную речь, кратковре-
16
менно устойчив, он маркирован эпохой, поколением, иногда в пределах одно-
го-двух десятилетий; он меняется, пополняется новыми словами из молодеж-
ного жаргона, из профессионально-делового обихода, из популярных фильмов
и эстрады, входящих в моду и уходящих. Так, в современной речи и техниче-
ской и гуманитарной интеллигенции привычные просторечные рефлексы в
общелитературном колорите создаются словами и оборотами, которые могут
быть восприняты от старших поколений, либо рождены или оживлены поколе-
ниями последующими: барахлит (о моторе и сердце), застолбить, подста-
виться, манежить, раздеть кого (раскрыть скрываемое, показать чью-то лжи-
вость, несостоятельность, а также более позднее: заставить заплатить слишком
много, обобрать), рвач, фирмач, комки (комиссионные магазины и коммерче-
ские лавки), вешать лапшу на уши (демагогически обманывать), быть под кол-
паком (под наблюдением), психушка, чернуха-порнуха, беспредел, обдираловка,
темнит, возникает, стучит (доносит), раскурочить (машину, прибор), тусов-
ка, сплавить, сбагрить что кому, погореть на чём, перебор, прибамбасы, вка-
лывать, сачковать, сечёт/не сечёт, просёк, усёк, накладка, перебьется, за-
кругляться, тянуть одеяло на себя и др.
Возможно, пройдя фильтры языкового вкуса, просторечные слова и
обороты, «допущенные» в литературную речь, меняют статус «простореч-
ных» на «разговорные». Во всяком случае, их использование обусловлено
непринужденностью общения, в устной ли, в письменной ли форме, чувст-
вом языкового доверия к собеседнику, языкового партнерства. Степень
привычности их, осознанности их инородного звучания, их экспрессивной
роли, естественно, различна в зависимости от уровня языкового развития
личности, так же как другие средства «языковой игры» — создание «одно-
разовых» слов по системным моделям, окказионализмов, возвращение пря-
мого значения словам в метафорических и фразеологических оборотах и
другие известные приемы (об этом см. [Земская, Китайгородская, Розанова
1983; Freidhof 1984]). В средствах массовой коммуникации, где нет прямого
речевого контакта с собеседником, читателем или зрителем, образ потенци-
ального языкового партнера создает стилевыми красками сам говоря-
щий-пишущий. В последние годы, в пору языковой раскованности, некото-
рые издания допускают «перебор» в использовании средств просторечия и
молодежных жаргонов, что не способствует воспроизведению цельного и
искреннего портрета ни говорящего, ни его собеседника.
В промежуточной зоне между первым и вторым видами «просторечия»
можно выделить третий его вид, имеющий общие и различные признаки и
с тем и с другим.
Меньше внимания привлекало до сих пор изменение характера массовых
проявлений нелитературности речи. Сниженных слов и неправильных форм в
высказывании может не быть, но нарушенные структурно-смысловые связи
между его частями делают речь «недолитературной». За несколько десятиле-
тий сформировались поколения людей, получивших среднее и высшее обра-
17
зование и потому не игнорирующих явно грамматические правила, но гово-
рящих обедненным языком, автоматически соединяя, иногда и невпопад,
клише и штампы среды обитания и притяжения; для одних — это разные мо-
лодежные группировки, для других — партийно-общественные круги, для
третьих — профессионально-деловые, военные, спортивные. Не различая
коммуникативно-обязательные и стилистически значимые элементы языка,
такие люди охотнее пользуются чужими стереотипами как единственно воз-
можными средствами выражения. Вот несколько образчиков такой речи пуб-
лично говорящих и пишущих людей (телевидение, газеты): ...предприняли
обратный процесс...*. Фирма занимается очень широким спектром деятель-
ности’, Это созвучно всем вопросам, которые происходят', В процессе этих
процедур она сняла кольцо’. На сегодняшний день расследуются преступления
по убийству’. Всю ситуацию по этому заводу спустить на тормозах’, Когда
он подъедет, мы попросим его подсесть к нам". Применение этого меро-
приятия...', ...где-то порядка на двести больше’, Сложно дать какой-то од-
нозначный ответ', Мы обговариваем вопрос организации работ по разра-
ботке...’, Наша задача — выполнить эту задачу...
Из городской речи: — Не подскажете, сколько времени?’. Завесьте ки-
лограммчик колбаски!’, Классные шузы отхватил!’, Я имею тридцать кус-
ков [тысяч] в день, а ты чего тут торчишь на зарплате!'. Ну, и мы поуча-
ствовали в этой тусовке’, Мы посоветовались с мужем по этому вопросу’,
Не подскажете, Павел Петрович еще не подъехал?
Стандартные реплики-реакции носителей такого «просторечия»: —
Точно! Нормально! Сложно сказать... Порядок! Однозначно! Исключено!
(ср. [Винокур 1980, 210—211]).
Носителям первого вида просторечия говорящие подобным образом про-
тивостоят своей формальной грамотностью, но близки им зависимостью от
коллективно-групповых навыков и вкусов, отсутствием критического и твор-
ческого отношения к языку. Для носителей такого «нормального» просторе-
чия характерна социально-культурная несамостоятельность, потребность в
корпоративной опоре или иллюзии ее, приверженность к «моде», к культур-
ной продукции временного или поверхностного достоинства. Профессио-
нально-лингвистический анализ подобных высказываний — особая задача.
Как общую черту можно отметить (при тяготении, с одной стороны, к пре-
стижно-книжным, но неосвоенным выражениям, с другой стороны — к при-
вычно-сниженным) неумение связать воедино элементы смысла более слож-
ного, чем обычное простое предложение. И для говорящего, и для общества
проблема здесь не в неусвоенности очередного правила грамматики, но в не-
достатке общей и мыслительной культуры, начитанности, духовности.
Всякий опыт обобщения, классификации несколько упрощает реальную
действительность, за всякой схемой в реальности (а в языковой ситуации,
многоликой и динамичной, особенно) — стоит множество частных и инди-
18
видуальных способов пользования языком, несхожесть отношении к языку
и с языком. Некоторые исследователи просторечия с оптимизмом предска-
зывают постепенное исчезновение нелитературных слов и форм, другие,
напротив, видят в просторечии залог и источник обогащения литературного
языка. Небссспорность этих прогнозов очевидна, по причине разнообразия
общественно-языковых функций просторечия и пестроты самих явлений,
подводимых под эту рубрику. «Понятие нормы языка предполагает внут-
реннее единство многообразия», — писал В. В. Виноградов.
Роль просторечия в языке членов социума выявляет как неоднородность
самого языкового материала, так и культурно-социальную неоднородность
говорящих, «языковых личностей». Усреднение языковой личности создает
абстракцию, механически объединяющую, нивелирующую эту реальную не-
однородность. Тревожные суждения о кризисном состоянии русского языка,
о его упадке, оскудении возникают из наблюдений над речью плохо говоря-
щих людей, при том, что наше время напряженной общественной жизни, во-
преки культурной политике многих десятилетий, продемонстрировало бле-
стящих мастеров письменного и устного, публицистического,
художественного, научного слова. Значит, речь может идти не о состоянии
языка, а о состоянии, уровне обшей и — соответственно — речевой культуры
части населения. Конечно, общество не может не быть обеспокоено пропор-
циональным соотношением частей.
3.9. Неоднородность, гетерогенность носителей языка многократно
подвергалась обследованиям социологическим, статистическим, в основном
с точки зрения некоторых нормативных фонетических, орфоэпических,
морфологических критериев.
В аспекте же культурно-коммуникативном можно представить языковое
пространство как результат противопоставленности и вместе с тем взаимо-
действия двух основных принципов пользования языком: с одной стороны,
чисто утилитарное, механическое пользование, бездумно воспроизводящее
речевые навыки своей среды, в ослабленных вариантах — еще и с понижен-
ной информативностью; с другой — осознанное отношение к языку, вкус к
слову, понимание его самоценности, богатых и сложных его смысловых и
выразительных возможностей, как аккумулятора культурных, духовных, эс-
тетических ценностей. В целом проблема просторечия, его статуса в отноше-
нии к литературному языку может быть выражена антитезой по двум линиям:
(I) ненормативность — нормативность речи;
(2) стихийность, утилитарность — сознательность в использовании
особенно разностильных и полисемичных языковых средств.
В подобном представлении речевой гетерогенности заключена и пер-
спектива совершенствования языковой компетенции и отдельной личности,
и говорящего коллектива как индивидуальными усилиями, так и усилиями
школы, науки, печати, общества.
19
2. Говорящий и текст
Субъект речи как создатель текста. Категории времени и ви-
да с коммуникативной точки зрения. Роль видо-временных
глагольных форм в структуре текста. Пространственно-
временная позиция говорящего и уровни абстракции. О
коммуникативных типах речи.
1. В центре коммуникативной концепции языка — человек как субъект
речевой деятельности, социального общения, как лицо воспринимающее и
осмысляющее мир. Один из основных инструментов коммуникативной
грамматики — выявление позиции говорящего в отборе речевых ресурсов и
организации текста. Этой позицией определяются различия коммуникатив-
ных типов текста, речи, типов предложений, функциональные характери-
стики языковых средств разных уровней.
Мысли о роли повествующего «Я», «языкового сознания», об источни-
ках авторской осведомленности, о точке зрения рассказчика появлялись в
научной и литературно-критической среде еще с XIX века и обсуждались в
философских, эстетических, психологических аспектах. Филологическими
дискуссиями 20-х годов, работами по поэтике и стилистике заложены осно-
вы теории текста и антропоцентрического взгляда на язык. К «образу авто-
ра» В. В. Виноградова, к «точке зрения» М. М. Бахтина восходят плодо-
творнейшие идеи нашего века, открывшие подступы к структуре текста.
Опытом отечественной лингвистики, как и трудами В. Гумбольдта,
О. Есперсена, III. Балли, Э. Бенвениста, Г. Гийома и современных исследова-
телей, укреплен научный интерес к человеку: и в обобщенно-историческом
смысле — как к создателю языка, воплощающего картину мира, и в конкрет-
ном — как к говорящему лицу, производителю данного текста. Нет ни одного
текста, не порожденного коммуникативными намерениями субъекта речи и
не отражающего в своей структуре ту или иную пространственно-временную
позицию его по отношению к сообщаемому.
По П. Серио, например, «во франкоязычном научном мире» история
проблемы субъективности в языке сосредоточивается в «единственном во-
просе: находится ли субъект в языке или вне языка?» [Серио 1993]. Долгие
поиски, можно надеяться, приведут и к единственному ответу: говорящий
субъект и вне языка, и выражает себя в языке. Понятна устремленность лин-
гвистической мысли на выявление, с одной стороны — языковых средств,
материализующих роль говорящего в речи, в тексте, с другой стороны — на
изучение функций языковых средств, предназначающих их к служению ком-
муникативно-смысловым потребностям человека.
20
Постепенно становится все яснее, что более результативным и более
трудным оказывается нс столько описание техники связей между предложе-
ниями, сколько поиски пути к смыслу текста как целого через воплощающие
его структуры. Движение по этому пути тормозят нерешенные вопросы
грамматической теории, как следствие неорганического совмещения разно-
временных лингвистических влияний. Важнейший из таких вопросов — о
соотношении синтаксиса предложения и синтаксиса текста.
Очевидно, что без структурно-семантического, типового значения
предложения не было бы и смысла целого текста, но признать это иногда
мешает традиционный синтаксический разбор, противоречащий реальной
структуре предложения [Золотова 1982, 300 и сл.]. Естественно допустить
далее, что предложение, будучи коммуникативной единицей языковой сис-
темы, участвует в организации речевых, текстовых единиц. Но какими ка-
чествами отличается предложение в языковой системе от предложения в
тексте?
2. С фигурой «говорящего лица» мы встречаемся в традиционной грам-
матике и «до текста», трактуя категории времени, лица, предикативности.
Так, грамматическое время определяется отношением действия к моменту
речи, разграничивающему в неостановимом движении времени настоящее,
прошедшее и будущее. Однако и «момент» далек от точечного представле-
ния, раздвигая свои границы от настоящего актуального до настоящего рас-
ширенного, постоянного, вневременного, гномического, исторического; и
«речь» как действие часто исключает одновременность с нею друтих дейст-
вий, вытесняя их происходящим разговором с оси времени на отрезка «до» и
«после» (ср. в телефонном разговоре — А что ты сейчас делаешь? — Читаю
(пишу, стираю, готовлю обед...) . Поскольку между действием, событием —
и сообщением о нем, устным ли, письменным, остается естественное реаль-
ное расстояние, хотя и сводимое к минимуму при репортаже, при прямом на-
блюдении, события по отношению к моменту речи о них принадлежат про-
шлому (или будущему). Но тексты, повествующие о прошлых событиях, не
обходятся только формами прошедшего времени. Ср., например:
И побежал Жилин назад, влево в гору, в лес. Костылин все отстает и
охает. Жилин шикнет-шикнет на него, а сам все идет...'.
Пошел дед репку рвать", тянет-потянет, вытянуть не может...
В этих небольших фрагментах из «Кавказского пленника» Л. Толстого
и из русской сказки встречаются глагольные формы и прошедшего, и на-
стоящего, и будущего времени. Различие форм относит называемые дейст-
вия нс к «моменту речи», но соотносит их между собой как одновременные,
параллельные и последовательные, то есть находящиеся в таксисной связи.
21
Очевидно, темпоральное пространство текста объемно и сложнее организо-
вано, чем понятие времени в однолинейной морфологической парадигме.
Вспомним еще пример из пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке»:
В третий раз закинул он невод, —
Пришел невод с одною рыбкой.
Как взмолится золотая рыбка!
Голосом молвит человечьим....
Удивился старик, испугался.
И в этом фрагменте встречаем все формы времени: молвит — настоя-
щее, взмолится — будущее, закинул, пришел, удивился, испугался —
прошедшее. При этом таксисная взаимосвязанность действий (последова-
тельность в первых трех строках, одновременность в следующих) не нару-
шается. Здесь структурная особенность текста, соотношение времен объяс-
няется сменой точки зрения наблюдателя, перцептора, воспринимающего
события. Глаголы прошедшего времени представляют авторское повествова-
ние, а будущего с частицей как и настоящего молвит выражают восприятие и
волнение старика. Сравним ту же смену точек зрения с соответствующей
сменой времен в другом месте этой сказки:
Пошел старик к синему морю’,
{Неспокойно синее море).
Эти предварительные примеры показывают, что выбор темпоральных
форм и их комбинации в тексте определяются не реальным моментом речи, а
представлением говорящего о соотношении времени события и времени его
восприятия, наблюдения. Иными словами, точка отсчета времени не фикси-
рована моментом порождения текста, она подвижна и может перемещаться
по воле говорящего, как его наблюдательный пункт, в разных направлениях
по отношению к оси событий, занимая позицию синхронную происходящему
там, где он мысленно помещает себя в хронотоп актуализируемых картин и
событий, восстанавливаемых памятью либо рисуемых воображением, фанта-
зией [Золотова 1973,75].
Итак, движение времени в тексте не однолинейно и не однонаправлен-
но, как однолинейно и однонаправленно движение от прошлого к будуще-
му, представленное глагольной парадигмой работал — работаю — буду
работать.
В объемном пространстве текстового времени могут взаимодействовать
три темпоральных оси, или линии:
Линия Т| представляет календарное, природное, объективно бегущее
время, внешнее по отношению к тексту, однонаправленное и необратимое.
Это категория физическая, связанная и с гносеологичсски-когнитивной —
осознанием, упорядочением объективного времени в человеческих пред-
ставлениях.
22
Линия Т2 реализует текстовое, событийное время (понятно, что речь
идет о событиях, составляющих содержание данного текста); оно может в на-
чале или в каких-то моментах развития быть проецировано на хронологиче-
скую ось, но это отнюдь не обязательное условие построения текста, тогда
как непременным условием является релятивная, таксисная связь всех преди-
катов текста, свободных и связанных («полупредикативных»), в плане одно-
временности или разновременности, предшествования или следования. См.
примеры а) с хронологической отнесенностью событий и б) с чисто таксис-
ной:
а) «В начале 1812 года», сказал Бурмин, «я спешил в Вильну, где нахо-
дился наш полк»... (Пушкин, Метель);
б) Я молча выпрыгнул из саней и вошел в церковь, слабо освещенную
двумя или тремя свечами... (там же).
Линия Т3 — это линия перцептивная, выражающая позицию говоря-
щего (пишущего), реальную или мысленную, во времени и в пространстве
по отношению к событиям текста: следуя вдоль событийной линии, гово-
рящий воспроизводит «видимое» и «слышимое»; перемещаясь влево или
вправо, говорящий может инвсрсировать порядок изложения; поднимаясь
над происходящим, говорящий с более высокой точки обзора описывает
место действия, фоновые, сопутствующие признаки, либо суммирует по-
вторяющиеся события, накапливающиеся состояния, либо оставляет про-
черк в незначительных для сюжета отрезках событийного времени (Год
прошел как сон пустой", Вот неделя, другая проходит. Еще пуще старуха
вздурилась), либо сообщает не о событиях, а о мыслях, вызванных ими, раз-
ного уровня абстракции. Роль говорящего можно сравнить с ролью кино-
оператора, стремящегося запечатлеть изображаемое с разных точек зрения,
а вместе с тем с ролью режиссера, отбирающего и монтирующего кадры.
См., например, отрывок из повести А. Куприна «Молох»:
На 303-й версте общество вышло из вагонов и длинной пестрой вере-
ницей потянулось мимо сторожевой будки, по узкой дорожке, спускаю-
щейся в Бешеную балку... Еще издалека на разгоряченные лица пахнуло
свежестью и запахом осеннего леса... Дорожка, становясь все круче, исче-
зала в густых кустах орешника и дикой жимолости, которые сплетались
над ней сплошным темным сводом. Под ногами уже шелестели желтые,
сухие, скоробившиеся листья. Вдали сквозь густую сеть чащи алела вечер-
няя заря.
Кусты окончились...
Чтобы видеть «общество» как длинную пеструю вереницу, тянущуюся
по дорожке, спускающейся к балке, рассказчик должен «находиться» в от-
далении, позади и на более высокой точке обзора. В следующих предложе-
ниях он как бы оказывается среди идущих, разделяя их зрительные, слухо-
23
вые, обонятельные впечатления и передавая ощущение динамики движе-
ния.
В отличие от кинооператора, говорящий нередко передает свою «кино-
камеру» одному из персонажей. Но еще более существенное отличие в том,
что кинокамера может только «видеть» и «слышать», а говорящий может
сообщать нс только то, что видит, но и то, что знает, думает, осмысляет:
Андрей Ильич следил за нею глазами... Сделав тур, она села — конечно,
умышленно, — подумал Андрен Ильич, — на другом конце площадки. Она
почти боялась его или стыдилась перед ним (там же).
Событийное, текстовое время — категория креативная — создается
главным образом соотношением линий Т2 и Т3. Реализуется это соотноше-
ние через видо-временные формы глаголов той или иной семантики, рефе-
рентный/нереферентный статус имен, дейктичсские, модальные и другие
языковые средства.
Бытующее в лингвистике представление о последовательности событий
в речи как о воплощении однонаправленного потока времени отражает
смешение осей Tj и Т2, времени внеязыкового, физического, и времени тек-
стового. В отличие от прежних авторов, отметивших роль наблюдателя,
воспринимающего движение времени, но не разграничивавших время объ-
ективное Tj и время текстовое Т2 (ср.: время движется «в неизменном темпе
слева направо», и с ним «перемещается» сознание субъекта [Кошмидер
1962, 129—130]), подчеркиваем неоднолинейную подвижность говоряще-
го-наблюдателя, свободу перемещения его «наблюдательного пункта»; мон-
тируя темпоральное пространство текста, говорящий воспринимает его с
разных ступеней абстракции от конкретного, следовательно, и в разном
темпе.
Утверждение, что время воспринимаемо лишь потому, что «каждый
промежуток времени связан с каким-либо процессом» [Рейхснбах 1985,
135—136], либо исключает из темпорального пространства статично-
описательные ситуации, лишенные процессуальное™ {Прозрачный лес
один чернеет, И ель сквозь иней зеленеет, И речка подо льдом блестит —
Пушкин), либо должно быть скорректировано разграничением временных
линий: объективное время Tj — неостановимый процесс; текстовое время
Т2 — по воле рассказчика организуемое сочетанием процессуальных и не-
процессуальных фрагментов; перцептивное время Т3 может представляться
как непрерывный процесс восприятия, речи-мысли, но тогда только через
процессуальное восприятие можно связать с движением времени и атемпо-
ральные фрагменты текста.
Интересны попытки писателей представить изнутри текста понимание
персонажами этой связи времени вечного, физического, и времени собы-
тийного:
В комнате тихо, и время проходит мимо нас, тикая маятником
(М. Осоргин, Повесть о сестре);
24
— Левка, а может такое быть — я тут время увидел. — Время? Уви-
дел?! — Понимаешь, утром вышел на улицу, и вдруг... Грачи улетели, ма-
шина прошла, почки на березе распустились. Все это видят, а никто не
догадывается, что это время все меняет. Грачи были да нет, машина бы-
ла да пропала, почек не было — появились. Хочешь стой, хочешь ходи, хо-
чешь спи себе, а время идет, все меняет (В. Тендряков, Весенние перевер-
тыши).
Вечное время Tj как бы материализуется в событийном времени Т2, ак-
туально в первом примере, перфективно во втором, через перцепцию пер-
сонажа, Т3, — рассказчика у Осоргина, и 13-летнего подростка у Тендря-
кова.
3. Изложенное нуждается в следующем уточнении: несомненно, сущест-
вуют речевые ситуации, в которых момент речи релевантен как точка отсчета
времени, например, в телефонном разговоре: — Как, ты еще не вышла? Мы
ждем тебя! — Сейчас приду, или в любом другом: — Приехал ли ваш
гость? — Нет, еще не приехал, но завтра приедет'. Вчера она напечатала
пятнадцать страниц, сегодня заканчивает тридцатую и завтра сделает все
остальное и т. п.
Это не опровергает предшествующего рассуждения. Дело в том, что
должны быть разграничены два «момента речи». Продемонстрированный
последними примерами принадлежит оси Ть физическому времени, в кото-
ром мы существуем и в котором располагаем все свои сделанные и несде-
ланные дела. Есть своя, внутренняя таксисность, соответствующая оси Т2, и
между действиями, ориентированными на реальный момент речи.
Иной «момент речи», о котором шла речь выше, принадлежит оси Т3,
он может совпасть с реальным моментом речи, но как точка отсчета расска-
зываемых событий условен, подвижен и движение его подчиняется воле и
воображению говорящего:
Татьяна, милая Татьяна! С тобой теперь я слезы лью; Ты в руки мод-
ного тирана Уж отдала судьбу свою. Погибнешь, милая... (Пушкин).
Этот избираемый говорящим «момент речи», а точнее — время воспри-
ятия, наблюдения происходящего характеризует не только литературно-
художественный текст, но и бытовые и прочие рассказы о событиях. Ис-
следователями, пишущими о нарративных (повествовательных) текстах,
определенной границы между нарративом/ненарративом не установлено.
11ротивопоставленность в этом смысле монологического литературного по-
вествования живому диалогу не подтверждается материалом. Достаточно
обратиться к текстам записей устных спонтанных диалогов в условиях не-
посредственного общения: в них точка отсчета нередко перескакивает с ре-
ального момента разговора во временные планы вспоминаемых событий,
ср., например: ...До чего же их приятно было собира-а-ть! 0-ой! ...Вот с
Романом идешь / и говорит иди туда / там белые / точно //... Приходишь
25
белые // Иди туда / там рыжики / приходишь там рыжики (с. 161); Я чуть
не упал //(смех) Я говорю «Владим Петрович / Владим Петрович давайте...
отрицательный отзыв //я переживу//Яуверен в своей...» Ну там в общем-
то спор шел на чистую теорию/практикой ничего не докажешь (с. 163)
[РРР 1978].
Можно видеть в этих примерах нарративные включения в устный диалог,
по они данность, нарушающая предлагаемую оппозицию типов текста. Оче-
видно, правы А. Ж. Греймас и Ж. Курте, признавшие, что нарративные, и не-
нарративные формы дискурса почти никогда не существуют в чистом виде,
что любой разговор может перейти в повествование о чем-либо (en recit) (ср.
[Псшковский 1938, 208]), что повествование в любой момент может развить-
ся в диалог, и т. п. [Греймас, Курте 1983, 502]. Добавим пример из газетной
статьи — тоже не «нарратив», хотя видо-временное разнообразие глаголов
здесь регулируется теми же правилами, что и в литературном тексте:
Юбиляром, его настроением и здоровьем, никто не интересовался...
Как только появился правительственный кортеж, застрекотали камеры.
Затем все переместились в дом — кто когда-нибудь видел, как происходят
съемки, поймет, что это за «радость» (Известия, сент. 1996).
Надежным критерием остается разграничение двух понятий «момента
речи», с их различной ролью в речевом времяисчислении (ср. [Падучева
1986, 1994]). Отличия текстовой структуры разговорной речи будут сфор-
мулированы позже.
4. С точки зрения текста требуют рассмотрения и проблемы категории
вида.
Современная аспектология обогащает наши знания обнаружением все
более детальных значений глагольного вида, их оттенков, разновидностей,
употреблений. Зависимость этих значений от семантики глагола, от структу-
ры предложения и от потребностей текста не всегда достаточно осознается.
Возникает необходимость найти опоры для некоторого упорядочения
этого многообразия на уровне абстракции, релевантном для структуры тек-
ста. Направление поисков детерминировано теоретически и исторически.
Теоретическим критерием служит комплекс взаимодействующих харак-
теристик языкового явления — формы, значения и функции. С точки зрения
формы коррелятивность видовых пар или партнеров представлена в доста-
точно полных словообразовательных и морфонологических описаниях. Дис-
куссионный вопрос об инвариантном, категориальном значении вида, при
наличии конкурирующих, более или менее синонимичных определений, с
наибольшей убедительностью решается в пользу оппозиции предель-
ность/непредельность. Меньше ясности в представлениях о функциях вида,
нередко их не отграничивают от значений.
26
Своеобразная история русского глагола, перестроившая систему времен
и развившая категорию вида, соединила две категории в единой видоврс-
мснной форме слова, предназначив ее для роли основного средства органи-
зации текста. В работах В. В. Виноградова 1936 и 1947 гг., явно недооце-
ненных аспектологами, выявлены и продемонстрированы композиционно-
синтаксические функции глагольных форм, в которых кристаллизовались
«значения и употребления» вида и времени. Они поименованы терминами
древнерусской временной системы, с оговоркой об изменениях в значении.
У глаголов совершенного вида различаются функции аориста и перфекта;
у глаголов несовершенного вида — имперфекта, в двух разновидностях: про-
цессуально-длительной и качественно-характеризующей1.
Поскольку термины аорист, перфект и имперфект связаны в лингвисти-
ческом сознании с глагольными формами времени, а перфект и имперфект
используются как интернациональные обозначения форм совершенного и
несовершенного вида, чтобы избежать столкновения понятий, оставим эти
термины за формой, а для названия функций примем производные от них:
перфектив, имперфектив, абристив и соответствующие прилагательные.
Аористивпая функция — главное средство организации повествования:
глаголы динамического действия, последовательно сменяя друг друга, ведут
сюжет от завязки к развязке. Примеры — из пушкинских текстов (Гости князю
поклонились, Вышли вон и в путь пустились..; В руки яблочко взяла, К алым
губкам поднесла. Потихоньку прокусила И кусочек проглотила...).
Перфективная функция включает в сюжетное время состояние (лица,
предмета, пространства), являющееся результатом предшествующего дей-
ствия либо предельного состояния, перешедшего в новое качество (Журча
еще бежит за мельницей ручей, Но пруд уже застыл; Гроб разбился. Дева
вдруг Ожила...).
В имперфективно-процессуальной функции действие или состояние
предстают в их наблюдаемой протяженности, не ограниченной временными
рамками (...Прелестным пальчиком писала На отуманенном стекле Завет-
ный вензель О да Е; Дома в ту пору без дела Злая мачеха сидела Перед зер-
кальцем своим И беседовала с ним; Уж за рекой, дымясь, пылал Огонь ры-
бачий; На стене висел старинный синий мундир...). В имперфективной
узуальпо-характеризующей функции говорящий с дистанцированной во
примени и пространстве позиции представляет действия, состояния и отно-
шения как обычные занятия, умения, характеристики (Старик ловил неводом
рыбу. Старуха пряла свою пряжу; ...Легко мазурку танцевал И кланялся
непринужденно; Корсет носила очень узкий; Татьяна верила преданьям
/1ростонародной старины...).
В акциональных глаголах несов. вида с так называемым общефактическим значением можно
и и дсп. немаркированное по виду отвлечение действия от признаков наблюдаемой процессу-
пл1.пости, предельности, результативности, обусловленное именно потребностями информа-
। нпною регистра. Об итеративности см. с. 407—410.
27
Соединяясь и чередуясь в целом произведении, фрагменты текста —
носители тех или иных композиционно-синтаксических функций — сигна-
лизируют «смену ситуаций» [Барентсен 1973, 11] и в то же время связь этих
ситуаций: соотношение функций сов. и несов. вида создает пространствен-
но-временную объемность, стереоскопичность текста, связь переднего пла-
на сюжетной динамики со вторым планом, параллельных действий, с опи-
сательно-статическим фоном; функции сов. вида реализуют таксисные
отношения «по горизонтали»: в перфективном состоянии отражается ретро-
спектива, результат прошлого процесса, аористивное действие обращено в
перспективу, к следующему действию. Как образно сказал О. Мандельштам
в статье о Данте, «содержание есть совместное держание времени — сото-
варищами, соискателями, сооткрывателями его».
Это «совместное держание времени», таксисное соотношение между
соседствующими в тексте предикатами, отражающее видение, пространст-
венно-временную позицию субъекта речи-мысли, и составляет отличие
текстового предложения как части, несущей признаки целого, от
предложения, взятого изолированно.
Противопоставленность аористива и перфектива воплощает оппози-
цию действие/состояние, ср. в примерах:
Он, поравнявшись, поглядел, Наташа поглядела, Он вихрем мимо про-
летел, Наташа помертвела (Пушкин); И впился комар как раз Тетке
прямо в правый глаз. Повариха побледнела, Обмерла и окриве-
ла (Пушкин).
Не точны авторы, трактующие перфектив как обозначение действия, ре-
зультат которого сохраняется до момента речи. Перфективная функция свой-
ственна больше глаголам состояния, чем глаголам действия, но и в том и в
другом случае результативное состояние редко имеет отношение к «моменту
речи»: в текстах оно таксисно включается в событийную линию времени Тг,
оформленную прошедшим, настоящим или будущим в зависимости от пози-
ции говорящего-перцептора. См. еще примеры:
Он выскочил на двор, обежал его во всех направлениях — нет коня ни-
где! Плетень, окружавший усадьбу Пантелея Еремеича, давно пришел
в ветхость и во многихместах накренился и приникал к зем-
ле... Рядом с конюшней он совсем повалился, на целый аршин в ширину.
Перфишка указал на это место Чертопханову (Тургенев); Кончилась
травинка — крольчонок другую откусит и снова жует (Е. Чарушин).
5. Итак, функция видо-временных форм глагола в тексте состоит в том,
что, соответственно позиции говорящего, наблюдателя, гомогенностью или
гетерогенностью своих объединений они сигнализируют протяженность и
границы речевых конституентов текста, формирующих текстовое время Т2
с точки зрения субъекта Т3.
28
От конкретных текстов могут быть отвлечены однородные структурно-
композиционные формы речи, объединенные внутри и противопоставлен-
ные друг другу по способу восприятия или познания мира (и соответствен-
но по типу ментального процесса), по категориальному характеру воспри-
нимаемых явлений и по коммуникативным интенциям говорящего.
Возможно расположить два принципа деления — по характеру призна-
ков действительности и по степени абстрагирования говорящего от дейст-
вительности — как вертикальную и горизонтальную координаты типа
высказывания.
По вертикали семантические типы предикатов — и соответственно мо-
делей предложения — распределяются между зонами динамики повество-
вания (модели со значением действия, акциональные, а также со значением
динамического состояния, процесса) и статики описания (модели со зна-
чением качества, свойства, количества, квалификации, отношения, состоя-
ния вне динамики).
Горизонтальная координата представит три уровня абстракции в виде
трех коммуникативных типов речи, или речевых регистров: репродуктивно-
го, информативного и генеритивного.
В репродуктивном (изобразительном) регистре говорящий воспроиз-
водит непосредственно, сенсорно наблюдаемое, в конкретной длительности
или последовательной сменяемости действий, состояний, находясь — в ре-
альности или в воображении — в хронотопе происходящего. Время — ак-
туальное, в настоящем, прошедшем или будущем, Т2 и Т3 синхронны. Вы-
сказывание репродуктивного типа (регистра) можно заключить в модусную
рамку «Я вижу, как...», «Я слышу, как...», «Я чувствую, как...».
Информативный регистр предлагает сообщения о фактах, событиях,
свойствах, поднимающиеся над наблюдаемым в данный момент, отвлечен-
ные от конкретной длительности единичного процесса, не прикрепленные к
единому с перцептором хронотопу. Это сфера не прямого наблюдения, а
знания, полученного либо в результате неоднократного наблюдения, опыта,
узуса, либо в результате логических, мыслительных операций. Соответст-
венно линия Т3 дистанцируется от Т2 в разной степени. Высказывания ин-
формативного регистра могли бы быть заключены в модусную рамку «Я
таю, что...», «Известно, что...».
Вот распространенные приемы монтажа регистровых блоков в текстах,
соединяющих а) наблюдаемое (в репродуктивном регистре) и объяснение
его (в информативном) либо б) действия персонажей, двигающие сюжет
аористивными глаголами (в репродуктивно-повество-вательном), и фон, с
имперфективными предикатами, воспринимаемый как бы глазами персо-
нажей (в репродуктивно-описательном регистре):
29
а) ...Я видел в окно., как он сам около конюшни запрягал лошадей. Руки у
него дрожали, он торопился и оглядывался на дом: вероятно, ему было
страшно (Чехов);
Еще на рассвете, сквозь сон, Никита слышал, как по дому мешали в пе-
чах и хлопала в конце дверь, — это истопник вносил вязанки дров и кизяку
(А. Н. Толстой);
б) Во втором часу они разошлись. Ширяева положили на маленькой
террасе, выходившей в цветник. На темном небе по-прежнему бесшумно
мелькали падающие звезды. От пруда тянуло запахом тины, изредка ква-
кали лягушки. Было душно (Вересаев);
Я проснулся. Был мертвый час ночи... Над домом, за ставнями свистел
ветер. Я зажег спичку, закурил, осмотрелся, открыл ставню. Светало.
Свистел синий ветер (Б. Пильняк);
Невская вышла на улицу. Серые мостовые пахли морем. Буйволы тащи-
ли арбу с редиской. Они смотрели на Невскую синими печальными глазами
(Паустовский).
В генеритивном регистре говорящий обобщает информацию, соотнося
ее с универсальным опытом, охватывающим обозримую человеческим зна-
нием протяженность линии Т(, и поднимаясь на высшую ступень абстрак-
ции от событийного времени и места. В качестве субъектов предложения
выступают генерализованные множества, классы существ, предметов, либо
природные, социальные процессы как явления, понятия. Генеритивные вы-
сказывания облекаются в форму умозаключений, афоризмов, сентенций,
пословиц: Просвещение ведет к свободе (Е. Дашкова); Слово звучит лишь в
отзывчивой среде (П. Чаадаев); Под каждым Мнением заложено Сомненье,
Как заповедный клад: то личной воли честь (Ив. Коневской); Чтобы рыбку
съесть, надо в воду лезть (Пословица). В этом регистре нейтрализуется
вертикальная оппозиция динамики/статики, повествования/описания: уси-
ление абстрагированности от конкретного времени ослабляет активность
действия; «вневременное» и всевременное действие становится способом
характеристики общечеловеческих свойств, обычаев, образа жизни с явной
или имплицитной мотивацией [Завьялова, 2002].
Соотношение рассмотренных коммуникативных типов (регистров) речи
представим в таблице:
Значения предикатов Коммуникативные регистры речи
Репродуктивный Информативный Генеритивный
Динамические Репродуктивно- повествователь- ный Информативно- повествовательный
Статические Репродуктивно- описательный Информативно- описательный
30
Сочетание подрсгистров в тексте пронаблюдаем на примере отрывков
из «Пиковой дамы» Пушкина:
Однажды Лизавета Ивановна, сидя под окошком за пяльцами, нечаян-
но взглянула на улицу и увидела молодого инженера, стоящего неподвиж-
но и устремившего глаза к ее окошку. ...С того времени не проходило дня,
чтоб молодой человек, в известный час, не являлся под окошками их дома.
Между им и ею учредились неусловленные сношения...
Первый фрагмент с динамическими аористивными предикатами пред-
ставляет репродуктивно-повествовательный тип речи, но в него включены
два блока описательно-репродуктивных в виде деепричастного и причастных
оборотов, сообщающих о статических признаках субъектов, и в темпораль-
ном отношении составляющих фон к сюжетным действиям. Следующий
фрагмент реализует информативно-повествовательный регистр с имперфек-
тивным называнием повторяющихся действий в первом предложении, а во
втором, с перфективной констатацией, — информативно-описательный.
В тексте репродуктивно-описательного типа из М. Булгакова: Два при-
муса ревели на плите, возле них стояли две женщины с ложками в руках и
переругивались — показателями регистра являются предикаты наблюдае-
мого Маргаритой действия в изъявительном наклонении и ее актуальном
времени. Повествовательная динамика сюжета определяется здесь полетом
Маргариты, а сценка на кухне, с имперфективными предикатами, — одно
из описываемых ее «путевых впечатлений».
Противопоставление сов. и несов. вида в рамках одного текстового фраг-
мента позволяет выразить соотношение времени сообщаемого факта и вре-
менного фона, разграничить динамику и статику сюжетного времени:
В полуденный час Фомин шел обычно завтракать в кафе, что было не-
подалеку от конторы огнестойкого строительства, в которой он служил
производителем работ. В кафе играл патефон. Фомин подходил к буфету,
просил себе сосисок с капустой, так называемую «летучку», то есть соле-
ный горох, который бросается в рот свободным полетом, и вдобавок
кружку пива. Женщина, специально работающая на пиве, наливала напи-
ток в кружку, а Фомин следил за пивной струёй, принципиально требуя,
чтобы ему поливали по черту и не заполняли емкости пустой пеной...
(А. Платонов).
Узуальное действие первого предложения задает коммуникативные па-
раметры данного текста: информативный регистр в его повествовательной
разновидности. В этом отрывке использованы только глаголы несов. вида. Но
формы несов. вида здесь появились по разным причинам, и это можно обна-
ружить путем эксперимента, произведя, где возможно, замену форм несов.
вида формами сов. вида:
31
В полуденный час Фомин пошел, как обычно, завтракать в кафе, что
было (находилось) неподалеку от конторы огнестойкого строительства,
в которой он служил производителем работ. В кафе играл патефон. Фо-
мин подошел к буфету, попросил (спросил, заказал) себе сосисок с капус-
той, так называемую «летучку», то есть соленый горох, который броса-
ется свободным полетом... Женщина, специально работающая на пиве,
стала наливать напиток в кружку, а Фомин стал следить за пивной
струёй, принципиально требуя, чтобы ему налили по черту, а не заполня-
ли емкость пустой пеной...
Первое предложение изменило коммуникативные параметры. Теперь
это — репродуктивный регистр в его повествовательной разновидности.
Сов. вид в репродуктивном регистре обнаруживает последовательность
действий в рамках сюжетного времени. Случаи невозможности замены не-
сов. вида сов. видом в данном тексте показывают: (а) принадлежность
предложения к описательной разновидности репродуктивного регистра (В
кафе играл патефон) и (б) принадлежность данной модели к информатив-
ному регистру (находилось, служил, работающая на пиве), в рамках кото-
рого несов. вид указывает либо на отнесенность предиката к разряду нена-
блюдаемых, либо на многократность наблюдения.
Материал подтверждает, что композиционно-синтаксические функции
видо-временных форм, осуществляемые через коммуникативные регистры
речи, служат главным фактором организации текста.
6. Заметим, что горизонталь, по которой располагаются в таблице (с. 31)
коммуникативные регистры, воплощающие средствами языка разные типы
речевых намерений, требует продолжения. Конкретные обществен-
но-бытовые акты, в которых участвует речь, неисчислимы. Лингвистически
обеспечено разграничение нескольких обобщенных коммуникативных ти-
пов (регистров) речи.
Репродуктивный, информативный и генеритивный регистры слу-
жат сообщению (в широком смысле), взаимодействием их средств форми-
руется структура монологического текста. По характеру коммуникативного
общения различаются монологические и диалогические рече-
вые акты. Хотя это деление в значительной мере условно (известны формы
взаимопроникновения диалога и монолога), все же преимущественно в диа-
логе реализуются, помимо трех названных регистров, еще и средства во-
люнтивного и реактивного регистров. Эти регистры не содержат собст-
венно сообщения, но реализуют речевые интенции, соответственно,
адресованного потенциальному исполнителю волеизъявления говорящего и
экспрессивно-оценочной реакции на речевую ситуацию.
32
Диалогический блок, в свою очередь, в виде воспроизводимой пря-
мой речи включается обычно в репродуктивный регистр, так что волюн-
тивные и реактивные высказывания находятся как бы в двойном подчине-
нии, хотя волеизъявительные единицы могут функционировать и как
относительно самостоятельные тексты (пословицы, лозунги, реклама, объ-
явления).
— Иди за меня замуж, — сказал журавль. — Как не так, пойду за тебя,
за долговязого... (В. Даль, Сказки) — здесь в репродуктивно-
повествовательный фрагмент авторской речи, представленной аористивной
ремаркой, включается диалог в виде волюнтивной реплики журавля и реак-
тивной реплики, с насмешливым отказом, цапли.
— Полезай в воду, — приказывает ему барин, — помоги им вытащить
налима... Налима не вытащат! (Чехов, Налим): из трех фраз барина первые
две — волюнтивного регистра, последняя — реактивного.
Итак, пять коммуникативных типов речи обнаруживают в интенциях
говорящего разные виды его отношения к внеязыковой действительности, в
гом числе и к адресату, партнеру по речевому акту, что подытожено сле-
дующей таблицей:
Коммуникативные регистры речи Коммуникативные интенции говорящего по отношению к внеязыковой действительности
(1) Репродуктивный (2) Информативный (3) Генеритивный (4) Волюнтивный (5) Реактивный Воспроизвести в речи наблюдаемое Сообщить об известном говорящему или осмысляемом Сообщить обобщенную информацию, соотнеся с жиз- ненным опытом и универсальным знанием Побудить адресата к действию, внести изменение в фрагмент действительности Выразить оценочную реакцию на ситуацию
Естественно, что внутри каждого регистра можно различить его разно-
видности, располагающие специфическими средствами оформления (пове-
ствование и описание в первых двух регистрах, классифицирующая инфор-
мация, обобщающе-логическая, информация о намерениях, информация
гипотетическая, о возможных при каких-то условиях действиях и событиях;
реакция согласия и несогласия, эмоциональная и интеллектуальная; побуж-
дение как приказ, как просьба, мольба, требование, пожелание, совет, пре-
достережение, инструкция и т. д.), при этом принцип деления подтвержда-
ется тем, что разновидности каждого регистра объединены его общим,
инвариантным значением и в этом противостоят другим регистрам.
) 9556
33
Рассмотрим тексты нескольких фрагментов из повести А. Н. Толстого
«Детство Никиты», из главок, где рассказывается, как чуть не утонул отец
Никиты, возвращаясь домой в начавшееся половодье.
На плотине, между корявыми стволами, появился верховой. Он коло-
тил пятками мухрастую лошаденку, заваливался, взмахивая локтями. Это
был Степка Карнаушкин, — он что-то крикнул Никите, проскакивая ми-
мо по лужам’, комья грязного снега, брызги воды полетели из-под копыт.
Ясно, что-то случилось. Никита побежал к дому...
В этом отрывке репродуцируется быстрая смена действий, в зритель-
ных и слуховых впечатлениях Никиты. Два предложения, выделенные на-
ми, содержа результат узнавания и осмысления происходящего главным
персонажем, представляют информативный регистр.
— Пахом, я сама с вами поеду.
— Никак нет, домой идите, застудитесь.
Пахом сел бочком в санки, крепко взял вожжи. «Пускай!» — крикнул он
ребятам, державшим под уздцы жеребца...
Первое предложение, реплика матери, содержит информацию о наме-
рении говорящего субъекта. В ответной реплике кучера Пахома — реакция
несогласия (никак нет), волеизъявление (просьба домой идите и предосте-
режение застудитесь). Дальше — репродуктивное повествование, с вклю-
чением волюнтивной реплики Пахома и репродуктивно-описательного
причастного оборота.
В следующем отрывке из рассказа отца «Как я тонул» в той же повести
интересно, как метатекстовые [Вежбицка 1978] включения в прямую речь,
обращенные к слушателю, как бы замещают модальную рамку, служа до-
полнительными разграничителями репродуктивного (представляешь) и
информативного (знаешь) регистров: ...Подъезжаю к оврагу: Представля-
ешь, Саша: вровень с берегами идет вода со снегом. Овражище — сама
знаешь — сажени три глубины. — Ужас, — побледнев, проговорила ма-
тушка...
В последней строке — реактивная реплика матушки и возвращение к ав-
торскому репродуктивному повествованию.
7. По приведенным фрагментам текстов можно судить о вариативности
объема речевой единицы, представляющей тот или иной регистр. Минималь-
ный объем совпадает с границами одной предикативной единицы, будь то
самостоятельное предложение или имплицитно-предикативная часть поли-
предикативного предложения, организованная причастием, деепричастием,
инфинитивом, отвлеченным именем. Объединяясь, гомогенные по регистро-
вой принадлежности предикативные единицы создают регистровые блоки
34
разного объема. Эти блоки во взаимодействии с блоками других регистров и
формируют структуру текста. Эти же блоки служат единицами членения при
аналитическом рассмотрении текста. Если тип текста предполагает однород-
ность регистрового решения, размер гомогенных блоков вырастает до целого
текста, поддающегося внутри иным структурно-смысловым членениям.
Понятие коммуникативных регистров речи, абстрагированное от мно-
жества предикатных единиц или их объединений, употребленных в одно-
родных текстах, реализуется в конкретных высказываниях, текстах или их
фрагментах. Их свободные, подвижные комбинации в одних случаях или
жесткие, регламентированные — в других — организуют композицию тек-
стов разнообразных родов и жанров общественно-речевой практики.
Сходства и различия текстовых структур в литературно-письменной
речи и в устно-разговорной, вопрос о которых затронут выше (см. с. 26), с
ючки зрения концепции коммуникативных регистров представляются сле-
дующим образом. Естественно-диалогический текст характеризуется обще-
гскстовыми признаками регистровой структурированности, то есть исполь-
зует средства разных регистров, в том числе многообразие видо-временных
глагольных форм, ориентированных и на реальный и на условный «момент
речи», но отличается от литературного и других, жанрово определенных
гскстов, в силу отсутствия композиционной целостности (ср. [Сиротинина
1992]), спонтанным смещением осей и точек отсчета времени. Этот не изу-
чавшийся до сих пор аспект разговорной речи требует, разумеется, специ-
ального анализа.
Итак, восприятие и текстовое представление говорящим событий и зна-
ний о мире определяется, во-первых, системой языковых и речевых
средств, находящихся в его распоряжении, и во-вторых, его пространствен-
но-временной позицией по отношению к сообщаемому и речевыми интен-
циями, что поддается непротиворечивому упорядочиванию в рамках наме-
ченных коммуникативных типов (регистров) речи.
Глава II
Синтаксис — организующий центр
Грамматики
1. Синтаксическая система языка
как объект грамматической науки
Грамматика и семантика. Синтаксис и морфология. Роль
частей речи в категоризации явлений действительности.
Категориально-грамматические подклассы частей речи.
Сущностные свойства синтаксиса. Понятие функции. Син-
таксические единицы: синтаксема, словосочетание и соче-
тание слов, предикативная единица и предложение, сходст-
ва и различия в их функциях.
1.1. В речи получает выражение все содержание жизни человека, все
представления об окружающем его мире, о предметах, категориях и связях
действительности, наблюдаемых и осмысляемых, обобщенных и расчле-
ненных так или иначе национальным языковым сознанием. Человек выска-
зывает сообщения о фактах и событиях или реакции на них, чувства и же-
лания, формирует понятия, мысли и умозаключения в процессе познава-
тельной деятельности, вступает в коммуникативные контакты, побуждает
собеседников к действию. Все это многообразие речевых потребностей и
проявлений реализуется через синтаксис, с помощью синтаксических ре-
сурсов языка. Единицы других уровней языковой системы — фонемы,
морфемы, лексемы — участвуют в формировании речи только через син-
таксис. Отсюда — роль синтаксиса как «организационного центра грамма-
тики» (по определению крупнейшего филолога нашего времени акад. В. В.
Виноградова). Отсюда — сложность устройства синтаксической системы
языка как научного объекта.
И хотя у синтаксической науки многовековая история, законы синтак-
сического строя языка и теперь еще не познаны в полной мере. Можно
36
только надеяться, что каждое новое описание синтаксиса, каждое исследо-
вание в этой области приближает нас к искомому.
Синтаксис — это та ступень грамматического строя языка, на которой
формируется связная речь. Соответственно синтаксис как наука изучает
средства и способы построения связной речи и прежде всего ее коммуника-
тивных единиц — предложений.
Изучение связной речи иногда понимают узко, как изучение техники
связи, ее средств и способов. Отсюда вытекает распространенное суженное
представление о задачах и объеме синтаксиса. В таком смысле синтаксис
противопоставляют семантике. Но связная речь — это осмысленная речь.
Всегда ли?
Вспомним знаменитую экспериментальную фразу Л. В. Щербы Глокая
куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка. Нельзя ли сказать о
пей, что это речь связная, построенная по правилам грамматики, но неос-
мысленная? Это позволило бы утверждать, что можно наблюдать реализа-
цию синтаксических связей без отнесенности к смыслу. Но с таким допу-
щением трудно согласиться.
Грамматичность этого предложения (словообразовательные и морфоло-
го-синтаксические средства) позволяет нам понять, что речь идет о дейст-
виях одного живого существа по отношению к другому и его детенышу.
Оставшееся неясным относится к лексике, к индивидуальным лексическим
значениям. Известное содержит достаточную информацию о категориаль-
но-семантическом значении сочетавшихся в предложении элементов. Это
категориально-семантическое значение неотделимо от грамматики, от син-
таксиса. Оно — непременное условие понимания связной речи как резуль-
тата соединения смыслов — частных смыслов в общий, единый, коммуни-
кативно значимый смысл.
1.2. Носителями элементарного смысла в русском синтаксисе служат
слова - синтаксемы, или синтаксические формы слов. Так, предложение
('шарик ловил неводом рыбу состоит из четырех компонентов-синтаксем:
одной глагольной, обозначающей действие, и трех именных, обозначающих
деятеля (субъект), объект его действия и орудие, в трех различных падежах,
именительном, винительном и творительном. Можно ли считать, что син-
1аксису принадлежат функции и падежные формы слов, а значения их опре-
деляются лексикой? Проверим это предположение экспериментом, попробу-
ем заменять слова в предложении. Например:
(I) Старик (рыбак, бедняк, незнакомец, мальчик...) ловил неводом рыбу,
(2) Старик (стол, свисток, сквозняк, пар, январь...) ловил неводом рыбу.
В первом эксперименте замена удается: с любым именем из ряда в
скобках мы получаем предложение с тем же значением компонентов. Во
тором эксперименте замена невозможна: предложение разрушается. По-
37
чему? Нетрудно заметить: существительные в именительном падеже перво-
го ряда объединены между собой и отличаются от существительных в име-
нительном падеже второго ряда общим категориальным значением — зна-
чением лица. Это категориальное значение оказывается, как и форма име-
нительного падежа, условием выполнения существительным функции
субъекта в данном синтаксическом типе предложения. Имена, принадле-
жащие к другим семантическим категориям — со значением конкретного
предмета, явления природы, состояния вещества и т. п., займут свои места в
других типах предложений, об этом позже.
Пока нам нужно было убедиться в том, что из «глокой куздры»
Л. В. Щербы можно извлечь научное представление о границе между грам-
матикой и лексикой.
Слово-лексема еще не является синтаксической единицей, слово —
единица лексики, а в разных его формах могут реализоваться или актуали-
зироваться разные стороны его общего значения, разные семы, предопреде-
ляющие различия и в синтаксическом употреблении. Так, например, в лока-
тивных формах в лесу, за лесом, над лесом, из леса, из-за леса, возле леса ак-
туализируется значение места, пространства (занятого множеством деревь-
ев), в творительном пути движения лесом — значение протяженности про-
странства, в объектных приглагольных формах рубить лес, губить лес, са-
жать лес, любоваться лесом актуализируется предметное значение (мно-
жества деревьев), в сочетаниях типа лес рук, лес флагов — количествен-
ное значение (множества деревьев). В каждом из этих значений разные
синтаксемы от слова лес объединяются с синтаксемами других близких по
семантике слов {в лесу, в саду, в комнате', за лесом, за садом, за домом', из
леса, из комнаты; из-за леса, из-за дома, из-за дерева; идти лесом, полем,
берегом и т. п.), создавая обобщенную синтаксему-тип, в данном случае ло-
кативные синтаксемы «в + Предл.» и «за + Твор.», синтаксемы направления
«из + Род.» и «из-за + Род.», синтаксему пути движения «Твор. п.» и т. д.
Формируя и изучая связную речь, синтаксис имеет дело прежде всего с
осмысленными единицами, несущими свой не индивидуально-лексический, а
обобщенный, категориальный смысл в конструкциях разной степени сложно-
сти. Эти единицы характеризуются всегда взаимодействием морфологиче-
ских, семантических и функциональных признаков.
Морфология, изучая типы словоизменения, чаще всего безразлична к
категориально-семантическому значению слов, для нее важно строение ос-
новы: поэтому слон, так же как и стол и сон, принадлежат к одному типу
склонения, доска и тоска — к другому. Впрочем, разница в категориальных
значениях проявляется и здесь: доска, предметное имя, располагает форма-
ми множ, числа {доски, досок, по доскам, о досках...), но тоска, отвлечен-
ное имя состояния, форм множ, числа не имеет.
Словообразование же как раздел грамматики, ведающий построением
слов — номинативных единиц языка, имеет дело с семантически значимы-
38
ми элементами слова, морфемами, именно их обобщенными, категориаль-
ными значениями определяется сочетаемость морфем, их взаимная устрем-
ленность друг к другу. Так, суффикс «детеныша» -онок (-енок) присоединя-
ется к основам со значением живого существа {мышь — мышонок, слон —
слоненок, ср. «бокр — бокренок»), суффикс интенсивного однократного
действия -ану--к глаголам конкретного действия {долбить — долбануть,
крутить — крутануть, бодать — боданутъ, ср.: «будлать — будлануть»),
экспрессивные суффиксы с уменьшительным значением сочетаются с
предметными именами и редко с отвлеченными {слоник, столик, дощечка,
досточка, но не образуются уменьшительные от сон, тоска).
Известно, что суффиксы -тель, -ец образуют с глагольными основами
имена лиц, названных по их действию {читать — читатель, чтец, искать —
искатель, истец, водить — водитель, хранить — хранитель, бороться —
борец, плавать — пловец), суффиксы -ени{е), -ани{е) с глагольными основами
образуют имена действия {чтение, вождение, хранение, плавание), суффиксы
-ость, -от{а), -ин{а) с основами прилагательных — имена качества {слад-
кий — сладость, скромный — скромность, толстый — толщина, глубокий —
глубина, высокий — высота, глупый — глупость). Все эти категории имен
располагают разными синтаксическими возможностями, по-разному поведут
себя в синтаксисе. В той мере, в какой это зависит от их семантико-
словообразовательной структуры, можно сказать, что синтаксис начинается
еще «до синтаксиса», до тех синтаксических построений, в которых эти раз-
личия проявятся.
2.1. В русском языке, как и во многих других, категории действитель-
ности, типы явлений и их связей оформлены в виде системы частей речи,
отработанной языком в его многовековой истории. Классы явлений дейст-
вительности предстают нашему языковому сознанию как предметы и лица,
действия и состояния, качества и количества и т. д. Языковым выражением
их служат соответственно знаменательные части речи в их категориально-
грамматическом значении. Так, основным категориальным значением име-
ни существительного является предметность, глагола — процессуальное^,
категории состояния — статуальность, прилагательного — качество, свой-
ство, числительного — количество. Части речи выделяются и характеризу-
ются по совокупности четырех признаков:
1) категориально-семантического значения;
2) набора морфологических категорий (форм словоизменения);
3) способов словообразования;
4) способов синтаксического функционирования.
Так, класс имен существительных объединяется значением предметно-
сти, морфологическими категориями рода, числа, падежа, своим набором
39
словообразовательных средств, своими особенностями синтаксического
употребления.
Классу глаголов свойственно выражать категориальное значение про-
цессуальное™ в морфологических формах: спрягаемых, в категориях вре-
мени, модальности, лица (рода, числа), вида, залога, и неспрягаемых — ин-
финитива, причастия и деепричастия, сохраняющих эти морфологические
категории частично; соответственно синтаксическими функциями глаголь-
ных форм считаются предикативные для спрягаемых и непредикативные
для неспрягаемых.
Известно, однако, что общее семантическое значение части речи в дос-
таточной степени условно, поскольку не всякое существительное обознача-
ет предмет (предметами не являются действия: ходьба, движение, стирка,
пение, полет, мытье, состояния волнение, дремота, тревога, страх, весе-
лье, качества: доброта, терпимость, голубизна, глубина, синь, прилежание,
количества: множество, масса, килограмм, стая, щепотка и др.), не вся-
кий глагол обозначает процесс (ср., например: принадлежать, иметь, со-
ответствовать, происходить, превосходить, характеризоваться и др.). С
различиями в значении связаны некоторые различия и ограничения в мор-
фологических и словообразовательных характеристиках. Так, сохраняя ро-
довую характеристику и словоизменение по падежам, многие существи-
тельные отвлеченного, непредметного значения не имеют множ, числа; ряд
суффиксов служит образованию определенных разрядов непредметных
слов (-еми(е), -ани(е), -ти(е), -б(а) — имен действия, -от(а) — имен со-
стояния, -от(а), -изн(а), -ин(а), •ость — имен качества и т. д.). Глаголы,
обозначающие не собственно действие, процесс, а служащие выражению
различных отношений между предметами и признаками, нередко ограниче-
ны в видо-временных возможностях (ср., например, Рыбаки спусти-
лись/спускались к реке — Сад спускался (но не: спустился) к реке\ Гости
выходили/вышли в сад — Окна выходили (но не: вышли) в сад\ С ним проис-
ходит/произошло что-то непонятное — Он происходит (но не: произошел)
из смоленской деревни)
Болес всего различия в значениях групп или разрядов слов в пределах
каждой части речи проявляются в их синтаксическом функционировании.
Мы видели выше, в эксперименте на с. 37, что именам лиц, или сущест-
вительным с личным значением (отец, учитель, старик, девушка, хозяин,
продавец, соседка, пахарь), более свойственна позиция агенса, субъекта
действия (подлежащего) или субъекта — носителя признака, субъекта со-
стояния. Имена предметов (дерево, книга, яблоко, нож, чашка, мяч) чаще
всего выступают в позиции объектов человеческой деятельности. Предмет
не способен к целенаправленному, намеренному действию. Поэтому в по-
зиции подлежащего имя собственно-предметное не обозначает деятеля,
агенса, но выступает либо как носитель признака (Дерево сухое. Яблоки из
Курска, Мяч футбольный), либо в сообщениях о наличии, существовании,
40
местонахождении предмета (Ключи — на полке, Яблоки кончились. Мяч —
под столом, У нас нет мяча. Книга пропала}, либо о его каузативном воз-
действии на предмет или лицо (Этот тупой нож меня раздражает, весь
хлеб искрошил}.
2.2. Очевидная грань разделяет синтаксические возможности конкрет-
ных и отвлеченных имен существительных. Отвлеченные имена, большей
частью производные от основ глагола и прилагательного, — девербативы,
дсадъективы — не совпадают с конкретными именами по 4-м названным
признакам: категориально-семантическим значением их является не пред-
метность, а соответственно процессуальность, качественность и т. д.; ближе
всего они к прочим существительным по набору морфологических катего-
рий (род, число, падеж), но и то, как мы видели, многие из них не имеют
множ, числа; явно специфичны их способы словообразования. Всеми этими
отличиями определяются и особенности их синтаксического употребления.
Распространенный прием квалификации членов предложения путем
подстановки падежных вопросов дает информацию лишь о падежной фор-
ме (а в случаях с инфинитивом не дает и морфологической информации),
но нередко затемняет синтаксическую суть дела. Допустим, в предложении
из Л. Толстого Эта быстрая езда успокоила его мы с помощью вопроса
кто-что? находим имя в именительном падеже, называем его подлежащим
и ставим от него привычный вопрос к сказуемому что она делает/сделала?
Но езда — действие, и не противоречит ли здравому смыслу приписывание
действию — действия?
Ни действие, ни качество не могут совершать действий, это привилегия
только живого существа. В предложении же, как и в природе, действие со-
вершает лицо (Вронский), сообщается о том, что ‘он быстро ехал, и в ре-
зультате этого стал, становился спокойным*. Иными словами, в предложе-
нии сообщается о двух признаках одного лица (действии и состоянии), ме-
жду которыми выявляются каузативные, причинные отношения. Компо-
ненты с этими значениями оформлены иначе, чем в предложении Он быст-
ро ехал... В примере девербатив езда выполняет структурно-семантическую
роль каузатора, а местоимение его несет двойную функцию как объект кау-
зативного воздействия и как субъект каузируемого состояния (ср. анало-
гичную модель: Езда шагом утомила его — Чехов, Степь). Можно назвать
езду и подлежащим, дело не в слове, важно видеть, что это подлежащее
другого типа и предложение другого типа, чем, скажем, Она увидела его.
Обратим еще внимание на прилагательное быстрый в рассмотренном
примере из Л. Толстого. Вопреки принятому определению прилагательных,
оно не обозначает признака предмета, оно обозначает признак действия,
движения (в редких сочетаниях с предметными именами — быстрые кони,
быстрые руки — оно переносит на предмет характеристику его движения)
41
и соотносительно с наречием: быстро ехать — быстрая езда. Это сигнал
того, что и в классе прилагательных взаимодействие семантики и грамма-
тики, сулящее нам новые наблюдения, обнаруживается на уровне подклас-
сов частей речи.
Сравним предложения:
(/) Маша застенчива — (2) Маша отличается застенчивостью;
(3) Маша рисует — (4) Маша занимается рисованием.
Один и тот же признак в предложениях (1)—(2) и в предложениях (3)—
(4) предикативно приписывается лицу, но в левой колонке — выраженный
прилагательным и глаголом — непосредственно, в правой — выраженный
деадъективом и девербативом — при посредстве вспомогательного, делек-
сикализованного глагола.
Еще одно сопоставление:
(5) Брат бьет Машу — (6) Машу бьет дрожь;
(7) Враги овладели городом — (8) Жителями овладела паника.
Здесь, наоборот, похожие морфологически пары по горизонтали раз-
личны по семантико-синтаксической структуре, по составу компонентов: в
предложениях (5) и (7) распознаем компоненты со значением субъекта дей-
ствия (агенса), действия и объекта действия. Предложения (6), (8) органи-
зованы сопряжением двух компонентов: со значением субъекта состояния и
состояния, в выражении которого участвуют отвлеченное имя признака и
вспомогательный глагол.
Примеры (5) — (8) подводят к вопросу о правомерности власти над
синтаксическим мышлением морфологических ограничений, или предрас-
судков. Вера в единственность формы именительного падежа для подле-
жащего вынуждает разделять синтаксический и семантический анализ, воз-
водить громоздкое двухэтажное построение, чтобы доказать, что дрожь —
синтаксическое подлежащее, но со значением семантического признака, ко-
торый подвергает избиению синтаксический объект действия Машу, кото-
рая семантически субъект состояния, и т. д. Такой «синтаксический разбор»
неадекватен составу предложения и потому, что в предложении нет речи о
действии, а значит, не может быть ни субъекта, ни объекта действия. Воз-
можность расширить круг морфологических форм подлежащего ведет к бо-
лее естественной интерпретации в (6) и (8) имен лиц как субъектов состоя-
ния и, следовательно, субъектов предложения. Но к этому вопросу мы еще
вернемся.
Итак, будучи носителями признакового значения, отвлеченные имена,
участвуя в сообщении, либо служат предикатом, при поддержке вспомога-
тельных слов, либо делают сообщение синтаксически более сложным, бо-
лее емким, компактным, полипредикативным.
Таким образом, комплекс из 4-х диагностических признаков помогает
увидеть не только единство части речи, но и ее неоднородность, дифферен-
42
цированность, с вытекающими отсюда синтаксическими следствиями. По
совокупности и по соотношению четырех названных признаков основные
части речи подразделяются на подклассы.
Значение слова-лексемы объединяет в себе три уровня абстракции: об-
щеграмматическое значение части речи, категориально-семантическое зна-
чение подкласса и свое индивидуально-неповторимое лексическое значе-
ние. Именно уровень семантико-грамматических подклассов определяет
синтаксические возможности слова и его форм.
Обычное вычленение лексического и грамматического значений слова,
фиксируя индивидуальную или частеречную семантику и морфологический
облик, упускает из виду то производное от этих величин значение, которое
и реализуется в синтаксических конструкциях. См. схематическую запись
примера:
Лексическое значение Морфологическая форма Синтаксическое значение
в саду, на окне в сад, за окно имя предмета + в, на + Предл. пад. = в, за + Вин. пад. = место (локатив) направление (директив)
Формируя синтаксическую конструкцию, мы поднимаем индивидуаль-
но-лексическое значение слова на категориально-семантический уровень,
которому и соответствуют значения компонентов, или членов, предложе-
ния. Синтакссма и составляет языковое обеспечение этого абстрагирующе-
го процесса, перехода от единицы лексической к единице синтаксической.
На этом уровне, еще «до предложения», синтаксемы, конститутивные
средства синтаксиса, разделяются на предметные и признаковые, что играет
важную роль в организации предложения.
Интересно наблюдение, которое сделал Вл. Кучера [Кучера 1969], — о
неспособности предметно-личных местоимение заменять существительные в
ряде синтаксических позиций (напр.: перешли через реку / через нее, через
которую, но: вернулся через неделю, не «через нее» или «через что», «через
которую»’, смотрел на реку / на нее / на которую, но: смотрел на восток, не
«на него» или «на который»’, с детства не любил музыки, не «с него» или «с
которого», но: слово, с которого начинал свой рассказ и т. п.). Показательно,
что автор ищет объяснения новому наблюдению в старых концепциях, в оп-
позиции собственно синтаксических функций и обстоятельственных, по Ку-
риловичу, или дополнений и обстоятельств традиционной грамматики, что
оказывается приложимым лишь к части примеров. Можно более уверенно
предположить, что причина замеченного явления — в противопоставленно-
сти предметных и признаковых синтаксем: это в свою очередь может укре-
пить ненадежные участки границы и между «членами предложения», при
желании совершенствовать старый школьный прием выявления категориаль-
43
ных, «исходных» значений слов или членов предложения с помощью место-
именных вопросов.
Носителями предметного значения выступают, естественно, существи-
тельные конкретной семантики (и соответствующие местоимения) в отличие
от существительных отвлеченных. Но граница между предметными и при-
знаковыми синтаксемами проходит иногда внутри предложно-падежной па-
радигмы полисемичного имени, когда разные его значения реализуются в
разных синтаксемах (или в синтаксемах-омонимах); ср.: дому дороги, шли по
пыльной дороге и: дорогой разговорились’, варежка лежит на снегу, монета
упала в снег и: объезжала больных и в тихую погоду, и в дождь, и в снег.
Кроме того, признаковые значения выражают конкретные имена в не-
референтном значении класса предметов, в позиции предиката (см. [Ару-
тюнова 1976]): Сестра теперь директор, Байкал — озеро (то есть характе-
ризуется признаком принадлежности к классу предметов).
Другие знаменательные части речи и их формы (кроме субстантивиро-
ванных прилагательных и причастий) служат носителями признакового зна-
чения.
Из изложенного следует, что:
1) Критерием сходств и различий, на основе которых квалифицируются
грамматические явления, устанавливается их системное место, не могут
быть только морфологические показатели.
2) Различное соотношение дифференциальных признаков частей речи в
их центральных и периферийных подклассах целесообразно закрепить тер-
минологически: на основании соответствия/несоответствия семантики под-
класса категориальной семантике части речи разграничиваем изосемиче-
ские (от греческих корней 'подобие’ и 'значение’) и неизосемические под-
классы слов [Золотова 1982].
В дальнейшем увидим, что изосемические/неизосемические подклассы
слов образуют изосемические/неизосемические синтаксические модели.
3. Итак, синтаксис ведает средствами и способами построения связной
осмысленной речи. Чтобы понять устройство синтаксиса, надо выявить его
основные свойства — те необходимые, сущностные характеристики предме-
та, без которых нет самого предмета. Формируя осмысленную речь, синтак-
сис неразрывно взаимодействует с семантикой. Как конструктивность, так и
семантичность — нераздельные свойства синтаксического строя языка. Вы-
ражая определенное содержание, синтаксис не может быть несемантическим,
асемантичным. Предпринимавшиеся попытки отделить синтаксис от семан-
тики приводили к обедненному, неадекватному представлению синтаксиче-
ских структур в виде «морфологических слепков» с них, по образному выра-
жению Б. Ю. Нормана [Норман 1978, 88]. Подобное отделение вступает а
44
противоречие и с методическими интересами преподавания языка как родно-
го и как неродного.
Поскольку назначение языка — быть орудием коммуникации — реали-
зуется через синтаксис, коммуникативность — одно из сущностных
свойств синтаксиса.
В целях осуществления коммуникации синтаксические средства функ-
ционируют, выполняют присущие им функции. Функциональность —
также сущностное свойство, характеризующее синтаксис.
Тем, насколько объективны, адекватны изучаемому предмету наши
представления о соотношении сущностных признаков, определяется науч-
ность, системность нашего знания о строе языка. Любой язык представляет
собой систему — сложную иерархическую организацию определенных еди-
ниц и определенных отношений между ними. Но в непосредственном на-
блюдении эта система человеку не дана. У говорящих естественно, по мере
развития речевых способностей в языковой среде вырабатывается более
или менее интуитивное владение регулярными закономерностями языка.
Языковеды же пытаются из реального речевого материала, из устных и
письменных текстов вывести представление о системе, о ее устройстве.
Всякий аналитический опыт систематизации остается в той или иной мере
гипотезой, но постепенно расстояние между представляемой и объективно
существующей системой уменьшается.
Поэтому приходящий в науку должен быть готов участвовать в даль-
нейшем постижении системы, в совершенствовании знания.
Итак, место любого явления в системе обусловлено комплексом его не-
обходимых характеристик, которые могут быть сформулированы в виде
грех вопросов: что?, как? и для чего? Что? или о чем? — это вопрос о ти-
повом содержании, семантике синтаксических единиц. Как? или чем? —
это вопрос о средствах выражения, конструкциях. Для чего? или зачем? —
вопрос о функциональном назначении синтаксических единиц.
4.1. Понятие функции предполагает отношения части и целого, элемен-
та и системы.
Каждая синтаксическая единица выполняет в строе целого свою типо-
вую функцию, чтобы весь синтаксический механизм работал для осуществ-
ления коммуникации. Функция выражает отношение синтаксической еди-
ницы к коммуникативной единице [Золотова 1973].
Функция — это предназначенность элемента к определенному способу
существования в системе, к определенному служению этой системе. Осмыс-
лить эти функции необходимо на всех ступенях системы.
Если за целое принимаем предложение в его коммуникативном назна-
чении, то функции его элементов, его составных частей определяются как
их строительные, комбинаторные потенции, реализуемые в построении
предложения. Эти потенции зависят от того, какую часть речи или ее под-
45
класс и в какой форме представляет данный элемент. Так, личные формы
глаголов действия и состояния предназначены к выполнению в предложе-
нии роли предиката, а деепричастная, например, форма глагола — к роли
полупредикативного осложнителя предложения: Облокотись, Татьяна пи-
шет (Пушкин); За что же, не боясь греха, Кукушка хвалит Петуха? (Кры-
лов). Краткая форма прилагательного служит в предложении предикатом, а
полная располагает потенциями предиката и определения к имени: Мутно
небо, ночь мутна (Пушкин); На мутном небе мгла носилась (Пушкин); В
комнате и в окнах менялся свет: то он был сумеречный, то мутный, как
туман, то ясный, дневной (Чехов). Включаясь в предложение, эти элемен-
ты реализуют свои конструктивно-семантические функции.
С точки зрения способа существования этих элементов в системе, их
значимости в построении коммуникативных единиц разграничиваются три
вида конструктивно-семантических функций:
функция I — самостоятельное употребление,
функция II — употребление в качестве компонента предложения,
функция III — употребление в качестве компонента словосочетания.
Тот или иной набор конструктивно-семантических функций становится
характеристикой синтаксической единицы, условием выявления тождества
и различия единиц. Так, прилагательные типа мутный способны выполнять
функции II и III, а типа мутно, мутна — только функцию II, функция I ни
тем, ни другим не свойственна. Существительное в объектном винительном
падеже типа петуха встречается только в функции III — зависимого ком-
понента глагольного словосочетания, а существительное в предложном па-
деже типа в комнате употребительно во всех трех функциях, ср.: В комна-
те (как заголовок); В комнате пусто (предицируемый компонент предло-
жения, место характеризуется признаком пустоты); Отец — в комнате
(предицирующий компонент предложения, лицо характеризуется призна-
ком местонахождения); В комнате кто-то пел (распространяющий компо-
нент предложения); сидеть в комнате (компонент глагольного словосоче-
тания).
Типам синтаксических единиц посвящен следующий параграф.
4.2. Теперь обратимся к другому значению понятия функции, которое
также вытекает из принятого ее определения.
Если за целое принять всю совокупность моделей предложений данного
языка в их коммуникативной предназначенности, а предложение рассмат-
ривать как часть, элемент этого целого, то предложения могут быть охарак-
теризованы по разновидностям выполняемой ими собственно коммуника-
тивной функции, или по типу коммуникативного действия, выражаемого
данным предложением. Ср.:
(I) Слуги, сватья и сестра
С криком ловят комара (Пушкин);
46
(2) Все кричат'. «Лови, лови!» (там же);
(3) Ловить комара! Вот еще!
Коммуникативная функция предложения о ловле комара (1) — сообще-
ние о наблюдаемом действии, (2) — побуждение к действию, (3) — выра-
жение оценочной реакции.
Получив представление о коммуникативных регистрах речи, можно те-
перь убедиться, что каждое предложение реализует функцию того регистра,
служению которому (или в котором), как единственному или одному из
возможных, оно предназначено.
Дальнейшая задача — выявление перечня коммуникативных функций
предложений и закрепленности/незакрепленности тех или иных моделей за
соответствующими коммуникативными действиями.
Таким образом, на разных этапах синтаксического анализа мы наблю-
даем либо конструктивно-семантические, либо коммуникативно-текстовые
функции синтаксических элементов.
4.3. В лингвистической и педагогической литературе бытует представ-
ление о функции как о понятии, связанном только с речью, употреблением
языка, но не имеющем отношения к грамматической системе. Возможно и
такое понимание функции, но оно односторонне и утрачивает научное и
практическое значение, будучи оторвано от языковой основы. Как обычные
иллюстрации фигурируют, скажем, фразы типа Воды! Коня! Хлеба и зре-
лищ! Скальпель! Их приводят в пример употребления формы винительного-
родительного падежа в речи с модальным значением побуждения. Но нель-
зя не ответить при этом на вопрос: всякое ли имя существительное, с лю-
бым ли значением винительного или родительного падежа способно высту-
пить в виде императивной фразы? Возьмем примеры, допустим, с роди-
тельным количественным: Сколько звезд! Как микробов в воздухе...
(А. Вознесенский); с родительным отрицания: Ни звезды в овдовевшей ла-
зури (Фет); с родительным субъекта действия: У звезд немой и жаркий спор
(Пастернак). Вряд ли возможно императивное высказывание: — Звезд!
Звезды! Хотя известно из исторического анекдота о Суворове повеление
Екатерины: — Звезду Александру Васильевичу! Ср. также — Карету мне! из
Грибоедова.
Очевидно, что употребление имени определяется не просто падежной
формой, но совокупностью признаков: падежной формы, категориальной
семантики слова и его синтаксической функции. Так называемые падежные
значения и представляют результат взаимодействия этих трех признаков.
Соответственно в каждом «значении» падежная флексия сигнализирует
разные позиции, разный тип обусловленности. Родительный в позиции
субъекта или предиката не зависит от другого слова, он обусловлен позици-
47
ей в определенной модели; родительный или винительный объекта при пе-
реходных глаголах флексией выражает зависимость от своего глагола: про-
сить води, требовать хлеба, коня, карету', дать, подать (Л подать сюда
Тяпкина-Ляпкина — Гоголь), принести, привезти кого-что (или чего, если к
объектному значению добавляется партитивное, частичного количества).
Только эта последняя словоформа и употребляется в императивных фразах,
когда речевая ситуация и требовательная либо просительная интонация
(всегда обозначаемая восклицательным знаком) допускают неназванность
соответствующего глагола. Таким образом, перед нами не употребление
собственно падежной формы имени, а неполное предложение, речевая реа-
лизация глагольной императивной модели, не субъективно-модальная на-
грузка на единице лексики или морфологии, а коммуникативно-
волюнтивная функция одной из форм парадигмы глагольного предложения.
Это объективная системно-языковая функция данной синтаксической еди-
ницы. В системе языка повелительная «форма имени» стоит в синонимиче-
ском ряду средств волеизъявления разной степени полноты, например: Я
прошу (требую) подать мне карету! — Подать карету! — Карету!', Мы
требуем зрелищ! — Требуем зрелищ! — Зрелищ! и т. п.
Перед говорящим проблема выбора (сознательного или автоматическо-
го) из синонимического ряда, перед специалистом — проблема выявления
речевых условий, определяющих в подобных случаях регулярную нена-
званность управляющего глагола, семантика которого вербализовала бы ха-
рактер речевого акта. Психолингвистические и социолингвистические фак-
торы объединяют здесь в речевой ситуации и многоголосые выкрики воз-
бужденной толпы, и лаконичные приказания хозяина подчиненному, и чет-
кие обращения хирурга к ассистенту в рабочей тишине операционной, мо-
жет быть, основанные на праве требовать или на иллюзии такого права, или
на каких-то других признаках. Они пока не сформулированы.
Проблема выбора стоит и перед рассказчиком о данной ситуации: если
он представляет ее читателю, слушателю как актуальное, происходившее на
глазах событие, он воспроизводит ее средствами репродуктивного регистра,
в который включается прямая речь действующих лиц в одной из форм си-
нонимического ряда волюнтивных предложений, напр.: И помню, как в ис-
пуге диком Он леденил всего меня Отчаянья последним криком'. «Коня,
полцарства за коня!» (А. Григорьев, об игре Молчанова в роли Ричарда
III); — Хлеба и зрелищ! — кричали возбужденные люди на площади... Если
событие представляется говорящим вне его непосредственного восприятия,
используются средства информативного регистра, напр.: Не в силах Лен-
ский снесть удара. Проказы женские кляня. Выходит, требует коня, И
скачет (Пушкин); Толпа на площади требовала хлеба и зрелищ и т. п.
Итак, осмысление функции языковой единицы требует прежде всего
идентификации самой единицы, определения ее системных координат, по-
48
скольку речевое употребление языковых средств — это проблема выбора, в
соответствии с коммуникативными намерениями говорящего, из синони-
мического ряда единиц с общими функциональными, семантическими и
структурными свойствами.
5.1. Решение вопроса о функциях неотделимо от решения вопроса о
единицах, которые, во-первых, являются носителями этих функций и, во-
вторых, находятся в иерархически-последовательных взаимоотношениях с
точки зрения организации речевой деятельности. Определение синтаксиче-
ских первоэлементов как частей, интегрантов более сложных построений
служит непременным условием самого существования научной теории
грамматики.
Чтобы вычленить единицы какого-то целого, надо найти признак, кото-
рый можно считать основанием соотносительности этих единиц. Если мы
исходим из главенства коммуникативной функции вообще, то критерием
выделения единиц, принципом классификации надо признать их функцио-
нальные признаки, то есть сходства и различия в их роли по отношению к
коммуникативной единице.
Исследования последних полутора десятилетий дали достаточно основа-
ний считать синтаксическую форму слова, или синтаксему, элементарной,
конститутивной единицей русского синтаксиса. Соединяя в себе морфологи-
ческую, категориально-семантическую и функционально-синтаксическую
характеристики, синтаксема отвечает двум, количественному и качественно-
му, условиям конститутивной единицы: а) она вступает с другими синтакси-
ческими единицами в отношения часть/целое (и предложение и словосочета-
ние с точки зрения синтеза составляются из синтаксем, с точки зрения анали-
за членятся на синтаксемы); б) синтаксеме как элементу построения и одно-
временно носителю элементарного смысла свойственны органические черты,
присущие целому как таковому.
Типология синтаксем строится на основе различий в их функциональ-
но-синтаксических возможностях.
Не в ущерб глагольным синтаксемам, функционирующим как предикат
глагольных моделей и как полупредикативный компонент-осложнитель
элементарного предложения, привлечем внимание к тому, что в граммати-
ках и словарях традиционно преувеличивается зависимость именных син-
таксем от глагола. Сложилось так потому, что взгляд на глагольные связи
(сочетаемость, управление, валентность) был односторонним, только от
глагола, без учета семантико-синтаксических свойств другой стороны,
именного компонента. Между тем имена существительные, облекая в ту
или иную (предложно-)падежную форму свое категориально-семантическое
значение, обнаруживают различные синтаксические потенции.
49
С точки зрения роли конститутивных единиц в построении предложе-
ния релевантны функции субстантивных компонентов, организующих пре-
дикативную основу предложения, а также ее распространителя (функции
компонентов коммуникативной единицы). Функция компонента
словосочетания, или присловного распространителя (приглагольного, при-
именного, приадъективного), — другого типа: он участвует в предложении
опосредованно, лишь при своем определяемом (функции компонента но-
минативной единицы). Типологически диагностирующей является
функция заголовка, ремарки и подобного изолированного употребления
синтаксемы.
На этом функциональном основании различаются три типа синтаксем:
связанные, способные лишь к присловному употреблению (строить
школу, строительство школы), обусловленные, способные функ-
ционировать как один из компонентов предложений определенной модели
(Мне не спится, Нет огня, Дел по горло. Его знобит, Он здесь прорабом),
и свободные, способные занимать практически любую из перечислен-
ных позиций. Изолированная позиция характерна для свободных синтак-
ссм, для части обусловленных и несвойственна связанным.
Проиллюстрируем примерами позиционные возможности трех синтак-
сем, каждого из названных функциональных типов.
1) Связанная именная синтаксема «Твор. п.» употребляется как объ-
ектный распространитель глаголов руководящего действия (править стра-
ной, руководить коллективом и руководить исследованием, управлять име-
нием, командовать полком, распоряжаться отправкой и т. п.): Один раз я
даже управлял департаментом (Гоголь); Под Смоленском он командовал
полком (Куприн).
Та же синтаксема употребляется в словосочетаниях с именами дейст-
вия, производными от глаголов названной группы (руководство исследова-
нием, командование полком): Я был свидетелем, как Веселкин сдавал ему
командование всеми войсками... (В. Катаев).
2) Омонимичная (совпадающая по форме, но отличающаяся по значе-
нию и по функциям) обусловленная именная синтаксема «Твор. предика-
тивного» употребляется как предицирующий компонент именных моделей
коррелятивно с именительным предикативным а) без связки: Он здесь сто-
рожем; б) при связках: Он будет сторожем. Он был скромным; в) при
вспомогательных глаголах: Она стала актрисой. Он сделался пустомелей:
Я старостою здесь над водяным народом (Крылов); Мысль некогда
была простым цветком (Заболоцкий); Слова Рудина так и остаются сло-
вами и никогда не станут поступком (Тургенев).
Та же синтаксема «Твор. предикативного» вступает в осложненные, по-
липрсдикативные предложения в качестве вторичного предицирующего
компонента;
50
а) в качестве именного компонента в двойном глагольно-именном пре-
дикате: вернулся офицером* работает сторожем;
Мы расстались большими приятелями (Пушкин); С этого дня князь
Андреи женихом стал ездить к Ростовым (Л. Толстой);
б) то же с дополнительным субъектно-предикатным планом каузирую-
щего воздействия (объект каузации одновременно является субъектом пре-
дикативного признака): Выбрали ее старостой; Его назначили заведую-
щим; Его выбрали секретарем комитета (Д. Гранин);
в) в именных сочетаниях в результате номинализации конструкций (а) и
(б): работа агрономом, избрание его председателем;
Ваш опыт работы агрономом для нас крайне ценен (Г. Марков); Пьер
нашел в том же приказе назначение князя Андрея Болконского команди-
ром егерского полка (Л. Толстой);
г) при глаголах автокаузации превращения обернуться, притвориться,
прикинуться (кем, каким):
Напился Иванушка из копытца и обернулся козленочком (Сказка); За-
чем притворяешься ты то ветром, то камнем, то птицей? (Ахматова);
д) в авторизованных конструкциях с глаголами считать, называть, на-
ходить, помнить, видеть (кем, каким):
Назвался груздем — полезай в кузов (Пословица); Не ослеплен я музою
моею: Красавицей ее не назовут (Баратынский); Свободной, гордой и сча-
стливой увидишь родину свою (Некрасов);
е) в авторизованных конструкциях с дательным субъекта восприятия и
глаголами сниться, чудиться, вспоминаться:
Кони верблюдам снятся горбатыми (Пословица); Солнце, которое чу-
дилось мне во сне сильным и ярким, лежало в комнате на полу размытым
бледным пятном (В. Распутин);
ж) творительный предикативный преимущественно со значением воз-
растного признака субъекта в качестве темпорального осложнителя основ-
ной модели:
В Эрмитаже я впервые, еще юношей, почувствовал счастье быть чело-
веком (Паустовский); У, как я голодал мальчишкой (А. Тарковский).
Таким образом, обусловленная синтаксема «Твор. предикативного» по-
следовательно реализует свою функцию, выступая как основной или вто-
ричный предицирующий компонент в определенных моделях различной
сложности.
Вне предложения, в изолированной позиции, ни связанная объектная
синтаксема творительного, ни обусловленная предикативная творительного
не употребляются. Следовательно, значение этих синтаксем неотделимо от
их синтаксической функции.
51
3) Свободная синтаксема с локативным значением «нл+Предл.» (от
имен предметно-пространствен ной семантики) так же, как и другие локати-
вы, располагает полным набором позиционных возможностей.
а) Мы встречаем ее в качестве заголовков: На Неве (Тютчев); На чуж-
бине (Чехов); На дне (Горький); На поле Куликовом (Блок); На озере
(А. Вознесенский).
6) Она выступает в качестве предицируемого компонента моделей, ха-
рактеризующих место, пространство, в одной из локативных форм, либо
состоянием, либо наличием в нем названного в Имен., или в Род. с отрица-
нием, предмета: Вот идет он к синему морю. Видит, на море черная буря
(Пушкин); На дворе слякоть, лужи, мокрые галки (Чехов); На дне оврага
еще сумрачно (Горький); На горах не было ни травинки (Паустовский).
То же — в авторизованных конструкциях: На улице я встретил мно-
жество народу (Пушкин) — ср. На улице было множество народу. Разно-
видность модели, сообщающей о пространственном соположении предме-
тов, представляют предложения с предицируемым компонентом, выражен-
ным именем лица (либо частей тела), и названием предметов его одежды,
внешнего оформления — в предицирующем: На нем треугольная шляпа и
черный походный сюртук (Лермонтов); На ней рубаха белая, да сарафан
коротенький. Да серп через плечо (Некрасов); На брюхе-mo шелк, а в брю-
хе-то щелк (Пословица).
Тот же компонент встречаем в моделях с авторизующим и каузативным
осложнением: На иных видел я деревянные колодки (Пушкин); Вряд царю
Борису Сдержать венец на умной голове (Пушкин).
в) В качестве предицируюшего компонента синтаксема «на + Предл.»
(иногда при поддержке вспомогательных глаголов быть, находиться и
под.) локативно характеризует предмет или событие, названные в имени-
тельном: Сидит девица в темнице, а коса — на улице (Загадка); Твой щит
на вратах Цареграда (Пушкин); И вот я на мельнице (Есенин); Это было
на даче (Н. Тихонов).
г) В качестве распространителя моделей: И только высоко на верши-
нах кое-где дрожал яркий золотой свет (Чехов); Багряно засветился песок
на вершинах (Ю. Трифонов).
Локативный распространитель, осложненный каузативным значением,
создает полипредикативную конструкцию: Стрелы экскаваторов чернели
на полосе заката как мачты океанских кораблей (Паустовский); Подошвы
оскользались на стертых ступенях (В. Панова).
д) При глаголах, обозначающих пребывание и положение предмета в
пространстве по отношению к названному в локативе предмету: На узде
висит Водяница, Как на уде пойманная рыбка (Пушкин); На диком бреге
Иртыша Сидел Ермак, объятый думой (Рылеев).
52
е) При именах действия, состояния, предметных, личных (одушевлен-
ных): По случаю волнения на море пароход пришел поздно (Чехов); Листва
на березах была еще почти вся зелена (Тургенев); Коза на горе выше коро-
вы в поле (В. Даль). Ср. те же именные сочетания в составе полипредика-
тивных, осложненных авторизацией, конструкций: Ей снятся стоны бур-
лаков на волжских берегах (Некрасов); И вдруг он узнал среди людей на
подводе ту одинокую девушку на шоссе, над которым неслись немецкие
пикировщики (А. Фадеев).
Подытоживая рассмотрение синтаксических возможностей локативной
синтаксемы «нл+Предл.», заметим, что свободная локативная синтаксема
располагает наиболее широким функциональным диапазоном, обнаруживая
способность занимать практически все релевантные позиции в структуре
предложения и словосочетания. Очевидно, что ее собственное значение,
сформированное взаимодействием семантико-грамматических признаков и
подтверждаемое способностью выступать в изолированной позиции, не зави-
сит от синтаксической функции, а только реализуется в ней.
Итак, мы пронаблюдали различные, но в совокупности всеохватываю-
щие способы функционирования синтаксем как части целого по отношению
к более сложным синтаксическим построениям — словосочетанию и пред-
ложению.
5.2. Современный этап синтаксической науки побуждает вернуться и к
понятию словосочетания. Изучение синтаксических форм слова, синтак-
сем, доказало, что роль «строительного материала» для предложения при-
надлежит по праву синтаксемам, а не словосочетаниям. Словосочетания не
что иное как распространенные синтаксемы, или соединения
синтаксем. В строках Пушкина
Без вас мне скучно, — я зеваю;
При вас мне грустно, — я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
почти все простые предложения построены из нераспространенных синтак-
сем и только две распространенных {мой ангел, люблю вас). Очевидна вто-
ричная для структуры предложения распространяющая роль определителей
и в стихах
У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом
(Пушкин).
53
(Можно экспериментально убрать прилагательные, разрушив стихотво-
рение, но нс нарушив структуры предложений.)
В то же время принятые классификации словосочетаний (по частереч-
ной принадлежности стержневого слова, по типу подчинительной связи) не
вскрывают существенных различий в материале, причисляемом к словосо-
четаниям. Давний вопрос о том, возникают ли словосочетания в предложе-
нии или до предложения, должен, по-видимому, решаться дифференциро-
ванно.
Одни словосочетания строятся на основе лексико-грамматических
свойств слова, к таким свойствам относятся семантическая неполнота, ре-
лятивность слова, в том числе переходность глагола {колоть дрова, вспоми-
нать войну, проектировать дворцы, заведовать фермой, половина урожая,
часть комнаты, долька апельсина}, просто способность имени определять-
ся признаковыми словами {мраморная доска, доска из мрамора, платье в
горошек, осенний дождь, мой брат, каждый гражданин} и др. О подобных
словосочетаниях справедливо сказать, что они возникают «до предложе-
ния», поскольку их внутренняя структура не зависит от того предложения,
в котором они могут быть использованы. Со структурой предложения свя-
зана форма (синтаксема) стержневого слова, но его связь с распространите-
лем может оставаться неизменной в разных моделях (ср. Мой брат — мо-
ряк, У моего брата — медаль; Вспоминать войну — страшно. Ветераны
вспоминают войну}. Можно сказать, что эти словосочетания возникают на
пути от слова к предложению (что не означает, конечно, реальной последо-
вательности этих процессов в конкретном порождении предложения).
Другое дело — сочетания слов, которые возникают на основе связи ме-
жду компонентами предложения. Такой уровень предложенческих связей
обнаруживают, например, сочетания слов, включающие форму творитель-
ного предикативного (см. из приведенных выше примеров работа агроно-
мом, избрание его председателем и под.). В сочетании типа работа агро-
номом нет реализации свойств слова работа, нет и собственно управления:
форма творительного падежа задается не требованием «стержневого сло-
ва», а предикативной функцией синтаксемы в исходном предложении: Она
работала агрономом. В этом предложении, моносубъектном, но полипре-
дикативном, оба предиката, глагольный и именной, относятся к одному
субъекту:
Она
работала
агрономом,
при этом значение глагола практически ослаблено (ср. Она была агроно-
мом}, между двумя признаковыми компонентами отношения сопреднка-
тивнести, но не управляющего и управляемого. Те же отношения сохраня-
ются или воспроизводятся в сочетании работа агрономом, которое спра-
54
ведливо считать результатом обратного процесса: «свертывания» предло-
жения в именную конструкцию. Это соответствует и коммуникативному
назначению подобных именных конструкций: в тексте они используются
часто для повторной номинации сообщенного ранее.
Было бы правомерно и терминологически закрепить функциональное
различие между двумя разнонаправленными способами образования имен-
ных конструкций:
1) словосочетание, реализующее свойства слова, служит средст-
вом распространенной номинации предмета, явления;
2) сочетание слов, полученное в результате «свертывания» пред-
ложения в именную конструкцию, есть способ номинализации предложе-
ния.
Граница между ними, по-видимому, опирается на противопоставленность
подкласса предметных имен подклассам отвлеченных имен: отвлеченные
производные нсизосемичны как по семантическим и словоообразовательным
связям, так и по синтаксическим. Соответственно, словосочетания-номина-
ции полностью лишены предикативных свойств, это средства распростра-
ненного называния; сочстания-номинализации содержат в себе «в свернутом
виде» элементы предикации. Дополнительный смысл это терминологическое
разграничение приобретает в связи со смешением номинативной и коммуни-
кативной функций языка, распространившимся под влиянием концепции
«номинативного значения» предложения.
Номинализация может рассматриваться как синтаксический дериват гла-
гола-сказуемого в ряду с другими способами вторичного, имплицитно-
предикативного обозначения действия. Ср. предложение Сестра работает в
деревне и осложненные предложения с его дериватами. С номинализацией:
Работа сестры в деревне запомнилась ей надолго., с инфинитивизацией:
Работать в деревне было нелегко; с адвербиализацией: Работая в деревне,
сестра писала рассказы, с атрнбутивизацией: Сестра, работавшая в дерев-
не, часто писала письма. Подобные синтаксические дериваты в предложении
реализуют предикативные категории времени, модальности и лица таксисно,
относительно глагола-предиката и на этом основании могут квалифициро-
ваться как предикативные единицы, но не самостоятельные, не
равные коммуникативной единице, а функционирующие лишь в составе
полипредикативного предложения.
Следует добавить, что именные конструкции, подводимые под понятие
номинализации, в свою очередь неоднородны по степени коммуникатив-
но-смысловой конденсированности. Это, естественно, зависит от структуры
исходного предложения. Более сложной будет коммуникативно-смысловая
наполненность номинализации от предложений полипредикативного и ло-
гически опосредованного типа. Ср.: работа ломом — работа агрономом,
55
взгляд из-за занавески — ссора из-за путевки, скольжение по лыжне — от-
сутствие по болезни, наблюдение за местностью — вычеркивание за нена-
добностью.
Сравнивая похожие морфологически номинализации переход путников
над ущельем по мостику и превосходство команды А над командой Б по
числу выигранных матчей {или по красоте игры), нельзя не заметить, что за
первым сочетанием стоит обозначенное глаголом перемещение в простран-
стве, которое может быть наблюдаемо воспринимающим; это пространст-
венные отношения между предметами, непосредственно возникающие по
ходу человеческих действий; за вторым же сочетанием — тоже глагольная
конструкция, но обозначающая не действие, а целый комплекс логических
операций: отвлечение от А и Б общего признака, исчисление или оценка
этого признака для А и Б по отдельности, сопоставление результатов и вы-
вод-обобщение. Эти отношения возникают в сознании человека, осмыс-
ляющего, анализирующего какие-то наблюдавшиеся признаки. Морфоло-
гическая похожесть сочетаний не покрывает их глубокого структурно-
семантического различия.
Именные цепочки от предметных существительных, где имена предме-
тов приобретают признаковое значение, выстраиваются сравнительно легко
(ср. книга в кожаном переплете с медными застежками, столик на резных
ножках с инкрустацией из перламутра, кружка из алюминия с вмятиной
на боку и т. п.), но имена действий, событий часто создают ограничитель-
ные барьеры сочетаемости. Ср., например:
Поехал в горы — поездка в горы
Поехал на охоту — поездка на охоту
Поехал охотиться — ^поездка охотиться
Он любит рисование — его любовь к рисованию
Он любит рисовать — *его любовь рисовать
Он родился в мае — его рождение в мае
Он родился счастливчиком — *его рождение счастливчиком
Надо полагать, что невозможность номинализации проистекает из ком-
муникативно-смысловой сложности конструкций: как будто полипредика-
тивные сочленения сопротивляются выравниванию в прямую линию. Со-
противляются номинализации предложения, в которых глаголы употребле-
ны в компликативном значении, как организаторы полипропозитивной кон-
струкции. Ср.:
Докладчик показывает диаграммы — Показ докладчиком диаграмм',
Диаграммы показывают эффективность проекта — *Показ диаграм-
мами эффективности проекта'.
Соседи свидетельствовали в пользу истца — Свидетельства соседей в
пользу истца',
56
Успехи цеха свидетельствуют о хорошей организации дела —
★Свидетельство успехов цеха об организации...
Вопросы эти требуют дальнейших наблюдений, однако изложенное по-
казывает недостаточность механического подхода к понятию словосочета-
ния вообще и сложного, распространенного, комбинированного словосоче-
тания в частности. Содержание понятия подчинительная связь тоже не сво-
димо к иерархии позиций в предложении, как это представляется рядом со-
временных синтаксических концепций. Различия и в семантико-
грамматической природе синтаксических элементов, и в характере их вза-
имных отношений связаны с их коммуникативно-смысловой нагрузкой, со-
относительны с разными ступенями в организации речемыслительного
процесса.
5.3. Для полноты иерархической картины синтаксических единиц наме-
тим несколькими штрихами соотносительность функций синтаксем как кон-
ститутивных компонентов простого предложения и предикативных единиц
как конститутивных компонентов сложноподчиненного предложения.
Сложное предложение, как и простое, составляет коммуникативную
единицу, структура которой обусловлена взаимоотношением частей целого.
Большей частью сложноподчиненные предложения могут рассматриваться
как главное предложение, в котором один или несколько компонентов
имеют форму придаточных предложений, или «фразовых номинаций». Это
придаточное предложение может занимать позицию любой именной син-
таксемы соответственно основным ее функциональным типам, чем и опре-
деляется характер связи с другими компонентами предложения и роль дан-
ной номинации в общей структуре.
Приведем примеры корреляций разных типов:
а) Придаточное коррелятивно связанной синтаксеме, или компоненту
глагольного словосочетания: Мы охотно дарим ненужные вещи — Охотно
мы дарим, что нам не надобно самим (Крылов); Она забывала все — Она
двигалась вперед вместе с разными прохожими людьми и, что видела во-
круг, тотчас забывала (А. Платонов); Пиши стихи — Иль — согнут над
белой страницей, — Что сердце диктует, пиши (Брюсов); Люблю перво-
проходцев — Люблю, когда и яростно и страстно первопроходцы рушат
тишь да гладь (Г. Красников).
б) Придаточное коррелятивно обусловленной синтаксеме в роли преди-
цируемого или предицирующего компонента предложения:
Правда не зря говорится — Недаром говорится, что дело мастера бо-
ится (Крылов)’, Мой возлюбленный не таков — Кого люблю я, не таков
(Грибоедов); Утопающий хватается за соломинку — Хватается кто то-
нет, говорят, за паутинку и за куст терновый (А. К. Толстой); Передним
было тяжелее — Но тому, кто бежал впереди, было, как видно, еще тя-
57
желее (В. Каверин); Ты была другою — Зачем ты не была сначала, какою
стала наконец (Лермонтов); Предназначенное случится — Что назначе-
но природой — обязательно случится (Б. Окуджава);
в) Придаточное коррелятивно свободной синтаксеме в ее организую-
щих и распространяющих предложение функциях: Я — в саду — Я — где
корни слепые Ищут корма во тьме, Я — где с облачком пыли Ходит
рожь по земле (Твардовский); Другой голубь там же — Где видишь одно-
го, другой уж, верно, там (Крылов); В полнолуние не мог заснуть — Как
полная луна, так он заснуть не мог (Л. Толстой).
Очевидно, что предложение, как и элементарная единица, синтаксема,
располагает теми же тремя синтаксическими функциями: в самостоятель-
ном употреблении, в функции I, оно и является коммуникативной едини-
цей; в функциях II и III оно выступает как конструктивный элемент в соста-
ве сложного предложения.
Параллелизм функций синтаксемы и предложения несомненен. Но не
менее важны и расхождения. Самостоятельные употребления (нс в составе
сложного) для предложения — основной способ его бытия и осуществления
им коммуникативной функции сообщения (в широком смысле). Для синтак-
семы изолированное употребление — одна из периферийных функций, кото-
рая вместе с тем диагностирует степень независимости ее номинативного
значения. Синтаксемы относятся к области средств лексико-синтаксической
номинации понятий, действующих на синтаксической основе. В коммуника-
ции они участвуют, как правило, через предложение.
Таким образом, синтаксические единицы языка представляют две сту-
пени синтаксического устройства: номинативную (как бы докоммуника-
тивную) и коммуникативную. Но двойственно положение признаковых
синтаксем. Различие синтаксем предметных и признаковых проявляется не
только в их внутрипредложенческих синтаксических функциях, но и в от-
ношении текста. Только признаковые синтаксемы способны быть носите-
лями предикативных и имплицитно-предикативных значений в структуре
предложения и, следовательно, таксисных отношений с текстовыми сосе-
дями. Поэтому, в отличие от предметных, признаковые компоненты пред-
ложения в «полупредикативных» функциях, распространенные и нераспро-
страненные, не являясь самостоятельными коммуникативными единицами
сообщения, служат текстовыми единицами со своими регистровыми при-
знаками, гетерогенными или гомогенными с окружением. Иерархическая
последовательность синтаксической системы, изофункциональность ее
единиц прослеживается на всех ступенях ее коммуникативной организации.
58
2. Семантико-синтаксические основания
классификации глаголов
Семантическая классификация глаголов и типология моде-
лей предложения. Знаменательные и неполнознаменатель-
ные глаголы. Акциональные и неакциональные глаголы.
Каузативные и авторизующие глаголы-компликаторы.
Глаголы диктума и глаголы модуса, глаголы констатации и
глаголы интерпретации. Семантическая классификация
глаголов и коммуникативные регистры речи. Функцио-
нально-текстовая парадигма глагола.
1. Русская система частей речи организуется противостоянием и взаим-
ным тяготением двух полюсов — имени существительного и глагола [Ви-
ноградов 1947]. Между этими полюсами — «имя числительное», «имя при-
лагательное», «категория оценки», «категория состояния». Деление слов на
имена («именующие», предметные, вещные) и предикаты («выражающие»,
признаковые) проходит не между частями речи, а точнее — не по традици-
онным границам частей речи: русские существительные оказываются той
частью речи, которая служит и миру вещей, субстанций, и миру абстракций
(понятий, идей, обобщений), поэтому граница между словами-именами и
словами-предикатами — внутри имени существительного как части речи, а
нередко — внутри одной лексемы (ср.: Поросенок — 1) детеныш свиньи и
2) грязнуля).
Признаковые слова (со значением нс только действия-процесса, но и
состояния, качества, количества) соединяются с показателями «точки зре-
ния» субъекта мыслящего и говорящего, показателями расстояния между
сообщаемым фактом и фактом сообщения: это категории модальности,
времени и лица, которые принято называть «предикативными категория-
ми».
Русский язык располагает как синтетическими, так и аналитическими
средствами выражения предикативных категорий (ср.: Ты пишешь — Ты
писал', пишу — буду писать, пишешь — будешь писать). Глагол — это та
часть речи, которая имеет возможность выражать предикативные значения
в рамках слова, то есть синтетически. Глагольные аффиксы (приставки,
суффиксы и окончания) представляют данное положение дел в потоке дви-
жущегося времени.
Глагольные основы, имеющие возможность присоединять к себе пока-
затели времени, модальности и лица, являются морфологической базой
59
предикативности («сказуемости»). Но понятия «глагольность» и «сказуе-
мость», тесно связанные между собой, не могут быть употреблены как си-
нонимы: если глагольной основой обусловлена предикация, предикативно
приписываемый признак, то предикат — это не всегда глагол, предикат в
русском предложении может быть выражен именем существительным
(Брат — учитель), именем прилагательным (Сестра ленивая), словами ка-
тегории состояния (Детям весело) и словами других самостоятельных час-
тей речи.
Для элементарных (базовых) моделей предложения необходимо соот-
ветствие семантики предиката и категориального значения части речи. По-
этому базовым, изосемическим средством выражения действия является
глагол, но только при том условии, что он обозначает действие.
Лексико-семантическая классификация глаголов связана с типологией
предикатов (ср. [Булыгина 1982; Селиверстова 1982]). Семантическая клас-
сификация глаголов не есть простое деление русских глаголов на тематиче-
ские труппы. За критерий деления принимается возможность/невозмож-
ность участия глаголов в организации моделей того или иного типового
значения, предполагающая — для ряда подклассов — и связь с определен-
ным типом речи.
Конструктивная, организующая роль глагола в предложении и в тексте
общепризнана. В. В. Виноградов привлекал внимание к тому, что конструк-
тивная сила глагола, многообразие его синтаксических возможностей нахо-
дится в отношениях взаимной обусловленности с семантической емкостью
и сложностью глагольного слова [Виноградов 1938, 1947]. Можно думать,
что полной информации о взаимодействии семантики, морфологии и син-
таксиса в системе русского глагола еще не получено, но накопленные с тех
пор почти за полвека наблюдения дают возможность продвинуться в осве-
щении этой проблемы.
Многочисленные опыты описания глагольной сочетаемости, управле-
ния, валентности, с одной стороны, и выявления семантических трупп, раз-
рядов, классов глаголов — с другой, оказываются тем успешнее, чем яснее
осознается взаимная зависимость этих двух сторон как двух сторон одной
медали. Осознание этой двусторонности, этой зависимости становится кри-
терием и гарантом результативности изучения.
2.1. В центре глагольной системы — подкласс глаголов со значением
действия, или акциональных, наиболее полно выражающих категориальное
значение глагола как части речи. Акциональные глаголы в свою очередь
представлены несколькими семантическими разрядами: глаголами конкрет-
ного физического действия (мыть, чистить, копать, бить, варить, ре-
зать, шить, писать, косить, белить, вязать, пилить, стучать и под.); гла-
голами перемещения, движения, моторно-кратного и мотор-
60
но-некратного (ходить, идти, бегать, бежать, летать, лететь, плыть, ша-
гать, ехать, мчаться и т. д.). Акциональными являются глаголы р е ч е в о -
г о действия (говорить, рассказывать, сообщать, спрашивать, отвечать,
докладывать, возражать, поддакивать, шептать, лепетать, бормотать,
браниться, объясняться, признаться, перекрикиваться и др.); глаголы д о -
нативного действия, изменяющего посессивные отношения (давать,
брать, вручать, получать, принимать, посылать, дарить, продавать, поку-
пать, приобретать, наделять, обмениваться, делиться и др.); действия,
обозначаемые глаголами этих трупп, имеют межличностный, интерсубъект-
ный характер, что особенно ощутимо в глаголах с аффиксом -ся. Сюда же
примыкают глаголы более сложной семантики — социальных интер-
субъектных действий (играть с кем, ссориться, мириться, воевать,
драться, советоваться, сражаться, судиться, голосовать, разводиться,
здороваться, прощаться и др.).
Эти, основные разряды акциональных глаголов характеризуются таки-
ми признаками, как активность и целенаправленность действия, совершае-
мого, как правило, лицом или живым существом, потенциальная наблюдае-
мость и способность к конкретно-временной локализации.
Другие разряды, составляющие периферию акционального подкласса,
располагают этими признаками не в полном наборе, с вариациями и по лек-
семам, и по контекстным условиям. Уже в последней из перечисленных
группе глаголов социального действия, комплексного и многоэтапного по
природе, наблюдаемость снижается по мере усложнения называемого про-
цесса: наблюдаемый отдельный отрезок процесса не всегда достаточно мо-
тивирует именование его данным глаголом. Наблюдаемость не характерна
для связанных с речевыми действий ментальных, мыслительных (<3у-
мать, размышлять, анализировать, решать, соображать, выяснять, во-
ображать, считать); к глаголам ментальных действий примыкают и гла-
голы восприятия (воспринимать, осознавать, ощущать, чувствовать,
слушать, слышать, смотреть, осязать... — действий, не всегда наблюдае-
мых и целенаправленных); и глаголы эмоционального действия (сер-
диться, нервничать, гневаться, паниковать, жалеть, буянить), наблюдае-
мого в зависимости от активности внешнего проявления и не всегда целе-
направленного. Физиологическим действиям (есть, пить, жевать,
глотать, плакать, плевать, кашлять, дышать, храпеть и под.) свойствен-
на или не свойственна целенаправленность. Двойственно положение глаго-
лов деятельности или занятия (работать, трудиться, учиться, плот-
ничать, сапожничать, батрачить, учительствовать, крестьянствовать,
председательствовать) и глаголов, называющих способ поведе-
ния, обычно с оценочно-характеризующим оттенком (капризничать, ли-
цемерить, важничать, модничать, мошенничать, лебезить, подхалимни-
чать, лукавить, обманывать): те и другие действия не лишены признаков
активности и целенаправленности, но представляют чаще не обозначение
61
конкретно наблюдаемого акта, а интерпретацию постоянного или итера-
тивного процесса.
Наличие в семантике глагола элементов интерпретации и оценки созда-
ет еще один критерий деления: можно разграничить глаголы (1) конста-
тирующие и (2) и нтерпретирующие, ср.:
(1) говорить о ком-л. — (2) ругать, осуждать, клеветать’,
(1) сказать о ком-л. — (2) очернить, наговорить,
преувеличить, преуменьшить’,
(1) дать кому-л. — (2) вручить, всучить, навязать и т. п.
Интерпретация и оценка возникают обычно при известной дистанциро-
ванности от эмпирически наблюдаемого, при взгляде «назад», в ретроспекти-
ву, допускающем момент некоторого обобщения, осмысления. Отсюда и тя-
готение интерпретирующих глаголов к перфективной функции и к информа-
тивному регистру (ср.: ошибиться, промахнуться, оговориться, сглупить,
проморгать, прозевать, надоесть, привыкнуть, адаптироваться и под.).
Эти признаки выявляются не только у глаголов динамических, но и у
статуальных (см. ниже) и даже неполнознаменательных, модально-
каузативных (вынудить, заставить, обязать, просить, умолять что-то
сделать).
2.2. Глаголы состояния, или статуальные, признаками акциональности
(активности и целенаправленности) не располагают.
Носителями состояний выступают субъекты трех видов:
а) лица, живые существа, которые испытывают физические и душевные
состояния (страдать, тосковать, мерзнуть, болеть, выздоравливать,
спать, бодрствовать, дремать, расти...) или пребывают в социально зна-
чимом состоянии, общественном положении (вдовствовать, сиротство-
вать, бедствовать, благоденствовать...)’,
б) предметы (сохнуть, ветшать, вянуть, цвести, созревать, пениться,
кипеть, таять, мелеть, гореть, тлеть...)’,
в) среда, пространство, локус (темнеет, светает, морозит, дует, ме-
тет, льет, громыхает, теплеет, сквозит...).
Некоторые акциональные глаголы, сочетаясь с именами предметных
субъектов, утрачивают значение действия, поскольку неживые предметы
действовать не могут, и становятся глаголами функтивного или эк-
зистенциального значения, то есть сообщают о наблюдаемом или
известном говорящему исправном/неисправном функционировании пред-
метов-артефактов, механических устройств (Телевизор работает. Звонок
звонит, Нож/не/режет, Часы спешат. Мотор тарахтит. Радио говорит),
либо о существовании, обнаружении, интенсивности явлений природы (Лу-
на светит, Ветер дует, Ветер воет. Дождь идет, Волны плещут).
62
Различная степень сложности самого действия и разный характер сис-
темных связей его наименования с другими словами языка, полисемичность
глаголов или разные возможности его употребления делают семантические
границы в известной мере условными, проницаемыми. Одни глаголы раз-
ными своими значениями обращены в разные рубрики (ср. Она метет ко-
ридор и На дворе метет. Он играет на трубе и Он играет с малышами.
Хворост горит и Он горит на работе); иные, принадлежа к определенному
разряду, сохраняют в своем значении элемент, сему другого разряда. На-
пример, действия капризничать, спорить, решать, обманывать, совето-
ваться проявляются и через речевые действия, а действия писать, рисо-
вать, говорить, считать, как и многие другие, нераздельно реализуют фи-
зическую и интеллектуальную энергию. Подвижной может быть грань ме-
жду некоторыми видами действия и состояния, в зависимости от контроли-
руемости/неконтролируемости его (ср., например, дышать как естествен-
ное, не замечаемое здоровым человеком состояние и как регулируемое дей-
ствие пациента по просьбе врача «Дышите!», «Не дышите!»).
Тем не менее тяготение глаголов к семантическим разрядам, опреде-
ленная регулярность и иерархичность деления очевидны.
Вопрос о разграничении глаголов действия и состояния трактуется в
литературе разноречиво. Так, 3. Вендлер различает в глаголе курить значе-
ния действия и состояния. Ф. Антинуччи определяет значение глаголов
приехать, побледнеть как изменение состояния вследствие законченного
действия. Так же дискуссионна квалификация глаголов переходных и не
реализующих свою переходность в абсолютивном употреблении: например,
читать книгу и читать М. Гиро-Вебер считает разными классами глаго-
лов, а «Русская грамматика» трактует их как действие и свойство [Гр.-80, т.
II, 252 и 257].
Представляется, что изложенные здесь основания позволяют уточнить:
читать и курить остаются действиями, но в одном случае реализуемыми и
наблюдаемыми, в другом — потенциальными как умение, привычка, или
итеративными занятиями (часто курит, по вечерам читает, и независимо от
отсутствия/наличия объекта; Он курит трубку, по вечерам читает газету);
приехать — законченное действие (способное повлечь за собой и изменение
состояния, но необязательно), побледнеть — действием не может быть, это
непроизвольный, неконтролируемый процесс изменения состояния в точке
наблюдения перцептором. Таким образом, в случае курить, как и читать,
наблюдаемые различия объяснимы разным регистровым освещением одного
и того же действия, а в случае приехать и побледнеть — разными типами
глагольной семантики.
В представленном лингвистической литературой многообразии крите-
риев и тестов классификации глаголов (обзоры см. в [СТП 1982]) и в самой
постановке вопроса о том, «учитывать ли отнесенность глагольного денота-
63
та к временной оси и/или учитывать роль носителя предикативной характе-
ристики», не всегда просматривается целевая ориентированность поисков.
«Мы лучше поймем природу категорий «имени» и «глагола», если за-
думаемся о той роли, которую они играют в повествовании» [Тодоров 1978,
463].
Наша классификация опирается на те критерии, которые релевантны
для понимания структуры текста, на те, которые глагол обнаруживает в ор-
ганизации текста, для чего он, собственно, и существует. При этом семан-
тика глагола выражает его онтологическую сущность, именуя соответст-
вующие классы предикативных признаков, проявление которых свойствен-
но определенным классам субъектов. Этот сущностный признак, отличаю-
щий действие читать от действия говорить, курить и др., а на следующей
ступени эти действия — от состояний дремать, бледнеть, таять и т. д.,
является его постоянной, неотъемлемой характеристикой, независи-
мо от употребления.
Отнесенность же предикатов к временной оси (а точнее — к осям) —
проблема их текстового использования, соответственно пространственно-
временной дистанцированности говорящего. Это признак переменный,
он зависит от коммуникативно-синтаксических условий текста.
Естественно, семантикой глагольных классов предопределяются их
текстовые возможности, состав их функционально-синтаксической пара-
дигмы, участие в тех или иных коммуникативных регистрах. Но в иерархи-
ческой значимости эти характеристики не рядоположны, их связь — не со-
чинительного, а причинно-следственного порядка.
3. На фоне этой общей классификации сделаем еще некоторые наблю-
дения.
1) Семантико-грамматическая структура глагола заключает в себе не-
сколько ступеней абстракции. Если возьмем для примера простую фразу Ло-
шадь ест сено, можно извлечь из нее следующие уровни значения:
а) Живое существо и его действие, направленное на объект. Это типо-
вое значение предложения, на уровне «глокой куздры», составляющее базу
коммуникации, но еще не коммуникативное;
б) Предмет (существо) как представитель класса (множества) предме-
тов, носящих название лошадь, ест сено (питается сеном) как обозначение
постоянного свойства, признака лошадей;
в) Лошадь ест сено — сообщение о конкретной лошади, поедающей
сено либо каждый раз, по возвращении в конюшню (узуальное действие),
либо в данный наблюдаемый момент (актуальное действие) — ср. Лошадь
жует сено.
Каждый из уровней значения реализуется в текстах разного типа.
Скрытые возможности употребления предложения Лошадь ест сено закре-
пляются в его синонимах, один из которых ориентирован на конкретно-
64
изобразительный, репродуктивный тип текста, другой — на отвлечён-
но-информативный. См. схему:
Репродуктивный регистр Информативный регистр
Лошадь жует сено Лошадь ест сено —> Лошадь питается сеном
2) Если сравнить глаголы есть и жевать как средства номинации, за-
метим, что первый более обобщенно именует действие, состоящее из не-
скольких этапов, а второй, собственно, представляет один из конкретных
этапов, предшествовавший, скажем, глотанию. Говорящего, ради изобра-
жения или информации, может интересовать именно этот этап, и тогда сло-
во жевать употребляется в прямом номинативном значении (ср. Человек
задумчиво жует травинку’, Осел жует овес. Овес в кормушке тает).
Но жевать, глотать могут употребляться и в общем значении «есть» и
«пить», как синонимические заменители. Ср.: По утрам мы жуем бутер-
броды, глотаем наспех чай и бежим на работу.
С точки зрения способов номинации, перед нами заместительное упот-
ребление частно-конкретного глагола в значении более общего. С точки
зрения стилистической характеристики, такой способ именования тяготеет
к разговорно-фамильярной речи, в отличие от книжно-литературной.
3) Пара глаголов жевать — питаться демонстрирует и другой класси-
фикационный принцип, предопределяющий или ограничивающий еще в
рамках лексики коммуникативные, текстовые функции глагольного слова.
Это упоминавшаяся выше оппозиция наблюдаемости/ненаблюдаемости.
Одни действия, свойства, состояния — преимущественно конкретно-
физические — воспринимаются прямым наблюдением, сенсорно (говорит,
гарцует, колется, вертится, гладит, блестит, голубеет, кричит, бежит,
бледнеет, льется и т. д.), другие — дают обобщенное наименование целому
комплексу действий либо оценочно-характеризующую ретроспективную
квалификацию поведения, деятельности, занятия (ленится, лечит, обижа-
ет, руководит, учит, сопоставляет, анализирует, экономит, заботится,
оберегает, преуспевает, организует, соответствует...).
В этой оппозиции глаголам ненаблюдаемых действий недоступно
функционирование в репродуктивных типах текста, глаголы же наблюдае-
мых действий употребляются в разных регистрах. Глаголы активных дейст-
вий, проявляющихся в актуальной, конкретной длительности, отличаются
более полной видо-временной парадигмой и более широкими функцио-
нальными возможностями. Глаголы действий неактивных, обычных, узу-
альных, постоянных, так же как состояний и свойств, располагают ограни-
ченной функционально-синтаксической парадигмой.
3 - 9556
65
4. Синтаксическое распространение глагольного слова (управление, ва-
лентность) в гораздо большей мере, чем это учитывается грамматиками, обу-
словлено принадлежностью глагола к тому или иному семантическому раз-
ряду. Меньшая часть глаголов отличается открытой семантикой, то есть нуж-
дается в восполнении смысла именной синтаксемой в единственной, задан-
ной глаголом падежной форме. Таковы переходные глаголы, семантика кото-
рых выражает действие, направленное на объект, и требует имени этого объ-
екта в винительном падеже. Связанная синтаксема «Вин. объекта» никакими
синтаксическими возможностями, кроме приглагольной позиции, не распола-
гает. А соответствующий переходный глагол во всех своих формах сопрово-
ждается именем в Вин. п.: подписать договор, чинить сапоги, подписавшие
договор, чинивший сапоги, подписывая договор, чиня сапоги, подпишите до-
говор, почините сапоги и т. д. В этом случае можно говорить об управлении в
собственном смысле и об организуемом им словосочетании как распростра-
ненном наименовании действия.
Большая же часть сочетаний глаголов с (предложно-)падежными фор-
мами имени возникает на иной основе:
а) На основе синсемичности, двусторонней добровольной (по ме-
ре смысловой необходимости) готовности к соединению при наличии об-
щих сем. Так, естественно, глаголы перемещения могут конкретизировать
заложенное в них значение направленности синтаксемами, называющими
направление, путь движения и другие пространственные ориентиры, а так-
же способ перемещения (ехать по тундре на оленях к побережью океана,
лететь из Стамбула в Лондон через Рим). Естественно, что глаголы рече-
мыслительного действия могут конкретизировать содержание процесса в
делиберативных синтаксемах, глаголы речи — еще и в синтакссмах адреса-
та, а глаголы интерсубъектного действия — в синтаксемах со значением
соучастника (рассказывать приятелям про путешествие, думать о доме,
думать над задачей, размышлять по поводу программы, сообщить колле-
гам об открытии, советоваться с ними об эксперименте). Здесь сущест-
венно, в отличие от управления, что глаголом задается только типовое зна-
чение синтаксемы, а форма избирается из ряда свободных синтаксем, суще-
ствующих в синтаксическом арсенале и располагающих, кроме приглаголь-
ной позиции, рядом не зависимых от данного глагола и глагола вообще
конструктивных возможностей. Глагол же может употребляться и без этих
синтаксем.
б) На основе связей не присловного, а предложенческого уров-
ня, которые возникают между предикатом и компонентом, выраженным
обусловленной синтаксемой, и не сохраняются в системе форм глагольного
слова (ср.: Акт подписывается ревизорами, Акт подписывается чернилами —
подписывать (подписывая, подпишите) чернилами, но не ^подписывать
(подписывая, подпишите) ревизорами; Татьяне снится сон — не *снясъ
Татьяне; Налетело ворон — не * налететь, налетев ворон).
66
По мере ослабления акциональности процесс обнаруживает склонность
к замыканию на самом субъекте, внутри субъекта, и потребности статуаль-
ного глагола в распространении предметными именами сокращаются.
5. Кроме статуальных и функтивных, в подклассе неакциональных гла-
голов можно выделить еще несколько групп глаголов реляционных,
выражающих не действия, а разного рода отношения между пред-
метами: локативные, партитивные, компаративные, посессивные и др. Для
предложений, организуемых с помощью этих глаголов, характерно, что ос-
лабленный лексически глагол становится факультативным или избыточным
элементом структуры. Он входит в состав предиката вместе с именным
признаковым компонентом, поддерживая его грамматическими глагольны-
ми категориями и вербализуя типовое значение. Вместе с тем большинство
таких предложений синонимично безглагольным конструкциям.
Глаголы локализующего значения участвуют в предложениях
двух разновидностей, сообщающих о пространственной соотнесенности
предметов:
а) в одних предмет характеризуется местонахождением;
б) в других предмет (лексически ограниченного круга) характеризуется
ориентированностью в пространстве. См. примеры:
а) Цветы стоят в вазе; Шляпа лежит на вешалке; Школа помещается
в старом флигеле; Ключи висят на гвоздике; Документы находятся в сей-
фе;
б) Дорога ведет к лесу; Лестница ведет на чердак; Окна выходят на
террасу; Сад спускается к морю.
Необязательность глагола в большинстве подобных предложений под-
тверждается полноценностью безглагольных синонимов, где предикат вы-
ражен одной лишь локативной именной синтаксемой: Цветы — в вазе; Биб-
лиотека — во флигеле; Документы — в сейфе; Окна — на площадь; Доро-
га — к лесу. Глаголы же с локативно-вспомогательным значением само-
стоятельным предикатом быть не могут: ^Документы находятся; * Школа
помещается; ^Лестница ведет.
Сопоставим предложения близкой, на первый взгляд, структуры:
(1) Дети выходят на террасу;
(2) Окна выходят на террасу.
Типовое значение (1) — одушевленный субъект и его действие, пере-
мещение в названном направлении; (2) — пространственно ориентирован-
ный предмет и его расположение по отношению к месту. Различия в типо-
вом значении вытекают из категориальных значений субъектного и преди-
катного компонентов.
67
з*
Отметим несходства грамматические:
Дети, выходите на террасу— *Окна, выходите...
Дети вышли на террасу — *Окна вышли на террасу
Дети, выходя на террасу, смеются — *Окна, выходя на террасу...
Мы выходим, вы выходите... — 1-го и 2-го лица нет.
В словообразовательном отношении акциональный глагол движения
находится в ряду соотносительных префиксальных предикатов: Дети выхо-
дят в сад — уходят из сада — приходят — входят — проходят через сад —
заходят — сходят и т. д. Выходят (2) в словообразовательном пространст-
ве одиноко.
Возможность номинализации, образования девербатива:
Выход детей на террасу — *Выход окон на террасу.
Убедившись в неполноте грамматической парадигмы и словообразова-
тельных ограничениях у неакционального глагола, посмотрим, какие по-
следствия это имеет для текстового функционирования сопоставляемых
предложений. Предложение (1), располагая полной видо-временной пара-
дигмой, может участвовать во всех коммуникативных регистрах речи,
предложению (2), не имеющему ни актуального, ни узуального видо-
временных значений, предназначено место в описательно-характсризую-
щем тексте, репродуктивном, если картина предстает взору наблюдателя,
информативном — помимо наблюдателя.
Итак, проследив свойства акционального и неакционального глагола,
выявляем общую закономерность: регулярность внутренней связи между
значением глагольного слова, его грамматическими характеристиками, на-
бором форм и возможностей и реализации этих возможностей в речевой
деятельности, в типах текста. Аналогичные соотношения можно обнару-
жить и в других подобных парах, реализующих значения полисемичных
глаголов:
Деревню окружают враги —Деревню окружают леса
Пастух ведет коров к реке — Тропинка ведет к реке
Туристы пересекают площадь — Рельсы пересекают площадь
Гости спускаются к морю — Сады спускаются к морю и т. д.
Как разновидность локативных конструкций могут рассматриваться и
предложения с участием экзистенциальных лексически ослаблен-
ных глаголов, поддерживающих утверждение наличия, присутствия/отсут-
ствия названных лиц, предметов в некотором пространстве либо осуществ-
ления, восприятия явлений природы или каких-то состояний, характери-
зующих среду, место: За окном идет дождь', Кругом стоит (царит) тиши-
на', Существует легенда...', Есть на Волге утес...', В лесу стоял золотистый
туман (Ю. Казаков). Сравнение с синонимическими безглагольными моде-
лями За окном дождь. Кругом тишина отчетливее выявляет роль локатив-
68
пой именной (или наречной) синтаксемы как предметно-пространственного
субъекта, который и характеризуется признаком наличия/отсутствия на-
званного состояния или предмета. Эти локативные предложения соотносят-
ся с рассмотренными в предшествующем параграфе как модели (1) Цве-
ты — на окне и (2) На окне цветы. Модель (I) принадлежит информатив-
ному регистру как ответ на вопрос о местонахождении искомого предмета,
модель (2) входит в репродуктивно-описательный фрагмент, как часть
представляемой картины. Речевыми реализациями модели (2) служат и так
называемые номинативные предложения, утверждающие наблюдаемый
признак не именуемого или именованного в контексте пространства:
Хорошая была комната. Веселые обои, веселые вещи (В. Набоков);
Всюду мрак и сон докучный (Пушкин); Над Москвой весенняя ночь (Бунин);
Я — в раю. Здесь — цветы и улыбки (Б. Окуджава).
Партитивные отношения (части и целого) выражаются с помощью
псакциональных глаголов в моделях двух разновидностей:
а) со значением классификационным (вида и рода, предмета и класса):
Дельфин относится к классу млекопитающих'. Дельфин принадлежит мле-
копитающим', Кабачки представляют семейство тыквенных',
б) со значением целого и составных частей: Основной этап создания
фильма составляет киносъемка', В мессу входят циклы песнопений-, Моле-
кула состоит из атомов', Молекула содержит от двух до сотен тысяч
атомов', Цикл делится на три части, состоит из трех частей.
Партитивные отношения выражаются и безглагольным соотнесением
именных синтаксем: Дельфин —млекопитающее, Атом — составной эле-
мент молекулы, В молекуле кислорода — два атома.
И глагольные и безглагольные предложения с партитивным значением
выражают познавательно-логический акт мышления и употребляются в ин-
формативном типе речи.
Очевидны семантические и грамматические различия конструкций в
случаях полисемии и омонимии глаголов: В комнату входят приглашен-
ные, Мальчик составляет узор из морских камешков-, Отец содержит
большую семью.
Посессивные отношения (принадлежности) выражаются в русском
языке и безглагольной конструкцией, сопрягающей синтаксему субъекта
владения «У кого» с синтаксемой объекта владения «Кто, Что» (У нее
дочь; У вас товар, у нас купец; У Пети мотоцикл; У соседей дача), и с по-
мощью посессивных глаголов: У нее есть дочь. Соседи имеют дачу. Сосе-
ди владеют дачей, Дача принадлежит соседям; Фирма располагает склад-
скими помещениями; И ноты есть у нас, и инструменты есть (Крылов); У
Вари был чиж (Л. Толстой); Что имеем — не храним (Пословица); Остров
Сахалин располагает огромными природными богатствами (Знание — си-
ла, 1982, №2).
69
Конструкции с глаголами компаративного значения содержат
сравнение двух предметов, а также указание на основание сравнения: Сын не
уступает отцу в росте и силе', Данилов превосходит других резчиков мас-
терством', Второй из близнецов обгоняет брата в развитии, но отстает от
него в весе', Варшава превосходит Краков по численности населения’, Крым
своими прибрежными пейзажами напоминает Грецию.
Синонимичные адъективно-компаративные модели экономнее переда-
ют близкие значения: Варшава больше Кракова, Население Варшавы мно-
гочисленнее, чем население Кракова', Он крупнее своего брата', Крым по-
хож на Грецию’, Сын уже выше и сильнее отца. Глаголы компаративного
значения более отвлеченно выражают идею сравнения, нуждаясь в уточне-
нии признака, тогда как прилагательное в сравнительной степени синтети-
чески выражает и признак и степень его.
Построенная с помощью глагола или безглагольно компаративная кон-
струкция принадлежит информативному регистру речи.
6. Полновесные акциональные глаголы и глаголы неакциональные пе-
речисленных трупп, с облегченным в разной мере лексико-грамма-
тическим весом, объединяются тем, что способны функционировать в ос-
новной глагольной роли — предиката предложения, самостоятельно или
при поддержке именных синтаксем выражая предикативный признак субъ-
екта. Этим глаголам противостоят неполнознаменательные, не способные
служить предикатом. В отличие от рассмотренных выше, они либо (а) вы-
полняют чисто связочную, между субъектом и предикатом, грамматиче-
скую функцию (быть, являться), либо (б) обозначают признак предиката,
фазы его процессуального развития (фазисные глаголы — начать, стать,
становиться, продолжать, кончать, прекращать) и тогда входят как
вспомогательный элемент в состав предиката, либо (в) выражают модаль-
ное отношение между субъектом и предикативным признаком, и тогда тоже
становятся вспомогательным элементом в составе предиката, или — вместе
с тем — сигналом усложненности, полипрсдикативности конструкции, если
выражают модальную волю другого субъекта (ср. хочу, стремлюсь пойти и
должен, обязан пойти).
Значения фазисного признака предиката и модально-оценочное соеди-
няются в особых труппах вспомогательных глаголов:
модально-темповых (желательность/нежслательность действия
для субъекта проявляется в убыстрснности/замедленности темпа): медлил
отвечать — спешил доесть, торопился рассказать, бросился помогать',
оценочно-темповых (темп действия оценивается с точки зрения
результативности): успел собраться — опоздал выступить.
И фазисные и модальные глаголы не выполняют роли самостоятельных
членов предложения, они служат модификаторами, усложнителями пре-
70
диката. Вместе с модифицирующим значением они выражают и граммати-
ческие категории глагола (лицо, число, время, наклонение), а основной гла-
гол при них принимает форму инфинитива:
Ребенок читает — Ребенок начал читать — Ребенок умеет читать —
Дети начали читать —Дети любят читать и т. д.
Снабдим этот тезис несколькими расширительными примечаниями:
а) Модальные и фазисные глаголы модифицируют не только глаголь-
ные, но и именные предикаты, связочная часть которых вербализуется в
форме инфинитива:
Он художник — Он стал художником — Он хочет стать художником —
Он мечтает стать художником',
Она тренер — Она стремилась стать тренером — Она продолжает
оставаться тренером',
Они бедны — Они не хотят быть бедными — Они стараются не быть
бедными — Они продолжают оставаться бедными.
Как видим, фазисные и модальные модификаторы могут фигурировать
совместно при одном предикате;
б) В осложненных, полипредикативных предложениях модальные и фа-
зисные модификаторы в сочетании с глагольным или именным предикатом
могут выступать в форме инфинитива (Продолжать молчать было невоз-
можно; Стать клоуном — его мечта; Твое дело — стараться понять), в
форме причастия или деепричастия (Пытаясь ускользнуть, он зацепился за
гвоздь; Желающие получить работу толпились у дверей). При этом они обра-
зуют составные компоненты предложения, сохраняя внутреннюю структуру
предикативного признака (здесь уже имплицитно, вторично предикативного)
с соответствующим модификатором.
Ту же синтаксическую деривацию в разных конструктивных позициях
могут претерпеть и предикативный компонент, и его модификатор, заменя-
ясь девербативом (или номинализуясь):
мечтает путешествовать — мечтает о путешествиях — мечты пу-
тешествовать — мечты о путешествиях;
надеется вернуться — надеется на возвращение — надежда вернуться —
надежда на возвращение;
привык бездельничать — привык к безделью — привычка бездельничать —
привычка к безделью и т. д.
При фазисных девербативах название действия может быть только в
девербативе же:
начал репетировать — начало репетиций — начал репетиции —
★начало репетировать;
продолжать проверять — продолжение проверки — продолжал про-
верку — ★продолжение проверять.
71
Традиционно-школьный «разбор» подобных сочетаний с помощью во-
просов (продолжать что? молчать — дополнение; привык к чему? к без-
делью — дополнение; привычка какая? к безделью, бездельничать — опре-
деление и т. п.) являет обессмысливающе механическую процедуру. В рас-
смотренных конструкциях с модифицированными предикатами не выража-
ется ни действия, направленного на предмет, ни качества предмета. Напом-
ним справедливое суждение Л. В. Щербы: «Все глаголы при инфинитиве
становятся более отвлеченными, приближаются к формальным словам. Ср.:
он собирается охотиться и он собирается на охоту. По существу действие
не может распространяться действием, и только при потере глаголом его
активного и конкретного характера такое распространение возможно. В
этих сочетаниях, в сущности, не инфинитив распространяет глагол, а на-
оборот, инфинитив распространяется глаголом» [Бархударов 1956].
Заметим еще, что круг глаголов с модальным значением гораздо шире
привычного для грамматики перечня. Если исключить глаголы движения —
полнознаменательные, сочетающиеся с инфинитивом цели как два само-
стоятельных компонента предложения, можно утверждать, что большинст-
во глаголов (кроме значительного числа фазисных) в сочетании с инфини-
тивом — по данным, имеющимся в литературе, около 400 — реализуют или
развивают модальное значение: семантико-грамматическое значение по-
тенциальности, характеризующее инфинитив, координируется на синсеми-
ческой основе с потенциальным значением в модальных глаголах (с разным
соотношением лексического и модально-неполнознаменательного веса).
7. Как и глаголам-модификаторам, роль самостоятельных членов пред-
ложения не свойственна и глаголам-компенсаторам. Это разряд неполно-
знаменательных глаголов, которые образуют предикат вместе с отвлечен-
ными именами действия, состояния, качества. На имени лежит основная ка-
тегориально-семантическая нагрузка, глагол дополнительно вербализует
значения процесса или признака и выражает формально-грамматические
значения предиката:
Специалисты наблюдают за проснувшимся вулканом — Специалисты
ведут наблюдения...',
Самолет садится — Самолет совершает посадку',
На малой сцене репетируют — На малой сцене происходит репетиция'.
Профессор консультирует студентов — Профессор проводит кон-
сультацию, дает консультацию студентам’.
Мальчик впечатлителен — Мальчик отличается впечатлительностью'.
Игра его четка и темпераментна — Игру его характеризует четкость
и темпераментность.
72
Однословный глагольный или адъективный предикат соотносится с
предикатом, образованным с помощью глагола-компенсатора, как средство
прямой номинации с синонимическим средством косвенной номинации, как
изосемическая конструкция с неизосемической, как стилистически ней-
тральный способ выражения со стилистическим вариантом книжной окра-
ски, иногда связанным с профессионально-деловыми потребностями речи,
часто утяжеляющим речь без надобности.
8. Картина мира предстает в речи либо в статичном, «готовом» виде,
либо в движении, в процессе становления, во взаимодействии факторов,
создающих то или иное положение дел. Если говорящий видит, что на ве-
шалке висит пальто, в вазе стоят цветы, чайник на плите и хозяйка в волне-
нии, констатации этих фактов достаточно для описания наблюдаемого по-
ложения дел. Если же его интересует динамика и причины событий, то он
сообщит, что гость пришел, повесил пальто на вешалку, принес цветы, а хо-
зяйка, взволнованная его приходом, поставила цветы в вазу, а чайник — на
плиту. Любое положение дел есть результат действия каких-то причин,
предшествующих обстоятельств, чьих-то поступков, иначе пальто не оказа-
лось бы на вешалке, а чайник — на плите.
Такое воздействие лиц, предметов, их признаков, событий, вызываю-
щее изменения в предметах, в мире, реакцию и действия лиц, называют
каузативным. В языке существует целая система средств, выражающих кау-
зативное воздействие, каузативные отношения. Среди них — обширный
подкласс каузативных глаголов, сам по себе неоднородный. Есть глаголы,
лексическое значение которых содержит сему каузации, их называют лек-
сическими каузативами [Апресян 1976]. Ср.:
есть (самому) — кормить ребенка (делать так, чтобы ребенок ел, пил)
пить (самому) — поить коня
пойти (самому) — послать сына (сделать так, чтобы сын пошел)
выздороветь (самому) — вылечить больного.
Другие глаголы выражают то же соотношение при помощи словообра-
зовательных средств:
радоваться (самому) — радовать друзей
огорчаться (самому) — огорчать родителей
броситься в воду — бросить камешек в воду.
Группа неполнознаменательных глаголов специализируется на выраже-
нии каузативных отношений при именах событий, явлений, состояний (вы-
зывать, порождать, внушать, возбуждать и т. п. — всего около 50). Ср.:
сомневаться — вызывать в читателе сомнения
подозревать — внушать собеседнику подозрения
надеяться — возбуждать в матери надежду
верить (самому) — рождать веру в чьей-то душе.
73
Каузатором могут быть и лицо, и явление, событие, действие, качество.
Большую труппу каузативных средств составляют модальные и фазис-
ные глаголы, значение которых связано с волевым воздействием на другое
лицо, ср.:
хочет приехать — просит кого-то приехать
любит танцевать —заставляет, принуждает кого-то танцевать
затягивает решение (свое) — тормозит решение (чье-то)
спешит уйти — торопит кого уйти.
С семантико-синтаксической точки зрения предложение, тем или иным
способом выражающее каузативные отношения, становится осложненным,
полисубъектным, полимодальным, полипредикативным. Очевидность этой
осложненности различна. В таких простых на первый взгляд конструкциях,
как Мать баюкает ребенка. Отец носит дрова, значения каузации состояния
и каузации перемещения выявляются только через соотносительность с си-
нонимическими построениями типа Мать делает так, чтобы ребенок уснул.
Отец делает так, чтобы дрова были на месте, в доме, у печи. В винитель-
ном прямого объекта скрыта роль потенциального субъекта каузируемого со-
стояния, местоположения (Ребенок засыпает, спит, Дрова у печи).
Двойственным значением именного компонента как объекта каузативно-
го воздействия и потенциального субъекта каузируемого действия характери-
зуются и конструкции с каузативно-модальными глаголами: Он советует
родителям полечиться. Он помогает сыну делать уроки, Он уговаривает ее
пойти в театр, Он вынуждает сотрудницу уволиться.
Наиболее наглядна полипредикативная структура логических отноше-
ний причинения, обусловленности и обоснования между двумя препози-
тивными компонентами, когда эти отношения выражаются с помощью глаго-
лов-компликаторов определять, обусловливать, вести к, обеспечивать, за-
висеть от: Бытие определяет сознание’. Простуда провоцирует грипп’, К
беде неопытность ведет'. Успех работы обеспечивает квалификация ис-
полнителей’, Цена товара зависит от его качества.
В целом, как говорится в начале этого параграфа, в пресуппозиции каж-
дого изменения в окружающем мире, каждого события, каждого положения
дел — реализация тех или иных каузативных отношений. Поэтому почти ка-
ждому подклассу или семантическому разряду глаголов можно поставить в
соответствие каузативные средства. Ср. еще примеры:
лететь самолетом — отправить что-то самолетом
ехать в город — везти кого-то в город
передвигаться — передвигать шкаф
ссориться с кем — поссорить кого с кем
жениться — женить сына
Картина висит на стене — повесить картину на стену
74
Машина стоит у подъезда — поставить машину у подъезда
В доме царит беспорядок — навести, установить порядок
Иметь сад, владеть садом — приобрести, купить, продать, подарить сад
У него орден — Ему дали орден
Работа отвечает требованиям — подчинить работу требованиям
Яблоня растет — вырастить яблоню
Дежурный проснулся — разбудить дежурного
Вода кипит — вскипятить воду
Фонарь горит — зажечь фонарь
Он министр — Его сделали, назначили министром и т. д.
Таким образом, в разряде каузативных глаголов оказываются акцио-
нальные и неакциональные, знаменательные и неполнознаменательные гла-
голы.
9. Деление высказывания надиктум и модус (введенное в науч-
ный обиход Ш. Балли) обусловливает деление предикатов на два класса:
предикаты диктума, выражающие объективную информацию, и предикаты
модуса, модусной рамки, «проявляющие» позицию субъекта речи. Первые
представляют «отрезок» внеязыкового бытия, вторые, в отличие от первых,
нс являются самостоятельными, они функционируют как рамка объектив-
ной информации, предъявляют информацию о ситуации речи, интерпрети-
руют диктум.
Глаголы речемыслительного действия могут фигурировать в предложе-
ниях в двух функциях: в сообщении о действии в диктумной части (Татья-
на в тишине не спит И тихо с няней говорит — Пушкин) и в модусной
рамке сообщения (Сказал, что у меня соперниц нет — Ахматова). Глагола-
ми модусной рамки здесь называются лишь тс, при помощи которых гово-
рящий обнаруживает характер ментальных и/или речевых действий субъек-
та речи по отношению к содержанию диктума.
Рамочные глаголы в форме 1-го лица выражают прямое слово говоря-
щего, в форме 2-го и 3-го лица — чужое слово, даже если при этом исполь-
зован не глагол речи (Она думает, что брат приедет вовремя — то есть
она мне об этом сказала).
По способу восприятия, способу получения информации различают
три модусных рамки: «Я видел (мне видно), как...», «Я думаю, что...» и «Он
сказал мне, что...», — новая информация может быть получена посредством
прямого наблюдения самого говорящего, посредством логической операции
(умозаключения) над имеющимися в его сознании фактами и, наконец, в
процессе речевого общения. Все три модусных рамки обнаруживают (кон-
статируют) способ восприятия информации. Рамочные предикаты типа уве-
рен/неуверен, сомневаюсь/не сомневаюсь выражают отношение говоря-
щего к содержанию диктума, в соединении с местоимением 1-го ли-
75
ца — констатируют отношение говорящего, в соединении же с зоной 3-го
лица — либо передают чужое слово, либо интерпретируют чужое высказы-
вание: Он уверен, что (в том, что)... / Он не сомневается в том, что... = Он
говорил уверенно/Он выразил уверенность в том, что...
При совпадении субъекта диктума и субъекта модуса, как в пространст-
ве, так и во времени, прямое произнесение некоторых глаголов речи оказы-
вается осуществлением данного речевого действия (для подобных глаголов
принят термин «перформатив»): Благодарю тебя', Клянусь', Прошу... [Ос-
тин, Серль 1986]
Соединение в предложении указания на акт речи (мысли, мнения, зна-
ния, оценки и ее субъекта, «автора») с диктумным содержанием этого акта
порождает полипредикативную авторизованную конструкцию, в ко-
торой можно видеть взаимодействие моделей. Это взаимодействие осуще-
ствляется в разных конструктивных вариантах, в зависимости от характера
модуса и от потребности конкретизировать его «автора». Ср.:
Подруги говорят, что она жадная’, О ней говорят, что она жадная".
Все считают, что она жадная'. Ее считают жадной'. Она считается
жадной; По мнению многих, она жадная; Я подозреваю, что она просто
жадная;
Журналисты расценивают это заявление как сенсацию; Журналисты
полагают, что это заявление сенсационно; Считают, что это заявление
сенсационно; Это заявление воспринято как сенсация; В этом заявлении
журналисты видят сенсацию; Это заявление рассматривается как сен-
сация; На взгляд журналистов, в оценке журналистов, с точки зрения
журналистов, это заявление сенсационно; Я нахожу это заявление сенса-
ционным, и т. д.
Глаголы речи, мысли, мнения в модусной части выполняют автори-
зующую роль, вместе с тем, как и каузативные глаголы, они служат
компликаторами, усложнителями элементарных моделей предложе-
ния.
10. Подведем итоги систематизации русских глаголов, основанной на
сходстве и различиях в их лексико-семантическом значении, в их морфоло-
гической парадигме, в способах их синтаксического распространения и в их
семантико-синтаксической роли в структуре предложения. Как отмечалось по
ходу анализа и будет показано ниже, набор этих характеристик получает со-
ответствие и в коммуникативно-функциональной парадигме каждой из групп
глаголов. В несколько укрупненном виде система глаголов может быть пред-
ставлена следующим перечнем.
Первичное деление глаголов — на знаменательные и неполнознамена-
тельные.
76
Анализ материала, подтверждающий сущностный характер этого деле-
ния, позволяет уточнить предложенную В. В. Виноградовым картину ос-
новных структурно-семантических типов слов. На фоне главной оппозиции
«частей речи» (знаменательных, «лексических», «полных» слов) и «частиц
речи» (незнаменательных, служебных слов) вырисовывается промежуточ-
ная категория глаголов (а также существительных и прилагательных, но го-
раздо малочисленнее), неполнознаменательного характера.
1. Неполнознаменательные глаголы:
1.1. Модификаторы:
1.1.1. Фазисные
1.1.2. Модальные
1.2. Компенсаторы
2. Знаменательные глаголы делятся прежде всего на акциональные и
неакциональные.
2.1. Акциональные:
2.1.1. Физического действия
2.1.2. Ментального действия
2.2. Неакциональные:
2.2.1. Статуальные
2.2.2. Функтивные
2.2.3. Реляционные (неизосемичность и конструктивная фа-
культативность многих глаголов этого разряда делает
его переходным между 1. и 2.):
2.2.3.1. Локализующие
2.2.3.2. Партитивные
2.2.3.3. Посессивные
2.2.3.4. Сопоставительные
2.2.4. Компликаторы:
2.2.4.1. Каузативные
2.2.4.2. Авторизующие
Выделение последнего разряда 2.2.4. нарушает последовательность
классификации, так как в большинстве компликаторов соединяются при-
знаки одного из ранее названных разрядов и особая семанти-
ко-синтаксическая функция усложнителя простого предложения, преобра-
зователя элементарной модели в полипредикативную. Эта их смысловая и
конструктивная роль, отличающая их от других глаголов, и должна быть
фиксирована в последней рубрике.
11. В истории взаимоотношений синтаксиса и лексики были разные
этапы. Прошло время, когда синтаксис пытался строить свои сооружения
па лесах опустошенной абстракции. Интерес к категориальной семантике
77
вернул синтаксис на плодотворный путь. Эффективность изучения грамма-
тики с точки зрения взаимодействия лексики и синтаксиса становится все
более очевидной. Но некоторые результаты синтаксических исследований
могут теперь благодарно возвращаться лексике и лексикографии — в част-
ности, в виде критериев словарного членения, идентификации и исчисления
семантической структуры полисемичных и омонимичных глаголов.
Так, например, в многозначном глаголе вести встречаются и различа-
ются значения нескольких семантических разрядов:
1) Пастух ведет стадо к реке — акциональный глагол движения (кау-
зация перемещения);
2) Учитель ведет опрос учеников — неакциональный глагол-ком-
пенсатор;
У) Дорога ведет к реке — неакциональный глагол локализующий;
4) К беде неопытность ведет — неакциональный глагол каузативный.
Естественно, различными будут коммуникативно-текстовые возможно-
сти каждого предложения, представляющего эти разряды. В глаголе бро-
сать:
1) Он бросил мяч — акциональное значение каузации перемещения;
2) Он бросил упрек кому-то — неакциональное значение компенсатора;
3) Он бросил курить — неакциональное значение фазисного модифика-
тора.
В глаголе говорить Словарь Ожегова выделяет 7 значений, два послед-
них фразеологизованные, первые четыре фактически представляют разно-
видности одного значения «выражать мысли с помощью языка» (Ребенок
говорит, Говорить правду. Говорить медленно, Говорить с товарищем, Об
успехах техники говорит весь народ). Все эти оттенки или употребления (в
том числе регулярное абсолютивное употребление переходного глагола для
обозначения узуального или потенциального действия, умения) в рамках
этого общего значения речевого действия лица противостоят 5-му значе-
нию, которое названо переносным, передается синонимом свидетельство-
вать и иллюстрируется примером Этот факт о многом говорит.
1—4-е, с одной стороны, и 5-е значение, с другой, настолько отличают-
ся по семантическому и синтаксическому характеру, что есть основания
видеть в них два качественно различных значения глагола говорить. В пер-
вом значении глагол говорить — акциональный, называет речевое действие
лица, соответственно организует модели, состоящие из компонентов: имя ли-
ца-агенса, обозначение действия и, при надобности, имена адресата (кому, с
кем) и делиберата (о чем, что, насчет чего и т. д.).
Во втором значении глагол говорить — неакциональный, не обозначает
действия, производимого с помощью языка, символизирует логическое от-
ношение типа умозаключения между фактами, событиями, пропозициями
(позиции личного имени в конструкции нет). Этот глагол представляет раз-
ряд компликаторов.
78
Сопоставление (или противопоставление) значений такого типа в системе
русского глагола — явление довольно регулярное. Ср. пары примеров:
Лектор говорит об эксперименте — Эксперимент говорит о высоком
уровне лабораторных исследований;
Хозяин показывает диапозитивы — Диапозитивы показывают беспо-
мощность фотографа;
Ассистент демонстрирует результаты опыта — Результаты опыта
демонстрируют эффективность замысла.
В Словаре Ожегова соответствующие два значения глагола показать
разграничены, но в аналогичном случае с демонстрировать — нет.
Свидетель подтвердил свои показания — Успех дела подтвердил пра-
воту истца. (В Словаре Ожегова не разграничены.)
Он объясняется с другом после размолвки — Появление трещин объяс-
няется резким похолоданием.
Так же регулярна оппозиция ряда акциональных глаголов с неакцио-
нальными компенсаторами:
Тетушка делает пирог — Тетушка делает прыжок;
Инженер испытывает прибор — Инженер испытывает грусть и т. д.
Кроме названных, еще ряд признаков разграничивает эти конструкции с
акциональными и неакциональными глаголами:
1) Конструкции с неакциональными глаголами, в отличие от конструк-
ций с акциональными глаголами, часто не поддаются номинализации. Ср.:
Показ диапозитивов хозяином — *показ беспомощности фотографа
диапозитивами;
Испытание прибора инженером — ^испытание, испытывание грусти
инженером.
2) Многие из неакциональных конструкций не поддаются пассивиза-
ции, хотя глагол формально принадлежит к переходным, ср.:
★Грусть испытывается инженером, *Прыжок делается тетушкой,
★Беспомощность показывается диапозитивами.
Объясняя это явление, уместно вспомнить замечание Э. Бенвениста о
глаголе иметь: «Иметь обладает конструкцией транзитивного глагола и
тем не менее таковым не является. Это глагол псевдотранзитивный» [Бен-
венист1974,210—211].
3) Утрачивая акциональное значение (об утрате можно говорить, если
считать второе, более отвлеченное значение исторически производным от
первого), глаголы отрываются от своей семантической группы и вступают в
новые синонимические связи. Так, говорить, подтверждать, свидетель-
ствовать, объясняться и некоторые другие теряют связь с глаголами рече-
79
вого действия и вступают в синонимический ряд с глаголами показывать,
демонстрировать, выявлять, обнаруживать и т. п.
Проанализированный комплекс признаков показывает, что в смысловой
структуре многих русских глаголов регулярно прослеживается, но не регу-
лярно отмечается словарями оппозиция акциональность/неакциональность,
которая может служить объективной основой для разграничения и исчисле-
ния значений глагола.
Наблюдаемое явление находится в фокусе непрерывного взаимодейст-
вия синтаксиса и семантики: либо глагол реализует свои разные значения в
соответствующих конструкциях, либо, напротив, соответствующие конст-
рукции обусловливают различные значения глагола. Опора на это взаимо-
действие, с одной стороны, служит гарантией надежности структурирова-
ния глагольного пространства, с другой — позволяет найти тот уровень аб-
стракции от уникального частного значения глагола как лексической еди-
ницы, на котором глагольное слово, глагольная форма становится единицей
синтаксиса.
3. Имя прилагательное
в системе признаковых слов
Семантико-грамматическая специфика имени прилага-
тельного. Адъективные признаки в разном морфологиче-
ском оформлении. Субъектная ориентированность и типы
адъективных признаков. Прилагательное в предложении и
тексте: прилагательное и существительное; адъективный
атрибут и адъективный предикат; прилагательное и ком-
муникативный регистр.
1. В категории прилагательного, так же как и в категориях существи-
тельного и глагола, набор свойств обусловливается взаимодействием се-
мантики и грамматики на всех уровнях — от морфемы до текста. Характе-
ром этого взаимодействия в соответствующих частях речи определяется
сама граница прилагательного с существительным (проблемная зона —
«аналитические прилагательные» типа беж, минор и т. д.); с наречием, ка-
тегориями состояния и оценки (проблемная зона — предикаты при призна-
ковых существительных типа Доброта естественна, Поражение неизбеж-
но} и с глаголом (проблемная зона — отглагольные слова адъективного из-
менения, теряющие или потерявшие, в чем и состоит вопрос, процессуаль-
пость: испуганные глаза, молотый кофе}.
Прилагательное — часть речи, специализирующаяся на выражении не-
процессуальных признаков. Центр категории прилагательного составляют
непроизводные обозначения непроцессуальных признаков — изосемичес-
кие прилагательные. Морфологические категории прилагательных приспо-
соблены для номинации таких признаков (степени сравнения, краткая и
полная формы) и обеспечения языкового выражения связи признака и носи-
теля, в большинстве случаев обозначенного существительным, с которым
грамматически связано прилагательное (согласовательные категории рода,
числа и падежа).
Признаки адъективного типа могут выражаться в языке словами разных
частей речи:
I) прилагательными:
- в атрибутивной позиции (необособленными и обособленными):
Ровный белый небосвод И на зелени прибрежной Белый сумрачный на-
лет, Словно жребий неизбежный (А. Тарковский); Своей душе, давно ус-
талой, я тоже верить не хочу (Блок); На столе стоит букет роз — очень
пышный (А. Тарковский);
81
- в предикативной позиции (в именительном, творительном падеже, в
краткой форме, в сравнительной степени): Гпаза ее горели задором, движе-
ния были страстные.., (Чехов); Жизнь пуста, безумна и бездонна! (Блок);
Ваше спокойствие дороже мне всего в мире (Тургенев);
- в «двусторонней» (осложненной, полупредикативной) позиции (в
именительном, творительном, винительном падеже, в краткой форме, в
сравнительной степени): Я возвратился в залу очень доволен собою (Лер-
монтов); Но, печальный и упрямый. Он припал к ногам мадонны
(Н. Гумилев); Еще утром сегодня она была в восторге, что все так хорошо
устроилось, во время же венчания и теперь в вагоне чувствовала себя ’ви-
новатой, обманутой и смешной (Чехов);
- в самостоятельном употреблении (окказионально и узуально, для
обозначения предмета (лица) через признак или для обобщенного наимено-
вания признака): Не правда ли, ледяное красное особенно хорошо? (Стругац-
кие); О, как много в вас милого, детского... (М. Цветаева);
2) наречиями:
- при глаголах: Что так жалобно поют? (Пушкин);
- при прилагательных, наречиях, предикативах: Бульба был упрям
страшно (Гоголь); Что ни говори, а любят у нас пренебрежительно и
преднамеренно дурно судить о человеке (А. Малышев); А то, что очевидно
для людей, собакам совершенно безразлично (И. Бродский);
3) предикативами состояния и оценки:
- с именем лица в дательном падеже в качестве субъекта: Когда он
вспоминал про нее, ему становилось весело (Л. Толстой);
- с инфинитивом в качестве пропозиционального субъекта: Быть
славным —хорошо, спокойным — лучше вдвое (Пушкин);
- с придаточным предложением, обозначающим ситуацию оцени-
ваемую или каузирующую состояние (Pred + что/чтобы/когда/если): Как
хорошо, что никогда во тьму ничья рука тебя не провожала!
(И. Бродский);
- с локативным или темпоральным существительным или наречием:
На улицах было пустынно и снежно (М. Цветаева);
- с именем существительным, предметным или признаковым, слу-
жащим знаком свернутой предикации, в именительном падеже: Ум — хо-
рошо, а два лучше’,
- Это + предикатив состояния или оценки/прилагательное: ...Для госу-
дарства важен не только воинственный дух. И это верно (Ю. Тынянов); У
меня тоже такой почерк. Это у нас наследственное (Булгаков);
- Все + предикатив состояния или оценки/прилагательное: Мы зав-
тракали, беседуя о разных пустяках. Все было мило, легко и даже прият-
но (С. Довлатов); Все дощато, бревенчато, серо (А. Ахматова);
82
- предикативами оценки, оформленными как самостоятельное пред-
ложение, выполняющими функцию оценочного предиката к предшествую-
щей ситуации, тексту или объекту, понятному из ситуации или контекста:
[Лаура:] Л, слушайте. {Поет.) [Все:] Прелестно, бесподобно (Пушкин); Я
там поместил очень интересный этюд. Ничего особенного, конечно, но
очень картинно и впечатляюще (Ю. Домбровский);
4) существительными: Нет, с постоянством геометра Я числю каж-
дый раз без слов Мосты, часовню, резкость ветра, Безлюдность низких
островов (Блок);
5) глаголами: В глазах городовых желтели купола (И. Бродский);
6) модусными (оценочно-вводными) словами: И замечательно, чем
проще письмо, тем мучительнее мое напряжение (Чехов).
2. Любой признак естественным образом связан с двумя типами субъек-
тов: диктумным (носителем признака) и модусным (говорящим, наблюдаю-
щим, эмоционально переживающим, мыслящим, оценивающим), — не всегда
совпадающими в одном лице. В предложении субъектная ориентированность
прилагательного взаимодействует с другими средствами обозначения лица,
создавая субъектную перспективу предложения. Субъектная перспектива
предложения приобретает особую глубину при соединении прилагательного
с нспредметными существительными, представляющими собой свернутые
предикации. Дополнительный субъектный план может эксплицироваться
(или создаваться) введением авторизующего глагола, компонента с личным
значением или выделенного модуса, а может и реализоваться в пределах се-
мантики самого прилагательного, что часто поддерживается словообразова-
тельной формой. Так, в следующем четверостишии П. Вяземского семантика
всех прилагательных тем или иным способом ориентирована на субъект {Я
или Они):
Я пью за здоровье далеких (1),
Далеких, но милых (2) друзей,
Друзей, как и я, одиноких (3)
Средь чуждых (4) их сердцу людей.
(1) — пространственная локализация Они-субъекта относительно Я-
субъекта {Они далеки от меня), (2) — эмоциональное отношение Я-
субъекта {Они мне милы), (3) — эмоционально переживаемое Я- и Они-
субъектами положение {Им, как и мне, одиноко), (4) — эмоциональное от-
ношение Оии-субъекта {Им чужды эти люди).
Именно особенностями субъектно-объектной структуры признака объ-
ясняются различия в семантике и сочетаемости в таких парах прилагатель-
83
ных, как осторожный — опасный, невыразимый — необъяснимый (невыра-
зимое удовольствие, желание — необъяснимый поступок, закон природы,
человек, желание...) и др. (на материале наречий эти различия рассматри-
ваются в [Пеньковский 1988]).
Типы соотношения между модусным и диктумным субъектом соответ-
ствуют классам адъективных значений.
Выделяются 4 типа признаков:
(1) Наблюдаемые неэмоциональные (эмпирические): Эта книга тол-
стая',
(2) Информативные: Эта книга папина’,
(3) Эмоциональные: Эта книга грустная’,
(4) Оценочные: Эта книга хорошая.
Они противопоставлены по следующим семантическим параметрам:
I) Наблюдаемость (онтологическая объективность, существование в ре-
альности, данной нам в ощущении, воспринимаемость органами чувств) —
ненаблюдаемость противопоставляет наблюдаемые признаки (цвет, форма,
тактильные и т. д.) всем остальным, ср: В комнату вошла высокая,
★жадная, ★бессердечная девушка',
2) Авторизованность — неавторизованнреть (субъективность/объек-
тивность) объединяет наблюдаемые и информативные (женский, книжный,
средневековый и т. д.) признаки как неавторизованные, противопоставляя
их оценочным и эмоциональным. Ср.: Волки — хищные млекопитающие.
★С чьей точки зрения? —Для детей волк в «Ну, погоди!» плохой, а заяц хо-
роший’,
3) Критериальность — некритериальность среди авторизованных при-
знаков выделяет оценочные (опасный, полезный, трудный и т. д.). Ср.: Эта
машина хорошая, потому что новая и мощная. — Эта машина красная,
★потому что...’,
4) Каузативность — некаузативность (проективность/непроектив-ность)
противопоставляет среди авторизованных признаков эмоционально-
статуальные и эмоционально-экспрессивные как непроективные (унылое
лицо, печальная девушка) оценочным и эмоционально-каузативным (уны-
лый пейзаж, печальные результаты).
Эмоционально-статуальное значение проявляется при обозначении соб-
ственно эмоционального состояния личных субъектов: Печален я: со мною
друга нет, С кем горькую запил бы я разлуку (Пушкин); Ольге Михайловне
опять стало скучно (Чехов).
Эмоционально-экспрессивное значение возникает, когда называется
способ, форма проявления эмоции в жестах, движениях, мимике названного
или не названного лица: В это время вбежала к ним с радостным криком
татарка (Гоголь); Я вижу печальные очи (А. К. Толстой).
Эмоционально-каузативное (проективное) значение появляется при
проекции эмоциональных состояний на внешний мир или использовании
84
названий эмоциональных признаков для характеристики внешних объектов,
каузировавших эту эмоцию в личном субъекте (в этом и состоит сходство
эмоционально-каузативного с оценочным значением): Утро туманное, ут-
ро седое, Нивы печальные, снегом покрытые... (Тургенев); Ведь вот, ка-
жется, и добр, и великодушен, и весельчак, а скучен. Нестерпимо скучен
(Чехов). Подробнее см. [Сидорова 1994].
Типы адъективных признаков взаимодействуют в языке. Это проявля-
ется прежде всего в способности одной основы выражать разные типы при-
знаков:
- в одном морфологическом оформлении и синтаксической позиции:
Лев страшно зарычал — эмоционально-каузативный признак, обозначенный
наречием. Ср: Он страшно обиделся — интенсифицирующая оценка, тоже в
наречии; На дороге показался одинокий путник — прилагательное со значе-
нием эмпирического наблюдаемого признака. Ср: В сторожке жил одино-
кий старик — прилагательное со значением информативного признака;
- в разных морфологических оформлениях и синтаксических позици-
ях: глупый человек — информативное прилагательное со значением внут-
реннего признака лица. Ср: Глупо спорить — оценка действия, выраженная
предикативом оценки.
Взаимодействие разных типов адъективных признаков наблюдается
также в случае соседства слов, выражающих их, в тексте (см. ниже).
3. Прилагательное может обозначать:
1) В указанных выше позициях признак лица, предмета или признака,
названного в предложении существительным, с которым прилагательное
связано атрибутивно или предикативно:
И в самом деле, очень трудно понять, отчего швейцары и капельдине-
ры так валены, надменны и величаво невежливы (Чехов); Правильный
нос в России реже маленькой ножки (Лермонтов); Ее беспокоило вчераш-
нее посещение Рудина (Тургенев). Атрибутивное сочетание с признаковым
существительным образует свернутую предикацию (номинализацию), при-
чем прилагательное может представлять разные компоненты номинализо-
ванной ситуации. При развертывании предикации признак, названный при-
лагательным, изменяет морфологический способ выражения:
Мысль о скорой разлуке со мной
Мысль о том, что она скоро
разлучится со мной.
так поразила матушку, что она
уронила ложку в кастрюльку и слезы
потекли по ее лицу (Пушкин)
Отец похвалил ее
за раннюю прогулку (Пушкин)
за то, что она прогулялась рано
85
2) С существительными всех категориально-семантических типов прила-
гательное может обозначать эмоциональную, модальную, оценочную реак-
цию, состояние, отношение, каузируемое в модусном субъекте диктумным
носителем признака (предметом, лицом, признаком), названным в предложе-
нии существительным, с которым связано прилагательное. Состояние или
отношение лица предстает как признак каузатора:
Боже, как всегда отъезд сердцам желанен и несносен (М. Цветаева) —
ср. Сердца желают, не могут вынести отъезда’. Как понятно мне счастье
твое! (М. Цветаева) — ср. Я понимаю твое счастье.
Субъектом реакции может быть
- говорящий или обобщенный субъект (в этих случаях обычна нена-
званность его в предложении): На лице Антона была опять та же отвра-
тительная нерешительность (Стругацкие) — ср. Я (говорящий) видел на
его лице нерешительность, которая была мне отвратительна", В Буонар-
роти страшно совершенство (Н. Гумилев) — обобщенный субъект;
- другой (не-Я) конкретный субъект (обычна названность): ...Лесть
им противна, а спесь неизвестна (Некрасов). При неназванном модусном
субъекте может подразумеваться адресат речи, в этом случае представлена
эмпатия, солидаризация говорящего с прогнозируемым им отношением, со-
стоянием адресата: Как прошел этот утомительный бал? (Булгаков)
3) В сочетаниях с признаковыми существительными прилагательное и
определяемое им предикативно или атрибутивно существительное могут
обозначать два признака одного и того же носителя (предметного, личного,
препозитивного): И гораздо глубже бреда воспаленной головы Звезды,
трезвая беседа, ветер западный с Невы (О. Мандельштам). И признак трез-
вый, и признак беседовать, названный девербативом, относятся к одной и
той же группе лиц-носителей. Предмет или лицо — носитель двух призна-
ков — может быть назван или не назван в предложении, ср.: Боюсь, моя пе-
чальная беседа скучна Вам будет (Пушкин); А мог бы быть и не таким Час
этой поздней, грустной встречи... (Некрасов)
Атрибутивные сочетания, в которых и прилагательное, и существи-
тельное обозначают однородные признаки, обладают обратимостью, осно-
ванной на эквивалентном семантическом отношении между членами соче-
тания (в отличие от формальной зависимости прилагательного от сущест-
вительного), напр. средь шумного бала — средь бального шума. Выбор того,
название какого качества (состояния) оформляется как существительное, а
какого — как прилагательное, определяется контекстом и коммуникатив-
ной установкой говорящего:
И ты с веселостью беспечной Счастливый провожала день (Тютчев) —
ср. с веселою беспечностью (Ты была весела и беспечна); Одно теперь уны-
лое смущенье Осталось мне от счастья моего (Баратынский) — ср. сму-
щенное унынье; Именно за это умение дома к ним относились с опасливым
86
восторгом, с восторженной опаской, а сплошь и рядом — с несколько
брезгливой настороженностью (Стругацкие) — ср. с настороженной
брезгливостью.
Не образуются «перевертыши» в тех случаях, когда признаки разнород-
ные, например, существительное называет эмоционально-статуальный при-
знак или внутреннее качество человека, а прилагательное — оценку: Ее бес-
смысленной и вредной доброты на память мне пришли нелепые черты (Не-
красов) ф * доброй бессмысленности и вредности.
Семантическая однородность характерна и для некоторых сочетаний на-
званий наблюдаемых признаков. Так, с существительными со значением на-
блюдаемого качества или состояния прилагательные, обозначающие статиче-
ские признаки, воспринимаемые зрительно или тактильно, вступают в соче-
тания типа влажный холодный блеск, белое свечение, тусклое мерцание, ма-
товая белизна. Эти словосочетания необратимы, но семантика их компонен-
тов достаточно однородна. Признак, обозначаемый прилагательным, может
быть напрямую отнесен к предметному носителю, с которым он в других
случаях связан опосредованно — через другой признак того же носителя, вы-
раженный деадъективом или девербативом. Существует возможность поста-
вить оба названия признака в равную позицию по отношению к существи-
тельному — обозначению предмета, которому эти признаки принадлежат:
влажные блестящие глаза, белые светящиеся шары, тусклые мерцающие ог-
ни. При глагольно-наречном выражении образуются предложения статиче-
ской характеристики с предметным субъектом, принадлежащие репродук-
тивному регистру: На небе тонко и остро блестели звезды, Асфальт
влажно блестел под дождем; На другом берегу тускло мерцали огни де-
ревни.
С именами наблюдаемого действия или процесса прилагательные, обо-
значающие статические и динамические наблюдаемые признаки, вступают
в сочетания типа медленная ходьба, мягкий прыжок, тихий разговор. При
глагольно-наречном выражении образуются предложения динамической
характеристики с активным личным субъектом, принадлежащие также ре-
продуктивному регистру: Кот мягко спрыгнул с окна, высоко прыгнул;
Старик медленно идет по полю. Постановка компонентов в равную пози-
цию невозможна: ^мягкий прыгнувший кот, *медленный идущий старик.
Здесь прилагательное (наречие) обозначает признак действия, а не один из
собственных признаков самого лица.
4) С признаковыми существительными прилагательное может называть
субъекта действия либо носителя состояния или качества, названного суще-
ствительным. Атрибутивные сочетания такого типа входят в состав услож-
ненных полипредикативных конструкций, где сказуемое имплицированной
предикации представлено в существительном, а подлежащее — в прилага-
тельном:
87
Средь народного шума и смеха, На вокзалах и пристанях Смотрит ве-
ка могучая веха И бровей начинается взмах (О. Мандельштам); Смех и грех
говорить о причинах родительской ссоры (Д. Быков); В ненастья натяну-
тый парус Чертежной щетиною ста готовален Врезалася царская ярость
(Б. Пастернак).
Народ шумит и смеется —> народный шум и смех
Родители ссорятся —> родительская ссора
Царь в ярости, разъярен —> царская ярость
Такие атрибутивные сочетания встречаются и в репродуктивном реги-
стре: Над озером скрипят уключины и раздается женский визг (Блок); и в
информативном: Снести не в силах он сыновнюю измену (А. Городницкий).
Предикативная позиция нетипична и встречается в ситуации опознава-
ния, включающей информативное предложение в контекст репродуктивно-
го регистра: Я услышал крик. Крик был женский — ср. Кричала женщина.
При выражении прилагательным субъекта действия либо состояния или
посессора утрачиваются падежные, родовые и числовые (если этому не пре-
пятствует супплетивизм) противопоставления: Трудно сказать, сколько
именно писем в день приходит на имя английской королевы и сколько сек-
ретарей этой грудой бумаги занимаются. Но листок с мольбой о помощи,
явившийся из Гонконга... обратил на себя секретарское внимание, а затем
и королевское... (Н. Ильина). Секретарское внимание — секретаря/секре-
тарши/секретарей — снятие противопоставления по роду и числу, коро-
левское внимание — снятие родового противопоставления. Отсутствие па-
дежного противопоставления объяснимо тем, что для современного русско-
го языка нетипичны атрибутивные сочетания такого типа с объектным зна-
чением прилагательного. Ср.: Сестринские поиски не увенчались успехом —
искала сестра, но поиски сестры — искала сестра или искали сестру?
5) В индивидуально-художественной речи прилагательное, относясь к
существительному любого категориально-семантического типа, может вы-
ражать признак другого носителя, названного в предложении, чем создается
сложное взаимодействие значений двух существительных и прилагательно-
го, обогащающее смысловую структуру текста: Одноэтажные дома, Где
однодумы генералы Свой коротают век усталый. Читая «Ниву» и Дюма...
(О. Мандельштам)
6) В некоторых случаях прилагательное оказывается семантически
главным словом, а существительное — категориально-семантической под-
поркой, например:
- предикаты типа Вы — человек опасный и словосочетания типа фио-
летовый цвет, завтрашний день с классифицирующим словом;
88
- словосочетания типа осторожными движениями, тихим голосом,
синонимичные наречиям: А она прошла за перелеском тихими и легкими
шагами (Н. Гумилев) = тихо и легко.
4. Большинство прилагательных одинаково свободно употребляются и
в позиции атрибута, и в позиции предиката. Однако для информативных
прилагательных более естественна атрибутивная функция. На их использо-
вание в предикативной функции накладываются ограничения либо типом
носителей признака (а), либо контекстом: предикативная позиция прилага-
тельного подразумевает противопоставление (явное или скрытое), выделе-
ние характеризуемого объекта среди подобных или его классификацию
именно по признаку, названному информативным прилагательным (б).
(а) Рассмотрим несколько примеров с темпоральными информативны-
ми прилагательными:
(1) Его ночное исчезновение всех
встревожило.
(3) Он прошлогодний победитель
марафона.
(5) Это мои вчерашние спутники.
(2) * Его исчезновение было
ночным,
(4) * Этот победитель марафона
был прошлогодним.
(6) * Эти мои спутники были
вчерашними.
Примеры показывают асимметрию между атрибутивным и предикатив-
ным употреблением этих прилагательных с личным и препозитивным субъ-
ектом — носителем признака. Асимметрия не распространяется на пред-
метный носитель, ср.: У нас осталось прошлогоднее варенье — Это варе-
нье прошлогоднее', Где вчерашняя газета? — Эта газета вчерашняя', Я
приехал ночным поездом — Я приехал поездом. Поезд был ночной, поэто-
му в нем не было ни одеял, ни полотенец, небритый проводник все время
спал, зато маленькие станции он проскакивал без остановок (Г. Климов).
(б) Смысловую акцентуацию информативного признака, для которой он
и выносится в предикативную позицию, можно продемонстрировать на
следующих примерах:
(В магазине:) Это кроссовки беговые, это теннисные, а вон те баскет-
больные', (В зоопарке:) У этого слона больше уши, он крупнее, поэтому коле-
но легко определить, что он африканский', — Здесь нет этой статьи. — Так
этот кодекс уголовный, а тебе надо смотреть гражданский.
Здесь возможны три ступени актуализации признака: атрибутивная пре-
позиция (Это африканский слон), атрибутивная постпозиция (Это слон аф-
риканский) и предикативная позиция (Этот слон африканский).
Традиционный вопрос об основаниях выбора предикативных форм
прилагательного (именительного и творительного падежей полной формы;
краткой формы) собрал вокруг себя большую литературу, но по-прежнему
89
остается открытым. Не прекращаются попытки найти достаточно опреде-
ленные семантико-грамматические критерии употребления в предикате той
или иной формы, хотя еще Ф. И. Буслаев писал в «Исторической граммати-
ке русского языка»: «Различие в значении между формами краткими и пол-
ными уже затерялось как в старинном, так и в народном языке русском, так
что употребление той или другой формы по большей части зависит от благо-
звучия и склада речи» [Буслаев 1959,421].
Уже очевидно, что ни традиционное, по-прежнему представленное в
школьных учебниках и многих работах о прилагательном противопостав-
ление по временности/постоянству признака, ни оппозиция конкрет-
ность/отвлеченность [Шведова 1952], ни трансформационный подход
Л. Бэбби [Babby 1975; Бэбби 1985] (краткая форма выводится из личной
формы глагола, полная соотносится с действительным причастием), ни раз-
личение по декларативности (актуально утверждающая форма — крат-
кая )/дескриптивности (вообще характеризующая форма — полная) [Грам-
матика 1979], ни чисто грамматические критерии (маркированность/немар-
кированность по предикативности/атрибутивности [Грамматика 1979]), ни
стилистические факторы [Пешковский 1938, 222], хотя и объясняют от-
дельные случаи предпочтения той или иной формы, но взятые по отдельно-
сти не дают полной картины соотношения кратких и полных форм для всех
имен прилагательных. Наиболее полная картина взаимодействующих фак-
торов, определяющих форму прилагательного и предикативного имени во-
обще, представлена в работах Дж. Николс [Nichols 1981; Николс 1985].
Сложность проблемы определяется тем, что выбор между формами зависит
от целого набора факторов уровня слова, предложения, текста, неодинаково
действующих на разные семантико-грамматические разряды прилагательных.
Кроме того, соотношение форм динамично, и общее направление его разви-
тия — экспансия полной формы и/или семантическое или позиционное раз-
межевание ее с краткой.
Известно, что очень небольшая группа прилагательных имеет в совре-
менном русском языке только краткую форму (рад, горазд), а довольно зна-
чительная группа слов, прежде всего названия информативных признаков, —
только полную (русский, беговой, сахарный и др.). Для прилагательных, ре-
ально имеющих две предикативные формы, есть как контексты свободного
авторского выбора в пределах одной коммуникативно-функциональной зада-
чи (примеры а), так и случаи, в которых свободный выбор формы говорящим
(иначе: взаимозаменяемость форм, полной и краткой) в пределах одной ком-
муникативно-функциональной задачи невозможен (примеры б):
(1а) Их встреча была печальной/ пе-
чальна — эмоционально-
экспрессивное прилагательное с
препозитивным подлежащим
90
(1 б) Ваше упорство печально /
★печальное — эмоционально-
каузативное прилагательное
(2а) Положение города нехорошо
[ср. нехорошее] (Герцен) —
нехорошо в значении общей
оценки
(За) Он был холодным и равно-
душным! холоден и равнодушен —
с личным субъектом
(4а) Молоко полезное/полезно —
без ограничивающих (субъектно-
временную) сферу действия
признака компонентов
(26) Фантастика хороша (ср.
★хорошая] тогда, когда зритель не
сразу понимает, как сделан трюк
(Станиславский) — хорошо
в значении прагматической оценки
= уместно
(36) Дол/ был холодный /^холоден —
с предметно-локативным субъектом
(46) Ты сам замечаешь, что молоко
тебе полезно [ср. ★полезное] (Чехов);
Молоко полезно/ ★полезное для здоро-
вья — с ограничивающими сферу дей-
ствия признака компонентами
Таким образом, семантические закономерности, определяющие соот-
ношение полной и краткой форм, проявляются прежде всего в их смысло-
вом расхождении (Он болен/больной'. Она хорошая/хороша собой/Ну, и хо-
рош же ты!) и распределении по разным типам субъектов — носителей
признака: Он был щедр/щедрый/щедрым — с именем лица, но: Прием был
щедрый/щедрым, ★щедр — с девербативом; Он жесток/жестокий — с
именем лица, но: Ветер жестокий (Чехов), ★жесток — с признаковым
именем (см. [Ю. Степанов 1981, 152—153]).
Большое влияние на выбор формы оказывают наличествующие в пред-
ложении или подразумеваемые компоненты, ограничивающие сферу дейст-
вия признака, как правило, в субъектном или временном отношении или с
точки зрения критерия, по которому приписывается признак. Это могут быть
личные авторизующие синтаксемы, компоненты с целевым значением и др.,
которые вступают в предложение в своей свободной или обусловленной
форме, а не задаются прилагательными, не являются управляемыми: Смешон
ты мне, Шатушка, с своим рассуждение! (Достоевский) (ср. без авторизую-
щего субъектного компонента: Ты был смешон/смешной/смешным). Будешь
по перинам валяться, а пух человеку вреден (Бунин); Но вечно жалок мне из-
гнанник, как заключенный, как больной (А. Ахматова). Велико значение сти-
листической динамики языка: краткая форма все более приобретает при про-
чих равных оттенок книжности или экспрессивно-оценочный, в разговорном
языке полная, форма все активнее вытесняет краткую. Однако краткая форма
оценочных и эмоционально-каузативных прилагательных оказывается более
устойчивой к этому вытеснению, возможно, потому что поддерживается
функционально близкими однокоренными (а в среднем роде и омонимичны-
ми) предикативами на -о (более подробно см. главу Ш.З «Грамматики»).
91
Книжный характер краткой формы часто придает предложениям с ней
большую категоричность по сравнению с полной, ср.: [Ольга:] Гы, Маша,
глупая (Чехов) и Вы ужасно глупы, капитан (Достоевский) (см. [Пешков-
ский 1956,226]).
Семантические закономерности, названные выше, противодействуют
стилистическому вытеснению краткой формы в случаях семантического
расхождения или распределения по классам субъектов, тогда как структур-
ный фактор «уступает» стилистическому, в результате чего в разговорной
речи распространяются сочетания полной формы прилагательного в преди-
кате даже при наличии компонентов, ограничивающих сферу действия при-
знака: ...Что, — сквозь кашель от махорочного дыма спросил старик, —
воздухом дышишь? Дыши, он для вас, городских, полезный (В. Солоухин).
Наконец, творительный падеж. Употребление этой формы связано с на-
личием связки быть (в инфинитиве, прошедшем и будущем времени, ус-
ловном и повелительном наклонении, деепричастной форме будучи), ее
книжного варианта являться, фазисных модификаторов стать, сделаться,
остаться и др.: Талантливый человек в России не может быть чистень-
ким (Чехов); Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным
(Фольклор); Из всей императорской фамилии, без сомнения, наиболее сим-
патичной была императрица Мария Александровна (П. Кропоткин); Юный
друг, всегда будь юным! (к/ф «Приключения Буратино»); Только один пункт
остался невыясненным (П. Кропоткин). Только творительный использует-
ся в фазисных конструкциях с перестать быть (Он перестал быть таким
ранимым/*такой ранимый, как прежде), в предложениях с модальными
предикативами (не) нужно, (не) надо, можно, нельзя (Нельзя быть таким
жадным/ *такой жадный), в оценочных моделях типа Хорошо быть сво-
бодным/ ^свободный. В остальных случаях в современной разговорной речи
все чаще появляется именительный падеж: Чтобы занять это место, ме-
неджер должен быть опытным/опытный и честным/честный; Если бы
ты был умным/умный, ты бы сам все понял, Сначала он был бед-
ным/бедный, потом стал богатым/богатый. Краткая форма, тоже возмож-
ная в некоторых из этих случаев, напротив, носит книжный характер, ср.:
Будь честным и Будь честен'. Когда я был молодым и Когда я был молод.
Особое место занимают конструкции с «двусторонней» [Виноградов
1954] (иначе — осложненной, полупредикативной) функцией прилагатель-
ного с авторизаторами считаться), (о)казаться, выглядеть и др. — в раз-
ной степени знаменательными и акциональными, каузативными глаголами
и глаголами движения и положения в пространстве: Он пришел/сидел уста-
лый/ым\ Я помню его молодым/ого'. Он нарисовал ее спящей/ую‘, Они на-
шли/оставили/видели командира раненым/ого. Это полипредикативные
предложения, поли- и моноперсональные, поли- и монотемпоральные, в ко-
торых прилагательное структурно-семантически связано и с глаголом, и с
92
именем лица, называющим либо субъект, либо объект при основном преди-
кате. В них могут использоваться творительный, винительный и имени-
тельный падежи полной формы, краткая форма прилагательного и сравни-
тельная степень. См. примеры а) с полнознаменательными глаголами, спо-
собными быть самостоятельными предикатами; б) с неполнознаменатель-
ными глаголами, модификаторами и компликаторами; в) с полисемичными
глаголами, способными выступать и в качестве знаменательных, но в рас-
сматриваемых нами конструкциях знаменательность ослабляющими и
функционирующими как предикаты только в соотнесенности с полупреди-
кативным прилагательным, называющим признак того же или другого
субъекта:
а) Но ты ушла, холодной и далекой, закутав сердце в шелк и шиншилла
(А. Вертинский); Она обернулась ко мне бледная как мрамор (Лермонтов);
Николай Всеволодович вошел к себе сильно смущенный (Достоевский); Там,
где скучаю так мучительно, ко мне приходит иногда Она бесстыдно упои-
тельна и унизительно горда (Блок); В роскошной бедности, в могучей нище-
те живи спокоен и утешен (О. Мандельштам);
б) [Соня:] Я тебе кажусь глупою (Чехов); Принесли его [зайчика] до-
мой — Оказался он живой (Фольклор); Тентетников стал замечать, что
на господской земле все выходило как-то хуже, чем на мужичьей (Гоголь);
в) Она теперь увидела ее совершенно новою и неожиданною для себя
(Л. Толстой); ...Я, проснувшись, сам отпер чемодан, чтобы взять из него
золотой хронометр, посмотреть, который час <...> и, посмотрев, бросил
чемодан не запертым (Бунин) — глагол увидеть в первом примере не оз-
начает зрительного восприятия (ср. Она обернулась и увидела ее), а служит
компликатором — авторизатором; глагол бросить во втором примере не
называет действия (ср. Он бросил чемодан на пол) и может быть опущен {Я
не запер чемодан).
Проблематика, связанная с этими конструкциями: набор глаголов и
прилагательных, способных участвовать в них, выбор формы прилагатель-
ного, семантическое соотношение прилагательного, глагола и именных
компонентов (субъекта и объекта), общее значение конструкций, их семан-
тико-функциональное соотношение с другими способами выражения того
же смысла, пре- или постпозиция прилагательного, обособление полупре-
дикативных прилагательных и т. д. — широко освещается и в синхронном и
в диахронном аспекте в отечественной и зарубежной литературе, (см.,
напр., [Виноградов 1954], [Пешковский 1956, 227—233; 249—253; Исаченк
1963; Babby 1975, 155—168; Girke 1988; Giusti Fici 1988]). Однако боль-
шинство вопросов, прежде всего о месте прилагательного в компонентном
составе предложения и об условиях употребления разных форм прилага-
тельного, остаются открытыми.
С коммуникативной точки зрения прилагательное в двусторонней
функции входит в набор соотносительных способов полипредикативного
93
распространения моделей, ср.: Отправился повидать Анну и застал ее за
обедом вдвоем с маленькой Смирновой (Тютчев); Однажды, зимой 1899
года, я нашел его за обедом у Стасюлевича в особенно оживленном и ве-
селом настроении (А. Кони); ...Мы оказались уже вполне нищими, в по-
ложении совершенно отчаянном (Бунин); Прежде я всегда видел его [го-
род] во всей красе его весенних дней, веселым, шумным, приветливым;
теперь он казался нищим, был сумрачен, грязен то от дождя, то от таю-
щего снега... (Бунин); Ночью мне Шагал снился, большой такой, с ровной,
гладко подстриженной бородой, точно пушистое колье вокруг лица (Бу-
нин — А. Бахрах); Женя видела ее (тетю) простуженной, в состоянии
легкого гриппа (Б. Пастернак).
В этих примерах одна предикация выражается сочетанием именитель-
ного или дательного падежа субъекта с глаголами восприятия или автори-
заторами типа казаться, оказаться, а полупредикативный компонент мо-
жет быть выражен разными средствами, связанными парадигматически
(синонимическими соотношениями) и синтагматически (способными сосу-
ществовать в одном предложении): прилагательное, причастие, именная
синтаксема — признаково-характеризующая, темпоральная, локативная:
застал за обедом вдвоем со Смирновой — обедающей
нашел за обедом у Стасюлевича в веселом настроении — веселого
оказались нищими, в отчаянном положении — в нищете
видел во всей красе, веселым, шумным — в веселье и шуме
снился большой, с бородой — бородатый
видела плачущей — в слезах
Из приведенных примеров видно, что соединение предикаций в рамках
одного предложения реализует взаимодействие диктума и модуса, разных
субъектных сфер (см. главу IV «Грамматики»). Модусный субъект может
совпадать с диктумным (Мы оказались нищими) или не совпадать (Мне
снился Шагал с бородой). Наличие разных субъектных сфер, взаимодейст-
вующих модуса и диктума очевидно в конструкциях с основным предика-
том — авторизатором или глаголом восприятия (нашли раненого, видели ве-
селым, нарисовал спящую, снился с бородой) и с каузативным глаголом
(оставил открытым). Обнаруживается оно и в предложениях с глаголами
движения и положения в пространстве и прилагательным внутренней эмо-
циональной характеристики (сидел несчастный, пришел рассерженный). В
предложениях, где обе предикации относятся к диктуму, например, с глаго-
лом движении или положения в пространстве и эмпирическим прилагатель-
ным (Он пришел лохматый. Он ходит в лохмотьях. Она сидела на диване
бледная), соединение предикаций все равно осуществляется за счет общей
модусной рамки — единого воспринимающего или ментального субъекта
(зона S3 — см. главу IV).
94
Таким образом, именование этой позиции прилагательных двусторон-
ней может отражать нс только структурно-семантическую связь прилага-
тельного с глаголом, и с именем лица, называющим либо субъект, либо
объект при основном предикате, но и двустороннюю обращенность преди-
кации, выраженной прилагательным, и к диктуму, и к модусу, к разным
субъектным сферам.
5. Для определения отношения прилагательного к регистру текста
принципиально важна позиция прилагательного — предикативная или ат-
рибутивная (при основном субъекте предложения или другом существи-
тельном). В первом случае прилагательное служит основным предикатом и
этот предикат сам в соотношении с семантико-грамматическим типом и
референтными особенностями субъекта модели определяет ее регистровую
принадлежность. Регистровая роль прилагательного в атрибутивной пози-
ции подчиненная. Она определяется относительно регистрового фона, соз-
даваемого типами предикатов и референцией имен, окружающих это при-
лагательное. Прилагательное-атрибут может вписываться в этот фон, сов-
падая с ним по регистру (1), или выделяться из него при несовпадении (2):
(1) Если прилагательное, в соответствии со своей семантикой, в преди-
кативной позиции может образовать модель той же регистровой принад-
лежности, что и рассматриваемая модель с прилагательным в атрибутивной
позиции, то такое прилагательное-атрибут полностью «укладывается» в ре-
гистр модели, не создавая никаких модуляций и дополнительных планов:
Высокая ломкая трава шуршала и хрустела под ногами, колючие семена
впивались в шорты (Стругацкие) — прилагательные, обозначающие на-
блюдаемые, эмпирические признаки в предложениях репродуктивного ре-
гистра.
(2) Если же для прилагательного данной семантики не характерно быть
предикатом моделей, принадлежащих этому регистру, то оно вводит иные
регистровые слои, подчиненные регистру основного предиката и углубляю-
щие субъектную и информативную перспективу высказывания: А наверху, на
мостике [...] бодро гулял взад и вперед помощник капитана, — тот самый,
что потом так часто до бешенства доводил Чанга, дуя ему в нос, — чело-
век в белой одежде, в белом шлеме и страшных черных очках... (Бунин).
В репродуктивном контексте эмоционально-каузативное прилагательное
страшных вводит точку зрения персонажа (собаки Чанга), создавая эффект
несобственно-прямой речи, выводящей из репродуктивного в информатив-
ный регистр (вставная фраза с узуальными показателями потом так часто
включает аналогичную информацию).
Семантика прилагательного и регистровая характеристика текста нахо-
дятся в диалектической взаимозависимости: прилагательное участвует в
создании регистровой окраски текста (концентрация однотипных прилага-
95
тельных в тексте влияет на его регистровую принадлежность), а регистр
текста определяет роль прилагательного.
Поскольку наблюдение окружающего мира, эмоциональное пережива-
ние, работа разума и памяти, оценивающая способность слиты в человече-
ской личности воедино, то и признаки, относящиеся к каждой из этих сфер,
как правило, сосуществуют в текстах. Редко можно встретить участки текста,
превышающие одно предложение, в которых использовались бы прилага-
тельные только одного типа. Проанализируем функционирование адъектив-
ных предикатов и определений разных семантико-грамматических разрядов с
точки зрения коммуникативных регистров речи.
5.1. Наблюдаемые признаки.
На передней лошади едет император в голубом кафтане. Белая кобы-
ла с карими глазами, с челкой вороною. Красная попона, крылья за спиною,
как перед войною (Б. Окуджава) — актуальная наблюдаемость, репродук-
тивно-описательный текст обеспечивается прилагательными наблюдаемой
эмпирической характеристики, которые соседствуют с конкретно-
референтными предметными и личными существительными, глаголом, на-
зывающим наблюдаемое актуальное действие;
Все лошади нашей конюшни были вороными (П. Кропоткин) — неакту-
альная наблюдаемость, наблюдаемый признак — предикат в информатив-
ном регистре;
Ночью все кошки серы (Пословица) — генеритивный регистр.
В предложениях информативного и гснсритивного регистров адъектив-
ные определения, называющие наблюдаемые признаки, «подчиняются» ре-
гистру основного предиката и приобретают узуальную или вневременную
темпоральную отнесенность: Зеленый бронзовый секстан пылится в ком-
нате Лицея (А. Городницкий); Черного кобеля не отмоешь добела.
5.2. Эмоциональные признаки.
Их регистровые характеристики наиболее сложны и разнообразны, что
связано со сложностью и разнообразием их субъектно-каузативной струк-
туры и специфическим отношением к наблюдаемости. Эмоционально-
статуальные прилагательные встречаются в репродуктивных (самонаблю-
дение говорящего) и в информативных текстах (наблюдение проявления
чужого состояния: Я ничего не смогу него узнать, так как он был чем-то
расстроен и раздражен). Они часто соседствуют с признаковыми сущест-
вительными, описывающими внутреннюю сферу человека, и неакциональ-
ными ненаблюдаемыми глаголами:
Чанг тоже пьяница, он тоже по утрам мутен, слаб и чувствует мир с
тем томным отвращением, [которое так знакомо всем плавающим на
кораблях и страдающим морской болезнью — выход в оценоч-
96
но-информативный регистр, комментарий «всезнающего автора»]. И пото-
му, задремывая в этот утренний час, Чанг видит сон, томительный,
скучный... (Бунин). В первом предложении адъективные признаки имеют
узуальную временную отнесенность, во втором — актуальную.
Эмоционально-статуальные признаки включают не только отдельные
проявления состояния (Мне обидно, что ты обманул меня), но и типичные
проявления — эмоциональные черты (Он обидчивый человек). Первично
значение состояния, что демонстрируют модели с прилагательным в роли
главного предиката и с категорией состояния: Мне грустно. Что ты такой
радостный? Собственно эмоционально-статуаль-ное значение может быть
представлено в репродуктивных и информативных текстах, эмоциональная
черта — только в информативных. Оба значения могут быть выражены тем
же прилагательным (спокойный), или же различие может быть лексикали-
зовано (радостный — жизнерадостный, обиженный — обидчивый, раз-
драженный — раздражительный). (О грамматикализации и лексикализа-
ции различия между постоянными признаками и состояниями см., напри-
мер, [Вольф 1982, 323].)
Аналогично ведут себя прилагательные, называющие внутренние каче-
ства лиц. Говоря о внутренних качествах, мы имеем в виду обладание ими
или их проявление. Первично первое значение, что демонстрируют модели
с соответствующими прилагательными в роли главного предиката: Он доб-
рый, честный, щедрый, ленивый и т. д. Возникновение значения проявления
возможно не у всех прилагательных такого рода (некоторые внутренние
признаки подразумевают «суммарность», например, вспыльчивый — ‘кото-
рый часто/легко раздражается’), и для этого требуются специальные усло-
вия: для прилагательных — сочетаемость с существительными, обозна-
чающими мимику, жесты, взгляд, для наречий — с такими глаголами: Без-
домный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного...
(Булгаков); Рейнхард уважительно приподнял брови (С. Довлатов); Чело-
век скользнул по глайдеру равнодушным взглядом и, обогнув его, пошел
дальше по гребню (Стругацкие). В предикате обладание внутренними каче-
ствами выражается в информативных текстах (а), проявление — в репро-
дуктивных (б):
(а) Спору нет, он красноречив, только красноречие его не русское
(Тургенев); Я становился все более злым и все менее осторожным
(С. Довлатов);
(б) ...Глаза ее горели задором, движения были страстные... [Анюта на
балу] (Чехов); Вон — павловцы, вон — гренадеры По пыльной мостовой
идут', Их лица строги, груди серы. Блестит Георгий там и тут (Блок).
Эмоционально-каузативные прилагательные в качестве предикатов уча-
ствуют, подобно оценочным, в информативных высказываниях: А я беспо-
мощен и слаб. Как все, как вы, — лишь умный раб, Из глины созданный и
праха, — И мир — он страшен для меня (Блок). Что касается генеритивно
4 - 9556
97
го регистра, то логично предположить, что на той степени обобщения, ко-
торую он подразумевает, происходит отвлечение от индивидуальности и
каузируемое эмоциональное состояние становится надличностным, связы-
вается с обобщенным субъектом, превращаясь в оценку: Это слово — рав-
ноправность. Без него наслаждение телом, восхищение красотою скучны,
мрачны, гадки... (Чернышевский).
Эмоционально-экспрессивное значение обязано своим возникновением
именно репродуктивному регистру, в контексте которого существует воз-
можность описания проявлений внутренних состояний: И лицо ее стало
так задумчиво, так грустно, что я дал себе слово в этот вечер непремен-
но поцеловать ее руку (Лермонтов).
В репродуктивном тексте эмоционально-каузативные прилагательные-
атрибуты вводят субъективный проективный план говорящего или героя и
модулируют репродуктивный регистр: По палубе ходил помощник капита-
на в страшных очках. Эмоционально-экспрессивные прилагательные-
атрибуты всегда передают наблюдаемое внешнее проявление состояния и
остаются в пределах репродуктивного регистра: А Саул смотрел на Вадима
с выражением какого-то удивленного восхищения и умиления (Стругац-
кие). А регистровая роль эмоционально-статуальных определений, так же
как и у эмоционально-статуальных предикатов, зависит от того, чей субъек-
тивный план вводится этими определениями: модусного или диктумного
субъекта, от совпадения или несовпадения модусного и диктумного субъек-
тов и от того, представлено ли состояние в его конкретном, единичном про-
явлении или как «эмоциональная черта». В то же время определение испыты-
вает воздействие основного предиката — глагола наблюдаемого действия
или состояния или авторизующего глагола. Таким образом, в случае пред-
ставления состояния в ситуации самонаблюдения говорящего или в нарра-
тивном режиме в несобственно-прямой речи эмоционально-статуальное при-
лагательное-атрибут полностью укладывается в репродуктивный регистр.
Если описывается эмоциональная черта или наблюдение проявления чужого
состояния, то прилагательное или не может участвовать в репродуктивном
тексте (За столом сидел ^обидчивый, ^раздражительный человек), или под-
чиняется общему контексту наблюдаемости: У окна стояла грустная моло-
дая девушка.
5.3. «Оценочный текст» (в примере признаки оценочные и эмоциональ-
но-каузативные выражены прилагательными, наречиями и предикативами):
Когда называвшие себя футуристами призывали «поджигателей с почер-
невшими пальцами», было не страшно — славные ребята, думалось. Когда
они командовали'. «Сройте основания славных городов!»', было непонятно
и любопытно... Но сразу становилось невкусно и отвратительно щеко-
тало обоняние, когда Манифест обнародовал возраст их величеств
(Г. Шпет).
98
Оценки принадлежат информативному, генеритивному или реактивно-
му (в диалоге) регистру. Информативность/генеритивность предложений с
оценочным предикатом, выраженным прилагательным или предикативом,
зависит от референции объекта оценки. При отнесении оценки ко всему
классу предметов, лиц, действий, событий и т. д. вне конкретной временной
отнесенности и в отвлечении от конкретной индивидуальности оцениваю-
щего субъекта образуются генеритивные предложения (а). Если оценка от-
носится к конкретному предмету, лицу, действию или событию, действие ее
локализовано во времени и прикреплено к оценочной сетке конкретного
субъекта — информативный регистр (б).
(а) Хороша ложка к обеду (Пословица); Ничтожны и напрасны печали
бытия! (Д. Быков);
(б) Блок посмотрел — костры горят — «Очень хорошо» (Маяковский);
Зачем, зачем мольбы мои напрасны? (В. Степанцов).
Оценочное предложение, в отличие от дескриптивного, не может суще-
ствовать изолированно, оценка всегда возникает на фоне описания или по-
вествования, поэтому такой текст обычно встречается в соответствующем
окружении — репродуктивном или информативном, актуальном или неак-
туальном. При введении оценочных моделей в репродуктивный текст все-
гда происходит переключение репродуктивного регистра на информатив-
ный или генеритивный: Он оглядел каюту. Беспорядок здесь был страш-
ный (Стругацкие) — оценочная модель информативного регистра; Я оглядел
каюту. Беспорядок па корабле недопустим — оценочная модель генеритив-
иого регистра. Аналогично в репродуктивном тексте присутствие оценочных
прилагательных и наречий, выражающих точки зрения разных субъектов,
всегда ощутимо и создает выход за рамки репродуктивного регистра: Вновь
взвизгнули стрелы, выпущенные в безнадежных попытках поразить Торина
(Ник. Перумов).
В окружении информативного текста оценочная модель, если она сама
относится к информативному типу, не переключает регистр (а), а если она
принадлежит более высокому уровню обобщения и представляет генери-
тивный регистр, то переключение регистров происходит (б):
(а) Я думаю, что в глубине души тетя мечтала о ложе первого или
второго яруса. [...] Однако и шестой ряд партера тоже было неплохо
(В. Катаев);
(б) Испуская последний вздох, я все-таки буду верить, что наука —
самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека (Чехов).
Следующий фрагмент демонстрирует переход от информативного ре-
гистра (предложения с эмоционально-статуальными и эмоционально-
каузативными предикативами) к генеритивному оценочному заключению:
Вечером [.музыка], напротив слишком раздражает мои нервы, мне делает-
99
4'
ся или слишком грустно, или слишком весело. То и другое утомительно, ко-
гда нет положительной причины грустить или радоваться, и при том
грусть в обществе смешна, а слишком большая веселость неприлична...
(Лермонтов).
Одни оценочные адъективные предикаты по своей семантике тяготеют
к информативному регистру (неуместный, бесполезный, понятный), дру-
гие — к генеритивному (этические и другие социальные опенки). Для ис-
пользования первых в качестве предикатов генеритивных предложений и
вторых — в качестве предикатов информативных моделей требуются осо-
бые контекстные условия, ср.: Торг здесь неуместен (Ильф и Петров) —
информативный регистр и Торг всегда неуместен, когда речь идет о спасе-
нии человеческой жизни — генеритивный регистр; Предательство подло —
генеритивный регистр и Твое предательство особенно подло, потому что
твои друзья совершенно беззащитны — информативный регистр.
5.4. Информативные признаки.
Модель с информативным адъективным предикатом, как правило, при-
надлежит информативному регистру: Мир Достоевского глубоко персона-
лиспшчен (М. Бахтин), но иногда «поднимается» на уровень обобщения,
свойственный генеритивному: Слово пластично, музыкально, живописно
(Г. Шпет); Жизнь коротка, искусство вечно.
В репродуктивном регистре информативные прилагательные могут
вводить особый информативный план, в частности при передаче эффекта
«обманутого ожидания» — подчеркивается несоответствие наблюдения то-
му, что наблюдатель должен был, ожидал увидеть, или при эксплицитном
«переключении» регистров, например, авторизующими ментальными пре-
дикатами: Потолок у Чанга с капитаном низкий, комната большая и холод-
ная. В ней всегда, кроме того, сумрачно', два окна, пробитые в наклонной
стене-крыше, невелики и круглы, напоминают корабельные (Бунин). Однако
иногда информативное прилагательное-определение как бы «растворяется» в
репродуктивном регистре, например:
- прилагательные с субъектным (личным) значением в сочетаниях
типа детский плач, птичий щебет с препозитивным существительным,
обозначающим наблюдаемое действие или состояние субъекта, названного
прилагательным, — объект восприятия говорящего — в усложненных по-
липредикативных конструкциях: Вдали, над пылью переулочной. Над скукой
загородных дач Чуть золотится крендель булочной И раздается детский
плач (Блок);
- прилагательные от предметных или локативных существительных в
сочетаниях типа морские волны, сосновый лес с предметным или локативным
именем, когда объекты, названные в существительном и прилагательном, не-
разделимы (один «состоит» из других) и возможна без большого искажения
100
смысла замена атрибутивного сочетания на производящее существитель-
ное — источник прилагательного: Ночь была ясная, свет полной луны осе-
ребрял темную зелень на древних дубах и вязах, которые составляли густую,
длинную аллею. Шум морских волн [ср.: шум моря] соединялся с шумом ли-
стьев, потрясаемых ветром (Карамзин);
- темпоральные и пространственные прилагательные с предметными
существительными и с именами наблюдаемого природного процесса или
состояния: темпорально и пространственно локализуется не референт су-
ществительного, а положение наблюдателя во времени и пространстве: В
вечернем мраке тонут лица (Блок); Два всадника скачут в вечерней грязи
(И. Бродский).
Наконец, рассмотрим пример более сложного репродуктивного текста:
От дождя, от туч было почти темно, цветы и зелень в садах были необык-
новенно яркими, пустой трамвай шел быстро, кидая фиолетовые вспышки
(1), а я читала, читала (2) и, неизвестно почему, чувствовала себя почти му-
чительно счастливой (3) (Бунин).
В этом предложении мы постепенно как бы приближаемся извне к душе
героини, и соответственно меняются адъективные признаки. Первая часть
предложения (1) — описание внешнего мира — наполнена наблюдаемыми
признаками, выраженными прилагательными и отадъективными средства-
ми: темно, яркие, пустой, быстро, фиолетовые. Единственный авторизо-
ванный признак в этой части {необыкновенно) — интенсифицирующая
оценка при наблюдаемом признаке. Во второй части (2) модусный субъект
предстает как действующий, сливается с диктумным; и от простого наблю-
дения, через действие мы переходим в третьей части (3) к описанию со-
стояния, сложному, диалектическому: героиня испытывает счастье, ей это
мучительно, она не знает, почему. В третьей части соседствуют эмоцио-
нальные признаки — мучительно счастливой (в пределах репродуктивного
регистра) и оценочный — неизвестно почему (выход в информативный ре-
гистр). Здесь, в пределах одного предложения говорящий проявляет себя
как субъект речи, действия, наблюдения, оценки и чувства и сосуществуют
разные типы адъективных признаков. На основу, созданную описанием в
репродуктивном регистре, накладываются оценочный и эмоциональный
планы. В таком сочетании разнотипных признаков внутреннего и внешнего
мира проявляются, с одной стороны, важнейшие когнитивные закономер-
ности — неразделимость материального бытия и сознания, неразделимость
разных сторон человеческой личности; с другой — художественное мастер-
ство соединения объективного и субъективного в психологически обога-
щенной ткани текста.
101
Глава III
Модели предложений
в системно-коммуникативном аспекте
1. Основные модели предложения
и их модификации
Основные модели предложения. Предикативность и типовое
значение. Изосемичность/неизосемичность. Модификации
предикатного и субъектного (определенно-личная, неопре-
деленно-личная и обобщенная) компонентов. Инволюнтив-
ные и пассивные модификации.
1. Принципы классификации простого предложения — одна из ключе-
вых и, вместе с тем, дискуссионных проблем современной грамматической
науки. В классификации объектов реализуется знание о природе изучаемого
предмета на данном этапе развития познавательной деятельности. Система-
тизация объектов на последовательных и убедительных основаниях — и ре-
зультат и орудие исследовательской работы.
Критически воспринимая традиционно-школьную типологию предло-
жений, явно неадекватную реальной организованности синтаксической сис-
темы, современные языковеды продолжают поиски эффективных класси-
фикационных критериев.
Больше всего разногласий остается в вопросе о соотношении синтакси-
ческого и семантического анализа.
Для тех синтаксистов, для которых неизбежной данью одному десяти-
летию были формальные устремления, данью другому — признание семан-
тики, особенно трудной была необходимость найти место семантике в ря-
дах сложившихся грамматических представлений. Наиболее распростра-
ненным решением стало помещение семантической информации в над-
стройку над зданием грамматическим, будто бы непричастным семантике.
Формулировались идеи автономности, параллельности синтаксического и
102
семантического ярусов, громоздилась «двухэтажная» рубрикация состава
предложения — по членам предложения и по семантическим компонен-
там — на основе той посылки, что каждый способ членения исходит из сво-
его принципа: либо синтаксического, либо семантического.
Однако сама посылка оказывается иллюзорной. Поскольку семантика
не располагает в языке собственной системой средств, каждый из двух спо-
собов членения предложения опирается на совокупность тех же признаков,
необходимых составляющих синтаксического, а по сути дела структурно-
смыслового механизма: категориально-семантического, морфологического
и функционально-комбинаторного, но они учитываются на каждом «этаже»
в разной пропорции, с разной мерой полноты.
Так, например, в предложении Саше не спится с «синтаксической»
точки зрения имя в дательном квалифицируют как второстепенный член
предложения или детерминант, распространитель модели, исходя из мор-
фологической формы (косвенный падеж), синтаксической препозиции, от-
сутствия синтаксического согласования с предикатом, субъектной семанти-
ки. Те же основания: категориальная семантика личного имени, типичная
для субъекта форма дательного падежа, синтаксическая препозиция, струк-
турно-смысловая роль носителя предикативного признака — позволяют
квалифицировать эту именную форму с «семантической» позиции как
субъект.
На каком-то этапе гносеологической работы человеческое сознание
может позволить себе такую избыточную и противоречивую двоякую ин-
терпретацию; вряд ли, однако, такую нерачитсльность, когда компоненты
«под видом второстепенных» служат главными, допускает в своей онтоло-
гии веками отработанное устройство языка.
Попытки подтвердить оппозицию «синтаксичсский/семантический»
анализ, переводя ее из вертикальной плоскости в горизонтальную в виде
противопоставления минимальной (грамматической) и расширенной (се-
мантической) схем предложения, отправляются также с не слишком надеж-
ных исходных позиций. Так, иллюстрация, призванная доказать соответст-
вие предложений (1) Грачи прилетели и (2) Они очутились здесь одной
схеме N — Vf и расхождение их «расширенных» схем, доказывает иное.
Примеры (1) и (2) представляют разные грамматико-семантические струк-
туры (или схемы). Из них только первое соотносительно со схемой N— Vf.
Синтаксический анализ не равен морфологическому. Тип, модель, схема
абстрагируются от конкретного примера с учетом не только морфологиче-
ской формы компонента, но и его категориального значения. В отличие от
примера (1), где предикативный признак выражен акциональным глаголом
и сообщает о действии, перемещении (в его результативном видовом вари-
анте), в примере (2) действия нет, предикативный признак предмета (тоже
живых существ) заключается в характеристике их местонахождения, он вы-
103
ражен наречием здесь, которое вместе с подлежащим и составляет грамма-
тический и одновременно семантический минимум предложения. Глагол
очутиться — вспомогательного характера, он вносит в отношения между
предицируемым и предикатом модификационный оттенок неожиданности
признака для его носителя, как бы неосознанности происшедшего с ним
изменения, поэтому принадлежит к аппарату регулярных реализаций ми-
нимальной модели, «действующему только при соединении с определен-
ными формами знаменательных слов», «не затрагивая системно значимых
признаков схемы» [Белошапкова 1978].
Таким образом, вопреки заявленному стремлению выделить семантиче-
скую структуру предложения, подобный анализ фактически не считается с
этой семантической структурой.
Академическая Грамматика-80, освятив своим авторитетом признание
необходимости семантического анализа предложений и сделав важный шаг
вперед в разработке опыта такого анализа, не решилась сделать второго ша-
га: поставить вопрос о взаимосвязях между структурным и семантическим
планами.
Если же исходить из того, что система типов предложения в целом от-
ражает общую модель языкового видения человеком мира, а в структурно-
смысловых типах предложений предстает категориальное расчленение язы-
ковым сознанием действительности, то наиболее естественную основу для
классификации можно найти в знаменательных частях речи, соединяющих в
себе нераздельно форму и категориальное содержание.
Элементарные единицы синтаксиса — синтаксемы с предметным и
синтаксемы с признаковым значением, вступая в предикативную связь, об-
разуют модель предложения с определенным типовым значением. Говоря-
щий, в соответствии со смысловыми потребностями, избирает нужные ка-
тегориальные компоненты.
Под моделью предложения понимаем состав взаимообусловленных
субъектного и предикатного компонентов в единстве их морфологических,
синтаксических и семантических характеристик.
Типовое значение предложения — обобщенный смысловой ре-
зультат (в иной терминологии — семантическая структура) предикативного
сопряжения субъектного и предикатного компонентов.
Две или несколько моделей, организованных одноименными компонен-
тами с различиями в оформлении, могут выражать одно и то же типовое
значение (ср. Дед — плотник и Дед плотничает — лицо и его профессия,
занятие; Она в обмороке и У нее обморок лицо и его состояние; Яблоня
цветет и Яблоня в цвету — предмет и его состояние).
Предикативность — сопряженность предикативного признака с
субъектом — его носителем, выражающая в языковых категориях модаль-
ности, времени и лица отнесенность предложения к действительности.
104
Основные модели предложений и их типовые значения могут быть
представлены в таблице:
Модели предложений Способ выражения предиката Типовое значение
Сестра шьет глагол действие субъекта (акциональный признак)
Сестре скучно предикатив (категория состояния) состояние субъекта (статуальный признак)
Сестра добрая прилагательное свойство предмета (квалитативный признак)
Сестер три числительное количество предметов (квантитативный признак)
Сестра — врач существительное отнесение к классу предметов (квалификативный признак)
2. Таблица выявляет еще одно важное свойство моделей предложений:
взаимную избирательность, взаимообусловленность по форме и содержа-
нию обоих организующих модель компонентов, субъектного и предикатно-
го (или подлежащего и сказуемого). Так, при предикате — личном глаголе
субъект обычно выражается именем в именительном падеже, при предика-
те — предикативе на -о — именем в дательном падеже, при квантитативном
предикате — чаще именем в родительном падеже.
На уровне синтаксиса релевантны не индивидуальные лексические зна-
чения слов, а обобщенные, категориальные. Так, для синтаксиса сущест-
венно в ряду слов художник, племянник, водитель, лекарь, дочь, мастер и
под. то значение лица, которое объединяет их в семантико-грамматический
подкласс существительных; в ряду слов тревога, сытость, веселье, сон,
усталость, хандра, озноб и под. — значение подкласса состояния: в ряду
глаголов стирать, петь, бегать, месить, молотить, считать, кричать и
под. — значение подкласса действия, или акциональных, противопостав-
ляемых по определенным синтаксическим свойствам подклассу неакцио-
нальных: состояния (бодрствовать, дремать, томиться, висеть, лежать,
цвести, дряхлеть и под.), отношения (противостоять, соответствовать,
превосходить, уступать, относиться) и т. д.
Из самой природы явлений вытекают категориальные ограничения для
главных компонентов предложения. Разным видам субъектов в реальной
действительности (или в том, что называют «фиктивной действительно-
стью» в художественной литературе) свойственны свои жизненные прояв-
ления и связи, функции и признаки. Человек существует в пространстве и
времени, в природе и обществе, обладает свойствами, испытывает физиче-
105
ские и психические состояния, вступает в социальные и психологические
отношения с другими людьми, перемещается в пространстве, совершает
действия, физические и ментальные. Предметы существуют, наличествуют,
обладают свойствами, претерпевают изменения физического состояния, не
мыслят, самостоятельно не действуют, не передвигаются произвольно, но
функционируют по воле человека.
Поэтому для акциональных предикатов, сообщающих о целенаправлен-
ном, намеренном действии, естественным будет субъект, представляющий
лицо или одушевленное существо: Мать кормит детей. Пастух гонит
стадо. Директор подписывает приказ, Мальчик мчится на велосипеде.
Лошадь жует сено. Оператор включает прибор, Пилот управляет само-
летом. Имена предметов выступают в позиции субъекта при глагольных
предикатах функтивных (Фонарь светит. Радио говорит. Станок работа-
ет), экзистенциальных (Луна сияет. Гром гремит. Дождь льет), статуаль-
ных и динамически-квалитативных (Бутон раскрывается. Река мелеет. За-
бор ветшает. Туман редеет). При статуальных предикатах возможны субъ-
екты трех видов — личный (одушевленный): Старик сердится. Дети в испу-
ге, Пес беспокоится, Всем весело, У нее грипп', предметный: Рожь колосит-
ся, Крыша проржавела. Белье высохло и предметно-пространственный: В
квартире уютно, В городе тихо, В городе тишина. За окном темно, На дво-
ре морозно, В погребе сыро.
Отвлеченные понятия — наименования действий, состояний, качеств —
не действуют, в позиции предицируемого они соединяются со своим кру-
гом предицирующих — оценки, квалификации, либо выступают в роли
компонентов каузативных конструкций: Противоречия углубляются, Не-
вежливость удручает, Невежливость — это отсутствие культуры ранне-
го детства. Способности его уникальны. Посоветоваться было полезно.
Забывать непростительно. Забывчивость непростительна. Уйти — зна-
чит обидеть.
Таким образом, различия в составе моделей предложения определяются
прежде всего различиями в характере внеязыковых явлений, в них отобра-
жаемых, а также способами категоризации этих явлений в национальном
языковом сознании.
3. Если положить в основу классификации моделей предложения един-
ство морфологических, семантических и синтаксических признаков в его
компонентах, основные типы предложений можно представить в следую-
щем порядке.
1) Глагольные предложения
а) сообщающие о действии лица: Пахарь пашет. Врач лечит. Пасса-
жиры читают, Хозяйка разливает чай. Дети собирают землянику, Татья-
на пишет письмо, Депутаты говорят речи.
Общее значение действия (акциональное) можно дифференцировать
соответственно категориально-семантическому разряду глагола и сопутст-
106
вующему ему набору предметных компонентов. Это могут быть кон-
кретно-физические действия, направленные на объект и фа-
культативно сопровождаемые указанием на орудие, средство {Дети моют
руки мылом. Бухгалтер насчитывает зарплату с помощью калькулятора,
Няня вяжет чулок на спицах. Художник пишет пейзажи акварелью. Она
пропалывает грядки тяпкой и поливает из лейки. Автор делает макет кни-
ги на компьютере. Капитан рассматривает остров в подзорную трубу, Он
запирает дверь на замок); речемыслитсльные действия, сопро-
вождаемые указанием на делиберат (содержание) и адресата, возможно и на
средства коммуникации (Депутат отчитывается о работе перед избира-
телями, Мать рассказывает детям сказку. Корреспондент передает по
телефону информацию о событиях); действия нравственно-
поведенческой сферы, факультативно с именем объекта или со-
участника (Чиновник угождает начальству. Горцы почитают стариков.
Сильный парень куражится над слабым. Фирмач важничает перед заказ-
чиком); интерсубъектное действие с обязательным указанием со-
участника и факультативным делибератом или обозначением цели («Дина-
мо» играет со «Спартаком», Хозяйка ссорится с соседками из-за дежур-
ства, Ученые мало общаются с коллегами. Мальчишки подрались за мяч.
Брат советуется с отцом о летних планах) и др. Особую группу среди ак-
циональных глаголов составляют глаголы движения и перемещения,
обычно сопровождаемые именами, называющими предметно-
пространственные ориентиры (русский язык, в отличие от некоторых дру-
гих, последовательно различает пространственные значения места и на-
правления) и способ перемещения (Всадник едет на белом коне по высоко-
му берегу, С выставки домой они идут по площади мимо собора, Делегация
летит самолетом из Киева в Вену, Он переставляет книги из шкафа на
полки, Лодка прошла под мостом и причалила к острову; последний при-
мер представляет типичный случай, когда средству передвижения припи-
сываются действия управляющего им человека);
б) сообщающие о функционировании предметов: Мотор
работает. Будильник звонит. Лампа горит, Радиола играет, Солнце све-
тит, Печка греет, Чайник кипит;
в) сообщающие о состоянии лица (Гость скучает, Деду нездо-
ровится, Дети взрослеют. Дежурный спит), предмета (Яблоки зреют,
Рожь наливается. Ботинки износились. Снег тает), среды (В кабинете
пахнет табаком, На дворе морозит. За окном светает).
2) Адъективные, сообщающие о свойстве, качестве лица или
предмета: Дом пуст. Воздух тих. Лестница крутая. Учитель строгий,
Письмо — заказное, Берег топкий. Язык его точен и живописен.
3) Субстантивные
а) сообщающие классификационную информацию: Хорек —
хищник, Таймыр — полуостров, Москва — столица. Брат — брокер;
107
б) сообщающие опризнаках предмета или лица; понятие призна-
ка может быть конкретизировано как указание на материал, источник, про-
исхождение предмета: Мандарины — с Кавказа, Записка — от Павла, Под-
стаканник — из мельхиора. Бутылка — из-под кефира', как указание на ад-
ресацию, назначение, ориентированность предмета: Книги — для детей,
Тропинка — к озеру, Билеты — в оперу. Телеграмма — брату, как локатив-
ная характеристика предмета: Дети в саду. Аптека — за углом. Капитан —
на палубе, Ножницы — на окне, Магазин — через дорогу. Платок — в кар-
мане’, как сообщение о посессивном наличии, о субъекте и объекте владе-
ния: У Пети — белка, а у Оли — черепаха, У соседа мотоцикл, У нее сын, У
них сад и т. д.;
в) характеризующие данное время и пространство по наличию назван-
ного признака: Зима. Солнце. На дворе мороз. Вдоль улицы сугробы.
Кругом веселые голоса.
4) Наречные
а) сообщающие о разных признаках предмета: Сестра замужем
(но ср. Брат женат — адъективная модель), Яйца — всмятку, Метро —
рядом. Выключатель справа’,
б) сообщающие о состоянии лица (с предикативами, или стати-
вами): Всем весело. Ей больно, Детям страшно’,
в) сообщающие о состоянии среды: На дворе морозно, В доме
спокойно. За окном светло.
5) Квантитативные (с числительным или другим количественным
словом в предикате), содержащие количественную характеристи-
ку названного предмета: Любопытных — сотни, Картошки — полведра,
Учеников — человек десять, Книг — груды. Народу — море. Доброволь-
цев — не счесть.
Таким образом, принцип соотносительности формы и выражаемого ею
содержания позволяет систематизировать многообразие моделей простого
предложения, а понятие типового значения может быть представлено и в
иерархической конкретизации.
Возникая в результате взаимодействия категориально-семантического и
грамматического факторов, дифференциация разрядов синтаксических мо-
делей не растворяется в лексических значениях, поскольку опирается на
парадигматические ряды синонимических моделей. Образование моделей в
свою очередь ограничено набором синтаксических единиц, реализующихся
в качестве главных компонентов модели предложения.
4. Известно, что язык способен выражать одно и то же значение раз-
личными средствами. Например, сообщение о действии лица может быть
выражено следующими парами предложений:
Хирург оперирует больного — Хирург делает операцию
Ревизор проверяет счета — Ревизор проводит проверку счетов.
108
Категориальное значение действия выражено в левых примерах акцио-
нальными глаголами оперирует, проверяет, в правых — отглагольными
именами существительными (девербативами) операция, проверка при под-
держке неакциональных вспомогательных глаголов делает, проводит, про-
изводит, совершает, ведет (различается употребление глаголов в акцио-
нальном значении с предметным именем объекта: Учитель ведет детей в
зоопарк, Татьяна делает салат и в качестве вспомогательных при отгла-
гольном имени, которое обозначает само действие, а не объект его: Учи-
тель ведет опрос учеников, Татьяна делает массаж). Следовательно, не
всякое существительное обозначает предмет, не всякий глагол обозначает
действие. Кроме предметов, существительные называют действия (провер-
ка, прогулка, опрос, посадка, регистрация), состояния (сон, гнев, недомога-
ние, апатия, бодрость, усталость), качества (гордость, красота, хлебо-
сольство, синева, ширина, крутизна, хитрость), количества (множество,
масса, щепотка, дюжина, горсть, килограмм, литр) и т. д.
Глаголы, кроме действий и состояний, называют разные виды отноше-
ний между предметами и признаками, например, локативные (находиться
где, помещаться где, располагаться где), компаративные (превосходить
кого-что в чем, уступать кому-чему в чем, напоминать кого-что), парти-
тивные (состоять из чего, содержаться в чем, относиться, принадле-
жать к чему), посессивные (иметь что, владеть чем, располагать чем,
принадлежать кому) и др.
Таким образом, знаменательные части речи делятся на подклассы, ха-
рактеризующиеся:
1) каждый своей категориальной семантикой;
2) своими словообразовательными средствами (например, имена дейст-
вия образуются большей частью от глагольных основ, с суффиксами -
ЕНИе, -АНИе, -АТИе, -Ка, -Ба; имена качества — от основ прилагательных
с суффиксами -ОТа, -Ина, -ИЗНа, -ОСТЬ и т.д.):
3) общими для части речи, с частными различиями, морфологическими
категориями;
4) своими особенностями в синтаксическом функционировании. Под-
класс имен предметных (вещественно-предметных и лично-предметных)
составляет основу, центр класса существительных, подклассы отвлеченных
имен — его периферию. По признаку соответствия/несоответствия отобра-
жаемого категориального значения основному категориальному значению
данной части речи, основные подклассы названы изосемическими, пери-
ферийные — неизосемнческими. Слова изосемических и неизосемических
подклассов служат средствами соответственно прямой и косвенной номи-
нации соответствующих явлений действительности, см. таблицу.
109
Категориальные значения частей речи
(изосемические и неизосемические)
Категории х. действит. Часть х. речи Предмет Свойство Действие Состояние Количество
Существитель- ное певец белок дым белизна пение побелка грусть множество двойка
Прилагательное певучий белый дымный дымовой грустный многие двойной
Глагол белеть двоиться петь белить дымить (о чел.) грустить дымить (о печке) множить удвоить
Категория со- стояния грустно дымно
Числительное первый второй двойст- венный много два
Наречие много дважды вдвойне
Примечание: Рамкой по диагонали выделены примеры слов изосеми-
чсских подклассов.
Это разграничение подклассов слов порождает прямые следствия для
синтаксиса. Изосемические подклассы слов образуют и изосемические моде-
ли предложений, наиболее экономные и лаконичные. Неизосемические под-
классы в синтаксических построениях чаще прибегают к посредству вспомо-
гательных слов. Сравните: Лаборанты испытывают новый прибор. Прибор
точен и надежен. — Лаборанты ведут испытания нового прибора. Прибор
отличается точностью и надежностью. Изосемические и неизосемические
модели предложений соотносятся как синтаксические синонимы.
НО
5. Языковая модель предложения претерпевает в речи различные видо-
изменения, включающие ее в текстовый, коммуникативный, социальный,
стилистический, прагматический контекст общения. Для систематизации
моделей необходимо выяснить далее два вопроса:
1) Обогащаясь дополнительными речевыми смыслами и оттенками зна-
чений, при каких условиях модель остается равной самой себе?
2) Каков характер регулярно наращиваемых смыслов, поддающихся
систематизации?
6. Выражая значение времени и модальности, предикатный компонент
способен усложнять эти значения, представляя процесс в его динамике, фа-
зисных моментах начала, продолжения, прекращения, а также в аспекте мо-
дально-волюнтивного отношения между предикативным признаком и его
носителем.
Фазисные модификации образуются включением в состав предиката
неполнозначных фазисных глаголов (начать, стать, становиться, про-
должать, оставаться, перестать, прекратить, кончить и др.) в соответ-
ствующей личной форме при инфинитиве глагольного предиката или ин-
финитивной форме именного предиката (при вспомогательных глаголах
стать, становиться, оставаться сохраняется форма статива или кванти-
татива, существительное и прилагательное выступают в творительном па-
деже): Он начал барабанить, Он продолжает, кончает, прекратил бараба-
нить', Он стал нашим другом, Он остается нашим другом, перестал быть
нашим другом'. Всем стало скучно. Нас осталось трое.
Фазисные глаголы коррелятивны по значению с некоторыми словооб-
разовательными средствами, ср.: Кругом стало тихо — Кругом стихло'. Он
стал тихим — Он притих, затих; Они кончили воевать — Они отвоева-
лись.
Модалыю-волюнтивные модификации предиката на основное мо-
дальное значение предложения наслаивают дополнительные значения воз-
можности, желательности, необходимости в отношениях между субъектом и
его действием. Средства выражения этой модифицирующей модальности на-
званы выше, с. 70—72. Приведенные в таблице примеры исходных моделей
могут выглядеть следующим образом в модификациях:
Исходные модели Фазисные модификации Модально- волюптивпые модификации
Студенты пишут. Студенты начинают, продолжают, кончают, прекращают писать. Студенты хотят, могут, должны, стараются писать.
Студентам весело. Студентам становится весело, перестало быть весело. Студентам может быть, должно быть весело.
Студенты любознательны. Студенты стали, оста- ются любознательными, перестают быть любознательными. Студенты могут быть, должны быть любознательными.
Студентов пятеро. Студентов стало пятеро, остается пятеро. Студентов может быть, должно быть пя- теро.
Сын •— студент. Сын стал студентом, остается, продолжает оставаться, перестал быть студентом. Сын хочет, может, способен, готов, должен быть, стать студентом.
Каждая из структурно-семантических модификаций предложения со-
храняет свою грамматическую парадигму (Студентам стало, становится,
станет, стало бы весело', нам, вам, им стало весело и т. д.). Модификации
могут сочетаться друг с другом в одном предложении, создавая трех-
четырехчленные, или сложносоставные, предикаты: Он спокоен — Он ос-
тается спокойным — Он должен оставаться спокойным — Он должен
был бы оставаться спокойным и под. См. примеры: Никто не умеет так
постоянно хотеть быть любимым (Лермонтов); Горе Наташи начало
покрываться слоем впечатлений пережитой жизни’, оно перестало такой
мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться про-
шедшим, и Наташа стала физически оправляться (Л. Толстой); Мой му-
читель в церковь больше не показывался, и со мной перестало делаться
дурно (М. Каменская); Озорник тяжело дышал и, судя по всему, хотел
продолжать шалить (Чехов); Он переставал стараться быть умником,
отчего сразу становился и умнее, и интереснее (Горький).
7. Регулярные модификации модели, дополнительные смыслы, связаны
и с особенностями субъектного компонента. Субъект предложения в опре-
деленных условиях может быть не выраженным вербально, но неназван-
112
ность его синтаксически значима. Сохраняется его смысловая необходи-
мость как производителя действия, носителя состояния или свойства: без
субъекта не может быть ни действия, ни состояния, ни свойства, а следова-
тельно, не может быть и предикативного акта, создающего предложение:
сохраняются определенная падежная форма и, при нейтральном словопо-
рядке, позиция в начале предложения. В большинстве случаев этот субъект
может быть «восстановлен», назван, но отсутствие его сигнализирует одно
из трех его значений: определенно-личное, неопределенное или обобщен-
ное. Те же значения субъекта могут быть и выраженными, обычно с помо-
щью местоимений, см. таблицу:
Значения субъекта В предложениях с названным субъектом В предложениях с неназванным субъектом
Определенно- личное Неопределенное Обобщенное Мы поем. Вы тоже пойте. Кто-то поет. Каждый поет о своем. Ты поешь о своем... Поем. Пойте! Поют. Поешь о своем...
Принятые в грамматиках понятия определенно-личного, неопределен-
но-личного и обобщенно-личного предложений требуют дальнейшего
уточнения как в части их структурно-семантического значения, так и в со-
отношении их между собой.
Традиционная грамматика использует эти понятия для обозначения
единиц классификации в типологии предложения (подклассов односостав-
ных), но в таком качестве они не отвечают принципу единых признаков де-
ления и, по-видимому, не выявляют сущностных таксономических значе-
ний. Теоретическая недостаточность оборачивается практическими трудно-
стями в анализе: признаки разных типов совмещаются в одних и тех же
предложениях. См. примеры из хрестоматийных текстов, где трудно разли-
чить обобщенно-личные и неопределенно-личные, личные, безличные и
номинативные, односоставные и двусоставные:
Сквозь густые кусты орешника... спускаетесь вы на дно оврага... Вы
бросаетесь на землю, вы напились, но вам лень пошевельнуться. Вы в тени,
вы дышите пахучей сыростью; вам хорошо, а против вас кусты раскаля-
ются и словно желтеют на солнце... Пора домой, в деревню, в избу, где вы
ночуете... Вот наконец и ваша изба (Тургенев); А как разопрет тебе брю-
хо, да набьешь себе карман, так и заважничал! (Гоголь); Да что! За грани-
цу я прежде ездил, и всегда мне тошно бывало. Не то чтоб, а вот заря за-
нимается, залив Неаполитанский, море, смотришь, и как-то грустно. Все-
113
го противнее, что ведь действительно о чем-то грустишь! Нет, на родине
лучше: тут, по крайней мере, во всем других винишь, а себя оправдываешь
(Достоевский); Схватят тебя и поведут тебя куда хотят, и сделают с
тобой что хотят, — вот и вся жизнь твоя (Горький).
Остаются актуальными поиски сходств и различий, которые значимы для
участников коммуникации, использующих те или иные типы предложений.
Понятия нулевого, пустого, фиктивного подлежащего, с помощью кото-
рых в литературе иногда описываются подобные модели, указывают как бы
на «ничто», пустоту и ущербность. Понятие нулевого члена предложения
привнесено в синтаксис с других «уровней» языковой системы достаточно
механически. Правомерно говорить о пустоте по отношению к такому мор-
фологическому факту, как отсутствие флексии у существительных дуб, город
в именительном падеже. В парадигме падежного склонения это отсутствие
тоже значимо, но нулевая флексия у существительных данного типа невоз-
местима, неназываема, ее нет в природе. Между тем неназванный субъект
предложения может отсутствовать в определенных контекстных условиях, но
предложение сохраняет его категориальное значение, его падежную форму,
его позицию, его роль носителя названного предикативного признака.
Синтаксическая значимость неназванного субъекта отражает констант-
ное смысловое приращение в субъектных модификациях предложения и
системную связь с исходной моделью. Их коррелятивность исходной моде-
ли показывает, что неназванность субъекта связана еще с одним постоян-
ным признаком. Исходная модель, с личным субъектом в именительном
падеже, располагает полной личной парадигмой, в которой значения 1,2, 3-
го лица соответствуют коммуникативным ролям участников речевого акта.
Для субъектных же модификаций характерны и неполнота парадигмы, и
сдвиг между значениями лица и коммуникативными ролями неназванного
субъекта; см. таблицу:
Число и лицо Исходная модель Субъектные модификации
опр.-личн. неопр.-личн. обобщ.-личн.
Ед. 1-е Я иду Иду и вижу — (— )
2-е Ты идешь Куда идешь? — Идешь и думаешь...
3-е Он идет — ( ) )
Мн. 1-е Мы идем Пойдем! — (— )
2-е Вы идете Идите! — Вы идете к лесу...
3-е Они идут — Идут. Стучат (— )
Примечание: Прочерк в скобках означает возможность использования
соответствующих форм, реже встречающуюся.
Таким образом, субъектные модификации противопоставлены исходной
модели по признаку регулярности-нерегулярности личных значений.
114
7.1. Определенно-личная субъектная модификация выражает дейст-
вие первого или второго лица (в единственном или множественном числе),
указанных при неназванности субъекта личным окончанием глагола:
Симсу за решеткой в темнице сырой <...> И вымолвить хочет: «Давай
улетим!..» (Пушкин); Не двинусь с места, пока не кончу рассказа! (Че-
хов); — Радуешься? —уныло спросила мать, глядя на ее оживленное лицо
(В. Набоков); — Пойдем, переночуешь у нас... Остынешь. А то себе хуже
сделаешь. Не связывайся (В. Шукшин); — Тогда вставай. — Встаю. Ка-
кая глушь в уме моем, какая лень и лунность... Пьем чай (Б. Ахмадулина);
Копенкин осмотрел народ и приказал: — Разойдись по домам! Займись
мирным трудом! (А. Платонов); Всегда есть шаг, всегда есть ход, всегда
есть путь. Да не сдадимся низким целям (О. Седакова).
Не названный в предложении субъект третьего лица не может иметь
определенного значения, его значение подсказывается контекстом, поэтому
предложения с опущенным субъектом третьего лица (если это не другие
виды субъектных модификаций, о которых речь будет ниже) считаются не-
полными, эллиптическими. Субъектные модификации представляют языко-
вые модели, эллиптические же предложения, в которых может быть опущен
любой из компонентов, — это речевые реализации моделей. В отличие от
эллиптических, определенно-личные предложения независимы от контек-
ста, самодостаточны, хотя употребление их, как увидим далее, связано с
определенными коммуникативными условиями.
7.2. Неопределенно-личная субъектная модификация выражает дей-
ствие третьего лица, неучастника коммуникации, не названного за ненадоб-
ностью или по неведению:
Узнают коней ретивых по их выжженным таврам (Пушкин); Не тем
моются, чем мараются (В. Даль); — Гаврилу Степаныча застрелили!
(Мамин-Сибиряк); Около служб было особое оживление: качали воду, коло-
ли дрова (В. Набоков); ...Каждому помочь готова была. И ее любили за это
(А. Ремизов); В день моих именин мне подарили готовальню (Ю. Олеша);
Для простоты употребления времена связывают историей (А. Битов); Их
не били, не вязали, не пытали пытками — Их везли, везли возами С детьми
и пожитками (Твардовский); — Тетя Паша, к телефону вас! — крикнули с
другого конца цеха (В. Солоухин); —Дело в том, что эскизы видели. И они
понравились. <...> Странная, неконкретная форма слов «видели» и «понра-
вились» и особый нажим, с которым я их произнес, сообщали этим словам
таинственное величие. Будто речь шла о неком суждении, рожденном в
неведомых надземных сферах, высказанном кем-то, чье мнение не подле-
жит критике... (Г. Шергова).
В последнем примере предикаты разных конструкций видели и понра-
вились справедливо обобщаются говорящим на основании неназванности их
115
субъектов восприятия, оценки, мнения (во втором предложении они в имени-
тельном падеже обозначает не субъект, а объект оценки).
Неопределенно-личным остается субъект и в предикатных модифика-
циях, например, с фазисным глаголом:
Начался ропот. Послали делегацию к капитану... Начались перегово-
ры с капитаном (А. Н. Толстой); ср. Они начали роптать, Они начали пе-
реговоры с капитаном: и в исходной модели с подлежащим и при нена-
званном субъекте предикат включает в себя и фазисный глагол и инфини-
тив (девербатив) от основного глагола.
Неназванный неопределенно-личный субъект может совмещаться в од-
ном компоненте с объектом (адресатом) волеизъявления другого субъекта в
полисубъектных конструкциях, например: [Голос городничего:] ...Не прика-
жете ли, я велю подать коврик? [Голос Хлестакова:] Нет, зачем? Это пус-
тое, а впрочем, пожалуй, пусть дают коврик (Гоголь).
Неопределенно-личные модификации объединяет с определен-
но-личными признак соответствия имеющихся, при неполной парадигме,
личных форм — коммуникативным ролям участников ситуации.
7.3. Аналогичная мотивация, неизвестность или ненадобность, может
породить неназванность субъекта не только личного, но и предметного, ли-
бо нелично-одушевленного.
Ср.: а) Ветер свистит в трубе. — Посвистывает в трубе.
б) Что-то скрипнуло. — Скрипнуло.
Опущение, неназванность субъекта (а) в силу избыточности либо (б) по
незнанию в правых примерах создает модификацию с неопределен-
но-предметным значением. Если для неопределенно-личных модифи-
каций характерна глагольная форма 3-го лица множественного числа, то
для неопределенно-предметных — 3-го лица единственного числа (средне-
го рода в прош. времени).
Ср.: Кто-то стучит. — Стучат. Стучали.
Что-то стучит. — Стучит. Стучало.
Большая или меньшая закрепленность глагольной формы, с одной сто-
роны, компенсирует отсутствие субъектного компонента, с другой — выво-
дит модификацию из грамматической парадигмы.
См. примеры предложений неопределенно-предметных (а) с неназван-
ным в силу избыточности субъектом (в сообщениях большей частью о яв-
лениях природы) и (б) с неопознанным или опознаваемым:
а) Летом два дня льет — час сохнет, осенью час льет — две недели со-
хнет (Пословица); Вьюга мне слипает очи; Все дороги занесло (Пушкин);
По крыше стучало (Л. Толстой); Над головой, в какой-то страшной и вос-
116
хитительной близости, вызвездило (В. Набоков); Скрипело, свистало и выло в
лесу (Н. Заболоцкий); Снаружи по-прежнему лил дождь, сквозь дырявую кры-
шу капало (Б. Васильев); Скажи, что из-за оттепели нельзя подойти ко входу
в пещеру, все затопило (Ю. Трифонов); Огню нужен простор. Надо, чтоб го-
рело вольно, обильно, во всех углах сразу (В. Шукшин); Ночью перепал дождь.
Погремело вдали (В. Шукшин); Мело, как только в пустыне может зимой
мести (И. Бродский).
б) Алешу разбудил протяжный вой... Вой повторился. Он несся с доли-
ны И тотчас же совсем близко, в ущелье, завыло, завизжало, залаяло. Вол-
ки! (Е. Пермитин); Ночью Коростелев проснулся — по крыше постукивает
реденько'. Тук...тук...ту к... Дождик?! (В. Панова); Я разбудил Костю —
Кто-то стучит, — говорю... — Если постучат еще, спросим. Ждем, никого
нет. — Наверное, ушел, — говорит Костя... Мне стало казаться, что это
дождь по крыше стучит... Тук-тук-тук! — стучало что-то по крыше...
Наверное, вороны клюют и стучат по крыше... а вам показалось, что сту-
чат в дверь (Н. Носов).
Неназванность субъекта может использоваться с разными смысловыми
приращениями как художественный прием: как символ «невыразимого»
{Вдали, вдали Звенело, гасло, уходило И отделялось от земли... И умерло'.
Блеснуло в глазах. Метнулось в мечте. Прильнуло к дрожащему сердцу
(Блок)); употребление неопределенно-предметной формы предиката вместо
неопределенно-личной придает личным действиям оттенок неодушевленно-
механический: За дверями уже постукивало, поскрипывало, разговаривало
и смеялось — контора без трех минут девять работала на полном ходу
(В. Липатов).
Разновидность неопределенно-личной модификации — конструкция с
субъектно-локативной формой, содержащей указание на некото-
рое множество лиц по их территориальной, административной, социальной
принадлежности, в глагольных и некоторых именных, чаще адъективных,
предложениях, например: В министерстве недовольны'. На станции го-
товятся к юбилею', В этом доме всегда рады гостям’, На работе должны
его поддержать’.
[Фамусов:] В Москве прибавят вечно втрое (Грибоедов); Очень шумят
у нас в классах (Чехов); На канонерке странника обыскали (Паустовский);
Узнав о намерении ребят, в лесхозе были очень довольны. Прислали машину
(Е. Пермяк); Аналогичные результаты отметили в Челябинске, а позже и в
ряде московских клиник (Наука и жизнь. 1982, № 4).
С точки зрения соотношения говорящего и действующего лиц предло-
жения с неопределенным субъектом характеризуются признаком эксклю-
зивности, исключенности: говорящий не входит в круг возможных субъек-
тов действия.
Если примеры позволяют предположить реальное вхождение говоряще-
го в круг, обозначенный локативно-субъектной формой {В этом доме вам
117
всегда помогут, В нашей семье вам всегда рады), достаточно сравнить их с
прямым способом выражения говорящего (Мы вам всегда поможем. Мы
вам всегда рады), — становится очевидным различие: либо имеется в виду
действительная исключенность, отсутствие говорящего, либо используется
синтаксический прием, допускающий в разных экспрессивных целях от-
страненное представление говорящего.
Экспрессивная значимость вводных оборотов говорят вам, тебе гово-
рят, с раздраженной или настойчиво-суггестивной интонацией, когда гово-
рящий и действующий субъект совпадают в одном первом лице (может
быть, единственный случай инклюзивного употребления неопределенно-
личной конструкции), и состоит в отвлечении от конкретного говорящего и
в придании субъекту впечатления множественности, а действию — много-
кратности (ср. близкое по экспрессивно-реактивному смыслу просторечное
Сколько можно повторять!). Вероятно, этот оборот уже утрачивает статус
свободного синтаксического построения и приближается к модально-
экспрессивному фразеологизму, сопровождающему высказывание волюн-
тивного типа: Ступай к морю, говорят тебе честью". Не пойдешь, поведут
поневоле (Пушкин); Уйди отсюда, тебе говорят! — крикнула Вера, холодея
(Чехов); — Назад, вам говорят! (Булгаков); — Стой, тебе говорят! —
крикнул Иван (В. Шукшин).
В прескриптивной, или инструктивной, разновидности неопределенно-
личных предложений (Здесь не курят". Запеканки готовят в глубоком про-
тивне, который смазывают маслом, а затем наполняют начинками...)
также сохраняется эксклюзивность субъекта, но коммуникативное значение
таких текстов состоит в непрямом воздействии на адресата, чтобы сделать
его потенциальным субъектом подобного действия.
Признак эксклюзивность/инклюзивность служит основа-
нием противопоставления предложений с неопределенным и обобщенным
субъектом, ср. [Panevova 1976].
7. 4. Обобщенно-личные предложения принято трактовать как отно-
сящие действие к любому лицу; они, сообщая о действиях говорящего,
приобщают к его опыту адресата и любое другое лицо, которое может быть
на его месте.
Форма второго лица единственного или множественного числа (разли-
чие между которыми обычно нейтрализуется, и с грамматической и с соци-
ально-этикетной точки зрения) — самый типичный способ выражения
обобщенного значения, но используются и другие формы. Модели с ними
фиксированы, не открыты свободно для любых глаголов (что показано
скобками в таблице на с. 114). В отличие от предложений с определенно-
личным и неопределенно-личным субъектом в обобщенно-личных предло-
118
жениях нет прямой соотносительности между личной формой субъекта (в
глаголе или местоимении) и его коммуникативной ролью.
Разграничиваются три основные разновидности этой модификации:
1) Пословичного типа. Обобщая опыт «нас», «вас» и других
людей, они служат как бы знаком, символом, применимым к конкретным
жизненным ситуациям и к различным лицам, включая адресата, говорящего
и третьих лиц. Произносятся в порядке поучения, рекомендации, для поощ-
рения или предостережения, чаще в диалогической речи, реализуя таким
образом волюнтивные и реактивно-оценочные интенции говорящего. При-
меры: Любишь кататься — люби и саночки возить; Языком масла не со-
бьешь; Береги платье снову, а честь смолоду; Не в свои сани не садись; Век
живи — век учись; Соловья баснями не кормят; По платью встречают, по
уму провожают; Всяк сверчок знай свой шесток; Чужую беду руками раз-
веду; В чужом глазу сучок видим, а в своем бревно не замечаем; В камень
стрелять — стрелы терять.
2) Повествовательно-узуального типа. В повествова-
тельных или лирических текстах автор пользуется формой второго лица как
приемом «интимизации». Индивидуальный опыт говорящего подается как
общий для второго лица, адресата, и любого на его месте, следовательно и
для третьего лица: Так часто человек в расчетах слеп и глух. За счастьем,
кажется, ты по пятам несешься: А как на деле с ним сочтешься — Попал-
ся, как ворона в суп! (Крылов); Кажись, неведомая сила подхватила тебя
на крыло к себе и сам летишь, и все летит... (Гоголь); Вспомнишь, бывало,
о Карле Ивановиче... и так жалко станет, так полюбишь его (Л. Толстой);
Проснешься до света, лежишь и ждешь, пока запоют петухи (Паустов-
ский); Есть сон такой, — не спишь, а только снится, что жаждешь сна
(Б. Пастернак).
Но средства выражения обобщенно-личного значения субъекта несво-
димы ни к глагольной форме 2-го лица, ни к особому значению личных ме-
стоимений.
Обобщенно-личные значения местоимений в позициях не только субъ-
ектной, но и объектной, обстоятельственной, притяжательной выступают во
взаимодействии с видо-временными значениями глаголов, с синтаксиче-
скими и лексическими средствами, создавая обобщенно-личный план пове-
ствования как категорию текстовой организации:
Обеды он задает отличные, принимает гостей ласково, а все-таки не-
охотно к нему едешь... Странное какое-то беспокойство овладевает вами
в его доме; даже комфорт вас не радует, и всякий раз, вечером, когда поя-
вится перед вами завитой камердинер в голубой ливрее... вы чувствуете...
(Тургенев);
Бывало, ты в окружности Один, как солнце на небе, Твои деревни
скромные, Твои леса дремучие. Твои поля кругом! Пойдешь ли деревенькою —
119
Крестьяне в ноги валятся. Пойдешь лесными дачами — Столетними де-
ревьями преклонятся леса! Пойдешь ли пашней, нивою — Вся нива спелым
колосом К ногам господским стелется... (Н. Некрасов);
Но вот бывает: плохо с утра, вот что-то противно, а выйдешь с ко-
ровами за село, выглянет солнышко, загорится какой-нибудь куст тихим
огнем сверху... И так вдруг обогреет тебя нежданная радость, так хоро-
шо сделается, что станешь и стоишь, и не заметишь, что стоишь и
улыбаешься (В. Шукшин).
В обобщенно-личном плане речи даже конкретно переживаемое субъ-
ектом действие приобретает узуальное прочтение. Взаимодействие катего-
рий лица и времени в поле таких текстов приводит иногда к полному от-
ступлению идеи обобщенности лица в пользу идеи обобщенности, повто-
ряемости, узуальности времени. См. пример из Блока:
В густой траве пропадешь с головой.
В тихий дом войдешь, не стучась...
Обнимет рукой, оплетет косой
И, статная, скажет: «Здравствуй, князь»...
...Как бывало, забудешь, что дни идут,
Как бывало, простишь, кто горд и зол...
Показателен в этом отношении и пример Т. В. Булыгиной из воспоми-
наний М. Цветаевой о роялях ее детства: «Во-первых, — тот, за которым
сидишь... Во-вторых, за которым сидят...», где четко выступает оппозиция
инклюзивности/эксклюзивности, но в противопоставленности не обобщен-
ного субъекта неопределенному, а единственного личного Я как субъекта
обобщенно-узуального действия другому субъекту.
3) Особая разновидность обобщенно-личных предложений — оце-
ночно-характеризующего типа. В этих предложениях наблюдает-
ся связанность модели, которая придается ей комплексом организующих
средств, в том числе порядком слов и экспрессивно-оценочной интонацией
[Шмелев 1960]. Примеры:
С тобой каши не сваришь; Тебя не дозовешься; К нему не достучишься;
Ее не узнаешь; Вечно тебя ждешь (Тебя не дождешься). В этих предложе-
ниях глагол во втором лице ед. числа стоит в конце предложения, а форма
имени объектного значения, часто во втором лице, выносится в препози-
цию, принимая роль носителя признака: объект таков, что к нему неприме-
нимо, нерезультативно неоднократно предпринимавшееся действие, кто бы
его ни предпринимал. Таким образом, в предложении взаимодействуют
узуальное время, потенциальная модальность и реально или потенциально
действующее лицо, совпадающее с говорящим и оценивающим и противо-
стоящее лицу оцениваемому.
120
[Алудов:] У меня-то? У меня не уйдет. Недаром говорил один вестовой —
мимо тебя не проскочишь... (М. Булгаков); [Серафима:] Говорила уже, его
не удержишь (Булгаков); — Ну, это ты, дед, загнул, — сказал Рувим. — С
тобой не столкуешься (Паустовский).
Когда позицию характеризуемого объекта занимает местоимение вто-
рого лица, в предложении сталкиваются два вторых лица, при разнонаправ-
ленной их референтности. Отсюда — невозможность заполнения субъект-
ной позиции в связанном, адресованном собеседнику предложении (*Вечно
ты тебя ждешь!, *Ты с тобой каши не сваришь, но возможно: Ты его не
удержишь).
Но совпадение лица говорящего и лица, реально или потенциально со-
вершающего действие, названное предикатом, сохраняет за предложением
признак инклюзивности. Возникающий на основе той же исходной модели
синонимический ряд субъектных модификаций, в котором реализуется тот
же комплекс семантико-грамматических признаков, с соответствующими
оценками (Не могу к тебе дозвониться — К тебе не дозвониться — К тебе
не дозвонишься...), будет рассматриваться ниже.
7. 5. Различительные признаки субъектных модификаций моделей мож-
но подытожить следующей таблицей:
Признаки Тилы ч. субъектных^ модификации\ Регулярность (+)/ нерегулярность (-) парадигмы Соответствие (+)/ несоответствие (-) личных значений коммуникативным ролям лиц Инклюзивность (+)/ эксклюзивность (-) в образе деятеля
Определенно- личные — + + (1 -е лицо) - (2-е лицо)
Неопределен- но-личные — + —
Обобщенно- личные — — +
Названные три признака-критерия могут быть дополнены еще одним.
Взаимодействие категорий лица и времени обнаруживается в том, что оп-
ределенно-личные и обобщенно-личные предложения противопоставлены
по способности участвовать в разных типах текстов: первые встречаются
преимущественно в сообщениях о локализованных во времени, актуализо-
ванных процессах, вторым такое употребление не свойственно, они, наобо-
рот, связаны с текстами неактуального, узуального, абстрагированного ха-
рактера.
121
Разновидности неопределенно-личных предложений используются и в
тех и в других текстах. К этой стороне дела еще обратимся позже.
8. Итак, с точки зрения того, какой из компонентов выступает средото-
чием формальных отличий от основной модели, а вместе с тем и носителем
дополнительного значения, выделены два вида регулярных структур-
но-семантических модификаций основных моделей предложения — моди-
фикации предикатные и субъектные. Но деление это в значительной мере
условно в силу отмеченного тесного взаимодействия субъектных и преди-
катных категорий. Заметим, что модификации предикатные охватывают
значительно больший круг моделей, модификации, связанные с изменения-
ми в субъектном компоненте, реализуются в более или менее узком кругу
моделей.
9. Целый ряд регулярных модификаций исходных моделей традицион-
но объединяется названием безличные предложения, по морфологиче-
скому признаку отсутствия номинативного подлежащего. Нуждается в
структурно-семантической интерпретации как общее понятие безличности,
так и различия между представляющими его типами предложений.
Возникает вопрос и о том, насколько оправдан сам термин — «весьма
неточный, не поддающийся обоснованию термин «безличные», который
традиция закрепила за всеми этими предложениями» [Ю. Степанов 1981,
149]. Большая часть «безличных» предложений сообщает о признаке ли-
ц а, человека; признак этот, психологический или физиологический, вне че-
ловека нс существует, не осуществляется, и структурно-семантическое на-
значение этих предложений заключается в предикативном приписывании
называемого признака лицу — его носителю:
Шалун уж заморозил пальчик’. Ему и больно и смешно (Пушкин); Чпю
же мне так больно и так трудно? (Лермонтов); Саше не спится, но весело
ей (Некрасов); — Тебя знобит, что ли? (Чехов); В теле его то прострели-
вало где-нибудь, то щемило, то заходилось сердце (А. Платонов); Лицо у
него было грустное, и ей стало жалко его (Ю. Казаков); Когда она ушла, он
почувствовал, что ему стало тоскливо (В. Распутин).
Конечно, всякое именование условно, конвенционально, но научная
дефиниция предпочтительнее, когда она не мотивирована признаком, про-
тивоположным сущности явления.
Не соответствует языковой реальности и трактовка «безличных» пред-
ложений как односоставных. Только морфологический предрассудок про-
тив неноминативного подлежащего мешает увидеть в этих предложениях
два организующих компонента, как во всякой синтаксической модели пред-
ложения: субъект и предикат, или имя предикативного признака состояния
и имя его носителя. Фиксированы формы того и другого компонента: лич-
122
ное имя субъекта в дательном или винительном падеже, в предикате —
слова категории состояния на -о, глаголы состояния в третьем лице или
среднем роде, а также инфинитив (Мне весело. Сестру знобит, Ему не спа-
лось, Вам выходить)1. Фиксирован и порядок компонентов, с субъектом в
препозиции. Комромиссное толкование субъектных форм косвенных паде-
жей как управляемых, а следовательно, дополнений, а в то же время при-
знание их предицируемым компонентом (см., например, [ТФГ 1992, 60])
теоретически недостаточно (нельзя оставить без ответа вопрос: возможны
ли предикативные отношения между предикатом и дополнением?); с дру-
гой стороны, не принимаются во внимание различия в синтагматике, ср.:
при субъектных связях:
Я тревожусь, Мне тревожно — Моя тревога
Я одинок. Мне одиноко — Мое одиночество
Я читаю, работаю — Мое чтение, моя работа
Меня тянет в горы — Моя тяга в горы
С тетушкой обморок — Тетушкин обморок
при объектных связях:
Мне читают, меня читают — не: мое чтение
Меня тянут за руку — не: моя тяга
Мне сообщили — не: мое сообщение
Меня ругают — не: моя ругань и т. д.
Тексты представляют рассматриваемые модели и в «бессубъектном»
виде, с опущенным именем лица, если оно избыточно в речевой ситуации,
где субъект состояния совпадает либо с говорящим, либо с адресатом. Ср.:
— Не спится, Владимир Михайлыч? — спросил он мягким и тихим го-
лосом. — Не спится, господин капитан. — ...И мне тоже не спится (Гар-
шин); Мне не спится, нет огня... (Пушкин) — Не спится, няня’, здесь так
душно (Пушкин);
Бывало грустно им, а скучно не бывало (Крылов) — И скучно, и грустно!
И некому руку подать В минуту душевной невзгоды (Лермонтов);
Мне поется у колодца (Брюсов) — Внутри все ясно и вокруг — Но не
поется (А. Вознесенский).
Как и в предложениях с номинативным подлежащим, неназванность
субъекта и здесь синтаксически значима и может отсылать не только к оп-
ределенному лицу, но и к неопределенному и к обобщенному:
Поется там, где и воля, и холя, и доля (В. Даль); И за песней плачется
(В. Даль); Вам холодно немножко, вам дремлется (Тургенев); Кому-нибудь
1 Инфинитивные предложения в грамматиках попадали то в разряд безличных, то в особый
пп — из-за недифференцированности критериев. Здесь мы касаемся их признаков, общих с
«безличными», далее подробно рассматриваем в ряду инфинитивных.
123
не спится в прекрасном далеке (Б. Пастернак); Осенью всегда бывает гру-
стно, Даже если не о чем грустить (М. Агашина); Сладко спится на май-
ской заре (Б. Окуджава).
Таким образом, классификационные признаки опрсделенно-личности,
неопределенно-личности и обобщенно-личности, с одной стороны, и без-
личности — с другой — не стоят в одном ряду, это признаки разных изме-
рений: так называемая «безличность» может совмещаться с любым из трех
видов личности.
Одни из «безличных» предложений (типа Мне грустно, Его знобит)
представляют исходные, изосемические модели, другие занимают систем-
ное место структурно-семантических модификаций. Объединяет их общее,
инвариантное грамматическое значение — независимость предикативного
признака от воли субъекта — его носителя, непроизвольность, инволюн-
тивность. Инволюнтивными и будем называть предложения разных моде-
лей, обнаруживающие этот признак. Рассмотрим некоторые из них.
9.1. Соотносительные с номинативно-глагольными предложениями ин-
волюнтивные модификации организуются предикативным сочетанием име-
ни субъекта в дательном падеже и особой формы глагола-сказуемого с
формантом -ся, коррелятивной с личной, но стоящей особняком от глаголь-
ной парадигмы 1-го—2-го—3-го лица. Сравним глагольные модели:
(1) Он (не) пишет — (2) Ему (не) пишется
(3) Он (не) спит — (4) Ему (не) спится
Отрицание в скобках указывает на то, что модификация употребляется
преимущественно в отрицательной форме, утвердительная тоже возможна,
но не для всех глаголов, ср.: Мне пишется, Сегодня легко дышится, Как
вам работается?, но не: *Мне сидится (при Мне не сидится). Собственно
акциональную модель представляет только пример (1). В примере (3) гла-
гол лексически обозначает не действие, а состояние. Преобразование моде-
ли (1) в (2) (условно: в языке модели не преобразуются, а сосуществуют)
лишает предикат активности, целеполагания, превращает действие в непро-
извольное, независимое от воли его субъекта состояние. Таким образом, ес-
ли для пар по вертикали (1) — (3) оппозиция действие/состояние зависит от
семантики глагольного слова, то для пар по горизонтали (1) — (2) это оппо-
зиция моделей конструктивно-семантическая.
Маркированное значение непроизвольного инволюнтивного состояния
и является специфичным для так называемых безличных предложений.
Особое положение безличной формы глагола в парадигме (замеченное в
свое время Л. В. Щербой и В. В. Виноградовым) иллюстрируется следую-
щим сопоставлением:
Я пою — Ты поешь — Он поет — Мы поем...
Мне поется — Тебе поется — Ему поется — Нам поется...
124
Лично-глагольная модель, как видим, располагает и морфологической и
синтаксической парадигмой по линии лица. Безличная же модификация в
синтаксической парадигме опирается на личные местоимения, утратив
морфологическую парадигму глагола по лицу и числу. Безличный глагол,
таким образом, морфологически характеризуется положением вне личной
парадигмы и обычной неупотребительностью от него причастных, деепри-
частных, императивных форм; впечатление искусственности производит и
форма инфинитива типа ходиться лежаться, почти не употребительная в
языке, но представляемая, хотя и весьма непоследовательно, словарями;
семантическое значение его — инволюнтивный, непроизвольный процесс;
синтаксическое функционирование его обусловлено предикативным соче-
танием с именем субъекта в определенных формах косвенных падежей. Все
это подтверждает и положение рассматриваемых модификаций на перифе-
рии синтаксической системы, как одного из ответвлений личной модели.
См. примеры:
Ему не гулялось, не ходилось, не хотелось даже подняться наверх (Го-
голь); Не я пою, мне поется (В. Даль); Не пелось ему еще так никогда
(А. К. Толстой); И верится, и плачется, И так легко, легко (Лермонтов);
Ой, кукуется кукушке в лесу! (А. Н. Толстой); С вами удивительно легко
танцуется (В. Набоков); Что мне спеть, чтоб вам сладко спалось? (Блок);
Тоскуется. Небрит я и колюч (А. Вознесенский); Мне страшно, мне не
пляшется. Но не плясать — нельзя (Е. Евтушенко); Мечталось, Любилось,
Плясалось И пелось, Куда-то Далеко Далеко Летелось... Лесами ходилось,
Лугами бродилось... (В. Боков).
В инволюнтивной модификации может еще и предикат усложняться
модальным глаголом, который тоже принимает «безличную» инволюнтив-
ную форму. Ср.: Он не хотел подниматься — Ему не хотелось поднимать-
ся: и в модальном глаголе оттеняется непроизвольность желания, незави-
симость от воли. С другой стороны, глагол (не) хочется вербализует мо-
дальный элемент нежелательности, нерасположенности к действию, в той
конструкции, в которую не может войти глагол на -ся без помощи модаль-
ного глагола. Ср.:
Он не гулял — Ему не гулялось — Ему не хотелось гулять’.
Он не ходил — Ему не ходилось — Ему не хотелось ходить.
Но: Он не поднимался — (*Ему не поднималось) — Ему не хотелось под-
ниматься; Он не учился — (*Ему не училось) — Ему не хотелось учиться.
Вместе с тем между близкими по значению оборотами (1) Ему (не) гу-
лялось и (2) Ему (не) хотелось гулять есть различие: в (1) расположен-
ность/нерасположенность субъекта к действию ощущается им в процессе
начатого действия, входя в противоречие с намерением, долженствованием
или обычаем; во (2) желательность/нежелательность названного действия
может осознаваться субъектом и в процессе действия и до него:
125
Ей хотелось плакать (Чехов); Поют песни и мне тоже хочется за-
петь, ведь у меня хороший голос (Ю. Казаков); Мне и доныне хочется
грызть Жаркой рябины горькую кисть (М. Цветаева).
Особенностью инволюнтивных предложений, сообщающих о состоя-
нии лица, является и то, что состояние это, как правило, внутреннее и на-
блюдаемо может быть самим субъектом, говорящим, лирическим героем.
См. пример из «Бега» М. Булгакова: [Серафима (глухо):] Знаете что, Сер-
гей Павлович, мне, кажется, действительно нездоровится. В авторской
ремарке: Судя по лицу, Серафиме нездоровится.
Смена внешней и внутренней точки зрения может использоваться как
экспрессивное средство, см., например, в юмореске А. Кнышева:
... писатель приготовился думать. Не думалось, ...попробовал писать.
Не писалось, ...приготовился читать. Не читалось, ...попробовал думать.
Не думалось...
9.2. Особую группу предложений, образующих инволюнтивную моди-
фикацию, составляет трехкомпонентная модель с ментальными глаголами
восприятия (перцептивными).
К безличным предложениям эта модель не относится, иногда ее назы-
вают демипассивной, но по характеру отношений между компонентами и в
их исходном варианте, и в модифицированном приближается к рассмот-
ренным выше.
Первый именной компонент — название лица, субъекта восприятия в име-
нительном падеже; второй — название объекта, или, точнее, делиберата, со
значением содержания ментального процесса, в форме винительного или в
форме «о + Предл.». Модификация этих предложений, сохраняя значение ком-
понентов, «преобразует» их формы: субъекта — в дательный, делиберата — в
именительный; глагол получает возвратную форму:
Она слышит шаги — Ей слышатся шаги
Он вспомнил молодость — Ему вспомнилась молодость
Татьяна увидела сон — Татьяне привиделся сон.
Если в левой колонке значение произвольности восприятия не исклю-
чается (вспомнить можно и намеренно и случайно), то модификации, пред-
ставленные в правой колонке, закрепляют значение инволюнтивности. В
некоторых глаголах значение непроизвольного восприятия сопровождается
еще оттенком кажимости, воображаемости делиберата (видится, кажется,
чудится, мерещится, грезится, снится, мнится). Большинство этих глаго-
лов не имеет нерефлексивных пар (чудится, мерещится, кажется, снит-
ся). Поскольку само лексическое значение исключает намеренность, соот-
ветственно субъект восприятия при них всегда в форме дательного.
Давно завидная мечтается мне доля (Пушкин); То чей-то шорох, то
шептанье, то крики чудятся ему (Пушкин); Только впереди казаку виделся
126
Терек и даль (Л. Толстой); Мне припомнился август месяц в нашей деревне
(Достоевский); И мне, как всем, все тот же жребий Мерещится в гряду-
щей мгле (Блок); Мне снятся ваши имена — не помню облика
(Б. Окуджава); Сегодня мне слышится призвук усталости в голосе наших
руководителей (Ф. Искандер).
Возможна, как и в других случаях, синтаксически значимая невыра-
женность субъекта, а также оформление делиберата, имплицитно препози-
тивного, придаточным предложением: И каждый год, как желтый лист
кружится. Все кажется, и помнится, и мнится, Что осень прошлых лет
была не так грустна (Блок); То вдруг слышится мне — тот же голос поет
(Я. Полонский); До крайней минуты Федору мечталось, что отец все-таки
возьмёт его с собой (В. Набоков).
9.3. Соотносительные пары моделей представляет и группа нелично-
субъектных предложений, в которых имена стихийных явлений и техниче-
ских средств выступают в качестве каузатора, своим существованием или
функционированием воздействующего на объект. Ср.:
Волны унесли лодку — Волнами унесло лодку
Ветер сломал ветку — Ветром сломало ветку
Пуля задела колено — Пулей задело колено
Машина задавила курицу — Машиной задавило курицу
Так же, как и в предыдущем случае (с личными субъектами), в левом
столбце значение непроизвольности заключено в лексике компонентов, в
правом столбце это значение инволюнтивности выражено самой конструкци-
ей. Поэтому предложение с личным субъектом соотносится с левым столб-
цом (Мальчик сломал ветку — это может быть и намеренное и непроизволь-
ное, случайное действие), но с правым столбцом такой соотносительности
нет (невозможно — ^Мальчиком сломало ветку).
По сравнению с левым столбцом в правом субъект-каузатор принимает
форму творительного падежа, глагол (как правило, переходный) оформля-
ется флексией 3-го лица ед. числа (среднего рода в прошедшем времени).
Поскольку характер воздействия стихийных сил предопределен природой
вещей, имя каузатора может быть опущено как избыточное (Лодку уне-
сло — понятно, что течением, волной; Сорвало крышу — ветром, бурей и т.
п.). См. примеры:
Не щипите, гуси серые! Не сама я залетела к вам, Не своею я волею.
Занесло меня погодою (Фольклор); То солнцем дерево печет, То градом, то
дождем сечет, И ветром, наконец, то дерево сломило (Крылов); И солнце
остатки сухие дожгло, А ветром их в степи потом разнесло (Лермонтов);
Года три назад во время сильной бури вывернуло с корнем высокую старую
сосну (Чехов); И мглою бед неотвратимых грядущий день заволокло
127
(Вл. Соловьев); На палубе подводной лодки Щедрина вновь окатило волной
(Паустовский); И сестренку снарядом убило. Тоже была медсестрой
(А. Солженицын); Сколько сору прибило к березам Разыгравшейся полой
водой (Н. Рубцов); Мне хребет размололо на мельнице жизни и смерти
(А. Тарковский); Меня продолжало сносить со страшной быстротой
(Ф. Искандер).
Таблица может закрепить соотношение исходных моделей и их моди-
фикаций последней, инволюнтивной разновидности:
Типы предложений Исходная модель Инволюнтивная модификация
С личным субъектом Я (не) пою. Я вспоминаю дом. Мне (не) поется. Мне вспоминается дом.
С неличным субъектом Гроза разбила дерево. Грозой разбило дерево.
Признаки стихийности и синтаксически значимой неназванности кауза-
тора совмещаются и в неопределенно-предметных предложениях, рассмот-
ренных выше в сопоставлении с неопределенно-личными (с. 116) в подгруп-
пе (а) с мотивацией «избыточность субъекта в сообщениях о явлениях приро-
ды»: Все дороги занесло — Снегом занесло все дороги.
9.4. Как неопределенно-предметные с неназванным стихийным кауза-
тором другого рода могут быть интерпретированы «безличные предложе-
ния» ещё одной группы. Здесь неназванность принадлежит типу (б): неопо-
знанность, неведение. Ряд глаголов, сохраняя, по-видимому, следы мифоло-
гического мировосприятия, означают воздействие, благоприятное или не-
благоприятное, на волю человека какой-то «неведомой силы», судьбы, ро-
ка, обстоятельств, «нечистой силы». Случаи именования этой силы сами по
себе делексикализованы или фразеологизированы и почти равны употреб-
лению глаголов в 3-ем лице (вне парадигмы) или в среднем роде прошед-
шего времени с неназванным каузатором. В качестве субъекта непроиз-
вольного состояния выступает лицо в форме винительного или дательного
падежа. В глаголах модальное значение предназначенности, неизбежности,
волевого воздействия, реализующееся в сочетании с инфинитивом или де-
вербативом, соединяется часто с оценочным значением {везет — не везет,
угораздило, дернуло, попало, влетело, осенило и др.):
Невольно к этим грустным берегам Меня влечет неведомая сила
(Пушкин); Шалит Марусенька моя\ Куда ее лукавый носит? (Пушкин); Где
его нелегкая носит? (В. Даль); Его почему-то тянуло со всеми заговари-
вать (Достоевский); Под наши густые, старинные вязы На отдых тянуло
усталых людей (Некрасов); Тяжелую голову клонило ко сну (Чехов); Сто
128
раз пробовал, ни черта не выходило (Чехов); Дернуло меня с ним связаться
(Словарь Ушакова); Черт дернул меня принять участие в этих дурацких
волнениях (Горький); Я не был убит на войне, Так значит — и вправду везло
мне (А. Тарковский); Нас повело неведомо куда (А. Тарковский); Отпусти
меня, Адова сила, Окаянная блажь. Развяжи! Я просила... И вдруг — От-
пустило (И. Снегова).
Схематическое обобщение раздела об инволюнтивных предложениях
см. в таблице на с. 130.
10. Л. В. Щерба писал: «Выведение из данных в опыте фактов «речи»
(«parole») общего, то есть «языка как системы» («langue»), является, как
всякое обобщение единичных фактов, одной из основных целей, к которым
стремится каждая наука: вопрос о причинных связях явлений может с успе-
хом ставиться лишь в той мере, в которой продвинут процесс обобщения
частного» [Щерба 1974, 49].
Есть потребность обратить вопрос о причинных связях в диахронию. В
истории русского синтаксиса еще много белых пятен, к которым трудно
подступиться с инструментарием традиционной грамматики. Можно выска-
зать предположение, требующее проверки, по поводу так называемых несо-
гласованных предложений, зафиксированных специалистами в ряде памят-
ников {Меня стрела ранило, Лодку унесло ветер. Было мороз, Бывало-
живало кот да дрозд, Сделалось на мори сильная буря, погода, Когда гроза
летело.... Загорелось свеча. Пришло трус на землю, Ухватило его некая си-
ла и под.) [Шахматов 1941, 132—141; Андерсен 1895; Jacobsson 1984]. А. А.
Шахматов, приводя подобные примеры, полагал, что такие предложения,
«несомненно двусоставные, но несогласованные», развились в некоторых
европейских языках из согласованных, под влиянием развития безличных
оборотов из личных [Шахматов 1941, 132—133]. Обсуждение вопроса не
выходило за рамки колебаний наблюдаемых признаков: согласован-
ная/несогласованная форма сказуемого, именительный/косвенный падеж
имени и соответственно его роль субъекта/объекта, личная/безличная фор-
ма глагола. Привычные мерки традиционной грамматики, в которые вме-
щаются факты, ограничивают движение мысли. Но за наблюдаемыми при-
знаками можно обнаружить скрытые причины. Правомерно допустить, что
в отмеченных исследователями колебаниях форм проявляется тенденция к
развитию одного из противопоставлений в типологии русского предложе-
ния: класса моделей с личным субъектом активного действия, закрепив-
шимся в именительном падеже, и класса моделей, двусоставных же, с субъ-
ектом неличным, не действующим, «находящимся в состоянии процесса,
который не им осуществляется», по выражению Б. А. Серебренникова [Се-
5 - 9556
129
Таблица предложений, соотносительных по признаку инволюнтивности
Типы предложений Немаркированные по инволюнтивности Маркированные по инволюнтивности
с названным субъектом с неназванным субъектом с названным субъектом с неназванным субъектом
1) С личным субъектом Я к вам пишу. Пишу,, читаю. Мне не пишется. Мне чудится... Мне тревожно. Не пишется. Чудится... Тревожно.
Я тревожусь. Тревожусь.
2) С неличным субъек- том а) локативным (предметно- пространственным) б) стихийным каузатором в) стихийно- мифологическим каузатором Квартира тихая. Вода размыла берег. Дернула тебя нелег- кая спорить. В квартире тихо. Водой размыло берег. Тихо. Размыло берег. Дернуло тебя спорить.
ребренников 1974, 213], осваивающим формы косвенных падежей для сво-
его обозначения при формах «безличного глагола-предиката». Эта гипотеза
находит опору в ряде теоретических работ по общему языкознанию — в
той эволюции активных и неактивных субъектов, стимулирующей развитие
определенных грамматических категорий в языках разных систем, которая
вскрыта в анализах Б. А. Серебренникова [Серебренников 1974, 209—243],
в том организующем значении, которое придает противопоставленности
предикатов лиц предикатам не-лиц Ю. С. Степанов [Степанов 1981, 153—
157 и др.]. Относительно предложений со стихийным каузатором {Гроза
разбила дерево — Грозой разбило дерево) Ю. С. Степанов и другие авторы
высказываются в пользу исторической первичности «безличной» конструк-
ции. Оставляем этот вопрос открытым.
11. Более сложное соотношение между основной моделью и ее моди-
фикацией наблюдаем в коррелятивной паре активный (действитель-
ный) — пассивный (страдательный) оборот, типа Ревизор проверяет
счета — Счета проверяются ревизором. Водитель продает билеты — Би-
леты продаются водителем. Грамматическая регулярность их отношений,
возможность преобразования имеет свои ограничения как в пределах кате-
гории переходных глаголов, так и по линии выражения субъекта (см. раздел
о залогах глагола). Существенно, однако, в отличие от предыдущего вида
модификации, что при «переходе» активного оборота в пассивный изменя-
ется структурно-смысловое значение компонентов предложения. Глагол с
утратой действительного залога утрачивает и акциональное значение, и ак-
туализационные возможности, агентивный компонент становится факуль-
тативным или ненужным, а объектный компонент приобретает вторичное
значение субъекта,— носителя процессуального состояния. Можно опреде-
лить пассивизацию предложения как результат дезакционализации, дезак-
туализации и дезагентивизации.
Учитывая соотношение активной и пассивной конструкций, разграни-
чим их модификации, которые иногда не различают из-за сходства глаголь-
ных форм на -ся. Ср.:
(1) Аспирант (не) пишет доклад — (2) Доклад не пишется аспирантом',
(3) Ему не пишется — (4) Доклад не пишется',
(5) Доклад (у него) не пишется.
Компонентный состав и, следовательно, типовое значение предложений
правой и левой колонок различны. Предложения (1) и (3) рассмотрены вы-
ше как исходная модель с сообщением о действии лица и ее инволюнтивная
модификация. Предложения (2) и (4) сообщают о процессуальном признаке
предмета, названного компонентом в именительном падеже. Этот предмет
но отношению к действию не становится агенсом, потому что сам он не
131
действует. Предикат, утрачивая актуализованность, может содержать три
вида характеристик:
а) При том, что личный и предметный субъекты обнаруживают тенден-
цию к несовместимости, они совстречаются в страдательной конструкции
преимущественно при рематической (логической) акцентуации агенса (2).
Ср.: Доклад пишет не аспирант, а другой сотрудник — Доклад пишется
другим сотрудником'. Цех проектируют опытные инженеры — Цех про-
ектируется опытными инженерами',
б) При отсутствии агентивного компонента модификация (4) констатиру-
ет положение дела, реализацию его или не-осуществленис, неподвижность.
Появляется оттенок фазисно-каузативный, этапа реализации:
Книга печатается (еще в печати),
Цех проектируется (еще в стадии проектирования),
Клиника строится (еще в процессе строительства).
Платье шьется (еще в работе).
Возникает своего рода фазисная триада; Книга (еще) не печатается —
Книга (уже) печатается — Книга напечатана', Клиника (еще) не строит-
ся — Клиника (уже) строится — Клиника построена.
В разговорной речи в некоторых подобных конструкциях развивается
качественно-оценочное значение: Книга читается. Платье смотрится
(легко читается, хорошо смотрится), что получает выражение и в боль-
шей интонационной расчлененности их;
в) В модификации (5) Отчет (у него) не пишется как бы совмещаются
черты правой и левой колонок. В ней выражен инволюнтивный оттенок
значения, хотя более отстраненный, «объективированный». Объект в име-
нительном падеже приобретает видимость самостоятельности, способности
сопротивляться или поддаваться каузации его. Таким образом опять пре-
одолевается тенденция к несовместимости личного и предметного субъек-
тов. Но речь все же идет о состоянии субъекта, который именуется формой
у кого. Модификация эта избирательна, возможность ее связана, по-
видимому, с более творческим или психологическим характером действия
(Статья не пишется. Песня не поется в смысле «не получается, не идет, не
дается»).
12. Разграничение инволюнтивных и пассивно-процессуальных модифи-
каций позволило установить системное место еще одной модели, типа Школа
построена. Цветы политы. Дом отремонтирован, которые определяются
как пассивно-результативные. Предицируемым компонентом в них является
предметное имя в именительном падеже, а предицирующим — краткое стра-
дательное причастие со значением состояния, достигнутого в результате дей-
ствия, объектом которого был этот предмет.
132
Вместе с тем неназванность за ненадобностью субъекта действия, аген-
са в этих предложениях обычно сигнализирует его неопределенно-личное
значение. Агенс может быть назван, как и в предыдущей модели, при необ-
ходимости рематически выделить имя деятеля, ср.:
(1) Знаменитый художник / — (2) Знаменитым художником /
расписывал этот храм расписан этот храм
(3) Расписывал этот храм /— (4) Этот храм расписан /
знаменитый художник знаменитым художником
Поскольку пассивные преобразования предложения связаны с выдви-
жением объектного компонента в позицию предицируемого, отнесем их к
группе объектных модификаций.
13. Обобщая наблюдения над модификациями лично-глагольной моде-
ли изобразим схематически опорную роль компонентов предложения в этих
модификациях. Хотя, в силу взаимодействия всех элементов структуры,
предлагаемое деление в известной мере условно, оно помогает разграни-
чить и осмыслить системные отношения моделей. См. схему:
Исходная модель
Драматург пишет пьесу
Модификации
Субъектные Предикатные Пишу пьесу. ^^Qh начал, кончил писать. Пишешь пыесу... мджет, должен писать. Объектно-пассивные Пьеса пишется (известным) ?аматургом.
Пишут пьеды. Су бъектн о-п ред и кати ые Ему не пишется. Мне бы писать! Ты — писать? Писать! Пьеса не пишется. Пьеса (не) пишется. Пьеса написана. Субъектно-объектная У него не пишется пьеса.
133
Напомним, что к модификациям предиката, фазисным и модальным
способны все модели; субъектные же и объектные модификации, связан-
ные с нерелевантными для других моделей категориями акционально-
сти/неакциональности, переходности/непереходности, реализуются в
пределах лично-глагольной модели.
14. Возникает вопрос, зачем языку такое разнообразие моделей,
сообщающих о лице и его действии. Естественно предположить
возможность какой-то общей смысловой закономерности, регулирующей
системные связи этих моделей.
В самом деле, инвариантное значение исходной модели — акциональ-
ность — предстает в этом многообразии то усиленным признаками интен-
сивности процесса, изобразительности, экспрессивности выражения, то ос-
лабленным — признаками инволюнтивности (независимости от воли субъ-
екта, низводящей действие до уровня состояния), дезактуализации.
Можно представить это соотношение следующей схемой:
+ <-------Акционалыгость----------> -
Они — смеяться Они смеются В зале смех
Она и засмейся У них смех и песни
(Не) смеяться! (Не) смейтесь Ей не до смеха
Никакого смеха! (Не) хочется смеяться
Он поет Ему не поется
(Не) петь! Пой Ему не до песен
Он и стукни Он — трах, бах! Ворона — тук, тук (Не) стучать! Никакого стука! Он стучит За стеной стук
Они давай драться Они дерутся На улице драка
Они в драку У них драка
(Не) драться! (Не) деритесь Нам не драться Нам не до драки
15. Выявление субъектно-предикатной взаимообусловленности и зави-
симости от нее общего значения предложений рассмотренных типов долж-
134
но привлечь внимание и к тому, что два типа моделей, со стихийным субъ-
ектом-каузатором и со стихийно-мифологическим субъектом-каузатором,
по сути дела переступают границу между монопредикативными и полипре-
дикативными структурами: наличие субъекта-каузатора предполагает мо-
дальное воздействие на каузируемый субъект действия или состояния. Это
побуждает вернуться к рассмотренным выше модальным модификациям
предиката и пронаблюдать, как влияют на их значения способы выражения
главных компонентов и признак монопредикативность/полипредикатив-
ность.
И при глагольных и при неглагольных модальных словах субъект пред-
ложения может быть выражен двумя способами: именительным падежом (Я
хочу уйти) и некоторыми формами косвенных падежей — обычно датель-
ным, реже винительным и родительным с предлогом у (Мне хочется уйти,
У меня желание уйти. Меня тянет, подмывает уйти). См. таблицу на сле-
дующей странице.
Попытка систематизировать модальные конструкции, не исчерпывая
модальных ресурсов языка, выявляет более наглядно два структурно-
семантических противопоставления.
Во-первых, это та же линия волюнтивности/инволюнтивности, что и в
других рассмотренных субъектных модификациях, но, поскольку модаль-
ное отношение — это не действие, точнее говорить не о зависимо-
сти/независимости от воли субъекта, а лишь о большей/меньшей степени
волевого, сознательного отношения к действию. Ослабление волевого на-
чала прослеживается на линии прямой/косвснный падеж субъекта (Я хочу
петь — Мне хочется петы, Я намерен уйти — У меня намерение уйти).
Во-вторых, с этой же линией пересекается разграничение монопредика-
тивной и полипредикативной модальности. Вопрос Я могу заплатить? мо-
жет быть обращен к себе, чтобы прикинуть свои возможности, но может
быть адресован и собеседнику, тогда это просьба о позволении. Таким об-
разом, в первом случае конструкция выступает как монопредикативная, во
втором — как полипредикативная. Вопрос же Можно мне заплатить? уме-
стен только во втором случае. Ср.: Мне можно тебя проводить до Лозан-
ны? — спросила мать (В. Набоков). Ослабление роли субъекта говорящего
и потенциально действующего оборачивается усилением роли внешнего
субъекта, разрешающего.
Конечно, жесткой регулярности в представленной картине нет, тем бо-
лее что она расцвечена индивидуальными и стилистическими красками мо-
дальных слов, характеризующими и интенсивность выражаемого отноше-
ния и меру их ситуативной свободы. От нейтрально-литературных средств
отличаются разговорным оттенком конструкции со словами охота, тянет,
подмывает, (не) в силах, невмочь, невмоготу (из двух последних первое
скорее говорит о недостатке сил физических, второе — о недостатке терпе-
ния, нравственных сил); деловая окраска отличает конструкции со словом следу-
135
Модальные значения Модальные модификации моделей
С глагольными модальными словами С неглагольными модальными словами
С им. п. субъекта С косв. п. субъекта С им. п. субъекта С косв. п. субъекта
1. Моносубъекгные: а) желательности Я хочу пить. Я собираюсь уйти. Желаю повидаться Не желаю видеть ее. Мне хочется пить. Меня тянет уйти Я намерен уйти. Мне охота попить. У меня желание уйти У меня нет желания видеть его.
б) возможности (способности) в) необходимости Я могу приехать. Я нуждаюсь в деньгах. Мне следует быть на заседании. Я в состоянии/ в силах приехать. Я должен найти ответ. Мне невмочь подняться. Мне нужны, необходимы деньги
2. Полнсубъектные: а) желательности Хочу, чтобы вы Мне хочется, что- Я намерен, склонен Желательно отчет
приехали. Желаю вам выздоравливать. бы вы приехали. поручить это вам перепечатать. Желательно, чтобы вы перепечатали отчет.
б) возможности (позволительности) Он может приехать. Я могу выйти7 Ему разрешается уехать. Он волен выбирать. (Мне) можно выйти? Ему разрешено уехать.
в)необходимости Я приказываю ему приехать Ему следует (над- лежит) приехать Он должен приехать Ему необходимо (надо, нужно) приехать.
дует и еще более официальным надлежит. Ограничено экспрессивно-
стилистическими наслоениями употребление в современном русском языке
глагола желать. Как более интенсивный синоним глагола хотеть он
встречается при отрицании в эмоционально-напряженной речи: Не желаю
видеть его! Не желаю даже слышать об этом! В первом лице без отрица-
ния конструкция получает оттенок претенциозно-просторечный: Желаю по-
видаться, Желаю узнать... Экспрессия подобной конструкции во втором
лице связана была со сферой обслуживания: Что желаете заказать? Не
желаете ли примерить? В стилистически побледневшем виде, но не утра-
тив связи с той же сферой, она применяется в деловой речи, преимущест-
венно в отношении к таким потенциальным субъектам, как потребитель, за-
казчик, клиент, посетитель и под. В деловой же речи производное от глаго-
ла наречное слово желательно используется как обезличенное, со скрытым
субъектом, средство воздействия на волю потенциального субъекта дейст-
вия (Желательно получить до мая = Желательно, чтобы вы прислали, от-
дали, возвратили до мая).
Выходя за рамки моносубъектной модели, модальные слова со значени-
ем необходимости, а отчасти возможности и желательности, в совокупно-
сти с другими семантико-синтаксическими элементами, организуют поли-
прсдикативную, осложненную структуру предложения.
2. Инфинитивные предложения
Инфинитивные монопредикативные предложения как мо-
дификация глагольных моделей. Различия в их форме, зна-
чениях и регистровая предназначенность.
1. С инфинитивом связано немало нерешенных вопросов и устоявшихся
грамматических предрассудков, постепенно преодолеваемых. Принято счи-
тать инфинитив названием действия, лишенным грамматических значений
лица, наклонения и времени, либо — в синтаксических пособиях — отры-
вая его и от действия, трактовать как субститут существительного.
Между тем в разных конструкциях эта глагольная форма выполняет
функцию предиката, основного или вторичного, полупредикативного. Это
было бы необъяснимо, если бы инфинитиву были несвойственны основные
предикативные категории. Более того, «неопределенная форма глагола» об-
наруживает богатство и многогранность речевых возможностей, достаточно
определенных модально-экспрессивных значений.
Источник теоретических несоответствий как в сложной природе самого
объекта, так и в неразграничении словарного и речевого существования
инфинитива. Условно принимаемый за словарного представителя всей па-
радигмы глагольного слова, инфинитив выступает в чисто номинативной
функции как «голос» наименование действия, отвлеченное от деятеля, от
времени. Но будучи формой глагола, инфинитив по своей признаковой се-
мантике предназначен для сообщения о действии, состоянии — чьем? —
лица, предмета. И чтобы попасть в словарь, слово или его форма должны
быть извлечены из речи, из естественных связей, из необходимых условий
функционирования. Очевидно, что адекватное представление о сущности
инфинитивных конструкций можно получить, лишь наблюдая их в живой
речи, в текстах, и именно в этих условиях выделив релевантные признаки
для различения разновидностей и для выявления их места в грамматиче-
ской системе, и в коммуникативно-регистровой их предназначенности.
Наблюдения показывают, что морфологическая невыраженность пре-
дикативных категорий лица, времени, модальности в инфинитиве преодо-
левается языком синтаксически. В речевом употреблении инфинитива, в
противовес словарному, над номинативной функцией господствует преди-
кативная, она эксплицируется в синтаксических связях, в характеристиках
ближайших компонентов и текстового окружения, в многообразных, но ти-
пизованных способах интонирования.
138
2. Среди синтаксических конструкций с участием инфинитива разли-
чаются следующие основные модели, монопрсдикативного и полипредика-
тивного типов:
а) Инфинитив в составе предиката, модифицированного с помощью не-
полнознаменательного фазисного или модального слова (ср.: Они смеют-
ся — Они начинают смеяться, Перестаньте смеяться, Я не могу не сме-
яться, Ему хочется смеяться)’,
б) Инфинитив в качестве предиката, с названным или опущенным име-
нем субъекта (Они — смеяться, Тебе лишь бы смеяться, Не смеяться!.
Смеяться или плакать?);
в) Инфинитив в качестве вторичного предиката в полипредикативных
предложениях со значением волеизъявления субъекта-каузатора в отноше-
нии потенциального действия другого, каузируемого субъекта (Он умоляет
вас не смеяться, Врачи рекомендуют смеяться чаще, Никто не мешает
вам смеяться. Вам не запрещают смеяться);
г) Инфинитив как пропозициональное подлежащее в полипредикативном
предложении, содержащем оценку названного инфинитивом действия (Сме-
яться не грешно. Посмеяться над смешным — всегда удовольствие. Сме-
яться — не ум являть, а белы зубы казать — В. Даль).
В этом разделе рассмотрим монопредикативные предложения с инфи-
нитивным предикатом, типа (б).
3. Чтобы получить надежные опоры для анализа, будем следовать фор-
муле «Что? — Как? — Зачем?», соединяющей комплекс структурно-
семантических и коммуникативно-функциональных признаков, взаимно
обусловливающих друг друга в реальном объекте.
Изучая инфинитив в системе средств, обозначающих действие, проеци-
руем инфинитивные предложения на основную лично-глагольную модель с
этим значением. Если исходить из представления об иерархической органи-
зации синтаксической системы, можно расценивать инфинитивные пред-
ложения как модификации основной модели, выявляя сходства и различия.
Сходство — в общем типовом значении, возникающем в результате
предикативного сопряжения компонентов, именующих деятеля и действие.
(Предмет существует, действие не существует, а осуществляется как функ-
ция действующего субъекта.) Как в основной модели, так и в модификации
возможная неназванность субъекта синтаксически значима.
В отличие от основной модели, модификации характеризуются регу-
лярным смысловым приращением, в данном случае модально-экспрес-
сивного плана. Тогда как основная модель обладает полной предикативной
парадигмой по линиям модальности, времени и лица, модификациям свой-
ственна неполнота парадигмы, что и должно быть конкретизировано в ана-
139
лизе. Что касается субъектного компонента, отмечаем возможность/не-
обходимость названности/неназванности, ограничения в форме лица (и со-
ответственно, отношения субъекта речи и субъекта действия), падежную
форму.
В этих сходствах и различиях будем искать ответ на вопросы «Что?» и
«Как?» — о значении и средствах его выражения в изучаемых моделях.
Чтобы ответить на вопрос «Зачем?», обратимся к речевым интенциям
говорящего, к характеру контекста, с которым регулярно связаны те или
иные разновидности инфинитивных предложений.
Материал покажет, что разновидности инфинитивных моделей упот-
ребляются в определенных коммуникативных регистрах речи.
4. Рассмотрим модели инфинитивных предложений:
4.1. Модель типа Царица — хохотать. Субъект — личный (или оду-
шевленный) в именительном падеже, обычно третьего лица, реже — перво-
го. Предикат — в инфинитиве от акционального глагола. Модель можно
считать экспрессивно-фазисной модификацией акционального предложе-
ния (ср. выражение начинательности без экспрессии: Царица начала хохо-
тать, принялась хохотать). Перед инфинитивом может стоять частица ну
или давай: Собаки — ну лаять; А он давай кричать на меня. По сравнению
с исходной номинативно-глагольной моделью отметим оттенки интенсив-
ности, повторяемости или продолжительности действия, возникающего как
бы на глазах наблюдателя, часто — как следствие какого-то контакта, ино-
гда — оттенок энергичного приступа, неожиданного для наблюдателя, а
может быть, и для агенса. Примеры:
И царица хохотать, И плечами пожимать, И подмигивать глазами, И
прищелкивать перстами, И вертеться подбочась, Гордо в зеркальце гля-
дясь (Пушкин); Да что еще выдумал! Поймает, и ну целовать! (Пушкин),
Тут бедная моя Лиса туда-сюда метаться (Крылов); Поели медвежата —
и снова давай играть (Е. Чарушин); Видишь, подожгли город, а сами бе-
жать! (Мамин-Сибиряк); Тут он ругать меня (Горький); Но вот он пулей из-
за тупика, И — за угол, и расплывясь в гримасу, Бултых в толпу, кого-то за
бока, И — в сторону, и — ну с ним обниматься (Б. Пастернак); Он их толк-
нет — они бежать (Н. Заболоцкий); Мы же с пустыми руками были, а они —
стрелять (Коме, правда, янв. 1992).
Достигая впечатления синхронности происходящего с восприятием на-
блюдателя, подобные предложения, в соседстве с экспрессивно-
разговорными безглагольными и глагольно-междометными моделями, мо-
гут включаться в контекст настоящего или прошедшего времени и пред-
ставляют повествование репродуктивного типа.
Гипотетически допустимо в них и второе лицо субъекта — например, в
пересказывании сна, в котором говорящий видел собеседника: Ты хохо-
тать; А вы бежать, но сама подобная ситуация слишком редка.
140
Если рассмотренная модель реализует экспрессивную силу, заложен-
ную в инфинитиве, то базой всех последующих служит инвариантное мо-
дальное значение инфинитива — значение потенциального действия и не-
зависимости от воли его потенциального же субъекта.
В рамках этой потенциальности инфинитивные предложения отражают
противостояние агенса и мира, взвешивание за и против, конфликт между
желательным, но недостижимым; нежелательным, но неизбежным; необхо-
димым, но непосильным; возможным, но бесполезным, ненужным; между
волей потенциального субъекта и говорящего; преодоление внутреннего и
внешнего сопротивления. Потенциальный субъект обычно принимает фор-
му дательного падежа, при этом может быть как названным, так и нена-
званным.
4.2. Две разновидности этой модели объединены тем, что говорящий
субъект совпадает в них с потенциальным агенсом, поэтому содержание их
тесно связано с внутренним миром говорящего. Произносимое вслух или
мысленно, предложение как бы воспроизводит размышления субъекта.
4.2.1. Предложения типа Что же мне делать? назовем рефлексив-
ными. В них представлен процесс размышления потенциального агенса о
предстоящих действиях, альтернативных намерениях, своих возможностях
(часто в форме вопроса к самому себе):
Зима. Что делать нам в деревне? (Пушкин); Что же делать? Скор-
беть? Горевать? Ни себе, ни другим этим не поможешь (Тургенев); Тоска.
Сапоги себе почистить, что ли? (Чехов); Что же теперь делать? Спро-
сить у Лужина? — Нет. (В. Набоков); Удерживать его? Да ни за что.
(Булгаков); А ружья у меня нет. Что делать? Убраться надо подобру-
поздорову (Е. Чарушин); Так сбиться же тесней, держаться за руки, ...
есть пончики, никуда не стремиться, запереться от людей, жить, не под-
нимая головы, не ожидая славы...? Нет, нет, ни за что! (Т. Толстая); Не
знаю вот, что теперь одному-то делать? Может, уж заколотить избенку
да к Петьке уехать? (В. Шукшин).
Последний пример, из рассказа Шукшина «Горе», интересно сравнить с
отрывком из другого рассказа Шукшина «Чудик»:
Чудик поспешил сойти с крыльца... А дальше не знал, что делать.
Опять ему стало больно <...> И хотелось куда-нибудь уйти подальше от
людей, которые ненавидят его или смеются.
Похожие переживания формируются в первом случае самим персона-
жем, как бы изнутри, а во втором — рассказчиком, со стороны. В текстах,
где персонаж дан в третьем лице, инфинитивные предложения этой, реф-
лексивной, разновидности ярко демонстрируют переключение во внутрен-
нюю сферу сознания персонажа, в так называемую несобственно-прямую
речь:
141
Забыть? — забвенья не дал Бог —Да он и не взял бы забвенья!.. (Лер-
монтов); Не знает Лукерья, что теперь делать. Закричать — всех погу-
бить, молчать — себя погубить (Н. Телешов); Скверно было на душе у Се-
мена Ивановича: так на этот раз зажали его плотно, что не вывернешься.
Удрать, а куда? Ну, удерешь с парохода, не ступишь и шагу — схватят...
(А. Н. Толстой).
4.2.2. В предложениях типа Только успеть! Только бы успеть (назовем
их оптативными) выражается сильное желание, потребность говоря-
щего, часто вопреки возможностям, при сопротивлении каких-то обстоя-
тельств: Одну минуту, еще одну минуту видеть ее, проститься, пожать ее
руку (Лермонтов); Мне только проститься с ним, а там... там хоть и уми-
рать (Островский); Я так утомилась! Отдохнуть бы... Отдохнуть! (Че-
хов); Все видеть, все понять, все знать, все пережить, Все формы, все
цвета вобрав в себя глазами, Пройти по всей земле горящими ступнями,
Все воспринять и снова воплотить (М. Волошин); Спать, в подушку за-
рыться, забыться, В сон, как в воду, уйти с головой! (А. Межиров); Скорей,
скорей пройти это гиблое место! (Ю. Казаков); Но знающий секрет Уже
рожден. Владеет лишь одно им’. Успеть! Сказать наперекор всему! И сло-
во слышит зов (И. Снегова).
Участие сослагательной частицы бы в этих предложениях выражает
осознание говорящим невыполнимости своего стремления, утраченной
возможности, либо придает оттенок смягченности выражаемому желанию
(ср. Пить! и Попить бы мне!), а в сочетаниях с лишь бы, если бы, только
бы — единственности, сконцентрированности желания:
Презреть бы твое предсказаньеf (Пушкин); Я боюсь, что он сюда
приедет, уж уехать бы скорей (Островский); — О господи, — продолжал
он с тоской, — хоть бы одним глазом на Москву взглянуть (Чехов); Какое
там любовь! Прожить бы!.. (А. Н. Толстой): Теперь такая тоска, что
только б добежать до канала (Маяковский); О, если б все забыть, быть
вольным, одиноким (Брюсов); Стать бы снова приморской девчонкой, Туф-
ли на босу ногу надеть... (А. Ахматова); Лишь бы руку-mo сохранить... а то
что я без руки (Булгаков); Эх, кваску бы сейчас испить! (П. Нилин); Мне бы
заснуть, отдохнуть. Но только я лег — звонок! (К. Чуковский).
Отметим участие в оптативных предложениях глаголов не только дей-
ствия, но и состояния, а также именных предикатов с инфинитивной фор-
мой связки (стать девчонкой, быть вольным). Экспрессивная сила жела-
ния, выраженного инфинитивным предложением, наглядно предстает в со-
поставлении с информативным сообщением о желании, ср.:
Воды! Жарко! ...Жить! (М. Шолохов) и
Теперь не то, теперь мне хочется жить (А. К. Толстой).
142
Инфинитивные предложения рефлексивного и оптативного значения,
представленного как бы в процессе вербального выражения, включаются в
контекст репродуктивного типа речи.
4.3. Инфинитивные предложения типа Быть грозе* Мне не дойти пред-
ставляют разновидность сэпистемическим значением. Структурой и
интонацией они передают оттенки субъективно-эпистемической модально-
сти — уверенность говорящего в осуществимости/неосуществимости, не-
обходимости, неизбежности, предопределенности сообщаемого.
В инфинитиве — глаголы разной семантики, а также именной предикат
с инфинитивной связкой; потенциальный субъект в форме 1, 2 или 3-го ли-
ца непременно вербализован именем в дательном падеже, при этом речь
может идти и о личном субъекте, и о неодушевленном, о событии или явле-
нии природы, часто — персонифицированном:
Быть грозе великой (Пушкин); Не дождаться мне* видно* свободы
(Лермонтов); До крепости мне не дойти (Л. Толсто); Не быть мне в Спасо-
ве! — проговорила она хозяйке (Достоевский); Живой мне не выйти... (Бу-
нин); Не бывать калине малиною (Пословица): А уж прошлое кажется
странным, И руке не вернуться к труду (Блок); Долго петь и звенеть пурге
(Есенин); Мне и в жары без тебя — стыть (Н. Асеев); Женщине — лука-
вить* Царю — править, Мне — славить Имя твое (М. Цветаева); Мне от
ветра пьянеть — так он влажен* прохладен и чист (В. Луговской); Мне в
кузню идти, а я боюсь (Стругацкие); Одна ты и дома и в поле* одной тебе
плакать и петь (М. Исаковский); Еще нам плакать и смеяться* но не сми-
ряться* не смиряться (Б. Окуджава); Как говорится* не нами начато. Но
распутывать-то нам! Кому еще? (Известия, дек. 1989); И в мечтах о пре-
красном грядущем Впопыхах мы успели забыть, Что не вырасти саду цве-
тущим* Если корни его подрубить (А. Гребнев).
Естественно, в эпистемических суждениях частотно отрицание не,
обычно при инфинитиве, иногда и при других компонентах, приобретаю-
щих с отрицанием рематическое звучание: Уж не тебе меня ловить (Пуш-
кин); Напрасно старые судачат — Не им идти в далекий путь
(П. Орешин); Не завтра же ехать* а к осени (Паустовский).
Редко встречающаяся в этом типе неназванность субъекта синтаксиче-
ски значима: в последнем примере из Паустовского определенно-личное
его значение ясно из контекста, в некоторых случаях опущено имя субъекта
обобщенно-личного:
Виноградниками — Везувия не сковать! Великана — льном не связать!
(М. Цветаева); Стихом к тупице не подступиться (Н. Асеев); И горе тому*
кто попадет ей [наркомафии] в лапы. На волю уже не вырваться
(Р. Киреев). Ср. выраженность обобщенно-личного субъекта в отрицатель-
143
ном инфинитивном предложении: Но знанье есть гарантия движенья, и
никому движенья не сдержать! (Г. Красников).
К отрицательным инфинитивно-эпистемическим предложениям близки
так называемые риторические вопросы, не требующие ответа или заклю-
чающие в себе отрицательный же ответ (но сам характер возможного отве-
та: невозможно, бесполезно, бессмысленно, нечего — ставит предложение
на грань полипредикативной инфинитивно-оценочной модели):
Где ему смотреть на тебя? И с какой стати ему смотреть на тебя?
(Гоголь); Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? (Тютчев);
Теперь обнимемся. Окончен трудный путь. Не просим чуда мы, к чему про-
сить о чуде? (С. Соловьев); Боги былые истлели. Нам ли скорбеть о том?
(В. Кириллов); О чем здесь спорить? (Стругацкие); Кому теперь жало-
ваться? Где искать справедливости? (Г. Семенов); Да чего мне к ним хо-
дить? Все одно без толку (С. Антонов).
Участие частицы бы и здесь свидетельствует о перевесе противодейст-
вующих обстоятельств: Быть бы дождю, кабы не ветер (Пословица).
4.3.1. Среди эпистемических инфинитивных предложений выделяется
подгруппа с оценочно-характеризующим лицо значением; си-
нонимичное значение выражается, но менее категорично, соответствующей
группой обобщенно-личных предложений (см. выше, с. 121). Ср.: Тебя не
переспорить — Тебя не переспоришь — Ты такой человек, что тебя невоз-
можно (никому) переспорить. Примеры:
— Ну, княже, — молвят гости, — Тебя не обмануть (А. К. Толстой);
Да уж чего лучше! Совсем молодец, поискать этакого красавца (Остров-
ский); Таких сынов по свету поискать (Шолохов); С ним ни в какой работе
не спеться (Маяковский); Юрка махнул рукой. Тебе не втолковать
(В. Шукшин); Только мамы сейчас не узнать — стала мама стара и седа
(В. Цыбин).
Здесь обобщенный субъект действия (ни я и никто другой не может
спеться с ним, обмануть тебя) не называется и роль носителя признака как
бы уступает имени со значением объекта либо соучастника действия. Ин-
финитив — от глагола совершенного вида.
Эпистемические инфинитивные предложения, представляя не процес-
сы, а мнения говорящего, принадлежат информативному типу речи.
4.4. Несколько групп инфинитивных предложений, обращенных ко вто-
рому лицу как к потенциальному исполнителю действия, объединяются
принадлежностью к волюнтивному типу речи.
4.4.1. Прежде всего, это собственно вопросительные предложения, ради
получения информации побуждающие собеседника к речевому действию
(независимо от того, кто был или будет агенсом при инфинитиве):
144
А для чего ж было тебе запирать Палашку? — спросила комендантша
(Пушкин); Ворон, где б нам отобедать? (Пушкин); Сюда, что ли, кварти-
рантку нашу определить? (Бунин); Куда часы нам затесать? Как скоро-
тать тебя, Распад? (Б. Пастернак); А чего мне-то курить? (В. Шукшин).
4.4.2. Вопросительные предложения, в которых говорящий предлагает
сам совершить названное действие, побуждая собеседника к речевому акту
согласия, разрешения, подтверждения его необходимости:
Так ехать за детьми7 (Л. Толстой); Извозчика-то отпустить? (Ост-
ровский); Открывать идти? — беспокойно спросила Анюта (М. Булга-
ков); — Налить? — неуверенно спросил Малянов, качнув чайником (Стру-
гацкие); Может папиросу свернуть? — предложил Егор. — Нет, неохота
(В. Шукшин).
Здесь сложное взаимодействие субъектов: готовность говорящего стать
агенсом реализуется лишь при исполнении роли говорящего субъекта собе-
седником.
Вопрос, оформленный с участием частиц яе... ли, выражает предложе-
ние действия говорящего или совместного более деликатно, либо как идею,
внезапно пришедшую в голову:
Не проводить ли мне вас? (Пушкин); Но знаешь', не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь? (Пушкин); [Ихарев:] А что, господа, покамест
спор о священных обязанностях, не засесть ли нам в банчик? (Гоголь); Не
поехать ли нам на Лукьяновку, Георгий Максимович7 (Паустовский).
4.4.3. Собственно волюнтивные инфинитивные предложения, побуж-
дающие адресата к действию, синонимичны предложениям императивным,
но выражают крайнюю жесткость на шкале степеней волеизъявления. Если
представить ряд способов волеизъявления с нарастающей требовательно-
стью, например: Молчи! Помолчи! Умолкни! Замолкни! Замолчи! Молчать!,
заметим, что с какой бы интонацией ни произносились эти повеления,
вплоть до самой резкой, все императивные формы сочетаются с «вежливым
словом» пожалуйста, инфинитивная же не сочетается. Контрпример, при-
веденный в работе [Храковский, Володин 1986, 200] из повести Чехова
«Моя жизнь» (Только, пожалуйста, у меня не пьянствовать и не беспоко-
ить меня никакими просьбами. Выгоню.), демонстрирует в более простран-
ном требовании хозяина некоторую игру экспрессивными оттенками.
Возможность волеизъявления в инфинитивной форме обусловлена опре-
деленными отношениями между говорящим и адресатом: они предполагают
социальное превосходство говорящего, право требовать, официальное или
ситуативное, в военно-административном быту или домашнем:
145
[Фамусов:] Принять его, позвать, просить, сказать, что дома, что
очень рад (Грибоедов); Сейчас же послать и принести (Достоевский);
[Наташа:] Не сметь меня раздражать! Не сметь! (Чехов); Не теряя ни
секунды бежать в Страну Дураков! — закричал Карабас Барабас (А. Н.
Толстой); Не сметь вставать! Слушать команду! (Булгаков); — Реглан
командиру принеси. — Отставить, мне тепло! — резко перебил Решетни-
ков (Л. Соболев); — Спать, Гарик, — сказала Лиза, кладя ему ладонь на
лоб. Лоб был горячим. — У тебя жар? (К. Булычев).
Обычно бессубъектное употребление инфинитивных волеизъявлений,
так же как и императивных: чем экспрессивнее категоричность требования,
тем определеннее речевая ситуация, в которой требование адресуется кон-
кретному исполнителю. Неназванность адресата-испол-нителя допускает и
неопределенно-личное его значение:
— Не трогать его! — закричал Дубровский (Пушкин); [Голован] Сию
минуту! (Кому-то в сторону) Залить печку (Булгаков).
При необходимости выделить, акцентировать исполнителя приказания,
например, в случае избирательной его адресации, противопоставления, по-
зиция потенциального субъекта может быть занята именем в дательном па-
деже, реже — в именительном: Тебе — отправляться за родителями, а вам —
возвращаться в класс.
А вы стоять на крыльце и ни с места! (Гоголь); И в гневе крикнула
Брингилъда: Все молчать! (И. Анненский); Ну, тут слезать мне, — сказал
Афанасий. — Вам кругом ехать, а я напрямик пойду, оврагом (Вересаев); —
Всем спать, всем без исключения, всему корпусу! — весело повышая голос,
сказал он (В. Катаев).
В волюнтивной же функции предписания, предупреждения, наставле-
ния (неопределенного адресата, «до востребования») используются инфи-
нитивные предложения в деловых текстах, технических инструкциях, анно-
тациях. Дезактуализация здесь снимает и экспрессивность с инфинитивного
побуждения к потенциальному действию (ср. [Храковский, Володин 1986,
198]).
При необходимости смазки — разъединить диски и убрать из беговых
дорожек шарики', Перед применением держать в холодильнике', Соблю-
дать инструкцию на листовке-вкладыше'. Перед включением прибора в
сеть проверить правильность установки переключателя на соответст-
вующее напряжение.
В условиях непосредственного общения инфинитивно-волюнтивные
предложения с местоимением 2-го лица в дательном падеже могут звучать
мягко, но напоминают адресату о необходимости его действий в рамках ус-
тановленного распорядка: Вам выходить (на сцену)'. Тебе ходить (в шах-
матах)’, Тебе водить (в игре)’, Тебе еще уроки делать. С частицей бы и со-
ответствующими интонациями они приобретают значения совета, рекомен-
146
дации с оттенками деликатности, приглашения, убеждения, усовсщивания,
иронии: Вам бы не волноваться из-за таких пустяков’. Тебе бы поспать,
отдохнуть’, Не тебе бы говорить об этом.
К Татьяне Юрьевне хоть раз бы съездить вам (Грибоедов); Вам бы от
стыда теперь нос-то в подушки спрятать покудова (Островский); Сидеть
бы тебе дома да прилежно учиться (А. Н. Толстой); Вам бы, ребята, на
медведей сходить, забава хорошая (Горький); Вам в постельку лечь по-
спать бы (Маяковский); Тебе бы ехать-то (А. Иванов).
Комплекс частиц не.,, бы служит выражению предостережения, озабо-
ченности говорящего: Не проспать бы тебе! Не упустить бы вам его! Не
забыть бы тебе ключи.
Не уходить бы вам сегодня... (Стругацкие).
4.5. Инфинитивные предложения последней рубрики — реактивно-
оценочные — отличаются от рассмотренных выше тем, что не содер-
жат ни сообщения, ни волеизъявления, но выражают экспрессивно-
оценочную реакцию говорящего в рамках диалогической (это может быть и
внутренний, автодиалог) или событийно-конфликтной ситуации. Инфини-
тив выступает как знак этой ситуации, либо обобщающе именуя ее, либо
повторяя часть предшествующей реплики, как эхо, как отраженный свет;
эта инфинитивная конструкция сопровождается неодобрительной, ирони-
ческой или протестующей интонацией, иногда подкрепляемой контекстом
(ср. [Арутюнова 1986]).
4.5.1. Для первой разновидности реактивных конструкций характерна
незанятость субъектной позиции. В редких случаях потенциальный субъект
назван именем в дательном падеже. При этом, как отмечал еще Жак Веренк
[Veyrenc 1979, 12], выразительна пауза, как бы сопоставляющая понятия
субъекта и предиката, а вернее — подчеркивающая их несопоставимость
(ср. пунктуацию в пушкинской строке: Мне? ревновать! избави боже).
Оцениваемое действие, совершившееся либо возможное, относящееся ко 2-
му или 3-му лицу, как бы извлекается из речевого акта, из конкретных па-
раметров времени — лица — модальности и применительно к неопреде-
ленно-личному субъекту взвешивается с точки зрения нравственного или
прагматического достоинства:
Но дворянину изменить своей присяге, соединиться с разбойниками, с
убийцами, с беглыми холопьями! ... стыд и срам нашему роду!.. (Пуш-
кин); — Благодарю, что не забыли... «Забыть! — проворчал он: Я-то не за-
был ничего» (Лермонтов); [Борис:] А я было испугался, я думал, ты меня
прогонишь. [Катерина (улыбаясь):] Прогнать! Где уж! С нашим ли серд-
цем! (Островский); — Ав Париже... конечно, тоже побывали? — Еще бы!
Быть за границей и не заехать в Париж! (Салтыков-Щедрин); [Дорн:] Ле-
читься в шестьдесят лет! (Чехов); Освободиться! Разве это просто?
147
(Л. Мартынов); — А старуха меня жалеет. Жалеть меня!.. Вот ведь какая
смешная старуха... (В. Воеводин); — Всему заводу праздник испортить! —
не сдерживая злости, сказал Сипягин (Э. Шим); Секретность понятна и
объяснима, когда речь идет о современных документах, но скрывать ин-
формацию о рукописях, созданных 2 тысячи лет назад? (Известия, май
1991); — Не зайти. Не попрощаться! (разг.)
4.5.2. Вторая разновидность оценочно-инфинитивных предложений ор-
ганизуется сопряжением инфинитива с именем субъекта в именительном
падеже во 2-ом или 3-ем лице, экспрессивно усиливается частицами, повто-
рами, экспрессивной интонацией и выражает резко неодобрительную, про-
тестующую реакцию на неожиданное для говорящего действие партнера:
— Ка-а-к! Ты подкупать меня! (Салтыков-Щедрин); — Так ты кусать-
ся, окаянная? — слышит вдруг Очумелое (Чехов); — Ах, ты — ругаться! —
крикнул Джузеппе. — Ну-ка, подойди ближе!.. (А. Н. Толстой); — А, так вы
заступаться?! (Булгаков); — Он драться, драться! Ах гад!
(Л. Петрушевская).
Эта последняя разновидность инфинитивных предложений имеет об-
щие черты с моделью (1) (Царица хохотать); их сближает реальность про-
исходящего и конкретность агенса, а также эмоциональность выражения.
Однако здесь в инфинитиве срабатывает и потенциальная модальность: го-
ворящий осуждает саму возможность, допущение подобного действия.
Конструкции 5.1 и 5.2 по своему коммуникативному назначению представ-
ляют реактивный регистр речи.
Рассмотренный материал, не исчерпывая всех случаев, всех тонкостей
употребления, дает возможность увидеть и своеобразие, и многообразие
русских предложений с предикатом-инфинитивом. При достаточно четко
распознаваемых различиях, все они заряжены экспрессивно-модальной
энергией, выражают широкий спектр эмоций говорящего и тесно связаны с
речевой ситуацией.
5. Результаты анализа могут быть обобщены заключительной таблицей:
148
Типы инфинитивных предложений Возможные формы субъекта действия Коммуникативные типы речи Экспрессивно- смысловая специфика
1 Акционально- экспрессивные Она — хохотать. 3-е, 1-е лицо Имен. п. Репродуктивный Повествование о дей- ствии наблюдаемом, энергичном и неожи- данном
2.1. Рефлексивные Что же делать? Забыть? 1-е лицо (Дат. п.) Репродуктивный Воспроизведение про- цесса рефлексии, вы- бора предстоящего действия
2.2. Оптативные Только успеть! Закурить бы! 1-е лицо (Дат. п.) Репродуктивный Эмоциональное вы- ражение желания, преодолевающего об- стоятельства или не- выполнимого
3. Эпистемические Быть грозе. Мне не дойти. 1-е, 2-е, 3-е лицо Дат. п. Информативный Сообщение с уверен- ностью в осуществи- мости, невозможно- сти, неизбежности, предопределенности
3.1. Оценочно- характеризующие Тебя не переспо- рить. (обобщ.-личн.) Информативный Убежденная характе- ристика лица через свой и обобщаемый опыт контактов
4. Волюнтивные 4.1. Где нам пообе- дать? 4.2. Открыть? 4.3. Молчать! Тебе бы помол- чать. 2-е лицо (Дат. п.) Волюнтивный Побуждение к рече- вому действию вопро- сом Побуждение к дейст- вию приказом, сове- том
5. Реактивно- оценочные 5.1. Изменить присяге! 5.2. Ты — кусать- ся! (неопр.-личн., реже — Дат. п.) 2-е, 3-е лицо Имен. п. Реактивный Оценочная реакция на предшествующую речь или действие, чаще — неприятие, неодобрение
Примечание: Скобки при указании формы объекта означают его факультатив-
ность.
149
3. Предложения с предикативами на -о
Значения и синтаксические связи омонимичных слов на -о.
Моносубъектность/полисубъектность моделей предложения
с предикативами. Взаимодействие содержательных, фор-
мальных и коммуникативных критериев. Категория со-
стояния и категория оценки. Культурно-речевой аспект их
разграничения.
1. Действенность комплексного критерия частеречной классификации
слова особенно наглядна в применении к дискуссионным вопросам грамма-
тики. Один из таких вопросов, не получивших единого решения, — опреде-
ление системного места так называемых слов на -о и, как обратная сторона
медали, выявление их соответствующих коммуникативных функций. Отме-
чалось, что при формальном, омонимическом сходстве некоторым лексико-
трамматичсским множествам этих слов свойственны определенные функ-
ционально-смысловые различия. Таких слов в русском языке несколько де-
сятков. Словообразовательно они мотивированы прилагательными {хоро-
ший — хорошо, злой — зло, глупый — глупо, грустцый — грустно и т. п.).
Формант -о вступает (или не вступает) в различные парадигмы и, в зависи-
мости от этого, квалифицируется как флексия или суффикс. См. примеры:
теплый —»тепло
(1) Сонное тепло охватило его, нет тепла, привык к теплу, наслажда-
ется теплом, мечтает о тепле, сидит в тепле’,
(2) Жилище тепло и уютно, речь тепла и сердечна, слова теплы и сер-
дечны;
(3) Натопили комнату тепло; Его встретили тепло;
(4) В доме тепло, на солнце тепло, на душе тепло;
(5) Детям тепло;
(6) Жить у бабушки было тепло и весело.
Субстантивный тип слов на -о группы (1) демонстрирует падежную па-
радигму; группа (2) показывает парадигматические изменения адъективно-
го типа по родам и числам, хотя позиции кратких прилагательных как в
системе русского языка, так и в системе знаний о нем еще не до конца вы-
яснены.
Различия в характере неизменяемых слов групп (3)—(6) обсуждались в
русистике на протяжении нескольких последних десятилетий. Л. В. Щербой
была выдвинута, а В. В. Виноградовым доказательно развита мысль о том,
150
что слова групп (4)—(6) представляют собой особую часть речи — катего-
рию состояния, с присущей ей, в отличие от наречий (группа (3)), синтак-
сической функцией предиката. Поддержанное многими специалистами, это
мнение все же не стало общепризнанным: школьная и академическая грам-
матики продолжают рассматривать слова категории состояния в рамках на-
речий, лишь попутно отмечая их семантические и синтаксические особен-
ности.
Оправданная, может быть, методическими выгодами упрощенность из-
ложения оборачивается потерями в осмыслении, теоретическом и практи-
ческом, определенного массива синтаксических конструкций, активно ис-
пользуемых в разных сферах современной речи.
Слова группы (1) — их немного: тепло, добро, зло, лихо — противосто-
ят всем другим своим значением субстанциальности, и вещественной, и от-
влеченной (ср. наживать добро и делать людям добро). Все другие группы
представляют значения признаковые — признака предмета, признака дей-
ствия, состояния, качества. Признаковые слова на -о объединены и способ-
ностью к представлению признака в сравнительной или превосходной сте-
пени.
Возможности участия тех или иных слов на -о в одной из признаковых
групп предопределяются самой природой признака, но осложняются и ре-
гулируются семантической динамикой слова.
Естественно, что признаковые слова, называющие физические свойства
предметов или пространственной среды, функционируют как прилагатель-
ные (жидко — густо, мягко — твердо, жестко, выпукло — вогнуто, свет-
ло — темно, глубоко — мелко, высоко — низко, гладко, влажно, пусто,
чисто — грязно, сладко — горько и др.). Презумпция восприятия этих ка-
честв органами чувств стимулирует, по-видимому, дальнейшее развитие в
подобных словах значений переносных, характеризующих действия субъ-
екта (чаще речевые: мягко произнес, твердо, жестко ответил, выпукло
изобразил, речи гладки, но темны, пусты, рассуждение глубоко — мелко и
под. — и другие: сладко ест, мягко спит, мягко стелет, чисто работает)',
а затем и состояние-реакцию лица, сопровождающую собственное действие
(Сладко мечтать.... Горько видеть...), и, наконец, оценку действия со сто-
роны (Мстить —мелко. Обманывать — низко). Хотя прямое и переносное
значения встречаются во всех шести группах слов на -о, это соотношение
само по себе не определяет различий в их функционировании. Предстоит
глубже вникнуть в их семантику и синтаксические потенции.
2. Признаковые слова, называющие душевные качества, могут означать,
что названное качество либо испытывается субъектом, либо выражается (на
лице, во взгляде). Ср.:
Дитя радостно, весело, уныло, скучно, мрачно, равнодушно, тревожно,
неспокойно, смело, зло, жадно, жестоко, нежно... и
151
Лицо его радостно, весело, уныло, скучно, мрачно, равнодушно, тре-
вожно, неспокойно, смело, зло, жадно, жестоко, нежно...
Значение душевного качества граничит с состоянием, и многие слова из
этого ряда выступают предикатами не только как краткие прилагательные
при номинативном субъекте, но и как категория состояния (предикатив)
при дативном субъекте:
Мне, ему радостно, весело, скучно, тревожно, неспокойно. Но не: *Мне
мрачно, равнодушно, смело, зло, нежно, жадно, жестоко.
Слова последнего ряда не сопрягаются с дательным субъекта состояния
потому, что в них сильнее значение качества, чем значение состояния. Ду-
шевные движения человека переменчивы, они часто являются следствием
каких-то обстоятельств и воздействий; если состояния радости, уныния,
тревоги возникают обычно как каузированная реакция, то качества сме-
лость, злость, нежность, жадность, жестокость не детерминированы кауза-
тивным воздействием.
С другой стороны, в категорию состояния входят те признаковые слова,
которые изначально обозначают состояние как каузированную реакцию и
не соотносительны непосредственно с названиями качества, например:
Ему обидно, но не: *Дитя обидно (ср. Дитя обижено или обидчиво)',
Ему стыдно, совестно, боязно, завидно, тягостно, мучительно, но не:
*Дитя стыдно, совестно, боязно, завидно, тягостно, мучительно (ср. Ди-
тя стыдливо, совестливо, боязливо, завистливо).
Некоторые синтаксические модели, сохраняя внешнюю соотноситель-
ность, различаются значением предиката, его субъектной направленностью.
Так, Дитя страшно. Дитя приятно не означает Ему страшно. Ему прият-
но: здесь сообщается не о состоянии названного субъекта, а о впечатлении,
о реактивном состоянии, которое он (своим видом, своим поведением) вы-
зывает в наблюдателе.
Категории состояния принадлежат и два ряда слов: (1) обозначающих
физическое состояние лица, испытываемое им под воздействием внешних
обстоятельств: Ему голодно, холодно, зябко, тошно, душно, тяжело, жар-
ко, тесно, неудобно и т. п., и (2) называющих состояние природы, среды,
пространства: (Здесь, там, вокруг, на дворе, за окном) ветрено, влажно,
грязно, слякотно, скользко, снежно, солнечно, вьюжно, туманно, морозно,
знойно, шумно и т. п.
Все рассмотренные модели, образованные предикативным сопряжени-
ем имени носителя признака (в именительном, в дательном или в одной из
локативных синтаксем) с признаковым словом на -о, двукомпонентны, без-
глагольны; модально-временную парадигму формируют с помощью связки
быть или вспомогательных, неполнознаменательных глаголов стать, ста-
новиться, делаться:
Яблоко румяно, было, будет, было бы румяно (румяным)',
152
Чадо бледно, было бледно, делается бледно (бледным)'.
Ей скучно, было, будет, станет скучно',
На дворе сыро, туманно, было туманно, станет сыро.
Мутно небо, ночь мутна (Пушкин); В душе у меня становилось мутно
(Горький); Безмолвно поле, лес безгласен (Брюсов); На корабле темно и
безмолвно (Б. Пильняк); За окном было так тихо и так темно, как бывает
только ночью в деревне (Л. Пантелеев); В воздухе тихо, но холодно (Чехов);
Мне тоскливо. Mhe невмочь (И. Анненский); И скучно, и грустно, и некому
руку подать... (Лермонтов); Было чуть-чуть морозно, холодило щеки
(А.Н. Толстой); Сделалось темно, тихо и одиноко (В. Астафьев).
Датив личного носителя состояния и локатив предметно-
пространственного носителя состояния в конкретных текстах нередко опус-
каются ввиду смысловой избыточности; школьная грамматика, не различая
языковую модель и ее речевую реализацию, принимала этот контекстный
или ситуативный эллипсис за основание трактовать подобные предложения
как односоставные.
3. Синтаксически значимо также разграничение в номинативе конкретно-
го, лично-предметного имени и отвлеченного, пропозитивного. Ср.:
(1) Озеро глубоко. — (2) Его рассуждение глубоко.
(3) Яблоко горько. — (4) Прозрение горько.
В примерах (1), (3) предложения монопредикативные, в (2) и (4) —
предложения полипредикативны: предицируемый компонент пропозитив-
ного типа содержит в себе имплицитную предикативность — таксисное от-
ношение субъектного, темпорального и модального планов, скрытых в от-
влеченном имени, к тем же планам, выраженным в основном предикате.
Предложение (2) — полисубъектно с предикатом оценки (различаем субъ-
ект действия рассуждать и субъект оценки глубоко), политемпорально
(оценка следует за действием), мономодально (реальность действия и оцен-
ки). Предложение (4) моносубъектно с предикатом состояния (горечь испы-
тывает прозревший; неназванность субъекта прозрения может иметь в кон-
тексте определенно-личное или обобщенно-личное значение), но может
быть и полисубъектным, если состояние прозревшего квалифицирует дру-
гое лицо; политемпорально (между одним и другим состоянием отношения
последовательности) и мономодально (взаимообусловленная реальность
или нереальность, в зависимости от контекста).
Признак полисубъектности оценочных конструкций будет яснее, если
иметь в виду, что оценка, с позиций нравственных, прагматических, эстети-
ческих и др., по природе своей явление социальное, критерии ее вырабаты-
ваются той или иной средой, социумом, общественным мнением. Поэтому
субъект оценки — понятие широкое, либо включающее субъекта действия,
либо противостоящее ему.
153
4. Девербатив в позиции предицируемого компонента нередко синони-
мичен инфинитиву:
(а) Купание весело — Купаться — весело
Прозрение горько — Прозреть — горько
Воспоминание грустно — Вспоминать — грустно
(б) Сопротивление безрассудно — Сопротивляться — безрассудно
Мщение низко — Мстить низко
Признание глупо — Признаться — глупо
Заметим существенную разницу между группами (а) и (б). Обозначая
состояние, вызванное процессом или результатом действия, предикативы
группы (а) могут сочетаться с дательным субъекта, причем и при инфини-
тиве, и без инфинитива:
Всем весело — Купаться (всем) весело
Ему горько — Прозреть (ему) горько
Мне грустно — Вспоминать (мне) грустно
Предикативы группы (б), выражающие оценку действия, не организу-
ют модель с дательным субъекта (*Нам безрассудно, *Тебе низко, *Мне
глупо, *Ему стало честно, *Ей было непорядочно и т. п.).
Предложения группы (а) (с инфинитивом и признаковым словом на -о) —
моносубъектны, или с кореферентным субъектом обоих предицируемых
признаков, действия и каузируемого им состояния. Предложения группы
(б) могут быть и моносубъектны, и полисубъектны. Невыраженность субъ-
екта при этом может означать определенно-личность его, ясную из контек-
ста, или обобщенно-личность:
(а ) Приятно думать у лежанки (Пушкин) Грустно нам слушать осен-
нюю вьюгу (Некрасов); Весело и легко было дышать и хотелось петь
(Л. Толстой); Как сладостно предаться лени (Блок); Скучно, наверно, быть
деревом, оно живет на одном месте (А. Платонов).
б) Сердиться глупо и грешно (Пушкин); Колоть беспрестанно мне гла-
за цыганской жизнью или глупо, или безжалостно (Островский); Подсмат-
ривать подло, а пересказывать низко, гнусно и мерзко (Чехов); Просто не-
этично производить тайком измерения (А. Битов); Бесполезно было ули-
чать Зубра в противоречиях (Д. Гранин).
Вместе с тем, между предикативами состояния и предикативами оценки
есть зона взаимодействия, где их значения совмещаются, а различительные
признаки нейтрализуются. См., например: Мне стыдно — Мне стыдно
смотреть на это — Так поступать — стыдно.
Ему было стыдно, противно (Чехов); Крики, истерический хохот, про-
тивно и стыдно (Ю. Трифонов); Как стыдно попусту терять заветные
часы (Твардовский); Только на него и смотреть было неловко, стыдно.
Стыдно было жениху с невестой — они трезвее других, совестливее
(В. Шукшин); Медаль чемпиона страны носить почетно и стыдно
(А. Битов).
154
5. Предикативы оценки обычно не соотносительны по значению и по
функции с наречиями. Наречия, характеризующие процесс действия, обыч-
но не вступают в предикативную связь с глаголом, а оценочные предикаты
не склонны примыкать к глаголам. Ср.:
громко храпит, — ^Храпеть— громко
часто опаздывает — ^Опаздывать — часто
крикливо разговаривает — * Разговаривать — крикливо
Плавать — полезно — ^полезно плавает
Лгать — грешно — *грешно лжет
Курить — опасно — ^опасно курит
Но оценочные предикативы встречаются и в приглагольной позиции,
так же как и при соответствующих девербативах, при этом они не утрачи-
вают оценочного значения. Такое употребление можно считать вторичным,
имплицирующим таксисные отношения в результате номинализации. Если
оцениваемое действие выражено инфинитивом, то оценивается, с нравст-
венной или прагматической точки зрения, как бы представление о дейст-
вии, сама возможность действия; в приглагольной или приименной позиции
оценка приобретает постфактумный, ретроспективный характер по отно-
шению к конкретному происшедшему событию. Ср.:
Уговаривать — бесполезно — Уговаривали, но бесполезно — бесполезно
уговаривали — бесполезные уговоры',
Надеяться — безрассудно — безрассудно надеялся — безрассудная на-
дежда'.
Доносить — подло — подло доносил — подлые доносы;
Лгать — низко — низко лгал — низкая ложь.
Сочетание в однородном ряду неоднородных слов на -о, наречий и пре-
дикативов оценки, а также коррелятивных с теми и другими прилагатель-
ных используется для создания поэтических эффектов, углубления смысло-
вой емкости строки. См. примеры:
Все в них так бледно, равнодушно.
Они клевещут даже скучно (Пушкин, Евгений Онегин);
И на душе легко, и сладостно, и странно,
И тихо все кругом (А. К. Толстой);
Тем временем Стопани Александр
ведет себя опально и престранно.
Друзей своих он увлекает в сад,
и речь его опасна и пространна (Б. Ахмадулина, Моя родословная);
У Анны Петровны от негодования глаза стали опасно прозрачные, хо-
лодные (В. Тендряков).
155
6. Оцениваемое событие, действие могут быть оформлены не только
инфинитивом или девербативом, но и в виде придаточного предложения.
Оценочный предикатив выполняет тогда роль предиката как бы вынесенно-
го за скобки, в модусную рамку. Предицируемое придаточное сопрягается с
оценочным предикатом либо непосредственно, либо с помощью связываю-
щих местоимений то, это. Ср.:
Ссориться — глупо; Ссориться — это глупо; Ссора — это глупо". Вы
ссоритесь, и глупо; Вы ссоритесь, и это глупо; Глупо, что вы ссоритесь;
Глупо то, что вы ссоритесь; Глупо, когда ссорятся; Это глупо, когда ссо-
рятся...
Право, мне так совестно, что я злоупотребляю вашей добротой (Ку-
прин); Это очень трогательно, когда через много лет на кафедру прихо-
дят ее бывшие студенты (газета «Моск, университет»).
Предикативам со значением собственно состояния эта позиция не свой-
ственна, ср.:
Мне холодно ждать на ветру — *Мне холодно, что я жду на ветру;
Мне неудобно сидеть на табуретке — *Мне неудобно, что я сижу на
табуретке;
Мне грустно слушать эту песню — *Мне грустно, что я слушаю эту
песню.
Но в той мере, в какой статуальные предикативы могут включить в себя
элемент оценки, они приобретают способность выступать предикатом по
отношению к придаточному предложению, выходить в модусную рамку:
Неудобно, что я сижу при старших; Грустно, что вы поете такие песни;
Страшно, что кругом такое запустение.
Еще даже не грустно, что день стал убывать, еще этот день впереди
(В. Шукшин); И будет очень неловко, если мы предадим эти надежды и
эти возможности (А. Яковлев).
7. Рассмотренный материал позволяет представить соотнесенность зна-
чений и синтаксических функций признаковых слов на -о в таблице (см. с.
157).
Разграничение среди слов на -о предикативов состояния и предикативов
оценки не закрывает, но может стимулировать продолжение исследований
оценочных средств и конструкций в русском языке на общей основе взаи-
модействия их формы, значения, синтаксических и коммуникативных
функций.
156
Классы слов на —о Синтаксические функции
Определения Предикаты
приименные приглагольные при глаголе при имени
Краткие прилагательные (характеристи- ки предмета) (-) красно солнце (фольклор) Дитя глупо
Наречия (характеристи- ки действия) — громко смеются — —
Предикативы состояния Кататься — (нам) весело. Катание — весело. Нам весело.
Предикативы оценки — (+) глупо ссорятся Ссориться — глупо. Ссора — это глупо.
8. Остается дискуссионным вопрос о квалификации слов на -о в пози-
ции предиката к девербативам (Катание весело). Аргументом в пользу их
адъективного характера считается их флективная способность к согласова-
нию с подлежащим в роде и числе (как: Дитя глупо, Ребенок глуп, Дети не
глупы, так и: Спор бесполезен, Возражение бесполезно. Возражения беспо-
лезны). Однако в семантико-синтаксическом отношении такие прилагатель-
ные составляют особую группу, поскольку характеризуют не предмет, а
действие, явление, состояние и, следовательно, участвуют в организации
полипредикативного предложения:
Мне тяжко бденье, страшен сон (Лермонтов); Тяжело ты, крестьян-
ское горе (Некрасов); Мне казалось, что желание быть хорошо одетым
весьма стыдно и нужно скрывать его (Л. Толстой); Публика и не подозре-
вает, как трудно решение этого вопроса даже для опытнейшего артиста
(Бунин); И сладко тихое незнанье О дальних ропотах земли (Блок); Через
несколько лет путешествие на Марс будет не более сложно, чем перелет
из Москвы в Нью-Йорк (А. Н. Толстой).
Это значение действия иногда вербализуется во вспомогательном эле-
менте в составе предиката: Шутить — рискованное занятие. Шутки —
рискованное дело. Ср.: Правка текста утомительна и Править пьесу чрез-
вычайно утомительное дело (Булгаков); Обмер оврагов оказался делом
157
трудным ( Паустовский); Ох, нелегкая это работа — Из болота тащить
бегемота! (К. Чуковский).
В более редких случаях, когда краткое оценочное прилагательное пре-
дикативно сопрягается с предметным существительным, имеется в виду
пропозитивное прочтение его имени, то есть функциональные потенции
предмета: Яблоки полезны (полезно их есть); Табак вреден (вредно его ку-
рить); Пьяный человек опасен (может совершить неконтролируемые дей-
ствия).
В литературе отмечалось, что краткие прилагательные и при предмет-
ных подлежащих в живом языке утрачивают активность, уступая ее пол-
ным прилагательным, особенно когда характеризуется конкретно-
референтный предмет. Не случайны затруднения, испытываемые при вос-
произведении хрестоматийных примеров типа Шуба тепла — Пальто теп-
ло. Можем сказать Девочки сообразительны, но скорее Эта девочка сооб-
разительная; Ночи еще теплы, но Руки теплые. Ср.: Лицо у него было пре-
хорошенькое и даже как бы умное (Достоевский); Щуплый учитель выры-
вался как мог, но руки у Шурыгина крепкие (В. Шукшин) — при неуместно-
сти Лицо у него умно. Руки у Шурыгина крепки.
Что же касается предикатов к девербативам, то многие из них и не спо-
собны к согласовательным изменениям:
Кататься весело — Катание весело
Весело гулять у моря — *Прогулка у моря весела
— ^Прогулки у моря веселы
Спорить интересно — Спор интересен
Спорить глупо — *Спор глуп
— ^Дискуссия глупа
В таких случаях оценочное слово и находит грамматическую подпорку
в слове это, которая, расширяя его сочетаемостные возможности, позволя-
ет ему выполнять предикативную функцию в неизменяемой форме на -о:
Прогулки — это весело. Спор — это глупо, Дискуссия — это интересно.
Но раздвигая рамки сочетаемости, конструкция раздвигает и рамки
смысла: предицируемое отвлеченное имя поднимается над конкретным со-
бытием, на более высокую ступень абстракции, оно делает предметом
оценки как бы «прогулки вообще», «спор, дискуссию вообще»; ср. Дискус-
сия была интересной — как информативное высказывание о конкретном
событии и Дискуссия — это интересно — как генерическое высказывание.
Процесс сближения кратких прилагательных с категорией предикати-
вов, констатированный В. В. Виноградовым, развивается на фоне становле-
ния категории оценки, размежевания, дифференциации категорий качества,
состояния и оценки. Эта дифференциация дает себя знать и в коммуника-
тивных особенностях разных классов признаковых слов на -о. Прилага-
158
тельные и наречия качественной семантики тяготеют к изобразительности,
но конструкции с их участием могут представлять и репродуктивный и ин-
формативный регистр, то или другое определяется признаками наблюдае-
мость/ненаблюдаемость, актуальность/узуальность. Слова категории со-
стояния, связанные с внутренней субъектной сферой или с непосредствен-
ным восприятием внешней среды, составляющей хронотоп субъекта, ис-
пользуются преимущественно репродуктивным регистром. Оценка же по
сути своей связана не с прямым восприятием, а с аналитическим мышлени-
ем, знанием, мнением, поэтому оценочные конструкции принадлежат в ос-
новном информативному регистру, как сообщения о позиции говорящего
или другого субъекта оценки в отношении того или иного явления. Вместе
с тем сложная социально-психологическая природа оценки предопределяет
ее непосредственное функционирование как эмоционального реактивного
компонента диалога, речевой ситуации (ср. реплики: — Прекрасно! —
Здорово! — Убого! — Жалко! в отношении предшествующего
высказывания или другого, внеречевого события); конструкции с
оценочным предикатом используются также как косвенно-волюнтивное
средство, положительной оценкой побуждающее, поощряющее к
выполнению действия, отрицательной оценкой — предостерегающее от
него или призывающее к прекращению его (см. [Арутюнова 1988]):
Пить — добро, а не пить —лучше того (Словарь В. Даля); Быть силь-
ным — хорошо, быть умным — лучше вдвое (Крылов); — Вы бы лучше ба-
рина разбудили, Ермолай Петрович (Тургенев); Эту привычку к труду бла-
городную Нам бы не худо с тобой перенять (Некрасов); Хорошо в лугу ши-
роким кругом В хороводе пламенном пройти....Но достойней за тяжелым
плугом В свежих росах поутру идти! (Блок); Важно только одно — зама-
нить его сюда (Булгаков).
Таким образом, и в решении спорных таксономических проблем рус-
ской грамматики критерии разграничения частей речи, или содержательно
и коммуникативно релевантных классов слов, взаимодействуют и подтвер-
ждают друг друга.
9. Вопросы омонимии и синонимии в кругу предикатов на -о небеспо-
лезно рассмотреть и в культурно-речевом аспекте. В последние годы чрез-
вычайно агрессивно ведет себя модное слово сложно, появляясь без надоб-
ности в разговорной, деловой речи, в массовой коммуникации и вытесняя
собой более уместные слова.
Комплексный критерий — семантический, синтаксический и коммуни-
кативный — помогает определить его смысловые и грамматические права в
ряду соотносительных слов.
Прилагательное сложный, наречие сложно и предикатив сложно вы-
ражают качественно-оценочную характеристику предмета или явления,
159
процесса, дела — многокомпонентного, требующего интеллектуального
напряжения для осмысления и освоения: Выполнить эту задачу сложно
(если задача — сложная). Разобраться в этой схеме сложно (если это схе-
ма сложного прибора, аппарата или если говорящий признает свою непод-
готовленность к этому).
В немногих случаях в этой конструкции предикатив сложно может ока-
заться в ряду близких по значению слов: Объяснить это сложно, непро-
сто, трудно, нелегко, тяжело. Многие словари называют эти слова сино-
нимами или просто толкуют одно через другое.
Но синонимия — не тождество, она предполагает и сходство, и разли-
чие. Словари отмечают лишь близость, но не определяют границ этой бли-
зости. Между тем в значениях и употреблении синонимических слов есть
зона общности и зона несовпадения. Объединенные и словообразователь-
ной моделью (от основ прилагательных), они не всегда оказываются взаи-
мозаменимыми:
Провести такую операцию — трудно (нелегко, тяжело, непросто,
сложно).
Дышать на таком морозе трудно (нелегко, тяжело?). Но уж никак не
сложно!
Ходить ему трудно (нелегко, тяжело?). Но не сложно!
Нести эту корзину ей тяжело (нелегко, трудно). Но не сложно!
И сами производные прилагательные неоднородны по значениям, по ха-
рактеру обозначаемых ими признаков. Тяжелая корзина, тяжелый камень —
это характеристика веса предмета через субъективное восприятие (одному
тяжело, другому нет). Ни о корзине, ни о камне нельзя сказать, что они
трудные, сложные или простые. Сложным (или простым) может быть узор,
рисунок, техническое устройство. Сложность их — в многообразии состав-
ляющих элементов и их отношений. Поднимаясь от конкретных предметов
на разные ступени абстракции, усложняясь в своей семантике, названные
характеристики используются применительно к человеку, его физической и
духовной жизни, к его действиям и деятельности. Мы говорим сложная
психика, трудный характер, тяжелый больной, тяжелое настроение,
трудный день, сложные отношения, непростой вопрос, легкий нрав.
[Астров] Я берусь за самые трудные операции и делаю их прекрасно
(Чехов); Он имел дар излагать простыми, понятными словами очень
сложные вещи (С. Скиталец); Разговор предстоял трудный и тягостный
(В. Лидин).
Эта внутренняя неоднородность еще очевиднее обнаруживается в раз-
ных группах отадъективных слов на -о.
Такие слова, как теплый, тяжелый, легкий, трудный, обозначающие
признаки предметов и явлений через субъективное восприятие, ощущение,
становятся и средствами называния самих субъективных ощущений, со-
160
стояний: предикативы на -о, образованные от них, сообщают о состоянии ли-
ца, представленного формой имени или местоимения в дательном падеже:
Мне грустно и легко’, печаль моя светла... (Пушкин);
Что же мне так больно и так трудно? (Лермонтов);
Вам тяжело и тошно в здешнем доме (Тургенев);
Мне сделалось невыносимо тяжко (Салтыков-Щедрин).
И с персонифицированным субъектом:
Тяжело молоту, тяжело наковальне (Словарь В. Даля).
Можно ли в такой модели употребить слова на -о от прилагательных
сложный, простой? «Мне сложно», «Тебе просто?». Нет, потому что эти
слова не обозначают состояния. Эта модель оказывается в зоне несовпадения.
Сближаются и смешиваются синонимичные слова на -о в позиции оце-
ночного предиката по отношению к действию, названному инфинитивом.
На берегу морском найти не трудно нам укромный, светлый дом
(Пушкин);
Тяжело в ночной тиши Выносить тоску души (Фет);
Тяжело ей было слышать суровые слова отказа (Чернышевский);
Но собрать собак после охоты трудно (Бунин);
Высокие гнезда высоким деревьям качать. Я знаю: не просто за все од-
ному отвечать (Г. Поженян).
В структуре этой синтаксической модели устанавливается соотношение
между двумя предикативными признаками: действием (состоянием), на-
званным в инфинитиве, и либо сопровождающим его внутренним состоя-
нием того же субъекта, либо взвешивающей его оценкой со стороны. Субъ-
ект либо назван, либо имеет обобщенно-личное значение.
Если субъекту тяжело что-то делать или выносить, то речь идет о со-
стоянии, физическом или душевном, вызванном происходящим. Словом
трудно характеризуется высокая мера усилий, необходимых для осуществ-
ления действия происходящего или предполагаемого.
Сложно, и как прилагательное и как оценочное слово при инфинитиве,
может относиться лишь к имени предмета или действия, процесса, действи-
тельно сложного по своему устройству, либо для восприятия, понимания.
Уместно сказать Воспитывать ребенка — сложно {непросто, трудно,
нелегко). При этом «сложно» и «трудно» говорится, очевидно, о разных сто-
ронах этого процесса. Но резать хлеб тупым ножом, копать сухую, камени-
стую землю, подниматься в гору, разговаривать с глуховатым человеком, ко-
сить траву, грузить мешки — может быть трудно, утомительно, не под силу
кому-то, но сложности в этих действиях нет.
Разнообразны экспрессивно-модальные, прагматические подтексты
конструкций с инфинитивом и предикатами тяжело, трудно, сложно. В
них звучат и жалоба, призыв к сочувствию или снисхождению, и сомнения
6 - 9556
161
в целесообразности затраты сил, и стремление уклониться от прямого суж-
дения, и попытка оправдать неудачливого исполнителя или, напротив, под-
черкнуть заслуги субъекта, преодолевшего трудности. Вот рассуждение
журналиста о понятии «сложности» применительно к кинематографии:
«...Для европейца понятие „сложный фильм11 практически отсекает ау-
диторию: это действительно сложно — досмотреть до конца А. Рене или
А. Сокурова. Но сложный по американским меркам „Король-рыболов” (его
можно найти в наших видеотеках) по сути прост и даже не лишен наивных
нравоучений. Он, конечно, не чемпион проката, но, совершив минимальное
интеллектуальное напряжение, припомнив две-три староанглийские ле-
генды, вполне оценишь его образный строй» (Коме, правда, апрель 1992).
Здесь признак интеллектуального напряжения автор утверждает как необ-
ходимую компоненту понятия.
Но в следующем высказывании употребление предиката сложно неоп-
равданно: «Я не экономист, мне несколько сложно прогнозировать, как
пойдут события» (Радиостанция «Юность», февр. 1992). Вероятно, эконо-
мисту прогнозировать сложно, поскольку его дело связано с научными рас-
четами, а дилетанту — скорее трудно.
Общее же значение этих конструкций в том, что соотношение между
двумя предикативными признаками оказывается неравновесным (баланс
восстанавливается, когда утверждается, что сделать что-то не трудно, легко,
однако сама эта потребность ободрить или заверить возникает как реакция
на иное мнение).
Но если при предикатах трудно, тяжело на чашу весов ставятся со-
стояние, способности, возможности субъекта, то при предикате сложно ка-
чества субъекта как бы выводятся за пределы ситуации и «виновником»
дисбаланса остается лишь сложность действия, реже объективная, чаще
мнимая. Говорящий, вольно или невольно, снимает ответственность за дело
с себя, с исполнителя. А кроме того, признак сложности, будто бы интел-
лектуальной, придает значительность всякому делу. Если в противоборстве
«мастера» и «дела» не мастеру трудно, а дело сложно, «мастер» таким об-
разом подстраховывает себя, заранее оправдываясь на случай неблагопри-
ятных последствий или повышая себе цену на случай успеха. Не в этом ли
кроется психологическая причина предпочтения предиката сложно другим,
более точным русским словам носителями сегодняшнего разговорно-
делового языка?
Сложно связано с внешней точкой зрения субъекта оценивающего,
трудно — с внутренней точкой зрения субъекта действующего или чувст-
вующего. Каждая из них выражается своими языковыми средствами.
Сложно не обозначает состояния и не сопрягается с дательным субъекта
состояния (Мне весело. Мне тяжело, но не: *Мне сложно; Ему/Мне трудно
подниматься по лестнице, но не: ^сложно подниматься, ^сложно пове-
рить, ^сложно подумать...). Грамматика не допускает их подмены и объ-
ясняет их различия.
162
4. Соотношение глагольных и неглагольных
сообщений о действии
Предложения с акциональным девербативом в предикате.
Их разновидности и коммуникативные функции. Отличия
от предложений с неакциональным именным предикатом.
«Согласование» в предикативных структурах. Индивиду-
ально-поэтические возможности безглагольного выражения
действия.
1. Сообщения о субъекте и его действии выражаются одной из цен-
тральных моделей синтаксиса, организуемых сопряжением акционального
глагола в личной форме с именем лица (одушевленного существа) в имени-
тельном падеже:
Раненому массировала руку хорошенькая сестра Леонова (Вересаев);
Дожидаясь салюта, доктор и моряк беседовали, сидя в полутемном каби-
нете (Паустовский); Там я охочусь и собираю грибы (Ю. Казаков); Платок
вышивала цветной, не старый, не новый (Н. Матвеева); В конторе его обы-
скали, отобрали все вещи, даже часы и карандаши (Пришвин).
Те же действия, что названы в примерах акциональными глаголами, мо-
гут быть выражены неизосемическим способом, именами действия с вспо-
могательными, неполнознаменательными глаголами:
массировать — делать массаж
беседовали — вели беседу
охочусь и собираю грибы — занимаюсь охотой и сбором грибов
вышивала — занималась вышиванием
обыскали — произвели обыск
Заменив изосемические глагольные предикаты неизосемическими девер-
бативными предикатами, мы сохранили бы типовое значение предложений,
но утяжелили бы предложения формально и стилистически, придав им
книжно-деловой оттенок. В целом модель сохраняет свой компонентный со-
став, изменения происходят только в оформлении предикативного компонен-
та, вспомогательный глагол согласуется с тем же субъектным компонентом
(Они беседовали — Они вели беседу). См. еще примеры:
Просит горю пособить (Крылов) — Вот он с просьбой о помоге обра-
тился к мудрецу (Пушкин); Вам простительно было ошибиться (Черны-
шевский) — Он не делал ни одной ошибки в письме (Гоголь); Снял здешний
театр, отделал все заново: декорации, костюмы (Островский) — Шла
163
внутренняя отделка здания (Ф. Гладков); Не спи, не спи, художник, Не
предавайся сну (Пастернак).
2. Но отглагольные имена, девербативы, организуют предложения со
значением личного действия и безглагольно. Формируемые ими модели
различаются по форме и категориальному значению компонентов.
2.1. Имя действия в именительном падеже предикативно сопрягается с
именем субъекта, выраженным синтаксемой «у кого»:
Не все работа у мельника, а стука вволю (Пословица); Опять сошлись,
опять промах у Гаганова и опять выстрел вверх у Ставрогина (Достоев-
ский); У нас, милая, сегодня юбилей (Чехов); У звезд немой и жаркий спор
(Б. Пастернак); Столько просьб у любимой всегда! У разлюбленной просьб
не бывает (А. Ахматова); Мы помирились в воскресенье. — У нас обед. А
что у вас? (Б. Ахмадулина); — У тебя сессия, а ты все шляешься! —
встречает ее неостывший Родионцев (Вл. Маканин); У старшего лейте-
нанта с женой разговор бесконечный (В. Берестов); У зодчего с вечностью
свой разговор (Ю. Иваск).
Глагольная модель в сравнении с девербативной (Я убираю — У меня
уборка. Мы обедаем — У нас обед) располагает общим компонентным со-
ставом, но при этом первая воспринимается как сообщение об актуальном
действии субъекта-агенса (хотя возможно се употребление и в другом кон-
тексте), во второй же — субъект характеризуется участием в действии или
событии, чаще отвлеченном от конкретной длительности процесса, таким
образом, модель представляет обычно не репродуктивный, а информатив-
ный тип речи. В субъектном компоненте ослаблен оттенок активности дей-
ствия, поэтому и тот, кто принимает экзамены, и тот, кто сдает, может ска-
зать У меня экзамены', и читающий лекцию, и слушающий скажет У меня
лекция ; У меня примерка может сказать и тот, кто шьет, и тот, кому шьют; и
даже У нас сегодня свадьба могут сообщить о себе и молодожены и при-
глашенные.
Категориально-грамматическая, а обычно и словообразовательная соот-
несенность компонентов глагольной и девербативной моделей не делает их
регулярно взаимозаменимыми, возможность образования субстантивной мо-
дели такого типа достаточно избирательна (ср. Она репетирует — У нее ре-
петиция, Они заседают — У них заседание, Он дежурит — У него дежурст-
во, Мы стираем — У нас стирка, Они веселятся, танцуют — У них веселье,
танцы, но маловероятны: Она смеется — У нее смех, Она читает — У нес
чтение, Мы курим — У нас курение и т. д.).
К модели, предикативно сопрягающей имя действия в форме деверба-
тива с именем личного (одушевленного) субъекта в форме «у + Род.», близ-
ка модель с именем состояния, отношения, оценки ситуации в предикате:
164
А у ней жар, думаю я про себя: пощупал пульс: точно, жар (Турге-
нев); — У меня сердцебиение, — сказала она — ...Дайте мне чего-нибудь
(Чехов); — Учитель, у меня тревога, — сказала Аэлита (А. Н. Толстой):
Унынье у лошади на морде (Маяковский); А у нас — паника от холода и
гриппа (Горький); Заметьте, какое у нас у всех стремление в начальники
(Г. Бакланов).
Большая часть девербативных имен состояния также соотносительна с
глаголами (ср.: я тревожусь, она унывает, мы паникуем, мы стремимся),
но глаголами других семантических разрядов, не акциональными. Это раз-
личие обнаруживается и в том, что модели состояния входят в иные сино-
нимические ряды: Я тревожусь — У меня тревога — Мне тревожно — Я
встревожен — Меня тревожит что-то — Я в тревоге. Но общность
предложений со значением действия и состояния субъекта, выраженного
синтаксемой у кого, проявляется в ослаблении актуальной темпоральности,
в отвлечении от конкретной длительности процесса, так что само противо-
поставление действия, события и состояния, отношения часто размывается.
В речевой реализации модели позиция субъектного компонента может
быть нс занятой, как и в глагольных предложениях, в силу коммуникатив-
ной избыточности:
Тоска! Так день за днем идет в уединенье! (Пушкин); Ночью, в дождь
страшная тоска. Раскроешь окно — ни души нигде (Бунин).
Очевидно, что именование признака тоска и подобных может стать
коммуникативно значимым только в том случае, если адресату высказыва-
ния известен субъект-носитель этого признака, определенный или неопре-
деленный. Мнимая однокомпонентность такого предложения оказывается
лишь одной из форм приспособления его к конкретным речевым условиям.
Неназванность субъекта делает возможным в изобразительно-
стилистических целях соединять в однородном ряду предикаты личных
действий и личных состояний, создающие общий образ происходящего:
Это свело сума всю родню его: гвалт, слезы, просьбы (Герцен); Опять
слезы, опять прерывистое дыхание, всхлипывания, озноб, шмыгание носом
(Г.Семенов); Развод с отцом, долгие годы одиночества, —матери хотелось
счастья (Н. Баранская).
Регулярными могут быть и отрицательные модификации рассматривае-
мых моделей, когда при названном или неназванном субъекте девербатив-
пый предикат после отрицания принимает форму родительного:
Нет ни полета, ни размаху — Висят поломанные крылья (Тютчев);
\Войницкий:] Никаких у него нет дел (Чехов); Ни звука, ни шороха (Сера-
фимович); У меня не хватило терпения (Н. Чуковский).
Иное место в системе предложений занимают модели похожего морфо-
логического облика, но с предикатами другого категориального подклас-
са — имен предметных:
165
Посмотришь — у него деревня, дом и дача (Крылов); У тетушки
княжны Елены Все тот же тюлевый чепец (Пушкин); У тебя дворцы-
палаты, У него леса-пустыни, У тебя войска-солдаты, У него пески мор-
ские (М. Цветаева); У пня были глаза, нос и рот, и пень молча улыбался
Никите (А. Платонов); Был один рыжий человек, у которого не было глаз и
ушей, У него не было и волос, так что рыжим его называли условно
(Д. Хармс); У тебя и сын и сад (А. Вознесенский).
В этих предложениях субъект предикативно характеризуется посессив-
ным наличием (resp. отсутствием) предмета, отчуждаемого или неотчуждае-
мого, они принадлежат к другому типу моделей, которые выражают посес-
сивные отношения. Эти модели несоотносительны с акционально-
глагольными, хотя есть ряд глаголов неакционального значения, специально
обслуживающих посессивные отношения; иметь, владеть, обладать и др.
2.2. В другой конструкции агенс действия при девербативс может быть
назван именем существительным в родительном падеже, реже — посессив-
ным местоимением или прилагательным. Неназванность субъекта действия,
как и в глагольной модели, имеет значение определенно-личное, неопреде-
ленно-личное или обобщенное. Ср.: За дверью бегают и кричат дети — За
дверью беготня и крик детей — За дверью детский крик и беготня — За
дверью беготня и крик — Беготня и крик.
В передней толкотня, тревога, В гостиной встреча новых лиц. Лай мо-
сек, чмоканье девиц, Шум, хохот, давка у порога (Пушкин); За сценой шум
и аплодисменты (Чехов); Лошадиное ржанье, вой собак, надтреснутый,
хриплый крик колоколов... (М. Шолохов); А на улице снежной и сонной су-
матоха, возня, голоса (Блок).
В отличие от глагольного, в субстантивном предложении нет предика-
тивного сопряжения между названиями действия и его агенса (точнее —
это предикативное отношение имплицировано, свернуто в рамках сочета-
ний слов). Языку нет надобности его предикативно расчленять, потому что
эти субстантивные модели не могут быть ответом на вопрос о том, что де-
лает субъект. Они сообщают о том, каким видит и слышит воспринимаю-
щее лицо наблюдаемое им пространство. Будь это действия, звуки, состоя-
ния, наличествующие предметы, — они характеризуют обозначенное одной
из локативных форм место или неназванное, но очевидное для адресата ре-
чи пространство. Справедливо поэтому в подобных предложениях считать
подлежащим локативный компонент, а сказуемым, предикатом — номина-
тив, называющий признак данного места. Локативное подлежащее (локус-
подлежащее, по Ю. С. Степанову) может быть выражено не только пред-
ложно-падежными формами имени, но и локативными наречиями, в усло-
виях речи предикативный номинатив может относиться к локативному но-
сителю признака, упомянутому в предтексте, в предшествующем предло-
жении:
166
Сумрак тут, там жар и крики (Тютчев); ...Кузнец увидел себя на лихом
бегуне середи улицы. Боже мой! Стук, гром, блеск... (Гоголь); Не слышен
здесь житейский шум. Прохлада, тишина и полусумрак (Некрасов); В доме
смех и хозяйственный гомон, Тот же гомон и смех вдалеке (Пастернак).
«Присутствие» в наблюдаемом пространстве воспринимающего лица,
перцептора, вербализуется авторизующими средствами, преимущественно
словами, называющими сенсорное восприятие:
И слышно в тишине степной Лишь лай собак да коней ржанье (Пуш-
кин); Даже с лестницы не приносилось ни одного звука (Достоевский);
Слышался стук колес (Чехов); На небо взглянешь — Звезд весенних тыщи!
(Е. Винокуров); Время от времени слышался грохот трактора
(С. Залыгин).
В таком осложненном авторизацией предложении можно видеть как бы
взаимодействие двух моделей, поскольку согласованием (слышался звук,
слышались звуки, слышен звук, слышны звуки) оформляется не связь субъ-
екта и предиката, а связь двух предикатов; слышался — это не признак лая
или стука, а признак лица (мне слышно, ему послышался), а лай и стук в
свою очередь признаки собак и колес, сочетание же имен этих звуков и их
производителей составляет признак воспринимаемого пространства.
Этот случай «сопредикативного» согласования между компонентами
сигнализирует соединение двух моделей — диктумной и модусной — в од-
ну полипредикативную конструкцию.
В отрицательных модификациях этой модели именительный характери-
зующего признака уступает место родительному:
Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья (Тютчев); Ни ветерка. Ни кри-
ка птицы. Над рощей — красный диск луны (Блок); Ни церквей на холмах
зеленых, ни плакучих берез в полях — только кедры на горных склонах
(П. Комаров); Вокруг меня — ни звука, ни души (Б. Ахмадулина).
Если сравнить выражение действия в глагольной модели и в субстан-
тивной, можно заметить, что и здесь в отглагольном имени значение акцио-
нальности несколько ослабевает, поскольку имя не передает действия в его
процессуально-временной локализованности, в многообразии его грамма-
тически-семантических характеристик (ср. стук и стучать, стукнуть, сту-
чаться, постучаться, застучать, постукать, отстукать). Тем не менее
предложения, характеризующие пространство происходящим в нем дейст-
вием, принадлежат изобразительному, репродуктивному типу речи, потому
что связаны с хронотопом (местом-временем) наблюдателя. Перенос их в
план прошедшего или будущего времени с помощью связочного глагола
отражает как бы передвижение наблюдательного пункта параллельно про-
исходящему (Вкруг замка будет вечный шорох. Во рву — прозрачная вода...
(Блок); Зато внутри машины уже сейчас был смех, разрядка
(В. Маканин)).
Впрочем, указания на повторяемость, узуальность действий, состояний
переводят сообщение в информативный регистр речи, они знак модусного
167
вмешательства знающего, суммирующего события рассказчика: А потом,
как вчера и всегда, ужин, чтение, бессонная ночь и бесконечные мысли все
об одном (Чехов); В штабной квартире с арочным окном каждый день со-
вещания (В. Тендряков).
Предложения второй разновидности организуются, таким образом,
тремя необходимыми компонентами, хотя в конкретных условиях текста
эти компоненты информативно неравноценны, и предложение нередко
предстает в виде одного номинатива. В таких случаях перед нами неполная
речевая реализация модели.
Если локативная синтаксема заключает в себе значение некоторой со-
вокупности лиц, коллектива, а признак выражен именами действия, реак-
тивного состояния, такие предложения сближаются с разновидностью (I),
ср.: У нас уборка — В доме уборка — У нас в доме уборка.
Но в замке шепот и смятенье (Пушкин); В народе смятение, крики,
рыдания (Достоевский); В семье — печаль (Блок); В доме хохот и стекла
звенят (Б. Пастернак); В зале шум, хохот, визг (Ф. Абрамов).
Субъект действия или состояния в таких моделях получает характер
неопределенно-личный.
При выражении эмоций локативная синтаксема с соматическим значе-
нием часто выступает вместе с синтаксемой у кого либо кого, образуя ком-
плексное выражение субъекта, как целое и его часть:
Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея
(Л. Толстой); Унынье у лошади на морде (Маяковский); В глазах у Жени
большое и ей самой непонятное счастье (А. Гайдар); Какая глушь в уме
моем. Какая лень и лунность... (Б. Ахмадулина).
Незанятая позиция «целого», определенно-личного носителя состояния,
остается как бы зарезервированной: В сердце тоска и зной (Есенин) — ср.:
У меня в сердце, в моем сердце, в сердце поэта...
От рассмотренных моделей с предикатом личного действия или состоя-
ния следует отличать предложения с именным отвлеченно-процессуальным
предикатом, характеризующим состояние среды, пространства: У нас жа-
ра, За окном мороз. На дворе дождь. Компонентный состав их иной: субъ-
ектный компонент — с предметно-пространственным значением, личному
субъекту здесь места нет, предикат тоже иного категориально-
семантического подкласса. Эти предложения входят в синонимический ряд
инволюнтивных («безличных») моделей, ср. У нас жарко, У нас печепт, За
окном морозно, морозит'. На дворе, за окном, на улице льет, льет дождь,
дождливо. Этот ряд (эти ряды) можно квалифицировать как синонимичные
(с соответствующими оттенками смысла) морфо-синтаксические варианты
инволюнтивного предложения, сообщающего о состоянии места, среды,
пространства. Так же, как и акционально-девербативным моделям, им свой-
ственно представать в тексте в неполной речевой реализации, с неназван-
168
ным субъектным компонентом в определенных регистровых условиях
(преимущественно в репродуктивном регистре). Указания на повторяе-
мость, узуальность переводят эти предложения в информативный регистр:
Ветра теплого порывы, Дальний гром и дождь порой... (Тютчев).
Необходимо замечание о рамках дейктической триады «я» — «здесь» —
«сейчас». Как рассказчик может не совпадать с персонажем-наблюдателем в 3-
ем лице, так место и время наблюдаемого события могут не совпадать с «на-
блюдательным пунктом» рассказчика. Глядя в окно из комнаты, говорящий
констатирует наблюдаемое: Мороз. Метет, или На дворе метель. Хотя сам он
сейчас здесь, в комнате, в тепле. Ср.: Мороз и ночь над далью снежной, А здесь
уютно и тепло (Фет). Показатели «здесь» и «сейчас» фигурируют чаще тогда,
когда выражается или подразумевается антитеза «здесь» — «не здесь», «сей-
час» — «не сейчас». Пределы «здесь» и «сейчас» ограничиваются возможно-
стями сенсорного восприятия наблюдателем. Локативный субъект предикатив-
ного состояния, находящийся вне пределов «здесь», вербализуется: [Астров ]
...А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища... страшное дело!
(Чехов); В столицах шум, гремят витии, Кипит словесная война, А там, во
глубине России, — Там вековая тишина (Некрасов).
В художественных текстах однородный, но многозначный ряд призна-
ков общего пространства могут составлять предикаты всех рассмотренных
разновидностей, обозначающие действия и состояния живых существ, на-
личествующие предметы и состояния среды, в именительном падеже или в
родительном с отрицанием:
Ни огня, ни черной хаты... Глушь и снег (Пушкин); Трудные переходы,
пыль, жара, усталость... И все поля, поля... (Гаршин); Сумрак, бедность,
тоска, непогода и слякоть. Вид угрюмый людей, вид печальной земли...
(Жемчужников); А в лесу тишина, и среди тишины Только голос кукушки
(Бунин); Там, сами изволите знать, чистота, полы церковные (Булгаков);
В доме — плач. А на черной поляне — Пир горой, поминанье, вино
(А. Межиров); Мельканье людей, хлопанье дверей, душно и жарко
(В. Тендряков).
Осмысление языкового материала с точки зрения соотношения языка и
речи — один из шагов на пути к построению адекватной системы предло-
жения — усиливает интерес, с одной стороны, к грамматической и стили-
стической значимости регулярных различий между моделью и се реализа-
циями, с другой — к категории субъекта речи и восприятия, а следователь-
но, и к типологии текста.
Предложения, омонимически совпадающие по составу, могут иметь
разные системно-коммуникативные значения. Ср.:
(1) Гроза. Шумит ливень, погромыхивает.
(2) Над степью прогремело. Гроза. Или невидимый самолет?
В примере (1) Гроза содержит сообщение о наблюдаемом состоянии
среды, в примере (2) это предложение отражает опознавательно-
169
идентифицирующий акт мышления. Таким образом, совпадают лишь не-
полные речевые реализации разных моделей:
(1) [Здесь, сейчас, за окном, на дворе...] гроза.
(2) [Это —] гроза.
Предложения типа (1) представляют репродуктивный регистр, типа (2) —
информативный:
(1) Ни огня, ни черной хаты... Глушь и снег... (Пушкин); Шепот. Робкое
дыханье. Трели соловья (Фет); [Катерина (с улсасаи):] Гроза! Побежим до-
мой! (Островский); Улицей — чьи-то торопливые шаги (Н. Корсунов); До-
ждик! Прыжок с постели — к окну, высунул руку. Дождик! (В. Панова);
Принесли букет чертополоха И на стол поставили. И вот Предо мной по-
жар, и суматоха, И огней багровый хоровод (Заболоцкий).
(2) Что это? Шаги ли мне слышатся — или это опять стучит мое
сердце?.. Что это опять? еле слышный смех?., или шум в листьях... или
чье-то дыхание над самым ухом? (Тургенев); Как вдруг кричат, что в доме
их пожар (Крылов); [Варвара:] ...Никак, гроза? (Выглядывает) Да, и дож-
дик (Островский); [Кулигин:] Не гроза это, а благодать! (Островский);
Она спросила'. — Что это? — сказал он: — Первый снег! (Л. Мартынов).
Еще во введении в Академический синтаксис 1954 года [АГ 1954,1, 91]
В. В. Виноградов отмечал важность «вопроса о типических способах смы-
слового использования одного и того же формально-грамматического пред-
ложения».
2.3. Отвлеченные существительные лексически ограниченного круга
используются среди волюнтивных средств языка, обращенных к потенци-
альным исполнителям, с экспрессивной интонацией приказа, команды, за-
прета, убеждения, мольбы. Ср.:
Молчите — Молчать! — Молчание!
Не шумите — Не шуметь! — Никакого шума!
Не разговаривайте — Не разговаривать! — Никаких разговоров! Разго-
воры!
Терпение. Шесть лет работайте сряду... (Гоголь); Сразу из неизвест-
ности возник воспитатель. «Совершенная тишина, — сказал он. — Чтоб
была совершенная тишина» (В. Набоков), Левый фланг! Разговоры! — хму-
рится подполковник (Г. Баженов); — Привал! — зычно крикнул одноглазый
Лек. — Чай пить! (Т. Семушкин); — Никаких переодеваний!
(А. Богомолов); — На полубаке! — раздается сиплое с мостика. — Подъем
трала! (Ю. Казаков); Хохот, шум, неразбериха... Встал какой-то старшина
Да как крикнет-. — Тишина! (Твардовский); — Внимание! Съемка. Мотор!
Начали! (кинофильм «Начало» Г. Панфилова).
Сравнивая выражение волеизъявления императивной формой глагола, с
одной стороны, инфинитивом и девербативом — с другой, заметим, что экс-
170
прессивный диапазон императива гораздо шире, интонации, его окрашиваю-
щие, намного разнообразнее. Ситуации использования инфинитива и девсрба-
тива как средств побуждения ограниченны, но воздействие категоричнее, что
получает подтверждение и в приведенном выше наблюдении: императивные
формы, при всех интонационных различиях, сочетаются с «вежливым словом»
пожалуйста, инфинитив и девербатив нс сочетаются (ср. Молчите, пожалуй-
ста при невозможности Молчать, пожалуйста! Молчание, пожалуйста!).
Поскольку в определенной речевой ситуации приказание или требова-
ние адресовано конкретному потенциальному исполнителю, побудительные
предложения обычно не содержат субъектного компонента.
Итак, рассмотрены три основные неизосемические безглагольные кон-
струкции с именем действия в предикате с точки зрения их компонентного
состава, коммуникативных функций, сходств и различий с соответствую-
щими глагольными, что дает основания квалифицировать их дифференци-
рованно:
(1) тип У нас уборка — сообщение о субъекте и его действии/состоянии —
как синонимическую модификацию номинативно-глагольного предложе-
ния, с регулярными дополнительными к исходной модели смыслами и ком-
муникативными особенностями;
(2) тип Под окном беготня детей — сообщение о признаках, характери-
зующих место, — (и его отрицательная модификация Под окном ни смеха,
ни беготни детей) как предложение усложненное, полипредикативное (с
имплицитно предикативным сочетанием имени действия и агенса в составе
предиката);
(3) тип Молчание! — как экспрессивную модификацию одной из мо-
дально-грамматических форм (императивной) исходной модели.
2.4. Описанные модели предложений с девербативным предикатом фи-
гурируют в грамматических пособиях чаще в виде извлеченных из контек-
ста неполных речевых реализаций, что и дало повод их трактовать как од-
носоставные номинативные (или назывные) предложения. Как следствие
чисто морфологического подхода к составу предложения продолжались
дискуссии о том, является ли наличный именительный падеж подлежащим,
сказуемым или особым гибридом, совмещающим в себе то и другое. Но
суждение о синтаксических явлениях по морфологическому признаку —
методика миновавшего этапа лингвистики.
Подлежащим и сказуемым (субъектом и предикатом) предложения слу-
жат сопряженные предикативной связью компоненты предметного (для эле-
ментарных моделей) и признакового значения. Этот семантико-синтаксиче-
ский критерий обеспечивает структуру и функционирование предложения.
Естественно, и субъект и предикат облечены в ту или иную (но взаимо-
обусловленную) форму, выявляющую и различия в типовых значениях ком-
понентов, и это дает основания для дифференциации моделей.
171
Предложения бесподлежащные возможны как модификации исходной
модели с синтаксически значимой иеназванностью субъекта или как непол-
ные речевые реализации. Предложения без сказуемого в принципе невоз-
можны; они встречаются лишь как неполные реализации известной из кон-
текста модели (— Кто пришел? — Андрей).
Некоторые исследователи пытаются строить анализ текста, находясь
под обаянием наивно понятого термина. Номинативными предложения бы-
ли названы по форме именительного падежа «главного члена», но не по
функции. Любое предложение, глагольное или именное, в прозе или в по-
эзии, служит сообщением, выполняет коммуникативную функцию, в отли-
чие от слова и словосочетания, служащих средством номинативным, назы-
вания, именования.
Неправильно понятый термин навязывает исследователю и неадекват-
ную интерпретацию текста, где номинативные предложения Свист парово-
за, хруст арбузной корки, В душистой лайке робкая рука (А. Ахматова)
будто бы «занимают позицию подлежащего по отношению к контексту».
Если справедливо, что «слово в поэзии является конструктивным элемен-
том смысла» [Очерки 1993, 83], это обязывает к выяснению конструктивно-
смысловых отношений элемента и целого, частью которого он является.
2.5. Рассматривая компоненты глагольных и неглагольных предложе-
ний в единстве их формы, значения и функции и преодолевая тем самым
разрыв между формой и значением, мы уже столкнулись выше (на примере
слышался стук) с необходимостью внести уточнение в трактовку такого
традиционного понятия как согласование.
Существовало мнение, что формы согласования в предикативной осно-
ве предложения задаются подлежащим. Работами Н. С. Поспелова и Н. Ю.
Шведовой (см. [Золотова 1973, 59—61]) было убедительно показано, что
характер связи между подлежащим и сказуемым является не подчинением,
а взаимной координацией. Действительно, достаточно вспомнить примеры,
где предикат располагает формами числа, рода или лица без участия субъ-
екта или при отсутствии этих форм в субъектном имени (Еду, еду, следу
нету...', Либо пан, либо пропал'. Что имеем — не храним', Бульвар сделали, а
не гуляют'. Пальто свалены на сундуке; Кофе взбодрил ее), либо примеры, в
которых морфологические признаки имени-подлежащего не влияют на
форму сказуемого (Татьяна — ах!, а он реветь; Мартышка толк Медведя
и т.д.), чтобы убедиться в отсутствии односторонней и обязательной моти-
вации формами подлежащего соответствующих форм сказуемого. К сожа-
лению, как это часто бывает в нашей науке, многие авторы, в течение про-
шедшей четверти века делая вид, что не знают об этом, или не зная, про-
должали говорить — о господствующей роли подлежащего.
Еще важнее было утверждение того, что координация (где она есть) от-
личается от согласования в паре ‘определение — определяемое имя’ тем,
172
что через категории времени, модальности и лица (по В. В. Виноградову)
относит высказывание к действительности, то есть делает конструкцию
предложением. Этот подход позволяет от описания всех возможных случа-
ев и форм согласования, широко представленных в литературе, перейти к
обсуждению вопроса о том, зачем языку такое явление, как предикативное
согласование (или координация), каково его функциональное назначение?
Среди русских предложений различаются модели (1) с согласованием, то
есть с уподобленными друг другу по морфологическим значениям числа, рода
или лица подлежащим и сказуемым (субъектом и предикатом): номинативно-
глагольные: Тройка мчится, Луна сияла. Отец рубит, а я отвожу, адъектив-
ные, по роду и числу: Хороша Маша, Хорош гусь! Небо ясное, Дети веселые и
здоровые’, и (2) с морфологически несогласованными: Старикам не спится, В
доме веселье. За сценой смех. Кругом тишина, У него машина, У нее вывих. До-
чери год, С бумагой трудности, Все в беготне. Воды по колено и т. п.
И при наличии морфологической координации, и при отсутствии ее
связь между субъектом и предикатом во всех этих случаях основана еще и
на категориально-семантической корреляции, формирующей типовое зна-
чение (семантическую структуру) предложения и выявляющейся также в
предикативно-синтезирующей интонации.
Итак, для значительной части синтаксических моделей формы взаимного
уподобления главных компонентов не обязательны, факультативны. Субъект
и предикат сопрягаются, подкрепляемые (не всегда) оформлением связи.
Обходятся ли остальные модели без этого подкрепления? Только в ис-
ходной форме — настоящего времени изъявительного наклонения. Но если
мы переводим сообщение в прошедшее время или в сослагательное накло-
нение, и в тех моделях, которые не оформляли морфологически связь меж-
ду подлежащим и сказуемым, это оформление оказывается необходимым:
Дочке год —Дочке был год’. Им весело — Им было бы весело, если бы...;
Она в тоске — Она была в тоске; С бумагой трудно — С бумагой будет
трудно; Воды по колено — Воды было по колено; У нее бред — У нее был
бред; У него ангина — У него была ангина; Я в беготне — Я была (был), бу-
ду в беготне; В школе экзамены — В школе были экзамены; Собрание в
школе — Собрание было в школе и т. д.
Между подлежащим и сказуемым появляется так называемая связка, но
связывание — ее вторичное дело, попутное, поскольку она не везде была
обязательна. Главная ее роль — выразить предикативное значение времени,
наклонения и лица, если предикат не глагольный. Этой грамматической
функцией при предикате и обусловлен ее статус незнаменательного
слова в составе предиката, с которым она образует составное именное ска-
зуемое.
Ту же грамматическую службу несут при сказуемых разного рода не-
полнознаменательные глаголы, добавляя к выражению предикативных ка-
тегорий свое фазисное, модальное или компенсаторное значение (У нее на-
173
чинается грипп, Лекция кончилась, Наступили каникулы, Мне хочется
есть, Стороны продолжают вести переговоры).
Но чем же определяются формы связки или (!) вспомогательного слова?
Можно сформулировать три основных правила:
1) В предложении с номинативным подлежащим и лично-глагольным
сказуемым главные компоненты уподобляются друг другу в оформлении
значений лица, числа в настоящем времени, числа и рода в прошедшем.
2) Если в безглагольном предложении один из главных компонентов,
либо субъект, либо предикат, выражен существительным в именительном
падеже, связка или неполнознаменательный глагол оформляет свои родо-
вые и числовые показатели, уподобляя их соответствующим показателям
этого имени.
3) Если в предложении нет ни личного глагола, ни существительного в
именительном падеже, связка или вспомогательный глагол оформляется
средним родом и единственным числом.
Достаточность одного из главных компонентов (личного глагола при
отсутствии номинатива либо номинатива, при отсутствии личного глагола)
для оформления связи или неполнознаменательного слова в составе сказуе-
мого, факультативность уподобления форм главных членов подтверждает,
что сущностная функция рассматриваемого явления не в согласовании под-
лежащего со сказуемым, а в выражении необходимых для предложения
предикативных категорий.
Вместе с тем влияние существительного в номинативе на форму связки
не может служить доказательством его роли подлежащего в тех случаях,
когда это существительное выступает как признаковое слово, называя пре-
дикативный признак неноминативного подлежащего (У нее грипп, У детей
веселье, У нас весна. За окном темень, В окнах свет, На лице румянец, С
женщиной обморок, В бумагах порядок и под.).
И дело, конечно, не в «особой власти» номинатива над формой сказуе-
мого или связки, но в соответствующих морфологических возможностях
или их отсутствии у синтаксического партнера. Это очевидно, скажем, в
моделях типа Царица — хохотать, Татьяна прыг в другие сени, которые не
имеют временной и модальной парадигмы и, соответственно, не принимают
связки; в моделях Сестра замужем. Аптека напротив, Аптека за углом с
неизменяемыми синтаксемами в предикате и под.
Хотя, казалось бы, согласование — вопрос техники, но в степени взаим-
ной готовности к уподоблению форм, видимо, отражается категориально-
семантическая скорректированность предикативных партнеров. Дательный
инволюнтивного субъекта, например, не может проявить согласовательного
влияния потому, что сопрягающаяся с ним особая инволюнтивная форма гла-
гола сама стоит вне парадигмы лица и числа: Мне (тебе, ему, нам...) нерабо-
тается/не работалось. Хотя обнаруживает это влияние при полупредика-
174
тивных связях: Мне, молодой и глупой (молодому и глупому), не работалось;
Им, бедным студентам, было невдомек...
Анализ авторизованной конструкции, соединяющей модусный план
восприятия и диктумный план воспринимаемого (слышался лай собак,
вспомнился стук колес, слышен звук, видна игра теней — см. с. 167), пока-
зал неправомерность трактовки здесь номинатива как подлежащего и по-
зволил выявить особый тип сопредикативной связи между преди-
кативными компонентами полипредикативного предложения. Колебания в
родовом оформлении связки в биноминативных предложениях «тождест-
ва», фиксированные Д. Н. Шмелевым, Т. В. Булыгиной, П. А. Лекантом и
др. (Кабинет его была большая комната. Поза моя было величие и под.),
так же как отмечавшаяся в литературе тенденция к предпочтению твори-
тельного падежа в именном составном сказуемом именительному (была ма-
ленький приток — была маленьким притоком, был честный человек — был
честным человеком), так же как и оформление творительным «полупреди-
кативной» именной части глагольно-именного сказуемого (пришла уста-
лой, вернулся офицером, работает сторожем — ср. была усталой, стал
офицером, она здесь сторожем) — все эти проявления можно расценивать
как конкурентное функционирование не зависимых от формы подлежаще-
го, предназначенных для роли сказуемого обусловленных синтаксем твори-
тельного и именительного падежей.
Однако эти падежные формы выражают нс «грамматическое отношение
именной части сказуемого к связке», как иногда пишут, но предикативные
отношения между подлежащим и сказуемым, а связка конкретизирует эти
отношения в плане времени, модальности и лица. Некорректен и распростра-
ненный термин ‘присвязочная часть именного сказуемого’, поскольку не она
стоит при связке, а связка — при сказуемом.
2.6. Если действие может быть выражено глагольной или неглагольной
конструкцией, а глагол, в свою очередь, может иметь акциональное или не-
акциональное значение, то есть обозначать действие и не-действие, эти све-
дения можно заключить в таблицу, которая покажет пересечение планов вы-
ражения (по признаку глагольность/неглагольность) и содержания (по при-
знаку акциональность/нсакциональность) в четырех возможных пунктах:
"-^План содержа- План ния выражения А. Акциональное значение Б. Неакциональное значение
1. Глагольные конструкции Под окном кто-то ходит. Окна выходят на улицу.
2. Неглагольные конструкции Под окном чьи-то шаги. Окна — на улицу.
175
Пункты 1 .А. и 2.Б. в этой таблице — пункты грамматической гармонии,
равновесия, изосемичности.
Пункты 1.Б. и 2.А. — соответственно — неравновесия, неизосемично-
сти.
Эта картина восполняется еще одной особенностью русского синтакси-
са. Имеются в виду конструкции, где сообщается о действии, динамичном и
экспрессивном, но без глагола. Примеры:
Татьяна в лес, медведь за нею (Пушкин); Он доле, в сад, В лавровый
лес, к решетке сада. Вдоль озера, вкруг водопада, Под мостики, в беседки...
нет! (Пушкин); Федор Гаврилыч сейчас из пошевней вон, суметом через
сад на красный двор и в сени (Писемский); Буратино — в вихре — за ним,
под гору, через дорогу, по полю, к лесу (А. Н. Толстой); У семафора расста-
емся'. он — направо, я — налево (В. Некрасов).
Квалификация этих предложений остается дискуссионным вопросом. С
традиционной точки зрения их считают неполными, эллиптическими, с
опущенным глагольным предикатом, с наличными подлежащим и обстоя-
тельством. Но В. В. Виноградов призывал изучать подобные предложения
«не с точки зрения их предполагаемой формальной недостаточности или не-
полноты, а со стороны их собственных, специфических для них структурных
свойств и функций» [Грамматика 1954, II, 97].
Собственные структурные свойства этих предложений можно расце-
нить и как сопряжение имени субъекта с именем предикативного признака,
сообщающего о направлении движения субъекта, перемещении его в про-
странстве. Свободные синтаксемы, называющие направление или путь
движения, способны обозначать этот признак и без глагола, и независимо
от контекста.
2.7. Но и этими моделями не исчерпываются ресурсы русского языка в
безглагольном представлении движения. Кроме общелитературных средств, в
языке существуют особые, неожиданные возможности, открывающиеся
только художнику. Дополним изложенное анализом поэтического шедевра
М. Цветаевой «По холмам — круглым и смуглым...».
В трех четверостишиях, из которых состоит этот текст, нет ни одного
глагола, но, кроме того, в отличие от моделей Татьяна в лес иОн — напра-
во, нет даже ни одного субъекта-подлежащего в именительном падеже. По-
добно тому как Фет построил известную лирическую композицию «Шепот.
Робкое дыханье. Трели соловья...» из номинативных предложений (см.
[М. Гаспаров 1979]), М. Цветаева создала композицию лирической драмы —
по существу из трех параллельно организованных предложений без подле-
жащих и без глагольных сказуемых. И если стихотворение «Шепот. Робкое
дыханье...» — это своего рода импрессионистическая картина, складываю-
176
щаяся из зрительных и слуховых впечатлений, выхваченных восприятием
из ночной тьмы, не составляющих сюжета, то у Цветаевой здесь — мастер-
ски построенный сюжет, со своей четкой драматургией, сжатой энергией
нарастающего напряжения и остро трагической каденцией. Вот текст:
По холмам — круглым и смуглым,
Под лучом — сильным и пыльным,
Сапожком — робким и кротким —
За плащом — рдяным и рваным.
По пескам — жадным и ржавым,
Под лучом — жгущим и пьющим.
Сапожком — робким и кротким —
За плащом — следом и следом.
По волнам — лютым и вздутым.
Под лучом — гневным и древним,
Сапожком — робким и кротким —
За плащом — лгущим и лгущим.
Посмотрим не на то, чего здесь нет — из канонических членов предло-
жения, а что — есть.
Экспрессивная сила стихотворения в том, что сейчас называют эстети-
кой минимализма, в предельной лаконичности, экономности и вместе с тем
динамичности средств.
Каждое из трех четверостиший — предложение, состоящее из четырех
именных компонентов, каждый из них, звучащий в первой ритмической
части строки, сопровождается двумя эпитетами во второй части строки.
Именной компонент первой строки, в форме «по + Дат.», обозначает путь
движения (транзитив). Второй — ситуатив — обозначение внешней ситуа-
ции, явления природы (ср.: под лучом, под дождем, под луной...). Третий, в
форме творительного падежа, — медиатив сапожком со значением способа
передвижения (индивидуальная интерпретация этой формы в ряду поездом,
самолетом, лошадьми, пешком...). Четвертый («за + Твор.») — директив,
обозначает движущийся предмет или ориентир движения (ср.: Медведь за
нею).
В каждом поэтическом тексте есть свои тайны, художественные загад-
ки. Здесь одна из таких загадок, или парадоксов, — как тема движения, пе-
ремещения решается без единого глагола движения и без глагола вообще.
Понятно, что в создании этого эффекта главная роль принадлежит набору
именных компонентов. Обозначая путь движения, средство и ориентиры
движения, они обычно сопровождают глагол движения, а в его отсутствие
совместно выражают идею движения.
177
Второй парадокс, или антиномия, — соотношение постоянных и пере-
менных элементов текста. Вопрос в том, как при полном синтаксическом
параллелизме трех четверостиший, при явном преобладании постоянных
именных элементов над переменными, обновляемыми, не возникает ощу-
щения монотонности, однообразия движения, наоборот, фразовый паралле-
лизм поднимает эмоциональное напряжение по нарастающей крутизне.
Здесь мы наблюдаем эффект взаимных усилий грамматики и лексики.
Типовые грамматические компоненты, в индивидуальном лексическом об-
лике именуя явления конкретные, а вместе с тем поднятые над конкретно-
стью, движут замысел поэта не только благодаря номинативным значениям
слов, но и благодаря их коннотациям, ассоциациям, экспрессивно-
стилистическим ореолам, вступающим в отношения созвучий, переливов,
контрастов.
Конечно, холмы, пески, волны — это не просто трасса, путь движения,
это среда обитания, жизненные обстоятельства, в преодолении которых со-
стоит жизнь человека и противостояние которых человеку возрастает и со
сменой лексем пути и — особенно — со сменой эпитетов.
Конечно, луч таит в себе и положительную и отрицательную силу влия-
ния на человека и события, но отрицательное его воздействие усиливается.
Конечно, сапожок и плащ — это не просто предметы, а метонимиче-
ские символы женского и мужского образов, ведомого и ведущего в этой
парс. В циклах стихов Цветаевой тех же лет (1921—22 гг.) эти образы фи-
гурируют неоднократно с большой смысловой нагрузкой. Вспомним Моло-
дость моя! Моя чужая Молодость! Мой сапожок непарный («Моло-
дость»). Плащ встречаем как символ и общей судьбы (В дождь под одним
плащом, В ночь под одним плащом — в эпиграфе к циклу «Ученик»), и за-
щиты от невзгод и обид (При первом чернью занесенном камне — Уже не
плащ, а щит), и путешествия, разлуки, преодоления жизненного пути; это
пурпур романтического героя и воина (в цикле о Георгии-победоносце —
огненный плащ его: И плащ его — был — красен, И конь его — был — бел)',
возможно толкование его и как гения поэзии, вдохновителя, как в поэме
«На красном коне». — поэтическое слово всегда многогранно. Здесь нам
важнее проследить динамику образов в стихотворении.
В соотношении постоянных и переменных элементов в его строках
предстает сбалансированность архитектоники стиха.
В первой части трехстопной строки, отделенной ритмической паузой
как бы из двух опущенных безударных слогов, переменным лексически
(хотя постоянным по форме) оказывается лишь начало каждого четверо-
стишия, локализующее движение в пространстве (по холмам, по пескам, по
волнам). Сама их смена знаменует движение. Груз переменных компонен-
те
тов ложится на вторые половины строк, эпитеты, уравновешиваясь в каж-
дом стихе постоянной третьей строкой. Динамика перемен — в усилении,
нарастании враждебности человеку преодолеваемого им пространства.
Парные эпитеты везде соединены внутренней рифмой.
Окончания строк почти не рифмуются, но это не белый стих. Динами-
ческая напряженность поддерживается сложным узором внутренних рифм.
Кроме парных эпитетов во второй части строк, зарифмованы начальные
слова каждой строфы (по холмам — по пескам — по волнам), повторяющие-
ся начала 2, 3, 4-й строк (под лучом — сапожком — за плащом), и мощной
опорой всей конструкции служит троекратное созвучие (панторифма) 6-й и
12-й строк:
Под лучом — жгущим и пьющим,...
За плащом — лгущим и лгущим.
Эпитеты круглые и смуглые (о холмах) — предметно-зрительные, сами
эти слова еще не содержат никакой отрицательной оценки, хотя в ситуации
пути в них легко услышать предвестие трудностей, ведь круглые и смуглые
холмы — это синонимы крутой и выжженной дороги. Понятно, что под лу-
чом сильным и пыльным дорога становится труднее.
Следующий этап — По пескам жадным и ржавым, Под лучом жгущим
и пьющим — характеризует природу уже как откровенно враждебную чело-
веку. Жадным и ржавым — эпитеты с явно отрицательной экспрессией.
Эта экспрессия усиливается выразительной звукописью, скрежещущими,
скребущими повторами ж и щ. Если ржавый еще зрительный эпитет, то
жадный относится к свойствам живых существ: мир не просто существует
вокруг идущих, он проявляет все более недоброе отношение к ним. Прила-
гательные в эпитетах сменяются активными причастиями, обнаруживаю-
щими агрессивное каузативное воздействие луча на путников. Обходясь без
глаголов, поэт использует скрытую, имплицитную акциональность актив-
ных причастий.
Далее еще более явной предстает третья антиномия текста: соотноше-
ние живого и неживого. Живое дано овеществленным, через сапожок и
плащ. Неживое все более персонифицируется: пески — жадные, волны —
лютые, луч — гневный. В древности луча можно увидеть намек на силу и
стойкость его воздействия, а может быть, и на древность, вечность колли-
зии, перед заключительным аккордом. Тогда как обычно в литературных
произведениях природа играет роль фона, либо гармонирующего, либо кон-
трастирующего с настроением персонажей, здесь природные силы сами все
более целеустремленно и опасно проявляют свою злую энергию, оказывая
сопротивление идущим. Активность стихий как бы адресована и читателю,
предупреждая его о драматичности предстоящей развязки.
179
Контраст разбушевавшимся стихиям — в неизменной третьей строке
каждого стиха — Сапожком робким и кротким. Неизменность единствен-
ной повторяющейся целиком строки — сама подчеркивает постоянство и
верность как главные качества героини, робость и кротость — символ жен-
ской преданности своему идеалу.
Что касается героя, то его рдяный плащ поначалу рисует романтический
образ, но уже в эпитете рваный таится возможность противоположных оце-
нок: рваный плащ — это результат испытаний и преодолений, может быть,
символ духовности, и это импонирует, но в рваный слышится и тревожное
предчувствие несостоятельности. Во втором четверостишии поэт воздер-
живается от определений к плащу, ожидаемые эпитеты к плащу возмеща-
ются наречиями следом и следом. В характеристике героя сделана как бы
смысловая цезура. Но тема движения, упорного и долгого, подкреплена
этим повтором наречий.
Подготовленная растущим эмоциональным напряжением трагичность
ситуации обнаруживается в последнем определении к плащу — лгущим и
лгущим. Вот единственное человеческое действие, названное в этом безгла-
гольном стихотворении. Выше говорилось об имплицитной акциональности
причастных форм, но там они обозначали якобы-акциональность якобы-
одушевленных, лишь в воображении поэта, предметов. Здесь действие, вы-
раженное не глаголом, а причастием, да еще удвоенным, балансирует на
грани между повторяющимся действием и постоянным свойством, но это
акциональность живого существа.
Очевидна композиционно-семантическая роль этого акцента в конце
произведения: акциональная характеристика героя, вступая в конфликт с
акциональностью движения, как бы перечеркивает смысл трудного пути и
всех усилий.
Выводы из изложенных наблюдений можно сделать в нескольких
планах:
1) Создавая свои неповторимые тексты, свой индивидуально-
художественный стиль, поэт реализует и оптимизирует ресурсы общелите-
ратурного языка, возможности, заложенные в его грамматическом строе. «В
некотором смысле писатель всего лишь „читатель языка*4» [Тодоров
1978,463].
Использование безглагольных акциональных моделей становится од-
ним из художественных приемов М. Цветаевой. Концентрация этого прие-
ма достигает в рассмотренном тексте подлинной гармонии поэтического
шедевра. Может быть, в некоторых поздних ее стихах нагнетание этого
приема вызывает ощущение перенасыщенности. Но художественное право
личности такого высокого таланта не подлежит суду коллектива.
Очевидно, что М. Цветаева не принадлежит к числу тех поэтов XX ве-
ка, у которых специалисты находят деструктивные по отношению к языку
180
интенции, аграмматичность, деформацию и расшатывание синтаксиса (см.
[Очерки 1993, 212—222] со ссылками на М. Мейлаха, В. Шершеневича,
Я. Гина, В. Григорьева, Н. Фатееву, Р. Барта и др.).
Безглагольность в рассмотренном стихотворении не означает, и при не-
конкретности событий, отказа от развития напряженной драматичности
сюжета. Безглагольность не означает здесь и свободы имен от грамматики.
Нельзя не видеть, что они грамматически оформлены, не произвольно, а
соответственно заданному смыслу и синтаксическим средствам языка. Ко-
щунственно было бы вообразить изменение их грамматических форм. Мас-
терство поэта здесь — в предельно четком выборе именных синтаксем,
нужной формой поднимающих лексическое значение слова на обобщенный
уровень синтаксической единицы (со значением пути движения) и в кон-
тексте — на поэтическую символизирующую высоту. Поэт не борется про-
тив грамматики, а ищет и находит необходимые ему способы выражения в
духе самой языковой системы. Цитированный [там же] гимн Ролана Барта
безгранично свободному поэтическому слову, преодолевшему грамматику,
не вполне соответствует грамматическим реалиям.
2) Анализ поэтического текста выявляет роль семантико-грамма-
тических оснований поэтических композиций, в частности композицион-
ную роль семантико-грамматической категории акциональность/ неакцио-
нальность и связанной с ней оппозиции одушевленность/ неодушевлен-
ность и предметность/отвлеченность субъектов. Эти оппозиции являются
стержнем структуры и ключом к композиционному анализу многих ли-
рических произведений, а также и прозаических текстов разного функ-
ционального назначения, естественно, с учетом специфики каждого типа
текста.
3) Анализ так называемых эллиптических предложений типа Татьяна в
лес и тех, что наблюдаются в стихотворении По холмам..., способствует их
системной квалификации. Эти предложения, в отличие от собственно эл-
липтических, не зависят от контекста или коммуникативной ситуации, они
не нуждаются в восполнении или восстановлении «недостающего» из ок-
ружающего текста, они сами могут составить независимый текст. Их упот-
ребление ограничено типом текста, но не лексическими связями с текстом.
Следовательно, это не речевые, а языковые модели.
Второй обычный аргумент в пользу «неполноты» этих моделей —
указание на зависимость, управляемость форм косвенных падежей. Анализ
рассмотренного текста, так же как и материал «Синтаксического сло-
варя», показывает, что именные формы, используемые в этих моделях,
представляют типы свободных или обусловленных синтаксем с само-
стоятельным значением, которые могут употребляться и при глаголе и без
глагола.
181
Существенно далее, что безглагольные предложения, сообщающие о
направленном движении субъекта, не имеют модально-временной парадиг-
мы (ср.: Татьяна (была, будет) в лесу — и Татьяна в лес). Следовательно,
это модели, принадлежащие не центру, а периферии синтаксической систе-
мы. Квалифицируем их как модификации глагольных моделей с фазисно-
начинательным и экспрессивным значением. Они пополняют и таблицу еще
одним средством безглагольного выражения акциональности (в пункте
2.А.). Однако отсутствие глагола не мешает этим моделям выступать в оп-
ределённых композиционно-синтаксических функциях — главным образом
повествовательно-аористивной. Ср.: Мать из хаты за водой, А в окно —
дружочек и др. примеры из М. Цветаевой. Лаконичная выразительность
этих моделей используется и волюнтивным регистром: Усядься, муза’, ручки
в рукава. Под лавку ножки! Не вертись, резвушка1. (Пушкин); Пока не позд-
но — старый меч в ножны (Блок); — Судебный конвой, на выход!
(С. Довлатов).
Отличающая модели стихотворения По холмам... от моделей типа
Татьяна в лес неназванность субъекта движения не имеет значения ни оп-
ределенно-личного (я, ты), ни неопределенно-личного (они, а не я), ни
обобщенно-личного (любой и каждый). Это особый поэтический прием, со-
единяющий субъективное с общим (о потенциально множественной рефе-
ренции как свойстве поэтической речи см. [Ревзина 1990, 33]), так же как и
выраженный без глаголов имперфективно-процессуальный характер дви-
жения, как бы растворяющий происходящее в безграничном времени и про-
странстве.
5. О связанных моделях
русского предложения
Свободные и связанные модели, их отношение к граммати-
ческой парадигме предложения. Компонентный состав свя-
занных моделей. Модели с именными предикатами. Конст-
руктивно-синтаксическое выражение в них парадигматиче-
ских значений.
Разграничение свободных и связанных языковых единиц — один из
весьма эффективных исследовательских приемов современной лингвисти-
ки. Свободные и связанные единицы в самом общем смысле характеризу-
ются в первом случае наличием полного набора некоторых свойств и во
втором — неполнотой соответствующих свойств, проявления которых ог-
раничены определенными условиями. В. В. Виноградовым выявлены тип
связанных лексических единиц и связанное значение слова. В статье о син-
таксических взглядах А. X. Востокова он заметил на основе востоковских
наблюдений различие между свободными и связанными предложно-
падежными формами, он размежевал свободные и связанные функции гла-
гольных форм наклонения.
Д. Н. Шмелев назвал связанными синтаксические конструкции фразео-
логизированного типа, фразеосхемы, с определенными ограничениями в
грамматических формах компонентов, порядке слов, интонации, а также
коммуникативных функциях [Шмелев 1960].
Одно из оснований называть конструкции связанными — их отношение
к парадигме предложения. Идея перенести из морфологии в синтаксис по-
нятие парадигмы для упорядочения и экономизации синтаксического опи-
сания была высказана Е. А. Седельниковым [Седельников 1961]. На этой
идее была построена затем типология простого предложения в академиче-
ской Грамматике-70. Был установлен образец полной парадигмы из восьми
форм предложения, реализующих частные значения времени и модально-
сти, и в арифметическом порядке по убывающей расположены разные виды
предложений с неполной парадигмой от семичленной до одночленной. Са-
ма идея синтаксической парадигмы чрезвычайно плодотворна, но не в та-
ком механическом исполнении. Естественно, возникают вопросы: почему
такая пестрота в количестве членов парадигмы, какими свойствами пред-
ложения это определяется, как это связано с его семантико-синтаксическим
строем? Какие последствия могут иметь такие различия для выявления сис-
темных отношений между типами предложений? Эти вопросы в Граммати-
ках не поднимались, но заслуживают рассмотрения.
183
Обратимся к примерам. Сопоставим ряд моделей предложения, похо-
жих по морфологическому оформлению:
I. (1) Деревня — за рекой; Аптека — за углом; Нож — за голенищем.
(2) Татьяна в лес, медведь за нею; Собака за зайцем, а заяц за волей.
(3) Мы — за дочкой'. Машина — за доктором', Очередь — за хлебом.
(4) Вы первый, а я за вами.
Предложения (2, 3, 4) противостоят (1) по отсутствию — наличию грам-
матической парадигмы. Типовым значением (I) является сообщение о место-
положении предмета, о статическом локативном признаке. В (2, 3, 4) типовое
значение связано с динамикой, движением, в пространстве или во времени.
Где динамика, процесс, там не может не быть времени, движения нет
вне времени. И действительно: Медведь за Татьяной, Собака за зайцем —
это либо ингрессивная фаза, начало движения, либо продолжение, процес-
суальный имперфектив. Предложения Мы за дочкой, Машина за докто-
ром — скорее относятся к конечной фазе движения, с перфективной функ-
цией (Вот мы здесь, чтобы забрать дочку, Машина стоит во дворе, что-
бы отвезти доктора). Я за вами в смысле последовательности движения
относит действие в будущее.
Все эти передвижения субъектов и видо-временные характеристики их
действий могут быть более эксплицитно названы, и называются, соответст-
вующими глагольными формами (допустим, Собака мчится, бежит за зай-
цем; Я войду за вами; Машина пришла за доктором и под.). Но глагольные
предложения по сравнению с безглагольными утрачивают экспрессию лако-
низма, энергичности движения или приступа к нему.
Очевидно, что предложения (2, 3, 4), сохраняя структурно-
смысловую соотносительность с соответствующей глагольной моделью,
отличаются регулярным смысловым, фазисно-экспрессивным, прираще-
нием. Если изосемические модели с глагольным предикатом, сообщаю-
щим о действии, представляют ядро, или центр, синтаксической систе-
мы, то неизосемичсскис модели, сообщающие о действии без глагола, и
при этом со смысловым довеском, принадлежат периферийным слоям
системы, где располагаются экспрессивные и фазисные модификации
основных моделей. Большинство моделей с неполной или дефектной па-
радигмой — как раз периферийные.
Отсутствие или неполнота грамматической парадигмы у подобных
предложений объясняется тем, что и движение и время в них выражены, но
не глагольными средствами, а конструктивно-синтаксическим способом
[Виноградов 1954, 82].
В другой группе, тоже похожих предложений, — иная картина:
II. (1) За невестой большое приданое; И подлинно, весь город знает, что у
него ни за собой, Ни за женой (Крылов);
184
(2) За ним должок’, За тобой две книги', За мной и так недоимка (Тургенев);
(3) За ним грешки'. За ней странности', За плечами опыт', Водились и за
ним многие предрассудки и предубеждения. (Тургенев).
Прежде всего отметим структурные различия. Если в группе I субъект —
носитель признака выражен был синтаксемой «Имен.», а признак — син-
таксемой «за + Твор.», чаще от предметного имени, реже от отвлеченного
(заяц — за волей), здесь синтаксемой «за кем» назван субъект, соответст-
венно занимающий и препозицию, а именительным падежом — предика-
тивный признак: в (1) материализованный, в (2) тоже материализованный,
но как бы со знаком минус, в (3) — свойство характера, натуры (водились —
здесь глагол неполнознаменательный).
В этой группе моделей в синтаксеме «за + Твор.» сохраняется значение
как бы пространственного и временного следования: и приданое, и долги, и
странности сопровождают субъекта как шлейф платья. И большое прида-
ное, и недоимка, и грешки — это все состоявшиеся, перфективные призна-
ки субъекта. Если в повествовательном тексте эти сообщения переносятся в
план прошедшего времени, то сами признаки приходят как бы из
Plusquamperfect’a. А если их проецировать в будущее, то, вероятнее, сооб-
щение обойдется без синтаксемы «за + Твор.»: У него будут и долги, и
грешки и т. п.
Ощутим в этих предложениях и особый модальный долженствователь-
ный оттенок, связанный с соблюдением финансовых и этических установ-
лений, обычаев, норм. Не выраженный специальными средствами, он за-
ключен в самой модели. Д. Н. Шмелев писал, что свободные синтаксиче-
ские конструкции не содержат какой-либо специальной модальной харак-
теристики.
Квалификации субъекта, представляющие оценку, мнение, допускают
усложнение конструкции модусным, авторизующим элементом: [Нароков'.]
Вы не признаете за собой красоты? Нет, вы красавица (Островский); Никто
не отрицал за ним огромного опыта работы (Залыгин).
Рассмотрим модели группы III:
III. (1) Слово за президентом; Выбор за вами; Решение за судом'. Выстрел за
мною; я приехал разрядить мой пистолет (Пушкин); Но первая песня —
за нищим. Но первая — за гондольером (Н. Матвеева); Ход за мной. Что
делать? Надо, Сева! (В. Высоцкий);
(2) Победа за нами; Но фермеры уверены, что будущее за ними (Извес-
тия, 1992); Победа будет за теми, кто строит жизнь (А. Н. Толстой).
Особенность модели (1) и в том, что субъектный компонент «за +
Твор.» стоит в постпозиции; на первом месте именной предикат в имени-
тельном со значением действия, но действия предстоящего, ожидаемого и
решающего для данной ситуации. Постпозиция субъекта — рематическая;
даже когда в условиях контекста порядок слов изменяется, логическое уда-
185
рение остается на субъектном компоненте (А теперь за тобой очередь,
Яша — Тургенев, Певцы): это именно названному лицу предстоит осущест-
вить действие, согласно его роли, статусу, регламенту, предшествующей
договоренности, какой-то обусловленности.
Очевидна модально-темпоральная и экспрессивная нагрузка этой моде-
ли. Констатация долженствования граничит подчас с призывом, побужде-
нием (Решение за президентом — Президент должен принять решение —
Пусть президент решит!).
Трактовка академической Грамматикой-80 [АГ-80, 2, 431] примеров Сло-
во — ветеранам и Слово за ветеранами как синонимов недостаточно убеди-
тельна: в первом предложении сообщается о наступившей очереди ветеранов
говорить, а во втором — об ожидаемых от них решительных действиях.
Что касается модели (2), то слово победа оценивает ситуацию, а оценка
предполагает некоторую временную дистанцию. Победа — это перфективное
подведение итогов единоборства, битвы, состязания, поэтому темпоральный
признак и здесь содержится в конструкции, даже если констатация результата
с уверенностью проецируется в будущее. А памятное из текстов военного
времени использование одной из форм парадигмы Победа будет за нами
имело суггестивный, призывный смысл.
Таким образом, рассмотрены 9 моделей предложений, организующие
компоненты которых обладают сходством в (предложно-) падежном оформ-
лении, но различаются по функциям и значениям. Их сходства и различия
иллюстрируют омонимичность синтаксем как исходного материала для
предложений и отсюда — различия самих моделей. Ср. еще пример с лекси-
ческим совпадением в омонимических моделях: Владивосток. Самые большие
очереди — по-прежнему за хлебом (из газет 1991 г.) и пушкинское:... И мнит-
ся, Очередь за мной, Зовет меня мой Дельвиг милый.
Бесспорной заслугой всех трех академических Грамматик, начиная с
1954 года, было признание полноправности безглагольных предложений,
особенно с формами косвенных падежей в предикате, вопреки оживившим-
ся вербоцентрическим тенденциям, развенчанным еще в XIX веке. К сожа-
лению, сведя разнообразные предложно-падежные формы имен к единст-
венной несуществующей «форме косвенного падежа», Грамматика закрыла
себе путь к их дифференцированному анализу и высказала недостоверное
утверждение о восьмичленной парадигме предложений со сказуемым —
«косвенным падежом» имени [Грамматика-80] и о регулярных их реализа-
циях с полузнаменательными глаголами и сравнительными союзами.
Выявление же парадигматических ограничений в грамматических фор-
мах моделей позволяет поставить вопрос и об их причинах. По-видимому, тс
значения времени и модальности, которые обнаруживаются в рассмотренных
предложениях не через морфологию глагола, а конструктивно-
синтаксическим способом, и делают ненужными, избыточными соответст-
вующие формы в грамматической парадигме предложений. Эта особенность,
186
при своеобразии в структуре и значениях, и соответственно в коммуникатив-
ных функциях, каждой из представленных моделей, и дает основание считать
их связанными синтаксическими конструкциями. Что, в свою очередь, спо-
собствует упорядочению системных отношений между моделями, поскольку
связанным моделям свойственно занимать периферийное место в системе по
отношению к центральным, свободным типам конструкций.
Связанных моделей в русском синтаксисе немало, и здесь можно толь-
ко бегло показать еще некоторые структуры.
Аналогичные факторы обусловливают периферийную позицию, отсут-
ствие или неполноту грамматической парадигмы при синонимических от-
ношениях с центральной, свободной моделью таких связанных моделей,
как Мать в слезы, Бабы в голос, Дети в крик, в пляс'. Ученый — в обиду.
Мои, говорит, планы самые верные, а праведной земли вовсе нигде нет
(Горький). Фазисное значение резкого или неожиданного приступа к дейст-
вию, либо перехода в новое состояние, как реакция на предшествующий
стимул, энергичная экспрессивность закрепляет эти модели на одной из па-
радигматических осей, и грамматических (ср.: Мать заплакала, Дети за-
кричали, начали, стали кричать) и функционально-коммуникативных: для
действия это аористивная функция, для состояния (в обиду) перфективная.
Модальный элемент, содержащийся в конструкции, также ограничивает
парадигматические возможности моделей: Вам выходить!’. Не догнать тебе
бешеной тройки (Некрасов); Лишь смелым перлы, мед, иль гибель, иль венец
(Батюшков); Зверю — берлога. Страннику — дорога. Мертвому — дроги.
Каждому — свое (М. Цветаева); У птиц — гнездо, у зверя — тайный лог, А
посох — нам и нищенства заветы (М. Волошин). Темпоральные парадигма-
тические ограничения заложены в семантико-синтаксической структуре та-
ких предложений как Он с поезда, Они — из Дагестана, Жестянка — от па-
тронов, Бутылка — из-под масла, где предикативный признак связан с про-
шлым, и в других, прогностическое значение которых обращено в будущее:
Впереди — ночь. Завтра — экзамен', А на очереди — новый кооперативный
дом; Показатель этот пока в проекте; Эксперимент лишь в начале пути.
Развивается и пополняется ряд синтаксем, предикативно представляю-
щих процесс, состояние в одной из его фаз: в становленье, в развитии, в
движении, в расцвете, в росте, в разгаре, на подъеме, на переломе, в упадке,
в тупике и под.: лексико-синтаксические средства обогащают, а иногда за-
мещают возможности выражения трамматических, фазисных значений. Идет
живой процесс взаимодействия лексики и грамматики.
Это взаимодействие создает все новые синонимические ресурсы, из ко-
торых говорящий-пишущий, в соответствии с коммуникативными намере-
ниями, избирает либо более строгие в смысле грамматических характери-
стик конструкции, либо более выразительные, экспрессивно-лаконичные,
может быть, с неэксплицированными парадигматическими значениями.
187
6. Синонимия синтаксических моделей
Критерии синтаксической синонимии. Дистинктивные зна-
чения. Синонимия и идентификация предложений. Сино-
нимия и синтаксическое поле предложения. Синтаксиче-
ская синонимия и типология текстов.
1. Синтаксическая синонимия — перекресток многих не проясненных
до конца проблем, взаимно заинтересованных друг в друге.
Факты синонимии, сходства и взаимозаменяемости синтаксических
конструкций, проливают свет на их системные связи, разработка же сис-
темных основ классификации способствует научной интерпретации при-
знаков, которыми определяются возможности сближения или противопос-
тавления синтаксических единиц.
Соответственно исследователи синонимии за отправную точку прини-
мают либо существующие классификации синтаксических моделей, либо
эмпирически уловленные черты семантико-грамматической общности. В
первом случае задаются вопросом, любое ли предложение какого-либо типа
имеет соответствующий синоним другого типа, и аргументируют отрица-
тельный ответ прежде всего тем, что нет синонимии между двумя основ-
ными типами простого предложения — двусоставными и односоставными
как таковыми. Оппозиция односоставность/двусоставность и для этой зада-
чи оказывается бесплодной.
Во втором случае синонимия каких-либо типов, например инфинитив-
ных и обобщенно-личных предложений, принимается как данность, пред-
шествующий этап выявления системных оснований для их сближения оста-
ется неэксплицированным.
Оба подхода, дополняющие друг друга, нуждаются в более надежных
системных опорах.
Предоставляя говорящему возможности выбора средств выражения
близкого содержания, синонимические ресурсы синтаксиса богаче и об-
ширнее, чем отражение, которое удалось им получить в лингвистической
литературе. Стремление к единству критериев отбора побуждает иногда ис-
следователей ограничивать достойный внимания материал.
Если исходить из того, что синтаксический строй современного литера-
турного языка представляет собой сложное и подвижное семантическое
единство процессов и явлений [Виноградов 1949], где каждое предложение
многими системными нитями связано с предложениями других моделей, с
предложениями, варьирующими, регулярно модифицирующими состав его
исходной модели, трудно вообразить структуру, лишенную синонимиче-
188
ских коррелятов. Вспомним, С. Карцевский писал о потенциальной сино-
нимичности каждого языкового знака.
По-видимому, нет надобности в жестком требовании лексического тож-
дества для установления синонимичности синтаксических конструкций. Уп-
рощая работу, это требование вместе с тем не реалистично: в живом языке
синтаксическая синонимия вступает во взаимодействие с синонимией лекси-
ческой. Нет оснований отказывать в статусе синонимичных предложениям У
него нет честолюбия — Он лишен честолюбия, Был дождь — Шел дождь,
Она запела — Она начала петь и под. Естественно, типы лексем, участвую-
щих в образовании коррелятивных конструкций, и условия их включения в
предложение подлежат изучению. Большая роль здесь принадлежит словооб-
разовательным соотношениям в пределах данного категориального значения.
Среди обсуждавшихся критериев синонимичности предложений пред-
ставляется выдержавшим проверку временем критерий одноименного, но
разнооформленного состава компонентов. Понятие одноименности, со-
единяющее в себе категориально-семантическое значение подкласса части
речи, манифестируемого данным компонентом, и обусловленную этим зна-
чением роль его в структуре модели, требует в ряде случаев известной кон-
кретизации, о чем речь будет ниже.
В целом признак одноименности структурно-смысловых компонентов
предложений служит достаточным основанием для признания синонимиче-
ского сходства моделей. Так, синонимичны модели Она тоскует — Ей
тоскливо — У нее тоска — Она в тоске потому, что образованы одноимен-
ными компонентами, обозначающими личный субъект состояния и преди-
кативно приписываемое ему состояние; модели На дворе мороз — На дворе
морозно — На дворе морозит — с компонентами, обозначающими преди-
цируемое предметно-пространственное понятие, среду, и предикативный
признак этой среды — ее состояние; модели Мы репетируем — Мы прово-
дим репетицию — У нас репетиция — с компонентами личный субъект
действия и действие, ср. У звезд немой и жаркий спор (Б. Пастернак); Доб-
ровольцев — сотни —Добровольцев несколько сотен — Число добровольцев
достигает нескольких сотен — с компонентами исчисляемый предмет и
предикативная характеристика количества, ср. Вздыхающих • полно
(А. Вознесенский); Оппонент — с юмором — Оппонент не без юмора —
Оппонент не лишен юмора — с компонентами: предмет (лицо) и его качест-
во; Сопротивляться бесполезно — Сопротивление бесполезно — с компо-
нентами действие и его оценка; Я слышу шаги — Мне слышатся шаги —
Мне слышно шаги — с компонентами личный субъект восприятия, процесс
восприятия, содержание восприятия; От солнца волосы посветлели — От
солнца волосы стали светлее — Солнце высветлило волосы — с компонен-
тами стихийный каузатор, каузированное изменение качества, объект воз-
действия — он же субъект — носитель каузированного качества и т. д.
189
2. Меньше обращалось внимания на другую сторону дела. Состав одно-
именных компонентов — признак, знаменующий сходство, близость моде-
лей. Но диалектика синонимии в том, что сходство одновременно предпо-
лагает различия. Нередко полагают, что сходство целиком принадлежит
плану содержания, а различия — плану выражения. Вследствие такого по-
нимания равнозначности синтаксических синонимов сопоставление их не-
редко сводится к описательной констатации расхождений в формальной ор-
ганизации предложений. Между тем всякое формальное расхождение слу-
жит сигналом различий смысловых. Именно смысловыми различиями меж-
ду синонимическими конструкциями обеспечивается их сосуществование в
языке, иначе они были бы не нужны языку, избыточны, именно различиями
определяется выбор, который производит среди них — сознательно или не-
осознанно — говорящий. Поскольку речь идет не об индивидуально-
текстовых оттенках в значениях конкретных предложений, а о регулярных,
заложенных в моделях, сопоставимых признаках, правомерно говорить о
грамматико-семантических дистинктивных значениях предложений
как более низкой ступени в иерархической структуре значения предложе-
ния по отношению к общему типовому значению, интегрирующему, объе-
диняющему синонимический ряд.
Определение грамматико-семантических дистинктивных значений, раз-
личающих синонимические конструкции, и систематизация этих значений —
самое слабое звено в наших знаниях о синтаксической синонимии и, соответ-
ственно, актуальная задача.
Сопоставляя модели типа Лх, няня, няня, я тоскую. Мне тошно, милая
моя (Пушкин), отмечают обычно общность типового (денотативного) зна-
чения и структурные различия, сводящиеся к оппозиции двусостав-
ность/односоставность. Противопоставление это неинформативно, по-
скольку каждая из этих моделей организована двумя «составами», двумя
необходимыми компонентами: один называет лицо, другой — предикатив-
но характеризующий его признак. Традиционный термин «односостав-
ность» в данном случае означает только тот морфологический признак
субъектного предицируемого компонента, что этот компонент выражен не
именительным падежом имени, а одним из косвенных падежей (аналогично
Его знобит, С ней обморок, У нас веселье и под.). Таким образом, конструк-
тивные различия в форме субъектного компонента, обусловленно связан-
ные и с изменением формы предикативного компонента, выявлены. Вопрос
далее в том, о какой регулярной разности между грамматико-
семантическими значениями сопоставляемых моделей свидетельствуют
формальные различия в их устройстве.
Оппозиция дистинктивных значений моделей Я тоскую — Мне тошно
(тоскливо) выявляется в признаке независимости предикативного состоя-
ния от воли его носителя: для модели с субъектом в косвенном падеже этот
признак маркирован, закреплен, для модели с именительным субъекта этот
190
признак нс маркирован, не обязателен. Ср. аналогичную оппозицию: Я
вспоминаю былые дни — Мне вспоминаются былые дни. Я вспоминаю мо-
жет означать и произвольное, целенаправленное усилие памяти (стараюсь
вспомнить), и непроизвольное, ненамеренное, предельно сближающееся с
всегда непроизвольным Мне вспоминается.
То же противопоставление выражено в синонимичных парах Волны
унесли лодку — Волнами унесло лодку. В первой модели значение непроиз-
вольности действия не маркировано (ср. Рыбаки унесли лодку), во второй —
закреплено.
Немаркированность этого дистинктивного значения в модели со сти-
хийным каузатором в форме именительного, сближающая эту модель с со-
общением о произвольном действии, объясняет предпочтение сс говорящим
в определенных экспрессивно-речевых ситуациях. Так, в газетном очерке,
рассказывающем о драматическом противоборстве двух рыбаков с бушую-
щим морем, переход автора от моделей с творительным стихийного кауза-
тора к их синонимам с тем же каузатором в именительном как бы подчер-
кивает интенсивность и опасность действующей против людей стихии:
С материка ощутимо дохнуло ветром (...) А когда принялись заводить
двигатель, волна его уже захлестывала (...) Ночью волны сорвали лодку
вместе с якорем, погнали в открытое море. Сильная волна выбила стекло,
под которым друзья прижимались друг к другу. Другая волна — боковая —
чуть не перевернула лодку, обрушила внутрь водопад (...) Такой ветер го-
нит волну до четырех метров... (Известия, 4 дек. 1985).
Ср. в нейтрально-газетной информации: Сообщается также, что во
время спасательных работ волной смыло в море одного из советских мо-
ряков (Известия, 26 янв. 1990).
В «Котловане» А. Платонова ветер, как и другие природные явления, в
соответствии с поэтикой автора одушевляется, ему приписывается даже
способность целеполагания, и потому фигурирует в именительном падеже:
Умерший, палый лист лежал рядом с головой Вощева, его принес ветер
с дальнего дерева, и теперь этому листу предстояло смирение в земле...
Из неизвестного места подул ветер, чтобы люди не задохнулись.
Обе конструкции синонимичны возможным Лист принесло ветром.
Подуло ветром, но их дистинктивные значения объясняют выбор, а целевое
придаточное ...подул, чтобы... эту возможность закрывает.
Похожие основания выбора наблюдаем в тексте совсем иной стилисти-
ки — детском рассказе В. Бианки «Мышонок Пик»:
Бедный маленький Пик! — говорила девочка... — Кораблик, наверно, оп-
рокинет ветром, и Пик утонет...
...А мышонка несло да несло на легком сосновом кораблике..Весь мир
был против него. Ветер дул, точно хотел опрокинуть суденышко, волны
кидали кораблик, как будто хотели утопить его в темной своей глубине...
191
Заметим, что конструкция с творительным стихийного каузатора в речи
девочки реализует информативный регистр, а с именительным — в воспри-
ятии мышонка — репродуктивный. Связь этих синонимических моделей с
регистрами не абсолютна, но мотивирована.
В мемуарах «Жизнь Бунина» его жены В. Н. Муромцевой-Буниной не-
счастный случай в саду представлен как совершение возмездия:
На следующий день, как Логофет донес на Юлия [брата И. Бунина, на-
родника], его убило дерево, которое рубили в саду.
Здесь приписываемая дереву как бы намеренность действия, «наделе-
ние его собственной внутренней силой» [Чейф 1975], также служит моти-
вацией выбора именительного падежа.
Установленная историческая первичность безличной конструкции для
обозначения стихийных процессов и непроизвольных действий предметов
с семой «сила» [Ю. Степанов 1981] подтверждает вторичность параллель-
ной «личной» конструкции с именительным стихийного каузатора, ее
роль экспрессивно-стилистического средства в синонимической паре.
Сопоставление синтаксических моделей по признакам сходства без
учета различий, дистинктивных значений, может привести к недостовер-
ным выводам. Так, В. А. Белошапкова и Т. В. Шмелева [Белошапкова,
Шмелева 1985] указывают на синонимичность безличных предложений
типа Вот где болталось, смеялось, вралось и говорилось умно!
(С. Соболевский) соответствующим неопределенно-личным, на основе
справедливо отмеченных общих признаков: 1) отношения к исходной но-
минативно-глагольной модели и 2) неназванности личного субъекта. Кон-
струируется ситуация «конкуренции» между этими моделями, которая
«складывается явно в пользу» неопределенно-личных.
Между тем ни конкуренции, ни синонимичности здесь, по-видимому,
нет, ее не допускают различительные значения:
1) рефлексивная форма глаголов в безличном предложении нарушает
параллелизм: действия/состояния предстают с «внутренней точки зре-
ния», через восприятие участника;
2) в свою очередь, неопределенно-личное предложение отличается
признаком эксклюзивности субъекта (неучастия говорящего в действии),
что тоже мешает его соотносительности с безличным.
По иному семантико-грамматическому признаку модель личного со-
стояния Ему грустно, весело, неспокойно соотносится с другой синоними-
ческой моделью Он грустен, весел, неспокоен. Этим признаком можно счи-
тать внешнюю выявленность/невыявленность состояния. В модели Мне
(ему) грустно, весело сообщается о внутреннем состоянии, испытываемом
субъектом, известном ему самому, но неизвестно, заметном или незаметном
192
окружающим. В модели Он грустен, весел сообща-ется скорее о внешних
признаках, побуждающих наблюдателя предположить соответствующее
внутреннее состояние в наблюдаемом лице. Таким образом, признак внеш-
ней выявленности состояния маркирован во втором случае и немаркирован —
в первом.
Продолжим сопоставление в пределах того же синонимического ряда.
Еще одна модель с глагольным предикатом организуется теми же компо-
нентами: Он грустит, веселится, беспокоится. Ее объединяет с адъектив-
ной моделью (и противопоставляет наречно-статуальной) маркированное
значение выявленности состояния. Но разница между ними — в способах
выявления. Модель Он грустен, весел означает ‘Он имеет (У него) груст-
ный, веселый вид (лицо, глаза)’, ‘Он выглядит веселым, грустным’. Модель
Он грустит, веселится в свою очередь может реализовать свои дистинк-
тивные значения в синонимичных предложениях: ‘Он ведет себя так, что
обнаруживает состояние грусти, беспокойства’; ‘Он проявляет какими-то
действиями это состояние’. Разумеется, эти смысловые различия связаны с
категориально-семантическими значениями части речи и ее подкласса,
представленными в предикате: грустно — значение состояния, грустен —
значение наблюдаемого свойства, признака, выдающего психическое со-
стояние, грустит — значение процесса, действенных проявлений внутрен-
него состояния.
В определенных ситуациях, где повышается роль критериев види-
мое/сущное, искреннее/неискреннее, дистинктивные значения могут поста-
вить синонимичные модели в позиции антонимичных. Ср., например: Он
веселится, но ему невесело’. Он спокоен, он кажется спокойным, но неиз-
вестно, каково ему; Он старается казаться спокойным, но заметно, что
он встревожен. Ср. невозможность противопоставления: *Ему весело, но
на самом деле он не весел.
Итак, определение дистинктивных значений сопоставляемых синтакси-
ческих моделей, грамматико-семантическая интерпретация формальных
различий должны быть непременным условием синонимического анализа.
Эго условие могло бы способствовать углублению и сопоставительных,
межъязыковых синтаксических исследований, часто ограничивающихся полу-
чением явно недостаточной информации о том, что таким-то русским односо-
ставным конструкциям соответствуют в другом языке двусоставные. С непред-
взятой точки зрения эти аналогии скорее подтверждают двусоставность рус-
ских коррелятов. Но дело в том, что и выявленные несходства в оформлении
конструкций должны получить содержательное объяснение с тем, чтобы отве-
тить на вопрос, какими средствами располагают (или не располагают) сопос-
тавляемые языки для реализации общего типового значения и дистинктивных
значений наблюдаемых структур.
7 - 9556
193
3. Проблемы синтаксической синонимии и проблемы идентификации
моделей взаимно связаны в той мере, в какой опираются на общий фунда-
мент — на анализ компонентного состава предложений. Сравним предло-
жения:
(1) Мне холодно — (3) В доме холодно
(2) Мне грустно — (4) В доме грязно
Какие черты сходства и различий они обнаруживают? Традиционная
грамматика зачисляет их в разряд односоставных безличных по признаку
отсутствия подлежащего в именительном падеже, распространенных второ-
степенным членом или детерминантом.
Компонентный анализ обнаруживает по два организующих компонента
в каждом предложении: субъект — носитель состояния — личный в (1) и
(2), предметно-пространственный в (3) и (4) — и предикат, характеризую-
щий состояние субъекта.
Заметим далее совместимость субъектных компонентов в одних случа-
ях, несовместимость — в других:
В доме мне холодно, грустно, уютно, но не: *В доме мне грязно, тихо, сухо.
Какой интерпретации поддаются эти расхождения? Очевидно, среди
статуальных предикатов на -о одни способны выражать состояние личного
субъекта (кому-то страшно, скучно, больно, грустно, трудно, легко, весе-
ло), другие способны выражать признак предметно-пространственного
' субъекта (где-то грязно, тихо, сухо, пусто, темно, светло, сумрачно, шум-
но, смрадно), третьи могут служить тому и другому (кому-то где-то хо-
лодно, тепло, душно).
В предложении Мне грустно, страшно сообщается о состоянии лица,
так же как и в предложении В доме мне грустно, страшно’, в последнем
случае локатив в доме выступает уже не как субъект, а как распространи-
тель модели (ср. Я испытываю грусть или страх, находясь в этом доме).
Варианты В доме грустно, В доме страшно остаются сообщениями о лич-
ном состоянии, поэтому могут рассматриваться как предложения с опу-
щенным именем личного субъекта со значением:
а) определенно-личным, если определенное лицо субъекта — носителя
состояния (чаще говорящего или персонажа-перцептора) известно из кон-
текста или ситуации;
б) обобщенно-личным, если имеется в виду, что названное состояние
испытывает каждый, оказавшийся в названном месте;
в) неопределенно-личным, если в локативной форме совмещаются зна-
чения места и лиц, характеризующихся отношением к этому месту (ср.: В
доме ссоры, тревога, веселье’, В этом доме вам всегда рады’, В доме хохот
и стекла звенят, в нем шинкуют, и квасят, и перчат (Б. Пастернак)).
Предложения: В доме грязно’, В доме тихо, В доме сумрачно — сообщают
о признаках среды, характеризуют предметно-пространственный субъект.
194
Локативная форма в доме (на улице, за оградой, в саду, под крышей т. п.)
служит здесь прсдицируемым компонентом.
Естественно, у каждой из разграниченных двух моделей свои синоними-
ческие корреляты. Их возможности определяются парадигматическими ря-
дами единиц русского синтаксиса, существующих для выражения состояния
личного субъекта в одном случае (Он грустит, тревожится, У него тре-
вожное состояние. Ему грустно, тревожно. Он в тревоге, Он встревожен.
Его мучает тревога) и для выражения характеристики места — в другом
(Дом грязен, сумрачен, Дом грязный, тихий, В доме сумрак, тишина, В доме
грязно, тихо и т. д.).
Между этими, принадлежащими к двум разным рубрикам классифика-
ции моделями, предложения типа В доме холодно, тепло, душно занимают
двойственное, промежуточное положение, поскольку заключают в себе ха-
рактеристику дома через субъективные ощущения лица: синонимичные
предложениям Дом холодный, теплый. Помещение душное, они сохраняют
и синонимическую связь с моделями личного состояния (Одному в доме
холодно, а другому достаточно тепла)1.
Промежуточные значения в области рассмотренных моделей связаны с
тем, что сам круг подобных характеристик ограничен признаками, сенсорно
воспринимаемыми личным наблюдателем. Отсюда обычные для бытовой и
особенно для художественной речи соединения предикатов разного типа в
качестве однородных, контаминация моделей и широкое пополнение класса -
слов категории состояния.
Другим примером идентификации модели с помощью синонимических
связей может послужить следующий ряд предложений:
(1) Рыбаки унесли лодку — (3) * Лодку унесло рыбаками
(2) Волны унесли лодку — (4) Лодку унесло волнами.
Выше говорилось о дистинктивном различии между синонимичными
предложениями (2) и (4). Здесь поставим вопрос о соотношении (1) и (2) с
точки зрения классификационной. Различие между ними — в категориаль-
ном характере субъектного компонента: это личный агенс в (1) — и стихий-
ный каузатор во (2). Менее наглядно взаимообусловленное с разновидностя-
ми субъекта различие предикатного компонента: в (1) — это глагол целена-
правленного действия, в (2) — глагол стихийного, ненамеренного действия.
Ср. особенности их распространения и модифицирования: Рыбаки пытались,
хотели унести лодку, Рыбаки умело, осторожно несли лодку, что неприме-
нимо к сообщению о волнах. Именно этим различием объясняется возмож-
ность типичного представления стихийного действия в форме 3-го лица
На эту связь, как напоминает В. В. Виноградов, обратил внимание еще И. Ф. Анненский, ко-
торый писал в своей «Критике Синтаксиса Д. Н. Овсянико-Кули ковского»: «Нет ли так же
аналогии между Воздух душен. Ночь душна и простоДушно?» — ЖМНП, 1903, № 5, с. 230.
195
среднего рода (за пределами личной парадигмы [Виноградов 1947]) для
предложения (2) и отсутствие такой возможности у предложения (1).
Синонимичная коррелятивность в (2) — (4) и отсутствие ее в (I) — *(3)
подтверждают, что при морфологическом подобии предложения
(1) — (2) представляют разные синтаксические модели.
Возникает и вопрос об идентификации предложений, сформированных
одноименными компонентами — предметным и локативным — при обрат-
ном их порядке типа Цветы — на столе и На столе цветы (ср. наблюдения
Н. Арутюновой, Ю. Степанова, В. Богданова, Е. Падучевой и др.). Одно-
именность компонентов здесь только лексико-морфологическая, структур-
но-семантически они различны. Первое предложение, как бы давая ответ на
вопрос Где цветы?, содержит предикативную характеристику местонахож-
дения предицируемого предмета, первое имя называет предмет, второе его
локативный признак. Во втором предложении место, обозначенное лока-
тивной формой, характеризуется наличием названных предметов, то есть
локатив выступает в предметном значении, а предмет (наличие его) — в
признаковом.
Неоднократно отмечались и различия референционных значений пред-
метных имен сравниваемых моделей, определенного и неопределенного. Для
нейтрального, не зависимого от контекста русского предложения типична
препозиция предметного предицируемого компонента и постпозиция призна-
кового, предицирующего. Категориально-семантическое значение предмет-
ности и признаковое™ иерархически выше, чем синтагматический критерий
порядка слов. В конкретных условиях текста, особенно художественного, по-
этического, признаковый компонент второй модели нередко оказывается в
препозиции, это не меняет его предикативной функции по отношению к ло-
кативу — предицируемому, так же как и предикативного компонента с от-
влеченным значением.
См. примеры:
а) На подворье тишина (Пушкин); На море черная буря (Пушкин); В
пещере свет (Пушкин); А в поле ветер (Пушкин); На земле зима
(Б. Пастернак); За окном тихий свист сторожа (Горький); Кругом — верх-
няя дорожка на высоте стенных зубцов (Блок); Над землей большая плош-
ка опрокинутой воды (Н. Заболоцкий); По сторонам совсем черные ели и
сосны (Ю. Казаков); Миндаль шумит на звонкой высоте. Где только ветер,
солнце и большие распластанные птицы (Луговской).
б) Семнадцать градусов на дворе (Куприн); Тишина была за окном
(Ю. Тынянов); Друг! Дожди за моим окном, Беды и блажи на сердце...
(М. Цветаева); А за окнами мороз И малиновое солнце Над лохматым си-
зым дымом... (А. Ахматова).
Таким образом, функции компонентов подтверждаются и синтагмати-
чески: возможностью включения предметного имени в признаковый ряд в
196
составе предиката (За окном мороз и солнце, Там только ветер и птицы,
На столе цветы, чистота и порядок); и парадигматически с помощью си-
нонимических коррелятов.
Ср.: На столе цветы — Стол в цветах. Оба предложения характеризу-
ют стол наличием на нем цветов, компоненты одноименные, дистинктив-
ные различия в немаркированности в первом / маркированности во втором
количественного признака. (Ср. аналогичные синонимические пары: На не-
бе звезды — Небо в звездах; На руках царапины — Руки в царапинах; На
носу веснушки — Нос в веснушках и т. п.).
Для первого предложения Цветы — на столе такого синонима нет.
Следовательно, оно представляет иную модель, чем предложение На столе
цветы. Нелишне повторить, что решающая роль в их разграничении при-
надлежит не порядку слов, а структурно-семантической разноименности
компонентов, фиксированной и порядком слов в нейтральном предложе-
нии.
4. Если системные связи предложения, его форм, регулярных модифи-
каций и осложнений представить условно в виде поля с исходной моделью
в центре и концентрическими кругами «производных» с постепенным на-
ращиванием грамматических, экспрессивных, коммуникативных дополни-
тельных смыслов, не изменяющих типа модели, это представление может
способствовать прояснению и дифференциации некоторых аспектов син-
таксической синонимии. За исходные принимаются модели, выражающие
наиболее экономно свое типовое значение в единстве синтаксических,
морфологических и семантических признаков, без дополнительных смы-
словых приращений.
Когда мы сопоставляем синонимы Ему весело — Он весел — Он веселит-
ся и т. п., перед нами исходные модели, и выявление сходств и различий ме-
жду ними опирается на категориальные значения компонентов, из которых
предицирующий представлен словами разных частей речи.
Когда сопоставляют такие типы предложений, как, скажем, инфинитив-
ный и обобщенно-личный, сама возможность такого сопоставления опреде-
ляется местом, которое занимают эти типы в системе синтаксических моде-
лей. Оба этих типа не принадлежат к исходным моделям, но располагаются в
поле номинативно-глагольной модели со значением лица и его действия, как
сс модально-экспрессивные и коммуникативные модификации.
Исходный состав компонентов (лицо и его действие) сближает эти мо-
дификационные типы между собой и с основной моделью, ср.: Люди (не)
плетут лапти языком — Языком и лаптя не сплетешь — Языком и лаптя
не сплести. Неназванность, опущение имени лица при предикате личного
действия, как известно, имеет три синтаксических значения: обобщенного
субъекта действия (Шилом море не нагреешь, Уходит лето, не остано-
вить), неопределенного субъекта действия (Узнают коней ретивых по их
197
выжженным таврам; — Унять старую ведьму! — сказал Пугачев), опре-
деленного субъекта действия {Пора, красавица, проснись! Молчать!). По-
нятно, что по линии неназванного лица возникают зоны сближения у одной
части инфинитивных предложений с обобщенно-личными, у другой — с
неопределенно-личными, у третьей — с определенно-личными. Зона сбли-
жения не охватывает всей структуры, иными своими свойствами она обра-
щена к другим зонам.
Далее между ними могут быть прослежены в пределах этих зон сходства
и различия по линии модальных и временных значений. Выявляется, напри-
мер, общность модально-волюнтивного значения у императивных и части
инфинитивных значений {Вставайте! Встаньте! Встать!). Здесь дистинк-
тивные значения отражают степень экспрессивной нагруженности модели.
Выявляется типичность обобщенно-временного значения для зоны
обобщенно-личности. Эти наблюдения поведут в область текста, к мало-
изученным вопросам о том, в каких типах текста совстречаются подобные
синонимы, а в каких не встречаются вовсе. Важно пока заметить, что сино-
нимические сближения конструкций, возникающие на периферии синтак-
сического поля, основаны на иных признаках, чем синонимические отно-
шения между исходными моделями.
Если считать компонентный состав модели, сохраняющийся во всех ее
грамматических и структурно-семантических модификациях, ее постоянным
признаком, а частные значения предикативных категорий времени, модальности
и лица — переменными признаками, то можно полагать, что синонимичность
исходных моделей основана на сопоставлении постоянных признаков, синони-
мичность периферийных конструкций — на сопоставлении переменных.
Разными гранями поворачиваются предикативные категории времени, мо-
дальности, лица и когда мы идем вглубь синтаксического поля, дальше от цен-
тра, от монопредикативной модели к ее полипредикативным осложнениям.
Предложение Архитектор проектирует здание и конструкции, не со-
ставляющие предложения: Архитектор, проектирующий здание. Проекти-
рование здания архитектором, Здание, проектируемое архитектором и
под. имеют общие денотаты, но не представляют комплексов одноименных
компонентов: отношения предицируемого агенса и предицирующего дейст-
вия реализованы только в предложении, в остальных конструкциях преди-
кативные отношения «свернуты», потенциальны, не реализованы. Подоб-
ные конструкции обычно функционируют как элементы полипредикатив-
ных, осложненных предложений. Имплицитная предикативность позволяет
видеть в них «бывшие» или «будущие» предикативные построения, но в
настоящем своем статусе, вне соотнесенности с предикатом предложения,
они, не реализуя предикативные значения, не становятся и синтаксически-
ми синонимами.
Предложно-падежные формы от отвлеченных имен, инфинитив, прича-
стные и деепричастные обороты — признанные осложнители структуры про-
198
стого предложения, синонимические отношения между теми или другими из
них — традиционные лингвистические темы. Системное положение этих
элементов предложения на периферии синтаксического поля, вторичность их
отношению к организующим компонентам модели отражает сложность их
устройства: они как бы вбирают и сохраняют какие-то особенности исходных
компонентов, вместе с тем что-то утрачивая и перераспределяя. Синоними-
ческий или сопоставительный анализ не может исчерпываться констатацией
взаимозаменимости таких-то членов предложения такими-то оборотами или
придаточными предложениями, предстоит вскрывать семантико-
грамматические характеристики параллельных элементов. Ср.: После обеда
хозяин предложил гостям пойти в сад (Пушкин) — После того как пообеда-
ли , хозяин предложил... Пообедав (отобедав), хозяин предложил...
Значение времени в осложняющем компоненте (предшествования дей-
ствия по отношению ко времени действия предиката) выражено всеми тре-
мя вариантами, хотя разными грамматическими средствами (предлогом при
процессуальном имени, союзом и формой глагола, формой деепричастия).
Значение же лица соответствует исходному предложению в варианте с при-
даточным (неопределенно-множественное) и не соответствует в варианте с
деепричастием, поскольку возможности деепричастия в выражении лично-
го значения ограничены правилом единства субъектной оси, или корефс-
рептпости субъектов действий, названного деепричастием и названного
глаголом-предикатом1.
Выше говорилось о необходимости дальнейшего уточнения понятия
одноименности компонентов с точки зрения уровня абстракции. Такая не-
обходимость возникает при изучении распространителей предложения с
имплицитной предикативностью. Так, например, для несомненно одно-
именного ряда компонентов с каузативным значением — из сострадания,
из-за заносов, с горя, от застенчивости, по болезни, за ненадобностью и
др. — этого одноименного значения недостаточно, чтобы обеспечить их
взаимозаменяемость в позиции осложнителя предложения: каждое из них
обладает своими частными значениями, которые позволяют им сочетаться с
моделями одних видов и не позволяют сочетаться с другими (см. далее о
версиях каузативных конструкций, с. 255—257) и в силу этого вступать или
не вступать в синонимичные отношения между собой. Ср. возможности
разных моделей распространяться названными причинными компонентами:
Он пришел — из сострадания'.
Он не пришел — из-за заносов, от застенчивости, по болезни...'.
Он волнуется — от застенчивости...
Ему весело —...
В свою очередь это свойство деепричастных оборотов способствует непредвзятому выявле-
нию структуры предложения. Ср.: Меня иногда досада разбирала, на них глядя (Тургенев),
где деепричастный оборот соотносится с субъектом состояния в винительном падеже, а не с
компонентом в именительном, входящим в состав предиката (ср. Я досадовав глядя на них).
199
Типология каузативных падежных конструкций и синсемические усло-
вия их вхождения в разные модели предложений разработаны
Н. К. Онипенко (1985), типология пространственных конструкций —
Г. П. Дручининой (1990), типология временных распространителей —
М. В. Всеволодовой (1982). Результаты этих работ дают возможность опре-
делять нужный уровень на шкале абстрактность — конкретность при соот-
несении полупредикативных распространителей между собой и с соответ-
ствующими моделями предложений. Сложность задачи и здесь обусловлена
системным местом конструкций — на периферии синтаксического поля.
От полипредикативности осложненных «простых» предложений до по-
липредикативности сложных предложений — один шаг. И для изучения
структуры сложного, так же как для изучения синонимических отношений
между сложным и простым, плодотворен путь функционально-
семантического анализа, при котором выявляется роль каждого компонента
в организации целого, в сложноподчиненном — роль придаточного для по-
строения и распространения главного, что чрезвычайно существенно с точки
зрения сопоставления их грамматико-семантических возможностей с парал-
лельными построениями в синонимическом анализе.
5. В свое время, иронизируя над избыточным, как ему казалось, поняти-
ем предикативности, над логической интерпретацией предложения как су-
ждения, М. И. Стеблин-Каменский [Стеблин-Каменский 1971] проделывал
эксперимент над известным стихом А. Фета. Сторонники логического под-
хода, писал он, готовы интерпретировать строку «Шепот. Робкое дыханье.»
как «Шепот наличествует. Дыханье характеризуется робостью».
Отвлекшись от интересов автора, рассмотрим эти примеры в обсуждае-
мом нами контексте. Ясно, что в полемических целях экспериментатор пе-
ревел поэтическую строку в антагонистический стиль канцелярско-деловой
прозы.
Но вопрос можно поставить так: сохранилось ли при этом или подверг-
лось изменению грамматико-семантическое содержание предложений?
Можно ли, пренебрегши стилистическими различиями, воспринять эти
предложения как синонимические конструкции?
Очевидно, нет (ни в коей мере не в упрек автору, который не стремился
доказать их синонимичность), потому что они различаются составом компо-
нентов, а новые компоненты не вербализуют смысл, извлеченный из имев-
шихся компонентов, а добавляют новый. Предикат наличествует может быть
лишь рематическим ответом на вопрос о существовании, наличии предмета
тематически известного, данного. Номинативное предложение Шепот, нс
соответствует такой ситуации. Нет предикативной расчлененности и во вто-
ром предложении текста Робкое дыханье'. ‘Предикат характеризуется робо-
стью’ мог быть синонимичен адъективному предикату ‘робкий1, но в номи-
200
нативном предложении текста это прилагательное занимает позицию опреде-
ления, а не предиката.
Каково коммуникативно-стилистическое назначение номинативных
предложений в тексте Фета? Автор (или лирический герой) воспроизводит
речевыми средствами непосредственно воспринимаемые звуки, зрительные
впечатления в своем хронотопе «здесь» и «сейчас». Есть два способа такого
воспроизведения:
1) Объективированное: Шепот — Шепчутся — Кто-то шепчется (от-
глагольное имя с опущенным именем субъекта сближается с глагольной
формой неопределенно-личного значения);
2) Субъективированное, или авторизованное, вводящее в речь указание
на наблюдателя и процесс восприятия: Я слышу шопот, дыхание, вижу се-
ребро ручья. Если вывести авторизующую часть за скобки, можно предста-
вить себе модусную апперцепционную рамку, которая фиксирует и сигнали-
зирует коммуникативное назначение этих предложений. Ср.:
Видит', на море черная буря (Пушкин); Сейчас же я услышал стук ко-
лес экипажа, а через несколько минут из серого домика до меня донеслись
звуки скрипки (П. Кропоткин); Я вижу, как Наденька выходит на крыльцо
(Чехов); Я помню мелкий ряд жемчужин Однажды ночью при луне. Боль-
ная, жалобная стужа, И моря снеговая гладь (Блок).
Такие предложения представляют репродуктивный, или изобразитель-
ный, регистр. Ему противостоит регистр информативный, средствами кото-
рого говорящий сообщает не о том, что он наблюдает, а о том, что ему из-
вестно, независимо от временного и пространственного контакта с предме-
том сообщения. Авторизующей рамкой для предложений информативного
регистра могли бы быть слова Я знаю, что..., Известно, что..., Я понял,
что... и т. п. Ср.:
Известно, что слоны в диковинку у нас (Крылов); Я верю', новый век
взойдет Средь всех несчастных поколений (Блок); Да, знаю я, что втайне —
мир прекрасен (Блок).
Вернувшись к примеру из Фета, можно заключить, что строки стихо-
творения Шепот. Робкое дыханье. Трели соловья... реализуют репродук-
тивный регистр речи, а их экспериментальный вариант реализует информа-
тивный регистр. Принадлежность к разным регистрам не позволяет им
встретиться в одном контексте, исключая таким образом их взаимозаме-
няемость и окончательно подтверждая отсутствие синонимических отно-
шений между ними.
По поводу сопоставленных выше конструкций Цветы на столе и На
столе цветы можно заметить, что вторая из них также характерна для опи-
сательно-репродуктивного типа речи, тогда как расчлененность сообщения
в первой связывает ее с речью информативной.
Выявляется, следовательно, еще один важный критерий синонимично-
сти: способность синонимической модели участвовать в организации того
или иного коммуникативного типа речи.
201
Есть модели, которые могут использоваться в разных регистрах. Ср.,
например, предложения одного типа Облокотись, Татьяна пишет (Пуш-
кин) — в репродуктивном регистре и Он славно пишет, переводит (Гри-
боедов) — в информативном.
В рассказе 3. Гиппиус «Вымысел» сквозной мотив горящих в камине
углей предстает то в репродуктивно-описательном регистре:
...Угли рдели в камине. Потолок был светел, стены темны...Ивонна
опять села в кресло. Угли потухали...Политое умолк. Молчали и друзья.
Угли гасли, безмолвные, в камине...,
то в информативно-описательном:
...Там была почти такая же темная, тяжелая мебель, как вот здесь; и
так же угли порою рдели в камине.
Другие модели предложения употребляются исключительно или пре-
имущественно в одном из основных регистров: либо в репродуктивном (У
лукоморья дуб зеленый — Пушкин; Мартышка... тихохонько Медведя толк
ногой — Крылов; Как взмолится золотая рыбка — Пушкин; Казбич — к
окну — Лермонтов; Площадка для крокета... Цветник. Полдень. Жарко —
Чехов; Не видно птиц — Бунин; Над головой погромыхивало, урчало —
Ф. Абрамов), либо в информативном {Москва — город хлебосольный —
Тургенев; Записка Плюшкина отличалась краткостию в слоге — Гоголь;
Жизнь Оленина шла однообразно, ровно — Л. Толстой; Опять стукнет
что-нибудь — опять заяц повернется назад, и опять поскачет в сторону —
Л. Толстой; Тот могучий дуб был будто после пожара — Пришвин; Она ра-
ботала телеграфисткой', сутки работает, двое дома — шьет — Шукшин),
либо в генеритивном {Гений и злодейство — две вещи несовместные — Пуш-
кин; В карты, сударь, играть — не лапти плесть — Сухово Кобылин; Рыца-
ря долг Тайну Дамы свято хранить — Блок; Око видит далеко, а ум еще
дальше — Пословица).
Таким образом, системные отношения синтаксических моделей могут
быть дифференцированы как межрегистровые и внутрирегистровые.
С точки зрения соотношения коммуникативных регистров речи привле-
кает интерес грамматически коррелятивная пара активной и пассивной
(страдательной) конструкций. Они — традиционный пример синонимич-
ных предложений, что не вызывает сомнений до тех пор, пока устанавлива-
ется их денотативная отнесенность в содержательном плане и перемена
местами объекта и субъекта в плане формальном. Между тем, будучи явле-
нием периферийным, располагаясь в поле номинативно-глагольной акцио-
нальной модели, пассивный оборот требует пристального внимания к своим
грамматическим характеристикам. Существенным его признаком является
отсутствие у предиката страдательной конструкции актуализационных зна-
чений, локализующих сообщение во времени и пространстве. Это лишает
202
его возможности быть использованным в репродуктивном регистре, сфера
его употребления не выходит за пределы информативного регистра. В рам-
ках информативного регистра сохраняется возможность замены страда-
тельного оборота действительным {Горы книг написаны историками об
этой кампании — Л. Толстой; ср.: Историки написали об этой кампании
горы книг). Но и здесь потребность в статуальных оттенках страдательных
предикатов перевешивает обычно акциональность предикатов действитель-
ных. Активные же конструкции, употребленные в репродуктивном регист-
ре, функциональную взаимозаменяемость с пассивными утрачивают. Сино-
нимичность пассивных и активных конструкций оказывается ограниченной
и только внутрирегистровой.
Нередко упоминаемая в суждениях о синонимических конструкциях
общность денотата справедливее считать критерием классификации денота-
тов. В грамматике же сопоставляются не явления действительности, а спосо-
бы сообщения о них, принимающие форму тех или иных моделей определен-
ного типового значения, с определенным составом компонентов.
В случае с активным/пассивным оборотом может быть сформулировано
правило более или менее регулярного преобразования одной модели в дру-
гую (хотя понятно его значение для методического, а не для коммуника-
тивного процесса); важнее то, что изменение структуры модели меняет
здесь роли компонентов {Субъект действия — действие — объект — в ак-
тиве и Субъект-носитель признака — признак состояния, свойства — в
пассиве), меняется соответственно типовое значение, утрачивая таким об-
разом свойство синонимичности и способность взаимозаменяемости. Возь-
мем текст из «Дубровского» Пушкина:
Он чувствовал сквозь сон, что кто-то тихонько дергал его за ворот
рубашки... француз в одной руке держал карманный пистолет, другою от-
стегивал заветную суму.
Рука нс поднимается на это кощунственное упражнение, но надо пока-
зать абсурдность идеи «регулярного преобразования и синонимического
замещения» активной конструкции репродуктивного текста с имперфек-
тивными глаголами конструкцией пассивной. Сравните:
Он чувствовал сквозь сон, что {он) дергался за ворот рубашки кем-
то... пистолет держался французом в одной руке, а заветная сума отсте-
гивалась другою. (Прости нас, Господи и Пушкин!)
Таким образом, критерий синтаксической синонимии нуждается в суще-
ственной корректировке. Не эквивалентность и не просто сходство значений
отдельно взятых предложений составляют сущность синонимии. Условием
синтаксической синонимичности, обеспечивающей возможность выбора
средств при построении речи, является не только четкая соотнесенность
сходств и различий между потенциальными вариантами выражения типового
значения, но и сохранность типа текста, частью которого служит данная кон-
струкция, его коммуникативных характеристик.
203
7. О критериях типологии предложений
Подытоживая раздел о типах простого предложения в русском языке,
можно увидеть два способа решения накопившихся проблем и сомнений.
Они различаются отношением к двум источникам лингвистического зна-
ния, о которых говорилось в начале книги.
Одни исследователи ищут способ совместить в теории разновременные
представления об объекте, о задачах и приемах его описания. Созда-
ются формулы, многоуровневые схемы (от 2 до 5 этажей), возникшие как
бы из предположения, что сменявшиеся в науке направления оставили
«культурные слои» в вертикальном срезе предложения. Но объект — пред-
ложение — материально един, и структура его не расслаивается и не пере-
страивается под те или иные идеи.
Полученная таким образом теория не дает ответов на нерешенные во-
просы, но вызывает новые, о средствах выражения каждого из «уровней» и
взаимоотношениях между ними (например, могут ли, допустим, второсте-
пенные члены предложения одного «уровня» становиться главными члена-
ми на другом «уровне», и наоборот; сколько и каких подобных переодева-
ний возможно; и существуют ли они, наконец, в самом деле?).
Можно и не замечать возникающих вопросов, можно, напротив, из от-
ветов построить целый небоскреб. Теория на этом пути надстраивает этажи,
но не объяснительную силу: наращивание уровней становится как бы само-
целью, не порождающей нового знания.
На другом пути ведутся поиски в направлении от объекта к теории,
выработка представления, максимально соответствующего
строю предложения как языковой реалии.
Понятно, что авторы «Коммуникативной грамматики» стремятся следо-
вать этим путем.
Путь от объекта, от множества предложений, функционирующих в
коммуникативных единствах, к их типологии, систематизации предусмат-
ривает следующие ступени:
1) Выявление категориально-семантических характеристик двух орга-
низующих предложение компонентов, функционирующих как предикат и
предицируемый субъект, в их взаимообусловленном морфолого-синтакси-
ческом оформлении, определяет модель и ее типовое значение, отражаю-
щее те или иные категориальные отношения действительности.
2) От предметного или признакового значения синтаксем зависят их
функциональные потенции участия в организации и распространении пред-
ложения. Компонентный состав предложения, формируемый синтаксемами,
равнозначен и с точки зрения синтеза и с точки зрения анализа.
204
Изофункциональность в предложении компонентов разной степени
сложности демонстрирует последовательность критериев и внутреннее
единство синтаксической системы.
3) Организация синтагматического ряда порождает и парадигматиче-
ские следствия. Постепенное «обрастание» исходной модели дополнитель-
ными грамматико-семантическими и коммуникативно-экспрессивными
смыслами, так же как и использование неизосемических номинаций, пере-
мещает предложение по парадигматическим осям от центра синтаксическо-
го поля к его периферийным сферам. См. условную схему синтаксического
поля [Золотова 1982]:
Синтаксическое поле предложения
1) Основная модель
2) Грамматические модификации
3) Фазисные, модальные семантико-грамматические модификации
4) Экспрессивные, коммуникативные модификации
5) Монопрсдикативные синонимические вариации
6) Полипредикативные осложнения модели
В отличие от структуралистских схем языка, опыт разработки которых
резюмирован Ю. С. Степановым [Степанов 1996; 16], в центре нашего син-
таксического поля не условные формулы, а живые образцы предложений
205
типовой структуры и значения, наблюдаемые в употреблении и отобра-
жающие основные категориальные отношения между реалиями, а на пери-
ферии не «отмирающие грамматические категории», а модификации тех же
образцов, или моделей, в их живом многообразии, регулярными способами
дополняющие свой инвариант регулярными же дополнительными значе-
ниями.
4) Признаки конкретности/абстрагированности от конкретного, рефе-
рентности/нереферентности соотносят предложения, согласно интенциям
говорящего, с теми или иными видами мыслительной деятельности, пред-
назначая модели к функционированию в определенных коммуникативных
регистрах речи. Признаки внутренней/внешней точки зрения в структуре
сообщения (ср. Мне больно, страшно', Меня знобит, но: Больной испыты-
вает боли, страх, озноб', Пациент жалуется на боли, страх, озноб...) обна-
руживают позицию говорящего.
Признаки акциональности/неакциональности, динамики/статики преди-
кативного значения предопределяют участие предложений в
повествовательных/описательных текстах.
Таким образом, в компонентном составе предложения можно увидеть
• связь его с определенными явлениями действительности, способ их
отображения,
• связь с ментальными процессами говорящего,
• связь с другими конструкциями синтаксической системы,
• связь с контекстом и речевой ситуацией.
«Коммуникативная грамматика» показывает, что все эти разносторон-
ние связи, определяющие место предложения в языковой системе и в ком-
муникативном процессе, выражены в материализованной и осмыслен-
ной структуре предложения, взаимодействуют и объединены причинно-
следственными отношениями.
Не дав исчерпывающего описания всех существующих моделей русско-
го предложения, «Грамматика» продемонстрировала продуктивные прин-
ципы и методы анализа, пригодные для продолжения работы с неохваченным
материалом.
5Глава IV
От монопредикативности —
к полипредикативности
1. Распространение и осложнение
модели предложения
Предикативный минимум предложения, виды его распро-
странения и осложнения. Семантика слова и характер его
синтаксических связей. Присловные и неприсловные связи.
Три фактора, определяющих синтаксические отношения.
1. В предложении можно различить его предикативный минимум, орга-
низованный сопряжением субъектного и предикатного компонентов, и ком-
поненты распространяющие и осложняющие этот минимум. Ср.:
Выходит прокуратор — В белом плаще с кровавым подбоем, шаркаю-
щей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весен-
него месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца
Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат (Булгаков, Мас-
тер и Маргарита);
Дверь отворилась —Дверь Иванушкиной комнаты №117 отворилась
под вечер пятницы (Булгаков, там же);
Мчатся тучи (Пушкин) — И, ускоряя ровный бег. Как бы в предчувст-
вии погони. Сквозь мягко падающий снег Под синей сеткой мчатся кони
(Ахматова);
А за окнами мороз (Ахматова) — За окнами все время вялая блед-
ность неба и снегов (Бунин);
И ты красотою дивила (Некрасов) — Старуха подчас удивляет дру-
зей своевольем капризного нрава (Заболоцкий).
В процессе распространения и осложнения модели реализуются три
разных типа связи и три фактора:
1 а) Первый фактор — открытость семантики релятивных слов, не рас-
полагающих самодостаточным смыслом и требующих восполнения другим
словом в определенной форме или определенном значении. К таким реля-
207
тивным словам относятся переходные глаголы и образованные от них име-
на (искать — кого, что?, руководить — кем, чем?, обитать — где?, уско-
рять бег, удивлять друзей, предчувствие погони)', имена со значением части
целого, смежности и количества (дверь комнаты, крылья дворца, утро...
числа, месяца, вечер пятницы)', имена признака по отношению к его носи-
телю (зелень полей, алость зари, нрав старухи, своеволье нрава, бледность
неба)— и др. под.
Связи, возникающие на основе восполнения релятивной семантики
слов, принадлежат уровню синтаксиса слова, это — распространение слова,
образование словосочетания (хотя в последней группе примеров, как отме-
чалось выше, сочетаемость вторична по отношению к предложению: ср. не-
бо — бледное, бледность неба — неизосемическим именам качества свой-
ственна релятивность семантики).
Эти связи, определяемые значением категориально-семантического
разряда слов или словарно, заданы «до предложения», независимо оттого, в
какую структуру предложения войдет сформированное ими словосочета-
ние. Включаясь в ту или иную модель, словосочетание приспосабливается к
конструкции только формой распространяемого слова. В предложении эта
форма занимает позицию одного из компонентов, но представляя таким об-
разом распространенный компонент. Ср. схемы подобных предложений; в
рамках — распространенные компоненты:
208
16) Словосочетание на уровне синтаксиса слова может возникнуть и
при словах закрытой семантики, абсолютивного значения. Эти связи необя-
зательны, их создает потребность смыслового распространения (белый
плащ, раннее утро, капризный нрав, крытая колоннада, колоннада между
крыльями дворца, Иванушкина комната, ровный бег, уехать в город,
мчаться сквозь снег, мягко падать, вялая бледность).
2) Второй фактор действует на уровне собственно предложения. Неизме-
няемые слова или формы слов включаются в предложение, распространяя его
по потребности смысла, но не вступая в присловные связи. Обособленные
или необособленные компоненты могут относиться к субъекту или предикату
предложения, либо сохраняя потенциальную предикативность в своем отно-
шении (ср.: В белом плаще... вышел прокуратор, Под синей сеткой мчатся
кони и Прокуратор — в белом плаще’. Кони — под синей сеткой’. Кони — в
предчувствии погони), либо выражая таксисные отношения между временем
предиката и временем, обозначенным тем или иным компонентом (Прокура-
тор вышел ранним утром, Дверь отворилась под вечер, За окнами все вре-
мя бледность неба. Старуха подчас удивляет друзей).
Потенциальную предикативность сохраняют и прилагательные в позиции
определения к имени, но они выходят из присловной связи на ступень преди-
кативных отношений только тогда, когда они обнаруживают таксисную, мо-
дальную, каузативную коррелятивность. Ср. примеры:
Вот моя птица, когда-то веселая, Обруч качает, поет на окне (Блок); Я
прошелся по террасе, еще крепкой и красивой (Чехов); Тогда, бессильная
повлиять на брата, Таиска сама разъершилась, как птица (Л. Леонов).
3) Третий фактор — насыщение информативной емкости предложения
путем взаимодействия в его структуре двух или нескольких предикативных
единиц. Возникает так называемая полипредикативная структура предло-
жения, в которой с главным предикатом соотнесены «полупредикативные»
компоненты в своих обычно имплицитных значениях времени, модально-
сти и лица. Как носители предикативности выступают в предложениях при-
частные и деепричастные формы и обороты, инфинитив, отвлеченные име-
на со значением действия, состояния, качества, ряд предложно-падежных
форм имени со значением признака, состояния, сравнительные обороты,
приложения, обособленные определения. Так, в примере из Н. Заболоцкого
наблюдаем взаимодействие двух моделей (двух пропозиций), сообщающих
(1) о свойстве лица (ср. варианты, восстанавливаемые из компонентного со-
става предложения: Старуха своевольна и капризна, У старухи капризный
нрав. Старуха отличается своевольем капризного нрава) и (2) о воздейст-
вии этого свойства на каузируемых субъектов эмоционального отношения
(Своеволье нрава старухи удивляет друзей). Обе пропозиции неразрывно
соединены в каузативную конструкцию. Непременными компонентами та-
209
кой конструкции выступают каузатор, каузируемый признак, объект кауза-
тивного воздействия, он же субъект каузируемого признака.
Каузатор здесь расчлененный: это и лицо и его свойство (варианты Ста-
руха своим своевольем удивляет... Своеволье старухи удивляет... различают-
ся тем, что во втором исключается намеренное воздействие лица, возможное
в первом). Каузируемая реакция —удивляет, друзей — компонент с двойным
значением объекта воздействия и носителя каузируемой реакции.
Перед нами — полипредикативная конструкция, характеризующаяся, по-
мимо сказанного, двойным значением одного из компонентов, взаимодействи-
ем двух субъектов (линия категории лица), соотнесенностью временных и мо-
дальных планов узуальных проявлений «своеволья» и реакции «друзей».
Разграничив три фактора связи, охарактеризуем каждый случай подробнее.
2.1. а) Среди присловных обязательных распространителей наибольший
интерес представляют приглагольные (предложно-) падежные формы (свя-
занные именные синтаксемы). Круг их неширок. При этом самая частотная
связь — винительного прямого объекта с переходным глаголом — не со-
ставляет специфики русского языка, другие как раз специфичны.
Из разнообразных по семантике переходных глаголов самые «чистые»
глагольные словосочетания образуют те, которые обозначают конкретное
действие, переходящее на предмет: шить платье, копать землю, сажать
цветы, строить корабль, искать булавку, листать книгу, считать мух, со-
бирать ягоды, рисовать море и т. д.
Группа глаголов «достигательной» и «отложительной» семантики
управляет родительным объекта: достигнуть финиша, коснуться воды,
ждать трамвая, бояться мышей, пугаться тени, лишить имения, стес-
няться незнакомых.
Небольшая группа глаголов требует объекта в дательном: верить ро-
дителям, завидовать соседям, вредить лесу, мстить обидчику.
Глагопы контактно-направленного действия бить, ударять, стучать,
барабанить, колотить и некоторые другие распространяются именами
объекта, локализующего действие в формах «по + Дат.», «в + Вин.», «о +
Вин.», с соответствующими оттенками и расширением круга глаголов:
бить, ударять по камню, по столу, по стеклу, в камень, в стекло, о камень,
о стекло, стучать в окно, по столу, стрелять в камень, колотить(ся) о
дверь, в дверь, барабанить по крыше, в дверь, ударить в спину, толкнуть в
спину, стрелять в спину...
Глаголы хватательного движения распространяются именем объекта (це-
лого или части) в форме «за + Вин.»: поймать, схватить за руку, зацепиться,
уцепиться, хвататься за ветки, держаться за поручни, браться за рукоять.
Глаголы доносить, клеветать, наговорить (на кого), намекать, ссы-
латься (на кого-что) распространяются объектной формой «на + Вин.».
210
Глаголы руководящего действия требуют имени объекта в творитель-
ном падеже: руководить, управлять предприятием, заведовать отделом,
командовать полком, править государством, распоряжаться имущест-
вом, ведать транспортом.
Творительным со значением посессивного объекта управляет группа
глаголов, выражающих посессивные отношения {владеть землей, распола-
гать средствами, обладать состоянием, поживиться чужим добром,
разжиться семенами, обзаводиться хозяйством).
Глаголы двигательного действия распространяются творительным с
объектно-орудийным значением (обычно — имена движущихся частей те-
ла): качать ногой, махнуть крылом, тряхнуть волосами, шевелить ушами,
кивнуть головой, переступать копытами.
Глаголы наблюдать (за растениями), смотреть (за детьми), ухаживать
(за больными), следить (за приборами) управляют объектным именем в
форме «за + Твор.».
При группе глаголов, выражающих проявление отношения субъекта к
объекту, основанного на сознании превосходства социального или нравст-
венного {насмехаться, посмеиваться, шутить, издеваться, глумиться над
слабым', сжалиться, смилостивиться над стариком), объект действия вы-
ражается формой «над + Твор.».
Здесь приведены основные группы глаголов, создающих словосочета-
ния с объектными падежными формами, но перечень этот не является ис-
черпывающим (см. [Золотова 1988]). Его ограничивают случаи, когда те же
или близкие по значению глаголы сочетаются с именами не объектно-
предметной, а отвлеченной, признаковой семантики. Вопрос о «чистоте
словосочетания» затронут не ради самой классификации, но в связи с тем,
что сочетания глаголов с предметными и отвлеченными именами — это
конструкции разных уровней синтаксического обобщения, за ними — раз-
ной сложности явления внеязыковой действительности и речемыслитель-
ной деятельности, а соответственно — разные ряды средств выражения, в
которые вступают эти конструкции.
Сравним:
(1) Пловец достиг берега.
(2) Пловец достиг известности.
В (1) глагол контактно-локального действия релятивной семантики рас-
пространяется именем конкретного объекта в родительном падеже. В (2) гла-
гол тоже требует восполнения в родительном, но имя — признаковой семан-
тики, а сам глагол — с ослабленным лексическим значением, приближаю-
щимся к фазисному, но с модально-каузативным оттенком; перифраза этой
конструкции: стал известным в результате определенных усилий {достиг
того, что стал известным). В словарных статьях глаголы достичь и до-
211
биться часто фигурируют как взаимозаменяемые синонимы. Но за вторым из
них — еще более сложная семантико-синтаксическая ситуация.
Ср.: (3) Пловец добился признания (решения, ответа, награды).
Конструкция (3) означает результат взаимодействия двух сторон: пло-
вец прилагает усилия, другой субъект реагирует на них требуемым обра-
зом: признает пловца, награждает его, решает вопрос и т. д. Вот синонимы
конструкции (3): Пловец добился того, что его признали (обобщенно-
личный субъект); что ему ответили (определенно- или неопределенно-
личный субъект) и т. д.
Таким образом, сочетание добиться признания оказывается в ряду конст-
рукций полисубъектных, полипредикативных. Поэтому подобные сочетания
выходят из границ синтаксиса слова на уровень организации предложения.
б) Распространение глаголов абсолютивного значения (предложно-) па-
дежными синтаксемами происходит на основе синсемантических свойств
соединяющихся сторон, их смысловой координации. Естественно, что обо-
значение движения, перемещения (идти, бежать, ползти, лететь, плыть,
ехать, нести, везти и под.) часто сочетается с обозначением пространст-
венных координат, отвечающих на вопросы откуда, куда, каким путем? (из
дому, с улицы, из-за угла, в лес, на площадь, к реке, по дороге, полем, через
канаву, сквозь кусты и т. д.). Но, во-первых, в этих координатах может не
быть смысловой необходимости (идти быстрым шагом, ехать попутной
машиной, красиво плыть, нести на руках ребенка)', во-вторых, при необхо-
димости их указать избирается не единственно заданная глаголом форма, а
одна из целого набора возможных; в третьих, в отличие от (1а), где форма
управляемого имени выражает зависимость от глагола, здесь формы имен
выражают их собственное значение: направления (директив), пути движе-
ния (транзитив) и др., в результате чего они способны употребляться не
только при глаголах, но и в других позициях: дорога в лес, тропинка к реке,
письмо из дома; Татьяна — в лес; медведь за нею (Пушкин); Казбич — к
окну (Лермонтов); Окна — на север (Бунин).
Другой пример — слова со значением информативным, речемысли-
тельных процессов. Они вступают в синсемантичные сочетания с синтаксе-
мами делиберативного значения, выражающими содержание речи, мысли:
говорить о погоде, судачить о соседях, думать о доме, тревожиться о бу-
дущем, мечты об отпуске, заметки о прочитанном, приказ об увольнении.
Синтаксема «о + Предл.» — самый типичный делиберат, но не единствен-
ный, ср.: рассказывать сказки, вспоминать про поездку, поговорить на-
счет квартиры, поспорить на тему политики, спросить относительно
ремонта, дискуссия по поводу регламента, заявление по вопросу о коман-
дировке. Делиберативные синтаксемы характеризуются теми же тремя при-
знаками, что и пространственные.
212
Итак, соединяясь с глаголами или именами, подобные синтаксемы об-
разуют в предложении глагольные или именные распространенные компо-
ненты, но, в отличие от (1 а), не теряют при этом своей потенциальной са-
мостоятельности.
К характеристике сочетаний глаголов движения, перемещения с пред-
метными ориентирами следует добавить, что связь в этих сочетаниях ста-
новится прочнее и частотнее, когда они образуются под действием правила
соответствия приставок и предлогов. Кроме глаголов движения, правило
это охватывает и некоторые другие разряды, ему подчиняются и сочетания,
образованные соответствующими отглагольными именами [Виноградов
1947, 643—644].
Соответствия между глагольными приставками и предлогами
В вошел в дом, вложил кинжал в ножны, влетел в окно, вход в зал;
вз (в) = ...на: взбирается на кручу, восхождение на гору, влез на дерево',
вы = ...из: вышел из комнаты, выбрались из толпы, вырвал лист из
тетради",
до = ...до: доехал до площади, дойдет до ворот, дожить до каникул',
за = ..ла: засунул за пояс, заплыл за буйки',
на = ...на: накинуть пальто на плечи, навьючили тюки на осла, накрыла
на стол;
от = ...от: отрезать ломоть от буханки, отошел от дома, оторвал
листок от календаря',
пере = ...через: перепрыгнул через ручей, перелез через забор, переправа
через реку',
под = ...под: подсунул под диван, подделка под золото;
под = ...к: подплыл к бакену, подбежал к матери;
при = ...к: приплыл к острову, приехал к родителям;
про = ...сквозь: продирался сквозь кусты, прошел сквозь щель;
раз = ...на: разрезал на части, разломал на куски;
раз = ...по: раздал по книге, разбежались по углам, развозил по домам;
с = ...с: смахнуть пушинку с пиджака, сбрасывать снег с крыши.
Заметим, что частотность и соответствие не предполагают строгой обя-
зательности. Практически в сообщениях о перемещении лица, предмета нет
необходимости фиксировать каждый этап движения, поэтому «соответст-
вующий» ориентир может просто выпадать. Если вышел в коридор, на кух-
ню, за ворота, выбросил на помойку — понятно, что первый шаг этого дви-
жения вы... — из комнаты, из дома, но называние его было бы избыточно.
2.2. Связи следующего типа возникают не на присловном уровне, а на
уровне предложения, при потребности расширить, уточнить его состав, не
выходя за границы одного события, одной пропозиции.
Рассмотрим несколько случаев этого типа.
213
а) В предложениях с комплексным обозначением лица, субъекта как
целого и части (или принадлежности), выступающей в качестве локализо-
ванного носителя состояния или характеристики:
В чертах у Ольги жизни нет (Пушкин); Мой друг, мне уши заложило
(Грибоедов); И стало у него на душе и радостно и не радостно (Аксаков);
У Кити дрогнула нижняя губа (Л. Толстой); Все лицо и руки залепил мне
снег (И. Суриков); Унынье у лошади на морде (Маяковский); Вторая горя-
чая слеза упала ему налицо (Паустовский).
На морде у лошади
★от морды у лошади
★к морде у лошади
★с мордой у лошади
Для этой конструкции показательно, что соотнесенные семантически
как часть и целое именные синтакссмы не вступают между собой в синтак-
сическую связь: их соположение нарушается при изменении формы первого
слова. Ср.:
В чертах у Ольги
★черт у Ольги
★чертам у Ольги
★чертами у Ольги
(в отличие от словосочетания, которое сохраняется при парадигматическом
изменении распространяемого слова, ср.: я помню дуб на опушке, не видел
дуба на опушке, любуюсь дубом на опушке, подойду к дубу на опушке).
В синтаксические связи в этих словосочетаниях вступает синтаксема со
значением части (заложило уши, упала на лицо, залепил лицо и руки, дрогну-
ла губа), но синтаксема со значением целого, субъекта-посессора, входит в
предложения в собственной фиксированной форме («Дат.» или «у + Род.»).
Аналогичны семантические и синтаксические отношения в предложениях,
включающих комплексы со значением вертикальной меры пространства через
части тела. Имя субъекта-посессора принимает форму дательного падежа или
притяжательного местоимения, а синтаксема меры «до + Род.» или «по + Вин.»
служит предикатом либо уточняющим предикат компонентом:
Снег рыхлый по колено ей (Пушкин); В снегу до колен ее ноги (Некра-
сов); По ветви нежные леса В зеленой потонули ржи (Фет); Ноги его были
по щиколотку в воде (А. Н. Толстой).
б) Еще сложнее трехэлементное комплексное обозначение субъекта. В
конструкции реализуются: имя лица (живого существа), его предметный
признак, сопровождающий или неотчуждаемый, и имя части тела, локали-
зующей признак:
Шла проселком молодая баба с котомкой за спиной (Слепцов); В бе-
лом платье, с нерасплетенными косами по плечам она тихонько подошла
к столу (Тургенев); Отец с биноклем в руках вышел на палубу (Гайдар).
в) Посессивно-локативная синтаксема у кого, уточняя в предложении
предметное имя, не вступает с ним в присловную связь:
У князя в сакле собралось уже множество народа (Лермонтов); На
дворе у Кирила Петровича воспитывались обыкновенно несколько медве-
жат (Пушкин); Ввиду отсутствия телефона на квартире у отца, она
принялась звонить к нему на службу в институт (Л. Леонов).
214
При обоих вариантах порядка компонентов (у отца в саду — в саду у
отца) присловной связи между ними не возникает, что подтверждается при
изменении форм соположенных имен. Ср.:
встретились у отца в саду, в саду у отца;
* удивлялись отцу в саду, саду у отца;
* помыкали отцом в саду, садом у отца",
* ушли от отца в саду, из сада у отца и т. п.
Для сопоставления проследим полноту парадигмы в словосочетаниях с
собственно локативной характеристикой, например, дом у дороги'.
вспоминает дому дороги, сад отца
не помнит дома у дороги, сада отца
отошел от дома у дороги, от сада отца
владел домом у дороги, садом отца
рассказывал о доме у дороги, о саде отца и т. п.
И где бы ни переступал Каких домов пороги, Я никогда не забывал О
доме у дороги (Твардовский).
г) В модели, содержащие количественную характеристику предмета
или действия, выражаемую через соответствующие единицы меры, часто
включается признаковая синтаксема со значением параметра (в форме
Твор. п.):
Веревка была длиною почти во всю комнату (Пушкин); А рука-mo в
ведро величиною (Гоголь); Стены дома были толстые, метра полтора
толщиной (С. Антонов); Стекла очков толщиной чуть не в палец при-
крывают его глаза (И. Грекова); А ведь это всего лишь змея размером в
полтора, редко в два метра (В. Песков).
Творительный параметра, не вступающий в словосочетания, варьирует-
ся с другими более редкими формами:
Высотой стены достигают пяти метров’,
В высоту стены достигают пяти метров'.
По высоте стены достигают пяти метров.
Варьируется в современном языке и предложная/бсспредложная форма
количественного компонента при параметрическом компоненте:
груз весом в пять тонн/пять тонн;
ров глубиной три метра/в три метра;
аппарат емкостью сто литров/в сто литров;
группа численностью девять человек/в девять человек.
д) Если к значению меры присоединяется оттенок приблизительности
или значение сравнения, уподобления, то в последнем компоненте конку-
рируют формы «в + Вин.» и «с + Вин.»:
А рука-mo в ведро величиной (Гоголь); Звезды, величиною каждая с
яблоко, так и сверкали (Короленко); Коридор был в ширину с полметра
215
(Грин); Жил был кот. Ростом он был с комод. Усищи — с аршин, Глазищи —
с кувшин (Заболоцкий).
е) Синтаксемы «Твор.», «по + Дат.», «на + Вин.» включаются в квали-
тативные и компаративные модели в качестве компонентов со значением
критерия сравнения и оценки:
На взгляд-mo он хорош, Да зелен (Крылов);
Двор чистотой подобен был паркету (Гоголь);
Она и по скупости вышла в бабку (Тургенев);
Это необыкновенное по своей красоте и еще чему-то лицо сильнее
еще поразило его теперь (Достоевский);
Оленин на вид казался совсем другим человеком (Л. Толстой);
Ростом и станом ты вышел Статнее и краше других (Блок);
Портрет удивительно красив по цвету (В. Павлов);
А старуха: — Слаб глазами, Стар годами мой солдат (Твардовский);
Я по сравненью с облаком — скала. За мною бесконечное былое. Я —
облако в сравненье со скалою. Как жизнь моя мала! (В. Берестов).
ж) Некоторые из темпоративных компонентов, определяющие характер
предикатного события с точки зрения цельности/прерывистости, однократ-
ности/повторяемости, редкости/частотности, временных пределов, входят в
состав монопредикативных единиц, не участвуя в присловных связях (тако-
вы темпоративы, выраженные формами имени и.наречиями временами, по
временам, время от времени, иногда, порою, подчас, всегда, часто, изредка,
опять, снова и некоторые другие):
Уж реже солнышко блистало (Пушкин); Я на минуту подняла глаза, но
сейчас же опять опустила (Гаршин); По целым дням она, как призрак, бро-
дит (Бунин); В Царицыне поезд стоял минуту (Паустовский); Только ястреб
иногда пролетит над одинокой могилой (В. Каверин); Всегда он кому-нибудь
должен, всегда чем-то озабочен (В. Катаев); Все чаще от взгляда бываю
счастливой, все реже и горше бываю ревнивой (О. Берггольц); Во времени
вечном Речь — наша хранительница (А. Вознесенский).
Если к предикативному минимуму предложения относятся несколько
распространителей на уровне предложения, то конструкцию можно с по-
мощью скобок условно представить как последовательную иерархию рас-
пространения, расширения предложения, например:
[Мамаев] Ну, прощайте, я еду, Шу меня // дела-то / побольше вашего ///
(Островский); ///Лесом //мы шли /по тропинке единственной ///в поздний по-
луночный час (Фет); В саду///ночью //ветром /сорвало все яблоки ///(Чехов).
Изложенное подтверждает необходимость дифференцированного, нс-
механического рассмотрения синтаксических отношений между словами,
позволяет увидеть семантико-грамматические критерии разграничения
присловных связей и связей предложенческих, а также представляет осно-
вания для более узкого и четкого понимания «управления».
216
2. Полипредикативность
и информативный объем предложения
Язык и информация. Единицы информации. Предикатив-
ность и полупредикативность. Монопредикативность и по-
липредикативность. Информативный объем предложения.
Правило эквивалентных преобразований полипредикатив-
ных конструкций. Исчисление информативной плотности
текста.
1. Анализ компонентного состава предложения, способствуя выявле-
нию системы синтаксических единиц, подводит и к другой стороне дела —
о соотнесенности средств языка и несомой ими информации. В наше время,
когда неотвратимо растет информативный поток, развиваются и множатся
различные средства коммуникации, совершенствуются математические ме-
тоды исчисления информации, эта проблема остается нерешенной и акту-
альной. Компонентный анализ синтаксических структур предлагает один из
возможных подходов к ней.
Первый вопрос состоит в следующем: можно ли в языке найти соответ-
ствие единицам информации? Естественно, речь идет не об аксиологиче-
ских, оценочных аспектах информации, не о таких ее свойствах, как досто-
верность, новизна, но о грамматических основах ее выражения.
2. Примем как допущение, что единица информации получает выраже-
ние в предикативной единице.
Предикативной считаем синтаксическую конструкцию, соотносящую
имя признака (в широком смысле) с именем его носителя в категориях вре-
мени, модальности и лица. В таком понимании, восходящем к В. В. Вино-
градову, предикативность рассматривается как общее для любого предло-
жения грамматико-семантическое значение данной единицы синтаксиче-
ского уровня. Представление о предикативности как отнесенности содер-
жания предложения к действительности не расходится с изложенным, по-
скольку содержание предложения и реализуется прежде всего в предика-
тивном отношении предиката к субъекту через категории времени, модаль-
ности и лица, следовательно, можно полагать, что в трактовке предикатив-
ности, после долгих дискуссий, сложился некоторый консенсус.
Предикативная единица — это прежде всего простое предложение. Но
предложение предложению рознь, в рамки простого предложения может
заключаться очень разный объем информации.
Вернемся к вышеприведенным примерам:
217
1. Мчатся тучи (Пушкин);
2. И ускоряя ровный бег.
Как бы в предчувствии погони,
Сквозь мягко падающий снег
Под синей сеткой мчатся кони (Ахматова).
Оба примера представляют по общепринятой классификации простые
предложения одного типа.
Для классификации предложений более сложной структуры использу-
ются понятия полупредикативность и полипредикатив-
ность. Как спутники предикативности, они получили хождение в синтак-
сической литературе, но не получили терминологического статуса. Вряд ли
удачно и само слово «полупредикативность», напоминающее
школьный анекдот о полуострове как острове, деленном пополам. Но по-
требность в этом понятии связана с реальными явлениями усложнения ин-
формативной и грамматической структуры предложения. Обычно полу-
предикативность ассоциируется с «обособленными оборота-
ми», были попытки объяснить ее через интонацию, пунктуацию, порядок
слов, дополнительную смысловую нагрузку или экспрессивность. Простое
предложение, включающее в свой состав такие обороты, становится поли-
предикативным.
В других работах полипредикативность считается только свойством
сложного предложения, в противоположность монопредикативности про-
стого. Иногда терминологически противопоставляют полипредикативности
сложного предложения полипропозитивность простого осложненного. Но
поскольку под пропозицией понимается единица содержательно соответст-
вующая сообщению, она не может не быть предикативной. Очевидно, раз-
личия в именовании объясняются тем, что в предикатах простых предложе-
ний, организующих сложное предложение, категории модальности, време-
ни и лица выражены, как правило, морфологически наглядно, а в «пропози-
циях» такой наглядности нет.
Но если есть сообщение, даже редуцированное, «свернутое» до компо-
нента простого осложненного предложения, язык не может не сигнализиро-
вать этого.
Лингвистическая задача и заключается в том, чтобы уловить эти сигна-
лы, выявить способы, которыми язык оформляет «полупредика-тивность»
или «пропозитивность», и определить соотношение этих понятий с поняти-
ем «предикативность».
3. Еще в 1947 г. В. В. Виноградов, констатировав нсизученность отно-
сительного употребления времен русского глагола, привлёк внимание к
этой проблеме («Русский язык», с. 543). Введенный Р. О. Якобсоном тер-
мин «таксис» (от греческого «расположение по порядку») принят в петер-
218
бургской серии «Теория функциональной грамматики», где понятие таксиса
служит выражению значений одновременности/разновременности в отно-
шениях между основной и второстепенной предикацией полипредикатив-
ного комплекса.
Перспективность понятий и относительного глагольного времени и так-
сиса в том, что они позволяют сделать дальнейшие шаги в грамматическом
осмыслении поли- и полупредикативности. Установлено, что время глагола
(или, точнее, предиката, основного или дополнительного, вторичного) мо-
жет быть либо свободным, соотносящимся с моментом речи, либо связан-
ным, релятивным, таксисным, соотносящимся со временем основного пре-
диката как одновременное или разновременное. Если такие два способа от-
счета дает категория времени, одна из компонент предикативности, естест-
венно предположить те же возможности у других категориальных компо-
нент предикативности: модальности и персональности, то есть с точки зре-
ния соотнесенности с основным предикатом вторичные предикаты могут
представлять ту же модальность или иную, то же значение лица или иное.
Требует расширения и круг наблюдаемых конструкций. Значение дей-
ствия выражается не только личными глаголами, деепричастиями и причас-
тиями, но также инфинитивом и отвлеченными имснами-дсвербативами. А
таксисные отношения по линии времени, модальности и лица существуют
между основными и вторичными предикатами не только глагольными, ак-
ционального значения, но и именными, выраженными разного рода адъек-
тивными, субстантивными формами признакового значения; в качестве но-
сителей вторичной предикативности выступают также приложения, двой-
ные глагольно-именные предикаты, сравнительные обороты, уточняющие,
поясняющие конструкции, компоненты с каузативным, авторизующим,
оценочным значением.
Обратимся к примерам. Если предложение (I) из Пушкина представля-
ет в одной предикативной единице один основной предикат со свободным
значением настоящего времени, реальной модальности и 3-го лица, то в
предложении (2) из Ахматовой можно выделить 6 предикативных единиц:
I) Кони мчатся
2) Кони — под синей сеткой
3) ускоряя ровный бег (о конях)
4) в предчувствии погони (о конях)
5) погони (о неопределенно-личном, потенциальном субъекте)
6) мягко падающий (о снеге).
Все предикативные признаки из этого предложения темпорально харак-
теризуются одновременностью, кроме погони (между пред-чувствием и по-
гоней — отношения последовательности); модально все признаки реальные,
кроме ирреального допущения как бы в предчувствии погони; в плане кате-
гории лица здесь три субъекта — носителя признаков. Таким образом,
219
предложение (2) в целом, в отличие от (1), можно охарактеризовать как по-
лисубъектное, политемпоральное и полимодальное. Еще пример:
(3) Я пришел к тебе с приветом Рассказать, что солнце встало (Фет).
Здесь, кроме основного предиката пришел, три таксисных компонента: 1) с
приветом, 2) рассказать, 3) что солнце встало. По линии времени первый
обозначает одновременный с предикатом признак, второй не совпадает (по-
тенциальное время инфинитива обращено в будущее по отношению ко
времени предиката), третий не совпадает (предшествующее событие). По
линии лица — один субъект Я — носитель трех признаков, у последнего
признака другой субъект — солнце. По линии модальности компоненты 1 -й
и 3-й означают реальные признаки, как и предикат, 2-й — потенциальный.
Итак, относительные, таксисные значения предикативных категорий,
заключенные в «полупредикативных» компонентах, в осложненном пред-
ложении создают следующие комплексы:
моносубъектность — полисубъектность,
монотемпоральность — политемпоральность,
мономодальность — полимодальность.
Сказанное позволяет определить полипредикативность как соотнесен-
ность или взаимодействие в рамках одной коммуникативной единицы двух
или нескольких предикативных единиц, в каждой из которых есть свое со-
пряжение имени признака (предиката) с именем предмета (субъекта) и свои
грамматические характеристики времени, модальности и лица, либо свобод-
ные, либо связанные (в релятивном, таксисном значении).
Свойство предикативных единиц, соотносящих имя признака и его но-
сителя в таксисных категориях времени, модальности и лица по отношению
к основной, эксплицитной предикативности предложения, проецирующих
на действительность эти таксисные категории через соответствующие зна-
чения основного предиката, — это и есть, надо полагать, грамматическая
сущность тех построений, в которых находят «полупредикативность», или
скрытую, имплицитную предикативность, или «синтаксическую компрес-
сию».
Когда утверждают, что «синтаксическая компрессия — это увеличение
количества информации на одну единицу плана содержания», только при-
вычное морфологизованное восприятие мешает увидеть, что у единицы пла-
на содержания должен быть и план выражения. Средствами плана выражения
здесь выступают и категориально-грамматическая структура признаковых
компонентов, и видо-временные характеристики глагольных форм, и инвари-
антное значение потенциальности, свойственное инфинитиву, и частица бы
как показатель потенциальной, или ирреальной, модальности и др.
4. Выявление семантико-грамматической основы «полупредикативных»
осложнителей простого предложения позволяет видеть в них соотносимые
220
предикативные единицы, а соотносимость единиц по однородным призна-
кам делает эти единицы считаемыми, исчислимыми. Количество предика-
тивных единиц в составе простого или сложного предложения характеризу-
ет его информативную значимость, или информативный объем.
Так, в наших примерах информативный объем
(1) получает выражение в 1 единице,
(2) получает выражение в 6 единицах,
(3) получает выражение в 4 единицах.
5. Из изложенного понимания предикативных единиц и их признаков
вытекает классификационное следствие. Поскольку сложное предложение
стоит в ряду полипредикативных конструкций (при том, конечно, что это
конструкция с наибольшей эксплицированностью полипредикативной ор-
ганизации и соответственно с большей дифференцированностью значений),
для классификации более содержательным представляется деление не на
простые и сложные предложения, а на монопредикативные и полипреди-
катив ные.
Возьмем для примера еще известный текст (из 5-ой главы «Евгения
Онегина»):
Татьяна, по совету няни
Сбираясь ночью ворожить.
Тихонько приказала в бане
На два прибора стол накрыть'.
Но стало страшно вдруг Татьяне...
И первые четыре строки, и пятая по традиционной классификации
представляют простые предложения. Первое осложнено деепричастным
оборотом. Но только ли им? В самом деепричастном обороте, сообщающем
о намерениях Татьяны (сбираясь ворожить), говорится еще о предшест-
вующем действии другого субъекта (по совету няни, няня советовала)',
действие Татьяны приказала адресовано неопределенно-личному (не на-
званному за ненадобностью) исполнителю потенциального действия на-
крыть стол. Таким образом, в этом будто бы простом предложении обна-
руживаются четыре предикативных единицы и грамматические значения
полисубъектности, политемпоральности, полимодальности. В предложении
Но стало страшно вдруг Татьяне — одному субъекту приписывается один
предикативный признак состояния. Какая же грамматическая квалификация
имеет большую познавательную ценность: признание обоих предложений
простыми или одного монопредикативным, а другого полипредикативным,
организованным четырьмя предикативными единицами?
Правомерность последнего решения подтверждается тремя аргумен-
тами.
221
5.1. Полипредикативные конструкции располагают богатыми возмож-
ностями синонимических преобразований (трансформаций,
вариаций), замен одних предикативизируюших средств другими как в пре-
делах простого осложненного предложения, так и с выходом в структуру
сложного предложения. Не тревожа тени великих поэтов, возьмем произ-
вольный пример:
Гость вошел в комнату и поклонился.
Гость вошел в комнату с поклоном.
Войдя в комнату, гость поклонился.
Вошедший в комнату гость поклонился.
Когда гость вошел в комнату, он поклонился.
В каждом из синонимических построений этого ряда одному субъекту
приписывается по два акциональных признака; все эти предложения харак-
теризуются полипредикативностью (информативная значимость равна
2 ед.) при моносубъектности, мономодальности и политемпоральности
(действия неодновременны, последовательны).
Подобный ряд синонимических преобразований может быть более или
менее полным, это зависит от словообразовательных возможностей, а также
от смысловой и стилистической целесообразности. Но сама коррелятивность
полипрсдикативной конструкции с элементарными простыми, с одной сторо-
ны (Гость вошел. Он поклонился), и со сложным предложением, с другой
стороны, может служить критерием принадлежности ее к этому ряду.
Некоторые специалисты не признают синонимичными конструкции типа
После обеда он прилег отдохнуть', Когда он пообедал, он прилег отдохнуть",
Пообедав, он прилег отдохнуть на том основании, что в первом примере они
видят непредикативное обстоятельство времени, во втором — предикатив-
ное, в третьем — полупредикативное, то есть будто бы «единицы разных
синтаксических уровней». Привычно квалифицируя технику оформления
конструкции, не замечают общности именно 1рамматических значений —
общности в выражении таксисных предикативных значений времени, мо-
дальности, лица вторичных предикативных единиц по отношению к первич-
ному, доминирующему предикату. Именно это грамматическое значение де-
лает сопоставляемые конструкции единицами одного ранга — полипредика-
тивными, объединяющими на таксисной основе по две предикативных еди-
ницы в одном предложении, которое сообщает о последовательности двух
реальных действий одного лица (моносубъектность, мономодальность, поли-
темпоральность).
5.2. Материалы русской разговорной речи также могут служить
подтверждением данного критерия. Сопоставление с литературными коди-
фицированными конструкциями остается основным приемом описания раз-
говорных явлений в работах этого направления. Эксперименты авторов,
222
возводящие некодифицированные построения к «нормативному фону», и
опираются интуитивно, имплицитно на соблюдение таксисных предикатив-
ных характеристик полипредикативных конструкций, ср.:
(1) За перила держались, когда спускались (КЛЯ, РР)
(2) За перила держались, спускаясь (или: держась, спускались) (КЛЯ)
(3) За перила держались спускались (РР) [РРР 1973; 165].
Во всех трех вариантах два предикативных признака, по-разному
оформленных, но монотемпоральных и мономодальных, относятся к одно-
му субъекту. Там же:
Она уезжала на гастроли / дала мне ее
Она когда уезжала на гастроли / дала мне ее
Она, уезжая на гастроли, дала мне ее
(моносубъектность двупредикатной конструкции при мономодальности и
политемпоральности; ср. еще возможный синоним: Она перед отъездом
дала мне ее).
Ср. еще пример из разговорных записей: Почты не было, ты шел? и его
возможный вариант Почты не было, когда ты шел [мимо почтового ящи-
ка]? с общими характеристиками полисубъектности, мономодальности, мо-
нотемпоральности. При морфологической однородности форм глагольного
времени очевидно реальное несовпадение временных планов: почта, если
бы была, должна была попасть в ящик до того и находиться в нем какое-то
время до момента ее обнаружения адресатом.
Специфика разговорной речи в соединении предикативных единиц (на-
ложения и совмещения, размывающие границы, особенности интонирова-
ния и др.), отмечавшаяся специалистами, не вызывает сомнений, тем не ме-
нее сама возможность сопоставлений и вариантов, сохраняющих таксисные
предикативные характеристики, подкрепляет релевантность оппозиции мо-
нопредикативность / полипредикативность в противовес оппозиции простое
/ сложное предложение.
5.3. Третьим аргументом может служить практика межъязыково-
г о сопоставления, перевода с русского на другие языки и с других на рус-
ский. Приведем два примера, из повести современного французского писа-
теля Р. Modiano и перевода ее на русский язык:
Il etait petit, les epaules tres Он был маленького роста, ши-
larges, et il portait ипе veste рокоплечий, в черной кожаной
de cuir noir. куртке.
Формально здесь сложное предложение во французском тексте и про-
стое в русском, но по существу в обоих случаях по три предикативных еди-
ницы. Возможно, хотя и реже, и обратное соотношение:
223
A la sortie de Г ecole, топ У дверей школы меня ждал брат,
frere т 'attendant, tout seul. он был один.
Простое с обособлением предложение во французском и сложное пред-
ложение в русском соответствуют здесь двум эквивалентным предикатив-
ным единицам.
Ср. коррелятивность именных таксисных компонентов в русском тексте
с придаточными предложениями в английских переводах:
С наступлением темноты
она отправилась в путь
(Ф. Кривин, Родная коробка)
When darkness fell...
(пер. V. Korotky)
В такую пору под вечер злая
мачеха приоткрыла дверь.
(С. Маршак, Двенадцать месяцев)
...as evening came on...
Известно, что формально не совпадают инфинитивная конструкция
английского языка с придаточным предложением в русском в случаях, по-
добных следующему:
...1 want you to drive my sheep ...Яхочу, чтобы ты перегнал моих
to the mountain tomorrow овец в горы завтра
(О. Wilde, Tales) (пер. Л. Осепян),
но при этом сохраняются полиперсональная и полимодальная характери-
стики полипредикативной структуры.
На любом параллельном тексте можно легко убедиться в смысловой
нерелевантности противопоставления простого полипредикативного и
сложного предложений.
Верность перевода достигается не сохранением структуры простого или
сложного предложения, а следованием правилу: при внутриязыковых сино-
нимических преобразованиях осложненных конструкций, так же как и при
переводе их на другой язык, должны сохраняться неизменными количество
предикативных единиц, соединяющих свои потенции в единой структуре, и
грамматические характеристики их предикативности. В этом грамматиче-
ская гарантия их эквивалентности.
Сформулированное правило эквивалентных преобразо-
ваний полипредикативных конструкций представляется необходимым
для теории и практики перевода, в том числе машинного, для теории и
практики обучения языку и для информатики.
Вместе с тем, сопоставительные наблюдения показывают, что общее
универсальное правило допускает некоторые частные отклонения, связан-
ные с национальной спецификой техники языка. Скажем, дорожка к бесед-
ке — le sentier qui тёпе аи pavilion, письма из госпиталя — les left res qu'il
avait envoyees de I'hopital (примеры из рассказа К. Паустовского и перевода
224
его на французский язык). Именным сочетаниям в русском здесь соответст-
вуют конструкции с придаточным предложением во французском, то есть
французский дает плюс одну предикативную единицу. Трудно судить о
степени свободы или необходимости в выборе переводчиком именно такого
эквивалента, но предпочтения определенные. Расхождения объяснимы бо-
лее развитой флективно-падежной системой русского существительного,
дифференцированностью отношений статики и динамики (где и куда-
откуда) в пространственных значениях.
Здесь объект для сопоставительного изучения зон структурных расхож-
дений на фоне общих универсалий. Не исключено и другое решение: может
быть, наоборот, сопоставительными данными можно подтвердить эллип-
тичность и все-таки «полупредикативность» таких сочетаний в русском.
Требуется продолжение исследований и этого вопроса. Но уже возможен
вывод о принципиальной исчислимости информативного объема предло-
жений на семантико-грамматической основе.
6. Релятивное, таксисное значение времени может быть единственным
для некоторых «полупредикативных» форм: так у деепричастия (кроме
просторечных выпивши, не евши, не спавши и северо-западных диалект-
ных), так у темпоральных, каузальных девербативов (после обеда, по воз-
вращении, перед Рождеством, во время каникул, по болезни, из-за непого-
ды, за ненадобностью и др.); может накладываться на общее для морфоло-
гически однородных предикатов время: входит и зажигает свет; вошел и
зажег свет; когда вошел, зажег свет; когда войдет, зажжет свет. Здесь
прошедшее, настоящее, будущее обозначают время по отношению к мо-
менту речи, но в предложении возникает разновременная последовательная
соотнесенность этих глаголов. Именно эта таксисная соотносительность
предикатов в простом предложении или в главном и придаточном служит
основанием для возможного их преобразования в конструкцию с дееприча-
стием (войдя, зажег свет) или с причастием (вошедший зажег свет). При
этом таксисные значения предикативности обоюдны, взаимнообусловли-
вающи: если вошел или войдя выражают предшествующее действие, то, ес-
тественно, его партнер по предикативной конструкции, обозначающий дру-
гое действие, в любом морфологическом облике значение последующего
действия сохранит. Ср.: уходя, гасит свет; уходя, погасил свет; гасит свет
и уходит: погасив свет, уходит; погасил свет и ушел; погасив свет, ушел;
перед уходом погасил свет; перед тем как уйти, погасил свет.
7. Возможные преобразования таксисно соотносительных предикатов в
осложненной конструкции регулируются и коммуникативно-синтаксиче-
ским условием. Представляя минимальную, низшую речевую единицу ком-
позиционно-текстовой структуры, границы которой могут совпадать с гра-
« - 9556
225
ницами регистровых фрагментов, таксисная предикативная единица подда-
ется морфолого-синтаксическим перестройкам в данном тексте лишь в пре-
делах своей регистровой функции.
В отрывке из «Детства Никиты» А. Н. Толстого:
...В окошко было видно, как в руке у почтмейстера опять пылал сургуч.
Выехав из села в степь, золотисто-желтую и горячую от спелых хле-
бов, пустив Клопика идти вольным шагом, Никита раскрыл сумку и пере-
смотрел почту...
— находим две имперфективно-предикативные единицы репродуктив-
но-описательного регистра в первом предложении и четыре аористивных
предиката во втором предложении, представляющих репродуктивно-
повествовательный регистр, с включением описательного определения сте-
пи.
Нарушая неповторимую форму художественного текста, проверим экс-
периментом коммуникативно-синтаксические возможности преобразований
без изменения регистровой структуры повествования. Допустим: В окошке
был виден опять пылающий в руке у почтмейстера сургуч; В окошко было
видно: в руке у почтмейстера опять пылал сургуч...
Никита выехал из села в степь, которая была золотисто-желтой и
горячей..., пустил Клопика шагом... и, раскрыв сумку, пересмотрел почту...
Ср. еще константность регистровых характеристик предикативных еди-
ниц при возможных синтактико-морфологических перестройках следующе-
го примера:
(1) Сергей Иванович, сидящий на втором переднем месте, высунулся в бо-
ковое стекло и укоряюще грозил мне пальцем (А. Кабаков, Невозвращенец);
(2) Сергей Иванович, который сидел на втором переднем месте, высу-
нувшись в боковое стекло, с укором грозил мне пальцем:
(3) Сергей Иванович, сидевший на втором переднем месте, высунулся в
боковое стекло, с укором грозя мне пальцем.
Вариации можно продолжить, но только в рамках выстроенных авто-
ром регистровых соотношений.
8. Итак, устанавливая информативный объем предложений, выходим в
область характеристик текста, разной коммуникативной и жанрово-
стилистической природы. Исчисление информативной значимости (состава
предикативных единиц) предложения позволяет подступиться к определе-
нию информативной плотности текста.
Тексты различаются степенью информативной плотности в зависимо-
сти от коммуникативного назначения, жанрово-стилистических, индивиду-
ально-эстетических и других особенностей.
Исследования детской речи в первых письменных текстах ребенка вы-
явили тенденцию детского синтаксиса к монопредикативности, соответст
226
вию информативного объема текста количеству предложений. Этим объяс-
няются и «аномальные примеры» типа Когда мы пришли в лес. Там было
много грибов; Охотник опустил ружье. И отозвал собак.
Не владея еще правилами пунктуации и построения полипредикативных
конструкций, не подчиняя свои сообщения общей текстовой тактике, семи-
летний ребенок на письме отражает естественное движение человеческой
мысли: интуитивно чувствуя потенциальную предикативность признаковых
синтаксем, присоединяет их к предшествующему как отдельные высказыва-
ния. Опытные писатели строят свои тексты о детях и для младших детей пре-
имущественно из простых, монопредикативных предложений. Поэтому ми-
нимальную степень информативной плотности, «синтаксическую прозрач-
ность» текста наблюдаем в жанрах детского рассказа, народной сказки (ср.
[Вяч. Иванов 1961]). См. примеры:
(1) Л. Толстой, Солдат.
Горел дом. А в доме остался ребеночек. Никто не мог войти в дом.
Солдат подошел и сказал:
— Я пойду.
Ему сказали: — Сгоришь!
Солдат сказал: —Два раза не умирать, а раз не миновать.
Вбежал в дом и вынес ребеночка.
(2) Б. Житков. Как я ловил человечков (фрагмент):
Я закрылся одеялом с головой, сделал себе домик и маленькую дырочку.
А из дырочки глядел, не шевелясь. Скоро я так присмотрелся, что на паро-
ходике мне стало все отлично видно. Я долго глядел. В комнате было со-
всем тихо. Только часы тикали. Вдруг что-то тихонько зашуршало. Я на-
сторожился — шорох этот на пароходике. И вот будто дверка приоткры-
лась. У меня дыхание сперло. Я двинулся вперед. Проклятая кровать скрип-
нула. Я спугнул человечка!
В тексте первом (1), состоящем из 10 предложений, находим 13 преди-
кативных единиц (7 монопредикативных предложений и 3 полипредика-
тивных, содержащих по 2 ед.), информативный коэффициент его можно
выразить как 13/10= 1,3.
В тексте втором (2) на 13 предложений приходится 9 монопредикатив-
ных и 4 полипредикативных, всего 17 предикативных единиц (17/13 = 1,35).
Иное соотношение между количеством предложений и их информатив-
ной нагруженностью наблюдаем, например, в тексте романа «Война и мир»
Л. Толстого (фрагмент из 4-го тома, гл. 1,V):
(3) На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился бо-
гу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить
сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки,
в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть
собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и
прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не началось ли дело? Но все еще
было тихо.
227
н*
В сложном социально-психологическом повествовании обнаруживаем
20 предикативных единиц, приходящихся на три предложения (20/3 = 6,67).
Подобная информативная насыщенность характерна и для текстов
представляющих научную речь, газетную, деловую. См. примеры:
(4) Объявление в московском троллейбусе: Безбилетными считаются
пассажиры, не оплатившие проезд до следующей остановки после посадки.
В одном предложении 6 предикативных единиц (полисубъектность, по-
литемпоральность, полимодальность). Коэффициент 6/1 = 6.
(5) Фрагмент из книги В. В. Виноградова «Из истории изучения русско-
го синтаксиса» (с. 167): Анализируя строй простого предложения,
А. X. Востоков обратил внимание на синтаксические различия между про-
стым и составным сказуемым и подчеркнул их важность для русского
языка. Тем самым он выдвинул вопрос о формах выражения составного
сказуемого, доказал его глубокое значение для изучения синтаксического
строя русского языка и как бы наметил тему будущей докторской диссер-
тации А. А. Потебни.
Здесь в двух предложениях научного текста обнаруживаем 10 предика-
тивных единиц. Коэффициент 10/2 = 5.
Что касается собственно количественных признаков, то показатель ин-
формативного объема предложения должен уточняться еще двумя: во-
первых, показателем иерархической глубины, или этажности структуры, —
в тех случаях, когда предикативные единицы относятся не к главному преди-
кату, а одна к другой (в наших примерах:
в предчувст- рассказать, с сознанием того, что дол-
вии жен
руководить сражением,
| что солнце встало', |
погони’, которого не одобрял)',
во-вторых, исчисляется соотношение единиц сообщения и единиц номина-
ции, то есть количество синтаксических компонентов в каждой предика-
тивной единице и, в среднем, в тексте, в фрагменте текста. В отличие от
предшествующих опытов исчисления длины предложения, опиравшихся на
количество слов, не принимаются за считаемые единицы слова неполно-
знаменательные (например, фазисные, модальные, компенсаторные глаголы
и их корреляты других частей речи). Это условие позволяет в определенных
речевых ситуациях оценивать и качественный аспект содержащейся в тек-
сте информации, об этом см., например [Золотова 1992].
Три количественных показателя информации, содержащейся в предло-
жении, отражают во взаимодействии соотношение смысла и структурных
средств, а также характеристику типа текста.
228
3. Субъектная перспектива высказывания
Элементарное предложение и типология субъектов. Субъект
диктума и субъект модуса. Понятие субъектной сферы. Ка-
тегория лица. Взаимодействие субъектных сфер: внутрен-
няя и внешняя точка зрения говорящего. Открытые и за-
крытые субъектные сферы в репродуктивном и информа-
тивном регистрах. Полисубъектность и полипредикатив-
ность.
1. В реальной речевой ситуации говорящие и слушающие имеют дело не
с отдельными изолированными предложениями, равными минимальной ком-
муникативной единице, а с высказываниями, неразрывно связанными с их
словссно-смысловым контекстом (монологическим или диалогическим).
Элементарное предложение, базовая модель — это лишь исходный пункт в
построении лингвистической системы. Базовая (минимальная) коммуника-
тивная единица нспроизводна и отвечает требованиям изоссмичности (то
есть прямых, наиболее простых отношений между формой и значением), она
не создается путем лингвистического теоретизирования, а извлекается из
конкретной речевой последовательности в результате многократного наблю-
дения над текстами.
Предикативная единица рождается в результате сопряжения предици-
руемого и предицирующего компонентов, сопряжения субъекта и предиката.
До недавнего времени основное внимание синтаксисты уделяли типологии
предикатов, поскольку именно на типологии предикатов основана типология
базовых моделей предложения. Но и классификация субъектов также опреде-
ляет классификацию предложений: (а) разграничивает исходные (базовые)
модели и их структурно-семантические модификации (Дети поют и За сте-
ной поют), (б) разграничивает моно- и полипредикативные конструкции (ср.
Брат довел сестру до дома и Брат довел сестру до разорения).
Лингвистическая классификация субъектов вбирает в себя все фило-
софские толкования этого понятия: субъект-вещь, субъект-организм, субъ-
ект-душа, субъект-сознание, разум, субъект-источник энергии, субъект-
действующая причина; о многообразии подходов к проблеме субъекта см.
[Шпет 1994; Бенвенист 1974; Степанов Ю. С. 1985; Серио 1993; «Я...»
1992]; об отношении понятий «субъект» и «подлежащее» см., например
[Арутюнова 1979; Кибрик А. Е. 1979; Степанов Ю. С. 1981а, 1997; Никити-
на 1979; Золотова 1973; 1982]. Удачное определение понятия «субъект» дал
в начале XX века Г. Г. Шпет: субъект есть «мыслимый и обсуждаемый
предмет» [Шпет 1994,48].
229
Типология субъектов опирается на
1) отнесенность субъекта к зоне диктума или зоне модуса;
2) семантико-синтаксический статус субъекта, вытекающий из его он-
тологического статуса: деление субъектов на конкретные (личные (одушев-
ленные), предметные и пространственные) и отвлеченные (пропозицио-
нальные);
3) референциальную характеристику субъекта: разграничение опреде-
ленных, неопределенных и обобщенных субъектов (субьектов класса).
Тип субъекта обусловлен и регистровой принадлежностью (предназна-
ченностью) предложения. Регистровая принадлежность проявляется прежде
всего через видо-временные формы глагола, залог глагола, референт-
ность/нереферентность именных компонентов, наличие/отсутствие непол-
нознаменательных слов в составе предиката.
Показатели регистровой принадлежности обнаруживают способ вос-
приятия и отражения действительности и, следовательно, — точку зрения
говорящего или источник информации, разграничивают «свое» слово и
«чужое» слово, а также определяют предназначенность высказывания тому
или иному типу адресата.
Монологически ориентированные предложения в репродуктивном, ин-
формативном и генеритивном регистрах используются для передачи впе-
чатлений, знаний и логических обобщений, не предполагающих обязатель-
ной реакции слушающего. Субъектная организация моделей, предназна-
ченных для данных регистров, строится без учета возможностей адресата
выступать в роли субъекта действующего. Для активного воздействия на
личность предназначаются диалогически ориентированные предложения.
Эти предложения представляют собой вопросительные и модальные (импе-
ративные) модификации базовых (монологически ориентированных) моде-
лей.
Императивные и большинство вопросительных модификаций принад-
лежат волюнтивному регистру речи, центр которого образуют прямые ре-
чевые акты (обращения, вопросы и побуждения), на периферии — косвен-
ные (непрямые) побуждения. Прямыми речевыми актами принято называть
грамматикализованные (Отворите мне темницу, Дайте мне сиянье дня —
Лермонтов) или лексикализованные (организованные перформативами: А
потом король сказал’. «Так что я уж вас попрошу эту пьесу не играть» —
Булгаков); косвенные речевые акты — результат взаимодействия исходной
модели и ее ситуативно-смыслового контекста, ср.: «Не навестите ли вы
меня завтра? — говорил он, разъезжая из конца в конец по Парижу. —
Проведем вечер. Да, кстати, — добавлял он сурово, — Мольер просил по-
зволения прочитать у меня свою пьесу» (Булгаков). Это взаимодействие
может приводить к изменению регистровой принадлежности предложений.
Так, общие суждения (Воспитанные люди громко не разговаривают)
как средства сообщения, средства выражения логического вывода функ-
ционируют в условиях генеритивного регистра, а как средство побуждения,
230
поучения, наставления принадлежат волюнтивному типу речи. Волюнтив-
ный регистр предполагает возможность превращения адресата из партнера
по речевому действию (из субъекта слушающего) в субъекта действующе-
го — переход из зоны 2-го лица (одного из субъектов модуса) в зону 3-го
лица (субъекта диктума).
2. В высказываниях от 1-го лица субъект диктума, действующий, и
субъект модуса, говорящий, совпадают. Во всех других предложениях,
эксплицитно или имплицитно, соотносятся Я субъекта сообщения и не-Я
субъекта сообщаемого факта. Субъектов может быть и больше двух. Их со-
отношение можно представить как субъектную ось, или субъектную пер-
спективу высказывания (термин впервые использован в книге [Золотова
1973,276—278], схема субъектной перспективы предложена в [Онипенко
1985] и применена для интерпретации морфологических категорий в [Они-
пенко 1994]).
Определим термины, используемые при анализе языкового материала
на фоне субъектной перспективы.
Субъект — предицируемый компонент. Сфера бытия его референта,
обнаруживаемая через конкретный предикат, — субъектная сфера. Соот-
несение субъекта сообщаемого факта (диктума) и субъекта факта сообще-
ния (модуса) и вербализация их в конкретном высказывании позволяют вы-
строить субъектную перспективу высказывания, «прочертить» ось между
Он субъекта исходной модели и Я говорящего. На этой оси выделяются
субъектные зоны: S| (субъекта неосложненной модели), S2 (субъекта-
каузатора), S3 (субъекта-авторизатора), S4 (субъекта говорящего, автора
данного высказывания) и S5 (адресата высказывания, субъекта слушающе-
го). Реализация конкретного участка этой схемы (конкретной субъектной
зоны) в высказывании и есть субъектная сфера, которая прямо связана с
внеязыковым положением дел. Таким образом складывается пятичастная
модель взаимодействия субъектных сфер (термин «субъектная сфера» ис-
пользуется в работах, посвященных языку художественной прозы [Вино-
градов 1936; 1941; Одинцов 1973]).
Полная субъектная перспектива может быть представлена следующей
схемой:
231
Не-Я Я Не-Я
МОДУС ДИКТУМ
s5 s4 S3 s2 S,
Слушающий (адресат) Говорящий Авторизатор Каузатор Субъект базовой модели
Ты/Вы Я Он видел, как... Он знает, думает, что... Ему известно, что... По его мне- нию... с предиката- ми конкр. физич. воз- действия: {Рабочие передвинули стол, побели- ли потолок)', с предиката- ми интерпре- тации: {Хозяйка вынудила нас уехать) Субъект действия {Брат читает) Субъект состояния {Брату весе- ло, холодно) Субъект качества {Брат умен, Виноград зелен)
S4= S3 Я вижу, знаю, считаю, что... По-моему, по мне... Думается, кажется s2=s, Мыться', заставить себя встать, молчать
s3=s2 Она просила брата уйти, посоветовала брату уйти. По ее просьбе, совету...
S4 = S3 — S2 Я прошу Вас уйти, требую ответа (перформативы)
ДИАЛОГ МОНОЛОГ
фактор адресата
Прямой императив: (S5 —> St) (S4 не совпадает с S|)
{Не шуми)
Непрямое побуждение: S5 не включен в состав Si, но должен быть включен
(S4 включен в состав Si)
(У нас не шумят)
232
В конкретных текстах мы можем наблюдать разные комбинации субъ-
ектных зон, проиллюстрируем это примерами из Ф. М. Достоевского:
1) Модели, в которых вербализован субъект Sj: Нина Александровна
была в гостиной не одна...; Коля был мальчик с веселым и довольно милым
лицом, с доверчивою и простодушной манерой', Ганя с минуту молчал и с
мучительными усилиями что-то соображал.
2) Модели, в которых вербализован не только субъект Sb но и субъект-
каузатор S2: Коля провел князя недалеко, до Литейной, в одну ка-
фе-биллиардную; Он решился поселить Настасью Филипповну в Петер-
бурге и окружить роскошным комфортом.
3) Модели, в которых вербализован и субъект-авторизатор S3: ...эти
пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством;
Пусть тот, кому попадется в руки мое «Объяснение» и у кого станет
терпения прочесть его, сочтет меня за помешанного или даже за гимна-
зиста, а вернее всего за приговоренного к смерти.
При этом в зоне S3 оказывается не наблюдатель, а субъект знания и
оценки, который может совпадать или нс совпадать с говорящим (S4); ср.:
По общему мнению, он был безгрешен, и водились за ним только две сла-
бости: во-первых, он стыдился своей доброты и старался маскировать ее
суровым взглядом и напускною суровостью, и, во-вторых, он любил, чтобы
фельдшера и солдаты называли его вашим превосходительством, хотя был
только статским советником (Чехов).
(Общее мнение состояло в том, что Самойленко безгрешен, автор же
добавляет к этому свои знания о герое, говорит о двух его слабостях.)
4) Модели, в которых говорящий обнаруживает себя: Я подозреваю,
что все, что я говорю теперь, так похоже на самые общие фразы...; Труд-
но и рассказать последовавшую жалкую сцену (Я/Мне мыслящего субъекта
опускается) — Достоевский.
5) Конкретное высказывание или текст адресованы собеседнику или чи-
тателю, то есть предполагают субъекта, воспринимающего информацию,
субъекта-адресата, который в схеме субъектной перспективы помещается в
зоне S5: Сперва опишу вам отставного генерал-майора Вячеслава Илларио-
новича Хвалынского. Представьте себе человека высокого и когда-то
стройного, теперь уже несколько обрюзглого... (Тургенев)'.
Средства «включения» читателя в творимую автором художественную
действительность в стилистике принято относить к «приемам интимиза-
ции» [Булаховский 1954, 455—458]; см. еще пример: Да, мои добрые чи-
татели, вам бы не хотелось видеть обнаруженную человеческую бед-
ность. Зачем, говорите вы, к чему это? (Гоголь).
Но автор может не только обращаться к читателям, но и характеризо-
вать их; см., например: Конечно, мудрена женская половина человеческого
рода; но почтенные читатели, надо признаться, бывают еще мудренее
* О средствах адресованности см. подробнее в [Ковтунова 1986, с. 89-146; Чаплыгина, 2001 ].
233
(Гоголь) — читатель из зоны S5 «переместился» в зону Sb (Литературове-
ды выявляют разные формы присутствия читателя в художественном тек-
сте, разные способы ориентации художественного текста на читательскую
аудиторию; подробнее см. об этом [Кривонос 1981, Корман 1992, Лотман
19926]). Наиболее распространенным способом обнаружения адресата яв-
ляется обращение, которое расширяет модусную рамку до зоны S5. Однако
обращение может быть направлено нс только в зону адресата речи, но и в
зоны диктума, см., например: Кто ты, Россия? Мираж? Наважденье?/
Была ли ты? Есть? Или нет? (М. Волошин); Тринадцать, темное число!
Предвестье зол, насмешка, мщеньеJ Измена, хитрость и паденье, — Ты в
мир со Змеем приползло. (...) И, волей Первого Творца, /Тринадцать, ты —
необходимо (3. Гиппиус); Погибший день, ты был ничтожен, / И пуст, и
мелочно-тревожен (Д. Мережковский). Если обращение к читателю-
адресату «раскрывает» субъектную сферу говорящего для общения, обна-
руживает возможные диалогические отношения между зонами S4 и S5, то
обращение, направленное не в зоны модуса, «закрывает» сферу говорящего,
хотя и раздвигает границы лирического Я, включая в него мыслимые сущ-
ности: лирическое Я не допускает диалогического фона, существует как бы
в ментальном вакууме. (См. также [Ковтунова 1986]).
Зона S5 может быть представлена и субъектными синтаксемами «для +
Род.», выражающими субъекта ложного знания: Для всех я в командировке,
заболел. Подобные предложения обычно используются как косвенные по-
буждения: 'Скажи/говори всем, что я...’.
3. Совпадение/несовпадение субъектов диктума и модуса (субъекта
мыслимого и субъекта мыслящего-говорящего) обнаруживается морфоло-
гической категорией лица. Первое лицо указывает на совпадение зон S| и
S4, второе — S] и S5, третье1 — либо на несовпадение субъектов диктума и
субъектов модуса, либо на усложнение структуры модусной рамки, ср.: Она
считает себя некрасивой — при этом «за кадром» остается говорящий (ко-
торый имеет свой собственный взгляд на то же положение дел) или другой
субъект мнения: Не поворачивая головы, он посматривал по сторонам и
находил, что бульвар вполне благоустроен, что молодые кипарисы, эвка-
липты и некрасивые, худосочные пальмы очень красивы и будут со време-
нем давать широкую тень, что черкесы — честный и гостеприимный на-
род (Чехов). В приведенном отрывке из повести «Дуэль» довольный собой
Самойленко идет по бульвару; он нравится самому себе, и ему нравится ок-
ружающий мир, поэтому даже некрасивые, с точки зрения автора (или Ла-
евского), пальмы кажутся герою очень красивыми. 3-е лицо субъекта созна-
ния позволяет усложнить модусную рамку — выразить диалогическое про-
тивостояние двух субъектов мнения.
* (А. М. Пешковский считал 3-е лицо «нулевой категорией» [Пешковский 2001, 259-260 (сно-
ска)]; см. также [Бенвенист 1974], где 3-е лицо интерпретируется как «не-лицо»).
234
Личные окончания в глагольном слове обнаруживают возможность
совпадения в одном хронотопе субъекта действующего и субъекта говоря-
щего. Отсутствие личных окончаний в прош. времени — знак нерелевант-
ности противопоставления участников и неучастников речевого акта для
ситуации, имевшей место в прошлом: Я в прошлом — это другая временная
реализация моего Я (ср. термин «временная инстанция» [Булыгина,
А. Д. Шмелев 1989]). Личные окончания глаголов указывают на совпаде-
ние/несовпадение субъектных сфер S] и S4 во времени: 3-е лицо — на то,
что субъект выступает в одной своей роли — только как субъект дейст-
вующий, субъект качества и т. п. (субъект сообщаемого факта), 1-е и 2-е
лицо — на то, что субъект играет одновременно две роли — участника со-
общаемого факта и участника речевого акта. Для прош. времени релевантно
совпадение/несовпадение говорящего и действующего, но не во времени, а
в пространстве, поэтому прош. время использует аналитические средства
разграничения субъектов (Я пел. Ты пел\ Толя пел, Борис молчал, Николай
ногой качал). Отсутствие синтетического показателя лица в формах прош.
времени свидетельствует о «режиме 3-го лица», действующем в прош. вре-
мени. Окончания же рода-числа в прош. времени могут быть использованы
для разграничения неопределенно-личного субъекта и неопределенно-
предметного (За стеной зашумели — В трубе зашумело, забулькало).
В художественном монологическом тексте (в нарративе) субъектные
зоны оказываются открытыми для «проникновения» в них автора; все они
соединяются в образе автора, образуют его сложную структуру, поэтому в
нарративе решающим для интерпретации является, кроме формального по-
казателя лица (1,2 или 3-е лицо), совпадение/несовпадение точки зрения
автора и точки зрения героя, что выражается значимым отсутствием субъ-
ектной синтаксемы.
Отношения между субъектными сферами интерпретируются при по-
мощи понятия таксиса.
Таксисными назывались только временные отношения между двумя
положениями дел. Для классификации средств выражения таксисных от-
ношений оказывалась нерелевантной категория лица. Поскольку центром
поля таксиса признавались моносубъектные конструкции (предложения с
однородными сказуемыми и предложения с деепричастными или причаст-
ными оборотами) [ТФГ 1987]. Интересно, что и предикативность во многих
работах интерпретируется без категории лица: одна из двух дейктических
категорий выводится за пределы предикативности. А ведь именно катего-
рию лица В. В. Виноградов называл «фундаментом сказуемости» [Виногра-
дов 1986; 373]. И предикативность и таксис оказались «без фундамента»,
тем самым предикативность приравнивается к глагольности, а таксис — к
временному соотношению глагольных форм.
Отказываясь от узкого (чисто временного) понимания таксиса, мы назы-
ваем таксисными отношения между минимум двумя пропозициональными
единицами. Таксисные отношения позволяют не использовать специальные
235
грамматические показатели для выражения предикативных категорий мо-
дальности, времени и лица при их однозначном прочтении в обеих пропози-
циональных структурах. Таковы условия организации таксисных предика-
тивных структур — таких предикативных единиц, в которых предикативные
значения времени, модальности и лица не морфологизованы и прочитывают-
ся в зависимости от значений этих категорий в основном предикате, а точка
отсчета времени и само время действия локализуются на одной оси.
Понятия аористив, перфектив и имперфектив характеризуют не только
основные предикаты (как глагольные, так и именные), но и таксисные пре-
дикаты. Так, имперфективные именные предикаты состояния в ужасе, в
страхе, в смирении, в нетерпении, попадая в позицию основного предиката,
обнаруживают совпадение со временем модуса (Всех предупредили, что ты
должен приехать, все в нетерпении — Пастернак), несовпадение выража-
ется глаголом-связкой (были, будут). В позиции таксисного предиката эти
синтаксемы выражают совпадение по трем предикативным категориям с
основным предикатом (ср.: В нетерпении она ходила из угла в угол или:
Женщина сама производит на свет свое потомство, сама забирается с
ним на второй план существования, где тише и куда без страха можно по-
ставить люльку. Она сама в молчаливом смирении вскармливает и выра-
щивает его — Пастернак). Таксисная предикативная единица в молчаливом
смирении характеризуется совпадением с основным предикатом по линии
модальности, времени и лица; ее имперфективность проявляется не только
в позиции основного предиката, но и в позиции таксисного предиката.
Таксисными отношениями связаны любые два события, в том числе и
сообщаемый факт с фактом сообщения. В нарративе время речи, преобра-
зуясь в перцептивное время или время мышления, становится средством
обнаружения коммуникативного регистра речи. Нередко характер времени
модуса передается средствами диктума, ср: Я жду, жду, его все нет — по-
другому: Я жду, а его все нет и нет или: Он не идет и не идет — затяну-
тость времени модуса мы выражаем глаголом в диктуме. См. пример из Бу-
нина: Письма не было и не было, он теперь не жил, а только изо дня в день
существовал в непрестанном ожидании.
Временную рядоположенность речевого действия и неречевого обнару-
живаем в побудительных речевых актах. Прямой императив предполагает нс
только непосредственный речевой контакт с адресатом, но и непосредствен-
ный временной «контакт» между временем речи и временем действия: и то и
другое событие локализовано в одном хронотопе, хотя в разных субъектных
сферах. Причем если между временем речи и временем действия «расстоя-
ние» минимально (слово говорящего каузирует начало действия, а не дейст-
вие целиком), то говорящий предпочитает глагол несов. вида (Делай уроки.
Мой руки). Время авторского Я и время Он изображаемой действительности в
художественном тексте развиваются как две параллельные прямые, но автор
может совмещать отрезки этих временных осей, превращая речсмыслитель-
ный акт в особое событие, см., например, у Пушкина:
236
И вот уже трещат морозы
И серебрятся средь полей...
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми ее скорей).
Время восприятия и осмысливания текста читателем линейно, и на этой
линии автор может соединить слово о жизни и слово о тексте. То, что в
стилистике принято называть «интимизацией», это не просто обращения к
читателю, это организация модусного времени читателя (зоны S5) — члене-
ние этого времени. Так, Гоголь, предваряя характеристику Манилова из-
вестной фразой Хотя время, в продолжение которого они будут проходить
сени, переднюю и столовую, несколько коротковато, но попробуем, не ус-
пеем ли как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о хозяине дома и
заканчивая словами ...да притом мне пора возвратиться к нашим героям,
которые стояли уже несколько минут перед дверями гостиной, взаимно
упрашивая друг друга пройти вперед, или отмечая удобный момент, случай
(во время сна Чичикова) рассказать о своем герое, оговаривает использова-
ние какой-то части читательского времени не для изложения событий, а для
фоновой информации, для собственных рассуждений о природе человече-
ской. Тем самым в одной временной последовательности оказываются ре-
продуктивно представленные действия героев и речевые действия автора,
переводящие внимание читателя в сферу идей и мнений самого автора. Го-
голь, организуя таким образом время читателя, создает условия для звуча-
ния «голоса за кадром» (но речь линейна, и звучание «голоса за кадром»
возможно только тогда, когда автор приостановит время действия и вос-
пользуется временем читателя для своих собственных рассуждений). Усло-
вие использования «голоса за кадром» — таксисные отношения монотем-
поральности при полисубъектности, но на уровне соотношения текстовых
блоков, а не в пределах между большой буквой и точкой.
Эти наблюдения приводят нас к мысли о том, что понятия «временная
локализованность», «временной дейксис», «таксис», «аспектуальность»,
«временной порядок» не разные языковые сущности, а разные стороны од-
ного и того же явления. Таксисные отношения между предикативными
единицами относятся к уровню речевой тактики говорящего, что не может
быть достаточным основанием для разграничения языковых сущностей.
Проблема же времени грамматического и времени текстового не может
быть решена без учета точки зрения говорящего, его «локализованное™» в
одной из пяти субъектных зон.
4. Внутри каждой субъектной зоны — своя типология. Типология субъ-
ектов базовых моделей основывается на классификации реалий и их видов
бытия (положений дел): «Субъект и его действие», «Субъект и его состоя-
ние» и т. д. Появление в высказывании второго субъекта, каузатора, обна-
237
руживает детерминированность данного положения дел предшествующим:
Книга стоит на полке — Он поставил книгу на полку. Книга уже поставле-
на на полку. Субъект базовой модели и каузатор могут совпадать или не
совпадать, в результате говорящий образует моно- или полисубъектную
каузативную конструкцию (Он заставил себя встать — Его подняли с мес-
та, Его попросили, заставили встать). Две первых субъектных зоны (S| и S2)
принадлежат диктуму, поэтому нормой для обоих субъектов является их вер-
бализованное участие в построении предложений. Невыраженность субъект-
ной синтаксемы в этом случае свидетельствует о структурно-семантической
модификации модели, которая обнаруживает дополнительное значение, воз-
никающее в рамках данных субъектных зон (см. раздел о субъектных моди-
фикациях предложения).
Появление в тексте модификаций по линии субъекта (например, В дверь
постучали) указывает на то, что автор помещает свой «наблюдательный
пункт» в субъектную сферу воспринимающего, ср.: Коврин был погружен в
свою интересную работу, но под конец и ему стало скучно и неловко. Что-
бы как-нибудь развеять общее дурное настроение, он решил вмешаться и
перед вечером постучал к Тане. Его впустили (Чехов). Повествование ве-
дется с точки зрения героя, что обнаруживается не только предикатами на -
о и ментальным глаголом решил, но и неопределенно-личной модификаци-
ей акциональной модели — Его впустили (см. также интерпретацию пуш-
кинских строк Его не видят, с ним ни слова в [Булыгина 1990, 117; Шмелев
А. Д. 1991]). Точка зрения персонажа может быть обнаружена неопреде-
ленным местоимением в контексте репродуктивного регистра: Странное
готовилось ему пробуждение. Он чувствовал сквозь сон, что кто-то ти-
хонько дергал его за ворот рубашки.., (Пушкин). В этом примере ситуация
представлена «глазами» Антона Пафнутьича: даже если опустить модусную
рамку «Он чувствовал...», предложение с местоимением кто-то и актуаль-
но-имперфективным глаголом указывает на соприсутствие в одном хроно-
топе субъекта действующего и субъекта чувствующего (субъекта сознания).
«Наблюдательный пункт» автора обнаруживается и глаголами воспри-
ятия, ср.: Во дворе уже сильно пахло гарью. Пели соловьи, и с полей доно-
сился крик перепелов’, Из нижнего этажа доносились женские голоса и
смех (Чехов). Совпадение субъектных зон автора и персонажа выражается
глаголами восприятия (виднеться, слышаться, доноситься, пахнуть, тя-
нуть) в сочетании с директивными синтаксемами «из + Род.», «от + Род.»,
«с + Род.», а также глаголами звучания (звучать, раздаваться, звенеть,
шуметь, тарахтеть и др.) с локативными синтаксемами «в + Предл.», «за
+ Твор.», «под + Твор.», «над + Твор.» и др. (подробнее об этом см. [Золо-
това 1973, 272—273]) См., например: Эмиль! Что такое? Эмиль! — по-
слышалось за дверью и в комнату проворными шагами вошла опрятно
одетая дама... (Тургенев).
238
Персонаж может быть не только воспринимающим, но и мыслящим,
чувствующим. В этом случае автор попадает во внутренний мир героя, в
его мысли, ср. примеры из повести И. С. Тургенева «Вешние воды»: По-
слышалось наконец рокотание колес по мягкой дороге — Санин является
наблюдателем, ожидающим в лесу под Ганау (фрагмент репродуктивного
регистра). Санин наконец видит своих противников: Оба офицера скоро
показались под его (леса) сводами (репродуктивный регистр); он же прихо-
дит к определенным выводам, рассматривая военного доктора: Видно было,
что он к подобным экскурсиям привык донельзя (информативный регистр);
он же, из настоящего, зная, чем кончится дуэль, использует с иронией слова
Панталоне «сражение — побоище»: Лесок, в котором долженствовало
происходить побоище, находился в четверти мили от Ганау (информатив-
ный регистр).
Глаголы звучания, как и глаголы «цветового восприятия» (белеться,
чернеться, зеленеть, пестреть и др.), предназначены для функционирова-
ния в условиях репродуктивного регистра, они воспроизводят ситуацию
прямого наблюдения и помещают в эту же ситуацию читателя. Т. В. Булы-
гина заметила, что при употреблении таких глаголов возникает «эффект со-
присутствия» [Булыгина 1982, 15], то есть «снимается коммуникативное
противопоставление говорящего и адресата» [А. Д. Шмелев 1991, 126].
К способам обнаружения «наблюдательного пункта» автора относятся
не только глаголы, выражающие прямое восприятие, но и вводные слова,
текстовая функция которых была отмечена в [Успенский 1970]: и те и дру-
гие ( предполагают совпадение зон S4 и S3).
Средства обнаружения Я-модусной рамки (то есть совпадения зон S4 и
S3) рассматривают в связи с проблемой дейксиса и «эгоцентриков».
Б. Рассел [Рассел 1957] назвал эгоцентрическими слова, истолкование кото-
рых требует отнесения к Я говорящего. Е. В. Падучева относит «к эгоцен-
трическим не только дейктические слова и элементы, но и показатели так
называемой субъективной модальности — вводные слова; предложения с
эксплицированной иллокутивной функцией; модальные слова и частицы,
которые подразумевают говорящего» [Падучева 1996, 258]. Исследование
синтаксических структур на фоне субъектной перспективы текста позволя-
ет пополнить список «эгоцентриков» глагольной лексикой. Речь идет не
только о глаголах типа показаться, появиться (см. об этом [Апресян 1995,
т. II]) или типа белеть, чернеть [Булыгина 1982], но и о глаголах типа гово-
рить, свидетельствовать, доказывать, убеждать, указывать в соедине-
нии с пропозициональными субъектами (Факты свидетельству-
ют/говорят о том, что..., убеждают в том, что...), а также о каузативах
типа позволять, давать основание, заставлять, выражающих ненамерен-
ную каузацию мнения (Рассмотренные примеры позволяют сделать вывод
о том, что...). В научных текстах информативного регистра говорящий об-
239
наруживает собственную ментальную деятельность не столько вводными
словами и предложениями, сколько глаголами речи-мысли, но не в их пря-
мых, акциональных значениях. В соединении с пропозициональными субъ-
ектами подобные глаголы выполняют функцию авторизующих глаголов (об
авторизации см. ниже).
5. Автор, строя художественный текст, использует функциональные
возможности языковых структур и их субъектную перспективу.
Для базовых моделей монологических высказываний возможно как сов-
падение, так и расхождение субъекта диктума и субъекта модуса (то есть как
совпадение 1-ой и 4-ой субъектных зон, так и их несовпадение).
Исходным (изосемичным) совпадение 1-ой и 4-ой субъектных зон ока-
зывается для моделей с типовым значением «Субъект и его состояние»
(Мне больно, грустно); появление в художественном монологическом тек-
сте предложений типа Ему больно. Ей весело обнаруживает совпадение точ-
ки зрения автора и точки зрения героя: Юре становилось все грустнее. Ему
хотелось плакать... Но ему было так хорошо после обморока, что он не
хотел расставаться с этим чувством легкости и боялся потерять его
(Б. Пастернак).
На совпадение точки зрения автора и точки зрения героя указывают не
только слова категории состояния, но и модальные глаголы внутреннего со-
стояния (хотел, хотелось, боялся). (См. также [Падучева 1991, 1996].)
Исходность совпадение точки зрения говорящего и точки зрения субъ-
екта состояния в моделях со словами категории состояния подтверждается
и отсутствием структурно-семантических модификаций со значением
«внутренней модальности»: из двух может модель со значением «Субъект
и его состояние» включает в свой состав только лм>^/сет-внешнее; ср.: Он
приедет утром — (а) Он может приехать утром — ‘У него есть такая
возможность’; б) Он может приехать утром — ‘Возможно, что так будет’;
но: Ему больно — Ему может быть больно — только одно прочтение:
‘Возможно, что так будет’ — модальный модификатор обнаруживает внеш-
нюю по отношению к сообщаемому факту точку зрения.
Применительно к предложениям типа Ему больно, грустно; Ей не спит-
ся традиционная грамматика использует термин «безличное предложение»,
а в работах по синтаксической семантике говорят о «процессе обезличива-
ния». При этом «наиболее личная» сфера оказывается наиболее склонной к
«безличности». А. Вежбицкая рассматривает «безличное предложение» в
двух разделах: в разделе, посвященном признаку «неконтролируемости», и
в разделе, посвященном «иррациональности» [Вежбицкая 1996, 55—76].
Признак неконтролируемости исследуется в связи с дательным личного
субъекта, а иррациональность обнаруживается в конструкциях типа Его
убило молнией. Из своих наблюдений А. Вежбицкая делает вывод о пациен-
240
тивной ориентации русского синтаксиса и о наличии в русской культурной
традиции тенденции «рассматривать мир как совокупность событий, не под-
дающихся ни человеческому контролю, ни человеческому уразумению»
[Вежбицкая 1996, 76].
Отказ от морфологического понимания термина «безличность» позво-
ляет по-иному интерпретировать предложения с предикатами внутреннего
состояния. Дательный субъекта — форма, которая предназначена для пред-
ставления изнутри сферы субъекта чувствующего и мыслящего. Предложе-
ния с дательным субъекта выражают особый характер отношений между
внутренним миром человека и окружающей его действительностью. Эти
отношения складываются по-разному (см., например, о художественном
отражении отношений между Я и Не-Я в поэтических системах
А. Ахматовой, Б. Пастернака и В. Маяковского [Смирнов 1972]), но двух
признаков — неконтролируемости и иррациональности, по-видимому, не-
достаточно: признак иррациональности обнаруживается естественным об-
разом в сообщении о каузативном воздействии стихийных сил, а что каса-
ется термина «безличность» в его прямом значении, то, по-видимому, его
возможно использовать лишь для интерпретации предложений со значением
состояния природы (ср. Оно-предложсния в [Степанов 19816, 168—169]), и
тогда это не имеет отношения ни к тенденциям в русской культуре, ни к че-
ловеческому контролю.
Обусловленность внутренней точкой зрения отличает предикаты со-
стояния (психического состояния) от предикатов оценки: Мне нехорошо —
категория состояния: Лгать нехорошо {Бегать полезно) — категория оцен-
ки, которая предполагает обобщенно-личность субъекта исходной модели
(Sj) и определенную дистанцию субъекта модусной рамки (говорящего). (О
критериях разграничения категории состояния и категории оценки см. в
разделе, посвященном предикативам на -о.)
6. Возможность/невозможность совпадения точки зрения говорящего и
точки зрения субъекта диктума разграничивает глаголы констатирующие и
глаголы интерпретирующие. Действие может быть прямо названо или ин-
терпретировано; при констатации каждый наблюдающий произнесет одно и
то же, при интерпретации обнаруживаются разные мнения и разные номи-
нации (ср.: лежать на диване — отдыхать, бездельничать). Глаголы ин-
терпретирующие обусловлены внешней точкой зрения говорящего и при-
надлежат к классу Он-предикатов (ср.: витийствовать, разглагольство-
вать, сплетничать, любезничать, паясничать, озорничать, таскаться,
шляться — Я сейчас витийствую; Я сейчас озорничаю — подобные пред-
ложения можно считать корректными только при неактуальном прочтении
«сейчас»; отрицательная оценка или ирония в семантике интерпретирующих
глаголов типа таскаться, шляться ограничивает употребление форм 1-го
241
лица — шляюсь, таскаюсь). Соотнесенность данных предикатов с внешней
точкой зрения обусловлена нс только значением отрицательной оценки, но и
принадлежностью данного предиката узуальному времени, ср. пример из
«Пиковой дамы»:
Она участвовала во всех суетностях большого света, таскалась на
балы, где сидела в углу разрумяненная и одетая по старинной моде, как
уродливое и необходимое украшение бальной залы... (Пушкин).
В «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка» [Но-
вый... 2000] Ю.Д. Апресян так определяет интерпретационный глагол:
«глагол, который сам по себе не обозначает никакого конкретного дейст-
вия, а служит лишь для оценочной интерпретации другого, вполне конкрет-
ного действия, нс обязательно физического, представляемого как уже со-
вершенного кем-то и образующего пресуппозицию глагола; ср. ошибаться,
заблуждаться, грешить, подводить, клеветать, чернить, обелять»
(с. XX). Интерпретационные глаголы мы понимаем шире. Различие состоит
в том, что в «Новом объяснительном словаре» интерпретационными явля-
ются только глаголы, встроенные в причинно-следственную цепочку (Вы
роняете свое достоинство, разговаривая с уголовниками/когда разговари-
ваете с уголовниками), которая соединяет факт и оценку (ср. перефразу при-
мера Ю. Д. Апресяна; Разговаривать с уголовниками — значит ронять свое
достоинство), но это лишь один из подклассов интерпретирующих глаго-
лов — глаголы перфективные.
Интерпретирующие глаголы чаще представлены подклассом перфек-
тивных глаголов, значение которых предполагает оценочную ретроспекцию
(очернить, согрешить, оклеветать, подвести кого-л. и т. п.). Другой под-
класс, также выражающий субъективную интерпретацию чужих речевых
действий (пилить в значении ’постоянно ругать’, проповедовать, поучать,
и под.), отличается временной протяженностью и относится к подклассу
имперфективных глаголов. И чернить и пилить являются в равной степени
интерпретационными, поскольку и тот и другой глагол выражают субъек-
тивное мнение говорящего, его интерпретацию чужих речевых действий.
Псрфсктивность/импсрфсктивность и принадлежность глагола к классу
констатирующих или интерпретирующих — два взаимопересскающихся
признака. Если признак констатации/интерпретации отражает способ пред-
ставления говорящим познаваемой действительности, то признак перфек-
тивности/имперфективности обнаруживает временную перспективу данно-
го события.
Вспомним пример из «Евгения Онегина»: Онегин начинает монолог, об-
ращенный к Татьяне» словом исповедь, автор назовет те же речевые действия
проповедью, позже сам Онегин будет вспоминать свои наставленья, а Тать-
яна назовет монолог Онегина уроком и проповедью. Монолог Онегина за-
вершается авторским «Так проповедовал Евгений», Глагол проповедовать
принадлежит к классу ^//-предикатов (как и наставлять, отчитывать). Гла-
242
голы проповедовать, наставлять, учить (уму-разуму) выражают интерпре-
тацию речевых действий Онегина с точки зрения автора. Но эти глаголы нс
принадлежат к подклассу перфективных.
Перфективные глаголы — глаголы ретроспективные (ср. уронить, по-
терять, опоздать). Отсутствие внутренней контролируемости ситуации
ставит ретроспективные глаголы в ряд Он-прсдикатов и ограничивает (или
делает невозможным) образование от этих глаголов императива (урони,
потеряй, опоздай). Подобные формы можно считать корректными лишь в
ситуации ложной интерпретации (= сделай вид, что потерял, уронил, опо-
здал). Ретроспективные глаголы допускают лишь императив с не как пре-
достережение слушающему (не урони, не потеряй, не опоздай) или без не
как угрозу (Только потеряй! Опоздай мне!).
К классу Ои-глаголов (Он-предикатов) относят также глаголы зритель-
ного и слухового впечатления (белеть, возвышаться, мелькать, торчать):
позиция стороннего наблюдателя — это внешняя точка зрения субъекта
модуса (но не во времени, как при ретроспекции, а в пространстве). Глаго-
лы, обусловленные такой точкой зрения, квалифицируются как неакцио-
нальные, констатирующие, имперфективные, в отличие от глаголов типа
появиться, показаться, которые при сохранении двух первых признаков
(неакциональные, констатирующие) характеризуются перфективностью.
Если в грамматике все перечисленные функционально-коммуника-
тивные характеристики глагола актуальны для синтаксического анализа
текста, то в словаре они могут быть использованы для построения словар-
ной статьи и исчисления значений конкретного глагола.
Лексикографическая практика всегда стремилась унифицировать сло-
варную статью. Создавались формулы толкования, основанные на внутрен-
ней (словообразовательной) форме слова, на актантной структуре глагола и
компонентном составе ситуации, выражаемой глаголом, на принадлежно-
сти глагола к определенной таксономической категории (типе глагольного
предиката).
Толкование глагольного значения — это тоже текст, в котором лекси-
кограф включает себя в определенную субъектную зону, в соответствии с
субъектной перспективой конкретного глагола. Представляется возможным
строить словарные статьи с учетом субъектной перспективы. Так, возмож-
ность/невозможность совпадения говорящего и действующего разграничи-
вает глаголы акциональные и неакциональные, ср.: пилить, рубить, чи-
тать, говорить и тикать, колоситься, тарахтеть. Для подобных неак-
циональных глаголов словари обычно дают помету «1-е и 2-е л. не употр.»,
но оказывается, что таких глаголов (или их «лексико-семантических вари-
антов») гораздо больше, чем отмечается в словарях.
В толковании констатирующих акциональных глаголов не противопос-
тавлены зоны S, и S4 (автор словарной статьи пишет толкование, как бы
243
помещая себя в соответствующую ситуацию); в толковании констатирую-
щих неакциональных глаголов — другое соотношение субъектных зон: зо-
ны S] и S4 противопоставлены, но при этом в зоне S3 обнаруживается фигу-
ра наблюдателя (белеть, брезжить., мелькать, маячить, торчать, вид-
неться) толкование осуществляется через зону наблюдателя. Особенность
интерпретирующих глаголов (лодырничать, хамить, витийствовать) в
том, что говорящий и действующий не совпадают, а говорящий и субъект-
авторизатор обычно совпадают, в зоне S3 находится субъект мнения, оцен-
ки; говорящий оказывается и субъектом мнения, хотя возможно и несовпа-
дение S3 и S4 (Он считает, что ты нагрубил отцу).
7. Для моделей «Субъект и его действие», «Субъект и его положение в
пространстве». «Субъект и его качество», «Субъект и его количество»
«Субъект и его характеристика» исходно несовпадение субъекта — носите-
ля предикативного признака с субъектом модуса (говорящим), то есть ис-
ходно 3-е лицо, с разной степенью обязательности (ср. модель «Субъект и
его количество»: даже в строках А. Блока «Мильоны — вас. Нас тьмы, и
тьмы и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами» — с местоимением 1-го ли-
ца — счет ведется с точки зрения «старого мира»). Если в перечисленных
моделях модусная рамка не вербализована, то сообщение несет объектив-
ную информацию, и нормой для сообщения объективной информации яв-
ляется невыраженность говорящего. Но см., например, характеристику ста-
рой графини в «Пиковой даме»:
Графиня ***, конечно, не имела злой души’, но была своенравна, как
женщина, избалованная светом, скупа и погружена в холодный эгоизм, как
и все старые люди, отлюбившие в свой век и чуждые настоящему. Она
участвовала во всех суетностях большого света, таскалась на балы, где
сидела в углу разрумяненная и одетая по старинной моде, как уродливое и
необходимое украшение бальной залы, к ней с низкими поклонами подходили
приезжающие гости, как по установленному обряду, и потом уже никто
ею не занимался. У себя принимала она весь город, наблюдая строгий эти-
кет и не узнавая никого в лицо.
Свою «внесобытийную» точку зрения (рассказчика) автор обнаружива-
ет сразу, словом конечно. Характеризуя образ жизни графини, автор ис-
пользует сравнительно-обобщающие обороты. Такие обобщения возможны
для человека зрелого, с большим жизненным опытом и предполагают
взгляд со стороны (несовпадение субъекта диктума и субъектов модуса).
Субъектную перспективу рассмотренного фрагмента можно схематично
обозначить следующим образом: Sj =/= S4; S4 = S3 (S3 — субъект знания и
мнения).
Вербализация Я-модусной рамки (Я думаю, мне кажется, что... по-
видимому, действительно, следует заметить и др.) — следствие опрсдс-
244
ленной диалогизированности монолога, полифоничности текста (Видно
было, что он проговорил это без всякого расчета, без всякого особого за-
мысла... Казалось, вся злоба Гани вдруг опрокинулась на князя... Очевидно,
князя представляли как что-то редкое... князь ясно даже услышал слово
«идиот», прошептанное сзади его, кажется, Фердыщенкой... — Достоев-
ский).
Появление в модусной рамке субъекта-авторизатора, отличного от го-
ворящего, то есть несовпадение 3-й и 4-й субъектных зон, обнаруживается
вербализацией Ои-модусной рамки — модусные средства типа Он думает,
считает; по его словам; говорят, ходят слухи, что... (Варвара Петровна
заперлась в своем городском доме, а Николай Всеволодович, говорили, пря-
мо уехал в Скворешники — Достоевский; Слышно, что он продает все свои
имения и собирается в Америку — Тургенев). Вводя в монологическое по-
вествование элементы Он-модуса, автор разграничивает свое и чужое слово
и предстает перед читателем в образе рассказчика.
Наличие в О//-модусной рамке оценочных слов позволяет говорящему
«углубить субъектную перспективу предложения» [Золотова 1973, 276—
278]: по справедливому/точному/верному замечанию кого-л., справедливо
считается, напрасно считают/думают, что... При этом не меняется число
субъектных ролей (их по-прежнему пять), но увеличивается число субъект-
ных сфер в рамках одной субъектной зоны, число исполнителей одной ро-
ли. Так, в зоне субъекта мыслящего (S3) могут оказаться два субъекта мне-
ния: один — 3-е лицо, другой — 1-е, сам говорящий, мнение которого сов-
падает или не совпадает с мнением другого, ср., например: Оркестр не заи-
грал, и даже не хватил, а именно, по омерзительному выражению кота,
урезал какой-то невероятный... марш (Булгаков); Они напрасно думают,
что террор им поможет (Булгаков). (Подробнее см. об этом в разделе, по-
священном средствам авторизации.)
8. В художественном монологическом тексте возможны различные со-
отношения субъективных сфер; см., например, отрывок из «Войны и мира»,
в котором ситуация представлена с точки зрения Пьера:
Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неиз-
вестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала со своего
места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером пер-
чатку и подал ему: доктора почтительно замолкли, когда он проходил ми-
мо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть
на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и
обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почув-
ствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынеш-
нюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой-то страшный и
ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от
245
всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта., сел на место дамы,
положив свои большие руки на симметрично выставленные колени в наив-
ной позе египетской статуи, и решил про себя, что все это так именно
должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться
и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям,
а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им
(Л. Толстой).
Первое предложение (Ему оказывали уважение, какого прежде никогда
не оказывали), построенное на взаимодействии двух субъектных сфер, обу-
словливает определенное прочтение последующих предложений (дама
встала со своего места, адъютант поднял перчатку, доктора посторони-
лись). Эти не связанные друг с другом действия разных субъектов даются в
интерпретации Пьера: именно Пьер устанавливает мотивы поступков дру-
гих людей (ему оказывали уважение, так как понимали, что в данный мо-
мент ему принадлежит главная роль). Пьер выступает как субъект наблю-
дающий (Адъютант поднял перчатку и подал ему), как субъект мыслящий
(Пьер хотел сам поднять перчатку) и как субъект реактивно действующий
(Он принял молча перчатку от адъютанта). Субъектная сфера Пьера и
субъектные сферы остальных действующих лиц противопоставлены, раз-
граничены функционально: инициаторами действий, «движущими силами»
(каузаторами) являются окружающие, субъектом мыслящим, восприни-
мающим, оценивающим (авторизатором) — Пьер.
Фрагмент текста может быть построен на диалогическом противопос-
тавлении двух точек зрения, см. пример из Пушкина: Ей было назначено
жалованье, которое никогда не доплачивали', а между тем требовали от
нее, чтоб она одета была, как и все, то есть как очень немногие. Автор,
используя прием цитации, сталкивает два мнения в одном высказывании:
одно мнение опровергается с противоположной точки зрения; в разных
субъектных сферах появляются разные интерпретации одной и той же си-
туации, и автор соединяет несоединимое «по прихоти остроумия» [Вино-
градов 1980, 235]. Анализируя стиль «Пиковой дамы», В. В. Виноградов
показал, что в одном предложении могут соединяться «два субъектных пла-
на речи». Наиболее ярко это противостояние выражено в присоединительных
конструкциях (по В. В. Виноградову), сочетающих констатирующий и ин-
терпретирующий предикаты: Она разливала чай и получала выговоры за лиш-
ний расход сахара', она вслух читала романы и виновата была во всех ошиб-
ках автора', она сопровождала графиню в ее прогулках и отвечала за погоду
и за мостовую.
Но бывают и более сложные случаи — случаи совмещения ролей авто-
ризатора и каузатора, см., например, разговор мальчика Никиты с отцом из
246
рассказа А. Платонова «Никита»: Когда пня-головы не стало, Никита ска-
зал отцу: — А тебя не было, он слова говорил, он был живой. Под землей у
него пузо и ноги есть.
Отец привел сына домой в избу.
— Нет, он давно умер, — сказал отец. — Это ты хочешь всех сделать
живыми, потому что у тебя доброе сердце. Для тебя и камень живой, и на
луне покойная бабушка живет.
— А на солнце дедушка! — сказал Никита. <...> Когда он выпрямил
первый гвоздь, он увидел в нем маленького доброго человечка, улыбавшегося
ему из-под своей железной шапки. Он показал его отцу и сказал:
— А отчего другие злые были — и лопух был злой, и пень-голова, и водя-
ные люди, а этот добрый человечек?
Отец погладил светлые волосы сына и ответил ему: — Тех ты выду-
мал, Никита, их нету, они непрочные, оттого и злые. А этого гвоздя-
человека ты сам трудом сработал — он и добрый.
Никита задумался. —Давай все трудом работать, и все живые будут.
Художественный эффект в этом отрывке оказывается результатом
взаимодействия двух субъектных сфер — отца и сына, двух субъектных зон —
авторизатора и каузатора. Ср.: Ты хочешь всех сделать живыми, а не
...считаешь живыми. Взрослый дважды опускает синтакссму «для тебя»:
Тех ты выдумал, оттого они и злые (для тебя, в твоем воображении)', А
этого гвоздя-человека ты сам сработал — они добрый (для тебя). Отсут-
ствие субъектной синтаксемы «для тебя» позволяет говорящему соединить
сферу каузатора и сферу авторизатора, позволяет автору передать специфи-
ку детского мировосприятия, детского сознания, которое творит свой соб-
ственный мир. При этом взрослый не противопоставляет свой внутренний
мир и мир ребенка, в их общении нет диалогического противостояния двух
сознаний. Но оно есть, например, у Блока: Для вас — века, для нас — еди-
ный час.
9. Таблица на с. 232 показывает, что субъект-говорящий, субъект-
авторизатор и субъект-каузатор образуют несамодостаточные субъектные
сферы, то есть предполагающие обязательное соединение с конкретной субъ-
ектной реализацией 1-ой зоны. Субъекты же базовых моделей (зона S]) обра-
зуют как открытые для взаимодействия, «разомкнутые» субъектные сферы,
так и закрытые для взаимодействия, «замкнутые» субъектные сферы.
Признак открытости/закрытости субъектной сферы связан с типом пре-
диката. Статические предикаты качества и состояния (Снег белый'. Трава
зеленая) образуют замкнутые субъектные сферы. Динамические предикаты
действия, связанные с точкой зрения целеполагающего субъекта, функцио-
нируют в открытых на будущее субъектных сферах: проявленная в данный
момент энергия действующего субъекта обеспечивает переход от одного
положения дел к другому, что и выражается при помощи акциональных
247
глаголов, и прежде всего переходных. Акциональность открывает времен-
ную перспективу глагола: акциональный глагол предполагает возникнове-
ние в будущем другого положения дел в рамках другой субъектной сферы.
Понятие «временной перспективы» употреблено Ф. Данешем для разграни-
чения глаголов типа обещать и глаголов типа забыть [Данеш 1975], но это
понимание связано с интерпретацией модусных глаголов (обещать, вспом-
нить, забыть, наблюдать), глаголов «пропозициональной установки»;
здесь же понятие «временной перспективы» используется во взаимосвязи с
понятием «субъектной перспективы» для интерпретации семантики гла-
гольного слова, семантики предиката, интерпретации модели предложения
в ее реальном текстовом употреблении.
Если субъект конкретно-физического или речевого действия «отдает»
результаты своего действия, то субъект ментальной деятельности замыкает
свой внутренний мир: познание, ощущение как результат перцептивного и
ментального взаимодействия с окружающей действительностью пополняет
внутренний мир субъекта мыслящего, расширяет данную субъектную сфе-
ру, но не открывает для воздействия на окружающий мир.
Человек как субъект состояния образует замкнутую субъектную сферу:
отсутствие активности субъекта и внутренней временной перспективы харак-
теризует статическое положение дел (Ей весело. Ему холодно — предикаты
внутреннего состояния не предполагают определенного развития состояния;
для этих предикатов невозможны модификации со значением прогресси-
рующего состояния, выраженного без помощи вспомогательного глагола; ср.:
На дворе похолодало. За окнами стемнело, но: *Ему повеселело, *Ей похоло-
дало). Предикаты типа холодно, тепло могут сопрягаться не только с личным
субъектом, но и с локативным: На улице холодно', За окном тепло.
10. Типология субъектов и субъектных сфер имеет непосредственное
отношение к категории переходности.
Человек, представляющий собой триединство тела, души и разума, мо-
жет выступать как неактивная материальная субстанция, объект чужого
действия (Ребенка подняли, поставили на ноги — физическое тело, переме-
щаемое в пространстве), как субъект чувствующий и неосознанно реаги-
рующий (видеть, слышать, смеяться, улыбаться: Мне видно, слышно:
смешно, радостно), как субъект активно действующий (Он пишет письмо,
копает землю, чинит забор): личному субъекту могут быть приписаны оп-
ределенные внешние или внутренние качества (Он поседел, поста-
рел/поумнел, поглупел — глагол обязательно соотносит данное качество со
временем, то есть представляет его как результат некоторых изменений в
данной субъектной сфере), может быть дана интерпретация и оценка его
поступков (Он хулиганит, озорничает), может быть показано извне его фи-
зическое или психическое состояние (спит, грустит, хандрит, тоскует).
248
Собственная активность человека обусловливает открытость его субъект-
ной сферы для взаимодействия с внешним миром. Неличный (конкретно-
предметный или вещественный) субъект либо организует собственную
замкнутую сферу (Дом деревянный, Платье — из ситца, Сахар сладкий —
для таких предикатов глаголы используются редко), либо включается в ра-
зомкнутую сферу (субъекта действующего или субъекта чувствующего).
При отвлечении от актуального времени неличный субъект может органи-
зовать вторично-замкнутые ситуации (положения дел): Он открыл дверь
этим ключом — Этот ключ открывает эту дверь (подходит, исправен).
Предметный субъект может включаться в область действия случая (или
судьбы), при этом он не перестает выполнять роль орудия (в руках судьбы):
Его придавило бревном, убило пулей, зацепило машиной (Судьба может дей-
ствовать и напрямую: Его занесло в маленький городок — Судьба занесла
его...). Неличный (предметный) каузатор оказывается в руках другого —
«над-(сверх-)личного». Если же предметный каузатор выражен именитель-
ным падежом, то каузативная ситуация становится замкнутой: причина +
следствие (Эта пуля убила человека/может убить человека).
Субъект, обозначающий природные стихии: ветер, волну, течение, ура-
ган, — не может участвовать в воздействии, контролируемом личным субъ-
ектом, он организует замкнутые субъектные сферы (Дождь идет, Светит
солнце, Дует ветер).
11. Открытость субъектной сферы требует акционального предиката и
личного, целеполагающего субъекта. Замыкание субъектной сферы может
быть вызвано двумя факторами: (а) отвлечением от актуального времени и
(б) переводом акциональных предикатов в неакциональные, динамических
в статические.
В тексте могут сталкиваться две регистровые разновидности одного гла-
гола: Он подошел ко мне и заговорил медленно, обдумывая каждое слово, Он
всегда говорил медленно, обдумывая каждое слово — первое употребление —
в рамках репродуктивно-повествовательного контекста, обусловленное точ-
кой зрения прямого наблюдателя, второе — в условиях информатив-
но-описательного, обусловленного точкой зрения субъекта знания.
Совпадение в рассказчике субъекта действия и субъекта наблюдения
позволяет соединить повествовательную разновидность репродуктивного
регистра и его же описательную разновидность; см. примеры из произведе-
ний Тургенева: Хорь присел на скамью и, преспокойно поглаживая свою
курчавую бороду, вступил со мной в разговор. Он, казалось, чувствовал свое
достоинство, говорил и двигался медленно, изредка посмеивался из-под
длинных своих усов (Хорь и Калиныч); ...вдруг у двери раздался голос Ольги:
«Чай готов». Мы пошли в столовую. Федор Михеич по-прежнему сидел в
249
своем уголку, между окошком и дверью, скромно подобрав ноги. Мать Ра-
дилова вязала чулок... Ольга хлопотливо разливала чай (Мой сосед Ради-
лов).
Переход в ранг предикатов качества, связанный с отвлечением от акту-
ального времени и замыканием субъектной сферы, позволяет акциональ-
ным глаголам функционировать в условиях информативно-описательного
типа текста: Хорь говорил мало, посмеивался и разумел про себя; Калиныч
объяснялся с жаром, хотя не пел соловьем, как бойкий фабричный чело-
век... Но Калиныч был одарен преимуществами, которые признавал сам
Хорь, например’, он заговаривал кровь, испуг, бешенство, выгонял чертей;
пчелы ему дались, рука у него была легкая (Тургенев); Со всеми в городе он
был на «ты», всем давал деньги взаймы, всех лечил, сватал, мирил, устраи-
вал пикники, на которых жарил шашлык и варил очень вкусную уху из ке-
фалей; всегда он за кого-нибудь хлопотал и просил и всегда чему-нибудь ра-
довался (Чехов).
12. Совпадение/несовпадение субъектных сфер, наложение субъектных
зон в рамках модели субъектной перспективы является одним из оснований
разграничения моно- и полипредикативных моделей; вербализация субъект-
ных зон S2, S3, S4, S5 ведет к предикативному осложнению предложения. Ср.,
например: Ребенок лег спать — Мать уложила ребенка спать; Она работа-
ет над книгой — Брат помогает ей работать над книгой; В доме чистота и
порядок — Хозяйка привела дом в порядок. Полисубъектные (в данном случае
каузативные) конструкции оказываются и полипредикативными.
Взаимодействие двух моделей предложения, двух типовых значений в
рамках одной полипредикативной конструкции образует особую семанти-
ческую структуру, особую версию межпредикативных отно-
шений.
Версии межпредикативных отношений в их конкретном языковом вы-
ражении рассматриваются на фоне субъектной перспективы текста, соот-
ветственно выделяются три направления образования полипредикативных
конструкций: 1) Временное взаимодействие моделей в рамках диктума (зо-
на S|): Проехавши две версты, встретили поворот на проселочную доро-
гу... (Гоголь); 2) Каузативное взаимодействие моделей в рамках диктума (+
зона S2): Селифан помог взлезть девчонке на козлы... (Гоголь); 3) Взаимо-
действие диктума и модуса (+ зоны S3, S4, S5): Один бог мог сказать, какой
был характер Манилова (Гоголь).
См. еще пример, в котором мы обнаружим субъектов четырех зон (Sb
S2, S3, S4): Не мешает сделать еще замечание, что Манилова... но, призна-
юсь, о дамах я очень боюсь говорить, да притом мне пора возвратиться к
нашим героям, которые стояли уже несколько минут перед дверями гос-
тиной, взаимно упрашивая друг друга пройти вперед (Гоголь) — к зоне Si
принадлежат Манилова, Манилов и Чичиков; Манилов и Чичиков не только
250
стоят перед дверями, но и упрашивают друг друга пройти вперед, то есть
каузируют действие другого субъекта (то есть относятся к зоне S2); автор за-
нимает обе субъектные зоны модуса (S3 и S4).
При отсутствии вербализованной модусной рамки точка зрения гово-
рящего обнаруживается через регистровую принадлежность исследуемых
фрагментов текста: Поодаль в стороне темнел каким-то скучно-синеватым
цветом сосновый лес (Гоголь). Я наблюдателя не выражено в этом предло-
жении прямо, но все его компоненты характеризуются принадлежностью
репродуктивному регистру. Другими словами, в монопредикативных кон-
струкциях при отсутствии модальной рамки мономодальность и монотем-
поральность диктума и модуса свидетельствуют о принадлежности модели
предложения репродуктивному регистру, а моноперсональность/полипер-
сональность оборачивается совпадением/нссовпадением точки зрения субъ-
екта говорящего и точки зрения субъекта действующего.
В трех последующих разделах будут рассмотрены намеченные направ-
ления полипредикативизации предложения.
4. Взаимодействие пропозициональных
единиц в рамках диктума (зона Si)
Морфологическая база полипредикативности. Типовое зна-
чение модели и версии межпредикативных отношений.
Комбинаторика предикативных единиц в полипредикатив-
ных конструкциях. Таксисные отношения. Система поли-
предикативных конструкций. Синтаксис пропозициональ-
ных компонентов моделей предложения.
1. Реальное пространственно-временное и причинно-следственное
взаимодействие двух положений дел может быть выражено простой рядо-
положенностью высказываний (Проснулся на другой день он уже довольно
поздним утром. Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза... — Го-
голь) и сложным предложением, в структуре которого обнаруживается ха-
рактер смысловых отношений между двумя пропозициями (Когда на другой
день он проснулся, солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза). Одна из
предикативных единиц может быть «свернута» до полу предикативного
оборота или встроена в рамки именного компонента модели; для подобных
случаев принято использовать термин «осложненное предложение» (Солнце
блиставшее сквозь окно, разбудило его). К осложненным предложениям
здесь отнесены и предложения с девербативами. (На такое рассуждение
барин совершенно не нашелся, что отвечать — Гоголь).
1.1. Русский язык активно использует морфологическую технику для
выражения таксисного взаимодействия моделей предложения. Морфологи-
ческую базу полупредикативных конструкций образуют причастия, дее-
причастия, инфинитив, имена действия, состояния, качества.
Морфологическая гибридность перечисленных классов слов состоит в
том, что категориальная семантика одних частей речи (специализирующих-
ся на выражении предикатных, признаковых значений) соединяется с мор-
фологической техникой другой части речи. Несоответствие категориально-
го значения подкласса слов и основного категориального значения части
речи квалифицируется как неизосемичность. Гибридность слов, принад-
лежащих к неизосемическим подклассам, обнаруживает их синтаксическую
предназначенность для выражения относительной (таксисной) предикатив-
ной структуры. Занимая непредикативную позицию в модели, они способ-
ны опосредованно выражать предикативные категории времени, модально-
сти и лица, обозначая событие, состояние или качество; см. примеры:
252
(1) с именами-девербативами и деадъективами:
Выбор пьес одобряю (Чехов); Ваш Сомов, несмотря на воспоминание
о страстях господних, несмотря на борьбу, все-таки называет солдата
(Чехов); .. .я первый подметил эту внезапную мягкость взора, эту звеня-
щую неверность голоса (Тургенев); В бешенстве на себя, Левий выбрался
из толпы и побежал обратно в город (Булгаков);
(2) с причастиями:
Только благодаря Мирзе-Мамишу, служащему в чепархане, я тайком
раздобыл шесть лошадей на ночь (Грибоедов); Потрясенный до основа-
ния, я остановился на месте (Тургенев); ...ни одна часть рассказа, прочи-
танная особняком, ни в каком смысле удовлетворить ни читателя, ни
слушателя не может (Чехов);
(3) с деепричастиями:
Воображаясь героиней /Своих возлюбленных творцов, /Кларисой, Юли-
ей, Дельфиной/ Татьяна в тишине лесов /Одна с опасной книгой бродит...
(Пушкин); Гости, выпивши по рюмке водки оливкового цвета,
...приступили со всех сторон с вилками к столу... (Гоголь); Выспавшись,
Иван Николаевич стал поспокойнее и соображать начал яснее (Булгаков);
(4) с инфинитивом:
Кому не скучно лицемерить, /Различно повторять одно/ Стараться
важно в том уверить, /В чем все уверены давно (Пушкин); Советовать
барышням заниматься сельским хозяйством — это все равно что совето-
вать им: будьте медведями и гните дуги (Чехов); Чужую бороду драть —
свою подставлять (Даль).
1.2. В непредикативной позиции (присловного распространителя или
неприсловного распространителя модели) глагол оформляется либо как
причастие, либо как деепричастие: Подойдя к книжным полкам, она взяла
словарь'. Девушка, подошедшая к книжным полкам, взяла словарь: Я узнал
девушку, подошедшую к книжным полкам/стоявшую у книжных полок.
Точкой соприкосновения двух соотнесенных во времени положений дел яв-
ляется субъект ситуации, выраженной причастной или деепричастной кон-
струкцией. Но если в предложениях с деепричастием субъект зависимой
пропозиции и субъект основной пропозиции совпадают в одном лице, то
причастия могут участвовать в организации как моносубъектных, так и по-
лисубъектных конструкций. Более того, причастие, располагающее форма-
ми залога, может относиться к разным субъектам: активному деятелю и
предмету, лицу, на который(-ое) направлена деятельность каузатора.
Причастные и деепричастные формы глагола используются в разных
версиях межпредикативных отношений. При этом они могут вступать в от-
ношения синонимической взаимозамены. Деепричастия не обнаруживают
253
прямой связи с моментом речи, для выражения временной соотнесенности
событий им достаточно категории вида. Причастие соотнесено с основным
предикатом через точку зрения субъекта модуса, и поэтому для причастия
необходима не только категория вида, но и категория времени.
Из всех возможных вариантов таксисных отношений между двумя по-
ложениями дел наибольшими возможностями взаимозамены причастия
деепричастием располагают моноперсональные, политемпоральные версии,
ср.: Ноздрев, возвратившись, повел гостей осматривать все, что ни было у
него на деревне (Гоголь) = Возвратившийся Ноздрев повел... Однако в при-
мерах типа Кот, плативший кондукторше, чрезвычайно развеселил гостя...
(Булгаков) замена причастия деепричастием невозможна ('Кот, платя кон-
дукторше/оплачивая свой проезд, чрезвычайно развеселил гостя...), по-
скольку гостя развеселил рассказ Ивана о коте, платившем кондукторше, а
сам кот никого не собирался веселить; между двумя ситуациями нет вре-
менного соприкосновения, поэтому глагол развеселил не выражает контро-
лируемого каузирующего воздействия.
Невозможность замены причастия деепричастием может быть обуслов-
лена неакциональностью глагола, что, в свою очередь, связано с регистро-
вой обусловленностью данного значения глагола, ср.: Тонкая вертикальная
морщинка, перерезавшая переносицу, появившаяся тогда, в октябре, когда
пропал мастер, бесследно пропала (Булгаков) — но *Тонкая вертикальная
морщинка, перерезав переносицу, бесследно пропала',' Тонкая вертикальная
морщинка, появившись тогда, в октябре, бесследно пропала. В данном
примере неличный субъект в условиях информативно-описательного реги-
стра не соединяется с акциональным глаголом, неакциональность запреща-
ет замену причастия деепричастием (субъект таков, что он не может быть
персонифицирован).
В репродуктивно-описательном регистре замена причастия дееприча-
стием обнаруживает движение взгляда говорящего, см., например, фраг-
мент описания сада в имении Плюшкина:
Хмель, глушивший внизу кусты бузины, рябины и лесного орешника и
пробежавший потом по верхушке всего частокола, взбегал, наконец, вверх
и обвивал до половины сломленную березу. Достигнув середины ее, он от-
туда свешивался вниз и начинал уже цеплять вершины других дерев или же
висел на воздухе, завязавши кольцами свои тонкие цепкие крючья, легко ко-
леблемые воздухом (Гоголь).
Взгляд наблюдателя перемещается по вертикали, и переход от одного
наблюдаемого фрагмента к другому обозначается не только глаголами
(взбегал, обвивал, начинал цеплять), обнаруживающими связь с ' предшест-
вующим фрагментом, но и перфективными деепричастиями (достигнув, за-
вязавши), которые указывают на персонифицированность неодушевленного
субъекта, поскольку исходной для деепричастия является внутренняя дс-
254
терминированность отношений между двумя действиями, и прежде всего
через целеполагание субъекта действующего.
Отсутствием внутренней взаимосвязи между двумя событиями объяс-
няется невозможность замены причастия деепричастием и в предложениях
с глаголом оказаться; ср.: Гость, приехавший вчера, оказался биологом —
*Гость, приехав вчера, оказался биологом. Две ситуации соединяются в
одном высказывании с точки зрения субъекта познающего, что и налагает
запрет на использование деепричастия. См. также: Человек, говоривший со
мной, знал несколько языков, но: * Человек, говоря со мной, знал несколько
языков. Деепричастия выражают внутрирегистровую временную соотне-
сенность событий, ситуаций, причастия же могут быть средством межреги-
стрового взаимодействия, средством соединения в одном контексте прямо-
го наблюдения и опосредованного знания.
1.3. Деепричастные формы глагола функционируют преимущественно в
репродуктивно-повествовательных и информативно-повествовательных ти-
пах текста, в которых они выражают временную и логическую связь между
событиями. В таких контекстах замена деепричастия причастием не всегда
возможна: Буфетчик медленно поднялся... Немного поколебавшись, он все-
таки вернулся и позвонил (Булгаков) — ^Немного поколебавшийся буфет-
чик все-таки вернулся... Замена деепричастия причастием может вызвать
переход из актуального времени в узуальное. Ср. отрывок из сновидений
Никанора Ивановича Босого, в котором автор излагает события с точки
зрения Никанора Ивановича, и его трансформированный вариант: а) Кон-
фузясь в новом и большом обществе, Никанор Иванович... последовал об-
щему примеру и уселся на паркете по-турецки (Булгаков) — б) Никанор
Иванович, конфузившийся в новом и большом обществе, последовал об-
щему примеру и уселся на паркете по-турецки — причастие выражает нс
поведение субъекта в данный момент времени, а черту его характера.
В контекстах, принадлежащих репродуктивно-описательному регистру,
причастия выражают воспринимаемый извне признак, выделяющий и огра-
ничивающий, и, следовательно, создающий референциальную определен-
ность объекта восприятия:
В горнице было тепло, сухо и опрятно: новый золотой образ в левом уг-
лу, под ним покрытый чистой суровой скатертью стол, за столом чис-
то вымытые лавки; кухонная печь, занимавшая дальний правый угол, но-
во белела мелом... (Бунин).
2. Пол и предикативная конструкция возникает в результате взаимодей-
ствия минимум двух моделей предложения, в результате семантического
сопряжения минимум двух типовых значений. Тем самым формируется оп-
ределенная версия межпредикативных, таксисных отношений.
255
Термин «версия» был использован при анализе каузативных конструк-
ций [Онипенко 1985; 1986] по аналогии с философским термином «концеп-
ция причинности» [Краевский 1967]. Версией причинности был назван
один из возможных вариантов причинно-следственных связей между двумя
положениями дел, «семантико-синтаксическая абстракция, представляющая
собой результат осмысления говорящим отношений причинения1 между
минимум двумя событиями» [Онипенко 1986, 79]. Здесь понятие «версия»
расширяется для обозначения категориально-смыслового соотношения ме-
жду двумя предикативными единицами, между типовыми значениями мо-
делей, включая соотношение по трем предикативным категориям.
При исчислении версий межпредикативных отношений учитывается не
только типовое значение каждой из взаимодействующих моделей, но и ха-
рактер таксисных отношений между двумя предикативными единицами по
категориям модальности, времени и лица, то есть обнаруживается моно-
/полимодальность, моно-/политемпоральность и моно-/полиперсональность
(моно-/полисубъектность). Ср., например: Слова хозяйки были прерваны
странным шипением... За шипением тотчас же последовало хрипение (Го-
голь). Оба предложения являются выражением одной и той же версии меж-
предикативных отношений — «действие — действие»; оба предложения
характеризуются мономодальностью, политемпоральностью (одно действие
следует за другим), но первое предложение оказывается полиперсональным
и каузативным, а второе — моноперсональным (и шипение и хрипение от-
носятся к одному субъекту — часам).
Версии межпредикативных отношений могут быть объединены в клас-
сы по характеру отношений между предикативными единицами в составе
полипредикативной конструкции. Предикативные (пропозициональные)
структуры в рамках полипредикативной конструкции могут различаться
(или не различаться) степенью смысловой самостоятельности, самодоста-
точности. Варианты соотношения предикативных единиц можно предста-
вить в виде следующих схем (закрытый прямоугольник указывает на смы-
словую достаточность; открытый — на недостаточность; подобные схемы
использовались в [Золотова 1973] для интерпретации типов синтаксических
отношений на уровне компонентов предложения и в [Онипенко 1986] для
интерпретации версий причинности):
(А)
Р2
(Б)
Р2
’ Термин «причинение» найдем еще у А. М. Пешковкого [Пешковскнй 2001, 337].
256
(В)
Pl
Вариант (А) представляет взаимодействие двух самостоятельных по
смыслу предикативных единиц. Самостоятельные предикативные единицы
принадлежат зоне Su будучи «свернутыми» и встроенными в полипредика-
тивное предложение, эти структуры могут взаимодействовать с предика-
тивными единицами той же субъектной зоны (SO и той же степени смысло-
вой достаточности. При этом две номинализованные модели соединяются
при помощи глаголов-компликаторов (следовать за.... предшествовать,
привести к..., обусловить, вызвать, породить и др.): Монополизация эко-
номики в бывшем СССР привела первоначально к застою, а затем к кризи-
су всей экономики’. Распад СССР привел к разрыву экономических связей
между предприятиями новых независимых государств (Справочник по
экономической и социальной географии). Если на отношения временного
следования накладываются отношения причинения (как в приведенных
примерах), то тот же комбинаторный вариант может быть выражен бино-
минативной конструкцией: (а) Кризис всей экономики — следствие монопо-
лизации экономики в бывшем СССР’, (б) Монополизация экономики в быв-
шем СССР — причина современного экономического кризиса.
Глагол-компликатор обнаруживает естественное временное следование
событий: от Р| к Р2 — от предшествующего, причины, к последующему,
следствию. Обратное соотношение (от Р2 к РО — представлено в полипре-
дикативных конструкциях с именными каузативными синтаксемами; ср.: К
беде неопытность ведет (Пушкин) — Все ее беды от неопытности.
Варианты (Б) и (В) отражают другое соотношение между предикатив-
ными единицами — самостоятельная по смыслу предикативная единица со-
единяется с несамодостаточной предикативной структурой (принадлежа-
щей либо зоне S2, либо S3): каузативной или авторизующей. Варианты (Б) и
(В) различаются временной последовательностью взаимодействующих
предикативных единиц: (Б) Брат просил меня приехать — Р| —» Р2; (В) Я
рад нашей встрече — Р2 —> Pj. Если каузативные глаголы типа просить,
требовать и авторизующие типа найти/находить, решить открыты для
взаимодействия с самодостаточной предикативной единицей, выражающей
результат каузирующих речевых и физических действий или результат мен-
тальной деятельности, то реактивно-эмотивные предикаты типа рад,
удивлен, огорчен, счастлив выражают реакцию субъекта модуса на предше-
ствующую ситуацию. Особенность полипредикативных конструкций, по-
строенных по вариантам (Б) и (В), состоит в том, что самодостаточный пре-
дикат номинализуется, а несамодостаточный (каузативный или рамочный)
оформляется как основной предикат данного предложения.
•) - 9556
257
3. Ниже предлагается описание полипредикативных конструкций,
группирующихся вокруг типового значения «Субъект и его действие» (вер-
сии: «действие — действие», «действие — состояние», «действие — каче-
ство»'). Основное внимание уделяется именным средствам осложнения (по-
липредикативизации) моделей предложения. Для каждой из указанных вер-
сий межпредикативных отношений будут рассмотрены разные варианты
таксисных отношений по категориям модальности, времени и лица.
Отношение временного следования двух действий, разворачивающихся в
реальной действительности в рамках одной субъектной сферы (субъектом
двух следующих друг за другом действий является одно и то же лицо), может
быть выражено не только соединением личного глагола и деепричастия или
причастия, но и соединением глагольного предиката и именной событийно-
темпоральной синтаксемы «по + Предл.», «после + Род.», «до + Род.», «перед
+ Твор.» и др. {По возвращении из экспедиции она выступила с сообщени-
ем', После разговора с отцом он ушел из дома.)
Событийно-темпоральные синтаксемы образуются девербативами и мо-
гут рассматриваться как номинализация глагольной модели со значением
«Субъект и его действие». Синтаксема «после + Род.» образуется именами
событийной семантики, то есть такими, которые представляют событие во
всей его целостности: после боя, после драки, после концерта, после охоты,
после командировки. Та же синтаксема может образоваться избирательно
именами конкретной семантики, представляющими событие эллиптически:
После школы они играли в футбол/отправились играть в футбол.
Если событие, выражаемое именной синтаксемой, предшествует друго-
му, представленному основной предикативной единицей, то используются
синтаксемы «до + Род.» или «перед + Твор.»: До занятий в школе/до уро-
ков/до школы они играли в футбол; Перед тренировкой необходимо хорошо
размяться.
В моноперсональных полипредикативных конструкциях с опущенным
определенно-личным субъектом могут быть соединены два событийных
имени. При этом используются темпоральные глаголы-компликаторы сле-
довать, предшествовать, последовать: За уговорами последовали угрозы;
За словами дел не последовало; Увольнению предшествовало строгое пре-
дупреждение.
Именные событийно-темпоральные синтаксемы вступают в отношения
синонимической взаимозамены с деепричастиями. Так, «по + Предл.» свя-
зана синонимическими отношениями с деепричастными синтаксемами, вы
ражающими конечную фазу действия:
По возвращении из экспедиции — вернувшись из экспедиции;
По окончании работы — окончив работу.
По окончании игры спорили, как водится, довольно громко (Гоголь) -
окончив игру,...
258
3.1. Если одна из взаимодействующих моделей предложения выражает
перемещение субъекта в пространстве, то, будучи номинализованной, она
может быть выражена нс только девербативом, но и синтаксемой предмет-
но-пространственного существительного (по приезде в город — в городе =
‘оказавшись в городе’).
В условиях репродуктивно-повествовательного или информативно-
повествовательного регистра локативные синтаксемы оказываются соотне-
сенными с директивными («в + Вин.», «на + Вин.», «к + Дат.» и др.); имен-
но на фоне директивных синтаксем локативные получают динамическое
(перфективное) прочтение, см., например: Она шла, боясь оглянуться, а за
нею, не отставая, шел медведь. Так они путешествовали весь день до са-
мого города. Около городского моста медведь остановился, учительница
вошла в город. В городе она всем рассказала о медведе, любезно ее прово-
жавшем в диком, глухом лесу (Соколов-Микитов). Ср.: Около моста —
Дойдя до моста...', В городе — Придя в город... Перфективно-локативные
синтаксемы, из ремы предшествующего предложения становясь темой сле-
дующего, занимают позицию абсолютного начала предложения (Дома я
выпустил маленького разбойника в комнату и стал приручать — Соколов-
Микитов). Однако в этой позиции возможно не только перфективное про-
чтение локатива, ср:
(а) В Михайловском он нашел то, что искал ~ ‘Приехав в Михайлов-
ское, он нашел то, что искал’;
(б) В Михайловском он писал главы «Евгения Онегина» = ‘Живя (нахо-
дясь, будучи) в Михайловском, он писал главы «Евгения Онегина»’.
Видо-времен ное значение предиката зависимой пропозиции обусловле-
но регистровой принадлежностью предложения, что обнаруживается в типе
предиката и видо-временном значении глагола основной пропозиции, ср.: В
помещении было темно, скудный свет маленькой лампы едва освещал воз-
бужденные лица охотников (Соколов-Микитов). Этот фрагмент принадле-
жит репродуктивно-описательному типу текста, поэтому акциональный в
своем первом значении глагол освещать/осветить в данном контексте те-
ряет акциональность; статика обстановки выражается формами несовер-
шенного вида, а локативная синтаксема «в + Предл.» прочитывается стати-
чески. В репродуктивно-повествовательном контексте в семантике глагола
присутствуют акциональность и динамичность, ср.: Мы вошли и осветили
фонариком темную комнату. В рамках репродуктивно-повествовательного
типа текста синтаксема «в + Предл.» читается по-другому: Только в поме-
щении он почувствовал, как замерз', В помещении он разделся и подошел к
печке. В узуальном времени различия между статическим и динамическим
локативом могут стираться, а таксисные отношения характеризуются моно-
тсмпоральностью, ср.: На птичьих зимовках, в заливе Кизыл-Агач, на
южном Каспии я часто наблюдал зимородков... В средней России я толь-
ко два или три раза наблюдал красивых зимородков... В приуральских ле-
<)•
259
сах я не раз находил места такой волчьей жестокой расправы (Соколов-
Микитов).
Итак, перфективно-локативные синтаксемы в абсолютном начале пред-
ложения обнаруживают связь с предшествующими событиями, то есть ука-
зывают на перемещение субъекта в пространстве; в динамических повест-
вованиях репродуктивного регистра быстрота перемещения выражается
взаимодействием директивных и локативных синтаксем; см., например, от-
рывок из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»:
Седой как снег, без единого черного волоса старик, который недавно
был еще Римским, подбежал к двери, отстегнул пуговку, открыл дверь и
кинулся бежать по темному коридору, У поворота на лестницу он, сте-
ная от страха, нащупал выключатель, и лестница осветилась. На лестни-
це трясущийся, дрожащий старик упал, потому что ему показалось, что
на него сверху мягко обрушился Варенуха. Сбежав вниз. Римский увидел
дежурного, заснувшего на стуле у кассы в вестибюле. Римский прокрался
мимо него на цыпочках и выскользнул в главную дверь. На улице ему стало
несколько легче.
Это ’ перемещение представлено как целенаправленное, то есть такое,
целью которого является конкретный пространственный ориентир, кон-
кретный локус, куда субъект намеревается попасть — в этом случае лока-
тивная синтаксема читается как результативная (перфективная). Такие ло-
кативные синтаксемы синонимичны сочетаниям деепричастия с директив-
ной синтаксемой, поэтому данные конструкции не могут быть квалифици-
рованы как монотемпоральные; ср. еще примеры из романа М. Булгакова
«Мастер и Маргарита» (а) и преобразования их (б):
(а) Ворвавшись в подъезд, Иван Николаевич влетел на второй этаж,
немедленно нашел эту квартиру и позвонил нетерпеливо — (б) В подъезде
Иван Николаевич влетел на второй этаж...: (а) Третий переулок вел прямо
к Арбату, ...у самого выхода на ослепительно освещенный Арбат она не-
много промахнулась и плечом ударилась о какой-то освещенный диск... —
(б) Подлетев к самому выходу на Арбат, Маргарита...', (а) Прошу опять
вернуть нас в подвал в переулке на Арбате — (б) Вернувшись в подвал /в
подвале они увидели...
Однако, в отличие от деепричастий в соединении с директивными син-
таксемами, прямо выражающих временное следование двух событий, лока-
тив выражает местонахождение в данный момент времени как результат
предшествующего действия только в повествовательных типах текста; ср.
еще два примера из романа М. Булгакова:
(а) ...на верхней террасе сада у двух мраморных белых львов, сторо-
живших лестницу, встретились прокуратор и... Иосиф Кайфа. В саду было
тихо. Но, выйдя из-под колоннады на заливаемую солнцем верхнюю пло-
260
щадь сада.., острым слухом уловил прокуратор далеко и внизу... низкое
ворчание, над которым взмывали по временам слабенькие, тонкие не то
стоны, не то крики’,
(б) Варенуха выбежал, захлопнул за собою дверь и через боковой ход
устремился в летний сад. В саду ветер дунул в лицо администратору и
засыпал ему глаза песком...
В первом отрывке локатив в саду функционирует в репродуктивно-
описательном регистре и выражает статику описываемого пространства. Во
втором отрывке синтаксема «в саду» прочитывается во взаимодействии с
предшествующей директивной — в сад, прочитывается перфективно и ди-
намически, что подкрепляется и глаголами сов. вида {дунул и засыпал).
Синтаксема «в + Предл.» может выражать и социальное состояние лица
{в плену, в ссылке, в изгнании). Эта синтаксема образуется именами собы-
тийно-локативной семантики, которые, в отличие от темпорально-
локативных (перфективно-локативных), выражают результат предшест-
вующей каузации.
Если темпорально-локативные синтаксемы могут быть синонимичными
оборотам с акциональными и неакциональными деепричастиями {Приехав
в город, она отправилась в зоопарк’, Попав в город, она начала новую
жизнь; Оказавшись в большом городе, он занялся проблемами городского
транспорта), то статуально-локативные соотносительны с неакциональ-
ными деепричастиями или с деепричастными модификациями страдатель-
ных оборотов: Оказавшись в ссылке/попав в ссылку/будучи сосланным в
Вятку...
3.2. Политемпоральностью и полиперсональностью характеризуются
конструкции, соединяющие предшествующее действие одного субъекта и
последующее действие другого. При этом оба субъекта принадлежат зоне
Sj. Временное следование двух действий, субъекты которых не совпадают
в одном лице, выражается темпоральными синтаксемами «после + Род.»,
«по + Предл.» (а также «до + Род.» и «перед + Твор.»); ср.:
После такого ответа толпа отправилась к князю Василию; Через три
дня после пострижения князя Василия прибыл гетман Жолкевский в Моск-
ву с польским войском; По смерти Ивана Грозного восемнадцать лет судь-
ба русского государства и народа была связана с личностью Бориса Году-
нова (И. И. Костомаров).
Форма «после + Род.» (а также «до + Род.» и «перед + Твор.») может
заполняться не только девербативами, но и личными именами, эллиптиче-
ски обозначающими действие или существование (несуществование) на-
званных лиц: После министра выступили члены коллегии; После нас хоть
потоп; После нас хоть трава не расти.
3.3. Зависимый пропозициональный компонент может выражать не
только предшествующее действие, но и последующее. Для выражения по-
261
добных версий временной последовательности действий русский язык рас-
полагает так называемым «целевым» инфинитивом: Он ездит в Петербург
смотреть картины старых мастеров. Образуемые при этом конструкции
характеризуются политемпоральностью и полимодальностью (инфинитив
выражает значение потенциальности), но моноперсональностью.
Инфинитив акционального глагола в соединении с личной формой глаго-
ла перемещения (шире — глагола со значением изменения положения в про-
странстве, причем это перемещение осуществляется субъектом целенаправ-
ленно) выполняет функцию старого «достигательного наклонения» (супина).
Спрягаемый глагол в соединении с инфинитивом семантически ослабляется;
А. М. Пешковский называл это «обессиливающим влиянием инфинитива»
[Пешковский 2001, 337]. Такое «влияние» обнаруживается не только в со-
единениях типа сел заниматься, лег отдохнуть, пошел грузить, но и оберну-
лась спросить, встал уходить, вышел садиться в машину.
Инфинитив в соединении с глаголом перемещения синонимически свя-
зан с моносубъектными предложениями, в состав которых входит конст-
рукция «чтобы + инфинитив»: Он приехал учиться — Он приехал, чтобы
учиться.
Соединение в одном предложении разных по своей модальной характе-
ристике пропозиций позволяет образовать полимодальную конструкцию.
Для выражения подобных отношений могут использоваться не только ин-
финитив, но и именные дестинативные синтаксемы:
«для + Род.»
Он приехал для чтения лекций /для работы над проектом / для уча-
стия в турнире',
«на + Вин.»
Он пошел на охоту, отправился на рыбалку, пошел на тренировку, по-
ехал на работу.
Понимание цели как желаемого положения дел выражается также модаль-
ной модификацией зависимой пропозиции, см., например: Он приехал с жела-
нием (с намерением, с надеждой, в надежде) поработать, отдохнуть.
3.4. Для выражения моиотемпоральных версий таксисных отношений
используются:
— личные глагольные формы носов, и сов. вида:
Они гуляли по парку и обсуждали новую книгу',
— деепричастные формы глаголов несов. и сов. вида:
Идя домой, они говорили о новой книге',
— именные синтаксемы:
По дороге домой они говорили о новой книге’,
Во время прогулки они обсуждали новую книгу,
Без разговоров, без лишних слов согласился.
262
Синтаксема «без + Род.» представляет собой номинализацию отрица-
тельной модификации личных моделей, см., например: Но все ж она люби-
ла мужа; да, Как любят дети, — кротко, без волнений, Без ревности, без
тайного стыда, Без тех безумных, горьких сожалений И помыслов, ко-
торым иногда Предаться совестно, без подозрений, — Безо всего, чем
дерзостную власть Свою не раз обозначала страсть (Тургенев); И потом
без лишнего слова, дней последних не торопя, мы откроем нашу родину
снова; И, уходя в ночной тиши, без долгих слов решайте... (Б. Окуджава).
Одной из наиболее частотных синтаксем, образующих монотемпораль-
ную моноперсональную версию, является синтаксема «в + Вин.» темпо-
рального имени в соединении с девербативом или деадъективом: В минуту
жизни трудную Теснится ль в сердце грусть: Одну молитву чудную Твер-
жу я наизусть; И скучно и грустно, и некому руку подать В минуту ду-
шевной невзгоды; Лилейная рука тебя мне поднесла В знак памяти, в ми-
нуту расставанья; В день томительный несчастья Ты об них лишь
вспомяни (Лермонтов).
Синтаксема «в + Предл.» от имен состояния и действия (в молчании, в
одиночестве, в недоуменье) образует монотемпоральные моноперсональные
версии как в условиях репродуктивного регистра (сидел в задумчивости, в
молчании, в одиночестве), так и в условиях информативного регистра (умер в
нищете, в безвестности, состарился в бездействии):
Меж тем, под бременем познанья и сомненья, В бездействии соста-
рится оно; ...на злато променяв ту власть, которой свет внимал в немом
благоговенье?; ...В самозабвенье Не лучше ль кончить жизни путь? (Лер-
монтов); Пришел Андрей Ильич домой в большом недоуменье (Тургенев).
Одновременность действия и внешнего признака (монотемпоральность)
одного и того же субъекта (моноперсональность) выражается в моделях с
твор. предик, или имен, предик. (Он ушел грустным/грустный; вернулся ра-
достный/приехал домой студентом). В этой же позиции возможны пред-
ложно-падежные формы:
«без + Род.»
«с + Твор.»
«при + Предл.»
«в + Предл.»
(вернулся без портфеля, без денег);
(пришел домой с арбузом под мышкой; говорила с
грустью в глазах, с улыбкой на лице);
(вернулся при орденах; при деньгах);
(Она приехала в новом пальто; Он вышел в от-
ставку в чине генерала).
Кроме именных синтаксем, возможны наречные (босиком, нагишом).
См. примеры: Но лошадью какой-то офицерской с гримасою какой-то
изуверской она внезапно съедена была; Я знаю, вечером ты в платье шел-
ковом пойдешь по улицам гулять с другим; Верчусь, как белка в колесе с
надеждою своей за пазухой; В темно-красном своем будет петь для меня
моя Дали, в черно-белом своем преклоню перед нею главу (Б. Окуджава).
263
Соединение в одном времени действия и внешнего признака субъекта
обусловлено точкой зрения наблюдателя, субъекта воспринимающего или
субъекта знания, который может быть обнаружен в авторизованных конст-
рукциях, ср.: застал его спящим, больным', увидел его с арбузом под мыш-
кой; встретил ее студенткой, помнит его мальчишкой (см. об этом ниже).
Действие может быть выражено в рамках зависимой пропозициональ-
ной структуры. При этом оно ограничивает во времени качество, признак,
наблюдаемый извне:
Играя в теннис, она преображалась/становилась другим человеком;
Во время игры она преображалась/молодела/становилась другим чело-
веком.
Те же отношения могут быть выражены эллиптически — локативной
синтаксемой:
На корте она молодела/становилась другим человеком.
Подобные предложения обусловлены точкой зрения субъекта-авто-
ризатора (S3), который совпадает с Я говорящего (S4), и будут подробнее рас-
смотрены в разделе, посвященном взаимодействию диктума и модуса.
4. Одинаковая временная локализованное™ (монотемпоральность) дей-
ствия одного субъекта и качества другого (полиперсональность) выражает-
ся в предложениях с временными придаточными (с союзами когда, в то
время как, пока) или темпоральными синтаксемами, см., например: Во все
время разговора царь стоял позадь забора (Пушкин). Образованная при
этом версия межпредикативных отношений принадлежит, как правило, ин-
формативному регистру. Монотемпоральность и полиперсональность ха-
рактеризуют предложения с именными синтаксемами:
«.при + Предл.»
«на + Предл.»
«во время + Род.»
«в период + Род.»
«во времена + Род.»
{При Петре Россия стала сильной державой);
(На его лекциях по истории я вязала свитер);
(Во время разговора отца с сыном я...);
(В период правления Петра..,);
(Во времена Петра...) и др.
Темпорально-событийная синтаксема может выражать добавочные зна-
чения, например локативное, как «на + Предл.», которая образуется собы-
тийными именами (на празднике, на свадьбе, на похоронах): Ковши круго-
вые, запенясь, шипят На тризне плачевной Олега (Пушкин).
Монотемпоральная полиперсональная версия организуется при участии
слов темпоральной семантики, например, синтаксемой «в + Вин.» темпо-
рального имени в соединении с девербативом, деадъективом или прилага-
тельным (в год смерти Пушкина, в день именин Татьяны, в годы застоя, а
трудные годы, в тяжелые времена), ср.:
264
И в час его грустной кончины, В полночь, как свершается год, К высо-
кому берегу тихо Воздушный корабль пристает’, ...не раздался В торже-
ственный хваленья час Лишь человека гордый глас (Лермонтов); Шумные
гости, не то чтобы циники — дети стихии, ищут себе вдохновенья и радо-
стей в годы лихие’. Каждый лист твой что-то важное говорит ученику в
это жаркое и влажное время года на веку (Окуджава).
В известной фразе И. С. Тургенева, которой начинается его стихотворение
в прозе «Русский язык»: Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о
судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора... — в основной пре-
дикативной единице именная модель со значением оценки, а в зависимых —
номинализованы акциональные модели, соединяются же они через субъектную
сферу Я мыслящего и оценивающего субъекта: ‘во дни раздумий о судьбах мо-
ей родины я нахожу поддержку и опору в родном языке’. В этом предложении
оказывается вербализованным не только диктум, но и модус — >7-модусная
рамка, то есть полиперсональность выходит за рамки диктума.
Отношения одновременности могут соединить состояние природы и
действия человека; для образования таких полипредикативных конструкций
используются синтаксемы «в + Вин.» (в жару, в мороз, в холод — Он в мо-
роз легко одетый — Окуджава), а также «в +Предл.», «по + Дат.», «на +
Предл.» признаковых слов в соединении с темпоральными существитель-
ными или прилагательными (в сумраке ночи, в ночной тиши, по утренней
росе, по зимнему снегу), см., например: Он говорит: «В тиши ночной Мы
нападем на их отряды...»; Я тот, которому внимала Ты в полуночной
тишине (Лермонтов).
Слова со значением состояния природы (в мороз, по морозу, в сумерках,
на закате, по холодку) участвуют в организации полиперсональных конст-
рукций: именные синтаксемы выражают естественный временной фон, на
котором разворачиваются события {На заре ты ее не буди, На заре она
сладко так спит — Фет).
Темпоральные слова типа год/годы, день/дни, час/часы образуют как
моноперсональные (а), так и полиперсональные (полисубъектные) (б) кон-
струкции, ср.:
(а) За годы скитаний/в годы
ссылки он написал несколько книг
В день своей гибели он ...
В дни обострения болезни он...
В часы тревожного ожидания она...
(б)В (за) годы войны он написал
несколько книг;
В день приезда отца он...
В первые дни революции он...
В час лунного затмения она...
Минута/минуты, мгновение/мгновения, миг/миги тяготеют к внутрен-
ней точке зрения субъекта чувствующего, поэтому образуют обычно моно-
персональные конструкции (И скучно и грустно, и некому руку подать В
минуту душевной невзгоды... Лермонтов), см. об этом также [Яковлева
1994, 124—125]. По-видимому, именно этим можно объяснить тот факт,
265
что полипсрсональныс предложения с подобными темпоральными словами
обусловлены Я — модусной рамкой: И в скорбный миг, печальный миг
теряют всякое значенье все изреченья мудрых книг и умников нравоученья",
(Б. Окуджава).Ср. еще пример: В миг расставанья, в час платежа, в день
увяданья недели чем это стала ты нехороша? (Б. Окуджава). Последний
пример характеризуется более сложной субъектной перспективой: ель —
объект оценки (Sj), мы — субъект оценки (S3), я — субъект речи (S4), кото-
рый спрашивает.
В отличие от минут, часов, дней слово времена функционирует в рам-
ках только полиперсональной субъектной перспективы.
Если временной «отрезок», на фоне которого разворачиваются другие
действия, принадлежит оси исторического времени и соотносится с обще-
ственной деятельностью конкретного исторического лица или определен-
ной политической силы, то используется синтаксема «во времена + Род.»,
которая обязательно включает в свой состав субъектную синтаксему «Род.»
или притяжательное местоимение: Во времена его правления экономика
оказалась в глубоком кризисе/вышла из застоя.
В отличие от синтаксемы «во время + Род.», форма «во времена + Род.»
организует только полиперсональные полипредикативные конструкции.
Причем расстояние между субъектами должно быть значительным, что
подтверждается запретом на именные сочетания типа *в мои времена, *в
его времена, *во времена моей бабушки. Времена — это часть историческо-
го пространства, в котором действовали не конкретные люди, а историче-
ские личности. Во временах нет направления течения времени, нет развития
и процесса. Производный предлог во время соединяется с девербативами, в
семантике которых есть процессуальность (во время разговора, во время
праздника, во время работы), но: во время мороза, во время сумерек, во
время зноя. (Об этом см. также [Яковлева 1994, 158—160]) Синонимичной
«во времена + Род.» именной синтаксемой является «при + Предл.» (при
Петре, при царе, при большевиках). Характер общественной деятельности
одного субъекта оказывается причиной состояния многих (При Алексее
Михайловиче люди чувствовали себя спокойно/защищенными). Каузатив-
ные отношения выражаются не только синтаксемой «при + Предл.», но и
девербативной синтаксемой «под + Твор.» (под охраной, под надзором):
Под прикрытием артиллерии они чувствовали себя увереннее. При этом
полипсрсональность соединяет субъекты разных рангов (Si и S2).
Подводя итоги, необходимо отметить, что в данном разделе нет полного
перечня всех средств выражения временных отношений (об этом см. подроб-
нее [Всеволодова 1975]), но дано описание, хотя и неисчерпывающее, версий
межпредикативных отношений и показаны таксисные отношения внутри
предложения, что не только позволяет классифицировать полипредикатив-
ные конструкции, но и ведет к анализу текста.
266
5. Каузативное взаимодействие моделей
в рамках диктума (зоны Si и S2)
Каузация как выражение причинно-следственных отноше-
ний в предложении. Каузация перспективная и ретроспек-
тивная. Именные каузативные синтаксемы: центр и пери-
ферия. Условия каузативного осложнения модели. Моно-
/политемпоральность, моно-/полиперсональность. Версии
каузации действия и каузации качества.
1. Каузация — это выражение причинно-следственных отношений,
в которых воздействие субъекта или события вызывает действие, состоя-
ние, изменение качества другого субъекта.
Говорящий, устанавливающий причинно-следственные отношения,
может по-разному представлять обнаруженные им отношения между двумя
фактами. Способ представления говорящим двух (минимум) причинно со-
отнесенных ситуаций — это языковая версия причинности, соединяющая
два положения дел в каузативную ситуацию. Версии причинности можно
разделить на два класса: перспективные и ретроспективные.
Перспективные версии причинности представляют каузативную ситуа-
цию в объективном порядке причины и следствия, соотносят данное поло-
жение дел с последующим положением дел (действием, состоянием, каче-
ством), с посттекстом; ретроспективные версии — соотносят данное поло-
жение дел с предшествующим событием, с предтскстом. Двум указанным
способам выражения межсобытийных отношений соответствуют два класса
каузативных конструкций: глагольные и именные. Глагольными каузатив-
ными конструкциями чаще выражаются версии перспективные (а), имен-
ными — ретроспективные версии (б) причинно-следственных отношений:
(а) Мать просит сына приехать (делает так, чтобы он приехал);
Брат поставил книгу на полку (сделал так, чтобы книга была на
полке).
(б) Он приехал по просьбе матери\
Он приехал из любопытства.
2. Именные каузативные синтаксемы образуют систему, которую мож-
но разделить на центр и периферию. Критерием разграничения цен-
тральных и периферийных способов выражения каузативных
отношений является степень их зависимости от контекстуальных условий:
267
центральные, входя в любую модель предложения (из тех, которые «впус-
кают» эти синтаксемы), делают предложение каузативной конструкцией,
периферийные — реализуют свои возможности выражать причинно-
следственные отношения лишь в определенных моделях предложения (из
всего набора моделей, которые «впускают» эти синтаксемы).
I. Центральные каузативные синтаксемы:
Мы поздно вернулись домой.
Белье не высохло.
У меня плохое настроение.
Волосы намокли.
Река стала полноводной.
Его трудно узнать.
Он не ходит в театр.
б) Он пришел домой.
а) У меня в голове гудит.
б) Мы разъехались по домам.
Мы поздно вернулись домой
из-за дождя.
Белье не высохло из-за дождя.
Из-за дождя у меня плохое
настроение.
Волосы намокли от дождя.
От дождя река стала полноводной.
Из-за костюма его трудно узнать.
Из-за костюма он не ходит в театр.
II. Периферийные каузативные синтаксемы:
а) Его трудно узнать.
б) Он ходит в театр.
а) Я мог бы сделать немало.
а) Его трудно узнать в этом костюме.
б) Он ходит в театр в этом костюме.
а) С большими деньгами я мог бы
сделать немало.
б) Он пришел домой с большими
деньгами.
а) У меня после стрельбы в голове
гудит.
б) После стрельбы мы разъехались по
домам.
В правой колонке (I) все предложения являются каузативными конструк-
циями; они образованы от предложений левой колонки путем осложнения,
при этом использованы центральные каузативные синтаксемы.
В правой колонке (П) каузативными конструкциями являются предложе-
ния под буквой (а). Каузативное осложнение при этом достигается не только
путем введения периферийной каузативной синтаксемы: исходные модели (а)
обладают возможностью осложнения именно этой субстантивной каузатив-
ной синтаксемой, исходные модели (б) не имеют такой возможности и обра-
зуют каузативные конструкции только во взаимодействии с центральными
каузативными синтаксемами (ср.: Он не ходит в театр в этом костюме —
Он не ходит в театр из-за костюма).
Таким образом, каузативное осложнение может быть достигнуто совме-
стными усилиями исходной модели и каузативной синтаксемы. Степень ак-
268
тивности каждой конкретной каузативной синтаксемы оказывается критери-
ем отнесения ее к разряду центральных или периферийных.
Каузативные синтаксемы предъявляют особые требования к исходным
(осложняемым) моделям. Универсальным условием каузативного преобра-
зования модели следует, по-видимому, считать наличие в семантике модели
процессуального значения, что выражается в способности модели прини-
мать фазисные модификации. По этому критерию выделяются модели ди-
намического класса. Сформулированное условие делает невозможным
каузативное осложнение моделей «с общим статическим значением»
(о разграничении статических и динамических моделей см. [Золотова 1973,
217]), например, модель со значением «Субъект и его неотъемлемое качест-
во»: Он — коренной москвич, Он — из рабочих. Он — сын моряка, Юбка
шерстяная. Ваза — из малахита; модель со значением «Субъект и его ква-
лификативный признак»: Слон — млекопитающее, Волк — хищник. Мухо-
мор — несъедобный гриб.
Связь каузации с активным, деятельностным началом, взгляд на причи-
нение сквозь призму деятельностных потенций человека ограничивает воз-
можности каузативного осложнения моделей со значением физического со-
стояния среды {Подморозило, Светает, Стемнело), со значением частей
суток и времени года {Ночь, Зима). Эти предложения предназначены для
репродуктивно-описательного регистра, следовательно, для них неактуаль-
ны межсобытийные (временные и логические) отношения.
Включение в состав моделей статического класса периферийных кауза-
тивных синтаксем обнаруживает не каузативное, а авторизующее осложне-
ние исходной модели, то есть вербализованность субъектной зоны автори-
затора (Sj), см., например, предложения с синтаксемой «у + Род.»: У него {в
его картинах) волк хищник/настоящий хищник/всегда хищник. (Подробнее
см. об этом в разделе, посвященном авторизации.)
3. Каузативный глагол представляет собой неэлементарный предикат,
предназначенный для функционирования в условиях полипредикативных
конструкций. В лингвистической литературе представлены разные класси-
фикации каузативных глаголов, см., например, [Теньер 1988; Золотова
1973; 1982; Апресян 1974; Чейф 1975; Арутюнова 1976].
В глагольных конструкциях средством каузативного осложнения слу-
жат каузативные глаголы {кормить, поить, лечить, сажать; радовать,
огорчать, удивлять, восхищать; просить, требовать, запрещать; помо-
гать, обеспечивать), перифразы каузативных глаголов {дать поесть, осу-
ществлять посадку, приводить в восхищение, оказывать помощь), кауза-
тивно-модальные глагольно-именные сочетания {дать возможность, соз-
дать условия, сделать невозможным).
269
Различают каузативные глаголы, (а) которые в рамках одной лексемы
выражают оба положения дел (и порождающее и порожденное) и (б) кото-
рые выражают только порождение: (а) посадить, положить, послать и (б)
просить, побуждать, вынуждать, разрешать, запрещать (ср. деление на
лексические и синтаксические каузативы [Апресян 1995, I]). Для каузатив-
ных глаголов группы (б), модально-волюнтивного значения, является обя-
зательной их связь с инфинитивом или девербативом, который выражает
каузируемое действие (просить кого-л. спеть, разрешить кому-л. поехать,
поездку). Глаголы группы (а), сами обозначающие каузативное действие,
различаются в своих сочетательных возможностях и требованиях: глаголы,
выражающие каузацию бытия/небытия (родить, убить), каузацию состоя-
ния (лечить, усыплять, веселить), каузацию качества (белить, брить,
мыть, а также усыновить, очернить, украсить) — не требуют инфинитива
или девербатива (в другой терминологии, не требуют «предикатного актан-
та»); глаголы, выражающие каузацию действия, чаще каузацию перемеще-
ния, требуют указания на цель каузированного действия, которая выража-
ется инфинитивом, девербативом или конкретным именем, эллиптически
представляющим последующее действие каузированного субъекта (Их по-
слали убирать картошку'. Студентов послали на полевые работы — Их по-
слали на картошку).
Каузативные глаголы выражают контролируемое/неконтролируемое
воздействие, ср.: Я требую вернуть долг, Он потребовал вернуть долг —
Дорога/езда на автомобиле требует внимания. Если в первом примере
речь идет о контролируемой речевой каузации (ср. еще: Он велел подать
чаю и сел с ними подле стола — Лермонтов), то во втором глагол требо-
вать выражает отношения необходимости, внешнего долженствования —
'Если ты едешь на автомобиле, то должен быть внимательным*. Такое зна-
чение каузативных глаголов речи возможно в соединении с пропозицио-
нальным или предметным субъектом: Совесть велит..', Закон требует..-.
Душа просит..-, Дом требует ремонта’, Ремонт требует больших затрат-.
Небо зовет и т. п. Глаголы контролируемой и неконтролируемой каузации
различаются и своими регистровыми возможностями: значение неконтроли-
руемой каузации является регистров© обусловленным — оно принадлежит
информативно-описательному регистру.
Каузативные глаголы могут соединяться не только с инфинитивом, но и
с девербативом в формах:
«Род.» (просить помощи, требовать поддержки, добиваться реше-
ния, потребовать ответа)’,
«Вин.» (разрешить, запретить взлет, посадку, выезд, вылет)',
«Дат.» (способствовать, содействовать, помогать, мешать, препят-
ствовать возвращению на родину);
«к + Дат.» (принудить к ответу; приговорить к смерти);
270
«на + Вин.» (толкать на воровство, на предательство; обречь на
страдания);
«Твор.» (командовать, руководить погрузкой);
«о + Предл.» (просить о помощи);
«в + Предл.» (помогать в работе над книгой; убеждать в необходимо-
сти поездки);
«с + Твор.» (помочь с деньгами);
«на + Вин.» (послать на учебу, на разгрузку вагонов);
«для + Род.» (направить для участия в конференции, для оказания
помощи).
Каузативные глаголы типа просить, требовать, выражающие кауза-
цию посессивных отношений, соединяются с синтаксемами конкретных
имен: просить, требовать денег/деньги. Именные синтаксемы в этих со-
единениях представляют каузируемую ситуацию эллиптически (просил,
чтобы дали денег/деньги).
В сочетании с глаголами речевой оценки хвалить, благодарить, осуж-
дать, проклинать, ругать, бранить, высмеивать и глагольно-именными
перифразами объявлять выговор/благодарность синтаксема «за + Вин.»
обозначает оцениваемое действие, которое вызвало речевую реакцию: Его
похвалили за хорошие отметки; отругали за двойку; Дирекция объявила ему
выговор за самовольный уход. Глаголы благодарить, осуждать, прокли-
нать в форме первого лица наст, времени и глагольно-именные перифразы
оказываются не только средством выражения речевой оценки, но и средст-
вом осуществления, то есть самим речевым действием (перформативами):
За все, за все тебя благодарю я: За тайные мучения страстей. За горечь
слез, отраву поцелуя... (Лермонтов). (Подробнее см. [Гловинская 1993].)
Та же предложно-падежная форма («за + Вин.») может заполняться
именами личными и конкретно-предметными, которые эллиптически пред-
ставляют ту же версию причинности: Я благодарю вас за сына (то есть за
то, что вы его спасли, приютили, поддержали...), за книгу (то есть за то, что
вы ее прислали, нашли и т. п.).
4. Каузативная конструкция организуется взаимодействием двух субъ-
ектных зон: Sj (субъекта исходной модели) и S2 (каузатора), а следователь-
но, характеризуется полипредикативностью и таксисными отношениями
между предикативными составляющими.
С учетом таксисных отношений можно предоставить систему каузатив-
ных конструкций. Первым уровнем деления этой системы является разгра-
ничение моно- и полисубъектных (моно- и полипсрсональных) каузативных
конструкций. Исходной при этом признается полисубъектность, то есть не-
совпадение в одном лице субъекта базовой модели (S]) и субъекта-
каузатора, инициатора (S2): Она заставила его пойти к врачу, отправила
271
его к врачу — Он обратился к врачу/пошел к врачу по совету/по настоянию
родных. Моносубъсктныс каузативные конструкции характеризуются на-
ложением двух субъектных зон, то есть совпадением в одном лице субъек-
та-каузатора и субъекта, испытывающего воздействие: Она заставила себя
пойти к врачу/отправилась к врачу из любопытства.
Моносубъектные каузативные конструкции отражают, как правило, бы-
тие человека: единство внутреннего и внешнего, души и тела, субъекта чув-
ствующего и субъекта действующего и их взаимодействие в условиях кау-
зативной ситуации (запрыгал от радости, заплакал от горя). Двуединство
тела и духа делает возможным каузативные ситуации, представленные кон-
струкциями типа Усилием воли я заставил себя встать. Человек может од-
новременно быть и субъектом действующим, и субъектом мыслящим, при
этом субъект мыслящий контролирует, каузирует бытие субъекта дейст-
вующего (Она отправилась туда из любопытства, из желания узнать...).
Моносубъектные версии причинности группируются в два класса: (а)
отражающие переход от внутренних ощущений, состояний и мыслей к
внешним их проявлениям и (б) отражающие переход от внешней деятель-
ности к внутренним ощущениям (состоянию) и свойствам субъекта. См.
примеры:
(а) Ванька зажмурился от боли (В. Шукшин); ...хозяин все чаще ло-
жится, иногда внезапно охнет от боли (Г. Троепольский); ...в час, когда
по ошибке звонят (А. Твардовский); По глупости и серости Севастьянов
не поинтересовался фамилией певицы (В. Панова);
(б) Сума они, видите ли, сходят от чтения (В. Шукшин); Он уехал из
города и до одурения, до полной бессонницы, до галлюцинаций работал
на даче один (Ю. Бондарев); ...лягут ранние морщины от напрасной суеты
(Б. Окуджава).
Несмотря на то, что внутреннее состояние и внешнее его проявление не
имеют дистанции во времени, именные синтаксемы «от + Род.», «из + Род.»,
«по + Дат.» образуют моноперсональные, но политемпоральные версии при-
чинности, поскольку наблюдение измененных свойств и знание причины
принадлежат разным коммуникативным регистрам.
4.1. Моноперсональные каузативные конструкции, выражающие одно-
временность действия и состояния одного и того же субъекта, образуются:
деепричастием несов. вида (Работая, она чувствовала себя уверенней/
чувствовала радость/усталость/вновь обретала уверенность в себе)',
именной синтаксемой «за + Твор.» (За работой/за шитьем/за книгой
она скучала’. За работой скучать не приходится)’,
именной синтаксемой «в + Предл.» (В страхе забился под диван, в ужа-
се металась из стороны в сторону, в отчаянии рвал на себе волосы)’,
именной синтаксемой «без + Род.», прямо или эллиптически выра-
жающей то действие (процесс), отсутствие или невозможность которого
272
обусловливает определенное состояние субъекта {Она скучала/страдала
без работы).
Перечисленные именные и глагольные синтаксемы выражают кауза-
тивное значение в определенных контекстуальных условиях, ср:
(а) была без работы
умер в нищете
была в смущении
целый день за работой
(б) скучала без работы
страдал в нищете
в смущении не могла слова сказать
за работой не заметила...
и поэтому относятся к периферийным каузативным синтаксемам.
Признаковая синтаксема «в + Предл.», выражающая эмоциональное со-
стояние человека, функционирует не только в позиции предиката неослож-
ненной модели, но и в позиции осложнителя модели: эмоция — это не
только каузированное, но и каузирующее состояние; эмоции человеческие
должны находить выход, должны в чем-то проявляться, что и обнаружива-
ют соответствующие версии причинно-следственных отношений: Но молча
вы глядите строго, И я в смущении молчу. Кинжалом в нетерпе-
нии/Изрезал я ковер (Лермонтов); ...и целый час в волненье ходил один по
комнате своей (Тургенев).
4.2. Каузативные глаголы позволяют определенным образом трансфор-
мировать моносубъектные версии причинности типа Он валился с ног/падал
от усталости в конструкции с пропозициональным каузатором — Уста-
лость буквально валила его с ног. Признаковые синтаксемы именительного
падежа в подобных конструкциях не обозначают целеполагающего деятеля,
глаголы псевдоакциональны, они воспроизводят процесс перерастания од-
ного «качества» (состояния, признака) в другое через ступень «количества».
Иными словами, данные модели выражают гиперболизацию данного каче-
ства (это касается прежде всего предложений с деадъективами, в которых
элемент метафоричности и гиперболизованности может быть проявлен сло-
вом «буквально»: Любовь буквально ослепила ее = ослепла, ничего не заме-
чала вокруг от любви).
Имя пропозициональной семантики, занимая позицию субъекта, обна-
руживает направление каузации — от причины к следствию (ср.: Ревность
толкает людей на ужасные поступки/приводит к.../ведет к... — К беде не-
опытность ведет}, но не перестает быть предикативно значимым, носите-
лем предикативного признака.
Перспективные моносубъектные версии причинности образуются на
базе акциональных моделей с личным субъектом, ср.: Он приехал сюда раз-
влечься/для развлечения/за развлечениями’, Она отправилась за покупками.
273
Целевой (субъектный) инфинитив и дестинативные именные синтаксе-
мы выражают причину перемещения субъекта. Целевые отношения могут
быть «проявлены» именами модальной семантики желание, жажда,
стремление, необходимость, при этом глагол акциональный теряет акцио-
нальность: Его привела сюда жажда развлечений'. Необходимость купить
еды заставила его покинуть свое убежище,
5. Каузативную конструкцию со значением действия, каузирующего со-
стояние субъекта, характеризуют признаки политемпоральности и полипер-
сональности.
Эти параметры свойственны полипредикативным конструкциям с кау-
зативными глагольно-именными сочетаниями типа ввести в транс, вывес-
ти из забытья, вывести из равновесия, ввергнуть в сомнения, вернуть из
небытия, привести в негодность. Каузативные конструкции с данными
глагольно-именными сочетаниями, несмотря на то, что они воспроизводят
объективную временную соотнесенность событий в причинно-
следственном их соотношении, связаны с ретроспективной точкой зрения
говорящего, обнаруживают его ментальную активность (как и другие сред-
ства каузативного осложнения модели), а следовательно, принадлежат ин-
формативному регистру. В условиях информативного регистра акциональ-
ные в своем первом значении глаголы ввести, вывести, привести превра-
щаются в каузативно-фазисные глаголы, которые из всех компонентов ак-
ционального значения сохраняют лишь направление причинения: от кауза-
тора — к объекту-субъекту его каузирующего воздействия — естественную
временную последовательность событий, направление каузации. Именно
поэтому позицию субъекта-каузатора при таких глаголах занимают не
только имена личные, но и имена пропозициональной семантики, ср: (а)
Врач ввел (погрузил) больного в состояние гипнотического сна/вывел из...;
Он довел ее до слез, до истерики и (б) Вопрос вывел его из забытья; Эти
события вывели его из равновесия. Отсутствие акционального значения у
глаголов в подобных полипредикативных версиях предполагает пропози-
циональное заполнение субъектной позиции, а, следовательно, имена лич-
ные нередко представляют каузирующее событие эллиптически: Он вывел
меня из забытья (своим вопросом), довел до слез (своими расспросами). См.
также: Раз только... я каким-то ничтожным вопросом вывел его из забы-
тья... (Чехов); Старик спросил'. — Я вас не вверг в печаль признаньем в
этих бедах небывалых? (Б. Ахмадулина).
Другой тип каузации выражают глагольно-имеппые сочетания с глаго-
лом нести и его производными (нести радость людям, внести в чью-л.
жизнь разнообразие), а также антонимичные глагольно-именные сочетания
с глаголами лишить, отнять'. Она лишила их покоя, отняла счастье и по-
кой. Эти глагольно-именные сочетания обычно выражают ненамеренную,
274
неконтролируемую каузацию (хотя могут выражать и целенаправленное
воздействие).
Признаками политемпоральности и полиперсональности характеризу-
ются также конструкции, выражающие целенаправленную деятельность
каузатора. Целью его деятельности оказывается изменение бытия (неакту-
ального состояния) другого субъекта (конкретно-личного или собиратель-
ного): Он борется за счастье для всех, работает на благо всех, для общего
блага; Она живет ради детей. Дестинативные синтаксемы «за + Вин.», «на
+ Вин.», «для + Род.», «ради + Род.» выражают цель со знаком плюс.
«Цель» со знаком минус выражают синтаксемы «против + Род.» (Они бо-
ролись/выступали против загрязнения рек), «с + Твор.» (Я не в силах бо-
роться с твоей ленью), «от + Род.» в соединении с глаголами спасти, убе-
речь, предохранить, вылечить, избавить, защитить, укрыть и др. (укрыть
от дождя, спасти от разорения).
5.1. Каузирующее действие может представлять собой особый тип про-
странственного ориентира: Она побежала на голос сына; На его звонок
явилась горничная. Синтаксема «на + Вин.» девербативов или имен с ак-
циональной семантикой выражает действие одного субъекта, которое рас-
сматривается другим субъектом как пространственный ориентир. Таким
ориентиром оказывается световой или звуковой сигнал (свет, огонек, голос,
крик, шум).
Перемещение на ориентир всегда осуществляется целенаправленно, но
каузация перемещения может быть как контролируемой, так и неконтроли-
руемой.
Синтаксема «на + Вин.» может выражать каузацию изменения положе-
ния в пространстве при сохранении местоположения субъекта: Я оглянулся
на шум, на голос; Она обернулась на стук камней. В этом случае по усло-
виям восприятия возможны только звуковые ориентиры.
Каузированное действие как ответ на внешнее воздействие выражается
также в конструкциях с производным предлогом в ответ на: В ответ на
мои слова она только улыбнулась; В ответ на принятый закон шахтеры
объявили забастовку.
Каузирующее воздействие иногда оказывается настолько сильным, что
любое противодействие ему становится безрезультатным. Каузативные от-
ношения этого типа выражаются девербативной синтаксемой «под +
Твор.»: Под давлением церкви скоморошьи игрища были запрещены; Под
напором общественности предприятие выведено за пределы города.
5.2. На базе таксисных отношений одновременности состояния среды и
действий человека формируются разные смысловые модификации моно-
темпоральной версии:
275
а) с собственно темпоральным значением (Утром мы отправлялись на
речку);
б) с темпорально-каузативным условным значением (В жару мы от-
правлялись на речку; Здесь фонари зажигают днем, а батареи топят ле-
том — Здесь фонари зажигают при свете, а батареи топят в жару);
в) с темпорально-каузативным уступительным значением (Даже в 30-
градусную жару нас не пускали на речку).
Тот же тип таксисных отношений (монотемпоральность, но полиперсональ-
ность) обнаружим в каузативных конструкциях с синтаксемой «без + Род.» (в
значении 'в чье-л. отсутствие, без чьего-л. вмешательства*). Для каузативной
синтаксемы «без + Род.» характерна позиция в абсолютном начале предло-
жения и интонационное отделение этой синтаксемы от остальной части
предложения, что позволяет избежать омонимии с другой синтаксемой «без +
Род.» (в значении ‘без чьего-л. участия’); ср.: Без нее мы смогли отремонти-
ровать дом/наладить отношения с соседями (то есть ‘она не мешала, потому
что ее не было’) — Мы отремонтировали дом без нее (то есть ‘когда ее не
было’, 'без ее участия’).
Отношения монотемпоральности и полиперсональности выражаются и
синтаксемой «при + Предл.» (при Петре, при царе, при большевиках). Ха-
рактер общественной деятельности одного субъекта оказывается причиной
изменения состояния многих (При нем люди чувствовали себя спокойно).
6. Признаки политемпоральности и полиперсональности характеризуют
и конструкцию, выражающую каузацию качества субъекта.
Качество одного субъекта представлено как результат воздействия дру-
гого субъекта. Эти отношения между двумя ситуациями выражаются кауза-
тивными конструкциями с отадъективными глаголами каузации качества
(побелить, позолотить, укоротить, охладить, удлинить — Солнце позо-
лотило верхушки деревьев) или неполнознаменательными каузативными
глаголами делать/сделать, превратить в соединении с прилагательным
и/или признаковым существительным: Жизнь сделала его мудрым/ мудре-
цом; Война сделала его молчаливым; Разговор с отцом сделал его взрос-
лым человеком.
Результат воздействия может быть выражен признаковыми существи-
тельными (мудрец, хитрец, борец, лжец), которые оформляются разными
падежными или предложно-падежными формами:
«Твор. предик.» (Ты сделал меня лжецом),
«Вин.» (Ты сделал из меня лжеца),
«в + Вин.» (Ты превратил меня в лжеца).
Те же отношения могут быть выражены соединением девербатива или
деадъектива с каузативными глаголами научить, приучить: Жизнь научила
276
его уму-разуму. Отец научил его уму-разуму/терпению/приучил к акку-
ратности. Подобные предложения представляют качество как результат
предшествующего воздействия со стороны другого субъекта, что позволяет
квалифицировать их как перфективные, но возможны и имперфективные
формы: Отец приучает его к аккуратности.
В модели со значением качества (Миша — воспитанный мальчик, хит-
рец, драчун, лентяй) каузатор может вводиться именными синтаксемами
«из-за + Род.», «благодаря + Дат.», «у + Род.»: Из-за тебя я стал калекой,
оказался лжецом', Он стал студентом, умным человеком, поумнел только
благодаря отцу, благодаря заботам отца.
Предложно-падежная форма «у + Род.» может выражать как субъек-
та-каузатора, так и авторизатора; ср.: У тебя он быстро поумнеет (то есть
станет умным под твоим руководством) и У тебя он получается слишком
умным (то есть с твоей точки зрения, по твоим словам); см. также пример, в
котором субъекты мнения и именования (каузации имени) выражены раз-
ными синтаксемами: Надобно заметить, что у кучеров любимая их лошадь
называется всегда Ваською, даже вопреки желанию господ, наделяющих
ее громкими именами Ахилла, Гектора... она все-таки будет для кучера не
Ахел и не Нектор, а Васька (Лермонтов).
Определенные действия или бездействие одного субъекта обусловли-
вают изменение качеств другого субъекта. Качество может быть выражено
нс только именным предикатом, но и глагольным: Благодаря ему брат хо-
рошо говорит по-французски’, Из-за тебя она до сих пор не умеет плавать’.
Благодаря врачам он видит обоими глазами. Каузативно-субъектные син-
таксемы в подобных конструкциях соединяются с модальными или модаль-
но-темпоральными модификациями моделей со значением действия (типо-
вое значение действия осложняется и модифицируется в значении способ-
ности или нового качества).
И базовые модели со значением качества, и каузативные конструкции,
обнаруживающие процесс возникновения качества, принадлежат информа-
тивному типу текста.
Модели со значением качества соединяются также с девербативными
каузативными синтаксемами:
«после + Род.»: После обработки/после шлифовки поверхность дета-
ли становится гладкой’,
«под + Твор.»: Под действием высоких температур металл приобре-
тает большую прочность (под действием, воздействием, влиянием... —
лексически ограниченный ряд девербативов; здесь идет процесс образова-
ния производных предлогов);
«от + Род.»: От стирки платье полиняло, стало серым.
Каузативные конструкции, соединяющие предикаты действия и качест-
ва, допускают и моноперсональность каузативных отношений, когда субъ-
ект базовой модели и субъект-каузатор совпадают в одном лице.
277
Качество как результат действия субъекта может характеризовать это
действие по степени активности, интенсивности: «большое» количество
действия обусловливает появление нового качества: Он загорал до черно-
ты', Она кричала до посинения.
Номинализации причины гораздо частотнее, чем номинализация след-
ствия. Для выражения причинных отношений между действием и качест-
вом одного и того же субъекта используется деепричастие: Работая в
школе, он стал настоящим учителем. Эллиптически эти же отношения
можно выразить локативно-темпоральной синтаксемой: В школе он стал
настоящим учителем/сорвал голос/научился слушать', В армии он стал
злым, а также глагольной каузативной конструкцией с именительным не-
личного каузатора: Школа сделала его человеком/из него человека'. Армия
сделала его сильным', Афганистан сделал его жестоким.
Соотношение количества действия и качества субъекта обнаруживают и
темпоральные синтаксемы «после + Род.» и «за + Вин.»: После двадцати
лет работы в школе/за годы работы в школе она научилась терпению, а
также. Двадцать лет работы в школе научили ее терпению.
Предложенный здесь метод анализа каузативных конструкций может
быть положен в основу полного исчисления всех глагольных и именных
средств образования каузативных конструкций (наиболее подробное описа-
ние причинных конструкций, но в рамках другой синтаксической концеп-
ции см. в [Всеволодова, Ященко 1988]).
Коммуникативный подход позволяет увидеть функциональные разли-
чия между именными и глагольными каузативными синтаксемами, разгра-
ничить каузативные синтаксемы по их функциональным возможностям на
центральные и периферийные, на основе типологии моделей систематизи-,
ровать версии причинности и средства их выражения, проследить характер
таксисных отношений в структуре каузативных конструкций.
6. Взаимодействие диктума и модуса.
Авторизация (субъектные зоны S3, S4 и S5)
Коммуникативный регистр и модусная рамка: семантиче-
ская классификация модусных рамок. Категория лица в
модусной рамке: Я- и Он-модусные рамки. Свое и чужое
слово. Монолог и диалог. Авторизация как способ осложне-
ния модели предложения. Авторизующие синтаксемы и их
синтаксические омонимы. Авторизующие глаголы. Взаимо-
действие авторизации и каузации.
1. В условиях репродуктивного регистра при совпадении точек зрения
наблюдателя и говорящего (S3 и S4) модусная рамка отсутствует, модус ока-
зывается «растворенным» в компонентах модели, выражающей содержание
диктума, например: Когда лейтенант заснул, двери во всех купе закрылись
и в теплом и ослепительном вагоне настало монотонное дорожное бор-
мотание, Тальберг вышел в коридор... (Булгаков). Эксплицитный модус об-
наруживает «перемещение» наблюдательного пункта автора в другую субъ-
ектную сферу, ср., например, другой взгляд на тот же самый поезд: ...через
десять минут прошел через Пост сияющий десятками окон пассажирский,
с громадным паровозом. Тумбовидные, массивные, запакованные до глаз
часовые-немцы мелькнули на площадках, мелькнули их широкие черные
штыки. Стрелочники, давясь морозом, видели, как мотало на стыках
длинные пульманы, окна бросали в стрелочников снопы света. Затем все
исчезло, и души юнкеров наполнились завистью, злобой и тревогой (Бул-
гаков).
В модусной рамке субъект сознания предстает в одной из своих ипоста-
сей: как субъект воспринимающий, как субъект мыслящий, как субъект
чувствующий. Если результаты ментальной деятельности субъекта находят
свое выражение в слове, то субъект мыслящий, воспринимающий и/или
чувствующий становится еще и субъектом говорящим. Совпадение субъек-
та чувствующего, мыслящего и Я субъекта говорящего (S3 = S4, в зоне S4 —
Я) выражается Я-модусной рамкой: И вдруг мне почудилось, что между
двух окон стоит мой соперник...'. Я понял, что и я получил подаяние от
моего брата', Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти (Турге-
нев). Несовпадение субъекта сознания и субъекта речи, героя и автора тек-
ста образует О//-модусную рамку: Смутился дурак и начал печалиться о
том, как бы прекратить те неприятные слухи’, И вспомнила тут барыня,
кар, потеряв несколько лет тому назад десятимесячную дочь, она с горя
279
отказалась нанять прекрасную дачу под Петербургом и прожила целое
лето в городе! (Тургенев). Cto-модусная рамка может формироваться и в ре-
зультате раздвоения зоны S3: в этом случае автор передает не только чужое
мнение, но и чужое слово: ...вдруг расскажет* что у него была лошадь ка-
кой-нибудь голубой или розовой шерсти...', Потом пошли осматривать
крымскую суку, которая была уже слепая и, по словам Ноздрева, должна
была скоро издохнуть...', Потом Ноздрев велел еще принесть какую-то
особенную бутылку, которая, по словам его, была и бургоньон и шампань-
он вместе (Гоголь); Все говорили, что она очень подурнела в эти последние
дни и была под венцом не так хороша, как обыкновенно, но Левин не нахо-
дил этого (Л. Толстой).
O/z-модусная рамка может представлять неопределенно-множественного
субъекта, в состав которого говорящий не включает себя: ...в свете утвер-
ждали, что язык его зол и опасен... толпа же говорила, что в его улыбке, в
его странно блестящих глазах есть что-то... (Лермонтов).
2. Выбор «рамочных средств» определяется коммуникативными уста-
новками говорящего. В соответствии с системой коммуникативных регист-
ров выделяется пять модусных рамок: (I) перцептивная, (2) ментальная, (3)
волюнтивная, (4) реактивная, (5) речевая. (Ср. четыре плана модусов в
[Арутюнова 1988, 109]).
Каждая модусная рамка имеет свой репертуар модусных, рамочных
предикатов.
(1) В перцептивных модусных рамках используются глаголы чувства
(видеть, слышать, чувствовать), модусные предикативы на -о (видно,
слышно, заметно).
Отличие собственно перцептивных предикатов от других модусных
предикатов в том, что исходной (изосемичной) формой перцептивного пре-
диката является модусный предикатив на -о, а не спрягаемая форма глагола:
ощущение — это результат восприятия, субъект чувствующий неактивен,
поэтому он выражается синтаксемой «Дат. без предлога» (Ему слышно, Ему
стало видно, что.., как.., куда...).
Перцептивные модусные рамки чаще соединяются с пропозициональ-
ными единицами (предложениями) не при помощи союза что, а при помо-
щи вопросительно-относительных местоимений: Брат видел, куда она по-
шла', Было слышно, как шумит море.
Перцептивный модус, соединенный с экзистенциальным предикатом,
не сохраняет рамочной позиции и образует предикат диктума, который мо-
жет взаимодействовать не только с конкретными именами (Я ви-
жу/видел/увидел незнакомую улицу, незнакомых людей), но и с признаковы-
ми, чаще событийными (Я видел этот спектакль, этот заезд). Глагол ви-
деть в соединении с конкретными именами функционирует как в репро-
дуктивном (Вошедши во двор, увидели там всяких собак... ’, Прошедши по-
280
рядочное расстояние, увидели, точно, границу, состоявшую из деревянно-
го столбика и узенького рва — Гоголь), так и в информативном регистре
(Ты хочешь знать, что видел я на воле? Пышные поля... Я видел груды
темных скал, Когда поток их разделял... Я видел горные хребты, Причуд-
ливые, как мечты... — Лермонтов). Соединение глагола видеть с пропози-
циональным именем принадлежит информативному регистру: Я уже видел
этот спектакль - уже смотрел, знаю; Я видел смерть = Я знаю, что такое
смерть.
Глагол зрительного восприятия располагает наибольшими сочетаемо-
стными возможностями по сравнению с другими перцептивными глагола-
ми, например, слышать, чувствовать, которые соединяются преимущест-
венно с именами пропозиционной семантики (слышать голоса, крики, шум
моря\ чувствовать холод).
Глаголы чувства во взаимодействии с моделями информативного реги-
стра обнаруживают точку зрения субъекта мнения или субъекта знания: Он
видел, что работа закончена', Я слышал, что соседи переезжают на новую
квартиру. В подобных примерах глаголы видеть, слышать являются эле-
ментом ментальной модусной рамки. Отличие перцептивных видеть, слы-
шать, чувствовать от ментальных видеть, слышать, чувствовать обна-
руживается нс только в возможности/невоз-можности соединения с что-
придаточными, но и в том, что для предикатов чувства, восприятия невоз-
можны именные перифразы, поскольку именные перифразы предназначены
для информативного регистра, ср.:
Он слышал, как шумит море = => Слышно, как шумит море, но:
*Прошел слух, как...
Он слышал, что возвращается хозяйка этого дома ==> Слышно, что
хозяйка возвращается ==> Прошел слух, что хозяева возвращаются.
(2) В ментальных модусных рамках возможны:
глаголы восприятия в ментальном значении (видеть, слышать, чувст-
вовать)’, их именные перифразы (ходят слухи)',
модусные предикативы на -о (видно, слышно, известно, неизвестно)',
глаголы знания, мнения (знать, верить, думать, считать, полагать,
решить, находить, понимать, помнить, догадываться, представляться,
казаться).
(3) В волюнтивных модусных рамках:
модальные глаголы и глагольно-именные сочетания (хотеть, желать,
изъявить, выразить желание и др.);
модальные предикативы на -о (нужно, должно, можно)',
глаголы речевого воздействия (полнознамснательные: приказывать,
требовать, просить', неполнознаменательные: следует, подобает, полага-
ется).
281
(4) В реактивных модусных рамках:
краткие прилагательные со значением эмоционального состояния (рад,
счастлив)',
краткие прилагательные (согласен, не согласен, не уверен, не убежден)
и глаголы (сомневаться, (не) вериться), выражающие отношение говоря-
щего к чужому высказыванию, к чужой информации в плане ее истинно-
сти/ложности;
предикативы на -о со значением истинностной оценки (сомнительно,
маловероятно, неверно, правдоподобно, малоправдоподобно и др.);
имена существительные со значением истинностной оценки (правда/неправ-
да, ложь, факт/не факт, чушь, ерунда, басни, сплетни, выдумки и др.);
предикативы на -о со значением эмоционального состояния (грустно,
приятно, досадно, обидно), предикативы типа жаль; глаголы эмоциональ-
ной реакции (жалеть, сожалеть, радоваться, огорчаться, удивляться).
(5) В речевых модусных рамках:
глаголы речи (говорить, кричать, шептать);
глаголы речевой деятельности (сообщать, информировать);
глаголы интерпретации речевых действий (объяснять, доказывать, за-
являть).
Особенность глаголов речи в том, что они могут взаимодействовать с
предикатами каждой из первых четырех модусных рамок. Для перцептив-
ных предикатов это взаимодействие обнаруживается в том случае, когда
субъект восприятия и субъект речи совпадают в одном лице: находящийся в
подтексте глагол речи (Я слышу (и говорю), как шумит море) проявляется в
условиях монологического текста:
Он говорил, что слышал, как...; Он говорил, что слышал шум моря.
См., например, соединение речевой и ментальной модусных рамок: (а)
Л-модусная рамка: Словом, куда ни повороши, был очень порядочный чело-
век (Гоголь); (б) Ол-модусные рамки: Губернатор об нем изъяснился, что
он благонамеренный человек; прокурор — что он дельный человек; жан-
дармский полковник говорил, что он ученый человек; председатель пала-
ты — что он знающий и почтенный человек; полицеймейстер — что он
почтенный и любезный человек; жена полицеймейстера — что он любез-
нейший и обходительнейший человек (Гоголь).
Отсутствие речевой модусной рамки в условиях монологического тек-
ста обнаруживает точку зрения автора: Шагнуть-то он шагнул, но оста-
новился в изумлении в дверях и даже вздрогнул. За столом покойного си-
дел неизвестный, тощий и длинный гражданин в клетчатом пиджачке, в
жокейской шапочке и в пенсне... (Булгаков). Описание Коровьева дано с
точки зрения Никанора Ивановича Босого, вместе с которым автор и чита-
тель попадают в кабинет Берлиоза.
282
Если в позиции предицируемого компонента при глаголах речи (гово-
рить, сказать) оказываются неличные имена или имена пропозициональ-
ной семантики, то ментальная модусная рамка соединяет точку зрения
субъекта мнения (S3) и точку зрения грворящего (S4): Ее глаза говорили о
том, что надежды уже нет.
3. Совпадение точек зрения S4 и S3 возможно, если
(а) говорящий указывает на то, что данное мнение является его «собст-
венным», см. несколько примеров из романа Ф. М. Достоевского «Бесы»:
Мое же личное мнение, это — что подметных грамот рабочие со-
всем не читали...', По-моему, тут не было ни бунта, ни даже выборных,
ибо это средство старое, историческое', русский народ искони любил раз-
говор с «самим генералом»', И потому я совершенно убежден, что хотя
Петр Степанович, Липутин, может, и еще кто-нибудь, даже, пожалуй, и
Федька, и шмыгали предварительно между рабочими и говорили с ними, но
наверно не более как с двумя, с тремя, ну с пятью, лишь для пробы, и что
из этого разговора ничего не вышло',
(б) автор текста встает на точку зрения своего героя; в этом случае
мысли и чувства героя представлены как бы изнутри, поскольку автор пря-
мо констатирует, излагает мысли и чувства, никак не обнаруживая расстоя-
ние между собственной субъектной сферой (зоной S4) и субъектной сферой
героя, который одновременно является субъектом воспринимающим и
мыслящим (зона S3), см., например: Подали обедать. Она встала, начала
убирать свои пяльцы и, взглянув нечаянно на улицу, опять увидела офицера.
Это показалось ей довольно странным (Пушкин); Под Маргаритой хором
пели лягушки, а где-то вдали, почему-то очень волнуя сердце, шумел поезд
(М. Булгаков). Такое проникновение в сознание героя, «вживание» (термин
М. М. Бахтина) автора в героя возможно в текстах художественной литера-
туры, в так называемом «нарративном режиме».
В примерах (а) совпадение зон S4 и S3 всегда обнаруживается Я-
модусной рамкой (Я вижу, как...; Я думаю/считаю, что...; По-моему, на
мой взгляд, с моей точки зрения). Л-модусная рамка может редуцироваться
до вводно-модального слова: Мне кажется, что он заболел — Он, кажет-
ся, заболел — Он, по-видимому, заболел; Я считаю возможным, что этот
поезд отменят — Возможно, этот поезд отменят; см. еще примеры:
...казалось, все поднялось и поехало, все переселялось целыми караванами
на дачу; казалось, весь Петербург грозил обратиться в пустыню (Достоев-
ский).
В примерах (б) в модусной рамке могут появляться и формы 1-го лица,
и формы 3-го лица: 1-е лицо обнаруживает Ich-Erzahlung (повествование от
лица героя), 3-е лицо в подобных модусных рамках свидетельствует о пере-
283
ключении точки зрения автора в ментальную зону героя; но и при форме
3-го лица модусная рамка не перестает быть Я-рамкой.
Примеры модусных рамок в Ich-Erzahlung:
Я уже заметил, что на свете, помимо лета, есть еще осень, зима,
весна, когда из дому можно выходить только изредка’. Казалось, сидел бы
в этой лощине весь век, кого-то любя и кого-то жалея', Я не знал, что мы
стали бедные, что отец много «промотал» в Крымскую кампанию...’, В
Рождестве же видел я и высшую роскошь: в церкви’. Да и одному ли Ро-
стовцеву присуща была эта гордость? Впоследствии я увидал, что очень и
очень многим, а теперь вижу и другое: то, что была она тогда даже неко-
торым знамением времени, чувствовалась в ту пору особенно и не только в
одном нашем городе (Бунин, Жизнь Арсеньева).
Примеры Л-модусных рамок с формами 3-го лица:
Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда.
<...> Правил... малый лет восемнадцати... И, убедившись, что с ним не раз-
говоришься, Ивлев отдался той спокойной и бесцельной наблюдательности,
которая так идет к ладу копыт и громыханию бубенчиков.
Ехать сначала было приятно: теплый, тусклый день, хорошо нака-
танная дорога...
Ивлев поглядел кругом: погода поскучнела...
Графиня... между прочим рассказывала про своего близкого соседа
Хвощинского, который, как знал Ивлев еще с детства, всю жизнь был по-
мешан на любви к своей горничной Лушке.
Он глядел на приближающуюся усадьбу, видел наконец то, о чем слы-
шал так много, но по-прежнему казалось, что жила и умерла Лушка не
двадцать лет тому назад, а чуть ли не во времена незапамятные.
...И, превозмогая неловкость, смутно томясь его пристальным
взглядом, Ивлев стал медленно перелистывать «Грамматику любви» (Бу-
нин, Грамматика любви).
4. В качестве предикатов волюнтивной модусной рамки выступают
предикативы на -о и модальные глаголы хотеть, желать, а также глаголы,
интерпретирующие конкретное высказывание в связи с его коммуникатив-
ной направленностью: Акцизному стало невыносимо’, ему захотелось на-
смеяться над этим блаженством, дать почувствовать Анне Павловне,
что она забылась, что жизнь вовсе не так прекрасна, как ей теперь ка-
жется в упоении... (Чехов).
Возможно употребление интерпретирующих глаголов как с личным,
так и с неличным субъектом в каузативных конструкциях: Времени не
тратя даром, царь велит своим боярам и царицу и приплод тайно бро-
сить в бездну вод (Пушкин); „.а между тем требовали от нее, чтоб она
одета была как и все, то есть как очень немногие (Пушкин); Однажды в
284
мае велел я заложить Орлика в дрожки и отправился в Липяги (А. И. Эр-
тель); В силу всего изложенного прокуратор просит первосвященника пе-
ресмотреть решение и оставить на свободе того из двух осужденных,
кто менее вреден, а таким, без сомнения, является Га-Ноцри
(М. Булгаков).
Ср.: Гундриков справедливо полагает, что при таких условиях интен-
сивное хозяйство излишне. Оно требует затрат и лучших климатиче-
ских условий (А. И. Эртель).
Особым типом речевых действий являются вопросы. Вопрос может
быть представлен и средствами информативного регистра, при этом он со-
единяется с волюнтивной, ментальной или реактивно-речевой модусной
рамкой: Он спросил, поинтересовался, выяснил, справлялся, когда отходит
поезд на Москву/куда идет этот поезд/есть ли сегодня поезд на Москву,
Он знал, помнил, вспомнил, когда.., куда...’. Он сказал, сообщил, объяснил, с
какой платформы... Волюнтивная модусная рамка отличается от двух дру-
гих тем, что обнаруживает исходную коммуникативную направленность
вопросительной конструкции — каузацию с целью получения знания. Реак-
тивно-речевая рамка фиксирует результативность каузации словом, мен-
тальная — наличие данной информации в данной субъектной сфере. Этим,
по-видимому, можно объяснить различия в их конструктивных возможно-
стях: в отличие от волюнтивных модусных рамок, ментальные и реактив-
ные соединяются с общим вопросом лишь при отрицательной модификации
модусного предиката, ср.: *Он сказал, ответил, есть ли сегодня поезд на
Москву, но возможно Он не сказал, не ответил, есть ли...
Модусная рамка может интерпретировать одновременно и речевое дей-
ствие и эмоционально-коммуникативное воздействие, что выражается либо
двумя разными лексемами (чаще в личной форме каузативного глагола и
деепричастной форме глагола речи), либо — имплицитно — одним глаголом:
Он ее утешал, говоря, что скоро жизнь возьмет свое и все наладится
и в Охотном ряду снова будут зайцы висеть (Б. Пастернак); Кирилл нас
тотчас же благородно успокоил, и притом сделал самому себе некото-
рый комплимент, сказав, что он водил медведя, держа рассудок в сумке, и
пил только на чужой счет... (Лесков); Конечно, почти все себя же обма-
нывают, уверяя самих же себя, что действуют из одного благородства
(Достоевский); А весной удивятся и обрадуются, что длинные дни насту-
пают... Все дались диву, что галерея обрушилась, а накануне дивились, как
это она так долго держится (Гончаров); Все ахнули и начали упрекать
друг друга в том, как это давно в голову не пришло’, одному — напомнить,
другому — велеть поправить, третьему — поправить (Гончаров).
5. Ментальные предикаты думать, полагать, считать, находить в Он-
/лодусных рамках (когда субъект говорящий и субъект мыслящий, восприни-
285
мающий не совпадают в одном лице либо когда в модусе находятся два субъ-
екта речи) выражают не только акт мысли, но и акт речи: Мой врач считает,
что мне нужно переехать поближе к морю’. Эксперты полагают, что...
В условиях монологического текста ментальные модусные рамки вво-
дят внутреннюю речь героя: По привычке трогать предметы без надобно-
сти, Иван нажал ее. Он ожидал какого-то звона или явления вслед за
нажатием кнопки... (Булгаков). Автор «пересказывает» мысли своего ге-
роя, так как оказывается внутри субъектной сферы героя, см. еще пример:
Анекдот о трех картах сильно подействовал на его воображение и целую
ночь не выходил из его головы, «Что, если, — думал он на другой день,
бродя по Петербургу, — что, если старая графиня откроет мне свою тай-
ну! или назначит мне эти три верные карты!» (Пушкин). Указанием на
совпадение ментального и речевого действия может стать показатель мно-
гократности, который обнаруживает предикат речевого действия; ср.: Ма-
дам Леотар часто находила эти разговоры слишком серьезными и, видя
мои невольные слезы, считала их совсем не у места (Достоевский).
Употребление авторизующего глагола считаться обнаруживает кол-
лективного носителя общественного мнения и в то же время позволяет го-
ворящему сохранить/иметь собственный взгляд на данное положение дел;
ср.:. Считается, что их город маленький. Сережа и его товарищи дума-
ют, что это неправильно (В. Панова); Самый большой азарт написан на
лице у Гриши. <...>Он уже учится в приготовительном классе, а потому
считается большими и самым умным (Чехов).
Модусная рамка может представлять диалогическое взаимодействие
двух субъектов речи, наличие двух точек зрения, двух мнений. При этом
говорящий не только воспроизводит чужое слово, но и интерпретирует,
комментирует его:
Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действи-
тельно, у Степана Аркадьича долгов было много, а денег решительно не-
доставало. Либеральная партия говорила, что брак есть отжившее уч-
реждение и что необходимо перестроить его, и действительно, семейная
жизнь доставляла мало удовольствия Степану Аркадьичу. Либеральная
партия говорила, или, лучше, подразумевала, что религия есть только
узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич
не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна... (Л. Толстой).
Диалогическая обусловленность характеризует и реактивные модусные
рамки с анафорическим оно: [Несчастливцев].... Немного же тебе, братец,
надо. — [Буланов]. Оно, точно, что немного, а можно жить порядочно-с
(А. Н. Островский). Конструкции Оно, точно.., Оно, правильно.., Оно, вер-
но.., Оно так... выражают частичное согласие с чужим мнением: в отличие
от модусной рамки с анафорическим это {Это точно. Это верно...), конст-
рукции с оно предполагают противительный контекст (Оно точно, но...):
Оно, конечно, ваше благородие, сам я не видал его пьяного, не стану
врать, но люди сказывали... (Чехов); Оно, конечно, ученый из меня не вы-
286
шел, но зато я родителей не ослушался, старость их успокоил, похоронил с
честью (Чехов).
Рамочная конструкция Оно, конечно... (в отличие от Оно, точной вер-
но Правильно...} не взаимодействует со ч/ло-придаточным и представляет
собой вводно-модальную структуру, предназначенную для обнаружения
диалогического фона данного монологического текста: Ведь говорят же
вот, что быть в Риме и не видать собора Петра невозможно. Ну так по-
судите же’. Я был в Лондоне, а ведь не видал же Павла. Право, не видал. Со-
бора св. Павла не видал. Оно, конечно, между Петром и Павлом есть разни-
ца, но все-таки как-то неприлично для путешественника'. Оно, конечно, вся-
кий вправе спросить... (Достоевский).
Оно и понятно. Оно и ясно, появляющиеся между двумя высказыва-
ниями, позволяют разграничить две точки зрения: внешнюю, с которой
констатируется очевидное, и внутреннюю, с которой обнаруживается внут-
ренняя мотивированность поступка: На собрание он пошел, но промолчал.
Оно и понятно: зачем ему свою голову подставлять. Говорящий как бы
перемещается с внешней точки зрения на внутреннюю: Цветов не несли.
Оно и понятно: зачем нести цветы туда, где они растут (В. Солоухин).
6. При прямой (репродуктивной) передаче речи персонажей в драма-
тургическом тексте (пьесе, киносценарии) нс возникает проблемы разгра-
ничения своего и чужого слова; автор не проясняет коммуникативных ин-
тенций участников диалога, его комментарий касается лишь внешней сто-
роны речи, особенностей произнесения, мимики, жестов:
Полина Андреевна (с корзиночкой). Вот вам слив на дорогу...
Очень сладкие. Может, захотите полакомиться...
Аркадина. Вы очень добры, Полина Андреевна.
Полина Андреевна. Прощайте, моя дорогая! Если что было не
так, то простите. (Плачет).
Аркадина (обнимает ее). Все было хорошо, все было хорошо. Толь-
ко вот плакать не нужно (Чехов, Чайка).
Точно воспроизводимый диалог в рамках монологического текста со-
провождается более подробными авторскими комментариями. Автор, нахо-
дящийся в том же хронотопе, что и его герои, воспроизводит разговор пер-
сонажей как бы в его конкретной длительности. Скрепами авторского слова
и речи персонажей оказываются глаголы типа сказать, говорить, спраши-
вать, отвечать, промолчать:
— Можете ли вы устроить мое бегство? — спросил продавец, дергая
веревочку.
— Можем, — сказал один поваренок тихо. И добавил:
— Отдайте нам ваши шары.
287
Продавец победил.
— Хорошо, — сказал он равнодушным тоном, — согласен. Шары сто-
ят очень дорого. Мне очень нужны эти шары, но я согласен. Вы мне нра-
витесь. У вас такие веселые, открытые лица и звонкие голоса.
«Черт бы вас взял!» — добавил он при этом мысленно.
(Ю. Олеша, Три толстяка)
Глаголы речи образуют наиболее простую модусную рамку чужого
слова: эти глаголы констатируют, что имело место речевое действие (ска-
зать, говорить, промолвить, прошептать), и указывают на того, кто был
субъектом данного речевого действия. Констатация речевого акта может
соединяться с внешней характеристикой речи:
— Мы, мы, это мы, — выдавил наконец м-сье Пьер, повернув к Цин-
циннату меловое лицо...
— Это мы, — проговорил неожиданным для него фальцетом Родриг
Иванович...
— Если вы только меня коснетесь... — прошелестел Цинциннат.
(В. Набоков, Приглашение на казнь)
Чужое слово может быть представлено нс только как устное, произне-
сенное, но и как написанное:
— Свидание, свидание, — писал Цинциннат, — означает по всей ве-
роятности, что мое ужасное утро уже близко (В. Набоков).
Автор, передавая чужое слово средствами репродуктивного регистра,
не только констатирует речевой акт, но характеризует речь в связи с ком-
муникативными интенциями говорящего (спросить, поинтересоваться,
потребовать) или в связи с эмоциональным состоянием субъекта речи
(воскликнуть, возмутиться, негодовать).
7. Указание источника информации, то есть отнесение данной инфор-
мации к зоне Sj (которая может совпадать с зоной S4), называется автори-
зацией. Авторизация является одним из способов осложнения модели пред-
ложения — осложнением по линии модуса. Авторизованная модель имеет в
своей структуре эксплицитный модус, т.с. определенную модусную рамку.
Для указания источника информации говорящий может использован,
не только структуру сложноподчиненного предложения (Наш корреспон
дент сообщил, что...), но и вводные конструкции (по сведениям нашего
корреспондента), а также встраивать авторизующий компонент в структуру
предложения (У злой Натальи все люди канальи). Кроме того, модусиын
глагол может быть введен в структуру предиката.
Модусная рамка в структуре простого предложения может быть пред
ставлена:
288
а) Авторизующими глаголами
В моделях с авторизующими глаголами интерпретации чужого мнения
находить, считать, видеть, мнить изменяется структурное соотношение
диктумной и модусной части
при определенно-личном авторизаторе:
Он находил ее слишком умной, Я видел в ней друга, считал ее слишком
легкомысленной',
при неопределенно-личном авторизаторе:
Она считается (слывет) хорошей хозяйкой', Ее считают хорошей хо-
зяйкой. ...понемногу стали доходить до него слухи, что он всюду слывет за
безмозглого пошлеца (Тургенев); А меж тем первоначальное ее образова-
ние было более чем скудно, ибо образование девиц считалось тогда не-
нужной роскошью (Бунин);
б) Деепричастными конструкциями при несовпадении говорящего и ав-
торизатора — Говоря словами кого-л.:
То, среди чего, говоря словами Пушкина, «расцветал» я, очень не по-
ходило на царскосельские парки (Бунин); Проезжая мимо правления, он
бросил думать о пользе и стал глядеть на окна дома, в котором он, выра-
жаясь языком поэтов и шкиперов, управлял рулем (Чехов);
в) Деепричастными конструкциями при совпадении говорящего и авто-
ризатора: строго говоря, по правде говоря, иначе говоря, проще говоря и др.
Говоря по совести, им пора уже спать (Чехов);
г) Инфинитивными конструкциями при совпадении говорящего и авто-
ризатора: правду сказать, по правде сказать, по совести сказать и др.
Правду сказать, я неохотно знакомился с русскими за границей (Тур-
генев); Размыто было небо, а лучше сказать, его не было вовсе, оно зака-
тилось куда-то, как закатывается солнце, и теперь там настали сумерки
(В. Распутин);
д) Именными синтаксемами, номинализующими речевые модусные
рамки:
«по + Дат.» — По его расчетам, по моим представлениям, по его сло-
вам, по сообщению кого-л.',
«на + Вин.» — На мой вкус, на ее взгляд',
«в + Предл.» — В ее представлении, в его глазах',
«согласно + Дат.» — Согласно телеграмме;
«с + Род.» — С его точки зрения.
Вчера Степа («как сумасшедший», по выражению Римского) прибегал
к финдиректору с написанным уже черновиком договора, тут же велел его
переписать и выдать деньги (Булгаков);
ю - 9556
289
е) Субъектно-авторизующими синтаксемами:
«Дат. (без предлога)» —Деньги — ему солома, дрова какие-то;
«у + Род.» — У сильного всегда бессильный виноват;
«для + Род.» —Для него она самая красивая;
«по + Дат.» — По Виноградову,модальность — это...;
ж) Адъективными синтаксемами или адъективными конструкциями:
так называемый, пресловутый, небезызвестный и др. В буяне все узнали
местного миллионера... Пятигорова, известного своими скандалами, бла-
готворительностью и, как не раз говорилось в местном вестнике, — любо-
вью к просвещению (Чехов).
Перцептивные модусные рамки, вводящие сенсорное отображение дей-
ствительности («Я вижу/слышу, как...»; «Мне видно/слышно, как...»), не име-
ют соответствий в системе вводно-модальных слов: адекватное отображение
действительности не соединяется с компонентами, обнаруживающими воз-
можность опровержения данной информации. Вводные слова типа слышно,
видно вербализуют не перцептивную, а ментальную (Он, видно, заболел = Я
думаю, что...) или речевую модусную рамку (Хозяин, слышно, приезжает =
Говорят, что...); Сосед доволен... и, говорят, хвалил меня пред домоуправ-
леньем (Б. Ахмадулина).
Модусная рамка «Я знаю (Мне известно), что...» может быть представ-
лена через рамочные средства с глаголами речи или их номинализациями,
через каузативно-авторизующие синтаксемы «по + Дат.», «согласно + Дат.»
и вводными предложениями с союзом как. Современная пресса, для кото-
рой важна предельная плотность информации и объективность собственно-
го слова, предпочитает использовать вводные конструкции: Как сообщил
нашему корреспонденту советник президента,... По заявлению официаль-
ного представителя,... По словам очевидцев. См. примеры:
По сообщениям местных наблюдателей,... были совершены нападе-
ния на жилые дома (Коммерсантъ, 1990, № 44); Как сообщил корреспон-
денту «Ъ» сотрудник информационно-рекламной службы Мартин
Экотт, фирма имеет самые серьезные намерения в отношении российско-
го рынка (Коммерсантъ, 1990, № 38); Согласно Докладу американского
Агентства по контролю над вооружением и разоружению, по сравнению
с 1987 годом промышленно развитые страны сократили военные расходы
на 11 миллиардов долларов, а развивающиеся страны на 25,1 миллиарда (За
рубежом, 1990, № 48).
Если пишущий хочет обосновать достоверность информации, но при
этом не раскрывать самого источника или каналов, по которым получена
информация, то на первый план выдвигается не субъект речи, а результат
его речевой активности: По имеющимся у нас сведениям; по информации,
которую удалось получить... См. примеры из современной прессы:
290
Как стало известно «Ъ», Минюст не будет выступать с предложе-
ниями отменить эту статью; По имеющейся у «Ь» информации, за
прошедший после принятия постановлений срок в регионах, где предпола-
гается создание зон, никаких конкретных мер в этом направлении принято
не было; Тем не менее, как стало известно «Ъ» из неофициальных ис-
точников, в перечень входит 10 действующих постановлений Совета Ми-
нистров (Коммерсантъ, 1990, № 38).
Источник информации может быть указан приблизительно, то есть вы-
ражен локативно-субъектной синтаксемой: Как сообщили во Внешэконом-
банке, по информации из кругов, приближенных к...
8. Волюнтивные модусные рамки номинализуются до каузативных син-
таксем (по приказу директора, по требованию избирателей, по просьбе
родственников), при этом совпадают субъектные сферы S3 и S2; см., напри-
мер: По щучьему веленью, по моему хотенью, сани, езжайте домой сами
(Сказка); Сбирали ягоды в кустах И хором по наказу пели (Пушкин).
Реактивные модусные рамки могут номинализоваться во вводные к сча-
стью, к несчастью, к сожалению: Я сожалею, что все закончилось не так,
как хотелось бы —* К сожалению, все закончилось не так, как хотелось
бы. См. примеры: ...мы свободно можем пойти за ним и описать его на-
ружность — к несчастью, вовсе не привлекательную (Лермонтов); К
удивлению, а потом и к чрезвычайному ее смущению (о чем объявляю на-
перед), он исчез на все утро и на литературное чтение совсем не явился...
(Достоевский); К безмерному изумлению посла, вдруг пришла в дикое и
бессмысленное неистовство и вся зала... (Бунин); Поэт никогда не жил
подножным кормом времени и места, и если Пушкина, к нашей великой
кровной обиде, так и не выпустили за границу, это не помешало ему дать
не виданный им Запад лучше видевших (М. Цветаева).
Если соотношение между диктумом и модусом изменяется в пользу
факта сообщения (модуса), то содержание сообщения сворачивается до де-
либеративной синтаксемы (Все обсуждали мой проступок. Все говорили о
правильности моих действий, Все говорили о моем проступке). Если со-
отношение изменяется в пользу сообщаемого факта, то в структуру модели
вводится модусная рамка, свернутая до субъектной синтаксемы («у + Род.»,
«Дат.» и др.) или представленная в виде авторизующего глагола (считать,
находить, слыть).
Субъектные синтаксемы используются для авторизации моделей с ти-
повым значением «Субъект и его качество», «Субъект и его квалифика-
ция»: У плохого мужа жена всегда дура; Голодному и ржаной хлеб за
пряник идет, а сытому и коврижка вяземская не сладка (Поел.); ...но все-
таки обломовский повар для него был лучше все других поваров в мире, а
Илья Ильич выше всех помещиков (Гончаров); ...никаких особенных затруд-
нений в сочинении такого проекта для нашего брата русского — не най-
му
291
дется (Аксаков); Но главное для нас — это сохранившаяся старая часть
города (Неделя. 1986. № 31). Причем на базе одной и той же предложно-
падежной формы могут образоваться омонимичные синтаксемы: одни вы-
ражают (внеречевую) ситуацию, другие — представляют отнесенность к
чужой точке зрения. Рассмотрим это на примере конкретных предложно-
падежных форм.
8.1. «Дат. без предлога» выражает связь между мнением (оценкой) и
определенным качеством субъекта, обусловливающим точку зрения данно-
го субъекта: Ему всегда все смешно. Ему все до лампочки (разг.) = 'Он,
потому что он таков, во всем видит смешное, ко всему безразличен’. «Кван-
тор общности» {всегда, все) сигнализирует превращение конкретно-
локализованного предиката в нелокализованный. Синтаксема «Дат. субъек-
та-авторизатора» образуется не конкретно-референтными именами, а име-
нами класса или субстантивированными прилагательными. Осложненная
модель выражает не контролируемую изнутри каузацию мнения: Где ум-
ному горе, там глупому веселье', Что пестро, то дураку и красно; Дураку,
что ни время, то и пора; Пьяному и море по колено; Трусливому зайцу и
пень — волк (В. Даль).
«Дат. субъекта» в предложениях, выражающих оценку межличностных
отношений и/или их изменения {Ты мне друг, Я ему не нянька, Она тебе не
помощница), называет одного из участников межличностных отношений,
устанавливаемых с точки зрения говорящего. Форма 3-го лица возможна
только для изменяемых социальных отношений {Она ему больше/уже не
жена), при этом подобные предложения выражают не изменение мнения, а
изменение реальных социальных отношений между людьми, ср.: Я тебе
больше не жена; Ты мне больше не муж.
В отличие от предложений, выражающих родственные отношения,
предложения типа Я ему не помощник, не советчик; Ты мне не указчик {не
указ) обнаруживают связь с категорией модальности: Я ему не помощник, Я
ему не слуга = 'Я не должен ему помогать, Я не обязан ему прислуживать’.
И тот и другой тип предложений, выражающих изменение межличностных
отношений, не являются авторизованными конструкциями. Совпадение Я
говорящего и «точки отсчета» в межличностных отношениях создает условия
для образования оценочно-реактивных {Ты мне больше не брат; В этом деле
я тебе не помощник) высказываний.
Особый случай представляют собой местоименные синтаксемы «Дат.»
в диалогически обусловленных речевых актах типа Я тебе уйду, Так они
тебе и замолчат. Так они тебе и замолчали, а также Это тебе не Париж,
Это тебе не на пляже загорать. Такие синтаксемы традиционно (продол-
жая традицию латинских грамматик) квалифицируют как «дательный эти-
ческий». Наиболее важным пунктом в характеристике подобных конструк-
292
ций является их диалогическая обусловленность: этим объясняется не толь-
ко их местоименность (преимущественное использование личных место-
имений), но и смысл других компонентов. Глагольные компоненты моделей
представляют собой цитацию, то есть отсылают нас к предшествующей ре-
плике диалога или к предшествующей реплике: Я уйду — Я тебе уйду. Ино-
гда к подобным («модусным») случаям употребления падежных и пред-
ложно-падежных форм относят и конструкции с угрожающей интонацией
типа Ты мне еще поговори и Ты у меня попляшешь, Они у меня замолчат,
где местоимения 1-го лица выражают не только говорящего, но и каузатора
(S4 = S2). Здесь нет неадекватных оценок и нсоправдавшихся надежд, кото-
рые находятся в пресуппозиции реплик типа Это тебе не Париж, Это те-
бе не на пляже загорать, нет цитации (как в Я тебе уйду), а есть заявление
будущего — каузативного воздействия. Результативность такого воздейст-
вия отрицается высказываниями типа Так они тебе и замолчат/замолчали.
Диалогическая противопоставленность одного мнения высказанному
ранее или возможному обнаруживается в предложениях типа Это тебе не
Париж (ср.: Это ему не Париж’, Это, брат, ей не Англия! — Чехов, Дочь
Альбиона). Именно в таких предложениях субъектная синтаксема обнару-
живает второго субъекта речи, авторизатора, не совпадающего с Я говоря-
щего (ср. невозможность местоимения 1-го лица в «Дат. беспредложном»:
*Это мне не Париж). Принадлежность мнения субъектной сфере Я гово-
рящего (S4) обнаруживается при отсутствии субъектно-авторизующей син-
таксемы: Это не Париж.
«Дат. беспредл.» связан с субъективной точкой зрения, поэтому 3-е ли-
цо в субъектных синтаксемах «Дат.» прочитывается как субъект речи, авто-
ризатор, а диктальная часть выражает восприятие явлений и понятий 3-м
лицом авторизатора, при почти подтекстовой оценке такого восприятия ли-
цом говорящим: И мир ему — горяч как сковородка, сжигающая руки до
крови (Б. Ахмадулина).
8.2. Синтаксемы «для + Род.» также предполагают субъективную точку
зрения, поэтому субъектно-авторизующие синтаксемы «для + Род.» обра-
зуются не только именами (представляющими зону 3-го лица), но и место-
имениями 1-го и 2-го лица: ...домашний очаг и жена — это для них святы-
ня (Л. Толстой); Пятнадцать лет человеку, а для папы с мамой все ребе-
нок (В. Распутин); Для вас, быть может, он ничтожество, нуль (Чехов);
Для меня нет ничего убедительней такой истории (А. Битов).
3-е лицо в субъектных синтаксемах «для + Род.» может прочитываться
и как критерий оценки (Для него она слишком глупа) и как авторизатор (Для
него она, видите ли, слишком глупа == 'Он, видите ли, так считает’).
«Для + Род.» в моделях с неакциональными глаголами обнаруживает
пространственно-временную обусловленность, ограниченность восприятия
субъектом окружающей его действительности: Мир для меня все еще огра-
293
ничивается усадьбой, домом и садом (Бунин); С чего началась для меня
Армения... Страна для меня по произволу Аэрофлота началась не с грани-
цы, а с середины (А. Битов).
Ограниченность может оказаться ментальной:
Для меня все колониальное заключалось в корице, которой сдабривали
на Страстной пасху, ...да в черных блестящих рожках... (Бунин).
«Для + Род.» в предложениях типа Для него (для меня) это — послед-
ний шанс, последняя надежда, реальный выход — обозначает субъек-
та-авторизатора лишь при совпадении S4 и S3, ср.: Твой приезд для меня ог-
ромная радость, очередные хлопоты. «Для + Род.» в этом предложении
обозначает не только авторизатора, совпадающего с Я говорящего, но и
каузируемый субъект, субъект каузируемого бытия: 'Твой приезд меня об-
радует, принесет мне очередные хлопоты’. При несовпадении S4 и S3 на
первый план выдвигается каузированный субъект (Для матери приезд сы-
на — всегда радость).
«Для + Род.» может взаимодействовать с авторизующими предикатами
типа быть/стать ясным (ясно), очевидным, понятным (понятно), см., на-
пример: Чем дальше, тем все яснее проступала для меня одна черта в
Блоке — двойная’, его трагичность, во-первых, и, во-вторых, его какая-то
незащищенность... (3. Гиппиус).
8.3. На базе предложно-падежной формы «у + Род.» образуются омо-
нимичные синтаксемы: субъекта-каузатора и субъекта-авторизатора. Так,
предложение У него вечно что-нибудь болит может означать и 'Он часто
болеет’ (в действительности, на деле), и 'Он часто говорит, что болен’ (то
есть на словах); У него всегда все хорошо — и 'все хорошо’ (в жизни, на де-
ле), и 'всегда говорит, что все хорошо’ (на словах).
Синтаксема «у + Род.» предполагает расстояние между Я говорящего (S4)
и Он авторизатора (S3), поэтому исходным для субъектно-авторизующих
синтаксем является 3-е лицо: В чем толку не поймут, то все у них пустяк
(Крылов). Субъектные синтаксемы «у + Род.» могут соединять два значения:
каузативное и авторизующее. В этом случае они образуются не конкрет-
но-референтными существительными и местоимениями, а именами класса,
признаковыми словами: У сильного всегда бессильный виноват’, У злой На-
тальи все люди канальи’, У плохого мужа жена всегда дура. Ср. два предло-
жения: У него все вокруг — воры и У вора все вокруг — воры. В первом пред-
ложении «у + Род.» является средством только авторизации ('Он считает всех
вокруг ворами’), во втором — говорящий указывает на причину такого мне-
ния, то есть обнаруживает каузативные отношения между свойством субъек-
та и его оценками ('Если человек вор, то он, меряя всех по себе, считает всех
людей ворами’). Для подобных предложений существует запрет на 1-е лицо
авторизатора, ср.: ! У меня все вокруг воры/глупцы. Если считать корректными
высказывания типа У меня всегда слабый виноват, то лишь тогда, когда «у +
Род.» представляет не в меру откровенного судью или автора — творца ху-
294
дожественного текста: *У меня в книгах (фильмах) всегда виноват слабый’
(ср.: Шуберт у Рихтера — это болыие, чем музыка, это сама истина).
Предложения типа У плохого мужа жена всегда дура прочитываются двояко:
(а) как каузативная конструкция: ’Если муж плох, то он и жену себе такую
выберет’ и (б) как каузативно-авторизованная конструкция: 'Плохой муж
всегда считает свою жену дурой’.
Каузативная синтаксема «у + Род.» взаимодействует с авторизующими
глаголами и образует конструкции со сложной субъектной перспективой: У
хорошей жены и дурак-муженек в умниках слывет. В субъектной перспек-
тиве данного высказывания можно выделить: субъекта — носителя качест-
ва (муж), обобщенно-личного субъекта оценки (все вокруг), субъекта —
каузатора общественного мнения (жена) и Я говорящего.
«У + Род.», таким образом, может выражать только каузативные отноше-
ния, каузацию бытия (У семи нянек дитя без глазу), только авторизацию
оценки (У него все вокруг глупые), внутреннюю каузированность мнения (У
злой Натальи все люди канальи) и каузацию восприятия элементов художе-
ственного мира (Шуберт у Рихтера — это сама истина).
8.4. С точки зрения субъектной перспективны интересна синтаксема «пе-
ред + Твор.», которая в текстах репродуктивного регистра обнаруживает фи-
гуру наблюдателя.
«Фигура наблюдателя», «рамка наблюдателя» — понятия, которые приме-
няются для сематнической интерпретации лексем или граммем без учета типо-
логии текстов. Так. Ю.Д. Апресян статье 1986 г., исследуя семантику грамме-
мы совершенного вида, обнаружил присутствие наблюдателя и назвал такое
значение «имплицитно дейктичным» [Апресян 1995, II; 644]. В литературе
предлагалось рассматривать наречные лексемы в связи с типологией предика-
тов: Е.С. Яковлева отметила «выборочное отношение к предикатам» простран-
ственных наречий вдали, вдалеке, невдалеке. Е.С. Яковлева, соединив свои на-
блюдения над пространственными наречиями с классификацией предикатов по
Т.В. Булыгиной и типологией регистров по Г.А. Золотовой, показала, что одни
наречия соединяются только с актуальными предикатами и отмечены призна-
ком «перцептивность», другие же не отмечены. «Для наречий с семантикой
'наблюдения* характерно использование в актуальных высказываниях с интен-
цией «изобразительность», а нс «информативность» [Яковлева 1994; 25].
Для интерпретации предлога перед Ю.Д. Апресян предлагает различать
«дейктическую и нсдейктическую стратегию». Дейктичными, или «реали-
зующими дейктическую стратегию», были признаны наречия вдалеке и вдали
«с нереализованной второй валентностью» [Апресян 1995, II; 640] (Вдалеке
показалась лодка — т.е. вдалеке от меня). При дейктической стратегии в чис-
ло «непосредственных участников описываемой ситуации говорящий мыс-
ленно вводит некоего неназываемого наблюдателя». При недейктической
стратегии, или «абсолютной ориентации предметов», «непосредственное
участие в ситуации, описываемой пространственным словом, принимают
295
лишь два участника — ориентируемый предмет А и предмет В, который
служит ориентиром <...> никакого постороннего наблюдателя нет» [Там же;
633-634]. Позже, в терминологическом словаре, предваряющем второй вы-
пуск «Нового объяснительного словаря синонимов русского языка» (2000)
Ю.Д. Апресян уточнит свое понимание «наблюдателя», разграничит наблю-
дателей (а) «тривиального» (который «не нуждается в особом упоминании,
поскольку присутствует всегда») и «нетривиального» (лексикализованного
или грамматикализованного), (б) «внешнего» (По склону горы вилась козья
тропа) и «внутреннего» (Дорога все время виляла из стороны в сторону),
[Новый... 2000; XXXVII-XXXVIII]. Анализируя пример Перед машиной
стояла девушка, Ю.Д. Апресян предлагает «дейктическое» и «недейктиче-
ское» его прочтение; фигура наблюдателя, по Ю.Д. Апресяну, появляется
лишь в случае «дейктического» («относительной ориентации») прочтения;
при этом важным становится признак «фасадности».
Но разве при «недейктическом» прочтении примера Пред машиной
стояла девушка наблюдатель обязательно исчезает?
Анализ текстового материала показывает, что наблюдатель перестает
быть «посторонним», если обозначается локативной или субъектно-автори-
зующей синтакссмой «перед + Твор.», то есть грамматикализуется.
Присутствие или отсутствие наблюдателя зависит не только от семанти-
ки предложно-падежной формы или семантики предложения, но и от типа
текста. В условиях репродуктивно-описательного регистра наблюдатель нс
исчезает даже при «недейктической стратегий» («абсолютной ориентации»):
он окажется помещенным в тот самый локус, который выражен формой «пе-
ред + Твор.», для рассматриваемого примера это означает, что наблюдатель
сидит в машине. Таким образом, при абсолютной ориентации (по Ю.Д. Апре-
сяну) применительно к формам «перед + Твор.» можно говорить о совпаде-
нии пространственного ориентира и наблюдательного пункта говорящего, а
точнее, о «месте наблюдателя» (см. [Апресян 1995, II; 639-644]).
Концепция коммуникативной грамматики рассматривает фигуру наблю-
дателя и перцептивность как один из признаков репродуктивного регистра
речи. Репродуктивный регистр характеризуется следующими коммуникатив-
но-грамматическими параметрами:
1. конкретно-референтные именные группы и именная категория числа
в прямом значении.
2. акциональные или статальные предикаты в актуальном времени.
3. показатели временного и пространственного дейксиса.
4. перцептивный модус, субъектом которого является повествователь
или герой.
Все эти признаки можно обнаружить во фрагменте из вступления к
«Медному всаднику» А.С. Пушкина:
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
296
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там.
Приют убого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
Перцептивный модус в этом фрагменте обнаружен не только лексически
(глядел), но и синтаксически — субъектно-авторизующей синтаксемой (пред
ним), конкретно-референтным он, которое выражает не только героя, но и на-
блюдателя. Кроме того, непосредственное наблюдение подкреплено дейкти-
ческим словом здесь. Конкретные именные группы оформляются единствен-
ным числом, которое прочитывается как единичность (берег, он, челн, река,
туман, лес). Два первых глагола (стоял, глядел) относятся к личному субъек-
ту. Два вторых глагола обнаруживают наблюдаемую динамику (Река несла-
ся; челн стремился).
Глаголы чернели и шумел своей семантикой и формой несовершенного
вида выражают наблюдаемое вокруг, постоянное, неизменяемое. В условиях
репродуктивно-описательного регистра при неподвижной точке зрения на-
блюдателя глагол чернеть невозможно заменить глаголом совершенного ви-
да, здесь этот глагол синонимичен бытийному глаголу.
В этом фрагменте вид глаголов — несовершенный — выполняет импер-
фективную функцию в актуальном времени. Признаком репродуктивного ре-
гистра является возможность замены форм прошедшего времени формами
настоящего без изменения денотативного содержания (Перед ним несется
река, челн стремится, избы чернеют, лес шумит).
Чтобы сравнить репродуктивный регистр речи с информативным, рас-
смотрим второй фрагмент из «Медного всадника»:
Прошло сто лет, и юный град,
Полнощных стран краса и диво.
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво;
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Одину низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхий невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
297
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зеленными садами
Ее покрылись острова,
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
Второй фрагмент принадлежит информативному регистру, что выражено
(1) отсутствием точки зрения наблюдателя; (2) именами и глаголами непер-
цептивной семантики (город вознесся; Нева оделася; садами покрылись ост-
рова; перед младшею столицею померкла стара Москва); (3) оценочными
словами (краса, диво; пышно, горделиво; богатым, пасынок природы);
(4) преобладанием форм множественного несчетного (лесов, блат, воды,
дворцы, башни, громады, корабли, пристани, сады, мосты); (5) словами тем-
поральной семантики (сто лет, прежде, ныне, юный град, младшая столи-
ца); (6) единственным числом со значением класса (финский рыболов).
В обоих фрагментах появляются и синтаксемы «перед + Твор.», но омо-
нимичные: в репродуктивном — субъектно-авторизующая, в информативном
сравнительно-каузативная.
Современная форма «перед + Твор.» исторически соотносится с двумя
формами: собственно локативной «перед + Твор.» и объектно-директивной
«перед + Вин.», которая образовывалась либо от личных имен, либо от пред-
метных, обозначающих место, где находится другой субъект (см. пример из
К. Аксакова: Так оставались дела до того утра, когда вдруг явились к моему
дедушке перед крыльцо трое бежавших людей из Парашина).
Если обратиться к данным диахронии языка, то можно увидеть, что еще в
XV1I-XVIII вв. употреблялась форма «перед + Вин.», чаще одушевленных сущест-
вительных в значении «прийти, привести к кому»: Взяли меня палачи привели пред
него. Авв., Жит., 88; Грамоту положил пред короля на стол. Про Бову; Паки при-
веден был пред госпожу свою. Рад.; Стану пред тебя. Даль (примеры взяты из
[Ломтев 1956; 304]). Такое употребление можно интерпретировать как 'сделать
так, чтобы данный субъект оказался в поле зрения другого субъекта’, ср. современ-
ное предстать перед лицом кого, явиться перед кем.
Для исследования субъектной перспективы текста наиболее интересным
оказываются формы «перед + Твор.» личных местоимений, поскольку именно
они могут обнаружить соединение двух или трех субъектных зон (Si, S3, S4).
В «синтаксическом словаре» [Золотова 1988, 268] синтаксема «перед. +
Твор. личных имен и местоимений» представлена в каждой из трех функцио-
нальных рубрик:
I. (1) в заголовках (Перед зеркалом; Перед памятником Пушкину);
(2) в ремарках ([Лидия (перед зеркалом)] не говорите лучше! Надоели);
298
И. (1) в качестве предицируемого (Пред нею незнакомый двор. Конюш-
ня, кухня и забор; Черен бор за этим старым домом, Перед домом — поле
да овсы);
(2) в качестве предицирующего (Письмо Татьяны предо мною; Минут
в шесть с небольшим значительное лицо уже был перед подъездом своего
дома);
(3) в качестве пространственного распространителя предложения (Во
тьме твои глаза блистают предо мною; Он первый перед ними явился
мрачным и разочарованным);
(4) в качестве компонента осложненного авторизацией или каузацией
простого предложения (И вижу я себя перед низким окном загородного рус-
ского дома);
III. (1) в глагольных сочетаниях при глаголах положения в пространстве
(В десять часов вечера он уже стоял перед домом графини);
(2) в именных сочетаниях (Вечерние часы перед столом, Непоправимо
белая страница. Мимоза пахнет Ниццей и теплом; Сад перед домом горел
и дымился, весь залитый пожаром зори и потопом дождя).
При этом отмечено, что синтаксема «перед + Твор. личных имен и ме-
стоимений» может выполнить функцию авторизующих средств, т.е. обна-
руживать точку зрения говорящего.
Сравним два примера.
(1) Пред нею незнакомый двор, Конюшня, кухня и забор (Пушкин, Ев-
гений Онегин).
(2) Налево флигелек, перед ним звено забора, пред флигелем кусты,
большое дерево, стол и скамья, на заднем плане ворота (Островский, Горе
от ума).
Если второй пример представляет собой ремарку из пьесы Н.А. Остров-
ского, и вполне понятен без контекста, то первый без контекста не понятен.
А контекст этого примера таков: ... Садится Таня у окна. Редеет сумрак;
но она Своих полей не различает: Пред нею незнакомый двор. Конюшня,
кухня и забор.
В этом контексте синтаксема перед нею не выражает место, по отноше-
нию к которому локализуются конюшня, кухня и забор.
В примере из Островского синтаксема перед ним обозначает флигелек
как фон забора. Забор на фоне флигеля видит находящейся в зале зритель. В
примере из «Евгения Онегина» «перед + Твор.» выражает присутствие в
тексте конкретного наблюдателя (Татьяны), видящего незнакомый двор.
Изучение синтаксем «перед + Твор.» в современных текстах показыва-
ет, что «перед + Твор.» в начале репродуктивно-описательного фрагмента
выражает либо самого наблюдателя, либо место, с которого ведется наблю-
дения. Текстовый анализ позволяет увидеть и особые функции авторизую-
щих синтаксем «перед + Твор. личных имен и местоимений» в синтаксичс-
299
ской композиции текста. Эти синтаксемы обнаруживают не только наблю-
дательный пункт рассказчика, но и границу между текстовыми композити-
вами — между репродуктивно-повествовательными и репродуктивно-
описательным фрагментами:
Татьяна долго шла одна. Шла, шла. И вдруг перед собою С холма гос-
подский видит дом, Селенье, рощу под холмом И сад над светлою рекою;
<...> Кряхтя, валит медведь несносный: Пред ними лес; недвижны сосны
В своей нахмуренной красе; отягчены их ветви все Клоками снега; сквозь
вершины Осин, берез и лип нагих Сияет луч светил ночных... <...>; Он в за-
лу; дальше: никого. Дверь отворил он. Что же его С такою силой поража-
ет? Княгиня перед ним. одна, Сидит, не убрана, бледна. Письмо какое-то
читает и тихо слезы льет рекой, Опершись на руку щекой <.. .> (Пушкин).
Из примеров видно, что «внутренним» (семантическим) условием авто-
ризующего (перцептивного) прочтения форм «перед + Твор.п. личных ме-
стоимений» являются определенность, конкретная референтность, извест-
ность субъекта, «внешним» (контекстуальным) — перцептивный модус,
обусловливающий все высказывание и весь текстовый фрагмент. Воспри-
ятие субъекта, как правило, выражено перцептивными глаголами, марки-
рующими репродуктивный регистр речи вместе с именной синтаксемой
«перед + Твор.» (Глядь: опять перед ним земляника — Пушкин).
Синтаксема «перед + Твор.» личных местоимений в тексте играет роль
соединителя репродуктивно-повествовательного и репродуктивно-описа-
тельного фрагментов, границы между сферой рассказчика и сферой персо-
нажа:
Старичок к старухе воротился. Что ж? пред ним царские палаты. В
палатах видит свою старуху, За столом сидит она царицей, Служат ей
бояре да дворяне. Наливают ей заморские вины; Заедает она пряником пе-
чатным; Вкруг ее стоит грозная стража. На плечах топорики держат.
(Пушкин).
В отличие от Пушкина, А. Белый перемежает репродуктивность и ин-
формативность, но «перед + Твор.» также стоит на границе, после которой
начинается непосредственное наблюдение героя: От Колпина к Петербургу
вьется столбовая дорога; вьется серою лентой; битый щебень ее окайм-
ляет и линия телеграфных столбов. Мастеровой пробирался там с узелоч-
ком на палочке <...>и шел пехтурой к Петербургу <.. .>; с месяц всего про-
работал он на подгородном заводе; и с завода ушел: пред ним присел Пе-
тербург. Многоэтажные груды уже присели за фабриками; сами фабрики
приседали за трубами — там вон, там, дай — там, в небе не было ни еди-
ного облачка <...> Все это Степка мой видел; и на все это Степка мой —
нуль внимания (Петербург).
«Перед + Твор.» выражает совпадение точки зрения повествователя и
точки зрения Степки, видящего издалека, со стороны дороги приближаю-
300
щийся Петербург. Употребление глагола присесть/приседать в этом фраг-
менте соединяет перцептивность с точки зрения героя и иронию с точки
зрения автора (громада присела перед маленьким Степкой). В этом контек-
сте актуализованы два значения перед + твор. — и авторизующее — «в по-
ле зрения кого», и каузативное — «в присутствии кого, перед лицом кого,
для кого».
Такое же двойное прочтение обнаружим также в VII строфе восьмой
главы «Евгения Онегина»:
Ей нравится порядок стройный
Олигархических бесед,
И холод гордости спокойной,
И эта смесь чинов и лет.
Но это кто в толпе избранной
Стоит безмолвный и туманный?
До всех он кажется чужим.
Мелькают лица перед ним
Как ряд докучных приведений.
Что, сплин иль страждущая спесь
В его лице? Зачем он здесь?
Кто он таков? Ужель Евгений?
Ужели он? Так, точно он.
— Давно ли к нам он занесен?
Словарь Пушкина дает этот пример в статье глагола мелькать, кото-
рый толкуется как «появляться на короткое время перед чьим-н. взором»
[Словарь Пушкина 2000, П; 585]. В статье же предлога перед [т.Ш; 318-320]
это пример не толкуется, а в сплошном указателе примеров в конце статьи
нет разбивки по 5 указанным значениям.
При «абсолютной ориентации» докучные приведения мелькают в гла-
зах Онегина, при «относительной» — Муза смотрит на скучающего Онеги-
на. Если предпочесть второй вариант, то нужно по-другому толковать гла-
гол мелькать. Если же читать по первому варианту, то как в одной строфе
«уживутся» внешний взгляд на Онегина (Муза, автор, гости на балу), кото-
рый представлен в 8 окружающих это предложение строках, и точка зрения
Онегина, выраженная в 8-ой и 9-ой строках. Для обсуждаемой проблемы
важно, что синтаксема перед ним при любом прочтении предполагает на-
блюдателя. Но интересно, что именно в случае «абсолютной ориентации»
эта форма выражает наблюдателя, то есть грамматикализует и
лексикализует его.
Перенося понятие пространственной ориентации на уровень текста, по-
скольку именно в тексте обнаруживается «место наблюдателя», можно уви-
деть связь этого понятия с идеей субъектной перспективы текста и интер-
претировать оба направления пространственной ориентации как два спосо-
301
ба обнаружения наблюдательного пункта говорящего. При «абсолютной
ориентации» перед + Твор. выражает совпадение пространственного ориен-
тира и наблюдательного пункта говорящего, при «относительной ориента-
ции» перед + Твор. (как правило, предметного существительного) пред-
ставляет фон наблюдаемого объекта; ср. у Пушкина:
Долго у моря ждал ответа,
Не дождался, в старухе воротился —
Гладь: опять перед ним землянка:
На пороге сидит его старуха.
А перед нею разбитое корыто.
Итак, особенность именных субъектно-авторизующих синтаксем «пе-
ред + Твор.» состоит в том, что они прямо или косвенно обнаруживают на-
блюдателя, который при «абсолютной ориентации» оказывается героем
текста, а при «относительной ориентации» повествователем, автором, сто-
ронним наблюдателем. Это два варианта реализации субъектной перспек-
тивы текста (подробнее см. [Онипенко, Чо Ми Рюнг 2002]).
8.5. Кроме рассмотренных авторизующих синтаксем имени, для выра-
жения прикрепленности данного мнения или оценки к конкретной субъект-
ной сфере используются:
на мой взгляд, на мой вкус (чаще применительно к Я говорящего или Ты
слушающего; не вступают в межсловные отношения и сохраняют струк-
турно-интонационную изолированность);
в глазах кого-л./чьих-л. (интонационно выделено): В глазах его француз,
немец, англичанин были синонимами мошенника, обманщика, хитреца или
разбойника (Гончаров);
в понимании кого-л./чьем-л. (ограничивает понимание данного слова до
определенной субъектной сферы): ...взяв... представителя потомственного
дворянства в понимании Толстого и Карамзина (С. Белов);
«по + Дат. источника мнения, оценки или слова»:
Бедными, по моим тогдашним понятиям, могли быть только нищие
и мужики... (Л. Толстой); [Павлин] Не искушён в делах этих... но по малому
разумению моему сначала осведомился бы, что именно намерены говорить
и делать эти лица... (Горький); ...по Потебне, наука не все конкретные
факты возводит к отвлеченным общностям, законам (В. В. Виноградов);
Оркестр не заиграл, и даже не хватил, а именно, по омерзительному вы-
ражению кота, урезал какой-то невероятный... марш (Булгаков); «По
нашему медицинскому рассуждению, — говорит он, — ты скипидар и
больше ничего» (Чехов); Я был самым здоровым в редакции. Самым круп-
ным. То есть, как уверяло меня начальство, — самым представительным.
Или по выражению ответственного секретаря Минца, «наиболее репре-
зентативным» (С. Довлатов); Вин, однако, осталось, по слухам, мало,
почти все выпили матросы (которым особенно нравится, как говорят,
коньяк Мартель) (Бунин);
302
«по + Предл.»: А я скажу, по мне уж лучше пей, да дело разумей (Кры-
лов); По мне, таланты те негодны, В которых Свету пользы нет. Хоть
иногда им и дивится Свет (Крылов); По мне, в стихах все быть должно
некстати (А. Ахматова).
8.6. Если субъект-авторизатор выражен предицирусмым компонентом
(«Имен.») осложненной модели, то в составе предицирующего компонента
появляется авторизующий глагол (считать, называть, звать, именовать,
находить, видеть): Ты, кажется, ее не находил красавицей (Пушкин);
Враг всякой роскоши, обращая внимание только на полезное и необходимое,
Петр не считал роскошью искусство (С. М. Соловьев); Кити видела каж-
дый день Анну, была влюблена в нее и представляла себе ее непременно в
лиловом. Она теперь увидала ее совершенно новою и неожиданною для се-
бя... (Л. Толстой); Хозяева считали неприличным говорить со мной больше,
чем это принято (Чехов).
Неназванность субъектно-авторизующей синтаксемы с неопределен-
но-личным эксклюзивным (исключающим говорящего) значением при авто-
ризующем глаголе считаться обнаруживает «общее мнение», от которого
говорящий дистанцируется: Считался он очень умным человеком, но это
был какой-то особенный, странный ум (Чехов); Он либерал и считается в
городе красным, но и это выходит у него скучно (Чехов).
Нередко первоначальное восприятие, из другого временного плана, со-
храняется и воспроизводится перед внутренним взором субъекта-авто-
ризатора (Он помнил ее молодой', вновь увидел ее девочкой). При отсутствии
очевидной связи между авторизующим сознанием и внешней действитель-
ностью используется авторизующий глагол воображать/ вообразить (Он
вообразил себя генералом): Я как раз в ту пору провел две весны в Париже,
вообразил себя вторым Мопассаном по части любовных дел и, возвращаясь
в Одессу, ходил пошлейшим щеголем (Бунин).
Чужое мнение может быть каузировано, что передастся с помощью гла-
голов притворяться, прикидываться: ...он прикидывается злым насмеш-
ником и безбожником (Чехов); Эти пятеро избранных сидели теперь за
общим столом и весьма искусно умели придать себе вид самых обыкновен-
ных людей (Достоевский); Катя прикинулась смиренницей, постницей и
вполне раскаивающейся (Достоевский).
У близких по значению предложений с авторизующими глаголами и ав-
торизаторами в Имен. п. и Дат. беспредложном есть свои различия. Ср.: Я
считал его умным человеком — Он казался мне умным человеком.
Первое предложение выражает неокончательное мнение, которое может
измениться или подтвердиться (ср. возможное продолжение: (а) ...но я оши-
бался и (б) ...и рад, что не ошибся). Второе предложение выражает мнение,
основанное на впечатлении, но уже заключающее в себе оттенок сомнения,
недостоверности (возможно продолжение (а), но невозможно (б)). См. при-
меры:
303
Дымов казался чужим, лишним и маленьким, хотя был высок ростом и
широк в плечах (Чехов); Ее хорошие темные волосы... выбились из прически
и имели беспорядочный вид, но от этого казались мне еще пышнее и рос-
кошнее (Чехов); И Якову Ивановичу показалось, что он до сих пор не пони-
мал, что такое смерть (Л. Андреев).
Субъективность, неадекватность восприятия нередко объясняется его
каузированностью внешними условиями (условиями восприятия: При све-
те свечи ее лицо казалось восковым', В этом наряде она казалась совсем
девочкой)’, субъектно-авторизующая синтаксема «Дат.» опускается в случае
совпадения Я говорящего и субъекта-авторизатора.
Глагол казаться в одних контекстах сближается с прикидываться, вы-
глядеть, и других — с представляться, воображать. Первое значение об-
наруживается в предложениях с личным, контролирующим ситуацию субъ-
ектом (Как он умел казаться новым — Пушкин).
Глагол казаться неоднократно употребляется в чеховской «Дуэли», где
при помощи этого авторизующего глагола соединяются, разграничиваются
и противопоставляются субъектные сферы героев. Глагол казаться вводит
точку зрения Лаевского и Надежды Федоровны, но не фон Корена. См., на-
пример:
Нелюбовь Лаевского к Надежде Федоровне выражалась главным обра-
зом в том, что все, что она говорила и делала, казалось ложью или похо-
жим на ложь, и все, и что он читал против женщин и любви, казалось
ему, как нельзя лучше подходит к нему, к Надежде Федоровне и ее мужу.
... Он подумал, что одевается она и причесывается, чтобы казаться кра-
сивой, и читает для того, чтобы казаться умной.
Первые два казалось обнаруживают несовпадение точки зрения Лаев-
ского и автора: объективный автор указывает на субъективность героя.
Вторые два казаться, употребленные во внутренней речи Лаевского (кото-
рый обвиняет Надежду Федоровну в том, что она хочет казаться не такой,
какая она есть на самом деле), противопоставляют Лаевского и Надежду
Федоровну. При передаче мыслей Лаевского автор соединяет в одном ряду
казаться, представляться и быть уверенным. См.: Ему казалось, что он
виноват перед Надеждой Федоровной и перед ее мужем и что муж умер
по его вине. Ему казалось, что он виноват перед своею жизнью, которую
испортил, перед миром высоких идей, знаний и труда, и этот чудный мар
представлялся ему возможным и существующим не здесь, на берегу, где
бродят голодные турки и абхазцы, а там, на севере, где опера, театры,
газеты и все виды умственного труда. <...> Два года тому назад, когда он
полюбил Надежду Федоровну, ему казалось, что стоит ему только сой-
тись с Надеждой Федоровной и уехать с нею на Кавказ, как он будет спа-
сен от пошлости и пустоты жизни; так и теперь он был уверен, что
стоит ему бросить Надежду Федоровну и уехать в Петербург, как он по-
304
лучит все, что ему нужно. Фон Корен, обвиняя Лаевского в неискренности,
говорит о том, что Лаевский прикидывается,: Такие субъекты, как он, с ви-
ду интеллигентные, немножко воспитанные и говорящие много о собст-
венном благородстве, умеют прикидываться необыкновенно сложными
натурами, <...> Бывает он справен только двадцатого числа, когда полу-
чает жалованье, в остальные же числа он только шаркает у себя дома
туфлями и старается придать себе такое выражение, как будто делает
русскому правительству большое одолжение тем, что живет на Кавказе.
Недостоверность впечатления, как и нечеткость, призрачность зритель-
ного ощущения, видения, образа выражается в специальных авторизован-
ных моделях с глаголами восприятия на -ся (сь): казаться, видеться, чу-
диться, сниться, слышаться См., например. То вдруг слышится мне —
Тот же голос поет (Блок); Мне мерещатся странные сны. Мне все чудит-
ся... (Я. Полонский); Мне далекое время мерещится, Дом на стороне Пе-
тербургской (Б. Пастернак); Кони верблюдам снятся горбатыми (Поел.).
Поэтому и редуцированное до вводно-модального слова кажется, ка-
залось сопровождает признаки не наблюдаемые, а предполагаемые, допус-
каемые: Никто не знал, да и она, кажется, позабыла, почему ей пришлось
выйти замуж за своего студента (Л. Андреев); То есть если вы уже знае-
те, — заторопился Петр Степанович, казалось, желая вскочить глазами в
душу... (Достоевский).
Глаголы типа казаться, чудиться, мерещиться характеризуются иной
субъектной перспективой, нежели глагол считаться: для считаться ис-
ходным оказывается несовпадение говорящего и авторизатора (S4 нс совпа-
дает с S3); для глаголов типа казаться характерно совпадение зон S4 и S3. В
нарративном (поэтическом или прозаическом) тексте эти глаголы обнару-
живают точку зрения говорящего, не только во взаимодействии с место-
имением 1-го лица, но и с местоимением 3-го лица: Показалось, что много
ступеней, А я знала — их только три! (А. Ахматова); В разноголосице де-
вического хора Все церкви нежные поют на голос свой, И в дугах каменных
Успенского собора Мне брови чудятся, высокие, дугой (Мандельштам);
Она казалась себе маленькой девочкой, у которой было смешное детское
горе (Бабель); Знаете, Воробьянинов, этот стул напоминает мне нашу
жизнь. Мы тоже плывем по течению (Ильф, Петров); Сад цветущий и бла-
гоухающий за высоким забором под его окном, вдруг показался ему почему-
то странным (Ф. Сологуб).
В отличие от глаголов типа казаться, наглядность признака, выражен-
ного глаголом из группы отадъективных на -ить, может каузировать впе-
чатление любого и каждого наблюдателя; неназванность субъекта-
авторизатора может прочитываться как мнение говорящего, которое он не
считает субъективным, не противопоставляет мнениям других, ср.: строй-
нить, старить, молодить (Новое платье стройнит ее; Борода его старит)
305
и их именные перифразы: делать стройнее, моложе, старше. Эти предло-
жения синонимичны предложениям с авторизующими глаголами выгля-
деть, смотреться (В этом костюме она выглядит старше'. При дневном
свете картина смотрится лучше).
На основе зрительного восприятия говорящий может оценивать другого
субъекта; подобные оценки сохраняют свою соотнесенность с конкретной
субъектной сферой, ср.: С тех пор он производил впечатление не серьез-
ного художника, коим являлся, а драного кота (В. Токарева); Покажите-ка
себя... Человеком смотрите, не комнатной собачкой (Тургенев).
8.7. Авторизующие глаголы видеть, искать, находить, заметить, ус-
мотреть, почувствовать в полипредикативных конструкциях с субъектной
синтаксемой «в + Предл.» (в функции носителя искомого признака) обнару-
живают мыслительную активность воспринимающего и оценивающего
авторизатора: В нем мало проку вижу я (Крылов); Я понять тебя хочу, /
Смысла я в тебе ищу (Пушкин); Ищу в глазах твоих огня, / Ищу в душе
своей волненья (Лермонтов); Не в совокупности ищи единства, но более — в
единообразии разделения (Козьма Прутков); Он — жизнь, он — счастье,
он— стихия, / Она нашла героя в нем (Блок); В ребенке Блок почуял
возможность прикоснуться к жизни с тихой лаской', возможность, что
жизнь не ответит ему гримасой, как всегда (3. Гиппиус).
Для выражения распространенного мнения, источник которого не на-
зывается, говорящий использует неопределенно-личную форму автори-
зующего глагола: Его находили довольно красивым’, В нем видели восходя-
щую эстрадную звезду. При этом говорящий не принадлежит к кругу носи-
телей этого мнения.
В конструкциях, организованных точкой зрения говорящего, имя носи-
теля признака сопрягается с именем признака с помощью бытийных слов
есть, нет: Я знаю, в вашем сердце есть И гордость и прямая честь (Пуш-
кин); Кокетства в ней ни капли нет Его не терпит высший свел (Пушкин);
В чертах у Ольги жизни нет (Пушкин); В женщинах нет оригинальности
(Достоевский); Нет в людях ни веры, ни правды (Чехов); В этих медленных
отрывочных словах, с усилием выжимаемых, в глухом голосе, в деревянно-
сти прямого лица, в спокойствии серых не-внимательных глаз, — во всем
облике этого студента — есть что-то милое. Да, милое, детское, — «не
страшное» ...в Блоке именно этой «страшности» не было ни на капельку;
...не было в нем «взрослости», той безнадежной ее стороны, которая и дает
«страшность» (3. Гиппиус).
При несовпадении субъектных зон Sj и S4 в предложении появляется
субъектная синтаксема «для + Род.»: Смотрит, видит, — и во всем для него,
и в нем для всего недосказанность, неконченность, темность (3. Гиппиус).
Несмотря на отсутствие авторизующего глагола, модель не теряет авто-
ризованности, обнаруживает точку зрения субъекта оценки, см., например:
306
В ней есть какая-то оригинальность, В ней есть что-то таинственное.
Субъект оценки и субъект речи совпадают в одном лице: на это указывают
и неопределенные местоимения какая-то, что-то. С внешней точки зрения
каждый видит по-своему, понимает по-своему или не понимает (ср: Что
ты значишь, скучный шепот? Укоризна, или ропот Мной утраченного
дня? От меня чего ты хочешь? Ты зовешь или пророчишь? Я тебя понять
хочу\ Смысла я в тебе ищу — Пушкин). Отсюда возможность разных реше-
ний, возможность диалогического противостояния двух или более мнений.
Такое противостояние возможно и в рамках словесно-культурного контек-
ста, ср. пушкинское «Мне не спится, нет огня» и «Бессонницу» Тютчева (в
обоих стихотворениях поэты выражают свое понимание времени, но их
мнения оказываются разными). Диалогическое противостояние мнений
может быть представлено в одном тексте, см., например, стихотворение
Ф. И. Тютчева «Не то, что мните вы, природа», в котором взаимодействуют
разные средства авторизации:
Не то, что мните вы, природа'.
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
Они не видят и не слышат.
Живут в сем мире, как впотьмах,
Для них и солнцы, знать, не дышат
И жизни нет в морских волнах.
Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела.
При них леса не говорили
И ночь в звездах нема была!
Не их вина', пойми, коль может.
Органа жизнь глухонемой!
Увы, души в нем не встревожит
И голос матери самой!
Поэт, видящий в природе и душу, и свободу, и любовь, и язык, спорит с
теми, для кого природа — бездушный механизм. Используя субъект-
но-авторизующую синтаксему «для + Род.», поэт придает высказыванию
скрытую диалогичность: Для них и солнцы, знать, не дышат/ И жизни
нет в морских волнах.
В другом стихотворении поэт предстает в двух своих ипостасях: субъ-
екта наблюдающего и объекта наблюдения:
Певучесть есть в морских волнах.
Гармония в стихийных спорах
307
И стройный мусикийский шорох
Струится в зыбких камышах.
Невозмутимый строй во всем.
Созвучье полное в природе, —
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?
«В + Предл.» оформляет не только конкретные (личные, предметные
или пространственные) имена, но и имена действия, см. еще одно стихотво-
рение Тютчева:
И чувства нет в твоих очах,
И правды нет в твоих речах,
И нет души в тебе.
Мужайся, сердце, до конца:
И нет в творении творца!
И смысла нет в мольбе!
Интересно, что в двух последних стихотворениях последние в ряду
синтаксемы «в + Предл.» оказываются двузначными: в нашей призрачной
свободе — совмещает каузативно-ситуативное значение (’будучи свобод-
ными’) и значение объектно-каузативное (’видим причину разлада с приро-
дой в нашей «свободе»’); И смысла нет в мольбе — «в + Предл.» читается
и ретроспективно (’не вижу смысла в мольбе, уже произнесенной’) и пер-
спективно ('не стоит молить’).
См. также стихотворение О.Мандельштама «Автопортрет»:
В поднятье головы крылатый
Намек. Но мешковат сюртук.
В закрытье глаз, в покое рук —
Тайник движенья непочатый.
Так вот кому летать и петь
И слова пламенная ковкость
Чтоб прирожденную неловкость
Врожденным ритмом одолеть.
Автор смотрит на себя самого как бы со стороны и соединяет внешний
облик с внутренним Я. Внешний взгляд и ситуация первого знакомства, уз-
навания, попытки проникнуть внутрь выражается полипредикативным
именными предложениями, построенными по модели так называемых бы-
тийных предложений: В + Предл. п. — Им. п. (В поднятье головы крыла-
тый намек, .... В закрытье глаз, в покое рук — тайник движений непоча-
тый). Подобные предложения обусловлены точкой зрения прямого наблю-
308
дателя, который одновременно является субъектом мнения и субъектом ре-
чи. Во второй строфе узнавание продолжается, но от ситуации наблюдения
остается своеобразный речевой жест (вот кому); в рамках информативного
регистра появляются модальные модификации (инфинитивные — Так вот
кому летать и петь, номинативная — И слова пламенная ковкость и вновь
инфинитивная — Чтоб прирожденную неловкость / Врожденным ритмом
одолеть). Речевой жест вот кому предполагает определенную дистанцию
между субъектом диктума (субъектом качества) и субъектом модуса (субъ-
ектом знания, который одновременно является субъектом речи). Но так как
стихотворение названо «Автопортрет», мы понимаем, что и субъектом ка-
чества оказывается сам поэт: его внутреннее Я должно одолеть его внешнее
Я, но это две стороны одного Я.
Ментальная активность субъекта воспринимающего позволяет ему уви-
деть в одном человеке сходство с другим:
Обеих вас я видел вместе —
И всю тебя узнал я в ней...
Та ж взоров тихость, нежность гласа,
Та ж прелесть утреннего часа,
Что веяла с главы твоей!
(Тютчев, Двум сестрам)
В последнем примере встречается еще один авторизующий глагол —
веять, из группы перцептивных глаголов (пахнуть, тянуть, разить +
Твор.). Эти глаголы могут выражать ментальный модус: От этого парада
пахнуло чем-то вчерашним, от его слов повеяло новизной. Ср.: Минувшим
на меня повеяло нежданно (А. К. Толстой); Меня обдало холодом и унынием
(П. Вяземский); Мы видим: с голубого своду Нездешним светом веет нам
(Тютчев).
Различается значение конструкций (1) искать, найти что/чего у кого и
(2) найти кого в ком, которые по-разному взаимодействуют с синтаксемами
«в + Предл.» и «у + Род.», ср.: Она искала/нашла у него поддержку, защи-
ту(ы), помощь(и) и Она нашла в нем (в его лице) своего защитника. Конст-
рукция (1) предполагает усилия субъекта получить необходимое (Я тебя
понять хочу: Смысла я в тебе ищу). Конструкция (2) обнаруживает точку
зрения говорящего, результативно оценивающего отношения, ср.: Она на-
шла в нем преданного друга (возможно, неожиданно для себя). Ср. также
предложения типа В нем погиб (умер) великий лицедей, которые предпола-
гают точку зрения говорящего, ретроспективно обнаружившего одну из
возможных ипостасей оцениваемого субъекта.
Субъектно-авторизующие синтаксемы «в + Предл.» соединяются нс
только с авторизующими глаголами видеть, слышать, чувствовать, ис-
кать, найти, но и с глаголами на -ся (видеться, слышаться, чувствовать-
ся, чудиться), ср.: (1) Она почувствовала в нем некоторую растерянность
и (2) В нем чувствовалась некоторая растерянность. Если во втором при-
309
мере Я говорящего полностью совпадает с Он субъекта-авторизатора, то в
первом — субъектная перспектива сложнее: (а) в нарративном режиме ав-
тор помещает свой «наблюдательный пункт» в субъектную сферу авториза-
тора (героини) и (б) говорящий пересказывает чужое слово. Глаголы на -ся
замыкают модус на Я говорящего, который остается за пределами предло-
жения, ср. некорректные высказывания типа *Ей чувствовалась в нем не-
которая растерянность.
Эгоцентрическими оказываются и конструкции с глаголами зрительно-
го восприятия типа сквозить, светиться, пылать, гореть, мерцать в со-
единении с деадъективами (Ее глаза светились любовью) или девербатива-
ми, ср.: Тайное страдание изображалось на ее лице (Лермонтов). Автор-
повествователь, описывая внешность героя, может отрываться от конкрет-
ного момента наблюдения, и Я-модуспая рамка в этом случае может прочи-
тываться обобщенно-лично, ср., например: ...жесты его были отрывисты,
хотя часто они выказывали лень и беззаботное равнодушие... Но сквозь
эту холодную кору прорывалась часто настоящая природа человека (Лер-
монтов).
Представленные в этом разделе наблюдения над языковым материалом
убеждают в необходимости использования схемы субъектной перспективы
при изучении отношений диктума и модуса.
На фоне субъектной перспективы очевидна разница между Я-модусны-
ми рамками и Он-модусными рамками: в первых субъект сознания стано-
вится субъектом говорящим, появление же другого субъекта-авторизатора
(во вторых) свидетельствует о введении в авторскую речь чужого слова,
указывает его источник, обнаруживая тем самым диалогизированность, по-
лифоничность текста. Вербализованная модусная рамка позволяет говоря-
щему высказывать собственное мнение, отличное от мнения других. В ас-
пекте структурно-грамматическом схема субъектной перспективы показы-
вает, что второй субъектный план всегда связан с предикативным осложне-
нием модели предложения, что тип субъекта в каждой зоне соотнесен с ти-
пом предиката (как в субъектных зонах диктума, так и в субъектных зонах
модуса), что дальнейшее системное описание полипредикативных конст-
рукций должно учитывать не только внутреннюю типологию в пределах
каждой зоны, но и возможности взаимодействия между разными субъект-
ными зонами.
7. Морфологические категории на фоне
субъектной перспективы текста
Именные категории на фоне субъектной перспективы тек-
ста: категория числа. Коммуникативный анализ глаголь-
ных категорий (категория наклонения). Модальность в
морфологии и в синтаксисе. Глагольное время и коммуни-
кативный регистр. Видо-временная форма глагола в тексте
(вид глагола). Залог глагола (субъектно-объектное соотно-
шение ситуаций).
1. Коммуникативный анализ морфологических категорий предполагает
исследование конкретных морфологических форм в конкретных текстовых
фрагментах, в организации которых принимает участие та или иная морфо-
логическая категория. Коммуникативно-текстовый анализ морфологиче-
ских категорий — это не простой пересмотр традиционных разделов типа
«Значения форм числа» или «Прямые и переносные значения категории на-
клонения», это исследование форм в связи с семантикой и функциональной
парадигмой моделей предложения, в связи с их субъектной перспективой.
Результатом такого анализа становятся вертикальные связи, устанавливае-
мые между синтакссмой (а также каждой из се составляющих) и текстом.
Грамматический анализ текста и текстовый анализ грамматических катего-
рий направлены на выявление коммуникативных ролей, для которых пред-
назначается конкретная единица языка, в том числе и конкретная морфоло-
гическая категория.
Соединение идеи субъектной перспективы и теории коммуникативных
регистров сделало возможной антропоцентрическую интерпретацию тра-
диционных объектов морфологии и лексики, например, категории
числа, а точнее формы множественного числа в конструкциях пойти в
солдаты или в предложениях типа Я университетов не кончал, Ходят тут
всякие.
Морфологическая парадигма существительного представляется грам-
матиками в отвлечении от лексико-семантической классификации имен
существительных. Поэтому в разряд «старых» (архаических) форм попада-
ют не только Род. п. на -у (родительный части), не только Предл. п. на -у
(местный)1, которые конкурируют с новыми формами (съесть сыру — сы-
ра’, выпить чаю — чая’, на балу — на бале’, в дому — в доме), но и формы
1 Из последних работ о предложном «местном» см. [Плунгян 2002].
311
Вин. п. в конструкциях типа пойти в солдаты, брать в жены, прочить в
начальники.
Если для форм на -у квалификация «старые», архаические вполне оп-
равдана, поскольку они постепенно вытесняются новыми формами, то для
«в + Вин.» подобная квалификация не позволяет обнаружить системную
значимость этой формы: этикетка «старая форма» не решает, а закрывает
проблему для современного русского языка.
Действительно, в данной предложно-падежной форме падежная флексия
одушевленного существительного совпадает не с флексией Род. п., а с окон-
чанием Имен, п., то есть вроде бы сохраняется ситуация, имевшая место до
становления категории одушевленности/ неодушевленности. Но это не след
старой морфологической системы (с таким же успехом можно говорить о
старой падежной форме применительно к форме Вин. п. неодушевленных
существительных), а особенность новой морфологической системы, в кото-
рой категория одушсвленности/неодушевлснности нейтрализуется, «подав-
ляется» категорией собирательности.
Неслучайно, что сама категория одушевленности имеет регулярные
морфологические показатели именно в формах множ, числа: по-видимому,
одушевленным признается то, что вычленимо и во множестве, что сохраня-
ет свою единичность. Большинство имен, обозначающих нечленимую мно-
жественность, совокупность, оказались как бы вне зоны действия категории
одушевленности/неодушевленности. Это касается не только тех собира-
тельных, которые не имеют форм множественного числа (человечество,
студенчество, офицерство; зверье, старичье, литье, воронье, тряпье; дет-
вора, мошкара; мелкота, беднота и др.); при этом нет разницы между со-
вокупностью лиц и совокупностью вещей. Это касается и количественных
слов, имеющих формы множ, числа, например, толпа, стая, стадо, табун
(см.: Если сто бегунов как один бегун. Это можно назвать так и сяк: У
лошадей это будет табун, У рыб это будет косяк. Лишь в стаде баран до-
веряет судьбе, За что он и признан скотом — А. Макаревич), а также экс-
прессивно-количественных вагон, куча, море и собственно собирательных
типа народ (народы), семья (семьи). Собирательность может быть выражена
в корне (народ), в суффиксе (-<jx воронье, белье; -от-; пехота, мелкота; -
ств-; купечество, кулачество)1, собирательность может быть обнаружена и
в особой морфологической форме — в форме «в + Вин.» множ, числа, кото-
рую можно назвать винительным собирательным.
В обширной научной литературе, посвященной конструкции пойти в co:i
даты, неоднократно отмечалось, что форма множ, числа в этих конструкциях
выражает несчетное множество, «совокупность лиц» (см., например [Зализняк
1 О категории собирательности с точки зрения словообразования см. [Лопатин 1994].
312
1967; Прокопович Е. Н. 1969; Мельчук 1980]). А. А. Потебня квалифицировал
эти формы в ряду форм «множественного состояния» (ср., например: на радо-
стях, в бегах, в хлопотах) [Потебня 1888]. Несчетная (недискретная) множест-
веность рассматривалась в связи со значением неопределенности [Ревзин 1969]
и в связи с отрицательной оценкой действий субъекта [Ревзин 1969; Пеньков-
ский 1989]. Г. А. Золотова отметила фазисное значение формы в солдаты, ко-
торое обнаруживается в ряду: «в + Вин.» — «в + Предл.» — «из + Род.» [Золо-
това 1984—1985]. В связи с этим интересно, что историки языка, исследуя
процессы образования имен pluralia tantum, выделяют четыре типа значений
(«собирательность, обобщенность, неопределенность, интенсивность» [Дегтя-
рев 1982,68]), на базе которых образуются особые лексемы.
Суммируя все то, что было уже сказано о конструкциях типа пойти в
солдаты и о множественном несчетном, неопределенном, недискретном,
собирательном, и анализируя языковой материал с точки зрения теории
коммуникативных регистров, можно увидеть синтаксическую обусловлен-
ность множественного собирательного и самого значения собирательности.
Субъект собирательный занимает особое положение в иерархии субъ-
ектов: если множественное дискретное не лишает субъекта индивидности,
то множественное собирательное, а также единственное в значении сово-
купности не позволяет субъекту иметь статус индивида, а значит, наклады-
вает ограничения на «процесс имперсонализации»: Институт не хочет
выделять деньги — "Институту не хочется выделять деньги'. Народ хочет
хлеба и зрелищ — 'Народу хочется хлеба и зрелищ. (См. также [Певнева
1996]).
Множественное собирательное в соединении с именами одушевленны-
ми реализуется в позиции предицируюшего компонента моделей типа Он
(сейчас, ходит) в начальниках. Для этих моделей характерно то, что имен-
ная часть предицируюшего компонента, как правило, используется в соеди-
нении с полузнаменательным бытийным глаголом (быть, пребывать,
жить, ходить, сидеть, работать, служить). Отсутствие экзистенциально-
го глагола возмещается темпоральными показателями (теперь, сейчас, то-
гда, вчера, сегодня, завтра, всегда, постоянно, временно), которые в рамках
данной субъектной сферы выделяют определенный временной отрезок (Лк-
синья? Она в горничных теперь — Шолохов) или указывают на постоян-
ность признака (...при лошадях? — Постоянно-с в кучерах — Лесков). Бы-
тийные глаголы и темпоральные показатели обнаруживают отнесенность
данных предложений к уровню узуального времени.
Множ, число имени в синтаксеме «в + Предл.» никак не связано с идеей
счетности, дискретности, поскольку речь идет не о конкретном, количест-
венно ограниченном множестве, а о классе лиц, открытом, постоянно по-
полняемом классе.
313
Известно, что категория числа взаимодействует с категорией одушевлен-
ности/неодушевленности. Но категория числа как одна из референциальных
категорий не может не быть соотнесенной с категорией времени, с тремя
уровнями временной абстракции (время актуальное, время узуальное, время
гномическое), которые, в свою очередь, имеют непосредственное отношение
к трем «монологически обусловленным» коммуникативным регистрам (ре-
продуктивному, информативному, генсритивному).
Коммуникативный анализ конструкций типа пойти в солдаты, взять в
жены, метить в начальники, произвести в Потемкины обнаруживает реги-
стровую обусловленность данных сочетаний и, следовательно, особую ре-
гистровую предназначенность множественного собирательного. Для син-
таксем «в + Вин.», «из + Род.» и «в + Предл.», выражающих собирательное
значение, характерна их предназначенность уровню времени узуального и,
следовательно, информативному регистру. Действительно, эти структуры
появляются в контекстах характеристик героев, но не в сюжетном повест-
вовании и не в репродуктивно-описательных фрагментах.
Если несчетность в узуальном времени с семантикой существительных
одушевленных (личных) «образует» значение собирательности, то несчет-
ность в актуальном времени прочитывается как множественное массы. Мно-
жественное массы с предметными существительными образует вещественное
значение {тряпки, дрова), с пространственными существительными — зна-
чение большого пространства, целиком занятого чем-л. {леса, поля). И то и
другое значение, в отличие от значения собирательности, может реализовать-
ся как в актуальном времени, так и в узуальном.
Значение множественного несчетного регулярно реализуется в синтаксс-
мах личных имен, которые выражают собирательное множество {служить в
няньках, пойти в летчики, глядеть в Наполеоны). Но если для личных имен
возможна фазисная соотнесенность синтаксем «в + Вин.» — «в + Предл.» —
«из + Род.» {пошел в повара — служил в поварах — из поваров да в начальни-
ки), то для имен действия и состояния подобный ряд синтаксем либо невоз-
можен, либо заполняется нерегулярно (решиться в бега — быть в бегах —
★вернуться из бегов). Согласно «Синтаксическому словарю» (Г. А. Золотовой
[Золотова 1988]), морфологическая форма «в + Предл.» заполняется деверба-
тивами в единственном числе. Множ, число возможно лишь для имен, обра-
зованных избирательно от глаголов деятельности (но не речемыслительной):
в разъездах, в бегах, в хлопотах, в заботах, в поисках. Эти синтаксемы нс
имеют регулярной соотнесенности с фазисными, ср.: ударился в бега, отпра-
вился на поиски, но *ударился/пустился/ окунулся в хлопоты, в заботы. В
свою очередь, форма «в + Вин.» , выражающая фазисное значение, допускаеч
множ, число преимущественно для речемыслительных девербативов {пус-
тился в разговоры, в россказни’, ударился в воспоминания, переживания; по-
грузился в размышления), но эти девербативы не образуют синтаксемы
314
«в + Предл.» (*пребывать в разговорах, но возможно: Весь день прошел в
разговорах’, За разговорами не заметили, как прошел день — не *Я — в разго-
ворах, а Мой день прошел в разговорах). Форма множ, числа в рассматривае-
мых синтаксемах не соотносительна с формой ед. числа: они образуются ли-
бо существительными pluralia tantum {хлопоты, россказни), либо именными
лексемами в таком значении, которое «запрещает» формы единственного
числа [пустился в бега, в разговоры, но: ^пустился в бег, в разговор, хотя
возможно пустился в пляс, но нет формы множ, числа *плясы — значение, не
допускающее счета, не имеет парадигмы по числу и может оформляться как
единственным, так и множественным числом)1.
Выбор формы множественного числа обусловлен тем, что оно обозна-
чает заполненность определенного отрезка времени беспорядочными дей-
ствиями или деятельностью субъекта, а иногда тем, что оно несет на себе
отрицательную оценку. И то и другое значение не может быть выражено
средствами репродуктивного регистра, а следовательно, множественное со-
бирательное оказывается регистрово обусловленным значением: именные и
глагольные синтаксемы, выражающие это значение, принадлежат либо ин-
формативному, либо генеритивному регистру.
Отрицательная экспрессия поддерживается и фазисными глаголами ти-
па броситься, пуститься, удариться. Любая оценка дастся с расстояния, из
другого времени; даже в предложениях типа И тут я пустился в рассуж-
дения по поводу... Форма множ, числа в подобных предложениях позволяет
говорящему противопоставить себя в данный момент времени себе же са-
мому — но в другой момент времени. Это свойство множ, числа было об-
наружено разными исследователями в разных фрагментах русской синтак-
сической системы (см., например, [Булыгина 1990; Золотова 1991;
Пеньковский 1989]). Применительно к неопределенно-личным модифика-
циям личных моделей был использован термин «эксклюзивность» (исклю-
ченность говорящего из состава действующих лиц, либо соприсутствие, но
неучастие его в действии — ср. [Виноградов, 1980, 203—204]).
Признак эксклюзивности/инклюзивности субъекта говорящего по от-
ношению к субъекту действующему, диктальному позволяет разграничить
неопределенно-личные и обобщенно-личные модификации (подробнее см.
об этом в разделе, посвященном субъектным модификациям моделей). Зна-
чимым может быть и потенциальное отношение исключенности/вклю-
ченности между субъектом действующим и адресатом, когда высказывание
из суждения превращается в побуждение. Большинство пословиц с формой
3-го лица множ, числа (и не только) произносятся и понимаются именно
как непрямые побуждения, особенно если эти глагольные формы употреб-
лены с отрицанием, ср.: В Тулу со своим самоваром не ездят, В чужой мо-
1 О категории числа и именах действия см. также [Ляшевская 2002].
315
настырь со своим уставом исходят. Учет инклюзивности/эксклюзивности
адресата высказывания позволяет разграничить суждения и побудительные
речевые акты, слово как слово и слово как дело: побудительное прочтение
пословиц связано с тем, что адресат ведет себя не как все — исключен из
состава субъекта диктума.
Сходный механизм использования форм множ, числа обнаружен
А. Б. Пеньковским в разговорных конструкциях типа Ходят тут всякие
(когда прошел один) и Я университетов не кончал (обычно заканчивают
один университет). А. Б. Пеньковский видит здесь особую семантическую
категорию «чуждости» [Пеньковский 1989]. О. Йокаяма, рассматривая от-
ношения «свой — чужой», предлагает говорить о «коротком» и «длинном»
«межперсональном радиусе» (термины были использованы в ее докладе в
ИРЯ РАН 17 октября 1996 г.). Тот же механизм употребления множ, числа
отмечен также в [Красильникова 1990].
Множественное собирательное в конструкциях пойти в солдаты может
использоваться и для выражения чужой оценки, ср.: Не редко жалуем того
мы в дураки, Кто платьем не богат, не пышен волосами (Крылов); Вот
то-то мне и духу придает, Что я, совсем без драки. Могу попасть в боль-
шие забияки (Крылов); Любите вы всех в шуты рядить (Грибоедов);
Хоть и не следует, вообще говоря, благоговеть... но тут поди не возблаго-
говей — в отсталые люди попадешь (Тургенев); Он очень рано попал в
число «постылых» и с детских лет играл в доме роль не то парии, не то
шута (Салтыков-Щедрин); Есть тут у нас неподалеку один хутор... Да
только в бесперспективные он попал... (Лит. газета, 1983); Из героев в
преступники и наоборот (МК, 1996).
В отличие от случаев типа превращение из учителя в разбойники (Пуш-
кин), приведенные примеры не выражают изменения социального состоя-
ния субъекта. Так, в последнем примере речь идет о противоположных
оценках деятельности одного и того же человека: сначала деятельность это-
го человека в средствах массовой информации оценивалась положительно,
позже те же источники представили его деятельность как преступную, но
вскоре вновь изменили свое мнение. Особенность конструкций типа ря-
дить в шуты состоит в том, что говорящий, передающий чужое мнение,
знает, что содержащаяся в нем оценка неадекватна действительности.
Множественное собирательное и здесь обнаруживает отношения эксклю-
зивности, но в данном случае речь идет о несовпадении мнений субъекта
оценки (S3) и говорящего (S4) при совпадении зон S3 и Si.
Если синтаксема «в + Вин.» со значением изменения социального со-
стояния соединяется как с неполнознаменательным пойти, выражающим
осознанность действий субъекта социального состояния, так и с неполно-
знаменатсльными оказаться, попасть, обнаруживающими независимость
изменения состояния от воли субъекта состояния, то синтаксема «в + Вин.»
316
со значением оценки, мнения взаимодействует только с глаголами второго
типа: попасть в отсталые, в постылые, в забияки и т. п. Для синтаксемы
«в + Вин.» изменения состояния возможно соединение и с глаголами типа
избрать, выдвинуть, произвести (Меня завтра же произведут сейчас в
фельдмарш... — Гоголь), которые обнаруживают субъекта-каузатора (S2).
«В + Вин.» изменения мнения характеризуется другой субъектной перспек-
тивой: несовпадением субъектов Si (оцениваемого субъекта) и S3 (оцени-
вающего субъекта), но совпадением зон S3 и S2.
Анализ категории собирательности на фоне субъектной перспективы тек-
ста позволяет увидеть семантические особенности слов народ и люди. И то и
другое слово выражает несчетную множественность, но слово народ — соби-
рательную множественность, а люди — множественность неопределенную.
Оба значения предполагают расстояние между зонами Si и S4 (при условии,
что S4 = S3). См., например, контексты со словом народ, обусловленные точ-
кой зрения властей предержащих, из пушкинского «Бориса Годунова»:
Да трудно нам тягаться с Годуновым: Народ отвык в нас видеть
древню отрасль Воинственных властителей своих... А он умел и страхом, и
любовью, И славою народ очаровать: «Весть важная! и если до народа
Она дойдет, то быть грозе великой»: Лишь дай сперва смятение народа
Мне усмирить: Что на него смотреть: Всегда народ к смятенью тайно
склонен.
Расстояние между зоной S| (народом) и зоной S4 (говорящим) сохраня-
ется и в условиях репродуктивного регистра, где слово народ выражает
массу (...смотри: ограда, кровли. Все ярусы соборной колокольни, главы
церквей и самые кресты Унизаны народом*, Мне виделась Москва, что му-
равейник: Внизу народ на площади кипел... — Пушкин).
Слово люди выражает неопределенно-множественное значение, что по-
зволяет данной форме функционировать и в репродуктивном регистре (По
дороге шли какие-то люди), и в информативном регистре (люди научат,
подскажут: выйти в люди), и в волюнтивном (Люди, помогите!). Неопре-
деленное множественное сохраняет в семантике формы и значение одушев-
ленности, и сему счетности, но эта счетность неопределенная, что предпо-
лагает несовпадение зон S| и S4: только в пространстве для репродук-
тивного регистра и в пространстве и времени — для информативного.
Обобщая все сказанное о регистровых значениях множественного числа,
можно сделать вывод о том, что множ, число позволяет нам соединить два
значения: множественности и дистанцированности. Множественность может
быть конкретной, счетной, и несчетной, неконкретной. В признаковых (а не
предметных) синтаксемах «в + Вин.», «в + Предл.» и «из + Род.», образован-
ных именами личными, мы встречаемся с особым значением форм множ,
числа — множественным собирательным, которое используется не столько
дня того, чтобы стереть границу между единичным и общим, сколько для то-
317
го, чтобы обнаружить расстояние между разными субъектными сферами.
Форма же «в + Вин. (= Имен.)» {в солдаты, в люди, в жены) должна быть
квалифицирована как винительный собирательный, но не как «старая форма
вин. п.» [РГ 1980, И, 445].
2. Коммуникативный подход к морфологическим категориям глагола
предполагает исследование глагольных форм в связи с семантической ти-
пологией предикатов, функциональной парадигмой конкретной модели
предложения и субъектной его перспективой.
Глагольными изосемическими моделями являются модели с типовым
значением «Субъект и его действие». Для элементарных моделей с этим
типовым значением, как и для элементарных моделей с другими типовыми
значениями, существует исходная регистровая предназначенность, которая,
в свою очередь, характеризуется исходной комбинацией глагольных кате-
горий, выражаемых в рамках глагольного слова (синтетически) или вне его
(аналитически).
Элементарная модель предложения, предназначающаяся для выраже-
ния единичного (взятого вне временной последовательности смежных с
ним событий) действия, данного говорящему в непосредственном наблюде-
нии, характеризуется следующей комбинацией глагольных категорий: изъ-
явительное наклонение, настоящее несов. вида, 3-е лицо ед. или множ, чис-
ла. Форма 3-го лица обнаруживает противопоставленность диктума и
модуса, разграниченность субъектной сферы говорящего (субъекта факта
сообщения) и субъектной сферы действующего (субъекта сообщаемого
факта). Совпадение хронотопов говорящего и действующего, необходимое
для прямого восприятия говорящим данного положения дел, выражается —
при ориентации на момент речи — формой настоящего актуального.
Центром поля изосемической модели со значением «Субъект и его дей-
ствие» и его исходной грамматической модификацией являются предложе-
ния типа Брат рисует. Семантико-грамматические изменения возможны по
следующим направлениям:
1) по линии сближения субъекта диктума и субъекта модуса — катего-
рия лица-числа {Брат рисует — Мы рисуем —Я рисую)',
2) по линии перемещения хронотопа говорящего-наблюдателя, то есть
противопоставление настоящего, прошедшего, будущего в пределах акту-
ального времени — глагольная категория времени в его прямом значении
{Брат рисует — Вчера брат рисовал — Завтра брат будет рисовать)',
3) по линии реальность — потенциальность, то есть квалификация ин-
формации как объективной или субъективной, имеющей место лишь в соз-
нании говорящего, — категория глагольного наклонения {Брат рисует —
Брат рисовал бы — Бери краски и рисуй).
318
Эти грамматические модификации в изосемическом предложении про-
являются через формальные показатели в рамках глагольного слова.
Если грамматические формы модели обычно выражаются в рамках гла-
гольного слова и, следовательно, связаны с возможностями глагольного
словоизменения, то структурно-семантические модификации (как по линии
субъекта, так и по линии предиката) используют аналитические показатели
приращения смысла: (1) неполнознаменательные слова, вносящие дополни-
тельный смысл в предицирующий компонент (фазисные и модальные гла-
голы, модальные предикативы) или модифицирующие предицируемый
компонент (местоименные слова со значением неопределенности или
обобщенности); (2) регистров© закрепленные модели, обнаруживающие не
только изменение предицирующего компонента по линии реально-
сти/ирреальности, но и предицируемого по линии волюнтивно-
сти/инволюнтивности (активности/неактивности): Мне завтра работать
(внешнее долженствование). Мне не работается (внутреннее ощущение:
начал, но не получается так, как хотелось бы); (3) «значимое отсутствие»
субъектного компонента при модификации по линии субъекта (для выра-
жения неопределснно-личности и обобщенно-личности), при соответст-
вующих формах глагола; (4) средства словообразовательной транспозиции
(производные имена).
2.1. Категория лица, как подлинный «фундамент сказуемости»
(В. В. Виноградов), имеет непосредственное отношение не только к субъ-
ектной перспективе текста, но и к коммуникативному регистру. В условиях
репродуктивного и информативного регистров личная парадигма модели
предложения зависит от типа субъекта (личный, предметный, пространствен-
ный) и от возможности/невозможности совпадения субъекта модуса и субъ-
екта диктума, а конкретная личная форма глагола и конкретная субъектная
модификация модели прочитывается в зависимости от точки зрения говоря-
щего (пишущего). Так, форма 3-го лица — основная личная форма авторско-
го повествования в нарративном тексте — прочитывается по-разному: (а) как
обнаруживающая расстояние между персонажем и автором и (б) как сбли-
жающая субъектную сферу автора и персонажа — субъекта чувствующего и
мыслящего в фрагментах внутренней речи персонажей. Ср.:
(а) ...Через четверть часа от монастыря послышались приближаю-
щиеся шаги по мосткам тротуара. Это возвращалась к себе домой лавоч-
ница Галузина с едва начавшейся заутрени. Она шла неровной походкой...
(б) ...Днем ее огорчил расклеенный всюду приказ о мобилизации... Она
гнала это неудовольствие из головы, но всюду белевший в темноте клок
объявления напоминал ей о нем.
.„Ей хотелось побыть на воздухе, ее не тянуло домой, в духоту.
...Грустныемысли обуревали ее.
319
...Светлый праздник на носу, а в доме ни живой души, все разъехались,
оставили ее одну. А что, разве не одну? Конечно, одну. (Б. Пастернак, Док-
тор Живаго).
В фрагменте (а) автор помещает свой наблюдательный пункт в хроно-
топ персонажей; автор-наблюдатель сначала слышит приближающиеся ша-
ги, потом видит лавочницу Галузину, которая идет неровной походкой. В
фрагменте (б) автор перемещается в субъектную сферу своей героини: сна-
чала напоминает о неприятной новости, потом передает ее ощущения, а в
последнем абзаце переходит на внутренний монолог героини. Во внутрен-
нем монологе 3-е лицо обнаруживает совпадение субъекта сообщаемого
факта и субъекта мыслящего (S3 = St), но субъект мыслящий — это персо-
наж, который находится в центре авторского и читательского внимания
(S3 S4). Особенность художественного повествования в том, что каждая
субъектная сфера может быть «открыта» для автора и читателя, может быть
представлена средствами репродуктивного регистра, но границы между
субъектными сферами сохраняются — автор и читатель наблюдают за пер-
сонажами со стороны.
В генеритивном регистре границы между субъектными сферами стира-
ются: противопоставление 1-го/2-го лица 3-му лицу не обнаруживает дис-
танции между участниками и неучастниками речи; ср.: Охотно мы дарим.
Что нам не надобно самим’. Когда у нас беда над головой. То рады мы то-
му молиться, Кто вздумает за нас вступиться...’. Кто с пользою отечест-
ву трудится, Тот с ним легко не разлучится’, А кто полезным быть спо-
собности лишен, Чужая сторона тому приятна...’. Когда извериться в себе
ты дашь причину, Как хочешь ты меняй личину, Себя под нею не спасешь...
(Крылов); На свете счастья нет, но есть покой и воля (Пушкин); Кипим
сильней, последней жажды полны, Но в сердце тайный холод и тоска (Не-
красов); Что глазами бессмысленно хлопать. Когда все пред тобой со-
жжено', Жизнь ведь тоже только миг. Только растворенье Нас самих во
всех других Как бы им в даренье (Б. Пастернак).
В монологическом повествовании форма 3-го лица оказывается «много-
значной»: 3-е лицо может относиться и к авторскому Я, ср.: Наконец и дорога
перестала занимать его, и он стал слегка закрывать глаза и склонять голову
к подушке. Автор признается, этому даже рад, находя таким образом слу-
чай поговорить о своем герое...', ...но что до автора, то он ни в коем случае
не должен ссориться с своим героем: еще не мало пути и дороги придется
им пройти вдвоем рука в руку... (Гоголь). В поэзии лирическое Ядгсоответст-
венно форма 1 -го лица объемлет весь мир. 3-е лицо в художественной прозе
очерчивает границы художественного мира, творимого словом, и образ авто-
ра принадлежит этому же миру. !-е лицо и инклюзивные формы 2-го и 3-го
лица в лирике прочитываются двояко: предельно узко (личностно, индивиду-
ально) и предельно широко (обобщенно, общечеловечески).
320
3. Категория наклонения позволяет глаголам, выражающим
наблюдаемые действия, функционировать не только как предикаты репро-
дуктивного регистра: формы ирреальных наклонений маркируют их выход из
пределов актуального времени. При этом говорящий из субъекта констати-
рующего превращается в субъекта мыслящего, прогнозирующего, высказы-
вающего мнение или воздействующего на собеседника посредством слова.
Мнение отражает объективное положение дел опосредованно, через ин-
терпретацию конкретного мыслящего субъекта. Мнение всегда субъективно,
и эта субъективность может быть словесно выражена или не выражена (Он
умный человек — Я считаю, что он умный человек; По-моему, он умный че-
ловек; Он слывет умным человеком). Словесное обнаружение субъективности
говорящего диалогически обусловлено: оно предполагает возможность иного
взгляда на то же положение дел. Для вербализации своего субъективного ви-
дения мира, своих представлений об окружающей действительности говоря-
щий пользуется категорией модальности, которая выражается морфоло-
го-синтаксически и семантико-синтаксически. К морфолого-синтаксическим
средствам относится наклонение глагола, к семантико-синтаксическим —
модальные модификаторы предиката (модальные глаголы — хотеть, мочь;
модальные прилагательные — должен, обязан, нужен, необходим, модаль-
ные предикативы — надо, нужно, необходимо, должно), вводно-модальные
слова, не вступающие в межсловные отношения внутри предложения (конеч-
но, действительно, вероятно, возможно и др.).
Русское глагольное наклонение представляет собой модальную пара-
дигму глагола, в основе которой категориальное противопоставление ре-
альности и ирреальности. В характеристику каждого предложения, в струк-
туру его предиката, в том числе и безглагольного, входит модальный
признак реальности/иррсальности. Изъявительное наклонение предназна-
чено для адекватного отражения действительности, и, как следствие этого,
область его применения — монологические тексты, несущие объективную
информацию независимо от способа ее получения.
Повелительное и сослагательное наклонения служат выражению ирре-
альной модальности. Повелительное наклонение участвует в организации
императивных (директивных) речевых актов, то есть областью его приме-
нения (употребления по предназначению) является преимущественно диа-
лог. Но есть и лозунги, реклама, пословицы, афоризмы, не предполагающие
непосредственной диалогической реакции. Сослагательное (или условное)
наклонение предназначено для монологических высказываний, представ-
ляющих некоторое положение дел как возможное при определенных усло-
виях (...если бы голос молчал. Мне было б трудно дышать, И конь бы,
храпя, на дороге упал, И я бы не мог доскакать — А. Блок). Модальное
значение возможности предполагает наличие других возможностей, кото-
рые можно увидеть с других точек зрения, см., например: Чанг платил Урчу
321
11 - 9556
благожелательным равнодушием, но не дал бы его в обиду, поскольку от
Урча шел семейный запах — Ю. Нагибин (так думает лев Чанг, но в жизни
может быть всякое).
3.1. Условием употребления повелительного наклонения являет-
ся наличие адресата (определенно-/неопределенно-/обобщенно-личного). Ес-
ли прямой речевой акт невозможен, то императив выражается при помощи
частицы пусть (пускай): Прополи грядку моркови! —» Пусть она прополет
грядку моркови! — то есть скажите ей, чтобы она прополола грядку; передай-
те ей мое требование (мою просьбу). Императив с пусть, нс предполагающий
конкретного исполнителя, превращается в пожелание, которое может произ-
носиться с большей или меньшей эмоциональностью (Пусть сильнее грянет
буря!). Если речевой контакт осуществляется через средства массовой ин-
формации, а адресат становится обобщенным, то императивные речевые
акты превращаются в призывы (адресованные всем, массе, народу, а не ка-
ждому из этой массы), для которых характерно повелительное наклонение
глаголов несовершенного вида (Работайте, учитесь/учись, достигайте,
дерзайте/дерзай), или в «рекламные советы» (адресованные каждому из
всех), в которых используются глаголы совершенного вида (Попробуйте,
почувствуйте, купите...). Призыв каузирует либо процесс, либо многократ-
ное повторение результата; реклама указывает кратчайший путь к наилуч-
шему (с точки зрения се автора) результату.
Значение каузированной извне необходимости, выражаемое формами по-
велительного наклонения, возможно и в монологически обусловленных выска-
зываниях, характерных для устной разговорной речи: Послали его учиться, он
и учисы. Кто-то напутал, а мы распутывай. Внешняя необходимость, внеш-
няя каузированность действия в прямом употреблении повелительного накло-
нения преобразуется (модифицируется) в значение вынужденности действия
(Все гуляют, а он/я дома сиди). Значение вынужденности действия выдвигает
на первый план сопоставительно-противительные отношения между субъекта-
ми двух ситуаций, между двумя субъектными сферами, причем фокус эмпатии
говорящего направлен на того, «кто должен», то есть говорящий помешасг
свою точку зрения в его субъектную сферу. Значение вынужденности выража-
ется в отношении к субъектам 1-го и 3-го лица, 2-е лицо субъекта прочитыва-
ется как адресат, а форма повелительного наклонения — как императив (Вес
гуляют, а ты дома сиди). В отличие от форм 1-го и 3-го лица, форма 2-го лица
может обнаруживать совпадение субъекта говорящего (S4) и субъекта дейеч -
вующего (S|). В этом случае мы имеем дело с «автокоммуникацией» [Лотман
1996; 23-45].
Для рассматриваемых синтаксических конструкций характерны глаго-
лы несов. вида (Все отдыхают, а я воду носи); глаголы сов. вида выражаю!
322
необходимость быстрейшего достижения результата (Неделю никто не уби-
рал, а тут за час все убери).
Если необходимость (вынужденность) обусловлена предшествующим
каузативным воздействием (и речевым, в том числе), то создается каузатив-
ная конструкция типа Его послали учиться, он и учись. Обычно такие кон-
струкции функционируют как поучения, содержание которых не локализо-
вано ни во времени, ни в пространстве (Назвался груздем, полезай в кузов;
Любишь кататься — люби и саночки возить). Моносубъектные конструк-
ции (Лег спать — спи) и полисубъектные (Положили спать — спи) выра-
жают причинно-следственные отношения между двумя ситуациями. По-
добные конструкции выражают необходимое следование. Само же
высказывание является волюнтивным и функционирует преимущественно в
диалоге, поэтому 3-е лицо в соединении с формой повелительного наклоне-
ния в подобных каузативных конструкциях встречается крайне редко и за-
меняется аналитической формой императива с частицей пусть: Послали его
учиться, пусть и учится; Если разрешили ему дома остаться, пусть
книжки читает. Каузативные конструкции с глаголом в форме повели-
тельного наклонения во второй части сохраняют свою диалогическую за-
крепленность и являются аргументированным императивом. Аргументиро-
ванный императив может иметь конкретного адресата (Пришел рабо-
тать —работай/Пришел работать — пусть работает) или обобщенного
(Повстречал бабу с пустыми ведрами, поворачивай назад: успеха в деле не
будет).
Значение вынужденности может быть представлено как потенциальное,
при этом выражается не только внешняя необходимость, но и внутренняя.
Для выражения значения потенциального долженствования чаще исполь-
зуют инфинитив: Они гуляют, а мне/ей дома сидеть, люльку качать. Соот-
носительны с инфинитивными как полисубъектные конструкции (Послали
его работать, он и работай/ Послали его работать, ему и работать), так
и моносубъектные (Кто строил, тому и жить; Кто строил, тот и живи).
В отличие от конструкций с глаголом в повелительном наклонении, пред-
ложения с инфинитивом требуют обязательной выраженности субъекта
именем в дат. п. Для предложений с формами повелительного наклонения
характерна обобщенно-личная модификация субъекта, выражаемая отсут-
ствием субъектной синтаксемы (Назвался груздем, полезай в кузов; Дают —
бери, бьют — беги).
3.2. Сослагательное наклонение функционирует в монологически
ориентированных высказываниях, выражающих отношения обусловленно-
сти между двумя пропозициями: Приехал бы утром, застал бы отца дома.
Для выражения отношений обусловленности сослагательное наклонение
взаимодействует с союзом если... (то): Если бы мне ранее сказал кто-
нибудь, что я встречу этих людей, то я бы расхохотался (Чехов); Если бы
323
11
не вырубили этот лес, Чайковский подарил бы нам еще одну симфонию
(Паустовский).
Обусловленность, выражаемая в подобных конструкциях, — это воз-
можное отношение между двумя возможными положениями дел. Однако
оба положения дел оказываются либо еще не осуществленными, либо не
осуществимыми (уже или вообще): это так называемые «гадательные пред-
положения для настоящего и будущего» [Шахматов 2001, 484] (Если бы он
был с нами, он бы все рассказал). Иногда констатируется упущенная воз-
можность (Если бы вы приехали утром, вы застали бы отца дома) или не-
реализуемое условие (Если бы я была мужчиной, я бы не промолчала). Та-
ким образом, инвариантным значением форм сослагательного наклонения
можно считать условность, но в более широком смысле этого слова —
имеющее место только в сознании и в слове, противопоставленность реаль-
ному положению дел. Действительное положение дел не соответствует
мыслимому, желаемому, а потому сами высказывания оказываются прин-
ципиально гипотетическими. Гипотетические предложения функциониру-
ют в рамках информативного регистра, см. примеры из романа Ф. М. Досто-
евского «Бесы»: Замечу, предупреждая события, что если бы не самомнение
и честолюбие Юлии Михайловны, то, пожалуй, и не было бы всего того, что
успели натворить у нас эти дурные людишки', Мне кажется, если бы был
такой человек, который схватил бы, например, раскаленную докрасна же-
лезную полосу и зажал в руке, с целию измерить свою твердость, и затем, в
продолжение десяти секунд, побеждал бы нестерпимую боль и кончил тем,
что ее победил, то человек этот, кажется мне, вынес бы нечто похожее на
то, что испытал теперь, в эти десять секунд, Николай Всеволодович.
В условиях диалога предложения с нереализуемым условием оказыва-
ются средством оценки и побуждения, ср.: На твоем месте я бы помолча-
ла/ Если бы я была на твоем месте, я бы помолчала', Если бы мне постави-
ли двойку, я бы переписала это упражнение.
Сослагательное наклонение тесно связано с точкой зрения Я говоряще-
го, устанавливающего отношения обусловленности. Значение потенциаль-
ности может быть простым отнесением к будущему, что выражается вре-
менной формой глагола. При этом гипотетичность высказывания,
неуверенность говорящего в осуществимости мыслимой ситуации обнару-
живается не в диктуме, а в модусе (в модусной рамке): Я ду-
маю/предполагаю/ предполагают/, предполагается, что решение будет
принято правительством на следующей неделе. В языках, имеющих потен-
циальное наклонение, гипотетическая потенциальность выражается гла-
гольной формой предиката диктума. Например, принадлежность будущею
гипотетического к категории наклонения или к категории глагольного вре-
мени является лингвистической проблемой для угро-финского языкознания,
но типичная ошибка финнов, говорящих на русском языке, — использова-
324
ние формы сослагательного наклонения при переводе формы будущего по-
тенциального па русский (Решение было бы принято правительством на
будущей неделе) — указывает на особое модальное значение этой глаголь-
ной формы в финском языке.
Гипотетические высказывания функционируют в монологических тек-
стах, но при определенной модификации этих высказываний возможна их
переориентация на диалог: при такой модификации нарушается обязатель-
ная двухчастность гипотетического предложения (Было бы хорошо, если бы
ты посидел дома, пошел на тренировку — Сидел бы ты дома; Шел бы ты
на тренировку; ср.: Ерема! Сидел бы ты дома, да точил веретена! —
В. Даль). «Условие» превращается в желаемое положение дел, субъект
предполагаемого действия/не-действия — в адресата речи и потенциально-
го исполнителя, монологическое суждение — в побудительный речевой
акт. Такое употребление сослагательного наклонения квалифицируют как
«желательное синтаксическое наклонение», или оптатив. Оптатив, направ-
ленный на слушающего (Шел бы ты домой), — директивный речевой акт.
Оптатив в прямом своем значении возможен для 3-го и 1-го лица субъекта
(Шел бы он домой), чаще с частицей хоть (Хоть бы он домой ушел). Перене-
сенный из будущего в настоящее или прошлое, оптатив оказывается не сред
ством выражения желания, а средством выражения сожаления (Если бы я был
здесь в те дни!) или укора (Хоть бы ты вовремя пришел!). Оптатив образует-
ся также инфинитивом в соединении с частицами хоть, хоть бы, только,
только бы (Хоть бы одним глазком увидеть! Только бы успеть!).
При этом употребительнее глагол сов. вида, хотя возможен и несов. ви-
да: Только детские книжки читать, Только детские думы лелеять. Все
большое далеко развеять. Из глубокой печали восстать (О. Мандельштам).
Инфинитив глаголов несов. вида с частицей только или все в условиях
информативного регистра выражает оценочную характеристику субъекта;
при этом желание приписывается субъекту действия, а говорящий с внеш-
ней точки зрения дает отрицательную оценку поведения, образа жизни это-
го субъекта; см, например: Ему только бы спать; Ей только бы есть.
Для выражения отношений обусловленности в гипотетических выска-
зываниях (в первой, обусловливающей части), кроме сослагательного на-
клонения, в разговорной речи используются формы повелительного накло-
нения (Приди он пораньше, застал бы отца дома)— так называемое
условное сиптаничсские наклонения.
Таким образом, парадигма модальных значений — возможное — желае-
мое — необходимое, отражающая этапы превращения слова в дело, — имеет
общую морфологическую базу: морфологические формы сослагательного и
повелительного наклонений. Возможность непрямого использования мор-
фологической формы синтаксически обусловлена, связана (а) с изменением
регистровой принадлежности модели предложения; (б) с изменением его
субъектной перспективы.
325
3.3. Положение дел как возможное, желаемое или необходимое, с точки
зрения говорящего, может быть представлено и при помощи модальных моди-
фикаторов предиката: глаголов хотеть, мочь, кратких прилагательных дол-
жен, обязан, вынужден, предикативов на -о надо, нужно, можно, необходимо,
должно. Полученные при этом модальные модификации элементарных пред-
ложений (Он хочет приехать. Он может приехать. Он должен приехать)
оказываются в синонимических отношениях с «рамочными» модальными
средствами, а именно — с вводно-модальными словами (возможно, вероятно,
может быть, должно быть) и с предикативными модусными рамками (Воз-
можно, что... Нужно, чтобы... Желательно, чтобы...).
Классическая логика противопоставляет аподиктические суждения (те,
в которых утверждаемое необходимо удостоверяется посредством доказа-
тельства) и ассерторические (те, для которых мыслимое в них отношение
удостоверяется посредством простого восприятия или констатации факта).
Так противопоставляются выводное знание, знание фактов и прямое на-
блюдение, противопоставляются «мысль активная» и «мысль пассивная».
Высказывая мнение, говорящий отрицает иные возможные утвержде-
ния по этому поводу. Мнение находится между двумя полюсами: истинно и
ложно. В то же время мнение, будучи высказанным, оказывается между
двумя мыслящими субъектами, то есть так или иначе ориентировано на
возможное согласие/несогласие.
Актуальное для германских языков противопоставление внутренней и
внешней обусловленности модальных отношений (противопоставление
внутреннего долга и внешней обязанности, внутренней возможности, спо-
собности и внешней возможности), которое в этих языках выражается про-
тивопоставлением лексем, в русском языке выражается на синтаксическом
уровне — оппозицией синтаксических структур (Он может/умеет/спо-
собен петь — Ему можно/разрешили/позволили петь), ср., например: ...в
молодости мы думаем: чем свободнее, тем лучше, тем дальше уйдешь. Мо-
лодости позволительно так думать... (Тургенев, Фауст).
Русские модальные слова хочет, может, должен служат выражению
как внутрисинтаксической (моносубъектной), так и внешнесинтаксической
(полисубъектной) модальности. Но если для глагола хотеть исходной яв-
ляется внутренняя точка зрения говорящего, совпадение S) и S4, то для
средств выражения отношений долженствования и возможности исходна
внешняя, точка зрения, несовпадение S) и S4. Первично Я хочу спать, Я хо-
чу поехать к морю, не хочу ссорьг. Он хочет спать означает ‘Судя по
внешним признакам, я предполагаю, что он хочет спать’; Он хочет поехать
к морю. Он не хотел ссоры — либо это несобственно-прямая речь, либо
воспроизведение чужого слова (Он исповедоваться хочет, Но согрешить
сперва (О. Мандельштам); Решительно печальных строк моих Не хочешь
ты ответом удостоить (Баратынский); Он хотел, чтоб Россия была сре-
доточием торговли между Европою и Азией — С. М. Соловьев).
326
Значение потенциальности можно выразить нс только специальным
модальным словом, но и особыми полузнаменательными глаголами, не ло-
кализуемыми во времени: Этот зал вмещает 2000 человек = может вме-
стить', «Москвич» развивает скорость до 160 км/ч = может развить'.
Воздушный шар поднимается на высоту до пяти тысяч метров = может
подняться. Синтаксемы количественного предела обусловливают синони-
мию глаголов несов. вида и модально-глагольных сочетаний, в которых ис-
пользуется глагол сов. вида (вмещает = может вместить, если потребу-
ется при необходимости).
Глагол мочь, в отличие от глагола хотеть, предполагает внешнюю точ-
ку зрения говорящего; эти различия между двумя модальными глаголами
обнаруживаются в возможности/невозможности соединения с глаголами
«ментальных актов» (представляющими мысль как событие — извне и, ча-
ще, ретроспективно), ср.:
Он мог подумать, что...
Он мог заподозрить, что...
Она могла обидеться.
*Он хотел подумать, что...
*0н хотел заподозрить, что...
?0на хотела обидеться
(хотела сделать вид).
Он мог расценить это ?0н хотел расценить это как
как оскорбление. оскорбление.
Предложения типа Я могу подумать, что ты меня не уважаешь', Я мо-
гу обидеться выражают ментальную или эмоциональную реакцию говоря-
щего на речевое поведение его партнера по диалогу. Функционально по-
добные высказывания сближаются с перформативно-рамочными оборотами
типа надо заметить, можно сравнить, сказать по правде, можно увидеть,
можно рассматривать. См., например: Можно было бы сделать сравнение
между Петром и Лениным, между переворотом петровским и переворо-
том большевистским (Бердяев); Вообще, надо заметить, петербургские
жуиры любят поговорить о своих необыкновенных вкусах (Чехов).
Модальный предикатив должен (формально — краткое прилагательное),
как и модальный глагол может, имеет три основных значения: (а) абилятив-
ное (внутренний долг) — Она должна вырастить детей', (б) поссибилятив-
ное (гипотетическое) — Он должен приехать завтра - Я думаю, что он
приедет завтра', (в) пермиссивное (акт речевой каузации) — Ты должен от-
правиться в экспедицию = ‘Говоря это, я посылаю тебя в экспедицию1. Пер-
вое и третье значения соединяются в прескриптивных текстах (в должност-
ных инструкциях), в исторических текстах, содержащих перечень
должностных или других обязанностей, связанных с принадлежностью чело-
века к определенному классу; см., например:
...сыновья служилого человека... должны являться по первому призыву
на службу...', ...историк русский XIX века, если хочет быть верен своему
народу, своей истории, должен повторить слова летописца XII века...
(С. М. Соловьев).
327
Второе значение появляется во взаимодействии с глаголами сов. вида:
Отсюда ясно, что великие князья московские в своих государственных
стремлениях должны были встретить сопротивление... (С. М. Соловьев);
[Вершинин] Мне кажется, все на земле должно измениться мало-помалу
(Чехов).
Модальные предикативы надо, нужно, необходимо, можно, нельзя об-
наруживают определенное расстояние между Я говорящего и Я потенци-
ального деятеля. Высказывания типа Ему нужно много работать читаются
как ‘Я считаю, что он должен много работать, чтобы...* Возможность вклю-
чения Я говорящего в состав потенциального субъекта возникает тогда, ко-
гда субъект выражен именем класса: Русскому историку <...> не нужно
говорить читателям о значении, пользе истории отечественной', его обя-
занность предуведомить их только об основной мысли труда (С. М.
Соловьев).
При усложнении субъектной перспективы используется что-
бы-придаточное; ср.: Ему нужно уехать — Мне нужно, чтобы он уехал.
Если возможность есть результат изменения данного положения вещей
(мыслимого или реального), то есть связана с предшествующим событием,
«вырастает из него» и является причинно обусловленной, то необходи-
мость — это средство достижения определенной цели: Чтобы вырвать век
из плена. Чтобы новый мир начать. Узловатых дней колена Надо флейтою
связать (О. Мандельштам). Целевая аргументация может оставаться в под-
тексте, см. например: У меня сегодня много дела: Надо память до конца
убить. Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить
(А. Ахматова). Модальная модификация может превращаться в отрица-
тельную оценку внутреннего субъекта-исполнителя: ...ей нужно с шумом
перебираться на новую квартиру, разъезжать на своих лошадях, ей нужно
считать мое белье и заботиться о моем здоровье; ей нужно каждую ми-
нуту вмешиваться в мою личную жизнь (Чехов).
Модальные нужен, нужна, нужно могут обнаруживать противостояние
между системой ценностей субъекта говорящего и другого субъекта мнения
(конкретно-личного или неопределенно-множественного): ... свет не терпит
в кругу своем ничего сильного, потрясающего, ничего, что бы могло обли-
чить характер и волю: — свету нужны французские водевили и русская по-
корность чужому мнению (Лермонтов).
Отношения необходимости и достаточности устанавливаются субъек-
том мысли и речи, «надстоящим» над потенциальным субъектом действия.
Эта «вненаходимость» субъекта речи позволяет ему пользоваться модаль-
ными модификациями с предикативами надо, нужно в соединении с «что-
бы + инфинитив» не только для суждений о будущем, но и для ретроспек-
тивных обобщений и оценок прошлого. При этом модифицируются
неакциональные предикаты, например, предикаты со значением качества:
Но ведь нужно, наконец, быть слепым, чтоб не рассчитать эту выгоду.
328
когда она стоит в двух шагах перед вами (Достоевский); ...чтобы рас-
смотреть такую и влюбиться, то мало смотреть и мало быть просто
готовым на что угодно, а надо быть, сверх того, чем-то еще одаренным
(Достоевский); Надо же быть таким пошлым дураком, как ты, чтобы,
войдя в зал, начать прикладываться к ручкам всех дам, и потом еще валь-
сировать в три па и без перчаток... (Лесков).
Источником соображений целесообразности является сфера субъекта
модуса. Извне к субъекту мыслящему и действующему поступают все тре-
бования необходимости: и требования общечеловеческой морали (долг), и
внешняя социальная обязанность, и регламентация конкретных действий в
конкретных ситуациях. При этом исходной точкой каузации оказывается
кодекс межличностных отношений, то есть установки, не связанные с точ-
кой зрения конкретного субъекта, и целесообразность, не связанная со сфе-
рой интересов конкретной личности. Именно поэтому в предложениях с
предикативами нужно, надо, необходимо, можно, нельзя, должно, как пра-
вило, отсутствует имя потенциального субъекта, см., например: Умирать
надо быстро и деловито (И. М. Василевский); Ни о чем не нужно гово-
рить, Ничему не следует учить (О. Мандельштам); И думал я: витийство-
вать не надо (О. Мандельштам).
Целесообразность в мире событий и фактов бытия прямо связана со
шкалой оценок «Плохо — Хорошо». Удовлетворить требованиям целесо-
образности — значит сделать шаг в сторону полюса «Хорошо». Стремление
к добру признается изначально свойственным всем людям, поэтому пред-
ложения с предикативами надо/нужно/нельзя даже в тексте с определенно-
личным субъектом сохраняют связь с общечеловеческим опытом, см., на-
пример: При таких известиях медлить было нельзя... (С. М. Соловьев); На-
до, ваше превосходительство, каким-нибудь разговором развлечься, а то у
нас тут убийство будет! — проговорил один генерал (Салтыков-Щед-
рин) — то есть ситуация такова, что любой оказавшийся в ней должен по-
ступить так, а не иначе.
Конкретизация потенциального деятеля (и, как следствие, его вербали-
зация) осуществляется в том случае, когда целевая аргументация прямо
взаимодействует с данной субъектной сферой: В воскресенье необходимо
было ехать в Эчмиадзин. <...> Но мне туда обязательно надо ехать. Бу-
дет католикос... (А. Битов). (В первом предложении необходимость каса-
ется не только говорящего, но всех, находившихся тогда рядом с ним; ар-
гументация ко второму предложению обнаруживает взаимосвязь лишь со
сферой интересов одного человека (говорящего): только он еще не слышал
католикоса).
Обобщенно-личность потенциального субъекта-исполнителя выражается
и предикативом можно, в отличие от модального глагола мочь: Только на
родном языке можно петь, писать стихи, признаваться в любви... На чужом
329
языке, даже при отличном его знании, можно лишь преподавать язык, раз-
говаривать о политике и заказывать котлету (А. Битов).
Взаимодействие единичного и общего, определенно-личного и обоб-
щенного субъектов наиболее характерно для модальных предикативов в
модусной рамке, в соединении с глаголами речи-мысли. См., например:
Отношения эти были так бесцветны, что нельзя было никак решить, есть
ли в характере тетки какие-нибудь притязания на послушание Ольги... Зато
с первого раза, видя их вместе, можно было решить, что они — тетка и
племянница, а не мать и дочь (Гончаров); Надо думать, что она скоро про
себя разгадала странное выражение лица своего друга (Достоевский); Ин-
тересно отметить, что в Московский период в русской церкви было наи-
меньшее количество святых (Бердяев).
Отношение необходимости в соединении с определенно-личной автори-
зацией может быть выражено и перформативными формулами, в составе ко-
торых полные модальные прилагательные: Считаю нужным заявить, что...
Считаю необходимым отметить, что... Для данных перформативных фор-
мул невозможно изменение порядка слов: компоненты располагаются по сте-
пени возрастания информативной значимости.
Модальное значение необходимости по отношению к ситуации в целом
может быть выражено и модальными предикативами в сопряжении с име-
нами пропозициональной семантики: Поощрение столь же необходимо ге-
ниальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза (Козьма
Прутков); Для того чтобы предпринять что-нибудь в семейной жизни, не-
обходимы или совершенный раздор между супругами, или любовное согла-
сие (Л. Толстой); при этом могут образоваться как моносубъектные конст-
рукции {Мне нужна эта книга — Мне нужно прочесть эту книгу), так и
полисубъсктные {Мне нужна твоя помощь — Мне нужно, чтобы ты по-
мог’, Ей нужен врач — Ей нужно, чтоб ее посмотрел врач). Соединение
«нужно + инфинитив» предназначено для односубъектной конструкции,
«нужно, чтобы + спряг, форма глагола» — для двусубъектной. «Нужно +
девербатив» организует полисубъектную конструкцию.
Исследование модальных модификаций моделей, семантики модальных
слов и сочетаний (перформативных формул) показывает, что категория мо-
дальности функционирует в области взаимодействия минимум двух субъ-
ектных сфер, а следовательно, модальность обнаруживает диалогизирован-
ность монолога.
4. Человеческое бытие протекает в параметрах времени и про-
странства, поэтому высказывания человека о мире и о себе не свобод-
ны от времени и пространства. Внеязыковые события попадают в область че-
ловеческого сознания разными путями: через непосредственное, прямое
восприятие события (при этом говорящий использует констатирующие пре-
дикаты), через чужое слово (тот же предикат осложняется смысловым ком-
330
понентом авторизации) или в результате определенной логической операции,
в результате умозаключения на основании наблюдаемых говорящим явлений
(при этом используются интерпретирующие предикаты). Наиболее простым
способом получения информации является прямое восприятие, при котором
время наблюдения совпадает с временем события. Это временное значение
принято называть актуальным. Актуальное время принадлежит репродуктив-
ному регистру.
Коммуникативный регистр понимается здесь, во-первых, как опреде-
ленная модель отражения действительности, обусловленная точкой зрения
говорящего, его коммуникативными интенциями и выражаемая совокупно-
стью языковых средств, предназначенных для реализации этой модели в
тексте, и, во-вторых, как конкретная речевая реализация этой модели, кон-
кретный фрагмент текста. Термин «коммуникативный регистр» одной сво-
ей стороной (парадигматической) обращен к языку как к системе, другой —
к языку-тексту.
Разница между моделями, функционирующими в репродуктивном ре-
гистре, и моделями информативного регистра — в характере их временной
локализованности. Предикаты в предложениях репродуктивного регистра
представляют наблюдаемые действия или состояния конкретного субъекта
(личного, предметного, пространственного), эти предикаты локализованы
во времени относительно момента наблюдения. Предикаты в моделях ин-
формативного регистра отвлечены от конкретной длительности действия
или состояния. Предикаты репродуктивного регистра соединяются с кон-
кретной субъектной сферой в тот момент, когда хронотоп говорящего (S4)
совпадает с хронотопом деятеля (S|), при совпадении зон S4 и S3. Однако в
момент предикации, в момент построения высказывания говорящий не сво-
боден в своем выборе предиката: он констатирует лишь то, что видит {Ма-
ша сидит за столом и смотрит в окно).
Предикаты информативного регистра также могут характеризовать
конкретную сферу субъекта, но их выбор зависит от говорящего: реальное,
наблюдаемое Маша сидит за столом и смотрит в окно может быть проин-
терпретировано говорящим как Маша отдыхает., Маша бездельничает.
5. Во многих языках глагол имеет формы для выражения не только
«прямого» времени (ориентированного на момент речи), но и относитель-
ного времени, обнаруживающего естественное временное следование собы-
тий вне их отнесенности к моменту речи или при опосредованной отнесен-
ности к моменту речи. Славянские языки морфологизуют соотношение
времен формами глагольного времени и вида. Соотношение времен может
быть представлено говорящим проспективно (перспективно) и ретроспек-
тивно. При перспективном подходе направление взгляда говорящего соот-
ветствует естественному временному развитию, то есть точка зрения гово-
331
рящего совпадает с точкой зрения субъекта диктума (субъекта сообщаемого
факта), смотрящего вперед. При ретроспективном подходе говорящий кон-
статирует прямо наблюдаемое и на основании собственных знаний восста-
навливает временное и причинно-следственное соотношение двух событий.
Таксисные отношения между событиями (и воплощающими их преди-
кативными единицами) обнаруживают их одновременность или разновре-
менность, предшествование или последование (но не только: таксисные от-
ношения включают и соотношение субъектов, и соотношение модусных
характеристик; см. об этом выше). В этом разделе из трех таксисных харак-
теров будет рассмотрен лишь временной, поскольку он имеет непосредст-
венное отношение к категории вида.
Чтобы увидеть таксисную природу глагольного вида, надо
рассмотреть те глагольные формы, в которых интересующая нас категория
на морфологическом уровне не осложнена никакой другой. Для вида это
деепричастия, то есть именно те глагольные формы, которые признаются
морфологизованным таксисом.
При ретроспекции за точку отсчета принимается последующее событие,
и отношения предшествования выражаются деепричастием сов. вида. При
прямом восприятии событий отношения одновременности выражаются
деепричастием несов. вида (ср: Войдя в комнату, он увидел... — Входя в
комнату, он увидел...). Деепричастия сов. вида выражают отношения разно-
временности как при ретроспекции, так и при проспекции, причем деепри-
частие всегда выражает предшествующее событие {Вчера, придя к нам, она
рассказывала, что... — Завтра, придя к нам, она расскажет, что...). Если
между двумя событиями существуют «жесткие» таксисные отношения (со-
бытия не могут меняться местами во времени), то первое событие (дейст-
вие) выражается деепричастной формой (наплававшись, вышли на берег;
накатавшись, наигравшись, пошли домой, но не: *выйдя на берег, наплава-
лись; *пойдя домой, накатались с горки на санках). Деепричастия сов. вида
оказываются маркером отношений предшествования для тех предложений,
для которых возможны варианты временных отношений между корефс-
рентными предикатами (Поспав, погулял — Погуляв, поспал). Если вариан-
тов временных отношений нет, то возможен лишь один способ оформления
таксисных отношений (см. пример аномального высказывания из школьно-
го изложения: * Шаляпин вспомнил свою новогоднюю шутку, рассказав про
нее другу Собинову).
Анализ конструкций с деепричастиями показывает, что «чистое» значе-
ние глагольного вида — это представление событий в их временной соот-
несенности; точкой отсчета при этом оказывается либо момент смежного
действия, либо смежная фаза того же или другого действия (Начав фанта-
зировать, не мог остановиться). Деепричастие сов. вида может выражать
внутрирегистровую связь двух ситуаций: наблюдаемую — в репродуктив-
332
ном регистре (Освободясь от пробки влажной. Бутылка хлопнула...', И, на-
клонясь, ей шепчет нежно Какой-то пошлый мадригал — Пушкин) и нена-
блюдаемую — в информативном (Поступком оскорбясь таким. Все друж-
бу прекратили с ним'. Условий света свергнув бремя. Как он, отстав от
суеты, С ним подружился я в то время — Пушкин). Деепричастие сов. вида
может выражать и межрегистровое соотношение, чаще констатацию проис-
ходящего и его интерпретацию: Обидевшись, она начала собирать бумаги'.
Поняв всю сложность ситуации, он схватился за телефонную трубку —
говорящий, встав на точку зрения действующего субъекта, предлагает мо-
тивацию поступка. См. примеры: Собравшись с силами, Соня приподнялась,
начала утирать слезы и рассказывать’, — Смотрите на папа, — закричала
на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим)...’.
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупре-
дить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную большую залу
(Л. Толстой).
5.1. Принимая за точку отсчета момент речи, отвлекаются от однона-
правленности движения времени и указывают на одновременность или раз-
новременность (в ретроспективе или перспективе) сообщаемого факта и
факта сообщения, внеязыкового события и речевого действия, содержанием
которого стало это событие. В тексте видо-временные формы также обна-
руживают совпадение/несовпадение времени, но времени одного действия
и времени другого действия: речевые действия персонажей становятся в
ряд с другими их действиями. Это может быть и действие персонажа, и
перцепция персонажа, и перцепция автора, поместившего свой наблюда-
тельный пункт в конкретную субъектную сферу в рамках художественного
пространства, и речь повествователя, и перцепция адресата (ср. пример
В. М. Живова: Ушел на совет, ключи у этимологов, где за точку отсчета
принимается время адресата записки). Когда разграниченными оказывают-
ся дело и слово, время сообщаемого факта и время речи принадлежат раз-
ным временным осям; диалогически обусловленные регистры (и прежде
всего волюнтивный) изменяют отношение между временем речи и време-
нем действия: оба временных фрагмента и обе субъектных сферы локали-
зуются на одной временной оси и находятся в отношениях рядоположенно-
сти, временной смежности (время действия начинается после времени
речи), а слово и дело не противопоставляются, слово превращается в дело, в
событие, субъект речи — в субъекта-каузатора.
Если временная локализованность сообщаемых фактов основана на
проекции времени действий на время речи, то временная локализованность
предикатов волюнтивного и реактивного регистров иного рода: такие вре-
менные отношения можно интерпретировать при помощи понятия таксиса,
так же как и временные отношения в повествовательном тексте, в наррати-
333
ве. Когда таксис понимается узко — как отношения совпаде-
ния/нссовпадсния во времени, то сеть одновременность/разноврсменность,
категория таксиса не многим отличается от категории времени, поскольку
категория времени также обнаруживает одновременность/разновремен-
ность между двумя событиями (одно из которых речевое); необходимости в
новом термине для интерпретации той же категории времени нет, как нет
необходимости и в понятии «временного порядка» (эту категорию вводит в
научный обиход А. В. Бондарко [Бондарко 1996]). И таксис как отношения
только во времени, и «временной порядок» — это понятия, характеризую-
щие функцию видо-временной формы глагола на одной из временных осей,
организующих художественное время: то, что Р. Якобсон, а за ним
А. В. Бондарко называют таксисом, является интерпретацией времени на
оси времени событийного (Т2), а то, что называют «временным порядком»,
обнаруживает организацию времени перцептора (Т3).
Принципом организации времени читателя является монтаж. В сюжет-
ном времени монтаж остается нс очень заметным. Но в так называемом
субъективном повествовании монтажный «шов» может быть выделен: ав-
тор использует модусные средства, обнаруживающие его речевые действия
и параллельные ментальные действия адресата. Наиболее типичным спосо-
бом обнаружения монтажного шва являются модусные глаголы сов. вида,
выражающие побуждение к совместной ментальной деятельности:
...посмотрим, что делает Чичиков', Но оставим Тентетникова и последу-
ем за Чичиковым', Даже поручик Пирогов не пришел посмотреть на труп
несчастного бедняка... Впрочем, ему было вовсе не до того', он был занят
чрезвычайным происшествием. Но обратимся к нему; Но читателю нуж-
но знать непременно, как все это свершилось, и потому пробежим исто-
рию его жизни, еще молодой, но обильной многими сильными впечатле-
ниями (Гоголь).
Глагол сов. вида членит время восприятия на фрагмент, заполненный
деятельностью персонажей, и фрагмент, заполненный речью повествователя.
Речь повествователя не растягивает событийное время, но, отодвигая его на
задний план, занимает часть времени читателя. Сигналом монтажа становит-
ся волюнтивная форма сов. вида, приглашающая к совместному действию,
которая соединяет речь с предшествующим событийным контекстом.
5.2. Спрягаемая форма глагола соединяет две морфологических катего-
рии — вида и времени; взаимодействие лексической семантики глагола с
семантикой видо-временной формы в условиях определенного коммуника-
тивного регистра формирует определенный функциональный тип глаголь-
ной синтаксемы: имперфективно-процессуальный, имперфективно-качсст
венный, перфективно-статальный, перфективно-процессуальный и аори-
стивный. х
334
Категория вида выражает временные отношения между событиями на
каждой из трех временных осей: сов. вид в аористиве обнаруживает разви-
тие времени Т2 (Офицер слез, потрепал дымящегося рысака по крутой
шее, улыбнулся ему признательно и взошел на блестящую лестницу... —
Лермонтов), сов. вид в перфективе в условиях актуального времени также
локализуется на оси Т2, но не движет время событий, а выражает наблю-
даемые героем (или автором-наблюдателем) изменения в окружающей дей-
ствительности (...он остановился, схватил щипцы и бросился вытаскивать
карточку из огня: — увы! одна ее половина превратилась в прах, а другая
свернулась, почернела,.. — Лермонтов). Перфективные предикаты, не про-
двигая действия, включаются в сюжетное время на оси Т2, но так же, как ао-
ристивные предикаты, предполагают определенный фон: для аористива —
последующее действие, для перфсктива — предшествующее действие или
состояние. Таким образом, сов. вид выражает действие в момент наблюде-
ния (в аористиве) или наблюдаемый результат предшествующего измене-
ния (в перфективе). Несов. вид представляет одно положение дел в его вре-
менной протяженности, развитии или в статике. Несов. вид акциональных
глаголов в актуальном времени замедляет развитие событий, но не останав-
ливает его, фокусируя наше внимание на самом процессе.
Но если на оси Т2 смена глагольных форм передаст члснимость сюжет-
ного времени, то на оси перцепции обнаруживается переход от одной ком-
позиционной единицы к другой: от повествования о событиях к характери-
стике героя (Теперь, когда он снял шинель, закиданную снегом, и взошел в
свой кабинет, мы свободно можем пойти за ним и описать его наруж-
ность... — Лермонтов), переход от одной сцены к другой с пропуском со-
бытий, не значительных для сюжета (...я перескочу через 3 остальные акта
и подыму свой занавес в ту самую минуту, когда опустился занавес Алек-
сандрийского театра — Лермонтов), перенос фокуса внимания с одного ге-
роя на другого (Он пошел в кабинет и велел просить туда чиновника. Мы не
будем слушать их скучных толков о запутанном деле, а останемся в гости-
ной — Лермонтов).
Наблюдения над глагольными моделями предложения показывают, что
неакциональная (релятивная) семантаки глагольных предикатов становится
базой модусных смыслов. Это могут быть собственно модусные глаголы (ав-
торизующие или каузативные), лексикализующие тот или иной тип модуса,
или глаголы диктальной семантики, обусловленные конкретным модусом.
В описательных текстах, обусловленных подвижным набюдательным
пунктом обнаруживаются особые функциональные возможности совершен-
ного вида в глаголах неакциональных модусной семантики (Частями стал
выказываться господский дом и наконец глянул весь...). Именно совершен-
ный вид в условиях репродуктивно-описательного фрагмента указывает на
присутствие двигающегося наблюдателя. См.:
335
И карета разбрызгивала во все стороны грязь.
Там, где взвесилась только одна туманная сырость, матово намечался
сперва, потом с неба на землю спустился — грязноватый, черновато-серый
Исакий; намечался и вовсе наметился: конный памятник Императора Ни-
колая; металлический Император был в форме Лейб-Гвардии; у подножия из
тумана просунулся и в туман обратно ушел косматою шапкою николаев-
ский гренадер.
Карета же пролетела на Невский.
... Мокрый, скользкий проспект пересекся мокрым проспектом под пря-
мым, девяностоградусным углом; в точке пересечения линий стал городовой
(А. Белый).
В этом случае временная конкретность и предельность предиката (уви-
дел, где пересекаются... и где стоит городовой) посредством граммемы со-
вершенного вида переносится на предикаты диктума (относящиеся к перцеп-
тивному рангу), тем самым вес содержание предложения оказывается
соотнесенным с точкой зрения наблюдающего героя (Аблеухова-старшего).
Акциональные (по первому значению) глаголы спуститься, проснуться,
уйти в этом примере, соединяясь с неличными, неактивными, статическими
субъектами, выражают впечатление наблюдателя (своего рода импрессио-
низм, лексический, но и грамматический тоже).
Подобное значение граммемы совершенного вида (но в применении к
лексемам другого типа) Ю. Д. Апресян назвал «имплицитно дейктичным»,
имея в виду совершенный вид, обнаруживающий присутствие наблюдателя
[Апресян 1995, II; 644]1.
6. Категория залога, как и категория вида, является морфоло-
гическим обеспечением структурно-семантических модификаций предло-
жения, внутрирегистровых и межрегистровых.
Поскольку основное внимание описательной грамматики традиционно
направлено на внутрисловные изменения (словоизменение или словообра-
зование), постольку вид и залог рассматривались в рамках глагольного сло-
ва. Сужение объекта исследований (до пары парадигматически связанных
словоформ или лексем) приводило к тому, что основным вопросом, как в
теории вида, так и в теории залога, был вопрос о том, какой категорией
(словоизменительной или словообразовательной) является вид (или залог).
Очевидно, что поставленная таким образом проблема лингвистической ин-
терпретации категорий вида и залога оказывается проблемби теорети-
ко-методологической, проблемой «правил игры», а не способом приближе-
ния к объекту, не проблемой адекватности/неадекватности лингвистической
1 См. также [Гловинская 2001, 113-114].
336
интерпретации. С уровня высказывания, с уровня коммуникативного реги-
стра можно увидеть, что словообразовательное осложнение глагольного кор-
ня — это реакция на семантическое осложнение пропозиции (говорить — за-
говорить ~ начать говорить — приставка, так же как и фазисный глагол,
модифицирует исходную модель со значением действия, встраивая ее в со-
бытийный контекст). При ограничении объекта исследования рамками мор-
фологии оказывается, что пассив от глагола сов. вида имеет формы в преде-
лах одной глагольной лексемы, а глагол несов. вида не имеет
словоизменительных возможностей для того, чтобы выразить отнесенность
предиката к субъекту, подвергаемому внешнему воздействию или возни-
кающему в результате применения внешней силы. Морфология при этом от-
мечает, что пассив несов. вида образуется при помощи другой лексемы —
возвратного глагола (Эта точка зрения представлена в соответствующем раз-
деле АГ-80).
Залог в славянских языках не получил полного парадигматического вы-
ражения на всей совокупности глагольных лексем, что и обусловило осо-
бую сложность этой категории для русской грамматики. Залогом принято
называть такую глагольную категорию, которая отражает разные виды
субъектно-объектных отношений. При этом исследователи наблюдают либо
пару (ряд) глагольных форм (собственно морфологический подход), либо
пару (парадигматический ряд) предложений, отношения между которыми
квалифицируются как конверсные.
Синтаксическая значимость категории залога признавалась большинст-
вом исследователей, но исследователи нс обращались к анализу текстовой
сущности залогового противопоставления.
Грамматики традиционно констатировали синонимичность активных и
пассивных конструкций, но не замечали ограничений в их взаимозаменяе-
мости. Исследование залоговой оппозиции в системе коммуникативных ре-
гистров показывает, что активные и пассивные конструкции далеко не все-
гда способны заменить друг друга в контексте. Конечно, в конкретной
речевой цепочке можно перестроить пассивную конструкцию в активную,
но при этом изменится и синтаксическая композиция текста, а следователь-
но, окажется невыполненным условие тождества (неизменности, сохранно-
сти) контекстуальных условий. Покажем это на простом примере, на не-
большом отрывке из «Снежной книги» В. Бианки:
Стоит куст. С него кора содрана. Под кустом натоптано, наслежено.
Следы заячьи. Тут заяц жировал: с куста кору глодал. Встанет на задние
лапы, отдерет зубами кусок, сжует, переступит лапками, рядом еще ку-
сок сдерет. Наелся и спать захотел. Пошел искать, где бы спрятаться.
В синтаксической композиции этого отрывка сочетаются репродуктив-
ный регистр в его описательной разновидности и информативный — в по-
вествовательной, что обнаруживает движение человеческой мысли от пря-
337
мого наблюдения к объяснению, от следствия к причине. Замена пассивных
конструкций активными приводит к изменению всего синтаксического кон-
текста:
Стоит куст. Вот к кусту заяц подбежал, стал кору глодать да снег
ногами топтать...
Цепочка акциональных глаголов обнаруживает принадлежность пере-
деланного отрывка к репродуктивно-повествовательному типу текста.
В тексте В. Бианки активная и пассивная формы глагола содрать (со-
драна и сдерет) принадлежат разным регистровым фрагментам текста: пас-
сивная — репродуктивно-описательному, активная — информативно-
повествовательному в его наглядно-примерном варианте.
Используя страдательное причастие акционального глагола, говорящий
отсылает нас к предшествующей акциональной ситуации, каузировавшей
данное положение дел. Представления об устойчивых причинно-
следственных связях позволяют говорящему интерпретировать статическое
положение дел через его связь с динамической ситуацией: (Отец открыл
окно) Окно открыто. Ср. [Чейф 1975, 139—150].
Если изменение положения (состояния) окна или двери произошло нс
по воле человека, то русский язык предлагает синтаксическую конструк-
цию: Окно открылось от ветра. Дверь захлопнулась от сквозняка. Воз-
вратный глагол и синтаксема «от + Род.» указывают на неконтролируе-
мость происходящего и на стихийного каузатора (силу природы);
целенаправленность каузативного воздействия выражается синтаксемой
«Твор.» в предложениях с предикатом-причастием (Дверь была открыта
хозяином).
Залог глагола, как и вид глагола, является контекстуально обусловлен-
ной категорией. При прямом восприятии и отражении действительности
для выражения объектно-направленных действий говорящий пользуется
акциональными глаголами в соединении с Вин. п. конкретного объекта. Не-
обходимость пассивной модификации моделей со значением действия у го-
ворящего появляется лишь тогда, когда он соединяет данные прямого на-
блюдения и элементы не сиюминутного, неактуального (во временном
значении этого термина) знания. Залог — это интерпретационная категория
не в том смысле, что говорящий переместил фокус эмпатии с агенса на объ-
ект его целенаправленной деятельности, а в том, что говорящий может ис-
пользовать категорию залога тогда, когда он не может или не хочет конста-
тировать данное положение дел, а интерпретирует его.
6.1. Условием субъектно-объектной соотнесенности двух ситуаций
(двух пропозиций) является наличие в семантике глагола значения пере-
ходности.
Переходными в грамматиках называют сильноуправляющие глаголы,
то есть глаголы с обязательной валентностью на Вин. беспредложный с
338
объектным значением (прямо-переходные глаголы) или с обязательной ва-
лентностью на другие косвенные падежи со значением объекта (косвен-
но-переходные глаголы). Значение объекта при этом обычно выводится из
самой формы косвенного падежа.
Переходность в коммуникативной грамматике — это возможность
взаимодействия двух субъектных сфер (реализующихся в двух ситуациях);
связующим звеном при этом оказывается общая субъектная сфера, которую
в предшествующей (динамической) ситуации занимает объект целенаправ-
ленного действия, а в последующей (статической) — субъект, предицируе-
мый компонент.
Представляя таким образом процесс возникновения пассивных конст-
рукций, мы схематизируем реальный процесс выбора синтаксической кон-
струкции. Однако в русском языке есть такие синтаксические построения,
которые прямо отражают контекстуальную обусловленность «страдатель-
ных оборотов». Это предложения с причастными оборотами.
Причастия (полные) предназначены для того, чтобы выражать относи-
тельные, «полупредикативные» конструкции в составе полипредикативной
единицы. Именно причастия реализуют залог как словоизменительную ка-
тегорию; причастия образуют оппозицию по залогу. Полные причастия, яв-
ляющиеся носителем предикативности, опосредованно связанной с момен-
том речи, позволяют выразить четыре типа субъектно-объектных
отношений между двумя положениями дел: (1) причастие и основной пре-
дикат имеют общий субъект (Девушка, вошедшая в комнату, приветливо
поздоровалась), (2) причастие и основной предикат имеют общий объект
(Библиотекарь отложил книги, сданные мальчиком), (3) объект акциональ-
ного действия в предшествующей ситуации превращается в субъект со-
стояния последующей (Цветы, принесенные вчерашним гостем, уже завя-
ли), (4) субъект предшествующей ситуации оказывается объектом в
последующей (Милиционер остановил мальчика, перебегавшего улицу на
красный свет). В приведенных примерах с причастными оборотами взаи-
модействие двух пропозиций эксплицировано. Причастия, выполняя атри-
бутивно-предикативную функцию (делая имя, именную группу конкрет-
но-референтной), позволяют соединить две временных реализации одной
субъектной сферы: в репродуктивном регистре — Книги, отобранные чи-
тателем, лежали на столе’, Читатель, отобравший книги, стоял у стола,
в информативном регистре — Высокий мужчина, вошедший в комнату,
оказался нашим новым директором. Использование атрибутив-
но-предикативного оборота позволяет соединить предикативную единицу
репродуктивного регистра и предикативную единицу информативного ре-
гистра.
Собственно переходными являются глаголы акциональные, такие, ко-
торые выражают внешнее, наблюдаемое извне действие мыслящего субъек-
339
та. Энергия субъекта объектно ориентирована, она направлена на создание
(копать яму, писать письмо) или изменение бытия объекта (копать землю,
рубить дерево). Осуществляется переход в сферу объекта внешнего. При
отвлечении от актуального времени (при переходе от времени актуального
к узуальному) происходит обобщение не только по линии времени, но и по
линии объекта — предикат действия превращается в предикат качества,
субъектная сфера замыкается, глагол теряет переходность; ср.: Маша шьет
юбку — Она шьет, вяжет, хорошо готовит. В узуальном времени возмож-
ны не только предикаты качества, но и предикаты деятельности, которые
сохраняют переходность глагола: Он строит дома. Дома, построенные им,
красивы и удобны.
К предикатам деятельности относятся: учить (детей), воспитывать,
растить (сына), выращивать (помидоры), обрабатывать (землю), уби-
рать/собирать (урожай). Одни из этих глаголов лексикализуют значение
деятельности, занятия (оно входит в их толкование, обнаруживается в пе-
рифразах: воспитывать — заниматься воспитанием, преподавать — за-
ниматься преподаванием), для других значение деятельности является кон-
текстно обусловленным. Так, глагол собирать может выражать конкретное
действие (вижу, как она собирает помидоры) и деятельность (знаю, что
они собирают урожай). При этом объект из конкретно-референтного пре-
вращается в нереферентный, а глагол выступает не в актуальном времени, а
в узуальном, тем самым модель приспосабливается к условиям информа-
тивного регистра. Но объект при предикате деятельности может быть и
конкретно-референтным: не только объект, возникающий в результате дея-
тельности (писать книгу, строить мост), но и объект, изменяющийся в
процессе деятельности (реставрировать церковь, лечить ребенка), даже
если объект выражен именем во множ, числе (Сейчас он пишет сразу две
книги', строит два моста, лечит своих детей). Глагольный предикат качест-
ва в узуальном времени соединяется с неконкретным, нереферентным объек-
том (Он пишет книги. Она продает цветы, лечит детей), что обычно обна-
руживается формами множ. неконкретного, неопределенного (о
взаимодействии значений множества и неопределенности см., например [Рев-
зин 1969]).
Предикаты деятельности, в отличие от глагольных предикатов качества,
выражают негомогенный процесс, контролируемый целеполагающим субъ-
ектом, но не наблюдаемый говорящим во всех его фазах. В той мере, в ка-
кой деятельность обусловлена целевой направленностью на^бъект (кон-
кретный или обобщенный), глаголы, выражающие осознанную
деятельность личного субъекта, переходны, то есть представляют данную
субъектную сферу как разомкнутую, открытую.
Особый случай переходности представляют собой глаголы ментальной
деятельности (продумать, обдумать, решать), «ментальных состояний»
340
(знать, помнить, понимать, осознавать), глаголы восприятия (видеть,
слышать, чувствовать, воспринимать). Если результаты ментальной дея-
тельности человека выходят за пределы его субъектной сферы, то направ-
ление переходности то же, что и у глаголов конкретно-физического дейст-
вия: Он придумал новый самолет — Он построил новый самолет'. Новый
самолет построен/придуман тем-то... Став элементом ментального мира,
объект становится элементом субъектной сферы человека. Результат такого
соединения двух субъектных сфер — в пределах сферы чувствующего и
мыслящего субъекта, временная и пространственная перспективы (субъект-
но-пространственная) оказываются свернутыми, а субъектная сфера чувст-
вующего и мыслящего человека — замкнутой. Эта замкнутость внутренне-
го мира выражается в конструкциях с возвратным глаголом и Дат. п. (а не
Твор., как в страдательном обороте) субъекта чувствующего: Ему послы-
шался чей-то крик\ Ей привиделось что-то страшное. То же значение —
непроизвольного восприятия — выражается и другими возвратными глаго-
лами, не соотносительными с переходными глаголами восприятия (казать-
ся, чудиться, мниться, сниться, привидеться, мерещиться) и соотноси-
тельными с переходными глаголами (видеться, слышаться, помниться,
вспомниться, припомниться).
Таким образом, обнаруживаются два направления переходности, два на-
правления взаимодействия между субъектными сферами: взаимодействие
между двумя реальными положениями дел, а следовательно, взаимодействие
двух пропозиций в рамках диктума; первое направление соответствует есте-
ственной временной и субъектно-объективной перспективе; второе направ-
ление — это взаимодействие между диктумом и модусом, между миром ве-
щей и миром мыслей, понятий и образов. Из двух направлений переходности
только первое безоговорочно допускает парадигму по залогу.
Условие образования пассивного залога — это наличие значения акцио-
нальности в исходной глагольной форме: субъект должен быть настолько ак-
тивен, чтобы результат этой активности сохранялся в объекте и после пре-
кращения взаимодействия. Возможность пассивной конструкции при этом
оказывается «тестом» на акциональность, на активность субъекта. Ср.: Отец
привел сына в детский сад — Сын был приведен в детский сад отцом, но
Тропинка привела детей к реке —*Дети были приведены к реке тропинкой —
запрет на пассивную конструкцию обнаруживает неакциональность субъск-
та-каузатора во второй парс предложений.
Об акциональности как признаке, определяющем возможность залогового
противопоставления, необходимо сказать в связи с предложениями типа Хозя-
ин открывает дверь и Ключ открывает дверь. Нередко полагают, что пассив-
ный залог возможен для обоих предложений по одной и той же схеме: Дверь
открыта/была открыта хозяином —Дверь открыта/была открыта ключом.
Но Твор. п. во втором предложении не является Творительным активного дея-
341
теля, Творительным личного исполнителя. Это — Творительный орудийный,
который может быть заменен синонимичной синтаксемой: Дверь открыта хо-
зяином при помощи ключа. По-видимому, мы имеем здесь дело с обратным на-
правлением производности: Хозяин открыл дверь (ключом) —> Дверь была от-
крыта хозяином (ключом, при помощи ключа — без Твор. личн. исполнителя
при его нсопределенно-личности) Дверь открыта (этим) ключом —>
(Этот) ключ открыл (эту) дверь —> Дверь открывается (этим) ключом (мо-
дально-узуальная модификация) Ключ открывает (эту) дверь (функтивное
значение глагола в узуальном времени). Объект неодушевленный, орудие явля-
ется средством исполнения действия, а нс его источником, субъектом, поэтому
изосемичной синтаксемой для него является орудийная (Твор. беспредл. со
значением орудия или «при помощи + Род.»). Предложение Дверь открывает-
ся ключом нс является пассивной трансформацией предложения Ключ откры-
вает дверь. Ср. также: Дверь открыли ключом —Дверь открыли при участии
хозяина, но *Дверь открыли хозяином. Таким образом, если предложение
Дверь открыта ключом является пассивной модификацией неопределенно-
личной конструкции Кто-то открыл дверь ключом, то конструкция с возврат-
ным глаголом может быть возведена к обобщенно-личной модификации ис-
ходной модели (Всякий/каждый может открыть эту дверь этим ключом).
Подобные конструкции занимают промежуточное положение между пассив-
ными конструкциями, пассивными модификациями моделей со значением дей-
ствия и моделями со значением свойства. Твор. орудийный не представляет
особой субъектной сферы: орудие находится в сфере личного субъекта.
Своего рода «пссвдопереходность» появляется у переходных глаголов,
теряющих свою знаменательность (самостоятельность) в составе глаголь-
но-именных сочетаний типа хранить молчание — хранить бдительность,
найти понимание, найти отражение, перефразирующих соответствующие
неакциональныс предикаты (молчать, быть бдительным, быть понятым,
отразиться). Подобное значение глаголов названо компенсирующим, а са-
ми глаголы — компенсаторами. Те компенсаторы, которые входят в состав
предиката, ограниченного одной субъектной сферой, оказываются «псевдо-
переходными»: несмотря на то, что эти глаголы соединяются с Вин. имени,
они не имеют форм пассивного залога. Ср.: сохранить кому-л. жизнь и со-
хранить/сохранять бдительность — в первом глагольно-именном сочета-
нии глагол выражает отношения переходности между двумя субъектными
сферами, поэтому глагол сохранить здесь имеет залоговые формы, в отли-
чие от глагола сохранить в сочетаниях сохранить бдительность или со-
хранить воспоминания, в которых нет субъектно-объектного взаимодейст-
вия между двумя пропозициями. Ср. также: Он тридцать лет
хранил/сохранял эту рукопись — Рукопись сохранялась им в течение 30
лет, но Он хранил молчание в течение 30 лет — ^Молчание храни-
лось/сохранялось им в течение ЗОлет.
342
Параллельное существование двух субъектных сфер и отношения меж-
ду ними, устанавливаемые мыслящим субъектом, оказываются вне катего-
рии залога, потому что взаимодействие это не прямое, а опосредованное
через субъектную сферу авторизатора: Готическое здание института на-
поминает (мне) средневековый замок-, Она опережает в развитии своих
одноклассников (мне так кажется, я считаю), — * напоминается...',
★опережается в развитии... (о залоге в авторизующих глаголах см. под-
робнее ниже).
6.2. В образовании форм страдательного залога принимают участие не
только категории переходности/непереходности, акциональности/неакци-
ональности, но и категория вида. Наиболее очевидным результатом взаи-
модействия категорий вида и залога является то, что формы страдательного
залога от глаголов несов. вида образуются при помощи -ся, а формы стра-
дательного залога от глаголов сов. вида — при помощи краткого страда-
тельного причастия1.
Причастия на -н-, -т- замыкают субъектную сферу: Обед приготовлен,
Посуда вымыта. Белье выстирано — между этими тремя субъектными
сферами нет субъектно-объектного взаимодействия, нет внутренней логи-
ческой связи; все три ситуации могут быть соотнесены через общий субъ-
ектный компонент: У нее уже обед приготовлен, посуда вымыта, белье вы-
стирано.
В литературе различают предикаты стативного и результативного значе-
ния. Статив представляет завершающую стадию процесса, без отсылки к
предшествующему положению дел. Когда данное положение дел представлено
как результат предшествующего процесса, то есть с отсылкой к предшествую-
щему положению дел, такой предикат квалифицируют как результатив. Раз-
граничение стативного и результативного (процессуального) значений преди-
ката связано не только с морфологическим его оформлением, но и с
коммуникативным регистром. В репродуктивно-описательном контексте ис-
пользуется статив: Вхожу и вижу: окна раскрыты (окна настежь), вещи раз-
бросаны (вещи на полу), книги свалены в угол (книги в углу). В информатив-
но-повествовательном контексте — результатив, или процессуальный пассив:
Режиссер попросил изменить декорацию. Быстро были открыты окна, раз-
бросаны вещи, сдвинута мебель, книги свалены в угол.
Отличительными признаками результативно-пассивной конструкции
являются возможность Твор. со значением деятеля, возможность процессу-
ального был, которое соединяется с темпоральными компонентами типа за
1 В последнее время возобновилось обсуждение нормативности/ненормативности страдатель-
ного залога от глаголов сов. вида, образованного при помощи — ся. (Книга напечатается не
скоро). На научном семинаре в ИР-Я РАН на эту тему были прочитаны доклады
В.И. Гавриловой, Н.В. Перцова, С.А. Крылова.
343
две минуты, быстро, с двух до пяти (ср.: Приказ был подписан директо-
ром), и возможность видовой соотнесенности (ср.: был разработан — раз-
рабатывался).
Страдательное причастие перфективно. Перфект соединяет наблюдае-
мое состояние и ненаблюдаемый процесс. Процесс внутренне проспекти-
вен, направлен на будущий результат, может быть охарактеризован с точки
зрения развития, протяженности во времени и временной локализованно-
сти, включает в свой состав исполнителя и допускает синхронное сущест-
вование субъекта-наблюдателя. {Окно было сразу же открыто, Окно было
открыто хозяином, Это окно открыто при мне, в моем присутствии.) Со-
стояние лишено внутренней динамики и локализовано во времени через
момент восприятия: Окно открыто — Я вижу открытое окно; Я подошел
к дому. Окно ее было открыто.
Динамический (результативный) пассив особым образом используется
в текстах художественной литературы, ср.: Пока приезжий господин ос-
матривал свою комнату, внесены были его пожитки... Чемодан внесли
кучер Селифан... и лакей Петрушка... Вслед за чемоданом внесен был не-
большой ларчик красного дерева... Когда все это было внесено, кучер Се-
лифан отправился на конюшню.., а лакей Петрушка... успел притащить
свою шинель и вместе с нею свой собственный запах, который был сооб-
щен и принесенному вслед за тем мешку с разным лакейским туалетом
(Гоголь). Автор и читатель, еще не знакомые с приезжим господином, с ин-
тересом наблюдают за тем, что происходит. Действие развивается медлен-
но, и замедляют его формы результативного пассива, который не только
выражает процессуальность, но и указывает на определенную пространст-
венную точку, с которой автор воспринимает происходящее — свой на-
блюдательный пункт автор поместил в покои приезжего господина, он нс
перемещается вместе со слугами, а незримо присутствует в комнате и рас-
сматривает багаж приезжего.
Другим случаем художественного использования динамического пас-
сива (динамического перфектива) является имитация языка протокола в оп-
ределенной официальной ситуации. См., например, рассказ Чехова «Швед-
ская спичка», в котором (а) динамические перфективы соседствуют со
статическими (б):
(а) Приступлено было к взлому; Несколько головок репейника было сре-
зано и старательно заворочено в бумагу... х
(б) Окно глядело мрачно и зловеще. Оно было занавешено зеленой, поли-
нялой занавеской. Один угол занавески был слегка заворочен..; Лицо его бы-
ло сонно и заплакано.
Обе группы примеров принадлежат репродуктивному регистру, во всех
примерах перфективные формы употреблены с глагольной связкой. Но если
примеры (а) фокусируют внимание читателя на исполнении действий и
344
функционируют в репродуктивно-повествовательных фрагментах, то при-
меры (б) служат для описания объектов в их статике и принадлежат описа-
тельному подтипу репродуктивного регистра. Использование перфекта на -
н-/-т- в репродуктивно-повествовательных фрагментах текста создает осо-
бый юмористический эффект, сближая язык художественного повествова-
ния с языком официального протокола. Сравнение форм было заворочено в
примере (а) и был заворочен примере (б) показывает, что смысловое разли-
чие результативов и стативов не принадлежит морфологической форме, а
является регистрово обусловленным: в повествовательных подтипах ин-
формативного и (реже) репродуктивного регистра пассив прочитывается
динамически (На другой день утром к следователю был приведен из Кляу-
зовки молодой парень — Чехов). Процессуальный пассив встречается и в
сверхдинамичных повествованиях, например, у М. Булгакова: И не успел
поэт опомниться, ...как очутился у Никитских ворот. ... Иван налетел на
кой-кого из прохожих, был обруган*, Тогда догадались броситься на Ива-
на — и бросились. ...очки, соскочившие с лица, были мгновенно растопта-
ны*, Затем кинулись в шестой подъезд, и близкий к безумию Варенуха был
вознесен в пятый этаж и брошен на пол в хорошо знакомой ему полутем-
ной передней квартиры Степы Лиходеева.
6.3. Пассивное причастие образуется не только от глаголов совершен-
ного вида: см., например, формы читано, хожено, езжено, а также формы,
полученные в результате редупликации читано-перечитано, езже-
но-переезжено. Подобные перфектные формы выражают количественно-
результативное значение. В отличие от причастных форм с приставкой на-,
которые функционируют в рамках репродуктивного регистра (В купе было
накурено, насорено), причастия типа езжено, писано, читано предназначе-
ны для информативного регистра.
Глаголы с приставкой на- дают только стативный перфект: приставка
на- выражает большое количество объектов, то есть количество нс во вре-
мени, а в пространстве, процессуальный (динамический) же перфект если и
выражает идею количества, то количества во времени, а не в пространстве.
(Это перфектное значение приставка на- выражает в составе непереходных
глаголов на -ся: наиграться, набегаться, напрыгаться).
Переходные глаголы в причастной форме на -о могут выражать как ста-
тивно-результативное, так и процессуально-результативное значение: Все у
нее было выстирано, выглажено, убрано, подметено — Все было убрано
(ею) за два часа.
Стативный перфект на -о распространен в северо-западных диалектах
русского языка, причем, если в литературном языке перфект на -о предпола-
гает обобщенность объекта (выраженную местоимением все или его отсутст-
вием) или количественное представление объекта (У нее много написано), то
в диалектах причастие на -о может соединиться с Имен, или Вин. конкретно-
345
го объекта (У нее изба/избу помыто). Подобные конструкции принято ква-
лифицировать как безличный пассив, поскольку считается, что средний род
является показателем безличности сказуемого. Однако если понимать без-
личность не чисто морфологически (как отсутствие системы личных форм у
глагола), а синтаксически (как отнесенность предиката к инволюнтивному
или пространственному субъекту), то примеры В. И. Трубинского [Трубин-
ский 1984] Сей гот здано у нас корова, Деревяшка вот ета у самой спилено
продуктивнее толковать не в плане «личность/безличность», а в связи с кате-
гориями акциональности/неакциональности, динамики/статики. Перфект на -
но, -то — неизменяемые формы глагола: они вне родовой парадигмы кратко-
го страдательного причастия. Отсутствие словоизменения (и по категории
лица-числа, и по категории рода) у предикативов на -о не знак безличности
предложения (Мне весело. Ребенку холодно — категория лица-числа выража-
ется аналитически, а согласование по роду отсутствует, как и в глаголах наст,
и буд. времени). Неизменяемые формы на -о — это морфологически марки-
рованный статив от именных корней, перфект на -но, -то — морфологически
маркированный статив от глагольных корней.
Причастия на -но от глаголов речи (сказано, объявлено, заявлено, отме-
чено) функционируют только в составе модальной рамки, в соединении с
ч/ло-придаточным или его местоименным субститутом: Было сказано, заяв-
лено, что...\ Что тебе было сказано? либо с девербативами, ср.: Он объя-
вил, что... — Он объявил об отставке'. Было объявлено, что... Было объяв-
лено об отставке.
Глаголы речевой каузации в причастной форме (отказано, разрешено,
запрещено), как правило, не соединяются с ч/лобы-придаточными: Было
приказано, чтобы..., но Было приказано отступать. Те же глаголы в
спрягаемой форме свободно соединяются с члпобы-придаточным: Он при-
казал, чтобы... Он потребовал, чтобы... Причастия на -но от речевых кау-
зативов могут сочетаться и с девербативами (Ему было отказано в помо-
щи, в помиловании)', дсвербативная синтаксема при этом имеет в своем
составе предлог.
Отсутствие Твор. каузатора вполне закономерно: причастие на -но вы-
бирается именно тогда, когда говорящий не хочет назвать субъск-
та-каузатора (ср. Командир приказал им отступить — Им было приказано
отступить). Говорящему же важен нс субъект-каузатор, а сам факт кауза-
ции, поэтому он использует иную синтаксическую модель: модель с потен-
циальным субъектом, выраженным синтаксемой «Дат.», и причастием па
-но в составе предиката.
Глаголы речи, которые в спрягаемой форме функционируют как авторн-
заторы, в пассивной конструкции выступают в изменяемой причастной фор-
ме (Решение было признано правильным’. Он был объявлен лауреатом'. Они
были названы лучшими). Отсутствие именной каузативной синтаксемы пред-
346
полагает авторитарность мнения субъекта-авторизатора (хотя говорящий ос-
тавляет за собой право иметь другое мнение).
Глаголы ментальных действий (понять, воспринять) в причастной
форме также образуют авторизованную конструкцию: Его отъезд был вос-
принят всеми (соседями) как...; Его молчание было правильно понято. В ре-
активном регистре наряду с предикативами на -о (Ясно! Понятно! Пра-
вильно!) встречается и просторечно-фамильярная причастная форма
«заметано» (зафиксировано в памяти и принято к исполнению).
Наблюдения над контекстами глаголов речи и мысли показывают час-
тотность в этих контекстах причастий: в диалогизированных текстах, в ко-
торых сталкиваются разные точки зрения на один и тот же предмет (а
именно в этих текстах используются глаголы пропозициональной установ-
ки), встречаются модели с' придаточным делиберативным (изъяснитель-
ным), выражающим содержание чужой мысли или чужой речи (В статье
было заявлено, что... В работе высказана мысль о том, что... Автором вы-
двинута гипотеза, суть которой в том, что...). Пассивная конструкция по-
зволяет сосредоточить внимание читателя на содержании чужой мысли и
при этом перевести речевой акт из репродуктивного регистра (прямая пере-
дача диалога) в информативный.
Примеры убеждают в том, что пассивные конструкции используются
говорящим при необходимости отвлечься от именования субъек-
та-исполнителя. С субъектными синтаксемами встречаемся преимущест-
венно в конструкциях информативного регистра. В редких случаях исполь-
зования пассива в репродуктивном регистре (Вот суп разливается по
тарелкам) субъектная синтаксема опускается за ненадобностью, поскольку
в ситуации прямого наблюдения субъект-исполнитель всегда определен-
ный.
В информативном регистре субъект-исполнитель может быть:
(а) определенно-личным: названным (Деньги выдаются нашим касси-
ром по вторникам и четвергам) или неназванным (Каждое утро варится
кофе);
(б) неопределенно-личным: выраженным (Ткань раскраивается за-
кройщиком) или невыраженным (Лапти сплетены из лыка).
Кроме синтаксемы «Твор.» в пассивных конструкциях используется син-
таксема «у + Род.». При переходе от репродуктивного регистра к информа-
тивному регистру меняется и семантика формы «у + Род.». В репродуктив-
ном регистре это либо локативная синтаксема (Зашел к приятелю. У него
никого нет, накурено, насорено), либо субъектно-посессивная (У вас платье
испачкано = ваше платье); в информативном — это субъект-каузатор, он же
носитель признака (У нового директора все расписано = Он/Она та-
ков/такова, что...). Каузативные отношения усиливаются, если синтаксема
«у + Род.» образована нереферентным именем или именем класса (У семи
347
нянек дитя без глазу; У заботливой матери дети всегда умыты; У хорошей
хозяйки стол для гостей всегда накрыт). «У + Род.» может быть средством
выделения субъектных сфер в ментальном пространстве: У Пушкина сказа-
но... У Виноградова использовано понятие... У Арутюновой рассмотрены
случаи типа...).
6.4. Особенность ментального пространства состоит не только в том, что
всякий объект, на который направлена ментальная деятельность субъекта,
оказывается включенным в его (этого субъекта) личную субъектную сферу,
но и в том, что это пространство относительно независимо от времени.
Предложения типа Классификация односоставных предложений (была)
разработана А. А. Шахматовым прочитывается либо процессуально, либо
стативно (как «принадлежит А. А. Шахматову»), но оба смысла принадле-
жат информативному регистру. В пассивных формах глаголов несов. вида
(на -ся), предназначенных для образования динамического пассива, ослабе-
вает процессуальное значение (В статье ставится вопрос о том, что... ==
поставлен; ...«действие» понимается автором/здесь/нами как...). Идеаль-
ные объекты (понятия, слова, мнения, идеи, образы) могут быть свободны-
ми не только от времени, но и от своих творцов. Средством выделения мен-
тального объекта в особую, замкнутую на самой себе сферу оказываются
глаголы на -ся: ...в литературе не раз отмечалось, что... (А. В. Исаченко);
Это значение обнаруживается в безличных глаголах на -ся (В. В. Виногра-
дов); Судьба здесь может трактоваться как главная линия жизни
(Т. В. Радзиевская); Под соответствием здесь понимается /.../признаковое
тождество каких-либо сущностей (И. Б. Шатуновский).
Если контекст представляет собой изложение взглядов разных авторов
на один и тот же объект, то субъект мнения включается в замкнутую сферу
ментального объекта и выражается Твор., а сама сфера ментального объекта
получает возможность закрепления за определенным этапом в истории че-
ловеческого познания: через временную локализованность определенной
лично-субъектной сферы (мыслящего субъекта) идеальный объект (поня-
тие, идея, теория) локализуется во времени, и следовательно, форма про-
шедшего времени наполняется реальным значением предшествования от-
носительно момента речи: Эти конструкции рассматривались еще
А. А. Шахматовым в связи с проблемой...; Этот вопрос обсуждался грам-
матистами XIX века и др. При этом возможны разные способы представ-
ления мыслящего субъекта:
как конкретно-личного (Термин «историология науки о языке» уже
применялся автором данной статьи для именования... (Н. Ю. Бокадорова):
Тема <...> разрабатывалась академиком Г. В. Степановым главным обра-
зом в литературном аспекте (Т. В. Булыгина); ...идея <...> высказана а
других терминах еще в 1928 г. Л. В. Щербой — В. В. Виноградов);
348
как совокупность всех текстов данного автора (В трудах Г. В. Степано-
ва языковое варьирование понимается широко (Е. А. Земская); ...примеры
«синтаксических» этимологий встречаются и у Г. Майера — Н. Л. Суха-
чев);
как интеллектуально-историческая общность — совокупность авторов,
образующих определенное направление в науке (Еще в античной риторике
некоторые типы аномалий рассматривались как выразительное средство
языка (Ю. Д. Апресян); В 10—20-е годы все более выявляется несводи-
мость ближневосточного (библейского) и античного — В. С. Библер).
Интеллектуально-субъектная сфера может быть представлена:
как письменный текст (В работе рассматриваются.., В книге исследо-
вались/исследуются.., В статье отмечалось.../особо выделялись случаи...)',
как мировоззрение (В сознании крестьянина <...> эта местность на-
делялась особым личностным смыслом — В. С. Степин).
Если «Твор.» выражает включенность интеллектуального субъекта в
сферу данного идеального объекта, то «в + Предл.» и «у + Род.» выражают
другое направление взаимодействия: нахождение данного идеального объ-
екта на данном этапе развития человеческого познания в конкретной интел-
лектуальной области (большей или меньшей: от индивидуального сознания
до общечеловеческой картины мира).
Глаголы на -ся в предложениях с синтаксемами «в + Предл.» и «у +
Род.» могут обнаруживать точку зрения Я говорящего: В области грамма-
тики современного русского языка ощущается недостаток монографиче-
ского исследования вопросов (В. В. Виноградов); ...во втором варианте у
М. Шеляговича и его коллег наблюдается отталкивание от белорусского
литературного языка (Н. И. Толстой). Сравним два предложения: (1) В ра-
боте (автором) обнаруживаются новые закономерности... (2) В работе (в
тексте работы, в диссертации) обнаруживаются опечатки. Если в пер-
вом предложении говорящий излагает результаты интеллектуальной дея-
тельности автора научной работы, то во втором предложении субъектом
интеллектуальной деятельности оказывается сам говорящий. Предложения
типа В работе ощущается, наблюдается, обнаруживается, прослежива-
ется... связаны с точкой зрения субъекта-авторизатора, совпадающего с Я
говорящего (Sj = S4). Позиция субъекта-авторизатора не занята, что выра-
жает либо определенно-личность авторизатора (авторизатор=говорящему),
либо его обобщенно-личность (‘любой, кто прочтет данную работу, обна-
ружит то же самое’).
Позиция авторизатора обычно занята при страдательном причастии (В
работе мною обнаружены, замечены...) и, как правило, не занимается при
глаголе на -ся (*В рассматриваемой работе мною обнаруживается, на-
блюдается, прослеживается, ощущается). При этом S) ф S3, то есть субъ-
ект предложения и субъект-авторизатор не совпадают в одном лице. При-
349
мерно то же наблюдаем в предложениях с глаголами типа белеться, чер-
неться: эти глаголы употребляются с /7-модусом (Я вижу, как.., и говорю
об этом) и предполагают невозможность совпадения субъекта предложе-
ния и наблюдателя, что и накладывает запрет на формы 1 -го и 2-го лица.
Наблюдения над текстами гносеологической направленности показы-
вают, что пассивная конструкция используется русским языком как сред-
ство преобразования предикатов конкретно-локализованных во времени в
нелокализованные. Это проявляется в том, что морфологически противо-
поставленные временные формы пассива оказываются взаимозаменяемы в
одних и тех же контекстуальных условиях (В работе рассматривают-
ся/рассматривались/были рассмотрены...).
Сфера наибольшего распространения глаголов на -ся — это тексты, в
которых сообщается о фактах, отвлеченных от конкретного хронотопа. В
этих текстах, текстах информативного регистра, в позиции субъекта разных
моделей предложения выступает нереферентное имя (представляющее
класс объектов), а предикат (как глагольный, так и неглагольный) выражает
особое свойство объектов данного класса, проявляющееся в специфике ис-
пользования этих объектов в человеческой деятельности: Рис варится в па-
ровой бане не более двадцати минут; Соль используется для очистки тка-
ней от жирных пятен; Горчица применяется и в лечебных целях. В текстах
информативного регистра отсутствует необходимость называть конкретно-
го исполнителя. Отсутствие синтаксемы, именующей конкретного испол-
нителя, означает обобщенно-личность исполнителя. Обобщенно-личность
подкрепляется и особым модальным значением предиката: Рис должен ва-
риться... (чтобы соответствовать необходимым вкусовым требованиям).
Горчица может быть применена... Наличие модального значения обуслов-
лено жанровым своеобразием информативного текста: в прескриптивных
текстах эта информация является руководством к действию и, следовательно,
глагольные предикаты осложняются модальным значением долженствова-
ния; в информативно-описательных (энциклопедических) текстах — это ин-
формация к сведению, информация из сферы чужого опыта, которая может
быть при случае использована адресатом, — отсюда модальность возмож-
ности.
В отличие от глаголов на -ся страдательные причастия предполагаю!
наличие конкретного исполнителя, локализованность данного факта во
времени: Рис был приготовлен за 20минут; Для очистки этого пятна были
использована соль.
Субъект-исполнитель в подобных конструкциях также может быть нс
назван, но он не назван не потому, что является обобщенным, а потому, что
является либо определенным, либо неопределенным, но обязательно кон-
кретным. Ср. наблюдение Т. В. Булыгиной над парой конструкций с мета-
текстовым содержанием: Как здесь уже было сказано (отмечено) — Как
350
здесь уже говорили. Т. В. Булыгина считала, что предложение с причастием
на -но может быть употреблено и применительно к Я говорящего, а в пред-
ложении с неопределенно-личной формой глагола действующий субъект не-
определенный и не совпадает с говорящим.
В инструктивных текстах конкурируют следующие глагольные формы:
(1) инфинитив (Рис замочить за 3—4 часа до варки в подсоленой воде.
Мякоть баранины нарезать кусочками по 10—12 г, посыпать солью, перцем
и обжарить в сильно нагретом курдючном сале — «Кулинария»);
(2) форма 3-го лица множ, числа наст, времени (Ягоды сортируют.., за-
ливают их горячим сиропом'. Ягоды промывают, отцеживают и, слегка
встряхивая, засыпают в банки — Энциклопедия домашнего хозяйства);
(3) глаголы на -ся в форме наст, времени (Голова откидывается назад...
и концами указательного и среднего пальцев правой руки небольшими спи-
ралеобразными движениями слева направо массируется область под под-
бородком, затем поглаживается в том же направлении — Энциклопе-
дия...).
Первый способ морфологического оформления глагола означает пря-
мую направленность предписаний на читателя — потенциального исполни-
теля, второй представляет собой отсылку к авторитетам, к опыту знающих
людей, третий — наглядно демонстративное объяснение, то есть включение
в моделируемый процесс (и в состав обобщенно-личного субъекта) и авто-
ра-исполнителя, и читателя-наблюдателя.
Отличие инфинитивного ряда от двух последних еще и в том, что ин-
финитив выбирает совершенный вид, в то время как настоящее неактуаль-
ное не использует глаголы сов. вида, и, следовательно, разрывается, разру-
шается внутренняя перспектива следующих друг за другом
объектно-направленных действий, акциональность отступает на второй
план, целью становится не результат, нс переход от одной ситуации к дру-
гой, а точность осуществления самого процесса, соблюдение всех условий
его исполнения, — субъектная сфера замыкается. В этой замкнутой сфере
все субъектные инстанции уравниваются в правах. Наиболее ярким приме-
ром этого оказываются пассивные модификации глагольно-именных пери-
фраз: Утюжка производится при температуре...'. Переброска диверсион-
ных групп осуществляется под непосредственным руководством
командующего. См. также примеры из «Энциклопедии домашнего хозяйст-
ва»: Яблочная маска. Хорошо созревшее яблоко натирается на очень мел-
кой терке, накладывается на лицо, а затем смывается прохладной водой',
Прямая кокетка пришивается к юбочке двумя способами... Край отглажи-
вается и накладывается на верхний край готовой юбочки...', Тарелки для
обеда расставляются в таком порядке...
Пассивные модификации глагольно-именных перифраз частотны в ди-
рективно-уставных (юридических) текстах, в которых утверждается закон-
351
ность и необходимость перечисленных действий. Гарантом законности ока-
зывается и определенное должностное лицо, исполняющее данное действие
при точном соблюдении всех оговоренных в должностной инструкции ус-
ловий: Обыск производится должностным лицом в присутствии понятых.
Закон, устав, должностная инструкция предполагают строгое разграниче-
ние должностных функций, разграничение субъектных сфер различных
должностных инстанций. Исполнение признается правильным, законным,
если оно осуществлялось в рамках определенной должностной сферы: Кон-
ституция принимается всенародным голосованием; Действие закона при-
останавливается парламентом; Договор подписывается представителями
трудового коллектива и директором; Институт ликвидируется выше-
стоящими органами в установленном порядке.
6.5. Коммуникативный подход к категории залога позволяет квалифици-
ровать залоговое противопоставление с точки зрения его текстового назначе-
ния: пассивная глагольная синтаксема — синтаксема обусловленная, то есть
являющаяся неотъемлемой частью моделей определенного типа. Сами же эти
модели, оформленные либо как самостоятельные предикативные единицы,
либо как относительные (таксисные), в свою очередь, регистров© обусловле-
ны и представляют собой одно из средств оформления информативного реги-
стра. Пассивная модификация предиката действия поднимает данное поло-
жение дел над конкретным (актуальным) временем, выводя его за пределы
конкретной субъектной сферы. Пассивное значение оказывается базой, на ко-
торой соединяются и субъектные (определенно-/неопределенно/обобщспно
личные) модификационные значения, и предикатные модификационные
смыслы (модальные).
Пассивные модификации противостоят исходным активным конструк
циям по признаку замкнутости данной субъектной сферы. Противопостаи
ление замкнутых и не замкнутых на будущее положений дел осуществляе!
ся .рамках категории переходности. Переходность тесно взаимодействует с
акциональностью: переходность — это возможность внутренних причин
но-следственных связей между двумя положениями дел; пассивная моди
фикация акциональной модели обнаруживает реализованность этого при
чинно-следственного взаимодействия и, следовательно, закрывав
внутреннюю временную и субъектную перспективу данного положении
дел. Предикат действия превращается в предикат состояния, наблюдаемом!
извне (в отличие от предикатов внутреннего эмоционального или физпче
ского состояния, выраженных словами категории состояния).
Особая смысловая нагружснность пассивных конструкций реализуйся
в текстах определенных жанров. Это прежде всего тексты, отражающие пи
теллектуальную сферу, в которых основное внимание уделяется менталь
ным фактам, способным свободно «передвигаться» в интеллектуальном
пространстве и во времени. В когнитивных текстах пассивные конструкции
352
без субъектной синтаксемы «Твор.» выражают определенно-/неопреде-
ленно-/обобщенно-субъекгное значение.
В прескриптивных текстах используются пассивные конструкции с гла-
голами на -ся. Отсутствие временной локализованное™, а также внутрен-
ней временной и субъектной перспективы, характерное для текстов с па-
раллельным тема-рематическим членением, требует особой модификации
глагольных моделей, и такой модификацией оказывается пассивная конст-
рукция.
Наблюдения над функционированием пассивных конструкций в текстах
различной коммуникативной направленности показывают, что пассивные
модификации гораздо сложнее семантически, чем исходные варианты гла-
гольных моделей со значением действия, что синонимические отношения ус-
танавливаются не между пассивной конструкцией и исходной активной, а
между определенной структурно-семантической модификацией модели, не
маркированной по категории залога, и пассивно-инволюнтивной модифика-
цией с глаголом в пассивной форме (Картофель кладут в холодную воду —
Картофель кладется в холодную воду, Действие закона может приостано-
вить только Парламент —Действие закона может быть приостановлено...
Действие закона приостанавливается...).
Выход исследователей русского глагола в текст, учет единства синтакси-
са и морфологии, взаимной направленности Словаря и Грамматики выявляет
текстовую природу глагольных категорий вида и залога. Категории вида и
залога служат морфологическим обеспечением структурно-семантических
модификаций предложения. Видовые и залоговые модификации в тексте уча-
ствуют в организации его регистровой композиции.
12 - 9556
8. Структурно-смысловые отношения
предикативных единиц в сложных
предложениях
Таксисные отношения между предикативными единицами
в составе сложного предложения. Разграничение сложно-
сочиненных и сложноподчиненных предложений. Компо-
нентный состав простого предложения и типология прида-
точных предложений. Бессоюзные предложения. Роль реги-
стровых различий в структуре сложных предложений.
1. Показав относительность границ между простым полипредикатив-
ным предложением и сложным, подступаем к сложному предложению как к
построению с наибольшей эксплицированностью полипредикативной орга-
низации.
Как простое, так и сложное предложение представляют собой цельные,
объединенные грамматически, по смыслу и интонационно, коммуникатив-
ные единицы. В сложном предложении, так же как и в простом полипреди-
кативном, соединяются две или несколько предикативных единиц, модаль-
но-временные и субъектные значения которых ориентированы таксисно в
отношении друг друга и доминирующего предиката.
И в простом и в сложном предложении компоненты, его организующие,
вступают в определенные структурно-смысловые отношения между собой;
их функциональными взаимоотношениями и способом выражения и опре-
деляется тип предложения. В сложном, в отличие от простого, один или не-
сколько компонентов имеют форму предложения, или фразовой номи-
нации.
В предложениях, входящих в состав сложного, предикативные катего-
рии личного глагола (в отличие от отвлеченных существительных и нспрс-
дикативных форм глагола, организующих имплицитно-предикативные еди-
ницы в простом полипрсдикативном предложении) морфологически
выражены, но синтаксическое значение этих категорий определяется так-
сисно. Ср.: Он спросил о приезде брата — Он спросил, приехал ли брат', Он
спросил, приедет ли брат'. Он спросил, не приехал ли бы брат к ним.
Морфологическая выраженность даст и большую дифференцирован-
ность значений. Выбор способа оформления мысли простым или сложным
предложением зависит от того, в какой мере необходима в конкретном
коммуникативном случае эта дифференцированность.
354
2. Разграничивают сложноподчиненные и сложносочиненные предло-
жения, указывая на большую независимость составляющих предикативных
единиц в последних. Ср.:
Сложносочиненные (выражающие отношения соединительные, про-
тивительные, разделительные): Приехал брат, прилетела сестра', И брат
приехал, и сестра прилетела’, Брат приехал вовремя, а сестра опоздала’, То
сестры гостят, то брат приезжает’. Построили новый дом, и брат с се-
строй приехали...
Сложноподчиненные (выражающие отношения темпоральные, ло-
кальные, причинно-следственные и др.): Когда приехал брат, прилетела и
сестра’, Как только приехал брат, прилетела и сестра’, Куда брат приехал,
туда и сестра прилетела’. Брат приехал потому, что сестра прилетела’.
Брат приехал, хотя сестра не прилетела’, Брат приехал бы, если бы сестра
прилетела: После того как построили новый дом, брат с сестрой прилете-
ли', Брат с сестрой приехали, хотя дом еще не построен...
В литературе отмечалось вместе с тем, что граница между сложносочи-
ненными и сложноподчиненными предложениями не абсолютна. За соеди-
нительным союзом и могут скрываться отношения и темпоральные, и кау-
зальные (Построили дом, и брат с сестрой приехали’, Стемнело, и мы
вернулись). При этом и последовательность предложений и видо-временные
формы глаголов в них остаются взаимнообусловленными (ср. невозмож-
ность таких изменений, как *Л/ы вернулись, и стемнело’, ^Стемнеет, и мы
вернулись’, ^Стемнело, и мы возвращались’, ^Стемнело, и мы вернемся...).
Союз и может соединять предикаты, связанные отношениями либо тем-
поральными, либо причинно-темпоральными, как в моносубъектных, так и
в полисубъектных конструкциях:
Ср.: Собака зарычала, и кот пустился наутек (прич.-врем.)
Собака увидела кота и зарычала (прич.-врем.)
Собака зарычала и прижала косточку лапой (врем.)
Он поднял голову и улыбнулся (врем.)
Он узнал ее и улыбнулся (прич.-врем.)
Он поднял голову, и она улыбнулась (прич.-врем.)
См. примеры подобных многозначных связей: Он знак подаст — и все
хлопочут (Пушкин); Порвалась нитка, и бусы рассыпались по всему полу
(Чехов); Мне не хотелось оставаться одному в фанзе, и я пошел вместе с
ним (Арсеньев); Знаю, что земля напитана кровью, и вино выйдет терпким
и не даст радостного забытья (И. Шмелев); Но затем кот задел на вышке
лапой какое-то хитросплетение, и телевизоры испортились и погасли
(Л. Петрушевская).
Смысловая иерархия и разновесность признаков, сопоставляемых по-
средством противительных и разделительных союзов, заключает в себе воз-
355
12
можность выражения еще более многообразных связей между явлениями, от-
тененных нередко личными, экспрессивно-оценочными красками (ср., на-
пример, мал да удал; красивая, но глупая; глупая, а красивая; при невозмож-
ности, скажем, ^квадратный, но облачный; *оранжевый, а лиловый). Ср.
иронические эффекты фольклорных текстов, обыгрывающих, подменяющих
подлинные и мнимые сходства и различия:
Больному и камень невкусен, а здоровый и мед ест; Хороша кашка, да мала
чашка; И дурак ездит в карете, а и сумом ходит пешком; Сперва ты меня по-
вози, а там я на тебе поезжу; Пастухи — за чубы — а волки за овец; Либо ты
в лес по дрова, а я дома останусь, либо я дома останусь, а ты в лес по дрова;
Мелева много, да помолу нет; Помолись за меня, а я поем за тебя.
(См. также работы [Ляпон 1985, Кручинина 1988, Санников 1989, Куссе
1998]).
3. Итак, именной компонент простого предложения может быть выражен
способом фразовой номинации, в виде придаточного предложения. Степень
структурно-смысловой необходимости и условия соединения придаточного
предложения с главным соответствуют степени необходимости и условиям
включения соотносительного компонента предложения. По характеру вклю-
чения различаются придаточные заместительные, занимающие место ком-
понента предложения (Блажен, кто верует; Помни, о чем договорились),
придаточные возместительные, возмещающие семантически ненаполненнос
местоименное слово (Кто беден, тот тебе не пара; Помни о том, о чем до-
говорились), и придаточные определительные, содержащие определение к
именному компоненту главного (Читаю книгу, о которой говорят; Встре-
тился с приятелем, с которым вместе работали).
Сопоставление придаточного предложения с компонентом простого
помогает понять его функциональную роль в составе целого. Метод сопос-
тавления придаточных с членами предложения не раз и убедительно под-
вергался критике в литературе. Но недостатки этого метода — в слабостях
самого учения о членах предложения: критерии формы, значения и функ-
ции реализуются в нем не в единстве, а поврозь, мешая друг другу и созда-
вая тем противоречия и непоследовательности в квалификации интегрантов
предложения.
4. Придаточное субъекта (подлежащего) (а) замещает или (б) возмещает
позицию субъектного компонента в именительном или косвенном падеже:
а) Кто добр, не все лишь для себя трудится (Крылов); Смешон, уча-
стия кто требует у света (Пушкин); Счастлив, кто точку Архимеда Умел
сыскать в себе самом (Тютчев); Наконец надоело всем прятаться и начали
понемногу выглядывать, кто похрабрее (Мамин-Сибиряк); Спи, кто мо-
жет, — я спать не могу (Некрасов); Блажен, кто слышит песнь и слышит
отзвук (Вяч. Иванов);
356
б) Блажен не тот, кто всех умнее, а тот, кто, будучи глупцом, себя
считает мудрецом (Карамзин); Кого бьют, тому и больно (Пословица);
В ком добра нет, в том и правды мало (Пословица); Что вам дано, то
не влечет (Пушкин); Тому, что было, не бывать. Иные сны, иное племя
(Фет); [Дорн:] Только то прекрасно, что серьезно (Чехов); В ком сердце
есть, тот должен слышать, время, Как твой корабль ко дну идет
(Мандельштам); Тем, кто не знал наших мук и нашей бедной стойкости,
нечего перед нами заноситься (Ю. Нагибин).
4.1. Признавая локативный субъект в предложениях, где предикат ха-
рактеризует место, среду, пространство, нельзя не отметить и возможность
замещения или возмещения позиции и такого вида субъекта придаточным
предложением субъектно-локативным:
Там хорошо, где нас нет (Пословица); И нет величия там, где нет про-
стоты, добра и правды (Л. Толстой); Где бодрый серп гулял и падал колос.
Теперь уж пусто все — простор везде (Тютчев); Где прежде бушевало мо-
ре, Там — виноград и тишина (Блок); Внизу, у подножия насыпи, там, где
обыкновенно с несмолкаемым грохотом день и ночь работал исполинский
завод, была необычная, жуткая тишина (Куприн).
4.2. Придаточные со значением субъекта-кауэатора также замещают
или возмещают позицию подлежащего:
И все, что только видит око, земного путника манит (Фет); То, что
показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни ра-
зу не заставило задуматься графиню Безухову (Л. Толстой); Видимо, его
забавляло, что он — староста (Чехов); Некоторых мучает, Что летают
мыши (Пастернак); То, что прощалось захолустному новичку, раздражало
в столичном литераторе (С. Довлатов).
Заметим: если собственно субъектные придаточные замещают, возме-
щают подлежащее с личным, предметным, реже — событийным, пропози-
циональным значением, то субъект-каузатор, вызывающий, изменяющий
состояние каузируемого субъекта, в любом синтаксическом оформлении —
компонент полипредикативной конструкции.
5. Придаточные со значением предицирующего компонента замещают
или возмещают второй организующий центр предложения либо входят в
состав усложненного предиката:
а) Зачем ты не была сначала, Какою стала наконец? (Лермонтов); Сани
здесь — подобной дряни не видал я на веку (П. Вяземский); Суть «нашего
времени» — что оно все обращает в шаблон, схему и фразу (В. Розанов);
357
...Мудрый — это кто яснее других чувствует обязанность свою в отноше-
нии настоящего времени (Пришвин); Я — где крик петушиный На заре по
росе', Я — где ваши машины Воздух рвут на шоссе (Твардовский).
б) Мост таков, что может легко провалиться (Крылов); Не та хозяйка,
что говорит, а та, что щи варит (Пословица); Зачем я не то, что я был
(Лермонтов); Не то, что мните вы, природа'. Не слепок, не бездушный лик.
(Тютчев); Превосходство горы над равниной в том, что ей открыты все да-
ли (М. Цветаева); Я тот, кто жил во времена мои, но не был мной
(А. Тарковский); Он принимал жизнь такой, какой она досталась ему
(Ю. Казаков); Прощай! Мы, стало быть, — из них, кто губит души книг и
леса (Б. Ахмадулина); Первым, кто пришел навестить приезжих, был
Спирька (Шукшин); Закон правды в истории таков, что, как ни скрывай, ни
замазывай, а она все равно выйдет наружу (В. Лакшин).
Предложения, в которых придаточное (фразовая номинация) замещает
позицию одного из организующих центров, предицируемого или предици-
рующего, трудно даже квалифицировать как сложное, поскольку собствен-
но главного, без придаточного, в нем и нет, придаточное включено в состав
главного, служит одним из условий его существования. Вместе с тем, зна-
чение полипредикативности этих конструкций получает грамматическое
выражение: в них обнаруживаются как отношения монотемпоральности,
мономодалъности и моносубъектности, так и отношения политемпорально-
сти {Я не тот, что я был), полимодальности {Тому, что было, не бывать',
То, что показалось бы трудным..., не заставило задуматься...), полисубъ-
ектности {Кого бьют, тому и больно’, Не то, что мните вы, природа). Ср.
пример, в котором и подлежащее и сказуемое выражены придаточными
предложениями: Что он испытывал к этому маленькому существу, было
совсем не то, что он ожидал (Л. Толстой).
6. Определительные придаточные также могут быть а) замещающими и
б) возмещающими позицию определения, но структурно их роль не является
столь необходимой, как в предложениях, рассмотренных выше.
а) Есть в мире сердце, где живу я (Пушкин); В небольшой комнате, ку-
да я вошел, было довольно темно (Тургенев); Ведь я знаю слова, которые
услышу от них (3. Гиппиус); Мне снится плащ твой синий, В котором ты в
сырую ночь ушла... (Блок); Мир осинам, что, раскинув ветви, Загляделись в
розовую гладь (Есенин).
б) Он имел именно тот ум, который нравится женщинам (Пушкин);
Она теперь потеряла то забвение, в котором жила... (Л. Толстой); Те же
слова ты твердишь, что твердил назад лет пятнадцать (Брюсов); Я вы-
ходил в такое время, когда на улице ни зги (Пастернак); Между тем подо-
шли к той самой скамеечке, где любила сидеть Нина. Сели. (Шукшин).
358
В литературе [Виноградов 1954, 109] отмечено различие между собст-
венно определительными придаточными и распространительно-повество-
вательными. Первые (...плащ твой синий, в котором... ты ушла', ...к той
самой скамеечке, где любила сидеть Нина) сообщают о признаке, выде-
ляющем конкретный предмет из ряда других (в главном предложении име-
ется или возможно указательное местоимение тот); вторые, не выде-
ляя предмета из ряда, сообщают о нем новую информацию для развития
сюжета:
В одном месте мы спугнули несколько пар журавлей, которые с пе-
чальным криком полетели дальше (Мамин-Сибиряк); А в лесу жил злой
колдун, которому очень надоел звук колокольчика (Л. Петрушевская); Доро-
га, а в дороге «МАЗ», который по уши увяз (В. Высоцкий).
Указательное местоимение тот здесь невозможно, а относительное
который или под. выполняет функцию, близкую к анафорической (ср. Эти
журавли (они)... полетели дальше; Этому колдуну (ему) надоел колоколь-
чик).
7. Придаточные предложения с объектным значением замещают или
возмещают предметную позицию при глаголах, чаще переходных, воспол-
няя их открытую семантику:
Охотно мы дарим, что нам не надобно самим (Крылов); Что посеешь,
то и пожнешь (Пословица); Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю
что (Фольклор); Что написано пером, не вырубишь топором (Пословица);
Мне, что ни дай, я все подмахну (Гоголь); Ведь я мог дать не то, что дал
(Есенин); Поев, что ей дали, Ольга собрала со скатерти еще крошки от
сухарей и высыпала их себе в рот (А. Платонов).
Отметим, что именам предметов, распространяющим переходные гла-
голы конкретного значения, обычно не свойственно замещаться фразовыми
номинациями, поэтому придаточные с объектными значениями сравни-
тельно редки.
8. Гораздо частотнее объектио-делиберативные придаточные, раскры-
вающие содержание глаголов, имен и других слов информативного значе-
ния. Этот тип придаточных встречается в грамматиках под рубрикой «изъ-
яснительные», но часть их попадает в дополнительные, подлежащные,
определительные, поскольку за критерий разграничения принимаются на-
дежные вопросы, без учета семантики и характера связи сочетающихся с то-
рон (см. об этом [Поспелов 1959, 2, 24]).
Особенностью сложноподчиненных предложений с объектно-дслибсра-
тивным, или изъяснительным, придаточным служит распределение модус -
ного и диктумного значений между главной и придаточной частями. В мо-
дусной, главной части — компонент со значением речи, мысли, восприятия,
оценки, прямо или косвенно относящихся к говорящему; в диктумной, при-
359
даточной — компонент с делиберативным значением, раскрывающий содер-
жание речи-мысли. Придаточное изъяснительное, с помощью союза или бес-
союзно, может замешать или возмещать позицию делибератива при глаголь-
ных и адъективных предикатах:
У льва служила Белка. Не знаю, как и чем (Крылов); Потом он признал-
ся Бельтову, что он истинный патриот, строит у себя в деревне каменную
церковь (Герцен); Мне снилось: я лежал на страшном колесе. Меня короби-
ло, меня на части рвало (Случевский); Сотри случайные черты — И ты
увидишь: мир прекрасен (Блок); Никто из вас не ведал то, что мы Изжили
до конца, вкусили полной мерой (М. Волошин); И бросьте размышлять о
тех, кто выехал рыбачить (Пастернак); Тогда Маргарита поняла, откуда
шел бальный звук (Булгаков); Я знаю, вас великие любили, а вы не разбира-
ли, кто велик (Окуджава); Я уверен, что такие ассоциации имели бы опре-
деленный успех, — добро заразительно (Д. Лихачев); Шубников полагал,
что ему судьбой приписана звезда Альциона (В. Орлов).
Если придаточное при рефлексивных глаголах (кажется, помнится,
видится, чудится, спится, представляется и др.) или при модусных пре-
дикативах на -о (ясно, очевидно, заметно, слышно, видно и др.) занимает
позицию именительного падежа, отвечая на вопрос что?, его не следует
смешивать с придаточным субъектным: оно называет не лицо, не предици-
руемый предмет, а делиберат, содержание речи, мысли, восприятия. При
синонимическом варьировании формы предикатно-модусной части пред-
ложения придаточная делиберативная часть остается неизменной по своей
роли и характеру отношений с модусной. Экспериментируем с примером из
Крылова:
Недаром говорится, что дело мастера боится.
Ср.: Недаром говорят,
Недаром говорили.
Недаром я говорил,
Недаром ты сказал.
Недаром сказано,
Недаром сказаны слова.
что дело мастера боится.
Еще примеры таких делиберативно-изъяснительных предложений: Из-
вестно, как общество взрослых развивает детей (Аксаков); — Каково!
Слышно и видно, как трава растет! — сказал себе Левин (Л. Толстой); Мне
кажется, что в стихах, как и в прозе, прежде всего нужна мысль (Писа-
рев); Заметно было, что герой наш в крайнем волнении (Достоевский);
Вспоминалось, как шипела река вокруг вольно мчавшейся лодки (Вересаев);
Мне кажется, что власть и почести — вода соленая морская... (Н. Асеев);
Слышно, как тяжело дышат копающие бойцы (В. Некрасов); Мне инте-
ресно, каким ты станешь (Ю. Нагибин).
360
Асимметричность отношений частей в подобных предложениях, боль-
шая смысловая весомость придаточной части, подтверждаемая относитель-
ным безразличием формы модусного компонента, проявляется и возможно-
стью его редуцировать до вводного слова:
Без меня царевна, видно, пробежала (Пушкин); Стихи готовы. Мо-
жет статься, они для справки обо мне Вам очень скоро пригодятся (Бара-
тынский); Пройдет какой-нибудь месяц, и Анна Сергеевна, казалось ему,
покроется в памяти туманом (Чехов); Наши крупные ученые-современники
тоже совершают, разумеется, ошибки (Ю. Герман); Они, вероятно,
что-то теряют из-за этого, что-то неуловимое, хорошее проходит мимо
их души (А. Яшин); Какое было счастье и еще, наверное, не такое будет,
только бы не было войны (Ю. Казаков); Вспоминать ей, кажется, очень
приятно (Ю. Трифонов); Верно, леший ночью лазил в ригу, Перепутал во-
жжи, спрятал грабли (Д. Кедрин).
При предикатах или опорных словах главного предложения, содержа-
щих элементы модально-волюнтивного значения, модальность придаточно-
го оформляется как ирреальная (с оттенками желаемого-нежелательного,
предположительного, сомнительного) с помощью союза чтобы или части-
цы бы:
Боюсь: брусничная вода Мне не наделала б вреда (Пушкин); Пожела-
ем,, чтоб не меркнул правды луч в краю родном (Плещеев); Я просил, что-
бы меня никто не провожал на железную дорогу (Гаршин); Всякий стара-
ется, как бы только поскорее сбыть дело с рук (Салтыков-Щедрин);
Свобода нужна содержанию, чтобы ему развиваться, но какая же и за-
чем свобода бессодержательному? (В. Розанов); Да что же это такое,
как мы это позволили, чтобы они там гибли, умирали (К. Симонов);
Важно только, чтобы писатель совершенствовался нравственно сам —
тогда он сможет и будет иметь право учить чему-то других (Ю. Казаков);
Мои мужчины и слышать не хотят, чтобы я пошла работать
(А. Рыбаков); Наша директриса просто с ума сходила, она даже подала пе-
тицию, чтобы школу переименовали (Т. Толстая).
8.1. Последовательное применение компонентного (синтаксемного)
анализа, разработанного в «Синтаксическом словаре русского языка», по-
требовало бы введения еще ряда рубрик для придаточных предложений, но
здесь задача не в полноте описания, а в представлении принципов такого
анализа. Остановимся еще на объектно-адресатных придаточных. Адресат —
именной компонент, «заложенный» в семантике глаголов адресованного
действия: донативного («давания», передачи) и речевого (та же передача, но
не материального предмета, а ментального содержания). Соответственно
глаголы распространяются винительным объекта, если они переходные, но
при речемыслительных глаголах это не собственно объект, а делиберат,
361
чаще принимающий предложно-падежные формы (дал, подарил, принес
книгу — рассказал новость, рассказал о книге, про книгу...) либо форму
придаточного предложения, ср.: Я плачу не о том, что прошлое исчезло:
ведь плакать о былом смешно и бесполезно (Б. Окуджава). Вторым рас-
пространителем этих глаголов может быть (при коммуникативной необхо-
димости его обозначить) компонент со значением адресата действия как в
виде именной синтаксемы, так и в виде придаточного предложения (говорил
кому, говорил перед телезрителями, говорил с детьми, говорил тем, кто
пришел...; принес книгу товарищу, принес книгу тому, кому обещал, тому,
кто ждет...):
Дай бог тому честь, кто умеет ее снесть (Пословица); У кого через
край, тому больше подавай (Пословица); ...Подари что-то новое... тем,
кто станет жить после тебя (В. Тендряков); На исходе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая Тем, кто в океане их топил (Б. Слуцкий);
Книга способна многое дать... всем, кто хочет сделать выбор (Книжное
обозрение, июль 1995).
В иные синтаксические связи вступают, на иных основаниях включа-
ются в предложение придаточные пассивио<субъектные, коррелятивные с
субъектом в пассивной конструкции:
Но, думается, книга будет замечена теми, кто за последние годы со-
скучился по настоящей мемуаристике (Книжное обозрение, июль 1995).
Очевидно, что здесь придаточное не является распространителем гла-
гола (нельзя ^заметить кем), но возмещает позицию, обусловленную пас-
сивной конструкцией главного предложения.
При всем разнообразии форм и типов связи предикативных единиц в
составе сложного предложения единство классификации достигается тем,
что опорой служат их коммуникативно-синтаксические функции.
8.2. Придаточные предложения, раскрывающие содержание существи-
тельных речемыслительной семантики, соединяют с изъяснительным зна-
чением позиционное определительное, вытекающее из способности любого
существительного распространяться определением. Сопоставим предложе-
ния:
Спой мне песню, как девица За водой по утру шла (Пушкин) — (изъяс-
нительно-определительное придаточное), ср.: Спой мне песню про девицу —
и Ты запой мне ту песню, что прежде Напевала нам старая мать (Есе-
нин) — (придаточное определительное), ср.: Напой мне мамину, материн-
скую песню.
См. еще примеры с изъяснительно-определительными придаточны-
ми, замещающими и возмещающими:
Он явился с известием, что лошади готовы (Пушкин); Вот тебе царев
указ, чтоб ты плыл к нему тотчас (П. Ершов); И Платон Каратаев рас-
сказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и по-
362
палея сторожу... (Л. Толстой); Глубокой ночью он взлелеял мысль о том,
что хорошо бы встать во главе какого-нибудь небольшого, но чистого
движения. Скажем, за честность (Т. Толстая); Им вроде бы впервые при-
шла в головы мысль, что произойдет обвал и вода их в подкопе затопит
(В. Маканин).
Модусная часть со значением восприятия в сложных конструкциях с
придаточным изъяснительным, раскрывающим содержание восприятия,
может быть опущена; при этом связь между предложениями, оформленная
с помощью союза или союзного слова, заменяется бессоюзной. Но воспри-
нимаемое явление предваряется указанием, в той или иной форме, на при-
сутствие наблюдателя, будь это сам рассказчик или персонаж. Ср. примеры
из «Сказки о рыбаке и рыбке» Пушкина:
Вот пошел старик к синему морю'. Видит', море слегка разыгралось —
Пошел старик к синему морю (Не спокойно синее море)'.
Воротился старик ко старухе, Что ж он видит? Высокий терем. На
крыльце стоит его старуха — Воротился старик ко старухе, У старухи
новое корыто.
Другие примеры: Я выглянул из кибитки', все было мрак и вихорь (Пуш-
кин); Вдруг что-то шумно упало в воду’, я хвать за пояс — пистолета нет
(Лермонтов); Проснулся', в широкие щели сарая Глядятся веселого солнца
лучи (Некрасов); Ночью была метель, я несколько раз выходил на двор —
все метет и метет (Пришвин); Ехал сюда — рожь только начинала жел-
теть (Пришвин); Смотрю — в речке медведь сидит (Е. Чарушин).
9. Как в предыдущих параграфах, на основании взаимодействия функ-
ционально-смыслового и позиционного критериев выделим и объектно-
каузативную разновидность придаточных: они занимают позицию при пре-
дикатах, выражающих каузируемую эмоционально-оценочную реакцию ли-
ца, а сами обозначают явление, событие-каузатор, соотносительное нс с
предметным, а с каузативным компонентом полипредикативного предложе-
ния:
Не тужи, красава, что за нас попала', за нами живучи — не улыбнешь-
ся (Фольклор); Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась
тем, как хорошо были сделаны костюмы (Л. Толстой); Может быть, по-
думал я, он хочет ей сюрприз сделать, удивить ее, когда она найдет у себя
в кармане целых сто рублей (Достоевский); Он вдруг радуется, что не ос-
тавил у них, не забыл портфель (В. Маканин); И я гордился тем, что тоже
в моде (В. Высоцкий).
10. В сложных предложениях, выражающих причинно-следственные
отношения, также встречаются конструкции с опущенным модусным зве-
ном, когда придаточное предложение, вводимое союзами потому что или
так как, обозначает не причину события главного предложения, а наблю-
363
даемый признак, на основании которого говорящий (или персонаж повест-
вования) делает заключение, предположение о ненаблюдаемом признаке,
высказываемое в главном; модусное звено и здесь может быть редуцирова-
но до вводно-эпистемического слова:
В нижнем этаже, под балконом, окна, вероятно, были открыты, по-
тому что отчетливо слышались женские голоса и смех (Чехов); И я,
должно быть, пресмешным образом зажмурился, потому что Бессонов
расхохотался (Гаршин); Но теперь, по-видимому, никого нет дома, так
как никто не выходит на лай громадной овчарки (Короленко); Должно
быть, я сказала это вслух, потому что Берта на мгновенье оторвалась от
своих салфеток и рассеянно посмотрела на меня (Каверин); В домике было
тихо. Он постучал сильнее, — должно быть, там крепко спали (А. Н. Тол-
стой).
Ср.: Я предполагаю, что окна открыты, потому что отчетливо
слышны голоса', По тому, что никто не выходит на лай, я заключаю, что
дома никого нет.
В предложениях такой структуры знак препинания между предикатив-
ными единицами, содержащими сообщения о рефлексивном выводе и о на-
блюдаемом признаке, служит пограничным сигналом между информатив-
ным и репродуктивным регистрами, соединением средств которых
формируется эта конструкция. О распределении вводно-модальных слов
между регистрами см. [Золотова 1983], [Василенко 1985], [Яковлева 1994].
Противопоставленность наблюдаемого явления и знания, осмысления
наблюдаемого и составляет основу разграничения (а) «собственно-
причинных придаточных» и (б) «причинно-аргументативных»:
(а) Лес стоял тихий и молчаливый, потому что главные певцы улетели
(Мамин-Сибиряк); С улицы ничего не доносится, потому что зима, снег, да
и улица тихая (М. Осоргин);
(б) Но колдун плохо рассчитал, потому что собака на дне колодца про-
должала лаять и греметь колокольчиком (Л. Петрушевская); Я мечтал об
этом совершенно зря, так как никакого озера в лесу не было (Паустовский);
Потому что каблук оставляет следы —зима (И. Бродский).
Было бы упрощением заключить, что «придаточное причины» может вы-
ражать то причину (ретроспективную связь явлений), то следствие (проспек-
тивную, естественную во времени связь). Экспериментируем:
Птицы улетели, и (потому) лес стоял молчаливый.
★Собака продолжала лаять, и (потому) колдун просчитался.
Если в примерах (а) оба явления, поставленные в причинную связь, мо-
гут рассматриваться как явления внешнего мира, диктальные, то в приме-
рах (б) наблюдаемое диктальное явление следует понимать как обоснова-
ние неназванного модуса, например: Собака продолжала лаять, и по этому
можно было заключить (и это свидетельствовало), что колдун просчи-
тался.
364
Возможен вывод: неназванность модусного звена в причинно-
следственных конструкциях значима в случаях разнородной коммуника-
тивной принадлежности (репродуктивной/информативной, или диктум-
ной/модусной) составляющих предикативных единиц, а уместна в жанрах,
близких к непринужденно-разговорной речи.
В бессоюзных предложениях, выражающих причинно-следственные
связи, через причинное предложение говорящий, автор часто как бы подает
свой голос, включая от своего лица объяснение, пояснение к сообщаемому,
например:
Лягушка, на лугу увидевши Вола, Затеяла сама в дородстве с ним срав-
няться’. Она завистлива была (Крылов); Хоть он людей, конечно, знал И
вообще их презирал, — Но {правил нет без исключений) Иных он очень
отличал И вчуже чувство уважал (Пушкин); ...Он заране Писать ко пра-
дедам готов О скорой встрече, а Татьяне И дела нет (их пол таков)
(Пушкин); Он видел в канцелярии мельничное колесо, которое заставляет
двигаться массы людей, разбросанных на половине земного шара, — он все
поэтизировал (Герцен).
Авторское знание в приведенных примерах реализуется в предикатив-
ных единицах иного коммуникативного типа: повествование восполняется
информативно-описательной характеристикой субъекта либо генеритивным
обоснованием его действий, признаков1.
Как и в простом осложненном предложении, так и в сложноподчинен-
ном причинно-следственные отношения могут быть представлены в их мо-
дификациях: целевой, условной, уступительной [Онипенко 1985].
10.1 . Условие можно рассматривать как возможную или необходимую
причину события-следствия: Если будет дождь, мы останемся дома —
Остались дома, потому что был дождь; Если бы ты не помог, мы не спра-
вились бы — Мы справились, потому что ты помог; Если нажать кнопку,
ответит дежурный — Дежурный отвечает, потому что нажали кнопку.
Условные отношения выражаются в помощью союзов если, раз, когда и как
(с разговорным оттенком), ежели, кабы (с просторечным оттенком); в том
случае, если (с книжным оттенком), а также с использованием в придаточ-
ном глагола в форме повелительного наклонения со значением условного
или в форме инфинитива:
Но если б не страдали нравы, Я балы б до сих пор любил (Пушкин); Ко-
гда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет (Крылов); Приро-
да-мать! Когда б таких людей Ты иногда не посылала миру. Заглохла б ни-
ва жизни (Некрасов); Праздность — горе, Коль не с кем нам ее делить
(Тютчев); Если б отец и простил, то все-таки он бы не узнал меня теперь
(Достоевский); Знай я ремесло — жил бы в городе (Горький); Уж раз мы
* Более подробно см. об этом [Ярыгина 2002].
365
начали говорить* то лучше б договорить все до конца (Куприн); И если бы
у вас было две жизни* то и их бы не хватило вам (И. Павлов); Если в само-
лете распахнута дверь* то облака непременно заползают в самолет
(Л. Петрушевская).
10.2 . В придаточных цели можно видеть проспективное и желательное
или необходимое для агенса событие, мотивирующее (его собственным
сознанием или всезнающим автором) действие, ср.: Приехал* чтобы учить-
ся — Приехал потому* что хочет учиться* будет учиться'* Построили на-
вес* чтобы сохранить сено от дождей — Построили навес* потому что
хотели сохранить сено. См. примеры: Лиса оленя поймала И шлет к това-
рищам послов* Чтоб шли делить счастливый лов (Крылов); Взволнованный
и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату*
чтобы написать отцу (Л. Толстой); Он вышел* чтобы взглянуть на боль-
ную (Чехов); Для того же чтобы действовать на животное и отмечать
его реакции* устроены воздушные или электрические провода (И. Павлов);
Я искал эту хронику ради того* чтобы увидеть включенный в нее кусок из
испанской жизни — бой быков (Ю. Олеша); И все зрители в ответ переко-
сились, чтобы удобней было смотреть перекошенное изображение
(Л. Петрушевская).
10.3 . Уступительные придаточные выражают отрицание, опровержение
либо пересиливание (волей действующего субъекта, объективными обстоя-
тельствами, аналитической мыслью говорящего) возможной или привычной
причинно-следственной зависимости. Вводятся с помощью союзов хотя
(иногда в паре с противительными но* да)* пусть* пускай* несмотря на то,
что* что ни, как ни* кто бы ни, где бы ни и под.: Хоть ты и в новой коже, да
сердце у тебя все то же (Крылов); Хоть мошна пуста* да душа чиста (По-
словица); Но сколь сильно ни кричали. Животы лишь надорвали* А проклятый
сундучок Не дался и на вершок (П. Ершов); Хотя я переменил все собствен-
ные имена* но те* о которых в нем говорится* вероятно* себя узнают (Лер-
монтов); Ночь была тиха и светла* хотя луны не было (Тургенев); Несмотря
на то, что путь в горы лежал направо, Хаджи Мурат повернул в противо-
положную сторону* влево (Л. Толстой); Как ни жалко Константину Левину
было мять свою траву* он въехал в луг (Л. Толстой); Пусть ваших лиц пред
нами нет* Душа дыханьем вашим дышит (Вяч. Иванов); Какими бы ни были
теории* на деле территория ромейской державы неудержимо сокращалась
(С. Аверинцев).
11. Придаточные со значением (1) места и (2) времени замещают или
возмещают соответствующие локативные и темпоративные компоненты. В
информативном и генеритивном регистрах за связью, оформленной как лока-
тивная и темпоральная, скрывается нередко причинно-следственная.
366
ПЛ. А где пастух дурак, там и собаки дуры (Крылов); Дорогою сво-
бодной Иди, куда влечет тебя свободный ум (Пушкин); Где трудно ды-
шится, Где горе слышится, Будь первый там! (Некрасов); Где сосна взрос-
ла, там она и красна (Даль); Где умному горе, там глупому веселье
(Пословица); Откуда ветер, оттуда и дождь (Пословица); Ольга взяла за-
писку, прочла ее и поглядела туда, откуда прибыл паровоз с головной ча-
стью поезда (А. Платонов); Там, где тропка перекрещивалась с дорогою,
стояли три всадника (А. Гайдар); Мы вернемся туда, где и воздух и травы
врачуют (В. Высоцкий).
Как в локативном компоненте простого предложения, так и в локатив-
ном придаточном различаются статическое значение места (на вопрос где?)
и динамическое значение направления (на вопрос куда? откуда?).
11.2. Взгляни на милую, когда свое чело она пред зеркалом цветами ок-
ружает (Пушкин); Пируйте же, пока еще мы тут (Пушкин); Как это,
что мы ни начнем, Суды ли, общества учены заведем. Едва успеем огля-
нуться, Как первые невежи тут вотрутся (Крылов); Как только настава-
ло утро, пение дверей раздавалось по всему дому (Гоголь); Не успел он сде-
лать двух шагов, как увидел бегущих навстречу соседей (Д. Григорович);
Как полная луна, так он заснуть не мог (Л. Толстой); Когда ж потом огней
узоры померкнут в уличном стекле, — Я ухожу... (В. Князев); Сейчас же
прибегай сюда, как переоденешься (Ф. Гладков); О знал бы я, что так бы-
вает, когда пускался на дебют... (Б. Пастернак).
Разные виды темпоральных, а следовательно, и коммуникатив-
но-регистровых, отношений передаются видо-временными и модальными
формами глагола с помощью широкого набора видо-временных союзов (ко-
гда, как только, лишь только, едва, после того как, прежде чем, пока) и
фразеологических сочетаний (Лишь только..., как...\ Не успел..., как...'. Не
прошло и..., как... и др.), при фиксированном, для ряда моделей, порядке
предикативных единиц.
12. Среди придаточных, трактуемых как несоотносительные с компо-
нентами простого предложения отметим придаточные, выражающие отно-
шения (1) непрямого следствия, (2) присоединительные, (3) сопостави-
тельные:
12.1. Слова хозяйки были прерваны странным шипением, так что
гость было испугался (Гоголь); Тут поднялся шум такой, Что проснулся
царь морской (П. Ершов); ...Смысл значения нашего в мире еще так глубо-
ко таится в сокровениях провидения, что безумно бы было нам величать-
ся пред старшими братьями нашими (П. Чаадаев); Ей было так хорошо в
этой безмятежной, созвучной жизни, что она боялась всякой перемены
(Герцен); «Дела настоящего нет у людей, — говаривал он, — так они рады
зубы точить...» (А. Левитов); Мать так встревожилась, что не хотела
Горика пускать на другой день в школу (Ю. Трифонов); Так споро идет
367
работа, что даже глядеть на это радостно (Ю. Казаков); Чашки были
украдены, так что пили из стаканов (Т. Толстая); Петя так резко вста-
ла, что так резко ударилась, что сказала «ой» (В. Нарбикова).
Название этого типа придаточных уточняем определением «непрямое»,
чтобы показать отличие их от причинно-следственных сложных предложе-
ний. Здесь следствие имеет оттенок события или состояния побочного, не-
обязательного, может оказаться неожиданным для субъекта диктального
или наблюдателя.
При совмещении значения следствия со значением меры и степени ис-
ходного признака интенсивность признака и выступает как источник след-
ствия. Такого характера отношения выражаются и в простом полипредика-
тивном предложении синтаксемой «до + Род.» от отвлеченных имен:
Марфенька смеялась до слез (Гончаров); Горит вода, земля горит, горит
асфальт до жжения (Маяковский); Ночные споры до хрипоты, общие
читки пьес (Б. Васильев) —
и в предложении с возместительным придаточным: Я стал раздражите-
лен, вспыльчив, резок, мелочен до того, что не узнаю себя (Чехов).
Придаточное, вводимое производным предлогом вследствие чего, как
бы в союзной роли, соединяет в себе значения следствия и присоедини-
тельное, следующего типа: Кино, музыка и телевидение вытесняют лите-
ратуру, вследствие чего и становятся возможными такие казусы, как с
газетой «Новый взгляд» (Книжное обозрение, июль 1995).
12.2. Враги его, друзья его (Что, может быть, одно и то же) Его
честили так и сяк (Пушкин); Алексей Абрамович и лошадь отправил было к
нему, но она на дороге скоропостижно умерла, чего с нею ни разу не слу-
чалось в продолжение двадцатилетней беспорочной службы на конюш-
не генерала (Герцен); Нехлюдов замолчал, тем более что трудно было го-
ворить от грохота колес (Л. Толстой); Либеральная партия говорила, или,
лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части
населения, и, действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли
в ногах даже короткого молебна,.. (Л. Толстой); Росси имел право гово-
рить просто и умел делать это — что так редко у актеров (Станислав-
ский); Но Бердяев — писатель дерзкий по преимуществу, и в этом, по мо-
ему мнению, его лучшее качество (Л. Шестов); Он носил заграничный
Катин ранец, держа его неуклюже за лямки, что выглядело глупо, потому
что ни один дурак так ранцы не носит (Ю. Трифонов); И разом на все раз-
ражается снег. А, может, и дождик, что неразличимо (Н. Слепакова);
Ищу я выход из ворот, но нет его, есть только вход, и то не тот
(В. Высоцкий); Последним вышел из строя самый первый трансформатор,
что поразительно (Лит. газета, окт. 1963); Фильм прекрасно справляется
со своей задачей — помогает бездельникам преодолевать скуку и убивать
время, благо за это преступление не судят (Экстра М, июль 1995).
Отношения присоединительности в сложном предложении, фиксируе-
мое грамматиками, не получили достаточно четкой трактовки. Помогает
368
прояснению их сущности коммуникативно-регистровая точка зрения: «при-
соединенная» часть высказывания предполагает регистровое переключение,
реже на более низкую, чаще — на более высокую ступень обобщения, узу-
альную или гномическую, либо оценочно-квалифицирующий взгляд из
иной субъектной сферы.
12.3. Чем меньше женщину мы любим, Тем легче нравимся мы ей
(Пушкин); Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем
мрачнее представлялась своя собственная (Л. Толстой); Чем ближе к го-
роду, тем ветер становился тише и теплей (В. Катаев); Чем обычней про-
стое растенье, Тем живее волнует меня Первых листьев его появленье На
рассвете весеннего дня (Н. Заболоцкий); Чем больше мы знаем, тем силь-
нее желание жить (Паустовский).
Коммуникативный анализ этой разновидности сопоставительных пред-
ложений см. в следующем разделе.
Помимо парного союза чем... тем..., существуют и другие средства
оформления сопоставительных отношений в сложном предложении:
Легче лисенка Скрыть под одеждой. Чем утаить вас, Ревность и
нежность (М. Цветаева); И никогда ты не был к богу ближе, Чем здесь,
устав скучать, устав дышать, Без сил, без денег, без любви, В Париже
(Г. Иванов); Как аукнется, так и откликнется (Пословица).
Сравнительные предложения тоже представляют собой разновидность
сопоставительных. Их структура неудобна для методики разбора по членам
предложения. В ее арсенале нет средств выявления второго смыслового
плана, коррелирующего с исходным предметом сравнения в ассоциатив-
ном, переносном, обобщающем значениях. Смысловая двупланность син-
таксически материализуется в полипредикативную конструкцию, особенно
наглядно — когда сопоставляются явления, события, названные отвлечен-
ными именами:
Милей всех песней сладкозвучных От ближних радостная весть
(П. Вяземский); Как на досадную разлуку, Татьяна ропщет на ручей
(Пушкин); И как нашел я друга в поколенье, Читателя найду в потомстве
я (Баратынский); За окном было так тихо и так темно, как бывает толь-
ко ночью в деревне (Л. Пантелеев); Как улей медных пчел, Звучат колоко-
ла (Вяч. Иванов); Жизнь вернулась так же беспричинно, как когда-то
странно прервалась (Б. Пастернак).
В книжно-деловой речи сопоставительные отношения выражаются с
помощью «бывших» условных и временных союзов если... то, тогда как,
между тем как, в то время как, настолько... насколько (с оттенком сте-
пени):
Слово «страсть» заключает в себе понятие более чувственное, тогда
как слово «пафос» заключает в себе понятие более нравственное (Бе-
линский); В то время как везде писатель старался всего более о том, как
яснее изложить мысль свою, у нас приходилось делать обратное... (Гср-
369
цен); Если раньше халтурщики строчили «американские» боевики под
псевдонимом, то теперь они же заменяют в американских боевиках име-
на и названия на русские (М. Веллер); Если раньше в год заготавливали
14—20 миллионов кубометров, то сейчас в два раза меньше (Коме, прав-
да, апр. 1992); Я — как личность — свободен ровно настолько, насколько
способствую свободе другого человека (Ф. Искандер).
Книжно-деловые средства связи проникают и в современную поэзию:
Любая поговорка — лишь вершина, любая поговорка — острие, в то
время как в подводные глубины уходит основание ее (Л. Козырь).
13. Среди бессоюзных сложных предложений, кроме отмеченных выше,
упомянем те, в которых отношения между предикативными единицами не-
дифференцированы, полисемантичны, могут быть восприняты и как вре-
менные, и как условные, и как причинно-следственные. Организованные
соединением и глагольных, и безглагольных моделей, они используются в
фольклоре, художественных текстах, а также и в газетно-деловой речи:
Лес рубят — щепки летят'. Грибов ищут — по лесу рыщут'. Поспе-
шишь — людей насмешишь', Стар да глуп — больше бьют; Мало снегу —
мало хлеба', Нос вытащит — хвост увязит', хвост вытащит — нос увязит’,
Вы улыбнетесь — мне отрада; Вы отвернетесь — мне тоска... (Пуш-
кин); Ставнем стукнет — он вздрогнет и побледнеет (Лермонтов).
Эти структуры характеризует не только лаконичность и смысловая ем-
кость. Комплексное значение поднимает их над единичностью события, на
уровень узуальный или гномический. Таким образом, и эти конструкции об-
наруживают коммуникативно-регистровую ориентированность.
Дальнейших результатов в систематизации сложных предложений
можно ожидать от изучения общих закономерностей «согласования» вре-
мен в составляющих единицах совместно с согласованием значений мо-
дальности и лица — с точки зрения выполняемых ими коммуникативных
функций.
9. Сложное предложение
на фоне субъектной перспективы текста
Союз как пограничный знак между регистрами. Временная
и субъектно-объектная соотнесенность двух предикативных
единиц. Сложное предложение на фоне субъектной перспек-
тивы текста: внутренняя и внешняя точка зрения. Предло-
жения с союзом чем-тем в системе коммуникативных реги-
стров.
1. Полипредикативная конструкция (и сложное предложение, в том
числе) возникает в процессе взаимодействия минимум двух моделей пред-
ложения. Поэтому сложное предложение оказывается более в компетенции
синтаксиса текста, нежели в компетенции синтаксиса предложения.
Классификация сложных предложений традиционно основывается на
классификации союзных средств (внимании к союзу как к слову). Строя ти-
пологию сложных предложений «от средств связи», исследователь, как
правило, обращает свое внимание на общность соединяемых структур: их
конструктивную и/или смысловую близость (различие понимается как само
собой разумеющееся).
Если же исходить из того, что союзы обнаруживают движение челове-
ческой мысли, и прежде всего, ее повороты от прямого отражения действи-
тельности к ее интерпретации, к обобщению наблюдений, от прямой кон-
статации, от монологического слова к диалогически обусловленным
суждениям, от мира вещей к миру мыслей и слов, то становится возможным
иной путь системного описания полипропозициональных конструкций.
Союз соединяет минимум две противоположности (простое следование
в рамках одного регистра не требует особого показателя связи), поэтому
классификация полипредикативных конструкций, как сложных, так и ос-
ложненных (в традиционной классификации предложений), должна обна-
ружить те противоположности, которые позволяет соединить в одном вы-
сказывании техника пол и предикативности.
Наличие или возможность подстановки союза, а именно это, в конеч-
ном счете, оказывается основным критерием выделения сложного предло-
жения как особой синтаксической единицы, служит знаком коммуникатив-
ного переключения: перехода от одного регистра к другому (На столе
лежала папка, которую оставил утренний посетитель), взаимодействия
внешней точки зрения и внутренней точки зрения говорящего (Когда вдали
показались огоньки, он пошел быстрее), перехода от статики к динамике и
371
наоборот (Комната, в которой он оказался, была заставлена старой мебе-
лью), перехода от информации о речевой или мыслительной деятельности к
ее конкретному содержанию (Он вспомнил/сказал, что положил папку в
верхний ящик стола).
Линейное взаимодействие пропозициональных единиц в тексте может от-
ражать как реальное, пространственно-временное соотношение двух событий,
двух положений дел, так и мыслимую, логически вычисленную или ассоциа-
тивную связь, не данную говорящему в непосредственном наблюдении. В пер-
вом случае говорящий констатирует пространственно-временную «соположен-
ность» двух событий в рамках одного хронотопа говорящего (Толя пел, Борис
молчал, Николай ногой качал...); обнаруживает (констатирует) временную по-
следовательность событий (Буянов, братец мой задорный, К герою нашему
подвел Татьяну с Ольгою; проворно Онегин с Ольгою пошел — Пушкин); субъ-
ектно-объектную связь двух пропозиций (Он подошел к столу, на котором
стояла пишущая машинка и лежали бумаги). Пространственная и временная
соположенность наблюдаемы: наблюдаемы не только ситуации, но и отноше-
ния между ними. При этом обе взаимодействующие модели и вся полипреди-
кативная конструкция принадлежат репродуктивному регистру. На базе на-
блюдаемых отношений временного следования устанавливаются и отношения
ненаблюдаемые, см. пример В. 3. Санникова: Обещали дождь, но он не взял
зонт, а также: Пошел снег, но он продолжал стоять с непокрытой головой.
Союз но, несмотря на то, что он соединяет две наблюдаемых ситуации (во вто-
ром примере), предполагает пресуппозицию, а именно — знание того, что во
время снегопада люди надевают головные уборы. Причину отклонения от нор-
мального в этой ситуации поведения говорящий видит в субъекте действую-
щем: говорящий считает, что субъект не действует намеренно. Таким образом,
говорящий указывает на то, что отсутствие причинно-следственной связи меж-
ду изменением состояния среды и не-действием человека внутренне обуслов-
лено. Замена союза но на союз а связана с изменением точки зрения, с которой
устанавливаются данные отношения: союз но обнаруживает внутреннюю мо-
тивированность разрыва причинно-следственной связи, союз а — отсутствие
этой внутренней мотивированности, а точнее, ее неочевидность для субъекта
говорящего, соединяющего две наблюдаемых ситуации (на основании их про-
странственно-временной смежности) присоединительно-противительными от-
ношениями: Пошел снег, а он продолжал стоять без шапки (а он все еще сто-
ял без шапки — ср. но он все еще стоял без шапки, никого не замечая вокруг).
Союз а обнаруживает внешнюю соотнесенность двух ситуаций, через точку
зрения наблюдателя, который не просто констатирует свои наблюдения, но со-
относит их со своими знаниями о мире. Если в этих знаниях только информа-
ция о стереотипах поведения, то несоответствие конкретному стереотипу ока-
зывается немотивированным; если же говорящий располагает и знанием о
данном субъекте, о его качествах, целевых установках, то внешняя ненормаль-
ность поведения оказывается вполне обоснованной, ср.: Обещали дождь, но он
не взял с собой зонт —> Обещали дождь, а он не взял с собой зонт.
372
Союз но указывает на то, что несоответствие ожидаемому обусловлено
внутренней точкой зрения (^Обещали дождь, но он забыл зонт — если
внутреннего целеполагания нет, то возможен только союз а); второе пред-
положение, наоборот, обнаруживает отсутствие внутренней связи между
двумя ситуациями. Союз но «возлагает ответственность» за несоответствие
ожидаемому на субъекта действия, союз а обнаруживает внешнюю связь, от-
ношения, устанавливаемые с точки зрения наблюдателя. Но выражает внут-
реннее противоречие, а — внешнее несоответствие.
Таким образом, ненаблюдаемые отношения, предполагающие обязатель-
ное подключение информативного регистра, могут быть установлены через
субъектную сферу действующего лица (при этом говорящий как бы встает на
внутреннюю точку зрения), сферу субъекта диктума, или через субъектную
сферу говорящего, сферу одного из субъектов модуса.
2.1. Объединение двух пропозиций в одной полипредикативной конст-
рукции предполагает возможность взгляда со стороны на минимум две си-
туации. В условиях репродуктивного регистра ситуации подаются с вре-
менной последовательности их восприятия: Войско в горы царь приводит И
промеж высоких гор Видит шелковый шатер. Все в безмолвии чудесном
Вкруг шатра’, в ущелье тесном Рать побитая лежит. Царь Дадон к шатру
спешит. Что за страшная картина! Перед ним его два сына Без шеломов и
без лат Оба мертвые лежат, Меч вонзивши друг во друга. Бродят кони их
средь луга, По притоптанной траве, По кровавой мураве... (Пушкин).
Временное следование восприятий не требует их союзного соединения,
наличие же союзов — знак того, что предложения репродуктивного регист-
ра имеют логико-информативный (эпистемический) подтекст либо что ре-
продуктивный регистр включает в себя элементы информативного: Афро-
дита на столе раскатывала зеленой бутылкой тесто для лапши. Геракл
сидел на полу посреди комнаты и держал во рту большой палец правой но-
ги. Помахивая бумагой, Гладышев обогнул Геракла и прошел мимо жены,
надеясь, что она спросит, откуда бумага. Афродита посмотрела на него,
бумагу увидела, но ничего не спросила... (Войнович). В приведенном отрывке
только союз и не меняет коммуникативного регистра, а указывает на принад-
лежность обоих предикатов одной субъектной сфере; что и откуда — знаки
возможного, но не состоявшегося диалога, но возвращает нас к репродуктив-
ному регистру, обнаруживая противоречие между ожиданием героя и дейст-
вительностью.
Таким образом, если смотреть на союзное соединение в условиях ре-
ального контекста, то союз оказывается средством соединения мини-
мум двух пропозициональных структур; степень их компонентного «нало-
жения» определяет степень выраженности элементов каждой ситуации в
каждой из взаимодействующих предикативных единиц: Гладышев понял,
что она причитает по нему, как по покойнику (Войнович) — союз как со-
единяет определенно-личную и обобщенно-личную модификации одной и
373
той же модели, что позволяет говорящему нс вербализовать все компонен-
ты второй предикативной единицы.
Если смотреть на союз в границах сложного предложения, то союз ока-
зывается средством разграничения, разделения двух предикативных
центров (в бессоюзном предложении функцию союза выполняет интонация),
двух пропозициональных структур, различающихся по категориям времени,
модальности и лица. Эта разделительная функция союзных средств проявля-
ется и в том, что два взаимодействующих предикативных центра сохраняют
относительную независимость одного набора предикативных категорий от
другого; сложное предложение соединяет, но не подчиняет одну предикатив-
ную ось другой, ср.: Я увидела комнату, в которой когда-то жил брат — Я
увидела комнату, в которой будет жить брат/в которой живет мой
брат/мог бы жить мой брат — комбинация предикативных категорий в
«придаточном» предложении не задается набором значений предикативных
категорий в «главном»; конкретный пространственно-временной отрезок, со-
бытийный «элемент» реальной действительности, ставши однажды содержа-
нием высказывания, переходит из области бытия в область человеческого
сознания, становится «отрезком» информативного ряда, частью человеческой
памяти. Данный элемент нашего знания может быть востребован конкретным
субъектом мыслящим и говорящим в конкретный момент его бытия: Я
знаю/известно (и мне, в том числе), что зиму 1837 года Гоголь провел в Па-
риже — Он вспомнил, что зиму 1837 года Гоголь провел в Париже. Если за
точку отсчета принимается временная локализованность чужого сознания, то
оказывается возможной не только ретроспекция, но и проспекция: Разговари-
вая с Пушкиным накануне своего отъезда за границу, Гоголь не знал, что зи-
мой 1837 года, будучи в Париже, он получит известие о гибели Пушкина.
Связь с конкретным субъектом знания, с конкретно-субъектной областью
сознания, обусловливает временную форму для предиката в что-придаточ-
ном таксисным соотношением темпоральных характеристик предикатов. То,
что принято называть отсутствием временной относительности в придаточ-
ном изъяснительном, на самом деле отражает реальное временное отношение
между сообщаемым фактом и фактом сообщения (моментом речи). Внешняя
(формальная) независимость временной формы в придаточном от временной
формы в главном обнаруживает отсутствие причинно-следственной связи
между временем событий и временем речи, точнее, между реальным событи-
ем и рече-мыслительным актом, отражающим это событие. Время событий и
время мысли и речи — это две параллельных оси.
Отсутствие причинно-следственных отношений между ними — знак
противоположности мира вещей и мира мыслей. Соединение этих противо-
положностей осуществляется как взаимодействие диалога и монолога. Мо-
нологизация диалога позволяет соединить (но не слить) слово (сообщение,
вопрос или побуждение) героя и слово автора. При этом автор пересказыва-
ет, интерпретирует, комментирует чужое слово, но не оспаривает мнение
374
своего героя, поскольку герой и автор — речевые субъекты разного ранга.
Важнейшим способом монологизации диалога являются конструкции с
косвенной речью, или так называемые «сложноподчиненные предложения с
придаточными изъяснительными». Другим направлением взаимодействия
диалога и монолога является авторизация, или отнесение данной информа-
ции к конкретному источнику, к определенной субъектной сфере, находя-
щейся в диалогическом взаимодействии с субъектной сферой автора, выне-
сение источника информации за пределы субъектной сферы говорящего.
Основным способом диалогизации монолога являются вводно-модальные
слова.
Жесткая причинно-следственная зависимость событий, находящая свое
выражение в таких характеристиках времени, как необратимость, линей-
ность, поступательность и, как следствие, формальная соотнесенность ви-
до-временной формы в главном и видо-временной формы в придаточном,
характерна для полипредикативных конструкций (и сложных предложений,
в том числе), предназначенных для выражения взаимодействия двух или
более реальных событий, для конденсации диктумной информации: (а) в
рамках одной субъектной сферы {Когда она увидела свет в окнах, она с об-
легчением вздохнула и пошла быстрее); (б) при каузативном взаимодейст-
вии минимум двух субъектных сфер (Когда она поднялась на второй
этаж, заскрипели ступеньки старой лестницы и на их скрип вышла немо-
лодая женщина) — ср.: *Когда она увидит свет.., то вздохнула; * Когда она
увидела... то вздохнет; *Когда она поднимается.., заскрипели.
Отсутствие причинно-следственного взаимодействия между двумя
субъектными сферами в рамках диктума, то есть их параллелизм, обнару-
живается во временных отношениях не следования, а одновременности
(Когда она вернулась домой, дети были еще в школе).
Причинно-следственное взаимодействие между сознанием и внешней
действительностью осуществляется через каузируюшее слово и через рече-
вой контакт между субъектом модуса и субъектом диктума. Причин-
но-следственные отношения с модальным знаком возможности или необхо-
димости (то есть потенциальности более или менее жесткой)
обнаруживаются в модальной модификации ч/ио-придаточного: Она сказала,
что нужно купить хлеба —> Она сказала, чтобы я сходил за хлебом —» Она
просила, чтобы я сходил за хлебом —> Она просила меня сходить за хлебом.
К волюнтивному регистру относятся не только побуждения к конкрет-
но-физическому действию, но и побуждения к ответному речевому дейст-
вию, то есть вопросы. При переводе вопроса в информативный регистр мы
соединяем вопросительную конструкцию с глаголом-интерпретатором: Он
спросил/поинтересовался/выяснил/узнавал/справлялся, когда отходит поезд
на Москву/ куда идет этот поезд/есть ли сегодня поезд на Москву...
2.2. «Бывший» вопрос соединяется и с волюнтивными предикатами (Он
спросил/поинтересовался, когда отправляется поезд на Москву), и с мсн-
375
тальными предикатами (Он знал/помнил, когда отправляется поезд на Моск-
ву), и с речевыми предикатами (Он сказал/сообщил, когда отправляется...).
Союз или союзное слово (при пересказе частных вопросов) соединяет и
разделяет одновременно вопрос и модусную, интерпретирующую рамку. Де-
лая акцент на соединении, мы оставляем вне поля нашего зрения тот факт,
что соединяется различное: чужое слово и собственное, обобщенно-
логическое и конкретно-референтное. Обобщенно-логическая сущность во-
проса, его надстояние над миром конкретных объектов и событий позволяет
вопросительной структуре быть средством непрямой, описательной номина-
ции, ср.: Блажен, кто смолоду был молод. Блажен, кто вовремя созрел'. Сто-
крат блажен, кто предан вере'. Но жалок тот, кто все предвидит; Блажен,
кто праздник жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа... (Пушкин).
Соединяясь с волюнтивными, ментальными и речевыми модусными рам-
ками, «бывший» вопрос не требует указательного местоимения в составе мо-
дусной рамки. Ср.: Он показал удобную дорогу — (а) Он показал/объяснил, как
лучше пройти (*Он показал то/так, как лучше пройти); (б) Он показал то,
что принес с собой — Он шел так, как ему показали/как ему объяснили.
В примере (а) кдк-вопрос сохраняет свою связь с конкретным речевым
актом, который представлен не средствами репродуктивного, а средствами
информативного регистра, в примере (б) — как средство отсылки к про-
шлому речевому акту.
Если безударный модусный глагол указывает на принадлежность дан-
ной конструкции к информативно-повествовательному регистру, то удар-
ный модусный глагол, например верить, обнаруживает связь с информа-
тивно-описательным регистром. В этом отношении интересна VIII строфа
второй главы «Евгения Онегина»:
Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна,
Что, безотрадно изнывая.
Его вседневно ждет она;
Он верил, что друзья готовы
За честь его принять оковы
И что не дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника;
Что есть избранные судьбами,
Людей священные друзья;
Что их бессмертная семья
Неотразимыми лучами
Когда-нибудь нас озарит
И мир блаженством одарит...
Эта строфа — часть характеристики Ленского. Она дана с точки зрения
автора, который уже «успел увянуть от хладного разврата света», но кото-
рый и сам когда-то во все это верил, сам когда-то был таким же мечтателем,
376
поэтому содержание веры не принадлежит только Ленскому. В таком кон-
тексте глагол верить перестает быть простой вербализацией модуса веры и
превращается в предикат качества: ‘Ленский — тот, который верит, что...’
Наиболее подходящая модель для выражения общего знания (общего
смыслового компонента знания) обоих собеседников — вопросительная
конструкция, .«бывший вопрос»: вопрос, в отличие от сообщения, более
свободно перемещается от одной субъектной сферы к другой (Он спросил,
как пройти к метро — Она ответила/не ответила, как пройти к метро —
Она объяснила/показала, как пройти к метро). Эта подвижность в субъект-
ном пространстве делает возможным использование вопросительной кон-
струкции в качестве фразовой номинации: То, что я говорил о нашей
стране, должно показаться вам исполненным горечи... (П. Чаадаев); Кого
люблю я, не таков (Грибоедов); Мне кажется, что тот, кто близко
взглянет В мои глаза, его увидит сразу (Ахматова).
3.1. Вне проблематики «фразовой номинации» оказываются сложные
предложения с парными союзами, например, с союзом чем-тем.
Из литературы по предложениям с союзом чем-тем мы знаем, что:
(1) союз чем-тем требует структурного параллелизма двух предикатов;
этот союз соединяет два компаратива;
(2) порядок следования частей не строго, но все же фиксирован — пре-
позицией чем и постпозицией тем,
(3) для предложений, имеющих общий компонент, возможно вынесение
этого компонента в позицию перед первой частью союза;
(4) смысловые отношения, выражаемые этим союзом, обычно квалифи-
цируются как сопоставительные (все другие значения признаются контек-
стуально обусловленными, то есть зависящими от конкретного лексическо-
го заполнения синтаксической структуры).
Для лингвистической интерпретации предложений с союзом чем-тем
обычно пользуются такими понятиями, как сравнение, сходство, сопостав-
ление, соизмеримость, пропорциональное соответствие. Действительно,
каждое из этих понятий отражает какой-то из компонентов смысла предло-
жений типа Чем дальше в лес, тем больше дров, и все-таки ни одно из них
не обнаруживает всей смысловой сложности подобных структур. Это мож-
но показать в небольшом лингвистическом эксперименте. Известно, что
лингвистический анализ лишь тогда признается верным, дающим адекват-
ную интерпретацию, когда на его основе может быть произведена обратная
операция — синтез грамматически правильного высказывания.
Представим себе жизненную ситуацию: Человек и его портрет. Человек
становится старше, и портрет стареет, точнее, холст, краски, подрамник и рама.
Человек с годами изменяется, и вещь изменяется со временем, с годами.
Между старением человека и старением вещи нет внутренней связи, нет
отношений необходимости, поэтому мы скажем Стареют люди, стареют
и вещи, но не воспользуемся союзом чем-тем'. Чем старше люди, тем
377
старше вещи’, чем старше человек, тем старше его портрет, — за сопос-
тавлением нет причинно-следственных отношений. Если же мы так скажем,
то это значит, что мы предполагаем (подозреваем) наличие причин-
но-следственной связи. Союз чем-тем вводит эту причинность в предложе-
ние. Вспомним известный портрет Дориана Грея — применительно к порт-
рету Дориана Грея мы можем сказать: Чем дольше живет человек, живой
человек, тем старше и дряхлей человек на портрете.
Отсюда можно сделать вывод, что формальный (морфологический) па-
раллелизм (обязательное наличие компаратива в каждой части сложного
предложения) не означает, что два процесса «возрастания» или убывания
признаков, качества происходят параллельно, независимо друг от друга и
соединяются в одном высказывании только данным мыслящим субъектом.
Если отношения сравнения, подобия, сходства и различия предполагают
смежность, рядоположенность в сознании, в модусе, то отношения, выра-
жаемые союзом чем-тем, предполагают не ассоциативность, а смежность и
взаимодействие двух процессов вне конкретного сознания.
И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей.
Все бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.
(А. Фет)
Говорящий наблюдает оба процесса: и изменение в природе, и изменение
во внешнем облике человека. Говорящий знает, что между первым и вторым
процессом существует неочевидная связь, что есть причина, заставляющая
героиню бледнеть при звуках соловьиной песни. Сопоставление процессов не
является для говорящего самоцелью, оно позволяет ему констатировать зако-
номерность, в основе которой — причинно-следственная связь.
Таким образом, причинно-следственная связь для союза чем-тем не
есть «контекстуально обусловленная информация о внутренней зависимо-
сти соотносимых явлений» (АГ-80), а есть обязательное условие образова-
ния сложных предложений с союзом чем-тем. Предложения с союзом
чем-тем — вывод, обобщение минимум двух отношений:
(а) Далеко стою — плохо вижу
Близко стою — хорошо вижу
Чем ближе стою/подхожу, тем лучше вижу.
(б) Мелкие раки — цена три рубля
Крупные раки — цена пять рублей
Чем крупнее раки, тем они дороже.
В первом примере два фиксируемых положения (близко — далеко’, хо-
рошо — плохо) связаны не только смежностью в пространстве, но и смеж-
ностью во времени. Это обнаруживается при синонимической замене на
378
союз по мере того как (приближался) или на производный предлог по мере
в соединении с девербативом (по мере приближения).-Во втором примере
нет временной соотнесенности, поэтому невозможна синонимическая заме-
на на предложения с союзом по мере того как и на именную группу с пред-
логом по мере, см., например: *77о мере укрупнения раков/увеличения раз-
мера раков, они дорожают. Если в первом примере мы устанавливаем
отношения между двумя временными инстанциями в рамках одной субъ-
ектной сферы, то второй пример — это отношения между разными субъ-
ектными сферами (раки разные). Соответственно разграничиваются два ти-
па конструкций с союзом чем-тем. Так называемые «собственно
лексические средства для выражения значения изменения признака» могут
быть использованы только в предложениях первого типа, то есть глаголы
уменьшаться, увеличиваться, возрастать, прибывать и т. п. возможны
только при наличии временной соотнесенности (Но чем ближе к двум ча-
сам, тем уменьшается количество гувернеров, педагогов и детей: они на-
конец вытесняются нежными их родителями — Гоголь).
Отличие между первым и вторым типами предложений с чем-тем об-
наруживается и в возможности/невозможности синонимической замены на
предложение с синтаксемой «с + Твор.». См. еще пример: Чем старше че-
ловек, тем он мудрее. Если речь об изменениях в рамках одной субъектной
сферы (конкретного человека или человека вообще, всех людей вообще), то
это предложение оказывается синонимом в ряду:
По мере того, как человек взрослеет/стареет, он становится мудрее/
он мудреет; по мере взросления...
С годами/с возрастом (со временем) человек становится муд-
рым/мудрее/мудрецом.
Синонимичная синтаксема имени образуется не только формой множ,
числа, но и формой ед. числа с местоимением каждый:
И с каждым годом город душный Передо мной стесняет даль (Фет); Я
тебе послушней с каждым днем (Ахматова); Как в зеркало, глядела я тре-
вожно На серый холст, и с каждою неделей Все горше и страннее было
сходство Мое с моим изображеньем новым (Ахматова).
3.2. Таким образом, предложения первого типа характеризуются кон-
кретной локализованностью на оси времени, предложения второго типа —
отсутствием временной локализованное™. Конечно, в поэтических текстах
трудно разделить эти два прочтения: особенность поэтической речи в том и
состоит, что поэт сознательно сохраняет двузначность данной языковой еди-
ницы, сознательно комбинирует эти значения, тем самым «переносит прин-
цип эквивалентности с оси селекции (парадигматической оси) на ось комби-
нации (синтагматическую ось)» (Р. Якобсон).
Важно, что такую «двусмысленность» допускают только предложения,
выражающие реальный, развернутый во времени процесс наблюдения, те,
для которых возможна замена форм настоящего времени формами про-
379
шедшего времени, см., например: Чем быстрее идет поезд, тем быстрее
бегут столбы за окнами. При таком оформлении предиката предложение
может быть прочитано и по первому, и по второму типу, но предложение
становится однозначным, если в нем появляются формы прошедшего вре-
мени, указывающие на совпадение времени действия и времени наблюде-
ния (при несовпадении с моментом речи):
Чем быстрее шел поезд, тем быстрее бежали столбы за окнами. Для
предложений второго типа соотнесение с конкретным временем требует
структурного переоформления и замены союза, см., например, стихотворе-
ние А. Блока «Моей матери»:
Чем больней душе мятежной.
Тем ясней миры.
Бог лазурный, чистый, нежный
Шлет свои дары.
Шлет невзгоды и печали.
Нежностью объят.
Но чрез них в иные дали
Проникает взгляд.
И больней душе мятежной.
Но ясней миры.
Это бог лазурный, нежный
Шлет свои дары.
В первой строфе автор формулирует общую закономерность (и в этом
предложении не может быть изменена временная форма предиката), в по-
следней строфе говорит о своих сиюминутных ощущениях (и поэтому за-
меняет союз чем-тем на два союза; в перестроенном предложении оказался
бы возможным и фазисный глагол стало). Причинно-следственная связь
сохраняется, но нет прогрессирующего признака, поэтому невозможен союз
чем-тем. Единичность, временная локализованность подчеркивается и ме-
стоимением это, которое невозможно для первой строфы. Применительно
к конкретному времени союз чем-тем возможен лишь тогда, когда непре-
рывное становление, возрастание или убывание наблюдаемо, даже если эти
наблюдения растянуты на годы:
Чем доле я живу, тем больше пережил,
Тем повелительней стесняю сердца пыл,
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека.
(А. Фет)
Чем больше я живу — тем глубже жизни тайна,
Тем призрачнее мир, страшней себе я сам.
Тем больше я стремлюсь к покинутой отчизне,
К моим безмолвным небесам.
(Д. Мережковский)
380
Чем дольше живем мы, тем годы короче,
тем слаще друзей голоса.
(Б. Окуджава)
Итак, в первой части предложений с союзом чем-тем первого типа
можно видеть либо углубление наблюдателя в свой предмет, либо измене-
ние ситуации наблюдения (Чем дальше, чем выше, чем глубже... я нахо-
жусь, тем... Даже в случаях типа Чем выше поднимался шарик, тем мень-
ше он становился).
Перемещение наблюдательного пункта вызывает определенные изме-
нения в восприятии наблюдаемого объекта, так как возникает особый вид
каузативных отношений — каузация восприятия, см. примеры:
И чем выше я шел, тем ясней рисовались.
Тем ясней рисовались очертанья вдали...
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали.
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор...
(К. Бальмонт)
Чем-тем в рамках предложения первого типа может соединять измене-
ния двух наблюдаемых объектов, как это происходит в уже цитированных
строках из стихотворения А. Фета «На заре ты ее не буди».
Семантико-синтаксические различия между двумя типами сложных
предложений с союзом чем-тем обусловливают их функциональные разли-
чия. Предложения второго типа, характеризующиеся отсутствием временной
локализованности предиката, принадлежат генеритивному регистру и пред-
ставляют собой общие суждения с обобщенным (личным, предметным или
локативным) субъектом: Чем талантливее писатель, тем он требователь-
нее к себе'. Чем прочнее мех, тем он дороже’, Чем севернее, тем холоднее —
локативный субъект, как правило, не выражен. Предложения, тесно связан-
ные с ситуацией прямого наблюдения, имеют в своем составе конкрет-
но-локализованные предикаты. Однако предложение с чем-тем не является
простой констатацией событий. Союз обнаруживает мыслительную актив-
ность говорящего, а следовательно, указывает на принадлежность предложе-
ния информативному регистру в его повествовательной разновидности.
В известных пушкинских строках
Чем меньше женщину мы любим.
Тем легче нравимся мы ей
И тем ее вернее губим
Средь обольстительных сетей.
использованы два разных тем’, первое — часть союза чем-тем, второе —
как бы повторяя союз, вместе с тем представляет местоимение пропозицио-
нальной семантики. Союз же чем-тем образует сложное предложение вто-
рого типа, принадлежащее генеритивному регистру.
381
Глава V
Коммуникативная структура текста
1. Порядок слов
и актуальное членение предложения
Порядок слов в предложении и словосочетании. Актуальное
членение. Тема и рема. Рематическое ударение. Роль инто-
нации. К понятию коммуникативной парадигмы и актуали-
зации. Параллельное и последовательное соединение тек-
стовых единиц. Рематическая доминанта.
1. Порядок слов в предложении выполняет в основном две разнона-
правленные функции, внутреннюю и внешнюю:
1) Он служит одним из средств связи между компонентами в предложе-
нии и в словосочетании.
2) Он служит одним из средств реализации связи предложения с кон-
текстом, конситуацией, осуществления предложением его речевой, компо-
зиционно-синтаксической функции.
1.1. Реализуя внутреннюю функцию порядка слов, в отдельно взятом,
исходном предложении подлежащее (субъектный компонент) предшеству-
ет сказуемому (предикатному компоненту), соединяясь с ним фразовой
предикативно-синтезирующей интонацией: Поезд мчится. За окном туман.
Прохожий помахал рукой. Шмель жужжит в чашечке цветка. Музыкант
играет на трубе. Часы переведены на летнее время. Хозяйка вышла на
крыльцо. В лесу тихо. Ему и больно и смешно. Он здесь учителем. Тропинка
скользкая. Олень прошел к водопою.
Для некоторых глагольных предложений, констатирующих движение
времени, названного процессуальным именем {Пришла весна. Стоял ок-
тябрь. Начинаются каникулы. Прошел месяц. Наступило лето), или обо-
значающих явление, способ его обнаружения {Светит луна. Идет снег.
Сверкнула молния. Прогремел гром. Зазвонил телефон), нейтральна постпо-
382
зиция подлежащего. Подобные предложения называют иногда нерасчлс-
ненными. Глаголы в них неакциональны, семантически ослаблены, соот-
ветственно и синтаксическая значимость их редуцирована в разной степени.
Ср. возможность вопросов Месяц прошел уже? Телефон звонит или нет?
при невозможности Октябрь стоял или нет? Молния уже сверкнула?
Порядок компонентов зависит от структурно-семантического состава
предложения, что можно подтвердить сопоставлением двух моделей:
(а) Олень прошел (Охотник прошел, Кошка пробежала. Сова пролете-
ла, Поезд прошел) и
(б) Прошел месяц (Прошел час, Пролетели каникулы. Прошло полчаса.
Промелькнуло лето),
В модели (а) имя живого существа или движущегося предмета соединя-
ется с глаголом движения, порядок компонентов: именной — глагольный,
членимость свободная. В модели (б) имя отвлеченное, ограниченного круга,
со значением отрезка времени или процесса соединяется с неполнозначным
глаголом фазисной семантики; порядок слов — обратный, членимость ог-
раниченная.
В рамках словосочетания постпозитивны предметные распространите-
ли глаголов и имен действия (удить рыбу удочкой, кататься на лодке,
строить мост, разгружать вагоны, печатать на машинке, задернуть за-
навеску; разгрузка вагонов, печатание на машинке, строительство моста),
препозитивны согласованные и постпозитивны несогласованные определе-
ния (ветка цветущей яблони, человек редкой энергии, потомки прославлен-
ного рода, листок из блокнота, улица с односторонним движением, при-
гласительный билет на вернисаж, бандероль наложенным платежом).
1.2. Если в полнознаменательных глаголах грамматические значения
оформляются аффиксами, то в неполнознаменательных глаголах граммати-
ка представлена не только в служебных морфемах, но и в корне. Неполно-
знаменательные глагольные лексемы грамматичны целиком: корень лскси-
кализует значения не действия, а модальности (мочь, хотеть, уметь),
фазисности (начать, кончить, продолжать), каузативности (заставить,
вынудить, обязать), авторизованности (вообразить, мнить, видеть), а аф-
фиксы — глагольные категории вида, залога, наклонения, времени и лица.
Неполнознаменательные глаголы являются «синтаксическими» лексемами:
модификаторы, компликаторы и компенсаторы составляют компонент или
часть компонента синтаксической структуры. Модальные и фазисные мо-
дификаторы функционируют в рамках структурно-семантических моди-
фикаций модели, компликаторы — в каузативной и авторизованной конст-
рукциях, компенсаторы вербализуют категориальное значение глагола
(протяженности во времени, перспективности, процессуальности) в сочета-
ниях с производными именами в рамках перифразы.
383
Решая проблемы глагольного управления, то есть устанавливая законы
восполнения лексической недостаточности лексем в конкретных синтакси-
ческих условиях, обычно не разграничивают полнознаменательные и не-
полнознаменательные глаголы, поскольку под управлением (в таком слу-
чае) понимается формально-морфологическая предсказуемость правого
компонента. Однако особенность русской грамматической системы состоит
в том, что, выражая грамматические значения аффиксами, русский язык
предпочитает «правые» аффиксы (флексию), а выражая грамматические
значения особыми лексемами, помещает эти лексемы в левую от полнозна-
менательного компонента позицию: стал говорить, начал писать, умеет
говорить, ведет беседу. Левая позиция полузнаменательных глаголов не
означает того, что они являются «главными», управляющими в глагольном
сочетании, но обнаруживает их функциональную предназначенность —
выражать грамматические значения на уровне синтаксических конструк-
ций, ср. [Щерба 1929].
Служебные части речи в русском предложении также занимают левую
по отношению к лексически самостоятельному компоненту позицию (это
характерно для предлогов, союзов и большинства частиц). Подобная зако-
номерность прослеживается и в так называемых сложноподчиненных пред-
ложениях с придаточными изъяснительными, то есть в предложениях с
вербализованными модусными рамками (Я думаю, знаю, вижу, что он че-
ловек деловой). Союзные средства оказываются не только показателями
границы между диктумом и модусом (восприятия, мнения, знания), но и
средствами фиксации левой позиции модусной рамки. При отсутствии сою-
за так называемое главное превращается во вводное предложение (Он, я
думаю, человек деловой).
1.3. Порядок слов служит дифференциации синтаксических функций
прилагательного (причастия, местоимения) в словосочетании — в качестве
определения, в предложении — в качестве предиката, ср.:
темная ночь — Ночь — темная
новое решение — Решение — новое
моя книга — Книга — моя
притихшие дети — Дети — притихшие
Параллельное соотношение наблюдается в конструкциях с квалитатив-
ным и квантитативным признаком, ср. [Мразек 1973, 3].
нежные письма — Письма — нежные
редкие письма — Письма — редкие
мало писем — Писем — мало
десять писем — Писем — десять
384
Пили чай; гостей было много, разговор был общий (Лермонтов); Рабо-
ты пропасть, денег мало, зима скверная, здоровье негодное (Чехов); Народ
у нас до сей поры рослый. Лугов — обилие, скота бывало много...
(А. Платонов).
Заметим, что формы родительного падежа существительного в составе
количественно-именного сочетания (при числительных два, три, четыре) и в
качестве носителя предикативного количественного признака различаются:
два окна, но: Окон — два
три кота, но: Котов — три
четыре театра, но: Театров — четыре
пять театров и Театров — пять.
Кроме того, не все количественные предикаты способны вступать в
присловную связь. Только в позиции предиката расчлененного предложе-
ния встречаются фразеологические и сравнительные количественные обо-
роты типа У него денег куры не клюют; Забот — по горло; Дел — сверх го-
ловы; Женихов — хоть пруд пруди; Хлеба — кот наплакал и некот. под;
Янтаря — что песку там морского (Пушкин).
В рамках сочетаний количественных числительных с существительным
препозиция и постпозиция влекут за собой смысловые различия. Ср.: Будет
двенадцать человек — Будет человек двенадцать; До музея еще пять ос-
тановок — До музея еще остановок пять; Ждем вас к шести часам —
Ждем вас часам к шести (постпозиция числительного передает оттенок
приблизительного количества, вступая в синонимический ряд с лекси-
ко-вспомогательными средствами, ср.: Приду в шесть часов — Приду часов
в шесть, около шести, после шести, от шести до семи; в современном
просторечии: где-то в шесть, в районе шести). См.: Было что-то около
семи часов вечера (В. Пьецух); — Долго ли до деревни? — кричим мото-
ристу. — Часа полтора! — отвечает он нам (Ю. Казаков); —Давно он уе-
хал? — С полчаса так (Ю. Трифонов).
Место компонентов, распространяющих или осложняющих предложе-
ние, в большей степени регулируется межфразовыми связями, типом тек-
ста.
Все отклонения от исходного, нормального порядка слов (а русское
предложение легко поддается перемещению компонентов) обусловливают-
ся требованиями текста: интересами движения мысли через межфразовые
связи, экспрессивными и стилистическими задачами.
1.4. Исследователи неоднократно отмечали, что ««коммуникативная»
значимость многих (по-видимому, всех) конструкций может изменяться в
зависимости от их интонационного членения, например: Дом у дороги и
Дом —у дороги [Шмелев 1976,48}.
385
13 - 9556
Зависимость между интонацией и коммуникативной значимостью кон-
струкций бесспорна. Но направление этой зависимости может быть пред-
ставлено по-разному. В примерах Д. Н. Шмелева она дана как бы с точки
зрения адресата речи, воспринимающего интонацию и через нее — струк-
туру. С точки же зрения говорящего, или с точки зрения функционального
назначения языковых ресурсов, отмеченная зависимость может быть пред-
ставлена в обратном виде: интонация — одно из языковых средств, служа-
щих оформлению двух различных видов синтаксических конструкций, сло-
восочетания, выражающего потребность говорящего в распространенной
номинации, и предложения, выражающего сообщение. Тогда тот или иной
тип интонационного оформления используется говорящим в зависимости
от коммуникативной значимости произносимой им конструкции.
Все ли синтаксические конструкции могут изменять свою «коммуника-
тивную значимость» с помощью интонации? Это зависит от понимания
«коммуникативной значимости». Если имеется в виду противопоставлен-
ность предложения и словосочетания, предикативной и непредикативной
единиц, то это положение имеет силу по отношению к большинству конст-
рукций с именным признаковым компонентом, ср.:
Осень — дождливая и
Дом — без окон и
Нос — в веснушках и
дождливая осень
дом без окон
нос в веснушках.
Для других именных конструкций эта соотносительность не существу-
ет: предложения Мать — в тревоге, У больного озноб. Ребенку год не пре-
образуются в словосочетания, предикативный признаковый компонент не
принимает присловной позиции (в предложении типа Озноб у больного пре-
кратился не возникает именного словосочетания, у больного остается субъ-
ектным компонентом предложения, не вступая в присловную связь). Для
именных конструкций остается актуальным исследование функциональ-
но-синтаксических потенций признакового компонента, соотношение в нем
предикативных и атрибутивных (присловных) возможностей в зависимости
от характера признака, его отношения с предметом, способа выражения то-
го и другого компонента.
Естественно, нет соотносительности предикативных и непрсдикативных
единиц для номинативно-глагольных конструкций. Возможно интонацион-
но нерасчлененное и расчлененное прочтение предложений Андрей ушел и
Ушел — Андрей, от этого они не перестают быть предложениями. Если ком-
муникативно значимыми считать признаки, относящиеся к актуальному чле-
нению предложения, распределению тематической и рематической ролей, к
закрепленности предложения за определенным типом контекста (ср. Андрей
ушел. Ему надоели эти пустые разговоры...’. Хлопнула дверь. — Кто ушел? —
Ушел — Андрей...), справедливо, что интонация («голосовой рисунок» пред-
386
ложения, отражающий паузацию, повышения и понижения тона, силу выде-
ления, локализующие логическое, экспрессивное и фразовое ударения) вме-
сте с порядком слов — важнейшие средства передачи этих различий.
Более того, с различиями в порядке слов и интонации для этих предло-
жений связаны и различные места в системе коммуникативно-типовых
функций: первое — это сообщение акционального типа (сообщение о дей-
ствии лица), а второе — информация идентифицирующего типа (об иден-
тификации лица, совершившего действие).
Существенно увидеть иерархию в тех явлениях, которые недифферен-
цированно можно назвать «коммуникативно значимыми».
Разграничение предложения и словосочетания, коммуникативной и не-
коммуникативной единиц, отражает качественно различные коммуника-
тивные потребности говорящего. На следующей ступени — те различия,
которые отражают речевые особенности данной модели предложения, обу-
словленные контекстно.
2.1. Осуществляя межфразовые связи, свою коммуникативно-син-
таксическую функцию в тексте, предложение выступает носителем так на-
зываемого актуального членения, или, по другой терминологии, функ-
циональной перспективы.
Динамическое единство связного текста обеспечивается поступатель-
ным движением в нем информации. Предложения, как звенья целого, рас-
полагают свои компоненты так, чтобы информация развивалась последова-
тельно от данного, известного (с точки зрения говорящего — этот
существенный ориентир часто недооценивают) к новому, неизвестному.
Полюс данного противостоит в предложении полюсу нового в нерасторжи-
мом целом, что и выражается актуальным членением.
Компоненты предложения распределяются между полюсами. В пред-
ложениях более объемных исследователи находят промежуточную зону
между данным (темой — Т) и новым (ремой — R), либо тематические и
рематические компоненты иерархических рангов, отражающие разной глу-
бины связи с контекстом. Новое, рема, ради которой и совершается выска-
зывание, составляет искомое в вопросно-ответном единстве, которое имеет
место либо может быть построено.
Так, предложение На другой день Никита выпустил воробья в саду мо-
жет в качестве нового представить любой из своих компонентов, если зада-
вать к ним вопросы (имплицитно и заключенные в тексте, реализующем
каждую из возможностей членения):
Что сделал Никита? Никита | выпустил воробья,
Кого выпустил Никита? Никита выпустил | воробья.
Где Никита выпустил воробья? Никита выпустил воробья | в саду.
Кто выпустил воробья? Выпустил воробья | Никита,
Когда Никита выпустил воробья? Никита выпустил воробья |
на другой день.
В каждом из полученных в ответе предложений левая часть, до черты
составляет тему, правая, выделенная — рему.
Какими же языковыми средствами выражается темо-рематическое чле-
нение? В приведенных примерах мы достигаем искомого смыслового ре-
зультата помещением рематического компонента в конечную позицию, где
на него падает и фразовое ударение, завершающее предложение.
Однако тот же результат можно получить и без перемещения компо-
нентов: разделив фразовое и рематическое ударение, усиливаем рематиче-
ское и ставим на необходимом компоненте, сохраняя исходный порядок
слов:
На другой день Никита выпустил воробья в саду.
Никита выпустил воробья в саду.
Никита выпустил воробья в саду.
Таким образом, роль рематического ударения в иерархии средств вы-
ражения актуального членения выше, чем роль перемещения компонентов.
Вместе с тем конструкции с рематическим компонентом в конце пред-
ложения более естественны для спокойного монологического сообщения
или повествования. Выделение же рематического слова усиленным ударе-
нием в любой другой позиции всегда несет дополнительную композицион-
но-смысловую нагрузку в тексте. Этот способ рематического выделения ха-
рактерен для речи экспрессивной, полемической, диалогической или — при
монологической форме — учитывающей несогласие или сомнения адреса-
та. Такой тип речи называют иногда верификативным (П. Адамец вслед за
Ш. Балли [Адамец 1966]). Заметим также, что в приведенных вопросо-
ответных парах в нашем эксперименте ответные конструкции звучат доста-
точно искусственно, напоминая школьную ситуацию, когда учитель требует
от учеников «полного ответа». Для живой русской диалогической речи более
характерны лаконичные ответы на вопрос, содержащие один только ремати-
ческий компонент, но он оказывается дважды выделенным в вопросо-
ответном единстве:
— ...Откуда дровишки? — «Из лесу, вестимо, Отец, слышишь, рубит,
а я отвожу»... — А как звать тебя? — «Власом». — А кой тебе годик? —
«Шестой миновал»... (Некрасов); — Как зовут тебя, крошка? — Ас-
соль, — сказала девочка... —... Что у тебя в корзинке? — Лодочки, — ска-
зала Ассоль... (А. Грин); — Петр, когда вы прочитаете сценарий? —Дней
через пять (Ю. Трифонов); — Из какой лаборатории ваш муж? — Из ше-
стнадцатой (В. Маканин).
Полный ответ может отвечать особым экспрессивно-стилистическим за-
дачам. См., например:
388
— Будьте любезны. — говорит неизвестная гражданка, — на двадцать
седьмом я доеду до Кудринской? ... —Да. — отвечаю я. изнемогая от уч-
тивости. — Вы доедете на двадцать седьмом до Кудринской...
(Ю. Олеша).
В вопросительных предложениях, представляющих так называемый ча-
стный вопрос (с вопросительными местоимениями и наречиями что? как?
какой? где? когда? зачем? и под.), эти слова, коррелятивные искомой реме,
стоят обычно в начальной позиции. Таким образом, предложение, по
В. В. Виноградову, фактически существует как определенное единство сво-
его состава, интонации и порядка слов. Различное же соотношение между
составом компонентов (величиной константной для модели) и порядком
этих компонентов, неотделимым от интонационного рисунка (величиной
переменной), — это соотношение определяется типом текста.
2.2. Совокупность возможных видоизменений предложений одного со-
става, но с перемещенным порядком компонентов в литературе иногда на-
зывают коммуникативной или актуальной парадигмой предложения. Одна-
ко вопрос о потенциях актуального членения той или иной семантико-
синтаксической структуры не может решаться механически путем экспери-
ментирования с отдельно взятым предложением. В составе такой «парадиг-
мы» окажутся предложения, не способные войти в один и тот же текст. Ак-
туальное членение — произведение семантико-синтаксической структуры
предложения и текста [Золотова 1973; 1982].
Одна из причин расхождений между авторами — в различном исполь-
зовании понятия актуализации:
а) В самой словообразовательной структуре этого термина есть кауза-
тивный элемент значения 'наделять признаком, делать каким'. Этот эле-
мент допускает понимание «актуализации» как внесения (или не-внесения)
в предложение свойств, ему имманентно не присущих.
Видимо, поэтому полагают, что предложение можно рассматривать как
конструктивную единицу в отвлечении от ее коммуникативного назначения
и соответствующей интонационной структуры (заложенной и в письменном
исполнении предложения). Из методических соображений бывает удобно
сосредоточиться на одних свойствах объекта и отвлечься от других. Но при
этом отвлекаемые от объекта свойства не перестают существовать и харак-
теризовать само явление. Всякое предложение предикативно, следователь-
но, и коммуникативно.
В этом смысле оно и «актуализовано». В уточнении здесь могут нуж-
даться случаи полипредикативных предложений, где понятие предикатив-
ной единицы не равно понятию коммуникативной единицы, но имплицит-
ные, таксисные, предикативные единицы подчиняются тем же законо-
мерностям семантико-синтаксической структуры и типа текста.
389
б) Если под актуализованностью предложения понимать его свойство
выражать новую информацию и быть звеном того или иного контекста, то
это свойство любого предложения, и наличие его не противопоставляется
отсутствию.
Представление об оппозиции актуализованных/неактуализованных
предложений как «синтагматически независимых», исходных конструкций
и их «синтагматически зависимых» вариантов могло возникнуть только при
оперировании с абстрактной «парадигмой», вне текстового окружения. В
реальном же коммуникативном процессе «исходные» конструкции выпол-
няют свою актуальную функцию, так же как и все прочие, располагая воз-
можностями входить в одни и не входить в другие контексты, отражая сво-
им темо-рематическим членением движение мысли в данных текстовых
связях. Так же как и в падежной парадигме именительный падеж, вопреки
традиционным представлениям, не противостоит всем косвенным падежам
(каждый падеж, включая именительный, располагает своим набором син-
таксических функций и своим местом в функционально-синтаксической
типологии), так же и члены «коммуникативной парадигмы» извлечены из
текстов и располагают каждый своими текстовыми возможностями.
Исходя из буквального понимания «актуального членения», иногда по-
лагают «неактуализованными» нерасчлененныс (на тему и рему) виды
предложений. Но темо-рематическая нерасчлененность, как говорилось
выше, не означает коммуникативной нехарактеризованности. Это один из
способов включения предложений определенного типа в определенный тип
текста.
И в этом понимании, как представляется, в термине «актуализация»,
«актуализованность» нет необходимости.
в) Термин «актуализация» используется и как синоним экспрессивного
выделения. Здесь он также выступает как дублер. Но в связи с этим возникает
потребность уточнить и границы того, что считается экспрессивным выделе-
нием, противопоставленным исходному, нейтральному словопорядку.
2.3. Естественное для спокойного повествования движение от известного
к новому (от темы к реме) соответствует исходному порядку компонентов
субъект — предикат. Этот порядок естественен и для предложений с нено-
минативным субъектом, выраженным косвенными падежами:
Старый Тойон... стал слушать с большим вниманием... Поп Иван в пер-
вую минуту даже испугался и стал дергать Макара за полу соны, но Макар
отмахнулся и продолжал по-прежнему. Потом и попик перестал пугаться и
даже расцвел улыбкой, видя, что его прихожанин режет правду...
И у него было тяжело на сердце... А у него не было денег... Ему было
горько и тяжело... Тогда в его душе стало темно... (Короленко, Сон Ма-
кара);
390
Никита глядел на косматую недовольную ворону, летевшую от гумна
на скотный двор. Ему не хотелось играть и было, непонятно почему, гру-
стно. Он предложил было пойти в гостиную на диван и почитать
что-нибудь, но Виктор сказал’.
— Эх, ты, я вижу, тебе с девчонками только играть (А. Н. Толстой,
Детство Никиты).
Но не экспрессивным выделением, а сменой точки зрения перцепто-
ра-наблюдателя объясняется перестановка субъектного компонента в рема-
тическую постпозицию по отношению к предикату, когда в повествование
вводится новый персонаж, появляющийся «перед глазами» субъек-
та-наблюдателя, опознаваемый им (ср. [Виноградов 1936; Успенский
1970]):
Вдруг между кончанскими появился небольшого роста, широкий курно-
сый мальчик... Это и был знаменитый Степка Карнаушкин с заговорен-
ным кулаком...
Никита возвращался на свой конец взволнованный, разгоряченный, по-
сматривая, с кем бы еще схватиться. Его окликнули. За амбарушкой стоял
Степка Карнаушкин (А. Н. Толстой, Детство Никиты);
Я повернул за угол и тут увидел знаменитый собор... Собор стоял в
парке, и около него никого не было, только на широких ступенях спал ста-
рый казах с ружьем за плечами, в войлочной шляпе (Ю. Домбровский, Хра-
нитель древностей):
Он вышел из столовой, купил газету... Навстречу шла женщина с
метлой... Проехал на велосипеде железнодорожник... Час спустя Егоров
зашел в клинику... По коридору шел хирург (С. Довлатов, Зона).
В дверь постучали. Вошел Кайдановский (Н. Галкина, Сказка для сума-
сшедших).
Не экспрессивно-выделительный, а стилистический эффект создается в
эпически-фольклорном повествовании, и в народных сказках и в литератур-
ных их стилизациях, перемещением рематического глагола в препозицию:
тематический субъект действия остается в постпозиции или в интерпозиции,
между глагольным предикатом и его распространителями или между одно-
родными предикатами (Ср. [Ковтунова 1976, 138—139]):
Посадил дед репку... Позвал дед бабку... Кликнула внучка Жучку...
(Репка);
Постучала Машенька в дверь — не отвечают. Толкнула она дверь,
дверь и открылась. Вошла Машенька в избушку, села у окна на лавоч-
ку... (Маша и Медведь);
Пошел кот вначале на базар, купил там себе сапоги, синий кафтан,
шляпу с пером да музыку — гусли... Идет кот по лесу, играет в гусельки и
поет... (Кот, Петух и Лиса);
Вот пошел он к синему морю, (Помутилося синее море.) Стал он кли-
кать золотую рыбку, Приплыла к нему рыбка, спросила... (Пушкин).
391
Формируя своеобразный напевно-сказочный рисунок, такой словопоря-
док подчеркивает преимущественно акциональные глаголы аористивной
функции, движущие развитие сюжета. Ощущение повествовательной дина-
мики создается и особой открытостью этих структур в перспективу, для
продолжения. Ср. два варианта:
(1) Пошла Катя в лес по грибы... (Л. Толстой)
(2) Катя пошла в лес по грибы
Предложение (2), с нейтральным словорасположением, может быть и
частью контекста, и отдельным сообщением (ответом на вопрос, подписью
под картинкой). Предложение (1), со «сказочным» порядком слов, отдель-
ным сообщением быть не может, но представляет начало или звено повест-
вования, обещая продолжение.
2.4. Экспрессивно-актуальное подчеркивание компонентов предложе-
ния осуществляется, когда в диалогической или эмоционально-напря-
женной речи рема выносится в препозицию или выделяется в интерпози-
ции. См.:
— Прекрасная у вас гречиха, сударыня! (Гоголь);
— ...Мое такое мнение', неправильно мы живем! (В. Пьецух) (ср. с ис-
ходным порядком: Мое мнение такое: мы живем неправильно.)
Наиболее выразительные позиции для инверсируемых слов — в начале
и в конце предложения. Сильнее других акцентируются контрастивные по-
зиции, связанные с противопоставлением, выраженным или подразумевае-
мым. Например: Не за то волка бьют, что сер, а за то, что овцу съел
(Поел.). Здесь отрицаемая рема как бы пересиливается утверждаемой, схе-
матически это можно представить так:
Т R
не за то...
Волка бьют (
а за то...
Я друзьям своим сказала: Горя много, счастья — мало (А. Ахматова).
Между обоими компонентами второй строки отношения антонимические,
но противопоставление делает темо-рематический порядок второй части
инверсивным:
Т R
Горя — много
R Т
Счастья — мало
В загадочных этих танцах было много еле уловимых движений, напол-
ненных символами, недоступными нам, грубым чужеземцам. Лишь Иода,
великий знаток старины, все это прекрасно понимал и был в полном вос-
392
торге. Мы же лишь догадывались, что в этом есть что-то важное, зна-
чительное. Нам лишь оставалось любоваться старинной грацией танцов-
щиц (В. Аксенов, Гейши).
В этом фрагменте, как и в следующем, прием противопоставления
взаимодействует с частицами лишь, же, то, и, способствующими выделе-
нию компонентов:
Т
Танцы —
Т
Понимал —
Т
Мы же —
Т
Мы —
R
были нам непонят-
ны..,
R
лишь Иода
R
лишь догадывались...
R
лишь любовались...
Я выставил свои пейзажи — акварели и масло. Я не люблю свои пейзажи.
Я люблю свою графику', но ее-то и не выставил (В. Аксенов, Катапульта):
Т R
Я выставил — свои пейзажи
R Т
Я не люблю — свои пейзажи
Т R
Я люблю — свою графику
Т R
но ее-то —
и не выставил
Порядок слов, частицы, выразительная интонация, паузация и другие
средства экспрессивного оснащения конструкции могут служить подчерки-
ванию темо-рематического членения, как в приведенных примерах из Ак-
сенова, а также следующих:
Друзья! Пустой ваш труд’, на волка только слава. А ест овец-то —
Савва (Крылов);
[Аркадина]. На мне был удивительный туалет... Что-что, ауле одеть-
ся я не дура (Чехов);
— Латунский! Да ведь это же он! Это он погубил мастера! (Булга-
ков).
Те же средства да еще эмоционально-окрашенные слова могут выра-
жать оценочную экспрессию говорящего, либо сопровождающую актуаль-
но выделенный компонент, либо перетягивающую на себя силу ударения,
не конкурируя с актуальным членением:
Мало слов, а горя — реченька,
Горя — реченька бездонная (Некрасов).
393
Различают два способа соединения предложений в повествовании: (1)
параллельный и (2) последовательный. См. примеры:
(1) Папа ходит быстро из угла в угол и все курит, курит. Иногда он
приходит в детскую, садится на край постельки и тихо поглаживает На-
дины ноги. Потом вдруг встает и отходит к окну. Он что-то насвисты-
вает, глядя на улицу, но плечи у него трясутся. Затем он торопливо при-
кладывает платок к одному глазу, к другому...
(2) Через полчаса он возвращается с дорогой, красивой игрушкой. Это
большой серый слон, который сам качает головою и машет хвостом', на
слоне красное седло, а на седле золотая палатка и в ней сидят трое ма-
леньких человечков.
Оба фрагмента — из рассказа А. Куприна «Слон». В предложениях тек-
ста (1) наблюдаем референтное единство темы-субъекта {папа, он) и сме-
няемость глагольных групп в рематической позиции. Конструкции предло-
жений параллельны. См. схему:
Т R
Папа — ходит
Он — садится
Он — насвистывает...
Смена действий, при формах настоящего времени, обозначается темпо-
ральными наречиями (иногда, потом, затем), которые в актуальном члене-
нии могут быть квалифицированы как ранее данные элементы, вводящие,
соотносящиеся между собой за пределами предложений. Предложения тек-
ста (2) организуются иначе, по принципу подхвата или винтового конвейе-
ра: темой следующего предложения становится рема предыдущего. См.
схему:
Т R
Он — возвращается с игрушкой
Т R
Это — слон
Т R
на слоне — седло
Т R
на седле— палатка
Т R
в ней— человечки
См. еще примеры подобного последовательного построения текста, ха-
рактерного для выражения пространственных связей между предметами:
Там за речкой тихоструйной Есть высокая гора, В ней глубокая нора\ В
той норе, во тьме печальной. Гроб качается хрустальный На цепях между
столбов... В том гробу твоя невеста (Пушкин, Сказка о мертвой царевне...).
394
Та же последовательная схема:
Т R
За речкой — гора
Т R
В ней •— нора
Т R
В норе — гроб
Т R
В гробу — невеста.
R
Видим мы — стоит мельница.
Т R
Возле мельницы телега.
Т R
Под телегой лежит собачонка
(Гайдар, Голубая чашка).
Естественно, что фрагменты, представляющие параллельное и последо-
вательное соединение предложений, в чистом виде встречаются не часто, в
реальных текстах эти схемы осложняются и взаимодействуют между собой.
Вот отрывок из рассказа Е. Носова «Где просыпается солнце?»:
Это был трехмачтовый кораблик с килем, форштевнем, каютами,
бортовыми шлюпками. По всему было видно, что кораблик находился в
долгом и трудном плавании. Его корпус, выкрашенный белым, покрылся
илистой рыжей пленкой. Мачты были сломаны... К парусу прилип бурый
ракитовый лист...
Здесь видим последовательное сцепление кораблика — ремы первого
предложения с корабликом — темой второго, а затем параллельное развитие
темы кораблика в характеристике его частей: корпуса, мачт, паруса, под-
тверждающей мысль второго предложения.
Таким образом, при параллельном развитии межфразовых связей тема
предыдущего предложения вступает с темой последующего в отношения
местоименно-заместительные, синонимические, однородные, ро-
до-видовые, посессивные, партитивные (части и целого); при последова-
тельном — те же отношения наблюдаем между ремой предыдущего и те-
мой последующего предложения.
2.5. Приведенные примеры показывают, что виды актуального членения
связаны и с типовым содержанием текста. Но содержание выражается через
синтаксические модели предложений определенного типового значения. По-
нятно, что не только отдельное предложение, сообщающее о действии, но и
целый фрагмент текста, повествующий о действиях одного или нескольких
395
субъектов, организуется глагольными моделями. Не только отдельное пред-
ложение, но и часть текста, описывающая признаки, качества предметов, бу-
дет построена с помощью адъективных или деадъективных предикатов. Опи-
сательный фрагмент текста, характеризующий локативные, пространст-
венные отношения между предметами, будет строиться предложениями либо
с именным предикатом, либо с помощью глагола, но неакционального, лек-
сически ослабленного. Вот фрагменты текстов, содержащие:
(1) описание места, локативных отношений между предметами;
(2) характеристику качеств предметов;
(3) сообщения о действиях.
(1) На пыльных высоких стенах висят темные портреты. Мы прохо-
дим пустынные комнаты, уставленные мебелью, столами и креслами. На
круглых столах лежат альбомы, выцветшие фотографии. В просторных
стенных шкафах хранятся стопки писем, перевязанные выцветшими ат-
ласными ленточками (Соколов-Микитов, Дороги);
В углу, в клетке сидел какой-то маленький непонятный зверь, У одной
из стен стоял длинный деревянный стол. Над ним висели зеркальца. Де-
сять штук. Возле каждого зеркальца торчала свеча, приклеенная к столу
собственным соком, стеарином. Свечи не горели. На столе валялись коро-
бочки, кисточки, краски, пуховки, парики, лежала розовая пудра, высы-
хали разноцветные лужицы (Ю. Олеша, Три толстяка);
(2) Лелька была существом фантастически вялым и пассивным. Но
зато она была красивой. Она была самой хорошенькой девочкой в нашей
школе, и поэтому абсолютно никого не интересовало, активна она или
пассивна, глупа или умна. Она была красивой, а значит, и умной
(Г. Корнилова, Созвездие Рака);
Окись хрома нерастворима в воде, зеленого цвета, отличается высо-
кой твердостью и тугоплавкостью. Окись хрома, как и окись алюминия,
амфотерна (Ю. Ходаков, Неорганическая химия, учебник);
(3) [Царевна-лебедь] И крылами замахала. Воду с шумом расплескала,
И обрызгала его с головы до ног всего. Тут он в точку уменьшился, Кома-
ром оборотился, Полетел и запищал. Судно на море догнал. Потихоньку
опустился На корабль и в щель забился (Пушкин, Сказка о Царе Салта-
не...);
Желтухин сытно покушал, почистил носиком перья, попрыгал вдоль
подоконника, глядя на воробьев, высмотрел одного старого, с драным за-
тылком, и начал его дразнить, вертеть головой, пересвистывать', фюють.
чилик-чилик, фюють. Воробей рассердился, распушился и с разинутым клю-
вом кинулся к Желтухину — ткнулся в марлю... Затем снова появился Ни-
кита, просунул руку, на этот раз пустую, и слишком близко поднес ее.
Желтухин подпрыгнул, изо всей силы клюнул его в палец, отскочил и при-
готовился к драке (А. Н. Толстой, Детство Никиты).
396
Очевидно, что в пределах каждой группы текстов (1), (2), (3) выделен-
ные слова несут на себе рематическое ударение и при этом отличаются
грамматико-семантической однородностью. В фрагментах (I) это предмет-
ные имена, называющие элементы общей пространственной картины вос-
принимаемой наблюдателем. Глаголы этих предложений не обозначают
действия, но только существование и местоположение. Такие глаголы нс
принимают на себя рематического ударения, они неакциональны и нсрсма-
тичны.
В фрагментах (2) рематическое ударение падает на прилагательные и
деадъективы, служащие предикатами со значением качественной характе-
ристики предметов. Имена девочкой, существом при адъективных предика-
тах выполняют роль вспомогательную.
В фрагментах (3) рематически выделяются глагольные предикаты.
Рассмотренные тексты демонстрируют наличие во внутренне однород-
ных фрагментах рематической доминанты (1) предметной, (2) качествен-
ной, (3)акциональной.
Естественно, предложения того или иного структурно-семантического
состава в других абзацах, фрагментах могут соединяться и в неоднородные
смешанные отрезки текста.
Требует пояснения еще вопрос о неоднословной реме. Акциональная
рема может включать, кроме глагола, и его именные распространители, так
что логическое ударение падает не на слово, а на словосочетание (почистил
носиком перья, просунул руку, клюнул его в палец). При глаголах движения,
перемещения именные ориентиры часто перетягивают ударение на себя
как наиболее информативная часть предиката, но ремой при этом служит
все глагольное сочетание (в щель забился, кинулся к Желтухину, ткнулся в
марлю).
Подытожим: рема предложения составляет то текстовое звено в кото
ром осуществляется взаимодействие лексики и грамматики. Рема внутри
предложения, противопоставленная теме, соединяет исходную и новую
коммуникативно значимую информацию. За рамками предложения рема
вступает в смысловые отношения с ремами соседних предложений; при
этом она создает рематическую доминанту текстового фрагмента, сигнали-
зирующую его семантическую общность и способствующую членению тек-
ста. Смысл речевого целого, таким образом, создается соотношением смы-
слов соединяющихся в нем семантико-синтаксических единиц разных
уровней — от синтаксемы до текстового фрагмента. На каждом уровне ор-
ганизации целого взаимодействие формы, значения и функции соответст-
вующих единиц является условием порождения, синтеза, и осмысления,
анализа, речи.
397
2. Коммуникативные регистры речи
Функции языка, функции речи и коммуникативно-речевые
потенции моделей предложения. Коммуникативные функ-
ции регистровых блоков.
1. Наблюдения над коммуникативными функциями предложения, пред-
ставленные в предшествующих главах, ведутся на фоне обострившегося в
лингвистике интереса к роли говорящей личности в процессе общения, ее
речевой деятельности.
Концепция деятельностной сущности человека стала методологическим
фундаментом для ряда общественных наук. Исследователей все больше за-
нимают социальные, психологические, прагматические аспекты речевого по-
ведения личности. Возникают общие проблемы на стыке смежных наук. Они
перекликаются с издавна обсуждавшейся в лингвистике проблемой функций
речи. Сходства и расхождения в их трактовке можно найти, сопоставив, на-
пример, функции общения и поэтическую в «Тезисах Пражского лингвисти-
ческого кружка» 1929 года, функции выражения и коммуникации у
К. Фосслера, репрезентативную, апеллятивную и экспрессивную функции у
К. Бюлера, функцию средства воздействия у А. Марти, шесть базисных
функций речевой коммуникации (референтивная, эмотивная, конативная, по-
этическая, метаязыковая, фатическая) у Р. Якобсона, функции концепту-
альную, оценочно-коммуникативную и текстовую у М. А. К. Хэллидея.
А. А. Леонтьев разграничивает общие функции языка и функции речи как
факультативные признаки речевой ситуации, среди них — экспрессивная, эс-
тетическая, компрессивная и др. Исходя из общественной значимости языка,
«Лингвистический энциклопедический словарь» 1990 года главнейшими ба-
зовыми функциями языка считает коммуникативную и когнитивную, допол-
няя их эмоциональной и метаязыковой.
Сложность в том, что система языковых и речевых функций у разных
авторов являет собой результат иного в каждом случае структурирования,
членения сферы представлений о языке, так что выделенные ими свойства,
хотя и именуются тем же словом «функции», оказываются не в одном ряду,
а как бы даже в разных измерениях. С другой стороны, соотношение функ-
ций внутри каждого перечня тоже не рядоположно, они то пересекаются,
взаимодействуют, наслаиваются друг на друга, то отталкиваются, противо-
поставляются. Важная работа по выявлению формального аппарата выра-
жения языковых функций, начатая в одном направлении Ю. С. Степано-
вым, а в другом — М. Хэллидеем, еще не дала окончательных результатов.
398
Для обоснования и характеристики языковых функций в том или ином на-
боре их безусловно актуальны поиски надежных их координат в языковом
материале.
Новую волну интереса к проблеме в последнюю четверть века вызвала
«теория речевых актов», развивающаяся в эффективных дискуссиях после
известной работы Дж. Остина «How to do things with words» (в русском пе-
реводе — «Слово как действие», 1986). Понятия конкретного речевого акта,
совершаемого говорящим в определенной коммуникативной ситуации по
отношению к определенному адресату, и иллокутивной цели этого акта —
базисные понятия этой теории. Ориентация исследований этого направле-
ния сформулирована одним из его теоретиков Дж. Серлем: «При изучении
функционирования языка в обществе одним из самых главных вопросов яв-
ляется следующий: „Сколько существует способов использования язы-
ка?”». Дж. Серль полагает, что неудовлетворительность большинства по-
пыток ответить на этот вопрос объясняется отсутствием ясного
определения понятия «способ использования языка». Это справедливое су-
ждение не исключает возможности и другого объяснения. Не более ясно
употреблено в поставленном вопросе понятие «язык», по-видимому, и оно
нуждается в лингвистической интерпретации.
Сами по себе результативные наблюдения в области речевых актов
приобретают все более экстенсивный характер. В поле зрения исследовате-
лей — вопросы субъективного значения, подразумеваемого говорящим,
вклад говорящего и слушающего с учетом реакции, социальной и индиви-
дуально-психологической, открытость и закрытость намерений, искрен-
ность и неискренность их. Сам выбор анализируемых речевых актов, зна-
менующих вступление в брак, заключение пари, наречение нового судна,
завещание часов брату, удаление игрока с поля, вынесение обвинительного
приговора и т. п., далек от намерений представить их как часть каким-то
образом иерархизированного целого. Речь идет не столько об актах речи,
сколько о месте их в юридических, этических, логических процедурах. Ут-
рачивается ощущение материала, с которым работают, его системности.
Стремясь к раздвижению рамок лингвистического анализа путем выхо-
да за пределы предложения, уходят от собственно грамматических вопро-
сов, от лингвистической информации, еще не извлеченной из предложения.
Если, по Соссюру, язык в речевой деятельности — это корабль, ходовые
качества которого можно определить только в море, на плаву, — логично
согласиться с тем, что эти качества в большой степени заложены в проект-
ном бюро, на верфи, обусловлены его конструкцией. (Ср. постановку во-
проса о соотношении семантико-синтаксического описания языка с прагма-
тическим в [Дэйвисон 1986, 235—236]). Высказывалось и такое мнение, что
лингвистика на современном этапе уже не может развиваться внутренними
средствами и вынуждена заимствовать у смежных наук (прагматики, логи-
ки, когнитологии и др.). Можно думать об этом и несколько иначе. Ведь
399
замечено «смежными науками» только то, что выражено в языке, но не ук-
ладывается в систему привычных лингвистических представлений. Судить
о мыслительных и познавательных процессах пока можно только по языко-
вому их выражению. Вероятнее, что внутренние средства лингвистики еще
не исчерпаны, так же как и вопрос о месте некоторых «смежных наук» в
отношении к лингвистике.
Разделив пропозициональный план предложения и иллокутивно-
функциональный, Дж. Серль [Серль 1986; 157] не связывает коммуника-
тивно-функциональные возможности предложения с его семантико-
синтаксическим устройством. Показательно при этом (что не раз отмеча-
лось и у нас и французскими лингвистами) нередкое в языкознании и лин-
гводидактике смешение, неразграничение понятий «функциональный» и
«коммуникативный», «функциональный» и «семантический» (см. об этом
[Гак 1985]).
2. Анализом материала в нашей «Грамматике» неоднократно показано,
что в разных моделях предложения заложены их коммуникативные потен-
ции, способы использования для выражения определенных коммуникатив-
ных действий. Добавим, в подтверждение, еще несколько примеров из
пушкинской «Сказки о царе Салтане»:
(1) Едет батюшка сюда;
(2) Нынче ж еду!;
(3) Поезжайте вслед за мной,
(4) Он вы, гости-господа. Долго ль ездили? Куда?;
(5) ...Бабариха, Усмехнувшись, говорит: «Кто нас этим удивит? Люди
из моря выходят И себе дозором бродят!..»;
(6) Туча по небу идет.
Есть в этих предложениях и формальное и семантическое сходство:
подлежащее в именительном (названное или неназванное), сказуемое —
личный глагол движения, перемещения и сопровождающие его пространст-
венные ориентиры. В примерах (1)—(4) можно видеть формы одной пара-
дигмы предложения (может быть, одной пропозиции?).
Коммуникативные функции их различны и в реалии данного контекста,
и в потенции.
Предложение (1), предваряемое репликой Посмотрите вы туда:..., пред-
ставляет наблюдаемое событие в репродуктивно-повествовательном регист-
ре. Без предшествующей реплики оно могло бы принадлежать и информа-
тивно-повествовательному регистру, к которому относится пример (2), с
сообщением о решительном намерении говорящего. Предложение (3) — при-
мер волюнтивной функции. Волюнтивную функцию находим и в примере
(4), где вопросительное предложение служит побуждением адресата к рече-
вому действию.
400
Предложение той же модели из реплики Бабарихи, неотделимое от кон-
текстной позиции диалогической реакции и от экспрессивно-оценочной ин-
тонации, представляет реактивный регистр.
В примере (6) — предложение репродуктивного регистра, возможное и
в информативном регистре. Но от предыдущей модели (1—5) субъект его
отличается отсутствием признаков сознательности, способности контроли-
ровать действие, а предикат — отсутствием признака акциональности.
Здесь нет сообщения о действии лица, лишь о явлении природы, и потому в
парадигме этого предложения нет ни 1—2 лица, ни побудительной
конструкции типа *7уча, иди по небу. Еще бесполезнее оказался бы
эксперимент с поиском волеизъявительной формы в парадигме предложе-
ний Грустъ-тоска меня съедает, И веселый пир пошел и т. п.
Продемонстрированные примеры показывают, что тип коммуникатив-
ной потенции: а) заложен в конструкции предложения, б) тесно связан с его
семантико-синтаксической структурой и в) должен быть объектом изучения
и отправным пунктом в исследовании способов общественного использова-
ния языка.
Нельзя не упомянуть, что в 1940 г. А. В. Бельский поднимал вопрос о
синтаксическом изучении «способов отражения и выражения действитель-
ности», «необходимом и для классификации предложений и для типологии
языка художественных произведений» [Бельский 1940; 255]. Вл. Барнет
подчеркивал важность исследования способа изложения как явления язы-
ково-композиционного плана [Барнет 1985].
3. Следующий трудный вопрос — о том уровне абстракции, на котором
целесообразно дифференцировать коммуникативно-речевые функции, ха-
рактеризующие предложение.
В разнообразных поисках критериев обобщения можно увидеть две
крайности, два полюса. Один — «школьно-пунктуационный», выделяющий
три «коммуникативных, или функциональных», типа предложений (повест-
вовательный, вопросительный и побудительный), ориентируясь главным
образом на знаки препинания. Другой полюс связан с изучением лексиче-
ской семантики глаголов речи — иллокутивных и перформативных. Дело
даже не в том, что существуют различные понимания границ и объема
классов этих глаголов (по Дж. Остину, иллокутивных глаголов в англий-
ском языке более 1000; Дж. Серль выясняет, что не все иллокутивные гла-
голы указывают на иллокутивную цель; по Дж. Лайонзу, перформативных
глаголов в английском до 300; по подсчетам группы исследователей из
МГУ, в русском языке их 42 [Кобозева 1983]). Изучения глагольной семан-
тики, обогащающего нас тонкими и многообещающими наблюдениями, в
том числе и над некоторыми синтаксическими свойствами речевых глаго-
лов (см. особенно сборники докладов Проблемной группы «Логический
401
анализ языка» под рук. Н. Д. Арутюновой, работы М. Я. Гловинской и др.),
все же недостаточно для выхода к типам коммуникативных свойств пред-
ложений.
Суммируя идеи предшественников, Е. В. Падучева [Падучева 1985] от-
мечает возможную иллокутивную многозначность предложения: «Так,
предложение Иди домой! может выполнять иллокутивную функцию прось-
бы, мольбы, совета, предложения, разрешения». Очевидна соотнесенность
всех названных речевых актов с коммуникативной функцией волеизъявле-
ния, инвариантно характеризующей данную конструкцию. Ср. у Дж. Серля:
«Иллокутивная цель просьб — та же, что и у приказаний: и те, и другие
представляют попытку побудить слушающего нечто сделать» [Серль 1986,
172]. Если воспользоваться выражением Р. Якобсона, остается актуальной
«задача извлечения из потока вариаций относительно инвариантных сущ-
ностей». Очевидно, что изучению многообразных ситуационных особенно-
стей конкретных речевых актов должно предшествовать рассмотрение тех
типовых свойств, которыми располагает предложение.
Анализированные в Грамматике материалы подтверждают релевант-
ность уровня абстракции, установленного концепцией коммуникативных
типов, или регистров, речи.
Коммуникативные типы, или регистры, речи определены как понятие,
абстрагированное от множества предикативных единиц или их объединений,
употребленных в разнородных по общественно-коммуникативному назначе-
нию контекстах, сопоставленных и противопоставленных по совокупности
следующих признаков. Прежде всего, это а) характер отображаемой в речи
действительности (динамика действия, процесса противостоит статике каче-
ства, отношения); б) пространственно-временная дистанцированность пози-
ции говорящего или персонажа-наблюдателя и — соответственно — способ
восприятия, сенсорный или ментальный (конкретно-единичные, референтные
предметы, действия, явления противостоят обобщенным, нереферентным); в)
коммуникативные интенции говорящего (сообщение, волеизъявление, реак-
ция на речевую ситуацию).
Создаваемые взаимодействием функционального и структурно-
семантического планов, коммуникативные регистры реализуются в кон-
кретных высказываниях, текстах или их фрагментах, блоках. Противопос-
тавленность регистров получает выражение в наборе языковых характери-
стик регистровых блоков.
4. Подытожим, дополним и проиллюстрируем предварительные сведе-
ния о коммуникативных регистрах, изложенные во вступительной главе, а
также вводимые по ходу анализа в последующих разделах.
Коммуникативная функция блоков репродуктивного (изобразитель-
ного) регистра заключается в воспроизведении, репродуцировании средст-
402
вами языка фрагментов, картин, событий действительности как непосредст-
венно воспринимаемых органами чувств говорящего, наблюдателя, локали-
зованных в едином с ним хронотопе (реально или в воображении):
Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины:
Орел, с отдаленной поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне (Пушкин);
Вдруг голос—легкий шум шагов (Лермонтов);
Дымов подпер щеку рукой и тихо запел какую-то жалостливую песню.
Константин сонно улыбнулся и подтянул ему тонким голоском (Чехов);
В Центре управления полетом вспыхивает телеэкран, почти всю его
площадь занимает стыковочный узел «Салюта-7». Космонавты молчат,
лишь слышно тяжелое дыхание командира экипажа. — Есть подвод, есть
механическое соединение! Все, конец! — радостно докладывает Леонид
Кизим (Известия, май 1986 г.).
Коммуникативная функция блоков информативного регистра состоит
в сообщении об известных говорящему явлениях действительности в от-
влечении от их конкретно-временной длительности и от пространственной
отнесенности к субъекту речи. Этот критерий объединяет и а) суммирова-
ние узуальных, повторяющихся событий, признаков, и б) познаватель-
ные, квалификативные сведения о свойствах и связях предметов, явлений,
абстрактных понятий. Нельзя не видеть и различий в степени абстрагиро-
ванности от конкретного между этими двумя разновидностями информа-
тивного регистра. Может быть, стоит выделить последний в информативно-
логический его подтип (ср.: [Золотова 1982, 350]), представляющий поня-
тийную, концептуальную сферу в научных, аналитических, энциклопедиче-
ских текстах. См. примеры фрагментов информативного регистра:
Татьяна (русская душою,
Сама не зная почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму (Пушкин);
Ходили к домику разные люди, стучались в двери под разными видами,
чтобы огня или соли попросить, но три искусника ни на какой спрос не от-
пираются, и даже чем питаются — неизвестно (Н. Лесков);
Центростремительной силы еще страшно много на нашей планете,
Алеша. Жить хочется, и я живу, хотя бы и вопреки логике. Пусть я не ве-
рю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной лис-
точки, дорого голубое небо, дорог иной человек, которого иной раз, пове-
ришь ли, не знаешь за что и любишь, дорог мне иной подвиг человеческий, в
который давно уже, может быть, перестал и верить, а все-таки по ста-
рой памяти чтит его сердцем (Достоевский);
403
Космический перелет успешно завершен: Леонид Кизим и Владимир Соловь-
ев приступили к выполнению программы работ на борту орбитального ком-
плекса «Салют-7» — «Союз-Т15» — «Космос-1686» (Известия, май 1986 г.);
Единство произведения не есть замкнутая симметрическая целость, а
развертывающаяся динамическая целостность’, между ее элементами нет
статического знака равенства и сложения, но всегда есть динамический
знак соотносительности и интеграции (Ю. Тынянов).
Коммуникативная функция генеритивного регистра — обобщение, ос-
мысление информации, соотносящее ее с жизненным опытом, с универ-
сальными законами мироустройства, с фондом знаний, проецируя ее на об-
щечеловеческое время за темпоральные рамки данного текста:
Не истины науки трудны, а расчистка человеческого сознания от всего
наследственного хлама, от всего осевшего ила, от принимания неестест-
венного за естественное, непонятного за понятное (Герцен); Без труда не
может человек обрести свое человеческое достоинство. От этого-то
праздные люди заботятся о внешнем величии (Л. Толстой); Люди не уми-
рают, а присоединяются к действующему прошлому, составляют основа-
ние, благодаря которому и заметно движение мира... (М. Пришвин); Все
сказано на свете. Несказанного — нет. Но вечно людям светит Несказан-
ного свет (Н. Матвеева).
Три основных регистра, организующих монологические тексты, разли-
чаются достаточно четко. Но необходимы некоторые примечания.
а) Всякие термины условны. Название «информативный» отражает спе-
цифику данного регистра в ряду других, но, конечно, не должно лишать
свойства информативности высказывания других регистров, в той или иной
мере передающих коммуникативную информацию, иного типа.
В работах о речевых актах понятие информативности применяется
очень широко, что вынуждает их авторов к дальнейшему усложнению и
классификационного деления и терминологии.
б) При установленном наукой разграничении сенсорного и ментального
восприятия, известно, что восприятие органами чувств включает различе-
ние предметов, идентификацию, вовлечение их в систему имеющихся зна-
ний. Восприятие предметов и их признаков претворяется в речи в слова, в
именования. Как система понятий, так и запас слов у говорящей личности
зависит от жизненного опыта, развитости интеллекта, культурно-
социальной среды. «Информация, поступающая через восприятие в созна-
ние, а затем в память, является не точной копией исходного стимула, а его
интерпретацией», — пишет У. Л. Чейф, в интересной статье анализируя
процесс вербализации стимулов внешнего мира [Чейф 1983]. «Восприятие
различных людей не фиксирует мир единственным образом... Возможный
мир каждого человека базируется на его личной системе пресуппозиций»
[Димитрова 1985].
404
В самом деле, один человек слышит, что поют птицы. Другой, зная, разли-
чает слухом, что тенькают синицы, чиликают ласточки, посвистывают иволги,
стрекочет сорока, чокает дрозд, трелит жаворонок, звенят малиновки. Жена
мастера-изобретателя может назвать ящик с важными для него техническими
деталями «твои железки». Люди, возможным мирам которых чуждо понятие
дуэли, вербализуют его в своей интерпретации. В. В. Виноградов, сопоставляя
различные социально-экспрессивные средства выражения, напоминает приме-
ры из «Капитанской дочки» Пушкина, где старый слуга Савельич фехтование и
дуэль осудительно представляет как «тыканье железными вертелами да при-
топтывание», «как будто тыканием да топанием убережешься от злого челове-
ка», а благоразумный поручик Иван Игнатьич так переводит просьбу Гринева
быть его секундантом на язык здравого смысла: «Вы изволите говорить, что
хотите Алексея Иваныча заколоть, и желаете, чтобы я при том был свидете-
лем? Так ли?» [Виноградов 1959, 592—594].
М. А. К. Хэллидей приводит пример из историко-фантастического ро-
мана Голдинга «Наследники», где в мир неандертальского племени вторга-
ется другое, более развитое племя, жизнь которого представлена через на-
блюдение и пределы понимания одного из неандертальцев. Так, ситуация
«человек натянул лук» воспринимается им как «палка стала укорачиваться
с обоих концов» [Хэллидей 1980, 142].
Различия в способе вербализации в приведенных примерах не препят-
ствуют успешности речевого акта, а в литературных текстах несут особую
экспрессивно-характеризующую нагрузку. Однако несоответствие опыта
может стать и причиной коммуникативной неудачи. Вспомним пример из
«Детства» М. Горького:
Она тихо, но грозно повторила’. — В угол! — В какой?
Отсутствие в «наборе пресуппозиций» мальчика представления о таком
способе наказания помешало ему понять угрожающе-педагогические ин-
тенции матери.
Все упомянутые случаи сближает то, что отправной точкой восприятия
и номинации явлений для говорящих остается узнавание, осознание пред-
метов в их конкретных, наблюдаемых, понятных свойствах. Это примеча-
ние может устранить сомнения в действенности оппозиции сенсор-
ный/ментальный способ познания как одного из критериев разграничения
репродуктивного и информативного регистров.
В литературе, по-видимому, близко к этому разграничению разделение
М. А. К. Хэллидеем в концептуальной функции языка двух подфункций —
эмпирической и логической, не использованное им для анализа типов текста.
в) В сопоставительном плане продуктивным должно быть соотнесение
средств формирования репродуктивного/информативного регистров с мор-
фологическими средствами ряда языков, выражающими эвиденциальность,
неочевидность и подобные аспекты восприятия информации.
405
5. Наблюдения над диалогическими и прескриптивными формами тек-
стов обнаружили еще два регистра: волюнтивный и реактивный. Специфи-
ка их — в интенциях говорящего и языковых средствах, отражающих более
активную межличностную речевую деятельность.
Волюнтивный регистр характеризуется коммуникативной функцией
волеизъявления говорящего, побуждения адресата к действию.
Выразительна формулировка Дж. Серля: «Некоторые иллокуции...
имеют стремление сделать так, чтобы слова (а точнее — пропозициональ-
ное содержание речи) соответствовали миру; другие иллокуции связаны с
целью сделать так, чтобы мир соответствовал словам» [Серль 1986; 172].
Волюнтивный регистр и представляет второй вид иллокуций.
В качестве разновидностей волеизъявления могут быть разграничены
функции высказываний, содержащих: а) побуждение к речевому действию
(чему служат и вопросительные предложения): Расскажи мне, няня, про
ваши старые года; Ты ей знаком? — Я им сосед; Скажи: которая Тать-
яна? (Пушкин); б) побуждение к другим действиям: Открой окно да сядь
ко мне (Пушкин); За нами, князь! прошу (Грибоедов); Настежь ворота
тяжелые! (Блок).
И в волюнтивных высказываниях прослеживается регистровая основа
рассмотренных выше коммуникативных типов речи: различаются побужде-
ния к актуальному, единичному действию (Вы, отроки-други, возьмите ко-
ня — Пушкин; — Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы, — произнес
профессор — Булгаков; Грузовик идет, — Заслышал, Гэлосует: — Подвези —
Твардовский) и к узуальному, постоянному действию, не прикрепленному к
конкретному времени (Что, сударь, плачете? Живите-ка смеясь — Грибое-
дов; С разбором выбирай друзей, — Крылов; Играйте же, дети! Растите
на воле! — Некрасов; Не позволяй душе лениться! — Заболоцкий; По
одежке протягивай ножки, Семь раз отмерь, один раз отрежь. Не в свои
сани не садись — Пословицы).
Волюнтивы, выражающие советы, рекомендации, наставления, инст-
рукции, чаще используют глаголы несов. вида и обращены к множествен-
ному адресату. Еще примеры: Оберегайте щипцы от механических повре-
ждений. После каждого пользования щипцами аккуратно устраняйте
закручивание шнура (из техн, инструкции); Держите лекарство в местах,
недоступных детям (из фармакологической аннотации); Прогревшись под
солнцем, не старайтесь встать на сквозняк, лучше всего оботритесь во-
дой или искупайтесь (Веч. Москва, апр.1990).
Принято с морфологическим императивом связывать понятие прямо-
побудительных волюнтивов, в отличие от косвенно-побудительных, выра-
жаемых с помощью вопросительных, модальных, оценочных и других
средств (— Может — околеете честь, зайдете чайку попить? — вопро-
сительно предложил историк — Горький; Чем кумушек считать трудить-
406
ся, не лучше ль на себя, кума, оборотиться — Ей Мишка отвечал — Кры-
лов; о последней разновидности см. [Арутюнова 1988]).
Не следует, конечно, смешивать коммуникативную функцию, содер-
жащуюся в модели предложения, с вторичным коммуникативным эффек-
том. Ср.: Обед готов!', Я здесь, Инезилья, Я здесь под окном (Пушкин).
Приведенные предложения содержат только сообщения, не побуждения, но
в силу ситуативно обусловленной последовательности событий служат как
бы сигналом к действию. Такого же типа пример Дж. Остина На поле бык,
который представляет фрагмент описательной репродукции, но в известных
условиях может служить предостережением, ср. [Остин 1986, 44].
Однако в определенных социальных ситуациях функцию волюнти-
вов — приказа, распоряжения — выполняют глагольные формы изъяви-
тельного наклонения, во втором или третьем лице настоящего времени, бу-
дущего или чаще в прошедшем:
После того командир отошел в сторону и громко сказал: — Четверо
остаются здесь! Остальные — бегом, назад к станции (А. Платонов); —
Свезешь в штаб полка, — сказал Левашов (К. Симонов); В один из дней
Константин Сергеевич [Станиславский] задал мне задачу на самовыявле-
ние. По счету «раз, два, три» я должна была упасть в обморок. <...> —
Раз, два, три. Вы падаете в обморок, <...> — Сейчас возьмем другую зада-
чу — веселую. По счету «раз, два, три» вы кричите «кукареку»
(А. Коонен); И студент командовал, когда приходилось раскачивать ма-
шину: «A-а... Два-а!.. Взяли!» (Ю. Трифонов); Беспримерный прыжок из
глубин стратосферы. По сигналу «Пошел!» я шагнул в никуда
(В. Высоцкий); Тут вошел наставник дядя Коля. Наставник был новый, мо-
лодой... — Мальчишки! — закричал он с порога столовой. — Вскочили! По-
бежали! (К. Булычов).
Употребление перфективов как команд, где ритм действий как бы сли-
вает в одно приказание и результат, — обычный прием спортивных инст-
рукторов: — Стали в круг! Вращение кистями начали! Поставили палки на
место! Ходьбу закончили! и т. п. Обращение и вокативныс предложения
функционируют в качестве средств волюнтивного регистра как призыв об-
ратить внимание, приблизиться, выслушать, как напоминание, предостере-
жение, извинение (см. [Виноградов 1947, 590] со ссылкой на Аксакова;
[Онипенко 1988]).
Реактивная функция объединяет разной структуры предложения, не со-
держащие сообщения, но выражающие реакцию говорящего, эмоциональную
или ментальную, осознанную или автоматическую, на коммуникативную си-
туацию. Реакцию, обычно с оценочной окраской, выражающей положитель-
ное или отрицательное отношение к происходящему, вызывает либо а) пред-
шествующая реплика в диалоге (или в «диалогизированном» монологе), либо
407
б) неречевое событие, неожиданное, приятное, неприятное: [Анна Андреевна
(увидев Хлестакова на коленях)} Ах, какой пассаж! [Хлестаков (вставая)} А,
черт возьми! (Гоголь); — Ах, нечистая сила, на тебя и мору нет! —
сквозь зубы ругаясь, шлепал себя по шее Амос и швырял горсти битого гнуса
в воду (В. Астафьев). Реактивную функцию выполняют также контактно-
этикетные устойчивые речевые акты, предписываемые общественным узусом
(Здравствуйте! Как поживаете? вопреки первоначальному значению в об-
щем случае не выражают ни волеизъявления, ни непременного побуждения к
разговору, это конвенциональные формулы, реактивно произносимые при
встрече со знакомым лицом, так же, впрочем, как и типичный реактивно-
вежливый отзыв, не содержащий информации: Спасибо, ничего!).
Носителями реактивной функции являются прежде всего так называе-
мые нечленимые, междометные предложения (естественно, за исключением
побудительных Тпру! Нно-о! На! Тсс! Эй! Айда! и некоторых подобных), а
также многообразные устойчивые фразеологизированные обороты (Как же
так? Ну и ну! Еще бы! Как бы не так! Вот еще! Вот так так! Надо же!
Ну что вы! Да что вы! Да вы что!? Куда там! Где ему! и т. п.), выступаю-
щие как самостоятельные ответные реплики или сопровождаемые даль-
нейшими высказываниями.
Типичным способом осуществления реактивно-оценочной функции слу-
жат реплики, цитирующие полностью или частью предыдущую реплику с
интонацией возмущения, сарказма, иронии, передразнивания, сомнения и т.
д., иногда в сопровождении частиц и других оценочных средств, ср. [Арутю-
нова 1986]. Если в обычной цитате приводится высказывание какого-то 3-го
лица, то в реактивном «цитировании» говорящий отталкивается от речи 2-го
лица, собеседника: «..Даже часто, где покажешься ты в дом. Тебя гоняют
со стыдом». — «Вот, — Муха говорит, — гоняют! Что ж такое? Коль вы-
гонят в окно, так я влечу в другое» (Крылов); [Городничий (в сердцах)} Обру-
чился! Кукиш с маслом — вот тебе обручился! Лезет мне в глаза с обру-
ченьем! (Гоголь); [Смельская} ...Да и Великатов мне гораздо больше
нравится. [Негина} Еще бы! Конечно.,. Кому он не понравится! (Остров-
ский); [Сорин} Я рад бы лечиться, да вот доктор не хочет. [Дорн} Лечиться
в шестьдесят лет! (Чехов); — ...Все копют... Думаешь, у их на книжке не-
ту? — Как так нету? У Соловьевых, да нету! (Шукшин).
В. 3. Демьянков, в обзоре литературы о речевых актах, отмечая особые
свойства речевых реплик, поддерживающих или продолжающих общение,
названных В. Ингве «сигналами обратной связи», признает, что статус их в
теории речевых актов остается неясным [Демьянков 1986, 234].
Если дополнить способы реакций, приведенные выше, еще одной груп-
пой междометий и словечек, лишенных оценочности, но функционирую-
щих для подтверждения, поддержания речевого контакта (Да-да, Угу, Ага.
Так-так, Ну?, просторечное Не говори1), все эти речевые средства объеди-
няются контактоустанавливающими, контактоподдерживающими, реактив-
408
но-оценочными функциями и получают достаточно обоснованное место в
ряду коммуникативных регистров.
Как свойственно реактивным репликам диалога, в своих и предикатив-
ных (времени, модальности, лица) и коммуникативных характеристиках
они отражательны, зависят от реплики-стимула. Говорящий реагирует на
высказывания разной степени конкретности/обобщенности. В приведенных
примерах представлены реакции на повторяющиеся действия, способ суще-
ствования, характеристики обсуждаемых лиц, а в репликах гоголевских ге-
роев — реакция на прямо наблюдаемое положение дел и на упоминание о
мнимосовершившемся единичном событии. Воспроизводимые в тексте, в
художественном или другом, диалоги, частью которых выступают волюн-
тивные (в том числе и вопросительные) и реактивные высказывания, со-
ставляют сами по себе фрагменты репродуктивного регистра. Время в них
регулируется условным моментом речи — речи участников диалога, но не
автора. Поэтому диалоги можно рассматривать как своеобразный текст в
тексте.
При передаче диалогической речи в монологической форме волюнтив-
ным и реактивным высказываниям соответствуют полипредикативные
предложения косвенной речи, вербализующие характер речевого действия
иллокутивным глаголом (ср.: Мать сказала: — Иди домой! и Мать попро-
сила, потребовала, чтобы он пошел домой; Мать посоветовала, разреши-
ла, велела, позволила ему идти домой, умоляла, просила его идти домой и т.
д.) либо глаголом, девербативом, именующим эмоции или их проявления,
как, например, в последней ремарке гоголевского «Ревизора»: Произнесен-
ные слова поражают, как громом, всех. Звук изумления единодушно изле-
тает из дамских уст...
Коммуникативный регистр речи организуется совместными усилиями
лексики, морфологии и синтаксиса. «Регистровый вклад» каждого из уров-
ней различен для разных коммуникативных регистров. В репродуктивном
регистре грамматика поддерживает конкретность, сиюминутность, наблю-
даемость в лексической семантике или усиливает ее (как это происходит в
экспрессивных предложениях с глагольными междометиями бух, шлеп,
прыг). В информативном регистре при абстрактной лексике определяющей
регистр оказывает грамматика и лексические показатели повторяемости. В
информативном регистре основную роль играет грамматика: морфология
(формы повелительного наклонения), синтаксис предложения (структуры
побудительных и вопросительных предложений, производные от повество-
вательных) и интонация (звательная интонация, отличающая обращение, с
одной стороны, от номинальных предложений и именительного темы, с
другой — от вокальных предложений). В реактивном регистре слова-
предложения, «фразоиды» (термин Л. Теньера) (междометные высказыва-
ния: Ах! Ох! Батюшки! Бог ты мой!), и экспрессивно-реактивные предло-
жения типа Куда ему петь! получают свое эмоциональное содержание в
определенных синтаксических условиях.
409
Но если в диалогически обусловленных регистрах речи (волюнтивном и
реактивном) синтаксическая функция обнаруживается интонацией и поряд-
ком слов, то в генеритивном регистре главную роль играет синтаксическая
структура предложения, которое в сжатой форме выражает закон человече-
ской жизни. Предложения генеритивного регистра характеризуются как
обобщенностью субъекта диктума, так и всевременностью диктального
предиката. См., например, В чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Но есть еще смысловое отличие которое позволяет предложениям генери-
тивного регистра образовывать минитексты. Это — полипреди-
кативность и наличие внутренних причинно-следственных отношений ме-
жду предикативными составляющими: «Если монастырь чужой, то туда не
ходят со своим уставом, со своими законами». Еще пример: У злой Натальи
все люди канальи = «Если человек зол, то...» [Онипенко 2001а, б]. К гене-
ритивным высказываниям не всегда возможно применить обычную модель
актуального членения, поскольку две предикативных единицы образуют
симметричную интонационную структуру — два интонационных центра,
два логических ударения.
Итак, принадлежность предложения к одному из пяти коммуникатив-
ных регистров (или, конкретнее, к определенной разновидности одного из
регистров) характеризует коммуникативную функцию данного типа пред-
ложения, или, иначе, определяет тип коммуникативного действия, которо-
му оно служит в тексте.
Адекватность регистровых речевых единиц, как частей целого, реаль-
ному объекту свидетельствуется практикой структурирования текста, с
точки зрения и анализа, и синтеза, и подтверждается взаимодействием кри-
териальных признаков.
3. О языковых средствах
формирования регистров
Коммуникативные функции видо-временных глагольных
форм. Соотношение вида и времени в глагольных формах.
Лексическое значение глагола и коммуникативные функ-
ции глагольных форм. Место категории повторяемости в
системе регистров. Аористив, перфектив, имперфектив в
безглагольных моделях. Роль способов номинации в тексто-
вых структурах. Модально-вводные слова в отношении к
тексту. О текстовой изофункциональности глагольных и
именных категорий.
1. Как видно из предшествующих разделов, в распоряжении говоряще-
го — переменный ресурс языковой техники, из которого соответственно
коммуникативно-смысловым надобностям используются те или иные струк-
турно-семантические типы предложений, модальные, темпоральные, дейкти-
ческие средства, категории конкрстности/отвлеченности, единично-
сти/совокупности, акциональности/неакциональности и др.
Ведущим средством организации и членения текста являются глаголы в
установленных (по В. В. Виноградову) видо-временных функциях: аористив-
ной и перфективной для совершенного вида, имперфективно-процес-
суальной и качественно-описательной для несовершенного вида.
В семантико-грамматической природе глагольного слова заложена спо-
собность обозначать отношение действия не только к моменту речи, но и к
дистанцированности пространственно-временной позиции говорящего. Со-
ответственно события предстают то как актуальные действия, наблюдаемые
в хронотопе происходящего (Облокотись, Татьяна пишет), то на разных
ступенях обобщения — как занятия (Живу, пишу не для похвал), как свой-
ства и качества их носителя (Он по-французски совершенно Мог изъяснять-
ся и писал); либо — как «вневременные», генерические признаки обобщен-
ного, родового, нереферентного субъекта (Что напишешь пером, не
вырубишь топором — Пословица).
Эти композиционно-текстовые потенции глагольного слова, реализую-
щиеся в коммуникативных регистрах речи, составляют его функционально-
синтаксическую парадигму. Движение глаголов функционально-гомоген-
ных форм или включение инофункциональных регулируется как ходом
411
событий (действительных или воображаемых), так и подвижной позицией
говорящего или персонажа-наблюдателя.
Перемещая свой «наблюдательный пункт» по отношению к происхо-
дящему, говорящий формирует речевые единицы разных регистров. Объе-
диняя их, он создает пространственно-временную объемность текста, со-
бытийное время, в котором все предикаты связаны таксисной связью: в
предикатах совершенного вида реализуется сюжетная динамика таксисных
отношений, с параллельным планом и прослойками несовершенного вида,
формирующими описательно-статический фон, характеристики, узуальные
и гномические обобщения; перфектив из ретроспективы приносит в собы-
тийное наблюдаемое время результат предшествующего процесса, аористив
обращен в перспективу, к сменяющему его действию.
Когда мы переходим из области действительного в область возможного,
воображаемого, писал В. фон Гумбольдт, «тут ничто не существует иначе,
как через свою зависимость от иного», все можно мыслить лишь при усло-
вии внутренней взаимосвязи [Гумбольдт 1985, 169].
Вот несколько текстовых фрагментов, где аористивные глаголы назы-
вают последовательно сменяющиеся сюжетные действия, а имперфектив-
ные — фоновые параллельные действия или состояния персонажей, среды:
На дворе была метель; ветер выл, ставни тряслись и стучали; все ка-
залось ей угрозой и печальным предзнаменованием. Скоро в доме все утихло
и заснуло. Маша окуталась шалью, надела теплый капот, взяла в руки
шкатулку свою и вышла на заднее крыльцо. Служанка несла за нею два уз-
ла. Они сошли в сад (Пушкин, Метель);
Иногда я уходил из дому и до позднего вечера бродил где-нибудь. Од-
нажды, возвращаясь домой, я нечаянно забрел в какую-то незнакомую
усадьбу. Солнце уже пряталось, и на цветущей ржи растянулись вечерние
тени. Два ряда старых, тесно посаженных, очень высоких елей стояли, как
две сплошные стены, образуя мрачную, красивую аллею. Я легко'перелез
через изгородь и пошел по этой аллее (Чехов, Дом с мезонином);
В полях и на небе потемнело, запахло сырой сонной землей и цветами,
склонившими свои высокие головы вниз, на плечи соседней травы. Аким по-
смотрел на рожь — ее колосья дремали, значит, хлеб тоже хотел спать, и
Аким, подумав, прилег головою на ком выпаханной земли, чтобы подремать
наравне с травою и рожью (А. Платонов, Свет жизни).
В этих текстах предложения, сообщающие о действиях персонажей, со-
ставляют блоки репродуктивно-повествовательного регистра; изображение
природы, состояния среды — репродуктивно-описательного. Предложения
Все казалось ей угрозой... и Значит, хлеб хотел спать, содержащие осмыс-
ление происходящего персонажем, включают между репродуктивными бло-
ками информативные прослойки. Представляющие репродуктивно-описа-
412
тельный регистр, перфективные глагольные формы сов. вида вводят резуль-
тативное состояние в хронотоп событий (все утихло и заснуло; растянулись
тени; потемнело, запахло землей; цветы, склонившие головы), иногда как бы
подготавливают развитие действий.
2. Приведенные примеры иллюстрируют аористивные, перфективные и
имперфективные функции, в согласии с принятым представлением, глаго-
лами прошедшего времени.
Однако вид может служить выражению тех же перечисленных функ-
ций, при поддержке контекстных показателей, во взаимодействии и с дру-
гими временами. В единой упряжке вида и времени вид оказывается корен-
ником, константным признаком (глагольная форма образуется от основы
либо сов., либо несов. вида), а время — переменным.
Так, глаголы сов. вида определенных семантических категорий и в бу-
дущее время могут переносить свою перфективную функцию, то есть обо-
значать состояние, которое наступит в результате предшествующего дейст-
вия или развивающегося состояния. Это видим, например, в известной
поговорке-утешении До свадьбы заживет! и в следующих текстах:
Гляжу ль на дуб уединённый, Я мыслю: патриарх лесов Переживет мой
век забвенный, Как пережил он век отцов (Пушкин); Яркий снег снял в доли-
не, — Снег растаял и ушел; Вешний злак блестит в долине, — Злак увянет и
уйдет... (Тютчев); Оля машинально, тоном заученного урока говорила ей,
что все это ничего, все пройдет и бог простит (Чехов); Едва лишь добе-
жим до чащи — Все стихнет... О росистый куст!.. (Бунин); Постарею, по-
белею, как земля зимой, Я тобой переболею, ненаглядный мой (Р. Казакова);
Осенний ветер гонит лист и ствол качает. Не полегчало коль еще, то по-
легчает... Душа очнется, наконец, и боль отпустит (Л. Миллер).
Глаголы сов. вида в соответствующем контексте будущего времени мо-
гут выступать и с аористивной функцией, называя действия последователь-
ного ряда: Давай мне мысль, какую хочешь: Ее с конца я зав острю, Лету-
чей рифмой оперю, Взложу на тетиву тугую, Послушный лук согну в дугу,
А там пошлю наудалую, И горе нашему врагу! (Пушкин); Чуть опасность
где видна. Верный сторож как со сна Шевельнется, встрепенется, К той
сторонке обернется И кричит: «Кири-ку-ку...» (Пушкин).
Заметим, что и в перфективных и в аористивных глаголах будущего
времени заложена потенция повторяемости. В аористивной функции глаго-
лы сов. вида в будущем времени выступают в сопровождении частицы как,
наречия вдруг с экспрессией интенсивности и неожиданности действия: Пес
как прыгнет, завизжит... Как взмолится золотая рыбка... (Пушкин);
Лежит, лежит она, да вдруг вскочит, сядет на постели... (Лесков).
413
Перечень действий, повторяющихся и обычных, в глагольных формах
сов. вида будущего времени, может приобретать и функцию качественно-
описательного имперфектива (В кухарке толку довольно мало', то перева-
рит , То пережарит, то с посудой полку Уронит; вечно все пересо-
лит... — Пушкин). Качественную характеристику содержит и модель по-
словицы с обобщенно-личным глаголом сов. вида будущего времени,
обычно с отрицанием: Но жена не рукавица: С белой ручки не стряхнешь,
Да за пояс не заткнешь (Пушкин); ср. из пословиц В. Даля: Коня на во-
жжах не удержишь, а слова с языка не воротишь; Бездонной кадки водою
не наполнишь; С умом носу не подымешь; Наука не пиво, в рот не воль-
ешь. В этих конструкциях будущее качественно-характеризующее сопря-
жено с модальными и полупредикативными отношениями, которые как до-
полнительные семантико-синтаксические условия реализуются и в
сложных предложениях с предикатами будущего времени.
Что касается настоящего времени, то оно, как писал В. В. Виноградов,
«само по себе лишено движения», но приобретает динамические функции в
синтагматике речевого процесса, в смене глагольных форм. Текстовые по-
тенции настоящего времени реализуются как композицион-
но-обусловленные, сюжетно-синтаксические [Виноградов (1936), 1980,
229]. И действительно, условия контекста, чередование глагольных форм,
поддержанное лексическим окружением, смена субъекта-перцептора, с точ-
ки зрения которого наблюдаемые им события переключаются в его время
восприятия, позволяют отдельным предложениям или группам предложе-
ний с предикатом настоящего времени выступать почти во всех рассмот-
ренных выше текстовых функциях.
В имперфективных функциях глаголы настоящего времени могут на-
глядно воспроизводить наблюдаемые процессы (И вот бежит уж он
предместьем..; Татьяна долго в келье модной Как очарована стоит...; Под
окном Гвидон сидит. Молча на море глядит...), способны представлять
описательную характеристику лица, предмета (Месяц под косой блестит,
J во лбу звезда горит...; Зарецкий мой... Живет как истинный мудрец. Ка-
пусту садит как Гораций, Разводит уток и гусей И учит азбуке детей —
примеры из Пушкина).
Труднее вопрос о соотносительности настоящего времени, не распола-
гающего сов. видом, с функциями аористива и перфектива. Контекст дает
возможность презенсным глаголам сообщать о ряде последовательных дей-
ствий, как положено аористу (Петушок кричит опять. Царь скликает
третью рать И ведет ее к востоку; Владимир книгу закрывает, Берет пе-
ро; его стихи, Полны любовной чепухи. Звучат и льются. Их читает Он
вслух... — Пушкин).
Некоторые группы глаголов в настоящем времени, можно полагать,
способны выполнять и перфективную функцию.
414
3. Лексико-семантические свойства предназначают определенные раз-
ряды глаголов к той или иной текстовой функции. «Сама динамика «ве-
щей» и действий предопределяет словесное движение их терминов» [Вино-
градов 1980, 254]. Прежде всего релевантно разделение на акциональные и
неакциональные глаголы. Понятно, что глаголы действия будут служить
предикатами в повествовательных, а глаголы состояния и отношения — в
описательных подрегистрах. Когда же акциональные глаголы участвуют в
построении описательных фрагментов, в них как бы стирается, нейтрализу-
ется активность, действенность, и они остаются знаками экзистенции:
А там уже рощи, зеленые сени,
Где птицы щебечут, где скачут олени (Пушкин), —
здесь глаголы называют не столько действия, сколько обитание, существо-
вание. Может быть, так происходит с теми лишь глаголами, которыми при-
вычно обозначаются в общем сознании способы бытия, самопроявления тех
или иных созданий. Но это маргиналии.
А в основном на противопоставлении действия состоянию базируется и
оппозиция аористива/перфектива. Принято говорить об отсутствии фор-
мальных различий между этими функциями. Но если глаголы развивающе-
гося, кумулятивного состояния, как правило, в сов. виде выступают в пер-
фективной функции (замерз и замерзнет, растаял и растает, выздоровел и
выздоровеет, увял и увянет, зарос и зарастет, растолстел и растолсте-
ет, покраснел и покраснеет, обветшал и обветшает, высохли и высохнут
и т. п.), а глаголы действия, акциональные — в аористивной (вошел, огля-
делся, разделся, сел — и войдет, оглядится, разденется, сядет...), то пра-
вомерно считать категориально-семантическое значение глагола, словооб-
разовательную его основу его исходным дифференцирующим признаком.
По самой своей семантике глаголы изменяющегося состояния или каче-
ства способны выражать признак либо в постепенном развитии, в имперфек-
тивно-процессуальной функции, либо в результативно-перфективной. Функ-
ция аористива как правило им не свойственна. Глаголы же действия в сов.
виде могут функционировать и аористивно и перфективно.
Из акциональных семантических разрядов рассмотрим глаголы движе-
ния. Префиксальные и предложно-падежные средства оформляют разнооб-
разные отношения движения к пространственным ориентирам. Точка от-
правления и точка назначения, прибытия коррелятивны с фазисными
моментами начала и окончания действия: войти в комнату, влезть на кры-
шу и выйти из комнаты, слезть с крыши — это начало и конец пребывания
в комнате, на крыше; бежать от дома до школы — путь движения между
начальным и конечным пунктом.
От динамической или статической позиции говорящего-наблюдателя
зависит восприятие этого движения в процессе, в чередовании с другими
415
действиями или в начальной/конечной точке как исчезновение/появление
субъекта. Если рассказ от первого лица, говорящий, естественно, продол-
жает действовать в своем хронотопе. Наблюдатель же либо «сопровождает»
героя, и тогда перед нами аористивная или имперфективная функция глаго-
ла, либо фиксирует появление/исчезновение, отсутствие/присутствие пере-
местившегося субъекта, и тогда перед нами перфективная функция. Так, в
известном фольклорном тексте Пришел Прокоп — кипит укроп, ушел Про-
коп — кипит укроп. Как при Прокопе кипел укроп, так и без Прокопа кипит
укроп перфективная функция глаголов движения мотивирована позицией го-
ворящего: он — «там», где кипит укроп, его интересует не последователь-
ность и направленность перемещения Прокопа, а независимость происходя-
щего от его присутствия или отсутствия, что подчеркивается дублированием
ситуации синонимическими средствами — предложно-падежными синтак-
семами: присутствие — при Прокопе, отсутствие — без Прокопа.
В примерах из текстов Пушкина глаголы движения выступают в разных
функциях — а) аористивной и б) перфективной:
а) ...Мы в воду вновь, За нами гнаться не посмели, Мы берегов достичь
успели И в лес ушли (Братья разбойники); На дикий брег выходит он, Гля-
дит назад... (Кавказский пленник); Идет он к ней, в светлицу входит
(Полтава).
б) В кустах, вдоль сеней безмятежных Все пусто, нет нигде следов —
Ушла! (Полтава); Она ушла. Стоит Евгений, Как будто громом поражен
(Евг. Онегин): Из шатра, Толпой любимцев окруженный. Выходит Петр
(Полтава); ср. в фольклорном тексте: Вы, охотнички, скачите. Меня, зайку,
не ищите. Я не ваш. Я ушел.
С тем же текстовым значением появления/исчезновения, нали-
чия/отсутствия — но не субъекта, а объекта — способны выполнять пер-
фективную функцию и акциональные переходные глаголы, при соответст-
вующем актуальном членении, порядке компонентов:
— Папа Карло, а где твоя куртка? — Куртку-то я продал...
(А. Н. Толстой); [Тальберг] Что все это значит? ...Где Алексей? [Елена]
Алексея убили (Булгаков).
Возвращаясь к вопросу о возможности глаголов настоящего времени
функционировать перфективно, заметим, что в приведенном выше примере
Из шатра выходит Петр речь идет не об имперфективном процессе пере-
движения, а о моменте появления Петра перед ожидающими, увидевшими,
что Его глаза сияют. Лик его ужасен. Движенья быстры... Может быть,
предпочтение перфектива настоящего времени наблюдателей перфсктиву
прошедшего времени придает большую торжественность, картинность изо-
бражаемому.
Напомним, что неакциональный глагол выходить со значением про-
странственной ориентированности предмета (При доме находился большой
416
сад; одной стороной он выходил прямо в поле за город — Тургенев; — Ок-
на выходят на юг? — С. Довлатов), в отличие от выходить акционального,
лишен видовой корреляции (так же как и форм 1 -го и 2-го лица, дееприча-
стия, императива), поэтому во всех временах его функциональная парадиг-
ма содержит только описательно-характеризующие имперфективы: граница
между типами функциональной парадигмы нередко проходит внутри одно-
го полисемичного слова.
В тексте «Полтавы» обратим внимание еще на следующие строки: Все-
му виновна дочь одна. Но он и дочери прощает.
Глагол прощать, перформативный в 1-м лице, здесь, употребленный в
3-м лице, означает не процесс прощения, а состоявшееся решение, выстра-
данный результат отцовских дум. Это тоже перфективное функциониро-
вание глагола настоящего времени. Типично употребление результативно-
перфективных презенсных глаголов в таких жанрах, как биография, некро-
лог: Поступает в институт тогда-то, оканчивает..; Защищает диссер-
тацию.., издает монографию тогда-то...
Естественно ожидать проявления перфективных свойств от семантически
более сложных глаголов — каузативных, означающих воздействие на объект,
делающее его субъектом изменившегося состояния, качества.
Действительно, каузативный глагол несов. вида живит в «Евгении
Онегине» можно воспринять как воздействие, достигшее результата: Весна
живит его; впервые Свои покои запертые... Он ясным утром оставляет..;
другой пример — в известной строфе «Любви все возрасты покорны...» о
юных сердцах: В дожде страстей они свежеют; И обновляются, и зре-
ют... и о поздних страстях: Так бури осени холодной В болото обращают
луг И обнажают лес вокруг. Результативность каузированного признака,
переход в новое состояние (оживления, обновления, зрелости, превращение
луга в болото) позволяют усматривать в приведенных фрагментах перфек-
тивную функцию предикатов; вместе с тем обобщающий, генерический ха-
рактер высказываний о регулярно повторяющихся процессах при множест-
венности субъектов (каждая весна, сердца, страсти, бури) выражается
через настоящее время несов. вида (ср. с сообщением о единичном воздей-
ствии, где требуется форма сов. вида: И князя радость оживила — «Руслан
и Людмила»; а также: Сердце обновилось, созрело... Весна оживила (ожи-
вит) его... Буря обратила (обратит) луг в болото).
4. Факты совмещения перфективной функции со значением повторяе-
мости действий или состояний побуждают обсудить некоторые аспекты
этого явления. Примеры перфектных и имперфектных значений глагольных
форм в разных временах приведены и в работе [Ломов 1975], но еще без
разграничения перфектива и аористива, действия и состояния, без диффе-
ренциации типов текста, без выявления роли говорящего. Там же А. М. Ло-
417
14 - 9556
мовым показана роль контекста как экспликатора сочетающихся признаков
кратность + результативность или потенциальность действия.
В Грамматике-80 упомянута эта возможность, но вывод сделан лишь в
пользу иерархического усложнения терминологии: перфектное употребле-
ние глагола названо особой разновидностью типа употребления глаголов
сов. вида [РГ 1980,1, 606].
Принято считать, что значение повторительное (неограниченно-
кратное) — одно из основных значений глагольной формы несов. вида (см.,
например, [ТФГ 1987, 129 и др.]). Остаются вопросы:
1) Встает ли это значение в ряд композиционно-синтаксических импер-
фективных функций глаголов?
2) В какой мере глагол несов. вида является грамматическим способом
выражения повторяемых, итеративных, кратных действий и состояний?
Детальное описание всех оттенков и связей в примерах с этими глаго-
лами в названном выше томе «Теории функциональной грамматики» под-
тверждает, что язык располагает обширным набором средств выражения
итеративности, и морфологических, и словообразовательных, но большей
частью лексико-синтаксических. Эти средства обычно придают дополни-
тельное значение повторяемости, кратности предикатам с различными тек-
стовыми функциями.
Собственно грамматическим носителем значения повторяемости, крат-
ности действия осталась лишь непродуктивная глагольная форма типа ха-
живал, говаривал, певал, видывал — квалифицировать ли ее как «прошед-
шее давнего обыкновения», по Ф. И. Буслаеву, давнопрошедшее время,
многократный вид или кратный способ действия:
Здесь барин сиживал один', Бывало, писывала кровью Она в альбомы
нежных дев (Пушкин).
В большинстве других случаев значение повторяемости, кратности пе-
реносится на глагол из контекста, из лексико-синтаксического окружения.
Если из примера Как часто в детстве я играл Его Очаковской медалью уб-
рать темпоральные обстоятельства, остается предикат с имперфектив-
но-процессуальной, а не итеративной функцией. В примерах (1) И кот уче-
ный свои мне сказки говорил', (2) И назовет меня всяк сущий в ней язык
повторяемость предикату придается множественностью делиберативного
объекта в (1) и субъектов в (2).
Сравним еще пушкинские строки: (1)Ис каждой осенью я расцветаю
вновь и (2) Вы расцвели — с благоговеньем Вам ныне поклоняюсь я. В (2)
перфективный глагол расцвели представляет фиксируемый в момент вос-
приятия результат непроизвольных изменений в адресате. Тот же глагол в
несов. виде расцветаю в (1) мог бы выражать продолжающийся процесс.
Но темпоральные показатели с каждой осенью и вновь закрепляют за ним
значение регулярно повторяющегося предельного состояния, то есть значе-
ние перфективность + итеративность.
418
В стилизованном под фольклор рассказе о домовом читаем: Домовой —
мужичок хозяйственный. Молоток взял, дощечку прибил. Брошенную ва-
режку припрятал... (Русские суеверия); глагольные предложения сообща-
ют не о конкретных, единичных действиях, а об обычном поведении, нра-
вах домового. И здесь на аористивиые и перфективные функции
накладывается значение итеративности.
Ср. из рассказов К. Д. Ушинского о животных: Ласкается кот, выгиба-
ется, хвостиком виляет, глазки закрывает, песенку поет, а попалась
мышка — не прогневайся! (Васька); Петя-петушок беспорядков не лю-
бит — сейчас семью помирил: ту за хохол, того за вихор, сам зернышко
съел, на плетень взлетел, крыльями замахал, во все горло заорал: «Ку-ка-
ре- ку!» (Петушок с семьей). Динамические аористивиые глаголы, результа-
тивно-перфективные и даже безглагольные конструкции с аористивной
функцией получают в контексте дополнительное значение узуальной по-
вторяемости.
То же в фрагменте из сказки «Петушок-Золотой гребешок и чу-
до-меленка»:
Взяла меленку, повернула разок — глядь, упали на стол блин да пирог!
Повернула еще разок — опять упали блин да пирог. Что ни повернет —
все блин да пирог, блин да пирог!
Периодичность, итеративность признака, выраженного глаголом или
безглагольно, — одно из условий обнаружения его искомого носителя в
жанре загадки:
Зимой в поле лежал. А весной в реку побежал (снег);
Зимой беленький, А летом серенький (заяц);
Летом вырастают, А осенью опадают (листья).
У Бунина в цикле «Провансальские пересказы» крестьяне в святочный
вечер рассказывают истории о нечистой силе, об оборотнях, принимавших
облик домашних животных, что-то вытворявших, а потом таинственно ис-
чезавших; так, о черной свинье: всегда пропадала, как не бывало, как про-
валилась — синонимический ряд перфективных предикатов, о
повторяющихся событиях. И здесь перфективность, переход в иное
состояние, совмещается с итеративностью.
Исследователями обсуждается также вопрос о виде глагола с «кванта-
ми» кратности [Sdmon 1979; Barentsen 1996]: почему лексически те же гла-
голы, при тех же показателях «ограниченной кратности» выступают то в
сов. виде, то в несов. виде? Ср. примеры из доклада А. Барентсена на Кра-
ковском аспектологическом симпозиуме 1996 года:
(1) ...Негромко трижды сказала: — Уйди. Уйди. Уйди. (Шукшин);
(2) — Николка, я тебе два раза уже говорил, что ты никакой остряк...
(Булгаков);
419
14*
(1 а) Зеленин дважды постучал w, не дождавшись приглашения, вошел
(Аксенов);
(2а) Клавдя несколько раз стучала в дверь, звала завтракать, Кузьма
не выходил (Шукшин).
Композиционно-синтаксический подход помогает увидеть, что здесь,
как и в приведенных выше примерах, значение повторяемости привносится
в конструкцию показателями кратности, а различия в видах определяются
коммуникативными типами текста: в примерах (1) это репродуктивно-
повествовательный регистр с аористивным предикатом; три или два акта
действия связаны таксисной последовательностью, непосредственно сменяя
друг друга; в примерах (2) — информативно-повествовательный регистр с
имперфективным предикатом, действия и интервалы между актами не при-
креплены к определенному моменту времени.
Обобщая наблюдения этого параграфа, можно сказать: если значение
повторяемости, итеративности сопровождает не только глаголы несов. ви-
да, но и глаголы сов. вида и даже безглагольные акциональные конструк-
ции, сохраняя и в них функциональные различия, неправомерно считать
повторяемость действия функцией имперфекта. Условия, при которых
включение сигналов кратности при аористивных глаголах не изменяет ре-
гистрового репродуктивного характера текста, как в последних примерах
(1) и (1а), должны быть изучены более обстоятельно. В большинстве же
случаев признак повторяемости связывает высказывание с информативным
регистром, поднимая происходящее от единичного к суммарному. При этом
участие в такой конструкции глагола несов. вида типично, но не обязатель-
но, и не менее типична комплексность средств, достигающих эффекта по-
вторяемости. По-видимому, справедливее видеть в итеративности и повто-
ряемости не столько аспектологическую, сколько композиционно-
текстовую категорию.
5. Итак, выясняется, что при бесспорном главенстве видо-временных
форм в выражении композиционно-текстовых функций, для реализации
этих функций не обязательны ни закрепленное время, ни вид, ни даже на-
личие глагольного слова.
Рассмотрим еще функционально-текстовые возможности безглаголь-
ных конструкций.
5.1. Безглагольные модели, экспрессивно-динамически воспроизводя-
щие действие, чаще перемещение в последовательном аористивном ряду
или в перфективном результате, в хронотопе наблюдателя, представляют
репродуктивно-повествовательный регистр:
Нет ни одной души в прихожей. Он в залу; дальше: никого (Пушкин);
...А влево вышло хуже... И — бух Осел, и с Филином, в овраг (Крылов); Как
420
вдруг Дверь настежь — ив дверях супруг. Красотка', «ах!» (Лермонтов);
Мать из хаты за водой, А в окно — дружочек (М. Цветаева); Только они
за порог, а свинья — хрюк! и всей своей тушей им на ноги, а они через
нее вниз головой... (Бунин); Настя сняла тяжелый амбарный замок, толк-
нула прилипшую дверь... Мимо холодной плиты с вмазанным котлом, ми-
мо картофелемойки, вглубь, к клеткам (В. Тендряков); Лиса берегом, бе-
регом наверх — ив лес (Е. Чарушин); Дягилев — в местную прокуратуру
(Известия, 1991).
Реже встречающееся значение узуальности, повторяемости действий
позволяет видеть в безглагольных моделях информативно-повествователь-
ный регистр:
Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня, И рысью по полю при первом
свете дня (Пушкин); [Павлин] Второе дело: как барышня из экипажа,
сейчас все к ручке... (Островский); Да и стирка была раньше не та, что
сейчас, когда в кнопку — тык, ручку покрутил и получай чистые портянки
(Е. Попов); Другие в кино, на гулянку, а он — за книжки (Правда, 1982);
Чиновники — в новую атаку: реализуй прежний проект! Друзья — с уго-
ворами... (Лит. газета, 1988).
Безглагольные конструкции в пословицах представляют генеритивный
регистр:
С глаз долой — из сердца вон: На хорошей лошадке по дорожке, а на ху-
дой по сторонке: Лучше в пучину, чем в кручину: Седина в бороду, а бес в
ребро: Ты за дело, а дело за тебя: Молодой на битву, а старый на думу: Два
брата на медведя, а два свата на кисель (примеры из В. Даля).
5.2. Не только безглагольные предложения со значением движения, ак-
тивного действия, но и имена существительные, лексемы или синтаксемы,
прямо или опосредованно означая процесс, событие, состояние, служат пре-
дикативными (пли «полупредикативными») компонентами предложения,
вступая в таксисные отношения с другими предикативными единицами как
носители композиционно-синтаксических функций.
Прежде всего это касается имен-дсвсрбативов. Наблюдения над семан-
тикой подтверждают гипотезу Ст. Кароляка о роли корневой глагольной
морфемы в выражении вида: вид трактуется как внутреннее свойство поня-
тий, обозначаемых лексическими морфемами, и конкретные понятия при-
надлежат либо к моментальному, либо к длительному виду [Кароляк 1995,
101]. В именах, образованных от глагольных корней, это различие сохраня-
ется. Ср. девербативы: с моментальным значением: бросок, толчок, пры-
жок, шаг, укол, взмах, вспышка, выстрел, с длительным: курение, стирка,
пляска, беседа, торговля, игра, косьба, дежурство: как разновидность дли-
тельного может быть выделено значение кратности: бульканье, громыхание,
тряска, пальба, капель, ржание, лай, махание, перестрелка. По идее
421
С. Кароля ка, с корневой морфемой вступают в видовую конфигурацию
грамматические морфемы и — добавим — контекстные средства, уточняя
или обогащая видовую структуру слова, предназначая или подготавливая к
выполнению текстовой функции.
Ср. девербативы в аористивных функциях в тексте: И окрику вслед —
охлест, И вновь бубенцы поют (М. Цветаева); Трах-max-max... Вынос кис-
ти по цели И залп на бегу (Б. Пастернак); Уж выход мой! Мурашками, спи-
ной предчувствую прыжок свой на арену (Б. Ахмадулина); Отдыхаю. Беру
ноты. Пробую голос. Стук в дверь (Ф. Шаляпин).
В имперфективно-процессуальной: Оттого-то шум и клики В Петер-
бурге-городке. И пальба, и гром музыки... (Пушкин); На бесконечном, на
вольном просторе Блеск и движение, грохот и гром (Тютчев); А на улице
снежной и сонной суматоха, возня, голоса (Блок); Тихо. Тоненький голос
птицы. Бег воды по камням (В. Песков).
В информативном регистре будут использованы имена оценочные, типа
медицинских и социальных диагнозов, имена отвлеченных понятий (пере-
лом, сотрясение, кризис, успех, достижение, совпадение, соответствие,
отношение, причина и т. п.): У него, как оказалось, вывих (М. Шолохов).
Функционально маркированными бывают и имена со значением заня-
тия, деятельности: директорство — имперфективно-процессуальное поло-
жение, удальство — либо квалификация одноактного поступка, либо им-
перфективно-качественная характеристика; предательство —
перфективная квалификация поступка; воровство — либо перфективная
квалификация поступка, либо имперфективное занятие; кристаллизация —
перфективный результат; и агентивные имена, ср. спаситель и спасатель',
убийцей, доносчиком, помощником лицо может быть названо и по одноакт-
ному поступку (перфективно), и по повторяемому, постоянному занятию
(имперфективно). Т. В. Булыгина права, противопоставляя ряд существи-
тельных «перфективного типа» (по А. Вежбицкой) имеющемуся мнению о
присущем субстантивным предикатам значении только постоянного свой-
ства. Но и в ее примерах можно заметить, что имена свидетель и за-
стрельщик выступают первый раз в собственно перфективной, а во вто-
рой — в имперфективно-узуальной функции (Он был свидетель умиленный
Ее младенческих забав — разных забав, неоднократно или постоянно) [СТП
1982, 27—28]. Ср. в другом фрагменте из Пушкина: Узнай, Руслан: твой
оскорбитель Волшебник страшный Черномор, Красавиц давний похити-
тель, Полнощных обладатель гор.
Здесь каждый из трех отглагольных субстантивов сохраняет коммуника-
тивно-синтаксическую функцию мотивирующего глагола: оскорбитель —
перфективную, похититель красавиц — перфективно-итеративную, облада-
тель — имперфективно-описательную.
422
В одном из разделов выше (с. 44) приводились примеры употребления
предметно-конкретных имен в значении признаковых, процессуальных:
Дорогой разговорились} За столом шутили; В поезде дочитал; На елке бы-
ло весело и т. п. В этих случаях реализуются таксисные и композиционные
потенции безглагольных «полупредикативных» единиц.
6. Итак, видо-временные формы глаголов, в которых мы видим носите-
лей композиционно-синтаксических функций, «растворяются», «исчезают»,
а функции остаются? Не означает ли это, что исчезает из-под ног лингвис-
тическая почва или не срабатывает безотказный треугольник «форма —
значение — функция»?
Объяснение возможно в добрых лингвистических традициях. Лингвис-
тике известно разграничение морфологизованных/неморфологизованных,
грамматикализованных/неграмматикализованных, первичных/ вторичных,
центральных/периферийных средств выражения тех или иных значений.
Представляется правомерной и постановка вопроса о «композиционно-
синтаксической иерархии» [Виноградов 1976, 371] применительно не толь-
ко к отдельному произведению, но и к системе языковых средств.
Признавая, что видо-временные формы глаголов язык выработал для
осуществления ими композиционно-синтаксических функций как морфоло-
гизованные средства, логично допустить, что в параллель к ним, в дополне-
ние к ним, с дополнительными смысловыми и экспрессивными прираще-
ниями, язык располагает и другими, неморфологизованными (хотя не без
своей морфологии) способами реализовать те же функции. В этом можно
видеть проявление оппозиции изосемичность/неизосемичность и признаки
организованности ее средств по принципу поля, с центром и периферией.
Остается уточнить: функции чего? Полагаю, что и по отношению к
русскому языку и к языкам вообще (в той или иной мере — по-разному)
речь идет о языковых средствах воплощения нескольких способов познания
человеком мира или способов реализации сфер человеческого сознания,
способов структурирования пространственно-временного представления
познаваемого мира, на разных по степени конкретности/абстрактности сту-
пенях мыслительной деятельности. Разные комбинации этих способов, пре-
творенные в речь, и создают структуру текста.
На основании изложенного возможно утверждать, что коммуникатив-
ные типы речи (регистры), при само собой разумеющихся различиях в тех-
нике реализации, принадлежат к категории универсалий, иначе были бы
неосуществимы адекватные переводы текстов. Не случайно поддержку
этому тезису находим в философской мысли. По Канту, «всякое наше зна-
ние начинает с чувств, переходит затем к рассудку и заканчивается в разу-
ме». Язык не может не обеспечить средствами эти гносеологические зако-
номерности.
423
Обязательным, константным для всякого текста, для фрагмента текста
являются его категориальная семантика, содержание, и композиционно-
регистровая позиция говорящего. Средства воплощения этого содержания
составляют репертуар, из которого говорящий волен избирать глагольные и
неглагольные предикаты, акциональной и неакциональной семантики, их ви-
до-временные формы, имена из оппозиций референтные/нереферентные,
одушевленные/неодушевленные, конкретные/отвлеченные, а также по мере
необходимости дейктические, модальные показатели, темпоративы и т. д.
Так создается «образ мира, в слове явленный» (Б. Пастернак).
7. Обсуждение роли категориальной семантики глаголов и имен в
оформлении регистровых различий продолжим анализом способов номина-
ции действий, процессов, событий соответственно позиции говорящего.
7.1. «...Лингвист не может освободить себя от решения вопроса о спо-
собах использования преобразующею личностью того языкового сокрови-
ща, которым она могла располагать. И тогда его задача — в подборе слов и
их организации в синтаксические ряды найти связывающую их внутренней,
психологической объединенностью систему и сквозь нее прозреть пути эс-
тетического оформления языкового материала», — писал В. В. Виноградов
в работе «О задачах стилистики. Наблюдения над стилем Жития протопопа
Аввакума» [Виноградов 1980, 3]. Эта формулировка и устанавливает фокус
исследования — «преобразующая личность», автор, использующий языко-
вой материал для реализации своих коммуникативно-эстетических целей,
подбирающий слова и организующий их в синтаксические ряды, — и ука-
зывает направление лингвистического анализа не только художественного,
но любого текста.
«Подбор слов и организация их в синтаксические ряды» производится в
рамках текстовых регистров. Так, моделируемая в репродуктив-
но-повествовательном регистре как бы непосредственно воспринимаемая
субъектом динамическая смена событий образует сюжет, развивающийся на
фоне статической одновременности конкретных предметов и явлений (ре-
продуктивно-описательный регистр): В исходе десятого я встал и вышел. На
дворе было темно, хоть глаз выколи. Тяжелые холодные тучи лежали на
вершинах окрестных гор, лишь изредка умирающий ветер шумел вершинами
тополей, окружающих ресторацию; у окон ее толпился народ. Я спустился с
горы и, повернув в ворота, прибавил шагу. В этом фрагменте из «Героя наше-
го времени» сюжетные предложения — первое и последнее — с акциональ-
ными аористивными предикатами, называющими последовательные дейст-
вия Печорина (встал, вышел, спустился, повернул в ворота, прибавил шагу),
разделены фоновыми предложениями с неакциональными имперфективными
предикатами (было темно, тучи лежали, ветер шумел, народ толпился), со-
424
общающими о наблюдаемом героем состоянии среды, в которой разворачи-
вается действие.
Понятие регистра — абстракция определенной степени. Естественно, не
предполагается, что для каждого объекта или события в рамках регистра
имеется только один способ именования. Рассмотрим, как говорящий ис-
пользует номинативные ресурсы языка для изображения актуально наблю-
даемого (или воображаемого как актуально наблюдаемое) события в репро-
дуктивном регистре.
7.2. Наблюдаемое событие, происходящее в материальном мире, может
изображаться в языке тремя способами:
(1) общеперцептивным — Он листал страницы; Маша печатает на
машинке; Стражники выхватили мечи;
(2) частноперцептивным — Он шуршал страницами; Маша стреко-
чет на машинке; Стражники забряцали мечами (для номинации действия
избирается один из его перцептивных компонентов — слуховой);
(3) интерпретационным — Он искал между страниц записку, Маша
заканчивает диплом; Стражники приготовились к обороне (действие ин-
терпретировано говорящим с позиций знания — выделен целевой компо-
нент).
Общеперцептивный способ выражения основан прежде всего на зри-
тельном восприятии и сразу дает нам «картинку», представляет событие как
«визуальный объект» (Р. Якобсон). В частноперцептивном способе актуа-
лизуется, «активизируется» один из каналов сенсорного познания (единст-
венный задействованный в описываемой ситуации восприятия или не един-
ственный и выбранный говорящим в соответствии с его коммуникативно-
эстетическими намерениями). При интерпретационной номинации к на-
блюдению добавляется эмоционально-оценочная реакция, осмысление со-
бытия, включение его в причинно-следственные связи, что уводит нас от
непосредственной наблюдаемости в область трактовок, догадок, логических
выводов — в область информативного регистра.
7.3. Помимо выбора одного из способов номинации говорящий может
сочетать, сополагать несколько способов в одной коммуникативной едини-
це — предложении (используя однородные сказуемые или сочетая основ-
ное сказуемое и полупредикативный компонент — деепричастие, причас-
тие, признаковое имя) или в разных предложениях. Мы будем использовать
термин перцептивизация, чтобы обозначить усиление, акцентирование,
обогащение изобразительного плана путем замены общеперцептивного вы-
ражения на частноперцептивное (ср. Он вышел из гостиной и Мышлаев-
ский... зашлепал шпорами из гостиной — Булгаков) или совмещения част-
425
ноперцептивного с другими способами выражения {Шлепая шпорами, он
вышел из гостиной). Соответственно интерпретация — это усиление ин-
формативного плана через экспликацию цели, причины, намерения, объяс-
нение смысла действия, выражение эмоционально-оценочной реакции (это
может быть инференция наблюдателя или «подключение» внутренней точ-
ки зрения действующего субъекта).
Приведем примеры перцептивизации и интерпретации в пределах пред-
ложения.
Перцсптивизация: Вышел дед с крыльца, видит — полно жандармов,
ходят, звенят тесаками (Паустовский) — «зрительный» и «звуковой» од-
нородные предикаты; — А нуте скажить хлопцам, щоб выбирались с хат,
тай по коням, — произнес Козырь и перетянул хрустнувший ремень на
животе (Булгаков) — «зрительный» предикат и «звуковое» причастие;
...Только потревоженные белки шлялись, шурша лапками, по столетним
стволам (Булгаков) — «зрительный» предикат и «звуковое» деепричастие.
Интерпретация: «Та-та-там-та-там», — пел трубач, наводя ужас и
тоску на крыс; Изводя душу, убивая сердце, напоминая про нищету, об-
ман, безысходную дичь степей, скрипели, как колеса, стонали, выли в гуще
проклятые лиры; Две голубоватые луны, не грея и дразня, горели на плат-
форме (Булгаков).
Здесь полупредикативные компоненты и основные предикаты называ-
ют одно и то же действие или состояние, представляя разные позиции на-
блюдающего: общеперцептивную, частноперцептивную, интерпретацион-
ную. На уровне тактики текста говорящий/пишущий выбирает тот или иной
способ изложения и использует для него соответствующие семантико-
грамматические средства. Интерпретационный способ номинации реализу-
ется глаголами с целевым, каузативным, эмоционально-оценочным компо-
нентом, расширяющими субъектную перспективу высказывания {лиры из-
водили душу, убивали сердце, напоминали про нищету слушателям, две луны
не грели и дразнили солдата на платформе). Перцептивизации служат глаго-
лы и другие способы обозначения звуковых, частно-зрительных (цветовых
и световых), обонятельных признаков.
Таким образом, возможность перцептивизации и интерпретации обес-
печена словарным составом языка (в первую очередь, наличием глаголов с
соответствующими семантическими компонентами) и грамматическими
средствами (полупредикативные элементы — прежде всего деепричастия и
признаковые существительные). Количественное соотношение в тексте
перцептивной и интерпретационной номинации, выбираемой автором для
наблюдаемых событий, порядок следования номинаций при их дублирова-
нии (сначала наблюдение, потом объяснение или наоборот, ср.: С улицы
пахнет рогожами. Завтра ярмарка и на Соборную площадь съезжаются
телеги (Паустовский) — Завтра ярмарка и на Соборную площадь съезжа-
426
ются телеги. С улицы пахнет рогожами), так же как и наличие нсинтер-
претированных наблюдений или интерпретаций без общеперцептивной но-
минации, может служить характерной приметой отдельного текста или сти-
ля автора.
7.4. Языковое отражение соответствует закономерностям человеческого
восприятия, открытым современной когнитивной психологией. В ней на сме-
ну теории пяти чувств («модальностей» зрения, слуха, осязания, обоняния,
вкуса), по отдельности поставляющих в мозг необработанные ощущения,
пришла идея предсказующих схем, перцептивных циклов и совместно дейст-
вующих перцептивных систем, обеспечивающих восприятие и понимание
объектов и событий в их цельности и динамике.
Один из основоположников этой концепции У. Найссср отмечает в
фундаментальном исследовании «Познание и реальность»: «Большинство
событий, по крайней мере те, которые нам интересны и на которые мы об-
ращаем внимание, связаны со стимуляцией более чем одной сенсорной сис-
темы. Мы видим, что кто-то идет, и слышим звуки его шагов, или же слу-
шаем, что он говорит, одновременно видя его лицо. Мы смотрим на вещи,
которые мы трогаем, и ощущаем движения нашего тела как кинестезиче-
ски, так и визуально. <...> Схемы, обеспечивающие прием информации и
направляющие дальнейший ее поиск, не являются зрительными, слуховыми
или тактильными — они носят обобщенно перцептивный характер» [Найс-
сер 1981, 51—52]. «В нормальном окружении большинство доступных вос-
приятию объектов и событий обладают значением. <...> Значения могут
восприниматься и действительно воспринимаются. Мы видим, что данное
выражение лица представляет собой циничную усмешку, или что предмет
на столе — ручка, или что вот там под надписью „Выход" есть дверь. <...>
Увидите ли вы значение улыбки или только ее форму, зависит от того, в ка-
кой перцептивный цикл вы вовлечены...» [Найссер 1981, 91—93]. «Обоб-
щенно перцептивному характеру» человеческого восприятия соответствует
общеперцептивный способ номинации в языке. Частноперцептивная номи-
нация акцентирует одну из «модальностей», а интерпретационная отражает
«восприятие» значений.
Мы предлагаем выделять разные уровни интерпретации репродуцируе-
мого события, в первую очередь восстановление актуально находящейся
вне поля зрения субъекта «картинки» по частноперцептивному компоненту,
чаще всего звуковому, и причинно-следственную, целевую, эмоционально-
оценочную и т. д. интерпретацию доступной зрительному восприятию
субъекта «картинки».
Продемонстрируем различие между уровнями, стадиями интерпретации
на фрагментах текста.
Потом голоса затихли, нянька ушла, но полоска света под дверью не
погасла. Потапов слышал, как шелестят страницы, — Татьяна Петров-
427
на, должно быть, читала. Потапов догадывался', она не ложится, чтобы
разбудить его к поезду (Паустовский).
Здесь представлено частноперцептивное (зрительное и звуковое) изобра-
жение воспринимаемого героем (светлый курсив), предположительное (долж-
но быть) восстановление «картинки» (общеперцептивная номинация — жир-
ный курсив), и наконец — причинно-следственная интерпретация (под-
черкивание).
В следующем примере пропущено одно из звеньев — восстановление
«картинки»: Бубенчики, скрип саней по снегу, лошадиное фырканье и голоса
послышались под окнами. Алексей переглянулся с Афанасьичем', кто мог быть
в такой поздний час? Уж не из дворца ли, от батюшки? (Мережковский).
Здесь первое предложение представляет звуковой частноперцептивный
план, вполне естественный: воспринимающий субъект (царевич Алексей)
находится в доме и не видит, но только слышит, что происходит под окна-
ми. Он понимает: кто-то приехал, но это интерпретационное звено не вы-
ражено (ср.: Послышались бубенчики и скрип саней. Приехал гонец), а вто-
рое предложение сразу представляет размышления героя над тем, кто и
откуда приехал.
В этих примерах эксплицировано совпадение наблюдателя и интерпре-
татора. Но в тексте, где есть разные претенденты на роль носителя точки
зрения, наблюдатель и интерпретатор могут не совпадать. В следующих
примерах будет видно, что распределение способов номинации между раз-
ными субъектами в тексте — автором и персонажами — тоже служит спо-
собом организации текста.
7.5. В случае дублирования, сочетания разнотипных номинаций собы-
тия встает вопрос и о специфике видо-временных характеристик соседст-
вующих в тексте предикатов, служащих обозначениями одного и того же
события. Современный коммуникативный подход к виду и времени как к
таксисным категориям, отражающим последовательность/одновременность
событий в тексте, статическую или динамическую позицию наблюдателя,
соотношение сюжета и фона, сюжета и внссюжетных элементов, разных
темпоральных линий и т. д., ведет начало от работы В. В. Виноградова
«Стиль „Пиковой дамы“», где «не только приемы выбора действий, но и
формы их последовательного течения» были рассмотрены как важнейшая
характеристика структуры текста. Именно в области видо-временных форм
«синтаксис неразрывно связан с семантикой развития сюжета». В преды-
дущих разделах «Грамматики» уже были выявлены общие закономерности
функционирования глагольных форм в разных текстовых регистрах, основ-
ные типы взаимодействия видо-временного грамматического значения с се-
мантикой глагольной основы, образующие функциональную парадигму гла-
гола, предложена трехмерная система временных координат текста,
включающая хронологическую, историческую ось Ть таксисную, событий-
428
ную Т2 и перцептивную Т». Дополним эту картину анализом видо-временных
особенностей предикатов при дублировании обозначения одного события.
В том, что эти особенности существуют, убеждает сравнение следую-
щих примеров:
(а) За окном послышались бубенчики и скрип саней. Царевич выбежал на
крыльцо (при невозможности *Это царевич выбежал на крыльцо)',
(б) За окном послышались бубенчики и скрип саней. Приехал гонец (или:
Это приехал гонец).
В случае (а) перед нами два последовательных сюжетных события. Они
репродуцируются в предложениях с предикатами совершенного вида: одно из
них представлено через слуховое восприятие (совершенный вид — послыша-
лись — показывает начало восприятия), другое — каузированное этим событи-
ем активное действие лица, выступавшего в первом предложении как субъект
восприятия. В случае (б) перед нами одно событие. Оно репродуцировано че-
рез слуховой компонент в одном предложении и проинтерпретировано в дру-
гом. Здесь последовательность предикатов совершенного вида в тексте не обо-
значает последовательности событий в повествовании.
Просматривается общая закономерность. Чтобы передать событие в ре-
продуктивном регистре, характеризующемся синхронностью событийной и
перцептивной временных осей (линий Т2 и Tj), часто достаточно «привя-
зать» его к «пересечению» этих осей только одной номинацией, обладаю-
щей соответствующими видо-временными признаками. Видо-временная
характеристика другой номинации может автономизироваться от перцеп-
тивной/событийной темпоральной линии. Временная локализация осущест-
вляется на семантическом уровне через отнесенность обеих номинаций к
одному событию.
Продемонстрируем особенности временного таксиса при дублировании
номинации на примере, в котором интерпретационная и перцептивная но-
минации представлены в разных предложениях. Обратимся к отрывку из
романа Мережковского «Петр и Алексей», где чередуются наблюдения и
объяснения, интерпретации:
Когда въехали на деревянный подъемный мостик Лебяжьей канавы, из
Летнего сада запахло земляною, точно могильною, сыростью и гнилыми
листьями — садовники в аллеях сметали их метлами в кучи. На голых
липах каркали вороны. Слышался стук молотков. Это мраморные статуи
на зиму, чтоб сохранить от снега и стужи, заколачивали в узкие длин-
ные ящики. Казалось, воскресших богов опять хоронили, заколачивали в
гробы. Меж лилово-черных мокрых стволов мелькнули светло-желтые
стены голландского домика с железною крышею шашечками, жестяным
флюгером в виде Георгия Победоносца, белыми лепными барельефами, изо-
бражавшими басни о чудах морских, тритонах и нереидах, с частыми ок-
нами и стеклянными дверями прямо в сад. Это был Летний дворец.
429
Здесь два дистантных восприятия — запахло сыростью и гнилыми ли-
стьями и слышался стук молотков — интерпретированы через восстанов-
ление картинки: садовники сметали листья и статуи заколачивали в ящи-
ки. Совершенный вид глагола обонятельного восприятия — запахло — в
первом предложении фиксирует начало восприятия — попадание движуще-
гося перцептора в среду, обладающую особенными перцептивными при-
знаками (с другой стороны, этот совершенный вид может рассматриваться
как «включение» перцептивной позиции персонажа-наблюдателя). Далее
слуховые восприятия, в реальности, моделируемой в тексте, одновремен-
ные обонятельным, вводятся имперфективами {каркали вороны, слышался
стук молотков), подчеркивающими единство перцептивного пространства
в продолжение пути, описываемого в этом абзаце, и тождество субъек-
та-перцсптора. Обе интерпретации, и относящаяся к совершенному виду
запахло сыростью и листьями, и касающаяся слуховой перцепции, выра-
женной имперфективом, слышался стук молотков, представлены несовер-
шенным видом — сметали и заколачивали. Можно ли говорить о разновре-
менности запахло и сметали и одновременности слышался стук молотков
и статуи заколачивали на зиму? Очевидно, нет. Эти интерпретации, объяс-
нения, принадлежат принципиально иному временному плану, чем сенсор-
ные впечатления, полученные перцептором в их конкретной актуальной
длительности, на «пересечении» событийной и перцептивной темпораль-
ных линий. При интерпретации «линия Т3 дистанцируется от Т2», «способ
познания не сенсорный, а логический, рефлексивный» [Золотова 1995, 90—
91], выводящий нас в информативный регистр. Отсюда темпоральная несо-
относитсльность между предикатами, реализующими разные виды номина-
ции одного события, оказывающаяся одной из языковых манифестаций
«параллельности мира вещей и событий и мира мыслей» [Онипенко 1995,
93]. Изменение видовой характеристики «перцепционального» предиката
изменит его положение на совпадающем участке осей Т2 — Т3, но не по-
влияет на предикат логически восстановленной «картинки», не локализо-
ванный на перцептивной линии Т3: Пахло сыростью. Это садовники сме-
тали листья в кучи’, Послышался стук молотков. Это статуи
заколачивали на зиму. Ср. в другом нашем примере: С улицы пах-
нет/запахло рогожами. Завтра ярмарка, и на площадь съезжаются те-
леги.
Обратим внимание и на то, что в этом тексте не все наблюдения и объ-
яснения принадлежат одному субъекту. Наблюдатель — Петр I, едущий из
Зимнего дворца в Летний. Первые два объяснения могут принадлежать его
внутренней речи, это «актуальные» объяснения, следующие во времени ро-
мана в сознании Петра за восприятием: по запаху и звуку воспринимающий
субъект, подключив свои мыслительные способности, может догадаться о
происходящем событии. Но Летний дворец Петр прекрасно знает, ему не
430
надо угадывать, что это, интерпретировать восприятие. Поэтому предложе-
ние «Это был Летний дворец», очевидно, представляет голос автора, его
комментарий для читателя. Автор подключается уже в описании архитек-
турных деталей дворца, предназначенном для читателя (вряд ли эти под-
робности, сто раз виденные, привлекают внимание Петра), но именно в по-
следнем предложении его комментирующее сознание явно отделяется от
сознания и восприятия героя. Ср. с ранее приведенными текстами, где экс-
плицировано совпадение наблюдателя и интерпретатора.
Таким образом, выясняется, что «перцепциональная» и «интерпретаци-
онная» одновременность и последовательность принципиально отличаются
от акциональной одновременности и последовательности. Это еще раз до-
казывает факт взаимодействия лексического значения глагола с его видо-
временными характеристиками в условиях определенного регистра текста.
Акциональный, перцептивный и интерпретационный планы текста разви-
ваются в разных, отчасти параллельных, отчасти пересекающихся времен-
ных плоскостях, как и в реальности протекают наши действия, мысли и
восприятия. А глагольные формы в аористивной, перфективной, имперфек-
тивной функции обеспечивают динамику (сюжетное движение событий,
смену восприятии и интерпретаций) или статику этих планов, их чередова-
ние и соотнесенность.
7.6. Предварительные наблюдения показывают, что способы номина-
ции события (в широком понимании) могут рассматриваться в числе стиле-
образующих факторов при изучении языка писателей. Т. Манн писал:
«Восприимчивость людей и в особенности художников разделяется на зри-
тельную и слуховую, есть люди, которым мир является в зрительных образ-
ах, есть и другие, для которых важнейший орган восприятия — слух». Эта
возможность подтверждается и результатами исследований психологов, де-
лящих людей на типы по преобладающей системе сенсорного восприятия.
Нам приходилось слышать, как два музыканта характеризовали звук одного
и того же инструмента как «яркий» и «густой». В этом можно искать и ис-
токи оригинальной метафорики — «дынный запах» и «дынный закат».
Помимо психологической предрасположенности к тому или иному типу
восприятия существует и сознательное использование разных видов пер-
цептивизации и интерпретации говорящим. Это проблема стыка наук, до-
ныне слабо изученная. Усиление, ослабление, смещение общс/частно-
перцептивного и интерпретационного планов может становиться художест-
венным приемом, даже способом изображения. Закончим примером такого
приема, создающего комический эффект (и иллюстрирующего несовпаде-
ние интерпретации наблюдателя и внутренней интенции субъекта действия,
отражающееся в разных номинациях), из книжки Г. Остера «Зарядка для
хвоста»:
431
Попугай вышел на поляну и увидел мартышку. Мартышка карабкалась
на высокую финиковую пальму. Она долезала до середины ствола и очень
быстро съезжала вниз.
«Чем занимается мартышка?» — спросил сам себя попугай и тут же
сам себе ответил: — Мартышка катается. — Катаешься? — спросил по-
пугай мартышку.
— Лезу! — сказала мартышка и снова полезла на пальму.
Здесь автор-сказочник, попугай — персонаж-наблюдатель и «смелый»
интерпретатор, мартышка — действующий и целеполагающий субъект да-
ют три номинации одной и той же ситуации: автор — «синхронно» с этой
ситуацией, в актуальном настоящем, попугай и мартышка — на информа-
тивном уровне, настоящее время глаголов в их диалоге неактуальное (во
время разговора мартышка не лезет и не катается). На фоне «объективной»
авторской репродукции (мартышка карабкалась, когда попугай вышел на
поляну и увидел ее) комический эффект создается несовпадением в точках
зрения попугая, оптимистически актуализирующего «гедонистический» ас-
пект ситуации, которую он наблюдал, и мартышки. С точки зрения попугая,
мартышка развлекается, «катается» ради удовольствия. У мартышки инте-
рес прагматический, лазанье для нее — целенаправленное действие ради
обладания финиками, растущими на пальме, а катанье, точнее, скатыванье
(у мартышки не хватает сил, чтобы добраться до верха), — инволюнтивный
процесс, мешающий достижению результата. (А в этом абзаце представлен
следующий уровень интерпретации — через номинации, которыми лин-
гвист в информативном регистре научного текста раскрывает коммуника-
тивный смысл речевых действий: Автор объективно репродуцировал со-
бытие: Попугай актуализировал «гедонистический» аспект ситуации:
Мартышка выразила свой прагматический интерес).
8. Показав, что роль определенных языковых средств раскрывается и
реализуется в текстовых структурах, рассмотрим отношение к тексту ряда
вводно-модальных слов, которые принято было описывать в рамках пред-
ложения.
8.1. Одна из групп вводных слов связывалась с текстом еще Академи-
ческой Грамматикой 50-х годов: констатировалось, что при помощи ввод-
ных слов и вводных сочетаний слов (кстати, к примеру, наконец, вдобавок,
в частности, главное: во-первых, во-вторых и т. д.; следовательно, напро-
тив, таким образом: повторяю, подчеркиваю, напоминаю и др.) говорящий
может указывать на то, в каком отношении к контексту речи находится со-
держание данного предложения.
В известной статье «Метатекст в тексте» Анна Вежбицка взглянула бо-
лее широко на это явление, показав в тексте «метатекстовые нити» выска-
зываний о самом высказывании [Вежбицка 1978]. Говорящий эксплицирует
432
или комментирует свои речевые действия, расчленяя на части и скрепляя
речевой текст, устанавливая между частями отношения последовательно-
сти, большей или меньшей значимости, логической связи, или указывает на
способ выражения, на его смысловое, стилистическое или модальное отно-
шение к контексту. Среди метатекстовых средств, «метаорганизаторов»
рассматриваются глаголы речевого действия, перформативы (говорю о...,
формулирую, резюмирую, подытожу, перехожу к..., повторяю, продол-
жаю, добавляю, утверждаю, предупреждаю, протестую, соглашаюсь и
др.), анафорические местоимения и артикли, некоторые союзы, вводные
слова и обороты (во-первых, во-вторых, прежде всего, наконец, кстати,
впрочем, что касается..., если речь идет о..., иначе говоря, проще говоря
и др.). Таким образом, с точки зрения организации текста обнаружилась
функциональная близость группы вводных слов с элементами, казалось бы,
совсем иного синтаксического характера. Автор предположила также, что
количественный и качественный «вклад» метатекста в текст может стать
одним из существенных показателей стилистических различий. В самом
деле, дальнейшее изучение метатекстовых средств требует смысловой и
коммуникативно-стилистической дифференциации.
Очевидно, что метатекстовые средства, служащие расчленению и логи-
зации текста, свойственны прежде всего книжно-письменным типам речи.
Именно эта особенность книжно-письменной речи сохраняется и часто
усиливается в устно-публичном монологе (докладе, лекции, научном, дело-
вом, публицистическом выступлении).
В диалоге, в устно-бытовом общении активизируются метатекстовые
средства другого рода. Прежде всего, для этой речевой сферы не характерны
метаорганизаторы текстовой структуры в целом. Комментируются либо от-
ношение данного высказывания к контексту разговора (кстати, между про-
чим, впрочем, этот, такой...), либо способ выражения, также по отношению
к тексту (короче говоря, иначе говоря, то есть...), либо степень ответственно-
сти говорящего за достоверность сообщаемого (кажется, наверно, как буд-
то, похоже, якобы, если не ошибаюсь, вероятно, конечно и под.).
Для устной речи говорящих с книжно-литературными навыками харак-
терна группа метаязыковых средств, эксплицирующих речевое намерение с
помощью перформативно-каузативного элемента воздействия на волю собе-
седника: Прошу тебя, сходи за газетой'. Умоляю прекратить', Напоминаю,
выключи утюг\ Советую не опаздывать, (ср.: Не забудь выключить утюг;
Смотри же, не опаздывай). (Ср. понятия контакторов и комментаторов в ра-
ботах Д. Брчаковой [Синтаксис текста 1979] и С. Жажи [Жажа 1982].)
Как волюнтивные средства, так и метаорганизаторы текстовой структуры
в конечном счете объединены прагматически-коммуникативной установкой
воздействия на адресата: эксплицируя членение текста и логические связи,
говорящий либо способствует восприятию и усвоению текста читателем,
433
аудиторией, либо использует дополнительные возможности, усиливающие
эффективность речевого действия. Эта их роль выступает очевиднее в свете
наблюдений над речевыми интенциями говорящего и коммуникативно-
типологическими особенностями текста.
8.2. Центральное место среди вводно-модальных слов занимают сред-
ства выражения эпистемической модальности, в ее разновидностях со зна-
чением проблематической достоверности: может быть, возможно, оче-
видно, вероятно, кажется, по-видимому, пожалуй и под. и со значением
категорической достоверности: конечно, разумеется, естественно, несо-
мненно, бесспорно и под.
Интерес к субъекту речи, говорящему как организующей категории
текста побуждает поставить следующий вопрос: зачем и при каких услови-
ях говорящий испытывает потребность или необходимость характеризовать
свое высказывание с точки зрения достоверности, ответственности за свои
слова? Ведь далеко не каждое предложение в речи сопровождается завере-
ниями в правдивости.
8.2 .1. Обратимся к примерам:
(1) А завтра, может быть, вот здесь волна седая На берег выбросит
обломки корабля (Фет, Приметы);
(2) Это был еще серенький скворец, — попытался, должно быть, вы-
лететь из гнезда, но не сдержали неумелые крылья (А. Н. Толстой, Детство
Никиты);
(3) В кабинете было тихо, — очевидно, отец никак не мог проснуться.
Наконец, зашлепали его босые ноги, повернулся ключ (там же);
(4) Татьяна попросила Литвинова отнести письмо на почту, очевидно,
с целью удалить его (Тургенев, Дым);
(5) Приказчик слушал внимательно и, видимо, делал усилия, чтоб одоб-
рять предположения хозяина (Л. Толстой, Анна Каренина);
(6) Кажется, она обрадовалась, и они вместе побежали через дорогу,
оглядываясь на мчащуюся машину (В. Распутин, Рудольфио);
(7) Очевидно, белый гусь считал, что все в этом мире существует для
него одного, и, наверное, очень бы удивился, если б узнал, что сам-то он при-
надлежит деревенскому мальчишке Степке (Е. Носов, Белый гусь);
(8) Вероятно, около самой черной тучи летали перекати-поле, и как,
должно быть, им было страшно! (Чехов, Степь);
(9) Туча свирепствовала с нарастающей силой. Казалось, она, как ме-
шок, распоролась вся, от края и до края (Е. Носов, Белый гусь);
(10) У Серого камня, может, от ее слез росла густая, с мягким посад-
ком трава (В. Белов, На Росстанном холме);
(11) Оставшись один, он не без удовольствия взглянул на свою постель,
которая была почти до потолка. Фетинья, как видно, была мастерица
взбивать перины (Гоголь, Мертвые души).
434
Материал показывает, что вводно-модальные слова с общим значением
предположительности эксплицируют позицию субъекта речи (говорящего,
наблюдателя) как посредника-перципиента между изображаемой действи-
тельностью и читателем. Они предваряют ту часть информации, которая не
может быть получена автором путем прямого видения, непосредственного
наблюдения явлений действительности. Это сообщения о событиях, отде-
ленных временем — будущим (1), либо прошедшим «досюжетным» (2) —
или пространством (3) от данного хронотопа воспринимающего субъекта; о
душевных состояниях и внутренних мотивациях поведения действующих
лиц (4), (5), (6); о ментальных состояниях, приписываемых животным (7) и
неодушевленным предметам (8); о явлениях, представляемых в виде мета-
форы, сравнения, поэтически-ирреального допущения (7), (9), (10); об уста-
навливаемых говорящим причинно-следственных связях между явлениями,
о логических выводах из изображаемого (2), (3), (11).
Модальные слова со значением предположительности служат, таким
образом, как бы оправданием включения в авторский текст нефактической
информации.
Представленные примеры ведут к вопросу о границах между регистро-
выми блоками в тексте. Роль в тексте вводно-модальных слов со значением
предположительности в том и заключается, что они в большинстве случаев
служат как бы пограничной вехой между предикативными единицами (или
группами их), принадлежащими к разным регистрам: между изображением
видимого, воспринимаемого органами чувств в конкретном хронотопе сред-
ствами изобразительно-повествовательного и изобразительно-описательного
регистров — с одной стороны, и осмыслением видимого, наблюдаемого в ре-
гистровых средствах информативного сообщения о фактах, отвлеченных от
конкретной длительности, их оценочной квалификации или логического
обобщения — с другой.
8.2 .2. Вводно-модальные слова, подчеркивающие достоверность выска-
зываемого, также выполняют в тексте пограничную функцию, сигнализи-
руя смену субъектных планов, зачастую еще более отчетливо, чем слова со
значением предположительности. Они часто употребляются на переходе от
прямой речи к авторскому тексту, для того, чтобы удостоверить соответст-
вие высказанного одним из персонажей тому, что автор (или другой персо-
наж) наблюдает в действительности.
(12) — Приятная комнатка, — сказал Чичиков, окинувши ее глазами.
Комната была, точно, не без приятности’, стены были выкрашены ка-
кой-то голубенькой краской вроде серенькой... (Гоголь, Мертвые души);
(13) — Вот так штука! — обрадовался старичок. — К старухиной-то
шубе воротник сам ползет (...)
Лиса действительно подползла к самой полынье (Мамин-Сибиряк, Се-
рая шейка);
435
(14) Шофер (...) молча раскупорил бутылку. — А где наш новоженя?
В самом деле, где был белобрысый парень? Майор оглянулся. Парень
разговаривал с высоким стариком — по-видимому, отцом (В. Белов, За
тремя волоками).
Первым членом сопоставления может быть и содержание не речи, а
мысли персонажа, см., например:
(15) Назад Левин поехал через ручей, надеясь, что вода сбыла. И дей-
ствительно, он переехал и спугнул двух уток (Л. Толстой, Анна Каренина).
В таком употреблении вводно-модальных слов (12) — (15) можно ви-
деть своего рода сопоставительно-разделительную их функцию. В отличие
от сопоставительно-разделительных союзов, реализующих свое назначение в
рамках сложного предложения, вводно-модальные слова осуществляют свою
роль по отношению к фрагментам, или блокам, текста.
Эту же их функцию можно наблюдать и в текстах монологических. В
разделе «Сложное предложение» Грамматики-80 отмечена близость к
двухместным союзам соединений модальных слов и противительного союза
(типа конечно — но, разумеется — но и под.), организующих «специфиче-
скую форму полемического соотнесения аргумента и контраргумента»
(3052, 3053) в рамках сложноподчиненного предложения с уступительным
значением. Те же модально-союзные соединения реализуют способность
организовать подобные полемические ходы и за пределами сложного пред-
ложения, в тексте.
(16) Конечно, мордвиновский Арбенин — эгоист и игрок, конечно, он
совершает страшное злодеяние. Но в то же время это человек с огромным
талантом, с чудовищною требовательностью к жизни, к окружающим, с
обостренным чувством художника (Ю. Завадский — пример Грамматики-
80, случайно попавший в иллюстрации сложного предложения);
(17) — Я, конечно, принимаю и ласкаю молодого Верховенского. Он без-
рассуден, но он еще молод’, впрочем, с солидными знаниями. Но все же это не
какой-нибудь отставной бывший критик (Достоевский, Бесы);
Ср. еще:
(18) Разумеется, тот же любитель ночного огня бросится и сам в
огонь спасать погоревшего ребенка или старуху’, но ведь это уже совсем
другая статья (там же);
(19) Саня насторожился’, он тоже не знал, что они с Митяем идут не
вдвоем. С третьим в тайге, конечно, надежней и веселей, но отчего-то
неприятно было, что он узнал о нем только сейчас (В. Распутин, Век жи-
ви — век люби).
Слова конечно, разумеется служат здесь как бы апелляцией к слушате-
лю, собеседнику, среде, вводя в этих случаях ту часть построения, которая
выражает общий жизненный опыт, расхожее мнение, очевидную для слуша-
теля логику событий («как известно», «как вы сами понимаете»), предваряет
436
возможное возражение слушателя, опирающееся на очевидность. Эта часть
построения — как бы аргумент слушателя (в конкретном или широком смыс-
ле). Вторая часть •— контраргумент говорящего (автора или персонажа), по-
лемически противопоставленный первой части; характерна, по-видимому,
для этих построений и смысловая неоднородность информации в сопостав-
ляемых частях: факт — его оценка, рациональное — эмоциональное и т. п.
Итак, наблюдения над употреблением слов со значением проблемати-
ческой и категорической достоверности показывают, что сфера действия
этих слов не ограничивается пространством предложения, их значение про-
стирается за пределы предложения, в текст. Реализуя свою текстовую роль,
«модификаторы достоверности» определяют отношение речи к действи-
тельности, но через сложное взаимодействие точек зрения говорящего и
собеседника, автора и персонажей. В этом смысле они служат средством
усложнения субъектной структуры повествования, его внутренней диалоги-
зации.
9. Наблюдения над средствами формирования коммуникативных типов
речи подкрепляют регистровым анализом некоторые системно-обоб-
щающие лингвистические идеи.
Исследователями отмечался параллелизм, соотносительность между
единичностью и собирательной/разделительной множественностью катего-
рии числа имен существительных — с одной стороны, и видо-временными
значениями глаголов разных семантических групп, выражающими гетеро-
генность/гомогенность, временную локализованность/нелокализованность
действия-состояния — с другой стороны. Последняя по времени работа —
[Мелиг 1995], с указанием предшественников. Проф. X. Р. Мелиг анализи-
рует семантические, словообразовательные, морфологические особенности
конкретно-предметных исчисляемых имен, «индивидуативов» (типа стул,
собака), и вещественных, «континуативов» (типа вода, песок) показывая за-
тем, что это противопоставление обнаруживается и в существительных
«второго порядка», именующих ситуации (гетерогенные — типа прыжок,
захват и гомогенные — типа шум, внимание). Идея единичности — конти-
нуальности переключается таким образом из пространственного плана во
временной. Та же оппозиция гетерогенности (изменения ситуации) и гомо-
генности (неопределенности, неограниченности рамок ситуации) становит-
ся основой разрабатываемой автором классификации русских глаголов.
Еще в работе 1980 г. Т. В. Булыгина тонким сопоставлением многих
примеров привлекала внимание к взаимной избирательности, смысловой
(«пространственно-временной») согласованности именного и глагольного
компонентов, а также их кванторных определителей — в рамках предложе-
ния. Использование термина референтность/нереферентность примени-
тельно не только к именам, но и к глаголам в их видо-временных значениях
437
[Ивич 1981, см. ссылку: Золотова 1982, 336], так же как и ссылки
X. Р. Мелига [Мслиг 1995, 135], говорят о том, что идея параллелизма в на-
званных характеристиках именных и глагольных категорий укреплялась.
Т. В. Булыгиной была выражена надежда на дальнейшие обобщения,
касающиеся взаимодействия грамматических значений конституентов
предложения под «влиянием контекста», надежда на обнаружение семанти-
ческой «суперкатегории пространственно-временной локализованное™»
[Булыгина 1980,354—355].
Изучение структуры текста позволяет сделать следующий шаг в ожи-
даемом направлении. Ведь если «суперкатегория» поднимается над пред-
ложением, она принадлежит сфере текста. Речевые планы временной и про-
странственный реализуются не в слове, не в семантических разрядах слов,
не в видовых парах глаголов и даже не в отдельно взятом предложении, но
в тексте, во взаимодействии текстовых конституентов. Наблюдения спе-
циалистов над любыми языковыми элементами, над всеми языковыми яв-
лениями неоценимы. Но если подойти к проблеме нс с задачами исследова-
ния определенных грамматических категорий, а с точки зрения структуры
речевого процесса и роли его участников, окажется, что референтные ха-
рактеристики имен и глаголов, целых предложений и частей текста зависят
от способа представления говорящим картины мира, соответственно про-
странственно-временной позиции перцептора по отношению к данному, со-
общаемому фрагменту этой картины. И все упомянутые грамматико-
семантические средства служат элементами этого фрагмента, этой картины,
элементами текста.
Текст задаст ориентиры, в которых сообщаемое предстает как единич-
ное, актуальное, воспринимаемое в его конкретной длительности, либо как
обобщенно или итеративно множественное.
По этому признаку противопоставлены, например, первые девять строк по-
следующему четверостишию в отрывке из пушкинского «Медного всадника»:
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой —
Как будто грома грохотанье —
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине
За ним несется Всадник Медный
На звонко-скачущем коне\
И во всю ночь безумец бедный
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
438
Общее движение событийной линии, таксисная связь составляющих ее
предикативных единиц либо опирается на гомогенные/гетерогенные значе-
ния элементов, либо подчиняет их себе, нейтрализует различия.
В приведенном фрагменте из «Медного всадника» кратность, мультип-
ликативность действия скакать и производных от этого глагола скаканье,
скачущий, так же как топот и даже бежать ([Храковский 1987, 136] [Ме-
лиг 1995, 147]), по природе своей состоящих из ряда повторяющихся одно-
родных движений, может противостоять, скажем, гомогенному грохота-
нью грома.
Эти характеристики, безусловно, художественно важные, способст-
вующие ритмическому нагнетанию напряженности, не мешают восприятию
первой части как репродуктивно-повествовательного текста, воспроизводя-
щего наблюдаемый эпизод, а второй — как информатив-
но-повествовательного текста, обобщающего, подытоживающего суммарно
итеративную длительность события. Чтобы обобщить многократные дейст-
вия, автор, рассказчик должен как бы подняться на более высокую точку об-
зора.
Сравним еще примеры:
(1) Вода под мостиком прозрачна, мелькают рыбешки меж водорос-
лей...;
(2) Вода — прозрачная, без цвета и запаха жидкость...',
(3) Под лежач камень вода не течет.
В (1) вода изображается как конкретный объект, локализованный пер-
цепцией неназванного наблюдателя в дейктических параметрах («я, здесь,
сейчас»). Как физическое явление вода не меняет своих признаков гомо-
генности, несчетности, но ситуация единичного, прикрепленного к месту и
времени наблюдения позволяет воспринимать ее как ограниченный полем
зрения объект, подобно водорослям и рыбешкам. Фрагмент манифестирует
репродуктивно-описательный регистр речи.
Пример (2) не предполагает ни наблюдаемого предмета, ни фигуры на-
блюдателя. Это — энциклопедического типа дефиниция, выражающая зна-
ние многих об объекте. Она представляет информативно-описательный тип
речи. Вода здесь не вещественна, не конкретно наблюдаема, это обобщенное
представление о воде. В примере (3) — пословица, генеритивная сентенция,
обобщающая универсальный народный опыт и заключающая в себе иноска-
зание, поучение; имена физических объектов вода, камень выступают в пе-
реносном, символическом смысле, но сохраняющем признаки гомогенно-
сти/гетерогенности.
Вот несколько литературных примеров с именами вещественного, го-
могенного значения во фрагментах разной регистровой принадлежности,
что определяется главным образом видо-временной функцией предиката и
се соотношением с соседними предикатами:
439
Репродуктивно-повествовательный регистр:
Ничего не сказала рыбка, Лишь хвостом по воде плеснула И ушла в
глубокое море (Пушкин, Сказка о рыбаке и рыбке); Монах водой наполнил
свой кувшин (Пушкин, Монах); Вот показалась рука из воды, Ловит за
кисти шелковой узды (Лермонтов, Морская царевна); ...И потом Какой-то
зверь одним прыжком Из чащи выскочил и лег, Играя, навзничь на песок
(Лермонтов, Мцыри); ...И начал он Сердито лапой рыть песок. Встал на
дыбы, потом прилег (там же).
Глагольные предикаты здесь — в аористивной функции, имена вода,
песок — в конкретно-предметном значении.
Репродуктивно-описательный регистр:
По зеркальной воде, по кудрям лозняка От зари алый свет разлива-
ется (И. Никитин, Утро) — глаголы в имперфективной функции;
Вода сбыла, и мостовая Открылась, и Евгений мой Спешит, душою
замирая (Пушкин, Медный всадник) — глаголы перфективные;
Мир божий спал... Лишь змея. Сухим бурьяном шелестя.., Браздя рас-
сыпчатый песок, Скользила бережно (Лермонтов, Мцыри): деепричастная
форма таксисного предиката — в имперфективно-процессуальной функции;
вода и песок в этих примерах конкретно-предметны.
Информативно-повествовательный регистр:
В ущелье там бежал поток... К нему, на золотой песок, Играть я в
полдень уходил (Лермонтов, Мцыри); Монаха не нашли нигде. И только
бороду седую мальчишки видели в воде (Пушкин, Русалка); Врубаясь в лес,
проваливаясь в воды, Срываясь с круч, мы двигались вперед
(Н. Заболоцкий, Творцы дорог): имперфективные предикаты; вода и песок в
локативном значении.
Информативно-описательный регистр:
Кто видел край,.. Где весело шумят и блещут воды И мирные ласкают
берега (Пушкин); Он питаться стал плодами И водою ключевой (Пушкин,
Родрик) — имперфективно-характеризующие предикаты;
Останься здесь со мной. В воде привольное житье И холод и покой
(Лермонтов, Мцыри) — безглагольные предикаты, имперфектив-
но-характеризующие;
По существу, вода — сумма своих частей, которую каждый миг ме-
няет их чехарда (И. Бродский): безглагольная дефиниция, с итеративным
компонентом; в этих примерах вода и в конкретно-вещественном, и в лока-
тивном, и в сигнификативном значениях.
440
Генеритивный регистр:
Как в море льются быстро воды., так в вечность льются дни и годы
(Державин); Воды глубокие Плавно текут, Люди премудрые Тихо живут
(Пушкин); Годы, люди и народы Убегают навсегда, как текучая вода
(В. Хлебников); «Многие жили без, — заметил поэт, — любви, но никто
без воды» (И. Бродский) — всевременные, гномические сравнения, умозак-
лючения; как предикаты, так и субстантивы воды, вода отвлечены от кон-
кретности.
Материал подтверждает, что оппозиция единичности, сингулятивности,
и множественности, кратной повторяемости ли, собирательности или
обобщенности, является одним из признаков, организующих систему ком-
муникативных типов речи.
Репродуктивному регистру свойственна единичность, «одноактность»,
эпизодичность действий, событий, последовательно сменяющих, вытес-
няющих друг друга в текстовом локативно-темпоральном пространстве, так
же как рсферентность, конкретность наблюдаемых предметов. В случаях с
имперфективным предикатом репродуктивно-описательных фрагментов
(Свет зари разливается, Мир божий спал и под.) эффект сингулятивности
описываемых картин создается пересечением событийной линии Т2 линией
Tj, перцептивной. В точке пересечения развивающийся признак фиксирует-
ся восприятием перцептора как элемент целой картины, открывающейся
«перед его глазами» в момент наблюдения. По признаку единичности ре-
продуктивный регистр противостоит информативному и генеритивному ре-
гистрам.
Выражая различия между речевыми единицами текста, признак еди-
ничности/множественности характеризует вместе с тем общность, паралле-
лизм в категориальной организации системы имен и глаголов. И здесь пра-
вомернее говорить не об изоморфизме в системе, ибо формы выражения
общего как раз несхожи, но об изофункциональности, поскольку все сред-
ства общего и различного служат способом реализации сфер человеческого
сознания (ср. [Дюрен 1995]), способом структурирования пространственно-
временного представления познаваемого мира.
4. Взаимодействие
коммуникативных регистров
Понятие регистрового варианта. Наглядно-примерный, по-
тенциально-обобщенный, генеритивно-волюнтивный вари-
анты.
Помимо пяти основных коммуникативных регистров, представленных в
изложенной системе, в текстах наблюдаются композиционно-синтакси-
ческие фрагменты с регулярными характеристиками, в которых можно ви-
деть совмещение, взаимодействие дифференциальных признаков уже извест-
ных нам регистров. Лингвистика не обошла вниманием некоторые из этих
признаков, но, будучи замкнутой на своих традиционных объектах, трактова-
ла их в рамках слова или предложения. Между тем плодотворнее рассматри-
вать их как явления текстовой структуры. Для терминологического удобства
назовем их регистровыми вариантами.
1. Наглядно-примерный вариант.
Термин заимствован из аспектологии, где замеченное явление пытались
квалифицировать как видовое значение или употребление глагола. Приве-
дем несколько примеров из текстов разных жанров и убедимся, что дело не
только в глагольном виде.
Употребление наглядно-примерной разновидности речи связано с субъ-
ективным (в воображении персонажа или рассказчика) переключением вре-
менного плана, смещающим сюжетную временную перспективу.
См. текст, где из событийного хронотопа персонажи мысленно перено-
сятся в воображаемое будущее время, представленное в информативном ре-
гистре, в беглом перечне действий, названных перфективными глаголами
настоящего и будущего времени:
Геннисон съел обед и продолжал говорить с Джеи о том, что они сде-
лают, когда получат деньги.
В течение десяти минут Джен побывала в лучших магазинах, купила
много вещей, переехала из комнаты в квартиру. А Геннисон, между су-
пом и котлетой, съездил в Европу, отдохнул и задумал новые работы,
после которых придет слава и богатство. После взволнованного разгово-
ра с женой скульптор устало огляделся. Это была все та же тесная ком-
ната с бедной мебелью. Надо ждать, ждать... (А. Грин, Победитель).
В других примерах в информативный текст включаются фрагменты ти-
па репродуктивного, рисующие картины воспоминаний, фантазий, предпо-
лагаемых ситуаций:
442
И вся моя молодость прошла с ним. И то он рождал во мне те или
иные чувства., то я неизменно сопровождал рождавшиеся во мне чувства
его стихами... Вот я радостно просыпаюсь в морозный день, и как же
мне не повторить его стихов, когда в них как раз то, что я вижу. «Мо-
роз и солнце, день чудесный...» Вот я собираюсь на охоту — «и встре-
чаю слугу... вопросами „ Утихла ли метель?** Вот я в постели, и го-
рит «близ ложа 'моего печальная свеча»... (Бунин, Думая о Пушкине);
Даже в дни его самых тяжелых страданий часто никто не подозревал о
них. — Тебе нездоровится, Антоша? — спросит его мать или сестра,
видя, что он сидит в кресле с закрытыми глазами, — Мне? — спокойно
ответит он, открывая глаза, такие ясные и кроткие без пенсне. —
Нет, ничего. Голова болит немного (Бунин, Чехов); ...Конечно, она его
любит, иначе она не стала бы так ему улыбаться. И за что, спрашивает-
ся?.. Он художник, известный художник. Почему я не художник? Вот под-
хожу к ней, слегка наклоняю голову и щурюсь, глядя на ее рисунок. Я го-
ворю... <...> А в петлице у меня горит алая ленточка. Она слушает меня
и сияет <...> Так легко представить себе все это при желании. Все выхо-
дит очень красиво и совсем просто... (Ю. Слезкин, Девушка из Trocadero);
Сквозь замерзшие стекла лился белый свет. Никита читал Купера", потом,
насупившись, подолгу, без начала и конца, представлял себе зеленые, шу-
мящие под ветром травяными волнами широкие прерии <...> В лесной ча-
щобе, корнях гигантского дерева, на камне сидит он сам — Никита,
подперев кулаком щеку. У ног дымится костер <...> Когда мороз и ма-
тушка позволяли высовывать нос из дому, Никита уходил бродить по дво-
ру один... (А. Н. Толстой, Детство Никиты); Я представлял себе тигра ле-
жащим в зарослях винограда. Вот он встал, встряхнулся и зевнул
(Арсеньев, Фальшивый зверь); — Как ты думаешь — вот я стою у пере-
хода, а он проезжает окатывает меня водой из лужи — это дорога ви-
новата или сам водитель? (Запись разговора, 1993); Нас беспокоят про-
блемы культуры. Наркомания, порнография, эпатаж — это пена. Вышли
вы к морю — видите пену. А что в глубине океана — вы ведь не знаете...
(Телевидение, ноябрь 1992); В беспамятстве дедовских кресел Глаза я за-
крою — и вот Из рыжей Бразилии крейсер В кисейную гавань плывет. А
гавань созвездия множит, А тучи летучей грядой... Но век не вмешаться
не может, А норову века крутой! (А. Галич).
Отмеченные фрагменты текстов выделяются прежде всего выходом в
иной временной план и глагольных и безглагольных предложений. Сигна-
лами переключения служат часто, но не обязательно частица вот (в особом,
именно наглядно-примерном значении), преимущественно прсзснсныс пре-
дикаты, реже в прошедшем или будущем совершенном, создающие иллю-
зию наблюдаемого процесса, иногда — прямые метатекстовые указатели.
Индивидуализирующие приметы изображаемого дополняют впечатление
близости с репродуктивным регистром. Но, в отличие от репродуктивного,
443
здесь нет сообщения об объективно наблюдаемом, в хронотопе говорящего.
Это вторичные образы, вызванные в сознании говорящего (и вызываемые
им в сознании читателя-слушателя) воспоминанием или воображением и не
исключающие повторяемость их в таком качестве. Перцептивная линия
текста создает эти образы как бы независимо от событийной; если говоря-
щий воображает себя субъектом этих картин, то и он — иной, из другого
времени, нет тождества субъектных сфер. Подобная имитация репродук-
тивных фрагментов в контексте и выполняет композиционную функцию
наглядного примера, иллюстрирующего информативный ход мысли.
В художественных текстах, особенно в поэзии, где зыбка, трудно уло-
вима грань между изображением актуально наблюдаемого, обычно наблю-
давшегося и просто воображаемого, так же как грань между говорящим и
«лирическим героем» (ср. формулы «расщепленность референции» [Якоб-
сон 1990], «двойная шифровка» [Лотман 1973], «способность к множест-
венной референции, представление единичного как всеобщего» [Ревзина
1990]), наглядно-примерное включение в композицию определенно можно
констатировать лишь при авторской фиксации соотношения временных
планов. Так, в стихотворении И. Сурикова «Детство» картинки зимних игр
с деревенскими мальчишками, сказок седой бабушки на печи в избе пре-
зенсными формами глаголов переносятся как бы в авторское настоящее (у
форм прошедшего — функция последовательной связи событий, у форм
будущего 2-го лица — функция обобщения):
Вот моя деревня}
Вот мой дом родной}
Вот качусь я в санках
По горе крутой}
Вот свернулись санки,
Ия на бок—хлоп!...
Весь ты перезябнешь.
Руки не согнешь...
Заберешься на печь
К бабушке седой.
Слушаю я сказку, —
Сердце так и мрет...}
изложение детского сна, со своей системой глагольных форм, представляет
как бы вторичное включение в воспоминания:
И во сне мне снятся Чудные края. И Иван-царевич — Это будто я. Вот я к ней подкрался Иза клетку — хвать!... Руки мне скрутили И ведут меня...
Золотая клетка На сучке висит} В этой клетке птица Точно жар горит} И дрожа от страха, Просыпаюсь я.
444
Заключительное четверостишие, резюмирующее воспоминания, вос-
станавливает временную дистанцию, возвращая прошлое — в прошедшее
время:
Весело текли вы,
Детские года!
Вас не омрачали
Горе и беда.
Наглядно-примерную функцию в композиции выполняет и вторая
строфа 5-ой главы «Евгения Онегина»:
Зима! Крестьянин, торжествуя.
На дровнях обновляет путы,
Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку посадив.
А мать грозит ему в окно...
Множественность референции здесь еще явственнее. Картины зимы,
переключающие в план событийного настоящего времени то ли воображе-
ние поэта, то ли восприятие Татьяны, увидевшей их в окно, а вернее, со-
единяющие то и другое, позволяют прочитать восклицание Зима! либо как
несобственно-прямое радостное именование Татьяной долгожданного со-
бытия, и тогда имена лиц могут быть референтно поняты как какой-то кре-
стьянин, какой-то мальчик и т. д., либо как авторский «именительный
представления», за которым следуют иллюстрирующие его типичные дей-
ствия крестьянина вообще, мальчика вообще и т. д.
Очевидно, что ни в том, ни в другом примере нет детерминированной
связи композиционной функции текстового фрагмента с видом глагола.
Термин «наглядно-примерное» использован за рамками аспектологии и
А. Д. Шмелевым в работах [А. Шмелев 1984; 1988, 74]. Исходя из наблюде-
ний над двойственностью референциальных характеристик дистрибутив-
ных «именных групп» (ИГ), А. Д. Шмелев называет наглядно-примерным
описанием «такой способ соотнесения языковых выражений с внсязыковой
действительностью», при котором ИГ с общеродовой референцией в после-
дующих предложениях предстает как обозначение конкретного лица, не ут-
рачивая обобщенного значения. Опыт А. Д. Шмелева, ставящего перед со-
бой иные задачи, тем не менее объективно подтверждает, что
характеристика «наглядно-примерное» принадлежит не морфологической
категории вида, не видовой оппозиции, а типологии текста, и именно раз-
новидности текста, обнаруживающей взаимодействие признаков разных
речевых регистров. Еще ближе нашему пониманию высказывание Т. В. Бу-
лыгиной о «контексте» наглядно-примерного «описания (когда высказыва-
445
ние касается некоторой конкретной ситуации, но взятой «для примера» в
качестве характерной)» [Булыгина 1990, 121].
Наглядно-примерный регистровый вариант вызывает ассоциацию с так
называемым настоящим историческим временем. Их сближает то, что оба
они — тактические приемы, создающие иллюзию настоящего времени. Но
«настоящее историческое» означает передвижение позиции наблюдателя
для актуализации происходящего или при смене субъекта восприятия; при
этом нет нарушения событийной линии, сюжетной последовательности.
Наглядно-примерный же фрагмент связан с отстранением от событийной
линии, с субъективным прорывом в другой временной (или модально-
ирреальный) план.
2. Потенциально-обобщенный вариант
Известной приметой этого регистрового варианта являются так назы-
ваемые обобщенно-личные предложения, которые традиционной грамма-
тикой квалифицировались как один из типов односоставных. Системное
место этих предложений определено в разделе о субъектных модификациях
моделей [Золотова 1991; см. выше, с. 118—121]. Так же, как и в предыду-
щем регистровом варианте, обобщенно-личные предложения — лишь один
из элементов соответствующей текстовой структуры. См. примеры:
А то велишь заложить беговые дрожки и поедешь на рябчиков. Весело
пробираться по узкой дорожке, между двумя стенами высокой ржи. Ко-
лосья тихо бьют вас по лицу <...> Вот и лес <...> Статные осины высоко
лепечут над вами <...> Вы едете по зеленой, испещренной тенями дорож-
ке... (Тургенев, Лес и степь);
Как в людях многие имеют слабость ту же: Все кажется в другом
ошибкой нам, А примешься за дело сам, Так напроказишь вдвое хуже
(Крылов, Обоз);
Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам ле-
тишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках
своих кибиток <...> ...ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и
ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи... (Гоголь, Мертвые
души);
Ты и сам иногда не поймешь, Отчего так бывает порой. Что собою
ты к людям придешь, А уйдешь от людей — не собой (Блок);
Тогда я открыл глаза, но ничего не увидел. Так бывает, когда тебя му-
чат кошмары, — ты заставляешь себя проснуться и вроде уже даже про-
снулся, но все еще видишь кошмары... (В. Войнович, Два товарища);
Бывает, в летнюю жару лежишь И смотришь в небо, и горячий воз-
дух Качается, как люлька над тобой (А. Тарковский);
И какое же удивление овладевает тобой, когда едешь по крошечной, с
нашей точки зрения, стране и час и другой, а ей все конца и краю нет
(А. Битов).
446
Подчеркнутые в примерах компоненты демонстрируют многообразие
средств, определяющих регистровый характер приведенных фрагментов:
глагольные и безглагольные модели, глагольные предикаты в форме 2-го
лица единственного и множественного числа, в императиве, в инфинитиве;
неназванные и названные субъекты действия или состояния, выраженные
местоимениями ты, вы, мы, сам в именительном и косвенных падежах,
возвратными и притяжательными формами. Разнообразны и регистровые
черты: здесь сообщения о конкретных, наблюдаемых действиях и состоя-
ниях, последовательно развертывающихся в эпизодах, но и о процессах ин-
теллектуальных, эмоциональных. Что же объединяет это разнообразие?
Прежде всего, связь с Я говорящего лица, с его внутренним миром как
отправной точкой восприятия, наблюдения, переживания либо осмысления
мира. Но это наблюдение, или событие, или мысль не одноразовы, а много-
кратны, это ступень обобщения пережитых впечатлений и накопленного
опыта. Обобщение, выходящее из точки «Я», может развиваться по линии
субъекта (ты, вы, неназванный перцептор — любой на моем месте увидел
бы, почувствовал, понял то же), хотя иногда остается замкнутым в сфере
одного субъекта (см. стихотворение Блока «В густой траве пропадешь с го-
ловой...», приведенное в разделе о субъектных модификациях (с. 121), так
же как и многие другие исповеди и воспоминания лирических героев), но
всегда предполагает значение итеративности, повторяемости, обобщенно-
сти во времени.
Сами понятия обобщенного лица, интимизации повествования должны,
очевидно, подразумевать не столько возможность вовлечения «любого и
каждого» адресата в события, сколько раскрытие внутреннего мира гово-
рящего (автора либо персонажа), его внутренней «точки зрения». Включе-
ние этой обобщенной точки зрения, или, точнее, личной точки зрения с по-
тенцией к обобщению, обычно сигнализирует границу между регистрами,
между регистровыми фрагментами. Так, в следующих двух примерах (а)
генеритивная и (б) информативно-описательная интродукция сменяются
потенциально-обобщающим регистровым вариантом (граница обозначена
косой чертой):
(а) Странные дела случаются на свете’, /с иным человеком и долго жи-
вешь вместе и в дружеских отношениях находишься, а ни разу не загово-
ришь с ним откровенно, от души', с другим же едва познакомиться успе-
ешь — глядь, либо ты ему, либо он тебе, словно на исповеди, всю
подноготную и проболтал (Тургенев, Уездный лекарь);
(б) На первый взгляд — это тихая и немудрая земля под неярким небом. /
Но чем больше узнаешь ее, тем все больше, почти до боли в сердце, начинаешь
любить эту обыкновенную землю (Паустовский, Мещорская сторона).
Итак, текстовая структура, названная потенциально-обобщающим реги-
стровым вариантом, характеризуется тем, что соединяет в себе признаки
447
репродуктивного либо информативного регистра со следующими коммуни-
кативно-грамматическими приметами:
- несоответствие используемых форм 2-го лица (глаголов и местоиме-
ний) их коммуникативной роли, их инклюзивное значение, исходящее из
точки зрения говорящего,
- итеративность,
- потенциальная субъектная обобщенность.
3. Генеритивно-волюнтивный вариант
Этот вариант взаимодействия регистров представлен минимальными по
объему (предложение из одной либо двух, реже больше, предикативных
единиц), но четко выделяющимися из контекста фрагментами: пословица-
ми, тем их подклассом, которому присуща волюнтивная направленность.
Пословица по природе своей обладает двойственной структурой. Если
задаться вопросом, для чего, в каких ситуациях, в каких контекстах она ис-
пользуется, становится очевиднее, что, кроме прямого номинативного со-
держания повествовательного предложения, в ней заключены не только
иносказательный смысл и экспрессивный подтекст, но и адресация слуша-
телю наставления, поучения, назидания, предостережения, поощрения к
действию.
В номинативном содержании пословичных высказываний обобщен ве-
ковой опыт коллективного субъекта, и это обобщение дает право говоря-
щему оказывать воздействие на поведение собеседника: все так поступают
или так думают, следовательно, и ты должен действовать так же. Здесь от-
ношения между субъектом действия и адресатом обратные рассмотренным
в предыдущем регистровом варианте: не от говорящего Я к потенциально-
му ТЫ, а от обобщенного ВСЕ к потенциально-конкретному ТЫ.
Говорят Цыплят по осени считают не для сообщения правил птице-
водства, но в осуждение или в предупреждение поспешных, преждевремен-
ных действий, суждений. Говорят Всяк кулик свое болото хвалит не для
информации о нравах куликов, а в оправдание или, наоборот, в осуждение
чьих-то речей. Пословицы Кашу маслом не испортишь, Без труда не вы-
нешь и рыбку из пруда, вопреки повествовательному типу предложения, со-
держат побуждение, поощрение к действию. Ироническая констатация То
лучше всего, что есть у кого советует адресату не быть завистливым. По-
словицами На сердитых воду возят. Хороша веревка длинная, а речь ко-
роткая призывают адресата к контролированию своих действий, реакций,
речей, их оправданности и целесообразности.
От конкретных деталей народного быта, в номинативном значении этих
предложений, фольклорная традиция и речевая функция поднимают их на
высокий уровень обобщения и дают основание видеть в этом типе пословиц
регистровый вариант, совмещающий черты генеритивного и волюнтивного
регистров.
448
Так же как и другие виды пословиц, представляющие взаимодействие
генеритивных и реактивно-оценочных, реактивно-характеризующих при-
знаков, эти пословицы употребляются преимущественно в диалогической
речи.
Примеры регистровых вариантов не претендуют на исчерпывающий
обзор, но лишь показывают реальные явления взаимодействия регистров и
их специфику.
Регистровые блоки, как говорилось выше, являются конститутивными
элементами, организующими любые тексты, в разных комбинациях, частью
регулярно повторяющихся, частью произвольных. Система регистров пред-
ставляет движение человеческой мысли, отображающей явления действи-
тельности, по линиям 'конкретное — абстрактное’ и 'говорящий — другие
субъекты’.
Предназначенность моделей предложений с определенным типовым
значением как языковых единиц к функционированию в тех или иных ком-
муникативных регистрах (еще до текста) придает им статус речевых еди-
ниц, реализующих свои коммуникативные потенции в конкретном тексте.
15 - 9556
5. О композиции текста
Текст и язык. Текстовые единицы. Композитивы. Четыре
ступени анализа. Тактика и стратегия текста.
1. Композиция текста, тем более художественного, — особая проблема,
остававшаяся далеко за пределами обычных грамматик. Но коммуникатив-
ная трактовка грамматики как одной из областей филологии открывает под-
ступы к рассмотрению вопросов композиции, не исчерпывая, разумеется, ее
литературоведческих и эстетических аспектов.
Какой бы вид общественно-речевой деятельности ни представлял тот или
иной текст, его композиция — это построение, коммуникативно-смысловое
содержание которого выражено средствами языка1. Лингвистика текста вто-
рой половины XX века положила много усилий на описание формальных
связей между предложениями («гвоздей и клея», по слову М. В. Ломоносова),
не всегда предполагая даже поиски пути от формы к осмыслению целого че-
рез его части. Видимо, на том этапе яснее осознавалось, откуда надо было
выйти (из рамок предложения), чем куда и ради чего идти.
Состояние этой области знания к 1970 году Ролан Барт образно охарак-
теризовал так: «Можно сказать, что забрасывается либо слишком мелкая
сеть (в которою попадаются лишь чисто языковые объекты), либо слишком
крупная (в которую попадаются, по-видимому, лишь экстралингвистиче-
ские объекты)» [Барт 1978, 445]. Между тем в многообразии текстовых
форм и структур неизбежно обнаруживаются признаки сходств и различий
и, следовательно, основания для их типизации.
Если композиция — это целое, создаваемое соотношением частей, то
ключевой задачей становится выявление этих частей как речевых единиц,
создающих текст. В. В. Виноградовым еще в работе 1930 года «О художе-
ственной прозе» была поставлена задача выявления (1) не только языковых,
но и речевых единиц как типов, однородных форм словесной композиции,
подлежащих систематизации, и (2) приемов и способов объединения рече-
вых единиц разных типов как структурных элементов композиции целого
произведения [Виноградов 1980, 70 и далее]. Возможности решения этих
задач продемонстрированы В. В. Виноградовым в анализах форм языковой
организации пушкинских повестей и других текстов крупнейших русских
писателей.
Это утверждение кажется не таким уж самоочевидным, если принять во внимание, что в слова-
рях и энциклопедиях композицию нередко трактуют через организацию образов и идейного
содержания, без упоминания понятий текст и язык.
450
Актуальность названной проблематики возрастает в наше время в связи
с наметившейся тенденцией к интеграции лингвистических знаний, в связи
с усилением интереса к тексту как основному объекту филологии и к поро-
ждающему текст говорящему лицу, а также, как показано в предшествую-
щих разделах, в связи с существованием на подступах к тексту ряда дискус-
сионных вопросов в грамматической теории.
Известное разграничение (Э. Бенвенист, Ж. Женетт, А. Ж. Греймас и
Ж. Курте и др.) высказывания-процесса (I’enonciation) и высказывания-
результата (Гёпопсё) может быть значимо с точки зрения конкретных задач
и методов изучения, но то и другое осуществляется в одном материальном
объекте — в тексте как результате процесса высказывания. Вместе с тем
очевидно, что для наблюдений над закономерностями композиции целесо-
образно обратиться не к спонтанно-обиходным текстам (ср. выше, с. 35), а к
текстам построенным, с эстетическими либо иными намерениями автора.
Понятно, что помимо комбинаций сюжетных мотивов, приемов, фигур,
тропов, параллелизмов и повторов, в литературном тексте обнаруживаются
собственно грамматические средства, осуществляющие и композиционно-
синтаксическую и выразительно-эстетическую текстовые функции.
Коммуникативная грамматика помогает увидеть, какими средствами
формируются речевые единицы, сопоставляемые и противопоставляемые
по ряду рассмотренных признаков и создающие основу текстовых компо-
зиций. Как показано выше, фрагменты любого текста, представляющие
разные позиции говорящего по отношению к сообщаемому — его «сопри-
сутствие» или разные степени дистанцированности —» и выступают в каче-
стве композиционно-речевых, конститутивных текстовых единиц. Нетер-
минологически мы называли их текстовыми реализациями регистров,
блоками, фрагментами. Предложим термин композитивы, у которого есть
свои преимущества и минусы.
Объем речевых единиц, или композитивов, в тексте оговорен выше: это
может быть «полупредикативная», таксисная конструкция в составе поли-
предикативного предложения, может быть отдельное предложение, группа
предложений, абзац. Гомогенными в регистровом отношении могут быть
тексты определенных типов и жанров речи: научная статья или даже книга
обходятся средствами информативного регистра (естественно, с внутрен-
ним членением по другим признакам). См., например, информативный
текст типичной газетной заметки, регистрово оживленный лишь волюнтив-
ной частью заголовка:
ПРОГРАММЫ ЕСТЬ, ДАВАЙТЕ ДЕНЬГИ
Правительство России одобрило проекты федеральных программ
профилактики безнадзорности и правонарушений детей и развития соци-
ального обслуживания детей и семей на ближайшие два года.
451
15*
Программы предусматривают создание центров, психологических
служб, куда можно обратиться за помощью в критических ситуациях, и
развитие центров по социальному обслуживанию семьи и детей. По под-
счетам, на реализацию этих программ нужно более 100 млрд рублей. При-
чем местные власти надеются, что федеральный центр не только разра-
ботает окончательный вариант программ, но и выделит из федерального
бюджета на них деньги (МК, авг. 1996).
Впрочем, раскованность современного журналистского стиля порожда-
ет и такие композиционные раритеты, как аннотация, выраженная реактив-
ным междометием. См. «Новый мир» 1996, № 2, Аннотации к периодике.
После выходных данных аннотируемой статьи из уральского журнала, по-
священной юбилею известного поэта, для создания диалогической ситуа-
ции приведена цитата из статьи «Его нельзя начитаться впрок» и ирониче-
ская реакция автора аннотации Ну уж7
Многообразие способов и принципов соединения и чередования регист-
ровых композитивов являют, конечно, тексты художественной литературы.
Различение регистровых единиц не решает всего комплекса вопросов, свя-
занных с характеристикой композиционных особенностей данного произве-
дения, данного писателя, данного художественного направления, связанных с
соотношением общепринятых, типовых приемов и индивидуально-автор-
ских, и т. д., но выявляет основу, канву в смысловой структуре текста.
Соотношение регистровых блоков в каждом тексте, способы их соедине-
ния, взаимодействия подчиняются коммуникативным целям, законам жанра,
литературного приема, воле говорящего, его индивидуального стиля и т. д.
Это и составляет предмет дальнейшего филологического интереса на этапе,
следующем за выделением лингвистически обоснованных речевых единиц.
Вот обычный литературный прием включения в репродуктив-
но-повествовательный фрагмент репродуктивно-описательного композитива, с
пейзажной зарисовкой, воспринимаемой как бы глазами персонажа: ...Я быст-
ро оделся и вышел из дому. Ночь была темна', с неба падал тихий холодок. Я
обошел весь сад (Тургенев); ...Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом.
Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уно-
сил дым в березовую рощу. Потапов медленно пошел в сторону дома (Паустов-
ский); ...Ночью меня разбудил лесник: «Пора! Пойдем!» Прямо с дороги прова-
ливаемся в непроглядную тьму. Спит кругом лес, молчит, глухой и темный.
Пахнет смолой, влажной землей. — Шш-шш... Тут! — останавливается лес-
ник (Ю. Казаков). Аористивный глагол первой фразы в последнем примере и
следующие сообщения о действиях персонажей, передвигающие «наблюда-
тельный пункт» в событийное время, вводят в репродуктивно-повество-
вательные композитивы. Четыре реплики лесника представляют волюнтивный
регистр. Восприятие леса с глаголами актуального несовершенного вида — в
репродуктивно-описательном регистре.
452
В экспозиции рассказа Чехова «Страх», характеризующей героя, в од-
ном полипредикативном предложении информативного регистра каждая из
четырех таксисных единиц выполняет свою функционально-синтаксиче-
скую роль по отношению к событийному времени: Дмитрий Петрович Си-
лин кончил курс в университете и служил в Петербурге, но в 30 лет службу
бросил и занялся сельским хозяйством. Первый глагольный предикат —
перфективный — и второй — имперфективный — описывают биографиче-
скую предысторию персонажа, третий и четвертый — аористивиые — по-
вествуют о его действиях, ставших условием к движению сюжета.
Между говорящим лицом, порожденным им текстом и отображенным в
тексте миром возникает в объемном темпоральном пространстве соотноше-
ние разных временных планов.
Движение перцептивной линии от «вневременного» обобщения к вос-
произведению конкретно наблюдаемых и переживаемых событий можно
видеть в начале романа Л. Толстого «Анна Каренина».
Первый абзац романа составляет знаменитая сентенция Все счастливые
семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-
своему, представляющая генеритивный регистр. Второй абзац, открываю-
щийся предложением Все смешалось в доме Облонских, вводит в предсюжет-
ную атмосферу этого дома, где рухнуло семейное благополучие, описывает
настроение семьи и домочадцев: перфективные и имперфективные глаголы
второго абзаца создают информативную экспозицию. С аористивных глаго-
лов третьего абзаца, в репродуктивно-повествовательном регистре, с описа-
тельными прослойками, начинается развитие одной из сюжетных линий: ин-
дивидуализированный персонаж предстает в конкретном хронотопе, в
наблюдаемых действиях: На третий день после ссоры князь Степан Аркадь-
ич Облонский... проснулся... в своем кабинете, на сафьянном диване. Он по-
вернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая
опять заснуть надолго...’, но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
Анализ регистрового строения первых абзацев романа Л. Толстого пере-
кликается с мыслью Ю. М. Лотмана: «Каждый отдельный текст одновремен-
но моделирует и некоторый частный и универсальный объект. Так, сюжет
«Анны Карениной», с одной стороны, отображает некоторый сужающийся
объект: судьбу героини, которую мы вполне можем сопоставить с судьбами
отдельных... людей... Однако этот же сюжет, с другой стороны, представляет
собой отображение иного объекта, имеющего тенденцию к неограниченному
расширению. Судьбу героини можно представить как отображение судьбы
всякой женщины определенной эпохи и определенного социального круга,.,
всякого человека» [Лотман 1970,258].
Восхождение по регистровым ступеням от конкретного к абстрактному
можно наблюдать во фрагменте из текста «Евгения Онегина» (гл. 7, строфа
XXXVI): первое четверостишие Но вот уж близко. Перед ними... в репродук-
453
тивно-описательном регистре представляет картину Москвы при въезде Ла-
риных, как бы через их восприятие. Второе четверостишие Ах, братцы, как я
был доволен... тоже выполнено в репродуктивно-описательном регистре, но
смена временного плана и субъекта восприятия (здесь автор вспоминает о
своем недавнем въезде в Москву) разделяет их. Следующее четверостишие
Как часто в горестной разлуке... Москва, я думал о тебе!, сообщающее о по-
вторяющемся и ненаблюдаемом действии, реализует информативный ре-
гистр, а последнее — Москва... Как много в этом звуке... — генеритивный.
Текст стихотворения Лермонтова «Парус» состоит из трех четверости-
ший параллельного строя: в каждом первые две строки реализуют репро-
дуктивный регистр, воспроизводя наблюдаемые картины, третья и четвер-
тая строки представляют мысли лирического героя по поводу этих картин, в
информативном регистре, с генсритивным заключением в последней стро-
ке, облеченным в экспрессивную форму горькой иронии или сожалеющего
сочувствия (ср.: Но в бурях нет покоя и Как будто в бурях есть покой!).
Рассмотренные приемы объединения регистров свойственны не только
художественным текстам, они используются и в журналистике, и в разговор-
ной речи. Вот одна из обычных композиций газетного очерка (Галина Кмит,
о встречах с Паустовским, «Книжное обозрение», сент. 1994):
Судьба иногда бывает необыкновенно щедра к нам, даря встречи с людь-
ми, соприкосновение с миром которых обогащает, переворачивает душу...
Двадцать шесть лет назад я приехала в Тарусу, чтобы собрать мате-
риал для рубрики «Над чем работают писатели», которую вела тогда в од-
ной из московских газет. О моем приезде Паустовский не знал.
Было утро. Бревенчатый домик на высокой круче — весь в зелени —
выходил окнами на реку и от самой калитки бежала узкой лентой тропин-
ка... Я постучала. Навстречу вышел невысокого роста седой человек в
темном домашнем пиджаке, серых летних брюках. Он поздоровался и
предложил войти...
Очерк начинается с генеритивного текста в первом абзаце, продолжает-
ся информативно-повествовательным во втором. В третий абзац вводится
репродуктивно-описательный регистр, в пейзажном фрагменте, который
сменяется репродуктивным повествованием с аористивными глаголами: Я
постучала... Навстречу вышел... Поздоровался... Встреча произошла, и по-
вествование двинулось, прослаиваемое описательными подробностями.
Субъективный выбор говорящим (осознанный или автоматический)
каждой ступени абстракции от конкретного, проистекающий из его комму-
никативных потребностей, опирается на два объективных фактора: это, во-
первых, сложившиеся виды и жанры общения в разных коммуникатив-
но-социальных сферах, с их более или менее жесткими либо гибкими нор-
мами построения; во-вторых, это языковые средства, предназначенные или
предрасположенные служить формированию определенных типов речи.
454
2. С точки зрения ресурсов языка и речи, отбираемых говорящим-
пишущим, и приемов их соединения композиционная основа текста —
структура многослойная, она определяется действием факторов разных
уровней, или ступеней. Можно разграничить четыре ступени:
А. Структурно-семантическое (типовое) значение предикативной еди-
ницы;
В. Принадлежность ее к речевому регистру;
С. Тактика текста;
D. Стратегия текста.
Ступень А. Смысловое ядро создается типовыми значениями предло-
жений, в свою очередь организованных сопряжением элементарных значи-
мых синтаксических единиц — синтаксем.
А — это системно-языковая данность, существующая со своими смы-
словыми потенциями независимо от текста, как бы до текста.
Ступень В. В структуре предложения, в зависимости от его системного
места (в центре или на периферии синтаксической системы), заложена ре-
гистровая предрасположенность, способность той или иной модели к функ-
ционированию в определенном или разных регистрах, функциональная
парадигма предложения. В — это потенциальная характеристика, ориен-
тированная на тип текста вообще.
На ступенях С и D объектом изучения становится конкретный текст как
целостная словесно-композиционная структура. Выбором и комбинацией
средств языка и речи для данного текста руководит тактика и стратегия авто-
ра. Ступени С и D представляют избирательную реализацию языковых и ре-
чевых средств в конкретном тексте с конкретными, разной сложности ком-
муникативными или коммуникативно-эстетическими намерениями автора.
«Поэтическая функция языка, — напоминал В. В. Виноградов, — опира-
ется на коммуникативную, исходит из нее, но воздвигает над ней подчинен-
ный эстетическим, а также социально-историческим закономерностям искус-
ства новый мир речевых смыслов и соотношений» [Виноградов 1962, 14].
В воле создателя текста — перемещать себя в воображаемом времени и
пространстве, формируя содержание текста, движение сюжета чередовани-
ем регистровых блоков; в руках автора — нити управления действиями,
взаимоотношениями, речевым поведением персонажей, соотнесением точек
зрения персонажей и рассказчика и вместе с тем — восприятием читателя-
слушателя. Возникающий в произведении «образ автора», по В. В. Вино-
градову, цементирует текст в единую структуру.
К мысли о различии языковых ресурсов языка (ступени А, В) и их пре-
творения в конкретный текст (ступени С, D) обращались ученые разных вре-
мен и выражали ее своим понятийно-терминологическим способом. Еще в
античной риторике, в учении об инвенции различались два раздела — систе-
ма статусов, стратегических средств автора, и система локусов, тактических
455
средств автора; наблюдения были замкнуты сферой судебных прений. М. Л.
Гаспаров проделал интересный опыт анализа чеховского рассказа «Хорист-
ка» (сюжет которого движется обвинительно-оборонительным диалогом ме-
жду персонажами), используя эту теорию юридического красноречия
[М. Гаспаров 1991]. В нашем понимании рассматриваемые средства относят-
ся к тактике построения сюжета. Можно полагать, что к различению ступе-
ней АВ — CD применимо высказывание В. Гумбольдта о том, что язык —
диалектическое единство уже созданного, произведенного (эргон) и находя-
щегося в процессе создания (энергейя). Вероятно, то же разграничение име-
ется в виду и в семиотических формулировках А. Ж. Греймаса и Ж. Курте,
соотносящих уровень базовых синтаксиса и семантики как мир виртуальных
ценностей с уровнем семантики нарративной, переход к которой заключается
«в основном в отборе имеющихся значимостей-ценностей» и в их актуализа-
ции посредством соединения с субъектами нарративного синтаксиса [Грей-
мас, Курте 1983, 525]. «...Язык (langue) Соссюра и Бенвениста... является пре-
суппозицией любого дискурса (ср. ступень А) и.., в то же время,
предопределяет условия «превращения в дискурс» (то есть условия функцио-
нирования акта высказывания)» — (ср. ступень В) [Там же, 504].
Дело, очевидно, за тем, чтобы выявить, какие языковые возможности
подвластны «творящей силе», процессу превращения языка в дискурс.
Тактикой текста определяются приемы и принципы соединения, сцеп-
ления единиц, создающие дополнительные смыслы, и конструктивно-
семантические, и субъективно-оценочные.
Тактика — комплекс языковых и речевых приемов построения текста,
анализом текста и выявляемых.
Если выявление тактики текста показывает, как строится текст, то вы-
явление стратегии текста отвечало бы на вопрос зачем, для чего этот текст
создается.
Тактика текста избирается и организуется текстовой стратегией его ав-
тора. Текстовая стратегия, в которую входят понятия замысла, позиции,
мировосприятия, отношения автора к предмету и поставленной им пробле-
ме, его прагматических интересов, в отличие от тактики, осуществляемой в
тексте, стоит как бы за текстом, или над текстом. Чем адекватнее анализ
тактики текста, тем достовернее понимание стратегии автора. Но стратегия
автора — категория гипотетическая, абсолютное знание ее невозможно, и
читатель, и исследователь может в разной степени только приближаться к
нему.
Заметим, что при глубочайшем анализе пушкинских повестей
В. В. Виноградов свои догадки об «умысле» писателя высказывает в осто-
рожной форме предположений. В одной из своих книг он приводит слова
Л. Н. Толстого, записанные А. Б. Гольденвейзером: «Самое важное в произ-
ведении искусства — чтобы оно имело нечто вроде фокуса, то есть чего-то
456
такого, к чему сходятся все лучи или от чего исходят. И этот фокус должен
быть недоступен полному выражению словами» [Виноградов 1971, 187].
Какие же лингвистически эксплицируемые свойства текста выявляются
на уровне текстовой тактики?
Прежде всего это, конечно, формирование самой композиции ви-
до-временными формами глаголов и другими средствами, соотношения ди-
намики сюжета и статики фона, описаний, прямого и обратного развития
событий, чередования и способов соединения регистровых фрагментов, по
законам жанра либо вопреки им.
Это — соотношение монолога и диалога (речь в речи), констатация или
характеризующая интерпретация речевых действий персонажей, либо «чис-
тый» диалог, полилог без авторских ремарок; ориентированность авторско-
го текста на возможную реакцию адресата (скрытая диалогизация); смены и
взаимодействия субъектных плоскостей, воспринимающего и оценивающе-
го лица; использование субъектных модификаций предложения; предпоч-
тение (а) авторизованных или (б) неавторизованных фрагментов, ср.:
(а) То чей-то шорох, то шептанье, То крики чудятся ему (Пушкин); И
слышишь свежий запах сена И теплый запах талых крыш (Бунин).
(б) Шепот. Робкое дыханье. Трели соловья (Фет); И стоит над водопа-
дом запах смол и мокрых бревен (В. Луговской); Там горький запах увяда-
нья смешался с дымом и золой (С. Орлов).
Тактику текста обнаруживают использование/неиспользование приемов
настоящего исторического, наглядно-примерного; использование (с какой
тактической целью?)/неиспользование генеритивного регистра. К тактике от-
носится принадлежащий автору выбор каузативных конструкций, в соответ-
ствии с представляемым им «источником знания»: ретроспективных, при-
чинно-аргумснтирующих (следствие — причина) В окнах темно, потому
что никого нет дома или перспективных (причина — следствие) построений
Наверное, никого нет дома, потому что в окнах темно (ср. [Онипенко 1985;
Weiss 1989]). Можно разделить в этих примерах причину и следствие точкой,
пояснительным двоеточием, точкой с запятой, запятой с союзом или без, при
прямом и обратном порядке причины и следствия; конструкции далеко ра-
зойдутся по рубрикам грамматик, но суть остается одна: наблюдаемое поло-
жение дел в репродуктивном регистре и его объяснение в информативном ре-
гистре, соединенные в тактических целях разными синонимическими
способами. А выбор способа, как и во всех других синонимических ситуаци-
ях, отвечает интересам развития образа автора. Так же как использование ла-
кун в представлении причинных и временных связей событий — для домыс-
ливания читателем; вспомним, например, строки: Заря прогнала тьму
ночную: Монаха не нашли нигде, И только бороду седую Мальчишки видели в
воде (Пушкин, Русалка) — или из М. Цветаевой («Стенька Разин»): В небе-
то ясно, Тёмно — на дне. Красный один Башмачок на корме.
457
К тактическим средствам текста принадлежат и воплощающие движение
мысли способы чередования темы — ремы в актуальном членении, и зада-
ваемый этим членением порядок синтаксических компонентов.
Текстовой тактикой определяется и выбор экспрессивных красок, в том
числе средств создания иронического, комического эффекта (обыгрывание
омонимии, полисемии, неоднозначности речевых интенций, разного пони-
мания ситуации персонажем и слушателем и т. д.).
2.1. В перечнях «функций предложения» нередко фигурируют такие,
как уточняющая, детализирующая, комментирующая, пояснительная, аргу-
ментирующая и т. п. Но это не функции предложения как такового, а харак-
тер логических отношений между предложениями, реализующий автор-
скую тактику. Эти отношения могут быть поддержаны дополнительными
средствами, лексическими, грамматическими, метатекстовыми, интонаци-
онно — при устном воспроизведении, но могут выражаться и соответст-
вующим соположением смыслов. Отдельное предложение, вне контекста,
таких функций в себе не заключает.
В связи с этим следует коснуться и вопроса о монолитной школьной
триаде типов речи: повествование, описание, рассуждение. Еще
А. А. Потебня, квалифицируя виды словесного изложения, заметил, что
рассуждение в этом ряду выделяется на ином основании [Потебня 1976].
Если описание и повествование изображают одновременные и последова-
тельные признаки воспринимаемой действительности, то в рассуждении
излагается «последовательный ряд мыслей, приводящих к известному за-
ключению». Это тройственное деление построено на двух разных противо-
поставлениях: между повествованием и описанием разница в характере
признаков самой действительности, а в рассуждении признакам действи-
тельности противостоят мысли о действительности.
Перцептивную позицию субъекта, производящего описание и повество-
вание, можно сравнить с кинокамерой, создающей видеоряд, фиксируя
движение взгляда от предмета к предмету, от действия к действию, при-
ближая изображаемое крупным планом или отдаляясь. Но перед рассужде-
нием это сравнение останавливается: ни у кинокамеры, ни перед нею нет
мыслительного пространства, и последовательность мыслей на кинопленке
может быть передана только опосредованно, находчивостью режиссера, че-
рез предметный мир.
Философы определяют рассуждение как сознательное, произвольное
действие мышления (ср. лингвистические работы [Мордвинов 1978; Цветко-
ва 1997]) — добавим: нередко соединяющее мыслительным актом гетероген-
ные регистровые блоки (репродуктивный и информативный), в отличие от
гомогенности повествования и описания. Таким образом, рассуждение не
458
встает в один ряд с описанием и повествованием, но принадлежит более вы-
сокой ступени организации текста, ступени тактики.
Концепция коммуникативных регистров речи позволяет преодолеть не-
последовательность оснований этого вросшего в традиционную методику
тройственного деления, выведя рассуждение из неоднородного ряда и вы-
яснив его место в синтаксической системе.
3. Попробуем увидеть соотношение названных ступеней в текстах раз-
ных жанров. Авторская стратегия обычно не запрятана слишком глубоко в
произведениях с нравственно-дидактической установкой. Мораль в басне,
сформулированная в конце или начале текста, — самый прямой способ об-
наружения стратегии. В других случаях нравоучительная позиция автора
маскируется сюжетными и тактическими ходами. Вот текст «Два товари-
ща» из рассказов-басен Л. Толстого для детей:
Два товарища шли по лесу. Вдруг навстречу им вышел медведь. Один
бросился бежать, влез на дерево и спрятался, а другой остался на дороге.
Он вспомнил, что медведи не трогают мертвых, упал на землю и притво-
рился мертвым. Медведь подошел к нему, а он и дышать перестал. Мед-
ведь обнюхал его лицо и отошел.
Когда медведь ушел, первый товарищ слез с дерева и спросил'. «Что
тебе медведь на ухо сказал?» Второй товарищ ответил: «Медведь сказал
мне, что плохие те люди, которые в опасности от товарищей убегают».
Подготовленный имперфективной экспозицией первого предложения,
сюжет начинает развиваться во втором (смена ситуации, обозначенная сме-
ной глагольного вида, смена точки зрения: неожиданность для персонажей
появления медведя, ориентированность его движения на них). Далее динами-
ка сюжета как вехами отмечена аористивными глаголами, и событийная его
часть фактически исчерпана действиями всех трех персонажей в первом аб-
заце (от завязки вышел медведь до развязки отошел) в рамках репродуктив-
но-повествовательного регистра, с одним мотивационным информативно-
описательным включением об обычаях медведей.
Второй абзац, как басенная мораль, составляет некоторый композици-
онный «привесок» ради нравственной оценки происшествия. Она содер-
жится в генеритивном высказывании якобы-медведя как вывод, осмысление
случившегося. Этот вывод звучит в диалоге, в ответе второго товарища на
волюнтивный вопрос первого, побуждающий к речевому действию. В этом
ответе — соль и дидактическая стратегия рассказа. И как бы вторая развяз-
ка, к этическому плану произведения. Вместе с тем «привесок» не нарушает
регистровой цельности рассказа, он продолжает репродуктивное повество-
вание с аористивными предикатами о действиях товарищей, с перфектив-
ными — о действиях медведя, и с усложненной регистровой структурой
диалогических реплик как «текста в тексте». Неожиданность ответной реп-
459
лики двусторонняя: она обращена внутрь сюжета — к собеседнику, и во-
вне — к читателю.
Другой текст (А. Иванов, Волки и овцы) — из детского журнала «Трам-
вай» (1990, № 1). Приведем вступительный фрагмент его:
На поляне гуляли две овцы. Вдруг приходят два волка и гово-
рят: — Уходите отсюда! Это наша поляна. — Нет, наша, — отвечают ов-
цы. — Не уйдем! — Ну, тогда мы вас съедим. — Это мы еще посмот-
рим, — говорят овцы, — кто кого съест. — Ах, так? —удивились волки. —
Тогда давайте играть!
На ступени А здесь преобладают номинативно-глагольные модели с ак-
циональным значением в разных грамматических модификациях (по вре-
мени, лицу и модальности), используются также экзистенциаль-
но-локативная модель (с лексически ослабленным глаголом), именная
модель с посессивным предикатом, модель со значением эмоциональной
реакции и реактивные же модели междометного и междометно-фразео-
логического характера.
На ступени В отметим, что в качестве регистровых единиц текста вы-
ступают отдельные предложения, представляющие в целом четыре регистра
(кроме генеритивного).
На ступени С констатируем один из важных приемов текстовой тактики.
Если персонажи выясняют свои отношения в диалоге, это означает, что автор,
воспроизводя их прямую речь, как бы передает персонажам ведение сюжета.
Реплики диалога выражают коммуникативные интенции говорящих
персонажей, динамику их взаимных отношений, способы реакции и т. д. —
приемы, которыми регулируется развитие фабулы. Здесь — после предва-
ряющих диалог предложений, с композиционным значением экспозиции и
завязки, — ультимативное требование, с мотивацией, и угроза волков, не-
ожиданно независимая реакция овец, удивление волков и их предложение
разрешить конфликт другим способом.
Ступень D: За текстовой тактикой стоит и ее определяет текстовая стра-
тегия автора, исходящая из специфики жанра и адресата. В данном случае это
предложение новой игры читателям детского журнала, описание ее правил.
Интенция автора — заинтересовать читателя, вовлечь его в игру, условия ко-
торой объясняются игровым же способом — через диалог между персонифи-
цированными животными. Приведенный фрагмент, интригуя, еще не откры-
вает замысла, но содержит намеки на него: и в психологически необычной
для коллизии «волки и овцы» строптивости овец и покладистости волков, как
бы уравнивающей заранее их партнерские позиции, и в лексике, где «поляна»
обернется 16-клеточной доской, выражение «кто кого съест» может быть
связано и со сказочной ситуацией и с шахматно-шашечной, а предложение
«давайте играть!» оказывается адресованным не только к овцам, но и непо-
средственно к читателям.
460
Только в конце текста, выйдя за рамки «игры между волками и овца-
ми», автор «снимает маску» и напрямую обращается к юным читателям.
Развязкой сюжета будет победа в игре, привлекательность ее стимулирует-
ся морально — сочувствием к овцам.
Автор, создатель текста, таким образом, управляет действиями и рече-
вым поведением персонажей, и вместе с тем — восприятием читателя. Вы-
бор автором языковых средств, с их речевыми потенциями, акцентов и от-
тенков в их использовании служит инструментом воздействия на читателя.
Так, например, предложение волюнтивного регистра из нашего текста
Уходите отсюда!, побуждающее собеседника к действию, в другом тексте,
при иной мотивации, могло бы иметь текстовое значение не ультимативно-
го требования, а, допустим, дружеского предостережения (Уходите отсю-
да! Приближаются волки!), совета (Уходите отсюда! Найдете себе луч-
шее место) и т. п. Каждое из текстовых значений предложений,
идентичных в письменном виде, в плане выражения отличается интонаци-
онным оформлением побуждения к действию.
В качестве другого примера для анализа удобно использовать анекдот
как текст предельно краткий и завершенный. Возьмем анекдот, пересказан-
ный и прокомментированный писателем Андреем Синявским в интервью
«Независимой газете» (июль 1991), из известной серии «На необитаемом
острове». Вот текст (в изложении Синявского): На необитаемый остров
попали француз, англичанин и русский. Поймали золотую рыбку, и, как по-
ложено, она каждому обещала исполнение трех желаний. Француз потре-
бовал сто миллионов франков, дом в Париже и немедленно — на родину.
Англичанин — сто миллионов фунтов, дом в Лондоне и — на родину. Рус-
ский, оставшись один, спросил рыбку. «Ящик водки можешь?» Получил.
Второе желание — второй ящик. А третье желание, сказал он: «Двух этих
охламонов сейчас же вернуть обратно».
Само появление анекдота писатель рассматривает как свидетельство
творческих потенций, а обращаясь к сюжету, говорит о ситуации как о ко-
мической, но и философической: «Критически рассматриваются индиви-
дуалистическое западное сознание, рационализм, материализм. А вот рус-
ский человек выступает бескорыстным коллективистом: не просто ведь
водка, но и компания».
Можно, наверно, кроме «критического рассмотрения» услышать в тек-
сте и грустную или горькую иронию над «русским коллективистом» и дру-
гие интонации (впрочем, ироническая интонация окрашивала, наверно, и
интервью), но не вызывает сомнения, что интерпретация анекдота, данная
писателем, принадлежит уровню стратегии текста, что она соответствует
позиции неизвестного автора-сочинителя, его эмпатии, пристрастию (анек-
дот явно сочинен не французом и не англичанином) и позволяет нам отде-
461
лить и в этом случае стратегию текста (D) от его тактики (С). Тактика же
определяется правилами жанра: в экспозиции пунктирно намечены события
«излюбленной ситуации», без мотиваций, без процессуальное™, только в
результатах: попали на остров, поймали рыбку. Предвкушение трижды трех
желаний создает напряжение завязки. Традиционно-фольклорный трое-
кратный оборот событий подводит к кульминации, когда обнаруживается
разительная непохожесть потребностей третьего персонажа, и обрушивает-
ся развязкой, перечеркивающей два первых оборота. Что касается языковых
средств (А), то содержанием текста востребованы модели, сообщающие о
перемещении в пространстве лиц и предметов (в реальной, потенциальной
и волюнтивной модальности), а также модели речевых действий. До по-
следнего «акта» повествование лаконично ведется в информативном реги-
стре, на последнем — замедляется, рассказчик включает репродуктивный
регистр в виде сценки с прямой речью (В).
Управляя восприятием перципиента (слушателя, читателя), автор (рас-
сказчик) активизирует его в большей или меньшей степени. Иногда тексто-
вая стратегия заставляет перципиента самому обнаружить сюжетный ход,
имплицированный в тексте, но как будто и не выраженный автором. При-
мер тому — известная фольклорная прибаутка:
— Тит, иди молотить! — Брюхо болит. — Тит, иди кашу есть! — Где
моя большая ложка?
Тактика текста представлена крайне лаконично двумя парами диалогиче-
ских реплик: в первой — приглашение Тита к одному действию, во второй —
мотивация «уважительной причиной» отказа; в третьей — приглашение к
другому действию, в четвертой — оживленная реакция согласия. Текстовая
стратегия побуждает слушателя проделать умственную операцию, сопоста-
вив две реакции героя, вторая из которых опровергает первую. В результате в
голове слушателя возникает образ хитрого лентяя и обжоры Тита, соответст-
вующий авторской эмпатии, хотя словесно не охарактеризованный автором.
Конечно, любой текст проникнут стремлением автора так или иначе —
волюнтивно, эмоционально, эстетически — воздействовать на читателя,
слушателя. В литературе многократно говорилось об этом аспекте отноше-
ний между автором и получателем текста, призванного возбуждать вообра-
жение, стимулировать ассоциативные способности адресата, психологиче-
ское сопереживание.
Но здесь речь идет о предусмотренной автором необходимости для чи-
тателя-слушателя проделать определенную мыслительную операцию, свя-
зывающую звенья текста, — операцию, без которой эта связь распалась бы.
смысловой коммуникативный эффект текста остался бы не достигнутым, не
реализованным.
Возьмем еще пример текста в жанре афористической миниатюры: Ра-
ботать завтра лучше, чем сегодня (А. Кнышев, Тоже книга). Начнем с так-
462
тики: она в наложении, столкновении двух возможных значений предложе-
ния и — соответственно — разных речевых интенций:
(1) Работать завтра лучше, чем [работаем] сегодня: призыв-лозунг,
типичная для недавних времен инфинитивно-волюнтивная конструкция, с
пресуппозицией «сегодня работаем недостаточно хорошо», с побуждением
каждый день «прибавлять» в работе.
(2) Работать завтра лучше, чем [работать] сегодня: иронично-
философическое умозаключение как реакция и самооправдание лентяя (ср.
Завтра-завтра, не сегодня...).
Стратегия в общем понятна, высмеивание одного через другое усиливает
эффект воздействия на читателя-слушателя. Вернувшись к языковым средст-
вам этого текста, обнаружим, что совпадающие лексически слова различают-
ся и морфологически, и синтаксически: лучше (/) — сравнительная степень
наречия в позиции приглагольного квалификатора, в составе глагольного
предиката работать лучше: лучше (2) — сравнительная степень слова из ка-
тегории оценки, в роли оценочного предиката полипредикативной конструк-
ции соотносящая две потенциальные ситуации.
Анекдоты, прибаутки по жанру рассчитаны на улыбку, смех слушателя,
а эта улыбка выражает и солидарность в оценках с рассказчиком — на-
смешку ли над незадачливым персонажем, одобрение ли находчивости и
остроумия — и вместе с тем, часто неосознаваемое, удовольствие слушате-
ля от собственной догадливости, сообразительности. Текстовая стратегия,
таким образом, простирает свою власть и за пределы текста, воздействуя на
эмоции, настроение перципиента, на его самооценку.
Возможно выведение пропорции: чем меньше комментирующая роль
автора, тем напряженнее нагрузка на перципиента. В этом одна из тенден-
ций интеллектуализации современной и прозы и поэзии. В драме, где автор
остается за сценой, его «отсутствие» возмещается отчасти предполагаемы-
ми действиями исполнителей, отчасти допускаемой условно некоторой ре-
чевой избыточностью персонажей.1
1 Интересно сопоставить высказывания по этому поводу писателей: «В XX веке происходит
реформа прозы, которая заключается в приближении прозы к драме. Все происходит на сце-
не и узнается от действующих лиц. Описания природы и ощущений — несколько расши-
ренные (и то не всегда) ремарки. Это — вовсе не „объективизм", а простое приближение к
драме. <...> Новый роман, новая проза — заслуга Стендаля и русских писателей XIX века —
Толстого, Чехова, Достоевского; писатель не доказывает, а показывает или в крайнем случае
рассказывает. Своим рассказом он доказывает» (Эм. Казакевич/, Вопр. литературы. 1963. №
6); «Усвоив бог весть кем преподанный принцип, согласно которому художник, мол, „нс
рассказывает, а только показывает", наши писатели, особенно это касается молодых, реши-
тельно избегают пользоваться таким мощным средством изображения, как авторская речь, и
тем самым утрачивают мастерство собственно повествователя, рассказчика. И это опять же
ведет к разжижению, к длиннотам, к вспомогательным диалогам, назначение которых един-
ственно в том, чтобы ввести читателя в простейшие обстоятельства дела» (А. Твардовский'/
Лит. газета. 1962. 13 февраля).
463
Понятно, что явление, продемонстрированное на материале обозримого
текста малого жанра, предстает в упрощенном виде.
В произведениях художественной прозы исследователи обнаруживают
значительно более сложные композиционные структуры, организуемые пере-
сечением и взаимодействием нескольких субъектно-экспрессивных плоско-
стей, или сфер. Анализы такого типа даны, например, В. В. Виноградовым в
его книге «Стиль Пушкина» (1941). Напомню, что здесь вскрывается тройст-
венность аспектов восприятия и изображения рассказчика (в каждой повести
своего), Белкина и издателя в «Повестях Белкина», их восприятие соотносит-
ся в тексте еще и с элементами несобственно-прямой речи, отражающей со-
циально-субъектную сферу тех или иных персонажей, их видение событий
или самораскрытие. Анализируется роль и таких компонентов текста, как ци-
таты, явные и скрытые, вовлекающие повествование в атмосферу образов
мировой культуры или литературной полемики, как и эпиграфы, которые па-
родически или иронически освещают и осмысляют содержание повестей.
Сложность отношения образов Белкина и издателя, динамическая изменчи-
вость композиционно-смысловых отношений между всеми текстовыми ком-
понентами способствуют созданию многопланной структуры текста, «осно-
ванной на принципе синтетического охвата всего культурно-исторического
контекста воспроизводимой жизни» [Виноградов 1941, 582].
Анализ В. В. Виноградовым стиля «Пиковой дамы» выявляет авторские
приемы создания образов в игре света и тени, в движении и пересечении
взаимоотражающих восприятий и оценок. Читатель вовлечен в эту слож-
ную игру, в напряженный процесс осмысления образов персонажей и их
драматических отношений. Повествователь рассчитывает на интенсивную
ментальность читателя. «Автор не комментирует диалога (старой графини и
Лизы), не останавливается на эмоциях и переживаниях Лизы. — пишет
В. В. Виноградов. — Но достаточно сгруппировать окрики и угрозы стару-
хи, чтобы понять всю унизительность и всю мучительность жизни бедной
воспитанницы на положении служанки знатной старухи» [Виноградов 1941,
600]. «Сгруппировать, чтобы понять» — дело не только исследователя, но
каждого читателя. Конечно, каждый читатель понимает глубину текста, бо-
гатство его смыслов в меру своей подготовленности. Известен афоризм
(Дж. Каллера): «Литературное произведение не говорит, а только отвечает».
Характер вопросов к литературному произведению в большой мере
предопределен замыслом его автора, или иначе — стратегией текста.
И предложенный анализ малых текстов, и отсылка к исследованиям
текстов пушкинских повестей, виртуозно проделанных акад. Виноградо-
вым, имеют целью показать, что сюжет любого произведения, пути и дина-
мика его развития, типы речи и взаимоотношения персонажей — все прие-
мы построения в простом и сложном тексте представляют собой
реализацию языковыми средствами авторской тактики. Тактикой автора за-
464
дается и характер отношений читателя к тексту, мера активизации его мыс-
лительного и эмоционального участия зависит от открытой или интригую-
ще-загадочной связи событий, от прозрачности или противоречивости,
многозначности, а может быть, аллегоричности, от суггестивной силы и
экспрессивной напряженности текста1. Подобные разновидности тактики
можно наблюдать не только в художественных текстах, но, например, и в
научных: в одних случаях автор излагает результаты исследования, в дру-
гих, особенно в научно-популярном жанре, ведет за собой читателя путем
задач и загадок, поисков и открытий, вовлекая его в «сотворчество».
Если удается установить общие для всех текстов регулярные ступени от
языковой системы, языкового материала через речевую систему к структуре
данного конкретного речевого произведения, — любой текст может стать
объектом, обнаруживающим в анализе эту регулярность. Не каждый лин-
гвист будет заниматься текстом, но ориентированность языковой единицы
на участие в том или ином типе текста составляет ее сущностную характе-
ристику, без которой представление языкового строя было бы неполноцен-
ным.
4. Очевидно, что отношения между языковой формой и ее реализуемым
значением, представляемые обычно как отношения плана выражения и
плана содержания, регулируются и управляются перцептивной позицией
говорящего, той дистанцией в реальном или иллюзорном пространстве и
времени, с которой он видит и осмысляет предмет речи, и соответствен-
но — тем способом, каким он осуществляет свои коммуникативные интен-
ции. Выражение соответствующим образом речевого содержания, реали-
зующего коммуникативные намерения говорящего и детерминированного
его перцептивной позицией, — это и есть коммуникативная функция речи,
грамматики высказывания, предикативной единицы, фрагмента текста. От-
сюда следует, что речь должна идти о соотношении не двух, а трех органи-
зующих компонентов речи, нераздельно взаимообусловленных: формы,
значения и функции. Эта нераздельная обусловленность становится на-
глядной, хотя и недооцененной нелингвистами, когда компонент формаль-
ный, грамматическая категория или структурно-семантическая оппозиция,
в тексте выполняет роль композиционно-художественного стержня. «По-
этические средства скрыты в морфологической и синтаксической структуре
языка, короче — в поэзии грамматики...» [Якобсон 1975, 200]. Несколько
примеров.
1 Отмечая, вслед за Роланом Бартом, роль активного творческого читателя в восприятии худо-
жественного текста, австрийский исследователь Heinrich Pfandl, тонкий знаток и интерпре-
татор В. Высоцкого, в одном из его двустиший обнаруживает пять или шесть интертексту-
альных ассоциаций, или аллюзивных планов, лишь полный учет которых считает условием
понимания данного текста [Pfandl 1990,88].
465
4.1. Оппозиция акциональных/неакциональных глаголов (дейст-
вия/недействия) характеризуется, как показано было выше, различиями
морфологическими, семантико-синтаксическими и функциональными.
Обратимся к тексту А. Блока «Незнакомка». Его 13 четверостиший ор-
ганизованы с синтаксической точки зрения главным образом глаголами на-
стоящего времени. Но большинство глаголов здесь не обозначает действия.
О действиях говорится в двух строках:
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне
и
... Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
Остальное — восприятие лирическим героем наблюдаемой «по вече-
рам», «каждый вечер» картины окружающего его мира, складывающейся из
зрительных, слуховых, ассоциативных впечатлений: Золотится крендель
булочной, В небе... бессмысленно кривится диск, А рядом у соседних сто-
ликов Лакеи сонные торчат, Веют древними поверьями ее упругие шелка,
И очи синие, бездонные Цветут на дальнем берегу — глаголы не действия,
но зрительного и ассоциативного восприятия; Раздается детский плач,
раздается женский визг, скрипят уключины — глаголы слухового воспри-
ятия. Именно оппозиция акциональности/неакциональности, действия,
движения (хотя, может быть, и призрачного), в застойном привычном су-
ществовании и составляет композиционно-смысловую основу этого произ-
ведения.
4.2. Так называемая композиционная рамка текста может формироваться
не только лексико-семантическими параллелизмами, что доступнее наблюде-
нию и известнее, но и соотношением временных планов текста, через видо-
временные функции предикатов. Так организуется, например, стихотворение
Пушкина «Обвал». Вот текст, с нумерацией строф:
(7) Дробясь о мрачные скалы,
Шумят и пенятся валы,
И надо мной кричат орлы,
И ропщет бор,
И блещут средь волнистой мглы
Вершины гор.
(2) Оттоль сорвался раз обвал,
И с тяжким грохотом упал,
И всю теснину между скал
Загородил,
И Терека могущий вал
Остановил.
466
(3) Вдруг, истощась и присмирев,
О Терек, ты прервал свой рев\
Но задних волн упорный гнев
Прошиб снега...
Ты затопил, освирепев, свои брега.
(4) И долго прорванный обвал
Неталой грудою лежал,
И Терек злой под ним бежал,
И пылью вод
И шумной пеной орошал
Ледяный свод.
(5) И путь по нем широкий шел:
И конь скакал, и влекся вол,
И своего верблюда вел
Степной купец,
Где ныне мчится лишь Эол,
Небес жилец.
Выразительная сила «Обвала» создается, главным образом, ритмическим
рисунком и звукописью, но не в последнюю очередь и композицией.
Зрительные и звуковые впечатления первой строфы и последнего дву-
стишия объединены тем, что для говорящего возникают в момент воспри-
ятия; его присутствие в хронотопе изображаемого означено дейктическими
средствами (надо мною..., ныне...) и глагольными формами настоящего
времени. Но это настоящее расширенное, постоянное, несовершенный вид
показывает отсутствие временных пределов, это и не собственно действия,
а способ существования разных форм природы: как ныне, так и всегда бле-
щут вершины гор, шумят валы Терека, кричат орлы и ропщет бор под
ветром...
Названные строки композиционной рамкой репродуктивно-описатель-
ного регистра обнимают остальной текст, представляющий информативные
блоки, но с внутренним членением.
Вторая строфа переносит нас в тот момент прошлого, когда случился
обвал.
Ощущение динамичности второй строфы, с примыкающим к ней дву-
стишием третьей, создаваемой ритмикой, аллитерациями, иллюзорно: здесь
нет собственно действий и нет последовательности, это одноактное сти-
хийное событие, одновременность причины и следствий представлена ря-
дом перфективных глаголов, констатирующих результативное состояние,
как бы в замедленной съемке (сорвался, упал, загородил, остановил, пре-
рвал): обвалу достаточно упасть, чтобы тем самым загородить, остано-
вить, прервать.
В четырех следующих строках (третьей строфы) напряжение достигает
кульминации и разрешения. Силы стихии персонифицируются, эмоции и
467
воля (упорный гнев..., освирепев...) стимулируют их как бы намеренные дей-
ствия (ср. с образом Терека в другом пушкинском стихотворении: играет и
воет, как зверь молодой...): прошиб снега, затопил берега — это глаголы
аористивиые.
Информативно-повествовательный регистр второй и третьей строф
сменяется информативно-описательным блоком следующих десяти строк,
где имперфективные глаголы сопоставляют неподвижность обвала с дви-
жением злого Терека под ним и людских перемещений поверху. Замыкаю-
щее двустишие возвращает мысль поэта в настоящее время.
4.3. Соотношение глагольных форм совершенного вида с аористивной и
перфективной функцией в композиции не только знаменует связывание и
смену ситуаций. Заключенное в них противопоставление активного дейст-
вия и непроизвольного состояния как тактический прием может служить
средством реализации художественной идеи, авторского замысла. Так, на-
пример, на этом противопоставлении строится заключительная часть на-
родной сказки, в изложении А. Н. Толстого, «Пузырь, Соломинка и Ла-
поть». Три поименованных персонажа отправились в лес по дрова. На пути
оказалась река. Вместо того чтобы по первоначальной версии переплыть на
Пузыре, решили перейти по Соломинке. Эксперимент привел к не предви-
денной героями, но неизбежной развязке: «...Соломинка перетянулась с бе-
рега на берег. Лапоть пошел по Соломинке, она и переломилась. Лапоть
упал в воду. А Пузырь хохотал, хохотал, да и лопнул». Действия недоста-
точно разумных существ обречены, им противостоит естественная природа
вещей: Соломинка перетянулась, да переломилась. Лапоть пошел, да упал.
Пузырь хохотал (имперфектив параллельного действия), да лопнул.
Композиционно-сюжетный прием противопоставления результативного
перфектива активным аористивам нередко используется в жанре басни.
Так, в известных баснях И. Крылова завистливая Лягушка ...увидевши Вола,
Затеяла сама в дородстве с ним сравняться... И ну топорщиться, пых-
теть и надуваться. И кончила... на том, Что, не сравнявшися с Волом, с
натуги лопнула и — околела (Лягушка и Вол); шаловливая легкомысленная
рыбка ...Кудочкам стрелой пустилась: Рванула с той, с другой, на треть-
ей зацепилась И, ах, попалася в беду! (Плотичка); о паникерствующих на
корабле мышах — Тут в Океан мои затейницы спрыгнули И — утонули
(Мыши).
Перфективные результаты берут перевес над неоправданными или не-
праведными аористивными действиями.
Наблюдения над начальными и конечными композитивами в литерату-
ре малых жанров с точки зрения видо-временных функций глаголов позво-
ляют разграничить четыре вида композиции.
(а) Закрытая композиция, начинающаяся и заканчивающаяся аори-
стивными глаголами, представляет происшедшее как бы вырезанным из
468
хода времени, отделенным от более ранних и позднейших событий. Так,
например, в рассказах Чехова «Кот», «Беда», «Водевиль», «Дурак», в рас-
сказах Бунина «Натали», «Три рубля», «Кавказ», «Антигона», в рассказах
«Сервиз» Вс. Иванова, «Барсуки», «Гаечки» М. Пришвина и др. Характерен
такой тип композиции для рассказов о детях и от имени детей, где заданно-
му образу малолетнего повествователя или читателя отвечает более спо-
собность видеть и воспроизводить виденное, чем способность обобщать и
пояснять наблюденное. Такова композиционная основа большей части рас-
сказов В. Драгунского от имени восьмилетнего Дениски, так построены
рассказы и сказки Л. Толстого «Филипок», «Косточка», «Три медведя»,
К. Ушинского «Утренние лучи», Б. Житкова «Как я ездил в метро»,
В. Бианки «Приключения муравьишки» и т. п.
(б) Открытая композиция, в которой сменяющиеся события, назван-
ные аористивными глаголами, обрамлены в начале и конце глаголами им-
перфективно-процессуальными или качественно-описательными, как бы
растворяет происшедшее во времени до и после и тем самым показывает
неединичность события, обычность, повторяемость. Так построены стихо-
творение в прозе Тургенева «Нимфы», рассказы Чехова «Анюта», «Прида-
ное», у Бунина — «Ворон», «Дубки», «Поздний час», «В такую ночь»,
«Ловчий», рассказ В. Войновича «Мы здесь живем». Языковые средства
обобщенных литературных приемов служат разным смысловым и художе-
ственным целям авторов. В рассказе Чехова «В суде» после драматической
коллизии в заседании, способной повернуть ход дела, судейские равнодуш-
но и безучастно продолжают механическое исполнение регламента: под-
черкивается типичность и бесчеловечность казалось бы невероятного.
Выводит сюжет за пределы событийного времени и презенсное обрам-
ление; как вариант — с перфективной концовкой. Так — в рассказе Бунина
«Легкое дыхание»: Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в
этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре — эта последняя
фраза дает читателю чувство облегчения, освобождения, — писал
Л. Выготский [Выготский 1987, 140]. Но композиционно — здесь перфек-
тивная концовка, связывающая (лексическим и грамматическим значением
глагола, и итеративным наречием снова, и повторяющимся дейктическим
местоимением этот, и ритмической организацией этой поэтичной прозы)
печальный исход сюжета с настоящим теперь, в котором момент рассказа
сливается с моментом читательского восприятия, как бы суля вечную жизнь
образу прекрасной юной женственности.
Композиционные типы (в) и (г) — смешанные, с динамичным аори-
стивным началом и размытым во времени имперфективным окончанием,
либо с имперфективной экспозицией и аористивной концовкой, произво-
дящей эффект неожиданности, энергичности или исчерпанности. Послед-
ний тип представлен, например, в лаконичной сказке Н. Носова: Шел лев.
469
Увидел зайчика. Он его взял и съел. Все, — где композиция организуется
имперфективной экспозицией, аористивной завязкой и перфективной раз-
вязкой.
4.4. Среди композиционно-тактических приемов в русских литератур-
ных текстах привлекает внимание разнообразие синтаксических моделей
предложения, объединяемых общим фрагментом. Грамматики, классифи-
цируя предложения по нескольким, не очень последовательным, формаль-
ным признакам, не задавались вопросом, зачем говорящему объединять в
одном контексте многообразные типы предложений, зачем тексту такая че-
респолосица моделей, какими содержательными надобностями она регули-
руется. См. несколько примеров:
Вот и третий этаж', идти ли дальше? И какая там тишина, даже
страшно... Но он пошел. Шум его собственных шагов его пугал и трево-
жил. Боже, как темно! ...В передней было очень темно и пусто, ни души,
как будто все вынесли (Достоевский);
Уйти? Бросить осиротевший домик и балочку, где орех-красавец? По-
следнее поминание... Размечут, порубят, повырывают — сотрут следы. Я
не уйду из круга (И. Шмелев);
[Даша о себе] Дарья Дмитриевна, ах, Дарья Дмитриевна, что происхо-
дит с вами? Почему так грустно, хочется плакать? Ведь еще ничего не
случилось, а вы грустите, будто жизнь уже кончена, прошла, пролетела
(А. Н. Толстой);
Скверно было на душе у Семена Ивановича. Так на этот раз зажали
его плотно, что не вывернешься. Удрать, а куда? Ну, удерешь с парохода,
не ступишь и шагу — схватят, приведут к английскому коменданту и сей-
час же повесят по доносу проклятого Прилукова. Без языка, без знания ме-
стности все равно, что темною ночью (А. Н. Толстой);
Пелагея полежала еще сколько-то, повертела подушку под разгорячен-
ной головой и встала. Все равно не заснуть теперь. До тех пор не заснуть,
пока не взглянет на Альку (Ф. Абрамов);
«Господи, чего ж они такие злые? — подумала Анна Степановна. —
Теперь ведь не уехать мне отсюда. Затолкают теперь, и не сядешь»
(Г. Семенов).
Теперь можно сказать, что дает плоды призыв В. В. Виноградова еще
20-х годов: «Для того чтобы работа по изучению художественной речи бы-
ла действительно плодотворной и научно целесообразной, необходимо
стать в русло тех лингвистических достижений, которые совместными уси-
лиями филологов и лингвистов скоплены» [Виноградов, О поэзии Анны
Ахматовой]. Введя в сферу лингвистических наблюдений фигуру говоря-
щего или перцептора, филология значительно расширила свой аналитиче-
ский аппарат. Если проследить в этих фрагментах позицию говорящего или
470
персонажа, нетрудно услышать разные голоса: то как будто внутреннюю
речь персонажа, близкую к так называемой несобственно-прямой речи [Ви-
нокур 1990, 137; Ковтунова 1986], то снова голос рассказчика, повествую-
щего и комментирующего. Это переключение субъектных сфер и осущест-
вляется использованием разных синтаксических моделей. Здесь действует
еще мало изученный, но важный для строения текста критерий классифи-
кации предложений, связанный с выражением внутренней или внешней
точки зрения.
Инфинитивно-рефлексивные предложения (Идти ли дальше? Уити?
Бросить...? Удрать?) раскрывают колебания персонажа в выборе пред-
стоящего действия, вопрос самому себе; так называемые обобщенно-
личные (удерешь, не ступишь, не вывернешься, не сядешь) — продолжение
рефлексии, допущение возможных/невозможных поступков и их последст-
вий; инфинитивно-эпистемические (не заснуть, не уехать) выражают осоз-
нание персонажем безнадежности своих попыток или намерений; предло-
жения с инволюнтивными предикатами (страшно, грустно, скверно на
душе, хочется плакать), констатирующие состояние, настроение, ощуще-
ния персонажа, сопоставляются в регистровом отношении, как репродуктив
и информатив, с авторскими формулировками, отражающими как бы виде-
ние того же состояния снаружи, со стороны (вы грустите, шум шагов его
пугал и тревожил); модели с предикативными именами состояния среды и
с предикативами на -о репродуцируют восприятие места, среды персона-
жем (тишина, темно и пусто). Во всех перечисленных моделях происхо-
дящее открывается читателю через сознание, видение, ощущения персона-
жа, с которыми как бы сливается и восприятие автора, кроме тех немногих
предложений, где рассказчик как будто отступает от персонажа на несколь-
ко шагов. Варьируется, таким образом, то слиянность, недистанцирован-
ность субъекта диктума (действия-состояния) и субъекта модуса (речи, ви-
дения), то некоторая их дистанцированность, при том, что эмпатия,
сочувствие рассказчика персонажу объединяет и сопоставленные сегменты
текста.
Еще более выразительна для текста противопоставленность названным
моделям предложений неопределенно-личных, которые демонстрируют не
только значимую для классификации оппозицию «неопределенного» и
«обобщенного» субъектов как эксклюзивного и инклюзивного, но включа-
ют эту оппозицию в более широкую категорию, противополагающую язы-
ковые представления о «своем» и «чужом» (см. об этой категории [Пень-
ковский 1989; Йокаяма 1993]). В не называемом говорящим по незнанию
или, чаще, за ненадобностью субъекте действия неопределенно-личных
предложений (все вынесли; размечут, порубят, сотрут следы; зажали,
схватят, приведут, повесят; затолкают) — угрожающее ощущение чужо-
го, чуждого мира, враждебного, это — «они», «другие». И хотя осознание и
обозначение «чуждости» этих субъектов принадлежит персонажу, эмпатия
автора остается на его стороне.
471
Польский специалист по тексту М. Майенова писала: «Структура тек-
ста отчетливо показывает, как желательно представить отношение между
рассказчиком и героем. Известно, что это — одна из кардинальных проблем
современной теории повествовательных жанров» [Майенова 1974, 2].
Возникает вопрос и о том, почему под понятие неопределенно-личного
субъекза, оформленного множественным числом глагола, подводится ино-
гда субъект единственный и вполне определенный:
Ему Она навстречу. Как сурова! Его не видят, с ним ни слова (Пуш-
кин); И мало-помалу мне почему-то начинает казаться, что обо мне то-
же вспоминают, меня ждут и что мы встретимся... Мисюсъ, где ты?
(Чехов); —Да, — коротко, как удар по стеклу, ответили за свечкой (А. Н.
Толстой); — Рудик, — перебили его, [ио телефону] — послушай, не сер-
дись... (В. Распутин).
Эффект отстранения, скорее пространственного в примере из Чехова и
психологического — в остальных, возникает как реализация той же катего-
рии, оппозиции «свой/чужой», когда персонаж-наблюдатель испытывает
отчуждение, ощущение партнера как бы по другую сторону барьера. Эмпа-
тия автора остается на этой стороне.
Оппозиция «свой/чужой» становится композиционно-смысловым
стержнем страшного стихотворения М. Волошина «Террор» (1921 года, о
расстрелах жителей в Крыму в гражданскую войну). Из семи его четверо-
стиший шесть состоят из одних неопределенно-личных предложений, с су-
ровой бесстрастностью перечисляющих действия неназванных палачей:
...Торопливо подписывали приговоры. Зевали. Пили вино. С утра раздавали
солдатам водку. Вечером при свече Выкликали по спискам мужчин, жен-
щин. Сгоняли на темный двор... Ночью гнали разутых, голых По оледенелым
камням... Лишь в одном предложении встречается подлежащее, но и это не
лицо, а орудие: Полминуты рокотали пулеметы...
Заключительные строки противопоставляют неназванным агенсам живых
субъектов: А к рассвету пробирались к тем же оврагам Жены, матери,
псы... Люди и собаки объединены как антагонисты тем, нелюдям. (Вспоми-
нается цветаевское: Отказываюсь жить в бедламе нелюдей.)
Неопределенно-личное предложение оказывается носителем оценочно-
го значения большой силы и композиционной функции, противопостав-
ляющей разные субъектные сферы. Композиционный прием, как это неред-
ко бывает в поэтических текстах, делает стратегию и тактику
трудноотделимыми.
4.5. Обратимся еще к текстовым возможностям инфинитивных предло-
жений. Выше упоминалась роль некоторых их разновидностей в представ-
лении внутренней субъектной сферы. Этим диапазон их не исчерпывается
(о коммуникативных типах инфинитивных предложений см. выше, с. 138—
149).
472
Вот отрывки из юмористического «рождественского» рассказа «Ре-
цепт» итальянского писателя Антонио Амурри (перевод выдержан в инфи-
нитивных предложениях, типичных для русского языка формах прескрип-
тивного текста кулинарных рецептов):
(1) Приготовить глубокую сковородку. Выставить из кухни Дзету (со-
баку)...
(2) Взять мисочку, в которой удобно взбивать яйца. Сказать Роберте,
чтобы принесла из холодильника пару яиц. Взять самой два яйца из холо-
дильника, предварительно подтерев пол в том месте, куда Роберта урони-
ла первую пару...
(3) Вернуться в кухню. Вытряхнуть полкило соли из смазанной маслом
сковороды. Отнять у Лоренцо пакет из-под соли...
В инструктивный перечень кулинарных действий, отвечающих благим
намерениям хозяйки испечь пирог, вторгаются действия непредусмотрен-
ные, вызванные неумеренным интересом малых детей и собаки к приготов-
лению теста, а также возникающими попутно домашними заботами. Разры-
вающейся между кухонным столом и проказящими детьми матери не
остается ничего другого, как в очередной раз —
(4) Вернуться в кухню. Убедиться, что все, что было на столе, лежит
на полу... Позвонить в кондитерскую и заказать торт. Принять таблетки
от головной боли...
Рекомендация автором (в зачине рассказа) жены как прекрасной кули-
нарки и ее рецепта не соответствует конечному результату. В этом компо-
зиционный залог комичности. Но эффект достигается и более тонкими
приемами.
Непрерывная цепочка инфинитивных предложений создает иллюзию
синтаксической гомогенности текста. На самом же деле текст сплетается из
инфинитивов разной модальности: собственно инструктивных предложе-
ний (что надо делать) и якобы-инструктивных, с модальностью вынужден-
ности (что приходится делать). В первых — целенаправленные действия,
во вторых — борьба с противодействиями, разрушающими замысел. Пара-
доксальность такого текста обнаруживается в том, что инфинитивные пред-
ложения, по определению не выражающие ни времени, ни реальной мо-
дальности, здесь дают представление о развитии реальных событий.
Кроме того, инфинитивные предложения в рецепте несут в себе яркое
волевое, волюнтивное начало, в них заключен и многократный опыт, и зна-
ние того, как надо. В сплошном потоке они передают ритм и энергию дей-
ствий хозяйки этого суматошного дома, а вместе с тем чуть отстраненный
ироничный взгляд автора.
Другая особенность текста — его односубъектность. Инфинитивные
предложения предписывающего, инструктирующего типа не называют дея-
теля, но рекомендуют «делай, как я». Другие участники событий (упомина-
473
ется пять имен, а также соседка и бакалейщик) нигде не выступают как
субъекты действий, не названы и их действия, иначе это было бы обычное
повествование, а не «рецепт». «Антидействия» других персонажей пред-
стают только в результатах, облеченных в перфективные формы (примеры
2, 6, 7), иногда с обратной временной перспективой (примеры 2, 5, 6, 7), ли-
бо в отсутствии результата (пример 8):
(5) Подтереть пол в том месте, куда упал пакет с мукой...
(2) Взять самой два яйца... [Зачем же, когда это уже поручено Робер-
те?], предварительно подтерев пол в том месте, куда Роберта уронила
первую пару...
(3) [Откуда полкило соли на сковороде?]
(6) ...а Лоренцо обсыпан мукой с головы до ног...
(7) ...она (Дзета) и так уже наелась муки с яйцами.
(8) Крикнуть Франко, чтобы он подошел к телефону. То же самое
крикнуть Роберте. Подойти к телефону самой. Соскрести с трубки муку и
масло...
Но непрерывная цепочка инфинитивов набрасывает только пунктирную
линию действий в объемном пространстве, наполненном событиями. Отсю-
да — озадачивание читателя будто бы нелогичностью, на грани абсурда,
поступков хозяйки. Восстанавливать временные и причинные связи в про-
исходящем и предоставляется проницательному читателю. Это дополни-
тельно стимулирует его удовлетворенную реакцию. Рассказ, таким образом,
демонстрирует интересный опыт использования грамматических, тексто-
вых, экспрессивных возможностей инфинитивных конструкций. Подыто-
жим опыт анализа рассказа определением 4-х ступеней его организации.
А. Языковые средства: инфинитивные предложения с акциональным
значением разных видов (конкретные физические действия, передвижение,
перемещение предметов, речевые действия каузативной направленности);
несколько придаточных предложений, либо с перфективными предикатами
изменения состояния предметов, либо с каузативно-модальными при рече-
вых инфинитивах.
В. Речевые регистры: инфинитивно-прескриптивные предложения
выражают волюнтивные интенции, как бы адресованные читателю. Кауза-
тивно-модальные придаточные также содержат побуждение к действию, но
обращенное к персонажам внутри ситуации. Перфективные придаточные
представляют вкрапления информативного регистра.
С. Текстовая тактика: совокупность приемов, позволяющих скомби-
нировать материал в виде кулинарного рецепта, упаковывание информации
в обертку прескрипций.
D. Текстовая стратегия: заинтересовав читателя обещанием кулинар-
ного рецепта, развлечь, вызвать сочувственную или добродушно-
ироническую улыбку динамической картинкой быта многодетной незадач-
ливой хозяйки.
474
Богатейшие выразительные и композиционные возможности инфини-
тивных предложений не ограничиваются рассмотренными в анализе этого
своеобразного текста.
Инвариантное значение инфинитивных конструкций — потенциальная
модальность действия — реализуется чаще всего в полипредикативных мо-
делях, в которых названное инфинитивом действие либо каузирует состоя-
ние того же субъекта (моносубъектные предложения): Как отрадно бро-
дить на заре по кустам (Тургенев); либо подвергается оценке
(полисубъектные): Над старостью смеяться грех (Грибоедов). Каузируе-
мые состояние и оценка действия могут возникать (хотя реже) и по отно-
шению к реально осуществляемому или осуществляющемуся действию, но
инвариантное значение потенциальности обнаруживается в том, что в са-
мом предложении нет сообщения о конкретном акте действия, локализо-
ванном во времени; обозначенное инфинитивом действие поднимается на
мыслительную ступень, и оценке, всегда несколько дистанцированной от
единичного события, — эмоциональной, модальной, нравственной, прагма-
тической — подвергается не столько само действие, сколько его возмож-
ность/невозможность, допустимость/недопустимость.
Слова на -о или существительные, выражающие эмоции, каузированное
состояние или оценку, служат предикатами этих предложений, инфинитивы
выступают как пропозициональное подлежащее. Но будучи сами словами
признакового значения, они предполагают наличие носителя признака,
субъекта действия, неназванного, но определенно-личного, с обобщающей
потенцией: Но, боже мой, какая скука С больным сидеть и день и ночь...
(Пушкин); Быть сильным хорошо. Быть умным лучше вдвое (Крылов).
Эмоциональное напряжение ведет к разрастанию однородного ряда ин-
финитивов. Ср. примеры из письма Онегина к Татьяне:
Нет, поминутно видеть вас.
Повсюду следовать за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловить влюбленными глазами.
Внимать вам долго, понимать
Душой все ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать.
Бледнеть и гаснуть...
Вот блаженство!...
Когда б вы знали, как ужасно
Томиться жаждою любви.
Пылать — и разумом всечасно
Смирять волнение в крови’.
Желать обнять у вас колени
475
И, зарыдав, у ваших ног
Излить мольбы, признанья, пени,
Все, все, что выразить бы мог,
А между тем притворным хладом
Вооружать и речь, и взор.
Вести спокойный разговор,
Глядеть на вас веселым взглядом!..
Заметим, что одни и те же любовные страдания характеризуются гово-
рящим антонимическими словами: блаженство — и муки, ужасно. По-
видимому, выразительная сила инфинитивного ряда, поддержанная контек-
стом и, безусловно, интонацией, оказывается самодостаточной для выраже-
ния страстного желания, обычно неисполнимого, насмешливой, саркасти-
ческой оценки, невыносимого предопределения. В таком качестве
инфинитивные предложения или инфинитивные ряды все шире использу-
ются русской литературой XIX, а потом и XX века, — в поэзии, в диалогах
и лирических монологах. Оценочная часть высказывания может отделяться
или растворяться в самом инфинитиве:
[Софья:] Шутить! И век шутить! Как вас на это станет! (Грибое-
дов); [Арбенин:] Возможно ли! Меня продать! (Лермонтов); Одну минуту,
еще одну минуту видеть ее, проститься^ пожать ее руку (Лермонтов);
Невыносимо нам расставаться (А. Вознесенский).
Развитие в XIX и XX веках субъективно-модальных значений инфини-
тивных предложений было отмечено Н. Ю. Шведовой [Шведова 1964а] и
позже подтверждено в работах [Ковтунова 1986; Панченко 1993]. Вряд ли
можно считать удачной квалификацию большей части описываемых пред-
ложений как «инфинитивно-назывных». И сам термин, и сближение этих
предложений с «именительным представления» [Шведова 1964а, 349], и
противоречивые рассуждения о закреплении за ними только собственно на-
зывающей функции, о превращении их из единиц предикативных в едини-
цы номинативные [Шведова 1964а, 355] не соответствуют их структурно-
смысловому назначению и текстовой роли. Как бы ни были оформлены мо-
дально-оценочные значения, они неотделимы от структуры инфинитивного
предложения, в выражении их — смысловая и контекстная сущность этих
предложений, номинативным же единицам эти значения не свойственны.
В использовании таких предложений можно видеть следующие тенден-
ции. Все больше осознается экспрессивно-оценочная энергия инфинитив-
ного обозначения действия или состояния и независимо от лексической
выраженности оценки. Более того, освобождение инфинитивного предло-
жения от лексической фиксации оценки усиливает, обогащает его экспрес-
сивное звучание, делает полнее, объемнее гамму имплицитных оценок. С
точки зрения текстовой роли инфинитивные предложения с выраженными
или словесно не выраженными оценочными значениями выступают пре-
476
имущественно с функцией экспрессивной реакции на контекстные сти-
мулы.
Подобно тому как А. Фет открыл способность признаковых номинатив-
ных предложений сформировать самостоятельную поэтическую компози-
цию — Шепот. Робкое дыханье... (помимо традиционного использования
темпоральных и локативных имен в репродуктивной экспозиции: Зима.
Что делать нам в деревне? (Пушкин); Безлюдье, степь. Кругом все бело...
(Некрасов) и беглого перечня действий девербативами в информативно-
повествовательных фрагментах: В гостиной встреча новых лиц, Лай мосек,
чмоканье девиц, Шум, хохот, давка у порога... (Пушкин)), Ф. Тютчев и по-
следующие поэты увидели в инфинитивных предложениях способ создания
фрагментов текста и даже целых текстов с особой композиционно-
смысловой функцией: это было не выражение реакции, а новое сообщение
о действии или состоянии лирического героя, но не прикрепленном к кон-
кретному времени, а взвешиваемом мысленно как постоянная, повторяю-
щаяся возможность или вынужденность, на зыблющейся грани между меч-
той и реальностью, между страстной надеждой и страхом неисполнимости,
между смирением перед неизбежным и отчаянием от его невыносимости...
И вот уж год, без жалоб, без упреку, Утратив все, приветствую судь-
бу... Быть до конца так страшно одиноку, Как буду одинок в своем гробу
(Тютчев, последнее четверостишие из восьмистрочного текста);
О господи!., и это пережить,,. И сердце на клочки не разорвалось...
(Тютчев, последние строки текста из 4-х четверостиший);
...Весь день, в бездействии глубоком. Весенний теплый воздух пить, На
небе чистом и высоком Порою облака следить; Бродить без дела и без це-
ли И ненароком, на лету, Набресть на свежий дух синели. Или на светлую
мечту... (Тютчев, вторая половина стихотворения);
Неизбежно, Страстно, нежно Уповать, Без усилий С плеском крылий
Залетать — В мир стремлений, Преклонений И молитв', Радость чуя. Не
хочу я Ваших битв (Фет, два последних шестистишия из трех);
Только мыслей и слов постигая красу, —Жить в сосновом лесу. Между
красных стволов. Быть как он, быть как все: И любить, и сгорать,..
Жить, но в чуткой красе. Где листам умирать (И. Анненский, целый
текст);
О эти тихие прогулки! Вдали еще гудит трамвай, но затихают пере-
улки и потухает кеба край. Бродить, читая безучастно ночные цифры фо-
нарей, на миг бесцельно и напрасно помедлить у чужих дверей', и тишину
поняв ночную, смирившись, с нею потужить, и из одной руки в другую ле-
ниво трость переложить... (Эллис, три строфы из пяти);
Дальний путь, дальний путь, дальний путь, дальний путь. Это я про-
шептал, иль колесами сказано? Убежать! позабыть! умереть! отдох-
нуть! Что-то длинное, долгое снова развязано (Брюсов, второе четверо-
стишие из трех; его же целые стихотворения из инфинитивных
477
предложений «В Тифлисе» (7 четверостиший), «После ночи...» (4 четверо-
стишия), «Близ моря» (2 четверостишия из шести) и др.);
Только детские книги читать. Только детские думы лелеять, Все
большое далеко развеять, Из глубокой печали восстать... (О. Мандель-
штам, первая строфа из трех);
Остановиться на мгновенье. Взглянуть на Сену и дома. Испытывая
вдохновенье, Почти сводящее с ума (Г. Иванов, первое четверостишие из
трех);
Просыпаться на рассвете Оттого, что радость душит, И глядеть в
окно каюты На зеленую волну... (А. Ахматова, первое четверостишие из
трех в целом инфинитивном тексте);
Любить, — идти, — не смолкнул гром, Топтать тоску, не знать бо-
тинок, Пугать ежей, платить добром За зло брусники с паутиной. Пить
с веток, бьющих по лицу... (Б. Пастернак, стихотворение из семи строф; см.
также его «Февраль. Достать чернил и плакать...» и др.).
Итак, в инфинитивных предложениях, сохраняющих модальные и оце-
ночные значения, не выраженные лексически, русская поэзия нашла лако-
ничное, с емкой экспрессивной аурой композиционно-синтаксическое сред-
ство.
И. Анненский в стихотворении «Кулачишка», а позже А. Блок в стихо-
творении «Грешить бесстыдно, беспробудно...» (ср. сопоставление этих
текстов в работах [Гинзбург 1974, 316] и [Панченко: Очерки 1993, 95]) при-
дали инфинитивной композиции новый поворот, представив в инфинитив-
ном перечне действий не переживания лирического героя, а характеристику
3-го лица, определенного социально-нравственного типа. В авторской ин-
тонации — оценка бесцельности, бездуховности таких жизней. Собира-
тельный портрет антигероя с оценкой — в подтексте — его «подвигов» и
бессмысленности подобной человеческой судьбы дает М. Волошин в сти-
хотворении 1917 года «Красногвардеец», состоящем из 11 инфинитивных
четверостиший: Скакать на красном параде С кокардой на голове В рас-
плавленном Петрограде, В революционной Москве... Оборотиться к собра-
нью, Рукою поправив ус, Хлестнуть площадной бранью. На ухо заломив
картуз... Идти запущенным садом. Щупать замок штыком. Высаживать
дверь прикладом. Толпою врываться в дом... Палить из пулеметов... И уме-
реть под канавой Расстрелянным за грабеж. См. также стихотворение
конца 80-х годов И. Бродского «Из Парменида». Прием введения героя в 3-
м лице в инфинитивный ряд стихотворения Б. Пастернака «Опять Шопен не
ищет выгод» не означает перехода с внутренней точки зрения на внешнюю,
поскольку здесь автор не противостоит герою, а как бы сливается с ним в
одной субъектной сфере (ср. [Ковтунова 1986, 159]).
Может быть, текстовые свойства инфинитивных конструкций литера-
турой и лингвистикой еще не исчерпаны. Существенно, что наблюдения
над функционированием изучаемых синтаксических единиц в речевом про-
цессе, в текстах делают знание о них богаче и полновеснее, отвечая не
478
только на вопрос, как они построены, но и на вопрос, для чего они языку
и тексту. Таким образом, разные, хорошо известные традиционной грамма-
тике явления и менее известные, в своем функционально-текстовом назна-
чении глубже раскрывают свои сущностные характеристики. Грамматиче-
ская форма как материал искусства «означает сразу и то, что она обозначает
обычно, и то, что за этим обычным значением раскрывается как художест-
венное содержание данной формы» [Г. О. Винокур 1978].
Предложенные анализы текстов позволяют увидеть способы языкового
воплощения двух основных критериев понятия «нарратив», не получившего
еще достаточного определения в литературе. Это — динамическая позиция
говорящего, свобода перемещения его как в пространственно-временных
параметрах текста, так и в субъектно-экспрессивных плоскостях, с «переда-
чей прав» перцепции и оценки персонажу, с переключением, слиянием или
сопоставлением субъектных сфер. Эти признаки, или приемы, отличают
прежде всего тексты художественной литературы, но ими пользуется — в
более элементарных формах — и журналистика, и спонтанное устное рас-
сказывание.
Текст выступает как критерий истинности и целесообразности наших
лингвистических квалификаций и классификаций. Грамматика, лексика,
семантика и учение о тексте взаимно обогащают и корректируют друг дру-
га. Грамматика и композиция представляют взаимно необходимые аспекты
филологического анализа. При этом учение о композиции встает на более
прочную языковую почву, а грамматическое учение становится более гума-
нитарным, способствуя филологии служить «раскрытию того духовного
мира, который скрывается за словом» (Л. В. Щерба).
6. Изучение текста — грамматике
Исследуя структуру фабулы в повествовательном тексте, Ц. Тодоров
разграничивает два типа текстовых фрагментов: «...в состав рассказа входят
эпизоды двух типов: описывающие состояние (равновесия или неравнове-
сия) и описывающие переход от одного состояния к другому. Первый тип
характеризуется относительной статичностью и, так сказать, итеративно-
стью... Второй, напротив, динамичен и, в принципе, однократен». Предикаты
динамичных эпизодов условно обозначаются как «глаголы», статичных —
как «прилагательные» [Тодоров 1978,453—454].
Сходство критериев (категориальная семантика, динамичность/ статич-
ность, однократность/итеративность), а отчасти и результатов (ср. понятия
«эпизода» и регистра) подтверждает, что к «выработке аппарата описания»
структуры текста, а это Ц. Тодоров считает первоочередной задачей, можно
идти с разных сторон, и от изучения фабулы и от языковых наблюдений.
Примечательно, что подчеркивая глубокое единство речевой деятель-
ности (langage) и литературного повествования (recit), он прозорливо пре-
дупреждает: «... Между теорией языка и теорией повествования возникает
отношение двоякого рода: с одной стороны, теория повествования может
многое позаимствовать из богатого арсенала лингвистических понятий; с
другой стороны, ей следует всячески остерегаться послушного следования
за теориями языка: вполне может оказаться, что изучение повествования за-
ставит нас пересмотреть то представление о языке, которое отражено в
грамматиках» [Тодоров 1978,451,462].
Действительно, годы работы над Грамматикой позволили, показав воз-
можности изучения текстовых структур на основе грамматического знания,
увидеть новые связи между языковыми явлениями, скорректировать преж-
ние представления. Подведем итоги и тому, что дает выход в текст грамма-
тике.
1. Опора на текст служит ориентиром в выборе грамматического на-
правления, среди скопившихся лингвистических представлений, частью ут-
ративших познавательную ценность. Раздвигая границы грамматической
науки, демонстрируя ее коммуникативно-смысловую компетенцию, изло-
женная концепция выявляет в грамматике ее филологическую содержа-
тельность.
2. Общий критерий взаимной обусловленности значения, формы и
функции грамматических единиц и категорий соотносит языковые факты с
явлениями действительности и с характером соответствующих мыслитель-
ных процессов, вместе с тем уточняя их системную мотивированность.
480
3. Единство критерия позволило выстроить ряд семантико-грамма-
тических единиц, от элементарной структурно-смысловой единицы синтак-
сиса — синтаксемы (сформированной в свою очередь из категориально-
значимых элементов морфологии) — до текстовых композитивов. Этот ряд
обеспечивает как построение любой конструкции из нужных компонентов,
так и ее компонентный анализ.
4. Подтверждена высказанная ранее мысль о релевантности для синтак-
сиса уровня категориально-грамматических подклассов частей речи. Типом
корневой морфемы и соответствующих аффиксов предопределяется пред-
метное либо признаковое значение именных синтаксем. Это различие обу-
словливает затем не только конструктивные их функции в рамках словосо-
четания и предложения, но и предназначенность или расположенность к
участию в определенных коммуникативных регистрах речи. Так, производ-
ные от глагольных или адъективных основ признаковые имена, употреб-
ляемые чаще для повторной номинации процесса, свойства в неизосемиче-
ских или полипредикативных моделях, фигурируют в таком качестве пре-
имущественно в информативном регистре речи. Анализ функционирования
синтаксических единиц как элементов текста и как элементов парадигмы
выявляет, таким образом, естественно-категориальную и вместе с тем сис-
темно-иерархическую основу классификации.
5. Пересмотрены традиционные и сформулированы новые критерии ти-
пологии простого предложения. Разработанная классификация моделей
предложения, вытекающая из семантико-грамматических свойств предика-
та и сопряженного с ним субъекта, выявила ряд признаков, отражающих
свойства предмета речи и способ его представления говорящим (акцио-
нальность/неакциональность, динамичность/статичность, волюнтив-
ность/инволюнтивность, инклюзивность/эксклюзивность — соотношение
говорящего и субъекта модели), референтность/нереферентность, наблю-
даемость/ненаблюдаемость, общеперцептивность/частноперцептивность,
констатация/интерпретация). Эти признаки последовательно релевантны от
лексики до текста и значимы не для лингвистического теоретизирования, а
для организации содержания речи.
6. Классификационную базу предложений составили пять центральных,
исходных моделей — с предикатами из основных частей речи. Предикаты,
в соответствии со своим категориальным значением, сообщают о действии,
состоянии, качестве, количестве и квалифицирующем признаке субъекта. И
предикатный, и субъектный компонент способны а) к структурно-семан-
тическим модификациям, дающим регулярные смысловые приращения, б) к
распространению своего состава. Разработанный аппарат структуры пред-
ложения: модель, типовое значение, компоненты модели, распространите-
ли, предикативные категории времени, модальности и лица — реализуется
481
16 - 9556
в анализе предложений разных типов, устанавливающем также их регист-
ровые потенции.
7. Аргументами, выясняющими соотношение речи и мысли, синтаксиса
и морфологии, синтаксиса предложения и синтаксиса слова, синтагматиче-
ских и парадигматических осей, системы и текста, подкреплен тезис о
принципиальной двусоставности предложения, из чего следует признание
а) роли подлежащего (субъекта) — носителя предикативного признака — за
некоторыми формами косвенных падежей, б) синтаксической значимости
неназванного субъекта, в) предложений с опущенным субъектом, избыточ-
ным в определенных регистровых условиях, — неполной речевой реализа-
цией модели.
8. Соответствис/нссоответствие морфологических, словообразовательных
и синтаксических признаков слова его категориально-семантическому часте-
речному значению позволило разграничить изосемические/неизосемические
средства номинации и (соответственно участию тех или других) изосемиче-
ские и неизосемические модели предложений, при общем типовом значении
находящиеся между собой в синонимических отношениях.
9. Показана роль синонимических отношений в синтаксической систе-
ме. Дано определение признака синтаксической синонимии: одноименность
состава разнооформленных компонентов, при тождестве регистрово-
текстовых показателей. Введено понятие дистинктивных признаков, разли-
чающих синонимические конструкции.
10. Русский синтаксис предстает как «система систем», в которой каж-
дая базовая модель со своими регулярными модификациями и неизосеми-
ческими синонимами, с возможностями распространения образует свое
синтаксическое поле с центром и периферией, а совокупность базовых мо-
делей в свою очередь составляет центр поля по отношению к регулярному,
но открытому множеству их структурно-смысловых модификаций, распро-
страненных и синонимических конструкций. Полевая организация обнару-
жена также в системе средств формирования коммуникативных регистров.
11. Схема синтаксического поля моделей предложения показала зави-
симость регистровых возможностей предложения от их центрального или
периферийного положения в системе, что дало основания ввести понятие
коммуникативно-синтаксической (функциональной) парадигмы каждого
типа предложения и по характеру парадигмы разграничить свободные и
связанные модели предложения.
12. Сформулировано различие между предложением — языковой еди-
ницей и предложением — речевой (текстовой) единицей: сохраняя все при-
сущие ему свойства, предложение в тексте приобретает регистровые при-
482
знаки, выражающие таксисное соотношение с соседствующими предика-
тами. Текстовыми единицами как минимально возможными носителями
таксисных регистровых характеристик становятся и построения с импли-
цитной предикативностью, не будучи самостоятельными единицами сооб-
щения.
13. При продолжающихся в лингвистике дискуссиях о приоритетности
методов классификации глагола — тематических, синтагматических или
парадигматических — показана взаимообусловленность глагольной семан-
тики, морфологических свойств глагола, сочетаемости его и предназначен-
ности к тому или иному регистровому функционированию, чем обеспечена
перспектива составления «Функционального словаря русских глаголов».
14. Тот же комплекс критериев позволил установить семантико-
синтаксическую, а вместе с тем функционально-регистровую дифференци-
рованность и таких признаковых частей речи, как прилагательные и катего-
рия состояния («предикативы»), и конструкций с ними.
15. Скорректированы ключевые для текста понятия видо-временных
функций глагола (и шире — функций предиката).
Уточнено понятие «точки отсчета» в системе глагольного времени.
Идеи релятивности, относительности времени, не связанного с «моментом
речи», разрабатывавшиеся в основном применительно к сложному предло-
жению, получают развитие в темпоральных параметрах текста, которые
формируются соотношением трех осей: физического времени, текстового
(событийного) времени и перцептивного времени, определяемого подвиж-
ной пространственно-временной позицией «говорящего», субъекта речи —
мысли — восприятия.
16. На фоне текста выявляется и более сложная роль категории преди-
кативности. Если в отдельно взятом предложении предикативные компо-
ненты момента речи, говорящего лица относят содержание высказывания к
акту говорения, то есть связывают диктум с модусом, то связь с действи-
тельностью осуществляется в тексте, в диктумном плане, через таксисные
отношения между соседствующими предикатами, выражающие смену си-
туаций и тем самым структурирующие композицию текста.
17. Ориентированность на коммуникативное действие, на текст обога-
щает грамматический аппарат такими категориями, как позиция говоряще-
го и наблюдателя, речевые интенции, функциональная парадигма слова и
предложения, коммуникативные регистры речи. Многообразные соотноше-
ния текстовых субъектов (субъекта действующего, пребывающего в со-
стоянии, каузирующего изменения, субъекта мнения, говорящего, реаги-
рующего) организованы в координаты субъектной перспективы, которая
становится и критерием полипредикативности.
483
16’
18. Поставлены на грамматическую почву и существующие представ-
ления о полу- и полипредикативности. Сформулировано понятие полупре-
дикативной единицы как конструкции в составе предложения, соотносящей
имя признака и его носителя в таксисных категориях времени, модальности
и лица по отношению к тем же категориям доминирующего или соседст-
вующего предиката. Выявленное единство признаков дает возможность со-
поставления внутриязыковых синонимических и межязыковых эквивалент-
ных построений. Обоснованы правило эквивалентных соответствий и
порядок исчисления информативной структурно-смысловой емкости пред-
ложения и текста. Как разновидность полипредикативных конструкций, но
с более эксплицированными таксисными отношениями между составляю-
щими, трактуются и сложные предложения.
19. Анализ сложных предложений показал, что отношения между пре-
дикативными единицами в их составе изофункциональны отношениям ме-
жду компонентами простых предложений. Предикативные единицы в
сложном предложении рассматриваются как фразовые номинации, соответ-
ствующие функциональным типам синтаксем. Такой подход позволил сис-
тематизировать сложные предложения, преодолев непоследовательность
критериев в их существующих классификациях. Тем самым и на этом мате-
риале подтверждена изофункциональность единиц разного ранга в синтакси-
ческом строе изучаемого языка. По ходу анализа отмечались в разных типах
сложных предложений и их регистровые признаки.
20. Наблюдения над порядком слов и актуальным членением («функ-
циональной перспективой») предложения доказывают неадекватность изу-
чения этих явлений в отдельном предложении, поскольку они регулируют-
ся движением мысли в тексте, связями разной глубины с текстовым
окружением, свойствами текстов разного типа.
21. «Грамматика» вводит в научный оборот большое количество свеже-
го языкового материала, фрагменты текстов, извлеченные из произведений
российской словесности разных жанров и разных сфер, из газетной, дело-
вой и устной речи. Преобладание литературных примеров не означает сме-
шения понятий ‘общелитературный язык* и ‘язык художественной литера-
туры’, но свидетельствует о стремлении авторов полнее представить
ресурсы и возможности русского языка и в его высшей — художествен-
ной — форме; при этом выявлены и некоторые свойства общего языка, ко-
торые могут служить источником эстетического эффекта, хотя для объекта
‘язык художественной литературы’ остается особый круг исследователь-
ских задач, ни в коей мере не сводимый к грамматическим вопросам.
К сожалению, не стали предметом специального наблюдения в «Грам-
матике» аспекты просодии, интонации речи; интонационные признаки тех
или иных конструкций характеризуются лишь попутно и нерегулярно, они
требуют особых исследований.
484
22. В «Грамматике» предложены, в качестве аргумента и инструмента
для дальнейших исследований, точные приемы исчисления некоторых объ-
ектов: функциональный коэффициент каждой синтаксемы в цифровых по-
казателях представлен еще в «Синтаксическом словаре» [Золотова 1988,
384—429]; продемонстрирована возможность просчитывания информатив-
ного объема полипредикативных предложений и коэффициента информа-
тивной плотности текста, сформулировано правило внутриязыковых и
межъязыковых преобразований полипредикативных конструкций; разрабо-
тан принцип исчисления версий категориальных отношений между преди-
кативными единицами в полипредикативном предложении; объективные
критерии ряда явлений (синтаксических связей, основных моделей предло-
жения и их регулярных реализации, регулярных отношений между некото-
рыми разновидностями предложений, субъектной перспективы) системати-
зированы в виде таблиц.
23. Все усовершенствования в грамматических описаниях, которые
удалось сделать (а предстоит сделать, нам или нашим продолжателям, го-
раздо больше), приблизили, как мы надеемся, грамматические представле-
ния к грамматическим реалиям. Именно концептуальные изменения во
взглядах на синтаксис предложения подготовили и сделали возможным по-
следовательный переход от предложения к тексту, вопреки отрицанию этой
возможности рядом лингвистов. Ведь предложение как коммуникативная
единица человеческого общения существует для того, чтобы выйти за свои
пределы, в текст. Предложение как единица описания грамматического
строя тоже существует для того, чтобы выйти за свои пределы, в текст. И
выходит.
Заключение
Грамматики разных времен, повторяя или сменяя друг друга, описыва-
ли языковые явления то объединяя, то противопоставляя форму и значение,
не всегда четко определяя объем этих понятий, с приоритетом то одного, то
другого.
Функционально-коммуникативная грамматика, опираясь на опыт пред-
шествующей лингвистики и преодолевая ее противоречия, приняла за кри-
терий анализа комплекс трех сущностных признаков языковых явлений:
формы, значения и функции. Под функцией понимается предназначенность
языкового элемента как части коммуникативного целого служению в пред-
ложении или в тексте, предназначенность потенциальная в системе языка и
реализующаяся в речевом процессе.
Разнопорядковость сущностей, получающих выражение в языке (свой-
ства объективной действительности, характер мыслительной деятельности,
системные отношения языковых единиц, условия и особенности коммуни-
кативного процесса), может побуждать к разделению и изолированному
изучению их только при постановке частных задач. Феномен же речевой
деятельности предполагает неразрывное соучастие всех этих факторов в
текстообразован и и. «...В целом реальность исследуемого объекта неотде-
лима от метода, посредством которого объект определяют» [Бенвенист
1974, 129].
В русской грамматической науке конца XX века соединились две тен-
денции: традиционные для русистики наблюдения над языковым материа-
лом, интерес к живому слову, реальному словесно-художественному тексту
и характерное для ряда современных течений лингвистики наложение на
материал принятой системы. Общее развитие лингвистической мысли вы-
двинуло проблему говорящего лица, человека в языке. Именно эта пробле-
ма оказалась зоной взаимодействия разных лингвистических направлений:
становится все более очевидным, что без антропоцентрической идеи невоз-
можно понять не только закономерности построения конкретных текстов,
но и основы языковой системы. Таким образом в поле зрения грамматиче-
ской науки появились фигура говорящего и текст, на фоне которого эта фи-
гура становится наиболее различимой.
«Коммуникативная грамматика» поставила в центр своего внимания
говорящую личность и текст как результат речевой деятельности этой лич-
ности.
Выход грамматики за пределы изолированного предложения привел к
построению коммуникативной типологии текстов. В основе этой типоло-
486
гии — понятие коммуникативного регистра речи, дифференцирующее тек-
сты и их речевые составляющие по совокупности взаимно обусловленных
признаков: характер отображаемой действительности, мера дистанциро-
ванности от нее пространственно-временной позиции говорящего, сенсор-
ный или ментальный способ восприятия, коммуникативные интенции гово-
рящего и соответствующие языковые средства. В структуре любого текста,
в его композиции различима комбинация блоков, реализующих те или иные
коммуникативно-регистровые функции.
В системе коммуникативных регистров, подрегистров и регистровых
вариантов прослеживаются закономерности выражения смысла средствами
языка от элементарных структурно-семантических единиц — синтаксем,
через компонентный состав предложений разной степени сложности до
текста, общих и конкретных принципов его построения.
Опыт такого анализа подтверждает неадекватность материалу беспер-
спективного разделения синтаксиса и семантики по параллельным уровням,
тупиковость отрыва формы от содержания. Включая формальные показате-
ли строя предложения в единый аналитический аппарат, учитывающий ка-
тегориально-семантическое содержание компонентов, соотношение их с
отображаемым миром и речемыслительным актом, коммуникативная грам-
матика утверждает принципиальную двусоставность предложения, при
возможном различии системно-языковой его модели и ее контекстно-
речевой реализации.
Изложенная в книге синтаксическая концепция соединяет «уровень
слова» и «уровень текста». Коммуникативно-регистровая маркирован-
ность предложения выражается прежде всего глагольным словом с его
морфологическими категориями. Коммуникативная грамматика выявляет
связь между лексико-семантическим типом глагола, его морфолого-
синтаксическими возможностями и функциональной парадигмой.
Взаимная направленность словарного (от единицы) и грамматического
представления языкового материала обнаруживает цельность коммуника-
тивной концепции языкового строя.
Грамматическая интерпретация значительнейших достижений филоло-
гии XX века, таких, как теория «образа автора» В. В. Виноградова и теория
«полифонии» М. М. Бахтина, позволила сформулировать понятие субъектной
перспективы высказывания и систематизировать средства ее реализации.
Коммуникативная грамматика не противопоставляет язык-систему и
язык-текст: система выстраивается по результатам анализа конкретных тек-
стов, а текст понимается как конкретная реализация языковой системы. Об-
ласть взаимодействия системы и текста — субъектная сфера мыслящей и
говорящей личности. Исследователь, как бы помещая себя в эту субъект-
ную сферу, и рассматривает языковые явления в единстве их системных и
речевых свойств.
Коммуникативный подход дает исследователю своеобразный «верти-
кальный срез» конкретного текста, — срез, на котором видна соотнсссн-
487
ность языковых средств (моделей предложения и их компонентов), речевых
регистров, текстовой тактики и текстовой стратегии. При этом первые два
параметра принадлежат языковой компетенции всего говорящего социума,
а другие два — отражают процесс (в разной степени осознаваемый субъек-
том речи) порождения конкретных текстов, типового или индивидуального.
Применяя разработанный «Грамматикой» аппарат к анализу структуры
и композиции текста, коммуникативная концепция открывает подступы и к
общим закономерностям монтажа регистровых блоков (композитивов) в
построении текстов и к некоторым художественным приемам, эффект кото-
рых коренится в грамматических значениях.
«Грамматика» способствует уточнению методов филологического ис-
следования и извлечению из языковой формы се гуманитарного содержания
и таким образом поднимается с чисто лингвистического уровня в сферу на-
ук, причастных к изучению человеческого интеллекта, духовности. Не пы-
таясь решить за литературоведов, психологов, философов их задачи,
«Грамматика» стремится показать, что язык в тексте дает больше возмож-
ностей для получения содержательной аналитической информации, чем
принято видеть.
Знания о русском языке, полученные коммуникативной грамматикой,
могут быть полезными для ряда областей науки и практики: функциональ-
ной стилистики и поэтики, теории перевода и информатики, языкознания,
преподавания русского языка и для дальнейшего развития грамматической
мысли. Предлагая новый взгляд на многие аспекты языкового строя, «Ком-
муникативная грамматика» не дает исчерпывающих ответов на все затро-
нутые вопросы, но намечает перспективы для последующих поисков, сти-
мулирует интерес к нетрадиционным путям осмысления языковых явлений.
Система коммуникативной грамматики открыта к совершенствованию, к
включению и охвату новых звеньев.
Литература
Авилова Н. С. Вид глагола и семантика глагольного слова. М., 1976.
Аверинцев С. С. Филология/АЛингвистический энциклопедический словарь.
М., 1990.
Адамец П. Порядок слов в современном русском языке. Praha, 1966.
Адамец П. Очерк функционально-трансформационного синтаксиса совре-
менного русского языка, I — II. Praha, 1975.
Адмони В. Г. Система форм речевого высказывания. СПб., 1994.
Акимова Г. Н. Новое в синтаксисе современного русского языка. М., 1990.
Алисова Т. Б. Опыт семантико-грамматической классификации простых
предложений//Вопросы языкознания. 1970. № 2.
Алисова Т. Б. Дополнительные отношения модуса и диктума//Вопросы язы-
кознания. 1971. № 1.
Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка.
М., 1974.
Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. 1,2. М., 1995.
Апресян Ю.Д. Фундаментальная классификация предикатов и системная
лексикография // Грамматические категории: иерархии, связи, взаимо-
действие. СПб, 2003.
Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл. М., 1976.
Арутюнова Н. Д. Семантическая структура и функции субъекта// Известия
АН СССР. СЛЯ. 1979. Т. 38, № 4. '
Арутюнова Н. Д Фактор адресата//Известия АН СССР. СЛЯ. 1981. Т. 40, № 4.
Арутюнова Н. Д. Диалогическая цитация (К проблеме чужой речи)// Вопро-
сы языкознания. 1986. № 1.
Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт. М., 1988.
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М., 1998.
Арутюнова Н.Д., Ширяев Е. Н. Русское предложение: Бытийный тип. М.,
1982.
Балли Ш. Французская стилистика. М., 1961.
Барентсен А. А. Об обстоятельствах ограниченной кратности действия в
русском языке. Часть 1//Studies in Slavic and General Linguistics. V. 17.
Amsterdam, 1992.
Барентсен А. А. К описанию семантики категорий «вид» и «время»//
Tijdschrift voor Slavische Taalen Letterkunde, 2, 1977.
Барнет В. Проблемы жанров устной научной речи//Современная русская
устная научная речь. Т. 1. Красноярск, 1985.
Барт Р. Лингвистика текста//НЗЛ, вып. VIII. М., 1978.
489
Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе//М. М. Бахтин. Вопро-
сы литературы и эстетики. М., 1975.
Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности//М. М. Бахтин.
Работы 20-х годов. Киев, 1994.
Белик А. О jeaunkoj природи и ]езичком развитку. Београд, 1941.
Белошапкова А. А., Шмелева Т. В. Деривационная парадигма предложе-
ния//Вестник МГУ. 1981. № 2.
Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.
Бельский А. В. Типология предложений в современном русском языке// Уч.
зап. МГПИИЯ. Т. 11. Вопросы грамматики. М., 1940.
Богданов В. В. Речевое общение. Прагматические и семантические аспекты.
Л., 1990.
Бондарко А. В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспекто-
логии. Л., 1983.
Бондарко А. В. Категория временного порядка и функции глагольных форм
вида и времени в высказывании//Межкатегориальные связи в граммати-
ке. СПб., 1996.
Бондарко А. В. Теория значения в системе функциональной грамматики. На
материале русского языка. М., 2002.
Борек М. Регистровая характеристика жанра репортажа в современном рус-
ском языке//Ргасе j^ykoznawcze 20. Katowice, 1993.
Брандес М. П. О роли композиционно-речевых форм в системе текста// Сб.
научных трудов МГПИИЯ. Вып. 158. М., 1980.
Бэбби Л. К построению формальной теории частей речи//НЗЛ, вып. XV. М.,
1985.
Булаховский Л. А. Русский литературный язык первой половины XIX века,
М., 1954.
Булыгина Т. В. Грамматические и семантические категории и их связи// Ас-
пекты семантических исследований. М., 1980.
Булыгина Т. В. К построению типологии предикатов в русском языке// Се-
мантические типы предикатов. М., 1982.
Булыгина Т. В. Классы предикатов и аспектуальная характеристика выска-
зывания//Аспектуальные и темпоральные значения в славянских языках/
Материалы заседания комиссии по изучению грамматического строя
славянских языков. М., 1983.
Булыгина Т. В. Я, ты и другие в русской грамматике/ZRes philologies. Фило-
логические исследования. Памяти академика Георгия Владимировича
Степанова. М., 1990.
Булыгина Т. В., Шмелев А. Д. Пространственно-временная локализация как
суперкатегория предложения//Вопросы языкознания. 1989. № 3.
Булыгина Т. В., Шмелев А.Д. Синтаксические нули и их референциальные
свойства//Типология и грамматика. М., 1990.
490
Булыгина Т. В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на мате-
риале русской грамматики). М., 1997.
Буслаев Ф. И. Историческая грамматика русского языка. М., 1959.
Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., 1993.
Василенко Л. И. Модальные слова как средство авторизации текста// Фило-
логические науки. 1984. № 4.
Ван Дейк Т. А. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989.
Вендлер 3. Причинные отношения/Пер. с англ.//Новое в зарубежной лин-
гвистике. Вып. XVIII. Логический анализ естественных языков. М., 1986.
Вежбицка А. Метатскст в текстс//Новое в зарубежной лингвистике. VIII,
Лингвистика текста. М., 1978.
Вежбицка» А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.
Вечорек Д. Несогласованные асимметричные русские предложения в сопос-
тавлении с польским. Wroclaw, 1982.
Виноградов В. В. О символике Анны Ахматовой//Литературная мысль. Пг.,
1922, вып. 1.
Виноградов В. В. Стиль «Пиковой дамы»//Временник Пушкинской комис-
сии, 2. М.; Л., 1936 или В. В. Виноградов. Избранные труды. О языке ху-
дожественной прозы. М., 1980.
Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1941.
Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.» 1947;
1986.
Виноградов В. В. Из истории изучения русского синтаксиса (от Ломоносова
до Потебни и Фортунатова). М., 1958.
Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М., 1959.
Виноградов В. В. Основные принципы русского синтаксиса в «Грамматике
русского языка» Академии наук СССР (1954)// В. В. Виноградов. Избран-
ные труды. Исследования по русской грамматике. М., 1975.
Виноградов В. В. О теории художественной речи. М., 1971.
Винокур Г. О. Введение в изучение филологических наук. Вып. I: Задачи
филологии//Проблемы структурной лингвистики. 1978. М., 1981.
Винокур Г. О. Филологические исследования. Лингвистика и поэтика. М.,
1990.
Винокур Т. Г. Закономерности стилистического использования языковых
единиц. М.,1980.
Винокур Т. Г. Говорящий и слушающий: Варианты речевого поведения. М.,
1993.
Воинова Е. И. Предложения с предикативами оценки в ряду соотноситель-
ных типов//Уч. зап. ЛГУ. № 375, вып.77. Л., 1973.
Волошинов В. Н. (Бахтин М. М.). Марксизм и философия языка. Л., 1929.
Вольф Е. М. Грамматика и семантика прилагательных. М., 1978.
Вольф Е. М. Прилагательное в тексте («Система языка» и «картина мира»)//
Лингвистика и поэтика. М., 1979.
491
Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. М., 1985.
Вопросы глагольного вида. М.» 1962.
Всеволодова М. В. Способы выражения временных отношений в современ-
ном русском языке. М., 1975.
Всеволодова М. В., Владимирский Е. Ю. Способы выражения пространст-
венных отношений в современном русском языке. М., 1982.
Всеволодова М. В., Ященко Т. А. Причинно-следственные отношения в со-
временном русском языке. М., 1988.
Всеволодова М. В. Практикум по курсу «Функционально-коммуника-
тивный синтаксис». М., 1995.
Всеволодова М. В. Теория функционально-коммуникативного синтаксиса:
Фрагмент прикладной (педагогической) модели языка. М., 2000.
Выготский Л. С. Мышление и речь//Избранные психологические исследо-
вания. М., 1956.
Гаврилова В. И. К вопросу о парадигме русского глагола (на материале воз-
вратных глаголов с пассивным и квазипассивным значением) //Русистика
на пороге XXI века: Проблемы и перспективы. Материалы международ-
ной научной конференции (Москва, 8—10 июня 2002 г.). М., 2003.
Гак В, Г Высказывание и ситуация//Проблемы структурной лингвистики.
1972. М., 1973.
Гак В. Г. К типологии функциональных подходов к изучению языка// Про-
блемы функциональной грамматики. М., 1985.
Гак В. Г Языковые преобразования. М., 1998.
Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.
Гаспаров Б. М. Современные проблемы лингвистики TeKCTaZ/Linguistica, 7.
Tartu, 1976.
Гаспаров М. Л. Рассказ А. П. Чехова «Хористка» с точки зрения риториче-
ской теории статусов//Вопросы языкознания. 1991. № 1.
Гаспаров М. Л. Фет «безглагольный»// Литературная учеба. 1979. № 4.
Герасименко В. Г. Роль видо-временных форм в организации различных ти-
пов текста//Филологические науки. 1991. № 5.
Гиндин С. И. Связный текст: формальное определение и элементы типоло-
гии. М., 1971.
Гиндин С. И. Советская лингвистика текста. Некоторые проблемы и резуль-
таты (1948—1975)//Известия АН СССР. СЛЯ. 1977. Т. 36, № 4.
Гинзбург Е. Л., Пробст М. А. К основаниям теории текста//Текст в процессе
преподавания иностранного языка. Пермь, 1979.
Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1974.
Гиро-Вебер М. О синтаксической природе конструкций типа: «В комнате
пахнет яблоками»//Яи55!ап Linguistics. 1979. № 4.
Гиро-Вебер М. Вид и семантика русского глагола//Вопросы языкознания.
М., 1990. №2.
Гладров В. (Gladrow Wolfgang). Рецензия на «Коммуникативную граммати-
ку русского языка» Г.А. Золотовой и соавт. И Russian Linguistics 24, 2000.
492
Гповинская М. Я. Семантические типы видовых противопоставлений рус-
ского глагола. М., 1982.
Гловинская М. Я. Семантика, прагматика и стилистика видо-временных
форм// Грамматические исследования. Функционально-стилистический
аспект. М., 1989.
Гповинская М. Я. Семантика глаголов речи с точки зрения теории речевых
актов//Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-
прагматический аспект. М., 1993.
Гловинская М. Я. Многозначность и синонимия в видо-временной системе
русского глагола. М., 2001.
Городское просторечие. М., 1988.
Горшкова К. В.. Хабургаев Г А. Историческая грамматика русского языка.
М., 1981.
Грамматика русского языка, Т. 2, ч. 1 и 2/Под ред. В. В. Виноградова, Е. С.
Истриной. М., 1954.
Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970.
Греймас А. Ж., Курте Ж. Семиотика. Объяснительный словарь теории язы-
ка//Семиотика/Под ред. Ю. С. Степанова. М., 1983.
Григорьев В. П. Поэтика слова. М., 1979.
Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М.-Л., 1959.
Гумбольдт В. Язык и философия культуры. М., 1985.
Гуревич В. В. Глагольный вид в русском языке. М., 1994.
Дегтярев В. И. Происхождение имен pluralia tantum в славянских языках (к
определению семантических механизмов лексикализации форм множ,
числа) //Вопросы языкознания. 1982. № 1.
Демьянков В. 3. «Теория речевых актов» в контексте современной зарубеж-
ной лингвистической литературы (обзор направлений)//Новое в зарубеж-
ной лингвистике. Вып. XVII. М., 1986.
Димитрова Ст. Текст и подтекст. София, 1984.
Димитрова Ст. Актуализация предложения и ее зависимость от степени
осведомленности адресата.//Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XV.
М., 1985.
Димитрова Ст. Проблеми на значението и текстови категории// Лингвис-
тика на текста. София, 1995.
Дресслер В. Синтаксис текста//Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII.
М., 1978.
Дресслер В. Против неоднозначности термина «функция» в функциональ-
ных грамматиках//Вопросы языкознания. 1990. № 2.
Дручинина Г. П. Локативные синтаксемы в современном русском языке.
АКД. М., 1987.
Дурст-Андерсен П. Ментальная грамматика и лингвистические супертипы//
Вопросы языкознания. 1995. № 6.
Дэйвисон А. Лингвистическое или прагматическое описание: размышление
493
о «Парадоксе Перформативности»//Новое в зарубежной лингвистике.
Вып. XVII. М., 1986.
Дюрен Ж. Обработка процесса и вид глагола//Семантика и структура сла-
вянского вида. I. Krakow, 1995.
Жинкин Н. И. Речь как проводник информации. М., 1982.
Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. Современная лингвистика и методология
изучения литературного произведения//Тек51. J^zyk. Poetyka. Wroclaw.
Warszawa, 1978.
Ермакова О. П. Контекстно обусловленная сочетаемость идентифицирую-
щих существительных с прилагательными//Синтаксис текста. М., 1979.
Есперсен О. Философия грамматики. М., 1958.
Завьялова О.С. Функции генеритивного высказывания в структуре текста.
АКД. М. 2002.
Зализняк А, А. Русское именное словоизменение. М., 1967.
Зализняк А. А. Текстовая структура древнерусских писем на бересте// Ис-
следования по структуре текста. М., 1987.
Залоговые конструкции в разноструктурных языках. Л., 1981.
Земская Е. А., Китайгородская М. В., Ширяев Е. Н. Русская разговорная
речь: Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М., 1981.
Земская Е. А., Китайгородская М. В., Розанова Н. Н. Языковая игра// Рус-
ская разговорная речь: Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. М., 1983.
Золотова Г. А. О взаимодействии лексики и грамматики в подклассах имен
существительных/Памяти академика В. В. Виноградова. М., 1971.
Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М.,
1973.
Золотова Г. А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982.
Золотова Г. А. Вводно-модальные слова в предложении и в тексте/ZCeskoslo-
venska rusistika 1983 № 5.
Золотова Г. А. Еще о русской конструкции идти в солдаты (ее синтагма-
тика и парадигматика)//3борник матице српске за филологи] у и лингвис-
тику, XXVII — XXVIII. Нови Сад; М„ 1984—1985.
Золотова Г. А. К теории падежных значений/ZRussian Linguistics. 1985. № 9.
Золотова Г. А. О некоторых теоретических результатах работы над «Синтак-
сическим словарем русского языка»//Вопросы языкознания. 1986. № I.
Золотова Г. А. О перспективах синтаксических исследований//Известия АН
СССР. СЛЯ. 1986. Т. 45, № 6.
Золотова Г. А. Синтаксический словарь. Репертуар элементарных единиц
русского синтаксиса. М., 1988.
Золотова Г. А. Субъектные модификации русского предложения// Sagners
slavistische Sammlung. Bd 17. Munchen, 1991.
Золотова Г. А. К проблеме грамматической омонимии в русском языке//
Etudes de linguistique romane et slave. Cracovie, 1992.
494
Золотова Г. А. О новых возможностях лексикографии//Вопросы языкозна-
ния. 1994. № 4.
Золотова Г. А. О слове и деле//Русская речь, 1992, №1.
Золотова Г. А. Понятие личности/безличности и его интерпретации// Rus-
sian Linguistics 24, 2000.
Золотова Г. А. Категории времени и вида с точки зрения текста//Вопросы
языкознания. 2002. №3.
Золотова Г. А. Проблемы грамматики русского глаголаУ/Русистика на поро-
ге XXI века: проблемы и перспективы. Материалы международной науч-
ной конференции (Москва, 8—10 июня 2002 г.). М., 2003.
Золотова Г. А., Онипенко И. К., Дручинина Г. 77. Русский язык. От системы
языка к тексту. Учебник для 10 классов гуманитарных школ. М. «Дро-
фа». 2002.
Иванов Вяч. В. О взаимоотношении динамического исследования эволюции
языка, текста, культуры//Исследования по структуре текста. М., 1987.
Иванова-Лукьянова Г. Н. Интонация и синтаксис//Филологические науки.
1987. №4.
Иванова-Лукьянова Г. Н. Функциональные типы звучащих текстов// Поэти-
ка, стилистика, язык и культура. М., 1996.
Иванчикова Е. А. Синтаксис текстов, организованных авторской точкой
зрения//Языковые процессы современной русской художественной лите-
ратуры. М., 1977.
Иванчикова Е. А. Двусубъектное повествование в романе «Идиот» и формы
его синтаксического изображения//Филологические науки. 1990. № 2.
Изард К. Е. Эмоции человека. М., 1980.
Ильенко С. Г. Синтаксические единицы в тексте. Л., 1989.
Ильенко С. Г. Текстовый аспект в изучении синтаксических единиц. Л.,
1990.
Исаченко А. В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении с
словацким. Ч. I, И. Братислава, 1960.
Исаченко А. В. Трансформационный анализ кратких и полных прилагатель-
ных//Исследования по структурной типологии. М., 1963. С. 87—91.
Йокояма О. Ц. Теория коммуникативной компетенции и прагматика поряд-
ка слов в русском языке//Вопросы языкознания. 1992. № 6.
Йокояма О. Ц. Оппозиция свой — чужой в русском языке//Атепсап contribu-
tions to the 11th International Congress of Slavists. Columbus, Ohio, 1993.
Казаков В. П. Синтаксис имен действия. СПб., 1994.
Камынина А. А. О полупредикативных конструкциях в простом предложе-
нии. М., 1974.
Караулов Ю. /7. Русский язык и языковая личность. М., 1987.
Караулов Ю. Н. О состоянии русского языка современности: Доклад на
конференции «Русский язык и современность. Проблемы и перспективы
развития русистики» и материалы почтовой дискуссии. М., 1991.
495
Кароляк С. Понятийная и видовая структура глаголаУ/Семантика и структу-
ра славянского вида. I. Krakdw, 1995. С. 93—112.
Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972.
Кибрик А. Е. Подлежащее и проблема универсальной типологии языка// Из-
вестия АН СССР. СЛЯ. 1979. Т. 38. № 4.
Кибрик А. Е. Типология: таксономическая или объяснительная, статическая
или динамическая//Вопросы языкознания. 1989. № 1.
Климонов В.Д. Семантико-синтаксические структуры в коммуникативно
направленной порождающей модели//2еП5сЬпй filr Slavistik, 1983; 28: 2.
Клобуков Е. В. Семантика падежных форм как проблема русской морфоло-
гии//Вестник МГУ. Серия 9. 1986. № 3.
Клобуков Е. В. Типы фатических ситуаций//Актуальные проблемы совре-
менной русистики. Диахрония и синхрония. М., 1996.
Князев Ю. 77. Акциональность и статальность: их соотношение в русских
конструкциях с причастиями на -н, -т. Munchen: Otto Sagner, 1989.
Ковтунова И. И. Современный русский язык. Порядок слов и актуальное
членение предложения. М., 1976.
Ковтунова И. И. Поэтический синтаксис. М., 1986.
Кожевникова Кв. Спонтанная устная речь в эпической прозе. Praha, 1970.
Кожевникова Н. А. Типы повествования в русской литературе XIX — XX вв.
М., 1994.
Козел Н. Я. Синтаксическая синонимия в способах выражения субъекта
предложения. АКД. М., 2002.
Колесов В. В. Динамика форм прошедшего времени//История русского язы-
ка. Древнерусский период. Л., 1976.
Колесов В. В. История русского языкозниния. СПб., 2003.
Колшанский Г. В. Текст как единица коммуникации//Проблемы общего и
германского языкознания. М., 1978.
Корман Б. О. О целостности литературного произведения//Б. О. Корман.
Избранные труды по теории и истории литературы. Ижевск, 1992.
Космарская И. В. Семантико-синтаксические свойства девербатива в со-
временном русском языке. АКД. М., 1989.
Кошмидер Э. Очерк науки о видах польского глагола//Вопросы глагольного
вида. М., 1962.
Краевский В. Проблема онтологической категории причины и следст-
вия//3акон. Необходимость. Вероятность. М., 1967.
Красильникова Е. В. Имя существительное в русской разговорной речи:
Функциональный аспект. М., 1990.
Крекич Й. Побудительные перформативные высказывания. Szeged, 1993.
Кривонос В. 111. Проблема читателя в прозе Гоголя. Воронеж, 1981.
Кручинина И. Н. Структура и функции сочинительной связи в русском язы-
ке. М., 1988.
496
Крылов С. А., Падучева Е. В. Общие вопросы дейксиса//Человечсский фак-
тор в языке. Коммуникация, модальность, дейксис. М., 1992.
Крысин Л. П. Речевое общение и социальные роли говорящих. Социально-
лингвистические исследования. М., 1976.
Кубрякова Е. С. Лексикализация грамматики: пути и последствия//Язык —
система, язык — текст, язык — способность. М., 1995.
Кузнецова Э. В. Итоги и перспективы семантической классификации рус-
ских глаголов//Семантические классы русских глаголов. Свердловск,
1982.
Кукушкина О. В., Ремнева М. Л. Категории вида и времени русского глаго-
ла. М., 1984.
Курилович Е. Очерки по лингвистике. М., 1962.
Кучера Вл. Заметки о синтаксисе русских местоимений/ZCeskoslovenska ш-
sistika. 1969. № 3.
Кюльмоя И. Т. Структура и функционирование кратно-соотносительных
конструкций в современном русском языке. АКД. Л. 1985.
Лаптева О. А. Нормативность некодифицированной литературной ре-
чи//Синтаксис и норма. М., 1974.
Лаптева О. А. Русский разговорный синтаксис. М., 1976.
Левицкий Ю. А. От высказывания — к предложению. От предложения — к
высказыванию. Пермь, 1995.
Лекант П. А. Типы и формы сказуемого в современном русском языке. М., 1976.
Леман В. Новое в индоевропеистических исследованиях//Вопросы языко-
знания. 1991. № 4.
Лённгрен Л. О противопоставлении аористического и перфектного значе-
ний у русского глагола/ZScando-Slavica, XIX. Copenhagen, 1973.
Леонтьев А. А. Психолингвистические единицы и порождение речевого вы-
сказывания. М., 1969.
Леонтьев А. А. Язык, речь, речевая деятельность. М., 1969.
Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Глава IV (Поэтика худо-
жественного времени); Глава V (Поэтика художественного пространст-
ва). М., 1979.
Ломов А. М. Категория глагольного вида и ее взаимоотношения с контек-
croMZZBonpocbi языкознания. 1975. № 6.
Ломов А. М. Очерки по русской аспектологии. Воронеж, 1977.
Ломтев Т. П. Очерки по историческому синтаксису русского языка. М., 1956.
Ломтев Т. 77. Предложение и его грамматические категории. М., 1972.
Ломтев Т. П. Язык и pe4bZZO6ujee и русское языкознание. М., 1976.
Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970.
Лотман Ю. М. Собирательность в русском языке. Фрагмент функциональ-
ной грамматики ZZ Русистика сегодня. №3. М., 1994.
Лотман Ю. М. Избранные статьи. Том. 1. Таллинн, 1992.
497
Лотман Ю. М. Автокоммуникация: «Я» и «Другой» как адресаты// Лотман
Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек — текст — семиосфера — ис-
тория. М., 1996.
Ляпон М. В. Структура сложного предложения и текст (к типологии внут-
ритекстовых отношений). М., 1985.
Ляшевская О. Н. Число и движение: к семантике грамматической категории
// Семиотика и информатика. Вып. 37. М., 2002.
Майенова М. Р. Теория текста и традиционные проблемы поэтики// Новое в
зарубежной лингвистике. Вып. VIII. М., 1978.
Мамардашвили М. К. К пространственно-временной феноменологии собы-
тий знания//Мамардашвили М. К. Стрела познания. М., 1996.
Маслов Ю. С. Вид и лексическое значение глагола в современном русском
литературном языке//Изв. АН СССР. ОЛЯ. М., 1948, вып. 4.
Маслов Ю. С. Типология славянских видо-временных систем и функциони-
рование форм претерита в «эпическом» повествовании//Теория грамма-
тического значения и аспектологические исследования. Л., 1984.
Маслов Ю. С. Очерки по аспектологии. Л., 1984.
Мелиг X. Р. Семантика предложения и семантика вида в русском языке//
Новое в зарубежной лингвистике. XV. М., 1985.
Мелиг X. Р. Гомогенность и гетерогенность в пространстве и времени// Се-
мантика и структура славянского вида. I. Krakow, 1995.
Мельчук И. А. О синтаксическом нуле//Типология пассивных конструкций.
Диатезы и залоги. Л., 1974.
Мельчук И. А. О падеже существительного в русской конструкции типа ид-
ти в солда/nbz/ZSvantevit, 1980.
Мельчук И. А. Русский язык в модели «Смысл <=> Текст». М., 1996.
Милославский И. Г. О семантическом содержании видовой характеристики
русского глагола// Язык — система. Язык — текст. Язык — способность.
М., 1995.
Мордвинов А. Б. Рассуждение как тип текста//Вестник МГУ, Филология.
1978. №3.
Москальская О. И. Грамматика текста. М., 1981.
Москвин В. П. Семантика и синтаксис русского глагола. Киев, 1993.
МразекР. Синтаксис русского творительного. Прага, 1964.
Мразек Р. Количественный предикат и его связь с двухбазисными структу-
paMH//Ceskos!ovenska rusistika. 1973. XVIII, № 3.
Мустайоки А. О предмете и цели лингвистических исследований//Язык:
система и функционирование. М., 1988.
Найссер У. Познание и реальность. М., 1981.
Нечаева О. А. Функционально-смысловые типы речи (описание, повество-
вание, рассуждение). Улан-Удэ, 1974.
Никитина С. Е. Семантика термина «подлежащее» в отечественных и европей-
ских словарях лингвистических терминов (к вопросу о тезаурусном способе
описания терминологии)//Известия АН СССР. ОЛЯ. 1979. Т. 38, № 4.
498
Николаева Т. М. Новое направление в изучении спонтанной речи (о так на-
зываемых речевых колебаниях)//Вопросы языкознания. 1970. № 3.
Николаева Т М. Актуальное членение — категория грамматики текста//
Вопросы языкознания. 1972. № 2.
Николаева Т. М. Лингвистика текста. Современное состояние и псрспскти-
вы//Новос в зарубежной лингвистике. VIII. Лингвистика текста. М., 1978.
Николаева Т. М. Теория функциональной грамматики как представление
языковой данности//Вопросы языкознания. 1995. № 1.
Никольс Дж. Падежные варианты предикативных имен и их отражение в
русской грамматике//Новое в зарубежной лингвистике. XV. М., 1985.
Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Вып. 2. М., 2000.
Норман Б. Ю. Синтаксис речевой деятельности. Минск, 1978.
Норман Б. Ю. Грамматика говорящего. СПб., 1994.
Одинцов В. В. О языке художественной прозы. М., 1973.
Одинцов В. В. Стилистика текста. М., 1980.
Онипенко Н. К. О субъектной перспективе каузативных конструкций// Во-
просы языкознания. 1985. № 2.
Онипенко Н. К. О моно- и полисубъектных версиях причинности// Современ-
ный русский синтаксис: словосочетание и предложение. Владимир. 1986.
Онипенко Н. К. Обращение, вопрос, побуждение в лингвистике и поэтике
художественного текста//Филологические науки. 1988. № 4.
Онипенко Н. К. Идея субъектной перспективы в русской грамматике// Руси-
стика сегодня. 1994. № 3.
Онипенко Н. К. Русское предложение и три параметра интерпретации тек-
ста // Языковая система и ее развитие во времени и пространстве. Сбор-
ник научных статей к 80-летию К. В. Горшковой. М., 2001а.
Онипенко Н. К. Три параметра лингвистической интерпретации текста. //
Текст. Интертекст. Культура. Сборник докладов международной научной
конференции (Москва, 4—7 апреля 2001 года). М., 20016.
Онипенко Н. К., Чо Ми Рюнг. К вопросу о взаимодействии лексики, морфо-
логии и синтаксиса.//Русский литературный язык: номинация, предика-
ция, экспрессия. Межвузовский сборник научных трудов, посвященный
70-летию профессора П. А. Леканта. М., 2002.
Основные проблемы русской аспектологии. СПб., 2002.
Остин Дж. Л. Слово как действие//Новое в зарубежной лингвистике. Вып.
XVII. М., 1986.
Падучева Е. В. Говорящий: субъект речи и субъект сознания// Логический
анализ языка. Культурные концепты. М. 1991.
Падучева Е. В. Семантические исследования. М., 1996.
Падучева Е. В., Успенский В. А. Подлежащее или сказуемое?//Известия АН
СССР. СЛЯ. 1979. Т. 38, № 4.
Панченко О. Н. Номинативные и инфинитивные ряды в строе стихотворс-
ния//Очерки истории языка русской поэзии XX века. Грамматические ка-
тегории. Синтаксис текста. М., 1993.
499
Певнева Т. И. К вопросу о субъекте безличного предложения (На материале
безличных предложений с семантикой желания) И Русистика сегодня.
№1.М., 1996.
Пеньковский А. Б. О развитии норм адвербиального словоупотребления в
русском литературном языке (наречия бережно, осторожно и др.)//
Sbomik Pedagogickdj fakulty v Usti-nad-Labem 1987. Praha, 1988.
Пеньковский А. Б. О семантической категории «чуждости» в русском язы-
ке//Проблемы структурной лингвистики. 1885—1987. М., 1989.
Петрухина Е. В. Функции русского глагольного вида в тексте/ZSlovo w tek-
scie rosyjskim. Olsztyn. 1991. №4.
Пешковский A. M. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1938; 1956;
2001 (Издательство «Язык славянской культуры»).
Писарек Л. Функционирование коммуникативных типов предложения как
глоттодидактическая npo6neMa//Przegl^d rusycystyczny, 3—4 (47—48), 1989.
Плунгян В. А. Общая морфология. Введение в проблематику. М., 2000.
Плунгян В. А. К семантике русского локатива («второго предложного» па-
дежного)//Семиотика и информатика. Вып. 37. М., 2002.
Поморска К. О членении повествовательной прозы/ZStructure of texts and
semantics of culture. The Hague — Paris, 1993.
Попова 3. Д. Грамматическая стилистика русского языка. Воронеж, 1982.
Поспелов Н. С. Синтаксический строй стихотворных произведений Пушки-
на. М., 1960.
Поспелов Н. С. Мысли о русской грамматике. М., 1990.
Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. 1—4. М., 1958.
Потебня А. А. Значения множественного числа в русском языке//Отд. от-
тиск из «Филологических записок». Воронеж, 1888.
Потебня А. А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
Пражский лингвистический кружок. М., 1976.
Проблемы теории грамматического залога. Л., 1978.
Прокопович Е. Н. О некоторых образованиях множественного числа в рус-
ском литературном языке//Мысли о современном русском языке. М., 1969.
Распопов И. П. Спорные вопросы синтаксиса. Ростов-на-Дону, 1981.
Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы/Пер. с англ. М., 1957.
Рахилина Е. В. Отношение причины и цели в русском тексте//Вопросы язы-
кознания. 1989. №6.
Ревзин И. И. Так называемое «немаркированное множественное число» в
современном русском языке//Вопросы языкознания. 1969. № 3.
Ревзина О. Г. Системно-функциональный подход в лингвистической поэти-
ке//Проблемы структурной лингвистики. 1985—1987. М., 1989.
Ревзина О. Г. От стихотворной речи к поэтическому идиолекту//Очерки ис-
тории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль. М.,
1990.
РейхенбахХ. Философия пространства и времени. М., 1985.
500
Ремнева М. Л. История русского литературного языка. М. 1995.
Реферовская Е. А. Лингвистические исследования текста. Л., 1983.
Русистика на пороге XXI века: Проблемы и перспективы. Материалы между-
народной научной конференции (Москва, 8—10 июня 2002 г.). М., 2003.
Русская грамматика. Т. 1,2. Praha, 1979 Bametovd V., Beiidova-KFiJkovd Н.,
LeSka О., Skoumalova Z., Strakova V.
Русская грамматика. T. 1,2/Под ред. Н. Ю. Шведовой. М., 1980.
Русская разговорная речь/Под ред. Е. А. Земской. М., 1973.
Русская разговорная речь. Тексты. М., 1978.
Русский язык. Энциклопедия. М., 1979.
Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический
аспект. М., 1993.
Русский язык в его функционировании. Уровни языка. М., 1996.
Русский язык и его история. Программы кафедры русского языка филоло-
гического факультета МГУ. МГУ, 1997.
Санников В. 3. Русские сочинительные конструкции. М., 1989.
Сгалл П. Субъект/предикат и тема/рема//Московский лингвистический
журнал. № 2. М., 1996.
Седельников Е. А. Структура простого предложения с точки зрения синтаг-
матических и парадигматических отношений//Филологические науки.
№3. М., 1961.
Селиверстова О. Н. Экзистенциальность и посессивность в языке и речи.
М., 1983.
Семантические типы предикатов. М., 1982.
Сергеева Ж. А. Еще раз о семантических различиях слов на -о со значением
состояния/ХРусский язык в школе. 1985. № 1.
Серебренников Б. А. Вероятностные обоснования в компаративистике. М.,
1974.
Серио П. В поисках четвертой парадигмы/Пер. Ю. С. Степанова// Филосо-
фия языка: в границах и вне границ. I. Харьков, 1993.
Серль Дж. Р. Классификация иллокутивных актов//Новое в зарубежной
лингвистике. Вып. XVII. М., 1986.
Сидорова М. Ю. Семантико-грамматические свойства имен прилагательных
как основание для их классификацииХ/Русистика сегодня. 1994. № 2.
Сидорова М. Ю. Грамматика художественного текста. М. 2000.
Сидорова М. Ю. Современный русский язык. Синтаксис. Сборник упраж-
нений. М., 2001.
Силина В. Б. История категории глагольного вида//Историческая граммати-
ка русского языка. Морфология. Глагол. М., 1982.
Синтаксис текста/Под ред. Г. А. Золотовой М., 1979.
Сиротинина О. Б. Средства организации текста//Разговорная речь в системе
функциональных стилей современного русского литературного языка.
Грамматика. Саратов, 1992.
501
Словарь языка Пушкина. М., 2000.
Смирнов И. П. Причинно-следственные структуры поэтических произведс-
ний//Исследования по поэтике и стилистике. Л., 1972.
Современный русский язык/Под ред. В. А. Бслошапковой. М., 1989.
Современная русская устная научная речь: Синтаксические особенности. Т.
Ш/Под ред. О. А. Лаптевой. М., 1994.
Стеблин-Каменский М. И. Называние и познание в теории грамматики//
Вопросы языкознания. 1971. № 5.
Степанов Г. В. О границах лингвистического и литературоведческого ана-
лиза художественного текста//Известия АН СССР. СЛЯ. 1980. Т. 39, № 3.
Степанов Ю. С. В поисках прагматики (проблема субъекта)//Извсстия АН
СССР. СЛЯ. 1981а. Т. 40, № 4.
Степанов Ю. С. Имена. Предикаты. Предложения. М., 19816.
Степанов Ю. С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические про-
блемы лингвистики, философии, искусства. М., 1985.
Степанов Ю. С. Между «системой» и «текстом»: выражения «фактов»//
Язык — система. Язык — текст. Язык — способность. М., 1995а.
Степанов Ю. С. Изменчивый «образ языка» в науке XX в.//Язык и наука
конца 20 века. М., 19956.
Степанов Ю. С. Язык и метод. К современной философии языка. М., 1998.
Телин Н. Б. О системном статусе перфектного значения в функциональной
грамматике//Язык: система и фукционирование. М., 1980.
Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. М., 1988.
Теория грамматического значения и аспектологические исследования. Л.,
1984;
Теория функциональной грамматики/Под ред. А. В. Бондарко Т. 1/ Введение.
Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. Л., 1987; Т. 2. Тем-
порапьность. Модальность. Л., 1990; Т. 3. Персоналыюсть. Залоговость.
СПб., 1991; Т. 4. Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспекти-
ва высказывания. Определенность/ неопределенность. СПб., 1992.
Тестелец Я. Г Введение в общий синтаксис. М., 2001.
Типология вида. Проблемы, поиски, решения. М., 1998.
Типология результативных конструкций: результатив, статив, пассив, пер-
фект. Л., 1983.
Типология конструкций с предикатными актантами. Л., 1985.
Тодоров Ц. Грамматика повествовательного текста//Новое в зарубежной
лингвистике. Вып. VIII. М., 1978.
Томмола X Аспектуальность в финском и русском языках. Хельсинки, 1986.
Топоров В. Н. Пространство и текст//Текст: семантика и структура. М., 1983.
Трубачев О. Н. Образованный ученый//Русская словесность. 1993. № 2.
Трубинский В. И. Очерки русского диалектного синтаксиса. Л., 1984.
Уржа А. В. Организация русского переводного художественного текста с
позиций коммуникативной грамматики языка (на материале переводов
рассказов Э. По и сказок О. Уайльда). АКД. М. 2002.
502
Успенский Б. А. Поэтика композиции: структура художественного текста и
типология композиционной формы. М., 1970 или: Б. А. Успенский. Се-
миотика искусства: Поэтика композиции. Семиотика иконы. Статьи об
искусстве. М., 1995.
Федосюк М. Ю. Постулаты построения художественного прозаического
текста И Opuscula Polonica Et Russica. Czestochowa, 1996, №4.
Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художествен-
но-изобразительных произведениях. М., 1994.
Фонтанъский Г. Об употреблении анафорических прилагательных в рус-
ском и польском языках/ZLinguistica Silesiana, 10. 1989.
Фролова О. Е. Перцептивный модус в художественном повествовательном
тексте (к проблемам средств выражения)//Русистика на пороге XXI века:
проблемы и перспективы. Материалы международной научной конфе-
ренции (Москва, 8—10 июня 2002 г.). М., 2003.
Храковский В. С., Володин А. П. Семантика и типология императива: рус-
ский императив. Л., 1986.
Храковский В. С. Грамматические категории глагола (опыт теории взаимо-
действия)//Межкатегориальные связи в грамматике. СПб., 1996.
Хэллидей М. А. К. Лингвистическая функция и литературный стиль// Новое
в зарубежной лингвистике. Вып. IX. М., 1980.
Цветкова Т. М. Рассуждение как тип текста//Функционирование языковых
единиц и грамматических категорий в разных типах и стилях речи. Ч. II.
Уфа, 1997.
Цейтлин С. Н. Система синтаксических синонимов//Структура предложе-
ния и словосочетания в индоевропейских языках. Л., 1979.
Чаплыгина И. Д. Средства адресованности: Ты - категория в современном
русском языке. М., 2001.
Чейф У. Л. Значение и структура языка. М., 1975.
Чейф У. Л. Память и вербализация прошлого опыта//Новое в зарубежной
лингвистике. Вып. XII. М., 1983.
Человеческий фактор в языке. Коммуникация, модальность, дейксис. М.,
1992.
Чернейко Л. О. Способы представления пространства и времени в художе-
ственном тексте//Филологическис науки. 1994. № 2.
Чернухина И. Я. Поэтическое речевое мышление. Воронеж, 1993.
Чернякова Т. А. Семантико-синтаксическая организация предложений со
значением оценки//Уа1ода— 1994, IV. Daugavpils, 1995.
Чмейркова Св. Глагольное время в повествовательном тексте/ZCesko-
slovenska rusistika. 1982. XXVII, № 2.
Шатуновский И. Б. Семантика вида: проблема инварианта//Русистика сего-
дня. Функционирование языка: лексика и грамматика. М., 1992.
Шатуновский И. Б. Семантика предложения и нереферентные слова. М.,
1996.
503
Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. М.-Л., 1941; М., 2001.
Шведова Н. Ю. Полные и краткие формы имен прилагательных в составе
сказуемого в современном русском литературном языке//Уч. записки
МГУ. М., 1952.
Шведова Н. Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М., 1960.
Шведова Н. Ю. Изменения в системе простого предложения//Очерки по ис-
торической грамматике русского литературного языка XIX века. Измене-
ния в системе простого и осложненного предложения. М., 1964а.
Шведова Н. Ю. Детерминирующий объект и детерминирующее обстоятель-
ство как самостоятельные распространители предложения// Вопросы
языкознания. 19646. №6.
Шведова Н. Ю. Русская научная описательная грамматика в Русской Ака-
демии наук//Вопросы языкознания. 1974. № 6.
Шелякин М. А. Категория вида и способа действия: теоретические основы.
Таллин, 1983.
Шмелев А. Д. Референциальные значения в поэтическом тексте//Поэтика и
стилистика 1988—1990. М., 1991.
Шмелев Д. Н. О «связанных» синтаксических конструкциях в русском язы-
ке//Вопросы языкознания. 1960. № 5.
Шмелев Д. Н. Синтаксическая членимость высказывания в современном
русском языке. М., 1976.
Шмелев Д. Н. Русский язык в его функциональных разновидностях. М.,
1977.
Шмелева Т. В. Смысловая организация предложения и проблема модально-
сти//Актуальные проблемы русского синтаксиса. МГУ, 1984.
Шмелева Т. В. Деепричастия на службе у модуса//Синтаксические структу-
ры. Системный анализ значимых единиц русского языка. Красноярск,
1984.
Шмелева ТВ. Диалогичность модуса//Вестник МГУ. Филология. 1995. № 5.
Шмид В. Нарратология. М., 2003.
Шпербер В. Типы текстов с точки зрения сопоставительного анализа//У1
Конгресс МАПРЯЛ. Доклады и сообщения делегации ГДР. Потсдам,
1986.
Шпет Г. Г. Сознание и его собственник//Шпет Г. Г. Философские этюды.
М., 1994.
Шрамм А. Н. Очерки по семантике качественных прилагательных. Л., 1979.
ЩербаЛ. В. Избранные работы по русскому языку. М., 1957.
Щерба Л. В. Очередные проблемы языковедения//Л. В. Щерба. Языковая
система и речевая деятельность. Л., 1974.
Щур Г. С. Теории поля в лингвистике. М., 1974.
Эткинд Е. Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психопоэтики
русской литературы XVIII—XIX вв. М., 2000.
«Я», «субъект», «индивид» в парадигмах современного языкознания: Сбор-
ник научно-аналитических обзоров. М., 1992.
504
Якобсон Р. О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол// Принципы
типологического анализа языков различного строя. М., 1972.
Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика//Структурализм: за и против. М., 1975.
Якобсон P.O. Речевая коммуникация//Якобсон Р. Избранные работы. М.,
1985.
Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели про-
странства, времени и восприятия). М., 1994.
Ярцева В. Н. Пределы развертывания синтаксических структур в связи с
объемом информации//Инвариантные синтаксические значения и струк-
тура предложения. М., 1969.
Ярыгина Е. С. Конструкции вывода — обоснования в синтаксической сис-
теме современного русского языка. М., 2002.
Antinucci F., Gebert L. L'aspect verbaie in polacco//Ricerche Slavistiche,
XXII — XXIII, 1975.
Babby L. H., Brecht R. D. The syntax of voice in Russian/ZLanguage, Vol. 51,
1975, №2.
Babby L. H. A transformational grammar of Russian adjectives. The Hague —
Paris, 1975.
Belicova H. К pojmu tzv. semantickcho subjektu v soufcasne syntaxi//Acta Uni-
versitatis Palackianae Olomucensis. Philologica. 52, 1985.
Bjorklund M. Narrative Strategies in Cechov’s The Steppe. Cohesian, grounding
and Point of View. Abo, 1993.
Boguslawski A., Karolak S. Gramatyka rosyjska w uj^ciu funkcjonalnym. War-
szawa, 1973.
Boguslawski A. Problems of the Tematic-Rhematic Structure of Sentenses. War-
szawa, 1977.
Brinken K. Textfunktionen, Ansatze zu ihrer Beschreibung/ZZeitschrift filr ger-
manistische Linguistik, 11. 1983.
Christensen A. Imperativ, infinitiv og andre udtryk for anvisninger og pabud i
betjeningsvejledninger/ZOversaettelse af fagsproglige tekster. ARK 65. Ktfben-
havn, 1992.
Chvany С. V. On the Syntacs of 6e-sentenses in Russian. Cambridge MIT, 1975.
Chvany С. V. Verbal Aspect, Discourse, and the So-called «Perfect of Result in
Modem Russian»//Selected Essays of С. V. Chvany. Columbus, Ohio, 1996.
Cmejrkova S., Kategorie tasu v jezykovdm odrazu/ZLinguistica XVI. Теогейскё,
otazky jazykovddy. Praha, 1986.
Dahl O. Tense-Mood-Aspect Progress Report/ZGothenburg Papers in Theoretical
Linguistics, 41. 1980.
Danes F, ed. Papers on functional sentense perspective. Prague, 1974.
Danes F. Vcta a text. Praha, 1985.
Dijk T. A. van. Some Aspects of Text Grammar. The Hague, 1972.
Dik S. C. The Theory of Functional Grammar. Part I: The Structure of the Clause.
Dordrecht, 1989.
505
Durin J. L’aorist (comme narratif) et 1’aspect perfectifZZRevue des Etudes
Slaves. Paris, LXVZ1, 1993.
Durst-Andersen P. Mental grammar. Russian aspect and related issues. Colum-
bus, Ohaio, 1992.
Enkvist N. E. Text and discourse linguistics, rhetoric and stylisticsZZDiscours and
Literature. T. A. van Dijk (ed.). Amsterdam/Philadelphia, 1985.
Fontaine J. Grammaire du texte et aspect du verbe en russe contemporain. Paris,
1983.
Fleischmann S. Toward a theory of tense-aspect in narrative discourse/ZThe func-
tion of tense in texts. North-Holland, AmsterdamZOxfordZNew YorkZ Tokyo,
1991.
Freidhof G. Zur Typologisierung von Wortspielen mit Hilfe von oppositiven
MerkmalenZZSlavistische Linguistik. 1983. Munchen, 1984.
Gabka K., ed. Die russische Sprache der Gegenwart. Bd 3. Syntax. Leipzig, 1989.
Garde P. Grammaire russe. T. 1. Paris, 1980.
Girk W., We/55 D. Funktionen des Passivs im Textzusammenhang: das Beispiel
des Russischen und PolnischenZZWeiss, D. (Hrsg.) Slavistische Beit rage. Bd
138. Slavistische Linguistik 1979. Munchen, 1980.
Girke W. Studien zum adjektivischen Attribut im Russischen. Munchen, 1988.
Givon T. Functionalism and Grammar. AmsterdamZ Philadelphia, 1995.
GreplM. Komunikativni funkce vypovediZZSkladba spisovne deStiny. Praha, 1986.
Guiraud-Weber M. Les propositions sans nominatif en russe moderne. Biblio-
theque russe de i’Institut d’Etudes slaves. LXIX. Paris, 1984.
Guisti Fici F.„ Gebert L., Signorini S. La lingua russa. Roma, 1991.
Hausenbias K., Hoffinannova J. Od syntaxe ke stavbe textu/ZSyntax a jej vyudo-
vanie. Nitza, 1982.
Hrabe V. Polovctne vazby a kondenzacc «druheho sdelenf» v ruStinc a v ccStinc.
Praha, 1964.
Huttle-Folter G. Syntaktische Studien zur neueren russischen Literatur-sprache.
Wien — Koln — Weimar, 1996.
Jacobsson G. Om okongruenta satser i ryska...ZZX Nordiska Slavist motet, 13—
17 august! 1984, Abo Akademi.
Jelitte H. Sowjetische TextlinguistikZZHandbuch des Russisten. Wiesbaden, 1984.
Jensen P. A. Imperfektives Erzahlen: Zum Problem des Aspekts in spaten Prosa
CechovsZZR.Griibel (ed.). Russian Short Story. Amsterdam, 1984.
Jensen P. A. Narrative Description or Descriptive Narration: Problems of Aspec-
tuality in CcchovZZVerbal Aspect in DiscourseZN. B. Thelin (ed.). Amsterdam;
Philadelphia, 1990.
IvicM. О imenici i glagoluZZLinguistidki ogledi. Beograd, 1983.
Karolak S. Skladnia wyrazen predykatywnych. Warszawa, 1984.
Kufle H. Konjunktionale Koordination in Predigten und politischen Reden.
Dargestellt an Belegen aus den Russischen. Munchen. 1998.
506
Lasorsa C. Contest! aspettuali-temporal! in russo e in italiano (mode indicative,
tempo passato)//Studi di Linguistica Teorica e Applicata, 9. 1980.
Leech G., Svartvik K. J. A Communicative Grammar of English. M., 1983.
Lehfeldt W., Schmidt P. Contribution a la critique de la syntaxe fonctionelle de G.
A. Zolotova//La Licorne. Etudes de linguistique, 15. Poitiers, 1989.
Lehmann V. Kontextuelle Aspekt und Tempussemantik im Russischen// Slav-
istische Linguistik. 1979. Munchen, 1980.
Leinonen M. Russian aspect, «temporal’naja lokalizaeija» and definiteness/ in-
defmiteness/ZNeuvostoliittoinstituutin Vuosikirja N 27. Helsinki, 1982.
Mayenowa M. R. Teoria tekstu a tradycyjne zagadnienia poetyki//Tekst i jQzyk.
Problemy semantyezne. Wroclaw, 1974.
Nilsson' B. On the Thematic Communicative Functions of Nouns as Subject.
Scando-Slavica, 25, 1979.
Nilsson B. On the structural and semantic determination of certain clauses with
modal predicates in modem RussianZZRussian Linguistics, 2 (1975).
Paillard D. Voix et aspect en russe contemporain. Paris, 1979.
Panevova J. Vseobecny konatel a jeho vztah к mluvcimu/Otazky slovanske syn-
taxe. IV. Brno, 1976.
Rathmayr R. Russische Werbetexte: Illokutionsstrukturen und textuelle grund-
funktionene/ZSIawistische Linguistik. Munchen, 1987.
Russisch im Spiegel des Deutschen. Unter Zeitung von W. Gladrow. Leipzig,
1989.
Ruzicka R. Semantik des Verbs und Syntax des SatzesZZZeitschrift fur Slawistik,
XV, 5. 1970.
Schmidt IV. Thesen zur Beschreibung und Einteilung von TextenZZPotsdamer For-
schungen, Reiche A, H. 27, 1977.
Sernon J.-P. L’acte iteratif потЬгё et 1’aspectZZH Colloque de Linguistique russe.
Paris, 1979.
Spraul H. Untersuchungen zur Satzsemantik russischen Satze mit freien Adver-
bialen. Munchen, 1986.
Vendler Z. Verbs and TimesZZLinguistics in Philosophy. Ithaca — N.Y., 1967.
Verbal Aspect in Discourse, ed. Thelin, N. B.ZPragmatics and Beyond. New Se-
ries, 5. Amsterdam-Philadelphia, 1990.
Veyrenc J. Les propositions infinitives en russe. Bibliotheque russe de I’Institut
d’6tudes slaves. LII. Paris, 1979.
Weinrich H. Tempus. Besprochene und erzahlte Welt. Stuttgart, 1971.
D. Die Rolle der Temporalitat bei der TextkonstitutionZZTemporalitat und
Tempus. Wiesbaden, 1995.
2aza S. К uloze tsv. vetnych adverbii pri vyjadrovdni postoje mluvdiho, SaS, 40,
1979.
Zeberek T. Funkcjonowanie przyimkow i wyrazen przyimkowych w tekscie rosy-
jskim i polskim. Krakow, 1994.
507
Указатель имен
Абрамов Ф. А. Аверинцев С. С. Авилова Н. С. Агашина М. Адамец Пр. Адмони В. Г. Аксаков И. С. Аксенов В. П. Амурри А. Андерсен Э. Андреев Л. Н. Анненский И. Ф. Антинуччи Ф. (Antinucci F.) Антонов С. П. Апресян Ю. Д. Арсеньев В. К. Арутюнова Н. Д. Асеев Н. Н. Асмус В. Ф. Астафьев В. П. Ахмадулина Б. А. Ахматова А. А. Белошапкова В. А. Бенвенист Э. Берггольц О. Э. Бердяев Н. А. Берестов В. Д. Бианки В. В. Библер В. С. Битов А. Г. Блок А. А. Богданов В. В. Богомолов А. Бокадорова Н. Ю. Боков В. Ф. Бондарев Ю. В. Бондарко А. В. Бродский И. А. Брызгунова Е. А. Брюсов В. Я. Булгаков М. А. Булыгина Т. В. Булычов К. В. Бунин И. А. Буслаев Ф. И.
Бабель И. Э. Баженов Г. Бакланов Г. Я. Балли Ш. Бальмонт К. Д. Баранская Н. В. Баратынский Е. А. Барснтсен A. A. (Barentsen А. А.) Барнет Вл. Барнетова В. Барт Р. Бархударов С. Г. Батюшков К. Н. Бахтин М. М. Белинский В. Г. Беличова-Кржижкова Е. Белов С. Белич А. (БелиЬ А.) Быков Д. Бэбби Л. (Babby L.) Бюлер К. Ван Дейк Т. A. (Dijk Т. A. van) Василевский И. М. Василенко Л. И. Васильев Б. Л. Вежбицка А. Веллер М. Вендлер 3. (Vendler Z.) Веренк Ж. (Veyrenc J.) Вересаев В. В. Вертинский А. Н. Вечорек Д. В. Виноградов В. В. Винокур Г. О. Винокур Т. Г.
508
Винокуров Е. М.
Витгенштейн Л.
Воеводин В. П.
Вознесенский А. А.
Воинова Е. И.
Войнович В. Н.
Володин А. П.
Волошин М. А.
Волошинов В. Н.
Вольф Е. М.
Востоков А. X.
Всеволодова М. В.
Выготский Л. С.
Высоцкий В. С.
Вяземский П. А.
Гаврилова В. И.
Гайдар А. П.
Гак В. Г.
Галич А. А.
Галкина Н.
Гальперин И. Р.
Гаршин В. М.
Гаспаров Б. М.
Гаспаров М. Л.
Герасименко В. Г.
Герман Ю. П.
Герцен А. И.
Гийом Г.
Гин Я.
Гиндин С. И.
Гинзбург Е. Л.
Гинзбург Л. Я.
Гиппиус 3. Н.
Гиро-Вебер М. (Guiraud-Weber М.)
Гладков Ф. В.
Гладков В. (Gladkow W.)
Гловинская М. Я.
Гоголь Н. В.
Гончаров И. А.
Городницкий А.
Горшкова К. В.
Горький А. М.
Гранин Д. А.
Гребнев А. Б.
Греймас А. Ж.
Грекова И.
Грибоедов А. С.
Григорович Д. В.
Григорьев А. А.
Григорьев В. П.
Грин А. С.
Гуковский Г. А.
Гумбольдт В.
Гумилев Н. С.
Гуревич В. В.
Даль В. И.
Данеш Ф. (Dane§ F.)
Дашкова Е. Р.
Дегтярев В. И.
Демьянков В. 3.
Державин Г. Р.
Димитрова Ст.
Довлатов С. Д.
Домбровский Ю. О.
Достоевский Ф. М.
Драгунский В. Ю.
Дресел ер В.
Дручинина Г. П.
Дэйвисон А.
Дурст-Андерсен П. (Durst-Andersen Р.)
Дюрен Ж. (Durin J.)
Евтушенко Е. А.
Ершов П.П.
Есенин С. А.
Есперсен О.
Жажа С.
Жемчужников А. М.
Женнет Ж.
Живов В. М.
Жинкин Н. Н.
Жолковский А. К.
Житков Б. С.
Заболоцкий Н. А.
509
Завадский Ю. А.
Завьялова О. С.
Зализняк А. А.
Залыгин С. П.
Земская Е. А.
Золотова Г. А.
Иванов А.
Иванов Вс. В.
Иванов Вяч. В.
Иванов Г. В.
Иванова-Лукьянова Г. Н.
Иванчикова Е. А.
Иваск Ю. П.
Ивич М. (IviC М.)
Изард К. Е.
Ильенко С. Г.
Ильина Н. И.
Ильф И. А. и Петров Е. П.
Ингве В.
Исаковский М. В.
Исаченко А. В.
Искандер Ф. А.
Йокаяма О. Ц.
Кабаков А.
Каверин В. А.
Казакевич Э. Г.
Казаков В. П.
Казаков Ю. П.
Казакова Р. Ф.
Каллер Дж.
Каменская М. Ф.
Камынина А. А.
Карамзин Н. М.
Караулов Ю. Н.
Кароляк С. (Karolak St.)
Карцевский С. О.
Катаев В. П.
Кедрин Д. Б.
Кибрик А. Е.
Киреев Р. Т.
Кириллов В. Т.
Китайгородская М. А.
Климов Г. А.
Климонов В. Д.
Клобуков Е. В.
Кмит Г.
Кнышев А.
Князев Ю. П.
Кобозева И. М.
Ковтунова И. И.
Кодзасов С. В.
Кожевникова Кв.
Кожевникова Н. А.
Козел Н. Я.
Козырь Л. И.
Колесов В. В.
Колшанский Г. В.
Комаров П. С.
Коневской Ив.
Коонен А. Г.
Корнилова Г. П.
Корман Б. О.
Короленко В. Г.
Корсунов Н.
Космарская И. В.
Костомаров Н. И.
Коут Й.
Кошмидер Э.
Кравченко А. В.
Краевский Вл.
Красильникова Е. В.
Красников Г.
Крекич Й.
Кривин Ф.
Кривонос В. Ш.
Кропоткин П. А.
Кручинина И. Н.
Крылов И. А.
Крылов С. А.
Крысин Л. П.
Кубрякова Е. С.
Кузнецова Э. В.
Кукушкина О. В.
Куприн А. И.
Курилович Е.
510
Курте Ж. Куссе X. Кучера Вл. Кюльмоя И. П. Межиров А. П. Мелиг X. Р. Мельчук И. А. Мережковский Д. С. Миллер Л.
Лайонз Дж. Лакшин В. Я. Лапинская И. П. Лаптева О. А. Левитов А. И. Левицкий Ю. А. Лекант П. А. Леман В. Лённгрен Л. Леонов Л. М. Леонтьев А. А. Лермонтов М. Ю. Лесков Н. С. Лефсльдт В. (Lehfeldt W.) Лидин В. Г. Липатов В. В. Лихачев Д. С. Ломов А. М. Ломтев Т. П. Лопатин В. В. Лотман Ю. М. Луговской В. А. Ляпон М. В. Ляшевская О. Н. Милославский И. Г. Мордвинов А. Б. Мордвинов Н. Д. Москальская О. И. Мразек Р. Муромцева-Бунина В. Н. Мустайоки А. Набоков В. В. Нагибин Ю. М. Найссер У. Нарбикова В. С. Некрасов В. П. Некрасов Н. А. Нечаева О. А. Никитин И. С. Никитина С. Е. Николаева Т. М. Никол ьс Дж. Нилин П. Ф. Норман Б. Ю. Носов Е. Н. Носов Н. Н. Овсянико-Куликовский Д. Н.
Майенова М. (Mayenowa М. R ) Маканин В. С. Макаревич А. Малышев А. Мамардашвили М. К. Мамин-Сибиряк Д. Н. Мандельштам О. Э. Марков Г. М. Марти А. Мартынов Л. Н. Маршак С. Я. Маслов Ю.<С. Матвеева Н. Н. Маяковский В. В. Одинцов В. В. Оде С. Окуджава Б. III. Олеша Ю. К. Онипенко Н. К. Орешин П. В. Орлов В. Н. Орлов С. С. Осоргин М. А. Остер Г. Остин Дж. Л. Островский А. Н. Павлов В. В.
511
Шмелев А. Д. Шмелев Д. Н. Шмелев И. С. Шмелева Т. В. Шмид В. Шолохов М. А. Шпербер В. Шпет Г. Г. Шрамм А. Н. Шукшин В. М. Gabka K. Garde P. Gebert L. Girke W. Givdn T. Grepl M. Guiraud-Weber M. Giusti Fici F. Hausenbias K. Hoffmannovd J. Hrabe V.
Щерба Л. В. Щур Г. С. Hiittle-Folter G. Jacobsson G. Jelitte H.
Эллис Эртель А. И. Эткинд Е. Г. Jensen P. A. Ivid M. Karolak St. Lasorsa C.
Якобсон Р. О. Яковлев А. Н. Яковлева Е. С. Ярцева В. Н. Ярыгина Е. С. Яшин А. Я. Leech G. Lehfeldt W. Lehmann V. Leinonen M. Mayenowa M. R. Modiano P. Nilsson B.
Antinucci F. Babby L. Barentsen A. A. Bjorklund M. Boguslawski A. Brecht R. D. Brinken K. Christensen A. Chvany С. V. Dahl O. Dane§ F. Dijk T. A. van Dik S. C. Durin J. Durst* Andersen P. Enkvist N. E. Fontaine J. Fleischmann S. Freidhof G. Paillard D. Panevovd J. Pfandl H. Rathmayr R. Ruiidka R. Schmidt P. Schmidt W. Sdmon J.-P. Signorini S. Spraul H. Svartvik K. J. Thelin N. B. Vendler Z. Veyrenc J. Weinrich H. Weiss D. Wilde O. 2aza S. Zeberek T.
514
Предметный указатель1
авторизация 76, 167, 175,201, 232—233, 279—299
авторизованность/неавторизованность 84, 229—251, 279—299,447
агенс 131—133, 164—166
адвербиализация 55
адъективные признаки 81
информативные 84, 100—101
наблюдаемые (эмпирические) 84,96
оценочные 84,98—100
эмоциональные 84,96
эмоционально-каузативные 84,97—98
эмоционально-статуальные 84, 97—98
эмоционально-экспрессивные 84, 98
адресат (см. синтаксемы; субъектная перспектива) 229—251
актуализация 280—281
актуальное членение 378, 448,474
актуальность/узуальность 29, 322—323 (см. также время)
акциональность/неакциональность 24, 39, 78—79, 167, 175, 179—180,
206,405,456, 471
антропоцентрический принцип 20,303, 476
аористив (см. функции)
атрибутивизация 55
безглагольность в поэтическом тексте 176—181
вводно-модальные слова 239—240, 279—302, 317, 351, 422—427
верификативный тип речи 379
версии межпредикативных (межсобытийных) отношений 250—251
версии причинности 267—278
перспективные 269—271
ретроспективные 271—278
взаимодействие моделей 74—76, 229—302
взаимообусловленность формы, значения и функции 3, 26, 45, 47,
139, 388, 413,455, 469, 470,476
вид глагола 26—27, 326—327,403—404
видо-временные формы глагола 26—28, 326—327,413, 418,473
вокатив (обращение) 234,398
волюнтив (см. коммуникативные типы речи)
I п ж
Понятия, данные жирным шрифтом, введены в рамках излагаемой концепции.
515
17'
восприятие 94, 126, 167, 238—239, 243—244, 280—281, 296—297, 331—
332, 395—396,417—421
время 21—25, 219, 225, 310, 322—326,473
морфологическое
настоящее 404
прошедшее 403
будущее 403—404
регистровое
актуальное 21, 29, 323, 331,422,442
узуальное 342,331, 394,411
гномическое 21
текстовое
календарное (физическое) 22
событийное 23,402,419—420,431, 444
перцептивное 23,419—420, 431
таксисное 323—326
гетерогенность/гомогенность 58, 427—429
глаголов семантико-синтаксическая классификация 60—80,473
постоянный/перемепный критерий классификации 63—64
глаголы 40, 59—80
авторизующие 76,77, 94,232—233, 279—290
акциональные/неакциональные 27,28,60—61,70—79, 179, 180,405
восприятия 280—281, 290
движения, перемещения 94, 212—213, 405—406
деятельности,занятия 61
донативного действия 61
интерсубъектного (социального) действия 61
ментального действия 75—77
речевого действия 75—76, 78, 282,287—290
речемыслительные 75, 212
способа поведения 61
физиологического действия 61
физического действия 77
эмоционального действия 61
диктума/модуса 75,280—288
знаменательные/неполнознаменательные 70,76—77, 93, 163
иллокутивные 392—393
интерпретации/констатации 62,75—76,442
каузативные 73—75, 77, 269—271
модально-каузативные 74, 281—291
компенсаторы 72, 77, 374
компликаторы 74, 77,269—271, 374
516
модификаторы 70—71,77, 317—319, 374
фазисные70—72, 111, 374—375
модально-темповые 70
модальные 70—72, 374—375
оценочно-темповые 70
открытой (релятивной) семантики 54, 208
переходные/непереходные 66, 79, 210, 329—333
перформативные 232, 392
реляционные 65, 77
компаративные (сопоставительные) 70,77
локативные (локализующие) 67,77
партитивные 69,77
посессивные 69,77
статуальные 28,62—64, 77,405
функтивные 62, 77
экзистенциальные 62,68
грамматика 8—9, 38—39, 181,469—478
двусоставность предложения 129—130,472
деадъектив 41, 83, 86—87
дсвербатив 41—42, 71, 110, 154—159, 163—171. 219, 411—412,467
дейктическая триада “я — здесь — сейчас” 169
действие (см. также национальность и глаголы акциональные) 105—109
делиберат (см. синтаксемы)
диалог/монолог 25, 32, 35, 277—288,400,423,447
диалогизация 279—302, 365, 398,447,473
диктум/модус 51, 52, 75, 76, 94—95, 98.232—233, 349,461
динамика/статика в значении модели 29—30, 87,206,471
директив (см. синтаксемы)
дискурс 446
дистинктивпые значения 190—191, 193
единицы
информации 217
коммуникативные 50, 57—58, 378
номинативные 50, 57—58
предикативные 34,49, 217—218, 377
синтаксические 43, 49, 388
текста (текстовые) (см. регистровые блоки, композитив)
залог глагола 327—343
изосемичность/неизосемичность 44,60,73, ПО, 163, 176, 229, 252, 472
изофункциональность 57—58, 346—357
глагольных и именных категорий 431
синтаксемы и придаточного предложения 57—58, 344,346—360
имперфектив (см. функции)
517
качественно-характеризующий
процессу ал ьно-дл ител ьн ый
ннволюнтивность 124—126, 132, 135—136,471
инклюзнвность/эксклюзивпость субъекта 118, 121, 192,232,461,471
инструментив (см. синтаксемы)
интерпретация 415—416,471
интимизация 237
интонация 132, 145—148, 171, 373, 377—378
инфинитив 72, 111, 138, 154—156. 209, 219, 289
инфинитивизация 55
информативное (речемыслительное) значение слова 212
информативная плотность текста 226
информативный объем предложения 209, 222, 228
итеративность (повторяемость) 27, 62, 167,407—410,437
категоризация явлений действительности 105—106
категориально-грамматические подклассы частей речи 43, 105—106,
109—110,471
категориально-семантическое значение слова 37—41,43, 105—106
категория оценки 154—157
категория состояния 151—157
категория числа 303—309
множественное собирательное 304—309
категория лица 229—251,310—312
категория наклонения 312—317
каузатив (см. синтаксемы)
каузативность/некаузативность 51,84
каузатор (см. синтаксемы) 41, 74, 127—128, 232, 267—278
личный 269—271
пропозициональный 274,276
стихийный 127—128,130, 191—192, 195
стихийно-мифологический 128—130
каузация 73—75. 209—210, 233, 250, 267—278
действия 270
качества 276—278
состояния 273—275
перемещения 275
версии каузации 250, 267—278
перспективная/ретроспективная 267—278
коммуникативная грамматика 8—10, 206, 441,476—478
коммуникативность 45
коммуникативно-речевые потенции (парадигма) моделей
предложения 138» 183—187, 391—392,439,472
коммуникативные типы речи (см. регистр коммуникативный)
коммуникативная функция (см. функция)
518
комплексное обозначение субъекта 168,214
композитна (блок, фрагмент текста) 441,471
композиция текста 35, 440—441,469
закрытая 458—459
открытая 459
смешанная 459—460
компонент предложения 198
полупредикативный (осложнитель) 52, 252—302
предицируемый (субъектный) 46, 52, 106, 229—233, 471
предицирующий (предикатный) 46, 52, 106, 471
распространитель модели 46
контролируемость/неконтролируемость (непроизвольность) 124—128,243,329
координация в предикативной основе предложения (сопряжение) 172—175
коррелятивность синтаксемы и придаточного предложения 57—58
краткие прилагательные 90—91, 157—159
критериальность/некритериальность 84
лексемы/синтаксемы 43,49, 80
локатив (см. синтаксемы)
медиатив (см. синтаксемы)
метатекстовые средства (метаорганизаторы текстовой структуры) 34,422—433
модально-вводные слова (см. вводно-модальные слова) 239—240,279—302
модальность 111—112, 135—136, 312—322
возможности 315—319
желательности 316—317
необходимости 313—315,319—322
эпистемическая 143—144,424
модальные
глаголы 70—77, 317—322, 374—375
конструкции 111—112, 135—137, 187, 317—322
модификации (предиката предложения) 111—112,205, 317—322
слова 240, 317—322
модель предложения (тип предложения) 104—105
динамическая/статическая 269
акционально-глагольная 134
адъективно-компаративная 70
акционально-девербативная 163—171
базовая (исходная) 229, 310
коммуникативно-регистровые потенции модели 138
компонентный состав модели 131, 198,206,471
свободная/связанная 183—187,472
типология моделей 471
модификации предложения
грамматические 112,205, 303—343
519
структурно-семантические 111—112,133, 139, 205,229
вопросительные 230
объектно-пассивные 132—133
отрицательные 165, 167
пассивно-процессуальные 131—132
пассивно-результативные 132— 133
предикатные 111—112, 133
модальные (модально-волюнтивные) 111—112, 135—139,230
фазисные 111—112, 132, 187
субъектные 111—112
инволюнтивные 124—126, 132
определенно-личные ИЗ—115,121, 338,341—343
неопределенно-личные 113—118,121, 192,461—462,
338, 341—343
обобщенно-личные 113—114,119—121, 197—198,
292, 294—295, 340
оценочно-характеризующего типа 120—121
повествовательно-узуального типа 119—120
пословичного типа 119
неопределенно-предметные 116—117,128—129
субъектно-предикатные 133
экспрессивные 205
модус (см. также диктум) 167,229—251,279—299,473
модусная рамка 75—76,94. 156, 201, 239,240,245, 266, 279—299, 302
волюнтивная 281,284—285, 291
ментальная 281, 285—286,292—296
перцептивная 201, 280—281,290
реактивная 282, 286—287
речевая 282, 287—290
вербализованная/невербапизованная 282
Он-модусная рамка 245, 290—291
Я-модусная рамка 239—240, 283—284, 297—299
модусный предикатив на -о 280—281
момент речи 21—26, 28, 31, 323,400
монолог/диалог 25, 32, 277—288,423,447
монопредикативность/полипредикативность 135—136, 220—221, 229
мономодальиость/полимодальность 220—221, 251, 256
моносубъектность/полисубъектность (моноперсональность/полипер-
сональность) 220—221, 251, 255, 262, 272—273
монотемпоральность/политемпоральность 220—221, 237, 251.262,
264—266
морфемы 39, 374—375
морфология 38,42—43
морфологические категории глагола 303—343
520
наблюдаемость/ненаблюдаемость 84, 238—245, 471
наблюдатель (перцептор) 22, 233,280—281, 382, 404,406,431
наблюдательный пункт 22, 24, 238—240
нарратив 25—26, 235—236
номинация/номинализация 51,55—56,79, 278, 291, 396,415—416
номинация распространенная (словосочетание) 55—...
номинализация (сочетание слов) 55—...
номинация фразовая (см. сложное предложение) 57
номинация (способ) 65
общеперцептивная/частноперцептивиая 415—421
интерпретационная 415—421
норма 14—19
образ автора 20, 229—251,445
обращение (вокатив) 234, 398
общефактическое значение глаголов 27
объект действия 37,40—42,48, 50, 210—211, 330—331
объект изучения 204
одновременность/разновременность (таксисное время) 323—326
омонимия синтаксическая 150
предложений 169—170,202
синтаксем 294—295
описание/повествование 29—30, 206, 387,405, 448
оптатив 216—217
оппозиция «свое/чужое» 229—251,461—462
осложнитель модели
авторизующий 279—299
каузативный 119—200,267—278
полупредикативный 46, 198—200, 252—266
темпоральный 51
оценка 86, 98—100, 147—149 (см. также категория оценки, предикатив,
предикатив на -о)
парадигма
глагола
морфологическая 125, 303—343
функционально-синтаксическая 64, 65, 68, 76,401
предложения 183—184, 186—187, 380, 391, 472
актуальная (коммуникативная) 380
грамматические (см. модификации грамматические)
пассивизация 79,131, 329—343
пассивный оборот 201—203
переходность (см. глаголы переходные/непереходные)
перфект 333—338
перфектив (см. функции) 333—338
521
перформатив 76, 232
перцептивизация 416
повествование/описание 29—30,206,405,448
повторяемость (см. итеративность)
полипредикативность 135—136, 153,167,218,220—221,250—302,473—475
полимодальность/мономодальность 220—221,251—302
полисубъектность/моносубъектность 153, 212, 220—221,
251—302
политемпоральность/монотемпоральность 153,220—221,
251—302
полипредикативные конструкции 50,92—95, 167, 210, 212, 251—302
полиссмичность глаголов 63, 78—79, 93
полупредикативность 49, 58, 218, 220, 252—266,474
порядок слов 196—197,373, 375,474
функции порядка слов (внутренняя/внешняя) (см. функции)
посессивные отношения 166,214
правило эквивалентности преобразований полипредикативных
конструкций 224
предикат
грамматико-семантические типы 105—108
глагольный 106—108
адъективный 82, 89—92, 107, 192—193, 375
наречный 108, 150—159
квантитативный 108, 375—376
субстантивный 107, 116, 164—171
динамический/статический (см. динамика/статика в значении модели)
акциональный 106
основной/таксисный (полупредикативный) 23, 219, 251—302
(?н-предикат/Я-предикат 243
предикатив 82—83, 319—322
предикативы модусные на -о 280—281
предикативная единица (см. единицы)
предикативный минимум (предикативная основа) 104, 207
предикативность 104, 198, 200,473
предикативные категории
время 198, 219, 310,322—326
лицо 310—312
модальность 312—317
предикация 218
предложения
авторизованные 51,52, 279—302
акциональные
522
лично-глагольные 125, 133—134
акционально-глагольные 134, 163—171, 183—187
номинативно-глагольные (субстантивно-глагольные) 377
безглагольные (см. также экспрессивные модификации) 67, 69,
163—176,410—414
с предикативами на -о 150—162
с девербативом в предикате 163
безличные 112—124, 125, 168, 191—192
волюнтивные 111—112, 135—137, 144—146, 149
инволюнтивные 124—130, 168,461
инфинитивные 139—149, 197—198, 253,461—468
оптативные 142—143, 149
реактивно-оценочные 146—149
рефлексивные 141—142, 149
фазисные 140—141, 149
эпистемические (в том числе оценочно-характеризующие)
143—144, 149
каузативные 74, 267—278,447
монопредикативные/полипредикативные (см. монопредикатив-
ность/полипредикативность)
номинативные 172
полные/неполные 48, 115, 168, 171, 181
по типу предиката (см. предикат)
придаточные 156
возместительные 346
заместительные 346
несоотносительные с компонентами простого
предложения 357—360
непрямого следствия 357—358
присоединительные 357—359
сопоставительные 357, 359, 368—372
объектные 349
объектно-адресатные 351—352
объектно-делиберативные 349—351
объектно-каузативные 353
места 356—357
времени 356—357
сравнительные 364
определительные 348—349
пассивно-субъектные 352
(со значением) предицирующего компонента 347—348
причинно-следственные 353—355
причинно-артументативные 354
523
собственно причинные 354
условные 355—356
уступительные 356
целевые 356
субъектные 346—347
субъектно-локативные 347
субъектно-каузативные 347
сложносочиненные 345
сложноподчиненные 345—360
сложные 221,344—372, 474
сложные бессоюзные 360
предметность/признаковость 43—44, 58
пропозиция 209, 218, 261—272
пропозициональный 261—272, 391
пространственно-временная позиция говорящего 23—24, 27, 28, 35, 206,
428,441,455,473
процессуальность 24, 39—41
разговорная речь (см. формы существования языка)
распространитель присловный/неприсловный 52, 208—216, 514
рассуждение 448
регистр коммуникативный (см. коммуникативные типы речи) 29—30,
32—33, 65, 95—101, 169—170, 201—203,
226, 391—393,442—444, 477
волюнтивный 32,48, 182,397—398
генеритивный 30,395
информативный 29,394
информативно-описательный 30—31
информативно-повествовательный 30—31
реактивный 32,398—400
репродуктивный (изобразительный) 29,393—394,431
репродуктивно-описательный 30—31,402,414,442
репродуктивно-повествовательный 30—31,402, 414,442
регистровый блок (см. композитив) 29—30, 34—35,439,441—442
регистровый вариант 432
наглядно-примерный 432—436
потенциально-обобщенный 436—438
генеритивно-волюнтивный 438—439
рема/тема 143,378—388
рематическая доминанта 388
акциональная 388
качественная 388
предметная 388
рематическое ударение 379, 388
524
референтность/нереферентность 99, 158,206, 230, 331,427—428,471
референциальная характеристика субъекта 230
речевая реализация 153, 165, 168, 171
речевой акт 230—232, 313—315
прямые 230, 213—215
косвенные 230, 232
речевых актов теория 390—391
«свое»/«чужое» слово (авторизация) 230—235, 279—299
связанные модели предложения 183—187,472
связи межфразовые (текстовые) 376
местоименно-заместительные 386
однородные 386
партитивные 386
посессивные 386
родо-видовые 386
синонимические 386
связи синтаксические 207—216
предложенческие 66, 209, 214—216
присловные 208—213
сопредикативные 172—175
связка 173—175
семантика 9, 36,42,477
синсемичность (синсемантическое распространение слова) 66—212
синтагматика/парадигматика 94
синтаксис 36—38,44—45,77, 204—206,477
синтаксическая синонимия 48,70,111,188—198,201—203,222,328—329,472
дистинктивные значения 190—191, 193
критерии 189,201—203
синтаксические единицы (см. единицы)
синтаксические отношения 207
синтаксическое поле предложения 197—198, 205,472
синтаксемы 37,49—53, 176, 185, 210—211,471
авторизующие 289—296
обусловленные/свободные/связанные 50—52
омонимичные 50
предметные/признаковые 43—44,58,204,471
адресат 66
делиберат 126—127, 212
директив 43, 177, 212
каузатив 267—278
локатив 43, 52, 166, 168, 194—195
локативно-субъектные 291
медиатив 177
525
посессивно-локативные 214
ситуатив 177
темпоратив 414
транзитив 177,212
система синтаксическая 58, 139,472
система языка 8, 9, 12, 15, 21, 48
ситуатив (см. синтаксемы)
слово-лексема/слово-синтаксема 38,43
словообразование 38—39,41, 111
словосочетание 53—55, 208, 374, 377—378
«согласование» в предикативной основе предложения (см. координация,
сопряжение)
соединение предложений в тексте — параллельное и последовательное
385—386
сопредикативность 54, 175
состояние 28, 84—85,96—98, 164—171 (см. также глаголы статуальные,
категория состояния, предикативы)
сочетание слов 54—55
способы номинации (см. номинация)
стратегия текста/тактика текста 445 448
субъект 112—114, 229—299,473
диктума 83, 94, 231,234, 252—266,461
базовой (исходной) модели 231—232
действия 42, 232
посессор 214
состояния 41,42, 232
каузатор 41, 231—232, 267—278
качества 232
комплексный 168,214
модуса 86, 231—232, 279—299
авторизатор 231—232, 277, 279—299
восприятия (перцептор) 238, 280—281,404 (см. также восприятие)
мнения
речи (говорящий) 35, 229—251,279—299,473
слушающий (адресат) 231—234
неназванный 130, 165—166, 194, 197—198, 239—240
референциальные типы
класса 392, 394—395
конкретный 230
семантико-грамматические типы
личный 106, 130, 153, 194, 230
локативный (предметно-пространственный) 106, 130,
153, 166—167, 194—195, 230
пропозициональный (отвлеченный) 230
526
предметный 106, 230
структурно-семантические модификации субъекта 113—121
определенный 113—115,121, 230—231, 338, 340—341
неопределенный 113—118,121, 168, 230, 235, 238, 338, 341
обобщенный 113—114,119—121, 230, 321, 340
инволюнтивный 122—130
субъекта референциальная характеристика 230
субъектов типология 230—232
субъектная ориентированность 83—84
субъектная ось 231
субъектная перспектива высказывания 83, 229—251, 416, 473
субъектная зона 231, 237, 243
субъектная сфера 94—95,231
закрытая 247—250
открытая 247—250
существительные 39—44
конкретные 40—42
личные 38,40
отвлеченные (признаковые) 40—42, 164—171,211 (см.
деадъектив и девербатив)
предметные 38, 40,44, 166, 211
сферы бытования языка (см. формы существования языка)
текст 8—9,440—441,445—446, 455, 470
тактика текста/стратегия текста 445 448
таксис 21,28, 209, 218—219,225, 235—237, 323—326, 344,402, 411
таксисные отношения в полипредикативном предложении 219, 222,
224—225, 250—302
тема/рема 378—388
темпоральные осн (линии) (см. также время) 22—25,418—420
темпоратив (см. синтаксемы)
типовое значение модели предложения 104, 184,445
точка зрения 20, 22, 206, 229—251, 270—299, 361
внешняя 126, 162, 229—251,270—299
внутренняя 126, 162, 229—251, 270—299
точка отсчета (см. также время, момент речи) 35, 473
транзитив (см. синтаксемы)
универсалии языковые 224,413
управление 54, 66, 181, 210—211,216 (см. также связи синтаксические
присловные)
фазисность (см. глаголы фазисные, модификации фазисные)
фразовая номинация 57,474
фразовое ударение 379
формы существования языка 10—19
527
диалекты 11
литературный язык 10—16, 35
научно-технические, профессиональные языки 11
«незвучащая речь» 12
неисконная речь 10
просторечие 15—19
разговорная речь 13—15, 26, 32—33, 35,91—92, 132, 135,
222—223,469
художественных произведений язык 12—13
эмигрантская речь 10
язык работающих с компьютером 11
функциональная парадигма предложения 445
функциональная перспектива высказывания (см. актуальное членение)
функции 45—49,476
видо-временных форм глагола 27—28, 401,421,442—444, 473
аористив 27, 182, 401—410,458
перфектив 27, 184, 398,401—410,458
имперфектив 27, 182,401—410
коммуникативная 46—47, 381, 400
композиционно-синтаксическая (текстовая) 226, 378, 392—
395,401-414
конструктивно-семантическая 46 (см. также синтаксема и
придаточные предложения)
предложения 448,455, 467—468
синтаксические 48—49
речи/языка 388—389
хронотоп 22, 167, 201,234, 287, 394
части речи 39, 77, 150—151
читатель-адресат 233—234, 450,452,453,464
эгоцентрические слова 239
экспрессия, экспрессивность 118, 137, 140—142, 145—149, 161, 171, 178,
179, 187,346, 381—382,438, 455, 466-^68
эмпатия 86,451,461
этажность структуры предложения 228
язык как структура 8—19
языковая компетенция 8, 9, 10, 19
языковая личность 9, 10, 15, 19
языковая среда 10—19
528
Приложение
Программа университетского курса
«Функционально-коммуникативный
синтаксис»
Авторы Программы исходят из того, что язык существует, осуществля-
ется в текстах. Текст понимается как продукт, результат речевой деятельно-
сти человека — письменной и устной, монологической и диалогической,
деловой, бытовой, поэтической и др. При таком подходе синтаксическая
наука приобретает особое значение как дисциплина, обобщающая все, что
было изучено в предшествующих курсах, и демонстрирующая, как все язы-
ковые средства взаимодействуют в создании текстов. Лексика, семантика,
морфология и синтаксис совместными усилиями организуют смысл текста,
и только через текст разные языковые единицы обнаруживают свои сущно-
стные свойства.
Каждая грамматическая единица заключает в себе ответ на три вопроса:
Что выражено? Как выражено? Зачем, с какой целью? Эта тройственная
характеристика языкового явления, обнаруживающая в нем неразрывную
обусловленность формы, значения и функции, составляет основной прин-
цип анализа. Функция понимается как предопределенный категориаль-
но-семантическим значением и формой способ участия любого элемента в
построении коммуниката.
Последовательное применение этого принципа преодолевает разрыв
между формальным и содержательным аспектами, между словарем и грам-
матикой, между языком-системой и языком-текстом.
Современная лингвистика ставит в центр языковых исследований фигу-
ру человека — как лица говорящего и главного действующего лица в мире,
о котором он говорит. Говорящий, порождая тексты, выбирает не только их
темы, но и средства, приемы их построения, независимо от того, действует
ли он в этом случае осознанно или автоматически. Выбор средств определя-
ется рядом факторов: смысловыми потребностями, пространственно-
временной позицией говорящего по отношению к сообщаемому, способом
восприятия — путем непосредственного наблюдения или логического ос-
мысления, отношением к адресату речи и коммуникативными намерениями.
Комплексы этих взаимодействующих факторов формируют коммуникатив-
529
ные типы, или регистры, речи. Конкретные реализации регистровых при-
знаков в тексте, их чередование и сочленение создают композицию текста.
В Программе синтаксический строй русского языка представлен в по-
следовательных отношениях между единицами, которые могут рассматри-
ваться как в интересах анализа — от целого к элементам, так и в интересах
синтеза — от элементов к целому.
Синтаксема, или синтаксическая форма слова, — первичная, элемен-
тарная конструктивно-смысловая единица; распространенная синтаксема
дает словосочетание. Синтаксема, соответственно функционально-
смысловым качествам своего типа, становится определенным компонентом
предложения. Предложение, основная коммуникативная единица синтакси-
са, семантико-грамматическим составом своих компонентов отображая тот
или иной тип явлений действительности, тем самым определяет и свое ме-
сто в типологии предложений. Основные типы предложений, образующие
центр синтаксической системы, различаются по категориальным значениям
предикатов, представленным знаменательными частями речи: сообщения о
действии субъекта, о состоянии его, о качестве, о количестве, о принадлеж-
ности предмета к классу.
Соответственно смысловым потребностям исходная модель предложе-
ния распространяется и осложняется, представая в виде регулярных семан-
тико-грамматических, экспрессивных, синонимических модификаций, со-
ставляющих периферию синтаксического поля исходной модели.
Осложнение модели элементами с дополнительной предикативностью
делает модель полипредикативной, конденсирующей информацию и грам-
матические характеристики. Изучение «полупредикативных» и полипреди-
кативных конструкций подготавливает переход к сложному предложению.
Предложение или группа предложений одного регистра создают компо-
зиционные блоки в структуре текста, при этом минимальной регистрово-
текстовой единицей может быть «полупредикативная» конструкция.
Таким образом упорядоченное, основанное на причинно-следственных
связях, знание о языковых средствах выражения смысла представляет язык
в его соотнесенности с человеком и миром, позволяет перейти от классифи-
кационной, номенклатурной грамматики к грамматике объяснительной,
функционально-коммуникативной.
I. Место синтаксиса в ряду грамматических дисциплин
Предмет синтаксиса. Язык — мышление — действительность. Язык-
система и язык-текст. Текст как форма существования языка и как объект
грамматики. Центральное место синтаксиса в грамматике. Предмет синтак-
сиса. Синтаксические единицы: единицы докоммуникативного уровня —
530
синтаксема, словосочетание; коммуникативного уровня — предложение
(простое и сложное). Предложения в тексте.
Синтаксис и семантика. Синтаксис и морфология. Синтаксис и слово-
образование. Соотношение грамматических дисциплин в истории русской
филологии1. Грамматики описательные и грамматики объяснительные.
Коммуникативная грамматика как одно из направлений грамматики объяс-
нительной. Место синтаксиса в коммуникативной грамматике.
II. Коммуникативные типы (регистры) текста
Говорящий и текст. Коммуникативные задачи говорящего. Отображе-
ние действительности, воздействие на действительность, оценочная реак-
ция. Понятие коммуникативного регистра. Типология коммуникативных ре-
гистров: репродуктивный регистр, информативный регистр, генеритивный
регистр, волюнтивный регистр и реактивный регистр. Вопрос о временной
локализованности предиката. Время актуальное, узуальное, гномическое.
Текстовые функции видо-временных форм глагола. Референт-
ность/нереферентность имен. Статика объектов и динамика событий в опи-
сательных и повествовательных подтипах репродуктивного и информатив-
ного регистров. Репродуктивный регистр и фигура наблюдателя. Понятие
хронотопа. Информативный регистр как способ формулирования знаний.
Генеритивный регистр как способ представления общечеловеческих истин.
Текст — композиция коммуникативных регистров.
Текст монологический и текст диалогический. Вопрос о нарративе и
дискурсе в филологической литературе.
III. Предложение как минимальная коммуникативная еди-
ница
Предложение и слово. Предложение и словосочетание.
Предикативность как грамматическое свойство предложения, результат
сопряжения субъекта и приписываемого ему признака — предиката, в кате-
гориях времени, модальности и лица соотносящих содержание предложения
с действительностью.
Предикативность как отношение между фактом сообщения и сообщае-
мым фактом. Диктум и модус. Понятие модусной рамки. Типы модусов
(Н. Д. Арутюнова). Говорящий как субъект референции, субъект сознания и
Темы, выделенные курсивом и представляющие историко-научный контекст основной кон-
цепции, могут излагаться с разной мерой подробности соответственно возможностям или
могут быть выведены в специальный курс для более обстоятельного рассмотрения.
531
субъект речи (Е. В. Падучева). Модусная рамка и коммуникативный ре-
гистр.
Проблема минимальной единицы описания системы русских предложе-
ний: грамматическая основа, структурная схема, предикативный мини-
мум. Представление предложения как многоаспектной единицы: разделе-
ние формальной, смысловой и коммуникативной организации предложения
(В. А. Белошапкова, Русская грамматика 1980, М. В. Всеволодова). Логико-
грамматический подход к предложению (Н. Д. Арутюнова). Функциональ-
но-коммуникативный подход к предложению (Г. А. Золотова). Понятие мо-
дели предложения. Понятие типового значения предложения.
Типология русского предложения и система частей речи. Категориаль-
ное значение части речи и категориально-семантическое значение подклас-
са слов. Основные структурно-семантические типы русского предложения.
Неполнознаменательные глаголы (модальные и фазисные). Критерий изо-
семичности. Модели изосемические и неизосемические. Принципиальная
двусоставность предложения. Организующие компоненты модели предло-
жения: субъект и предикат. Языковая модель предложения и ее речевые
реализации. Проблема односоставности предложения в лингвистической
литературе.
Русское предложение в разных научных школах. Системный подход к
предложению. Базовые (исходные, непроизводные) модели и производные
от них.
Способы построения синтаксических парадигм. Парадигматика русского
предложения: разные подходы (Е. А. Седельников, Н. Ю. Шведова, В. А. Бе-
лошапкова, М. В. Всеволодова). Теория синтаксического поля (Г. А. Золотова).
Синтаксическое поле как системное представление конкретной модели пред-
ложения. Синтаксическое поле как система русского синтаксиса.
Центр поля — изосемическая модель. Грамматические модификации
предложения. Категория наклонения и синтаксическая модальность, глаголь-
ное время и синтаксическое время, категория лица и синтаксическое лицо.
Структурно-семантические модификации предиката: модальные и фа-
зисные. Модели динамические и статические. Сопоставление возможностей
образования фазисных модификаций динамических и статических моделей.
Отрицательные, вопросительные модификации.
Структурно-семантические модификации по линии субъекта: определен-
ность, неопределенность, обобщенность. Выражение субъекта формами раз-
ных падежей. Субъект названный и неназванный. Волюнтивность/инволюн-
тивность субъекта. Синтаксический «нуль» (И. А. Мельчук, Т. В. Булыгина).
Значимое отсутствие в синтаксисе. Неполные речевые реализации моделей.
Субъектные модификации и временная локализованность предиката.
Субъектные модификации и точка зрения говорящего. Критерии разграни-
чения неопределенно-личных и обобщенно-личных предложений. Связь
532
субъектных модификаций предложения с коммуникативными регистрами.
Инфинитивные предложения, их типы и функции. Предложения с именны-
ми предикатами. Вопрос о номинативном предложении.
Синонимические способы выражения типового значения. Словообразо-
вательная база синтаксической синонимии. Глагольные и неглагольные со-
общения о действии. Глагольно-именные перифразы. Глаголы-компенса-
торы в составе предиката. Структурно-семантические и коммуникативные
критерии синтаксической синонимии. Модель предложения и коммуника-
тивный регистр. Функциональные возможности моделей — с личным,
предметным и локативным субъектом. Понятие функциональной парадигмы
модели предложения как набора ее регистровых потенций.
Экспрессивные модификации предложения. Средства оформления: ин-
тонация, порядок слов, неполнота, частицы, позиция в контексте. Принципы
классификации простого предложения.
IV. Грамматика слова. Синтаксические формы слова. Компо-
нентный состав предложения
Слово в лексике, слово в морфологии, слово в синтаксисе.
Проблема компонента предложения в русистике с точки зрения соот-
ношения формы, значения и функции. Приоритет морфологической формы
в традиционной системе членов предложения. Вербоцентрические теории
в представлении компонентного состава предложения: понятия актантов
и сирконстантов. Триединство признаков формы, значения и функции как
основание выделения минимальной синтаксической единицы. Понятие син-
таксемы.
Иерархия синтаксических функций и позиций в предложении. Функ-
циональные возможности синтаксем. Синтаксемы свободные, обусловлен-
ные и связанные.
Синтаксемы в изолированной позиции. Проблема заголовка. Синтаксе-
ма как компонент модели. Субстантивные синтаксемы, свободные и обу-
словленные, в субъектных и предикатных позициях. Присловная позиция
связанных синтаксем. Распространение именных и глагольных синтаксем.
Понятия номинации и номинализации. Понятие словосочетания. Функции
синтаксем признаковых частей речи. Типы подчинительных отношений: со-
гласование, управление, примыкание. Проблема словосочетания и связей
слов в русистике. Двусторонность проблемы обязательности/факульта-
тивности присловного распространителя. Теория валентности глагола и
вопрос о слабом и сильном управлении.
Распространители неприсловные. Проблема детерминантов: детерми-
нант — неприсловный распространитель предложения или осложнитель
модели.
533
Типология синтаксем «от значения» (темпоральные, локативные, кауза-
тивные и др.). Синонимия синтаксем. «Синтаксический словарь» Г. А. Зо-
лотовой.
Система частей речи и система синтаксем. Частеречное значение слова
и его категориально-семантическое значение. Синтаксемы предметные и
признаковые. Предметность и признаковость в словаре и грамматике. Омо-
нимия синтаксем и производные предлоги.
Понятие функциональной парадигмы слова как совокупности его син-
таксем.
V. Предложение в тексте
1. Глагольные категории как средство организации и членения текста.
Семантическая классификация предикатов и функционально-
семантическая классификация глаголов, полнознаменательных и неполно-
знаменательных. Многозначный глагол и его функциональная парадигма.
Глаголы-модификаторы, компенсаторы, компликаторы.
Глагольное время и точка отсчета. Время в тексте: соотношение хроно-
логической, событийной и перцептивной осей.
Функции видо-временных форм глагола в тексте. Синтаксическая ин-
терпретация прош. времени. Аористив, перфектив, имперфектив в синтак-
сической композиции текста (В. В. Виноградов).
Категория лица и понятие субъектной сферы. Функции личных форм
глагола в тексте и способы обнаружения точки зрения говорящего. Диало-
гичность монологического текста (М. М. Бахтин). «Образ автора»
(В. В. Виноградов) и субъектная перспектива текста. Типы субъектов моду-
са. «Эгоцентрические» предикаты. Классификация литературных жанров и
категория лица (Р. О. Якобсон).
Залог глагола в тексте. Регистровое соотношение активных и пассивных
конструкций с глаголами на -ся. Акциональный и статальный пассив в сис-
теме коммуникативных регистров. Модальность (разные подходы). Импера-
тивные предложения: прямые и непрямые побуждения. Фактор адресата.
Обращение, вопрос и побудительное предложение как средства волюнтив-
ного регистра.
Вопросительные предложения. Классификация диктумных вопросов.
Вопрос к модусной рамке.
Теория речевых актов. Перформативные глаголы.
Языковые средства реактивного регистра.
Предложение в устном диалоге. Синтаксис предложения и интона-
ция (Е. А. Брызгунова, Т. М. Николаева, Г. Н. Иванова-Лукьянова, С. Оде,
С. В. Кодзасов).
534
2. Имена в тексте.
Грамматико-семантическая классификация имен в системе регистров.
Пространственно-временная локализованность как суперкатегория пред-
ложения (Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелев). Референтность/нере-
ферентность именных групп и время. Имена класса и их синтаксические
функции. Категория числа и референтность/нереферентность имени. Име-
нительный/творительный в предикате.
Определенность/неопределенность, наблюдаемость/ненаблюдаемость и
функции прилагательных в тексте.
3. Средства обеспечения связности текста.
Связь предложений в синтагматике: местоимения, номинализованные
конструкции, дейксис, анафора, катафора, актуальное членение. Тема и
рема (данное и новое). Интонация и порядок слов как средства выражения
актуального членения в тексте. «Ремовыделители» и «темовыделители»
(частицы, конструкции и др.). Членимые и нечленимые предложения.
Рематическая доминанта и коммуникативное членение текста.
VI. Полипредикативные предложения
Монопредикативные и полипредикативные конструкции. Полипредика-
тивность как результат взаимодействия моделей предложения. Каузация как
взаимодействие моделей в рамках диктума. Морфологическая база кауза-
ции. Проблема субъектного и объектного инфинитива в русистике. Кауза-
тивные глаголы. Авторизация как способ реализации модусной рамки. Ав-
торизующие глаголы, вводно-модальные слова. Прилагательные в полипре-
дикативных конструкциях. Синтаксис оценки.
Морфолого-синтаксическая база полипредикативных конструкций:
причастие, деепричастие, инфинитив, имена действия, состояния, качества.
Принципы построения и анализа полипредикативных конструкций. Понятие
таксиса: разные точки зрения (Р. О. Якобсон, А. В. Бондарко, Г. А. Золо-
това). Таксисные отношения между предикативными единицами: моно- и
политемпоральность, моно- и полиперсональность, моно- и полимодаль-
ность. Возможности исчисления информативного объема предложения и
текста.
Сложное предложение как одна из полипредикативных конструкций.
Таксисные отношения между предикативными единицами. Проблема сис-
темно-синтаксического статуса сложного предложения.
Разные подходы к классификации сложных предложений.
Средства связи между предикативными единицами (союзы, союзные
слова, интонация, таксисные отношения, видо-временные формы и др.).
Классификация сложных предложений от формального показателя син-
таксических отношений: союзные/бессоюзные. сложносочнненныс.’счож-
5 15
ноподчиненные. Сложные предложения открытой структуры и закрытой
структуры: союзы одиночные, парные, повторяющиеся.
Сложносочиненные предложения: соединительные, разделительные,
противительные, пояснительные, градационные и т. д. Проблема однород-
ных сказуемых. Условность границы между сочинением и подчинением.
Сложноподчиненные предложения. Структурно-смысловые отношения
предикативных единиц в сложноподчиненных предложениях. Компонент-
ный состав простого предложения и структура сложного: фразовая номина-
ция. Функции придаточного предложения по отношению к главному: при-
даточные, изофункциональные свободным, обусловленным и связанным
синтаксемам. Придаточные возместительные и заместительные. Место-
именно-соотносительная связь. Придаточные несоотносительные с компо-
нентами простого предложения (придаточные непрямого следствия, при-
соединительные, сопоставительные). Порядок следования частей в сложном
предложении. Таксисные отношения между предикативными единицами в
сложноподчиненном предложении. Взаимодействие между диктумом и мо-
дусом: предложения с вербализованной модусной рамкой. Модусная рамка
и способы выражения чужого слова. Прямая речь, косвенная речь, несобст-
венно-прямая речь. Цитирование и цитация.
Сложное предложение и текст. Соотношение коммуникативных регист-
ров в сложном предложении. Сложное предложение в «синтагматической»
прозе XIX века и в «звучащей» прозе XX века (Н. Д. Арутюнова). Парцелля-
ция. Особенности полипредикативных конструкций устно-разговорной ре-
чи, соотносительных со сложным предложением (О. А. Лаптева,
Е. А. Земская, Е. Н. Ширяев).
VII. Композиционно-синтаксический анализ текста
Задачи и методы лингвистического анализа текста. Композитивы как
конститутивные единицы текста. Тактика и стратегия текста.
Текстовые соединения коммуникативных регистров. Регистровые вари-
анты. Применение приемов композиционно-синтаксического анализа к тек-
стам различных жанров.
Возможности лингвистического обоснования понятий жанра и функ-
ционального стиля с точки зрения теории коммуникативных регистров.
VIII. Пунктуационное оформление текста
История и теория русской пунктуации с точки зрения современной
синтаксической науки. Русская пунктуационная система в синхронии и ди-
ахронии.
536
Содержание
От авторов..................................................3
Глава I. Введение в коммуникативную грамматику..............6
1. Язык и говорящая личность...............................6
Текст как высшая реалия языка. Языковая личность и грамматика.
Формы существования языка и языковая компетенция. Разговорная
речь и просторечие в культурно-коммуникативном аспекте
2. Говорящий и текст..........................................20
Субъект речи как создатель текста. Категории времени и вида с
коммуникативной точки зрения. Роль видо-временных глагольных
форм в структуре текста. Пространственно-временная позиция го-
ворящей) и уровни абстракции. О коммуникативных типах речи.
Глава II. Синтаксис — организующий центр грамматики.........36
1. Синтаксическая система языка как объект грамматической
науки......................................................36
Грамматика и семантика. Синтаксис и морфология. Роль частей ре-
чи в категоризации явлений действительности. Категориаль-
но-грамматические подклассы частей речи. Сущностные свойства
синтаксиса. Понятие функции. Синтаксические единицы: синтак-
сема, словосочетание и сочетание слов, предикативная единица и
предложение, сходства и различия в их функциях.
2. Семантико-синтаксические основания классификации
глаголов.......................................................59
Семантическая классификация глаголов и типология моделей
предложения. Знаменательные и неполнознаменательные глаголы.
Акциональные и неакциональные глаголы. Каузативные и автори-
зующие глаголы-компликаторы. Глаголы диктума и глаголы моду-
са, глаголы констатации и глаголы интерпретации. Семантическая
классификация глаголов и коммуникативные регистры речи. Функ-
ционально-синтаксическая парадигма глагола.
3. Имя прилагательное в системе признаковых слов ..............81
Семантико-грамматическая специфика имени прилагательного.
Адъективные признаки в разном морфологическом оформлении.
537
Субъектная ориентированность и типы адъективных признаков.
Прилагательное в предложении и тексте: прилагательное и сущест-
вительное, адъективный атрибут и адъективный предикат; прилага-
тельное и коммуникативный регистр.
Глава III. Модели предложений в системно-коммуникативном
аспекте.......................................................102
1. Основные модели предложения и их модификации..............102
Основные модели предложения. Предикативность и типовое значе-
ние. Изосемичность/неизосемичность. Модификации предикатного
и субъектного (определенно-личная, неопределенно-личная и
обобщенная) компонентов. Инволюнтивные и пассивные модифи-
кации.
2. Инфинитивные предложения..................................138
Инфинитивные монопредикативные предложения как модифика-
ция глагольных моделей. Различия в их форме, значениях и регист-
ровая предназначенность.
3. Предложения с предикативами на -о.........................150
Значения и синтаксические связи омонимичных слов на -о. Моно-
субъектность/полисубъектность моделей предложения с предика-
тивами. Взаимодействие содержательных, формальных и коммуни-
кативных критериев. Категория состояния и категория оценки.
Культурно-речевой аспект их разграничения.
4. Соотношение глагольных и неглагольных сообщений о действии .... 163
Предложения с акциональным девербативом в предикате. Их раз-
новидности и коммуникативные функции. Отличия от предложе-
ний с неакциональным именным предикатом. «Согласование» в
предикативных структурах. Индивидуально-поэтические возмож-
ности безглагольного выражения действия.
5. О связанных моделях русского предложения..................183
Свободные и связанные модели, их отношение к грамматической
парадигме предложения. Компонентный состав связанных моделей.
Модели с именными предикатами. Конструктивно-синтаксическое
выражение в них парадигматических значений.
6. Синонимия синтаксических моделей..........................188
Критерии синтаксической синонимии. Дистинктивные значения.
Синонимия и идентификация предложений. Синонимия и синтак-
сическое поле предложения. Синтаксическая синонимия и типоло-
гия текстов.
7. О критериях типологии предложений ........................204
538
Глава IV. От монопредикатнвности — к полипредикативности......207
1. Распространение и осложнение модели предложения...........207
Предикативный минимум предложения, виды его распространения
и осложнения. Семантика слова и характер его синтаксических свя-
зей. Присловные и неприсловные связи. Три фактора, определяю-
щих синтаксические отношения.
2. Полипредикативность и информативный объем предложения.....217
Язык и информация. Единицы информации. Предикативность и по-
лупредикативность. Монопредикативность и полипредикативность.
Информативный объем предложения. Правило эквивалентных пре-
образований полипредикативных конструкций. Исчисление ин-
формативной плотности текста.
3. Субъектная перспектива высказывания.......................229
Элементарное предложение и типология субъектов. Субъект дик-
тума и субъект модуса. Понятие субъектной сферы. Категория ли-
ца. Взаимодействие субъектных сфер: внутренняя и внешняя точка
зрения говорящего. Открытые и закрытые субъектные сферы в ре-
продуктивном и информативном регистрах. Полисубъсктность и
полипредикативность.
4. Взаимодействие пропозициональных единиц в рамках диктума
(зона Si)....................................................252
Морфологическая база полипредикативности. Типовое значение
модели и версии межпредикативных отношений. Комбинаторика
пропозициональных единиц в полипредикативных конструкциях.
Таксисные отношения. Система полипредикативных конструкций.
Синтаксис пропозициональных компонентов моделей предложе-
ния.
5. Каузативное взаимодействие моделей в рамках диктума
(зоны S] и S2)...............................................267
Каузация как выражение причинно-следственных отношений в
предложении. Каузация перспективная и ретроспективная. Имен-
ные каузативные синтаксемы: центр и периферия. Условия кауза-
тивного осложнения модели. Моно/политемпоральность, моно-
/полиперсональность. Версии каузации действия и каузации каче-
ства.
6. Взаимодействие диктума и модуса. Авторизация (субъектные
зоны S3, S4 и S5)............................................279
Коммуникативный регистр и модусная рамка: семантическая клас-
сификация модусных рамок. Категория лица в модусной рамке: >/-
и Он-модусные рамки. Свое и чужое слово. Монолог и диалог. Ав-
539
торизация как способ осложнения модели предложения. Автори-
зующие синтаксемы и их синтаксические омонимы. Авторизующие
глаголы. Взаимодействие авторизации и каузации.
7. Морфологические категории на фоне субъектной перспективы
текста....................................................311
Именные категории на фоне субъектной перспективы текста: кате-
гория числа. Коммуникативный анализ глагольных категорий (ка-
тегория наклонения). Модальность в морфологии и в синтаксисе.
Глагольное время и коммуникативный регистр. Видо-временная
форма глагола в тексте (вид глагола). Залог глагола (субъектно-
объектное соотношение ситуаций).
8. Структурно-смысловые отношения предикативных единиц в
сложных предложениях......................................354
Таксисные отношения между предикативными единицами в соста-
ве сложного предложения. Сочинение и подчинение в сложном
предложении. Компонентный состав простого предложения и ти-
пология придаточных предложений. Бессоюзные предложения.
Роль регистровых различий в структуре сложных предложений.
9. Сложное предложение на фоне субъектной перспективы текста.361
Союз как пограничный знак между регистрами. Временная и субъ-
ектно-объектная соотнесенность двух предикативных единиц.
Сложное предложение на фоне субъектной перспективы текста:
внутренняя и внешняя точка зрения. Предложения с союзом чем-
тем в системе коммуникативных регистров.
Глава V. Коммуникативная структура текста................382
1. Порядок слов и актуальное членение предложения......382
Порядок слов в предложении и словосочетании. Актуальное члене-
ние. Тема и рема. Рематическое ударение. Роль интонации. К поня-
тию коммуникативной парадигмы и актуализации. Параллельное и
последовательное соединение текстовых единиц. Рематическая до-
минанта.
2. Коммуникативные регистры речи..........................398
Функции языка, функции речи и коммуникативно-речевые потен-
ции моделей предложения. Коммуникативные функции регистро-
вых блоков.
3. О языковых средствах формирования регистров............411
Коммуникативные функции видо-временных глагольных форм.
Соотношение вида и времени в глагольных формах. Лексическое
значение глагола и коммуникативные функции глагольных форм.
540
Место категории повторяемости в системе регистров. Аористив,
перфектив, импсрфектив в безглагольных моделях. Роль способов
номинации в текстовых структурах. Модально-вводные слова в от-
ношении к тексту. О текстовой изофункциональности глагольных и
именных категорий.
4. Взаимодействие коммуникативных регистров................442
Понятие регистрового варианта. Наглядно-примерный, потенци-
ально-обобщенный, генеритивно-волюнтивный варианты.
5. О композиции текста.....................................450
Текст и язык. Текстовые единицы. Композитивы. Четыре ступени
анализа. Тактика и стратегия текста.
6. Изучение текста — грамматике............................480
Заключение..................................................486
Литература...................................................489
Указатель имен...............................................508
Предметный указатель.........................................515
Приложение. Программа университетского курса «Функционально-
коммуникативный синтаксис» ..................................529
КОММУНИКАТИВНАЯ ГРАММАТИКА
РУССКОГО ЯЗЫКА
Г. А. Золотова, Н. К. Онипенко, М. Ю. Сидорова
Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН
121019, г. Москва, ул. Волхонка, д. 18/2
Лицензия ИД № 00994
от 18 февраля 2000 г.
Редактор Н. К. Онипенко
Оригинал-макет П. Н. Колкунова
Подписано в печать 20.12.03 г. Формат 60x90 ’/10.
Гарнитура «Times New Roman». Печать офсетная.
Бумага офсетная. Уел. печ. л. 34. Тираж 2000 экз.
Заказ № 9556
Отпечатано в полном соответствии
с качеством предоставленных диапозитивов
в ППП «Типография «Наука*
121099, Москва, Шубинский пер., 6