о

история  отечества
 В  РОМ/ЧНДХ,
 повестях,
 локумснтях
 ВЕК
 XIV

Живая  вола
Непрялвы
 Сергей  Бородин
 ДМИТРИЙ
 лонской
 Роман
 БИТВЛ
 ИА  КУЛИКОВОМ
 поле
 в  свилетел  ьствлх
современников
и  в  плмяти
потомков
 Москва
 •МОАОАЯЯ  ГЗЯРЛИЯ*
 1988

ББК  МП
 Ж  66
 РЕДАКЦИОННЫЙ  СОВЕТ  БИБЛИОТЕКИ
«ИСТОРИЯ  ОТЕЧЕСТВА  В  РОМАНАХ,
ПОВЕСТЯХ.  ДОКУМЕНТАХ»
 Алимжанов  А.  Т.,  Бондарев  ТО.  ВДеревянко  А.  П
Кузнецов  Ф.  Ф.у  Кузьмин  А.  Г.,  Лихачев  Д.  С.,  Машовец  И.  П.,
Новиченко  Л.  FTОсетров  Е.  И.,  Рыбаков  Б.  А.,  Сатаров  А.  И.,
Севастьянов  В.  И.,  Хромов  С.  СЮркин  В.  Ф.
 Составление,  комментарии
и  переводы  древнерусских  текстов
кандидата  исторических  паук
 А. 	И.  ПЛИГУЗОВА
 Предисловие
 доктора  исторических  наук
 В. 	И.  БУГАНОВА
 Рецензент
 член-корреспондент  АН  СССР
 А.  П.  НОВОСЕЛЬЦЕВ
 Оформление  Библиотеки
ю.  БОЯРСКОГО
 Иллюстрации
 С. 	ХАРЛАМОВА
 4702010000—  284
Ж  078(02)—88
 138-88
 ©  Издательство
«Молодая
гвардия»,
1988  Г.
 ISBN  5-235-00163-Х  (2-й  з-д)

СЛАВА  РУССКОЙ  ЗЕМЛИ
 Куликовская  битва  стала  судьбоносной  для  истории  русского
народа.  1380  год,  когда  русские  ратники  и  полководцы  во  главе
с  князем  Дмитрием  Ивановичем  обрели  вечную  славу  в  глазах
современников  и  потомков,  вместил  в  себя,  как  в  фокусе,  многие
события  истории  Отечества  —  от  появления  монголо-татар  на  Ру¬
си  до  ее  окончательного  освобождения  от  проклятого  ига  Орды.
Куликовская  победа,  с  одной  стороны,  увенчала  усилия  несколь¬
ких  поколений,  поднимавших  восстания,  бросавших  вызов  восточ¬
ным  завоевателям;  с  другой  —  возвестила  зарю  будущей  реши-*
тельной  победы  над  Ордой  и  ее  преемниками.
 Историческая  судьба  дала  в  удел  славяно-русскому  племепи
большие  пространства  для  расселения  и  хозяйствования:  причер¬
номорские  и  приазовские  степи,  севернее  их  —  лесостепи,  а  еще
дальше  на  север  —  лесные  чащобы  и  болота,  тянувшиеся  до  Ва¬
ряжского  (Балтийского)  моря  и  Дышучего  моря  (Северного  Ле¬
довитого  океана).  Лежали  здесь  плодородные  черноземы  и  туч¬
ные  пастбища,  звериные  ловли  и  бортные  ухожаи;  водилось  мно¬
го  всякой  птицы,  рыбы  и  зверья.  Исстари  кормились  в  этих  бла¬
гословенных  местах  земледельцы  и  скотоводы,  охотники  и  рыбо¬
ловы.  Но  жизнь  их  отнюдь  нельзя  назвать  легкой  —  никакого
«золотого  века»,  о  котором  в  свое  время  писали  не  очень  сведу¬
щие  люди,  не  было  и  быть  не  могло.  Человек  был  еще  очень  слаб
в  борьбе  за  существование,  элементарное  выживание  —  суровая
природа  и  дикие  звери,  болезни  и  голод,  столкновения  с  воин¬
ственными  соседями  на  каждом  шагу  грозили  ему  гибелью.  Древ¬
ний  славянин,  потом  русский  человек,  живший  в  Восточной  Ев¬
ропе,  тысячелетиями  и  столетиями  испытывал  тяжкие  удары  ко¬
чевников.  А  они  волна  за  волной  накатывались  с  востока  по  ши¬
рокому  степному  коридору  от  Алтая,  Южной  Сибири,  через  Юж¬
ное  Приуралье  и  Нижнее  Поволжье,  Приазовье  и  Причерномо¬
 5

рье.  Киммерийцы  и  скифы,  сарматы  и  аланы,  гунны  и  авары,  ха¬
зары  и  печенеги,  половцы  и  монголо-татары  —  завоеватели  про¬
ходили  огнем  и  мечом,  сметали  селения,  втягивая  в  губительный
смерч,  как  в  воронку,  племена  и  народы.  Людей,  подвергшихся
нападению,  убивали,  уводили  в  плен,  включали  в  свои  войска,
заставляя  участвовать  в  походах  против  других  народов.  Восточ¬
ные  славяне  в  одних  случаях  оказывали  стойкое  сопротивление,
отбрасывали  врагов,  в  других  вынуждены  были  подчиняться.  Пе¬
редвижения,  этнические,  языковые  ассимиляции,  обмен  хозяй¬
ственными,  культурными  навыками  неизбежно  сопровождали
жизнь  народов,  захваченных  подобными  пертурбациями,  которые
принимали  подчас  характер  катаклизмов,  как,  например,  в  эпоху
«великого  переселения  народов»  середины  I  тысячелетия  н.  э.
 Потребности  борьбы  со  степняками  и  иными  завое¬
вателями  издавна  выковывали  в  славянине,  русском  челове¬
ке  жизнестойкость  и  мужество,  независимость  и  гордость.  А  об¬
щение  со  многими  иноязычными  племенами  и  народами,  несмот¬
ря  па  его  нередко  драматический  характер,  добавило  в  их  харак¬
тер  дружелюбие,  отсутствие  нетерпимости  к  обычаям  и  верова¬
ниям  чужаков,  которых  они  охотно  включали  в  свою  среду.
 Уже  в  эпоху  существования  Древнерусского  государства  ве¬
ликие  князья  киевские  со  своими  дружинами  давали  отпор  пече¬
негам  и  половцам,  совершали  походы  против  них,  возводили  по¬
граничные  крепости,  земляные  валы  и  засеки,  выдвигали  в  степь
крепкие  сторожи.  Заставы  богатырские  русских  витязей,  воспе¬
тые  в  былинах,  берегли  покой  пограничья,  всей  Руси.  Положение
заметно  осложнилось,  когда  на  Русской  земле  воцарились  поряд¬
ки  феодальной  раздробленности,  —  ее  политическим  и  военным
ослаблением  немедленно  воспользовались  всякие  охотники  до  чу¬
жого  добра.
 В  XII  и  первой  трети  XIII  века  продолжалось  уже  в  рамках
ряда  самостоятельных  государств-княжеств  и  Новгородской  фео¬
дальной  республики  развитие  хозяйства  и  культуры.  А  их  пра¬
вители  время  от  времени  объединяли  силы  и  давали  отпор  за¬
хватчикам,  в  том  числе  степнякам-половцам.  Однако*  ржавчина
раздробленности  все  больше  разъедала  тело  некогда  единой  рус¬
ской  государственности.  Правда,  появились  первые  проблески  на¬
дежды  на  возрождение,  только  на  новом,  более  высоком  уровне
былого  государственного  единства  —  центростремительные  тен¬
денции  обозначились,  с  одной  стороны,  в  одном  из  старых  цент¬
ров  восточнославянского,  древнерусского  мира,  Галицко-Волып-
ском  княжестве,  на  юго-западе  Руси;  с  другой  —  в  центре  более
молодом:  во  Владимиро-Суздальском  княжестве,  на  северо-во¬
стоке.
 Отечественная  паука  сравнительно  давно  обосновала  вывод,
 6

что  распад  Киевской  Руси,  переход  к  раздробленности  —  отнюдь
не  регресс,  не  движение  вспять.  Процесс  этот  —  очень  сложный,
противоречивый  —  в  целом  означал  продвижение  общества  впе¬
ред  в  развитии  хозяйства  и  культуры,  политических  центров  и
структур,  хотя  и  сопровождался  ослаблением  политического,  во¬
енного  потенциала  русских  земель  —  именно  в  силу  феодальных
усобиц,  разногласий  между  политическими  и  военными  руково¬
дителями  земель,  их  правящими  сословиями.  Не  будь  этих  раз¬
доров  и  разноголосицы,  русские  выступали  бы  перед  лицом  внеш¬
ней  угрозы  гораздо  более  могучей  силой,  чем  во  времена  Свято¬
слава  и  Владимира  Мономаха.  Но  беда  в  том,  что  сила  эта  била
по  врагу  не  сжатым  кулаком,  а  растопыренной  пятерней.  Чем  и
воспользовались  новые  завоеватели,  гораздо  более  страшные,  чем
их  предшественники  —  половцы,  печенеги  и  прочие.
 Чингисхан,  основатель  и  повелитель  огромного  Монгольского
государства,  завещал  своим  детям  и  внукам  завоевать  из  всех
известных  ему  земель  то,  что  не  успели  захватить  он  сам  и  его
беспощадные  полководцы.  Дойти  до  Последнего  моря  —  такова
была  их  заветная  цель.  На  пути  к  ее  осуществлению  к  подножию
престола  великого  хана  в  Каракоруме  воины-монголы  положили
знамена  побежденных  племен  и  народов  Сибири,  Китая,  Кореи,
Центральной  и  Средней  Азии,  Ирана  и  Ирака,  Кавказа  и  Крыма,
Поволжья  и  Руси,  Польши  и  Венгрии,  Болгарии  и  Хорватии.  Ту-
мепы  завоевателей,  накрепко  спаянные  железной  дисциплиной,
хорошо  вооруженные,  оставляли  за  собой  разоренные  государст¬
ва,  сметенные  с  лица  земли  города  и  селения,  тысячи  и  тысячи
убитых  жителей.  Хозяйству  и  культуре  захваченных  стран  и  на¬
родов  наносился  урон,  в  ряде  случаев  катастрофический,  невос¬
полнимый.  Страдала  земледельческая  культура,  поскольку  завое¬
ватели-кочевники  нуждались  в  новых  пастбищах  для  своих  неис¬
числимых  стад.  Не  последней  отнюдь  целью  их  походов  были  гра¬
беж  населения,  обогащение  феодальной  монгольской  знати.  Тыся¬
чи  мастеров-ремесленников  из  завоеванных  стран  перегоняли  они
в  свои  города,  где  те  возводили  здания,  изготовляли  посуду  и
украшения,  одежду  и  конскую  сбрую,  и  многое,  многое  другое.
 В  военных  соединениях  завоевателей  собственно  монголы,  и
чем  дальше,  тем  явственней,  занимали  все  меньшее  место.  В  ту-
мены  (па  Руси  их  прозвали  тьмой;  в  тумене  —  10  тысяч  вои¬
нов)  включали  воинов  из  завоеванных  племен  и  народов,  при¬
чем  ставили  их  впереди,  «в  челе»,  перед  основными  боевыми  по¬
рядками.  Они  первыми  вступали  в  бой,  от  них  принимали  пер-
вый  удар  противники  на  полях  сражений.  Среди  таковых  наи¬
большую  известность  получили  татары  —  одно  из  забайкальских
племен,  завоеванных  Чингисханом  еще  в  конце  XII  века.  Их
именование  постепенно  распространилось  на  всех  завоевателей
 7

Чингисхана  и  его  преемников.  А  сами  монголы  довольно  быстро
растворились  в  среде  тюркоязычных  народов  Заволжья,  Повол¬
жья  —  половцев,  волжских  булгар  и  прочих,  восприняли  их  язык,
обычаи.  Как  это  часто  уже  бывало,  более  цивилизованные  наро¬
ды  ассимилировали  менее  развитых  завоевателей.
 Возникшее  на  рубеже  XII  и  XIII  столетий  Монгольское  госу¬
дарство,  раннефеодальное  по  своей  социально-экономической  сущ¬
ности,  дало  завоевателям  единство,  дисциплину,  воепно-патриар-
хальную  спаянность.  Им  противостояли,  как  правило,  народы,
ослаблепные  раздробленностью.  В  их  числе  была  и  Русь.  Ее  пра¬
вителям  не  пошел  впрок  страшный  урок  поражеппя  на  Калке
(1223  г.),  когда  Джобе  и  Субеде,  лучшие  полководцы  Чингисхана,
наголову  разгромили  русских  князей,  которые  собрали  и  привели
свои  рати  на  поле  битвы,  но  не  сумели  их  как  следует  употре¬
бить  в  дело.  Поход  1223  года  носил  разведочный  характер,  но  и
он  покивал  многое,  поразил  воображение  русских  людей,  в  том
числе  летописцев;  столь  неожидан  и  стремителен  был  приход
монголов:  «Их  же  добре  никто  же  не  весть:  кто  суть  и  отколе
изидоша,  и  что  явык  их,  и  которого  племепи  суть,  и  что  вера
их.  А  вовут  я  татары,  а  инии  —  таурмени,  а  друзии  —  пече-
нези».
 Вторая  половина  30-х  —  начало  40-х  годов  —  время  завоева¬
ния  Бату-ханом  и  его  полчищами  русских  земель,  которые  с  того
времени,  с  образования  Золотой  Орды  —  одного  из  монгольских
улусов  (1243  г.),  попали  в  его  состав  на  положении  вассала.  Не¬
посредственно  захватчики  на  Руси  не  правили,  оставили  власть  в
руках  ее  князей,  но  стравливали  их  между  собой,  исправно  со¬
бирали  с  них  дань,  требовали  воинов  в  свои  тумены,  облагали
русских  людей  другими  повинностями  и  поборами.  Цели  Орды  на
Руси  —  выжимание  из  нее  доходов,  обогащение  ордынской  вер¬
хушки,  противодействие  всему,  что  могло  способствовать  усиле¬
нию  русских  княжеств  —  экономическому,  политическому,  куль¬
турному  и  прочему.  Ордынский  пресс  давил  на  русский  народ  со
страшной  силой.
 Золотая  Орда,  или  улус  Джучи,  старшего  сына  Чингисхана,
включал  земли  к  западу  от  Иртыша  до  нижнего  Дуная  —  Юж¬
ное  Зауралье  и  Приуралье,  казахские  степи,  Хорезм,  Поволжье,
Русь,  Крым,  Молдавию.  В  улус  великого  хана  Хубилая,  внука
Чингисхана,  входили  собственно  Монголия,  Китай,  Маньчжурия;
в  улус  Чагатая,  его  внука,  Средняя  Азия  к  востоку  от  Аму¬
дарьи  и  другие  земли;  в  улус  Хулагу,  другого  его  внука,  —  за¬
падная  часть  Средней  Азии,  Иран,  Ирак  и  Закавказье.
 История  четырех  улусов  наполнена  кровавой  борьбой  их  пра¬
вителей  между  собой  и  с  покоренными  народами,  которые  не
смирились  с  игом  чужеземцев  и  непрерывно  выступали  против
 8

террористического  режима,  установленного  завоевателями  в  их
землях.
 Несомненно,  цивилизация  многих  завоеванных  монголами  на*
родов  Азии  и  Европы  понесла  страшные  утраты.  Кровавые  похо-
ды  завоевателей,  иноземное  иго  существенно  затормозили  исто*
рический  прогресс  значительной  части  человечества.  Но,  конеч-
по,  остановить  его  они  не  могли.  Одни  народы  в  упорной  борьбе
возвращали  свою  независимость  (например,  Китай  в  1369  г.,  за-
тем  —  Корея  и  т.  д.),  другие  в  результате  восстаний  ослабляли
путы  зависимости,  готовили  грядущее  освобождение.
 На  Руси  мощные  народные  выступления  против  ордынских
«численников»  (переписывавших  население,  клавших  его  «в  чи-
ело»  для  обложения  налогами)  и  откупщиков  —  сборщиков  да-*
ни,  баскаков  (командиров  карательных  отрядов  иэ  Орды)  и  бес-»
церемоипых  послов  вспыхивают  с  середины  50-х  годов  XIII  века
и  идут  непрерывной  чередой  всю  вторую  половину  столетия,
Под  их  напором  ханы  отказываются  от  откупной  системы,  и  от-'
ныне  русские  князья  сами  собирают  дань  со  своих  земель,  отво-
зят  «выход»  в  Орду.  Тогда  же  некоторые  русские  правители  да-
ют  вооруженный  отпор  ордынским  карателям  и  насильникам,
А  те  периодически  устраивают  на  Руси  кровопускания,  разоря¬
ют  и  грабят  ее  народ.  Он  не  смиряется,  снова  и  снова  берет  в  ру¬
ки  оружие.  В  1327  году  восставшие  тверичи  громят  Чол-хаиа,  ор¬
дынского  посла,  и  всех  его  приближенных,  воинов.
 Орда  со  второй  половины  XIV  века  вступает  в  эпоху  своего
политического  упадка,  феодальных  усобиц,  политического  дроб¬
ления.  Северо-Восточная  Русь  же,  состоявшая  из  11  княжеств
и  20  уделов,  шла  по  пути  объединения.  На  роль  политического
центра  претендовали  Тверь,  Нижний  Новгород  с  Суздалем,  за¬
тем  Москва,  быстро,  уже  в  первой  половине  столетия*  выдвигаю¬
щаяся  на  первое  место  среди  претендентов.  Захудалое  княже¬
ство  во  времена  Даниила  Александровича,  младшего  сына  героя
Невской  битвы  и  Ледового  побоища,  оно  при  его  детях  —  Юрии
и  Иване  I  Калите  —  после  земельных  захватов  и  покупок  зна¬
чительно  расширяет  свою  территорию.  А  умелая,  хитрая,  осто¬
рожная  и  дальновидная  политика  князей  и  бояр,  дипломатов  и
церковнослужителей  дает  не  менее  впечатляющие  результаты!
ордынские  хапы,  которых  они  покупают  дарами,  лестью  и  по¬
слушанием,  поддерживают  московских  правителей,  передают  им
великокняжеский  стол  во  Владимире,  политическом  центре  Севе¬
ро-Восточной  Руси.  Уже  Юрий  Данилович  на  некоторое  время
становится  великим  князем  владимирским,  а  его  брат  Калита,  де¬
ти  последнего  —  Симеон  Гордый  и  Иван  Красный,  впук  Дмитрий
Донской  по  сути  дела  становятся,  хотя  и  с  небольшими,  несу¬
щественными  перерывами,  московско-владимирскими  князьями.
 9

Дмитрий  Иванович  завещает  объединенное  Московско-Владимир¬
ское  княжество  сыну  Василию  I,  не  спрашивая  согласия  Орды.
Становясь  постепенно  политическим  центром  Руси,  Москва  еще
быстрее  стала  ее  религиозным  и  тем  самым  идеологическим  цент¬
ром  —  в  1326  году  митрополит  поменял  свою  резиденцию,  пере¬
ехал  из  Владимира  в  Москву,  под  крыло  к  тому  же  Калите,  на¬
биравшему  силы  и  щедрому  к  священному  чину,  хотя  весьма
скупому,  прижимистому  в  прочих  расходах.
 Чтобы  достичь  упомянутых  успехов,  Русь,  ее  народ  и  поли¬
тические  руководители  прошли  большой  и  трудный  путь.  Мно¬
гое  они  преодолели  —  вызовы  правителей  в  Орду,  где  их  ждали
яд  и  кинжал,  набеги  и  поборы  угнетателей,  пожары  и  увод  в
плен  жителей  городов,  деревень.  Ханы  и  мурзы  вымогая  подар¬
ки  у  русских  князей,  сталкивали  их  в  спорах  за  владимирский  и
прочие  столы,  за  доходы  и  влияние,  с  ними  связанные.  Преодо¬
левая  все  препятствия,  московские  политики  где  мудрой  осто¬
рожностью  и  осмотрительностью,  где  жестокостью  и  хитростью
округляли  свои  владения,  усиливали  власть  и  влияние  в  окрест¬
ных  княжествах,  ублажали  Орду,  а  когда  появлялась  возмож¬
ность,  то  и  выступали  против  нее.
 Материальную  основу  политического  усиления  Москвы,  пере¬
хода  ее  властителей  к  активной  политике  собирания  земель  Ру¬
си  и  противостояния  Орде  создавали  русские  крестьяне  и  ремес¬
ленники.  Их  труд  увеличивал  богатства  всей  земли,  в  том  числе
князей  и  бояр,  давал  возможность  более  свободного  маневра  со
средствами,  военными  силами,  которых  становилось  все  больше.
В  руках  московско-владимирского  князя  скапливались  пемалые
ценности,  денежные  и  материальные.  Дмитрий  Иванович,  буду¬
щий  герой  Куликовской  битвы  (родился  в  1350  г.),  собирал  их  не
только  с  московских  владений,  но  и  во  Владимире  и  Переяслав-
ле-Залесском,  Юрьеве-Польском  и  Костроме,  Ростове  (половина
города)  и  Великом  Новгороде  (здесь  он  имел  право  на  управле¬
ние)  с  их  обширными  землями.  А  рядом  с  его  дружинами  в  не¬
обходимых  случаях  становились  рати  из  дружественных,  союзных
княжеств.
 Вторая  половина  XIV  века,  большая  часть  которой  приходит¬
ся  на  правление  Дмитрия  Ивановича,  —  время  быстрого  усиле¬
ния  экономического  и  политического  могущества  Руси  и,  наобо¬
рот,  упадка  Золотой  Орды.  Князя,  дальновидного  и  решительно¬
го  политика,  окружали  столь  же  незаурядные  помощники  —
митрополит  Алексей,  печатник  Дмитрий;  из  военачальников  —
Владимир  Андреевич,  князь  серпуховско-боровский,  и  другие;  ав¬
торитетный  на  всей  Руси  церковный  деятель  Сергий  Радонеж¬
ский  и  иные.
 Успехи  решительного  политического  курса  Москвы  зримо  про¬
 10

явились  в  походе  против  Суздаля  (1363  г.),  результатом  которою
стало  объявление  великого  княжества  Владимирского  «отчиной»
московских  правителей;  в  организации  большого,  почти  общерус¬
ского,  похода  («вся  Русская  земля»)  на  Тверь  (1375  г.),  которая,
несмотря  на  поддержку  Орды  и  Литвы,  вынуждена  была  при¬
знать  старейшинство  Москвы  и  отказалась  от  претензий  на  вла¬
димирский  стол.  Столь  же  убедительно  силу  Москвы  продемон¬
стрировала  неудача  трех  походов  Альгирдаса  (Ольгерда)  на  Русь
(1368  г.,  1370  г.,  1372  г.).  В  политической  системе  Восточной  Ев¬
ропы,  как  отмечают  исследователи,  произошел  качественный
сдви  г  —  появилось  великое  княжество  Московско-Владимирское
как  собственно  русский  центр  объединения.  К  нему  потянулись
народы  и  земли  не  только  Северо-Восточной  и  Северо-Западной
Руси,  по  и  Западной  и  Юго-Западной  Руси,  попавшие  во  второй
половине  XIII—XIV  веков  в  состав  великого  княжества  Литов¬
ского,  Польши,  Венгрии.
 Подобные  перемены  и  новые  веяния  не  могли  не  отразиться
на  отношениях  с  Ордой.  Там  во  второй  половине  столетия  один
за  одним  меняются  ханы,  кровавая  «замятия»  с  дикими  распра¬
вами  и  раздорами  принимает  затяжной  характер.  Москва  в  эти
десятилетия  пускает  в  ход  не  только  деньги  и  подарки,  но  и
успешно  использует  другие  методы  —  уменьшает  размер  «выхо¬
да»,  а  то  и  вовсе  его  не  посылает,  вмешивается  во  внутренние
неурядицы  в  Орде,  наконец,  переходит  к  открытому  военному
противостоянию.
 Москва,  отбивая  наскоки  литовских  ратей  и  ограничивая  вас¬
сальные  права  и  свободы  соседних  русских  земель,  накапливает
силы  для  решительной  схватки  с  извечным  и  самым  коварным,
беспощадным  из  всех  своих  врагов.  Мамай,  фактически  правитель
правобережной  (по  отношению  к  Волге)  части  Золотой  Орды,  ее
беклярибек  (эмир,  ведавший  военными  делами),  сажал  и  свергал
ханов  и  на  левобережье,  в  Сарае  —  столице  улуса.  В  его  руках
сосредоточились  реальная  власть  и  немалые  средства,  военные
силы.  Попытки  Мамая  ослабить  Москву,  противопоставить  ей
правителей  то  Нижегородско-Суздальского,  то  Тверского  княже¬
ства,  которым  он  пытался  передать  ярлык  на  великое  княжение,
не  имели  успеха.  Нападать  на  владения  князя  Дмитрия  у  него
не  хватало  сил,  и  он  бросает  своих  карателей  против  Рязани  и
Нижнего  Новгорода.  Иногда  их  набеги  успешны,  иногда  нет.  То
он  громит  рязанские  пределы,  то  в  Нижнем  побивают  его  по¬
слов,  «а  с  ними  татар  с  тысящу»,  «ни  един  от  них  не  избысть
возмездия».  Московский  князь  выставляет  несколько  раз  в  тече¬
ние  70-х  годов  свои  войска  по  реке  Оке  против  отрядов  Мамая
(«сгерегася  рати  татарьское»).  А  в  1377  году,  за  три  года  до  Ку¬
ликовской  победы,  посылает  войско  во  главе  с  князем  Дмитрием
 Н

Михайловичем  Боброком-Волыпским  на  город  Булгар  в  Среднем
Поволжье.  Там  вместо  хана  —  ставленника  Мамая  появляется
наместник  Дмитрия  московского;  его  же  люди  собирают  здесь
дань  и  таможенные  пошлины.  Дмитрий  получал  и  немалый  де¬
нежный  откуп.  Но  в  том  же  году  случилась  осечка,  к  тому  же
очень  неприятная,  —  Мамаева  орда,  пришедшая  с  правобережья
Волги,  напала  на  пять  московских  полков.  Они  потерпели  полное
поражение  из-за  самоуверенности  и  беспечности  воевод  на  реке
Пьяне.  Затем  ордынцы  разгромили  Нижний  Новгород  и  другие
города  этого  княжества.  То  же  повторилось  и  в  следующем  году.
 Успех  на  Пьяне  воодушевил  Мамая  и  его  сторонников  в  ор¬
дынской  верхушке.  Они  собирают  новые  силы,  усиливают  нажим
на  Русь,  на  Москву.  Их  цель  —  восстановить  власть  Орды  над
Русью,  сломить  сопротивление  последней,  ее  тягу  к  независи¬
мости.  Год  спустя  после  Пьяны  Мамай  посылает  большое  войско
во  главе  с  опытным  военачальником  Бегичем.  На  этот  раз  рус¬
ская  разведка  в  отличие  от  прошлогодней  оплошности  все  зара¬
нее  разузнала,  и  сам  Дмитрий  Иванович  вышел  навстречу  про¬
тивнику  с  большим  войском.  Встретились  на  реке  Боже  в  Ря¬
занской  вемле,  южнее  Оки,  —  переход  с  ее  северного  берега  на
южный  говорит  о  решимости  Дмитрия  и  его  ратников  дать  бой
Орде.  Оба  войска,  примерно  равные  по  силе,  насчитывали  не¬
сколько  десятков  тысяч  человек.
 Несколько  дней  оба  войска  стояли  на  противоположных  бе¬
регах  реки.  Центр  русского  войска  во  главе  с  князем  Дмитрием
располагался  на  возвышенности,  по  сторонам  стояли  полки  пра¬
вого  и  левого  фланга.  11  августа  Бегич  переправил  свое  войско  1,
и  его  конница  обрушилась  на  русский  центр.  Большой  полк  сто¬
ял  насмерть,  отбил  атаку.  А  затем  его  стремительный  контрудар,
поддержанный  действиями  фланговых  полков,  опрокинул  ордын¬
цев.  Разгром  врага  был  полным,  и  многие  ордынцы  пали  на  по¬
ле  сражения.  Их  обоз,  очень  большой  (они  надеялись  на  бога¬
тую  добычу),  попал  в  руки  победителей.
 Победа  на  Боже  стала  предвестницей  славной  Куликовской
битвы,  своего  рода  ее  генеральной  репетицией.  Совремепник-ле-
тописец,  русский  человек,  гордится  тем,  что  воины  Дмитрия
Ивановича,  выступив  против  врагов  —  ордынцев,  «стали  против
них  крепко».  А  русские  люди,  пережившие  60—70-е  годы  с  их
походами  и  победами  в  борьбе  с  Ордой  и  Литвой,  понявшие
большой  смысл  объединения  сил,  будь  то  в  борьбе  с  внутренни¬
ми  противниками  Москвы  или  чужеземными  поработителями,  по¬
 1  Все  даты  в  книге  указаны  по  старому  стилю  (по  Юлианско¬
му  календарю),
 12

верили  в  свои  силы,  увидели  возможность  бросить  открытый  вы-
80В  Мамаю  и  «мамаевым  царям»,  как  русские  прозвали  ордын¬
ских  ханов,  непрерывно  менявшихся  в  Сарае  но  воле  беклярибе-
ка  (25  ханов  за  20  лет!).
 В  ходе  этой  борьбы  сильно  возросла  боеспособность  ратей
из  Москвы  и  других  княжеств,  выделявших  для  нее  свои  дру¬
жины.  Увеличилось  количество  и  улучшилось  качество  их  ору¬
жия,  повысилось  тактическое  и  стратегическое  искусство  полко¬
водцев.  Дмитрий  Иванович  московско-владимирский,  его  полити¬
ческие  и  военные  сподвижники  показали  себя  способными  орга¬
низовать  сбор  общерусских,  по  существу,  военных  сил,  их  дей¬
ствия  против  ордынцев,  особенно  против  их  страшной  конницы,
считавшейся  в  ту  пору  непобедимой.  Столь  же  успешно  проводи¬
ли  они  разведывательные  операции  против  врага,  сосредоточение
войск  по  южному  пограничыо  с  опорой  на  реку  Оку,  которая
становилась  в  зависимости  от  того,  что  было  необходимо  в  дан¬
ный  момент,  то  естественным  рубежом  обороны,  то  исходной  ли¬
нией  для  наступательных  операций.
 Костяк  русской  армии,  состоявший  из  конницы  и  пехоты,
включал  московско-владимирские  полки.  Ими  двигали  патриоти¬
ческий  порыв,  чувство  любви  к  русской  земле,  решимость  вы¬
ступить  против  насильников-иноземцев.
 Все  говорило  о  том,  что  предстоит  новое  генеральное  сраже¬
ние  Руси  с  Ордой.  Обе  стороны  после  Вожской  битвы  готовятся
к  решительному  столкновению  —  собирают  полки,  оружие,  де¬
нежные  средства,  привлекают  союзников.  Продолжается  эта  под¬
готовка  два  года  —  срок  достаточный,  чтобы  понять,  что  собы¬
тия  принимают  серьезный  и  необратимый  характер,  приближа¬
ются  к  своей  кульминации.
 Мамай,  организуя  новый  поход,  мечтает  вернуть  Русь  к  вре¬
менам  ханов  Вату  и  Узбека,  укрепить  свою  власть  в  Поволжье.
Здесь,  на  левобережье,  вместо  Араб-шаха  появился  новый  хан  —
Токтамыш,  которого  поддерживал  Тимур  (Тамерлан),  могуще¬
ственный  и  победоносный  правитель  Средней  Азии  и  ряда  окре¬
стных  земель.  Позиции  Мамая  ослабли.  Беклярибек  формирует
тумены  по  правобережью,  привлекает  наемников  из  Поволжья,
Кавказа  и  Крыма  (буртасы,  булгары,  армяне,  черкесы,  итальян¬
цы).  Заручается  обещанием  Ягайлы,  великого  князя  литовского,
привести  в  помощь  полки.  Олег  Иванович,  великий  князь  рязан¬
ский,  лавирующий  между  Ордой,  Москвой  и  Литвой,  обещает
соблюдать  нейтралитет;  но  тайно  извещает  Дмитрия  о  предстоя¬
щем  походе  Орды.  Мамай  собрал,  вероятно,  до  50—60  тысяч  вои¬
нов  или  даже  больше.  Он  вышел  на  Русь,  но  словам  русских  ле¬
тописей  и  повестей,  «со  всеми  князьями  ордынскими,  со  всею
силою  татарскою  и  половецкою»,  А  «Повесть  о  побоище  на  До¬
 13

ну»  (XVI  в.)  пишет,  что  Мамай  стремился  разорить  Русскую  зем¬
лю.  «как  при  Батые  было»,  заставить  ее  платить  дань  в  прежпих
размерах.  Поражение  па  Воже  показало  Орде  всю  опаспость  для
нее  возвышения  Москвы,  усиления  Руси.  Поход  Мамай  назначил
на  начало  осени.
 —  Ни  един  от  вас,  —  услышали  подданные  приказ  бскляри-
бека,  —  не  пашите  хлеба,  да  будете  готовы  на  русские  хлебы.
 Организатор  похода  рассчитывал  прокормить  свою  орду  на
Руси  и  разорить  последнюю.  В  начале  августа  он  подошел  с  юга
к  рязанским  пределам;  три  недели  стоял  с  войском  «в  поле  близ
Дону».  Ждал  Ягайла  с  полками.
 Дмитрий  Иванович  объявил  сбор  дружин.  Помимо  великокня¬
жеской,  собрались  дружины  союзных,  вассальных  князей,  до  по¬
лутора  десятков  городовых  полков,  пешее  народное  ополчепие.
Его  войско  насчитывало,  вероятно,  столько  же,  сколько  и  Мамае¬
во;  может  быть,  несколько  меньше.  Почти  вся  Северо-Восточная
Русь  прислала  своих  сыновей  в  полки  для  схватки  с  Ордой.
В  войне  конца  XIV  века  против  иноземного  ига  наступал  решаю¬
щий  момент.
 Русские  летописи  и  повести  с  воодушевлением  сообщают  о
«великой  рати»,  «всех  людях»,  «народе»,  «русских  удальцах»,  со¬
бравшихся  под  стяги  Дмитрия  Ивановича.  Среди  его  воинов,  по¬
мимо  «князей  русских»,  «воевод»,  они  особо  выделяют  «пеш-
цев»,  «великую  пешую  рать»  —  русские  крестьяне  и  горожане,
весь  народ  встал  на  защиту  Отечества.  Никоновская  летопись,
памятник,  составленный  около  полутора  столетий  спустя  после
Куликовской  битвы,  но  по  более  ранним  источникам,  говорит:
 «И  ту  приидоша  много  иешаго  воиньсгва  и  житейстии  мпо-
зи  людие,  и  купци  со  всех  земель  и  градов».
 Среди  русских  воинов  —  многие  «молодые  люди»,  «небываль-
цы»,  то  есть  люди  простые,  «мизииные»,  незнатные,  к  тому  же  в
воеппом  деле  мало  или  совсем  неопытные.  В  одном  из  источни¬
ков  (правда,  XVI  столетия)  приводятся  их  имена:  Юрка  Сапож¬
ник,  Васюк  Сухоборец,  Сенька  Быков,  Гридя  Хрулец;  они  —
представители  русского  народа,  поднявшегося  против  Орды.
 На  помощь  Руси,  Москве  из  Полоцка  и  Трубчевска  пришли
белорусско-литовские  полки  Андрея  и  Дмитрия  Альгирдасови-
чей,  перешедших  на  русскую  службу.
 Русское  войско  состояло  из  полков,  делившихся  на  тысячи,
сотни,  десятки.  Главную  его  силу  составлял  большой  полк  —
центр  походного  и  боевого  построения;  далее  идут  фланговые
полки  правой  и  левой  руки;  впереди  располагался  передовой
полк,  в  арьергарде  —  сторожевой,  который  во  время  сражения
тоже  выдвигался  вперед.  Имелись  также  засадный  полк  и  легко¬
конная  разведка.
 14

Вооружепие  русских  воинов  конца  XIV  века  было  лучше  и
разнообразней,  чем  столетие  или  полстолетия  до  этого.  Москов¬
ские  и  прочие  кузнецы  и  оружейники,  бронники  и  щитники  не¬
мало  потрудились  в  те  годы,  и  дружинники  имели  мечи  и  копья,
сабли  и  булавы,  сулицы  (короткие  и  легкие  копья  для  метания)
и  луки  со  стрелами,  щиты  и  шлемы,  кольчуги  и  тегиляи  (стега¬
ные  кафтаны).  Простые  воины,  пешцы,  шли  на  войну  с  топора¬
ми  и  бердышами,  рогатинами  и  косами,  даже  дубинами;  часть
не  имели  не  только  щитов,  но  и  тегиляев.
 Пока  шли  сборы,  Дмитрий  и  Мамай  вели  через  послов  пере¬
говоры  —  беклярибек  требовал  дань  в  прежнем  размере,  князь
посылал  «злата  и  сребра  много»,  но  дань  платить  не  хотел.  Мо¬
сковский  посол  Захарий  Тютчев  вызнал  о  пересылках  Мамая  с
Ягайлом  и  Олегом,  сообщил  о  том  великому  князю.  Дмитрий  на¬
правляет  «сторожи»  (разведку)  в  стены  «под  Орду»  —  туда  по¬
скакали  Родион  Ржевский,  Андрей  Волосатый,  Василий  Тупик  «и
иные  крепкие,  мужественные  на  сие»,  потом  другой  отряд  раз¬
ведчиков  —  Климент  Поленин,  Иван  Святослав,  Григорий  Судок
и  прочие.
 «От  начала  бо  такова  сила  русская  не  бывала»,  —  говорит
летописец  о  войске,  собиравшемся  в  Москве  и  Коломне.  Жены-
москвички  прощались  с  мужьями  «конечным  целованием»  —  ведь
многие  действительно  не  вернулись  с  побоища.  Несмотря  на  по¬
добные  предчувствия  и  настроения,  на  Руси  в  те  дни  царили  на¬
циональный  подъем,  воодушевление,  надежда  на  победу.  Автор
«Задонщины»,  составленной  вскоре  после  битвы,  свидетельствует
о  том:
 «Кони  ржут  на  Москве,  звенит  слава  по  всей  земле  Русской.
Трубы  трубят  на  Коломне,  в  бубны  бьют  в  Серпухове,  стоят  стя¬
ги  у  Дона  Великого  на  берегу.  Звонят  колокола  вечевые  в  Вели¬
ком  Новгороде...  Съехались  все  князья  русские  к  Дмитрию  Ива¬
новичу».
 В  Коломне  на  Девичьем  поле  великий  князь  устраивает
смотр  войску,  уряжает  полки,  получающие  воевод  на  время  по¬
хода  и  битвы.  20  августа  они  выходят  из  Коломны.  Но  идут  не
на  юг,  а  на  запад,  северным  берегом  Оки,  к  устью  Лопасни.
Здесь,  между  Каширой  и  Серпуховом,  27—28  августа  войско,  по¬
полнившееся  «остаточными»  отрядами,  переходит  через  Оку.  Идет
на  юг  к  верховьям  Дона.
 Этот  марш-маневр  имел  большой  стратегический  смысл.
Дмитрий  Иванович  предотвратил  с  его  помощью  возможное  со¬
единение  сил  Ягайла,  Олега  и  Мамая,  обошел  стороной  владения
рязанского  князя.  В  результате  Мамай  остался  в  одиночестве,
без  союзников  —  Олег  соблюдал  нейтралитет,  а  Ягайло  попросту
опоздал  ввиду  стремительного  продвижения  войска  Дмитрия.
 15

По  пути  к  Дону  главнокомандующий  снова  шлет  «стражей»
«в  поле  под  Орду  Мамаеву».  Они  добыли  «языка»,  и  тот  сказал,
что  Мамай  ждет  союзников,  а  прихода  Дмитрия  с  войском  вско¬
рости  «не  чает».  Но  он  ошибся  в  расчетах.  Уже  6  сентября  рус¬
ские  ратники  подошли  к  Дону,  а  на  следующий  день,  ближе  к
ночи,  начали  переправу  на  его  южный  берег.  Решимость  идти  на¬
встречу  врагу  Никоновская  летопись  передает  словами,  вложен¬
ными  в  уста  Дмитрию  Ивановичу:
 «Лутчи  было  не  идти  противу  безбожных  сил,  нежели,  при-
шед  и  ничто  же  сотворив,  возвратиться  вспять.  Пойдем  ныне  убо
в  сей  день  за  Дон  и  тамо  положим  головы  своя  за  братию  пашу».
 Утром  8  сентября  русские  полки  выстроились  в  северной  ча¬
сти  Куликова  поля  —  низменной  равнине,  местами  заболочен¬
ной.  В  южной  его  части,  в  районе  Красного  холма,  стояли  ту-
мены  Мамая.  Вокруг  расстилалась  «мгла  великая  по  всей  земле,
как  тьма»;  но  к  11  часам  утра  туман  наконец  рассеялся.  Разда¬
лись  звуки  труб  и  зурн,  забили  барабаны,  великий  князь  Дмит¬
рии  «повелел  полкам  своим  выступати».
 Сражение  пачалось.  По  преданию,  на  полосу  земли,  разде¬
лявшую  оба  войска,  выехали  для  единоборства  русский  Пере-
свет  и  татарский  богатырь  Челубей.  Разогнали  коней  и  с  копь¬
ями  наперевес  бросились  друг  на  друга.  Оба  упали  замерт¬
во.  В  бой  вступили  полки.
 Вся  мощь  первого  удара  врага  обрушилась  на  русский  пере¬
довой  полк.  Его  и  сторожевой  полк  татары  уничтожили,  но  и  са¬
ми  потеряли  многих  воинов.  Затем  ордынцы  ворвались  в  боевые
порядки  большого  полка.  Страшная  кровопролитная  сеча  косила
ряды  воинов  обеих  сторон:
 «Сступишася  обои  силы  велицеи  их  на  долг  час  вместо,  и
покрыта  полки  поле,  яко  на  десяти  верст  от  множества  вой.
И  быть  сеча  зла  и  велика  и  брань  крепка,  трус  велик  зело,  яко
же  от  начала  миру  сеча  не  была  такова  великим  княземь
руским».
 «И  лилась  кровь,  аки  вода,  и  падало  мертвых  бесчисленное
множество  от  обоих  сторон,  от  татарской  и  русской.  Не  только
оружием  убивали,  но  и  под  конскими  ногами  умирали,  от  тесно¬
ты  великой  задыхались,  потому  что  не  могло  вместиться  на  по¬
ле  Куликовом,  между  Доном  и  Мечой,  такого  множества  сошед¬
шихся  сил».
 Большой  полк  пес  огромные  потери,  но  стоял  насмерть.  Его
поддержали  владимирские  и  суздальские  дружины,  когда  татары
пачали  было  теснить  русских.  Враг  перенес  натиск  на  правый
фланг,  но  и  оп  устоял.  Мамаева  конница  яростно  бросилась  на
полк  левой  руки,  и  он,  а  за  ним  и  резервный  начали  отходить,  и
татары  с  воем  и  криками  устремились  в  прорыв,  чтобы  отрезать
 16

русским  пути  отступления  к  переправам  через  Дон.  Мамай  уже
торжествовал  победу.  Но,  как  быстро  выяснилось,  рано.
 Неожиданно  и  неудержимо  из-за  левого  фланга  русского  вой¬
ска  лавиной  вырвался  из  Зеленой  дубравы  засадный  полк  'Влади¬
мира  Андреевича  и  Боброка-Волышжого.  Как  «соколы  на  стада
гусиные»,  вихрем  ударили  русские  на  ордынцев,  смяли  их  и  об¬
ратили  вспять.  Воспрянули  духом  и  другие  русские  полки,  силь¬
но  уже  поредевшие,  и  началось  их  общее  наступление,  избиение
врага.  Удар,  стремительный  и  страшный,  опрокинул  татарскую
конницу,  и  ее  остатки  бросились  бежать  к  югу,  по  пути  сминая
свою  же  пехоту;  лшогие  тонули  в  Непрядве,  которую  они  пыта¬
лись  с  ходу  переплыть  и  спастись  на  ее  западном  берегу.  Раз¬
гром  был  полный,  войско  Мамая  перестало  существовать.
 «И  побежали  полки  татарские,  а  русские  полки  за  ними  по¬
гнались,  били  и  секли.  Побежал  Мамай  с  князьями  своими  в  ма¬
лой  дружине.  И  гнали  их  до  реки  Мечи  (Красивой  Мечи.  —
В.  Б.),  а  конные  полки  гнались  до  станов  их  и  захватили  име¬
ния  их  и  богатства  их  много».
 Победители  восемь  дней  стояли  «на  костех»  —  хоронили  пав¬
ших,  собирали  раненых.  По  всему  полю  Куликову  лежали  сыны
Руси,  и  кровью  их  пропиталась  земля  на  многие  версты  вокруг.
Многие  князья  и  бояре  пали  на  поле  брани,  о  некоторых  из
mix  упоминает  летописец;  о  других  же,  бесчисленных  простых
воинах  и  зйатных  людях,  говорит  с  болью  душевной:
 «Прочих  же  князей  и  бояр,  и  воевод,  и  кпяжат,  и  детей  бо¬
ярских,  и  слуг,  и  пешего  воиньства  тмочисленное  множество  из-
бьено;  и  хто  может  сих  изчислити?»
 Страшные  потери  понесла  Русская  земля.  Жизнями  тысяч
своих  бесстрашных  сыновей  оплатила  она  великую  победу.  Ко¬
локольным  звоном  и  радостными  криками  встречали  победителей
жители  Коломны  и  Москвы.  Матери  и  отцы,  жены  п  дети  опла¬
кивали  близких,  не  вернувшихся  с  Куликова  поля,  ставшего  свя¬
тым  местом  для  русских  людей.
 Радость  заполнила  Русскую  землю,  по  которой,  по  словам
«Задонщины»,  «распространилось  веселие  п  отвага,  и  вознеслась
слава  русская».  Несмотря  на  то  что  власть  Орды  над  Русью  вско¬
ре,  два  года  спустя,  восстановилась  и  продолжалась,  но  в  сильно
ослабленной  форме,  еще  целое  столетие,  Москва  неуклонно  и
успешно  ведет  дело  объединения  северо-восточных  и  северо-за¬
падных  земель.  Ее  же  главные  враги  —  Орда  и  Литва  —  вступа¬
ют,  наоборот,  в  эпоху  кризиса.
 Слава  о  Куликовской  победе  откликнулась  в  странах  Цент¬
ральной  и  Западной  Европы,  на  Кавказе  и  в  Крыму.  Ей  посвя¬
щают  свои  сказания  и  летописные  повести  русские  книжники.
Национальный  подъем,  ею  вызванный,  породил  живопись  Андрея
 2  Живая  вода  Непрядвы
 17

Рублева  и  других  мастеров,  большие  летописные  своды  и  широ¬
кое  каменное  строительство.
 «А  переменит  бог  Орду,  дети  мои  не  имут  давати  выхода  в
Орду»,  —  записал  Дмитрий  Иванович  Донской  в  своей  духовной
грамоте  (завещании).  Его  мечта  о  падении  ига  Орды  на  Руси
стала  явью  не  при  его  детях,  а  только  при  правнуке  —  Ива¬
не  III,  почти  столетие  спустя  после  завещания.  Но  великое  де¬
ло,  которое  осуществили  великий  князь  московский  и  русские
ратники  на  поле  Куликовом,  возвестило  зарю  освобождения,  все¬
лило  надежды  на  грядущую  окончательную  победу.  Она  пришла
в  памятную  и  славную  осенне-зимнюю  пору  1480  года  —  после
многодневных  и  кровопролитных  сражений  на  берегах  Угры-ре¬
ки,  под  Калугой,  полчища  еще  одного  ордынского  властителя,
Ахмед-хана,  были  разгромлены  и  с  позором  бежали  с  поля  боя.
 Победа  на  Дону  и  Непрядве  в  летописях  отечественной  исто¬
рии  стоит  в  одном  ряду  с  тем,  что  произошло  во  времена  Нев¬
ской  битвы  и  Ледового  побоища,  в  Молодинской  битве  1572  года
и  под  стенами  Москвы  в  1612  году,  в  Полтавском  и  Бородинском
сражениях.  Эти  великие  и  славные  свершения  героев  предков,
словно  путеводные  звезды,  освещают  исторический  путь  нашего
Отечества  из  прошлого  в  настоящее  и  будущее.  Как  заставы  бо¬
гатырские,  стоят  они  на  охране  отеческих  рубежей,  на  вахте  па¬
мяти  о  бессмертии  народа.
 Эпоха  Куликовской  битвы,  труда  и  бранных  подвигов  сынов
и  дочерей  Руси  говорит  с  нами  языком  летописей  и  сказаний.
Именно  из  них  взяты  включенные  в  эту  книгу  описания  Кули¬
ковской  битвы  и  событий,  ей  предшествовавших  и  за  ней  после¬
довавших.  О  деятельности  московских  и  других  князей,  духов¬
ных  иерархов  рассказывают  их  завещания  и  договоры  между  со¬
бой,  слова,  послания  и  синодики.  Народная  реакция  па  «Донское
побоище»  отражена  в  былине,  духовном  стихе  и  сказке,  ему  по¬
священных.  Наконец,  в  томе  помещено  одно  из  лучших  литера-
турио-художественпых  сочинений  на  эту  тему  —  известный  ро¬
ман  С.  П.  Бородина  «Дмитрий  Донской».  Думается,  старинные
сказания  и  документы,  произведения  фольклора  и  высокой  ли¬
тературы  дадут  читателю  достаточно  полное  и  яркое  представле¬
ние  об  одном  из  величайших  событий  нашей  национальной  исто¬
рии,  которым  мы  вправе  гордиться,  пока  живо  племя  русское.
 В.  Буганов

Сергей  Бородин
 ДМИТРИЙ
 донской
 Роман

ратие  и  дружило!
 Луце  жъ  бы  потяну  быти,
Неже  полонену  быти;
 А  всядемъ,  братие,
 На  свои  бръзыя  комони,
Да  позримъ  синего  Дону.
 Слово  о  полк
 У
 И  го  ре  ее

ЧАСТЬ  ПЕРВАЯ
 ПЕРВАЯ  ГЛАВА
МОСКВА
 Весенний  дождь  минул.
 В  монастырях  отзвонили  к  утрени.  Солнечный  свет
засиял  по  мокрому  тесу  крыш,  по  зеленой  плесени  ста¬
рых  замшелых  срубов.  Потек  в  небо  сизый  и  лазоревый
дым  над  Москвой.  В  Заречье  орали  петухи,  по  реке  плыл
 лес, 	и  с  берега  молодки,  шлепавшие  вальками  на  порто¬
мойных  плотах,  окликали  сплавщиков.
 Конники  проскакали  под  низкие  своды  Фроловской
башни,  разбрызгивая  черные  лужи.  Задрав  подолы,  сто¬
ронясь  дороги,  хватаясь  за  заборы,  шагали  купцы.  Иные
позвякивали  свисавшими  с  поясов  ключами.  Другие  креп¬
ко  опирались  на  посохи.  Торг  открывался  рано.
 Дмитрий,  отирая  умытое  лицо,  смотрел  в  окно  на  свой
оттаявший  город  и  прислушивался:  невдалеке  в  голых
ветвях  пел  скворец.  Выкликнет-выкликнет  и  притаится;
повременит  и  снова  сверкнет  чистым  и  звонким  свистом.
Блестят  капли  схлынувшего  дождя,  всплывают  ясные  ды¬
мы  в  небо,  скворец  поет,  свежесть  весеннего  утра  над
тесным  городом  светла.
 Эти  ранние  часы,  когда  в  теремах  еще  нет  сутолоки
и  чужелюдья,  Дмитрию  мнятся  пустыми:  с  девяти  лет
княжит  он  великим  княжением  над  Москвой,  а  и  седато-
му  старцу  мудрено  бы  нести  тяжкое  бремя  этих  суровых
 лет.
 Много  походов  и  битв  осталось  позади  —-  Переяславль,
Владимир,  Галич,  Новгород,  Рязань,  Нижний,  Тверь.  Всю¬
ду  сидели  соперники.  Каждому  лестно  вокруг  себя  соби¬
рать  Русь,  каждого  надо  убедить,  а  убеждение  одно  —
меч.
 Прежние  враги  постепенно  становились  соратниками.

Много  противился  Дмитрий  Суздальский,  пока  и  его  не
поставили  под  Москву.  Москва  за  то  дала  ему  княжение
в  Нижнем  Новгороде;  а  он  —  Московскому  Дмитрию  от¬
дал  в  замужество  свою  дочь.
 Утро.  Еще  спит  Евдокия  Дмитриевна,  и  Дмитрий  слы¬
шит  ровное  ее  дыхание,  сплетающееся  с  пением  скворца
в  ветвях.  Когда  ее  привезли,  ему  шел  семнадцатый  год,
и  он  еще  не  знал,  как  целуют  женщин.  Он  и  теперь
краснеет,  если  задумывается  о  ней.
 Свадебную  кашу  варили,  пир  пировали  в  Коломне,  на
пути  между  Нижним  и  Москвой:  Дмитрию  ехать  в  Ниж¬
ний  свадьбу  справлять  у  тестя  было  негоже:  Москва  вы¬
ше  Нижнего.  Но  старику  тестю  ехать  к  юному  зятю  было
бы  обидно  для  Нижегородского  княжества.  Оба  соблюда¬
ли  свое  достоинство.
 Пировали  в  Коломне  пышно:  пусть  все  ведают,  что  у
Московского  Дмитрия  в  деньгах  недостатка  нет.  Другие
князья  разоряются  на  пирах  да  на  усобицах,  а  москов¬
ские  копят  деньгу  уже  не  первым  поколением.  Деда,
Ивана  Данилыча,  прозвали  Калитой,  а  калита  —  значит
кошель;  не  прозвали  бы  кошелем,  если  бы  кошель  был
пуст.  Московские  копят  деньгу,  а  тратят  хозяйственно,
рассчитывая  и  на  трате  прибыль  взять.  Зять  выпал
Дмитрию  Нижегородскому  золотой.  Но  и  дочь  достойна:
другие  княжны  в  своих  византийских  бабок  пошли  —
сухи,  чернявы,  сварливы,  и  лица  их  —  не  девичьи,  а  лики
иконописные.  А  у  Евдокии  взор  голубой,  волосы  пышны,
стан  статен  —  голосистая  русская  девушка  Дуня,  смеш¬
ливая  и  ласковая,  с  ямочками  на  щеках.
 И  едва  приехали  молодые  люди,  еще  не  успели  друг
друга  рассмотреть,  бедствия  обрушились  на  Москву.
Стояла  жара,  налетел  неистовый  ветер,  и  вспыхнула  цер¬
ковь  Всех  Святых.  Не  прошло  и  двух  часов,  как  огонь
опустошил  и  обратил  во  прах  Кремль,  Посад,  Загородьо
и  Заречье.  Тогда  же,  посудив  о  сем  с  двоюродным  братом
Владимиром,  Дмитрий  повелел,  как  только  установится
санный  путь,  везти  в  город  камень.  И  с  весны  1367  года
начали  ставить  на  Москве  каменный  Кремль.
 Теперь,  за  одиннадцать  лет,  успели  возвесть  добрые
стены,  и  не  только  стены,  а  башни  кой-где  сложили  из
камня;  крепкий,  как  кремень,  Кремль.
 Но  еще  смрад  пожара  не  рассеялся  в  воздухе,  а  уже
дошла  до  Москвы  другая  напасть:  моровая  язва,  четы¬
ре  года  бродившая  по  Руси,  пала  на  московских  погорель¬
цев.  Рассказывали,  что  хворь  нападала  на  человека  вне-
 23

за  пн  о:  ударит  как  ножом  в  сердце,  в  лопатку  или  между
плечами;  огонь  пылает  внутри;  кровь  хлещет  горлом,
прошибает  пот,  и  начинается  дрожь.  Приходит  смерть  —
неизбежная,  скорая,  мучительная.  Не  успевали  хоронить
тела  —  едва  десять  здоровых  приходилось  на  сто  боль¬
ных.  Многие  дома  совсем  опустели.  Оставалось  горестное
утешение,  что  тягость  сия  оказалась  тя-гчее  для  других
мест,  —  сказывали,  в  Смоленске  от  всех  жителей  уцелело
лишь  пять  человек,  и  эти  пятеро  вышли  из  городских
стен  и  затворили  город,  наполненный  трупами.
 Но  и  язва  не  останавливала  княжеских  усобиц:  твер¬
ские  князья  Василий,  Всеволод  и  Михаил  повздорили
между  собой  на  дележе  уделов,  оставшихся  от  почившего
князя  Симеона.  Дмитрий  примирил  их,  заставил  слушать
волю  Москвы.  В  прошлом  годе  вышла  из  повиновения
Тверь.  Тогда  он  осадил  ее  и  кровью  тверитян  снова  утвер¬
дил  власть  Москвы.
 Что  ни  поход  —  все  больше  становилось  у  него  подруч¬
ных  князей.  Год  от  года  больше  полков  оказывалось  в
московском  воинстве.  Стали  и  князья  понимать:  в  еди¬
нении  сила.  Сами  приезжали  в  Москву  стать  под  руку
Дмитрию,  мириться  или  уговариваться  о  дружбе  с  ним:
все  труднее  становилось  ближним  уделам  противостоять
Москве.  Стала  Москва  богаче,  торговое;  спокойнее  было
за  ее  спиной,  нежели  одиноко  стоять  перед  Половецким
полем.
 Ольгерд  Литовский,  сын  Гедимина,  приходил  под  сте¬
ны  Москвы,  да  не  смог  взять  город.  Татары  набегали  на
дальние  пределы  московские,  булгары  озоровали  на  Вол¬
ге.  Не  было  года  для  роздыха.
 Науку  Дмитрию  произойти  довелось  битвами,  а  не  ру¬
кописанием;  жизнь  —  познать  на  окровавленной  земле;
людей  —  в  воинском  стане.
 Дважды  ездил  в  Орду  —  договариваться  с  Мамаем.
Ходил  войной  на  булгар  и  разгромил  их.  Взял  Казань
в  позапрошлом,  в  1376  году.  В  прошлом  году  умер  опас¬
ный  враг  —  старый  Ольгерд  Литовский.  Теперь  похоро¬
нили  Алексея-митрополита,  наставника  Дмитрия.  С  дет¬
ского  возраста  князь  вникал  в  наставления  его.  Вельми
учен  и  мудр  был  Алексей!
 Он  вложил  в  сердце  Дмитрия  твердость,  он  ковал  из
юноши  воина,  готовил  не  для  книг  —  для  меча.
 —  Не  тщись  покорять  чуждое  племя,  но  противобор¬
ствуй  всякому,  кто  твое  племя  поработить  тщится!  —  го¬
ворил  Алексей.  —  Аще  немощен  возрастом,  но  аз  реку:
 24

спими  ярмо  басурманское  с  земли  Русской,  Димитрий.
И  еже  един  ремень  того  ярма  порвешь,  благо  ти  будет.
И  преемству  своему  закажи  остатние  ремни  рвать.  Воль¬
ный  парод  силен;  угнетенный  —  день  ото  дня  слабее
становится!..
 И  скоро  уже  сорокоуст  по  нем  свершать.  Горестно
сне.
 И  Дмитриев  дядя  Симеон  Гордый,  умирая,  завещал
единение  меж  всеми  князьями  русскими,  но,  опасаясь
чужих  ушей,  изъяснял  иносказательно:
 «Я  пишу  вам  се  слово  того  для,  чтобы  не  перестала
память  родителей  наших  и  наша,  и  свеча  бы  не  угасла».
Эта  свеча  означала  борьбу  с  чужеземным  игом.
 Теперь  —  слышно  —  идет  усобица  промеж  сыновей
Ольгердовых  в  Литве.  И  в  Орде  тянется  усобица.  Пока
враги  тяжбятся  и  режутся  сами  с  собой,  надо  не  покла¬
дая  рук  крепить  единомыслие  па  Руси,  стирать  с  нее
кровь  прежних  усобиц.
 Ночной  дождь  минул.  Слышно,  как  в  Чудовом  поют
утреню.  Там  ныне  почиет  Алексей.  От  влажной  земли
встает  пар  к  весеннему  солнцу.  Птица  в  саду  смолкла.
По  дворам  колют  дрова,  стучат  бадьи,  спускаемые  в  ко¬
лодцы.  Видно  вон,  как  топор  к  вожже  привязывают:
надо  со  дна  упавшую  бадью  достать;  глядишь,  и  топор
там  же  окажется!  Перекликаются  женские  голоса.
По  улице  идет  народ  к  торгу.  Москва  встает,  начиная
свой  день.  Боярам  время  ждать  Дмитриева  выхода  —
ждут  новые  дела,  новые  вести.  И  это  легко:  нет  тяжелее
бремени,  чем  безделье.
 Дмитрий  обрядился  в  простую  белую,  удобную  спра¬
ву,  опоясался  узким  пестрым  персидским  ремешком,
надвинул  потуже  красный  обручек  на  голову,  дабы  воло¬
сы  не  лезли  в  глаза.  Вырос  он  в  походах,  привык,  чтоб
одежда  не  бременем  была,  а  подспорьем;  промеж  людей
тесно  ходить  в  пышном  византийском  облачении,  да  и
жарко:  печи  в  хоромах  довольно  натоплены.  Отпустил
отроков,  помогавших  одеваться,  и  пошел  взглянуть  на
Евдокию.
 Она  уже  проснулась  и  молча  смотрела  на  него.  Он
ей  улыбнулся  и  пошел  было  прочь,  но  у  двери  оглянул¬
ся,  подошел  к  ней  опять,  поцеловал  в  еще  теплые  от  спа
щеки.
 Приходи,  пораньше,  —  сказала  она,  —  не  засижи¬
вайся  в  думной.
 25

“  Не  тужи,  Овдотьица,  коли  задержусь,  —  время
пасмурное,  дел  полно.
 — 	Не  в  походе,  чать.
 — 	Мите  твому  всяк  день  поход,  всяка  нощь  размы-
слы.  Чего  Москва  не  домыслит,  мне  домышлять;  чего  я
не  домыслю,  тое  Москве  обернется  мором,  гладом,  лез¬
вием  басурманским,  а  с  Москвой  —  и  тебе,  лебедица.
 Он  прошел  в  полутемный  покой,  где  стояли,  перего¬
вариваясь,  отроки.  За  одной  из  дверей  слышались  не¬
громкие  медлительные  голоса,  там  ждали  его.
 Прежде  чем  войти  в  думную,  он  остановился  и  при¬
слушался.  Кто-то,  приехавший  из  Сербии,  если  судить
по  выговору,  спрашивал  о  княжеском  облике.  И  Дмит¬
рий  по  голосу  узнал  Бренка,  степенно  описывавшего
сербиану  наружность  великого  князя.
 — 	Крепок  и  мужествен.  Телом  велик  и  широк.
И  плечист,  и  чреват  вельми,  и  тяжек  собою  зело.
 Дмитрий  провел  рукой  по  животу,  туже  затянул  по¬
яс.  Подтянулся,  выправился,  будто  стряхнул  с  себя  лиш¬
ний  груз.  Сурово  сдвинул  брови.  А  Бренко  продолжал:
 — 	Брадою  же  и  власами  черен.  Взором  же  дивен.
 — 	Ин  как  ты,  Михаил  Ондреич,  князя  своего  взве¬
сил!  —  сказал  Дмитрий,  входя  в  палату.
 И  Бренко  растерялся,  а  сербиан  ужаснулся  проис¬
шедшему.  Но,  видя  светлое  лицо  князя,  оба  поняли,  что
разговор  их  не  лег  во  гнев.
 В  этот  день  не  было  ни  тяжких  вестей,  ни  тягост¬
ных  просьб,  ни  тяжб  между  боярами,  словно  солнце,
впервые  выглянув  после  хмурых  дней,  осушило  все  го¬
рести.  Дмитрий  не  любил  таких  безоблачных  дней:  свет¬
лый  день  казался  ему  предвестием  грядущих  гроз.
 Он  долго  допытывал  каждого  о  всех  делах.
 Бренко  сказал:
 — 	Сей  вот  сербиан  Пипер  приехал  со  своими  масте¬
рами.  Вельми  научен  клинки  ковать.
 — 	Коим  видом  куешь,  друже?
 — 	Бесерменским  месяцем  и  литовским  лучом.  Необ¬
лик  важеп,  а  булат,  из  коего  меч  куется.
 — 	Значит,  сплав  ведаешь?
 — 	Ведаю,  господине.
 — 	Испытать  надобно.  А  кем  обучен  своему  делу?
 — 	Генуэзцы  учили,  веницейский  мастер  наставлял.
 Дмитрий  пытал  Пипера  о  дальних  странах,  об  ору¬
жии  их,  о  войске  их;  обычаи  их  выспрашивал,  о  стенах
их  городов,  о  стрельницах  над  теми  стенами.  Не  первого
 26

оружейника  заманил  он  из  заморских  царств  в  Москву,
он  расспрашивал  каждого,  кто  приезжал,  сам.  Бренку
строго  было  наказано  всякого  нового  мастера  вести  к
князю.  Расспросив  и  сравнив  ответы  Пипера  с  другими
рассказами,  Дмитрий  отпустил  сербиана.  Многое  из  рас¬
сказанного  им  было  уже  известно  Москве.
 Воинскую  науку  Дмитрий  ставил  превыше  всех:  век
был  таков,  надо  было  ковать  мечи.  Деды  замышляли,
внуки  ковали.  Мечам  надлежало  быть  лучше  прежних,
да  и  не  только  мечам.  На  Запад  слал  Дмитрий  мед,  воск,
пеньку,  деготь  и  многие  прочие  лесные  добытки:  шкуры
зверей  —  бобра,  соболя,  горностая.  Запад  льстился  даже
па  лису,  и  на  куницу,  и  на  белку  —  слал  Дмитрий  За¬
паду  и  белок,  и  куниц,  и  лис.  А  длинной  дорогой  через
Новгород,  Волок,  Рузу  по  струям  лесных  рек  плыли  в
Москву  ладьи,  груженные  литовскими  мечами,  немецки¬
ми  копьями,  плыли  в  тех  же  ладьях  или  лесными  доро¬
гами  прибредали  ливонские  оружейники  и  свейские  во¬
енных  наук  наставники.  А  по  раздолью  степных  рек  под¬
нимались  к  Москве  ушкуи  с  басурманскими  крепкими
кольчугами,  с  легкими  татарскими  шлемами,  с  черкас¬
ской  сбруей  для  конницы.  Деньги  из  княжеской  калиты
утекали  и  на  Запад  и  на  Восток.  Но  добрый  сеятель  не
бережет  семян,  если  знает,  что  поле  под  посев  уготовано,
что  каждое  семя  не  на  камень  ляжет,  а  на  вспаханный
пал.
 В  думной  гридне,  сидя  среди  давних  своих  советни¬
ков,  Дмитрий  выспрашивал  дряхлого  Тарусского  князя
Федора,  бывшего  то  лето  в  Москве,  хватает  ли  ему  лю¬
дей  на  земле,  засевается  ли  земля,  как  задумано.  А  за¬
думано  между  ними  обработать  обширные  плодородные
земли  под  Тарусой,  дабы  скопить  хлеба  впрок  на  черный
день,  на  длительные  походы,  коли  таковые  случатся.
 Бренко  подивился:
 — 	Допрежь  не  бывало  сего  в  обычае.  О  запасах  куп¬
цы  радели.
 Дмитрий  нахмурился:
 — 	Ради  корысти  и  почести.  И  не  мало  на  том  от  на¬
рода  достатка  имали.  Народу  недород  —  сума,  купцу  —
терема.
 Тарусский  князь  напомнил:
 — 	Новгород  голодал,  обезлюдел.  Голыми  руками  всяк
мог  его  взять.  Новгороду  бог  помог,  упас  в  тот  год  от
нашествия.  А  в  другом  разе  может  и  не  упасти.
 — 	Господь  милостив,  —  перекрестился  Бреико.
 27

— 	Спаса  проси,  а  себя  сам  паси,  —  ответил  князь
Федор.
 Когда  вышли  из  гридни  князь  Федор  и  бояре,  когда,
осепив  себя  крестными  знамениями,  переступили  за
дверь  монахи,  остались  в  думной  лишь  ближние,  околь¬
ничие.
 — 	Что  по  городу  слышно?  —  спросил  у  Бренка  Дмит¬
рий.
 — 	Купцы  жалобятся.  Иные  торговые  города  —  Нов¬
город,  Псков  —  ведут  торг  с  Западом  сильнейший  Моск¬
вы.  Рязань  торгует  с  татарами.  Смоленск  с  Литвою.
А  нам  до  греков  путь  через  татар,  до  фрязинов  —  через
Псков.  Татары  закрыли  и  восток,  от  коего  в  досельные
времена  Русь  имела  изрядный  прибыток.  Шемахань  за¬
крыта,  Цареград  словно  отодвинулся.  Ряди,  как  Москве
поднять  торг?
 — 	И  свейские,  и  шемаханские,  и  татарские  купцы,
куда  бы  ни  шли,  через  Москву  идут;  нам  от  того  при¬
быль.  Чего  купцы  жалобятся?  Ото  всех  слышу:  самый
юркий  купец  —  москвитин,  самый  богатый  —  москвитин.
 Бренко  возразил:
 — 	То  и  худо.  Придут  татары  наших  купцов  чистить,
не  обойдут  и  наших  ларей.
 Дмитрий  задумался  о  татарах.
 Все,  кого  он  помнил  и  кого  не  помнил,  в  своей
семье  —  и  духовный  его  наставник  Алексей-митрополит,
покойник,  и  троицкий  игумен  Сергий,  —  все  мысль  свою
изостряли  в  ненависти  к  тяжкому  ордынскому  бремени.
И  Дмитрий  понял  от  них  и  принял  на  себя  великое  обя¬
зательство:  скинуть  с  плеч  народа  ярмо  Орды.
 Без  гнева  бился  он  с  литовцами  —  то  были  свои
князья:  родством,  и  свойством,  и  верою  христианской.
С  ними  можно  было  договориться  в  тяжкий  час,  отку¬
питься,  обойти  хитростью.  А  с  востока,  от  ордынских  сте¬
пей,  каждодневно  могло  повеять  гарью  русских  сел,  разо¬
рением  родной  земли.  И  бояре,  растившие  Дмитрия,  тоже
воспитали  в  нем  гнев  и  обиду  за  Русь,  за  пролитую  кровь
единородных  братьев.
 С  ним  сидели  молча,  не  глядя  в  его  лицо.  Бренко,
двоюродный  брат  Владимир  Андреевич  Серпуховской  и
старший  из  всех  по  возрасту,  выходец  с  Волыни,  князь
Боброк,  зять  Дмитрия.  Да  еще  отроки  стояли  у  двери.
И  дума  долго  бы  не  оставляла  Дмитрия,  если  б  один  из
отроков  не  поспешил  к  Брекку:
 28

—»  Ордьтпского  каменщика  привезли.  Спрашивают,
когда  князю  предстоять  будет?
 В  другом  разе,  может,  и  отложили  бы  разговор  с  ка¬
менщиком,  но  сейчас  хорошо  было  отвести  тяжкие  думы
от  Дмитрия.
 Потерев  ладонью  о  ладонь,  словно  от  мороза  в  тепло
вошел,  Бренко  сказал:
 — 	О  креплении  Москвы  пещись  надо.
 Волынец  Боброк  с  удивлением  посмотрел  на  Брепка:
не  приходилось  еще  от  сего  человека  слышать  забот  о
креплении  Москвы.  Хозяйствен  был  Бренко,  умел  князю
прибыльное  дело  подсказать,  присопетовать  по  торговой
части,  оружие  задешево  достать,  о  пролажпых  полоняни¬
ках  проведать,  но  смысла  хлопот  своих  не  разумел:
пекся  о  деле,  а  к  чему  оно  —  не  вникал.  И  Боброк  пора¬
довался,  что  наконец  уразумел  Брепко.
 — 	Я  о  каменщиках  сведал.  Надо  нам  камеипые
стрельницы  над  Кремлем  крепить.  Ипьте  нескладно  став¬
лены,  а  кое-где  и  на  каменной  стене  дубовая  стрельня
высится.  Сам  ты,  Дмитрий  Михайлович,  о  том  скорбел.
Я  велел  розыск  учинить.  Наптли  на  княжем  хозяйство
ордынца  зодчего.  Нельзя,  думается,  дело  тянуть.  Велел
привесть  того  мастера!  —  сказал  Бренко.
 Дмитрий  поднял  голову.
 — 	Пускай  придет.
 Встав,  князь  прошел  по  думпой  и  остановился  у
окна:  ставили  Кремль  скоро,  стены  сложили  складно,  а
надо  строить  еще,  чтоб  крепче  стало.  И  башни  —  верно
Бренко  сказал  —  нужно  доделывать,  а  где  и  заново
класть.
 ВТОРАЯ  ГЛАВА
РУЗА
 В  лесах,  в  топях,  в  непролазных  лесных  дорогах,  на
высоком  насыпном  холме,  над  привольной  рекой  сложен
Руза-город.  Прежде  жила  тут  чудь,  ныне  и  память  ее
стерлась.  Лишь  река,  подмыв  берега,  открывает  то  серь¬
гу  чудскую,  то  янтарную  бусинку,  то  решетчатый  чуд-
ский  перстенек.
 По  реке  плывет  вниз  лес.  Дойдя  до  Устья,  он  повер¬
нет  на  Москву,  потечет  по  Москве-реке,  мимо  города  Ру¬
зы.  Плывут  намокшие,  потемнелые  бревна.  Стояли  они  в
 29

глухих  лесах,  шумели  ветвями;  птахи  вили  гнезда  гта
них,  выводили  птенцов.  Ныне  далеки  птенцы,  па  тех  де¬
ревьях  вскормленные,  далеки  сучья,  оставшиеся  в  глу¬
хих  лесах.  К  осени  доплывут  бревна  до  Кремля.  Выловят
их  крюками  на  берег.  Выволокут,  высушат.  Срубят  те¬
рема  и  хоромы,  поставят  избы,  будут  под  их  покровом
бабы  мужей  любить,  смердов  рожать,  доколе  не  сожрет
огонь  домов  тех.  Тогда  дымом  в  небеса  изойдут,  потекут
в  далекие  дали.
 Из  поколепия  в  поколение  переходит  Руза  в  роду
князей  московских.  Иван  Калита  и  родился  тут.
 Теперь  хоромы  княжеские  ветхи  стоят,  —  князю
Дмитрию  наведываться  в  эту  даль  недосуг.
 Но  избы  для  смердов  не  бывают  пусты.  Кровли  их,
крытые  черной  соломой,  пропускают  дым:  когда  печи  то¬
пят,  дым  сочится  вверх,  в  небесную  высоту,  сквозь  соло¬
му  крыш.  Степы  под  кровлями  сложены  из  толстого,  ве¬
кового  леса;  сложены  на  долгие  годы,  чтоб  на  перестрой¬
ку  часто  не  тратиться.  Складывал  их  еще  Иван  Калита.
 Люди  живут  тут  в  тесноте,  да  не  в  обиде.  Не  в  обиде
живут  и  расселенные  вокруг  города  на  великокняже¬
ской  земле  люди  всяких  ремесел  и  промыслов  —  седель¬
ники,  гульники,  медники,  серебреники,  копейщики,  куз¬
нецы,  доброй  волей  сошедшие  в  эти  укромные  места  из
разных  городов  и  пародов.
 Прямо  надо  сказать:  у  князя  Дмитрия  людям,  смер¬
дам,  страдникам  житие  не  обидное.  Московские  князья
хозяйственны:
 «Ежели  копя  плохо  ковать,  далеко  не  пройдет  конь».
 «Ежели  корову  худо  кормить,  молока  с  нее  пе  возь¬
мешь».
 «Ежели  раба  морить,  работу  с  него  не  взыщешь».
 А  посему  люди  на  князя  пе  в  обиде:  идти  некуда.
Как  далеко  пи  иди,  ни  в  князья,  ни  в  бояра,  ни  в  купцы
не  дойдешь:  путь  один  —  в  жизнь  вечную,  в  царство  не¬
бесное.  Да  как  ни  сладко  загробное  житие,  а  земное  пре¬
много  слаще.
 А  жить  —  значит  жать.  Не  жать  —  лен  трепать.  Не
лен  трепать  —  дак  шерсть  валять.  Повелел  бог  человеку
добывать  пропитание  себе  в  поте  лица.  И  православный
Исус,  и  магометанский  бог,  и  монгольский,  и  языче¬
ский  —  все  между  собой  сошлись  в  одном:  должен  че¬
ловек  работать,  а  наград  на  земле  за  работу  не  спраши¬
вать.  После  смерти  всякому  предстоит  воздаяние.  Жизнь
же  надлежит  проводить  в  смирении,  гордыней  до  бога
 30

не  возвысишься,  смирением  же  и  князя  умилостивить,
и  боярина  улестить,  и  пристава  ублажить  можно.
 Высоко  над  широкой  рекой  высится  город  Москов¬
ского  князя  Дмитрия.  И  живет  в  том  городе  народ  мно¬
гоязыкий,  разноликий,  чужедальний  сбор.  Народ,  поло¬
ненный  в  битвах  с  половцами,  с  булгарами,  с  черемисами,
приведенный  из  походов  на  Литву,  из  земель  угорских,
из  битв  польских.  Пленники,  уведенные  татарами  из  рус¬
ских  же  городов,  из  Персии,  из  Черкасии,  из  Абазии,  а
позже  купленные  московскими  князьями  у  татар.  И  та¬
ких,  покупных,  именуют  ордынцами  —  у  Орды,  мол,  от¬
куплены.  Иные  прошли  через  многих  победителей,  на¬
смотрелись  на  битвы  и  на  кровь:  сперва  доставались  от
мордвы  татарам,  от  татар  —  рязанцам,  от  рязанцев  —
владимирцам,  а  оттоле  —  князю  Московскому.  Длинны
пути,  пройденные  многими;  но  никому  не  доводилось
переманить  полоняников  и  ордынцев  у  Московского  кня¬
зя  Дмитрия.
 Дмитрий  милостив:  блюдет  воскресенье  —  кормит  и
работы  в  этот  день  не  взыскивает.  По  двунадесятым
праздникам  дает  в  еде  надбавку,  помнит:  «Блажен  ми¬
лостивый,  иже  и  скоты  милует...»
 Милует  князь  ордынцев  —  не  касается  и  жен  их.
Даже  диковинно  сие  для  воина  и  князя!
 На  смену  почившему  приставу  приехал  в  Рузу  новый,
из  Москвы,  за  княжеским  двором  смотреть.  Если  были
на  дворе  нерадивые  десятники,  злосердные,  корыстные,
любодеи,  —  всех  тот  москвитянин  разжаловал:
 «Егда  конюший  за  конем  не  следит,  княжого  коня
не  холит,  секут  того  конюшего,  дабы  впредь  холил».
 «Егда  конь  не  вскормлен,  не  сдвинуть  коню  воза,  в
колеях  увязшего,  и  секут  не  коня,  а  конюшего,  дабы  ко¬
пя  вскармливал».
 «Егда  у  коровы  дородной  на  вымени  три  сосца  доят¬
ся,  а  четвертый  обмяк,  бьют  не  корову,  а  дойницу,  дабы
из  всех  сосцов  на  княжой  стол  молоко  текло».
 Так  говорил  Пуня,  прибывший  от  Дмитрия  Москов¬
ского;  говорил,  сеча  десятников,  в  назидание  тем,  кого
вновь  в  десятники  ставил.
 Пуня  повел  себя  с  десятниками  круто,  а  с  ордынца¬
ми  и  челядью  взыскательно,  но  милостиво.  Хороший  хо¬
зяин  князь  Дмитрий  Иванович!
 Спали  люди  в  избах  на  полу,  па  войлоках.  Низко
спать  лучше  —  поверху  дым  и  чад  ходят,  а  внизу  воз¬
дух  легче.  Ели  в  трапезной  за  столами,  а  не  на  полу,  как
 ?>1

водилось  в  прежних  полонах.  Чашка  полагалась  одна  на
шестерых  —  тоже  милостиво;  свалок  не  бывало.  Ложку
выдавали  одну  на  каждого,  не  приходилось  щей  горстями
хлебать.  Хлеба  давали  досыта,  плетьми  при  нужде  били
не  до  немощи,  а  лишь  вмоготу.  Искусных  в  ремесле  опе¬
кали  особо.  Старых  приставляли  к  легкому  труду.
 — 	Егда  сил  у  смерда  на  пять  мер,  но  те  пять  мер
подъемлет  многократно.  С  шести  же  мер,  подымая,  со¬
рвет  живот  и  более  не  сможет  поднять  ни  шести  гор¬
стей,  —  говорил  Пуня.
 — 	Сладки  у  Московского  князя  калачики:  один
съешь,  другой  сам  в  рот  просится.  Золотисты  и  хмельны
меды  на  княжом  столе.  Я  с  той  пищи  крепнул,  а  у  смер¬
да  она  отъемлет  силу,  —  поучал  Пуня.
 За  долгие  годы  усердия  немало  повидал  Пуня  велико¬
княжеских  сел.  Но  молчал  о  том,  что  легок  меч  в  княже¬
ских  руках,  а  не  княжескими  руками  выкован,  что  не
бортничает  князь  для  своих  золотых  медов,  не  сеет,  не
жнет,  не  мелет  пшеницу  для  калачиков,  и  стад  не  пасет,
овец  не  стрижет,  не  валяет  шерсти  для  войлоков,  для
потников,  не  задумывает  узоры  для  попон,  не  чеканит
серебром  своего  седла,  —  а  поел,  попил,  на  коня  вскочил,
шелковой  плеткой  коня  хлестнул,  поскакал  в  раздолье
длинных  дорог  славы  себе  добывать,  меч  о  вражеские
мечи  пытать.  Дело  князей  —  битвы;  дело  людей  —  труд.
Победные  битвы  дают  князю  людей.  Люди  —  плоды  тру¬
дов  своих.  Ради  сего  и  покидает  он  златоверхие  терема,
теплую  жену,  большеглазых  младенцев,  сладкую  еду,
хмельное  питие.  Ради  того  и  приемлет  тяготы  походов,
раны  битв.  Победа  —  это  богатство;  поражение  —  разо¬
ренье.  Надоело  позор  сносить,  разорительно  ордынское
иго.
 Об  этом  не  вел  речей  Пуня,  хотя  и  много  глаголил  в
трапезной,  дабы  за  едой  праздная  мысль  не  посещала
людей.
 Плывут  по  реке  леса.  Слышно,  как  где-то  сплавщики
песню  тянут.
 Пуня  не  препятствует  народу  играть  песен.  Добрая
песня  дает  облегчение  рукам.  На  княжом  дворище  пес¬
ни  многоязыки.  В  избах  разных  племен  люди  трудятся.
 Людской  пищей,  овсяным  хлебом  Пуня  не  брезгует;
когда  солнце  станет  на  полудень,  он  идет  в  общую  тра¬
пезную  и  усаживается  за  стол  под  образом.  Десятники
раболепно  утихают,  и  челядь  снедает  в  исправном  мол¬
чании,  никто  не  нарушает  глаголаний  Пуни.  Один  лишь
 32

бывший  чернец,  расстрига  Кирилл,  иной  раз  перечит
вполголоса.  Каждому  свой  норов  дан,  и  если  он  другим
не  во  вред.  Пуня  тому  норову  не  перечит.  Кириллу  же
он  всегда  находит  слово  в  ответ.
 Кирилл  —  громаден,  волосат,  речист.  Прежде  очень
был  набожен;  многократно  осенял  себя  крестным  зна¬
меньем  —  перед  едой  и  после  трапезы,  и  в  священном
писании  сведущ.  Но  прегрешения  ввергли  раба  сего  в
неволю.
 И  Пуня  вспоминает  слышанное  о  Кирилле:
 —  Был  чернецом  Чудова  монастыря,  по  согрешил.
При  наложении  епитимьи  в  Коломну,  в  Голутвину  оби¬
тель,  был  послан  на  покаяние.  Но  там  иноческого  цело¬
мудрия  не  соблюл  и  за  то  игумном  позорно  расстрижен,
князю  сдан,  а  князем  прислан  сюда.  За  мощь  свою  десят¬
ником  поставлен.  Не  злонравен,  но  нерадив.  Мало  с  нера¬
дивых  смердов  взыскивал  и  за  то  взыскан.  На  черную
работу  переставлен  —  двор  блюсти,  сор  мести.
 Давно  Пуня  к  Кириллу  приглядывается.  Последнее
время  дружбу  с  басурманом  Алисом  свел.  Алис  —  шема¬
ханский  персиан  —  веры  нашей  не  понимает,  речь  нашу
не  разумеет,  с  Кириллом  беседу  ведет  на  языке  грече¬
ском.  Смысл  слов  Пуне  невнятен  —  греческой  премуд¬
рости  Пуня  пе  обучен,  но  понятно,  что  беседа  их  друже¬
ственна:  на  святках  сидели  Кирилл  и  Алис  на  морозе
под  Ивановской  башней,  под  крещение  вместе  в  баню
ходили  и  друг  друга  можжевельником  терли  истово,  в
великую  пятницу.  Кирилл  в  храм  господень  не  просился,
а  с  Алисом  на  реке  ледоход  смотрел.  На  Фоминой  неделе
в  бубен  бил,  будто  хмельное  в  рот  брал,  Алис  же  песню
играл  на  языке  поганском.  Сие  удивительно  и  внимания
достойно.  Будь  у  Пуни  право,  он  того  ордынца  Алиса
продал  бы:  хил,  желтолиц,  задумчив.  А  о  чем  смерду  ду¬
мать,  когда  сыт?  Да  и  худоумен  Алис.  В  праздник  сидит
от  всех  в  отдалении,  на  голой  земле.  Что-то  шепчет,  не¬
ведомое  Пуне.  Пальцами  ковыряет  землю,  улыбается  сам
себе,  хмурится,  спешно  рушит  воздвигнутые  на  земле
бугры  и  канавки,  снова  лепит  бугорки  и  улыбается-  Будь
он  в  людной  Москве,  да  прославлен,  да  благочестив,  мос¬
ковский  народ  почел  бы  его  за  юрода;  бабы  пошли  бы
просить  совета  от  килы  или  от  бесплодия;  молодки  вы-
шептывали  б  у  него  приворотных  трав;  воины  от  стрел
слово  спрашивали  б  али  о  судьбе  похода  пытали.  А  ныне
в  Рузе  кому  такой  шемаханец  надобен?
 Кириллова  дружба  с  Алисом  началась  так.  Сидел
 3  Живая  вода  Непрядвы
 33

передан  на  песке,  когда  каждый  в  тот  день  норовил  не¬
доимки  за  всю  неделю  от  жизни  взять  —  порты  латали,
одежонку  стирали,  спали,  сапоги  тачали.  Накануне  сме¬
щен  был  из  десятников  Кирилл  и  пошел  двор  надзирать.
Видит:  всяк  занят  делом,  а  хилый  шемаханец  уставился
в  землю,  от  всех  в  отдалении,  и  то  улыбнется,  то  руками
в  песке  шарит.  Сущий  младень,  а  волосом  стар.  Безумен,
что  ль?  И  наступил  Кирилл  могучей  пятой  своей  на  язы¬
ческие  затеи  в  песке.  И  услышал  как  бы  вскрик,  будто
бы  на  живое  тело  ступил.  А  вскоре  и  ругань  обидную  и
ярую  услышал.  Взглянув,  Кирилл  обмер:  за  всю  жизнь
не  бывало  подобного  —  стоит  мертвец  мертвецом,  ростом
Кириллова  плеча  не  достигает,  а  поносит  бестрепетно.
Может,  мнит,  что  греческий  брани  Кирилл  не  разумеет?
 — 	Не  хули  сильнейшего  тебя,  ибо  я  тебя  разумею,  —
сказал  ему  Кирилл  по-гречески.
 — 	А  я  презираю  тебя,  дикарь!
 — 	Рабу  непристойно  носить  в  себе  презренье,  —■  от¬
ветил  Кирилл.
 — 	Ты  мразь,  —  сказал  шемаханец.
 — 	Я  верую  во  Христа,  ты  же  возрос  во  тьме,  как
червь.  Чем  же  ты  величаешься,  худоумный?
 — 	Знаю  вашего  бога.  И  многих  всяких  богов  по¬
знал.  Твой  бог  осуждает  рабство,  а  оба  мы  —  рабы  у
слуг  бога  твоего.  Твой  бог...
 — 	Замолчи,  замолчи,  нехристь  окаянный!  Не  соврати
души  моей,  не  омрачи  веры  моей.  Подаждь  ми,  господи,
твердость  не  убить  нечестивца  сего!
 И  от  соблазна  Кирилл  отошел  прочь.
 На  работе  некогда  по  сторонам  глядеть.  Но  Кирилл
увидел  Алиса  вновь.  И  опять  тот  сидел  на  песке.
 — 	Почто  сидишь,  как  юрод,  во  прахе?  —  спросил
Кирилл.  —  Юрод  ли  ты?  И  не  откроешь  ли  мне  гря¬
дущее?
 — 	Не  волхв,  не  юрод,  грядущего  не  ведаю,  настоя¬
щего  не  имею.  Прошлое  в  себе  искоренил.  Жил  в  горо¬
дах  и  народах  многих.  Сам  создавал  из  камня  дома,  сте¬
ны  и  башни  крепостей.  Ныне  приведен  в  край,  где  обре¬
чен  из  глины  и  песка  лепить  свои  замыслы.  И  каждый
может  наступить  на  постройки  мои  и,  если  не  сдержу
свою  боль,  наказать  за  то,  что  мне  дорого.  Так  я  живу.
 — 	Ты  грек?  —  задумался  Кирилл.
 — 	Персиан.  Но  в  Цареграде  двенадцать  лет  строил.
Оттоле  прельстился  па  булгарский  великий  город  взгля¬
нуть.  Путь  мой  был  пресечен  битвой,  и  вместе  с  людским
 34

скопищем  куплен  Московским  князем  как  полоняник  ор¬
дынский,  и  ныне  десятый  год  влачу  жизнь  раба.  Ты  же
в  своей  стране  раб.  То  горше.
 — 	А  я  за  насилие  над  блудницей,  брате.
 — 	Непонятно  мне.
 — 	Чернецом  был.  Постригся  во  спасение  от  тягот
житейских,  от  нужд  земных.  И  не  снес  несправедливости
келаря,  наплевал  ему  в  харю.  Игумен  меня  в  новоздан-
пую  Голутвину  обитель  сбыл.  Там  невдалеке  посад  есть.
Вдова  посадская  распалила  чресла  мои,  и  сдержать  ту
любовь  не  хватило  сил.  Быв  оглашен  ею,  ныне  с  тобой
беседую.  Родом  же  я  из  Зарядья  и  в  юности  купцами  в
Цареград  завезен  был  и  по  разорении  тех  купцов  в  Ца-
реграде  кинут.  В  Студийском  монастыре  рос.  На  камен-
пых  работах  кормился,  пока  Алексей-митрополит  не  вы¬
вел  меня  в  лоне  челяди  своей  обратно  на  Русь.  Оттоль  и
греческая  речь  моя.
 — 	Может  быть,  единый  дом  с  тобой  воздвигали!  По¬
сле  же  далеко  разошлись.  Вьются,  как  живые,  змеи,  пу¬
ти  человеков.  Ныне  опять  сплелись.
 И  не  раз  так  они  встречались.  Кириллу  стал  понятен
каждый  холмик  в  песке  под  рукой  Алиса  и  каждый  ко¬
мок  глины,  расправленный  его  пальцами.  Кирилл  даже
оспаривал  иное,  и  Алис  вникал  в  его  слова.
 Однажды  Кирилл  сказал:
 — 	Писано:  при  создании  столпа  в  Вавилоне  переме¬
шал  бог  языки  строителей,  и  перестали  люди  понимать
друг  друга.  И  пошла  оттуда  различие  в  языках  челове¬
ческих.  Не  разумею  сего,  но  токмо  вижу  в  нашей  Рузе
едипомыслие  и  понимание  разноплеменной  челяди.  Тво¬
рение  ли  столпа,  иное  ли  общее  дело  объединяет  племена,
а  не  разобщает  их.
 — 	В  писаниях  ваших  мало  истины,  —  ответил  Алис.  —
Сказано:  бог  все  видит,  все  знает,  каждая  жизнь  изве¬
стна  богу  заранее.  И  еще  сказано:  человек  послан  в  мир
сотворить  свою  жизнь  праведно.  Если  бог  видит  все  по¬
ступки  человека  прежде,  чем  человек  совершит  их,  за¬
чем  же  испытывать  его?  Наш  шоир  Хайям  пел  так:  «Ко¬
ма  из  хрупкой  глины  бог  слепил  мое  тело,  он  вложил
в  меня  сильные  страсти,  а  сил,  чтоб  бороться  с  ними,  не
 дал  За  что  же  грозишь  мне  адом,  если  сам  ты  ошибся,
 бог?»
 Так  разговаривали  они,  и  Пуня  замечал,  что  не  столь
ревностно  исполняет  Кирилл  православные  обряды  и  все
3*
 35

что-то  роется  в  песке  вместе  с  Алисом.  Пуня  обеспе-
коился.
 Однажды  весной  вызван  был  к  Пуне  Кирилл.  При¬
став  стоял  в  башне,  высоко  над  рекой.  Отсюда  был  ви¬
ден  плавный  поворот  реки.  Тронулся  лед  и  медлительно
шел,  теснясь  вдали  и  просторно  поворачиваясь  здесь  под
городом.
 — 	Дивно  мне,  —  сказал  Пуня,  —  твое  почтение  к
греческому  языку.  Язык  этот  птичий:  на  нем  стрекочут
скворцы.
 Но  Кирилл  жестоко  посрамил  Пунго:
 — 	Богослужение  в  Цареграде  на  нем  совершается.
Сие  есть  язык  церкви  отцов,  а  не  скворцов.
 — 	Дерзок  ты.  Но  скудоумие  и  блуд  твой  известны  бо¬
гу.  Он  те  судья.  Что  ты  в  песчаных  затеях  шемаханских
зришь?
 — 	Сие  не  затеи,  а  глубокомыслие.  Ибо  он  каменные
города  ставить  научен  был,  ныне  же  из  песка  подобие
их  воздвигнуть  тщится.
 Так  Пуня  узнал  о  зодчем  Алисе.
 В  Москву  он  написал  так:
 «А  есть  на  княжем  дворище  ордынец  Алис,  шемаха-
нец  родом.  Велико  учен  зодчему  делу.  Нынь  же  валяет
шерсть  на  войлоки  и  на  той  работе  изнурен  бысть.  Как
слышали  мы,  князь  великий  Дмитрий  Иванович  зодчих
людей  ищет.  О  том  Алисе  отписываем  мы».
 Был  на  Москву  путь  нескорый,  но  верпый  —  реками.
Был  и  скорый  —  Лесами.  Письмо  Пунино  пошло  реками
Отпис  из  Москвы  примчался  лесом.  Лесом  же  и  Алис  от¬
был  из  Рузы  в  Москву,  а  с  ним  и  каменщик  Кирилл.
И  привели  их  в  Кремль.
 В  Кремле  Алис  увидел  княжеский  толстостенный  и
многосрубный  терем,  где  окна,  разбредшиеся  по  степам,
как  кони  по  полю,  украшены  резными  косяками,  разными
красками  расписаны.  Взглянул  на  золоченую  кровлю,  над
коей  по  углам  высились  кованные  из  железа  львы.  Уви¬
дел  витые  столбы  крылец  и  переходов.  И  показалось  это
Алису  грудой  наспех  наваленных  дров.
 Рынды  и  отроки  кпяжеские  позаботились  об  одежде
Алиса.  Нескладное,  неловкое  одеяние  стесняло  его.  Он
выбрал  простую  холщовую  рубаху,  плотно  его  обтекшую,
показался  еще  ниже  ростом  от  длинного  ее  подола.  По¬
верх  надел  розовый  камчатый  доломан,  схожий  с  шема¬
ханским  кафтаном.  И  так  сел  ждать  Дмитриева  эова.  Ки¬
 36

рилл  же  залег  в  это  время  на  подворье  и  разговорился  с
людьми.
 — 	Много  ль  вдовиц,  много  ль  девок  неневестных  на
Москве?  —  спрашивал  он.
 Не  грех  разжигал  Кирилла,  а  то,  что  много  лет  черне¬
цом  был,  что  запретна  была  ему  мирская  мысль  и  мир¬
ская  скорбь,  что  ныне  он  уже  не  чернец  и  даже  забыто,
что  расстрига  он;  стал  теперь  Кирилл  просто  княжеским
каменщиком,  равным  всякому  мирскому  человеку,  может
теперь  оп  взять  себе  в  жены  вдовицу  али  девку  приго¬
жую.  И  разжигало  Кирилла  чувство,  что  разговаривает
он  с  людьми,  как  муж,  коему  открыт  путь  к  семье.
 А  у  князя  в  черной  палате  ветхий  пристав,  пожевывая
беззубыми  деснами,  неодобрительно  щурился  на  Алиса:
 — 	Ждет  раб  княжеского  зову.  Может,  день,  может,
неделю  прождет.  А  негоже  рабу  рядиться  в  цветное  пла¬
тье.  Негоже  князю  приимать  раба,  как  иноземца.
При  Дмитрии  многое  деется,  чего  не  было  ни  при  Симео¬
не  Иваныче  Гордом,  ни  при  Иване  Иваныче,  а  наипаче
при  великом  князе  Иване  Данилыче,  при  Калите.
 Алис  ждал  терпеливо  и  молча.  Греческого  языка  в
черной  палате  никто  не  разумел.  Русскому  языку  Алис
худо  научился,  персидский  же  сам  забывать  стал.  В  Рузе
было  больше  собеседников.  А  в  Царьграде  ему  и  с  визан¬
тийским  императором  разговаривать  доводилось.  У  царе¬
градского  императора  дом  —  не  здешнему  деревянному
ларю  чета.  Да  п  не  пустили  бы  в  тот  дом  такое  вот  чуче¬
ло,  в  облезлой  шубе,  с  рожей,  похожей  на  гнилую  фигу;
а  еще  нарекли  такое  приставом,  приставили  в  палате  чин
блюсти.
 В  это  время,  промчавшись  по  многим  лесенкам  и  пе¬
реходам,  торопливо  вбежал  отрок:  великий  князь  кликал
раба  наверх.
 ТРЕТЬЯ  ГЛАВА
МОСКВА
 Дмитрий  присел  на  скамье,  стоявшей  в  думной  возле
окна.  Облокотился  о  подоконник.  Проехал  конный  страж¬
ник;  в  седле  сидит  крепко.  Не  то  уж  войско,  что  смладу
Дмитрий  на  Дмитрия  Суздальского  водил,  —  тогда  от  ду¬
ши  бились,  а  биться  не  умели.  Скоростью  брали.  А  теперь
биться  научились.  И  оружие  уже  не  то:  не  домодельное.
 37

Бывало,  топорами  вооружались.  Насадят  на  шест  —  вот
те  и  секира!
 Бренко,  Боброк  и  Владимир  Андреевич  Серпуховской
негромко  разговаривали  между  собой.  В  думную  достигал
чад  из  поварни  —  пирогами  пахло.  «Время  снедать»,  —
подумал  Дмитрий.  Яства  любил.
 Алис,  не  доходя  его,  стал  на  колени.  Дмитрий
спросил:
 — 	Сказывают,  ты  научен  каменные  дома  ставить?
 Боброк  перевел  вопрос  князя  по-гречески.  Дмитрий
 говорил  только  по-русски,  по-гречески  помнил  наизусть
лишь  несколько  молитв.
 Алис  отвечал,  склонив  голову,  прижав  руку  к  сердцу.
 — 	Много  ставил,  кир  Дмитрий  Иванович.
 — 	Зачем  же  таил  сие?
 — 	Не  таил,  кир,  —  нигде  не  видел,  чтоб  каменные
ставили.  Везде  одним  деревом  обходятся.  Дерева  ж  я  не
разумею.
 — 	Древо  покрывает  нас.  Его  любим  и  чтим.  Но  пора
о  камне  думать.  Коли  ты  зодчий  искусен  —  порадуешь.
Скуден—берегись:  снова  в  Рузу  али  в  Можай  пошлю.
А  в  Можае  мое  дворище  паче  Рузы.  Туда  татар  намедни
послал,  а  с  них  строже  взыскивают.
 — 	Внемлю,  кир,  слову  твоему.
 — 	Стрельню  в  Кремле  надо  ставить.  Иные  худо  по¬
ставлены,  поиначить  надо.  Над  тайником  надо  искусно
стрельню  сложить.  Там  ход  к  воде  и  к  погребам.  Мо¬
жешь?
 — 	Ставил,  кир,  башни.  Открывался  с  них  вид  на  про¬
стор  моря.  Подземные  ходы  в  Цареграде  прорывал.  Зем¬
ля  просторней,  когда  и  в  земле  есть  пути.  Мне  знако¬
мо  сие.
 — 	Ну,  добро.
 Дмитрий  отослал  Алиса  к  дворскому  боярину.  Рында
повел  его.  Никто,  кроме  князя  Серпуховского,  Боброка  и
Бренка,  самых  близких  Дмитрию  людей,  не  слышал  его
разговор  с  Алисом.
 — 	Ты,  Дмитрий  Михайлович,  порасспроси  его  поз¬
же,  —  велел  он  Боброку.  —  Какие  столпы  там  ставили,
воинским  нуждам  отвечают  ли?  И  что  еще  он  может?
 И  дружину  ему  надо  немую  дать.  Понял  меня?
 — 	Сам  думал  —  надо  немую.
 — 	Да  и  сам  пусть  мысль  словом  не  оболакивает.  Сло¬
во  грецкое,  а  иные  татарове  —  и  те  ему  внемлют.
 — 	Приглядим,  Дмитрий  Иванович.
 38

	 Не  ведаешь  ли,  Михаил  Ондреич,  каковы  зографы,
 что  ныпе  Чудов  расписывать  взялись?  —  спросил  Дмит¬
рий  Иванович  Бренка.
 — 	Дивны,  княже.  Не  кистью  касаются  стен,  но  как
бы  мыслью.
 — 	А  ведь  пе  греки!
 — 	Да  я  и  твержу:  почто  нам  греки,  когда  свои  есть.
Разве  Захарий  с  дружиной  своей  Архангельский  собор
хуже  греков  расписал?  В  Чудовом  теперь  московитяне
себя  покажут!
 Дмитрий  спросил:
 — 	А  в  Новгороде,  сказывают,  грек  Феофан  у  Спас-
Преображенья  работает.  Много  его  похваляли!
 — 	Слыхивал,  —  сказал  Бренко,  —  он  церкву  Федора
Стратилата  расписал.  Легко  пишет.  Черту  с  чертою  не
сводит,  а  образы  как  бы  воздухом  объяты,  либо  ладан¬
ным  дымом  окурены.  Так  легки.
 — 	Надо  и  его  на  Москву  перезвать.  Надо  все  лучшее
со  всея  Руси  в  Москву  брать.
 — 	Перезовем,  Дмитрий  Иванович!
 Отрок  от  княгини  пришел  звать  к  трапезе.
 Большой,  тяжелый,  Дмитрий  мгновенно,  как  взмах
 крыла,  поднялся:
 — 	Пора  уж!
 Опи  пошли.  В  трапезную  гридню  вели  сложные  пере¬
ходы.  Любы  княжескому  сердцу  витые  пути.
 Гридня  была  застлана  попросту  —  ряднами.  Утварь
на  столе  деревянная,  разрисованная  —  и  солило,  и  соло-
ница,  и  брашно.  Чужих  сотрапезников  не  было,  и  княги¬
ня  вышла  полдневать  с  мужем.  Один  Бренко  в  родстве
пе  был,  но,  видя  его  каждый  день  при  муже,  привыкла
кпягиня  считать  сего  боярина  за  своего,  —  с  Дмитрием
рос,  вместе  гнезда  разоряли.
 Отроки  служили  в  белых  рубахах  до  колен,  в  белых
исподниках,  босые  —  не  для  чего  летом  сапогами  топать.
 Поднесли  каждому  таз,  полили  из  ордынского  кувши¬
на  на  руки,  подали  полотенце,  расшитое  красными  пава¬
ми.  Бренко  задержал  шитье.
 — 	На  такое  рукоделье  суждалки  искусны.
 Дмитрий  повернулся  к  нему:
 — 	Ты,  я  вижу,  дела  женских  рук  по  всей  Руси  све¬
дал?
 И  вдруг  покосился  на  Евдокию.  Но  она  потчевала
Боброка  и  не  вникала  в  их  разговор.
 39

— 	А  насчет  Суждаля  ты  верно  понял.  Это  Овдотьин
рушник,  оттоль  привезен.
 — 	День  нонече  хорош!  —  сказал  Владимир.
 — 	А  любо  было  бы  в  такой  денек  утеху  срядить,  —
отозвался  Бренко.  —  Время  марно,  воздухи  легки.  Слав¬
но  было  бы  в  лесах  лося  взять,  плечи  размять.
 — 	Думаешь,  от  охотницких  утех  у  князя  твоего  чре¬
во  убудет?  —  засмеялся  Дмитрий  Иванович.
 — 	У  меня  б  за  Кудриным!  Хороши  леса!
 — 	По  всей  Москве  таких  лосей  нет,  как  на  Сетуни,  —
сказал  Боброк.  —  Невидная  речка,  а  добычлива.  Намедни
пастухи  двух  косуль  видели  небывалых  —  рога  как  у  ту¬
ров,  а  ноги  оленьи.  Туда  и  свейские  олени  заходят,  седые.
 — 	Отец  Сергий  сказывал:  в  прошлом  годе  в  самую
Троицкую  обитель  стадо  вепрей  закинулось.  Пришлось
отцу  Сергию  посохом  их  изгонять  со  своего  огорода.  Всю,
говорит,  капусту  выломали,  —  сказала  Евдокия.
 Боброк  ответил:
 — 	Вепрье  мясо  как  бы  псиной  отдает.  Не  уважаю.
 Евдокия  попрекнула:
 — 	Ты,  Дмитрий  Михайлович,  слыхивала  я,  медвежьи
окорока  коптишь.  Я  такой  дичины  брезгую.
 — 	Ее  вкус  со  свининой  схож.  Но  жир  много  гуще.
К  медвежатине  я  приобык  на  Волыни,  Овдотья  Дмит¬
риевна.
 Владимир  Андреевич  заметил  с  раздражением:
 — 	Эн  Ольг  Иванович  в  Рязани  приобык  с  татарами
конину  жрать.  Алексей-митрополит  еще  о  том  его  запра¬
шивал.
 — 	Тьфу!  —  передернулась  Евдокия.  —  А  что  ж  оп
ответил  святителю?
 — 	В  Орде,  говорит,  истинно  —  поганился.  А  в  Ряза¬
ни  —  чист.
 — 	Он  и  соврет  —  дорого  не  спросит!  —  усмехпулся
Дмитрий  Иванович.
 — 	С  волками  жить  —  по-волчьи  выть!  —  возразил
Бренко.
 Боброк  покачал  головой:
 — 	А  кто  неволит  его  жить  с  волками?  От  Рязани  до
пас  ближе  Орды.
 Евдокия  любила,  когда  за  ее  столом  говорил  Боброк.
Легкий  его  голос  будто  таил  в  себе  силу  и  ласку.
 — 	С  Ольгом  договориться  мудрено,  —  сказал  Брен¬
ко.  —  Говорит  —  в  глаза  смотрит,  а  глядь  —  повернулся
ветер,  и  Ольг  повернулся.
 40

— 	Я  его  не  виню,  —  сказал  Дмитрий.  —  Как  подума¬
ешь:  каждую  минуту  могут  татары  навалиться,  сёлы  по¬
жечь,  отчины  разорить,  все  княжество  вытоптать,  —  не
могу  винить.
 — 	Ты  миролюбием  дивен,  Дмитрий.  Всякому  тати
рад  гривну  дати.
 Дмитрий  настаивал  на  своем:
 — 	Сердцем  он  всегда  с  нами.  Но  паче  себя  свою  зем¬
лю  пасти  обязан.
 Бренко  подхватил  слова  Дмитрия:
 — 	Да  и  многострадальна  Рязань.  Нет  на  Руси  друго¬
го  города,  где  столько  русской  крови  пролито.  Ноне  моло¬
дые  забывать  о  том  стали.  Придет  время  —  спомянут.
 — 	Вот  то  и  дивно,  —  заметил  Боброк.  —  Сколько
одной  родни  у  Ольга  татарами  выбито,  а  он  с  ними  як¬
шается.
 — 	А  может,  он  ждет  своего  часу?  —  спросила  кня¬
гиня.
 — 	Князь  не  старица,  Овдотья  Дмитриевна,  —  ответил
ей  Владимир  Серпуховской,  —  он  не  ждать,  а  ковать  свой
час  должен.  Вот  как  мы  куем  с  братом.
 И  Дмитрий  погладил  руку  брата:
 — 	Спасибо,  Владимир.
 Отроки  бесшумно  служили  им,  собирали  кости  со  сто¬
ла,  сменяли  блюда.
 Дмитрий  ел  много,  сосредоточенно,  а  пил  мало.
Остальные  же  и  Евдокия  Дмитриевна  хлебнули  меда
всласть.  По  телу  бродило  блаженное  тепло,  и  глаза  ве¬
селели.
 Евдокия,  нечаянно  глянув  в  окно,  воскликнула:
 — 	Глянь-кось!
 Улица  взбухла  от  весенней  влаги  и  от  недавних  дож¬
дей.  Люди  ходили  по  узким  деревянным  мосткам,  на¬
стланным  вблизи  стен.  На  мостках  стоял  татарин  Бурхан.
 Его  знали  все.  Отец  его  в  Суздале  был  баскаком,  со¬
бирал  хану  дань.  Не  Суздальский  князь,  а  баскак  был
хозяином  в  городе.  Но  когда  Иван  Калита  съездил  в  Ор¬
ду  и  выговорил  у  хана  право  самому  собирать  для  Орды
дань,  нечего  стало  делать  баскакам  в  русских  городах.
Баскак  выехал  из  Суздаля.  Суетный  торговый  москов¬
ский  быт  пришелся  ему  по  нраву.  Здесь  ордынские  това¬
ры  имели  спрос.  Когда  баскак  умер,  сын  его  Бурхан  во¬
шел  к  Мамаю  в  любовь  и  прибыл  в  Москву  присматри¬
вать  за  ее  делами.  Пятый  год  тут  сидит,  торгует  и
смотрит  —  спесивый,  наглый.
 41

Татарин  стоял  на  мостках,  глядя  на  город.  Тканый
полосатый,  как  ковер,  халат  сверкал  на  солнце.  Завитая
пышными  свитками  розовая  чалма  поднималась  над  мур¬
зой,  как  купол.  На  сапогах  из  зеленого  сафьяна  торчали
задранные  вверх  острые  носы.
 Бурхан  торжественно  стоял,  глядя  на  острые  верха
теремов,  на  маковцы  храмов,  и,  поигрывая  плеткой,  ду¬
мал,  что  пора  бы  вместо  крестов  поставить  мусульман¬
ские  полумесяцы  па  остриях  московских  церквей.
 Народ  шел  и,  обходя  татарина,  соступал  с  мостков  в
грязь,  тотчас  увязая  в  ней  по  щиколотку;  идя  по  грязи,
люди  клапялись  мордастому  Бурхапу.  И,  лишь  далеко
обойдя,  снова  вылезали  на  доски.
 — 	Ишь  ты!  —  кивнул  Дмитрий  Бренку.
 — 	Ужо!  —  ответил  Бренко  и  пошептал  отроку:  —
Глянь,  нет  ли  в  гриднице  Гриши  Капустина.  И  каков?
 И  отрок,  словно  на  крыльях,  кинулся  по  переходам
вниз.
 Еще  охмелевший  Бренко  не  успел  отойти  от  двери,
как  отрок  уже  возвратился.
 — 	Ну?
 — 	Сюда  привесть,  Михаил  Ондреич?
 — 	А  он  где?
 — 	На  лестнице.
 — 	Я  сам.
 Бренко  вышел  и  увидел  детину  ростом  выше  себя  на
голову,  а  шириною  плеч  вровень  с  шириной  лестницы.
 Пригнув  низколобую  голову,  Гриша  из-под  свисших
русых  волос  глядел  на  боярина.  Молодая  борода  нежно
курчавилась,  а  усы  ласково  улыбались  Бренку.
 — 	Ты,  Гриша,  чего  там  деял?
 — 	На  медок  глядел,  Михаил  Ондреич.
 — 	Прикоснулся?
 — 	Одну  малость  только...
 — 	А  мощен  ли?
 — 	Мощь  от  влаги  не  оскудевает.
 — 	Там  внизу  на  мостовинке  Бурхан  проходу  мешает.
Подь,  пройдись.
 — 	А  ежели  я  об  пего  споткнусь,  Михаил  Ондреич?
 — 	Подь,  подь!
 — 	Но  штоб  опосля  обиды  не  было,  боярин...
 — 	Помилуй  бог!
 Бренко,  вернувшись,  черпнул  в  ковшик  меду  и  сдул
пчелиное  крылышко;  со  дна  всплыл  золотистый  листок
 42

хмеля,  Бренко  опять  подул.  А  Дмитрий,  Евдокия  и  за¬
хмелевшие  гости  приникли  к  окну.
 Гриша  вышел  со  двора  и  вдалеке  перешел  улицу.
 Широко  расставив  руки,  на  тяжелых  неповоротливых
ногах,  не  спеша,  пошел  он  по  мосткам  к  татарину.
 А  мурзе  нравилось  на  город  глядеть,  нравилось  от
прохожих  почет  иметь.  Завидев  Гришу,  Бурхан  слегка
скосил  на  него  глаз  и  отвернулся:  не  мурзе  же  сворачи¬
вать,  уступать  дорогу.
 — 	Нуко-ся!  —  сказал  Гриша.
 — 	Чего  нуко-ся?  —  покосился  мурза.
 — 	Посторонись-кось.
 — 	Что,  что?
 — 	Дай-кося  пройтить.
 Бурхан  разгневался:
 — 	Обезумел,  холоп?
 — 	Чей  холоп?
 И  Гриша  слегка  посторонил  татарина...  Чалма  разви¬
лась  змеей,  Бурхан  опрокинулся  и,  перевернувшись,
влип  в  грязь  посреди  дороги.
 Баскак  не  успел  еще  вспомнить  подходящих  русских
слов,  как  Гриша  спрыгнул  к  нему  в  грязь,  вывернул
плеть  из  Бурхановых  рук,  оседлал  баскакову  шею  и  по¬
тыкал  мурзу  всем  лицом  по  уши  в  добрую  дорожную
грязь.
 Гриша  обтряхнул  колени,  вспрыгнул  на  мостки  и  по¬
шел  в  слободы.
 Мурза  еще  не  выплюнул  глины,  залепившей  рот,  а  уж
из  великокняжеского  терема  выбежали  пристава  подни¬
мать  ордынского  гостя:
 —■  Батюшка,  Бурхап  Агуреевич,  как  же  это  ты  обсту¬
пился?  Государь  узнает,  тужить  будет!
 Но  Бурхан  только  плевал.
 Повели  гостя  под  руки,  участливо  отирали  с  лица
грязь,  норовя  нажать  посильнее.
 Дома  Бурхан  не  успел  халата  сменить,  как  прибыл
боярин  от  Дмитрия:
 — 	Очень  справляется  государь  об  твоем  здоровье,
Бурхап  Агуреевич.
 И  пока  Бурхан  думал,  как  ему  отвечать,  боярин  раз¬
вязал  шелковый  узелок  и  вынул  витой  серебряный  пер¬
стень  с  капелькой  бирюзы,  зажатой  завитком  серебра.
Голос  боярина  стал  строг  и  громок:

—  Жалует  тебя  государь  кпязь  Дмитрий  Иванович
всея  Руси  сим  жуковиньем.  —  И,  поклонившись,  ласково
договорил:  —  На  память.
 Евдокия  сошла  во  двор  глянуть,  как  сохнут  сундуки.
 На  ярком  весеннем  солнце  были  развешаны  залежав¬
шиеся  в  кладовой  шубы,  меха,  тканые  и  парчовые  пла¬
тья,  охабни,  сарафаны;  ткани,  свезенные  от  немецких  и
фряжских  ткачей,  от  византийских  мастеров  из  Царьгра-
да;  шелка  из  Орды,  из  Ирана;  меха  с  глухих  лесных
промыслов.  Все  было  раскрыто  навстречу  светлому  весен¬
нему  ветру.  Лишь  бобры  проветривались  в  тени,  чтобы
не  порыжели  от  яркого  света.  В  воздухе  остро  пахло  пер¬
цовыми  и  лавровыми  листьями,  которыми  перестилали
вещи  в  сундуках  от  моли.
 А  окованные  узорными  скобами  и  кружевными  желе¬
зами  расписные  сундуки  стояли  среди  двора,  разинув
алые  и  белые  пасти.
 Евдокия  стояла  среди  разворошенных  теплых  своих
богатств.  Скворцы  неистово  свистели  и  трещали  везде.
Медок  тихо  отступал  от  сердца.  Сыновья  —  Василий  и
Юрий  —  шумно  играли  на  влажной  земле,  втыкали  в
землю  палочки  и  метились  в  них  из  деревянных  луков.
Мамка  поставила  на  земле  обвязанную  розовой  лентой
щепку:
 — 	Нуко-сь,  князюшко,  стрели  татар  Бурхана!
 Евдокия  резко  обернулась  к  ней:
 — 	Чего  надумала?  —  И  взглянула  так,  что  мамка
стремительно  выхватила  из-под  стрелы  щепку  и  скрыла
в  сарафан.
 — 	Ой,  нету  ее.  И  не  было!
 Трехлетний  Юрий  завизжал.  Евдокия  ласково  вдави¬
ла  в  свои  колени  его  мордочку.  Юрий  на  три  года  отста¬
вал  от  брата,  но  тянулся,  не  желая  ни  в  чем  ему  усту¬
пать.  И  не  хуже  Василия  попадал  в  цель.  Он  был  в  от¬
ца  —  черен  и  смугл.
 «В  батю!»  —  думала  мать,  прижимая  Юрия.
 В  это  время  Евдокия  узнала,  что  из  монастыря  заеха¬
ла  к  княгине  жена  князя  Боброка,  Анна.  А  тут  еще  при¬
шла  во  двор  жена  Бренка:  боярыне  было  любопытно
глянуть  на  великокняжеское  добро.
 — 	Сушишь,  Евдокия  княж  Дмитриевна?
 — 	На  то  ш  весна.
 Бренкова  медленно  опустила  глаза:
 44

— 	Только  ли  на  то,  не  знаю.
 — 	А  что  ж  еще?
 — 	Не  одна  рухлядь  залеживается,  а  ведь  и  бабы
тоже.
 Евдокия  засмеялась:
 — 	Ну,  твой  Михайло  Ондреич  залежаться  не  даст.
 — 	А  мне  русые  не  по  душе.  Размазываются,  как
тесто!
 — 	Пойдем  наверх.  Там  княгиня  Анна:  за  мужем  за¬
ехала.
 Она  пошла  впереди  гостьи,  круглоплечая,  плотная,
упруго  ступая  вверх  по  дубовой  лестнице.
 — 	У  меня  эту  зиму  меды  удались.  Отведай.
 Запыхавшаяся  боярыня  едва  успела  сказать,  как  и  у
 нее  хорошо  настоялся  мед:
 — 	На  укропе.  Духовито,  крепко.
 — 	А  варила?
 — 	Варила,  варила...
 Крепко  и  ароматно  пахло  в  палатах  древесной  смо¬
лой,  травами,  корешками,  развешанными  по  углам,  рас¬
тыканными  позади  икон.
 Женщины  разговаривали.  У  Бренковой  новостей  было
много,  но  строгая  лицом  Анна  неодобрительно  косилась
на  нее.
 Евдокия  подозвала  девушку:
 — 	Там  скоморохов  нет  ли?
 Анна  перебила  ее:
 — 	Нет,  Овдотыошка,  мне  время  домой.
 — 	Да  князь  Дмитрий  Михайлович  наверху  спит.
Обожди,  как  встанет.
 А  девушка  радостно  говорила:
 — 	С  утра  трое  ростовских  внизу  сидят.  Да  Тимоша
коломенский  с  медведем  на  дворе  стоит.
 — 	Удумала!  Медведя  сюда  весть!  Песельников  по¬
кличь.
 Песельники  вошли,  поигрывая  и  напевая  еще  на  лест¬
нице.  Принялись  низко  кланяться:
 — 	Матушке  княгине  Евдокие  Митриевной.  Дай  тебе
бог  здравствовать  и  красоваться,  многие  лета  с  красным
солнушком  миловаться!  Заводи,  Олеша,  переладец!
 Они  гудели,  приплясывали.  Беспечная  песня  плясала
вместе  с  ними,  лапотки  поскрипывали.  Девушки,  толпясь
в  дверях,  пересмеивались,  переталкивались  локотками.
 Старший  из  скоморохов,  все  еще  разводя  руками,
остановился  среди  горницы  и  запел:
 45

Славны  богатыри  во  Киеви,
 Славны  звоны  в  Москве-городе,
 Сладки  поцелуи  коломенские,
 Шщюки  подолы  рязанские,
 Лубяные  сарафаны  во  Суждалп,
 Люто  любы  любки  белевские,
 Белопузы  вдовки  литовские...
 Вдруг  осекся  и  принялся  низко  кланяться,  а  за  ним
и  остальные:  в  дверях  стоял  князь  Боброк,  еще  румяный
от  сна.
 — 	А  побывальщины  петь  горазд?  —  спросил  князь
старшого.
 — 	Пою,  господине.
 — 	Перейми  новую.  Писцы  те  скажут.  Она  ими  спи¬
сана.
 Старший  кинулся  было  к  дверям,  писцам  внимать,  но
Боброк  остановил:
 — 	Нет,  уж  вы  сперва  княгинь  потешьте.
 И  скоморохи  спова  загудели  в  дудки,  задвигались.
 Когда  песни  смолкли  и  женщины  ушли  к  вечерне,
скоморохи  сели  внизу  на  широкой  скамье,  и  писец  внят¬
но  принялся  читать  им  слова  побывальщины:
 Пред  собой  ты  дверь  пятой  распахивай,
 С  головы  шелома  ты  не  сбрасывай.
 Старший,  грозя  пальцем,  перебивал  писца:
 — 	Погодь,  погодь!  Как  тут,  значит?  Это  татарин  по¬
сылает  ко  Владимиру  посла  и  наказывает...
 — 	Пред  собой  ты  дверь  пятой  распахивай...
 — 	Уразумел.  Не  кланяйся,  дескать,  русскому  князю.
Понимай  об  себе.
 И  писец  волновался,  боясь  ошибиться,  боясь,  что  пе¬
вец  поймет  его  неправильно.
 А  когда  по  песне  завязался  бой,  писец  начал  подозри¬
тельно  переспрашивать  певца:
 — 	Разумеешь?  Надобно  петь  так,  чтоб  от  татар  пух
летел.
 — 	Вроде  как  Бурхаиа  нонече...
 — 	Тсс...  —  покосился  писец,  —  об  этом  только  Бур-
хап  знает.  Никто  не  видал,  никто  не  слыхал.
 — 	А  слух  как  удержишь?  —  спросил  младший.
 — 	А  слух  пущай  себе  идет.  Туда  ему  и  дорога.
 Когда  вся  побывальщина  перешла  с  бумаги  на  па¬
мять,  старший  ее  запел.  Старинный  лад  ожил,  наполнил¬
ся  новым  смыслом,  и  певец  взволновался:  впервые,  хоть
в  песне,  он  бил  татар.

И  он  понес  ее  на  многолюдный  город  Москву.
 А  Боброк  стоял  позади  Дмитрия  в  церкви  Спасского
монастыря  и,  слушая  вечерню,  что-то  шептал  свое,  не  по¬
хожее  на  мирный  поток  молитв.
 ЧЕТВЕРТАЯ  ГЛАВА
КРЕМЛЬ
 Ставили  башню  скоро.  Скоро  умели  тогда  строить.
Деревянные  церкви  оттого  и  назывались  обыденными,
что  ставили  их,  отделывали  и  освящали  обыденкой,
дружно,  в  один  день.  Таковы  были  русские  плотники.  Ка¬
менную  Михайловскую  церковь  в  Москве  сложили  за
один  год  и  считали  время  это  долгим;  монастырскую  Ми¬
хайловскую  церковь  в  Чудове  тоже  сложили  в  один  год.
Таковы  были  русские  каменщики.  Но  бог  имел  время
ждать,  а  враги  могли  и  не  пождать  окончания  москов¬
ских  стен,  посему  башню  положено  было  соорудить  в  те¬
чение  ста  дней.
 Возле  стены,  напротив  тайника,  сколотили  деревян¬
ный  вертеп  и  разместили  там  на  жилье  каменщиков.  Тес¬
но  было  и  темно.  Потолка  едва  не  касались  теменем,  а
Кирилл  и  касался.  Окна  прорубать  почли  излишним:
«Не  хоромы,  чать,  а  людская!»
 Дверь  держали  открытой,  чтоб  вонь  спускать.  Корми¬
ли  скудно  —  либо  Москва  бережлива,  либо  дворский  бо¬
ярин  скареден.
 Но  Алис  не  видел  ни  мрака,  ни  грязи,  ни  худосочия
своей  дружины,  ни  сурового  вида  Кириллова.  Он  вознес¬
ся  наверх  кладки  и  вместе  с  ней  восходил  к  хмурому  мо¬
сковскому  небу.
 Кремль  окружал  его.  Жались  друг  к  другу  строения,
зеленели  сады  и  дворы.  Темнел,  хотя  и  поредел  изрядно,
бор,  спускаясь  к  Боровицким  воротам.  Церковь  Спаса
стояла  толстая,  как  дородная  боярыня.  Золотой  маковец
ее  упирался  в  небо,  словно  воинский  шелом.  Чудов,  весь
деревянный,  отстраивался.  Великий  князь  Дмитрий  чтил
этот  монастырь  особо  —  здесь  похоронили  Алексея,  кня¬
жеского  наставника.  Высился  над  строениями  и  Архан¬
гельский  собор,  но  все  вокруг  было  бревенчато,  низмен¬
но,  и  Алис  не  мог  понять  красоту  Кремля,  хотя  русские
радовались  ей.  Он  предпочел  бы  плоскую  мощь  камен¬
ных  стен,  восходящих  одна  над  другой,  он  скупо  украсил
 47

бы  их,  чтобы  каждая  складка  завитка  четко  выступала
из  камня,  как  ящерица  на  песке  пустынь.  А  есть  ведь
добрый  камень.  Он  и  желтоват,  и  розов;  не  единым  лесом
богата  Москва,  но  и  каменными  залежами.
 — 	Ты  мрачен  и  волосат,  Кирилл.  А  о  чем  печалу-
ешься?  Строим,  как  в  Цареграде;  крепко,  как  из  гранита.
Дружина  понятлива.  Строим  мы  по  своему  замышлению.
Чего  же  ты?
 — 	Взгляни,  —  строим  сторожню  от  битв,  от  врага,  а
сами,  как  враги,  окружены  и  заперты.  Я  хотел  по  Моск¬
ве  идти  —  мне  сказали:  «Назад!»  Я  хотел  со  стены  с  че¬
ловеком  словом  перекинуться  —  мне  велено  было  слезть.
Я  хотел  в  церкву  пойти,  на  молельщиц  глянуть  —  ан
пристав  злым  глазом  своим  скосился  на  меч  и  велел  в  до¬
ме  своем  бога  славить.  Тяжко  мне.
 — 	Сосредоточь  свою  мысль  на  зодчестве;  думай  о
башне,  говори  с  ней.  Она  растет.  Нас  не  в  рабство  вверг¬
ли,  но  только  торопят.  Нельзя  ввергнуть  зодчего  в  раб¬
ство,  давая  ему  замес  и  камень,  давая  ему  право  строить
по  своему  мечтанию.
 — 	А  я  не  могу  мечтать  под  плетью  и  оттого  скорбен
теперь.  Не  суди  меня,  но  скорбен  я.
 И  шепотом  добавил:
 — 	Скорбен  вельми,  но  и  вельми  гневен.
 — 	Ты  всю  жизнь  не  можешь  унять  своего  сердца.
Оно  тебя  ведет,,  а  его  надо  подчинить  себе.  Только  тогда
станешь  мастером.
 — 	Слушаю  тебя.  Но  мыслю  инако.
 — 	Мыслью  твоей  не  владею,  Кирилл.  А  хотел  бы  пе¬
ревернуть  ее!
 — 	Хотел  бы  и  я,  но  каждый  новый  камень  возвра¬
щает  мысль  вспять:  раб,  раб,  раб...  Лучше  б  было  сидеть
в  Рузе.  Идя  сюда,  возмечтал.  Лучше  не  мечтать  совсем,
нежели,  возмечтав,  от  мечты  отречься.
 Каменщиков  дали  Алису  мало.  Все  они  тоже  были
княжеские,  тоже  опасались  Можая,  старались  усердием
смягчить  свою  прежнюю  жизнь.
 Вдоль  Москвы-реки,  на  том  берегу,  и  на  плотах  по¬
стоянно  толпились  люди:  сладко  смотреть,  как  возрастает
строение,  будто  сам  кладешь  камень  на  камень.  Иные,
забредя  в  Москву  издалека,  просиживали  целые  дни,  гля¬
дя  на  кладку.  Иные  кричали  каменщикам,  советовали.
Но  окрик  сторожей  сбивал  их  слова  на  лету,  как  влет
пронзает  стрела  птицу.
 48

— 	Эи,  лапоть!  Держи  язык  за  зубами!
 — 	Легко  сказать  «держи»,  ан  у  слова-то  хвоста  нету.
Ан  оно  вить  не  воробей  —  вылетит,  не  пымаешь.
 — 	Ио-но!
 — 	А  чего  это  молчать?
 — 	А  то,  что  слово  —  солома,  загорится  —  не  за¬
льешь.
 — 	Да  ведь  стрельня  ж  не  соломляная!
 — 	Но-но!  Сказано:  держи  язык!
 — 	А  он  у  меня  слизкой,  поди  подяржи!
 — 	Эй  ты,  якаль  окской,  говори  да  помалкивай.
 — 	Нам  язык  господом  не  для  молчания  даден.
 — 	Ишь  ты,  Игорий-богослов.  Монах,  что  ли,  ча?
 — 	А  ты  не  рязанской  ли,  господин  пристав?
 — 	Откули  ча,  спознал?
 — 	Оттули  ча,  пгго  ты  —  чакаль.
 — 	Ох,  батюшки,  со  смеху  помереть...
 А  каменщики  молчали.
 Дмитрий  уезжал  в  волости,  уезжал  на  охоту,  возвра¬
щался,  уезжал  снова.
 Стены  поднимались  неуклонно,  скоро,  как  было  ве¬
лено.
 Дмитрий  пришел  посмотреть  постройку.  С  ним  был
Боброк.  Никто  не  сопровождал  их  —  люди  остались  за
горожей,  окружавшей  стройку.
 — 	Как  бог  пособляет,  мастер?
 — 	Не  жалуюсь  на  бога,  кир.
 — 	А  каков  его  бог-то?  —  поинтересовался  Дмитрий
у  Боброка.
 — 	Магомедданский.  Общий  с  татарами.
 — 	Значит,  кому  ковы  куем,  того  и  в  ковачи  берем?  —
засмеялся  Дмитрий.
 Алис  не  понял  их  разговора,  но  почел  смех  их  за  доб¬
рый  знак.  Он  попросил:
 — 	Дружина  жалобится  —  в  город  не  дают  сходить.
Объясняю  им:  оттого,  что  торопят.  Пойдете,  говорю,  ког¬
да  отстроимся.
 — 	А  зачем  ходить?  —  нахмурился  Дмитрий.
 — 	Слово  как  сокол  —  ладит  на  голубиц  низринуть¬
ся.  Когда  ж  сидят  одни  соколы,  некого  им  терзать.  Слово
 ушей  ищет,  чтобы  в  них  гнездо  свить.
 — 	Во  многоглаголании  несть  спасения!  —  ответил
Дмитрий.  —  Творите  свой  труд  в  молчании,  тем  спасе-
теся.
 4  Живая  вода  Непрядвы
 49

4*

яг*

— 	Благодарю,  кир  Дмитрий  Иванович!  —  поклонил¬
ся  Алис.
 Идя  дальше,  сопровождаемый  Боброком  и  Алисом,
Дмитрий  прошел  близко  от  отшатнувшегося  и  поникше¬
го  в  поклоне  Кирилла.
 — 	Многоволос,  яко  зверь  лесной!  —  сказал  Дмитрии.
 Боброк  замялся,  не  зная,  переводить  ли  и  теперь  кня¬
жеское  слово  на  греческий.  Он  промолчал,  а  Дмитрий
обернулся  к  Боброку:
 — 	Благодарствую  тебя.  Дмитрий  Михайлович!  Вижу,
помнишь  наш  уговор  о  немоте  Каменщиковой.
 — 	Каменная  немота,  княже!  —  засмеялся  Боброк,
недоверчиво  оглянувшись  на  Кирилла;  но  тот  продолжал
стоять,  поникнув  в  поклоне.
 Дмитрий  молча  вглядывался  в  крепление  стен.
Вникал,  в  меру  ли  прокален,  не  крошится  ли  кирпич.
Было  такое  в  Коломне  —  строили,  строили  каменную
церковь  во  имя  Покрова  Богородицы,  а  едва  каменщики
успели  с  лесов  сойти,  как  стены  обрушились.  Кирпич  в
нижних  рядах  не  выдержал  тяжести  и  пополз,  как  сырой
песок.
 С  высоты  башни  Дмитрий  оглядел  Москву.  Все  За¬
речье  тонуло  в  садах.  Из  зелени  кое-где  высились  кровли
теремов.  Изредка  поднимались  чешуйчатые  маковицы
церквей.  Слева  сиял  позолоченный  верх  Параскевы  Пят¬
ницы.  Это  рязанский  купец  Игнат  Титов  поставил  в  бла¬
годарность  Москве  за  приют.  Сбежал  в  Москву:  неспо¬
койно  купцам  на  Рязани,  того  и  гляди,  татары  нагрянут
на  рундуки.  Со  всем  имуществом,  с  людьми  сюда  при¬
ехал.  Богатые  жильцы  Москве  не  помеха.  Да  и  бедного
человека  Москва  привечает:  пусть  поселяются,  новый
человек  —  новый  данник.  А  земли  без  людей  дани  в  каз¬
ну  не  вносят.  Тем  и  богатеет  Москва,  что  людьми  расши¬
ряется.  Иные  князья  завидовали  Дмитрию:
 — 	Ты,  князь,  привораживаешь.  Али  Боброк  за  тебя.
 Чтут  Боброка  за  волшебника,  потому  что  много  учен
 и  многое  видел.
 «С  людьми  надо  быть  ласковым,  и  люди  к  тебе  при¬
дут.  Лучше  на  гривне  полушку  простить,  чем,  полушку
добывая,  человека  упустить,  а  с  ним  вместе  и  гривну».
 Дмитрий  прочно  помнит  заветы  своих  дедов.
 Он  посмотрел  на  Кремль.  У  отца  Кремль  был  весь  де¬
ревянный,  местами  лес  даже  крошился.  Спасибо  пожа¬
ру  —  спалил  все  стены,  как  короб  берестяной.  Тогда  и
надумали  больше  деревянных  стен  не  ставить.  Высокие
 53

стены  возвели.  Кое-где  в  два,  а  то  и  в  три  ряда,  стена
над  стеной,  как  сосновая  шишка.  Ров  углубили,  дно  все
вычистили.  В  иных  городах  кремли  круглые  поставлены
либо  многоугольные,  а  Московский  сложили  о  четырех
углах.  Но  вышел  не  ларцем  четырехгранным,  а  как  бы
стременем,  а  лучше  сказать  —  топором.  И  лезвие  топора
обращено  к  западу,  а  на  татар  —  обушок.
 Строение  к  строению,  каждое  расписано,  чем-нибудь
изукрашено,  в  каждое  вложена  человеческая  любовь  к
красоте,  каждое  обжито  человеческими  горестями  и  радо¬
стями,  каждое  Дмитрию  ведомо,  построено  на  его  глазах,
кое-где  его  тщанием,  по  его  совету,  по  его  слову.  Не  все
так  вышло,  как  думалось:  то  плотники  норовили  на  свой
лад  поиначить,  то  каменщики  вдруг  замышляли  по-свое¬
му  повернуть;  многое  же  выросло  будто  само  собой  —
красиво,  айв  мыслях  у  князя  не  было  такое  сооружать.
Теперь  он  сам  видит  —  красиво:  словно  подарил  кто-ни¬
будь.  Там  церковь,  не  похожая  ни  на  одну  из  прежних,
а  то  вот  терем  странный  и  милый  высится  в  тени  лист¬
вы.  Девушки  либо  боярыни  —  стоят  на  траве:  хороши  их
яркие  сарафаны  на  светлой  зелени.
 Спустившись  с  башни,  Дмитрий,  как  в  тесто,  сунул
палец  в  бочку  с  замесом:
 — 	Гож  ли  будет  сторожню  держать?
 — 	О!  Века  продержит!  —  восхитился  Алис.  Многих
он  видывал  владьщ  на  свете  и  императора  Византии  ви¬
дел,  но  тот  до  ремесла  каменщицкого  не  снизошел,  паль¬
ца  в  замес  не  запускал.  Можно  работать  для  Дмитрия.
Зря  хмурится  Кирилл.
 Дмитрию  принесли  светильники,  и  в  полыхающем,
живом  их  свете  он  полез  в  подземелье.
 Оттуда  пахнуло  на  него  не  то  кошачьим  калом,  не  то
разрытой  могилой.  Сырая  земля  оплывала,  сопротивля¬
лась  землекопам,  внедрявшимся  в  нее,  доставалось  и  ка¬
менщикам,  сводившим  над  ходом  своды.
 Дожди  хлестали  строителей,  солнце  пекло,  ветры  су¬
шили  лица.  А  князь  торопил  рыть,  рыть,  рыть.  Теперь
Дмитрий  ошаривал  каждую  щель:  добротно  ли,  устоит
ли,  выдержит  ли?  Можно  ли  почесть  этот  важнейший  ку¬
сок  княжества  завершенным  навеки?
 Дмитрий  ушел  с  башни  довольный.  Зашел  в  вертеп  и
осмотрел  еду.
 — 	Плоха  варница.  От  такого  вара  не  жди  товара.
Надо  людей  тешить,  тогда  и  люди  утешут  тя.

— 	Я  присмотрю  за  тем,  —  обещал  Боброк.
 Л  под  башней  по-прежнему,  как  кроты,  врывались  в
земные  глуби  люди,  расширяли  старый  ход,  крепили  его
камнем,  взамен  слизкого  гнилого  дубового  перекрытия.
 Долго  рыли.
 Каждый  усердие  свое  показал.  Каждый  сердце  свое
раскрыл.
 За  три  месяца  кончили  Тайницкую  башню.  Осталось
только  попам  освятить  ее.
 Дмитрий  велел  служить  молебен  торжественно.  Со¬
звали  сродников  княжеских,  бояр,  весь  двор  Дмитриев.
И  многие  дальние  князья  приехали  —  не  каждый  день  в
Москве  башпи  святят!  Да  уж  и  наслышались  все  о  не¬
обыкновенном  умении  княжеских  каменщиков.  Молва,
как  ветер,  —  незрима  глазу,  но  пролетает  стремитель¬
но  —  каждого  коснется,  каждого  взбодрит.
 Но  строителей  не  допустили  слушать  молебен,  и  свя¬
тая  вода  с  кропила  ни  единой  каплей  не  коснулась  их
почернелых  лиц.
 Их  послали  в  город,  имени  коего  никто  не  слыхивал
до  того.  Там  обещали  им  полный  и  долгий  отдых.
 Провожал  их  Боброк.
 Алис  стоял,  запрокинув  голову,  и  смотрел,  как  над
завершенной  башней  поднимали  кованного  из  железа  по¬
золоченного  льва.
 Боброк  неслышно  остановился  позади  Алиса  и  смот¬
рел  на  него.  Когда  зодчий  обернулся  и  склонился  в  при¬
ветствии,  униженно  прижав  к  сердцу  руку,  Боброк
спросил:
 — 	Ну  как,  доволен  сооружением?
 — 	Лучше  всего,  что  строил  раньше.  Цареграду  не
оставил  того,  что  донес  вам.
 — 	Так  и  надлежит  рабу  радеть  о  господине.
 — 	Именно  так.
 — 	И  князь  велел  сказать,  что  мастер  ты  добрый,  что
заслужил  ты  отдых.  Он  тебя  наградит.
 Алис  разогнулся,  надумав  сказать  слова  благодар-
ствия,  но  встретил  пристальный  и  недобрый  взгляд  Боб-
рока.  И  слово  умерло  прежде,  чем  родилось:  что-то
страшное  померещилось  Алису...  Но  он  тотчас  подумал  о
похвале,  присланной  ему  от  князя,  о  милости,  обещанной
ему,  и  улыбнулся,  глядя  в  глаза  Боброку.
 Дмитрий  Михайлович  погладил  ему  плечо,  снял  с
пальца  перстень  и  надел  его  на  перст  Алиса:

— 	А  это  тебе  я  дарю  раньше  дара  Дмитриева.
 И  снова  Алис  кланялся,  прощаясь  с  милостивым
князем.
 Их  вели  по  Москве  с  почестью.  Конные  ехали  по  сто¬
ронам,  Москва  смотрела  на  них,  обряженных  в  чистые
новые  одежды.  Им  завидовали:
 — 	Кончили  сторожню.  Теперь  наградят,  жизнь  обес¬
печат.
 Стража  следила,  чтобы  народ  не  напирал,  не  теснил,
не  беспокоил  задних.  Вели  по  Москве  неспешно,  дали
вдосталь  наглядеться  на  деревянный,  тесный,  сырой,  та¬
кой  заманчивый  город,  на  который  столько  смотрели,
бывало,  с  высоты  своего  труда,  в  котором  столько  скопи¬
лось  у  каждого  из  них  желаний  и  ожиданий.  И,  не  кос¬
нувшись  города,  ныне  они  уходят  прочь.
 Дороги  по  Руси  идут  реками,  либо  лесами.  Лесами
пошли  строители  Тайницкой  башпи:  видно,  князь  торо¬
пился  довести  их  до  отдыха.  Темнее  и  глуше  вставал  над
ними  лес.
 Кирилл  подумал,  что  дорога  эта  идет  к  Вори-реке,  зна¬
чит  —  на  Троицкий  монастырь.
 «Уж  не  монастырь  ли  Сергию  будем  строить?»
 Но  воины  остановились  и  окружили  каменщиков.
Кто-то  вскрикнул.  Кто-то  из  конников  взмахнул  клинком.
Брызнула  кровь.
 Кирилл,  изогнувшись,  проскочил  под  брюхом  коня  и
ринулся  в  можжевель.  Всадник,  вскинув  коня  на  дыбы,
круто  повернулся  следом  за  ним.  Пешему  в  лесу  бежать
легче.  Конного  всякий  сук  задевает.  А  чтобы  спешиться,
тоже  срок  нужен.
 Великий  князь  Московский  не  хотел,  чтобы  враг  рас¬
познал  о  тайнах  Тайницкой  башни,  и,  чтобы  и  впредь
тайна  сия  не  стала  явной,  положил  своих  мастеров  во
мхах  лесных  на  вечные  времена.
 ПЯТАЯ  ГЛАВА
СЕТУНЬ
 Выехали  в  светлое  утро,  на  заре,  чтоб  прежде  зноя
достичь  лесов.  Завершение  башни  праздновали  большой
охотой.  Рано  выехали,  а  город  уже  встал  —  прослышал:
«Дмитрий  на  утеху  сбирается!»
 Кто  в  церковь  шел,  кто  за  припасами  на  Торжок,
 56

Москва  стояла  свежая  в  том  году,  вся  заново  отстро¬
енная  после  большого  пожара.  Ныне  старые  срубы  —  в
диковину,  а  новые  построены  многоообразно.  Не  то  Ря¬
зань  али  Нижний  Новгород  и  даже  не  Переяславль-За-
лесский.  Те  и  из  пепелища  встают  прежними:  там  житие
многовековое,  коренное,  строение  единообразное;  там  в
городах  и  селах  блюдется  обычай  дедовский  —  строят
дом  по  дому,  венец  по  венцу,  по-дедовскому.
 А  Москва  встала  на  перепутье.  Народ  ее  прибывает
с  востока,  а  убывает  к  северу;  с  запада  едут  на  полу-
день,  с  Варяжского  моря  к  морю  Хвалынскому,  а  от  Су-
рожских  берегов  к  Беломорыо.  Иные  проедут,  а  иные  и
остановятся:  видят  —  град  пуст,  спален  и  выморочен,
люди  нужны.  Оседают  псковичи;  селятся  новгородцы;  бе¬
гут  сюда  рязанские  купцы,  от  татар  подалее;  греческие
мастера  прибывают  со  своими  затеями;  генуэзцы  ищут  у
князя  чести;  литовцы  просят  пристанища,  дабы  веру  от
Ольгердова  латынства  упасти;  киевляне  со  своими  домо¬
чадцами  перебираются  от  оскудения  отчих  мест.  Разно¬
лико  московское  население,  и  каждому  сладостно  в  доме
своем  подобие  родного  гнезда  иметь.
 Так  возрастают  на  пепле  дома;  то  приземистые,  тол¬
стостенные,  коренастые,  то  высокие,  светлые,  расписные,
а  то  встретятся  и  такие,  что  подобны  башням  —  узкие  и
островерхие.  Иные  дома  тыном  огорожены,  другие  про¬
сты,  доступны  всякому  и  гостеприимны.  И  сердцу  радост¬
но:  после  каждой  беды  Москва  восстает  снова,  но  обшир¬
нее  и  краше.  Ни  огонь,  ни  мор,  ни  иноплеменный  меч
посечь  и  пожечь  ее  не  может  и  не  истребит  никогда,  до¬
коле  будет  русская  речь  объединять  многоязыкую  Русь.
И  слово-то  «Москва»  значит  медведица,  —  одолей-ко  ее
поди.
 Дмитрий  едет  на  пегом  коне.  Не  по  обычаю,  —  на  бе¬
лом  бы  ехать  княэю,  да  резв  пегий  конь.  А  па  охоте  рез¬
вость  —  первая  нужда.
 Шапка  на  Дмитрии,  опушенная  голубой  лисой,  вытка-
па  в  Орде,  Мамаевых  баб  рукоделье.  Шапка  та  округляет
лицо,  оставляет  весь  лик  открытым  и  на  быстром  ходу
копя  с  головы  не  спадает.
 И  сшитый  искусным  мастером  кафтан  прост  не  по-
великокняжескп,  а  ткань  драгоценная,  фряжская.  И  муд¬
рено  понять,  где  на  Дмитрии  сверкает  золото,  —  а  свер¬
кает!  —  кольца  ли,  перстни  ли  на  перстах,  пояс  ли,  пор¬
ты  ли  расшиты.
 57

Ехать  тесно:  не  дюже  широки  улицы.  Едут  по  двое,
мало  кто  по  трое.  Поезд  охотничий,  как  пояс,  растя¬
нулся.
 Едет  худощавый  да  широкобородый  Серпуховской
князь  Владимир  Андреевич.  Его  одежда  побогаче  справ¬
лена;  копь  весь  камкой  покрыт,  аж  масти  не  видно.
 А  того  богаче  Дмитрий  Боброк.  Седина  уж  в  бороду
ударила,  а  видать  воина:  ладно  на  коне  сидит!  Не  едет  —
пляшет  над  людьми  московскими.  Ведь  если  бы  с  него
драгоценные  уборы  совлечь,  страшно  было  бы  на  него
гляпуть  —  все  тело  в  боях  истыкано,  многие  раны  так  и
не  заживают.  И  чье  только  железо  об  него  не  звякало  —
и  татарское,  и  литовское,  и  булгарское,  и  нижегородское,
и  черемисское,  и  не  перечесть  всех,  а  он  по  всем  про¬
шел,  —•  видно,  не  писано  ему  порубленным  быть,  да  и
благодарение  за  то  богу:  хоть  и  Серпуховскому  князю
служит,  а  стоит  за  Москву.  Такого  богатыря  в  прежние  б
досельные  годы  в  песнях  славили,  как  Илью  Муромца,
как  Добрыню  бы  славили,  аще  не  токмом  мечом,  а  и  умом
горазд.  Да  и  властен:  на  Дмитриевой  сестре  женат.
 Не  то  Бренко.  Этого  всякий  ведает:  к  Дмитрию  бли¬
зок.  На  коне,  как  на  бревне,  сидит  —  крепко,  не  смах¬
нешь,  не  сдвинешь,  а  весь  пригнулся,  поник.  Но  у  князя
в  чести,  ближний  советник,  неразлучник.  Да  и  пышность
его  нескладна,  дорогое  все  на  нем,  а  будто  с  чужого  пле¬
ча,  будто  Дмитриево  донашивает.  А  вельми  пытлив:  хо¬
дит  везде  смотреть  —  обряд  ли  народом  какой  справляет¬
ся,  церковная  ли  служба  на  освящении  храма,  так  ли  гу¬
лянье  какое  —  везде  поспеет.
 Тарусский  князь  едет,  на  грача  похож.  Сам  черняв  и
одет  черно,  не  цветасто,  не  радостно.  Туча  хмурая,  а  не
князь  светлый.  И  копь  под  ним  вороной,  одна  звезда  во
лбу  белая,  да  и  на  ту  синие  бахромы  с  оголовья  спуще¬
ны.  И  одежда  блистает  у  князя  серебром,  а  не  золотом.
Нетто  нет  средств  у  тарусян  своего  кпязя  срядить  по
достоинству?  Книжен,  учен,  многоязычен,  а  наряда  рус¬
ского  не  разумеет.
 «Мнихом  бы,  чернецом  бы  тебе  схимником  бы,  —
справный  бы  игумен  вышел!»
 То  ли  дело  молодой  Иван  Белозерский  едет!  Светел  и
одеждой,  и  ликом,  и  оружием,  и  с  Дмитрием,  как  брат,
схож.  И  ланиты,  как  утреннее  солнце  сквозь  белый  ту¬
ман,  разгораются,  ежели  девичий  взгляд  переймут.  А  дев¬
кам  на  других  и  смотреть  не  любо,  коли  этот  здесь
 58

Не  велик  конек  у  него,  а  прыток  —  головкой  помахивает,
удила  перегрызть  норовит.  Такому  детине  мелковат  конь.
 Не  весьма  на  охотников  надивуешься  —  каждому  на¬
до  почесть  воздать,  поклониться  ноясно.  Поднять  глаза  —
за  дерзость  почтут.
 Низко  кланяется  Москва  охоте  Дмитриевой,  что  само¬
му  великому  князю,  что  последнему  псарю:  вон  и  у  пса
ошейник  позолоченный,  стало  быть,  пес  тот  богатее  ино¬
го  купца,  а  купцу  ж  почесть  воздается!
 Едут  —  и  дивуется  ими  Москва,  и  досадно,  если  свой
боярин  хуже  серпуховского,  тарусского  или  еще  какого
одет.  А  пересудов  будет  полная  калита:  не  каждый  день,
да  и  не  всякий  год  такое  случается.  То  проедут,  не  по¬
спеешь  взглянуть,  а  с  чужих  слов  —  не  со  своих  глаз
разуметь!  А  то  и  увидишь,  да  не  разглядишь.
 Сей  раз  не  столь  людно  на  улицах  —  всех  видать.  Зре¬
лищен  сей  год  —  по  зиме  Алексеевы  похороны  глядели.
Да  там  толкучно  было,  не  пробиться.  Сам  цареградский
митрополит  погребал,  одних  епископов  со  всех  городов
сколь  понаехало!  Звон  по  всей  Руси  тоскливый  стоял.
А  тут  —  иное.
 Едет  Дмитрий  через  весь  свой  город.  Мимо  садов,  где
зелень  густа  и  тяжела  от  росы.  Мимо  стен,  забрызган¬
ных  внизу  грязью,  но  еще  слезящихся  смолой,  еще  розо¬
ватых,  а  не  серых,  как  было  на  Москве  до  пожара.  Куда
ни  глянь  —  рубят  плотницкие  топоры;  готовые  срубы  сто¬
ят  ждут,  чтоб  на  место  сдвинули.  Щепа  подворачивается
иод  коныта,  глушит  конскую  поступь.  Вон,  видно,  клин
заколачивают:  двое  обухами  по  дубовому  срубу  молотят,
а  хозяйка  внизу  щепу  собирает,  новую  печь  надумала  ис¬
пробовать.  Девушка  за  тыном  поет  —  не  время  бы:  в
церкви  служба  не  отошла,  да  и  незачем  в  этакую  рань
петь,  жалостливое  сердце  народу  высказывать.  А  го¬
лос  люб:  УУ  колодезя  холодного,
 У  студеного  ключа  гремучего
Красна  девушка  воду  черпала,
Воду  черпала,  беды  не  чаяла.
 Белозерский  глаз  скосил:  голос  люб:
 Как  наехали  злы  татарева,
Полонили  красну  девушку.
Полонили,  замуж  выдали
За  немилого  татарина...
 59

Смело  поет.  Красоту  сознает,  значит.  Заливается,  вы¬
соко  берет.
 Калитка  открыта.  Вот  она  стоит!  Обернулась.  Госпо¬
ди  боже  мой!  Нет  у  нее  лица!
 — 	Дома  сего,  Михаил  Оыдреич,  не  ведаешь?
 — 	Ведаю,  —  говорит  Бренко.  —  Валуя  дом.  Девка
та  за  тыном  из-под  Рязани  взята.  Ей  татары  смолой  аль
кипятком  все  тело  изожгли.  Одип  глаз  остался.  А  го¬
лос  —  сам  слыхал.  От  всей  редкостной  красоты  голос
лишь  уцелел.  Вот  и  поет  она.  Пущай  поет.
 — 	То  благо,  —  отозвался  Дмитрий  и  задумался.
 Так  выезжают  опи  за  посады.  Сразу  начинаются  хол¬
мы.  За  Москвой-рекой  курится  марево.  Стрекочут  кузне¬
чики  в  траве.  Ярки  крылья  бабочек  в  чистом  утреннем
свете.  Как  в  степи!  Но  простора  нет.  Острые  шеломы  бо¬
ра  высятся  впереди  в  сивой  дымке.  Сено  лежит  еще  в  ва¬
лах,  досыхает.  Кое-где  уже  стожат.  Двое  крестьян  в  бе¬
лых  длинных  рубахах  топчутся  на  верху  стога,  уминают,
пока  снизу  подают  охапки  подвезенных  копен.  Кони  обо¬
рачиваются  и  ржут.  На  соловой  крестьянской  кобылке
сидит  русоволосый  парень.  Его  посадка  легка  и  надмен¬
на,  и  это  не  понравилось  Тарусскому.  Насмешливо  погля¬
дывая  на  всадника,  он  говорит  Боброку:
 — 	Инии  форозе,  воспад  на  фарь,  мнят  ся  стратигами!
 — 	Хороший  седок  Руси  надобен,  у  врага  заклятого
паче  наших  наездников,  —  отвечает  Боброк,  и  Тарус-
ский  с  сомнением  передергивает  плечом.
 Крестьяне  скатываются  с  возов,  со  стогов,  кидаются
к  дороге,  чтоб,  хоть  стоя  на  коленях  или  уткнувшись  в
землю  лицом,  прослышать  над  собой  топот  Дмитриевых
копей,  уловить  звон  оружия,  слово  или  хотя  бы  невнят¬
ный  говор.
 Княжеские  псы  волочатся  на  цепях,  высовывают  язы¬
ки,  покрытые  слюной,  пока  псарева  плеть  не  свистнет
над  ушами.
 Задолго  до  полудня  въехали  в  лес.  Сперва  шел  веко¬
вой  бор.  Земля  усыпана  бурым  игольником,  иссохшей
хвоей,  устлана,  как  плесенью,  глубоким  мхом.  Охоту
окружили  тишина  и  покой.
 — 	Здесь  бы  монастырь  основать!  Экой  мир!  —  вос¬
кликнул  Бренко.
 — 	Ладаном  тут  и  так  пахнет,  а  чернецам  мягкая
земля  соблазнительна,  —  она  не  смиряет,  а  распаляет!  —
сказал  Белозерский.
 Дмитрий  неодобрительно  оглянулся  на  него;
 60

— 	О  чернецах  игуменское  дело  пещись;  наше  дело  —
об  обителях.  Здесь  нет  воды  и  место  гладко:  не  выдер¬
жать  обороны  па  сем  месте.  Монастырь  —  есть  кремль
господень.  А  хорош  кремль,  ежли  он  и  нам,  мирянам,
сгоден.  Затем  и  монастыри  создаются  и  вера  блюдется.
Вникни,  княже.  В  чернецы  многие  воины  сходят:  отпу-
щаем  в  монастырь,  а  не  в  гроб.
 Подумывали  здесь  зной  перестоять,  но  не  нашлось  ни
ручья,  ни  родника.  А  без  воды  пешему  стан  не  в  стап,  а
конному  и  подавно.
 Дальше  пошел  смешанный  лес.  Стало  между  деревья¬
ми  просвечивать.  Раскрылось  мелколесье  на  старом  пале.
Звякнул  невдалеке  колоколец.  Собаки  потянули  в  ту  сто¬
рону  морды:  стадо  почуяли.
 Вскоре  выехали  па  перелесье.  Поджарые  овцы  стояли
у  опушки  на  полдне.  Мотая  головами,  перебегая  от  кучи
в  кучу  мучились  от  оводов.  Залаяли  псы.  Запахло  теплой
шерстью,  овечьим  потом.  Заблеяла  ярочка,  подняв  длин¬
ноглазую  морду.  В  нерешительности  стоял  молодой
пастух  в  рваной  шубе,  накинутой  на  рубаху,  с  длинным,
как  змея,  бичом  в  руке:  падать  ли  на  колени,  бежать  ли
к  гуртоправу,  кинуться  ли  в  лес  от  беды?  Кто  ж  знает?
Всякие  воинства  на  Москву  ополчаются.  Эти  чьи?  Шари¬
ли  тут  в  былые  годы  литовцы  Ольгердовы,  хватали  овец.
Как  бы  и  с  этими  беды  не  нажить!
 — 	Чей  скот?  —  крикнул  Дмитрий,  и  голос,  выросший
в  крепких  боях,  еще  молодой,  окладистый,  рокотно  про¬
катился  по  лесам,  и  леса  долго,  словно  дым,  пропускали
его  сквозь  себя.
 — 	Великого  князя  Московского  и  всея  Руси  Дмитрия
Ивановича!
 — 	А  велико  стадо?
 — 	Полторы  тыщи  голов.
 — 	А  меня  знаешь?
 — 	Дозволь  гуртоправа  кликнуть,  он  бывалый.
 — 	Зови,  отроче!
 Пастушок  кинулся  прытко.  Ближние  овцы  шарахну¬
лись  в  глубь  леса,  где  в  сени  таилась  главная  часть  стада.
И  отрок  тотчас  исчез  в  ветвях,  исчезли  и  псы,  и  лишь  ко¬
локольчик  вожака  колотился  и  щелкал  невдалеке,  как
птица,  прихлопнутая  силком.
 Прикрывая  ладонью  чело,  высоко  запрокинув  голову,
чтобы  видеть  из-под  гноящихся  век,  опираясь  на  свой
длинпый,  будто  патриарший,  посох,  мелко  переступая  бо¬
сыми  ногами,  торопился  к  Дмитрию  из  лесу  старец.  Ру«
 6!

бище  его  было  серо,  а  борода  узка,  длинна  и  седа.  Но  ко¬
жа  лица,  обветренная  ли  загаром,  опаленная  ли  старо¬
стью,  темнела,  как  кора,  как  лик  угодпика  суздальского
письма,  хотя  подуло  от  него  пе  кипарисом,  а  горькой
вонью  овчины.  Шерсть  и  на  сермяге  налипла,  —  видно,
скинул  тулуп,  чтоб  скорей  дойти.  И,  как  бы  поддерживая
его,  с  обеих  сторон,  прислонясь  к  узким  бедрам  его,  шли
громадные  густошерстые  псы.
 Низко,  в  пояс,  поклонился,  силясь  разглядеть  супро¬
тив  солнца.  Но  солнце  било  в  лицо,  и  хилая  рука  старика
напрасно  тщилась  притенить  взгляд.
 — 	Чаю,  меня  кличешь?
 — 	А  кто  ты,  отче?
 — 	Пастырь.
 — 	Хороша  ль  паствина?
 — 	Обильна,  сыне.
 — 	Вода  здесь  близко?
 — 	Доброе  место.  Пожалуйте,  бояре.
 И  так  же  трусцой  старик  повел  всадников  в  кустар¬
ники.
 Вошли  между  орешниками  на  бугорок  и  внизу,  в  ов¬
раге,  в  ольшанике  увидели  вьющуюся  струю  светлой
речки.
 Одиночные  огромные  ели  шатрами  нависали  над
мхом.  Там  и  разостлали  ковры  для  покоя.  И  прежде  чем
торопливые  рынды  успели  поймать  золоченое  стремя,
Дмитрий  соскочил  с  седла  и  пошел  к  реке.  На  широком
камне  стал  он  на  колени  и  пил  пригоршнями  воду,  хотя
рында  уже  стоял  позади  с  узорпым  чеканным  ковшом  и
полотенцем,  перекинутым  через  руку.
 Гуртоправ,  отпугнув  посохом  своих  овчарок,  допыты¬
вался:  кто  в  сей  дружине  старшой,  и  кто  он  званием,  и
откуда,  и  как  имя  ему.  Но  ответили  ему,  лишь  когда
Дмитрий  прошел  на  ковры  под  ель.
 — 	Сие  есть  Дмитрий  Иванович.
 Старик  оттолкнул  воинов  и  повалился  перед  Дмит¬
рием.
 — 	Княже!  Не  очима,  нутром  моим  узреть  тя  должен.
И  не  узрел!  Видишь:  ветх,  истлел,  скот  пасу,  —  держу
посох,  а  не  копие.
 — 	А  и  копие  держивал?
 — 	Многажды.
 — 	При  ком  же?
 — 	Подпослед  при  Иване  Московском.
 — 	При  отце  моем?
 62

— 	Отцу  твоему  Ивану  Ивановичу  и  дяде  твоему  Си¬
меону  посохом  служил,  а  я  о  копье  реку.
 — 	Значит,  деду?
 — 	Деду,  княже,  деду  твоему.  А  до  того  у  Дюдени  в
полону  был,  влачился  в  басурманском  стане,  видел,  как
поганые  костры  возводили  из  городов  наших:  изничтоже¬
ние  Мурома  зрел,  и  Суждаля,  и  Володимера,  и  Юрьева,
Переяславля  и  Углича;  Коломну  и  Москву  зрел  в  бед¬
ствии  и  в  пламени,  и  Можай,  и  Дмитров.  Но  под  Дмит-
ровом  вынес  меня  господь  из  полона  и  пламени:  утек.
 — 	Дак  тому  разоренью  век  минул.  Сам  ли  был,  слы¬
хал  от  кого,  может?
 — 	Запамятовал,  княже.  Но  аз  и  допрежде  того  в  по¬
ходы  ходил:  на  Сити-реке  кровью  сыт  был.  А  прежде  то¬
го,  на  Оке,  под  Коломною  от  Батыги  сбежал.  Первый  раз
тогда  у  нечистых  в  полону  был.  В  Киев  мы  сошли,  а  и
Киев  впусте  увидели,  покинут  жителями,  как  гнездо  по
осени,  —  лишь  пух  да  скорлупки  мелкие,  а  сверху  бурый
лист.  Сожженной  Рязани  кострище  видел,  когда  в  полку
Коловрата-боярииа  на  помощь  рязанцам  шел.  Поздно
пришли;  татары  оттоль  уж  вышли,  а  узрели  мы  князей,
воевод,  витязей,  жильцов,  отроков  рязанских,  разбросан¬
ных  на  мерзлом  ковыле,  занесенных  снегом.  И  сказал
тут  Коловрат:  «Город,  город  Рязань!  Поздно  мы  пришли
тебя  от  Батыги  пастй,  чаяли  рязанцам  слезы  отереть,  а
нет  тут  ни  стонущего,  ни  плачущего,  ни  жен  вопиющих,
но  вси  вкупе  мертвы  лежат!..»  Было  у  нас  тысяча  семь¬
сот  воинов  с  Коловратом.  И  кинулись  мы  вдогон  за  Ба-
тыгой  и  почали  их  бить.  Сказывают,  закричал  тут  Баты-
га:  «Мертвые  рязанцы  поднялись,  нас  настигают!..»
И  страх  напал  на  татар.  И  полегло  их  множество.  А  ког¬
да  обессилели  мы  и  избиены  были,  взяли  нас  пятерых,
кровыо  изошедших,  привели  пред  Батыгу.  «Кто  вы?»  —
спрашивает.  «Рязанцы  мы,  —  говорим.  —  Послала  нас
Рязань-город  проводить  тебя,  как  русские  всегда  инопле¬
менников  от  себя  провожают:  стрелами  и  копьями...»
И  повелел  нам  Батыга  с  честью  похоронить  Коловрата,  а
нас  с  собой  до  Коломны  вез.  В  коломенском  бою,  сказы¬
вал  тебе,  мы  от  него  утекли.
 — 	Полтора  века,  отче,  тому  бою.  Как  можешь  пом¬
нить?  Может,  слыхал  от  кого  али  возмечтал  о  том?
 Запамятовал,  княже.  Не  упомшо.  А  и  допрежь  Ко-
ловратова  полка  в  походы  хаживал.  Я  роду  рязанского,
но  не  токмо  под  рязанскими  князьями  бился.  Первый
раз  бился,  когда  Батыга  на  Калку  пришел.  Я  у  князя
 63

Данилы  в  полку  был.  Первый  тогда  раз  русские  татар
узрели:  квёлы,  невидны  они.  Понадеялись  князья  каж¬
дый  на  себя,  вразброд  в  битву  пошли,  а  иные  в  отдале¬
нии  своего  часу  ждали.  Ой,  много  тел  крестьянских  по¬
легло.  Начали  мы  поганых  рубить,  разрубим  пополам  с
темени  до  пупа,  глядь  —  из  одного  рассеченного  двое
здравых  встают,  чем  более  их  сечем,  тем  многочисленнее
становятся.  Плечи  наши  заныли,  мечи  иступились,  руки
обессилели,  а  они  множатся  и  наступают.  Осталось  в  па¬
мяти  то  побоище  и  клич  наш  горький,  как  скликать  стало
некого.  Велики  были  плач  и  страх,  и  крепкая  обида,  и
отмщенье  за  ту  обиду  на  тебе,  княже  Дмитрий  Иванович!
На  тебе!
 Он  поднял  свой  посох  и  запрокинул  голову,  чтоб  ви¬
деть  из-под  воспаленных  гнойных  век.
 — 	Тягостен  хомут  нам!  Обида  и  неволя  к  земле  гнут.
Возьми  посох  мой,  еже  копий  недостанет!
 — 	Сколько  тебе  лет,  старче?
 — 	Я  считаю  овец  твоих.  О  том  спроси.  А  возрасту
счет  бог  ведет.
 И  князь  просил  пастуха  отведать  яств  своих.
 Старика  взяли  под  руки,  подвели  к  коврам  и  пододви¬
нули  к  нему  солило,  полное  сладкой  рыбы,  благоуханной
от  приправ.
 — 	Как  же  рекут  имя  твое,  отче?
 — 	Иваном  по  крещению.
 — 	Отведай,  отче  Иване.
 Старец  рассказывал:
 — 	Намедни,  княже,  твоя  овца  объягнилась  четырьмя
ягнятами.  Благая  примета.  Будет  тебе,  Дмитрий  Ивано¬
вич,  прибыль  в  сей  год:  богачеству  ли  твоему  прирост,  се¬
мейству  ли,  славе  ли  твоей,  не  ведаю.  Но  будет.
 Дмитрий,  уже  не  внимая  его  словам,  думал  о  глубине
обиды,  о  посохе,  готовом  в  бой,  о  словах  старика.  Схожие
слова  твердили  бояре;  эти  слова  завещал  отец,  томясь  на
смертном  ложе;  их  ему  дядя  Симеон  завещал;  их  ему  по¬
вторяла  мать,  но  теперь  возле  мирного  стада,  в  молчали¬
вом  лесу,  они  прогремели,  как  труба,  зовущая  к  бою:  ро¬
дина  изнемогает,  родная  земля  попрана,  к  отмщению  при¬
зывает  она  народ.  Он  —  великий  князь  —  собирает  уже
под  собой  князей,  а  все  еще  кланяется  Мамаю,  голову
свою  покрывает  Мамаевой  шайкой.  Шапку  ту  от  Мамая
получил  взамен  своей,  когда  по  ордынскому  обычаю  на
пиру  побратались  они  с  Мамаем  меной  шапок.  Бережно
 64

положенную  возле,  Дмитрий,  пнул  ее  ногой,  как  со¬
баку.
 Все  заметили  сдвинувшиеся  Дмитриевы  брови,  ско¬
сившийся  рот.  Быстро  он  оторвал  руку  от  кинжала  и  про¬
вел  ладонями  по  раскрасневшемуся  лицу...
 — 	Выпьем  за  старшего  из  нас.  Во  здравие  твое,  отче
Иване!
 — 	Я,  княже,  единую  лишь  воду  пью.
 И  тотчас  подали  ему  воду  в  позолоченной  чашке.
 — 	Здрав  буди,  Дмитрий  Иванович.  Премного  мило¬
стив  ко  мне,  господине.
 Когда  все  разлеглись  по  коврам  и  мураве  на  полуден¬
ный  покой,  Дмитрий,  Владимир  Серпуховской  и  Боброк
отошли  от  стана  к  воде.  Старец  следовал  за  ними  в  отда¬
лении.
 Румяногрудая  птичка  —  олынанка,  попискивая,  пор¬
хала  по  кустарнику;  может  быть,  опасалась  за  недалекое
гнездо,  затевала  отвлечь  людей  от  птенцов  в  сторону.  Ма¬
лая  птица,  а  и  та  свое  гнездо  бережет.
 Вышли  на  открытое  место.  И  увидели:  в  небе  мета¬
лась  темная  стая.  Высоко-высоко  парил  вырвавшийся  у
охоты  сокол.  Пока  охотники  яствовали,  сокол,  видно,  оби¬
дел  скворца,  и  теперь  десятки,  тьмы  скворцов  кинулись
на  него,  и  сокол  тщетно  от  них  отбивался.  Вниз,  крутясь,
летели  соколиные  перья.  Маленькие  птицы  ощипывали
в  небе  могучего  хищника;  кидались  на  его  крылья,  на  те¬
мя.  Свист  и  сверест  стоял  в  небе,  доколе  сокол  не  пока¬
тился  с  высот  в  лес;  скворцы  ринулись  за  ним.
 Владимир  гневно  обернулся:
 — 	Что  ж  сокольничий  смотрел?  Кто  упустил  сокола?
 — 	Постой,  Владимир  Ондреич,  —  остановил  Боб-
рок.  —  Это  нам  небесное  знамение.  Сильна  Орда,  с  Баты-
свых  лет  она  бьет  нас  поодиночке.  А  вместе,  стаей,  не
уподобимся  ли  мы  пернатому  воинству?  Найдется  ли  тог¬
да  сила,  супротивная  нам?  Вот  к  чему  сие  знамение!
И  стоит  оно  дороже  всех  наших  соколов.
 — 	Народ  единомыслен  в  сем,  —  ответил  Дмитрий.  —
Одни  лишь  князья  мутят  и  усобятся.  Усовестить  их  сло¬
вом  тщится  игумен  Сергий,  но  усовестить  их  мечом  —
дело  наше.  И  доколе  хватит  дыхания  моего,  не  выпущу
меча.
 — 	И  мы,  брате,  не  отступим  от  тебя.
 “  Не  отступим,  брате.
 Так  поклялись  они  друг  другу  перед  высотой  сияюще¬
 5  Живая  вода  Непрядвы
 65

го  июльского  неба,  под  клики  встревоженных  птиц,  над
вечным  струением  лесного  ручья.
 Топот  коня,  то  пропадающий  во  мхах,  то  возникаю¬
щий,  приближаясь,  привлек  их.  Они  не  дошли  еще  до
больших  елей,  где  под  сенью  ветвей  ждали  их  постели  на
булгарских  коврах.  Воин  мчался  прямо  сюда,  конь  про¬
несся,  задев  копытами  одеяла.  Воин  пригнулся,  проска¬
кивая  нависшие  ветви.  Он  осадил  коня,  горячего  и  почер¬
нелого  от  пота.  Пытаясь  спрыгнуть,  гонец  зацепил  ступ¬
ней  стремя,  и  нога  застряла  в  ремнях.  Так,  уцепившись
за  седло,  повиснув,  он  изложил  весть:
 — 	Татары  сожгли  Нижний.  Князь  ушел  за  Оку.  Во¬
лость  вытоптали.  Теперь,  сказывают,  сошлись  с  превели¬
ким  войском  со  степи  и  пошли  на  нас,  господине.
 — 	А  жители?  —  спросил  Дмитрий.
 — 	Бежали  за  Волгу.
 — 	Сам  Мамай  с  войском?  —  спросил  Боброк.
 — 	Нет  Мамая  при  войске.  Бегич  ведет.
 Дмитрий,  побледнев  и  прикусив  губы,  обернулся  к
Боброку:
 — 	Приспело  время!
 И  побежал  к  постелям,  где  под  присмотром  отроков
лежала  княжеская  одежда.
 — 	Боброк!  Время  надо  выгадать.  Не  робеть,  скликать
всех  немедля!
 Владимир  крикнул  подбежавшему  воину:
 — 	Прикажи  седлать!  Охота  пущай  за  нами  воро¬
чается.
 Дмитрий  поднимал  спутников:
 — 	Тарусский,  Белозерский,  Бренко!  Вставайте!  Ска¬
чем  на  Москву!
 — 	Что  ты,  княже?
 — 	Татары  сожгли  Нижний.
 — 	А  князь  Дмитрий  Константинович?  —  спросил  Та¬
русский.
 — 	Жив  мой  тестюшка,  -  отмахнулся  Дмитрий.  —
В  заокские  леса  утек!  —  И  кинулся  к  коню,  которого  ве¬
ли  из-под  лесной  прохлады.
 Дмитрий  поскакал,  не  щадя  ни  коня,  ни  плети.  Ветви
хлестали  по  плечам.  Незастегнутая  ферязь  развевалась
позади;  спутники  едва  поспевали  за  ним.  Он  кричал,  не
оборачиваясь,  Боброку:
 — 	Довольно  кланяться!  Настало  время  биться!  От¬
кланялись!

Позади,  отстав,  возвращалась  на  Москву  охота.  По¬
следние  всадники  скрылись  в  деревьях.  Еще  чадили  угли
покинутых  костров.  Среди  поляны  одиноко  стоял  ветхий
пастырь.  И  посох,  коего  здесь  не  приравняли  к  копью,
дрожал  в  руках,  еще  жаждущих  битвы.
 ШЕСТАЯ  ГЛАВА
ГОНЕЦ
 Скачет  лесом  гонец  из  Москвы  в  Троицу.
 Как  медведица  шерстью,  Русь  густо  заросла  лесами.
Леса  стояли  сырые,  дремучие,  из  края  в  край  по  всей
Русской  земле.
 Земля  была  влажной,  реки  полноводны  и  обильны  ры¬
бой,  дороги  непроходимы;  не  дороги  —  тропы.  Коннику
те  дороги  гожи,  пешему  —  хороши,  но  колесам  неодоли¬
мы:  и  в  ведрое-то  лето  вязли  колеса  в  колеях,  а  задож¬
дит  —  не  вылезешь.  Но  дорога,  как  палка,  —  о  двух  кон¬
цах:  тяжела  лесная  колея  русскому  колесу,  а  вражьему
степному  сброду  и  совсем  нету  в  лесу  проходу.  Дремучий
лес  высился  плотной  стеной,  живой  городьбой  вокруг  мо¬
сковских  земель.
 В  темных  глухих  лесах  много  таилось  зверья  и  всякой
дичины  —  вепри  и  лоси,  олени,  козули  и  рыси,  медведи
и  волки,  и  белки  и  лисы,  барсуки  и  бобры,  куницы  и  зай¬
цы.  Казалось,  что  диковинные  неодолимые  звери  и  лихая
языческая  нечисть  таятся  в  дебрях.  И  беглый  человек  в
лесу  ютился,  и  озорные  шайки  уходили  в  лес.
 Кто  зверя  боялся,  тот  сквозь  леса  шел  днем,  —  днем
зверь  спит,  днем  зверь  опасается  человека.
 Кто  человека  опасался,  тот  ночью  шел,  —  человеку  от
человека  укрыться  легче  во  тьме.
 По  тем  дорогам  и  версты  считали.  Далек  был  от  Мо¬
сквы  город  Можай;  темным-темны  леса  разрослись  по
можайской  дороге,  а  Москвой-рекой  путь  извилист.  Сер¬
пухов  считали  ближе:  серпуховской  путь  понаезженный,
посветлей.
 И  до  Троицы  не  всяк  добрести  мог:  топи,  мхи,  веко¬
вечная  заросль,  бурелом.  Там  видимо-невидимо  лютого
зверья,  а  местами  из  земли  дым  струится  —  кто-то,  вид¬
но,  свою  жизнь  пасет.  Из-под  дубовых  замшелых  корней
текут  родники  там.  И  крик  в  том  лесу  не  откатывается
вдаль,  а  возвращается  вспять.
 5*
 G7

В  том  глухом  лесу  поселился  Сергий,  разоренного  ро¬
стовского  боярина  сын,  Радонежа-города  житель.  Ушел
от  родителей  в  те  леса,  выбрал  высокое  место  над  водой,
на  горе  Маковце,  срубил  себе  незавидную  хороминку  —
захотел  обрести  тишину.  Бортничал  ли,  рыбу  ль  ловил,
питался  ли  корнем  и  орехом,  но  жил.  Лазоревый  дым
растекался  по  тишине  лесной,  а  молва  о  Сергии  —  по  ок¬
рестным  городам.  Не  одному  ему  недоставало  в  городе
спокойствия.  Начали  к  нему  стекаться  люди,  просили
пристанища,  селились  рядом.  Каждый  своей  достачей
жил.  Сообща  поставили  церковушку  во  имя  Троицы.
А  помалу  из  затхлых  землянок  в  изрядные  срубы  пере¬
шли.  Нищее  было  житье,  пока  Московский  князь  про  ту
обитель  сведал.  А  сведавши,  помог.  Екея  Руси  митропо¬
лит  Алексей  уразумел  Сергия:  бескорыстен,  но  в  замыс¬
лах  упорен,  в  писании  начитан,  но  гордыни  чужд.
 Паче  же  того  оценил  митрополит  Сергия  по  едино¬
мыслию:  сильны  у  русского  народа  враги.  Татары  —  с
востока,  Литва  —  с  заката,  свей  —  с  полуночи  —  всяк
норовит  оторвать  от  Руси  клок,  иные  же  и  сердце  норо¬
вят  нечистой  рукой  из  Руси  вырвать.  А  князья  усобятся,
Руси  не  блюдут,  только  о  своем  добытке  пекутся.  Не  раз¬
умеют,  что  добыток  князя  от  народа  течет.  Калита  по¬
койник  мудр  был  —-  понял.  На  верный  путь  стал  —  оби¬
женных  привечал,  разоренных  княжеств  жителей  жало¬
вал,  пограбленным  купцам  льготы  давал.  И  текли  в
Москву  к  Калите,  к  Симеону,  к  Ивану,  как  и  к  нынешне¬
му  Дмитрию,  бояре  с  дружинами  и  дети  боярские,  и  жи-
тые  люди,  и  беломестцы,  и  черные  люди,  смерды.  И  каж¬
дому  московские  князья  на  первое  время  давали  свободу
от  поборов,  заказывали  подручным  князьям,  воеводам,
наместникам  и  волостелям  не  забижать  Новосельцев.
 Слово  митрополита  всея  Руси  на  всю  страну  звучало,
но  надобны  и  митрополиту  сметливые  люди  —  слово  раз¬
носить,  порядок  держать.  Потому  единомыслие  и  сблизи¬
ло  константинопольского  поставленника  —  Алексея,  свя¬
тителя,  владыку  православных  душ,  и  смиренного  игу¬
мена  Сергия.  А  расположение  Алексея  привело  Сергия  и
в  Дмитриев  терем.  Дмитрий  увидел  в  Сергии  кроткого
льва  с  булатными  когтями,  тихим  голосом,  но  твердым
взглядом.  И  лев  хотел  быть  ручным  у  Дмитрия.  А  через
Алексея  да  Сергия  и  церковь  становилась  ручной.  Неда¬
ром  Калита  долго  добивался  и  добился,  чтобы  всерос¬
сийский  митрополит  покинул  Владимир-город  —  искон¬
ную  после  Киева  обитель  митрополитов  —  поселился  в
 68

Москве.  Дорого  это  стоило  деду,  зато  внук  стоял  теперь
рядом  с  владыкой  церкви.  Алексей  в  эту  зиму  умер.  Кон¬
стантинопольский  патриарх  сговаривался  с  Дмитрием  о
новом  святителе.  Сергия  хотел  поставить  на  свое  место
Алексей.  Но  Сергий  отказался.  Упрашивали,  убеждали  —
отказался.  Остался  игуменом  в  деревянном  маленьком
Троицком  монастыре,  в  тони,  в  лесных  дебрях.  А  мог  бы
теперь  сидеть  в  гостях  у  патриарха,  взирать  на  теплое
море,  на  Олегов  щит  над  вратами  Царьграда.
 Скачет  лесом  гонец.
 Скачут  лесами  гонцы  из  Москвы,  во  многие  грады  и
веси,  к  подручным  князьям,  к  боярам,  в  села  —  подни¬
мать  Русь.  Где-то  в  степном  далеке  идут  на  страну  тата¬
ры.  Где-то  за  синью  лесов  ржут  их  степные  кони,  ды¬
мится  курево  под  копытами  басурманской  конницы,  каж¬
дый  шаг  приближает  их.  Они  надвигаются,  звеня
клинками,  напевая  поганые  песни,  неся  смерть.  Неотвра¬
тимое,  непобедимое  войско.
 Скачет  лесом  гонец.
 Малые  ручьи  перескакивает.  Реки  вплавь  переплы¬
вает.  Под  нависшими  ветками  кланяется  гонец.  По  высо¬
ким  борам  скачет,  хлещет  коня,  торопит.
 Раз  остановился:  коня  кормил.  Другой  раз  останав¬
ливался:  вздремнул  сам.  Но  дремота  в  лесу  в  глаз  не
идет:  конь  захрапит  —  вскочишь:  хорошо,  коли  зверя
чует,  от  зверя  оборонишься,  а  ежели  человека  чует,  слу¬
шай!  Страшнее  зверя  —  человек  в  лесу.
 Лежит  гонец,  дремлет,  а  повод  на  руке  намотан,  нож
под  рукой:  за  голенище  всунут:  меч  —  при  бедре,  кин¬
жал  на  поясе.  А  все  ж  боязно:  лес  дремуч,  глух,  крик  в  нем
вспять  возвращается,  да  никто  и  не  откликнется  на  крик.
 Конь  копытом  ударил,  а  уж  гонец  на  ногах:  неужели
ж  встречный  кто  на  коне  пробирается?  Слушает:  ветка
вдали  хрустнула,  то  добрый  знак:  ежели  был  кто,  сторо¬
ной  обходит,  сам  опасается,  сторонится.
 Гонец  послушал,  отломил  хлеба,  вынул  из  ветошки
мясо,  отрезал.
 А  серенькая  птичка  на  ветке  свистит  и  приглядывает¬
ся  к  человеку.  Ближе  соскочила.  По  мху  скачет.  Комо¬
чек  серенький,  а  на  темени  черная  шапочка.
 Гонец  в  раздумье  поглядел  на  нее:
 «Пухлячок  ты  милый,  скачешь  от  прутика  к  прутику,
нет  тебе  людских  горестей,  ни  забот,  ни  поспехов  челове¬
ческих».
 «Ци-ци,  кее-кее...»
 69

Вскочила  на  сучок,  перевернулась  вниз  теменем,  клю¬
нула  в  хвою.  Вдруг  вспрыгнула  выше:
 «Тиу-тиу-тиу...»
 «Может,  и  у  тебя  есть  в  гнезде  детушки,  малые  пта¬
шечки».
 Пухлячок  по  мху  скачет,  не  опасается.
 А  плеть  гибка  в  гонцовой  руке.  Р-раз!
 Птичка,  затрепетав,  запрокинулась  навзничь.
 «Ловок  ты,  братец  Семушка!»  —  одобрительно  поду¬
мал  о  себе  гонец.
 Закинув  повод,  вскочил  в  седло.  Хлестнул  коня,  по¬
мчался  вскачь.  Тяжелый  топот  глохнул  в  сырой  земле.
 Уже  Воря-река  проблескивала  сквозь  кустарники.
Здесь,  на  виду  у  реки,  гонец  осмелел.  Он  остановил  коня,
не  слезая  с  седла,  огляделся.  Вокруг  стояла  тишина.  Пти¬
цы  в  этот  полуденный  час  молчали.  Рот  высох,  хотелось
пить.
 Возле  ручья  на  гнилой  коряге  сидел  мужик.  Ворот
суровой  рубахи  был  разодран,  но  рубаха,  и  порты,  и  обу-
жа  облегали  мужика  складно  и,  видно,  были  одеваны
первый  раз.  На  пальце  его  сверкал  перстень.
 «Что  за  человек?»  —  подумал  гонец.  Но  Воря-река
текла  невдалеке,  а  нож  за  голенищем  наточен  справно.
 — 	Эй,  брате,  поднес  бы  испить!  —  сказал  гонец.
 — 	Не  во  что  воды  набрать.  Напейся  сам.
 Гонец  пораздумал  и  тяжело  слез  с  седла.  Разминая
ноги,  перекинул  коню  через  голову  повод,  чтоб  и  коня  по¬
поить.  Они  подошли  к  воде  и  рядом  вошли  в  реку;  гонец
повыше,  конь  ниже  по  течению.
 Мужик,  всклокоченный,  волосатый,  сурово  и  молча
смотрел  на  них.  Почудилось  ему:  «А  може,  из  тех.  Меня
ищут?»
 Выждав,  пока  напьются,  он  спросил:
 — 	Далеко  ль  путь?
 — 	В  Троицу.
 — 	На  богомолье?
 Гонец  обиделся:  от  самого  кпязя  скачет,  письмо  ве¬
зет.  Вот  что  значит  лесной  человек  —  не  смыслит  друго¬
го  человека.  Надо  бы  сразу  догадаться.
 — 	Нет,  от  самого  Дмитрия  Ивановича,  всея  Руси.
 «Вона  что...»  —  смекнул  мужик.
 — 	Милостив,  что  ль,  к  тебе  Дмитрий-то  Иванович?
 Гонцу  почудилось,  что  мужик  как  бы  насмехается  над
 ним.  Но  вдомек  ли  дорожному  мужику  над  великокняже¬
ским  гонцом  насмехаться!
 70

— 	Щедр,  велик,  многомилостив,  —  ответил  он.
 — 	Л  что-то  одежина  твоя  —  не  с  княжеского  ль  пле¬
ча?  __  усмехнулся  мужик.
 Верно,  одежина  у  гонца  незавидная,  но  оружие  при¬
возное,  не  малого  стоит.  Да  и  не  мужику  в  такие  дела
вникать.
 — 	С  княжеского  али  нет,  твое  дело  стороннее!  —  при¬
крикнул  на  него  гонец.
 Сомнения  не  оставалось:  из  тех.
 — 	Знатно  ответил.  Ты  уж  не  в  боярах  ли  у  князя
служишь?  —  И  подумал:  «Видно,  не  опознал.  Я  тогда
шел  опрятно.  А  может,  и  опознал,  да  таится?»
 — 	Стороннее  твое  дело,  говорю.  Пень  ты  лесной,  а
мыслить  тщишься!
 — 	А  ты,  вижу,  даже  и  не  тщишься?
 — 	Не  книгочей,  не  чернец,  а  воин,  воину  ж  розмыс¬
лы  в  голову  кидаются,  головную  хворь  вынуждают.
 — 	Эна  как?  Сам-то  московский?
 — 	Коренной.
 — 	Поди,  и  дом  у  тебя  там  каменный?
 — 	Он  хоть  и  не  каменный,  а  уж  худей  твоего  навряд
ли  будет.
 — 	А  у  меня  ни  нового,  ни  кленового,  где  сижу,  там
и  служу.  У  тебя,  поди,  и  жена  в  Москве?
 — 	А  как  же!
 — 	Красавица?
 Воин  смолчал.
 Мужик  пододвинулся  ближе.
 — 	Поди,  есть  у  тебя  и  малые  детушки?
 И  не  успел  гонец  вымолвить  ответ,  мужик  сшиб  его
сильным  ударом  и  вскочил  ему  на  грудь.
 Рука  гонца  потянулась  к  голенищу  за  ножом,  но  ко¬
лено  мужика  наступило  на  руку  пониже  локтя.
 Воин  напрягся,  силясь  вывернуться  из-под  тяжкого
тела,  шуйцей  пытался  сорвать  с  горла  руки,  но,  прежде
чем  он  сорвал  их,  дыхание  захватило  и  тьма  застлала
лесную  мглу.
 Когда  тело  перестало  содрогаться,  Кирилл  привстал.
Все  теперь  принадлежало  ему:  кинжал,  нож,  меч,  конь,
панцирь,  шелом,  за  седлом  —  топор.  А  еще  утром  он  про¬
бирался  лесом,  не  предвидя  пути,  «не  на  пользу  себе  ду-
маша».
 Теперь  он  справлен,  как  воин.  И  коня  гонцу  дали  от¬
борного:  «чтоб  добре  поспешал».
 Кирилл  отвел  коня  за  деревья.  Вернулся  и  потащил
 71

туда  воина:  в  стороне  от  пути  можно  спокойнее  разо¬
браться.
 Много  оказалось  добра.  Жалко,  что  еда  была  почата,
но  и  осталось  достаточно.  В  ладанке  на  груди  нашлось  и
письмо.
 Когда  три  дня  назад  он  вы  пернулся  из-под  воинского
клинка  и  проскочил  под  брюхом  коня,  сгоряча  он  думал
лишь  об  одном:  дальше,  дальше,  дальше!  Корневища  под¬
вертывались  под  ноги,  сучья  царапали  лицо,  хвоя  встре¬
вала  в  волосы.  Путь  к  Троице  ведом  был  ему,  неведомо
было  лишь,  как  объявиться  там.  Примут  за  беглого  раба,
спустят  в  монастырские  погреба,  доколе  хозяин  не  сы¬
щется,  а  не  сыщется  —  в  монастырского  раба  обратят,
это  же  горше  смерти.  Голод  морил  его,  и  все  не  знал,  ку¬
да  двинуться.  Сидел  у  родника,  запивал  водой  голод.
И  могло  б  всяко  случиться.  Но  вот  наехал  на  него  воин,
и  стал  Кирилл  воином.
 Куда  ж  теперь?  На  Москву?  Но  ежели  опознают?
В  Троице  воину  делать  нечего.  Он  лениво  развернул
письмо.  Писал  сам  Дмитрий.
 Как  теперь  ненавистен  Кириллу  Дмитрий!  Вывел  из
Рузы,  обласкал,  разгорячил  на  дело,  а  когда  дело  сдела¬
но,  повел  в  темный  лес...  Остались  там  и  Алис,  и  Ефрем-
повар,  и  каменщики  -—  Панкратий,  Авдей,  Елизар  и  Ах¬
мет  Букей,  и  черемис  Лазарь,  и  булгарин  Хузан.  Одного
Кирилла  вынес  бог,  одного  Кирилла  осенила  допрежь  то¬
го  мысль,  что  нечистое  о  них  задумано.  И  подтвердились
его  опасения,  когда  Дмитрий,  проходя  мимо  на  кладке
Тайницкой  башни,  сказал  Боброку:  «Вижу,  помнишь  наш
уговор  о  немоте  Каменщиковой».  И  как  тогда  опасливо  и
поспешно  оглянулся  на  него  Боброк.
 «Крепко  задумано!»  —  догадался  тогда  Кирилл  и  за¬
думался,  как  из  этого  выйти.  Спрыгнуть  с  Кремлевских
стен  —  значит,  убиться  до  смерти.  Пробиться  сквозь  сто¬
рожей  надежды  не  было.
 «Сбегу,  когда  выведут!  —  думал.  —  Сманю  Алиса!»
Но  не  внял  словам  его  Алис  и  за  это  лежит  нынче  в
ельнике,  где  нашел  Кирилл  свежий  бугорок  земли,  —
видно,  рыли  мечами:  землю  накидали  не  пластами,  а
комьями.  А  в  помятой  траве,  оброненный  кем-то,  сверк¬
нул  золоченый  перстень.  Перстень  не  здешний.  Византий¬
ский  али  угорский.  Вставлен  в  него  камень  опал,  волчий
глаз.
 Кирилл  читал  письмо  ненавистного  Дмитрия:
 «Отче  Сергие!
 72

Близится  час  испытания.
 Татары  вступили  в  землю  Русскую.
 Встретим  их  не  по-прежнему.  О  чем  бога  молили  и
ночами  на  совете  у  святителя  Алексея  замышляли,  бли¬
зится.  Оружие  запасено.  Люди  обучены.  Сшибемся  во
имя  божие!  И  да  будет  воля  его.
 Чаю  слышать  тебя.  Прошу  твоей  молитвы.  Благосло¬
ви,  отче!»
 И  ниже,  видно,  по  размышлении,  скорописью  подпи¬
сано:
 «Ведь  Русь  оборонять  встали!  Не  прежние  походы,
когда  усобицами  меч  иступляли,  отче!»
 «Не  Дмитрию  —  сие  Москве  надобно!»  —  подумал
Кирилл.
 Он  пошел  к  коню,  вынул  из  седельного  мешка  снедь,
поел.  Стало  на  душе  спокойнее.  Принялся  облачаться.
Кое-что  оказалось  не  по  росту  —  узковато  чуть.  Но  и  то
добро:  стал  стройнее,  моложе.  Вооружение  словно  стрях¬
нуло  с  него  сонь,  одурь  —  шаг  окреп,  даже  взгляд  изме¬
нился;  волосы  мешали,  и  он,  сколь  мог,  подсунул  их  под
шелом.
 Остатное  скрыл  подальше  в  кустах.  Мясо  в  зубах  на¬
вязло,  и,  колупая  его  оттуда,  он  перешагнул  через  рас¬
пластанного  гонца.  Осмотрелся,  прислушался:  мирно  по¬
свистывали  птицы,  встрепенувшиеся  после  полуденного
покоя.
 Он  отволок  тело  в  овраг.  Похрустывая  сухими  ветка¬
ми,  оно  укатилось  глубоко  вниз.
 СЕДЬМАЯ  ГЛАВА
СЕРГИЙ
 На  пригорке  в  поредевшем  лесу  засветлели  строения
монастыря,  обнесенные  бревенчатой  стеной.  Глухо  и  про¬
тяжно  доносилось,  словно  издалека,  церковное  пение.  Пе¬
ли  вечерню.
 Кирилл  спешился  у  ворот  и  прислушался.
 «Скоро  кончат».
 Тягучий  напев  молитв  слоился  в  воздухе,  как  ладан¬
ный  дым.  Так  пели  в  этот  час  и  в  Царьграде,  и  в  Орде
У  православного  епископа  Сарайского,  и  далеко  на  Севе¬
ре,  в  Новгородских  пятинах.  Этот  напев,  уже  слегка  по-
иначенный  на  лад  русских  песен,  родился  далеко  на  во¬
 73

стоке,  —  может  быть,  в  языческих  Афинах,  может,  в
Александрии,  может,  даже  от  египетских  пирамид  донес¬
ли  его  в  этот  болотный  лес,  —  менялись  слова,  умирали
пароды,  а  лад  гимнов  тянулся  сквозь  века.  Не  молиться
хотелось  теперь  Кириллу,  а  сесть  в  дорожную  пыль,  за¬
крыть  глаза  и  слушать  эти  напевы  детства.
 Но  воин  поборол  в  нем  сладость  воспоминаний.  Он
ударил  в  кольцо  ворот.
 В  глазок  его  осмотрели.  Кирилл  сказал:
 — 	Во  имя  отца  и  сына  и  святого  духа...
 — 	Аминь!  —  ответили  ему  из-за  ворот  и  приоткрыли
въезд.  Сняв  шелом,  он  ввел  коня  под  ворота.
 Во  дворе  было  безлюдно.
 Золотоперый  петух,  выкатив  грудь,  шел  поперек  лу¬
жайки.
 — 	От  князя  к  игумену,  —  сказал  Кирилл  приврат¬
нику.
 — 	Он  у  вечерни.  Пообожди,  малость,  кмете.
 Привязав  коня  у  прясл,  Кирилл  вернулся  к  воротам
 и  сел  на  скамью.  Одинокий  колокол  под  дощатой  крышей
звонницы  ударил  и  повторил  удар,  и  еще  раз  ударил.
 Привратник  сел  на  другом  конце  скамьи:
 — 	Приустал,  сыне?
 — 	Благодарение  богу,  отче,  —  не  чрезмерно.
 — 	Не  страшно  ли  ныне  лесом?
 Кирилл  подумал:  «Небось  у  каждого  это  выспраши¬
вает,  а  самому  все  одно  —  уходить  отседа  некуда».
 И  спросил,  показывая  на  петуха:
 — 	А  курам  у  вас  жить  дозволено?
 — 	А  от  кого  ж  нам  к  пасхе  яйца  сбирать?
 — 	Соблазна  чернецы  от  того  не  имут  лп?
 — 	Блуд  в  сердце  сокрыт,  а  не  в  зрении,  сыне.
 — 	Оно  бы  и  так,  но  через  зрение  блуд  вползает  в
сердце.
 Вечерня  окончилась,  и  братия  пошла  из  храма.  Тес¬
ная  и  уже  покосившаяся  церковка,  срубленная  из  веко¬
вых  сосен,  была  подобна  улью,  откуда  пчелы  выбирались
за  взятком.  Подошедший  келарь,  взяв  от  Кирилла
письмо,  велел  чернецу  вести  гонца  трапезовать.
 Длинные  столы  тянулись  под  низкими  потолками.
В  трапезной  стоял  полумрак.  Казалось,  что  видные
сквозь  раскрытую  дверь  деревья  объяты  белым  пламенем.
Там  еще  сиял  летний  день,  а  здесь  уже  наступили  су¬
мерки.  Крепко  пахло  смолой,  ладаном  и  медом.  Темные,
 74

как  засохшая  кровь,  образа  стояли  в  углу  на  полке.  Кто-
то  украсил  их  цветами  и  вербами.
 Чернецы  пододвинули  к  гонцу  ближе  миску  и  принес¬
ли  ложку,  но  спрашивать  ни  о  чем  не  решались.
 Кирилл  приглядывался  к  ним.  Много  наслышан  он
был  о  Сергиевой  Троице.  Здесь  впервые  обобщили  иму¬
щество  всей  братии.  Вступая  сюда  в  братство,  надлежало
отдать  все  свое  достояние  в  общий  достаток  монастыря.
Многие  монастыри  уже  откликнулись  на  призыв  Сергия
отречься  от  прежних  правил,  а  было  прежде  в  монасты¬
рях  у  каждого  свой  дом,  свое  хозяйство  при  доме.  Каж¬
дый,  сообразуясь  со  своим  достатком,  строился  внутри
монастырских  стен  и,  умирая,  отказывал  все  монастырю.
Ныне  же  отказывали  при  вступлении  в  обитель.  Челове¬
ку,  кинутому  в  житейскую  пучину  без  пристанища,  без
покрова;  бродягам,  странствующим  из  города  в  город;
странникам,  покинувшим  разоренные  войнами  очаги;
старцам,  не  сохранившим  возле  себя  чад  на  прокормле¬
ние;  юношам,  алчущим  просвещенья,  —  всей  окровав¬
ленной,  пожженной  врагами  Руси,  —  такой  монастырь
открыт.  Шли  сюда  из  киевских  древних  монастырей,  из
опустошенной  Рязани,  из  Ольгердовой  Литвы,  из  горо¬
дов,  из  сел.  Братство  разрасталось,  и  ближних  сел  посе¬
ленцы  уже  не  однажды  восставали  на  Сергия,  жалобясь
князю,  что  вскоре  захватит  Троица  под  свою  длань  скуд¬
ный  достаток  их,  с  превеликим  трудом  раскорчеванные
поля,  палы,  пасеки  и  всю  жизнь.  Великий  князь  отмал¬
чивался,  одаривая  обитель  новыми  землями,  угодьями,
рыбными  ловами  и  звериными  промыслами.  А  новые  зем¬
ли  нуждались  в  новых  руках.  И  не  благодать,  а  топор
и  соху  давала  Троица  приходящим  под  ее  покров.  И,  по¬
стригая  пришельцев  в  монашество,  Сергий  говорил:
 —  Трудись,  сыне:  господь  милует  прилежных,  ради
монастырского  блага  усердствующих.
 И  смердам,  пахавшим  отошедшие  к  монастырю  зем¬
ли,  монахи  поясняли:
 Труд  во  имя  монастыря,  яко  молитва  ко  господу:
в  тую  же  небесную  чашу  падает.
 Бояре  слали  сюда  церковную  утварь,  родовое  оружие
и  драгоценные  украшения  для  икон,  отписывали  монасты¬
рю  деревеньки  на  помин  своих  душ.  В  немногие  годы
Троица  встала  со  своей  покачнувшейся  церковушкой  вы¬
ше  древних,  почитаемых  монастырей.
 Кирилл  всматривался  в  чернецов,  хлебая  щи  из  ква¬
шеной  капусты  и  запивая  густым  квасом  соленую  снедь.
 75

Заросшие  волосом,  черным  и  русым,  дородные  и  хи¬
лые,  юные  и  древние,  все  они  искоса  поглядывали  на  не¬
го.  Они  видели  в  нем  человека  из  другого  мира,  —  мо¬
жет,  он  имеет  жену  и  детей  и  не  голодает,  живя  на  воле.
Кирилл  сам  был  когда-то  чернецом  и  умел  читать  их  ду¬
мы.  Было  время,  и  они  в  миру  скитались,  грешили,  тер¬
пели,  мечтали,  пока  не  отреклись  от  надежд,  пока  не  по¬
стриглись  сюда.
 К  Кириллу  приблизился  келейник  и  посмотрел  на  не¬
го  пристальным  взглядом  из-под  строгих  бровей.
 — 	Преподобный  тебя  ожидает,  кмете.
 Кирилл  встал  и  пошел  за  келейником.  Ни  разу  не  ви¬
дел  он  Сергия,  хотя  не  было  дня,  когда  бы  не  слышал
о  нем.  Вся  Русь  от  края  до  края  говорит  о  нем,  близком
Московскому  князю,  и  Византийский  патриарх  переписы¬
вается  с  ним.
 Они  шли  монастырскими  улочками,  по  дощатым  мост¬
кам.  Стены  жались  к  стенам,  словно  вокруг  не  было  без¬
людных  земных  пустынь.  Они  вышли  через  калитку  в
монастырский  сад.  Яблони  в  тот  год  гнулись  под  тяже¬
стью  урожая.  Колоды,  полные  пчел  и  меда,  тянулись  под
яблонями.  Пасека  у  Троицы  занимала  обширное  поле.
 — 	Обильна!  —■  сказал  Кирилл  и  вдруг  уловил  в  серд¬
це  своем  страх:  перешагнув  через  убиенного  им  кмета,
шел  он  теперь  к  провидцу  и  чтецу  сердец.
 Но  в  это  время  тропинка  повернула,  и  за  кустами
смородины  Кирилл  увидел  Сергия.  Келейник  молча  по¬
клонился  Кириллу  и  ушел.
 Игумен  стоял  с  засученными  рукавами  над  раскры¬
тым  ульем.  Ничем  не  обороненное  лицо  Сергия  склони¬
лось  к  пчелам.  Он  был  худ,  строен,  в  жидкой  рыжей  бо¬
роде  виднелась  седина.  Пчелы  роились  над  ним,  освещен¬
ные  солнцем.  Робость  овладела  Кириллом.  Весь  сверкая
железом  вооружения,  он  стоял  в  отдалении,  не  решаясь
подходить  ближе,  —  почудилось  Кириллу,  что  издавна
знает  этого  человека,  что  прежде  много  раз  так  стоял  в
стороне  от  него,  словно  где-то  разговаривал  с  ним...  Твер¬
да  была  у  Кирилла  память,  но  не  мог  он  припомнить,  где
он  видел  сего  человека.
 Вот  он  стоит  —  игумен  Троицкого  монастыря.  Как
далеко  по  Руси  растеклась  слава  о  кротости,  благочестии
и  уме  сего  советника  и  увещателя  князей,  о  великой  его
чести  у  князей  и  бояр  русских.  Даже  Мамай  расспраши¬
вал  Дмитрия  о  нем  в  Орде.
 Сергий  обернулся:
 76

— 	Не  опасайся  пчел,  сыне,  подойди  смело.
 «Боже  милостивый!  Просвети:  где  же  внимал  я  голо¬
су  сему?»
 Кирилл  подошел,  сложив  под  благословение  руки,  и
Сергий  благословил  его,  глядя  Кириллу  в  лицо.  Серые
глаза  Сергия  смотрели  ласково,  но  внимательно,  словно
подстерегали.
 — 	Что  тебе  наказал  государь  Дмитрий  Иванович
сказать  мне  устно,  сыне?
 Кирилл  потупился  и,  не  подымая  глаз,  солгал:
 — 	Велено  было  перенести  писание,  святой  отче.  Уст¬
ного  же  не  наказал  ничего.
 Л  когда  поднял  глаза,  встретил  серый  непреклонный
 взор:
 — 	Не  запамятовал  ли,  кмете?
 Теперь  уже  не  сына,  а  воина  спрашивает  он  кротко,
но  строго.
 В  памяти  Кирилла  стали  слова  Дмитрия,  сказанные
Воброку  на  башне,  и  он  ответил  твердо,  глядя  в  глаза
Сергию:
 — 	Храню  слова  князя  нашего  до  скончания  жизни.
 — 	А  о  татарах  тебе  вестимо?  Где  они,  сколько  их
идет?
 — 	О  том  вестимо  одному  только  князю,  отче.
 — 	Князь  твой  в  Москве?  Ты  с  Москвы  скакал?  Разве
Москва  еще  молчит  о  враге?
 — 	Не  дело  воина  слушать  посадское  разноголосье,
отче.
 — 	Но  к  врагу  гнев  единомыслен,  а  не  разноголос.
 — 	Прости,  отче.
 — 	Уповая  на  господнюю  кротость,  смири  гордыню
свою  и  не  искушай  ни  Исусова  милосердия,  ни  человече¬
ских  сердец.
 — 	Благослови,  отче.
 Сергий,  может  быть,  не  расслышав  или  задумавшись
о  чем-то,  отвернулся  к  пчелам,  не  благословил,  и  Кирилл
не  знал,  ждать  ли  ему  ответа  от  Сергия  для  князя.  Игу¬
мен  сейчас  говорил  с  гонцом  великого  князя,  а  ничего  не
сказал  в  ответ!
 Кирилл  стоял,  выпрямившись,  озаренный  гневным  за¬
ревом  вечера.  Позлащенная  зелень  смородинника  сияла,
густо  обрызганная  крупными  каплями  рдеющих  ягод.
И  лицо  Кирилла  багровело.
 Так  стоял  он,  пока  Сергий,  не  оборачиваясь  к  нему,
 77

отошел  к  другому  улью  и  не  спеша  ушел  между  колод  и
кустов  вдаль.
 Тогда  Кирилл  стиснул  кулак  и  хотел  кинуться  вслед
за  игуменом,  выдавить  из  него  ответ  для  князя  или  при¬
знание  —  почему  он  не  ответил?  Но  так  тихо  удалялся
Сергий,  так  спокойно  сложил  за  спиной  руки,  столько
кроткого  мира  было  в  этой  удаляющейся  чуть  сутулой
спине,  что  Кирилл  почувствовал  —  весь  гнев,  разгорав¬
шийся  в  нем,  угас.  Лучше  смолчать  и  кинуться  прочь,
дальше  от  этой  обители  мира.
 Кирилл  пошел  по  тропинке  обратно  и  увидел  келейни¬
ка,  молча  ожидавшего  за  кустами.  Тут  впервые  заметил,
что  келейник  громаден,  что  он  превосходит  ростом  и  мо¬
гутной  широтой  плеч  даже  его,  Кирилла.  И  если  Кирилл,
волосатый,  неопрятный,  был  похож  на  чернеца,  облачен¬
ного  в  воинские  доспехи,  келейник  казался  воином,
укрывшимся  под  черной  рясой.  И,  не  говоря  ни  слова,  он
шел  перед  Кириллом  по  дощатым  проходам  между  строе¬
ний,  пока  не  вывел  его  к  просторной  избе  невдалеке  от
ворот.
 — 	Тут  отоспи,  кмете.
 — 	Надо  сперва  коня  глянуть.
 — 	Конь  во  дворе.
 Конь  в  полутьме  навеса  похрустывал  сеном.  Кирилл
хозяйственно  подошел  снять  седло.  Пряжка,  затянутая
не  его  рукой,  долго  не  поддавалась.  Кирилл  ободрал  па¬
лец  о  железо,  силясь  вытянуть  защемленный  ремень  под¬
пруги.
 Келейник,  стоявший  в  отдалении,  спросил:
 — 	Что  там  у  тебя,  кмете?
 И  подошел  ближе.  Оттянув  двумя  пальцами  пряжку
в  сторону,  он  отпустил  подпругу,  и  седло  сползло  с  пот¬
ника.
 — 	Что  же  ты,  кмете,  простой  воинской  пряжки  от-
стегпуть  не  можешь?
 — 	Устал,  отче.  А  откуда  у  тебя  разум  воина?
 — 	Аз  есмь  на  послушании  в  обители  сей,  но  допрежь
того  ведал  бранную  потеху.  Ты,  вижу,  мало  еще  воин¬
ский  обычай  сведал.  А  конь  добр.
 И  слыша  лишь  дыхание  Кирилла,  складывавшего  сед¬
ло  и  потник  в  войлок,  постоял  молча  и,  улыбнувшись  че¬
му-то,  ушел.
 Кирилл,  подложив  оружие  под  сверток  с  седлом,  а
сверток  под  голову,  лег  на  широкой  скамье  в  углу.  Вся
усталость,  веб  напряжение  этого  дня  вдруг  навалились  на
 78

него,  и  он  стремительно  уснул,  опрокинувшись  навзничь,
раскинув  руки,  словно  раздавленный  тяжестью.
 Еще  сны  текли,  цепляясь  друг  за  друга,  еще  какая-то
мирная,  светлая  жизнь  сияла  в  глазах,  а  уж  твердая  ру¬
ка  взяла  Кириллову  руку:
 — 	Уже  и  утреню  отслужили,  брате  Кирилле,  и  бра¬
тия  сошлась  к  обедне.
 Кирилл  увидел,  что  день  разгорается  за  открытой  две¬
рью  и  в  узкое  волоковое  окно  пробился  радостный  луч.
Кирилл  быстро  вскочил  и  сел  на  скамье.
 — 	Ой,  как  я  спал!  Давно  так  не  спал,  отче.  Прости
мя,  не  ведаю  имени  твоего...
 И  вдруг  задумался:  где,  кому,  когда  назвал  здесь  он
свое  имя,  почему  этот  келейник  назвал  его  по  имени?
 — 	Александром  зови,  —  отвечал  монах.
 — 	А  откуда  тебе  мое  имя  ведомо?
 — 	Так  преподобный  приказал  тебя  взбудить.
 — 	Спаси  тя  господи,  отче,  —  поблагодарил  Кирилл  и,
выпрямившись,  оделся  скоро  и  складно,  чтобы  Александр
не  заметил  непривычки  к  доспехам.
 — 	А  не  сготовил  ли  отец  игумен  ответ  для  князя  ве¬
ликого?
 — 	Он  еще  затемно  ушел  в  Москву.
 — 	Пешой?
 — 	Он  всегда  пешой  ходит.
 — 	Когда  ж  он  дойдет?
 — 	Прежде  тебя,  кмете.  У  него  есть  тропы,  ведомые
ему  одному.  Счастливо  те  ехати.
 — 	Спаси  тя  господи,  отче  Александре.
 — 	Господь  тя  благословит.
 Так  они  попрощались.
 Утреннее  небо  горело,  плыли  прозрачные  облака.  Зо¬
лотые  густые  полосы  света,  перемежаясь  с  высокими  те¬
нями  елок,  покрывали  кровли  и  стены  келий,  как  полоса¬
тые  попоны  покрывают  ратных  коней.
 Кирилл  зашел  в  трапезную,  взял  с  собой  дорожной
снеди,  уложил  в  седельную  переметную  сумку,  заседлал
коня,  перекинул  сумку,  вывел  коня  за  ворота,  простился
с  привратником  и,  вскочив  в  седло,  поскакал.
 Как  кротко  и  ловко  изгнали  его,  думал  Кирилл.  Дали
доспать,  дали  еды  в  дорогу,  благословили  на  счастливую
жизнь...  Но  одно  угнетало  Кирилла  теперь:  как  постиг
Сергий  его,  Кириллово,  имя?
 Много  видел  Кирилл  стран,  городов,  страданий  люд¬
ских  и  понимал,  что  можно  читать  в  человеке  его  страда¬
 79

ния,  его  смятение,  можно  догадываться  о  тайных  мыслях.
Но  превыше  домыслов  сих  было  это  прозрение  имени  чу¬
жого  человека.
 Горяча  коня,  он  скакал  по  московской  дороге.  Объез¬
жая  овраги,  услышал  в  стороне  вороний  грай.
 «Делят  галицы  моего  кмета»,  —  подумал  без  сожале¬
ния  о  сброшенном  им  в  овраг  гонце.
 Не  доезжая  до  Москвы,  Кирилл  спешился  и  увел  коня
дальше  от  дороги  в  гущу  зарослей.  Там  лег  на  траве,  не¬
вдалеке  от  глинистого  холма,  уже  притоптанного  тяжелы¬
ми  следами  зверей.
 «Тут  вы  спите,  братья.  Господь  знает  горести  паши.
Знаю  и  я  ваши  надежды  и  мечтания.  Один  я.  Ты  не  по¬
слушал  меня,  Алис,  брат  мой.  Не  попрекну  тем.  Но  и  вы
простите  меня  за  жизнь,  сохраненную  мне».
 Он  полежал  возле  них,  с  которыми  много  ночей  проле¬
жал  рядом  на  общих  нарах.  И  встал  над  ними,  оставши¬
мися  и  впредь  лежать  здесь  вместе,  без  него.
 Куда  ехать?  В  Москву  путь  закрыт.  В  Москве  зорок
великий  князь.  Надо  искать  окольных  дорог.  Многими
из  этих  дорог  ему  уже  приходилось  хаживать.
 Сняв  шелом,  не  спеша  помолился  он  над  огромной  мо¬
гилой.  Поклонился  ей  до  земли,  потом  тихо  вывел  коня
на  путь,  перекрестился  снова,  надел  шелом  и  вскочил  в
седло.
 ВОСЬМАЯ  ГЛАВА
ВОИНСТВО
 Голубой  предутренний  холодок  стлался  над  еще  спя¬
щей  Москвой.  Перекликались  петухи,  и  по  их  голосам
казалось,  что  город  бесконечно  широк  и  просторен.
В  предместьях  он  и  был  широк  —  дома  стояли  редко,
окруженные  молодыми  садами,  полянами,  огородами.  Ме¬
стами  дома  жались  вплотную  к  дороге.  А  рядом  тянулись
плетни  и  частоколы;  позади  них  в  глубине  темнели  сте¬
ны  жилищ  и  сараев.  Ближе  к  стенам  ютились  пешеход¬
ные  тропы;  колеи  дорог,  после  недавних  дождей,  то  про¬
валивались  рытвинами,  то  вздымались  буграми;  густая
грязь  засасывала  колеи;  кое-где  лужи  преграждали  путь.
Тучи  спускались  к  востоку,  небо  светлело  радостной  пред¬
рассветной  зеленью,  и  петухи  кричали  про  какую-то  Ку-
куй-реку,  про  свою  петушиную  родину.
 80

Ближе  к  посадам  дорога  становилась  ровней,  рытвины
были  завалены  мусором,  щепой  и  щебнем.  Строения  стоя¬
ли  тесней,  дома  высились  краше;  кое-где  у  домов  настла¬
ны  дощатые  мосты  для  прохожих.
 Пятеро  монахов  прошли  по  еще  безлюдному  городу.
Лишь  один  был  сухощав  и  хил,  остальные  плечисты  и
рослы,  все  годились  бы  в  богатыри.  Рясы  снизу  запыли¬
лись  от  долгой  дороги,  к  порыжелым  сапогам  налипла
грязь,  да  и  дорожные  посохи  отяжелели  от  засохшей  на
них  глины.
 Сонная  застава  неохотно  вышла  опросить  их.
 — 	Такую  рань,  отцы  святые,  почивать  надоть.
 — 	Нам  или  вам  почивать?  —  задорно  спросил  рослый
монах.
 — 	Наше  око,  отче,  в  ночи  недреманно.  Откудо  несет-
то  вас?
 Сухощавый  седой  Сергий  подошел  к  спорящим:
 — 	Во  имя  отца  и  сына  и  святого  духа...
 Двое  воинов  стремительно  рухнули  на  колена:
 — 	Благослови,  преподобный  отче!
 Сергий  перекрестил  их.
 — 	Бог  вас  благословит,  кметы!  Блюдите  часы  свои:
враг  идет.  Разумейте:  змея  грядет,  а  змееныши  прытче
ползут  впереди.  Блюдите  град,  ибо  мраком  скрыт  час  ис¬
пытания.
 — 	Радеем,  отче.
 — 	Ну,  бог  с  вами.
 Монахи  прошли  посад  и  остановились  у  кремлевских
застав.  Александр,  догнавший  Сергия  еще  на  ночном  при¬
вале,  стоял  к  игумну  ближе  других.  У  мостов  толпилась
стража.  Поросшая  водорослями,  чернела  вода  во  рву,  бу¬
рая  плесень  поднималась  по  низу  каменпых  стен,  недав¬
но  выбеленных.  С  моста  воины  смотрели  в  ров,  куда  до¬
сужие  купцы  закинули  удочки.
 — 	Да  какой  там  карась,  коли  ряской  всю  воду  задер¬
нуло?
 — 	То  и  добро!  Он  эту  самую  темноту  и  ищет.
 — 	Глянь!  Гляпь!  Клюнул!
 Воин,  оскользаяся,  скатился  к  удилищу  и  дернул
прежде  хозяина.
 Леса  сверкнула,  и  добыча  блеснула  в  воздухе.  Друж¬
ный  смех  покрыл  голоса  у  рва:
 — 	Лягва!
 — 	Лягушку  выхватил!
 А  рыболов  ожесточенно  срамил  воина:
 6  Живая  вода  Непрядвы
 81

— 	Нечистый  тя  подсунул.  Чего  чужое  удилище  взды¬
мал?
 — 	А  коли  б  ты  дернул,  на  крюке  белорыбица,  что  ли,
объявилась  бы?
 — 	А  почем  ты  знаешь,  что  нет?
 Разгорелась  ссора,  но  вдруг  все  стихло.  С  мокрыми  за¬
сученными  портами,  в  распахнутой  по  вороту  рубахе,
простоволосый  рыболов  кинулся  кверху,  где  на  зипуне
сидел  его  мальчонка.  Он  схватил  малыша  за  руку  и  по¬
волок  к  перемостью.  Там  стоял  Сергий,  благословляя
стражу,  и  стражники  сбегались  к  нему  под  благосло¬
вение.
 — 	Отче  Сергие!  Благослови  вьюношка  моего!
 — 	Будь  благословен,  малый  отроче,  во  имя  отца  и  сы¬
на...  Возрастай  для  веселия  Руси,  а  не  для  ордынского
гнета.  Благословляю  тя,  да  будет  родина  твоя  чиста  от
иноплеменного  ига,  ибо,  лишь  сломив  его,  встанет  народ
в  полном  веселии  и  величии.  И  час  битв  грядет.  А  твое
время  впереди  и  светло.
 Мальчик  смотрел  на  Сергия  карими  испуганными  гла¬
зами,  и  Сергий,  склонившись,  погладил  и  поцеловал  его.
Сергий  знал,  что  каждое  его  слово,  каждое  движение  бу¬
дет  разнесено  по  всему  граду,  а  может  быть,  выйдет  и  за
пределы  городских  стен.
 В  Кремль  еще  никого  не  впускали,  но  кованые  воро¬
та,  яростно  зарычав  на  петлях,  приоткрылись  прежде,
чем  Сергий  дошел  до  них.
 Князья  могли  враждовать  между  собой,  город  мог  вос¬
ставать  на  город,  но  никто,  кто  бы  ни  был  на  Руси,  не
встал  бы  наперекор  церкви.  Власть  московского  митропо¬
лита  распространялась  на  всю  Русь,  простиралась  и  па
Орду,  на  христиан,  живших  там.  Всем  было  ведомо,  что
митрополит  Алексей  передавал  свой  сан  Сергию,  но  никто
постигнуть  не  мог,  почему  Сергий  пренебрег  сапом  святи¬
теля.  Сергий  не  юродствовал,  не  унижал  себя  паче  меры,
как  иные,  что,  имея  каменные  палаты,  выходят  на  народ
в  берестяных  лаптях  и  опоясываются  веревкой.
 Много  неурядиц  произошло  в  сей  год  в  митрополи¬
чьих  покоях.  Едва  скончался  митрополит  Алексей,  как
возник  спор  о  его  преемнике.
 Князю  Дмитрию  нужен  был  свой  ставленник,  чтоб
блюл  слово  Москвы  и  слово  то  высказывал  от  имени  церк¬
ви  по  всем  русским  князьям.  Много  он  уговаривал  Сер¬
гия.
 82

— 	Нет,  —  отвечал  Сергий.  —  Нет,  господине.  Тишины
ищу  в  вере,  а  не  власти.  Не  искушай  мя.
 Тогда  Дмитрий  выдвинул  нового  человека  —  коломен¬
ского  попа  Митяя.  Но  о  Митяе  говорил  еще  прежде  Алек¬
сой:
 — 	Мало  искушения  знал.  В  иночестве  не  порадел.
 Когда  Сергий  отказался,  Дмитрий  своей  волей  принял
 Митяя.  Поп  поселился  в  митрополичьем  дворе,  принял
постриг.
 Посвящение  на  всероссийскую  митрополию  давал  кон¬
стантинопольский  патриарх.  От  патриарха  зависело  благо¬
словение  и  выбор.  Митяй  опасался  соперников.  Дионисий
Суздальский  направлялся  в  Царьград,  рассчитывая  полу¬
чить  расположение  патриарха,  а  в  Киеве  уже  сидел  бла¬
гословенный  патриархом  Киприан.  Киприана  выдвинули
в  Литве,  родом  он  был  серб,  выдвигали  его  литовские
князья  с  надеждой  перенять  церковную  власть  на  Руси
в  свои  руки.
 Михаил-Митяй,  печатник  и  духовник  Дмитриев,  архи¬
мандрит  Спасского  монастыря,  забеспокоился:  надо  ехать
в  Царьград,  получить  от  патриарха  сан,  опередить  сопер¬
ников.
 Сергий  не  любил  Митяя,  хотя  и  был  тот  удобный
Дмитрию  человек:  книжен,  велеречив,  соблазнителен  ви¬
дом,  —  не  пастырь  церкви,  не  предстатель  перед  богом,
а  земной  человек.  Сергий  знал:  каждое  его  слово,  каждое
движение  становится  известным  Митяю.
 Сергий  прошел  в  Чудов.  Утреня  кончалась.  Он  тихо
вошел  в  церковь,  помолился  на  паперти,  среди  нищих  и
убогих.  Тихо  прошел  к  Алексеевой  гробнице,  стал  возле
нее  на  колени  и  так  достоял  службу.
 Дмитрий  встретил  его  в  саду,  пошел  к  нему  навстре¬
чу,  попросил  благословения  и  усадил  на  скамью.
 — 	Аз  твоего  гонца,  господине,  не  постиг.  Только  от
народа  попутно  узнал  о  татарах.
 — 	Я  нарочито  наказывал,  чтобы  Бренко  наставил  его
изустно:  скажи  отчу  Сергию:  враг  велик,  испытание  пред¬
стоит  тяжкое,  кровопролитие  великое.  Новгород  Нижний
.дотла  спален  и  потоптан.  Нижегородцы  в  дебрях  укры-
лися.  Князь  Дмитрий  Константинович  в  Суждаль  ушел.
Бедствие  пало  на  них  великое.  Но  паче  того:  враг  на  нас
наступает,  несметное  воинство  татар  движется  в  пределы
паши.  Многое  нами  приуготовлено,  но  грядущий  день
скрыт  нам.  Молю  тебя,  отче,  просвети,  заступись  в  мо¬
литвах,  поддержи  советом.
 G*
 83

Оба  они  встали.
 — 	Не  я,  а  бог  просветит  и  поддержит  тя,  он  и  засту¬
па  твоя.  К  нему  обратись.  А  молитва  и  мысль  моя  с  то¬
бой  неотступно.
 Сергий  показал  Дмитрию  письмо.
 — 	Вот  получил  и  пришел  к  тебе  сам.  Из  Киева  в
Москву  едет  Киприан.  Над  ним  благословение  патриар¬
ха.  Если  дойдет  к  Москве,  не  будет  другого  для  Руси  мит¬
рополита;  скажет  патриарх:  «Аз  воздвиг  Киприана,  ему
же  внемлите».
 — 	А  он  будет  сидеть  в  Москве,  а  внимать  Литве.
 — 	Истинно.  Ныне  ж  смирен.  Слушай  его  рукописанье
ко  мне,  грешному:  «Слышу  о  вас  и  о  вашей  добродетели,
и  о  том  вельми  благодарю  бога,  и  молюся  ему,  да  сподо¬
бит  нас  видети  друг  друга  и  насладиться  духовных
словес».
 — 	Сладок,  как  соловьиный  щекот.
 — 	Есть  птица-сорокопут.  Сорок  песен  в  своей  пу¬
тает,  из  тех  песен  путы  для  птиц  плетет.  Кто  ее  голос  ус¬
лышит  и  прельстится,  якобы  своей  подругой,  тот  ее  до¬
бычей  становится.  Песню  прервав,  сорокопут  на  птицу
кидается  и  терзает  ю.  Так  и  сладость  сих  словес  звучит.
 — 	Тако  и  аз  мню.
 — 	Пишет  Киприан  далее:  «Буде  же  вам  сведомо:  при¬
ехал  есмь  в  Любутск,  в  четверток,  месяца  июня  3  день
и  иду  к  сыны  своему,  ко  князю  великому,  на  Москву».
 — 	Вот  и  мне  прельстительную  песню  с  ястребиного
клюва  скинул.
 — 	А  слушай  дале  —  вот  и  коготок  сверкнул:  «Аз  же
святитель  есмь,  а  не  ратный  человек,  благоволением  иду,
яко  и  господь,  посылая  ученики  своя  на  проповедь,  уча
их  глаголил:  приемляй  вас,  мене  приемлет».
 — 	Еще  на  Москву  идет,  а  уж  намекает:  коли  кто  про¬
тив  Киприана  пойдет,  против  бога  пойдет.  Прииму  грех
па  свою  душу!
 Дмитрий  крикнул  воина.  Велел  скоро  звать  Бренка.
 — 	Что  задумал,  господине?  —  спросил  Сергий.
 —•  Не  спрошу  благословения  твоего.  Хочу  грех  на
одного  себя  принять.
 Сергий  улыбнулся.
 Бренко  уже  ждал  Дмитрия  в  палатах  и  скоро  сбежал
в  сад.
 — 	Дело  такое:  едет  сюда  митрополитом  Киприан.  Из
Любутска  письмо  прислал.  И  с  ним  слуги  и  люди,  и  вре¬
мени  нам  терять  нельзя.  Посылай  ему  встречу.  Выбери
 84

кого  построже,  пущай  воздадут  такую  честь,  чтоб  не  знал,
где  лечь  и  где  сесть.  Понял?
 — 	Кия  же,  ведь  он  же  от  патриарха  поставлен?
 — 	Я  патриарху  дары  шлю.  Без  меня  б  не  дары,  а  ды¬
ры  на  патриаршем  дворе  в  Цареграде  сверкали.  Византия
старым  орлом  чванится,  а  на  моих  деньгах  держится.
Сколько  уж  лет  мы  и  гривнами,  и  мехами,  и  золотом,  и
товарами  патриарха-то  чтим.  А  они  хотят  по-старому,
нас  не  спрося,  своих  святителей  нам  ставить!  Узнают,
каков  от  нас  прием  Киприану  оказан,  вежливей  и  патри¬
арх  станет.
 — 	Ой,  господине!  —  попрекнул  Сергий.  —*  Легко  о
патриархе  речь  ведешь,  велик  грех  приемлешь.
 — 	Прости,  отче  Сергие,  тут  сгрешу,  еще  где-нибудь
на  бога  отработаю.  Ступай,  Бреноче,  ускорь  сие.
 — 	Я  б  мог  Никифора-воеводу  срядить,  да  больно  зло¬
нравен.  На  руку  тяжел,  груб.
 — 	Вот-вот,  Бреноче.  Его  и  сряди!
 — 	А  не  переусердствует  ли?
 — 	Он  переусердствует,  он  перед  богом  и  ответит.  Ска¬
жи:  покруче  встреть,  а  меру  крутости  на  его  грех  оставь.
 — 	Будь  по-твоему,  Дмитрий  Ивапович.
 — 	А  еще  случай,  —  какого  посла  к  отцу  Сергию  слал?
Он  изустного  ничего  ему  не  передал,  стоял  дерзко.  Кто
сей?
 — 	Исправного  воина  туда  посылали.  Сам  ему  наказы¬
вал.  Семушкой  зовут.  Вернется  —  разведаю.
 — 	Еще  не  вернулся?
 — 	Загулял  ли?  Дело  воинское.
 — 	Не  воинское  дело  гулять,  когда  кличут  на  рать.
 — 	Сведаю,  Дмитрий  Иванович.
 В  это  время  в  сад  долетел  рев  труб,  людские  нестрой¬
ные  голоса,  гул  народа,  неистовый  вскрик  женщины  и
еще  женские  голоса,  крики.  Какая-то  молодая  баба  запри¬
читала,  но  в  ответ  ей  раздался  дружный  мужской  смех,
и,  все  покрывая,  поднялся  сильный  юношеский  голос  за¬
певалы:
 Ай,  не  сизый  орлище  встрепенулся...
 Трубы  стихли.  Голоса  подхватили  песню  и  понесли
ее  из  Кремля  к  воротам,  мимо  княжеских  теремов,  садов,
церквей,  из  городской  тесноты  в  простор  неизвестной  до¬
роги:
 Ай,  не  сизый  орлище  встрепенулся,
Не  грозовая  туча  наплывает...
 85

— 	Тронулись!  —  сказал  Дмитрий  и  перекрестился.
 И  пошел  к  терему  рядом  с  Сергием;  Бренко  следовал
 позади.
 — 	Где  будет  молебствие?  —  спросил  Сергий.
 — 	В  поле,  за  заставой.  Там  уже  приуготовлено,  —
ответил  Бренко.
 Я  тебя  довезу,  отче  Сергие,  —  предложил  Дмитрий.
 — 	Благодарствую,  господине  Дмитрий  Иванович!  Я  с
ними  дойду!  —  показал  он  рукой  за  ограду,  где  колыха¬
лись  хоругви  и  шлемы.
 — 	Толкотно  с  ними,  отче!  —  предупредил  Бренко.
 — 	Не  страшусь  людей,  Михаил  Ондреич.
 Сергий  заторопился,  чтоб  выйти  к  войскам.
 Войска  шли  вольным  потоком,  теснясь  у  ворот;  кое-где
 в  этой  еще  не  полностью  вооруженной  лавине  высились
воеводы  и  сотники  на  конях.  Всадники  ехали  в  полной
боевой  справе.  Железо  поблескивало,  синевой  отливала
сталь.
 Пешее  воинство  тащило  над  собой  пики.  У  поясов  ви¬
сели  мечи.  Поверх  домотканых  рубах  чернели  ремни  щи¬
тов.  Новые  лапти  скрипели,  но  шаги  звучали  глухо,  буд¬
то  не  по  городским  улицам  шагают,  а  в  лесной  траве.
Песня  увлекала  воинов.  Легкий  ветер  шевелил  светлые,
как  у  детей,  волосы.  Светловолосо  русское  воинство.  Но
и  черноголовые  между  русыми,  и  рыжие.  Голоса  звучали
разно,  но  песня  была  одна:
 Подымается  великий  князь  Московский,
 Подымается  пешими  полками,
 Подымается  конными  войсками,
 Слава,  слава,  слава,  слава...
 Сергий  смешался  с  толпой.  Ближние  опознали  его,  но
не  прервали  песни,  и  он  шел  с  ними.  Каждый  думал  о
себе,  что  не  его  коснется  татарский  меч,  не  его  пронзит
переная  стрела  басурманина,  а  Сергий  ведал:  мало  кто
вернется  с  песней  назад,  многие  вернутся,  стоная  и  плача,
а  многие  не  вернутся  никогда.
 Войска  пошли.  Пошли  в  неведомую  даль,  навстречу
лихому  врагу,  за  землю  Русскую,  за  свои  города  и  села,
каждый  эа  свое  маленькое  счастье  и  за  большую  свою
отчизну.
 Так  прошли  они  —  тысячи,  тысячи  людей  —  через
град  Москву,  где  теснились  вдоль  улиц  москвитяне,  где
уж  не  скоро  придется  вновь  пройтись,  погулять.  Много
тут  было  хожено,  много  гуляно.  Оборачивались  в  свои  пе-
 86

роулки,  не  прерывая  песни;  оглядывались  на  свои  улицы;
с  песней  проходили  мимо  своих  домов,  откуда  им  откли¬
кались  воплями  и  окликами.
 Шли,  шли,  и  не  было  им  конца.  Уходили  навстречу
врагу,  впереди  их  ждали  ветры  и  грозы,  и  стрелы,  и  ме¬
чи  мурзамецкие.
 В  ровном  зеленом  поле,  на  виду  у  Москвы,  перед  вхо¬
дом  в  синие  сырые  леса,  на  солнце  нежно  зеленели  со¬
ставленные  в  кружок  молодые  березки,  и  в  их  тени  на
столе  стояла  чаша,  лежало  евангелие  и  золотился  крест.
С  крестом  в  руках  ждали  их  епископы,  архимандриты,
весь  московский  причт.
 Войска  остановились.
 Молебен  не  был  долог.
 Словно  затушевывая  кистью  небесную  лазурь,  само-
ставленный  митрополит  Михаил-Митяй  взмахнул  кропи¬
лом,  и  хор  запел  многие  лета  воинству,  коему  осталось
сей  жизни  не  много  дней.
 И  когда  из  рядов  воинов  вышел  Сергий  и  пошел  к
князьям  церкви,  стихло  все;  все  поклонились  иноку,  по¬
крытому  пылью  дорог.
 Сергий  широко  благословил  народ:
 —  Да  поможет  вам  бог!..
 И  войско  низко  поклонилось  ему  в  ответ  на  низкий
его  поклон.  Простые  слова,  пыль  на  рясе,  пыль  на  седи¬
нах,  строгий,  незлой  взгляд  уверили  их  паче  молитв  в
счастливом  конце  похода.
 Митяй  надменно  покосился  па  Сергия,  который  уже
шел  обратно  с  краю  тронувшихся  в  дальнейший  путь
войск.
 Дмитрий  в  кругу  князей,  бояр  и  воевод  стоял,  пропус¬
кая  войска.  Он  крепко  сидел  на  рослом  гнедом  коне;  позо¬
лоченный  панцирь  сверкал,  как  пламя;  позолоченный  ше¬
лом  высился  над  всеми.  Надо  б  в  великокняжеской  шапке
быть  ему  тут,  но  он  провожал  их  не  как  князь,  а  как  воин.
Опытным  глазом  он  всматривался  в  своих  кметей.  Он  хо¬
тел  разгадать,  какими  они  будут  там,  куда  еще  не  скоро
дойдут.
 Пропустив  тысячу  и  тысячу  человек,  он  попрощался
с  теми  из  воевод  и  бояр,  которые  уже  сейчас  трогались
с  войском.  Сам  же  оставался  отдать  последние  распоря¬
жения  по  Москве,  поручить  надежному  человеку  семью  и
город  и  заутра  тронуться  вслед  войскам.
 Дмитрий  повернул  коня.  Он  ехал  навстречу  войскам,
и  воины,  прерывая  песню,  оборачивались  к  нему.
 87

ДЕВЯТАЯ  ГЛАВА
ЛЕС
 Сторонними  лесными  тропами  Кирилл  миновал  Мо¬
скву.
 Хвойные  дебри  молчали.  Многовековые  ели  охраняли
тишину  на  десятки  верст.  Мгла  стояла  под  их  суровой
сенью.  Ни  трава,  ни  кустарники  не  росли  в  глуши.  Лишь
у  буреломов  да  по  берегам  глухих  овражных  ручьев  зе¬
ленела  трава,  цвели  цветы  и  водились  птицы.  Сюда
в  полдень  попадал  солнечный  луч.  Здесь  Кирилл  кормил
коня  и  кое-как  питался  сам.  Дорожный  запас  подходил
к  концу,  надо  было  выбираться  к  людям,  а  все  боязно  бы¬
ло  —  далеко  ли  обойдена  Москва  и  на  кого  выйдешь:  раз¬
ные  люди  живут  на  земле.  Говорят,  в  прежнее  время  на¬
род  был  проще,  душевней.  Теперь  —  одичал.  Татары  ли
ожесточили  русскую  душу,  время  ли  суровое,  невзгоды  ли
от  бояр?
 Остановившись  на  тесной  поляне,  густо  поросшей  са-
мородой  и  малинником,  Кирилл  пустил  на  корм  коня,  а
сам  пошел  по  малину.  Ягода  была  крупна  и  душиста,  да
редка.  Он  раздвигал  колючие  ломкие  лозы,  они  слегка
похрустывали  под  ногой.
 Вдруг  оттуда,  куда  он  пробирался  и  где  особенно  гу¬
сто  сплелись  кустарники,  раздался  шелест  и  хруст.
 Какие-то  два  бурых  зверя  вырвались  из  чапыги  в  лес¬
ную  мглу  и  кинулись  прочь,  перебегая  за  вековыми  ство¬
лами.
 «Медведи,  что  ль?  —  подумал  Кирилл.  —  Больно  уж
украдчиво  уходят».
 Кирилл  не  опасался  их,  если  его  опасались.  Не  дав
им  отойти,  он  кинулся  бежать  за  пими  и  различил:  то
были  люди,  и  настиг  одного.
 Догнав,  он  толкнул  убегавшего  в  спину  так,  что  тот,
взмахнув  руками,  споткнулся  и  упал  на  колени.  Кирилл
оседлал  его,  стиснул  ладонями  уши,  подмял  и  покосился:
далеко  ль  ушел  другой?  А  другой  стоял  невдалеке  и  вор¬
чал,  покачиваясь  из  стороны  в  сторону.
 Диковинно  показалось  Кириллу:  другой-то  истинно  был
медведь!!  Сидя  на  человеке,  Кирилл  смотрел  на  видение:
медведь  стоял,  удивленно  урча,  распустив  сопли.  И  толь¬
ко  разглядев,  что  из  ноздрей  медведя  свисает  кольцо,  Ки¬
рилл  перевернул  обомлелого  супротивника  и  посмотрел
ему  в  лицо.
 88

То  был  молодой  мужик,  чуть  рыжеватый.  Бледный
и  напуганный,  смотрел  он  смешно  и  жалко.
 — 	Что  ты  тут  деешь  в  лесу?  А?
 Мужик  не  откликался,  помаргивая  глазами.
 — 	Язык  что  ль  присох?
 Мужик  облизнул  обмершие  губы.
 — 	Ну-ка,  откликнись,  а  не  то  покончу.
 Слезы  по-бабьи  набежали  на  глаза.
 — 	Не  надоть,  батя!  Не  надоть,  не  кончай.
 — 	Откуда  идешь-то?
 — 	С  Москвы.
 -  А  далеко  ль?
 — 	К  Оке.
 — 	А  дела  какие?
 — 	Медведя  кажу.  Он  пляшет.
 — 	А  чего  лесом  пошел?
 — 	На  дорогах  прохожих  бьют.  Тут  тише.
 — 	Ан  и  тут  попался!
 — 	Ой,  батя!  Не  надоть,  батя!  Ой,  батюшки!
 — 	А  чего  на  Оку  пошел?
 — 	Моя  там  жизнь.  Ой,  под  Коломною.
 — 	С  деньгой,  значит,  с  Москвы  домой  идешь?
 — 	Ой,  не  надоть,  отпусти,  батя!  Дома-то  семья  без
хлеба,  без  крова...
 — 	Ан  и  сам  не  знаю:  пустить  аль  нет?
 — 	Ой,  пусти,  кровный!
 — 	Ан  право  не  знаю.
 — 	Ой,  кровный!
 — 	А  денег-то  много?
 — 	Ой,  нет.
 — 	А  долго  на  Москве-то  был?
 — 	Да  третий  месяц.
 — 	Ну,  понимай,  деньги  есть.  Где  кошель-то?
 — 	Ой,  пусти  только.
 — 	А  что  ж  ты  безоружный  в  лесу-то  идешь?
 — 	А  с  медведем  иду,  так  не  боязно.
 — 	Вон  он  стоит,  не  помогает.
 Мужик  повернул  из-под  Кирилла  голову  и  посмотрел
на  медведя.  Тот  стоял  на  задних  лапах,  поплясывал,  но
подходить  ближе  опасался.
 — 	У,  окаянный!
 Кирилл  привстал  над  мужиком:
 — 	Ну-ка,  подымись!
 Мужик  посмотрел  на  Кирилла  с  удивлением:
 — 	Ты  чего?
 89

— 	Раздумал  тебя  душить.  Живого  с  собой  поведу.
 — 	Ой,  не  на  Москву  ли?
 — 	А  чего  ты  сну  жался?
 — 	Лучше  уж  тут  кончай.
 — 	Вона  что!  Чего  ж  там  наделал?
 — 	Да  так...
 Кирилл  снова  слегка  нажал.
 — 	Ой,  батя!  Ой,  пусти,  скажу.
 — 	Ну?
 — 	Как  на  рядах-то  вечером  отплясались,  пошли  сТоп-
тыгой  домой,  в  переулочке  одно  дело  сдеял.
 — 	Так,  так.  Каково  ж  дело?
 — 	Да  так...  Мелкое...
 — 	Ну?
 — 	Ой,  скажу,  скажу.  Купца  приткнул.  Выручку  взял.
 — 	Много?
 — 	Да  так...
 — 	А?
 — 	Всю  выручку.
 — 	Поделишься?
 — 	Пусти!  Поделюсь.
 — 	Ну  смотри:  слово  —  олово.
 Кирилл  привстал.  Мужик  вылез  из-под  него,  разогнул¬
ся  и  помыкнулся  было  бежать,  но  рука  Кирилла  перехва¬
тила  его.  Кирилл  стоял,  а  мужик  опять  лежал  на  земле.
 — 	Вона  ты  какой!  А  я  уж  было  поверил,  хотел  тебя
в  артель  к  себе  взять.
 — 	Неужли  взял  бы?
 — 	Совсем  было  хотел,  да  вижу  —  лжив  человек.
 — 	Возьми,  не  покаешься.
 — 	Ну-ка  встань!
 Мужик  поднялся  и,  все  еще  робея,  заговорил:
 — 	В  малиннике  у  меня...  сума-то...  Пойдем,  что  ль!
Бери  пополам.
 — 	А  не  много  ль  тебе  останется?
 — 	Нет,  давай  пополам.
 — 	Ну-ка,  давай  сперва  глянем.
 Они  пошли  к  малиннику.  Там  в  примятом  логове  ле¬
жали  сума,  железный  костыль.  Нашлась  еда.  Пересчита¬
ли  богатство,  выходило  неплохо,  хорошо  торговал  купец
в  свой  последний  день.
 — 	Как  же  ты  утек-то?
 — 	А  кто  поводыря  удерживать  станет?  Вора  имают,
а  мы  и  в  княжеский  терем  идем  —  песни  поем.
 — 	Ты  что  ж,  первый  раз  домекнул?
 90

— 	Первой.  Раньше  по  малости  баловал,  ежли  загля¬
дится  кто.
 — 	И  сходило?
 — 	Раз  заметили,  да  на  медведя  свалил,  он,  мол,  озор¬
ник,  а  я  —  скромник.
 — 	Веселый  ты,  я  вижу,  человек.
 — 	Да  малость  запечаловался,  как  ты  насел.
 — 	Опять  смекаешь  уйти?
 Мужик  задумался.  Потом  улыбнулся:
 — 	Я  тебе  истинно,  как  отцу,  скажу:  шел  и  думал  —
дружка  б  мне,  с  кем  бы  по  душам  век  жить.
 — 	Что  ж,  посмотрим,  каким-то  сам  ты  дружком  ста¬
нешь.
 — 	Не  прогневаю.
 Так  они  дальше  шли  вместе.
 Конь  сперва  опасался  зверя.  Косил  глазом,  пофыр¬
кивал,  прядал  ушами.  Потом  обнюхался,  стал  терпеть.
Медведь  был  смирен;  видно,  не  мучили,  не  дразнили  сыз¬
малу,  теперь  ластился  к  человеку,  норовил  пригреться
около.
 На  стоянке,  когда  сели  поснедать,  медведь,  соскучив¬
шись,  толкнул  носом  вожака  под  локоть.  Вожак  даже  вы¬
ронил  ломоть  хлеба.
 — 	Что  ты,  нечистый  дух?
 Но  медведь  снова  толкнул  носом  под  локоть.
 — 	Не  балуй!  Поиграть  просится,  —  объяснил  он
Кириллу.
 — 	А  как  звать-то  тебя?
 — 	Тимошей.
 — 	Ну-ка,  Тимоша,  поиграй.
 — 	Да  я  могу,  только  не  смейся.
 — 	А  чего  ж  тогда  играть,  ежели  грех  посмеяться?
 — 	Ну,  так  воля  твоя.
 Тимоша  достал  переладец,  и  нежная,  ласковая  долгая
песенка  потекла,  словно  где-то  вдали  выговаривали  слова,
словно  пел  чей-то  нежный  далекий  голос.
 Хорошо  звучало  в  глухом,  непроницаемом  лесу.  Конь
пасся  невдалеке,  медведь  поплясывал,  то  оттягивая  зад,
то  размахивая  в  стороны  лапами.
 — 	Хорошо  обучен!  —  похвалил  Кирилл.
 Зверь,  будто  утомясь,  подошел  к  хозяину  и  лег  у  ног.
Тимоша  уткнул  в  него  ноги,  перестал  играть  и  обернулся
к  Кириллу:
 —•  А  теперь,  может,  побывальщину  послушать  же¬
лаешь?
 91

— 	Давай,  давай!
 — 	Я  тебе  новую.
 — 	Ну-ну!
 — 	Сам  нынче  в  Москве  перенял.
 — 	Слухаю.
 Тимоша  начал  древний  запев  о  князе  Владимире,  пир
описал  и  спор  гостей,  похвальбу  богатырскую.  Все  давно
было  знакомо  Кириллу,  и  каждый  раз  простором  чистых
полей,  далью  неведомых  дорог,  задумчивым  раздольем
мечтаний  овевала  Кирилла  старая  песня.
 Но  вдруг  зазвучали  гневом  и  жалобой  свежие  слова,
ворвавшиеся  в  древнее  описание  пира:
 Распалился,  обозлился  тут  Калин-царь,
 Разорить  хочет,  собака,  стольный  Киев-град,
Чернедь-мужичков  он  всех  повырубить,
 Терема-хоромы  он  на  дым  пустить,
 Князю-то  Владимиру  голову  срубить,
 Русую  Опраксию  с  собой  уложить...
 Тимоша  остановился  и  сказал  Кириллу:
 — 	Русскую  землю,  вишь,  к  своей  земле  приложить  за¬
думал!
 — 	Пой  еще,  смекаю.
 Посылает  Калин-царь  гонца  во  Киев-град:
 —  Ты  поди-то  в  палату  белокаменную,
 Пред  собой  ты  дверь  распахивай,
 С  головы  шелома  ты  но  сбрасывай,
 Становись  ты  супротив  князя  Владимира,
 Полагац  молча  ты  грамоту  на  княжий  стол.
 И  Тимоша  опять  объяснил  Кириллу:
 — 	Не  велит  даже  гонцу  перед  русским  князем  кла¬
няться.  Высоко  занесся,  басурман  поганый!
 — 	А  послушай-ка,  —  перебил  его  Кирилл.  —  Ты  в
Москве  о  татарах  ничего  не  слышал?
 — 	Кто  же  не  слышал?  Идут  на  Москву.  Если  б  не
сутолока,  я,  может,  и  купца-то  не  согнул  бы.
 — 	А  что  там?
 — 	Идут  татары.  Тьма!  Дмитрий  Иванович  народ  сби¬
рает,  полки  снаряжает.  Я  уж  который  день  оттуда...  Те¬
перь  небось  вышли.
 — 	А  в  какую  сторону?
 — 	Видать,  рядом  с  нами  к  Оке  идут.  Я  потому  и  обоч-
ную  дорогу  выбрал.
 — 	Ну,  не  только  потому!
 — 	Да,  может,  и  правда,  не  только.
 — 	А  войско-то  велико  ли?
 92

— 	Да  не  шибко,  видать,  велико,  а  только  оружия  мно¬
го.  И,  видать,  оружие  новое,  немецкое  али  свейское,  —  у
нас  не  было  такого.
 — 	Чего  ж  с  собой  не  захватил?
 Тимоша  засмеялся:
 — 	Да  я  уж  прилаживался:  мне  б,  господин  Дмитрий
Иванович,  медведя  б  собрать,  он  татар  бить  у  меня  при¬
учен.  А  Дмитрий  Иванович  смеется:  «Тех  татаровей  по
лесам  наши  медведи  голыми  руками  скоро  грабастать  ста¬
нут!»
 — 	Ты  чего  ж,  самого  давно  видал?
 — 	Да  не  так  давно.  На  его  дворе  играл  в  четверг  по¬
утру.  Княгиня  его  на  крыльцо  вышла:  «Нам,  говорит,  Ти¬
моша,  не  до  игры  сейчас.  Время  стало  богу  молиться».
А  кпязь  сам  во  дворе  стоял,  глядел,  как  из  погребов  ору¬
жие  на  воза  грузили.  Видно,  в  оружейной  не  уместилось
али  в  тайне  те  склады  держал  до  времени.  Приветливой
кпязь.
 — 	Тебе  —  виднее.
 — 	А  ты  иначе  разумеешь?
 Кирилл  смолчал.
 Конь,  похрапывая,  перебирал  траву.  Зверь  мирно  дре¬
мал  у  Тимошиных  ног.  Вечерело.  Предстояла  последняя
ночь  в  лесу:  поутру  решили  выбираться  на  дорогу.
 — 	Ну,  ты  может,  дальше  попоешь,  эту  песню,  а?
 — 	Да  чего  ж  не  спеть?  Песня  ко  времени.
 Он  спел  о  том,  как  требовал  Калин  от  Владимира  уго¬
щенья  для  татарских  войск:
 Ты  наставь  хмельных  медов  но  улочкам,
 По  всем  по  городским  но  переулочкам,
 Чтоб  стояла  по  городу  бочка  о  бочку,
 Бочка  о  бочку  да  обруч  к  обручку.
 Он  спел  о  том,  как  быстро  истекал  срок,  назначенный
Калином  Киевскому  князю:
 А  ведь  день  за  днем,  как  будто  дождь  дождпт,
 А  неделя  за  неделей,  как  река  бежит.
 Он  спел  еще  и  о  том,  как  вместо  ответа  послал  Вла¬
димир  к  Калину  богатыря  Илью  Муромца.  Как  сделал
коня  Илья,  как  выехал  и  увидел  войско  татарское.
 А  как  глянул  на  войска  на  татарские,
 Видит:  станом  стоит  сила  великая.
 От  людского  покрыку,  от  посвисту,
 От  конского  топоту,  от  ржания
Унывает  сердце  крестьянское,
 Содрогается  земля  христианская.
 93

Он  долго  пел,  а  Кирилл  слушал:  Илья  собирал  свою
силу.
 Лес  молчал,  только  задумчивый  голос  сплетал  слово
со  словом,  и  все  гневней  становился  голос,  и  все  отчет¬
ливее,  строже  бежала  песня,  будто  слова  шли,  строй  за
строем,  по  лесным  дорогам  навстречу  врагу.
 Кирилл  слушал,  размышляя.  И  сейчас  идут  по  доро¬
гам  силы  русские  навстречу  царю  Калину.  Не  Илья,  а
Дмитрий  ведет  их  в  страшную  битву.  Никогда  еще  не  одо¬
левали  татар,  а  многажды  бывали  от  них  побиты.  Тлеют
русские  кости  в  сырой  земле.  Сейчас  снова  идут  воины
и  снова  лягут.  Может  ли  победить  Дмитрий,  коли  никто
еще  не  побеждал  татар?!
 «Дмитрий,  Дмитрий!  Вельми  ты  жестокосерд.  Ненави¬
стен!»
 Оставалась  в  Кирилле  привычка  всякое  большое  жела¬
ние  обращать  в  молитву.  Чуть  родилась  мечта  —  тут  же
с  просьбой  к  богу.  Но  как  помолиться  теперь?  Если  при¬
дут  победы  над  татарами,  высоко  возвеличится  князь
Дмитрий.  Не  будет  ему  никого  равного.  Будет  на  устах
его,  на  сытых  щеках  бродить  довольная  ухмылочка,  будет
от  всех  похвалы  слушать.  Нет,  побить  бы  его,  изничто¬
жить,  унизить!  Чтоб  бледен  вернулся,  чтоб  стыдно  стало
перед  народом  себя  казать!..  А  что  же  тогда  с  народом
станется?  Под  мечом  и  под  пламенем  Русь  вновь  напла¬
чется,  под  басурманским  гнетом  навеки  сникнет!  И  Моск¬
ва,  и  Коломна,  и  Рязань  в  кой-то  раз  вновь  в  пепел  ля¬
гут!  А  в  Коломну  он  мечту  о  вольной  жизни  несет:  пеп¬
лом  и  мечта  по  ветру  рассыплется.
 —  Даруй,  господи,  удачи  брани  сей.  Ниспошли  покров
свой  на  воинство  наше.  Даруй  победы...
 Голос  Тимоши,  разрастаясь,  охватывал  весь  примолк¬
ший  вечереющий  мир.  Илья  Муромец  обрушился  на  ба¬
сурманские  войска:
 Он  копьем  их  колет,  конем  их  жмет,
 Он  бьет  их  силу,  будто  жатву  жнет.
 А  когда  притомился  конь  и  притупилось  оружие,  бро¬
сил  оружие  Илья:
 Видит,  прет  к  нему  дитя  немалое,
 Ухватил  он  за  ноги  того  татарина,
 Тако  стал  татарином  помахивать,
 Стал  он  бить  татар  татарином.
 Так  прошел  сквозь  всю  Орду  поганую,
 Сквозь  Орду  к  собаке  царю  Калину.
 Бросил  тут  татарина  он  в  сторону,
 94

Взял  за  белы  руки  царя  Калина:
 —  Будешь  ты  платить  отныне  веки  по  веку,
 Будешь  ты  платить  нам  дань,  поганый  царь,
 Посылать  дани  ко  городу  ко  Киеву...
 — 	Не  слышал  еще  этой  песни.  А  хорошо!  —  сказал
Кирилл.
 — 	Не  слыхивал  и  я  допрежь  сего.  Да  надо  б  петь  ее
не  князю  Владимиру  и  не  о  Киеве-граде,  а  нашему  Дмит¬
рию  на  Москву.  Злее  б  она  выходила!
 — 	Нет,  правильно  сложена.  Всякой  и  так  поймет,  что
Владимир  —  наш,  а  Калин  —  вражеский.
 — 	Ой,  чего-то  ты  недоговариваешь!  Видно,  не  в  люб¬
ви  ты  с  Дмитрием  свиделся.
 — 	Нет,  не  в  любви...  о  том  после  думать  станем.  А  сей¬
час  —  татары  идут  на  Русь.  Понял?
 Утром  они  растолкали  мокрого  от  росы  Топтыгу.  Ки¬
рилл  распутал  коня.  Пошли  еще  в  тумане,  приглядываясь
к  подножью  елей,  где  было  ясней.
 Днем  вышли  на  дорогу,  но  хоть  и  была  она  безлюдна,
а  страшна.  Они  снова  подались  в  лес,  держась  в  виду
дороги.
 К  концу  дня  показалась  Ока.  Было  пасмурно.  Шел
мелкий  дождь.  С  веток  скатывались  крупные  капли.  Лес
становился  мельче.  Пошла  чернь  —  дубы,  осинник.  Подо¬
синовики  краснели  на  плотных  белых  ножках,  и  Топтыга,
чавкая,  набивал  ими  рот.
 — 	Животом  занеможешь,  балда!  —  увещевал  Тимоша
медведя.
 В  город  решили  идти  порознь.
 Тимоша  с  Топтыгой,  а  Кирилл  задержался.
 Он  вел  лошадь  в  поводу  по  лесу,  пока  сквозь  стволы
показались  пропашные  поля,  за  ними  город.
 Под  дождем  стоял  он  маленький,  темный,  смурый.  По¬
выше  соломенных  и  дощатых  посадских  крыш  высились
бревенчатые  стены  кремля  и  коренастые,  как  совы,  стрель-
ницы.
 Позолоченный  крест  поднимался  над  церковью  Вос¬
кресенья.  Здесь  Дмитрий  венчался  с  княжной  Евдоки¬
ей  Суздальской.  Помнил  эту  церковь  Кирилл;  давно  это
было.  Сколько  горестей  перенес  с  тех  пор,  как  вышел
с  ее  паперти.  А  вон  в  стороне,  в  дубах,  и  Голутвип  мо¬
настырь,  откуда  и  повели  его  в  невольную  жизнь.  Там,
у  слияния  Москвы  с  Окой,  может,  и  сейчас  живет
Анюта...
 «Не  чает  небось,  как  близко  стою.  Не  забыла  о  том,
 95

как  умоляла  стражей  отпустить  меня,  грех  на  себя  одну
брала.  «Знала  б,  не  жалобилась  бы...»  Горько  убивалась...
Да  и  любилась  она  стыдливо,  жалостливо.  Разве  блудни
такие?  Лгут  злые  люди  на  нее.  Велика  горесть  вдовьей
жизни».
 Может,  не  сюда  бы  бежал  через  леса  и  топи,  если  б
не  сохранил  через  нее  в  своем  сердце  тепла  к  Оке  и
к  Коломне  и  к  этим  глухим  ивнякам,  где  с  ней  слю¬
бился.
 Еще  стоя  в  кустах,  Кирилл  облюбовал  приметное  де¬
рево  и  пошел  к  нему.  У  корней  пышно  рос  мох.  Кирилл
кинжалом  вспорол  его  и  приподнял  большой  пласт.
Подо  мхом  оказались  залежи  орехов.  С  удивлением
он  взял  один,  обтер  пальцами  и  разгрыз.  Ядро  было
свежее.
 — 	Ишь  ты!  Векша  тут  склад  устроила.  Ну  и  я  тоже
устрою.
 Он  разрыл  кинжалом  землю,  снял  с  себя  лишнее  ору¬
жие,  шелом,  завернул  в  узел  и  уложил  в  расщелине  кор¬
ней.  Сверху  прикрыл  мхом,  присмотрелся:
 — 	Мох  как  мох.  Так,  маленькая  кочка.  Никому  не¬
вдомек.
 Посмотрел  на  перстень  и  решил  было  снять,  но  спова
разрывать  кучу  не  хотелось.
 Теперь  он  одет  был  легко,  просто.  Из  оружия  остал¬
ся  лишь  кинжал  за  поясом  да  нож  за  голенищем.  Таким
может  быть  и  доверенный  купеческий  приказчик  да,
пожалуй,  и  сам  купец.  Только  шапка  была  нехоро¬
ша.  В  этой  шапке  с  Алисом  работал,  измазана,  постерта
вся.
 Уже  совсем  стало  смеркаться,  а  дождь  не  переставал.
Кирилл  заторопился.
 В  городе  лаяли  собаки.  Пахло  с  огородов  и  дворов  све¬
жим  навозом,  ботвой.  Сырые  пятна  чернели  на  бревнах
строений.
 По  свету  в  окне  Кирилл  опознал  постоялый  двор.  Тут,
в  слободе,  не  въезжая  в  городские  ворота,  он  и  остался
ночевать.
 В  большой  избе  было  темно  и  тихо.  Лучина  тускло
горела  в  стороне  от  стола,  и  пламя  стояло,  как  увядаю¬
щий  цветок,  подсохший  сверху,  —  пламя  всегда  напоми¬
нало  Кириллу  какой-то  цветок,  растущий  на  берегу  Бос-
фора.
 Люди,  молча  сидевшие  у  стен  по  скамье,  показались
ему  знакомыми:  может,  среди  них  есть  те,  которые  два
 96

года  назад  видели  его  позорный  исход  из  Коломны?  Все
смотрели  на  него,  но  никто  не  шевельнулся.  Кирилл  пере¬
крестился  в  угол  и  сел.
 Он  скоро  догадался,  почему  все  молчали:  здесь  слу¬
шали  побывальщину;  старик  сказитель  на  чурбаке  возле
печи  отпивал  квас  из  большой  уполовни.  Кирилл  вошел
в  перерыве  между  событиями:  Илья,  оседлав  коня,  выехал
в  чистое  поле  навстречу  врагу.  Это  была  та  же  песнь  об
Илье  и  Калине,  которую  Кирилл  впервые  слышал  от
Тимоши.
 Старик  поставил  уполовник  на  кадку  и  обернулся  к
Кириллу:
 — 	Да,  так,  значит,  об  Илье  и  Алине  песня  складепа.
Послухай,  гостюшко.
 «За  купца  меня  принял»,  —  подумал  Кирилл.  И  пока
старик  отирал  ладонью  волосы  вокруг  рта,  готовясь  про¬
должать,  Кирилл  толкнул  мальчишку,  сидевшего  у  его
скамьи  на  полу:
 — 	Подь,  отроче,  поглядь  коня.
 Мальчишка  поспешно  ушел,  а  Кирилл  подумал:
«Пусть  и  впредь  за  купца  чтят».
 Он  оглянулся  —  кто  тут  хозяин?  Надо  бы  еды  спро¬
сить.  Старик  же  сказал  ему:
 — 	Потерпи  малость.  Вместе  и  поснедаем.  А  пока  по¬
слухай.
 — 	Пой,  пой,  отче.  Я  повременю.
 Старик-то  и  оказался  хозяином.
 Он  допел  неторопливо  и  складно.  Он  пел  короче,  вы¬
пустил  троекратный  наезд  Ильи,  и  песня  вышла  крепче,
как  удар  меча.
 — 	А  я  слыхал:  не  с  Алином,  а  с  Калином  Илья
бился.
 — 	Это  кто  как  называет,  все  одно  —  татарин.  Да  дав¬
но  ль  слыхал?
 — 	Да  вчера.
 — 	То-то!  А  то  уж  я  помыслил,  не  прежде  ли  когда.
Нет  той  песни,  какой  я  бы  не  слыхивал.
 — 	Спеваешь?
 — 	Надо  ж  дорожного  человека  приветить.  На  то  и
живу.
 —■  Ну,  приветь,  коли  снедь  сыщется.
 — 	Повремени  маленько.  Сейчас  хозяйка  корову  вы¬
доит.
 Заезжие  оживились.
 — 	Хорошая  песня,  —  сказал  один.
 7  Живая  вода  Непрядвы
 97

— 	А  не  бывать  тому,  чтоб  татар  побили!  Сразу  не
сломили,  теперича  сил  не  собрать,  —  усомнился  белогла¬
зый  рыжий  парень.
 — 	Аль  слеп?  Войско-то  видал?
 — 	Войско  не  малое.  Вот  богатый  гость  насшибает
рубликов.
 — 	А  чем?  —  спросил  Кирилл.
 — 	Сшибешь,  говорю,  рубликов.  На  то  небось  и  за  вой¬
ском  гонишься.
 — 	А  ты  меня  почему  за  гостя  чтишь?
 — 	Да  по  сану,  да  и  по  жуковинью  видать.  Что  ж,  мы
людей,  что  ль,  не  видывали?  Да  только  скажу,  не  первой
ты  тут  идешь,  вашего  званья  там  —  как  в  Москве  на
торгу.
 — 	Много?
 — 	А  купец  только  и  ждет,  где  б  кровью  запахло,  —
там  рубли  шальные,  все  одно  помирать.
 Кирилл  пригляделся  к  мужикам  повнимательнее  —
им-то  куда  в  такое  время  спешить?  Один  особенно  воро¬
ват  показался  —  в  глаза  не  смотрит,  сидит,  как  сова,  в
темный  уголок  схоронился  от  света.  А  вострая  бороденка
никак  укрыть  плутовского  рта  не  может.
 Заметив  на  себе  взгляд  Кирилла,  он  принялся  зевать  и
крестить  зевоту.
 «Наводит  тень  на  плетень»,  —  подумал  Кирилл.
 — 	Далек  ли  ваш-то  путь,  братцы?
 — 	К  Звенигороду  на  ярмонь.
 — 	Далеко  направились.
 — 	Пироги  печь,  —  сказал  другой,  —  наше  дело  та¬
кое.
 — 	Пироги-то  с  требухой,  что  ли?  —  спросил  Кирилл,
прямо  оборотясь  к  остробородому  отщепенцу.
 Но  тот  благодушно  вытер  ладонью  лицо  и  только  по¬
том  не  спеша  ответил,  будто  Кириллов  соучастник:
 — 	Кто  ж  их  знает?  Может,  с  капустой.  Темный  на¬
род.
 «Ловко  отрекся»,  —  подумал  Кирилл.
 — 	А  сам-то  печку,  что  ль,  под  пироги  раздувать  бу¬
дешь?  —  спросил  он.
 — 	Я  сам  по  себе.
 — 	А  и  так  расчет  есть,  —  согласился  Кирилл.  —  Ко¬
ли  тебе  начинка  останется.
 Рыжий  парень  скосил  недобрый  глаз  на  отщепенца:
 — 	Он,  видать,  пирогом  пирог  начинить  мечтает,  да
хиловат.

Кирилл  не  сомневался  больше:  войска  прошли,  за
войсками  прошли  купцы,  а  следом  за  купцами  эти  бре¬
дут  —  с  купцов  шкуру  сдирать.  Бредут,  да  опасаются
друг  друга  —  нет  ли  кого,  кто  и  у  них  пирог  отнимет.
 Рука  у  Кирилла  ощупала  пояс:  тут  ли  кинжал?
 Вошла  хозяйка.  Запахло  парным  молоком  и  навозом.
Поставила  бадью  на  скамью  и  загремела  заслонкой.
 Постояльцы  похлебали  хозяйского  варева  —  постную
похлебку,  где  разварной  горох  да  грибки  хорошо  были
сдобрены  луком.
 — 	А  медов  не  варишь?  —  спросили  у  хозяина.
 — 	Сам  не  варю  и  другим  не  велю.  Стоять  у  меня  стой,
песню  пой,  щи  хлебай,  а  о  меде  не  бай.
 — 	Стол  без  медов  —  как  песня  без  слов.
 — 	Это  как  на  чей  разум!  —  сурово  ответил  старик.
 — 	Что  ж,  худоумными  нас  почел?  —  грозно  спросил
остробородый.
 — 	Не  замай,  Щап!  —  тихо  проговорил  Кириллов  сосед
остробородому.
 — 	А  ну  их!  Лезут.  Преподобные  свечкодуи!
 — 	Щап!  —  еще  тише  и  настойчивее  попрекнул  сосед.
 Остробородый  опять  углубился  в  темень  угла.  Темень
 стояла  и  на  дворе.  Дверь  не  была  закрыта,  в  жилье  веяло
прохладой  и  сыростью.  Дождь  не  утихал,  и  слышно  было,
как  он  стучит  по  дощатому  полу  крыльца.
 Кирилл  понял,  что  семеро  заезжих  мужиков  —  не  из
одной  ватаги.  Тут  было  их  две  или  три.
 «А  Щап-то  остер  не  только  бородкой.  Не  зря  его  те
опасаются!  —  подумал  Кирилл.  —  Надо  и  мне  эту  ночь
попастись:  теперь  не  в  лесу,  чать!»
 — 	А  ну,  хозяин!  —  сказал  Кирилл.  —  Как  бы  при¬
лечь  где?
 — 	Положу,  положу,  гостюшко.
 — 	Мне  б  где  поспокойнее.
 Старик  покосился  па  мужиков.  Все  опи  сторожко  при¬
слушивались  к  их  разговору.
 —  Не  бойсь.  Выспишься!
 Кто  его  знает,  может,  и  хозяин  свою  ватагу  держит.
Лечь-то  легко,  да  каково  вставать  будет?  Нынче  на  бла¬
гость  не  надейся.  Шалыги  по  дорогам  в  рясах  ходить  ста¬
ли:  ряса  потолще  панциря!
 «Да  я  и  сам  вроде  того!»  —  усмехнулся  про  себя  Ки¬
рилл.  И  пошел  за  хозяином.
 Старик  его  вывел  в  клеть.  Клеть  стояла  тут  же  за  дво¬
ром.  1олстая  дверь  снизу  была  науголок  прорублена,  чтоб
 7*
 99

кошка  могла  пролезть.  Душно  пахло  слежалым  зерном  и
мышами.  Слева  от  двери,  поверх  закрома,  положена  была
медвежья  шкура  по  доскам;  хозяин  приволок  на  нее  ту¬
луп.
 — 	Ночи  холодны  становятся.  У  меня  тут  изнутри  за¬
сов.  Не  сумлевайся,  гостюшко.
 — 	Спаси  Христос.  Доглядь  коня.
 — 	Гляну,  гляну.
 В  темноте  Кирилл  забрался  на  ложе  и  стал  слушать.
Хозяину  не  верь,  ему  и  стена  —  дверь.  Он  опять  пощупал
кинжал:  «Эх,  в  лес  бы  да  за  ночь  выспаться!»
 Когда  хозяин  вернулся  в  избу,  Щапа  и  другого  ужо
не  было.  На  столе  лежали  полушки  за  пристапище.
 — 	Куды  ж  в  эту  темень  их  понесло?  —  удивился  хо¬
зяин.
 — 	Бог  с  ними!  —  довольно  ответил  рыжий.
 — 	Ну,  их  дело,  —  согласился  хозяин.
 Хозяин  пошел  к  печи.
 — 	А  купца  я  на  зады  в  сарай  отвел.  Пущай  на  сено
отсыпается.
 Рыжий  хитро  подмигнул:
 — 	Тебе  виднее!
 Успокоившись,  старик  спросил:
 — 	Вы-то  на  полатях,  что  ль,  ляжете?
 — 	Да  не.  Нам  скоро  пора.
 — 	Ну,  как  знаете!  —  и  полез  на  печь.
 Едва  стало  рассветать  —  а  утро  запаздывало  из-за  об¬
ложных  туч,  —  Кирилл  услышал  притаенные  шаги.  Не¬
сколько  человек  прошло  мимо  клети  к  сараю.
 Кирилл  тихо  сполз  с  закромов,  принатужился,  чтоб  не
скрипнуть,  отодвинул  засов  и  вышел  наружу.
 Он  воровато  обошел  сырые  бревна  стен,  держась
ближе  к  ним,  слегка  шурша  мокрой  крапивой,  и  за¬
шел  к  воротам  двора.  Попробовал  затвор,  но  ворота
были  заперты.  Хотел  подлезть  снизу,  но,  видно,  на¬
воз  со  двора  давно  не  свозили:  в  подворотню  не  протис¬
нешься.
 «Не  может  быть,  чтоб  на  двор  лаза  не  было».
 И  правда  —  одна  из  досок  шаталась.  Кирилл  оттянул
ее  и  пробрался  во  двор.  Его  конь  стоял  поодаль,  сонно
шелестя  сеном.
 Кирилл  погладил  его  и  заглянул  в  кормушку  —  сена
задали  много  и  овса  засыпали.  Он  отошел  в  сторону  и  за¬
лег  в  сене.  Когда  зарывался  в  него,  хозяин  вышел  во  двор
из  избы  и  крикнул:
 100

— 	Н-но!  Не  балуй!
 «Сторожко  спит!»  —  подумал  Кирилл  о  старике.
 Едва  хозяин  ушел  в  избу,  чья-то  рука  тронула  ворота
снаружи.  Тихо  отодвинулась  доска  лаза.  Кто-то  постоял,
свыкаясь  с  мраком  двора.  Вверху,  под  крышей  двора,
завозились  голуби.  Кирилл  скосил  в  ту  сторону  глаз
и  увидел  острую,  как  лезвие,  щель  в  крыше  —  рассве¬
тало.
 Человек  от  ворот  прошел  к  Кириллову  коню  и  потре¬
пал  по  шее,  успокаивая.  Потом  схватил  цепь  и  принял¬
ся  отмыкать  правой  рукой,  а  левой  почесывал  коню
шею.
 Кирилл  мгновенно  приподнялся.  Человек,  застыв,  оста¬
новился.  Это  был  Щап.
 — 	Ну-ка,  не  замай!
 — 	Что  ты!  Что  ты!  Я  —  так.
 Но  Кирилл  подступил  ближе.  Между  Щапом  и  воро¬
тами  стоял  конь.  Щап  вдруг  пригнулся,  нырнул  под  брю¬
хо  коня  и  кинулся  к  воротам.
 «Ишь!  —  удивился  Кирилл.  —  Истинно,  как  я,  от
смерти  из-под  конского  брюха  вынырнул!  —  И  усмехнул¬
ся,  вспомнив  пережитый  день:  —  Два  звания  за  день  ис¬
пробовал!  Как  поступать  дальше?  Воином  ходить  неспод¬
ручно,  всякий  подумает:  почему,  мол,  от  воинства  отбил¬
ся?  Купцом  —  тяжело,  спать  мешают.  И  так,  и  этак  мя¬
са  на  костях  не  нарастишь.  Надо  в  рясу,  что  ли,  опять?
Самое  мирное  дело  по  нашим  временам!»
 Но  тут  же  вспомнил,  что  невдалеке  под  мхом  запря¬
тан  хороший  запас.  Можно,  значит,  не  спешить,  оглядеть¬
ся,  а  там  видно  будет.
 Он  снова  закрепил  цепь,  вышел  через  лаз  на  утрен¬
нюю  светлую  улицу  и  пошел  в  клеть.
 ДЕСЯТАЯ  ГЛАВА
СЕРГИЙ
 Осенняя  тихая,  длинная  ночь  прошла.  В  лесу  едва
занимался  мокрый  рассвет.  Сергий  проснулся  и  при¬
поднялся,  прислонившись  к  стене.  В  соседней  келье  глухо
разговаривали.  Ему  показалось,  что  оттуда  доходит  жен¬
ский  голос:
 Пора,  пора.  Светает.
 Осторожно  он  спустил  ноги  на  мягкий  беленький  по¬
 101

ловик.  Вышел  в  сени,  постоял  возле  двери,  за  которой  жил
инок  Александр.  Сергию  послышался  голос  Александра,
но  глухо,  невнятно,  женский  ответил  тихо,  но  отчетливо,
с  позевотой:
 — 	Пора  идти.
 — 	Рано.
 — 	Может,  кто  встретится.  Нехорошо.  А  ты  спал  бы.
 — 	Пора  и  мне.
 — 	А  я  лежала,  смотрела  на  тя,  думала.  Давно  мы
с  тобой,  а  все  не  пойму.
 — 	Ты  все  о  том?
 — 	Сам  помысли:  тверд  ты,  когда  других  ведешь  к  бо¬
гу,  а  сам...  со  мной.
 Сергий  удивился:  столько  лет  Александр  служит  ему
келейником,  а  ни  разу  не  приходило  на  разум  усомнить¬
ся  в  Александровом  целомудрии.
 Александр  за  стеной  говорил:
 — 	Вера  нужна.  Вера  нас  собрала  воедино.  Вера  го¬
рами  движет.  И  если  б  надо  стало,  чтоб  ее  удержать,  я
бы  тя  покинул!
 — 	Покинул  бы?
 — 	Нонче  Русь  крепка  верой.  Вера  как  обод,  как  об-
РУЧ.
 — 	А  сам  обручен  мне.  Ты  ж  чернец.  И  греха  не  бо¬
ишься?
 Александр  уже  стоял  у  дверей,  и  она  подошла  к  две¬
ри.  Сергий  не  отходил,  слушая.
 — 	Не  боишься?
 — 	Боюсь,  что  увидят,  как  ты  пойдешь.  Это  грех  бу¬
дет,  ибо  сие  есть  соблазн.
 — 	А  греха?  Не  боишься?
 — 	Есть  такой  зверь  —  лев.  Слыхивала  о  нем?
 — 	Который  в  пустыне  и  мучеников  святых  терзал?
 — 	Он  самый.  Страсть  —  и  есть  лев.  Каждому  богом
он  дан.  И  каждому  чернецу  тоже.  Всяк  бо  есть  человек.
Дан  и  мне.  Некоторые,  в  единой  келье  с  тем  львом  живя,
морят  его  постом,  молитвой;  еженощно  секут  и  угнетают.
И  до  времени  зверь  истомлен  и  пуглив.  Но  улучит  миг
слабости  в  хозяине  своем,  яростно  на  хозяина  кидается,
и  тогда  нет  спасения,  ибо  келья  тесна,  а  выход  узок.  Я  же
своего  льва  не  томлю,  а  питаю,  и  он  ласков,  как  кот,  он
меня  не  сожрет,  и  я  в  келье  моей  покоен  и  без  опасения
предаюсь  делам  веры.
 — 	Притча!
 — 	В  ней  истина.  Ну,  иди.  Уже  рассвело.
 №

Сергий  торопливо,  прежде  чем  откроется  Александрова
дверь,  вышел  из  сепей  во  двор.  Рассвет  нежной  росой  ло¬
жился  на  кустарник.  За  деревьями,  в  Симоновой  обите¬
ли,  ударили  в  колокол.  От  Кремля,  издалека,  тоже  был
слышен  звон.  Войска  ушли  из  Москвы.  Завтра  вслед  им
уедет  Дмитрий.
 Сергий  уходил,  чуть  сутулясь,  спокойным,  неспешным
шагом,  твердо  переставляя  посох.  Он  шел  не  к  Симонову,
где  останавливался,  приезжая  в  Москву,  а  прямо  к
Кремлю.
 «Александр,  Александр!  Не  чаял  я,  как  близок,  как
упорен  соблазн!»
 Жизнь  доверял  Александру,  брал  с  собой  во  многие
странствия  и  пути!
 Сергий  шел,  спокойно  глядя  встречным  в  лицо.  И
встречные  не  выдерживали  его  прямого,  непреклонного
взгляда.  Те,  которые  узнавали,  останавливались,  кланя¬
ясь.  Некоторые  опускались  на  колени.
 Шел  и  думал:  крепок  ли  обруч  веры  вокруг  подмо¬
сковных  княжеств?  Нет  ли  трещин?  Близится  день  бит¬
вы.  Замирает  сердце.  Все  ли  готово?  Дмитрий  уговаривал
принять  митрополичий  сан.  Стать  над  всею  православной
Русью.  Нет,  в  этой  бедной  одежде,  в  дорожной  пыли,  в
славе  подвижника  и  мудреца,  он  сильнее  всех  князей  и
самого  митрополита.  Дмитрий  не  понимает,  что  эта  сила
крепче  кует  обруч.
 «Александр!  Александр!  Был  воином,  а  ныне  клонит¬
ся  к  схиме;  дам  ему  схиму  и  меч.  Схиму  и  меч!  Пусть  не
искусом,  а  подвигом  утвердит  свой  путь  к  вере!»
 Великокняжеский  терем,  позолоченный  утренним  све¬
том,  расписанный  усердной  кистью,  высился  на  зеленом
холме.  Воины  сложили  на  груди  руки,  и  Сергий,  пересту¬
пая  порог,  благословил  их.
 У  Дмитрия  сидели  ближние  бояре,  и  они  встали,  когда
Сергий  вошел.  Встал  и  Дмитрий  и  подошел  под  благосло¬
вение  Сергия.
 Сергий  сел  с  краю,  слушал,  как  говорил  Тютчев.  Слу¬
шая  боярина,  Сергий  разглядывал  строгую,  складную,  оп¬
рятную  его  одежду.
 — 	С  западных  стран  есть  двое  ученых  и  мудрых  че¬
ловек  —  лях  Горислав  Броневский  и  свей  Рувальд.  Эти
обучать  могут  хорошо,  твердо.
 — 	А  еще  кто?  —  спросил  Дмитрий.
 — 	Про  что  он?  —  спросил  Сергий  у  Боброка.
 103

— 	Учителя  Василию  Дмитриевичу  нарекают.  Княжич
в  разум  вошел,  пора.
 Словно  и  мысли  не  могло  быть  о  том,  что  татары  до¬
рвутся  сюда!
 — 	А  еще,  —  сказал  Тютчев,  —  есть  по  древлему  обы¬
чаю  грецкие  учителя.  Паисий  —  вельми  книжен,  с  Афона.
Ныне  в  Горицком  монастыре  на  послухе  у  старца  Льва.
Тож  из  Цареграда,  от  патриарха,  есть  грек  Василий,  твое¬
му  сына  тезка,  «Александрию»  перевел,  ныне  житие  мит¬
рополита  Алексея  пишет...
 — 	Сына  взрастит  в  страхе  перед  патриархом.  Грец¬
кому  языку  научится,  а  по-русски  мыслить  сможет  ли?
 Боброк  вдруг  уловил  мысль  Дмитрия  и  посмотрел  на
Сергия,  но  и  Сергий  понял  и  улыбнулся  Боброку.
 — 	Ну,  а  свей  Рувальд  в  сенях  дожидается.  Он  нам
оружейные  дела  в  Свейской  стране  устрояет.
 — 	Покличь  свея.  Взгляну.
 Невысокий  коренастый  швед,  уже  седой,  глядя  серыми
глазами  из-под  строгих  бровей,  гордо  вошел  на  зов  вели¬
кого  князя.
 Дмитрий,  сидя  по-хозяйски,  чуть  боком,  на  своей  ска¬
мье,  не  ответил  на  поклон  шведа,  только  улыбнулся  и
спросил:
 — 	Благополучно  ли  доехал,  не  обижен  ли  кем?
 Благодарю,  великий  государь,  благополучно.  Под
 Рузой  в  реке  Москве  одна  ладья  с  оружием  затонула,  но
груз  смогли  дбстать,  наша  сталь  воды  не  боится.
 — 	Добрая  сталь?
 — 	Отменная.
 — 	А  другой  мы  б  и  не  взяли.  В  прошлом  годе  повез
три  ладьи  кольчуг  назад.  Так  бы  и  на  сей  раз  было.
 — 	Очень  тогда  огорчил.  Но  я  в  Новгороде  их  сбыл:
ливонские  рыцари  перекупили.
 — 	По  Сеньке  и  шапка.
 Дмитриево  напоминанье  явно  рассердило  шведа,  хотя
улыбка  и  не  сползала  с  его  голых  щек.
 — 	Мы  куем  доброе  оружье.  У  вас  не  умеют  так.
 — 	Научатся.
 — 	А  пока  не  умеют.  Да  и  что  здесь  умеют?
 — 	Ого!  —  Дмитрий  насторожился.
 — 	Какие  ремесла  знают?  Народ  сер,  а  наших  масте¬
ров  смеют  хулить...
 Дмитрий  встал  и  побагровел.  Бояре  заворочались  на
своих  местах.
 — 	Хулим!  А  вот  помогло,  привезли  хороших  мечей,
 104

добрых  булатных  кольчуг.  Сами  поняли,  надо  ковать  хо¬
рошо.  А  за  нашу  серость  поклонитесь  нам  в  ноги,  —
ежели  б  мы  не  стояли  впереди  вас,  оборотясь  на  вос¬
ход,  не  было  б  ни  вас,  ни  ремесел  ваших.  Оттого-то  вы  и
куете  добрые  мечи,  что  мы  не  влагаем  их  в  ножны!
 Швед  побледнел.  Дмитрий  спокойно  сел  на  свое  место.
 — 	Тебя  в  наставники  прочили  моему  сыну.
 — 	Готов  приложить  свое  усердие!
 — 	Не  потребуется.  Дед  мой  Калита  отца  моего  князя
Ивана  книжной  премудрости  не  обучал.  И  отец  мой  меня
грецким  наукам  не  учил  тоже.  И  я  своих  сыновей  не  стану
учить  ни  грецким  мудрецам,  ни  угорским,  ни  болгарским
книгам,  ни  ляцкому  празднословью.  Пусть  русскую  прав¬
ду  разумеют.  Пусть  к  народу  поближе  стоят.  Так-то!
Не  то  стапут  по  сторонам  смотреть,  а  свое  проглядят.
Вон  Рязанский  Ольг  вельми  учен,  всякие  языки  разу¬
меет,  а  своего  русского  понять  не  может.  Время-то  ка¬
ково?  Надо  поплотнее  друг  к  другу  русским  людям  стать.
А  минет  суровое  сие  время,  внуки  научатся;  разум  при
них  останется,  никто  у  них  разума  не  отымет.  А  нам  знать
одно  надо  —  науку  воинскую.  Разум  изощрять  в  битвах.
 Швед  возразил:
 — 	Однако  князья  и  короли  западные,  и  угорские,  и
шведские,  и  немецкие  книгам  вполне  обучены  и...
 — 	А  потому  и  обучены,  что  в  паших  руках,  —  мечи,
а  не  книги.  И  копья  наши  к  востоку  повернуты!  Ступай,
свей.  За  оружье  те  заплатят.  Ежели  в  этом  году  еще  на¬
берешь  на  караван,  привози  —  купим.  Ежели  худое  набе¬
решь,  назад  повезешь.  Иди!
 Швед  ушел.
 Тютчев:
 —•  Разреши,  государь,  сказать:  к  своим  сынам  я  ляха
Горислава  приставил.  Нонче  выгоню.
 — 	Прежде  сам  о  том  размысли.  Великому  князю  надо¬
бен  воинский  ум.  А  Русь  никогда  книжной  премудрости
не  гнушалась.
 — 	То  монастыри  пусть  мудрствуют.  Нам  не  то  надо.
Ляха  сгоню.  Самому  приторен,  да  худей  других  быть  опа¬
сался:  скажут,  серы,  мол,  Тютчевы.  Внуки,  придет  время,
научатся,  а  сынам  иное  надо.
 — 	Ты,  мнится,  сам-то  из  угорских  бояр?
 — 	Дед.  А  я  —  московский.
 — 	Так  ты  ляха,  ежели  он  негож,  смени.  А  детей  своих
учи:  это  что  ж,  смердами  нам  быть,  что  ль?  Об  том,  что
ты  боярин,  забывать  не  смей!
 105

И  отошел  к  Радонежскому.
 — 	Что-то,  отче  Сергие,  Тверской  князь  сызнова  за¬
мышляет?  Никак,  ни  мечом,  ни  огнем,  ни  словом,  не  изго¬
ню  из  него  ропота.
 То  сведаю.  Его  духовника  кликну:  наш,  троицкий,
при  нем.  Да  и  Федору  епископу  внушу,  чтоб  разномыс¬
лию  не  потакал.
 — 	Тож  в  Рязани;  не  чрезмерно  ли  рязанские  боя¬
ре  своего  Ольга  чтут?  Надо  б,  чтоб  о  боге  побольше
думали.
 — 	Рязанцы,  которые  посильней,  у  рязанского  еписко¬
па  Василья  на  примете;  нынче  многие  из  них  ручней  ста¬
ли.  Я  Василью  Рязанскому  вчерась  нового  келейпика
благословил.  Нонче  поутру,  видно,  поехал,  а  с  ним  —
письмо.
 — 	За  молитвы  твои,  отче  Сергие,  низкий  от  меня  по¬
клон.  Я  скажу  дьяку  Нестеру,  чтоб  грамоту  те  сготовил.
Когда  уходить  будешь,  возьми:  жалую  твою  Троицкую
обитель  ловчими  промыслами,  дозволяю  вам  ловить  на  ре¬
ке  Воре  выдру,  бобра,  иного  всякого  зверя.  То  за  молитвы
твои,  доколе  в  походе  буду.
 — 	Вечные  о  тебе  молитвенники,  Дмитрий  Иванович!
 Подошел  Боброк,  Дмитрий  спросил:
 — 	Что  ты,  Дмитрий  Михайлович,  о  татарах  сведал?
Сулился  сказать.
 — 	Не  нонче  сведал,  давно.  О  строе  их  в  битве  сведу¬
щих  людей  рассцрашивал,  сам  размышлял.  Како  идут  в
бой,  чем  побеждают.
 Сергий  вглядывался  в  них,  знал:  Дмитрий  не  любит
книжников.  Воин  —  он  в  битвах  прям  и  не  хитер  и  о  боге-
то  думает  мало;  хозяин  —  он  жалеет  время  на  книги  и  на
молитвы  и  книгочеев  гнушается.  А  Боброк  над  книга¬
ми  ночи  просиживает,  а  то  на  звезды  глядит  да  песни  бор¬
мочет.  Тем  Боброк  Дмитрию  не  люб.  Но  никого  нет  равно¬
го  Боброку  по  воинскому  разуму,  и  Дмитрию  без  него
не  управиться.  И  Боброк  живет,  будто  и  не  знает,  что
злая  змея  порой  заползает  к  Дмитрию.  И  та  змея  —  за¬
висть.
 Вот  и  ныне:  страшная  битва  надвигается,  войско  уже
идет  к  пей;  завтра  и  Дмитрий  за  войском  тронется,  а  Боб¬
рок  остается  Москву  стеречь.
 Сергий  знал:  хочет  Дмитрий  всю  славу  себе  взять!
Всю  без  остатка!  Чтоб  Боброку  ни  капли  ее  не  осталося.
И  теперь  глядел  на  них:  как  мирно  говорят  они  накануне
разлуки,  может  быть,  последний  раз  видятся!
 106

Дмитрий  долго  беседовал  с  Боброком.  Боброк  чертил
пальцем  по  скамье,  и  Дмитрий  следил  за  его  начерта¬
ниями.  И  хотя  ни  единая  линия  не  видна  была  на  алом
покрывале  скамьи,  они  вдвоем  видели  эти  линии,  словно
меж  ними  лежало  широкое,  поле  полное  воинств,  оружия
и  засад.
 Сергий  ушел  в  терем  навестить  своего  крестника,  ма¬
ленького  князя  Юрия,  успокоить  Евдокию  Дмитриевну,
напуганную  мужем:  Дмитрий  эти  дни  был  задумчив,
забывал  отвечать  ей,  подолгу  не  приходил  от  бояр.
У  них  мужские  дела  да  воинские  заботы,  а  у  нее  —
женское  сердце,  легкое  на  печаль  и  падкое  на  слезы.
А  ведь  может  статься  —  последний  свой  день  в  Москве
живет  ее  Дмитрий;  может,  выедет  поутру  и  больше
вовеки  не  скажет  ей  ни  слова,  не  взглянет.  Может,  и  са¬
мой,  и  детям,  и  Москве,  и  Руси  наступают  последние  дни.
 Сергей  вошел.  И  так  спокойно  посмотрел  в  ее  запла¬
канные  глаза,  так  ласково  погладил  Юрия,  словно  все
тихо  вокруг.
 Соблюсти  тишину  в  Москве,  соблюсти  по  всей  Руси
тишину  в  эти  дни  хотел  Дмитрий.  И  Евдокия  вдруг  по¬
няла  это.
 — 	Отче  Сергие,  я  к  вечерне  пойду,  к  народу  выйду.
Много  нынче  слез  у  баб,  у  меня  тоже  муж  в  битву  ухо¬
дит,  вместе  помолимся.
 — 	Иди,  государыня.  Милостыни  раздай:  скажи,  чтоб
не  убивалися.  Прошло  время  татар.  Отступило  время  от
них.  Вдосталь  от  них  наплакались.  Ныне  настает  наше
время.
 ОДИННАДЦАТАЯ  ГЛАВА
ОРДА
 В  степи  на  многие  версты  вокруг  поднималась  пыль;
скрипели  колеса  телег.  Паслись  косяки  лошадей.  Татар¬
ские  кони,  запрокидывая  головы,  ржали  навстречу  рус¬
скому  ветру.  Чем  дальше  от  Орды,  чем  ближе  к  Москве,
тем  гуще  становилась  трава  в  степи,  тем  тише  ветры,  тем
ниже  и  непроницаемее  небеса.
 По  краям  пути  темнели  давние  курганы,  похожие  ве¬
чером  на  юрты  родных  кочевий.
 У  берегов  безыменных  рек  лежали  сросшиеся  с  зем¬
лей  развалины  давних  стен.  Поросли  полынью  древние
 107

валы  и  рвы.  Одичалая  малина  разрослась  над  ямами,  не¬
известно  кем  вырытыми  в  этой  безлюдной  земле.  Рус¬
ские  люди  отсюда  ушли:  слишком  часто  захаживали
сюда  татары.  На  многие  версты  простерлась  по  стране
пустыня,  легшая  просторной  чертой  между  Ордой  и
Русью.
 Снова  шли  татары  на  Русь.  Там,  где  прежде  звенели
ласковые  славянские  песни,  там,  где,  бывало,  девушки
свивали  с  припевами  тугие  венки,  ныне  лишь  ястреба
взлетали  с  тревожным  клекотом,  лишь  совы  жалобно  сто¬
нали  по  ночам.  Там,  где  некогда  соха  ратовала  за  уро¬
жаи,  где  окрик  ратая  бодрил  коня,  ныне  лишь  кроты
рыли  поле,  жаждавшее  плодоносить.  Там,  где  прежде
теснились  очаги  и  кровли,  где  торг  и  труд  собирали  лю¬
дей  в  одно  место,  ныне  все  покрыл  бурьян  и  поселились
щеглы.  Снова  шли  татары  на  Русь.
 Становились  прохладнее  и  сырее  зори.  А  по  ночам
приходилось  укрываться  в  шерстяных  чекменях.
 Широко  раскинувшись  по  степи,  кочуя,  не  топча,
а  выедая  пастбища,  шли  на  Москву  стада.  Блеянье
овец  и  коз,  ржание  табунов  и  мычание  стад  окружали
несокрушимую  конницу  Золотой  Орды.  Воины  шли  за
скотом,  как  мирные  пастухи.  Оружие  и  доспехи  следо¬
вали  позади  в  медлительном  шествии  скрипучих  телег.
Передовые  отряды  ушли  на  многие  версты  вперед,  и  гон¬
цы  оттуда  не  приносили  никаких  известий  о  русах.
 Русов  хорошо  пограбили  в  Нижнем.  Приволокли  до¬
бычу,  но  каждому  хотелось  поскорее  сбыть  ее  —  ни
русская  утварь,  ни  русская  одежда  не  радовали  ордын¬
цев:  не  могли  привыкнуть  к  ним.  Нижегородцы  сопротив¬
лялись  вяло,  но  успели  уйти,  —  в  плен  попало  немного,
н  ордынские  воины  уповали  на  предстоящие  грабежи  в
Москве.
 Будут  еще  топи  и  леса  впереди.  Будут  еще  реки  и  го¬
рода  на  реках.  Снова  потянутся  леса.  Встретится  много
битв,  криков  и  огня.  И  только  в  конце  пути  предстанет
глазам  Москва.
 Там  золото  лежит  в  ларях  у  купцов.  Там  диковинное
добро  у  бояр.  Там  девушки  белотелы  и  светловолосы.
Там  надменный  Дмитрий,  Московский  князь,  каждого
одарит  золотом,  будет  на  коленях  ползать  перед  каждым
татарином.
 Там,  за  глухой  лесной  стеной,  Москва,  где  даже  кры¬
ши  из  золота,  где  седла  высеребрены,  где  стремена  по¬
золочены.
 108

Женщины  жадно  смотрят  вперед,  тяготятся  медли¬
тельным  шагом  кочевья.  Вражеское  воинство  для  них  —
это  крышка  котла,  полного  соблазнов  и  меда.  И  каждой
хотелось  эту  крышку  увидеть  скорей,  чтоб  скорей  ее
сбросить  с  котла.  Женщины  жили  в  юртах,  поставленных
на  телеги,  доили  скот,  вычесывали  репейники  и  колюч¬
ки  из  верблюдов,  носили  воду,  шили  одежду,  а  в  часы
боя  вскакивали  на  коней  и  следовали  за  воинами,  что¬
бы  войско  казалось  врагу  бесчисленным.
 Строго  блюлась  очередь,  как  завещал  Чингиз:  если
первая  смена  воинов  билась,  вторая  стояла  на  отдыхе.
Каждая  очередь  блюла  часы  боя,  и  врагу  казалось,  что
Орда  несокрушима,  неутомима,  бесчисленна.  Так  заве¬
щал  Чингиз.
 И  сам  он  соблюдал  череду  воинов,  и  сам  сажал  жен-
щин-катуней  на  коней  смотреть  со  стороны  на  бой,  чтобы
враг  думал,  что  вдали  стоит  запасное  войско.  Он  ходил,
ведя  за  собой  стада,  обозы  и  юрты,  ибо  скоту  корм  на¬
ходился  везде,  а  скотом  кормились  воины  даже  в  местах,
опустошенных  пожарами  битв.
 И  заветам  Чингиза  строго  следовал  Бегич.
 Затянув  кожаным  кушаком  халат,  на  голову  опустив
круглую,  опушенную  бобром  шапку,  он  твердо  сидел  в
седле,  озирая  шествующее  со  всех  сторон  воинство.  Седа
стала  его  борода.  Черно  от  загаров  и  ветров  лицо.  Как
яйцо,  ворочалось  бельмо  на  глазу,  и  съеденное  оспой
лицо  начало  покрываться  морщинами.
 У  него  была  привычка  сплевывать  через  левое  плечо.
Чем  больше  думает,  тем  чаще  плюет.  Так  воины  опреде¬
ляли  дела  и  предугадывали  события:  перед  боем  он  боль¬
ше  плевал,  после  боя  меньше,  и  тогда  морщины  разгла¬
живались.
 Бегич  не  знал  поражений.
 Он  бился  в  низовьях  Дона,  бился  на  Кубани,  ходил
в  набеги  и  водил  в  походы.  Под  ним  убивали  коней.
Он  собирал  себе  жен  из  всех  походов.  Слышал  песни  на
берегах  морей  и  в  безмолвии  далеких  степных  урочищ.
Его  кони  ступали  по  ледяным  уступам  гор  и  по  нехоже¬
ным  пескам  пустынь.  Зной  и  стужи  он  сносил  в  том  же,
чуть  простеганном  шерстью  халате,  спал  на  жестких
войлоках,  подкинув  под  голову  попону  или  седло.  Так
спал  он  и  в  те  ночи,  когда  девушек  приучал  к  любви.
Из  походов  он  возвращался  в  свой  сад,  к  стенам  Сарая,
но  в  мирном  благолепии  своего  дома  нетерпеливо  соби¬
рался  опять  в  походы  —  жечь,  обогащаться,  спать  на
 109

вонючей  кошме,  пить  верблюжье  молоко  и  слушать,  как
воины,  следуя  за  стадами,  поют  и  звенят  оружием.
 Славно  просидел  всю  жизнь  в  седле,  неподвижно,  су¬
рово,  а  мир  протекал  мимо,  куда-то  вниз,  под  копыта
коня.
 Он  знал  дело  битв.  Его  учили  старые  воины,  помнив¬
шие  воинов  Чингиза.  Ему  не  раз  доводилось  читать  муд¬
рые  назидания,  записанные  владыкой  мира.
 Он  сидел  в  седле  спокойно.  Теперь  опять  натекала
на  него  река  по  имени  Русь.  Сюда  уже  приходилось  за¬
хаживать  ему:  жег  Рязанское  княжество,  и  Нижегород¬
ское,  и  в  Киеве  был,  и  со  многими  русскими  князьями
в  Орде  разговаривал.  И  этой  дорогой,  думал,  много  еще
раз  придется  ходить.
 Шли  табуны.  Скрипели  телеги  обозов.  Далеко-далеко
впереди  шли  передовые  отряды  непобедимой  конницы.
 А  в  ковыле  давних  курганов,  за  серыми  осколками
каменных  баб,  лежали  воины  Дмитрия,  вглядываясь  в
мимо  идущего  врага.
 Пыль  поднималась  до  неба.  Орда  шла  на  Москву,  тек¬
ла,  как  лесной  пожар,  вздымая  до  небес  степное  куре¬
во  —  пыль.
 Временами  бурые  лохматые  кочевые  псы  затевали  лай
и  вой,  оборотясь  к  курганам.
 —  Волки  там,  —  объясняли  Бегичу  воины.
 Бегич  не  опасался  врага.  Исстари,  с  первых  походов,
сокрушали  татары  сопротивление  Руси.  Русь  ныне  подав¬
лена,  смята.  Гордо  заносились  иные  из  русских  кня¬
зей,  —  им  резали  головы,  а  города  их  жгли,  а  жителей
брали  в  рабство,  а  достаток  делили.  Вот  и  еще  один  по¬
смел  дерзко  разговаривать  —  Дмитрий.  Хорошо,  что  го¬
род  его  богат,  —  есть  что  взять  за  поход,  не  зря  будут
побиты  конские  копыта  и  потуплены  сабли.
 Твердо  завещал  Чингиз  брать  в  дань  десятую  долю
всего,  что  имеет  покоренная  страна.  А  Дмитрий  откупил¬
ся  от  Мамая,  выговорил  скидки,  платит  мало,  разбо¬
гател.
 Чингиз  был  мудр:  он  требовал  много  не  для  корысти,
а  для  безопасности  —  враг,  обремененный  данями,  не
строптив,  бессилен  сопротивляться,  почтителен.  Покорен¬
ный  народ  чахнет,  а  покоритель  крепнет.  Так  завещал
Чингиз,  и  Бегич  ненавидел  Мамаево  скудоумие:  уступил
Дмитрию,  дал  ему  богатеть.  Бегич  был  воин,  а  Мамай
всю  жизнь  лез  в  ханы  и,  как  русские  говорят:  «похотел
стать  царем».
 110

—  Царом!  —  сказал  вслух  Бегич,  вслушиваясь  в  звук
этого  чуждого  слова.
 Перед  вечером  он  сошел  с  коня,  и  женщины  принесли
ему  в  медной  чашке  вареного  мяса  с  морковью  и  перцем.
 Он  ел,  запивая  большими  глотками  кумыса.
 Он  ел,  а  воины  пели  вдали,  и  песни  родного  народа,
сопровождавшие  его  везде,  делали  родным  и  серое  рус¬
ское  небо,  и  эту  сырую  густую  степь.
 На  ковре,  где  сидел  он  в  этот  час,  собрались  близ¬
кие  сподвижники,  спутники  в  походах,  товарищи  по
боям.  Их  было  шесть  человек.  Он  сидел  седьмым.  То  хо¬
рошее  число,  и  Бегич  яростно  сопротивлялся,  когда  ему
навязывали  новых  людей,  родственников  хана  или  отли¬
чившихся  в  неведомых  Бегичу  боях.  Они  и  теперь  сле¬
довали  в  его  войске,  у  них  образовался  свой,  ненавист¬
ный  ему  круг.  В  походах  спали  они  мягко,  ели  сладко,
дорого  платили  за  красивых  пленниц,  любили  разгова¬
ривать  по-персидски,  хотя  иные  из  них  едва  понимали
этот  язык.
 После  смерти  Чингиза  многое  переменилось.  Народ
смешал  свою  кровь  с  кровью  покоренных  народов,  поло¬
нянок,  рабынь.  Не  столь  остры  стали  скулы,  не  столь
длинны  глаза.  Не  так  груба  шерсть  одежды,  не  так  твер¬
да  рука  в  бою.  Возлюбили  сон  на  мягких  ложах,  возлю¬
били  сады  возле  юрт.  Словно  юрта,  поставленная  среди
чистых  степей,  хуже!
 Ныне  ханы  часто  сменялись.  Один  убивал  другого:
брат  крался  к  брату,  сыновья  нетерпеливо  помогали  уми¬
рать  отцу.  Родные  и  любимцы  их  сменялись  в  монголь¬
ском  войске,  но  неизменным  оставался  их  круг,  окру¬
женный  музыкантами,  подмалеванными  мальчишками  и
рабынями.
 Бегич  ненавидел  их:  они  толклись  в  стороне  от  боя,
презирая  варваров  и  не  зная,  как  этих  варваров  пода¬
вить.  Он  побеждал,  а  они  мчались  в  Сарай  трубить  о
своих  победах.  Он  брал  пленников,  а  они  ухитрялись
брать  барыш  на  том.  Но  Бегич  был  нужен  им  —  суро¬
вый,  сильный,  он  лез  на  стены  и  поджигал  города,  вхо¬
дил  в  огонь  и  выметывал  оттуда  богатства,  а  они  жадно
ловили  их  на  лету  и  спешили  укрыть  в  надежном  мес¬
те.  И  Бегич  знал:  дружба  с  ними  помогает  ему  воевать;
если  враждовать  с  ними,  они  снимут  с  него  голову,  а
может,  и  более  страшное  сотворят  —  устранят  из  войск,
вынудят  жить  в  садах  Сарая,  заставят  нежиться  на  шел¬
 111

ковых  бухарских  одеялах,  и  останется  тогда  Бегичу  толь¬
ко  вспоминать  о  походных  кошмах.
 Так  они  ходили  в  дальние  пределы,  нужные  и  чуж¬
дые  друг  другу.
 Теперь,  в  остывающем  воздухе  вечера,  сидел  Бегич  с
шестью  друзьями,  и  они  были,  как  и  он,  одеты  в  простые
одежды  воинов.  Каждому  легко  было  скинуть  халат  или
кафтан,  чтобы  переодеться  в  боевые  доспехи.
 С  запада,  подпрыгивая  в  розовеющем  небе,  далеко
видный  в  открытой  степи,  мчался  всадник.
 Они  терпеливо  ждали  его,  попивая  кумыс.  Они  мол¬
чали,  ожидая  вестей,  хотя  и  знали  —  всадник  скачет  в
обычное  время,  значит,  и  весть  его  обычна.
 Он  не  сошел  с  лошади.  Конь  стоял  понурив  голову.
Всадник  сидел  прямо.
 — 	Говорю:  русов  нет.  Вдали  показался  лес.
 — 	А  городов,  улусов,  мирных  людей  нет?
 — 	Слышали  пение  петуха.  В  другой  стороне,  но  дале¬
ко,  видели  большой  дым,  —  может  быть,  выжигают  лес.
Задержали  монахов,  шедших  в  Сарай  к  русскому  мулле
молиться.
 — 	Много  нашли  при  пих  добра?
 — 	Мало  оружия,  корм  и  ничего  больше.
 — 	Ведите  их  сюда.  Пройдут  в  Орду  через  нас.
 — 	Они  ушли.
 — 	Кто  их  отпустил?
 — 	Сами  ушли.
 — 	Кто  их  упустил?
 — 	Ак-Бугай.
 — 	Скачи,  чтоб  Ак-Бугай  передал  свою  саблю  Турсу-
иу,  а  сам  шел  сюда.  Скоро!
 Всадник  выпил  кумыса,  поданного  из  рук  в  руки  Бе-
гичем,  сел  на  свежую  лошадь  и  снова  ушел  в  степь.
 Утром  Ак-Бугай  встал  перед  Бегичем.  Возле  Бегича
стояли  старшие  воины-сотпики.  Бегич  сидел  на  узорной
кошме,  которую  постелили  на  небольшом  холме.  Ак-Бу-
гай  стоял  у  подножья  холма,  и  Бегич  смотрел  на  него
сверху  вниз.
 Бегич  смотрел  на  шрам,  легший  розовой  ящерицей  на
сизый  камень  скулы,  смотрел  на  длинную  седину  боро¬
ды,  на  широкие  плечи  воина-старика.
 — 	Куда  ты  идешь,  Ак-Бугай!
 — 	На  Русь.
 — 	Есть  ли  старая  дорога  там,  где  идешь  ты?  Это  ли,
спрашиваю,  дорога  из  Москвы  в  Сарай?
 112

— 	Нет.  Это  дальняя  дорога.  Она  хороша  для  стад,
но  конный  и  пеший,  следующий  в  Сарай,  идет  по  другой
дороге.
 — 	Вижу:  ты  понял  свою  вину  сам.
 — 	Понял.
 — 	Скажи  всем:  в  чем  есть  твоя  вина?
 — 	Есть  моя  вина,  взял  двух  монахов  и  спросил:
«Куда?»  —  «В  Сарай,  —  говорят,  —  молиться  у  русско¬
го  попа».  —  «Разве,  —  спрашиваю,  —  нет  русских  по¬
пов  в  Москве?»  —  «Есть.  Они  молятся  хорошо,  но  мы
хотим  помолиться  в  сарайской  церкви».  Я  помню  старые
приказы,  их  повторяют  и  теперь:  попов  не  бить,  не  брать.
 — 	Попы  говорят  народу.  Народ  им  внемлет.  Храня
попов,  мы  храним  мир  в  народе.  Но  два  монаха  в  глухой
степи,  вдали  от  дорог,  без  даров  сарайскому  попу  —  осо¬
бые  монахи.  Куда  ты  их  дел?
 — 	Я  их  покормил  и  велел  утром  прийти  сюда.
 — 	А  утром  их  уже  нет?
 Если  татарин  убьет  татарина,  его  наказывают  смер¬
тью.  Но  если  убийца  найдет  ответ  на  вопрос  судьи,  убий¬
цу  не  следует  наказывать  смертью.  Это  завещал  Чингиз.
Только  тяжкий  проступок  карался  смертью,  но  тяжких
проступков  было  мало,  и  воины  редко  совершали  их.
 Подумав,  Бегич  сказал  Ак-Бугаю:
 — 	Отдай  оружие  воинам.
 Старик  снял  и  отдал.  Бегич  приказал  воину  привес¬
ти  женщин.  Женщины  подошли.
 — 	Вот,  —  сказал  им  Бегич,  —  этот  старик  поможет
нам  носить  воду  и  собирать  верблюжий  кал  на  топливо.
Может  быть,  он  научиться  доить  верблюдиц.  Он  больше
не  будет  воином.  Возьмите  его.
 Ак-Бугай  пошел  к  ним,  но  оступился  и  упал,  уткнув¬
шись  лицом  в  землю.  Он  не  сказал  ни  слова,  не  возопил,
не  царапал  землю:  он  лежал  молча.
 Он  лежал  ниц,  когда  мимо  шли  воины,  когда  мимо
проходила  непобедимая  конница.  Он  встал  и  открыл  гла¬
за,  когда  скрип  телег  поравнялся  с  его  лицом.  Тогда  он
подошел  к  телегам  Бегича  и  пошел  рядом  с  ними,  в  тол¬
пе  рабов.
 А  Бегич  ехал  впереди,  твердо  сидя  в  седле,  ворочая
бельмом,  чтобы  на  всю  жизнь  запомнить  каждый  куст.
Начались  перелески,  заросль,  перистые  шапки  рябин,
пышные  шатры  берез.  Телеги  скрипели,  скот  уже  всту¬
пил  в  лес  и  брел  медленно,  обнюхивая  неведомые  тра¬
вы,  дыша  незнакомыми  запахами.  Бегич  не  шелохнулся
 8  Живая  вода  Непрядвы 	цо

в  седле,  а  лишь  сплюнул  через  плечо,  когда  увидел  всад¬
ника,  мчащегося  в  неурочный  час.
 Воин  поравнялся  с  Бегичем,  повернул  коня  и  по¬
ехал  с  ним  рядом.
 — 	Говорю:  час  назад  мы  увидели  пятерых  русов.  Они
на  конях  пробирались  лесом...  Они  воины.  Мы  кинулись
за  ними.  Но  они  мчались  сквозь  лес,  как  волки,  не  при¬
гибаясь  и  не  задевая  ветвей.  Нас  же  деревья  сбросили
ветками  с  седел.  Лес  помогает  им.
 — 	Да,  лес  помогает  им.
 — 	Больше  ничего  не  было.
 — 	Кто  преследовал  русов?
 — 	Турсун  и  десять  всадников.
 — 	Скажи  Турсуну  и  этим  всадникам,  чтобы  ушли  из
передовых  отрядов  сюда.  На  смену  им  возьми  у  Кавыя
десять  других,  по  выбору  Кавыя.  И  скажи  ему,  чтобы
шел  вперед  на  место  Турсуна.
 Так  ордынская  конница  вступила  в  русский  лес.
 К  концу  второго  дня  стали  сквозь  лесную  тьму  про¬
свечивать  перелески.  К  ночи  и  перелески  были  пройде¬
ны.  Впереди,  сокрытая  мраком,  снова  раскрывалась  до
самого  небосклона  степь.
 Это  было  Рясское  поле.
 Бегич  приказал  не  зажигать  костров.  Но  Карагалук,
Мамаев  племянник,  прислал  сказать:
 — 	Мне  холодно.
 Бегич  снял  свой  чекмень  и  велел  отнести  Карагалуку.
 И  другой  еще  воин  пришел  —  от  Таш-бека,  а  князь
Таш-бек  по  матери  был  потомком  Чингиза.  Воин  сказал:
 — 	Амиры  мечтают  погреться  возле  тебя.
 Бегич  ответил:
 — 	Там,  где  стоит  моя  конница,  земля  принадлежит
Золотой  Орде.  Амиры  же  служат  Мавераннахру,  коего
конница  еще  не  подмяла  мою  под  свои  копыта.  Скажи:
для  татарина  моя  юрта  открыта,  для  амиров  же  места  у
меня  нет.
 Воин  ушел,  а  Бегич  задумался:  в  Туране,  в  Маверан-
нахре  крепнет  враг,  опасный  и  злой.  Сын  Тарагая,  амир
Тимур,  нагло  разговаривает  с  Ордой.  Есть  еще  там  амир
Казган.  Есть  там  еще  какие-то  амиры.  Может  быть,  при¬
дется  попробовать  свои  клинки  об  их  черепа.  А  наши  уже
наименовали  себя  амирами...  Маймуны!  Обезьяны  без¬
мозглые!  Орда  сильна,  пока  чист  ее  язык,  пока  татарин
гордится  тем,  что  может  назвать  себя  татарином!
 Он  рассердился  и  сам  пошел  к  ним.
 114

Он  шел  мимо  телег,  возле  которых  укладывались  на
ночлег  воины.  Мимо  воинов,  певших  песни.
 Воины,  шедшие  с  ним,  указывали  дорогу.
 «Зачем  так  далеко  от  моей  юрты  стоят  их  шатры?»  —
думал  Бегич.
 Он  догадался  об  их  стоянке  по  костру.  Костер  горел
одиноко  в  непроницаемой  степной  тьме.  При  виде  кост¬
ра  Бегичу  захотелось  вернуться:  «Подумают,  я  иду  га¬
сить!»
 Но  не  хотелось  возвращаться  при  воинах.  Когда  он
шел,  столько  голов  поднялось  и  обернулось  посмотреть
ому  вслед,  столько  песен  оборвалось,  столько  женщин,
выглянув  из  юрт,  шепнуло:
 — 	Бегич  пошел.
 Да,  Бегич  пошел  и  застал  их  всех  вместе.
 Костер  горел.  Только  что  сняли  казан,  полный  аромат¬
ной  баранины.  Пар  поднимался  над  мясом,  полным  при¬
прав  и  пряностей.  Бегич  не  отказался  сесть  на  подкину¬
тый  ему  пуховик.  Бегич  не  отказался  от  большой  чаши
кумыса,  холодного,  солоноватого  и  густого.
 Он  приказал  сотнику:
 Разреши  всему  стану  разводить  огни.
 И  вскоре  дошел  шум  голосов,  застучали  кремни  о
клинки,  задымились  труты  красными  звездочками.  Розо¬
ватым  заревом  стало  наполняться  туманное  небо.
 Был  вокруг  розовый  от  костров  туман,  и  Бегич  лишь
теперь  почувствовал  вечернюю  сырость  —  руки  его  были
влажны.
 Еще  кумыс  в  приподнятой  Бегичевой  руке  не  был  до¬
пит,  как  послышались  топот  и  голоса.  Бегич  насторожил¬
ся,  покосившись  на  своих  собеседников.  Но  они  беспечно
тянулись  к  блюду  с  бараниной,  предлагая  и  ему  не  от¬
ставать  от  еды,  —  им  были  неведомы  топоты  и  голоса
ночи.  Их  рабы  подкидывали  в  костер  свежих  дров  —  и
пламя  разгоралось,  освещая  старинное  китайское  блюдо,
и  темный,  как  кровь,  ковер,  и  тонкопалые,  изукрашен¬
ные  перстнями  руки,  измазанные  жиром  еды.
 Топот  приблизился.  В  круг  костра  сотник  внес  весть
о  возвращении  одного  из  головных  отрядов:
 — 	Говорю:  справа  от  пути,  в  лесу,  нашли  русскую
деревню.  Пять  домов.  Люди  сбежали.  Пятерых  взяли.
 — 	Ого!  —  вскричал  мурза  Каверга.  —  Хорошее  на¬
чало!  Ты  из  моей  тысячи.  Я  тебя  помню!  Взятым  свя-
зать  крепче  руки  и  развязать  языки.  Узнаем  новости.
 Бегич  сплюнул  через  плечо.
 8!:
 115

Сотник  ответил:
 — 	Двое  из  них  девушки.
 — 	Хорошее  начало!  Очень  хорошее  начало!  —  при¬
встал  Каверга.  —  Скажи:  привести  девушек.
 Из  темноты  выдвинулся  на  лошади  всадник.  Бегич
заметил,  что  бока  у  лошади  впали,  что  лицо  всадника
было  изодрано.
 В  метнувшемся  от  подкинутых  дров  свете  все  замети¬
ли  руку  всадника:  ее  оплели  две  светлые  косы,  намотан¬
ные  на  пальцы.  Так  вел  он  пленниц.
 Их  рубахи  были  разодраны  и  измазаны.  Сквозь  про¬
рехи  сверкало  розоватое  тело,  кое-где  покрытое  смуглы¬
ми  завитками  волос.
 Они  стояли  прямо,  со  стройными  руками,  завязанны¬
ми  за  спиной,  отчего  груди  выступали  вперед  и  плечи
казались  круче.
 — 	Сколько  тебе  за  них?  —  спросил  Таш-бек.
 Бегич  взглянул  в  лицо  воина.  Побагровев  и  тотчас  по¬
бледнев,  тот  ответил:
 — 	Я  поймал  их  днем.  Теперь  ночь.  И  я  их  не  тро¬
нул.  Надо  заплатить  хорошо.
 Он  взял  их  днем  в  горящей  деревне,  среди  сутолоки
набега,  когда  трещали  двери,  пылало  дерево,  вопили
люди.  Он  их  застал,  спрятавшихся  в  малиннике.  Они
онемели  от  ужаса,  когда  он,  разгоряченный,  выскакал  на
беснующейся  лошади.  Он  схватил  их  за  косы,  намотал
косы  на  руку  и  поволок  к  дороге.  Но  каково  было  ему!
Бедняк,  он  не  имел  жен,  он  с  отвращением  поддавался
похоти  на  стоянках,  когда  воины  жались  к  воинам.  Если
б  попалась  одна,  он  бы  теперь  уже  знал  свое  дело.
Но  другая  могла  уйти,  пока  он  возился  бы  с  первой.
Упустить  одну  ради  соблазнов  другой?  Но  две  девушки
стоят  дорого  —  это  большая  добыча.  Одна  же  женщина
стоит  совсем  мало.  В  этом  набеге  он  оказался  богаче
всех.  Он  вел  пленниц  и  терзался.  И  никак  не  мог  ре¬
шиться.  В  нем  боролись  страсть  и  корысть.  Особенно  тя¬
жело  стало  к  вечеру,  пока  не  пришла  наконец  усталость.
Они  долго  брели,  пока  добрались  до  войска.  Теперь  ему
дадут  цену  и  отберут  добычу.  Воин  подавил  в  себе  рев¬
ность  к  Каверге,  чтобы  скорей  получить  цену.
 Но  приподнялся  Бегич:
 — 	Кто  послал  тебя  жечь  деревню?
 — 	Я  сам  десятник.
 — 	Возьми  мою  цену,  чтоб  не  забывать,  что  меня  зо¬
вут  Бегичем.
 116

И  тотчас  плеть  Бегича  сверкнула  по  лицу  всадника,
кровь  хлынула  пеной  изо  рта.  И  не  успел  еще  воин
ухватиться  за  лошадь,  как  его  сволокли  с  седла  и  увели.
 А  девушки  стояли  по-прежнему  прямо,  ошалелые  от
всего,  с  глазами  —  мутными  и  неподвижными.
 Бегич  велел  отвести  их.  Они  не  принадлежали  боль¬
ше  никому.  Сотник  отвел  пленниц  к  женским  юртам,  за¬
казав  беречь  пуще  глаза:
 — 	Бегичевы!
 Хази-бей  переглянулся  с  друзьями:
 — 	Там,  где  всякий  видит  доблесть,  следует  награ¬
ждать,  а  не  бить.
 — 	Я  приказал  не  зажигать  костров.  Их  зажгли.
Я  приказал  идти  в  тишине.  Они  спалили  деревню  и  пус¬
тили  впереди  нас  жителей  с  вестью  о  месте,  где  мы  на¬
ходимся.  Мертвая  пустыня  кончилась.  Начались  жили¬
ща.  Мы  подошли  к  местам,  где  надо  идти  молча.
 — 	Тысячу  ворон  отгонит  и  один  комок  глины!  —  от¬
ветил  Хази-бей  и  посмотрел  на  друзей:  хорошо  ли  ска¬
зал?  Он  бы  не  унизился  говорить  пословицами,  но  низ¬
менной  башке  Бегича  они  понятнее  высокого  разговора.
 Бегич  понял  их  перегляд  и,  сплюнув  от  гнева,  крик¬
нул:
 — 	Если  ворона,  кидаясь  на  льва,  знает,  где  у  него
когти,  она  выклюет  льву  глаза.  Но  если  лев,  идя  на  во¬
рону,  считает  ее  за  щенка,  он  ее  упустит.  Поняли?  Спра¬
шиваю:  поняли?  Приказываю:  собираться  сейчас  же,  под¬
нимать  воинов.  Как  только  забрезжит  свет,  пойдем  впе¬
ред,  к  головным  отрядам.  Обозы  оставить  позади.  Нам
ждать  их  некогда.  Мы  подошли!
 Он  вскочил,  нечаянно  наступив  на  блюдо,  и  барани¬
на  вывалилась  на  ковер,  забрызгав  жиром  халат  Хази-
бея.
 Бегич  ушел.
 Хази-бей  гневно  сказал:
 — 	Дикарь!  Дикий  осел!
 — 	Поговорим,  когда  вернемся  в  Орду.  Мне  надоело
ото  деревянное  седло,  на  нем  стало  твердо  ездить,  —  от¬
ветил  Карагалук.
 Теперь  Бегич  шел  по  поднимающемуся  лагерю.  Никто
ле  мог  понять  внезапной  тревоги:  ниоткуда  не  слыша¬
лось  ни  криков,  ни  толчеи.
 Бегич  всегда  давал  хороший  отдых  и  людям,  и  лоша¬
дям.  Теперь  отдохнули  плохо.  Бегич  тоже  был  недово¬
лен  собой:  он  любил  вести  сытых  и  выспавшихся.
 117

Ждали  рассвета,  чтобы  разобрать  оружие  из  телег.
 Рассвет  начался  туманом,  и  невозможно  было  видеть
ничего  даже  возле  себя.
 Бегичу  подвели  тонконогого  пегого  коня,  и  раб  то¬
ропливо  отер  конскую  грудь  полой  халата.
 —  Надо  вытирать  коня  заранее,  —-  сказал  Бегич  и
смолк:  больше  не  хотелось  ничего  говорить.
 Наступал  рассвет.
 ДВЕНАДЦАТАЯ  ГЛАВА
МОНАСТЫРЬ
 Внутри  кельи  устоялся  густой  и  золотистый,  как  мед,
воздух.  Из  стен  сочилась  смола,  сквозь  узкое  окно  брез¬
жил  неяркий  свет.  Перед  образом  Умиления  горела
свеча.
 Пока  Дмитрий  был  в  походе,  Сергий  оставался  в
Москве.  Он  жил  в  маленькой  келье,  в  Симоновом.
 Утром  ему  принесли  Псалтырь,  переписанную  для
Троицы.  Сергий  внимательно  рассматривал  еще  не  спле¬
тенные  листы  книги.  Писана  она  была  во  весь  лист  но
бумаге,  а  не  но  пергаменту,  как  прежде.  Впервые  Сер¬
гий  держал  в  руках  эти  дивные,  мягкие  и  плотные  лис¬
ты  и  всматривался  в  невиданный  прежде  почерк  —  пи¬
сали  эту  Псалтырь  полууставом,  легким,  быстрым,  слов¬
но  и  книге  пришло  время  ускорять  свою  речь.
 Но  заглавные  буквы  в  ней  выведены  были  тщательно,
алой  киноварью  с  разводами.
 Сергий  сам  понес  прочитанные  листы  к  переписчику.
 Прислонясь  к  стене,  молодой  монах  облокотился  о
поднятое  колено  и,  положив  лист  на  левую  ладонь,
писал.
 Он  отложил  рукописание  и  встал.  Сергий  попросил
писать  при  нем,  и  монах  снова  пристроился,  четко  от¬
делял  букву  от  буквы,  оставляя  широкие  берега  по  кра¬
ям  листа.  Как  же  медленно  и  трудно  рождалась  книга.
 Сергий  посмотрел  и  других  писцов.  Иные  писали  на
пергаментах.  И  эти  книги  писались  не  в  полный  лист,  а
в  четверть  и  даже  в  восьмушку.
 Писали  «Апостола»,  «Триодь»,  «Александрию»,  «Хро¬
нограф».  Предания  древней  Эллады,  и  греческая  песня,  и
византийский  канон  вновь  оживали  в  твердых  строках
славянского  письма.
 118

Дорого  стоила  каждая  завершенная  книга.  Медленно
писалась:  две-три  страницы  в  день.  Постом,  покаянием,
исповедью  очищали  себя  писцы,  прежде  чем  приступить
к  написанию  книги.
 Сергий  читал  «Александрию»  через  плечо  писца:
 «Тот  свое  волхование  творя,  не  дадяше  жене  родити.
Пакы  же  сглядав  небеснаа  течении  и  мирская  стихия,  и
видев  всего  мира  посреди  небеси  суща,  и  светлость  некую
узрев,  яко  солнцю  посреди  небеси  суща,  и  рече  к  Алим-
пиаде:  «Уже  пусти  глас  к  рождению  своему».
 «Что  знает  он  о  муках  рожениц,  о  сроках  родов,  а
вот  пишет  же  о  том!  —  подумал  о  писце  Сергий.  И  заду¬
мался:  —  А  что  знаю  я?  Бьются  и  умирают  сейчас  вои¬
ны  русские,  и  жены  их  в  муках  рождают  на  свет.  Так
держится  мир.  Мы  же,  отрекшиеся  от  своего  тела,  благо¬
словляем  павших».
 Он  неохотно  оторвался  от  созерцания  кропотливого
прилежного  труда  и  пошел  к  себе,  когда  сказали,  что
митрополит  Митяй  приехал  к  нему.
 «Не  потрудился  пешой  прийти.  На  колеснице  пожа¬
ловал»,  —  осудил  Сергий,  но  покорно  пошел  на  зов
властителя  Всероссийской  церкви.
 Книжник,  красавец,  жизнелюбец,  Митяй  лишь  после
настойчивых  уговоров  Дмитрия  принял  постриг.
 —■  Князем  князей  станешь!  —  убеждал  его  Дмит¬
рий.  —  Москва  собирает  Русь.  Бог  помогает  нам.  Митро¬
полит  должен  стать  оружием  божиим.  Ты  же  уклоняешь¬
ся  сего!
 — 	Кияже  мой,  господине  мой,  жаль  мне  мира  со  все¬
ми  скорбями  его,  со  всеми  радостями!  —  каялся  Митяй.
 — 	Михайло!  Вникни:  придет  митрополит-грек,  порев¬
нует  о  себе,  а  о  Руси  забудет.  Ты  же  сам  коломнянин,
свой,  Русь  любишь,  учен,  мудр.  Отрекись  от  мира  —  и
дам  тебе  власть!  —  настаивал  Дмитрий.
 Митяй  уступил.  Утром  после  обедни  принял  постриг,
а  к  вечеру  поставлен  был  в  Спасский  монастырь  архи¬
мандритом.  Неслыханно  сие:  постом,  праведной  жизнью,
смирением  должно  возвышаться  монаху  над  монахами.
Гут  же  волей  мирского  князя  встал  над  праведниками
полумирской  человек.
 Ропот  пошел  между  монахами.  И  Митяй  заподозрил
тут  козни  Сергия.  Но  Дмитрий  не  устрашился,  позвал
Митяя  в  свои  печатники  —  ведать  ключами  от  бумаг  и
от  великокняжеских  печатей,  вести  все  Дмитриевы  пись¬
менные  дела.  А  потом,  по  воле  Дмитрия,  Всероссийский
 119

православный  собор  поставил  Митяя  митрополитом,  без
благословения  вселенского  патриарха  из  Царьграда.  Все¬
ленский  же  патриарх  поставил  митрополитом  Киприана.
И  Митяй  узнал,  что  Киприан  уже  в  Любутске,  на  пути
в  Москву.
 Сергий  подошел  к  Митяю  под  благословение,  и  Ми¬
тяй  растерялся.  Благословляющая  его  рука  дрожала:  сам
преподобный  Сергий  признал  его  владыкой  русской  церк¬
ви,  если  первый  склонился  под  Митяево  благословение.
 Под  пристальным  взглядом  Сергия  митрополит
оробел.
 — 	Каюсь,  отче!  Томлюсь!  Сменил  скорбную  мирскую
юдоль  на  ангельский  чин.  Не  по  своему  корыстолю¬
бию.  —  И  тотчас  встретился  с  глазами  Сергия.  —  И  по
своему  корыстолюбию,  грешен  бо  есть!  Тоскую,  мятусь,
ищу  тишины.  Благослови  мя!
 И  Сергий  вдруг  увидел  жалкого,  растерявшегося,  из¬
мученного  бессонницей  человека.
 — 	Бог  тебя  благословит,  отче  святителе.  Не  мне  бо,
грешному,  судить  печаль  твою.
 Как  жаждал  Митяй  от  Сергия  тихого,  ласкового  сло¬
ва,  и  сразу  утихла  боль,  едва  слабая  рука  Сергия  взмет¬
нулась  и  прочертила  в  воздухе  крестный  знак.
 И  Сергий  мирно  проводил  его  до  ворот.  И  это  виде¬
ли  все,  и  молва  о  их  встрече  пошла  по  Руси,  переплета¬
ясь  с  вестью  о  татарском  побоище.
 После  вечерни  в  тесную  келью  вошел  Бренко.  И  Сер¬
гий  вдруг  почувствовал,  что  в  келье  стало  просторно,  —
он  любил  словоохотливого  и  широкого  Бренка.
 Бренко  достал  из  рукава  скрученный  трубочкой  лос¬
кут  кожи:
 — 	Письмо  тебе,  отче  Сергие,  от  святителя  из  Лю-
бутска.
 Сергий  взглянул  строго:
 — 	Митяй  есть  святитель.  На  единую  Русь  единого
святителя  вдосталь.
 Бренко  развел  руками:
 — 	Не  я  так  мню,  а  патриарх  в  Цареграде.
 По  тому,  как  чуть  вздрогнула  и  скосилась  борода  Сер¬
гия,  Бренко  понял,  что  Сергий  улыбнулся.
 Сергий  протянул  руку  к  письму.
 Бренко  на  минуту  задержал  послание.
 — 	Письмо  сне  гонец  вез  тебе  в  Троицу.
 Сергий  уже  явно  улыбнулся:  привез  то  гонец  к  Брен-
ку,  а  не  к  Троице.  И  вспомнил:
 120

— 	А  что  ж  о  гонце  сведал,  которого  ко  мне  государь
слал?
 — 	А  нету  гонца.
 — 	А  коли  нет,  выслушай  притчу.
 — 	Письмо  то  чти,  отче.
 — 	А  о  чем  оно?
 Сергий  будто  невзначай  взглянул  на  Бренка  и  потом
посмотрел  прямо  в  глаза  боярину:
 — 	Прочти  вслух,  Михайло  Ондреич,  ты  его  разберешь
скорей  моего.
 Кровь  ударила  в  лицо  Бренка:  «Провидец!»
 Но  смолчал.  Бренку  казалось,  что  лишь  ему  дан  дар
угадывать  затаенные  мысли  и  дела  людей.  За  это  самое
Дмитрий  и  понял  и  оценил  его.  И  если  кто  из  людей  до¬
гадывался  о  его  тайных  деяниях,  то  сие  казалось  ему  не¬
постижимым.
 Недовольный,  он  притворился,  что  разбирает  почерк
с  трудом.  Но  слова  сами  вырывались,  прежде  чем  глаза
добегали  до  конца  строк.  Киприан  писал  Сергию:
 «Мню:  не  утаилось  от  вас  все,  что  сотворилось  надо
мною.  Подобного  ни  над  одним  святителем  не  сотвори¬
лось,  с  тех  пор  как  Русская  земля  есть.
 Меня,  волею  божиею  и  благословением  вселенского
патриарха  поставленного  на  всю  Русскую  землю,  встре¬
тили  послы  ваши.
 Заставили  заставы,  рати  сбив  и  воевод  впереди  по¬
ставив.  И  великое  зло  надо  мной  сдеяли;  не  догадались
лишь  смерти  предать!
 Приставили  надо  мной  мучителя,  проклятого  Никифо¬
ра,  и  нет  зла,  которое  он  не  совершил  бы  надо  мной.
Хулы  и  наругания,  посмехание,  грабление,  голод.  Меня
в  ночи  заточил,  нагого  и  голодного;  от  той  студеной  ночи
посейчас  дрожу.
 Слуг  моих  отпустили  на  хлибивых  клячах,  в  лычных
оборотьях;  из  города  вывели  ограбленных  до  сорочки,  и
до  ножев,  и  до  ноговиц.  И  сапогов,  и  киверов  не  остави¬
ли  на  них!..»
 — 	Большой  грех  принял  Никифор!  —  сказал
Сергий.
 — 	Не  боится  греха,  —  сокрушенпо  посочувствовал
Бренко.
 Они  помолчали.
 — 	А  что  за  притча?  —  не  утерпел  Бренко.
 — 	А  такова:  тому  уж  четвертый  год  пошел.  Был  я  в
Переяславле;  у  Дмитрия  Иваныча  сына  крестили  Юрья.
 121

Много  на  крестины  съехалось.  Надумали  мы  с  Дмитрием
на  озере  рыбу  ловить.  А  чтоб  не  мешали  нам,  надели  ти-
хсяэ  платье  и  пошли  так.  Спустились  к  Трубежу-реке,
сели  в  челн.  Видим  —  стоит  на  берегу  чернец,  пере¬
правы  просит.  Дмитрий  говорит:  «Поторгуемся!»  —
Что,  —  спрашиваю  я  чернеца,  —  заплатишь  за  пере¬
воз?  —«Я,  —  кричит,  —  полушку  дам!»  —  Мало!  —  гово¬
рю.  —  «Две  дам!»  —  Мало,  —  говорю.  —  Три  дам!  Я  к  вели¬
кому  князю  от  святителя  Алексея  гонец!»  —  Ну,  —  от¬
вечаю,  —  коли  от  святителя  гонец,  перевезу  за  четыре.  —
«Вези!»  —  кричит.  А  Дмитрий  нашему  торгу  радуется.
Поплыл  я  в  челне,  высадил  Дмитрия  на  берег,  принял
чернеца  и  хотел  везти,  а  он  взял  меня  за  пояс,  выкинул
на  берег,  а  сам  махнул  веслами  да  и  переплыл.  И  кри¬
чит  мне  с  того  берега:  «Поищи,  там  в  песке  я  пять  кун
серебра  забыл!»  Так  мы  с  ним  и  поторговались!  Спаси¬
бо,  —  кричу,  —  добрый  человек.  Как  мне  за  тебя  бога
молить?  —  «А  молись,  —  говорит,  —  за  раба  божья  Ки¬
рилла!»  Дмитрий  же,  видя  сие  и  стыдясь  мне  смех  свой
выказать,  скрылся.  Сей-то  вот  озорной  монах  Кирилл
доставил  мне  княжое  письмо.  Я  его  лицо  добре  запо¬
мнил.  Но  справа  па  нем  была  воинская.
 — 	Я,  отче,  розыск  тому  Кириллу  учиню.
 — 	Да  он,  мню,  где-либо  далеко  обретается.
 — 	Со  дна  достану.  А  примет  нет  ли?
 Сергий  описал  Кирилла:
 — 	Лик  —  то  озорной,  то  детский,  тихий,  то  гневом
распален,  то  весельем  всколыхнут.  И  всегда  как  бы  по¬
тревожен  чем-то.  —  И,  подумав,  добавил:  —  Кольцо  на
пальце.  Золотое,  византийское.  Камень  опал.  Редкостное.
 — 	Не  гриф  ли  на  нем?
 — 	Гриф  сжимает  камень  когтями  острыми.
 — 	Знаю  одно  кольцо  такое.  У  князя  Боброка  видел.
С  Волыни  вывезено.
 Когда  Бренко  ушел,  к  Сергию  пришел  переписчик:
 — 	За  советом,  отче  Сергие.  Просвети:  пишем  ныне
книги  на  бумаге,  а  она  из  тряпья  варится.  Ведь  прежде
чем  бумагой  стать,  тряпье  могло  плотский  грех  покры¬
вать,  рубищем  на  грешнике  быть,  любого  соблазна  со¬
участником.  Из  латынских  рук  вышла,  из  нечестивых
стран  привезена.  Достойно  ли  начертание  божиих  слов
на  тряпье?
 — 	А  из  свиной  кожи  делается  пергамент.  Нешь  сви¬
нья  не  во  всякой  нечисти  живет?  А  священные  книги  со¬
творены  из  ее  кожи.  А  мы  чтим  их.  И  разве  в  нечистом
 122

мерзостном  теле  человека  не  может  таиться  высокий
дух?  И  не  оказываются  ли  в  червичных  рубищах  юродов
чудотворцы  и  подвижники?  Мерзка  плоть,  но  слово,  ею
принесенное,  может  своим  высоким  глаголом  и  осветить
ее.  Так  великая  мысль  растет  из  убогого  человека.  Так
пламень  теплится  из  грубой  свечи.
 Они  долго  еще  говорили  о  бренном  мире,  о  чистоте
в  помыслах  и  поступках  человеческих.
 А  Бренко  уже  допытывался  у  князя  Боброка:
 — 	Видел  я  дивное  кольцо  у  тебя,  Дмитрий  Михай¬
лович.  А  ныне  не  вижу.
 Боброк  насторожился:
 — 	Затерял  давно.
 — 	Затерял?  А  не  упомнишь  ли,  в  коем  месте?  От  пе¬
го  след  ведется.
 Боброк  передернул  плечом.  Бренко  настаивал:
 — 	С  кровью  след,  Дмитрий  Михайлович.
 Боброк  побледнел  и  насупился:
 — 	О  какой  крови  говоришь,  мне  невдомек.  А  куда
след?
 — 	К  убиению  гонца  великокняжеского.  А  может,  и
ко  многим  иным  грехам.
 — 	А  каков  человек?
 Бренко  описал  Кирилла  со  слов  Сергия.
 — 	Видал  я  того  человека  на  воздвижении  Тайницкой
сторожни.  Забыл,  как  звать...
 — 	Не  Кириллом  ли?
 — 	Истинно!  Жив  сей  человек?
 — 	Живуч.
 — 	Охрана-то  что  же?
 — 	Теперь  выпытаю.  Может,  он  и  не  один  скрылся.
 — 	Одного  там  жалею.  Попытай,  може,  и  тот  убежал?
 — 	А  кого?
 — 	Ты  попытай  сперва:  сколько,  мол,  ушло.
 — 	Нонче  же  выведаю.
 — 	А  каков  след-то?
 Бренко  рассказал  о  посещении  Кириллом  Сергия:
 — 	Письмо  отдал,  страхом  пренебрег.  От  крови  к  про¬
видцу  пошел.  Глубоко  засело  неверие  в  том  Кирилле.
Страшен  такой  человек!
 — 	Не  подметнул,  в  руки  отдал  письмо?  Такой  чело¬
век  возле  войск  ныне.  В  лесу  не  станет  таиться.
 — 	Тако  мыслишь?
 —■  Иначе  не  чаю.  Между  Москвой  и  Рязанью.  Там
ему  быть!
 123

Бренко  послал  за  Гришей  Капустиным.
 — 	С  весны  тебя  не  тревожил.  Послужи,  Гриша.  Жи¬
вым  достань.  Надо  спытать:  как  живым  от  стражи  ушел?
Как  на  великого  князя  гонца  руку  поднял?  Какие  зло¬
действа  ныне  творит?
 — 	Спытаю,  Михайло  Ондреич.  У  меня  рука  твердая.
 — 	Зорок  будь.  Не  в  Рязань  ли  кинулся,  не  в  Литву
ль?  Такой  народ  в  Смоленск  либо  в  Белев  бежит.  А  этот
смел.  Может,  где  поблизости  ходит.
 — 	Сведаю.
 И  Бренко  до  дому  дойти  не  успел,  а  уж  Гришины
дружки  седлали  коней,  поспешали  по  Коломенской  до¬
роге  к  Оке  приметного  Кирилла  искать.
 ТРИНАДЦАТАЯ  ГЛАВА
КОЛОМНА
 Нутро  города  —  торг.  Все  сословия,  все  ремесла,  вся¬
кий  городской  житель  идет  сюда.  Здесь  начинаются  похо¬
роны  и  свадьбы  —  отсюда  несут  на  пиры  и  тризны  при¬
пасы.  Здесь  начинаются  войны,  ибо  на  площади  глашатай
читает  приказы  и  вызовы.  Здесь  и  мудрец,  и  убогий
юрод,  и  краснобай,  и  косноязычец  откликаются  на  весть,
на  слух,  на  все,  что  происходит  в  стране,  на  всякий  от¬
звук  дальних  и  близких  дел.
 Тревогой,  страхом  встретила  коломенская  площадь
день  одиннадцатого  августа  тысяча  триста  семьдесят
восьмого  года,  в  лето  от  сотворения  мира  шесть  тысяч
восемьсот  восемьдесят  шестое.
 С  Устья  тянуло  туманом  и  сыростью.  В  тумане  при¬
молкла  бессонная  Коломна.  Лавки  и  лари  пустовали.
Купцы  неохотно  заходили  в  них.  Всякий  предпочитал
быть  в  толпе,  слушать,  говорить  —  когда  мысль  свою  вы¬
скажешь,  будто  и  в  самом  деле  все  повернул  по  слову
своему,  будто  иначе  и  не  может  быть.
 Только  церкви  стояли  распахнутые  настежь.  В  их
темной  глубине  пылали  свечи,  и  ладан  плыл,  и  молитвы
гудели,  словно  тысячи  пчелиных  роев.  О  ниспослании
победы  возглашал  клир,  о  сохранении  жизни  отроков  бо¬
жиих  и  рабов  божиих  взывали  матери  и  жены  коло-
мянки.
 Далеки  ордынские  поля,  и  леса  заволокло  туманом,
а  дорога  тянется  до  самой  Орды.  Идут  навстречу  друг
 124

другу  воинства.  Где  суждена  им  встреча,  где  суждена  им
смертная  брань?
 Не  было  побед  над  татарами.  Никогда.  А  много  было
смертей,  пожарищ,  бедствий.  Оттуда  полтораста  лет
назад  проходил  по  этой  дороге  Батый.  И  Дюденя  прохо¬
дил.  И  оставалась  Коломна  в  чаду,  во  прахе;  не  город,
а  кострище.  Многолетний  труд,  тяжелое  счастье  жизни,
любимые  люди  и,  паче  того,  любимая  Русь  обращались
во  прах  под  поганой  пятой  басурманина.  Под  тяжелой
его  пятой  поныне,  как  пленная  девушка,  тоскует  Русь.
Двигаются  на  Коломну  ордынские  всадники,  а  ведет  их
Бегич.  И  нехороший  слух  ползет  о  Бегиче  —  силен,  хи¬
тер,  опытен,  беспощаден.  Князь,  а  спит  на  голой  земле,
седло  подсунув  под  голову.  На  подкуп  не  льстится,
к  ласковому  уговору  глух.  Нет  от  Бегича  ни  пощады,  ни
жалости.  И  на  глазу  у  Бегича  бельмо,  дурной  знак.  Не¬
радостны  слухи.  И  только  утешительно  и  мирно  звучат
молитвы  в  церквах:  душу  успокаивают  их  мгла  и  запах
ладана,  привычный  с  младенческих  лет.
 Войска  прошли.  Долго  смотрели  их.  И  князя  смот¬
рели.
 Свой  князь.  Коломну  любит.  Венчался  в  Коломне
у  Воскресенья.  Укрепляет  город.  Коломяп  жалует,  не  то
что  ружан  в  Рузе  либо  можаян  в  Можае.  Много  оружия.
Богато  снаряжение  на  дружине.  И  сам  ехал  в  шеломе,
в  боевой  справе,  воином.  Не  любит  княжеской  шапки  на
голове,  с  детства  —  воин.
 Войска  прошли.  Проволоклись  вслед  обозы.  И  сторо¬
жевые  полки  прошли.  И  купцы,  и  попы,  и  челядь  про¬
шли.  И  вслед  за  ними  много  ушло  коломян:  купцы  свою
корысть  блюсти;  местные  —  за  вестями.
 Подолгу  ждут  на  Оке  перевоза.  На  Рязанской  дороге
и  пешие  и  конные.  Кони  в  Коломне  вздорожали  —  вся¬
кий  норовит  заблаговременно  сложить  скарб  в  телеги.
У  кого  нет  —  в  сани.  Проволокутся  и  сани  при  такой
беде.  Смотрит  Коломна  за  Оку,  в  туман.  Там  далеко  за
лесами  стелются  татарские  степи,  целятся  татарские
луки.  Чего  ждать,  к  чему  готовиться?
 — 	Хорошо  прошло  воинство,  да  како  назад  придет?
 — 	Ведь  не  Литва  липучая,  не  Рязань  кособрюхая,
не  Мордва  мордастая,  а  непобедимая  конница  Великой
Орды  движется  на  Русь!
 Бабы,  подвывая  от  ужаса,  сладостно  вслушивались
в  слова  мужиков.
 Люди  стояли  на  башнях,  и  на  звонницах,  и  верхом  на
 125

верхах  теремов.  И  все  взоры  были  обращены  за  Оку.
Но  ничего  никто  не  видел:  стоял  туман.
 Кирилл  шел,  смутно  распознавая  улицы.  По  галдежу
угадал  площадь.  Вошел  в  толчею  и  вник  в  ее  говор.  Он
увидел  спокойные  глаза  стригача,  стоявшего  в  стороне
возле  пня.  Кирилл  обернулся  к  нему,  быстро  решился:
 — 	Ну-ка,  волосы  обкороти  да  бороду  справь.
 Стригач  подивился:
 — 	Нонче  народ  не  о  том  думает.
 — 	А  чего  ж  ты  тут  делаешь?
 —■  Чево?  Мое  ремесло  блюду.  Иде  ж  мне  быть,  коли
тут  моя  стригольня?
 — 	А  коли  так,  нечего  зубами  ляскать.
 Стригач  покосился  на  широкие  Кирилловы  плечи,  на
кинжал  у  ремня  и  заспешил:
 — 	Сядь  на  пень.
 — 	Сел.  Ты  новгородец,  что  ль?
 — 	Я-то?  По  чем  спознал?
 — 	Говор  слышу.
 — 	Бывал  ли  у  господина  Новгорода?
 — 	Стриги,  стриги.
 Мастер  туго  обвязал  тесьмой  Кириллову  голову,
а  узелок  дал  в  зубах  держать.  По  линии  тесьмы  срезал
волосы.  Вышло  ровно  и  складно.
 Молодая  баба,  бездельная,  как  и  все  в  эти  дни,  оста¬
новилась  поглазеть:
 — 	Чего  ж  надумал  —  в  такую  страсть  лепоту  на¬
водить!
 — 	Тебе,  видать,  невдомек,  зачем  борода  из  человека
растет.
 — 	А  зачем?
 — 	Баб  под  мышками  щекотать.
 — 	Ой,  срамной  какой!
 А  не  уходила,  присматриваясь  к  его  лицу:
 — 	Аль  во  сне  меня  видела?
 — 	Запамятовала.
 — 	Увидала  б,  запомнила.
 — 	Вот  пристал!
 А  все  смотрела  карими  тихими  глазами.
 — 	Была  б  ты  моей  бабой,  каждый  бы  день  тебя  бил!
 —  А  с  чего?
 — 	Чтоб  на  чужих  мужиков  не  заглядывалась.
 Вдруг  слезы  выкатились  на  ее  лицо,  рот  приоткрыл¬
ся;  она  сжала  в  руках  свою  голову  и  села  на  землю:
 126

Ой,  не  могу  я  слез  удержаги,
 Самоскатные  росинки  утирати:
 Увели  тебя,  удалую  головушку,
 В  чужую  во  дальнюю  сторонушку.
 С  молодой  женой  тя  разлучили,
 От  малых  детушек  тя  отрешили...
 Новгородец  оставил  работу,  Кирилл  наклонился
к  ней:
 — 	Ну,  дура!
 — 	Как  мне  теперь  быть,  может,  уж  и  нет  его!
 — 	А  он  там,  что  ль?
 Она  покачала  головой,  глотая  слезы:
 — 	Там.
 Кирилл  твердо  сказал:
 — 	Вернется!
 — 	Ой,  откуда  ты  знаешь?
 — 	Слыхал.
 — 	А  то  что  ж  мне,  одной-то.  Разве  жизнь?
 Кирилл  еще  раз  сказал:
 — 	Не  плачь:  вернется.
 Она  недолго  подумала:
 — 	Ну,  пущай.
 Кирилл  сказал:
 — 	А  у  меня  никого  нет.  Некому  и  поплакать  будет.
 — 	Нехорошо!  —  осудила  коломянка.
 — 	Да  ты  с  земли-то  встань.  Изваляешься!
 — 	А  кому  до  меня  дело?  Поспею,  встану.
 — 	Ну,  сиди.
 Ей,  видно,  не  хотелось  уходить.  А  Кириллу  уж  и  не
хотелось  без  нее  оставаться:  Тимоша  с  Топтыгой  сгину¬
ли,  а  в  корчме  у  каждого  своя  тоска,  на  другого  недоста¬
ет  жалости.
 В  этот  день  всем  хотелось  быть  вместе,  все  поведыва¬
ли  друг  другу  свои  горести.  Всяк  в  разговор  лез.  Всяк
разговор  стал  достоянием  Коломны.  Стричься  сел,  все
любопытствуют,  —  словно  один  за  всех  голову  на  плаху
кладет:
 — 	Испакостил  бороду!
 — 	А  кудревата  была,  окладиста,  —  сказал  козлобо¬
родый  шорник.
 На  чужой  каравай  рот  не  разевай,  —  ответил  Ки¬
рилл.
 Этот  ответ  козлобородому  шорнику  не  по  сердцу
пришелся.
 — 	Все  одно  татары  голову-то  снесут,  на  бороду  не
глянут.
 127

— 	Какие  такие  татары,  козел?
 — 	А  как  ты  меня  назвал?  —  Видно,  слово  Кирилла
попало  не  в  бровь,  а  в  глаз.
 Подстриженный  Кирилл  встал  во  весь  рост.
 — 	Ты,  козел,  уж  не  татарами  ль  подослан  народ  стра¬
щать?  За  эти  слова...
 Козлобородый  исчез.  Кто-то  благодушно  угадал:
 — 	Спужался!
 — 	Татарский  хвост.  Держи  его!  —  крикнул  Кирилл.
 Кто-то  в  толпе  подхватил:
 — 	Держи!
 И  когда  народ  отвернулся,  увлеченный  ловлей,  Ки¬
рилл  подошел  к  бабе.  Она  уж  горевала:
 — 	Поймают  окаянного?
 — 	А  как  тебя  звать-то?
 — 	Домной.
 — 	Я  мнил  —  Коломной.
 — 	Норовишь  обсмеять?
 — 	Ты  постой,  не  уходи.
 — 	А  на  что  ты  мне?
 — 	Порты  зашить.
 — 	Неохота  домой  идтить.
 — 	А  что?
 — 	Пуст  дом.
 — 	А  дети?
 — 	Прибрал  бог.
 — 	Еще  будут.
 — 	А  ныне-то  пуст.
 —■  Все  об  муже  сохнешь?
 — 	Ну  его!
 — 	А  что?
 — 	Да  ну,  пойдем!  Зашью.
 Она  его  повела  в  слободу.  Сердце  Кирилла  заныло.
Улица  заросла  травой,  мирно  вились  тропинки.  Гусята
жадно,  большими  глотками  рвали  пушистые  ростки  ро¬
машки.  На  такой  вот  улице,  где-то  здесь,  недалеко  от
колодца,  Анюта  хоронится  в  ветхой  хоромине.  Может,  и
в  Коломну-то  лесами  шел,  и  в  лесах  изловчался,  только
б  пройти  этой  улочкой,  глянуть  на  колодец  и  снова  на¬
веки  сгинуть  в  лесной  тьме.  Домна  остановилась  у  своей
калитки.
 — 	Нет,  —  сказал  Кирилл,  —  недосуг  сейчас.  Другой
раз.
 — 	Чего  ж  вел?
 — 	Другой  раз  приду.
 128

— 	Подь  поснедай.
 — 	Другой  раз,  Домна.
 — 	Заладил.  Не  пойду  домой  одна!
 — 	Я  тебе  муж,  что  ли?
 — 	А  чего  ж  мне  дома  одной  сидеть?
 Нежная  тоска  сжала  его  дыхание.  Пусть  бы  хоть
она  вот  так  звала  и  вела  домой...  Всю  жизнь  без  семьи,
без  дома.  В  дорогах,  в  труде,  в  обидах  рос.  Рос  до  боро¬
ды.  Одиноко,  неласково.  Сварливый  бабий  попрек  Дом¬
ны  неожиданно  приласкал  его,  как,  может  быть,  ни  одна
ласка  не  смогла  бы  пригреть.  Не  попрекнула  бы,  если  б
не  нужен  ей  был.
 — 	Ну,  покорми,  что  ль.
 Они  вошли  в  низкую  дверь.  Потолок  покосился  и  на¬
вис.
 Кирилл  сел  у  двери  за  стол.  Домна  заспешила
у  печки.
 — 	Чего  ж  сел?  Скинь  одежу-то.  Ноги-то  разуй.
 Как  сразу  свободно  и  хорошо  стало.
 Она  села  рядом,  и  они  похлебали  варева  из  одной
чашки.
 Кирилл  смотрел  на  ее  худощавую  смуглую  руку,  ле¬
жащую  на  столе,  и  положил  на  эту  руку  свою  ладонь.
 Но  Домна  отодвинулась:
 — 	Ой,  нет!
 — 	А  что?
 — 	Не  венчаны.
 — 	А  ты  попробуй.
 — 	Смотри,  сгоню.
 — 	Л  повенчаться  хочешь?
 — 	Думаешь,  он  не  вернется?
 — 	Не  знаю.
 — 	А  ты  говорил:  вернется.
 — 	Не  знаю.
 — 	Ой,  пожалей  меня.
 Он  погладил  ее  по  голове  неловкой  рукой.  Потом  об¬
хватил  и  прижал  к  себе.  Но  она  отбилась.
 — 	Сгоню!  —  Поправив  сарафан,  встала.  —  Ну,  что
чинить?  Сьтмай.
 Он  вдруг  поднялся.
 — 	Не  надо.
 В  пояс  поклонился  ей:
 — 	Благодарствую,  Домпушка,  за  хлеб-соль.
 — 	Не  взыщи.
 Не  сводя  с  него  глаз,  она  стояла  посередь  избы.  Он
 9  Живая  вода  Непрядвы
 129

пригнулся,  пролезая  в  дверь,  и  не  услышал  за  собой  ее
шагов.  Стоя  за  дверью,  он  обернулся  и  увидел  ее  на  том
же  месте.
 — 	Чего  ты?  —  спросила  она.
 — 	Так,  взглянул.
 — 	Слыпгь-ка!
 — 	Ну?
 — 	А  ежли  —  женишься?
 — 	Ежли  что?
 — 	Ежли  его  убьют.
 — 	Не  знаю.
 — 	Ну,  ступай.  Да  дорогу  ко  мне  запомни.
 — 	А  зачем?
 — 	Ежли  его  убьют...
 — 	Ладно.
 Туман  как  будто  редеть  стал.  На  тесовых  крышах
густыми  пятнами  зеленел  мох.  На  берегу  Оки  горбились
бани.  По  дыму,  сочащемуся  меж  тесовин  в  крыше,  видно
было,  что  бани  топятся.
 В  предбаннике  было  людно,  трудно  пробиться.  Одетые
и  голые  теснились,  слушая  парня,  которого  посылали
разузнать  новости.
 — 	А  на  торгу,  —  рассказывал  он,  —  татарина  пой¬
мали.  Вот  истинный  бог!  Сам  видел!
 — 	Кто  ж  таков?
 — 	А  Сысой-шорник.  Вот  кто!
 — 	Вот  сучий  сын!  Кто  б  мог  подумать?  —  удивился
хилый  голый  старик,  прикрывая  веником  срам.
 Кто-то  переспросил:
 — 	Сысой?  Ух  и  язва  был!
 — 	Татарин!  —  объяснил  поп.  —  Они  все  злы  на  хри¬
стиан.
 — 	А  попов  татары  милуют,  —  ответил  Кирилл,  —
знать,  за  христиан  не  чтут!..
 — 	Ох,  я  тебя  за  эти  слова...
 — 	А  что?  —  спросил  Кирилл,  трогая  рукоять  кин¬
жала.
 — 	Да  слова  как  слова!  Что  в  них  такого?  Благослови
тя  бог!  —  ответил  поп.
 — 	Ну  ин  и  добро,  что  заспешил:  мне  место  ослобони-
лось!  —  одобрил  Кирилл.
 — 	Да  он  что-то  забыл  помыться.  Только  было  разде¬
ваться  сел!  —  сказал  банщик.
 — 	Звонить  побежал.
 — 	Чего?
 130

—  О  поимании  супостата  Сысоя  благодарственный  мо¬
лебен  служить.
 __  А!  —  догадался  банщик.
 Едва  вошел  в  парню,  тело  запахло  лесом,  смолой,
дегтем  и  ладаном,  пока  не  домылся  до  нежного  аромата
 тела.
 Кирилл  хлестал  себя  веником,  и  кожа  зарозовела,  за¬
благоухала  березой.  А  парня  пахла  дымом  и  сыростью,
мутная  склизь  текла  со  стен,  и  скамья,  на  которую  сел,
осклизла.  Но  он  лил  на  себя  воду,  воду  Оки,  реки,  на
 которой  жила  Ашота.
 «А  может,  и  она  теперь  тревожится?  Куда  ей  идти,
если  впрямь  побегут  из  города?»
 Он  вышел  в  застланный  свежей  соломой  предбанник,
напился  воды  из  ушата.  И  оделся.
 Пока  он  мылся,  прояснело.  К  западу  текли  низкие  об¬
лака,  и  в  прорывах  темнела  густая  синева  августовского
неба.  Но,  как  ни  зорко  вглядывались  коломяне  в  заок-
ские  дали,  дорога  оставалась  пустой,  не  было  вестей  от
войска,  словно  никого  и  не  было  там,  за  сизыми  шелома¬
ми  лесов.
 Это  был  час,  когда  Бегич  перешел  Вожу.
 ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ  ГЛАВА
ВОЖА
 Бегич  смотрел  вдаль:  все  туман  и  туман!  Сырой  хо¬
лод  вставал  с  земли.
 Орда  вставала.  Воины  вскакивали  на  коней;  сотня
за  сотней  мчалась  вперед  по  его  слову.  Они  внезапно  по¬
являлись  и  тотчас  исчезали  в  тумане,  словно  их  погло¬
щал  воздух.
 Лишь  назойливое  ржанье  коней,  крики  и  свист  людей
не  смолкая  катились  перед  ним  вперед.
 Бегич  стоял  на  своих  коротких  ногах,  непомерно  ши¬
рокоплечий,  круглоголовый,  с  глазами,  оттянутыми  к  вис¬
кам.  Ноздрями,  вздернутыми  вверх,  он  вдыхал  воздух  чу¬
жой  земли,  улавливал  в  этой  земле,  в  траве,  в  воздухе  не¬
определенный,  но  чуждый,  гнетущий  запах:  за  туманом,
где-то  далеко  или  близко  —  впереди,  пахло  гарью  и  ды¬
мом  костров.
 Чуть  заспанные,  раскрасневшиеся  от  холода  и  сыро¬
 9*
 131

сти,  прилаживая  оружие  или  оправляя  седла,  всадники
проходили  на  рысях.
 «Наша  конница  хороша  на  рысях»,  —  подумал  Бегич.
 — 	Русы  сказали  бы:  «Добры  тухтарски  комони  на
грунах».  Некого  спросить,  верно  ли  так?  (Много  лет  си¬
лился  он  изучить  язык  русских.)
 Позади  воин  держал  Бегичева  коня.  Пегий  конь  ше¬
велил  розовыми  ноздрями.  Позади  стояли  в  стременах  ор¬
дынские  князья-мурзы.  Некоторые  из  них  знали  и  пер¬
сидский,  и  джагатайский  языки.  Бегич  обернулся  к  Ха-
зибею:
 — 	Русского  не  разумеешь,  князь?
 — 	Я  общаюсь  с  ними  не  языком,  а  плетью.
 — 	Давно  общаешься,  князь?
 — 	Их  у  нас  в  Орде  немало.
 — 	Но  это  пленники,  князь.
 — 	Все  они  одинаковы.
 — 	А  их  воинов  ты  видел?
 Хази-бей  показал  на  мимо  идущую  конницу:
 — 	Достаточно  видеть  этих,  чтобы  не  задумываться
о  тех.
 Бегич  нахмурился.
 В  гомоне  и  тумане  гонцу  долго  не  удавалось  отыскать
Бегича.  Наконец  он  подскакал:
 — 	Говорю:  первый  караул  пытался  перейти  реку,  но
брод  охраняется.
 — 	Пробовали  сбить  охрану?
 — 	Они  сидят  в  завалах  и  не  подпускают  к  берегу.
 — 	Искали  другой  брод?
 — 	Пошли  искать  вниз  по  реке.
 Хази-бей  спросил  у  гонца:
 — 	Как  называется  река?
 Бегич  ответил:
 — 	Вожа.
 Карагалук  презрительно  посмотрел  на  Бегича:
 — 	Можно  подумать,  что  князь  Бегич  хочет  служить
Московскому  Дмитрию:  язык  Руси  учит,  все  на  Руси  ре¬
ки  помнит.
 — 	Потому  что  Бегич  не  хочет  служить  Дмитрию.
 — 	Каждый  по-своему  понимает  долг  военачальни¬
ка!  —  вступился  за  Бегича  мурза  Кастрюк.
 Гонец  продолжал  стоять  перед  ними,  держа  в  поводу
лошадь.  А  уже  прискакал  новый  гонец:
 — 	Говорю:  нашли  брод.  Видели  на  той  стороне  русов.
Мы  пустили  стрелы,  они  ушли.
 132

Хази-бей  хлопнул  ладонями  о  колена:
 — 	Они  всегда  бегут  от  нас!  Не  надо  было  тратить
стрел:  показали  б  им  плеть,  и  они  ушли  бы.
 Воин  косо  усмехнулся,  но  продолжал  смотреть  в  глаза
Бегича.
 — 	Много  было  русов?
 — 	Туман.  Видно  было  троих.
 Бегич  посмотрел  в  сторону  мурз.
 Хази-бей,  любимец  Мамая,  одевается  персом,  не  умеет
сам  панциря  надеть,  рабы  ему  ремни  застегивают  на  до¬
спехах.  Каверга  не  стесняется  спрашивать  у  старых  вои¬
нов,  хороши  ли  русские  полонянки.  Таш-бек  в  войске  за¬
нят  только  лошадьми.  Карагалук  —  родственник  Мамая,
и  Мамай  дал  Карагалуку  высокую  степень  в  коннице.
Силен  в  плечах  Кастрюк  и  смел  в  битвах.  Этот  может
вести  за  собой  на  врага,  но  как  обойти  врага  —  не  до¬
гадается.  Один  глаз  у  войска  —  это  единственный  глаз
Бегича.
 Бегич  кивнул  воинам,  и  ему  принесли  доспехи.  Сбро¬
сив  халат,  он  быстро  влез  в  панцирь,  припоясал  меч,
вскочил  в  седло  и  принял  из  рук  воинов  остальное
оружие.
 — 	А  стоит  ли  спешить  с  этим?  —  спросил  Хази-бей.
 Но  Кастрюк  тоже  вооружился.  Во  всеоружии  стояли
 вокруг  Бегича  старые  его  соратники.
 Не  оборачиваясь  на  мурз,  Бегич  тронул  сапогами  бо¬
ка  коня  и  поехал  в  туман.  Князья  последовали  за  ним.
 Так,  еле  различая  землю,  ехали  до  полудня.
 Днем  туман  стал  рассеиваться,  проглянуло  солнце.
 Татары  перешли  брод.
 Позади,  за  рекой,  еще  оставались  обозы,  женщины,
кочевое  имущество,  рабы,  полонянки,  скот.  Но  ждать  их
стало  некогда:  впереди,  на  горбатых  холмах,  стояло  русс¬
кое  войско.
 Солнце  освещало  русских  с  запада,  и  доспехи  их  свер¬
кали,  как  лед.
 Дмитрий  смотрел  с  холмов  на  движение  татар.  За
Дмитрием  стояли  отборные  полки  и  великокняжеская
дружина.
 На  левом  крыле  стоял  князь  Данила  Пронский  с  кон¬
ницей  и  пешими  полками.
 На  правом  —  окольничий  Тимофей  Вельяминов  с  По¬
лоцким  князем  Андреем  Ольгердовичем.
 Поны,  сопровождавшие  воинство,  держались  позади.
 133

Одип  лишь  грек  Палладий,  черный,  курчавый,  блудник  и
корыстолюбец,  находился  в  передовых  рядах.
 Бегич  с  удивлением  увидел  строгий  строй  русов,  их
спокойную  неподвижность,  блеск  оружия.
 Кастрюк  с  воплем  вырвался  вперед  и  понесся  на
Дмитрия,  увлекая  за  собой  конницу,  мурз,  головные  от¬
ряды  и  старые  боевые  сотни.  Пыль  взвилась.  Задние  не
хотели  отставать  и  тоже,  вопя,  ринулись  вслед  первым.
 Русы  продолжали  неподвижно  ждать.
 Бегич  с  размаху  ударил  лошадь  камчой  и  завертелся
на  месте.
 Русы  стояли,  ждали.  Не  бежали,  не  кричали.  Этого
пе  бывало!  Конница  Великой  Орды  привыкла  сминать
сопротивление,  опрокидывать,  топтать,  преследовать  и  на
плечах  врага  врываться  в  покоренные  области.  Эти  же
пе  бежали.  Это  была  стена,  а  конница  не  таран,  чтобы
бить  ею  стену.
 Головные  части  сдержали  лошадей.  Задние  смеша¬
лись,  наваливаясь  на  передних.  Перешли  на  мелкую
рысь.  Пошли  исподволь,  вглядываясь,  чего  ждут  русы.
 Татарские  переные  стрелы  взвились  в  небо.  Солнеч¬
ный  свет  померк  от  летящих  стрел.  Но  первый  порыв
прошел,  кони  крутились  на  месте,  плохо  продвигаясь
вперед:  горячая  страсть  налета  переломилась.
 Тогда  Дмитрий  блеснул  мечом.
 Тяжелым  топотом  давя  мягкую  землю,  русские  хлы¬
нули  вдруг  вниз  с  холмов,  навстречу  врагу.
 Застоявшиеся  кони  рванулись,  затекшие  плечи  подня¬
лись,  и  древний  воинский  клич  покрыл  татарские  гомоны.
 Стремительно  рухнули  русские  на  татар.
 И  на  много  верст  вокруг  вздрогнула  земля,  и  травы
пригнулись,  как  от  порыва  ветра,  и  облака  всколыхну¬
лись  в  небе,  и  татарские  лошади  шарахнулись  на  земле.
 Еще  воины  Кастрюка  отбивались  от  полков  Дмитрия,
а  уж  Дмитрий  Монастырев  опрокинул  Таш-бека.  Кара-
галук  открыл  тыл  перед  Данилой  Пронским.  Всадники
Хазибея  и  копейщики  Каверги,  откатываясь  назад,  броса¬
ли  свои  хвостатые  копья;  отбиваясь  клинками,  они  бежа¬
ли  к  реке.
 Каверга  принялся  хлестать  своих  татар:
 —  Вперед!
 Некоторые  покорно  оборачивались,  сгибая  спины,  но
кто-то,  озлясь  на  удар,  хлестнул  саблей  по  круглому  жи¬
воту  Каверги,  и  мурза,  запрокинувшись,  повалился
в  седле.
 134

Татары  бежали  к  реке.
 Мчавшийся  в  Дмитриевой  конной  дружине  поп  Пал¬
ладий  обрушивал  тяжелый  кованый  крест  на  головы  спе¬
шенных  татар.
 Увидев  золотую  цепь  на  шее  Карагалука  и  отбив  кре¬
стом  занесенный  над  собой  полумесяц  сабли,  Палладий
свободной  рукой  вцепился  в  цепь.  В  тот  миг  лошадь  мур¬
зы  достигла  обрыва  и  конь  Палладия  ударился  о  нее
грудью.  Перелетев  через  шею  коня,  Палладий  уткнулся
в  грудь  мурзы.  Оба  они  выпали  из  седел  и  покатились
с  кручи  к  воде.  Всплывая  над  водой,  они  продолжали
бороться.  Поп,  не  выпуская  цепи,  бил  мурзу,  а  мурза,
захлебываясь,  не  выпускал  из  рук  бороду  грека.  Так  оба
они  утонули  в  Воже.
 Бегич  кричал  воинам.  Испытанные  воеводы  грудью
своей  останавливали  бегущих.
 В  это  время  Бегич  увидел  Дмитрия.  Князь  мчался
к  реке,  преследуя  Кастрюкову  конницу.  Шелом  слетел
с  его  головы,  волосы  растрепались,  глаза  сощурились.
 Бегич  не  узнавал  Дмитрия:  рот,  который  так  ласково
улыбался  в  Орде,  глаза,  которые  так  открыто  смотрели
в  лицо  Мамаю.
 Но  некогда  было  размышлять  —  чья-то  дерзкая  рука
схватила  повод  Бегичевой  лошади.  Бегич  тотчас  отсек
эту  руку.
 Рядом  с  Бегичем  вдруг  встал  знакомый  воин.  Он  был
стар,  и  шрам,  как  розовая  ящерица,  вздрагивал  на  его
свинцовой  скуле.  Бегич  сплюнул  через  плечо,  но  воин
схватил  руки  Бегича  вместе  с  саблей,  запрокинул  их  ему
за  спину  и  так  повел  его  прочь  от  битвы,  как  птицу,
которую  держат  за  оба  крыла.
 Выбравшись,  Ак-Бугай  отпустил  Бегича.
 Я  хочу,  князь,  посмотреть,  не  рано  ли  ты  выгнал
меня  из  воинов.
 — 	Как  ты  смеешь,  раб!
 — 	Берегись!
 Бегич  кинулся  на  него.  Ак-Бугай  отмахнул  удар.  Бе¬
гич  повернул  лошадь  и  снова  кинулся,  и  Ак-Бугай  снова
отмахнул  удар.  Когда  же  Бегич  кинулся  в  третий  раз,
резкий  свист  клинка  блеснул  у  самых  его  глаз,  и  от  уха
до  уха  сталь  пересекла  череп.  И  тогда  рука  его,  сжав¬
шись  в  кулак,  дернула  узду  с  такой  силой,  что  лошадь,
 встав  на  дыбы,  выкинула  из  седла  безголового  мурзу  Бе¬
гича.
 Свалка  сгрудилась  на  берегу  Вожи.
 135

Кастрюк,  достигнув  берега,  круто  обернул  лошадь  и
один  против  обступивших  его  русов  принялся  проклады¬
вать  себе  путь,  сечь  руки,  плечи,  головы,  ногами  пону¬
ждая  лошадь  наступать  на  русских  коней.  Так  отбивался
и  пробивался  он.  Но  выхваченное  кем-то  из  татарских
рук  хвостатое  копье  ударило  в  грудь  и  повергло  Кастрю-
ка  на  землю.  Здесь  он  задохнулся  под  копытами  мчащих¬
ся  лошадей.
 Бросая  оружие,  татары  кинулись  вплавь.  Тяжелые
панцири  тянули  кпизу;  непривычно  было  степным  всад¬
никам  нырять  в  реке.  Тысячи,  тысячи  татарских  всадни¬
ков  ввалились  в  черные  пучины  Вожи.  Тела  запрудили
реку.  Вода,  ворча,  начала  прибывать.
 Стало  смеркаться,  а  татары  еще  отбивались  на  бере¬
гу  и  тонули  в  Воже.
 Смерилось.  А  люди  еще  бились  во  тьме,  еще  кипела
вода.
 Встала  ночь.  И  когда  уже  глаз  перестал  отличать
мурзамецкий  шелом  от  русского  шелома,  сеча  затихла.
Тьма  помешала  преследовать  татар.  Русские  останови¬
лись  —  впереди  темнела  даль,  куда  скрылся  враг;  поза¬
ди  —  Русь.  А  между  Русью  и  воинством  —•  поле  битвы.
 Всю  ночь  над  полем  метались  оклики,  стоны  и  вой.
Скликали  живых  и  тех,  которые  больше  не  откликнутся.
 Ревели  трубы,  скликая  разбредшихся.  Раскладывали
костры.  Дозоры  рысью  уходили  вслед  за  врагом.
 К  Дмитриеву  костру  приволокли  мертвого  Монастыре-
ва.  Худощавый  и  бледный,  он  изменился  мало,  по  приот¬
крытый  рот  словно  звал  за  собой.  И  Дмитрию  стало
страшно,  он  перекрестился:
 — 	Упокой,  господи,  душу  убиенного  болярина...  Дмит¬
рия.  Ой,  будто  о  себе  самом!
 Дмитрий  снова  перекрестился:
 — 	Упаси,  господи!
 Звали  воеводу  Кусакова.  Кричали  во  тьму,  обернув¬
шись  в  русскую  сторону.
 — 	Назар  Данилыч!
 Но  только  поле  разносило:
 —-  Ы...  ы...  ч...
 И  каждый  кого-нибудь  кликал  из  тьмы:  отец  —  сына,
сын  —  отца,  друг  —  друга,  брат  —  брата.  И  нельзя  было
понять,  откликаются  ли  позванные,  либо  души  усопших
вопят  о  покинутых  телах,  Русь  ли  из-за  той  стороны  но¬
ля  сокрушается  о  павших  своих  детях.
 Лохматый  и  уже  седой  воин,  скинув  шелом,  вышел
 136

вместе  с  другими  от  костров  к  краю  ночи  и  упал,  выкли¬
кая  свою  отрубленную  в  битве  руку.
 — 	Ой  шуйца!  Шуйца  моя,  игде  ты?  Игде  ты  ле¬
жишь,  родимая?  Много  тобой  попахано,  поскорожено.
Игде  ж  ты  нунь?  Ой  шуйца,  шуйца  моя!  Лучше  бы  ми
костьми  лечь,  неже  без  тебя  быть!  Что  я  теперь?  Ой,  и
не  воин  я,  и  не  пахарь  я...
 Он  уткнулся  лицом  в  траву,  и  никто  не  подошел
к  нему:  каждого  долила  своя  печаль,  каждый  кричал
во  тьму.  А  многие  уходили  туда,  рыскали  между  биты¬
ми  и  недобитыми.
 Блуждали  и  меркли  огни.
 Попы  разбрелись,  напутствуя  умирающих,  торопясь
отпустить  грехи:
 — 	Всякий  грех  прощается  ти,  сыне  мой,  ежели
жизнь  свою  положил  за  родину  свою.  Ныне  и  присно  и
во  веки  веков.
 У  некоторых,  лежавших  в  поле,  еще  хватало  силы
промолвить  в  ответ:
 — 	Аминь.
 А  многие  спали,  утомленные  битвой,  безмятежно  по¬
раскинувшись  на  траве.  Другие  примеряли  оружие,  оха¬
живали  и  осматривали  коней.  Кони  злились,  шарахались
от  своих,  бились,  рвали  ремни,  гремели  цепями.  Может
быть,  чуяли  мертвечину  вблизи  или  зверей,  собравшихся
к  мертвечине.
 Поутру,  едва  засветлело  на  восходе,  Дмитрий  поднял
войска.
 Отставшим  страшно  было  переходить  через  темную
реку:  ноги  коней  спотыкались  о  мертвые  тела,  оба  бере¬
га  чернели  от  трупов.  Кони  храпели,  сердца  замирали
у  людей,  узнавая  дружков  в  иных  из  распростертых
тел.
 Войска  изготовились.  Но  и  теперь,  на  заре,  невозмож¬
но  было  преследовать  татар:  над  землей,  как  и  в  про¬
шлое  утро,  густо  висел  туман.  Впереди  ничего  не  было
видно.
 Может  быть,  татары  собрались  и  готовят  новый  удар?
Может  быть,  они  на  расстоянии  полета  стрелы?  Может
быть,  протянутая  рука  упрется  в  них?
 Томительно  ждали.  Но  это  не  было  вчерашнее  ожи¬
дание,  когда  враг  шел  на  виду,  когда  его  подпускали,
дрожа  от  ярости.  Теперь  ждали  тоскливо.  Тогда  знали,
что  будет  бой,  теперь  были  в  предчувствии  боя.
 137

Заставы  не  возвращались.  Первая  стража  давно  уже
ушла  в  туман,  и  не  было  от  нее  вестей.  Ушла  и  вторая
стража,  а  вестей  не  было.  Отъезжали,  будто  в  пасть  Идо¬
лищу.
 Солнце  поднялось  уже  на  полудепь,  когда  мгла  нача¬
ла  помалу  рассеиваться.  Тогда  же  вернулась  и  первая
стража.  А  вслед  ей  и  вторая.  Обшарив  вокруг,  стражни¬
ки  не  нашли  никаких  признаков  Орды.
 Дмитрий  в  прежнем  порядке,  идя  в  голове,  а  Прон-
ского  и  Тимофея  Вельяминова  держа  позади  на  крыльях,
осторожно  тронулся  вперед.  Он  ждал  засады,  обхода,  ко¬
варных  козней  Орды.
 Туман  редел;  врага  нигде  не  было.
 Конница  перешла  на  рысь.  Пешие  побежали.  Надо
было  догнать,  добить  врага!
 Но  леса  безмолвствовали.  Просторное  Рясское  поле
раскрылось  впереди.  Оно  было  загромождено  покинутыми
обозами.
 Выпряженные  телеги,  опрокинутые  шатры,  добро  и  то¬
вары,  наваленные  на  телегах  и  разбросанные  по  земле,
кибитки  и  юрты,  разбредшийся  скот,  оружие,  кинутое
в  траве,  толпы  рабов,  укрывшихся  за  телегами,  женщи¬
ны,  с  воплями  побежавшие  прочь.  Все  богатство  непобе¬
димого  ордынского  войска,  опрокинутое  и  бесчисленное,
оставили  хозяева,  чтобы  облегчить  прыть  своих  лошадей,
чтобы  быстрей  уйти  от  страшного  места.
 Конные  отряды,  пренебрегая  добычей,  кинулись  вдо¬
гон  за  врагом.  Другие  кинулись  к  пленным,  к  телегам,
к  скоту.  Иные  поволокли  визжавших  татарок  —  попы¬
тать  ордынской  любви.  Ковры  и  золото  из  амирских  шат¬
ров,  рабы  из-за  телег,  крики  и  оклики  отовсюду.
 Лишь  один  татарский  воин  оказался  среди  захвачен¬
ных  женщин  и  рабов.  Хватаясь  за  руки  и  за  онучи  побе¬
дителей,  он  умолял,  чтобы  прежде  смерти  его  провели
к  воеводе.
 —  Мы  взяли  сотни  вас.  Не  хватит  у  князя  ушей
внять  каждому,  —  отвечали  воины.
 Его  легко  б  убили  в  бою,  но  убивать  без  боя  никому
не  хотелось.  И  хотя  был  он  вражеским  воином,  теперь,
когда  стоял,  дергая  старым  шрамом  на  скуле,  седоборо¬
дый,  к  нему  относились,  как  к  старику,  —  участливо  и
благодушно.  Некоторые  пробовали  говорить  ему  татар¬
ские  слова.  И  радовались  и  хохотали,  когда  он  пони¬
мал  их.
 138

Наконец  порешили  спросить  о  нем  у  Пронского.
Князь  Данила,  еще  разгоряченный  удачей,  широко¬
грудый,  широкобородый,  розоволицый,  развалился  на  пу¬
шистом  ковре  и  приказал  привести  пленника.
 — 	Кто  ты  такой?
 — 	Был  десятником  Бегича.
 — 	Как  зовут?
 — 	Ак-Бугай.
 — 	О  таком  не  слышал.
 — 	Разве  можно  знать  всех  в  Орде?
 — 	Не  сомневайся:  знаем!
 — 	О!
 — 	Чего  ж  ты  хочешь?
 — 	Если  бы  я  ушел  в  Орду,  меня  там  убили  бы.
Я  привык  убивать.  Но  убитым  быть  мне  непривычно.
 — 	Чего  же  ты  хочешь?
 — 	Быть  в  русском  войске.
 — 	Почему  ж  ты  боишься  своих?
 — 	Могли  меня  видеть  в  битве.  Я  убил  Бегича.
 — 	Что  ты  бормочешь?
 Один  из  воинов  подтвердил:
 — 	Истинно  речет,  княже:  слух  был,  убили  Бегичку.
Паши  дружинники  их  бой  видали.
 Пронский  сказал  Бугаю:
 — 	Ну-ка  подь  до  поры  в  мой  стан.
 Пронский  забыл  об  отдыхе.  Вскочил  в  седло  и  кинул¬
ся  к  Дмитрию.
 Дмитрий  прохаживался  в  поле  с  Андреем  Полоцким,
сбивая  плетью  сухие  головки  цветов.
 — 	Слыхал  ли,  Дмитрий  Иванович?  Сказывают,  Бе¬
ги  ч-то  убит!
 Дмитрий  ответил  спокойно,  будто  и  не  могло  быть
 иначе:
 — 	А  чего  ж  ради  мы  бились,  коли  дивишься  сему?
 — 	А  истинно  ль?
 — 	Уж  у  меня  в  седле  и  сабля  его.
 —■  У  меня  один  татарин  кается:  сам,  говорит,  убил.
 — 	Да,  как  в  Коломне  дед  пел:  стали  мы  бить  татар
татарами!  Досадно  сие;  я  б  оставил  Бегича:  пойдем,  мол,
мурза,  поглядеть  Золотую  Орду  на  зеленом  ковыле,  на
русском  поле.
 Пронский  задумался:
 — 	То  ему  б  горше  смерти.
 А  среди  телег  находились  две  женщины,  которые  не
 139

отворачивали  лица;  они  радостно  смотрели  в  глаза  побе¬
дителей.
 — 	Батюшки!  Откеда  ж  вы?
 — 	А  вы  откедова?
 — 	Из  Курчавы-села.
 — 	А  и  где  ж  оно?
 — 	На  небе!  Татары  на  дым  его  спустили  нонеча  но¬
чью.  Нас  волокли-волокли.  За  день  ко  второму  хозяину
попались.
 — 	И  целы?
 — 	Целехоньки!  Упаси  бог!
 — 	А  чего  ж  вы  в  татарской  ветоши-то?
 — 	Да  катуни  нас  обкатали  в  свои  обноски.
 — 	Ну  куды  ж  вас  деть?
 — 	А  Курчавы  нашей  уж  нет  ноне,  берите  с  собой.
 — 	На  Москву?
 — 	А  то  куда  же?
 — 	Ну,  там  разберем  куда,  курчавушки.
 — 	Ой,  кмет,  не  блазнись!
 — 	А  што?
 — 	От  татар  упаслись  ради  тебя,  что  ли  ча?
 Окольничий  Тимофей  из  погони  воротился  едва  к  но¬
чи,  настигнув  лишь  малое  число  раненых  и  пеших,  —
остальные  сгинули.  И  лишь  следы  по  земле  да  поразбро¬
санные  в  бегстве  пожитки  показывали  их  путь.
 Дмитрий  улыбнулся  Полоцкому:
 — 	Вот  как  оно  вышло,  Андрей  Ольгердыч.
 — 	Готовясь,  рассчитывали  на  худшее.  Это  говорил
мой  дед  Гедимин.
 — 	Я  эти  слова  знал!  —  засмеялся  Дмитрий.
 — 	Ими  ты  и  победил.  Иначе  не  был  бы  так  тверд  и
уверен.
 — 	Это  еще  в  писании:  Спаса  проси,  а  сам  себя  паси...
 Стояли  на  месте  битвы  три  дня.
 Попы  отпевали  павших.  В  светлое  небо  поднимался
ладанный  дым.  Укладывали  раненых  на  телеги.
 Собирали  разбредшийся  по  лесам  скот.  Увязывали
добычу  в  телеги.  Рыли  ямы  братских  могил.
 Впереди  войск  Дмитрий  отстоял  отпевание.  Кипул
горькую  горсть  земли  в  наполненную  телами  могилу.
 Небо  было  светло.  Коршуны  низко  кружили  на  плав¬
ных  крыльях.
 Дмитрий  приказал  трубить  поход.  Трубачи  подняли
длинные  тяжелые  трубы,  и  это  поле  в  последний  раз
услышало  их  долгий  звериный  рев.
 140

ПЯТНАДЦАТАЯ  ГЛАВА
КОЛОМНА
 По  улице,  заросшей  травой,  мирно  вились  тропинки.
Синеватой  плесенью  оброс  сруб  колодца.  У  колодца  сто¬
яли  женщины.  Воды  не  черпали,  бадей  возле  них  не
было.
 Кирилл  шел,  оглядывая  плетень,  частоколы,  серые
стены  изб.  Где  тут  ее  стена,  ее  огород?  Вслушивался:  не
прозвучит  ли  где-нибудь  ее  голос.
 Одна  из  баб  крикнула:
 — 	Не  с  торгу  ль,  удалец?
 — 	А  по  чем  угадала  удальца?
 — 	По  ухватке  да  по  поглядке.
 — 	Зорка!
 — 	Не  с  торгу  ль?
 — 	Оттоль.
 — 	Что  там  про  войну  слыхать?
 — 	Побьют  татаровей.
 — 	Ужли  ж?
 — 	А  нешь  нет?
 Кто  же  знает?
 — 	Знаю,  побьют.  На  торгу  татарина  поймали.
 — 	Ой,  господи!
 — 	Поймали!  Минула  беда.
 — 	Ну,  слава  те,  господи!  А  мы  все  слухаем,  не  за¬
вопит  ли  кто.
 — 	А  тогда  что?
 — 	Бежать  станем.
 — 	Куда  ж?
 — 	В  леса.  Там  не  сыщут.
 — 	А  ежли...
 — 	Загрызем!  Все  одно  —  ие  дадимся.
 — 	А  не  все  ль  одно  —  мужик  ведь!
 — 	Сказал!  Татарин-то?
 — 	А  ваши-то  где?
 — 	А  на  татар  пошли.
 Кирилл  подумал:  «Будто  на  медведя  пошли  а  ли  на
бсбра.  Ох,  бабы!»
 — 	А  где  тут  Ашота-вдовка  живет?  Вестно?
 — 	А  те  на  што?
 — 	Да  я  ей  давал  порты  стирать.
 — 	Ой,  молодец,  давно,  видать,  дал!
 — 	А  что?
 141

— 	Да  ей  тут  уж  год  нету.
 — 	Чего  ж  так?
 — 	Да  она  одного  молодца  па  казнь  подвела  —  за¬
срамили.
 — 	Л  что  за  молодец?
 — 	К  ней  один  расстрига  сватался,  а  она  его  —  назад
в  монастырь.
 — 	Л!  —  смекнул  Кирилл.  —  А  куда?
 — 	Да  не  то  в  Рязань,  не  то  в  березань.
 — 	А  все  ж  таки?
 — 	К  родителям.
 Сердце  остановилось:  умерла?
 Но  баба  разговорилась:
 — 	У  нее  отец  там  гдей-то,  на  хлебном  торгу  при-
кащиком.
 — 	А!  Ну  счастливо  вам  жить,  бабоньки!
 — 	Да  мы  и  так  не  тужим.  Тебя  вот  жаль.
 — 	Ну-ка?
 — 	Пропали  порты-то  —  в  Рязань  увезла!
 У  колодца  засмеялись.  А  Кирилл  подумал:  «Истин¬
но:  душу  мою  отстирала  от  пакости».
 Он  снова  спросил,  но  суровее:
 — 	Так  верно,  хохотухи,  что  уехала?
 — 	Ну  верно,  верно.  Перед  Ильиным  днем  купцы  ту¬
да  с  обозом  ехали,  так  и  она  с  ними.  Вот  уж  другой  год
пошел.
 — 	А  где  ж  ее  дом-то?
 — 	А  пониже  к  речке.  Эна,  отсель  видать  —  крыша
соломляная.
 Баба  подняла  руку,  указывая  туда,  и  Кирилл  при¬
метил:  статна  молодка.  А  может,  тоже  сейчас  вдовкой
станет.  А  может,  и  не  чует,  что  уж  стала  вдовой?
 Он  поклонился  ей  и  пошел.  Свернул  в  боковую  улоч¬
ку  и,  еле  пролезая  между  двумя  заборами,  пошел  к  соло¬
менному  верху  Анютиной  избы.
 За  тыном  под  яблоней  рылись  в  земле  цыплята  и
прыснули  прочь,  когда  он  распахнул  калитку.
 Пожилая  женщина  строго  и  опасливо  смотрела  ему
навстречу.
 — 	Здравствуй,  сестрица!
 Женщина  молча  поклонилась.  Нехорошо  было  сразу
приступать  к  делу,  но  женщина  была  одна,  смотрела
опасливо,  дни  стояли  тревожные,  и  Кирилл  заспешил:
 — 	Я  об  Анне  думал  спросить.  Где  она?
 — 	А  почто?
 142

— 	Она  постирать  обещалась,  так  я  зашел.
 — 	Давно  уж  ее  тут  нету.
 — 	Л  где  ж  она?
 — 	Постирать-то  и  я  могу.  Приноси,  ладно.
 Он  повернулся,  чтоб  идти,  и,  будто  нехотя,  спросил:
 — 	А  куда  ж  она,  Анна-то,  делась?
 — 	К  брату  переехала.  На  Рязань.
 — 	Он  у  нее  что  ж,  в  самом  городе?
 — 	В  Затынной  слободе.  Огородник.
 — 	Он  что  ж,  не  жил  тут,  что  ли?  Чтой-то  я  его  не
знаю.  Как  звать-то?
 — 	Горденей.
 — 	Не  слыхал.
 — 	Да  он  тут  мало  и  жил.  И  Анна-то  ведь  рязаночка.
Сюда  замуж  отдана.  А  жизни-го  и  не  вышло.
 — 	Как  это?
 — 	Так,  милой,  какая  ж  жизнь:  полтора  года  с  мужем
прожила,  мужа  убили.  И  не  рассмотрела  мужика,  а  уж
овдовела.  Третий  год  вдова.  У  брата  жена  теперь  по¬
мерла,  поехала  за  его  ребятами  приглядеть.  В  чужой  се¬
мье  молодой  бабе  разве  жизнь?
 Сколько  годов  Кирилл  ничего  не  слышал  о  ней.  Все,
чего  недоставало,  выведал.
 — 	А  ты-то,  сестрица,  чего  тут?
 — 	А  нас  она  на  постой  пустила.  Деревню  нашу  со¬
жгли.  Муж  —  старик.  Я  у  него  третья  жена.  Он  на
плоту.  Игнатий  Вожжа.  Нешь  не  знаешь?
 — 	Как  не  знать!
 — 	Ну  то-то!
 — 	Ну  прости,  сестрица.
 — 	Так  приноси,  постираю.
 — 	Принесу.
 Он  вышел.  Стало  так  просторно  вдруг.  Шел  и  ду¬
мал:  куда  ж  идти?  Только  теперь  понял,  что  для  нее  от¬
сюда  шел,  что  без  нее  тут  нечего  делать.
 День  клонился  к  закату.  Позолоченный  маковец  на
Воскресении  загорелся  краспым  огнем.  Но  с  Устья  опять
потянуло  сырою  мглой.
 В  корчме  было  людно.  Всюду  было  людно  —  в  ба¬
нях,  в  церквах,  в  корчмах.
 Он  сел  у  самой  двери.  Корчмарь  подошел  услужливо
и  льстиво:
 — 	Али  горлушко  пересохло?
 — 	Нет.  Дай  сперва  так  посидеть.
 — 	А  то  нонче  баранинка  вельми  хороша.
 143

— 	Ну,  пе  обидь!
 — 	Да  уж  пойду  поищу.  С  хреном  будешь?
 — 	Л  ты  уговор  лив!
 — 	Дело  такое.
 — 	Иу,  к  хрену  и  медку  поднеси.
 — 	Да  без  питья  какое  ж  угощенье.
 Кирилл  смотрел,  как  не  спеша  наплывает  вечер.
 Старик  в  высоком  кругловерхом  странническом  колпа¬
ке,  с  берестяной  кошелкой  за  плечами  вошел,  постукивая
палкой,  как  слепец,  но  зорко  оглядел  застольников.  Он
примостился  невдалеке  от  Кирилла.  Сидя  так  среди  гово¬
ров  и  хмельных  возгласов,  старик  отдышался  и  негромко
предложил:
 — 	А  может,  побывальщину  спеть?
 И  словно  волна  тишины  захлестнула  всех.  И  голос
певца,  сначала,  у  запева,  нетвердый,  прояснялся,  свет¬
лел,  разрастался.  Размеренно  и  спокойно,  как  река,  тек¬
ла  песня,  как  длинная  дорога  вела.
 Дороги  тянутся  далеко...  Ушла  Анюта,  унесла  свой
стыд.  Застыдили  бабу.  Застыдили  за  предательство  ми¬
лого.  А  был  ли  он  ей  мил?  Да  и  она  только  теперь  стала
ему  так  мила,  что  сердце  ссохлось...
 А  ведь  хаживала  средь  этих  стен,  голосила  по  покой-
нику-мужу,  сокрушалась  о  Кирилле,  когда  схватили.
Стены  стоят,  на  которые  ее  тень  ложилась.  А  ее  уж  нет.
И  след  ее  в  пыли  потерялся,  и  голос  ее  здесь  отзвучал.
И  какова  она,  пожалуй,  сразу  не  вспомнишь.  Запомни¬
лось  только,  что  из-под  повойника  па  висках  у  нее  всегда
выбивались  золотистые  колоски  волос  и  скулы  были  по¬
крыты  коричневыми  волосками.  А  в  углах  рта  —  глубо¬
кие  и  влажные  ямки.  И  вдруг  вся  она  встала  под  мерную
песню  странника.  Ее  взгляд  из-под  густых  бровей:  тем¬
ный,  пристальный,  молчаливый  взор.  Широкий  подборо¬
док  и  широкая  шея.  И  прямые,  не  по-бабьи  крутые  пле¬
чи.  И  высокие,  будто  девичьи,  груди  под  расшитой  хол¬
стиной.  А  старик  пел,  как  Алеша  Попович  уговаривается
с  Батыгой:
 Ну  уж  ты,  Батыга,  поганый  пес,
 Не  замай  ты  города  Киева,
 Не  мути  ты  матушку  Непрь-реку,
 А  спусти  татар  в  красен  Киев-град.
Пусть  казнят  бояр,  пущай  вешают,
Пусть  купцов-жильцов  потрясут  слегка.
Ворошите  у  них  злато-серебро,
 Вы  берите  у  них  добрых  коней,
Порушьте  терема  златоверхие.
 144

И  пока  ехали  татары  в  Киев,  пока  рушили  терема,
и  городовые  стены,  и  соборы,  пока  возвращались  с  не¬
сметной  добычей  из  разоренного  края  —  стемнело.
 Светлые  космы  певца  тихо  покачивались  в  лад  песне.
Он  пел  строго,  но  спокойно,  все  это  было  давно,  иначе
и  не  могло  случиться.  Но  Алеша  увидел,  что  не  сдержал
Батыга  зарок:  пожег  всю  страну,  погубил  Киев  и  заму¬
тил  русской  кровью  Непрядь-реку.  Старческий  голос
вдруг  возрос  и  наполнился  неожиданной  силой;  сердца
слушателей  дрогнули,  словно  вся  песня  складывалась
сейчас  и  надо  каждому  кинуться  на  неверного  пса  Ба-
тыгу,  схватить  обманщика  за  ноги  и,  как  топором  в  ле¬
су,  прочищать  себе  улицу  сквозь  войска  татарские,  доко¬
ле  Батыга  ве  взмолится:
 Укроти  ты  свое  ретиво  сердце,
 Опусти-ка  свои  руки  белые,
 Оставь  ты  мне  хоть  па  приплод  татар,
 Оставь  мне  поганых  хоть  на  семена.
 И  кто-то  вздохнул  из  глубины  корчмы:
 — 	Хорошо  б  с  корнем,  чтоб  и  на  семена  не  осталось!
 А  корчмарь  между  тем  раздул  бересту  на  угольке  и
 затеплил  светец.  Кирилл  увидел,  что  ковш  его  давно  вы¬
пит,  да  и  баранина  съедена  и,  видно,  мешал  чего-нибудь
хозяин  к  меду  для  крепости  —  в  голове  ныло  и  ломило
в  висках.
 Певец  взял  из  рук  хозяина  чашку  и  ломоть  хлеба  и
пошел  к  двери.  Кирилл  следил  за  ним.
 Старик  сел  на  порог  и  в  теплой  мгле  сумерек  по¬
крошил  хлеб  в  похлебку.  Когда  ло*мти  напитались,  он
костлявыми  черными  пальцами  доставал  их  из  чашки  и
не  спеша  ел,  а  жижу  допил  через  край.  Кирилл  накло¬
нился  к  нему:
 — 	Отколь  у  тебя,  дедка,  сила  петь?
 — 	Изнутри,  детка.
 — 	Видно,  широко  у  тебя  нутро!
 —-  Хоть  и  не  ширше  матушки-Руси,  а  будто  с  ней
вровень.
 — 	Спасибо  тебе,  дедушка.
 — 	А  за  что  ж,  милый?  У  тебя  нешь  не  такое  же?
 — 	А  кто  его  знает?  Недомыслия  того.
 — 	А  ты  домысли  —  горек  человек,  ежели  всей  Руси
пе  вмещает,  горше  татарина.
 Старик  протянул  обратно  корчмарю  свою  чашку:
 — 	Прими,  добрый  человек.
 10  Живая  вода  Непрядвы
 145

— 	А  ты  куда  ж?
 — 	В  путь  надо.
 — 	К  ночи-то?
 — 	Слепцу  и  день  темен.  А  зрячий  свой  путь  и  во
тьме  зрит.
 — 	А  все,  думаю,  боязно?
 — 	Боязней  того  на  бой  идти.  А  тыщи  людей  пошли,
убоя  не  убоялись.  Чего  ж  опасаться  единому  да  ветхому?
 — 	Да  не  в  бой  ведь  выходишь.
 — 	В  бой,  сыне,  в  бой!  Кто  копьем,  кто  разумом,  а  кто
голосом  свой  удар  несет.  Пойду:  может,  еще  где  спою.
А  там  уж  и  заночую.
 Он  ушел,  постукивая  посохом.  Его  страннический
колпак  уже  потерялся  во  мгле,  когда  Кирилл  вскочил  о
заспешил  вслед.
 — 	Дедка!
 — 	Ась?
 — 	Дозволь  спросить.  Ты  про  татар  пел,  про  то,  как
русский  богатырь  позволил  им  в  Киеве  бояр  да  князя
грабить?  О  чем  тут  сказ?  Не  разумею  я.
 — 	Запомни:  Киева-града,  Руси  богатырь  не  велел  ка¬
саться!  Но  враг  разве  разбирает,  где  правый,  где  вино¬
ватый!  Сам  хрестьянского  врага  хрестьянской  рукой  ду¬
ши.  А  врага  на  помогу  не  кличь  —  чужой  рукой  Русь
не  поправишь.  Вот  о  чем  тут  сказ.
 — 	А  можно  поправить?
 — 	Пытлив  больно!
 — 	А  думаю,  было  время,  когда  ни  купцов,  ни  князей
не  было,  так  жили.
 — 	Было.  Народ,  сказывают,  тогда  по  лесам  жил.  Их
ве  было,  так  жили.
 — 	А  будет  когда,  что  никого  их  не  будет?
 Старик  покачал  головой,  наблюдая  за  Кириллом:
 — 	Так,  видно,  богу  надобно,  чтоб  были.
 — 	Нигде  того  не  писано  —  про  русских  князей.
 — 	Не  писано?  —  улыбнулся  старик.  —  А  попы  ж  го¬
ворят!
 — 	Читал,  как  убивали  князей.  Брутий  убил  кесаря.
Многих  римских  кесарей  убивали.  А  может,  то  и  у  рус¬
ских  было,  но  нигде  о  том  не  записано!
 — 	А  ты,  вижу,  книгочей!
 — 	Дмитрий  коли  победит,  высоко  занесется.  Из  на¬
ших  костей  башни  ставить  надумает!
 — 	Дмитрия  не  станет  —  Василий  станет,  что  у  него
растет.  А  доколе  князья  башни  городят,  не  жди  пощады
 146

нашим  костям!  Может,  народ  поймет,  что  силен  князь
народом.  А  коли  народ  своей  силы  князю  не  даст,  где
ее  взять  князю?
 — 	Так  как  же  ж  быть,  дедко?
 — 	Надо  народу  свою  силу  познать.  А  на  то  надобно
время.  На  досуге  с  князем  спорь,  а  коли  враг  у  ворот,
держись  за  князя.  Но  время  свое  знай  да  ступай  в  корч¬
му  обратно.  Корчмарю-то  небось  не  заплатил?
 — 	Ну  прощай,  дедка.
 — 	Иди,  иди.
 Кирилл  в  корчму  не  вернулся.  Он  шел  в  тумане,  раз¬
думывая:
 «Бабы  да  я  —  только  мы  не  несем  в  эти  дни  страды.
Гоже  ли  таиться  у  корчмарева  светца  при  моей  могуте,
при  моих  силах?»
 Он  вспомнил,  как  тосковал  в  Царьграде  по  родине...
«Душно  без  родины.  А  ежли  теперь  побьют,  пуще  наг-
 сядут  на  нас  татары».
 С  площади  донесся  гул  голосов,  и  Кирилл  остановил¬
ся.  Неожиданно  в  темноте  заблаговестили.  Что  означал
неурочный  этот  звон?
 Он  заспешил  к  собору.
 Навстречу  ему  вырвался  из  тьмы,  проскакал  и  сгинул
во  тьме  всадник.  И  еще  несколько  всадников  промчалось
 гхлед.
 — 	Гонец!
 Кирилл  кинулся  бежать  к  народу.  В  церквах  звони¬
ли.  Попы  служили  молебны  о  ниспослании  победы.  Ме¬
няя  коня,  гонец  успел  сказать  всем,  что  битва  началась.
Город  наполнился  криками:
 — 	Бьются!
 — 	Где  же?
 — 	Верст  за  семьдесят.
 — 	А  как?
 — 	Послали  только  сказать,  что  встретились.
Заголосили,  запричитали  бабы.  Со  всех  сторон  потек
 их  разноголосый  протяжный  вой.
 А  гонец,  охраняемый  стражей,  уже  мчался  с  вестью
где-то  во  тьме,  лесными  просеками,  к  Москве,  и  звери
кидались  прочь  от  неистовой  быстроты  коней.
 Всю  ночь  принимались  звонить.  Церкви  не  пустели.
Каждый  спешил  от  себя  поставить  свечу,  заказать  мо¬
лебен.
 К  утру  в  Коломне  сменился  второй  гонец.
 — 	Наши  берут!
 10*
 147

— 	Ой,  правда  ли?
 — 	Господи!  Слава  тебе!
 — 	Возьмут,  не  сумлевайтесь.  Поганцы  побегли.
 — 	Батюшки!  А  наших  коломенских  никого  не  видал?
 — 	Где  ж  там  видать!
 — 	А  Мишу  Кувердю  не  знаешь?
 — 	Не  слыхал.
 — 	И  Прошу  не  знаешь?
 — 	Да  нет.  Я  суждальский.
 — 	Так  бьют,  значит?
 — 	Бьют  окаянных.
 — 	Ну  сохрани  тебя  господи!
 Днем  уже  знали:  войска  кинулись  преследовать  бе¬
гущих  татар.
 С  деревьев  летели  листья.  Повсюду  звонили  колоко¬
ла,  всюду  гудели  веселые  говоры  и  переклички;  казалось,
что  это  весенний  пасхальный  день,  полный  торжествен¬
ного  звона,  досуга  и  радости.
 Еще  войска  Дмитрия  не  ушли  с  Вожи,  а  в  Коломну
уже  начали  прибывать  очевидцы  боя.  Их  встречали  на¬
расхват,  и  в  их  рассказах  правда  мешалась  с  мечтой,
благо  верили  всякому  слову.
 — 	Побито  татар,  братия,  тьма.  Потоплено  да  потоп¬
тано  тьма.  Несть  числа.  И  всех  князей  татарских  поби¬
ли.  Теперь  иссякнет  Орда!
 Мчались  гонцы.  Наспех  меняли  коней,  спешили  к  Мо¬
скве.  Между  воинами  шел  спор:
 — 	Ты  слазь.  Мне  скакать  на  Москву,  я  уж  от¬
дохнул.
 — 	А  я  и  сам  не  притомился.
 — 	Семьдесят  верст-то  проскакавши?
 — 	Сам  поскачу,  слыхал?  Коня!
 И  гонец  пропадал,  оставляя  позади  лишь  затихающий
топот.
 Кирилл  смотрел  им  вслед.  Москва  за  лесами.
 ШЕСТНАДЦАТАЯ  ГЛАВА
ОЛЕГ
 Великий  князь  Рязанский  Олег  Иванович  узнал
о  битве  на  Воже  двенадцатого  августа.  Еще  воины  Дмит¬
рия  обшаривали  привожские  леса,  а  вестник  уже  расска¬
зывал  Олегу  об  избиении  татар.
 148

И  весть  о  победе  Дмитрия  Олегу  была  горька.
 Но  он  выслушал  весть  стоя,  сохраняя  тот  же  строгий
п  неподвижный  взгляд  из-под  густых  бровей.
 Высокий,  сухой,  жилистый,  он  носил  темные  одежды
и  оттого  был  стройнее  и  строже.  Он  стал  великим  кня¬
зем  Рязанским  в  том  году,  когда  Дмитрий  только  родил¬
ся.  Желтоватое  лицо  его  казалось  смуглее  от  седины,
пробравшейся  в  синеватую  тьму  волс$.  Бороду  подстри¬
гал,  и  она  клином  выдавалась  вперед.  На  левой  щеке  си¬
дела  пунцовая  родинка.
 — 	А  Дмитрий  Иванович  здоров?
 Гонец  понимал,  что  Олегу  была  бы  целительна  весть
о  ранах  или  о  гибели  Дмитрия,  но  не  выдал  своей  догад¬
ки  и  ответил  спокойно:
 — 	Жив-здоров.
 — 	Слава  богу.  А  в  битве  сам  был?
 — 	Впереди  всех.
 — 	А  много  побитых?
 — 	Москвитян  мало.  А  татар  тьма.  Редко  кто  ушел.
Именитых  мурз,  сказывают,  побили.
 — 	Кого  ж,  не  слыхал?
 Гонец  перечислил.  Олег  воскликнул:
 — 	Самые  любовные  Мамаю!  —  и  пожалел,  что  выдал
свое  волнение.
 Олег  отпустил  гонца  и  отошел  к  окну.  Он  стоял,  об¬
локотившись  о  подоконник.
 Дубовый  терем,  сложенный  из  огромных  вековых  бре¬
вен,  высился  над  Окой.  Поверх  молодых  деревьев  и  кре¬
постных  стен  в  окно  виднелась  широкая  река,  и  чьи-то
ушкуи,  подняв  латаные  паруса,  плыли  к  Волге,  вниз  по
течению.  Ветер  дул  с  севера.
 «Ему  и  ветер  друг!  —  думал  Олег.  —  Небось  татар¬
ские  стрелы  назад  сносил».
 Он  отвернулся  от  окна.  На  бревенчатых  стенах  висе¬
ли  тяжелые  ковры,  привезенные  из  Орды  и  подаренные
зятем  —  мурзой  Салахмиром.
 Мир  изменился  за  один  день.  Пока  Орда  гордо  сто¬
яла  на  востоке,  Москва  на  западе  была  не  столь  страшна.
Войны  с  Тверью  отвлекали  Дмитрия  от  Рязани,  а  если
б  он  и  обернул  свой  меч  на  Рязань,  можно  было  бы  обо¬
рониться  от  него  союзом  с  Ордой.  Теперь  не  то  —  Олег
остался  лицом  к  лицу  перед  Дмитрием.  А  Москва  его
встала  из  лесов  превыше  всех  городов  Руси.  Обрастая  го¬
родами  и  княжествами,  поднялась  как  глава  Руси.
Страшно!
 149

«Почему  пе  Рязани  быть  главой?  Славнее  и  древнее
Москвы.  Больше  крови  лила  за  Русь».
 Олег  любил  свой  народ,  этот  живой  мягкий  говор,  эту
просторную  реку,  текущую  вниз,  в  заливных  лугах.  Ор¬
да  пожигала,  заливала  кровью  милые  рязанские  земли,
родные  города.  Но  Олег  снова  и  снова  вставал  на  пепе¬
лище  великим  князем.
 «Еще  есть  великий  князь  Тверской.  Но  долго  ли
Дмитрий  потерпит  трех  великих  на  одной  великой  Русс¬
кой  земле?»
 Внезапная  мысль  обожгла  Олега:
 «Ударить  бы  на  него  теперь,  пока  не  оправился  от
Вожи».
 Но  вспомнил:  гонец  сказал,  что  москвитян  убито  ма¬
ло.  И  к  тому  же  еще  памятен  рязанцам  позор,  принятый
от  Москвы,  когда  Боброк  вдребезги  разгромил  Олега,  из¬
гнал  из  княжества,  а  в  Рязань  посадили  княжить  нена¬
вистного  Володьку  Пронского.  Будто  Олега  уж  и  в  жи¬
вых  не  осталось.  Поддержал  Салахмир,  а  то  не  выбить
бы  князя  Пронского.  Но  одни  татары  помогли,  а  другие
явились  —  город  сожгли  дотла,  самого  Олега  изранили.
Шестой  год  рубцы  не  заживают.
 Жизнь  грозна  и  тяжка.  Если  б  разбили  Дмитрия,  воз¬
росла  б  сила  Орды,  но  и  Олег  возрос  бы.
 В  это  время  пришел  Архангельского  собора  поп  Соф-
роний:  книголюб,  проныра;  знает  о  всем  прежде  всех.
С  ним  хорошо  говорить  —  мысль  с  лету  ловит.  Но  Олегу
не  хотелось,  чтоб  кто-нибудь  уловил  его  мысли  теперь.
 Накланявшись  сперва  иконам,  а  потом  и  князю,  поп
кротко  остановился  у  двери.  Олег  подошел  к  нему  под
благословение.
 То  улыбаясь,  то  вздыхая,  Софропий  всматривался,  как
настроен  Олег.
 — 	Слушаю,  отче  Софроние.
 — 	Я  о  том  сомневаюсь,  Ольг  Иванович,  как  нам  отне¬
стись  к  вестям  о  побоище?
 — 	О  сем  епископ  знает.
 —*  Рязанцам  отец  —  ты!
 — 	Надо  бога  благодарить:  нехристей  повергли.
 — 	И  епископ  так  же  речет.
 — 	Ну  еще  бы!
 — 	Вознесется  ныне,  мню,  Дмптрий-то.
 — 	То  заслужено!
 — 	Истинно.  Сам  бой  вел.  А  звонить  ли  перед  молеб¬
ствием?
 150

Олег  нахмурил  брони:
 — 	А  колокола  не  лопнут?
 — 	Как  скажешь,  княже.
 Олег  вспомнил  слова  гонца:  «А  татар  побито  тьма»*
Не  скоро  опомнится  Орда!
 — 	Поторопись,  Софроние.  Благо  в  Москве  еще  не  за¬
звонили.  Зазвоним  прежде  Москвы,  чтоб  в  Москве  стало
слышно.
 И  подумал:  «Орде  теперь  не  до  колоколов.  Некогда
прислушиваться».
 — 	Поторопись!
 — 	Иду,  иду.
 Епископ  сам  хотел  служить  благодарственный  моле¬
бен.  Олег  заспешил  в  храм.  Он  не  пренебрегал  княже¬
ским  обликом,  как  пренебрегал  Дмитрий.  Дмитрий  с  не¬
покрытой  головой  показывался  людям;  как  смерд  —  не
брезговал  холстиной.  Запросто  разговаривал  с  воинами,
не  блюл  великого  звания.  Не  то  —  Олег.
 Олег  оделся  в  полное  княжеское  облачение.  Натянул
расшитые  золотом  зеленые  сафьяновые  сапоги.  Надел
кожух  из  греческого  оловира,  обшитый  золотыми  плос¬
кими  кружевами,  и  обвитую  золотыми  кольцами  вели¬
кокняжескую  шапку.  Потом  пристегнул  саблю,  украшен¬
ную  искусной  насечкой.
 Пусть,  мол,  знают  в  Москве  и  пусть  в  Орде  понима¬
ют,  что  от  разгромов,  пожарищ  и  битв  не  оскудевает  Ря¬
занский  князь.
 Княгиня  Евфросиния  выехала  в  собор  прежде,  обря¬
женная  в  золототканый  сарафан,  вытканный  москов¬
скими  мастерами.
 Олег  вышел,  окруженный  двором  —  боярами,  околь¬
ничими,  родственниками.  Ему  подвели  белого  высокого
коня,  косившего  на  людей  голубым  недобрым  глазом.
 Олег  поднялся  в  седло,  кованное  жженым  золотом,  и
конь,  дернув  красной  уздой,  покрытый  ордынской  попо¬
ной,  медленно  пошел  к  собору,  окруженный  пешими
людьми.  От  терема  до  собора  было  сто  пятьдесят  ша¬
гов.
 После  разгрома  Рязани,  случившегося  шесть  лет  на¬
зад,  Олег  сложил  в  городе  дубовые  стены,  церкви,  те¬
рема,  насадил  сады  и  деревья,  расчистил  пруд  и  пустил
тУДа  ручных  лебедей.  Раздобыл  денег  на  торг.  Город
встал  снова.
 У  собора  Олег  сошел  на  постланные  перед  ним  ков¬
 151

ры  и  вошел  в  храм.  Тотчас  ударили  в  колокола,  и  гул
их  широко  потек  над  раздольем  Оки  вниз  до  Нижнего,
поднялся  вверх  по  Оке  до  Коломны.  Рязане,  ожидав¬
шие  на  площади  княжеского  приезда,  ввалились  следом
аа  Олегом  в  собор.
 Конюшие  медленно  отвели  коня.
 Олег  стал  перед  правым  клиросом,  Евфросиния  —
перед  левым.  Он  стоял  строго  и  гордо,  словно  он,  а  не
Дмитрий  одержал  победу.  Каждая  удача  Дмитрия  ка¬
залась  ему  оскорбительной.  Олег  стоял  в  шапке.
 Епископ,  поставленный  в  Рязань  из  Москвы  всерос¬
сийским  митрополитом  Алексеем,  вошел  в  сопровожде¬
нии  раззолоченного  притча  и  священников.
 Высокая  митра  сверкала.  Посох  переливал  драгоцен¬
ными  каменьями.  Прежде  молебствия  епископ  обратился
к  народу:
 — 	Братие  христиане!  Православный  народ  одержал
великую  победу  над  погаными  нехристями.
 Олег  тоже  обернулся  лицом  к  затихшему  народу.  На¬
чало  ему  понравилось:  «Не  Дмитрий  победил,  а  народ.
Понимает,  что  говорит  в  Рязани!»
 Но  вдруг  насторожился.
 — 	Собравшись  воедино,  москвитяне,  суждальцы,  та-
русяне,  коломяны  встали  под  знаменем  Московского  кня¬
зя  Дмитрия,  и  бог  благословил  их.
 Олег  опустил  глаза.
 — 	Никогда  не  было  побед  над  татарами,  пока  князья
наши  бились  с  ними  разобщенно  и  разноголосо.  Сие
есть  полная  и  первая  победа  над  нечестивыми  агаря¬
нами.
 Олег  вспыхнул  и  позеленел  от  ярости.
 Тринадцать  лет  назад  Олег  первым  кинулся  вслед
хану  Тагаю.  Догнал  его  под  Шишовым  лесом,  вдребез¬
ги  разбил,  захватил  всю  добычу,  пленных,  а  сам  Тагай
едва  вырвался  от  Олега,  проскочил  между  пальцами.  Мо¬
сква  не  желает  об  этом  помнить.  Забыла?
 Олег  снова  стал  лицом  к  алтарю,  ему  ненавистен  стал
епископский  голос:  от  Москвы  говорит!
 Но  епископ  смотрел  на  народ  и  говорил  народу.  Го¬
лос  его  звучал  громко  и  радостно:
 — 	Закатилось  солнце  татар,  отступило  время  от  них.
Господь  же  с  нами!
 Олег  повторил  шепотом:
 — 	Отступило  время  от  них.
 152

А  в  церкви  уже  пели,  и,  едва  смолкал  хор,  вновь  гре¬
мел  ненавистный  московский  голос.
 Еле  превозмогая  себя,  Олег  подошел  приложиться  и
отвел  свой  взгляд  от  народа,  смотревшего  на  него.  Про¬
стодушно  подходили  к  епископу  бояре  Кобяковы,  потом¬
ки  Кобяка,  половецкого  хана.  Набожно  крестились  Жу-
лябовы,  исконные  рязанские  бояре.  Шумно  следом  за
ними  повалил  народ.  Все  чувствовали  Дмитриеву  победу,
как  свою.  Один  Олег  сознавал  себя  побежденным,  не
радовался  разгрому  татар.  А  как  бы  хотел  он  этого  раз¬
грома!  Но  от  своей  руки.
 Молчаливый,  неулыбчивый,  он  вышел  из  собора  и
поднялся  в  седло.  Снова  кланялся  ему  народ,  плыли  об¬
лака,  как  венки  по  реке.  Курлыкая,  пролетал  журавли¬
ный  косяк.  Шли  позади  Олегова  коня  родственники  и
бояре.
 В  эти  дни  мало  народу  оставалось  в  городе.  Бояре
и  помещики  разъезжались  по  вотчинам:  поспевал  уро¬
жай,  близилось  время  собирать  оброки  и  платежи,  в  де¬
ревне  нужен  был  хозяйский  глаз.
 Эту  осень,  казалось  Олегу,  можно  встречать  легко,
татары  схлынули,  москвитянам  не  до  Рязани  —  спешат
по  домам  татарское  добро  делить.
 Он  вошел  в  терем  к  Евфросинье.  Вечерело,  стано¬
вилось  темно,  но  в  окне  сияло  розовое  небо,  снизу  при¬
поднятое  ровной  грядой  лазоревых  облаков.
 — 	К  ночи,  видать,  опять  туман  сядет,  —  сказала
Евфросинья.
 Он  промолчал.  А  ей  хотелось  говорить.
 — 	Дмитрий-то  небось  радуется.
 Он  промолчал.  Она  подумала  и  подошла  к  нему:
 — 	Ольг  Иванович!
 Он  поднял  к  ней  голову.  Она  прижала  его  к  себе,
к  своему  золототканому  московскому  сарафану.
 — 	Полно  тебе,  Ольг  Иванович!  Ведь  и  тяжелей  бы¬
вало.  А  оно  даже  и  хорошо,  что  так  случилось.  Чужими
руками  татарский  жар  загребем.
 — 	Загребем,  да  не  мы.
 — 	А  нам  на  что?
 — 	Ты  что  ж,  нищего  нашего  народа  не  видишь?
Не  дают  стать  на  ноги.  То  один,  то  другой.  На  чем  Ря¬
зани  расти?  Растет  Москва,  а  Рязань  отбивается.  Мо¬
сква  торгует,  а  Рязань  их  купецкий  ларь  сторожит.  Еже¬
ли  ж  врага  не  станет  и  сторож  не  понадобится,  тогда  и
 153

нас  в  ларь  запрут.  Я  думаю  так,  что  горько  прежнее
горе,  а  нонешнее  —  вдвое.
 — 	А  я  инако  мню.  Надо  мириться  тебе  с  Дмитрием.
Заодно  идти.
 Олег  вскочил:
 — 	Мне?
 Евфросинья  сказала  настойчиво  и  упрямо:
 — 	Тебе,  тебе,  Ольг.  Тебе!  Он  силен.  За  его  спиной
и  Рязань  оправится.  Надо  теперь  на  Москву  опи¬
раться.
 — 	Этому  не  бывать!  Посмотрим,  кто  за  кем  встанет.
 — 	Но  на  кого  ж  ты  обопрешься?
 Олег  смолчал.  Потом  превозмог  себя,  улыбнулся  и
обнял  ее:
 — 	На  тебя  обопрусь.  Бабушка!
 Сын  Федор  подрос,  и  Олегу  нравилось,  что  он  и  Ев¬
фросинья  еще  молоды  перед  взрослым  сыном.  Он  бы
ее  не  назвал  бабушкой,  если  б  она  не  казалась  еще  мо¬
лодой.
 Олег  вдруг  сказал  тихо  и  уверенно:
 — 	Незачем  нам  опираться.  Своих  сил  довольно  есть.
 — 	Тебе  виднее.
 С  ней  одной  умел  он  говорить  доверчиво.  Ни  с  Титом
Козельским,  ни  с  кем  из  прежних  друзей,  ни  с  кем  из
нынешних  так  разговаривать  он  не  мог.
 Евфросинья  насупилась:
 — 	А  ведь  Володя-то  Пронский  тоже  там.  Победи¬
тель.
 Он  пожал  плечами:
 — 	Стратиг!
 И  опять  она  высказала  его  мысль:
 — 	Без  Боброка  не  поднялась  бы  эта  опара.
 — 	Как  я  без  тебя  бы,  бабушка!
 Олег  думал:
 «Боброк!  Небось  Дмитрий  без  него  шагу  не  сумел
бы  ступить!  Не  зря  к  себе  привязал,  в  родство  ввел,  на
сестре  женил!  Не  женил  бы,  ежали  б  упустить  не  опа¬
сался».
 — 	К  нам  бы  его,  Боброка!  —  сказала  княгиня.
 — 	За  тебя  боюсь!  Он  хоть  и  сед,  а  статен!
 — 	Ну  тебя,  Ольг  Иванович!  Смеется  тоже!  Сядь-кось
поровней  —  кружево-то  мнешь.
 Но  эти  минуты  уединения  бывали  редки.  Дом  до¬
верху  был  наполнен  людьми  —  родней,  гостелыциками,
 154

челядью,  воипами.  У  кого-нибудь  всегда  находилось
дело  до  князя,  до  княгини.
 День  кончался.  Надвигалась  ночь.  А  ночь,  как  ни
сторожись,  полна  мрака,  страхов,  бедствий,  затаившихся
во  тьме.  Ночью  кажется  всякая  беда  вблизи.  Разве  от¬
городишься  от  пее  прозрачным  лепестком  пламени  у  лам¬
пады  или  нежным  копьем  огня  на  мягком  древке
огарка?
 Наступает  ночь,  когда  болезни  наваливаются  па
больных,  когда  счастье  до  смерти  может  задушить  счаст¬
ливых,  а  беда  —  побежденных.
 СЕМНАДЦАТАЯ  ГЛАВА
КОЛОМНА
 Звонили  на  звонницах,  ликовали  и  плакали;  служи¬
ли  молебны  и  пели  панихиды.  Передовые  полки  и  обо¬
зы  уже  переправлялись  через  Оку  и  шли  по  Коломен¬
ской  дороге  к  Москве.
 А  Кирилл  пошел  в  предместье,  проведал  коня,  сто¬
явшего  у  хозяина  па  постоялом  дворище,  и  не  спеша
побрел  вверх  по  Москве-реке.
 Анюта  тревожила  его,  словно  должна  сейчас  прийти,
да  задержалась.
 Немало  дней  минуло,  как  он  увидел  ее  в  первый
раз  па  торгу,  когда  пришел  из  монастыря  за  солью.
 Она  стояла  тогда,  глядя  на  деревянные  товары,  рас¬
ставленные  по  рогоже.  Расписанные  ярко,  сбитые  склад¬
но,  радовали  взор  и  мапили  бадейки,  чашки,  ковши,  со-
лоницьг.  И  она  стояла  среди  них  —  коренастая,  бело¬
лицая,  с  темным  ртом  и  глубокими  влажными  ямками
в  углах  сухого  упругого  рта.
 В  ее  плечах,  в  шее,  в  ее  быстрой  руке  удивила  его
стремительная  звериная  сила.  И  эту  силу  он  угадал  по
томному  пушку  на  скулах.
 «Горяча  любить!»
 Оп  остановился  около,  но  она  не  обернулась  —  что
ей  за  дело  до  чернеца.
 Он  стоял  около.
 — 	Аль  помочь  выбирать?
 — 	Сама  справлюсь.
 — 	Ох,  ендова  красна.

— 	Мне  медов  не  варить.
 — 	Отчего  ж?
 — 	Некого  поить.
 — 	Сама  пей.
 — 	Одной  скушно.
 — 	Ну,  меня  позови.
 — 	Чернецам  грех.
 — 	Я  не  боюсь.
 — 	Не  льстись.  Не  такая.
 Он  пошел  за  ней  и  между  возов  сена,  в  густом  лет¬
нем  запахе,  схватил  ее  за  руку:
 — 	Ну  позови,  что  ль!
 Она  не  отняла  руки  и  еще  сильней  его  раздразнила
взволнованным  женским  шепотом,  где  смешались  тоска,
и  веселье,  и  жалость.  Озираясь,  чтоб  не  приметили  их,
она  сказала:
 — 	Ну  что  тебе?  Зачем  позову?
 — 	Погреться.
 — 	Мне-то,  вдовой,  тож  зябко.
 — 	Так  чего  ж?
 — 	Да  с  чего  я  с  тобой  пойду!  Чернец  ведь!
 — 	Позовешь  —  рясу  отдам  тебе  на  сарафан.
 — 	Грех!
 — 	Обдарю!
 — 	Даров  не  хватит.
 — 	А  приняла  б?
 — 	Сперва  поглядела  б.
 — 	Что  хочешь  дам!
 Она  вырвала  горячую  руку  и  впервые  взглянула  ему
в  глаза.
 —•  Уйди,  чернец.  Сама  боюсь.  Уйди.
 И  быстро  вернулась  в  толкотню  рынка.  Он  сразу  ее
потерял,  словно  растаяла  в  толпе,  —  там  мелькнул  пла¬
ток,  схожий  с  ее  платком;  там  плечи,  подобные  ее  пле¬
чам;  мелькнула  рука  с  такими,  как  у  нее,  пальцами.
Словно  в  ней  одной  собран  был  весь  народ  и  вдруг  рас¬
пался  на  части,  а  он  ищет  ее  одну!
 — 	Тут  чернявая  баба  стояла,  не  видал?
 — 	Ашота-то?
 — 	Она.
 — 	Видно,  домой  пошла.  Чего  ей  тут  делать?
 — 	А  ты  знаешь  ее?
 — 	А  кого  ж  у  себя  в  городе  я  не  знаю?  Не  чужой
ведь!
 156

— 	И  меня  знаешь?
 — 	Што  ж,  ты  первый  раз,  что  ль,  из  Голутвина  сюда
пришел?  Кириллой  те  звать.  Каждый  рынок  небось  тут
бога  славишь.
 — 	Да  я  нонче  за  солью.
 — 	А  чернец  и  соль  берет  —  божье  дело  деет.  На  бра¬
тью  ведь.
 — 	Истинно.
 — 	Ну,  купи  чего-нибудь.
 — 	Не  осуди  —  не  заказано.
 — 	Ну,  так  не  засть  товар  от  людей.
 — 	Прости,  добрый  человек.
 — 	Бог  те  простит.
 Но  имя  ее  было  узнано.  Кирилл  уходил  и  думал:
 «Право,  она  поддалась  бы,  не  будь  я  чернецом.  Греха
опасается.  А  любовь  нешь  грех?»
 Ее  доверчивый  шепот  он  унес  в  монастырь,  и  долго
нигде  она  ему  не  попадалась.
 Однажды  он  раным-рано  добрался  до  перевозчика,
чтобы  на  заре  поспеть  к  рынку.
 Ему  показалось,  что  берегом  вверх  по  реке  идет  жен¬
щина.  Он  пошел  следом,  взволнованный  знакомой  ее  по¬
вадкой.
 Она  уходила  все  дальше.
 Все  гуще  становился  ольшняк.
 Анюта  вошла  в  заросль,  и  он,  подкравшись,  увидел:
она  стоит  у  воды  и  развязывает  повойник.
 Развязала  густые  волосы,  и  широкими  свитками  они
опустились  ей  на  спину.  Быстро  сбросила  сарафан  и
осталась  в  холщовой,  расшитой  по  подолу  исподнице.
 Ее  ноги,  плотные  и  смуглые,  топтались  в  траве,  слов¬
но  ей  не  терпелось  сбежать  в  воду.
 Сердце  его  замерло,  и  дыхание  ссохлось,  когда,  быст¬
ро  через  голову  скинув  рубаху,  она  осталась  среди  вет¬
вей,  чуть  прикрытая  лишь  тенью  листьев.
 Она  сложила  руки  и  пощекотала  себя  под  мышками,
пробуя  ногой  воду.  И  прыгнула  в  реку;  быстро,  как  зо¬
лотистая  рыба,  мелькнула  ее  рука,  мелькнула  снова,  и
она  поплыла  не  спеша,  спокойно.
 Струи  сопротивлялись  ей,  она  преодолевала  их,  они
перекатывались  через  нее;  легкими  движениями  крепкого
тела  Анюта  боролась  с  ними  легко  и  ласково.  Они  упря¬
мо  настаивали,  а  она  беззаботно  сопротивлялась  им.
 Потом  повернула  и  сильными  взмахами  быстро,  слов¬
 157

но  от  погони,  поплыла  к  берегу;  вышла  и  остановилась
над  водой  отжать  волосы.
 Река  в  этот  час  была  безлюдна.
 Кирилл,  затаясь,  следил,  как  она  вытерлась,  как,  за¬
кинув  за  голову  руки,  принялась  заплетать  волосы,  и
тогда  выступил  из  кустов.
 Она  застыла,  как  каменная,  глядя  на  него  из-под  на¬
хмуренных  бровей.
 Он  наступил  на  ее  белье  и  тихо  сказал:
 — 	Ашота!
 Она  вскрикнула  и  кинулась  прочь.
 Ее  голое  тело  в  тени  деревьев  засверкало  как  быст¬
рый  ручей.
 Ветви  ловили  ее  за  волосы.  Сучья  подвертывались  под
ноги.  Он  настиг  и  схватил  ее  плечи.  Сразу  его  охватил
женский  запах,  схожий  с  запахом  сена.  И  руки  ее  хруст¬
нули  в  его  руках.
 — 	Анюта!
 Так  началась  их  любовь.
 Наконец  она  вырвалась  и  молча  быстро  ушла  в  за¬
росль.
 Он  подошел  к  ней.  Она  стояла,  одеваясь,  глядя  на
него  глазами,  полными  слез:
 — 	Ты  это  что  ж?  Зачем  же  так-то?
 — 	Сам  не  чаял  так.
 И  вдруг  гнев  ли,  сожаление  ли  о  чем  подняло  в  ней
голос.  Она  выбежала  и  закричала.  Собрался  народ,  и
Кирилла  увели  далеко.  В  Рузу.
 Два  года  минуло  с  той  поры!
 Как  тогда,  Кирилл  прошел  ольшняком.  Начинались
ивняки,  гибкие  лозы.
 Он  узнал  место  и  лег  в  траве.
 Что  бы  он  сказал  ей,  если  б  она  лежала  адесь  рядом?
Как  много  надо  сказать.  Как  мало  у  человека  слов.
 Много  дней  минуло  с  той  поры,  а  с  этой  земли  все
еще  нет  сил  подняться.
 Городом  шли  обозы,  шли  раненые.  Иные  лежали
в  телегах,  прикрытые  рогожами  или  армяками.  Устало
и  жалостливо  смотрели  их  ввалившиеся  глаза.  Вели
пленных.  Сквозь  разодранные  одежды  темнело  избитое
и  грязное  тело  чужого  народа.  Татары  смотрели  пугли¬
во  и  жалостно,  а  жалостно  ль  глядели  б  они,  если  бы
случилось  им  сюда  ворваться!  Никто  не  жалел  их.  Ни¬
кто  не  подавал  им  ни  еды,  ни  воды.
 158

С  хохотом  смотрели  на  баб  в  штанах,  на  пленных
татарок.  А  они,  позвякивая  бубенчиками,  подвешенными
к  косам,  босоногие,  бежали  в  пыли  или,  сжавшись,  си¬
дели,  как  больные  птицы,  на  возах  с  добычей.
 Уже  над  городом  кое-где  поднимались  вопли:  коло-
мяне  оплакивали  родичей,  павших  на  берегах  Вожп.
 Кириллу  показалось,  что  где-то  вдали  слышится  при¬
чет  Домны.  Но  женские  причеты  схожи  между  собой,  как
схоже  между  собой  людское  горе.
 Кирилл  поднялся  из  лозняка  и  пошел  в  город.
 К  вечеру  загудели  колокола  по  Коломне;  зазвонили
в  Голутвине.
 С  хоругвиями,  с  иконами,  с  торжественными  долгими
гимнами  пошел  к  переправе  крестный  ход.  Пошел  весь
парод  Коломны.
 Через  Оку  перешел  Дмитрий  и  обнял  приехавших
к  нему  навстречу  москвитян.
 Наклонившись,  он  поцеловал  сухощавого,  небольшо¬
го  Боброва.
 — 	По  твоему  слову  держал  полки,  Дмитрий  Михай
лович,  —  подковой.  И  ждал,  чтоб  навалиться  на  нехри¬
стей  сверху.  Спасибо  тебе.
 — 	Полно,  князь.  Сам  ты  хотел  их  так  поставить.
 — 	Опасался,  годно  ли  так  будет  против  татар.  А  ты
мепя  уговорил.  Вспомни-ка!
 — 	Всегда  так  надо  держать,  чтоб  враг  свою  привыч¬
ную  силу  не  смог  в  ход  пустить.  А  у  каждого  врага  —
своя  сила.
 — 	Я  опасался,  как  бы  они  по  крылу  не  ударили.
 — 	А  подкову  ж  всегда  повернуть  можно!  Ты  ж  это
сам  в  Москве  домекнул.  Я  тут  в  стороне,  Дмитрий  Ива¬
нович.
 — 	Ну,  спасибо.  Больно  ты  скромен,  брате,
 — 	Ты  скромен,  Дмитрий  Иванович.
 — 	А  как  Москва?  Овдотья,  Анпа?
 — 	Плакали  об  тебе.  Ночи  напролет  гонцов  дожида¬
лись.  Сергий  в  Симоновом  жил,  молился.
 — 	А  дети?
 — 	Им  что!  Здоровы,  балуют.
 — 	Ты  из  Москвы  давно?
 — 	Вчерась.
 — 	Гораздо  скакал!
 — 	Опасался  без  тебя  Москву  оставлять.  Мало  ль  что!
Враги  есть  всюду.
 159

— 	Ну,  пойдем.
 — 	Сергий  Митяя  благословил.  Первый  от  него  бла¬
гословение  принял.
 — 	О!  То  пуще  Вожи!
 Дмитрий  задумался.  Он  стоял  на  коврах  перед  сто¬
лом,  накрытым  узорной  камкой:  начинался  молебен.
 Среди  людей  Дмитрий  заметил  Капустина  и  пригнул¬
ся  к  Боброку:
 — 	А  чего  Гришка  тут  делает?
 — 	Его  Михаил  Ондреич  сюда  пригнал.  Супостата  ис¬
кать.  Убили  твоего  гонца-то  к  Сергию.
 — 	Царство  небесное!  —  перекрестился  Дмитрий,  и
клир,  приняв  это  за  знак  к  началу,  запел  молебен.
 А  обозы  шли,  войска  шли.  Скрипели  телеги.  Плакали
коломяпки.  Гудели  колокола.

ЧАСТЬ  ВТОРАЯ
 ВОСЕМНАДЦАТАЯ  ГЛАВА
ШАЛАШ
 Коломяне  насмотрелись  на  войска,  на  князей,  на  до¬
бычу.  Их  теперь  медведем  не  удивишь!  Топтыга  вдо¬
сталь  наплясался  среди  воинов,  вдоволь  насытился  их
дарами  и  ныне  отлеживался  в  деревне.  Тимоша  один
вернулся  в  Коломну.
 Легкой  походкой,  по  привычке,  чуть  приплясывая
на  ходу,  проталкивался  он  по  рынку.
 Его  окликнул  грубый  и  спокойный  голос:
 — 	Эй,  Тимоша!
 — 	Ась?
 Осеклась  легкая  поступь,  душа  замерла:  Капустин!
 Тимоша  хорошо  знал  Гришу  Капустина,  много  плясал
перед  ним  на  московском  княжом  дворе.
 Гриша  сидел  на  обжорке,  запивая  медком  колохмен-
ские  гречишники.
 — 	Подь  сюды,  Тимоша!  Не  бойсь.
 — 	А  чего  мне  бояться?  У  меня  совесть  чистая.
 — 	То  и  добро.  Я  нешь  что  сказал?
 — 	Здравствуй,  Григорь  Проныч!
 — 	Давно  ль  в  Коломне?
 — 	Да  с  Медового  Спасу  тут.  Уже  две  недели.
 — 	Ты  колохменской?
 — 	Тутошний.
 — 	Много  чужого  тут  народу?
 — 	Почитай,  сам  видишь.
 — 	Ты  чего  ж  из  Москвы  сбежал?
 Тимоша  забеспокоился,  глаза  ласково  захморгали.
 — 	Да  с  войском.  Наше  дело  такое.
 — 	Oii  ли?
 — 	А  што  ж  еще,  Григорь  Проныч!
 11  Живая  вода  Непрядвы
 161

— 	Ладно.  Так  и  быть!
 У  Тимоши  дрогнула  тревожпая  мысль:  «Неужели  ж
пронюхал,  княжой  кобель?»
 — 	Ты  не  примечал  ли  где  черного  лохматого  мужи¬
ка  с  жуковипьем  на  пальце?
 «Унюхал!»  —  обмер  поводырь,  по  спохватился:
 — 	Чегой-то  не  примечал!
 Подумал,  покачал  головой:
 — 	Нет,  чегой-то  не  примечал,  Григорь  Проныч.  Это
что  ж  за  человек?
 — 	Да  так,  нужен  мне.  Его  князь  наградить  хочет.
 — 	Вона  что!  Экая  жалость  —  не  довелось  повстре¬
чать.
 — 	А  повстречаешь  где,  скачи  ко  мне.  Понял?
 — 	Не  упущу!
 — 	Смотри!
 — 	Мне  что-то  невдомек  —  будто  ты  на  меня  сер¬
дишься?
 — 	Ладно  уж,  иди!
 Легкая  походка  Тимоши  стала  много  легче  теперь.
Но  не  зря  народ  сказывает,  что  на  ловца  и  зверь
бежит:  Кирилл  стоял  на  рынке  над  деревянными  пест¬
рыми  изделиями,  разложенными  на  рогоже.
 «Все  равно,  —  думал  Кирилл,  —  заутра  уйду.  По¬
гляжу  напоследок  на  знакомые  бороды».
 — 	Эй,  брада!  Красная  сулея  чего  стоит?
 — 	Ой,  чегой-то  мне  твой  голос  знаком?
 — 	Памятлив!
 — 	Не  могу  вспомянуть.
 — 	Неужли  ж  запамятовал?  На  том  свете  Ильиной
тройке  вместе  хвосты  расчесывали.
 — 	Тьфу!  Пес  те  дери,  чего  говорит!  Ой  и  сказал!
Помилуй  мя,  господи!  Ну,  купи  чего-нибудь!
 — 	Чего,  спрашиваю,  сулея  стоит?
 — 	Сулея-то?  —  задумался  продавец.
 Но  в  это  время  Тимоша  схватил  Кирилла  за  рукав:
 — 	Ошалел,  что  ль?  Чего  рынку  кажешься?
 — 	А  что?
 Они  отошли.  Пошли  в  сторону.
 — 	Тут  Гриша  Капустин  из  Москвы.  По  твою  душу.
 — 	А  чего?
 — 	Князь,  говорит,  наградить  те  удумал.
 — 	Ой,  спасибо  государю  Дмитрию  Ивановичу.
Вишь,  он  к  тебе  всем  сердцем,  а  ты...
 — 	Это  князь-то?
 162

— 	А  кто  ж?
 — 	Ты  чего  Грише-то  набрехал?
 — 	Да  не  видал,  говорю,  такого.
 — 	Ну,  так  мне  та  награда  не  надобна.
 — 	Ну  и  не  надо!  Леший  с  ней.  Куды  ж  ты?
 — 	Ведать  не  ведаю.  В  Белев,  что  ль.
 — 	А  чего?
 — 	Да  там,  сказывают,  Литва  рядом.  Овраг  перешел
и  —  прощай,  Дмитрий  Иванович,  здравствуй,  Ольгерд
 Литвииыч!
 — 	Ольгерд-то  помер.
 — 	Свято  место  не  бывает  пусто.  Одного  схоронят,
другого  найдут.
 — 	Туда,  значит?
 — 	А  ты  ж  со  мной  ходить  уговаривался!
 — 	Больно  далече  задумал.  А  тут  мне  родная  вемля.
 — 	Не  неволю.
 Распрощались.  Тимоша  смотрел  вслед  Кириллу:
«Смел  пострел!  Не  идет  с  рынку».
 Кирилл  вернулся  на  торг:
 — 	Так  чего  ж  за  нее?
 — 	За  сулею-то?  Ведь  как  тебе  сказать?  Со  своего
человека  наживать  вроде  бы  и  неловко.  Да  работа-то
какова!
 — 	А  ты  разом  говори.
 — 	Где  ж  ты,  брате,  видал,  чтоб  разом?  Какая  ж  это
торговля  разом?  —  обиделся  продавец.  Я  те  свою  цену,
ты  мне  —  свою.  Вроде  как  бы  беседуешь,  а  не  тор¬
гуешь.
 — 	Ведь  и  товару-то  па  чох,  а  тож  —  по  купцу  при¬
мерился!  —  заспешил  Кирилл.
 — 	Ты  мне  торг  не  мути!  Ежли  печем  платить,  я  те
не  неволю.
 Все  же  Кирилл  купил  красную  разузоренную  сулею.
 «Повезу  ей!  —  думал.  —  Стану  на  колени,  поклонюсь
в  ноги:  не  гордись,  мол,  прими  коломенскую  сулею;  да¬
вай  станем  на  всю  жизнь  вместе  меды  варить!»
 И,  запахнув  покупку  полой,  быстро  пошел  за  город,
на  подворье:
 «Ежли  сюда  московская  рука  досягнула,  за  Окой  ей
шарить  не  легко  будет».
 — 	Далеко  ль?  —  удивился  старик  с  постоялого,  гля¬
дя,  как  Кирилл  принялся  наскоро  заседлывать  коня,
ьремя  уж  на  полдень  перевалило.
 11*
 163

— 	Да  тут  рядом.  В  Каширу  съездить  надобно.  У  ме¬
ня  там  брат  занемог.
 — 	А  ты  б  Окою.
 — 	Лесом-то  шибче.
 Он  засунул  сулею  в  переметный  мешок.  Туда  ж  за¬
ранее  увернул  кое-что  из  припасов.  А  иное  оставил  до
времени  на  прежнем  месте  в  лесу.
 Конь  застоялся,  отъелся,  пошел  горячо.
 На  перевозе  приезжие  мужики  пристали  с  расспро¬
сами:
 — 	Чего  это  рука  у  тя  повязана?
 То  одно  спрашивали,  то  другое,  —  все  ладили,  чтоб
руку  им  показал.  Но,  помня  Тимошины  слова  о  Капус¬
тине,  упасся.
 Снял  бы  кольцо,  да  оно  никак  не  снималось.  Палец,
что  ль,  ожирел  аль  сустав  нарос.
 Уже  выехав  на  Рязанскую  сторону,  развязал  руку,
открыл  палец  с  кольцом.  Хлестнул  коня  и  без  сбоя  шел
до  самого  вечера.
 Перед  сумерками  отдохнул.
 А  по  сумеркам  и  по  ночи  конь  пошел  побойчее:  про¬
хладно  стало.
 На  поляне,  высоко  над  рекой,  густо  лежала  серая
ночная  роса;  травы  под  ней  гнулись.
 Позади  остался  Перевитск,  и  Кирилл  рад  был,  что
миновал  его  стороной  и  ночью.
 Багровая  луна  тяжело  погружалась  в  сырые  травы,
и  по  полю  тек  ее  розоватый  свет.
 Над  травами,  в  стороне  от  дороги,  темнел  лохматый
шалаш.  Над  лазом  на  шесте  белел  конский  череп,  а
в  золе  тлела  и  слабо  дымилась  головня.
 Кирилл  слез  с  седла  и  окликнул:
 — 	Эй,  человече!
 Никто  не  отозвался.
 Пригнувшись,  он  заглянул  внутрь.
 — 	Есть  кто?
 Посредине  шалаша  вырыто  было  место,  чтоб  ходить,
не  касаясь  головой  верха,  а  по  краям  вокруг  получалась
вроде  как  бы  скамья  земляная,  и  на  ней  лежала  про¬
сторная  медвежья  шкура.
 Кирилл  стреножил  коня  и  спрятал  переметную  суму
в  кустарник,  чтоб  не  держать  при  себе  ни  для  кого  со¬
блазна.  Седло  же  и  потник  внес  в  шалаш.
 Он  вышел  снова,  посидел.  Дыша  горьким  дымом
остывающего  костра,  погрелся  над  теплой  золой.
 164

Луна  совсем  уходила  в  землю,  задернутая  мглой,  по¬
синевшая,  большая.  Позади  шалаша  толстыми  пнями
стояли  колоды  пчел.
 — 	Где  ж  бортник-то?
 Дым  ли,  тепло  ли  золы  нагнали  дрему.  Он  снова  влез
в  шалаш  и  накрылся  шкурой.
 Светало.
 Задыхаясь  от  непонятной  тяжести,  Кирилл  про¬
снулся.
 Вплотную  над  своим  лицом  он  увидел  сморщенное
лицо,  заросшее  сединой;  густые,  как  усы,  брови.
 Кирилл  почувствовал,  что  руки  его  спутаны.  Старик
сидел  на  Кирилловой  груди.
 — 	Чего  ты?  Леший,  что  ль?  —  удивился  Кирилл.
 — 	Хто  я,  тебе  знать  не  к  чему.  А  пошто  ты  пожа¬
ловал,  говори?
 — 	Л  я  —  поспать.
 — 	Д  спрос  где?
 — 	Хозяин,  что  ль?
 — 	А  хто  ж,  по-твоему?
 — 	Может,  див,  может,  лешак.  Не  ведаю.  Но  морда
у  тя  мерзкая.
 Старик  сполз  с  Кирилла  и  оказался  мал  ростом,  кри¬
воног  и  криворук;  голова  на  это  гнутое  хилое  тельце  по¬
ставлена  была  непомерно  обширная,  и  двигался  он,  будто
сгибаясь  под  ее  тяжестью.
 — 	От  паук!  —  залюбовался  Кирилл.
 Старец  выглянул  в  лаз  и  свистнул.  Его  пронзитель¬
ный  свист  раскатился  окрест.
 «Сзывает!»  —  задумался  Кирилл  и  пошевельнул  пу¬
тами.
 Узы  стянуты  крепко,  да  вервие  гнило.  Напрягшись,
Кирилл  порвал  одну  из  петель.  Но  старец  вернулся  и
вынул  нож:
 — 	Ну-кось,  теперь  скажешь  себя?
 — 	Сядь-ко  в  ногах,  слухай.
 Старик  недоверчиво  пригляделся  и  наклонился,  чтоб
сесть.
 Изловчившись,  Кирилл  поджал  ногу  и  с  размаху
ткн>л  хозяина  в  грудь;  отвалившись  в  угол,  старик  бес¬
помощно  взмахнул  руками.
 Кирилл  распутался  и  выволок  его  к  свету.
 Господи,  прости  прегрешение  мое!
 Он  вырвал  из  стариковых  рук  нож  и  срезал  с  себя
остальные  петли.
 165

Старик  наконец  отдышался.  Маленькие  глаза  бились
под  бровями,  как  рыбки  в  сетях.
 — 	Ну-ка!  —  приступил  Кирилл.  —  Кто  ж  ты  таков?
Я  к  те  ночлежить  пришел,  а  ты  мя  петлями  оплел.
 — 	А  хоробр  и  хитр  ты!
 — 	Не  тебя  ль  спужаюсь?
 — 	Глядь,  не  пожалей.
 — 	Тебя-то?
 — 	Да  пе,  себя.
 — 	Зачем  ты  связал-то  меня?
 — 	Коня  путают,  чтоб  далеко  не  ушел.
 — 	Ин  ладно,  погляжу  и  я,  к  чему  такой  сои  снится.
 И  не  гнилой  паклей,  а  сыромятным  ремнем  он  креп¬
ко  и  туго  связал  хозяина.
 — 	Придавить  тя  всегда  успею.  Сперва  погляжу,  не
сгодишься  ли  на  что.  Как  зовут-то,  лешак  старой?
 — 	Так  и  зовут.
 — 	Ладно,  полежи  маленько.
 Он  вышел  и  сел  у  лаза.  Роса  уже  поднималась.
Стлался  туман,  сквозь  который  просвечивало  зеленое
небо.  Конь  откликнулся  на  Кириллов  свист.  Время  было
ехать,  да  тревожил  старик.  Неразговорчив,  что-то  таит,
какую-то  силу  за  собой  стережет.  Кириллу  чудилась  не¬
ведомая  опасность  в  этом  старике.  Надо  было  сперва
разгрызть  такой  орех.
 Кирилл  разогреб  золу,  раздул  на  бересте  пламя,  на¬
ломал  сушняку.
 — 	Ты  тут  жить,  что  ль,  собрался?  —  спросил  из  ша¬
лаша  леший.
 — 	Нет.  Некогда.  Пятки  те  погрею,  чтоб  язык  от¬
таял.
 Старик  скорчился  в  своем  углу.  Кирилл  догадался,
что  тот  силится  сорвать  ремни.
 — 	Каковы?  —  спросил  Кирилл.  —  Добрые  ль  ремни
в  Коломне  мнут?
 — 	Чтоб  те...
 — 	Может,  заговоришь  теперь?
 — 	Поспею.
 Кирилл  подтащил  старца  к  костру  и  слегка  пригрел
ему  ноги.  Старец  поморщился,  но  смолчал.
 Кирилл  задумался:
 «Ежели  так  таится,  что-то  тут  есть.  Опасается,  по¬
дозревает  меня.  Поелику  так,  спытать  непременно
надо!»
 166

Ои  заголил  старикову  спину  и  хлестнул  плетью.  Ста¬
рик  охнул,  но  смолчал.
 Кирилл  долго  мучил  его  —  хлестал,  подогревал.  Ста¬
риково  сердце  стало  заметно  остывать,  а  язык  —  оттаи¬
вать:
 — 	Ох,  чего  те  от  меня  надо,  право?
 — 	Ну-ка,  слухаю.
 — 	А  что  я  знаю?
 — 	Как  те  зовут-то?
 — 	Микейшей.
 — 	Ну  ж,  дед  Микейша,  чего  ты  тут  пасешь?
 — 	От  придут,  внучек,  мои  —  они  те  скажут!
 Кирилл  всунул  дедовы  пятки  в  угли  так,  что  кожа
 мгновенно  вздулась.  Дед  скорчился  и  отвернулся  от  Ки¬
рилла.
 — 	Слухай  же!  Будь  ты  проклят!  Пусть  земля  под  то¬
бой  окаменеет!  Слухай:  они  придут,  справят  по  мне
тризну  на  твоих  костях.  Вот  натешатся!
 Под  густо  сдвинутыми  бровями  в  углу  сжатого  глаза
стояла  большая  слеза.
 Вдруг  жалость  охватила  Кирилла.  Он  быстро  рас¬
путал  деда:
 — 	Живи  уж!  Напугал.
 Дед  приоткрыл  глаза  и  кивнул  на  угол  шалаша:
 — 	Достань  там  мазь.  Смажь.
 Кирилл  смазал  синее  старое  тело  зеленоватым  паху¬
чим  зельем,  внес  старика  и  положил  на  медведину.  Рас¬
тер  ему  затекшие  руки.  Сел  в  ногах.
 Старику  стало  худо.  Он  велел  достать  пучок  корней
и  отварить  их,  пока  огонь  не  затух.
 Когда  Кирилл  внес  в  шалаш  горячее  варево,  старик
уже  метался  в  жару.
 Пересохшими  губами,  обжигаясь,  он  пил  отвар  и,  вид¬
но,  успокаивался.
 Отстранив  ковш,  он  без  злобы  посмотрел  на  Кирилла:
 Ну,  я  сказал:  Микейша  я.  Чего  ж  еще  просишь?
 — 	Сперва  отлежись.
 — 	А  тебя-то  как  кликать?
 А  ты  меня  кликать  долго  думаешь?
 Нешь  можно  от  больного  старика  уходить?
 Норовишь  задержать  до  своих  соколиков?
 Сумневаешься?  Тогда  ступай.
 Как  мне  те  верить,  коли  сонного  обратил?
 ~~  р  Добром  в  эту  даль  чужой  нешь  придет?  А  свой
сразу  о  назвался.
 167

— 	Какая  ж  даль?  Шалаш  у  самой  дороги.
 — 	Очумел?
 — 	Ты,  дед,  может,  сам  не  в  тот  шалаш  влез?
 — 	Я-то  —  в  тот.  Ты  чего  тут  ищешь?
 — 	Ничего.  Ехал,  зашел  ночь  проспать.
 — 	Далеко  ль  ехал?
 — 	А  в  Рязань.
 — 	Вона!  В  Рязань  дорога  Окой,  а  ты  сунулся  лесом.
Да  и  ездят  по  ночам  не  с  добром.
 — 	Я  с  Оки-то  шел,  как  Перевитск  объезжал.
 — 	Добрый  человек  ночью  городов  не  минует.
 — 	Так  где  ж  я?
 — 	Ну,  дай  мне  испить  отвару.
 Кирилл  снова  поднес,  и  дед  отхлебнул  из  ковша.
 — 	Намял  ты  мне  сердце.  Ты  от  Перевитска  свернул
на  Пронск  да  ехал  боковой  дорогой;  а  с  дороги  смах¬
нул  на  тропу,  ан  и  попал  к  лесному  попу.
 — 	А  ты  сперва  мне  страшней  показался.
 — 	Ноги-то  горят.  Чуешь  —  как?  Самого-то  так  г  ре-
вали?
 — 	У  меня,  дед,  не  ноги  —  сердце  на  углях  лежит.
 — 	Бывало  у  меня  и  это.
 — 	Пора  мне  выбираться  отсюда.  Вижу:  не  там  я.
 — 	Поспеешь.  Не  бойсь.
 — 	Погодь,  лошадь  гляну.
 — 	Сиди!
 — 	Ты,  дед,  уж  меня  прости.
 — 	А  я  и  сам  так  бы  сдеял  —  я  ж  те  беду  готовил.
 — 	А  она  миновала  нешь?
 — 	Пестуешь  мя,  стало  быть,  свой.
 — 	Ну,  спасибо  на  том.
 — 	От  какой  беды  ты  едешь?  Как  звать-то  тебя?
 — 	Кириллом  мя  звать.
 Неожиданно  и  торопливо,  боясь,  чтоб  не  помешали
досказать,  он  вдруг  выложил  перед  дедом  свою  жизнь.
 О  том,  как  осиротел  и  с  купеческим  караваном
в  Царьград  пошел.  Как  побили  их  по  дороге.  Как  мы¬
тарился  по  каменной  грецкой  земле.  Как  камни  на¬
учился  класть  и  научился  в  каменном  монастыре  грече¬
ской  грамоте,  и  о  монастыре  рассказал,  о  своей  там
жизни.
 — 	А  Русь  звала.  Русскую  речь  всюду  подслушивал.
Приехали  от  митрополита,  я  с  дружиной  его  сдру¬
жился.  Там  ко  мне  все  привыкли,  взяли  с  собой  па
 168

Русь.  О,  и  сладко  среди  своего  народа,  хоть  и  горька
жизнь.
 Он  говорил.  А  дед  лежал  навзничь  с  закрытыми  гла¬
зами  и  словно  без  дыханья.  Глаза  глубоко  запали.
 Кирилл  схватил  его  холодную  руку:
 — 	Дед!
 — 	Чего  ты?  —  встрепенулся  дед.
 — 	Худо  те?
 — 	Легчает.  Покой  пришел.  Словно  бы  мою  жизнь
сказываешь.
 — 	А  ты?
 — 	Только  я  —  от  татар,  а  ты  —  от  греков.
 И  Кирилл  досказал  все.
 Старик  положил  руку  на  Кириллову  голову.
 — 	И  я  убивал.  И  меня  казнить  чаяли.  Теперь  стар,
устал.  Сел  тут.  Другим  ходить  помогаю.  А  у  тебя  отны¬
не  вся  жизнь  в  пути.  От  куста  к  кусту,  как  птица  пере¬
летает,  чтоб  сокол  не  сбил.
 За  день  никто  не  пришел.  Старик  жалел:
 — 	Куда  ж  сгинули?
 — 	Кого  ждешь-то?
 — 	Сокольев  отпетых.
 — 	По  совести  скажи:  может,  мне  лучше  уйти?
 — 	Подь  дичины  добудь,  да  варить  надо.  Я-то  слаб.
 К  вечеру  из  лесу  выглянули  трое  мужиков.  Прита¬
ясь,  смотрели  они  на  чужого  коня,  на  человека,  сидя¬
щего  у  костра,  искали  глазами  деда.  Кирилл  приме¬
тил  их.
 — 	Иди,  иди!  Давно  ждем!  —  и  осторожно  провел
себя  по  животу:  тут  ли  кинжал.
 Один  из  мужиков,  напустив  на  лоб  густую  баранью
шапку,  неохотно  подошел  и  молча  остановился  перед
Кириллом.
 Ну,  чего  стал,  как  баран?  Подходи.  Дед  спит.
 Ан  не  сплю!  —  откликнулся  дед.  —  Слухаю.  Дав¬
но  вас  нет.
 А  ты  будто  с  Коломны?  —  сказал  мужик.
 — 	Оттоль.
 — 	То-то.
 Кирилл  всмотрелся.
 Мой-тс  конь  будто  тебя  не  признал.
 — 	А  я  сразу  ему  поклонился.  Вижу,  почти  что  сбой.
 — 	Гак  кличь,  Щап,  остатных.  Хлебово  готово,  а  лож¬
ки  давай  свои.
 169

Щап  кивнул,  и  товарищи  его  подошли.
 — 	Садись!  —  сказал  Кирилл.
 — 	Ты  тут  будто  у  себя  в  избе.
 — 	Вроде,  как  ты  на  моем  коне.
 — 	Остер  язык!
 —-  С  твоей  бороды  списан.
 — 	А  хлебово-то  с  добром  сварил?
 — 	Зелья  подложил,  чтоб  твои  пироги  без  помехи
съесть.
 — 	Ну,  испробуем!
 Они  молча  и  мирно  ели.  И  мирно  Кирилл  спал  между
ними.
 — 	Запомни  дорогу!  —  сказал  ему  на  заре  старик.
Щап  пошел  с  Кириллом  до  коня:
 — 	Спасибо  те,  Кирша.
 — 	Ты  про  что?
 — 	И  про  коня  и  про  старика.
 — 	Про  коня  за  что?
 — 	Что  выпустил  меня.  А  то  за  что  ж?
 — 	А  про  старика?
 — 	Да  что  его  спас.
 — 	А  он  те  как  сказал?
 — 	Как  было,  так  и  сказал.  Изломали,  мол,  его  трое
рязанцев;  про  нас  пытали.  А  ты  согнал,  а  его  отходил.
 — 	Правильно  дед  сказал.  Прощай,  Щап.
 Кирилл,  уже  с  коня,  спросил:
 — 	Пироги-то  жирны  ль  выпек?
 — 	Одна  беда.  Едоков  набралось  много.
 — 	А  ты  мне  тем  грозил!  А  рязанцев  не  жди.  Сиди  тут
вспокой.
 — 	По  тебе  видать:  кого  толкнешь,  далеко  откатится.
Слышь-ка!
 —-  Ну-ка?
 — 	Может,  на  них  есть  что?  Я  б  сходил  снять.
 — 	Ничего  нету.
 Щап  покорился:
 — 	Твоего  мне  не  надо.
 — 	Не  надо  и  мне  твоего.  Будь  здоров.
 — 	Вертайся,  коли  надо  будет.
 — 	Вернусь.
 Днем  выбраться  из  лесных  троп  оказалось  трудней,
чем  ночью  забрести  сюда.  Пришлось  слезть  с  коня.  Но
к  полдню  выбрался  и,  разбирая  путь  по  вершинам  де¬
ревьев,  вышел  на  Рязанскую  просеку.
 170

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ  ГЛАВА
МАМАЙ
 Степи  тянулись  далеко  вокруг.
 По  холмам  брели  стада,  и  по  степям  растекался,  как
пыль,  ласковый  напев  пастушьих  дудок.
 Осень  дула  с  севера  прохладой  и  порой  гнала  понизу
серые  облака.
 В  степи  шлп  караваны  —  па  юг  к  Каспию,  на  юго-
пссток  к  Бухаре,  на  восток  в  Китай,  на  юго-запад  к  гену¬
эзцам  в  Кафу.
 Верблюды  смотрели  па  мир  с  высоты  запрокинутых
голов,  надменно  и  равнодушно.  Набитые  осенним  жиром
горбы  стояли  высоко.  А  ветер  раздувал  бурые  гривы,
шерсть  покрылась  соломой  и  пылью.  Зеленая  слюна  тя¬
нулась  из  пустых  ртов.
 День  вечерел.  Был  тот  час,  когда  каждая  тень  от¬
четлива  и  густа,  когда  земля  становится  выпуклой,  яр¬
кой,  золотистой.
 Степи  тянулись  далеко  вокруг  Сарая.  Но  сам  город
мирно  покоился  в  тени  садов.
 Мирно  текли  ручьи  под  деревьями,  и  в  зелени  сверка¬
ли  алые  платья  татарок.
 Мамай  эти  дни  проводил  в  пригородном  саду.
 Окрест  слышно  было,  как  вспыхивали  песни,  как
глухой  стук  бубна  отбивал  ритм  напева.  Спелые  плоды,
дар  оседлой  жизни  радовали  кочевников,  сменивших
плеть  на  заступ.
 В  тени  ветвей,  у  водоема,  обложенного  голубым  кам¬
нем,  на  ломаных  узорах  ковра  лежала  шахматная  доска,
и  генуэзец  Бернаба  обдумывал:  выгодно  ли  воспользо¬
ваться  правом  короля  на  конный  ход?
 Единожды  в  игре,  если  король  не  уходил  за  башню,
если  король  оказывался  перед  открытым  полем,  у  него
оыло  право  вскочить  на  коня,  совершить  налет  на  врага.
Но,  раз  проявив  робость,  зайдя  под  защиту  башен,  король
лишался  права  на  этот  внезапный  ход.  Это  правило  вме¬
сте  с  шахматами  завезли  в  Сарай  из  Ирана.
 Бернаба  раздумывал:
 «Не  лучше  ли  скрыться  в  башне,  нежели  рисковать,
хотя  и  сбив  вражеского  слона?»
 Белое  узкое  лицо,  втиснутое  в  черный  мех  бороды,
слегка  вытянулось,  дергался  глаз  —  дурная  привычка,
палец  медленно  полз  к  доске.
 171

Но  Мамай  сквозь  узкую  щель  глаз  смотрел  твердо.
На  круглом  маленьком  носу  шевелились  большие  ноздри.
Жидкая  светлая  борода  вздрагивала;  следя  за  генуэз¬
цем,  он  улыбался  одной  стороной  рта.
 Разрисованная  иранским  мастером,  просторная  доска
звякнула  подвешенными  изнутри  колокольчиками:  это
король  Бернабы  скрылся  в  башню.
 Мамай  свободно  вздохнул  и  тотчас  пригрозил  королю
конницей.
 Выточенные  китайским  резчиком,  костяные  воины
снова  замерли:  Бернаба  тщательно  обдумывал  каждый
ход.  Мамай  отвечал  сразу.
 Туфля,  расшитая  золотом,  сползла  с  поджатой  ноги,
и  обнажилась  пятка,  окрашенная  киноварью.  Мамай,  за¬
таившись,  снова  ждал  генуэзца.
 Халат  из  плотного  самаркандского  шелка  туго  обтя¬
гивал  мальчишеское  тельце  Мамая.  Голова  была  тща¬
тельно  выбрита,  но  борода  огорчала  —  светла,  редка.
А  в  иранских  рисунках  так  округлы  и  густы  бороды  ха¬
нов,  так  круглы  глаза,  так  узки  ладони.  У  Мамая  же
ладони,  натертые,  как  и  пятки,  алой  хной,  круглы,  а  не
узки,  как  хотелось  бы  ему.  И  Мамай  все  еще  не  хан,  как
хотелось  бы  Мамаю.
 Темник,  хозяин  войск,  он  распоряжался  ханами,  он
сменял  их  одного  за  другим,  но  всякий  хан  норовил  рас¬
поряжаться  темником.
 Шестнадцать  лет  прошло,  как  зарезали  хана  Хадыря.
Это  Мамаю  удалось,  но  стать  ханом  не  удалось.  Мамай
поставил  Абдуллу,  но  пришлось  и  этого  прирезать.  По¬
ставил  Магомет-Султана,  но  пришлось  придушить  и  Ма¬
гомета.
 Невозможным  оказалось  вырезать  всех,  кто  имел  на
ханство  право.  Нужен  был  хороший  поход,  свежая  сла¬
ва  и  новая  дерзость,  чтобы  наконец-то  сделаться  ханом.
 Бернаба  тихо  шептал  какие-то  стихи.  Они  разгова¬
ривали  по-персидски.  Мамаю  плохо  давался  этот  язык.
Он  не  всегда  понимал  смысл  стихов  и  скрывал  презрение
к  Бернабе,  когда  тот  восхищался  кем-нибудь  из  поэтов.
 —  Слова  подобраны  хорошо,  но  смысл  их  темен!  —
говорил  Мамай.
 В  ответ  Берпаба  молчал,  но  лоб  его  покрывался  ру¬
мянцем  и  глаза  становились  узки.  В  это  время  он  пря¬
тал  свой  взгляд  от  глаз  Мамая.
 А  Мамай  и  не  старался  любить  стихи:  любить  их
было  обязанностью  Бернабы,  как  обязанностью  раба
 172

Абду-Рауфа  —  чистить  Мамаева  коня,  как  обязанностью
раба  Клима  —  готовить  еду.  «Если  есть  слуга,  который
умеет  любить  стихи,  незачем  это  делать  князю!»  —  так
размышлял  Мамай.  Сколько  еще  дней  оставалось  ждать
до  новых  рабов?  Бегич  приведет  ему  их.
 День  клонился  к  вечеру.  Где-то  ухали  бубны,  пере¬
плетаясь  с  песнями.  Откуда-то  проходил  караван,  и  верб¬
люды  ревели  под  картавый  звон  тяжелого  бубенца.
 Гуще  становился  аромат  цветов.  Их  перевезли  из
Турана,  как  три  года  назад  из  Кафы  привезли  Бернабу,
а  ковры  —  из  Персии,  а  ароматные  дыни  —  из  Шема¬
хи.  Водоем  облицован  искусным  каменотесом  из  Бухары.
Сад  разбит  садовниками  —  рабами  из  Мерва.  Скоро  из
Москвы  Бегич  приведет  голубоглазых  пленниц.
 Бернаба  сделал  неосторожный  ход.
 — 	Шах!  —  вскрикнул  Мамай.
 Бернаба  отступил.
 — 	Смерть!  —  поставил  ферзя  Мамай  с  такой  силой,
что  колокольчики  долго  не  умолкали  внутри  доски.
 Калитка  распахнулась.  В  сад  ворвались  пыльные,  обо¬
рванные  воины.
 По  садам  замолкали  бубны,  обрывались  песни.
 Воины  неподвижно  остановились,  уткнув  глаза  в  зем¬
лю.  Так  не  извещают  о  победе!
 — 	Не  может  быть!  —  тихо  сказал  Мамай.
 Один  из  оборванных  воинов  поднял  лицо,  покрытое
пылью.  Да  это  князь  Таш-бек,  правнук  Чингиза.
 — 	Не  может  быть!
 — 	Бегич  убит.
 — 	А  войско?
 Таш-бек  прикусил  губу.
 — 	Ну!
 — 	Говорю:  все  побиты.
 — 	Кто  мог  побить  всех?
 Таш-бек  молчал.
 Мамай  кинулся  к  двум  другим.
 — 	Ну?!
 Он  схватил  их  за  рваные  халаты.  Никто  не  ожидал,
что  в  столь  худых  руках  скрыта  такая  сила.  Воины  едва
удержались  па  ногах.
 Мамай  опять  подбежал  к  Таш-беку:
 — 	Говори!
 Таш-бек  сурово  и  коротко  сообщил  все.
 ттаМа^  сжался*и  Халат  оказался  широк  и  сполз  с  нло-
овелитель  войск,  он  подбежал  к  ковру,  ударил  ногей
 173

в  шахматную  доску.  Звон  колокольчиков  рассыпался
в  наступившем  молчании.  Доска  раскололась  под  твердой
пяткой.
 Бернаба  стоял,  глядя  на  эту  дикую  пляску.
 Чуть  прихрамывая,  Мамай  добежал  до  князя  и  с  раз¬
маху  наметился  ударить  в  лицо.  Г1о  Таш-бек  перехватил
Мамаевы  руки,  словно  сковал  их.
 — 	Уймись!
 — 	Пусти!
 — 	Но!
 Так  же  внезапно  пришло  успокоение.
 — 	Расскажи  еще  раз.
 Таш-бек  вытер  рукавом  лицо.  Прошел  к  блюду,  на
котором  лежала  нарезанная  дыня,  сдвинул  ломти  в  сто¬
рону  и,  подняв  блюдо,  принялся  пить  сок.  Блюдо  вздра¬
гивало  в  его  руках  вслед  каждому  глотку.
 Мамай  покорно  ждал  за  его  спиной.
 Обернувшись,  Таш-бек  впервые  заметил,  что  Мамай
очень  мал  ростом,  кривобок,  щупл.  Только  глаза  быст¬
ры,  злы,  хитры.
 «Хорек!»  —  но  не  сказал  этого,  а  снова  повторил,  как
шли,  как  перешли  Вожу,  как  бились.
 — 	Убиты  и  Хази-бей,  и  Бегич,  и  Каверга,  и  Карага-
лук,  и  Кастрюк.
 Мамай  сказал:
 — 	Теперь  вижу,  ты  в  лошадях  лучше  всех  понима¬
ешь.  Сумел  ускакать.
 — 	Побывал  бы  там  сам!
 — 	Я  побываю.
 — 	Ты?
 — 	Не  успеет  этот  сад  пожелтеть,  я  сожгу  Москву,
а  Дмитрий  будет  мне  собирать  навоз  для  топлива.
 — 	Так  и  Бегич  думал.
 — 	Бегич  —  не  я.  А  ты  так  не  думал?
 — 	А  ты?
 — 	Отвечай!
 — 	Вместе  с  тобой  так  думал.  Здесь.
 — 	Со  мной  и  пойдешь.
 — 	Не  откажусь.
 — 	Я  не  спрошу.
 Мамай  кивнул  Бернабе:
 — 	Иди.  Созывай  совет.  Быстро.
 Бернаба  вышел.
 Мамай  сказал:
 —■  Ты  им  расскажи,  почему  вы  разучились  биться.
 174

Вдруг  снова  его  наполнила  ярость:
 — 	Почему?  Не  могли  смять?  Не  могли  изрубить?  Вас
было  мало?  Не  умели  рубить?  Разучились  в  седлах  си¬
деть?  А?
 Таш-бек,  отвернувшись,  крикнул  одному  из  воинов:
 — 	Вели  принести  воды!
 Мамай  растерялся:  его  перестали  бояться?  Он  собе¬
рет  новую  силу,  двинет  новое  войско.
 Ноздри  Мамая  то  раскрывались,  то  опадали,  сужи¬
вались,  как  рты  рыб,  выброшенных  на  песок.
 А  в  сад  уже  начали  сходиться  вожди  ордынских
войск.  Многих  недоставало  —  тех,  кто  остался  на  берегу
Вожи.  Эти  —  живые,  уцелевшие,  отсидевшиеся  в  Сарае,
не  могли  заменить  тех.  Не  было  среди  них  никого,  рав¬
ного  Бегичу,  ни  Кастрюку,  ни  Хази-бею.
 Придется  ему,  Мамаю,  одному  заменить  их.
 Мурзы  и  военачальники  Орды  входили  в  дом  Мамая,
смущенные  неожиданным  зовом.
 Этот  дом,  нарядный  и  славный,  давно  их  привлекал,
но  из  них  лишь  немногие  переступали  его  порог:  у  Ма¬
мая  были  любимцы.  С  ними  он  ходил  в  походы,  с  ними
делил  свой  кумыс  и  свою  баранину.
 Нелюбимых,  ненавистных,  бездарных  собрал  Мамай
в  этот  день.  Любимые  полегли  па  берегах  Вожи.
 Вверху  сверкал  потолок,  густо  расписанный  узорами
и  цветами.  Внизу  молчали  ковры,  плотные,  как  верб¬
люжьи  шкуры.  Алебастровые  стены,  резные,  как  круже¬
ва,  были  похожи  на  морскую  пену.  Многим  доводилось
видеть  моря;  немногим  —  покои  Мамая.
 Все  видели:  Мамай  не  в  себе.  Весть  о  разгроме  уже
дошла  до  них.  Но  меру  разгрома  они  медленно  постига¬
ли  лишь  здесь.
 Они  сидели  в  прохладной  мгле  комнаты,  поджав  пыль¬
ные  ноги,  силясь  сохранить  достоинство;  силясь,  сохра¬
няя  достоинство,  понравиться  Мамаю.
 Мамай  знал:  есть  среди  них  ликующие.  Есть,  которые
думают:  пали  друзья  Мамая,  падет  и  Мамай.
 Некоторое  время  все  сидели  молча.
 Но  он  собрал  их  не  затем,  чтобы  молчать.  Он  обер¬
нулся  к  Таш-беку:
 Люди  собрались,  князь,  тебя  слушать.
 Многие  подумали:  «Хитер!  Выходит:  не  он  нас  звал,
а  сами  мы  собрались  сюда!»
 Таш-бек  неохотно  пододвинулся:
 Что  я  скажу?  Мы  бились  так,  что  уцелевшим
 175

стыдно.  Живые  завидуют  павшим.  И  я  завидую.  Русы
разбили  нас.  Из  троих  бившихся  вернулся  один.  Из  тро¬
их  вернувшихся  снова  идти  на  русов  решится  один.  Са¬
ми  считайте,  сколько  уцелело  воинов.  Других  слов  у  ме¬
ня  нет.
 Мамай:
 — 	Ты  говоришь,  как  раб,  как  трус.  А  я  тебя  почитал
за  князя.
 — 	Нет,  я  не  трус.  Я  снова  пойду  на  Москву.
 Мамай:
 — 	Если  клинок  не  дает  взамен  трех  клинков,  если,
потеряв  одного  коня,  воин  не  приводит  трех  —  незачем
держать  войска.  Мы  резали,  и  мы  впредь  будем  резагь
кобыл,  если  от  них  нет  ни  молока,  ни  приплода.  Мы  за¬
воевываем,  чтоб  с  побежденных  брать  приплод  себе.
Не  много  —  одну  десятую  часть  со  всего.  Так  стоит
Орда.  Так  она  будет  стоять.  Надо  опять  идти!  Говорите,
скоро  ли  сможете  вы  встать  в  поход  и  как  вы  в  поход
пойдете?  Русь  принадлежит  нам,  и  мы  ей  напомним
наше  право.
 Таш-бек  сказал:
 — 	Многое  завоевано  Ордой.  Нового  нам  не  надо.  На¬
до  брать  с  того,  кто  завоеван.  Так  поступал  Чингиз.
А  мы  с  одних  упускаем  дани,  а  на  других  с  кровью  и
лишениями  налагаем  их.  Мы  стали  от  войны  беднеть,  а
войны  хороши,  если  приносят  добычу,  если...
 Мамай  перебил  его:
 — 	Я  и  говорю  о  том!  А  если  не  дают,  надо  заставить
давать
 Один  из  мурз  попрекнул:
 — 	Не  надо  было  уступать  Дмитрию.  То  ты  снизил  им
дани,  то  сзываешь  в  поход,  чтобы  поднять  прежние  дани.
 Еще  голос  —  голос  старого  Барласа:
 — 	Сам  прощал,  сам  возвращай.
 — 	Что?!  —  воскликнул  Мамай.
 Когда  притихли  и  присмирели,  Мамай  приподнялся
с  полу.
 — 	Приказываю:  собирать  всех,  кто  возвращается  из
Бегичева  похода.  Вам  завтра  быть  здесь  всем.  Кто  го¬
ворит?
 Все  молчали.
 Они  встали,  торопясь  уйти.
 Он  не  предложил  им  ни  кумыса,  ни  беседы.  С  нена¬
вистью  он  смотрел  им  вслед.
 176

Когда  Мамай  остался  один,  к  нему  подошел  Бер-
 иабл:
 — 	Они  ненадежны,  хан.  Надо  искать  других.
 — 	Воины  —  не  верблюжий  навоз.  По  степи  не  ва¬
ляются.
 — 	У  меня  есть  план...
 — 	Некогда,  некогда!  Пока  Дмитрий  торжествует,  на¬
до  подкрасться,  обрушиться,  не  дать  опомниться!
 Скова  вскочил,  побледнел  и  затопал:
 — 	Жечь  их!  Резать!  Давить!
 Вскоре  успокоился.
 — 	Времени  у  нас  есть  только,  чтоб  вдеть  ногу  в  стре¬
мя  и  хлестнуть  коня.
 Бернаба  смолчал.
 — 	А  как  я  тебе  велел:  ты  учишь  русский  язык?
 — 	Каждый  день.
 — 	Уже  говоришь?
 — 	Понемногу.
 — 	За  русского  годишься,  как  мы  условились?
 — 	Рано  еще.
 --  Торопись.
 Бернаба  придвинулся;  наклонился  к  Мамаеву  уху:
 — 	Остерегись:  хан  будет  рад  твоему  поражению.
 Мамай  понимал,  что  Бернаба  хочет  ему  славы  и
 силы.  Он  дает  советы,  помогает,  поддерживает,  ибо  ги¬
бель  Мамая  —  это  гибель  Бернабы,  всех  его  генуэзских
надежд.  Кому  из  татар  понадобится  этот  чужеземец,  хотя
и  отатаренный;  кому  из  генуэзцев  понадобится  столь
отатаренный  бездельник,  хотя  и  генуэзец!
 Мамаю  этот  хитрый  проходимец  во  многом  помог.  Бер¬
наба  видел  многие  страны,  над  ним  небосвод  был  высок
и  просторен.
 Бернаба  давал  советы  безжалостные,  подлые,  корыст¬
ные.  Но  они  совпадали  с  мечтами  Мамая,  и  этот  прохо¬
димец  был  ему  ближе  всех  друзей.
 Мамай  сказал:
 — 	Хан  не  будет  рад.  Я  одержу  победу.
 Бернаба  молча  отодвинулся:  в  комнате  с  ковров  со¬
бирал  сор  раб.  Ухо  раба  было  срезано,  и  он  низко  на
щеку  опускал  рыжие  волосы.  Раба  звали  Клим.  Он  был
рожден  рязанкой  от  чьих-то  воинов,  проходивших  мимо.
 «Если  на  Рязанской  земле  родится  человек  рыжево¬
лосый,  белотелый,  значит,  родичи  его  пришлые»  —  так
хитро  однажды  объяснил  Бернабе  сей  раб,  когда  Бернаба
спросил:  «Кто  ты,  бурнастый?»
 12  Живая  вода  Непрядвы
 177

Раб  не  видел  родины  тридцать  лет.  Он  уже  плохо
стал  говорить  по-русски.  Мамай  заметил,  что,  чем  чаще
случались  в  Орде  убийства  ханов,  тем  одобрительнее
раб  глядел  на  Мамая,  и  Мамай  приблизил  раба:  доверил
ему  уборку  комнат  и  присмотр  за  едой.  И  стал  отпускать
молиться  в  русскую  церковь.
 Бернаба  удалился.  Раб  ушел.  Мамай  спустился  в  сад.
 Было  невыносимо  думать  теперь  о  Боже.  Но  начи¬
нался  новый  поход,  и  крылья  надежд  прикрыли  вожскую
рану.
 Ночь  стояла  тихая.  Люди  не  пели:  не  гремели  бара¬
баны.  Лишь  кое-где  розовели  глиняные  стены,  озарен¬
ные  отсветами  вечерних  костров.  Да  в  темноте  осеннего
неба  кровавой  каплей  висела  одинокая  звезда.  Громко
текла  вода  в  ручье.  Пахло  степными  травами  —  полынью
и  мятой,  и  к  ним  примешивался  чуждый  аромат  садо¬
вых  цветов:  так  по  кошме,  не  сливаясь  с  ней,  ложатся
чуждые  войлоку  узоры.
 Мамай  не  думал  о  поражении  —  его  охватили  надеж¬
ды  похода.  Уже  не  терпелось  поскорее  тронуться  в  путь.
 А  Бернаба  лежал  на  полу  и  неистово  заучивал  рус¬
ские  слова.
 — 	Комонь,  комонь,  комонь...
 Затем  говорил  вслух:
 — 	Комонь  —  это  лошадь.
 Потом  опять  зубрил:
 — 	Кметь,  кметь,  кметь...
 И  повторял  вслух:
 — 	Кметь  —  это  воин.
 Так  Бернаба  овладевал  неодолимым  языком  русов.
 Наконец  он  отодвинул  из  памяти  и  комоня  и  кмета,
опрокинулся  на  спину  и,  глядя  в  низкий,  собранный  из
палочек  потолок,  стал  вспоминать  Омара.  Персидский
язык  дался  ему  легче.  Бернабе  было  восемнадцать  лет,
когда  отец  его  умер  в  Казвине.  Было  Бернабе  двадцать
два  года,  когда,  задержанного  за  отцовы  долги,  купцы
выкупили  и  взяли  его  с  собой  в  Кафу,  на  Черное  море.
Но  не  отпустили.  Когда  исполнилось  Бернабе  двадцать
семь  лет,  он  побывал  в  Константинополе,  а  тридцати  лет
оказался  Мамаевым  рабом  в  Сарае.  Он  поехал  торговать,
задолжал,  и  товарищи,  не  простив  неудачнику  долгов,
продали  Бернабу  в  Сарае,  как  осла.
 А  Омар  так  хорошо  говорил:
 — 	Все  обратятся  в  глину!  Как  это  стихами?  И  даль¬
ше:  гопчар  возьмет  ком  этой  глины  и  слепит  чашу  для
 178

вина  из  царских  черепов  и  из  йог  рабов.  Не  спеши,  брат!
Не  спеши!  Ноги  вынесут  тебя  из  рабства.  Но  лучше  бу¬
дет,  если  с  тобой  они  вынесут  еще  что-нибудь.
 Вдруг  в  ужасе  он  вскочил.  Но  это  только  свеча,  до¬
горев,  упала.
 ДВАДЦАТАЯ  ГЛАВА
РЯЗАНЬ
 Кирилл  знал:  много  огня  и  крови  видала  Рязанская
земля.  Первая  на  Руси  она  приняла  татарские  удары.
Седьмой  год  пошел,  как  всю  Рязань  повыжгли,  повы¬
топтали.
 И  Кирилл  подивился:  ныне  стоял  город  высокий,  ду¬
бовый,  складный.  Непросторен,  сжат,  как  кулак,  готовый
ответить  ударом  на  удар.  Гордый  город  над  светлой  и
просторной  Окой.
 Высоко  текли  над  ним  облака.  Густо  синело  осен¬
нее  небо,  и  молодые  деревья  поднимали  позолоченные
крылья,  словно  готовые  взлететь.
 Скупо  подкрашены  киноварью  верха  серых  стен.  Уз¬
кой  каймой  расшиты  у  рязан  рубахи.  Чужеземца  сто¬
ронятся  —  не  в  пример  Москве.  Недоверчивы  —  видно,
много  от  чужих  народов  принято  ими  мук  и  обид.
 Кирилл,  любопытный  до  новых  городов  и  обычаев,
вникал  во  все.  И  лапти  по-иному  тут  сплетены  —  лыко
узко,  а  работа  мелкая.  И  в  холстину  пускают  синюю  нит¬
ку  —  из  такой  полосатой  холстины  мужики  портки  но¬
сят.  И  волосом  рязане  рыжее,  каштановей.  И  молодые
каштаны  стоят  в  городе.  Любят  тут  сады  садить,  цветы
растить.  Телеги  на  базаре  и  те  не  как  в  Москве  —  по¬
круглее,  на  ходу  бойки.
 Пошел  по  слободам,  спрашивал  людей,  заговаривал.
А  люди,  слыша  его  пришлую  речь,  отвечали  сурово,  не¬
разговорчиво.
 Только  девушки,  поблескивая  карими  глазами,  лас¬
ково  пересмеивались  ему  вослед,  и  Кирилл  тихонько  на¬
смешливо  пропел:
 А  у  нас  в  Рязани
Грибы  с  главами,
 Их  едят,
 А  они  —  глядят.,.

Девушки  оробели  и  скрылись.
 У  Пронских  ворот  встретился  неторопливый  длинный
обоз  с  припасами:  боярам  везли  из  вотчин  урожай.  Ко¬
леса  глубоко  проваливались  в  колеи;  тощие  лошади,
напрягшись  в  хомутах,  еле  выволакивали  возы  в  гору.
 Один  из  мужиков  долго  бился  над  своей  лошадью:
колесо  рассохлось,  деревянный  обруч  лопнул,  и  телега
застряла  в  глубокой  колее;  остервенев,  мужик  истрепал
лычную  плеть  о  лошадиный  керстец.  Конская  кожа
взмокла  и  побурела  от  ударов,  а  мужик  все  стегал  ло¬
шадь,  заставляя  пересилить  самое  себя.
 — 	Стой!  —  строго  сказал  Кирилл.
 Мужик  опустил  плеть.
 — 	А  ежли  б  тя  так  хлестать,  чтоб  ты  сдеял?
 Вокруг  них  быстро  собрался  народ.
 — 	Ух  ты!  —  озлился  мужик.  —  Я  исконный  рязан,
а  ты  с  Москвы  назирать  явился!
 Кирилл  угадал  недружелюбное  молчание  народа.
 — 	Не  быть  московской  голове  над  Рязанью!
 — 	А  ежели  у  тебя  своей  головы  нет?
 — 	Слыхали?
 — 	А  чего  слыхать,  коли  то  на  твоем  коне  видать.
 — 	Мой  конь.  Захочу  —  убью  сейчас!  Мое  право.
 — 	Дурак,  —  ответил  Кирилл.
 Тотчас  молчание  людей  переросло  в  рев:
 — 	Учить  нас!
 — 	Москва  нас  срамить  пришла.
 — 	А  что  на  него  глядеть!
 Кирилл  обернулся  к  ним,  улыбнулся  и  сказал:
 — 	Дураки.
 Но  отвечать  им  не  дал.  Голос  его  вдруг  стал  тверд,
как  меч:
 — 	Что  стоит  один  час  работы?  Спрашиваю.  Ну?
 Кто-то,  помявшись,  крикнул  ответ:
 — 	Что  стоит  конь?
 Тот  же  голос  ответил.  Остальные  молча  и  выжидаю¬
ще  слушали.
 — 	Вот  и  вышло,  что  мужик  дурак.  Конь  его  стоит
во  сто  двадцать  раз  более,  чем  час  работы.  А  воз  раз¬
грузить,  вывезти  в  гору  да  опять  нагрузить  за  час  мож¬
но.  Можно?
 Все  молчали.
 — 	Можно!  Что  лучше?  Коня  убивать  али  воз  пере¬
гружать  надо?
 — 	Мой  конь!  —  остервенел  мужик.  И  теперь,  ошале¬
 180

лый  от  внимания  народа,  кинулся  на  лошадь  с  бревном.
Он  ударил  ее  около  морды,  но  рука  сорвалась,  и  огром¬
ный  влажный  глаз  коня  испуганно  заморгал  ласковыми
ресницами.
 — 	То-то  дурак!
 — 	А  не  твое  это  дело!  —  крикнули  Кириллу  из
толпы.
 — 	Это-то?  Мое!  Не  дам  бить  коня!
 — 	Попробуй!
 Мужики-возчики  сгрудились  вокруг  товарища.  Стали
засучивать  рукава.
 Ярость  ударила  Кириллу  в  голову.  Оп  сбежал  к  до¬
роге,  отхлестнул  двоих,  подвернувшихся  под  руку,  и  вы¬
рвал  бревно  из  мужиковых  рук,  а  мужика  схватил  за  во¬
лосы  и  повернул  так,  что  тот,  взвыв,  упал  на  живот.
Пока  еще  никто  не  опомнился  от  удивления,  Кирилл
крикнул:
 — 	Конь  в  бой  ходит!  Кони  Рязани  надобны!  Без  коня
кто  биться  может?
 Вопрос  удивил  всех.  Кирилл  без  передыху  закончил:
 — 	Без  коня  войску  не  быть!  А  дурак  всегда  враг.
 — 	Ну-ка,  кто  за  коня,  а  кто  за  дурака?
 Народ  засмеялся.
 — 	Оттого-то  я  вступился.  Ну-ка,  люд,  поддавай!
 И  прежде  чем  подоспели  ему  на  помощь,  он  крепким
плечом  уперся  в  задок  воза,  гикнул  коню,  и  телега  со
скрипом  и  скрежетом  вынырнула  из  рытвины.
 Мужик  опешил:  материться  ли  ему,  кланяться  ли  за
помогу,  но  Кирилл  уже  отряхнул  плечо  и  пошел.  Перед
ним  дружелюбно  расступились,  и  дело  обернулось  с  гне¬
ва  на  милость:
 — 	Ишь,  Ольгово  войско  хвалил!
 — 	Да  он,  может,  и  не  москвитин.
 — 	А  это  не  Овдотьин  ли  племяш  из  Новагорода?  Ска¬
зывали,  пашелся.
 — 	Не.  Я  человека  этого  примечал.  Он  в  Нижнем  ко¬
жами  торгует.  Оттоль  прибыл.
 Скажешь!  Он  наш,  рязанский,  из  Пронска  вос¬
кобой.
 Так  Кирилл  пошел  по  Рязани.
 Дубовые  толстостенные  стояли,  стена  к  стене,  дома.
Стоял  за  тыном  княжой  Олегов  терем.  На  площади  тес¬
нился  торг.  В  кузнечном  ряду  ковали  коней  и  мечи.  Ки¬
рилл  остановился,  взглянул.
 181

— 	Подойди,  глянь,  —  позвал  коваль,  довольный  вни¬
манием  к  своему  делу.
 Кирилл  примерился  к  новому  мечу.
 — 	Не  видал  таких.  Не  тяжеловат  лп?
 — 	Доле  прослужит.
 — 	На  Москве  такие  перестали  ковать.
 — 	Ну,  за  ней  разве  угонишься!  Она,  сказывают,  на
Вожу-то  свейские,  заморские  мечи  брала.
 — 	А  ты  нешь  таких  не  сковал  бы?
 — 	Да  ведь  Москва  кует!  Еще,  сказывают,  и  к  свей-
ским  свою  поправку  дает,  лучше  тех  кует.  А  нам  не  ве¬
лят.  Ольг  сказал:  «Не  я  Москве  ученик,  а  пущай  она
сперва  у  нас  поучится».
 — 	Ну  Ольга  и  поучили,  как  из  Рязани  шугнулп.
 — 	Ой,  про  то  забудь.  Голову  снимет.
 — 	Ладно.  Бог  те  на  помощь!
 — 	Спасибо  на  добром  слове.
 Кирилл  смотрел  рязанские  сукна.  Не  хуже  царьград¬
ских.  Потемней,  пестрины  в  них  нет,  а  работа  тонкая.
 Видел  на  торгу  многие  ремесла  —  бочаров,  утвар-
щиков,  медников,  овчинников.  Их  изделия  прельщали
Кирилла  добротной,  чистой  выделкой.  Скромны,  не  пе¬
стрят,  радуют  не  блеском,  а  нутром.
 Кирилл  почувствовал  себя  среди  ремесленников  как
дома.  Хорошие  ребята.  Не  похожи  на  греков  —  те  сде¬
лают  на  полушку,  а  нашумят  на  рубль.  Эти  на  рубль
сделают,  а  что  сделают,  суди  сам;  не  похваляются.
 — 	Люб  ты  мне,  город  Рязань!
 Он  шел  с  торгу  вдоль  Лыбеды;  за  Скоморощепской
горой  садилось  солнце.  Длинный  седой  старик  оклик¬
нул  его:
 — 	Эй,  сыпе,  не  коня  ли  покупаешь?
 — 	Не!  —  усмехнулся  Кирилл.  —  Своего  продаю.
 — 	А  чего  просишь?  —  привязался  старик.
 — 	А  ты  моего  коня  видал  ли?
 — 	Я,  сыпе,  стар,  знаю:  у  такого  доброго  молодца  и
конь  добр.
 — 	По  чем  судишь?
 — 	Добрый  молодец  —  добрый  воин.  А  в  бою  много
коней  ждут  всадника.  На  хлябивой  кляче  ты  нешь  по¬
скачешь.
 «Ну,  а  что  мне?  —  подумал  Кирилл.  —  Продам!  Ря¬
зань,  теперь  вот  она».
 Он  повел  за  собой  старика  и,  только  положив  в  пояс
 182

деньги,  удивился:  «А  я  ведь  и  впрямь  коня-то  продал!
Выходит,  приехал  домой!»
 Еще  день  не  погас,  а  уж  Кирилл  ходил,  расспраши¬
вал:
 — 	Гдей-то  тут  в  Затыиной  слободе  огородники?
 Ему  показали  дорогу.
 — 	А  не  слыхали,  есть  там  Горденя?
 — 	Это  —  у  которого  белая  капуста?
 — 	Он  самый.
 — 	Есть  там  такой.  С  того  краю  второй  дом  будет.
 — 	Ладно!
 На  другой  день  Кирилл  собрался  к  Гордене.  Он  сунул
в  суму  коломенскую  сулею,  намазал  салом  сапоги  и,
удивляясь  своей  робости,  пошел  к  огородам.
 Тут  было  хорошо.  Низко,  близко  к  реке.  Лыбедь  тек¬
ла,  поросшая  широкими  листьями  кувшинок.  Воздух
был  свежий,  пахло  землей  и  ботвою.  За  тынами  тянулись
гряды.  Пушистыми  зелеными  хлопьями  сугробилась  над
грядами  ботва  моркови.  Пунцовыми  жилами  на  плот¬
ных  и  скользких  листьях  темнела  свекла.  Кирилл  поди¬
вился  было  пустым  грядам,  но  там  спел  лук,  золотясь
бронзовой  чешуей,  и  серебряный  чеснок.  Подале  лежало
поле,  там  вразвалку  росли  огромные  голубые  кочаны  ка¬
пусты.
 Между  гряд  стояли  обширные  кади  с  водой.
 Кирилл  вошел  в  огород.  Навстречу  ему  двинулся
смуглый  черноглазый  человек,  и  в  его  бровях  или  в  пе¬
реносице,  или  в  ушах  было  какое-то  переползающее,  как
тень,  сходство  с  Анютой.
 — 	Тебя  Горденей  зовут?
 — 	По  капусту,  что  ль?  Обождать  бы  надо  с  недельку.
 — 	Капуста  капустой.  А  мне  Ашоту  повидать  надо.
Сказывали,  она  тут,  у  тебя.
 — 	У  меня.
 — 	Как  бы  ее  кликнуть?
 — 	А  зачем?
 — 	Из  Коломны  я.  Наказывали  об  доме  сказать,
 — 	Мне  скажи.  Она  мне  сестра.
 — 	Самой  надо.
 — 	Самой  нет.
 — 	Где  ж  она?
 — 	К  вечеру  будет.
 — 	Ну,  я  зайду.
 А  ты  скажи,  я  ей  передам.
 — 	Сам  скажу.
 183

— 	Беда,  что  ль,  какая?
 — 	Нет,  беды  нету.  А  наказывали  ее  спросить.  Там
баба  одна.
 — 	Постоялка,  что  ль?
 — 	Не,  соседка.  Там  об  ней  у  соседки  справлялись.
Ну  дело  бабье,  —  наказала:  скажи,  мол,  ей,  скажи  са¬
молично.
 — 	Это  уж  не  анафем  ли  ее  пришел?
 — 	Может,  и  он,  не  знаю.
 — 	А  чего  ему  надо?  Ведь  монах!
 — 	Он  теперь  расстрига.  Своим  трудом  жить  удумал.
 — 	Значит,  он  и  приходил?
 — 	Не  знаю.
 — 	Ты  ж  сказал:  расстрига.
 — 	Это  так.  А  он  ли  приходил,  не  ведаю.
 — 	Пришел  ей  сказать,  а  что  сказать  —  не  знаешь?
Что-то  я  не  пойму.
 Кирилл  подумал,  что  запутался.  А  Горденя,  помолчав,
решил:
 — 	Ты  лучше  не  приходи.  Не  сбивай  бабу.  Сколько  го¬
дов  томилась,  стала  затихать,  а  ты  опять  разбередишь.
Не  ходи  лучше.  Скажешь  в  Коломне:  не  нашел,  мол,
нету.  Идем,  капусту  посмотришь.
 — 	А  она  не  придет?
 — 	Нонче,  может,  и  совсем  не  придет.  У  ей  в  городе
кума  заболела,  позвала  по  дому  доглядеть.  Может,  задер¬
жится.  Вот,  глянь  сюда:  хороша?
 Белые  кочаны  лежали,  словно  витые  серебряные  ча¬
ши,  в  синеватых  листьях.  Желтоватые  шары,  гладкие,
будто  смазанные  маслом,  поблескивали  на  осеннем  солн¬
це,  крепкие,  как  костяные.
 — 	Чем  это  ты  их  так  выходил?
 — 	А!  Сам  дошел.  Она  тепло  любит,  а  пьет,  как  ло¬
шадь.  Только  пои.  Так  я  ей  теплое  даю  питье,  не  из  ре¬
ки,  а  из  кадей.  Вода  за  день  согреется,  вечером  —  пей.
Вот  она  у  меня  и  такая.  У  меня  тут  многие  перенять
норовят,  да  никак  не  домекнут,  как  это  я  водой  ее  ращу,
не  верят;  тут,  мол,  какое-то  другое  дело.  И  ничего  у  них
не  выходит.  Надо  любить  дело,  тогда  его  и  поймешь.
А  поди  морковь  у  меня  глянь.  Видал  такую?
 Кириллу  хорошо  было  ходить  по  этой  земле,  где  еще
утром  ступала  Анюта,  где  на  влажной  земле  не  ее  ли
виден  узкий  след.
 — 	Много  у  тебя  народу  пособляет?
 — 	А  где  его  брать,  народ?  Нешь  это  Москва?  Мы  в
 184

походы  не  ходим,  пленных  не  имаем.  Отколь  нам  руки
брать?  А  были  б  руки!  У  нас  пару  копей  дешевле  купить,
чем  одного  полоняника.
 — 	Да  Рязань  ведь  воевала.
 — 	А  ты  слыхал,  чтоб  мы  пленных  брали?  То  са¬
ми  в  полон  идем,  то  полон  на  свой  размен  спущаем.
Мы,  брате,  не  Москва.  Наш  Ольг  голову  высоко  несет,
а  дело  стоит.
 — 	Место  у  вас  такое.  Промеж  Москвы  и  Орды.
 — 	Да  уж  либо  к  одним,  либо  к  другим  бы  присло¬
нялся.
 — 	А  ежли  б  он  к  татарам  прислонился?
 — 	Ну,  я  б  в  Коломну  пошел.
 — 	Весь  народ  в  Коломне  не  уместится.
 — 	Я  про  весь  народ  не  скажу.  Он  сам  о  себе  зпать
должен.
 — 	А  народ  —  это  нешь  не  ты?
 — 	Ты  что-то  тут  плетешь!  Это  на  сытый  живот  с
тобой  говорить  надо.  А  я  еще  не  ужинал.
 Кириллу  показалось,  что  Горденя  обиделся.  И  решил
уйти.
 — 	Ты  все  ж  Анюте  скажи:  приходил,  мол,  человек
из  Коломны.  Желал  ее  видеть.  Пускай  завтра  подождет.
 — 	Скажу,  ладно.  Только  чтоб  об  этом  человеке  про¬
меж  вас  разговору  не  было.  Такое  мое  слово.
 — 	Про  того  я  ей  ничего  не  скажу.  А  ты  ей  скажи:
был,  мол,  человек  из  Коломны.  Пускай  ждет.  Надо  с  ней
самой  говорить.
 — 	Чудной  человек!  Ладно.  Приходи  завтра.
 Кирилл  ушел.  Осталась  одна  лишь  ночь  без  нее.  Толь¬
ко  одна.  Но  не  будет  ли  ночь  эта  длиннее  всех  прошлых
лет,  тяжелее  пути,  пройденного  за  эти  годы?  Она  нача¬
лась  уже  сейчас,  пока  светило  осеннее  белое  солнце.
И  кончится  она  не  раньше,  чем  солнце  снова  взойдет.
 ДВАДЦАТЬ  ПЕРВАЯ  ГЛАВА
 МАМАЙ
 Мамай  проехал  мимо  ханских  садов.
 Поверх  зеленого  седла  сверкал  его  алый  халат.  Жел¬
тые  сапоги  прижались  к  серебристым  конским  бокам
Окруженный  выбеленной  каменной  стеной,  сад  тянул¬
ся  долго.  Мамай  искоса  заглянул  туда  с  высоты  копя.
 185

Сад  простирался,  как  водоем,  полный  синевы  и  лазури.
Ветви,  уже  освобожденные  от  плодов,  качались,  и  шелест
листвы  заглушал  жалобную  женскую  песню.  Как  золотые
рыбы  в  глубине  струй,  где-то  шли  там  и  пели  хапские
жены.  Не  знали,  что  вдоль  стены  но  тропе  проезжает
Мамай,  которого  боялись  все.
 Там,  в  глубокой  тени,  шла  ханша  с  бровями,  похожи¬
ми  на  вскинутые  крылья  стрижа.  Мамай  однажды  застал
се  лицо  врасплох,  когда,  привстав  на  стременах,  заглянул
в  сад.  Теперь  не  привстал:  сзади  следовали  начальники
войск,  он  ехал  говорить  с  ханом  о  русских  делах,  о  похо¬
де  и  хотел,  чтоб  люди  видели,  как  равнодушен  Мамай  к
сокровищам  хана.  Но  глаза  косились  поверх  надменных
стен  и  ухо  внимало  шорохам  и  смутному  плачу  песни.
 К  воротам  сбежались  воины  принять  Мамаево  стремя,
по  он  круто  повернул  коня  в  ворота,  и  стража  угодливо
распахнула  их  перед  пим.
 Не  сгибаясь,  Мамай  въехал  во  двор,  и  так  же,  не  схо¬
дя  с  седел,  въехали  за  ним  всадники.
 Со  смирением  надлежало  Мамаю  войти  в  ханский
дом.  Смиренно  объяснить  позор  Бегича.  А  Мамай  въехал
победителем  и  остановил  коня  среди  цветов  и  фонтанов.
Начальнику  ханской  стражи  приказал:
 — 	Сообщи!
 И  пошел  к  дому,  как  к  себе  домой.
 Весть  о  Боже  радовала  хана.  Хан  был  поставлен  Ма¬
маем,  обязан  был  помнить  о  том,  и  потому  ненавидел
Мамая.  Хан  думал:
 «Разгром  на  Боже  смирит  гордеца.  Убыль  войска  —
убыль  Мамаевой  силе.  Позор  унизит  и  ослабит  Мамая  и
возвысит  и  укрепит  ханскую  власть».
 В  саду  под  высокими  резными  столбами  террасы  си¬
дел  хан.  Высоко  над  ним  к  цветистым  узорам  потолка
ласточки  прилепили  гнезда  и  пели,  готовясь  в  далекий
осенний  перелет.  Хан  любил  птиц.  Ноги,  зябко  поджа¬
тые,  он  покрыл  золототканым  халатом.  Длинные  глаза
исподлобья  следили,  как  дерзко  шел  к  нему,  мимо  стра¬
жи,  Мамай.  Круглые,  прозрачные,  мышиные  уши  хана
оттопырились;  розовый  тюбетей,  глубоко  надетый  на
голову,  покрывал  круглый  лоб.  После  приветствий  Мамай
опустился  на  ковер  и  замолчал,  выжидая.
 — 	Видим  беду,  —  сказал  хан.  —  Нужен  мир.  Мир
дает  сил.
 Мамай  смотрел:  вот  сидит  хан  и  рад!
 Как  пойманный  барс,  Орда  ненавидела  Мамая,  но
 186

покорялась  его  руке,  доколе  в  руке  был  меч.  Ныне,  ду¬
мали,  выпал  меч.  Меч  —  это  войско,  а  войско  побито.
 — 	Выпал  меч?  —  спросил  хап.
 — 	Нет,  хан.
 — 	А  как?
 — 	Новое  войско  есть.
 Беспокойным  взглядом  хап  оглянул  вождей,  стояв¬
ших  вокруг  Мамая.  Каждого  знал,  многие  из  пих  склоня¬
лись  на  сторопу  хана,  но  все  стояли,  робко  потупив
взгляд.  Лишь  Мамаев  пес  —  генуэзец  —  позади  других
ворочал  круглыми,  совиными  глазами.  Была  и  в  этом
Мамаева  дерзость:  являться  к  хану  со  своим  рабом.
Не  ему  ли  внемлет  Мамай,  кидаясь  опять  на  север,  когда
ласточки  уже  кличут  в  теплые  края?
 — 	Ипым  есть  нужда  ослабить  Орду.  Не  слушай  их.
 Мамай  не  понял,  о  ком  сказал  хан,  и  смолчал.  Но  на¬
хмурился:  Мамай  пе  просил  у  хана  советов,  сам  разби¬
рается  в  своих  делах.  Сам  знает  свой  путь.  Если  б  Вожа
пе  пресекла  Бегичева  пути,  если  б  Москва  пала,  пал  бы
и  хан,  ханом  бы  стал  сам  Мамай.  Иыпе  ж  нет  сил  валить
хана,  и  хан  осмелел:  судит,  будто  и  впрямь  правит  Ма¬
маем.
 — 	Надо  немедля  напасть  на  Москву.  Поход  дасг
победу;  победа  ж  не  ослабляет.
 — 	Тебе  дана  сила  Орды.  Но  силе  нужен  ум.  Смот¬
ри  ж!  —  сказал  хан.
 «Учит!  А  как  будет  рад,  если  Мамай  покорится  и  но
пойдет  в  поход.  А  как  будет  рад,  если  пойдет  и  падет.
Но  дам  ему  меда,  дам  горечи».
 — 	Пойду  и  возьму  Русь!
 Хан  угощал  туранскими  дынями.  Зеленая  мякоть  бла¬
гоухала,  как  розы.  Сок  освежал,  и  слова  складывались  в
ласковую  и  медленную  речь,  словно  их  пропитал  густой
дыппый  сок.  Так  и  следовало  беседовать  под  сенью  хан¬
ского  сада.  Мамай  говорил,  словпо,  запрятав  в  рукаве
плеть,  ласкал  ребенка.
 Вдали,  за  деревьями,  мелькнули  женские  одежды.
Жены  хана  станут  Мамаевыми  женами,  когда  лезвие
скользнет  по  ханскому  горлу.  И  прежде  всех  ханских
сокровищ  Мамай  накроет  ладонью  брови,  вскинутые  над
висками,  как  крылья  стрижа.
 Осторожным  взглядом  Мамай  проверил,  в  доверии  ли
У  хана  Пулад-Бугаир,  которому  Мамай  при  случае  пору¬
чит  ханское  горло.  Бугаир  сидел  слева  от  хана,  заботливо
поддерживая  полотенце,  о  которое  хан  вытирал  пальцы.
 187

липкие  от  дынного  сока.  Но  прежде  чем  Мамай  подмигнет
Буг  аиру,  надо  встать  и  победить.
 Мамай,  благодаря  хана  за  угощенье,  кланяясь,  улы¬
баясь,  встал.
 Ветер  раздувал  халат.  Мелкая  дождевая  пыль  уже
студила  лицо.  Конская  спина  намокла,  и  воины  сдер¬
нули  с  седла  отсыревшее  покрывало.  Мамай  медленно
ступил  в  стремя  и,  не  оглядываясь,  поехал  навстречу
ветру.
 Ветер  дул  с  севера.  С  Москвы.  Он  нес  осень  и  холод.
Он  бил  навстречу.  И  Мамай,  опустив  недобрый  бугрова-
тый  лоб,  хлестнул  лошадь.  Надо  было  спешить.
 Не  хуже  ханского  высился  его  дом.  Хорезмийские
мастера  выточили  высокие  столбы,  изукрасили  обращен¬
ные  к  саду  стены  росписью  и  глазурыо.  И,  словно  по  за¬
пекшейся  крови,  прошел  хозяин  войск  по  коврам.  Бер-
наба  шел  за  ним  следом.
 Клим  подал  Мамаю  теплый  халат,  стянул  тесные  са¬
поги,  пододвинул  красные  туфли  и  стал  у  стены.
 Мамай,  не  оборачиваясь,  спросил  Бернабу:
 — 	Пойдешь  со  мной?
 — 	Я  боюсь  твоей  прыти.
 — 	Не  надеешься?
 — 	Собери  хороших  воинов.  Обожди,  если  их  нет  сей¬
час;  не  полагайся  на  остатки.
 — 	Некогда.  Все  готово.  Воины  ждут.
 Бернаба  взглянул  в  сад.  Рано  смеркалось.  Покачи¬
вались  ветви,  по  листьям  хлестал  дождь.  Если  остаться,
вдруг  забудет  о  нем  Мамай  —  победит  и  забудет.  Это
озпачало  гибель.  Что  станет  он  делать  один  в  чужой
Орде?  Если  пойти  и  Мамай  там  погибнет,  что  станет  он
делать  один  в  лесах  Руси?
 — 	Русскому  языку  учишься?  -—  спросил  Мамай,  буд¬
то  понял  Бернабову  мысль.
 — 	Учусь.
 — 	То-то  же!
 — 	Когда  мы  пойдем?
 — 	Передовых  вышлю  утром.  Днем  пойдем  все.
 Мамай  посмотрел  на  Клима:
 — 	И  ты,  рязан,  пойдешь.  Русской  речи  Бернабу  в
пути  учить  будешь.
 — 	Хотел  бы  сперва  свою  молитву  совершить,  хо¬
зяин.
 — 	Не  запрещаю.
 — 	Благодарю,  хозяин.
 188

За  долгие  годы  Мамай  привык  к  этому  рабу.  Клим
одобрительно  улыбался,  когда  Мамай  стравливал,  как
псов,  ханских  родичей.  Клим  всегда  был  на  стороне
Мамая.  Радовался  Мамаевым  радостям,  печаловался  о
горестях  Орды.  Ныне,  в  дни  сборов,  приготовил  хозяину
одежду  и  оружие  и  припасы  в  поход.
 — 	Оружие  и  хозяйство  к  походу  осмотрел,  хозяин,  —
исправно.  На  кольчуге  верх  давал  перековать,  принес¬
ли,  —  искусно  выправили.
 — 	Ступай.
 Клим  вышел  и  поскакал  из  садов.
 Вокруг  города,  между  садами  и  на  обширных  пусты¬
рях,  стояли  кочевые  войлочные  юрты  прибывших  издале¬
ка,  прикочевавших  из  дальних  степей.  От  юрт  пахло
кислым  молоком,  скотом,  дымом.  Многие  высились  па
широких  телегах,  готовые  в  дальний  путь;  у  других  стоя¬
ли  лишь  решетчатые  костяки,  и  теперь  женщины  покры¬
вали  их  широким  войлоком.  Кое-где  варили  еду,  сгибаясь
над  котлами.  У  иных  дым  поднимался  сквозь  верха
юрт  —  эти  опасались  дождя  и  костер  разложили  внутри,
по-зимнему.  Чем  ближе  был  город,  тем  становилось  тес¬
нее.  Никогда  не  видел  Клим  столько  людей,  толпившихся
у  городских  ворот.  Но  он  горячил  коня,  и  конь  расталки¬
вал  пешеходов  грудью.
 Православная  церковь  стояла  невдалеке  от  базара.
Трудно  стало  пробираться  сквозь  город  Сарай.  Улицы
узки,  парод  толпился  в  них.  На  крышах  стояли  женщи¬
ны.  Псы  лаяли  с  крыш.  Гнали  овец,  и  овцы  запружали
улицы.  Ехали  всадники,  жались  к  стенам  пешеходы.
Катились  на  пешеходов  и  на  овец  огромные  колеса
арб.  Визжали  верблюды.  Рев  стад,  лай,  бубны  и  крики;
скрип  колес,  и  ржание,  и  грохот  барабанов  стояли  над
городом.
 Чем  дальше  продвигался  Клим,  тем  тесней  и  оглуши¬
тельней  волновался  Сарай.  И  уже  не  коня  приходилось
хлестать,  а  толпу,  чтоб  пробиться.  Не  будь  Клим  Мамае¬
вым,  не  смел  бы  и  в  седло  сесть,  а  плеть  в  руки  взять  и
подавно.  Но  Мамаеву  человеку  сходило  все.
 Вокруг  церкви  жались  глиняные  стены  русских  жи¬
лищ;  кровли  их,  настланные  плоско,  как  у  татар,  либо
возвышающиеся  каменными  куполами,  подобными  юртам,
мало  отличались  от  строений  татар.  В  эти,  тихие  сейчас,
переулки  сходились  русские  люди  —  купцы,  и  рабы,
и  монахи,  и  служивые  люди;  одни  молитвами,  другие

русской  беседой  умеряли  тоску  по  родиие.  Их  в  Ордо
было  много.
 Орда  ткала  шелковистые  ткани,  привозила  шелка  из
Китая  и  из  Ирана,  мяла  кожу,  холила  сафьян,  нежную
юфть,  добывала  краски,  ковала  мечи,  пряла  шерсть  и
сбывала  свои  товары  на  север,  на  полудень,  на  закат.
И  русские  купцы  скупали  на  ордынских  базарах,  вьючи¬
ли  на  верблюдов,  направляли  и  степью,  и  Волгой  в  свои
города  дорогие  степные  товары.  А  торг  не  шел  без  при¬
казчиков,  без  попов,  без  слуг.  Всяких  сословий  русские
люди  теснились  в  Сарае.
 Клим  прошел  в  церковь.  Теплилась  лампада  перед
образом  Дмитрия  Солунского.  Во  имя  Дмитрия  Солун-
ского  паречен  Московский  киязь  Дмитрий.
 Клим  посмотрел  на  святого,  восседающего  на  княже¬
ском  тропе  с  мечом  в  руках.  Недобрый  взгляд  скошен  па
врага,  и  рука  осторожно  вынимает  меч  из  ножен.  Знали
па  Москве,  чьим  именем  наречь  русского  князя!  И  Клим
набожно  перекрестился  на  образ.
 Он  кланялся,  пока  вошел  и  опустился  на  колени
широколобый  горбоносый  поп.  Тогда  Клим  встал  и  подо¬
шел  к  попу,  прося  исповеди.
 Они  отошли  к  черному  уединенному  налою;  там,  стоя
под  широкой,  как  у  воина,  поповской  ладонью,  Клнм  рас¬
сказал  о  чаяниях  Мамая,  заутра  собирающегося  в  поход
на  Русь.
 Когда  Клим  пробирался  назад  сквозь  городскую  давку,
боковыми  проулками  скорый  монах  уже  торопился  на¬
встречу  северному  ветру.
 На  окраине  ряса  мелькнула  в  тени  одинокой  лачуги.
Сумерки  сгущались,  сутки  перекатили  в  ночь.  Но,  видно,
зорок  был  человек,  который  вывел  со  двора  лачуги  коня
и  погнал  его  вскачь  в  ту  сторону,  где  небо  еще  отливало
зеленоватым  туманом  холодной  зари.
 А  когда  заря  забрезжила  на  востоке,  передовые  сотни
вышли  из  стен  Сарая,  и  следом  за  ними,  в  полдень,  ки¬
нулся  в  поход  Мамай.
 Он  сидел,  вглядываясь  в  даль,  словно  цель  была  близ¬
ка.  Хлестал  коня  и  тотчас  осаживал  его  твердой  рукой.
Но  помыслов  удержать  не  мог,  и  они,  опережая  его,  опе¬
режая  передовые  отряды,  опережая  ветер  и  слух,  рыска¬
ли  по  ордынским  степям,  как  волки,  мчались,  как  белки,
сквозь  русские  леса,  перелетали  реки  и  броды,  как  пти¬
цы,  стремясь  скорее,  скорее  удариться  грудью  о  камен¬
ные  стены  Москвы.
 190

ДВАДЦАТЬ  ВТОРАЯ  ГЛАВА
ОЛЕГ
 Олег  сидел  в  седле  чуть  наискось,  левым  плечом  впе¬
ред.  Расшитая  белым  узором,  красная  попона  покрывала
конские  бока,  тяжелая  бахрома  свисала  до  колен  коня  —
татарское  изделье  либо  алапское.  Олег  возвращался  из
монастыря.
 Пусть  у  Дмитрия  есть  за  Москвой  Троица  в  глухом
лесу,  в  дебрях.  Троица  темна  и  сурова.  Олег  выбрал  вы¬
сокий  берег  над  светлой  Солотчей,  где  пад  песчаной
кручей  высятся  необъятные  сосны,  где  в  дубовых  рощах
теперь,  на  осеннем  пролете,  собираются  стаи  звонкоголо¬
сых  птиц.  Тихое  струение  реки,  шелест  рощ,  птичий
доверчивый  переклик  —  там  все  славит  жизнь,  и  Олег
поставил  в  том  месте  монастырскую  церковушку,  а  для
себя  теремок,  чтоб  было  где  уединиться  от  забот,  а  когда-
нибудь,  может,  и  жизнь  завершить  перед  широким  про¬
стором  тишины  и  мира.
 Оп  возвращался  из  любимых  мест,  и  подсушенные
ночным  заморозком  травы  похрустывали  и  ломались  под
бодрой  поступыо  копя.  С  Олегом  ехали  немногие  отроки
из  дружины  да  двое  родичей.  О  ту  пору,  завершающую
летнюю  страду,  все  разъехались  по  своим  уделам  соби¬
рать  оброки  и  подати,  и  Олег  не  задерживал  никого.
Битва  прошумела  па  Боже,  тучу  пронесло  стороной  от
Рязани,  и  теперь  все  сулило  спокойную,  надолго  мирную
жизнь.
 Холод  воздуха  такой,  что  видно  дыхание;  белая  трава
над  черной  землей;  пылающая  желчь  лесов  и  синева  неба
впереди  —  осень,  синевой  и  силой  осенившая  каждого  че¬
ловека,  уставшего  от  летних  тревог.
 Когда  высоко  па  поляне  поднялись  городские  стены,
Олег  выпрямился  в  седле,  и  спутники  его  подтянули  по¬
водья.  Олег  сидел  в  седле  легко,  и  конь  ступал  легко.
Рязанская  земля  постукивала  под  резвым  копытом.  Про¬
ехали  огороды,  где  на  грядах  еще  лежали  синие  комья
кочанов,  и  молодая  женщина  с  рябиновым  ожерельем  на
шее  приложила  руку  к  глазам,  вглядываясь  в  нарядную
дружину,  но  тотчас  запахнула  лицо  платком  и,  кланяясь
поясно,  пропустила  великого  Рязанского  князя.  Лишь
рябиновое  ее  ожерелье  свесилось  из-под  платка,  и  Олег
покосился  на  него  пристальным  горячим  взглядом.
 Он  проехал  под  темным  сводом  Духовских  ворот  и
 191

заметил  иней  на  серых  бревнах  стен,  куда  еще  не  до¬
бралось  солнце,  и  лазоревый  шелом  неба  в  арке  ворот.
Князь  искоса  оглянулся,  склонили  ль  спутники  головы,
проезжая  ворота.  Следовало  головы  склонить  не  потому,
что  свод  ворот  низок,  а  из  почтения:  велика  честь  всту¬
пать  в  город  Олега.
 Князь  повернул  коня  по  узким  улицам.  Встречные
жались  к  стенам,  кланяясь  ему,  дивясь  ему,  чтя  его,  но
он  смотрел  вперед  на  частые  повороты  улицы,  на  красные
карнизы  над  серым  дубом  строений,  кое-где  за  забора¬
ми  —  резные  столбы  крылец,  кое-где  чешуйчатые  острия
церквей  и  размалеванные  верха  теремов.  Резко  из-за
стен  вспыхивали  осенняя  листва  да  черные  ветви  уже
оголенных  берез.  Изредка  вскидывалась  воронья  стая  и
уносилась  прочь  с  граем  и  шелестом.
 Дружно  поднял  Олег  свой  город  из  пепла.  Едва  ми¬
нуло  пять  лет,  а  уже  потемнели  дубовые  рязанские  сте¬
пы;  кому  было  строиться,  построились  разом,  никто  не
хотел  отстать.  Только  из  слобод  еще  доносились  стуки
топоров  да  возгласы  плотников.  Да  и  там  торопились
достроиться  до  холодов.  Снова  стоит  город,  словно  и  не
было  беды.  Много  на  Рязань  легло  дубов,  безотказно
давал  их  Олег  своему  городу,  поредели  рощи  по-над
Трубежом  и  по  Оке-реке.  Теперь  вся  дубовая  стоит  Ря¬
зань.
 «Крепка!  —  помыслил  Олег.  —  Дуб  год  от  года  креп¬
че  становится».
 Л  спутники,  едучи  позади,  скинули  на  седла  дорож¬
ные  армяки  и  чванились  дорогими  кафтанами  перед  со¬
тнями  глаз,  отовсюду  —  из  домов,  из  щелей,  из  ворот  —
провожающих  Олега.  Когда  он  въехал  на  княжой  двор,
его  удивило,  что  челядь  толпится  у  крыльца.  Быстрый
глаз  тотчас  приметил  потную,  грязную  лошадь  без  седла
с  татарским  тавром  на  крупе.
 «Чей  степняк?»  —  но  не  спросил:  негоже  домой  всту¬
пать  с  вопросом,  будто  чужому.  Еще  отроки  не  ухватили
повод  коня,  а  Олег  уже  сошел,  осторожно  ступая  на
больную  ногу.  Шестой  год  рана  не  заживает,  а  великому
князю  не  честь  хромать.  Чтоб  не  хромать  перед  пародом,
норовил  с  коня  сходить  у  самого  крыльца,  а  в  седло
вскакивал  сразу  с  порога.  Руку  б  ссекли,  не  столь  бы
горевал  —  шрам  на  лице,  рука  ли,  ссохшаяся  от  раны,
украшают  воина.  Нога  —  не  то,  князю  надлежит  прохо¬
дить  между  людьми  гордо,  легко:  не  к  лицу  великому
князю  прыгать,  как  воробью.  Чтобы  сгладить  свою  по-
 192

сгупь,  Олег,  шагая,  выпрямлял  грудь,  высоко  вскидывал
плечи  и  не  видел,  что  хромота  его  от  этого  усугублялась
в  глазах  людей.  Часто  приходила  досадная  мысль:
 «Вон  Дмитрий  из  битв  невредим  выходит».
 Однажды  боярин  Кобяк  подольстился:
 — 	А  мнится  мне,  княже,  Дмитрий-то  трусоват:  в  по¬
ходы  ходит,  а  ран  не  имеет.
 Но  сам-то  Олег  знал:  Дмитрий  не  бережется.  Оттого
и  сам  всегда  в  сечу  лез,  опасался,  не  дошло  б  до  Дмит¬
рия,  что  Рязанский,  мол,  Олег  оробел.  А  небось  рад  бы
Дмитрий  сказать  «Князь  Ольг  робок».
 — 	Нет,  Дмитрий  Иванович,  не  дам  тебе  сих  слов
молвить!
 Молча  Олег  вошел  в  сень  терема.
 — 	В  гридне,  княже,  гонец  ждет.
 — 	Чей?
 — 	Ордынской.
 — 	Пущай.  Сперва  омоюсь.
 — 	Бает:  весть  велика.
 — 	С  Орды-то?  Обождет!
 Отрок  лил  князю  воду  из  ордынского  медного  кув¬
шина,  и  вода  будто  пела,  струясь  в  чеканную  лохань,
касанье  струи  о  медь  рождало  звон,  похожий  на  даль¬
нюю  песню.  Хотелось  ее  слушать,  не  расставаясь  с  теп¬
лой  струей.
 Раздумывая,  утирался  холщовым  рушником:  чего
может  быть  с  Орды?  Побита,  опозорена  —  не  скоро  ее
голос  заговорит  русским  ушам,  да  и  заговорит  ли?  Не  по¬
желают  ли  отныне  жить  с  нами  в  ладу,  проложить  твер¬
дый  рубеж,  каков  был  встарь  с  половчанами?  Не  о  том
ли  и  весть?  Едут,  мол,  дружбы  твоей  искать.  Вот  и
выйдет,  что  чужими  руками  Рязань  ордынский  жар  за¬
гребает.  На  Москву  злы,  а  с  Рязанью  сдружиться  взду¬
мают.
 Он  сел  па  широкой  скамье,  покрытой  черным  ковром,
и  рукой,  изукрашенной  перстнями,  разгладил  влажные
волосы.  В  дверь  всунулась  голова  Софрония,  княжеского
духовника:
 — 	Дозволь,  княже.
 — 	Вступи.
 Софроний  был  и  умен,  и  скрытен,  а  от  скрытности
казался  пуще  того  умен.  Вокруг  люди  сказывали  своп
думы  открыто,  мыслили  вслух,  и  многие  Софрония  не
лю  илн.  поп,  а  голова  гола,  голос  сипл.  Но  ученость
одняла  Софрония,  и  зеленый  кошачий  глаз  косился  на
 13  Живая  вода  Непрядвы
 193

Олега,  пока  сперва  образам,  а  после  князю  воздавал  оп
честь.
 — 	Ну,  отче?  —  спросил  Олег.
 — 	Человек  с  Орды.
 Чего  весь  дом  его  торопит?  Ниже  ли  Рязань  Орды?
Но,  уступая  Софрониеву  слову,  Олег  послал  отрока:
 — 	Кличь!
 Оказалось,  что  гонец  уже  ждал  за  дверью:  он  пере¬
шагнул  через  высокий  порог  и  стал  у  двери.
 Гонец  торопливо  перекрестился  и  поклонился  князю.
Стоял  худ,  бел.  Одежина  испылилась,  волосы  сбились
космами.  На  белом  лице  лишь  рот  пылал  и  язык  жадно
облизывал  воспаленные  губы.
 — 	Что  у  тебя?
 Давно  рвавшийся  к  великому  князю  через  ветры  и
степи,  через  тишину  и  мрак  лесов  гонец  едва  раскрыл
рот,  вдруг  задохнулся,  словно  только  что  добежал.  По¬
краснел,  и  только  губы  без  голоса  выговорили:
 — 	Батюшка  государь...
 И  слова  срывались,  застревали,  присвистывали,  то
вдруг  вскрикивали,  то  шептали,  пока  он  сообщил  наконец
о  выступлении  в  поход  всех  сил  Мамая.
 — 	За  обиду  карать!  —  выкрикнул  напоследок  гонец.
 —*  Да  на  Москву  ведь!  —  возразил  Олег.
 — 	За  русскую  обиду,  господине!  —  настаивал  гонец.
 — 	Рязань  обиды  им  не  чинила...
 Олег  быстро  вдруг  перебил  себя  самого:
 — 	А  Москве  о  том  вестимо  ли?
 — 	Одна  весть  —  тебе.
 — 	Кто  тебя  шлет-то?
 — 	Весть  тую  на  русской  двор  полонянин  Клим  донес,
Мамаев  холоп.  От  самого  Мамая  слыхал.  А  мы  сборы
зрили.
 — 	Кого  же  сбирать  Мамаю-то?
 — 	Наскреб  великое  войско.
 — 	Да  то  ведь  поскребыши.
 — 	А  тысячев  шестьдесят  будет.  А  то  и  того  поболе.
 — 	Ты-то  сам  кто?
 — 	Твой  конник.  В  Сарае  иноческий  сан  соблюдал  для
отвода  глаз.
 — 	Ну,  вели  баню  согреть.  Мойся.
 Гонец  ушел.  Злая  радость  уже  подступала  к  Олегову
сердцу.  Вот  оно!  В  Москве  не  ждут,  пируют  победу,  еще
вожский  хмель  по  головам  бродит,  а  уж  срублен  гроб,
 194

что  поставит  Москва  на  стол  заместо  нонешних  яств  и
празднеств.
 Князь  обернулся  к  Софронию:
 — 	Вот  оно,  как  побеждать  Орду.
 В  Москву  бы  слать  надо!  —  осторожно  посовето¬
вал  поп.
 Олег  отвел  от  него  глаза;  эти  все  к  Москве  гнут,
Евфросинья  заодно  с  ними.  Олег  быстро  отмолвился:
 — 	Сперва  помыслить  надо:  Москве  сослужим,  а  перед
Ордой  с  чем  встанем?  Свои  все  в  разъезде:  урожай  сгре¬
бают  по  вотчинам,  а  московской-то  заступы  мы  не  виды¬
вали.
 — 	В  Москве  земля  русская!  —  сказал  Софроний.  —«
Гонца  можно  слать  туда,  никто  о  том  не  сведает.
 — 	Л  коли  тайное  да  станет  явно?
 — 	То  от  нас.
 — 	То  и  от  гонца.  Да  и  от  Дмитрия.
 — 	У  гонца  —  язык  короток.  А  у  Дмитрия  —  ум
долог.
 Вошел  отрок:
 «—  Гонцу  где  отнонь  быть,  господине?
 — 	Пущай  в  дружину  идет.  Скажет:  я  послал.
 Чуть  ссутулясь,  Олег  встал.  Софроний  рассеянно  сле¬
довал  за  ним.
 Прежде  чем  выйти  в  сени,  Олег  ответил:
 ■—  Не  решаю,  отче.  Сперва  размышлять  буду.
 И,  прихрамывая,  пошел  к  лестнице.
 Вот  оно!  Сломлена  голова  Орды,  а  раненый  зверь,  из¬
дыхая,  тщится  придушить  ловца.  Оба  задохнутся!  Тогда
встанет  Рязань  на  шеломе  всей  земли  Русской!  О  нет,
он  не  пошлет  гонца  в  Москву!  Пущай  Дмитрий  пирует,
сладка  смерть  за  медовой  чашей.
 Вверху,  против  лестницы,  Олег  увидел  лампаду,  пы¬
лающую  перед  Нерукотворным  Спасом.
 Олег  уже  ступил  на  нижнюю  ступень  лестницы,  но
остановился,  запрокинув  к  иконе  голову:
 Ьлагослови  мя,  боже,  мню:  волей  твоей  сотворено
сие.  1е  дерзну  стать  супротив  тя  —  не  вырву  чашу  у
раба  твоего  князя  Дмитрия,  не  отведу  его  от  карающей
десницы  твоей,  пе  вложу  мечь  заместо  чаши  в  руку  его.
И  набожно  перекрестился.
 Софроний  немного  постоял,  видя,  как  Олег  легко  под-
шлея  наверх  к  Евфросинье,  и  быстро  пошел  с  велико¬
княжеского  двора.
 13*
 195

ДВАДЦАТЬ  ТРЕТЬЯ  ГЛАВА
ДМИТРИЙ
 Когда  отгремели  московские  колокола  и  растаяли  ла¬
данные  дымы  молебнов,  когда  затихли  пиры,  отпраздно¬
вавшие  победу  на  Воже,  когда  иссякли  вдовьи  слезы  и
приутихли  материнские  плачи,  только  тогда  тяжесть
свалилась  с  плеч  Дмитрия.
 Он  встал  еще  затемно.  Тихо  ложился  снег.  Слабо
брезжило  утро.  Одеваясь,  послал  отрока,  молодого  кня¬
жича  Белозерского,  на  двор:
 — 	Пусть  коня  подведут.  Да  чтоб  скоро.
 В  это  свежее,  снежное  утро  Дмитрию  захотелось  про¬
гуляться  по  московским  слободам.  Он  вспомнил:  ехали
в  Сетунь,  на  охоту,  и  за  тыном  у  Валуя  пела  девушка-
рязанка  про  злых  татаровей.  Вот  встретить  бы  ее  сейчас,
приласкать,  сказать:  отомстили  татарам  за  все  ее  стра¬
дания...
 Едва  звякнула  цепь  у  крыльца,  Дмитрий  был  уже  па
дворе.  Отрок,  приминая  зелеными  сапожками  молодой
снег,  стоял  в  красном  полушубке  и  в  лисьей  шапке,  по¬
глаживая  шею  горячего  каракового  коня.
 — 	Сполнено,  государь.
 Дмитрий  постоял,  радуясь  свежему  запаху  снега.
На  нем  был  полушубок  с  беличьей  выпушкой,  и  только
короткий  меч  на  красном  ремне  изобличал  в  нем  воина.
Сказал  отроку:
 — 	Сбегай  за  конем  себе.
 А  сам  приподнялся  на  стременах,  заправил  под  себя
полы  и  слегка  поиграл  конем,  рванул,  осадил,  чтоб  чув¬
ствовал  над  собой  руку.
 Вдвоем  с  отроком  они  проскакали  через  расступив¬
шихся  воинов,  выехали  на  Москву,  поскакали  слободами,
малолюдной  дорогой  к  Валуевой  вотчине.  Из-под  конских
копыт  вырывались  тяжелые  комья  снега,  взметались  с  де¬
ревьев  вспугнутые  стаи  ворон,  кое-где  женщины  в  ярких
шалях  пугливо  запахивали  за  собой  калитки  или  взбегали
на  высокие  крыльца  —  от  воинов  всякого  можно  ждать.
 Не  доезжая  Валуя,  Дмитрий  натянул  узду.  Отрок  по¬
зади  замер.  Дмитрий,  сдерживая  топтавшегося  коня,
прислушался:  нет,  нынче  никто  не  пел  за  валуевым  ты¬
ном.  Когда  скакал  сюда,  не  подумал,  что  песни  может
и  не  быть.  Оглянулся  на  отрока.  Княжич  смотрел  на  не¬
го,  полный  готовности  мчаться  по  единому  знаку  Дмит¬
 196

рия.  Лисья  шапка  низко  сползла  на  узкий  высокий  лоб
мальчика.
 Дмитрий  шагом  проехал  мимо  валуева  тына.  Но  тын
был  высок,  и  двор,  сколь  удалось  Дмитрию  заглянуть,
пуст.
 Улочка  отсюда  круто  спускалась  к  речке.  Так  же,
шагом,  Дмитрий  поехал  вниз.  От  реки,  словно  распятая,
низко  склонив  голову,  шла,  вскинув  на  коромысло  руки,
женщина.
 Дмитрий  быстро  спрыгнул  с  седла  и  отдал  повод  Бе¬
лозерскому:
 — 	Отведи,  отроче,  коней  в  гору  да  постой  там.
 И  пошел  к  реке.
 Женщина,  заслышав  скрип  снега,  остановилась.  Тре¬
вожно  подняла  лицо.  Все  лицо  ее  было  закрыто  платком;
лишь  единственный  глаз  выглядывал.  Длинный,  тоскли¬
вый,  ласковый  глаз.
 —■  Воду  несешь?  —  спросил  Дмитрий.
 — 	Сам,  что  ль,  не  видишь?
 — 	Дай  испить.
 Она  повернула  на  плече  коромысло,  и  бадья  подплыла
к  Дмитриевым  устам.  Глотнув  нестерпимо-ледяной  воды,
он  вытер  ладонью  усы.
 — 	А  чего  ж  не  колодезную  пьете?
 — 	У  нас  намедни  в  колодце  кот  утоп.  А  освятить  не
успели.  Что  ж,  нам  поганую,  что  ль,  пить?
 — 	Поганую  не  надо.
 — 	Потому  вот  и  носим.
 — 	А  тя  как  звать-то?
 — 	Санькой.
 — 	Ты  рязанка,  что  ль?
 — 	А  почем  знаешь?
 — 	Песню  твою  слыхал.
 Она  засмеялась.
 — 	Ты  чей  сам-то?
 — 	Из  Кремля.
 — 	О,  высоко  живешь!
 Я  слыхал:  пела  ты  об  татарах;  сказывают,  ты  от
них  натерпелась.
 Она  опустила  голову:
 — 	Довелось.
 Так  нету  более  тех  татар.  Все  за  тебя  ответили.
 — 	Как?
 — 	Головами  ответили.  Слыхала?
 197

— 	Кто  ж  не  слыхал?  Мне  б  хоть  издали  Митрия-то
Ивановича  увидеть.  В  ноги  бы  поклонилась.
 — 	Митрий  об  тебе  знает.  Слыхал.  И  велел  сказать:
«Будешь  по  Кремлю  идти,  пой,  как  в  праздник;  не
бойся».
 — 	Чудная  речь:  будто  обо  мне  говоришь,  а  будто  не
со  мной.
 Она  пригнулась,  поставила  бадьи  в  снег  и  встала,
глядя  на  Дмитрия.
 — 	Чего  те  надо-то?  Не  пойму.
 Дмитрий  подумал,  как  хотелось  ему  поехать  к  ней
прямо  с  битвы,  обрадовать,  одарить,  сесть  возле  нее  и
попросить  ее  песен;  о  ее  песне  помнил,  стоя  на  Воже.
А  теперь  не  знал,  что  еще  ей  сказать.
 — 	Дай  пособлю  ведра  поднять.
 — 	Расплещешь.  Я  сама.
 — 	Ежели  приду,  споешь  тогда?
 — 	Лучше  петь,  чем  плакать.  Потому  и  пою.  А  дове¬
дется  те  увидеть  Митрия-то,  поклонись  ему.  Да  ему  нев¬
домек  будет,  от  кого  тот  поклон.
 — 	Ну  что  ж.  Поклонюсь...  прощай.
 Он  вышел  в  гору.  Когда  сюда  ехал,  думалось,  радостно
ему  будет  прервать  ее  песню,  крикнуть  ей  через  тын:
 — 	Пой  веселей.  Теперь  некому  тебя  обижать!  —«
и  проехать  дальше.
 А  вышло  не  то.
 Они  возвратились  в  Кремль.
 У  крыльца  стоял  без  шапки  незнакомый,  постыдно
лысый  поп  с  позолоченным  крестом  на  шее.
 — 	Откуда  такой?  —  удивился  Дмитрий.
 — 	Дожидаюсь  тебя,  государь,  из  Рязани!  —  после
приветствий  сказал  Софроний,  поднимаясь  вслед  за
князем  на  разрисованное  алыми  полосами  высокое
крыльцо.
 — 	А  чего?
 — 	Беда,  государь!  Без  устали  до  тебя  скакал:  к  нам
весть  пришла,  будто  Мамай  на  Москву  собрался.
 Дмитрий  остановился.
 — 	Откуда?  Давно  ль  я  их  отогнал?
 — 	С  Орды  на  Рязань  гонец  прибыл.  Говорит:  идут.
 «Опять?  Готовиться?  Биться?  Успею  ли?»
 — 	Это  Ольг,  что  ль,  тебя  прислал?
 — 	Нет,  государь.  Ольг  не  слал.  Я  сам.
 — 	Чудно!  Эй!  —  крикнул  он  Белозерскому.  —  Погоди
слезать!  Скачи,  отроче,  до  князя  Боброка.  Ежли  дома
 198

вахватишь,  чтоб  немедля  ко  мне.  —  И  обернулся  к  Соф-
ронию:  —  Ты  поп,  что  ль?
 —  Ольгов  был  духовник.
 Перегнувшись  через  перила  крыльца,  крикнул  во
 двор:
 — 	Яклев!
 — 	Тута,  государь!
 Дмитрий  приказал  разослать  по  боярам:
 — 	Чтоб  живо  сюда  сбирались!
 И  возвратился  к  Софронию:
 — 	Вон  оно  что?  А  чего  ж  сюда  прискакал?
 —=  Государь,  земля-то  Русская  не  ждет  ведь  беды.
Может,  упасем  ее  от  беды-то!
 —-  Увидим!  Шапку  надень.  Волосом-то  ты  не  вельми
богат,  а  нонче  студено.
 — 	Вон  ты  какой,  государь!
 Дмитрий  засмеялся:
 — 	А  какой  же  еще?!
 — 	Рад  бы  тебе  служить,  государь!
 — 	Иди,  я  тебя  кликну.
 И  велел  воину  проводить  рязанского  попа  на  покой.
Но  сам  не  был  спокоен,  пока  не  увидел  во  дворе  Боброка
на  черном,  покрытом  белой  пеной  коне.
 Дмитрий  Михайлович!
 — 	Знаю,  знаю.  Отрок  твой  поведал.  Успеем,  сберемся.
Что  ж  мы,  дурее  Орды,  что  ли?
 — 	Да  тяжело  ведь.  От  Вожи  плечи  ноют,  а  тут
опять...
 — 	Коли  плечи  ноют,  знать,  голова  цела..  С  Коломны
Московские  полки  идут,  так  я  уж  послал  —  вернуть  их
назад  в  Коломну.  Успеем,  Дмитрий  Иванович.
 Когда  все  собрались,  вызвали  Софрония,  и  Дмитрий  и
бояре  выслушали  его.  Поп  повторил  свою  весть  и  вдруг
горячо,  торопливо,  словно  боялся,  что  кто-то  прервет,  рас¬
сказал  о  Рязани,  об  Олеге,  все,  что  накопил  в  себе.
 Дмитрий  спросил  Тютчева,  собравшегося  уже  уходить,
когда  совет  кончился:
 *—  Ты,  боярин,  я  чаю,  татарскую  молвь  разумеешь?
 — 	Говорю  по-татарски,  государь.
 1  БУДь  готов.  Может,  поехать  туда  понадобится.
 Рад  порадеть,  Дмитрий  Иванович.  Я  вот  давно
сбирался  сказать.  Намедни  ко  мне  из  рядов  купцы  прихо¬
дили:  скажи,  говорят,  государю.  Ежели  надо  будет  в  чем
татар  перешибить,  пущай:  мы  казны  для  того  не  поща¬
дим.  Очень,  говорят,  велико  от  татар  притеснение  торгу.
 199

— 	То  давно  знаю.  Вызволим  Русь,  им  легше  станет.
Но  иное  тяжко:  Орда  города  паши  жжет,  народ  гнетет,
а  мы  ей  за  то  дань  платим.  Л  деньги  и  без  купцов  есть:
дань-то  татарам  с  народа  собираю  я;  отседа  и  деньги,
чтоб  татар  бить.
 Тютчев  быстро  сошел  с  крыльца.  Пока  сидели  у  Дмит¬
рия,  непрочный  осенний  снег  стаял,  а  теперь,  к  вечеру,
земля  опять  начала  леденеть  и  громко  хрустела  под  ско¬
рыми  легкими  шагами.
 На  переулке  Тютчев  остановился,  еще  не  решив,  идти
ли  вниз  —  к  дому,  свернуть  ли  в  собор  —  отстоять  ве¬
черню.
 Тютчев  ступил  на  белые  ступени  коренастого  Спаса,
и  тотчас  перед  ним  поднялся  лохматый  круглоглазый
старик  и,  протягивая  вперед  длинные  скрюченные  паль¬
цы,  крикнул:
 — 	Остановись,  боярин!
 Тютчев  подумал:  «Юрод?  Блаженный?»
 Ими  полна  Москва,  они  на  всех  папертях  и  во  всех
дворах.  К  ним  нисходили  милостиво,  ибо,  кроме  мило¬
сти,  для  них  не  было  ничего  ни  в  Москве,  ни  по  всей
Руси.  Калеки,  старцы,  старые  воины,  погорельцы  и
сироты  —  все  шли  к  церквам,  к  монастырям,  к  харчев¬
ням.
 — 	Чего  тебе?
 — 	Боярин!  Глянь  на  мою  наготу,  на  убожество,  на
старость!  Глянь  —  мне  легче  будет.  Легче  будет,  что  хоть
один  из  вас  видит  сие!
 Тютчев  разгневался:  ему  хотелось  в  соборной  тишине
постоять  и  обдумать  предстоящую  поездку  в  Орду,  а  тут
какой-то  юрод  лезет  со  своими  болестями.  Он  нетерпели¬
во  шагнул  на  вторую  ступень  и  протянул  старику  по¬
лушку:
 — 	Помолись,  старче!
 Но  старик  ухватил  черную  полу  Тютчева:
 — 	Постой,  постой!  Дай  досказать!
 — 	Чего  тебе?
 — 	Я  с  самой  Вори-реки  шел.  От  Троицы.  Еле  дошел.
Дай,  думаю,  московского  боярского  слова  поищу,  может,
хоть  в  Москве,  думаю,  правду  скажут!
 — 	Говори!  —  насторожился  Тютчев.
 — 	Убога  Москва.
 — 	Москва-то  убога?
 — 	А  не  золотей  нашего  Шеренского  леса.  Град  выше,
а  нужда  глубже.  Глянь:  сколько  тут  нас  —  юродов,  ка¬
 200

лек,  на  морозе,  голых  и  сирых.  Избы  тут  велики,  а  видал,
как  в  тех  избах  дети  корки  грызут,  как  лебеду  мякиной
заедают?
 — 	А  где  ж  того  нет?  То  от  бога.  Был  богатый  Лазарь,
а  другой  брат  —  бедный  Лазарь.
 — 	Я  троих  сынов  вырастил.  Первый  с  Дмитрием  на
Тверь  ходил.  Там  пал.  Второй  со  Смоленска  пришел  —
ногу  на  ремне  приволок.  Вчерась  с  ним  судили,  как  даль¬
ше  быть.  Он  тут  первый  день  на  паперти  подаянье  про¬
сит,  а  я  прошел  стороной,  сейчас  глянул  —  подают  ли?
Много  их;  где  ж  их  всех  обмилостивить!  Третий  сын  на
Боже  бился.  А  слуху  нет:  жив  ли,  там  ли  зарыт?  Ты  ска¬
жи:  чем  меня  ныне  князь  Дмитрий  Иваныч  наградит?
Чем?  По  правде  скажи!
 — 	А  чего  тебе  надобно?
 — 	С  нас  ныне  игумен  монастырщину  требует.  Мона¬
 стырские  мы;  на  монастырской,  на  игумена  Сергия  земле
пашем.  Надо  хлеб  отдать,  надо  денег  дать.  Сергий-то  го¬
ворит: 	«Вас,  говорит,  четверо!»  —  «Нас,  говорю,
 я  один».  —  «А  тогда  с  земли  уходи,  такой  деревни  под
дряхлым  старцем,  говорит,  не  оставлю.  Иди,  говорит,
к  нам  в  Троицу  бога  славить,  а  землю  я  другим  отдам».
А  я  ту  землю  сам  от  леса  поднял,  сам  выжигал,  сам  кор¬
чевал.  А  теперь  —  отдай!
 — 	В  монастырской  земле  государь  не  волен.  Там  мо¬
настырь  хозяин!
 — 	Да  бедствие-то  мое  от  князя,  от  его  войн!
 — 	Исстари  так  велось  —  народ  вместе  с  князем  тя¬
жесть  войны  на  себя  приемлет.
 — 	С  князем?  А  игде  ж  на  нем  тяжесть?  Нонче  поут¬
ру  на  него  глядел  —  с  выоношем  на  конях  верхами  про¬
мчались.  Ничего  себе  князь  —  сыт,  румян,  дороден.  А  я?
У  пего  на  коне  цепка  позлаченная,  а  меня  впору  на
железную  посадить,  как  волошского  кобеля.  Зол  я,  голо¬
ден,  череп.  Посади,  боярин!  Я  за  похлебку  каждому  гор¬
ло  перегрызу,  кому  скажешь.
 Тютчев  взглянул  в  мокрые  стариковы  глаза  и  повер¬
нулся  прочь  от  собора.  Он  пошел  быстро,  но  старик
опять  поймал  боярина  за  кафтан:
 — 	Постой,  боярин!  Что  ж  ты  молчишь?
 — 	Некогда  мне.
 ГГ  Б,  что  ль>  один  такой?  Ты  всем  ответь!
 И,  обернувшись  к  собору,  крикнул:
 ГГ  Братцы!  Подьте  сюды!  Боярин  ответ  дает!
 От  Спаса  рванулось  несколько  человек.  Тютчев  уви¬
 201

дел  их  позеленелые  в  сумерках  лица,  их  смрадные  рва¬
ные  сермяги,  космы  волос  и  одичалые  безрадостные
глаза.
 Он  резко  выдернул  из  стариковых  ногтей  свой  легкий
кафтан  и  схватился  за  рукоять  сабли:
 — 	Отстань!
 Старик  от  его  движения  поскользнулся.  Тютчев  пере¬
сек  площадь  и  торопливо  вернулся  на  княжой  двор.
 Боярина  Бренка  не  видали?
 Еще  у  государя!  —  ответили  караульные.
 Но  Бренко  уже  сходил  с  крыльца,  радостно  вдыхая
чистый  морозный  воздух.
 — 	Михайло  Ондреич!  Дело  к  тебе.  У  Спаса  па  Бору
смерды  попусту  языки  чешут.  Ты  б  ими  занялся.
 — 	А  чего  ж!  Сейчас  пошлю.  У  меня  это  скоро!
 — 	А  то  чего  ж  потакать  им?
 Я  про  то  и  говорю:  ко  всенощной  пойдешь,  ни  од¬
ного  не  увидишь.
 — 	Обступили  меня,  за  кафтан  царапают,  государя
хулят!
 — 	А  у  тебя,  что  ж,  сабли  с  собой  не  было?
 Тютчев  застыдился:  сабля  была,  а  сбежал.
 Он  смущенно  распрощался  с  Бренком,  слыша,  как
Бренковы  ребята  уже  пошли  тихой  ватагой  в  сторону
Спаса  на  Бору.
 ДВАДЦАТЬ  ЧЕТВЕРТАЯ  ГЛАВА
МАМАЙ
 Степи  туманились  сентябрьской  мглой.
 Порывы  ветра  обрушивались  вместе  с  дождем.  Седла
не  просыхали.  Кожа  липла,  с  оружия  свисали  капли
ДОЖДЯ.
 Когда  проглядывало  солнце,  от  коней  и  от  одежд
поднимался  пар.
 Снова  Орда  шла  в  поход.
 Встречались  торговые  караваны.  Вожаки  завистливо
кричали  воинам.  Охрана  караванов  просилась  назад,
в  конницу:  всякому  хотелось  добычи.
 Из  Москвы  в  Сарай  задешево  шли  на  горбах  верблю¬
дов  тяжелые  московские  товары;  в  тяжелых  тюках  пока¬
чивались  лесные  меха.  Задорого  шли  в  Москву  из  Сарая
кожи,  ткани,  оружие,  серебряные  прикрасы  красавицам.
 202

Шелка  и  ткани  из  далеких  стран  Орда  перепродавала
Москве  с  изрядным  барышом:  не  зря  стала  на  торговых
путях  в  Китай,  и  в  Туран,  и  в  Иран,  и  в  Крым,  и  в  Ви¬
зантию.
 Встречались  широкобородые,  широкотелые  русские
купцы.  Смотрели  на  ордынские  войска  молча  из-под  куд¬
латых  бровей.  Быстроглазые  странники  останавливались,
опираясь  на  посохи.  Неразговорчивые  монахи  сурово  от¬
ворачивались,  словно  походы,  войны  и  мирские  страсти
текли  мимо  их  глаз,  как  горький  дым.  Они  шли  в  Орду
старым  торговым  шляхом  и  показывали  пропускные  гра¬
моты.  Их  задерживали  и  под  присмотром  отправляли  в
глубь  Орды.
 Бернаба,  гордясь  своей  русской  речью,  заговаривал  с
ними:
 — 	Аз  усретоша  вы  и  рекем:  смири  крутодушие;  тебе
плакатись  подобаеть,  да  прощен  будеши.  Отныне  ты  есмь
не  русь,  но  татар.  Овча,  пребывая  в  стаде,  не  врежепа
будеть.  Русь  же  покончена  есть.
 Но  мало  кто  откликался  на  его  речь.  И  отвечали  ему
непонятно,  словпо  у  русов  был  другой  язык.
 Бернаба  говорил  Мамаю:
 — 	Допросил  встречного.  Глуп,  груб.  Русской  речи  не
разумеет.  Говорит,  словно  тщится  свой  язык  сжевать.
 Степью  шли  по  древнему  обычаю,  раскинувшись  на
многие  версты  вширь.  Так  саранча  наползает  на  посевы.
Так  движется  в  черном  дыму  степной  пожар.
 Но,  достигнув  лесов,  Мамай  приказал  идти  в  тишине,
обрыскивая  обочины,  таясь  русского  глаза:  надо  было  не
дать  Москве  опомниться,  навалиться  на  нее  врасплох.
Прежде  ие  береглись.  Ныне  —  иное  время.
 Лошадь  Мамая,  согретая  тяжелой  попоной,  гордая
своей  аравийской  кровью,  порой,  словно  чужих  коней
чуяла  в  лесу,  ржала,  и  лесной  гул  откликался  ей  про¬
тяжным  ревом.  Мамай  хлестал  ее  по  голове,  заставляя
молчать.  Она  вскидывалась,  но  он  крепко  сидел  в  седле.
 Мамай  вел  неутомимо.  Переходы  бывали  долги,  стоян¬
ки  коротки.
 Русский  сентябрь  обдавал  их  дождями  и  холодом.
На  ночь  Мамаю  ставили  белую,  расшитую  тамгами  юрту.
Ковры  пахли  теплой  степной  травой.
 В  конце  сентября  днем  они  миновали  Вожу  —  выше
тех  мест,  где  за  месяц  до  того  полегли  золотоордынские
воины,  где  по  лесам  еще  бродили  одичалые  татарские  ло¬
шади.  Вечером  воины  поставили  юрту.  Клим  внес  одеяла.
 203

Москва  приближалась,  заутра  предстоял  большой  и  стре¬
мительный  поход.
 — 	Миновали!  —  сказал  Бернаба.  —  Но  надо  бы  было
набрать  больше  людей.
 — 	Откуда?
 Бернаба  побледнел.  Мамай  улыбнулся:  чем  больше
проливал  он  кровь,  тем  чаще  отливала  кровь  от  лиц  со¬
беседников.
 — 	Не  бойсь.  Хватит.
 — 	Если  нас  не  ждут.
 — 	Не  смекнут  ждать.  О  шахматах  не  скучаешь?
 — 	А  ты  хочешь  играть,  хан?*
 — 	Еще  не  хан.  Ступай  спать.
 Но  Бернаба  медлил.
 Клим  внес  ужин  и,  опустившись  на  колени,  расстелил
на  ковре  скатерть.  Воин,  опершись  о  хвостатое  копье,
вошел  охранять  выход.  Мамай  весело  сказал  воину:
 Ну,  видел,  Божа  узка.
 — 	Многим  она  выше  горла!  —  ответил  воин.
 — 	Что?!  —  оторопел  Мамай.
 Но  воин  не  смотрел  на  него  и  молча  оправлял  ремни
панциря.  Клим,  расставляя  еду  по  скатерти,  вслушивал¬
ся  в  их  разговор.
 — 	Что  ты  сказал?  —  подступил  Мамай.
 Воин  спокойно  ответил:
 — 	Я  пожалел  тех,  кому  Божа  стала  выше  шелома.
Они  бы  среди  нас  были  кстати.
 — 	Смел  ты.  Но  смелость  твоя  от  страха.
 Воин  ничего  не  ответил,  и  Мамай,  помолчав,  отпус¬
тил  его.
 Вслед  ему  Бернаба  сказал:
 — 	Мне  это  не  нравится!
 — 	И  так  бывает  в  походах.
 — 	Что  ты  несешь  Москве?
 — 	А  что  бы  ей  ты  принес?
 —-  Приказал  бы:  срыть  начисто  город.  Церкви  пожечь.
Иконы  и  книги  пожечь.  Русские  бы  песни  запретил:
пусть  поют  по-татарски.  Монахов  научил  бы  Корану.
Русов  угнал  бы  в  глубь  степей.  Женщин  их  отдал  бы
татарам  —  пусть  татарчат  рожают.  Пусть  забывают  свой
язык.  Татар  поставил  бы  торговать  товарами  русов.  Так
Русь  станет  Ордой.  А  когда  станет  Ордой,  двинемся
дальше.  Задавим  весь  мир.  Мамай  станет  превыше  Чин¬
гиза.  Это  просто  и  крепко.
 — 	Хорошо  думал.  Ты,  вижу,  совсем  татарин.
 204

— 	Да,  когда  хочу,  чтобы  ты  стал  выше  Орды.
 — 	И  ты  рядом  со  мной?
 — 	С  тобой!
 — 	Ты  прав.
 За  юртой  во  тьме  неистово  заржал  конь.
 Они  легли.
 Мамаю  думалось,  как  он  кинет  могучий  вал  конницы
на  врага.  Как  следом  пошлет  второй  вал.  Так  он  сломит
врага.  И  во  главе  третьего  вала  ринется  сам.  Путь  рас¬
кроется.  Вся  страна  ляжет,  как  перед  Батыем,  до  самого
Ледяного  моря.
 Захлебываясь,  заорал  осел.  Надо  бы  осла  угомонить,
по  не  хотелось  двигаться  и  распоряжаться  о  том.
 Бернабе  было  уютно  лежать.  Но  сон  не  шел.  Он  знал,
что  Мамай  не  спит  —  слышно  было  его  прерывистое  ды¬
хание.
 Генуэзец  думал:
 «Вдруг  переломится  Мамаев  клинок?  Вдруг  споткнет¬
ся  серебристый  Мамаев  конь?  Кто  тогда  поднимет  меня
из  дорожного  праха?  Моя  судьба  —  Мамай».
 И  он  слушал  дыхание  своей  судьбы,  когда  вдруг  ко¬
вер,  закрывавший  вход,  откинулся.
 Вошел,  держа  полыхающий  светильник,  мурза  Таш-
бек.  Лицо  его  пылало  и  трепетало,  обагренное  светом.
 — 	Что  ты?  —  Мамай  приподнял  голову.
 — 	К  тебе,  князь.
 Таш-бек  вдруг  оробел  и  заговорил  издалека:
 — 	От  бессонниц  и  от  ветра  глаза  наших  воинов  крас¬
ны.  Мы  идем  торопливо  и  тайно,  как  воры.
 — 	Так  надо.
 — 	Воины  скучны  и  суровы.  Вокруг  костров  молчат.
Если  разговаривают,  когда  я  подхожу,  смолкают.
 — 	Говори.
 — 	Я  спросил:  почему?  «Мы,  —  говорят,  —  идем  бы¬
стро  и  тайно,  как  воры.  Значит,  Мамай  боится».
 — 	Бараны.
 — 	Они  не  идут  дальше.
 Мамай  вскочил:
 — 	Ты  впереди  всех,  если  несешь  плохую  весть.  Рад?
 — 	Князь!
 — 	Ты  позади  всех,  если  надо  спешить  для  дела.  Как
они  смеют?
 — 	Спроси  их  сам.
 Мамай  торопливо  натянул  сапоги  и  вышел.
 Пылали  костры.  Розовые  сосны  вздымались  в  черное
 205

небо.  Воины  стояли  вокруг  огней.  Все  молчали.  Мамай
один  спрашивал  их:
 — 	Боитесь?
 Они  молчали.
 Ни  один  не  вернется,  если  свернет  с  дороги.  А  до¬
рога  наша  через  Москву.
 Они  молчали.
 Тогда  Мамай  кивнул  сотникам.  Сотники  закричали,
свистнули  плети.  Но  ни  плети,  ни  уговоры  не  смогли
сломить  робости  у  золотоордынских  войск,  прежде  без¬
думно  и  радостно  кидавшихся  в  любую  битву.
 Мамай  приказал  выбрать  самых  упорных.
 — 	Чтоб  вам  не  страшно  было  в  бою,  я  сам  порублю
вам  головы!
 В  костры  побросали  дров,  и  пламя  поднялось  выше.
Самых  старых  приволокли  к  огню  и  кинули  на  колени.
Они  отвечали:
 — 	Своя  сабля  сечет  легче.  Секи!
 Мамай  растерялся  и  понял:  непобедимое  воинство
Золотой  Орды  охвачено  страхом.  А  страх  сильнее  смерти.
В  глазах  воинов  текла  Вожа,  и  Вожа  казалась  им  черной
от  татарской  крови  и  живой.
 Поставленным  на  колени,  уже  склонившимся  перед
смертью  он  приказал:
 — 	Встать!
 Он  ушел  в  юрту.
 Начальники  тысяч  торопливо  сошлись  к  нему.  On
энал:  великое  торжество  охватило  многих  из  них.
 — 	Говорите!
 Они  медлили  заговорить,  они  хотели  сказать:  не  вре¬
мя  идти  в  поход  —  осень.  Надо  управиться  в  хозяйствах,
в  стадах,  в  садах.  Надо  вернуться  в  Орду,  отдохнуть,
окрепнуть,  излечить  страх,  как  лечат  болезнь.  Но  разве
посмеешь  это  сказать?
 Говорите,  пора!
 Они  молчали.  В  эту  ночь  говорил  он  один:
 — 	Вы  скажете  —  назад?
 Он  вдруг  вспомнил  мышиные  уши  хана  и  высокие
брови  ханской  жены.
 — 	Нет!  Дороги  назад  нет.  Вернемся  с  добычей,
с  победой.  Бояться  Москвы?!  Идите,  скажите:  пусть  ло¬
жатся  спать.  Пусть  крепко  снят.  Утром  я  поведу  их  к
добыче.  Без  победы  возврата  в  Орду  нет.
 И  когда  удивленные  тысячники  собирались  повернуть¬
ся  к  двери,  Мамай  крикнул:
 20в

—  Мы  ломали  копыта  коней  и  набивали  мозоли  на
своих  задах  даром?  Каждому  из  нас  надо  немного  золота
и  побольше  рабов.  И  вы  это  возьмете.
 Он  видел,  что  глаза  их  повеселели.  Ночью  этот  блеск
разгорится  в  пламень,  и  утром  их  сердца  запылают  жаж¬
дой  битв  и  жадностью.  Он  знал  людей.
 Когда  все  ушли,  когда  и  сам  он  лег  и  завернулся,
его  опять  охватила  ярость.  Он  комкал  одеяла,  грыз  их,
рвал.
 Бернаба  молчал,  но  слышал.
 За  кошмами  юрты  тихо  топталась  стража,  и  под  по¬
дошвами  воинов  похрустывала  обмерзшая  трава.  Но  Ма¬
май  затих.
 Удивленный  Бернаба  приподнялся  и  взглянул  на
князя.
 Мамай  лежал,  запрокинувшись  навзничь,  стиснув
скомканные  одеяла,  с  перекошенным  и  полуоткрытым
ртом.  Сои,  как  стрела,  сразил  его  внезапно.
 Бернаба  долго  не  мог  уснуть  и  внимательно  разгляды¬
вал  опрокинутого  сном  Мамая.
 Пусть  вся  Орда  спит,  безучастная  к  грядущему  дню,
Бернаба  не  безучастен.  Свой  грядущий  день  он  силится
разгадать,  обдумать.
 Когда  на  рассвете  принесли  кумыс  и  воду,  за  откину¬
тым  ковром  раскрылось  зеленое  безоблачное  небо  и  бе¬
лая,  захваченная  морозом  земля.
 Все  стояли  наготове,  и  Мамай  двинул  свою  силу  по
пути,  который  назвал  одним  только  тысячникам.  Беспо¬
койным,  хмурым  взглядом  он  всмотрелся,  легко  ли,  охот¬
но  ли  движутся  они.  Но  словно  тяжесть  свалилась  с  них:
радостно  поворачивали  коней  в  сторону  от  Московской
дороги.
 Только  тогда,  стуча  зубами  от  жажды,  Мамай  приник
к  широкой  чаше  с  белым  осенним  кумысом.
 ДВАДЦАТЬ  ПЯТАЯ  ГЛАВА
РЯЗАНЬ
 Кирилл  поднялся  в  город.  У  ворот  остановился  и  по¬
глядел  назад.  Туманы  застлали  нижнюю  слободу.  Там
тоскливо  завыла  собака.  Может,  чуяла  близкий  восход
луны.
 У  Пронских  ворот  собиралась  стража,  и,  затеплив
 207

светильник,  воины  разговаривали,  обратясь  лицом  к
свету.
 Город  уже  затихал.  Только  у  кузнеца  еще  шла  работа.
На  пороге  сидели  и  стояли  люди  —  купцы,  собравшиеся
домой,  ремесленники  —  и  разговаривали,  глядя  не  па  со¬
беседника,  а  в  огонь,  словно  говорили  огню,  и  слова  их
были  спокойнее,  тише,  шли  из  глубины  души,  будто  огонь
освещал  им  темное  для  них  самих  сердце.  А  глаза  не
моргали,  даже  когда  оружейник  бил  молотом  по  мягкому,
как  воск,  клинку.
 Оружейник  приметил  Кирилла.
 — 	Присядь.  Расскажи.
 — 	Об  чем?
 — 	Откуда  пришел,  про  то  и  сказывай.
 И  люди  притихли,  оглядывая  Кирилла.
 — 	Долго  говорить.  Меня  и  на  постой  не  пустят.
 — 	А  где  стал-то?
 — 	У  Герасима.  На  взвозе.
 — 	Куды  ж  туда  в  таку  темень  идтить?
 — 	Дойду.
 — 	Пойдем  ко  мне.  Я  собираюсь.  Вот  только  последний
докуем.
 Строгие,  отчужденные  взгляды  рязап  пугали  Кирилла.
Думал:  суров  народ.  А  этот  зов  из-под  хмурых  бровей
пригрел.
 — 	Ин  ладно,  —  сказал  Кирилл.
 — 	Он  человек  хороший.  Ты  не  бойсь,  —  сказал  Ки¬
риллу  хилый  красильщик,  махнув  на  оружейника  окра¬
шенной  синью  рукой.
 — 	Такой  богатырь  не  спугается.  Мне  б  такую  мощь,
я  б  и  ночью  из  города  выйтить  не  забоялся.
 — 	Какая  ж  у  меня  мощь?  —  засмеялся  Кирилл.
 — 	Днем  видали,  как  воз  выволок.  Да  и  так  видать  —
плечи  под  епанчу  не  спрячешь.
 Кирилл  догадался:  видно,  в  Рязани  разговаривали
о  нем.
 Пламя  в  горне  затихло.  Нежно  сияли  угли,  подерну¬
тые  голубой  пленкой.
 Рязане  пошли  к  своим  дворам.
 Кирилл  ушел  к  оружейнику.
 Двор  его  стоял  недалеко  от  княжого  двора,  и  Олегов
терем  поднимался  похожей  на  седло  крышей  высоко,
к  мутному  небу,  где  уже  всплыла  луна.
 Дом  оружейника,  окруженный  тыном,  был  невысок,
 208

по  крепок.  Узорные  кованые  скобы  и  петли  на  двери  по¬
блескивали  в  лунном  свете.
 Внутри  горела  лучина,  воткнутая  в  железный  ста¬
вец,  и  тень  от  ставца  трепетала  по  стене  причудливая,
как  водоросль.  В  темноте  жилья,  в  скупом  свете  огонь¬
ка  Кириллу  вспомнился  далекий  край  —  водоросли,
Босфор.
 Кирилл  перекрестился,  прежде  чем  поклониться.
 Женщины  молча  и  бесстрастно  ответили  на  его  по¬
клон.  На  печи  посапывали  ребятишки.
 Он  поел  из  одной  чашки  с  хозяином,  и  постель  гостю
хозяйка  постелила  на  нарах  в  запечье.
 — 	Тут  те  спокойно.  Тараканов  у  нас  нет,  —  сказал
хозяин.
 — 	Сверчок  донимает,  —  сказала  хозяйка.
 А  сестра  хозяйки  объяснила  хозяину:
 — 	Видать,  скоро  холода  станут.  С  этих  пор  в  избу
заполз.  Мы  уж  каждую  щелочку  обшарили  —  пету.
 — 	А  пущай.  Со  сверчком  в  дому  теплее.
 Хозяйка  ответила:
 — 	Пущай.
 Так  наступила  ночь.
 Издалека,  может  быть  от  городских  ворот,  долетали
удары:  били  по  чугунным  доскам  сторожа.  Изредка  раз-
цавался  дальний  возглас:  перекликалась  стража.  Над  Ря¬
занью  стояла  ночь.
 Олег  проснулся  затемно.  Не  спалось  —  думал  о  Моск¬
ве,  о  Рязани.  Жена  спала,  и,  чтобы  ее  не  будить,  осто¬
рожно  сполз  с  постели  и  прошел  к  дверям.  Слегка  при¬
открыв  их,  выглянул.  Там  сидел  на  скамье  отрок  и,
предаваясь  одиночеству,  усердно  прочищал  нос.
 — 	Палец  сломаешь!  —  сказал  кпязь.  Когда  отрок
спрятал  за  спиной  руку,  Олег  послал  его:  —  Сведай,
топлена  ль  баня.  Да  чтоб  приготовили.  Сейчас  приду.
 Олег  посмотрел  в  окно.  Сквозь  мутное  генуэзское  стек¬
ло  он  увидел  задернутые  морозной  мглой  заливные  луга
•;а  Трубежом  и  ворон,  чистивших  сырые  перья.
 Он  обулся  в  белые  валенки,  расписанные  пунцовым
узором,  накинул  поверх  белья  полушубок  и  вышел  во
л  вор.  Над  баней  слабо  сочился  голубой  дымок.  По  верху
бревенчатой  крепости  ходили  иззябшие  воины,  от  башни
к  башне.  Тропинка  к  бане  была  бела  от  утренника.  От¬
рок,  племянник  боярина  Кобяка,  еще  стоял,  нарадювари-
ьаясь  с  банщиком.
 1  I  Живая  вода  Непрядвы
 209

— 	Я  тебя,  пострел,  мигом  слал,  а  ты  прилип.
 ■—  Баня,  вишь,  княже,  стоплена.  Чего  ж  спешить-то?
 — 	Ступай  к  Марьяму,  вели  меду  принесть.
 Черноглазый  отрок  рванулся  к  теремам,  но  Олег  его
 задержал:
 — 	Об  дяде  не  слыхал,  не  вернулся?
 — 	Вчерась  не  было.  Сказывают,  урожай  хорош:  не¬
бось  не  управился.
 — 	Ну,  беги.
 Олегу  нравился  этот  юноша,  в  котором  смешались
острые  татарские  глаза  и  тяжелый  славянский  нос.  Про¬
ворный,  ласковый  и  смелый,  он  возрастал  в  Олеговом
терему,  задирая  других  отроков.  Олег  не  раз  вставал  за
него  от  нападок  и  наговоров.  Старого  б  Кобяка  так  не
оборонял,  а  этого  было  жалко.
 В  предбаннике,  густо  застланном  золотой  соломой,
Олег  разделся.  Банщик  прошел  с  обширным  ковшом  до
кадки  с  холодной  водой.  Ковш,  стукнув,  пробил  тонкий
лед.  Олег  поежился.
 — 	Ишь,  осударь,  каково.  До  Покрова  далеко,  а  сту*
дено.
 И  с  размаху  хлестнул  на  грудь  раскаленных  камней.
Пар  взвизгнул  и,  зашипев,  ударился  в  потолок.  Влажный
и  горький  от  дыма  воздух  резнул  по  глазам.
 Сквозь  набежавшие  слезы  Олег  переступил  на  скамью
и  лег.  Банщик  похлестал  его  шелковистым  можжевело*
вым  веником  и  дал  отдышаться.
 Крепко  запахло  сладкой  смолой  можжевели.
 Тело  жадно  и  вдосталь  вбирало  густое  тепло,  покры*
ваясь  маслянистой  испариной.  Шрамы  и  язвы  нежно  зу*
дели,  и  банщик  бережно  растирал  их  и  в  который  уж
раз  привычно  умилялся:
 — 	Несть,  осударь,  живого  местушка.  Все  без  остатка
тельце  измучил  за  нас,  грешных.
 — 	Ногу  потише!  —  поморщился  Олег.
 — 	Вестимо,  осударь.  Берегу.
 — 	А  ведь  заживает.
 — 	Видно,  будто  синевы  помене  стало.
 Князь  утешал  себя:  нога  не  заживала.  Будто  яд
таился  в  татарском  копье,  что  опешило  Олега  в  той
битве.
 — 	Ой,  пень!  Одурел,  что  ль?  —  обозлился  Олег:  бан*
щик  окатил  князя  нестерпимо  холодной  водой.
 — 	Помилуй,  осударь,  оплошал!
 210

Олег  встал,  и  банщик  принялся  обтирать  его  мягкой
холстиной  и  подал  ковш  трезвого  меда,  заправленного
не  хмелем,  а  мятой.
 Хорошо  Марьям  меды  сытит.  Дряхл,  а  разумен.
 — 	Вельми,  осударь.
 — 	На,  дохлебай.
 В  предбанник  хлынул  холод.  Вбежал  отрок  и  при¬
гнулся  у  порога,  силясь  разглядеть  князя  сквозь  пар.
 Дверь,  дверь-то!  —  крикнул  банщик.
 Ты  что?  —  окликнул  Олег.
 — 	Где  ты,  княже?  Иди  скорей!  Татары!
 — 	Чего?
 — 	Татары!
 Олег  рванулся  к  двери,  банщик,  кинувшись  напере¬
рез,  успел  накинуть  на  его  голое  тело  белую  овчину  на¬
гольного  полушубка.
 Мокроволосый,  потный  Олег  выскочил  на  мороз;  об¬
лако  пара  окутало  его.  Иней  протаял,  где  пробежали  его
босые  ноги.  Он  вскочил  на  городскую  стену.  И  тотчас
десяток  черных  стрел  впился  в  бревна  над  его  головой.
Он  отклонился  и  увидел  татар.
 Мамаево  войско  подступало,  охватывая  город.  Из-за
холмов  наезжали  новые  сотни,  но  и  тех,  которые  остано¬
вились  под  стенами,  было  великое  множество.
 В  осенней  мгле  пылали  полосатые  халаты,  алели  шта¬
ны,  развевались  косматые  бороды  копий,  лохматились
пушистые  шапкп;  иные,  надетые  наружу  мехом,  казались
чудищами  на  коротких  кривых  ногах.  Позвякивали  ко¬
ваные  панцири,  похрапывали  и  взвизгивали  лошади,  но
люди  молчали,  медленно  наползая  на  город,  может  быть
ожидая  лишь  вскрика,  чтоб  стремглав  рвапуться  впе¬
ред.  Татары  смотрели  на  серые  стены  города,  на  темные
башни,  на  суровую  приземистую  мощь  Рязани,  будто
затаившейся.  Татарские  лучники  увидели  голое  тело
из-под  овчины,  когда  Олег  вскочил  над  стеной,  но  он
хромал,  и  лучники  промахнулись,  рассчитывая  на  ров¬
ный  шаг.
 На  соборе  забили  набат.
 Чьи-то  сильные  руки  схватили  Олега  и  поволокли
впиз,  через  двор,  к  терему.
 — 	Очкнись,  осударь.  Нешь  тако  по  холоду  ходют?
Заледенел  весь.
 Пусти.
 — 	Обрядись  сперва.
 14*
 211

— 	Пусти!
 Но  волосы  и  борода  затвердели  на  морозе,  и  тело  за¬
била  дрожь.
 Набат  гудел.  Народ  бежал  к  стенам.  Воины  наскоро
пристегивали  мечи  к  бедрам.  Среди  княжеского  двора
раздували  костер  и  волокли  котел:  варить  смолу  на  голо¬
вы  осаждающих.
 Набат  поднял  воинов,  но  их  было  мало:  дружина  была
в  разъезде  по  волостям  и  на  полюдье.
 У  оружейника,  где  Кирилл  ночлежил,  в  избе  еще
стояла  тьма,  тонилась  печь  и  черный  дым  полз  по  потол¬
ку  в  душник.
 Когда  раздался  пабатный  звон,  Кирилл  поднял  го¬
лову:
 — 	Ай  пожар?
 Оружейник  рванул  дверь.
 — 	Беда!
 Обомлев,  женщины  замерли  у  печи.  Кирилл  выскочил
во  двор,  заглянул  через  тын  на  улицу.  Набат  гудел.
Улицей  бежал  народ.
 — 	Чего  там?
 — 	Татары!
 — 	Татары!  —  крикнул  Кирилл  и,  сбивая  встречных,
вбежал  в  избу.
 Он  захватил  из-под  изголовья  меч  и  кинулся  к  город¬
ским  стенам.  Боковой  улочкой  на  неоседланной  белой
лошади  проскакала  княгиня  Евфросинья.  Сын  ее,  княжич
Федор,  и  несколько  отроков,  ведя  в  поводу  коней,  обре¬
мененных  ковровыми  сумами  с  добром,  мчались  вслед  за
княгиней  вниз  по  переулочкам  к  Трубежу.
 — 	Худо:  Князева  спасаются!
 Но  Олег,  уже  окованный  латами  и  шлемом,  отбивал
впереди  воинов  первый  натиск  врага.
 Рязанцы  стояли  на  стенах,  отвечая  на  стрелы  стре¬
лами,  кидая  вниз  бранные  слова  и  тяжелые  валуны.
Из  княжеских  подвалов  приволокли  вязанки  копий  и
мечей.  Оружие  лежало  грудами,  и  рязане,  сбегаясь,  хва¬
тали  его  и  лезли  на  стены.  Из  посадов  и  слобод  стекалась
подмога.  Бабы  порывались  выть,  но  теряли  голос,  когда
видели,  как  с  высоты  стен  кто-нибудь,  пошатнувшись,
валился  навзничь,  да  так  и  оставался  лежать  со  стрелой
в  груди  или  в  ребрах.  Убитых  бьющиеся  сталкивали  со
стен,  чтоб  не  лежали  под  ногами,  на  узком  верху  у  бой¬
ниц.  Раненые  выползали,  и  родня  сбегалась  к  ним,  силясь
поднять.
 212

Кирилл  взбежал  на  стены  и,  протиснувшись  мимо
Олега,  притаился  за  выступом  башни.
 Враг  отсюда  виден  был  весь.  Передовые  отряды  ужо
лезли  на  стены,  принимая  удары,  прикрываясь  от  стрел
и  от  мечей  разрисованными  щитами,  лезли  к  средней
башне,  у  которой  отбивался  Олег.  Их  запасные  части
стояли  наготове.
 В  алом  халате,  в  пышной  белой  чалме  Мамай  ехал
вдоль  стен  на  тонконогой  серебряной  лошади.  Несколько
мурз  трусцой  следовали  позади  него.
 «К  стенам  примеряется,  гад»,  —  подумал  Кирилл.
 — 	Дай-кось!  —  Он  выхватил  у  кого-то  лук,  и  первая
Кириллова  стрела  свистнула  возле  Мамаева  уха.
 Серебряная  лошадь  присела,  а  Мамай,  погрозив  кам¬
чой,  отъехал  от  стен  подале.
 Стрелы  черной  струей  ударили  по  венцам  возле  Ки¬
риллова  убежища.
 — 	Спас  бог!
 И  еще  одна  скользнула  поверх  плеча.
 — 	Спас  бог!
 Он  увидел,  как  загорелась  угловая  башня  над  Глебов¬
скими  вратами.
 Подожгли,  пехристи!
 Башню  кинулись  отливать  водой.
 Но  еще  и  еще  посмоленные  стрелы,  объятые  пламе¬
нем,  вонзались  в  дубовый  город.  Не  хватало  рук  заливать
огонь.  Большая  огненная  стрела  переметнулась  через  сте¬
пу  и  упала  на  крышу  терема.  Сухой  тес  мгновенно  за¬
дымился.
 Кирилл  увидел,  как  насильно  стащили  раненого  Олега
и  усадили  в  седло.  Ворота  к  Трубежу  еще  выпускали
людей,  там  татар  не  было,  и  чернобородый  рязанский
воин  повел  в  поводу  княжеского  коня  прочь  из  боя.
 Легкая  молодая  женщина  подбежала  к  груде  мечей
и  схватила  один.  Ей  крикнули:
 — 	Не  тот,  Овдоть!  На  полегче.
 Какая-то  длиннолицая  старуха,  стоя  на  коленях,  це¬
лилась  из  лука  и  посылала  вниз  стрелу  за  стрелой;  по  ее
синему  сарафану  медленно  расплывалось  черное  пятно  —
кровь.
 А  набат  гудел,  и  дым  застилал  небо  и  разъедал  глаза.
Все  кричали  —  и  татары  и  рязанцы.  Выли  и  взвизгивали
женщины.
 «Может,  тут  свидимся,  Анюта?»
 Голова  татарина  прикрытая  щитом,  показалась  над
 213

выступом  стены,  и  женщина,  державшая  короткий  меч,
ударила  татарина  наотмашь.  Щит,  вырвавшись  из  рук
татарина,  откатился  к  ногам  Кирилла.
 «А  схожа  с  Анютой!»  —  подумал  он.
 Но  ее  звали  Овдотьей,  и  вскоре  стрела  сбила  Овдотью
с  ног.
 Глаза  ее  лишь  на  мгповение  взглянули  на  Кирилла,  и,
отворотясь,  она  поползла  к  лестнице,  чтобы  спуститься
вниз.
 —  Анюта!  —  крикнул  Кирилл  и,  видно,  высунулся
из-за  бревен.  Стрела  ударила  его  по  скуле.  Пока  он  вы¬
таскивал  ее,  женщину  застлал  дым.
 И  мог  ли  он  ее  узнать  здесь,  когда  истинное  лицо
любимой  застлало  время  разлуки?
 Он  стряхнул  набежавшую  в  бороду  кровь,  но  женщи-
пы  уже  не  было.
 Татарские  плечи  поднялись  невдалеке  над  бойницей.
Кирилл  обернулся  к  врагу,  хотя  мыслью  еще  обшаривал
место,  силясь  понять,  куда  она  отползла.
 А  руки  отбивали  удары,  пока  он  не  опомнился,  а  тог*
да  сразу  нашелся  удар,  освободивший  Кирилла  от  супро¬
тивника...
 Так  бились  и  падали  до  полудня.  Город  пылал,  чад
застил  свет,  огонь  кое-где  полз  уже  по  городовым  стенам.
В  посаде,  как  огромный  ржаной  сноп,  стоял  огонь  над
церковью  Бориса  и  Глеба.
 Еще  лодки,  тяжелые  от  беглецов,  переплывали  Тру-
беж,  лугами  убегали  к  лесам  женщины  и  старики,  а  уж
рухнула  угловая  башня,  и  татары  вломились  в  пролом
стены.
 Еще  рязанские  копья  вонзались  в  гущу  врага,  и  по¬
следние  ковши  кипящей  смолы  опрокидывались  на  нена¬
вистную  конницу,  а  уж  татарские  копыта,  прорвавшись
сквозь  смолу  и  копья,  мчались  по  телам  рязанских  за¬
щитников,  и  кривые  сабли  сверкали  над  головами  детей.
 Стены  горели,  и  стоять  на  них  стало  незачем.
 Содрав  с  убитого  кольчугу  и  шлем,  Кирилл  бился  в
облике  воина.  Лицо  его  было  окровавлено.  Когда  стоять
стало  невозможно,  он  спустился  со  стен  и  начал  проби¬
раться  узкими,  темными  от  чада  проходами.
 Из-за  углов  набрасывались  на  него  ордынцы,  и  он
отбивался  от  них  щитом  и  мечом.  Он  запомнил  нуть,  где
проехала  княгиня  Евфросинья,  и  бежал  тем  путем  к
реке.
 Но  лодок  у  берега  не  осталось.
 214

Броситься  вплавь?  Но  тяжелые  латы  потянут  ко  дну.
Снимать  их  —  не  оставалось  срока.
 Кирилл  побежал  берегом  по  зарослям  ивняка  и  ку¬
старников.
 Вверху,  на  краю  обрыва,  высоко  над  головой,  как  в
небе,  он  увидел  серебряного  коня  и  хана  под  белой  чал¬
мой:  сопровождаемый  мурзами  Мамай  с  этой  высокой
стороны  хотел  въехать  в  горящий  город.
 Кирилл  притаился,  пока  проехали,  и  снова  пошел.
И  снова  замер:  на  краю  обрыва  стоял  тонконогий  гнедой
конь,  привязанный  к  дереву.  Всадника  Кирилл  увидел
внизу  у  реки:  он  сидел  в  кустах,  занятый  своим  делом.
 Быстро  Кирилл  вскарабкался  по  осыпи,  хватая  стре¬
мительной  рукой  ветви,  и  кинулся  вниз  на  всадника,
сшиб  его,  запрокинул  ему  руки  и  связал  их.
 Пленник  был  нарядно  одет,  круглоглаз,  высокобров  и
напуган  так,  что  рот  его  остался  открытым.
 — 	Попался!  —  сказал  Кирилл.  —  А  я  вот  цел.
 Но  тот  молчал.
 Осторожно  Кирилл  влез  наверх.  Татары  все  прошли
в  город.  Одиноко  стоял  дивный  конь,  позвякивая  золо¬
ченой  цепочкой.
 Кирилл  отвязал  его  и,  подставляя  плечо  под  конскую
грудь,  сжав  повод  возле  пушистых  губ,  свел  коня  вниз,
где  лежал  связанный  пленник.
 Кирилл  подтянул  пленнику  пояс,  перекинул  его  через
седло  и  повел  коня,  ища  через  реку  брода.
 Невысокий  песчаный  островок  с  кустом,  вцепившимся
в  песок  корнями,  сулил  брод.  Держась  за  повод,  Кирилл
тихо  погружал  в  воду  ногу,  когда  услышал  топот  копыт.
Бросив  коня,  он  выхватил  меч.  Скакал  татарин;  полоса¬
тый  халат,  стянутый  ремнем,  развевался  по  бокам  седла.
Панцирь,  надетый  поверх  халата,  сверкал,  но  меч  оста¬
вался  в  ножнах.  Пушистая  лисья  шапка  скрывала  его
бородатое  лицо.
 — 	Не  бойсь!  —  крикнул  татарин,  но  остановился  и
оглянулся  назад:  там,  за  деревьями  и  кустами,  тянулся
в  небо,  уходил  густой  черный  дым  —  догорал  город.
Голоса  и  крики  сливались  в  отдаленный  глухой  гул.
Татарин  сошел  с  коня:  «Господи!  Что  сотворено  с  Ря¬
занью!»
 Снял  шапку  и  перекрестился.
 Глядя  на  рыжие  волосы,  зачесанные  налево,  где  недо¬
ставало  уха,  Кирилл  ждал,  пока  татарин  обернулся  и
спросил:
 215

— 	Брод-то  где  тут?
 — 	Ищу,  —  неохотно  ответил  Кирилл.
 — 	Идем  скорее.
 — 	А  ты  что?
 ■—  Русский.  Утек  от  них.
 — 	Хорош,  коли  Рязань  жег!
 — 	Да  не  жег.  А  и  уйти  некуда.
 — 	Как  же  ушел?
 — 	Мамай  своего  потерял.  Погнал  сыскать.  А  он,  вот
он,  Бернаба,  на  твоем  седле.
 — 	Коль  так,  щупай  брод.  Твой  копь  легче.
 Так  Кирилл  и  Клим  переправили  Бериабу  к  лесам  за
Трубеж.
 А  татарские  трубы  над  Трубежом  уже  ревели  и  выли,
скликая  войска  от  грабежа  и  крови.
 Надо  было  уходить  дальше.
 Опять  сошла  Рязань  с  лица  Русской  земли.
 ДВАДЦАТЬ  ШЕСТАЯ  ГЛАВА
ЗАРЕВА
 Перешли  реку.  Прислушались,  затаившись  в  кустах.
На  холодных  ветках  гремели  одеревенелые  листья.
Над  Рязанью  стоял  серый  столб  дыма.
 Кирилл  примерился,  как  перекинуть  Бернабу  через
коня,  чтоб  и  самому  осталось  место.
 — 	Ты  его  спешь!  —  посоветовал  Клим.  —  Не  то
коня  уморишь.
 Кирилл  не  понял.
 — 	Чего?
 — 	Бернабу-то  спешь.  Вздень  петлю  ему  на  шею,  так
н  поведешь.  Держи  аркан!
 — 	Удавится!
 — 	Не  бойсь.  Петляй.
 Бернаба  напрягся,  приподымая  голову,  и  прохрипел
с  укором:
 — 	Ой,  Клим!
 — 	Осерчал!  —  качнул  головой  Клим.
 Кирилл  удивленно  вслушался:
 — 	Видать,  по-нашему  разумеет?
 — 	Не  вельми:  мною  обучен.
 — 	Что  ж  дурно  учил?
 — 	В  Орде  мнят:  русское  слово  с  Батыгиных  времен
 219

остановилось;  они  русскую  речь  издревлим  слогом  молвят.
МнФ  ль  раскрывать  очи  врагов  моих?
 — 	Может,  мнят,  и  Русь  с  Батыгиных  времен  неиз¬
менна?
 — 	И  тое  мнят.
 — 	Опять  города  палят.
 — 	Небось  Ольг  не  чаял?
 — 	Сонным  застигли.
 — 	То-то  я  гляжу.  А  чудно:  почему  застигли?
 — 	А  что?
 Клим  поднял  голову  и  невесело  глянул  па  дымящуюся
Рязань.  Кирилл  переспросил:
 — 	Откуда  ж  знать  было?  С  застав-то  воины  по  воло¬
стям  разошлись.
 •—  Теперь  судить  нечего.  Тронем,  кабы  не  хвати¬
лись  нас.
 Они  выбрались  из  лозняка.  Мокрые  кони  пошли  бод¬
рей.  Бернабу  повел  в  поводу,  волосяной  аркан  невыно¬
симо  колол  и  тер  шею,  и  генуэзцу  пришлось  поспешать
вдаль  от  Мамая.
 Гнедой  тонконогий  конь  горячился,  порываясь  из-под
твердой  Кирилловой  руки,  косил  глазом,  приседал,  но  ко¬
лени  Кирилла  так  его  стискивали  каждый  раз,  что  ды¬
ханье  срывалось.
 — 	Удал  конь!  —  одобрил  Клим.
 Бериаба,  влачась  в  поводу,  задыхаясь,  сморщил  лоб,
чтоб  хоть  исподлобья  взглянуть  на  Кирилла.
 — 	А  не  степняк!  —  сказал  Кирилл.  —  Не  татарских
кровей.  Те  коренасты  да  малорослы.  А  сей,  будто  тетива,
упруг.
 — 	Может,  фряжский?  —  предположил  Клим.
 Бернаба  ссохшимся  голосом  гневно  крикнул:
 — 	Тоурмен!
 — 	Что?  —  не  понял  Кирилл.
 — 	Ишь!  —  сказал  Клим.  —  Фряг  осерчал:  конь-то,
мол,  тоурменский,  а  ты  ему  цены  не  знаешь.  Видать,  от
Мамая  к  нему  пришел.
 Не  сходили  с  коней  до  сумерек,  не  щадили  и  Берна-
бовых  ног:  чаяли  уйти  подальше.
 К  вечеру  миновали  поля  и  перелески,  достигли  леса.
В  лесной  мгле  Кирилл  остановился.  Спросил  Бернабу:
 — 	Жив?
 Бернаба  молчал.
 — 	Что  ему  подеется!  —  воскликнул  Клим.
 Бернаба  даже  плюнул  с  досады:
 220

— 	Аз  не  ведал  тя!
 — 	А  что  б  сдеял?
 —-  Удавил  бы.
 Кирилл  стоял,  отпуская  подпругу.  Клим  устало  полю¬
бопытствовал:
 — 	За  что?
 — 	Изменник  ты!
 — 	Врешь!  Я  Руси  не  предал.  А  Орда  мне—  не  ро¬
дина.
 Привязав  головы  коней  к  их  передним  копытам,  от¬
пустили  пастись.
 Тучи  ползли  со  стороны  Рязани,  и  тяжелые  животы
их  были  багровы  и  алы  и  то  погасали  до  синевы,  то
вновь  разгорались  тягостным  багровым  светом,  и  тогда
на  деревьях  прояспивался  бурый  недобрый  отсвет.  А  по¬
рой  доносило  с  той  стороны  запах  гари  и  смутный  вой.
 Клим  отошел,  снял  шапку  и  поклонился  до  земли:
 — 	Упокой,  господи,  души  их  в  селениях  правед¬
ных!..  —  и  долго  молчал,  глядя  туда.
 Когда  Кирилл  к  нему  подошел,  Клим  сказал:
 — 	Долго  горит.
 — 	Дубовая.
 — 	Дубовая,  а  сила  не  в  стенах,  а  на  стенах.
 — 	Той  недостало.
 — 	Тридцать  годов  Руси  не  видел.  Мнилась:  зелена,
просторна,  тепла.
 — 	Время  —  к  Покрову.
 — 	А  пришел  —  кажное  дерево  и  ручья  поворот,  все
не  на  тех  местах.  Помнил  свою  деревню  на  левом  берегу,
а  вчерась  мимо  шли  —  она  па  правом.  Одни  чураки  на
ней  дымились.
 «Со  мной  то  ж  было!»  —  вспомнил  Кирилл.
 — 	Так  издали  Русь  те  была  теплее?
 — 	Не.  Во  сто  крат  она  мне  теплей  теперь.  Что  мороз,
мороз  любви  не  студит!  Как  жалко-то!
 Берпаба,  слушая  издали  негромкий  их  разговор,
крикнул:
 — 	Есть  дай!
 — 	Голоден,  нехристь?
 Мечами  они  нарубили  молодой  ельник,  навалили  его
вокруг,  как  стену,  чтоб  никто  не  смог  внезапно  на¬
пасть.
 — 	Хорош  осек!  —  разогнулся  Кирилл.
 Он  не  боялся  зверя.  От  волков  можно  мечом  отбить¬
ся  —  будь  поворотлив.  Медведя  пожом  сваливать  прихо¬
 221

дилось  —  только  б  рука  не  сорвалась  да  ноги  б  не
оскользнулись.  С  вепрем  столкнешься  —  успей  повыше
встать,  снизу  вверх  он  нападать  не  может.  А  прочий  зверь
сам  человека  опасается,  далеко  обходит.  Одна  лишь  рысь
неслышно  крадется  следом,  таится,  изловчается,  иной  раз
ждет  на  ветвях  и  вдруг  валится  сверху  и  терзает,  не  дав
опомниться.  У  нее-то  и  перенял  свою  повадку  Кирилл  —
выждать  и  накинуться:  врагу  еще  надо  опомниться,  а  ты
уж  одолел.  Каждый  норовит  перенять  силу  сильнейшего.
Кирилл  был  силен:  его  растил  лес.
 Почудился  в  лесу  блеск  рысьих  глаз.  Но  кони  спокой¬
но  щипали  обмерзшую  траву.
 Навалили  ельника  внутрь  осека  и  поверх  постелили
епанчу  одну  на  троих.  Вынули  еду  из  седельных  сум:
Клим  свою,  а  Кирилл  Бернабову.
 — 	Дам  твоим  пальцам  размяться,  —  сказал  Ки¬
рилл.  —  Ко  сну  вновь  свяжу,  не  гневись.
 Бернаба  с  наслаждением  высвободил  руки.
 — 	Тоскуешь  но  Мамаю-то?
 Клим  предостерег:
 — 	С  глаз  не  спускай  —  уйдет!
 Бернаба  ответил  по-татарски:
 Не  знал  тебя!
 Что  он?  —  не  понял  Кирилл.
 — 	Кается,  что  в  Орде  меня  не  покончил!  —  засмеял¬
ся  Клим.  И  строго  сказал  генуэзцу:  —  Впредь  знай:  меж
нами  не  бывает  рабов,  мы  и  в  рабстве  глядим  на  волю.
 Бернаба  отвернулся  и  долго  молчал,  глядя,  как  в  лес¬
ной  тьме  стоят  неподвижные  тени.  Потом  протянул  Ки¬
риллу  руки:
 Вяжи  и  отпусти  спать.
 Но  Кирилл  связал  ему  и  ноги.
 — 	Спи.
 Бернаба  лежал  и  прислушивался.
 Говорил  Кирилл:
 — 	То  и  со  мной  было  в  Цареграде:  Русь  вспоминал.
На  материнском  дворе  росли  три  березы.  Страшной  толщи
у  них  стволы.  Втроем  не  охватишь.  В  дупло  голова  вле¬
зает.  Похвалялся  перед  греками:  велики,  мол,  березы  у
родимой  матушки,  таких  дерев  в  Цареграде  пет!  Вернул¬
ся  на  Москву,  весь  город  поиначен,  а  березы  стоят  —
махонькие,  курчавятся.  Каждую  свободно  смог  обнять  и
обнял.  То  не  материнские  березы  убавились,  то  сам  я
возрос!  Таково  приходить  домой.
 Бернаба  слушал.
 222

Он  не  заснул,  когда  все  уснули.  Лишь  под  утро  нена¬
долго  свело  ему  сном  глаза.  И  показалось,  что  не  успел
даже  глаз  закрыть,  как  Кирилл  толкнул:
 — 	Пора!
 В  лесу  еще  длился  мрак.  Но  Клим  уже  стоял,  доста¬
вая  еду.  Он  протянул  Бернабе  кусок  подсохшей  лепешки:
 — 	Подкрепись.
 А  Кириллу  дал  изрядный  ломоть  баранины,  облеплен¬
ный  белым  жиром.  Когда  ж  Кирилл  протянул  и  Бернабе
от  того  куска,  Клим  остановил:
 — 	Обойдется!
 Но  Бернаба  неожиданно  улыбнулся:
 — 	Ладно,  Клим.  Я  тоже  гляжу  на  волю;  только  воля
моя  не  здесь.
 — 	А  зарезал  бы,  если  б  снова  в  Орде  сошлись?
 — 	Нет.
 — 	Ну,  возьми,  ешь.  Ежели  правду  баешь.
 — 	Правду.
 — 	А  все  ж  приглядывай,  Кирилл.  Уйдет!
 — 	И  то  правда,  —  согласился  Бернаба.  —  Пригля¬
дывать  надо.  Могу  уйти.
 Мгла  прояснялась.  Пошли  вперед,  пробираясь  к  Пе-
ревитску.  Туда  хлынуло  много  беженцев  из  Рязани.
 «Верно,  и  Анюта  ушла  туда!»  —  думал  Кирилл.
 Бернабе  он  теперь  аркан  не  на  шее  стянул,  а  промеж
связанных  рук  —  так  ордынцу  было  легче  смотреть  па
свет.
 Днем  блеснул  просвет.  Выбрались  к  городьбе,  окру¬
жавшей  небольшое  поле.  На  жнивье  кое-где  лежали
клочья  и  вороха  соломы,  но,  видно,  ток  был  не  тут.
 Объехали  городьбу,  отыскивая  тропу  к  деревне.
А  тропа  привела  опять  к  городьбе,  но  здесь  был  разме¬
тенный  ток:  видно,  деревня  рядом.
 Ежели  полей  не  огораживать,  урожая  не  соберешь:
скот  бродит  без  пастуха,  на  вольной  паствине.  Да  и  зверь
посевам  вредит:  кабаны  в  рожь  норовят  залезть,  на  слад¬
кие  зеленя;  медведь  —  на  овсы,  когда  овсы  наливаются.
Хотя  жердь  для  зверя  и  не  велик  заслон,  а  все  ж  пре¬
града.
 На  крутом  пригорке  возле  лесного  ручья  высилась  де¬
ревня  —  два  двора.  Один  совсем  подгнил,  покосился;  дру¬
гой  стоял  крепко:  видно,  из  старого  жилья  в  новое  пере¬
брались,  а  старое  новоселам  подкинули.
 Крестьяне  заперлись  —  будто  от  врага  можно  отси-
 223

деться!  Но  Кирилл  понимал:  в  каждой  щели  —  глаз.  Он
подъехал  к  двери  и  начал  негромко  уговаривать:
 — 	Нам  бы  молока  испить.  Шли-шли  лесом,  намучи¬
лись.  Думали  —  живым  не  выбраться.  Выбрались  —  свои,
как  от  татар,  запираются.
 За  дверью  глухо  и  осторожно  прозвучал  старческий
голос:
 — 	Откеда  вы?
 — 	Рязанские.  Город-то  порушен.  Слыхали,  что  ль?
 — 	Откеда  ж  слыхать!
 — 	Так  откройтеся.
 — 	Повремени.
 Видно,  всей  семьей  разглядывали  через  щель.
 — 	А  ну  как  вы  —  татаровья?
 — 	Да  не,  рязаны.
 — 	А  чего  ж  столь  пестры?
 — 	Это  полоняник  с  нами.
 — 	Коли  вас  пожгли,  откуля  ж  полонянам  быть?
 — 	Да  открывай,  что  ль!
 Видно,  продолжали  разглядывать.  Тогда  Кирилл  со¬
шел  с  коня  и  достал  из-за  пояса  мешочек  с  трутом.  Из-за
двери  торопливо  и  громко  старик  спросил:
 — 	Ты  чего?
 — 	Запалю  вас,  да  и  к  стороне.
 — 	Погодь,  погодь!
 Слышно,  отваливали  тяжесть  от  двери.  Заскрипел
тяжкий  деревянный  засов.  Приземистая  дверь  открылась.
Через  высокий  порог  перелез  длиннобородый,  широкопле¬
чий  старец  и,  щурясь  на  свет,  обидно  сказал:
 — 	На  уж,  па!  Казни!
 Но  тотчас  упал  на  колени  и  земно  поклонился:
 — 	Не  ведаю,  что  за  люди.  Но,  коли  милостивы,  ми¬
луйте.
 Кирилл  смотрел  на  темную,  будто  покрытую  вечной
пылью,  серую  холстину  длинной  стариковой  рубахи,  па
рваную  дерюгу  его  полосатых  порток.
 — 	С  миром  пришли;  не  бойсь,  батюшко!  —  успокоил
Кирилл.
 — 	Ну,  спаси  вас  бог!  Хорошо  б,  коли  правда.
 — 	Правда.
 — 	Так  спалили  Рязань,  стало  быть,  нехристи?
 — 	Всю.
 — 	Нас-то,  видать,  лес  спас.
 — 	Видать,  лес.
 — 	А  не  татаровья  ль  вы?
 224

Тогда  заговорил  Клим:
 — 	Вишь,  татарина  на  поводу  ведем.
 — 	Хорошо  б,  коли  б  так.
 Но  уже  просунулись  из-под  деда  русые  ребячьи  голо¬
вы,  и  степенно  сошла  с  крыльца  хозяйка,  держа  ломоть
хлеба  и  берестяной  ковш  с  молоком.
 Старик  помолчал,  пока  Кирилл  принял  и  отхлебнул
молоко,  но  дальше  терпения  не  хватило.
 — 	Слушь-ка,  не  слыхал,  Емелю  Лыкина,  боярина,
в  Рязани  не  прибрал  бог  под  лезвием  басурманским?
 — 	А  он  те  сродни,  что  ль?
 — 	Не.  Боярщину  ему  платим.  А  коли  погиб,  не
взыщет.
 — 	А  велику  ли?
 — 	С  двух  коробьев.
 Вдруг  Бернаба  спросил  у  Кирилла:
 — 	Сколько  платят?  Не  понимаю.
 — 	А  ты  слушай.  Два  короба  зерна  сеют.  По  сему  и
посев  исчислен.
 Старик  встревожился:
 — 	Чего  это  у  вас  татарин  по-нашему  смыслит?
 — 	Смышлен.
 Не  видя  от  приезжих  обиды,  старик  позвал  их
в  дом.
 — 	Дак  что  ж?  Не  слыхал?
 — 	Об  Лыкине-то?  А  ежели  и  убили,  другой  Лыкин
сыщется.  Да  и  татары,  глядишь,  ненароком  нагрянут.
Поопаслись  бы  вы!
 — 	Сейчас  все  в  лес  уйдем.
 — 	А  домы?
 — 	А  домы  пожжем.
 — 	Это  к  чему  ж?  —  удивился  Клим.
 — 	Правильно  задумано,  —  одобрил  Кирилл.
 Старик  ответил  Климу:
 — 	Ежели  Лыкин  цел,  скажем  ему:  хозяйство  татара¬
ми  пожжено,  хлеб  взят.  Если  ж  избы  устоят  —  надо
Лыкину  платить,  надо  Ольгу  платить:  Ольг  город  подни¬
мать  станет,  надо  сыновей  отдать  —  Рязань  войско  под¬
новлять  будет.  Дом  поставить  не  велико  дело,  а  хлебу¬
шек-то  надо  цельный  год  растить.
 — 	Может,  тое  и  верно?  —  задумался  Клим.
 — 	Мудр  ты  еси!  —  одобрил  Кирилл.  —  Может,  при¬
дется  когда  пройтись,  от  непогоды  укроешь.  Как  тебя
звать-то?
 — 	Гридя  я.  Приходи.
 15  Живая  вода  Непрядвы
 225

Они  еще  пили  молоко,  а  из  изб  уже  начали  выно¬
сить  скудный  скарб,  голых  ребят,  на  коих  не  было  иной
одежды,  кроме  истертых  валенок,  черные  горшки,  кусок
холстины,  и  все  это  бегом  уносили  в  лес.  А  в  клети  под
присмотром  Гриди  ребята  сыпали  в  коробья  хлеб,  забот¬
ливо  застилали  каждый  короб  ветошкой  и  тоже  волокли
в  кустарник  —  видно,  в  лесу  на  такой  случай  имелся
тайник.  Овес  увязывали  в  веретья,  и,  когда  Кирилл  по¬
шел  к  лошадям,  лесная  деревня  уже  успела  опустеть.
Лишь  Гридя  оставался,  следя,  как  ребята  приваливают  к
стенам  копны  соломы  на  поджог.
 Отдохнув,  они  ушли.  Снова  потянулся  лес.
 Ночью  они  увидели  зарево.
 Впереди  пылало  все  небо;  птицы,  потревоженные
огнем,  ворочались  и  перелетали,  натыкаясь  на  ветки.
 —  А  ведь  то  татары!  Перевитск  жгут!
 «Ой  горе  мое,  Анюта!  —  думал  Кирилл.  —  Куда  она
кинулась?  Да  и  кинулась  ли?»
 С  тоской  он  смотрел  на  пылающие  небеса.  Лишь  пра¬
вее,  за  Окой,  глухо  и  спокойно  темнела  ночь  —  там  ле¬
жали  земли  Москвы.
 Оставался  один  путь  —  туда.
 ДВАДЦАТЬ  СЕДЬМАЯ  ГЛАВА
ОЛЕГ  ЗА  ОКОЙ
 Олег  кинулся  из  Рязани  в  Перевитск.  Но  зарева  вспы¬
хивали  всюду.  Всюду  мог  повстречаться  враг.  Несколько
раз  поворачивали  коней,  меняли  путь.  Скакавший  впереди
князя  отрок  вдруг  осадил  коня,  взмахнул  рукой  и,  мерт¬
вый,  упал  под  копыта.  Черная  татарская  стрела  пробила
ему  шею.
 —  Горе  тебе,  Горислав  Кобяков,  отгорела  слава  твоей
недолгой  жизни!  —  Олег  был  сильно  привязан  к  племян¬
нику  Кобяка.
 Князь  рванул  узду  и  успел  скрыться  в  лес.  Спутники
повернули  за  ним  следом.  Кобяков  конь,  звепя  пустыми
стременами,  мчался  за  ними.  Долго  чудилось  им,  что  по¬
зади  хрустят  сучья  и  гнутся  ветви,  но,  видно,  погони  не
было.  Открытых  дорог,  однако,  избегали,  пробирались  ле¬
сами,  озираясь  по  сторонам.
 Отовсюду  зарева  гнали  их  прочь.  Деревни  и  погосты,
ставленные  на  высоких  берегах  рек  и  на  пригорках,
 226

в  глубине  непролазных  лесов,  горели;  всюду  разбрелись
стаи  Мамаевых  всадников,  жаждая  добычи  и  пленников.
 Один  из  Олеговых  спутников  —  а  осталось  их  семе¬
ро  —  сказал:
 — 	Одна,  государь,  дорога  —  из  Рязанской  земли
прочь.
 Не  татарская  черная,  а  золотая,  перёная  московская
стрела  ударила  в  Олегово  сердце:  неужто  только  одна
ненавистная  Дмитриева  земля  безопасна,  а  родная  земля
и  своего  князя  укрыть  не  может!
 Олег  удержал  коня.  Он  понял  сейчас:  если  б  не
опасался  Мамай  Дмитрия,  жег  бы  Москву,  а  не  Рязань.
Словно  не  Мамай,  а  Дмитрий  Мамаевыми  руками  нака¬
зывал  Олега  за  гордость,  за  одиночество,  за  любовь  к
Рязанской  земле.
 От  ярости  лицо  Олега  перекосилось,  рот  ощерился
от  бешенства.  Но  он  сжал  губы  и  отвернулся  —  в  глаза
хлынули  слезы,  и  руки  забила  дрожь.  Молча  он  поехал
к  Оке.
 Знакомым  бродом  перешли  на  московский  берег.
 Те  же  высились  леса,  те  же  синицы  перелетали  по
ветвям,  обшаривая  со  свистом  сучки  и  дупла.  Перепар¬
хивали  белки,  и  стояла  хмурая  осенняя  тишина.  Лишь
порывы  ветра  изредка  врывались  в  тишину  и  перекаты¬
вались  по  вершинам.  Но  это  была  Дмитриева  земля,  ко¬
торую  ненавидел  и  без  которой  не  мог  спастись.  Спешить
больше  было  некуда.  Одежда  изодралась  о  сучья.  Копи
дышали  тяжело,  и  ноги  их  сочились  кровью.  Да  и  у  са¬
мого  все  лицо  было  в  крови  и  ссадинах.  Он  послал  двоих
воинов  вперед  по  берегу  искать  деревень,  а  сам  тяжело
сполз  с  седла  и  лег  на  чью-то  влажную  от  конского  пота
попону.
 Он  смотрел  в  небо.  Высоко,  в  щели  между  вершина¬
ми  елей,  по  густой  осенней  синеве  мчались  в  московскую
сторону  круглые  белые  облака,  словно  и  облакам  стало
тесно  в  Рязанской  земле;  они  мчались,  погоняя  друг  дру¬
га.  Так  теперь  татары  гонят  к  Орде  стада,  так  поволокут
в  неволю  рязанских  людей,  и  у  Олега  г-зчего  дать  Ма¬
маю  взамен,  печем  выкупить  пленных,  как,  бывало,  вы¬
купал  и  выменивал,  выезжая  к  границам  княжества,  на
просторное  Рясское  поле.  Не  у  Дмитрия  ж  занимать!
 Воины  вернулись  скоро.  Недалеко  стоял  московский
город  Любутск.
 Олег  уже  успел  помыться  и  почистился.
 — 	Любутск?  Да  там  Ценский  погост.
 16*
 227

— 	То  и  любо!
 Ой,  не  любо  то  было  Олегу.  Хорошо  б  так  постоять,
чтоб  никто  не  сведал  о  том  постое.  А  на  погосте  причт,
да  и  княжие  Дмитриевы  люди.  Как  он  им  станет  в  глаза
смотреть:  вот  он,  скажут,  явился  к  нашему  князю  под
крыло,  без  нас  не  обошелся!
 — 	В  слободе  видали,  нашего  народу  не  мало  сошлось.
Л  на  погосте,  сказывали,  боярынь  видать  —  не  твоя  ль
там  княгиня?
 — 	Княгиня  к  Перевитску  подалась.
 — 	А  в  той  стороне  зарева  ж.
 — 	Ну,  глянем.
 Снова  тропулись  в  путь.  Сведав  о  Дмитрии,  княжич
Федор  па  белом  коне  без  седла  вымчался  встречать  отца.
Юноше  и  в  беде  —  бодрость  и  радость.  Радость  —  что
новые  места  впереди;  бодрость  —  что  надо  спешить  и
опасаться.
 — 	Матушка,  отче,  растряслась.  Легла,  отдыхает.
Об  тебе  плакала,  теперь  небось  с  колокольни  сюда  глядит.
А  казну  довезли.  Там  один  двоих  татар  с  собой  приволок.
Ну  и  здоров  —  еще  не  видал  такого!  По-грецки  со  мной
говорил.  Ему  щеку  Мамай  пробил,  а  он  татарского  князя
схватил  и  уволок  с  собой.
 Так  они  переехали  реку  Цну,  и  на  въезде  их  встрети¬
ла  Евфросинья.
 Поп  со  звоном  хотел  тебя  встречать.  Да  я  отгово¬
рила:  не  от  радости,  говорю,  едешь  сюда,  а  с  великого
горя.
 — 	Золотые  слова,  касатка.
 — 	Устал?
 — 	Не  больно.
 — 	Да  мне  видней.
 Поп  их  встретил  с  крестом,  и  они  пошли  в  церковь
и  отслужили  молебен  —  возблагодарили  за  спасение  жиз¬
ни  своей.
 Олег  приложился  к  кресту  и  будто  очнулся:
 — 	Отче,  теперь  помолись  об  убиенных  воинах  и  людях
Рязани.
 Они  постояли  молча,  пока  поп  облачался  в  алтаре  из
светлых  риз  в  черные.  Когда  дьячок  принес  им  свечи,
Олег  обернулся  и  увидел,  что  церковь  полна  людьми.
С  краю  стоял  один  в  цветном  татарском  кафтане,  рыжий,
с  татарской  кривой  саблей  у  бедра.  Пристальные  глаза
строго  разглядывали  Олега,  и  Олег  быстро  отвернулся:
«Откуда  татарин?»
 228

Он  больше  не  оборачивался  туда,  смотрел,  как  тепли¬
лась  в  его  руке  свеча,  смотрел,  как  теплилась  свеча  в
тонких  пальцах  Федора,  слушал,  как  горестно  выкликал
причт,  словно  заклинание,  заунывные  стихи  панихиды.
По  плечо  ныло,  как  под  тяжестью,  под  взглядом  этого
рыжего  человека,  одетого  в  татарский  кафтан.
 Так  Олег  и  не  взглянул  в  тот  угол.  Он  прошел,  глядя
в  пол,  мимо  расступившихся  людей.  Позади  него  вышла
Евфросинья,  ведя  за  плечо  Федора.  Но  и  снаружи  стояли
люди  —  каждому  хотелось  взглянуть  на  беглого  Рязан¬
ского  князя.  Даже  на  могилы  стали,  чтоб  увидеть,  как
он  пройдет,  сколь  ныне  скорбен  этот  прославленный
князь.
 В  поповых  хоромах  им  отвели  тихую  горницу.  По¬
падья  им  наварила  обед.
 — 	Поешь!  —  упрашивала  Евфросинья  Олега.
 — 	Не  неволь.
 Они  остались  вдвоем.  Евфросинья  подсела  к  нему.
 — 	Что  ж  теперь  будет?
 — 	Осень.  Сошный  оклад  еще  не  собран.  Соберем  —
опять  соберемся  с  силами.
 — 	Да  с  кого  ж  оклад  собирать?
 — 	Найдутся.
 — 	Бежали  сюды,  куда  ни  глянь  —  дымы  да  за¬
рева.
 — 	Справимся.  Не  первый  раз.
 — 	То-то:  не  первый.
 — 	А  что?
 — 	А  то  —  Дмитрия  жечь  не  решились.  Он  не  один.
Не  решились  бы  и  Рязань  жечь,  будь  ты  с  Дмитрием.
 — 	Супротив  собак  волка  в  помощь  не  кличут.
 — 	Это  что  ж  —  он  басурман,  что  ль?
 Олег  смолчал,  только  подумал:  «Дмитрия  жечь  не  ре¬
шились!»  —  и  стиснул  пальцы.  Но  Евфросинья  не  усту¬
пала:
 — 	Выходит,  виноват  медведь,  что  корову  съел;  вино¬
вата  и  корова,  что  в  лес  зашла.
 — 	Никуда  Рязань  не  зашла.  На  своем  месте  стоит.
 — 	То-то,  что  не  стоит.
 Не  верится,  что  тишина  и  безлюдие  ныне  там,  где
шумели  вокруг  люди,  пели  женщины  и  плакали  дети.
 — 	Поди,  принеси  испить.  Не  пускай  никого.
 — 	А  ты  б  лег.
 — 	Посижу.
 В  который  уж  раз  она  его  в  эту  сторону  клонит.  Мо-
 229

сквитянка!  Нет  тут  Софрония,  этот  бы  тоже  стал  твер¬
дить.  Где  Софроний?
 «Вернусь,  сведаю!»
 Ведь  впереди  снова  Рязань!  К  чему  унывать!  Он  еще
станет  па  ноги!
 Евфросинья,  вернувшись,  увидела  посветлевшее  лицо
мужа.  Он  попросил  поесть.
 Утром  он  вышел  на  погост,  ожидая  вестей.  Федор  по¬
шел  с  ним  вместе.  Позади  церкви,  спускаясь  к  реке,  зе¬
ленело  кладбище,  утыканное  широкими  крестами.  Многие
из  крестов,  расписанные  желтыми  и  красными  узорами,
стояли  нарядные,  как  бояре.  По  валу  росли  раскидистые
старые  ветлы,  уже  обдутые  осенними  ветрами.  Вокруг  ва¬
лялись  их  хрупкие  ветки,  обломанные  непогодой.  И  от
иных  тянулись  в  землю  белые  корни,  а  вверх  поднима¬
лись  нежные  стебельки  ростков.  Так  и  народ  рязанский,
сорванный  с  высоких  вершин,  снова  укоренится  и  подни¬
мется.
 Внизу  текла  заросшая  лозняком  привольная,  тихая
Цна.  Стлались  обмороженные  луга,  и  лугами  мчался  в
алом  кожухе  всадник  вдаль,  к  Москве.
 Олег  смотрел,  как,  обогнув  кладбище,  Цна  мирно  вте¬
кает  в  широкое  голубое  течение  Оки.  Оп  подпял  веточку
ветлы  и,  разламывая  ее  в  пальцах,  пошел  к  церкви.
У  ограды  встретил  попа.
 Поп  еще  издали  благословлял  князя  и  кланялся  ла¬
сково.
 — 	Вот,  отче,  —  сказал  Олег,  —  ракиту  ветер  сломил.
Где  ни  падает,  ростки  дает,  не  гибнет.  Таковы  и  мы.
 — 	Древо  сие  у  нас  ветлой  именуется.  Негибко  оно,
потому  и  ломится.
 И  снова,  отводя  в  сторону  ласковые  глаза,  благословил
князя.
 Олег  никогда  не  узнал,  что  всадник,  мчавшийся  по
лугам  к  Москве,  вез  от  попа  письмо  к  Дмитрию,  и  пои  в
том  письме  писал:
 «Рязанцы  люди  суровые,  свирепые,  высокоумные,  гор¬
дые,  чаятельные,  вознесшись  умом  и  возгордившись  вели¬
чием,  помыслили  в  высокоумии  своем,  полуумные  люди-
ща,  как  чудища.  И  господь  низложил  гордых:  в  злой  сече
рязанцы  пали  аки  снопы,  аки  свиньи  закланы  быила,
а  сам  князь  Олег  едва  спасся  бегством  с  небольшою  дру¬
жиной  и  семейством.  Ныне  па  твоем,  государь,  погосте,
что  на  Цые-реке,  в  моем  худом  домишке  таятся:  тако
 230

разумеют,  что  отныне  от  супостата  единственно  твоя  зем¬
ля  твердо  стоит».
 Федор  потянул  за  рукав  Олега:
 — 	Вон,  отче,  который  двоих  татар  полонил!
 Олег  увидел  высокого  бледного  человека  с  черной
курчавой  бородой,  со  щекой,  залепленной  зеленой
жвачкой.
 — 	Кто  ты,  человек?
 Кирилл  поклонился  князю.
 •—  За  Рязань  пострадал,  княже.
 — 	Сам-то  рязан  ли?
 — 	Пришел  было,  да  не  судил  бог  рязапом  стать
 — 	Отколь?
 С  Москвы.
 — 	А  чего?
 — 	Мало  ль  к  тебе  с  Москвы  сходят.
 — 	И  ты  с  тем  же?
 — 	И  я.
 — 	Он,  отче,  по-грецки  разумеет,  —  встрял  в  разговор
Федор.
 — 	Отколь?
 — 	Случилось  в  Цареграде  жить.
 — 	С  чем?
 — 	Каменных  дел  мастером.
 Олегово  лицо  посветлело.
 Добро.  Нужен  мпе  будешь.
 — 	Рад  бы.
 — 	Дело-то  хорошо  знаешь?
 — 	На  Москве  башню  клал,  похваляли.
 — 	А  чего  ж  ушел?
 — 	Награду  не  вынес.
 — 	То  твое  дело.  Не  я  взыщу.
 — 	Благодарствую,  княже.
 — 	Ставил  я  Рязань  крепкую.  Сожгли.  Поставил  креп¬
че  того  —  дубовую.  Сожгли.  Пойдешь  со  мной,  камен¬
ную  станем  ставить.
 ■—  Поставим,  княже.
 — 	А  как  же  ты  в  лихе  таком  татар  пленил?
 — 	Не  дивно,  ежели  сами  в  руки  пали.
 — 	Не  видал  таких,  чтобы  сами.  Воины?
 — 	Мамаевы  люди.  Один  писец,  другой  ключник.
 — 	Дивно  вдвое.
 — 	Оба  русскую  речь  разумеют,  а  писец  и  в  грецкой
грамоте  горазд.
 Уж  не  волхв  ли  ты?
 231

— 	Не  бывал.
 — 	Ну,  смотри!  Я  те  покличу.
 — 	Благодарствую,  княже.
 Когда  Олег  ушел  в  поповы  хоромы,  Кирилл  спустился
с  погоста,  пошел  в  слободу.  Там  все  избы  были  густо
заселены  рязанскими  беглецами.
 На  белом  камне  сидела  девушка,  глядя  на  запад,
и  тихонько  выла.
 Старуха,  скрюченная,  темная,  вышла  из  избы  и  под¬
няла  к  Кириллу  лицо,  прикрытое,  словно  голубиными
крыльями,  прядями  седых  волос.
 — 	Там,  баушка,  дева  плачет.  Не  слыхала,  о  чем?
 — 	То,  сыне,  внучка.  Из  Курчавы  она.  Наши  ее  у
татар  отбили.  Куда  ей  деться?  Приклонилась  ко  мне.
А  я  ей  рада.  Пущай  живет.  Все  убивается.  Пойду  уго¬
моню.
 Тяжело  неся  свое  иссохшее  тело,  старуха  пошла  к
одинокой  внучке,  и  Кирилл  не  спеша  присоединился  к
ним.  Он  сел  невдалеке,  не  мешаясь  в  тихую  старушечью
речь:
 — 	Ну  полно,  Вольга.  Полно,  Вольгушка.  Оставь  слез
к  старости.  Скудна  старость,  коль  слез  не  сбережешь  про
черный  день.
 Крючья  черных  старческих  пальцев  ласково  сжимали
круглое  молодое  плечо.  Но  бабушкин  уговор  лишь  долил
горечи.  Плача,  девушка  приговаривала:
 — 	Милой  мой,  кучерявой  мой,  светел  ты  был,  как
солнушко.  Тверд  был,  как  булатный  меч.  Стоял  высок,
как  елочка.  Над  челом  —  шелом.
 Она  глотнула  воздуха  и  зарыдала  опять:
 — 	Жили  б  мы,  миловалися.  На  божий  бы  мы  спет
дивовалися.  Прожили  б  свой  век  в  согласии.  Я  б  те  поко¬
рялась  по  самый  гроб.  А  ныне  обпяла  тебя  земля  холод¬
ная,  клонится  над  тобой  сухой  ковыль...
 — 	Полно,  Вольга,  полно.  Всех  не  оплачешь.  Пойдем.
 — 	Об  женихе,  что  ль?  —  спросил  Кирилл.
 Услышав  чужой  мужской  голос,  Ольга  вздрогнула  и
 умолкла.  Повернула  к  нему  заплаканное  лицо.  У  пее  бы¬
ли  медленные  ласковые  глаза.
 Бабушка,  утирая  ей  своим  рукавом  слезы,  глянула
через  плечо  на  Кирилла:
 — 	Да  нет.  Нету  у  ей  жениха.  И  не  было  вовсе.
А  об  ни  о  ком  плачет.  Говорит:  много  на  Воже-реке  по¬
битых  видела.  Может,  говорит,  и  ее  суженый  там.
Бжли  б  не  убили,  был  бы  с  ней.  «А  каков  он,  впуч-
 232

ка?»  —  спрашиваю.  «Ох,  бабушка,  откуда  ж  мне  знать  —
каков,  там  разные  убиты  были».  Вот  и  плачет.
 Кирилл  оставил  их  на  белом  камне  среди  полегшей
вялой  травы,  пуще  заныло  сердце:  «Анюта,  Ашота,  как
прошла  над  тобой  беда?»
 Он  оглянулся:  старуха,  крепко  прижав  к  себе  внучку,
тихо  раскачивалась  вместе  с  ней,  что-то  вспоминая  свое,
о  чем-то  своем,  о  давно  отжитом  тоскуя.  Сколько  их,
охваченных  скорбью,  ныне  тихо  тоскует  на  белых  камнях
Руси!
 Глядя  на  высокий  родной  берег  Оки,  о  многом  пораз¬
мыслил  Олег  за  эти  дни  в  Любутске.
 Он  позвал  Кирилла  и  много  говорил  с  ним  о  вратах
Царьграда.  И  Кирилл  рассказал,  как  в  густую  зелень  вон¬
заются  белые  стены  строений  —  хором  и  храмов,  как
высятся  белые  башни  над  густой  синевой  Босфора,  как
лежат  округлые  купола  под  густой  синевой  неба.
 — 	Предивен  и  светел  град  царя  Константина.  Руки
зодчих  искусны,  и  вымысл  их  хитер.
 — 	Ежели  искусен,  помоги,  поставим  Византию  над
Окой.  Будет  и  у  нас  град  светел  и  неприступен.  Превыше
Москвы.
 — 	Руки  мои  тебе,  княже.  Превыше  ордынского  Сарая
встанет  твой  русский  город.
 — 	А  кто  они,  твои  полоняники?
 И  Кирилл  рассказал,  как  взял  Бернабу  и  как  целую
ночь,  в  глухом  овраге,  таясь  от  татар,  проговорил  с  ним
по-гречески;  как  рад  был  вспомянуть  тот  язык  и  как
Пернаба  читал  по  памяти  Омира,  когда  волки  кружили
вокруг  их  осеки,  шурша  палыми  листьями.
 — 	Вечером  приведи.  Погляжу  его,  —  велел  Олег.
 — 	Слушаю,  княже.
 И  Кирилл  вечером  поставил  Бериабу  перед  Рязанским
князем.
 В  зеленом  небе  сияли  ранние  звезды,  по  низу  неба
плыли  черные  облака,  и  у  самых  вершин  леса  небо  чуть
отливало  румяным  сиянием  холодной  зари.
 Сперва  Олег  спрашивал  по-русски  о  том,  что  хорошо
знал:  о  славных  деяниях  Македонянина  Александра,
и  Бсрпаба  пересказал  по-гречески,  как  убит  был  нечести¬
вый  царь  Дарий.
 Олег  спросил:
 233

— 	А  что  мнишь  ты  о  премудрости  Аристотеля?
 Бернаба  растерялся:  не  столь  был  учен,  чтобы  вни¬
кать  в  сие,  но  схитрил:
 — 	Аристотелева  премудрость  с  христианским  верова¬
нием  несовместна.
 — 	Не  вся!  —  возразил  Олег.
 — 	Да,  гтс  вся!  сдался  Бернаба.
 Олег  заметил  быстрый  ум  у  Бернабы  и  привычку
протяжно  говорить  греческие  слова,  словно,  быстро  со¬
образив,  он  медлит  высказать  мысль,  затаивает  ее.  Это
не  понравилось  Олегу:  лукав!
 Он  спросил  у  Кирилла:
 — 	Может,  продашь?
 — 	Что?  —  не  домекнул  Кирилл.
 — 	А  сего  фряга.
 — 	Бернабу-то?  Воля  твоя,  княже,  —  облегченно  от¬
ветил  Кирилл,  —  к  чему  мне  раб,  какая  в  нем  корысть,
только  на  прокорм  разоряться.
 Перед  Бернабой  вскрылась  новая  даль:  вот  она,
его  судьба  —  этот  черноволосый  седеющий  русский
князь  с  недобрым,  прозорливым  взглядом.  Размышляет
над  Аристотелем,  мечтает  о  Византии.  Не  роднее  ли  он
ему,  чем  малорослый,  кривоногий  и  жадный  хан,  от  кото¬
рого  всегда  пахнет  кислым  молоком  и  овчиной?  Хан  —
азиат,  а  этот  сидит,  как  герцог,  и  небрежно  припоминает
эллинские  стихи.  Но  чтобы  этому  угодить,  мало  знать
Омара  Хайяма,  надо  самому  думать  и  уметь  говорить.  О!
 Он  наклонился  к  уху  Кирилла:
 — 	Продай,  господине,  пригожусь.
 — 	Зачем?
 — 	Пригожусь.
 --  Чем?
 — 	Около  Олега-то?
 — 	О  коло-то  —  чем?
 — 	Отслужу  тебе  вдосталь.
 — 	Подумаю.  —  схитрил  Кирилл.
 О  Мамае  Бернаба  рассказал  Олегу  таинственно,  но
охот.  о.  Лишь  когда  заговорил  он  о  татарском  воинстве,
отка  авшемся  идти  на  Москву,  Олег  быстро  прервал  Бер-
набу  и  отпустил  его.
 Наконец  пришли  вести:  татары  ушли,  оставляя  поза¬
ди  дымящиеся  головпи  да  изуродованные  трупы.  Можно
было  вернуться  на  пепелище,  куда  уже  начали  стекаться
уцелевшие  воины  да  отсидевшие  в  лесах  рязане.
 234

ДВАДЦАТЬ  ВОСЬМАЯ  ГЛАВА
ОГОРОД
 Еще  затемно  перешли  броды  и  тронулись  по  Рязан¬
ской  земле.
 Встречались  раненые,  погорельцы.  Подъезжали  воины,
искавшие  своего  князя.
 На  погостах  выходили  попы  с  крестами,  и  князь  схо¬
дил  с  коня,  чтобы  отстоять  панихиду,  оборотясь  лицом
к  обуглившимся  грудам  церквей.  Медленно  приближалась
Рязань.
 И  с  каждым  шагом  страшней  казалось  взглянуть
па  нее.
 Когда  лишь  холм  остался  между  князем  и  пепелищем,
нн  у  кого  не  стало  сил  смотреть  на  Олега.
 Тогда  он  рванул  узду,  приподнялся  в  стремеиах  и
поскакал  на  холм.  Только  Федор  поскакал  за  ним  следом,;
 Вот  она!
 Перед  ним  открылись  родные  холмы,  где  еще  дыми¬
лись  уголья,  чернели  останки  стен,  а  с  высоких  валов,
словно  кто-то  облил  их  варом,  стекли  и  застыли  черные
ожоги  земли.
 Виднелись  люди,  роющиеся  в  золе,  бродящие  среди
смрада.  Слышались  женские  плачи,  как  на  кладбище.
 Не  оглядываясь,  Олег  поскакал  к  переправе  через
Тру  беж.
 Его  встретили  и  окружили  десятки  людей,  и  не  клики?
а  плач  стоял  вокруг  князя  —  народ  оплакивал  свою
оскорбленную  землю,  глядя  на  слезы,  текшие  по  Олегову
лицу.
 Когда  он  въехал  на  место,  где  недавно  еще  высился
великокняжеский  терем,  сказал:
 —  Не  впервой,  братие.  Много  лилось  тут  русской  кро¬
ви  и  наших  слез.  Не  плачьте,  не  убивайтесь.  Руки  наши
при  пас,  а  топоры  в  пламени  не  сгорают.  Поставим  град
крепче  и  краше  прежнего.  Была  б  сила,  а  силу  сберем.
 Приказал  рыть  землянки.  Разослал  гонцов  разведы¬
вать  уцелевшие  волости,  с  наказом  данщикам  немедля
везти  хлеб  в  сожженные  города.
 Кирилл  шел,  перешагивая  через  обгорелые  бревна.
Невдалеке  от  княжого  двора,  у  развалившейся  башни,  он
приметил  бревна,  сникшие  вниз:  там  был  либо  тайник,
либо  медуша.
 Ему  почудилось,  что  в  этом  пустынном,  безлюдном

углу  словно  кто-то  мучительно  дышит  либо  скребется.
Он  наклонился  и  с  трудом  раздвинул  опаленные  балки.
Чья-то  женская  рука  тронула  балку  снизу.  Тогда  Кирилл
уперся  плечом  и  сдвинул  дуб  в  сторону.  Понадобилась
немалая  сила,  чтобы  своротить  эту  тяжесть  с  места.
 Простоволосое,  черное  от  засохшей  крови  женское
лицо  высунулось  из  тьмы  и,  ослепленное  светом,  поникло.
Кирилл  выволок  женщину  наверх.  Тихо  положил  ее  на¬
земь:  в  ее  волосах,  в  ее  широких  коренастых  плечах  ему
опять  почудилась  Анюта.  Но  эта  была  суше,  лицо  ее  со
сжатым  ртом  —  строже.
 — 	Овдотьица!  —  окликнул  Кирилл,  вспомнив  женщи¬
ну  на  башне.  Но  она  лишь  вздохнула,  все  еще  не  решаясь
раскрыть  глаза.
 — 	Больно,  Овдотьица?
 И  понял  —  то  рана  клонит  ее  к  земле,  долго  лежала
она  в  тайнике,  заваленная  рухнувшей  башней.  Вот  отле¬
жится  и  встанет;  только  б  молоком  напоить,  а  где  молока
взять?
 Он  долго  тер  ей  холодные  руки,  пока  не  пришел  на
его  зов  старик  —  знахарь.  Знахарь  развязал  мешочек,
всунутый  за  пояс,  достал  зелье  и  наложил  его  на  две
глубокие  раны.
 — 	Жёнка,  что  ль?
 — 	Обнадежь!
 — 	Кости  целы.  А  были  бы  кости  —  мясо  нарастет.
Не  печалуйся,  сыне.
 — 	Спасибо.
 Кирилл  отдал  ее  подошедшим  женщинам,  а  сам
опять  пошел,  шагая  через  тех,  которым  никакие  зелья
уже  не  помогут  встать.
 Он  вышел  за  город.  Ока  уходила  вдаль,  повертывала
в  леса,  а  за  нею  лежали  луга  спокойным,  мирным  просто¬
ром,  словно  не  было  никогда  ни  шума  битв,  ни  набата,
ни  грохота  падающих  стен.
 Он  сошел  вниз  и  пошел  в  Затынную  слободу.
 Здесь  кое-где  уцелели  дома,  валялся  побитый  скарб
на  дворах  и  у  порогов.  Лохматая  собака,  прикованная
цепью  к  воротам,  запрокинулась,  пробитая  черной
стрелой.
 Кирилл  толкнул  калитку  и  вошел  на  Анютин  двор.
Видно,  дом  загорался,  но  ветер  ли  дул  навстречу,  пла¬
мень  ли  устал  полыхать  —  не  догорел.  Обнажился  об¬
ширный  подвал,  полный  просторных  пустых  кадей.
 На  потоптанных  грядах  еще  продолжали  набухать
 236

кочапы  капусты,  широко  раскинув  холодные  нижние
листья.  Капуста  росла,  а  холить  ее  уже  стало  некому.
 Кирилл  рассматривал  рыхлую  землю,  запечатлевшую
толчею  борьбы:  следы  конских  копыт  вперемежку  с  от¬
печатками  мужских  подошв  и  женских  босых  ног.
II  в  земле  вдруг  мелькнула,  как  капля  крови,  ягодка
спелой  рябины.
 Он  оглянулся:  нигде  рябиновых  кустов  не  видать.  Он
потянул  ягодку,  и  за  нею  следом  из  земли  вытянулась
нитка  красных  глиняных  бус.
 Вот  все,  что  в  этой  земле  от  нее  осталось!
 Где  она  —  лежит  ли  распластанная  на  Рязанской
;  омле,  идет  ли  в  далекую  неволю,  вслед  за  татарским
седлом?
 Он  стоял,  лелея  на  ладони  остывшие  рябинки  бус.
 Он  долго  бродил  один  среди  поломанных  кочанов  и
помятых  гряд.  Зашел  в  обвалившиеся  сени.  Под  сенью
их,  может  быть,  она  вспоминала  о  нем?
 Хотя  бы  лоскуток  от  ее  одежды...
 Он  насторожился:  на  раскрытом  чердаке  послышался
шорох.  Мгновенно  он  поднялся  туда.  Но  это  лишь  ветер
пошевелил  листвой,  когда-то  насыпанной  там  для  тепла.
 Словно  ожидая  чего-то,  он  медлил.  Но  обошел  все  —
нигде  ни  следа.  Нехотя  пошел  обратно  в  город.
 Когда  перелез  через  вал,  меж  груд  золы  мелькнула
белая  рубаха.
 — 	Эй!
 Никто  не  откликнулся.  Увидел:  мальчонка  лет  десяти,
белокурый,  бледный  до  синевы,  хватаясь  тонкими  паль¬
цами  за  скользкие  чураки,  карабкался  от  него  прочь.
Одним  прыжком  Кирилл  его  догнал  и  взял  за  плечи:
 — 	Ну,  куда  ж  ты?
 И  тотчас  пригнулся  от  боли:  острые  зубы  до  крови
вонзились  в  руку.  Кирилл  тихо,  но  решительно  высво¬
бодился.
 — 	Чего  ж  ты?  Я  те  не  съем!
 И  погладил  маленькое  лицо.
 Дичась,  мальчик  долго  не  откликался,  но  Кирилл
чувствовал,  как  под  его  ладонями  понемногу  успокаи¬
вается  и  ручнеет  этот  светлый  зверек.
 Он  взял  его  за  руку  и  повел  с  собой.
 ^же  Клим  смастерил  шалаш,  и  Бернаба  наволок
туда  еловых  ветвей  и  хлама.
 Нет!  —  воспротивился  Кирилл.  —  Будем  жить  в
оюродпиках.  Там  цельные  избы  есть,  да  и  мертвечиной
 237

помене  смердеть  будет.  Толикое  множество  трупьев  ско¬
ро  не  захоронить.
 Все  еще  жила  в  нем  надежда...  И  она  увела  его  в
пустынную  слободу,  на  огороды.  Они  облюбовали  избу,
небольшую  и  складную.  Затопили  печь.
 Когда  дым  вытек,  посадили  мальчика  высоко  на
печь.  Он  не  плакал,  молчал,  слушал,  как  на  непонятном
языке  разговаривают  эти  бородатые  люди,  словно  щебе¬
чут  птицы.  Чтоб  вслушаться,  мальчик  лег  на  грудь,  све¬
сив  голову.  Он  не  заметил,  как  после  холодных  и  страш¬
ных  дней  снова  его  охватило  блаженное  тепло  сна.
 Он  спал,  то  всхлипывая,  то  вскрикивая  во  сие,  и  из
его  мутных,  как  дым,  слов  Кирилл  понял,  что  мамка  его
хоронилась  от  татар,  а  татары  все  ж  нашли  и  навсегда
увели  за  собой  его  мамку.
 Ночью  Кирилл  доглядывал,  чтоб  в  бреду  мальчонка
не  свалился  вниз.  Посиневший  его  рот  беспомощно  рас¬
крывался  во  сне.  Не  раз  неумелая  ладонь  Кирилла  гла¬
дила  мальчика  по  лицу.
 Утром,  еще  лежа  рядом  с  проснувшимся  найдепышем,
Кирилл  спросил:
 — 	Отец-то  твой  где?
 — 	Нешь  я  знаю?
 — 	А  ты  когда  его  видел?
 — 	И  не  видел.  И  мамка  не  видела.  Он  у  нас  не  был.
 — 	А  где?
 — 	Он  —  московский.  Москвитяне  Тверь  жгли,  а  мам¬
ка  отца  ветрела.  Он  Тверь  сжег,  а  я  остался.  Мать  от
разоренья  в  Рязань  пришла.
 Клим  загрустил:
 — 	Не  увели  б  меня  в  Орду,  такие  бы  вот  внуки  у
меня  были.  Будет  мне  этот  пущай  заместо  внука.
 — 	Ну,  нет.  Он  мне  кровный  сын:  руку-то  прохватил
до  крови!
 — 	Тебе  вот  и  дети  сами  валятся.  А  у  меня  и  родина
промеж  пальцев  ушла.  Взглянуть  не  успел,  а  уж  она
задымилась.
 — 	Будет  тебе  и  родина,  Климе.  И  детей  заведешь.
Теперь  ты  дома.  Годов-то  много?
 — 	Двадцати  двух  полонили  да  тридцать  в  Орде  раб¬
ствовал.  Вот  и  считай
 — 	Женишься!
 — 	Поглядим.
 Утр  cl#  Кирилл  отыскал  Овдотью.
 — 	Цу,  девушка,  как  силы?  Прибавились?

— 	Будто  покрепче  стала.
 — 	Хорошо!
 — 	Где  ж  хорошо-то?  Ты  пойми:  вот  люди  видали,
сказывают,  мужа  татары  в  полон  повели.  Чем  выкуплю?
Брата  Сеню  тоже  повели,  а  он  раненой.  Как  их  оттоль
достать?  А  как  в  яме  лежала,  лежу  и  слышу:  ребенок
шевельнулся.  Легко,  как  рыбка  плеснулась.  А  у  нас  их
не  было.  Надо  ж  ему  зародиться  в  такой  беде!  Ты,  стало
быть,  не  одну  меня  спас.  Всю  жизнь  об  тебе  молиться
буду.  Уж  татары  ко  мне  тянулись  через  обвалины.  Да  сил
недостало:  думали,  сама  задохнусь.
 — 	А  и  у  меня  сын.  Вчерась  нашел.  Андреем  звать.
 — 	Что  ж,  иной  найденный  теплей  кровного  возра¬
стает.  Вьюношек,  что  ль?
 — 	Младень.  Годов  осьми.  А  ты,  как  город  Рязань,  от¬
лежалась  под  бревнами  и  вот  встаешь.
 — 	Твоими  руками.
 — 	Полно.  Сама  сильна.  Видел,  как  на  стенах  руби¬
лась.  Воину  впору  так.
 — 	Зло  взяло.  Чего  лезут?
 — 	Как  это  ты  столько  ден  в  погребе  не  евши  сидела?
 — 	А  там  была  еда.  Чьи-то  припасы  —  репа  да  мор¬
ковь.
 Однажды  Кирилл  посоветовался  с  Климом  и  отвел
генуэзца  к  Олегу:  наскучил  он  —  целые  дни  озирался
вокруг  и  молчал,  с  неохотой  слушался  Кирилла.
 Князь  вышел  из  шатра,  и  Кирилл  передал  раба  князю
из  полы  в  полу.
 — 	Сколько  ж  тебе  за  него?
 — 	На  твою,  государь,  цену.
 — 	Ну,  мне  с  тобой  будет  долгий  расчет:  сказал,  чтоб,
как  ляжет  путь,  везли  б  сюда  камень.  По  весне  начнем
строить.  А  до  весны  я  те  прокормлю.  Да  и  другому  ска¬
жи,  ключнику,  —  он  теперь  волен,  коль  сам  из  полона
пришел,  —  пущай  придет.  Ключником  и  у  меня  будет.
 Кириллу  не  хотелось  оставаться  одному  в  безлюдной
слободе.
 — 	Сперва  двери,  княже,  сруби.  Не  в  чем  ключом-то
поворачивать.
 Олег  нахмурился.
 — 	Ступай.
 Но  хоромы  Олегу  хоть  и  не  затейно,  а  скоро  и  склад¬
но  поставили.  Вскоре  и  по  всему  пожарищу  уже  светлели
избы,  дымились  землянки,  и  людской  говор  опять  потек
над  крутым  берегом  города  Рязани.
 239

ДВАДЦАТЬ  ДЕВЯТАЯ  ГЛАВА
ПОКРОВ
 Настал  Покров.  Надо  было  бы  покормить  скотипу  по¬
следним  пожинальпым  снопом.  Но  в  далекую  Орду  ушел
рязанский  скот,  и  в  пламени  погорели  снопы.  Журавли
улетели  задолго  до  Покрова,  и  это  сулило  раннюю  и  хо¬
лодную  зиму.  Ветер  весь  день  дул  с  востока,  с  Орды,  —
та  же  примета:  жди  суровой  зимы.
 А  девушки  по  всей  Руси  в  этот  день  молились:
 Батюшко  Покров!  Покрой  землю  снежком,  а  меня
молоду  —  женишком.
 Наступили  сроки  осенних  свадеб,  и  над  теплым  пеп¬
лом  Рязани  в  глухих  и  темных  землянках  закипели  сва¬
дебные  каши,  загудели  венчальные  пиры.
 Звенели  песни,  поминая  богородицу  и  Ярилу,  и  стари¬
ки  за  свадебным  столом  завистливо  почесывали  бороды,
глядя  на  стыдливое  нетерпенье  повенчанных,  а  матери
выглядывали  за  дверь,  не  лег  ли  снег:  выпадет  па  По¬
кров  спег  —  добрый  знак,  молодым  он  сулит  благополуч¬
ную  жизнь.
 Кирилл  стоял  в  эту  ночь  у  своих  ворот.
 Небо  над  ним  чернело  зловещей  мглой.  А  по  белой
земле  ветер  гнал  легкую  поземку.  Из  города  долетали
голоса,  возгласы  песен  и  звонкой  девичьей  радости.
 Кирилл  тоскливо  вслушивался  во  тьму.  Еще  не  об¬
сохли  землянки,  а  уж  свадьбы  поют.  А  ему  —  стоять  на
ветру,  слушать  далекие  пиры  да  глядеть,  как  переползают
волны  снега  по  буграм  окоченелой  земли.  Так  постоял  он,
отошел  от  ворот  и  крикнул:
 —  Анюта!
 И  ветер  отнес  во  тьму  его  тягучий  зов.
 Кирилл  прошелся  по  пустырям.  Всюду  мело,  отовсюду
долетали  вскрики  свадебных  песен  и  причитаний.  Нико¬
гда  так  пе  томил  его  пустой,  неприютный  дом.
 «Может,  в  Коломну  к  Домне  сходить?  Нет,  не  то  ду¬
мается».
 Невдалеке,  меж  изгородями,  шарахнулась,  ляекпув
зубами,  тень  волка.  Кирилл  свистнул.  Тотчас  волк  оста¬
новился  и  повыл.  Ему  откликнулись  издалека.
 «Подмогу  зовет!»
 Кирилл  вспомнил  о  доме.
 «Как  бы  вой  Апдрейшу  пе  напугал».
 Не  спеша  он  пошел  обратно;  ветер  бил  в  лицо  сухим,
 240

жестким  снегом,  мешал  смотреть.  Отворачиваясь  от  вет¬
ра,  он  видел,  как  не  спеша  следом  плелся  волк.
 «Чего  пристал?»
 Но  невдалеке  от  дома  волк  взвизгнул  и  остановился.
Кирилл  оглянулся  па  него.  Волк  стоял,  ощетинившись,
поводя  носом  по  ветру,  и  тревожно,  негромко  скулил.
 «Кого  чует?»
 Кирилл  тоже  остановился  и  огляделся.  Впереди  пи-
чего  нельзя  было  рассмотреть:  ветер  слепил.  Возле  своих
ворот  увидел  свежий  медвежий  след:  его  еще  не  успело
замести.
 Кирилл  вынул  кинжал  и  пошел  к  дому.  На  ступеньках
и  на  крыльце  виднелись  по  снегу  свежие  медвежьи  следы.
Медведь,  шатающийся  в  эту  пору,  страшен.  Кирилл  огля¬
делся  и  вдруг  заметил,  что  дверь  в  семи  приоткрыта  и
следы  уходят  туда.
 Он  прислушался.  F3  глубине  сеней  было  темно  и  тихо.
 Тогда,  с  кинжалом  в  руке,  Кирилл  решительно  вошел
в  сени,  запер  изнутри  за  собой  дверь  и  остановился.
 «Притаился?  Оробел?»
 Так  же  быстро  он  перешагнул  сени  и  рванул  дверь  в
избу.  И  Кирилл  увидел  в  тусклом  свете  свечи  Аидрейгау,
сидящего  на  скамье,  и  медведя,  разлегшегося  у  его  ног.
Л  у  печки,  прислонившись  к  ней  спиной,  скинув  на  пол
шапку  и  рукавицы,  стоял  бледный  и  лохматый  человек,
дуя  на  обмерзшие  руки.  Он  ошалело  уставился  па  кин¬
жал  и,  взвизгивая,  вдавился  в  стену:
 — 	Не  падоть!
 — 	Отколи  ты,  Тимоша?
 — 	С  Коломны.  —  Тимоша  сразу  отошел.
 — 	Давно?
 — 	Еще  не  садился,  сразу  с  пути.
 — 	Как  же  меня-то  сыскал?
 — 	Я  давно  думал,  что  ты  сюда  подашься.  А  теперича,
как  на  пристани  спросил,  не  видали  ль  человека  с  коль¬
цом  на  пальце  да  борода  курчавая,  так  сразу  к  тебе  путь
показали.  Открыто  живешь.
 — 	А  чего  таиться?
 — 	Гляди!  На  Коломне  тебя  разыскивали.
 — 	Тут  не  достанут.
 — 	Правда?  —  Тимоша  сразу  перестал  дуть  на  руки
и  повеселел.
 — 	А  кто  ж  достанет?  Тут  —  не  Москва.
 — 	Хорошо  бы.
 А  ты  сбежал,  что  ль?
 16  Живая  вода  Непрядвы
 241

— 	Всю  дорогу  бежал.  Ой,  батюшки,  страх  какой!
 — 	А  что!
 — 	Да  выследили  меня.  Еле  ушел.  Гриша-то  еще
прежде  обо  мне  знал,  да  молчал  до  времени.  А  то  вдруг
схватили.  Я  у  одного  вырвался,  а  другой  Топтыги  забоял-
ся  —  отскочил.  Я  в  переулок  да  вниз.  Топтыга  следом.
Сам  не  пойму,  как  ушел.  Ведь  что  мне  теперь  будет?
Клеймо  поставят.  А  еще  что?  Живым-то  оставят?
Не  знаешь?
 — 	Аль  смерти  боишься?
 — 	А  как  жа!
 — 	А  сам-то  убивал!
 — 	То  я,  а  то  меня!
 Вдруг  Андрейша  сказал:
 — 	Все  равно,  дядя,  помрешь.
 — 	Ой,  что  ты!  Не  надоть!
 Кирилл  присмотрелся  к  Тимоше:
 — 	А  ты,  видать,  и  впрямь  напуган.
 — 	Да  нешто  врать  стану!
 — 	Жрать  будешь?
 — 	А  в  лесу  кто  ж  нас  накормит?
 — 	А  ты  лесом  пер?
 — 	Прямиком.  Страшно  дорогой-то!
 Кирилл  достал  варева,  отрезал  хлеба;  Тимошу  кинуло
в  озноб,  руки  дрожали,  ложка  стучала  по  чашке,  распле¬
скивая  щи.
 — 	С  бараниной!  Сытно  живешь.
 — 	Ешь,  ешь!
 — 	Ты  Топтыгу  покорми.  Его  все  в  сон  клонит,  да
какой  тут  сон!  А  ты  не  бойсь!  Хозяин-то  навряд  ли  вер-»
нется.
 — 	Какой?
 — 	Да  этой-то  избы.  Она  ведь  бежецкая.
 — 	Бежецкая.  А  чего  ж  ему  не  вернуться?
 — 	А  кому  ж  он  тут  будет  капусту  растить?  Народ-то
иссяк.  Изба  —  не  хоромы:  такую-то  везде  срубит,  а  зем¬
лю  и  там  найдет,  где  народу  поболе.  Можешь  спокойно
ею  володать.
 — 	Ты  вон  про  что!  А  пущай  приходят,  я  им  избу  не
изломал.
 — 	Будто  тебе  все  одно!
 — 	Придут,  веселей  будет.
 — 	Да  хозяевами-то  они  станут.
 — 	Ну  и  что  ж:  в  другое  место  пойду,  мне  это  при¬
вычно.  Чего  ты  чешешься-то?
 242

— 	Вши  заели!
 — 	А  полезай  в  печь,  мойся.  Исподнее  дам.  Вода  в
печке.
 Вот  хорошо-то!
 Тимоша  скинул  белье  и  выбросил  на  мороз  в  сени.
Все  еще  охая  от  холода  и  ежась,  он  голый  возился  в  избе,
тащил  в  печь  то  веник,  то  шайку,  то  попросил  огарок
свечи,  зажег  его  и  наконец  полез.
 — 	Гляди,  на  шостке  уголья,  не  измарайся.
 — 	Теперь  все  одно:  отмоюсь.
 Он  осветил  печь  изнутри,  урчал  там  и  веником  гнал
из  себя  озноб,  усталь,  ужас,  временами  восклицая:
 — 	Господи,  как  хорошо-то!
 — 	Ой  и  хорошо!
 — 	Ой,  батюшки,  как  тут  тепло-то!
 Наконец,  раскрасневшийся,  потный,  полез  назад.
 Пришло  время  спа.  Андрейша  уже  спал  на  скамье,
Топтыгу  прогнали  спать  в  сени,  Кирилл  лег  на  коник,
а  Тимоша  запросился  на  печь.
 Уже  лежа  на  печи  под  овчинным  тулупом,  он  заго¬
ворил:
 — 	А  нехорошо  так  жить,  Кирилл,  как  ты.
 — 	Чем?
 — 	Бобылсм-то?  Бобылю  надо  в  семейную  избу  на  по¬
стой  идти.
 — 	Зачем?
 — 	Домового  у  вас  слыхать?
 ■—  Не  слышпо.
 — 	Домовой  не  любит,  когда  так  вот,  без  баб,  бобыли
живут.  В  таком  доме  не  жди  добра.
 — 	А  ты  женат?
 — 	А  как  же!  Стал  бы  один  в  избе  ночевать!  Я  домо¬
вого  уважаю.  Я  кажиую  пятницу  от  своей  бабы  отдельно
сплю.  Пущай,  его  дело.
 — 	А  баба  что  говорит?
 — 	Не  сознается.
 — 	А  ты?
 — 	Бил  ее.  Бил,  каюсь.  Не  сознается.  Не  приходит,
говорит.  А  как  может  не  прийти,  ел,ели  баба  одна
лежит?
 — 	А  может,  у  тебя  домового  нет.
 — 	Что  ж,  моя  изба  хуже  других,  что  ль?
 — 	А  может,  твой  домовой  в  Орду  сбежал?
 А  он  нешь  татарин?  В  Орде  небось  свои  есть.
 — 	Ну  ладно,  спи.
 16*
 243

— 	А  я  сразу  приметил,  зачем  ты  мальчишку  в  дом
взял.
 — 	Ну?
 — 	Домового  отводишь.  Только,  скажу  тебе,  из  них
не  всякий  на  это  идет.
 — 	Спи,  дурак.  А  то  в  сени  сгоню.
 — 	Не,  с  печи  ты  меня  уж  не  сволокешь!
 Временами  они  прислушивались,  как  гудит  метель;
 скулили  волки.
 Тимоша  заснул,  а  Кирилл  долго  еще  думал  о  себе:
«Бобыль,  бобыль,  бобыль...»
 Ему  снился  маленький,  бородастый,  шустрый  старик,
который  сидел  на  печи  и  стучал  о  чело  лапотками:
 — 	Чего  ж  твоя  баба  дров  не  несет?  Мне,  поди,  хо¬
лодно.
 — 	Домовым  завсегда  тепло!
 — 	А  ты  послухай,  как  дует!
 А  и  впрямь  дуло  от  окна.  Кирилл  отодвинулся  к  сте¬
не,  и  больше  ничего  не  снилось.
 Утром  Тимоша  рассказывал,  как  он  уходил  из  Ко¬
ломны;  спасло  его,  что  в  Коломну  много  людей  из  Ря¬
зани  сбежалось.  В  многолюдий  потерялся.
 — 	А  тут  найдут.  Одним  махом  накроют1
 — 	Ну  так  в  лес  уходи.
 — 	Да,  если  б  дорогу  знать!
 Кирилл  всмотрелся  в  Тимошу.  Видать,  не  притворяет¬
ся.  Страх  совсем  сбил  человека  с  толку.
 — 	Я  б  сказал,  да  надежен  ли?
 — 	Я  тя  предавал,  что  ль?  Меня  Гриша  об  тебе  пытал,
а  я  к  тебе  побег:  уходи,  говорю!  Так?
 — 	Тогда  я  дорогу  тебе  открою.  Только  не  сбейся,
смотри.  В  эту  пору  собьешься  —  сгинешь.
 И  в  тот  же  день  Тимоша  повел  ленивого  и  сонного
Топтыгу  по  дороге  на  Перевитск,  в  шалаш  к  Лешему.
 Так  наступила  зима.
 ТРИДЦАТАЯ  ГЛАВА
 ВИЗАНТИЯ
 Кирилл  пошел  к  Олегу.  Февральский  снег  слепил  гла¬
за,  налипал  на  выпушку  полушубка.  Пахло  морозцем,
и  радостно  было  дышать.
 Он  обогнал  обоз,  медленно  поднимавшийся  в  город.

Дымившие  от  натуги  лошади  терпеливо  шагали  по  сту¬
пенькам,  выбитым  копытами  по  горе.  Ноги  у  лошадей
стали  лохматы,  а  бока  обросли  длинной  шерстью:  зима!
 В  глубоких  санях  везли  плоские  желтоватые  камни.
 Один  из  мужиков,  запрокинув  шапку  над  красным
помокшим  лицом,  радостно  обернулся  к  Кириллу:
 — 	Вот,  батюшка,  везем.
 — 	Камень,  что  ль?
 — 	Везем,  везем!  Крепкая  Рязань  у  нас  будет.
 — 	Доброе  дело.
 — 	Да  вот  потеплело  не  ко  времени.  Иионче-то  уж  тя¬
жело  везти,  а  так  день-другой  постоит  —  не  вывезешь.
 — 	Может,  бог  даст,  захолодает.
 — 	Дал  бы  бог:  дело  нужное.
 На  горе,  в  городе,  уже  разгружался  другой  обоз,
'/крывшись  в  глубокий  тулуп,  приказчик  кричал:
 — 	Ровняй,  кобель!  Как  кладешь,  анафема?
 Мужики  старались,  сбивая  до  крови  руки  об  острые
 углы  камней.
 Завидя  Кирилла,  приказчик  смолк  и  низко  поклонил¬
ся:  знали,  что  мастер  идет,  великого  князя  зодчий.
 Олег  жил  в  небольшом  бревенчатом  тереме.  В  низкой
комнате  темнели  ордынские  ковры  по  стенам,  будто  кня¬
жеских  богатств  ни  меч,  ни  пламень  истребить  не  мо¬
жет.  Олег  сидел  с  Бернабой,  когда  впустили  Кирилла.
Он  привык  к  генуэзцу:  требовал  рассказов  об  Орде,  о
Мамае,  о  дальних  странах,  и  Бернаба  служил  князю
усердно,  а  к  Кириллу  благоволил.
 — 	Время  к  весне,  —  сказал  Олег.  —  Пора  думать,
как  камень  класть  будем.
 — 	По  всему  ль  городу  сразу?  —  спросил  Кирилл.  —
Может,  с  башен  начнем?
 Олег  промолчал.  Потом,  будто  в  раздумье,  полюбо¬
пытствовал:
 — 	Где  б  ты  думал  поставить  мне  терем?  Тут  было
шумно  —  от  площади  недалеко.  Мне  б  где-нибудь  поти¬
ше  место  выбрать.
 — 	А  на  углу,  над  Трубежом,  высокое  место.  Оттуда  и
Оку  видать.
 Мы  мне  обскажи,  как  ставить  терем.  Чтоб,  как  уго¬
ворились,  хорош  был.
 — 	Как  у  патриарха  на  Босфоре  поставим.
 — 	Так  гляди:  завтра  спрошу.  Обмысли.
 — 	Сделаю,  княже.
 Раннйё  сумерки  уже  погасили  свет  в  маленьких
 245

окнах.  Зажгли  свечу,  у  икон  теплились  лампады.  Неж¬
ный  туманный  и  теплый  свет  наполнил  горницу.  Когда
Кирилл  собрался  идти,  Олег  сказал:
 —«  Людям  скажи,  чтоб  камень  везли  в  тое  место,  где
ты  покажешь  складывать.
 — 	Да  ведь  там,  где  кладут,  башни  станут.  Чего  ж
его  с  места  на  место  переволакивать?
 — 	Пущай  переволокут.  Об  башнях  разговор  в  другой
раз  будет.
 — 	Велю,  княже.  Пущай.
 Бернаба  прошел  с  Кириллом  в  сени.
 — 	Ты  не  гневись,  Кирилле.  Все  недосуг  до  тебя  зай¬
ти,  Андрейка  растет?
 — 	Да  что  ему  подеется!  Балует.
 — 	Снеси  ему.
 Бернаба  дал  золотое  яблоко,  покрытое  толстой,  как
у  кабана,  кожей.
 — 	Отколь  сей  плод?
 — 	С  Орды  князь  получил.
 — 	С  Орды?
 — 	Он  уж  с  Покрова  с  Мамаем  перекликается.  Друж¬
бу  завести  норовит.  Сам  в  Орду  ехать  хочет.
 — 	Чего?
 — 	Силу  за  ней  чует.  Мамай  заколол  хана  Махмета.
Вроде  хана  стал.  Слыхал?
 — 	Сам?
 — 	Теперь  у  Орды  —  сильный  хозяин.
 — 	А  ты  об  нем  не  заскучал?
 — 	Я  —  Олегов.
 — 	Хитришь...  Теперь  Олег  уж  не  под  татар  ли  стать
 думает?
 --  Да  если  б  великим  князем  остаться,  то  и  под  Ор¬
дой  бы  сел.
 — 	Не  твои  ль  в  том  хлопоты?
 — 	А  ты  сей  разговор  забудь.
 — 	Может,  ему  ордынским  обликом  терем  удумать?
Я  таких  строек  не  строил.
 — 	Строй,  как  уговор  был.  Ему  и  Византия  снится.
 — 	Гляди  сам.  Чтоб  потом  не  перемышлять.
 И  уже  пошел  было,  да  спохватился:
 — 	Слышь,  Бернаба!
 — 	Что  ты?
 — 	Чего  ж  это  он  терем  ставить  прежде  башен  выду¬
мал?  Со  стен  бы  начать,  город  крепить,  а  с  теремом  успе-
лось  бы.
 246

— 	А  ты  ставь,  как  велят.  Ты  весь  —  в  его  милости.
Нечего  поперек  идти.
 — 	Ой,  не  твои  ль  тут  хитрости?
 — 	А  мне  чего  хитрить?  Олегу  служу,  об  его  удоб¬
ство  забочусь.
 Кирилл  пошел  по  темному  городу.  В  окпе  у  великого
князя  по-прежнему  светлым  туманом  горел  огонь.  Захо¬
лодало,  дул  студеный  ветер,  небо  вызвездило,  сапоги
скользили  по  оледенелым  тропкам.
 На  площади  пылал  костер.
 Вокруг  костра  сидели,  укутавшись  в  тулупы,  мужи¬
ки,  невдалеке  под  дерюгами  и  армяками  стояли  выпря¬
женные  лошади.
 — 	Ночевать,  что  ль,  тут  удумали?
 — 	А  где  ж?  Прежнего-то  города  не  стало;  где  и  есть
двор,  под  гостями  али  под  монахами  занято.
 Другой  примирительно  сказал:
 — 	Да  нонче  ночь  не  сказать,  что  студена.  Студеней
того  видывали.
 Кирилл  подошел  к  огню  ближе,  чтоб  поглядеть  при¬
казчика  и  передать  ему  Олегов  наказ.  Один  из  мужиков
обратился  к  белобородому  крестьянину,  усердно  жевав¬
шему  корку  беззубым  ртом.
 — 	Ты,  дедок,  сулил  сказки  сказывать.
 — 	А  морозно.
 — 	Ежели  длинна  будет,  мы  по  снежку  попрыгаем,
опять  слушать  подсядем.
 — 	Да  не.  Длинную  в  тепле  хорошо  говорить.  А  тут
другие  надобны.
 Все  смолкли.  Старик  выплюнул  корку  на  ладонь  и
всунул  ее  в  карман.  Отодвинул  овчину  от  лица  и,  оборо¬
тись  к  огню,  сказал:
 — 	Был  грецкий  царь  и  богат  и  славен,  да  минуло
сие.  Вовсе  захирела  великая  Византия.  И  вот  сели  греки
думать,  как  им  дела  поправить.  Ниоткули  дары  им  не
идут,  податные  народы  отпали,  стены  в  Цареграде  обвет¬
шали,  а  чинить  не  на  што.  Вот,  к  примеру,  у  нас  стены
пожжены,  а  мы  собрались  да  паче  тех  новые  воздвигать
будем.  А  там  не  то.  И  надумали  греки,  что  никто  столько
денег  не  даст  царю  Константину,  как  Русская  земля.  На¬
добно,  значит,  опять  зазывать  русских  паломников.
А  русские  туда  ходить  стали  неохочи  —  дорога  длин¬
на,  через  татар  ходить  боязно,  а  святыни  и  диковины  у
нас  и  свои  завелись.  И  решили  греки  —  чем  заманить?
Думали-думали  и  вспомнили  —  как  кто  из  Руси  ни  при¬
 247

дет,  всяк  спрашивает:  а  где,  мол,  у  вас  Вольгов  щит  при¬
бит  над  воротами?  А  щит,  может,  и  поныне  б  там  висел,
да  ворота  те  давно  изветшали  и  рассыпались,  а  новые  по¬
строить  денег  нет.  Вот  и  надумали  греки  хоть  тесовые
ворота  соорудить  и  на  них  Вольгов  щит  прибить.  Пускай,
мол,  русские  приходят  —  дивуются.  Хорошо.  Поставили
ворота...
 — 	Выходит,  дедко,  на  это  нашли  казны?
 — 	Да  не,  из  достушек  слепили  кое-как.  Надо  щит
прибивать.  А  щит  тот  давно  потерялся.  Стали  по  городу
русский  щит  искать.  Великий  переполох  наделали:  нету
нигде  щита.  Николи  греки  русского  оружия  себе  не  до¬
бывали.  Вот  у  одной  старухи  спрашивают:  «Нету  ли  у
тебя,  Василиса,  русского  щита  —  муж-то  твой  родом  с
Киева?»  —  «А  может,  и  есть,  —  говорит  старуха,  —  по¬
глядите  на  дворе».  И  видят:  действительно,  длинной,
округлой,  железной  лежит  в  сарае.  «То,  —  говорит  ста¬
руха,  —  муж  мой  с  Киева  приволок».  Обрадовались  гре¬
ки:  хоть  одна  будет  у  них  теперь  память  о  былой  сла¬
ве  —  Вольгов  щит.
 — 	Хороша  слава!  Вольг-то  их  сперва  раскрошил,  а
потом,  чтоб  о  позорище  помнили  да  смирно  сидели,  щит
свой  прибил...
 — 	Ты  молчи.  Твой  рассказ  и  я  знаю.  Прибили  они
это  над  воротами  —  славу  пустили.  Приезжают  али
приходят  из  Москвы,  от  митрополита,  люди.  «Во,  —  го¬
ворят  греки,  —  Вольгов  щит!»  А  москвитяне  глянули,  да
и  ахнули:  мы,  мол,  Византию  чтим,  а  гляньте-ко,  чем
Вольг  их  победил;  это  ж  корыто,  из  коего  в  Киеве  гусей
кормят!..  Тако  греки  свою  древнюю  славу  подновили.
 Морозные  звезды  в  небесной  синеве,  ветер,  взлохма¬
тивший  на  тулупах  овчину  и  колыхающий  пламень  кост¬
ра,  снег,  отразивший  небесную  синь,  рыжие  заиндевелые
бороды  мужиков  и  нежная  даль  Византии  —  все  спле¬
лось  в  голове  Кирилла.
 Дед  снова  жевал  корку,  а  мужики  разложили  огонь
пожарче  и  приноравливались  вздремнуть  вокруг  костра  —
благо  овчин  вдосталь.
 — 	Дедко,  —  спросил  Кирилл,  —  от  кого  ты  про  ту
Византию  слышал?
 — 	А  тебе  чего?
 — 	Полюбилось,  как  сказывал.
 — 	А  в  лето  я  на  Москву  отседа  товары  возил.  Там
сказывали.
 — 	Знать,  московская  сказка.
 248

— 	Там  слыхал.  А  ты  бы  шел  себе  спать.
 — 	Да  я  уж  иду.
 — 	С  богом.
 Едва  отошел,  встретилась  женщина,  увязшая  с  голо¬
го»  в  мужской  тулуп.  Он  бы  прошел,  но  она  окликнула:
 — 	Никак,  Кирша?  Родной!
 — 	Овдотьица!  Отколе?
 — 	У  родных  была.
 — 	А  идтить  в  эту  пору  одной  не  боязно?
 — 	Бог  не  выдаст,  свипья  не  съест.
 — 	Смела!
 — 	Такой  уродилась.
 — 	Л  ты  будто  бодрей  стала.
 — 	Дело  одно  надумала.
 — 	Ну?
 — 	Только  чтоб  промеж  нас.  В  Орду  пойду.
 — 	Ты?
 — 	Как  потеплеет,  так  пойду.  А  не  управлюсь,  на  ту
весну  непременно.
 — 	Чего?
 — 	Своих  выкупать.
 — 	У  те  затылок...  как?  Не  горячий?
 — 	Не  смейсь!
 — 	Да  не,  я  не  смеюсь.
 — 	Ну  то-то.  Иди  да  помалкивай.
 Он  удивленно  посмотрел  ей  вслед  и  пошел  домой.  Во¬
рота  были  на  запоре,  он  отодвинул  потайной  кол  и  иро-
гисгтулся  внутрь  двора.
 В  избе  горела  свеча,  и  мальчик  лежал  на  лавке,  наки¬
нув  на  босые  ноги  курчавое  овчинное  одеяло.
 — 	Чего  не  спишь?
 — 	Дожидаюсь.
 — 	Спал  бы.
 — 	Скушно.
 — 	А  пе  боязно?
 — 	Не.
 — 	Думал,  что  ль,  об  чем?
 — 	Мать  вспоминал.
 — 	А  ты  не  горюй.  Ей  теперь  уже  хорошо.
 — 	А  и  себя  жалко.
 — 	Чего?
 — 	Может,  она  обо  мне  плачет.  Ночь  ведь.
 — 	Она  теперь  спит.  В  Орде  тьма  прежде  нас  насту¬
пает.
 — 	Чего  так?
 249

— 	Спи.  Так  от  бога.
 — 	А  ты?
 — 	А  мне  подумать  надо.
 Кирилл  взял  с  затопа  уголек  и  сел  за  стол.  От  пего
отодвинулись  и  стены,  и  Рязань.  На  белой  крышке  сто¬
ла  сияло  теплое  море,  в  небе  летели  белые  птицы,  з
между  морем  и  небом  он  замыслил  диковинный  терем,  м
уголь  в  быстрых  пальцах  создавал  тот  терем  на  белых
досках  стола.
 Возникла  витая  арка  ворот,  проглянули,  словно  удин
ленные,  глаза-окна.  И,  как  брови,  над  ними  навис
карниз.
 — 	О!  —  воскликнул  Андрейка.
 — 	А  ты  не  спишь?  —  Кирилл  оглянулся.
 Мальчик  стоял  позади,  белый,  босой,  тоненький,  как
 свеча.  Зачарованными  глазами  он  смотрел  на  рисунок
Кирилла.
 — 	Думается,  окна  б  чуть  раздвинуть.
 — 	А  пуста  стена  будет.
 — 	Нет,  раздвинь.
 — 	Да  откуда  тебе  знать,  как  лучше?
 — 	А  что  ж,  у  меня  глаз,  что  ли,  пет?
 — 	Ну,  иди  спать.  Раздвину.
 — 	Сперва  сделай.
 Кирилл  засмеялся,  и  еще  радостней  стало  создавать
этот  будущий  дом,  когда  рядом  внимательно  смотрел
мальчик.
 Когда  он  кончил  рисовать  и  оглянулся,  Андрейка  ужо
спал,  свернувшись  на  голой  скамье.  Свеча  расплылась,
ноги  у  Кирилла  остыли.
 Он  перенес  Андрея  на  постель,  а  сам  полез  на  печь.
Из  темноты  видно  было,  сквозь  узкую  слюдяную  щель,
нежно-голубое  лунное  небо,  а  по  краям  окопца  намерз
иней,  и  небо  казалось  втиснутым  в  пушистый  круг.
 Когда  утром  он  проснулся  и  глянул  с  печи,  мальчик
быстро  метнулся  от  стола  и  скрылся  под  одеялом.
 — 	Любопытствуешь?
 Андрей  не  откликался.
 Кирилл  полежал  еще,  думая  о  рисунке,  прежде  чем
взглянуть  на  него.  Потом  слез  и  подошел  к  столу.  Спер¬
ва  он  хотел  гневно  кинуться  к  одеялу  и  вытащить  грет
ника,  но,  всмотревшись,  подивился:  широкие  простепкк
меж  окнами  были  заполнепы  какими-то  склоненным  л
людьми,  цветами  и  птицами.  Мальчик  не  успел  дорисо¬
вать:  оброненный  уголек  валялся  па  краю  стола.  Но  окна,
 250

соединенные  рисунком,  сливались  в  широкий  пояс  вокруг
всего  терема,  и  верх  словно  висел  в  воздухе,  приподнятый
стеблями  цветов  и  крыльями  птиц.
 — 	Да  глянь-ко,  какой  ты  мастер!  —  приласкал  Ки¬
рилл  Андрея.  —  Да  ты  откройся.
 — 	Боюсь.
 — 	Да  не.  Не  бойсь.
 — 	Я  хотел  стереть,  да  не  успел.
 — 	Зачем?  Ты  мне  помощник  будешь.
 — 	Не  серчаешь?
 — 	Вылезай.  Печь  топить  надо.
 Сдвинув  овчину,  Андрей  вылез  и  стал  зябко  и  тороп¬
ливо  одеваться  в  захолодевшей  избе.
 — 	А  солнышко-то  уж  на  весну!  —  увидел  Кирилл,
распахнув  дверь.
 С  тяжелых  сосулек,  намерзших  над  дверью,  озолочен¬
ная  утренним  солнцем  ползла  вниз  первая  капля.
 ТРИДЦАТЬ  ПЕРВАЯ  ГЛАВА
ТЕРЕМ
 Трава  пробивала  смерзшуюся  землю.  Позеленели  хол¬
мы  Рязани.  Даже  по  бурым  выжигам  бурно  пошла  неж¬
ная  зелень.  Зима,  как  змея,  уползла  в  щели  и  в  камни,
и  когда  начали  брать  камни  для  кладки,  их  нелегко
было  отодрать.
 Но  терем  вставал.
 Городские  стены  Олег  велел  рубить  снова  из  дуба,
башни  почали  ставить  тоже  дубовые,  а  терем  —  ка¬
менный.
 Каменотесы  пели,  отесывая  неровные  края.  Камен¬
щики  пели,  смыкая  замесом  ряды  кладки.  Плотники
пели,  венчая  бревна  кремля.  А  многие  руки  разгребали
погорелыцину,  расчищали  город.  Вокруг  бушевали  леса
молодою  зеленью,  зацветали  буйно  и  пестро  луга.  И  лишь
городище  высилось  убого,  и  о  нем  печаловались  люди,
ему  служили  усердные  руки,  и  песня  гремела  о  нем:
 Ой  ты,  пустыаюшка-пусгыпя,
 Наша  ты  прекрасная  раиыя...
 Ранней,  раем  высился  для  строителей  этот  унылый
холм,  ибо  это  была  их  родина  и  они  ее  поднимали  из
пепла.
 251

Так  прошло  лето,  настал  сентябрь.
 Кирилловы  руки,  до  крови  избитые  камнями,  забрыз¬
ганные  замесом,  не  уставали.  Лоб  измазан,  брови  запо¬
рошены  пылью.  Синий  кафтан  покрылся  белыми  пятна¬
ми,  борода  будто  подернулась  сединой.
 Но  Андрейка  не  видел  на  Кирилле  ни  грязи,  пи  про¬
рех.  Мальчик  стоял  высоко,  на  верху,  на  ветру,  держа
горшок  с  кашей,  накрытой  коричневым  ломтем  хлеба.
 — 	Принес?
 — 	Кушай,  отче.
 — 	СяДь.
 И  снова  отвлекался  к  стройке.  Подождав,  Андрей
поймал  Кирилла  и  повел  за  рукав  к  горшку:
 — 	Кушай,  отче.
 — 	А  тебе  не  терпится?
 — 	Пора.
 Кирилл  крикнул  вниз  со  стены:
 — 	Трапезуй!
 И  песня  смолкла.  Воткнулись  в  дерево  блестящие  то¬
поры.  Вылезли  из-за  онуч  ложки,  заскрипели  горбушки
па  зубах,  и  потек  запах  хлеба  и  дыма.
 Зайдя  за  недостроенную  стену,  Кирилл  обмыл  руки,
оплеснул  лицо  и,  утираясь,  вновь  вышел  на  стену.  Ветер
подхватил  края  полотенца,  расшитые  узкой  алой  кай¬
мой;  словно  лебединые  крылья,  они  вскинулись  в  небес¬
ную  высоту.
 Кирилл  постоял,  глядя  глубоко  вниз,  где  синел  Тру-
беж,  и  в  раздолье  Оки,  по  которой  уже  текли  челны,  ла¬
дьи  и  ушкуи.  Иные  шли  из  Нижнего  Новгорода  в  Новго¬
род  Великий,  везли  товары  с  Орды  в  далекую  свейскую
землю  либо  в  немецкие  города.  Другие  плыли  вниз,  из
Москвы.  Все  приставали  здесь.  На  пристани  уже  толпи¬
лись  пестрые  кафтаны,  епанчи,  халаты.  Там  уже  построи¬
лись  склады,  гостиные  дворы,  сараи  —  купцам  ждать  не¬
досуг.  На  реке  теснились  черные,  смоленые,  и  красные
расписные  суда,  и  оттуда  кто-нибудь  смотрел  сюда,  на
мечущееся  по  ветру  полотенце,  а  Кирилл  стоял  и  дуэдал
о  приволье  долгих  путей,  о  красоте  невиданных  городов.
 Что  ему  этот  холм,  этот  город,  когда  столько  дивных
городов  на  Руси?  Он  бился  за  Рязань  и,  может  быть,
пыне  лежал  бы  в  ее  земле,  если  бы  татарская  стрела
ударила  чуть  прямее.
 За  Рязань  и  Анюту  встал  он  тогда  в  бой.  Бил  татар,
ибо  посягали  на  его  счастье.  А  не  его  ли  счастье  вся  эта
необъятная  ширь  Руси,  где  та  же  русская  речь,  где  те
 252

;ке  неустанные  руки  творят  красоту  на  радость  родичей,
па  диво  чужих  земель?
 — 	Кушай!  Стынет!
 — 	Давай.
 Они  сели  на  выступ.
 — 	Дом-то  запер?  Народ  прибывает.  Мало  ль  кто  за¬
бредет.
 — 	Снаружи  посошком  припер.  Кто  подойдет,  увидит:
лозяина  нет.
 — 	И  так  ладно.
 — 	Глянь,  как  руки  избил!  Без  тебя  некому  камни
класть,  что  ли?
 — 	Рук  много,  а  все  думается,  сам  сложишь  скорей.
 — 	Камнем  заслонишься,  терем  не  разглядишь.
 — 	Не  учи,  млад  еще.  А  то  разумей:  в  кои-то  веки
каменный  дом  кладут.  Были  у  Москвы  Климен  с  Ива¬
ном,  добрые  мастера.  И  весь  свой  помысел  вложили  в
церкви.  Хорошо,  складно  строили,  а  может,  им  радостней
было  бы  терем  воздвигать  либо  башню.  Да  не  давали.
Вот  и  зограф  Захарий  рад  бы  был  своей  острой  кистью
цветы  писать,  да  птиц,  да  девушек,  а  кто  на  то  ему  кра¬
сок  даст  —  писал  иконы,  всю  из  себя  красоту  в  них  вы¬
ложил.  Тож  римлянин  Борис  —  забрел  на  Русь,  колоко¬
ла  льет.  Сладостный  звук  у  его  колоколов.  Не  к  чему
кроме  ухо  приложить,  льет  колокола,  лишь  ими  живет.
То  наше  время,  дитя.  Чти  его  в  иконописанье,  в  зодче¬
стве  церквей,  в  гуле  колоколов.  Нам  нет  иной  речи,  мы
говорим  так.
 Отсюда  им  было  видно  лишь  небо;  вечное,  оно  опи¬
ралось  о  край  их  белой  стены.  И  Кирилл,  разводя  рука¬
ми,  договорил:
 — 	Вот  и  горячишься  —  хочется  поскорей  замысл
свой  досказать.
 — 	А  и  в  икону  можно  живых  вписать!  —  подумав,
сказал  Андрей.
 Кирилл  на  него  покосился.
 — 	Тебе  десяти  годов  небось  нет,  а  уж  ты  мудрству¬
ешь.  Неси  горшок  домой.
 — 	Дозволь  побыть,  отче.
 Хочется  с  нами?
 — 	Дозволь!
 — 	Да  сиди  уж.
 — 	Почивать  ляжешь?
 — 	Не,  не  спится.
 253

А  на  город  уже  опускался  полуденный  сон.  Жизнь
начиналась  до  света,  и  в  полдень  ложились  все.
 Кирилл  разговаривал  с  мальчиком,  расхаживал  по  мо¬
сткам,  внутри  стен.  И  вдруг  замер:  в  просвете,  где  виден
был  Олегов  двор,  к  терему  шел  твердой  поступью  чело¬
век,  знакомый  по  минувшему  году.  Черная  епанча  покры¬
вала  воинский  наряд,  голову,  будто  под  тяжестью  шле¬
ма,  гнуло  к  земле.
 «Гришка?  Неужели  Гришка  Капустин?  Зачем  сюда?»
 В  сердце  Кирилла  вползла  тревога.
 Олег  лежал  среди  своих  тоурменских  ковров,  и  Бер-
наба,  сидя  в  его  ногах,  говорил:
 — 	Мамай  ныне  хан.  Орда  сильна.  Кто  ж  ее  победит?
Лучше  с  ней  дружить,  а  Москве  улыбаться  до  времени.
 Как  ясно  умел  он  вложить  в  слова  тайные  Олеговы
мысли!
 — 	Орда  не  свалит  тебя  никогда:  ей  твоя  власть
нужна.
 — 	Нужна?
 — 	Мамай  над  Русью  князем  стать  не  может.  А  когда
княжит  друг,  зачем  обижать  друга?  А  Москва  задушит
тебя  и  на  твое  место  сама  сядет.  Мало  ли  ныне  князей
под  ней?
 «И  то  правда!»  —  но  этого  не  сказал.
 — 	А  Мамаю  нужен  друг.  Он  поможет.  Ты  станешь  на
Руси  первым...
 Отрок  вошел  внезапно  и  удивленно:
 — 	С  Москвы  посланец,  княже.
 — 	Впусти.
 Быстро  скинул  ноги  со  скамьи,  сел.  Бернаба  отошел
к  двери.
 Сгибаясь  в  дверях,  еле  влез  в  терем  Гриша
Капустин.
 — 	Благословен  буди,  государь  Олег  Иванович.
 С  чем  ты?
 — 	По  розыску.
 — 	А  по  ком?
 — 	Уследили  в  твоей  земле  убивца  и  татя,  государева
князя  Дмитрия  Ивановича  раба  —  Кирилла,  прозвищем
Борода,  каменных  дел  человека,  зодчего.  От  казни  сбег.
Второй  год  рыщем.  Приказано  того  человека  не  мило¬
вать,  а  тебе,  государь,  боярин  Бренко  Михайло  Ондре-
ич  в  том  челом  бьет.  Пожалуй,  милостивец.
 Олег  тихо  отошел  к  окну,  искоса  глянул  на  высо¬
кий  терем.  Стены  уже  завершены,  начали  сводить  своды.
 254

Беглых  выдавать  было  в  обычае.  Но  мог  и  не  дать  —»
на  рязанские  земли  Дмитриева  рука  не  простиралась.
Однако  же  просит  смиренно,  да  и  Бернаба  даже  сказал:
надобно  до  поры  к  Москве  подходить  с  улыбкой.
 — 	Погляжу  —  дам  ли.  Самому  надобен.
 — 	Ведаю  —  надобен.  Да  виноват  боле,  чем  тароват.
 — 	То  сам  обсужу...
 — 	Прости,  государь.
 Задумался:  Дмитрий  силен.  Мамай  от  похода  устал  и
занят  сейчас  собой,  своих  врагов  режет.
 «Пущай  Дмитрий  мнит,  что  Ольг  рад  дружить  с  Мо¬
сковским  великим  князем».
 — 	Да,  пожалуй,  отдам.  Дмитрий-то  князь  Иванович
не  какой-нибудь  татарский  хан,  свой  человек.  От  меня
ему  отказа  не  будет.
 — 	Дозволишь  взять?
 — 	Бери.
 — 	Может,  па  Москву  что  передать  велишь?
 — 	А  вот  и  передашь...  мастера.  Дмитрию  он  надо¬
бен,  а  я  себе  мастеров  завсегда  найду.
 Бернаба  вышел  следом  за  Гришей  в  дверь  и  кинул¬
ся  сенями  к  амбарам.  Там,  принимая  от  мужиков  хлеб,
стоял  убеленный  мукой  Клим.
 — 	Эй!
 — 	Чего  тебе?
 — 	Спеши  напрямик  к  Кириллу.  С  Москвы  за  ним
прислано.  Князь  отдал.
 — 	Погляди  тут!
 Кирилл,  услышав  тревожный  от  хрипоты  голос  Кли¬
ма,  огляделся:  оставалось  свод  свести,  но  чело  терема
успел  вывести,  остальное  достроят  сами.  Опережая  Кли¬
ма,  оп  сбежал  со  стен.
 — 	Климе,  отче,  прими  моего  вьюношка.  Приюти,
Укроюсь  —  приду  за  ним.
 — 	Давай.
 — 	Отче!  Я  с  тобой.
 — 	Куда?
 — 	Всюду.
 — 	Не,  бог  с  тобой!
 — 	Отче!  Возьми!
 Клим  решил  быстрее:
 — 	Подь,  Кирилле,  в  амбар.  Под  моим  ключом  доси¬
дишь  дотемна.  Князь  выдал,  княжьим  ключом  и  скроем.
Подь  скоро,  пока  сюда  не  пришли.  Там  мужиков  полно,
меж  них  затеряешься.  А  ты  скачи,  Андрейша,  домой.  За-
 255

бери  ветошь,  что  унесешь,  да  ступай  к  пристани.  Там
всякой  народ,  приметен  не  будешь.  А  смеркнется  —  вы¬
ходи  к  гостиному  двору,  будто  возы  стережешь.
 Кирилл  залег  в  длинных  закромах  ржи.
 Ночью  Клим  его  выпустил,  вывел  с  конюшни  гнедо¬
го  Бернабова  коня  да  своего  солового  в  придачу.  Они
вышли  с  княжьего  двора  на  пустырь.
 — 	Вот  те,  Кирилле,  каково  Олегово  спасибо  за  тру¬
ды  да  раны!
 Жесткий  голос  из  тьмы  прервал  Клима:
 — 	Не  так  сказал!
 Клим  отшатнулся,  но  Кирилл  с  яростью  взглянул  во
тьму  —  перед  ними  стоял  Олег.
 — 	Побег,  Клим,  сготовил?
 Недобрым  оком  взглянул  на  него  Клим.  Но  во  тьме
за  князем  могла  быть  стража.
 — 	Уходишь,  Кирилл?  —  спросил  Олег  по-гречески.
 — 	Сам  видишь,  государь.
 — 	А  кто  ж  за  твой  труд  получать  будет?  Терем-то
едва  не  готов.
 — 	То  прощу  тебе,  княже.
 — 	Мне  не  надо.  Прими  на  дорогу  от  меня.
 Он  протянул  Кириллу  горсть  денег,  но  опустил  руку,
видя,  как  Кирилл  отстранился.  Взглянул  на  коней,  на
дрожащие  руки  бледного  Клима,  сжавшие  повода.  И  мол¬
ча  ушел:  не  было  с  ним  ни  оружия,  ни  стражи.
 — 	Эх,  жаль!  —  рванулся  Клим,  но  опомнился:  —  Ки¬
рилл,  уходи  скорей.  Не  то  людей  кликнет!
 — 	А  ты?
 — 	Подожду.
 — 	Как  знаешь...
 — 	Слышишь?
 Во  тьме  звякнуло  чье-то  оружие.  Кирилл  вскочил  па
коня  и  увел  за  собой  солового.
 Не  доезжая  гостиного,  свистнул.  Меж  возами  свист¬
нул  еще.  Андрей  откликнулся.
 — 	Отче!
 — 	Ну-ка,  скорей!
 Андрей  тотчас  приволок  тяжелый  узел  в  снова  напра¬
вился  во  мрак.
 — 	Куда  ты?
 — 	Там  еще  есть.
 — 	Ты,  может  быть,  и  самую  избу  приволок?
 — 	Не.  Избу  оставил.  А  чего  добро  бросать?  Князья
мы,  что  ль?
 256

— 	Ну,  давай  скорей!
 Кирилл  спешился  и  торопливо  закрепил  узел  за  сед¬
лом.  Андрей  снова  появился,  волоча  поклажу*
 — 	Как  ты  доволок-то?
 — 	Я  не  сразу.
 — 	Ну,  давай,  садись!
 — 	Уже!
 — 	Ты  на  коне-то  крепко  сидишь?
 — 	Как  на  печке!
 Объезжая  улицы  переулками,  наткнулись  на  заставу.
Протянув  копье  поперек  пути,  стражи  окликнули:
 — 	Кто  идет?
 — 	Кирилл  Борода,  зодчий  великого  князя.
 — 	С  богом!
 Их  охватила  ночная  прохлада,  ветер  потек  душистый
и  легкий  —  проезжали  луга.
 Кирилл  оглянулся:  позади,  в  Рязани,  на  высоком  бе¬
регу  горел  костер.  Розовый  пламень  освещал  каменную
белую  стену  —  терем.
 — 	Каменщики  костер  жгут!  —  угадал  Андрейша.
 — 	И  так  не  замерзли  б!  —  ответил  Кирилл.  —  Уго¬
мону  им  нет!  Спали  б,  на  заре  им  опять  на  работу.
 И  яростно  хлестнул  своего  горячего  коня.
 ТРИДЦАТЬ  ВТОРАЯ  ГЛАВА
ОРДА
 Олег  со  свитой  поехал  в  Орду.
 Ночь  застала  их  под  стенами  Сарая.  Рязанский  стан
остановился  в  степи.  Пахло  мятной  прохладой  трав,  ко¬
нями.  Позвякивали  цепи  на  конях,  оружием  постукива¬
ла  стража.  Кричала  ночная  птица.
 Из  степной  тьмы  Олег  смотрел  на  освещенный  Са¬
рай;  шла  одна  из  последних  ночей  уразы,  рамазана,  ме¬
сяца,  когда  по  целым  дням  строго  соблюдался  пост  —
пи  капли  воды,  ни  крошки  хлеба  никто  не  брал  в  рот.
Но  теперь  была  ночь,  и  от  звезды  до  звезды  яростно
утоляли  утробу  наголодавшиеся  постники  —  те,  которые
имели  еду  и  питье.  И  каждый  двор,  озаренный  свечами,
сиял  в  те  ночи,  и  торговая  площадь  раскрывала  съестной
торг,  засветив  огни  над  соблазнительными  грудами  то¬
варов.  Город,  весь  в  отсветах  огней,  костров,  простирался
вдаль  под  розовым  заревом,  как  под  княжеским  одеялом.
 17  Жшзая  вода  Непрядвы
 257

П  оттуда  пахло  горелым  маслом  и  мясом,  оттуда  гудели
трубы,  и  дудки,  и  бубны.  Временами  долетали  гулы  тол¬
пы,  ликовавшей  и  счастливой  от  зрелищ.
 — 	Что  они  творят?  —  спросил  Олег  у  Бернабы.
 — 	Единоборствуют,  обнажаясь  до  пояса.  Либо  по
канату  пляшут  в  небе.  А  может,  шуты  басни  бают.
 Бернаба  уже  побывал  у  Мамая,  известил  о  прибли¬
жении  Олега,  и  Мамай  с  Берыабой  выслал  навстречу
князю  двух  именитых  мурз.
 Мурзы  завистливо  смотрели  на  праздничный  Саран,
но  скрывали  друг  от  друга  досаду,  что  приходится  в  та¬
кую  веселую  ночь  чинно  стоять  позади  рязанского  гостя.
Они  скрывали  досаду  на  генуэзца,  что  он  не  сгинул  в
рязанских  лесах,  прибыл  с  князем,  возвращен  князем
хану.  Мурзы  скрывали  досаду,  что  хан  одобрил  Олега,
сказал:
 — 	Видно,  князь  не  злобствует  за  Рязань.  Моего  слу¬
гу  уберег,  сам  едет,  дары  везет.  Встречайте  Рязанского
князя  с  честью.
 Хитер  Олег,  что  повез  Мамаю  Бернабу.  Хитер  Ма¬
май,  что  встретил  Олега  с  честью.
 Утром  Сарай  раскрыл  свои  ворота  перед  Олегом.  Ули¬
цы  заполнил  народ,  глядя  русских  воинов.  Но  в  воро¬
тах  Олега  не  встречали,  на  улицах  князя  не  привечали,
никто  великого  князя  Рязанского  Олега  Ивановича  «
Орде  не  почтил,  кроме  двух  мурз,  молча  ехавших  по  го¬
роду  впереди  Олега.
 На  дворе,  отведенном  рязанцу,  поставили  стражу,  и
как  это  попять,  Олег  решить  не  смог:  для  почести  ли  и
охраны,  для  того  ли,  чтоб  не  смел  со  двора  сходить.  А  ко¬
гда  сказал,  что  хочет  сперва  пойти  в  церковь  отслужить
молебен  за  благополучное  завершение  пути,  долго  пере¬
говаривались,  спрашивались  у  Мамая,  спрашивали  и  у
православного  епископа,  должно  ли  идти  князю  в  цер¬
ковь.
 В  этот  день  в  саду,  где  цвели  деревья,  хан  снова  слу¬
шал  обретенного  фряга.  Бернаба  говорил:
 — 	Сила  его  невелика.  Но  гнев  на  Москву  велик.
 — 	Зависть  —  не  гнев!  —  сказал  Мамай.
 — 	Завистью  распален  до  гнева,  до  ярости.
 — 	Годится?  —  спросил  Мамай.
 — 	Слаб.  Одного  его  мало.
 — 	А  еще  кто  есть?
 — 	Есть.  Всякий  Дмитриев  враг  —  нам  друг.
 — 	У  Дмитрия  есть  и  русские  враги.
 258

— 	Не  остается.  У  него  есть  и  не  русские  враги.
 — 	А  ну?
 — 	Ольгерд  из  Литвы  Дмитрию  враг?
 — 	Он  умер.
 — 	А  сыновья  есть.
 — 	Вчера  сказывали:  двое  Ольгердовых  сыновей  пе¬
решли  к  Дмитрию.  На  Ольгердовой  дочери  женат  Дмит¬
риев  брат  —  Владимир  Серпуховской.  Ольгердов  племян¬
ник  Боброк  на  Дмитриевой  сестре  женат.  Они  все  в  род¬
стве.  Все  —  из  одного  гнезда,  а  наше  гнездо  —  другое.
 — 	А  Олег  в  наше  гнездо  пришел.
 — 	Слаб.  А  то  б  он  напомнил  нам,  как  Бату-хан  его
родню  резал.
 — 	А  у  Ольгерда  много  сыновей.  Кто  стал  под  Дми¬
трия?
 — 	Андрей,  Дмитрий.
 — 	Ягайлу  забыл,  хан.  Ягайла  этим  братьям  враг.
А  все  литовское  войско  у  Ягайлы.
 — 	Двадцать  тысяч  воинов  Олег  наберет.  Сорок  тысяч
Ягайла  наберет.  А  остальных  где  взять?  Наших  ты  под
Рязанью  сам  видел.
 — 	Воинов  у  тебя  нет,  но  золото  есть.  Золото  Орда  в
скольких  боях  копила?  А  золото  можно  перелить  во
все  —  в  коней,  в  оружие,  в  воинов.
 — 	А  ты,  вижу,  думал  в  Рязани  об  Орде?
 — 	О  тебе,  хан.  Орда  —  мне  чужой  край.  Ты  мне  —
родной  отец.
 Долговязый,  тяжелоносый,  круглоглазый  генуэзец
ласково  просился  в  сыновья  к  хилому,  маленькому,  кри¬
воногому  татарину.  И  хан  внял  нежной  сыновней  прось¬
бе  —  подарил  Бернабе  халат  и  перстень.  А  перстень  был
золотой,  и  золотым  огнем  сверкнули  глаза  генуэзца  от
отого  первого  золота,  попавшего  в  его  руки.  Он  поспе¬
шил  па  Рязанское  подворье.
 Хан  те  шлет,  государь,  поклон.  Сейчас  постится.
Ноет  пройдет  —  будет  с  тобой  говорить.
 Олег  нахмурился:  посту  еще  неделю  быть.  Надо  не¬
делю  ждать.  Но  что  делать:  Олег  не  хан,  а  только  князь
из  разоренной  Рязани.
 — 	Благодари  хана  за  милость  —  дождусь!
 Бернаба  подумал:  «Сколько  захотим,  столько  подо¬
ждешь!»  Генуэзец  уже  не  скрывал,  что  вновь  перешел  к
хану.
 — 	Мой  хан  справляется,  доволен  ли  ты,  Олег  Ивано¬
вич,  едой,  слугами,  постоем?
 17*
 259

— 	На  тебе,  Бернабушка,  от  моей  бедности  подаро¬
чек.  Ты  ведь  мне  не  чужой  —  будь  другом.
 И  еще  один  перстень  получил  Бернаба.
 Мамай  как-то  спросил  его:
 — 	В  кого  ж  перельем  мы  наше  золото?
 — 	Есть  в  горах  яссы,  в  степях  есть  черкасы,  в  пус¬
тыне  тоурмены,  в  Кафе  есть  генуэзцы  и  во  многих  окруж¬
ных  областях  есть  народы  и  люди,  жадные  до  золота,  до
добычи,  до  грабежа.  Скажем  им,  посулим,  дадим,  они
пойдут...
 — 	Охота  ли  им  умирать?
 — 	Каждый  надеется,  что  стрелы  летят  в  грудь  со¬
седу.
 — 	А  если  вонзятся  в  их  грудь?
 — 	Больше  нам  останется.  Мертвые  платы  не  просят.
 Пост  не  препятствует  труду.  Искусные  плотники
 ставили  новые  столбы  перед  ханским  домом.  Столбы  вы¬
сокие,  вырезанные  острым  резцом  бухарских  мастеров.
Садовники  расчищали  сады.  Пересаживали  кусты  цвету¬
щих  роз  ближе  к  дому.  Может  статься,  что  и  засохнут
эти  кусты,  но  не  прежде,  чем  рязанский  гость,  Олег,
пройдет  мимо  них,  иначе  засохнут  садовники.  Мамай  го¬
товил  свой  дом,  как  ткут  ковер,  плотно  сплетая  нить  с
нитью,  чтобы  создать  прекрасные  узоры:  хан  знал  —
Олег  учен,  умен,  горд.  Он  хотел  раскрыть  перед  ним
свою  утоленную  гордость  и  скрыть  под  тем  ковром  свое
жадное,  голодное  сердце,  коему  одно  утоление  —  Москва.
 И  Олег  пришел  в  этот  сад.
 Они  разговаривали,  словно  не  лежал  между  ними  пе¬
пел  Рязани,  словно  не  пасся  рязанский  скот  в  ордынских
степях,  словно  не  руками  новых  рабов  богатеют  татар¬
ские  воины.
 — 	И  вот,  —  говорил  Олег,  —  известно  мне:  Дмитрий
тебе,  хан,  враг.  И  мне  враг.
 Но  Мамай  только  слушал  —  пусть  князь  сам  напра¬
шивается:  не  Мамаю  ж  кликать  себе  помощников!
 — 	И  тебе  лучше,  и  мне  лучше  —  его  сломить.
 — 	А  силен  ли  он?
 — 	Да  ведь  и  мы  слабы  не  будем.  Призовем  Ягайлу
Литовского.  Поделим  промеж  себя  Русь.  Мне  —  Моск¬
ву,  Суждаль,  Новгород,  Ягайле  —  Смоленск,  Псков.  Бу¬
дем  тебе  дань  давать  по-старому,  как  при  Батыге  да¬
вали.
 — 	А  сберете  ль  столько?
 — 	Чего  ж  не  собрать?  Русь  велика.  У  Дмитрия  хо¬
 260

зяйство  крепкое.  А  наши  руки  глупее,  что  ль,  Дмитрие¬
вых?  Он  у  тебя  скидку  выторговал,  а  гляди,  как  озоло-
тел  на  том!  А  то  б  тое  золото  тебе  ж  бы  шло.
 — 	А  на  что  мне  Москва!  И  золота  у  меня  вдосталь.
 — 	А  кто  его  знает,  может,  Дмитрий  удумает  твое  зо¬
лото  у  тебя  отнять?
 Брови  Мамая  колыхнулись,  руки  сжались.
 — 	Ну  нет!  —  Превозмог  себя,  сказал  спокойно:  —
Что  ж,  князь!  Готовься,  посмотрим.
 — 	Буду  готовиться!
 — 	Готовься.
 Мамай  не  только  принял  дары  от  Олега,  но  и  сам  Оле¬
гу  отдарил.
 «Пусть  не  выносит  из  Орды  обид».
 Еще  Олег  плыл  по  Волге  в  Рязань,  а  уж  в  Сарае
встретили  нового  гостя.
 ТРИДЦАТЬ  ТРЕТЬЯ  ГЛАВА
МИТРОПОЛИТ
 Во  вторник  26  июля  1379  года  наместник  митрополи¬
та  всея  Руси  Михаил-Митяй  переехал  через  Оку,  направ¬
ляясь  в  Царьград  к  вселенскому  патриарху  Нилу  при¬
нять  посвящение.
 Из  разукрашенной  отплывающей  ладьи  он  смотрел
на  высокий  коломенский  берег.  На  берегу  стояли  про¬
вожавшие  его  от  Москвы  до  Коломны  великий  князь
Дмитрий,  старейшие  московские  бояре,  епископы;  сия¬
ли  золотом  их  облаченья,  сияло  золото  икон  в  их  ру¬
ках,  сияли  хоругви  над  их  головами,  гудели  над  Колом¬
ной  колокола,  вставали  на  горе  башни  и  церкви  родной
Коломны.
 Широким  взмахом  руки  Митяй  благословлял  их.  Вы¬
сокий,  широколицый,  он  смотрел  назад,  и  ему  казалось,
что  это  берег  отходит  от  него.  Неожиданно  из-за  темных
башен  к  белым  июльским  облакам  взлетела,  кружась,  бе¬
лая  голубиная  стая.
 Давно  ли  он  на  том  вот  берегу  гонял  голубей  над  бре¬
венчатыми  теремами?  И  так  же  вот  сушилось  красное
п  серое  белье  на  шестах  в  слободе,  такие  ж  стояли
бабы  на  пристани.  Но  тогда  никто  не  смотрел  на  пего,
а  сейчас  сам  Дмитрий,  великий  князь,  трижды  облобы¬
зал  его  щеки,  сам  большой  великокняжеский  боярин
 261

Юрий  Васильевич  Кочевин-Олешинский  возглавлял
Митяеву  охрану,  три  архимандрита,  шесть  митрополит-
ских  бояр,  сам  московский  протопоп  Александр,  игум-
ны,  переводчики,  клирошане,  всякие  слуги  и  много  под¬
вод,  груженных  казной  и  ризницей,  сопровождали  Ми¬
тяя  в  Царьград.
 И  еще  вез  Митяй  с  собою  две  белые  хартии,  скреп¬
ленные  печатями  Дмитрия,  дабы  при  нужде  вписать  в
них  от  Дмитриева  имени  свою  волю.
 Никому  из  митрополитов  не  воздавалась  такая  честь.
Дмитрий,  отправляя  Митяя,  хотел  перед  всеми  показать,
что  выбор  князя  тверд  и  волю  великого  Московского  кня¬
зя  всея  Руси  следовало  уразуметь  царьградскому  Нилу,
патриарху  Вселенной.
 И  вся  эта  великая  честь,  еще  выше  подняла  голову
Митяя.  Он  смотрел  на  голубей,  благословляя  коломен¬
ский  берег,  а  казалось,  что  в  небе  видится  незримый  свет
и  бог  благословляет  Митяевой  рукой  Московскую  зем¬
лю,  —  так  стало  светло  его  лицо  и  слезы  текли  из  глаз.
 «Вся  моя  жизнь  вам,  московские  голуби!»
 Несколько  недель  спустя,  уже  за  пределами  Рязан¬
ской  земли,  в  ковыльном  просторе  древних  половецких
степей  Митяя  остановили  татары:
 — 	Хана  Мамая  племянник  —  Тюлюбек  болен.  Хан
просил  тебя  сотворить  молитву  пад  Тюлюбеком.
 — 	Милостью  бога  Тюлюбек  встанет  с  одра  здрав.  Ве¬
дите,  я  помолюсь  о  нем.
 Мамай  ждал  Митяя  в  Сарае.  Его  рассердил  самоуве¬
ренный  ответ  Митяя.  Вечером  Мамай  говорил  с  Берна-
бой.  Но  Бернаба  ответил  издалека:
 — 	Дала  Орда  Москве  право  собирать  со  всей  Руси
для  Орды  дань?
 — 	Дала  Великому  Московскому  князю  Ивану.
 — 	А  он  от  того  стал  богат.  А  став  богат,  стал  си¬
лен,  —  тебе  денег  недодавал,  с  князей  лишнее  брал.  Сам
на  те  деньги  мечи  ковал,  а  князья  под  ним  хирели.  Он
крепнул,  против  пас  своей  властью  над  русскими  князь¬
ями.  Так?
 — 	Так.
 — 	Он  переманил,  тот  князь,  митрополита  к  себе  в
Москву.  И  русские  попы  тоже  подпали  под  Москву.
А  с  тем  и  все  церкви,  и  все  монастыри.  Не  только  эту,  а
и  загробную  жизнь  взял  под  себя  Московский  князь.
 — 	Кто  это  тебе  сказал?
 262

— 	Рязанский  Олег.
 — 	Верно  сказал.
 — 	А  еще  сказал:  Митяя  Дмитрий  поставил,  не  спра¬
шивая  патриарха.  Понимай,  Дмитрий  и  Митяй  —  одна
рука...
 — 	Имя-то  у  них  и  то  одно  Митя  и  Митяй.
 — 	Имя  Митяю  —  Михайла,  да  не  в  том  суть...
 В  это  время  ударили  колокола  сарайской  церкви.  Ми¬
тяй  вступил  в  город  и,  встреченный  сарайским  еписко¬
пом  Иваном,  ехал  в  сопровождении  всей  своей  раззоло¬
ченной  свиты  мимо  Мамаевых  садов  к  православной
службе.
 — 	Будто  у  себя  в  Москве!  —  пожал  плечами  Бер-
иаба.
 Но  Мамай  ответил:
 — 	Почитать  попов  велел  Чингиз.  Они  всея  Русь  дер¬
жат  в  руках.  Князей  меж  собой  можно  поссорить,  а  попы
все  вкупе,  единой  власти  внемлют,  и  лучше  ту  власть
улестить.  Враг  непобедим,  доколе  единодушен.
 — 	Но  Митяй  и  Дмитрий  —  одна  рука.  Надо  бы  рас¬
сечь  эту  руку.  —  Хочешь  сказать,  рука  та  станет  вдвое
слабей?
 — 	А  может,  и  более,  чем  вдвое.
 — 	А  кто  сделает?
 — 	Я,  —  ответил  Бернаба.
 Мамай  решился.
 Облаченные  в  халаты  из  затканного  золотым  шитьем
бархата,  в  белоснежных  чалмах,  звеня  раззолоченным
оружием,  близкие  Мамаю  мурзы  встретили  Митяя  у  со¬
борных  ворот.
 — 	Хан  тебя  ждет,  святейший.
 — 	Благословение  мое  хану,  ханшам  его,  сыновьям
 его.
 — 	Сыновей  хану  не  послал  бог.
 — 	Попрошу  у  господа.
 Благодарно  склонились  и  пригласили:
 — 	Следуй.
 После  соборного  молебствия  Митяй  и  его  свита  снова
поехали  через  весь  Сарай.  Ворота  ханского  дворца,  рас¬
пахнутые  настежь,  были  украшены  коврами.  В  садах
цнели  розы,  журчала  вода  в  мраморных  водометах,  и  зо¬
лотые  рыбы  медлено  блуждали  в  голубой  воде.
 Облаченный  в  черные  шелка,  ниспадающие  до  пят,
склонив  голову  под  белым  митрополичьем  клобуком,
 263

Митяй  прошел  по  пестрым  коврам,  меж  разукрашенных
и  многоцветных  слуг  и  воинов.
 В  высоком  покое,  разузоренном  от  пола  до  потолка,
на  золотом  троне  его  ждал  Мамай.
 Митяй  остановился  и  благословил  хана.  Хан  в  ответ
низко  ему  поклонился.  И  это  видели  все.
 Маленький  хан,  перебирая  хилыми  пальцами  четки,
щурил  подслеповатые  глаза  на  этого  рослого,  широкопле¬
чего,  надменного  красавца,  отрекшегося  от  земной  красо¬
ты  и  радости.
 — 	Мой  племянник  болен,  —  грустно  сказал  хан.
 — 	Вечный  о  его  здоровье  молитвенник!  —  ответил
Митяй.
 — 	Благодарю  тебя!
 Митяй  посетил  больного  Тюлюбека.  Красная  опухоль
разъедала  ему  глаза,  и,  залепленные  желтым  гноем  и  ро¬
зовыми  мазями,  они  не  видели  ничего.  Ордынские  лекари
строго  следили,  чтобы  ни  единая  капля  влаги  не  касалась
больных  глаз.
 Митяй  отслужил  над  больным  молебен,  окропил  освя¬
щенной  водою  лицо  юноши,  коснулся  больных  глаз  и
осторожпо  смыл  с  них  гной  и  лекарства.  Тюлюбек  увидел
над  собой  незнакомое,  недоброе  русское  лицо  Митяя.
 Больному  он  оставил  воду  и  велел  омывать  ею  глаза.
 Четыре  дня  спустя  Митяй  выехал  из  Орды  в
Кафу,  чтобы  в  Кафе  сесть  на  корабль  и  плыть  в  Ви¬
зантию.
 Тюлюбек  в  зпак  исцеления  самолично  написал  Митяю
ярлык,  и  в  этом  ярлыке  было  сказано,  что  хан  освободил
всех  на  Руси  служителей  церкви  от  всякой  дани  с  тем,
чтобы  реченный  митрополит  Михаил-Митяй  молил  о  хане
и  его  родичах  бога.
 Вместе  с  Митяем  выехали  ордынские  мурзы  прово¬
дить  митрополита  до  Кафы,  через  всю  татарскую  землю.
И  с  ними  Бернаба.
 Генуэзец  силился  показать,  что  лишь  сопровождает
мурз  как  переводчик,  но  каждый  из  мурз  понимал,  что
око  всесильного  Мамая  —  здесь.  И  око  то  —  генуэзец.
 Один  лишь  Митяй  охотно  беседовал  с  Бернабой,  ра¬
дуясь  его  греческой  речи.  И  Бернаба  следовал  за  митро¬
политом,  читая  Омира  и  Омара,  и  оттого  книжник  и  на¬
четчик  Митяй  полюбил  встречи  с  Бернабой.
 Их  кони  резво  шли  в  приморских  степях,  распустив
хвосты  по  ветру.  Гнулся  ковыль.  Большие  птицы  сади¬
лись  на  дальние  могилы,  каменные  бабы  стояли  на  округ¬
 264

лых  курганах,  и  Митяй  сурово  смотрел  на  серы*>  высе¬
ченных  языческим  резцом  идолов:
 —  Срамота!
 Но  бабы  стояли,  прижимая  к  животу  плоские  кувши¬
ны.  В  степях  и  следа  не  осталось  от  копыт,  бивших  эту
вечную  землю,  и  голоса  не  осталось  от  племен,  бившихся
и  кочевавших  здесь.  А  может  быть,  и  остался  голос  в  оди¬
нокой  песне,  что  слышна  была  вдалеке  за  седым  ковы¬
лем.
 И  Митяй  дивился  простору  ровной  земли,  дивился
молчаливому  почету  от  сопровождавших  его  татар.  Не
знал  он,  что  ехали  те  мурзы  в  Кафу  нанимать  генуэзские
войска,  прославленную  черную  пехоту.  Предстояло  им  и
с  Яссами  говорить  и  торговаться,  и  со  многими  другими,
кто  пожелает  переложить  в  свои  сундуки  тяжелое  мос¬
ковское  золото.
 За  новой  силой,  в  чаянии  новых  битв,  торопила  коней
Орда,  иссякшая  воинским  духом.  Вечная  страсть  гнала
татар  через  ветреную  бескрайную  степь.  Бернаба  еще
сильнее  разжигал  в  них  эту  неутоленную  страсть.  Бер¬
наба  жаждал  золота,  свободы.  Он  ждал  счастливой  ми¬
нуты,  когда  можно  будет  уложить  это  золото  в  крепкий
мешок,  сунуть  мешок  в  переметную  суму,  переметнуть
суму  через  седло,  крепко  в  то  седло  сесть  и  гнать  коня  в
Кафу,  на  пристань,  на  смоленый  генуэзский  корабль,  и
поднять  паруса  по  восточному  ветру,  чтоб  остался  восток
за  кормой,  чтоб  забыть  о  нем,  чтоб  нежное  Средиземное
море,  да  белые  камни  на  зеленых  берегах,  да  лишь  смут¬
ная,  как  дальняя  песня,  память  об  этих  местах  осталась
ему  навек.  И  он  торопил  коня,  словно  тяжелый  мешок
уже  всунут  в  сумку.  И  ему  едва  хватало  терпения  удер¬
живать  копей,  чтоб  не  опережать  Митяев  караван,  подол¬
гу  стоявший  в  ожидании  медленно  двигавшихся  тяжелых
телег.
 Так  достигли  они  города  Кафы,  прозванного  греками
 Феодосией.
 Крым  воздымал  черные  свои  кипарисы  и  розовые  горы
в  дивную  синеву  небес.  Вились  в  синей  зелени  камени¬
стые  дороги,  и  открылся  простор  Черного  моря,  усеянный
серебряными  искрами.
 Здесь  для  Митяя  наняли  смоленый  генуэзский  ко¬
рабль.  И  Бернаба  усердно  помог  ему  в  этом.  Погрузили
митрополичью  казну,  и  дружину,  и  спутников.  Митропо¬
лит  с  немногой  охраной  остался  ночевать  в  городе.
 Ему  показали  стены,  спускавшиеся  и  громоздившиеся
 265

вверх  по  холмам,  четырехугольные  башни,  сложенные  из
серых  громадных  плит,  палаты,  покрытые  красным  кам¬
нем,  островерхую  латинскую  церковь  с  круглым,  как  ро¬
за,  окном  вверху.  Он  подивился  на  короткополые  одежды
людей,  на  тесные  их  штаны:
 — 	Срамота!
 Отпуская  Бернабу,  он  одарил  его  перстнем,  дал  сереб¬
ра  —  кисет  московских  копеек,  маленьких,  как  рыбьи
чешуйки  с  изображением  всадника,  вонзавшего  копье  в
змеи.
 — 	То  наш  святой  Георгий!  —  воскликнул  Бернаба.  —
У  нас  одна  вера,  а  я  рад  буду  принять  православное  кре¬
щенье  из  ваших  рук,  святейший.
 — 	Это  не  только  Георгий,  —  твердо  сказал  Митяй.  —
это  Русь,  пронзающая  копием  ордынского  зверя!
 Митяй  щедро  и  ласково  одарил  сопровождавших  его
до  Кафы  мурз  и  пошел  в  опочивальню,  ожидая  заутра
отплытия.
 Ночью  Бернаба  сбежал  узкой  каменной  улочкой,  пе¬
репрыгивая  со  ступени  на  ступень,  вниз  к  пристани.
 Его  ждали  там.
 Повязанный  шелковым  платком,  черный  от  морских
ветров  генуэзец  отправлялся  в  Византию  на  Митяевом
корабле.
 — 	Готов?  —  спросил  Бернаба.
 — 	Одна  нога  уже  там.
 — 	Возьми  и  грузи  вторую  ногу.
 Он  достал  кошелек,  зеленый  бархатный  мешочек,  и
запустил  туда  пальцы.  Из-под  светлых  серебряных  чешу¬
ек  показался  маленький  сверток.
 — 	Это  надежный  яд!  Аква  тофана!
 Бернаба  подумал  и,  зацепив  ногтем  копейки,  дал  мо¬
ряку.  Подумал  еще  и  подцепил  ногтем  еще  несколько
чешуек,  по  подождал.
 — 	Когда  вернешься  и  все  будет  хорошо,  дам  еще.
Много.
 — 	Сколько?
 Бернаба  посмотрел  на  ладонь.  Оставалось  еще  три  че¬
шуйки.
 — 	Три  золотых.
 — 	Смотри,  чтоб  было  так.
 — 	Так  и  будет:  три.
 — 	Ладно.
 — 	И  не  спеши:  чем  дальше  отсюда,  тем  лучше  для
тебя.
 266

—  Понимаю.
 Бернаба  не  спеша  поднялся  в  город.  Отовсюду  зву¬
чала  милая  родная  речь,  раздавались  песни,  женские  го¬
лоса.
 Утром  с  горы  он  видел,  как  Митяев  корабль  поднял
свой  двухцветный  парус.  Ветер  надул  паруса,  корабль
накренился,  но  опытный  кормчий  вывернул  его  из  воли,
корабль  вышел  на  волю  и  не  спеша  заскользил  вдоль
каменистых  берегов  на  запад.
 «Когда  же  настапет  мой  час  отплывать  так?»  —  по¬
думал  Бернаба.
 И  твердым  шагом  пошел  узким,  как  в  Генуе,  переул¬
ком  к  дому,  где  остановились  Мамаевы  послы.
 ТРИДЦАТЬ  ЧЕТВЕРТАЯ  ГЛАВА
ШАЛАШ
 По-прежнему  белел  над  шалашом  лошадиный  череп,
голубой  дым  тихо  поднимался  от  костра  в  синее  авгу¬
стовское  небо.  Вокруг  дыма  сидели  Щап  и  Тимоша  с  мед¬
ведем.  Среди  колод  расхаживал  дед  Микейша,  собирая  в
бадейку  мед.
 Прежде  чем  выйти  к  шалашу,  Кирилл  и  Андрей  оста¬
новились  в  кустах  и  осмотрелись.
 Кириллу  показалось,  что  очень  мал  стал  дед,  еще
ниже  пригнулся  к  земле,  еще  шире  расставлял  на  ходу
ноги.  Только  большая  лохматая  голова  не  гнулась,  а
смотрела  вверх,  в  небо.
 — 	Ктой-то?  —  шепнул  Андрей.
 — 	Не  этого  бойся.  А  вон  того,  у  костра,  остроборо¬
дого.
 —-  А  чего?
 -—Тот  сам  еще  не  понял,  чего  на  земле  ищет,  а  ста¬
рик  свое  уже  нашел.
 — 	А  ты  всех  людей  знаешь?
 — 	Тут  всех.
 Кирилл  свистнул,  и  мгновенно  Тимоша,  перескочив
через  костер  и  через  Щапа,  скрылся  в  кустах.  Столь  же
стремительно  кинулся  прочь  и  Топтыга.  Но  Щап  спокой¬
но  обернулся  и  посмотрел  на  прибывших.  Дед  не  спеша
пошел  к  ним.
 — 	Давно  жду!  —  сказал  дед.
 Так  снова  начался  лес.
 267

Щап  сказал  Кириллу:
 — 	Ну  вот,  Кирша,  я  твое  варево  ел,  садись  моего  от¬
ведай.
 — 	Потчуй.  Только  сперва  Тимошу  кликни,  не  то  он
сдохнет  там,  не  жравши.  Пуглив  парень.  Тимо-ох!
 — 	Вот  он  я!
 — 	Ты  чего  ж?
 — 	По  грибы  ходил.
 — 	Твой,  что  ль,  вьюнош-то?  —  спросил  дед  Кирилла.
 — 	Мой.
 Так  сели  они  у  костра,  и  каша  была  рассыпчата  и  ду¬
шиста.  Никто  не  расспрашивал  Кирилла,  ожидая,  что  он
сам  найдет  случай  рассказать  то,  что  другим  знать  сле¬
довало,  а  чего  не  следовало  знать,  про  то  и  спрашивать
незачем:  все  равно  не  скажет.
 Над  шалашом  белел  череп,  костяной  терем:  терем-
теремок,  кто  в  тереме  живет?  —  А  жили  под  этим  чере¬
пом  лишь  те,  кто  умел  держать  язык  за  зубами.
 Жили  тихо.  Временами  приходили  и  уходили  люди.
Иные  приволакивали  сюда  запасы  еды,  приносили  добро,
и  дед,  которому  в  жизни  больше  ничего  уже  не  было
нужно,  это  добро  надежно  хранил.
 Андрей  не  отставал  от  деда  на  пасеке.
 — 	Мед  меду  рознь,  —■  поучал  дед.  —  Иной  год  под¬
сед  бывает.  То  мед!  Чист,  светел,  как  слеза.  Под  соты
посудину  поставишь,  он  в  нее  из  сотов  и  натекает.
А  цельный  али  подрезной,  он,  понятно,  не  так  чист.  А  все
чище,  чем  подкурной,  —  это  мы  с  тобой  сходим,  в  лесу
поищем,  рой  найдем  да  подкурим.  Он  хоть  сорен  и  сед,  а
свой  вкус  имеет.  Иной  раз  такой  попадет,  что  дух  захва¬
тывает.  Это  уж  —  откуда  пчелы  росу  брали.  С  крушины
берут  —  мед  отстоится  густой,  крупитчатый,  твердый.
С  гречи  —  он  красный,  по  цвету  видишь.  А  в  Казани  мне
липец  довелось  отведать,  так  тот,  как  ладаном  прокурен
либо  елеем,  —  пахуч  и  легок,  сладостней  ярого  и  души¬
стей  подседа.
 Андрейка  слушал,  помогая  деду  окуривать  колоды,
бегал  за  бадьями,  точил  нож.
 — 	Разумному  —  мед  во  здравие,  —  поучал  дед.  —
А  беспокойному  —  на  пагубу.  Я  искусен  был  меды  па¬
рить.  С  водой  его  разведешь,  духмяных  трав  вложишь,
замажешь  в  корчаге  да  и  в  печь  на  вольный  дух.  Иной
раз  так  упарится,  крышку  рвет.  А  то  на  ягодах  можно
переварить  —  па  смородине,  на  рябине.  Малиновый  тож
 268

хорош.  С  того  меду  жизнь  слаще.  Истинно  рекут:  с  ме¬
дом  и  золото  проглотишь,  да  и  беду  съешь.
 — 	И  то  во  здравие?
 — 	Знамо:  во  здравие,  ежели  тоску  с  себя  скинешь.
 Неторопливо,  спокойно  бродили  они  среди  пчел.  И  ни
 одна  не  коснулась  их  злым  жалом.  Лишь  иногда  в  воло¬
сах  запутывался  их  полет,  и  дед  бережно  освобождал
пчел,  и  они  улетали  беззвучно.
 И  еще  говорил  дед:
 — 	Как  мала  капля,  несомая  пчелой.  Незрима  глазу,
непостижима  уму.  А  мы  полным  ковшом  черпаем  мед,
столь  обильно  принесли  пчелы.  Так  и  дела  людей  —
незримо,  непостижимо  дело  каждого,  но  неся  свою
каплю,  Землю  свою  люби,  сыне.  Когда-нибудь  расскажу
о  себе,  увидишь  меня.  А  сейчас  еще  млад,  не  все  уразу¬
меешь.
 Однажды  Щап  поманил  Тимошу,  и,  оставив  Топтыгу
на  приколе,  они  ушли  по  утренней  росе  на  Пронск.
 Прошло  несколько  дней.  Кирилл  рыл  к  зиме  землян¬
ку.  Андрейка  расспрашивал  деда:
 — 	А  ты  волкудлаков  видел?
 — 	А  их  нешь  отличишь?  Они  не  клейменые.
 — 	А  как  волкудлаком  обернуться?  Ты  знаешь?
 — 	А  как?  Надо  среди  леса  найти  пень,  голый,  чтоб
вся  кора  уж  с  него  спала.  Воткнуть  в  тот  пень  нож,  пере¬
кувырнуться  через  него,  и  станешь  волком.  Порыщешь
ты  волком,  захочешь  опять  человеком  быть,  беги  назад;
как  увидишь  нож  во  пне,  забеги  с  другой  стороны  и
опять  через  тот  пень.  И  опять  ты  человек.  Если  ж,  не  дай
бог,  унесут  тот  нож,  а  ты  еще  рыщешь,  прибежал,  а  но¬
жа  нет!  —  то  беда:  останешься  волком  навеки.  Вот  те  и
весь  сказ.
 — 	А  ты  не  пробовал?
 — 	А  мне  зачем?  Я  и  так  всю  жизнь  как  волк  рыщу:
всю  жизнь  по  пятам  за  мной  гнались,  вот  только  тут  и
нашел  покой.  Да  и  то  лесной,  волчий  покой.
 — 	А  за  что,  дедко?
 Дед  Микейша  посмотрел  на  Андрея  строго!
 — 	Млад,  неразумен  еще!
 В  лесу  раздался  крик.  Дед  затаился,  выжидая.
 Из  кустов  вырвался  бледный,  изорванный  Тимоша.
 — 	Ой,  страсти!
 — 	Чего?
 — 	Ой,  страсти!  Щ,апа  сюды  волокут.
 Кто?
 269

— 	Ватажники,  свои.
 — 	Далеко  ль?
 — 	Сейчас  тут  будут.
 — 	А  чего  с  ним?
 — 	К  Пронску  обоз  шел.  Татарский.  Мы  по  нем  дви¬
нули,  а  у  них  мечи  —  они  па  нас.  В  рубке  Щапа  искро-
вили.
 — 	А  татары?
 — 	Нету  их,  обоз  весь  наш.
 — 	А  ватага-то  у  нас  велика  ль?
 — 	Пятеро.  Да  один  там  остался.  Да  один  вроде  Щапа
изрезан.  Трое  их  сюды  ведут.
 — 	А  чего  ж  ты  сбег?
 — 	Сказать?
 — 	Сказать.
 — 	Ой,  страшно  там!
 — 	Чего?
 — 	Мало  ль  чего?
 Микейша  послал  Кирилла:
 — 	Встрень,  Кирша.  Трое  двоих  не  дотянут.
 — 	Иду.
 Он  ушел  в  деревья,  во  мрак,  вслушиваясь  в  каждый
хруст,  в  каждый  шорох.  Не  раз  его  отводили  лоси.  Нако¬
нец  он  услышал  хруст  валежника.
 Он  помог  им  дойти  до  пасеки.  Там  дед  велел  поло¬
жить  раненых.  Он  всех  прогнал,  остался  с  ними  один,  ва¬
рил  какие-то  корни,  обмывал  раны  отваром,  налагал
осиное  гнездо  на  свежие  порезы,  присыпал  золой.
 Изрубленная  голова  Щапа  и  рана,  пересекшая  лицо,
за  рубцовывались.
 — 	Кровь  вернется.  Смирно  лежи.  Рану  открой  ветру,
пущай  обдует.  Поешь  медку.
 — 	Горько  чегой-то!
 — 	То  не  простой  мед.  Пей.
 Добыча  Щапа  была  богата.  Плотные  ковры,  китай¬
ские  цветистые  шелка,  серебряные  длиннохвостовые  пти¬
цы  на  голубых  шелках,  рукояти  мечей,  изукрашенные
по  серебру  черными  мелкими  узорами;  ножи,  усажен¬
ные  самоцветными  каменьями;  седла,  разрисованные
алыми  цветами  поверх  зеленого  лака;  седла,  окован¬
ные  серебряными  узорами,  серебряные  чаши,  увитые
непонятными  надписями.  Одну  из  них  долго  вертел  в
руках  дед.
 — 	Вот,  —  сказал  он,  —  написано:  «Издревле  были  и
дни  и  ночи,  звезды  на  небеси,  как  и  ныне.  Ныне  сту¬
 270

паем  мы,  попирая  прах  возлюбленных,  живших  давно
до  нас».
 — 	А  ты  разве  грамотен?  —  спросил  Андрей.
 — 	Русской  не  обучен,  а  шемаханскую  разумею.  Мно¬
гое  там  пережил.
 — 	Верно  написано!  —  задумчиво  сказал  Кирилл.
 — 	Как  это  может  быть  верно  —  не  рукописанье,
а  какие-то  дождевые  черви  начеканены!  —  усомнился
один  из  ватажных.  И  даже  встал:  —  Не  может  истины
быть  у  татар!  Истина?  А  они  ж  злодеи!  Какая  ж
истина?
 — 	Откуда  им  брать  слова!  —  заговорил  Тимоша.  —
Русского,  нашего,  слова  и  то  не  могут  понять.  А  у  нас
слова  самые  простые.
 — 	А  чудно  ты  бьешься,  Тимоша,  —  сказал  ватаж¬
ник.  —  Кинулся  на  купцов,  только  искры  из-под  пят
сверкали,  а  то  вдруг  в  самую  горячку  запрятался  в  воз,
дерюгой  накрылся  да  и  затих.
 — 	Ой,  страшно  стало,  как  я  ему  голову  снес!
 — 	А  не  ты  б  ему,  он  бы  тебе.
 — 	Он  же  меня  не  трогал!
 — 	А  не  было  б  их,  —  сказал  дед,  —  татар  тех,  жи¬
ли  б  мы  своим  трудом,  в  городах,  в  каждой  руке  бы  дер¬
жали  дело.  А  ныне  города  оскудели,  ремесла  иссякли,
иные  места  в  пустыни  обращены.  Откуда  ж  брать  жа¬
лость  на  них,  ежли  у  них  нет  к  нам  жалости?
 Потом  дед  оглядел  всех  и  строго  спросил  Щапа:
 — 	А  тое  добро  как  делить  будете?
 Ровно.  Все  разложим,  ты  его  до  времени  схоро¬
нишь.  Ежели  из  нас  кто  выпадет,  долю  отдашь  по  его
воле.  А  свою  волю  каждый  тайно  те  скажет.
 — 	Исполню.
 — 	По  хлеб  надо  на  Дубок  идти.  К  зиме  запасти
надо.
 — 	То  и  по  снегу  достанем!  —  успокоил  дед.  —  А  до
времени  запасенного  хватит.
 Вечерело.  Кирилл  лежал  в  кустах,  глядя  в  небо,  и
обдумывал  свою  жизнь:  утолил  свою  страсть,  и  люди  от¬
ступились;  ради  своей  жизни  убил  гонца,  и  вот  вверг¬
нут  в  лес;  а  когда  за  Рязань  бился,  рязане  приняли  его,
как  своего;  князь  выдал,  да  и  то  таясь  от  народа;  есть
ли  подвиг  или  такое  дело,  чтоб  сбить  с  себя  тяжелую
цепь?
 Он  думал,  вспоминал,  совершил  ли  когда  добро,  за
 271

которое  добром  бы  ему  отплатили.  И  какое  еще  надо  со¬
вершить,  чтоб  смыть  с  себя  зло?
 Он  думал,  но  мысли  плыли,  как  облака,  меняя  свои
очертанья,  а  то  и  вовсе  растаивая  в  небесах.
 Дед  и  Щап  отошли,  оборотясь  на  темнеющий  восток,
стали  рядом  на  колени,  и  дед  сказал:
 —  Клянусь  те  сохранить  добро  твое  вцеле,  сколь  сил
и  разума  хватит.  Иному,  мимо  воли  твоей,  не  передам,
сам  не  соблазнюсь,  по  смерти  твоей  не  утаю.
 И,  пригнувшись,  поцеловал  землю.
 Клялся  и  Щап  соблюсти  благодаренье  деду  и  тоже
склонился  к  земле.  Страшную,  нерушимую  клятву  дали
они  друг  другу,  ибо  все  может  отступить  от  человека,  по
земля  не  отступит  —  из  нее  вышел  человек,  в  нее  и  вер¬
нется.
 ТРИДЦАТЬ  ПЯТАЯ  ГЛАВА
 ЦНА
 Стоял  теплый  осенний  туман,  и  лесную  дорогу  густо
засыпала  светлая  сырая  листва.  Огненная  лиса  отбежала
с  дороги  и  остановилась,  принюхиваясь.
 Дмитрий  проехал  лесом,  сопровождаемый  Бренком,
дьяком  Внуком,  Тютчевым,  отроками,  подьячими  и  не¬
большим  отрядом  дружины.
 Вскоре  меж  деревьями  проблеснула  тихая  Цна,  и  на
взгорье,  завидев  Дмитрия,  ударили  в  колокола.
 От  города  полем  шли  любутские  жители  с  иконами,
попами,  хоругвями.  С  полей,  где  еще  стояли  неубранные
скирды  овса  и  крестцы  ржи,  бежали  женщины  в  красных
и  синих  сарафанах,  мужики  в  длинных  белых  рубахах
или  черных  поддевках.  Дмитрий  думал,  глядя  на  смердов,
что  не  пестры,  не  ярки  русские  одежды,  —  туман  ли  их
глушит,  краски  ли  таковы.  И  хорошо,  спокойно  ему  ста¬
ло,  что  так  тепел  и  пасмурен  день,  что  так  тихи  люд¬
ские  одежды,  что  негромок  звон  колоколов.
 Когда  передние  любутчане  дошли  до  Дмитрия,  он  со¬
шел  с  седла,  сошли  и  его  спутники.  Они  все  остановились
среди  поля,  клирошане  расставили  полукруг  икон,  попы
вышли  вперед  и  запели.
 Ладанный  дым  таял  в  тумане,  ветер  не  задувал
свечей,  колокол  не  умолкал.  Дмитрий  во  все  время  мо¬
лебна  стоял  прямо  на  колком  жнивье,  запахнувшись  в
 272

красную  епанчу,  пока  брызги  с  кропила  не  окропили
его  лица,  —  тогда  он  строго  помолился  и  подошел  ко
кресту.
 Но,  прежде  чем  дать  Дмитрию  крест,  поп  сказал  не¬
долгое  привечальное  слово:  рад,  мол,  город  Любутск,  что
государь  Дмитрий  Иванович  не  забывает  рабов  своих,  жа¬
лует  на  свой  Ценский  погост  суд  судить,  слушать  нужды
и  горести  Любутска-города.
 Поп  говорил,  а  Дмитрий  глядел  поверх  его  головы:
в  небе  курлыкали  журавли,  видно,  слетались  в  отлет.
Но  туман  застилал  их,  лишь  голоса  их  плыли  высоко  на
волнах  тумана.  Вдруг  Олегово  имя  заглушило  и  журав¬
лей,  и  колокола;  Дмитрий  посмотрел  прямо  в  попову  бо¬
роду.
 ^  Год  минул,  как  высокоумный  Ольг  Рязанский
прибегал  сюды,  ища  у  Любутска  себе  от  татар  защиты.
И  Любутск  того  Ольга  прикрыл,  памятуя,  что  течет  в  нем
русская  кровь  от  благоверного  Святослава  Черниговского.
Но  крепок  город  наш  тобой,  господин!  Тобой!  К  тебе
прибегает  наш  город,  ты  нам  —  покров,  ты  —  наша
сила...
 «Да  этот  ведь  поп  тогда  мне  письмо  писал!»  —  вспо¬
мнил  Дмитрий.
 Он  приложился  к  иконам  и  поклонился  народу.  За¬
тем  попы  пошли  назад;  за  ними  вслед  иконы  на  людских
плечах  медленно  тронулись  к  городу.  Дмитрий  поехал
позади  икон,  а  за  Дмитрием  тронулся  его  двор,  дружина,
любутчане,  а  вслед  любутчанам  возвращавшееся  с  пасть¬
бы  городское  стадо  —  молчаливые  усталые  коровы,  крик¬
ливые  печальные  овцы  и  пастух,  опирающийся  на  высо¬
кий  посох.
 Дмитрий  въехал  в  Любутск,  поднялся  к  погосту.  Ему
натопили  княжую  избу,  где  повседневно  жил  ценский
пристав.  После  лесной  сырости  было  хорошо  войти  в  су¬
хой  жар  избы.  Спутники  Дмитрия  разместились  по  всему
погосту,  а  дружина  —  по  городу.
 Стало  смеркаться.  Зажгли  светец.  Пристав  хлопотал
об  ужине.
 — 	Не  осуди,  государь,  —  разносолов  печь  не  умеем.
Ухи  сварили.
 Дмитрий  взглянул  на  пристава:
 — 	Знал,  хитрец,  чем  князя  порадовать.
 Да  слыхал,  что  ты  до  окской  ухи  охоч.
 Пар  над  ухой  вставал  до  потолка,  и  пахло  разварив-
 18  Живая  вода  Непрядвы
 273

шимся  луком:  внесли  на  блюде  стерлядей,  и  Дмитрий
брал  рыбу,  а  ухой  захлебывал.
 Повременив,  к  Дмитрию  присоединились  поснедать
Бренко  и  Тютчев.  Великокняжеский  дьяк  Внук  с  подья¬
чим,  писарями  и  слугами  поместился  во  дворах  причта
и  отведывал  разносолы  у  попадьи.
 Когда  кончили  и  стали  собирать  со  стола,  к  Дмитрию
попросился  Софроний.
 — 	Ты  разве  здесь?
 — 	За  семьей  приехал.  Она  сюда  с  Рязани  сбежала,  да
и  осталась.
 — 	А  в  Москве-то  тебе  всего  дали?
 — 	Сполна.  К  посольскому  боярину  приставили.
 — 	Там  тебе  место.
 — 	Я  б  хотел,  да  просить  робею,  летописные  вести.
К  списанию  летописных  книг  приставить.
 — 	Разум  твой  изощрен  ли  в  том?
 — 	То-то,  что  изощрен:  в  Рязани  писал,  да  невмест¬
но  писать  Рязань,  а  на  события  взирать  глазами  москов¬
скими.
 — 	Ты  нешь  москвитин?
 — 	Сердцем  с  тобой,  княже.
 — 	В  летописанье  разум  надобно  щедро  держать.  Раз¬
ум  подобен  закрому:  иной  полон  пшеницей  доверху,  а  в
ином  лишь  по  углам  остались  зернышки,  да  и  те  пророс¬
ли.  А  полный  закром  иной  ключник  щедро  держит,  пол¬
ной  мерой  оттуда  черпает,  а  иной  хранит,  боится  зерно
выронить,  и  закрома  его  хоть  и  полны,  да  зерно  в  них
слежалось,  прогоркло,  мышами  пропахло  —  копнешь,  а
из  зерна-то  дым  идет.  Так  и  в  летописанье.  Надо  закром
свой  полным  иметь  да  ослобонять  его,  чтоб  новому  зерну
место  расчистить.  Разумеешь  тако?  Ступай  ко  Внуку,  он
хоть  и  недавний  дьяк,  да  разумен,  найдет  те  место.  Ска¬
жи  —  от  меня.
 После  ухи  Дмитрий  был  добр.
 — 	А  не  рано  ль  рязанца  пускать  к  московской  гра¬
моте?  —  спросил  осторожный  Бренко.  —  Сперва  б  спы-
тать.
 — 	Мыслишь:  не  рязанское  ль  око  промежду  нас  бро¬
дит?  А  пущай.  То  Ольгу  страшно:  он  па  полушку  купит,
а  на  рубль  прихвастнет.  А  Москве  больше  таиться  нече¬
го:  коли  заглянет  твое  око  за  тын,  увидит  —  Москва
сильней  того,  чем  кажется.  Этого  ли  таиться?  Татар  не
чтим,  тоже  не  таимся,  на  Воже  с  ними  об  этом  перемол¬
вились.  Пущай  око,  пущай  поглядят,  смирней  станут.
 274

— 	Ну,  коли  так,  пущай.
 И  вскоре  Бренко  заснул,  разомлевший  от  окской  стер¬
ляди  да  избяной  жары.  Пристав  нерешительно  расталки¬
вал  его,  чтоб  подстелить  под  него  перину.
 Они  разлеглись  на  широких  белых  скамьях  и  не  слы¬
шали  ни  петухов,  кричавших  среди  туманной  ночи,  ни
пастухов,  игравших  в  берестяные  трубы  на  заре.
 Но  Дмитрий  проснулся  рано  и  вскочил  сразу.  Отроки
уже  знали  его  обычай  и  держали  наготове  ковш  ледяной
воды.  Дмитрий  обмылся  ею  —  лицо  раскраснелось  —  и
вышел  на  крыльцо  глянуть,  как  разгорается  заря.
 Во  двор  уже  сошлись  люди,  кому  предстояло  судить¬
ся  на  княжом  суде.  Иные  лениво  жевали,  сидя  у  стены.
При  виде  Дмитрия  еда  остановилась  у  них  поперек  гор¬
ла,  они  испуганно  повскакивали  с  мест,  кинулись  от
страха  бить  лбом  землю:  никак  не  ожидали  видеть  князя
столь  рано,  да  одного,  запросто.
 — 	Да  полно  кланяться!  —  рассердился  Дмитрий.  —
Как  засужу  вас,  накланяетесь.  А  сейчас  садитесь,  ешь¬
те,  чтоб  с  пустым  брюхом  перед  князем  не  стоять,  этого
не  люблю  —  робеть  будете.  А  москвитин  о  робости  за¬
быть  должен.
 И,  хлопнув  дверью,  ушел.
 — 	Он  у  нас  такой!  —  поучительно  сказал  один  из
Дмитриевых  воинов.  —  С  ним  говори,  будто  сам  ты  князь,
и  он  те  слушать  будет.  Своих  людей  высоко  держит!
 — 	А  милостив  ли?
 — 	К  виновному?
 —-  Ну,  ежли,  скажем,  малость  провинился?
 — 	Берегись!
 — 	Ух!
 — 	Чем  виноват-то?
 — 	Упаси  бог,  это  не  я!
 — 	А  кто  ж,  коли  не  ты?
 — 	А  почем  ты  знаешь,  что  я?
 — 	Вашего  брата  насквозь  видно.
 — 	Упаси  бог.  Засудит?
 — 	Вконец.
 — 	О,  господи!  Я  ему  все  скажу,  пущай  как  хочет.
Как  па  духу  —  за  это,  может,  смягчит?
 — 	Непременно.
 Наступило  время  суда.
 Дмитрий  сел  на  крыльцо,  а  перед  крыльцом  во  дворе
соли  бояре,  стала  стража,  начался  опрос.  Дмитрий  молча
слушал,  словно  бы  в  стороне,  но,  ища  правды  и  милости,
 18*
 275

истцы  и  ответчики  обращали  свои  слова  мимо  бояр  ко
крыльцу.  Дмитрий  же  слушал,  ни  словом  не  вступая  в
суд.
 Разобрали  два  дела  о  дележе.  Приступили  к  делу  о
потраве;  жалобился  молодой  крестьянин,  пришедший
сюда  на  поселенье  с  рязанских  земель.
 — 	Здешние  забижают.  Ежели  какой  оброк,  тягота,
шлют  меня  без  череду.  А  вон  Есей  зарится  на  мое  поле.
Я  ж  то  поле  разделал,  оно  нынче  как  перина  хорошая,
он  и  уговаривал:  отдай  да  отдай,  я,  мол,  тут  исконный,  а
ты,  мол,  рязан,  тебя,  мол,  ветром  сюды  придуло.  Нет,  го¬
ворю,  не  дам:  покопай  себе  землю  сам  так,  коли  сил  ста¬
нет.  А  он  мне  горожу  растворил  да  на  овес  моих  же  овец
запустил.  Я  его  не  обидел,  так  чего  ж  он?
 Есей  был  тот  самый,  что  с  воином  говорил.  Он  распе¬
тушился  и  кинулся  к  судейскому  столу.
 — 	А  видал  он,  как  я  его  огород  ломал?  —  Но  вдруг
взгляд  его  скользнул  по  крыльцу,  и  он,  потупившись,  ти¬
хо  договорил:  —  Очень  уж  обидно  было,  вот  я  и  разго¬
родил.
 Дмитрий  спросил  сверху:
 — 	Чего  обидно?
 И  все  обернулись  к  нему.  Есей,  помолчав,  ответил:
 — 	Одно  слово  —  виноват.  Помилуй,  государь.
 Дмитрий  спросил  рязанца:
 — 	Ты  давно  тут?
 — 	Третий  год.
 — 	На  три  года  прощаю  те  всякую  дань  и  всякую  тя¬
готу.  Стань  сперва  на  ноги.  Чего  ж  пристав  смотрел,  дал
тебя  в  обиду?  А  что  потравлено,  то  сосчитай.  Есей  тебе
за  то  заплатит  сполна  и  немедля  —  он  тут  исконный,  най¬
дет.  А  что  злобствует  да  горожу  ломает,  за  то  дать  Есею
плетей,  чтоб  наперед  помнил  —  мне  все  дети  любы:  и  те,
что  в  возрасте,  и  те,  что  новорождены,  что  исконпые,  что
новожилы.  Тако  решено.
 Воин,  будто  дорвался,  ринулся  на  Есея  и  уволок  его,
приговаривая:
 — 	Счастье  твое,  что  раскаялся,  а  то  б  беда.
 — 	Сам  чую.  Спасибо  тебе.
 Рязанец  же,  уходя  следом,  попрекал  Есея:
 — 	То-то  и  оно-то!  А  он:  рязан  да  рязан.  А  какой  я
рязан,  ежели  сам  князь  Московский  за  меня  стоит!
 Приступили  к  делу  Звонаревой  вдовы.  Дело  было  то¬
же  о  потраве,  а  потравил  ее  огород  сам  пристав.
 *—  Чисто  татарва  прошла!  —  визжала  вдовушка.  —
 276

Лук  кверху  пузом  торчит.  От  капусты  одни  кочерыжки
осталися,  морковь  теперь  надо  клещами  тащить,  всю  бот¬
ву  съел.
 — 	Пристав?  —  спросил  Дмитрий.
 — 	А  то  кто  ж?  Бык  здоровенный,  все  на  мое  вдовство
зарится.
 — 	Аз  не  зарюсь:  ты  глянь  на  себя!  Кто  на  тебя  поза¬
рится!  Она  на  меня  поклеп,  государь,  возвела  за  то,  что
не  зарюсь.
 Дмитрий  усмехнулся.  Любил  такие  речи.
 — 	Пристав,  я  тебя  о  том  не  спрашивал.  А  городьба-
то  добрая  ль?
 — 	Да  какая  ж  городьба  при  моем  вдовстве...  —<  жен¬
щина  всхлипнула.
 Пристав  опять  ввернул:
 — 	В  судебнике  речется:  огород  ставится  около  поля—
семь  жердей  добрых  да  два  кола.  Чтоб  скот  не  мог  вло¬
миться,  а  овцы  —  пролезть.  А  около  гумна,  сиречь  на
овоще  тож,  огорожа  должна  стоять  девяти  жердей,  доб¬
рая.
 — 	А  какая  скотина-то  у  тебя?  —  обратился  Дмитрий
к  вдове.
 — 	А  никакой  у  меня  нет!
 В  это  время  во  двор  прискакал  всадник,  быстро  про¬
шел  к  крыльцу.
 — 	Государь  Дмитрий  Иванович,  весть  есть,  дозволь
сказать.
 — 	Иди  в  горницу.
 Дмитрий  вошел  в  избу  и  выслушал:  корабль  Митяя
миновал  крымские  оберега,  ветер  был  попутен,  и  море
кротко.  Уже  увидели  берега  Византии,  как  митрополит
внезапно  занемог  и  скончался.
 — 	Не  убит  ли?
 — 	Нет,  сказывают,  на  теле  следов  нет.
 — 	Не  съел  ли  чего?
 — 	У  него  из  Кафы  был  повар.  Не  должно  б  быть.
Фряги  нам  не  супротивники.  Хотели  тело  в  Царьград
везти,  да  фряги  отговорили:  нехорошо,  мол,  будто  мерт¬
вец  в  митрополиты  ставиться  прибыл.  Сгрузили  в  барку,
погребли  в  Галате.
 — 	Ступай.
 Дмитрий  побыл  один:  это  был  удар,  но  кем  нанесен?
Были  у  Митяя  среди  монахов  враги,  но  неужто  же  и
спутники  были  ему  врагами?
 «А  боярин  Кочевин  куда  смотрел?  Ожирел,  заспался.
 277

А  я  думал  —  книжен,  велеречив,  учен,  доглядит.  Вот  и
учен,  а  делу  враг.  Проморгал».
 Гневный  и  молчаливый,  снова  вышел  он  на  крыльцо.
Словно  другими  глазами  увидел  все.
 — 	Так  ты  речешь,  вдовица,  что  своего  скота  не  дер¬
жишь?
 — 	Куда  мне  с  моими  силами!
 — 	Тогда  ты,  пристав,  поставь  вокруг  ее  овощей  го¬
родьбу  сам:  чья  скотина,  тому  и  городить.  А  у  кого  ско¬
тины  нет,  тому  городиться  не  от  кого.  Да  чтоб  ого¬
род  был  по  твоему  слову,  как  сам  ей  вычитывал,  —  но
девять  жердей  меж  двумя  колами.  Да  чтоб  сполнено
было  немедля,  сам  догляжу.  А  овощь  ей,  кроме  лука,
со  своих  гряд  отдашь,  сколько  потравлено.  А  лук  давно
пора  было  с  огородов  собрать;  ежели  ко  времени  не
собрала,  сама  виновата.  А  что  говорил  похул  на  вдову,
то  приставу  не  пристало:  пристав  слабых  беречь  при¬
ставлен,  а  не  забижать.  И  за  то  те  приставом  боле  не
быть.  А  ежели  городьбу  худо  поставишь,  дам  те  плетей  за
нерадение.
 На  этом  велел  кончать  суд  до  завтра.
 Вызвал  к  себе  бояр  и  двор.
 Когда  все  собрались,  сказал:
 — 	Братие,  отец  наш  митрополит  Михаил-Митяй  скон¬
чался  в  море...
 Бренко  тихо  спросил:
 — 	Сам?
 Дмитрий  отшатнулся  и  пристально  взглянул  на
Бренка:
 — 	След  есть?
 Бренко  раздумчиво  покачал  головой:
 — 	Нет.  Но  где  это  видано,  чтоб  человек  не  тонул,  а
сам  помирал  в  море?
 — 	Божья  воля!  —  сказал  Дмитрий.
 — 	Божья  ли?  —  усомнился  Бренко.
 — 	Надо  нового  митрополита  искать.  Моя  воля  тако¬
ва,  —  сказал  Дмитрий.  —  Прежде  чем  патриарх  найдет.
 — 	Кого?  —  задумался  Бренко.
 — 	Киприана!  —  неожиданно  решил  Дмитрий.
 — 	Тут  вот,  в  Любутске,  ему  поруганье  чинили;  до  се¬
го  дня  не  опомнился...
 — 	То  и  хорошо!  Он  злобствует  на  нас,  надежд  на
Москву  не  видит,  а  тут  вдруг  нашею  милостью...  Наш  бу¬
дет.
 — 	Хорошо,  государь!  —  одобрил  Тютчев.
 278

— 	Надо  к  отцу  Сергию  послать.  Пущай  он  это  дело
обмыслит.  А  об  Митяе  разведай,  Михайло  Ондреич.  Кто
с  ним  был,  когда  вернутся,  порасспроси.  Да  в  обращенье
нс  стесняйся.  Авось  порасскажут!
 Он  вышел  на  крыльцо  и  смотрел  на  Оку,  по  которой
плыл  караван  ушкуев.
 — 	Михайло  Ондреич!  Глянь!
 — 	Чего,  государь?
 — 	То  не  Тарасиевы  ли  ушкуи?  Он  сулился  к  Покрову
в  Орде  оружейников  накупить.  Будто  и  впрямь  народ
везут?
 — 	Мимо  идут.  Видно,  приставать  не  думают.
 — 	В  Москву  спешат.
 — 	Тебе,  государь,  челобитная:  из  Рязани  в  эти  места
в  прошлом  годе  много  народу  сошлось.  Не  все  поустрое-
иы.  Просят  твоей  милости.
 — 	Прими  да  рассели.  Свободпых  земель  хватит.  Да
полегче  говори  с  ними,  льгот  дай  повольготнее.  Пущай
селятся,  к  этим  еще  подбегут.  Люди  нужны,  Москва  ими
крепнет.
 Он  сошел  с  крыльца,  пошел  не  спеша  по  погосту  и
впервые  задумался  о  Митяе:  не  смерть  страшна  —  страш¬
но,  что  всегда  она  приходит  раньше  времени.
 ТРИДЦАТЬ  ШЕСТАЯ  ГЛАВА
КРЕЩЕНЬЕ
 Зима  выпала  вьюжная,  морозная.
 Кирилл  ходил  зверя  бить,  убил.  Шел  к  своей  пещере
обратно.  Снег  звенел  под  ногами,  и  казалось,  что  ступа¬
ешь  не  по  снегу,  а  по  воздуху.  Разогревшись  под  тяже¬
стью,  остановился.  Воткнул  в  снег  рогатину  и,  отирая  ру¬
кавом  взмокшее  лицо,  огляделся.
 День  догорал.  Деревья  согнулись  в  голубом  инее,
будто  замерзшие  облака.  На  ветвях,  как  комья  морозной
зари,  сидели  красногрудые  снегири.  Кирилл  пугнул  их.
 —  Кш!
 Но  только  серые  самки  перелетели  на  ближний  куст,
другие  лениво  поворачивались,  поклевывая  спег,  выбирая
из-под  инея  мерзлые  бусинки  бузины.  Медленно,  как  пух,
летел  из-под  птиц  иней.
 Кирилл  оглянулся.
 Позади,  дрожа,  стоял  Андрейша.  Голова  его  ушла  в
 279

плечи,  лицо  позеленело.  Только  глаза  неотрывно  гляде¬
ли  на  птиц.
 — 	Не  по  тебе  лес,  —  сказал  Кирилл,  —  застынешь
тут.
 Андрейша  молчал.
 — 	А  стоять  будем  —хуже  закоченеем!  По  заре  мороз
крепче.  Идем!
 Снова,  увязая  в  снегу,  пошли.
 Куда  бы  укрыть  Андрейшу  от  стужи?  Кто  его  от  сту¬
жи  укроет,  от  леса  жизни  сей,  от  суровых  невзгод  вре¬
мени?
 О  ком  ни  вспоминал,  все  либо  далеко  были,  либо  дав¬
но  отреклись  от  Кирилла,  осквернившего  иноческий  сан.
Да  и  кто  будет  знаться  с  человеком,  пролившим  кровь  и
продолжавшим  ее  проливать,  ибо  стал  он  суров  с  татар¬
скими  обозами  на  торговых  путях.
 Кто  мог  бы  простить  его,  кто  мог  бы  забыть  все  зло,
совершенное  насильником  и  душегубом?
 Кирилл  вышел  к  поляне.
 Над  шалашом  давно  нарос  сугроб,  и  лишь  конский
череп  выглядывал  на  поляну  черными  своими  глазни¬
цами.
 Жили  в  землянках,  влезая  в  них,  как  звери  в  нору,  —
не  жилье,  а  берлога.  Разогнуться  при  Кирилловом  росте
места  не  было,  всю  зиму,  как  и  всю  жизнь,  надо  было  про¬
жить  согбенно:  чуть  подымешь  голову  —  либо  голову
поранишь,  либо  потолочины  прошибешь.  Огонь  разводили
в  углу,  и  дым  захватывал  дух,  пока  у  огня  грелись.
Не  место  это  было  для  квелого  мальчика  среди  ошале¬
лых  от  угара  мужиков,  повалившихся  на  медвежьи
шкуры.
 Когда  поели  печеного  мяса,  легли,  зарываясь  в  шку¬
ры,  спать.  Их  оставалось  здесь  четверо;  Щапа  с  Тимошей
Кирилл  послал  в  Пронск  за  припасами,  а  семерых  ватаж¬
ников  отпустил  перед  Рождеством  в  Рязань  промышлять.
Щап  сам  пошел  под  Кирилла  и  всю  ватагу  под  него  под¬
вел:  и  силой,  и  разумом,  и  опытом  не  мог  перед  ним
устоять,  да  и  не  тщился.
 У  стены  долго  ныл  и  ворочался.  Нил,  ватажник,  еще
летом  иссеченный  татарским  купцом.  Рука  у  Нила  ссох¬
лась,  и  в  промысел  ходить  стало  непосильно.  ,
 — 	Ты  что?  Опять  ломит?  —  спросил  Кирилл.
 — 	То  стужа,  то  жар  —  так  нешь  можно?
 — 	А  чего  ж  делать-то?
 — 	Уходить.
 280

— 	Куда  ж?
 — 	А  может,  монастырь  возьмет.  Вклад  дать  есть  чем,
 — 	Грех  замаливать?
 — 	Где  мой  грех?
 — 	А  убивал.
 — 	Чтоб  меня  не  убили.
 А  грабил?
 — 	А  кругом  кто  не  грабит?
 — 	Там  так  не  ответишь.
 — 	Там  и  не  спросят.  Вклад  дам.
 Внезапная  мысль  осенила  Кирилла.  Он  привстал
на  своей  медведине,  сдвинул  с  плеч  тулуп  и  прислу¬
шался.
 Наверху,  над  снегом,  текла  обычная  лесная  ночь:  глу¬
хо  гудел  лес,  поскрипывали  сторожкие  волчьи  шаги.
Тихо  и  редко  ступая,  прокралась  рысь.  Поутру  весь  снег
вокруг  землянки  бывал  утоптан.
 Дед  Микейша  спал,  сжавшись,  как  кулачок.  Лежал
бледный,  неслышно  дыша,  Андрейша.  Кирилл  снова
закрыл  глаза:  «Монастырь!  —  думал  Кирилл,  —  мона¬
стырь...»
 Туда  уходят  от  страха  перед  жизнью,  чтоб  стенами
монастыря  отгородиться  от  набегов  врага,  а  паче  того  —
от  княжеских  сборов,  даней  и  пошлин,  от  полюдья,  от
многих  больших  и  малых  тягот,  от  всего  того,  что  зовется
жизнью  смерда.
 Кирилл  ушел  туда  искать  знаний  и  мудрости,  но  ино¬
ческая  келья  ему  оказалась  узка.  Иные  смирялись,  при¬
норавливались,  отрекались  от  своего  духа  и  от  своей  пло¬
ти,  завидовали  оставшимся  в  миру,  ненавидели  мирских
и  пресмыкались,  зная,  что  труднее  нести  мирское  бремя,
нежели  монастырский  подвиг.
 Часто  мысль  Кирилла  обращалась  к  Сергию.  Всюду
о  нем  слышал,  и  теперь,  среди  тишины  и  тьмы,  яснее
встал  перед  ним  Сергий.
 Тих  поступью,  голосом,  громок  славой.  Кто  он?  Каж¬
дое  его  слово  передается  из  уст  в  уста.  Не  потому  ли  и
говорит  он  так,  чтобы  передавали?  Не  затем  ли  расходят¬
ся  его  троицкие  монахи  по  всей  Руси?  А  в  словах  не
столько  от  бога,  сколько  от  Московского  князя.  Кто  из
них  кому  служит?  Оба  заодно!  Было  же  в  Нижпем,  лет
пятнадцать  назад:  заупрямился  Нижегородский  князь
Борис,  не  захотел  покориться  Москве.  Сергий  из  чащи
троицких  лесов  явился  в  Нижний,  затворил  все  церкви  в
городе,  запретил  богослужение  и  объявил  народу:  «Князь
 281

ваш  Борис  божьего  дела  не  разумеет.  Доколе  не  обра¬
зумится,  не  будет  вам  ни  милости  божией,  ни  церковных
треб!»  Борис  задумался:  народ  возроптал  на  него,  воины
от  него  отворачивались,  как  от  богоотступника,  еще  день-
другой,  и  народ  разнесет  во  имя  божие  Борисовы  терема,
а  самому  Борису  выпустят  кишки  наружу.  Пришлось
Борису  Нижегородскому  покориться,  а  спор  шел  не  о  ма¬
лом:  хан  дал  Борису  ярлык  на  великое  княжение  и  пра¬
во  сбирать  хану  дань  со  всей  Руси  —  Борису,  а  не  Дмит¬
рию.  И  по  Сергиеву  слову  Борис  отказался  от  ярлыка.
 Будь  Сергий  смиренным  иноком,  не  печаловался  бы  о
земных  делах,  не  посмел  бы  закрыть  церквей.  Не  инок,
а  воин,  покрывшийся  ветхой  рясой!  А  Москва  дала  тогда
Троице  много  земельных  угодий,  деревень,  починков,
страдных  людей.  Было  за  что!
 Всю  ночь  не  спалось.
 Медленно  раскрывался  облик  Сергия:  сползла  его
ветхая  ряса,  в  кротком  голосе  открывались  непреклонные
и  жесткие  слова.  Чего  неученый  Дмитрий  не  может  ура¬
зуметь,  то  разумеет  Сергий,  таясь  в  лесах.
 «А  если  вера  покорна  узде,  если  не  она  ведет,  а  ею
правят,  —  думал  Кирилл,  —  чего  же  ради  принимал  я  му¬
ки,  ради  чего  смирялся?  Чтоб  выше  и  выше  вставал  Дмит¬
рий?»
 Всю  ночь  протекала  мимо,  волна  за  волной,  вся  бы¬
стротечная  жизнь,  вся  долгая,  многими  событиями  растя¬
нутая  жизнь.
 Вот  он  лежит,  опрокинутый  навзничь,  в  лесной  бер¬
логе,  и  множество  людей  по  Руси  лежит  так,  таясь  по
лесам,  либо  отдыхая  от  работы  в  звериных  норах,  завер¬
нувшись  в  звериные  шкуры,  боясь  говорить  человеческие
слова,  опасаясь  друг  друга,  одичалые,  втоптанные  в  зем¬
лю,  из  которой  они  растят  для  других  хлеб  и  добро.  Дед
в  Коломне  сказал,  что  были  времена,  когда  было  иначе.
А  будут  ли  такие  времена?
 Как  поднять  руку  на  князя?
 Только  ночью,  только  в  глухом  лесу,  только  в  полу¬
сне  могут  родиться  такие  мысли!
 Разбросаны  по  лесам,  все  порознь,  по  деревням,  а  де¬
ревни  не  боле  двух-трех  дворов,  —  где  найдут  люди  еди¬
ную  мысль?  Их  собирают  воедино  лишь  затем,  чтоб  хо¬
дить  в  поход,  биться  за  княжеские  города.
 «Битву  бы  нам!  Чтоб  победить,  чтоб  там,  пока  все  вме¬
сте,  просить...  У  кого,  чего?  Микейшу  б  спросить!  Да
спит.  Да  и  что  скажет?
 282

Лютое  свое  дело  сам  знаю.  А  иного  Микейша  не  ве¬
дает.  Андрейша  мал.  Надо  хоть  его  вывести  из  лесу.
А  куда,  к  кому?»
 Во  всем  мире  был,  хотя  и  далеко,  один  человек.  Мо¬
жет  быть,  был!  Коему  можно  было  грубо  сказать  правду,
коего  не  стыдно  было  просить.
 Если  бы  Мамай  не  погубил,  не  увел  бы  али  не  спуг¬
нул  Ашоту,  был  бы  человек!  Но  тогда,  может,  и  Андрей-
ши  у  Кирилла  не  было  бы.
 Он  решился.
 Едва  рассвело,  достал  из  сумы  лоскуток  бумаги,  раз¬
вел  талым  снегом  ссохшуюся  медвежью  кровь  и  напи¬
сал:
 «Во  имя  отца  и  сына  и  святого  духа!
 Отче  Сергие,
 прости  мне  дерзновение  мое,  ибо  аз  есмь  грешен,  блуден
и  нечист  вельми.  Аз  не  ведаю,  коим  зрением  прозрел
ты  меня  и  познал,  но  ежли  ты  зорок  столь,  не  сты¬
жусь,  не  робею:  видишь  падение  мое,  не  ведаешь,  что
не  упасть  не  мог.  Был  бы  я  мудр,  но  телом  хил,  из¬
брал  бы,  как  ты  спутников  себе  из  богатырей,  препо-
добпый  отче.  Был  бы  могутен,  но  разумом  темен,  следо¬
вал  бы  за  мудрецом,  и  мудрец  оборонялся  бы  моими
руками,  моими  бы  руками  душил  врагов.  И  меня  б  осуж¬
дали  за  жестокосердие,  и  его  похвалили  б  за  беззлобие
и  кротость.
 Аз  есмь  обучен  книгам,  а  жизнью  обучен  жизни  и  кре¬
пок  телом.  Сам  зрю  путь,  своими  руками  душу  врагов.
И  не  себе  милости,  не  хулы,  не  суда  молю  —  молю  об  от¬
роке,  зане  он  слаб  и  немощен,  а  лес  суров,  и  время  наше
суровое.  Приюти  и  подними  его  дух,  яко  аз  грешный  при¬
ютил  его  тело.
 Несть  в  мире  никого  кроме,  кто  пригрел  бы  его,  а  сту¬
дено  и  вьюжно  вельми».
 Крещенские  морозы  трещали  по  всей  Руси.  На  реках
лопался  лед,  в  лесу  обламывались  обмороженные  ветки.
Птицы  замерзали  на  лету  и,  упав,  ударялись  о  наст,  как
камешки.
 А  на  Москве-реке,  против  Тайницкой  башни,  воздвигли
иордань.  Сложили  изо  льда  храминку  —  купель  над  про¬
рубью,  обставили  зелеными  елками,  а  доброхотные  руки
украсили  колкую  зелень  красными,  синими  и  пепелесы-
ми  лоскутками  и  лентами,  словно  цветами.
 283

В  Крещенье  на  иордань  сошлась  вся  Москва.
 Позади  епископов,  на  алом  ковре,  без  шапки,  стоял
па  льду  Дмитрий.
 Клир  пел.  Епископ  опустил  в  прорубь  большой  сере¬
бряный  крест,  и  крест  сверкнул  в  его  руках,  как  ледя¬
ной,  а  серебро  заиндевело.
 Весь  великокняжеский  двор  позади  Дмитрия  стоял  без
шапок.  Лишь  дряхлый  князь  Тарусский  окутал  голову
красной  шерстяной  повязкой.
 — 	Блюдите  русское  благочестие!  —  завещал  митро¬
полит  Олексий.  —  Оно  есть  обод  вокруг  Руси;  оно  есть
обруч,  и  оно  есть  меч.
 И  тысячи  москвитян  стояли  вокруг  купели  на  льду.
Женщины  сплошь  скрылись  под  шалями  и  платами,  ме¬
ховые  воротники  и  выпушки  обросли  инеем.  Дыхание
поднималось  белыми  клубами.
 Но  едва  епископ  окунул  кропило  в  купель  и  хлест¬
нул  студеной  капелью  по  лицам  предстоящих  и  молящих¬
ся,  к  проруби  кинулись  больные,  чающие  исцеления,  ско¬
морохи  и  гусельники,  плясуны  и  блудодеи,  торопившиеся
христианским  подвигом  искупить  накопившиеся  за  год
грехи.
 На  берегу  они  сбрасывали  на  лед  шубы,  и  тулупы,  и
валенцы,  скидывали  рубахи.  Причитая  молитвы,  они  стре¬
мительно  окунались  в  прорубь,  и  еще  раз,  и  еще  третий
раз,  и  с  остекленелыми  глазами,  охваченные  льдистым
ожогом,  набрасывали  на  себя  тулупы  и  валенки.  Иные
тут  же,  едва  запахнув  тулуп,  падали  и  катались  по  сне¬
гу,  чтоб  скорее  пришло  тепло.
 А  и  не  столько  было  бы  на  водосвятии  богомольцев,
если  б  не  ежегодная  эта  скоморошья  купель,  соверша¬
емая  во  искупление  плясок  и  песен  и  всех  иных  языче¬
ских  забав.
 Отбыв  крестный  крещенский  ход,  Дмитрий  грелся  в
своем  тереме  горячим  медом,  терся  спиной  о  раскален¬
ную  печь:
 — 	Ой,  дюже  холодно!
 Сумерки  застали  его  за  столом,  и,  отирая  рушни¬
ком  пальцы  и  бороду,  он  одобрительно  покачивал  голо¬
вой:
 — 	Ой,  и  жирны  беломорские  осетры!
 Дмитрий  сошел  с  крыльца  и  вместе  с  Евдокией  и  сы¬
новьями  сел  в  покрытые  ковром,  поверх  мягкого  сена,  са¬
ни  и,  сопровождаемый  многими  такими  же  санями  с
ближайшими  и  родней,  поехал  кататься  по  Москве.
 284

Сани,  задевая  о  заборы  и  стены  своими  дубовыми
грядками,  мчались  по  скользким  до  блеска  дорогам,  под
морозными  звездами.  И  следы  от  полозьев  сверкали  па
снегу,  как  мечи.  А  Дмитрий,  склоняясь  к  веселой,  рас¬
красневшейся  Евдокии,  пофыркивал:
 —  Ну  и  мороз!  Дух  захватывает!
 По  оледенелому  городу  трещали  от  мороза  бревенча¬
тые  избы,  народ  расходился  с  Москвы-реки,  свистели
по  снегу  полозья,  и  подшибали  прохожих  раскатившиеся
розвальни.
 Тем  часом  шли  по  Москве  двое  калик.  У  старшего  на
лицо  наползла  шапка  из  рысьего  меха,  бурые  брови  срос¬
лись  на  переносице,  горбоносое  лицо  обросло  соломенной
бородой,  а  горбинка  на  носу  рассечена.  А  зеленые  глаза
озирались,  ворочая  белками.  И  одна  рука  висела,  как
плеть.  А  другой,  маленький  и  тощий,  смотрел  вокруг  тем¬
ными  пытливыми  глазами  на  высокие  башенки  церквей,
на  разукрашенные  быстрые  сани,  разглядел  и  Дмитриево
лицо.  Но  шел  и  молчал.
 Так,  безвестные,  они  прошли  в  тот  день  по  Москве,

ЧАСТЬ  ТРЕТЬЯ
 ТРИДЦАТЬ  СЕДЬМАЯ  ГЛАВА
МАМАЙ
 Настала  весна  1380  года.
 Едва  первая  зелень  покрыла  степную  даль,  Мамай  по¬
вел  свои  кочевья  вверх  по  Волге.
 Прошла  зима,  полная  забот  о  большом  походе,  пе¬
реговоров,  посулов,  задатков,  даров.  Не  спеша  шли  ста¬
да  в  сочной  молодой  траве.  Кони  набирались  сил,  с  верб¬
людов  комьями  отваливалась  заскорузлая  зимняя  шерсть,
на  многие  версты  вокруг  гудело  блеянье  овечьих  стад.
 За  стадами  следовали  юрты  воинов,  их  семьи,  домаш¬
ний  скарб.  Скрип  телег,  визг  тяжелых  колес,  говоры,  мы¬
чанье  стад  —  извечный  гул  ордынского  похода  медлен-
no,  но  неуклонно  полз  к  северу.
 В  первые  дни  июня  Мамай  переправился  через  Вол¬
гу.  Немало  времени  и  труда  ушло  на  перевоз,  но  и  это
минуло  десять  дней  спустя.  Орда  уже  снова  медлитель¬
но  и  неудержимо  ползла  к  северу.  По  пути  начали  при¬
соединяться  новые,  неведомые  племена  и  воинства.  Ма¬
май  не  спешил  —  он  хотел,  чтобы  разноплеменные  воины
успели  снюхаться  между  собой,  как  стадо  со  стадом.
 При  устье  реки  Воронежа  Мамай  задержался.
 Отсюда  он  послал  Бернабу  по  дороге  на  Кафу,  на¬
встречу  генуэзской  пехоте,  чтобы  торопить  и  горячить
чужеземцев  посулами  и  соблазном  близких  побед;  послал
молодого  мурзу  Исмаила  к  Олегу  Рязанскому  —  напо¬
мнить  об  уговоре  против  Дмитрия,  а  мурзу  Джавада  от¬
правил  в  Литву  к  Ягайле,  с  которым  за  зиму  хорошо
успел  договориться.
 На  высоком  взгорье,  у  впаденья  Воронежа  в  Дон,  Ма¬
маю  поставили  стеганый  шелковый  шатер,  и  хан  смот¬
рел,  как  привольно  сливаются  русские  реки,  как  жадно
 286

пасутся  на  тучных  полях  ордынские  табуны,  —  еще  Чин¬
гиз  завещал  давать  коням  волю  и  покой,  если  готовишь¬
ся  к  большому  походу:  «Кони  —  это  наша  поступь  по
времени».
 Этого  не  знали  враги,  в  этом  была  тайна  быстрых  пе¬
реходов,  нежданных  ударов,  заходов  в  тылы  врага.  Еще
были  тайны,  завещанные  Чингизом.  Мамай  их  знал  и
хранил.  Он  знал,  что  никогда  не  выдерживали  враги
охвата  со  всех  сторон,  —  враги  готовили  удары  в  лицо,
скопляли  силу  в  едином  месте,  а  татары  не  били  в  это
лицо,  они  лишь  отвлекали  врага,  а  всю  свою  силу  бро¬
сали  на  края,  на  оба  разом,  и  тем  рушили  единство
вражеских  войск,  сминали  их  и  врывались  в  беззащит¬
ные  страны.  Это  была  вторая  тайна  Чингиза.  Были  и
еще  великие  тайны.  Их  соблюдал  хан  Батый  и  побеждал
неизменно.  Их  внимательно  изучал  и  запомнил  хан
Мамай.
 Он  сидел  на  холме,  среди  полевых  цветов.  Ему  сказа¬
ли:  из  Рязани  прибыла  женщина,  которая  хочет  гово¬
рить  с  ханом.
 — 	Женщина?
 — 	Так,  хан.
 — 	Из  Рязани?
 — 	Так,  хан.
 — 	От  Олега?
 — 	Нет,  хан.  Сама.
 Он  был  один  и  послал  за  ближними  мурзами.  Когда
мурзы  сошлись  и  сели  на  ковер  у  ног  Мамая,  он  велел
ее  позвать.
 Она  вошла  и  сразу  поклонилась  ему,  словно  уже  ви¬
дела  его.  Переводчик  сказал:
 — 	Это  рязанская  баба  Овдотья  называет  тебя  царем,
и  кланяется  тебе,  и  просит,  чтобы  ты  ее  выслушал.
 — 	Слушаю  бабу  Овдотью!  —  согласился  Мамай.
 — 	Когда  ты  пожег  Рязань...  —  сказала  женщина.
 — 	Припоминаю,  —  сказал  Мамай.
 — 	Ты  увел  в  полон  мужа  моего,  брата  моего,  свекра
моего  и  деверя  моего.  Пришла  я  просить:  отпусти,  дай
откупить  мне  этот  полон  у  тебя,  царь  Мамай.
 — 	Не  бывало  еще,  чтоб  бабы  сами  по  этому  делу
ездили.
 — 	Мужиков  в  моем  роду  не  осталось.
 — 	Кого  ж  со  мной  поведет  князь  Олег,  если  у  него
мужики  иссякли?
 287

— 	Того,  господин,  не  ведаю,  где  он  таких  мужиков
возьмет.
 — 	А  почем  ты  платить  за  свою  родню  будешь?
 — 	А  почем  думаешь  положить?
 — 	Восемь  коней  за  каждого.
 Хватит  у  меня  на  одного.
 — 	Кого  ж  выкупать  станешь?
 — 	Брата,  царь.
 Мамай  удивился:
 — 	Брата?  А  муж?
 — 	Замуж  выйду,  муж  будет;  будет  муж  —  свекор
будет;  муж  будет  —  сын  родится,  а  сын  у  свекра  родит¬
ся  —  деверь  мне  будет.  А  брата  мне  уж  нигде  не  взять  —
родители  мои  в  Рязани  сгорели.
 — 	Все  ли  у  вас  бабы  в  Рязани  таковы?  —  усмехнул¬
ся  Мамай.
 Все  ли,  не  ведаю,  да  я  не  краше  иных.
 — 	С  лица  ты  и  верно  не  красна,  шрам  вон  на  лбу,
лет  тебе  не  совсем  мало...
 Мамай  посмотрел  на  своих  мурз.  Ему  хотелось  уди¬
вить  их.  Он  вспомнил:  великие  завоеватели  мира  всегда
проявляли  щедрость,  чтобы  потомки  с  удивлением  вспо¬
минали  о  них;  потомкам  надлежало  также  вспоминать
острый  и  мудрый  ответ,  облекающий  эту  щедрость.  Бер-
наба  подсказал  бы,  но  Бернабы  не  было.  Тогда  Мамай
сорвал  распустившийся  возле  ковра  жесткий  белый  цве¬
ток  и  подал  его  Овдотье:
 — 	Иди  по  моей  Орде,  доколе  не  увянет  этот  цветок,
и  тех  из  своей  родни,  кого  успеешь  сыскать  за  это  время,
бери  без  выкупа.  Аллах  завещал  нам  проявлять  ми¬
лость  к  женщинам.
 Овдотья,  потупившись,  с  горечью  взгляпула  на  цве¬
ток,  но  вдруг  лицо  ее  просветлело:
 — 	Благодарю  тебя,  царь,  —  ты  сам  не  ведаешь  меру
своей  щедрости.
 Мамай  самодовольно  улыбнулся:  «Глупая  женщина».
 Овдотья,  в  сопровождении  воинов,  не  спеша  пошла
по  Орде.  Цветок  в  ее  руке  был  галечник  —  беленький
донской  бессмертник.
 В  этот  день  пришли  два  известия.
 Олег  извещал,  что  собирает  войска,  что  оружия  у
него  вдосталь,  что  уговор  свой  блюдет  крепко,  но  и  Ма¬
мая  просит  не  забывать  своих  слов.
 В  ответ  ему  Мамай  отправил  гонца  и  велел  передать
Олегу  только  одно  слово:
 288

— 	Помню.
 Вторая  весть  была  от  Бернабы.
 Бернаба  встретил  в  пути  черную  пехоту  из  Кафы  п
возвращается  с  ней:  через  три  дня  они  будут  у  устья
реки  Воронеж.
 Мамай  отослал  второго  гонца  в  Литву  сказать  князю
Ягайле  Ольгердовичу:
 — 	Мамай  помнит  свое  слово,  и  ты,  великий  князь
Ягайла,  помни  свое  слово.
 Хан  не  знал,  что  от  самого  Сарая  среди  его  воинов
идут  люди  Дмитрия.  Хан  не  знал,  что  Дмитриевы  погра¬
ничные  стражи  стоят  и  на  реке  Воронеже.
 А  в  Московской  страже  на  Воронеже  в  ту  пору  бы¬
ли  —  Родион  Жидовинов,  Андрей  Попович  и  пятьдесят
иных  удальцов.  Одиннадцать  дней  они  объезжали  Орду,
едва  смогли  ее  объехать  за  одиннадцать  дней!
 В  этот,  двенадцатый  день  один  из  них  попался  та¬
тарскому  разъезду  —  еле  успел  двоих  свалить,  как
как  остальные  стащили  его  с  седла,  накинув  аркан
на  шею.
 На  закате  дня,  когда  тяжелое  багровое  солнце  лени¬
во  увязло  краем  в  степной  траве,  к  Мамаю  привели
Андрея  Поповича.
 — 	Наш  разъезд  поймал.  Откуда  взялся,  не  ведаем.
 — 	Откуда  взялся?
 — 	Чего  откуда?  Я  на  своей  земле.
 Но  день  прошел  хорошо,  давно  не  было  у  Орды  столь
обширных  войск,  и  Мамай  засмеялся:
 — 	Ты  не  московский  ли?
 — 	Угадал:  московский.
 — 	А  ведомо  ль  моему  слуге,  Мите  Московскому,  что
я  к  нему  в  гости  иду?
 — 	А  небось  ведомо.
 — 	А  ведохмо  ль,  что  силы  со  мною  двенадцать  орд  и
три  царства,  а  князей  со  мной  тридцать  три,  кроме  хри¬
стианских.  А  силы  моей  семьсот  три  тысячи.  А  после
того,  как  ту  силу  считали,  пришли  ко  мне  еще  великие
орды,  тем  я  числа  не  знаю.
 — 	Ведомо  ль  это,  не  ведаю,  но  прикажешь  —  я  из¬
вещу.
 — 	Вот,  ступай  извести.  Да  спроси,  может  ли  слуга  мой
Митя  всех  нас  употчевать?
 Мамай  отпустил  воина:  в  силу  свою,  которой  равной
на  свете  нет,  он  верил,  пускай  Дмитрий  узнает  о  ней  из
уст  своего  же  воина  —  больше  веры  будет.
 19  Живая  вода  Непрядвы
 289

Воин  спокойно  прошел  через  весь  ханский  стан,  вы¬
рвал  узду  своего  коня  из  рук  ханского  конюха,  влезая  в
седло,  будто  ненароком,  ткнул  пяткой  в  чье-то  татарское
лицо,  сел  и  поскакал  к  северу.  Мчался  по  ночи,  чтобы
степная  трава  к  утру  встала  позади,  закрыла  б  след.
 А  утром  Мамай  собрал  обширный  совет  князей,  мурз
и  военачальников.  Сидя  на  коврах  и  на  ковыле,  они  по¬
крыли  весь  холм.  Их  великое  число  наполнило  Мамая
гордостью.
 — 	Отдохнули  мы.  Со  времени  Бату-хана  отдыхали.
Пора  поразмяться.  Мы  пройдем  по  Русской  земле,  как
Бату-хан  хаживал.  Русским  золотом  обогатеем.  Русские
города  испепелим,  укротим  строптивую  гордость  наших
русских  слуг!
 Он  вспомнил  о  Дмитрии,  и  сердце  его  облилось  яро¬
стью:
 — 	Казним  строптивых  рабов!  Они  забыли  о  великой
силе  Великой  Орды!
 Маленький,  он  прыгал  на  своем  ковре,  поворачиваясь
на  все  стороны,  чтобы  через  головы  ближних  рассмотреть
лица  дальних  своих  союзников.
 Его  охватило  нетерпение.  Он  приказал  наутро  тро¬
гаться  вверх  по  Дону  —  этот  путь,  как  стрела,  летел  к
Москве.
 И  каждый  день  прибывали  и  отбывали  гонцы,  присо¬
единялись  новые  князья  и  племена.  Шли  к  Мамаю  его
подданные,  шли  нанятые.  Пришла  лихая  тоурменская
конница  на  тонконогих,  как  лани,  конях.
 Огромное  кочевое  море  медленно  ползло  вверх  по
Дону.
 ТРИДЦАТЬ  ВОСЬМАЯ  ГЛАВА
ОЛЕГ
 Олег  прошелся  по  своему  каменному  терему.  Мяг¬
кие  сапоги  неслышно  ступали  по  пушистым  коврам.  Спа-
ружи  зной,  а  внутри  прохлада  и  полумрак.
 Перед  огромной  иконой  всех  святых  горела  большая
голубая  лампада.  В  доме  еще  пахло  ладаном  от  недавних
панихид  —у  княгини  Евфросиньи  умерла  мать.  Умерла
ко  времени  —  новый  дом  всегда  мертвец  обновляет,  но
покойница  умерла  вдали  от  этих  мест,  и  —  кто  знает?  —
очистила  ль  ее  смерть  место  живым  в  этих  стенах.  А  мо¬
 290

жет  быть,  и  не  умерла  б,  если  б  Евфросинья  не  забыла
в  новые  печи  из  старых  жар  перенести.
 Он  подошел  к  иконам.  Угодники,  выписанные  визан¬
тийской  кистью,  радовали  глаз  гибким  сочетанием  линий,
слиянием  ярких  красок  в  единый  узор.
 Он  смотрел  в  седые  бороды,  стекающие  по  ликам,  как
струи  воды,  в  изможденные  лики  великомучеников,  в
смуглые,  нездешние  скулы  древних  христианок,  целомуд¬
ренно  закрытых  эллинскими  покрывалами.
 Он  ходил  один,  полный  тоски  и  смятения.
 Много  лет  готовил  он  поход  на  Москву.  Еще  с  Титом
Козельским  они  однажды  всю  ночь  разговаривали:  си¬
дели  на  теплой  печи,  была  зима,  смотрели,  как  обмерзло
окно,  и  разговаривали...  Много  было  надежд,  и  каждая
казалась  выполнимой:  взять  и  уничтожить  желторотого
Дмитрия.  С  той  поры  минуло  много  лет.  Но  мечта  оста¬
лась.
 Он  подготовил  все.  Всю  эту  зиму  переговаривался  с
Мамаем.  Переговаривался  с  Ягайлой,  многое  забыл  и  ус¬
тупил  ему.  Сговорились  двинуться  воедино,  и,  казалось,
нет  в  мире  силы,  равной  их  совместной  силе.
 Он  отошел  от  икон,  сел  у  окна  за  резной  ореховый
налой,  на  котором  любил  читать  и  временами  переписы¬
вал  греческую  «Александрию».  Пришла  весть,  что  Мамай
кочует  но  реке  Воронежу.  Зачем  он  спешит  —  не  терпит¬
ся?  Ведь  уговорились  на  сентябрь,  а  теперь  лишь  йюйь,
последние  дни  светлого,  зеленого  июня. 	>  ;
 Он  достал  плотный  листок  бумаги  и  быстро  напиСйл
в  Литву;  Он  напомнил  Ягайле  о  сроках  и  посоветовал
готовиться  прежде  времени.  Его  охватило  сомнение  не
задержится  ли  Ягайла,  не  случится  ли  какое  препятст¬
вие?  Лучше  раньше  времени  собраться  вместе.  А  не  за¬
колеблется  ли  Ягайла,  не  припадет  ли  слухом  к  словам
лукавых  советников?  Он  быстро  приписал:
 «А  Дмитрий,  едва  сведает  о  Мамаевой  силе  да  о  на¬
шем  союзе  с  ним,  обезумеет,  кинет  свою  Москву,  убежит
в  дальние  места,  в  Великой  ли  Новгород,  ли  на  Дйи^у,  а
мы  сядем  в  Москве,  ли  во  Владимире  и,  когда  хан  при¬
дет,  встретим  хана  с  большими  дара!ми,  упросим  не  ру¬
шить  городов  наших  и,  как  сулился  хан,  получим1  ярлы¬
ки  —  тЫ,  государь  князь  великий  Ягайла  Ольгердовйч,
возьмешь  себе  к  Вйльне  свою  половину  Московской  зем¬
ли,  а  я  к  Рязани  —  другую.  А  посему  надобно  нам
соединиться  до  времени,  чтоб  разом  по  Дмитриевым  сле¬
дам  в  Княжество  его  вступить  и  на  стол  его  сесть».

Он  обернул  письмо  шнуром,  запечатал  красным  вос¬
ком  и  недолго  подержал  в  руках  прозрачный  желтоватый
свиток.
 Приоткрыв  дверь,  велел  отроку  позвать  боярина  Епи-
фана  Кореева.  Во  дворе  ярко  сиял  день,  и  в  окно  были
видны  ладьи  под  красными  и  синими  парусами,  идущие
вниз  к  Оке.
 Боярин  вошел,  накланялся,  остановился  у  двери.
 — 	Здоров  буди,  государь.
 — 	Епифан  Семенович,  в  Литву  те  шлю.
 — 	Дорогу  знаю,  Ольг  Иванович.
 — 	Грамоту  сию  Ягайле  свезть.  Да  чтоб  скоро.
 — 	Сам  ведаешь,  мешкать  не  приобык.
 — 	Так  с  богом,  Епифан  Семенович.
 А  изустного  ничего  передать  не  велишь?
 — 	Да  коли  понадобится,  сам  скажешь:  надо,  мол,  не
мешкать.
 — 	Понимаю,  государь.  Нопче  ж  выеду.
 Они  попрощались.  Но  Кореев  задержался.
 — 	Там  весть,  государь,  была.  Будто  Мамай  уже  дви¬
нулся  с  Воронежа.  По  Дону  кочует.
 Олег  вздрогнул:  началось!
 — 	Чего  ж  мне  не  сказывали?
 — 	То  беглые  баяли.  А  от  стражи  вестей  нет.
 — 	Ну,  ладно,  скачи.
 Опять  остался  один.
 «Что  будет,  если  Ягайла  раздумает!  Мамай-то  уж
идет!»
 Они  далеко,  они  когда-то  еще  дойдут,  а  Дмитрий  —
вот  он,  а  глаза  его  всюду,  да  еще  и  Софроний  там...  Поп,
духовник,  иуда!
 Он  захромал  к  иконам.  Искусно  написаны,  но  тонкая
кисть  византийского  изографа  больше  не  увлекала.  Он
постоял  и  пошел  к  налою.  Быстро,  со  сверкающими  глаза¬
ми,  торопливо,  горячей  рукой  написал  Дмитрию:
 «Ведомо  ли  тебе,  князь  Дмитрий  Иванович:  Мамай  со
всею  поганою  Ордой  идет  в  землю  Рязанскую,  на  меня  и
на  тебя.  А  силы  с  ним  великое  множество  —  яссы,  армя¬
не,  буртасы,  черкасы,  фряги  и  твой  ненавистник  Ягайла
с  ними.  Я  им  путь  прегражу,  доколе  сил  станет,  еще  рука
наша  тверда;  бодрствуй,  мужайся!»
 В  раздумье  положил  перо  и  медлил  свертывать  пись¬
мо  в  свиток:
 «Испугается?  Сбежит?  Но  меня  уж  не  коснется!»
 Он  завязал  шнур  и  только  теперь  заметил:  печать  все
 292

еще  оставалась  в  левой  руке.  Втисяул  печать  в  восковой
комочек,  посмотрел,  отчетливо  ли  вышло  имя.  Но  кого  по¬
слать?
 Он  прошелся  по  терему.
 В  это  время  в  двери  появился  отрок.  Олег  стреми¬
тельно  кинулся  к  налою  и  спрятал  под  крышкой  свиток.
 — 	Что  тебе?
 — 	Мамаев  гонец.
 — 	Ну?
 — 	Велишь  привести?
 — 	Чего  ж  ты  стоишь?
 — 	Звать?
 — 	Ты  что,  отроче?  Что  ты  смотришь?  Я  тебе  что  ска¬
зал?
 — 	Не  пойму,  государь.  Там  Мамаев  гонец.
 — 	О,  господи!  Зови!
 Татарин,  покрытый  пылью  поверх  шершавых  пунцо¬
вых  сапог,  в  стеганом  толстом  халате,  опоясанный  домо¬
тканым  кушаком,  снял  шапку,  но  остался  в  полосатом
тюбетее  поверх  бритой  головы.  Из-под  тюбетея  на  уши
свисали  две  жирные  косицы,  и  не  то  от  пих,  не  то  от
сальных,  блестящих  скул  этого  коренастого  и  кривоно¬
гого  воина  нехорошо  пахло.
 «Нашел  гонца!»
 — 	Царь  и  великий  хан  тебе  шлет  привет.  А  велел
сказать,  что  он,  царь  и  великий  хан,  помнит.  А  ничего
еще  сказать  не  сказал.
 Слегка  почесываясь,  татарин  спокойно  оглядел  ком¬
нату.
 «Ковры,  что  ли,  со  стен  содрать  собрался?»  —  поду¬
мал  Олег.
 Татарин  оглядел  и  пол,  и  налой,  будто  Олега  тут  п
не  было.  Так  же  почесываясь,  не  спеша  пошел  вон.
 «Хорош  гонец!»
 Злоба  охватила  Олега;  если  б  умел,  8аплакал  бы  от
обиды:  великому  князю  Рязанскому,  потомку  святых
князей  Черниговских,  присылают  этого  вшивого  верб¬
люда...
 Перешагивая  через  пыльные  следы  на  полу,  Олег
громко  крикнул  в  сени:
 — 	Вызови  боярина  Афанасия,  да  чтоб  срядился  в
путь  немедля  же.  Живей!
 Он  вынул  письмо  к  Дмитрию  и,  держа  его,  сел  на
скамыо.  Когда  охватывало  нетерпение,  всегда  садился  —
так  скорее  приходило  успокоение.
 293

Афанасий  Миронов  пришел  не  сразу,  пришел  уже  сря¬
женный  в  путь.
 — 	Отвезешь,  Афанасий  Ильич,  в  Москву,  великому
князю  Дмитрию:  самому  отдашь  да  передашь  поклон.  Да
о  здоровье  справься.  Да  глянь,  как  там  у  них.
 Миронов  удивленно  принял  письмо.
 — 	Воск-то,  государь,  поистаял.  В  руке,  что  ль,  долго
держал?
 Воск  действительно  размазался  по  свитку  —  руки,
что  ль,  горячи?  Олег  снова  смял  воск  и  снова  выдавил  на
нем  свою  печать.
 — 	Так  в  Москву,  государь,  везти?
 — 	А  что?
 — 	А  я  было  не  понял,  сказал:  видно,  говорю,  князь
в  Орду  шлет.  Их  ведь  гонец,  сказывают,  прибыл.  Думал,
с  ним.
 — 	Зачем  в  Орду?  Я  уже  сказал:  к  Дмитрию,  Афана¬
сий  Ильич.  Да  чтоб  скоро.
 — 	Да  ты  нетерпелив,  государь,  знаю.  Не  задержу.
Только  б  кони  вынесли.  А  я  со  своими,  в  семействе,  про¬
щаюсь  и  говорю:  не  иначе  —  в  Орду.  Ну,  прощай,  госу¬
дарь.  Я  это  скоро  сделаю.
 — 	Смотри,  и  чтоб  чисто.
 — 	Сам  понимаю.  Не  в  Орду  еду...  Да  только,  Дми-
трий-то,  он  человек  простой,  не  твоей  учености.
 И  еще  кланялся  и  прощался,  пока  дошел  до  двери.
Опять  Олег  остался  один.
 «Не  моей  учености?  Совсем  никакой  учености  нет!
О  нем  митрополит  Алексей  патриарху  Филофею  писал:
«Князь  наш  книгами  не  был  учен,  но  писание  сердцем
разумеет!»  Разумеет!  Что  может  он  разуметь,  если  не
учен?  Достоин  ли  князем  быть?  А  вот  княжит,  а  вот
под  него  народ,  князья  под  него  идут,  Тарусские,  Бе¬
лозерские,  книжники,  книгочеи  и  очей  с  него  не  сводят,
о  великих  делах  советуются!  Что  он  может?  На  золоте
сидит,  над  всей  Русью  стал,  один  я  противлюсь,  а  он
в  деревянной  избе  живет,  сам  на  конюшне  коней  догля¬
дывает.  Конюх!  У  черного  люда  на  поводу  идет,  а  люд  и
рад!»
 — 	Отроче!
 — 	Слушаю,  государь!
 — 	Татарин  где?
 — 	По  двору  ходит,  смотрит.
 — 	С  ним  Мамаю  отпис  будет.
 — 	Скажу,  государь.
 294

— 	Да  чтоб  завтра  поутру  проводить.  Да  скажи,  чтоб
кормили  исправно,  да  положить  хорошо.
 —1  Положить  думали  в  кметне,  государь.
 — 	В  кметне  и  так  полно.  В  сенях  скажи  постелить,
на  той  стороне,  да  чтоб  не  тревожили  попусту.
 — 	Скажу,  государь.
 Опять  остался  один.  Сел,  обдумывая  ласковое  письмо
к  Мамаю.
 ТРИДЦАТЬ  ДЕВЯТАЯ  ГЛАВА
 МОСКВА
 Райним  утром  второго  июля,  когда  солнечный  свет
еще  стлался  по  росе,  Дмитрий  с  Евдокией,  с  детьми,  Боб-
рок  С  Анной  Ивановной,  Владимир  Андреевич  Серпухов¬
ской  с  Еленой  Ольгердовной,  Андрей  Ольгердович  Полоц¬
кий,  длинным  поездом,  верхами  и  в  расписных  возках,
с  челядью,  С  отроками,  с  большими  московскими  бояра¬
ми,  а  бояре  тоже  с  женами,  поехали  в  вотчину  к  Дмит¬
риеву  свояку  Микуле  Васильевичу  Вельяминову  в  гости,
на  именины.
 Скрипели  колеса,  игриво  ржали  лошади,  рядом  с  воз¬
ками  бежала  челядь,  что-то  кричали  княжата,  видя  среди
бегущих1  слуг  своих  соперников  по  голубиным  гонам  и
по  игрищам.
 ВелиКой  княгини  Евдокии  младшая  сестра  Марья,
именинница,  и  муж  ее  Микула  Вельяминов  стояли
перед  Нрыльцом  на  разостланных  по  траве  коврах,  держа
на  резном  блюде  хлеб  да  соль.  И  Микулы  Васильеви¬
ча  дядя,  окольничий  Тимофей  Васильевич,  два  года  на¬
зад  бившийся  впереди  всех  на  Воже,  тоже  встречал  —
он  приехал  сюда  еще  с  вечера,  помогал  готовиться  к  Го¬
стям:
 Ребята  встретили  ребят,  кинулись  вместе  большой  ва¬
тагою  в  сад,  там  многое  было,  что  не  терпелось  показать.
А  взрослые  долго  здоровались,  целовались,  поднимались
наверх  в  терем,  а  в  тереме  уже  стояли  яства  на  расстав¬
ленных  под  белыми  холстами  столах  —  покушать  с  доро¬
ги:  жареная  дичина,  да  соленья,  вареные  да  пареные  ме-
ды,  да  рыбы,  засоленные  по-свейски,  с  луком  и  перцем,  и
пряные  угорские  колбасы,  и  of  всего  Стоял  аромат  при¬
прав  и  пряностей,  пахучих  трав  и  кореньев,  словно  в
лесу.
 295

А  когда  закус  шел  к  концу,  под  окнами  загудели  са-
пели  да  дуды,  девушки  завели  хороводные  песни,  и  гости
заторопились  на  крыльцо,  вышли  во  двор,  стали  вокруг
пляшущих,  похлопывали  в  ладоши,  подбадривали  плясу¬
нов,  а  плясуны  стеснялись  раскрывать  свою  удаль  —  ведь
сам  Дмитрий  Иванович  небось  глядит!
 Но  княжны,  а  за  княжнами  и  боярыни  вошли  в  круг,
сверкнули  шелковые  китайские  платочки,  завилась  узор¬
чатые  фряжские  сарафаны  да  шемаханские,  персидские
шали,  и  не  смог  устоять  Дмитрий  —  сбежал  с  крыльца  и
вошел  в  середину  круга,  похлопывая  ладошами,  потопгы-
вая  каблуком.  Ободрились  и  скоморохи,  и  дуды  запели  за¬
ливистей  и  звонче,  а  впереди  был  еще  длинный  день,
обильный  обед  и  покой;  светлые  облака  предвещали  дол¬
гий  летний  погожий  день.
 А  в  домах  по  Москве  люди  вскакивали,  прижимаясь  к
окнам,  выскакивали  на  крыльцо,  вслушивались  в  проно¬
сящийся  мимо  затихающий  конский  топот,  торопились
взглянуть  на  всадника,  бежали  к  площади  разузнать:  не
гонец  ли?  Только  гонцам,  да  и  то  не  всем,  разрешалось
так  мчаться  по  городу  по  пути  к  Кремлю.
 — 	А  если  гонец:  с  чем?  чей?
 Смолкли  сапели,  хрипло  прерывали  свой  гуд  дуды,
остановился  недоуменно  раскрасневшийся  девичий  круг:
Дмитрий,  насупившись,  в  отдалении  внимал  гонцу,  и
никто  не  решался  к  ним  подойти,  пока  сам  не  кликнет.
 Дмитрий  прошел  через  расступившуюся  нарядную  тол¬
пу,  через  смолкший  праздник  прямо  к  хозяину:
 — 	Микула  Васильич!  Где  б  нам  подумать?  Чтоб  ни¬
кто  не  мешал.
 —-  Наверх  пожалуй.
 Дмитрий  позвал  ближних.
 И  впереди  всех  вошел  в  столовую  палату,  где  слуги
готовили  столы  к  обеду.  Как  воробьиная  стая,  исчезли
слуги,  и  один  из  столов  остался  открытым,  со  скатертью,
брошенной  посреди  стола.  Дмитрий  молча  постелил  ее
сам,  пока  ближние  сходились.  Испуганные  женщины  и
потревоженные  бояре  столпились  в  соседних  палатах,  де¬
вушки  затаили  дыхание  в  сенях.
 — 	Идет  Мамай!  —  сказал  Дмитрий.  —  Две  вести  за¬
раз.  Один  стражник  с  Воронежа,  Попович,  Мамая  сам
видел.  А  в  Кремле  сидит-дожидается  рязанский  боярин
Афанасий  Миронов:  от  Ольга  грамоту  привез.  Ольг  нам
кланяется,  да  опоздал:  мы  его  землю  выручать  не  станем.
А  коли  хочет,  пущай  свои  полки  сюды,  под  нас  шлет.  Че¬
 296

саться  нам  некогда,  собираться  надо  живо.  По  князьям
слать  людей  сей  же  час!  По  Москве  вытчиков  да  вестни¬
ков  расставить  седни  же,  пущай  народу  чтут,  грамоты
составить  живо!
 Боброк  спросил:
 — 	А  что  гонец  видел?  Каков  Мамай?
 Дмитрий  рассказал.
 Боброк  спросил:
 — 	А  ежли  б  еще  кого  туда  послать,  задержать  бы,  по¬
толковать  бы?
 — 	Сейчас  вышлем.
 — 	Надо  передовые  отряды  выслать,  пущай  Ма::  ш
знает,  что  ко  встрече  готовимся.  Да  присмотреть  за  Ор¬
дой.
 — 	Сейчас  вышлем!  —  согласился  Дмитрий.  —  Кто
 что?
 — 	Значит,  народу  с  ним  много  всякого.  А  Ольг-то!
 — 	Мамай  нашему  стражнику  сам  похвалялся:  Ольг,
мол,  с  нами  да  еще  твой  братец  Ягайла,  —  Дмитрий  по¬
смотрел  на  Андрея  Ольгердовича  Полоцкого,  —  тоже  буд¬
то  с  ним.
 Владимиру  Серпуховскому  Ягайла  доводился  шури¬
ном.
 Владимир  подумал:  «Вот  Елене  опять  слезы:  брат,
скажет,  на  брата,  муж  тоже  на  ее  брата».
 — 	Кого  б  к  Мамаю  послать?  —  спросил  Дмитрий.
 — 	Да  хоть  бы  боярина  Захарью!  —  предложил  вели¬
кокняжеский  дьяк  Внук.
 — 	Тютчева?
 — 	Его.  Он  их  знает.
 — 	Я  супротив  не  буду.  Он  где?
 — 	Сейчас  покличу!  —  кинулся  к  двери  Микула  Вель¬
яминов.
 Дмитрию  незачем  было  возвращаться  в  Кремль:  около
пего  были  князья  и  бояре,  они  крестили  детей  друг  у
друга,  менялись  крестами  накануне  битв,  а  битв  у  Дмит¬
рия  было  много,  а  за  годы  походов  перебратались  нее,
стали  покрестовыми  братьями.
 Тютчев  вошел  скромно  и  тихо.
 — 	Шлю  тебя,  боярин,  к  Мамаю.  Вызвать,  выведать  —
сам  знаешь.  А  главное,  покажи  —  знаем,  мол,  о  тисом
нашествии,  не  робеем.  По  пути  разведай,  чего  там  в  Ря¬
занской  земле  деется.
 Ну  дак  что  ж.  Я,  государь,  с  радостью.
 297

— 	1^я<ело  мне  тебя  слать,  Захарий  Андреич,  Я  пони¬
маю:  к  татарам  едешь.  И  сам  это  понимай.
 — 	Понимаю  и  радуюсь,  государь.
 — 	Выбрал  бы  другого  да  лучше  тебя  на  это  дело
никого  нет.
 — 	И  не  надо.  Ежли  что,  так  на  тебя,  государь,  на¬
деюсь  —  дети  не  заголодают.
 — 	Это  не  к  чему  говорить.
 — 	Только  уж,  Дмитрий  Иванович,  помни:  ежели  что,
я  ,  у  господа  всегда  твой  предстатель,  буду  о  даровании
победы  молить.  Бейся  крепче.
 — 	Давай  попрощаемся,  Захарий.
 Они  крепко  обнялись  и  поцеловались.
 Тютчев,  не  глядя  ни  на  кого,  поклонился  направо  и
налево  и,  опустив  голову,  быстро  вышел.
 В  дверях  повстречался  Боброк,  и  Тютчев  особенно
низко  поклонился  князю:  все  чли  и  любили  Боброка,  да
и  побаивались  его  —  его  начитанность,  его  неизменные
успехи  в  битвах  стяжали  ему  славу  волхва,  чародея,  спо¬
собного  видеть  многое  далеко  вперед,  читать  в  сердцах
людей.  И  князь  Боброк,  в  юности  своей,  на  Волыни,  знав¬
ший  волхвов  и  кудесников,  беседовавший,и  бродивший  с
ними,  не  отнекивался,  иной  раз  соглашался  погадать  но
звездам,  по  звездам  случалось  ему  водить  полки  по  но¬
чам,  а  по  ночам  никто  тогда  не  хаживал.  По  звездам  он
выбирался  из  непролазных  лесов  в  незнакомых  краях,
нежданно  оказывался  не  там,  где  его  враги  ожидали,  и
<даза  колдуна  и  волшебника  укрепилась  за  Боброком
даже  в  станах  врагов.
 — 	Пошел,  Тютчев?
 — 	Прощай,  Дмитрий  Михалыч.
 — 	Не  робей!
 И  это  напутствие  успокоило  Тютчева:  а  может,  и  прав¬
да  Боброк  знает,  что  робеть  незачем?  Человек  легко  уве¬
рнется  в  том,  во  что  хочет  верить.
 А  роброн  вошел  к  Дмитрию:
 — 	Первая  стража  пошла.  Послал  их  к  Быстрой  Сосне.
 — 	Кто  повел-то?
 — 	Родивон  Ржевский,  а  с  ним  выпросился  Волосатый
Андрей  да  Василий  Тупик.  Еще  много  хороших  ребят
вызвалось.
 — 	А  как  там  Бренко?
 — 	Поскакал  в  Кремль.  Кто  гож,  всех  разослал.
 — 	Никого  це  позабыл?
 — 	Возможно  ль!  Ко  князьям  ко  всем.  Д  по  горо¬
 293

дам  сейчас  из  Кремля  разошлёт.  Как  уговорились  —  ве¬
лел  к  тридцать  первому  дню  июля  всем  в  Коломну  сби¬
раться.
 — 	А  ты,  Владимир  Андреич,  Москву  готовь  к  походу.
Потом  все  выступим.  Через  Москву  многие  пойдут  —  и
Белозерским,  и  многим  ополчениям  иного  пути  нет.
 — 	Это  приготовим!  —  сказал  Серпуховской.
 Дмитрий  вдруг  посмотрел  на  пустые  столы,  скучавшие
 под  белыми  скатертями,  и  повел  носом.
 «Неужели  и  к  делам  ехать  не  евши?  —  подумал  Дми¬
трий.  —  Ну  нет!»
 Он  углядел  Вельяминова,  взволнованного,  сидевшего  с
краю  скамьи.
 — 	Микула  Васильевич!  А  кормить-то  ты  нас  будешь?
 — 	В  походе-то?
 — 	Чего  в  походе?  Сейчас!
 — 	Да,  братец!  —  не  веря  собственной  радости,  расте¬
рялся  хозяин.  —  Государь!  Давно  уж  готово:  я  все  сумле-
вался,  не  уехали  б  так,  не  обедавши.  Сейчас  и  то  уж  не¬
бось  перепарилось!
 И  Дмитрий  вышел  в  переполненные  палаты,  где  де¬
ти  и  жены,  иные  уж  раскрасневшиеся  от  слез,  жда¬
ли  их.
 Будто  не  понимая  их  взволнованных,  вопрошающих
лиц,  он  сказал:
 — 	Проголодались?  И  я  тоже:  сейчас  позовут,  обедать
будем.
 И  у  всех  отлегло  от  сердца.  Только  Евдокия  подошла
и  тихо  спросила:
 — 	Ничего?
 — 	Ничего,  должно  быть,  не  перепарилось,  пахнет  хо¬
рошо.
 И  она  успокоилась  тоже.
 Дмитрий  незаметно  вызвал  Боброва.
 — 	Ты,  княже,  последи,  чтоб  на  Москве  была  тишина.
Будто  и  нет  печали.  Да  не  спеши,  не  спеши,  сперва  по¬
обедай.
 — 	Потом  пообедаю.
 Андрей  Полоцкий  кивнул  Боброку:
 — 	Митя!
 — 	Чего  тебе?
 — 	А  как  бы  узнать,  неужели  брат  Ягайла...
 Бобров  тихо  ответил:
 — 	Я  уже  знаю  —  с  ними.  Пойди  к  государю,  скажи
ему,  что  мы  это  знаем.
 299

Евдокия  стояла  среди  повеселевших  женщин,  глядя  в
сад:  там  под  яблонями  тихо  шли  ее  Дмитрий  и  князь
Андрей  Полоцкий;  чуть  отставая  от  Дмитрия,  Полоцкий
что-то  тихо  ему  говорил.  Вдруг  Дмитрий  порывисто  оста¬
новился  и  повернулся  к  Андрею.  Тот  потупился  и  кив¬
нул  головой.
 И  снова  тревога  сжала  ее  сердце.
 СОРОКОВАЯ  ГЛАВА
СЕРГИЙ
 Дмитрий,  Владимир  Серпуховской  да  кое-кто  из  бояр,
с  небольшой  дружиной,  поскакали  в  Троицу  к  Сергию.
Ждать  Сергия  в  Москву  не  оставалось  времени,  а  на
Москве  митрополита  не  было,  не  у  кого  было  спросить
напутствия.
 Тяжелый  лес  висел  над  их  головами;  кони  похрапы¬
вали,  чуя  невдалеке  зверей,  шарахались  от  коряг  и  буре¬
ломов.  Солнечный  свет,  пробираясь  между  стволами,  сто¬
ял  по  лесу  голубыми  полосами,  и  одежда  всадников  пе¬
реливалась,  то  погружаясь  в  лучи,  то  выбиваясь  в  тень;
оружие  то  вспыхивало,  то  погасало.  Просек  был  неширок,
кое-где  поперек  пути  валялись  рухнувшие  от  ветров  и
ветхости  неохватные  стволы,  и  сдвинуть  их  не  было  сил.
Тогда  нарубали  хвойных  ветвей,  настилали  их  на  ство¬
лы  и,  ведя  коней  в  поводу,  переправлялись.
 Уже  день  клонился  к  вечеру  и  по  лесу  растекалась
тьхма,  когда  с  краю  дороги  Дмитрий  увидел  крест.
 — 	Это  чего?
 — 	Тут,  государь,  в  позапрошлом  годе  гонца  твоего
убили.  Боярин  Бренко  распорядился  о  сем  кресте.
 Дмитрий  перекрестился,  боязливо  оглядываясь  по
сторонам.  Конь  рванулся,  приметив  овраг  либо  почуяв
волнение  князя.  Борю  они  перешли  вброд  уже  ночью.
 Когда  в  предрассветном  тумане  увидели  Троицу,  в
монастыре  звонили  утреню;  монах,  думая  о  чем-то  да-
леком-далеком,  отвернулся  и  мерно  раскачивался  вслед
за  языком  колокола.  Но  движения  его  оборвались  и  ко¬
локол  смолк,  когда  привратник  впустил  в  монастырские
стены  воинов.  Узнав  Дмитрия,  монах  неистово  рванулся
под  звонницей,  и  широко  вокруг  по  лесу,  захлебываясь,
забился  колокольный  звон.  Из  келий  выбежали  монахи,
и  богомольцы,  и  паломники.  В  церкви  осекся  дьяконский
 30U

бас,  и  дьякон,  побледнев,  спал  с  голоса.  Дмитрий  не¬
одобрительно  взглянул  на  молящихся,  обернувшихся  спи¬
ной  к  алтарю,  чтобы  разглядеть  князя,  но  он  увидел  дев¬
чушку  —  любопытными  глазами,  не  отрываясь,  она  гля¬
дела  на  него,  раскрыв  рот  и  почесывая  животишко,  и  на
сердце  у  него  снова  водворился  мир.
 Дмитрий  прошел  вперед,  и  богослужение  возобнови¬
лось.
 Как  все,  со  всеми  заодно,  он  опускался  на  колени,  ка¬
сался  лбом  пола,  видел  только  живописные  образа  перед
собой,  расписанные,  как  райский  сад,  царские  врата  и  по¬
золоченного  голубя  над  ними.
 И  все,  видя  Дмитриеву  молитву,  молились  горячо:  по¬
нимали,  неспроста  явился  князь,  что-то  совершается  боль¬
шое  в  мире,  и  мира  миру  вымаливали  со  слезами  на  гла¬
зах  люди,  давно  лишенные  мирного  труда,  измученные
ордынской  данью,  набегами,  угнетенные  страшными  рас¬
сказами  о  вражеских  нашествиях  на  Русь.  Один  Дмитрий
Московский  решился  бить  татар  и  побил  их  на  Боже.
Теперь  он  стоял  здесь.
 Большеглазый  тонкий  мальчик  прислуживал  Сергию:
выходил  впереди  игумена  со  свечой,  подавал,  раздувая
угли,  кадило.  Когда  Сергий  что-то  шепнул  мальчику  и  тот
улыбнулся,  заспешив  из  алтаря  в  ризницу,  улыбка  маль-.
чика  показалась  Дмитрию  столь  печальной  и  милой,  что
защемило  сердце  нежностью  и  тоской.  Мальчик  принес
драгоценный  византийский  посох  и  остановился  у  амвона,
ожидая  Сергиева  выхода.
 Наконец  окончилась  утреня,  Сергий  снял  убогое  хол¬
щовое  облачение.  В  старом,  порыжелом  подряснике,  пере¬
поясанном  кожаным  ремешком,  он  принял  от  келейника
разукрашенный  посох  и  сошел  к  прибывшим.  Он  благо¬
словил  князей,  и  следом  за  ним  они  пошли  по  монастырю
в  его  келью.
 Когда  они  проходили  через  сад,  мальчик,  идя  следом
за  Сергием,  срывал  с  кустов  ягоды  и  пригоршнями  подно¬
сил  то  одному,  то  другому.
 Дмитрий  погладил  его  по  голове;
 — 	Хорошо,  отроче.
 И  мальчик  поцеловал  Дмитриеву  руку.
 — 	Чей  это?  —  спросил  Дмитрий  у  Сергия.
 — 	А  вот  по  зиме  ко  мне  пришел!  —  И  вдруг  улыб¬
нулся:  —  Помнишь  ли,  рыбу  с  тобой  на  Переяславском
озере  ловили?  Монаха  я  перевез?
 Улыбнулся  воспоминанию  и  Дмитрий.
 301

— 	Тот  монах  твоего  гонца  убил.  И  ушел,  и  я  уж  по¬
забывать  о  нем  стал.  Но  вот  приходит  ко  мне  зимой  ране¬
ный  разбойник,  рука  его  иссыхает,  речет,  яко  великий
грешник:  «Дозволь,  отче  Сергие,  отмолить  грехи  свои,
послужить  твоей  прелестной  обители».  —  «Много  ли  гре¬
шен?»  —  спрашиваю.  «Много  грешен,  отче!»  —  и  пока¬
ялся  во  множестве  великих  злодеяний.  И  я  его  при¬
нял.  Эти  люди  в  монастырях  тверды,  ибо  иной  мир  им
закрыт.  Он  с  собой  привел  сего  отрока.  И  при  отроке  от
того  расстриги  Кирилла  письмо;  а  в  письме,  оно  велико,  на¬
писала  вся  жизнь  того  человека,  вся  великая  гордыня  его,
и  просит  он,  дабы  принял  мальчика,  ибо  в  лесах,  где  от
гнева  твоего  таится,  нет  приюта  ни  больным,  ни  слабым,
а  тем  паче  для  такого  нет  вьюношка.  И  я  его  взял.
 Дмитрий  пригляделся  к  Андрейше^
 — 	Что  ж,  страшно  в  лесах?
 “  Не  вельми,  государь,  но  тяжко:  стужа  велика,  а
укрыться  негде.  Пещеры  роют,  людей  к  зиме  сошлось
много...
 — 	И  все  злодеи,  убийцы?  Злой  народ?
 — 	Не  злой,  господине.
 — 	Но  злодеи.
 — 	Бог  им  судья.
 — 	Это  отец  Сергий  научил  беззлобию?
 — 	Нет,  не  отец  Сергий,  а  злодеи.
 — 	Див  по  сие.
 — 	Ты,  господине,  сам  их  спроси.  Пусть  каждый  ска¬
жет  всю  свою  жизнь  до  шалаша  лесного.
 — 	Разумно  речешь.  А  свой-то  путь  помнишь  ли?
 Й  Андрейша  в  скупых  словах  рассказал.
 Дмитрий  не  решился  погладить  мальчика  по  Голове,
смущенный  его  взрослой  речью.
 Рассказ  отрока  слушал  и  Сергий.  И  он  сказал:
 — 	Бывало,  и  в  прошлые  годы,  после  ОльгерДова  на¬
шествия,  да  и  прежде  того,  много  на  Руси  оставалось
сирот,  покинутых  на  холод  и  голод.  Монастыри  их  бра¬
ли,  растили,  приучали  к  монастырским  ремесла.м,  дру¬
гих  посадили  на  пашню;  пашню  они  пашут  на  мо¬
настырь,  а  хлеб  им  дают  из  монастырских  житниц  месяч¬
ный,  а  на  платье  им  дают  из  монастырской  казны.  ?
 Дмитрий  взглянул  па  разделанные  поля  за  садом,  а
за  полями  густо  темнели  леса,  и  в  тех  лесах  тоже  таи¬
лись  монастырские  пашни,  деревни  и  починки.  Владе¬
ния  Троицкой  обители  разрослись  Далеко  вокруг  добро¬
хотными  даяниями  князей  и  бояр  й  неуто]мймым  усер-
 302

днем  братии,  присоединявшей  к  монастырю  вольные  де¬
ревни,  склонявшей  крестьян  пахать  монастырщину.
 Всюду  затихала  жизнь  при  появлении  великого  кня¬
зя,  всюду  безмолвно  следовал  за  Дмитрием  Андрейша,  и
Сергий  сказал  о  нем:
 — 	Мы  его  учим  иконописанью,  зане  в  том  вельми  ис¬
кусен  и  рачителен.
 Так  они  дошли  до  соснового  крылечка  Сергиевой
кельи;  и  это  была  первая  встреча  великого  князя  Мос¬
ковского  с  великим  художником  Андреем  Рублевым.
 Они  дошли  до  соснового  крылечка  Сергиевой  кельи.
Смолкнув,  в  тишине,  переступили  порог.
 В  низкой  бревенчатой  келье  горела  лампада,  пахло
ладаном,  кипарисом  и  каким-то  душистым  маслом.
На  полке  лежали  книги,  стояла  глиняная  чернильница  и
сверток  в  красной  холстинке.
 В  низеньком  окне,  в  которое  смотреть  можно  лишь
сидя,  виден  был  пчельник,  заросший  кустами  смородины.
Черные  гроздья  смородины  свисали  из-под  широких  ли¬
стьев,  и  солнечный  свет  проникал  кое-где  сквозь  листья
в  траву.  Мирно  было  здесь,  вдали  от  битв  и  воплей,
вдали  от  страстей  и  тревог  мира.  И  Дмитрий  успоко¬
ился.
 --  Снова  наступает  час  испытания,  отче  Сергие,  —
сказал  князь.  —  Кого  просить  о  молитве,  от  кого  ждать
совета  и  наставления?  Ты  силен  в  вере,  а  вера  движет
горами...
 Сергий  подошел  к  Дмитрию  и  положил  ему  на  плечи
свои  ладони:
 — 	Не  тревожься,  господине,  будь  тверд  и  мужествен.
Иди  вперед!  Иди  вперед  бесстрашно  и  твердо.  Все  об-
мыслил  я  здесь,  в  уединении,  все,  что  узнавали  мы  об
Орде,  все,  что  рассказывали  мне  о  твоих  сборах.  Чаша
стала  перетягивать  к  нам.  Еще  бы  пообождать,  она  бы
перевесилась  поболе,  но  ведь  и  там,  видно,  чуют,  куда
клонится  чаша,  там  тоже  опасаются  упустить  время.
 — 	Видно,  так,  —  ответил  Дмитрий.
 — 	Час  встречи  надвигается  и  неизбежен.  Ждать  не¬
чего.  Сильнее  не  станем,  ежели  будем  ждать,  а  слабее
станем,  ибо  враг  успеет  собраться  да  изготовиться.  Враг
будет  неистов,  ибо  Орда,  ежли  вернется  к  себе  без  по¬
беды,  падет.  Это  ее  бой  решающий,  но  и  для  нас  он  ре¬
шающий  тож.  Крови  польется  полная  земля,  но,  коль
враг  одолеет,  вся  жизнь  наша  кончена.  Не  останется  го¬
родов,  не  останется  и  монастырей;  где  же  тогда  будут
 303

лежать  книги  наши,  наша  вся  мудрость,  знания,  вера?
Снова  потекут  века  рабства,  и  Русской  земле  уж  никогда
не  встать.  Не  бойся  ни  потерь,  ни  крови.  На  тебе  вся
наша  земля  лежит,  сие  есть  груз  тяжкий  и  темный;  на¬
прягись,  сыне  мой,  господине  мой,  Дмитрий  Иванович,
мужайся.
 — 	Не  уступлю!  —  ответил  Дмитрий.  —  Сам  вижу,
отче  Сергие,  нельзя  уступать.
 Сергий  вышел  вперед.  Все  стали  на  колени.
 — 	Помолимся  же,  братие,  близится  час...
 Они  поднялись  с  колен  более  спокойные  и  более
сильные.  Дело  их  правое,  время  их  лихое,  и  тое  лихо
пора  сбросить  с  плеч.
 Сергий  взял  с  полки  красный  узелок,  развернул  боль¬
шую  вынутую  просфору  и  дал  ее  князю.  Большеглазый
мальчик  стоял  у  самой  двери,  может  быть,  на  всю
жизнь  запоминая  полумрак  этой  кельи  и  молитву  людей,
собравшихся  одолеть  врага.
 Вокруг  кельи  начали  молча  собираться  люди  —  мо¬
нахи,  богомольцы,  крестьяне,  прослышавшие  о  приезде
Дмитрия.  Жаждая  увидеть  его,  они  рассаживались  на
земле,  возле  кельи;  стояли,  упершись  в  посохи,  оборо-
тясь  лицом  к  Сергиеву  крылечку.  А  па  крыльце  висел
глиняный  рукомойник,  тихо  покачиваясь,  и  лежала  вя¬
занка  валежника,  еще  не  изрубленная  па  дрова.
 Старик  паломник  подошел  к  вязанке  и  взял  из-под
нее  топор  —  чтоб  руки  не  мучились  бездельем,  хотел
поколоть  дровец.
 Но  монах  строго  ему  сказал:
 — 	Не  замай,  тое  преподобный  сам  колет,  чужим  тру¬
дом  своей  кельи  не  обогревает.
 Солнце  блистало  недобрым,  прозрачным  светом,  осень
близилась.
 Андрейша  показался  на  пороге,  и  народ  поднялся,
торопясь  к  мальчику.
 — 	Ну,  что  он?
 — 	Благословил.
 — 	Слава  тебе  господи!  —  ответил  старик  палом¬
ник.  —  Давно  пора!
 Набежал  недолгий  дождь.  Люди  стояли,  не  расхо¬
дясь.  От  промокших  одежд  запахло  прелыми  яблоками.
 Еще  не  прошел  дождь,  когда  на  порог  вышел
Дмитрий.
 Старик  паломник  протиснулся  вперед:
 — 	Собрался,  государь?
 304

Дмитрий  его  не  сразу  понял.  Старик  повторил:
 — 	Батюшко!  Возьми  нас  с  собой!
 Дмитрий  пошел  между  ними,  отовсюду  сжатый
людьми.
 — 	Сбираются  в  Москве.  Туда  идите.
 В  это  время  на  звоннице  грохнул  звон,  из  церкви  по¬
несли  иконы  и  хоругви,  монахи  запели,  и  народ  под¬
хватил  древний  напев  воинственных  молитв.  Ведя  в  по¬
воду  княжеских  коней,  народ  провожал  Дмитрия,  шед¬
шего  с  Сергием  и  с  князьями  впереди  всех.  Ветер  тре¬
пал  их  непокорные  волосы,  с  деревьев  опадали  листья,
дождь  то  затихал,  то  набегал  снова.
 Так  дошли  они  до  колодца,  где  в  сторону  от  дороги
отбегала  узкая  лесная  тропа.
 Тут,  перед  лицом  всех,  великий  князь  опустился  пе¬
ред  Сергием  па  колени,  и  Сергий  трижды  поцеловал
Дмитрия  и  благословил.
 — 	Иди!  Будь  тверд!  Он  не  допустит  нашей  погибели!
 И  Дмитрий  взглянул  па  обрызганные  дождем  лица
 людей,  обращенные  к  нему  отовсюду.
 И  всем  им  ответил:
 — 	Иду.
 Он  принял  из  чьих-то  рук  коня  и,  ставя  сапог  в  стре¬
мя,  поглядел:  все  ли  видели,  что  Сергий  благословил
его  на  битву;  это  означало,  что  с  Дмитрием  —  бог.
 СОРОК  ПЕРВАЯ  ГЛАВА
 ВОИНСТВО
 Глашатаи  кричали  на  площади  и  на  папертях:
 —  Соединяйте  силы  супротив  врага!
 Попы,  встав  перед  алтарями,  призывали  народ  на
бой.  Гонцы  промчались  во  все  города,  ко  всем  подруч¬
ным  князьям:  ростовским,  ярославским,  белозерским.
У  приказных  изб,  у  городских  ворот  писцы  читали  Дмит¬
риев  призыв  к  походу.
 Время  было  страдное  —  кончился  сенокос,  начина¬
лась  жатва.  Жнецы,  передавая  серпы  в  руки  жен,  завя¬
зывали  пояса,  набрасывали  на  плечи  одежины  и  в  лап¬
тях,  еще  пыльных  от  родных  пашен,  уходили  в  ближ¬
ние  города,  на  ратный  сбор.
 Между  Русью  и  врагом  еще  простирались  леса,  ту¬
маны  и  реки,  а  тяжелой  поступью  из  дальних  княжеств
 20  Живая  вода  Непрядвы
 305

и  из  городов  уже  шли  к  Москве  русские  ополчения.
Шли  конные  рати,  шли  пешие.  Ехали  впереди  ополчений
воеводы.  Остановки  бывали  коротки,  переходы  долги:  за
шеломами  лесов  ждала  их  Москва,  и  каждому  было  лест¬
но  прийти  прежде  других  —  Можаю  прежде  Суздаля,
Костроме  прежде  Ростова,  —  в  том  была  гордость  го¬
родов  —  первыми  явиться  на  голос  Дмитрия.
 Высоко  поднимались  стены  Кремля,  выше  стен  сто¬
яли  каменные  башни,  далеко  было  видно  вокруг  с  их
сторожевой  высоты.  В  Кре*мле  уже  полно  было  звона
оружия  своих  и  пришлых  воинов,  уже  всюду  стояли
различные  говоры  —  медлительные  владимирские,  певу¬
чие  ростовские,  быстрые  костромские.
 На  Кремлевских  стенах  толпились  воины  и  горожа¬
не,  смотрели  вдаль.  Снизу  кричали:
 — 	Видать?
 — 	Явственно.
 — 	Кто  ж  там?
 — 	А  небось  тверичи.
 — 	По  чем  судишь?
 — 	Оружие,  видать,  древнее.
 С  башен  подтверждали:
 — 	Не  наше  оружие,  у  нас  эдакое  вывелось.
 Вдали  поблескивала  щетина  копий,  белел  чей-то  конь
 впереди  полков,  и  золотыми  крестами  вспыхивали  алые
стяги.
 Ополчения  русских  городов  шли  к  Москве.  Москва
их  ждала,  широко  распахнув  крепостные  ворота.
 Прошел  слух,  что  через  Троицкие  ворота  входит  нов¬
городское  ополчение.
 — 	А  велико  ль?
 — 	Тысячей  пятнадцать,  а  может,  боле  того.  Иван  Ва¬
сильев  Посадник  привел,  да  с  ним  сын,  да  Фома  крест¬
ный...
 — 	Косой?
 — 	Ага.  Да  Дмитрий  Завережский,  да  Миша  Понов-
ляев,  да  Юрий  Хромой,  да...
 — 	Может,  туда  пойдем  глядеть?
 — 	А  чего?  Сейчас  тверичей  глядеть  будем.
 Когда  ополчения  вступали  в  московские  слободы,  шаг
их  твердел,  веселел.  Ополченцы  поднимали  над  острия¬
ми  копии  священные  холсты  знамен.  Тяжело  раскрылись
на  древках  расшитые  золотом  тверские  знамена,  много
раз  ходившие  супротив  Москвы.
 — 	Неужто  сам  Михайло  ведет?
 306

— 	Не.  Михайло  сухожильный,  этот  покоренастей.
 —-  Да  и  млаже,  видать.
 — 	То  Холмский  князь  Иван,  Михайлин  племяш.  Его
мы  тоже  бивали.  Не  чаяли  в  Москве  встречать.
 И  народ  с  неодобрением  глядел:  в  руках  тверичей  —
рогатины:
 — 	На  медведей,  что  ль?
 Топоры:
 — 	По  дрова,  что  ль?
 Сулицы  да  ослопы  —  от  такого  оружия  Дмитрий  уже
отучил  Москву.
 — 	Тяжело  да  неповоротливо.  Не  тое  ныне  время!
 — 	А  конь-то  белой.  Смекай:  от  великого,  мол,  •  кня¬
зя  Тверского!
 На  Дмитриевом  крыльце  Холмского  встретили  москов¬
ские  бояре.  На  верху  крыльца  его  обнял  Боброк.
 — 	Государь  Дмитрий  Иванович  в  Троице.  Мне  велел
тебя  потчевать.
 — 	Не  в  гости  прибыли,  княже.
 — 	Доброе  слово,  Иван  Всеволодович.  Государь  Ми¬
хаил  Александрович  здоров  ли?
 Это  он,  Боброк-то,  интересуется,  столько  раз  водив¬
ший  московские  рати  на  Тверь!
 — 	Благодарствую,  княже,  здоров,  й  поклоп  шлет,  и
велел  сказать:  молит  господа  о  ниспослании  победВг  во¬
инству  нашему.
 Холмский,  едучи  в  Москву,  сомневался:  достойно  ли,
не  с  подручными  ль  наравне  примет  его  Дмитрий.  Между
Михаилом'  Тверским  и  Дмитрием  Московским  был  уго¬
вор  о  совместных  походах  на  татар.  Уговор-то  уговором,
а  честь  —  честью.  Но  встретили  с  честью,  и  Холмский
спешйЛ  скрыть  свои  опасенья,  спешил  смешаться  с  дру¬
гими  князьями,  опередившими  его.
 «Дмитрий,  сам  бы  вышел,  если  б  случился  в  Москве.
Прибыли  не  прежде  подручных  —  тоже  хорошо:  не
честь  Твери  прибыть  прежде  Можая».
 К  вечеру  возвратился  Дмитрий.  Еще  с  дороги,  видя
дымы  над  стенами  Кремля,  сказал:
 — 	Собираются!
 И  плечи  распрямились,  голова  поднялась,  уверенно
проехал  мост  и  под  радостные  клики  среди  тол'пйвЦшхОя
по  улйцам  воинов  еле  пробрался  к  своему  двору.  А  из
воинов  каждому  не  терпелось  взглянуть,  каков  он,  кото¬
рый  поведет  их  к  победе.
 Днем  позже  подоспели  Белозерские  полки.  С  ними
20* 	;307

пришел  князь  Федор  Романович  с  сыном  Иваном.  Мо¬
скве  понравилось  их  вооружение  —  чистое,  оно  отража¬
ло  небесную  синеву,  из-под  стальных  варяжских  либо
свейских  кольчуг  белела  холстина  рубах,  расшитых  го¬
лубыми  разводами.  Было  много  среди  белозеров  рос¬
лых,  широкоплечих  детин.  Волосы  их  были  нежны,  слов¬
но  соломенные,  а  бороды  русы  и  курчавы,  и  казалось,
что  это  озерная  пена  заплелась  в  завитках  бород.  Отцы
их  хаживали  на  Варяжское  море,  бились  со  шведами,
привозили  своим  женам  отбитые  в  боях  аглицкие  и  свей-
ские  наряды.  Деды  их  заселяли  север,  без  остатка  истреб¬
ляя  врагов,  а  захваченных  женщин  брали  ласково;  из
них  выходили  горячие  жены,  и  народились  от  тех  жен
добрые  молодцы  с  широкими  плечами,  с  зеленым  огнем
в  глазах.
 Князь  Федор  остановил  свое  войско,  оглядел  его,
одобрил  и  повел  в  Боровицкие  ворота.  А  в  Никольские
тем  временем  входили  собранные  монастырями  воинства
монахов  и  монастырских  крестьян.
 Передав  своим  боярам  заботу  о  белозерах,  Федор  по¬
ехал  на  княжой  двор.  На  дворе  Федора  встретили  мос¬
ковские  воеводы  и  пошли  с  ним  по  крыльцу.  Федор  по¬
шел,  чуть  сутулясь,  вверх  по  лестнице,  покрытый  белым
плащом  на  красном  подкладе  с  широкой  каймой  по  кра¬
ям,  в  синих  сапогах,  в  синей  высокой  шапке.  Сын,  отста¬
вая  от  отца  на  две  ступеньки,  тоже  слегка  сутулясь,  под¬
нимался  с  ним.
 На  середине  лестницы  Федора  встретили  бояре  и,  вер¬
нувшись,  пошли  впереди  наверх.  В  передних  сенях  Бе¬
лозерских  встретили  князья  Тарусские  и  Боброк.
 Один  из  Тарусских  заговорил  с  Федором  по-гречески,
но  седой  Федор,  любивший  греческую  речь,  отвечал  по-
русски,  и  отвечал  строго:  не  время,  мол,  княже.  Ноне
время  русское.
 Боброк  ввел  северян  в  комнату.  Дмитрий  стоял,  ши¬
роко  раскрыв  руки,  и  Федор  крепко  обнял  Дмитрия.
 —■  Вот  он!  Настал  час!
 — 	Настал,  княже.
 Дмитрий  повернулся  к  молодому  Ивану:
 — 	А  о  тебе  небось  там  девушки  слезы  льют?
 — 	Не  без  того!  —  улыбнулся  за  сына  Федор.  —  При¬
будет  воды  в  Беле-Озере  к  нашему  возвращенью.
 В  иное  время  Холмский  обиделся  бы,  что  Белозер¬
ского  почтили  тремя  встречами,  ведь  Белозерск  прикуп¬
лен  к  Москве  еще  Калитой.  Но  за  время,  проведенное
 Ж

среди  московских  стен,  Холмский  забыл  о  тверской  спе¬
си.  Да  и  к  тому  же  родня  вся  за  Дмитрием;  чего  ж
Холмскому-то  отбиваться,  не  русский,  что  ль?  А  что
прежде  дрались  —  на  то  было  иное  время.
 Перед  выступлением  из  Москвы  Дмитрий  послал
в  степь  вторую  стражу  следить  за  движением  Орды  —
ни  от  первой  стражи,  ни  от  Захария  Тютчева  не  прихо¬
дило  никаких  вестей.
 В  светлое  августовское  утро  Клим  Поленин,  Иван
Святослав  и  Гриша  Судок  с  отборными  богатырями  вто¬
рой  стражи  собрались  у  Кремлевских  стен.  Задумчиво  и
душевно  провожали  их  в  путь:  что  откроет  им  степь,
вернутся  ль?  Их  коней  под  уздцы  довели  до  ворот,  по¬
жали  молодцам  на  прощание  руки,  долго  смотрели  вслед.
 В  полдень  прибыл  гонец  с  литовских  границ:  из  Бе-
лева  шла  к  Дмитрию  дружина  белевичей.  Вел  дружину
скотобой  Василий  Брадин  с  сыном  Максимом  да  внука¬
ми  —  Петром,  Андреем,  Михайлой  и  Александром.
А  с  ними  Федор  Мигунов  да  белевские  бочары,  маслобои,
шестьсот  человек.
 Дмитрий  сказал  гонцу  Петру  Брадину:
 — 	Не  то  дорого,  что  много  вас,  а  то  любо,  что  с  ли¬
товских  рубежей  да  по  Рязанской  земле  идете.  Скачи:
велю,  мол,  на  Москву  не  идти,  а  спуститься  ниже  по
Оке,  дожидаться  нас  в  Коломне.
 Гонец,  держа  шапку  в  руках,  поклонился.
 — 	Благодарствую,  государь.
 — 	Нет,  ты  сперва  покормись  да  коня  подкрепи.
 — 	Благодарствую,  государь,  где  уж  есть,  коли  дело
стоит.  Надо  поспешать.
 — 	Голодному-то?
 — 	Голодной  да  свободной  лучше  сытого  да  обритого.
 — 	Остер!
 — 	Мы,  государь,  скотобой,  —  без  острого  орудия  про¬
пали  б.
 — 	Ну,  добро.  Только  сперва  поешь.  Такова  моя  воля.
Какая  ж  это  война  с  пустым-то  чревом!
 Войска  разместились  по  городовым  избам,  по  мона¬
стырям,  в  трапезных  церквей,  а  то  и  среди  дворов,  по-
разному.  Великие  запасы  сберегла  Москва,  чтоб  прокор¬
мить  всю  эту  силу,  но  ополчения  пришли,  и  со  своим
запасом.  Когда  белевский  гонец  Петр  Брадин  пошел  по
княжьему  велению  поесть  перед  дорогой,  от  множества
зовов  голова  у  него  закружилась:  звали  и  новгородцы
к  своим  харчам,  и  суздальцы  к  своей  трапезе,  и  ружане
 309

к  своей  еде,  и  можаи  к  своему  столу,  и  белозеры  к  бе-
лозерской  сыти,  и  костромичи  ко  яствам,  и  переяславичи
к  рыбной  снеди,  и  володимерцы  к  вареву,  и  москвичи
к  угощенью.  Одними  зовами  Петра  столь  употчевали,
что,  когда  принял  у  сурожан  ложку,  не  осталось  сил  по¬
хлебать  кулеша.  Поел  через  силу,  только  чтоб  исполнить
Дмитриеву  волю,  даже  медок  хлебнул  без  радости,  и  за¬
спешил  в  путь.
 Десятого  августа  на  утренней  погожей  заре  заревели
боевые  трубы  —  карнаи  на  башнях,  воеводы  сели  на  ко¬
ней,  и,  развернув  знамена,  войска  вышли  из  Кремлев¬
ских  ворот.  И  так  велико  было  воинство,  что  шли  из
Кремля  через  трое  ворот,  через  Никольские,  через  Фро-
ловские,  через  Константино-Еленинские.  Шли  с  войсками
попы,  несли  древние  чтимые  иконы.  Через  трое  ворот
весь  день  шли  из  Кремля  войска.
 Кроме  князей,  воеводами  были:  у  володимерцев  —  Ти¬
мофей  Валуевич,  у  костромичей  —  Иван  Родионович,
у  ружан  —  Пуня  Соловей,  у  Переяславского  полка  —
Андрей  Серкизович,  а  всех  сил  в  тот  день  вышло  из  Мо¬
сквы  более  полутораста  тысяч,  и  еще  никогда  на  Руси
не  видывали  такой  великой  рати.
 Проводив  воинов,  Дмитрий  вернулся  в  Кремль.
Не  останавливаясь,  он  поехал  в  Архангельский  собор  и
вошел  под  темные  гулкие  своды.  Здесь  под  тяжелой  пли¬
той  лежали  зачинатели  дела,  кое  он  собрался  завер¬
шить,  —  Иван  Калита,  Семен  Гордый  и  Дмитриев
отец  —  Иван.  Над  его  гробницей  Дмитрий  остановился  и
трижды  поклонился,  протянутыми  пальцами  касаясь
пола.
 — 	Говорю  те,  отче!  Мы  идем.  Ежели  предстоишь  пе¬
ред  богом,  проси  нам  помощи:  рать  наша  велика,  да  и
вражья  сила  велика  тож...
 Он  постоял,  будто  прислушиваясь,  и  вдруг  с  трево¬
гой  и  отчаянием  наклонился  к  гробнице  и  с  досадой,  что
никто  не  откликается,  крикнул:
 — 	Мы  идем,  отче!  Слышь,  что  ль?
 И  вздрогнул.
 — 	С  богом,  государь!  —  сказал  ему  ласковый  и  тихий
голос.  Дмитрий  строго  обернулся:  позади  смиренно  сто¬
ял  поп  Софроний,  великокняжеский  летописец.
 — 	Дозволь,  государь,  сопутствовать.
 — 	Там  те  голову  сорвут,  поп!
 — 	Не  за  что  им  ухватиться  будет.
 Дмитрий  улыбнулся:
 310

— 	Иди,  собирайся.
 Евдокия  тоже  пришла  в  собор.  Они  стояли  с  ней  ря¬
дом,  но  не  на  княжом  месте,  а  посреди  высокого  пустого
храма,  где  лишь  у  алтаря  причт  служил  напутственное
молебствие.  И  рядом  с  Дмитрием  заплаканная,  но  мол¬
чаливая  Евдокия  казалась  маленькой  девочкой,  послуш¬
ной  и  кроткой.
 А  тем  часом  войска  уже  шли  по  трем  дорогам  в  Ко¬
ломну.  Владимир  Серпуховской  вел  свои  полки  Брашев-
скою  дорогой,  Белозерские  шли  Болваиской,  а  Дмитрие¬
вы  —  на  Котел.  Невозможно  было  всем  уместиться  на
одной  дороге.
 После  ночи,  полной  слез,  наставлений  и  молитв,  па
заре  Евдокия  провожала  Дмитрия.  Боярыни  от  нее  по¬
отстали,  она  одна  дошла  с  Дмитрием  до  княжеского
коня.
 — 	Не  горюй,  Овдотьица!  —  сказал  Дмитрий.  —  Са¬
мому  мне  боязно  —  дело  такое...
 И  молча  гладил  ее  поникшую  голову.  Она  ждала,  а
что  он  мог  ей  сказать?
 — 	Город  на  воеводу  Федора  Андреевича  оставляю.
Он  вас  оборонит,  да  и  не  от  кого  будет  оборонять-лю.
 Жив  возвращайся.
 ■т-  Это  как  сложится...
 Он  передал  ее  на  руки  боярынь,  которым  и  самим^то
было  тяжко:  ведь  у  каждой  —  муж,  а  все  мужья  ушли.
 Дмитрий  взял  с  собой  десятерых  сурожских  куп¬
цов  чтоб  эти  привычные  к  скорой  езде  люди  разнес¬
ли  дотом  по  Руси  и  по  миру  спешную  весть  о  Дмитрие¬
вой  походе,  —  Василья  Капцу,  Сидора  Ольферьева,  Ко-
стянтина  Волка,  Кузьму  Кувыря,  Семена  Коротоноса,
Михаилу  с  Дементьем  Сараевых,  Тимофея  Веснякова,
Дмитрия  Черного  да  Ивана  Шиха.
 ...-Дмитрий  сверкнул  позлащенным  стременем,  рванул
копя  и  поскакал.
 А  Евдокия  все  еще  стояла  на  зеленой  траве  двора,
прислушиваясь  к  тому,  как  со  скрежетом  поднимались
подъемные  мосты,  запирались  ворота,  одиноко  ржал  чей-
то  оставшийся  конь.
 Княгиня  поднялась  к  себе  в  терем.  Мерно  гудели  ко¬
локола,  хлопотали  возле  нее  боярыни,  сулились  заноче¬
вать  в  ее  сенях,  чтоб  не  было  ей  тоскливо  коротать  эту
холодную  ночь.
 — 	Нет,  —  откликнулась  Евдокия,  —  в  собор  пойду.
 И  стояла  там  среди  сотен  заплаканных  женщин,  и,

хотя  женщины  раздвигались,  давая  ей  место,  она  не  по¬
шла  вперед,  стояла  среди  них,  всплакивала  с  ними;  и
эта  большая  общая  скорбь  утешила  ее.  Много  она  раз¬
дала  в  этот  вечер  милостыни  —  хотелось  всем  помочь,
у  кого  дети,  у  кого  болезни,  все  остались  без  опоры,  а
женщинам  тяжело  одиночество;  время  суровое,  тем¬
ное  —  живешь  и  непрестанпо  вдаль  глядишь,  не  взды-
мется  ли  пыль  в  поле,  не  покажется  ль  вражья  сила...
Единым  часом  живешь,  в  грядущий  день  не  веришь,
улыбаться  опасаешься,  чтоб  судьбу  не  искушать,  чтоб
не  наслала  судьба  за  эту  радость  скорбей  и  бедствий.
Тяжесть  и  страх  над  всеми.  И  вот  пошли  мужья,  сы¬
новья  и  братья  скинуть  с  плеч  этот  непосильный  гнет.
 СОРОК  ВТОРАЯ  ГЛАВА
 РЯЗАНЬ
 По  зеленому  княжому  двору  перед  Олегом  водили
высокого  каракового  коня,  чтобы  князь  вдосталь  на¬
смотрелся  на  новокупку.  Расстилая  длинный  хвост  по
ногам,  чуть  вытянув  голову,  конь  ходил  вслед  за  ко¬
нюшим,  и  лишь  навостренные  уши  и  вздрагивающая  хол¬
ка  выдавали,  что  конь  волнуется  при  виде  новых  люден.
 «Если  б  малость  посветлей!»  —  думал  Олег  про
коня.
 — 	А  до  чего  же  быстр!  —  радовался  конюший.
 — 	Мне  на  нем  не  зайцев  гонять!  —  строго  ответил
Олег.
 Коня  привели  с  Орды,  но,  видать,  и  в  Орду  он  был
заведен  со  стороны.
 «Осанист  ли?»  —  обдумывал  Олег.  Князю  казалось,
что  коню  чего-то  недостает.
 Он  решил  приглядеться  к  нему  в  сбруе.
 — 	Седлай!
 Воины  и  кое-кто  из  бояр,  и  княгиня  из  высокого
окна,  и  впереди  всех  княжич  Федор,  и  челядь  —  все
смотрели  коня.
 — 	Диковина!
 Коня  подвели,  накрытого  красной  попоной  под  зеле¬
ным  шемаханским  седлом.  Почувствовав  на  себе  ремни,
конь  собрался,  поднял  голову,  стал  баловать,  норовя
столкнуть  конюшего.
 — 	Н-но!
 312

— 	На  таком  не  стыдно  и  в  Москву  въезжать,  —
тихо  сказал  Олег  и  подумал:  «Надо  просить  Мамая  —
Москвы  б  не  жег.  Пущай  с  меня  возьмет,  что  стоить
будет.  Грабить  —  грабь,  а  разорять  не  надо.  Так  и
скажу».
 Подъехав,  спешился  у  ворот  и  отдал  повода  боярин
Афанасий  Миронов.  Сам  вошел  на  княжой  двор.
 — 	Доброго  здоровья  тебе,  государь  Олег  Иванович,
а  от  князя  Дмитрия  поклон.
 — 	Князь  письмо  мое  чел?
 — 	Два  дни  дожидался,  пока  позвал.  Письмо  ему
прежде  того  передали.
 — 	Ну?
 — 	Прихожу,  а  он  по  двору  ходит,  коней  оглядывает.
Как  ты  нонче.
 — 	Бежать  сбирается?
 — 	Да  не  видать,  чтоб  бежал.  Суровый  ходит.
 — 	Ну?
 — 	Ну,  кланяюсь  я  ему,  а  сам  думаю:  негоже,  мол,
так  на  конюшне  твоего  посланца  принимать.  Кланяюсь
ему  в  полупоклон,  а  он  и  не  поглядел.
 — 	Ну-ну...
 — 	Поклонись,  говорит,  твоему  князю.  Так  и  сказал:
«поклонись  твоему  князю»,  а  по  имени-отчеству  не  ве¬
личал.  А  насчет  помоги,  говорит,  скажи:  пущай  от  Ма¬
мая  сам  пасется,  а  я,  мол,  Русь  сам  обороню,  пущай,
говорит,  твой  князь  Рязань  обороняет,  я,  мол,  его  пись¬
ма  не  ждал,  помоги  ему  не  готовил.
 — 	А  он  что  ж,  понял,  что  я  его  помощи  прошу?
 — 	Да  ведь,  государь,  сам  посуди,  —  не  ему  ж  на
твою  руку  опираться!
 — 	Что  ж  он  надумал,  Орде  противиться?
 — 	А  как  же!
 — 	Противиться?
 — 	Я  еще  там  был,  как  войска  почали  собираться.
 — 	И  много?
 — 	Валом  валят,  со  всех  сторон,  через  все  ворота.  Бо¬
ровицкие  и  те  до  ночи  не  запирают,  и  оттоле-то  ополче¬
ния  идут!
 — 	Кого  ж  это  он  набрал?
 — 	А  все  русские.  Со  всея  Руси.
 Олег  задумался.
 Рязанские  войска  собирались  к  Пронску,  а  оттуда,
выждав  время,  Олег  думал  вести  их  в  Дубок.  Там,
 313

в  верховьях  Дона,  его  и  встретит  Мамай  либо  он,  Олег,
встретит  Мамая.
 В  это  время  во  двор  вошла  небольшая  толпа  людей.
Впереди  шел  Клим.  Клима  Олег  согнал  с  княжого  дво¬
ра  за  ту  ночь,  когда  убежал  Кирилл.  Наказывать  не
стал:  Кирилл  был  добрый  мастер.  Но  думал  о  Климе
часто  и  всегда  с  раздражением.  С  тех  пор  Клим  обжился
в  кожевенниках  —  вспомнил  старое  ремесло  да  И  старо¬
му  прибавил  то,  к  чему  в  Орде  присмотрелся,  вошел
у  кожевенников  в  почет.
 Воин,  вышедший  рязанцам  навстречу,  сказал  боярину
Кобяку:  хотят,  мол,  с  князем  говорить.  А  Клим  со
своими  стоял,  ожидая,  поодаль.
 — 	А  ну,  чего  скажут?  —  рассердился  Олег.
 Клим  подошел  и  поклонился.
 — 	А  пришли  мы,  государь,  спросить.
 — 	Спроси.
 — 	Слыхали  мы:  Московский  князь  скликает  воинства
на  ордынцев.  Рязань  послала  нас,  господин  Ольг  Ива¬
нович,  проведать:  охочь  ли  ты  и  мощен  ли  идтить  в  тот
поход?
 — 	Куда?
 — 	На  ордынцев.
 Весь  двор,  полный  людей,  ушей  —  гулкий,  как  на¬
бат,  двор,  т-  внимал  этим  слова*м  Клима.  Не  было  при
себе  меча:  рассек  бы  Клима  надвое,  и  это  был  бы  ответ.
Но  здесь  много  ушей,  а  Москва  рядом.  Покусывая  бо¬
роду,  Олег  отвернулся  от  Клима;  глядя  поверх  крыш,
небрежно  ответил:
 — 	Все  спросил?
 — 	Ждем  твоего  слова,  государь.
 — 	Рать  собирается,  оружие  запасено,  а  будем  ли
биться,  поглядим.  Время  покажет.
 — 	То-то  и  оно,  государь,  —  нету  времени  глядеть.
Русь  биться  будет.
 — 	А  татары  Рязань  спалят.  Забыл,  как  было?
 — 	То-то,  что  не  забыл.  Город  спалят  —  другой  по¬
ставим,  а  Русь  спалят  —  встанем  ли?
 — 	Прикажу  —  встанете!
 Оружйя,  говоришь,  государь,  напас?  А  будеЬг  ли
кому  нести  то  оружие?
 —-  Забыл,  как  Москва  нас  била?
 Это  при  Скорпшцеве-то?  —  спросил  один  из  при¬
шедших  с  Климом.  —  Мы  все  помним.  За  дело  били,  эа
 814

русское  дело  били.  Потому  и  побили  нас,  что  их  дело
правое.
 — 	Ты  что  это  говоришь?
 — 	Сам  слышишь!
 Олег  обернулся,  чтоб  кивнуть  воинам.  Но  успел  опо¬
мниться:  если  бить,  надо  втайне.  Дмитриево  ухо  длинно.
 — 	Надо  будет  —  кликну.  Идите.
 Но  рязане  стояли.
 — 	Ну?
 — 	Ты  сперва  скажи!  —  спокойно  настаивал  Клим.
 — 	Не  вашего  ума  дело.
 — 	Народ,  государь,  своим  умом  живет.
 — 	И  что  же  у  него  на  уме?
 — 	На  Орду  просимся,  а  за  Орду  нас  не  жди.  Это  на¬
ше  слово.
 — 	А  ну-ка,  пошли  отсель.  Так  и  скажите:  за  кого
поведу,  за  того  пойдут!
 — 	Поглядим,  князь.
 Тут  уж  бояре,  косясь  на  Олега,  кинулись  на  ходоков
и  оттеснили  их  от  Олега.
 Бледный,  он  пошел  на  крыльцо.
 — 	А  что  ж,  как  с  конем,  государь?  —  спросил  ко¬
нюший.
 С  ненавистью  Олег  посмотрел  с  крыльца  вниз  во
двор  —  рязане  уходили  в  ворота.  За  воротами  их  ждал
еще  народ;  толкались  в  толпе  женщины.  Людей  было
много.
 Стиснув  зубы,  Олег  прохрипел:
 — 	Готовьте  коня.  Понадобится.
 — 	Какое  к  нему  седло-то  прилаживать?
 — 	Черкасское,  серебряное.  А  по  золотому  потники
надо  подогнать.  Оба  надобны.
 Только  дома,  в  каменных  сводах,  как  в  надежной  пе¬
щере,  он  мог  затаиться  от  своего  города.  Терем  стоял  вы¬
соко,  князь  смотрел  на  деревянные  вырезанные  и  тя¬
желые  брусья  города.  Коньки  крыш  теснились  ниже
Олеговых  окон.  Подняв  глаза,  он  смотрел,  как  небо
затягивают  прозрачные  облака.
 — 	К  туману,  что  ль?
 Больная  нога  заныла.  Досадливо  он  потирал  ее,  слов¬
но  боль  можно  стереть  и  отряхнуть,  как  пыль.
 А  конь  уже  загремел,  топая  еще  не  кованными  но¬
гами  по  круглому  помосту  темного  денника.  Люди  от
крыльца  расходились,  уже  забыв  о  коне,  говоря  о  дер¬
 315

зостной  речи  кожевенников,  разнося  ее  по  городу,  по
пригородам,  по  всему  княжеству,  по  всей  Руси.
 Клим  шел  спокойно:  в  эту  ночь,  еще  не  забрезжит
заря,  они  пойдут  из  Рязани.
 — 	Со  всех  городов,  слыхать,  уж  сходятся.  Не  мы
первые.
 — 	Поглядим,  кто  придет  первее.
 — 	Мамай-то,  сказывают,  стоит.  Ждет.
 — 	И  того  увидим.
 — 	Да  мы  уж  видывали!
 — 	Еще  поглядим.
 Вечером  к  Олегу  пришла  весть,  что  через  Пропск
проехал  московский  боярин  Тютчев.
 — 	Чего  ему?
 — 	К  Мамаю.
 — 	Видно,  Дмитрий  послал  мира  просить!  А  через
Пронск  чего?
 — 	Заехал  будто  с  сестрой  повидаться.
 — 	А  есть  сестра?
 — 	Сказывали,  искал  ее  там.  Не  нашел.  По  городу
ходил,  воинство  паше  смотрел,  об  тебе  пытал:  на  кого,
мол,  воинство.
 — 	Пронюхал!
 Достало  сил  дохромать  до  ложни.  Как  всегда  в  яро¬
сти,  хотелось  остаться  одному.
 СОРОК  ТРЕТЬЯ  ГЛАВА
МАМАЙ
 Тютчев  в  Пронске  своими  глазами  увидел,  что  Олег
от  русского  дела  отпал.
 Сухощавый,  в  черном  кафтане,  с  белыми  выпушками,
с  белыми  пятнами  седины  в  черной  густой  бороде,  опрят¬
ный,  твердой  походкой  ходил  по  Пронску  московский
посол.  Разговаривал  с  воинами,  расспрашивал  о  Мамае
и  нежданно,  перед  вечером,  когда  добрые  люди  собра¬
лись  ворота  запирать,  со  всеми  спутниками  выехал  из
Пронска.
 Он  поехал  через  Рясское  поле  к  Дону.
 Прослышав,  что  Мамай  стоял  уже  у  верховьев  Дона,
Тютчев  оставил  хана  позади  и  стороной,  тлясь  от  татар¬
ских  разъездов,  продолжал  ехать  на  юг.  Так  он  ехал
шесть  дней.
 316

Наконец  перестали  гореть  ночные  костры  на  краю
неба,  не  стало  слышно  далеких  табунов,  и  Тютчев  вы¬
ехал  на  открытую  дорогу,  повернул  коня  и,  будто  торо¬
пясь  нагнать  Орду,  заспешил  назад  к  северу.  Тут,  в  пер¬
вый  же  день  пути,  его  задержали  татарские  всадники
и,  когда  он  назвался,  повели  его  к  сотнику.  Сотник
спросил:
 Как  же  ты  едешь  из  Москвы,  если  едешь  к  Мо¬
скве?
 — 	Вас  догоняю.  В  Москве  не  чаяли,  что  великий  хап
так  далеко  прошел.  Вот  я  и  проехал.
 Сотник  велел  отвести  Тютчева  к  темнику,  которому
Тютчев  и  предъявил  пропускной  ярлык  в  Орду  и  Дмит¬
риеву  грамоту.
 А  пока  вели  к  сотнику,  а  от  сотника  к  темнику,  Тют¬
чев  смотрел  Орду.  Сперва  они  проезжали  гурты  овец,
обширные,  словно  вся  степь  вокруг  накрылась  пыльной
овчиной.  После  проезжали  большие  рогатые  стада.  Кое-
где  брели  смешные  ослы.  Наконец  потянулись  табуны,
запахло  конским  потом  и  мочой,  потек  смрад,  любезный
воину,  привыкшему  к  большим  походам.  Тютчев  радо¬
вался  густому,  как  дым,  запаху  коней.  Он  ехал  мимо
этих  медленно  пасшихся  татарских  богатств,  и  его  спут¬
ники  расспрашивали  простодушных  стражей  о  числе
стад  и  о  иных  числах.
 Шесть  дней  ехал  Тютчев  мимо  этих  стад  из  Прон-
ска,  теперь  он  проезжал  быстрее.  Криками,  грохотом
бубнов,  окриками,  детским  плачем  окружили  Тютчева
обозы  —  телеги,  груженные  оружием,  семьями,  припаса¬
ми.  Дымились  огпи  под  котлами,  воины  сидели  в  кругу
семей,  любопытно  и  беззлобно  смотрели  вслед  москви¬
тянам  и  что-то  говорили  о  них.
 Тютчев,  сопровождаемый  спутниками,  стражами,  лю¬
бопытными,  продолжал  продвигаться  вверх  по  Дону
к  ханскому  стану.  Обозы  остались  позади,  потянулись
холостые  воинские  очаги.  Воины,  лежа  на  кошмах,  пели,
играли  на  деревянных  домрах,  мечтательно  выли,  ме¬
тали  кости,  спали,  открыв  солнцу  потные  спины,  —  по
всему  было  видно,  стояли  здесь  давно  и  не  скоро  соби¬
рались  уходить  с  этого  места.
 Глядя  на  ордынское  войско,  Тютчев  смекнул,  что
Орда  сменила  свой  порядок:  стада  и  обозы  назади,  воины
впереди.
 — 	Примечай,  изготовились!  —  сказал  Тютчев  своему
спутнику.
 317

— 	Видать,  готовы,  —  согласился  спутник.
 Татары  предложили  Дмитриевым  послам  отдохнуть,
чтобы  с  утра  явиться  к  Мамаю.
 Тютчев  долго  лежал  под  звездами  в  открытом  поле,
совещался  со  спутниками;  вокруг  пылали  бесчисленные
костры,  в  светлом  небе  дым  расстилался  как  плоский  ту¬
ман,  сгущался  и  висел  как  туча,  снизу  обагренная  полы¬
хающим  заревом  костров.
 Стражи  приволокли  москвитянам  большой  котел,
полный  вареной  баранины,  и  Тютчев,  наголодавшийся  за
день,  взял  горячий  жирный  кусок  и  весело  сказал  спут¬
никам:
 — 	Ешьте!  Может,  последний  раз  едим.
 Отказавшись  от  юрты,  разлеглись  среди  черной  ноч¬
ной  травы,  под  кровом  звездного  погожего  неба,  и,  за¬
сыпая,  Тютчев  шепнул  себе:
 —■  Спи,  Захария,  спи,  боярип  Тютчев,  может,  и  не
придется  тебе  больше  никогда  поспать!
 Уже  перед  утром  он  проснулся  от  холода,  посмотрел
на  спящих  друзей,  на  позеленевшее  небо,  на  серое  от
густой  росы  поле,  на  подернутые  синим  туманом  леса
и  вздохнул:  «Жалко  этого  будет!»
 Подсунул  под  плечо  теплый  армяк  и  ответил  себе:
 «Ничего  не  поделаешь,  Тютчев!»
 И  опять  уснул.
 Поутру  их  разбудили.  Надо  было  снова  ехать!  Мамай
стоял  далеко  впереди.
 На  Красивой  Мече,  там,  где  эта  тихая  река  впадает
в  Дон,  татары  заняли  три  ветхие  избы  и  одну  из  них
украсили  для  Мамая.
 По  ночам  стало  холодно  спать  в  шатре.  В  черной  про^
копченной  избе  на  утоптанный  пол  настелили  ковры;  за¬
стлали  шелковыми  одеялами  ложе,  и  Мамай  зябнул  ВесЬ
день:  неприютно  было  сизое  русское  небо,  непрйюпш
поблекшие  травы  на  земле.  Лучше  лежать,  поджав
ноги,  разглядывать  кольца  на  пальцах  и  слушать  Вер-
нйбу.
 Берйаба  Читал  и  переводил  персидские  стихи.  Мамаев
племянник,  Тюлюбек,  лежа  на  печи,  Щурил  пОдсЛепова^
тые  глаза,  внимая  персидской  речи.  Сплетенный  мелй*Ы
узором  шелковый  тонкий  ковер  свисал  из-под  Тюл*ббека
й  прикрывал  бурую  глиняную  печь.
 Халат  из  плотного  полосатого  шелка,  вытканный  в  Са¬
марканде,  плотно  облегал  хилое  тело  Мамая.  Ладони,  на¬
тертые  киноварной  хной,  были  круглы,  а  не  уЬкй,
 318

хотелось  бы  хану.  Пятки  он  тоже  красил  хной;  ноги  его
были  коротки  и  кривы,  а  не  белы  и  стройны,  как  у  пер¬
сидских  царей.  Аллах,  создавая  хилое  Мамаево  тело,  вид¬
но,  по  ошибке  вложил  в  него  жажду  власти,  побед  и
богатств.  И  понадобилось  великое  напряжение  —  хит¬
рость,  жестокость,  лесть  и  бесстрашие,  чтобы  достигнуть
власти,  побед  и  богатств.  Теперь  достиг,  и  оставалось
немногое,  чтобы  встать  над  миром,  как  некогда  стоял
Чингиз.
 Его  тревожили  слухи  о  некоем  амире  Тимуре,  умном,
жестоком,  победоносном.  Но  теперь,  говорят,  Тимур  дви¬
гался  из  Самарканда  к  югу,  и  еще  не  настало  время  им
скрестить  мечи.  Пусть  Тимур  ломает  свой  меч  в  Иране;
настанет  время,  и  Мамай,  управившись  на  Руси,  вонзит
свое  лезвие  с  севера  в  Тимурову  спину.
 Хилый,  стареющий,  худобородый  Мамай  сидел  в  низ¬
кой,  темной,  гнилой  избе,  пропахшей  онучами,  долго  су¬
шившимися  здесь.  По  ночам  его  щекотали  усы  каких-то
громадных  насекомых;  он  боялся,  не  смертелен  ли  их
укус,  и  узнал,  что  русские  называют  их  кара-ханами,  что
означает  —  черные  князья.
 Лежа  в  ожидании  Ягайловых  и  Олеговых  сил,  ради
которых  он  и  стоял  здесь,  он  думал  о  большой  стране,
разлегшейся  впереди.  Полтораста  лет  владеют  ею  ханы.
Батый  прошел  через  нее,  как  чума.  Баскаки  сто  лет  си¬
дели  в  ее  городах,  собирая  дань  для  Орды,  сто  лет  выса¬
сывали  из  нее  всю  кровь  до  последней  капли.  Воины  мно¬
гих  ханов  набегали  на  нее  грабить,  брать  пленных  —
этими  набегами  ханы  платили  своим  воинам,  чтобы  сбе¬
речь  собственную  казну.  Жгли.  А  городов  в  ней  не  убы¬
вало.  Снова  и  снова  приходилось  их  жечь,  жертвовать
тысячами  людей.  Резали.  А  людей  не  убывало,  все  шире
и  шире  разрастались  их  поселенья,  все  многолюднее  ста¬
новились  их  города.  Теперь  опять,  как  во  дни  Батыя,  впе¬
реди  большой  народ,  большое  войско  врага,  богатые  го¬
рода,  бескрайные  шляхи.
 Неделю  назад  Мамай  отправил  послов  к  Дмитрию,  на
Москву.  Надо  было  успокоить  Дмитрия,  чтоб  князь  про¬
зевал  то  время,  когда  Мамай,  переправившись  через
Оку,  ударит  на  московские  земли.  Тогда  понадобятся
плети,  а  не  мечи.
 Он  послал  к  Ягайле.  Торопил.  А  от  Олега  прибыл
посланец;  ждал  послов  и  от  Дмитрия.
 Ночь  была  тиха  и  тепла,  а  теперь,  утром,  снова  за¬
дуло  с  Москвы,  стлался  туман,  перепадал  дождик.
 319

Тюлюбек  сполз  с  печи.  В  избу  начали  собираться
^одеди  войск,  мурзы,  потомки  ханов,  переводчики.  За  сте¬
ной  шедший  с  войском  певец  тянул,  обернувшись  к  дож¬
дю,  нескончаемую  песню  о  ковыле  в  степи,  о  табунах
Э  степи,  о  далеком  городе  Бейпине,  что  в  семь  рядов  вы¬
сится  над  землей  и  на  семь  рядов  выстроен  в  недрах
земли,  о  Манасе.
 Ввели  Олегова  гонца.
 Грузный  боярин  переступил  порог,  сгибаясь  под  при¬
толокой;  низко  поклонился  Мамаю  и  всем  мурзам  его.
 В  избе  было  тесно.  Перед  Мамаем  едва  хватало  ме¬
ста  для  одного  этого  неповоротливого  рязанца.
 Хан  не  взял  послания,  велел  переводчику  спросить:
 — 	Скоро  ль  намерен  слуга  мой,  рязанский  Олег,
явиться  со  своими  удальцами?
 Боярин  почтительно  сощурил  глаза,  обеими  ладонями
поднял  перед  собой  свиток:
 — 	Тут  обо  всем  писано,  царь-государь.
 — 	Пятый  раз  мне  пишет.  Мне  нужны  не  письма,  а
воины.  Я  обращу  рязанские  земли  в  свое  пастбище.  Ска¬
жите  ему.
 — 	Батюшка-царь!  Не  гневись!  Низко  тебе  кланяется
Ольг  Иванович.  Вот-вот  подойдет.
 — 	Чего  ж  еще  не  подошел?
 — 	А  коль  тебе  надо  овечек  своих  пасти  у  нас,  па¬
си,  милостивец.  Мы  завсегда  тебе  служить  рады.  Любим
тебя.
 Мамай  рассердился:
 — 	Где  его  войско?
 Боярин  оробел  перед  лицом  Мамая:
 — 	Оружье  он  напас.  По  душе  скажу:  носить-то  ору¬
жие  некому,  людей  мало.
 — 	Больше  ждать  нс  буду!
 — 	Да  ведь,  батюшка,  твои  ж  сабельки  нашу  краину
обезлюдили!
 — 	Чего  ж  врал,  сулился  помогать?
 Рязанец  стоял  на  коленях,  кланялся,  уверял,  что
Олег  незамедлительно  подведет  войска.
 — 	Уж  из  Пронска  на  Скопин  идут.  А  от  Скопина  до
Дубка  далеко  ль?  Вот-вот  будут.
 И  совсем  обмер  —  Мамай  вскочил  с  шелкового  ложа
и  начал  торопливо  всовывать  голые  ноги  в  зеленые  рас¬
шитые  туфли.  И  кричал:
 — 	Скажи  твоему  князю:  сейчас  же  не  явится  —  вы¬
зову  сюда  и  велю  отхлестать  плетью!
 320

Рязаиец  па  животе  выполз  из  избы  передавать  Олегу
Мамаев  гнев.
 Еще  не  утих  гнев,  когда  привели  Тютчева.  Тютчев
вошел  со  своим  переводчиком,  стоял,  не  кланяясь,  —
ожидал,  пока  мурзы  раздвинутся.  Дождавшись,  спокой¬
но  поклонился  и  спросил:
 — 	Ты,  хан,  бумагу  великого  государя  сам  читать  бу¬
дешь,  либо  мне  ее  тебе  на  словах  сказать?
 Тютчевский  переводчик,  точно  сохраняя  слова  Тют¬
чева  и  строгость  ег.о  голоса,  перевел.
 — 	Что  пишет?
 — 	Кланяется  тебе.  Дивится,  зачем  идешь?  Чего  тебе
мало?  Больше  бы  тебе  дал,  да  нечего.  На  твою  щедрость
уповает.  О  твоем  здравии  справляется.
 Мамай  сорвал  с  ноги  туфлю  и,  сверкнув  раскрашен¬
ной  пяткой,  закричал:
 — 	На,  на!  Отдай  Дмитрию!  От  великой  моей  щедро¬
сти.  От  его  великой  славы  пришедшему  дарю  с  ноги  мо¬
ей  спадшее!
 — 	Туфельку,  хан,  до  поры  оставь.  А  государь  вели¬
кий  князь  Дмитрий  Иванович  велел  мне  дары  его  тебе
передать.  Прикажи  принять.
 Мамай,  не  ожидавший  от  посла  спокойного  голоса,
но  упорствуя  в  гневе,  приказал  мурзам:
 — 	Возьмите!  И  на  те  дары  накупите  себе  плетей.  Зо¬
лото  и  серебро  Дмитрия  все  будет  в  моей  руке.  А  землю
его  разделю  меж  вами.  А  самого  заставлю  моих  верблю¬
дов  пасти.
 Тютчев  вдруг  перебил  хана:
 — 	Мне,  хан,  недосуг  слушать  твой  разговор  промеж
мурз,  говори  мне.
 — 	Что  им  сказал,  то  и  тебе  сказано.
 — 	Думаю,  хан,  вымерзнут  твои  верблюды  на  нашей
земле.  Вымерзнут  твои  пастухи.  И  сам-то  ты  вымерз¬
нешь.  А  московского  золота  тебе  изо  льда  не  выкусить.
Так  и  переведи.
 По  переводчик  замешкался.
 Что  он  сказал?  —  спросил  Мамай.
 — 	Он  сказал,  что  холодновато  будет  твоим  верблю¬
дам  на  московской  паствине.  Да  и  ты,  мол,  можешь  про¬
студиться.
 — 	А  как  он  понял  то,  что  я  мурзам  говорил?
 Тютчев  отстранил  переводчика  и  по-татарски  повто¬
рил  свои  слова.
 21  Живая  вода  Непрядвы
 321

Тотчас  воины  и  мурзы  обрушились  на  Тютчевы
плечи.
 Мамай,  гнев  которого  осекся,  спросил:
 — 	Как  ты  смеешь  так  говорить?
 — 	От  имени  великого  князя  говорю,  не  от  себя.  А
его  речь  и  в  моих  устах  тверда.
 — 	Вижу,  верно  ты  ему  служишь.
 — 	Прикажи  мурзам  рук  моих  не  крутить,  разговору
мешают.
 Его  облегчили,  но  рук  не  выпустили.
 — 	Откуда  нашу  речь  знаешь?
 — 	Шесть  годов  с  отцом  в  Орде  жил.
 — 	Что  там  делали?
 — 	Твои  дела  смотрели.  С  тех  пор  как  ты  хана  Хиды-
ря  причкнул.
 — 	Чему  ж  там  научился?
 — 	Меч  востро  держать.
 — 	Неплохая  наука.
 — 	Надобная.
 — 	Дмитрию,  вижу,  бесстрашно  служишь.
 — 	А  иначе  как  же  ж  служить?
 — 	А  что  Дмитрий?  Почему  служишь?
 — 	Он  народом  любим,  зане  свой  народ  любит.  Храбр,
разумен.  Строг,  да  милостив.  Врагов  своих  не  чтит.  Ты
его  сам  видал,  да  и  еще  увидишь,  коли  до  того  дойдет.
Вот  и  служу  ему.
 — 	А  ко  мне  перешел  бы?  Я  твердых  слуг  ценю.
 — 	Сперва  дозволь  Дмитрию  Ивановичу  дослужить,
его  к  тебе  посольство  справить.
 — 	Справь.  Поезжай  к  Дмитрию.  Мои  люди  с  ним
прежде  тебя  увидятся.  Но  и  ты  скажи.  Я  тоже  тверд.
Пусть  платит  дани  столько,  сколько  его  дедовья  Чели-
бек-хану  платили.  Согласится,  я  уйду.  Нет,  пусть  не
ждет  милости.
 — 	Скажу.  Дозволишь  идти?
 — 	А  ко  мне  служить  вернешься?
 — 	Сперва,  говорю,  дай  Дмитриево  дело  сделать.
 — 	Ступай  да  помни,  я  тебя  приму.
 Мамай  посмотрел,  как  твердо,  не  сгибая  головы,  брез¬
гливо  сторонясь  суетливых  мурз,  Тютчев  вышел.
 «Достойный  слуга  будет!  Для  посольских  дел!»  —
подумал  Мамай:  верил,  что  вскоре  понадобятся  ему  та¬
кие  люди  —  говорить  со  всем  миром.
 Пятерым  мурзам,  потомкам  ханов,  носителям  Чинги¬
 322

зовой  крови,  которых  думал  тоже  направить  на  посоль¬
ские  дела,  Мамай  приказал  проводить  Тютчева  до  Моск¬
вы  и  написал  с  ними  ответ  Дмитрию.  Как  ни  гневен
был,  а  получить  старую  дань  без  битвы  Мамай  предпо¬
чел*  бы.  Не  битвой,  а  данью  опустошить  Русь  —  тоже
казалось  хану  подходящим  завершением  похода.
 В  грамоте,  которую  мурзы  повезли  с  Тютчевым,  Ма¬
май  написал:
 «Ведомо  тебе,  что  не  своей  землей,  а  нашими  улуса¬
ми  ты  владеешь.  Если  ж  еще  млад  и  не  разумеешь  это¬
го,  приходи  ко  мне,  помилую,  на  другое  дело  по¬
ставлю...»
 Но  когда  Тютчев  ушел,  на  Мамая  нахлынул  новый
приступ  ярости:  как  посмел  разговаривать!
 — 	Догнать  рязанского  гонца!
 — 	Рязанца?
 — 	Догнать  и  отхлестать.  Чтоб  сказал  Олегу,  каковы
наши  плети.  Да  чтоб  Олег  поспешал.
 Несколько  воинов  охотно  кинулись  за  дверь.
 Певец  за  стеной  продолжал  петь  Манаса.  Большая
толпа  стояла  вокруг  ханской  избы,  слушая  певца  и  но¬
ровя  быть  поближе  к  хану.  Бернаба  ушел  к  генуэзской
пехоте.  Падал  мелкий  дождь,  и  трава  стала  скользкой.
 У  Гусиного  Брода  Тютчева  встретила  вторая  стража.
Иван  Святослов  был  хорошо  знаком  Тютчеву.
 Едва  соединились  с  ними,  Тютчев  подозвал  к  себе  пя¬
терых  Мамаевых  мурз,  вынул  ханскую  грамоту  и  мол¬
ча,  перед  их  глазами,  разорвал  ее  в  клочья.
 — 	Как  смеешь?  —  крикнул  один  из  татар,  хватаясь
за  саблю.
 — 	Оружие  вынимаешь?  —  удивленно  спросил  Тют¬
чев.  И  велел  стражам  вязать  послов.
 Четверым  из  связанных  отсекли  головы.  Пятого  раз¬
вязали  и,  вежливо  держа  за  руки,  отхлестали  плетьми.
На  ногах  стоять  можешь?  —  спросил  Тютчев.
 — 	Могу.
 Тогда  велел  еще  добавить.
 — 	Ползать  можешь?
 Татарин  молчал.
 — 	Оденьте  его!
 Мурзу  одели.  Тогда  Тютчев  переспросил:
 — 	Ползать  можешь?
 Мурза,  кривясь  от  ярости,  гордо  ответил:
 Могу.
 21*
 323

—  Так  ползи  к  своему  Мамайке  и  скажи,  как  рус¬
ские  от  своей  земли  на  чужую  службу  переходят.
 Оставив  на  холодной  мокрой  траве  пятерых  этих
мурз,  Тютчев  поскакал  к  Дмитрию,
 СОРОК  ЧЕТВЕРТАЯ  ГЛАВА
КОЛОМНА
 Большое  русское  войско  тремя  дорогами  шло  вперед:
узки  дороги  в  больших  лесах.
 Федор  Белозерский  вел  своих  по  дороге  Болвановке,
на  Серпухов,  тульским  путем,  а  позже  поворотил  на
Каширку.
 Дмитриевы  полки  шли  на  Котлы,  к  Кашире,  а  оттуда
проселком  перешли  на  Шубинку.
 Владимир  Серпуховской  свои  московские  рати  напра¬
вил  Брашевской  дорогой,  в  Брашеве  перевезся  через  Мо-
скву-реку  и  двинул  к  реке  Лопасне.
 Пятнадцатого  августа  войска  достигли  Коломны.
 Здесь,  как  в  полном  котле,  уже  кипели  многие  опол-
ченья,  ожидавшие  Москву.  Стояли  сорок  тысяч,  пришед¬
ших  с  Ольгердовичами:  с  Андреем  да  с  Дмитрием.  Подо¬
шел  князь  Федор  Елецкой  со  своими  полками  да  вое¬
вода  князь  Юрий  Мещерский  —  со  своими.  Да  великое
число  сошлось  малых  ратей  —  нижегородские  купцы  с
посадов  пришли,  не  спросясь  своего  князя,  да  белевичи,
да,  может,  и  не  осталось  на  Руси  города,  откуда  хоть
малое  число  не  пришло  бы.  И  еще  иные  шли  торопясь.
И  с  ними  —*  Клим-кожевенник  со  своей  рязанской  дру¬
жиной.
 Двадцатого  августа  рано  поутру  ударили  колокола,  и
воеводы  поехали  навстречу  Дмитрию.
 Опи  встретили  его  на  речке  Северке.
 Слава  ей,  этой  мелководной  речке,  —  над  ней  прошел
белый  Дмитриев  конь,  в  ней  сверкнули  его  позолочен¬
ные  доспехи,  на  ее  берегу  Дмитрий  сошел  с  седла,  что¬
бы  обняться  со  своими  воеводами.  Отсюда  они  двину¬
лись  вместе,  неразлучные  в  славе  и  трудах.
 У  городских  ворот  князя  встретил  коломенский  епи¬
скоп  Герасим  с  иконами,  с  пением,  а  пономари  в  тех
церквах,  где  колоколов  не  было,  неистово  били  в  мед¬
ные  била.  И  тысячеголосая  рать  кричала  встречу,  радо¬
валась,  что  настал  час.
 Поговорив  со  всеми,  кто  к  нему  речь  обращал,  Дмит¬
 324

рий  ушел  в  уединенный  терем.  Там,  в  тихой  комнате,
тихо  говорил  в  небольшом  кругу  близких  друзей.
 И  хоть  был  молчалив  и  всегда  таился  Боброк,  а  и  он
не  мог  скрыть  волненья:  ему  предстояло  изготовить  вой¬
ско  в  поход;  поражение  в  этом  походе  означало  конец
всему  —  и  Руси,  и  городам,  и  жизни.
 Пытливым  оком  Боброк  приглядывался  к  Дмитрию.
Боброк  любил  своего  большого  шурина,  но  впервые  хо¬
тел  рассмотреть  —  выдержит  ли  Дмитрий,  понимает  ли,
как  велик  враг,  проявит  ли  твердость?
 Дмитрий  повернулся  к  Боброку  и  ответил  на  его
взгляд  немым,  серьезным  и  задумчивым  взглядом.
 Боброк  не  успокоился.
 Уговорились  утром  посмотреть  все  войско.  Воеводы
разошлись  готовить  воинов.  Дмитрий  пошел  отдохнуть
с  дороги,  а  Боброк  позвал  двух  своих  двоюродных  брать¬
ев,  двух  Ольгердовичей,  и  уединился  с  ними.
 — 	Тебя,  Андрей,  Дмитрий  любит,  —  сказал  Боброк
князю  Полоцкому.  —  Не  отходи  от  Дмитрия,  —  если
уловишь  сомнение,  слабость,  робость,  пресеки,  рассей.
 — 	Сколько  сил  станет!  За  тем  сошлись,  чтоб  друг
в  друге  силу  поддерживать.
 — 	А  я  за  Владимиром  Андреичем  пригляжу  —
умен,  да  горяч,  —  решил  Боброк.  —  А  ежели  во  мне  что
недоброе  заметите...
 — 	Не  бойсь,  Дмитрий  Михайлович,  —  сказал  Дмит¬
рий  Ольгердович,  —  и  тебя  поддержим.  А  ежели  с  на¬
ми  что...
 — 	Мужайтесь!  —  встал  Боброк.  —  Не  первая  наша
будет  битва.  И  не  последняя.  Но  велика.
 И  Ольгердовичи  смолкли,  глядя  на  него  и  запоминая
его  слово;  в  семье  давно  замечали:  неведомо  какой  си¬
лой  —  прозорливостью  ли,  разумом  ли,  волхованием  ли
постигал  Боброк  будущее,  но  все  видел  далеко  вперед.
А  он,  вскинув  над  глазами  крылатые  брови,  уже  рванул¬
ся  к  двери:  по  лестнице,  гремя  оружием,  кто-то  торопли¬
во  поднимался.
 Боброк  распахнул  дверь.  За  дверью  стояла  ночная
тьма,  и  из  тьмы  в  сени  входили  воины,  и  впереди  Роди-
вон  Ржевский;  это  пришла  весть  от  первой  стражи,  хо¬
дившей  оглядеть  Мамая.  Она  подтвердила  слова,  при¬
несенные  в  Москву  Андреем  Поповичем,  и  слухи  о  ве¬
личине  Мамаевых  сил.
 Мамай  уже  достиг  верховьев  Дона  и  стоял  на  бере¬
гах  Красивой  Мечи.
 325

— 	А  едучи  сюда,  обогнали  послов  Мамаевых.  Ко  кня¬
зю  на  Москву  едут.
 — 	Опоздали,  —  сказал  Боброк.
 — 	Слыхали  мы,  будто  Мамая  сомненье  взяло:  про¬
слышал,  что  Дмитрий-то  Иванович  от  него  не  бежит,  а
войско  сбирает,  и  послал  послов  договариваться.
 — 	Поживем  —  увидим,  —  сказал  Боброк  и  пошел  к
Дмитрию  рассказать  о  принятой  вести.
 А  на  заре  по  всей  Коломне  поднялись  войска,  и  сто¬
явшие  в  городе,  и  разместившиеся  окрест.  Пошли  за  го¬
род  к  Оке,  на  просторное,  дикое  древнее  Девичье  поле,
где  некогда  в  жертву  языческим  дивам  отдавали  сла¬
вянских  дев.  Боброк  повел  их  и  каждому  войску  указал
место.
 И,  приминая  некошеную,  немятую,  посохшую  траву,
по  всему  полю  протянулось,  построилось  воинство.  Ста¬
ли  полки  за  полками  плечо  в  плечо,  локтем  к  локтю,
звякая  коваными  налокотниками  о  налокотники  дру¬
зей,  —  и  от  конского  ржания  содрогалось  широкое  поле
и  содрогнулось  от  клича  воинского,  когда  Дмитрий
взглянул  на  них  и  они  увидели  Дмитрия.  И  Боброк  по¬
скакал  ему  навстречу.
 С  городской  высоты  Дмитрий  увидел  войско,  похо¬
жее  на  орла,  широко  раскинувшего  крылья.  Как  орли¬
ная  голова,  выдвинулся  пеший  Сторожевой  полк.  Как
мощное  орлиное  тулово,  сдвинулся  Большой  полк.  Как
распростертые  крылья,  раскинулись  полки  Правой  и  Ле¬
вой  руки,  а  позади,  словно  пышный  хвост,  вольно  стоял
Запасный  полк.
 Взревели  бесчисленные  жерла  ратных  труб,  и  завы¬
ли  походные  варганы,  и  затрещали  на  высоких  древках
холстотканые  стяги.  И  никогда  Дмитрий  не  видел  столь¬
ких  полков  воедино,  и  его  охватил  страх.
 Закусив  губу,  он  ехал,  всматриваясь  в  лица  ратни¬
ков,  в  глаза  воевод,  стоявших  впереди  полков.  И  Дмит¬
рий  искал  в  них  робости,  сомненья,  печали,  хоть  какого
бы  изъяна,  чтоб  тот  изъян  изничтожить  и  вместе  с  ним
рассеять  свой  страх.
 — 	Пеших  мало!  —  пожаловался  Дмитрий  Боброку.
 И  Боброк  пристально  оглядел  Дмитрия.
 — 	Пешие,  Дмитрий  Иванович,  для  защиты  городов
надобны,  а  мы  вперед  идем.
 — 	А  хватит  ли  их?  —  кивнул  он  на  бесчисленную
рать.
 — 	Может,  счесть?
 326

— 	Сочти!
 Они  ехали  дальше.  Поле  тянулось,  и  рати  стояли,  не
убывая,  и  стяги  реяли  над  головами  воинов,  и  перья  ко¬
лыхались  на  еловцах  их  шлемов.
 — 	У  Мамая  небось  тож  сбор  идет,  силу  считают!  —
сказал  Дмитрий.
 — 	Его  сила  уж  сосчитана.  А  прикажешь  —  пере¬
чтем  еще  свою  силу.
 — 	Перечти  —  верней  будет.  Завтра  выйдем.
 — 	Я  то  ж  думаю.
 — 	Перед  путем  пущай  вдосталь  выспятся.  Да  посыт¬
ней  накорми.
 — 	О  том  не  думай:  давно  у  татар  перенято  —  на¬
перед  поесть,  а  потом  в  битву  лезть.
 — 	Тобой  небось  перенято  —  ты,  князь,  зорок.
 — 	А  не  зорче  тебя,  государь.  Не  сомневайся.  Далеко
глядим,  все  глядим.  Ничего  не  упустим.
 Дмитрий  прислушался  —  вещий  Боброк  говорил
громко,  будто  и  впрямь  вещал:
 — 	Нету  изъяну,  вся  страна  —  как  меч  прокаленный.
С  Батыевых  времен  на  огне  лежала,  исподволь  прокале¬
на,  пригнется,  а  не  переломится.  Чистая  сталь.
 Дмитрий  стал  успокаиваться.
 — 	А  Олег-то!  Господи!  Не  я  начал,  —  а  он  окаян¬
ный!  Новый  Святополк!
 — 	Хорошо  говоришь,  государь.  Того  не  забудем,  что
он  с  ханом.
 — 	Нет,  не  забудем!
 Дмитрий  смелел.  Тверже  смотрел  вперед,  едучи  с
Боброком  впереди  многих  князей  и  воевод.
 Тут,  на  раскрытом  поле,  как  перед  битвой,  Дмит¬
рий  разделил  полки  промеж  своих  воевод.
 — 	А  ты,  князь,  расставил  их  и  впрямь  будто  к  бит¬
ве!  —  сказал  он  Боброку.
 — 	Примеряюсь,  государь!  Рассуди,  кому  над  каким
полком  быть.
 Распределив  полки,  Дмитрий  снова  проехал,  гля¬
нул  —  надежно  ль  будет.  И  советовался  с  Боброком,  не
переставить  ли  кого  куда.
 А  к  Коломне  подъезжали  новые  послы  Мамая.
 Они  озирались  на  лесные  дебри,  на  узкую  струю  до¬
роги.  Вот  тут  вскоре  они  пойдут  позади  Мамаева  стре¬
мени  —  не  отдавать  дары  Дмитрию,  а  брать  все  то,  что
недодано  Москвой  Орде,  все  дани-невыплаты,  все  золо¬
то,  всю  силу.
 327

Мамай  слал  их  всмотреться  в  Дмитриево  лицо,  огля-
деть  стены  Московского  Кремля,  высмотреть,  много  ль
войск  на  Москве,  угадать,  каково  будет  Дмитриево  со-
противленье.
 Мамай  знал  свою  силу,  превышающую  силы  Батыя,
верил,  что  Дмитрий  уступит:  он  расчетлив,  догадлив,  ро¬
бок,  он  поймет,  что  противиться  незачем,  уступит.
 На  одном  переходе  от  Коломны  послов  обогнали  рус¬
ские  воины.
 Мурза  Таш-бек,  ехавший  во  главе  посольства,  спро¬
сил:
 — 	Дмитрий-то,  ваш  князь,  в  Москве,  что  ль?  Либо
уж  на  Двину  сбежал?
 Родивон  Ржевский  ответил  устало:
 — 	Государя  в  Москве  нет.
 — 	Где  ж  он?
 — 	Отсель  часов  десять  вашей  езды.  В  Коломне.
 — 	Уж  не  в  Орду  ль  едет?
 — 	А  может,  и  в  Орду.
 — 	А  все  ж?
 — 	В  Коломне  стоит.  С  войском.  Вашего  Мамайку
встречает.
 — 	С  войском?
 — 	Не  с  голыми  ж  руками!
 И  поехали  дальше.
 Таш-бек  остановил  своих.
 Он  смотрел  на  светлые  бороды  иных  из  своих  спут¬
ников,  на  круглые  голубые  глаза.  Меняются  люди  в
Орде.  От  русских  полонянок  рожденные,  не  потомки  ль
они  тем  вон  пахарям,  что  разделали  эту  поляну,  посади¬
ли  те  вон  яблони,  ныне  одичалые,  грелись  у  тех  вон  пе¬
чей,  от  которых  остались  груды  глины?
 И  Таш-бек  не  твердо  и  не  надменно,  как  следовало
послу,  спросил  у  своего  посольства:
 — 	Что  ж  делать?
 — 	Ехать  и  требовать,  как  велел  хан,  —  сказал  ехав¬
ший  в  посольстве  старый  Джумай-бек.
 Но  советовал  он  это  не  от  твердости,  а  от  робости,
робел  возвратиться  к  хану,  робел  показать  ему  свою  ро¬
бость  перед  Москвой.
 Таш-бек  пощадил  его:
 —>  Ты  поедешь  обратно,  Джумай-бек.  Скажешь  вели¬
кому  хану  все,  что  слышано  нами,  а  мы  поедем  дальше.
Свезем  Дмитрию  хановы  подарки  —  яркендские  сабли
 328

и  шлемы  п  отдадим  ему  тоурменских  коней  под  шема¬
ханскими  седлами,  и  припугнем  его.
 И  Джумай-бек  с  малой  охраной  резво  поспешил
назад,  а  Таш-бек  с  дарами  поехал  в  Коломну.
 Еще  день  не  начал  погасать,  а  Боброк  ужо  пришел
в  комнату  Дмитрия:
 — 	Сосчитано,  государь!
 — 	Сколько  ж  насчитали?
 — 	Более  полутораста  тысячей  тут,  в  Коломне.  Но
сейчас  прибыло  четыре  тысячи  козельчан.  Давние  татар¬
ские  нелюби!  И,  слышно,  из  Рязани  идут.  И  еще  из  мно¬
гих  городов  подходят.  Тех  не  гли.  А  я  еще  не  гли  Москов¬
ских  пеших  полков,  что  с  окольничим  Тимофеем  Василь¬
евичем  Вельяминовым  подойдут.
 — 	А  не  мало  выходит?  —  прищурился  Дмитрий.
 — 	Не  мало.
 Тогда  известили,  что  прибыли  послы  от  Мамая.
 — 	Проведите,  да  чтоб  не  больно  глядели.  Да  встреч
и  почестей  не  проявлять.  Да  и  вражды  тоже!  —  строго
наказал  Боброк  и  послал  отроков  призвать  князей.
 Послы  стояли  во  дворе,  с  всех  сторон  огороженном
высоким  тыном,  и  ждали.  И  вслушивались,  велика  ли
сила  за  Дмитрием.  И  сами  себе  не  верили.
 — 	Кажется,  велика!
 Наконец  их  позвали.
 На  лестнице  их  не  встретил  никто.  Таш-бек  нахму¬
рился.  В  сенях  князья  пропустили  их  мимо  себя  молча
и  равнодушно.  Таш-бек  разгневался.  Дмитрий  встретил
их  сидя.
 Таш-бек  строго  поклонился  и  ждал  ответного  любез¬
ного  поклона.  Но  князь  нехотя  спросил:
 — 	С  чем  пришли?
 — 	Великий  хан  велел  донести  до  тебя  его  высокий
ханский  поклон  и  наказ.  А  наказывает  тебе  великий
хан  сказать:  если  ты  хочешь  его  ханской  милости,  то  от
нынешнего  дня  веди  дани  тот  счет,  какой  русские  кня¬
зья  ей  вели  прежде,  какую  с  твоих  предков  —  вечная
им  память!  —-  брал  Чинибек-хан,  да  упокоит  его  аллах!
А  за  те  годы,  что  ты  платил  малую  дань,  хан  тебя  про¬
щает,  за  те  годы  невыплату  с  тебя  не  взыщет.  А  в  знак
милости  своей  к  тебе  жалует  тебя  хан  саблями  яркенд¬
ского  дела,  шеломом  с  золотым  чеканом,  конями  тоур¬
менских  кровей  под  шемаханскими  седлами.  Прикажи
слугам  своим  те  дары  для  тебя  от  нас  принять.
 И,  видя,  что  Дмитрий  еще  ждет  и  как  бы  прислуши¬
 329

вается,  Таш-бек  подумал:  «Ещо  даров  ждет.  Мало  при¬
везли!»
 И  раскрыл  свой  тайный  уговор  с  Мамаем:
 — 	И  тогда  великий  хан  проявит  к  тебе  великую  ми¬
лость:  у  Мамая  дочь  есть,  такая  красавица,  что,  если
она  взглянет  в  степи  на  цветы,  цветы  начинают  петь,
как  птицы!  Если  она  в  море  взглянет,  можно  увидеть,
как  в  морской  глубине  из  икры  вырастает  рыба!  Так
светел  ее  взор.  И  великий  хан  отдаст  ее  за  твоего  сына!
 — 	Благодарствую  за  честь!  —  строго  ответил  Дмит¬
рий.  —  Ежли  мой  сын  глянет  в  степь,  дозорные  мои
могут  пересчитать  врагов,  как  при  солнечном  свете.  Еже¬
ли  же  врагу  в  лицо  взглянет,  от  врага  остается  лишь
горсть  пепла.  —  Дмитрий  улыбнулся.  —  И  опасаюсь  я,
ежели  двое  таких  красавцев  соединятся  в  Москве,  в
Орде  ничего  доброго  не  останется.  Не  стану  бездолить
Ордынскую  землю  —  Орда,  слышь,  ныне  и  без  того
скудна.  А  что  до  прочих  даров,  возьми,  свези  их  обрат¬
но  —  у  меня  и  оружия,  и  коней  вдосталь,  и  оружие  мое
добро  отточено.  Я  не  хочу  стращать  вас,  не  хочу  и  вас
страшиться.  С  Мамаем  же  и  об  выходах,  и  об  данях
уговор  держал,  с  глазу  на  глаз  о  том  с  ним  уговорился,
и  менять  тот  уговор  не  к  чему:  нонешнюю  дань  платить
буду,  коль  орду  свою  с  Дону  немедля  назад  уведет,  а  на
большее  моего  согласья  нет.  И  не  помыслю  разорять
свою  землю  тягостными  налогами  ради  Мамаева  коры¬
столюбия.  Так  и  скажи.  Ступай  и  скажи.  И  тут,  в  Ко¬
ломне,  не  задерживайся,  чтоб  к  вечеру  твоего  духа  не
осталось.  Иди!
 И  снова,  до  самых  ворот,  Таш-бека  сопровождало
молчание.
 Тут  же  на  дворе  он  сел  на  коня,  прищемив  губами
бороду,  и  во  главе  всего  посольства,  влача  ханские  да¬
ры  назад,  покинул  Коломну.
 Проводив  с  молчаливым  волнением  татарского  посла,
все  на  сенях  заговорили,  каждому  захотелось  себя  вы¬
сказать,  все  одобрили  Дмитриеву  твердость:  поход  на¬
чался!
 Когда  поутихло,  Боброк  сказал  Дмитрию:
 — 	Как  уговаривались,  послана  в  степь  третья  стра¬
жа.  Велел  послов  хановых  незаметно  опередить.
 —-  Кого  послал?
 — 	Семена  Мелика.  А  с  ним  Игпатья  Креню,  Фому
Тыпииа,  Горского  Петра,  Карпа  Олексина  да  Чурикова
Петрушу.
 330

— 	Добрые  молодцы!  —  одобрил  Дмитрий.  Многих
знал  —  всю  жизнь  прожил  меж  воинами.
 Нетерпеливо  спросил:
 — 	А  накормил-то  хорошо?
 — 	Стражей-то?
 — 	Да  нет,  всех.  Завтра  ведь  выходить.
 — 	Все  приготовлено.  Пять  дней  тут  стояли,  устоя¬
лись.
 Поутру,  двадцать  первого  августа,  по  прохладной  ро¬
се  войска  пошли  вверх  по  Оке.
 Было  решено  еще  в  Москве:  большой  московский
воевода,  окольничий  Тимофей  Васильевич  Вельяминов
с  остальными  Московскими  полками  должен  был  подой¬
ти  не  к  Коломне,  а  к  устью  реки  Лопасни,  к  тамош¬
ним  перелазам  через  Оку.  Туда  ж  удобно  было  и  Влади¬
миру  Серпуховскому  подвести  свои  силы  —  полки  из
Боровска.
 А  обход  этот  понадобился  потому,  что  тайные  сгово¬
ры  Олега  с  Мамаем  рано  стали  явными  для  Москвы.  Да
когда  еще  и  не  хотели  им  верить,  решили  остеречься  —
Рязанской  заселенной  землей  не  ходить,  напрасной  кро¬
ви  не  лить,  силу  беречь  для  большого  дела.
 Тут,  от  Лопасни,  дорога  к  Дону  была  хоть  и  подлин¬
нее,  да  повернее.  Это  была  исконная  купеческая  дорога
из  Москвы  на  Дон.  За  три  перехода  войска  дошли  до
Лопасни.  Серпуховской  уже  ждал  их.  Вельяминов  при¬
ближался.  Подождали  отставших.
 Двадцать  шестого  августа  Дмитрий  приказал  перехо¬
дить  Оку.  Отсюда  начиналось  Рязанское  княжество.
Дмитрий  собрал  воевод:
 — 	Начинайте  через  Оку  возиться!  С  богом!  Но  по¬
мните  уговор:  как  пойдете  по  Рязанской  земле,  да  никто
не  прикоснется  ни  к  единому  власу!
 Двадцать  седьмого  перевезся  через  Оку  Дмитрий  и
весь  княжеский  двор.  Прослышав  о  том,  Олег  ужаснул¬
ся:  Дмитрий  уже  шел  по  его  земле,  а  он-то  всех  уверял
п  паче  всех  себя  уверил,  что  Дмитрий  в  страхе  прячется
на  Двине!
 Войска  Олега  уже  шли  из  Пронска  на  Дубок.  Олег
приказал  им  остановиться.  Подумав,  он  вернул  их  в
Пронск.
 Но  Клим  шел.  И  с  ним  шли  оружейники,  кожевен¬
ники,  огородники,  седельники,  кузнецы,  скинувшие  рясы
монахи.  Вооружение  их  было  пестро:  у  иных  —  топоры,
насаженные  на  длинные  рукояти,  у  кого  —  мечи,  мно¬
 331

гие  —  в  лаптях,  у  иных  —  прадедовские  ядра  на  рем¬
нях,  с  коими  хаживали  на  татар  еще  во  времена  Евпа-
тия  Коловрата.  Путь  был  долог,  все  несли  за  плечами
всякую  снедь,  запасные  лапти  да  чистое  белье,  чтоб  бы¬
ло  во  что  обрядить,  коли  лягут  в  битве.
 Они  удивились,  встретив  Дмитриевы  разъезды  на
своей  земле:
 —  Да  чего  ж  скор!
 Зажгли  костер  у  дороги,  сели  ждать,  чтоб  зря  не  тра¬
тить  сил  на  дорогу.  А  вскоре  и  дождались,  и  влились
в  войско,  как  лесной  ручей  в  большую  реку.
 СОРОК  ПЯТАЯ  ГЛАВА
ВОИНСТВО
 В  Микейшин  шалаш  пришли  тревожные  слухи.
 Когда  однажды  Щап  вылез  около  Скопина  на  шлях,
вместо  купцов  повстречался  татарский  разъезд.  При¬
шлось  схватиться,  с  обеих  сторон  были  побитые.
 Уже  год  прошел,  как  Кирилл  жил  в  лесу.  Многое  пе¬
редумал  за  тое  время.  Оброс,  одичал,  озверел  со  зверь¬
ми  и  в  разбоях.  А  кроме  разбоев  жить  было  нечем  —
на  левом  берегу  Оки  Дмитрий  его  стерег,  а  на  правом  —
Олег.  А  Литва  далека,  да  и  земля  там  чужая.
 Когда  случалось  ходить  мимо  деревень,  смотрел  на
окна  искоса,  завистливо,  как  зверь,  на  теплый  омшаник.
Ужели  же  навеки  отнят  у  него  человеческий  образ?
 А  кто  всему  виной?  Татары.  Не  было  б  их,  не  был
бы  и  Дмитрий  жестокосерд  к  своим  каменщикам,  не
убил  бы  Кирилл  гонца,  что  о  татарах  весть  вез,  не  от¬
няли  б  у  него  Анюту...  Где  она?  Вот,  сказывают,  Орда
идет.  Может,  и  Анюту  волокут  с  собой  во  вшивых  шат¬
рах?  Может,  близко  идут  те  самые,  что  ее  на  огороде
пленили  либо  убили?  Из-за  этой  Орды  и  вся  ее  беда,  да
и  Овдотьина,  да  и  скольких  еще!
 Радостно  ломал  он  зимой  татарские  караваны;  летом
с  легким  сердцем  топил  их  лодки,  груженные  товаром.
Не  Кириллом  звали  его  ватажники,  а  Киршей,  и  Кир¬
шу  боялись  и  ловили  везде.  Да  мудрено  было  его  пой¬
мать  --  на  Дубке  караул  кричат,  а  Кирша  уж  на  Ряс-
ском  купцов  душит.  За  Киршей  гонятся  в  Пронск,  а  он
в  Перевитске  спать  ложится.  Добычу  свою  Кирилл
 332

складывал  здесь,  а  тайниках,  в  оврагах,  под  Микейшин
досмотр.
 Вот  уж  и  лес  скоро  может  под  татар  пойти.  Русской
земле  несут  беду,  русских  вдовиц  поведут  в  полон,  да  и
вся  Русская  земля,  как  Анюта,  потянется  в  Орду  на  ар¬
кане  за  косоглазым  мурзой  вслед.
 Он  сидел,  раздумывая,  у  костра.  Ватажники  между
собой  говорили:
 —*  А  и  у  татар  небось  есть  кому  несладко  жить.
 —<  А  то  нет!  К  нашему  котлу  небось  иные  подсе¬
ли  б.
 — 	Пустые  речи!  —  сказал  Кирилл.  —  Бить  надо,
А  потом  поглядим,  кто  шел  впереди,  а  кто  сзади,
 — 	Думаешь,  бить  их  надо?
 — 	А  ты  не  думаешь?
 — 	А  я  б  не  прочь!
 — 	Ну  и  пойдем  1
 — 	Л  чего  ж!
 — 	А  поведешь?
 — 	Я  пойду.
 К  вечеру  ждали  Щапа  —*  слышно  было,  из  Рязани
сюда  свое  добро  везет  хоронить.  Кто-то  сказал:
 — 	Куда  это  ты  пойдешь?
 — 	На  татар.
 — 	А  кто  ж  не  пойдет,  коли  Кирша  нас  поведет?
 И  Кирилл  их  повел.
 Сперва  разведали  об  Орде.  Щапа  дождались.  Откры¬
ли  из  тайников  оружие,  какое  получше  —-  татарское
оружие,  тонкого  дела.
 Перед  выходом  смех  был.
 Когда  все  собрались  уходить  и  один  лишь  Микейша
оставался  череп  сторожить  да  мед  с  ульев  сгребать,  за¬
ревел  на  цепи  Тимошин  медведь.
 Тимоша  кинулся  его  улещивать:
 — 	Сейчас  возворочусь,  Топтыгушко!  Не  гневайся.
 Медведь  вырос  в  лесу  громадиной,  смирен  был,  а  тут,
 чуя,  что  остается  один,  взревел,  разъярился,  порвал  ко¬
ваную  ордынскую  цепь,  кинулся  к  ватаге.
 А  как  добежал,  стал  на  четвереньки,  ласково  терся
мордой  о  Тимошкину  спину;  и  тогда  решили  всею  вата¬
гой  взять  Топтыгу  с  собой.
 Через  Щапа  из  Рязани  Клим  прислал  Кириллу  изве¬
стие.  Кирилл  вел  свое  воинство  по  тому  пути,  какой  ему
указал  Клим.
 Они  шли  не  обочинами,  а  звериными  лесными  тро¬
 333

пами,  шли  скоро,  привычно.  Но  прежде,  когда  выходи¬
ли  на  разбой,  оружие  брали  неприметное,  одежду  на¬
девали  смиренную,  а  ныне  оружыо  их  любой  князь  мог
позавидовать,  кольчуги  их  отливали  серебром,  искри¬
лись  позолотой.  На  иных  шеломах  поблескивали  не  то
узоры,  не  то  басурманские  надписи,  словно  золотые  чер¬
вяки  расползлись  по  стали.  У  всех  и  налокотники  на¬
деты  были,  и  сапоги  на  ногах,  а  не  лапти,  как  у  многих
ратников.
 Иные  шли  и  своей  красоты  стеснялись,  сами  не  дога¬
дывались,  до  чего  складно  это  добро,  которое  они  из  раз¬
битых  возов  в  свои  клети  перекладывали.
 Теперь  шли,  не  опасаясь,  что  поймает  их  стража.
Редкая  стража  против  них  теперь  устоит.  Да  и  кто  ж
посмеет  тронуть,  ежели  они  идут  биться  за  Русь!
 Они  шли,  примечая  все  на  пути:  птиц,  следы  зверей,
белок  на  вершинах  елей,  лосей,  перебегавших  в  дере¬
вьях,  заросшие  лесом  остатки  селищ.
 Однажды  поймали  людей,  пытавшихся  от  них
укрыться,  и  оказалось  —  тоже  ватажники!
 — 	Чего  ж  убегаете?  С  нами  идите!
 — 	Куда?
 — 	Постойте.  Тут  неподалеку  бортники  есть,  мы  их
кликнем.
 — 	На  Мамая!
 — 	Кличьте!
 Так,  обрастая  числом,  от  Скопина  прошли  они  к  Чер¬
ным  Курганам,  обошли  стороной  Баскаки,  чтобы  не
встречать  там  Дмитриевой  либо  Олеговой  стражи,  так
же  стороной  миновали  Дубок  и  вечером  вышли  на  Ку¬
ликово  поле.
 Это  было  пятого  сентября  1380  года.
 Где-то  кричала  сова.  Ее  унылый  стон  стоял  над  без¬
молвным  полем.
 — 	С  ума,  что  ль,  сошла?  Весной  ей  время  так  ухать,
а  не  теперь.
 — 	Может,  в  теплые  края  собралась?
 — 	А  совы  нешь  улетают?
 Дикая,  никем  не  заселенная  степь  начиналась  с  До¬
на,  от  устья  Смолки,  от  речки  Непрядвы,  до  устья
Ситки.
 В  ее  густой  траве  ютились  кулики,  звери  ее  обегали:
кругом  стояли  дебри,  леса,  а  в  лесах  зверью  спокойней.
Только  чибисы  клали  свои  гнезда  в  кочках  и  вскакивали
на  бугорках,  подняв  высокие  хохолки,  либо  с  жалобным
 334

воплем  летели  прочь,  заметив  пробирающуюся  к  гнез¬
дам  лисицу.
 Извечная  тишина  и  мир  лежали  на  этом  поле.  Столе¬
тия  текли  над  ним,  не  тревожа  его  ни  человеческим  го¬
лосом,  ни  конским  ржаньем.  И  эта  тишина,  после  мно¬
годневного  лесного  гула,  показалась  Кириллу  легкой,  но
и  встревожила.  Зверь  затихает,  когда,  затаившись,  под¬
стерегает,  а  если  гремит,  нападать  не  будет.  Так  и  чело¬
век.  Так,  может,  и  это  поле?
 Всю  ночь,  не  зажигая  костров  на  краю  леса,  опаса¬
ясь  выйти  в  открытое  место,  ночевал,  часто  просыпался
и  вслушивался  Кирилл.
 И  не  один  он  спал  сторожко.  Многие  подымали  от
сна  головы.
 Ухала  сова.  В  небе  горели  звезды.
 Рано  поутру,  вспугнув  стаи  птиц,  они  пересекли  поле
и  продолжали  идти  на  поиски  русских  воинств.  Остана¬
вливались  послушать  лес,  влезали  на  вершины  больших
деревьев,  но  всюду,  куда  ни  обращался  их  взгляд,  тяну¬
лись  леса,  заглушая  своим  ровным  гулом  всякую  жизнь.
Да  и  не  виделось  кругом  никаких  знаков  человеческой
жизни.
 Путались  целый  день,  а  едва  начало  смеркаться,  уви¬
дели  зарева  костров  позади,  над  Доном.
 — 	Л  свои  ль?
 — 	Надо  б  узнать.
 Темным  вечерним  лесом  пошли  обратно,  держа  путь
по  заревам.
 Нод  ноги  подвертывались  невидимые  ветки.  Уткну¬
лись  в  бурелом  и  долго  его  обходили.  Сучья  царапали
лицо  и  цеплялись  за  ремни  вооруженья.  Кое-где  меча¬
ми  просекали  путь:  путь  им  указывало  зарево  воинских
костров,  и  шли  они  напролом,  прямо  на  это  зарево.
 Уже  совсем  смеркалось,  когда  вышли  к  первым  ко¬
страм.
 Дмитриева  рать  остановилась  на  берегу  Дона,  когда
по  сырым  мятым  травам  растекалась  предвечерняя  мгла.
Влажный  ветер  клонил  кустарники.  В  сером  небе  курлы¬
кали  журавли,  от  осеннего  холода  отлетая  в  полуденную
даль.  В  полуденную  даль,  плещась,  утекали  донские
струи.  Дои  тек  тихо,  светло,  ничего  не  ведая.
 Подходили  остатние  полки,  скрипели  телеги  обозов.
Над  конницей  поднимался  пар;  всхрапывали  и  заливи¬
сто  ржали  кони;  звякало  оружие:  глухо  гудел  людской
говор.
 335

Вглядывались:  не  видать  ли  татар  на  том  берегу?
Двести  тысяч  воинов  глядело  на  Дон  и  в  Задопщину.
Многое  о  реке  той  наслышано.  Далеко-далеко,  за  теми
вон  струями,  начиналось  великое  поле  Половецкое,  чу¬
жая  земля.  На  чужую  землю  глядели,  свою  под  ногами
чуяли.  А  ноги  затекли  в  седлах,  избились  в  ходьбе.
Устало  разговаривали:
 — 	За  сей  Дон  ходил  Игорь-кпязь  бить  половцев,  ча¬
ял  донскую  воду  своим  шеломом  черпать;  певали  о  том.
 — 	Старики  сказывали,  по  сему  Дону  от  наших  сне¬
гов  птицы  к  теплу  улетают.
 — 	А  он  течет  и  славы  своей  не  ведает.
 Ан  не  видать  татар  на  той  стороне.
 Там,  близко  отсель,  ждет  враг.  Но  берег,  в  сырой
мгле,  пуст.  Лишь  с  края  поля  темнеет,  врезаясь  шелома¬
ми  в  небо,  лес.  Вдали  неровной  грядой  застыли  хол¬
мы.  Безлюдно  и  хмуро  там  —  притаился  ли  враг,  ото¬
шел  ли?
 Кирилл  нашел  своей  ватаге  место,  разожгли  костры.
Воины  подошли  любопытствовать:
 — 	Кого  бог  принес?
 — 	Душегубов,  —  ответил  Кирилл.
 — 	Ой,  чтоб  тебя!  Ты  взаправду  скажи.
 — 	Взаправду  и  говорю:  татей,  душегубов,  разбойни¬
ков.  А  я  атаман  им.
 — 	Да  где  ж  это  разбойники  в  княжьем  обличье  хо¬
дят?
 — 	А  на  ком  таково  обличье?
 — 	Да  глянь  на  себя  —  весь  золотом  осиян!
 Тонкий,  сухой,  весь  обросший  сединой,  как  мхом,
опираясь  на  длинный  посох,  к  ним  подошел  старик.  Ко¬
ричневое  лицо,  как  у  суздальского  святого,  покрылось
будто  зеленоватой  плесенью,  лишь  глаза  смотрели  твер¬
до  и  строго.  Старик  сказал:
 — 	Нет  здесь  ни  татей,  ни  душегубов.  Здесь  все  вои¬
ны!  А  коли  ты  есть  князь,  должен  с  молитвой  изгото¬
виться:  ведешь  не  в  разбой,  а  в  битву.  Все  свои  прежние
грехи  вспомяни  и  покайся.  Все  тебе  простится:  кровь,
пролитая  за  правое  дело,  как  огонь,  всякую  нечисть
смывает.
 И  он  пошел  от  рати  к  рати,  от  полка  к  полку,  суро¬
выми  глазами  из-под  нависших  бровей  вглядываясь  в
воинов  —  мужественны  ли,  тверды  ли,  разумеют  ли  по¬
двиг,  готовы  ли  совершить  его.
 Кирилл  тоже  пошел  меж  воинами.  Вывертывались
 336

из-под  ног  большие  кудлатые  псы,  пришедшие  за  опол¬
чениями,  может  быть,  от  самого  Белого  моря.  Густо  пах¬
ло  дымом  и  варевом.  И  вдруг  лицо  к  лицу  перед  ним
встала  широкоплечая  громадина.  Она  глядела  испод¬
лобья  и  растерянно  ворочала  круглыми  холодными  гла¬
зами.
 — 	Здорово,  Гриша!  сказал  Кирилл,  и  Капустин
спросил:
 — 	Пришел?
 — 	А  как  же!
 — 	Ну,  тогда  ладно.
 Они  молча  постояли  друг  перед  другом,  и  Гриша  рас¬
смотрел  и  Кириллово  вооруженье,  и  самого  Кирилла;
рассмотрел,  тяжело  дыша,  будто  долго  догонял  и  нако¬
нец  дорвался.
 — 	Хорошо,  что  пришел.
 — 	А  то  б?
 — 	Поймали  б.
 — 	Князь  тоже  здесь?
 — 	Весь  путь  —  с  нами.  Здеся.  У  него  в  Чернаве  со¬
вет.
 Опять  помолчали,  разглядывая  друг  друга.
 — 	А  ты  ловок!  —  сказал  Гриша.  —  В  Рязани-то
промеж  пальцев  вывернулся.
 — 	Да  и  ты,  гусь,  среди  белого  дня  поймать  орла
вздумал!
 — 	Да  я  вижу:  орел!
 — 	Ты  где?
 — 	При  Андрее  Ольгердовиче.  В  Запасном.
 ■—  Я  иду  сведать,  куда  нас  поставят.
 — 	К  нам  просись.  Ежели  у  тебя  все  таковы,  могут¬
ная  рать  будет.
 — 	А  далеко  в  Запасном.  Мне  б  к  переду  ближе.
 — 	Я  те  говорю:  с  татарами  нельзя  знать,  кто  будет
впереди,  кто  сзади.  Просись  к  нам,  вместе  будем.
 — 	Пойду  сведаю.
 Они  разошлись,  и  Кирилл  пошел  искать  Клима.
 Отъезжали  сторожевые  заставы.
 Плескалась  вода  о  конские  бока:  на  ту  сторону  реки
перебирались  дозоры  —  «языка»  добыть,  нехристей  про¬
ведать.  Много  глаз  следило  за  удальцами.  Что  их  там
ждет?  Каждая  пядь  неведомого  поля  грозила  им  стре¬
лой,  засадой.
 Дозорные  вышли  на  берег,  отряхнулись,  затянули
 22  Живая  вода  Непрядвы
 337

подпруги,  взяли  копья  на  руку.  Многие  взглядом  прово¬
жали  их  вдаль.
 — 	Мамайского  меда  испробуют.
 — 	Сами  ихнево  царя  отпотчевают.
 Раскидывались  шатры  княжеские  и  боярские.  Воево¬
ды  уходили  к  своим  полкам  стелиться  на  ночь.  Многие
ждали:  не  доезжая  Дону,  в  Чернаве,  князья  и  большие
воеводы  остановились  на  совет.
 Войска  ждали  вестей  оттуда.
 СОРОК  ШЕСТАЯ  ГЛАВА
ДОН
 Войска  от  Лопасни  прошли  к  реке  Осетру,  потом  че¬
рез  Березуй-город  вышли  по  старой  Дапковской  дороге
на  Дорожен-город,  к  реке  Таболе  и,  пройдя  Чернаву,  те¬
перь  стояли  у  Дона.
 На  половину  врытые  в  землю,  как  червивые  грибы,
склонившиеся  в  траву,  гнили  низкие  избы  Чернавы.
 Пригнувшись,  лезли  в  дверь  князья.  Пригнувшись,
рассаживались  на  скамьях.
 Стены  избы  изнутри  были  чисты  —  видно,  хозяйки
шпарили  их,  вениками  терли,  хвощом,  песком.  Лишь
верхние  венцы  и  потолок,  будто  от  черного  китайского
лака,  поблескивали  конотью.  Отдушина  в  стене,  через
которую  выходит  дым  из  жилья,  светилась  позади  печи:
через  нее  виднелось  осеннее  небо,  в  седых  лохмотьях
туч  просвечивала  синева.
 Пока  рассаживались,  пока  кое-кто  черпал  донскую
воду  ковшом  из  хозяйкиной  клади,  слуги  застилали  стол
тканой  скатертью,  затеплили  свечи  в  серебряных  став¬
цах.  Розоватым  струящимся  светом  наполнилось  жилье,
и  тени  людей,  застя  свет,  ворочались  по  стенам.
 Князья  расселись  вокруг  стола.  Бояре  расстановились
позади.  Князь  Холмский  обернулся  к  Боброку  и  негром¬
ко  спросил:
 — 	Не  худо  ль  —-  на  дворе  день,  а  тут  свечи  запа¬
лены?
 — 	Не  робей,  князь:  в  церквах  палят,  худа  не  имут.
 — 	Так  там  —  богу.
 — 	А  се  —  народу  русскому.
 — 	Не  обговоришь  тебя.
 Дмитрий  выжидал.  Он  уперся  грузной  спиной  в  угол
 338

и  высился  оттуда  над  всеми.  Черные  его  волосы  закры¬
вали  лик  Спаса,  поставленного  в  углу.  Поднял  глаза  на
совет  свой  и  опять  опустил  их.
 Разно  были  одеты  Дмитриевы  князья.  Холмский  си¬
дел  в  цветном  персидском  кафтане,  оправленном  соболя¬
ми,  торжественный,  словно  не  к  бою,  а  к  свадьбе  со¬
брался,  —  никак  не  поймет,  что  враги  рядом.  Ольгердо-
вичи  сидели  вместе  в  полной  ратной  сбруе,  готовые
вскочить  на  ноги  и  кинуться  в  бой.  Так  и  Боброк  был
снаряжен.  Только  поверх  панциря  накинул  простой  по¬
лушубок,  расшитый  зелено-красным  узором.  Молодой
Тарусский  тоже  был  одет,  как  будто  у  себя  в  вотчине  к
обедне  собрался.  А  Белозерские  оба  сидели  окованные,
окольчуженные,  суровые.  Дмитрий  Ростовский,  прикрыв
от  свечи  глаза,  взирал  из-под  тонких,  как  прутики,  паль¬
цев.  А  Дмитрий  Боброк  не  мигая  глядел  на  свечу,  и
пламя,  будто  пугаясь  его  взгляда,  отклонялось  прочь  и
мигало.  На  Ольгердовичах  оружие  отливало  синевой;
справленное  хорошо,  оно  показалось  Дмитрию  тяжелова¬
тым.  Андрей  —  черен  и  горбонос:  видно,  в  бабку.  Надо
у  Владимира  спросить:  Ольгердова,  что  ль,  мать  из  Венг¬
рии  взята,  у  Белы-короля?  Старые  родословия  Дмитрий
плохо  помнил,  в  таких  делах  полагался  на  брата  Влади¬
мира,  но  знал  хорошо,  что  на  Западе  не  было  ни  коро¬
левского,  ни  княжеского  дома,  с  кем  не  оказывалось  бы
какого-нибудь  родства.
 Прямо  глядя  Дмитрию  в  глаза,  обернувшись  к  нему
всей  грудью,  сидел  брат  Владимир.  В  воинском  уборе
он  словно  выпрямился,  стал  широкоплеч,  русая  борода
расплылась  по  стали  колоптаря.  А  Иван  Белозерский  —
плотен,  высок  и  чернобород  и,  когда  раздумье  закрыва¬
ет  глаза,  становится  похож  на  Дмитрия.  Тарусских  —
двое.  Оба  чернявы,  узколицы,  худощавы,  но  в  прежних
битвах  славно  секлись.  Дмитрию  не  любо  в  них  лишь
одно:  даже  в  походе  говорили  между  собой,  как  монахи
царьградские,  по-гречески,  а  терем  им  греческие  изогра¬
фы  расписали,  словно  храм  господень.  Дмитрий  греков
к  себе  не  пускал  —  есть  и  русская  красота,  надо  ее
блюсти  в  такое  время,  когда  всяк  посягает  на  нее.
 Говорить  Дмитрий  был  не  горазд,  поэтому  больше  ду¬
мал.  И  когда  начинал  говорить,  робел.  Всех  рассмотрел
из  своего  угла.  Все  затихли,  ожидая  его  слова.  Только
Боброк  что-то  шептал  Ольгердовичам,  но  и  Боброк  смолк.
Молча  стоял  поодаль  в  углу  Бренко.
 Двадцать  князей  сидело  пред  Дмитрием.  Служили
 22*
 339

ему.  И  не  спор  о  наследстве,  не  раздел  выморочной  вот¬
чины,  не  поминальный  пир  и  не  свадьба  собрали  их  сю¬
да,  за  бедный  и  тесный  стол.  Бывало  ли  сие?  В  единую
брань,  друг  за  друга  умереть  готовые,  за  одну  родину
на  общего  врага  восставшие,  вот  они  —  двадцать  князей.
Не  было  сего  со  времени  Батыя,  когда  каждый  в  свою
сторону  глядел.
 И  Дмитрий  подумал:  «Надо  Боброва  спросить  —8  бы¬
вало  ль  сие?  Да  нет,  не  бывало!»
 Выждал.  Зорким  оком  приметил:  Андрей  Ольгердо-
вич  сказать  хочет,  но  ждет,  чтоб  первым  Московский
князь  сказал.
 Воинство  стоит  на  берегу  Дона.  Идти  ль  через  Дон?
Дмитрий  еще  не  решил.  Шли,  шли,  переходили  Москву,
Оку,  Осетр  перешли.  Теперь  Дон  поперек  пути  лег.  Тут
ли  ждать,  дальше  ль  идти?  Сперва  думал  на  Рясское  по¬
ле  пойти,  да  опасались  Рязань  позади  оставить:  неждан¬
но  в  спину  мог  ударить  Олег.  Свернули  сюда,  а  как
дальше?  Игорь  Дон  перешел  и  побит  был.  И  мать  гово¬
рила:  в  своей  хоромине  хозяину  стены  пособляют.  А  что
бы  отец  сказал?  И  вспомнил  отцову  поговорку:  под  ле¬
жачий  камень  вода  не  течет.  Не  лежать,  идти?
 В  раздумье  он  поднялся,  но  потолок  оказался  низок.
Ростом  не  обделил  господь.  Пригнувшись,  Дмитрий
уперся  ладонями  в  низкий  стол  и  сказал:
 — 	Братья!  Како  дале  нам  быть?  Дон  перед  нами.
Пойдем  ли  вперед,  тут  ли  ждать  станем?  Помыслим,
братья!
 Он  говорил,  глядя  на  узоры  скатерти,  но  тут  поднял
лицо  и  взглянул  всем  в  глаза.  Во  Владимире  и  в  Боб-
роке  приметил  решимость.  И  сердце  его  наполнилось
гордостью.  Но  просиявшее  лицо  вновь  опустилось
к  столу.
 — 	Тут  ли  стоять,  в  Задонщине  ль  с  Ордой  померяем¬
ся?  Дон  перед  нами.
 И  сел,  не  убирая  ладоней  со  стола.  Поднял  глаза  на
Боброка.  Боброк  говорил:
 — 	Давно  зрим  мы  татарские  победы.  Ждут  ли  врага
татары?  Они  первыми  наносят  удар.  Они  наваливаются,
как  половодье,  доколе  не  смоют  супротивных  городов  и
народов.  Не  стоят,  не  ждут  —  и  тем  побеждают.  Вламы¬
ваются  в  чужие  пределы,  преступают  исконные  наши  ре¬
ки.  Зачинают  брань,  когда  им  любо,  а  не  ждут,  когда
любо  врагам  их.  С  волками  жить  —*  по-волчьи  выть.
Переступим  Дон.  Я  мню  тако.
 340

И  вслед  за  Боброком  сказал  Федор  Белозерский:
 — 	Всем  ведомо:  великий  Ярослав,  реку  переступив,
разбил  Святополка.  И  Александр  Ярославич,  Неву  пере¬
ступив,  одолел  свеев.  Стойче  станет  биться  рать,  когда
некуда  уходить.  И  много  в  древние  времена  было  таких
переправ  и  побед.  Много  раз  мы  побеждали  в  чужих
землях,  обороняя  свою:  в  поле  Половецком,  в  дальней
Византии.  Мое  слово  —  идти  за  Дон.
 Но  Холмский  воспротивился:
 — 	Княже!  За  что  мы  встали?  Русь  оборонять!  К  че¬
му  ж  лить  кровь  па  чужой  земле?  Русскую  землю  обо¬
роняем,  ее  и  напоим  басурманской  кровью.  Да  и  свою
лить  легче  на  родной  земле.
 Но  Андрей  Полоцкий  тоже  горячо  позвал  за  Дон:
 — 	Доколе  сила  наша  велика,  идем  вперед.  Кинемся
на  них  допрежь  на  нас  кинутся.  Николи  на  Руси  силы
такой  не  бывало!
 И  Дмитрий  подумал:  «Да,  не  бывало».
 А  Полоцкий  говорил:
 — 	Хочешь  крепкого  бою,  вели  немедля  перевозиться.
Чтоб  ни  у  кого  на  разуме  не  было  ворочаться  назад.
Пусть  всякой  без  хитрости  бьется.  Пусть  не  о  спасении
мыслит,  а  о  победе.
 Холмский  обернулся  к  Полоцкому:
 — 	Забываешь:  у  Мамая  народ  собран  великий.  Ор¬
дынские  мунголы,  а  окромя  сих  косоги  набраны,  ла-
тыпские  фряги  из  Кафы,  тоурмены  из  Лукоморья.  Моч-
пы  ли  мы  всю  стаю  ту  истребить?  А  ежели  не  мочны,
кто  спасется  на  чужой  земле?  Идти,  как  коню  под  ар¬
кан?  Справа  и  спереди  Непрядва,  а  позади  будет  Дон.
Слева  —  дикий  лес,  непролазная  дебрь.  Да  и  неведомо,
не  подошел  ли  уж  Ягайла,  браток  твой?  В  петлю  ма¬
нишь?
 — 	Родней  не  попрекай.  Не  время  святцы  читать.
А  в  святцах,  глядишь,  и  тое  написано,  что  кпязья  Холм-
ские  татарских  ханш  в  русские  княгини  брали.
 — 	Батюшки!  Упомнил!  Да  той  моей  прабабки  сто
лет  как  на  свете  нет.  А  твой-то  Ягайла  сейчас  супро¬
тив  нас  стоит.  А  родитель  твой,  Ольгерд-то  Гедимино-
вич...
 — 	Под  которого  ты  от  Москвы  прятался...
 Дмитрий  хлопнул  ладонью  по  столу  с  такой  силой,
 что  Спас  в  углу  подпрыгнул,  а  одна  из  свечей  покати¬
лась  по  столу.
 341

— 	Не  время,  Холмский!  А  петля  в  десять  верст  ши¬
риной  широка  для  горла.
 Дмитрий  вгорячах  выдал  свое  тайное  решение  идти
в  Задонщину.
 Бояре  стояли  позади  князей,  вникая  в  смысл  их  слов,
но  ожидая  своего  времени.  Теперь  говорил  Тимофей
Вельяминов,  многими  походами  умудренный,  многими
победами  славный,  московский  великий  воевода.  Тоже
звал  вперед.
 В  это  время  отворилась  со  скрипом  дверь,  и  в  избу
вошел  Тютчев.  Все  обернулись.
 Тютчев  вошел,  опрятный,  спокойный,  только  чуть
выше  поднял  голову  от  переполнявшей  его  радости.
 Тютчева  слушали.  Он  рассказал  о  разговоре  с  Ма¬
маем,  передал  слова  разорванной  грамоты,  о  своем  отве¬
те  мурзе  смолчал,  но  горячо  объяснил,  что  самый  раз
напасть  бы  на  татар  теперь:
 Олег  попятился,  а  Ягайла  утром  выйдет  с  Одоева,
отселя  более  сорока  верст.  Пока  дойдет,  мы  успеем
управиться.
 — 	Волков  легче  поодиночке  бить!  —  сказал  Федор
Белозерский.
 — 	Истинно  так!  —  согласился  Владимир.
 — 	Вот  оно  как!  —  кивнул  Полоцкий  Холмскому.
 И  Холмский  удивленно  ответил:
 — 	Так  выходит:  надо  идти!  Что  ж  мы,  в  Твери,  роб-
чей  московских,  что  ли?
 Владимир  засмеялся.
 Дмитрий,  снова  опершись  на  ладони,  встал:
 — 	Братие!
 И  все  вслед  за  ним  поднялись.  Стоя  они  выслушали
его  слово:
 — 	Бог  запрещает  переступать  чуждые  пределы.  Спа¬
су  говорю:  беру  на  себя  грех  —  ежели  не  переступлю,
то  они  придут,  аки  змеи  к  гнезду.  На  себя  беру.  Так  и
митрополит  Олексий  нас  поучал.  Но  лесную  заповедь
каждый  знает  —  одного  волка  легче  душить.  Трем  вол¬
кам  легче  задушить  нас.  Стоя  тут,  дадим  им  срок  в
стаю  собраться.  Переступив,  опередим  тех  двоих,  пере¬
душим  поодиночке.  Не  для  того  собрались,  чтоб  смот¬
реть  окаянного  Олега  с  Мамаем,  а  чтоб  уничтожить  их.
И  не  Дон  охранять  пришли,  а  родину,  чтоб  от  плена  и
разоренья  ее  избавить  либо  головы  за  нее  сложить:  чест¬
ная  смерть  лучше  позорной  жизни.  Да  благословит  нас
Спас  во  спасение  наше  —  пойдем  за  Доп!
 342

Все  перекрестились,  но  продолжали  стоять,  медля
расходиться.
 Один  из  отроков  сказал  Дмитрию,  что  дожидаются
от  игумена  Сергия  из  Троицы  гонцы.
 Дмитрий  насторожился.  Что  шлет  Сергий  вослед  по¬
ходу?
 — 	Впусти.
 Мимо  расступившихся  бояр,  в  свет  свечей,  склонив¬
шись,  вступили  два  схимника.  Один  был  широкоплеч  и
сухощав.  Другой  ни  умерщвлением  плоти,  ни  молитва¬
ми  не  мог  одолеть  округлого  дородства  своих  телес.  Чер¬
ные  одежды,  расшитые  белыми  крестами  схимы,  запыли¬
лись.  Одного  из  них  Дмитрий  узнал:  он  неотступно,
словно  охраняя  Сергия,  следовал  всюду  за  своим  игуме¬
ном.  Это  был  брянчанин,  из  боярских  детей,  именем
Александр,  а  до  крещения  —  Пересвет.  Другой  —  брат
его,  тоже  до  монашества  воин,  —  Ослябя.  Об  Ослябье-
вой  силе  и  кротости  Дмитрий  слыхивал  в  Троице.
 Ослябя  вручил  грамоту  от  Сергия.  Дмитрий  быстро
раскрутил  ее.  Еще  не  успев  прочесть  первых  строк,  уви¬
дел  последние:
 «Чтобы  шел  еси,  господине,  на  битву  с  нечести¬
выми...»
 Пересвет  подал  Дмитрию  троицкую  просфору,  Дми¬
трий  поцеловал  засохший  хлебец  и  положил  его  на  сто¬
ле  под  свечами.
 — 	Отец  Сергий  благословляет  пас  идти!  —  сказал
Дмитрий.
 Он  знал,  как  громко  на  Руси  Сергиево  слово.
 Еще  говорили  бояре,  у  коих  в  седине  волос  или  в  гу¬
ще  бороды  укрыты  были  славные  шрамы,  еще  схимники
несмело  продвигались  к  выходу,  а  Брепко  уже  заметил
вошедшего  ратника  и  громко  сказал:
 — 	Княже!  Языка  привели.
 — 	Добро  ж!  —  сказал  Дмитрий,  и  все  пошли  следом
за  ним  к  выходу.
 Изба  опустела.  Лишь  потрескивали  свечи  на  столе,
оплывая,  и  меж  ними  лежал  присланный  Сергием  хле¬
бец.  А  за  дверыо,  где  стояли  дружины,  не  смолкал  го¬
вор,  лязг,  топот,  визг  коней.
 Вдали,  во  тьме,  у  полыхающего  костра  плотно  стес¬
нились  воины.  Они  расступились,  и  Дмитрий  увидел
пленника.
 Пойманный  лежал  на  земле.  Кто-то  подсупул  ему
под  плечи  скомканную  попону.  Кольчугу  с  пего  содрали.
 343

Кожа  была  исцарапана,  —  видно,  когда  сдирали  коль¬
чугу.  На  смуглом  и  грязном  теле  ржавели  пятна  разма¬
занной  и  еще  не  засохшей  крови.  Оттого,  что  в  поясе
пленник  был  гибок  и  тонок,  плечи  его  казались  особен¬
но  круты.  Он  и  на  земле  лежал,  как  змееныш,  изогнув¬
шись.  И  еще  Дмитрий  заметил  пестрые  штаны,  измазан¬
ные  землей  и  навозом,  по  яркие,  из  дорогой  персидской
камки.
 «Не  простой,  видно,  воин!»
 И  только  потом  взглянул  на  лицо  пленника.
 На  Дмитрия,  сощурив  надменные  глаза,  молча  смот¬
рел  широкоскулый,  с  широко  раздвинутыми  глазницами
безусый  мальчик.
 Тютчев  удивился,  узнав  его:  это  был  пятый  мурза,
которого  он  отхлестал  и  отпустил  к  Мамаю.
 — 	Ты  как  попался?  —  спросил  по-татарски  Тютчев.
 — 	Тебя  догонял!  —  гордо  ответил  пленник.
 — 	И  еще  раз  лег!  —  зло  сказал  Тютчев.
 В  дружине  кто-то  ухмыльнулся:
 — 	Еще  от  своего  костра  тепл,  а  уж  пригрелся  у  на¬
шего.
 — 	У  нашего  он  сейчас  перегреется.
 Мурзу  захватила  третья  Дмитриева  стража  —  Петр
Горский  с  товарищами,  когда  во  главе  небольшого  отря¬
да  мурза  мчался  в  сторону  русских  войск.  Горский  до¬
ложил  Дмитрию:
 —•  Скакал  мурза  борзо,  своих  опередил.  Прежде  чем
те  подскакали,  я  его  к  себе  переволок  да  помчал.  Те  за
нами  гнались,  да  тут  на  другой  наш  разъезд  наскочили,
повернули  назад.  А  иные  у  них  посечены.
 Дмитрий  подумал:  «Вот  и  первая  встреча...  Уж  кос¬
нулось  своими  краями  войско  о  войско».
 Дмитрий  спросил  старичка-переводчика,  прежде  дол¬
го  жившего  в  Орде,  уже  отвыкшего  от  родной  речи:
 — 	Чего  выпытали?
 —*  Поведа,  яко  царь  на  Кузьмине  гати:  не  спешит
убо,  но  ожидает  Ольга  и  Ягайлу:  по  триех  же  днех
имать  быти  на  Дону.  И  аз  вопросиша  его  о  силе  Мама¬
еве;  он  же  рече:  многое  множество.
 —*  Говоришь,  как  пишешь!  —  заметил  Дмитрий,  и
переводчик  смолчал,  стыдясь,  что  много  лет  лишь  через
русские  книги  говорил  со  своей  родиной.
 Боброк  спросил  у  Тютчева:
 Выходит  из  его  слов:  Мамай  на  реке  Мече.  При¬
 344

шел  туда  по  Дрыченской  дороге.  А  до  того  по  Мурав-
скому  шляху  шел.  А  Дрычепская  дорога  лежит  промеж
двух  шляхов  —  промеж  Муравского  и  Ногайского.  Надо
понимать,  затем  Мамай  промеж  этих  дорог,  что  Орда
идет  по  обеим.
 — 	Думаешь,  кпяже,  ударить  по  этим  шляхам  по¬
рознь?
 — 	Хорошо  б  так,  да  опасно:  один  шлях  будем  мы
громить,  а  с  другого  нас  обойдут.  Надо  так  стать,  чтоб
обойти  не  могли,  чтоб  не  по  Чингизу  у  них  вышло.
 — 	А  как  спину  уберечь?  Все  равно  охватывать  бу¬
дут.
 «  Ночь  светлая.  Сейчас  съезжу  за  Дон,  прикину.  Не
миновать  нам  на  этом  поле  встречу  держать.
 — 	Войско  каково?  —  спросил  Дмитрий  у  перевод¬
чика.
 — 	Рече:  сборное.  Како  оные  народы  бьются,  про  то
не  ведает.
 — 	Сколько  ж  их?  —  спросил  Дмитрий.
 — 	Рече:  тысячей  триста  да  еще  пятьдесят,  С  его
слов  —  чли.
 — 	Верно  говорит!  удивился  Тютчев.
 — 	Он  сперва  во  лжу  впал,  да  мы  выправили!  —  ска¬
зал  Горский.
 — 	Накормите  его!  —  сказал  Дмитрий.  И,  не  обора¬
чиваясь,  ушел:  не  видел  округлившихся,  как  у  совы,
глаз  пленника,  не  сводившего  своего  взгляда  с  князя,
пока  воины  не  заслонили  ушедшего  Дмитрия.
 Во  тьме  Дмитрию  подвели  коня.  Он  нащупал  холку
и,  грузный,  легко  вскочил  в  высокое  седло.  Не  дожида¬
ясь,  пока  управятся  остальные,  он  направил  коня  к  До¬
ну,  где,  скрытые  тьмой,  стояли  войска.
 Следом  за  ним  скакали  сквозь  мрак  князья,  бояре,
дружина,  двор  княжеский.
 Земля  под  конями  звучала  глухо,  влажная,  мягкая
сентябрьская  земля.
 Над  Доном  полыхали  сторожевые  костры.  С  того  бе¬
рега  долетал  волчий  вой.  Псы,  приставшие  к  войскам,
облаивали  их  отсюда.  Люди  пытались  разглядеть  свер¬
кающие  зрачки  зверей.  Исстари,  вслед  за  татарами,
шли  несметные  стаи  волков  дожирать  остатки,  рыться
в  пепелищах,  раздирать  трупы,  терзать  раненых  и  де¬
тей.
 Волки  выли,  —  значит,  недалек  и  Мамай.  После  мно¬
 345

гих  лет  встало  воинство  перед  воинством,  и  одна  лишь
ночь  разделила  их  тьмой  и  воем.
 Дмитрий  приказал  искать  броды,  а  сам  проехал  че¬
рез  весь  стан  и  встретил  Боброка:  они  уговорились
тайно  перебраться  через  Дон,  самим  осмотреть  на  заре
поле.
 Владимир  Серпуховской  и  двое  его  шуринов  —  Анд¬
рей  Полоцкий  и  Дмитрий  Брянский  стояли  в  стороне,
ожидая  Дмитрия  Московского  и  Дмитрия  Боброка.
 — 	Я  мыслю:  он  тверд,  —  сказал  Владимир,  —  но  и
скрытен.  Боброк  удумал  еще  боле  укрепить  его  муже¬
ство,  поволховать  во  чистом  поле,  послушать  землю.
 — 	Он  тверд!  —  сказал  Андрей.  —  Эту  твердость  в
нем  хранить  надо  —  она  есть  твердость  нашего  союза.
Глядя  на  него,  робкий  стыдится  своей  робости.
 Дмитрий  подъехал  впереди  Боброка.
 Боброк  подскакал,  сопровождаемый  Семеном  Мели¬
ком  и  немногими  воинами.
 — 	Княже:  еще  весть.  Мамай  сведал  о  нашем  стане,
спешит  по  Птани-реке  сюда,  мыслит  воспрепятствовать
нашему  переходу  через  Дон.
 — 	А  поспеет?
 — 	Где  ему!  Завтра  ж  начнем  возиться.  А  ему  рань¬
ше  как  в  два  дни  не  дойти.
 — 	Едем?  —■  спросил  Владимир  Дмитрия.
 Мелик  указал  им  броды,  по  которым  уже  дважды  хо¬
дил  сам.
 Кони  тихо,  вытянув  вперед  морды,  распушив  хвосты
по  воде,  сначала  осторожно  шли,  потом  поплыли.  В  про¬
хладной  черной  донской  воде  отражались  и  струились
звезды.  И  молчаливая,  утекающая  ночная  река  казалась
глубокой,  страшной,  немой.
 Тонкий  месяц  погас  за  грядой  леса.
 Кони  коснулись  дна,  облегченно  выступили  на  берег
и,  фыркая,  стряхнули  с  себя  воду.  Звякали  стремена  и
цепочки;  от  реки  круто  вверх  поднималось  поле,  и  кня¬
зья  впятером  поехали  по  берегу  вверх.
 Чуть  занималась  заря.  За  дальним  лесом  позеленело
небо.  Чуть  порозовело  одинокое  облако.
 Торопя  коней,  они  ехали  по  полю;  густая  трава  по¬
легла  от  тяжелой  росы,  и  роса  уже  начинала  туманиться.
 — 	Дмитрий  Михайлович!  —  сказал  Дмитрий  Бобро-
ку.  —  Послушай  землю:  что  нам  сулит  это  поле?
 Боброк  остановился,  вглядываясь  в  загорающиеся  об¬
 346

лака;  зоркий  его  глаз  приметил  на  востоке  красную,  как
капля  крови,  звезду.
 Боброк  отошел  от  князей  и  лег  в  траву,  прижавшись
ухом  к  земле.
 Долго  он  так  лежал.
 Он  вернулся  молчаливый  и  не  хотел  ничего  сказать.
Но  Дмитрий  настаивал.
 Над  деревьями  поднялась  огромная  воронья  стая  и  с
граем  кинулась  во  тьму,  к  западу.  Боброк  проводил  их
певеселым  взглядом.
 — 	Слышал  я  —  на  востоке  вороний  грай,  и  будто  во¬
ют  татарские  катуни.  А  па  западе  плачут  вдовицы  и  не¬
весты  и  трубы  трубят.
 Он  помолчал,  глядя  па  запад,  где  вершины  лесов  на¬
чали  покрываться  розовым  туманом.
 — 	А  значит  сие,  что  будет  плач  в  татарской  стороне
по  множеству  убиенных.  И  будет  в  Русской  земле  плач,
но  и  победа.  О  ней  и  трубы  трубят.  Надо  биться  нам,  не
жалея  крови,  не  уступая,  и  наши  трубы  вструбят  победу.
Тако  слышалось  мне,  княже.  Так  и  тебе  говорю.
 Они  сошли  с  коней  и  стояли,  немые,  глядя,  как  мед¬
ленно  ползет  полем  туман,  как  просыпаются  птицы.
 Со  стороны  стана  застучали  топоры.
 — 	Что  там?  —  спросил  Дмитрий.
 — 	По  слову  твоему  пехоте  мосты  мостят.  С  рассве¬
том  пойдут  на  эту  сторону,  —  ответил  Боброк.
 Они  объехали  поле,  и  Боброк  часто  отъезжал  в  сто¬
рону,  оглядывал  овраги,  сходил  с  коня  и  заглядывал  в
те  овраги.  Порой,  ощерив  зубы,  там  отбегали  волки.
 — 	Мы  поставим  полки  меж  оврагами,  чтоб  Мамай  не
смог  охватить  нас,  —  предложил  Боброк.
 — 	Есть  у  них  еще  одна  тайна:  в  битве  всегда  силы
свои  держать  свежими.  Наши  все  купно  бьются,  а  та¬
тары  сменно,  наших  тыща,  да  притомившихся,  а  их  сот¬
ня,  да  свежая.  Они  и  побеждают.  Надо  делить  полки,
чтобы  всегда  нашлись  свежие  тысячи!  —  сказал  Дмит¬
рий.
 — 	Сие  выполним,  —  заметил  Боброк  и  обратился  к
Полоцкому  и  Брянскому.  —  Вы,  братцы  Ольгердовичи,
стойте  позади,  держите  Запасный  полк  в  силе.  А  мы
сатаимся  с  Владимиром.  Ударим,  когда  наше  время  сту¬
пит.
 Так  впервые  ложилась  Куликова  трава  под  копыта
ратных  коней.
 347

СОРОК  СЕДЬМАЯ  ГЛАВА
 БИТВА
 С  рассветом  седьмого  сентября  по  свежим  смолистым
мостам  пехота  пошла  в  Задонщину.
 Конница  перешла  реку  в  трех  местах  Татинскими  бро¬
дами,  пониже  устья  Непрядвы.
 К  вечеру  для  всего  Дмитриева  воинства  Русская  зем¬
ля  осталась  позади.
 Воеводы  вели  свои  полки  на  места,  указанные  Бобро¬
вом.  Каждый  ставил  свой  стан  на  то  место,  где  определе¬
но  было  стоять  в  битве.
 Дмитрий  велел,  чтобы  воины  отдали  этот  день  отдыху.
 Обозы  остались  за  Доном,  но  оттуда  переволокли  сю¬
да  все,  что  могло  сгодиться:  котлы,  и  крупу,  и  масло,  и
оружие.  Лишь  шатров  Дмитрий  не  велел  ставить,  будто
втайне  готовился  идти  дальше.  Для  ложек  нашлась
большая  работа.  Воеводы  ходили  между  костров  и  угова¬
ривали:
 — 	Ешьте,  отдыхайте!  Долго  шли,  отдыхайте.  Надо
будет  —  дальше  пойдем.
 И,  пережевывая  кашу,  воины  весело  откликались:
 — 	Пойдем!
 Успели  между  собой  сдружиться:  дорога  людей  сбли¬
жает.  Жалко  было  б  расстаться:  дорога  новая,  погода
вёдрая,  товарищи  разговорчивые.  А  в  ратных  рядах  шли
и  плясуньи,  и  побывалыцики,  и  певцы,  и  скоморохи,  и
попы  с  иконами  впереди  каждого  полка,  —  каждому  уте¬
ха  имелась  по  нраву:  затейнику  —  дуды  да  побасенки,
богобоязненным  —  молитвы  и  ладан.
 Кирилл  не  нашел  Клима.  Где  тут  искать,  когда  боль¬
ше  двух  сот  тысячей  пришло  сюда  с  Дмитрием.  И  все
подходили  —  сотнями,  тысячами,  окольчуженные  и  без¬
оружные,  молодые  и  старые,  с  севера  и  с  востока.
 Кириллову  ватагу  поместили  к  Ольгердовичам  в  За¬
пасный  полк.  Они  стояли  ближе  всех  к  Дону,  оборотись
к  нему  левым  плечом.  А  за  их  спиной  впадала  в  Дон
Непрядва.  Слева,  ближе  к  Дону,  в  густом  лесу  таил¬
ся  Засадный  полк  Владимира  Серпуховского  и  Дмитрия
Боброка.
 Кирилл  недобро  смотрел  туда:  в  случае  беды  засадни-
кам  до  Татинских  бродов  рукой  подать,  первыми  на  тот
берег  перескочат!  Но  впереди  Кирилла,  растянувшись
версты  на  четыре,  густо  стояли  передовые  полки.  Впереди
 348

всех  —  пеший  Сторожевой  князей  Друцких,  князей  Та-
русских,  князя  Оболенского.  Воеводами  в  нем  были  Ми-
хайла  Челядин  и  царевич  Андрей  Серкиз.
 В  том  Сторожевом  полку  увидел  Кирилл  двух  схим¬
ников,  и  в  одном  из  них  он  узнал  того  рослого  Александ¬
ра,  что  некогда  в  Троице  помог  ему  воинскую  пряжку  на
коне  расстегнуть.
 Сам  не  знал  отчего,  но  не  любо  было  Кириллу  вспо¬
минать  ту  встречу,  словно  была  в  ней  тяжесть,  непо¬
сильная  его  плечам.  И  когда  удивленно  на  нем  остано¬
вился  взгляд  Александра,  суровый  и  будто  безучастный
к  человеческой  скорби,  ко  всему,  что  проходит,  и  ко
всему,  что  придет,  Кирилл  потупился  и  замешался  среди
людей.
 Прямо  перед  полком  Кирилла,  позади  Сторожевого,
поставили  Большой  полк  великого  князя  во  главе  с  кня¬
зем  Иваном  Смоленским,  а  воеводами  при  нем  —  Ти¬
мофей  Вельяминов,  Иван  Квашня,  Михайло  Ондреич
Бренко  и  славные  богатыри  —  Дмитрий  Минин  и  Аким
Шуба.
 Справа,  прислонившись  к  оврагам  реки  Дубяка,  стал
полк  Правой  руки,  а  в  нем  —  князья  Андрей  Ростовский
и  Андрей  Стародубский  с  воеводой  Грунком.
 Слева  стоял  полк  Левой  руки,  а  в  нем  князья  —  Фе¬
дор  да  Иван  Белозерские,  Федор  Ярославский,  Федор
Моложский,  а  воеводой  при  них  —  боярин  Лев  Морозов,
по  прозванью  Мозырь.
 У  Кирилла  в  Запасном  полку  готовились  к  битве  ли¬
товские  князья  Андрей  и  Дмитрий  да  Брянский  Роман,
а  воеводой  их  —  Микула  Вельяминов,  свояк  великого
князя.
 У  Микулы  и  числился  Гриша  Капустин,  сюда  и  Ки¬
рилл  пришел  со  своими.
 Сидя  у  костра,  каждый  норовил  угостить  и  тронуть
Топтыгу,  и  медведь  поплясывал  между  котлов  под  Тимо¬
шину  дудочку.  Для  смеха  его  опоясали  мечом,  но  меч
оказался  короток.  Надели  шелом,  но  шелом  оказался
тесен.
 Той  порой  ехал  среди  котлов  Микула  Васильевич,  уви¬
дел  вооруженного  зверя  и  строго  закричал:
 — 	Чего  это?
 Воины  растерялись,  дудочка,  взвизгнув,  смолкла,  а
Тимоша  оробел  до  полной  немощи.
 — 	Чего  это,  спрашиваю!  —  кричал  Микула.  —  Тако¬
го  богатыря  нетто  так  снаряжают?  Где  его  поводырь?
 349

Пущай  немедля  к  оружейнику  идет  и  сбрую  по  росту  по¬
лучит.  Назад  поеду,  гляну  —  чтоб  было  сделано!
 И,  стегнув  жеребца,  ускакал  к  Дмитрию.
 Много  охотников  нашлось  провожать  Топтыгу  к  ору¬
жейнику.  Но  Тимоша  этой  чести  никому  не  уступил,  сам
новел.  Строго  потребовал:
 — 	Мне  воевода  велел  немедля  медведя  богатырем  сна¬
рядить!  Пошевеливай  запасами,  ищи  по  росту.
 И  оружейник,  косясь  на  лесную  громадину,  торопли¬
во  нашарил  из-под  кольчуг  кольчужину,  из-под  шело¬
мов  —  шеломище.
 — 	У  нашего  Дмитрия  всякое  оружие.  На  любой  рост
п  возраст.  Бедные  мы,  что  ль?  Это  вон  Рязанский  своих,
сказывают,  вывел  в  лаптях  да  в  опорках.  Сраму  боится,
потому  и  к  Мамаю  идти  не  смеет!
 — 	Кто  те  говорил?
 — 	Наши  дозорные.
 Топтыге  натянули  кольчугу  и  насадили  на  голову  и
затянули  ремнями  обширный,  увенчанный  красными
перьями  шелом.
 — 	Не  свалится!
 Микула  Васильевич,  едучи  назад,  приказал  Тимоше:
 — 	Сходи  к  великому.  Он  любопытствовал  об  медведе,
как  я  ему  рассказывал.
 — 	Сейчас!  —  обрадованно  согласился  Тимоша.
 Но  едва  Вельяминов  отъехал,  подбежал  к  Кириллу:
 — 	Атаман,  батюшка!  Как  же  быть?  Ведь  он  меня
схватить  прикажет!  Ведь  он  же  меня  розыску  отдал!
 — 	Кто  ж  схватит  воина?  Одурел,  что  ль?
 -—  Ничего?
 — 	Иди,  не  бойсь.
 Кирилл  смотрел  им  вслед.  Воины  хохотали,  глядя,
как  шествует,  чуть  наклоняя  на  сторону  острие  шелома,
медведь.
 Боброк,  расставляя  полки,  на  полном  скаку  оса¬
дил  своего  аргамака,  чтобы  поглядеть  на  вооруженного
медведя.  Засмеялся  и  кинул  из  кармана  Топтыге  пряник.
 Расставляя  полки,  Боброк  опять  норовил,  чтобы  стоя¬
ли  они,  как  орел,  раскинувший  крылья,  и  чтоб  те  крылья
плотно  упирались  в  непролазные  овраги  куликовских  род¬
никовых  рек.
 Дмитрий  сидел  на  земле  рядом  с  Владимиром  и  Брен¬
ном,  когда  увидел  медведя.
 — 	Э,  Тимоша!  —  крикнул  он,  —  Обрядил-таки  своего
Топтыгу?
 23  Живая  вода  Непрядвы
 353

Тимоша  задрожал  коленями.
 — 	Ты  чего  ж,  Топтыгушка,  на  мой  двор  перестал  хо¬
дить?
 Бренко,  строго  глядя  на  поводыря,  объяснил  Дми¬
трию.
 — 	Я  виноват  —  у  поводыря  при  мне  голос  сипнет.
 — 	Али  виноват  в  чем?
 — 	Душегуб.
 Дмитрий  помолчал  и,  раздумывая  о  чем-то,  тихо
сказал:
 — 	О  том  позабудем  тут.
 И  Тимоша  кинулся  в  ноги  Дмитрию,  а  Дмитрий  не¬
терпеливо  велел:
 — 	Ты  сперва  попляши  да  на  дуде  сыграй.  День-то
вон  какой...
 И  вдруг  задумался:
 — 	Не  надо.
 Когда  Тимоша  пресек  начавшуюся  было  песнь,  держа
у  губ  соломенную  дудку,  Дмитрий  махнул  ему:
 — 	Иди  играй  по  рати.  Весели.  А  мне  надо  пост  блю¬
сти:  завтра  рождество  богородицы.
 Владимир  понял,  что  князь  вдруг  затосковал  о  вои¬
нах,  которые,  может,  последний  раз  послушают  дуду,  по¬
радуются  и  падут,  и  уж  никогда  больше  не  улыбнутся.
Но  скорбь  свою  Дмитрий  таил,  чтобы  воины  не  печало-
вались,  были  б  спокойны  и  сыты.
 Бренко  придвинулся  к  Дмитрию:
 — 	Княже!  Спросить  хочу.
 — 	Об  чем?
 — 	Добро  ль  будет,  князь  Боброк  впереди  дружин  пе¬
шую  рать  ставит?  Ведь  они  пахари,  смерды,  биться  не  го¬
разды;  падут,  как  снопы.
 — 	Жалеешь,  что  ль?
 — 	А  какая  польза,  коли  падут?
 Дмитрий  нахмурился:
 — 	А  какая  нам  польза,  ежели  дружины  падут,  а  эти
останутся?  Нам  —  только  бы  дружины  устояли,  а  паха¬
рей  завсегда  найдем.
 В  это  время  перед  князем  остановился  древний,  весь
белый,  как  написанный  суздальским  изографом,  старец
с  длинным  пастушеским  посохом.
 — 	Бодрствуешь,  государь?
 — 	Здравствуй,  отче  Иване.  Откуда  ты  тут?
 — 	А  иде  ж  мне  быть?  Строгость  здесь  блюду,  к  битве
готовлюсь.
 354

— 	Чем  биться  будешь?  Чего  ж  оружия  не  взял,
отче?
 — 	Сулицу  брал  —  тяжела.  Меч  —  тяжел.  Зачем  та¬
кое  оружие  запас?  Одни  богатыри  с  тобой,  что  ли?  Преж¬
де  легким  оружием  бились!
 Дмитрий  не  сказал,  чго  не  оружье  отяжелело,  а  ис¬
сякла  сила  в  древних  руках  старца.
 Иван  подошел  ближе,  брови  нависали  на  его  глаза,
он  запрокинул  голову,  чтобы  разглядеть  Дмитрия,  и  так
значителен  был  и  строг  его  взгляд,  что  Дмитрий  встал,  а
следом  встали  и  Владимир  с  Бренком.  И,  стоя  на  холме,
над  поворотом  Непрядвы,  перед  лицом  всей  своей  силы,
Дмитрий  услышал:
 — 	Зачем  костры  ночью  жжешь?  Надо  б  помене  огня,
да  побольше  застав,  да  сторожей,  да  дозоров  разослать.
Темна  ночь,  но  волчий  глаз  зорок,  и  волчьего  глаза  эорче
зрак  врага  —  он  сквозь  ставень  видит  во  полуночи,  он
издалека  и  безотступно  следит  во  полудни.  Ослабеешь,
оступишься,  неосторожно  отворотишься  —  и  он  тут!
И  тщетно  тогда  будешь  каяться.  Чтоб  поздно  не  каяться,
рано  стерегись!
 И  погрозил  пальцем.
 И  вдруг  со  слезами  в  голосе  подошел,  протягивая
руки.
 — 	Государь,  сыне  мой,  княж  Иваныч!  Берегись!  Ты
падешь,  каждый  усумнится  в  победе.  Стой,  не  падая!
 — 	Как  же  я  смогу,  отче,  сказать  воинам:  «Братья,
умрем  за  родину!»,  а  сам  останусь  позади  стоять?  Кто  ж
вперед  кинется?
 — 	Прежние  князья  так  не  делали.  Не  их  было  дело
биться!
 — 	Потому  и  биты  бывали!
 — 	Стой  крепче,  Митя!
 Дмитрий  обнял  его:  в  этом  отжившем  теле  бессмерт¬
ным  огнем  горела  одна  страсть  —  победа  над  Ордой.
И  эта  страсть  шла  впереди  старика,  а  он  лишь  влачился
за  нею  следом.
 Старик  пизко,  до  земли,  поклонился  и  пошел.  Дмит¬
рий,  не  помнивший  отцовской  ласки,  давно  забывший  от¬
цовский  голос,  смотрел,  еле  сдерживая  слезы,  ему  вслед,
словно  это  приходил  к  нему  отец  —  великий  князь  Иван
или  дед  —  великий  князь  Иван,  а  не  Иван-пастух.
 И  в  сердце  Дмитрия,  как  вещая  птица  Сирин,
тихо  запела  печаль.  Эта  печаль  цела  в  пем  и  тогда,  когда
 23*
 355

он  поехал  к  войскам  и  когда  вернулся  сюда,  под  бе¬
резы.
 Восьмого  сентября  утром,  на  заре,  поплыл  густой  бе¬
лый  туман.  Но  боевые  трубы  загремели  в  тумане,  и  ка¬
залось,  весь  мир  вторит  им.
 Туман  вскоре  всплыл,  а  трубы  ревели.
 Войска  поднялись,  вздыбились  копья,  как  густой  лес.
Восходящее  солнце  озарило  шеломы,  и  шеломы  над  лата¬
ми,  оперенные  красными,  шафранными  и  розовыми  перь¬
ями,  заполыхали,  как  заря  над  голубым  озером.
 Западный  ветер  колыхнул  поднятые  знамена.  И  перья
сверкнули,  как  огненные  струи.
 И  Дмитрий  поехал  к  полкам  и,  ободряя  их,  говорил:
 — 	Братья,  двинемся  вкупе.  Вместе  победим  либо  па¬
дем  вместе!
 Он  говорил,  а  птица  Сирин  пела  и  пела  в  нем.  Он  со¬
звал  князей  и  воевод,  и,  когда  они  собрались  перед
ним,  он  посмотрел  на  их  седые  бороды  —  многие  годи¬
лись  бы  ему  в  отцы,  а  иные  —  ив  деды,  много  походов
они  совершили  с  ним.  И  теперь  он  ведет  их,  может  быть,
на  смерть.
 Он  стоял  в  полном  своем  великокняжеском  наряде,
алая  мантия  покрывала  его  кольчугу  и  стальной  визан¬
тийский  нагрудник.  Он  кутался  в  ее  тяжелые  теплые
складки.
 А  птица  Сирин  пела,  и  он  сказал:
 — 	Вы  знаете,  каков  мой  обычай  и  нрав.  Родился  я
перед  вами,  при  вас  возрос,  с  вами  княжил,  с  вамп
ходил  в  походы.  Врагам  был  страшен,  родину  укре¬
пил.  Вам  и  честь  и  любовь  оказывал.  Под  вами  города
держал  и  большие  волости.  Детей  ваших  любил,  никому
зла  не  искал,  никого  не  ограбил,  не  укорил,  не  обесче¬
стил.  Веселился  с  вами,  с  вами  и  горевал.  Ныне  ждет  нас
испытание  паче  прежних.  Кто  из  нас  жив  будет,  блюди¬
те  родину.  Кто  падет,  о  вдовах  и  о  сиротах  не  печалуй-
тесь,  —  живые  из  нас  опекут  их.  А  я,  коли  паду,  пору¬
чаю  вам  блюсти  свечу  великого  нашего  дела  —  крепле¬
ние  Руси.  Храните  той  свечи  пламень...  Не  бойтесь
смерти,  бойтесь  поражения  —  оно  и  смерть  нам  несет
и  бесславие.
 Он  со  всеми  простился,  а  когда  остались  только  близ¬
кие,  подозвал  Бренка:
 — 	Вместе  с  тобой  мы  росли.  Ты  как  родной  жил  при
моей  матери.  Теперь  надень  мои  одежды  и  стань  под  мо¬
им  знаменем.
 356

Бренко,  побледнев,  снял  свои  доспехи  и  надел  доспехи
иеликого  князя,  надел  его  алую  мантию,  надел  его  высо¬
кий  шелом.  Они  трижды  поцеловались.  И,  не  оборачива¬
ясь,  Брепко  сел  на  белого  Дмитриева  коня  и  поехал  под
большое  черное  знамя,  на  котором  вышит  был  золотом
образ  Спаса.
 Дмитрию  же  принесли  крепкое  простое  вооруженье.
В  белой  рубахе,  в  белых  холщовых  штанах,  он  ничем  не
отличался  от  простых  воинов.
 — 	Что  ты  делаешь?  —  укорил  его  Микула  Велья¬
минов.
 — 	Буду  со  всеми  биться.  Так  решил,  так  и  сделаю.
 — 	Если  ты  падешь,  что  с  войском  будет?
 — 	Так  я  никогда  не  паду,  доколе  есть  войско!  —  от¬
ветил  Дмитрий.
 Ему  подвели  резвого  коня,  на  котором  любил  на  охо¬
ту  ездить.
 И  поехал,  и  стал  впереди  войска  в  Сторожевом  полку.
И  воины,  следившие  за  ним,  вскоре  потеряли  его  среди
воинов.  То  там,  казалось  им,  мелькнул  его  шлем,  то  в
ином  месте.  Каждый  воин  мог  оказаться  Дмитрием  —
так  еще  до  битвы  он  стал  бессмертным;  доколе  хоть  один
воин  из  двухсот  тысяч  устоит  на  ногах,  дотоле  не  падет
и  Дмитрий:  даже  последний  из  бьющихся  мог  оказаться
князем.
 И  тогда  вновь  заревели  трубы,  и  великий  орел,  упира¬
ясь  в  овраги  развернутыми  крыльями,  неторопливо  по¬
шел  вперед.
 Рев  русских  труб  застал  татар  за  котлами.  Опрокиды¬
вая  их,  давясь  непрожеванными  кусками,  они  кинулись
на  Мамаев  зов.
 В  полдень  впереди,  на  вершине  холмов,  русские  уви¬
дели  несметную  силу  Золотой  Орды.
 Первой,  растянувшись  версты  на  три,  шла  черная
генуэзская  пехота;  фряги,  смельчаки  Европы,  ученики  ад¬
риатических  командоров,  двинулись,  уверенные  в  себе.
 Вооруженные  короткими  мечами,  выдвинув  вперед
тесно  сомкнутые  черные  щиты,  фряги  шли  сплошным
грозовым  валом,  подпирая  положенные  на  их  плечи  длин¬
ные  копья  второго  ряда.  Синие  перья  развевались  на  их
шишаках.  Края  пехоты  держались  на  конных  татарских
тысячах.  Сзади,  сдерживая  лошадей,  молчали  под  лохма¬
тыми  черными  шапками  безжалостные  косоги,  а  через
гребни  холмов  переходили  и  надвигались  густые,  черные,
молчаливые  новые  орды.
 357

Мамай  отделился  от  войск  и  в  сопровождении  Берна-
бы,  Тюлюбека  и  старейших  мурз  въехал  на  Красный
холм,  откуда  раскрывалось  все  Куликово  поле.
 Русские  трубы  смолкли.
 Русские  красные  щиты  поднялись.
 Молча  враги  продолжали  сближаться.
 Едва  не  касаясь  копьями  о  копья,  остановились:  не
было  дано  знака  к  началу  битвы  —  сперва  следовало  рас¬
смотреть  врага,  обменяться  первыми  ударами.
 Генуэзские  ряды  разомкнулись,  и  из  косожской  кон¬
ницы  на  резвом  вороном  жеребце  вырвался  печенег  Челу-
бей  и,  обернувшись  к  русским,  понесся  вдоль  смолкших
ордынских  рядов.
 Так  велик  был  его  рост,  что,  стоило  ему  вытянуть  но¬
ги,  и  конь  мог  проскочить  между  его  ног.  Стоило  размах¬
нуть  ему  руки,  и  левой  рукой  он  коснулся  бы  русских
щитов,  а  правой  —  татарских.
 Черные  губы  его  поднялись  над  крашеной,  красной
бородой,  яркие  зубы  дерзко  ощерились.  Тяжелые  оплечья
скрипнули:  он  легко,  как  былинку,  поднял  над  собой  тяж¬
кое  копье  и  крикнул:
 — 	Ау  ну!  Кто  смел?  Смерды,  лапти,  солома!
 Многим  не  терпелось  кинуться  на  него  в  бой,  но  каж¬
дый  видел,  сколь  силен  и  свиреп  этот  враг.  Много  жиз¬
ней  покончит  он,  если  дорвется  до  боя,  и  богатыри  выжи¬
дали,  прежде  чем  принять  вызов:  надо  было  в  поединке
непременно  свалить  врага  —  в  том  честь  всего  русского
войска.
 Тогда  к  Дмитрию  пробрался  троицкий  инок  Алек¬
сандр  Пересвет:
 — 	Отец  наш  игумен  Сергий  благословил  мя  в  сию
битву  нетленным  оружием  —  крестом  и  схимой.  Дозволь,
господне,  испытать  ту  силу  над  нехристем.
 — 	Бог  тебе  щит!  —  ответил  Дмитрий.
 И,  раздвигая  передовую  цепь,  Пересвет  выскакал  в  уз¬
кую  щель  меж  воинствами.
 Он  погнал  коня  вдоль  русских  рядов  в  другую  сторо¬
ну  поля.  Он  мчался  с  копьем  в  руке,  и  черная  схима,
расшитая  белыми  крестами,  развевалась  позади  воина.
А  под  схимой  не  было  ни  панциря,  ни  кольчуги  —  грудь
его  была  открыта,  и  о  грудь  его  бился  тяжелый  железный
крест.
 Оба  одновременно  повернули  коней,  и,  упершись  в
протянутые  вперед  копья,  с  разных  концов  поля  мчась
 358

между  рядами  войск,  они  сблизились  и  ринулись  друг  на
друга.
 Копье  Пересвета  с  размаху  ударило  в  Челубеев  жи¬
вот,  и  тут  же  копье  Челубея  пробило  грудь  Пересвета.
 Кони  присели  от  удара.
 Мгновение  спустя,  распустив  гриву,  Челубеев  жеребец
поскакал  прочь,  волоча  застрявшего  в  стремени  мертвого
всадника.
 Пересвет  удержался  в  седле.  Его  конь  заржал,  обер¬
нувшись  к  своим,  и  примчал  всадника:  обняв  конскую
шею,  мертвый  инок  вернулся  к  своему  полку.
 Под  великокняжеским  знаменем  взревела,  как  бык,
боевая  труба.  И  тысячи  глоток  взревели,  выкрикнув  пер¬
вый  вопль  битвы,  и  щиты  ударились  о  щиты,  и  копья  за¬
трещали  о  копья,  и  яростный  гул  брани,  ржанья,  лязга  и
топота  колыхнул  небо  над  головами  и  землю  под  ногами
бойцов.
 Мамаева  пехота  ударила  в  середину  Сторожевого  пол¬
ка,  где  бился  Дмитрий.  Привычной  рукой  он  отбил
первые  удары,  заметил  в  генуэзских  рядах  щель  и  вон¬
зился  в  нее.  Вокруг  сгрудилась  неистовая  упорная
схватка.
 Живые  вскакивали  на  тела  раненых,  но,  оступившись
либо  получив  рану,  падали  сами.  Не  вставал  никто:  на
упавшего  кидались  десятки  живых.
 Татары  упорствовали,  русские  держались.  Вскоре  это
место  стало  столь  тесно,  что  коням  негде  было  ступить
из-за  мертвых  тел.  Обезглавленные  стояли  рядом  с  бью¬
щимися:  некуда  было  падать;  пехота  задыхалась  от  тес¬
ноты,  толчеи,  от  конницы.
 Щиты  трещали  и  раскалывались,  как  скорлупа,  от
ударов.  Давно  в  генуэзских  руках  замелькали  щиты  рус¬
ских,  а  в  русских  руках  генуэзские  мечи.  Давно  конница
билась  с  конницей.  Давно  Сторожевой  полк  лег  над  тру¬
пами  генуэзской  пехоты  и  Большой  великокняжеский
полк  бился  на  их  телах.
 Кирилл,  Тимоша  и  Гриша  рубились  рядом.
 Трое  яссов  подскакали,  привлеченные  сверкающими
доспехами  Кирилла.  Но  татарская  либо  арабская  сталь
его  коконтаря  выдержала  резвый  удар  кривой  ясской  саб¬
ли.  С  разбегу  ясс  проскакал,  а  Гриша  подоспел  схватить¬
ся  со  вторым;  Кирилл  рухнул  на  третьего,  оглушил  его,
не  дал  выпрямиться  и  пробил  его  шею.  Опустив  руки,  ясс
сполз  с  седла.
 Кирилл  не  поспел,  когда  первый  ясс  обернулся  и  уда¬
 359

рил  копьем  в  Гришино  плечо.  Гриша  шатнулся,  а  Кирилл
кинулся  сбоку,  сшиб  ясса  с  седла  и,  подмяв,  задавил.
 Гриша  переложил  меч  из  правой  руки  в  левую  и  уже
без  щита  продолжал  биться.
 Новые  и  новые  орды  втекали  в  битву,  но  русские  сто¬
яли  тесно  и  твердо,  и  татарам  негде  было  развернуть  ни
охвата,  пи  натиска.  Сжатый  оврагами,  Мамай  мог  ввести
в  бой  лишь  столько  войск,  сколько  русские  могли  отра¬
зить.
 Тогда  хан  решил  сломить  Дмитрия  ударом  отборных
запасных  сил.  С  Красного  холма  в  битву  кинулся  Тюлю-
бек  и  со  своими  тысячами  прорвался  к  черному  Дмитри¬
еву  стягу.
 Дмитрий  заметил,  что  тяжесть  битвы  сдвинулась  ту¬
да.  Он  тоже  туда  рвапулся.  Пробиваясь,  Дмитрий  видел,
как  Бренко,  стесненный  великокняжеским  одеянием,  тя¬
жело  бьется  с  ловким  татарским  ханом.  Дмитрий  отбил
вставших  на  его  пути  татар,  но  на  мгновенье  закрыл  гла¬
за:  клинок  Тюлюбека  рассек  Бренково  чело.  Черное  рус¬
ское  знамя  упало  на  тела  павших.
 Тотчас  Дмитрий  встал  перед  Тюлюбеком.
 Он  увидел  радостное,  сверкающее  лицо  молодого  ор¬
дынца:  Тюлюбек  рад  был,  возомнив,  что  убил  Дмитрия!
 И  тогда  —  редким  ударом  меча  Дмитрий  снес  с  Тюлю-
бековой  головы  шлем.
 В  следующее  мгновение  Тюлюбеков  клинок  ударил
по  Дмитриевой  руке,  но  скользнул  по  стальному  об¬
ручью.
 Их  кони  ударились  грудь  в  грудь  и  схватились  грыз¬
ться.
 Соскользнувшим  клинком  Тюлюбек  не  успел  взмах¬
нуть:  меч  Дмитрия  сразил  Тюлюбека.
 Три  часа  русские  громоздили  тела  на  тела,  перемеши¬
вая  раненых  и  убитых,  чужих  и  своих.
 Московская  рать  Большого  полка,  стиснутая  с  двух
сторон  одновременным  налетом  косожской  конницы,  усто¬
яла.  Татары,  удивленные  русским  упорством,  откатились
и  всей  тяжестью  навалились  на  полк  Левой  руки.
 Заслон  из  богатырей  был  смят  татарами,  и  вся  сво¬
бодная  сила  Орды  хлынула  в  это  место.  Первым  пал  вы¬
рвавшийся  вперед  воевода  Лев  Морозов.
 Полк  Левой  руки,  яростно  отбиваясь,  попятился.  Оль-
гердовичи  кинули  туда  Запасный  полк,  но  золотоордып-
ская  конница,  ведомая  в  бой  Таш-беком,  перехватила  и
задержала  Ольгердовичей.
 360

Полк  Левой  руки,  растеряв  своих  воевод,  не  получив
помоги  от  Запасного,  побежал  к  Непрядве.
 Татары,  отвернувшись  от  Дона,  врезались  между  За¬
пасным  и  полком  Левой  руки,  пробиваясь  на  правое  кры¬
ло,  вклиниваясь  между  правым  и  Запасным  полком,  что¬
бы  разомкнуть  их,  ворваться  в  щель  меж  ними  и  давить
их  порознь.
 Федор  и  Иван  Белозерские,  Федор  и  Мстислав  Тарус-
ские,  воевода  Микула  Вельяминов  и  Андрей  Серкиз  под¬
няли  Дмитриево  черное  знамя  и  кинулись  вперед,  чтобы
соединить  разорванные  рати  Большого  полка  и  закрыть
прорыв.
 Туда  Мамай  послал  последние  из  свежих  татарских
войск  —  конные  хазарские  турки  на  разъяренных  засто¬
явшихся  лошадях  выскакали  в  это  место.  Оба  Белозер¬
ских,  оба  Тарусских,  воевода  Микула  Васильевич,  Андрей
Серкиз,  Акинф  Шуба,  сотня  других  воинов  пали.  Боль¬
шой  полк  потерял  связь  с  полком  Правой  руки,  и  часть
его  побежала  к  реке.  Бегущие  воины  вовлекли  в  свой  по¬
ток  и  Дмитрия.
 Брошенное  чьей-то  рукой  копье  воткнулось  в  шею
Дмитриева  коня.  Дмитрий  соскочил  с  седла  и,  вырвав  из
коня  копье,  пеший  кинулся  на  проносящихся  мимо  тоур-
менских  всадников.  Нежданным  ударом  копья  он  ссадил
одного  из  них,  ухватил  узду  и  прыгнул  в  еще  теплое  сед¬
ло  тоурмеиа.
 Мельком  он  увидел  идущего  полем  старца  Ивана.  Дер¬
жа  над  головой  посох,  как  копье,  он  вел  за  собой  навстре¬
чу  татарам  какую-то  пешую  рать  и  что-то  кричал.  Вокруг
него  падали  и  умирали,  а  он  шел,  древний,  бессмертный,
как  народная  обида.
 Поворотив  коня,  Дмитрий  принял  удары  напавших  на
него  троих  тоурменов.  Его  спасла  быстрота,  с  какой  они
мчались.  Сабли  их  дважды  ударили  по  его  доспехам  —
по  кованому  оплечью  и  по  шелому,  но  добрая
сталь  выдержала,  а  воинам  не  удалось  сдержать  разъ¬
яренных  коней,  и  они  пронеслись  столь  далеко,  что  уже
не  вернулись.
 Видя  развал  Большого  полка,  Дмитрий  поскакал  к  ле¬
су,  чтоб  стать  во  главе  Засадных  сил.  Но  семеро  татар
пересекли  ему  дорогу.  В  это  время  Дмитрия  увидел  Ки¬
рилл.  Вместе  с  Тимошей  и  раненым  Гришей  он  помчал¬
ся  к  великому  князю.  Четверо  уже  схватились  с  Дмитри¬
ем,  трое^  остановились  в  стороне;  Кирилл  разглядел,  как
Дмитрий,  круто  поворотив  коня,  сбил  одного  из  всадни¬
 £61

ков,  но  тогда  трое  со  стороны  ринулись  на  подмогу  к  бью¬
щимся.
 Кирилл  с  товарищами  обрушился  на  них  и  остановил.
Гриша  одной  рукой  не  смог  долго  противиться,  и  вскоре
татарское  копье  свалило  его  замертво.  Татарин,  раненный
перед  тем  Гришей,  обрушился  на  Тимошу.  И  над  головой
Кирилла  сверкнуло  чье-то  внезапное  копье.  Тимоша  успел
перехватить  этот  удар,  и  Кирилл,  проскочив  под  копья¬
ми,  обернулся,  ударил  в  татарскую  спину.  Тотчас  же  две
сабли  ударили  по  Тимоше  и  по  Кириллу.  Кирилл  выпра¬
вился,  а  Тимоша  выронил  меч,  свалился  с  седла  па  чет¬
вереньки  и  тихо,  словно  хотел  поцеловать  землю,  прижал
к  ней  лицо.  Но  татарин  в  ужасе  осадил  коня:  громадный
медведь,  весь  окольчуженный,  в  сбитом  на  ухо  шеломе,
взревев,  прыгнул  на  конский  круп  и,  как  яблоко,  разло¬
мил  татарина.  Татарин  упал,  а  обезумевший  степной  конь,
задыхаясь  под  непривычной  тяжестью,  исцарапанный
когтями  перепуганного  медведя,  понес  зверя  назад,  к
своему  стану,  прямо  на  Красный  холм.
 Дмитрий,  вертя  конем,  долго  отбивался  от  троих  та¬
тар.  Сталь  его  доспехов  гнулась,  рвалась,  но  он  отражал
удары  и  нападал  сам.  Наконец  голова  закружилась  и  ве¬
ликий  князь  приник  к  шее  коня,  еще  сжимая  коленями
потные  конские  ребра.  Перепрыгивая  преграду,  конь  ски¬
нул  его.  Какое-то  дерево  мелькнуло  перед  Дмитрием  зе¬
леной  вершиной.
 Он  схватил  эту  вершину,  ветка  склонилась,  и,  охватив
белый  и  скользкий  ствол,  Дмитрий  провалился  в  зеленую
гибкую  бездну.
 Три  часа  Засадный  полк  таился  в  лесу  за  речкой
Смолкой.
 Три  часа,  содрогаясь  от  ярости  и  обиды,  дозоры  сле¬
дили  за  великим  побоищем.
 На  ветвях  высоких  деревьев  таились  дозорные,  и  Вла¬
димир  Серпуховской,  стоя  на  коне  под  теми  деревьями,
кричал:
 — 	А  теперь  что?
 — 	На  Большой  пошли.
 — 	Ну?
 — 	Бьются.
 — 	Ну?
 — 	Ой,  батюшки!
 — 	Что  там?
 — 	Ой,  батюшки!
 Серпуховской  бил  плетью  коня,  но,  едва  конь  поры¬
 362

вался  вперед,  князь  его  осаживал  или  крутил  округ  де¬
рева.
 С  задранными  вверх  головами  следили  за  дозорными
все  сорок  тысяч,  запрятанных  в  этот  лес.  Ольшняк  и  ку¬
старники  в  овраге  над  Смолкой  закрывали  битву,  и  лишь
рев  ее  долетал,  то  затихая,  то  разгораясь,  как  зарево
большого  пожара.
 Молча,  не  спрашивая,  лишь  чутко  слушая  дальний
зловещий  гул,  не  на  коне,  а  на  земле  сидя,  ждал  своего
часа  князь  Дмитрий  Боброк.  Вся  его  жизнь  была  отдана
Дмитрию:  он  ходил  и  разгромил  Тверь,  Литву,  Нижний,
Рязань.  Если  падет  Дмитрий,  Боброк  падет  тоже  —  но
останется  никого,  кого  он  не  обидел  бы  ради  Москвы.
Участь  Руси  решалась,  и  решение  ее  участи  зависело  от
свежих  сил:  выйти  вовремя.  Но  как  узнать  это  время?
 — 	Наши  побегли!  —  выл  сверху  дозор.  —  Наши  по-
бегли  к  Непрядве.  Татары  наших  бьют.
 — 	Пора!  —  кричал  Владимир.
 Но  Боброк  ждал.
 — 	Чего  ж  ты?
 — 	Рано.
 — 	Чего  рано?  Чего  ждать-то?
 — 	Рано.
 — 	Я  велю  выходить!
 — 	Рано.
 — 	Да  гонят  же  наших!
 — 	Погоди.  Сядь.  Слушай!
 — 	Ну?
 — 	Громко  кричат  —  татары?
 — 	То-то,  что  татары  кричат  громче.
 — 	Вот  и  погоди.  Они  еще  близко.
 Дозор  кричал:
 — 	Татары  заворачивают  наших  от  Дона  к  Непрядве.
 — 	Куда?
 — 	На  Непрядву  повернули.  Левый  полк  гнут.
 — 	Согнули?
 — 	Согнули!
 — 	Отвернулись  от  нас?
 Татарские  голоса  стали  глуше.
 Боброк  встал.  Сердце  колотилось;  сжал  кулак  и  спо¬
койно  пошел  к  коню.
 Все  смотрели  уже  не  вверх,  а  на  Боброка.
 — 	Слазь!  —  крикнул  дозорам.
 Неторопливо  вдел  ногу  в  стремя,  сел,  неторопливо  на¬
 363

дел  зеленые  рукавицы.  Кивнул  в  сторону  битвы  головой,
рванул  узду  и  уже  на  ходу  крикнул:
 —  Пора!
 Застоявшиеся  кони,  заждавшиеся  воины  единым
рывком  перемахнули  Смолку  и,  обдирая  сучьями  кожу,
вырвались  в  открытое  поле.
 Татары,  увлеченные  погоней,  распались  на  многие  от¬
ряды  и  теперь,  обернув  к  Смолке  спины,  бились  с  рассе¬
янными  частями  русских  полков.
 Мамай,  глядя  с  холма  па  битву,  увидел  —  войска  его,
теснившие  русских  к  Непрядве,  остановились,  смешались
и  в  наступившей  вдруг  тишине  —  поверпули  обратно.
 Удивленный  хан  обернулся  к  Бернабе.  Бледный  Бер-
иаба,  ляская  зубами,  смотрел  не  на  хана,  а  в  поле.
 Бежала  генуэзская  пехота,  истаивая,  как  волна,  дока¬
тившаяся  до  песка;  подминая  все  на  своем  пути,  на  нее
накатилась  волна  неудержимых  косогов,  за  косогами
вслед  бежали,  завывая,  татары.  А  впереди  всех  на  беше¬
ном  степном  коне  несся  к  ханской  ставке  окольчуженный
ревущий  медведь.
 Русские,  откинутые  было  к  Непрядве,  остановились  и
с  радостным  воплем  вернулись  преследовать  побежавших
татар.
 Только  теперь  Мамай  разглядел,  как,  разбрызгивая
тоурменские  шапки,  опрокидывая  черные  косожские  па¬
пахи,  из  лесу  вымчалась  в  бой  свежая  русская  кон¬
ница.
 Удар  Боброка  в  спину  татарам  не  остановил  их.  Лишь
часть  их  повернула  наискось,  на  Красный  холм,  а  мно¬
жество  продолжало  мчаться  к  Непрядве,  мимо  расступив¬
шихся  русских,  уже  не  преследуя,  а  убегая.
 Крутые  берега,  глубина  реки,  тяжесть  вооруженья,
свалка  —  и  все  перемешалось:  яссы,  буртасы,  турки  и  ко-
соги,  фряги  и  тоурмены  —  все  ввалились  в  Непрядву  и
захлебнулись  в  ней.
 Река  остановилась.
 Живая  плотина  еще  ворочалась,  вскидывая  вверх  то
конские  копыта,  то  руки,  то  головы  великого  золотоор-
дыиского  воинства.  Перебежали  через  Непрядву  лишь
те,  кому  удалось  перейти  вброд  по  трупам.
 Удар  был  внезапен.  Так  завещал  Чингиз.  Его  нанес¬
ли  свежие  силы  по  утомленному  врагу.  Так  завещал  Чин¬
гиз.  И  свежая  конница,  наседая  на  плечи  врага,  не  да¬
вая  ему  ни  памяти,  ни  вздоха,  погнала  его  прочь,  уничто¬
 364

жая  на  полном  ходу.  Так  Русь  исполнила  три  завета
Чингиза.
 Мамай  побежал  к  коню.
 Дрожащей  рукой  он  ухватил  холку,  но  конь  крутил¬
ся,  и  Мамай  никак  не  мог  поймать  стремя.
 Вцепившись  в  седло,  силясь  влезть  в  него  на  бегу,
Мамай  задыхался,  а  конь  нес  его  вслед  за  конями  Бер-
набы  и  мурз.
 Позади  гремела  бегущая  конница,  звенел  лязг  насти¬
гающих  мечей  и  страшный  клич  русской  погони.
 Владимир  Серпуховской,  взяв  уцелевшие  полки,  повел
их  па  Красный  холм,  перевалил  через  гряду  холмов  и  с
удивлением  проскакал  по  татарским  обедищам,  мимо
опрокинутых  котлов  с  еще  теплой  бараниной.
 Окровавленный,  но  все  еще  мощный  великий  орел
мчался  над  полями,  где  еще  днем  стояли  спокойные  ста¬
ны,  по  горячей  золе  ночных  костров,  по  опрокинутым  те¬
легам  обозов,  мимо  кинувшихся  в  леса  табунов,  мимо  ору¬
щих  обезумевших  людей,  давя  и  сеча  их.  Еще  впереди
грудились  овечьи  гурты  и  табуны,  но  врага  впереди  уже
пе  было  —  он  остался  весь  позади,  под  копытами  побе¬
дителей.
 Владимир  остановил  погоню  и  поехал  назад,  на  Кули¬
ково  поле.
 Дмитрий  же  Боброк  повел  свои  силы  из  засады  вниз
по  реке  Птани,  где  бежали  тоурмены,  татары  и  сам
Мамай.
 Они  гнали  их  до  Красивой  Мечи,  до  Кузьминой
гати,  до  застланной  Мамаевыми  коврами  ветхой  русской
избы.
 И  на  Красивой  Мече  случилось  то  же,  что  уже  испы¬
тали  Мамаевы  воины  на  Боже  и  на  Непрядве:  тяжелое
вооруженье  потянуло  на  дно  тех,  кто  хотел  переправить¬
ся  через  реку.
 В  Мамаевом  шатре  Боброву  подали  оставшийся  от
Мамая  золотой  кубок.
 Боброк,  подняв  его  к  глазам,  при  кровавом  блеске  за¬
падающего  солнца  прочел:
 «Се  чаша  князя  великого  Галицкого  Мстислава  Ро¬
мановича,  а  кто  ее  пьет,  тому  во  здравие,  врагу  на  поги¬
бель».
 Мстислав  Галицкий  пал  в  битве  на  Калке  полтораста
лет  до  сего  дня.  Оттуда  и  чаша  сия  была  в  Орду  прине¬
сена.
 Вот  она,  вернулась  домой!
 365

Боброк  задумался:  впереди  еще  бежали  обезумевшие,
обеспамятевшие  остатки  Мамаева  войска  и  с  ними  сам
Мамай.  Есть  резвость  в  конских  ногах,  чтоб  настичь  их.
Можно  догнать  и  добить,  чтоб  ии  волоса,  ни  дыхания  не
осталось  па  свете  от  бесчисленных  победоносных  сил.  Но
впереди  ночь,  но  впереди  степь.  И  в  степи  —  ни  крова,
ни  пищи.
 И  Боброк  велел  возвратиться.
 Снова  ехали  вдоль  реки  Птани.  По  реке  плыли  оскол¬
ки  щитов  и  мусор.  Весь  берег,  весь  путь  завален  был
телами  побитых  татар.  Тридцать  верст  они  устлали  тру¬
пами.  Мимо  трупов  в  сгущающейся  тьме  возвращались
победители,  глядя,  как  впереди  все  тоньше  и  тоньше
становится  красная  тихая  полоса  зари.
 И  воинам,  проведшим  весь  день  в  засаде,  в  тишине,
в  безмолвии  и  вдруг  разгоряченным  битвой,  радостным  от
победы,  теперь,  во  тьме,  хотелось  говорить  или  петь.  Но
никто  не  знал,  можно  ли  говорить  и  гоже  ли  петь  перед
лицом  столь  обширной  смерти.  Л  Боброва  спросить  боя¬
лись.  Он  ехал  впереди  молчаливый,  строгий.
 Он  вез  Дмитрию  золотую  Мамаеву  чашу  и  не  знал,
жив  ли  тот,  кому  он  ее  везет.
 СОРОК  ВОСЬМАЯ  ГЛАВА
 ДМИТРИЙ
 Из  погони  Владимир  Серпуховской  еще  засветло  вер¬
нулся  па  Куликово  и  велел  трубить  сбор.  Иссеченное,  тя¬
желое  черное  знамя  вновь  поднялось  над  полем,  устлан¬
ным  телами  павших.  И  глухо,  хрипя  и  взвывая,  заревели
иссеченные  мечами  ратные  трубы.  Мертвецы  остались
лежать.
 Со  всего  поля  сходились  к  Владимиру  воины.  Иные
опирались  на  мечи  и  копья,  иных  вели.  Но  рати  собира¬
лись,  кидались  друг  к  другу  сродственники,  и  свойствен¬
ники,  и  друзья.  Иные  тревожно  смотрели  в  поле,  ожидая
своих.  Иные  кричали  желанные  имена,  но  голоса  их  то-
пули  в  громе  труб,  а  на  трубный  зов  шли  все,  кому  хва¬
тало  сил  идти.
 Прискакал  с  обрубленной  бородой,  с  разбитым  глазом
Холмский,  подъехали  и  обнялись  с  Владимиром  Ольгер-
довичи  —  их  крепкие  доспехи  были  измяты  и  от  крови
казались  покрытыми  ржавчиной.  От  людей  и  от  земли  тя-
 366

доело  пахло  кровью  и  железом.  Подъехал  молодой  князь
Новосельский;  на  его  светлом  лице,  уцелевшем  в  битве,
голубыми  шрамами  пролегли  первые  морщины.  Трубы
ревели.  Воины  вели  сюда  раненых,  несли  диковины,  най¬
денные  на  татарах,  вели  в  поводу  пойманных  ло¬
шадей...
 — 	Где  ж  брат?  —  спросил  Владимир  у  Ольгердо-
вичей.
 — 	Я  его  будто  видел,  —  сказал  Новосильский,  —  от
четверых  татар  отбивался.  Да  не  мог  к  нему  пробиться.
 К  Владимиру  протиснулся  старец  Иван.  Белые  хол¬
щовые  штаны  потемнели  от  крови:  он  долго  ходил  по
полю,  в  битве  ободряя  воинов,  ища  князя.  Он  строго  спро¬
сил  у  Владимира:
 — 	Где  он?
 — 	Нету!  —  ответил  Владимир,  велел  смолкнуть  тру¬
бам  и  крикнул  на  все  поле:
 — 	Дмитрий!
 И  все  примолкло,  вслушиваясь  во  все  стороны.
 — 	Княже!
 А  Новосильский  уже  скакал,  перемахивая  через  тела,
к  тому  месту,  где  последний  раз  бился  Дмитрий.
 Один  раненый  великокняжеский  дружинник  видел,
как  высокий  воин  в  изорванной  кольчуге  тяжело  шел  с
хвостатым  копьем  в  руках  один  против  мчащейся  тоур-
менской  конницы.  И  воин  этот  был  Дмитрий.
 Сказали,  что  впереди,  в  груде  убитых,  лежит  вели¬
кий  князь.
 Владимир,  воеводы  и  многие  воины  кинулись  в  ту
сторону.  Подъехать  было  нельзя:  тела  лежали  грудами,
слышался  хрип  и  стенание.  Сошли  с  коней,  пошли,  пере¬
лезая  через  павших.
 На  измятой  траве  в  дорогом  доспехе  лежал  убитый
Дмитрий.
 Владимир  с  остановившимся  сердцем  наклонился  к
спокойным  мертвым  устам:
 — 	Упокой  господи  душу  твою,  княже  Иване!
 Это  был  молодой  Иван  Белозерский.  Будто  в  разду¬
мье,  закрыл  он  глаза.  Тело  его  отца  лежало  под  ним,
словно  и  мертвый  он  хотел  заслонить  отца  от  удара.
 Каждого,  на  ком  замечали  дорогое  вооружение,  при¬
нимали  за  Дмитрия.
 Нашли  убиенных  князей  Федора  и  Мстислава  Тарус-
ских,  князя  Дорогобужского,  царевича  Андрея  Серкиза,
 367

великокняжеского  свояка  Микулу  Вельяминова,  Михай-
лу  Андреевича  Бренка,  Валуя  Окатьева.
 Дмитрия  не  было  нигде.
 Тогда  увидели  бегущего  через  поле,  задыхающегося,
охрипшего  от  крика  костромича  Григорья  Холопищева;
он  кричал,  ворочая  круглыми  от  горя  глазами:
 — 	Тута!  Тута!
 Поняли,  что  найден  Дмитрий.
 Андрей  Полоцкий  подскакал  к  Холопищеву.
 — 	Что  оп?
 Переводя  дух,  воин  снял  шелом:
 — 	Убиен!  Господи,  боже  мой!
 — 	Где?
 Посадили  Григорья  на  коня,  поскакали  следом  за  ним
в  сторону  леса,  к  Смолке.
 Там  другой  костромич  —  Федор  Сабур,  стоя  на  ко¬
ленях,  силился  поднять  тяжелого  Дмитрия.
 Великий  князь  был  найден  под  упавшей  березой  на
берегу  оврага.
 Панцирь  его  был  рассечен,  шелом  смят,  кольчуга  изо¬
рвана,  рука  крепко  сжимала  рукоять  сломанного  меча.
 — 	Жив!  —  сказал  Сабур.  —  Дышит!
 Все  спешились  Владимир  велел  снять  с  князя  дос¬
пехи.  Сабур  выхватил  кинжал  и  мгновенно  срезал
ремни.
 Тело  Дмитрия,  словно  из  тесной  скорлупы,  вышло
из  стальной  темницы.
 На  белой  рубахе  нигде  не  виделось  следов  крови.
Дмитрий  был  оглушен  ударами,  но  вражеское  оружье  не
смогло  пробить  русской  брони.
 Принесли  родниковой  воды  из  Смолки.  Смочили  голо¬
ву,  дали  глотнуть.
 — 	Глотнул!
 И  тотчас  все  смолкли,  и  воины  попятились:  Дмитрий
открыл  глаза.
 Тяжело  и  сурово  посмотрел  он  вокруг.
 — 	Государь!  —  кинулся  к  нему  Владимир.
 Дмитрий  узнал  его.
 — 	Жив,  государь?!
 Дмитрий  тревожно  приподнялся.  Владимир,  схватив
его  руку,  поднял  князя:
 — 	Митенька!  Наша  взяла,  наша!
 Дмитрий  молчал,  оглядывая  собравшихся.
 — 	Дайте  коня...
 363

Холмский  быстро  подвел  своего,  во  многих  местах  за¬
хлестанного  кровью.
 — 	Сядь  на  сего,  государь.  Иного  белого  негде  ис¬
кать.
 Дмитрий,  шатаясь,  подошел  и  тяжелой  рукой
взялся  за  высокую  холку.  Он  постоял  так,  опустив  го¬
лову,  чувствуя,  что  земля  колеблется,  что  конь  как  в  ту¬
мане.  И  вдруг  нашел  равновесие,  мгновенно  сел  в  седло
и  улыбнулся.  Наконец  ему  стало  легко,  и  огромная  тя¬
жесть,  давившая  ему  грудь  и  плечи,  свалилась.
 — 	Спасибо  вам,  братья.
 С  коня  он  обнял  севших  в  седла  Ольгердовичей,  Вла¬
димира,  Холмского,  воина  Сабура  и  улыбающегося  Гри-
горья  Холопищева.
 Они  поехали  по  просторному  Куликову  полю,  по  тра¬
ве,  озаренной  багровым  заревом  заката.  И  ноги  коня  до
колен  взмокли  и  почернели  от  окровавленной  травы.
 Дмитрий  помолчал  над  телами  Белозерских.  Столько
раз  с  младенческих  лет  бывали  они  вместе,  и  вот  сбы¬
лись  их  давние  мечтанья  померяться  силами  с  извечным
врагом.
 Поцеловал  мертвое,  залитое  кровью  лицо  Бренка:
 — 	Знать,  суждено  тебе  было  пасть  тут,  меж  Допом
и  Днепром,  на  поле  Куликове,  на  речке  Непрядве,  на
траве-ковыле.  Положил  голову  за  Русскую  землю.
 С  Бренка  сняли  жесткий  от  крови,  как  кожух  тяже¬
лый,  плащ  великого  князя,  сняли  панцирь  и  золоченый
шелом.  И  Дмитрий  обрядился  в  них.
 Он  обвел  глазами  широкое  поле,  всюду  застланное
телами,  —  белели  холстинки  одежд,  поблескивало  в  ба¬
грянце  зари  тяжелое  вооруженье.  И  страшно  было  слы¬
шать  несмолкаемый  вой,  стоны  и  вопли.  Видеть,  как  ра¬
неные  ползут  к  нему  из  вечереющей  черной  травы.
 — 	Простите  меня,  братья!  Благословите  нас!
 Он  подъезжал  к  знакомым  телам.  Останавливался,
глядел  в  их  потемневшие  лица.
 — 	Отплясался,  Тимоша?  —  тихо  спросил  он  и  вспо¬
мнил  его  песни,  улыбку  и  медведя.
 — 	Тут  один  в  беспамятстве  есть!  —  сказали  подошед¬
шие  воины.  —  По  доспехам  вроде  как  князь.  А  чей,  не
умыслим.  Драгоценное  жуковинье  на  нем.
 С  коня  стало  трудно  различать  лица.  Дмитрий  вплот¬
ную  подъехал  к  Кириллу.
 Чувствуя  на  себе  взгляд  Дмитрия,  Кирилл  открыл
глаза,  и  взгляды  их  встретились.  Тяжелый  панцирь  Ки¬
 21  Живая  вода  Непрядвы
 369

рилла,  пробитый  под  грудью  копьем,  давил  его.  На  го¬
лове  чернела  сабельная  рана.
 — 	Жив,  княже?  —  спросил  Кирилл  и  снова  за¬
крыл  глаза.
 — 	Срежьте  ему  ремни!  —  велел  Дмитрий  и  сказал
Владимиру:  —  Никак  не  упомню,  где  я  его  встречал?
 Заметив  драгоценное  кольцо  иа  его  руке,  Дмитрий
спросил:
 — 	Кто  ты?  Почему  я  не  зпаю  тебя?
 — 	Знаешь,  княже.  Тайницкую  башню  те  клал.  А  по¬
том  в  бегах  был,  от  гнева  твоего  таился.
 — 	Тебя,  что  ль,  покойник  Михайло  Ондрсич  искал
по  Боброкову  жуковинью?
 — 	Покойник?  Значит,  пал  Михайло  Ондреич?
 Кирилл  протянул  руку:
 — 	А  жуковинье,  вот  оно.  Не  снимается.
 — 	Оставь  себе.
 И  велел  воинам:
 — 	Помогите  ему.
 И  пошел  уж  было,  да  Кирилл  позвал:
 — 	Княже!
 — 	Что  ты,  брате?
 — 	Какие  ж  мы  братья?  Я  во  прахе  лежу,  а  ты  на
коне  скачешь.  Любо  те,  что  столько  пас  полегло?
 — 	Немощен,  а  лют!  Смири  гордыню,  бо  смертный  час
лих  и  близок.  Отныне  жизнь  повернула  по-новому.  Не
для  чего  в  нее  старые  грехи  тянуть.  Отлежишься  —  еще
будешь  строить.  Может,  башни  и  не  понадобятся,  станем
терема  ставить  без  стен,  без  бойниц,  среди  открытою
поля,  не  сторожась  врага.
 И  тронул  коня.
 Кирилл  привстал:
 —  Терема?  А  на  чьих  костях?
 Но  Дмитрий  уже  не  слышал  его,  и  Кирилл  упал  на¬
взничь.
 Дмитрий  поехал  к  полкам,  ждавшим  его.  Но  никто  не
ждал,  что  явится  он  на  коне,  в  доспехах,  как  прежде.
 И  радостный  рев  воинств,  увидевших  живого  Дмит¬
рия,  был  страшен,  как  первый  клич  этой  великой  битвы.
 Они  стучали  мечами  о  щиты,  подкидывали  копья:
 — 	Слава!  Слава  те,  княже  Митрие!
 Другие  увидели  Владимира  Серпуховского:
 — 	Слава  те,  хоробрый  Володимер,  выручник  наш!
 Они  не  смолкали  долго.  Наконец  Дмитрий  крик¬
нул  им:

— 	Братие!  Где  наш  враг?  Распался,  рассыпался,  как
пыль  перед  лицом  бури!  Не  удался  ты,  Мамай  посты¬
лый,  в  Батыя-царя!  Пришел  ты  на  Русь  с  девятью  орда¬
ми  и  с  семьюдесятью  князьями,  а  ныне  бежишь  в  ночной
степи,  а  может,  валяешься  под  конскими  копытами.  Не¬
тто  тебя  Русь  гораздо  употчевала?  Ни  князей  с  тобой
пет,  ни  воевод.  Нешго  ты  гораздо  упился  у  быстрого  До¬
на,  наелся  на  поле  Куликовом?  Навеки  заказаны  тебе
дороги  на  Русь.  Да  будет  путь  тебе  темен  и  ползок!  Ви¬
жу  на  вас,  братие,  кровавые  рубцы,  они  вам  на  вечную
славу  о  дне,  как  вы  тут  Орду  с  конца  копий  своих  кор¬
мили,  как  мечами  своими  клали  гостей  спать  на  траве-
ковыле!  Слава!  Но  и  тем  слава,  что  остались  тут  лежать
на  вечные  времена.
 И  воины  вслед  за  ним  закричали:
 — 	Слава!
 Боброк  вернулся  к  рассвету.
 Где-то  по  ночным  дорогам  уже  двигались  сюда  теле¬
ги,  груженные  несметными  сокровищами  Золотой  Орды,
где-то  темными  дикими  степями  гнали  сюда  стада  овец,
коней.  Вели  пленных,  длинноглазых  смуглых  полонянок,
воинов,  несли  прирученных  беркутов,  захваченных  в  хан¬
ском  обозе.
 Боброк,  узнав  от  Серпуховского,  что  Дмитрий  жив,
направился  к  великокняжескому  шатру,  доставая  золо¬
той  галицкий  кубок.
 Светало.  И  Боброк  впервые  увидел  Куликово  поле  в
слабых  лучах  зари.  Как  не  схоже  оно  было  с  тем,  на
котором  он  ложился  послушать  землю!
 Он  видел  много  полей  после  горячих  битв.
 Он  остановился.
 Поле  все  сплошь  гудело  стоном  и  плачем.  И  над  всем
этим  тихо  поднимался  розовый  —  не  от  крови  ль?  —
туман.
 Боброк  снова  засунул  за  пояс  кубок  и  повернул  коня
в  сторону,  туда,  где  его  воины  разжигали  костры.
 СОРОК  ДЕВЯТАЯ  ГЛАВА
КАФА
 Мамай  успел  перейти  Красивую  Мечу  на  Гусином
Броде,  времени  останавливаться  здесь  у  него  не  было.
Его  охватил  страх,  что  кто-нибудь  из  воинов  выдаст
 24*
 371

его,  чтоб  услужить  Дмитрию.  Он  отделился  от  всех  и  с
Бернабой  и  семерыми  из  мурз  кинулся  к  Рясскому  полю.
 Бернаба  предложил  укрыться  в  Рязани.
 — 	Ты  не  знаешь  Олега!  —  ответил  Мамай.
 О,  Олег  рад  бы  был  отдать  Мамая  Москве  —  это  был
бы  верный  дар,  от  которого  Дмитрий  не  отказался  б.
Но  Олег  теперь  сам  вместе  с  Ягайлой  бежал  к  Одоеву.
Следом  за  Олегом  из  Рязани  бежала  и  Евфросинья  с  Фе¬
дором  и  со  всей  родней.  Олег  обещал  ждать  их  в  Бело¬
ве.  Олег  рассудил,  что,  будь  он  на  месте  Дмитрия,  не¬
пременно  бы  спалил  Рязань!
 На  закате  второго  дня  хан  решился  сойти  с  седла,
притаился  в  густом  кустарнике,  опасаясь  зажечь  огонь.
Кони  дышали  тяжело.  Ноги  их  дрожали,  жилы  вздулись,
по  мокрым  мослакам  сочилась  кровь.
 Вдруг  беглецы  насторожились  и  снова  кинулись  в  сед¬
ла.  Не  щадя  плетей,  помчались  вдоль  Дона  вниз:  они
явственно  различили  храп,  и  ржанье,  и  топот  погони.
И  худо  было,  что  Бернабов  конь  откликнулся  ржаньем  на
ржанье.
 Но  едва  остановились  снова,  как  хруст  разрываемого
кустарника,  топот  и  конский  визг  вновь  обнаружили  близ¬
кую  наступающую  погоню.  Поскакали,  меняя  дороги,  де¬
лая  петли  в  перелесках,  в  оврагах,  в  лесных  ручьях  и
реках.
 Наконец  силы  иссякли.  Старый  мурза  Турган,  потомок
Чингиза,  замертво  свалился  в  траву.  Поднимать  не  стали,
стремясь  уйти  подальше,  запутать  следы.
 Но  словно  лесные  нечистые  силы  подсказывали  врагу
места,  в  которых  пытался  передохнуть  обессилевший,
ошалелый  хан.  Едва  останавливались,  снова  возникал  то¬
пот  погони.
 — 	Кони  дальше  не  понесут  нас!  —  крикнул  Бер¬
наба.
 —-  Бежимте!  —  позвал  Мамай,  кидаясь  в  кустарни¬
ки.  Но  добежать  они  не  успели:  их  окружили  топоты,  и
ржанье,  и  визг.
 Хан  растерянно  остановился  —  оказалось:  три  дня
они  убегали  от  своих,  татарских  лошадей,  сбежавших
вслед  за  ними  с  Куликова  поля.  Оседланные,  уцелевшие
в  битве,  лошади  теперь  гнались  за  своими  товарищами,
с  которыми  вместе  паслись.
 Тогда  закололи  одного  из  коней,  развели  огонь  и  впер¬
вые  за  эти  дни  поели  печеного  мяса.  А  впереди  еще  бы¬
ла  длинная  безлюдная  степь»
 372

Много  дней  спустя,  пешие,  грязные,  в  рваных  халатах,
растеряв  пояса  и  тюбетеи,  они  подошли  к  Сараю.
 Возможно  ли  было  хану  в  таком  виде  возвращаться
из  похода?  Решили  дождаться  вечера  и,  пользуясь  ран-
пен  осенней  темнотой,  незаметно  пройти  в  город.
 — 	Нас  примут  за  бухарских  дервишей,  и  как-нибудь
мы  пройдем.
 Они  издалека  обошли  городские  стены  и  добрались  до
кладбища.  Здесь  и  решили  переждать.  Их  поразило  оби¬
лие  свежих  могил;  вся  восточная  сторона  кладбища,
ближпяя  к  городу,  завалена  была  свежей  землей,  насы¬
панной  кое-как.
 Мамай  послал  одного  из  мурз.
 — 	Ты  так  изменился  в  лице,  так  стал  смугл,  и
лохмат,  и  грязен,  тебя  —  да  будет  к  тебе  милость  алла¬
ха!  —  никто  не  узнает.  Ступай  узнай  —  что  там?
 Мурза  ушел.  Его  ждали  долгий  час,  но  так  и  не  до¬
ждались.
 Мамай  послал  в  город  другого  мурзу.  Но  и  этот  но
вернулся.
 Тогда,  едва  солнце  двинулось  к  земле,  пошел  сам.
 В  воротах  его  не  окликнули,  и  не  задержали,  и  даже
не  взглянули  ни  на  него,  ни  на  его  спутников.  Но  за
спиной  хан  услышал  насмешливый  ленивый  голос
стража:
 — 	Видно,  это  тоже  Мамаевы!
 Хан  не  посмел  оглянуться:  что  случилось?  Здесь  ужо
знают?  А  если  знают,  почему  не  кидаются  помочь  уста¬
лым  воинам?
 Он  дошел  до  своего  маленького  дома,  где  таил  сокро¬
вища.  Слушая,  тихо  ли  на  дворе,  он  взял  в  руку  медный
кованый  молоток,  подвешенный  к  чинаровым  воротам,  и
долго  стоял  тут,  вдвоем  с  Бернабой,  не  решаясь  посту¬
чать.
 В  Орде  лишь  один  Бернаба  знал  этот  дом.  Мамай,
свергнувший  многих  ханов,  тайно  построил  его  в  тени
городских  степ,  невдалеке  от  базарных  ворот,  чтоб
укрыться  здесь,  если  кто-нибудь  вздумает  свергнуть  его.
 Конюх,  открывший  калитку,  отшатнулся:  он  не  узнал
бы  хана,  если  б,  как  всегда,  не  стоял  позади  Мамая  Бер¬
наба.
 Они  вошли  и  крепко  заперлись...
 Конюх  рассказал,  что,  когда  хан  вывел  все  войска  на
Русь  и  когда  войска  отошли  столь  далеко,  что  уже  не
могли  немедленно  вернуться,  к  Сараю  подошел  Заяицкий
 373

хан  Тохтамыш,  взял  беззащитный  город,  захватил  много
станов  и  юрт,  вырезал,  для  острастки,  Мамаевых  друзей
и  ныне  правит  Золотою  Ордой.
 «Где  же  мне  взять  сил,  чтобы  выбить  его  отсюда?»  —
задумался  Мамай.
 И  генуэзец  задумался:
 «К  Тохтамышу  мне  не  войти;  к  Дмитрию  не  войти;
к  Олегу  —  входить  незачем!  Кто  же  мне  остается?  Мне
остается  Мамай!»
 — 	Хан!  —  сказал  Бернаба.  —  О  нас  не  знает  никто,
пока  твои  мурзы  —  все  или  один  из  них  —  не  пойдут
на  поклон  к  Тохтамышу.  Они  ему  скажут:  «Мамай  в  го¬
роде,  прими  нас,  верни  нам  наши  места  в  Орде,  и  мы
будем  служить  тебе  честно,  а  чтобы  ты  поверил  нам,
мы  отыщем  тебе  Мамая».
 Мамай  позеленел  от  гнева.  Почему  он  не  перерезал
этих  мурз,  когда  пробирался  с  ними  степью?  Бернаба
прав.  Но  гнев  вдруг  сник:  внезапно  он  догадался,  что,
может  быть,  уже  сейчас  Тохтамыш  слушает  слова  преда¬
теля.  Надо  спешить!
 — 	Что  делать?  —  спросил  он  у  Бернабы.
 — 	Взять  сокровища,  взять  все,  что  возможно  взять,
и  бежать  отсюда!
 — 	Куда?
 — 	К  нам,  в  Кафу.  Там  тебя  никто  не  достанет,  там
осмотришься.
 — 	Бежать?
 Всю  ночь  они  складывали  сокровища,  награбленные
Ордой  на  севере,  на  западе  и  на  юге,  —  сокровища,  ко¬
торые  награбил  у  Орды  Мамай.  Когда  зашумело  пестрое
базарное  многолюдное  утро,  они  с  немногими  слугами
вывели  караван  и  по  знакомой  дороге  спустились  к  устью
Волги.
 Много  дней  они  шли,  покрытые  солоноватой  пылью.
 Когда  Волга  осталась  позади,  Мамай  успокоился.
Когда  вдали,  в  стороне,  завиднелись  в  небе  легкие,  как
дальние  облака,  снега  гор,  Мамай  возликовал:  сокрови¬
ща,  ради  которых  он  убивал,  лгал,  не  спал  ночей,  кочевал
в  походах,  предавал,  старел,  —  с  ним!  Они  ему  дадут
власть,  ибо  он  сможет  за  это  золото,  за  огненные  камни,
за  золототканые  ковры,  за  редкостное  оружие  нанять  но¬
вое  войско,  разбить  Тохтамыша,  взять  под  себя  его  си¬
лу  и  стать  снова  великим  ханом  Великой  Орды.
 В  приазовских  степях  на  них  обрушились  ветры  та¬
 374

кой  силы,  что  верблюды  ложились,  отказываясь  идти  впе¬
ред.  Но  Мамай  упорствовал  и  торопил  караванщиков.
 Он  высоко  держал  голову,  когда  наконец  увидел  спу¬
скающиеся  к  морю  мощные  каменные  стены  и  высокие
круглые  башни  Кафы.
 Но  Бернаба  встревожился:
 — 	Не  горячись,  хан.  Затаись  до  времени.  Я  знаю
уединенный  двор.  Верное  место.  Сначала  оглядись.
 Они  спустились  в  пригород,  заросший  садами,  в  ка¬
менные  узкие  улочки  Кафы.
 Здесь  за  одной  из  стен  разгрузили  караван,  и  Мамай
поселился  в  верхней  келье  над  складами.
 С  крыши  виднелось  море.  Улочка  спускалась  к  бере¬
гу.  Какой-то  беззаботный  рыбак  пел,  вычерпывая  из  лод¬
ки  воду.
 Всюду  по  дворам  висела  на  шестах,  провяливаясь,  сы¬
рая  рыба.  На  длинных  нитках  поперек  дворов  колыха¬
лись  яркие  гроздья  алого  перца.  Каждый  двор  был  от¬
крыт  другому  двору  —  не  таились,  как  в  Орде,  не  стро¬
или  каждый  из  своего  двора  крепость  против  соседа,  как
в  Сарае.
 Было  легко  дышать.  Даже  мощные  городские  стены
па  солнце  казались  голубыми,  словно  сложены  из  стекла,
а  не  из  камня.
 Бернаба  клялся,  что  торопливо  готовит  поход  в  Орду.
Он  уходил  с  утра.  Двор  был  безлюден,  останавливались
здесь  редко.  Только  говорливый  содержатель  двора,  грек,
бездельник  и  крикун,  досаждал  Мамаю:
 — 	Какой  товар  привез  купец?
 — 	Золото!  —  сердито  ответил  Мамай,  но  спохватил¬
ся,  заметив,  как  глаза  грека  жадно  блеснули.
 — 	Нет,  нет,  пшеницу.
 — 	Почему  не  продаешь?
 — 	Жду  цену.
 — 	Чего  ждать?  Она  дешевеет.
 — 	Потому  и  жду.
 — 	Значит,  богат,  если  можешь  ждать!  —  сообра¬
зил  грек.
 Вечером  нашла  грусть.  Мамай  вспомнил,  что,  может
быть,  Тохтамыш  уже  коснулся  той  из  его  жен,  у  кото¬
рой  брови  похожи  на  крылья  стрижа.  Мамай  впал  в
ярость:  он  сейчас  бы,  босой,  безоружный,  обряженный,
как  купец,  кинулся  пешком  в  Сарай,  вырвал  бы  из  дерз¬
ких  рук  свою  красавицу!  За  два  года  Мамай  не  успел  к
пей  привыкнуть,  тосковал  о  ней,  когда  шел  на  Русь,  жа¬
 375

лел,  что  на  Дон  взял  не  ее,  а  многих  других.  Теперь  она
в  Сарае,  а  другие  —  уже  в  Москве.
 Мамай  едва  не  задохнулся  от  ярости,  сидя  один  на
крыше  заезжего  двора  в  теплой  Кафе.
 — 	Что  же  ты?  —  крикнул  он  Бернабе,  увидя  его  на
дворе.  —  Долго  ль  еще  ждать?  Завтра  я  пойду  сам!
 Бернаба  опустил  глаза:
 — 	Торопливость  годится  только  при  ловле  блох.
 Он  нашел  слова,  чтобы  утешить  Мамая.  У  генуэзца
были  в  запасе  такие  слова.
 Ночью  от  Мамая  вышла  женщина,  прикрываясь  чер¬
ной  шалью.  Бернаба  поспешил  войти  к  хану,  прежде  чем
он  успел  закрыть  за  женщиной  дверь.
 Мамай  отпрянул  от  Бернабы,  но  успокоился,  видя,  что
вошел  свой.
 — 	Есть  новости?
 — 	Да!  —  ответил  Бернаба.  И  воткнул  в  горло  Мамая
нож.
 До  рассвета  Бернаба  оставался  у  мертвеца.  Он  обша¬
рил  каждую  щель,  зная,  как  Мамай  хитер,  как  осторо¬
жен.  Он  нашел  мешочек  алых  лалов,  запрятанных  под
порог.  Нашел  алмазы,  вшитые  в  шов  халата,  завернул  в
пояс  слитки  золота.  Заткнул  за  пояс  тяжелые  серебря¬
ные,  изукрашенные  драгоценными  камнями  рукояти  ме¬
чей,  отломанные  от  лезвий.  Повесил  на  грудь  мешок  с
изумрудами.
 Утром  он  послал  хозяина  двора  в  город,  на  базар,  вы¬
шел  следом  за  ним  и  подозвал  генуэзцев.  Они  перекину¬
ли  через  спины  ослов  мешки,  и  ослы,  перебирая  копыт¬
цами,  быстро  спустили  ханские  сокровища  к  морю.
 Вдали  стоял  смоленый  корабль.
 Видно  было,  что  паруса  его  наготове.
 Начали  грузить  мешки  в  лодку.
 — 	Тяжело!  —  сказал  лодочник.
 — 	Выдержит!  Море  тихо.
 Они  догрузили  последний  мешок  и  оттолкнулись.  Пе¬
регруженная  лодка  черпнула  носом,  но  выпрямилась.
 Бернаба  сел  позади  за  руль,  как  в  детстве.  Гребцы
взмахнули  веслами.
 Широкий  зеленый  каменистый  берег  Кафы,  где  столь¬
ко  было  мечтаний,  столько  пережито,  остался  в  про¬
шлом.
 Впереди  корабль,  а  за  ним  пышная  Византия  и  пол¬
ная  жизнь  для  того,  кто  завладел  сокровищами.
 Долго  ждал  этого  дня!  Досадовал,  что  столь  редки
 376

взмахи  весел,  что  так  тяжело  движется  перегруженное
судно.
 За  борт  плеснула  волна  и  замочила  ноги  Бернабы.  Он
повернулся  к  волнам.  Из  открытого  моря  они  надвига¬
лись  строем,  поблескивая  барашками.  Вспомнилось  Ку¬
ликово,  когда  так  вот,  строй  за  строем,  поблескивая  ору¬
жием,  русские  войска  шли  на  Красный  холм.
 Волна  опять  хлестнула  в  борт.  И  перелилась  через
край.
 — 	Надо  сбросить  мешки!  —  крикнул  лодочник.  —
Иначе  потонем!
 — 	Скинуть?  Мешки?  —  Бернаба  кинулся  на  мешки
сверху.
 — 	Нельзя!  Доплывем!
 Но  лодка,  потерявшая  руль,  стала  поперек  волн,  и
вода  ее  захлестнула.
 — 	Тонем!  —  крикнул  лодочник.
 И  все  они  поплыли,  окруженные  волнами,  еще  дале¬
кие  от  корабля,  уже  далекие  от  берега.  Как  тяжел  наби¬
тый  золотом  и  драгоценностями  Бернабов  наряд!
 Тяжелое  золото  потянуло  генуэзца  на  дно.
 ПЯТИДЕСЯТАЯ  ГЛАВА
КОЛОМНА
 Девять  дней  Дмитрий  стоял  на  Куликовом  поле,  раз¬
бирая  своих  от  врагов,  раненых  от  павших.
 Три  дня  тек  Дон,  темный  от  крови.
 Сорок  тысяч  осталось  в  живых.  А  пришло  сюда  не
менее  двухсот  тысяч.  И  во  много  раз  больше  пришло  и
полегло  татар.
 Рыли  глубокую  могилу.
 Князю  сказали,  что  Олега  Рязанского  прибыл  боя¬
рин  с  письмом  и  с  подарками.
 — 	Никогда  Москва  у  Рязани  не  занимала  разума!  —
вздохнул  Дмитрий.  —  Пусть  подождет,  не  до  него  тут.
 Подошли  двое  воинов.
 Один  из  стражей  преградил  им  путь  длинным  тяже¬
лым  копьем.
 — 	Куда?
 — 	К  Дмитрию  Иванычу.
 — 	От  кого?
 — 	Ни  от  кого,  от  себя.
 377

— 	К  своему  воеводе  идите,  а  он,  что  надо,  государю
скажет.  Послы  тоже!  Лезут!
 Но  Дмитрий  услышал.
 — 	Чего  им?
 — 	К  тебе,  государь.
 — 	Чего  ж  не  пускаешь,  басурманы,  что  ль?
 Страж  растерялся.
 Дмитрий  подошел  к  ним:
 — 	Чего  вы?
 — 	Да  вот,  государь,  вот,  Дмитрий  Иваныч,  у  нас  ка¬
кое  дело:  тут  твой  пастух-старец  был.  Помер.
 — 	Иван-то?
 — 	Он,  он.
 — 	Сам  помер?
 — 	Вчерась  сидел,  слушал.  Все  слушал:  слова  наши,
поле  ходил  слушал,  рассказывал,  что  к  твоему  шатру
подходил,  почиваешь  ли  ты,  слушал.
 — 	А  я  что?
 — 	А  ты  сидел,  говорит,  в  тот  час  с  Дмитрием  Ми¬
хайловичем,  с  Боброком,  об  какой-то  чаше  беседовали,  к
тебе,  мол,  та  чаша  вернулась.  Постоял  он,  значит,  вер¬
нулся  к  нам,  рассказал  об  этом  и  лег.  А  нонче  глядим  —
помер.
 — 	Пойдемте  к  нему!  —  сказал  Дмитрий.
 В  поле,  будто  в  час  жатвы,  всюду  склонялись,  и  пере¬
двигались,  и  бродили  люди  в  белых  рубахах:  скинув
свои  доспехи,  поднимали  тела,  переносили  их  в  одно
место.
 Кучками  сидели  раненые.  Посыпали  раны  золой  от
вражеского  костра.  Накладывали  на  язвы  листья  каких-
то  трав.  Лежали,  глядя  в  небо.  Меж  раненых  бродили
схожие  между  собой  сгорбленные  седые  старухи  —  воро¬
жеи  ль,  лекарки  ль.  Откуда  только  они  взялись!  Большие
стаи  воронья  перелетали  по  вершинам  дальних  деревь¬
ев,  ожидая,  когда  люди  уйдут  из  этих  мест.
 Дмитрий  пошел  вслед  за  воинами,  тоже  снявшими  тя¬
желое  вооруженье.
 — 	Вот  он!  —  показали  они.
 Старик  лежал  в  тени  кустарника,  спокойно  протянув
руки.  Длинный  истертый  посох  лежал  под  локтем.  Глаза
были  закрыты,  и  казалось,  он  спал.  Морщины  разглади¬
лись.  Но  лицо  его  затаило  чуть  лукавую,  ласковую  улыб¬
ку,  словно  он  увидел  наконец  свет,  которого  всю  жизнь
искал.
 Многие  стояли  вокруг  него.  Всех  удивила  такая
 378

смерть  иа  этом  иоле  смерти.  О  том,  что  нашелся  че¬
ловек,  умерший  здесь  своей  смертью,  говорили  во  всех
ратях.
 Дмитрий  приказал  положить  Ивана  в  братской  моги¬
ле,  поверх  всех.  А  посох  велел  отнести  к  оружейнику:
 — 	Скажи,  чтоб  насадил  на  него  копье.  Я  тое  копье
своему  сыну  Василью  дам.  Пущай  бережет.
 Когда  могилу  завалили  землей,  Дмитрий  стоял,  слу¬
шая  панихиду.
 Лазурный  дымок  ладана  улетел  к  небу,  и  Дмит¬
рий  думал  о  тех,  что  отошли  навек,  как  этот  ладан¬
ный  дым.
 — 	Вечная  память!  —  шептал  он.
 И  услышал,  как  позади  зашуршала  трава.
 Подошел  Боброк.
 — 	Все  умрем!  —  сказал  ему  Дмитрий.
 — 	Не  в  этом  суть,  —  ответил  Боброк.
 — 	Так  разумею:  суть  в  том,  чтоб  прожить  честно.
 — 	Чтоб  хоть  единым  праведным  делом  оправдать
жизнь!
 Слушая  панихиду,  Боброк  стоял  позади  Дмитрия  и
вспоминал.
 Не  зря  Дмитрий  послал  его  в  Засадный  полк:  Дмит¬
рий  рассчитывал  так  победить,  чтоб  в  Засадном  и  нужды
не  было  б.  Хотел,  чтоб  никто  не  сказал,  что  эту  победу
обмыслил  Боброк.  Ан  не  вышло  и  тут  без  Боброва!  И  уж
задумался  было  тогда,  что  никого  в  мире  нет  столь  чуж¬
дого  Боброковым  мечтам,  как  Дмитрий.  Но  дело  само
сказало  вдруг  за  Боброва  —  судьба  победы  оказалась  в
его  руках.  И  он  тотчас  возвратил  Дмитрию  чашу  Галиц¬
кого  князя  и  забыл  обо  всех  обидах,  ибо  воин  живет  за¬
тем,  чтобы  побеждать.  И  только  теперь,  глядя  в  Дмит¬
риеву  спину,  Боброк  вспомнил...  он  шагнул,  чтобы  не  ви¬
деть  эту  спину,  и  стал  рядом.
 Они  смотрели,  как  тает  ладан:  им  слышно  было,  как,
позвякивая  оружьем,  позади  молятся  тысячи  воинов  и
тоже  о  чем-то  думают,  слушая  древнюю  песнь,  примиря¬
ющую  оставшихся  с  теми,  кто  навсегда  ушел.
 Когда  Дмитрий  вернулся  к  шатру,  Владимир  Андре¬
евич  Серпуховской  напомнил:
 — 	Рязанский-то  боярин,  сказывают,  молит,  чтоб  ты
его  допустил.
 — 	Ну,  зови  уж.
 Боярин  Борис  Зерно  низко  поклонился  Дмитрию.
 379

— 	Что  у  тебя?  —  спросил  князь.
 — 	Государь  мой,  великий  князь  Рязанский  Ольг  Ива¬
нович  кланяется  тебе,  великую  свою  радость  передать
велит,  что  поверг  ты  нехристей,  поднял  нашу  Русь  на
щите  славы,  уповает  на  великую  милость  твою,  как
на  милость  старшего  брата  к  младшему,  просит  преж¬
ние  обиды  забыть,  а  в  будущем  младшим  тебе  братом
будет...
 — 	А  где  он?
 — 	Побежал  в  Литву,  опасается  твоего  гнева.  С  Ягай-
лой  до  Одоева  теперь  доехал.
 — 	Ежели  б  на  милость  мою  уповал,  не  бежал  бы!
 — 	Велел  сказать  —  не  ради  неприязни,  ради  Рязани
с  Мамаем  сговаривался,  а,  сговариваясь,  твердо  мнил:  от¬
стояться,  в  бой  пе  вступать,  тебе  обид  не  чинить.  Велел
дары  тебе  свезть.  Молим  мы  те  дары  принять,  а  старое
в  погреб  свалить,  на  вечное  забвение.
 — 	А  что  ж  литовской  Ягайла,  со  своей  силою  литов¬
скою  и  ляцкою,  да  и  Ольг-то  Ивапыч  ваш,  со  всеми  сво¬
ими  советниками,  раньше  думали?  Об  чем  сговаривались?
Надо  было  бы  не  стоять,  а  к  нам  идти.  Тогда  б  и  обиды
в  могилу  свалили.  А  теперь  обожду.  Так  и  скажи.  И  да¬
ры  отвези  назад  —  князь  твой  в  бегах  поиздержится,  они
ему  нужней  будут.
 Бледный  боярин,  с  любопытством  косясь  на  Дмитрия,
поклонился.
 Дмитрий  долго  смотрел  ему  вслед.
 Когда  отпели  и  оплакали  последних,  войска  пошли
назад  на  Москву,  на  Суздаль,  на  Тверь,  на  Кострому.
 Несли  знамена  —  пробитые,  иссеченные,  отяжелев¬
шие.  Раненых  сложили  на  длинные  скрипучие  татарские
телеги.  Подложили  под  головы  темные  халаты,  еще  не¬
давно  гревшие  врагов,  покрыли  халатами,  попонами,  а
от  росы,  от  дождей  рогожами  да  татарскими  войлоками.
Медленно,  отставая  от  воинства,  тянулся  этот  стонущий
больной  обоз.
 На  большой  дороге  к  Дмитрию  вышло  все  население
Дубка,  рязанского  города.  Опасались  Олегова  гнева,  не
кричали  приветствий  Дмитрию.
 Молча,  сняв  шапки,  стояли  на  коленях  вдоль  всей
дороги,  не  кланяясь,  не  опуская  головы.  А  поперек  до¬
роги  постелили  расшитое  полотенце,  и  на  нем  положили
ковригу  черного  хлеба  с  золотой  солонкой  наверху:  буд¬
то  не  дубчане,  а  сама  Рязанская  земля  подносит!
 380

Дмитрий  сошел  на  дорогу,  подошел  к  хлебу,  поднял,
поцеловал  его  грубую  корку.
 — 	Спасибо  тебе,  Рязанская  земля!
 Один  из  стариков  опустил  в  землю  лицо,  чтоб  утаить
слова,  рвавшиеся  к  победителю  Орды.
 Снова  двинулись.  Никто  из  дубчан  пе  шевельнулся,
пока  проезжали  воеводы  Дмитрия.
 Кирилл  везся  в  обозе:  тяжко  болела  голова.  Порой  ту¬
манилась;  что-то  шептал  в  забытьи.  Плакал  бы,  да  не
умел;  жалобился  бы,  да  некому.  Задумывался  об  Ан-
дрейше.
 Иногда  подходил  к  нему  знахарь,  оправлял  повязку,
менял  целебные  зелья.
 — 	Счастье  твое  —  затягивает.  Крови  много  сошло,
оттого  и  легчает.  А  не  сошла  б  кровь,  помер  бы!
 — 	Будто  легчает.  А  все  голова  туманится.
 — 	Другой  бы  от  такого  тумана  давно  б  на  том  свете
был.  А  ты  здоровеешь,  сыне.
 — 	А  ты  не  из  Рязани  ль,  дедко?
 — 	Оттоль.  Я-то  тебя  давно  признал.  Жонку  твою,
Овдотыо,  там  лечил.
 — 	Не  жонка  она.  И  где  теперь,  не  ведаю.
 —*  Слыхать,  на  Куликовом  была.  С  ордой  пришла.
А  теперь,  почитай,  свободна.  Там,  в  Орде,  сродственников
своих  нашла,  с  ними  и  шла  в  Мамаевом  стане,  не  отста¬
вала.
 — 	А  ты  отколь  же  здесь?
 — 	В  Климовой  дружине  пришел.  А  как  Клима
убили...
 — 	Убили?
 — 	Знал  его?
 — 	Знал...
 — 	А  не  убили  б,  в  Рязани  ему  житья  все  равно  не
было  бы.  Ольг  бы  наш  ему  не  дал  житья.
 — 	А  страшно,  до  чего  ж  велик  ныне  стал  Дмитрий,
высоко  занесется!
 — 	А  мы  бились,  бились,  а  теперь  опять  прежнюю
беду  по  домам  разносим.
 — 	Видел  ты  ордынское  золото?  Попала  тебе  хоть  ма¬
лая  крупиночка?  Где  оно?  А  ведь  взяли!
 — 	Я  вон  косожский  халат  домой  несу,  а  он  кровяной
да  рваный.
 — 	Зачем?
 — 	Стыдно  с  пустыми  руками  прийтить.
 381

Так  везли  их  не  менее  двух  недель.  Давно  ушли  впе¬
ред  конные  рати,  князья  и  Дмитрий.
 Сказывали,  как  города  и  селенья  выходят  к  князьям,
как  стоит  колокольный  звон  на  их  пути,  как  поднимает
голову  Русь.
 Однажды  на  заре  заслышали  дальний  звон.  Кирилл
встрепенулся:  коломенские  колокола!
 Сел  на  телеге,  смотрел  вдаль,  —  когда  ж  покажется
город.
 Из-за  леса  мелькнул  и  снова  за  деревьями  скрылся
высокий  черный  шелом  собора.
 Завиднелись  вдали  на  горе  башни.  Над  домами  тя¬
нулся  дым,  густой,  как  молоко.
 Широко  развернулась  светлая,  просторная  Ока.
 Долго  стояли,  ожидая  перевоза.  Много  на  этой  сто¬
роне  скопилось  телег.  Перевозили  пришедших  прежде.
Весь  день,  весь  вечер,  всю  ночь.
 Ночью  заморосил  дождь.  Кирилл  накрылся  рогожей,
лежал,  продрог.
 Но  дождался  утра.
 Утром  въехали  телеги  на  паром;  заструилась  вокруг
вода;  забулькали  струи  о  борта.  Тревожно  озирались  ло¬
шади,  завидев  такое  обилие  воды.
 Кирилл  жадно  смотрел,  как  вьются  струи  Оки;  но  не
хватило  сил,  голова  закружилась.
 Весь  берег  полон  был  встречающего  народа.  Жены
толпились,  высматривая  своих  мужей,  отцы  —  детей,  де¬
ти  —  отцов.  Клики  и  возгласы,  и  звон,  и  ликованье,  и
чья-то  горестная  причеть:  видно,  сведала,  бедная,  от  ра¬
неных,  что  некого  больше  ждать!
 Но  в  гуле  голосов  так  часто  звучала  слава,  так  радо¬
стно  глядели  иные  из  заплаканных  глаз,  что  обессилев¬
ший  Кирилл,  блаженно  закрыв  глаза,  подумал:  «Будто  и
меня  встречают!  Будто  и  мне  кричат!»
 И  вдруг  отчетливо  услышал  в  себе,  как  растет,  словно
молодой  дубок,  медленно,  но  крепко,  большая  радость:
нет  ни  прежних  обид,  ни  горестей,  ни  тягот.  Все  начи¬
нается  снова  —  не  отвергнет,  не  осудит,  не  обидит  роди¬
на,  за  которую  бился!
 С  улыбкой  он  приподнял  веки,  и  вдруг  метнулось  пе¬
ред  глазами  какое-то  бабье  напряженное,  не  то  радост¬
ное,  не  то  обомлелое  лицо.  И  он,  ослабев  совсем,  снова
закрыл  глаза.
 «Брови,  как  у  Ашогы!»
 382

Как  хорошо  было  слышать,  поднимаясь  в  гору,  стук
колес  о  коломенские  бревна.  Слышать  гул  знакомых  ко¬
локолов.  Вернулся!
 Когда  телеги  въехали  в  гору  и  остановились  у  собор¬
ной  площади,  он  очнулся.  Какая-то  легкая,  но  твердая
рука  сдвинула  с  него  покрывало.
 — 	Жив?
 Он  испуганно  открыл  глаза.
 Покрытая  от  дождя  длинной  шалью,  Анюта  стоя¬
ла  над  ним,  словно  будила  с  постели  после  тяжелого
сна.
 — 	Встанешь,  что  ль?
 — 	Поддержи.
 С  трудом  он  поднялся.  Сел  на  телеге,  чтоб  собраться
с  силами.  Подошел  пристав:
 — 	Тут  остаешься?
 Кирилл  посмотрел  на  Анюту,  ожидающую  его  слов,
на  пристава,  ожидающего  от  него  ответа:
 — 	Тут.
 — 	Ну,  ин  ладно!  —  И  пристав  ушел.
 Он  тихо,  словно  сквозь  сон,  сказал:
 — 	Тебя  ведь  искал!
 Она  подставила  плечо  ему  под  руку  и,  ухватив  за
пояс,  повела.
 Кирилл  переступал  тяжело.  Она  его  ободряла:
 — 	Опирайся,  не  бойсь  —  выдержу.
 Иногда  усталость  туманила  ему  голову,  и  он  говорил
невнятно:
 — 	Сама  была  измучена.  Под  чужой  волей  жила.  Те¬
перь  над  тобой  не  будет  чужого  гнета.  Теперь  вместе.
 Анюта  вела  и  вслушивалась  в  его  невнятные  слова:
 — 	Ты  обо  мне,  что  ль?
 Он  слабо  качнул  головой:
 — 	О  Руси.  Поскорей  бы  поправиться.
 — 	Окрепнешь.  Наступай  тверже.  А  я  все  пытала:  не
видали  ль  такого?  Нет,  говорят.  Ежли  не  пал,  думаю,  бу¬
дет.  Не  может  быть,  чтоб  там  его  не  было.  Все  воинство
проглядела  —  нашла!  Не  бойсь,  не  оступишься.
 — 	Я  тебя  по  всей  Рязани  искал.
 — 	Да,  брата  Мамай  убил,  племяшей  моих  в  Орду
свели.  К  чему  ж  мне  в  Рязань-то  возворачиваться?  А  тут
какой  ни  есть,  а  все  ж  свой  угол.  Я  ведь  еле  ушла  тогда;
случилась  бы  в  ту  ночь  в  огородниках,  быть  бы  теперь  в
Орде.
 383

Помолчав,  она  объяснила:
 — 	Бабка-то  мне  сказывала  об  тебе,  что  приходил  про
меня  проведать.  Я  и  ждала  —  раз,  думаю,  приходил,  при¬
дет  и  другой  раз.
 Какие-то  люди  стояли  по  краям  улицы.  Глядели
ему  в  лицо.  Кто-то  кричал:
 — 	Слава!
 — 	Вот  и  дом!  —  узнал  он.
 — 	Пригнись  малость!  —  ответила  Анюта.  —  Прито¬
лока  тут  низка.
 И  он  переступил  через  ее  порог.
 Старая  Русса,  Моек.  обл.г  1940  г.

«СОВРЕМЕННИК  БОЛЬШОЙ,  ДЫМЯЩЕЙСЯ,
 МИРОВОЙ  МОСКВЫ...»
 В  1934  году,  в  сборнике  новелл  «Мастер  птиц»  писатель  Сер¬
гей  Бородин  (1902—1974  гг.)  рассказывал  о  палехском  художни¬
ке  Иване  Голикове.  Голиков  работал  пад  иллюстрациями  к  «Сло¬
ву  о  полку  Игореве»,  и  писатель,  удивляясь  его  миниатюрам,  за¬
метил:  «Силен  маленький  бородатый  иконописец,  сутулящий  спи¬
ну  над  черной  ситцевой  закрапанной  блузой,  тем,  что  понял  Иго¬
ря  не  как  Игорев  современник,  а  как  современник  большой,  ды¬
мящейся,  мировой  Москвы».  В  этих  словах  Сергей  Бородин  уста¬
навливает  точку  отсчета,  определившую  все  будущие  пропорции
его  романа  о  Дмитрии  Донском.  Книга,  принесшая  Бородину  из¬
вестность,  еще  и  не  замышлялась,  но  судьба  писателя  была  та¬
кова,  что  она  не  могла  не  появиться.
 «Детство  мое,  —  говорил  Бородип,  —  проходило  в  городке,
стоявшем  неподалеку  от  Куликова  поля.  Преданий  о  битве  с  Ма¬
маем  я  паслушался  в  самом  раннем  возрасте  не  меньше,  чем
сказок»  !.  Городок  неподалеку  от  Куликова  поля  —  тихий  про¬
винциальный  Белев,  где  Сережа  Бородин,  одиннадцати  лет,  по¬
ступил  в  реальпое  училище  имени  Василия  Андреевича  Жуков¬
ского  и  где  поздпее,  в  1915  году,  был  написан  первый  очерк  бу¬
дущего  писателя.  Литература  и  революция  захватили  юношу.
Андрей  Белый  рекомепдовал  его  во  Всероссийский  союз  писате¬
лей.  Двадцати  лет  Бородин  был  принят  в  Высший  литературно-
художественный  институт,  возглавляемый  Валерием  Брюсовым.
Бородип  изучал  фольклор  и  ездил  в  экспедиции  на  Русский  Се¬
вер,  где  звучали  былины  об  Илье  Муромце  и  Мамае,  от  Музея
народоведения  получил  командировку  в  Бухару,  работал  па  рас¬
копках  Афрасиаба.  Побывал  на  Турксибе,  пешком  прошел  Вахш-  11 	Прошлое  —  настоящее.  Беседа  с  Сергеем  Бородиным.  —
«Дружба  народов»,  1971,  №  10,  с.  261.
 25  Живая  вода  Непрядвы
 385

скую  долину,  редактировал  районную  многотиражку  в  Каскиле-
не  (Армения)  *.  Экзотический  мир  Востока,  по-своему  увиденный
жителем  среднерусской  полосы,  —  вот  предмет  первых  натурных
зарисовок  писателя.  Он  пишет  очерки,  где  в  самом  повороте  те¬
мы  угадывается  заимствованный  интерес  автора  к  романтике
«киплинговских»  путешествий.  Образцом  для  Бородина,  кажется,
является  книга  Николая  Тихонова,  описавшего  странствия  Г.  Вам-
бери  по  Туркестану1  2.  Растворяясь  в  кругу  своих  героев,  Бородин
отказывается  от  собственного  имени,  скрывается  под  псевдони¬
мом  Амир  Саргиджан.  Оп  пишет  как  новичок  —  кратко,  терпе¬
ливо  складывая  более  крупные  вещи  из  разрозненных  кусков,
будто  упражняясь  в  искусстве  азиатского  орнамента.  В  1932  году
выходит  составленный  из  новелл  роман  «Последняя  Бухара»,  а  в
1934  году  —  сборник  рассказов  «Мастер  птиц».
 Не  вполне  удачный  опыт  восточной  прозы  и,  возможно,  не¬
которое  охлаждение  к  сиюминутным  темам  вынуждали  писателя
к  поискам  иного  пути.  Мир,  окружавший  его,  прежде  был  за¬
тянут  дымом  пожаров  и  дымами  паровозов  и  домн.  И  вдруг  слов¬
но  ветер  разогнал  эти  летучие  громады  пара  и  копоти,  издалека
начинающийся  ветер  будущей  войны.  «Жизнь  была  гораздо  бо¬
лее  сложной,  подчас  трагической  и  одновременно  обыденной  и
грубой»,  —  вспоминал  Бородин,  —  все  это  я  осознал  лишь  к
концу  тридцатых  годов»3.  Тогда  и  был  начат  роман  о  Дмитрии
Донском.  Из  смятения  современности  Бородин  возвращался  в  ла¬
сковый  мир  своего  детства,  на  границу  Куликова  поля.  Однако
ему  предстояло  еще  многое  понять  в  истории  и  литературе,  его
захватили  споры  о  природе  исторической  прозы,  где  образцом
для  Бородина  всегда  оставались  «Капитанская  дочка»  и  «Смерть
Вавир-Мухтара»,  Пушкип  и  Тынянов.  Выходили  книги  русских
авторов  о  Востоке,  столь  знакомом  писателю,  —  «Мятеж»  Фур¬
манова,  «Саранча»  Леонова,  «Джан»  Платонова,  —  и  Бородин
взялся  за  тему,  соединившую  историю  Северо-Восточной  Руси  и
прошлое  азиатских  степей.
 «В  идеальной  исторической  книге,  —  говорил  Бородин,  —
присутствуют  люди,  и  события,  и  философия  истории».  Люди  —
герои  книги  Бородина  как  будто  намеренно  приближены  к  со¬
временникам  писателя.  Писатель  сокращает  дистанции,  стирает
полутона,  вслед  за  многими  историками  30—40-х  годов  ищет  и
старательно  выписывает  образ  идеального  правителя.  Монахи  в
книге  тщеславны  и  лицемерны,  суверенный  рязанский  князь
 1 	См.:  Ак  и  м  о  в  В.  Творчество  Сергея  Бородина.  Ташкент,
1972.
 2 	Тихонов  Н.  Вамбери.  Л.,  1926.
 3 	Прошлое  —  настоящее,  с.  260.
 386

Олег  порицается  за  нежелание  признавать  верховенство  Москвы.
Знамением  эпохи  является  и  тема  противостояния  князя  —  ма¬
стеру,  Дмитрия  Донского  —  зодчему  Кириллу.  Кирилл  томится,
но  умеет  вложить  душу  в  свой  труд,  скрывается  от  княжеских
«милостей»  в  лесах  и  выходит  лишь  на  всенародную  битву  с
прагом,  чтобы  встать  в  строй  защитников  Отчизны  и  погибнуть.
Исторически  обусловленная  невозможность  любого  другого  пове¬
дения  художника  в  «трагической  и  одновременно  обыденной  и
грубой  жизни»  —  один  из  человеческих  уроков  книги  Бородина,
и  прочем,  далеко  не  исчерпывающий  всего  содержания  романа.
 События  —  внешняя  сторона  истории  —  изучались  автором
по  летописям,  «Задонщине»,  средневековой  песне-повести  о  Ку¬
ликовской  битве,  по  компилятивному  «Сказанию  о  Мамаевом  по¬
боище».  Немало  сведений  почерпнул  автор  из  «Истории  государ¬
ства  Российского»  Н.  М.  Карамзина.  Многое  схвачено  верно,  од¬
нако  автор,  подобно  некоторым  историкам,  без  должного  разбора
доверяет  свидетельствам  недостоверных  позднейших  источников,
например,  распространенной  редакции  «Сказания  о  Мамаевом
побоище»,  отделенной  от  Куликовской  битвы  не  менее  чем  дву¬
мя  столетиями.  Роман  «Дмитрий  Донской»,  подобно  обычному  на¬
шему  представлению  о  битве  с  Мамаем,  передает  не  столько  на¬
строения  современников  и  собеседников  Сергия  Радонежского,
Дмитрия  Московского,  Андрея  Рублева,  сколько  суждения  и  при¬
страстия  последующих  поколений  —  подданных  государя  «всея
Руси»  Ивана  III,  его  сына  Василия  III  и  внука  Ивана  Грозного.
Роман  Бородина  легендарен,  но  легенды,  составившие  плоть  по¬
вествования,  сами  принадлежат  истории  и  потому  легко  входят  в
жизнь  читателя,  отражаются  во  впечатлениях  детства,  составля¬
ют  теплый  эмоциональный  фон  повествования  и  задают  лириче¬
скую  тему  Родины,  родной  земли.
 Философия  истории,  определившая  поиски  исторической  исти¬
ны  в  романе,  по  преимуществу  бесспорна,  ибо  выводится  из  само¬
го  хода  событий,  как  близких  Куликовской  битве,  так  и  следую¬
щих  за  пей,  растянутых  на  столетия.  Автор  —  «современник
большой,  дымящейся,  мировой  Москвы»,  и  все  голоса  прошлого
слышатся  ему  как  гимн  возвышению  Москвы,  хотя  оценки  оче¬
видцев  Куликовской  битвы  были  не  столь  однозначны,  и  через
пятьдесят  лет  после  Донского  боя  на  роль  собирателя  Руси  все
еще  будет  претендовать  Тверь.  Читатель  не  узнает  из  книги  Сер¬
гея  Бородина  о  том,  как  князья  настойчиво  боролись  за  стол
великого  княжения,  когда  соперничали  различные  линии  потом¬
ков  Ярослава,  третьего  сына  Всеволода  Большое  Гнездо.  Боро¬
дин  забегает  вперед,  ему  хочется,  чтобы  князья,  воины,  купцы  и
монахи,  родившиеся  при  Калите  и  его  ближайших  наследниках,
раз  и  навсегда  признали  единоличную  власть  московских  князей.
 25*
 387

Главпая  тема  книги  —  освободительная  идея,  служение  ко¬
торой  требует  сплочения  сил  всего  народа.
 Первое  издание  романа  отдельным  томом  было  подписано  в
печать  в  сентябре  военного  1941  года,  и  герои  Сергея  Бородина
заговорили  с  читателями  о  самом  важном  —  о  мужестве,  о  славе
Русской  земли.
 Книга  Сергея  Бородина  писалась  и  как  преддверие  другого
произведения  —  романа  об  Андрее  Рублеве.  Эскиз  его  можно
разглядеть  в  светлом  образе  мальчика  Андрейши  —  воспитанни¬
ка  Сергия  Радонежского.  Однако  военные  годы,  впечатления  от
среднеазиатского  быта,  который  вместе  с  другими  эвакуирован¬
ными  в  Ташкепт  писателями  разделил  Бородин,  захлестнули  ав¬
тора  «Дмитрия  Донского»,  и  задуманная  «работа...  не  пошла»  К
Зато  постепенно  сложился  план  трилогии  из  истории  народов
Туркестана.  Трилогия  эта  носит  название  «Звезды  над  Самар¬
кандом»  и  включает  романы  «Хромой  Тимур»,  «Костры  похода»  и
«Молниеносный  Баязет».
 И  все  же,  несмотря  на  шумный  успех  трилогии  о  Тимуре,
мне  кажется,  что  лучшей  книгой  Бородина  остался  роман  о  Дмит¬
рии  Донском.  Читателю,  размышляющему  о  судьбах  Отечества,
эта  книга  может  стать  первым  путеводителем  в  далекой  и  труд¬
ной  для  понимания  эпохе.  Подлинный  образ  сражения  на  бере¬
гах  Непрядвы  сложился  в  совокупном  народном  сознании.  Наше
нынешнее  представление  о  Куликовской  битве  приобретало  реа¬
лии  и  краски  в  процессе  становления  идей,  предопределивших
зрелые  формы  русской  феодальной  государственности  и,  следова¬
тельно,  растущего  национального  самосознания.  Этот  процесс
сложен,  он  далеко  не  полностью  отразился  на  бумаге,  лишь  сла¬
бые  следы  его  видны  в  трудах  средневековых  книжников  да
слышны  в  изустных  пересказах,  дотянувших  ниточку  народной
памяти  до  поколения  наших  дедов.  Поэтому  с  надеждой  мы
смотрим  на  историческую  прозу  —  жанр,  хорошо  ли,  плохо  ли
представляющий  в  современной  культуре  традиции  национально¬
го  эпоса.
 Масштаб  событий,  описанных  в  этой  книге,  требует  размыш¬
ления,  например,  над  тем,  что  каждое  поколение  по-разному  по-
пимает  наше  прошлое,  будто  в  прошлом  происходят  постоянные
изменения  —  и  нам  открываются  разные  грани  магического  кри¬
сталла  Истории.
 А.  Ллигузов  11 	Прошлое  —  настоящее,  с.  264.

битбл
 ИА  КУ71ИКОБОЛЛ
ПО
 Б  СБИЛеТСЛЬСТБЛХ
СОБР£М€ННИКОБ
И  Б  ПЛ7ИЯТИ
ПОГО7ИКОБ

ntm^A
 НИНЫ
 рАгерсн*  царп4  алыш\на  гитрХшХчмриНб&А*
 ‘  1р/пна  ги  gt^AUji  ирмкны  MWKWBfUh
(кс;/нк«н£м  ьолб^им^Х  тптш  g^Anu  прсганк#
 ,  <V 	/ 	. 	. 	<  Г  п  V—  /
 К$3  WfKHtt  тлпмап  •  МО\/тХлН  лицЛс&о(  пикет  а
 ОС  «• 	J 	.. 	, 	*Л* 	V
 flu*  И  лцИлисмерпипднлхттгАьНА  тпреет  а  ни
вгзХлй  си*  на/ич  шертъ  и^ьт  пХгт  евб*нпризь  «
Ьа*  ср^ниин  шА  нАПбмо  <гПы  стрдстотерпеуъ
шиса  йпик&А-
 <1 	/ 	.. 	г
 11Н5Ьвели1(тflUMumpen  и>*нави  пси^г  а*р
3^4И  СШ&МИ  СИЛ4ЛПК10ЙМИ*
 «И  рече  князь  великий  брату  своему  князю  Володимеру:
«Поспешим,  брате,  противу  безбожных  татар...»
 Миниатюра  XVII  века  из  Лондонского  списка
«Сказания  о  Мамаевом  побоище».

КАК  ИСТОРИКИ  ИЗУЧАЮТ  КУЛИКОВСКУЮ  БИТВУ
 Историки  и  публицисты  по-равному  оценивают  значение  Ку¬
ликовской  битвы.  Для  одних  «злая  сеча»  с  Мамаем  —  перелом  в
русско-ордыноник  отношениях,  предсказавший  «татарам  конец  их
иладычества  над  Русью»  \  для  других  —  малозначительное  собы¬
тие,  не  давшее  «никаких  фактических  результатов»*  2.  Но  где  же
истина?  И  почему  Белинский  и  Чернышевский,  которым  по  школь¬
ной  программе  положено  говорить  одно  и  то  же,  так  противоре¬
чат  друг  другу?
 Суждения  об  исторических  последствиях  Мамаева  побоища
1380  года  являются  продолжением  более  общих  оценок  историче¬
ского  путщ  пройденного  русскими  княжествами  в  XIII—XV  ве¬
ках.  Две  основные  линии  развития  характеризуют  этот  период
русской  истории  —  постепенное  высвобождение  от  вассальной  за¬
висимости  ордынским  ханам  и  собирание  раздробленных  земель
и  княжеств  вокруг  Москвы  в  единое  государственное  образова¬
ние.  Оба  эти  процесса  нашли  выражение  в  истории  Куликовской
битвы,  и  потому  ученые-историки  с  особым  пристрастием  иссле¬
дуют  причины  и  обстоятельства  сражения  на  берегу  Непрядвы.
 Многие  историографы  XVIII—XIX  веков  считали,  что  ордын¬
ское  иго,  несмотря  на  опустошительные  набеги  монголов,  спо¬
собствовало  возвышению  Москвы  и  формированию  Русского  на¬
ционального  государства.  «Москва  обязана  своим  величием  ха¬
нам»  3,  —  писал  Н.  М.  Карамзин.  Б.  Н.  Чичерин  думал,  что  но¬
вая  русская  государственная  власть  сменила  прежний  вотчинпый
порядок  при  содействии  «татарского  владычества»4.  «Власть  ха¬
 ‘Белинский  В.  Г.  Полн.  собр.  соч.,  т.  10,  с.  24.
 2 	Чернышевский  Н.  Г.  Полн.  собр,  соч.,  т.  7,  с.  705.
 3 	К  а  р  а  м  з  и  н  Н.  М.  История  государства  Российского.  Спб.,
1819,  т.  IV,  с.  214  и  сл.
 4 	Чичерин  Б,  Н.  О  народном  представительстве.  М.,  1899,
 391

на...  —  говорил  В.  О.  Ключевский,  —  давала  хоти  призрак  един¬
ства  мельчавшим  и  взаимно  отчуждавшимся  вотчинным  углам
русских  князей»  *.  М.  П.  Погодин  выделял  особый  «монгольский
период»  русской  истории1  2,  а  Ф.  И.  Леонтович  обнаруживал  влия-
ние  традиционного  монгольского  права  на  русские  законодатель¬
ные  акты3.  Впрочем,  эти  утверждения  никак  не  отразились  на
оценке  военного  урока,  данного  русскими  на  Куликовом  поле
своим  «учителям»  —  татарам.  «Вся  северная  Русь,  —  утверждал
Ключевский,  —  под  московскими  знаменами  одержала  первую
народную  победу  над  агарянством.  Это  сообщило  московскому
князю  значение  национального  вождя...  в  борьбе  с  внешними
врагами»  4.
 Идея  национального  единения,  воплощенная  в  истории  Ку¬
ликовской  битвы,  получила  в  30—40-е  годы  XIX  века  особое  пре¬
ломление  в  спорах  о  «народном  характере»  русского  самодержа¬
вия.  Н.  В.  Савельев-Ростиславич  утверждал,  что  победа  над  Ма¬
маем  была  победой  «целого  народа»5,  а  в  официальных  здрави¬
цах  Дмитрию  Донскому  гармоническим  аккордом  звучала  триеди¬
ная  формула  С.  С.  Уварова:  православие  (Сергий  Радонежский
благословляет  Дмитрия  на  борьбу  с  агарянством),  самодержавие
(личные  заслуги  московского  кпязя  в  победе)  и  народность  (все¬
общий  подъем  на  борьбу  с  татарами).  Ответом  на  официальную
кампанию  прославления  Донской  победы  стали  известные  слова
П.  Я.  Чаадаева.  «Мы  сделались  жертвою  завоевания,  —  писал  он
в  «Философических  письмах»,  —  когда  же  мы  свергли  чужезем¬
ное  иго,  и  только  наша  оторванность  от  общей  семьи  мешала  нам
воспользоваться  идеями,  возникшими  за  это  время  у  наших  за¬
падных  братьев,  —  мы  подпали  еще  более  жестокому  рабству,
освященному,  притом,  фактом  нашего  освобождения»6.  Именно
против  официальной  интерпретации  свержения  ига,  утверждаю¬
щей  незыблемость  устоев  николаевской  России,  возражал  Чер¬
нышевский,  отрицая  «фактические  результаты»  Куликовской
битвы.
 А.  И.  Герцен  впервые  предложил  формулу,  вошедшую  ныне
во  все  школьные  учебники:  «Монгольское  иго...  нанесло  стране
ужасный  удар...  Именно  в  это  злосчастное  время,  длившееся  око¬
 1 	Ключевский  В.  О.  Сочинения.  М.,  1957,  т.  II,  с.  43.
 2 	См.:  Погодин  М.  П.  Историко-критические  отрывки.  М.,
1846,  т.  1,  с.  19—34.
 3 	См.:  Леонтович  Ф.  И.  Древний  ойратский  устав  взы¬
сканий.  Одесса,  1879.
 4 	Ключевский  В.  О.  Сочинения,  т.  II,  с.  23.
 5 	Савельев-Ростиславич  Н.  В.  Дмитрий  Иоаннович
Донской,  первоначальник  русской  славы.  М.,  1837,  с.  31.
 6 	Чаадаев  П.  Я.  Сочинения  и  письма.  М.,  1914,  т.  II,
с.  118.
 392

ло  двух  столетий,  Россия  п  дала  обогнать  себя  Европе»  Ч  В  до¬
полнение  к  этой  оценке  славянофилами  было  высказано  убежде¬
ние  в  том,  что  «враги,  угнетавшие»  русский  народ,  «всегда  оста¬
вались  вне  его,  не  мешаясь  в  его  внутреннее  развитие»  1 2  *.  Разли¬
чия  между  славянофилами  (Киреевский)  и  западниками  (Гер¬
цен)  становились  заметны  при  обсуждении  взаимных  отношений
России  и  Европы;  если  же  речь  заходила  о  столетиях,  в  течение
которых  Русь  делила  свою  историю  с  кочевыми  народами  Дико¬
го  Поля,  западники  и  славянофилы  начинали  говорить  почти  па
одном  языке,  потому  что  Азия  еще  пе  умещалась  в  их  сознании,
и  перед  лицом  Азии  их  веры  в  прогресс  или  в  чистоту  крестьяп-
t  них  общинных  традиций  оказывались  одинаково  ориентированны¬
ми  на  ценности  европейского  мира.  Историки  государственной
школы  не  допускали  мысли  о  том,  чтобы  Русское  государство  —
главный,  по  их  мнению,  двигатель  общественного  развития,  сфор¬
мировалось  под  влиянием  монгольских  политических  институтов.
Отрицал  значение  монголов  в  русской  истории  С.  М.  Соловьев9.
Сходные  оценки  принадлежат  англичанину  Ф.  Грэхэму4,  амери¬
канскому  историку  Дж.  Куртэну5  6 и  русскому  эмигранту  В.  А.  Ря-
зановскомув.  Констатация  независимых  путей  развития  Руси  и
Дикого  Поля  обернулась  у  Соловьева  схематичной  оценкой  Кули¬
ковской  битвы  как  «отчаянного  столкновения  Европы  с  Азией»,
столкновения,  которое  для  русских  обошлось  слишком  дорого  и
не  изменило  соотношения  сил  противников.
 Один  из  первых  русских  историков-марксистов  М.  Н.  Пок¬
ровский,  отмечая  положительную  роль  сосуществования  Древней
Руси  с  половецким  Полем  и  оспаривая  традиционное  мнение  о
«варварстве»  кочевников,  не  видел  никакого  смысла  в  разгроме
Мамая:  в  его  «Русской  истории  с  древнейших  времен»  Куликов¬
ская  битва  упоминается  лишь  в  цитате  из  летописи,  рассказы¬
вающей  не  о  Дмитрии  Донском,  а  о  походе  Ивана  III  па  Новго¬
род  1471  года  7  *.
 В  20-х  годах  текущего  столетия  в  русской  эмиграции  образо¬
валась  историческая  школа  «евразийцев»  —  ученых,  рассматри¬
 1 	Г  е  р  ц  е  п  А.  И.  Собр.  соч.  М.,  1956,  т.  7,  с.  159.
 2 	Киреевский  И.  В.  Поли.  собр.  соч.  М.,  1861,  т.  2,  с.  241.
8  См.:  Соловьев  С.  М.  История  России  с  древнейших
 времен.  М.,  1960,  кы.  2,  т.  3—4,  с.  284—288.
 4 	См.:  Graham  F.  R.  The  Archer  and  the  Steppe,  or  the  Em¬
pires  of  Scythia:  A  History  of  Russia  and  Tartary...  London,  1860.
 5 	Cm.:  Curtain  J.  The  Mongols  in  Russia.  Boston,  1908.
 6 	Cm.:  Riasanovsky  V.  A.  Fundamental  Principles  of  Mon¬
 gol  Law.  Tientsin,  1937.
 См.:  Горски  й  А.  Д.  Куликовская  битва  1380  г.  в  исто¬
 рической  науке.  —  В  кн.:  Куликовская  битва  в  истории  и  куль¬
туре  нашей  Родины.  М.,  1983,  с.  31.
 393

вающих  историю  России  как  результат  симбиоза  Востока  и  За¬
паду,  Азии  и  Европы.  Н.  С.  Трубецкой,  Э.  Хара-Даван  и  Г.  В.  Вер¬
надский  \  следуя  схеме  Карамзина-Ключевского*  признали  всесто¬
роннее  влияние  монгольского  государства  на  экономику,  военное
дело,  право,  администрацию  и  другие  сферы  жизни  русских  кня¬
жеств;  объединительный  путь  Руси,  превращающейся  в  «восточ¬
ную  деспотию»,  также,  по  мнению  евразийцев,  был  подсказан
опытом  монгольской  государственности.  Единственный  итог  Ку¬
ликовской  битвы,  признаваемый  евразийцами,  —  вызванный  Ма¬
маевым  побоищем  рост  русского  национального  самосознания1  2.
 В  традициях  евразийской  историографической  мысли  написа¬
ны  книги  Б.  Шпулера,  Ш.  Коммо,  П.  Силфена,  Л.  Н.  Гумилева  и
Ч.  Гальперина  3.  Гумилев  убежден  в  том,  что  «Древняя  Русь,  со¬
прикоснувшись  с  Золотой  Ордой,  успешно  добилась  взаимопони¬
мания  и  установления  границы  путем  ряда  договоров,  одинаково
выгодвых  с  обеих  сторон»,  в  результате  чего  сложилась  «единая
система*  единая  культура,  единая  страна»,  а  Золотая  Орда  «стала
заслоном  Руси  с  востока»  и  «охраняла  русские  земли  от  насту¬
павшего  католицизма».  По  мнению  Гумилева,  причиной  Куликов¬
ской  битвы  стал  «переворот  Мамая  и  разрыв  традиционного  сою¬
за  Руси  и  Золотой  Орды»  в  1362  году:  «Мамай  изменил  традици¬
онной  ордынской  политике  охраны  русских  земель  от  наступав¬
шего  католицизма  и  заключил  союз  с  литовским  князем  Ягайлом
и  крымскими  генуэзцами.  Победа  Дмитрия  Донского  на  Кулико¬
вом  поле,  неожиданная  для  всего  мира,  отсрочила  решительное
наступление  литовцев  на  Москву„.»  4.
 Ч.  Гальперин,  сопоставляя  Русь  со  средневековой  Валенсией,
латинским  королевством  в  Иерусалиме  и  Оттоманской  портой,
где,  как  и  на  Руси  XIV  века,  христианский  мир  соприкасался  с
миром  ислама,  признает  движение  Руси  к  централизации  ре¬
зультатом  «внутренних  процессов»,  однако  обширное  перечисле¬
ние  признаков,  которые,  по  мнению  Гальперина,  свидетельствуют
о  монгольском  влиянии  на  русскую  государственность,  значи¬
 1 	См.:  И.  Р.  [Н.  С.  Т  р  у  б  е  ц  к  о  й].  Наследие  Чингиз-хана.
Берлин,  1925;  Хара-Даван  Э.  Чингис-хан  как  полководец  и
его  наследие.  Белград,  1929;  Вернадский  Г.  В.  Монгольское
иго  в  русской  истории.  —  В  кн.:  Евразийский  временник,  1927,
т.  V,  с.  153—164,  Он  же.  The  Mongols  and  Russia.  New  Haven,  1953.
 2 	Cm.:  Vernadsky  G.  The  Mongols  and  Russia,  p.  350—351.
 3 	Cm.:  S  p  u  1  e  r  B.  Die  Mongolen  in  Russland,  1223—1502.  Wies¬
baden.  1965;  Commeaux  Ch.  La  vie  quotidienne  chez  les  Mongols
de  conquete  (XIII  Siecle)  Paris.  1972;  Silfen  P.  H.  The  Influence
of  the  Mongols  on  Russia:  A  Dimentional  History.  Hicksville  —  New
York,  1974.
 4 	Гумилев  Л.  H.  Поиски  вымышленного  царства.  M.,  1970,
с.  202,  380,  398,  402.
 394

тельно  сужает  пределы  «самостоятельности»  русских,  превращая
их  в  покорных  исполнителей  татарской  «воли».  Куликовская  бит¬
ва  в  описании  Гальперина  больше  похожа  па  поражение,  пото¬
му  что  русские  потеряли  свои  дружины,  а  Мамай  собрал  еще
большее  войско,  но,  «к  счастью  для  Москвы»,  явился  Токтамыга.
Тимур  сделал  для  ослабления  Орды  больше,  чем  Дмитрий  Дон¬
ской,  а  единственное  значение  Мамаева  побоища  —  в  том,  что
оно  «подняло  престиж  Москвы».  Гальперин  видит  сходство  работ
«современных  советских  и  западных  историков»  в  «патриотиче¬
ской  интерпретации  источников  о  Куликовской  битве»,  которая
заимствована  из  «имперских  схем  русской  историографии»!.
 В  нашей  научной  литературе  изучение  эпохи  Куликовской
битвы  прошло  большой  путь  —  от  поверхностпых  пересказов
Д.  И.  Иловайского1  2  до  серьезного  анализа  различных  социально-
экономических,  религиозных,  культурных  и  политических  факто¬
ров,  сформировавших  историческую  реальность  второй  полови¬
цы  XIV  века.  Археологические  раскопки  окончательно  отвергли
мнение,  которого  до  сих  пор  придерживаются  некоторые  наши
(Л.  Н.  Гумилев)  и  западные  (Дж.  Феннел)  историки,  будто  мон¬
гольское  нашествие  нанесло  лишь  незначительный  ущерб  рус¬
ским  княжествам.  Обнаружены  следы  национальной  катастрофы
1237—1240  годов:  пепелища,  братские  могилы  и  остатки  домов  с
костяками  детей,  прятавшихся  в  печах,  —  в  Киеве,  Рязапи,  Во¬
лыни,  Серенске,  Изяславе,  Торжке;  после  Батыева  нашествия
целая  группа  городов*  исчезла  в  Верхнем  Посулье3,  и  значитель¬
ная  часть  населения  Южной  Руси  покинула  свои  дома,  чтобы
укрыться  в  более  защищенной  от  монголов  лесной  зоне  Северо-
Восточной  Руси.  Из  157  сельских  поселений,  известных  со  вре¬
мени  не  позднее  первой  половины  XIII  века,  105  прекратили
свое  существование  во  время  монгольского  нашествия  пли  вско¬
ре  после  него,  6  запустели  и  были  возрождены  через  200—
300  лет,  и  лишь  46  продолжали  существовать  в  XIV—XV  веках  4.
От  30—50-х  годов  XIII  века  до  пас  не  дошло  ни  одной  датиро¬
ванной  русской  книги;  из  книг,  даты  которых  определены  при¬
близительно,  от  первой  половины  столетня  сохранилось  19  книг,
а  от  второй  —  345.  Соотношение  этих  чисел  позволяет  косвенно
 1 	Н  а  1  р  е  г  i  n  Ch.  J.  Russia  and  the  Golden  Horde.  Blooming¬
ton,  p.  32,  56,  88,  97,  123,  146,  1985.
 2 	См.:  Иловайский  Д.  И.  Куликовская  победа  Дмитрия
Ивановича  Донского.  М.,  1880.
 3 	См.:  Каргер  М.  К.  Древний  Киев.  М.  —  Л.,  1958,  т.  1—2;
Монгайт  А.  Л.  Старая  Рязань.  М.,  1955  и  др.
 4 	См.:  Назаров  В.  Д.  Русь  накануне  Куликовской  бит¬
вы.  —-  Вопросы  истории,  1978.  JST®  8,  с.  99.
 5 	См.:  Сводный  каталог  славяно-русских  рукописных  книг,
хранящихся  в  СССР.  XI—XIII  вв.  М.,  1984.
 395

оцепить  потери,  понесенные  русской  культурой  в  первые  годы
монгольского  разорения.  После  Батыева  нашествия  Северо-
Восточная  Русь  сто  лет  не  внала  оборонного  каменного  строи¬
тельства;  с  приходом  монголов  надолго  или  навсегда  исчезли
многие  ремесла1.  Раскопки  ордынских  городов  вскрыли  следы
целых  кварталов,  где  жили  уведенпые  в  полон  русские  ремес¬
ленники  1 2.
 Археологи  не  подтвердили  расхожее  представление  о  «вар¬
варстве»  ордынских  завоевателей:  в  Старом  и  Новом  Сарае,  Бель-
джамене  и  других  городах  найдены  следы  усадеб,  ремесленных
мастерских,  водопроводов,  бань  с  подпольным  отоплением  типа
римских  гипокаустов,  обнаружены  записи  персидских  стихов  на
изразцах  и  блюде,  квадрант  и  астролябии  арабского  типа3.  Ана¬
лиз  ранпефеодальной  государственности  Джучиева  улуса  пока¬
зал  постепенное  перерождение  кочевых  военизированных  станов
в  паразитарное  образование,  неспособное  существовать  без  экс¬
плуатации  других  народов  4.
 Было  бы  неверным  вовсе  отрицать  влияние  монголов  на  скла¬
дывание  государственных  устоев  Руси:  с  учетом  монгольских  об¬
разцов  трансформировалась  фискальная  система,  посольский  обы¬
чай,  некоторые  черты  военной  организации;  ордынские  порядки
па  Руси  парализовали  демократические  формы  городского  само¬
управления  —  вечевые  сходы;  па  основании  Чингиз-хановой  Ясы
(кодекса  традиционного  монгольского  права),  а  впоследствии  и
мусульманского  шариата  искусственно  поддерживались  финансо¬
вые  льготы  русской  церкви,  что  ухудшало  положение  всего  про¬
чего  населения  Руси.  О  тесных  русско-ордынских  связях  свиде¬
тельствует  тот  факт,  что  в  XVII  веке  примерно  17  процентов
русской  знати  составляли  выходцы  из  верхушки  ордынских  фео¬
далов  5,  а  в  русском  языке  зафиксировано  немало  заимствован¬
ной  тюркской  лексики6.  Однако  пет  оснований  переоценивать
влияния  монголов,  ибо  важнейшие  процессы  развития  русских
кпяжеств  и  их  консолидации  вокруг  Москвы  и  Твери  были  обус-
 1 	См.:  Рыбаков  Б.  А.  Ремесло  древней  Руси.  М.,  1918,
с.  525—533.
 2 	См.:  Полубоярипова  М.  Д.  Русские  люди  в  Золотой
Орде.  М.,  1978.
 3 	См.:  Степи  Евразии  в  эпоху  средневековья.  М.,  1981,  с.  231—
236  (автор  главы  —  Г.  А.  Федоров-Давыдов).
 4 	См.:  Федоров-Давыдов  Г.  А.  Общественный  строй
 Золотой  Орды.  М.,  1973.
 6 	См.:  Владимирский-Буданов  В.  Ф.  Обзор  истории
русского  права.  Спб.,  1915,  с.  123;  ср.:  Баскаков  Н.  А.  Рус¬
ские  фамилии  тюркского  происхождения.  М.,  1979.
 6  См.:  Шипова  Е.  II.  Словарь  тюркизмов  в  русском  языке.
Алма-Ата,  1976.
 396

ловлеиы  внутренними  законами,  действие  которых  проявилось
еще  в  Киевской  Руси  X—XII  веков.
 Из  двух  предложенных  историографических  схем,  описываю¬
щих  результаты  монгольского  нашествия  —  замедления  развития
Руси  (Герцен)  и  русско-ордынского  симбиоза  (евразийцы),  —
более  верной  оказывается  первая.  Русь,  «растерзанная»  (Пуш¬
кин)  и  обескровленная  монголами,  все  же  нашла  в  себе  силы
подобно  другим  европейским  народам  вступить  на  путь  феодаль¬
ной  централизации.  Многие  черты  монгольского  влияния,  кото¬
рые  иногда  характеризуются  как  симбиоз  завоевателей  и  завое¬
ванного  народа,  есть  признаки  позднейшего  растворения,  этниче¬
ской  и  культурной  ассимиляции  кочевников,  перешедших  на
службу  к  князьям  Северо-Восточной  Руси.
 Широко  распространено  представление  о  том,  что  русская
церковь  сыграла  важнейшую  роль  в  идейном  обосновании  Кули¬
ковской  битвы.  Выступление  Дмитрия  Московского  против  Ма¬
мая  «за  всю  землю  Русскую»  иногда  расценивают  как  прямую
реализацию  программы  константинопольского  патриарха  Фило¬
фея,  митрополита  Киприана,  Сергия  Радонежского  «и  иже  с
ними»  К  Это  мнение  освящено  традициями  дореволюционной  сино¬
дальной  историографии,  но  трудно  согласуется  с  реальными  фак¬
тами  политической  борьбы  60—80-х  годов  XIV  века;  для  подтвер¬
ждения  этих  слов  исследователям  приходится  настаивать  па  том,
что  «крутой»,  «новый,  антитатарский  поворот  в  политике  велико¬
го  князя  Дмитрия  Ивановича»  произошел  не  в  результате  дли¬
тельного  процесса  возвышения  Москвы,  а  внезапно,  вдруг,  осе¬
нью  —  зимой  1379  года,  под  давлением  горстки  русского  духо¬
венства  1 2.
 Осторожно  и  уважительно  обращаясь  к  церковной  легенде,
немало  способствовавшей  формированию  национального  самосо¬
знания  единого  Русского  государства,  укажем  на  то,  что  дей¬
ствительное  участие  церкви  в  подготовке  Мамаева  побоища  выра¬
зилось  в  поддержке,  которую  митрополиты  всея  Руси  оказывали
московским  князьям  начипая  с  1326  года,  когда  митрополит  Петр
перенес  свою  резиденцию  из  Владимира  в  Москву.  После  смерти
Ивана  II  Ивановича  в  ноябре  1359  года  митрополит  Алексей  воз¬
главил  московское  правительство  и  взял  под  опеку  двух  сыновей
умершего  князя  и  его  племянника  —  девятилетнего  Дмитрия
(будущего  победителя  Мамая),  младенца  Ивана  и  пятилетиего
Владимира  (впоследствии  героя  Куликовской  битвы).  В  1363  го¬
ду  послы  митрополита  Алексея  архимандрит  Павел  и  игумен
 1 	См.:  Прохоров  Г.  М.  Повесть  о  Митяе:  Русь  и  Визан¬
тия  в  эпоху  Куликовской  битвы.  Л.,  1978,  с.  108.
 2 	См.:  Прохоров  Г.  М.  Повесть  о  Митяе,  с.  103—108.
 397

Герасим,  затворив  церкви  в  Нижнем  Новгороде  и  Городце,  нака¬
зали  за  непослушание  Дмитрию  Московскому  городецкого  князя
Бориса.  В  1366  году  нри  участии  Алексея  разрешается  конф¬
ликт,  возникший  вокруг  наследства  тверского  удельного  князя
Семена  Константиновича.  Церковь  играла  также  заметную  роль
в  русско-византийской  дипломатии  и  немало  способствовала  «за¬
мирению»  Москвы  и  Литвы.  При  выступлении  Дмитрия  Москов¬
ского  на  Куликово  поле  князь  получил  благословение  коломен¬
ского  епископа  Герасима  и,  возможно,  троицкого  игумена  Сергия
Радонежского.  После  победы  над  Мамаем  Сергий  по  воле  Дмит¬
рия  основывает  монастырь  на  реке  Дубенке,  —  вероятно,  князь
давал  обет  накануне  битвы  и  выполнил  свое  обязательство.
 Известие  об  участии  в  Куликовской  битве  двух  монахов  Тро-
ице-Сергиева  монастыря  —  Александра  Пересвета  и  Андрея  Ос¬
ляби  —  является  продуктом  развития  позднейшей  легенды,  ибо
в  древнейшем  рассказе  о  сражении  —  летописной  повести  1408  го¬
да  —  имя  Пересвета  упоминается  в  числе  павших,  но  ни  там,
ни  в  повестях  1421,  1425  годов,  ни  в  краткой  редакции  «Задон-
щипы»  10—20-х  годов  XV  в.,  ни  в  Житии  Сергия  1418  года
нет  ни  слова  об  отправке  Сергием  двух  монахов  на  Куликово  но¬
ле.  Рассказ  об  этом  поступке  игумена  вместе  с  другими  услов¬
но-литературными  подробностями  попал  в  позднейшее,  80—
90-х  годов  XV  века,  «Сказание  о  Мамаевом  побоище»,  и  только  в
«Сказании»  впервые  описан  поединок  Пересвета  со  «злым  пече¬
негом»  (в  1526—1530  годах  этот  «печенег»  получил  имя  Темир-
Мурзы,  а  в  XVII  веке  был  переименован  русскими  книжниками
в  Челубея).  Повести  1408,  1421  и  1425  годов  не  сообщают  о  по¬
ездке  Дмитрия  и  Владимира  в  Троицу  накануне  битвы,  но  по¬
весть  1425  года  говорит  о  послании  Сергия,  полученном  Дмитри¬
ем  Московским  на  берегу  Допа  6  сентября  1380  года.  Паломни¬
чество  Дмитрия  к  Сергию  упоминается  в  Житии  Сергия  1418  го¬
да,  а  в  «Сказании  о  Мамаевом  побоище»  наугад  указана  недосто¬
верная  дата  встречи  князя  и  игумена:  18  августа.  20  августа  мо¬
сковские  войска  уже  выходили  из  Коломны,  и  за  два  дня  до
выступления  Дмитрий  не  мог  быть  в  Троице.  Так  первоначаль¬
ные  известия  о  Мамаевом  побоище,  включенные  в  цикл  сказа¬
ний  о  преподобном  Сергии,  были  трансформированы  в  легенду
о  том,  что  именно  русская  церковь  подняла  народ  на  битву  с
«агарянством».  Эта  легенда  стала  идейным  обоснованием  свер¬
жения  ордынского  ига  в  1480  году,  однако  ее  мотивировки  мало
что  прибавляют  к  нашему  знанию  о  событиях  эпохи  самой  Ку¬
ликовской  битвы.
 Изучение  ордынской  политики  на  Руси1  и  политической  ис¬
 1 	См.:  Насонов  А,  Н.  Монголы  и  Русь.  М,—Л.,  1940,
 398

тории  русских  княжеств1  позволило  представить  русско-ордын¬
ские  отношения  в  их  эволюции  —  от  Батыева  разорения  1237—
1240  годов  и  установления  политического  протектората  монголов
над  Русью  в  1242/43  году  к  введению  подворных  норм  обложения
ордынской  данью  в  1257—1259  годах  и  длительному  состоянию
неустойчивого  равновесия,  колеблемого  народными  антиордып-
скими  восстаниями  1262,  1289  и  1327  годов.
 Подлинное  значение  всякого  исторического  факта  раскрыва¬
ется  с  течением  времени,  для  этого  нужен  опыт  поколений.  По¬
беда  па  берегу  Непрядвы  заставила  ликовать  современников
Дмитрия  Московского  и  Сергия  Радонежского,  но  не  меньше  вол¬
новала  она  и  свидетелей  стояния  на  Угре  и  свержения  ордын¬
ского  ига.  Окружению  Ивана  III  важно  было  доказать  искон¬
ную  справедливость  борьбы  с  Ордой,  нужна  была  история,  без¬
условно  требующая  такой  политики,  как  разгром  Мамая  на
Куликовом  поле.
 Столетие,  разделившее  Донскую  битву  и  стояние  на  Угре,
сто  семьдесят  лет,  прошедших  от  полного  поражения  ордынцев
Мамая  до  взятия  Казанского  ханства  —  одного  из  правопреемни¬
ков  Золотой  Орды,  двести  лет,  потребовавшиеся  после  позорного
бегства  Мамая  от  русских  мечей  для  того,  чтобы  легкая  дружина
Ермака  покорила  еще  один  осколок  Джучиева  улуса  —  Сибир¬
ское  ханство,  —  все  эти  и  последующие  годы  не  прошли  даром
для  памяти  о  Куликовской  битве.  К  ней  не  раз  возвращались,
вновь  и  вновь  перенося  ее  описания  в  новые  летописные  своды,
в  воинские  повести,  послания,  и  эти  повторения  пополнялись
прибывающими  подробностями,  версиями  прошлого,  отличаясь
от  прежних  рассказов  в  частностях,  но  всегда  совпадая  в  глав¬
ном  —  в  призыве  к  единению  всех  сил  Руси  перед  лицом  ордын¬
ской  угрозы.
 Духовная  ценность  этой  идеи  была  столь  велика,  что  любые,
даже  сказочные  подробности  битвы,  утверждающие  главную
идею,  были  для  читателя  правдоподобны,  ибо,  как  говорил
П.  А.  Флоренский,  их  сомнительную  достоверность  искупало  вы¬
сокое  «нравственное  ожидание».
 Прежде  чем  дойти  до  историка,  события  прошлого  нередко
вливаются  в  легенду,  как  это  и  было  с  произведениями  Кули¬
ковского  цикла,  от  кратких  летописных  рассказов  эволюциониро¬
вавшими  к  обширным  полулегендарным  повестям  и  устным  ска¬
заниям.  Историкам  приходится,  не  забывая  об  особой  духовной
ценности  всего,  что  сохранила  традиция,  совершать  выбор  —  ве¬
 1  См.:  К  у  ч  к  и  н  В.  А.  Русские  княжества  и  земли  перед
Куликовской  битвой.  —  В  кн.:  Куликовская  битва.  М.,  1980.  Он
же.  Формирование  государственной  территории  Северо-Восточной
Руси  в  X—XIV  вв.  М.,  1984.
 399

рить  или  не  верить,  кропотливо  трудиться  над  реконструкцией
подлинных  фактов.  Лев  Толстой  писал  о  том,  что  трудом  уче-
ных-историков  прошлое  с  каждым  годом  открывается  нам  все
полнее,  подобно  будущему.  В  этом  парадоксе  скрыт  огромный
смысл  наших  занятий  Историей.
 В  этой  книге  приводится  почти  полный  перечень  материалов
о  Куликовской  битве.  История  русских  княжеств  1368—1380  го¬
дов  подробно  изложена  в  Рогожском  летописце,  сохранившем
текст  общерусского  летописного  свода  1408  года.  «Великая  за¬
мятия»  в  Орде  описана  в  той  же  летописи  русскими  очевидца¬
ми,  а  также  арабским  историком  Ибн  Хальдуном,  чья  «Книга  на¬
зидательных  примеров»  была  закончена  незадолго  до  1406  года.
О  соотношении  политических  сил  на  Руси  говорят  московско-
тверской  договор  1375  года  и  московско-рязанский  договор
1382  года.  Первоначальный  список  погибших  на  Куликовом  поле
сохрапил  пергаменный  синодик  кремлевского  Успенского  собора,
который  восходит  к  записям  конца  XIV  века.  О  битве  на  Дону
сообщают  немецкие  хронисты  Детмар,  Позильге,  узнавшие  о  сра¬
жении  от  ганзейских  купцов  не  позже  чем  через  год  после  раз¬
грома  Мамая.  На  более  достоверных  и  достаточно  ранних  запи¬
сях  основана  и  московская  летописная  повесть  1408  года.
 Перечисленные  памятники  сохранили  отражение  событий
1380  года  в  сознании  современников  Дмитрия  Московского.  Опи¬
сание  Куликовской  битвы  в  повести  1408  года  предельно  крат¬
ко,  нет  еще  в  нем  хрестоматийного  поединка  богатырей  перед  на¬
чалом  сражения,  нет  известия  о  запасном  полке  Владимира  Анд¬
реевича  и  Дмитрия  Боброка,  нет  сказочной  сцепы  переодевания
великого  князя  и  многого  другого,  но  сказано  просто:  «Выстрои¬
лись  оба  войска  и  бросились  в  бой,  противники  сошлись  —  и  бы¬
ла  долгая  битва  и  злая  сеча».  И  среди  имен  погибших  по  отно¬
шению  к  тексту  синодика  сделано  в  летописной  повести  1408  го¬
да  лишь  одно  дополнение:  добавлено  имя  монаха  Александра
Пересвета,  чей  подвиг  будет  подробно  описан  последующими
книжками.  Зато  уже  присутствует  другой  сюжет  —  об  «измене»
Олега  Рязанского,  в  действительности  не  предавшего  общерус¬
ских  интересов  в  1380  году,  но  «измелившего»  московскому  кпя-
зю  в  1382  году,  во  время  нашествия  Токтамыша.
 Автор  новгородской  повести  1421  года  не  обращает  впима-
пия  на  «измену»  Олега,  но  охотно  пишет  о  московских  воинах-
«небывальцах»,  устрашившихся  вида  татарского  войска.  Рассказ
жития  Сергия  Радонежского  1418  года  вводит  новую  тему
влияние  Сергия  на  великого  князя  и  всех  русских  воинов,  бро¬
сившихся  в  бой  по  благословению  святого  старца;  Епифаний  Пре¬
мудрый  добавляет  к  этому  и  описание  «крестоносной  хоругви»,
преследовавшей  ордынцев  и  множество  их  погубившей.
 400

Схема  соотношения  памятников  «Куликовского  цикла».
 26  Живая  вода  Непрядвы

Изобилующий  подробностями  рассказ  о  битве  помещен  в  ле¬
тописной  повести  1425  года.  Здесь  уже  есть  и  тонная  дата  сбо¬
ра  «изменника»  Олега,  Ягайлы  и  Мамая  —  на  Семен  день,  то
есть  1  сентября,  указана  численность  дружины  Дмитрия  Ивано¬
вича  —  «полтораста  тысяч  или  двести»,  отмечено  желание  Дмит¬
рия  платить  дапь  «по  договору»  с  Мамаем.  Летописец  пе  жалеет
места,  заставляет  московского  князя  говорить  длинными  цитата¬
ми  из  Псалтыри,  но  не  упоминает  о  существовании  засадного
полка  и  о  переодевании  Дмитрия.
 Краткая  редакция  «Задонщины»,  по-видимому,  10—20-х  го¬
дов  XV  века,  впервые  включает  «жалобу»  новгородцев,  пе  по¬
спевших  на  помощь  к  великому  князю  Дмитрию.  Особое  внима¬
ние  «Задонщина»  уделяет  «хороброму»  Пересвсту  и  его  брату»
Ослябе.  Если  все  прежние  памятники,  говоря  о  месте  сражения,
указывали  лишь  ориентиры  поля  —  на  правом  берегу  Дона,  в
устье  Непрядвы,  то  «Задонщина»  впервые  называет  это  поле  Ку¬
ликовым.
 «Сказание  о  Мамаевом  побоище»  80—90-х  годов  XV  века  яв¬
ляется  компендиумом  всех  предшествующих  известий  о  Допской
битве,  дополненных  совершенно  недостоверными  «письменами»
Олега,  Ольгерда  и  Мамая,  восхвалением  отсутствовавшего  в  Мо¬
скве  Киприана,  будто  бы  стоявшего  во  главе  антиордынской  коа¬
лиции,  и  целым  рядом  подробностей,  нуждающихся  в  специаль¬
ной  источниковедческой  критике.  Однако  общий  обзор  победы
над  врагом,  ее  пафос  дан  в  «Сказании»  чрезвычайно  убедитель¬
но,  поэтому  позднее  «Сказание»  соответствовало  «нравственным
ожиданиям»  поколений,  стало  важнейшим  источником  по  исто¬
рии  Куликовской  битвы.
 Соотношения  важнейших  произведений  Куликовского  цикла
представим  на  схеме  (см.  с.  401).
 Последующие  поколения  официальных  историографов  внесли
дополнительные  штрихи  в  рассказы  о  разгроме  Мамая.  Дмитрий
Иванович,  великий  князь  владимирский  и  московский,  впервые
стал  почетно  именоваться  Дмитрием  Донским  в  40-х  годах
XVI  века,  накануне  взятия  Казани  —  Донским  называют  его  Ле¬
тописная  и  Румянцевская  редакция  родословных  книг  (40-е  го¬
ды  XVI  века)  !,  а  затем  Опись  Царского  архива  Ивана  Грозного
в  той  части,  которую  А.  А.  Зимин  датировал  1549—1550  годами1  2.
Сражение  с  Мамаем  долгое  время  носило  имя  Допской  битвы,  и
лишь  в  начале  XIX  века  Н.  М.  Карамзин,  вероятно,  опасаясь  вы¬
звать  у  своих  читателей  ассоциацию  с  «бунтарскими  выходками»
 1 	См.:  Редкие  источники  по  истории  России.  Составитель
М.  Е.  Бычкова.  М.,  1977,  ч.  2,  с.  12,  77.
 2 	См.:  Зимин  А.  А.  Государственный  архив  России
XVI  столетия.  М.,  1978,  с.  66,  162.
 402  •

донских  казанов  Разина  и  Пугачева,  переименовал  Донское  сра¬
жение  в  Куликовскую  битву  1.
 С  течением  времени  повествования  о  Мамаевом  нашествии
оттеснялись  в  сферу  народной  лубочной  литературы.  Офени  при¬
носили  в  крестьянские  избы  всевозможные  переложения  «Сказа¬
ния  о  Мамаевом  побоище»,  деревенские  мальчики,  шевеля  губа¬
ми,  по  складам  выводили  имена  Осляби  и  Пересвета,  предания
далекой  истории  вновь  водворялись  в  повседневную  жизнь  на¬
рода.
 В  северных  сказах  московский  князь,  «убоявшись,  падает...
па  сырую  землю,  терзает  у  себя  черные  кудри,  а  сам  он  говорит
таково  слово:  Ах,  братья,  что  не  дело  нам  завести  —  драться
против  востопшого  царя  Мамая  безбожного»  1 2,  и  Отечество  спаса¬
ют  «бородачи  —  донские  казаки»,  и  выходит  «со  всех  концов
Руси  православной  рать-сила  великая».
 Детальный  анализ  памятников  Куликовского  цикла  дает  ос¬
нование  отделить  реальное  Мамаево  побоище  от  его  отражения
в  литературных  произведениях  других  эпох  —  второй  четверти
и  конца  XV  века.  Прежде  при  определении  исторического
значения  Куликовской  битвы  ее  итоги  нередко  сопоставлялись  не
с  исторической  реальностью  80-х  годов  XIV  века,  а  с  позднейшей
публицистической  программой  борьбы  с  «агарянством»  и  свер¬
жения  ига,  что  предопределяло  невысокую  оценку  разгрома  Ма¬
мая,  за  которым  не  последовало  немедленного  падения  ига.  Од¬
нако  теперь  у  нас  появились  возможности  рассмотреть  предпо¬
сылки  и  последствия  Донской  битвы  в  ближайшем  историческом
контексте.
 Одиннадцать  княжеств,  составлявших  к  середине  XIV  века
Северо-Восточную  Русь,  находились  на  пути  к  политическому
единству,  и  право  стать  столицей  нового  государственного  обра¬
зования  оспаривали  Тверь,  Москва  и  Нижний  Новгород.  Тверские
князья  опирались  на  постоянную  помощь  литовских  князей  и  ча¬
ще  своих  московских  соперников  обращались  за  поддержкой  в
Орду.  Нижегородское  княжество  было  образовано  ханом  Узбеком
в  1341  году  из  земель,  входивших  прежде  в  Великое  княжество
Владимирское,  затем,  чтобы  противостоять  усилиям  московских
князей  по  превращению  Владимирского  княжества  в  свою  «отчи¬
ну».  Сложная  политическая  ситуация  была  следствием  внутрен¬
него  развития  феодальной  Руси  (ибо  классический  феодализм
непременно  проходит  через  период  раздробленности),  а  также
 1 	См.:  Хорошкевич  А.  Л.  О  месте  Куликовской  бит¬
вы.  —  История  СССР,  1980,  №  4,  с.  102—103.
 2 	М  е  л  и  х  о  в  М.  В.  Вновь  пайденпый  текст  «Сказания  о  Ма¬
маевом  воинстве».  —  В  кн.:  Литература  Древней  Руси.  Источни¬
коведение.  Л.,  1988,  с.  34.
 26*
 403

результатом  политики  Орды  в  годы  ее  максимального  могущества
при  ханах  Узбеке  (1312—1342)  и  Джанибеке  (1342—1357)  —  Орда
поддерживала  авторитет  великого  княжения  и  единство  Руси
лишь  в  той  степени,  которой  требовали  финансовые  обязатель¬
ства  русских  княжеств,  потому  что  ордынский  «выход»  (дань)
собирал  князь,  обладавший  ярлыком  великого  княжения.  Не  бла¬
годаря  желанию  Орды,  а  вопреки  ему  со  второй  четверти  XIV  ве¬
ка  началось  возвышение  Москвы.  «Великая  замятия»  —  раскол,
начавшийся  в  Орде  в  1361  году,  ослабил  ханское  влияние  на  Ру¬
си,  что  обеспечило  условия  для  концентрации  власти  в  руках
московских  князей.
 В  1362  году  князь  Дмитрий  Иванович  покупает  ярлык  на
великое  княжение  у  сарайского  хана  Мюрида.  В  эго  время  по
западному  берегу  Волги  кочует  отколовшаяся  Мамаева  орда,  ко¬
торую  пока  не  принимают  в  расчет  русские  князья.  В  1368  году
Дмитрий  Московский  начинает  военные  действия  против  литов¬
ского  великого  князя  Ольгерда,  и  складывается  антимосковский
союз  Литвы  и  тверского  князя  Михаила  Александровича,  а  Оль-
герд  приводит  рать  под  стены  московского  Кремля.  В  1370  году
в  политику  русских  князей  впервые  властно  вмешивается  Мамай:
его  посол  Ачи-Ходжа  участвует  в  походе  Дмитрия  Константино¬
вича  Суздальского  на  город  Булгар,  а  Михаил  Тверской  получа¬
ет  в  Мамаевой  орде  ярлык  на  тверское  княжение,  а  затем  и  ве¬
ликокняжеский  ярлык.  Действия  тверского  князя  означали  при¬
знание  прежних,  существовавших  до  «замятии»  1361  года,
вассальных  обязательств  Руси  по  отношению  к  Орде.  Дмитрию
Московскому,  знавшему  об  ордынских  планах  военной  поддерж¬
ки  тверского  князя,  пришлось  летом  1371  года  отправиться  к
Мамаю  и  за  «многие  дары  и  великие  посулы»  испросить  ярлык
на  великое  княжение  и  тем  самым  разрушить  складывающийся
ордынско-тверской  союз.
 Летом  1373  года  войска  Мамая  впервые  вторглись  па  рус¬
скую  землю,  разорив  Рязанское  княжество.  Дмитрий  Московский,
выкупив  в  Орде  сына  Михаила  Тверского  и  используя  его  как
заложника,  сумел  заключить  мир  с  Тверью  (январь  1374  года),
а  затем  разорвал  отношения  с  Мамаем,  чье  положение  осложни¬
лось  неудачей  в  войне  с  Хаджи-Черкесом  —  претендентом  на
сарайский  стол.  В  ноябре  1374  года  Дмитрий  Московский  соби¬
рает  княжеский  съезд  в  Переславле  Суздальском,  на  котором,
очевидно,  обсуждалась  будущая  борьба  с  Ордой.  Некоторые
историки  предполагают,  что  с  1374  года  Дмитрий  вовсе  прекратил
выплату  дани  Мамаю,  а  в  подтверждение  этой  гипотезы  ссыла¬
ются  на  московско-тверской  договор  1375  года.  Но  в  этом  «до-
кончании»  сказано  лишь  следующее:  «Если  нужно  будет  платить
выход  —  всем  платить,  а  не  будем  платить  —  никому  пе  пла¬
 404

тить».  По-видимому,  к  1375  году  русскими  князьями  признава¬
лась  возможность  невыплаты  дани,  но  решения  не  вносить  ор¬
дынский  «выход»  ее  было  принято.
 В  июле  1375  года  Мамай  предпринял  еще  одну  попытку
ослабить  позиции  московского  князя:  ордынский  посол  Некомат
привез  в  Тверь  ярлык  на  великое  княжение.  Михаил  Тверской
принял  ярлык  и  в  союзе  с  Литвой  и  Великим  Новгородом  начал
войну  против  Дмитрия  Московского.  Повторилась  ситуация
1370  года,  однако  теперь  князь  Дмитрий,  зная  свою  силу,  принял
иное  решение:  он  не  бросился  к  ногам  Мамая,  а  «собрав  всю
силу  русских  городов»,  осадил  Тверь  и  заставил  Михаила  под¬
чиниться.  Под  знаменами  Дмитрия  выступили  почти  все  князья
Северо-Восточной  Руси,  и  это  единство,  вопреки  мнению
В.  О.  Ключевского,  не  являлось  результатом  «случайных  времен¬
ных  отношений»,  а  в  первую  очередь  объясняется  желанием
князей  решать  свои  дела  дома,  а  не  в  кочевой  ставке  хана.
 Тверской  поход  1375  года  означал  установление  новых  отно¬
шений  Руси  с  Мамаевой  ордой,  отношений,  которые  исчерпыва¬
ются  формулой  военного  противостояния.  Теперь  московскому
князю  отступать  было  некуда.  Летом  1376  года  Дмитрий  ходил
с  дружиной  за  Оку,  «стерегася  рати  тотарьское».  2  августа
1377  года  московские  полки  были  разбиты  ордынцами  на  реке
Пьяне,  но  уже  через  год  великий  князь  Дмитрий  разгромил  рать
Мамаевой  орды  на  территории  Рязанского  княжества  у  реки
Вожи.  Мамай  ответил  грабительским  набегом  на  Переяславль
Рязанский.
 Весной  1379  года  в  Сарае  воцарился  новый  хан  —  Токтамыш,
чья  власть,  по-видимому,  была  признана  Мамаем  *,  однако  вскоре
между  Мамаем  и  Токтамышем  вспыхнула  ссора.  Война  была
неминуема,  но  Мамай  явно  не  был  готов  к  ней  и  не  мог  оставить
у  себя  в  тылу  непокорную  Русь,  недавно  совершившую  дальнюю
военную  вылазку  и  подчинившую  Булгар  (1377  год),  а  теперь
собирающую  рати  на  юго-восточных  границах.
 Как  свидетельствует  летописная  повесть  1425  года,  Мамай
«пача...  слати  к  князю  Дмитрию  выхода  просити,  как  было  при
Чанибе  цари,  а  не  по  своему  докончанию».  Чаниб  —  это  ордын¬
ский  хан  Джанибек,  правивший  в  1342—1357  годах.  Размер  ор¬
дынского  «выхода»,  выплачивавшегося  русскими  княжествами
Джанибеку,  неизвестен,  однако  можно  думать,  что  при  Джанибе-
ке  Русь  была  обложена  особенно  высокими  пошлинами  (в  том
числе  в  1344  году  была  предпринята  попытка  собирать  ежегод¬
ную  дань  с  русской  церкви),  впоследствии  уменьшившимися  в  11  См.:  Мухамадиев  А.  Г.  Булгаро-татарская  монетная
система  XI  1-ХV  вв.  М.,  1983,  с.  97.
 405

связи  с  ослаблением  и  расколом  Орды.  Мамай,  некогда  бывший
ордыпским  беклярибеком  (верховным  чиновником,  отвечавшим  за
впешшою  политику,  армию  и  суд),  хорошо  знал  сумму  «выхода»,
получаемого  тогда  с  русских  княжеств.  Вероятно,  в  1371  году  по
«докончанию»  Дмитрия  с  Мамаем  были  установлены  более  льгот¬
ные  для  Руси  размеры  дани,  и  вот  теперь  Мамай  требовал  пере¬
смотра  договора  1371  года.
 В.  Л.  Янин  проанализировал  практику  сбора  ордынского  «вы¬
хода»  и  предположил,  что  «выход»  взимался  примерно  раз  в
8  лет  *.  Сопоставление  зафиксированных  летописью  дат  выплаты
дани  с  принятым  кочевниками  лунно-солнечным  12-летним
циклическим  календарем1  2  3 * дает  основание  думать,  что  за  два  ка¬
лендарных  цикла  «выход»  взимался  трижды  в  следующем  по¬
рядке:  год  мыши  —  год  обезьяны  —  год  дракона,  то  есть  в
1307,  1315,  1323,  1331,  1339,  1347/48,  1355,  1363,  1371  годах.  «Выход»
при  Джанибеке,  на  который  Мамай  указывал  Дмитрию,  очевидно,
собирался  в  1355  году.  В  1371/72  году  Дмитрий  заплатил  дапь
по  новому  «докончанию»  и  в  следующий  раз  должен  был  соби¬
рать  «выход»  в  январе  1379  —  январе  1380  года  (год  обезьяны),
однако  после  разгрома  Бегича  на  Воже  и  воцарения  Токтамыша
в  Сарае  московский  князь,  очевидно,  отказался  платить  дань  Ма¬
маю  (ситуация,  предусмотренная  русско-тверским  договором
1375  года),  и  тогда  ордынцы  прибегли  к  испытанному  способу:
не  дождавшись  московских  послов,  Мамай,  уязвленный  непослу¬
шанием,  заключил  союз  с  литовским  князем  Ягайлой,  выступил
против  Дмитрия  Московского  и  был  наголову  разбит  8  сентября
1380  года  на  собственной  территории  возле  впадения  Непрядвы
в  Дон,  в  нескольких  километрах  от  границы  Рязанского  княже¬
ства  8.
 Мамай  бежал  с  поля  боя,  но  отряды  Токтамыша  настигли
его  и  убили,  а  сам  Токтамыш  «послал  послов  на  Русскую  землю
к  великому  князю  Дмитрию  Ивановичу  и  ко  всем  князьям  рус¬
ским,  сообщая  им  о  своем  появлении  и  о  том,  как  он  захватил
власть  в  Орде  и  как  победил  своего  противника  и  их  врага  Ма¬
мая...».  Токтамыш,  ненадолго  сумевший  восстановить  единство
«Волжского  царства»,  вновь  претендовал  на  верховную  власть  в
русских  землях,  однако  это  его  «право»  было  признано  князьями
Северо-Восточной  Руси  пе  как  соблюдение  традиции,  а  как  элая
 1 	См.:  Янин  В.  Л.  «Черный  бор»  в  Новгороде  XIV—
XV  вв.  —  В  кн.:  Куликовская  битва  в  истории  и  культуре  пашен
Родины,  с.  98—107.
 2 	См.:  Ц  ы  б  у  л  ь  с  к  и  й  В.  В.  Лунно-солнечный  календарь
стран  Восточной  Азии.  М.,  1987.
 3 	См.:  Хорошкевич  А.  Л.  О  месте  Куликовской  битвы,
 с.  92-106.
 406

поля  сильнейшего  противника  и  лишь  после  кровопролитного
захвата  Москвы  (1382  год).  И  хотя  Дмитрий  Московский  «не  под¬
нял  руки  против  царя»,  разоряющего  Москву,  он  отступил  к
Костроме  и  сохранил  наиболее  боеспособную  часть  своей  дру¬
жины.  Не  имея  сил  для  открытой  борьбы  с  Ордой,  князь  сосре¬
доточил  свои  усилия  на  решении  внутриполитических  задач
централизации,  которые  в  конечном  счете  предопределили  исход
противостояния  Руси  и  «Волжского  царства».
 Перечисление  и  краткий  анализ  событий  1362—1382  годов
дают  нам  тот  исторический  контекст,  в  котором  можно  рассуж¬
дать  об  оценках  значения  Куликовской  битвы  для  современников
победы  над  Мамаем  и  для  их  потомков.  Сражение  на  берегу
Непрядвы  —  один  из  эпизодов  в  политике  московского  князя,
и  ситуация  1380  года  сходна  с  ситуациями  1370  и  1375  годов:
Дмитрий  Московский  в  борьбе  за  приращение  своей  «отчины»
стремится  разорвать  враждебный  ему  союз  Твери,  Литвы  и  Ор¬
ды,  привлекая  на  свою  сторону  князей  Северо-Восточной  Руси.
Для  этого  он  использует  все  доступные  ему  средства  —  от  «за¬
мирения»  с  Мамаем  (1371  год)  и  внутрирусского  похода  на  Тверь
(1375  год)  до  «злой  сечи»  с  татарами  (1380  год).  Политика  Дмит¬
рия  Московского  имела  несомненный  успех:  ему  удалось  достичь
консолидации  значительной  части  территории  Северо-Восточной
Руси,  и  к  концу  XIV  века  под  власть  московских  князей  пере¬
ходят  земли  великого  княжества  Владимирского,  Галицкого,
Углицкого  княжеств  и  часть  Ростова.  Вопреки  распространенному
мнению  выступление  Дмитрия  не  ставило  целью  «свержения  ор¬
дынского  ига»,  это  был  шаг  в  борьбе  с  конкретным  врагом  —
Мамаевой  Ордой,  отколовшейся  от  Орды  с  центром  в  Сарае  и
кочевавшей  у  самых  границ  Руси.  Мамайу  в  отличие  от  своих
ближайших  предшественников,  но  следуя  тактике  ордынских  ха¬
нов  XIII  века,  попытался  возродить  систему  отношений  с  русски¬
ми  княжествами  как  с  федерацией  полусамостоятельных  госу¬
дарств.  Русские  князья  и  дружины,  вышедшие  на  Куликово  поле,
оставили  за  спиной  Русь.  Произнося  это  слово,  мы  подразумева¬
ем  единство  исторических  судеб,  сливших  земли  и  княжества  в
целокупный  культурный  и  политический  организм.  В  последней
четверти  XIV  столетия  этого  единства  еще  не  было,  но  оно  уже
предчувствовалось  и  замышлялось,  как  основная  ценность,  как
идеальная  модель  развития.  Борьба  против  Мамая  —  это  борьба
за  будущее,  борьба  за  признание  совершившихся  перемен.
 Несмотря  на  ужасные  последствия  нашествия  Токтамыша
(1382  год),  можно  говорить  о  стабилизации  русско-ордынских  от¬
ношений  после  Куликовской  битвы,  эта  стабилизация  выразилась,
например,  в  установлении  фиксированной  суммы  ордынского
«выхода».  Явно  изменилась  и  политика  Орды  по  отношению  к
 407

русской  церкви:  если  с  1267  по  1379  годы  ордынские  ханы  осво¬
бождали  русских  митрополитов  от  всяких  налогов,  и  великий
князь  сам  нес  все  тяготы  натуральных  повинностей  и  дани,  то
в  1392  году  договором  между  великим  князем  Василием  Дмитрие¬
вичем  и  митрополитом  Киприаном  было  узаконено  первое  в  исто¬
рии  Руси  постоянное  финансовое  обложение  церкви  светской
властью  в  счет  ордынского  «выхода»  *,  что  облегчило  положение
московских  князей.
 Последующее  развитие  событий  —  разгром  Орды  Тимуром  и
бегство  Токтамыша  в  1395  году,  поражение,  нанесенное  Едигеем
литовским  войскам  при  Ворскле  в  1399  году  и  окончательный
распад  Орды  на  Большую  Орду  (1430  год),  Крымское  (1433  год),
Казанское  (1446  год)  и  Астраханское  (1465  год)  хапства  —  способ¬
ствовало  укреплению  самостоятельности  русских  княжеств.  Фео¬
дальная  война  второй  четверти  XV  века  обеспечила  Москве  побе¬
ду  над  Тверью  и  роль  единственного  собирателя  Руси,  а  цент¬
рализация  государственной  власти  создала  предпосылки  для  свер¬
жения  ига  (1480  год)  и  прекращения  выплаты  дани  (1502  год).
Именно  в  это  время  из  трех  политических  решений  Дмитрия
Донского  —  союза  с  ордынцами,  внутрирусского  похода  против
князя-соперника  и  прямого  военного  вызова  Орде  —  наиболее
важным  оказывается  третье,  приведшее  русские  дружины  на  Ку¬
ликово  поле.  Описание  Мамаева  побоища,  события,  освобожден¬
ного  от  пут  ближайших  исторических  обстоятельств  60—70-х  го¬
дов  XIV  века,  и  уже  в  новом  качестве  —  как  символа  решитель¬
ной  борьбы  с  «агарянством»  —  становится  ключевым  пунктом
программы  освобождения  Руси  и  подчинения  мусульманских
ханств  —  правопреемников  Золотой  Орды.  Эта  программа  обусло¬
вила  прямые  военно-политические  действия  Ивана  Грозного  в
1552  году,  когда  московские  войска  взяли  Казань,  и  была  реали¬
зована  лишь  Екатериной  II  с  упразднением  Крымского  ханства
(1783  год).
 А.  Плигузов  11  См.:  Плигузов  А.  И.,  Хорошкевич  А.  Л.  Отноше¬
ние  русской  церкви  к  антиордыпекой  борьбе  в  XIII—XV  ве¬
ках.  —  В  mi.:  Вопросы  научного  атеизма.  М.,  1988,  вып.  37.

ЗАВЕЩАНИЕ  МОСКОВСКОГО  ВЕЛИКОГО  КНЯЗЯ
СЕМЕНА  ИВАНОВИЧА  ГОРДОГО.  МАРТ  —  АПРЕЛЬ  1353  г.
 (Отрывок)
 Княжеские  завещания  (на  Руси  их  называли  духов¬
ными  грамотами)  являлись  важнейшими  документами,
закреплявшими  итоги  политического  развития,  достигну¬
того  в  отдельных  землях  и  в  целом  на  Руси  при  том
или  ином  князе.  Подлинник  завещания  Семена  Гордо¬
го,  скрепленный  печатями  великого  князя  и  его  братьев
Ивана  и  Андрея,  хранится  ныне  в  Центральном  госу¬
дарственном  архиве  древних  актов  в  Москве.  Завещание
Семена  Ивановича  (перед  смертью  принявшего  в  мона¬
шестве  имя  Созонт),  сына  московского  князя  Ивана  Да¬
ниловича  Калиты  и  родного  дяди  Дмитрия  Ивановича
(впоследствии  получившего  прозвище  Донского)  пока¬
зывает,  как  складывалось  единство  князей  московского
дома,  основанное  на  тесном  союзе  потомков  Ивана  Ка¬
литы,  освященном  митрополитом  —  главой  русской
церкви.  Постепенно,  к  60-м  —  началу  70-х  годов
XIV  века  этот  союз  становится  зерном  антиордынской
коалиции  князей  Северо-Восточной  Руси.
 Во  имя  отца  и  сына  и  святого  духа  я,  недостойный
грешный  раб  божий  Созонт,  при  своей  жизни,  в  здравом
уме,  пишу  свою  духовную  грамоту,  даю  договор  своей
княгине.  Велел  жить  у  нее  своему  дяде  Василию.
И  божьим  именем  оставляю  свою  княгиню  и  своего  дядю,
и  своих  бояр  на  своих  братьев  —  князя  Андрея  и  князя
Ивана.  Исполняйте  наш  договор,  что  скрепили  крест¬
ным  целованием  у  отцова  гроба...
 А  полагаюсь  на  бога  и  на  своих  братьев,  па  князя
Андрея  и  князя  Ивана.  И  по  благословению  нашего  отца,
 m

что  наказал  нам  жить  в  союзе,  так  и  я  вам  наказываю,
своим  братьям,  жить  в  союзе.  А  недобрых  людей  не  слу¬
шайте,  и  если  кто  станет  вас  ссорить,  слушайте  отца  на¬
шего,  владыку  Алексея,  и  старых  бояр,  кто  хотел  добра
нашему  отцу  и  нам.
 А  пишу  вам  это  слово  затем,  чтобы  не  пресеклась
память  о  родителях  наших  и  о  нас,  и  свеча  бы  не  по¬
гасла.
 А  кто  станет  нарушать  эту  грамоту,  судит  его  бог  в
этом  веке  и  в  будущем.
 РОГОЖСКИЙ  ЛЕТОПИСЕЦ
 Записи  1368—1380  гг.
 Публикуемый  текст  представляет  собой  перевод
фрагмента  древнерусского  летописного  сборника  40-х  го¬
дов  XV  века,  получившего  в  науке  название  Рогожского
летописца,  по  имени  старообрядческой  общины  москов¬
ского  Рогожского  кладбища*  книжное  собрание  которой
сохранило  рукопись  летописца.  Сборник  был  найден  и
опубликован  в  1922  году  Н.  П.  Лихачевым.
 Важнейший  источник  Рогожского  летописца  —  об¬
щерусский  свод,  созданный  в  1408  году  в  канцелярии
русского  митрополита  Киориана  (сам  Киприан  не  уви¬
дел  завершения  этой  работы  —  он  умер  16  сентября
1406  года),  —  отразил  взгляд  московских  книжников  на
многие  события  эпохи  Куликовской  битвы.  Тверской  свод
1375  года  (мнение  А.  Н.  Насонова)  либо  иные  тверские
известия,  влившиеся  в  свод  1408  года,  представляют
оценку  политики  московских  князей,  возникшую  в  окру¬
жении  тверского  великого  князя  Михаила  Александро¬
вича.
 Тверские  источники  Рогожского  летописца,  разумеет¬
ся,  не  могли  восхвалять  московского  великого  князя
Дмитрия  (впоследствии  —  Дмитрия  Донского),  ходив¬
шего  войной  на  тверскую  землю  в  1375  году  и  заставив*-
шего  тверичей  покориться.  Московский  свод  1408  года
также  не  превозносил  заслуг  Дмитрия,  ибо  был  задуман
митрополитом  Киприаном,  у  которого  были  свои  счеты  с
покойным  великим  князем:  Дмитрий  долгое  время  не
пускал  Киприана  в  Москву  и  хотел  посадить  па  его  мес¬
то  своего  советника  и  хранителя  великокняжеской  пе¬
чати  Михаила-Митяя,  а  в  1382  году,  после  того,  как  Кип-
 410

риан  в  страхе  бежал  из  Москвы  накануне  нашествия
Токтамыша,  московский  князь  изгнал  митрополита  из
столицы.
 Ниже  публикуется  фрагмент  летописца,  описывающий
события  лета  1368-го  —  лета  1380  года,  начиная  с  пер¬
вого  похода  литовского  князя  Ольгерда  на  Русь  и  вплоть
до  Куликовской  битвы.  Текст  1368—1380  годов  дается
без  сокращений,  чтобы  читатель  получил  широкое  пред¬
ставление  о  всех  основных  событиях  русской  истории
 Завещание  московского  великого  князя
Семена  Ивановича  Гордого.
 Подлинник  1353  года.
 *  *»^  "  1  *  ?‘Lt  ^  *■  ь  t  .й  *•  ct
 -A  <o  HJF  f  A  T  b*L.  г* 	‘Дреном  I
 •a.  , 	X"b.
 f,  и  НЪ,  A*»*X  A  jjj  a  ^  н
 ч  vacn  ^  и  * 	P  ЛТ0Л.4  Л
 Л 	t-  ?  [кл  0  to  To  ГО
 у  с  лл'Ь  — 			V  .

того  времени  и  мог  познакомиться  с  летописью  как
особой  формой  средневекового  исторического  повествова¬
ния,  где  точные  записи  совершающихся  на  глазах  лето-
нисца  событий  перемежаются  с  экскурсами  в  прошлое,
панегириками  князьям  и  святым  подвижникам,  мог
ощутить  удивительную  вещественную  плотность  лето¬
писного  текста.
 О  ПЕРВОЙ  ЛИТОВЩИНЕ
 В  том  же  [1368]  году  великий  князь  Дмитрий  Ива¬
нович,  собрав  множество  воинов,  посылал  рать  на  ве¬
ликого  князя  Михаила  Александровича  Тверского,  но
князь  Михаил  бежал  в  Литву  к  своему  зятю  князю
Ольгерду  и  там  много  жаловался  на  московского  кня¬
зя,  прося  себе  помощи  и  защиты,  чтобы  Ольгерд  ото¬
мстил  за  него,  подбивая  Ольгерда  идти  с  войском  на
Москву.
 Той  же  осенью  князь  литовский  Ольгерд  Гедимиио-
вич,  собрав  множество  воинов,  выступил  с  большим
войском  и  двинулся  на  Москву,  на  великого  князя  Дмит¬
рия  Ивановича,  с  Ольгердом  были  в  походе  брат  его
Кестутий  и  сын  Кестутия  Витовт,  совсем  юный,  и  сы¬
новья  Ольгерда  и  все  князья  литовские,  и  тверской  князь
Михаил,  и  смоленское  войско.  Ольгерд,  по  своему  обы¬
чаю,  тайно  выступил  и  скрытно  вел  свое  войско,  и  ни¬
кто  из  воинов  не  знал,  куда  они  идут,  чтобы  никто  не
мог  известить  непосвященных  в  тайну  —  иноземцев  или
купцов,  чтобы  замыслы  Ольгерда  не  были  разгаданы,  и
никакие  вести  не  долетали  в  ту  землю,  куда  князь  ве¬
дет  свои  войска.  И  так,  воюя  хитростью  и  обманом,  Оль¬
герд  захватил  многие  земли  и  взял  в  плен  многие  мес¬
та,  города  и  страны,  не  столько  силой,  сколько  уме¬
нием.
 А  в  ту  пору  великий  князь  ничего  не  подозревал,  и
гонцы  не  привозили  ему  вестей,  что  Ольгерд  прибли¬
жается  с  многочисленными  войсками,  ибо  литовский
князь  со  всякими  предосторожностями  тайно  вел  свои
войска,  пока  не  подошел  к  литовскому  порубежью.  Ког¬
да  же  до  великого  князя  дошли  вести,  что  Ольгерд  идет
войной,  он  приказал  без  промедления  рассылать  грамо¬
ты  по  всем  городам  и  начал  собирать  воинов  со  всего
своего  великого  княжества,  но  было  уже  поздно,  ниотку¬
да  из  дальних  мест  военные  отряды  уже  не  могли  подо¬
спеть.  И  сколько  воинов  нашлось  тогда  в  городе,  всех
 412

их  великий  князь  отправил  в  заставу  против  Ольгерда,
в  сторожевой  полк,  а  воеводой  назначил  Дмитрия  Мини¬
на,  а  от  князя  Владимира  Андреевича  был  воевода
Акинф  Федорович  по  прозвищу  Шуба,  и  с  ними  войска
московские,  коломенские  и  дмитровские.
 Ольгерд,  как  только  вошел  в  пределы  московской
земли,  напал  на  порубежные  места,  начал  поджигать,
рубить,  грабить,  захватывать  пленных.  А  потом  прика¬
зал  убить  вышедшего  к  нему  навстречу  князя  Семена
Дмитриевича  Стародубского,  по  прозвищу  Крапива,  в
Хохломской  земле,  а  после  в  Оболенске  приказал  убить
князя  Константина  Юрьевича  Оболенского.  Затем  Оль¬
герд  подошел  к  реке  Тростне  и  здесь  перебил  стороже¬
вой  полк  великого  князя,  московскую  заставу,  всех  кня¬
зей,  и  бояр  и  воевод.  Это  произошло  осенью  в  Филиппов
пост,  21  ноября,  во  вторник,  в  день  Введения  пресвятой
богородицы.
 И  Ольгерд  пытал  многих  захваченных  пленников  и
спрашивал  у  них:  «Где  находится  великий  князь?  Есть
ли  при  нем  войско?»  И  пленники  один  за  другим  соглас¬
но  говорили  ему:  «Великий  князь  в  своем  городе  Моск¬
ве,  а  войска  еще  не  успели  к  нему  собраться».  С  этой
поры  Ольгерд  начал  действовать  еще  быстрее.  Собрав
все  свои  силы,  осмелев,  он  двинулся  к  Москве,  пришел
и  встал  возле  крепостных  стен.  А  великий  князь  приказал
сжечь  посад  вокруг  Кремля,  чтобы  было  удобней  следить
за  передвижениями  врага,  а  сам  затворился  в  крепости
вместе  с  братом  его  князем  Владимиром  Андреевичем,
с  митрополитом  Алексеем,  с  князьями  и  боярами  и  со
всем  народом.  И  Ольгерд  стоял  под  крепостными  стена¬
ми  три  дня  и  три  ночи,  сжег  все,  что  уцелело  на  посаде,
пожег  многие  церкви  и  монастыри  и  отступил  от  Моск¬
вы,  не  взяв  Кремля,  и  обратно  пошел  в  свою  землю,  раз¬
грабил  волости,  села  и  дворы  огнем  пожег,  множество
христиан  порубил,  а  иных  увел  в  плен  и  имущество  их
захватил,  погнал  за  собой  стада  скота,  и  только  тогда
ушел,  много  зла  сотворив  христианам.  Все  это  зло  было
послано  нам  за  наши  грехи,  и  никогда  прежде  Литва  не
причиняла  такого  зла  Москве,  и  не  только  Литва,  но  и
татары.
 От  Федорчукова  до  Ольгердова  нашествия  прошел
41  год.
 Тогда  же  зимой  князь  Владимир  Андреевич  Москов¬
ский  ходил  в  Великий  Новгород  на  помощь  псковичам.
Летом  того  же  1369  года  в  Великом  Новгороде  12  мая,  в
 413

день  памяти  святого  отца  Епифания,  был  сильный  по¬
жар,  погорел  Новгород  и  весь  новгородский  детинец,  вла¬
дычный  двор  и  храм  Святой  Софии,  а  начался  пожар  с
Лгодгощи  улицы,  и  сгорел  весь  Неревский  конец,  огонь
прошел  по  Головиной  улице  вплоть  до  самой  Даньслав-
лей  улицы,  и  перекинулся  на  другой  берег,  и  сгорел  весь
Плотницкий  конец,  от  церкви  Никиты  Святого  до  Ради¬
кович,  и  церкви  сгорели,  и  много  людей  погибло.
 В  том  же  году  под  Изборск  приходили  немцы  боль¬
шим  войском,  сам  епископ  и  мастера  и  командиры.  Про¬
тив  них  выступили  новгородцы,  и  когда  новгородские  от¬
ряды  достигли  Пскова,  немцы  от  Изборска  отступили,  а
стенобитные  машины  разбили.
 Той  же  зимой  москвичи  уступили  великому  князю
Михаилу  Александровичу  Городок  и  все  наследство  кня¬
зя  Семена,  а  князя  Еремея  отпустили  с  великим  князем
в  Тверь.
 Той  же  зимой  князь  Михаил  Васильевич  в  Кашине
велел  перенести  церковь  Святой  Троицы  из  монастыря
внутрь  городских  стен,  а  святое  место  раскопать,  так
что  потревожили  останки  давно  погребенных  здесь  чер¬
норизцев.  Той  же  весной,  по  прошествии  немногих  дней,
заболели  князь  Михаил  и  его  княгиня,  князя  бог  поми¬
ловал,  а  его  княгиня  Василиса  умерла  в  апреле,  в
20-й  день.  После  этого  владыка  Василий  велел  не  разо¬
рять  больше  святое  место,  и,  послушавшись  его,  вновь
поставили  малую  церковь  Святой  Троицы,  но  потом  и
ее  разобрали.
 В  лето  6877  [1369]  немцы  пришли  и  захватили  литов¬
ский  городок  Ковен  и  здесь  поставили  свой  порубежный
камень.  Пришел  Ольгерд  и  отнял  город  у  немцев.  В  том
же  году  преставился  князь  Лев  Смоленский.  В  том  же
году  князь  Борис  Константинович  Суздальский  поставил
соборную  церковь  в  Городце  во  имя  святого  архангела
Михаила.  Осенью  того  же  года  великий  князь  Михаил
Александрович  за  две  недели  построил  в  Твери  дере¬
вянные  городские  стены.  Той  же  зимой  князь  Михаил
Васильевич  приезжал  в  Москву  к  митрополиту  с  жало¬
бой  на  владыку  Василия.  Той  же  зимой  Ольгерд  ходил
войной  на  немцев,  и  была  между  ними  битва,  а  москви¬
чи  и  волочане  ходили  войной  в  Смоленскую  волость.
В  конце  той  же  зимы  по  последнему  снегу  новгородцы
со  всем  своим  войском  ходили  к  немецкому  городу  и,  не
взявши  его,  возвратились  назад.
 414

Того  же  лета  в  Великом  Новгороде  сгорел  Словен¬
ский  конец  от  Путной  улицы  и  за  церковь  Святого  Ильи,
вплоть  до  Поля,  четыре  каменных  церкви  погорели  и  три
купола  сгорели,  и  много  добра  погорело,  а  иное  разгра¬
били  лихие  люди.  В  том  же  году  заложили  каменную
церковь  Святого  Василия  на  Ярышевой  улице  и  другую
каменную  церковь  —  Святого  Евпатия  на  Рогатице.
В  том  же  году  новгородцы  и  псковичи  ходили  к  немец¬
кому  Новому  городку  и  вернулись,  не  взявши  города,  так
как  крепость  была  надежно  защищена,  и  некоторых  из
осаждавших  немцы  убили,  стреляя  с  городских  стен.
В  том  же  году  заложили  церковь  Святого  Василия  и
церковь  Святого  Евпатия,  и  обе  церкви  освятил  новго¬
родский  архиепископ  Алексей  со  священниками  и  кли¬
рошанами  Святой  Софии.
 Осенью  6878  [1370]  года  Мамай  посадил  в  своей  Орде
другого  царя  —  Мамат  Салтана.  Весной  6879  [1371]  года  на
Волге  был  большой  паводок.  В  том  же  году  князь  Дмитрий
Константинович  Суздальский,  собрав  многочисленное
войско,  послал  на  булгарского  царя  Асана  брата  своего
князя  Бориса  и  сына  своего  князя  Василия,  а  с  ними
ходил  царский  посол  Ачиходжа.  И  князь  Асан  отправил
навстречу  им  послов  с  челобитием  и  богатыми  дарами,
и  они  приняли  дары,  а  на  княжение  посадили  Салтап-
бекова  сына  и  возвратились  на  Русь.  В  том  же  году  ве¬
ликий  князь  Михаил  Александрович  послал  своего  вла¬
дыку  в  Москву,  чтобы  укрепить  союз  с  великим  князем.
Владыку  отпустили  из  Москвы  и  послали  сказать  вели¬
кому  князю  Михаилу,  что  с  третьего  дня  после  Успения
снимают  с  себя  целование.  А  после,  ночыо  на  третий
день,  ударил  страшный  гром,  и  утром  в  день  святого  от¬
ца  Калинника  великий  князь  Михаил  Александрович  по¬
ехал  в  Литву.  И  с  того  дня  москвичи  и  волочане  нача¬
ли  нападать  на  тверские  волости.  А  в  Тверь  из  Орды
приехали  татары  Каптагай  и  Тюзяк  и  привезли  велико¬
му  князю  Михаилу  ярлык  на  Тверское  княжение.  А  с
Семенова  дня  великий  князь  Дмитрий  со  всем  войском
приходил  войной  в  тверские  волости.  Сам  стоял  на  Род¬
не,  а  своих  воевод  послал  с  большим  войском  на  Зуб-
цев.  И  шесть  дней  осаждали  город,  и  захватили  Зубцев.
Крепость  сожгли  и  по  своему  обещанию  выпустили  лю¬
дей  идти,  кто  куда  хочет,  а  тверские  волости  прошли
войной  и  села  сожгли,  а  людей  повели  в  плен,  а  иных
убили.  Много  зла  сотворили  христианам  и  возвратились
назад.  В  те  дни  шли  сильные  дожди  и  яровой  хлеб  еще
 415

не  жали.  А  волочане  нападали  на  тверскую  землю  со
своих  порубежных  мест.
 Великий  князь  Михаил  Александрович  узнал  о  та¬
ком  разорении  своей  вотчины  и  за  две  недели  до  Филип¬
пова  поста  из  Литвы  отправился  в  Орду,  пришел  к  Ма¬
маю  с  жалобами  и  рассказал  о  многих  винах  московско¬
го  князя,  а  больше  всего  хотелось  ему  сесть  на  великое
княжение,  и  он  раздарил  богатые  дары  и  еще  больше
наобещал  ордынским  князьям  и  советникам.  И  получил
ярлык  и  пошел  на  великое  княжение,  называя  себя  ве-
ким  князем,  но  его  не  приняли,  и  не  только  не  приняли,
но  и  ловили  его  на  заставах  и  преследовали  его  по  мно¬
гим  дорогам.  И  едва  убежал  князь  с  небольшим  отря¬
дом  и  вновь  прибежал  в  Литву.
 Той  же  осенью  и  той  зимой  во  многие  ночи  видели
знамение  в  небесах  —  будто  столпы  стояли  на  небе,  и
небо  было  окрашено  в  кровавый  цвет.  Это  знамение
предсказывает  христианам  немалую  скорбь,  которая
скоро  настигнет  их:  войну  и  кровопролитие,  что  и  слу¬
чилось.
 О  ВТОРОЙ  ЛИТОВЩИНЕ
 В  ту  зиму,  в  Филиппов  пост,  26  ноября,  в  Юрьев
день  вновь  пришел  Ольгерд  Гедиминович,  литовский
князь,  собрав  множество  воинов,  с  большим  войском  на
великого  князя  Дмитрия  Ивановича,  а  с  Ольгердом  были
братья  его  и  сыновья  его,  и  другие  князья  литовские,  и
великий  князь  Михаил  Тверской,  и  смоленский  князь
Святослав  со  смоленским  войском.  Сначала  подошли  к
Волоку,  но  крепости  не  взяли,  а  два  дня  с  боем  про¬
стояли  у  городских  стен  и  пожгли  окрестные  села.  Затем
Ольгерд  с  боями  пошел  к  Москве.  Тогда  был  ранен
князь  Василий  Иванович  Березуйский,  он  стоял  на  мос¬
ту  У  крепости  Волока,  а  из-под  моста,  через  щели  бревен,
литовец  ударил  его  сулицей.  И  от  той  раны  князь  раз¬
болелся,  изнемог  и  преставился  в  монашеском  чину:  как
прежде  был  мужествен  на  войне  и  храбр  в  сражениях,
так  и  закончил  жизнь  свою,  служа  князю  верою.  Храб¬
рому  достойная  слава.
 А  Ольгерд  с  Волока  подошел  к  Москве  на  Николип
день  и,  стоя  у  городских  стен  8  дней,  пожег  пригороды  и
посад,  но  не  весь,  а  Кремля  не  взял,  а  окрестные  села
захватил  и  сжег,  и  много  людей  побил,  а  иных  взял  в
плен.  А  князь  великий  Дмитрий  Иванович  затворился  в
 416

крепости,  а  Алексей  митрополит  был  тогда  в  Нижнем
Новгороде,  а  князь  Владимир  Андреевич,  собрав  войско,
стоял  в  Перемышле,  готовый  к  бою.  К  нему  подоспел
князь  Владимир  Андреевич  Пронский,  а  с  ним  войско
рязанское.  И  узнал  об  этом  Ольгерд,  испугался  и  начал
просить  мира,  и  князь  великий  Дмитрий  заключил  с  ним
мир  до  Петрова  дня.  А  Ольгерд  захотел  вечного  мира  и
задумал  выдать  свою  дочь  за  князя  Владимира  Андрее¬
вича,  что  и  случилось.  И  с  тем,  помирившись,  отошел  от
Москвы  и  возвратился  в  свою  землю,  а  шел  осторожно,
оглядываясь  и  боясь  за  собой  погони.
 Той  же  зимой  вновь  пошел  в  Орду  великий  князь
Михаил  Тверской,  а  тверские  воины  под  Волоком  убили
Луку  Аркатова  и  побили  многих  людей,  которые  пошли
на  войну  не  под  княжеским  знаменем.  А  та  зима  была
тепла,  снег  растаял  в  начале  Великого  поста,  а  несжа¬
тый  хлеб  по  всем  тверским  волостям  сжали  в  Великий
пост.  Той  же  зимой  в  Нижнем  Новгороде  множество  дво¬
ров  и  людей  завалил  снежный  оползень,  упавший  с  вы¬
сокой  горы,  что  над  Волгой,  за  церковью  Благовещенья.
 В  лето  6879  [1371]  месяца  апреля  в  10-й  день  от  Ма¬
маева  царя  из  Орды  пришел  в  Тверь  великий  князь  Ми¬
хаил  Александрович  с  ярлыком  на  великое  княжение,  а  с
ним  посол  Сарыхожа,  и  двинулся  из  Твери  по  берегу
Волги  мимо  Кашина.  А  великий  князь  Дмитрий  Москов¬
ский  бояр  и  людей  всех  городов  привел  к  присяге,  что¬
бы  не  подчинялись  великому  князю  Михаилу,  а  в  землю
князя  Дмитрия  на  великое  княжение  его  не  пускали.
А  сам  с  братом  Владимиром  и  с  войском  встал  в  Пере-
славле.  И  татарин  с  пайцзою  посылал  к  нему  звать  во
Владимир  к  ярлыку,  а  князь  отвечал:  «К  ярлыку  не
еду,  а  в  землю  на  великое  княжение  не  пускаю,  а  тебе,
послу,  путь  чист».  И  посол  Сарыхожа  посылал  к  нему
с  великим  почетом  звать  князя  к  себе,  желая  получить
богатые  дары  и  серебро,  дав  ярлык  великому  князю  Ми¬
хаилу,  и  посол  поехал  от  пего  с  Мологи  мирно  на
Москву.
 А  великий  князь  Михаил  оттуда  вернулся  в  Бежец¬
кий  Верх,  в  Тверь,  и,  войдя  в  Тверь  месяца  мая  в
23-й  день,  отпустил  сына  свого  князя  Ивана  в  Орду.
А  татарин  Сарыхожа,  получив  в  Москве  многие  дары,
поехал  в  Орду.
 В  том  же  году  великий  князь  Дмитрий  Иванович  от¬
правился  в  Орду.  Месяца  июня  в  15-й  день  на  память
святого  пророка  Амоса  в  воскресенье  князь  переправился
 27  Живая  вода  Непрядвы
 417

через  Оку,  а  пресвященный  Алексей  митрополит  прово¬
дил  великого  князя  до  Оки  и  благословил  его,  сотворил
молитву,  отпустил  с  миром  его  и  его  бояр,  и  его  воинов,
и  всех  благословив,  сам  возвратился  обратно  и  приехал
в  Москву.  И  в  то  время  в  город  прибыли  литовцы,  послы
великого  князя  Ольгерда  Литовского  с  предложением
мира,  и  заключили  мирный  договор,  а  с  князем  Влади¬
миром  Андреевичем  обручили  дочь  Ольгерда  Олену.
 В  том  же  году  великий  князь  Михаил  Тверской,  со¬
брав  воинов,  пошел  ратью  к  Костроме  и  хотел  ее  взять,
но,  не  достигнув  Костромы,  свернул  и  взял  город  Моло-
гу  и  сжег  его,  также  и  другие  города  —  Углич  и  Бе¬
жецкий  Верх.
 А  князь  великий  Дмитрий  Московский,  придя  в
Орду,  раздавал  Мамаю,  царицам  и  князьям  богатые  да¬
ры  и  еще  большие  обещания,  чтобы  у  него  не  отнимали
княжения.  Они  же,  научные  дьяволом,  за  умножение  на¬
ших  грехов  безбожной  своей  хитростью  ввергли  меч  и
огонь  в  Русскую  землю  па  погибель  христианам.  И  этим
сотворили  мятеж  в  Русской  земле  и  великую  погибель
христианам,  омрачив  свои  сердца  многим  золотом  и  се¬
ребром,  отпустили  князя  Дмитрия  с  любовью,  вновь  дав
ему  великое  княжение,  а  к  князю  Михаилу  отправили
гонца  со  словами:  «Мы  дали  тебе  великое  княжение  и
давали  тебе  войско,  и  ты  не  взял,  захотел  со  своим
войском  на  великое  княжение  сесть,  а  теперь  правь,  кем
хочешь».
 В  том  же  году  приезжал  на  Русскую  землю  из  Иеру¬
салима  некий  митрополит  именем  Герман  для  сбора  ми¬
лостыни  и  денег  для  выплаты  долга,  ибо  Иерусалимская
церковь  терпит  множество  обид  от  нечестивых  сарацин.
В  том  же  году  собрались  разбойники-ушкуйники  из  Ве¬
ликого  Новгорода  и  взяли  Кострому.  В  том  же  году
было  знамение  на  солнце:  стали  видны  черные  пятна,
будто  шляпки  гвоздей,  и  великая  тьма  стояла  два  ме¬
сяца  подряд,  и  тьма  была  настолько  сильна,  что  за  две
сажени  не  было  видно  человеческого  лица,  а  птицы,  ни¬
чего  не  видя,  не  могли  летать  по  небу  и  падали  с  неба
на  землю  и  ходили  по  земле.  И  хлеб  тогда  был  дорог,  и
были  разногласия  в  людях,  запасы  продовольствия  оску¬
дели,  и  была  большая  дороговизна.  А  лето  тогда  было
сухо,  хлеб  посох,  а  леса  и  боры,  и  дубравы,  и  болота  по¬
горели,  а  кое-где  и  земля  погорела.
 В  том  же  году  князь  Дмитрий  Константинович  в
Нижнем  Новгороде  поставил  каменную  церковь  во  имя
 413

святого  Николы.  В  том  же  году  в  Новгороде  Великом
был  пожар  от  Ильиной  улицы,  Плотнический  конец  и
Подол  все  погорели,  а  у  Килавой  улицы  пожар  остано¬
вился.  Эти  многие  пожары  бывают  за  наши  грехи,  что¬
бы  мы  покаялись  в  своих  прегрешениях,  но  мы  к  худ¬
шим  грехам  возвращаемся,  и  что  всего  хуже,  преступа¬
ем  клятвы,  данные  божьим  именем,  целуем  крест,  а  по¬
том  преступаем  клятву.  И  мы  часто  совершаем  подоб¬
ное  зло,  и  за  это  зло  бог  по  нашим  делам  наводит  на
нас  еще  более  злые  казни.
 В  том  же  году  ездили  на  съезд  новгородские  бояре
Юрий  Иванович,  новгородский  посадник,  Сильвестр
Леонтьевич,  тысяцкий  Елисей,  Александр  Колыванович,
Борис  Конюшкович,  и  по  воле  всего  Новгорода  под  не¬
мецким  Новым  городом  заключили  мир  с  немцами.
В  том  же  году  в  Руси  поставили  каменную  церковь  во
имя  святого  Николы.  В  том  же  году  за  наши  грехи  по¬
горел  город  Торжок.
 В  том  же  году  осенью  князь  Дмитрий  Московский
пришел  из  Орды,  сопровождаемый  многими  должника¬
ми,  и  была  им  по  городам  установлена  тяжкая  дань.
И  люди  из  многих  городов  начали  переходить  под  власть
великого  князя  Михаила.  А  князь  Дмитрий  послал  вой¬
ско  на  Бежецкий  Верх,  и  в  бою  убили  наместника  кня¬
зя  Михаила  Никифора  Лыча  и  ограбили  тверские  волос¬
ти.  С  тех  пор,  все  более  торжествуя,  дьявол  начал  под¬
талкивать  христиан  к  кровопролитию.  А  великий  князь
Михаил  Александрович,  послав  племянника  своего  кня¬
зя  Дмитрия  Еремеевича  и  воевод  своих,  взял  Кистьму.
И  взяли  в  плен  кистемских  воевод,  Ивановых  детей  Ше-
нуровых  Андрея  и  Давида  и  Бориса,  и  привели  их  в
Тверь  к  великому  князю  Михаилу.  А  князь  Михаил  Ва¬
сильевич,  отправив  послов  в  Москву,  заключил  мирный
договор  с  московским  князем,  и  его  бояре  прислали  по¬
сольство  из  Кашина,  сняв  с  него  клятву,  данную  вели¬
кому  князю  Михаилу.
 Той  же  зимой  перед  Рождеством  Христовым  было  по¬
боище  с  рязанцами  на  Скорнищеве.  Великий  князь
Дмитрий  Иванович,  собрав  многочисленное  войско,  по¬
слал  рать  на  князя  Олега  Рязанского,  а  воеводой  отпра¬
вил  Дмитрия  Михайловича  Волынского.  А  князь  Олег
Рязанский,  собрав  множество  воинов,  вышел  с  ратью
против  московского  войска.  Мужественные  рязанцы  ска¬
зали  друг  другу:  «Не  берите  с  собою  доспехов,  щитов,
копий,  иного  оружия,  а  каждый  пусть  возьмет  только  ве¬
 27*
 т

ревки,  чтобы  ими  связывать  москвичей,  потому  что  моск¬
вичи  слабы,  пугливы  и  нестойки  в  бою».  Наши  же  воины
с  божьей  помощью,  укрепляя  себя  смирением,  уповали
на  бога,  крепкого  в  битвах,  который  не  сильному,  а  пра¬
вому  дарует  победу.  И  сошлись  в  бою  рязанцы  с  моск¬
вичами  на  Скорнищеве,  и  помог  бог  великому  князю
Дмитрию  Ивановичу  и  его  воинам,  и  они  одолели  вра¬
га,  а  князь  Олег  едва  убежал.  Бог  же  видит  смирение
одних  и  гордость  других,  по  словам  Соломона:  «Господь
гордым  противится,  а  смиренным  дает  благодать»;  и  в
Евангелии  сказано:  «Всякий  возносящийся  смирится,  а
смиряющийся  возвысится»;  и  Давид  пророк  сказал:
«Не  спасется  царь  многою  силою,  ни  исполин,  ни  храб¬
рец  не  спасется  множеством  крепости  своей».
 И  сел  тогда  на  рязанском  княжении  князь  Владимир
Нронский.  Той  же  зимой  после  Рождества  Христова,
месяца  декабря  в  30-й  день,  на  память  святого  апостола
Тимона,  великому  князю  Дмитрию  Ивановичу  родился
сын,  и  наречено  ему  было  имя  князь  Василий.  Той  же
зимой  князь  Владимир  Андреевич  Московский  был  у  кня¬
зя  Ольгерда  Гедиминовича  Литовского  и  женился  на  его
дочери,  нареченной  во  святом  крещении  Еленой.
 В  лето  6880  [1372]  индикта  10  лета,  после  Пасхи  в
Фомину  неделю  великий  князь  Михаил  Александрович,
придя  со  своим  тверским  войском,  взял  Дмитров,  а  по¬
сад  и  окрестные  села  пожгли,  а  бояр  и  людей  и  жен
взяли  в  плен  и  привели  к  Тверь.  Кестутий  и  Андрей
Полоцкий  с  литовским  войском  ходили  к  Переславлю,
посад  и  церкви  у  крепостных  стен  пожгли,  и  села,  а
многих  людей  побили,  а  прочих  многих  мужей  и  жен  с
детьми  повели  в  плен  и  имущество  их  забрали  и  скот  их
перебили.  И  оттуда,  соединившись  с  великим  князем
Михаилом,  пришли  к  Кашину  и  взяли  откуп  с  Кашина.
А  великий  князь  Михаил  подчинил  себе  брата  своего
князя  Михаила  Васильевича.  И  вернулись  оттуда  каж¬
дый  в  свою  землю.
 Князь  Олег  Рязанский,  собрав  войско,  пришел  набе¬
гом  на  Рязань,  на  князя  Владимира  Пронского,  и  выгнал
его  из  города,  а  сам  сел  на  княжении  в  Рязани.  А  князь
Кестутий  из  Кашина  пошел  с  литовским  войском  на  Но-
воторжскую  волость,  мимо  Торжка,  а  князь  Андрей  По¬
лоцкий  с  друцким  войском,  возвращаясь  назад,  мимо
Твери,  и  много  зла  сотворили  христианам.
 В  том  же  году  в  Нижнем  Новгороде  в  церкви  Свя¬
того  Спаса  большой  колокол  сам  собой  прозвонил  три
 420

раза.  В  том  же  году  князь  Дмитрий  Константинович  за¬
ложил  новгородские  каменные  стены.  Той  же  осенью
князь  Борис  Константинович  поставил  для  себя  крепость
на  речке  Суре  и  дал  городу  имя  Курмыш.  В  том  же  году
в  Великом  Новгороде  поставили  каменную  церковь  во
имя  святого  Спаса  на  Ильиной  улице,  и  освятил  ее  нов¬
городский  архиепископ  Алексий  с  игуменами  и  попами
и  с  клирошанами  Святой  Софии.  В  том  же  году  месяца
августа  в  15-й  день,  на  праздник  Успения  святой  богороди¬
цы,  случилось  чудо  в  Москве:  у  гроба  святого  Петра  мит¬
рополита  был  исцелен  некий  отрок  семи  лет,  у  которого
рука  была  неподвижна,  скорчена  и  прижата  к  груди,  и
который  был  нем  и  не  мог  говорить.  Когда  пресвященпый
митрополит  Алексей  заканчивал  служить  святую  литур¬
гию,  отрок  заговорил,  и  рука  его  выпрямилась  и  стала
цела,  как  и  другая.  Увидев  это,  митрополит  Алексей  по¬
велел  звонить  в  колокол  и  пел  молебенный  канон  со
всем  клиросом  и  со  всем  собором,  и  прославили  бога  и
святую  богородицу  и  божьего  угодника  Петра  митропо¬
лита,  нового  чудотворца  на  Руси.
 О  ВЗЯТИИ  ГОРОДА  ТОРЖКА
 В  том  же  году,  после  Петрова  поста,  приехали  новго¬
родцы  в  Торжок  и  целовали  крест,  что  будут  действовать
с  новоторжцами  заодно,  заключили  союз  и  начали  вой¬
ну  с  великим  князем  Михаилом  Александровичем:  на¬
местника  его  изгнали  из  города,  а  тверских  людей  лови¬
ли  и  били,  и  лодьи  их  разграбили.  Сделали  все  это,  забыв
слова  пророка:  «Господь  разрушает  союзы  народов,  от¬
вергает  человеческие  замыслы.  Господь  гордым  проти¬
вится,  а  смиренным  дает  спасение».  И  пророк  Давид
царь  то  же  говорит,  что  «в  смирении  нашем  помянул  нас
господь  и  избавил  нас  от  врагов  наших,  ибо  смирился  —
и  спас  меня.  Всякий  возносящийся  смирится,  а  смиряю¬
щийся  возвысится».  А  великий  князь  Михаил  Александ¬
рович,  укрепившись  крестной  силою  и  возложив  упова¬
ние  па  бога  и  на  пречистую  его  матерь  и  на  помощь  ве¬
ликого  архангела  Михаила,  собрав  тверское  войско,  по¬
шел  к  Торжку  месяца  мая  в  31  день,  на  память  святого
мученика  Иеремии,  в  понедельник  встал  у  городских
стен  Торжка  в  середине  первой  половины  дня.  И  начал
со  смирением  посылать  к  новгородцам  и  новоторжцам  и
просить:  «Кто  моих  тверских  людей  бил  и  грабил,  тех
мне  выдайте,  а  я  ничего  вашего  не  хочу,  но  наместника
 421

моего  посадите».  И  ждал  их  чистосердечного  раскаяния
до  полудня.  Враг  же  дьявол,  разжигая  распри,  подучил
весь  город  злобно  нс  покоряться  великому  князю  Ми¬
хаилу,  подбил  их  на  злое  дело  —  на  кровопролитие.
И  они  возгордились  и  послали  за  помощью  к  великому
князю.  А  сами  новгородцы  и  новоторжцы,  похваляясь
своей  силой  и  мужеством,  вооружились  и  выехали  из
крепости  биться  с  великим  князем  Михаилом.  И,  помо¬
лясь  великому  Спасу  и  архангелу  Михаилу,  в  первой  же
схватке  победил  их  великий  князь  Михаил,  и  был  убит
их  воевода  Александр  Аввакумов  и  другие.  И  увидели
это  новгородцы  и  были  охвачены  страхом  и  трепетом  —
одни  побежали  в  Новгород^  а  другие  обратно  в  кре¬
пость.  Среди  бежавших  многих  перебили,  а  некоторых
новгородских  бояр  и  многих  людей  взяли  в  плен  и  при¬
вели  в  Тверь.
 Тверские  воины  подожгли  посад  с  самого  краю,  и
сильный  ветер,  раздувая  огонь,  понес  его  в  крепость,  и
пошел  огонь  по  всему  городу,  и  сгорел  весь  Торжок,  и
все  церкви  каменные  и  деревянные,  а  в  каменных  церк¬
вах  погибли  люди  —  мужчины,  женщины  и  младенцы.
Так  же  и  в  городе  на  площади  и  по  улицам  множество
людей  погорели,  а  многие  другие,  спасаясь  от  огня,  в
реке  утонули,  имущество  их  и  скот  в  городе  погибли  в
огне,  а  часть  забрали  воины.  А  кому  удалось  бежать  из
города  от  огня,  те  ничего  не  смогли  унести  с  собой.  В  те¬
чение  одного  часа  все  видели  большой  город  и  в  нем  бес¬
численное  множество  людей,  и  в  тот  же  час  огонь  пожег
его,  и  город  превратился  в  угли  и  потом  в  пепел,  и  все
это  развеял  ветер,  и  все  человеческие  труды  обратились
в  ничто,  и  на  том  месте  остались  лишь  земля  и  пепел.
 Все  эти  наказания  наводит  на  нас  бог  за  наши  гре¬
хи  —-  сушью,  градом,  голодом,  мором,  болезнями,  война¬
ми,  напастями,  и  показывая  это,  обращает  нас  к  себе,
хотя  и  не  говорит  устами,  но  делом  указывает  нам,  ибо
сам  сказал:  «Обратитесь  ко  мне,  и  обращусь  к  вам.  От¬
ступите  от  зол,  я  не  буду  наказывать  вас.  Вижу,  что
только  на  словах  приближаетесь  ко  мне,  а  сердце  ваше
далеко  от  меня.  И  будет  так,  —  говорит,  —  когда  призо¬
вете  меня,  я  не  услышу  вас.  Будут  искать  меня  злые  и
не  найдут».  Слушайте,  братья,  самого  господа,  говоря¬
щего  в  Евангелии:  «В  последние  годы  будут  знамения
на  солнце  и  на  луне  и  в  звездах,  землетрясения  и  голод».
Сказанное  тогда  господом  нашим  Исусом  Христом  ныне
сбывается  при  нас,  при  последних  людях.  Познайте  же,
 422

братья,  силу  божию  и  гнев  божий,  который  в  прежние
годы  обрушился  на  город  Иерусалим.  Он  был  окружен
четырьмя  каменными  стенами,  и  столь  отважные  воины
охраняли  его,  что  один  выходил  против  ста  мужей  и  без
единой  раны  возвращался  в  город.  Однажды,  когда  им¬
ператор  Тит  окружил  город,  семь  отважных  воинов  вы¬
шли  и  семь  улиц  проложили  через  римские  полки,  до
самой  императорской  ставки,  н  вернулись  невредимыми.
Л  на  второй  год  Тит  пленил  город  Иерусалим  и  опусто¬
шил  его  на  шестьдесят  лет.  Разумейте  же  их  силу:  хотя
и  горы  ворочали,  но  без  божьей  помощи  ничего  не  смог¬
ли.  Когда  мужество,  ум,  правда,  истина  соберутся  в
одном  человеке,  он  как  солнце  сияет  среди  всех.  Види¬
те,  ничего  не  могут  люди  без  божьей  помощи.
 В  том  же  году  месяца  июля  в  12-й  день  великий
князь  Михаил  Александрович  пошел  с  войском  от  Тве¬
ри,  а  великий  князь  Ольгерд  —  из  Литвы  с  литовской
ратью,  и  соединились  они  под  Любутском.  А  из  Москвы
против  них  вышел  великий  князь  Дмитрий  Иванович  с
войском.  И  встали  обе  рати  друг  против  друга,  готовясь
к  нападению,  и  нельзя  было  быстро  сняться  с  места  и
уйти,  ибо  их  окружал  дремучий  лес.  И  так  стояли  не¬
сколько  дней,  и  дьявол  не  причинил  им  вреда:  оградили
себя  силой  крестной,  и  христиане  взмолились  к  богу,  с
чистым  сердцем  прося  о  мире,  чтобы  не  случилось  кро¬
вопролития  на  том  месте.  И  господь  бог  наш,  услышав
молитву  их,  дал  им  мир  и  избавление  от  бессмысленной
смерти.  И  заключил  мир  великий  князь  Ольгерд  с  князем
Дмитрием  и  пошел  в  свою  землю,  а  великий  князь  Миха¬
ил  Александрович  пошел  к  себе,  оберегаемый  условиями
того  же  договора,  и  все  его  воины  были  сохранены  бо-
жиею  благодатию  и  пречистой  его  матери.
 В  том  же  году  погорел  город  Смоленск.  Великий
князь  Дмитрий  вернулся  в  Москву  и  послал  в  Орду  пос-
лов-киличеев  со  многим  серебром,  вызволил  из  плена
князя  Ивашку,  сына  великого  князя  Михаила  Александ¬
ровича,  и  его  привезли  в  Москву  после  Филиппова  пос¬
та  и  заключили  в  тюрьму.  В  том  же  году  на  Рождество,
зимой,  князь  Михаил  Васильевич  с  матерью  прислал
послов  из  Кашина  и  нарушил  клятву  в  верности,  дан¬
ную  великому  князю  Михаилу  Александровичу,  и  по¬
ехал  в  Москву,  чтобы  там  заключить  договор,  а  оттуда
п  Орду.  В  том  же  году  зимой  преставился  пронский
князь  Владимир,  а  потом  той  же  зимой,  месяца  марта  в
1-й  день,  преставился  князь  Еремей,  потом  того  же  ме¬
 423

сяца  в  27-й  день  преставился  тверской  епископ  Василий.
 Лета  6881  [1373]  месяца  апреля  в  11-й  день,  на  па¬
мять  святого  мученика  Антипы,  на  Страстной  неделе  в
понедельник  в  Новгороде  река  Волхов  пять  дней  текла
вспять.  В  том  же  месяце  в  20-й  день  на  Святой  неделе
новгородцы  Ус,  Яков,  Глазач,  сделав  подкоп  внутри  по¬
греба,  бежали  из  Твери.  В  том  же  году  князь  Михаил
Васильевич  вернулся  из  Орды  в  Кашин.  В  том  же  году
пришло  татарское  войско  от  Мамая  в  Рязанскую  землю
на  князя  Олега,  города  пожгли,  множество  людей  взяли
в  плен  или  убили  и  много  зла  причинили  христианам,
и  пошли  восвояси.  Великий  князь  Дмитрий  Московский,
собрав  войско  со  всего  своего  великого  княжения,  в  то
время  стоял  у  Оки,  а  брат  его  князь  Владимир  приехал
из  Новгорода,  где  жил  всю  весну.
 Осенью  того  же  года  великий  князь  Михаил  Алек¬
сандрович  с  людьми  из  тверских  волостей  и  новоторж-
ских  губ  выкопали  около  Твери  ров  и  насыпали  вал  от
Волги  до  Тмаки.  В  том  же  году,  зимой,  месяца  декабря
в  20-й  день,  в  день  памяти  Игнатия  Богоносца,  в  Каши¬
не  преставился  князь  Михаил  Васильевич,  а  сын  его
князь  Василий  вместе  с  женой  —-  княгиней  Еленой  и  с
кашинскими  боярами  приехал  в  Тверь  к  великому  кня¬
зю  Михаилу  с  челобитьем  и  перешел  под  его  власть.
А  потом  той  же  зимой  вскоре,  по  божьей  милости,  был
заключен  мир  между  великим  князем  Михаилом  Алек¬
сандровичем  и  великим  князем  Дмитрием  Ивановичем,
и  сына  князя  Михаила  князя  Ивана  великий  князь
Дмитрий  с  любовью  отпустил  из  Москвы  в  Тверь.  А  ве¬
ликий  князь  Михаил  Александрович  свел  своих  намест¬
ников  с  земель  великого  княжения  Московского,  и  была
тишина  и  освобождение  от  плена  христиан,  и  христиане
радостью  возрадовались,  а  враги  их  покрыли  себя  по¬
зором.
 В  лето  6882  [1374]  индикта  12  Алексей  митрополит,
приехав  в  Тверь  месяца  марта  в  9-й  день,  на  память
40  святых  севастийских  мучеников,  поставил  епископом
города  Твери  Евфимия  на  Средокрестной  неделе  в  чет¬
верг,  да  поехал  с  патриаршим  послом  Киприаном  в  Пе-
реславль.  Незадолго  перед  тем,  в  дни  Великого  поста,  на
соборе  в  Москве  пресвященный  архиепископ  Алексей
митрополит  поставил  архимандрита  Печерского  монасты¬
ря,  именем  Дионисия,  епископом  Суздаля,  Нижнего  Нов¬
города  и  Городца.  Дионисий  был  избран,  потому  что  был
мужем  тихим,  кротким,  смиренным,  хитрым,  премудрым,
 424

разумным,  мудрым  и  рассудительным,  умудренным  в  бо¬
жественных  писаниях,  учительным  и  имеющим  дар  тол¬
ковать  по  книгам,  устроителем  монастырям  и  наставни¬
ком  монашеской  жизни,  и  управителем  церковного  чина,
и  основателем  общего  жития  в  монастырях,  и  подателем
милостыни.  Дионисий  прославился  постом  и  великой  лю¬
бовью  ко  всем,  и  трудом  христианского  подвига,  и  множе¬
ством  братьев  руководил  и  был  пастухом  христова  стала
и,  проще  сказать,  обладал  всеми  добродетелями.  В  то  же
лето  была  сушь,  и  на  коней  и  на  коров  мор,  также  и  на
людей.  А  великому  князю  Дмитрию  Московскому  было
розмирие  с  татарами  и  с  Мамаем.
 В  то  же  лето  кашинский  князь  Васко  перешел  от
Твери  к  Москве,  к  великому  кпязю  Дмитрию.  В  том  же
году  осенью  литовцы  ходили  на  татар  на  Темеря,  и
между  ними  был  бой.  В  том  же  году  в  Нижнем  Новго¬
роде  побили  Мамаевых  послов,  а  с  ними  около  тысячи
татар,  а  их  старейшину  по  имени  Сарайка  с  его  дружи¬
ной  взяли  в  плен  и  привели  в  Нижний  Новгород.
 В  то  же  лето  ходили  в  Низовские  земли  разбойники
ушкуйники,  снарядив  90  ушкуев.  Разграбили  Вятку  л
взяли  Булгар  и  собирались  его  поджечь,  но  согласились
взять  выкуп  в  300  рублей.  И  от  Вятки  разделились  на¬
двое:  50  ушкуев  пошли  вниз  по  Волге  к  Сараю  и,  достиг¬
нув  Обухова,  разграбили  все  Засурие  и  Маркваш,  и,  пе¬
реправившись  через  Волгу,  разбили  свои  лодьи,  паромы,
пасады,  повозки,  струги  и  прочие  суда,  а  сами  посуху
на  конях  поскакали  к  Вятке  и  по  дороге  разграбили  мно¬
жество  сел  на  берегу  Ветлуги.
 В  том  же  году  благородный  и  христолюбивый  князь
Владимир  Андреевич  заложил  в  своей  вотчине  город  Сер¬
пухов  и  повелел  строить  его  из  дубовых  бревен,  а  всем
людям,  приходящим  туда,  и  горожанам,  живущим  в  нем
и  торгующим  там,  дал  полную  волю  и  послабление  и
многие  льготы.  А  наместником  города  поставил  своего
окольничего  Якова  Юрьевича,  называемого  Новосильцем.
 О  МОНАСТЫРЕ  НА  ВЫСОКОМ
 В  том  же  году  христолюбивый  князь  Владимир  Анд¬
реевич  замыслил  себе  в  сердце  благую  мысль  о  святой
церкви  божьей  и  о  монастырском  устроении  и,  по  божьей
благодати,  не  только  подумал,  но  и  воплотил  в  дело.  За¬
хотел  построить  себе  монастырь  в  Серпухове  на  Высоком

и  создать  богомолие,  ибо  князь  любил  монастыри  и  ве¬
ликую  честь  воздавал  монашескому  чину.  В  его  области,
в  месте,  называемом  Радонеж,  в  его  вотчине,  жил  некий
поистине  раб  божий,  святой  преподобный  старец  именем
Сергий,  игумен  многочисленной  братии,  отец  многим  мо¬
настырям,  о  нем  же  есть  множество  свидетельств.  И  князь
упросил  великого  старца  принять  на  себя  труд,  чтобы
своими  руками  заложил  церковь  и  благословил  строи¬
тельство  монастыря.  И  как  князь  захотел,  так  честный
старец  и  сделал.  Вышел  из  великой  своей  обители,  чест¬
ного  монастыря,  и  пришел  в  Серпухов,  отыскал  место,
соответствующее  и  пригодное  для  монастыря,  и  сотворил
молитву,  и  основание  церкви  заложил  своими  руками.
Благословив  князя,  старец  возвратился  в  свой  монастырь.
И  тогда  на  том  месте  была  построена  церковь  во  имя  За¬
чатия  пресвятой  богородицы.  А  праздник  той  церкви  уста¬
новили  праздновать  в  месяце  декабре  в  9-й  день,  в  день
зачатия  святой  Анны,  когда  она  зачала  святую  бого¬
родицу.  И  кельи  устроили  и  монастырь  обнесли  сте¬
ной  и  устроили,  и  до  сего  дня  стоит  монастырь  в  Сер¬
пухове  на  Высоком,  в  котором  соблюдается  общежитель¬
ный  устав.
 Первым  игуменом  того  монастыря  был  Афанасий,  уче¬
ник  старца  игумена  Сергия.  По  просьбе  князя  и  по  бла¬
гословению  старца  несколько  лет  Афанасий  пробыл  на
игуменстве,  а  потом  бога  ради  оставил  игуменство  и  при¬
шел  в  Царьград,  купил  себе  келью,  дал  адельфат  и  жил  в
молчании  со  святыми  старцами  и  в  глубокой  старости  пре¬
ставился,  с  миром  отошел  к  господу.
 Той  же  осенью  месяца  сентября  в  17-й  день  преста¬
вился  в  Москве  последний  тысяцкий  Василий,  сын  Васи¬
лия  Вельяминовича,  в  черньцах  и  в  схиме,  и  наречено  ему
было  имя  Варсонофий,  и  положен  был  в  монастыре  Свя¬
того  Богоявления.  Той  же  осенью  в  Филиппов  пост  меся¬
ца  ноября  в  26-й  день  в  городе  Переславле  на  память
святого  отца  Олимпия  Столпника  и  святого  мученика  Ге¬
оргия  у  великого  князя  Дмитрия  Ивановича  родился
сын  —  князь  Юрий,  и  крестил  его  преподобный  игумен
Сергий,  святой  старец.  И  были  при  этом  великий  князь
Дмитрий  Константинович  Суздальский,  тесть  великого
князя,  с  своими  братьями,  с  княгинею,  с  детьми  и  с  боя¬
рами,  и  с  слугами.  И  был  многочисленный  съезд  в  Пере¬
славле,  отовсюду  съехались  князья  и  бояре,  и  была  вели¬
кая  радость  в  городе  Переславле,  и  все  радовались  о  рож¬
дении  младенца.
 426

В  лето  6883  [1375]  месяца  марта  в  31-й  день  в  Нижнем
Новгороде  князь  Василий  Дмитриевич  Суздальский  пос¬
лал  своих  воинов  и  повелел  отнять  Сарайку  от  его  дружи¬
ны.  А  он,  окаянный,  понял  это,  нечестивый,  и  не  захотел
того,  а  оо  своею  дружиною  взбежал  на  владычен  двор  н
начал  стрелять  в  людей  и  многих  людей  ранил  своими
стрелами,  а  иных  предал  смерти,  и  захотел  владыку  убить
и  пустил  в  него  стрелу.  И  стрела  полетела  и  оперением
коснулась  края  подола  епископской  мантии.  Окаянный  и
нечестивый  замыслил  это  затем,  чтобы  не  одному  умереть,
но  бог  защитил  епископа  и  спас  его  от  летящей  стрелы,
как  говорит  пророк:  «Не  испугаешься  вида  летящей  стре¬
лы».  А  сами  татары  были  здесь  убиты,  ни  один  из  них  не
спасся.  А  князья  в  то  время  были  на  съезде.
 В  том  же  году  пришли  татары  из  Мамаевой  Орды  и
взяли  Кишь  и  сожгли  его  огнем  и  убили  боярина  Парфе-
ния  Федоровича,  и  все  Запьяние  разграбили  и  опустоши¬
ли,  и  людей  побили,  а  иных  в  плен  увели.  В  том  же  году
была  тяжкая  болезнь  преподобному  итумену  Сергию,  свя¬
тому  старцу,  но  бог  помиловал  его.  Старец  долго  болел:
разболелся  в  Великий  пост  и  потом  выздоровел,  встал  к
Семенову  дню.  Пускай  никто  не  удивляется,  видя  правед¬
ников  и  угодников  божьих,  страдающих  в  трудах  и  в  бо¬
лезнях,  а  грешников  —  здоровых  и  живущих  легко,  ведь
судьбы  божии  известны:  если  и  праведник  едва  спасется,
то  где  окажется  грешник  и  нечестивый?
 В  том  же  году  в  Великий  пост  из  Москвы  в  Тверь  к
великому  князю  Михаилу  приехали  Иван  Васильевич  и
Некомат  на  христианскую  погибель.  И  князь  на  Федоро¬
вой  неделе  послал  их  в  Орду,  а  после  их  отъезда  на  Сре¬
докрестной  неделе  поехал  в  Литву,  и  пробыв  в
Литве  немного  времени,  приехал  в  Тверь.  Потом  тогда
же,  месяца  июля  в  13-й  день  приехал  Некомат  из  Орды  с
басурманской  ложью,  в  сопровождении  посла  Ачиходжи
в  Тверь,  к  великому  князю  Михаилу  с  ярлыками  на  ве¬
ликое  княжение  и  па  великую  погибель  христианскую
городу  Твери.  И  великий  князь  Михаил,  поверив  лжи  ба¬
сурманской,  ни  дня  не  медля,  послал  в  Москву  к  велико¬
му  князю  Дмитрию  Ивановичу:  клятву  свою  нарушил  п
наместников  послал  в  Торжок  и  к  Угличу  отправил  вой¬
ско.  А  потом  того  же  месяца  в  27-й  день  в  Покровской
церкви  в  Твери  перед  иконою  ночью  свеча  зажглась  ca'.ia
собою,  а  в  29-й  день  того  же  месяца,  на  память  святого
мученика  Калинника,  в  воскресенье  ранним  утром  было
затмение  солнцу.
 427

О  ТВЕРСКОЙ  ВОЙНЕ
 В  том  же  году  великий  князь  Дмитрий  Иванович,  соб¬
рав  войско  всех  русских  городов  и  соединившись  со  все¬
ми  князьями  русскими,  в  тот  же  день  с  Волока  пошел
ратью  к  Твери,  захватывая  тверские  волости,  на  великого
князя  Михаила  Александровича.  А  с  князем  Дмитрием
были  многие  князья,  каждый  с  полками  от  своего  города.
И  был  с  ним  тесть  его  великий  князь  Дмитрий  Констан¬
тинович  Суздальский,  князь  Владимир  Андреевич,  князь
Борис  Константинович,  князь  Андрей  Федорович  Ростов¬
ский,  князь  Дмитрий  Константинович  Ноготь  Суздаль¬
ский,  князь  Семен  Дмитриевич,  князь  Иван  Васильевич
Смоленский,  князь  Василий  Васильевич  Ярославский,
князь  Роман  Васильевич  Ярославский,  князь  Федор  Ро¬
манович  Белозерский,  князь  Василий  Михайлович  Ка¬
шинский,  князь  Федор  Михайлович  Можайский,  князь
Андрей  Федорович  Стародубский,  князь  Василий  Кон¬
стантинович  Ростовский,  князь  Александр  Константино¬
вич,  брат  его,  князь  Роман  Михайлович  Брянский,  князь
Роман  Семенович  Новосильский,  князь  Семен  Константи¬
нович  Оболенский,  брат  его,  князь  Иван  Тарусский  и  все
князья  русские,  каждый  со  своей  ратью  служили  велико¬
му  князю  и  окрестные  места  захватили.  А  великий  князь
Михаил  Тверской  затворился  в  своем  городе  в  Твери.
 Месяца  августа  в  1-й  день  великий  князь  Дмитрий
взял  Микулин,  а  людей  из  города  и  из  волости  приказал
вести  в  плен.  А  в  5-й  день  того  же  месяца  рано  утром  в
воскресенье,  накануне  Спасова  дня,  князь  Дмитрий  встал
около  города  Твери,  посад,  церкви  и  села  по  волостям
пожег,  а  в  8-й  день,  в  память  святого  мученика  Демептия
иЕмилиана,  раипим  утром  в  среду  подошел  со  всем  вой¬
ском  к  крепостным  стенам.  Прикатили  туры  и  паметали
примет  вокруг  всего  города.  Так  и  пошли  с  боем  к  Тмац-
ким  воротам  и  мост  подожгли.  И  все  в  городе  были  в  ве¬
ликой  скорби,  и  сотворили  молитву,  плача,  и  собрались
в  церкви  святого  Спаса.  За  молитвы  святой  богородицы
и  всех  святых  святой  Сиас  послал  милостивую  свою  по¬
мощь:  отбили  войско  от  города,  и  великий  князь  Михаил,
выехав  из  города,  разбил  туры  и  побил  людей,  а  иные
туры  сжег.  И  вечером  с  боем  москвичи  отступили  от  го¬
рода,  а  потом  так  и  встали  вокруг  Твери  и  за  Волгою,
мосты  через  Волгу  починили  и  всю  тверскую  крепость
огородили  острогом.  И  великий  кпязь  послал  в  Новгород
за  помощью,  и  новгородцы,  оказывая  честь  великому  кня-
 423

;по,  а  более  чтобы  отомстить  за  свою  обиду,  бывшую  у
Торжка,  вскоре  пришли,  через  4  или  5  дней  встали  под
Тверью.  А  великий  князь  Дмитрий  месяц  стоял  со  своим
войском,  опустошил  всю  тверскую  область  и  огнем  пожег,
а  людей  —  мужчин,  женщин  и  младенцев  в  разные  земли
увели  в  плен.  И  войско  его  стало  еще  больше  прибывать.
А  великий  князь  Михаил,  видя  многочисленные  войска,
отовсюду  идущие  на  него,  а  более  видя,  что  силы  защит¬
ников  его  города  иссякли,  отправлял  послов  с  изъявле¬
нием  покорства  и  смирения.  И  выслал  из  города  тверско¬
го  владыку  Евфимия  и  своих  самых  знатных  бояр,  и  че¬
рез  них  вел  переговоры  с  великим  князем  Дмитрием  Ива¬
новичем,  прося  мира.  А  великий  князь,  не  желая  разоре¬
ния  города  и  христианского  кровопролития,  заключил  мир
с  великим  князем  Михаилом  по  всей  своей  воле  и  княги¬
ни  Елены.  И  силу  договора  подтвердил  тверской  владыка
Евфимий.  И  так  договорились  и  составили  грамоты,  и  ме¬
сяца  сентября  в  3-й  день  осаждавшие  отступили  от  твер¬
ских  стен  и  возвратились  каждый  в  свою  землю.  Тогда
под  Тверью  убили  Семена  Ивановича  Добрынского.  А  в
Твери  была  немалая  скорбь,  какой  не  бывало  в  прежние
годы,  и  был  мор  на  людей  и  на  скот.  А  надеялись  на  по¬
мощь  от  Литвы  и  от  татар,  и  в  ожидании  той  помощи
многие  погибли.  А  пророк  в  писании  говорит:  «Нужно  на¬
деяться  на  бога,  а  не  на  человека».  Все  это  случилось  за
наши  грехи:  не  соблюдали  и  не  делали  того,  что  господь
заповедал  нам,  и  он  справедливо  судил  нас  —  навел  на
нас  все  эти  напасти  за  наши  грехи.
 В  том  же  году  пришли  татары  и  повоевали  волости
за  Пьяною  и  побили  заставу  Нижнего  Новгорода,  а  иные
многие  люди  утонули,  а  пленных  татары  побросали,  ког¬
да  бежали  назад.  Потом  осенью  в  том  же  году  Ольгерд  с
литовскими  войсками  ходил  войной  на  Смоленскую  зем¬
лю,  Городок  захватил  и  сжег,  и  людей  побил  и,  много  зла
причинив  христианам,  пошел  в  свою  землю.  А  потом  на¬
кануне  Николина  дня  пришла  от  Мамая  татарская  рать  и
взяла  Новосиль.  А  зимой  того  же  года  перед  Великим  по¬
стом  месяца  февраля  в  9-й  день  за  князя  Ивана  Михай¬
ловича  привели  княжну  Марыо  из  Литвы  в  Тверь,  некре¬
щеную  дочь  Кестутия,  и  в  тот  же  день  крестил  ее  влады¬
ка  Евфимий  в  церкви  Святого  Воздвижения.  А  на  второй
день  князь  Иван  Михайлович  был  венчан  с  Марией  в  со¬
борной  церкви  Святого  Спаса  владыкою  Евфимием.  Тогда
была  великая  радость  великому  князю  Михаилу  Алексан¬
дровичу.
 429

О  КОСТРОМСКОМ  взятии
 В  том  же  году,  когда  великий  князь  был  под  Тверью,
пришли  новгородцы  из  Великого  Новгорода,  разбойники
ушкуйники  на  70  ушкуях,  а  старейшина  у  них  был  Про¬
коп,  а  другой  Смольнянин,  и  взяли  город  Кострому.  Сна¬
чала  по  реке  Костроме  вышли  в  Волгу  и  встали,  при¬
готовившись  к  битве,  а  горожане  вышли  из  города  про¬
тив  них,  собравшись  на  бой,  а  воевода  у  них  был  на¬
местник  Плещеев.  Новгородцы  увидели,  что  горожан
костромичей  много,  более  пяти  тысяч,  а  самих  новгород¬
цев  мало,  тысячи  полторы,  и  решили  разделиться  на
две  части:  одну  половину  тайно  отпустили  в  лес,  и  они
обошли  кругом  по  зарослям  можжевельника  и  ударили
костромичам  в  тыл,  а  другая  половина  новгородцев  уда¬
рила  в  лицо.  Воевода  же  увидел,  что  происходит,  и  ис¬
пугался,  побежал,  ни  сам  по  врагу  не  ударил,  ни  рать
свою  не  повел,  но,  бросив  свою  рать,  оставив  свой  город,
показав  врагу  спину,  трусливый  Плещеев  побежал.
А  костромичи,  увидев  это,  не  начиная  боя,  побежали,
и  многие  тут  же  были  побиты  и  пали,  а  другие  по  лесам
разбежались,  а  иных  живьем  поймали  и  связали.  И  нов¬
городцы  увидели,  что  город  оставлен  без  защиты  и  нет
ему  помощи  ниоткуда,  и  взяли  город  и  разграбили  его
до  конца  и  целую  неделю  стояли  в  городе  и  искали  все,
что  припрятано,  и  уносили  с  собой,  и  всякий  товар
отыскивали  и  забирали.  Но  не  все  товары  с  собою  за¬
бирали,  но  только  самые  дорогие  и  легкие,  а  все  прочее,
что  потяжелее,  бросили  в  Волгу  и  утопили  на  глубине,
а  иное  сожгли  в  огне.  И  множество  христианского  народа
взяли  в  плен,  мужей,  жен  и  девиц,  и  детей  с  собою  по¬
вели  и,  отойдя  от  Костромы  и  спустившись  вниз  по  Вол¬
ге,  ограбили  Нижний  Новгород  и  взяли  в  плен  множе¬
ство  мужей,  жен  и  девиц,  и  город  подожгли.
 И  двинулись  вниз  по  течению  и  повернули  в  Каму  и
там,  на  Каме,  несколько  времени  помедлили  и  потом  вы¬
шли  из  Камы  и  вновь  вошли  в  Волгу  и  вниз  по  течению
Волги  достигли  города  Булгара  и  там  распродали  всех
пленников-христиан,  жителей  Костромы  и  Нижнего  Нов¬
города,  продали  бусурманам  жен  и  девиц,  а  сами  пошли
в  насадах  по  Волге  вниз  к  Сараю,  купцов  христианских
грабя  и  бусурманов  побивая.  И  достигли  в  устье  Волги
у  моря  города  Хазитороканя,  и  там  обманом  разбил  их
хазитороканский  князь  Салчей.  И  все  без  милости  были
перебиты,  и  ни  один  не  остался  в  живых,  а  все  пх  иму-
 430

щество  взяли  бусурманы.  И  таков  был  конец  Прокопу  и
его  дружине.
 В  лето  6884  [1376]  в  Великом  Новгороде  река  Волхов
потекла  вспять,  вверх,  и  так  случается  уже  третье  лето.
В  том  же  году  пришел  на  Русскую  землю  за  милосты¬
ней  некий  митрополит  именем  Марко  от  монастыря  Свя¬
той  Богородицы  Синайской  горы,  и  вскоре  после  него
пришел  на  Русскую  землю  из  Иерусалима  некий  архи¬
мандрит  именем  Нифонт,  монастыря  Святого  архангела
Михаила,  что  в  Иерусалиме,  также  за  милостыней,  и  при
помощи  этой  милостыни  стал  патриархом  в  Иерусалиме.
В  том  же  году,  незадолго  до  прихода  Марко  и  Нифонта,
в  Великом  Новгороде  сошел  с  кафедры  владыка  Алексей
по  собственной  воле  и  удалился  в  Деревяницу,  и  был
в  то  время  Новгород  в  великой  скорби.  Долго  судили
новгородцы,  что  делать,  и  послали  к  митрополиту  архи¬
мандрита  Савву  с  боярами,  и  митрополит  отпустил  по¬
сольство  с  честью,  и  послы  привезли  митрополичье  бла¬
гословение  владыке  Алексею  и  всему  Новгороду.  И  Нов¬
город  собрался  на  вече  на  Ярославле  дворе,  и  по
решению  веча  послали  с  челобитьем  к  владыке  в  Дере¬
вяницу  наместника  великого  князя  Ивана  Прокшича  и
посадника  Юрия  и  тысяцкого  Алексея  и  иных  многих
бояр  и  именитых  мужей.  И  владыка  принял  челобитье,
и  возвели  владыку  Алексея  на  его  архиепископский
стол  в  дом  Святой  Софии  месяца  марта  в  9-й  день,  на
память  40  святых  мучеников,  и  новгородцы  были  рады
своему  владыке.
 В  том  же  году  владыка  Алексей  поехал  к  митрополи¬
ту  и  с  ним  Савва  архимандрит,  Юрий  Онцифорович,
Василий  Кузьмин,  Василий  Иванович  и  много  иных  бояр,
месяца  августа  в  13-й  день,  на  память  Максима  Исповед¬
ника.  И  принял  митрополит  сына  своего  владыку  Алек¬
сея  с  любовью,  так  же  и  великий  князь,  и  пробыл  вла¬
дыка  в  Москве  две  недели,  и  отпустил  его  митрополит
с  благословением,  а  великий  князь  и  брат  его  князь
Владимир  —  с  великой  честью.  И  вернулся  владыка
в  дом  Святой  Софии  месяца  октября  в  17-й  день,  на  па¬
мять  святого  пророка  Иосии,  в  пятницу.
 В  том  же  году  великий  князь  Дмитрий  Иванович  по¬
слал  брата  своего  князя  Владимира  Андреевича  с  вой¬
ском  ко  Ржеву.  И  он  стоял  у  города  три  недели,  посад
пожег,  а  крепости  не  взял.  Той  же  зимой  к  Алексею,
митрополиту  всея  Руси,  приехали  из  Царьграда  от  пат¬
риарха  Филофея  два  неких  протодьякона,  вельможи,
 431

один  именем  Георгий,  а  другой  Иван.  Тем  же  летом  но-
вопоставлепный  митрополит  Киприан  пришел  из  Царь-
града  в  Киев.  Той  же  зимой  великий  князь  Дмитрий
Иванович  послал  князя  Дмитрия  Михайловича  Волын¬
ского  с  войском  против  безбожных  булгар,  а  князь  Дмит¬
рий  Константинович  Суздальский  послал  сына  своего
князя  Василия  и  другого  сына  своего  —  князя  Ивана,  а
с  ними  бояр  и  воевод  и  множество  воинов.  И  пришли
к  булгарам  в  великий  пост,  месяца  марта  в  16-й  день,
в  понедельник  на  вербной  неделе.  И  нечестивые  бусур-
маны  вышли  из  города  против  них  и  приготовились
к  бою  и  начали  стрелять,  а  иные  с  городских  стен  пус¬
кали  гром,  пугая  наших  воинов,  а  другие  пускали  само¬
стрельные  стрелы,  а  иные  выехали  на  верблюдах,  вспо¬
лошив  наших  коней.  Но  наши  ничуть  не  испугались,  а
крепко  встали  на  бой  и  единодушно  устремились  на
противника  и  набросились  на  него.  Враги  же,  окаянные,
побежали  в  свой  город,  а  наши,  с  боем,  за  ними,  и  убили
70  бусурманов.  И  выслали  послов  из  города  булгарский
князь  Асан  и  Махмат  Салтан,  и  добили  челом  великому
князю  и  другому  князю  за  2000  рублей,  а  воеводам  и
войску  —  3000  рублей.  И  наши  возвратились,  добившись,
чего  хотели,  а  даругу  и  таможника  посадили  в  городе,  а
суда  и  села  и  зимницы  пожгли,  и  людей  побили,  и  ушли
с  победой.
 В  6885  [1377]  году  умер  великий  князь  Ольгерд  Ге-
диминович  Литовский,  зловерный,  безбожный,  нечести¬
вый.  И  после  него  сел  на  великое  княжение  его  младший
сын  именем  Ягайла,  владея  всей  землею  Литовской.  Этот
Ольгерд  был  не  единственным  сыном  у  своего  отца,  но
многие  иные  его  братья  были  сыновьями  Гедимина  —
Наримонт,  Ольгерд,  Евнутий,  Кестутий,  Кориад,  Любарт,
Моптивид.  Всех  своих  братьев  Ольгерд  превзошел
властью  и  саном,  ибо  не  пил  пива  и  меда,  ни  вина,  ни
кислого  кваса,  и  приобрел  мудрость  и  воздержание  и
задумал  исполнить  замыслы  своего  отца  и,  благодаря
своему  коварству,  многие  страны  и  земли  прошел  вой¬
ной  и  многие  города  и  княжения  захватил,  и  обладал  ве¬
ликой  властью,  потому  стараниями  Ольгерда  его  княже¬
ние  так  увеличилось,  чего  не  смог  сделать  ни  один  из
его  братьев,  и  ни  отец  его  и  ни  дед  этим  не  прослави¬
лись.  И  имел  Ольгерд  двенадцать  сыновей,  от  первой
жены  пять,  а  от  второй,  родом  из  Твери,  семь.  Сыновья
Ольгердовы:  Андрей,  Дмитрий,  Константин,  Владимир,
Федор,  Корибут,  Скиригайла,  Ягайла,  Свидригайла,  Ко-
 432

ригайла,  Лугвений.  Всем  им  Ольгерд  раздал  города  и
княжения,  а,  умирая,  старейшинство  передал  сыну  сво¬
ему  Ягайле,  которого  любил  более  всех  своих  сынов  и
избрал  его  одного  из  всех  братьев,  ему  и  поручил  вели¬
кое  княжение.  И  Ягайле  принадлежала  вся  земля  Ли¬
товская,  и  потом,  по  прошествии  немногих  лет,  Ягайла
женился  в  Польской  земле,  взяв  за  себя  пекую  королев¬
ну,  не  имевшую  ни  отца,  ни  матери,  и  за  нее  досталось
ему  королевство  в  Польской  земле,  и,  благодаря  жене,
Ягайла  был  наречен  королем.
 Той  же  весной  месяца  апреля  в  23-й  день,  на  память
святого  мученика  Георгия,  было  знамение  на  небе:  круг
возле  луны,  и  от  луны  исходили  лучи,  будто  крест.
 О  ПОБОИЩЕ  НА  ПЬЯНЕ
 Тем  же  летом  из  Синей  Орды  за  Волгу  переправился
некий  царевич  именем  Арапша  и  захотел  с  большим
войском  идти  войной  на  Нижний  Новгород.  И  не  было
известий  о  царевиче  Арапше,  и  великий  князь  возвра¬
тился  в  Москву,  а  на  врага  послал  своих  воевод,  а
с  ними  войско  владимирское,  переславское,  юрьевское,
муромское,  ярославское.  А  князь  Дмитрий  Суздальский
послал  сына  своего  князя  Ивана,  да  князя  Семена  Ми¬
хайловича,  а  с  ними  множество  воевод  и  воинов.  И  было
войско  очень  велико  и  переправились  через  реку  Пьяну,
и  пришла  к  ним  весть,  что  царевич  Арапша  стоит  на
Волчьей  воде.  А  они  пребывали  в  беспечности  и  ходили
без  всякой  осторожности:  доспехи  свои  сложили  па  теле¬
ги,  а  иные  —  в  сумы,  а  у  иных  наконечники  сулиц  не
были  насажены  на  древки,  а  щиты  и  копья  не  приго¬
товлены.  И  ездят,  одежду  с  плеч  спустив  и  петли  рас¬
стегнув,  будто  разопрели,  и  было  им  жарко,  потому  что
тогда  стоял  зной.  А  где  находили  запрятанный  мед  или
пиво,  напивались  допьяна  без  всякой  меры  и  ездили
пьяны  —  поистине,  за  Пьяною  пьяны.  А  старейшины  и
князи  их,  и  бояре  старейшие  и  вельможи,  и  воеводы,
те  все  ноехали  па  охоту,  устраивая  себе  утехи,  словно
дома.  А  в  то  время  нечестивые  князья  мордовские  тайно
привели  татарскую  рать  из  Мамаевой  Орды  на  наших
князей,  а  князья  не  ожидали  опасности,  и  о  приближе¬
нии  врага  никакой  вести  им  не  было.  И  когда  наши  до¬
стигли  Шипары,  поганые  разделились  на  пять  полков  и
внезапно  без  предупреждения  ударили  нашей  рати  в  тыл,
били,  кололи  и  секли  молча,  без  боевых  кличей.  А  наши,
 28  Живая  вода  Непрядвы
 433

не  успев  ничего  сделать,  побежали  к  реке  Пьяне,  а
татары  за  ними,  и  били  бегущих  и  убили  князя  Семена
Михайловича  и  множество  бояр,  а  князь  Иван  Дмитрие¬
вич  быстро  прибежал  к  реке  Пьяне  и,  преследуемый
врагом,  бросился  на  коне  в  реку  и  тут  же  утонул.
И  с  ним  утонули  в  реке  множество  бояр  и  слуг  и  народа
без  числа.  Это  зло  совершилось  месяца  августа  во
2-й  день,  на  память  святого  мученика  Стефана,  в  вос¬
кресенье,  в  шестой  час  дня,  около  полудня.
 А  татары,  одолев  христиан,  захватили  поле  боя  и
оставили  здесь  всех  пленных  и  всю  добычу,  а  сами  на¬
бегом  пошли  к  Нижнему  Новгороду,  тайно.  У  князя
Дмитрия  Константиновича  не  было  войска,  чтобы  встать
против  татар  на  бой,  и  он  побежал  в  Суздаль,  а  горо¬
жане  новгородцы  бежали  на  судах  вверх  по  Волге  к  Го-
родцу.  Татары  же  пришли  к  Нижнему  Новгороду  месяца
августа  в  5-й  день,  в  среду,  на  память  святого  мученика
Евсигния,  в  канун  Спасова  дня.  Всех  оставшихся  горо¬
жан  татары  побили,  а  город  весь  и  церкви  и  монастыри
пожгли,  и  в  городе  сгорело  32  церкви.  А  в  пятницу  по¬
ганые  иноплеменники  ушли  из  города,  воюя  новгород¬
ские  волости,  поджигая  села,  и  многих  людей  побили,  а
жен,  детей  и  девиц  без  числа  повели  в  плен.
 Тем  же  летом  пришел  упомянутый  царевич  Арапша
и  разграбил  Засурие  и  огнем  пожег.  И  тогда  в  том  же
месяце  августе  приехал  из  Суздаля  князь  Василий  Дмит¬
риевич  в  Нижний  Новгород  и  послал  своих  людей  и
велел  вытащить  из  реки  Пьяны  брата  своего  князя
Ивана.  И  привезли  его  в  Новгород  и  плакали  над  ним,
и  положили  его  в  каменной  церкви  Святого  Спаса
в  притворе,  с  правой  стороны,  за  неделю  до  Госпожина
дня,  в  тот  же  день,  месяца  августа  в  23.
 Той  же  осенью  нечестивая  поганая  мордва,  тайно  со¬
бравшись,  пронеслась  набегом  по  уезду  и  множество
людей  побили,  а  иных  взяли  в  плен,  а  оставшиеся  села
пожгли  и  ушли.  И  вскоре  догнал  их  князь  Борис  Кон¬
стантинович  у  реки  Пьяны,  они  же,  окаянные,  побежали
за  реку  Пьяну,  а  отставших  княжеское  войско  побило,  а
иные  бросились  в  реку  Пьяну  и  утонули.  А  та  зима
была  студеной,  стояли  сильные  морозы.
 Той  же  зимой  князь  Дмитрий  Константинович  вновь
послал  брата  своего  князя  Бориса  и  сына  своего  князя
Семепа  войпой  на  поганую  мордву,  а  великий  князь
Дмитрий  Иванович  послал  с  ними  свою  рать  —  вое¬
воду  Федора  Андреевича  по  прозвищу  Свибло,  а  с  ним
 434

войско.  И  они  пошли  и  захватили  землю  Мордовскую
и  всю  прошли  войной,  и  села  их  и  погосты,  и  зимницы
разграбили,  а  самих  побили,  а  жен  их  и  детей  взяли
в  плен  и  мало  кто  спасся  от  них,  и  всю  Мордовскую
землю  опустошили  и  многих  взяли  живьем  и  повели
в  плен  и  привели  их  в  Новгород  и  казнили  их  смертной
казнью,  травили  их  псами  на  волжском  льду.
 Ту  же  зиму  посреди  разговения  перед  великим  по¬
стом,  месяца  февраля  в  12-й  день,  на  память  святого
отца  Мелентия,  епископа  Мелетийского,  в  пятницу,  во
время  заутрени,  преставился  пресвященный  Алексей,
митрополит  всея  Руси  в  глубокой  старости,  а  был  в  мит¬
рополитах  23  года.  И  положен  был  в  Москве,  в  церкви
Чуда  святого  архангела  Михаила,  где  сам  создал  обще¬
жительный  монастырь.
 ОБ  АЛЕКСЕЕ  МИТРОПОЛИТЕ
 Сей  преподобный  отец  наш  Алексей  митрополит  был
родом  боярин,  из  славных  и  именитых  бояр  страны  Рус¬
ской,  области  московской,  сын  благородных  и  благовер¬
ных  родителей:  отца  Федора  и  матери  Марии.  Родился
в  годы  великого  княжения  великого  князя  тверского  Ми¬
хаила  Ярославина  при  митрополите  Максиме,  до  убиения
Акипфа,  за  17  лет  до  рождения  великого  князя  Семена.
Крестил  его  князь  Иван  Данилович,  еще  не  владевший
великим  княжением.  Сначала  в  святом  крещении  ему
было  наречено  имя  Симеон,  и  еще  ребенком  он  научился
грамоте,  а  юношей  все  книги  изучил,  смладу  возлюбив
бога,  и  оставил  родителей  своих  и  отказался  жениться,
плотское  и  всякое  мирское  пристрастие  возненавидел  и
одному  богу  хотел  посвятить  себя.  И  достигнув  20-ти  лет,
ушел  из  мира  и  постригся  в  одном  из  монастырей,  полу¬
чив  в  монашеском  чину  имя  Алексей,  стремясь  обрести
добродетели  и  исполняя  все  предписания  иноческого
жития  и  изучив  все  писание  Ветхого  и  Нового  завета.
И  пробыл  в  чернечестве  до  40  лет  и  был  почтен  честью
за  добродетельную  жизнь  и  был  прославляем  всеми  и
многими  любим.
 И  сам  великий  князь  Семен  Иванович  и  митрополит
Феогност  полюбили  его  и  тайно  выделили  среди  других,
а  он  был  вполне  достоин  этого.  И  за  многие  его  добро¬
детели  избрали  его,  против  воли  возвели  на  место  старей¬
шины,  чтобы  быть  ему  наместником,  а  после  митрополита
Феогноста  митрополитом  на  Руси,  что  и  случилось.
 28*
 435

Ради  этого  пресвященный  митрополит  Феогност  еще  при
своей  жизни,  собравшись  с  епископами,  поставил  его
в  епископы.  И  Алексей  три  или  четыре  года  священно¬
действовал  как  епископ,  пока  не  преставился  митрополит
Феогност.  И  после  преставления  митрополита  Феогноста
общим  советом  и  решением  всех  людей,  избранием  вели¬
кого  князя  Ивана  Ивановича,  а  более  по  божьей  воле
Алексей  был  отправлен  в  Царьград  для  поставления
митрополитом.  И  с  божьей  помощью  в  короткий  срок  до¬
стигает  цели,  сухопутные  дороги  пройдя  без  вреда  и  по
водам  проплыв  без  беды,  морскую  пучину  пересек  и
прибыл  в  Царьград,  где  и  был  поставлен  митрополитом
на  Русь  руками  божьего  святителя,  святейшего  и  бла¬
женного  архиепископа  Константинограда,  Нового  Рима,
вселенского  патриарха  Филофея  и  всех  служивших  с  ним
тогда  пресвященных  митрополитов  и  боголюбивых  епис¬
копов  и  всех  священников,  бывших  тогда  на  священном
том  соборе.  И  недолго  пожив  в  Царьграде  после  постав¬
ления  по  благословению  патриарха  Филофея  и  всего
священного  его  собора,  Алексей  покидает  Царьград  и
немедленно  возвращается  в  свою  митрополию  на  Рус¬
скую  землю.
 И  пробыл  Алексей  в  святительстве  и  в  учительном
чину  долгие  годы,  уча  слову  божию,  борясь  за  благоче¬
стие,  соблюдая  истинные  основы  православной  веры,
поставляя  епископов,  священников,  попов  и  дьяконов.
И  были  им  поставлены  епископы:  первый  —  Игнатий,
епископ  ростовский,  Василий,  епископ  рязанский,  Фео-
филакт,  епископ  смоленский,  Иван  сарайский,  Парфений
смоленский,  Филимон  коломенский,  Петр  ростовский,
Федор  тверской,  Нафанаил  брянский,  Афанасий  рязан¬
ский,  Алексей  суздальский,  Алексей  новгородский,  Ве¬
ликого  Новгорода,  Василий  тверской,  Даниил  суздаль¬
ский,  Матфей  сарайский,  Арсений  ростовский,  Евфимий
тверской,  Дионисий  суздальский,  Герасим  коломенский,
Григорий  черниговский,  Даниил  смоленский.  Все  это  —
епископы,  поставленные  Алексеем.
 Алексей  построил  каменную  церковь  во  имя  Чуда
святого  архангела  Михаила  и  украсил  ее  фресками,  ико¬
нами  и  дал  туда  книги  и  священные  сосуды  и,  проще
сказать,  всякие  церковные  украшения.  И  завещал,  чтобы
в  том  монастыре  был  общежительный  устав,  что  и  со¬
блюдается  до  сегодняшнего  дня,  и  мпогие  села  и  дома,
и  людей,  и  озера,  и  нивы,  и  пажити  давал  монастырю  и
все,  что  необходимо  для  монастырского  содержания,  не
 436

только  названные  выше  благодеяния.  И  себя  самого  пос¬
ле  смерти  повелел  положить  в  том  монастыре,  где  и
доныне  соблюдается  гроб  его,  в  церкви,  справа  от  ал¬
таря.  Создал  же  себе  этот  монастырь  за  двадцать  лет
до  своего  преставления.  И  потом,  после  многих  совершен¬
ных  им  добрых  дел,  преставился,  а  умер  в  глубокой
старости,  в  честных  сединах,  а  истинно  честна  та  седина,
о  которой  сказал  Василий  Великий:  «Честная  седина
украшена  постом».  Алексей  хорошо  пас  порученное  ему
стадо  Христово,  выполнил  все  церковные  предписания:
в  чернецы  был  пострижен  20-ти  лет,  а  в  чернечестве  жил
до  40  лет,  а  в  митрополиты  был  поставлен  60-ти  лет  и
в  митрополитах  пробыл  24  года,  и  всей  жизни  его  было
85  лет.
 Когда  Алексей  умирал,  он  запретил  великому  князю
хоронить  себя  в  церкви,  а  просил  положить  его  вне
церкви,  за  алтарем,  где,  по  своему  крайнему  смирению,
и  указал  место.  Но  великий  князь  не  сделал  того,  не
захотел  хоронить  вне  церкви  такого  господина  и  святи¬
теля,  но  со  многими  почестями  положил  его  в  церкви  возле
алтаря.  С  усердием  и  тщанием  провожали  его  епископы,
архимандриты,  игумены,  попы,  дьяконы,  черноризцы  и
множество  народа  со  свечами,  с  кадилами,  с  пением
псалмов  и  духовных  песен,  и  пели  над  ним  положенные
надгробные  молитвы.  А  великий  князь  Дмитрий  Ивано¬
вич  сам  стоял  над  ним,  как  и  брат  его,  князь  Владимир
Андреевич  и  сын  великого  князя  Дмитрия  князь  Васи¬
лий,  тогда  еще  малый  ребенок,  шести  лет,  и  князь  Юрий
Дмитриевич,  брат  его,  трех  лет.  И  простились  все  люди
с  митрополитом  Алексеем  и  разошлись.
 А  по  преставлении  Алексея  митрополита  взошел  па
его  место  и  возвысился  в  степень  его  священства  некий
архимандрит  Михаил  по  прозвищу  Митяй.  Он  в  тайне
от  всех  странно  и  неизвестно  как  облекся  в  митрополи¬
чий  сан  и  возложил  на  себя  белый  клобук  и  мантию
с  источниками  и  скрижалями  и  перемонатку  митропо¬
личью,  и  взял  митрополичьи  печать  и  посох  и,  проще
сказать,  сам  себя  поставил  в  митрополиты.  И  прежде
великий  князь  Дмитрий  Иванович  просил  Алексея  мит¬
рополита,  чтобы  он  благословил  Митяя  на  митрополию,
но  Алексей  митрополит  не  хотел  этого  делать,  ибо  Ми¬
тяй  недавно  принял  монашеский  постриг,  а  апостол  го¬
ворит:  «Подобает  епископу  быть  непорочну  и  не  нович¬
ку  в  монашестве,  да  не  вознесется  в  гордыне  и  не  впадет
в  пасть  дьявола».  Но  великий  князь  часто  просил  мит¬
 437

рополита  Алексея,  чтобы  он  благословил  Митяя,  иногда
посылая  старейших  бояр,  иногда  сам  приходя  к  митро¬
политу.  А  митрополит  Алексей,  будучи  упрошен  и  при¬
нужден,  не  обещал  исполнить  просьбу  великого  князя,
но  отвечал  словами  святителя  и  наставника  с  даром
пророчества:  «Я  не  могу  благословить  его,  но  он  до¬
бьется  своего,  если  даст  ему  благословение  бог,  святая
богородица,  пресвященный  патриарх  и  вселенский  собор».
 И  никто  не  любил  Митяя,  и  многие  негодовали,  и
священники  не  подчинялись  ему,  ибо  он  еще  не  был  по¬
ставлен  вселенским  патриархом,  но  сам  дерзнул  под¬
няться  на  такую  высокую  степень  и  жил  на  митропо¬
личьем  дворе  и  ходил  в  митрополичьем  облачении,  и
присвоил  казну  и  ризницу  митрополичью,  и  митропо¬
личьи  бояре  и  отроки  служили  ему,  и  он  обладал  всем,
что  подобает  митрополиту.  И  начал  Митяй  враждовать
с  монахами  и  игуменами,  а  епископы  и  пресвитеры  так¬
же  страдали  от  него  и  говорили:  «Да  будет  воля  гос¬
подня!»
 Напишем  подробнее  о  том,  кто  есть  этот  наместник
Митяй  и  откуда  появился  этот  Митяй.  Он  был  саном  поп,
из  коломенских  попов.  Ростом  не  мал,  с  крупным  телом,
плечист,  широколиц,  имел  большую  плоскую  бороду,  был
речист,  имел  сильный  голос,  грамоте  был  горазд  и  пел
хорошо  и  читал  хорошо,  умел  толковать  книги,  был  ма¬
стером  во  всех  поповских  делах  и  во  всем  умел  быть
первым.  И  за  зто  по  воле  великого  князя  был  избрал
в  его  духовники  и  печатники,  и  был  Митяй  духовпым
отцом  великому  князю  и  всем  старейшим  боярам  и  был
печатником,  носил  на  себе  печать  великого  князя.  И  про¬
был  Митяй  в  таком  чину  много  лет,  пока  не  состарился
старец  Иван  по  прозвищу  Непеица,  спасский  архиманд¬
рит,  что  бога  ради  оставил  спасскую  архимандрию  в  глу¬
бокой  старости  и  удалился  в  келью  безмолвствовать.
И  тогда  начали  искать,  кому  после  Непеицы  быть  архи¬
мандритом  Спасското  монастыря,  и  одним  из  первых  был
назван  сей  упомянутый  выше  Митяй,  и  великий  князь
захотел  поставить  его  в  спасские  архимандриты,  что  и
совершилось:  его  избрали  и  возвели  па  архимандрию.
И  вскоре  взят  был  Митяй  и  будто  бы  силой  приведен
в  церковь  Святого  Спаса,  а  из  Чудова  монастыря  также
был  призван  архимандрит  именем  Елисей,  по  прозвищу
Чечетка,  и  он  постриг  Митяя  в  монахи,  и  не  только
в  монахи,  но  и  поставил  архимандритом.  И  тут  было
чему  подивиться:  утром  Митяй  был  мирской  поп,  а  к  ве¬
 438

черу  стал  архимандритом,  утром  —  поп  и  мирянин,  а
к  вечеру  —  глава  монахов,  старший  среди  старцев,  на¬
ставник,  учитель  и  пастух.
 И  пробыл  Митяй  в  архимандритах  около  двух  лет  и
по  преставлении  митрополита  Алексея  по  слову  великого
князя  покинул  архимандрию  и  устремился  на  большее
место  и  на  высокую  степень  старейшинства,  взошел  на
митрополичий  двор  и  жил  тут,  владея  всем,  чем  должно
владеть  митрополиту.  С  попов  всей  митрополии  Митяй
собирал  дань  —  сборное  и  рождественскую  пошлину,  и
уроки,  и  оброки,  и  митрополичьи  пошлины,  все  это  скла¬
дывал  в  свои  сундуки,  собираясь  занять  митрополичий
стол  и  готовясь  идти  в  Царьград  для  поставления.  Но
прежде  чем  идти  в  Царьград,  Митяй  хотел  быть  избран¬
ным  в  епископы  на  Руси.  Задумав  это,  в  один  из  дней
Митяй  говорит  великому  князю:  «Я  прочел  книгу  Номо¬
канон,  где  собраны  апостольские  и  отеческие  правила,
и  нашел  главу,  где  сказано,  что  пять  или  шесть  еписко¬
пов,  собравшись  вместе,  имеют  право  поставить  нового
епископа.  И  ныне,  великий  князь,  прикажи,  чтобы  скорее
пришли  со  всех  русских  епархий  владыки  и  поставили
меня  в  епископы».  И  по  княжьему  повелению  епископы
собрались,  и  ни  один  из  них  не  решился  выступить  про¬
тив  Митяя.  Лишь  один  Дионисий,  суздальский  епископ,
возразил  великому  князю  и  сказал:  «Не  подобает  нам
так  поступать».  И  некие,  незрелые  умом,  ссорили  их,
подталкивая  Митяя  на  Дионисия,  а  Дионисия  на  Митяя.
Митяй  же  решил,  что  во  всем  виноват  Дионисий  и  ска¬
зал:  «Недостойно  ты  поступил,  епископ,  пришел  в  Мо¬
скву  раньше  всех,  а  у  меня  не  был,  не  поклонился  мне,
не  попросил  у  меня  благословения,  не  оказал  мне  подо¬
бающей  чести.  Разве  ты  не  знаешь,  кто  я  такой,  что  я
над  всей  митрополией  имею  власть?»  А  Дионисий  ска¬
зал:  «Надо  мной  у  тебя  нет  никакой  власти,  и  тебе  по¬
добает  сначала  прийти  ко  мне  и  просить  благословения
и  кланяться  мне,  ибо  я  —  епископ,  а  ты  —  всего  лишь
поп».  А  Митяй  сказал:  «Ты  меня  назвал  попом,  а  я  тебя
и  попом  не  считаю,  а  святительские  знаки  твои  своими
руками  сорву,  но  не  сейчас  отомщу  тебе,  а  подожди,
пока  не  вернусь  из  Царьграда».  И  многие  ссоры  были
между  ними.
 Митяй  просидел  наместником  в  Москве  год  и  шесть
месяцев.  И  в  эту  пору  Дионисий  замыслил  отправиться
в  Царьград.  Митяй  узнал  о  его  планах  и  рассказал  вели¬
кому  князю,  чтобы  тот  запретил  ехать  Дионисию.  И  ве¬
 439

ликий  князь  запретил  Дионисию  ездить  в  Царьград,  да¬
бы  не  создавать  никаких  помех  Митяю,  пока  тот  не  вер¬
нется  в  сане  митрополита.  И  велел  князь  насильно  за¬
держать  Дионисия.  А  Дионисий,  видя,  как  крепко  его
стерегут,  перехитрил  великого  князя  лживым  словом,
сказал  ему:  «Отпусти  меня,  дай  мне  жить  на  воле,  я
не  поеду  в  Царьград  без  твоего  разрешения,  а  поручится
за  меня  старец  игумен  Сергий».  И  великий  князь  при¬
слушался  к  его  мольбе,  поверил  его  словам,  устыдился
старца  Сергия  и  отпустил  Дионисия  на  том  условии,
чтобы  не  шел  в  Царьград  без  его  разрешения,  но  ждал,
пока  Митяй  не  получит  митрополии.  Но  Дионисий  и
педели  не  утерпел  и  быстро  побежал  к  Царьграду,  нару¬
шив  свое  обещание,  а  святого  старца  Сергия  подвел.
И  Митяй  перед  великим  князем  еще  более  оправдался
и  стал  еще  смелее,  а  поступок  Дионисия  вызвал  у  вели¬
кого  князя  брань  и  негодование.
 Великий  князь  сильно  любил  Митяя  и  почитал  и
с  радостью  слушался  его.  И  Митяй,  возносясь  надо  все¬
ми,  начал  просить  милости  выше  всякой  меры  и  сказал
великому  князю:  «Если  я  обрел  полное  расположение
твое,  выполни  мою  просьбу,  дай  мне  грамоту,  где  ничего
не  написано,  но  приложена  твоя,  великого  князя,  печать.
Я  возьму  ее  в  Царьград  на  тот  случай,  если  что  мне
будет  нужно  и  если  чего  захочу,  то  напишу  это  в  гра¬
моте».  И  великий  князь  дал  такую  грамоту  не  одну  и
печать  свою  к  ним  приложил  и  сказал:  «Если  будет
у  вас  чего  недоставать  или  какая  будет  нужда  и  пужно
будет  занять  тысячу  рублей  серебра  или  еще  сколько,
то  это  будет  вам  моя  кабала  с  печатью».  И  немного  по¬
временив,  поехал  Митяй  в  Царьград  в  митрополию  из  Ко-
ломпы  за  Оку  на  Рязань  и  переправился  на  другой  берег
Оки  месяца  июля  в  26-й  день,  на  память  святого  муче¬
ника  Ермолая,  после  дня  Бориса  и  Глеба,  во  вторник.
И  с  почетом  проводил  его  сам  великий  князь  со  старей¬
шими  боярами  и  с  епископами,  архимандритами  и  игу¬
менами,  попами,  дьяконами,  монахами  и  множеством
народа,  и  провожавшие  вернулись  обратно.
 А  вместе  с  Митяем  пошли  в  Царьград  трое  архиманд¬
ритов:  первый  архимандрит  Иван  петровский,  он  был
первый  устроитель  общежительного  жития  в  Москве,
Пимин,  переславский  архимандрит,  Мартин,  коломенский
архимандрит;  печатник  Дорофей,  Сергий  Озаков,  Степап
Высокий,  Антопий  Копье,  Макарий,  мусолинский  игумен,
Григорий,  спасский  дьякон  и  многие  иные  попы,  дьяко¬
 440

ны,  чернецы,  Александр,  московский  протопоп,  Давид,
протодьякон  Даша  и  клирошане  владимирские  и  люди
дворные  и  давние  митрополичьи  слуги,  и  казна  и  риз¬
ница  митрополичья.  И  были  с  ним  бояре:  Юрий  Василь¬
евич  Кочевин  Олешенский,  это  старший  боярин  и  посол
великого  князя,  ему  и  приказано  было  руководить  по¬
сольством.  А  вот  митрополичьи  бояре:  Федор  Шелохов,
Иван  Артемьевич  Коробьин,  брат  его  Андрей,  Невер  Бар¬
мин,  Степан  Ильин,  Кловыня,  толмач  Василий  Кусков,
а  другой  толмач  Буйло.  И  было  их  число  очень  велико.
 И  прошли  они  всю  Рязанскую  землю  и  пришли  в  Орду
в  половецкие  земли  и  в  татарские  пределы.  И  когда  они
шли  через  земли  Орды,  Митяй  был  захвачен  Мамаем  и
ненадолго  задержан  и  потом  отпущен.  И  прошли  они
всю  татарскую  землю  и  вышли  на  берег  Кафинского  мо¬
ря  и  сели  в  корабль.  И  когда  плыли  они  по  морю  и  пу¬
чину  морскую  переплывали  и  были  уже  возле  Царьграда,
так  что  был  виден  город,  Митяй  внезапно  разболелся  па
корабле  и  умер.  И  некоторые  очевидцы  рассказали,  что
тот  корабль  стоял  на  одном  месте,  не  двигаясь  с  места
ни  туда,  ни  сюда,  а  многие  иные  корабли  плавали  мимо
него  то  там,  то  здесь.  И  положили  Митяя  в  барку,  то  есть
в  меньший  корабль,  и  мертвого  привезли  его  в  Галату,  и
здесь  он  был  погребен.
 После  смерти  Митяя  в  русском  посольстве  было  смя¬
тение  и  растерянность:  растерялись  они,  как  и  написано:
«Смутились  и  зашатались,  будто  пьяные,  и  вся  мудрость
их  пропала».  И  были  между  ними  вражда  и  разногласия,
одни  хотели  поставить  в  митрополиты  Ивана,  а  другие
Пимена.  И  долго  рассуждали  между  собой,  и  бояре  вста¬
ли  за  Пимена,  а  Ивана  оставили  опозоренного.  И  Иван,
видя  себя  непризнанным,  сказал  им:  «Я  прямо  всем  объ¬
явлю,  что  все  вы  заодно  ходите  неправедным  путем».
Они  же  с  этой  поры  ждали  подходящего  времени  и  до¬
говорились  между  собой  схватить  Ивана.  И  собрались  н
взяли  его,  и  посадили  его  в  железа,  Ивана,  петровского
архимандрита,  московского  киновиарха,  основателя  мо¬
нашеского  общего  жития.  Ноги  его  заковали  в  железо
за  то,  что  не  держится  заодно  с  Пименом.  А  Пимен,  раз¬
бирая  ризницу  и  казну  Митяеву,  обнаружил  описанную
выше  грамоту  с  печатью  великого  князя  и  без  единого
слова.  И  Пимен,  посовещавшись  со  своими  советниками,
написал  на  той  грамоте:  «От  великого  князя  Русского
к  царю  и  патриарху.  Я  послал  к  вам  Пимена,  поставьте
мне  его  в  митрополиты,  его  одного  я  выбрал  на  Руси  и

больше  никого  достойного  не  нашел».  Эта  грамота  была
представлена  Пименом  всему  священному  собору,  ее  про¬
чли  царь  и  патриарх  и  сказали  русскому  посольству:
«Почему  русский  князь  пишет  о  Пимене,  когда  есть  на
Руси  законный  митрополит  Киприан,  его  задолго  до  ны¬
нешнего  дня  поставил  пресвященный  патриарх  Фило¬
фей,  его  мы  и  назначаем  на  Русскую  митрополию  и  кро¬
ме  него  никого  не  нужно  ставить».  Русины  же,  восполь¬
зовавшись  княжеской  кабалой,  взяли  у  фрязов  и  бессер-
мен  серебро  в  долг  под  проценты  на  имя  великого  князя,
и  этот  долг  до  сих  пор  растет,  множество  подарков  по¬
обещав  и  раздавая  там  и  здесь,  и  едва  всем  хватило.  Как
говорит  Октоих:  «За  напрасные  сборы  отомсти  собираю¬
щей  деснице».  А  царь  и  патриарх  долго  расспрашивали
Пимена  и  тех,  кто  был  с  ним,  и  собрался  собор  и  после
расспросов  и  выяснений  решили  так:  поставить  митро¬
политом  на  Русь  Пимена.  А  греки  сказали:  «Правду  ли
говорят  русины  или  неправду,  но  мы  всегда  правы  и
право  судим,  вершим  и  говорим».  И  так  патриарх  Нил
поставил  Пимена  митрополитом  на  Русь.
 И  получил  весть  великий  князь,  сказали  ему:  «Твой
Митяй  ухмер,  а  Пимен  стал  митрополитом».  Великий
князь  не  захотел  принять  Пимена  и  сказал:  «Я  посы¬
лал  Пимена  не  для  поставления  в  митрополиты,  но  как
одного  из  прислужников  Митяя,  а  что  из  этого  вышло,
о  том  я  первый  раз  слышу».  И  Пимен  не  стал  спешить
из  Царьграда  на  Русь,  а  остался  в  Царьграде  и  мед¬
лил,  и  тогда  великий  князь  захотел  принять  митрополи¬
та  Кипрнана,  который  в  те  дни  находился  в  Киеве,  и
послал  за  ним  симоновского  игумена  Федора,  своего  ду¬
ховника,  в  Киев,  призывая  Киприана  к  себе  в  Москву.
А  отправил  Федора  перед  великим  постом,  и  пресвящен¬
ный  митрополит  Киприан  пришел  из  Киева  на  Москву
в  свою  митрополию  в  четверг  шестой  недели  после  Пас¬
хи,  в  праздник  Вознесения  господня.  И  много  звонили  во
все  колокола,  и  много  народу  вышло  встречать  его,  буд¬
то  весь  город  пришел  в  движение.  И  великий  князь
Дмитрий  Иванович  принял  его  с  великими  почестяхми  и
с  искренней  верой  и  любовью.
 По  прошествии  семи  месяцев  пришла  весть:  вот  Пи¬
мен  идет  из  Царьграда  на  Русь  на  митрополию.  Но  ве¬
ликий  князь  не  пожелал  его  принять.  И  когда  Пимен
был  в  Коломне,  с  него  сняли  белый  клобук  и  отняли
у  него  охрану  и  советников  его,  и  клирошан  его,  ото¬
брали  у  него  ризницу  и  приставили  к  Пимену  некоего
 442

боярина  именем  Ивана,  сына  Григория  Чуровича,  по
прозвищу  Драница,  и  послали  Пимена  в  изгнание  и
в  заточение,  и  повезли  его  из  Коломны  в  Охну,  минуя
Москву,  а  из  Охны  в  Переславль,  а  оттуда  в  Ростов,  а
оттуда  в  Кострому,  а  из  Костромы  в  Галич,  а  из  Галича
в  Чухлому.  И  там  зимовал  одну  зиму,  и  из  Чухломы
был  перевезен  в  Тверь,  ибо  везде  господня  земля,  во  все
концы.  И  здесь  сократим  слово  и  прервем  беседу  и  за
все  возблагодарим  бога,  слава  ему  во  веки.  Аминь.
 В  лето  6886  [1377/78  г.}  преставилась  жена  князя
Андрея  княгиня  Василиса  в  монахинях  и  в  схиме  и
погребена  была  в  монастыре  Святого  Зачатия,  который
сама  создала.  Простите  мне  неразумие  и  неумелый  слог,
каким  вспоминаю  княгиню  Василису,  что  оставила  зем¬
ные  почести  и  восприняла  образ  смирения  и  монашеского
жития.  О  таких  писание  говорит:  «Праведников  вспоми¬
нают  с  похвалой».  Преподобная  княгиня  Василиса,  слав¬
ного  и  великого  рода,  родилась  в  городе  Твери  от  отца,
именуемого  Иваном,  и  матери,  называемой  Анной,  а  ро¬
дилась  в  лето  6839  [1330/31  г.},  в  годы  царства  царя  Ан¬
дроника  Цареградского  и  патриаршества  патриарха  Кал¬
листа,  а  в  Орде,  в  Сарае,  сидел  тогда  царь  Азбяк,  а  на
Руси  княжил  великий  князь  Иван  Данилович  Калита  и
сидел  архиепископом  Феогност  митрополит.  И  еще  буду¬
чи  отроковицей,  была  обучена  грамоте,  и  когда  ей  испол¬
нилось  12  лет,  она  была  выдана  за  христолюбивого  князя
Андрея  Константиновича.  И  прожили  они  в  законе  гос¬
поднем  как  божьи  угодники  —  в  посте,  молитвах,  творя
щедрую  милостыню,  24  года,  и  князь  Андрей  преставил¬
ся  в  чернецах  и  в  схиме,  и  погребли  его  в  церкви  Свя¬
того  Спаса,  где  лежит  и  отец  его,  князь  Константин.
А  княгиня  Васнлиса  много  плакала  о  своем  князе  и  про¬
жила  вдовой  четыре  года  и  затем  была  пострижена  пе¬
черским  архимандритом  Дионисием,  и  в  мопашестве  на-
речепо  ей  было  имя  Феодора.  И  тогда  ей  исполнилось
40  лет,  и  все  свое  имущество  и  казну  она  раздавала
церквам,  монастырям  и  нищим,  а  слуг  своих  —  рабов  и
рабынь  —  отпустила  на  свободу,  а  сама  стала  жить
в  монастыре  Святого  Зачатия,  что  сама  создала  еще  при
жизни  своего  князя.
 И  жила  в  молчании,  занималась  рукоделием,  пости¬
лась,  творила  поклоны,  изнуряла  себя  молитвами,  сле¬
зами,  по  ночам  не  спала  и  стояла  на  молитве,  часто  и
всю  ночь  без  сна,  в  смирении,  в  кротости  и  безмолвии
строго  пребывая,  и  постилась  иногда  через  день,  иногда
 443

через  два,  иногда  и  пять  дней  не  ела,  в  баню  не  ходила,
мягких  рубашек  не  носила,  а  носила  грубую  власяницу,
пива  и  меда  не  пила,  на  пирах  и  свадьбах  не  бывала,  не
покидала  монастыря,  ни  на  кого  злобы  не  держала,  гне¬
ва  и  ярости  никогда  не  имела,  но  ко  всем  имела  любовь.
Видя  такую  добрую  и  чистую  ее  жизнь,  многие  бояры¬
ни,  жены,  вдовы  и  девицы  постриглись  у  нее  в  монасты¬
ре,  и  было  их  числом  до  девяноста,  и  все  жили  по  обще¬
жительному  уставу.  А  княгиня  Василиса,  названная
преподобной  Феодорой,  пожила  в  монахинях  восемь  лет
и,  проболев  несколько  дней,  преставилась  к  богу,  пере¬
шла  от  труда  к  покою,  от  суетного  этого  жития  —  в  веч¬
ную  жизнь,  и  вечная  ей  память.
 Тем  же  летом  пришли  татары  набегом  к  Нижнему
Новгороду,  а  князя  в  Новгороде  нет,  а  люди  разбежа¬
лись,  и  горожане,  бросив  город,  побежали  за  Волгу.
И  в  то  время  из  Городца  приехал  князь  Дмитрий  и
увидел,  что  город  его  захвачен,  и  послал  к  татарам,  пред¬
лагая  за  город  откуп.  Но  они  откупа  не  взяли,  а  сожгли
город  в  день  Бориса  и  Глеба,  а  на  другой  день  ушли  из
города  и  прошли  войной  по  Березову  полю  и  по  всему
уезду.  Тогда  в  церкви  Святого  Спаса  татары  сожгли  ико¬
ны  и  выжгли  красивые  двери,  которые  были  чудно  укра¬
шены  золоченой  медью.
 О  ВОЙНЕ  И  О  БИТВЕ  НА  РЕКЕ  ВОЖЕ
 Тем  же  летом  [1378  г.]  поганый  ордынский  князь  Ма¬
май,  собрав  множество  воинов,  послал  рать  во  главе
с  Бегичем  на  великого  князя  Дмитрия  Ивановича  и  всю
землю  Русскую.  Узнав  об  этом,  великий  князь  Дмитрий
Иванович  собрал  множество  воинов  и  пошел  против  них
с  большим  войском.  И  переправившись  через  Оку,  всту¬
пил  на  Рязанскую  землю  и  встретился  с  татарами  у  ре¬
ки  Вожи,  и  противники  стояли,  разделенные  рекой.  Не¬
много  дней  спустя  татары  переправились  на  другую  сто¬
рону,  хлестнули  своих  коней  и  быстро  понеслись,  выкри¬
кивая  боевые  кличи  и  горяча  коней,  и  поскакали  рысью
и  напали  на  наших.  И  ударили  по  татарам  с  одной  сто¬
роны  Тимофей  окольничий,  а  с  другой  стороны  —  князь
Данила  Пронский,  а  великий  князь  ударил  в  лицо.  В  тот
же  час  татары  побросали  свои  копья  и  побежали  обрат¬
но,  за  реку  Вожу,  а  наши  —  за  ними,  и  били  их,  секли
и  кололи,  и  убивали  их  множество,  а  иные  из  них  утону¬
 444

ли  в  реке.  И  вот  имена  убитых  князей:  Хазибей,  Коверга,
Карабалук,  Костров,  Бегичка.
 И  потом  наступил  вечер,  и  зашло  солнце,  и  свет  по¬
мерк,  и  настала  ночь,  и  была  тьма,  и  нельзя  было  гнать¬
ся  за  татарами  по  ту  сторону  реки.  А  на  другое  утро
был  непроницаемый  туман,  и  татары  все  бежали,  не  оста¬
навливаясь,  с  вечера  и  всю  ночь.  А  великий  князь  ут¬
ром,  уже  перед  обедом,  пошел  следом  за  татарами  и  по¬
гнался  за  ними,  далеко  убежавшими,  и  нашел  в  поле
поваленные  их  жилища  и  шатры  и  вежи,  и  юрты,  и
алачуги  и  телеги  их,  а  там  бесчисленное  добро,  все  бро¬
шено,  а  самих  нигде  нет,  побежали  в  Орду.  И  великий
князь  Дмитрий  Иванович  возвратился  оттуда  в  Москву
с  большой  победой  и  распустил  войско  с  богатой  добычей.
Тогда  был  убит  Дмитрий  Монастырей  и  Назар  Данилов,
сын  Кусакова.  Это  сражение  случилось  месяца  августа
в  11-й  день,  на  память  святого  мученика  дьякона  Евпла,
в  среду  вечером.  И  помог  бог  великому  князю  Дмитрию
Ивановичу  одолеть  в  бою  и  победить  врагов  своих  и  про¬
гнать  поганых  татар.  И  были  посрамлены  окаянные  по¬
ловцы,  возвратившиеся  с  позором  и  без  успеха  нечести¬
вые  измаилтяпе.  Побежали  они,  гонимые  божьим  гневом,
прибежали  в  Орду  к  своему  царю,  а,  главное,  к  послав¬
шему  их  Мамаю.  Ибо  царь,  который  в  то  время  правил
ими,  ничем  не  владел  и  не  смел  ничего  делать  без  Ма¬
маева  слова,  и  Мамай  держал  над  всеми  власть  и  всем
владел  в  Орде.  И  увидел  Мамай  бессилие  своей  дружины,
прибежавшей  к  нему,  и  узнал,  что  многие  князья  и
вельможи,  и  алпауты  его  убиты  и  многие  воины  его  по¬
гибли,  и  сильно  разгневался  и  разъярился.  И  той  же
осенью,  собрав  оставшееся  войско  свое  и  присоединив
к  нему  множество  воинов,  быстрым  набегом  втайне  по¬
шел  на  Рязанскую  землю.  А  князь  Олег  не  был  готов
и  не  вышел  против  них  на  бой,  а  бежал  из  своей  земли,
бросив  свой  город,  и  укрылся  за  Окой.  И  татары  пришли
и  захватили  город  Переяславль  Рязанский  и  сожгли  его,
и  прошли  войной  волости  и  села,  и  многих  людей  убили,
а  иных  повели  в  плен  и  возвратились  в  свою  землю,  со¬
вершив  много  зла.
 Тем  же  летом,  когда  была  битва  на  Боже  с  Бегичем,
поймали  среди  татарских  воинов  некоего  попа,  пришед¬
шего  из  Орды,  Ивана  Васильевича,  и  нашли  у  пего  ме¬
шок  колдовских  трав,  и  допросили  попа  и  долго  пытали,
а  потом  послали  его  в  заточение  на  Лаче  озеро,  где  был
Даниил  Заточник.

Той  же  зимой  в  Филиппов  пост,  месяца  декабря
в  5-й  день,  на  память  святого  отца  Саввы,  в  воскресенье,
утренней  порой  было  знамение  на  небе:  луна  потускне¬
ла,  окрасилась  в  цвет  крови  и  остановилась,  а  потом
начала  светлеть  с  южной  стороны,  а  на  восточной  сто¬
роне  становиться  все  темнее,  и  потом  вновь  засияла
обычным  своим  светом.
 В  лето  6887  [1379  г.]  Благовещенье  святой  богородицы
пришлось  на  Пасху.  Пишу  об  этом  потому,  что  не  часто
так  бывает,  но  редко.  С  нынешних  пор,  не  считая  того
лета,  до  самого  второго  пришествия  будет  только  один
такой  год.
 Тем  же  летом  поехал  из  Москвы  в  Царьград  на  мит¬
рополию  архимандрит  Михаил,  по  прозвищу  Митяй,  на¬
местник  Алексея  митрополита.  И  выехал  из  Коломны  и
переправился  за  реку  Оку  месяца  июля  в  26-й  день,
после  дня  Бориса  и  Глеба,  в  память  святого  мученика
Ермолая,  во  вторник.  Но  не  сбылась  мечта  Митяева  и
не  случилось  ему  быть  митрополитом  на  Руси:  не  до¬
стигнув  Царьграда,  он  преставился  в  море  на  корабле
и  был  привезен  мертвым  и  похоронен  в  Галате.  Это
преславное  явление  показал  бог  неизреченными  его  судь¬
бами.  И  говорит  апостол:  «Никто  сам  собою  не  завладеет
почестями,  но  лишь  тот,  кто  призван  богом».  Все  еписко¬
пы  и  пресвитеры,  и  игумены,  и  монахи,  и  священники  не
хотели,  чтобы  Митяй  стал  архимандритом,  один  великий
князь  хотел  этого.  А  Митяй  надеялся  на  княжескую  лю¬
бовь,  но  забыл,  что  сказал  пророк:  «Лучше  надеяться  на
бога,  чем  надеяться  на  князя».  А  кто  думает  по-другому,
не  может  сопротивляться  божьим  судьбам,  ибо  бог  на¬
водит  на  них  многочисленные  скорби  и  за  наши  грехи
предает  их  в  руки  немилостивым  и  жестоким  пастухам,
по  не  до  конца  гневается  господь,  не  вечно  враждует.
Не  только  по  грехам  нашим  воздает  нам,  ибо  говорит:
«Просите  —  и  дастся  вам»,  и  еще  говорит:  «Призовите
меня,  и  услышу  вас,  просите  и  получите».  И  все  еписко¬
пы  и  пресвитеры  и  священники  просили  и  молили  бога,
чтобы  не  позволил  быть  Митяю  митрополитом,  что  и
случилось.  И  услышал  бог  скорбь  людей  своих,  не  дал
ему  стать  пастырем  и  митрополитом  на  Руси.
 Тем  же  летом  отправился  в  Царьград  и  суздальский
епископ  Дионисий  на  судах  по  Волге  к  Сараю.  Прежде
великий  князь  запретил  Дионисию  идти  в  Царьград
с  Митяем,  чтобы  Дионисий  в  Царьграде  не  помешал  по-
ставлению  Митяя.  Но  Дионисий  перехитрил  великого
 446

ккязя:  дал  ему  слово  не  ходить  в  Царьград  с  Митяем,  а
поручился  за  Диоиисия  князю  великий  игумен  Сергий.
И  выждав  немного  времени,  Дионисий  изменил  своему
слову  и,  не  теряя  более  ни  одного  дня,  отправился
в  Царьград  одновременно  с  Митяем,  только  другим  пу¬
тем.  Митяй  посуху  отправился  к  Орде,  а  Дионисий  —
Волгою  на  судах  к  Сараю.
 Тем  же  летом,  месяца  августа  в  30-й  день,  на  память
святого  мученика  Феликса,  во  вторник  до  обеда,  в  чет¬
вертом  часу  дня  был  казнен  Иван  Васильев,  сын  тысяц¬
кого:  по  повелению  великого  князя  Дмитрия  Ивановича
ему  отрубили  голову  на  Кучкове  поле  возле  крепости
Москвы.  В  том  же  году  месяца  сентября  в  11-й  день,
в  воскресепье,  преставился  князь  Семен  —  дитя  великого
князя  Дмитрия  Ивановича.
 В  том  же  году  игумен  Сергий,  преподобный  старец,
поставил  церковь  во  имя  святой  богородицы,  честного  ее
Успения,  и  украсил  ее  иконами  и  книгами,  и  монастырь
устроил,  и  построил  кельи  на  реке  Дубенке  на  Стро¬
мынке,  и  монахов  собрал  и  одного  пресвитера  вывел  из
большого  монастыря,  из  великой  лавры,  именем  Леоп-
тия,  его  и  поставил,  и  он  стал  игуменом  в  том  мона¬
стыре.  А  освящена  была  та  церковь  той  же  осенью  ме¬
сяца  декабря  в  1-й  день,  на  память  святого  пророка  На¬
ума.  Этот  монастырь  Сергий  построил  по  велению  вели¬
кого  князя  Дмитрия  Ивановича.
 Той  же  зимой  великий  князь  Дмитрий  Иванович,  со¬
брав  множество  воинов,  послал  с  ними  своего  брата  кня¬
зя  Владимира  Андреевича  и  князя  Андрея  Ольгердовича
Полоцкого,  и  князя  Дмитрия  Михайловича  Волынского,
и  иных  воевод  и  вельмож,  и  бояр  многих.  И  месяца  де¬
кабря  в  9-й  день,  в  пятницу,  отправил  эту  рать  против
литовских  городов  и  волостей.  И  они,  встретившись  с  вра¬
гом,  захватили  города  Трубчевск  и  Стародуб  и  иные
многие  земли  и  волости,  и  села.  И  все  наши  воины,  рус¬
ские  полки,  были  целы,  вернулись  в  свои  дома  с  богатой
добычей.  Трубчевский  князь  Дмитрий  Ольгердович  не
вышел  на  бой,  не  поднял  руки  против  великого  князя
и  не  бился,  а  выехал  из  города  с  княгиней  своей,  с  деть¬
ми  и  с  боярами  своими,  и  приехал  в  Москву  к  великому
князю  Дмитрию  Ивановичу,  бил  ему  челом  и  признал
его  власть.  И  великий  князь  принял  его  с  великой
честью  и  с  любовью  и  дал  ему  город  Переславль  со  все¬
ми  пошлинами.  Той  же  зимой  вятичи,  отправившись  вое-
 447

вать  в  Арскую  землю,  побили  разбойников  ушкуйников
и  воеводу  их  Рязана  схватили  и  убили.
 В  лето  6888  [1380  г.]  месяца  июня  в  15-й  день,  в  вос¬
кресенье,  была  освящена  соборная  церковь  во  имя  святой
Троицы  в  городе  Серпухове,  что  построил  христолюбивый
князь  Владимир  Андреевич.  В  том  же  месяце,  нескольки¬
ми  днями  раньше,  упала  каменная  церковь  в  Коломне,
подведенная  уже  под  купол,  ее  строил  великий  князь
Дмитрий  Иванович.
 МОСКОВСКО-ТВЕРСКОЙ  ДОГОВОР  1375  г.
 Этот  договор  подводит  итог  так  называемой  «тверской
войне»  —  совместному  походу  ряда  русских  князей  на
Тверь.  Подробное  описание  военных  действий  и  осады
Твери  сохранил  свод  1408  года  и  Рогожский  летописец
(см.  выше).  Подписывая  договор  1  сентября  1375  года,
тверской  князь  отказывался  от  самостоятельной  линии
в  отношениях  с  Ордой  и  брал  на  себя  обязательство  ра¬
зорвать  союз  с  литовским  великим  князем  Ольгердом.
Соглашение  1375  года  предусматривало  и  совместное  вы¬
ступление  русских  князей  против  Орды,  о  котором  было
условлено,  вероятно,  еще  в  начале  декабря  1374  года  на
княжеском  съезде  в  Переславле-Суздальском.
 По  благословению  отца  нашего  Алексея,  митрополита
всея  Руси,  младший  брат,  князь  великий  Михаил  Алек¬
сандрович,  целуй  мне  крест,  старшему  брату,  великому
князю  Дмитрию  Ивановичу,  и  моему  брату,  князю  Вла¬
димиру  Андреевичу,  и  нашей  вотчине  Великому  Новго¬
роду,  за  своих  детей  и  своих  племянников.  Я  буду  тебе
старшим  братом,  а  князь  Владимир,  мой  брат,  будет  тебе
братом.  И  ты  должен  хотеть  нам  добра  во  всем  и  везде,
без  хитрости.  А  если  узнаешь  от  христианина  или  от  по¬
ганого  добрую  или  дурную  весть  о  нас,  то  все  сообщай
нам  по  правде,  по  своей  клятве,  без  хитрости...
 А  будут  нас  сводить  с  княжения  татары  и  станут
предлагать  тебе  нашу  вотчину,  великое  княжение,  и  тебе
его  не  брать  до  самой  смерти.  А  станут  нам  предлагать
твою  вотчину-Тверь,  и  нам  ее  не  брать  до  самой
смерти...
 А  жить  нам,  брат,  по  этому  договору.  А  если  у  нас
с  татарами  будет  мир,  то  и  у  всех  мир.  А  если  нужно
 448

будет  платить  выход,  всем  платить,  а  не  будем  пла¬
тить  —  никому  не  платить.  А  пойдут  татары  на  нас
или  на  тебя,  биться  нам  и  тебе  в  союзе  против  них.
И  если  мы  пойдем  на  них,  и  тебе  с  нами  в  союзе  идти
на  них.
 А  Ольгерду  и  его  братьям,  и  его  детям,  и  его  племян¬
никам  целование  тебе  сложить.  А  пойдут  литовцы  на
нас  или  на  великого  князя  смоленского  или  на  кого  из
наших  братьев  князей,  нам  их  защищать  и  тебе  со  всеми
нами  в  союзе.  А  пойдут  на  тебя,  и  нам  также  тебе  по¬
могать  и  обороняться  всем  в  союзе...
 А  если  случится  между  нами,  князьями,  какое  дело,
тогда  съедутся  наши  бояре  на  границе,  и  будут  между
нами  переговоры.  А  не  договорятся,  пускай  обращаются
к  посреднику,  к  великому  князю  Олегу.  И  кого  он  при¬
знает  виноватым,  виноватый  пускай  правому  поклонится,
а  взятое  вернет...
 ПОСЛАНИЕ  МИТРОПОЛИТА  КИПРИАНА  ТРОИЦКОМУ
ИГУМЕНУ  СЕРГИЮ  И  ИГУМЕНУ  СИМОНОВА  МОНАСТЫРЯ
ФЕДОРУ.  23  ИЮНЯ  1378  г.
 (в  сокращении)
 Кинриан  —  болгарин,  поставленный  в  русские  митро¬
политы  константинопольским  патриархом  Филофеем  в
декабре  1375  года,  когда  на  Руси  еще  сидел  свой  митро¬
полит  —  Алексей.  После  того  как  Алексей  умер  (12  фев¬
раля  1378  г.),  Кинриан  в  конце  1378  года  попытался
проникнуть  в  Москву,  вопреки  воле  великого  князя
Дмитрия  Ивановича.  Дмитрий  хотел  видеть  на  митропо¬
личьем  престоле  своего  духовного  отца  и  печатника  Ми¬
хаила,  поэтому  Кинриан  был  изгнан  из  Северо-Восточной
Руси.  Успех  объединительной  политики  и  антиордынских
действий  московских  князей  во  многом  зависел  от  под¬
держки  этого  курса  главой  русской  церкви,  и  вполне
понятно  нежелание  князя  Дмитрия  принимать  чужака,  ко¬
торый  к  тому  же  мог  оказаться  тайным  ставленником  ли¬
товского  великого  князя  Ягайлы.  О  выдворении  из  Мос¬
квы  неудачливый  митрополит  и  рассказывает  своим  ад¬
ресатам  —  Сергию  Радонежскому  и  Федору,  с  которыми
он  познакомился  во  время  своего  прошлого  приезда  на
Русь  —  в  1374  году.
 Впоследствии  Киприан  не  проявил  особого  мужества
и  пастырского  рвения,  бросив  Москву  накануне  нашест¬
 29  Живая  вода  Непрядвы
 449

вия  Токтамыша  (1382  г.)  и  скрывшись  в  Твери.  Осенью
1382  года  великий  князь  Дмитрий  вторично  проявляет
свое  «нелюбие»  но  отношению  к  митрополиту  и  вновь
высылает  его  из  Москвы.  Лишь  в  1390  году  сын  Дмитрия
Ивановича  Василий  принял  Киприана  в  столице  Северо-
Восточной  Руси.  Митрополит,  помня  переменчивость  сво¬
ей  судьбы  и  лично  убедившись  в  силе  и  своенравии  мос¬
ковских  князей,  был  готов  на  всякие  компромиссы  со
светской  властью.  В  1392  году  он  официально  признал
необходимость  открытого  участия  церкви  в  антиордын-
ской  борьбе  и  согласился  вносить  часть  церковных  дохо¬
дов  в  счет  общерусской  ордынской  дани,  чем  облегчил
положение  московского  великого  князя,  а  также  обещал
выставлять  военные  отряды  русской  митрополии  под  зна¬
мена  великого  князя  в  случае  военных  действий  против
Орды.
 Киприан,  божьей  милостью  митрополит  всея  Руси  —
честному  старцу  игумену  Сергию  и  игумену  Федору  и
всем,  кто  заодно  с  вами.  Не  укрылось  от  вас  и  от  всего
христианского  рода,  что  случилось  со  мною  то,  чего  не
было  ни  с  одним  святителем  с  самого  начала  Русской  зем¬
ли.  По  божьему  изволению  и  избранию  святого  и  велико¬
го  собора  и  по  благословению  и  поставлению  вселенского
патриарха,  я  был  поставлен  митрополитом  на  всю  Рус¬
скую  землю,  что  известно  всему  христианскому  миру.
И  нынче  чистым  сердцем  и  с  добрыми  намерениями  по¬
ехал  к  великому  князю,  а  он  вернул  ваших  послов,  от¬
правленных  мне  навстречу,  и  поставил  военные  заставы  с
воеводами  и  приказал  им  чинить  мне  зло  и  убить  меня.
Но  я,  больше  оберегая  его  честь  и  душу,  приехал  другим
путем,  надеясь  на  свое  чистосердечие  и  любовь,  которую
имел  к  великому  князю,  его  княгине  и  его  детям.  А  он
приставил  ко  мне  мучителя,  проклятого  Никифора,  и  ка¬
ких  только  вол  я  не  испытал  от  него!  Хула,  брань,  на¬
смешки,  ограбление,  голод!  Ночыо,  раздетого  и  голодно¬
го,  он  эапер  меня  в  тюрьме  —  и  от  той  холодной  ночи
я  до  сих  пор  страдаю.  И  после  многого  зла,  причиненного
моим  слугам,  их  отправили  назад  на  тощих  хилых  кля¬
чах,  без  седел,  обернутых  в  лыко,  вывели  из  города
ограбленных,  не  оставили  на  них  ничего,  кроме  сорочек,
сапогов  и  шапок.  Неужели  нет  никого  в  Москве,  кто  хо¬
тел  бы  добра  душе  великого  князя  и  всей  его  вотчине?
Все  ли  до  одного  отступили  от  истины  и  пребывают  во
 450

грехе?  Великий  киязь  думает,  что  все  лошади  отданы,
а  не  знает  того,  что  от  сорока  шести  коней  ни  один  не
остался  цел  —  всех  заморили,  довели  до  хромоты,  свари¬
ли  и  съели,  ездили  на  них,  куда  хотели,  и  до  сих  пор  эти
копи  гибнут.
 И  если  миряне  боятся  князя,  ибо  у  них  жены  и  дети,
имения  и  богатства,  и  боятся  их  потерять  (как  и  Спас
говорит:  «Легче  верблюду  пройти  через  игольное  ушко,
чем  богатому  —  в  царство  небесное»),  но  вы,  что  отрек¬
лись  от  мира  и  всего,  что  есть  в  мире,  и  живете  для  од¬
ного  бога,  как  вы,  видя  такое  зло,  промолчали?  Если  же¬
лаете  добра  душе  великого  князя  и  всей  вотчине  его,  по¬
чему  вы  промолчали?  Разорвали  бы  одежды  свои  и  без
страха  говорили  бы  перед  царями.  Если  бы  послушали
вас  —  хорошо,  а  если  бы  убили  вас  —  вы  стали  бы  свя¬
ты.  Разве  не  знаете,  что  людской  грех  ложится  на  князя,
а  княжеский  грех  —  на  людей?..
 И  почему  у  вас  на  святительском  месте  стоит  чернец
в  святительской  мантии  и  клобуке,  и  на  нем  святитель¬
ская  перемонатка  и  в  руках  у  него  —-  святительский  по¬
сох?  Где  это  слыхано,  чтобы  творилось  такое  бесчиние  и
злое  дело?  Ни  в  одной  книге  о  подобном  зле  нет  ни  сло¬
ва!  Если  брат  мой  преставился,  я  —  святитель  вместо
него,  и  митрополия  —  моя.  Он  не  имел  права  после  себя
оставлять  наследника.  Слыханое  дело:  до  поставления
возлагать  на  кого-то  святительские  одежды,  которых  нель¬
зя  никому  носить,  только  одним  святителям!  И  кто  же
смеет  стоять  на  святительском  месте?  И  не  боится  он
божьей  казни?  Страшно  и  опасно  делать  то,  что  он  де¬
лает:  садится  в  святом  алтаре  на  горнем  месте!  Поверь¬
те,  братья,  что  лучше  бы  ему  было  не  родиться!  И  если
бог  терпит  и  не  посылает  на  него  казнь,  значит,  гото¬
вит  его  к  вечной  муке.  И  что  клевещут  на  митрополита,
нашего  брата,  будто  благословил  его  на  все  эти  дела,  то
есть  ложь...
 Да  будет  вам  известно:  два  с  половиной  года  я  нахо¬
жусь  в  сане  святителя,  а  с  тех  пор,  как  выехал  в  Киев,  и
до  сегодняшнего  дня,  23  июня,  два  года  и  четырнадцать
дней.  И  ни  до  поставления,  ни  после  я  не  сказал  ни  од¬
ного  дурного  слова  о  великом  князе  Дмитрии,  ни  о  его
княгине,  ни  о  его  боярах,  ни  с  кем  не  заключал  союза,
чтобы  другому  больше  хотеть  добра,  чем  ему.  Ни  делом,
ни  словом,  ни  помыслом  нет  у  меня  вины  перед  ним.
Сильнее  молил  бога  о  нем  и  о  его  княгине,  и  о  его  детях.
И  любил  его  от  всего  сердца  и  хотел  добра  ему  и  всей
 29*
 451

его  вотчине.  И  если  слышал,  что  кто-то  желал  ему  зла,
ненавидел  того.  А  если  где  приходилось  мне  служить,  ему
первому  велел  петь  многая  лета  и  лишь  потом  иным.
И  если  встречал  кого,  уведенного  в  плен  из  его  вотчины,
сколько  мог,  отнимал  у  поганых  и  отпускал  на  волю.
В  Литве  нашел  кашинцев,  два  года  просидевших  в  по¬
гребе,  и  ради  великой  княгини  вызволил  их,  как  сумел,
и  дал  им  коней  и  отпустил  их  к  ее  зятю  —  кашинскому
князю.  И  какую  вину  нашел  за  мной  великий  князь?
В  чем  я  перед  ним  виноват?  Или  перед  его  вотчиной?
Я  ехал  к  нему,  чтобы  благословить  его  и  его  княгиню,  и
детей  и  бояр  его,  и  всю  его  вотчину  и  жить  с  ним  в  сво¬
ей  митрополии,  как  и  мои  братья  с  его  отцом  и  дедом,
великими  князьями.  А  еще  хотел  одарить  его  достойными
дарами.
 Обвиняет  меня  в  том,  что  я  сначала  поехал  в  Литву  —
но  что  дурного  я  сделал,  побывав  там?  Ничего  такого,
что  постыдился  бы  рассказать  ему.  Когда  я  был  в  Лит¬
ве,  я  многих  христиан  освободил  от  тяжкого  плена.
И  многие  из  неверующих  узнали  от  меня  истинного  бо¬
га  и  крестились  святым  крещением  и  перешли  в  право¬
славную  веру.  Строил  святые  церкви,  укреплял  христи¬
анство,  давно  запустевшие  церковные  земли  вновь  при¬
соединил  к  митрополии  всея  Руси.  Литовский  Новый  Го¬
родок  давно  отпал  от  митрополии,  и  я  его  и  окрестные
села  вернул  под  власть  митрополита  и  назначил  митропо¬
личью  десятину.  И  в  Волынской  земле  тоже  сколько  лот
стояла  владимирская  епископия  без  владыки,  запусто-
вала?  И  я  поставил  владыку  и  навел  порядок.  Также
окрестные  села  Софии  киевской  попали  в  руки  князей
и  бояр,  и  я  веду  расследование,  чтобы  после  моей
смерти  было  известно,  кого  бог  накажет,  а  кого  оправ¬
дает.
 Да  будет  вам  известно,  что  мой  брат  Алексей  митро¬
полит  не  мог  послать  своего  владыку  в  Волынскую  или
Литовскую  землю  или  вызвать  к  себе,  не  мог  распоря¬
диться  каким-нибудь  церковным  делом  и  наставить  кого
или  осудить  кого,  или  наказать  виноватого  владыку,  ар¬
химандрита  или  игумена,  или  наставить  князя  и  боярина.
И  по  святительскому  недосмотру  каждый  владыка,  не  бо¬
ясь,  делал,  что  хотел,  а  попы  и  монахи  и  все  христиане
жили,  как  скот  без  пастуха.  А  ныне,  с  божьей  помощью,
нашими  трудами  церковное  дело  поправилось.  И  за  то
великий  князь  должен  был  меня  с  радостью  принять,  ибо
это  дело  —  для  его  же  славы.  Я  тружусь,  чтобы  утра-
 452

чеиные  земли  вновь  присоединить  к  митрополии,  и  хо¬
чу  того,  чтобы  до  скончания  века  так  было,  для  чести
и  для  величия  митрополии,  а  великий  князь  мечтает  мит¬
рополию  разделить  надвое!  Какая  княжеская  честь
прибудет  ему  от  таких  планов?  И  кто  это  подсказывает
ему?
 В  чем  моя  вина  перед  великим  князем?  Полагаюсь  на
бога  в  том,  что  князь  не  найдет  во  мне  ни  единой  вины.
И  даже  если  бы  была  за  мною  какая  вина,  не  княжеское
дело  наказывать  святителей.  Есть  у  меня  патриарх  —  гла¬
ва  всем  нам,  есть  великий  собор.  И  князь  бы  послал  ту¬
да  известия  о  моих  винах,  и  на  соборе  бы  меня  по  прави¬
лам  судили.  А  то  нынче  без  всякой  вины  меня  обесчес¬
тил,  ограбил,  держал  взаперти  голодным  и  раздетым...
Заперли  меня  в  клети  и  приставили  сторожей  и  даже  в
церковь  не  пускали.  Потом,  во  второй  день,  когда  уже
стемнело,  пришли  и  вывели  меня,  и  я  не  знал,  куда  ме¬
ня  ведут  —  на  убийство  или  на  потопление?  А  что  еще
позорнее  —  сторожа,  сопровождавшие  меня,  и  проклятый
воевода  Никифор,  были  закутаны  в  одежды  моих  слуг,
ехали  на  их  конях  и  в  их  седлах.  Да  услышат  небо,  зем¬
ля  и  все  христиане,  что  сделали  со  мной  христиане  же,
как  обошлись  с  патриаршим  послом.  И  бранили  патриар¬
ха,  царя  и  великий  собор.  Патриарха  обозвали  литвином,
также  и  царя,  и  великий  вселенский  собор.  Всеми  сила¬
ми  своими  хочу,  чтобы  злоба  улеглась.  Бог  ведает,  как
от  чистого  сердца  я  любил  великого  князя  Дмитрия  и
всю  жизнь  хотел  ему  добра.  Но  если  такой  позор  возло¬
жили  на  меня  и  на  мой  священный  сан,  —  по  благода¬
ти,  данной  мне  от  святой  и  живоначальной  троицы,  по
правилам  святых  отцов  и  божественных  апостолов,  все,
кто  был  причастен  к  моему  пленению  и  заключению,  кто
подсказал  это  сделать  —  да  будут  отлучены  от  церк¬
ви  и  лишены  моего  благословения,  Киприана,  митропо¬
лита  всея  Руси,  и  прокляты  по  правилам  святых  от¬
цов.  А  кто  покусится  эту  грамоту  сжечь  или  скрыть  —
и  те  тоже.
 А  вы,  честные  старцы  и  игумены,  скорее  ответьте  мне,
что  думаете  об  этом  отлучении?  А  я  еду  в  Царьград  ис¬
кать  защиты  у  бога  и  святого  патриарха  и  великого  со¬
бора.  Одни  надеются  на  куны  и  фрязы,  а  я  уповаю  на
бога  и  на  свою  правоту.  А  писана  мною  сия  грамота  ме¬
сяца  июня  в  23-й  день,  в  6886  год,  индикта  первого.
А  мне  их  бесчестие  большей  честью  обернулось  во  всех
землях  и  в  Царьграде.
 453

ЯРЛЫК  ХАНА  МАМАЕВОЙ  ОРДЫ  ТЮЛЯКБЕКА
НАМЕСТНИКУ  РУССКОЙ  МИТРОПОЛИИ  МИХАИЛУ-МИТЯЮ.
 28  ФЕВРАЛЯ  1379  г.
 Ярлык  —  тюркское  слово,  которое  означает  «грамо¬
та»,  «документ».  Ордынские  ханы  в  отношениях  к  рус¬
ской  церкви  следовали  закону  (Ясе),  данному  Чингиз-
ханом:  основатель  монгольского  государства,  будучи
язычником,  объявил  о  полной  веротерпимости  монголов
и  гарантировал  покровительство  служителям  любых  ре¬
лигиозных  культов.  Впрочем,  в  первые  годы  монголь¬
ского  владычества  на  Руси  завоеватели  не  считались  с
предписаниями  Чингиз-хановой  Ясы,  и  в  1237—1240  го¬
дах  Батыевы  полчища  истребили  немало  церковных  при-
четпиков  и  монахов,  убили  владимирского  и  переславско-
го  епископов,  ограбили  знаменитые  русские  храмы,  со¬
рвали  драгоценный  оклад  с  иконы  Владимирской  божьей
матери.  Последующая  политика  ордынских  ханов  строи¬
лась  из  расчета  привлечь  на  свою  сторону  духовенство
покоренных  ими  земель  и  помешать  складыванию  ан-
тиордынского  союза  светской  и  церковной  власти,  поэто¬
му  церковь  освобождалась  от  выплаты  ордынского  налога
(«выхода»)  и  исполнения  многих  повинностей.  В  под¬
тверждение  церковных  льгот  русским  митрополитам  вы¬
давались  в  ханских  канцеляриях  специальные  ярлыки,
начиная,  вероятно,  с  ярлыка  Бату-хана  1243—1247  годов.
Ханские  ярлыки  составлялись  на  монгольском,  а  частично,
возможно,  тюркском  (кыпчакском?)  языке  и  записывались
уйгурским  письмом.  Однако  оригиналы  ярлыков  не  сохра¬
нились;  в  русских  рукописях  из  монастырских  библиотек
уцелели  лишь  шесть  грамот  1267—1379  годов;  грамоты  эти
всегда  переписывались  вместе  и  составляют  единую  крат¬
кую  коллекцию  (собрание)  ярлыков.
 В  кратком  собрании  ярлыков  читаются  грамоты  хана
Менгу-Тимура  русскому  духовенству  и  монашеству  10  ав¬
густа  1267  года,  ханши  Тайдулы  русскому  духовенству
25  сентября  1347  года,  ханши  Тайдулы  митрополиту
Феогносту  7  марта  1351  года,  ханши  Тайдулы  митропо¬
литу  Алексею  11  февраля  1354  года,  хана  Бердибека
митрополиту  Алексею  12  ноября  —  11  декабря  1357  года,
хана  Тюлякбека  Михаилу-Митяю  28  февраля  1379  года.
 Подъем  общерусской  антиордынской  борьбы  и  уси¬
ление  московского  князя  в  70-е  годы  XIV  века  не  могли
не  войти  в  противоречие  с  политикой  ордынских  ханов,
предоставлявших  юридические  и  финансовые  льготы  рус¬
ской  церкви.  Дмитрий  Иванович  стремился  и  церковь
 454

«привести  в  свою  волю».  Церковь  не  участвовала  в  ор¬
дынском  налоговом  бремени;  с  первой  четверти  XIV  века
право  взимания  «ордынской  тягости»  было  передано  рус¬
ским  великим  князьям,  и  Дмитрию  было  выгодно  огра¬
ничить  льготы  церкви,  чтобы  облегчить  свое  собственное
положение.  Противодействие  стремлениям  московского
великого  князя  оказала  Орда.
 Ярлык,  выданный  Михаилу-Митяю  ханом  Мамаевой
Орды  в  феврале  1379  года,  выражает  желание  Мамая  со¬
хранить  добрые  отношения  с  русской  церковью,  невзирая
на  серьезное  обострение  противоречий  в  русско-ордын¬
ских  делах  после  княжеского  съезда  1374  года,  антиор-
дынского  московско-тверского  договора  1375  года  и  бит¬
вы  на  Боже  1378  года.  Возможно,  выдавая  ярлык  1379  го¬
да,  Мамай  хотел  предупредить  Дмитрия,  помышлявшего
в  случае  необходимости  выплаты  ордынского  «выхода»
получить  в  счет  дани  и  часть  церковных  средств  —  эти
новые  отношения  светской  власти  с  церковью  были
утверждены  в  1392  году  сыном  Дмитрия  Василием  и
митрополитом  Киприаном.  Вместе  с  тем,  выдавая  ярлык
Михаилу-Митяю,  Мамаев  хан  Тюлякбек  претендовал  на
роль  хана  всей  Орды,  хотя  в  столице  ее  —  Сарае  —  пра¬
вил  другой  хан  —  Арабшах,  вскоре  смененный  Токта-
мышем.
 По  изволению  Вечного  неба,  по  заветам  дедов  и  пра¬
дедов  слово  Тюлякбека,  данное  по  мысли  нашего  дяди
Мамая  татарским  улусным  и  военным  князьям  Великого
улуса,  волостным  даругам,  князьям,  писцам,  таможни-
кам,  побережникам,  проезжающим  послам  и  сокольникам,
пардусникам,  бураложникам  и  заставщикам,  и  лодейщи-
кам  и  кто  па  какое  дело  ни  пойдет,  многим  людям  и
всем.
 Прежде  царь  Чингиз,  а  после  него  цари  Азиз  и  Берди-
бек,  и  за  них  молились  молебники  и  весь  поповский  чин.
И  какова  дань  ни  будет  или  какая  пошлина  —  а  им  пла¬
тить  ее  не  надо,  их  дело  —  в  спокойствии  молить  бога
и  воздавать  молитвы.  И  давали  им  ярлыки,  чтобы  ничего
иного  не  случалось.
 И  ныне  в  согласии  с  прежними  ярлыками,  рассудив,
мы  тем  же  самым  пожаловали  Михаила  митрополита.
И  как  сядет  на  свой  стол  во  Владимире,  пускай  богу
молится  за  нас  и  за  родственников  наших  сейчас  и  после
воздает  молитву.  И  мы  приказали:  какова  будет  дань  и
какова  пошлина,  подвода,  корм,  питье,  запрос  —  ни  да¬
 455

ров  не  дают,  ни  почестья  никакого  не  воздают.  И  что
есть  церковные  дома,  воды,  земли,  огороды,  сады,  мель¬
ницы  —  и  в  то  у  них  никто  да  не  вступается,  никакого
насилья  им  не  творят.  А  кто  что  взял  или  возьмет  —
пускай  отдаст  назад.  А  кто  придет  в  церковные  дома,
тем  запрещено  останавливаться  там  на  постой  и  наносить
им  ущерб.  А  кто  будет  останавливаться  на  постой  в  цер¬
ковных  домах  или  наносить  им  ущерб  —  и  те  люди  бу¬
дут  виновны  и  подлежат  смертной  казни.
 И  если  ты,  Михаил,  скажешь,  что  пожалован  нами,
и  с  церковных  домов  и  земель,  и  вод,  и  огородов,  и  са¬
дов  или  с  церковных  людей  будешь  требовать  даней
больше  обычного  —  с  тебя  спросим.  И  если  кто  учинит
воровство  или  клевету,  или  какое  иное  злое  дело,  а  ты
не  будешь  расследовать  это  —  и  сам  знаешь,  как  отве¬
чать  за  это  перед  богом.  А  за  нас  богу  молитвы  возда¬
вай,  как  и  прежде  молился.
 Указав  это,  дали  для  подтверждения  алотамговый  яр¬
лык,  в  год  овцы,  в  семьсот  восьмидесятый  год,  месяца
зу-ль-каада,  в  десятый  день  первой  половины  месяца.
 Ставка  кочевала  на  речном  Великом  Лугу.  Напи¬
сано.
 ЛЕТОПИСЧИК  1380  г.
 ИЗ  СТИХИРАРЯ  ТРОИЦКОГО  МОНАХА  ЕПИФАНИЯ
 В  сентябре  1380  года  монах  Троице-Сергиева  мона¬
стыря  Епифаний  переписывал  богослужебную  книгу  Сти¬
хирарь  и,  отвлекаясь  от  своей  работы,  делал  краткие  за¬
метки  на  полях  рукописи.  Эти  заметки  драгоценны,  ибо
приходятся  на  21  сентября,  день,  близко  следующий  за
Куликовской  битвой  (8  сентября).  Некоторые  исследова¬
тели  признают  в  этом  Епифании  знаменитого  писателя  и
ученика  Сергия  Радонежского  Епифания  Премудрого.
 Записи  Епифания  содержат  известия  (скорее  слухи)
о  предстоящем  нашествии  литовцев,  подтверждают  све¬
дения  других  источников  о  заключении  союза  литовцев
с  Ордой  в  1380  году,  упоминают  о  появлении  в  Троицком
монастыре  21  сентября  1380  года  представителя  москов¬
ского  Симонова  монастыря,  где  незадолго  перед  тем  был
похоронен  герой  Куликовской  битвы  монах-воин  Пере-
свет,  об  отправке  келаря  Троице-Сергиева  монастыря  в
Рязанскую  землю,  по  которой  только  что  прошли  победи¬
тели  Мамая  —  объединенные  дружины  Дмитрия  Ивано¬
вича.
 456

(л. 	40)  Месяца  септября  в  21  день,  в  пяток  (пят¬
 ницу.  —  А.  П.)  на  память  о  агиос  (святом.  —  А.  П.)
апостола  Кондрата,  по  литургии  почата  бысть  тат-
рать  6.
 Во  т[ой]  же  день  симоновский  приездил.
 Во  т[ой]  же  день  келарь  поехал  на  Резань.
 Во  т[ой]  же  день  пача  (?)  чернца  увещати...
 Во  т[ой]  же  день  Исакий  Андроников  приехал  к  нам.
 Во  т[ой]  же  день  весть  прииде,  яко  Литва  грядуть  с
агаряны...
 Во  т[ой]  же  день  придоша  две  телезе  со  мноземь  скри-
пеньемь  в  1  час  нощи.
 Ордынские  пайцзы  —  знаки  власти  должностных  лиц.
Надписи  на  них  сделаны  по-монгольски,
уйгурским  алфавитом.
 Серебро,  гравировка,  золочение.  XIV  век.

ИЗВЕСТИЯ  НЕМЕЦКИХ  ХРОНИСТОВ
О  БИТВЕ  РУССКИХ  С  ОРДЫНЦАМИ  В  1380  г.
 Немецкие  хроники  конца  XIV  —  начала  XV  века  и
позднейшие  сочинения,  основанные  на  их  известиях,  со¬
общают  о  битве  русских  с  ордынцами,  в  которой  нетруд¬
но  узнать  знаменитое  сражение  на  Дону.  Детмар  Лю-
бекский  —  монах  францисканского  ордена  —  жил  в
Торнском  монастыре,  где  и  вел  хронику  на  латыни  вплоть
до  1395  года.  Иоганн  фон  Позильге,  чиновник  из  Поме-
зании,  живший  в  Ризенбурге,  писал  хронику  на  латин¬
ском  языке  с  60—70-х  годов  XIV  века  до  1406  года.  Обе
названные  хроники  впоследствии,  около  1395—1419  го¬
дов,  были  переведены  соответственно  на  нижненемецкий
и  верхненемецкий  языки.  Ранние  хроники  использовал
в  своем  труде  «Вандалия»  богослов  и  историк  Альберт
Кранц,  родившийся  в  середине  XV  века  в  Гамбурге,  где
он  служил  соборным  деканом  (старшим  священником
храма)  и  умер  в  1517  году.  «Вапдалия»  доведена  до
1501  года  и  была  издана  уже  после  смерти  автора,  в
1519  году.  Детмар,  Позильге  и  Кранц  с  небольшими  ва¬
риациями  повторили  известие  о  битве  русских  с  татара¬
ми,  которое,  возможно,  попало  в  Германию  благодаря
купцам  прибалтийских  городов  (союз  этих  городов  на¬
зывался  Ганзой),  торговавших  с  Русью  и  Литвой.
В  1381  году  в  Любеке  проходил  ганзейский  съезд,  и
здесь  же  находился  один  из  названных  хронистов  —
Детмар.
 Известие  немецких  хроник  нельзя  целиком  принимать
па  веру.  Место  битвы  Позильге  и  Кранцем  ошибочно  пе¬
ренесено  с  Дона  к  Синей  воде  —  реке,  притоку  Южного
Буга,  где  в  1363  году  литовскому  великому  князю  Оль-
герду  удалось  разгромить  ордынские  отряды  и  тем  са¬
мым  остановить  дальнейшее  продвижение  войск  Джучие-
ва  улуса  на  запад.  Рассказ  о  победоносной  акции  литов¬
ского  войска  («литовцы  отняли  у  русских  добычу
и  множество  их  убили  в  поле»)  не  подтверждается  рус¬
скими  источниками.  Летописная  повесть  1425  года  сви¬
детельствует  лишь  о  том,  что  Ягайла,  пришедший  «всею
силою  литовскою  Мамаю  пособляти»,  опоздал  па  один
день  или  меньше.  Некоторые  исследователи  предполага¬
ют,  что  у  Детмара  и  в  сходных  с  ним  известиях  речь
идет  о  малозначительном  ограблении  передовыми  отря¬
дами  Ягайлы  арьергардов  русской  дружины,  возвращав¬
шейся  с  ноля  боя.  Однако,  если  вспомнить,  что  войска
 458

Дмитрия  возвращались  по  территории  Рязанского  княже¬
ства,  не  участвовавшего  в  битве  с  Мамаем  и  потому  со¬
хранившего  свое  войско,  возможны  два  предположения:
либо  хронисты  ошибаются,  допуская  беспрепятственное
вторжение  Ягайлы  на  земли  Рязани,  либо  литовцы  дей¬
ствительно,  по  договоренности  с  рязанским  князем  Оле¬
гом,  ограбили  на  рязанской  земле  какие-то  отряды  Дмит¬
рия  Ивановича.  В  позднейших  источниках  князь  Олег,
объявленный  «изменником»,  обвиняется  в  ограблении
московских  отрядов,  возвращавшихся  домой  с  Куликова
поля.  Возможно,  в  этих  свидетельствах  имеется  какая-то
доля  истины.
 ХРОНИКА  ДЕТМАРА
 Там  сражалось  народу  с  обеих  сторон  четыреста  ты¬
сяч.  Русские  выиграли  битву.  Когда  они  отправились  до¬
мой  с  большой  добычей,  то  столкнулись  с  литовцами,  ко¬
торые  были  призваны  на  помощь  татарами,  и  литовцы
отняли  у  русских  их  добычу  и  множество  их  убили  в
поле.
 ХРОНИКА  ПОЗИЛЬГЕ
 В  том  же  году  была  большая  война  во  многих  стра¬
нах,  особенно  так  сражались  русские  с  татарами  у  Синей
Воды,  и  с  обеих  сторон  было  убито  около  40  тысяч  че¬
ловек.  Однако  русские  удержали  [за  собой]  поле.  И,  когда
они  шли  из  боя,  они  столкнулись  с  литовцами,  которые
были  позваны  татарами,  туда  на  помощь,  и  убили  рус¬
ских  очень  много  и  взяли  у  них  большую  добычу,  кото¬
рую  те  взяли  у  татар.
 «ВАНДАЛИЯ»  А.  КРАНЦА
 В  это  время  между  русскими  и  татарами  произошло
величайшее  в  памяти  людей  сражение  на  месте,  которое
называется  Синяя  Вода.  Как  обычно  сражаются  оба  на¬
рода  не  стоя,  а  набегая  большими  вереницами,  бросают
копья  и  ударяют,  и  вскоре  отступают  назад.  Победители
русские  захватили  немалую  добычу  —  скот,  так  как
[татары]  почти  никакой  другой  [добычей]  не  обладают.  Но
не  долго  русские  радовались  этой  победе,  потому  что  та¬
тары,  соединившись  с  литовцами,  устремились  за  русски¬
ми,  уже  возвращавшимися  назад,  и  добычу,  которую  по¬
 450

теряли,  отняли,  и  многих  из  русских,  повергнув,  убили.
Было  это  в  1381  г.  после  рождения  Христа.  В  это  время
в  Любеке  собрался  съезд  и  сходка  всех  народов  общества,
которое  называется  Ганзой.
 ИБН  ХАЛЬДУН  «КНИГА  НАЗИДАТЕЛЬНЫХ  ПРИМЕРОВ»,
КОНЕЦ  XIV  в.  -  1406  г.
 (отрывок)
 Ибн  Хальдун  (Абд  ор-рахман  Вели  од-дин,  по  про-
ввищу  Хадрами  и  Эшбили,  Севильский)  —  знаменитый
арабский  историк  (1332—1406  гг.),  создавший  собствен¬
ную  теорию  исторического  процесса.  Ибн  Хальдун  ро¬
дился  в  Тунисе,  где  прошел  курс  наук  и  затем,  вплоть
до  1362  года,  служил  фесскому  султану.  В  Испании  вы¬
полнял  ответственные  дипломатические  поручения  султа¬
на  Гранады,  был  письмоводителем  тунисского  и  фесско¬
го  султанов.  С  1382  года  жил  в  Каире,  занимал  долж¬
ность  профессора  и  верховного  кадия  (одного  из  высших
духовных  лиц  в  исламе,  судьи,  которому  доверено  раз¬
бирать  светские  тяжбы).  Когда  Тимур  вторгся  в  Сирию,
принадлежащую  египетскому  султанату,  Ибн  Хальдун
сопровождал  своего  повелителя  в  посольстве  к  Тимуру,
был  благосклонно  принят  великим  завоевателем,  а  потом,
обласканный,  отпущен  в  Каир  (1400  г.).
 Ибн  Хальдун  утверждал,  что  основой  власти  мусуль¬
манского  властителя  являются  «меч»  и  «перо»,  то  есть
войска  и  аппарат  чиновников.  Будучи  одним  из  чиновни¬
ков,  умевшим  служить  своим  господам,  арабский  историк
легко  находил  язык  с  подобными  себе.  Так,  основная  ин¬
формация  о  переворотах  в  столице  Джучиева  улуса  и
кратковременном  возвышении  Мамая,  вероятно,  была  со¬
брана  Ибн  Хальдуном  при  дворе  Тимура.
 МАМАЙ,  ЗАВЛАДЕВШИЙ  САРАНСКИМ  ЦАРСТВОМ
 По  смерти  Бердибека  ему  наследовал  сын  его,  Токта-
мыш,  малолетний  ребенок.  Сестра  его,  Ханум,  дочь  Бер¬
дибека,  была  замужем  за  одним  из  старших  монгольских
эмиров,  по  имени  Мамай,  который  в  его  царствование
управлял  всеми  делами.  К  владениям  его  принадлежал
город  Крым.  В  то  время  его  там  не  было(?).  Было  также
несколько  эмиров  монгольских,  поделившихся  в  управле¬
нии  владениями  в  окрестностях  Сарая;  они  были  несо¬
гласны  между  собою  и  правили  своими  владениями  са¬
 460

мостоятельно.  Так  Хаджи-черкес  завладел  окрестностями
Астрахани,  Урус-хан  —  своими  уделами,  Айбек-хан  та¬
ким  же  образом.  Все  они  назывались  походными  эмирами
(или  эмирами  левого  крыла.  —  Пер.).
 Когда  Бердибек  умер  и  [верховной]  власти  не  стало,
а  эти  [эмиры]  правили  самостоятельно  в  провинциях,  то
Мамай  выступил  в  Крым,  поставил  ханом  отрока  из  де¬
тей  Узбека,  по  имени  Абдуллаха,  и  двинулся  с  ним  в
Сарай.
 Токтамыш  бежал  оттуда  и  отправился  в  царство  Урус-
хана,  [находившееся]  в  гористой  области  Хорезма,  а  Ма¬
май  овладел  Сарайским  престолом  и  возвел  на  него  Аб¬
дуллаха,  которого  поставил  [ханом].  У  него  стал  оспори¬
вать  его  [престол]  один  из  эмиров  государства,  который
поставил  [ханом]  другого  [сына]  из  ханских  детей,  по  име¬
ни  Кутлуг-Тимур.  Мамай  победил  обоих  и  убил  их.  По¬
том  Токтамыш  из  царства  Урус-хана  в  стране  Хорезм¬
ской  перебрался  в  царство  потомков  Джагатая,  сына
Чингиз-хана,  в  Самарканд  и  Мавераннахр;  им  в  то  вре¬
мя  завладел  султан  Тимур,  [один]  из  эмиров  монгольских,
который  поставил  из  них  [ханом]  отрока  по  имени  Мах¬
муд  Сиюргатмыш,  женился  на  матери  его  и  стал  править
им  самовластно.
 Тут  Токтамыш  остался;  потом  перессорились  эмиры,
которые  овладели  областями  Сарайскими.  Хаджи-черкес,
владетель  Астраханских  уделов,  пошел  на  Мамая,  побе¬
лил  его  и  отнял  у  него  Сарай.  Мамай  отправился  в  Крым
и  стал  править  им  независимо.  Когда  Хаджи-черкес  ушел
из  своего  владения,  то  Урус-хан  послал  войска  свои  из
горной  страны  Хорезмской,  которые  осадили  Астрахань.
Хаджи  выслал  свои  войска  против  них  с  одним  из  эми¬
ров  своих,  который  прибегнул  к  хитрости,  успел  ото¬
гнать  их  от  Астрахани,  потом  внезапно  напал  на  них  и
на  эмира,  предводительствовавшего  ими.  Хаджи-черкес
был  очень  озабочен  этой  враждой.  Против  него  выступил
Айбек-хан,  отнял  у  него  Сарай  и  несколько  времени  са¬
мовластно  правил  им.  Потом  он  погиб,  и  после  него  Са¬
раем  правил  сын  его  Кари-хан  (?).
 Против  него  выступил  Урус-хан  из  гор  Хорезмских  и
отнял  у  него  Сарай.  Кари-хан  (?),  сын  Айбек-хана,  бе¬
жал  в  свои  первоначальные  уделы.  Урус-хан  утвердился
в  Сарае,  а  Мамай  в  Крыму;  ему  же  принадлежали  зем¬
ли  между  Крымом  и  Сараем.  Это  произошло  в  течение
[7]76  г.  [хиджры,  т.  е.  в  1374/75  г.].
 Токтамыш  находился  в  это  время  у  султана  Тимура
 461

и  Джагатаидов  в  Мавераннахре.  Но  душа  Токтамыша
стремилась  ко  владению  предков  его  в  Сарае.  Султан
Тимур  снарядил  с  ним  войско,  и  он  [Токтамыш]  отпра¬
вился  туда.  Когда  он  добрался  до  гор  Хорезмских,  то
тут  ему  загородили  путь  войска  Урус-хана  и  разбили  его.
Он  бежал  и  возвратился  к  Тимуру.  Потом  Урус-ханумер
около  лета  этого  года.  Султан  Тимур  выступил  с  войска¬
ми  вместе  с  Токтамышем  на  помощь  ему,  до  границы
своих  владений,  и  возвратился  восвояси.
 Токтамыш  же  отправился  дальше  и,  завладев  уделом
Урус-хана  в  горах  Хорезмских,  отправился  в  Сарай.  Тут
находились  правители  Урус-хана,  но  он  отнял  его  у  них;
[таким  образом]  он  возвратил  себе  те  владения,  которые
у  него  отнял  Мамай.  Он  завоевал  также  удел  Хаджи-чер¬
кеса  в  Астрахани,  обобрал  все,  что  было  в  руках  узурпа¬
торов,  стер  следы  их  и  выступил  в  Крым,  против  Мамая,
который  бежал  перед  ним.
 [Долго]  не  приходило  [дальнейших]  сведений  о  нем
[Мамае],  а  потом  подтвердилось  известие  о  гибели  его.
И  соединилась  власть  над  Сараем  и  его  уделами  в  руках
Токтамыша,  сына  Бердибека,  так  как  они  принадлежали
роду  его.
 СИНОДИК  ПАВШИХ  НА  КУЛИКОВОМ  ПОЛЕ.
 КОНЕЦ  XIV  в.
 Древнейший  синодик  —  краткое  перечисление  имен
павших  на  Куликовом  поле  —  включен  в  пергаменный
синодик  главного  храма  русской  митрополии  —  кремлев¬
ского  Успенского  собора.  Начальные  листы  Успенского
синодика  относятся  к  концу  XIV  века,  однако  запись
имен  «избиенных  от  Мамая»  была  сделана  позднее,  ве¬
роятно,  в  70-х  годах  XV  века,  во  время  подготовки  стоя¬
ния  на  Угре  и  свержения  ордынского  ига.
 Нет  оснований  сомневаться  в  том,  что  список  павших
на  Куликовом  поле,  хотя  известен  и  в  сравнительно  позд¬
них  рукописях  (второй  известный  список  героев  битвы
датируется  1490—1493  годами),  восходит  к  записям  кон¬
ца  XIV  —  начала  XV  века,  которые  были  использованы
при  составлении  краткой  летописной  повести  1408  года.
а  Избь[енных]  от  Мамаа  а
 Князю  Феодору  Белозерскому  и  сыну  его  Ивану,
бКостянтину  Конановичю6,  убиенным  от  безбожнаго  Ма¬
мая,  веч[ная  память].
 И  в  той  же  брани  избиеным  Симеону  Михайловичу,
 462

Никуле  Васильевичу,  Тимофею  Васильевичу  Валуеву8,
Андрею  Ивановичу  Серкизову,  Михаилу  Ивановичу,  Лву
Ивановичу,  Семену  Мелику  и  всей  дружине  ихь,  по  бла¬
гочестию  скончавшихся  за  святыя  церкви  и  за  православ-
иую  веру,  веч[ная  память].
 а-а  написано  па  поле  другим  почерком;
 б-б  написано  на  поле  позднейшим  почерком,  возможно,  в
20-х  годах  XVI  в.;  этого  дополнения  нет  во  втором  списке  сино¬
дика;
 в  написано  на  поле  другим  почерком.
 Доспехи  и  оружие  ордынского  воина  XIV  века:
панцирь,  шлем,  щит,  сабля.
 Современная  реконструкция.

МОСКОВСКО-РЯЗАНСКИЙ  ДОГОВОР  1382  г.
 (отрывок)
 Этот  договор  показывает  соотношение  политических
сил  на  Руси  по  прошествии  двух  лет  после  Куликовской
битвы  и  накануне  похода  на  Москву  ордынского  хана
Токтамыша.
 Договор  1382  года  ясно  свидетельствует  о  готовности
русских  князей  в  период  «размирья»  бороться  против
ордынцев  и  упоминает  о  битве  1380  года  на  Дону.  Текст
документа  говорит  о  существовании  договора  рязанского
князя  с  противником  Дмитрия  Ивановича  —  литовским
великим  князем  Ягайлой.  Заметим,  что  договор  1382  года
противоречит  позднейшим  версиям  о  якобы  существовав¬
ших  планах  Олега  выступить  в  1380  году  на  стороне
Мамая.
 По  благословению  отца  нашего  Киприана,  митрополи¬
та  всея  Руси,  старший  брат,  великий  князь  Дмитрий  Ива¬
нович,  и  брат  твой,  князь  Владимир  Андреевич,  целуйте
мне  крест,  своему  младшему  брату,  великому  князю  Оле¬
гу  Ивановичу.
 Я  буду  твоим  младшим  братом.  А  твой  брат,  князь
Владимир,  будет  мне  братом.  И  мне  во  всем  желать  вам
добра,  в  Орде  и  на  Руси,  от  чистого  сердца.  А  если  вы
узнаете  от  христианина  или  от  поганого  добрую  или
дурную  весть  обо  мне,  то  сообщайте  мне  по  правде,  без
домыслов.
 А  мою  вотчину  вам  беречь,  не  трогать.  И  мне  ваших
вотчин  беречь,  не  трогать,  —  Москву,  Коломну,  все  мос¬
ковские  волости,  что  относятся  к  Москве  и  к  Коломне,
по  реке  Оке,  и  все  ваше  великое  княжение  мне  беречь
и  не  трогать.
 А  между  нами  раздел  земель  по  реке  Оке,  от  Колом¬
ны  вверх  по  Оке,  по  московской  стороне  —  починок  Но¬
вый  городок,  Лужа,  Верея,  Боровск  и  иные  рязанские
места,  которые  на  той  стороне,  это  —  к  Москве,  а  вниз
но  Оке,  —  до  реки  Цны,  от  устья  Цны  вверх  по  Цне,
что  на  московской  стороне  Цны,  то  —  к  Москве,  а  что
па  рязанской  стороне  —  то  к  Рязани.
 А  владимирское  порубежье  —  по  тому,  как  было  при
вашем  деде,  при  великом  князе  Иване  Даниловиче,  и  при
 464

вашем  дяде,  при  великом  князе  Семене,  и  при  твоем  от¬
це,  при  великом  князе  Иване.
 А  что  на  рязанской  стороне  за  Окою,  что  до  сих  пор
относилось  к  Москве  —  починок  Лопастна,  Мстиславский
уезд,  Жаденое  городище,  Жадемль,  Дубок,  Броднич  с
окрестностями,  что  отошли  к  торусскому  князю  Федору
Святославичу,  те  места  —  к  Рязани.
 А  владение  великого  князя  Дмитрия  Ивановича  на
рязанской  стороне  —  Тула,  как  было  при  царице  Тайду-
ле,  когда  ее  баскаки  распоряжались  здесь,  в  то  великому
князю  Олегу  не  вмешиваться  и  великому  князю  Дми¬
трию...
 А  татарские  места,  что  великий  князь  Дмитрий  Ива¬
нович  отобрал  у  татар  до  этого  нашего  договора,  те  мес¬
та  принадлежат  великому  князю  Дмитрию.  А  татарские
места,  что  великий  князь  Олег  отнял  у  татар,  то  принад¬
лежит  великому  князю  Олегу.
 А  договор  с  Литвой  великому  князю  Олегу  расторг¬
нуть.  И  если  будет  великий  князь  Дмитрий  Иванович  и
его  брат,  князь  Владимир,  в  мире  с  Литвою,  то  и  вели¬
кий  князь  Олег  будет  с  Литвою  в  мире.  И  если  великий
князь  Дмитрий  и  князь  Владимир  будет  с  Литвою  в
раздоре,  великому  князю  Олегу  быть  с  великим  князем
Дмитрием  и  с  князем  Владимиром  в  союзе  против
Литвы.
 А  если  великому  князю  Дмитрию  и  его  брату  князю
Владимиру  с  татарами  будет  мир  или  нужно  будет  пла¬
тить  дань,  то  и  великому  князю  Олегу  будет  с  татарами
мир  или  платить  дань  вместе  с  великим  князем  Дмитри¬
ем.  А  будет  размирье  с  татарами  великому  князю  Дмит¬
рию  и  брату  его  князю  Владимиру,  великому  князю
Олегу  быть  в  союзе  с  великим  князем  Дмитрием  и  его
братом  против  татар,  и  биться  с  ними.
 А  кто  из  русских  князей  друг  великому  князю  Дмит¬
рию  и  князю  Владимиру,  тот  и  великому  князю  Олегу
друг.  А  кто  недруг  великому  князю  Дмитрию  и  князю
Владимиру,  тот  и  великому  князю  Олегу  недруг,  и  вме¬
сте  идти  против  него.
 А  когда  великий  князь  Дмитрий  и  брат  его,  князь
Владимир,  бились  на  Дону  с  татарами,  в  ту  пору  награб¬
ленное  добро  и  люди,  уведенные  в  плен  великим  князем
Дмитрием  и  его  братом  князем  Владимиром,  о  том  между
нами  общий  суд,  все  то  следует  вернуть  по  общему  ре¬
шению...
 А  боярам  и  слугам  между  нами  вольным  воля...
 30  Живая  вода  Непрядвы
 465

КРАТКАЯ  ЛЕТОПИСНАЯ  ПОВЕСТЬ  1408  г,
«О  ВЕЛИКОМ  ПОБОИЩЕ  НА  ДОНУ»
 Краткая  летописная  повесть  1408  года  —  наиболее
раннее  и  достоверное  известие  о  Куликовской  битве.  По-
видимому,  повесть  была  составлена  в  Москве  анонимным
писателем  из  окружения  митрополита  Киприана.  Воз¬
можно,  к  этой  работе  был  причастен  ученик  Сергия  Ра¬
донежского,  монах  Троице-Сергиева  монастыря  Епифаний
Премудрый.
 Дата  1408  год  —  условна:  в  этом  году  был  завершен
московский  митрополичий  свод,  включающий  повесть,  но
рассказ  о  событиях  1380  года  мог  быть  составлен  и  рань¬
ше,  в  конце  XIV  —  начале  XV  века.  Повторы  летописного
текста  (князь  Дмитрий  по  воле  летописца  дважды  воз¬
вращается  после  боя  в  Москву,  а  Мамай  дважды  убегает
от  русских  дружин)  свидетельствуют  о  том,  что  краткой
повести  предшествовали  какие-то  иные  записи  о  Кули¬
ковской  битве,  не  сохранившиеся  в  первоначальном  виде,
но  сведенные  в  повествование  1408  года.  Имена  убитых
князей  и  воевод  были  внесены  в  краткую  повесть  из
специального  списка  павших,  обычно  составлявшегося  для
церковного  поминания  —  синодика  (см.  выше).
 О  ВЕЛИКОМ  ПОБОИЩЕ  НА  ДОНУ
 В  том  же  году  безбожный  нечестивый  ордынский
князь,  Мамай  поганый,  собрав  многочисленные  войска  и
всю  землю  половецкую  и  татарскую,  нанял  войска  фря-
зов,  черкасов  и  ясов  —  и  со  всеми  этими  войсками  пошел
на  великого  князя  Дмитрия  Ивановича  и  на  всю  землю
Русскую.  В  августе  из  Орды  пришли  вести  к  великому
князю  Дмитрию  Ивановичу  о  том,  что  поднимается  рать
татарская  на  христиан,  поганый  род  измаилтян.  И  Мамай
нечестивый,  люто  гневаясь  на  великого  князя  Дмитрия
о  своих  друзьях  и  любимцах  и  князьях,  что  были  побиты
на  реке  Воже,  выступил  с  огромным  войском,  желая  пле¬
нить  землю  Русскую.
 Узнал  об  этом  великий  князь  Дмитрий  Иванович,  со¬
брал  множество  воинов  и  пошел  против  татар,  чтобы  за¬
щитить  свои  вотчины,  за  святые  церкви  и  за  правую  ве¬
ру  христианскую  и  за  всю  землю  Русскую.  Когда  князь
переправился  через  Оку,  пришли  к  нему  другие  вести,
что  Мамай  собрал  свои  войска  за  Доном,  стоит  в  поле  и
ждет  к  себе  на  помощь  Ягайла,  литовские  рати.

Великий  князь  переправился  через  Дон,  туда,  где
чистое  и  просторное  поле.  Там  и  собрались  поганые  по¬
ловцы,  татарские  полки,  на  чистом  поле  возле  устья  Не-
прядвы.  И  тут  выстроились  оба  войска  и  бросились  в
бой,  противники  сошлись  —  и  была  долгая  битва  и  злая
сеча.  Целый  день  бились,  и  пало  бесчисленное  множе¬
ство  мертвых  с  обеих  сторон.  И  бог  помог  великому  кня¬
зю  Дмитрию  Ивановичу,  а  Мамаевы  поганые  полки  по¬
бежали,  а  наши  —  за  ними,  и  били  и  секли  поганых  без
пощады.  Это  бог  чудесною  силою  устрашил  сынов  ага-
рянских,  и  они  побежали,  подставив  спины  свои  под
удары,  и  многие  были  биты,  а  иные  утонули  в  реке.
И  русские  отряды  гнали  татар  до  речки  Мечи  и  там  мно¬
жество  их  убили,  а  иные  татары  бросились  в  воду  и  уто¬
нули,  гонимые  божьим  гневом  и  охваченные  страхом.
И  убежал  Мамай  с  малой  дружиной  в  свою  землю  татар¬
скую.
 Это  побоище  было  8  сентября,  на  Рождество  святой
богородицы,  в  субботу,  до  обеда.
 И  в  схватке  были  убиты:  князь  Федор  Романович
Белозерский,  сын  его  князь  Иван  Федорович,  Семен  Ми¬
хайлович,  Микула  Васильевич,  Михайла  Иванович  Окин-
фович,  Андрей  Серкизов,  Тимофей  Валуй,  Михайла  Брей¬
ков,  Лев  Морозов,  Семен  Мелик,  Александр  Пересвет  и
многие  другие.
 А  князь  великий  Дмитрий  Иванович  с  другими  князь¬
ями  русскими  и  с  воеводами,  и  с  боярами,  и  с  вельможа¬
ми,  и  с  уцелевшими  русскими  полками  занял  поле  боя  и
возблагодарил  бога  и  поклонился  воинам  своим,  что  креп¬
ко  бились  с  иноплеменниками  и  твердо  за  него  сража¬
лись,  и  в  мужественном  бою  отстояли  веру  христиан¬
скую.
 И  возвратился  князь  в  Москву,  в  свои  владения  с  ве¬
ликой  победой,  выиграв  сражение  и  победив  своих  вра¬
гов.  И  многие  воины  его  обрадовались,  захватив  богатую
добычу:  пригнали  за  собою  многочисленные  стада  коней,
верблюдов,  волов,  которым  нет  числа,  и  доспехи  и  одеж¬
ды,  и  товары.
 Тогда  рассказали  великому  кпязю,  что  князь  Олег
Рязанский  послал  иа  помощь  Мамаю  свое  войско,  а  сам
приказал  разрушить  мосты  через  реки.  Князь  великий  за
это  собрался  послать  на  Олега  свое  войско.  Но  неожидан¬
но  в  то  самое  время  приехали  к  нему  рязанские  бояре  и
рассказали,  что  князь  Олег  бросил  свою  землю,  а  сам  бе¬
жал  со  своею  княгинею,  с  детьми,  с  боярами  и  с  совет¬
 30*
 467

никами  своими.  И  бояре  просили  великого  кпязя,  чтобы
не  посылал  на  них  войска,  а  сами  били  ему  челом  и  по¬
корились  княжеской  власти.  Великий  князь,  выслушав
их,  принял  их  челобитье,  выполнил  их  просьбу  —  вой¬
ска  на  Рязань  не  послал,  а  сам  пошел  в  свою  землю,  а
на  Рязанское  княжение  посадил  своих  наместников.
 Тогда  же  Мамай  убежал  с  Донского  побоища  и  прибе¬
жал  в  свою  землю  с  малым  отрядом.  Видя  себя  разби¬
тым  и  бежавшим  и  посрамленным  и  поруганным,  еще
сильнее  разгневался  Мамай,  впал  в  неистовство  и  в  ярость,
собрал  оставшиеся  свои  войска,  вновь  захотел  совершить
пабег  на  великого  князя  Дмитрия  Ивановича  и  на  всю
Русскую  землю.  Только  он  это  задумал,  пришла  к  нему
весть,  что  идет  на  него  некий  царь  с  востока,  именем
Токтамыш,  из  Синей  Орды,  Мамай  же,  собравший  вой¬
ско  для  набега  на  Русь,  с  этим  войском  выступил  против
него,  и  они  встретились  на  Калках.  А  Мамаевы  князья,
сойдя  с  коней  своих,  били  челом  царю  Токтамышу  и  да¬
ли  ему  клятву  по  своей  вере,  и  писали  клятвенную  за¬
пись,  и  признали  его  власть,  а  Мамаю  изменили,  ибо  он
был  опозорен  поражением.
 А  Мамай,  увидев  это,  быстро  бежал  со  своими  совет¬
никами  и  единомышленниками.  Но  царь  Токтамыш  по¬
слал  за  ним  в  погоню  своих  воинов,  и  они  убили  Мамая.
А  сам  Токтамыш  пошел  и  захватил  Орду  Мамаеву  и  ца¬
риц  его,  и  казну,  и  улус  весь  взял,  и  богатство  Мамаево
разделил  между  своими  воинами.  И  послал  оттуда  по¬
слов  на  Русскую  землю  к  великому  князю  Дмитрию  Ива¬
новичу  и  ко  всем  князьям  русским,  сообщая  им  о  своем
появлении  и  о  том,  как  он  захватил  власть  в  Орде,  и  как
победил  своего  противника  и  их  врага  Мамая,  и  сам  сел
на  царстве  Волжском.  А  князья  русские  послов  его  от¬
пустили  с  честью  и  с  дарами,  а  сами  той  же  зимой  и
весной  послали  каждый  своих  послов  с  богатыми  дарами
к  парю  Токтамышу.
 ЕПИФАНИЙ  ПРЕМУДРЫЙ
ЖИТИЕ  СЕРГИЯ  РАДОНЕЖСКОГО  1418  14
 (Отрывок)
 Житие  Сергия  Радонежского  —  основателя  Троице-
Сергиева  монастыря  и  одного  из  сподвижников  москов¬
ского  великого  князя  Дмитрия  Ивановича  —  было  со¬
ставлено  учеником  Сергия  монахом  Епифанием  Премуд-
 468

/ 	/ 	*"  v 	f 	/
 HohtiC  гол^&упг  готски<z  Е1зыкнь\л\н
aWfbKU  .  C6K6tlXflALt1l,l  KOtHAKAAdMH't  tidAfAte
 / 	/ 	r-A- 	. 	t 	>
 ПХ*(ЛЪ  (fTUlA  ВЦА  .  TT\IH#'tl™fAM№'34AiffA/UUUA
 I 	4  T*"'*  I  » 	f  j 	M
 ьими.  (4ньь  BtrfutthtiwtopXt*(тал&хПАМа  Климе
 //  ^  /  *  #  «•  ^
 (Tta  пала  никл  .  jodtmdtmeA.
 )ИмТ(  AHWМИ  •  &П4£г£^Я&%С1Ш^&ШМИгПИ'6м
 (рТгПлШЛZ4Cl1/\r7lXnuii4 	MЗЫtWtAHKoMXUKJblA  .
 ЦА^ЕЛ^Е^АМ(аНбВИШл1^  -MIl&WMtib 	HAftkch  4
 —  Л  '.J 	X 	* 	, 	.4 	.4
 пр*ШШ4  «utAHKt'HXilHSM-  M3blKH  н(1Ц%4  hx3bU<&
1 	, 	✓ 	c  -i 	.
 мно  неизбежно  цррьмлмаи  и^т'*  hdpycb,
 «Тии  же  стражие...  ведущи  языка  к  великому  князю
царева  (ханского)  двора  от  сановитых  муж,
яко  неложно  идет  царь  на  Русь».
 Миниатюра  XVII  века  из  Лондонского  списка
«Сказания  о  Мамаевом  побоище».

рым.  Епифаний  начал  собирать  материалы  для  будущей
биографии  через  год  или  два  после  смерти  Сергия  (25  сен¬
тября  1392  года).  Сначала  им  было  написано  Похвальное
слово  Сергию,  затем  —  несохранившиеся  «главы»  о  жиз¬
ни  Сергия  и,  наконец,  на  основании  черновых  свитков  и
тетрадей  —  первоначальный  вид  жития  1418  года.  К  со¬
жалению,  он  не  дошел  до  наших  дней,  однако  известия
этого  жития  содержатся  в  последующих  переработках
Епифаниевой  биографии  Сергия,  выполненных  южносла¬
вянским  писателем-агиографом  Пахомием  Сербом  в  кон¬
це  30-х  —  начале  40-х  годов  XV  века.
 Одна  из  статей  жития  1418  года,  сохранившаяся  в
последующих  переработках,  —  «О  победе  над  Мама¬
ем»  —  отражает  начальный  этап  развития  легенды  о
личном  участии  Сергия  Радонежского  в  подготовке  Ку¬
ликовской  битвы.
 О  ПОБЕДЕ  НАД  МАМАЕМ
 Божьим  попущением  за  наши  грехи  пришла  весть,
что  ордынский  князь  Мамай  собрал  великое  войско,  всю
орду  безбожных  татар,  и  идет  на  Русскую  землю.  И  всех
людей  охватил  великий  страх.  А  великодержавный  князь,
что  тогда  держал  скипетр  Русских  земель,  достохвальный
и  победоносный  великий  Дмитрий...  пришел  к  святому
Сергию,  ибо  большую  веру  имел  к  старцу,  чтобы  спро¬
сить  его,  повелит  ли  ему  выступить  против  безбожных,
так  как  знал,  что  Сергий  добродетелен  и  обладает  даром
пророчества.  И  святой,  выслушав  великого  князя,  благо¬
словил  его,  вооружил  молитвой  и  сказал:  «Подобает  те¬
бе,  господин,  заботиться  о  врученном  тебе  от  бога  хри-
стоименитом  стаде.  Иди  против  безбожных  и,  с  божьей
помощью,  победишь  и  с  великой  славой  живым  возвра¬
тишься  в  свое  отечество».  И  великий  князь  сказал:  «Если
бог  мне  поможет,  отче,  поставлю  монастырь  во  имя  Пре¬
чистой  Богоматери».  И  сказав  это,  принял  благословение
и  быстро  отправился  в  путь.
 И  так,  собрав  всех  своих  воинов,  выступил  против
безбожных  татар.  И  увидев,  как  велико  войско  их,  мно¬
гие  начали  сомневаться,  многие  были  объяты  страхом,
раздумывая,  как  им  спастись.  И  внезапно  в  тот  час  при¬
был  гонец  с  посланием  от  святого,  где  было  сказано:
«Без  всякого  сомнения,  господин,  смело  иди  против  зло¬
бы  их.  Не  бойся:  во  всем  поможет  тебе  бог».
 И  тогда  великий  князь  Дмитрий  и  все  войско  его,  на-
 470

Сергий  Радонежский  отправляет  монахов  Пересвста
п  Ослябю  на  Куликово  поле  вместе
с  великим  князем  Дмитрием  Московским.
 Миниатюра  XVI  века  из  Лицевого  летописного  свода.

полнившись  дерзостью,  вышли  против  погапых,  и  кпязь
сказал:  «Великий  бог,  создавший  небо  и  землю,  помоги
мне  в  битве  с  противниками  твоего  имени».  И  так  сра¬
зились.
 Многие  тела  падали,  и  бог  помог  великому  победонос¬
ному  Дмитрию,  и  побеждены  были  поганые  татары  и
смертной  погибели  преданы  были.  Увидели  поганые  бо¬
жий  гнев  и  божие  негодование,  и  все  побежали.  Кресто¬
носная  же  хоругвь,  долго  преследуя  врагов,  бесчисленное
множество  их  погубила.  Одни  убежали,  израненные,  иных
поймали  живьем.  И  был  дивный  день  и  чудная  победа,
и  если  прежде  оружие  блестело,  то  теперь  оно  было  окро¬
вавлено  кровью  иноплеменников.  И  все  носили  знаки
победы.  И  здесь  сбылось  пророческое  слово:  «Один  гнал
тысячу,  а  двое  —  десять  тысяч».
 А  святой,  о  котором  выше  сказано,  что  он  имел  дар
пророчества,  все  это  знал,  будто  был  рядом,  видел  изда¬
лека  на  большие  расстояния,  откуда  за  много  дней  не
дойти,  и  молился  с  братиею,  благодаря  господа  за  победу
над  погаными.
 Немного  времени  прошло  с  тех  пор,  как  до  конца  бы¬
ли  побеждены  безбожные,  и  все  случившееся  святой  рас¬
сказал  братьям:  победу  и  смелость  великого  князя  Дмит¬
рия  Ивановича,  описал  славную  победу  над  погаными,  а
всех,  убитых  ими,  назвал  по  именам  и  молился  о  них  все¬
милостивому  богу.
 А  достохвальный  и  победоносный  великий  князь
Дмитрий,  одержав  славную  победу  над  врагами-варвара-
ми,  возвращается  со  многою  радостью  в  свое  отечество.
И  без  промедления  приходит  к  святому  старцу  Сергию,
благодаря  его  за  добрый  совет  и  всесильного  бога  про¬
славляя  и  благодаря  за  молитвы  старца  и  братию,  и  с
сердечною  радостью  рассказал  все  случившееся,  как  мно¬
го  милостей  господь  оказал  ему,  и  богатую  милостыню
дал  монастырю...
 ЛЕТОПИСНАЯ  ПОВЕСТЬ  1421  г.  О  ДОНСКОЙ
БИТВЕ,  ВКЛЮЧЕННАЯ  В  НОВГОРОДСКУЮ
I  ЛЕТОПИСЬ  МЛАДШЕГО  ИЗВОДА
 Дата  повести  —  1421  год  —  условна:  А.  А.  Шахматов
считал,  что  примерно  в  это  время  в  Новгороде  был  создан
летописный  свод,  впоследствии  легший  в  основу  Новго¬
родской  1  летописи  младшего  извода.  Особенностью  по¬
 472

вести  1421  года  является  проновгородская  и  антимосков-
ская  тенденциозность  составителя.  Новгородский  летопи¬
сец  с  видимой  неохотой  передает  сведения  о  победе
московского  войска,  но  зато  повествует  о  неопытных  мос¬
ковских  воинах,  бежавших  с  поля  боя.
 Вместе  с  тем  повесть,  составленная  в  Новгороде,  ни
словом  не  упоминает  о  новгородцах,  которые,  согласно
пространной  «Задонщине»,  отдельным  спискам  Основной
редакции  «Сказания  о  Мамаевом  побоище»,  дополнениям  к
списку  Дубровского  Новгородской  IV  летописи,  будто  бы
 Русские  воины  перед  выступлением  против  Мамая
прощаются  со  своими  женами.  Миниатюра  XVII  века
из  рукописного  «Сказания  о  Мамаевом  побоище».

участвовали  в  Куликовской  битве.  Умолчание  повести
1421  года  вполне  красноречиво  свидетельствует  против
мнения  отдельных  историков,  которые  на  основании  пе¬
речисленных  позднейших  источников  и  неясного  извес¬
тия  синодика  новгородской  церкви  Бориса  и  Глеба  вклю¬
чают  новгородцев  в  состав  объединенной  дружины  Дмит¬
рия  Ивановича  Московского.
 В  то  же  лето  месяца  августа  из  Орды  пришли  вести
к  великому  князю  Дмитрию  и  брату  его  князю  Влади¬
миру  о  том,  что  поднимается  на  христиан  поганый  изма-
илтянский  род.  Правил  ими  некий  слабый  царек,  а
власть  держал  в  руках  князь  Мамай,  он  люто  гневался  на
великого  князя  и  на  всю  Русскую  землю.  Узнал  великий
князь  Дмитрий  Иванович,  что  идет  на  него  великое  вой¬
ско  татарское,  и  собрал  множество  воинов  и  пошел  про¬
тив  безбожных  татар,  уповая  на  милосердие  бога  и  пре¬
чистой  его  матери  богородицы,  приснодевы  Марии,  при¬
зывая  на  помощь  честный  крест.
 И  ступил  великий  князь  на  их  землю  за  Доном,  и
было  тут  чистое  поле  возле  устья  реки  Непрядвы.  И  здесь
выстроились  поганые  измаилтяне  против  христиан.  А  мос¬
квичи  многие,  что  впервые  вышли  на  поле  битвы,  увидев
огромное  войско  татарское,  устрашились  и  не  надеялись
уже  остаться  в  живых,  а  иные  обратились  в  бегство,  за¬
быв  сказанное  пророком,  как  один  пожнет  тысячу,  а  два
сокрушат  сто  тысяч,  если  бог  не  оставит  их.  И  князь  ве¬
ликий  Дмитрий  с  братом  своим  Владимиром,  выстроив
полки  против  поганых  половцев  и  подняв  взор  к  небу,
глубоко  вздохнул  и  сказал  слово  псаломское:  «Братья,
бог  наш  —  прибежище  и  сила».  И  вот  сошлись  оба  вой¬
ска  и  была  долгая  битва.  И  бог  чудесной  силой  устрашил
сынов  агарянских,  и  они  побежали,  подставив  спины  свои
под  удары,  и  христиане  гнали  их,  и  агаряне  падали  иод
ударами,  а  ипые  утонули  в  реке,  бесчисленное  множе¬
ство.
 И  тогда  в  схватке  были  убиты  князь  Федор  Белозер¬
ский  и  его  сын  князь  Иван.  А  иные  князья  и  воеводы
погнались  за  иноплеменниками.  И  безбожные  татары  па¬
дали,  пораженные  страхом  божьим  и  оружием  христиан¬
ским.  И  вознес  бог  десницу  великого  князя  Дмитрия  Ива¬
новича  и  брата  его  князя  Владимира  Андреевича  на  побе¬
ду  над  иноплеменниками.
 Все  это  случилось  за  наши  грехи.  Иноплеменники  во¬
 474

оружаются  на  нас,  дабы  мы  отказались  от  неправедной
жизни,  ненависти  между  братьями,  от  сребролюбия  и  от
неправедного  суда  и  от  насилия.  Но  милосерден  бог  че¬
ловеколюбец,  не  до  последнего  часа  гневается  на  нас,
не  вечно  наказывает.
 И  победа  великого  князя  была  в  сентябре,  в  8-й  день,
на  Рождество  святой  богородицы,  в  субботу.  И  великий
князь  Дмитрий  с  братом  своим  князем  Владимиром  за¬
хватили  поле  боя  и  встали  на  татарских  костях.  И  мно¬
гие  русские  князья  и  воеводы  восхвалили  и  восславили
пречистую  божью  матерь  богородицу,  крепко  сразившись
с  иноплеменниками  за  святые  божие  церкви  и  за  пра¬
вославную  веру,  за  всю  Русскую  землю.  А  сам  великий
князь  со  своим  братом  Владимиром,  хранимый  богом,
приехал  в  стольный  и  великий  город  Москву,  в  свою  вот¬
чину.
 ПРОСТРАННАЯ  ЛЕТОПИСНАЯ  ПОВЕСТЬ  1425  г,
 «О  ПОБОИЩЕ  НА  ДОНУ»
 Эта  повесть  была  составлена  большим  знатоком  боже¬
ственного  писания  и  тонким  стилистом,  включившим  в
свой  рассказ  придуманные  монологи  Дмитрия  Ивановича
и  Мамая,  расцветившим  многочисленными  подробностями
лапидарные  свидетельства  повестей  1425,  1408  и  1421  го¬
дов,  так  что  не  всегда  ясно,  каким  из  дополнений  повес¬
ти  1425  года  можно  безусловно  доверять.  Так,  автор  на¬
зывает  число  войск  Дмитрия  Ивановича,  неизвестное  ран¬
ним  памятникам,  —  150  тысяч,  «опрочно  рати  княжей  и
воевод  местных».  Передана  новая,  более  распространен¬
ная  и  менее  достоверная  версия  об  убийстве  Мамая  жи¬
телями  крымского  города  Кафы  (нынешняя  Феодосия).
Пространная  повесть  дополняет  список  павших  на  Кули¬
ковом  поле  именами  Дмитрия  Минина  (он  был  убит  го¬
раздо  раньше  сражения  с  Мамаем  —  в  1368  году),  Дмит¬
рия  Монастырева  (убит  в  1378  году)  и  Федора  Тарусско-
го  (о  каком-то  Федоре  Тарусском  известно,  что  он  был
убит  в  1437  году).  И  тут  же  —  более  достоверный  рас¬
сказ  о  «великой  туге»,  «горьком  плаче»  и  «рыдании»,  на¬
чавшемся  в  Москве  после  известия  о  том,  что  «пошел  за
Оку  кпязь  великий»,  —  действительно,  переправа  Дмит¬
рия  Московского  через  Оку  означала  окончательный  вы¬
бор,  свидетельствовала  о  желании  русской  дружины
драться  насмерть.
 475

О  ПОБОИЩЕ  НА  ДОНУ  И  О  ТОМ,  КАК  ВЕЛИКИЙ  КНЯЗЬ
БИЛСЯ  С  ОРДОЮ
 Той  же  осенью  пришел  ордынский  князь  Мамай  с
единомышленниками  своими  и  со  всеми  прочими  князь¬
ями  ордынскими,  и  со  всеми  войсками  татарскими  и  по¬
ловецкими,  и  еще  нанял  отряды  бусурманов  и  армян,  и
фрягов,  черкасов,  ясов  и  буртасов.  И  вместе  с  Мамаем,
в  полном  согласии  с  ним,  и  литовский  Ягайла  со  всеми
войсками  литовскими  и  польскими,  с  ними  же  заодно  и
Олег  Иванович,  князь  рязанский,  со  своими  советника¬
ми,  пошли  на  великого  князя  Дмитрия  Ивановича  и  брата
его  князя  Владимира  Андреевича.  Но  человеколюбивый
бог  захотел  спасти  и  освободить  род  христианский  за  мо¬
литвы  пречистой  его  матери  от  плена  измаильского,  от
поганого  Мамая  и  от  его  союзников  —  нечестивого  Ягай¬
ла  и  многоречивого  и  дурного  Олега  Рязанского,  забыв¬
шего  о  своей  христианской  вере.  Ждет  его  в  великий  суд¬
ный  день  дно  адово  и  пасть  ехидны.
 А  окаянный  Мамай  возгордился  и  вообразил  себя  ца¬
рем  и  собрал  злой  совет,  куда  позвал  темных  своих  по¬
ганых  князей.  И  сказал  им:  «Пойдем  на  русского  князя
и  на  всю  силу  русскую,  как  при  Батые  было  —  христи¬
анство  погубим,  церкви  божии  спалим,  прольем  христи¬
анскую  кровь  и  веру  их  уничтожим».  Нечестивый  Мамай
говорил  так,  потому  что  люто  гневался  из-за  смерти  сво¬
их  друзей  и  любимцев,  князей,  посеченных  на  реке  Боже.
И  начал  свирепо  и  поспешно  собирать  свои  войска,  с
яростью  выступил  с  огромным  войском,  желая  пленить
христиан.  И  тогда  выступили  все  племена  татарские.
 И  начал  посылать  гонцов  в  Литву,  к  поганому  Ягайле
и  к  лживому  слуге  дьявола,  советнику  дьявола,  отлучен¬
ному  от  сына  божия,  обезумевшему  во  тьме  грехов  и  не
желающему  познать  истинную  веру  Олегу  Рязанскому,
пособнику  бусурманскому,  лукавому  сыну.  Как  сказал
Христос:  «Они  вышли  из  наших  рядов  и  против  нас  вста¬
ли».  И  составил  старый  злодей  Мамай  нечестивый  совет
с  поганой  Литвой  и  с  предателем  Олегом:  собраться  им
у  реки  Оки  на  Семен  день,  чтобы  идти  на  благоверного
князя.  А  предатель  Олег  вскоре  новое  злое  замыслил:
посылал  к  Мамаю  и  к  Ягайле  своего  доверенного  бояри¬
на,  антихристова  предтечу,  Епифана  Кореева,  созывая  их
в  условленный  срок  встать  у  Оки  с  трехглавыми  зверями
сыроядцами,  чтобы  пролить  кровь.
 Враг,  изменник  Олег!  Гонишься  за  своей  выгодой,  а
 476

не  знаешь,  что  меч  божий  занесен  над  тобой.  Как  ска¬
зал  пророк:  «Нечестивые  обнажают  мечи  и  натягивают
луки,  чтобы  пронзить  праведников,  но  мечи  их  вонзятся
в  их  же  сердца,  и  луки  их  переломятся».
 Наступил  август,  и  из  Орды  пришли  вести  к  христо¬
любивому  князю,  что  поднимается  на  христиан  племя  из¬
маильское.  Олег  же,  в  глазах  у  бога  утративший  уже  свой
княжеский  титул  за  то,  что  вступил  в  союз  с  нечестивы¬
ми,  послал  к  князю  Дмитрию  лживую  весть:  «Мамай  со
всем  своим  царством  идет  в  мою  Рязанскую  землю  на
меня  и  на  тебя  войной.  И  да  будет  тебе  известно  —  и
литовский  князь  Ягайла  идет  на  тебя  со  всем  войском
своим».  И  Дмитрий  князь  услышал  в  невеселую  пору,
что  идут  на  него  все  царства,  творящие  беззаконие,  и
говорят:  «Еще  наша  сила  велика».  Пошел  Дмитрий  к
соборной  церкви  матери  божьей  Богородицы,  заплакал  и
сказал:  «О,  господи,  ты  —  всемогущий  и  всесильный,
крепкий  в  битвах,  ты  воистинну  царь  славы,  сотворивший
небо  и  землю,  помилуй  нас  за  молитвы  пресвятой  твоей
матери,  не  оставь  нас  в  унынии.  Ты  —  бог  наш,  а  мы  —
люди  твои,  пошли  помощь  твою  свыше  и  помилуй  нас
и  посрами  врагов  наших  и  оружие  их  затупи.  Ты  всеси¬
лен,  господи,  кто  воспротивится  тебе?  Вспомни,  господи,
милость  твою,  что  от  века  имеешь  к  роду  христианскому.
О,  многоименитая  дева,  госпожа,  царица  небесных  чинов,
вечная  госпожа  всего  мира  и  жизни  человеческой  корми¬
лица,  подними,  госпожа,  руки  свои  пречистые,  на  кото¬
рых  носила  воплощенного  бога,  не  оставь  милостью  хри¬
стиан  и  избави  нас  от  варваров-сыроядцев  и  меня  по¬
милуй!»
 Поднялся  с  колен  князь  Дмитрий,  вышел  из  церкви
и  послал  за  братом  своим  Владимиром  и  за  всеми  князь¬
ями  русскими  и  великими  воеводами.  И  сказал  князь
Дмитрий  брату  своему  Владимиру  и  всем  князьям  рус¬
ским  и  воеводам:  «Пойдем  против  этого  окаянного  и  без¬
божного,  нечестивого  и  мрачного  сыроядца  Мамая  за
правую  веру  христианскую,  за  святые  церкви  и  за  всех
младенцев  и  старцев,  и  за  всех  христиан  нынешних  и
будущих,  возьмем  с  собою  скипетр  царя  небесного,  одо¬
ление  на  врагов,  и  вооружимся  доблестью  Авраама».
И  воззвал  к  богу  и  сказал:  «Господи,  помоги  мне.  Поспе¬
ши,  господи,  на  помощь  ко  мне!  Да  постыдятся  и  посра¬
мятся  и  узнают,  что  имя  тебе  —  господь,  что  ты  один
господин  всей  земли».
 И  собравшись  со  всеми  князьями  русскими  и  со  всем
 477

войском,  немедленно  выступил  из  Москвы  против  своих
врагов,  чтобы  защитить  свою  вотчину,  и  пришел  в  Ко¬
ломну,  и  собрал  воинов  своих  сто  тысяч  и  пятьдесят  ты¬
сяч,  не  считая  княжеской  рати  и  отрядов  местных  вое¬
вод.  От  начала  мира  не  собиралось  такого  войска  русских
князей  и  местных  воевод,  как  при  этом  князе.  Было  же
всего  войска  и  всех  ратей  полтораста  тысяч  или  двести.
Тогда  же  издалека  подоспели  великие  князья  Ольгердо-
вичи  —  поклониться  великому  князю  и  сослужить  служ¬
бу:  князь  Андрей  Полоцкий  с  псковичами,  брат  его  князь
Дмитрий  Брянский,  со  всеми  своими  воинами.
 В  то  время  Мамай  встал  за  Доном  со  всем  своим  цар¬
ством,  объятый  яростью,  гордыней  и  гневом,  и  стоял  три
педели.  Иные  вести  пришли  князю  Дмитрию.  Гонцы  со¬
общали,  что  Мамай  стоит  за  Доном,  в  поле,  и  ждет  к  се¬
бе  на  помощь  Ягайлу  с  литовским  войском,  и  когда  со¬
берутся  вместе,  хотят  одержать  общую  победу.
 И  начал  Мамай  посылать  послов  к  князю  Дмитрию,
просить  дани,  какую  платили  при  царе  Джанибеке,  а  не
но  своему  договору.  А  христолюбивый  князь,  чтобы  из¬
бегнуть  кровопролития,  хотел  платить  ему  такую  дань,
какую  христиане  смогут,  и  по  своему  договору,  что  за¬
ключил  с  Мамаем.  Но  Мамай  не  захотел,  охваченный  гор¬
достью,  ожидая  своего  нечестивого  союзника  литовского.
А  Олег,  предатель  наш,  перебежавший  к  зловерному  и
поганому  Мамаю  и  нечестивому  Ягайле,  начал  ему  дань
платить  и  войско  свое  отправлять  к  нему  на  князя  Дми¬
трия.
 А  князь  Дмитрий,  узнав  о  лжи  лукавого  Олега,  кро¬
вопийцы  христианского,  нового  Иуды  предателя,  что  на
своего  господина  зло  замышляет,  князь  Дмитрий  глубо¬
ко  вздохнул  и  сказал:  «Господи,  союзы  неправедных  раз¬
рушь,  а  начинающих  войны  погуби.  Не  я  начал  проли¬
вать  христианскую  кровь,  но  он  —  новый  Святополк.
И  воздай  ему,  господи,  семью  семь  раз,  ибо  он  ходит  во
тьме  и  забыл  слово  твое.  Наточу,  как  молнию,  меч  мой,  и
исполнит  твой  суд  моя  рука:  отомщу  врагам  и  ненавидя¬
щим  меня  отомщу,  и  погружу  свою  стрелу  в  их  кровь,  что¬
бы  не  спрашивали  неверные:  Где  их  бог?  Отверни  свое  ли¬
цо  от  них,  господи,  и  покажи  им,  господи,  свое  немилосер-
дие  в  их  последний  час,  ибо  их  племя  развращено  и  не  ве¬
рит  в  тебя,  господи,  и  опрокинь  на  них  гнев  свой,  госпо¬
ди,  на  народы,  не  знающие  тебя,  господи,  и  не  призываю¬
щие  твоего  святого  имени.  Кто  так  же  велик,  как  бог
наш?  Ты  —  наш  бог,  творящий  чудеса,  один  ты».
 478

И  закончив  молитву,  князь  Дмитрий  пошел  к  храму
Пречистой  Богородицы  и  к  епископу  Герасиму  и  сказал
ому:  «Благослови  меня,  отче,  пойти  против  окаянного
сыроядца  Мамая  и  нечестивого  Ягайлы,  и  отступника  на¬
шего  Олега,  отступившего  из  света  во  тьму».  И  святитель
Герасим  благословил  князя  и  всех  его  воинов  пойти  про¬
тив  нечестивых  агарян.
 И  пошел  князь  из  Коломны  с  большим  войском  про¬
тив  безбожных  татар,  месяца  августа  в  20  день,  уповая
па  милосердие  божие  и  на  пречистую  его  матерь  богоро¬
дицу,  приснодеву  Марию,  призывая  на  помощь  честный
крест.  И  прошел  свою  вотчину  и  свое  великое  княжение,
встал  у  Оки  возле  устья  Лопастни,  перехватывая  гонцов
поганых  татар.  Тут  подошел  и  Владимир,  брат  его,  и  ве¬
ликий  его  воевода  Тимофей  Васильевич  и  все  воины,  что
были  оставлены  в  Москве.  И  начали  переправляться  за
Оку,  за  неделю  до  Семена  дня,  в  воскресенье*  Перепра¬
вившись  за  реку,  вошли  в  землю  Рязанскую.  А  сам  князь
в  понедельник  по  броду  перешел  реку  со  своим  двором,
а  в  Москве  оставил  воевод  своих  у  великой  княгини
Евдокии,  и  у  детей  своих  —  Василия,  Юрия  и  Ивана  —
Федора  Андреевича.
 Узнали  в  городе  Москве  и  в  Переславле,  и  в  Костро¬
ме,  и  во  Владимире  и  во  всех  городах  великого  князя  и
всех  князей  русских,  что  князь  великий  пошел  за  Оку,  и
была  в  городе  Москве  великая  печаль  и  во  всех  город¬
ских  церквях  горький  плач  и  вопли  и  рыдания,  словно
Рахиль  горько  плачет  —  оплакивали  сыновей  своих  гром¬
кими  причитаниями,  не  зная  утешения,  ибо  пошли  они  с
великим  князем  за  всю  землю  Русскую  на  острые  копья.
И  кто  не  заплачет,  глядя  на  этих  жен,  слыша  горькие
их  причитания?  Каждая  жена  сама  себе  говорила:  «Увы
мне,  несчастные  наши  дети!  Лучше  бы  мы  вас  на  свет
не  рожали,  тогда  бы  нам  не  пришлось  оплакивать  вашу
смерть.  За  что  мы  повинны  в  гибели  вашей?»
 А  великий  князь  подошел  к  Дону  за  два  дня  до  Рож¬
дества  святой  богородицы.  И  тогда  подоспела  грамота  от
преподобного  игумена  Сергия  —  от  святого  старца  благо¬
словение.  В  ней  же  написано  такое  благословение,  при¬
зывающее  великого  князя  биться  с  татарами:  «Пойди,
господин,  на  татар,  и  поможет  тебе  бог  и  святая  богоро¬
дица».  И  князь  сказал:  «Иные  колесницами,  а  иные  ко¬
нями,  мы  же  гордимся  именем  господа  бога  нашего.  Да¬
руй  мне  победу,  господи,  над  врагами,  и  помоги  мне,  ору¬
жием  креста  опрокинь  врагов  наших,  ибо  на  тебя  уповая,
 479

побеждаем,  молясь  прилежно  пречистой  твоей  матери».
И  произнеся  эти  слова,  начал  великий  князь  расставлять
полки  и  велел  всем  надеть  праздничные  одежды,  как  и
следует  воинам  перед  великой  битвой,  и  воеводы  воору¬
жили  свои  полки.  Подошли  к  Дону  и  встали  тут  и  долго
совещались.  Одни  говорили:  «Иди,  князь,  за  Дон»,  а
другие  возражали:  «Не  ходи,  ибо  прибавилось  врагов  на¬
ших  —  не  только  татары,  но  и  литовцы,  и  рязанцы».
 А  Мамай,  узнав  о  том,  что  князь  подошел  к  Дону,  и
увидев  своих  побитых  воинов,  грозно  смотрел  по  сторо¬
нам,  ум  его  помутился,  лютая  ярость  охватила  его,  буд¬
то  змей,  дышущий  гневом,  вселился  в  него.  И  приказал
Мамай:  «Выступайте,  силы  мои  темные,  и  военачальни¬
ки,  и  князья.  Пойдем  и  встанем  у  Дона  напротив  князя
Дмитрия,  пока  не  подоспеет  к  нам  союзник  наш  Ягайла
со  своим  войском».
 А  князь  услышал  похвальбу  Мамаеву  и  сказал:  «Гос¬
поди,  ты  пе  повелел  вступать  на  чужую  землю,  и  я,  гос¬
поди,  не  вступил.  А  они,  господи,  подползают,  как  змеи
к  гнезду.  Окаянный  Мамай,  нечестивый  сыроядец,  на
христианство  покусился,  кровь  мою  хочет  пролить  и  всю
землю  осквернить  и  святые  божие  церкви  разорить».
И  сказал:  «На  что  похожа  ярость  Мамаева?  Будто  шипя¬
щая  ехидна,  приполз  из  далекой  пустыни  и  хочет  нас
пожрать.  Не  отдай  меня,  господи,  во  власть  сыроядца
этого  Мамая.  Покажи  мне  свою  силу,  владыка.  Где  лики
ангельские?  Где  стоящие  перед  гобой  херувимы?  Где
служащие  тебе  шестикрылые  серафимы?  Перед  тобой  тре¬
пещет  все  живое,  тебе  поклоняются  небесные  силы,  ты
сотворил  солнце  и  луну,  и  землю  украсил  всеми  красо¬
тами.  Покажи  мне,  господи,  славу  свою  и  ныне,  господи,
обрати  печаль  мою  в  радость  и  помилуй  меня,  как  поми¬
ловал  слугу  своего  Моисея,  в  печали  душевной  воззвав¬
шего  к  тебе,  и  столпу  огненному  повелел  идти  перед  ним  и
морские  глубины  превратил  в  сушу,  как  владыка  всего  гос¬
подь  страшную  бурю  превратил  в  тишь».  И,  произнеся  эти
слова,  князь  сказал  брату  своему  и  всем  князьям  и  вое¬
водам:  «Настало,  братья,  время  пашей  битвы  и  пришел
праздник  царицы  Марии,  матери  божьей,  богородицы  и
всех  небесных  чинов  госпожи  и  всей  вселенной,  и  чест¬
ного  ее  Рождества.  Если  будем  живы  —  мы  в  господней
воле,  и  если  умрем  за  этот  мир  —  мы  в  господней  воле».
 И  приказал  мостить  мосты  через  Дон  и  искать  броды
в  ту  ночь,  в  канун  Рождества  пречистой  матери  божьей
богородицы.  В  субботу  ранним  утром,  месяца  сентября  в
 480

8  день,  в  самый  праздник  —  Госпожин  день,  на  восходе
солнца  была  великая  тьма  по  всей  земле:  тьма  стояла  от
восхода  до  третьего  часа.  И  повелел  бог  тьме  отступить
и  даровал  свет.  А  князь  выстроил  свои  многочисленные
полки,  и  все  его  князья  русские  свои  полки  выстроили,  и
великие  его  воеводы  облачились  в  праздничные  одежды.
И  разверзлись  подземные  глубины,  земля  страшно  задро¬
жала,  ужас  объял  сынов,  пришедших  издалека  —  с  вос¬
тока  и  с  запада.  Застонала  земля  у  Дона  и  в  дальних
концах  земли,  и  по  ту  сторону  Дона  прошел  подземный
гул,  грозный  и  беспощадный,  будто  само  основание  земли
заколебалось  от  множества  вступивших  на  нее  войск.
 А  князь  переправился  через  Дон  и  вышел  в  чистое
поле,  в  Мамаеву  землю,  к  устью  Непрядвы.  Господь  бог
указывал  ему  дорогу,  не  оставлял  его.  О,  крепкая  и  твер¬
дая  дерзость  мужества!  Как  он  не  испугался,  не  поддал¬
ся  сомнениям  перед  таким  многочисленным  воинством?
Ибо  встали  на  него  три  земли,  три  рати:  первая  —  та¬
тарская,  вторая  —  литовская,  третья  —  рязанская.  Но
он  не  испугался  их  всех,  не  покорился  страху,  а  воору¬
жился  верой  к  богу  и  укрепился  силой  честного  креста
и  оградился  молитвами  пресвятой  богородицы  и  помолил¬
ся  богу,  говоря:  «Помоги  мне,  господи  боже  мой,  и  спа¬
си,  ибо  ты  милостив,  видишь,  как  увеличилось  число  мо¬
их  врагов.  Господи,  за  что  увеличилось  число  поднявших¬
ся  на  меня?  Многие  поднялись  на  меня,  многие,
борющиеся  со  мной,  многие,  преследующие  меня,  притес¬
няющие  меня,  все  пароды  окружили  меня.  И  я  именем
господним  встал  против  них».
 И  в  шестом  часу  дня  начали  выходить  поганые  из-
маилтяне  в  поле,  а  поле  было  чисто  и  просторно.  И  тут
выстроились  татарские  полки  против  христиан.  И  тут  со¬
шлись  полки.  И,  увидев  огромные  войска,  двинулись  с
места,  и  земля  загудела,  горы  и  холмы  задрожали  от  бес¬
численного  числа  воинов,  державших  в  руках  обоюдоост¬
рые  мечи  и  сабли.  И  орлы  слетались,  ибо  сказано:  «Где
мертвые  тела,  там  и  орлы».  Первыми  понеслись  друг  на
друга  русские  и  татарские  сторожевые  полки.  И  сам  ве¬
ликий  князь  в  первом  ряду  сторожевых  полков  напал
на  поганого  царя  Тюляка  и  дьявола  во  плоти  —  Мамая.
А  потом,  некоторое  время  спустя,  отъехал  князь  в  боль¬
шой  полк.  И  вот  двинулась  великая  рать  Мамаева  и  все
войско  татарское,  а  навстречу  ему  великий  князь  Дмит¬
рий  Иванович  со  всеми  князьями  русскими,  выстроив
полки,  выступил  против  поганых  половнев  со  всеми  свои-
 31  Живая  вода  Непрядвы 	481

мо  ратями.  И  кпязь,  подняв  взор  к  небу,  глубоко  вздох¬
нул  и  сказал  слово  псаломское:  «Братья,  бог  паш  —  при¬
бежище  и  сила».
 И  вот  сошлись  оба  войска  великих  на  долгий  час,  и
полки  заняли  все  поле,  на  десять  верст  вокруг,  так  мно
го  было  воинов.  И  беспощадно  рубились  и  была  страшная
битва,  и  земля  дрожала  под  ногами  воинов,  и  от  начала
мира  не  было  таких  битв  у  великих  князей  русских,  как
у  этого  великого  князя  всея  Руси.
 И  бились  они  от  шестого  часа  дня  до  девятого  и  про¬
лили  кровь,  как  туча  проливается  дождем,  обоих  про¬
тивников  —  русских  сынов  и  погаиых.  Бесчисленное  мно¬
жество  мертвых  тел  пало  с  обеих  сторон,  и  много  русских
было  побито  татарами,  и  много  татар  побито  русскими,
трупы  громоздились  один  на  другом,  и  падали  тела  татар¬
ские  на  христианские  гела.  Вдруг  показывался  где-ни¬
будь  русский,  преследующий  татарина,  или  татарин,  на¬
стигающий  русского  воина.  Все  смешалось  и  спуталось,
и  каждый  искал  себе  противника,  чтобы  победить  его.
 И  сказал  себе  Мамай:  «Волосы  наши  выпадают,  иссяк¬
ли  огненные  слезы  из  наших  очей,  языки  наши  замолка¬
ют,  а  у  меня  пересыхает  в  горле  и  сердце  останавливает¬
ся,  ноги  меня  не  держат,  колени  подгибаются  и  руки  це¬
пенеют».
 Как  нам  описать  вид  смертного  боя?  Одних  рассекают
мечами,  других  поднимают  на  копьях.  Увидев  это,  засто¬
нали  московские  воины,  что  впервые  вышли  на  поле  бит¬
вы,  устрашились  и  не  надеялись  уже  остаться  в  живых,  и
обратились  в  бегство,  побежали,  а  забыли,  как  древние
мученики  говорили  друг  другу:  «Братья,  запасемся  тер¬
пением:  8има  сурова,  но  рай  сладок,  и  ужасен  меч,  но
желанен  венец».  И  некоторые  воины  агаряпе  обратились
в  бегство,  слыша  громкие  крики  и  видя  смертный  бой.
 После  этого,  в  девятый  час  дня,  обратил  господь  ми¬
лостивые  очи  па  всех  князей  русских  и  па  крепких  вое¬
вод  и  на  всех  христиан,  вставших  за  христианство  и  не
поддавшихся  страху,  как  великие  воины.  И  видели  хри¬
стиане,  как  в  девятом  часу  ангелы  сражались  в  русском
войске  и  полк  святых  мучеников,  воина  Георгия  и  слав¬
ного  Дмитрия  и  великих  тезоименитых  князей  Бориса  и
Глеба,  а  воеводой  полка  небесных  воинов  был  архистра¬
тиг  Михаил.  Двое  татарских  воевод  увидели  небесный
полк  и  огненные  стрелы  небесного  воинства,  выступив¬
шего  против  них.  И  безбожные  татары  падали,  поражен¬
ные  страхом  божьим  и  оружием  христианским.  И  возвы¬
 482

сил  бог  нашего  князя  и  даровал  ему  победу  над  инопле¬
менниками.
 А  Мамай  затрепетал  от  страха  и  громко  застонал  и
сказал:  «Велик  бог  христианский  и  велика  сила  его.  Бра¬
тья  измаилтяпе,  нечестивые  агаряне,  бегите  нехожеными
дорогами».  А  сам,  обратившись  назад,  быстро  побежал  к
Орде.  И,  узнав  об  этом,  все  его  темники  и  князья  обра¬
тились  в  бегство.  А  увидев,  что  они  бегут,  все  другие
иноплеменники,  преследуемые  божьим  гневом  и  охвачен¬
ные  божьим  страхом,  от  мала  и  до  велика  обратились  в
бегство.  Увидели  христиане,  что  татары  с  Мамаем  побе¬
жали,  и  погнались  за  ними,  и  били  и  секли  поганых  без
пощады.  Это  бог  невидимым  войском  устрашил  полки  та¬
тарские,  и  они  повернули  и  подставили  спины  свои  под
удары.  И  в  той  погоне  христиане  побили  немало  татар,
а  другие  бросились  в  реку  и  утонули.  И  гнали  их  до  реки
Мечи,  и  там  погибло  бесчисленное  множество  бежавших.
И  полки  великого  князя  с  боем  гнали  содомлян  до  их
стана  и  захватили  много  богатств  и  все  их  содомское  иму¬
щество.
 А  в  том  побоище  были  убиты  в  схватке:  князь  Федор
Романович  Белозерский,  сын  его  Иван,  князь  Федор  То-
русский  и  брат  его  Мстислав,  князь  Дмитрий  Монасты-
рев,  Семен  Михайлович,  Микула,  сын  Василия  Тысяцко¬
го,  Михайло  Иванов,  сын  Акинфович,  Иван  Александро¬
вич,  Андрей  Серкизов,  Тимофей  Васильевич  Акатьевич,
по  прозванию  Валуй,  Михайло  Бренков,  Лев  Мозырев,
Семен  Меликов,  Дмитрий  Мининич,  Александр  Пересвет,
бывший  прежде  брянским  боярином,  и  много  иных,  чьи
имена  не  записаны  в  этих  книгах.  Здесь  же  записаны
лишь  имена  князей  и  воевод,  и  знатных  и  старейших  бо¬
яр.  А  имена  прочих  бояр  и  слуг  я  опустил  и  не  перепи¬
сывал  их,  ибо  их  множество,  ибо  многие  убиты  в  той
битве.
 И  увидел  князь  великий,  что  доспехи  его  разбиты  и
разрублены,  но  на  теле  его  нет  ни  одной  раны,  хотя  он
бился  с  татарами  в  первом  ряду,  встав  во  главе  войска
в  первой  схватке.  Об  этом  многие  бояре  и  воеводы  не  раз
говорили  ему:  «Князь,  господин,  не  становись  биться  впе¬
реди,  но  лучше  сзади  или  с  краю,  или  где-нибудь  в  дру¬
гом  месте».  А  он  отвечал  им:  «Да  как  же  я  стану  гово¬
рить:  Братья  мои,  бросимся  на  врага  все  как  один,  а
сам  буду  прятать  свое  лицо  и  скрываться  в  тылу?  Не  мо¬
гу  так  поступить,  но  хочу  и  словом  и  делом  быть  впе¬
реди  всех  и  у  всех  на  виду  сложить  свою  голову  за  своих
 31*
 483

братьев  и  за  всех  христиан,  чтобы  и  другие,  видев  это,
запасались  мужеством  в  бою».  И  как  сказал,  так  и  сде¬
лал:  бился  с  татарами,  встав  впереди  всех.  А  когда  спра¬
ва  и  слева  убивали  его  воинов,  а  самого  его  окружали
татары,  как  реки  с  обоих  сторон,  и  удары  сыпались  на
его  голову,  плечи  и  живот,  бог  защитил  его  крепким  щи¬
том  и  осенил  его  главу  оружием  любви,  вступился  за
него  и  крепкою  рукой  и  высокой  силой  уберег  его,  умно¬
жил  его  силы,  и  так  между  многими  воинами  князь
остался  невредим.  «Не  на  лук  мой  уповаю,  и  оружие  мое
не  спасет  меня,  —  как  сказал  пророк  Давид,  —  всевыш¬
него  избрал  ты  убежищем  своим,  не  подпустит  к  тебе  зло
и  тело  твое  убережет  от  ран,  ибо  ангелам  своим  запове¬
дает  о  тебе  —  хранить  тебя  на  всех  путях  твоих,  и  без
страха  будешь  следить  за  полетом  пущенной  в  тебя
стрелы».
 Все  это  случилось  за  наши  грехи.  Иноплеменники  во¬
оружаются  на  нас,  дабы  мы  отказались  от  неправедной
жизни,  ненависти  между  братьями,  от  сребролюбия  и  от
неправедного  суда  и  от  насилия.  Но  милосерден  бог  че¬
ловеколюбец:  не  до  последнего  часа  гневается  на  нас,
не  вечно  наказывает.
 А  оттуда,  из  литовской  страны  пришел  князь  литов¬
ский  Ягайла  со  всем  литовским  войском  на  помощь  Ма¬
маю,  татарам  поганым  помочь,  а  христианам  повредить.
Но  и  от  них  бог  избавил:  немного  опоздали  они  —  на
один  дневной  переход  или  того  меньше.  И  только  услы¬
шали  Ягайла  Ольгердович  и  все  его  войско,  что  была
битва  великого  князя  с  Мамаем,  и  князь  великий  побе¬
дил,  а  разбитый  Мамай  побежал,  литовцы  с  Ягайлом
без  всякого  промедления  быстро  побежали  назад,  хотя
никто  за  ними  не  гнался.  И  хотя  не  видели  они  великого
князя,  ни  войска  его,  ни  оружия  его  —  одного  имени
его  испугались  литовцы  и  задрожали.  Все  было  не  так,
как  в  нынешнее  время,  когда  литовцы  над  нами  издева¬
ются  и  смеются.  Но  мы  этот  рассказ  оставим  и  возвра¬
тимся  к  прежнему.
 Князь  Дмитрий  с  братом  своим  Владимиром  и  с  рус¬
скими  князьями  и  воеводами  и  с  другими  боярами,  и  со
всеми  уцелевшими  воинами  встали  на  ночлег  вокруг  та¬
тарских  костров,  на  татарских  костях.  И  князь  Дмитрий
стер  пот  со  лба  и,  отдохнув  от  трудов  своих,  произнес
благодарение  богу,  даровавшему  такую  победу  на  пога¬
ных,  спасшему  раба  своего  от  грозного  оружия:  «Вспо¬
мнил  ты,  господи,  свою  милость,  избавил  нас,  господи,  от
 484

i/ 	^
 (AAA^lBd  .ПП1/SKAHiBA  fiMHjifA'I  (jlHO  W
литН/Ь  M/U4^t  &4  ИВАНА  UiHJfA  ИП^КНГоц/АГА  Я0
M/IHlJtH  ШHjfaijfBH 	(WSb  -  АПбННСНбМ^ХптиН
 ийСПгЪШНд  rpfrfiX  rfnoMfflKftiU'WuJHHHrflK  .  #К*П*$|*
 Г*  .» 	r-7 	-*  .  r? 	c~
 КИПНА1ом<ГТ1с?ХопГ<Ь  tout  к  Н  (ТТИ^О  KM  rtf  И  ИОАННА  НЛ1(  НИ
HffilX  СтХчи  ay  jo  rjtf/tiH  поганым  soft'  инБькоар^им*
Ан^|?ftWHYtrtitrdbX'iUuXko$мm(+>  hak^a(н4nf^bi^rt
 HAKj>A  шеьЪ  •
 кнзь 	'*o<i(KXfni<XM2Hm(*  наира
 p(&&st~  HASj>A&Fi£~
 скомъ
 mf>(
 «Князь  Володимер  Андреевич  [через]  Москву  реку
возится  на  Красном  перевозе  на  Брашеве».
Миниатюра  XVII  века  из  Лондонского  списка
«Сказания  о  Мамаевом  побоище».

этих  сыроядцев,  от  поганого  Мамая  и  от  нечестивых  из-
маилтян,  и  от  безбожных  агарян,  оказал  нам  честь,  как
сын  оказывает  честь  своей  матери.  Ты  укрепил  мое
стремление  к  подвигу,  как  прежде  благословил  на  подвиг
слугу  своего  Моисея  и  древнего  Давида,  и  нового  Кон¬
стантина,  и  Ярослава,  сродника  великих  князей,  высту¬
пившего  против  окаянного  и  проклятого  братоубийцы,
безглавого  зверя  Святополка.  И  ты,  богородица,  мило¬
стью  своей  помиловала  всех  нас,  грешных  рабов  твоих,  и
весь  род  христианский,  просила  за  нас  бессмертного  сы¬
на  своего».  И  многие  князья  русские  и  воеводы  высокими
похвалами  прославили  пречистую  матерь  божию  богоро¬
дицу.
 И  христолюбивый  князь  поклонился  воинам  своим,
что  крепко  бились  с  иноплеменниками  и  твердо  стояли  и
мужественно  шли  на  подвиг,  и  с  божьей  помощью  отсто¬
яли  веру  христианскую.
 И  возвратился  князь  с  поля  боя  в  богохранимый  град
Москву,  в  свою  вотчину,  с  великой  победой,  одолев  в
битве  и  победив  врагов  своих.  И  многие  воины  его  обра
довались,  захватив  богатую  добычу:  они  пригнали  за  со¬
бой  многочисленные  стада  коней  и  верблюдов  и  волов,
которым  нет  числа,  и  доспехи,  и  одежды,  и  товары.
 Тогда  рассказали  великому  князю,  что  князь  Олег  Ря¬
занский  посылал  Мамаю  на  помощь  свое  войско,  а  сам
приказал  разрушить  мост  через  реку.  А  кто  поехал  с
Донского  цобоища  домой  через  его  вотчину,  Рязанскую
землю,  бояре  и  слуги,  тех  велел  захватывать  и  грабить  п
нагих  отпускать.  А  князь  Дмитрий  собрался  послать  за
это  на  Олега  свое  войско.  Но  неожиданно  приехали  к  не¬
му  бояре  рязанские  и  рассказали,  что  князь  Олег  бросил
свою  землю,  а  сам  бежал  со  своей  княгиней,  с  детьми  и
с  боярами.  И  рязанские  бояре  долго  умоляли  великого
князя,  чтобы  на  них  войско  не  посылал,  а  сами  били  ему
челом  и  покорились  княжеской  власти.  А  князь  выслу¬
шал  их  и  принял  их  челобитие,  войска  на  них  не  послал,
а  на  Рязанское  княжение  посадил  своих  наместников.
 Тогда  же  Мамай  бежал  в  свою  землю  с  малым  отря¬
дом.  Видя  себя  разбитым  и  бежавшим  и  посрамленным
и  поруганным,  еще  сильнее  разгневался  Мамай,  впал  в
неистовство  и  в  ярость,  собрал  оставшиеся  свои  войска,
вновь  захотел  совершить  набег  на  Русь.  Только  он  это  за¬
думал,  пришла  к  нему  весть,  что  идет  на  него  некий  царь
с  востока,  Токтамыш,  из  Синей  Орды.  Мамай  же,  собра»-
ший  войско  для  набега  на  Русь,  с  этим  войском  выступил
 486

против  него,  и  они  встретились  на  Кадках.  И  была  между
ними  схватка,  и  царь  Токтамыш  победил  Мамая  и  про¬
гнал  его.  А  Мамаевы  князья,  сойдя  с  коней  своих,  били
челом  царю  Токтамышу  и  дали  ему  клятву  по  своей  вере
и  признали  его  власть,  а  обесславленному  Мамаю  изме¬
нили.
 И  Мамай,  увидев  это,  быстро  бежал  со  своими  едино¬
мышленниками.  Но  царь  Токтамыш  послал  за  ними  в  по¬
гоню  своих  воинов.  А  преследуемый  Мамай  бежал  впере¬
ди  воинов  Токтамыша  и  оказался  недалеко  от  города  Ка-
фы  и  послал  послов  в  Кафу,  где  прежде  обещали  ему
защиту,  чтобы  его  приняли  и  укрыли,  пока  не  прекратит¬
ся  за  ним  погоня.  И  ему  разрешили  укрыться  в  городе.
И  прибежал  Мамай  в  Кафу  со  многими  богатствами,  зо¬
лотом  и  серебром.  А  жители  Кафы  подговорились  обма¬
нуть  его,  и  тут  он  был  ими  убит.  Так  и  пришел  конец
Мамаю.
 А  Токтамыш  пошел  и  захватил  Мамаеву  Орду  и  ца¬
риц  его  и  казну  его,  и  улус  весь  взял,  а  богатство  Мама¬
ево  разделил  между  своими  воинами.  И  тогда  отправил
своих  послов  к  князю  Дмитрию  и  ко  всем  князьям  рус¬
ским,  сообщая  им  о  своем  появлении  и  о  том,  как  он  за¬
хватил  власть  в  Орде  и  как  победил  своего  противника
и  их  врага  Мамая,  а  сам  сел  на  царствии  Волжском.
А  кпязья  русские  послов  его  отпустили  в  Орду  с  честью
и  с  богатыми  дарами,  а  сами  той  же  зимой  и  весной  по¬
слали  каждый  своих  послов  в  Орду  с  богатыми  дарами.
 «СЛОВО  О  ЖИТИИ  И  ПРЕСТАВЛЕНИИ  ВЕЛИКОГО  КНЯЗЯ
ДМИТРИЯ  ИВАНОВИЧА,  ЦАРЯ  РУССКОГО».
 ПЕРВАЯ  ЧЕТВЕРТЬ  XV  в.
 (Отрывок)
 «Слово  о  житии»  Дмитрия  Ивановича  —  папегирик
знаменитому  князю  и  вместе  с  тем  сложнейший  бого¬
словский  и  политический  трактат,  обосновывающий  права
московских  князей  на  княжение  «всея  Руси».  А.  В.  Со¬
ловьев  предложил  считать  автором  «Слова  о  житии»  тро¬
ицкого  монаха  Епифания  Премудрого,  ученика  Сергия
Радонежского  и  первого  его  биографа.  Рассказ  о  Кули¬
ковской  битве,  помещенный  в  «Слове  о  житии»,  расцве¬
чен  подробностями  церковной  легенды  («многие  правди¬
 487

вые  свидетели  видели  ангелов  божиих,  помогающих  хри¬
стианам»).
 Сей  великий  князь  Дмитрий  родился  от  благородных
и  прелестных  родителей,  великого  князя  Ивана  Иванови¬
ча  и  великой  княгини  Александры,  и  был  внуком  велико¬
го  князя  Ивана  Даниловича,  собирателя  Русской  земли,  и
был  плодоносным  и  цветущим  побегом  святого  и  богом
посаженного  корня  —  царя  Владимира,  нового  Констан¬
тина,  крестившего  Русскую  землю,  и  был  сродником  но¬
вых  чудотворцев  Бориса  и  Глеба,  а  воспитан  был  в  благо¬
честии  и  в  славе  и  в  духовном  учении  и  с  младенческих
пелен  возлюбил  бога.
 Когда  отец  его,  великий  князь  Иван  Иванович,  оста¬
вил  житие  сего  света  и  увидел  небесные  селения,  Дмит¬
рий  был  еще  совсем  мал,  девяти  лет,  и  остался  с  люби¬
мым  братом  своим  князем  Иваном  Ивановичем.  Потом
преставилась  и  его  мать,  великая  княгиня  Александра,  и
он  один  жил  в  области  великого  княжения  и  принял  ски¬
петр  державы  Русской  земли  и  престол  земного  царства
и  вотчину  свою,  великое  княжение,  по  данной  ему  благо¬
дати  от  бога,  чести  и  славе.  Еще  в  детском  возрасте  ои
размышлял  о  духовных  делах  и  не  вел  праздных  бесед  и
не  любил  бранных  слов,  избегал  злых  людей  и  всегда  бе¬
седовал  с  добрыми,  божественному  писанию  всегда  вни¬
мал  с  умилением,  много  заботился  о  божиих  церквях,  с
мужеством  защищал  Русскую  землю,  был  незлобив,  как
дитя,  а  умом  зрел,  воинам  в  битвах  был  страшен  и  мно¬
гих  врагов,  поднявшихся  на  него,  победил,  и  славный
свой  город  Москву  дивными  стенами  окружил  и  во  всем
мире  был  славен,  вырос,  как  кедр  в  Ливане,  и  зацвел,
как  пальма...
 Когда  ему  было  шестнадцать  лет,  привели  к  нему  не¬
весту  —  княгиню  Авдотью  из  Суздальской  земли,  дочь
великого  князя  Дмитрия  Константиновича  и  великой  кня¬
гини  Анны,  и  вся  земля  Русская  радовалась,  что  он  взял
ее  в  жены.  И  в  браке  жил  целомудренно,  с  умилением
искал  спасения  своей  душе,  жил  с  чистой  совестью,  с
твердым  разумом  управлял  земным  царством  и  стремился
к  небесному,  не  угождал  плоти  и  как  умелый  кормчий
против  ветра  рассекает  волны,  направляемый  высшим
промыслом,  как  пророк,  стоящий  на  страже  божьих  за¬
поведей,  так  и  он  управлял  своим  царством.
 И  умножилась  слава  его  имени,  подобно  славе  свято¬
 488

го  и  великого  князя  Владимира,  буйно  зацвела  земля
Русская  в  годы  княжения  его,  как  прежде  —  обетован¬
ный  Израиль,  и  силой  власти  своей  защитил  всю  землю
Русскую,  от  востока  и  до  запада  восхваляли  имя  его,  от
моря  и  до  моря,  от  рек  и  до  края  вселенной  разнеслась
слава  его.  Цари  земные,  узнав  о  нем,  удивлялись,  а  враги
его,  живущие  вокруг,  ненавидели  его  и  навели  на  него
нечестивого  Мамая,  так  говоря:  «Великий  князь  Дмит¬
рий  Московский  себя  называет  Русской  земли  царем  и
превзошел  тебя  славою,  и  затмил  славу  твоего  царства».
А  Мамай,  подученный  лукавыми  советниками,  что  дер¬
жат  христианскую  веру,  а  творят  дела  поганых,  сказал
своим  князьям  и  всем,  кто  подвластен  ему:  «Захвачу
землю  Русскую  и  разорю  христианские  церкви,  и  вместо
их  веры  установлю  свою,  и  заставлю  их  поклоняться  сво¬
ему  Мохаммеду,  а  где  были  церкви,  там  поставлю  мечети
и  посажу  баскаков  по  всем  городам  русским,  а  князей
русских  перебыо»,  подобно  древнему  Агогу,  васанскому
царю,  что  похвалялся  разорить  ковчег  завета  господня  в
Силоме,  но  прежде  погиб.
 И  послал  безбожный  Мамай  вперед  себя  на  Русь  вой¬
ною  своего  воеводу,  окаянного  Бегича,  с  большим  вой¬
ском  и  со  многими  князьями  ордыпскими.  Узнал  об  этом
великий  князь  Дмитрий  Иванович  и  пошел  ему  навстре¬
чу  с  многочисленным  войском  Русской  земли  и  бился  с
погаными  на  Рязанской  земле,  па  реке  Боже,  и  помог
бог  и  святая  богородица  великому  князю  Дмитрию  Ива¬
новичу,  а  поганые  агаряпе  были  посрамлены,  одни  были
побиты,  а  иные  побежали.  А  великий  князь  Дмитрий
Иванович  возвратился  домой  с  победою.  Так  защищал  он
свою  вотчину,  Русскую  землю,  от  вражеских  нападений
поганых.  Бесславный  же  Мамай,  позором  объятый,
вместо  похвалы  получивший  бесчестие,  сам  пошел  на
Русскую  землю,  похваляясь  победить  великого  князя
Дмитрия  Ивановича,  наполнив  свое  сердце  злым  безза¬
конием.
 Узнал  об  этом  великий  князь  Дмитрий  Иванович,
вздохнул  из  глубины  сердца  своего  к  богу  и  пречистой
его  матери,  и  сказал:  «О,  пресвятая  госпожа  дева  богоро¬
дица,  владычица,  заступница  и  помощница  миру!  Моли
сына  своего  за  меня,  грешного,  да  буду  достоин  главу  и
жизнь  свою  положить  за  имя  твоего  сына  и  за  твое,  иной
помощницы  не  имею,  кроме  тебя,  госпожа.  Да  не  будут
неправедно  ликовать  враги  мои,  не  скажут  поганые:  Где
же  бог  их,  на  которого  уповали?  Да  будут  посрамлены
 489

Князь  Дмитрий  Пвапович  рассылает  по  городам  грамоты,
призывающие  присоединиться  к  его  походу  против  Мамая.
Миниатюра  XVI  века  из  Лицевого  летописного  свода.

Ж1  еыетьп  лм&(каь
 Htyatjшил«tt™и  ъадс«1н  .
 уаоааЬгул^it-fittAf)o^itr,  мпйнпрь
 пЦнкгнсвасгк/ннкн/Ь^н  неоаегЬмн
 tnfiAMnntf{at^et<b  owy
 немуn>zf*ias*.  nnoH^etiAcan  .
 liiAcKVfl&trrui  n(rtni0  алгпнаен
 Г 	' 	» 	•  -v
 ifJtCOCAtgdAAH  .  ПОЧт0ПбИ^е^А<нму
 AifjeHCA  Л\%  tГЯЧЯ  W  цгт'ш  €*£fAttiitfBB4y
 «Слышано  же  бысть  на  Москве  у  митрополита  и  у  великна
княгини  Евдокии,  и  по  всех  градех  и  народех,  яко  князь
великий  со  всеми  князи  и  со  всеми  силами  перевезеся
Оку  реку  в  Рязанскую  землю  и  поиде  на  бой,  и  начата
скороети  и  сетовати...»  Миниатюра  XVI  века
из  Лицевого  летописного  свода.

все,  кто  творит  зло  рабам  твоим,  как  и  я  —  твой  раб  и
сын  рабыни  твоей.  Испроси  мне,  госпожа,  силу  и  помощь
от  святого  храма  сына  твоего  и  бога  моего  на  злого  супо¬
стата  и  нечестивого  врага.  Поставь  меня,  госпожа,  стол¬
пом  обороны  от  врага,  возвеличь  имя  христианское  над
погаными  агарянами  и  всегда  посрамляй  их».
 И  призвал  вельмож  своих  и  всех  князей  Русской
земли,  находящихся  под  властью  его,  и  сказал  князьям
Русской  земли  и  вельможам  своим:  «Радостно  нам,  бра¬
тья,  сложить  головы  свои  за  православную  веру  христи¬
анскую,  да  не  будут  захвачены  города  наши  погаными,
не  запустеют  святые  божие  церкви  и  не  будем  рассеяны
по  лицу  всей  земли,  да  не  будут  жены  наши  и  дети  уве¬
дены  в  плен,  да  не  будем  вечно  страдать  от  поганых,  ес¬
ли  умолит  за  нас  сына  своего  и  бога  пречистая  богоро¬
дица».
 И  отвечали  ему  князья  русские  и  вельможи  его:  «Гос¬
подин  русский  царь!  Обещали  тебе  жизнь  свою  поло¬
жить,  служа  тебе,  а  ныне  ради  тебя  кровь  свою  прольем
и  кровью  своею  второе  крещение  примем».  И  исполнив¬
шись  доблестью  Авраама,  помолившись  богу  и  имея  по¬
мощником  святого  великого  святителя  и  чудотворца  Пет¬
ра,  заступника  Русской  земли,  пошли  против  поганого,
как  древний  великий  князь  Ярослав  Владимирович,  ня
злочестивого  Мамая,  второго  Святополка.  И  встретили  его
в  татарских  полях,  на  реке  Дону,  и  сошлись,  как  огром¬
ные  тучи,  оружие  блестело,  как  молнии  в  дождливый
день,  воины  бились;  хватая  друг  друга  за  руки,  и  по  ов¬
рагам  текла  кровь,  и  Дон  река  полилась,  смешавшись  с
кровью,  а  головы  татарские  как  камни  валялись,  а  трупы
поганых  лежали,  как  срубленные  дубравы.  Многие  прав¬
дивые  свидетели  видели  ангелов  божиих,  помогающих
христианам.  И  помог  бог  великому  князю  Дмитрию  Ива¬
новичу  и  его  сродники,  святые  мученики  Борис  и  Глеб.
Окаянный  же  Мамай  от  лица  его  побежал.  Треклятым
Святополк  в  пропасть  побежал,  а  нечестивый  Мамай  без¬
вестно  погиб.
 А  великий  князь  Дмитрий  Иванович  возвратился  с
великой  победой,  подобно  древнему  Моисею,  который  по¬
бедил  Амалика.  И  б»ыла  тишина  в  Русской  земле.  И  так
враги  его  были  посрамлены,  а  иные  страны  узнали  о  по¬
беде,  данной  ему  от  бога  на  врагов,  и  все  признали  его
власть,  а  все  раскольники  и  мятежники  его  царства  по¬
гибли...
 492

«ЗАДОШЦИНА».  10—20  гг.  XV  в.  —  20—30  гг.  XVI  в.
 «Задонщина»  —  один  из  шедевров  древнерусской  ли¬
тературы,  удивительное  поэтическое  произведение,  со¬
единяющее  черты  лирики  и  эпоса.  «Задонщина»  воспе¬
вает  подвиг  русских  воинов  на  Куликовом  поле;  в  тексте
песни-повести  находим  как  традиционные  формулы  сред¬
невековых  воинских  повестей,  так  и  черты  устной  словес¬
ности,  фольклора.  Обстоятельства,  время  возникновения
«Задонщины»  и  соотношение  семи  известных  списков
этого  памятника  вызывают  споры  среди  ученых.  Автором
«Задонщины»  обычно  считали  рязанца  Софония,  упомя¬
нутого  в  заголовках  двух  списков  песни-повести,  но  не¬
давно  Р.  П.  Дмитриева  заметила,  что  правильнее  видеть
в  Софонии  автора  какого-то  другого  несохранившегося
произведения  о  Куликовской  битве;  к  этому  произведе¬
нию  и  обращался  действительный  анонимный  состави¬
тель  «Задонщины»,  а  также  редакторы  отдельных  спис¬
ков  «Сказания  о  Мамаевом  побоище».
 Название  песни-повести  о  Куликовской  битве  было
обнаружено  исследователями  в  заголовке  древнейшего
кирилло-белозерского  списка.  Иногда  думают,  что  «За¬
донщина»  обозначает  место  за  Доном  (по  аналогии  с  таки¬
ми  топонимами,  как  Замоскворечье  —  район  за  Моск-
вой-рекой),  однако  Д.  С.  Лихачев  показал,  что  это  слово
образовано  переписчиком  или  редактором  древнейшего
списка  монахом  Ефросином  аналогично  другим  обозна¬
чениям  ордынских  набегов  —  «Мамаевчина»,  «Тахтамы-
шевщина»  —  и  означает  само  сражение  за  Доном.  Уче¬
ные  XIX  века  перенесли  термин  «Задонщина»  на  само
произведение  о  Куликовской  битве.
 После  полемики  А.  А.  Зимина  с  Р.  П.  Дмитриевой  и
другими  историками  древнерусской  литературы  мне  ка¬
жется  несомненным,  что  кирилло-белозерский  список  в
целом  отразил  более  ранний  этап  в  истории  текста  «За¬
донщины».  В  этом  списке  яснее  ощущаются  черты  уст¬
ного  происхождения.  Некоторые  легенды,  позднее  рас¬
пространившиеся  в  памятниках  Куликовского  цикла,  при¬
сутствуют  в  кирилло-белозерском  списке  лишь  в  зачатке:
например,  новгородцы,  которых  в  XVI  веке  нередко  чис¬
лили  среди  участников  битвы,  а  в  XV  веке  —  нет,  упомя-
путы  Ефросином  как  не  успевшие  на  помощь  Дмитрию
Московскому.  Кирилло-белозерский  список  —  плач  («жа¬
лость»)  о  воинах,  «положивших  головы  свои  у  быстрого
Допа  за  Русскую  землю».  Пространные  списки  «Задонщи-
 493

пы»  добавляют  к  этому  плачу  «похвалу»  русским  князь-
ям-псбедителям.
 Различия  между  кирилло-белозерским  списком  и  дру¬
гими  списками  «Задонщины»  столь  велики,  что  можно
говорить  о  существовании  двух  разных  трактовок  Кули¬
ковской  битвы,  то  есть  о  выделении  двух  редакций  «За¬
донщины»  —  краткой  и  пространной.  Краткая  «Задонщи-
на»  возникла  примерно  в  10—20-е  годы  XV  века  (по¬
дробнее  смотри  в  комментарии).  Пространная  «Задонщи-
на»,  по  мнению  А.  А.  Зимина,  сложилась  в  20—30-х  го¬
дах  XVI  века  на  основании  книжного  редактирования  и
переосмысления  текста  краткой  редакции,  дополненного
свидетельствами  «Сказания  о  Мамаевом  побоище»,
Ипатьевской  и  Никоновской  летописей.  Добавим,  что  наи¬
более  вероятное  место  возникновения  новой  редакции  —
Москва,  митрополичья  канцелярия,  где  создавалась  Нико¬
новская  летопись.  Позднейшие  списки  пространной  ре¬
дакции  вновь  подверглись  фольклоризации  —  вторично¬
му  влиянию  устной  стихии.
 КРАТКАЯ  РЕДАКЦИЯ  «ЗАДОНЩИНЫ»  ПО  КИРИЛЛО-
БЕЛОЗЕРСКОМУ  СПИСКУ
 Писание  Софониа  старца  рязанца,  благослови  отче.
 Задонщина  великого  князя  господина
Димитрия  Ивановича  и  брата  его
князя  Володимера  Ондреевича
 Поидемь,  брате,  в  полуночную  страну,  жребии  Афето-
ву,  сына  Ноева,  от  него  же  родися  Русь  преславная.  От¬
толе  взыдемь  на  горы  Киевьскыя.  Первое  всех,  вшед,
восхвалимь  вещаго  1  Бояна  в  городе  в  Киеве,  гораздо
гудца.  Той  бо  вещии  Боян,  воскладая  свои  златыя  персты
на  живыя  струны,  пояше  славу  русскыимь  княземь:  пер¬
вому  князю  Рюрику,  Игорю  Рюриковичи)  и2  Владимиру
Святославичю  2,  Ярославу  Володимеровичю,  восхваляя  их
песми  и  гуслеными  буйными  словесы...3  на  русскаго  гос¬
подина  князя  Дмитрия  Ивановичи  и  брата  его  князя  Во¬
лодимера  Ондреевичя,  зане  же  их  было  мужество  и  жела¬
ние  за  землю  Русськую  и  за  веру  христианьскую.
 От  тоя  рати  и  до  Мамаева  побоища...4
 Се  бо  5  князь  великыи  Дмитрии  Иванович  и  брат  его
князь  Володимер  Ондреевич,  поостриша  сердца  свои  му¬
 494

жеству,  ставше  своею  крепостью,  помянувше  прадеда,
князя  Володимера  Киевьскаго,  царя  Русскаго.
 Жаворонок  птица,  в  красный  дни  утеха,  взыди  под
синие  облакы,  пои  славу  великому  князю  Дмитрею  Ивано¬
вичи)  и  брату  его  Володимеру  Ондреевичю.  Они  бо  взня-
лися,  как  соколи,  со  земли  Русскыя  на  поля  половетция.
 Кони  ржуть  на  Москве,  бубны  бьють  на  Коломне,
трубы  трубят  в  Серпухове,  звенить  слава  по  всей  земли
Руссьскои,  чюдно  стязи  стоять  у  Дону  великого,  пашутся
хоригови  берчати,  светяться  калантыри  злачены6.
 Звонят  колоколи  вечнии  в  Великом  в  Новегороде,  сто¬
ять  мужи  наугородци  у  Святыя  Софии,  а  ркучи  такову
жалобу:  «Уже  намь,  брате,  к  великому  князю  Дмитрею
Ивановичю  на  пособь  не  поспети».
 Тогды  аки  орли  слетошася  со  всея  полунощныя  стра¬
ны.  То  ти  не  орли  слетошася,  съехалися  все  князи  рус¬
скыя  к  великому  князю  Дмитрию  Ивановичю  на  пособь,
а  ркуче  так:  «Господине  князь  великыи,  уже  погании  та-
тарове  на  поля  на  наши  наступають,  а  вотчину  вашю  у
нас  отнимають,  стоят  межю  Дономь  и  Днепромь,  на  рице
на  Мече  7.  И  мы,  господине,  поидемь  за  быструю  реку
Дон,  укунимь  землямь  диво,  старымь  повесть,  а  младымь
память».
 Тако  рече  князь  великыи  Дмитрие  Иванович  своей
братии  русскимь  княземь:  «Братьеца  моя  милая,  русские
князи,  гнездо  есмя  были  едино  князя  великаго  Ивана
Данильевичя.  Досюды  есмя  были,  брате,  никуды  не  изо¬
бижены,  ни  соколу,  ни  ястребу,  ни  белу  кречату,  ни  тому
псу  поганому  Мамаю».
 Славии  птица,  что  бы  еси  выщекотала  сиа  два  брата,
два  сына  Вольярдовы,  Андрея  Полотцкаго8,  Дмитрия
Бряньскаго.  Ти  бо  бяше  сторожевыя  полны  на  щите  ро-
жены,  под  трубами  повиты9,  под  шеломы  възлелеаны,  ко-
пець  копия  вскормлены,  с  востраго  меча  поены  в  Ли-
товьскои  земли.
 Молвяше  Андреи  к  своему  брату  Дмитрею:  «Сама  ес-
ма  два  брата,  дети  Вольярдовы,  внучата  Едиментовы,
иравнучата  Сколдимеровы.  Сядемь,  брате,  на  свои  бор-
зи  комони,  испиемь,  брате,  шеломомь  своимь  воды  быст¬
рого  Дону,  испытаемь  мечи  свои  булатныя.  Уже  бо,  бра¬
те,  стук  стучить  и  гром  гремить  в  славне  городе  Москве.
Го  ти,  брате,  не  стук  стучить,  ни  гром  гремит,  стучить
силная  рать  великаго  князя10  Дмитрия  Ивановича10,
гремять  удалци  золочеными  шеломы,  черлеными  щиты.
 495

Седлай,  брате  Ондреи,  свои  борзи  комони,  а  мои  готови
наиреди  твоих  оседлани».
 Уже  бо  всташа  силнии  ветри  с  моря,  прилелеяша  ту-
чю  велику  на  усть  Непра,  на  Русскую  землю.  Ис  тучи
выступи  кровавыя  оболока,  а  из  них  нашють  синие  мол-
ньи.  Быти  стуку  и  грому  велику  межю  Дономь  и  Не-
промь,  идеть  хинела  на  Русскую  землю.  Серие  волци  во-
ють,  то  ти  были  не  серие  волци,  придоша  поганые  тата-
рове,  хотять  проити,  воюючи,  взяти  всю  землю  Русскую.
 Тогда  же  гуси  гоготаше  и  лебеди  крилы  въсплескаша.
То  ти  не  гуси  гоготаша,  ни  лебеди  крилы  въсплескаша,
се  бо  поганый  Мамай  приведе  вой  свои  на  Русь.
 Птици  небесныя  пасущеся  то  под  синие  оболока,  во¬
рони  грають,  галици  свои  речи  говорять,  орли  восклег-
чють,  волци  грозно  воють,  лисици  часто  брешють,  чають
победу  на  поганых,  а  ркучи  так:  «Земля  еси  Русская,
как  еси  была  доселева  за  царемь  за  Соломоном,  так  буди
и  нынеча  за  княземь  великим  Дмитриемь  Ивановичемь».
 Тогда  же  соколи  и  кречати,  белозерские  ястреби  по-
звоиять  своими  злачеными  колоколци.
 Уже  бо  стук  стучить  и  гром  гремить  рано  пред  зорею.
То  ти  не  стук  стучить,  ни  громь  гремит,  князь  Володи-
мер  Ондреевич  ведет  вой  свои  сторожевыя  полкы  к  бы¬
строму  Дону,  а  ркучи  так:  «Господине  князь  Дмитреи,
не  ослабляй,  уже,  господине,  поганыя  татарове  на  поля
на  наши  наступають,  а  вой  наши  отнимають».
 Тогда  же  князь  великыи  Дмитреи  Иванович  ступи  во
свое  златое  стремя,  всед  на  свои  борзый  конь,  приимая
копие  в  правую  руку.  Солнце  ему  на  встоце  семтября  8  в
среду  на  Рожество  пресвятыя  Богородица  ясно  светить,
путь  ему  поведаеть.  Борис,  Глеб  молитву  творять  за
сродники  свои.
 Тогда  соколи  и  кречати,  белозерскыя  ястреби  борзо
за  Дон  перелетеша,  ударишася  на  гуси  и  на  лебеди.
Грянуша  копия  харалужныя,  мечи  булатныя,  топори  лег¬
кие,  щиты  московьскыя,  шеломы  немецкие,  боданы  бе-
серменьскыя.  Тогда  поля  костьми  насеяны,  кровьми  по-
лиано.
 Воды  возпиша,  весть  подаваша  по  рожнымь  землямь,
за  Волгу,  к  Железнымь  вратомь,  к  Риму,  до  черемисы,  до
чяхов,  до  ляхов,  до  Устюга...  11  поганых  татар  за  дышу-
щеем  моремь.  Того  даже  было  лепо12  стару  помоло-
дитися.
 Хоробрый  Пересвет  поскакиваеть  на  своемь  вещемь
 496

сивце,  свистомь  поля  перегороди,  а  ркучи  таково  слово:
«Лучши  бы  есмя  сами  на  свои  мечи  наверглися,  нежели
нам  от  поганых  положеным  пасти».  И  рече  Ослебя  брату
своему  Пересвету:  «Уже,  брате,  вижю  раны  на  сердци
твоемь  тяжки.  Уже  твоей  главе  пасти  на  сырую  землю,
на  белую  ковылу  —  моему  чаду  Иякову.  Уже,  брате,
пастуси  не  кличють,  ни  трубы  не  трубять,  толко  часто
ворони  грають,  зогзици  кокують,  на  трупы  падаючи».
 Тогда  же  не  тури  возрыкають  на  поле  Куликове  на
речке  Непрядне,  взопаша  избиении  от  поганых  князи
великых  и  боляр  сановных,  князя  Федора  Романовича
Белозерскаго  и  сына  его  князя  Ивана,  Микулу  Василье¬
вича,  Федор  Мемко,  Иван  Сано,  Михаило  Вренков,
Иаков  Ослебятин,  Пересвет  чернець  и  иная  многая  дру¬
жина.
 Тогда  же  восплакашася  горко  жены  болярыни  по  сво¬
их  осподарех  в  красне  граде  Москве.  Восплачется  жена
Микулипа  Мария,  а  ркучи  таково  слово:  «Доне,  Доне,
быстрый  Доне,  прошел  еси  землю  Половецкую,  пробил
еси  берези  харалужныя  13,  прилелеи  моего  Микулу  Ва¬
сильевича».  Восплачется  жена  Иванова  Федосия:  «Уже
паша  слава  пониче  в  славне  городе  Москве».
 Не  одина  мати  чада  изостала,  и  жены  болярскыя  му¬
жей  своих  и  осподарев  остали,  глаголюще  к  себе:  «Уже,
сестрици  паши,  мужей  наших  в  животе  нету,  покладоша
головы  свои  у  быстрого  Дону  за  Русскую  землю,  за  свя-
тыя  церкви,  за  православную  веру  з  дивными  удалци,  с
мужескыми  сыны».
 I 	В  рукописи  далее  описка:  «го».
 2—I  2  3 4 5 6 7 8 9 В  рукописи  описка:  «Святославу  Ярославичю»;  исправлено
по  другим  спискам  «Задошцины».
 3 	Вероятно,  здесь  текст  оборван.
 4 	Вероятно,  здесь  текст  оборван.
 5 	В  рукописи  описка:  «Се  аз»;  исправлено  по  другим  спискам
«Задонщины».
 6 	В  рукописи  описка:  «зачены».
 7 	В  рукописи  описка:  «Чече»;  исправлено  по  другим  спискам
«Задонщины».
 8 	В  рукописи  описка:  «Половетцаго»;  исправлено  по  другим
спискам  «Задонщины».
 9 	В  рукописи  описка:  «поють»;  исправлено  по  смыслу.
 i°_10  II 12 13 з  рукописи  описка:  «Ивана  Дмитриевичи»;  исправлено
но  другим  спискам  «Задонщины».
 II 	Вероятно,  здесь  текст  испорчен.
 12 	В  рукописи  описка:  «нелепо»;  исправлено  по  смыслу.
 13 	В  рукописи  описка:  «хараужныя»;  исправлено  по  смыслу.
 32  Живая  вода  Непрядвы 	497

КРАТКАЯ  РЕДАКЦИЯ  «ЗАДОНЩИНЫ»
ПО  КИРИЛЛО-БЕЛОЗЕРСКОМУ  СПИСКУ
 (Перевод)
 I
 Отправимся,  братия,
в  северную  страну,
которую  древний  Пой
но  жребию  отдал  Иафету,
от  него  приняла  начало
славная  наша  Русь.
 Взойдем  на  горы  киевские
и  первую  славу  споем
киевскому  певцу,
вещему  Бояну.
 II
 Тот  вещий  Боян
возлагал  золотые  персты
на  живые  струны
и  славил  русских  князей:
первого  князя  Рюрика,
Игоря  Рюриковича,
Святослава  Ярославина,
Ярослава  Владимировича,
песнями  их  восхваляя
и  перебором  гуслей.
 III
 Так  и  я  воспою
русского  государя
князя  Дмитрия  Ивановича
и  брата  его,  князя
Владимира  Андреевича,
мужество  их  и  отвагу
в  битве  за  землю  Русскую
и  за  христианскую  веру.
 IV
 Князь  великий
Дмитрий  Иванович

п  брат  его,  князь
Владимир  Андреевич
поострили  сердца  свои  мужеством,
стали  силою  крепкою
в  память  славного  прадеда,
князя  Владимира  Киевского,
русского  царя.
 V
 Жаворонок  птица,
 летних  дней  утеха,
 взвейся  под  синие  облака,
 воспой  звонкую  славу
 великому  князю  Дмитрию  Ивановичу
 и  брату  его  Владимиру  Андреевичу.
 Они  поднялись  как  соколы
 с  Русской  земли
 на  поля  половецкие.
 VI
 Кони  ржут  в  Москве,
бубны  бьют  в  Коломне,
трубы  трубят  в  Серпухове,
слава  звенит  по  всей  Русской  земле,
дивно  стяги  стоят
у  Дона  Великого,
развеваются  хоругви  расшитые,
блестят  панцири  золоченые.
 VII
 Звонят  колокола  вечевые
в  Великом  Новгороде,
печально  стоят  новгородцы
возле  Святой  Софии,
жалуются  друг  другу:
 «Уже  нам,  братия,
 не  поспеть  на  подмогу
 к  великому  князю  Дмитрию  Ивановичу».
 32*
 499

VIII
 То  не  орлы  слетелись
с  северной  стороны,
то  съехались  князи  русские
к  великому  князю  Дмитрию
и  говорили  ему:
 «Господин  князь  великий!
 Уже  татары  поганые
топчут  наши  поля,
паши  вотчины  отнимают,
стоят  между  Днепром  и  Доном
на  речке  на  Мече.
 Пойдем,  господине,
за  быструю  реку  Дон,
славы  себе  добудем,
старым  —  рассказы,
а  молодым  —  память».
 IX
 П  сказал  великий  князь
Дмитрий  Иванович
братьям  своим  русским  князьям:
«Братья  мои  милые,  русские  князья,
из  одного  гнезда
князя  Ивана  Даниловича!
 Никто  до  этой  поры
обиды  нам  не  чинил  —
ни  сокол,  ни  ястреб,
ни  белый  кречет,
ни  пес  поганый  Мамай!»
 X
 Воспой,  соловей,  двух  братьев,
двух  сыновей  Ольгерда  —
 Андрея  Полоцкого,  Дмитрия  Брянского.
Их  сторожевые  полки
рождены  на  щите,
спеленуты  под  трубами,
выращены  под  шлемами,
с  конца  копья  вскормлены,
с  острого  меча  вспоены
в  Литовской  земле.
 500

XI
 И  говорит  Андрей
своему  брату  Дмитрию:
 «Мы  с  тобою,  брат,  дети  Ольгерда,
внуки  Гедимина,  правнуки  Скольдимера.
Сядем,  брат,  на  быстрых  коней,
зачерпнем  своими  шлемами
воды  из  быстрого  Дона,
испытаем  мечи  булатные!»
 XII
 И  говорит  ему  Дмитрий:
 «Слышишь,  как  стук  стучи!,
слышишь,  как  гром  гремит
в  славном  граде  Москве?
 Это  не  стук  стучит
и  не  гром  гремит  —
стучит  великое  войско
князя  Дмитрия  Ивановича,
это  гремят  удальцы
золочеными  шлемами,
красными  щитами.
 Седлай,  брат  Андрей,
быстрых  своих  коней,
а  мои  уже  наготове
оседланные  стоят».
 XIII
 Поднялись  ветры  с  моря,
принесли  огромную  тучу
к  устью  Днепра
и  на  Русскую  землю.
 Из  тучи  вышли  кровавые  облака,
ударили  из  облаков
огненные  молнии.
 Быть  стуку  и  грому
между  Днепром  и  Доном,
монголы  идут  на  Русскую  землю!
 XIV
 Серые  волки  воют.
 То  не  серые  волки  воют,
 501

а  пришли  татары  поганые,
хотят  с  войною  пройти
всю  землю  Русскую.
 Не  гуси  подняли  крик
и  не  лебеди  плещут  крыльями  —
это  поганый  Мамай
войско  привел  на  Русь.
 XV
 Птицы  небесные  уносятся
под  синие  облака,
вороны  кричат,
галки  переговариваются,
орлы  клекочут,
волки  грозно  воют,
лисицы  часто  лают,
предвещают  русским  победу
и  так  говорят:
 «О,  Русская  земля!
 Как  управлял  тобой
 некогда  царь  Соломон,
 так  будет  править  тобой
 князь  великий  Дмитрий  Иванович!
 А  соколы  и  кречеты
 и  белозерские  ястребы
 звонят  в  золотые  колокольцы».
 XVI
 Что  за  стук  стучит,
что  за  гром  гремит
рано  перед  зарей?
 То  не  стук  стучит
и  не  гром  гремит  —
князь  Владимир  Андреевич
ведет  к  быстрому  Дону
сторожевые  полки
и  так  говорит:
 «Господин  князь  Дмитрий!
 Собери  свою  силу,
наступают  татары  поганые,
топчут  наши  поля,
отнимают  отцовские  земли!»
 502

XVII
 И  вступил  князь  великий
Дмитрий  Иванович
в  свое  золотое  стремя,
сел  на  быстрого  коня,
взял  копье  в  правую  руку.
Солнце  ему  на  востоке
ясно  светит  и  путь  показывает,
святые  Борис  и  Глеб
молятся  за  сродников  своих.
 XVIII
 Тогда  белозерские  ястребы,
быстрые  соколы,  кречеты
перелетели  реку
и  напали  за  Доном
на  гусей  и  на  лебедей.
 Ударили  каленые  копья,
булатные  мечи,
легкие  топоры
по  московским  щитам,
по  немецким  шлемам,
по  татарским  кольчугам.
 Тогда  поля  костями  засеяли
и  кровью  полили.
 XIX
 Заплакали  воды  рек,
понесли  недобрые  вести
в  далекие  земли  —
за  Волгу,  к  Железным  Воротам,
к  Риму  и  к  черемисам,
к  чехам,  к  полякам,  на  Устюг,
к  поганым  татарам
за  холодным  северным  морем.
Вот  бы  тогда  и  старому
взять  да  помолодеть!
 XX
 Храбрый  Пересвет  поскакивает
на  вещем  своем  коне,
 503

Карта  Северо-Восточной  Руси  составлена
иа  основании  карты  В.  А.  Кучки  на

сллаплгб
 Последний  совет  князей  перед  Куликовской  битвой
и  облачение  русских  воинов  в  доспехи.
 Миниатюра  XVI  века  из  Лицевого  летописного  свода.

свистом  поля  загораживает,
а  сам  говорит:
 «Лучше  от  собственных  мечей
 нам  погибель  принять,
 чем  жить  в  татарском  плену!»
 XXI
 И  говорит  Ослябя
брату  своему  Пересвету:
 «Вижу,  брат,  на  сердце  твоем
тяжкие  раны,
падет  твоя  голова
на  сырую  землю,
и  сын  мой  любимый,  Яков,
падет  на  белый  ковыль».
 Слышишь,  брат:
пастухи  не  кличут,
трубы  не  трубят,
а  часто  кукушки  кукуют,
и  часто  вороны  кричат,
опускаясь  на  трупы.
 XXII
 Не  туры  рыкают
на  поле  Куликовом,
на  речке  Непрядве,
стонут  посеченные  татарами
дружины  великих  князей
и  сановных  бояр,
 князя  Федора  Романовича  Белозерского
и  сына  его  князя  Ивана,
 Микула  Васильевич,
 Федор  Мемко,  Иван  Сано,
 Михаил  Бренко,  Яков,  сын  Осляби,
чернец  Пересвет  и  иная  дружина.
 XXIII
 Горько  заплакали  жены  боярыни
по  своим  государям
в  стольном  городе  Москве.
 Микулина  жена  Мария
плакала  и  причитала:

«Дон,  Дон,  быстрый  Дон,
ты  прошел  половецкую  землю,
пробил  берега  каленые,
принеси  моего  господина
Микулу  Васильевича!»
Иванова  жена  Федосья
плакала  и  причитала:
 «Нет  уже  нашей  славы
в  стольном  городе  Москве!»
 XXIV
 Не  одна  мать  сына  потеряла,
жены  боярыни  мужей  своих
и  государей  потеряли
и  говорили  друг  другу:
 «Уже,  сестрицы  наши,
мужей  наших  на  свете  нету,
в  поле  у  быстрого  Дона
сложили  буйные  головы
за  Русскую  землю,
за  святые  церкви,
за  православную  веру
со  славными  богатырями,
с  мужественными  сынами!»
 ПРОСТРАННАЯ  РЕДАКЦИЯ  «ЗАДОНЩИНЫ»
 Слово  о  великом  князе  Дмитрии  Ивановиче
и  о  брате  его  князе  Владимире  Андреевиче,
о  том,  как  они  победили  врага  своего  царя  Мамая.
 Князь  великий  Дмитрий  Иванович  со  своим  братом
князем  Владимиром  Андреевичем  и  со  своими  воевода¬
ми  были  на  пиру  у  Микулы  Васильевича.  И  сказал  князь
великий  Дмитрий  Иванович  брату  своему  Владимиру
Андреевичу:  «Весть  пришла,  что  царь  Мамай  стоит  у
быстрого  Дона,  а  хочет  на  нас  идти  в  Залесскую  землю».
 Пойдем,  братья,  в  северную  страну,
 удел  Иафета,  сына  Ноева,
 от  него  приняла  начало  славная  наша  Русь.
 Взойдем  на  годы  Киевские,
взглянем  на  славный  Днепр
 507

и  на  всю  землю  Русскую.
 Посмотрим  оттуда  и  на  Восточную  страну,
 удел  Сима,  сына  Ноева,
 от  него  же  пошли  хинове  —
 нечестивые  татары-бусурманы,
 они  на  речке  Капле
 одолели  род  Иафета.
 С  той  поры  Русская  земля  невесела,
а  от  битвы  на  Калке  до  Мамаева  побоища
тоской  и  печалью  объята,
плачет,  сыновей  своих  поминает:
князей  и  бояр,  удалых  людей,
что  оставили  дома  свои  и  богатства,
жен,  детей  и  скот,
 честь  и  славу  мира  сего  заслужили,
головы  свои  сложили
 за  землю  Русскую  и  за  веру  христианскую.
 Сначала  я  по  книгам  описал  печаль  Русской  земли.
Потом  же  перенес  сюда  плач  и  славу  великому  князю
Дмитрию  Ивановичу  и  брату  его  князю  Владимиру  Анд¬
реевичу.
 Сойдемся,  братья,  друзья  и  сыновья  Русские,
 составим  слово  к  слову,
 наполним  радостью  Русскую  землю
 и  покроем  печалью  Восточную  страну,
 удел  Сима,  на  позор  нечестивому  Мамаю,
 и  прославим  великого  князя  Дмитрия  Ивановича
 и  брата  его  князя  Владимира  Андреевича.
 И  скажем  такое  слово:
 Лучше  бы  нам,  братья,
рассказать  иными  словами
 о  славном  походе  великого  князя  Дмитрия  Ивановича
и  брата  его  князя  Владимира  Андреевича,
правнука  святого  великого  князя  Владимира  Киевского.
Начнем  наш  рассказ  о  прежних  делах.
 Вспомним  давние  годы
и  вещего  Бояна,  киевского  певца.
 Боян  возлагал  искусные  свои  персты
 на  живые  струны  гуслей
 и  пел  русским  князьям  славу:
 первому  князю  киевскому  Игорю  Рюриковичу,
 508

великому  князю  Владимиру  Святославичу  Киевскому
 и  великому  князю  Ярославу  Владимировичу.
 Я  же  вспомню  рязанца  Софония
и  под  гусленые  переборы
воспою  великого  князя  Дмитрия  Ивановича
и  брата  его  князя  Владимира  Андреевича,
потомков  святого  великого  князя  Владимира
 Киевского.
 Восславим  русских  князей,
 отстоявших  землю  Русскую  и  веру  христианскую.
 А  от  битвы  на  Калке  до  Мамаева  побоища  160  лет.
 Вот  князь  великий  Дмитрий  Иванович
и  брат  его  князь  Владимир  Андреевич,
помолившись  богу  и  пречистой  его  матери,
укрепивши  ум  свой  крепкою  крепостью,
поострив  сердца  свои  мужеством,
наполнились  ратного  духа,
собрали  свои  храбрые  полки  в  Русской  земле
и  вспомнили  прадеда  своего,
великого  князя  Владимира  Киевского.
 О,  жаворонок,  летняя  птица,
 красных  дней  утеха,
 взлети  под  синие  небеса,
 над  стольным  градом  Москвой,
 воспой  славу  великому  князю  Дмитрию  Ивановичу
 и  брату  его  князю  Владимиру  Андреевичу.
 Буря  несет  соколов  из  земли  Залесской
в  поле  Половецкое.
 Кони  ржут  в  Москве,
 звенит  слава  по  всей  земле  Русской,
 трубы  трубят  в  Коломне,
 бубны  бьют  в  Серпухове,
 стяги  стоят  у  Дона  великого  на  берегу,
 звонят  колокола  вечевые  в  Великом  Новгороде.
 Стоят  новгородцы  у  Святой  Софии
и  говорят:  «Уже  нам,  братья,
не  поспеть  на  подмогу
к  великому  князю  Дмитрию  Ивановичу».
 И  только  слово  произнесли,
 орлы  слетелись  со  всей  земли  Русской.
 То  не  орлы  слетелись,
 а  выехали  посадники  из  Великого  Новгорода,
семьдесят  тысяч  войска
 509

к  великому  князю  Дмитрию  Ивановичу
 и  к  брату  его  князю  Владимиру  Андреевичу.
 К  славному  городу  Москве
съехались  все  князья  русские
и  говорят  такое  слово:
 «У  Дона  стоят  татары  поганые,
 Мамай  царь  стоит  на  речке  на  Мече
между  Чуровом  и  Михайловым,
реку  хотят  перейти,
жизни  свои  положить
за  нашу  славу».
 И  сказал  князь  великий  Дмитрий  Иванович:
 «Брат  мой,  князь  Владимир  Андреевич,
 пойдем  туда,  нашу  жизнь  прославим,
 чтоб  старым  рассказывать,  а  молодым  —  помнить,
 испытаем  своих  удальцов,
 а  реку  Дон  кровью  наполним
 за  землю  Русскую  и  за  веру  христианскую».
 И  сказал  им  князь  великий  Дмитрий  Иванович:
«Братья  и  князья  русские,
 потомки  великого  князя  Владимира  Киевского,
 никто  до  этой  поры
 не  чинил  нам  обиды:
 ни  ястреб,  ни  кречет,  ни  черный  ворон,
 ни  поганый  Мамай».
 О,  соловей,  летняя  птица,
 спой,  соловей,  славу
 великому  князю  Дмитрию  Ивановичу
 и  брату  его  князю  Владимиру  Андреевичу,
 и  двум  братьям  Ольгердовичам  из  Литовской  земли
 Дмитрию  Волынскому  да  Андрею  Брянскому.
 Они  —  храбрые  воины,
в  ратное  время  родились,
под  трубами  спеленуты,
под  шлемами  взлелеяны,
с  конца  копья  вскормлены,
с  каленых  стрел  вспоены
в  Литовской  земле.
 И  говорит  Андрей  Ольгердович  своему  брату:
 «Брат  Андрей,  нас  с  тобой  двое  братьев,
 510

сыновой  Ольгерда,  внуков  Гедимина,
правнуков  Скольдимира.
 Соберем,  брат,  милую  дружину,
удалых  литовских  панов,
храбрых  удальцов,
 а  сами  сядем  на  добрых  своих  коней,
поскачем  к  быстрому  Дону,
ударим  мечами  литовскими
по  шлемам  татарским,
сулицами  немецкими  —
но  кольчугам  бусурманским».
 И  говорит  ему  Дмитрий:
 «Брат  Андрей,  не  пожалеем  жизни
за  землю  Русскую,  за  перу  христианскую,
за  обиду  великого  князя  Дмитрия  Ивановича.
Слышишь,  брат,  стук  стучит
и  гром  гремит  в  славном  городе  Москве?
 То,  брат,  стучит  великое  войско
великого  князя  Дмитрия  Ивановича
и  брата  его  князя  Владимира  Андреевича,
гремят  удальцы  русские
золочеными  доспехами,
красными  щитами  московскими.
 Седлай,  брат  Андрей,
своего  доброго  коня,
а  мой  уж  давно  оседлан.
 Поедем,  брат,  в  чистое  поле,
выстроим  свои  полки,  посчитаем,
сколько  с  нами  храбрых  литовцев.
 А  храбрых  литовцев  с  нами
семьдесят  тысяч  латников.
 Уже,  брат,  поднялись  ветры  с  моря
от  устьев  Днепра  и  Дона,
принесли  тучи  на  Русскую  землю,
из  них  вышли  кровавые  зори
и  ударили  огромные  молнии.
 Быть  стуку  великому  на  речке  Непрядве,
 между  Днепром  и  Доном,
 падут  тела  человеческие
 на  поле  Куликовом,
 прольется  кровь  па  речке  Непрядве».
 Заскрипели  гелеги  между  Днепром  и  Доном,
идут  хинове  поганые  к  Русской  земле.

От  устьев  Днепра  и  Дона
сбежались  серые  волки,
воют  на  берегу  Мечи,
хотят  идти  на  Русскую  землю.
 То  не  серые  волки  воют,
а  пришли  татары  поганые,
хотят  с  войною  пройти
всю  Русскую  землю.
 Тогда  гуси  загоготали
и  лебеди  всплеснули  крыльями,
то  не  гуси  загоготали,
а  поганый  Мамай
пришел  на  Русскую  землю
и  привел  своих  воевод.
 Л  уже  поджидая  их  гибель,
 птицы  летят  над  ними,
 часто  вороны  кричат,
 галки  переговариваются,
 орлы  клекочут,  волки  грозно  воют,
 лисицы  лают  на  кости.
 Для  тебя,  земля  Русская,
настал  час  испытаний  —
так  господь  испытывал  избранных
при  царе  Соломоне.
 Вот  уже  соколы  и  кречеты
и  белозерские  ястребы
рвутся  с  золотых  колодок
из  Москвы  белокаменной,
летят  под  синие  облака,
звонят  в  золоченые  колокольцы
у  быстрого  Дона.
 Тогда  князь  великий  Дмитрий  Иванович
 вступил  в  золотое  стремя,
 взял  меч  в  правую  руку
 и  помолился  богу  и  пречистой  его  матери.
 Солпце  ему  светло  сияет
 и  путь  указывает,
 святые  Борис  и  Глеб
 молятся  за  сродников  своих.
 Что  шумит  и  что  гремит
рано  перед  зарей?
 512

Князь  Владимир  Андреевич  собирает  полки
и  ведет  к  великому  Дону.
 И  говорит  брату  своему
 великому  князю  Дмитрию  Ивановичу:
 «Не  поддавайся,  брат,  поганым  татарам.
 Уже  поганые  топчут  русские  поля
и  наши  вотчины  отнимают».
 И  говорит  ему
 князь  великий  Дмитрий  Иванович:
 «Брат  Владимир  Андреевич,
мы  с  тобою  —  два  брата,
 правнуки  великого  князя  Владимира  Киевского.
Воеводы  у  нас  бывалые:
семьдесят  бояринов,
князья  белозерские
 Федор  Семенович  да  Семен  Михайлович,
да  Микула  Васильевич,
да  два  брата  Ольгердовичи,
 Андрей  Брянский  да  Дмитрий  Волынский,
 да  Тимофей  Валуевич,
 да  Андрей  Серкизович,
 да  Михаил  Иванович,
 а  воинов  с  нами
 триста  тысяч  латников.
 Воеводы  у  нас  бывалые
 и  дружина  испытанная,
 под  нами  —  добрые  кони,
 на  нас  —  золоченые  доспехи,
 а  шлемы  черкасские,  а  щиты  московские,
 а  сулицы  немецкие,  а  кинжалы  фряжские,
 а  мечи  булатные.
 Дороги  нам  известны,
переправы  у  нас  готовы,
хотим  головы  свои  положить
за  землю  Русскую
и  за  веру  христианскую.
 Стяги  плещут  на  ветру,  будто  живые,
ищут  чести  себе  и  славного  имени».
 И  уже  быстрые  соколы,  кречеты
и  белозерские  ястребы
перелетели  Дон  и  ударили
по  лебединым  стадам.
 Это  русские  князья
 33  Живая  вода  Непрядвы
 513

напали  иа  войско  татарское
и  ударили  копьями  харалужпымп
по  доспехам  татарским,
загремели  мечами  булатными
по  хиновским  шлемам
иа  поле  Куликовом,
на  речке  Непрядве.
 Черная  земля  под  копытами
татарскими  костями  засеяна
и  кровью  полита.
 Большие  полки  сошлись,
потоптали  луга  и  холмы,
замутили  озера  и  реки.
 Кликнул  Див  в  Русской  земле,
весть  подает  грозным  землям,
летит  слава  к  Железным  воротам,
к  Риму,  к  Кафе,  над  Синим  морем,
к  Тырнову  и  к  Царьграду:
 Русь  одолела  поганых
на  поле  Куликовом.
 Сходились  огромные  тучи,
сверкали  молнии,
гремели  раскаты  грома.
 То  сходились  русские  удальцы
с  погаными  татарами  за  свою  обиду,
и  сияли  доснехи  золоченые,
и  гремели  русские  князья
мечами  булатными
по  шлемам  хиновским.
 Бились  с  утра  до  полудня
в  субботу,  на  Рождество  святой  богородицы.
 Не  туры  рыкают  у  Дона  великого,
 на  поле  Куликовом,
 и  не  туры  побиты  у  Дона  великого,
 а  стонут  посеченные  князья  русские,
 бояре  и  воеводы  великого  князя  Дмитрия  Ивановича,
 побиты  погаными  татарами  князья  белозерские,
 Федор  Семенович,  Семен  Михайлович,
 Микула  Васильевич,  Тимофей  Валуевич,
 Андрей  Серкизович,  Михаил  Иванович
и  иная  дружина.
 514

Пересвета  чернеца,  брянского  боярина,
на  судное  место  привели.
 И  сказал  Пересвет  чернец
великому  князю  Дмитрию  Ивановичу:
 «Лучше  нам  убитым  быть,
чем  жить  в  татарском  плену!»
 Носкакивает  Пересвет
 на  своем  добром  коне
 и  золоченым  доспехом  поблескивает.
 Л  побитая  дружина
 лежит  у  Дона  великого  на  берегу.
 И  говорит  Пересвет:
 «Добро  бы  ныне  старому  помолодеть,
молодому  чести  добыть,
а  удальцам  силу  свою  испытать!»
 И  отвечает  Ослябя  чернец
брату  своему  Пересвету:
 «Вижу,  брат  Пересвет,
на  теле  твоем  раны.
 Падет  твоя  голова  на  траву  ковылу,
и  сыну  моему  Якову
лежать  на  зеленой  ковыле  траве
на  поле  Куликовом,
у  речки  Непрядвы,
 за  веру  христианскую,  за  землю  Русскую,
за  обиду  великого  князя  Дмитрия  Ивановича».
 Тогда  на  Рязанской  земле
пахари  и  пастухи  не  перекликались,
по  часто  вороны  кричали
над  мертвыми,  чуя  добычу.
 Страшно  и  жалко  было  смотреть,
как  трава  кровью  полита
и  деревья  в  печали
припали  к  земле.
 Запели  птицы  жалобные  песни,
заплакали  княгини  и  боярыни
и  жены  московских  воевод
о  своих  мужьях.
 Микулина  жена  Мария
плакала  ранним  утром,
причитала  на  городской  стене:
 «Дон,  Дон,  быстрая  река,
 33*
 51

ты  пробила  горы  каменные,
ты  течешь  в  землю  Половецкую,
принеси  моего  государя  ко  мне,
 Микулу  Васильевича».
 Тимофея  Валуева  жена  Федосья
также  плакала  и  причитала:
 «Нет  мне  радости  в  славном  граде  Москве,
 уже  не  вижу  своего  государя  Тимофея  Валуевича,
 в  живых  его  нету».
 Да  Андреева  жена  Мария,
да  Михайлова  жена  Аксинья
плакали  на  заре:
 «Обеим  нам  солнце  померкло
в  славном  граде  Москве.
 Долетели  к  нам  с  быстрого  Дона
жаркие  вести,
сулят  великую  беду.
 Сброшены  удальцы  с  быстрых  коней
на  судное  место  в  поле  Куликовом.
 Сложили  головы  свои
за  святые  божие  церкви,
за  православную  веру  христианскую,
за  государя  великого  князя  Дмитрия  Ивановича
и  брата  его  князя  Владимира  Андреевича».
 А  уже  Див  кричит  под  саблями  татарскими,
и  тем  богатырям  слава  и  честь.
 Соловьи  ранней  зарей
запели  жалобные  песни
в  Коломне  на  городской  стене.
 То  не  соловьи  запели  на  заре,
а  заплакали  жены  коломенские
и  так  причитали:
 «Москва,  Москва,  быстрая  река,
ты  зачем  отняла  наших  мужей
и  унесла  их  в  землю  половецкую?»
 И  так  говорили  они:
 «Можешь  ли,  господин  князь  великий,
веслами  Днепр  загородить,
а  Дон  шлемами  вычерпать
и  Мечу  запрудить
телами  татарских  воинов?
 Запри,  государь  князь  великий,
 516

Оке  реке  ворота,
 чтобы  поганые  к  нам  не  ходили.
 Уже  мужей  и  защитников  наших
на  войне  побили...»
 В  тот  же  день  в  субботу
на  Рождество  святой  богородицы
порубили  христиане  полки  поганых  татар
на  поле  Куликовом,
на  речке  Непрядве.
 Кликнул  боевой  клич
князь  Владимир  Андреевич,
поскакал  на  поганых  татар,
золотым  шлемом  посвечивая.
 Гремят  мечи  булатные
о  шлемы  хиновские.
 И  сказал  он  брату  своему
великому  князю  Дмитрию  Ивановичу:
 «Брат  князь  Дмитрий  Иванович,
в  злое  и  тяжелое  время
ты  нам  как  железный  щит.
 Не  давай  отдыха,  князь  великий,
своим  могучим  полкам,
не  слушай  тех,  кто  сеет  раздор:
уже  поганые  топчут  наши  поля,
храбрую  дружину  нашу  побили,
быстрые  кони  не  могут  перескочить
через  тела  человеческие,
бродят  по  колено  в  крови.
 Уже,  брат,  печально  смотреть
на  кровь  христианскую.
 Не  давай  отдыха,  князь  великий,
себе  и  своим  боярам».
 Сказал  князь  великий  Дмитрий  Иванович
своим  боярам,  воеводам  и  детям  боярским:
«Братья  бояре  и  воеводы,  дети  боярские,
здесь  налиты  вам  чаши
московских  сладких  медов,
здесь  ищите  славы
себе  и  своим  женам.
 Тут  старый  помолодеет,
а  молодой  чести  добудет».
 И  сказал  кпязь  великий  Дмитрий  Иванович:

«Господи  боже  мой,  на  тебя  уповаю,
избавь  меня  от  позора,
 да  не  восторжествуют  надо  мной  враги  мои!»
 И  помолился  богу  и  святой  богородице
и  всем  святым,  и  прослезился  горько
и  утер  слезы.
 И  тогда  будто  орлы  полетели
за  быстрый  Дон.
 То  не  орлы  полетели  за  быстрый  Дон,
а  скачет  князь  великий  Дмитрий  Иванович
со  своими  полками  за  Дон,  со  всем  войском,
 И  говорит  князь:
 «Брат  князь  Владимир,
здесь  суждено  нам  испить
из  медовых  круговых  чаш.
 Двинемся,  брат,  со  своими  могучими  полками
на  войско  поганых».
 Тогда  князь  великий  начал  наступать.
 Гремят  мечи  булатные
о  шлемы  хиновские.
 Поганые  закрывают  руками  головы  свои.
 И  вскоре  поганые  поворотили  своих  коней.
 Ветер  рвет  стяги
 великого  князя  Дмитрия  Ивановича,
и  погапые  бежат.
 Русские  сыны  широкие  поля
боевым  кличем  огородили,
золочеными  доспехами  осветили.
 Уже  поднялся  тур  на  бой!
 Тогда  князь  великий  Дмитрий  Иванович
и  брат  его  князь  Владимир  Андреевич
полки  поганых  вспять  повернули
и  принялись  рубить  их  без  всякой  милости,
нагоняя  на  них  страх.
 Князья  их  с  коней  сброшены,
телами  татарскими  поля  засеяны,
а  кровь  реками  потекла.
 Тут  поганые  полки  рассыпались,
 побежали  татары  нехожеными  дорогами  в  Лукоморье,
скрежетали  зубами,  в  кровь  царапали  лица  свои
и  говорили:  «Уже  нам,  братья,
в  земле  своей  не  бывать,
и  детей  своих  не  видать
 518

QlHyi  ftНЛПИЫНб  -SUHtOMilWSH 	рх'икнм
 KHSfM-i  й1и(мХпрлай(лАыил1Хьййс"ХмИ  иклго
шанн/еПрЮНАП(OtAfHfA  .  lf«S4>K
aUiAHUSHiтшпнмит*  тт^мгпислтшч.
акннНгни,тв/^ио/*ж«7 	.  £i^
 utfwtMiyifArf.мт^ы&тулФеъстиип{всп1Ш
уХуЁНАна  нпа 	в»3баиамшш  Ц^л  (
 ^ошАКнт!^Ш1<Ш1№мшпапм4нгХ/нт  су
 ГМ,  ffyWit&WA
 Посланники,  припесшие  на  Куликово  поле  «книги»
от  Сергия  Радонежского,  «в  них  же  бе  написано:
великому  князю  и  всем  русским  князем  и  всему
православному  войску  мир  и  благословение
преподобнаго  старца...».  Миниатюра  XVII  века
из  Лондонского  списка  «Сказания  о  Мамаевом  побоище».

и  жен  своих  не  обнимать,
а  обнимать  нам  сырую  землю
и  целовать  нам  зелену  мураву,
а  на  Русь  ратью  не  ходить
и  выхода  нам  у  русских  князей
не  просить.
 Уже  застонала  земля  татарская,
бедами  и  печалью  покрылась,
пропала  у  наших  царей  охота
ходить  войной  на  Русскую  землю,
нет  уже  нашего  веселья».
 Уже  русские  сыны
разграбили  татарские  узорочья,
коней  и  доспехи,  волов  и  верблюдов,
вина,  сахар,  дорогие  украшения,
парчу  и  шелка  везут  женам  своим.
 Уже  русские  жены
 посвечивают  татарским  златом,
 веселье  и  ликование  пришло  на  Русскую  землю,
 и  русская  слава  стала  сильнее  хулы  поганых.
 Див  сброшен  на  землю.
 Войско  великого  князя
по  всем  землям  идет.
 Стреляй,  князь  великий,
 со  своей  храброй  дружиной,
 поганого  хиновина  Мамая
 за  землю  Русскую,  за  веру  христианскую.
 Уже  поганые  оружие  свое  побросали
и  головы  свои  склонили
под  мечами  русскими.
 Трубы  их  не  трубят.
 Голоса  их  уныли.
 И  побежал  поганый  Мамай
серым  волком  от  своей  дружины
и  прибежал  к  городу  Кафе.
 И  говорят  ему  фряги:
 «Зачем  ты,  поганый  Мамай,
заришься  на  Русскую  землю?
 Теперь  не  то,  что  в  давние  времена
при  Залесской  Орде.
 Не  угнаться  тебе  за  Батыем  царем.
 У  Батыя  царя  было  четыреста  тысяч  воинов
в  железных  доспехах,
он  напал  на  Русскую  землю
 520

и  пленил  ее  от  востока  до  запада.
 Это  бог  казнил  Русскую  землю  за  прегрешения.
И  ты  пришел,  царь  Мамай,
на  Русскую  землю  с  большим  войском,
с  девятью  ордами,  с  семьюдесятью  князьями.
 А  теперь  бежишь  сам-девят  в  Лукоморье.
 Нс  с  кем  тебе  зиму  зимовать  в  поле.
 Видно,  князья  русские  пемало  тебя  потчевали:
ни  князей  с  тобою  нет,  ни  воевод,
видно,  упились  они  на  поле  Куликовом,
на  траве  ковыле.
 Беги  от  нас,  поганый  Мамай,
за  дальние  леса».
 Русская  земля  для  нас  —
как  любимый  младенец  у  матери  своей,
мать  его  ласкает,
а  войны  лозою  казнят;
а  добрые  дела  ■—  милуют.
 И  помиловал  господь  бог  человеколюбец
князей  русских,  великого  князя  Дмитрия  Ивановича
и  брата  его  князя  Владимира  Андреевича
между  Днепром  и  Доном  на  поле  Куликовом,
на  речке  Непрядве.
 Встал  кпязь  великий
 со  своим  братом  Владимиром  Андреевичем
и  со  своими  воеводами  на  поле  боя.
 Печально  и  жалко,  братья,  смотреть  вокруг:
лежат  тела  христианские,  как  стога  сена  в  страду,
а  Дон-река  три  дня  кровью  текла.
 И  сказал  князь  великий  Дмитрий  Иванович:
«Посчитайте,  братья,  скольких  воевод  нет,
скольких  воинов  нет?»
 И  говорит  Михайло  Андреевич,  московский  боярин,
князю  Дмитрию  Ивановичу:
 «Господин  князь  великий  Дмитрий  Иванович,
нет  среди  нас  сорока  бояр  московских,
да  двенадцати  князей  белозерских,
да  тридцати  посадников  новгородских,
да  двадцати  бояр  коломенских,
да  сорока  бояр  серпуховских,
тридцати  панов  литовских,
двадцати  бояр  переславских,
 521

да  пятпадпати  бояр  костромских,
да  двадцати  бояр  владимирских,
да  пятидесяти  бояр  суздальских,
да  семидесяти  бояр  рязанских,
да  сорока  бояр  муромских,
да  тридцати  бояр  ростовских,
да  двадцати  трех  бояр  дмитровских,
да  шестидесяти  бояр  можайских,
да  тридцати  бояр  звенигородских,
да  пятнадцати  бояр  углецких.
 А  погибло  нашей  дружины
сто  пятьдесят  тысяч  и  три  тысячи.
 Слава  тебе,  господи  боже  наш,
помиловал  нас!»
 И  сказал  князь  великий  Дмитрий  Иванович:
 «Братья  и  бояре,  князья  молодые,
 ваше  судное  место  —  между  Днепром  и  Доном,
 па  поле  Куликовом,  на  речке  Непрядве.
 Сложили  вы  головы  свои
 за  Русскую  землю  и  за  веру  христианскую.
 Простите  меня,  братья,  и  благословите
 в  этом  веке  и  в  будущем.
 Пойдем,  брат  князь  Владимир  Андреевич,
в  свою  Залесскую  землю,
к  славному  городу  Москве
и  сядем,  брат,  на  свой  княжеский  стол.
 Добыли  мы  себе,  брат,
чести  и  славного  имени.
 Богу  нашему  слава».
 «СКАЗАНИЕ  О  МАМАЕВОМ  ПОБОИЩЕ»
 Основная  редакция  80—90  гг.  XV  в.
 «Сказание  о  Мамаевом  побоище»  —  наиболее  обстоя¬
тельное  повествование  о  битве  на  Дону.  Неизвестный  ав¬
тор  «Сказания»  приводит  множество  подробностей,  мелких
фактов  и  наблюдений,  причем  однажды  даже  ссылается
на  сведения,  полученные  им  от  участника  битвы:  «се  же
слышахом  от  вернаго  самовидца,  иже  бе  от  полку  Влади¬
мира  Андреевича».  Эта  открытая  для  читателя  докумен¬
тальность,  предельная  достоверность  повествования,  порой
перемежающаяся  цитатами  из  дипломатической  перепи¬
ски  рязанского  князя  Олега  с  Мамаем  и  литовским  кпя-
 522

зем  Ольгердом  —лишь  литературный  прием.  «Сказание»
по  первому  впечатлению  вполне  исторично,  однако  под  ви¬
дом  истории  оно  предлагает  читателю  развитую,  разрабо¬
танную  в  деталях  легенду.
 Письма  Олега,  Мамая  и  Ольгерда  сочинил  сам  автор
«Сказания»,  причем  по  воле  автора  Ольгерд  ведет  пе¬
реписку  в  1380  году,  то  есть  через  три  года  после  постиг¬
шей  его  смерти  (1377  год).  Идейно-художественные  зада¬
чи  для  автора  важнее  формальной  достоверности,  поэто¬
му  в  центр  антиордыпского  союза  1380  года  «Сказание»
помещает  митрополита  Киприана,  изгнанного  из  Москвы
в  1378  году  и  вернувшегося  в  столицу  лишь  весной
1381  года,  да  и  то  затем,  чтобы  через  полтора  года  вновь
с  позором  покинуть  кафедру  вплоть  до  1390  года.  Вряд
ли  достоверен  и  весь  эпизод  с  поездкой  Дмитрия  Ивано¬
вича  в  Троице-Сергиев  монастырь  18  августа  1380  года,
накануне  выступления  его  войск  из  Москвы  —  известие
почерпнуто  из  легендарного  жития  Сергия  1418  года.  В
тексте  «Сказания»  немало  ошибок  и  другого  свойства:
автор,  стремясь  дополнить  рассказ  подробностями,  неред¬
ко  выдает  свою  слабую  информированность:  так,  он  пола¬
гает,  что  Мамаева  орда  в  походе  на  Русь  переправлялась
с  левого  на  правый  берег  Волги,  хотя  Мамай  определенно
кочевал  на  правом  берегу,  а  па  левом  берегу  в  Сарае  си¬
дел  уже  хан  Токтамыш.
 В  спорах  о  времени  создания  «Сказания»  наиболее
аргументированной  представляется  точка  зрения,  впер¬
вые  высказанная  А.  А.  Зиминым  и  поддержанная
В.А.  Кучкиным  (смотри  комментарии):  «Сказание»  бы¬
ло  неписано  в  80—90-х  годах  XV  века  в  церковных  кру¬
гах.  Возможно,  местом  написания  этого  памятника  являл¬
ся  Троице-Сергиев  монастырь.  Связываем  «Сказание»  с
циклом  произведений,  возникших  вокруг  «стояния»  на
Угре  1480  года  и  окончательного  свержения  ордынского
ига.
 Начало  повести  о  том,  как  даровал  бог  победу  государю
великому  князю  Дмитрию  Ивановичу  за  Доном  над
поганым  Мамаем  и  как  молитвами  пречистой  богородицы
и  русских  чудотворцев  православное  христианство  —
Русскую  землю  бог  возвысил,  а  безбожных  язычников
 посрамил
 Хочу  вам,  братья,  рассказать  о  битве  недавней  войны,
как  случилась  битва  на  Дону  великого  князя  Дмитрия
 523

Ивановича  и  всех  православных  христиан  с  поганым  Ма¬
маем  и  с  безбожными  язычниками.  И  возвысил  бог  род
христианский,  а  поганых  унизил  и  посрамил  их  дикость,
как  и  в  старые  времена  помог  Гедеону  победить  мадиам-
лян  и  преславному  Моисею  погубить  войска  фараона.
Надлежит  нам  поведать  о  величии  и  милости  божьей,
как  исполнил  господь  желание  верных  ему,  как  помог
господь  великому  князю  Дмитрию  Ивановичу  и  брату
его,  князю  Владимиру  Андреевичу,  над  безбожными  пб-
ловцами  и  язычниками.
 Попущением  божьим,  за  грехи  наши,  по  наваждению
дьявола  поднялся  князь  восточной  страны,  по  имени  Ма¬
май,  язычник  верой,  идолопоклонник  и  иконоборец,  злой
преследователь  христиан.  И  начал  подстрекать  его  дьявол,
и  вошло  в  сердце  его  искушение  против  мира  христиан¬
ского,  и  подучил  его,  как  разорить  христианскую  веру  и
осквернить  святые  церкви,  ибо  всех  христиан  захотел  по¬
корить  себе,  чтобы  не  славилось  господне  имя  верными
господу.  Господь  же  наш  бог,  царь  и  творец  всего  суще¬
го,  что  пожелает,  то  и  вершит.
 Тот  же  безбожный  Мамай  стал  похваляться  и,  поза¬
видовав  второму  Юлиану  Отступнику,  царю  Батыю,  и  на¬
чал  расспрашивать  старых  татар,  как  царь  Батый  покорил
Русскую  землю.  И  стали  ему  сказывать  старые  татары,
как  покорил  Русскую  землю  царь  Батый,  как  взял  Киев
и  Владимир,  и  всю  Русь,  славянскую  землю,  и  великого
князя  Юрия  Дмитриевича  убил,  и  многих  православных
князей  перебил,  а  святые  церкви  осквернил,  и  многие
монастыри  и  села  пожег,  а  во  Владимире  соборную  цер¬
ковь  златоверхую  разграбил.  И  так  как  он  был  в  помут¬
нении  ума,  то  того  не  постиг,  что  как  господу  угодно,  так
и  будет:  так  же  и  в  давние  дни  Иерусалим  был  пленен
Титом  римлянином  и  Навуходоносором,  царем  вавилон¬
ским,  за  прегрешения  и  маловерие  иудеев  —  но  не  бес¬
конечно  гневается  господь  и  не  вечно  он  ненавидит.
 Узнав  все  от  своих  старых  татар,  начал  безбожный
Мамай  поспешать,  дьяволом  распаляемый  непрестанно,
ополчаясь  на  христиан.  И,  забывшись,  стал  говорить
своим  алпаутам,  и  есаулам,  и  князьям,  и  воеводам,  и  всем
татарам:  «Я  не  хочу  так  поступить,  как  Батый,  но  когда
приду  на  Русь  и  убью  князя  их,  то  какие  города  наилуч¬
шие  понравятся  нам  —  тут  и  осядем,  и  Русью  завладеем,
тихо  и  беззаботно  заживем»,  а  не  знал  того  проклятый,
что  господня  рука  высока.
 И  через  несколько  дней  перешел  он  великую  реку  Вол¬
 524

гу  со  всеми  войсками  и  другие  многие  орды  к  своему  ве¬
ликому  воинству  присоединил  и  сказал  им:  «Пойдем  на
Русскую  землю  и  обогатимся  русским  золотом!»  Пошел
же  безбожный  на  Русь,  будто  лев  ревущий  ярясь,  будто
неутолимая  ехидна  злобой  дыша.  И  дошел  уже  устья  реки
Воронежа,  и  распустил  все  войско  свое,  и  наказал  всем
татарам  своим  так:  «Пусть  не  сеет  ни  один  из  вас  хлеба,
будьте  готовы  на  русские  хлеба!»
 Познал  же  о  том  князь  Олег  Рязанский,  что  Мамай
кочует  на  Воронеже  и  хочет  идти  на  Русь,  на  великого
князя  Дмитрия  Ивановича  Московского.  Скудость  ума  бы¬
ла  в  голове  его,  послал  сына  своего  к  безбожному  Мамаю
с  великою  честью  и  с  многими  дарами  и  писал  грамоты
свои  к  нему  так:  «Восточному  великому  и  свободному,
царям  царю  Мамаю  радоваться!  Твой  ставленник,  тебе
присягавший  Олег,  князь  рязанский,  много  тебя  молит.
Слышал  я,  господин,  что  хочешь  идти  на  Русскую  зем¬
лю,  на  своего  слугу  князя  Дмитрия  Ивановича  Москов¬
ского,  устрашить  его  хочешь.  Теперь  же,  господин  и  пре-
светлый  царь,  настало  твое  время:  золотом  и  серебром  и
богатством  многим  переполнилась  земля  Московская  и
всякими  драгоценностями,  твоему  владению  на  потребу.
Меня  же,  раба  твоего,  Олега  Рязанского,  власть  твоя  по¬
щадит,  о  царь:  я  ведь  для  тебя  сильно  устрашаю  Русь  и
князя  Дмитрия.  И  еще  просим  тебя,  о  царь,  оба  раба  тво¬
их,  Олег  Рязанский  и  Ольгерд  Литовский,  обиду  приняли
мы  великую  от  этого  великого  князя  Дмитрия  Ивановича,
и  как  бы  мы  в  своей  обиде  твоим  именем  царским  ни
грозили  ему,  а  он  и  в  том  не  тревожится.  И  еще,  господин
наш  царь,  город  мой  Коломну  себе  он  захватил  —  и  о  том
о  всем,  о  царь,  жалобу  приносим  тебе».
 И  другого  тоже  послал  скоро  своего  вестника  князь
Олег  Рязанский  со  своим  письмом,  написано  же  в  грамоте
так:  «К  великому  князь  Ольгерду  Литовскому  —  радо¬
ваться  великою  радостию!  Известно  ведь,  что  издавна  ты
замышлял  на  великого  князя  Дмитрия  Ивановича  Мос¬
ковского,  чтобы  изгнать  его  из  Москвы  и  самому  завла¬
деть  Москвою.  Ныне  же,  княже,  настало  наше  время,  ибо
великий  царь  Мамай  грядет  на  него  и  на  землю  его.  Те¬
перь  же,  княже,  мы  оба  присоединимся  к  царю  Мамаю,
ибо  знаю  я,  что  царь  даст  тебе  город  Москву,  да  и  другие
города,  что  поближе  к  твоему  княжеству,  а  мне  даст  город
Коломну,  да  Владимир,  да  Муром,  которые  к  моему  кня¬
жеству  поближе  стоят.  Я  же  послал  своего  гонца  к  царю
Мамаю  с  великою  честью  и  со  многими  дарами,  так  же  и
 525

ты  пошли  своего  гонца  и,  что  у  тебя  есть  из  даров,  то  по¬
шли  ты  к  нему,  грамоты  свои  написав,  а  как  —  сам
знаешь,  ибо  больше  меня  понимаешь  в  том».
 Князь  же  Ольгерд  Литовский,  прознав  про  все  это,
очень  рад  был  высокой  похвале  друга  своего  князя  Оле¬
га  Рязанского.  И  отправляет  он  быстро  посла  к  царю  Ма¬
маю  с  великими  дарами  и  подарками  для  царских  забав.
А  пишет  свои  грамоты  так:  «Восточному  великому  царю
Мамаю!  Кпязь  Ольгерд  Литовский,  присягавший  тебе,
умоляет  тебя!  Слышал  я,  господин,  что  хочешь  наказать
свой  удел,  своего  слугу,  московского  князя  Дмитрия.  По¬
тому  и  молит  тебя,  свободный  царь,  раб  твой,  что  вели¬
кую  обиду  наносит  кпязь  Дмитрий  Московский  улуснику
твоему  князю  Олегу  Рязанскому,  да  и  мне  также  боль¬
шой  вред  причиняет.  Господин  царь  свободный  Мамай!
Пусть  придет  власть  твоего  правления  теперь  и  в  наши
места,  пусть  обратится,  о  царь,  твой  взор  на  притесне¬
ния  наши  от  московского  князя  Дмитрия  Ивановича».
 Помышляли  же  про  себя,  говорят  так,  Олег  Рязапский
и  Ольгерд  Литовский:  «Когда  услышит  князь  Дмитрий  о
приходе  царя,  и  ярости  его,  и  о  пашем  союзе  с  ним,  то
убежит  из  Москвы  в  Великий  Новгород,  или  на  Белоозе-
ро,  или  на  Двину,  а  мы  сядем  в  Москве  и  в  Коломне.  Ког¬
да  же  царь  придет,  мы  его  с  большими  дарами  встретим
и  с  великою  честью  и  умолим  его,  и  возвратится  царь  в
свои  владения,  а  мы  княжество  Московское  по  царскому
велению  разделим  меж  собою  —  то  к  Вильие,  а  то  к  Ря¬
зани,  и  даст  нам  царь  Мамай  ярлыки  свои  и  потомкам
нашим  после  нас».  Не  ведали  ведь,  что  замышляют  и  что
говорят,  как  несмышленые  малые  дети,  не  ведающие
божьей  силы  и  господнего  предпачертапия.  Ибо  воистину
сказано:  «Если  кто  к  богу  веру  с  добрыми  делами  и  прав¬
ду  в  сердце  держит  и  на  бога  упование  возлагает,  то  того
человека  господь  не  отдаст  врагам  в  поношение  и  на
осмеяние».
 Государь  же  князь  великий  Дмитрий  Иванович,  мир¬
ный  человек,  образцом  был  смиренномудрия,  небесной
жизни  желал,  ожидая  от  бога  грядущих  вечных  благ,  не
ведая  того,  что  на  него  замышляют  злой  заговор  ближние
его  друзья.  О  таких  ведь  пророк  и  сказал:  «Не  сотвори
ближнему  своему  зла  и  не  рой,  не  копай  врагу  своему
ямы,  но  на  бога  творца  надейся.  Господь  бог  может  ожи¬
вить  и  умертвить».
 Пришли  же  послы  к  царю  Мамаю  от  Ольгерда  Ли¬
товского  и  от  Олега  Рязанского  и  принесли  ему  большие
 526

дары  и  письменные  послания.  Царь  же  принял  дары
благосклонно  и  письма  и,  заслушав  грамоты  и  послов
почтя,  отпустил  и  написал  ответ  такой:  «Ольгерду  Ли¬
товскому  и  Олегу  Рязанскому.  За  дары  ваши  и  за  вос¬
хваление  ваше,  ко  мне  обращенное,  каких  захотите  от
меня  владений  русских,  теми  и  отдарю  вас.  А  вы  мне
клятву  дайте  и  скорее  идите  ко  мне,  и  одолейте  своего
недруга.  Мне  ведь  ваша  помощь  пе  очень  нужна:  если
бы  я  теперь  пожелал,  то  своею  силою  великою  я  бы  и
древний  Иерусалим  покорил,  как  прежде  халдеи.  Теперь
же  почести  от  вас  хочу:  моим  именем  царским  и  угро-
жаньем,  а  вашею  клятвой  и  рукою  вашею  разбит  будет
князь  Дмитрий  Московский,  и  грозным  станет  имя  ваше
в  странах  ваших  моею  угрозой.  Ведь  если  мне,  царю,
предстоит  победить  царя,  подобного  себе,  то  мне  подо¬
бает  и  надлежит  и  царскую  честь  получить.  Вы  же  те¬
перь  идите  от  меня  и  передайте  князьям  своим  сло¬
ва  мои».
 Послы  же,  возвратясь  от  царя  к  своим  князьям,  ска¬
зали  им  так:  «Царь  Мамай  желает  вам  здоровья  и  очень
за  восхваление  ваше  великое  к  вам  благорасположен».
Те  же,  скудные  умом,  порадовались  суетному  привету
безбожного  царя,  не  ведая  того,  что  бог  дает  власть,  ко¬
му  пожелает.  Теперь  же  —  одной  веры,  одного  креще¬
ния,  а  с  безбожным  соединились,  чтобы  вместе  пресле¬
довать  православную  веру  Христову.  О  таких  ведь  про¬
рок  сказал:  «Воистину  сами  себя  отсекли  от  доброго
масличного  древа  и  привились  к  дикой  маслине».
 Князь  же  Олег  Рязанский  стал  торопиться,  отправ¬
лять  к  Мамаю  послов,  говоря:  «Выступай,  царь,  скорее
на  Русь».  Ибо  говорит  великая  мудрость:  «Путь  несча¬
стливых  погибнет,  ибо  собирают  на  себя  досаду  и  поно¬
шение».  Ныне  же  этого  Олега  окаянного  нозым  Свято-
полком  назову.
 И  прослышал  князь  великий  Дмитрий  Иванович,  что
надвигается  на  него  безбожный  царь  Мамай  со  многими
ордами  и  со  всеми  силами,  неустанно  ярясь  на  христиан
и  на  Христову  веру  и  завидуя  безумному  Батыю,  князь
великий  Дмитрий  Иванович  сильно  опечалился  от  наше¬
ствия  безбожных.  И,  став  перед  святою  иконою  господ¬
ня  образа,  что  в  изголовье  его  стояла,  и  упав  на  колени
свои,  качал  молиться  и  сказал:  «Господи!  Я,  грешный,
смею  ли  молиться  тебе,  смиренный  раб  твой?  Но  к  кому
обращу  печаль  мою?  Лишь  на  тебя  надеюсь,  господи,  и
вознесу  печаль  мою.  Ты  же,  господи,  царь,  владыка,
 527

светодатель,  не  сотвори  нам,  господи,  того,  что  отцам  на¬
шим,  наведя  на  них  и  на  их  города  злого  Батыя,  ибо
еще  и  сейчас,  господи,  тот  страх  и  трепет  великий  в  нас
живет.  И  ныне,  господи,  царь,  владыка,  не  до  конца
прогневайся  на  нас,  знаю  ведь,  господи,  что  из-за  меня,
грешного,  хочешь  всю  землю  нашу  погубить;  ибо  я  со¬
грешил  пред  тобою  больше  всех  людей.  Сотвори  мне,
господи,  за  слезы  мои,  как  Иезекии,  и  укроти,  господи,
сердце  свирепому  этому  хищнику!»  Поклонился  и  ска¬
зал:  «На  господа  уповал  —  и  не  погибну».  И  послал  за
братом  своим,  за  князем  Владимиром  Андреевичем,  в  Бо¬
ровск,  и  за  всеми  князьями  русскими  скорых  гонцов
разослал,  и  за  всеми  воеводами  наместными,  и  за  детьми
боярскими,  и  за  всеми  служилыми  людьми.  И  повелел
им  быстро  быть  у  себя  в  Москве.
 Князь  же  Владимир  Андреевич  прибыл  скоро  в
Москву,  и  все  князья  и  воеводы.  А  князь  Дмитрий  Ива¬
нович,  взяв  брата  своего,  князя  Владимира  Андреевича,
пришел  к  преосвященному  митрополиту  Киприану  и
сказал  ему:  «Знаешь  ли,  отче  наш,  предстоящее  нам  ис¬
пытание  это  великое,  —  ведь  безбожный  царь  Мамай
движется  на  нас,  неумолимую  ярость  в  себе  распаляя?»
И  митрополит  отвечал  великому  князю:  «Поведай  мне,
господин  мой,  чем  ты  пред  ним  провинился?»  Князь  же
великий  сказал:  «Проведал  я,  отче,  все  верно,  что  все  по
заветам  наших  отцов,  и  даже  еще  больше,  выплатил  да¬
ни  ому».  Митрополит  же  сказал:  «Видишь  ли,  господин
мой,  попущением  божьим  из-за  наших  грехов  идет  он
полонить  землю  пашу,  но  вам  надлежит,  князьям  право¬
славным,  тех  нечестивых  дарами  насытить  хотя  бы  и
вчетверо.  Если  же  и  после  того  не  смирится,  то  господь
его  усмирит,  потому  что  господь  гордым  противится,  а
смиренным  благодать  дает.  Так  же  случилось  когда-то
с  Великим  Василием  в  Кесарии:  когда  злой  отступник
Юлиан,  идя  на  персов,  захотел  разорить  город  его  Кеса¬
рию,  Василий  Великий  помолился  со  всеми  христианами
господу  богу  и  собрал  много  золота  и  послал  к  нему,
чтобы  утолить  жадность  этого  преступника.  А  тот,  ока¬
янный,  сильнее  разъярился,  и  господь  послал  на  него
воина  своего  Меркурия  уничтожить  его.  И  невидимо
пронзен  был  в  сердце  нечестивый,  жизнь  свою  жестоко
окончил.  Ты  же,  господин  мой,  возьми  золота,  сколько
есть  у  тебя,  и  пошли  навстречу  ему  и  еще  оправдайся
пред  ним».
 Князь  же  великий  Дмитрий  Иванович  послал  к  не-
 528

честивому  царю  Мамаю  избранного  юношу  своего,  по
имени  Захарий  Тютчев,  испытанного  по  уму  и  нраву,
дав  ему  много  злата  и  двух  переводчиков,  знающих  та¬
тарский  язык.  Захарий  же,  дойдя  до  земли  Рязанской  и
узнав,  что  Олег  Рязанский  и  Ольгерд  Литовский  присо¬
единились  к  поганому  царю  Мамаю,  послал  быстро  вест¬
ника  тайно  к  великому  князю.
 Князь  же  великий  Дмитрий  Иванович,  услышав  ту
весть,  восскорбел  сердцем,  и  исполнился  ярости  и  печа¬
ли,  и  начал  молиться:  «Господи  боже  мой,  на  тебя
надеюсь,  правду  любящего.  Если  мне  враг  вред  наносит,
то  следует  мне  терпеть,  ибо  искони  он  —  ненавистник
и  враг  роду  христианскому;  но  вот  же  эти  мои  друзья
близкие  так  замыслили  против  меня.  Рассуди  же,  госпо¬
ди,  нас,  я  ведь  им  никакого  зла  не  причинил,  разве  да¬
ры  и  почести  от  них  принимал,  но  и  им  в  ответ  я  также
дарил.  Суди  же,  господи,  по  правде  моей,  пусть  прекра¬
тится  злоба  грешных».
 И,  взяв  брата  своего,  князя  Владимира  Андреевича,
пошел  во  второй  раз  к  преосвященному  митрополиту  и
поведал  ему,  как  Ольгерд  Литовский  и  Олег  Рязанский
соединились  с  Мамаем  на  нас.  Преосвященный  же  мит¬
рополит  сказал:  «А  сам  ты,  господин,  не  нанес  ли  какой
обиды  им  обоим?»  Князь  же  великий  прослезился  и  ска¬
зал:  «Если  я  перед  богом  грешен  или  перед  людьми,  то
перед  ними  ни  единой  черты  не  преступил  по  закону
отцов  своих.  Ибо  знаешь  и  сам,  отче,  что  доволен  я  сво¬
ими  переделами,  и  им  никакой  обиды  не  нанес  и  не
знаю,  отчего  преумножились  против  меня  вредящие  мне».
Преосвященный  же  митрополит  сказал:  «Сын  мой,  гос¬
подин  князь  великий,  да  осветятся  веселием  очи  твоей
души:  закон  божий  почитаешь  и  творишь  правду,  так
как  праведен  господь,  и  ты  возлюбил  правду,  ныне  же
окружили  тебя  как  псы  многие,  суетны  и  тщетны  их  по¬
пытки,  ты  же  именем  господним  обороняйся  от  них.  Гос¬
подь  справедлив  и  будет  тебе  верным  помощником.  А  от
всевидящего  ока  господня  где  можно  скрыться  от  твер¬
дой  руки  его?»
 А  князь  великий  Дмитрий  Иванович  с  братом  своим,
с  князем  Владимиром  Андреевичем,  и  со  всеми  русскими
князьями  и  воеводами  задумали,  как  сторожевую  заста¬
ву  крепкую  устроить  в  поле,  и  послали  в  заставу  луч¬
ших  своих  и  твердых  воинов:  Родиона  Ржевского,  Анд¬
рея  Волосатого,  Василия  Тупика,  Якова  Ослябятева  и
других  с  ними  твердых  воинов.  И  повелел  им  на  Тихой
 34  Живая  вода  Непрядвы
 529

Сосне  сторожевую  службу  нести  со  всяким  усердием  и
ехать  к  Орде  и  языка  добыть,  чтобы  узнать  истинные
намерения  царя.
 А  сам  князь  великий  по  всей  Русской  земле  быстрых
гонцов  разослал  со  своими  грамотами  по  всем  городам:
«Будьте  же  все  готовы  идти  на  мою  службу,  на  битву
с  безбожными  половцами,  агарянами.  Соединимся  все  в
Коломне  на  Успение  святой  богородицы».
 И  так  как  сторожевые  отряды  задержались  в  степи,
князь  великий  вторую  заставу  послал:  Климентия  Поля¬
нина,  Ивана  Святославича  Свесланина,  Григория  Суда-
кова  и  других  с  ними,  приказав  им  скорее  возвращаться.
Те  же  встретили  Василия  Тупика:  ведет  языка  к  вели¬
кому  князю,  язык  же  из  людей  царского  двора,  из  са¬
новных  мужей.  И  сообщает  он  великому  князю,  что  не¬
отвратимо  Мамай  надвигается  на  Русь  и  что  сослались
друг  с  другом  и  соединились  с  ним  Олег  Рязанский  и
Ольгерд  Литовский.  А  не  спешит  царь  оттого  идти  —
осени  ожидает.
 Услышав  же  от  языка  такое  известие  об  этом  наше¬
ствии  безбожного  царя,  великий  князь  стал  утешаться
в  боге  и  призывал  к  твердости  брата  своего,  князя  Вла¬
димира,  и  всех  князей  русских,  говоря:  «Братья  князья
русские,  из  рода  мы  все  князя  Владимира  Святославича
Киевского,  которому  открыл  господь  познать  православ¬
ную  веру,  как  и  Евстафию  Плакиде;  просветил  он  всю
землю  Русскую  святым  крещением,  извел  нас  от  муче¬
ний  языческих  и  заповедал  нам  ту  же  веру  святую
твердо  держать,  и  хранить,  и  биться  за  нее.  Если  кто  за
нее  пострадает,  тот  в  будущей  жизни  ко  святым  перво¬
мученикам  за  веру  Христову  причислен  будет.  Я  же,
братья,  за  веру  Христову  хочу  пострадать  даже  и  до
смерти».  Они  же  ему  ответили  все  согласно,  будто  одни¬
ми  устами:  «Воистину  ты,  государь,  исполнил  закон  бо¬
жий  и  последовал  евангельской  заповеди,  ибо  сказал
господь:  «Если  кто  пострадает  имени  моего  ради,  то  по¬
сле  воскресения  сторицей  получит  жизнь  вечную».  И
мы,  государь,  сегодня  готовы  умереть  с  тобою  и  головы
свои  положить  за  святую  веру  христианскую  и  за  твою
великую  обиду».
 Князь  же  великий  Дмитрий  Иванович,  услышав  это
от  брата  своего,  князя  Владимира  Андреевича,  и  от  всех
князей  русских,  что  решаются  за  веру  сразиться,  пове¬
лел  всему  войску  своему  быть  у  Коломны  на  Успение
святой  богородицы:  «Тогда  пересмотрю  полки  и  каждому
 530

полку  воеводу  назначу».  И  все  множество  людей  будто
одними  устами  сказало:  «Дай  же  нам,  господи,  решение
это  исполнить  имени  твоего  ради  святого».
 И  пришли  к  нему  князья  белозерские,  готовы  они  к
бою  и  крепко  снаряжено  войско  их:  князь  Федор  Семе¬
нович,  князь  Семен  Михайлович,  князь  Андрей  Кемский,
князь  Глеб  Каргопольский  и  андомские  князья;  пришли
и  ярославские  князья  со  своими  полками:  князь  Андрей
Ярославский,  князь  Роман  Прозоровский,  князь  Лев
Курбский,  князь  Дмитрий  Ростовский  и  прочие  многие
князья.
 Тут  же,  братья,  стук  стучит  и  будто  гром  гремит  в
славном  городе  Москве,  а  то  идет  сильная  рать  великого
князя  Дмитрия  Ивановича,  и  гремят  русские  сыны  сво¬
ими  золочеными  доспехами.
 Князь  же  великий  Дмитрий  Иванович,  взяв  с  собою
брата  своего,  князя  Владимира  Андреевича,  и  всех  кня¬
зей  русских,  поехал  к  Живоначальной  Троице  на  поклон
к  отцу  своему  духовному,  преподобному  старцу  Сергию,
благословение  получить  от  святой  той  обители.  И  упро¬
сил  его  преподобный  игумен  Сергий,  чтобы  прослушал
он  святую  литургию,  потому  что  был  тогда  день  воскрес¬
ный  и  чтилась  память  святых  мучеников  Флора  и  Лав¬
ра.  По  окончании  же  литургии  просил  его  святой  Сер¬
гий  со  всею  братьею,  великого  князя,  чтобы  вкусил  он
хлеба  в  доме  Живоначальной  Троицы,  в  обители  его.  Ве¬
ликий  же  князь  был  в  тягости,  ибо  пришли  к  нему  вест¬
ники,  что  уже  приближаются  поганые  половцы,  и  про¬
сил  он  преподобного,  чтобы  его  отпустил.  И  ответил  ему
преподобный  старец:  «Это  твое  промедление  двойным
для  тебя  поспешением  обернется.  Ибо  не  сейчас  еще,
господин  мой,  смертный  венец  носить  тебе,  но  через  не¬
сколько  лет,  а  для  многих  других  теперь  уж  венцы  пле¬
тутся».  Князь  же  великий  вкусил  у  них  хлеба,  а  игумен
Сергий  в  то  время  велел  воду  освящать  с  мощей  святых
мучеников  Флора  и  Лавра.  Князь  же  великий  быстро
от  трапезы  встал,  и  преподобный  Сергий  окропил  его
священной  водою  и  все  христолюбивое  его  войско,  и  осе¬
нил  великого  князя  крестом  Христовым  —  знамением  на
челе.  И  сказал:  «Поиди,  господин,  на  поганых  половцев,
призывая  бога,  и  господь  бог  будет  тебе  помощником  и
заступником».  И  добавил  ему  тихо:  «Победишь,  госпо¬
дин,  супостатов  своих,  как  и  подобает  тебе,  государь
наш».  Князь  же  великий  сказал:  «Дай  мне,  отче,  двух
воинов  из  своей  братии  —  Пересвета  Александра  и  бра¬
 31*
 531

та  его  Андрея  Ослябю,  тем  ты  и  сам  нам  поможешь».
Старец  же  преподобный  велел  тем  обоим  быстро  сгото-
виться,  идти  с  великим  князем,  ибо  были  они  известны¬
ми  в  сражениях  ратниками,  не  одно  нападение  встрети¬
ли.  Они  же  тотчас  послушались  преподобного  старца
и  не  отказались  от  его  повеления.  И  дал  он  им  вместо
оружия  тленного  нетленное  —  крест  Христов,  нашитый
на  схимах,  и  повелел  им  вместо  шлемов  золоченых  воз¬
лагать  их  на  себя.  И  передал  их  в  руки  великого  князя
и  сказал:  «Вот  тебе  мои  воины,  а  твои  избранники».
И  сказал  им:  «Мир  вам,  братья  мои,  твердо  сражайтесь,
как  славные  воины  за  веру  Христову  и  за  все  право¬
славное  христианство  с  погаными  половцами!»  И  осенил
Христовым  знамением  все  войско  великого  князя  —  мир
и  благословение.
 Князь  же  великий  возвеселился  сердцем,  но  никому
не  поведал,  что  сказал  ему  преподобный  Сергий.  И  по¬
шел  он  к  славному  своему  городу  Москве,  радуясь,  слов¬
но  сокровище  непохищаемое  получил,  благословению
святого  старца.  И,  вернувшись  в  Москву,  пошел  с  бра¬
том  своим,  с  князем  Владимиром  Андреевичем,  к  пре¬
освященному  митрополиту  Киприану,  и  говорит  одному
митрополиту  все,  что  сказал  ему  старец  святой  Сергий
тайком,  и  какое  благословение  дал  ему  и  всему  его  пра¬
вославному  войску.  Архиепископ  же  повелел  эти  слова
сохранить  в  тайне,  не  говорить  никому.
 Когда  же  наступил  четверг  августа  27,  день  памяти
святого  отца  Пимена  Отшельника,  в  тот  день  решил
князь  великий  выйти  навстречу  безбожным  татарам.
И,  взяв  с  собою  брата  своего,  князя  Владимира  Андре¬
евича,  стал  в  церкви  святой  Богородицы  пред  образом
господним,  приложив  руки  к  груди,  потоки  слез  проли¬
вая,  молясь,  и  сказал:  «Господи  боже  наш,  владыко,  ве¬
ликий,  твердый,  воистину  ты  —  царь  славы,  помилуй
нас,  грешных,  когда  унываем,  к  тебе  единому  прибега¬
ем,  нашему  спасителю  и  благодетелю,  ибо  твоею  рукою
созданы  мы.  Но  знаю  я,  господи,  что  согрешения  мои
уже  покрывают  главу  мою;  и  теперь  не  оставь  нас,
грешных,  не  отступп  от  нас.  Суди,  господи,  притесняю¬
щих  меня  и  оборони  от  борющихся  со  мною;  прими,
господи,  оружие  и  щит  и  стань  на  помощь  мне.  Дай  же
мне,  господи,  победу  над  моими  врагами,  пусть  и  они
познают  славу  твою».  И  затем  приступил  к  чудотворно¬
му  образу  госпожи  богородицы,  который  Лука-еванге¬
лист,  будучи  жив,  написал,  и  сказал:  «О  чудотворная
 532

госпожа  богородица,  всему  роду  человеческому  заступ¬
ница,  ибо  благодаря  тебе  познали  мы  истинного  бога  на¬
шего,  воплотившегося  и  рожденного  тобою.  Не  отдай  же,
госпожа,  в  разорение  городов  наших  поганым  половцам,
да  не  осквернят  святых  твоих  церквей  и  веры  христиан¬
ской.  Умоли,  госпожа  богородица,  сына  своего  Христа,
бога  нашего,  чтобы  смирил  он  сердце  врагам  нашим,  да
не  будет  рука  их  над  нами.  И  ты,  госпожа  пресвятая
богородица,  пошли  нам  свою  помощь  и  нетленною  своею
ризою  покрой  нас,  чтобы  не  страшились  мы  ран,  на
тебя  ведь  надеемся,  ибо  твои  мы  рабы.  Знаю  же  я,  госпожа,
если  захочешь,  —  поможешь  нам  против  злобных  вра¬
гов,  этих  поганых  половцев,  которые  не  призывают  тво¬
его  имени;  мы  же,  госпожа  пречистая  богородица,  на  те¬
бя  надеемся  и  на  твою  помощь.  Ныне  выступаем  против
безбожных  язычников,  поганых  татар,  умоли  же  ты  сы¬
на  своего,  бога  нашего».  И  потом  пришел  к  гробу  бла¬
женного  чудотворца  Петра  митрополита,  сердечно  к  не¬
му  припадая,  сказал:  «О  чудотворный  святитель  Петр,
по  милости  божьей  непрестанно  творишь  чудеса.  И  те¬
перь  настало  время  тебе  за  пас  молиться  общему  влады¬
ке  всех,  царю  и  милостивому  спасителю.  Ибо  теперь  на
меня  ополчились  супостаты  поганые  и  на  город  твой
Москву  готовят  оружие.  Тебя  ведь  господь  показал  по¬
следующим  поколениям  нашим  и  возжег  тебя  нам,  свет¬
лую  свечу,  и  поставил  на  подсвечнике  высоком  светить
всей  земле  Русской.  И  тебе  ныне  подобает  о  нас,  греш¬
ных,  молиться,  чтобы  не  нашла  на  нас  рука  смерти  и
рука  грешника  не  погубила  нас.  Ты  ведь  —  страж  наш
твердый  от  вражеских  нападений,  ибо  твоя  мы  паства».
И,  окончив  молитву,  поклонился  преосвященному  митро¬
политу  Киприану,  архиепископ  же  благословил  его,  и
отпустил  идти  против  поганых  татар,  и  осенил  его  Хри¬
стовым  знамением  —  крестом  на  челе,  и  послал  бого¬
священный  клир  свой  с  крестами  и  со  святыми  икона¬
ми  и  со  священной  водою  во  Фроловские  ворота  и  в
Никольские,  и  в  Константииоеленские,  чтобы  каждый
воин  вышел  благословенным  и  святою  водою  окроплен¬
ным.
 Князь  же  великий  Дмитрий  Иванович  с  братом  сво¬
им,  с  князем  Владимиром  Андреевичем,  пошел  в  цер¬
ковь  небесного  воеводы  архистратига  Михаила  и  бил  че¬
лом  святому  образу  его,  а  потом  приступил  к  гробам
православных  князей,  прародителей  своих,  так  слезно
говоря:  «Истинные  охранители,  русские  князья,  право¬
 533

славной  веры  христианской  поборники,  родители  наши!
Если  имеете  дерзновение  предстать  пред  Христом,  то
помолитесь  теперь  о  нашем  горе,  ибо  великое  нашествие
грозит  нам,  детям  вашим,  так  теперь  помогите  нам».
И,  это  сказав,  он  вышел  из  церкви.
 Княгиня  же  великая  Евдокия,  и  княгиня  Владимира
Мария,  и  других  православных  князей  княгини,  и  мно¬
гие  жены  воевод,  и  боярыни  московские,  и  жены  слуг
тут  стояли,  провожая,  от  слез  и  кликов  сердечных  не
могли  и  слова  сказать,  свершая  прощальное  целование.
И  остальные  княгини  и  боярыни  и  жены  слуг  так  же
отдали  своим  мужьям  последнее  целование  и  вернулись
вместе  с  великой  княгиней.  Князь  же  великий,  сам  едва
удержась  от  слез,  не  стал  плакать  при  народе,  а  в  серд¬
це  своем  очень  плакал,  утешая  свою  княгиню,  и  сказал:
«Жеио,  если  бог  за  нас,  то  кто  против  нас!»
 И  сел  на  лучшего  своего  коня,  и  все  князья  и  воево¬
ды  сели  на  коней  своих.
 Солнце  ему  на  востоке  ясно  сияет,  путь  ему  показы¬
вает.  Тогда  ведь  как  соколы  сорвались  с  золотых  коло¬
док  из  каменного  града  Москвы,  и  взлетели  под  синие
небеса,  и  возгремели  своими  золотыми  колокольцами,  и
захотели  ударить  на  большие  стада  лебединые  и  гуси¬
ные;  то  братья,  не  соколы  вылетели  из  каменного  града
Москвы,  то  выехали  русские  удальцы  со  своим  госуда¬
рем,  с  великим  князем  Дмитрием  Ивановичем,  а  на¬
ехать  захотели  на  великую  силу  татарскую.
 Князья  же  белозерские  отдельно  со  своим  войском
выехали;  изготовленным  выглядит  войско  их.
 Князь  же  великий  отпустил  брата  своего,  князя  Вла¬
димира,  дорогою  на  Брашево,  а  белозерских  князей  —
Болвановскою  дорогою,  сам  же  великий  князь  пошел
дорогою  на  Котел.  Впереди  ему  солнце  ярко  сверкает,  а
вслед  ему  тихий  ветерок  веет.  А  потому  разлучился
князь  великий  с  братом  своим,  что  не  поместиться  им
было  на  одной  дороге.
 Княгиня  же  великая  Евдокия  со  своею  невесткою,
княгинею  Владимира  Марией,  и  с  воеводскими  женами
и  с  боярынями  взошла  в  златоверхий  свой  терем  в  набе¬
режный  и  села  на  рундуке  под  стекольчатыми  окнами.
Ибо  уже  в  последний  раз  видит  великого  князя,  слезы,
проливая,  как  речной  поток.  С  великою  печалью,  сложив
руки  свои  у  груди  своей,  говорит:  «Господи  боже  мой,
вышний  творец,  взгляни  на  мое  смирение,  удостой  меня,
 534

господи,  увидеть  вновь  моего  государя,  славпейшего
среди  людей  великого  князя  Дмитрия  Ивановича.  Дай
же  ему,  господи,  помощь  от  своей  твердой  руки,  чтобы
победил  вышедших  па  него  поганых  половцев.  И  не  до¬
пусти,  господи,  того,  что  за  много  лет  до  этого  было,  ко¬
гда  страшная  битва  была  на  Калке  меж  русскими  князь¬
ями  и  погаными  половцами,  агарянами;  и  теперь  избавь,
господи,  от  подобной  беды  и  спаси,  и  помилуй!  Не  дай
же,  господи,  погибнуть  сохранившемуся  христианству,
да  славится  имя  твое  святое  в  Русской  земле!  Со  време¬
ни  той  калкской  беды  и  страшного  побоища  татарского
и  ныне  еще  Русская  земля  в  печали,  и  нет  уже  у  нее
надежды  ни  на  кого,  только  на  тебя,  всемилостивого  бо¬
га,  ибо  ты  можешь  оживить  и  умертвить.  Я  же,  грешная,
имею  теперь  двух  наследников,  еще  молоденьких  очень,
князя  Василия  и  князя  Юрия:  когда  припечет  их  ясное
солнце  с  юга  или  ветер  новеет  к  западу  —  ни  того,  ни
другого  не  смогут  еще  вынести.  Что  же  тогда  я,  грешная,
поделаю?  Так  возврати  им,  господи,  отца  их,  великого
князя,  здоровым,  тогда  и  земля  их  спасется,  и  они  все¬
гда  будут  царствовать».
 Князь  же  великий  отправился,  захватив  с  собой  му¬
жей  знатных,  московских  купцов  сурожан,  десять  чело¬
век  как  свидетелей:  что  бы  бог  ни  устроил,  а  они  рас¬
скажут  в  дальних  странах  как  купцы  знатные,  и  были:
первый  Василий  Капица,  второй  Сидор  Алферьев,  тре¬
тий  Константин  Петунов,  четвертый  Кузьма  Ковря,  пя¬
тый  Семен  Антонов,  шестой  Михаил  Саларев,  седьмой
Тимофей  Весяков,  восьмой  Дмитрий  Черный,  девятый
Дементий  Саларев,  десятый  Иван  Шиха.
 И  двигался  князь  великий  Дмитрий  Иванович  по
большой  широкой  дороге,  а  за  ним  выступают  русские
сыны  спешно,  будто  идут  медвяные  чаши  пить  и  гроз¬
дья  випоградные  есть,  хотят  себе  чести  добыть  и  слав¬
ного  имени:  уже  ведь,  братья,  стук  стучит  и  гром  гремит
на  ранней  заре,  князь  Владимир  Андреевич  Москву-реку
переходит  на  добром  перевозе  под  Боровском.
 Князь  же  великий  пришел  к  Коломну  в  субботу,  в
день  памяти  святого  отца  Моисея  Эфиопа.  Тут  уже  бы¬
ли  многие  воеводы  и  воины  и  встретили  его  на  речке  на
Северне.  Архиепископ  же  коломенский  Героитий  встре¬
тил  великого  князя  в  воротах  городских  с  живоносны¬
ми  крестами  и  со  святыми  иконами  со  всем  своим  кли¬
ром  и  осенил  его  живоносным  крестом  и  молитву  сотво¬
рил  «Спаси,  боже,  люди  твоя».

Наутро  же  князь  великнй  повелел  выехать  всем  вои¬
нам  на  поле  к  Девичью  монастырю.
 В  святое  же  воскресение  после  заутрени  начали  мно¬
гих  труб  боевых  голоса  звучать,  и  литавры  многие  бить,
и  знамена  шумят  расшитые  —  у  сада  Панфилова.
 Сыновья  же  русские  вступили  в  обширные  поля  ко¬
ломенские,  так  что  нельзя  и  вместиться  огромному  вой¬
ску,  и  невозможно  было  никому  взором  окипуть  рати
великого  князя.  Князь  же  великий,  выехав  на  возвышен¬
ное  место  с  братом  своим,  с  князем  Владимиром  Андре¬
евичем,  видя  великое  множество  людей  снаряженных,
возрадовался  и  назначил  каждому  полку  воеводу.  Себе
же  князь  великий  взял  в  войско  белозерских  князей,  а
на  правую  руку  назначил  брата  своего,  князя  Владими¬
ра,  и  дал  ему  в  полк  ярославских  князей,  а  на  левую
руку  от  себя  назначил  князя  Глеба  Брянского.  Передо¬
вой  же  полк  Дмитрия  Всеволодовича  да  брата  его  Влади¬
мира  Всеволодовича  с  коломенцами  —  воевода  Николай
Васильевич,  владимирский  же  воевода  и  юрьевский  —
Тимофей  Волуевич,  а  костромской  воевода  —  Иван
Квашня  Родионович,  переяславский  же  воевода  —
Андрей  Серкизович.  А  у  князя  Владимира  Андреевича
воеводы:  Данило  Белеут,  Константин  Кононов,  князь  Фе¬
дор  Елецкий,  князь  Юрий  Мещерский,  князь  Андрей
Муромский.
 Князь  же  великий,  разделив  полки,  повелел  им  Оку-
реку  переходить  и  приказал  каждому  полку  и  воеводам:
«Если  же  кто  пойдет  по  Рязанской  земле,  то  не  косни¬
тесь  ни  единого  волоса!»  И,  взяв  благословение  от  архи¬
епископа  коломенского,  князь  великий  перешел  реку
Оку  со  всеми  силами  и  отправил  в  поле  третью  заставу,
лучших  своих  витязей,  чтобы  они  сошлись  с  заставами
татарскими  в  степи:  Семена  Мелика,  Игнатия  Креня,
Фому  Тынина,  Петра  Горского,  Карпа  Олексина,  Пет¬
рушку  Чурикова  и  других  многих  с  ними  удалых  наезд¬
ников.
 Сказал  же  князь  великий  брату  своему  князю  Вла¬
димиру:  «Поспешим,  брате,  навстречу  безбожным  языч¬
никам,  поганым  татарам  и  не  отвернем  лица  своего  от
бесстыдства  их,  а  если,  брате,  и  смерть  нам  суждена,  то
не  без  пользы,  не  без  смысла  для  нас  эта  смерть,  но  для
жизни  вечной».  А  сам  государь  князь  великий,  путем
едучи,  призывал  родственников  своих  на  помощь  —  свя¬
тых  страстотерпцев  Бориса  и  Глеба.
 Прослышал  же  то  князь  Олег  Рязанский,  что  князь
 536

великий  соединился  со  многими  силами  и  следует  на¬
встречу  безбожному  царю  Мамаю,  да  к  тому  же  воору¬
жен  твердо  своею  верою,  которую  на  бога  вседержителя,
высшего  творца,  со  всею  надеждой  возлагает.  И  начал
остерегаться  Олег  Рязанский  и  с  места  на  место  перехо¬
дить  с  единомышленниками  своими,  так  говоря:  «Вот  если
бы  нам  можно  было  послать  весть  об  этой  напасти  к
многоразумному  Ольгерду  Литовскому,  узнать,  что  он  об
этом  думает,  да  нельзя:  перекрыли  нам  путь.  Думал  я
по  старинке,  что  не  следует  русским  князьям  па  восточ¬
ного  царя  подниматься,  а  теперь  —  как  все  это  понять?
И  откуда  князю  помощь  такая  пришла,  что  смог  против
нас  трех  подняться?
 Отвечали  ему  бояре  его:  «Нам,  княже,  сообщили  из
Москвы  за  15  дней  до  сего,  но  мы  побоялись  тебе  пере¬
дать  о  том,  что  в  вотчине  его,  близ  Москвы,  живет  мо¬
нах,  Сергием  зовут,  весьма  прозорлив  он.  Тот  больше  во¬
оружил  его  и  из  своих  монахов  дал  ему  «помощников».
Услышав  же  то,  князь  Олег  Рязанский  испугался  и  на
бояр  своих  осердился  и  разъярился:  «Почему  мне  не  пове¬
дали  до  сих  пор?  Тогда  бы  я  послал  к  нечестивому  царю  и
умолил  его,  и  никакое  бы  зло  не  приключилось!  Горе
мне,  потерял  я  разум  свой,  но  не  я  один  ослабел  умом,  но
и  больше,  чем  я,  разумный  Ольгерд  Литовский;  но,  одна¬
ко,  он  почитает  веру  латинскую  Петра  Гугнивого,  я  же,
окаянный,  познал  истинный  закон  божий!  И  на  чем  я
ошибся?  И  сбудется  со  мною  сказанное  господом:  «Если
раб,  зная  закон  господина  своего,  нарушит  его,  бит  бу¬
дет  сильно».  Ибо  ныне  что  натворил?  Зная  закон  бога,
сотворившего  небо  и  землю  и  всю  тварь,  присоединился
ныне  к  нечестивому  царю,  решившему  попрать  закон  бо¬
жий!  И  теперь  какому  своему  неразумному  помыслу  вве¬
рил  себя?  Если  бы  теперь  великому  князю  помощь  я
предложил,  то  никак  он  не  примет  меня  —  ибо  узнал
об  измене  моей.  Если  же  присоединюсь  к  нечестивому
царю,  то  воистину  стану  как  древний  гонитель  Христо¬
вой  веры,  и  тогда  поглотит  меня  земля  живьем,  как
Святополка:  не  только  княжения  лишен  буду,  но  и  жиз¬
ни  лишусь  и  брошен  буду  в  геенну  огненную  мучиться.
Если  же  господь  за  них,  то  никто  против  них.  Да  еще  и
молитва  всегда  за  него  прозорливого  того  монаха!  Если
же  никому  из  них  помощи  не  окажу,  то  впредь  как  смо¬
гу  устоять  от  обоих?  А  теперь  я  так  думаю:  кому  из  них
господь  поможет,  к  тому  и  я  присоединюсь!»
 Князь  же  Ольгерд  Литовский,  в  согласии  с  прежним
 537

замыслом,  собрал  литовцев  много,  и  варягов,  и  жмуди  и
пошел  на  помощь  Мамаю.  И  пришел  к  городу  Одоеву,  по,
прослышав,  что  князь  великий  собрал  великое  множество
воинов,  всю  русь  и  словеп,  и  пошел  к  Дону  против  царя
Мамая,  прослышав  также,  что  Олег  испугался,  —  и  стал
тут  с  тех  пор  неподвижно,  и  начал  понимать  тщетность
своих  помыслов,  о  союзе  своем  с  Олегом  Рязанским  те¬
перь  сожалел,  стал  метаться  и  негодовать,  говоря:  «Если
человеку  не  хватает  своего  ума,  то  напрасно  чужого  ума
ищет:  никогда  ведь  не  бывало,  чтобы  Литву  поучала  Ря¬
зань!  Ныне  же  свел  меня  с  ума  Олег,  а  сам  и  пуще  по¬
гиб.  Так  что  теперь  побуду  я  здесь,  пока  не  услышу  о
московской  победе».
 В  то  же  время  прослышали  князь  Андрей  Полоцкий
и  князь  Дмитрий  Брянский,  Ольгердовичи,  что  великая
беда  и  забота  налегла  на  великого  князя  Дмитрия  Ива¬
новича  Московского  и  все  православное  христианство  от
безбожного  Мамая.  Были  же  те  князья  отцом  своим,  кня¬
зем  Ольгердом,  нелюбимы  из-за  мачехи  их,  но  ныне
богом  возлюблены  были  и  святое  крещение  приняли.  Бы¬
ли  они,  будто  какие  колосья  плодовитые,  сорняком  по¬
давляемые:  живя  среди  нечестия,  не  могли  плода  достой¬
ного  породить.  И  посылает  князь  Андрей  к  брату  своему,
князю  Дмитрию,  тайно  письмо  небольшое,  в  нем  же  на¬
писано  так:  «Знаешь,  брат  мой  возлюбленный,  что  отец
наш  отверг  нас  от  себя,  но  господь  бог,  отец  наш  небес¬
ный,  сильней  возлюбил  нас  и  просветил  нас  святым  кре¬
щением,  дав  нам  закон  свой  —  чтобы  жить  по  нему,  и
отрешил  нас  от  пустой  суеты  и  от  нечистой  пищи;  мы  же
теперь  чем  за  то  богу  воздадим?  Так  устремимся,  браге,
на  подвиг  благой  для  подвижника  Христа,  источника
христианства,  пойдем,  брате,  на  помощь  великому  князю
Дмитрию  Московскому  и  всем  православным  христиа¬
нам,  ибо  большая  беда  наступила  для  них  от  поганых  из-
маильтян,  да  еще  и  отец  наш  с  Олегом  Рязанским  при¬
соединились  к  безбожным  и  преследуют  православную
веру  христианскую.  Нам,  брате,  следует  святое  писание
исполнить,  говорящее:  «Братья,  в  бедах  отзывчивы  будь¬
те!»  Не  сомневайся  же,  брате,  будто  отцу  мы  противить¬
ся  будем,  ведь  вот  как  евангелист  Лука  сказал  устами
господа  пашего  Иисуса  Христа:  «Преданы  будете  роди¬
телями  и  братьями  и  умрете  за  имя  мое;  претерпевший
же  до  конца  —  тот  спасется!»  Выберемся,  брате  из  давя¬
щего  этого  сорняка  и  привьемся  к  истинному  плодовито¬
му  Христову  винограду,  возделанному  рукою  Христовой.
 538

Теперь  ведь,  брате,  устремляемся  не  земной  ради  жизни,
но  почести  в  небесах  желая,  которую  господь  дает  творя¬
щим  волю  его».
 Князь  же  Дмитрий  Ольгердович,  прочтя  письмо  брата
своего  старшего,  возрадовался  и  заплакал  от  радости,  го¬
воря:  «Владыко  господи  человеколюбец,  дай  же  рабам
твоим  желание  совершить  таким  путем  подвиг  этот  бла¬
гой,  что  открыл  ты  брату  моему  старшему!»  И  велел
послу:  «Скажи  брату  моему,  князю  Андрею:  готов  я  сей¬
час  же  по  твоему  приказу,  брате  и  господине.  Сколько
есть  войска  моего,  то  все  вместе  со  мною,  потому  что  по
божьему  промыслу  собрались  мы  для  предстоящей  вой¬
ны  с  дунайскими  татарами.  И  еще  скажи  брату  моему:
слышал  я  также  от  пришедших  ко  мне  сборщиков  меда
из  Северской  земли,  говорят,  что  уже  великий  князь
Дмитрий  на  Дону,  ибо  там  дождаться  хочет  злых  сыро-
ядцев.  И  нам  следует  идти  к  Севере  и  там  соединиться:
надо  держать  нам  путь  па  Северу  и  таким  путем  утаим¬
ся  от  отца  своего,  чтобы  не  помешал  нам  постыдно».
 Через  несколько  дней  сошлись  оба  брата,  как  решили,
со  всеми  силами  в  Северской  земле  и,  свидясь,  порадова¬
лись,  как  некогда  Иосиф  с  Вениамином,  видя  у  себя  мно¬
жество  людей:  бодры  и  снаряжены  умелые  ратники.
И  достигли  быстро  Дона,  и  догнали  великого  князя
Дмитрия  Ивановича  Московского  еще  на  этой  стороне
Дона,  на  месте,  называемом  Березуй,  и  тут  соединились.
 Князь  же  великий  Дмитрий  с  братом  своим  Влади¬
миром  возрадовались  радостью  великою  такой  милости
божьей:  ведь  невозможно  столь  просто  такому  быть,  что¬
бы  дети  отца  оставляли  и  перехитрили  его,  как  некогда
волхвы  Ирода,  и  пришли  нам  на  помощь.  И,  многими
дарами  почтив  их,  поехали  своей  дорогой,  радуясь  и  сла¬
вя  святого  духа,  оставив  все  земные  помыслы,  ожидая
себе  бессмертного  иного  искупления.  Сказал  же  им  князь
великий:  «Братья  мои  милые,  по  какой  нужде  пришли
вы  сюда?»  Они  же  ответили:  «Господь  бог  послал  нас  к
тебе  на  помощь».  Князь  же  великий  сказал:  «Воистину
ревнители  вы  праотца  нашего  Авраама,  который  быстро
Лоту  помог,  и  еще  вы  ревнители  доблестного  великого
князя  Ярослава,  который  отомстил  за  кровь  братьев
своих».
 И  тотчас  послал  весть  князь  великий  в  Москву  пре¬
освященному  митрополиту  Киприану:  «Ольгердовичи
князья  пришли  ко  мне  со  многими  силами,  а  отца  своего
оставили».  И  вестник  быстро  добрался  до  преосвященно¬
 539

го  митрополита.  Архиепископ  же,  прослышав  о  том,  встал
на  молитву,  говоря  со  слезами:  «Господи  владыко  чело¬
веколюбец,  ибо  противные  нам  ветры  в  тихие  превраща¬
ешь!»  И  писал  во  все  соборные  церкви  и  монастыри,  пове¬
лел  усердно  молитвы  творить  день  и  ночь  к  вседержите¬
лю  богу.  И  послал  в  монастырь  к  преподобному  игумену
Сергию,  чтобы  внял  их  молитвам  бог.  Княгиня  же  ве¬
ликая  Евдокия,  прослышав  о  том  великом  божьем  мило¬
сердии,  начала  удвоенные  милостыни  творить  и  непре¬
станно  пребывала  в  святой  церкви,  молясь  день  и  ночь.
 Это  же  снова  оставим  и  к  прежнему  возвратимся.
 Когда  князь  великий  был  на  месте,  называемом  Бере-
зуй,  за  двадцать  три  поприща  от  Дона,  настал  уже  5  день
месяца  сентября  —  день  памяти  святого  пророка  Заха¬
рии  (в  тот  же  день  и  убиение  предка  Дмитрия  —  князя
Глеба  Владимировича),  и  прибыли  двое  из  его  стороже¬
вой  заставы,  Петр  Горский  да  Карп  Олексин,  привели
знатного  языка  из  сановников  царского  двора.  Тот  язык
сказывает:  «Уже  царь  на  Кузьмине  гати  стоит,  но  не
спешит,  поджидает  Ольгерда  Литовского  и  Олега  Рязан¬
ского,  о  твоих  же  сборах  царь  не  ведает  и  встречи  с  тобою
не  ожидает,  по  письмам  от  Олега,  и  через  три  дня  должен
быть  на  Дону».  Князь  же  великий  спросил  его  о  силе
царской,  и  тот  ответил:  «Несчетное  многое  множество
войск  его  сила,  никто  их  не  сможет  перечесть».
 Князь  же  великий  стал  совещаться  с  братом  своим
и  со  вновь  обретенною  братьею,  с  литовскими  князьями:
Здесь  ли  дальше  останемся  или  Дон  перейдем?»  Сказа¬
ли  ему  Ольгердовичи:  «Если  хочешь  твердого  войска,  то
прикажи  за  Дон  перейти,  чтобы  не  было  ни  у  одного
мысли  об  отступлении;  о  великой  же  силе  не  раздумывай,
ибо  не  в  силе  бог,  но  в  правде:  Ярослав,  перейдя  реку,
Святополка  победил,  прадед  твой  князь  великий  Алек¬
сандр,  Неву-реку  перейдя,  короля  победил,  и  тебе,  при¬
зывая  бога,  следует  то  же  сделать.  И  если  разобьем  вра¬
га,  то  все  спасемся,  если  же  погибнем,  то  все  общую
смерть  примем  —  от  князей  до  простых  людей.  Тебе  же
теперь,  государю  великому  князю,  нужно  забыть  о  смерти,
смелыми  словами  речь  говорить,  чтоб!ы  теми  речами  укре¬
пилось  войско  твое:  мы  ведь  видим,  какое  великое  мно¬
жество  избранных  витязей  в  войске  твоем».
 И  князь  великий  приказал  войску  всему  Дон  пере¬
ходить.
 А  в  это  время  вестники  поторапливают,  ибо  поганые
приближаются  татары.  И  многие  сыпы  русские  возрадо¬
 540

вались  радостью  великою,  чая  желанного  своего  подвига,
о  котором  они  еще  на  Руси  мечтали.
 А  за  многие  дни  множество  волков  стеклось  на  место
то,  воя  страшно,  беспрерывно  все  ночи,  предчувствуя  гро¬
зу  страшную.  У  храбрых  людей  в  войсках  сердца  укреп¬
ляются,  другие  же  люди  в  войсках,  ту  прослышав  гро¬
зу,  совсем  приуныли:  ведь  небывалые  рати  собрались,
безумолчно  перекликаются,  и  галки  своим  языком  гово¬
рят,  и  орлы,  во  множестве  с  устья  Дона  слетевшись,  по
воздуху  летая,  клекочут,  и  многие  звери  свирепо  воют,
ожидая  того  дня  грозного,  богом  предопределенного,  в
который  должны  пасть  тела  человеческие:  такое  будет
кровопролитие,  будто  вода  морская.  От  того-то  ведь
страха  и  ужаса  великие  деревья  преклоняются  и  трава
пригибается.
 Многие  люди  из  обоих  войск  печалятся,  предвидя
свою  смерть.
 Начали  же  поганые  половцы  в  великом  унынии  со¬
крушаться  о  конце  своей  жизни,  потому  что  если  умрет
нечестивый,  то  исчезнет  и  память  о  нем  с  шумом.  Пра¬
воверные  же  люди  еще  и  больше  воссияют  в  радости,
ожидая  уготованного  им  чаяния,  прекрасных  венцов,  о
которых  поведал  великому  князю  преподобный  игумен
Сергий.
 Вестники  же  поторапливают,  ибо  уже  близко  поганые
подступают.  А  в  шестом  часу  дня  примчался  Семен  Ме¬
лик  с  дружиной  своею,  а  за  ними  гналось  множество  та¬
тар.  Так  открыто  гнались  почти  до  нашего  войска,  что,
лишь  только  русских  увидев,  возвратились  быстро  к  ца¬
рю  и  ему  сообщили,  что  князья  русские  изготовились  к
бою  у  Дона.  Ибо  божиим  промыслом  увидели  великое
множество  людей  снаряженных  и  сообщили  царю:  «Кня¬
зей  русских  войско  вчетверо  больше  нашего  скопища».
Тот  же  нечестивый  царь,  распаленный  дьяволом  себе  на
пагубу,  вскричав  вдруг,  заговорил:  «Таковы  мои  силы,  и
если  не  одолею  русских  князей,  то  как  возвращусь  во¬
свояси?  Позора  своего  не  перенесу».  И  повелел  поганым
своим  половцам  готовиться  к  бою.
 Семен  же  Мелик  поведал  князю  великому:  «Уже  Ма¬
май  царь  на  Гусин  брод  пришел,  и  одна  только  ночь
между  нами,  ибо  к  утру  он  дойдет  до  Непрядвы.  Тебе  же,
государю  великому  князю,  следует  сейчас  изготовиться,
чтоб  не  застали  врасплох  поганые».
 Тогда  стал  князь  великий  Дмитрий  Иванович  с  бра¬
том  своим,  князем  Владимиром  Андреевичем,  и  с  литов-
 541

стшми  князьями  Апдреем  и  Дмитрием  Ольгердовичами
вплоть  до  шестого  часа  полки  расставлять.  Некий  вое¬
вода  пришел  с  литовскими  князьями,  именем  Дмитрий
Б  оброк,  родом  из  Волынской  земли,  который  знатным
был  полководцем;  хорошо  он  расставил  полки  по  досто¬
инству,  как  и  где  кому  подобает  стоять.
 Князь  же  великий,  взяв  с  собою  брата  своего  князя
Владимира  и  литовских  князей  и  всех  князей  русских  и
воевод  и  взъехав  на  высокое  место,  увидел  образа  свя¬
тых,  шитые  на  христианских  знаменах,  что  будто  какие
светильники  солнечные,  светящиеся  в  ясную  погоду;  и
стяги  их  золоченые  шумят,  расстилаясь  как  облаки,  тихо
трепеща,  словно  хотят  промолвить,  богатыри  же  русские
и  их  хоругви  точно  живые  колышутся,  доспехи  же  рус¬
ских  сынов  будто  вода,  что  при  ветре  струится,  шлемы
золоченые  на  головах  их,  словно  заря  утренняя  в  ясную
погоду,  светятся,  яловцы  же  шлемов  их,  как  пламя  ог¬
ненное,  колышутся.
 Горестно  же  видеть  и  жалостпо  зреть  на  подобное
русских  собрание  и  устройство  их,  ибо  все  единодушны,
один  за  одного,  друг  за  друга  хотят  умереть,  и  все  едино¬
гласно  говорят:  «Боже,  с  высоты  взгляни  на  нас  и  даруй
православному  князю  нашему,  как  Константину,  победу,
брось  под  ноги  ему  врагов  амаликитян,  как  некогда
кроткому  Давиду».  Всему  этому  дивились  литовские
князья,  говоря  себе:  «Не  было  ни  до  нас,  ни  при  нас,  ни
после  нас  не  будет  такого  войска  устроенного.  Подобно
оно  Александра,  царя  македонского,  войску,  мужеством
подобны  Гедеоновым  всадникам,  ибо  господь  своей  силою
вооружил  их!»
 Князь  же  великий,  увидев  свои  полки  достойно  устро¬
енными,  сошел  с  коня  своего  и  пал  на  колени  свои  пря¬
мо  перед  большого  полка  багряным  знаменем,  на  кото¬
ром  вышит  образ  владыки  господа  нашего  Иисуса  Хри¬
ста,  из  глубины  души  стал  взывать  громогласно:  «О  вла-
дыко  вседержитель!  Взгляни  проницательным  оком  на
этих  людей,  что  твоею  десницею  созданы  и  твоею  кровью
искуплены  от  служения  дьяволу.  Вслушайся,  господи,  в
звучанье  молитв  наших,  обрати  лицо  на  нечестивых,  ко¬
торые  творят  зло  рабам  твоим.  И  ныне,  господи  Иисусе
Христе,  молюсь  и  поклоняюсь  образу  твоему  святому  и
пречистой  твоей  матери  и  всем  святым,  угодившим  тебе,
и  крепкому  и  необоримому  заступнику  нашему  и  молеб-
иику  за  нас,  к  тебе,  русский  святитель,  новый  чудотво¬
рец  Петр!  На  милость  твою  надеясь,  господи,  дерзаем
 542

призывать  и  славить  святое  и  прекрасное  имя  твое,  отца
и  сына  и  святого  духа,  ныне  и  присно  и  во  веки  веков!
Аминь».
 Окончив  молитву  и  сев  на  коня  своего,  стал  он  по  пол¬
кам  ездить  с  князьями  и  воеводами  и  каждому  полку
говорил:  «Братья  мои  милые,  сыны  русские,  все  от  мала
и  до  велика!  Уже,  братья,  ночь  наступила,  и  день  гроз¬
ный  приблизился  —  в  эту  ночь  бодрствуйте  и  молитесь,
мужайтесь  и  крепитесь,  господь  с  нами,  сильный  в  бит¬
вах.  Здесь  оставайтесь,  братья,  на  местах  своих,  без  смя¬
тения.  Каждый  из  вас  пусть  теперь  изготовится,  утром
ведь  уже  невозможно  будет  так  приготовиться:  ибо  гости
наши  уже  приближаются,  стоят  на  реке  Непрядве,  у  по¬
ля  Куликова  изготовились  к  бою,  и  утром  нам  с  ними
пить  общую  чашу,  друг  другу  передаваемую,  ее  ведь,
друзья  мои,  мы  еще  на  Руси  возжелали.  Ныне,  бра¬
тья,  уповайте  на  бога  живого,  мир  вам  со  Христом,
так  как  утром  не  замедлят  на  нас  пойти  поганые  сыро-
ядцы».
 Ибо  уже  ночь  наступила  светоносного  праздника
Рождества  святой  богородицы.  Потому  что  осень  тогда
задержалась  и  днями  светлыми  еще  радовала,  то  была  и
в  ту  ночь  теплынь  большая  и  очень  тихо,  и  туманы  от
росы  встали.  Ибо  истинно  сказал  пророк  «Ночь  не  светла
для  неверных,  а  для  верных  она  просветленная».
 И  сказал  Дмитрий  Волынец  великому  князю:  «Хочу,
государь,  в  ночь  эту  примету  свою  проверить»,  —  а  уже
заря  померкла.  Когда  наступила  глубокая  ночь,  Дмитрий
Волынец,  взяв  с  собою  великого  только  князя,  выехал  на
поле  Куликово  и,  став  между  двумя  войсками  и  поворо¬
тись  на  татарскую  сторону,  услышал  стук  громкий,  и
клик,  и  вопль,  будто  торжища  сходятся,  будто  город
строится,  будто  гром  великий  гремит;  с  тылу  же  войска
татарского  волки  воют  грозно  весьма,  по  правой  стороне
войска  татарского  вороны  кличут  и  гомоп  птичий,  гром¬
кий  очень,  а  по  левой  стороне  будто  горы  шатаются  —
гром  страшный  сильно;  по  реке  же  Непрядве  гуси  и  ле¬
беди  крыльями  плещут,  небывалую  грозу  предвещая.
И  сказал  князь  великий  Дмитрий  Волынцу:  «Слышим,
брате,  гроза  страшная  очень».  И  ответил  Волынец:  «При¬
зывай,  княже,  бога  на  помощь!»
 И  повернулся  он  к  войску  русскому  —  и  была  тиши¬
на  великая.  Спросил  тогда  Волынец:  «Видишь  ли  что-
нибудь,  княже?»  Тот  же  ответил:  «Вижу:  много  огнен¬
ных  зорь  поднимается...»  И  сказал  Волынец:  «Радуйся,
 543

государь,  добрые  это  знамения,  только  бога  призывай  и
не  оскудевай  верою!»
 И  снова  сказал:  «И  еще  у  меня  есть  примета,  чтобы
проверить».  И  сошел  с  коня  и  приник  к  земле  правым
ухом  на  долгое  время.  Поднявшись,  поник  и  вздохнул
тяжело.  И  спросил  князь  великий:  «Что  там,  брат  Дмит¬
рий?»  Тот  же  молчал  и  не  хотел  говорить  ему,  а  князь
великий  долго  понуждал  его.  Тогда  он  сказал:  «Ибо  одна
тебе  на  пользу,  другая  же  —  к  скорби.  Услышал  я  зем¬
лю,  рыдающую  двояко:  одна  же  эта  сторона,  точно  ка¬
кая-то  женщина,  страшно  рыдает  о  детях  своих  на  чу¬
жом  языке,  другая  же  сторона,  будто  какая-то  дева,
вдруг  вскрикнет  громко  печальным  голосом,  точно  в  сви¬
рель  какую,  так  что  горестно  слышать  очень.  Я  ведь  до
этого  много  теми  приметами  битв  проверил,  оттого  теперь
и  рассчитываю  на  милость  божию  —  молитвою  святых
страстотерпцев  Бориса  и  Глеба,  родичей  ваших,  и  прочих
чудотворцев,  русских  хранителей,  я  жду  поражения  по¬
ганых  татар.  А  твоего  христолюбивого  войска  много  па¬
дет,  но,  однако,  твой  верх,  твоя  слава  будет».
 Услышав  же  это,  князь  великий  прослезился  и  ска¬
зал:  «Господу  богу  все  возможно:  всех  нас  дыхание  в  его
руках!»  И  сказал  Волынец:  «Не  следует  тебе,  государю,
этого  войску  рассказывать,  но  только  каждому  воину
прикажи  богу  молиться  и  святых  его  угодников  призы¬
вать  на  помощь.  И  рано  утром  прикажи  им  сесть  на  ко¬
ней  своих,  каждому  воину,  и  вооружиться  крепко  и  кре¬
стом  осенить  себя:  это  ведь  и  есть  оружие  на  противни¬
ков,  которые  утром  свидятся  с  нами».
 В  ту  же  ночь  некий  муж,  по  имени  Фома  Кацибей,
разбойник,  поставлен  был  в  охранение  великим  князем
па  реке  на  Чурове:  за  мужество  его  доверили  охрану  от
поганых.  Его  исправляя,  бог  удостоил  его  в  ночь  эту  ви¬
деть  видение  дивное.  На  высоком  месте  стоя,  увидел  он
облако,  с  востока  идущее,  большое  очень,  будто  какие
войска  к  западу  шествуют.  С  южной  же  стороны  пришли
двое  юношей,  одетые  в  светлые  багряницы,  лица  их  сия¬
ли,  будто  солнце,  в  обеих  руках  у  них  острые  мечи,  и
сказали  предводителям  татарским:  «Кто  вам  велел  истре¬
бить  отечество  наше,  которое  нам  господь  даровал?»
И  начали  их  рубить  и  всех  порубили,  ни  один  от  них  не
спасся.  Тот  же  Фома  с  тех  пор  целомудрен  и  разумен,
уверовав,  а  о  том  видении  рассказал  наутро  одному  ве¬
ликому  князю.  Князь  же  великий  сказал  ему:  «Не  гово¬
ри  того,  друже,  никому,  —  и,  воздев  руки  к  небу,  стал
 544

плакать,  говоря:  —  Владыко  господи  человеколюбец!
Молитв  ради  святых  мучеников  Бориса  и  Глеба  помоги
мне,  как  Моисею  на  амаликитяп,  и  старому  Ярославу  на
Святополка,  а  прадеду  моему  великому  князю  Алексан¬
дру  на  похваляющегося  короля  римского,  захотевшего
разорить  отечество  его.  Не  по  грехам  моим  воздай  же
мне,  но  излей  на  нас  милость  свою,  простри  на  нас  мило¬
сердие  свое,  не  дай  нас  в  посмех  врагам  нашим,  чтобы  не
издевались  над  нами  враги  наши,  не  говорили  страны  не¬
верных:  «Где  же  бог,  на  которого  они  так  надеялись?»
Но  помоги,  господи,  христианам,  ими  ведь  славится  имя
твое  святое!»
 И  отослал  князь  великий  брата  своего,  князя  Влади¬
мира  Андреевича,  вверх  по  Дону  в  дубраву,  чтобы  там
затаился  полк  его,  дав  ему  лучших  знатоков  своего  дво¬
ра,  удалых  витязей,  твердых  воинов.  А  еще  с  ним  отпра¬
вил  знаменитого  своего  воеводу  Дмитрия  Волынского  и
многих  других.
 Когда  же  настал,  месяца  сентября  на  8  день,  великий
праздник  Рождества  святой  богородицы,  на  рассвете  в
пятницу,  когда  всходило  солнце  и  туманное  утро  было,
начали  христианские  стяги  развиваться  и  трубы  боевые
во  множестве  звучать.  И  вот  уже  русские  кони  взбодри¬
лись  от  звука  трубного,  и  каждый  воин  идет  под  своим
знаменем.  И  радостно  было  видеть  полки,  выстроенные
по  совету  твердого  воеводы  Дмитрия  Боброва  Волынца.
 Когда  же  наступил  второй  час  дня,  начали  звуки
труб  у  обоих  войск  возноситься,  но  татарские  трубы  слов¬
но  онемели,  а  русские  трубы  громче  загремели.  Полки
же  еще  не  видят  друг  друга,  ибо  утро  туманное.  А  в  это
время,  братья,  земля  стонет  страшно,  грозу  великую
предрекая  на  восток  вплоть  до  моря,  а  на  запад  до  само¬
го  Дуная,  огромное  же  то  поле  Куликово  прогибается,
а  реки  выступали  из  берегов  своих,  потому  что  никогда
не  было  столько  людей  на  месте  том.
 Когда  же  князь  великий  пересел  на  лучшего  коня,
поехал  по  полкам  и  говорил  в  великой  печали  сердца
своего,  то  слезы  потоками  текли  из  очей  его:  «Отцы  и
братья  мои,  господа  ради  сражайтесь  и  святых  ради
церквей  и  веры  ради  христианской,  ибо  эта  смерть  нам
ныне  не  смерть,  но  жизнь  вечная'*,  и  ни  о  чем,  братья,
земном  не  помышляйте,  не  отступим  ведь,  и  тогда  вен¬
цами  победными  увенчает  Христос  бог,  спаситель  душ
наших».
 Укрепив  полки,  снова  вернулся  под  свое  знамя  баг-
 35  Живая  вода  Непрядвы 	545

ряное  и  сошел  с  коня  и  на  другого  коня  сел,  и  сбросил  с
себя  одежду  царскую  и  в  другую  оделся.  Прежнего  же
коня  своего  отдал  Михаилу  Андреевичу  Бренку  и  ту
одежду  на  него  воздел,  потому  что  любил  его  сверх  меры,
и  то  знамя  багряное  повелел  оруженосцу  своему  над
Бренком  возить.  Под  тем  знаменем  и  убит  был  вместо
великого  князя.
 Князь  же  великий  стал  на  месте  своем  и,  вынув  с
груди  своей  живоносный  крест,  на  котором  были  изобра¬
жены  страсти  Христовы  и  в  котором  находился  кусо¬
чек  живоиосного  древа,  восплакал  горько  и  сказал:
«Лишь  на  тебя  надеемся,  живоносный  господень  крест,
тем  же  образом  явившийся  греческому  царю  Константи¬
ну,  когда  он  вышел  на  бой  с  нечестивыми  и  чудесным
твоим  видом  победил  их.  Ибо  не  могут  поганые  нечести¬
вые  половцы  твоему  образу  противостоять,  так,  господи,
и  покажи  милость  свою  на  рабе  твоем!»
 В  это  же  время  пришел  к  нему  посланный  с  грамота¬
ми  от  преподобного  старца  игумена  Сергия,  а  в  посланье
написано:  «Великому  князю  и  всем  русским  князьям,  и
всему  православному  войску  мир  и  благословение!»
Князь  же  великий,  выслушав  писание  преподобного
старца  и  расцеловав  посланпого  с  любовью,  тем  письмом
укрепился,  будто  какими  твердыми  бронями.  А  еще  дал
посланпый  старец  от  игумена  Сергия  хлебец  пречистой
богородицы,  князь  же  великий  съел  хлебец  святой  и
простер  руки  свои,  вскричав  громогласно:  «О  великое
имя  всесвятой  троицы,  о  пресвятая  госпожа  богородица,
помоги  нам  молитвами  той  обители  и  преподобного  игу¬
мена  Сергия;  Христе  боже,  помилуй  и  спаси  души
наши!»
 И  сел  на  лучшего  своего  коня  и,  взяв  копье  свое  и
палицу  железную,  выехал  из  рядов,  хотел  раньше  всех
сам  сразиться  с  погаными  от  великой  печали  души  сво¬
ей,  за  свою  великую  обиду  и  за  святые  церкви  и  веру
христианскую.  Многие  же  русские  богатыри,  удержав
его,  помешали  ему,  говоря:  «Не  следует  тебе,  великому
кпязю,  прежде  всех  самому  в  бою  биться,  тебе  следует
в  стороне  стоять  и  на  нас  смотреть,  а  нам  нужно  биться
и  мужество  свое  и  храбрость  перед  тобой  показать:  если
тебя  господь  спасет  милостью  своею,  то  ты  будешь  знать,
кого  чем  наградить.  Мы  же  готовы  все  в  этот  день  головы
свои  положить  за  тебя,  государь,  и  за  святые  церкви,  и
за  православное  христианство.  Ты  же  должен,  великий
князь,  рабам  своим,  насколько  кто  заслужит  своей  голо-
 546

Иt  /  •« 	А/ 	г*' 	• 	/ 	/
 mtOtrprtGti*  iOrtCbVMSUACi
t  «•  Q 	v 	v  I  л  / 	/  /  ii**
 ргад  гзй£а  ой?  л  /м  f  f  в"А  егггаую 	ггдь
 tlliHWU^A  Н%НАЛАЪМАСА\СтЫМ*Ы<ртО  HIV
 .  napoenniefooy
^3UHAreuJtjA  . 	.
 ноуасгУап^бп  .  H^tfccr^ripmM/tWdrd
Utffff/bCmtfA  .  Htfys^lTldCm>fcrtfSAJf/1  АГ/fS
 /jпо  с  гм  аК  а  «н/ыъь  аеднк/  и  нас  iirrrff/bs«
насеаонньстаоацп^ипДАЧЬ  солоно  гнм^
слеяАмпгАМш*  .  п0мо<5пьллдуегъ*л*Ата
 О 	.| 	Г*  *  осV'  ^  ОС  ’
 /^нп^шммтнуит^  иас^гсптм.  гаг*о
^ад^п^и*
 Поединок  монаха  Пересвета  с  ордынским  богатырем.
Миниатюра  XVI  века  из  Лицевого  летописного  свода.
 35*

вой,  поминанье  устроить,  как  Леонтий  царь  Федору  Ти¬
рону,  в  книги  соборные  записать  наши  имена,  чтобы  по¬
мнили  русские  сыны,  которые  после  нас  будут.  Если  же
тебя  одного  погубим,  то  от  кого  нам  и  ждать,  что  по  нам
поминание  устроит?  Если  все  спасемся,  а  тебя  одного
оставим,  то  какой  нам  успех?  И  будем  как  стадо  овечье,
не  имеющее  пастыря,  влачиться  по  пустыне,  а  набежав¬
шие  дикие  волки  рассеют  их,  и  разбегутся  овцы  кто  куда.
Тебе,  государь,  следует  себя  спасти,  да  и  нас».
 Князь  же  великий  прослезился  и  сказал:  «Братья  мои
милые,  русские  сыны,  доброй  вашей  речи  я  не  могу  от¬
ветить,  а  только  благодарю  вас,  ибо  вы  воистину  благие
рабы  божьи.  Ведь  хорошо  вы  знаете  о  мучении  Христова
страстотерпца  Арефы.  Когда  его  мучили,  и  приказал
царь  вести  его  на  люди  и  мечом  зарубить,  доблестные  его
друзья,  один  перед  другим  торопясь,  каждый  из  них
свою  голову  палачу  под  меч  преклоняет  вместо  Арефы,
вождя  своего,  понимая  славу  поступка  своего.  Арефа  же
вождь  сказал  воинам  своим:  «Так  знайте,  братья  мои,  у
земного  царя  не  я  ли  больше  вас  почтен  был,  земную
славу  и  дары  приняв!  Так  и  ныне  впереди  идти  подобает
мне  также  к  небесному  царю,  и  голове  моей  первою  быть
отсеченной;  а  точнее  —  увенчанной».  И,  подступив,  па¬
лач  отрубил  голову  его,  а  потом  и  воинам  его  отрубил
головы.  Так  же  и  я,  братья.  Кто  больше  меня  из  русских
сынов  почтен  был  и  благое  беспрестанно  принимал  от
господа?  А  ныне  злое  пришло  на  меня,  неужели  не  смогу
я  претерпеть:  ведь  из-за  меня  одного  все  это  воздвиг¬
лось.  Не  смогу  я  видеть  вас,  побеждаемых,  и  все,  что  по¬
том,  не  смогу  снести,  потому  и  хочу  с  вами  ту  же  общую
чашу  испить  и  тою  же  смертью  умереть  за  святую  веру
христианскую!  Если  умру  —  с  вами,  если  спасусь  —
с  вами!»
 И  вот  уже,  братья,  в  то  время  полки  ведут:  передовой
полк  ведет  князь  Дмитрий  Всеволодович  да  брат  его,
князь  Владимир  Всеволодович,  а  с  правой  руки  полк  ве¬
дет  Николай  Васильевич  с  коломенцами,  а  с  левой  руки
полк  ведет  Тимофей  Волуевич  с  костромичами.  Многие
же  полки  поганых  бредут  со  всех  сторон:  от  множества
войска  нет  им  места,  где  соступиться.  Безбожный  же
царь  Мамай,  выехав  на  высокое  место  с  тремя  князьями,
наблюдает  людское  кровопролитие.
 Уже  близко  друг  к  другу  подходят  сильные  полки,  и
тогда  выехал  злой  печенег  из  большого  войска  татарско¬
го,  перед  всеми  доблестью  похваляясь,  видом  подобен
 548

древнему  Голиафу:  пяти  сажен  высота  его  и  трех  сажен
ширина  его.  И  увидел  его  Александр  Пересвет,  монах,
который  был  в  полку  Владимира  Всеволодовича,  и,  вы¬
ступив  из  рядов,  сказал:  «Этот  человек  ищет  подобного
себе,  я  хочу  с  ним  переведаться!»  И  был  на  голове  его
куколь,  вооружен  он  схимою  по  повелению  игумена  Сер¬
гия.  И  сказал:  «Отцы  и  братья,  простите  меня,  грешно¬
го!  Брат  мой,  Андрей  Ослябя,  моли  бога  за  меня!  Чаду
моему  Якову  —  мир  и  благословение!»  Бросился  на  пе¬
ченега  и  добавил:  «Игумен  Сергий,  помоги  мне  молит¬
вою!»  Печенег  же  устремился  навстречу  ему,  и  христи¬
ане  все  воскликнули:  Боже,  помоги  рабу  своему!»
И  ударились  крепко  коньями,  едва  земля  не  проломи¬
лась  под  ними,  и  свалились  оба  с  коней  на  землю  и  скон¬
чались.
 Когда  же  настал  третий  час  дня,  увидев  его,  князь
великий  произнес:  «Вот  уже  гости  наши  приблизились
и  передают  друг  другу  круговую  чашу,  первые  уже  ис¬
пили  ее,  и  возвеселились,  и  уснули,  ибо  уже  время  при¬
шло  и  час  настал  храбрость  свою  каждому  показать».
И  стегнул  каждый  воин  своего  коня  и  воскликнули  все
единогласно:  «С  нами  бог!»  —  и  еще:  «Боже  христиан¬
ский,  помоги  нам!»,  а  поганые  татары  своих  богов  стали
призывать.
 И  сошлись  грозно  обе  силы  великие,  твердо  сража¬
ясь,  жестоко  друг  друга  уничтожая,  не  только  от  ору¬
жия,  но  и  от  большой  тесноты  под  конскими  копытами
испускали  дух,  ибо  невозможно  было  вместиться  на  том
ноле  Куликове:  было  поле  то  тесное,  между  Доном  и
Мечею.  На  том  ведь  поле  сильные  войска  сошлись,  из
них  выступали  кровавые  зори,  а  в  них  трепетали  свер¬
кающие  молнии  от  блеска  мечей.  И  был  шум  и  гром  ве¬
ликий  от  треска  копий  и  от  ударов  мечей,  так  что  нельзя
было  в  этот  горестный  час  оглядеть  никак  это  свирепое
побоище.  Ибо  в  один  только  час,  в  мгновение  ока,  о
сколько  тысяч  погибло  душ  человеческих,  созданий  божь¬
их!  Воля  господня  свершается:  час,  и  третий,  и  четвер¬
тый,  и  пятый,  и  шестой  твердо  бьются  неослабно  хри¬
стиане  с  погаными  половцами.
 Когда  же  настал  седьмой  час  дня,  по  божьему  попу¬
щению  и  за  наши  грехи  начали  поганые  одолевать.  Вот
уже  из  знатных  мужей  многие  перебиты,  богатыри  же
русские  и  воеводы,  и  удалые  люди,  будто  деревья  дуб¬
равные,  клонятся  к  земле  под  конские  копыта:  многие
сыны  русские  сокрушены.  И  самого  великого  князя  ра¬
 549

нили  сильно  и  с  коня  его  сбросили,  он  с  трудом  выбрался
с  поля,  ибо  не  мог  уже  биться,  и  укрылся  в  чаще  и  божь-
ею  силою  сохранен  был.  Много  раз  стяги  великого  князя
подсекали,  но  не  истребили  их:  божьею  милостью  они
еще  больше  укрепились.
 Это  мы  слышали  от  верного  очевидца,  который  нахо¬
дился  в  полку  Владимира  Андреевича,  он  поведал  вели¬
кому  князю,  говоря:  «В  шестой  час  этого  дня  видел  я,
как  над  вами  разверзлось  небо,  из  которого  вышло  обла¬
ко,  будто  багряная  заря  над  войском  великого  князя,
скользя  низко.  Облако  же  то  было  наполнено  руками  че
ловеческими,  и  те  руки  распростерлись  над  великим  пол¬
ком  как  бы  проповеднически  или  пророчески.  В  седьмой
час  дня  облако  то  много  венцов  держало  и  опустило  их
на  войско,  на  головы  христиан».
 Поганые  же  стали  одолевать,  а  христианские  полки
поредели  —  уже  мало  христиан,  а  все  поганые.  Увидев
же  такую  погибель  русских  сынов,  князь  Владимир  Анд¬
реевич  не  смог  сдержаться  и  сказал  Дмитрию  Волынцу:
«Так  какая  же  польза  в  стоянии  нашем?  Какой  успех  у
нас  будет?  Кому  нам  пособлять?  Уже  наши  князья  и
бояре,  все  русские  сыны  жестоко  погибают  от  поганых
будто  трава  клонится!»  И  ответил  Дмитрий:  «Беда,  кня-
же,  велика,  но  еще  не  пришел  наш  час:  начинающий
раньше  времени  вред  себе  принесет;  ибо  колосья  пше¬
ничные  подавляются,  а  сорняки  растут  и  буйствуют  над
благорожденными.  Так  что  немного  потерпим  до  времени
удобного  и  в  тот  час  воздадим  по  заслугам  противникам
нашим.  Ныне  только  повели  каждому  воину  богу  мо¬
литься  прилежно  и  призывать  святых  на  помощь,  и  с
этих  пор  снизойдет  благодать  божья  и  помощь  христиа¬
нам».  И  князь  Владимир  Андреевич,  воздев  руки  к  небу,
прослезился  горько  и  сказал:  «Боже,  отец  наш,  сотворив¬
ший  небо  и  землю,  помоги  народу  христианскому!  Не  до¬
пусти,  господи,  порадоваться  врагам  нашим  победе,  мало
пакажи  и  много  помилуй,  ибо  милосердие  твое  бесконеч
но».  Сыны  же  русские  в  его  полку  горько  плакали,  видя
друзей  своих,  поражаемых  погаными,  непрестанно  по¬
рывались  в  бой,  словно  званые  на  свадьбу  сладкого  вина
испить.  Но  Волынец  запрещал  им  это,  говоря:  «Подожди¬
те  немного,  буйные  сыны  русские,  наступит  ваше  время,
когда  вы  утешитесь,  ибо  есть  вам  с  кем  повеселиться!»
 И  вот  наступил  восьмой  час  дня,  когда  ветер  южный
потянул  из-за  спины  мам,  и  воскликнул  Волынец  голо¬
сом  громким:  «Княже  Владимир,  наше  время  настало,  и
 550

час  удобный  пришел!  —  и  прибавил:  —  Братья  мои,
друзья,  смелее:  сила  святого  духа  помогает  нам!»
 Соратники  же  друзья  выскочили  из  дубравы  зеленой,
словно  соколы  испытанные  сорвались  с  золотых  колодок,
бросились  на  бескрайние  стада  откормленные,  на  ту  ве¬
ликую  силу  татарскую;  а  стяги  их  направлены  твердым
воеводою  Дмитрием  Волынцем;  и  были  они,  словно  Да¬
видовы  отроки,  у  которых  сердца  будто  львиные,  точно
лютые  волки  на  овечьи  стада  напали  и  стали  поганых
татар  сечь  немилосердно.
 Поганые  же  половцы  увидели  свою  погибель,  закри¬
чали  на  своем  языке,  говоря:  «Увы  нам,  русь  1снова  пере¬
хитрила,  младшие  с  нами  бились,  а  лучшие  все  сохра¬
нились!»  И  повернули  поганые,  и  показали  спины,  и
побежали.  Сыны  же  русские,  силою  святого  духа  и  по¬
мощью  святых  мучеников  Бориса  и  Глеба,  разгоняя,  по-
секали  их,  точно  лес  вырубали,  будто  трава  под  косой
подстилается  за  русскими  сынами  под  конские  копыта.
Поганые  же  па  бегу  кричали,  говоря:  «Увы  нам,  чтимый
нами  царь  Мамай!  Возпесся  ты  высоко  —  и  в  ад  сошел
ты!»  И  многие  раненые  наши  и  те  помогали,  посекая  по¬
ганых  без  милости:  один  русский  сто  поганых  гонит.
 Безбожный  же  царь  Мамай,  увидев  свою  погибель,
стал  призывать  богов  своих:  Перуна  и  Салавата,  и  Рак-
лия  и  Хорса,  и  великого  своего  пособника  Мохаммеда.
И  не  было  ему  помощи  от  них,  ибо  сила  святого  духа,
точно  огонь,  пожигает  их.
 И  Мамай,  увидев  новых  воинов,  что  точно  лютые  зве¬
ри  скакали  и  разрывали  будто  овечье  стадо,  сказал  сво¬
им:  «Бежим,  ибо  ничего  доброго  нам  не  дождаться,  так
хотя  бы  головы  свои  унесем!»  И  тотчас  побежал  поганый
Мамай  с  четырьмя  мужами  в  излучину  моря,  скрежеща
зубами  своими,  плача  горько,  говоря:  «Уже  нам,  братья,
в  земле  своей  не  бывать,  а  жен  своих  не  ласкать,  а  детей
своих  не  видать,  ласкать  нам  сырую  землю,  целовать  нам
зеленую  мураву,  и  с  дружиной  своей  уже  нам  не  видеть¬
ся,  ни  с  князьями,  ни  с  боярами!»
 И  многие  погнались  за  ними  и  не  догнали  их,  потому
что  кони  их  утомились,  а  у  Мамая  свежи  кони  его,  и
ушел  от  погони.
 И  это  все  случилось  милостью  бога  всемогущего  и
пречистой  матери  божьей  и  молением  и  помощью  святых
страстотерпцев  Бориса  и  Глеба,  которых  видел  Фома
Кацибей  разбойпик,  когда  в  охрапенье  стоял,  как  уже
написано  выше.  Некоторые  же  гнались  за  татарами  и,
 551

когда  всех  добили,  возвращались,  каждый  под  свое
знамя.
 Князь  же  Владимир  Андреевич  стал  на  костях  под
багряным  знаменем.  Страшно,  братья,  зреть  тогда  и  жа¬
лостно  видеть  и  горько  взглянуть  на  человеческое  крово¬
пролитие  —  как  морская  вода,  а  трупов  человеческих  —
как  сенные  стога:  быстрый  конь  не  может  скакать,  и  в
крови  по  колено  брели,  а  реки  три  дня  кровью  текли.
 Князь  же  Владимир  Андреевич  не  нашел  брата  сво¬
его,  великого  князя,  на  поле,  но  только  литовских  князей
Ольгердовичей,  и  приказал  трубить  в  сборные  трубы.
Подождал  час  и  не  нашел  великого  князя,  начал  пла¬
кать  и  кричать,  и  по  полкам  ездить  сам  стал  и  не  сыскал,
и  говорил  всем:  «Братья  мои,  русские  сыны,  кто  ви¬
дел  или  кто  слышал  пастыря  нашего  и  начальника?»
И  добавил:  «Если  пастух  погиб  —  и  овцы  разбегутся.
Для  кого  эта  честь  будет,  кто  победителем  сейчас  пред¬
станет?»
 И  сказали  литовские  князья:  «Мы  думаем,  что  жив
он,  но  ранен  тяжело;  что,  если  средь  мертвых  трупов
лежит?»  Другой  же  воин  сказал:  «Я  видел  его  в  седьмом
часу  твердо  бьющимся  с  погаными  палицею  своею».
И  еще  один  сказал:  «Я  видел  его  позже  того:  четыре  та¬
тарина  напали  на  него,  он  же  твердо  бился  с  ними».
Некий  князь,  именем  Стефан  Новосильский,  тот  сказал:
«Я  видел  его  перед  самым  твоим  приходом,  пешим  шел
он  с  побоища,  израненный  весь.  Оттого  не  мог  я  ему  по¬
мочь  —  преследовали  меня  три  татарина,  и  милостью
божьей  едва  от  них  спасся,  а  много  зла  от  них  принял  и
очень  измучился».
 Князь  же  Владимир  сказал:  «Братья  и  други,  русские
сыны,  если  кто  в  живых  брата  моего  сыщет,  тот  воистину
первым  будет  средь  нас!»  И  рассыпались  все  по  велико¬
му,  могучему  и  грозному  полю  боя,  ищучи  победы  побе¬
дителя.  И  некоторые  нашли  убитого  Михаила  Андрееви¬
ча  Бренка:  лежит  в  одежде  и  в  шлеме,  что  ему  дал  князь
великий;  другие  же  нашли  убитого  князя  Федора  Семе¬
новича  Белозерского,  сочтя  за  великого  князя,  потому  что
похож  был  на  него.
 Два  же  каких-то  воина  отклонились  на  правую  сто¬
рону  в  дубраву,  один  именем  Федор  Сабур,  а  другой  Гри¬
горий  Холопищев,  оба  родом  костромичи.  Чуть  отъехали
от  места  битвы  и  нашли  великого  князя,  избитого  и  из¬
раненного  и  утомленного,  когда  лежал  он  в  тени  сруб¬
ленного  дерева  березового.  И  увидели  его  и,  слезши
 552

с  коней,  поклонились  ему;  Сабур  же  тотчас  вернулся
поведать  о  том  князю  Владимиру  и  сказал:  «Князь
великий  Дмитрий  Иванович  жив  —  и  царствует  в  ве¬
ки!»
 Все  же  князья  и  воеводы,  прослышав  об  этом,  быстро
устремились  и  пали  в  ноги  ему,  говоря:  «Радуйся,  князь
наш,  подобный  прежнему  Ярославу,  новый  Александр,
победитель  врагов:  этой  же  победы  честь  тебе  принадле¬
жит».  Князь  же  великий  едва  проговорил:  «Что  там,  по¬
ведайте  мне».  И  сказал  князь  Владимир:  «Милостью  бо¬
жией  и  пречистой  его  матери,  помощью  и  молитвами
сродников  наших,  святых  мучеников  Бориса  и  Глеба,
и  молитвами  русского  святителя  Петра  и  пособника
нашего  и  помощника  игумена  Сергия,  —  и  тех  всех
святых  молитвами  враги  наши  побеждены,  мы  же  спас-
лися».
 Князь  же  великий,  услышав  это,  встал  и  сказал:
«Сей  день  сотворил  господь,  возрадуемся  и  возвеселимся,
люди!»  И  еще  сказал:  «В  сей  день  господень  веселитесь,
люди!»  Велик  ты,  господи,  и  дивны  дела  твои  все:  вече¬
ром  вселится  плач,  а  наутро  —  радость!»  И  опять  ска¬
зал:  «Благодарю  тебя,  господи  боже  мой,  и  почитаю  имя
твое  святое  за  то,  что  не  отдал  нас  врагам  нашим  и  не
дал  похвалиться  тем,  кто  замыслил  на  меня  злое:  так
суди  их,  господи,  по  делам  их,  я  же,  господи,  надеюсь  на
тебя!»
 И  привели  ему  коня  и,  сев  на  коня  и  выехав  на  вели¬
кое,  страшное  и  грозное  место  битвы  и  увидев  в  войске
своем  убитых  очень  много,  а  поганых  татар  вчетверо
больше  того  убитых,  и,  обратясь  к  Волынцу,  сказал:  «Во¬
истину,  Дмитрий,  не  лжива  примета  твоя,  подобает  тебе
всегда  воеводою  быть».
 И  стал  с  братом  своим  и  с  оставшимися  князьями  и
воеводами  ездить  по  месту  битвы,  восклицая  от  боли
сердца  своего  и  слезами  обливаясь,  и  сказал:  «Братья,
русские  сыны,  князья  и  бояре,  и  воеводы,  и  слуги  бояр¬
ские!  Судил  вам  господь  бог  такою  смертью  умереть.  Поло¬
жили  вы  головы  свои  за  святые  церкви  и  за  православ¬
ное  христианство».  И  немного  погодя  доехал  до  места,  на
котором  лежат  убитые  вместе  князья  белозерские:  на¬
столько  твердо  бились,  что  один  за  одного  погибли.  Тут
же  поблиаости  лежит  убитый  Михаил  Васильевич;  став
же  над  ними,  над  любезными  воеводами,  князь  великий
начал  плакать  и  говорить:  «Братья  мои  князья,  сыны
русские,  если  имеете  смелость  пред  богом,  помолитесь  за
 553

нас,  ибо  знаю,  что  послушает  вас  бог,  чтобы  вместе  с
вами  у  господа  бога  быть!»
 И  дальше  поехал  на  другое  место  и  нашел  своего  на¬
персника  Михаила  Андреевича  Брепка,  а  около  него  ле¬
жит  стойкий  страж  Семен  Мелик,  поблизости  от  них  Тимо¬
фей  Волуевич  убит.  Став  же  над  ними,  князь  великий  про¬
слезился  и  сказал:  «Брате  мой  возлюбленный,  из-за  сход¬
ства  со  мною  убит  ты.  Какой  же  раб  так  может  господи¬
ну  сослужить,  как  не  тот,  кто  ради  меня  сам  на  смерть
добровольно  идет?  Воистину  древнему  Авису  подобен,
который  был  в  войске  Дария  Персидского  и  так  же,  как
ты,  поступил».  Так  как  лежал  тут  и  Мелик,  сказал  князь
над  ним:  «Стойкий  мой  страж,  крепко  охраняем  я  твоею
стражею».  Приехал  же  и  на  другое  место,  увидел  Пере-
света  монаха,  а  перед  ним  лежит  поганый  печенег,  злой
татарин,  будто  гора,  и  тут  же  вблизи  лежит  знаменитый
богатырь  Григорий  Капустин.  Повернулся  князь  великий
к  своим  и  сказал:  «Видите,  братья,  зачипателя  своего,
ибо  этот  Александр  Пересвет,  помощник  наш,  благослов¬
ленный  игуменом  Сергием,  и  победил  великого,  сильно¬
го,  злого  татарина,  от  которого  испили  бы  многие  люди
смертную  чашу».
 И,  отъехав  на  новое  место,  повелел  он  трубить  в  сбор¬
ные  трубы,  созывать  людей.  Храбрые  же  витязи,  доста¬
точно  испытав  оружие  свое  над  погаными  половцами,  со
всех  сторон  бредут  под  трубный  звук.  Шли  весело,  ликуя,
песни  пели:  те  пели  богородичные,  другие  —  мучениче¬
ские,  иные  же  —  псалмы,  —  все  христианские  песни.
Каждый  воин  едет,  радуясь,  на  звук  трубы.
 Когда  же  собрались  все  люди,  князь  великий  стал  по¬
среди  них,  плача  и  радуясь:  об  убитых  плачет,  а  о  здра¬
вых  радуется.  Говорил  же:  «Братья  мои,  князья  русские
и  бояре  поместные,  и  служилые  люди  всей  земли!  Подо¬
бает  вам  так  послужить,  а  мне  —  по  достоинству  восхва¬
лить  вас.  Если  же  сбережет  меня  господь  и  буду  на  своем
престоле,  на  великом  княжении,  в  граде  Москве,  тогда  по
достоинству  одарю  вас.  Теперь  же  вот  что  сделаем:  каж¬
дый  ближнего  своего  похороним,  да  не  будут  зверям  на
съедение  тела  христианские».
 Стоял  князь  великий  за  Доном  па  костях  восемь  дней,
пока  не  отделили  христиан  от  нечестивых.  Тела  христи¬
ан  в  землю  погребли,  а  нечестивых  тела  брошены  зверям
и  птицам  на  растерзание.
 •И  сказал  князь  великий  Дмитрий  Иванович:  «Сосчи¬
тайте,  братья,  скольких  воевод  нет,  скольких  служилых
 554

******
 .оС
 Нпи^мпъмбгш'згеяитц  ел^Хм  кснщ^томле
WAf  .  /иАЛ4АИЖ(аНА&ГГМг£^СМН  htUtlAWtWVH
 / 	/ 	ч. 	^ 	/ 	*
 5б»8г1Ш«Г0Г«ей0И  т|ГУН4.И|141Г/11А.С^К/1ГП^  .  ДУ
JJC414-  И0МК(Г4ПдГ^НИ1^Л44^|/гл4  •  HHfEbitWLfMX
П6М0ЦЛИ  uJhИ^й  .  СИ/1ДА-()ГШ4Г^4
 V  ..у 	, 	' 	 -  f 	/Х±*  Ov
 ШЬ/ИИйУе(1<И/м«р2Г1М-миП()Гг4(«^й  лмлмивЦ4*
 прости  р  «ой?noi-ftm*!  ничтоже^окмилзнм.
 _ 	' 	I 	'  ч,
 y^jiTfAHS  ССКВ'ПЬ  П0Г4ИМ\1  GfS/wfaocvn,  и  Н1ЗДИН  CVHK*
 дюйм  ьЪкдти.
 Русские  воины  преследуют  бегущих  ордынцев.
Миниатюра  XVII  века  из  Лондонского  списка
«Сказания  о  Мамаевом  побоище».

людей».  Говорит  боярин  московский,  именем  Михаил
Александрович,  а  был  он  в  полку  у  Николая  у  Васильеви¬
ча,  счетчик  был  гораздый:  «Нет  у  нас,  государь,  40  бояр
московских,  да  12  князей  белозерских,  да  13  бояр  посад¬
ников  новгородских,  да  50  бояр  Новгорода  Нижнего,  да
40  бояр  серпуховских,  да  20  бояр  переславских,  да  25  бо¬
яр  костромских,  да  35  бояр  владимирских,  да  50  бо¬
яр  суздальских,  да  40  бояр  муромских,  да  33  бояр  рос¬
товских,  да  20  бояр  дмитровских,  да  70  бояр  можайских,
 Оружие  русских  воинов:  мечи,  наконечники  копий,  шлем,
Кованое  железо.  XIII—XIV  века.
 556

да  60  бояр  звенигородских,  да  15  бояр  угличских,  да
20  бояр  галичских,  а  младшим  дружинникам  и  счета  нет;
но  только  знаем:  погибло  у  пас  дружины  всей  двести
пятьдесят  тысяч  и  три  тысячи,  а  осталось  у  нас  дружи¬
ны  пятьдесят  тысяч».
 И  сказал  князь  великий:  «Слава  тебе,  высший  творец,
царь  небесный,  милостивый  Спас,  что  помиловал  нас,
грешных,  не  отдал  нас  в  руки  врагам  нашим,  поганым
сыроядцам.  А  вам,  братья,  князья  и  бояре,  и  воеводы,  и
младшая  дружина,  русские  сыны,  суждено  место  гибе¬
ли:  между  Доном  и  Днепром,  на  поле  Куликове,  на  реч¬
ке  Непрядве.  Положили  вы  головы  свои  за  землю  Рус¬
скую,  за  веру  христианскую.  Простите  меня,  братья  и
благословите  в  сей  жизни  и  в  будущей!»  И  плакал  дол¬
гое  время,  и  сказал  князьям  и  воеводам  своим:  «Поедем,
братья,  в  свою  землю  Залесскую,  к  славному  граду  Моск¬
ве,  вернемся  в  свои  вотчины  и  дедины:  чести  мы  себе
добыли  и  славного  имени!»
 Поганый  же  Мамай  тогда  сбежал  с  поля  боя,  достиг
города  Кафы  и,  утаив  свое  имя,  вернулся  в  свою  землю,
не  желая  стерпеть,  видя  себя  побежденным,  и  посрам¬
ленным,  и  поруганным.  И  снова  гневался,  сильно  ярясь
и  еще  зло  замышляя  на  Русскую  землю,  словно  лев  ры¬
кая  и  будто  неутолимая  гадюка.  И,  собрав  оставшиеся
силы  свои,  снова  хотел  набегом  идти  на  Русскую  землю.
И  когда  он  так  замыслил,  внезапно  пришла  к  нему  весть,
что  царь  по  имени  Токтамыш  с  востока,  из  самой  Синей
Орды,  идет  на  него.  И  Мамай,  который  изготовил  войско
для  похода  на  Русскую  землю,  с  тем  войском  пошел  про¬
тив  царя  Токтамыша.  И  встретились  на  Калке,  и  был
между  ними  бой  большой.  И  царь  Токтамыш,  победив
царя  Мамая,  прогнал  его.  Мамаевы  же  князья  и  союзни¬
ки,  и  есаулы,  и  бояре  били  челом  царю  Токтамышу.
И  принял  тот  их,  и  захватил  Орду,  и  сел  на  царстве.  Ма¬
май  же  убежал  снова  в  Кафу  один;  утаив  свое  имя,  скры¬
вался  здесь,  и  опознан  был  каким-то  купцом,  и  тут  убит
был  итальянцами,  и  так  зло  потерял  свою  жизнь.  Об  этом
же  кончим  здесь.
 Ольгерд  же  Литовский,  прослышав,  что  князь  великий
Дмитрий  Иванович  победил  Мамая,  возвратился  восвояси
со  стыдом  великим.  Олег  же  Рязанский,  узнав,  что  хочет
князь  великий  послать  на  него  войско,  испугался  и  убе¬
жал  из  своей  вотчины  с  княгинею  и  с  боярами;  рязанцы
же  били  челом  великому  князю,  и  князь  великий  посадил
в  Рязани  своих  наместников.
 5У7

«РАЗРЯД»  РУССКОГО  ВОЙСКА  НАКАНУНЕ
КУЛИКОВСКОЙ  БИТВЫ  ПО  СПИСКУ  ДУБРОВСКОГО
НОВГОРОДСКОЙ  IV  ЛЕТОПИСИ.
 Около  1542—1548  гг.
 Для  того,  чтобы  определить  место  каждого  воеводы  на
поле  боя  или  в  сторожевых  отрядах  на  порубежных  зем¬
лях,  историки  средневековья  обыкновенно  заглядывают
в  подробные  росписи  служб  и  назначений  —  так  называ¬
емые  разрядные  книги.  Если  нас  интересуют  события
XVI—XVII  веков,  то  разряды  дают  вполне  достоверные
сведения,  потому  что  с  середины  XVI  века  разрядные
книги  велись  регулярно  и  записи  в  них  делались  по  горя¬
чим  следам  дьяками  специального  Разрядного  приказа.
Наиболее  ранние  назначения,  внесенные  в  разрядные
книги,  относятся  к  1475  году,  причем,  как  показал
В.  И.  Буганов,  известия  за  XV  столетие  собраны  соста¬
вителями  разрядов  «задним  числом»,  преимущественно
из  летописей.  Однако,  вопреки  всему,  что  мы  знаем  об
истории  разрядных  записей,  сохранился  «уряд»  полков
объединенной  дружины  Дмитрия  Ивановича,  —  впрочем,
не  в  составе  разрядной  книги,  а  в  летописи  позднейшего
происхождения  —  в  Новгородской  IV  летописи  по  спис¬
ку  Дубровского,  отредактированной  в  Новгороде  около
1542—1548  годов.
 Составитель  списка  Дубровского  переработал  исход¬
ный  текст  пространной  летописной  повести  о  Куликов¬
ской  битве,  и  созданный  им  вариант  рассказа,  как  замети¬
ла  М.  А.  Салмина,  вторичен  по  сравнению  с  текстами
Новгородской  IV  и  Софийской  I  летописей.  «Разряд»
полков  также  выглядит  позднейшей  вЛавкой  в  первона¬
чальный  летописный  текст.  Некоторые  исследователи
(А.  А.  Шахматов,  С.  Н.  Азбелев  и  др.)  считают  разряд
по  списку  Дубровского  достоверным  источником,  создан¬
ным  вскоре  после  Куликовской  битвы.  Более  справедливо
мнение,  впервые  высказанное  М.  Н.  Тихомировым  и  не¬
давно  подтвержденное  наблюдениями  М.  А.  Салминой  и
Г.  Г.  Скрыпникова.  М.  Н.  Тихомиров  указал  па  двух  кня¬
зей,  поименованных  в  «уряде»  по  отчеству,  но  без  имен
(Васильевич  Ярославский  и  Романович  Новосильский).
Редактор  списка  Дубровского  мог  предполагать  участие
в  Куликовской  битве  ярославских  князей,  однако  оба  из¬
вестных  ярославских  князя  (Василий  Давыдович  и  его
сын  Василий  Васильевич)  не  могли  выйти  па  Куликово
поле,  поэтому  в  «уряде»  оставлено  место  для  имени  яро¬
славского  князя,  но  отчество  сохранено.  В  «уряде»  назван

также  боярин  Иван  Родионович  Квашня,  сын  боярина
Родиона  Несторовича,  умерший  в  1390  году,  который,  как
заметила  М.  А.  Салмина,  не  упомянут  ни  одним  из  ран¬
них  рассказов  о  Куликовской  битве  и  впервые  попадает
лишь  в  позднейшее,  80—90-е  годов  XV  века,  «Сказание  о
Мамаевом  побоище».
 Р.  Г.  Скрынников  предположил,  что  «уряд»  состав¬
лен  на  основании  летописного  списка  воевод  московского
похода  на  Тверь  1375  года  (12  воевод)  и  синодика  пав¬
ших  (4  воеводы).  Однако  влияние  синодика  на  список
Дубровского  не  обнаруживается,  зато  вполне  вероятно
влияние  «Сказания  о  Мамаевом  побоище».
 «Уряд»  но  списку  Дубровского  неверно  называет  боя¬
рином  худородного  любимца  князя  Дмитрия  Ивановича
Михаила  Бренка,  —  вероятно,  автор  «уряда»  был  знаком
с  легендой,  впервые  появившейся  в  «Сказании  о  Мама¬
евом  побоище»,  где  Михаил  Бренков  (Бренок)  перед  бит¬
вой  меняется  конем  и  доспехами  с  самим  великим  князем
Дмитрием  и  этим  спасает  ему  жизнь.  В  списке  Дубров¬
ского  пе  упомянуты  московские  бояре  Семен  Михайло¬
вич  и  Тимофей  Васильевич  Валуй,  несомненно,  командо¬
вавшие  какими-то  отрядами  в  битве.  Лишь  в  позднейших
источниках  —  «Сказании»  и  «уряде»  по  списку  Дубров¬
ского  —  говорится  о  выделении  особого  засадного  полка.
Последнее  обстоятельство,  а  также  совпадение  в  «Сказа¬
нии»  и  «уряде»  имени  Ивана  Квашни  и  высокая  оценка
роли  Михаила  Бренка  в  обоих  памятниках  дает  основа¬
ние  предположить,  что  «разряд»  был  составлен  на  осно¬
вании  летописного  рассказа  1375  года  и  «Сказания  о  Ма¬
маевом  побоище».
 Наиболее  вероятное  время  составления  «уряда»  —
1542—1548  годы.  Важнейшая  задача,  которую  преследо¬
вал  составитель  «уряда»,  —  максимально  расширить  све¬
дения  о  числе  дружин,  вошедших  в  объединенное  войско
Дмитрия  Ивановича,  чтобы  еще  раз  подтвердить,  что
разгром  Мамая  был  подлинно  общерусским  делом.
 И  встал  здесь  великий  князь  и  по  достоинству  расста¬
вил  полки,  и  назначил  воевод.  И  были  у  него  тогда  в  пере¬
довом  полку  родные  братья  князь  Андрей  и  Дмитрий
Ольгердовичи,  да  боярин  и  воевода  Микула  Васильевич,
да  князь  Федор  Романович  Белозерский.  А  у  себя  в  пол¬
ку  великий  кпязь  Дмитрий  имел  некоего  боярина  своего
и  воеводу  Ивана  Родионовича  Квашню,  да  боярина  сво¬
 559

его  и  воеводу  Михаила  Брейка,  да  князя  Ивана  Василь¬
евича  Смоленского.  А  в  полку  правой  руки  назначил  вое¬
вод:  князя  Андрея  Федоровича  Стародубского.  В  полку
левой  руки  назначил  воевод:  князя  Васильевича  Яро¬
славского,  да  Льва  Морозова,  да  князя  Федора  Михайло¬
вича  Моложского.  В  сторожевом  полку  тогда  назначил
воевод:  Михаила  Иванова  сына  Окинфовича,  да  князя
Семена  Константиновича  Оболенского,  да  брата  его  князя
Ивана  Тарусского  (в  рукописи:  Поружского.  —  А.  П.),
да  Андрея  Серкиза.  Иные  же  свои  полки  многие  расста¬
вил  и  воевод  назначил.  А  в  запасном  полку  в  дубравах
тайно  поставил  благородного  и  храброго  брата  своего  кня¬
зя  Владимира  Андреевича,  да  с  ним  некоего  мужа  мудрого
и  храброго  Дмитрия  Михайловича  Волынца,  да  князя  Ро¬
мана  Михайловича  Брянского,  да  князя  Василия  Михай¬
ловича  Кашинского,  да  князя  Романовича  Новосильско-
го.  И,  вооружившись,  пошли  на  врага.
 БЫЛИНА  «ИЛЬЯ  МУРОМЕЦ  И  МАМАЙ»
 Эта  былина  —  одна  из  былин  так  называемого  Киев¬
ского  цикла,  где  более  древняя  основа  подверглась  пере¬
работке  под  влиянием  известий  о  Куликовской  битве
(возможно,  эти  известия  содержались  в  устной,  фолькло-
ризованной  версии  «Сказания  о  Мамаевом  побоище»).
Былина  была  записана  в  80-х  годах  XIX  века  А.  М.  Ни¬
кольским  в  городе  Мезени  (ныне  —■  город  Архангельской
области).
 Из-за  моря,  моря  синего,
 из-за  тех  же  гор,  из-за  высоких,
 из-за  тех  же  лесов  темных,
 из-за  той  же  сторонушки  восточныя
 не  темная  туча  поднималася:
 с  силой  Мамай  соряжается
 на  тот  же  на  крашен  Киев  град
 и  хочет  крашен  Киев  град  в  полон  взять.
 II  брал  он  себе  силы  много  множество:
сорок  царей  и  сорок  царевичей,
сорок  королей  и  сорок  королевичей,
н  за  всяким  визирем  по  сту  тысячей,
да  брал  своего  зятя  любимаго,
своего  Василия  Прекрасного,
и  брал  за  им  силы  войска  триста  тысячей,
а  за  самим  за  собой  войска  счету  не  было.
 560

А  не  матушка  ли  Орда  подымалась
мать  сыра  земля  от  войска  сотрясалася,
в  конном  топище  красного  солнца  не  видать  было,
а  светлый  месяц  от  пару  коннаго  померкнул  весь,  —
заметно  было  в  городе  во  Киеве.
 Дошла  до  Мамая  славушка  немалая,
будто  в  том  же  городе  во  Киеве
будто  не  стало  Ильи  Муромца,
будто  все  сильные  богатыри
во  чисто  поле  разъехались.
 И  подходила  сила  Мамаева
ко  тому  же  ко  чисту  полю,
ко  тому  ли  раздольицу  широкому.
 Не  дошедши  они  до  города  до  Киева
в  двухстах  верстах
развернули  шатры  белополотняные,
разостлали  они  войском  в  лагере,
и  поставили  они  кругом  войска  стражу  строгую,
и  говорит  тут  Мамай  таково  слово:
 «Уж  ты  гой  еси  любимый  князь,  Василии  Прекрасный!
Ты  садись-ко,  Василий,  на  ременчат  стул
и  пиши-тко,  дитятко,  ты  ярлыки  скорописные,
не  на  бумаге  пиши,  не  пером,  не  чернилами,
а  пиши-тко  ся  ты  на  красном  бархате,
ты  печатай-ко  заголовья  красным  золотом,
а  по  самой  середке  чистым  серебром.
 А  уж  мы  высадим,  подпишем  скатным  жемчугом,
а  на  углах-то  посадим  по  камню  самоцветному,
чтобы  тем  камням  цены  не  было.
 А  пиши  ты  на  бархате  не  ласково,
 со  угрозами  пиши  со  великими,
 пиши,  не  давай  сроку  ни  на  время,  ни  на  малое».
 И  писал  тут  ярлыки  любимый  зять
и  говорил  тут  любимый  зять  таково  слово:
 «Уж  ты  гой  еси,  батюшка  Мамай,  строгий  царь!
 Мы  кого  пошлем  посла  во  Киев  град?»
 Говорил  Мамай  таково  слово:
 «Уж  ты  гой  еси,  любимый  зять!
 Тебе-ка  ехать  во  крашен  Киев  град,
а  самому  остаться  в  белополотняном  шатре
со  своим  войском  с  любимыим».
 Садился  тут  Василий  на  добра  коня,
поехал  Василий  во  Киев  град,
не  дорогой  ехал,  не  воротами,
 36  Живая  вода  Непрядвы
 561

через  стены  скакал  городовыя
мимо  башенки  те  наугольный.
 Подъезжает  ко  двору  ко  княжескому
и  соскакивает  с  добра  коня  удалой,
заходил  же  он  на  красно  крыльцо,
заходил  же  он  во  светлу  гридню
и  подходил  он  к  столам  дубовым
и  клал  ярлыки  те  скорописчатые.
 И  подходил  тут  Владимир  стольно-киевский
и  брал  ярлыки  скорописчатые.
 Как  в  ту  пору,  да  в  то  время
не  ясен  сокол  да  подымается,
а  приехал  старый  во  Киев  град,
забегает  старый  на  красно  крыльцо,
заходит  старый  во  светлу  гридню.
 А  Владимир  стольно-киевский
горючими  слезами  уливается,
не  подымаются  у  него  белы  руки,
не  глядят  у  него  очи  ясные,
говорит  же  он  тут  таково  слово:
 «Ты  бери-тко  ся,  старый,  ярлыки  скорописчатые,
ты  читай-ко  их  скоро-наскоро,
и  что  в  ярлыках  тех  написано,
и  что  па  бархате  напечатано».
 И  начал  старый  читать  скоро-наскоро,
сам  читал,  а  головушкой  поматывал,
даже  горючи  слезы  покатилися,
и  вслух  читал,  все  слышали,
а  что  же  в  ярлыках  написано,
и  сроку  в  ярлыках  не  дано:
 «Не  спущу  из  Киева  ни  старого,  ни  малого,
а  самого  ГЗладимира  буду  тянуть  очи  косицами,
а  язык-то  теменем,  —  с  живого  кожу  драть  буду,
 А  кпягишошку  Апраксию  возьму  за  Василия
 Прекрасного».
 Тогда  говорил  стар  казак  таково  слово:
«Уж  ты  гой  еси,  посланник,  строгий  царь!
Уж  ты  дай-ко  ся  мне  сроку  на  три  года».
«А  не  дам  я  вам  сроку  на  три  года».
 «А  дай-ко  ты  нам  хоть  на  два  года».
 «Не  дам  я  вам  сроку  на  два  года».
 «Дайте  сроку  хоть  па  полгода,
а  бессрочных  и  на  земле  нету».
 562

Давает  Василий  сроку  па  полгода,
и  угощать  стали  Василия  Прекрасного
зеленым  вином,  пивом  пьяныим,
пивом  пьяныим,  медом  сладкиим.
 И  начали  дарить  золотой  казной,
подарили  один  кубчик  чиста  золота,
а  другой-от  подарили  скатна  жемчуга,
да  дарили  еще  червонцей  хорошиих,
дарили  еще  соболями  сибирскиими,
да  еще  дарили  кречетами  заморскиими,
да  еще  дарили  блюдами  однозолотными,
да  бархатом  дарили  красныим.
 Принимал  Василий  подарки  великие
и  вез  к  Мамаю  в  белополотняный  шатер.
 Во  ту  пору,  во  то  времечко
пошел  старый  по  Киеву  граду,
пашел  дружииушку  хоробрую.
 Того  ли  Потанюшку  Хроменькаго,
 писал  ярлыки  скорописчатые
 ко  своим  ко  братьицам  ко  названным:
 во  первых-то  к  Самсону  Колувану,
 во-вторых-то  к  Дунаю  Ивановичу,
 во  третьих-то  ко  Василию  Касимерову,
 во  четвертых-то  к  Михайлушке  Игнатьеву
 с  племянником,
 во  пятых-то  к  Потоку  Ивановичу,
во  шестых-то  ко  Добрышошке  Никитичу,
во  седьмых-то  к  Алеше  Поповичу,
в  восьмых-то  к  двум  братьям  Иванам,
да  еще  к  двум  братьям,  двум  Суздальцам.
 Поехал  Потанюшка  во  чисто  поле,
собрал  всех  удалых  добрых  молодцев,
русских  могучих  всех  богатырей.
 Не  ясны  соколы  слеталися,
но  славны  добры  молодцы  соезжалися,
ко  тому  ли  Владимиру  собиралися.
 И  почали  думу  думати,  совет  советывать,
и  начал  старый  у  них  спрашивати:
 «Уж  вы  удалы  добры  молодцы!
 Постоим-ко  ся  мы  за  веру  христианскую
и  за  те  же  за  храмы  за  божие,
и  за  те  же  честные  монастыри
и  своею  мы  кровью  горячею,
 36*
 563

и  поедем  мы  в  далече  чисто  поле
на  рать-силу  великую,
поедем  мы  все,  покаемся.
 А  и  ты,  Владимир  стольно-киевский!
 Ты  пошли-ко  нам  да  во  чисто  поле
сорок  возов  хлеба  белого,
да  сорок  сороков  зелена  вина,
да  сорок  возов  хлеба  черного.
 Уж  как  мы  живы  приедем  из  рать-силы  великия,
тогда  вздумаем  позабавиться,
 и  тогда  не  дошедши  моим  ребятам  низко  кланяйся,
а  не  приедем  из  того  побоища  Мамаева,  —
похорони  наши  тела  мертвый
и  помяни  русских  богатырей,
и  пройдет  славушка  про  нас  немалая».
 Садились  добры  молодцы  на  добрых  коней,
поехали  добры  молодцы  во  чисто  поле
и  расставили  они  шатры  белополотняные,
гуляли  они  трое  суточки,
а  на  четвертые  сутки  протрезвилися
и  начали  они  думу  думати,  совет  советывати,
и  стал  старый  у  них  спрашивати:
 «Уж  вы  гой  еси,  сильные  русские  богатыри!
 Кому  же  из  вас  съездить  в  рать-силу  великую,
к  тому  же  Мамаю  богатому,
посмотреть  войско  изрядное,  —
со  которой  стороны  начать  нам  будет?»
 «На  волю  мы  даем  тебе,  кого  пошлешь
в  рать-силу  великую».
 И  на  то  старому  слово  понравилось:
 «Еще  Самсона  послать  —  силой  силен,
 да  не  поротливый,
 потеряет  он  у  Мамая  буйну  голову,
 а  если  Дуная  послать,  Дунай  он  задорливый,
 позазорится  заехать  во  рать-силу  великую:
 есть  во  рати  три  переката  глубокиих,
 а  наставлены  в  перекатах  копья  вострые:
 во-первых,  он  потеряет  добра  коня,
 а  во-вторых,  он  потеряет  буйну  голову,
 не  приехать  ко  мне  Дунаю  с  весточкой.
 Если  Добрыню  мне  послать,
 Добрыня  все  не  высмотрит,
и  не  узнать  Добрыне  силы  Мамаевы.
 Если  Василия  послать,  не  сосчитает  он  силу
 564

и  не  пересмотрит  ее  со  краю  на  край,
потеряет  Василий  буйну  голову  долой.
 Больше  мне  послать  и  некого,
будет  мне-ко  старому  самому  идти.
 Вы  гуляйте-ко  суточки  теперь  первые,
и  гуляйте  вы  други  суточки,
на  третьи  сутки  соряжайтеся
и  к  ратному  делу  поезжайте.
 Как  зазвенит  палица  боевая
и  зачивкает  моя  сабля  острая,
и  затрублю  я  в  турий  рог,
и  во  середку  в  силу  не  ездите,
а  рубите  силу  со  краю  па  край
и  не  оставляйте  силы  ни  стараго,  ни  малаго,
и  никого  не  оставляйте  Мамаю  на  семя».
 И  все  стали  удалы  добры  молодцы  на  резвы  ноги
и  поклонились  все  низко  старому,
и  поехал  стар  по  рать-силу  великую
и  пробивался  старый  до  бела  шатра  до  Мамаева,
соскакивал  тут  старый  со  добра  коня
и  заходил  старый  во  шатер  белополотняный.
 Идет  старый  казак,  низко  не  кланяется.
 Увидал  тут  Мамай  в  шатре  человека  странного,
говорил  же  Мамай  таково  слово:
 «Уж  ты  гой  еси,  Личарда  слуга  верная!
 И  зачем  ты  ходишь  и  что  тебе  надобно,
и  откуль  ты  идешь  и  откуль  путь  держишь,
из  Киева  идешь,  али  из  Чернигова?»
 «Иду  же  я  из  города  Киева».
 «А  и  что  же  ныне  в  Киеве-то  деется,
не  знаешь  ли  ты  то,  добрый  молодец,
не  слыхал  ли  ты  да  про  старого?
 Расскажи  ты  мне,  какой  он  ростом,
и  сколь  широк  он  плечьми?»
 Отвечает  тут  калика  переходная:
 «Уж  ты  гой  еси,  Мамай,  богатый  царь!
 Довольно  видел  я  Илью  Муромца.
 Ты  гляди  на  ево  все  равно  как  на  меня  же:
ростом  он  умеренный,  в  плечах  не  широк  был,
лицо  у  ево  постное,  пиво  пьет  он  по  стаканчику,
а  вино-то  пьет  он  всего  по  рюмочке,
а  закусывает  да  по  калачику.
 У  старого-то  бородушка  сивая,
сивая  бородушка  да  красивая».
 565

А  и  тут  Мамай  да  прирасхохнулся:
 «Напрасно  же  шла  славушка  великая  про  старого,
от  востоку  шла  и  до  запада,
до  той  Орды  до  великой,
до  меня  ли  Мамая  грозного.
 Лучше  меньше  гопить  бы  силы  войска.
 Еще  есть-ко  при  мне  Рославней  Рославнеевич,
приготовь-ка  для  него  говядины  быка  зараз,
а  зелена  вина  пивной  котел,
а  премеж  глаз  у  него  калена  стрела,
а  промеж  плечами  две  сажени  печатных».
 Ответ  держит  тут  старый  казак:
 «Ты  безумный  богатый  царь!
 Как  у  нас-то  во  городе  во  Киеве
 собирался  у  князя  Владимира  почестен  пир,
 а  была  у  Владимира  собака  обжорлива,
 по  подстолью  собака  водилася,
 косьем  та  собака  подавилася,
 тут  собаке  и  смерть  пришла.
 Не  уехать  тебе,  Мамай,  от  города  от  Киева,
срубит  у  тебя  стар  казак  буйну  голову».
 Тут  Мамаю  за  беду  стало,
за  великую  досаду  показалося,
и  хватил-то  Мамай  чинжалище,  вострый  нож,
и  шиб  в  старого  вострым  ножом.
 А  на  то  старый  увертлив  был,  ухватку  знал,
и  ухватил  старый  вострый  нож  в  белы  руки
и  обратил  старый  острый  нож,
 и  заколол  старый  Мамая  и  срубил  ему  буйну  голову,
и  разбил  палачей  много  множество,
и  добрался  до  своего  доброго  коня.
 Скоро  старый  на  коня  вскочил
и  затрубил  старый  во  турий  рог.
и  сомутилися  у  старого  очи  ясные,
и  разгорелось  у  старого  ретиво  сердце,
не  увидел  старый  свету  белого,
не  узнал  старый  ночи  темныя,
и  расходились  у  него  плечи  могучия,
и  размахнулись  руки  белыя,
и  засвистела  у  его  палица  боевая,
и  зачивкала  его  сабелька  острая.
 И  наехали  удалы  добры  молодцы,
те  же  во  поли  быки  кормленые,
те  же  сильные  могучие  богатыри,
 566

и  начали  силу  рубить  со  краю  па  край,
не  оставляли  они  ни  старого,  ни  малого,
и  рубили  они  силу  сутки  пятеро,
и  не  оставили  они  не  единого  на  семена.
 Доспехи  и  оружие  русского  воина:  кольчуга,
меч  и  палица  XIV—XV  веков.
 Шлем  и  щит  —  современная  реконструкция.
 667

И  протекала  тут  кровь  горячая,
и  пар  шел  от  трупья  по  облака.
 Оставалися  только  во  лагерях  у  старого
два  брата  —  два  Суздальца,
 чтобы  встретить  с  приезду  богатырей  кому  быть.
Не  утерпели  тут  два  брата  Суздальца,
поехали  во  ту  рать-силу  великую.
 И  приехал  тут  стар  казак  со  другом,
а  встретить-то  у  лагерей  и  некому.
 И  ехали  от  рать-силы  великия
те  два  брата,  два  Суздальца,
и  сами  они  похваляются:
 «Кабы  была  теперь  сила  небесная,
и  все  бы  мы  побили  ее  по  полю».
 Вдруг  от  их  слова  сделалось  чудо  великое.
Возстала  сила  Мамаева
и  стало  силы  больше  впятеро.
 И  приехали  они  ко  старому
и  ко  тем  дружинушкам  хоробрыим,
и  начали  они  рассказывать,
что  мы  ехали  дорогой  похвалялися,
и  возстало  силы  впятеро,
и  сами  они  во  всем  повинилися.
 Тут  поехала  дружинушка  хоробрая
во  ту  рать-силу  великую,
и  начали  бить  с  краю  на  край,
и  рубили  они  сутки  шестеро,
а  встават  силы  больше  прежняго.
 Узнал  старый  пред  собой  вину
и  покаялся  старый  Спасу  пречистому:
 «Ты  прости  нас  в  первой  вине,
за  те  же  слова  глупыя,
за  тех  же  братов  Суздальцей».
 И  повалилась  тут  сила  кроволитная,
и  начали  копать  мать  сыру  землю
и  хоронить  тело  да  во  сыру  землю,
и  протекла  река  кровью  горячею.
 Садились  тут  удалы  на  добрых  коней,
поехали  удалы  ко  городу  ко  Киеву,
заехали  они  в  крашен  Киев  град,
во  те  же  во  честны  монастыри,
во  те  же  пещеры  во  киевски.
 Там  все  опи  преставилися.
 Тут  старому  славу  поют.
 568

«ПРО  МАМАЯ  БЕЗБОЖНОГО»
 Это  историческое  повествование,  с  чертами  былинного
стиля  и  сказочными  мотивами,  записанное  в  XIX  веке
 A. 	Харитоновым  в  нижнем  течении  реки  Ваги  или  в  сред¬
нем  течении  Северной  Двины,  в  Шенкурском  уезде  (ны¬
не  —  в  Архангельской  области),  где,  кстати,  до  сих  пор
существует  деревня  Куликовская.  И.  А.  Худяков  считал
рассказ  «Про  Мамая  безбожного»  преданием,  а
 B. 	Я.  Пропп  —  историческим  преданием.  С.  К.  Шамбина-
го  думал,  что  сказка  «Про  Мамая  безбожного»  —  народ¬
ная  обработка  редакции  «Сказания  о  Мамаевом  побои¬
ще»,  включенной  во  второе  издание  исторической  компи¬
ляции  И.  Гизеля  «Синопсис»  (Киев,  1680).  Б.  Н.  Путилов
сопоставил  сказку  с  бывальщиной  «Алеша  Попович»,  за¬
писанной  А.  Харитоновым  в  том  же  Шенкурском  уезде.
 C. 	Н.  Азбелев  видит  в  сказке  про  Мамая  древнее  устное
предание  о  Куликовской  битве,  повлиявшее  на  различ¬
ные  редакции  «Сказания  о  Мамаевом  побоище».  Однако,
учитывая  наблюдения  Б.  Н.  Путилова,  правильнее  счи¬
тать  сказку  «Про  Мамая  безбожного»  позднейшей,
XVIII—XIX  веков,  устной  обработкой  распространенной
редакции  письменного  произведения  конца  XV  века  —
«Сказания  о  Мамаевом  побоище».
 На  Руси  было  на  православной,  княжил  тут  князь
Дмитрий  Иванович.  Засылал  он  с  даньей  русского  посла
Захарья  Тютрина  к  Мамаю  безбожному,  псу  смердящему.
Правится  путем-дорогой  русский  посол  Захарий  Тютрин,
пришел  он  к  Мамаю  безбожному,  псу  смердящему:  «Да-
вай-примай,  —  говорит,  —  дань  от  русского  князя  Дмит¬
рия  Ивановича!»  Отвечает  Мамай  безбожный:  «Покуль
не  омоешь  ног  моих  и  не  поцелуешь  бахил,  не  приму  я
дани  князя  Дмитрий  Ивановича».  Взадь  отвечает  рус¬
ский  посол  Захарко  Тютрин:  «Чем  бы  с  дороги  молодца
папоить-накормить,  в  бане  выпарить,  втепор  вестей  по¬
просить,  а  ты,  Мамай  безбожный,  пес  смердящий  (за  эв-
ти-то  слова  раздуй  твою  утробу  толще  угольной  ямы!)
того  —  перво  велишь  мыть  твои  басурманские  ноги  и  це¬
ловать  бахилы.  Не  след  мыть  ноги  и  целовать  бахилы
русскому  послу  Захарью  Тютрину!  Пусть  поганой  тата¬
рин,  Мамай  безбожный,  буде  есть  вера,  целует  ноги  рус¬
ского  посла  Захарья  Тютрина!»
 Разъярился  собака-татарин,  рвал  свои  черные  куд-
 569

ри,  метал  их  наземь  —  по  застолью,  княжеские  бумаги
придрал  и  писал  свои  ярлыки  скорописчатые:  «Когда
будет  овес  кудряв,  баран  мохнат,  у  коня  под  копытом
трава  и  вода,  втепор  мне  ни  воды,  пи  хлеба  не  надо!»
Набрал  он  из  татар  сильных,  могучих  богатырей  три¬
дцать  человек  без  одного,  посылает  их  на  нечестное  по¬
боище:  «Пошли,  —  говорит,  —  слуги  мои  верные,  попер-
вее  русского  посла  Захарья  Тютрина.  Дорогой  уходите
его  в  темных  лесах,  в  крутых  угорах,  а  тело  взымите  на
лесину  в  откормку  птицам».
 Правится  путем-дорогой  русской  посол  Захарий  Тгот-
рин.  Пристигла  его  темна  ночь  на  бору,  не  сопагцается
ночевать  —  одно  идет  вперед.  Поутру,  на  всхожем  на
солнушке,  видит  русской  посол  Захарий  Тютрин:  выхо¬
дит  из  лесу  тридцать  без  одного  сильных,  могучих  бога¬
тырей.  Не  уробил  Захарий  Тютрин  поганых  татаровей,
захватил  оберуч  корзоватую  уразину  и  ждет  незваных  го¬
стей.  Ударили  татаровья  на  Захарья  Тютрина,  поставили
на  округ  доброго  молодца.  Учал  Захарко  поворачиваться,
учал  он  уразиной  гостей  чествовать:  кого  раз  ударит  —
грязьей  сделает.  Невмоготу  стало  поганым  татаровям
супротивничать  русскому  послу  Захарыо  Тютрину,  учали
они  копаться  ему  хорошими  речми:  «Отпусти  ты  нас
живьем,  русской  посол  Захарий  Тютрин,  не  посмеем
больше  перечить  тебе!»  Глядит  Захарко  на  сильных,  мо¬
гучих  богатырей:  из  тридцати  голов  без  одной  остались
живы  только  пять  голов,  да  и  те  уразиной  испроломаны,
кушаками  головы  завязаны,  сжалялся  он  над  погаными
нехристями,  отпустил  их  к  Мамаю  безбожному:  «Прави¬
тесь,  —  говорит,  —  скажите,  каково  обидеть  русского
посла  Захарья  Тютрина».
 Ударил  он  своего  доброго  коня  по  крутым  бедрам:
конь  по  первый  ускок  сделал  сто  саженей  печатных,  вто¬
рым  ускоком  версту  промеж  ногами  проложил,  третьего
ускока  на  земле  опятнать  не  могли.  Смекнул  дело  путем-
дорогой  русской  посол  Захарий  Тютрин:  поймал  оп  две-
падцать  ясных  соколов  да  тридцать  белых  кречетов;  пер¬
вое  того  испридрал  ярлыки  Мамая  поганого  и  писал  свои
листы  скорописчаты;  написавши,  привязал  к  птичьим
хвостам  и  примолвил:  «Ясные  соколы  и  белые  кречеты!
Полетите  вы  ко  князю  ко  Дмитрию  Иваповичу  в  камен-
пу  Москву,  накажите,  что  Задонской  князь  Дмитрий
Иванович  собирал  по  городам  п  селам  и  по  дальним  де¬
ревням  рать  —  силу  песметную,  оставлял  бы  по  домам
только  слепых  да  хромых,  да  малых  ребят-педоростков  —
 570

их  печаловать.  А  я  пойду,  накажите,  в  свое  место,  стану
собирать  мохначей,  бородачей  —  донских  казаков».
 Поутру  было,  на  всхожем  на  солнушке,  иошли  морока
по  ясну  небу,  понесли  с  собою  частый  мелкий  дождь  со
буйиым  ветром  со  вихорем.  Во  шуму,  во  грому  ничего  не
чуть  стало,  только  чуть  громкой  зык  от  терема  княжеско¬
го;  Задонской  князь  Дмитрий  Иванович  наказал  клич
кликать  но  всей  Москве  белокаменной:  «Собирайтесь  все
князи  и  бояра,  и  сильные,  могучие  богатыри,  и  все  поле-
ницы  удалые  ко  князю  во  светлый  терем  на  трапезу».  Со¬
бирались  со  всех  концов  Москвы  белокаменной  все  князи
и  бояра,  сильные,  могучие  богатыри  и  все  поленицы  уда¬
лые  ко  князю  во  светлый  терем  на  трапезу  —  послушать
его  разумных  речей,  а  и  того  пуще  —  посмотреть  его  очи
ясные.  Как  матерый  дуб  промеж  тонкими  кустами  Вере¬
совыми,  что  вершиною  в  небо  взвивается  —  значит,  ве¬
ликой  кпязь  промеж  своими  князьями  и  боярами.
 Не  золота  трубочка  вострубила,  Задонской  князь
Дмитрий  Иванович  стал  речь  держать:  «Воины  мои  лю¬
бимые!  Но  на  попойку  призывал  я  вас,  не  на  радостный
пир  вы  ко  мне  собиралися;  собиралися  вы  ко  мне  за  пе¬
чальной  весточкой:  Мамай  безбожный,  пес  смердящий,
со  всеми  своими  ордами  некрещеными  идет  святую  Русь
воевать;  будет  нам  от  Мамая  собаки  пить  горькая  чаша!
Пойдемте,  мои  любимые  воины,  к  окиан-морю,  изладим
легкие  струги  и  побежим  мы  из  окиан-моря  в  море  Хва-
лыиское  к  соловецким  чудотворцам:  запремся  там  —  и
нечего  с  нас  будет  взять  Мамаю  безбожному,  псу  смердя¬
щему;  в  другую  сторону,  он  нас  полонит,  очи  выкопает
н  злой  смерти  предаст».
 Отвечают  князи  и  бояра,  буйны  головы  понуривши:
«Задонской  князь  Дмитрий  Иванович!  Одно  солнушко  ка¬
тится  по  небу  —  один  князь  княжит  над  Русью  право¬
славною:  не  перечить  мы  пришли  твоему  слову  крепкому;
поизволь  нас  заставить  речь-ответ  держать,  как  на-
дать  ладить  с  Мамаем  безбожным,  псом  смердящим.  Пой¬
дем  мы  к  окиан-морю,  прирубим  легкие  струги,  ска  лепки
смечем  в  океан-море,  сами  соберем  рать-силу  великую
и  будем  драться  с  Мамаем  безбожным,  псом  смердящим,
до  последней  капли  крови  —  и  будет  на  Мамая  безбож¬
ного  победа!»
 «Что  за  слых,  что  за  гром  грянул  па  трапезе?»  —  го¬
ворит  Задонской  князь  Дмитрий  Иванович.  Отвечает  ка¬
лика  перехожая  —  сумка  переметная:  «Это,  Задонской
князь  Дмитрий  Иванович,  нечистая,  неприятная  сила
 571

(что  тебе  под  ухо  шептала,  чтоб  шел  ты  к  окиан-морю
строить  легкие  струги,  из  окиан-мсря  в  море  Хвалын-
ское),  когда  ты  бога  прославил,  из  терема  побежала».
 Задонской  князь  Дмитрий  Иванович  чинил  крепкие
наказы,  чтоб  собирали  рать-силу  несметную  по  горо¬
дам  с  пригородкамп,  по  селам  с  приселками  и  по  всем
дальним  печищам,  оставили  б  дома  только  слепых  да
хромых,  да  малых  ребят-недоростков  им  в  печальники.
Собрали  со  всех  концов  Руси  православной  рать-силу
великую,  утвердили  силу  по-за  Москве  белокаменной,
раскалали  силу  по  жеребьям:  Семену  Тупику,  Ивану
Квашнину,  русскому  послу  Захарью  Тютрину  и  семи
братьям  белозерцам.
 Пошла  сила  на  поле  на  Куликово,  Москвы  не  хватаю-
чи.  На  поле  на  Куликове  учали  думу  думать,  как  надо
силу  сметить?  Русской  посол  Захарий  Тютрин  садился  па
своего  доброго  коня,  объезжал  округ  силы  три  дня  и  три
часа  —  не  мог  силы  сметить:  на  сколько  верст  стоит?
 Задонской  князь  Дмитрий  Иванович  проговорил  тако¬
во  слово:  разойтись  силе  по  чисту  полю  и  взять  силе  по
камушку,  по  злаченой  пуговке,  и  приказал  дубы  заме¬
тывать  теми  камушками.  Заметала  сила  семь  дубов:  с
комля  и  до  вершины  дубов  не  видно!  Разделили  ту  силу
несметную  на  три  полка:  первой  полк  взял  Задонской
князь  Дмитрий  Иванович,  другой  —  русской  посол  Заха¬
рий  Тютрин,  третий  полк  взяли  Семен  Тупик,  Иван
Квашнин  и  семь  братьев  белозерцев.  Учали  они  кидать
жеребьи:  кому  первому  на  татаровей  поганых  итти?  Пер¬
вый  жребий  выпал  русскому  послу  Захарью  Тютрину,  с
мохначами,  бородачами  —  донскими  казаками,  другой  —
Семену  Тунику,  Ивану  Квашнину  и  семи  братьям  бело¬
зерцам,  третий  жребий  выпал  Задонскому  князю  Дмит¬
рию  Ивановичу.
 Втепор  заслышал  шведской  король  про  великое  побо¬
ище,  набрал  силы  сорок  тысяч:  «Подите,  воины  мои  лю¬
бимые,  на  поле  Куликово,  Москвы  не  хватаючи.  Станьте,
мои  воины,  на  бугры  на  высокие:  станет  Задонской  князь
Дмитрий  Иванович  побивать  Мамая  безбожного  —  по
Дмитрию  Ивановичу  пристаньте;  буде  Мамай  безбожный
будет  побивать  Дмитрия  Ивановича  —  по  Мамаю  при¬
станьте».  Лукав  был  шведской  король,  велел  по  правой
силе  приставать!
 Турецкой  король  заслышал  про  великое  побоище,  при¬
казал  набрать  силы  сорок  тысяч  и  посылал  их  на  поле  на
Куликово  —  сам  приказывал:  «Воины  мои  любимые!  Ка¬
 572

кую  силу  побивать  будут,  по  той  пристаньте».  Прост  был
турецкой  король,  по  виноватой  силе  велел  приставать!
 Засряжалась  рать-сила  могучая  на  поле  на  Кулико¬
ве  на  кровавое  побоище.  Перед  держал  русской  посол  За¬
харий  Тютрин  с  мохначами;  бородачами  —  донскими  ка¬
заками.  Палась  им  встрету  сила  Мамая  безбожного:  ког¬
да  сила  с  силой  сходилась,  мать  сыра  земля  подгибалась,
вода  подступалась.  Втепор  выскочил  из  земли  Кроволин-
татарин  —  вышина  семь  сажень.  Скрычал  татарин  зыч¬
ным  голосом:  «Задонской  князь  Дмитрий  Иванович!  Да¬
вай  мне-ка  поединщика;  буде  не  поставишь  мне  поедин-
щика,  я  твою  силу  один  побью-вырублю,  грязьей  сделаю!»
 Говорит  Задонской  князь  Дмитрий  Иванович:  «Не  на
кого  мне-ка  надеяться;  самому  пришло  итти  супротивни-
ком-поединщиком  на  Кроволина-татарина!»  Оболокает  он
свои  латы  крепкие,  застегает  пуговицы  воальянские;  об-
седлали  ему  добра  коня  во  седло  черкасское,  берет  он
свою  палицу  боевую,  поезжает  к  Кроволину-татарину.
Пал  ему  встрету  незнамый  воин:  «Осади  лошадь,  Задон¬
ской  князь  Дмитрий  Иванович!  Пойду  я  на  Кроволина-
татарина,  отрублю  ему  по  плеч  басурманскую  голову!»
Седлал  он  своего  доброго  коня,  подтягивал  двенадцатима
подпругима  шелковыми  не  ради  басы,  ради  крепости.
«Обороню  я  тебя,  Задонской  князь  Дмитрий  Иванович,  от
первые  смерти!  Буде  я  побью  Кроволина-татарина,  то
бейся  и  дерись  ты  с  окаянным  врагом,  с  Мамаем  безбож¬
ным,  псом  смердящим,  до  последней  капли  крови,  и  бу¬
дет  на  Мамая  безбожного  победа!».
 Задонской  князь  Дмитрий  Иванович  с  незнамым  вои¬
ном  обменялись  конями,  простились,  и  благословил  его
князь  Дмитрий  Иванович  на  дело  великое,  на  побоище
смертное.  Съехались  два  сильные,  могучие  богатыри  на
чистом  поле  на  Куликове  в  бою-драке  переведаться.
Палицами  ударились  —  палицы  по  чивья  поломались;
саблями  махнулись  —  сабли  исщербились;  скакали  они
со  добрых  коней  и  бились  они  рукопашным  боем,  и  би¬
лись  они  три  дня,  три  ночи,  три  часа  не  пиваючи,  бились
не  едаючи;  на  четвертой  день  оба  тут  и  успокоились.
И  учал  князь  Дмитрий  Иванович  досматривать:  незна¬
мый  воин  правую  руку  на  тулово  Кроволина-татарина
накинул.  Князь  своего  воина  срядил,  похоронил,  над  ним
крест  поставил  и  вызолотил.
 У  Мамая  безбожного,  пса  смердящего;  выскочил  из
земли  другой  воин  и  звонил  своим  зычным  голосом:  «За¬
донской  князь  Дмитрий  Иванович!  Подавай-ка  мне  су¬
 573

противника;  в  другую  сторону,  я  твою  силу  побью  и  тебе,
князю,  глаза  выкопаю  —  свет  отниму!»  Понурил  буйну
голову  Задонской  князь  Дмитрий  Иванович:  «Не  на  кого
мне-ка  надеяться,  самому  пришло  итти  па  Кроволипа-
татарина».  Садился  он  на  своего  добра  коня,  поезжал  па
Кроволина-татарина.  Пал  ему  встрету  другой  воин:  «Оса¬
ди  лошадь,  Задонской  князь  Дмитрий  Иванович!  Избав¬
лю  я  тебя  от  скорыя  смерти.  Вуде  я  побью  собаку-тата-
рина,  бейся  и  дерись  со  Мамаем  безбожным,  псом  смер¬
дящим,  до  последней  капли  крови:  и  будет  на  Мамая
безбожного  победа!  А  буде  Квашнинок-богатырек  побьет
меня,  садись  на  моего  доброго  коня:  увезет  он  тебя  от
смерти  от  скорыя».
 Князь  Дмитрий  Иванович  и  незнамый  воин  обменя¬
лись  конями,  простились,  и  благословил  его  Дмитрий
Иванович  на  дело  великое,  на  побоище  смертное.  Съеха¬
лись  два  сильпые,  могучие  богатыри  на  чистом  поле  на
Куликове  в  бою-драке  переведаться.  Впервые  палицами
они  ударились  —  палицы  по  чивья  поломались,  копьями
кололись  —  копья  извернулись,  вострыми  саблями  ру¬
бились  —  сабли  исщербились.  Скочили  они  со  добрых  ко¬
ней,  бились-дрались  рукопашным  боем,  бились-дрались
три  дня,  три  ночи  и  три  часа,  не  пиваючи,  не  едаючи  и
ясных  глаз  не  смыкаючи.  На  четвертой  день  оба  тут  и
успокоились.  И  учал  князь  Дмитрий  Иванович  досматри¬
вать:  у  воина  кпязева  права  пола  на  поганого  татарина
пакинулась.  Князь  своего  воина  честно  срядил,  похоро¬
нил,  и  на  могиле  крест  поставил  и  вызолотил.
 Втепор  русский  посол  Захарий  Тютрин  с  мохначами,
бородачами  —  донскими  казаками  напущался  на  силу
Мамая  безбожного.  Светлый  день  идет  ко  вечеру,  а  бой-
драка  еще  не  кончилась.  Когда  кончилась  драка,  учалн
смечать:  у  кого  сколько  силы  пало?  У  русского  посла  За-
харья  Тютрина  на  одного  мохнача,  бородача  —■  донского
казака  по  две  тысячи  по  двести  татаровей  выпало.  Стал
попущаться  другой  полок  Семена  Тупика,  Ивана  Кваш¬
нина  и  семи  братьев  белозерцев.  Красное  солнушко  из-за
леса  привздымается,  бой-драка  не  умаляется;  красное
солнушко  напокать  пошло,  нашу  силу  побивать  стали.
 Втепор  стал  попускаться  Задонской  князь  Дмитрий
Иванович.  Живет  оп  в  силе  Мамая  безбожного,  как  ост¬
рая  коса  в  сеностав  в  мягкой  траве:  куда  проедет  на  ко¬
не  —  там  улица,  поворотится  —  переулочек,  оборота  па
коне  даст  —  площадью  силу  сделает.  Невмоготу  стало
биться  Задонскому  князю  Дмитрию  Ивановичу:  забрыз¬
 574

гал  он  свои  очи  ясные  поганою  татарскою  кровью,  тут  у
него  и  свет  выбрало  —  отемнел.  Закопался  он  своему  ко¬
ню  доброму:  «Увези  ты  меня,  конь,  от  скорыя  смерти!»
Бил  он  коня  по  крутым  бедрам;  подымался  конь  —  толь¬
ко  топ  стоит!  Привозил  его  конь  в  поле  чистое  к  кудря¬
вой  березе,  а  опричь  тое  кудрявой  березы  на  поле  нет  пи
лесники.  Слезал  он  со  добра  коня:  «Побегай,  мой  добрый
копь,  в  чистые  поля,  в  широкие  луга,  ешь  шелкову  траву,
пей  свежую  воду;  не  достанься,  мой  добрый  конь,  пога¬
ному  Мамаю  безбожному,  псу  смердящему!»
 Сел  Задонской  князь  Дмитрий  Иванович  на  кудрявую
березу.  Летит  по  небу  через  поле  чистое  стадо  белых  ле¬
бедей.  Поглядел  на  стадо  Дмитрий  Иванович,  сам  прого¬
ворил:  «За  грехи  мои  окаянные  попущает  господь  бог  на
землю  русскую  Мамая  безбожного;  не  по  нас  птицы  ле¬
тят:  будет  на  Русь  православную  победа!»  Обсиделся  За¬
донской  князь  Дмитрий  Иванович;  мало  бежит  по  чисто¬
му  полю  стадо  серых  волков.  «Господи,  истинный  Хри¬
сте!  Смилуйся  над  Русью  православною,  не  отдай  нас  в
лихо  к  некрещеному  поганому  татарину;  не  по  нас  звери
бежат:  пить  нам  от  Мамая  безбожного,  пса  смердящего,
горькая  чаша!»  Заспал  Задонской  князь  Дмитрий  Ивано¬
вич  па  кудрявой  березе.
 Втепор  сила  Мамая  безбожного,  пса  смердящего,  на¬
шу  силу  побивать  стала.  Русской  посол  Захарий  Тютрпн
с  мохначами,  бородачами  —  донскими  казаками,  Семен
Тупик,  Иван  Квашнин  и  семь  братьев  белозерцев  и  вся
Дмитрия  Ивановича  сила  —  рать  могучая  господу  богу
возмолилась:  «Господи  Иисусе,  истинный  Христос,  Дон  —
мать  пресвятая  богородица!  Не  попустите  некрещеному
татарину  наругаться  пад  храмами  вашими  пречистыми,
пошлите  нам  заступника  Георгия  Храброго».
 Из-за  тех  ли  темных  лесов,  зеленых  дубрав  выезжает
сильное  воинство;  ударилось  оно  на  силу  Мамая  безбожно¬
го,  пса  смердящего.  Побежали  поганые  татары  в  зыбкую
орду,  в  этой  орде  поганые  татары  и  живот  скончали.
 Спохватилась  рать  —  сила  могучая  Задонского  князя
Дмитрия  Ивановича.  Русской  посол  Захарий  Тютрин,  Се¬
мен  Тупик,  Иван  Квашнин  и  семь  братьев  белозерцев
учали  силу  спрашивать:  не  пометил  ли  кто  пути-дороги
Задонского  князя  Дмитрия  Ивановича?  Молчит  рать-
сила  могучая:  ни  от  кого  ответа  нет.  Русской  посол  За¬
харий  Тютрин,  Семен  Тупик,  Иван  Квашнин  и  семь
братьев  белозерцев  понурили  свои  буйны  головы;  поло¬
жили  они  на  скопе:  погиб  Задонской  князь  Дмитрий  Ива-
 575

нович  в  бою-драке  от  поганых  татаровей.  Взадь  пошла
рать-сила  могучая  по  чшсту  полю.  Увидел  русской  по¬
сол  Захарий  Тютрин  в  чистом  поле  кудрявую  березу,  а
на  той  кудрявой  березе  чернизину,  признавал  он  Задонско¬
го  князя  Дмитрия  Ивановича.  В  ноги  пал  он  князю  Дмит¬
рию  Ивановичу:  «Возрадуйся,  Задонской  князь  Дмитрий
Иванович!  Постояли  мы  за  матушку  Русь  православную,
победили  Мамая  безбожного,  пса  смердящего!»
 Соходит  князь  Дмитрий  Иванович  с  кудрявыя  березы,
на  восток  он  три  раза  земно  кланяется.  Настигали  они
рать-силу  могучую,  находили  в  том  радость-веселие.
 ДУХОВНЫЙ  СТИХ  «ДМИТРОВСКАЯ  СУББОТА»
 Этот  стих  был  записан  в  середине  XIX  века  в  Москве
Н.  А.  Толченовым.  Мотивы  стиха  как  будто  подсказаны
«Сказанием  о  Мамаевом  побоище».  Можно  предполо¬
жить,  что  стих  возник  во  второй  половине  XVIII  —  пер¬
вой  половине  XIX  века.  Дмитровская  суббота  —  церков¬
ный  день  памяти  умерших;  в  дмитровскую  субботу  особо
поминались  герои  Куликова  поля.  День  памяти  получил
свое  имя  от  имени  святого  воина  Дмитрия  Солунского,  па¬
мять  которого  отмечается  церковью  26  октября,  —  бли¬
жайшая  предшествующая  этому  дню  суббота  и  называет¬
ся  дмитровской.
 На  кануне  субботы  дмитровской
В  соборе  святом  Успенскиим
Обедню  пел  Киприян  святой,
 За  обедней  был  Димитрей  князь
С  благоверною  княгиней  Евдокиею,
 Со  князьями  ли  со  боярами,
 Со  теми  со  славными  воеводами.
 Перед  самой  то  было  перед  достойной,
 Перестал  Димитрей  князь  молиться,
 Ко  столбу  князь  прислонился,
 Умом  князь  Димитрей  изумился,
 Открылись  душевпыя  его  очи,
 Видит  он  дивное  виденье:
 Не  горят  свечи  перед  иконами,
 Не  сияют  камни  на  златых  окладах
Не  слышит  он  пения  святаго,
 А  видит  он  чистое  поле,
 То  ли  чисто  поле  Куликово.
 576

«Стояние»  на  Угре,  положившее  конец  ордынскому
игу  в  1480  году.
 Миниатюра  XVI  века  из  Лицевого  летописного  свода.
 37  Живая  вода  Непрядвы

Изустлано  поле  мертвыми  телами,
Христиаными  да  татарами:
Христиане-то  как  свечки  теплятся,
 А  татары-то  как  смола  черна.
 По  тому  ль  полю  Куликову
 Ходит  сама  мать  пресвятая  богородица,
 А  за  ней  апостоли  господни,
 Кресты-энколпионы  (скадни)
русского  производства  XIV  века.

Архапгели-ангели  святыи,
 Со  светлыми  со  свещамц,
 Отпевают  они  мощи  православных,
 Кадит  на  них  сама  мать  пресвятая  богородица,
И  венцы  с  небес  на  них  нисходят.
 Вопросила  мать  пресвятая  богородица:
 «А  где  же  да  князь  Димитрей?»
 Отвечает  ей  Петр  апостол:
 «А  Димитрей  князь  в  Московском  граде,
 Во  святом  Успенскиим  соборе,
 Да  и  слушает  он  обедню
Со  своей  княгиней  Евдокией,
 Со  своими  князьями-боярами,
 Со  теми  ли  со  славными  воеводами.
 И  рече  мать  пресвятая  богородица:
 «Не  в  своем  Димитрей  князь  месте,
 Предводить  ему  лики  мучеников,
 А  его  княгине  в  моем  стаде».
 Тут  явление  пропало,
 Свечи  во  храме  загорелись,
 На  окладах  камни  засияли.
 Образумился  князь  Димитрей,
 Да  слезно  он  восплакнул,
 Таково  слово  он  промолвил:
 «Ах,  знать,  близок  час  моей  смерти!
 Скоро  буду  в  гробе  я  лежати,
 А  моей  княгине  быть  в  черницах!»
 А  на  память  дивнаго  видения
Уставил  он  дмитровску  субботу.
 37*

КОММЕНТАРИИ
 С.  П.  Бородин.  Дмитрий  Донской.  Роман.  Текст  публику¬
ется  по  изданию:  Бородин  С.  Дмитрий  Донской.  М.,  «Совет¬
ская  Россия»,  1977.
 К  с.  22.  Авторские  указания  на  время  строительства  москов¬
ского  каменного  Кремля  и  известие  о  смерти  митрополита  Алек¬
сея  (с.  25)  позволяют  установить,  что  действие  романа  начи¬
нается  в  середине  марта  1378  г.
 К  с.  22.  Фроловская  башня  —  одна  из  башен  белокаменного
Кремля,  заложенного  Дмитрием  Ивановичем  в  1367  г.;  не  сохра¬
нилась.  На  ее  месте  ныне  стоит  Фроловская  (Спасская)  башня,
выстроенная  в  1491  г.  миланским  зодчим  Пьетро  Антоние  Сола-
ри.  Фроловские  ворота  —  главные  ворота  Кремля  —  вели  на  пло¬
щадь,  которая  вплоть  до  XVI  в.  именовалась  Пожаром  (возмож¬
но,  в  память  о  пожаре  1366  г.).
 К  с.  22.  «С  девяти  лет  княжит  он...»  Дмитрий  Иванович  стал
великим  князем  Московским  после  смерти  его  отца,  великого  кня¬
зя  Ивана  Ивановича  (13  ноября  1359  г.),  когда  Дмитрию  едва
исполнилось  9  лет  (родился  12  октября  1350  г.).
 К  с.  22.  Седатому  старцу  —  седатый  —  подседый,  седова¬
тый  (новгородское  диалектное  слово).
 К  с.  23.  «г...много  противился  Дмитрий  Суздальский».  Суз¬
дальский  и  нижегородский  князь  Дмитрий  Константинович  в
1360  г.  получил  в  Орде  ярлык  на  великое  княжение  Суздаль¬
ское.  В  1362  г.  между  окружением  несовершеннолетнего  Дмитрия
Ивановича  и  Дмитрием  Константиновичем  произошло  столкнове¬
ние  эа  право  обладания  ярлыком  па  великое  княжение,  и  москов¬
ским  послам  удалось  купить  в  Орде  ярлык  на  имя  Дмитрия  Ива¬
новича,  после  чего  в  ноябре  —  декабре  1362  г.  московское  войско
во  главе  с  Дмитрием  изгнало  Дмитрия  Константиновича  из  Пе-
реславля,  а  летом  1363  г.  —  и  из  Владимира.  В  1364  г.  Дмитрий
Константинович  окончательно  уступил  великое  кпяжение  мос-
сковскому  кпязю,  и  Дмитрий  Иванович  помог  Дмитрию  Констан¬
тиновичу  завладеть  Нижним  Новгородом.
 К  с.  23.  «Свадебную  кашу  варили,  пир  пировали  в  Колом¬
не».  Дмитрий  женился  на  дочери  суздальского  и  нижегородского
 580

князя  Дмитрия  Константиновича  Авдотье  (Евдокии,  Дуне)  18  ян¬
варя  1367  г.
 К  с.  23.  «Деда,  Ивана  Данилыча,  прозвали  Калитой».  Речь
идет  о  великом  князе  Московском  Иване  I  Даниловиче  (1328—
1340).  Летопись  так  комментирует  известие  о  поставлении  Ивана
Калиты  на  великое  княжение:  «И  была  с  тех  пор  великая  тиши¬
на  40  лет,  и  перестали  поганые  ходить  войной  на  Русскую  зем¬
лю  и  убивать  христиан,  и  христиане  отдохнули  от  тяжелых  да¬
ней  и  многих  поборов  и  от  татарского  насилия,  и  была  с  той  по¬
ры  великая  тишина  по  всей  земле».  Объяснение  прозвища  Кали¬
та  впервые  появляется  в  позднейшем  церковном  сочинении  30—
40-х  гг.  XVI  в.,  так  называемом  Волоколамском  патерике,  со¬
ставленном  монахом  Досифеем  Топорковым.  Досифей  объясняет
происхождение  прозвища  так:  князь  будто  бы  всегда  носил  на
поясе  калиту  (кошель  с  деньгами)  и  раздавал  щедрую  милосты¬
ню  пищим.
 К  с.  23.  «...Бедствия  обрушились  на  Москву».  Имеется  в  ви¬
ду  московский  «великий  пожар»,  случившийся  не  после  свадьбы
Дмитрия,  как  пишет  автор,  а  за  полгода  до  нее,  летом  1366  г.,
когда  «за  один  час  или  за  два  весь  город  без  остатка  погорел».
Пожар  начался  от  деревянной  церкви  Всех  Святых,  которая,  ви¬
димо,  стояла  на  месте  нынешнего  каменного  храма  Всех  Святых
на  Кулишках  (конца  XVI  —  начала  XVII  в.):  площадь  Ногипа,
дом  2.
 К  с.  23.  «Начали  ставить  на  Москве  каменный  Кремль».
До  весны  1367  г.  Кремль  был  обнесен  деревянными  стенами,  воз¬
веденными  в  1339—1340  гг.  Под  1367  г.  тверской  летописный  Свод
1375  г.  отмечает:  «В  Москве  начали  ставить  каменный  город,  на¬
деясь  на  свою  великую  силу,  князей  русских  начали  приводить
в  свою  волю».  Вновь  выстроенная  крепость  охватила  почти  всю
территорию  нынешнего  Кремля,  за  исключением  участка  Соба-
киной  (Арсенальной)  башни.
 К  с.  23.  «Дошла  до  Москвы  другая  напасть:  моровая  язва».
Автор  пишет  об  эпидемии  чумы,  начавшейся  летом  1364  г.  в
Нижнем  Новгороде  и  его  окрестностях  (у  автора  ошибка:  он  пу¬
тает  хронологию  эпидемии,  относя  это  событие  к  1367  г.).  Осенью-
зимой  1364/65  г.  эпидемия  охватила  Переславль,  а  летом  1365  г.
болезнь  пришла  в  Москву.  Летописец  так  описывает  бедствия
Руси:  «Плакали  живые  по  мертвым,  ибо  умножилось  число  мерт¬
вых:  и  в  городах  мертвые,  и  в  селах  и  в  домах  мертвые,  и  в  хра¬
мах  и  возле  церквей  мертвые.  Много  мертвых,  а  мало  живых...
А  во  дворах  где  один  человек  остался,  где  два,  а  где  один  ребе¬
нок,  а  где  многие  дворы  н  вовсе  остались  пусты...»
 К  с.  23.  «Но  и  язва  не  останавливала  княжеских  усобиц».
Князь  Семен  Константинович  умер  от  чумы  в  1365  г.,  а  свой
удел  завещал  великому  князю  Михаилу  Александровичу  Тверско¬
му.  Князь  Василий  вместе  с  его  двоюродным  братом  Еремеем
заявили  претензии  на  часть  наследства  Семена  Константиповича
в  1366  г.,  их  рассудил  тверской  епископ  Василий  по  указанию
митрополита  Алексея.  В  1367  г.  конфликт  вновь  разгорелся,  и
осенью  1367  г.  московское  правительство,  выступив  в  роли  по¬
средника,  сумело  примирить  спорящие  стороны.
 К  с.  24.  «Вышла  из  повиновения  Тверь».  Тверской  князь  не
 581

Улус  Джучи  (Золотая  Орда)  в  XIV  веке.
 Карта  составлена  на  основании  карты  В.  Л.  Егорова.

Искер
 вятка
 Тюмени
 Назан:>
 о  Бнляр
 ДЛ-ДЖЕДИД
 Сарайчик
 (УЛУС
 .ОРДЫ)-
 о  Сыгнак
 Туркестан
 ‘К  \3  .#
 Щ0*
 ,  Ташкент
 Дженн  о
 Ургенч
 'Бухара
 Самарканд

подчинялся  московскому;  автор,  путая  хронологию,  рассказывает
о  тверской  войне  1375  г.  (она  случилась  не  «в  прошлом  годе»,
а  за  три  года  до  описываемых  событий).  Война  Москвы  и  Тве¬
ри  была  вызвана  стремлением  московского  князя  Дмитрия  раз¬
рушить  союз  тверского  князя  с  литовским  князем  Ольгердом.
Подробнее  о  событиях  1375  г.  см.  в  опубликованном  выше  тексте
Рогожского  летописца  и  в  московско-тверском  договоре  1375  г.
 К  с.  24.  Ольгерд  Литовский  —  великий  князь  Литовский
Ольгерд  (Альгирдас),  княживший  в  1345—1377  гг.,  сын  великого
князя  Литовского  Гедимина  (1316—1341).  Вторым  браком  Ольгерд
был  женат  на  дочери  тверского  кпязя  Михаила  Александровича
Ульяне.  Выполняя  союзнические  обязательства  в  отношении  Ми¬
хаила  Александровича,  Ольгерд  трижды  ходил  войной  против
московского  князя:  в  ноябре  1368  г.,  в  ноябре  1370 	г.,  летом
 1372  г.;  в  романе  речь  идет,  вероятно,  о  первой  «литовщине»  —
походе  1368  г.,  когда  войска  Ольгерда  стояли  около  Кремля  «три
дня  и  три  ночи»,  но  вынуждены  были  «пойти  прочь».  См.  подроб¬
нее  в  публикации  текста  Рогожского  летописца.
 К  с.  24.  «Болгары  озоровали  на  Волге».  Речь  идет  о  Волж¬
ской  Булгарин,  государстве,  возникшем  в  лесостепных  окраинах
Поволжья  в  X  в.  В  середине  X  в.  булгары  приняли  мусульман¬
ство,  а  в  третьей  четверти  этого  столетия  освободились  от  власти
иудейского  Хазарского  каганата.  В  1236  г.  Волжская  Булгария
была  подчинена  монголами,  а  окончательный  ее  разгром  русски¬
ми  войсками  приходится  на  начало  XV  в.  На  обломках  Булгарин
возникло  Казанское  ханство  со  столицей  в  Казани.
 К  с.  24.  «Дважды  ездил  в  Орду».  Орда  —  паразитарное  го¬
сударство  кочевников-мопголов,  представлявшее  собой  конгломе¬
рат  различных  народов:  кипчаков,  волжских  булгар,  русских,
буртасов,  башкир,  ясов,  черкесов.  Орда  была  образована  сыном
хана  Джучи  и  внуком  Чингиз-хапа  Бату-хапом  в  конце  1242-го  —
начале  1243  г.  в  причерноморских  и  прикаспийских  степях,  ко¬
торые  восточные  авторы  называли  Дешт-и-Кыпчак.  В  1237—
1240  гг.  монгольские  войска  разгромили  отряды  русских  князей
и  заставили  русские  княжества  признать  вассальную  зависи¬
мость  от  монгольских  феодалов.  Правое  крыло  Орды  составляла
Ак-Орда  (улус  Бату  со  столицей  в  городе  Сарай-ал-Джедид  на
левом  берегу  Волги),  левое,  подчиненное  правому,  крыло  --Кок-
Орда  (улус  Орды  со  столицей  в  городе  Сыгнаке  на  Сыр-Дарье).
Во  главе  Орды  по  традиции  стояли  представители  династии  Джу-
чидов  —  потомки  хана  Джучи.  В  конце  50-х  гг.  XIV  в.  среди
ордынской  знати,  не  принадлежавшей  к  правящей  династии,  осо¬
бое  место  занимал  беклярибек  (высший  чиновник,  ведавший  ор¬
дынской  дипломатией,  армией  и  судопроизводством)  Мамай,  же¬
натый  на  дочери  хана  Мухаммеда  Бердибека  (1357—1359  гг.).
Весной  1361  г.  Мамай  поднял  мятеж  против  нового  хана  Махму¬
да  Хызра,  а  затем  его  преемника  Тимур-ходжи,  переправился  на
правый  берег  Волги  и  объявил  ханом  своего  ставленника  Абдул¬
лу.  Начиная  с  этого  времени  Орда  дробится  на  два  противобор¬
ствующих  государства:  Орду  со  столицей  в  Сарае-ал-Джедид  и
Мамаеву  Орду,  кочующую  между  Волгой  и  Доном,  контролирую
щую  Северный  Кавказ,  Причерноморские  степи  и  Крым.  Мамае¬
вой  Ордой  единовластпо  правил  всесильный  Мамай,  однако  при
нем  состояли  марионеточные  ханы  Абдулла,  юноша,  сын  хана
 584

Узбека  (август  1361-го  —  июнь  1370  г.)  и  Тюлякбек  (осень
1370-го  —  сентябрь  1380  г.).  Дмитрий  Иванович  впервые  ездил  в
Орду  (в  Сарай-ал-Джедид)  к  хану  Мухаммеду  Наврузу  в  начале
1360  г.  С  Мамаем  Дмитрий  встречался  один  раз:  князь  был  в  ко¬
чевой  ставке  Мамаевой  Орды  летом  1371  г.,  где  ему  удалось  ку¬
пить  ярлык  на  великое  княжение.
 К  с.  24.  «Ходил  войной  на  болгар».  Речь  идет  о  походе
1377  г.  московских  войск,  возглавляемых  князем  Д.  М.  Волын¬
ским,  на  г.  Булгар  в  устье  Камы.  Один  из  двух  князей  этого  го¬
рода  был  ставленником  Мамая.  Русские  войска  разгромили  про¬
тивника  в  бою  у  стен  крепости,  заставили  врага  уплатить  боль¬
шую  контрибуцию  —  5  тыс.  рублей  и  признать  номинальную
власть  московского  князя.
 К  с.  24.  «Взял  Казань».  Недоразумение:  Казань  (первона¬
чально  она  называлась  Новый  Булгар  —  Булгар-ал-Джедид)  бы¬
ла  основана  позднее,  в  конце  XIV  в.  Автор,  вероятно,  имеет  в
виду  описанный  выше  захват  г.  Булгара.
 К  с.  24.  Митрополит  Алексей  —  глава  русской  церкви  в
1354—1378  гг.,  был  старшим  сыном  боярина  Федора  Бяконта,  при¬
ехавшего  служить  московским  князьям  из  Чернигова.  Алексей
родился  ск.  1292  г.,  его  крестным  отцом  стал  Иван  Калита.  Алек¬
сей  постригся  в  монахи  в  московском  Богоявленском  монастыре,
затем  в  1340  г.  был  возведен  в  митрополичьи  наместники,  в
1352  г.  стал  владимирским  епископом,  а  в  1354  г.  —  митрополи¬
том  Киевским  и  всея  Руси.  После  смерти  князя  Ивана  II  Ивано¬
вича  в  ноябре  1359  г.  Алексей  фактически  возглавил  московское
правительство  и  взял  под  опеку  двух  сыновей  умершего  князя  и
его  племянника  —  Дмитрия  Ивановича,  9  лет,  Ивана  Иванови¬
ча,  младенца,  и  Владимира  Андреевича,  5  лет.  Митрополит  Алек¬
сей  умер  на  85-м  году  жизни  12  февраля  1378  г.
 К  с.  25.  Сорокоуст  —  сорокодпевиая  молитва  в  церкви  в  па¬
мять  умершего.  Автор  ошибается,  потому  что  в  данном  случае
имеется  в  виду  пе  сорокоуст,  а  сорочины  —  поминки  и  молитвы,
совершаемые  на  сороковой  день  после  смерти.
 К  с.  25.  Симеон  Гордый  —  старший  сын  Ивана  Калиты,  ве¬
ликий  князь  московский  и  владимирский  (1340—1353  гг.).  Цити¬
руется  завещание  —  духовная  грамота  Семена  Ивановича,  со¬
ставленная  в  марте  —  апреле  1353  г.  Более  полный  текст  опуб¬
ликован  в  этом  томе.
 К  с.  25.  «Идет  усобица  промеж  сыновей  Олъгердовых».  По¬
сле  смерти  великого  князя  Литовского  Ольгерда  (1377  г.)  обо¬
стрились  противоречия  между  наследниками  Ольгерда,  предста¬
вителями  династии  Гедимина,  особенно  между  виленской  груп¬
пировкой  Ягайлы,  старшего  сына  Ольгерда  от  второго  брака,  и
тракайской  группировкой  Кейстутиса,  брата  Ольгерда,  и  сына
Кейстутиса  Витаутаса.
 К  с.  25.  «И  в  Орде  тянется  усобица».  См.  выше,  прим,  к
с.  12  («Дважды  ездил  в  Орду»),  С  1357  по  1380  г.  в  Орде  с  цент¬
ром  в  Сарае-ал-Джедид  сменилось  17  (по  другим  подсчетам  20)
ханов.
 К  с.  25.  Чудов  монастырь  был  основан  в  первой  половине
XIV  в.,  и  в  1365  г.  митрополит  Алексей  построил  монастырю  ьа-
 585

менный  собор  Чуда  архангела  Михаила  в  Хонех.  Монастырь  ны¬
не  разрушен;  располагался  к  северо-западу  от  Соборной  площади,
возле  Фроловской  (Спасской)  башни  Кремля.  Алексей  был  по¬
гребен  в  Чудовом  соборе  возле  алтаря.
 К  с.  25.  Отроки  —  в  Древней  Руси  отроками  называли  детей
от  7  до  15  лет,  но  у  этого  слова  было  и  особое  значение:  так  име¬
новали  княжескую  прислугу,  без  различия  возрастов.  Автор  вез¬
де  объединяет  оба  этих  значения,  поэтому  московскому  и  рязан¬
скому  князьям  прислуживают  дети  —  отроки.
 К  с.  25.  Думная.  Обязательным  совещательным  органом,
представлявшим  интересы  феодальной  аристократии  при  княже¬
ском  дворе,  была  Дума,  куда  входили  бояре  и  окольничие,  дьяки.
Думная  —  здесь:  помещение,  где  заседала  княжеская  Дума.
 К  с.  26.  «Лезвием  басурманским».  Басурман  (бусурман)  —
древнерусское  слово,  образованное  от  тюркского,  обозначающего
мусульманина.  В  Древней  Руси  так  называли  все  народы  исла¬
ма,  а  также  язычников  («нехристей»,  «поганых»),
 К  с.  26.  Вренко  (Бренк).  Михаил  Андреевич  Бренко  принад¬
лежал  к  ближайшему  окружению  Дмитрия  Ивановича;  в  позд¬
нейших  источниках  он  назван  боярином,  то  есть  членом  Думы,
однако  вероятнее  всего  Бренко  был  худородным  любимцем  вели¬
кого  князя.  Убит  на  Куликовом  поле.
 К  с.  26.  Пипер  —  вымышленное  лицо.
 К  с.  27.  Свейские  —  шведские.
 К  с.  27.  Ушкуи  —  речные  ладьи,  лодки.
 К  с.  27.  Калита  —  слово  заимствовано  из  тюркского  и  озна¬
чает  карман,  кожаный  мешок,  кошелек.
 К  с.  27.  Гридня  —  помещение  для  телохранителей,  воинов,
слово  происходит  от  «гридь»  —  воин.  Здесь:  помещение,  комната.
 К  с.  27.  «Дряхлого  тарусского  князя  Федора».  Тарусское  кня¬
жество  располагалось  в  верховьях  Оки  (крупнейшие  города  Обо-
ленск,  Таруса),  граничило  с  Новосильским,  Карачевским,  Смо¬
ленским,  Рязанским  княжествами,  а  также  с  «Мамаевой  землей».
Единственное  известие  о  князе  Федоре  содержится  в  Простран¬
ной  летописной  повести  1425  г.,  согласно  которой  Федор  был
убит  па  Куликовом  поле.  Существует  мнение  (М.  А.  Салмина),
что  Пространная  летописная  повесть  была  составлена  в  конце
30—40-х  гг.  XV  в.,  и  туда  было  внесено  имя  тарусского  князя,
убитого  в  1437  г.  под  Белевом.  Однако  более  вероятно  считать
Федора  современником  событий  1380  г.  В  1375  г.  тарусским  кня¬
зем  летопись  называет  не  Федора,  а  Ивана,  следовательно,  мож¬
но  думать,  что  в  1378  г.  Федор,  сменивший  своего  предшествен¬
ника  (брата?)  на  княжеском  престоле,  не  был  дряхлым  старцем.
 К  с.  28.  «Фрязины»  (фряги)  —  так  в  Древней  Руси  называ¬
ли  итальянцев.
 К  с.  28.  Сергий  —  монах,  игумен  основанного  им  монастыря
возле  г.  Радонежа,  в  75  км  па  северо-восток  от  Москвы  (ныне
Троице-Сергиева  лавра  в  г.  Загорске),  сподвижник  Дмитрия  Ива¬
новича.
 5S6

К  с.  28.  «Без  гнева  бился  он  с  литовцами».  Автор  ошибает¬
ся,  полагая,  что  литовские  князья  были  христианами.  Вплоть  до
смерти  Ольгерда  (1377)  подавляющее  большинство  литовских
феодалов  оставалось  язычниками,  и  язычество  было  государствен¬
ной  религией  великого  княжества  Литовского.
 К  с.  28.  Владимир  Андреевич  Серпуховской  —  второй  сып
младшего  сына  Ивана  Калиты  московского  удельного  князя  Анд¬
рея  Ивановича  (умер  в  мае  1354  г.).  Владимир  Андреевич  ро¬
дился  15  июля  1354  г.,  в  1358—1359  гг.  его  окружение  получило
доступ  к  управлению  уделом  Андрея  Ивановича.  С  восьми  лет
князь  Владимир  принимает  участие  в  военных  походах  своего
двоюродного  брата  Дмитрия.  В  1371  г.  «вечный  мир»  московско¬
го  князя  с  литовским  князем  Ольгердом  был  скреплен  брачным
союзом  Владимира  Андреевича  с  дочерью  Ольгерда  Еленой.
 К  с.  28.  Кпязъ  Боброк.  Дмитрий  Михайлович  Боброк  Волып-
ский  —  сын  литовского  князя  на  Волыни  Кориата-Михаила,  внук
Гедпмина.  Сначала  служил  нижегородскому  князю,  затем  пере¬
шел  па  службу  к  Дмитрию  Ивановичу.  Был  женат  на  сестре
Дмитрия  Анпе.
 К  с.  29.  Руза.  Этот  небольшой  город  впервые  упоминается  в
завещании  Ивана  Калиты  в  1328  г.  Автор  не  вполне  точен  в  рас¬
сказе  о  сплаве  леса:  здешний  кремль  стоит  на  высоком  холме  и
с  трех  сторон  окружен  рекой  Рузой  (приток  Москвы-реки),  реч¬
ками  Городенкой  и  Артюшкой  (Сорочкой).  Известие  о  том,  что
Иван  Калита  родился  в  Рузе,  недостоверно.
 К  с.  30.  Смерды  —  крестьяне,  простонародье.
 К  с.  31.  «Из  земель  угорских».  Угры  —  древперусское  наи¬
менование  венгров.
 К  с.  31.  Черкасия  —  здесь:  вероятно,  земля  черкесов  (ады¬
гов),  Северо-Восточный  Кавказ.
 К  с.  31.  Абазия  —  здесь:  земля  народности  абазинов,  жив¬
шей  на  северо-восточном  побережье  Черного  моря.
 К  с.  31.  Пристав  —  судебно-административный  исполнитель,
представитель  княжеской  администрации.
 К  с.  31.  Двунадесятые  праздники  —  имеются  в  виду  двена¬
дцать  (древнерусское  слово: 	«двуна  десять») 	непереходящих
 праздников  церковного  календаря.
 К  с.  31.  Десятник  —  здесь  правильнее:  десятинники,  сбор¬
щики  налога  —  десятины.
 К  с.  33.  Чернец,  расстрига.  Чернец  —  монах,  человек,  про¬
шедший  обряд  пострижения  в  монашество.  Расстрига  —  бывший
монах,  с  которого  спят  монашеский  обет.
 К  с.  33.  Эпитимья.  Правильнее:  епитимья  —  духовное  взы¬
скание,  наказание,  налагаемое  священником  —  духовным  отцом
па  его  духовных  детей  или  устанавливаемое  церковными  вла¬
стями.
 К  с.  33.  Святки  —  время  от  Рождества  (25  декабря)  до  Кре¬
щенья  (6  января).  Великая  пятница  —  переходящий  церковный
праздник,  установленный  в  память  распятия  и  крестных  мук
 587

Христа;  отмечается  за  два  дня  до  пасхи.  В  1378  г.  великая  пятни¬
ца  выпала  па  14  апреля.  Фомина  неделя  —  воскресенье,  следую¬
щее  через  педелю  после  дпя  пасхи.
 К  с.  33.  Ивановская  башня.  Ошибка:  первый  бревенчатый
острог  в  Рузе  был  сооружен  значительно  позднее,  в  1618  г.;  шесть
башен  острога,  постепенно  разрушаясь,  простояли  до  конца
XVII  в.
 К  с.  33.  Кила  —  грыжа,  опухоль.
 К  с.  34.  Болгарский  великий  город  —  может  быть,  автор  име¬
ет  в  виду  город  Биляр  —  вторую  по  величине  крепость  Волж¬
ской  Булгарии  (стояла  на  притоке  Волги  р.  М.  Черемшан).
 К  с.  35.  Зарядье  —  район,  расположенный  за  московским
Торгом,  на  склоне  к  Москве-реке.  Здесь  с  XIII  в.  селились  реме¬
сленники.  Ныне  на  этом  месте  стоит  гостиница  «Россия».
 К  с.  35.  Царьград  —  древнерусское  название  Константинопо¬
ля  (ныне  Стамбул),  столицы  Византийской  империи.  Город  был
основан  в  330  г.  римским  императором  Константином  I.
 К  с.  35.  Студийский  монастырь  —  монастырь  в  центре  Кон¬
стантинополя,  основанный  в  XI  в.  известным  проповедником  Фе¬
дором  Студитом.
 К  с.  35.  «Писано:  при  создании  столпа  в  Вавилоне».  Переска¬
зывается  легенда,  внесенная  в  библейскую  книгу  Бытия  (гл.  11,
ст.  1—9).  Возможно,  в  легенде  отразились  известия  о  строитель¬
стве  в  Вавилоне  гигантских  храмов-зиккуратов.
 К  с.  35.  «Наш  шоир  Хайям».  Шоир  —  певец,  поэт.  Имеется
в  виду  Омар  Хайям  (ок.  1048  —  после  1122  г.)  —  персидский  и
таджикский  поэт,  математик  и  философ.
 К  с.  36.  Рынды  —  оруженосцы-телохранители  при  великих
князьях.
 К  с.  36.  «Розовый  камчатый  доломан».  Доломан  —  так  у
османов  называли  суконную  одежду  янычар.  Камчатное  полот¬
но  —  шелковая  узорчатая  ткань,  нередко  —  прошитая  золотыми
или  серебряными  нитями.
 К  с.  37.  Иван  Иванович  —  сын  Ивана  Даниловича  Калиты,
великий  князь  московский  и  владимирский  (1354—1359  гг.),  отец
Дмитрия  Ивановича.
 К  с.  38.  Кир  —  господин  (греч.).
 К  с.  38.  Дворский  боярин  —  здесь:  глава  великокняжеского
двора.
 К  с.  39.  Зографы  (изографы)  —  икопописцы;  слово  заимство¬
вано  из  греческого  языка.
 К  с.  39.  «Захарий  с  дружиной  своей».  В  летописи  под  1344  г.
записано:  «Церковь  святого  Михаила  расписывали  русские  худож¬
ники  великого  князя  Семена  Ивановича,  а  старшими  среди  ико¬
нописцев  были  Захарий,  Иосиф,  Николай  и  ипые,  но  и  половины
церкви  не  успели  расписать,  так  она  велика».  Роспись  храма  бы¬
ла  закончена  в  1346  г.  Архангельский  собор  —  песохранившийся
каменный  храм  на  соборной  площади  Кремля  (был  закончен  к
 588

осени  1332  г.),  стоявший  там,  где  ныне  возвышается  здание  Ар¬
хангельского  собора,  возведенное  в  1505—1508  гг.  венецианским
зодчим  Алевизом  Новым  (Альвизо  Ламберти  да  Монтаньяно).
 К  с.  39.  Грек  Феофан  —  выдающийся  русский  живописец,
приехавший  на  Русь  из  Византии  (ок.  1350  —  ок.  1410  гг.).
 К  с.  39.  Рядно  —  грубый  деревенский  холст.  Солило,  солони-
ца  —  солонка.  Брашио  —  пища.
 К  с.  40.  «Время  марно».  Марный  —  напрасный,  тщетный.  Ав¬
тор  использует  это  слово  в  неожиданном  значении:  жаркий,  душ¬
ный  (вероятно,  от  марева).
 К  с.  40.  Ольг  Иванович  —  рязанский  великий  князь  Олег
Иванович.  Олег  занял  рязанский  стол  в  1350  г.,  после  смерти
князя  Василия  Александровича.  Летописец  замечает,  что  и  спу¬
стя  четыре  года  рязанский  князь  Олег  «еще  тогды  молод  был»,
но  принимал  участие  в  военных  действиях,  то  есть  можно  ду¬
мать,  что  Олег  родился  около  1340  г.  и,  значит,  лет  на  десять  был
старше  московского  князя  Дмитрия.  В  1366  г.  Олег  вместе  с  проя¬
сним  князем  Владимиром  Дмитриевичем  разгромил  войско  ор¬
дынского  «князя»  Тагая,  сжегшего  Переяславль  Рязанский.  В  де¬
кабре  1371  г.  московская  рать,  возглавляемая  Д.  М.  Боброком,
нанесла  поражепие  Олегу  под  Скорнищевом,  что  возле  Переяслав¬
ля  Рязанского.  Олег  бежал,  столицу  Рязанского  княжества  занял
союзник  Дмитрия  Московского  —  пронский  князь  Владимир.
В  начале  1372  г.  Олег  изгнал  Владимира  и  вернул  себе  княже¬
ский  стол.  Летом  1373  г.  войска  Мамая  разорили  рязанскую  зем¬
лю,  а  Дмитрий  Иванович  с  большой  ратью  стоял  на  берегу  Оки,
оберегая  свое  княжество,  но  не  делая  попыток  помочь  рязанско¬
му  князю.  Олег  не  участвовал  в  походе  1375  г.  на  Тверь;  в  мо¬
сковско-тверском  договоре  1375  г.  именно  рязанскому  князю  ока¬
зано  доверие  обеими  сторонами  —  он  назван  там  третейским
судьей.  В  августе  1378  г.,  во  время  битвы  на  Воже,  Олег  являлся
союзником  Дмитрия  Московского,  и  осенью  1378  г.,  в  отместку
за  поражепие  Бегича  на  Воже,  Мамай  совершил  набег  па  Рязан¬
ское  княжество  и  сжег  столицу  Олега.
 К  с.  40.  «В  Рязани  приобык  с  татарами»  —  главный  город
Рязанского  княжества  назывался  тогда  Переяславлем  Рязанским
(с  1778  г.  —  Рязань).
 К  с.  41.  Тать  —  вор.  Гривна  —  круппая  серебряная  монета.
 К  с.  41.  Bypxaii  —  вымышленное  лицо.
 К  с.  41.  Баскаки  —  представители  администрации  Великого
каана  (ханов,  сидевших  в  Каракоруме  и  до  1279  г.  номинально
стоявших  во  главе  всей  Империи,  основанной  Чингиз-ханом).
Слово  «баскак»  —  кыпчакская  калька  с  монгольского  «таньман-
чи»  —  хранитель  печати).  Баскаки  назначались  из  числа  высшей
ордынской  аристократии  и  осуществляли  сбор  прямых  налогов  с
населения  Руси  в  соответствии  с  нормой  обложения,  установлен¬
ной  по  монгольской  переписи  населения  Руси  в  1257—1259  гг.  По¬
следнее  летописное  упоминание  о  баскаках  относится  к  1305  г.,
и  не  позднее  20-х  гг.  XIV  в.  система  баскачества  на  основной  ча¬
сти  территории  русских  княжеств  была  ликвидирована,  а  ордын¬
ский  налог  стали  собирать  сами  русские  князья.  Поэтому  мало¬
вероятно,  чтобы  в  1378  г.  был  жив  сын  суздальского  баскака,  ото¬
 589

званного  в  начале  XIV  в.  Известие  о  том,  будто  система  баска-
чества  была  отменена  после  поездки  в  Орду  Ивана  Калиты,  —
плод  авторского  вымысла.
 К  с.  42.  Мурза  —  слово  происходит  от  тюркского,  означаю¬
щего  «государь,  правитель»,  так  называли  средний  слой  ордын¬
ской  аристократии.
 К  с.  42.  Гриша  Капустин  —  русский  воин,  упомянутый  в
Основной  редакции  «Сказания  о  Мамаевом  побоище»  как  «зна¬
менитый  богатырь»;  согласно  этому  известию  Григорий  Капустин
бился  в  первых  рядах  русского  войска  на  Куликовом  поле  и
пал  рядом  с  Александром  Пересветом.
 К  с.  44.  Жуковинье  —  перстень,  кольцо;  в  древнерусском
языке  это  слово  известно  в  другой  форме:  жуковина.
 К  с.  44.  «Сыновья  —  Василий  и  Юрий».  Юрий  —■  младший
сын  Дмитрия  Ивановича  —  родился  26  ноября  1374  г.,  Василий
родился  30  декабря  1371  г.
 К  с.  45.  Скоморохи  —  уличные  музыканты.
 К  с.  46.  Побывальщины  —  былины,  исторические  сказания;
другое  народное  название  произведений  этого  жанра:  старины.
Автор  описывает  процесс  создания  былины  как  составление  пись¬
менного  текста  с  последующим  заучиванием  былины  наизусть.
На  самом  деле  былины  складывались  в  устной,  фольклорной  сре¬
де,  бытовали  изустно  и  лишь  в  позднейшее  время,  начиная  с
XVI  века,  изредка  записывались  с  голоса  сказителя.
 К  с.  47.  Церковь  Спасского  монастыря  —  кремлевский  храм
Спаса  на  Бору,  получивший  свое  название  от  бора,  леса,  некогда
стоявшего  на  юго-западном  склоне  кремлевского  холма.  Спас  па
Бору  —  один  из  первых  храмов  Кремля.  Возможно,  деревянный
собор  находился  на  этом  месте  уже  в  XIII  в.  Каменный  собор
был  заложен  10  мая  1330  г.  Иваном  Калитой.  Здесь  же  распола¬
гался  великокняжеский  домовный  монастырь;  в  1492  г.  монастырь
был  перенесен  за  пределы  кремлевских  стен.  Ныне  на  месте
Спасского  монастыря  —  двор  Большого  Кремлевского  дворца.
 К  с.  47.  «Каменная  Михайловская  церковь»  —  Архангельский
собор,  выстроенный  за  лето  1332  г.  «Михайловская  церковь  в  Чу¬
дове»  —  собор  Чуда  архангела  Михаила  в  Хонех,  выстроенный
за  лето  1365  г.
 К  с.  47.  Боровицкие  ворота  —  башня  с  воротами,  построен¬
ная  в  1367  г.,  находилась  на  месте  нынешней  Боровицкой  баш¬
ни  Московского  Кремля  (построена  в  1490  г.  Пьетро  Антонио
Солари).
 К  с.  49.  Игорий-богослов  —  христианский  проповедник  и  пи¬
сатель,  константинопольский  епископ  Григорий  Назианзин  (330—
390  гг.).
 К  с.  53.  «Было  такое  в  Коломне».  Автор  нарушает  хроноло¬
гию:  он  пишет  о  событиях  1378  г.,  а  упомянутая  им  каменная
церковь,  построенная  в  Коломне  на  средства  великого  князя,  упа¬
ла  в  июне  1380  г.
 К  с.  53.  Игнат  Титов  —  вымышленное  лицо,
 590

К  с.  53.  Рундук  —  лавка  с  подъемным  сиденьем,  сундук.
 К  с.  53.  Полушка  —  самая  мелкая  монета.
 К  с.  55.  Тайницкая  башня  —  центральная  башня  южной  сте¬
пы  Кремля,  выходит  на  Москву-реку.  Автор  допускает  анахро¬
низм:  в  1378  г.,  когда  разворачивается  действие  романа,  на  этом
месте  стояла  Чешкова,  или  Чушкова,  башня  с  воротами.  В  1485  г.
Антон  Фрязин  заложил  здесь  башню  с  колодцем-тайником  внут¬
ри  и  скрытым  выходом  к  реке.  Отсюда  возникло  новое  название
башни  —  Тайницкая.
 К  с.  56.  «Но  воины  остановились  и  окружили  каменщиков».
Эпизод  расправы  великокняжеских  слуг  со  строителями  Тайниц-
кой  башни  навеян  автору  легендой  об  ослеплении  Иваном  Гроз¬
ным  зодчих  Бармы  и  Постника  Яковлева  (возможно,  это  одно  ли¬
цо:  Иван  Яковлевич  Барма),  построивших  в  1555—1561  гг.  собор
Покрова  на  Рву  (храм  Василия  Блаженного).
 К  с.  57.  Варяжское  море  —  Балтийское  море.  Хвалынское
море  —  древнерусское  наименование  Каспийского  моря.  С  у  рож-
ские  берега  —  берега  Азовского  моря.
 К  с.  57.  «Олъгердово  латинство».  Латинство  —  католическая
вера.  Автор  ошибается,  повторяя  в  данном  случае  тенденциозные
оценки  «Сказания  о  Мамаевом  побоище»:  великий  князь  Литов¬
ский  Ольгерд  был  язычником,  ненадолго  переходил  в  православ¬
ную  веру,  затем  вновь  вернулся  к  язычеству,  а  перед  смертью
(1377)  вернулся  в  лоно  православной  церкви.  Его  дети  были  кре¬
щены  в  православную  веру  и  распространяли  православное  хри¬
стианство  вплоть  до  1382  г.,  когда  сын  Ольгерда  Ягайла  принял
католичество.
 К  с.  57.  Москва  —  имя  городу  было  дано  по  имени  реки  Мо¬
сквы;  возможно,  слово  происходит  от  праславянского  слова,  обо¬
значавшего  воду,  влагу.  Толкование  гидронима  Москва  как  ком¬
бинации  финно-угорских  слов  «медведь»  и  «мать»  не  встречает
поддержки  у  современных  ученых.
 К  с.  58.  Иван  Белозерский  —  сын  белозерского  князя  Федо¬
ра  Романовича  Белозерского,  упомянут  среди  погибших  в  Крат¬
кой  и  Пространпой  летописных  повестях  о  Куликовской  битве,
в  Синодике  павших  на  Куликовом  поле,  в  некоторых  редакциях
«Сказания  о  Мамаевом  побоище».
 К  с.  59.  «Сам  цареградский  митрополит  погребал».  Известие
об  участии  в  похоронах  митрополита  Алексея  константинополь¬
ского  митрополита  недостоверно.
 К  с.  60.  «Ипии  форозе...»  Тарусский  князь  мешает  греческие
и  русские  слова:  «Иные  всадники,  взобравшись  на  коня,  мнят
себя  военачальниками».
 К  с.  63.  Дюденя  —  ордынский  военачальник,  брат  хана  Ток-
ты  (Дюденя  —  русская  огласовка  его  имени;  возможно,  его  зва¬
ли  Тудан),  возглавивший  опустошительный  поход  на  русские
княжества  в  1293  г.
 К  с.  63.  Сить-река.  4  марта  1238  г.  Здесь  в  битве  с  войсками
Бату-хапа  погиб  владимирский  великий  князь  Георгий  (Юрий)
 591

Всеволодович.  Река  Сить  прежде  была  притоком  реки  Мологи,  ны¬
не  впадает  в  Рыбинское  водохранилище.
 К  с.  63.  Батыга  —  монгольский  хап  Бату  (1224—1255/56  гг.).
Батый  появился  на  Оке  в  конце  1237  г.,  взял  Киев  6  декабря
1239  г.  Рязанская  земля  была  завоевана  монголами  в  1237  г.
Ипатий  (Евпатий)  Коловрат  —  рязанский  боярин,  о  подвиге  ко¬
торого  рассказывает  легендарное  «Сказание  о  разорении  Рязани
Батыем».
 К  с.  63.  «Батыга  па  Калку  пришел».  Битва  на  Калке  состоя¬
лась  в  1223  г.;  монгольские  войска  папесли  поражение  объеди¬
ненной  рати  русских  князей,  выступивших  в  союзе  с  половцами.
 К  с.  64.  Князь  Данила  —  галицко-волынский  князь  Даниил
Романович  (1201—1264  гг.),  в  1223  г.  участвовал  в  битве  на
р.  Калке,  где  был  ранен  в  грудь.
 К  с.  64.  «Побратались  они  с  Мамаем  меной  шапок».  Дмитрий
встречался  с  Мамаем  летом  1371  г.  Известие  о  побратимстве
Дмитрия  с  Мамаем  вымышлепо  автором  и,  возможно,  навеяно
рассказом  о  братании  Александра  Невского  с  сыном  Бату-хаиа
Сартаком.
 К  с.  66.  «Татары  сожгли  Нижний».  Ордынцы  в  середине  июля
1378  г.  совершили  набег  на  Нижний  Новгород  (в  Сарае  в  это
время  сидел  хан  Арабшах).  Князя  Дмитрия  Константиновича  в
городе  не  было,  он  находился  в  Городце  и,  узнав  о  нападении
ордынцев,  выехал  к  ним  навстречу,  предлагая  выкуп  sa  город.
Однако  ордынцы  выкупа  не  приняли  и  24  июля  сожгли  Ниж¬
ний  Новгород.  Автор  ошибается,  полагая,  что  набег  возглавлял
Бегич  и  что  Дмитрий  Константинович  бежал  из  Нижнего  Новго¬
рода,  спасаясь  от  врага.
 К  с.  66.  Ферязь  —  мужское  длинное  платье  с  длинными  рука¬
вами,  без  воротника  и  пояса.
 К  с.  68.  Дети  боярские  —  мелкие  и  средние  феодалы.  Шитые
(правильнее:  житьи)  люди  —  особое  сословие  жителей  Великого
Новгорода,  зажиточные  горожане  (аналогичные  западноевропей¬
скому  бюргерству),  владевшие  средними  и  крупными  земельны¬
ми  наделами  на  вотчинном  праве,  занимавшиеся  торговлей;  жи¬
тьи  люди  на  социальной  лестнице  стояли  ниже  новгородского  бо¬
ярства,  но  значительно  выше  купцов  и  ремесленников  посада.
Беломестцы  —  здесь:  жители  тех  мест,  которые  были  освобож-
депы  от  налогов  (обелены).  Черные  люди  —  крестьяне,  обложен¬
ные  налогами  и  находящиеся  под  властью  великого  князя.  Во¬
лостель  —  представитель  великокняжеской  власти,  ведающий  де¬
лами  волости  —  административной  единицы.
 К  с.  68.  «Недаром  Калита  долго  добивался...»  До  1299  г.  сто¬
лицей  русской  митрополии  оставался  Киев,  затем  вплоть  до
1326  г.  митрополиты  жили  во  Владимире,  и  первым  митрополи¬
том,  переехавшим  в  Москву,  стал  митрополит  Петр  (1308—
20/21  декабря  1326  г.),  прибывший  в  столицу  Ивана  Калиты  по
настоянию  князя.
 К  с.  69.  «Олегов  щит  над  вратами  Царьграда».  По  преданию,
внесенному  в  Начальную  летопись,  Олег  ходил  на  Царьград  в
996  г.  и  в  знак  своей  победы  прибил  щит  на  городские  ворота.
 592

К  с.  71.  Щуйца  —  левая  рука.
 К  с.  73.  «У  православного  епископа  Сарайского».  В  столице
Орды  Сарае  не  позднее  1261  г.  разместилась  резиденция  русско¬
го  православного  епископа,  управлявшего  делами  сарайской  епар¬
хии;  епископ  саранский  обладал  духовной  властью  над  всеми
христианами  Орды  (преимущественно  русскими),  а  также  рас¬
поряжался  церковными  делами  юго-западной  части  русских  зе-
 К  с.  73.  Новгородские  пятины  —  территориально-администра¬
тивные  районы  Новгородской  земли.
 К  с.  74.  Иметь  —  воин.
 К  с.  74.  Прясло  —  звено  изгороди,  колепо  забора  от  кола  до
кола,  от  столба  до  столба.
 К  с.  74.  Келарь  —  мопах,  распоряжающийся  хозяйственны¬
ми  делами  монастыря,  преимущественно  продовольственными
припасами.
 К  с.  75.  «Здесь  впервые  обобщили  имущество  всей  братии».
Речь  идет  о  принятии  в  Троицкой  обители  общежительного  уста¬
ва,  в  соответствии  с  которым  монахи  не  владели  личным  имуще¬
ством,  за  вычетом  икон  и  книг,  и  вся  их  собственность  поступа¬
ла  в  пользование  всей  монашеской  корпорации.  Общежительные
уставы  стали  входить  в  русский  монашеский  обиход  со  второй
половины  XIV  в.  По-видимому,  Сергий  не  был  первым  наставни¬
ком  монастыря,  принявшим  общежительный  устав.  Основателем
иноческого  «общего  жития  на  Москве»  летопись  называет  архи¬
мандрита  Петровского  монастыря  Ивана.
 К  с.  76.  Келейник  —  монах,  живущий  в  келье  (слово  проис¬
ходит  из  латинского  и  греческого  языков  и  означает  «комнату»,
«чулан»)  вместе  с  другим  монахом  и  прислуживающий  ему.
 К  с.  79.  Утреня  —  часть  ежедневного  богослужения;  совер¬
шается  утром,  перед  обедней,  или  вечером,  вместе  с  вечерней.
Обедня  (литургия)  —  утреннее  торжественное  богослужение.
 К  с.  83.  Митяй  —  подробнее  о  нем  см.  в  Рогожском  летопи¬
сце  (текст  опубликован  выше).  Всероссийская  митрополия  —
термина  этого  источники  не  знают;  глава  русской  церкви  носил
титул:  митрополит  Киевский  и  всея  Руси.  Дионисий  Суздаль¬
ский  —  суздальский  епископ  Дионисий,  подробнее  о  нем  см.  в
тексте  Рогожского  летописца.  Киприап  —  русский  митрополит
(1375—1406  гг.),  о  нем  подробнее  см.  в  комментарии  к  публика¬
ции  послания  Киприана  к  Сергию  и  Федору.  Автор  ошибается,
называя  Киприана  сербом,  он  был  болгарипом,  родом  из  г.  Тыр-
нова,  принадлежал  к  аристократическому  семейству  Цамблаков.
 К  с.  83.  Паперть  —  притвор  перед  церковью,  крыльцо,  пло¬
щадка  перед  входом  в  храм.
 К  с.  84.  Любутск  —  город,  стоявший  недалеко  от  Калуги,
при  впадении  в  Оку  реки  Любучи.
 К  с.  87.  Мурзамецкие  —  монгольские  (татарские),  восточные.
 К  с.  98.  Ярмонь  —  ярмопка,  ярмарка;  у  Даля  подобной  фор¬
мы  этого  слова  не  зафиксировано.
 38  Живая  вода  Непрядвы
 593

К  с.  102.  Александр  —  Александр  Пересвет.  Источники  содер¬
жат  противоречивые  сведения  о  нем.  Древнейшая  Краткая  лето¬
писная  повесть  1408  г.  упоминает  его  имя  среди  убитых  на  Кули¬
ковом  поле.  Пространная  летописная  повесть  1425  г.  поясняет,
что  убитый  Пересвет  «прежде  был  брянским  боярином».  Краткая
редакция  «Задонщины»  называет  Пересвста  братом  Осляби.  Про¬
странная  редакция  «Задонщины»,  возможно,  вслед  за  Простран¬
ной  летописной  повестью,  говорит  о  Пересвете  как  о  «брянском
боярине»  и  —  впервые  —  как  о  «чернеце»  (монахе).  «Сказание
о  Мамаевом  побоище»  80—90-х  гг.  XV  в.  передает  позднейшую
легенду:  братья  Александр  Пересвет  и  Андрей  Ослябя  будто  бы
были  монахами  Троице-Сергиева  монастыря  и  по  просьбе  Дмит¬
рия  Ивановича  Сергий  Радонежский  отпустил  их  на  битву  с  Ма¬
маем.  Однако  тело  убитого  Пересвета  было  доставлено  с  Кулико¬
ва  поля  не  в  Троицу,  а  в  московский  Симонов  монастырь,  где  и
погребено.  Значит,  если  Пересвет  и  был  монахом,  то  пе  Троице-
Сергиева,  а  Симонова  монастыря.  Известие  о  поединке  Пересвета
с  печенегом  (татарским  богатырем  Темир-Мурзой)  также  отсут¬
ствует  в  ранних  источниках  и  впервые  появляется  в  позднейшем
«Сказании  о  Мамаевом  побоище».  В  Распространенной  редакции
«Сказания»  Пересвет  назван  «чернецом-любочанином».  Это  изве¬
стие  находит  некоторое  подтверждение  в  летописном  сообщении
о  племяннике  (?)  Пересвета  —  Родионе  Ослебягине,  который
прежде  был  любутским  боярином.
 К  с.  103.  Симонова  обитель  —  московский  монастырь,  оспо¬
ванный  племянником  Сергия  Радонежского  Федором  около  1370  г.
на  левом  берегу  Москвы-реки  возле  дороги  па  Коломну.  Развали¬
ны  монастырских  стен  и  зданий  находятся  недалеко  от  нынеш¬
ней  станции  метро  «Автозаводская».
 К  с.  103.  Схима  —  высшая  степень  монашества;  принявшие
схиму  дают  обет  полного  отречения  от  мирской  жизни.  Монахи-
схимники  носят  куколь  —  черное  покрывало  на  голове,  на  куко¬
ле  вышиты  пять  крестов.
 К  с.  103.  Боярин  Тютчев  —  возможно,  вымышленное  лицо;
впервые  упомянут  позднейшим  «Сказанием  о  Мамаевом  побои¬
ще»  как  посол,  отправленпый  Дмитрием  к  Мамаю  в  1380  г.
 К  с.  104.  Афон  —  комплекс  монастырей  и  скитов,  располо¬
женных  на  восточном  выступе  Халкидонского  полуострова  на  бе¬
регу  Эгейского  моря.  Первый  монастырь  был  основан  здесь  в
962  г.
 К  с.  104.  Горицкий  монастырь  —  женский  монастырь,  нахо¬
дился  близ  г.  Кириллова  на  реке  Шексне;  автор  допускает  ана¬
хронизм:  монастырь  был  основан  в  1544  г.
 К  с.  104.  вАлександрия»  —  средневековое  сочинение-повесть,
рассказывающее  о  жизни  Александра  Македонского  (попало  на
Русь  из  Сербии).
 К  с.  104.  «Ныне  житие  митрополита  Алексея  пишет».  Автор
ошибается:  древнейшее  житие  Алексея  было  составлено  в
40-х  гг.  XV  века,  то  есть  через  60—70  лет  после  описываемых
событий.
 К  с.  106.  «То  сведаю...»  Исповедь  принадлежит  к  христиан¬
ским  таинствам,  и  соблюдение  в  тайне  того,  что  духовный  сын
 594

рассказывает  на  исповеди  своему  духовному  отцу,  было  важней¬
шим  условием  существования  духовничества  в  христианской
церкви.  Автор  явно  модернизирует;  эти  оценки  скорее  отвечают
духу  атеистической  кампании  30-х  годов,  чем  действительному
положению  дел  в  церкви  XIV  столетия.
 К  с.  106.  «...Василъю  Рязанскому  ачерась  нового  келейника
благословил».  Рязанский  епископ  Василий  был  поставлен  в
1356  г.,  однако  уже  около  1378  г.  его  сменил  епископ  Афанасий.
 К  с.  107.  «Навестить  своего  крестника».  Сергий  крестил  кня¬
жича  Юрия,  родившегося  26  ноября  1374  г.
 К  с.  107.  Вечерня  —  богослужение,  ежедневно  совершаемое  в
церкви  вечером.
 К  с.  108.  Чекмень  —  кафтан.
 К  с.  108.  Золотая  Орда.  Орду  с  центром  в  Сарае-ал-Джедид
обыкновенно  называют  Золотой  Ордой,  однако  этот  термин  по¬
явился  в  русском  языке  лишь  в  конце  XVI—XVII  вв.,  на  этом
основании  некоторые  историки  отказываются  от  употребления
термина  «Золотая  Орда»  и  предлагают  называть  пестрое  в  эт¬
ническом  отношении  государство  по  имени  его  основателя  улу¬
сом  Джучи,  либо  по  преобладающему  этническому  элементу  го¬
сударством  Кыпчак,  либо  по  географическому  признаку  —  Дешт-
п-Кыпчак.  Автор  этих  комментариев  предпочитает  всюду  упо¬
треблять  термин  «Орда».
 К  с.  109.  Чингиз  —  знаменитый  монгольский  военачальник
Темучин,  известный  иод  именем  Чингис-хана  (ок.  1155—1227  гг.),
основал  Империю  монголов  с  центром  в  Каракоруме  (Централь¬
ная  Азия).
 К  с.  109.  Женщины-кат  у  ни.  Катуни  —  тюркское  слово,  обозна¬
чающее  женщин,  хозяек.
 К  с.  109.  Бегич  —  воевода  Мамаевой  орды,  разбитый  И  авгу¬
ста  1378  г.  в  сражении  на  реке  Воже,  Других  известий  о  нем
источники  не  сохранили.
 К  с.  НО.  «А  Дмитрий  откупился  от  Мамая».  Пространная  лето¬
писная  повесть  свидетельствует  о  том,  что  Дмитрий  Иванович  за¬
ключил  в  1371  г.  (?)  специальный  договор  с  Мамаем,  где  была
установлена  сумма  ордынской  дани  («выхода»).  Договор  этот
предусматривал  уменьшение  ордынского  «выхода»  по  сравнению
с  суммой,  которая  выплачивалась  хану  Джанибеку  Махмуду
(1340—1357  гг.).
 К  с.  НО.  «Похотел  стать  царем»  —  цитата  из  Пространной  ле¬
тописной  повести:  «А  окаянный  Мамай  возгордился,  возомнив
себя  царем...»
 К  с.  114.  Карагалук  —  Среди  «князей»,  убитых  русскими  в
битве  при  Воже,  летопись  упоминает  некоего  Карабалука.
 К  с.  114.  «Сын  Тарагая,  амир  Тимур».  Тимур  (Тамерлан)  жил
в  1336—1405  гг.,  полководец,  эмир  (1370—1405  гг.),  сын  бека  Та¬
рагая  из  тюркизированного  монгольского  племени  барлас.
 К  с.  114.  «Орда  сильна,  пока  чист  ее  язык».  Пестрое  этниче¬
ское  образование,  которым  являлась  Орда,  не  могло  сохранить
 38* 	595

чистоты  языка.  Автор  ошибочно  полагает,  будто  ордынцы  разго¬
варивали  на  татарском  языке  и  пазывали  себя  татарами.  Татара¬
ми  их  называли  лишь  русские  источники.  Преобладающий  этни¬
ческий  элемент  Орды  —  кипчаки,  но  во  главе  Орды  стояли  мон¬
голы,  постепенно  ассимилируемые  тюрками.  Первоначально  офи¬
циальный  язык  Орды  был  монгольским,  письменность  —  уйгур¬
ской.  Позднее  все  большее  значение  начинают  играть  разные
языки  тюркской  группы.
 К  с.  117.  Хази-бей.  Имя  этого  «кпязя»  упомяпуто  русской  ле¬
тописью  при  перечислении  убитых  на  реке  Боже.
 К  с.  118.  Образ  Умиления  —  икона,  изображающая  умиление
Богородицы.
 К  с.  118.  Псалтырь  —  библейская  книга,  входящая  в  ветхоза¬
ветный  канон.
 К  с.  118.  «Впервые  Сергий  держал  в  руках...».  До  XIV  в.  на
Руси  в  книгописном  деле  использовали  пергамент  (обработанную
кожу  овец  или  свиней).  В  последней  четверти  XIV  в.  пергамент
начинает  вытесняться  бумагой  —  так,  на  рубеже  XIV—XV  вв.  ру¬
кописи  на  бумаге  составляли  примерно  пятую  часть  всех  рукопи¬
сных  книг.
 К  с.  118.  Апостол  —  библейская  новозаветная  кпига,  состоя¬
щая  из  Деяний  и  Посланий  апостольских.  Триодь  —  церковная
книга,  по  которой  совершается  ежедневное  богослужение  нака¬
нуне  и  после  дня  пасхи.  Хронограф  —  историческая  компиляция,
налагающая  всемирную  историю,  начипая  с  Адама.
 К  с.  124.  «Шесть  тысяч  восемьсот  восемьдесят  шестое».
В  Древней  Руси  был  принят  византийский  счет  лет  (константи¬
нопольская  эра),  исчисляемый  от  сотворения  мира;  рождество
Христово,  от  которого  ведет  счет  юлианский/григориапский  ка¬
лендарь,  приходится  на  25  декабря  5509  г.  (или  5508)  от  сотво¬
рения  мира.
 К  с.  130.  «А  попов  татары  милуют».  В  первые  годы  монголь¬
ских  набегов  на  русские  княжества  церковь  терпела  насилия  на¬
равне  со  всей  Русью,  но  после  проведения  переписи  населения  в
1257—1259  гг.  русская  церковь  была  освобождена  от  выплаты
ордынского  «выхода»  и  многих  ордынских  повинностей,  и  ордын¬
ские  ханы,  рассчитывая  на  поддержку  со  стороны  церкви,  стро¬
го  следили  за  соблюдением  льгот  и  привилегий,  дарованпых  рус¬
ским  митрополитам.
 К  с.  132.  «Добры  тухтарски  комони  на  групах».  Искаженное
древнерусское:  «Хороши  татарские  кони  на  мелкой  рыси».  Эта
фраза  появилась  в  романе,  вероятно,  под  влиянием  рассказа  Ро¬
гожского  летописца  о  битве  на  Воже  («пюкнуша  гласы  своими
и  поидоша  на  групах...»).
 К  с.  132.  Джагатайский  язык  —  диалект  «среднеазиатской
группы»  тюркских  языков  (по  классификации  В.  В.  Радлова),
распространенный  в  улусе  второго  сына  Чингис-хана  Джагатая
(Чагатая);  улус  Джагатая  включал  города  Самарканд,  Бухару,
Отрар,  Алмалык,  Кашгар  и  другие.
 К  с.  133.  Тимофей  Вельяминов.  Ошибка  автора:  речь  должна
идти  либо  о  Николае  Васильевиче  Вельяминове  (он  был  женат
 596

на  сестре  Дмитрия  Ивановича  Марии,  служил  коломенским  вое¬
водой  и  погиб  на  Куликовом  поле),  либо  о  Тимофее  Васильевиче
Валуе,  окольничем,  владимирском  и  юрьевском  воеводе,  сыне  боя¬
рина  Василия  Акатьевнча  (Т.  В.  Валуй  также  погиб  на  Кулико¬
вом  поле).  Летописный  рассказ  свидетельствует  о  том,  что  в
битве  на  Воже  принимал  участие  Тимофей  Васильевич  Валуй.
 К  с.  133.  Андрей  Олъгердович  (?—1399  г.)  —  старший  сып
великого  князя  Литовского  Ольгерда  от  первой  жены  —  Марии
Ярославны.  Андрей  с  начала  40-х  гг.  стал  полоцким  князем,  но
в  конце  1377  г.  перебежал  в  Псков  и  после  принятия  присяги
псковичам,  а  также  великому  князю  Дмитрию  Ивановичу  стал
псковским  князем.  Рассказ  автора  об  участии  Андрея  Ольгердо-
вича  в  сражении  па  Воже  опирается  на  недостоверные  известия
позднейших  источников  —  Тверского  сборпика  и  Никоновской
летописи,  где  Андрей  назван  вместо  Т.  В.  Валуя;  эти  сведения
сомнительны.
 К  с.  134.  Грек  Палладий  —  вымышленное  лицо.
 К  с.  134.  Дмитрий  Мопастырев  —  белозерский  землевладелец,
боярин  Дмитрий  Александрович  Монастырей,  погибший  в  битве
на  Воже.
 К  с.  135.  «Бегич  кинулся  на  пего...»  Летопись  не  сообщает  об
убийстве  Бегича  на  Воже;  автор,  вероятно,  ошибочно  принял  рас¬
сказ  летописца  о  смерти  ордынского  «князя»  Бегички  за  известие
о  гибели  самого  военачальника  Мамаевых  войск.
 К  с.  136.  Воевода  К  у  саков  —  Назар  Данилович  [сып]  Кусако-
ва  упомянут  среди  павших  в  битве  на  Воже.
 К  с.  142.  Ильин  день  —  20  июля.  Анна,  следовательно,  уеха¬
ла  из  Коломны  прежде  20  июля  1377  года.
 К  с.  145.  Непрядь-река.  Автор  ошибается:  Непрь-река,  о  кото¬
рой  идет  речь  в  былине,  —  это  Днепр,  а  не  Непрядва.
 К  с.  146.  «Брутий  убил  кесаря».  Брут  Марк  Юний  (85—42  гг.
до  н.  э.)  —  участник  заговора,  приведшего  к  убийству  древне¬
римского  диктатора  Юлия  Цезаря.
 К  с.  149.  Салахмир  —  вымышленное  лицо;  нам  ничего  не  из¬
вестно  об  ордынском  родстве  Олега  Ивановича.
 К  с.  150.  Архангельский  собор  в  Переяславле  Рязанском,  воз¬
можно,  был  сооружен  в  конце  XIV  в.;  ныне  на  этом  месте  стоит
каменный  храм,  выстроенный  в  70-х  гг.  XV  в.
 К  с.  150.  Поп  Софроний.  Возможно,  образ  Софрония  навеян
автору  историческим  лицом  —  рязанцем  Софонием;  по  известию
Тверского  сборника,  Софоний  до  пострижения  в  монашество  был
брянским  боярином.  Софопий  составил  какое-то  несохранившееся
сочинепие  о  Куликовской  битве,  отразившееся  в  «Задонщине»  п
в  «Сказании  о  Мамаевом  побоище».
 К  с.  151.  Оловир  —  пурпур,  багрянец  (греч.).
 К  с.  152.  Митра  —  происходит  от  греческого  слова,  обозна¬
чающего  головную  повязку;  так  назывался  головной  убор  епи¬
скопов,  архиепископов,  митрополитов.
 К  с.  152.  Тагай  —  ордынский  «князь»  (а  не  хан),  поднявший
 597

мятеж  во  время  «замятии»  (междоусобной  войны)  в  Орде  в
1361  г.  и  захвативший  г.  Бездеж  (поздпее  потерял  его)  и  г.  На-
ручад  на  левом  берегу  Волги  к  северу  от  Сарая-ал-Джедид.
В  1365  г.  Тагай  сжег  Переяславль  Рязанский,  но  Олег  Иванович
вместе  с  Владимиром  Дмитриевичем  Пронским  настигли  ордын¬
цев  и  разгромили  их,  а  Тагай  едва  убежал  с  малым  отрядом.
 К  с.  153.  Помещики  —  феодалы,  условно  владевшие  землей  и
крестьянами  на  поместном  праве,  то  есть  получавшие  земли  при
условии  выполнения  государственной  и  военной  службы.  Впер¬
вые  в  официальном  документе  помещики  упоминаются  лишь  в
1497  г.,  следовательно,  автор  допускает  в  данном  случае  анахро¬
низм.
 К  с.  160.  Клир  —  лица,  служившие  в  церкви:  священник,
дьякон,  певчие;  духовенство  вообще.
 К  с.  161.  Медовый  Спас  —  народное  название  церковного
праздника  Преображения;  отмечался  6  августа  (именовался  так¬
же  Яблочным  Спасом).
 К  с.  162.  Сулея  —  впнная  бутыль.
 К  с.  162.  Ильина  тройка.  Илья  —  ветхозаветпый  пророк,  ко¬
торого  бог  вознес  на  небо  в  огненной  колеснице,  куда  были  за¬
пряжены  огненные  кони  (4-я  Книга  Царств,  гл.  2,  ст.  11—12).
По  народным  представлениям,  гром  бывает  от  того,  что  Илья
разъезжает  по  небу  в  своей  колеснице.
 К  с.  171.  Кафа  —  город  в  Крыму,  ныне  —  Феодосия.  С  1361
по  1380  г.  Крым  и  Кафа  принадлежали  Мамаю,  чего  автор  в  сво¬
ем  рассказе  не  учитывает.
 К  с.  171.  Бернаба  —  вымышленное  лицо.
 К  с.  172.  Темник  —  ордынский  чиновник,  управляющий  одной
из  частей  улуса,  военачальник,  стоящий  во  главе  отряда  в  де¬
сять  тысяч  человек  (так  называемого  тумена).  Темники  подчиня¬
лись  улусбекам,  которые,  в  свою  очередь,  отчитывались  перед
беклярибеком  —  высшим  чиновником,  ведавшим  дипломатией,
армией  и  верховным  судом.  Автор  неточен:  Мамай  в  1357—
1359  гг.  при  хане  Бердибеке  стал  беклярибеком  Орды,  а  с
1361  г.  был,  вероятно,  беклярибеком  собственной  Мамаевой  Ор¬
ды.  Столица  этой  Орды  кочевала  в  степях  по  правому  берегу
Волги,  поэтому  автор  ошибается,  полагая,  что  летом  1378  г.  Ма¬
май  жил  в  Сарае-ал-Джедид.
 К  с.  172.  Хан  Хадыръ  (так  в  русских  источниках  именовался
хан  Махмуд  Хывр)  —  правил  Ордой  не  в  1362  г.,  как  считает  ав
гор,  а  в  июне  1360-го  —  августе  1361  г.;  Хызр  был  братом  Чим
тая,  хана  улуса  Кок-Орды  с  центром  в  Сыгнаке.  Хызр  был  убит  в
результате  переворота.
 К  с.  172.  Абдулла  —  юноша,  сын  хана  Узбека,  умершего  в
1341  г.;  Мамай  объявил  его  ханом  в  августе  1361  г.;  Абдулла
умер  в  июне  1370  г.
 К  с.  172.  Магомет-Салтан  —  так  русская  летопись  называет
хана  Мухаммеда  Бюлека,  номинально  правившего  Мамаевой  Ор¬
дой  с  осени  1370-го  —  по  осень  1380  г.
 К  с.  173.  Мере  —  город  в  Средней  Аэии  на  берегу  реки  Мур-
 598

гай  (пыне  разрушен).  В  конце  XII  —  начале  XIII  в.  был  круп¬
ным  центром  государства  Хорезмшахов,  в  1222  г.  был  разрушен
монголами,  но  затем  частично  возродился.
 К  с.  178.  Казеин  —  город  в  Северо-Западном  Иране,  стоял  па
пересечении  путей  из  Ирана  в  Закавказье;  в  1220  г.  был  разру¬
шен  монголами,  но  затем  восстановлен.
 К  с.  186.  «Хан  был  поставлен  Мамаем».  Автор  ошибается:  в
Сарае  в  1378  г.  правил  Арабшах,  соперничавший  с  Мамаем.
 К  с.  190.  Дмитрий  Солупский  —  византийский  святой-воин;
был  патроном  Дмитрия  Ивановича.  Известен  духовный  стих  о
Дмитрии  Солунском,  где  рассказывается,  как  этот  святой,  явно
ассоциируемый  с  Дмитрием  Донским,  отбивает  нашествие  Мамая.
 К  с.  191.  Духовские  ворота  в  Переяславле  Рязанском  —  севе¬
ро-восточная  угловая  башня  Рязанского  кремля,  выстроенного  в
50-х  гг.  XVII  в.  В  XIV  в.  башни  с  таким  названием  в  Переяслав¬
ле  Рязанском  не  было.
 К  с.  192.  Тавро  —  клеймо,  знак,  метка,  выступающая  как  ро¬
довой  либо  владельческий  знак.
 К  с.  197.  «У  нас  намедни  в  колодце  кот  утоп».  В  Древней  Ру¬
си  придерживались  такого  правила:  если  в  колодце  утонет  соба¬
ка,  мышь  или  там  найдут  жабу,  то  следует  вычерпать  40  ведер
соды  (а  иногда  и  весь  колодец),  а  потом,  прочитав  молитву,  кре¬
стообразно  лить  в  колодец  святую  воду,  после  чего  колодец  счи¬
тается  очищенным  и  из  него  разрешается  пить  воду.
 К  с.  201.  «Был  богатый  Лазарь...»  В  русском  фольклоре  широ¬
кое  распространение  получил  сюжет,  заимствованный  из  Еванге¬
лия  от  Луки:  Лазарь  был  нищим,  валялся  у  ворот  богача,  и  псы,
приходя,  лизали  его  струпья.  После  смерти  Лазарь  был  отнесен
в  рай,  а  богач  —  в  адское  пламя.  И  богач  просил  послать  к  нему
Лазаря,  чтобы  тот  омочил  палец  в  воде  и  коснулся  языка  богача,
дабы  облегчить  его  муку.  В  русских  духовных  стихах  (ср.  выра¬
жение:  «петь  лазаря»  —  то  есть  петь  духовные  стихи)  богач
также  носит  имя  Лазаря  и  называется  братом  нищего  Лазаря.
 К  с.  201.  Монастырщина  —  здесь:  налог,  выплачиваемый  мо¬
настырю  зависимым  населением,  живущим  на  монастырской  зем¬
ле.  Но  по  источникам  этот  термин  неизвестен.
 К  с.  203.  «Аз  усретоша  вы...»  Берпаба  пытается  говорить  на
церковнославянском  языке:  «Я  встретил  вас  и  говорю:  смири
гордыню;  тебе  подобает  плакать,  и  получишь  прощение.  Отныно
ты  пе  русский,  а  татарин.  Овца,  пребывая  в  стаде,  будет  невре¬
дима.  А  с  Русью  покончено».
 К  с.  203.  Тамга  —  знак,  клеймо.
 К  с.  204.  Коран  —  священная  книга  мусульман,  составленная
в  VII  в.
 К  с.  208.  Пронские  ворота  в  Переяславле  Рязанском.  Автор
полагает,  что  так  назывались  ворота,  ведущие  в  Пронск,  однако
в  конце  XIV  в.  в  рязанских  укреплениях  имелось  трос  ворот
(Глебовские,  Ипатьевские,  Рязанские),  и  ни  одни  ив  них  не  но¬
сили  такого  имени.
 599

К  с.  209.  Утренник  —  здесь:  иней;  однако  обычно  слово  это
имеет  другое  значение  —  весенний  или  осенний  мороз  по  ночам,
бывающий  до  восхода  солнца.
 К  с.  212.  Полюдье  —  в  X—XI  вв.  сбор  прямых  палогов  с  за¬
висимого  населения,  осуществляемый  вооруженной  дружиной
феодала,  князя.  В  XIV  в.  полюдья  уже  не  существовало.
 К  с.  225.  Боярщина  —  здесь:  налоги,  выплачиваемые  зависи¬
мым  населением  феодалу-боярину.  Этого  термина  источники  не
знают.
 К  с.  229.  Сошный  оклад  —  налог,  выплачиваемый  зависимым
населением  с  сохи,  единицы  податного  обложения  (размер  ее  ко¬
лебался  и  не  может  быть  указан  определенно).
 К  с.  233.  Омир  —  легендарный  древнегреческий  певец  и  ска¬
зитель  Гомер  (XII—VIII  вв.  до  п.  э.).
 К  с.  233.  Аристотель  —  великий  древнегреческий  философ
(384—322  гг.  до  н.  э.).
 К  с.  239.  Андрей.  Автор  вводит  в  роман  историческое  лицо:
знаменитого  русского  иконописца  Андрея  Рублева.  Современные
исследователи  предполагают,  что  он  родился  около  1460  г.,  то
есть  в  1378  г.  ему  было  18  лет;  автор  исходит  из  предположения,
что  Рублев  родился  в  1470  г.
 К  с.  240.  Покров  —  церковный  праздник,  отмечается  1  ок¬
тября.
 К  с.  245.  «Где  б  ты  думал  поставить  мне  терем?»  Исследова¬
тели  считают,  что  строительство  каменных  зданий  на  территории
Рязанского  Кремля  началось  несколько  позже,  при  князе  Федоре
Ольговиче  (1402—1427  гг.)
 К  с.  246.  «Мамай  заколол  хана  Махмета».  Махмет  —  Мухам¬
мед  Бюлек.  Мамай  не  мог  объявить  себя  ханом,  так  как  не  при¬
надлежал  к  династии  Чингизидов.
 К  с.  248.  Легенда  о  поиске  Олегова  щита  в  Царьграде  анекдо¬
тична  и,  вероятно,  вымышлена  автором.
 К  с.  257.  «Олег  со  свитой  приехал  в  Орду».  Известие  о  поезд¬
ке  Олега  в  Орду  недостоверно.
 К  с.  257.  Рамазан  (араб.:  рамадан)  —  девятый  месяц  мусуль¬
манского  года,  месяца,  когда  мусульмане  соблюдали  строгий
пост.  В  1357  г.  последние  дни  рамазана  приходились  на  конец
февраля  —  начало  марта.
 К  с.  260.  Яссы  (ясы)  —  осетины.  Черкасы  —  кабардинские  и
вападно-адыгейские  племена.
 К  с.  264.  «Тюлюбек  в  знак  исцеления  самолично  написал  Ми¬
тяю  ярлык».  История  с  исцелением  Тюлякбека  выдумана  авто¬
ром  под  влиянием  известия  об  исцелении  ханши  Тайдулы  митро¬
политом  Алексеем  в  1357  г.  Ярлык  Митяю  был  выдан  не  в  ию¬
ле  —  августе,  а  датирован  28  февраля  1379  г.  и  был  отправлен  в
Москву  из  кочевой  ставки  хана  Тюлякбека.  Подробнее  см.  в  ком¬
ментарии  к  публикации  ярлыка.
 К  с.  264.  «Каменные  бабы  стояли  на  округлых  курганах»,  Ав¬
 600

тор  говорит  о  каменных  статуях,  которые  были  установлены  по¬
ловцами  в  X—XIII  вв.  па  многих  возвышенностях  в  юго-восточ¬
ной  степи  на  окраинах  русских  земель.  Сохранилось  около  полу¬
тора  тысяч  таких  «каменных  баб».  Ученые  считают,  что  эти  ста¬
туи  являлись  частью  половецких  языческих  святилищ,  где  при¬
носились  в  жертву  животные  (а  иногда  и  дети)  и  отправлялся
культ  предков  —  покровителей  рода  или  союза  кочевых  племен.
 К  с.  266.  «Кисет  московских  копеек».  Автор  ошибается:  пер¬
вые  русские  монеты  (после  долгого  перерыва  в  XII—XIV  вн.)
появились  уже  после  1380  г.  При  Дмитрии  Ивановиче  в  1380—
1389  гг.  в  Москве  печаталась  монета  с  именем  Токтамыша  и  по¬
желанием  «Да  продлится  царствие»  на  арабском  языке.  Позднее,
в  конце  XIV  —  начале  XV  в.,  московский  монетный  двор  пачал
выпускать  монеты  с  изображениями  животного  и  рака,  с  изобра¬
жением  всадника  («ездец»  —  символ  великого  князя),  с  пету¬
хом,  воином  в  профиль  и  барсом.
 К  с.  266.  Аква  Тофана  —  сильнодействующий  яд.
 К  с.  269.  Волкудлаки  (волкодлаки)  —  в  славянской  мифоло¬
гии  люди-оборотни,  способные  обращаться  в  волков.  Считалось,
что  после  смерти  волкудлаки  становятся  упырями,  пьют  кровь  у
живых,  поэтому  людям,  подозреваемым  в  способности  оборачи¬
ваться  волками,  после  смерти  рот  зажимали  монетой.
 К  с.  272.  Дьяк  Внук  —  великокняжеский  дьяк,  который  в
1389  г.  составил  завещание  (духовную  грамоту)  Дмитрия  Ива¬
новича.
 К  с.  277.  Галата  —  один  из  кварталов  Константинополя.
 К  с.  281.  «Выло  же  в  Нижнем,  лет  пятнадцать  назад».  Ле¬
том  —  осенью  1363  г.  городецкий  князь  Борис  захватил  Нижний
Новгород  и  не  хотел  уступать  города  законному  князю  Дмитрию
Константиновичу.  Церковная  власть  в  Городце  и  в  Нижнем  Нов¬
городе  принадлежала  митрополиту  Алексею,  который  послал  в
Нижний  Новгород  архимандрита  Павла  и  игумена  Герасима,  и
те,  не  сумев  уговорить  Бориса  вступить  в  переговоры  с  москов¬
ским  князем,  закрыли  все  городские  церкви.  Автор  ошибается:
Борис  не  имел  ярлыка  на  великое  княжение  и  претендовал  лишь
на  нижегородский  стол.  Позднейший  летописный  свод  1425  г.
излагает  недостоверную  легенду,  согласно  которой  митрополичь¬
им  послом  в  Нижний  Новгород  был  Сергий.  Автор  и  пересказы¬
вает  это  недостоверное  известие.
 К  с.  284.  Крещенье  —  церковный  праздник,  когда  в  церкви
вспоминают  крещение  Иисуса  Христа;  отмечается  6  января.
 К  с.  285.  Калики  —  нищие  странники,  поющие  духовные
стихи.
 К  с.  289.  Родион  Жидовинов  —  вымышленное  лицо.  Андрей
Попович  —  этот  персонаж  возник,  вероятно,  в  результате  объеди¬
нения  былинпого  Алеши  Поповича  с  легендарным  Андреем  По¬
повым  сыном  Семеновым,  который  упоминается  в  Забелинском
вариапте  и  зависимых  от  него  списках  II  группы  Распространен¬
ной  редакции  «Сказания  о  Мамаевом  побоище»;  согласно  этим
источникам  Андрей  Попов  двенадцать  дней  объезжал  войско  Ма¬
мая,  попал  в  плен,  но  был  отпущен  и  первым  привез  в  Москву
весть  о  приближении  ордынцев.
 601

К  с.  292.  Боярин  Епифап  Кореев.  Пространная  летописная  по¬
весть  1425  г.  упоминает  его  как  гонца  Олега  к  Ягайле  в  1379  г.
 К  с.  293.  «Потомок  святых  князей  Черниговских».  Олег  Ива¬
нович  был  потомком  (в  10-м  колене)  князя  Святослава  Ярослави¬
на  Черниговского,  сына  киевского  великого  князя  Ярослава  Муд¬
рого.  К  Святославу  Ярославину  по  другой  линии  восходил  род
черниговского  князя  Михаила  Всеволодовича,  казненного  в  Орде
в  1246  г.  и  канонизированного  в  конце  XIII  —  начале  XIV  в.
 К  с.  294.  Боярин  Афанасий  Миронов  —  вымышленное  лицо.
 К  с.  295.  Микула  (Николай)  Васильевич  Вельяминов  —  сын
последнего  московского  тысяцкого,  коломенский  воевода.  Был
женат  на  Марии  Дмитриевне,  сестре  жены  Дмитрия  Иваповича
Евдокии.
 К  с.  297.  Вытчик  —  хозяин  небольшого  участка  земли  —  вы¬
ти;  автор  ошибочно  приписывает  этому  слову  другое  значение:
выть,  кричать,  быть  глашатаем.
 К  с.  298.  Родивон  Ржевский,  Андрей  Волосатый,  Василий  Ту¬
пик  —  согласно  «Сказанию  о  Мамаевом  побоище»  эти  «крепкие
воины»  были  отправлены  на  «сторожу»  при  известии  о  прибли¬
жении  Мамая.
 К  с.  300.  «Дмитрий,  Владимир...  поскакали  в  Троицу».  Наибо¬
лее  ранние  источники  —  Краткая  летописная  повесть  1408  г.  и
Новгородская  1  летопись  младшего  извода  1421  г.  —  молчат  о
поездке  Дмитрия  к  Сергию  накануне  выступления  войск  из  Мо¬
сквы.  Пространная  летописная  повесть  1425  г.  упоминает  лишь  о
послании  Сергия,  содержащем  благословение  кпязю,  послание  это
было  получено  Дмитрием  на  берегу  Дона  6  сентября  1380  г.  Мож¬
но  полагать,  что  это  событие  и  послужило  отправной  точкой  по¬
следующего  развития  легенды.  Житие  Сергия  1418  г.  уже  свиде¬
тельствует  о  посещении  Дмитрием  Троице-Сергиева  монастыря,  а
разработанную  версию  этой  легенды  содержат  позднейшее,  80—
90-х  гг.  XV  в.,  «Сказание  о  Мамаевом  побоище»,  где  находим  и
дату  посещения  монастыря  Дмитрием  —  18  августа  1380  г.  По¬
следняя  хронологическая  подробность  прямо  противоречит  лето¬
писному  сообщению  о  выступлении  войск  Дмитрия  из  Коломны
20  августа  (следовательно,  из  Москвы  войска  вышли  еще  раньше,
и  Дмитрий  не  мог  18  числа  находиться  в  Троице).  Предполага¬
ем,  что  сцена  встречи  Дмитрия  с  Сергием  накануне  Куликовской
битвы  —  плод  вымысла  древнерусских  писателей,  отделенных  от
подлинных  событий  промежутком  не  менее  чем  в  сорок  лет.
 К  с.  301.  Амвон  —  место  в  церкви  перед  иконостасом.
 К  с.  304.  Просфора  —  хлеб,  употребляемый  в  церкви  при  со¬
вершении  литургии.
 К  с.  306.  Троицкие  ворота  —  главные  ворота  западной  стены
Кремля.  Ныпе  на  этом  месте  стоит  Троицкая  башпя  с  воротами
(выстроена  в  1495—1499  гг.).  В  1380  г.  ворота,  вероятно,  называ¬
лись  Богоявленскими;  свое  нынешнее  название  они  получили  не
ранее  XV  в.  в  связи  с  тем,  что  рядом  располагалось  подворье
Троице-Сергиева  монастыря.
 К  с.  306.  Новгородское  ополчение  —  рассказ  о  прибытии  в
Москву  новгородского  ополчения  и  об  участии  новгородцев  в  Ку¬
 602

ликовской  битве  отсутствует  в  рапних  источниках  и  впервые  по¬
является  в  позднейших  дополнениях  к  «Сказанию  о  Мамаевом
побоище»  —  в  отдельных  списках  Основпой  редакции,  в  Печат¬
ном  варианте  Основной  редакции,  в  Лондонском  списке  Основной
редакции  (в  двух  последних  случаях  дополнения  сделаны  на  ос¬
новании  Пространной  редакции  «Задонщины»).  Упоминания  об
участии  новгородцев  в  событиях  1380  г.  нет  в  первоначальной  ре¬
дакции  «Задонщины»,  но  оно  появляется  в  позднейшей  редакции.
Дополнение,  говорящее  об  участии  новгородцев  в  Куликовской
битве,  в  1542—1548  гг.  было  внесено  в  список  Дубровского  Новго¬
родской  IV  летописи.  Вероятно,  мы  имеем  дело  с  разными  ста¬
диями  формирования  легенды,  сложившейся  через  сто  с  лишним
лет  после  Куликовской  битвы.  Иван  Васильев  посадник  —  новго¬
родский  боярин  Иван  Васильевич  Машков;  не  был  посадником,
но  Распространенная  редакция  «Сказания  о  Мамаевом  побоище»
именует  его  «велпким  посадником».  «Да  с  ним  сын»  —  боярин
Андрей  Иванович,  который  стал  посадником  в  10-х  гг.  XV  в.
Фома  Крестный  Косой  —  легендарный  воевода  Фома  Михайло¬
вич  Красный.  Дмитрий  Завережский  —  легендарный  воевода
Дмитрий  Данилович  Заверяжский.  Миша  Поновляев  —  вероятно,
легендарный  воевода  пан  Михаил  Львович.  Юрий  Хромой  —  ле¬
гендарный  воевода  Юрий  Захарьевич  Хромой.  Четыре  последних
имени  названы  в  Распространенной  редакции  «Сказания  о  Ма¬
маевом  побоище»,  по  другим  источникам  неизвестны.
 К  с.  307.  Холмский  князь  Иван  —  князь  Иван  Всеволодович
Холмский;  о  его  командовании  тверским  отрядом  сообщает  лишь
один  позднейший  источник  —  Киприановская  редакция  «Сказа¬
ния  о  Мамаевом  побоище»  1526—1530  гг.
 К  с.  307.  Сулица  —  небольшое  метательное  копье,  дротик.
Ослоп  —  палица,  окованная  дубина.
 К  с.  307.  «...Уговор  о  совместных  походах  на  татар»  —  мос¬
ковско-тверской  договор  1375  г.
 К  с.  308.  Варяжское  море  —  Балтийское  море.
 К  с.  308.  Никольские  ворота  —  находились  на  месте  нынеш¬
ней  Никольской  башни  Кремля  (возведена  в  1491  г.  Пьетро  Анто¬
нио  Солари,  перестроена  в  1816—1817  гг.  О.  И.  Бове).  Ворота  по¬
лучили  свое  название  от  иконы  Николая  Чудотворца,  помещав¬
шейся  над  воротами.  Каменная  Никольская  башня  была  выстро¬
ена  в  1367  г.,  однако  неизвестно,  когда  за  ней  закрепилось  со¬
временное  название,  вероятно,  это  произошло  лишь  в  XV  веке.
 К  с.  308.  «Белозерск  прикуплен  к  Москве  еще  Калитой».  Меж¬
ду  1328  и  1339  гг.  Иван  Калита  купил  в  Орде  ярлык  на  Белозер-
ское  княжение;  с  1339  по  1380  г.  Белозерское  княжество  вновь
становится  самостоятельным  и  управляется  князем  Романом  Ми¬
хайловичем,  а  затем  его  сыном  Федором  Романовичем  (второй
сын  Романа  —  Василий,  вероятно,  получает  в  удел  часть  отцов¬
ских  земель).  Между  1380  и  1389  гг.,  после  смерти  Федора  Рома¬
новича  на  Куликовом  поле,  Белозерское  княжество  вновь  попада¬
ет  под  власть  московского  князя  —  теперь  уже  Дмитрия  Ивано¬
вича.
 К  с.  309.  Клим  Поленин  (Полянин,  Послянинов),  Иван  Свято¬
слав  (Иван  Святославич  Свесланин,  Иван  Всеслав,  Иван  Связлов),
 603

Гриша  Судок  (Григорий  Судоков,  Судаков,  Садык)  —  их  имена
упоминаются  только  в  «Сказании  о  Мамаевом  побоище»,  по  дру¬
гим  источникам  об  этих  лицах  ничего  не  известно;  автор  исполь¬
зует  данные  Распространенной  редакции  «Сказания».
 К  с.  309.  Дружина  белевичей  —  известие  о  прибытии  в  Мо¬
скву  в  1380  г.  отряда  из  г.  Белева  является  художественным  вы¬
мыслом.
 К  с.  310.  Трубы-кариаи  —  вероятно,  короткие  трубы,  либо
трубы  с  низким  звуком  (от  псковского  слова  «корпый»  —  низ¬
кий,  короткий).
 К  с.  310.  «Десятого  августа  на...  погожей  заре».  Мы  не  знаем
точной  даты  отправления  войск  из  Москвы;  вероятно,  это  произо¬
шло  между  10  и  15  августа.  Позднейшее  «Сказание  о  Мамаевом
побоище»  называет  недостоверную  дату  —  27  августа.
 К  с.  310.  «Шли  из  Кремля  через  трое  ворот».  Автор  цитирует
известие  «Сказания  о  Мамаевом  побоище».  Констаптино-Елепин-
ские  ворота  —  находились  на  месте  нынешней  Константино-Еле-
иинской  башни  Кремля  (выходит  в  сторону  Зарядья).  В  1380  г.
на  этом  месте  стояла  Тимофеевская  башня,  построенная  в  1367  г.
Автор,  вслед  за  «Сказанием»,  допускает  анахронизм:  приводит
название  ворот,  которое  установилось,  вероятно,  лишь  между
1476  и  1490  гг.,  после  того  как  рядом  с  башней  была  выстроена
церковь  Константина  и  Елены  (1470  г.;  возможно,  прежде  на
этом  же  месте  стояла  деревянная  церковь  в  честь  тех  же
святых).
 К  с.  310.  Иван  Родионович  —  боярин  Иван  Квашня,  сын  боя¬
рина  Родиона  Несторовича;  умер  в  1390  г.
 К  с.  310.  Пуня  Соловей  —  вымышленное  лицо.  Андрей  Серки-
зович  (Андрей  Иванович  Серкизов,  Серказ)  —  сын  ордынского
«царевича»  Серкиза  (Черкиза),  в  70-х  гг.  XIV  в.  перешел  на
службу  к  Дмитрию  Ивановичу.
 К  с.  310.  «Вышло  из  Москвы  более  полутораста  тысяч».  В  Про¬
странной  летописной  повести  1425  г.  говорится  о  том,  что  под
знаменами  Дмитрия  в  1380  г.  воевали  170  тыс.  человек  (в  руко¬
писи  цифры  искажены  и  исправлены  исследователями  по  догад¬
ке).  В  «Задопщине»  и  «Сказании  о  Мамаевом  побоище»  речь  идет
о  300  тыс.  «окованной  рати»,  в  позднейших  переделках  «Сказа¬
ния»  цифра  эта  приобретает  еще  более  фантастические  размеры:
от  400  тыс.  до  1  млн.  460  тыс.  На  самом  деле  русское  войско  на¬
считывало  не  более  40—50  тыс.  человек,  и  есть  основания  ду¬
мать,  что  на  Куликово  поле  Дмитрий  привел  около  20—30  тыс.
воинов.
 К  с.  311.  «Войска  уже  шли  по  трем  дорогам».  Автор  цитирует
«Сказание  о  Мамаевом  побоище».  Брашевская  дорога  —  начина¬
лась  на  юго-восточной  границе  города,  шла  по  левому  берегу  Мо-
сквы-реки  до  Боровского  перевоза,  близ  впадения  реки  Пахры  в
р.  Москву.  Болвановская  дорога  шла  от  урочища  Болвановье  за
Яузой  мимо  Андроникова  монастыря  и  соединялась  с  Брашев-
ской  дорогой  у  Боровского  перевоза.  Дорога  на  Котел  с  южной
границы  города  шла  до  ручья  Котел,  впадавшего  в  Москву-реку,
откуда  сворачивала  па  Рязань.
 604

К  с.  311.  Сурожскив  купцы  —  члены  купеческой  корпорации,
торговавшей  с  г.  Сурожем  на  берегу  Черного  моря  в  Крыму;  Су
рож  принадлежал  Генуе  (Сурож  стоял  на  месте  современного
г.  Судака).  Имена  Кузьмы  Кувыря  (Коври),  Василия  Капицы,  Си¬
дора  Олферьева,  Константина  Волка  (Петунова,  Волка,  Волко¬
ва),  Тимофея  Весякова,  Дмитрия  Черного  известны  только  по
«Сказанию  о  Мамаевом  побоище».  Семен  Коротонос  (Онтонов)  —
московский  купец,  которому  посвящен  специальный  рассказ  в
Житии  Сергия  Радонежского.  Михаил  и  Дементий  (Дмитрий)  Са¬
раевы  (Саларевы)  —  представители  купеческой  династии  Сала-
ревых,  известных  в  XVI  в.  Иван  Ших  —  вероятно,  предок  Апд-
рея  Шиха,  кредитора  князя  Юрия  Васильевича  (вторая  полови¬
на  XV  в.).  Рассказ  об  участии  купцов-сурожан  в  походе  1380  г.,
по-видимому,  вымышлен  автором  «Сказания  о  Мамаевом  по¬
боище».
 К  с.  312.  Караковый  конь  —  копь  караковой  масти,  то  есть
темно-коричневый,  с  бледными  подпалинами  на  морде  и  в  паху.
 К  с.  317.  Пропускной  ярлык  в  Орду  —  по-видимому,  никаких
специальных  пропускных  ярлыков  в  Орду  не  существовало,  ибо
не  было  устойчивой  границы,  разделявшей  русские  княжества  и
владения  Орды.  Посол  русского  князя  должен  был  получить  в
подтверждение  своих  полномочий  охранную  либо  верительную
грамоту.
 К  с.  318.  «На  Красивой  Мече».  В  XVI—XVII  вв.  эта  река,  при¬
ток  Дона,  именовалась  просто  Мечей.
 К  с.  318.  «Татары  ваняли  три  ветхих  избы».  Подобное  поведе¬
ние  ордынцев  невозможно,  ибо  они  были  кочевым  народом  и
всюду  возили  за  собой  юрты,  в  которых  жили  круглый  год,  в
том  числе  и  зимой.
 К  с.  319.  «Баскаки  сто  лет  сидели  в  ее  городах».  Преувели¬
чение:  система  баскачества  была  установлена  в  1257—1259  гг.  и
постепенно  отменена  в  начале  XIV  в.
 К  с.  320.  Манас  —  герой  одноименного  киргизского  эпоса.  Бо¬
гатырь,  совершающий  подвиги  в  борьбе  с  врагами  во  главе  дру¬
жины  в  сорок  богатырей.  Манас  был  обращен  в  ислам  и  получил
от  святого  Хизра  (или  старца  Айкоджо)  дар  пророка  Мухамме¬
да  —  богатырское  оружие.
 К  с.  321.  «Тютчев  вошел  со  своим  переводчиком».  История  по¬
сольства  Тютчева  недостоверна;  автор  пересказывает  Распростра¬
ненную  редакцию  «Сказания  о  Мамаевом  побоище».
 К  с.  324.  Дмитрий  Ольгердович  —  второй  сын  великого  князя
Литовского  Ольгерда  от  брака  с  Марией  Ярославной.  Осенью  —
зимой  1379  г.  после  конфликта  с  новым  великим  князем  Литов¬
ским  и  своим  сводным  братом  Ягайлой  лишился  Брянского  кня¬
жества  и  перешел  на  службу  к  Дмитрию  Ивановичу,  который  зи¬
мой  1379/80  г.  дал  ему  во  владение  г.  Переславль.
 К  с.  324.  Федор  Елецкий  —  князь,  сын  козельского  князя
Ивана  Титовича.  Юрий  Мещерский  —  князь,  сын  князя  Федора,
родоначальник  князей  Мещерских  (по  родословным  книгам,  пото¬
мок  Бахмета,  выходца  из  Орды).
 К  с,  325.  «Боброк  позвал  двух  своих  двоюродных  братьев».
 605

Д.  М.  Боброк  был  сыном  литовского  князя  Кориата-Михаила,  вну¬
ком  Гедимина,  Андрей  и  Дмитрий  —  сыновьями  Ольгерда  и
также  внуками  Гедимина.
 К  с.  326.  Девичье  поле  —  окрестности  Девичьего  монастыря
под  Коломной.
 К  с.  326.  Варганы  —  древнейшие  музыкальные  инструменты:
резопирующие  пластинки,  исполнители  зажимали  их  зубами  и
ударяли  по  ним.
 К  с.  327.  Новый  Святополк.  Святополк  —  князь:  сын  Влади¬
мира  1  Святославича;  приказал  убить  своих  братьев,  князей  Бо
риса  и  Глеба  (1015  г.),  захватил  Киевский  стол  и  собирался  пра¬
вить  Киевским  княжеством,  но  был  разгромлен  Ярославом  Вла¬
димировичем  на  р.  Альте  (1019  г.)  и  изгнан.
 К  с.  328.  Таш-бек  —  вымышленное  лицо.
 К  с.  328.  Джумай-бек  —  вымышленное  лицо.
 К  с.  328.  Яркендские  сабли  —  здесь:  китайские  сабли.
 К  с.  329. 	.Козельчан.  Давние  татарские  не  люб  и».  Речь  идет
 о  подвиге  жителей  Козельска,  которые  в  1238  г.  семь  недель  обо¬
роняли  город  от  огромного  войска  Вату-хана.
 К  с.  329.  «А  за  те  годы,  что  ты  платил  малую  дань...»  Истори¬
ки  предполагают,  что  с  1374  г.  Дмитрий  вовсе  прекратил  выпла¬
ту  дани  («выхода»)  Мамаевой  Орде,  ссылаясь  при  этом  на  мос¬
ковско-тверской  договор  1375  г.  («а  если  нужно  будет  платить
выход,  всем  платить,  а  не  будем  платить  —  никому  не  платить»).
Однако  приведенный  текст  договора  1375  г.  не  свидетельствует
о  прекращении  выплаты  «выхода»:  дань  в  пользу  Орды  собира¬
лась  регулярно,  но  не  каждый  год,  а  раз  в  7—8  лет.  Значит,  ес¬
ли  Дмитрий  платил  выход  в  1371—1372  гг.  (но  доювору  с  Мама¬
ем  1371  г.),  "следующая  выплата  предстояла  в  1378—1379  п.  Не¬
сомненно,  что  в  1378—1379  гг.,  после  разгрома  Бегича  на  Воже  и
ослабления  Мамаевой  Орды,  «выход»  не  выплачивался,  что  и
послужило  одной  из  важнейших  причин  карательной  акции  Ма¬
мая  в  1380  г.
 К  с.  330.  Семен  Мелик  —  боярин,  воевода  московского  князя,
от  него  вели  род  бояре  Милюковы.  Упомянут  в  числе  убитых  си¬
нодиком  павших  на  Куликовом  поле.
 К  с.  330.  Игнатий  Креня...  Чуриков  Петруша  —  их  имена  на¬
званы  в  «Сказании  о  Мамаевом  побоище».  По  родословным  кни¬
гам  известен  лишь  один  из  них  —  Петр  Горский,  от  него  вели
свои  род  дворяне  Горские.
 К  с.  331.  Двадцать  шестого  августа  —  это  свидетельство  по¬
черпнуто  из  Пространной  летописной  повести  1425  г.  и  вполне
достоверно.
 К  с.  331.  «Да  никто  не  прикоснется  ни  к  единому  власу».  Ав¬
тор  цитирует  «Сказание  о  Мамаевом  побоище».  Дмитрий  Ивано¬
вич,  выходя  навстречу  Мамаю,  нарушил  границу  суверенного  Ря
занского  княжества.  Подобные  переходы  границы  московским
войском  в  1371  г.  (битва  при  Скорнищеве),  в  1378  г.  (сражение
на  Воже)  и  в  1380  г.  сопровождались  угоном  пленных  рязанцев
на  вемли  московского  князя,  и  в  течение  долгого  времени  в  мо-
 606

сковско-рязанских  отношениях  обсуждался  вопрос  о  возвраще¬
нии  этих  пленных.  Имепно  поэтому  автор  «Сказания»  в  80—
90-х  гг.  XV  в.  вложил  в  уста  Дмитрия  специальное  распоряже¬
ние  пе  наносить  ущерба  рязанской  земле.
 К  с.  332.  Шлях  —  торная  дорога.
 К  с.  332.  Омшаник  —  вероятно,  поросль,  покрывающая  боло¬
та  («омшары»,  как  их  называли  в  Мещерской  стороне).
 К  с.  334.  «В  ее  густой  траве  ютились  кулики».  Автор  упоми¬
нает  куликов,  живших  в  По  донье,  затем,  чтобы,  вероятно,  объяс¬
нить  происхождение  имени  Куликова  поля;  однако  топонимы  этих
мест  не  упоминают  степного  кулика  (кроншнепа),  и  Куликово
поле  получило  название  от  «куличек»  («кулйжек»)  —  так  в  уст¬
ной  традиции  называли  удаленное  место  (ср.:  «у  черта  на  ку¬
личках»),
 К  с.  336.  Задонщина.  Автор  полагает,  что  это  слово  обознача¬
ло  место  за  Допом,  на  правом  берегу  Дона.  На  самом  деле  тер¬
мин  «Задонщипа»  впервые  появляется  в  сборнике  70—80-х  гг.
XV  в.,  составленном  монахом  Ефросином,  наравне  со  словами
«Мамаевчина»  (нашествие  Мамая),  «Тохтамышевщина»  (нашест¬
вие  Токтамыша)  и  дает  имя  самой  битве  за  Доном.
 К  с.  336.  Игорь-князь  —  новгород-северский  князь  Игорь  Свя¬
тославич,  в  1185  г.  потерпевший  поражение  на  реке  Суюрлий
(приток  Дона),  о  котором  рассказывают  Ипатьевская  и  Лавренть¬
евская  летописи,  а  также  «Слово  о  полку  Игореве».  Автор  подра¬
зумевает  следующие  строки  «Слова  о  полку»:  «Князь  говорит  дру¬
жине:  /...сядем  на  быстрых  коней/,  поищем  Синего  Дону!  /Хочу
копье  преломить/  па  Половецком  поле  /с  вами,  храбрые  русичи/,
голову  сложить  /или  донской  водицы/  напиться  из  богатырского
шлема».
 К  с.  338.  Березуй-город.  Недалеко  от  Куликова  поля  в  Оку
впадает  река  Березуй.  Неизвестно,  где  на  этой  реке  находилось
селение  Березуй;  «Сказание  о  Мамаевом  побоище»  уточняет,  что
от  Дона  до  Березуя  насчитывалось  23  поприща  (25—30  км).  До-
рожен-город.  Этот  населенный  пункт,  вероятно,  вымышлен  ав¬
тором.
 К  с.  338.  «Низкие  избы  Черновы».  Топоним  «Чернава»  на  бе¬
регу  Дона  неизвестеп;  вероятно,  вымышлен  автором.  Рассказ  о
княжеском  совете  в  деревне  Чернавы  восходит  к  известиям  «Ска¬
зания  о  Мамаевом  побоище».  Однако  автор  рассказывает  об  этом
событии  так,  словно  специально  заставляет  нас  вспомнить  о  со¬
вете  в  Филях,  где  в  1812  г.  Кутузов  решал  вопрос  о  сдаче  Мо¬
сквы.
 К  с.  339.  «Ольгердова,  что  ль,  мать  из  Венгрии  взята,  у  Белы
короля».  Матерью  Ольгерда  была  некая  Евна,  жена  Гедимина,  о
происхождении  которой  пичего  пе  известно,
 К  с.  339.  Колоптарь  —  кольчуга.
 К  с.  341.  Александр  Ярославин  —  князь,  получивший  прозви¬
ще  Невский.  В  1240  г.  разбил  войска  шведского  короля  Эрика
Эриксона,  во  главе  которых  стоял  зять  короля  Биргер.  Перед
битвой  Александр  перешел  реку  Ижору,  впадающую  в  Неву.
Этот  и  предшествующий  пример  взяты  из  «Сказания  о  Мамаевом
побоище»,
 607

К  с.  341.  Косоги  (касоги)  —  русское  название  средневековых
адыгов,  живших  в  Прикубапье.  В  1222  г.  касоги  были  подчинены
монголами  и  постепенно  переселились  в  районы  Северного  Кав¬
каза.
 К  с.  341.  Лукоморье  —  берег  изогнутого  морского  залива,
здесь,  вероятно,  побережье  Каспийского  моря.
 К  с.  341.  Святцы  —  церковная  книга,  включающая  месяцеслов,
где  на  каждый  день  обозначены  памяти  святых.  В  Святцы  пе
записывали  имен  родственников,  потому  что  для  этого  существо¬
вала  другая  книга  —  Синодпк-помянник.
 К  с.  341.  «Князья  Холмские  татарских  ханш  в  русские  княги¬
ни  брали».  Ошибка:  род  Холмских  князей  не  столь  древен;  Холм¬
ские  вели  родословную  от  внука  тверского  великого  князя  Ми¬
хаила  Александровича  Юрия  Всеволодовича  Холмского  (умер  в
1408  г.).  Иван  Всеволодович,  брат  Юрия  Холмского,  упоминается
в  Кипрпановской  редакции  «Сказания  о  Мамаевом  побоище»
1526—1530  гг.,  но  неизвестен  по  родословцам.  Прабабкой  Ивана
Холмского  была  не  татарская  ханша,  а  ростовская  княжна  Ан¬
на  Дмитриевна.  Очевидно,  автор  имеет  в  виду  брак  московского
князя  Юрия  Даниловича  и  сестры  хана  Узбека  Кончаки  (в  кре¬
щении  Агафьи).  Юрий  Данилович  был  внуком  Александра  Нев¬
ского,  чей  брат  —  Ярослав  являлся  прапрадедом  Ивана  Холм¬
ского.
 К  с.  343.  Ослябя  —  родной  брат  Александра  Пересвета,  про¬
исходил  из  любечского  боярского  рода,  постригся  в  монахи  в
Троице-Сергиевом  или  Симоновом  монастыре.  Известны  два  сына
Осляби:  один  —  Иаков  —  погиб  на  Куликовом  поле,  другой  —
Родион  —  упоминается  в  летописи  под  1395  г.  как  московский
(симоновский?)  монах.
 1  К  с.  343.  «Чтобы  шел  ecu,  господине,  на  битву  с  нечестивы¬
ми».  О  послании  Сергия  упоминает  Пространная  летописная  по¬
весть  1425  г.,  где  приведен  также  отрывок  послания  (текст  явно
сочинен  митрополичьим  книжником  около  1425  г.):  «Чтобы  еси,
господине,  таки  пошел,  а  поможет  ти  бог  и  святая  богородица».
 К  с.  344.  Кузьмина  гать  —  это  место  в  XV  в.,  по-видимому,
располагалось  па  правом  берегу  реки  Цны,  в  20  км  выше  нынеш¬
него  Тамбова.
 К  с.  345.  «Тысячей  триста  да  еще  пятьдесят».  Современные
историки  полагают,  что  армия  Мамая  насчитывала  40—60  тыс.
воинов,  возможно,  эта  цифра  была  еще  меньше.
 К  с.  346.  Птань-река.  В  окрестностях  Куликова  поля  такой
реки  нет,  очевидно,  вымышлена  автором.
 К  с.  348.  «С  рассветом  седьмого  сентября».  Согласно  досто¬
верному  известию  Пространной  летописной  повести  русские  вой¬
ска  переправились  через  Дои  на  день  позже  —  в  ночь  с  7  па
8  сентября.
 К  с.  348.  Расположение  русских  полков  накануне  битвы
8  сентября  1380  г.  дается  автором  па  основании  недостоверных
позднейших  источников  и  содержит  пемалую  долю  вымысла.
В  основе  перечня  —  «уряд»  полков  по  списку  Дубровского  Нов¬
городской  IV  летописи;  «уряд»  был  составлен  в  1542—1548  гг.  и
 603

также  лишен  исторической  достоверности.  Автор  неоднократно
отступает  от  своего  источника.  Передовой  полк  переименован  им
в  запасной;  среди  воевод  этого  полка  автор  опускает  имя  князя
Ф.  Р.  Белозерского.  Князья  Белозерские  —  Федор  и  его  сын
Иван  (о  нем  список  Дубровского  не  упоминает)  —  переведены
в  полк  левой  руки.  В  большой  полк  добавлены  Тимофей  Велья¬
минов  (нужно:  Тимофей  Валуй),  Дмитрий  Минин  (Миничич),
убитый  в  1368  г.  на  Тросне,  и  Аким  Шуба  (правильнее:  Акинф
Федорович  Шуба).  Три  последние  фамилии  добавлены  под  влия¬
нием  «Сказания  о  Мамаевом  побоище».  В  сторожевой  полк  автор
отправил  и  Михайлу  Челяднина,  представителя  боярской  фами¬
лии  Челядниных;  по  родословцам  известен  родоначальник  Че-
лядниных  —  Михайла,  однако  нет  никаких  данных  о  его  уча¬
стии  в  событиях  1380  г.  Вместо  князя  Ивана  (нужно:  Федора)
Тарусского,  о  котором  упоминает  список  Дубровского,  автор  вво¬
дит  неких  тарусских  князей.  Опущен  Михаил  Иванович  Окинфо-
вич,  добавлены  мифические  князья  Друцкие  (вероятно,  под  влия¬
нием  Распространенной  редакции  «Сказания  о  Мамаевом  побои¬
ще»,  где  назван  легендарный  Глеб  Друческий).  В  полку  правой
руки  автор,  вслед  за  составителями  списка  Дубровского,  числит
Федора  Грунку  —  по-видимому,  вымышленное  лицо.  (Родослов¬
ные  книги  знают  о  существовании  в  середине  XIV  в.  ЮрияГрун-
ки  —  родоначальника  Вельяминовых.)  В  перечне  воевод  засад¬
ного  полка  пропущены  Р.  М.  Брянский,  В.  М.  Кашинский,
Р.  С.  Новосильский.
 К  с.  348.  «Русская  земля  осталась  позади».  Граница  Рязан¬
ского  княжества,  являющегося  крайним  юго-восточным  форпо¬
стом  Русской  земли,  проходила  по  левому  берегу  Дона.  Перепра¬
ва  русского  войска  через  Дон  на  правый  берег  в  районе  устья
Пепрядвы  означала  вступление  на  земли,  принадлежащие  Мамае¬
вой  Орде.  Район  Куликова  поля  был  включен  в  состав  Рязанско¬
го  княжества  между  1447  и  1483  гг.  и  окончательно  отошел  к
русским  великим  князьям  после  присоединения  Рязани  зимой
1520/21  г.
 До  сих  пор,  на  основании  наблюдений  С.  Д.  Нечаева  местом
сражения  считалась  возвышенность,  примыкающая  к  правому
берегу  Непрядвы  недалеко  от  ее  устья.  В.  А.  Кучкин  сделал  по¬
пытку  пересмотреть  общепринятое  мнение.  Он  полагает,  будто
войска  Дмитрия  и  Мамая  встретились  на  левом  берегу  Непрядвы
недалеко  от  впадения  в  Неирядву  реки  Буйцы,  и  лишь  в  заклю¬
чительной  стадии  сражение  распространилось  на  правый  берег
Непрядвы.  В  защиту  своей  гипотезы  историк  выдвигает  следую¬
щие  аргументы:
 1. 	Во  время  переписи  земель  Епифанского  уезда  1627—1630  го¬
дов  была  составлена  писцовая  книга,  где  указана  «межа»  (грани¬
ца)  Куликова  поля  —  «вниз  Большим  Буйцом  до  реки  до  Не¬
прядвы»,  —  то  есть  в  XVII  веке  Куликовым  полем  будто  бы  на¬
зывали  клин,  заключенный  между  левым  берегом  Непрядвы  и  ре¬
кой  Бупцой.
 2. 	В  одном  из  списков  «Задоищииы»  сказано:  «Нукнув  (то  есть
крикнув  боевым  кличем.  —  А.  П.)  князь  Володимер  Андреевич  с
правые  руки  на  поганаго  Мамая»,  —  и  В.  А.  Кучкин  предполага¬
ет,  что  Владимир  Андреевич  с  запасным  полком  находился  пс  па
левом,  как  обычно  считают,  а  на  правом  фланге  русских  войск.
 3. 	«Сказание»  говорит  о  том,  что  «мпоги  же  гшъкы  поганых  бре-
 39  Живая  вода  Негшядвы
 609

дут  оба  пол»;  «Сказание»  упомипает  также  о  трупах  ордыпцев,
лежавших  после  битвы  на  обоих  берегах  Непрядвы.  —  В.  А.  Куч-
кин  толкует  эти  слова  как  указание  па  движение  Мамаевой  рати
по  левому  и  правому  берегам  Непрядвы.
 4. 	Краткая  летописная  повесть  1408  года  сообщает  о  бегстве  ор¬
дынцев:  «и  мнози  оружием  падоша,  а  друзии  в  реце  истопоша,  и
гпаша  их  до  рекы  до  Мечи  и  тамо  множество  их  избиша,  а  дру¬
зии  погрязоша  в  воде  и  потопоша».  В.  А.  Кучкип  убежден,  что
упомянутая  река  хотя  и  не  названа  в  летописи,  но  определенно
является  Непрядвой,  ибо  других  глубоких  рек,  где  могли  бы  то¬
нуть  ордынцы,  в  районе  Куликова  поля  нет.
 Аргументы  В.  А.  Кучкина  частично  подтверждаются  и  тем,
что  находки  XIV  века  на  поле,  обычно  принимаемом  за  место
сражения  с  Мамаем,  насчитываются  едипицами,  а  обследование
района  Красного  холма  —  Хворостянки  —  юго-западной  окраины
села  Монастырщипа,  проведенное  в  1979—1980  годах  при  помощи
миноискателей,  вовсе  не  дало  результатов.
 Доводы,  положенные  В.  А.  Кучкиным  в  основание  его  гипо¬
тезы,  вызвали  ряд  серьезных  возражений.  Р.  Г.  Скрынников  за¬
ново  прочел  текст  писцовой  книги  1627—1630  годов  и  показал,
что  Куликово  поле  в  начале  XVII  века  лежало  по  обеим  сторо¬
нам  Непрядвы:  «Межа  Куликову  полю  епифапцев  розных  поме¬
щиков  и  порозжих  земель  з  диким  полем  пустоши,  —  сказано  в
писцовой  книге,  —  пустоши  Буйцы  от  дву  колодезей,  что...  усть¬
ем  впали  в  реку  в  Непрядву  и  вверх  рекою  Непрядвою  с  поль¬
ские  стороны...  и  от  первой  признаки  и  от  дву  колодезей  по  поль¬
скую  сторону  и  через  реку  Непрядву...  по  старым  гранем  по  реч¬
ке  вниз  по  обеим  Буйцом...».
 Упоминание  одного  списка  «Задонщипы»  о  кличе  кпязя  Вла¬
димира  Андреевича  «с  правые  рукы»  —  свидетельство  такого
позднего  источника  (пространная  «Задопщина»  возникла,  по-ви¬
димому,  в  20—30-х  годах  XVI  в.),  что  к  нему  нужно  относиться
осмотрительно.  Р.  Г.  Скрынников  считает,  что  уточнение  «с  пра¬
вые  рукы»  —  вставка,  сделанная  па  основании  «Сказапия  о  Ма¬
маевом  побоище»;  можпо  понимать  эти  слова  и  как  указание  па
то,  что  враг  находился  от  князя  справа,  то  есть  сам  князь  ожи¬
дал  сигпала  к  выступлению  на  левом  (а  не  на  правом,  как  ду¬
мает  В.  А.  Кучкин)  фланге  русских  дружин.
 Движение  ордынцев  «оба  пол»,  как  заметил  Р.  Г.  Скрынни¬
ков,  не  означает  их  расположения  по  обоим  берегам  Непрядвы;
возможно,  автор  хотел  сообщить,  что  войска  шли  по  обеим  сто¬
ронам  поля.  Трупы  ордыпцев,  лежащие  па  левом  и  правом  бере¬
гах  Непрядвы  —  фантастическая  деталь  позднего  «Сказания  о
Мамаевом  побоище»,  заимствованная  из  жития  Александра  Нев¬
ского:  если  продолжить  цитату,  то  обнаружится  утверждение,  ве¬
дущее  к  прямо  противоположному  выводу:  «Оба  пол  реки  Не¬
прядвы,  идеже  место  непроходимо  бысть  полком  русским»,  —  то
есть  автор  «Сказания»  свидетельствует  о  том,  что  русских  дру¬
жин  па  противоположном  берегу  Непрядвы  пе  было.
 Безымянная  река  летописной  повести,  где  гибли  ордынцы  —
вовсе  не  Непрядва,  а  скорее  Меча  (так  думает  Р.  Г.  Скрынни¬
ков),  либо  Дон  (мнение  А.  Л.  Хорошкевич).
 В.  А.  Кучкин  упустил  из  виду  одно  обстоятельство,  говоря¬
щее  против  его  гипотезы.  Переправа  русских  дружин  через  Дон
происходила  возле  устья  Непрядвы:  «бе  бо  поле  чисто  па  усть
Непрядвы»,  —  говорит  летописная  повесть  1408  года,  причем  вой¬
 610

ска  переправлялись  ночью  с  7  на  8  сентября,  и  уже  ранним  ут¬
ром  Дмитрий  был  готов  ударить  по  Мамаевой  орде.  Если  бы  бит¬
ва  разворачивалась  на  левом  берегу  Непрядвы  западнее  устья
Буйцы,  русским,  форсировавшим  ночью  Доп,  удалось  бы  достичь
указанного  места  не  ранее  чем  в  середине  дня,  покрыв  не  менее
25  километров,  и  прямо  с  марша  вступить  в  бой.  Такое  предполо¬
жение  противоречит  данным  источников  и  нашим  представлени¬
ям  о  тактике  XIV—XV  веков.
 В  предполагаемом  районе  битвы  действительно  обнаружено
лишь  четыре  креста  и  энколпиона,  относящихся  к  XIV  веку,  а
также  кольчуга,  два  наконечника  копий  и  один  —  сулицы.  Это,
конечно,  немного,  однако  надо  учесть,  что  вплоть  до  второй  поло¬
вины  XVI  века  на  берегах  Непрядвы  не  существовало  оседлого
русского  населения;  за  весь  XIV  век  русские  дружины,  кроме
Куликовской  битвы,  лишь  один  раз  сражались  на  неприятель¬
ской  территории  —  во  время  похода  на  булгар  в  1378  году,  сле¬
довательно,  единичные  находки  русских  предметов  XIV  века  на
Куликовом  поле  могут  свидетельствовать  только  об  одном  —  о
бывшем  здесь  сражении.  Отсутствие  могил  русских  воинов  па
Куликовом  поле  объясняется  тем,  что  христиан  ее  могли  хоро¬
нить  в  неосвященной  «мамаевой  земле»,  поэтому  тела  убитых
были  увезены  победителями  в  русские  пределы.  (Так  Пересвет
был  погребен  в  Симоновом  монастыре.)  Малочисленность  предме¬
тов  в  какой-то  мере  объясняется  действием  сточных  вод,  вымы¬
вавших  и  уносивших  предметы  с  места  битвы.  И  если  представ¬
лять  себе  сражение  с  Мамаем  не  как  сказочное  столкновение  со¬
тен  тысяч  бойцов,  а  более  реалистично,  как  поединок  двадцати¬
тридцатитысячных  отрядов,  то  и  число  находок  археологов  не  бу¬
дет  вызывать  удивления.
 Итак,  у  нас  нет  веских  оснований  пересматривать  традицион¬
ный  взгляд  па  топографию  Мамаева  побоища.
 А.  Л.  Хорошкевич  установила,  что  в  XV  —  начале  XVI  века
место  исторической  битвы  называлось  по-иному:  в  1517—1518  го¬
дах  оно  упоминается  в  дипломатических  документах  как  Мамай-
луг.  Имя  Куликова  ноля  впервые  появляется  в  устных  рассказах
о  битве  с  Мамаем  и,  вероятно,  оттуда  попадает  в  краткую  редак¬
цию  «Задонщины»  10—20-х  годов  XV  века.  Более  широкое  рас¬
пространение  в  произведениях  Куликовского  цикла  этот  термип
получил  благодаря  «Сказанию  о  Мамаевом  побоище»  в  80—
90-х  годах  XV  века.
 Д.  С.  Лихачев  предположил,  что  устный  топоним  Куликово
поле  происходит  от  слова  «кулички»  —  отдаленное  место  (срав¬
ни  выражение  «у  черта  на  куличках»).  Русские  акты  XV  века
знают  «кулижки»  —  клин  земли,  участок  за  пределами  основного
надела;  в  XIX  веке  кулижное  поле  означало  поле,  очищенное  от
леса.  Суффикс  «ов»,  использованный  при  образовании  топонима,
нехарактерен  для  названий  Верхнего  Подонья,  в  районе  нынеш¬
него  Куликова  поля,  но  типичен  для  Центральной  России,  осо¬
бенно  Орловщины.  Вероятно,  фольклорное  название,  возникшее  в
устной  среде  в  начале  XV  века,  через  полтора  столетия  было
принесено  из  Цептра  России  первой  волной  оседлого  русского  на¬
селения  на  берега  Дона,  где  получило  не  фольклорное,  а  несколь¬
ко  более  определенное  географическое  толкование  —  как  обозна¬
чение  обширного  водораздела  Дона  и  Оки,  громадной  террито¬
рии:  «Поле  же  то  великое  зело,  конца  мало  ходячи  до  дву  мо¬
рю,  на  восток  до  Хвалынского  (Каспийского.  —  Л.  Я.),  а  полуд-
 39*
 611

пие  (на  гог.  —  А.  П.)  до  Черпаго»,  —  как  говорится  в  летописпе
XVII  века.  Столь  обширное  Куликово  ноле  в  представлении  чи¬
тателей  «Задонщины»  и  «Сказания  о  Мамаевом  побоище»  как
нельзя  лучше  соответствовало  гипертрофированному  и  фолькло-
ризованному  описанию  битвы  с  Мамаем,  ибо  и  на  огромных  про¬
сторах  Куликова  ноля  должно  быть  тесно  сказочному  войску
Дмитрия  Донского  и  баснословной  орде  Мамая.
 Историки  спорят  о  численности  войск,  вышедших  на  Кули¬
ково  поле.  Древнерусские  летописцы  и  автор  «Сказания  о  Мамае¬
вом  побоище»  в  известиях,  не  восходящих  ранее  10—20-х  годов
XV  века,  утверждают,  будто  русская  дружина  насчитывала  150—
200  тысяч  человек.  Эта  цифра  была  признана  достоверной
А.  А.  Шахматовым,  В.  А.  Кучкиным  и  другими  учеными.  Однако
нужно  учесть,  что  в  XIV  веке  на  поле  боя  выходили  лишь  пред¬
ставители  сословия  феодалов,  немногочисленного  сравнительно  с
основной  массой  населения.  Общая  численность  жителей  рус¬
ских  княжеств  в  это  время  не  превышала  нескольких  миллионов
человек.  В  дружине  Дмитрия  Ивановича  шли  отряды  восьми
больших  городов:  Москвы,  Владимира,  Суздаля,  Ярославля,  Рос¬
това,  Переелавля,  Можайска,  Юрьева  Польского,  —  каждый  из
которых  мог  выставить  войско  около  пяти  тысяч  человек.  В  Ро¬
гожском  летописце  приведен  эпизод  нападения  новгородских  уш¬
куйников  на  Кострому,  когда  костромичи  выставили  все  боеспо¬
собное  население  под  стены  города  —  «много  боле  пяти  тысущь».
Все  прочие  города,  около  двадцати,  пославшие  свои  дружины  на
Куликово  поле,  не  были  столь  многолюдны  и  потому  каждый  из
них  едва  ли  мог  вооружить  более  пятисот-тысячи  человек.  Еще
через  двести  лет,  когда  Россия  значительно  расширилась  и  окреп¬
ла,  в  самые  трудные  годы  Ливонской  войны,  Иван  Грозный  рас¬
полагал  войском  в  60—80  тысяч  человек.  Предполагаем,  что  в
1380  году  при  самых  благоприятных  обстоятельствах  удалось  со¬
брать  не  более  50  тысяч  человек,  а  неожиданное  нападение  Ма¬
мая,  вероятно,  помешало  полному  сбору  войск,  поэтому  числен¬
ность  русских  дружин  вряд  ли  превышала  20—30  тысяч  воинов.
 Мамай,  владевший  в  1380  году  меньшей  частью  Орды,  мог
располагать  примерно  60—70  тысячами  бойцов,  однако  положе¬
ние  его  все  ухудшалось,  поэтому  некоторые  темники  могли  из¬
менять  Мамаю  (позднее  в  результате  подобной  измены  Мамай  и
погиб),  так  что  вряд  ли  с  ордынской  стороны  на  Куликовом  по¬
ле  стояло  более  30—40  тысяч  человек.
 К  с.  355.  «Как  вещая  птица  Сирин,  тихо  вапела  печаль».  Си¬
рин  —  в  средневековой  мифологии  райская  птица-дева,  образ  ко¬
торой  восходит  к  древнегреческим  сиренам.  В  русских  духовных
стихах  рассказывается  о  том,  как  сирены,  опускаясь  с  пеба  па
землю,  зачаровывают  людей  своим  пением.
 К  с.  357.  «Бренко...  снял  свои  доспехи».  Легенда  о  переодева¬
нии  Дмитрия  перед  битвой  впервые  появляется  в  позднейшем
«Сказании  о  Мамаевом  побоище»;  она  недостоверна:  самое  доро¬
гое  для  воина  —  доспехи  и  выученный  боевой  конь,  лишиться
их  —  вначит,  идти  на  верную  смерть.
 К  с.  358.  Челубей.  Первое  известие  о  поединке  богатырей  пе¬
ред  Куликовской  битвой  находим  в  позднейшем,  80—90-х  гг.
XV  в.,  «Сказании  о  Мамаевом  побоище»,  но  в  первоначальном
тексте  этого  памятника  имя  ордынского  бойца  не  названо.  Кип-
риановская  редакция  «Сказания»  1526—1530  гг.  называет  его  Те¬
 612

мир-Мурзой.  Имя  Челубей  было  подставлено  в  текст  «Сказания»
в  конце  70-х  гг.  XVII  в.  в  Киеве,  при  издании  исторической  ком¬
пиляции  «Синопсис»  (1680  г.).
 К  с.  361.  «Конные  хазарские  турки».  Здесь  автор  неточен.  Ха¬
зарами  назывался  тюркоязычный  народ,  живший  в  степях  По-
донья,  Предкавказья,  Приазовья  и  со  второй  половины  VII  в.  до
середины  X  в.  составлявший  основную  массу  населения  Хазар¬
ского  каганата  —  раннефеодального  полукочевого  государства.
Под  ударами  печенегов  и  русских  князей  Хазарский  каганат  рас¬
пался  и  уже  к  XII  в.,  за  два  столетия  до  описываемых  в  романе
событий,  хазары  растворились  среди  других  кочевников  Дешт-и-
Кыпчак.
 К  с.  367.  «Молодой  Иван  Белозерский...»  Подлинный  перечень
погибших  па  Куликовом  поле  сохранил  свод  1408  г.  (и  Рогож¬
ский  летописец),  а  также  Синодик  павших.  Дорогобужский  —
вымышленное  лицо;  автор  подразумевает  под  этой  фамилией  ли¬
бо  Семена  Михайловича,  либо  Ивана  Александровича,  упомяну¬
тых  в  Пространной  летописной  повести  1425  г.
 К  с.  373.  «К  Сараю  подошел  Заяицкий  хан  Тохтамыш».  Токта-
мыш  —  представитель  династии  Джучи,  потомок  одного  из  сыно¬
вей  Джучи  —  Орды  (впрочем,  есть  гипотеза,  согласно  которой
он  был  потомком  другого  сына  Джучи  —  Тука-Тимура).  Предпо¬
лагают,  что  Токтамыш  захватил  Сарай-ал-Джедид  весной  1379  г.
и  распространил  свою  власть  на  всю  территорию  Орды  осенью
1380  г.  Заяицкий  хан  —  хан,  владения  которого  располагались  за
рекой  Ником.
 К  с.  376.  Автор  излагает  версию  убийства  Мамая,  которая  пе¬
редана  «Сказанием  о  Мамаевом  побоище».  Более  достоверное  из¬
вестие  содержит  краткая  летописная  повесть  1408  г.,  согласно
которой  поредевшие  войска  Мамая  встретились  с  отрядом  Токта-
мыша  «на  Калках»  (на  реке  Калке?),  но  Мамаевы  «князья»  при¬
несли  присягу  Токтамышу,  а  бежавшего  Мамая  захватили  вои¬
ны  нового  хана  и  убили.
 К  с.  376.  Лалы  —  рубипы  (древнерусское  слово,  заимствован¬
ное  из  тюркского).
 К  с.  379.  Боярин  Борис  Зерно  —  вымышленное  лицо;  в  конце
XIV  —  начале  XV  в.  известен  костромской  боярин  Дмитрий
Александрович  Зерно,  от  которого  ведут  свой  род  Сабуровы.
 ЗАВЕЩАНИЕ  МОСКОВСКОГО  ВЕЛИКОГО  КНЯЗЯ
СЕМЕНА  ИВАНОВИЧА  ГОРДОГО
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  изданию:  Духовные  и
договорные  грамоты  великих  и  удельных  князей  XIV—XVI  вв.
М.—Л.,  1950,  №  3,  с.  13—14.
 РОГОЖСКИЙ  ЛЕТОПИСЕЦ.  Записи  1368-1380  гг.
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  изданию:  Полное  со¬
брание  русских  летописей.  11г.,  1922,  т.  15,  вып.  I,  стб.  88—138.
Изучение  текста  Рогожского  летописца  имеет  длинную  исто¬
 613

рию.  А.  А.  Шахматов  установил,  что  в  известиях  1328—1374  годов
Рогожский  летописец  содержит  соединение  какой-то  тверской  ле¬
тописи  с  летописью  типа  Симеоновской,  а  в  части  1375—1412  го¬
дов  уже  не  опирается  на  тверскую  летопись.  М.  Д.  Приселков
предположил  существование  единой  основы  Рогожского  летопи¬
сца  и  Симеоновской  летописи  —  московского  свода  1408  года.
Этот  свод  был  скопирован  в  Троицкой  пергаменной  летописи,
сгоревшей  в  московском  пожаре  1812  года,  но  известной  по  выпи¬
скам  из  нее  ученых  XVIII  —  начала  XIX  века.  Свод  1408  года
заново  редактировался  в  Твери  в  1412  году  (гипотеза  М.  Д.  При-
селкова)  и  был  включен  в  состав  Рогожского  летописца  пример¬
но  в  1446  году  (мнение  Б.  М.  Клосса).
 К  с.  414.  Черноризцы  —  монахи;  они,  в  соответствии  с  мона¬
шеским  обетом,  после  пострижения  носили  черные  ризы
(одежды).
 К  с.  415.  Успение  —  церковный  праздник,  установленный  в
память  о  смерти  (успении)  Богородицы;  отмечался  15  августа.
 К  с.  415.  Семен  день  —  день  памяти  святого  Симеона  Столп¬
ника  (в  просторечии  также  Симеона  Летопроводца)  —  1  сен¬
тября.
 К  с.  416.  Филиппов  пост  —  длился  с  15  ноября  но  24  декабря.
 К  с.  416.  Николин  день  —  день  памяти  Николая  Мирликий-
ского  —  6  декабря.
 К  с.  417.  Петров  день  —  церковный  день  памяти  апостолов
Петра  и  Павла  —  29  июня.
 К  с.  417.  Пайцза  —  верительная  или  проезжая  ордынская  гра¬
мота,  писавшаяся  на  золотой  или  серебряной  пластинке;  надпись
па  пайцзе  делалась  по-монгольски  буквами  уйгурского  алфавита.
На  территории  нашей  страны  найдены  пайцзы  ханов  Токту
(1290—1312  гг.),  Узбека  (1312—1342  гг.),  Кельдибека  (1360—
1361  гг.),  Абдуллы  (1360/61-1370/71  гг.).
 К  с.  420.  Соломон  —  библейский  царь  Нововавилонского  (Хал¬
дейского)  царства,  сын  царя  Давида;  о  Соломоне  рассказывает
ветхозаветная  3-я  Книга  Царств.
 К  с.  420.  Индикт  —  термин,  вошедший  в  обиход  древнерус¬
ских  книжников  из  древневизантийского  счета  лет:  годы  счита¬
лись  циклами  по  15  лет  в  каждом,  и  номер  года  в  этом  цикле
назывался  индиктом.
 К  с.  420.  Фомина  педеля  —  первое  воскресенье  поело  дня
пасхи.
 К  с.  421.  Петров  пост  —  начинался  через  неделю  после  Духо¬
ва  дня,  а  заканчивался  28  июня.
 К  с.  423.  Киличеи  —  слово  заимствовано  из  тюркских  языков
и  обозначает  посла,  знающего  язык  страны,  куда  отправляется
его  посольство  (в  данном  случае  —  кыпчакский  язык).
 К  с.  423.  Рождество  —  день  церковного  празднования  рожде¬
ства  Иисуса  Христа  —  25  декабря.
 К  с.  424.  Страстная  неделя  —  педеля,  предшествующая  празд¬
нику  пасхи,  когда  в  церкви  вспоминали  «страсти  Христовы»,  то
есть  мучения  и  крестную  смерть  Христа.
 614

К  с.  424.  Святая  педеля  —  чаще;  светлая  неделя  —  неделя,
следующая  за  днем  пасхи.
 К  с.  424.  Волости,  губы  —  районы  административно-террито¬
риального  деления.
 К  с.  424.  Средокрестная  педеля  —  третья  неделя  великого
поста.
 К  с.  426.  Адельфат  —  средства,  выплачиваемые  монахами  за
свое  содержание  в  монастыре,  либо  сумма,  вносимая  кем-либо
на  содержание  каждого  постриженпика  монастыря.
 К  с.  427,  Федорова  педеля  —  первая  неделя  великого  поста.
 К  с.  430.  Насады  —  легкие  речные  суда,  струги.
 К  с.  430.  Хазиторокань  —  город,  стоявший  на  месте  современ¬
ной  Астрахани.
 К  с.  441.  Кафинское  море  —  Черное  море.
 К  с.  442.  Октоих  —  богослужебная  книга.
 К  с.  445.  Вежи,  алануги  —  шатры.
 К  с.  445.  Алпауты  —  знатные  люди,  знать.
 К  с.  446.  Благовещенье  Богородицы  —  непереходной  церков¬
ный  праздник,  отмечаемый  25  марта.  Во  второй  раз  после  опи¬
сываемых  событий  Благовещенье  пришлось  на  пасху  в  1459  го¬
ду;  летописец  исходит  из  предположения,  что  «второе  пришест¬
вие»,  то  есть  копец  света,  наступит  в  1492  году,  когда  истечет
седьмая  тысяча  лет  по  христианскому  календарю.
 МОСКОВСКО-ТВЕРСКОЙ  ДОГОВОР  1375  г.
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  изданию:  Духовные  и
договорные  грамоты  великих  и  удельных  князей  XIV—XVI  вв.
М.—Л.,  1950,  №.  9,  с.  25—28.
 ПОСЛАНИЕ  МИТРОПОЛИТА  КИПРИАНА
ТРОИЦКОМУ  ИГУМЕНУ  СЕРГИЮ
И  ИГУМЕНУ  СИМОНОВА  МОНАСТЫРЯ  ФЕДОРУ
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  изданию:  Прохо¬
ров  Г.  М.  Повесть  о  Митяе.  Л.,  1978,  с.  195—201.  Предшествую¬
щее  издание  см.:  Русская  историческая  библиотека,  издаваемая
Археографическою  комиссиею.  Изд.  2-е.  СПб.,  1908,  т.  VI,  стб.  173—
18R
 ЯРЛЫК  ХАНА  МАМАЕВОЙ  ОРДЫ  ТЮЛЯКБЕКА
НАМЕСТНИКУ  РУССКОЙ  МИТРОПОЛИИ
МИХАИЛУ-МИТЯЮ
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  изданию:  Памятники
русского  права.  М.,  1955,  вып.  III,  с.  465—466  (публикация
А.  А.  Зимина).  Новейшее  издание  см.:  Русский  феодальный  ар¬
хив  XIV  —  первой  трети  XVI  века.  М.,  1987,  ч.  III,  приложе¬
ние  II.
 615

Ярлык  Тюлякбека  Михаилу-Митяю  обычно  датируют  июлем-
августом  1379  года,  обращая  внимание  лишь  на  один  из  элемен¬
тов  даты  ярлыка  («овечья  лета»,  то  есть  в  год  овцы)  и  истори¬
ческие  обстоятельства:  на  пути  в  Копстантипополь  Митяй  пере¬
правился  через  Оку  26  июля  1379  года  и  был  «захвачен  Мамаем
и  ненадолго  задержан»  на  землях  Орды,  как  сообщает  Рогожский
летописец.  В.  В.  Григорьев  и  А.  П.  Григорьев  предложили  испра¬
вить  ошибку  переписчика,  упомянувшего  под  ярлыком  708  год
мусульманского  летосчисления  —  хиджры  (оп  приходился  на
1308—1309  годы.  Исследователи  предложили  читать  этот  год  как
780  (начался  30  апреля  1378  года  и  завершился  18  августа
1379  года).  На  этом  основании  А.  П.  Григорьев  выводит  из  ис¬
правленной  даты  ярлыка  точное  время  его  выдачи:  28  февраля
1379  года,  когда  Михаил-Митяй  еще  находился  в  Москве.
 Существуют  разные  мнения  относительно  времени  складыва¬
ния  собрания  ярлыков,  в  составе  которого  сохранился  ярлык  Тю¬
лякбека.  Предполагаю,  что  выполненные  в  разное  время  перево¬
ды  ярлыков  были  объединены  в  краткую  коллекцию  в  10-х  го¬
дах  XV  века  в  Москве  в  канцелярии  митрополита  Фотия  и,  воз¬
можно,  при  его  непосредственном  участии.  Затем,  в  50-х  —  пер¬
вой  половине  60-х  годов  XV  века,  краткое  собрание  ярлыков  бы¬
ло  извлечено  из  митрополичьего  архива  и  попало  в  Троице-Сер-
гиев  монастырь,  что  произошло  в  бытность  троицким  архиманд¬
ритом  Вассиана  Рыло,  впоследствии  известного  своим  антиор-
дынским  посланием  на  Угру.
 К  с.  455.  Азиз  (Азиз-шейх)  —  хан  Джучиева  улуса  в  1365—
1367  гг.  Даруги  —  чиновники  по  сбору  дани.  Таможники  —  сбор¬
щики  торговых  пошлин.  Побережники  —  сборщики  пошлин  с
пристававших  к  берегу  судов.  Сокольники  —  слуги,  ведавшие
охотничьими  соколами.  Пардусники  —  слуги,  ухаживавшие,  воз¬
можно,  за  охотничьими  собаками.  Бураложники  —  значение  сло¬
ва  неясно,  может  быть,  скотники.  Заставщики  —  чиновники,  со¬
биравшие  пошлицы  на  ваставах.  Лодейщики  —  корабельники.
Алая  тамга  —  красная  ханская  печать.  Летосчисление  указано
по  лунно-солнечному  календарю  Центральной  Азии  и  по  мусуль¬
манскому  календарю  —  хиджре.  Великий  Луг  —  возможно,  за¬
ливные  луга,  примыкавшие  с  юга  к  Днепровской  луке,  ныпе
эдесь  расположено  Каховское  водохранилище.
 ЛЕТОПИСЧИК  1380  ГОДА  ИЗ  СТИХИРАРЯ
ТРОИЦКОГО  МОНАХА  ЕПИФАНИЯ
 Текст  публикуется  по  рукописи  Енифания,  хранящейся  в  от¬
деле  рукописей  Государственной  библиотеки  имени  В.  И.  Ленина
(Троицкое  собрание,  I,  №  22).  Новые  материалы,  относящиеся  к
книгописной  деятельности  Епифапия,  в  настоящее  время  собра¬
ны  Б.  М.  Клоссом  и  ждут  публикации.
 ИЗВЕСТИЯ  НЕМЕЦКИХ  ХРОНИСТОВ  1380  г.
 Текст  печатается  по  издапиям:  «Слово  о  полку  Игореве»  и
памятники  Куликовского  цикла.  К  вопросу  о  времени  написания
«Слова».  М.—Л.,  1966,  с.  507—509  (статья  10.  К.  Бегунова);  Аз-
бел  е  в  С.  Н.  Историзм  былин  и  специфика  фольклора.  Л.,
1982,  с.  160-161,
 616

ИБН  ХАЛЬДУН.
 «КНИГА  НАЗИДАТЕЛЬНЫХ  ПРИМЕРОВ»
 Текст  публикуется  по  изданию:  Тизенгаузен  В.  Г.
Сборник  материалов,  относящихся  к  истории  Золотой  Орды.  СПб.,
1884,  т.  1,  с.  389—391.
 СИНОДИК  ПАВШИХ  НА  КУЛИКОВОМ  ПОЛЕ
 Текст  публикуется  по  рукописи,  хранящейся  в  отделе  руко¬
писей  Государственного  Исторического  музея  (Синодальное  собра¬
ние,  №  667).  Текст  Успенского  синодика  впервые  публиковался
Н.  И.  Новиковым  в  1788  году  в  «Древней  Российской  вивлиофи-
ке»  (к  сожалению,  эта  публикация  неточна),  а  затем  М.  А.  Сал-
миной  в  1966  году.
 По  поводу  дополнений  к  древнейшей  части  синодика,  куда
включен  список  «избиенных  от  Мамая»,  существует  мнение
Г.  Н.  Моисеевой,  датировавшей  дополнения  20-ми  годами  XVI  ве¬
ка.  Однако  почерк  соответствующей  статьи  гораздо  более  архаич¬
ный  и,  но  определению  Л.  М.  Костюхиной,  скорее  относится  к
середине  —  второй  половине  XV  века.  В  том  же  хронологиче¬
ском  пласте  и,  как  кажется,  тем  же  почерком  вписано  имя  рус¬
ского  митрополита  Филиппа  (умер  в  1473  году).  Предваритель¬
но  датируем  старший  список  синодика  «избиенных  от  Мамая»
70-ми  годами  XV  века,  не  исключая  возможности  уточнить  или
изменить  датировку  после  более  тщательного  анализа  Успенско¬
го  синодика  в  целом.
 В  1490—1493  годах  (дата  установлена  Б.  М.  Клоссом)  Успен¬
ский  синодик  был  скопирован  для  Волоколамского  монастыря,  и
эта  рукопись  ныне  хранится  в  Центральном  государственном  ар¬
хиве  древних  актов  (собрание  Ф.  Ф.  Мазурина,  фонд  196,  опись  1,
№  289).  Волоколамский  синодик  включает  первоначальный  текст
поминания,  а  в  Успенском  синодике,  вероятно,  в  20-х  годах
XVI  века  и,  возможно,  рукой  митрополита  Даниила  было  сделано
дополнение:  «Костянтину  Конановичю»  и  другим  (?)  почерком
приписано  фамильное  прозвище  боярина  Тимофея  Васильевича
(«Валуева»).
 МОСКОВСКО-РЯЗАНСКИЙ  ДОГОВОР  1382  г.
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  изданию:  Духовные
и  договорные  грамоты  великих  и  удельных  князей  XIV—XVI  вв.
М.-Л.,  1950,  №  10,  с.  29-30.
 КРАТКАЯ  ЛЕТОПИСНАЯ  ПОВЕСТЬ  1408  г.
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  изданию:  Полное  со¬
брание  русских  летописей.  Пг.,  1922,  т.  15,  вып.  1,  стб.  139—141.
 С.  К.  Шамбинаго  считал  краткую  повесть  поздпейшим  сокра¬
щением  пространной,  однако  М.  А.  Салмипа  доказала  первона¬
чальный  характер  краткой  повести.  Л.  А.  Дмитриев,  используя
наблюдениям  М.  А.  Салминой,  высказал  мысль  о  зависимости  крат¬
кой  летописной  повести  от  «Задонщины».  Три  списка  «Задонщп-
ны»,  Краткая  и  Пространная  летописные  повести  действительно

содержат  текстуальпо  близкие  описания  добычи  русских  воинов
(названы  кони,  верблюды,  волы,  доспехи).  В  соответствующем  ме¬
сте  текст  Краткой  повести  без  изменений  перенесен  в  Простран¬
ную  повесть.  Л.  А.  Дмитриев,  сопоставляя  описание  добычи
1380  года  с  другими  подобными  описаниями  в  Рогожском  лето¬
писце  под  1377,  1378  и  1385  годами,  приходит  к  выводу  об  от¬
ступлении  летописца  от  скупого  клише  в  рассказе  о  Куликов¬
ской  битве,  следовательно,  думает  Л.  А.  Дмитриев,  летописец  вос¬
пользовался  развернутым  описанием  добычи,  данным  в  «Задон-
щине».  Однако  перечисление  трофеев  1380  года  не  может  не  от¬
личаться  от  аналогичных  известий  1377,  1378  п  1385  годов,  так
как  там  речь  идет  об  иных  по  масштабу  и  оценкам  событиях  —
о  поражении  русских  на  Пьяне,  о  гораздо  меньшей  победе  на
Воже  и  о  набеге  Олега  Рязанского  на  Коломну.  В  описании  до¬
бычи  1380  года  правильнее  видеть  не  развернутое  литературное
клише  заимствованного  характера,  а  близкий  к  реальности  пере¬
чень  захваченного  имущества.
 «Задонщипа»  подробнее  и  в  более  ярких  красках  говорит  о
трофеях  русских  дружин  (узорочья,  вино,  сахар),  чем  летописные
повести  (порты,  товар).  Трудно  предположить,  чтобы  летописец,
обрабатывая  текст  «Задошципы»,  поменял  восточные  экзотиче¬
ские  «узорочья»  па  прозаические  «порты».  Вероятнее  влияпне
летописных  повестей  па  «Задонщину»,  а  не  наоборот.  Если  при¬
влечь  другие  примеры,  которыми  М.  А.  Салмнна  доказывает  за¬
висимость  «Задонщипы»  от  Пространной  летописной  повести,
можно  с  некоторой  долей  вероятности  предполагать,  что  па  «За¬
донщину»  повлияла  именно  Пространная  летописная  повесть
1425  года.
 К  с.  466.  Поганый  род  ишаилтян.  В  библейской  книге  Бытия
сказано,  что  родоначальником  кочевых  арабских  племен  был  Из¬
маил  —  сып  патриарха  Авраама  и  Агари.  Поэтому  древнерусские
книжники  называли  кочевые  пароды  измаилтяиами  или  агаря¬
нами.
 К  с.  467.  Половцы  —  здесь:  ордынцы,  названные  так  по  име¬
ни  кипчакских  народов,  населявших  древнее  Половецкое  поле,  а
затем  подчиненных  монголами.
 К  с.  468.  «Сел  па  царстве  Волжском»  —  то  есть  стал  ханом  в
Сарае-ал-Джедид.
 ЖИТИЕ  СЕРГИЯ  РАДОНЕЖСКОГО.  1418  г.
 Перевод  А.  И.  Плигуэова,  выполнен  по  «Хрестоматии»
Н.  К.  Гудзия,  воспроизводящей  текст  «Хрестоматии»  Ф.  И.  Бу¬
слаева  и  сверенной  со  списком  жития,  хранящимся  в  отделе  ру¬
кописей  Государственной  библиотеки  имени  В.  И.  Ленина  (Тро¬
ицкое  собрание,  III,  №  21);  по  определению  Б.  М.  Клосса,  этот
список  середины  80-х  годов  XVI  века  принадлежит  к  Основному
виду  Пространной  редакции  жития  Сергия  (редакция  была  со¬
ставлена  в  митрополичьей  кпигописной  мастерской  в  20-х  годах
XVI  века  на  основании  Епифаниева  жития  Сергия,  а  также  тре¬
тьей,  четвертой  и  пятой  Пахомиевых  редакций).
 618

ЛЕТОПИСНАЯ  ПОВЕСТЬ  1421  г.
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  публикации:  Новго¬
родская  Первая  летопись  старшего  и  младшего  изводов.  М.—Л..
1950,  с.  376-377.
 А.  А.  Шахматов  считал,  что  около  1421  года  в  Новгороде  был
составлен  обширный  летописный  овод,  так  называемый  «Софий¬
ский  временник»,  который  впоследствии  лег  в  основу  Новгород¬
ской  I  летописи  младшего  извода,  Новгородской  IV  и  Софий¬
ской  I  летописей.  Наиболее  вероятно  считать  этот  свод  резуль¬
татом  труда  дьяков  новгородской  архиепископской  кафедры.
 Обычно  в  научной  литературе  повесть  о  Донской  битве  по
тексту  свода  1421  года  считают  позднейшим  сокращением  прост¬
ранной  повести  1425  года.  Однако  недавно  В.  А.  Кучкин  выска¬
зал  предположение,  что  повесть  1421  года  использовала  повесть
1408  года  и,  в  свою  очередь,  повлияла  па  повесть  1425  года.  Тек¬
стологический  анализ  подтверждает  гипотезу  В.  А.  Кучкина.
 ПРОСТРАННАЯ  ЛЕТОПИСНАЯ  ПОВЕСТЬ  1425  г.
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  изданию:  Полное  со¬
брание  русских  летописей.  Пг.,  1915,  т.  4,  ч.  1,  вып.  1,  с.  311—
320;  Л.,  1925,  вып.  2,  с.  321—325.
 Автор  Пространной  повести  соединил  три  предшествующих
свидетельства  о  Донской  битве  —  московскую  повесть  1408  года,
новгородскую  повесть  1421  года  и  фрагмент  первоначальной  ре¬
дакции  жития  Сергия  1418  года.  Прежде  в  науке  господствовало
мнение  С.  К.  Шамбинаго,  датировавшего  Пространную  повесть
концом  XIV  века.  М.  А.  Салмина  по-иному  смотрит  на  проблему
датировки  Пространной  повести.  Повесть  упоминает  князя  Федо¬
ра  Тарусского,  который  был  убит  ордынцами  под  Белевом  в
1437  году.  Пространная  повесть  сохранилась  в  составе  Новгород¬
ской  IV  и  Софийской  I  летописей,  а  они,  по  мнению  А.  А.  Шах¬
матова,  восходят  к  так  называемому  «своду  1448  года»,  следова¬
тельно,  считает  М.  А.  Салмина,  Пространная  повесть  была  созда¬
на  в  1437—1448  годах.
 Аргументы  М.  А.  Салмипой  спорны.  Если  составитель  Про¬
странной  повести  работал  в  1437—1448  годах,  маловероятно,  что¬
бы  он  поставил  своего  современника  —  князя  Федора  Тарусско¬
го  в  один  ряд  с  Дмитрием  Миничем  и  Дмитрием  Моиастыревым,
жившими  в  40—70-х  годах  XIV  века  и  ошибочно  включенными  в
перечень  погибших  на  Куликовом  поле.  Ошибка  с  именами  дав¬
но  умерших  людей  вполпе  объяснима  для  книжника  XV  века,
но  он  вряд  ли  мог  ошибиться  в  описании  судьбы  князя  30-х  го¬
дов  XV  века.  Предполагаем,  что  Пространная  повесть  говорит  о
другом  Федоре  Тарусском,  жившем  в  XIV  веке  или  придуманном
автором  повести.  За  последние  годы  работы  историков  летописа¬
ния  оставляют  все  меньше  доводов  в  пользу  действительного  су¬
ществования  «свода  1448  года»;  как  кажется,  правильнее  гово¬
рить  о  московском  митрополичьем  своде  конца  10-х  —-  начала
20-х  годов  XV  века  (А.  А.  Шахматов  предполагал  создание  тако¬
го  свода  —  «Полихрона  Фотия  1421  года»).  Вопрос  требует  даль¬
нейшего  исследования.  Учитывая  наблюдение  Я.  С.  Лурье  о
том,  что  Софийская  I  летопись  и  Карамзинский  список  Новго¬
родской  IV  летописи  сохраняют  сходство  вплоть  до  известия  под
1425  годом,  условно  датируем  этот  московский  свод  1425  годом.
 619

К  с.  476.  Буртасы  —  племена  правобережья  в  средпем  тече-
пии  Волги.
 К  с.  476.  Сыроядцы  —  язычники,  дикари.
 К  с.  477.  Соборная  церковь...  Богородицы  —  кремлевский  Ус¬
пенский  собор,  основанный  в  1326  году  митрополитом  Петром  и
законченный  в  августе  1327  г.  В  1475—1479  гг.  на  его  месте  Ари¬
стотелем  Фиораванти  построен  новый  Успенский  собор,  сохра¬
нившийся  до  сих  пор.
 К  с.  479.  Федор  Андреевич  —  боярин  Федор  Апдреевич
Свибло.
 К  с.  479.  Рахиль.  Упоминается  в  библейской  книге  пророка
Иеремии  (гл.  31,  ст.  15):  «Так  говорит  господь:  голос  слышен  в
Раме,  вопль  и  горькое  рыдание;  Рахиль  плачет  о  детях  своих  и
пе  хочет  утешиться  о  детях  своих,  ибо  их  нет».
 К  с.  480.  Моисей  —  библейский  пророк;  в  ветхозаветной  кни¬
ге  «Исход»  рассказывается,  как  бог  указывал  дорогу  Моисею  и
израильскому  народу,  шел  перед  ними  днем  в  облачном  столпе,
а  ночью  —  в  огненном;  перед  израильтянами  расступилось  Крас¬
ное  море,  и  они  прошли  по  морскому  дну,  как  по  суше.
 К  с.  481.  «От  утра  до  третьего  часа».  Счет  часов  в  Древней
Руси  велся  с  восхода  солнца,  поэтому  в  разные  дни  эти  часы
приходились  на  разные  части  дня.  В  сентябре  1380  г.  счисление
часов  было  таково:  1-й  час  дня  —  6  ч.  25  мин.,  2-й  час  дня  —
7  ч.  25  мин.,  3-й  час  дпя  —  8  ч.  25  мин.,  4-й  час  дня  —  9  ч.  25  мин.,
5-й  час  дня  —  10  ч.  25  мин.  и  т.  д.
 К  с.  482.  Георгий  —  святой  Георгий  Победоносец.
 К  с.  482.  Дмитрий  —  святой  Дмитрий  Солунский.
 К  с.  482.  Архистратиг  Михаил  —  архистратиг  (греч.)  —  глав¬
ный  воевода;  здесь:  архангел  Михаил,  вождь  небесного  воинства.
 К  с.  483.  Содомляне  —  ордынцы  уподобляются  жителям  горо¬
да  Содома,  которые  согласно  библейской  легенде  были  истребле¬
ны  богом  за  их  порочную  жизнь  (книга  Бытия,  гл.  13,  ст.  14,19).
 К  с.  483.  Иван  Александрович  —  неизвестно,  о  ком  именно
говорит  летописная  повесть;  может  быть,  имеется  в  виду  рос¬
товский  князь.
 К  с.  484.  Давид  —  юноша  Давид,  будущий  царь  Иудеи,  побе¬
дил  исполина  Голиафа,  поразив  его  кампем  из  пращи  (1-я  Книга
Царств,  гл.  17).
 К  с.  486.  Новый  Константин.  Автор  напоминает  читателю  о
римском  императоре  Копстантине  Великом  (285—337  годы);  Кон¬
стантин  признал  христианство  официальной  религией.
 «СЛОВО  О  ЖИТИИ  И  ПРЕСТАВЛЕНИИ
ВЕЛИКОГО  КНЯЗЯ  ДМИТРИЯ  ИВАНОВИЧА,
 ЦАРЯ  РУССКОГО»
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  тексту  Софийской  I
летописи,  изданной:  Полное  собрание  русских  летописей.  СПб.,
1851,  т.  6,  с.  104-106.
 620

Наиболее  распространенная  в  паучной  литературе  датировка
«Слова  о  житии»  —  конец  XIV  века,  но  Г.  М.  Прохоров  относит
«Слово»  к  концу  XIV  —  началу  XV  века,  В.  П.  Адрианова-Пе-
ретц  —  к  первой  четверти  XV  века,  Я.  Пеленский  —  к  50-м  го¬
дам  XV  века,  М.  А.  Салмина  —  к  XVI  веку.
 В  определении  времени  создания  «Слова  о  житии»  исходим
из  использования  в  этом  памятнике  завещания  Дмитрия  Мос¬
ковского  (1389  год)  и  Краткой  летописной  повести  1408  года;
«Слово  о  житии»  было  написано  прежде  создания  пространной
летописной  повести  1425  года,  следовательно,  оно  возникло  в
1408—1425  годах.
 «ЗАДОНЩИНА»
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  изданиям:  «Слово  о
полку  Игореве»  и  памятники  Куликовского  цикла.  К  вопросу  о
времени  написания  «Слова».  М.—Л.,  1966,  с.  548—550  (публика¬
ция  Р.  Г1.  Дмитриевой);  Сказания  и  повести  о  Куликовской  бит¬
ве.  Издание  подготовили  Л.  А.  Дмитриев  и  О.  П.  Лихачева.  Л.,
1982,  с.  7—13  (реконструкция  Л.  А.  Дмитриева).  При  переводе
пространной  «Задонщины»  была  учтена  также  реконструкция
А.  А.  Зимина,  опубликованная  в  книге:  «Задонщина».  Древне¬
русская  песня-повесть  о  Куликовской  битве.  Тула,  1980.
 С  момента  открытия  рукописи  «Задонщины»  и  ее  первого  из¬
дания  в  1852  году  не  умолкают  споры  вокруг  этого  памятника.
Существуют  полярно  противоположные  мнения  о  том,  как  перво¬
начально  выглядела  «Задонщина»  и  когда  она  возникла.  Ожесто¬
ченность  полемики  по  поводу  «Задонщины»  в  первую  очередь
объясняется  тем,  что  песня-повесть  теснейшим  образом  связана
со  «Словом  о  полку  Игореве».  И  если  одни  ученые  относят  «Сло¬
во  о  полку»  к  XII  или  XIII  веку  и  считают  несомненным  влия¬
ние  «Слова»  на  «Задонщину»,  то  другие  доказывают  обратную
связь:  «Задонщина»  «Слово»,  и  само  «Слово»  относят  к  XVI
или  XVIII  веку.
 «Задонщина»  сохранилась  в  семи  списках  XV—XVII  веков,
но  три  из  них  содержат  лишь  отрывки  произведения.  Чешский
славист  Я.  Фрчек  в  1939  году  и  советский  исследователь  А.  А.  Зи¬
мин  в  1963  году  показали,  что  первоначальный  вид  «Задонщины»
отразил  древнейший  краткий  список  Кирилло-Белозерского  мона¬
стыря,  выполненный  монахом  Ефросином.  Все  прочие  списки  от¬
носятся  уже  к  позднейшей,  пространной  редакции  памятника.
Иную  гипотезу  предложил  американский  ученый  Р.  О.  Якобсон
в  1963  году,  а  эатем  советские  текстологи  Р.  П.  Дмитриева,
О.  В.  Творогов,  Л.  А.  Дмитриев  и  Д.  С.  Лихачев.  Они  считают
первоначальным  видом  «Задонщины»  тот,  который  отражен  про¬
странными  списками;  краткий  кирилло-белозерский  список  воз¬
ник,  по  их  мнению,  в  результате  сокращения  одного  из  списков
пространного  вида.
 Отличие  двух  исходных  гипотез  состоит  в  том,  что  А.  А.  Зи¬
мин  связывает  «Слово  о  полку»  с  одним  из  списков  пространной
(и,  по  его  мнению,  позднейшей)  «Задонщины»,  а  Р.  П.  Дмитрие¬
ва  и  другие  настаивают  па  близости  «Слова»  и  исходного  текста
«Задонщины».  Другую  точку  зрения  на  соотношение  «Слова»  и
«Задопщипы»  высказал  итальянский  славист  А.  Данти  в  1977  го¬
ду.  Он  заметил,  что  два  этих  памятника  совпадают  в  традициоп-
 621

пых  словесных  оборотах,  формулах,  литературных  клише,  харак¬
терных  для  средневековых  воинских  повестей  и  мало  изменяв¬
шихся  от  столетия  к  столетию.  Возможно,  «Слово»  и  «Задонщи-
на»  не  связаны  отношениями  прямой  зависимости,  а  являются
самостоятельными  обработками  разного  исторического  материала,
использующими  одно  устное  ядро,  один  цикл  героических  пре¬
даний.
 Анализ  дискуссии  60-х  годов  о  происхождении  «Задонщины»
убеждает  в  том,  что  кирилло-белозерский  краткий  список  этой
песни-повести  в  целом  отразил  более  ранний  этап  в  истории  тек¬
ста  произведения.  Время  происхождения  первоначального  вида
«Задонщины»  обычно  определяется  первой  четвертью  или  первой
половиной  XV  века.  М.  А.  Салмина  считает,  что  на  «Задонщину»
повлияла  Пространная  летописная  повесть  (М.  А.  Салмина  дати¬
рует  повесть  1437—1448  годами),  следовательно,  по  ее  мнению,
песня-повесть  была  создана  в  середине  XV  века.  М.  Н.  Тихоми¬
ров,  Г.  Н.  Моисеева  и  В.  А.  Кучкин  обратили  внимание  на  то
место  «Задонщины»,  где  автор  говорит  о  далеких  землях,  кото¬
рых  достигли  вести  о  победе  русских  на  Куликовом  поле.  Там
упоминается  Тырнов  —  столица  Болгарского  царства,  захвачен¬
ная  османами  в  1393  году,  Ургенч,  столица  ханов  династии  Су-
фи,  покоренная  Токтамышем  в  1380  году  и  разрушенная  Тиму¬
ром  в  1388  году.  На  этом  основании  предлагается  датировать  «За-
допщину»  началом  80-х  годов  XIV  века.
 Однако  на  месте  текста  пространной  редакции,  где  упомина¬
ются  Тырнов  и  Ургенч,  в  краткой  «Задонщине»  помещен  текст,
совпадающий  со  «Словом  о  погибели  Русской  земли»,  и  указан¬
ные  столицы  не  упоминаются.  Значит,  в  первоначальном  виде
«Задонщины»  вряд  ли  содержались  названия  Тырнова  и  Ургенча.
Не  следует  и  буквально  понимать  художественный  язык  «Задон¬
щины»:  автор  описывал  события  1380  года  и  вполне  сознательно
обращался  к  реалиям  этого  времени,  широко  очерчивая  просторы
известного  ему  мира,  ничуть  не  сужая  их  расчетами  политиче¬
ских  итогов  османских  походов  или  завоеваний  Тимура.  Ургенч
не  перестал  существовать  в  1388  году:  вскоре  он  был  отстроен
Тимуром  и  продолжал  переходить  из  рук  в  руки  от  сарайских
хапов  к  Тимуридам.  Не  исчез  из  анналов  истории  и  Тырнов,  по¬
этому  автор  «Задонщины»  имел  основания  и  в  более  позднее
время  упомянуть  об  этих  городах.
 Возникновение  первоначальной  (краткой)  редакции  «За¬
донщины»  должно  быть  близко  ко  времени  возникновения  «Сло¬
ва  о  житии  Дмитрия  Ивановича».  Краткую  «Задонщину»  сбли¬
жает  с  этим  памятником  образный  строй:  эпитеты  «царь  Рус¬
ский»  и  уподобление  русских  князей  библейским  героям.
Р.  О.  Якобсон  заметил  перекличку  между  «Задонщиной»  и  «Сло¬
вом  о  житии»  во  фразе  «Задонщины»,  упоминающей  царя  Соло¬
мона.  Предварительно  датируем  краткую  «Задонщину»  10—20-ми
голями  XV  века.
 К  с.  494.  Владимир  Святославич  —  киевский  кпязь  (980—
1015  гг.),  при  котором  произошло  крещение  Руси  (около  988  г.).
 К  с.  494.  «От  тоя  рати...»  Возможно,  эта  фраза  не  дописана.
Наиболее  вероятное  продолжение  сохранилось  в  списках  «Сказа¬
ния  о  Мамаевом  побоище»,  использовавших  краткую  редакцию
«Задонщины»  (либо  ее  первоначальную  редакцию,  на  основании
которой  возникла  краткая):  «...Русская  земля  уныла».
 622

К  с.  498.  Лафет  —  согласно  библейской  книге  Бытия  поело
всемирного  потопа  земля  была  разделена  между  тремя  сыновья¬
ми  Ноя:  Сим  получил  восточные  пределы,  Хам  —  южные,  Иафет
(Афет)  —  северные  и  западные.  Жребий  отдал  Иафету  во  вла¬
дение  те  страны,  где  позднее  возникла  Русь,  поэтому  древнерус¬
ские  книжники  считали  себя  потомками  Иафета.
 К  с.  498.  Боян  —  легендарный  певец-сказитель,  имя  которого
упоминается  также  в  «Слове  о  полку  Игоревен.  «Слово»  сообща¬
ет,  что  Боян  пел  под  перебор  гуслей,  «Задонщина»  называет  Бон¬
на  «гудцом»,  то  есть  музыкантом,  игравшим  на  гудке,  древне¬
русском  смычковом  инструменте.
 К  с.  498.  Рюрик  —  легендарный  варяжский  князь,  призван-
пый  новгородцами  для  управления  их  землей.  К  Рюрику  воз¬
водили  свой  род  русские  князья  и  позднее,  с  1547  г.,  —  русские
цари.
 К  с.  498.  Игорь  Рюрикович  —  киевский  князь  (912—945  гг.),
дед  князя  Владимира  Святославича.
 К  с.  498.  Ярослав  Владимирович  —  киевский  великий  князь
Ярослав  Мудрый  (ок.  978—1054  гг.),  сын  Владимира  Святосла¬
вича.
 К  с.  499.  Царь  —  этим  титулом  князья  московского  дома  име¬
новались  в  публицистических  неофициальных  сочинениях  с
10-х  гг.  XV  в.;  собирался  венчаться  на  царство  великий  князь
Иван  III  в  конце  90-х  гг.  XV  в.,  Василий  III  в  конце  10-х  гг.
XVI  в.,  однако  впервые  официально  принял  этот  титул  Иван  IV
в  1547  г.
 К  с.  499.  Святая  София  —  патрональный  (главный)  храм
Новгородской  феодальной  республики,  построенный  в  1045—
1050  гг.  в  Новгородском  кремле.  Около  храма  Святой  Софии  со¬
биралось  новгородское  вече.
 К  с.  501.  Скольдимер  (в  пространной  «Задошцине»:  Сколо-
менд)  —  легендарный  литовский  князь  XIII  в.  Ердивил  (вариан¬
ты  имени:  Арвид,  Едивид,  Кримунт,  Радивил,  Скилмонт,  Скири-
монт,  Скиримонд,  Скирмонт,  Скирмунт,  Эрдивил),  сын  жемайт-
ского  великого  князя  Монтивила,  родоначальник  великих  князей
новогрудских  на  землях  Западной  Руси.
 К  с.  501.  Монголы  —  в  древнерусском  оригинале:  «хинела»,
от  династии  Цип  (Хип)  в  Китае,  то  есть  Империи,  которой  неко¬
торое  время  номинально  подчинялась  Орда.
 К  с.  502.  Соломон  —  о  нем  см.  выше,  с.  617.  Этот  фрагмент
«Задошцины»  изучен  плохо  и  требует  тщательного  осмысления.
Р.  О.  Якобсоп  предложил  читать  текст  так:  «Русская  земля,  те¬
перь  ты  находишься  в  положении,  сходном  с  тем,  что  было  при
царе  Соломоне»,  и  положение  это  описано  в  молитве  Соломона
(3-я  Книга  Царств,  гл.  8,  ст.  25—53),  где  находим  такие  слова:
«Когда  выйдет  народ  твой  на  войну  против  врага  своего...  тогда
услышь  с  неба  молитву  и  прошение  их».  «Задонщина»  содержит
уподоблепие  Дмитрия  Ивановича  царю  Соломону,  подобно  тому,
как  в  Ипатьевской  летописи  Соломону  уподобляется  князь  Анд¬
рей  Боголюбский,  а  в  «Слове  о  житии  Дмитрия  Ивановича»  Рус¬
ская  земля  —  Иерусалиму,  где  правил  Соломон.  Могли  повлиять
на  образный  строй  «Задошцины»  и  устные  источники,  например,
 623

древнерусская  былина  о  Болоте  Волотовиче,  где  дочь  Болота
(иногда  Болот  отождествляется  с  князем  Владимиром  Святосла¬
вичем)  должна  выйти  замуж  за  царя  Соломона  и  править  Ру¬
сью.  К  этому  же  кругу  понятий  следует  отнести  и  употребление
титула  «царь  Русский»  применительно  к  Владимиру  Святослави¬
чу.  Дмитрий  Иванович  наследует  Владимиру  (царю),  как  Соло¬
мон  наследовал  Давиду  (царю)  и,  подобно  Соломону,  сам  стано¬
вится  царем  —  как  он  и  назван  в  «Слове  о  житии  Дмитрия  Ива¬
новича,  царя  Русского».
 К  с.  503.  Железные  ворота  —  вероятно,  город  Дербент,  кото¬
рый  в  древности  назывался  Железными  Воротами  (Темир-Каны);
Дербент  был  крепостью,  закрывавшей  путь  по  западпому  берегу
Каспийского  моря.  Это  же  название  носила  теснина  в  среднем
течении  Дуная.
 К  с.  507.  Залесская  земля  —  этот  топоним  обозначает  Северо-
Восточную  Русь:  от  Киевской  Руси  ее  отделял  «Великий  лес»,
тянувшийся  от  Брянска  к  Воронежу.
 К  с.  509.  Софоний  —  рязанец  по  происхождению,  вероятно,
певец  и  сказитель.  Свидетельства  о  нем  противоречивы:  в  разных
списках  «Задонщины»  он  именуется  монахом  и  даже  священни¬
ком,  а  в  Тверском  летописном  сборнике  пазван  брянским  бояри¬
ном.  Может  быть,  Софоний  принадлежал  к  окружению  князя
Владимира  Андреевича.  Вопреки  распространенному  мнению,  Со¬
фоний  не  был  автором  «Задонщины».  Недавно  Р.  II.  Дмитриева
выдвинула  предположение  о  том,  что  Софоний  составил  особое
«Слово  о  Мамаевом  побоище»,  которое  не  сохранилось,  но  было
использовано  при  создании  «Задонщины»  и  повлияло  на  шесть
списков  «Сказания  о  Мамаевом  побоище».
 К  с.  509.  Калкская  рать  —  от  битвы  на  Калке  (1223  г.)  до
IПуликовской  битвы  (1380  г.)  прошло  не  160,  а  157  лет.  Вероятно,
автор  «Задонщины»  округлил  эту  цифру.
 К  с.  509.  Посадники  —  лица,  осуществлявшие  административ¬
ную  власть  в  Новгороде  Великом;  избирались  на  вече  из  числа
новгородской  знати.  Известие  пространной  редакции  «Задонщи¬
ны»  об  участии  новгородцев  в  Куликовской  битве  недостоверно.
 К  с.  510.  Чуров  и  Михайлов.  Автор  пространной  редакции
«Задонщины»  делит  на  два  самостоятельных  топонима  название
русского  поселения  Чюр-Михайлов,  находившегося  на  берегу  До¬
на  в  районе  устья  реки  Б.  Кочура  (правый  приток  Дона),  веро¬
ятно,  уже  за  пределами  Рязанской  земли  па  ничейной  террито¬
рии  или  на  территории,  номинально  подчиненной  Мамаевой
Орде.
 К  с.  512.  Золотые  колодки.  Здесь  описаны  приспособления  для
соколиной  охоты.  На  колодках  держали  ловчих  птиц,  которых
привязывали  опутинами  —  ремешками.  Возможно,  этот  образ
использован  автором  «Задонщины»  под  влиянием  устной  тради¬
ции  (в  частности,  он  отразился  в  древнерусской  былине  о  Боло¬
те  Волотовиче).
 К  с.  514.  Див  —  упоминается  также  в  «Слове  о  полку  Иго-
реве».  Вероятно,  это  какое-то  мифическое  существо.
 К  с.  514.  Торнав  —  г.  Тырново  (ныне  г.  Велико  Тырново  в
 624

Болгарии);  со  второй  половины  XIV  в.  стал  столицей  Тырпов-
ского  царства,  в  1393  г.  был  захвачен  турками-османами.
 К  с.  515.  Судное  место  —  то  есть  место  боя,  где  каждый  из
участников  сражения,  по  божьему  суду,  примет  смерть  либо  одер¬
жит  победу.
 К  с.  520.  Выход  —  так  со  второй  половины  XIV  в.  называ¬
лась  регулярная  дань,  выплачиваемая  русскими  князьями  Орде
(была  установлена  после  переписей  1257—1259  гг.);  право  сбора
выхода  предоставлялось  князю,  обладавшему  ярлыком  на  вели¬
кое  княжение.
 К  с.  520.  Залесская  Орда  —  здесь:  Залесская  земля,  Северо-
Восточная  Русь.
 К  с.  521.  Михаил  Андреевич  —  вероятно,  боярин  князя  Вла¬
димира  Андреевича.
 «СКАЗАНИЕ  О  МАМАЕВОМ  ПОБОИЩЕ»
 Текст  публикуется  по  изданию:  Сказания  и  повести  о  Кули¬
ковской  битве.  Л.,  1982,  с.  149—173  (перевод  В.  В.  Колесова).
 Ученые  спорят  об  обстоятельствах  и  времени  создания  «Ска¬
зания».  А.  А.  Шахматов  полагал,  что  вскоре  после  Куликовской
битвы  в  окружении  удельного  серпуховско-боровского  князя  Вла¬
димира  Андреевича  возникло  так  называемое  «Слово  о  Мамае¬
вом  побоище»,  которое  не  сохранилось,  но  повлияло  на  «Сказа¬
ние  о  Мамаевом  побоище»  и  «Задонщину».  Л.  А.  Дмитриев  дати¬
ровал  первоначальный  вид  «Сказания»  первой  четвертью  XV  века.
М.  Н.  Тихомиров  считал,  что  этот  памятник  возник  в  кругах,
близких  к  князю  Владимиру  Андреевичу,  вскоре  после  1382  го¬
да  и,  возможно,  был  составлен  самим  митрополитом  Киприаном.
И.  Б.  Греков  принял  точку  зрения  М.  Н.  Тихомирова  и  уточнил,
что  «Сказание»  относится  к  90-м  годам  XIV  века.  А.  А.  Зимин
отнес  время  создания  произведения  к  гораздо  более  позднему
времени  —  к  концу  XV  века.  Это  мнение  разделяет  В.  А.  Куч-
кин,  сумевший  найти  дополнительные  аргументы,  подтверждаю¬
щие  датировку  «Сказания»  1476—1490-ми  годами.  Р.  Г.  Скрынни¬
ков,  используя  доводы  А.  А.  Шахматова  и  Л.  А.  Дмитриева,  свя¬
зал  возникновение  «Сказания»  с  уделом  Владимира  Андреевича,
куда  входил  и  Троице-Сергиев  монастырь,  и  предположил,  что
именно  там  в  20—30-х  годах  XV  века  был  составлен  первона¬
чальный  вид  «Собрания»,  отредактированный  в  1476—1490  гг.,
поэтому  наблюдения  В.  А.  Кучкина,  считает  Р.  Г.  Скрынников,
характеризуют  не  время  создания  памятника  в  целом,  а  лишь
время  его  литературного  редактирования.
 И  все  же  более  обоснованной  представляется  точка  зрения
А.  А.  Зимина  и  В.  А.  Кучкина.  Ссылка  автора  «Сказания»  на  сви¬
детельства  «самовидца...  от  полку  Владимира  Андреевича»  недо¬
стоверна:  «самовидец»  рассказал  автору  «Сказапия»  не  о  подроб¬
ностях  битвы,  а  то,  что  написано  в  житии  Александра  Невского:
«небо  разверзлось»,  и  оттуда  на  головы  воинов-христиан  опусти¬
лись  венцы  славы.  Все  прочие  доводы  в  пользу  датировки  «Ска¬
зания»  концом  XIV  —  первой  четвертью  XV  века  строятся  на
том  допущении,  будто  прославление  Владимира  Андреевича,
братьев  Ольгердовичей,  Боброка,  бояр  Всеволожских,  митрополи¬
 40  Живая  вода  Непрядвы
 625

та  Киприана  могло  быть  необходимо  лишь  при  их  жизни  или
искоре  после  их  смерти.  Однако  средневековые  книжники  далеко
не  всегда  руководствовались  подобными  прагматическими  сооб¬
ражениями,  чему  пример  —  неумеренное  прославление  митропо¬
лита  Киприана  в  так  называемой  Киприановской  редакции  «Ска¬
зания»,  возникшей  в  1526—1530  гг.,  через  150  лет  после  Кули¬
ковской  битвы.  Автор  «Сказания»  воссоздавал  события  1380  года,
дополнял  их  всеми  доступными  ему  подробностями,  писал  о
славных  деяниях  героев  Куликова  поля  не  затем,  чтобы  противо¬
поставить  их  другим  победителям  Мамая,  а,  опираясь  на  исто¬
рию  русско-ордынских  отношений,  искал  обоснование  их  нового
этапа  —  свержения  ордынского  ига.
 У  нас  пет  оснований  расслаивать  единую  ткань  «Сказания»
на  ранний  и  позднейший  пласты,  как  это  делает  Р.  Г.  Скрынни¬
ков,  поэтому  считаем,  что  все  позднейшие  реалии  «Сказания»
присутствовали  в  его  первоначальном  тексте.  Ошибка  автора  в
имени  жены  Владимира  Андреевича  (он  назвал  ее  Марией,  а
нужно:  Елена)  делает  невозможным  предположение,  будто  в
окружении  Владимира  создавалось  «Сказание»:  там,  как  нигде,
должны  были  знать  членов  семьи  удельного  князя.
 В  «Сказании»  упоминаются  «дети  боярские»  —  мелкие  и
средние  феодалы;  этот  термин  вошел  в  употребление  не  ранее
30-х  годов  XV  века.  В.  А.  Кучкип  обратил  внимание  на  то,  что
упоминаемые  в  «Сказании»  Константино-Еленинские  ворота
Кремля  получили  это  имя  после  1476  года,  а  прежде  назывались
Тимофеевскими.  А.  Л.  Хорошкевич  обнаружила  позднейшие  эле¬
менты  лексики  «Сказания»,  например,  слова  «служебник»,  «оток»
(владение,  земля),  известные  не  ранее  80—90-х  годов  XV  века.
 «Сказание»  было  составлено  в  80^90-х  годах  XV  века  в  цер¬
ковных  кругах,  возможно,  в  Троице-Сергиевом  монастыре.  Автор
почерпнул  сведения  о  событиях  столетней  давпости  из  Простран¬
ной  летописной  повести  1425  года,  жития  Сергия  Радонежского,
синодика  павших  па  Куликовом  поле  и  из  краткой  редакции  «За-
донщины».
 Первоначальный  вид  «Сказания»  представлен  основной  ре¬
дакцией.  На  основании  одного  из  вариантов  этой  редакции  в
1499—1502  годах  возникла  так  называемая  летописная  редакция
«Сказания»,  составленная,  возможно,  дьяками  пермского  епископа
Филофея  в  городке  Усть-Выми  или  в  Вологде.  В  1526—1530  го¬
дах  (дата  определена  Б.  М.  Клоссом)  на  материале  другого  ва¬
рианта  основной  редакции  митрополитом  Даниилом  или  его  со¬
трудниками  была  создана  Киприаиовская  редакция  «Сказания».
В  конце  XVI  —  начале  XVII  века  возпикла  распространенная
редакция  «Сказания».  Текст  этой  последней  редакции  был  ис¬
пользован  С.  П.  Бородиным  в  романе  «Дмитрий  Донской».
 К  с.  524.  Гедеон  —  вождь  израильтян,  нанесший  поражение
племени  мадиамляи,  о  чем  рассказывает  библейская  книга  Судей,
гл.  6—7.
 К  с.  524.  Юлиан  Отступник  —  Флавий  Константин  Юлиан,
римский  император  с  361  по  363  г.,  возродивший  в  Риме  языче¬
ство.
 К  с.  524.  Юрий  Дмитриевич  —  великий  князь  владимирский
Георгий  (Юрий)  Всеволодович,  погиб  4  марта  1238  г.  в  битве  с
войсками  Бату-хана  на  р.  Сити.
 626

К  с.  524.  «Во  Владимире  в  соборную  церковь»  —  владимир¬
ский  Успенский  собор,  заложенный  в  1158  г.  князем  Андреем
Боголюбскям.
 Не.  524.  Тит  римлянин  —  главнокомандующий  римскими
войсками,  впоследствии  римский  император  Тит  Флавий  Веспаси-
ан,  в  70  г.  захватил  Иерусалим  и  разрушил  город.
 К  с.  524.  Навуходоносор  —  царь  Нововавилонского  (Халдей¬
ского)  государства;  в  587  г.  до  н.  э.  разрушил  Иерусалим.
 К  с.  524.  Есаулы.  Слово  происходит  от  тюркского:  «распоря¬
дитель,  исполнитель  поручений»,  здесь:  приближенные  хана.
 К  с.  526.  Коломна.  Город  отошел  от  Рязанского  княжества  к
Москве  много  раньше,  в  1301  г.
 К  с.  526.  Вильна  —  современный  Вильнюс,  являлась  столи¬
цей  Великого  княжества  Литовского;  была  основана  в  1323  г.  от¬
цом  Ольгерда  великим  князем  Гедимином.
 К  с.  527.  Халдеи  —  народы  Халдейского  (Нововавилонского)
государства.
 К  с.  528.  Иезекия  —  13-й  иудейский  царь,  отразивший  напа¬
дение  ассирийцев  на  Иерусалим.
 К  с.  528.  Киприан  —  был  поставлен  митрополитом  киевским
и  всея  Руси  в  1375  г.,  но  приехал  в  Москву  уже  после  Куликов¬
ской  битвы,  23  мая  1381  года.
 К  с.  528.  Василий  Великий  —  каппадокийский  архиепископ,
один  из  отцов  церкви.  Юлиан  —  император  Юлиан  Отступник.
 К  с.  528.  Меркурий  —  византийский  святой,  покровитель
г.  Кесарии,  где  родился  Василий  Великий.
 К  с.  530.  Осень.  Если  имеется  в  виду  время  года,  то  Мамай
ждал  1  сентября,  дня  Симеона  Столпника  (Летопроводца);  воз¬
можно  также,  что  в  данном  случае  речь  идет  об  осенней  дани  (но
тогда  «осень»  в  значении  «выхода»,  дани  —-  неологизм  автора
«Сказания  о  Мамаевом  побоище»).
 К  с.  530.  Владимир  Святославич  —  киевский  великий  князь,
при  котором  состоялось  крещение  Руси.
 К  с.  530.  Евстафий  Плакида  —  язычник,  полководец  римско¬
го  императора  Траяна,  о  котором  рассказывает  «Сказание  о  Ев¬
стафии  Плакиде»:  после  чудесного  видения  Евстафий  вместе  со
своим  семейством  принял  христианство.
 К  с.  531.  Андрей  Кемский  —  Кемский  удел,  часть  Белозерско¬
го  княжества,  возник,  вероятно,  лишь  в  30-х  гг.  XV  в.  Имени
кемского  князя  Андрея  другие  источники  не  упоминают.
 К  с.  531.  Глеб  Каргопольский.  Неясно,  о  ком  идет  речь.
В  Каргополе  никакого  княжеского  стола  не  было;  возможно,  это
описка,  нужно:  Карголомский  (этот  удел  возник,  вероятно,  в
конце  XIV  —  начале  XV  в.),  но  и  среди  карголомских  князей
никакого  Глеба  отыскать  не  удается.
 К  с.  531.  Андомские  (правильнее:  Андожские)  князья.  Ан-
дожский  удел  образовался  на  территории  Белозерского  княже¬
ства  лишь  в  20-х  гг.  XV  в.
 40*
 627

К  с.  531.  Андрей  Ярославский,  Роман  Прозоровский,  Лев  Курб¬
ский  —■  ярославские  князья.  Автор  «Сказания»,  видимо,  стремил¬
ся  назвать  имена  трех  сыновей  ярославского  князя  Василия  Да¬
выдовича,  получивших  свои  уделы  между  1361  и  1375  гг.,  одна¬
ко  сделал  это  неточно:  совпадает  одно  имя  —  Роман;  старшими
сыновьями  Василия  Давыдовича  были  Василий  и  Глеб.
 К  с.  531.  Дмитрий  Ростовский  —  по  другим  источникам  имя
этого  ростовского  князя  неизвестно.
 К  с.  531.  Троица  —  Троице-Сергиев  монастырь.
 К  с.  531.  Литургия  —  важнейшее  богослужение  христианской
церкви,  бывающее  утром;  в  ходе  литургии  происходит  евхари¬
стия  —  символическое  пресуществление  хлеба  и  вина  в  плоть  и
кровь  Христову,  а  также  совершается  молепие  о  живых,  помино¬
вение  усопших  и  причащение.
 К  с.  531.  Память  Флора  и  Лавра  —  18  августа.
 К  с.  531.  «Воду  освящать».  Вода  освящалась  троекратным
погружением  в  нее  креста;  в  данном  случае  в  кресте  находились
частицы  мощей  мучеников  Флора  и  Лавра.
 К  с.  532.  Церковь  Святой  Богородицы  —  кремлевский  Успен¬
ский  собор.
 К  с.  532.  «Образ...  который  Лука  евангелист  написал»  —  Вла¬
димирская  икона  божьей  матери  (ныне  находится  в  Государ¬
ственной  Третьяковской  галерее).  Предание  утверждает,  что  это
копия  с  иконы,  написанной  евангелистом  Лукой.  В  XII  в.  икона
была  привезена  в  Киев  из  Византии,  затем  перенесена  Андреем
Боголюбским  во  Владимир,  откуда  в  1395  г.  приносилась  в  Мо¬
скву,  когда  ожидалось  нашествие  Тимура.
 К  с.  533.  Нетленная  риза  —  покров  (покрывало,  омофор)
богородицы.  Предание  о  покрове,  которым  богородица  защищает
молящийся  народ  от  бедствий,  восходит  к  легенде  об  Андрее
Юродивом.  По  преданию,  богородица  защищала  своим  омофо¬
ром  молящихся  во  Влахернском  храме  Константинополя.  В  па¬
мять  об  этом  событии  византийская  церковь  установила  спе¬
циальный  праздник  —  Покров  пресвятой  богородицы  (отмечается
1  октября).
 К  с.  533.  Церковь...  архистратига  Михаила  —  кремлевский
Архангельский  собор.
 К  с.  534.  Мария  —  автор  ошибается:  жену  князя  Владимира
Андреевича,  дочь  Ольгерда,  звали  Еленой.
 К  с.  535.  Геронтий.  Двойная  ошибка:  Геронтий  был  коло¬
менским  епископом  в  1453—1473  гг.,  в  1380  г.  коломенским  епи¬
скопом  (но  не  архиепископом)  был  Герасим.  В  первоначальном
виде  «Сказания»  имя  коломенского  епископа,  вероятно,  вовсе
не  называлось,  поэтому  в  двух  вариантах  основной  редакции
его  имя  опущено,  в  распространенной  редакции,  в  Печатном  ва¬
рианте  Основной  редакции  и  в  Лондонском  списке  Летописной
редакции  «Сказания»  епископ  назван  Евфимием;  в  других  спи¬
сках  летописной  редакции  и  в  Киириановской  редакции  «Сказа¬
ния»  имя  епископа  исправлено:  Герасим.
 628

К  с.  536.  Глеб  Брянский.  Имя  этого  князя  по  другим  источ¬
никам  неизвестно  и,  по-видимому,  придумано  автором  «Сказания».
В  распространенной  редакции  он  назван  Глебом  Дручским.
 К  с.  536.  Дмитрий,  Владимир  Всеволодовичи  —  сыновья  смо¬
ленского  князя  Александра—Всеволода  Глебовича.  Возможно,  их
приезд  в  земли  Северо-Восточной  Руси  относился  ко  времени
после  1380  г.,  к  концу  80-х  —  началу  90-х  гг.  XIV  в.  (не  позже
1392  г.).
 К  с.  536.  Данило  Белеут.  Вероятно,  ошибка  автора  «Сказа¬
ния»:  в  XIV  в.  известен  Александр  Белеут,  сын  боярина  Дмитрия
Ивановича  —  Андрея  Ивановича  Одинца,  боярин  князя  Владими¬
ра  Андреевича.
 К  с.  536.  Константин  Конанов.  В  ранних  источниках  это
имя  не  упоминается.  Имя  Константина  Конановича  было  допи¬
сано  в  20-х  гг.  XVI  в.,  возможно,  рукой  митрополита  Даниила,
в  пергаменпый  Синодик  Успенского  собора,  в  перечисление  пав¬
ших  на  Куликовом  поле  (список  павших  без  упоминания  имени
Константина  был  скопирован  в  70-х  гг.  XV  в.).
 К  с.  536.  Андрей  Муромский  —  вероятно,  вымышленное  лицо.
 К  с.  537.  Петр  Гугнивый.  Древнерусские  книжники  считали
этого  легендарного  Петра  (в  противовес  Петру  апостолу:  Гугни¬
вый  —  косноязычный)  основателем  католической  церкви.
 К  с.  537.  Жмудь  —  одно  из  племенных  образований  литовцев.
 К  с.  537.  О  доев  —  город  на  левом  берегу  р.  Уны,  находя¬
щийся  в  140  км  от  Куликова  поля.
 К  с.  538.  Мачеха  —  вторая  жена  Ольгерда  Ульяна  (с.
1349  г.),  дочь  тверского  великого  князя  Александра  Михайловича
(умерла  в  1392  г.).
 К  с.  539.  Северская  земля  —  земли  вокруг  городов  Брянска,
Путивля.
 К  с.  539.  Ярослав  —  Ярослав  Мудрый,  победивший  Свято-
полка  в  1019  г.
 К  с.  540.  Поприще  —  древнерусская  мера  длины,  составляв¬
шая  чуть  больше  километра.
 К  с.  540.  Кузьмина  гать  —  вероятно,  местность  на  правом
берегу  р.  Цны,  к  востоку  от  Куликова  поля.
 К  с.  541.  Гусин  брод  —  брод  через  р.  Дон.
 К  с.  542.  Пловцы  —  лоскутки  цветной  ткапи,  прикрепляемые
К  навертию  шлемов.
 К  с.  542.  Константин  —  римский  император  Константип  Ве¬
ликий,  победитель  франков  и  готов.
 К  с.  542.  Амаликитяне  —  библейское  племя;  в  книге  Исход
рассказывается,  что  амалекитянам  не  удалось  победить  израиль¬
тян,  ибо  тем  помогал  бог  (гл.  17).
 К  с.  542.  Гедеоновы  всадники.  В  библейской  кппге  Судей
рассказывается,  как  Гедеон  с  небольшим  отрядом  всадников  раз¬
бил  армию  мадиапитян.
 029

К  с.  544.  Фома  Кацибей.  В  других  вариантах  и  редакциях
«Сказания»  это  имя  передано  по-иному:  Халцыбаев,  Хаберцыев.
Отметим  желание  переписчиков  непременно  передать  тюркскую
форму  прозвища.  По  другим  источникам  это  имя  неизвестно.
 К  с.  544.  Два  юноши  —  князья  Борис  и  Глеб,  убитые  Свя-
тополком  в  1015  г.  и  впоследствии  канонизированные.
 К  с.  545.  Король  римский  —  здесь:  шведский  король  Эрик
Эриксон;  автор  «Сказания»  явно  цитирует  Житие  Александра
Невского.
 К  с.  546.  Страсти  Христовы  —  эдесь:  изображение  распятого
Христа.
 К  с.  546.  Живоносное  древо  —  здесь:  частица  креста,  на  ко¬
тором  был  распят  Христос.  Согласно  преданию  в  312  г.  император
Константин  и  его  воины  увидели  знамение  на  небе:  крест  с  над¬
писью:  «Сим  побеждай»,  после  чего  разбили  армию  императора
Максенция.
 К  с.  546.  Хлебец  пречистой  богородицы  —  богородичная  прос¬
фора,  одна  из  пяти  просфор,  используемых  при  литургии.
 К  с.  546.  Леонтий  царь  —  византийский  император  Лев  VI
Мудрый  (866—912  гг.);  автор  «Сказания»  приписывает  Льву
стихиры  (духовные  гимны),  посвященные  христианскому  муче¬
нику  Федору  Тирону  (то  есть  Федору  Воину,  240—316  гг.).
 К  с.  548.  Арефа  —  христианский  мученик  VI  -в.,  казненный
нечестивым  царем  Дунааном  за  приверженность  к  христианству.
 К  с.  551.  Перун,  Салават,  Раклий  (Ираклий?),  Гурс.  Перун
и  Гурс  (вероятно,  искаженное:  Хоре)  —  боги  славянского  язы¬
ческого  пантеона.  Под  Салаватом  и  Раклием  автор  «Сказания»,
видимо,  подразумевал  тюркских  языческих  богов,  однако  эти  име¬
на  были  им  явно  выдуманы.
 К  с.  551.  Мохаммед  —  пророк  VII  в.,  основатель  мусульман¬
ской  религии.
 К  с.  554.  Авис  —  персонаж  сербекой  редакции  средневеко¬
вой  повести  «Александрия»,  рассказывающей  о  жизни  Александра
Македонского.  Согласно  легенде,  изложенной  там,  Авис  был  луч¬
шим  полководцем  царя  Дария  и  пытался  убить  Александра,  про¬
никнув  в  стан  греков.  Покушение  не  удалось,  и  великодушный
Александр  даровал  Авису  жизнь.
 К  с.  554.  «Песни  пели».  Воины  пели  песнопения,  посвящен¬
ные  богородице,  мученикам,  а  также  псалмы.
 «РАЗРЯД»  РУССКОГО  ВОЙСКА
НАКАНУНЕ  КУЛИКОВСКОЙ  БИТВЫ
ПО  СПИСКУ  ДУБРОВСКОГО  НОВГОРОДСКОЙ
IV  ЛЕТОПИСИ
 Перевод  А.  И.  Плигузова,  выполнен  по  изданию:  Полное
собрание  русских  летописей.  Л.,  1925,  т.  4,  ч.  I,  вып.  2,  с.  486.
 630

БЫЛИНА  «ИЛЬЯ  МУРОМЕЦ  И  МАМАЙ»
 Текст  публикуется  по  изданию:  Русские  былины  старой  и  но¬
вой  записи.  Под  редакцией  Н.  С.  Тихонравова  и  В.  Ф.  Миллера.
М.,  1894,  с.  22—30.
 СКАЗКА  «ПРО  МАМАЯ  БЕЗБОЖНОГО»
 Публикуется  но  изданию:  Афанасьев  А.  Н.  Народные  рус¬
ские  сказки.  М.,  1940,  т.  III,  №  317,  с.  39—46.
 До  последнего  времени  эта  сказка  считалась  единственным
устным  преданием,  отразившим  распространенную  редакцию
«Сказания  о  Мамаевом  побоище»,  однако  недавно  в  коллекции
рукописных  и  старопечатных  книг  Сыктывкарского  университета
обнаружился  аналогичный  текст  —  «Сказание  о  Мамаевом  воин¬
стве»  (не  опубликовано,  о  нем  смотри:  Мелихов  М.  В.  Вновь
найденный  текст  «Сказания  о  Мамаевом  воинстве».  —  В  кн.:  Ли¬
тература  Древней  Руси.  Р1сточниковедение.  Л.,  1988,  с.  26—38).
 К  с.  569.  Бахилы  —  обувь,  сапоги.  Взадь  —  наоборот.
 К  с.  570.  Оберуч  —  обеими  руками.  Уразипа  —  дубина.
 К  с.  570.  Конаться  —  умолять.
 К  с.  570.  «...Ускока  па  земле  опятнать  не  могли»  —  то  есть
не  могли  пайтн  на  земле  след  копыт.
 К  с.  571.  Морока  —  облака,  тучи.
 К  с.  571.  Не  чуть  —  не  слышно.
 К  с.  571.  В  другую  сторону  —  иначе,  в  противном  случае.
 К  с.  571.  Калика  —  нищий,  убогий.
 К  с.  572.  Печище  —  деревня.
 К  с.  575.  Закопался  —  взмолился.
 К  с.  575.  Зыбкая  орда  —  болото,  покрытое  мхом.
 К  с.  576.  Ч  ер  низина  —  предмет,  чернеющий  вдали.
 ДУХОВНЫЙ  СТИХ  «ДМИТРОВСКАЯ  СУББОТА»
 Публикуется  по  изданию:  Бессонов  П.  А.  Калики  пере¬
хожие.  М.,  1861,  вып.  3,  ч.  I,  с.  673—675.
 Дмитрий  Донской  был  канонизирован  шх  московском  помест¬
ном  соборе  1988  года.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ  ЛИТЕРАТУРА
 ПУБЛИКАЦИИ  ИСТОЧНИКОВ
 Духовные  и  договорные  грамоты  великих  и  удельных  князей
XIV—XVI  вв.  —  М.—Л.:  Изд-во  АН  СССР,  1950.
 Исторические  песни.  Изд.  2-е.  —  Л.:  Советский  писатель,  1951.
 К  а  р  п  и  н  и  Д  ж.  П.,  дель.  История  монгалов.  Р  у  б  р  у  к  Г.,  де.
Путешествие  в  Восточные  страны.  —  М.:  Географгиз,  1957.
 Памятники  литературы  Древней  Руси  XIV  середины  XV  ве¬
ка.  —  Л.:  Изд-во  художественной  литературы,  1981.
 Полное  собрание  русских  летописей.  —  М.:  1965,  т.  15  (фак¬
симильное  переиздание  публикаций:  Спб.:  1863,  т.  15  и  Пг.:  1922,
т.  15,  вып.  1);  Спб.:  1913,  т.  18;  Пг.-Л.:  1915-1925,  т.  4,  ч.  I,
вып.  1—2;  Спб.:  1853,  т.  6;  М.:  1965,  т.  11  (факсимильное  переиз¬
дание  публикации:  Спб.:  1897,  т.  И).
 Русская  историческая  библиотека.  Изд.  2-е.  —  Спб.:  Издание
Археографической  комиссии,  1908,  т.  VI.
 Сказания  и  повести  о  Куликовской  битве.  Изд.  подготовили
Л.  А.  Дмитриев  и  0.  П.  Лихачева.  —  М.:  Наука,  1982.
 Тизенгаузен  В.  Г.  Сборник  материалов,  относящихся  к
истории  Золотой  Орды.  —  Спб.:  1884,  т.  1.
 ИССЛЕДОВАНИЯ
 Азбелев  С.  Н.  Историзм  былин  и  специфика  фольклора.  —
Л.:  Наука,  1982.
 Афремов  И.  Куликово  поле,  с  реставрированным  планом
Куликовской  битвы  в  8-й  день  сент.  1380  года.  —  М.:  1849.
 Ашурков  В.  Н.  На  поле  Куликовом.  —  Тула:  Приокское
книжное  издательство,  1976.
 Босворт  К.  Э.  Мусульманские  династии.  —  М.:  Наука,  1971.
 Буганов  В.  И.  Куликовская  битва.  Изд.  2-е.  —  М.:  Педа¬
гогика,  1985.
 Веселовский  С.  Б.  Исследования  по  истории  класса  слу¬
жилых  землевладельцев.  —  М.:  Наука,  1969.
 Греков  Б.  Д.,  Якубовский  А.  Ю.  Золотая  Орда  и  ее
падение.  —  М.—Л.:  Изд-во  АН  СССР,  1950.
 Греков  И.  Б.  Восточная  Европа  и  упадок  Золотой  Орды
(на  рубеже  XIV—XV  вв.).  —  М.:  Наука,  1975.
 632

Григорьев  А.  П.  Золотоордынские  ханы  60—70-х  годов
 XIV 	в.:  хронология  правлений.  —  Историография  и  источникове¬
дение  истории  стран  Азии  и  Африки.  —  Л.:  Изд-во  ЛГУ,  1983,
вып.  VII,  с.  9—53.
 Д  а  н  т  и  А.  О  «Задонщине»  и  о  филологии:  ответ  Д.  С.  Лиха¬
чеву.  —  В  кн.:  Источниковедение  литературы  Древней  Руси.  —
Л.:  Наука,  1980,  с.  71—91.
 Дмитриева  Р.  П.  Некоторые  итоги  изучения  текстологии
«Задонщины»  (в  связи  с  вопросом  о  подлинности  «Слова  о  полку
Игореве»).  —  «Русская  литература»,  1976,  №  2.
 Егоров  В.  Л.  Историческая  география  Золотой  Орды  в
XIII-XIV  вв.  -  М.:  Наука,  1985.
 Зимин  А.  А.  Две  редакции  «Задонщины».  —  Труды  Мос¬
ковского  государственного  историко-архивного  института.  —  М.:
1966,  т.  24,  с.  17—54.
 Зимин  А.  А.  Спорные  вопросы  текстологии  «Задонщины».—
«Русская  литература»,  1967,  №  1,  с.  84—104.
 Кирпичников  А.  Н.  Военное  дело  на  Руси  в  XIII—
 XV 	вв.  —  Л.:  Наука,  1976.
 Куликовская  битва.  Сборник  статей.  —  М.:  Наука,  1980.
 Куликовская  битва  в  истории  и  культуре  нашей  Родины.  —
М.:  Изд-во  МГУ,  1983.
 К  у  ч  к  и  н  В.  А.  Победа  на  Куликовом  поле.  —  «Вопросы  исто¬
рии»,  1980,  №  8,  с.  3—21.
 Кучкин  В.  А.  Формирование  государственной  территории
Северо-Восточной  Руси  в  X—XIV  вв.  —  М.:  Наука,  1984.
 Лихачев  Д.  С.  «Слово  о  полку  Игореве»  и  культура  его  вре¬
мени.—Л.:  Изд-во  художественной  литературы,  1978.
 Л  у  ц  к  и  й  Е.  Куликово  поле.  —  «Исторический  журнал»,  1940,
№  9,  с.  44—54.
 Мухамадиев  А.  Г.  Булгаро-татарская  монетная  система
XII-XV  вв.  -  М.:  Наука,  1983.
 Назаров  В.  Д.  Русь  накануне  Куликовской  битвы  (к  600-ле¬
тию  сражения  на  р.  Воже).  —  «Вопросы  истории»,  1978,  №  8,
с.  98—114.
 Насонов  А.  Н.  Монголы  и  Русь  (История  татарской  поли¬
тики  на  Руси).  —  М.—Л.:  Изд-во  АН  СССР,  1940.
 П  а  ш  у  т  о  В.  Т.  Историческое  значение  Куликовской  битвы.—
В  кн.:  Сказания  и  повести  о  Куликовской  битве.  —  М.:  Наука,
1982,  с.  262-290.
 Плигузов  А.  И.,  Хорошкевич  А.  Л.  Отношение  русской
церкви  к  антиордынской  борьбе  в  XIII—XV  веках  (по  материа¬
лам  краткого  собрания  ханских  ярлыков,  выданных  русским  мит¬
рополитам).  —  В  кн.:  Вопросы  научного  атеизма.  —  М.:  Мысль,
1988,  вып.  37.
 Плигузов  А.  И.  Древнейший  список  краткого  собрания  яр¬
лыков  ордынских  ханов  русским  митрополитам.  —  В  кн.:  Русский
феодальный  архив  XIV  —  первой  трети  XVI  века.  —  М.:  1987,
ч.  III,  приложение  II.
 Прохоров  Г.  М.  Повесть  о  Митяе.  Русь  и  Византия  в  эпоху
Куликовской  битвы.  —  Л.:  Наука,  1978.
 Раппопорт  П.  А.  Очерки  по  истории  военного  зодчества
Северо-Восточной  и  Северо-Западной  Руси.  X—XV  вв.  —  М.  —  Л.:
Изд-во  АН  СССР,  1961.
 Салмина  М.  А.  Еще  раз  о  датировке  «Летописной  повести»
о  Куликовской  битве.  —  Труды  Отдела  древнерусской  литературы
 633

Институт»  русской  литературы  АН  СССР.  —  Л.:  Наука,  1974,  т.  29,
 с. 	98—124
 Сахаров  А.  М.  Города  Северо-Восточной  Руси  XIV—XV  вв.—
М.:  Изд-во  АН  СССР,  1959.
 «Слово  о  полку  Игореве»  и  памятники  Куликовского  цикла.  К
вопросу  о  времени  написапия  «Слова».  М.—Л.:  Наука,  1966.
 Татаро-монголы  в  Азии  и  Европе.  Изд.  2-е.  —  М.:  Наука,  1977.
Тихомиров  М.  Н.  Средневековая  Москва  в  XIV—XV  ве¬
ках.  -  М.:  Изд-во  МГУ,  1957.
 Троицкий  Н.  Берега  реки  Непрядвы.  Историко-археологи¬
ческий  очерк.  —  Тула;  1887.
 Турбин  С.  Куликово  поле.  —  Спб.:  1867.
Федоров-Давыдов  Г.  А.  Общественный  строй  Золотой
Орды.  —  М.:  Изд-во  МГУ,  1973.
 Хорошкевич  А.  Л.  О  месте  Куликовской  битвы.  —  «Исто¬
рия  СССР»,  1989,  №  4,  с.  92-106.
 Шахматов  А.  А.  Отзыв  о  сочинении  С.  К.  Шамбинаго  «По¬
вести  о  Мамаевом  побоище».  —  В  кн.:  Отчет  о  двенадцатом  при¬
суждении  имп.  Академией  наук  премий  митр.  Макария  в  1907  г.—
Спб.:  1910.
 Экземплярский  А.  В.  Великие  и  удельные  князья  Север-
пой  Руси  в  татарский  период  с  1238  по  1505  г.  —  СПб.:  1900—1901,
 т. 	1—2,

СОДЕРЖАНИЕ
 Слава  Русской  земли.  В.  Б  у  г  а  н  ов 	 5
 Сергей  Бородин.  Дмитрий  Донской.  Роман  .... 	19
 «Современник  большой,  дымящейся,  мировой  Москвы...».
 А.  П  л  и  г  у  з  ов 	385
 Битва  на  Куликовом  поле  в  свидетельствах  современников
 и  в  памяти  потомков
 Как  историки  изучают  Куликовскую 	битву.
 А.  П  ли  г  у  з  о  в 	391
 Завещание  московского  великого  князя  Семена  Ива¬
новича  Гордого.  Март  —  апрель  1353  г.  (отрывок)  . 	409
 Рогожский  летописец.  Записи  1368—1380  гг 	410
 Московско-тверской  договор  1375  г 	448
 Послание  митрополита  Киприана  троицкому  игумену
Сергию  и  игумену  Симонова  монастыря  Федору.
 23  июня  1378  г 	449
 Ярлык  хана  Мамаевой  Орды  Тюлякбека  наместнику
русской  митрополии  Михаилу-Митяю.  28  февраля
 1379  г 	454
 Летописчик  1380  г.  из  стихираря  троицкого  монаха
 Епифания.  . 	. 	  456
 Известия  немецких  хронистов  о  битве  русских  с  ор¬
дынцами  в  1380  г 	458
 Ибн  Хальдун.  «Книга  назидательных  примеров».  Ко¬
нец  XIV  в.  —  1406  г. 	(отрывок) 	460
 Синодик  павших  на  Куликовом  поле.  Конец  XIV  в.  . 	462
 Московско-рязанский  договор  1382  г.  (отрывок)  .  . 	464
 Краткая  летописная  повесть  1408  г.  «О  великом  по¬
боище  на  Дону» 	466
 Епифаний  Премудрый.  Житие  Сергия  Радонежского.
 1418  г.  (отрывок) 	468
 Летописная  повесть  1421  г.  о  Донской  битве,  вклю¬
ченная  в  Новгородскую 	I 	летопись  младшего  извода  472
 Пространная  летописная  повесть  1425  г.  «О  побоище
на  Дону» 	475
 635

«Слово  о  житии  и  преставлении  великого  князя  Дмит¬
рия  Ивановича,  царя  Русского».  Первая  четверть
 XV  в.  (отрывок) 	487
 «Задонщина».  10—20-е  гг.  XV  в.  —  20—30  гг.  XVI  в.  493
Краткая  редакция  «Задонщины»  по  кирилло-белозер-
 скому  списку  (древнерусский  текст) 	494
 Краткая  редакция  «Задонщины»  по  кирилло-белозер-
 скому  списку  (перевод) 	498
 Пространная  редакция  «Задонщины» 	 507
 «Сказание  о  Мамаевом  побоище».  Основная  редакция.
 80—90-е  гг.  XV  в 	522
 «Разряд»  русского  войска  накануне  Куликовской  бит¬
вы  по  списку  Дубровского  Новгородской  IV  летописи.
 Около  1542—1548  гг 	558
 Былина  «Илья  Муромец  и  Мамай» 	560
 «Про  Мамая  безбожного» 	569
 Духовный  стих  «Дмитровская  суббота» 	576
 Комментарии 	580
 Рекомендуемая  литература 	632

Живая  вола  Непрядвы  /  Сост.,  коммент.
 Ж66  А.  И.  Плигузова;  Предисл.  В.  И.  Буганова.  —
М.:  Мол.  гвардия,  198Я  —  635[5]  с.,  ил.  —  (Исто¬
рия  Отечества  в  романах,  повестях,  документах.
Век  XIV).
 ISBN  5-235-00163-Х  (2-й  з-д)
 Очередной  том  Библиотеки  посвящен  теме  национально
освободительной  борьбы  русского  народа  с  ордынским  игом
Известный  роман  С.  Бородина  «Дмитрий  Донской»,  а  также  па
мятники  древнерусской  литературы,  народные  сказания  и  до
кументы  рисуют  яркую  картину  тех  суровых  лет,  когда  скла
дывалась  русская  государственность  и  укреплялось  нацио
нальное  самосознание  народа.
 4702010000—284
 Ж  078(02)—88 	138-88 	ББК  84Р7+63.3(2)43

ИБ  №  5607
 ЖИВАЯ  ВОДА  НЕПРЯДВЫ
*
 Заведующий  редакцией
В.  Перегудов
Редактор
Л.  Барыкина
 Художественный  редактор
А.  Романова
Технический  редактор
Т.  Шельдова
 Корректоры
 Н.  Самойлова,  Н.  Хасаия
*
 Сдано  в  набор  27.04.88.  Подписано
в  печать  31.08.88.  Формат
84Х1087з2.  Бумага  типографская
М  1.  Гарнитура  «Обыкновенная
новая».  Печать  высокая.  Уел.
печ.  л.  33,6.  Уел.  кр-отт.  34,12.
Учетно-изд.  л.  37,1.  Тираж  200  000
экз.  (100  001—200  000  экз.).  Цена
2  р.  60  к.  Заказ  935.
 ♦
 Типография  ордена  Трудового
Красного  Знамени  издательско
полиграфического  объединения
ЦК  ВЛКСМ  «Молодая  гвардия».
Адрес  ИПО:  103030,  Москва,  Сущев¬
ская,  21.
 ISBN  6-235-00163-Х  (2-й  з-д)

БИБЛИОТЕКА
 «ИСТОРИЯ  ОТЕЧЕСТВА  В  РОМАНАХ,
ПОВЕСТЯХ,  ДОКУМЕНТАХ»
НАЧАТА  В  1982  ГОДУ
ТОМОМ  «СОЮЗ  НЕРУШИМЫЙ».
 В  1983—1988  годах
библиотека  пополнилась
следующими  томами:
 «Откуда  есть  пошла  Русская  земля»
кн.  1,  2
(века  VI-X)
 «Злато  слово»
 (век  XII)
 «За  землю  Русскую»
 (век  XIII)
 «Государство  всё  нам  держа  тп>>
(век  XV)
 «Все  народы  едино  суть»
 (века  XV—XVI)
 «Московское  государство»
 (век  XVI)
 «Буиташный  век»
 (век  XVII)
 «Встречь  солнцу»
(век  XVII)

«Стояти  заодно»
(век  XVII)
 «Россию  поднял  на  дыбы»
кн.  1,  2
 (века  XVII-XVIII)
 «Столетье  безумно  и  мудро»
(век  XVIII)
 «Жажда  познания»
 (век  XVIII)
 «Наука  побеждать»
 (век  XVIII)
 «Седой  Урал»
 (век  XVIII)
 «Горные  ветры»
 (века  XIX—XX)
 «На  крутом  переломе»
(век  XX)
 «Октябрьская  буря»
 (век  XX)
 «Коммуны  будущей  творцы»
(век  XX)
 «Священная  война»
 (век  XX)
 «В  огненном  кольце»
(век  XX)