Великая Отечественная война в историографии - Мерцалов А.Н.

Автор: Мерцалов А.Н.

Теги: история российского государства история великая отечественная война

ISBN: 5-02-010420-5

Год: 1989

Похожие

Советский тыл в годы Великой Отечественной войны.

Экономика Белоруссии в условиях Великой Отечественной войны

Экономика СССР в годы Великой отечественной войны (1941-1945 гг.)

Величие подвига советского народа. Зарубежные отклики и высказывания 1941-1945 годов о Великой Отечественной войне

Текст

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОТДЕЛЕНИЕ ИСТОРИИ
Борьба
народов
против
фашизма
и агрессии
А.Н.МЕРЦАЛОВ
Великая
Отечественная
война
в историографии ФРГ
Ответственный редактор
доктор исторических наук
В. И. Дашичев
МОСКВА «НАУКА» 1989

ББК 63.3(2)722
М52
Рецензенты:
доктор исторических наук Н. М. АЛЕЩЕНКО
доктор исторических наук Л. И. ГИНЦБЕРГ
Мерцалов А. Н.
М52 Великая Отечественная война в историографии
ФРГ.- М.; Наука, 1989.- 290 с.
ISBN 5-02-010420-5
Изучение истории Отечественной войны — одна из задач
перестройки советской исторической науки.
Западногерманская литература — крупнейшая в буржуазной историографии
Отечественной войны, несмотря на необъективность,
тенденциозность ряда авторов, внесла тем не менее определенный
вклад в ее изучение. Труды западногерманских
исследователей советскими историографами изучены еще
недостаточно. Монография дает возможность познакомиться с
суждением многих видных историков ФРГ, их оценками политики
СССР и действий Советской Армии.
м0503020600-120
042(02)-89 27-89Д°п- ББК 63.3(2)722
Научное издание
Андрей Николаевич Мерцалов
Великая Отечественная война в историографии ФРГ
Утверждено к печати Бюро отделения истории Редколлегией серии
«Борьба народов против фашизма и агрессии»
Редактор издательства Г. С. Тихонов. Художник И. Е. Сайко.
Художественный редактор И. Д. Богачев. Технический редактор М. В. Абаджян
Корректоры К. П. Лосева, Л. И. Николаева
ИБ № 39172
Сдано в набор 21.10.88. Подписано к печати 11.04.89. А-03874. Формат
84хЮ87з2. Бумага типографская № 1. Гарнитура обыкновенная новая.
Печать высокая. Усл. печ. л. 15,12. Усл. кр.-отт. 15,12. Уч.-изд. л. 18,0.
Тираж 5200 экз. Тип. зак. 4217. Цена 2 р. 10 к.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Наука»
117864 ГСП-7, Москва В-485 Профсоюзная ул., 90.
2-я типография издательства «Наука»
121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 6. Заказ 3159
Ордена Ленина типография «Красный пролетарий»
103473, Москва И-473, Краснопролетарская, 16.
ISBN 5-02-010420-5 ® Издательство «Наука», 1989

ВВЕДЕНИЕ
Победа над фашизмом навсегда останется в памяти
людей как торжество идей свободы и мира. Это — великий
пример единения народов и стран с различным
общественным строем, которые перед лицом смертельной
опасности поднялись выше различий, выступили против
общего врага и сокрушили его. В ходе Великой
Отечественной войны СССР внес решающий вклад в разгром
фашистского блока, стремившегося установить мировое
господство. В этом состоит величайшая заслуга советского
народа и его вооруженных сил перед человечеством.
Актуальность проблематики минувшей войны
признана представителями различных направлений
историографии. Нападение Германии на СССР, по мнению
западногерманского либерального исследователя А. Куна *,
«придало второй мировой войне новое направление.
Столкнулись друг с другом две колоссальнейшие армии, каких не
знала еще всемирная история. Исход их борьбы определил
судьбы миллионов людей, судьбы общественных систем
...новое соотношение политических сил во всем мире
вплоть до наших дней». Ю. Фёрстер в заключении т. 4
(«Нападение на Советский Союз») официозного
десятитомного издания ФРГ «Германская империя и вторая
мировая война» подчеркивает: «Среди историков, разумеется,
существует единое мнение о том, что результаты германо-
советской войны все еще явно прослеживаются в
современной политике». Фёрстер рассматривает это
столкновение как центральное событие второй мировой войны, а
провал «восточного похода» ** фашистского блока и
победу СССР отождествляет с итогами второй мировой войны
в целом К
* Далее принадлежность того или иного автора к умеренно
консервативному направлению историографии не оговаривается.
О принятой в данной книге классификации историографии
подробнее см.: Мерцало в Л. Я. В поисках исторической истины. М.,
1984. С. 138—155.
** В трудах большинства историков ФРГ речь идет о «восточном
походе», «восточном фронте» вермахта, но не о Великой
Отечественной войне. *-
3

Заключение ФРГ в начале 70-х годов договоров с
социалистическими государствами в известной мере
благоприятствовало более объективному освещению прошлого.
В ряде соглашений было оговорено требование отражать
историю так, чтобы содействовать лучшему
взаимопониманию народов. Но в консервативной военной
историографии сохранились и негативные тенденции.
Как подчеркивалось на XIX Всесоюзной конференции
КПСС, в наши дни «ось международной жизни
смещается от конфронтации к сотрудничеству»2. Тем не менее
реакционные силы ФРГ и ряда других стран не сложили
оружие, в своей психологической войне они широко
используют исторические подлоги, в том числе и в
истолковании второй мировой войны. Стремясь посеять вражду к
СССР, они искажают причины фашистской агрессии
против СССР; реабилитируют преступников из числа
оккупантов и коллаборационистов; ставят под сомнение
законность границ СССР, установленных в 1945 г.3 Но всю
немарксистскую историографию и публицистику нельзя
сводить к фальсификациям. Это явление намного сложнее.
Суждения о борьбе советского народа против агрессоров
неоднозначны. В 70—80-е годы усилилась активность
либеральных и особенно демократических историков ФРГ
как в освещении советско-германского фронта, так и в
изучении фашизма и Сопротивления в Германии, что
тесно связано с темой Великой Отечественной войны4.
Историческая наука взаимодействует с обществом,
которому служит. В идейно-политическом отношении
истоками ее неконсервативных направлений ныне служат
поддержка болыпинствохм западных немцев московского
договора, новейших инициатив СССР в области ядерного
разоружения, общее улучшение международных
отношений 5.
Суждения о Великой Отечественной войне в
западногерманской историографии актуальны не только в
идеологическом, но и научном отношениях. Исследование
войны советскими и зарубежными историками-марксистами
еще далеко не завершено6.
Историография ФРГ занимает особое место в мировой
исторической и мемуарной литературе о Великой
Отечественной войне. Историю любой войны нельзя воссоздать
без учета мнения всех ее участников. Мнение же
главного военного противника антифашистской коалиции —
Германии в большой степени выражают представители
консервативных направлений историографии ФРГ. Мно-
4

гие важные моменты истории войны освещены лишь в
этой литературе. Среди историографии капиталистических
стран она отличается наибольшим вниманием к войне
Германии против СССР, наибольшей источниковой базой,
наибольшим развитием.
Вся проблематика военной историографии ФРГ, как и
в целом литературы о войне, связана с одним вопросом,
советскими историками пока малоизученным, вопросом о
Сталине, его роли в войне, о сталинизме в целом. Интерес
к нему в литературе ФРГ не исчезал. Либеральный
историк Г. Айнзидель, бывший член Национального комитета
«Свободная Германия» (НКСГ) в 1983 г. выражал
сожаление, что в СССР все еще не преодолено «наследие
Сталина» 7. Единомышленник Г. Айнзиделя М. Гейер в главе
«Сталин и сталинизм» книги «Великий кризис тридцатых
годов» (1985 г.) подчеркивает актуальность этой темы и
ее международный характер. Он полагает, что «приход
Сталина к руководству партией был трагедией для
большевизма» и осуждает попытки реабилитации Сталина,
имевшие место в СССР в период застоя 8.
В связи с революционной перестройкой, происходящей
в нашей стране, в литературе ФРГ усилилось внимание к
фигуре Сталина, к критике в СССР сталинизма и
связанных с ним извращений ленинской модели социализма.
Попытки отождествления социализма с фашизмом,
Сталина с Гитлером по-прежнему доминируют во многих
трудах 9. Большинство немарксистских историков
представляют Сталина как «советского диктатора» ш. Но главная
мысль антикоммунистов выражена сейчас в другом.
Рецензия У. Шахта, опубликованная 26 июня 1986 г. в
газете «Ди Вельт» «на книгу Г. Берга
«Марксизм-ленинизм», названа «Маркс — первый сталинист, Сталин —
лучший марксист». В этом образе-концепции —
стремление провести единую линию от «диктатора» Сталина к
Марксу и Ленину. Ответственность за сталинизм
умышленно, не утруждая себя хоть какими-нибудь
аргументами, возлагается на научный коммунизм. Эти авторы
пытаются представить осуществляемую ныне в СССР
критику извращений Сталина как ревизию основ
социализма. Они стремятся доказать, что отход от норм права и
морали в СССР в конце 20-х — начале 50-х годов был
логичен и неизбежен, что свойственно не только России, но
социализму вообще.
Наблюдается в ФРГ и критика этого суждения. Автор
недавней статьи в журнале «Остойропа» А. Рене, высоко
5

отзываясь о гласности и перестройке в СССР, полагает,
что в строительстве социализма в Советском Союзе
сталинской системе управления существовали альтернативы,
не только более гуманные, но и более эффективные. И
далее. Сталинские преступные методы не могут быть ничем
оправданы, ни целями ВКП(б), ни
конкретно-исторической ситуацией11. Составители «Энциклопедии
социализма», изданной в западногерманском профсоюзном
издательстве, более или менее четко отделяют Сталина от
Ленина, показывая, в чем Сталин отошел от социализма 12.
Немарксистские историки, как правило, сужают
понятие «сталинизм». Однако сталинизм — это не просто культ
личности, некая безобидная вера в богочеловека. Это
узурпация власти над партией и народом,
замаскированная извращенной пропагандой идеалов Ленина,
революции, социализма; это деформация партии. Сталинизм —
это массовый террор, политическое убийство миллионов
безвинных людей, обесценение человеческой жизни. Это
созданная властителем и подчиненная исключительно ему
административно-командная система, охватывающая все
сферы общественной жизни; исключительная власть
чиновничества, группировки мафиозного типа в
управлении, торговле, науке и др. Сталинизм — это грубое
попрание элементарной демократии, искусно прикрываемое
риторикой о правах человека, отсутствие правового
государства, крайняя нетерпимость ко всем инакомыслящим,
извращения ленинской национальной политики, произвол в
отношении к религии, церкви, верующим.
Сталинизм — это отчуждение тружеников от
собственности и результатов труда, это принудительный труд
миллионов людей, это расхищение человеческих и природных
ресурсов страны. Это социальное иждивенчество и
социальная несправедливость на почве широкой уравниловки
и привилегий определенных слоев населения.
Сталинизм — это все усиливавшееся духовное закрепощение
человека, подчинение его воле диктатора, воспитание
подозрительности, доносительства, угодничества, лицемерия,
уничтожение человеческого достоинства, разрыв между
словом и делом, воровство и пьянство. Сталинизм — это
обман на государственном уровне, фабрикация
«изменников Родины», искажение итогов коллективизации, первой
пятилетки, всесоюзной переписи населения и др.,
фальсификация истории КПСС, СССР и всемирной истории.
Сталинизм — это воинствующая некомпетентность,
гонения на интеллигенцию, это — полуграмотное, догмати-
6

чески мыслящее окружение «вождя» и аппаратчики,
это — невежественное вмешательство самого «корифея
всех времен и народов» во многие отрасли науки, после
чего они на долгие годы прекращали свое развитие; это
разрыв между политикой, наукой и нравственностью.
Сталинизм паразитировал на социализме и дискредитировал
идеи коммунизма.
Сталинизм на международной арене — это ложное
утверждение о неизбежности новой мировой войны как
исходное положение внутренней и внешней политики и
утрата возможности предотвратить войну. Это —
политическая самоизоляция и автаркия, проявления гегемонизма.
Сталинизм в мировом освободительном движении — это
стремление установить диктат над Коминтерном и
братскими коммунистическими партиями, это — упущеные
возможности создать единый народный фронт, это вредная
абсолютизация советского опыта строительства
социализма, неумное восхваление всего «своего» и отрицание
всего «чужого». Самому Сталину были присущи
неадекватная оценка мирового развития, в том числе непонимание
диалектики общечеловеческого и классового;
отождествление фашизма с пацифизмом и социал-демократизмом.
Было бы грубой ошибкой смешивать все советское со
сталинским, сводить к сталинизму общественное развитие
СССР с середины 20-х до начала 50-х годов, его внешнюю
политику, его участие в войне, В Стране Советов не были
уничтожены ее революционные основы. К чести партии и
народа далеко не все поддались духовному и иному
давлению сталинизма и его разновидностей. В народе не
были уничтожены его ум, честь и добросовестность.
Ленинизм возрождается ныне в революционной перестройке, в
решениях XXVII съезда и XIX партийной конференции.
Как известно, число трудов немарксистских историков
о второй мировой войне весьма значительно. Количество
же трудов, непосредственно посвященных участию СССР
в войне, по-прежнему невелико, хотя оно и заметно
выросло в последние годы. Сказывается антисоветская
ориентированность многих военных историков. Играют роль
также их националистические традиции. Как правило,
они восстанавливают прошлое лишь своего государства.
Их методологическая и классовая ограниченность не
позволяет охватить всю мировую войну в целом и выделить
главную ее составную часть — Великую Отечественную
войну Советского Союза. Тем не менее сама логика
научного исследования часто побуждает авторов общих или
7

частных научных трудов о войпе 1939—1945 гг.
обращаться к ее важнейшему фронту — советско-германскому.
В этой свя8и в настоящей монографии предпринята
попытка рассмотреть, по существу, не только литературу
непосредственно о Великой Отечественной войне, но и ее
освещение в работах по современной истории всей второй
мировой войны.
Тема, за которую взялся автор, изучена недостаточно.
Нет монографических исследований об освещении войны
в ФРГ, как, впрочем, и в других немарксистских историо-
графиях. Весьма квалифицированно для того времени
рассказывается о буржуазной, в том числе и
западногерманской историографии, в шеститомной истории Великой
Отечественной войны, вышедшей в Москве в 1965 г.13
После этого вышли многочисленные работы об
историографии второй мировой войны. В них в некоторой
степени отражены суждения буржуазных историков о Великой
Отечественной войне. Однако все еще не выяснено место
данной темы в историографии ФРГ, существуют проблемы
и в анализе трактовок историками ФРГ генезиса
фашистской агрессии, советской военной экономики, борьбы за
изменение соотношения сил и исхода борьбы на советско-
германском фронте и др.
Дело, разумеется, не только в том, что именно
проанализировано критической литературой, но и в том, как
это сделано. Вопрос о качестве работы во всех сферах
общественной жизни поставлен партией во главу угла. Не
может оставаться в стороне от революционной
перестройки и критическая литература о немарксистской
историографии. В предлагаемой книге предпринята попытка
посмотреть, в частности, на критическую литературу с
позиции новых политических, идеологических и
методологических требований КПСС. Этому вопросу посвящен 1-й
раздел 1-ой главы.
Книга фактически продолжает монографию автора об
освещении в ФРГ мирового военного конфликта14.
Нецелесообразно поэтому повторять характеристику военной
историографии в целом. Общие сведения о ней, в том
числе и об Отечественной войне, приводятся лишь в самом
кратком виде. Характеристика исследовательских центров
ФРГ дана не только в упоминавшейся монографии, но и
в новейших исследованиях ряда советских ученых 15.
От автора историографической работы, естественно,
нельзя требовать полного, последовательного освещения
истории того события, к которому обращена исследуемая
8

им литература. В последней многие, в Том числе и
важные, стороны события могут быть освещены слабо или
вообще никак не отражены. К таковым относятся,
например, военные действия на советско-германском фронте
после поражения вермахта на Курской дуге. Подобная
картина наблюдается и в англоязычных историографиях.
В книге предпринята попытка подвергнуть анализу
освещение Великой Отечественной войны в
западногерманской научной и мемуарной литературе, вышедшей в свет
во второй половине 70-х и первой половине 80-х годов.
Преимущественное внимание автор уделяет трудам
историков, умеренно-консервативного направления,
доминирующего в литературе не только ФРГ, но и большинства
других капиталистических стран. Что касается трудов
крайних консерваторов, то им уже было уделено в
критической литературе достаточное внимание.

Глава первая
МЕТОД И ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ
Критика немарксистской историографии
Великой Отечественной войны
в свете новейших документов КПСС 1
Повышение профессионального уровпя критики
немарксистской историографии стало весьма злободневным. Это
определяется резким обострением идеологической борьбы
двух общественных систем; количественными и
качественными изменениями самой историографии предмета и тех
социальных слоев, к которым обращена научная критика
и пропаганда; развитием международных связей советских
ученых; необходимостью расширения числа
исследователей (особенно молодых), непосредственно участвующих в
создании критической литературы 2.
Развитие теоретико-методологических основ науки,
активная борьба против инерции, рутины и благодушия
характеризуют современные задачи советской исторической
и других общественных наук. Громадную роль
приобретает критика, открытая и честная, не признающая
закрытых зон и имеющая конкретный адрес, принципиальная,
конструктивная и созидательная3. В. И. Ленин говорил,
что «партия революционного пролетариата достаточно
сильна, чтобы открыто критиковать самое себя, чтобы
назвать без обиняков ошибку и слабость ошибкой и
слабостью»4. КПСС осудила привычку работать в условиях
недостаточных гласности и социальной ответственности,
отвергла демагогические призывы критиковать
поосторожнее5. Ныне сама критическая литература о
немарксистской историографии должна посмотреть на себя
критически.
В последние годы вышли десятки серьезных
монографий, специальных разделов в общих трудах, сотни статей,
обзоров и рецензий6. Одной из лучших в советской
критической литературе о немарксистской историографии, по
10

мнению автора, является книга В. А. Тишкова «История и
историки в США». На первый взгляд она не имеет
прямого отношения к теме данной монографии. В
действительности широкий подход В. А. Тишкова, в частности, к
предмету критики делает книгу очень нужной для
специалистов по немарксистской историографии Великой
Отечественной войны. В книге отражены главным образом
организационные основы историографии, постановка в
США исторического образования, подготовка
профессиональных историков, их специализация и условия труда,
основные научные центры, организации историков,
архивы, публикации документов. Весьма основательно
показано, что историография в США используется отнюдь не в
одних лишь идеологических целях, но и в разработке всех
сторон системы господства буржуазии в целом. Этому
отвечают, в частности, созданные в последнее время
специальные отделы историков в конгрессе, госдепартаменте,
руководящих органах монополистических объединений.
На достижения историографии опираются и профсоюзы.
Автор исходит из верного представления об
определенной самостоятельности науки, в том числе и
исторической. Наряду с негативными явлениями, в первую
очередь использованием историографии в
антикоммунистических целях, в книге отмечен высокий профессиональный
уровень многих трудов по истории, выполняемых в США.
Значителен вклад ученого в изучение дифференциации
американских немарксистских историков. По его мнению,
их всех историографии североамериканская отличается
крайней неоднородностью тематических интересов и
методологических принципов, сильнейшей политической
поляризацией. Большинство ученых разделяют
либеральные взгляды, усилилось влияние демократических
исследователей, Американская историческая ассоциация
выступила против гонки вооружений, за установление
прочных мирных отношений США с СССР. В то же время
сильны позиции и сторонников консервативных взглядов.
С выходом книги Тишкова, глубокой и содержательной,
нельзя все же считать, что решены все проблемы. Так,
автор имел возможность уделить большее внимание
особенностям историографии США. Остается нерешенной
другая весьма важная задача — анализ ее
методологических основ. К сожалению, книг, подобных монографии
Тишкова, в новейшей советской литературе о
немарксистской историографии Великой Отечественной войны
практически нет.
11

В докладе М. С. Горбачева на XIX Всесоюзной
конференции КПСС было подчеркнуто: «Особого внимания
требует развитие общественных наук. Именно они в
наибольшей степени пострадали от культа личности,
бюрократических методов руководства, догматизма и
некомпетентного вмешательства». И далее: «В условиях
перестройки возникла острая социальная потребность в
обществоведческих исследованиях. Мы нуждаемся в
подлинном подъеме общественных наук на
марксистско-ленинской мировоззренческой и методологической основе»7.
Все это в полной мере относится к советской литературе
о немарксистском обществознании. Многим критическим
трудам о буржуазной и социал-демократической
историографии войны присуще упрощенство. Оно проявляется в
разных формах: недифференцированном подходе к
предмету критики; сведении историографии к
империалистической пропаганде, любого отхода от истины — к
сознательному извращению, научной критике — к голому
обличению, рассмотрении историографии вне ее развития;
представлении об историографии как о простой сумме
взглядов, искусственном сужении предмета критического
анализа, стремлении представить в качестве некоей
«уловки» все объективное, встречающееся в немарксистской
литературе; искажении позиции оппонента; умолчании.
Все это непосредственно связано с неизжитой
односторонностью в освещении советскими авторами самой истории
войны 8.
Эти недостатки обусловлены целым рядом
обстоятельств: не преодоленным еще фактографизмом;
стереотипами, сложившимися в прошлые десятилетия;
нежеланием отказаться от хотя и отсталых, но привычных и
«удобных» подходов работы; слабой идейно-теоретической
подготовкой авторов; нетребовательностью ученых
советов и редакционных коллегий. Под фактографизмом
имеется в виду описательство, неумение или нежелание
исследователя проникнуть в глубь изучаемых явлений,
подняться до обобщений.
Многие из отмеченных недостатков свойственны книге
О. А. Ржешевского «Война и история. Буржуазная
историография США о второй мировой войне». Она названа
научной, на самом же деле выдержана в
пропагандистских традициях застойного периода. Автор не вносит
нового пи в изучение немарксистской историографии, ни в
разработку приемов полемики, ни в исследование самой
истории события. Книга содержит некоторый новый фак-
12

тический материал. Однако внимание автор
сосредоточивает в основном на трудах консервативных историков, что
искажает общую картину литературы о войне. Вопреки
обещанию О. А. Ржешевского осуществить «комплексное
исследование», многие важные стороны историографии
США остались неосвещенными. Слабое развитие критики
в наших исторических журналах привело к тому, что
и второе издание этой книги существенно не отличается от
первого 9.
Отмеченная выше односторонность в отдельных
трудах в последпие годы даже усилилась. После апрельского
(1985 г.) Пленума ЦК, XXVII съезда КПСС стало ясным:
не все, что критика относила, в частности, к разряду
фальсификаций, является таковым. Между тем авторы ряда
трудов вплоть до последнего времени не заметили этого ю.
Составители словаря-справочника «Великая
Отечественная война, 1941—1945» под редакцией М. М. Кирьяна
(1988) следуют стереотипу, противоречащему новому
политическому мышлению. Согласно этому стереотипу всех
буржуазных историков авторы статьи «Историография»
отнесли к числу «угодников капитализма». Эта тенденция
не преодолена, к сожалению, и в прессе. Такова,
например, статья В. П. Морозова об изучении минувшей войны
в «Московской правде» 27 апреля 1988 г.
В критической литературе встречаются отступления от
принципа научной партийности, связанные с неумением
четко разграничить исследовательскую и идеологическую
функции немарксистской историографии. В ряде работ
А. С. Якушевского и других авторов можно обнаружить
цитирование (без анализа) чуждых суждений, еще не
подвергавшихся научной критике11. Встречаются работы,
в которых идеологическая сторона немарксистской
историографии заслоняет от исследователя ее познавательную
сторону *.
Известно, сколько вреда принесло советскому
обществу заблуждение, будто бы классовое чутье может
в специальных вопросах заменить общую образованность
и специальные знания ,2. В этом проявляется недооценка
Среди «идейно-теоретических и методологических просчетов в
изучении ряда явлений и процессов» координационное
совещание руководителей академических и других научных
учреждений исторического профиля в июне 1986 г. отметило «плохую
осведомленность о состоянии зарубежной историографии и как
следствие — отсутствие ее критического разбора» (Вопр.
истории. 1986. № 12. С. 113; 1987. № 12. С. 92).
13

ленинского предупреждения против нигилизма. Известно,
что В. И. Ленин призывал «взять все то, что есть в
капитализме ценного, взять себе всю науку и культуру»13.
С этой идеей органически связана трактовка партией
общего кризиса капитализма, не означающего абсолютного
застоя.
Для марксистско-ленинского подхода к
идейно-политическим оппонентам характерны следующие суждения
Владимира Ильича. «Поучительные взгляды и прямых
врагов, и прикрытых врагов, и неопределенных, и неопре-
деленно-«сочувствующих» людей, если это сколько-нибудь
толковые, знающие и чуточку смыслящие в политике
люди». И далее: «...особенно приятно выслушать признание
из уст противников». Актуальность этих мыслей была
подтверждена М. С. Горбачевым: «...надо уметь
анализировать позицию своего оппонента, даже классового
противника, потому что никто так глубоко и остро пе ставит
вопросы, никто так настойчиво не отыскивает слабостей
в твоей позиции, как твой противник» и.
Обслуживая политику и идеологию империализма,
историческая наука не может быть свободной от их
влияния, но отнюдь не сливается с ними. Отход от истины
часто проявляется не только в преднамеренном обмане, но
и в невольном заблуждении субъективно честных людей.
Если обман — категория сугубо нравственная, то
заблуждение — категория гносеологическая. По существу,
заблуждение возможно в любом научном поиске. Все это
было обосновано К. Марксом, в частности, в «Капитале»
при анализе трудов Д. Рикардо и Т. Р. Мальтуса, Ф.
Энгельсом в «Анти-Дюринге», В. И. Лениным — в работе
«К характеристике экономического романтизма» при
анализе учения Ж. Ш. Сисмонди. Коренным образом
отличаясь генетически, в их конечном итоге ложь и
заблуждения могут совпадать. Это объясняет ошибку ряда
критиков, хотя и не оправдывает ее.
Возникает вопрос, как можно отличить заблуждения
от фальсификаций. Критик будет гарантирован от
ошибки лишь при достаточном знании своего оппонента,
знании не только конкретного его суждения, но и всей его
книги, творчества, общественно-политической
деятельности. Весьма надежен защищающий от ошибок —
источниковедческий подход к делу. Подлогом можно считать
суждение, которое противоречит доступным источникам.
Заблуждение же возможно при отсутствии источников, при
слабом освещении вопроса в историографии, под воздей-
14

ствием распространенной в консервативной литературе
внешне правдоподобной, но по существу ложной
трактовки. Конечно, заблуждение в данном случае явится также
следствием недостаточной научной подготовки
исследователя.
Отличать преднамеренное искажение от ошибки крайне
важно. В буржуазной историографии, массовой
информации извращенные толкования чаще относятся к проблемам
милитаризма, реваншизма. В то же время выступления
представителей либерального и особенно
демократического направлений, чьи взгляды объективно заключают в
себе и критику империализма, как правило, свободны от
фальсификации, хотя им и свойственны заблуждения 15.
В гносеологическом отношении материалы многих
немарксистских трудов можно было бы разделить на
неистинные и истинные. Первые из них представлены
искажениями или заблуждениями, вторые —- ранее добытые
наукой или новыми научными достижениями. Искажения,
как правило, не выступают в чистом виде. Если бы
критика встречалась лишь со стопроцентной ложью, ее задачи
были бы весьма легкими. Однако немарксистская
концепция обязательно отражает какую-либо, как правило,
второстепенную, но реальную черту объективного мира.
Часто искажение осуществляется путем не полного
отрицания истины, а выдвижения на первый план
несущественного и игнорирования главного. Вследствие этого
нельзя отметать целиком всю концепцию своего
оппонента 16. В связи с этой особенностью буржуазной концепции
напомним предупреждение В. И. Ленина о зависимости от
оппонентов тех критиков, которые отвергают с порога все,
что исходит от чуждой стороны 17.
Когда критика ограничивается одним лишь
опровержением оппонента, она превращается в своеобразное эхо,
оказывается в глухой обороне, что совершенно не
соответствует марксистско-ленинским принципам КПСС.
В этом случае инициатива принадлежит противнику,
поскольку он уже высказал свое суждение, выбрал
направление, момент и способы удара. Такая критика лишь
отвечает па выпады противника, охраняет наших
слушателей и читателей. При таком подходе она не может
выполнить требования наносить упреждающие удары по самым
уязвимым точкам империализма, узнавать, где и как
зарождаются замыслы новых антикоммунистических атак.
Сосредоточивая все внимание лишь на разоблачении
фальсификации, критика лишает себя возможности ис-
15

пользовать в интересах науки определенные достижения
буржуазных историков, специфику историографии
разных стран и различных немарксистских концепций. Вне
разбора может оставаться и нередко на самом деле
остается (что наносит наибольший урон делу) главный порок
буржуазной историографии — ее классовая и
гносеологическая ограниченность. Она выражается не только и не
всегда в подлогах. Этой ограниченностью объясняется, в
частности, их неспособность познать сущность бурных
социальных процессов XX в., полностью, а не частично
использовать научное знание. Приведем и конкретный
пример.
В 1984 г. были опубликованы материалы штуттгарт-
ской конференции видных представителей
западногерманской, американской, английской, итальянской, японской
буржуазной историографии второй мировой войны.
Организаторы конференции пытались доказать, что поворот
войны в пользу антифашистской коалиции произошел в
декабре 1941 г. вследствие событий на пяти театрах
военных действий. Они нарочито назвали эти театры в такой
последовательности: Тихоокеанский, Атлантический,
Средиземноморский, «окончательное решение еврейского
вопроса», Восточный. На формирование этой концепции,
несомненно, оказали влияние антисоветизм (главнейший
фронт — Восточный — поставлен на одну доску с
другими — второстепенными), сионизм (преувеличение места
антисемитизма в общей программе и практике фашизма)
и неизбежно сопутствующая им ложь.
Здесь сказываются и узкие профессиональные
возможности некоторых авторов, в частности низкая
логическая культура. Можно ли, например, акты геноцида, т.е.
уничтожение беззащитных жертв, считать театром
военных действий? Можно ли утверждать, что известное
нападение Японии на военно-морскую базу США в Пёрл-
Харборе обусловило поворот войны в пользу противников
фашизма? Событием, на самом деле положившим начало
перелому в ходе второй мировой войны, была Московская
битва. Это было показано А. М. Самсоновым и другими
советскими историками, участвовавшими в конференции,
а также некоторыми историками из ФРГ 18.
Показательно, что в консервативной историографии до сих пор не
выработано само понятие перелома. Чуть ли не каждый ее
представитель вкладывает в него свой смысл.
Высказанное в Штуттгарте мнение о переломе в декабре 1941 г.
противоречит распространенному в этой литературе те-
16

зису о переломе в результате нескольких событий 1942—
1943 гг. Нам не представляется обоснованным суждение
ряда критиков о существовании в буржуазной
историографии некоей единой «теории поворотных пунктов» 19.
Там есть разрозненные мнения о переломе, но нет
именно теории.
XXVII съезд КПСС сформулировал задачу: «Не
закрывая глаза на социальные, политические и идеологические
противоречия, овладеть наукой и искусством вести себя на
международной арене сдержанно и осмотрительно, жить
цивилизованно, то есть в условиях корректного
международного общения и сотрудничества»20. Это показывает,
насколько ошибочно принимать за наступательность так
называемый «решительный тон» в полемике. Поступать
так означало бы принять вызов наших противников,
пытающихся превратить борьбу идей в психологическую
войну. Нам нужны не нагромождение обвинений, а глубина,
аналитичность и убедительность. «Правда» отметила
недопустимость применения в качестве своего рода
аргументов таких слов и выражений, как «насиловать логику»,
«милитаристский раж», «прибегать к фальсификациям,
небылицам, заведомой дезинформации», «попытки
оболгать», «высосать из пальца», «состряпанные факты» и др.
Характерно, что ряд западных оппонентов лгут, не
прибегая к таким словесным «усилениям», наши же
некоторые критики правду сообщить спокойно не могут21.
Наступательность немыслима без правильного выбора
предмета критики. Известно требование классиков
марксизма-ленинизма обращать ее прежде всего против
важнейших течений и идеологов буржуазии. В этом свете
представляется целесообразным сосредоточить внимание не
на самых примитивных исторических подлогах
престарелых фашистов или их эпигонов, а на имеющих
наибольшее распространение, наиболее изощренных и потому
наиболее опасных искажениях прошлого, представленных в
умеренно-консервативной историографии. Она, как
известно, отражает интересы военно-промышленного
комплекса, неоглобализма, этого главного зла на пути
всемирного прогресса.
На весьма представительной Международной
конференции «Уроки Нюрнберга», проходившей в Москве 11—
13 ноября 1986 г., была подчеркнута необходимость
решительной актуализации прогрессивных принципов
Нюрнбергского процесса, всемерного использования их
против преступлений современного милитаризма22. Это
17

вовсе не означает отказа от критики неофашистских
провокаций, от использования уроков Нюрнберга в
воспитании ненависти к фашизму 30—40-х годов. Однако пичто
не должно заслонять главные задачи.
Между тем в некоторых работах, например книге
советских историков А. С. Орлова и Б. Н. Новоселова
критика неофашистской публицистики подчас выдвигается на
первый план. Так, новейшая, очень сложная и
противоречивая консервативная концепция происхождения второй
мировой войны фактически подменена чрезвычайно
упрощенными тезисами фашистской и неофашистской
пропаганды23. Это тем более неоправданно, что
большинство населения стран Запада не принимает их. Например,
проведенное в ФРГ анкетирование показало, что лишь
5% опрошенных принимают фашистский вымысел о
причинах нападения на СССР24. Весьма показательна бурная
реакция на антисоветские выступления Г. Коля в
ноябре 1986 г. со стороны широких слоев населения ФРГ,
придерживающихся различных политических взглядов —
от консервативных до прогрессивных. Довольно
последовательно они выступают за разрядку25.
Упомянутые недостатки критики в значительной
степени связаны с непониманием некоторыми авторами
социальных функций исторической науки. Между тем
именно разносторонним задачам исторической и других
общественных наук XXVII съезд, как ни один из
предшествующих съездов партии, уделил исключительное
внимание. Осудив известную отдаленность обществоведов от
запросов жизни, съезд потребовал от них надежного
научного обеспечения практических мер по
совершенствованию социализма, постоянного сотрудничества политики и
науки26. Разработка практических рекомендаций и
прогнозов, касающихся всех областей общественного
развития, немыслимы без глубокого осмысления исторического
опыта, позитивного и негативного. Сам марксизм, по
мнению Ленина, явился «подытоженном опыта»27. В этом
свете трудно преувеличить задачи исторической науки.
Исследования историков должны способствовать
ускорению социально-экономического прогресса в целом,
всемерной реализации одного из преимуществ социализма —
способности учиться на опыте прошлого28. Партия
требует обращаться к прошлому «с точки зрения того, что
понадобится завтра или послезавтра для нашей
политики» 29.
Заметим, что осмыслению опыта, разработке конкрет-
18

пых рекомендаций, основанных на этом, препятствует
представление о том, что история «не терпит
сослагательного наклонения». Это верно лишь в том смысле, что с
прошлым нельзя поступить, как с магнитофонной
лентой — прокрутить назад, внести исправления. Однако
анализировать те или иные события, периоды истории,
решения исторических лиц, изучать возможные исторические
альтернативы можно и должно. Но что собой
представляют эти альтернативы, как не ответ на вопрос, «что было
бы, если бы», т. е. сослагательное наклонение? Без
конструирования определенной исторической альтернативы
нет уроков истории, нет и рекомендаций в интересах
современного и будущего развития. Отрицание альтернатив
объективно служит ограничению социальных функций
исторической науки, отрыву ее от жизни.
Научная и идеологическая функции в подлинной
марксистско-ленинской историографии плодотворно
взаимодействуют, в консервативной — находятся в неразрешимом
противоречии. Свойственная последней дезинформация и
познание истины диаметрально противоположны.
Консервативное направление тесно связано с реакционной
пропагандой. Чтобы подтвердить это, достаточно
сопоставить консервативную трактовку истории Великой
Отечественной войны СССР, в частности роли КПСС в
обеспечении победы и стремление антикоммунистических
идеологов бросить тень на происходящие ныне в СССР
перемены, вбить клин между партией и народом. Несмотря на все
это, ошибочно отождествлять с империалистической
пропагандой (именно так поступают Е. Н. Кульков и
некоторые другие авторы) всю немарксистскую историографию
в целом 30. В приветствии ЦК КПСС к конференции
историков, посвященной 40-летию Победы, фальсификация
истории войны с полным основанием отнесена не к
науке, а к пропаганде31. Непонимание крайне
противоречивого характера этой историографии и ее социальных
функций — это следствие неумения, выражаясь языком
В. И. Ленина, «соединять противоположности». Но без
такого ухчения не может быть никакого исследования, тем
более научной критики. Соединять противоположности —
это не только теоретическое положение
материалистической диалектики, но и принцип деятельности нашей
партии 32.
Социальный заказ, выполняемый буржуазной
историографией, не ограничен одной лишь пропагандой.
Историография используется также в разработке и проведении
19

внутренней и внешней политики, в экономическом и
военном строительстве. В ФРГ существует крупнейший в
капиталистическом мире центр исследования истории второй
мировой войны, как и современной истории Германии.
Эти исследования усилились особенно на рубеже 70—
80-х годов в связи с активизацией борьбы реакции и
прогресса.
Подчеркнем при этом, что, если консервативные
историки стремятся поставить опыт прошлого на службу
военно-промышленного комплекса, то буржуазные
историки либерального и особенно демократического
направлений стремятся подчинить этот опыт интересам борьбы
против милитаризма. Можно отметить попытку
консерватора Г. Нипольда извлечь уроки из истории военных
действий на советско-германском фронте33"34 аргументирован-
пую критику попыток консерваторов из США изучить
фашистские скоротечные войны, представленную в статье
буржуазных демократов У. Битцеля и В. Целлера.
Весьма показательно, что канцлер ФРГ высоко оценил роль
В. Конце, А. Хилльгрубера и других ведущих
консервативных историков в государственной и общественной
жизни страны35. Разумеется, возможности буржуазных
ученых в осмыслении исторического опыта, как и развитии
научного знания вообще, сильно ограничены и
методологически, и идеологически. И тем не менее нельзя считать,
что все их попытки бесплодны 36.
К сожалению, советские историографы по-настоящему
еще не изучили не только научную, но и идеологическую
функцию буржуазной историографии войны. Мы, как
правило, лишь констатируем проявления
антикоммунистической пропаганды. Но вот как взаимодействуют
исследовательские учреждения и средства массовой информации,
как велика роль буржуазных специалистов по истории
войны в формировании политического сознания
населения — нами пока не исследовано. Не стали еще предметом
специального изучения и идеологическая роль историков
и публицистов различных направлений и другие
проблемы.
Наряду с партийностью надо иметь, конечно, в виду и
требования диалектической логики — исследовать
предмет (явление) всесторонне, рассматривать его в развитии,
изучать общее и особенное в нем, познавать его глубокую
сущность. Принцип всесторонности требует
рассматривать историографию как сложное и противоречивое
явление, изучать все ее стороны: классовые, методологические,
20

источниковые, организационные основы и их
взаимодействие; социальные функции историографии; ее развитие
и расслоение; господствующие в ней концепции;
испытываемые ею влияния других общественных наук; ее
зарубежные связи и национальные особенности.
Недопустимо представлять историографию как простую сумму тех
или иных суждений.
Принцип всесторонности особенно необходим при
рассмотрении очень противоречивого освещения второй
мировой войны, свойственного буржуазной историографии.
Малейшее отступление от всесторонности ведет к ошибке.
Такова оценка западногерманской историографии истории
повседневной жизни Германии 1939—1945 гг. в заметке
о 35 съезде историков ФРГ. Ее автор учел только одну —
слабую сторону этого нового явления, опираясь на
.материалы съезда и отклики о литературе, опубликовапные
консервативными газетами37. Между тем, как показывают
специальные исследования, получившая в последние годы
большое развитие литература о повседневной жизни в
Германии 1933—1945 гг. имеет в значительной мере
научное и демократическое содержание, хотя она и не
едина в методологическом и организационном отношениях,
составляющие ее многочисленные организации и группы
не объединены. Ее нарочитое обращение к «рядовым
людям» в противоположность традиционному вниманию
консерваторов к монополистической элите уже сейчас
позволило внести существенные уточнения в консервативную
трактовку фашизма и антифашизма. Так, подвергнут
критике фашистский тезис о «народной общности» в
Германии 1933—1945 гг., внесен вклад в изучение социальной
политики фашизма, более полно показано немецкое
Сопротивление, особенно в его пассивных формах. Наиболее
тесно связаны с темой Великой Отечественной войны
книги о «военной повседневности» — жизни солдат
вермахта 38.
В наше время против рассмотрения немарксистской
историографии в развитии открыто никто не возражает.
Научная критика и пропаганда не могут не учитывать,
что чуждые концепции могут меняться. ЦК КПСС
неоднократно отмечал отставание критики, когда огонь
ведется «по вчерашним целям»39. Тем не менее в некоторых
книгах советских авторов мысль об эволюции звучит лишь
как дежурная фраза. Сам же предмет критики
представлен как нечто неизменяющееся. Ряд критических статей,
например, в майских номерах исторических и иных об-
21

щественно-политических журналов 1985 г. трудно
отличить от журнальных выступлений, опубликованных 20—
30 лет тому назад.
Создатели отдельных научных и публицистических
работ, кино- и телефильмов не учитывают, что в отличие от
50-х годов ныне на буржуазную историографию не
оказывают исключительного влияния фашистская
пропаганда и близкие к ней мемуары генералов вермахта.
Последние подвергнуты критике многими буржуазными
историками еще в 60-е годы40. Это свойственно и их новейшим
выступлениям. Отметим, например, доклад полковника
Д. М. Гленца (США) о разгроме немецко-фашистских
войск летом 1944 г. в Белоруссии, сделанном им на
коллоквиуме советских и американских историков в Москве
в октябре 1986 г. В наше время концепция многих
консерваторов стала несравненно более сложной, чего, к
сожалению, не замечают некоторые наши критики41.
Переориентация многих буржуазных историков
отмечалась критикой еще в 60—70-е годы. Существенно
изменилась, например, трактовка фашизма умеренными
консерваторами. Тем не менее ряд историографов полагает,
что буржуазные авторы до сих пор, как и в годы
«холодной войны», отрицают связь монополий с фашизмом. На
самом деле большинство этих авторов выводят фашизм
из его идеологии, но неизменно констатируют при этом его
связь со старой германской элитой — владельцами
крупных монополий, юнкерством, чиновничеством, штатским и
военным. Часть немарксистских историков не скрывают и
капиталистической природы фашизма. Все это делается
непоследовательно, но не замечать этого не следует42.
Среди советских ученых нет единого мнения о
развитии буржуазной историографии войны. Б. Н. Новоселов и
некоторые другие авторы подчеркивают постоянное ее
движение вправо, новое усиление ее реакционности в
наши дни43. Такое представление связано с тезисом о всей
буржуазной историографии — от консерваторов до
демократов — как инструменте империализма и не согласуется
с той всесторонней оценкой современного развития
капиталистического мира, которая дана в новейших партийных
документах. На XXVII съезде КПСС отмечалось
существенное поправение политики в некоторых
капиталистических странах, рост агрессивности реакционных кругов.
Однако съезд подчеркивал наряду с этим и
противоположные тенденции, это — растущий потенциал мира, в том
числе движения широчайших народных масс, и не только
22

пролетарских, на всех континентах, движения, которые
стали долговременным и влиятельным фактором
общественной жизни. Последующее развитие подтвердило этот
вывод. В докладе на XIX Всесоюзной конференции КПСС
М. С. Горбачев констатировал тенденцию к
демократизации современных международных отношений44.
Историография как наука не может постоянно
становиться все более реакционной и оставаться самой собой.
Можно констатировать поправение ряда ведущих
буржуазных историков, например К. Д. Брахера (ФРГ). Он
перешел от былой критики доктрины тоталитаризма к
активной ее защите. Крайний антикоммунизм сослужил
К. Д. Брахеру как ученому дурную службу. О
большинстве же консерваторов необходимо сказать, что они
перешли к тактике полуправды. Она опаснее грубой лжи. Ее
критика требует несравненно больших знания и умения.
В новых условиях к тактике лавирования стали
прибегать даже некоторые неофашистские публицисты.
Подчас они отказываются от крайне категорического и
ложного суждения о том, что ни один из немцев не повинен
в войне и злодеяниях. В номере третьем (1985 г.)
неофашистского журнала «Фрайвиллиге» выражено мнение о
преступлениях обеих воевавших сторон. При этом
показан со ссылками на известные Гаагские конвенции
противоправный характер приказа фашистских властей о
немедленном уничтожении плененных политических
работников Красной Армии.
Новейшая умеренно-консервативная концепция
истории минувшей войны наряду с изощренными
искажениями и объективные элвхменты, в том числе и
заимствованные из марксистско-ленинской историографии. Верно
подчеркивает А. С. Якушевский, «сейчас на Западе
становится все меньше авторов, которые вообще отрицали бы
важность вклада СССР в общую победу» антифашистской
коалиции45. Многие деятели из стран Запада, отмечала
«Правда» 11 февраля и 20 мая 1985 г., отдают должное
этому вкладу. К новейшим тенденциям в
западногерманской историографии войны наряду с уже сказанным
необходимо отнести активизацию либеральных и
демократических историков; усиление влияния
марксистско-ленинской исторической науки на эту историографию46.
Некоторые критики признают «определенные успехи»
буржуазной историографии лишь «в чисто техническом и
процедурном (?) отношениях», утверждают, что
«определенная доля объективности используется» лишь «для
23

того, чтобы предстать перед читателями
беспристрастными исследователями»47. Автор статьи в книге «Великая
Отечественная война. Энциклопедия» среди тысяч трудов
немарксистских историков о войне «заметил... стремление
к научному исследованию» лишь в книге Э. Костантини
и в «какой-то степени» книгах М. Кейдина, К. Рейнхард-
та и Дж. Эриксона. «Остальная литература,— по его
утверждению,— грубо искажает историю войны» 48.
Но нельзя называть того или иного автора историком,
утверждая одновременно, что он не стремится к
исследованию. Немарксистские историки, несомненно,
добиваются достижений. Не случайно С. Л. Тихвинский
подчеркнул, что советские ученые отстают от историков
капиталистических стран в исследовании ряда проблем экономики,
культуры, демографии49. Это действительно и в
отношении истории второй мировой войны. По нашему мнению,
вопреки постоянному негативному воздействию
империалистической пропаганды, в буржуазной историографии
войны медленно, но усиливаются реалистические
тенденции50.
Элементы научной новизны наблюдаются в освещении
буржуазными историками генезиса войны, целей и
других аспектов внешней политики фашизма,
преемственности милитаристов от Бисмарка до Гитлера, роли
различных групп правящей верхушки, авантюризма
немецко-фашистского военно-политического руководства,
истории Сопротивления и места в нем КПГ51. Особо отметим
весьма развитую литературу об экономике фашистской
Германии52. Эта экономика в советской историографии
изучена слабо, что задерживает анализ
военно-экономического противоборства двух главных держав враждебных
коалиций. Его можно исследовать лишь путем
сравнительного анализа обеих экономик. В этих целях могут и
должны быть использованы работы немарксистских ученых.
В этом плане высказывался, в частности, и журнал
«Коммунист» 53.
Весьма актуален дифференцированный подход к
разным направлениям немарксистской историографии. В ней
отражается подчеркнутая XXVII съездом неоднородность
различных непролетарских слоев современного
буржуазного общества, усиливающаяся неравномерность
развития стран капиталистической системы54. В изучении
характера размежевания историков достигнуты
определенные успехи. Отметим в этой связи работы С. И.
Алпатова, Ю. Н. Афанасьева, Л. А. Безыменского, К. Б. Вино-
24

градова, Ю. И. Игрицкого, Г. 3. Иоффе, Г. Лоцека (ГДР),
Б. И. Марушкина, М. И. Орловой, Н. В. Романовского,
A. М. Самсонова, особенно новую книгу «Память
минувшего» (1988).
Однако в некоторых трудах о буржуазной
историографии войны прослеживается недостаточное внимание к
указанным расхождениям. Может быть, наиболее отчетливо
это проявляется в недооценке либерального и
демократического направлений в историографии, что, например,
отмечалось рецензентами книги «Буржуазная
историография второй мировой войны» 55. И в ряде других трудов
анализ освещения войны, особенно
учеными-демократами, резко отстает от других отраслей знания56, что
особенно недопустимо, учитывая активизацию широких
народных антивоенных движений57.
Демократические тенденции в историографии не
исчезали и в годы «холодной войпы», в последпие же
десятилетия они значительно усилились. Покажем это на
примере изложения истории минувшей войны в журнале
«Блеттер фюр дойче унд интернационале политик» (ФРГ)
в 1985 г. Авторы статей, опубликованных в журнале, не
отличаются едиными мировоззрением и методологией.
Среди них историки — левые социалисты В. Абендрот и
Р. Кюнль, юрист-демократ Г. Штуби, ученые теологи
B. Крек, Д. Зееле и др. В статьях встречаются ошибочные
или неточные положения, например тезис о «духе
самопожертвования народов Советского Союза как главном
источнике» его победы58. Так невольно односторонне
освещается реальный вклад СССР в разгром фашизма,
затушевываются преимущества нового строя. Но взгляды этих
авторов на историю, в целом, во многом близки к научным.
В принципе верно они оценивают фашизм как
порождение капитализма; пакт о ненападении, «заключенный
СССР под угрозой политической изоляции и
антисоветской войны со стороны враждебных государств»;
агрессию против СССР «как наиболее чудовищную в новое
время войну в целях завоевания, порабощения и
уничтожения» 59; авантюризм доктрины скоротечной войны и
социально-экономические мотивы, ее применения Германией в
1939—1941 гг. Журнал вскрывает стремление
реакционных кругов США и Англии «максимально ослабить
своего советского союзника» и затянуть открытие второго
фронта. Он был открыт с опозданием и оказал СССР
только ограниченную помощь. Не без оснований крупные
потери СССР авторы связывают с этой антисоветской тен-
25

денцией. В тоже время ученые положительно оценивают
значение антифашистской коалиции в целом. Они
отвергают тезис консерваторов о «несвятом и даже
противоестественном альянсе» и называют коалицию «союзом
понимания и человечности», ссылаясь, в частности на гуманное
отношение победителей к побежденным60.
Буржуазные историки-демократы сравнительно
объективно объясняют исход войны. Они отмечают
противоречие между «безграничными завоевательными целями и
ограниченными возможностями Германии»61; объективно
освещают итоги войны. Прогрессивные позиции занимают
эти ученые в дискуссии, развязанной реакционерами по
вопросу, что произошло в мае 1945 г.: «освобождение от
фашизма или величайшее в европейской истории
бедствие».
«Германская катастрофа,— по мнению Зееле,—
началась в 1933 г. и кончилась в 1945 г.; германское же
освобождение началось 8 мая 1945 г. и до сих пор еще не
закончено». Автор имеет в виду «ремилитаризацию Западной
Германии», «антикоммунистические тенденции в
политике правящих кругов»62. Большое внимание демократов
привлекает история «холодной войны». В числе ее
причин они называют усиление антисоветизма, уверенность
США в своем военном превосходстве (после Хиросимы и
Нагасаки), недооценку ими могущества СССР63.
Обращение этих исследователей к истории войны
непосредственно связано с их современной активной
борьбой за мир. Они формулируют главный урок прошлого:
«Никогда больше войны и фашизма»; осуждают
размещение ракет в ФРГ, так называемый «открытый германский
вопрос»; видят будущее страны лишь во взаимопонимании
с СССР и США. Предостерегая против возрождения
«холодной войны», они выступают за укрепление традиций
Хельсинкской конференции, считая ее «новой
антигитлеровской коалицией» 64.
Историки-демократы подвергают резкой критике
стремление милитаристов США воспользоваться опытом
фашистов 65. И, главное, они разоблачают
«антикоммунистический синдром, вследствие которого вопреки протесту
многих миллионов сторонников мира не удается
прекратить безумную гонку вооружений» 66.
К сказанному о классификации немарксистских
историков необходимо добавить, что некоторые ученые
предлагают отказаться от термина «буржуазная
историография» на том основании, что отдельные ее представители
26

отвергают свою причастность к буржуазии, являются
работниками умственного труда. Историк на самом деле
может не иметь прямого отношения к капиталистической
эксплуатации, но тем не менее писать свои труды с сугубо
буржуазных позиций. Другое дело, что немарксистские
взгляды на прошлое настолько различны, что схема
«буржуазная и социал-демократическая историография»
неточно отражает реальное положение. Иными словами,
отдельных исследователей, занимающих промежуточное
положение, действительно нельзя безоговорочно отнести ни
к первой, ни ко второй из названных литератур. Однако
господствующие в историографии большинства крупных
капиталистических стран консервативные направления,
несомненно, являются буржуазными и по своей
социально-политической сущности и методологии. Упомянутые
предложения в то же время подтверждают суждения о
необходимости дальнейшей разработки научной
классификации.
ЦК КПСС настоятельно требует «учиться отвечающим
духу времени формам солидарности, диалогу и
сотрудничеству различных общественных сил, течений,
движений» 67. В научном и идейно-политическом отношениях
очень важно разработать не только объективную
классификацию, но и строго дифференцированные приемы
полемики с различными инакомыслящими68. Требование
науки изучать в явлении общее и особенное обязывает
соответствующим образом подходить и к историографии
различных государств. Такая задача поставлена, но в
решении ее, особенно в литературе о минувшей войне, к
сожалению, сделаны лишь первые шаги. Аналогичное
положение необходимо констатировать и в анализе
методологических основ историографии. Наблюдается слабая
координация деятельности наших историографов и
философов в области критики немарксистского обществозна-
ния. Так, новейшие политико-философские доктрины
империализма философы анализируют вне влияния на
историографию этих доктрин.
Нуждаются в разработке и некоторые другие приемы
анализа немарксистских взглядов. В первую очередь
необходимо отказаться от практики, которую В. И. Ленин
характеризовал словами «сам себе рисует врага»69. Ряд
авторов в соответствии с заданной схемой склонны
подбирать более или менее удачные иллюстрации из
доступных им книг. Другие историографы произвольно
трактуют те или иные книги. Так, они неверно оценивают 4-й
27

том десятитомника «Германская империя и вторая
мировая война» (ФРГ) 70. Эта книга содержит в себе
наиболее полное в буржуазной литературе изложение начала
Великой Отечественной войны (1941 г.). Написанная
историками-консерваторами, в том числе и крайним
консерватором И. Гоффманом, эта книга, разумеется, не
свободна от антинаучных и антисоветских тенденций. Но
критики не только не замечают ничего, кроме этих тенденций,
но и находят их пе там, где они фактически есть.
Ошибочно переводят, например, название тома: не
«нападение», а «наступление на СССР»; и на этом основании
утверждают, что в томе «протаскивается» фашистский
вымысел о «превентивной войне». На самом деле автор
соответствующей главы и заключения Ю. Фёрстер, по крайней
мере, не разделяет этого вымысла. Он считает, что
«Москва не имела наступательных намерений на 1941 г. и
делала все, чтобы не дать Берлину повода для нападения.
Конечно, в 1942 г. Сталин больше не исключал войну с
Германией». Автор показывает подлинные —
захватнические цели Германии в Восточной Европе, отвергает мысль
о «психопатологии одного Гитлера» как причине войны
против СССР и констатирует «сотрудничество партии,
вермахта, экономики и государственного аппарата»
Германии71. В томе будто бы «проигнорированы» срыв плана
скоротечной войны и переход инициативы в итоге
Московской битвы к советской стороне72. Но авторы
введения, соответствующей главы и заключения тома (М. Мес-
сершмидт, Э. Клинк, Ю. Фёрстер) вполне определенно
пишут о «захвате Красной Армией стратегической
инициативы», провала плана «Барбаросса» еще «до начала
наступления вермахта на Москву, Ленинград и Ростов».
Они подчеркнули, что поражение под Москвой
«повернуло ход войны», «поставило вермахт перед катастрофой»,
что на рубеже 1941—1942 гг. «наиболее отчетливо
проявился разрыв между желаниями и возможностями
германского государства, как никогда в его истории», что в
этот момент потерпела крах фашистская программа
мирового господства73.
Аналогичные приемы характерны и для работы
Е. Н. Кулькова. Так, в его рецензии на упоминавшуюся
книгу «Поворот к войне» 74 он дал в целом негативную
оценку изложенной в этой книге конференции видных
буржуазных специалистов по истории войны. В
действительности, наряду с антинаучныхми положениями доклады и
сообщения ее участников содержали и объективные суж-
28

дения о генезисе, ходе и исходе войны. Статья Е. Н. Куль-
кова «Фашистский блок в оценке буржуазных историков
ФРГ» содержит необоснованные утверждения. Например,
по его мнению, А. Хилльгрубер «полностью замалчивает»
поддержку западными державами агрессивной политики
Германии в предвоенные годы. Однако в книге А. Хилль-
грубера «Роль Германии в предыстории обеих мировых
войн», на которую ссылается историограф, более или
менее четко показана названная позиция Англии и
Франции. Можно ли согласиться также и с утверждением о
том, что «отрицание» некоторыми историками «реальности
союза» Германии, Японии, Италии преследует цель снять
с этих государств ответственность за мировой военный
конфликт? И. Мартин, и Г.-А. Якобсен, на которых
ссылается критик, во многих своих трудах недвусмысленно
показывают эту ответственность. И. Мартин
действительно называет «фикцией» тезис Нюрнбергского процесса о
«совместном заговоре против мира». Но в его работе
приведен материал, который вопреки выводу о «фикции»
показывает вполне реальное взаимодействие германского
и японского агрессоров75.
КПСС восстановила ленинскую традицию вскрывать
недостатки в своей работе, не оглядываясь на наших
классовых и научных оппонентов. Часть их, как известно,
стремится использовать эти недостатки в антисоветских
целях76. Особенно часто используют они слабые
моменты в советской критической литературе. Еще раз
подтверждается мысль В. И. Ленина о том, что
неквалифицированная критика взглядов оппонентов ослабляет
собственные теоретические позиции, предоставляет оружие
в руки противников социалистической идеологии77. Тем
более недопустимо скрывать эти слабые моменты.
Некорректное обращение ряда историографов, в частности
О. А. Ржешевского, с зарубежной литературой (неточные
оценки, цитирование и др.) замечено на Западе78.
Подтверждая обоснованность ряда этих замечаний, я
отвергаю, однако, попытки ряда буржуазных историков
распространить такие замечания на всю советскую
критическую литературу.
В некоторых трудах советских историографов
встречается связанный с фактографизмом прием простого
соположения ложного суждения с истинным79. Он
применим при исправлении частных ошибок, но бесплоден при
решении более сложных задач критики. В
исследовательских целях необходим анализ, и не только самого лож-
29

ного суждения, но и его классовых, гносеологических,
источниковых основ. Наука требует выяснения
«теоретических корней ошибки» 80. Имея в виду софизмы
буржуазной пропаганды, В. И. Ленин писал: мы их «не
разбираем заранее», «отделываемся по отношению к ним
дешевой, хвастливой и совершенно пустой фразой» 81. Эти
слова невольно приходят на память, когда читаешь работы
С. А. Тюшкевича и некоторых других авторов, в которых
серьезный анализ буржуазных историографов сводится
больше к набору давно ставших штампами выражений:
«тщетные потуги», «шарахание», «с ног на голову»,
«отбило память», «зловонный образ» 82. Возросшая роль
критики настоятельно требует и большей ответственности от
авторов критической литературы. Каждый из них призван
содействовать разносторонней деятельности партии и
государства. Нельзя полагать, что все эти задачи решат
одни лишь лидеры 83.
Из требования XXVII съезда о повышении
эффективности идеологической и исследовательской работы
непосредственно вытекает задача постоянно изучать
действенность критики. До сих пор эта задача не была
поставлена, не разработана и сама методика изучения
действенности критики. Заметим также, насколько важно, чтобы
критические труды получили распространение за
рубежом, в первую очередь в капиталистическом мире. Иначе
полемика останется и неэффективной, и
ненаступательной. Внутри страны научная критика еще слабо влияет
на публицистику, телевидение, радио. В
военно-исторической пропаганде преобладает описание частных эпизодов
вне связи с трактовкой главных проблем истории
Великой Отечественной войны и вне связи с критикой
реакционной трактовки этих проблем.
Критика должна взять на себя ответственность за то,
что значительная часть консервативных концепций не
была еще подвергнута аргументированному анализу. К ним
следует отнести наиболее распространенные в последние
годы и наиболее опасные антикоммунистические
суждения о советско-германском пакте от 23 августа 1939 г., о
«разделе» Польши, причинах поражения Красной Армии
в 1941 и 1942 гг., коллаборационизме на оккупационных
территориях СССР, его людских потерях, советских
военнопленных в Германии и немецких военнопленных в
СССР и др.
Существует настоятельная необходимость повысить
требования к профессиональному уровню критических
30

статей, обзоров и рецензий в исторических журналах;
публиковать специальные статьи о методах критики;
проявить особую заботу об анализе методологических основ
немарксистской историографии, в этих целях
скоординировать усилия советских историков, философов,
социологов, экономистов. В значительной степени
способствовало бы делу систематическое проведение
научно-практических конференций историков и других
ученых-обществоведов, работников культуры, массовой информации для
обмена опытом изучения буржуазного обществознания.
Тематика Великой Отечественной войны
в немарксистской исторической
и мемуарной литературе
В разделе дана в самых общих чертах характеристика
освещения Великой Отечественной войны СССР в
буржуазной историографии ФРГ. Нам известно ныне лишь
несколько специальных исследований, непосредственно
обращенных к истории названной войны в целом. Отметим
для сравнения, что общих исследований по истории
второй мировой войны в ФРГ уже в 50—60-е годы
насчитывалось более десятка. Среди них работы крайних
консерваторов В. Гёрлица, Х.-Г. Дамса, М. Фройнда, Г. Миха-
элиса, умеренных консерваторов Г.-А. Якобсена, Л. Грух-
манна.
В 1981 г. вышла в свет книга буржуазных демократов
М. Барча, Г.-Ф. Шебеша, Р. Шеппельманна «Война на
Востоке, 1941—1945». Написанная при широком
использовании достижений марксистско-ленинской историографии
минувшей войны, книга представляет собой заметное
событие в литературе ФРГ. Ее издание (в издательстве Паль-
Ругенштайн) было приурочено к демонстрации в ФРГ
многосерийного советско-американского фильма о
Великой Отечественной войне (В США он демонстрировался
под названием «Неизвестная война»). В этой же книге
война названа совсем иначе — «незабытой». Авторы книги
опирались на помощь ряда научных учреждений СССР,
ГДР, ПНР, ЧССР. Историки-демократы изложили все
важные моменты предыстории и истории Великой
Отечественной войны в основном с объективных позиций.
Значительное внимание они уделили причинам агрессии
против СССР, раскрыли в общих чертах внешнеполитические
цели германского империализма в конце XIX — начале
XX в., его ответственность за развязывание первой и вто-
31

рой мировых войн. В отличие от большинства буржуазных
историков авторы подчеркнули прямую связь фашистской
партии с военными монополиями, вскрыли подлинные
«интересы Гитлера и стоявших, за ним представителей
индустрии и крупного финансового капитала». В главе
«Выжить и выиграть время» показана миролюбивая
политика СССР накануне войны. Большое место запимают
военпые действия на советско-германском фронте,
нападение фашистских армий на СССР, битвы под Москвой,
Ленинградом, Сталинградом, Курском, на Кавказе, война
в воздухе и на море, партизанское движение. Показаны
освобождение Красной Армией Украины и Белоруссии,
ее освободительная миссия в странах Центральной и Юго-
Восточной Европы, итоги войны. В книге подвергнуты
критике фашистские вымыслы о войне 1941—1945 гг.
Среди них — тезисы «о немецких победах», результаты
которых будто были утрачены вследствие морозов и
бездорожья, о «героизме немецких солдат и офицеров», о
«бегстве немцев из восточных областей Германии и их
истреблепии». К сожалению, в трактовке ряда моментов
истории войны, например судьбы немецких
военнопленных в СССР, авторы книги не свободны от
консервативных влияний. Ряд событий и явлений войны, например
отношение буржуазной Польши накануне войны к ее
западному и восточному соседям, истолкованы в
объективистском стиле. Некоторые моменты военной истории
Германии и СССР представлены в духе персонификации84.
В 1984 г. в Гамбурге вышла книга «Нападение». Она
представляет собой сборник впервые публикуемых
фотографических и иных материалов, отражающих войну на
советско-германском фронте от начала ее до
Сталинградской битвы. Большая вступительная статья к сборнику
написана Г. Айнзиделем, одним из участников движения
«Свободная Германия», впоследствии отошедшего от
него. Автор отводит специальные главы Сталинградской
битве, а также возникшему после нее Национальному
комитету «Свободная Германия». С либеральных позиций
автор критикует фашизм и его «преступный альянс» с
германской военной кастой, вскрывает несостоятельность
Мюнхенского соглашения западных держав с агрессором.
Сравнительно объективно показывает он фактор
внезапности при нападении 22 июня 1941 г. Ни одно
государство в мире, подчеркивает автор, не выдержало бы
дальнейшей борьбы после таких потерь, понесенных в начале
войны. Г. Айнзидель объективно оценивает «неслыханг
32

упорпое сопротивление красноармейцев», преимущества
советского оружия, в частности танков Т-34 и
гвардейских минометов. Вопреки известному тезису
консерваторов автор констатирует, что советское партизанское
движение началось в первые же недели после нападения.
В гуманистическом духе сообщает он о страданиях
гражданского населения, особенно Ленинграда, с этих же
позиций осуждает отказ немецко-фашистских генералов
принять советские предложения 10 января 1943 г. о
капитуляции.
Тем не менее книга не свободна от некоторых
консервативных идеологических штампов, вроде
утверждения о «противоестественном союзе» западных держав с
СССР, о «русском шапсе» (германские фашисты будто бы
«утратили возможность» использовать «русских против
русских») 85.
Отметим также две специальные книги,
принадлежащие перу умеренных консерваторов. Одна из пих — книга
Б. Бопвеча. Он повествует о борьбе советского народа
против захватчиков, а не о Восточном походе вермахта.
И в этом смысле она не обычна для буржуазной
историографии ФРГ. Хотя книга и выдержана в спокойных
тонах и в значительной мере основана на советских
источниках, автору не удалось освободиться от
антисоветской тенденциозности. Это проявляется уже в самом
названии книги — «„Великая Отечественная война": от
германского нападения до советской победы». Название
войны, полпостыо отражающее ее суть, автор нарочито
взял в кавычки.
В первой главе книги показапы особенности
современной эпохи, какими они представляются автору.
Вторая глава посвящена хронологии событий войпы. Третья
глава «Политическая система испытывается войной» в
той или иной мере отражает основные этапы войпы, при-
чппы поражения Красной Армии в пачале войпы,
«патриотическую мобилизацию» населения, роль ВКП(б),
участие в войне различных народов СССР, партизанское
движение, позицию церкви. Четвертая глава —
«Хозяйство и население». В ней представлен некоторый
материал о перестройке экономики на военный лад,
перебазировании производительных сил на Восток, о деятельности
промышленности и сельского хозяйства, снабжении
населения. В главе «Советский Союз в военной коалиции» в
определенной степени освещены поставки по лепд-лизу,
дипломатическая борьба вокруг проблемы второго фроп-
2 Л. Н. Мерцалов
33

та, по проблемам послевоенного устройства мира.
Последняя глава отведена вопросам историографии. Уже
этот простой перечень показывает, что Бонвеч
значительно расширил тематические рамки, свойственные
консерваторам 86.
Вместе с тем автор разделяет известный ложный
тезис о «принудительном рекрутировании партизан»,
тенденциозное преувеличение действительно имевших место
ошибок советских историков. Многие его суждения
нечетки, непоследовательны или просто противоречивы.
Постоянно чувствуется борьба между его стремлением к
объективному освещению прошлого и его классовыми
антипатиями. Так, во фразе «ленд-лиз — базис альянса»
(антифашистской коалиции) звучит преувеличение роли
западных поставок Советскому Союзу. В то же время
автор с полным основанием не разделяет мнения о том, что
СССР выиграл войну лишь благодаря помощи Запада. Это
мнение, считает он, «нуждается в серьезной корректуре»,
оно имеет пропагандистское происхождение87.
Подчас автор прямо или косвенно принимает тезис о
«русском шансе». Однако в заключительной главе книги
он, по существу, подвергает этот тезис критике.
Утверждение, будто «советское население приветствовало
немцев как освободителей и в огромном своем большинстве
было готово к сотрудничеству», Бонвеч считает
«недифференцированным», относит его к «категории
полуправды». По мнению автора, сами по себе «военные успехи
немцев», захват ими миллионов пленных не означали, что
«большинство красноармейцев были настроены против
Советской власти». Он отвергает «огульную оценку», при
которой позиция отдельных элементов населения
«проецируется на весь Советский Союз». Бонвеч оправданно
ставит «перед западными историками» вопрос: если па
самом деле существовал «русский шанс», то «как удалось
па фронте и в тылу мобилизовать население, которое
действовало с огромным напряжением сил?». И далее:
«Отсутствие энтузиазма у населения» в защите социализма
«не подтверждается источниками». Социалистическая
система была «одним из факторов победы» 88.
Автор подвергает критике и ряд других искажений,
подчас отказывается от формулы умолчания, так
характерной для многих его предшественников. Бонвеч
называет «легендой» известный фашистский вымысел о будто
бы «упреждающем» характере нападения на СССР 22
июня 1941 г. Историков, которые разделяют эту версию, он
34

считает «несерьезными». В той или иной форме он
отмечает выдающуюся роль ВКП(б) в обеспечении победы.
Ряд разделов книги назван: «Партия и государство»,
«Партия и армия». В книге отмечается усиление
руководящей роли партии «во всех областях общественной
жизни» — в экономике, на фронте, в тылу врага; пазваны
имена многих деятелей партии, возглавивших усилия
армии и народа.
«Концентрация всех сил на производстве
вооружения», по мнению автора, создала «фундамент победы»,
«Партизаны,— полагает он,— до конца оставались в
первую очередь инструментом партии». Бонвеч считает, что
«достижения Красной Армии и советского населения
неоспоримы». Представляют интерес отдельные суждения
автора об итогах войны. Он пишет о небывало выросшем
авторитете СССР, который приобрел «статус мировой
державы» и стал одним из двух «государств высшего
международного значения». Автор отмечает, что для СССР ушел
в прошлое «ужасный призрак капиталистического
окружения», что в итоге войны вырос «престиж»
социалистической системы в глазах населения, образовалась
«спонтанная идентификация» населения и режима, диктатура
одного класса превратилась в общенародное
государство89.
В 1984 г. вышла книга «Операция Барбаросса» 90. Ее
издатели — Г. Р. Юбершер и В. Ветте, соавторы
десятитомника «Германская империя и вторая мировая война».
Читатель не найдет в книге традиционного для
консервативной историографии изложения истории войны в
хронологическом порядке. В ней представлены в основном
наиболее существенные проблемы этой истории. В
четырех разделах книги отражено освещение «Восточного
похода» вермахта в исследовательской, популярной и учеб-
пой литературе, по радио и телевидению; представлены
документы, карты, схемы. В предисловии, написанном
издателями, верно подчеркнуто, что «события и итоги
второй мировой войпы как в Германии, так и в Советском
Союзе оставили глубокие следы вплоть до наших дней»
(«авторы имеют в виду «германское нападение 22 июня
1941 г. и последующие четыре года германо-советской
войны».— Авт.).
Г. Юбершер сравнительно объективно показывает
захватнические цели фашизма в Восточной Европе,
пытается выяснить, почему Германия напала на СССР,
несмотря на продолжение войны против Великобритании, рас-
2*
35

крыть подготовку «расово-идеологической войны на
уничтожение». В главе, паипсанной В. Ветте о
пропагандистском обеспечении нападения на СССР, верно
подчеркнуто, что манипулирование общественным мнением
было особенно необходимым потому, что эта война грубо
противоречила германским обязательствам по пакту от
23 августа 1939 г. Здесь рассмотрены
дезинформационные мероприятия, осуществленные с целью скрыть
подготовку агрессии, официальные заявления фашистских
лидеров, сделанные ими 22 июня 1941 г. с целью
оправдать свои преступные действия. Автор отвергает вымысел
о «превентивной войне» и другие демагогические версии,
призванные показать мнимое миролюбие фашизма. Среди
них — «легенда о еврейско-болыпевистско-плутократиче-
ском заговоре против Германии». В. Ветте критикует
сфабрикованные в ведомстве Геббельса «образ
большевистского врага», лозунги «крестового похода Европы
против большевизма», «нового порядка в Европе»;
подчеркивает, что основу этой пропаганды составлял «обман, но
не информация». Причем, по его мнению, возможности
фашистской пропаганды в связи с походом 22 июня были
ограничены: «Преступную завоевательную политику
нельзя было оправдать с помощью красивых слов» 91.
Глава Л. Лемхёфера посвящена малоизученному
сюжету — отношению церкви к фашистской войне против
Советского Союза. Еще одна глава, написанная Г. Юбер-
шером,— «Крах операции „Барбаросса".
Германо-советская война от нападения до поворота под Москвой зимой
1941—1942» — отражает новейшие достижения
западногерманской военной историографии в объективной оценке
битвы под Москвой, частично известные советскому
читателю из книги К. Рейнгардта92. Глава Р.-Миллера
«„Операция Барбаросса44 как грабительская воина» посвящена
теме, не традиционной для консервативной
историографии. Автор раскрывает экономические цели войны, как
их представляли себе монополии, отмечает
«сотрудничество вермахта с частным капиталом». Особо рассмотрены
«провал концепции эксплуатации» оккупированных
территорий, экономическая политика оккупационных
властей после краха доктрины скоротечных войн. В главе
X. Штрайта, автора известного исследования о советских
военнопленных в Германии, раскрыт «комплекс
преступных приказов» фашистского командования, приведших к
гибели миллионов пленных. В главе А. Хилльгрубера
характеризуется политика геноцида по отношению к еврей-
36

скому паселению оккупированных советских территорий.
Глава, написанная известным социал-демократическим
историком А. Зивоттеком, посвящена анализу литературы
о целях СССР во второй мировой войне.
Из числа новых специальных книг о
советско-германском фронте, вышедших из-под пера крайних
консерваторов, нам известна лишь работа П. Карелла «Операция
«Барбаросса», опубликованная в 1978 г. Книга
подготовлена на основе ранних трудов этого автора «Операция
Барбаросса (1941—1942)», «Выжженпая земля». В
новой книге концепция автора существенно не
изменилась 93.
В историографии ФРГ весьма значительно число
работ, посвященных отдельпым событиям войны, в первую
очередь военным действиям па советско-германском
фронте. В новейшей литературе сохранилось
преимущественное внимание к Московской, Сталинградской и в меньшей
мере Курской битвам, составившим, как известпо, три
основные вехи на пути антифашистской коалиции к
захвату стратегической инициативы. Такое внимание к
битвам под Москвой и Сталинградом замечено и самими
историками ФРГ. «История Восточной войны, 1941—
1945 гг.,— читаем на суперобложке книги крайнего
консерватора В. Хаупта „Ленинград: 900 дней44,—
ознаменована именами трех городов: Москва, Ленинград,
Сталинград. О Москве и Сталинграде в отличие от Ленинграда
в ФРГ изданы многочисленные труды» 94. Определенные
достижения в освещении названных битв связаны
главным образом с новыми, сравнительно крупными работами
умерепно-консервативпых исследователей95.
На более низком научном уровне написаны книги
крайне консервативных историков. Таковы работы В.
Хаупта «Немцы под Москвой» и В. Пауля «Замороженная
победа», посвященные Московской битве; работы Я.
Пека лькевича и Ф. Куровски о Сталинградской битве;
И. Энгельманна о Курской битве, а также С. Штадлера и
др.— об участии отдельных соединений вермахта в
сражениях под Сталинградом и Курском96. Ряд книг
посвящен другим событиям 1941—1943 гг., например изданные
А. Бухнером работы о «горной войне на Кавказе», о
захвате вермахтом «сильнейшей крепости мира»
Севастополя97. Отмечается некоторый интерес к военным событиям
на советско-германском фронте в 1944—1945 гг.98
Представляют некоторый интерес книги В. Хаупта о
действиях фашистских групп армий «Север», «Центр»,
37

«Юг» па советско-германском фронте", а также
многочисленные истории частей п соединений вермахта п СС,
изданные в 70—80-е годы 10°. Событиям на Восточном
фронте посвящены в основном специальные книги по
истории войны в воздухе, по истории танковых войск,
штурмовой артиллерии, горнострелковых и саперных войск,
кавалерии вермахта101. Имеют значение для воссоздания
полной картины Великой Отечественной войны книги по
истории действий вермахта и его союзников на других
фронтах мировой войны 102. Некоторые материалы есть в
новых общих работах по истории так называемых
«мировоззренческих войск Гитлера» (СС, СД и др.), в том
числе в книге, написанной Г. Краусником, бывшим
директором Института современной истории в Мюнхене, и
Г. Г. Вильгельмом. Этот труд в основном посвящен
карательным мероприятиям фашистов на советской
территории 103. Необходимо отметить книги о пропагандистских
учреждениях вермахта104, о немецких военнопленных в
СССР и советских военнопленных в Германии в 1941 —
1945 гг.105.
К литературе крайне консервативного направления
примыкает многочисленная в ФРГ популярная
литература о второй мировой войне 106. К этой литературе можно
было бы отнести и некоторые из уже названных книг,
например составленные В. Хауптом истории групп армий
«Север», «Центр», «Юг». Все эти труды издаются
массовыми тиражами, песут большую идейно-политическую
нагрузку. В основном это сборники фотографий и
репродукций картин и портретов, схем и карт, иногда документов,
выдержек из исследовательских и мемуарных трудов. Как
правило, подобные материалы сопровождаются вводными
или заключительными статьями, примечаниями.
Довольно часто сборники содержат цветные иллюстрации, они
красочно оформлены, изданы на хорошей бумаге. Иногда
к участию в их издании привлекаются видные
специалисты. Тематически среди них выделяются энциклопедии
минувшей войны, призванные осветить ее в целом, а
также работы об отдельных операциях вермахта, сухопутных
силах, ВМФ и ВВС, родах войск, полках и дивизиях, ге-
пералах вермахта. Среди издательств,
специализирующихся на этих публикациях, назовем в первую очередь
«Подцун-Паллас» во Фридберге, «Фовинкель» в Некар-
гемюнде, «Зюд-Вест» в Мюнхене, «Моторбух» в
Штутгарте.
По своему содержанию эта литература весьма проти-
38

воречива. Опа содержит подчас вновь введенные в
научный оборот документы и материалы, есть в ней и
отдельные научные обобщения, хотя и локального свойства.
Имеет она и определенное военно-прикладное значение.
Здесь можно встретить верные мысли о Великой
Отечественной войне как «крупнейшей во всемирной истории»,
о разгроме вермахта под Сталинградом как «величайшей
катастрофе всех времен», о «чрезвычайно храброй
обороне советских войск» в июне 1941 г., которая показала, что
на этот раз для вермахта уже не будет «войны цветов»,
как это было во время некоторых западных его
походов 107. Было бы ошибочно безоговорочно принимать
мнение Г.-А. Якобсена о «многочисленных в большей или
меньшей степени бесплодных военных мемуарах,
оперативных исследованиях и историях дивизий» 108.
Тем не менее в целом в этой литературе преобладает
пропагандистская тенденция. Авторы и издатели
подобных трудов формируют упрощенное или просто
искаженное представление о минувшей войне. В. Хаупт,
например, в одной из своих книг представляет дело так, будто
бы влачившие жалкое существование советские люди все
свои надежды возлагали на фашистских пришельцев.
Полный расистского высокомерия, свободный от какой-
либо ответственности за элементарное соответствие его
публикаций исторической правде, он утверждает, что
южные районы СССР населены кочевниками, что многие
украинцы лишь с приходом оккупантов «впервые
увидели автомобили и самолеты», а украинские девушки
приобрели право одеваться в разноцветные платья,
поскольку «в русское время им это было запрещено» 1о9.
Слабая профессиональная и общеобразовательная
подготовка многих этих авторов удивляет. Так, по мнению
одного из них — К. Альмана, путь вермахта к
Сталинграду лежал через «киргизские степи» 110.
Этим историкам, как и прежде, свойственна апология
милитаризма. Она проявляется во многих формах: от
изобилия фашистской символики до назойливого повторения
тезиса о «доблестях вермахта». Если в трудах умеренных
консерваторов констатация преступлений вермахта в
отношении советских военнопленных и населения стала
почти всеобщей, то в крайне консервативной литературе
по-прежнему можно встретить, например, нарочито
подчеркнутые сведения о том, как «немецкий военный врач
заботится о раненом русском» 1П.
Показательна для этой группы литературы огромная
39

по формату иллюстрированная книга Я. Пекалькевича
«Вторая мировая войпа» (1985 г.). В книге преобладает
внешне нейтральное описание преимущественно военных
событий. Пекалькевич, как правило, воздерживается от
каких-либо прямых оценок, важнейшие проблемы
истории обходит молчанием. Так, ссылаясь на Э. Манштейна,
он верно полагает, что битва под Курском означала
окончательный переход инициативы к Красной Армии.
Поражение группы армий «Центр» летом 1944 г., по его
мнению, «затмило собой Сталинград». Более или менее
определенно объясняет автор провал вермахта под Москвой
«не только морозами, но и советским сопротивлением».
Вместе с тем зачастую суждепия Пекалькевича
недостаточно четки. Так, «после поражения под Москвой,—
пишет он,— которому (в Германии.— А. М.) не придали
значения, началась ужасная катастрофа под
Сталинградом». Характеристика пакта 23 августа свободпа от
прямых антисоветских выпадов. Однако договор оценен
односторонне. Оп был будто бы полезен лишь Германии и
нанес вред Польше. Мнимый объективизм историка
подчас равносилен реабилитации фашизма. «После
дипломатической неудачи,— пишет, например, автор о
неспровоцированной агрессии Германии на Балканах,—началась
операция «Марита», оккупация Греции и Югославии» 112.
Идейное содержание историографии крайне
консервативного направления в основном известно еще со времен
«холодной войны». Однако эта литература должна и ныне
привлекать внимание марксистско-ленинской критики.
Для нас отнюдь не безразлично, с помощью каких средств
этим историкам удается влиять на читателя.
К литературе о воеппых действиях в той или иной мере
примыкают труды о советском партизанском движении.
Из специальных трудов по этой теме необходимо отметить
работу В. Виленхика «Партизанское движение в
Белоруссии, 1941—1944». Она издана в серии «Исследования по
восточноевропейской истории» Института Восточпой
Европы при «Свободном университете» в Западном Берлине.
Труд основан на обширной источниковой базе. Автором
использованы пеопубликованпые материалы
министерства оккупированных восточных территорий, специального
ведомства «по борьбе с бандами» и других карательных
оргапов Германии. Им привлечены исследования и
источники из СССР и ГДР.
С либеральных позиций В. Виленхик характеризует
развитие Белоруссии накануне войны, уделяя особое впи-
40

мание ее западным областям. Он с полным основанием
противопоставляет политику угнетения и полонизации в
буржуазной Польше свободному развитию белорусской
культуры в СССР, связывая с этим позицию населения
западных областей в 1941—1944 гг. Обращаясь к
«ситуации после 22 июня 1941 г.», автор пытается раскрыть
особенности возникновения партизанского движения в
Белоруссии уже в первые недели агрессии, всесторонне
показывает «германскую оккупационную политику». Автор
высоко оценивает центральный штаб партизанского
движения, крупнейшие операции партизан, в том числе
«рельсовую войну», партизанские края. Подчеркивая
большую эффективность движения в целом, В. Виленхик
выделяет деятельность партизан в период операции
«Багратион». Они «почти полностью разрушили тыловые
коммуникации группы армий «Центр», что воспрепятствовало
своевременной переброске оперативных резервов с целью
ликвидации советских прорывов». По мнению автора,
«очень быстрый военный успех» четырех фронтов
Красной Армии в значительной степени был обеспечен их
сотрудничеством с партизанами пз.
Правда, концепция В. Виленхика не свободна от
консервативных влияний. В какой-то степени он разделяет
несостоятельные тезисы о жестокости властей как
источнике партизанского движения, о «русском шансе».
Некритически принимает он ложный тезис о «разделе
Польши». Но ряд принципиальных вопросов он решает
сравнительно объективно. Автор неоднократно подчеркивает,
что «подавляющее большинство населения Белоруссии
было готово идти до победного конца вместе с Советской
властью», и видит в этом главную особенность движения
в республике. Он отмечает «полное согласие»
воссозданных в партизанских зонах советских органов и населения.
Особо автор выделяет то обстоятельство, что
партизанская война распространилась на всю Белоруссию, в том
числе и ее западные земли, находившиеся в составе БССР
до начала ее оккупации лишь 21 месяц. В. Виленхик
неоднократно подчеркивает также, что число
коллаборационистов в Белоруссии «было ничтожно». Через всю работу
проведена мысль о руководящей роли ВКП(б) в
движении: «партизанские отряды и соединения находились под
прочным партийным контролем», «первыми борцами
против колониального господства выступили коммунисты»,
«они дали толчок» борьбе масс. Автор раскрывает
большое значение партийной пропаганды на оккупированной
41

территории. Из всех известных нам трудов немарксистских
историков работа В. Виленхика — единственная, в
которой отведен специальный раздел анализу деятельности
партийного подполья 114.
В литературе представлено несколько более или менее
основательных трудов о внешней политике СССР в годы
войны. Среди них — книги видного умеренного
консерватора А. Хилльгрубера и крайнего консерватора А.
Фишера 115. Сравнительно много книг, хотя и весьма различных
по своему научному значению, посвящено
советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г. И6
Некоторые стороны внешней политики СССР военных лет
отражены в трудах по истории советской дипломатии
послевоенного периода 117.
Великая Отечественная война получила весьма
широкое отражение в многочисленных исследованиях по
истории второй мировой войны, международных отношений
новейшего времени, современной истории СССР и
Германии (после 1949 г.—- ГДР и ФРГ) и др. По своему
идейно-политическому и научному содержанию большинство
этих публикаций относится к умеренно-консервативному
направлению. Их авторы группируются в первую очередь
вокруг государственных исследовательских учреждений —
Института современной истории в Мюнхене (М. Брошат,
Л. Грухманн, Г. Краусник), Военно-исторического
исследовательского ведомства министерства обороны ФРГ во
Фрайбурге (М. Мессершмидт, М. Залевский, Е. Клинк),
Боннского университета (К.-Д. Брахер, Г.-А. Якобсен),
Кильского университета (К.-Д. Эрдманн), Мюнстерского
университета (К. Хильдебранд), Кёльнского университета
(А. Хилльгрубер) и др.
Из общих трудов по истории мировой войны в первую
очередь нужно отметить расширенное и переработанное
издание известной Летописи войны, 1939—1945 гг.,
принадлежащей перу Г.-А. Якобсеиа. Эта книга вместе с
разработанными автором проектом и концепцией истории
мирового военного копфликта, как известно, внесла на
рубеже 50—60-х годов значительный вклад в развитие
военной историографии ФРГ. Профессор Г.-А. Якобсен — одип
из директоров Института политических наук Боннского
университета, автор многочисленных трудов по истории
минувшей войны и международных отношений
послевоенного периода. Его отличает сравнительно высокое
внимание к методологии исследования истории, его работы
имеют хорошую источниковую основу. Многие докумен-
42

тальные публикации связаны с его именем. Г.-А. Якоб-
сен — участник многих международных конференций, в
их числе проходивших и в Москве.
Его книга «Путь к разделу мира. Политика и
стратегия, 1939—1945» содержит комментарии и документы,
отражающие, по существу, все важнейшие аспекты
истории войны. Расширены или выделены вновь главы о
Сопротивлении в странах Европы,
национально-освободительном движении в странах Азии, об образовании ООН.
Большой материал, включая и заимствованный
составителем из советских документальных и мемуарных
публикаций, способствует разоблачению империализма,
воссозданию истории войны. Автор уделяет внимание Великой
Отечественной войне, победам Советских Вооруженных
Сил и партизан. Но роль Советского Союза в войне
освещена им весьма противоречиво, а внешняя политика
1944—1945 гг. в некоторой мере и искажена 118.
В изучаемый период продолжал активно работать
А. Хилльгрубер. В это время была переиздана его книга
о роли Германии в предыстории двух мировых войн;
вышли в свет кпиги о впешией политике Германии и
международных отношениях, в которых автор вновь
показывает глобальный характер агрессивной программы
фашизма. Характерно внимание автора к историографии
проблемы. В 1982 г. им была издана специальная работа «Не
довольно ли, наконец, о нацизме и второй мировой войне?».
Некоторые его работы недавно изданы в других странах
Запада. К трудам А. Хилльгрубера примыкает книга его
ученика И. Тиса о стремлении германского фашизма
установить мировое господство 119.
А. Хилльгрубер сравнительно объективно показывает
цели фашизма в Восточной Европе, место антисоветской
агрессии в его общих завоевательных планах, а также
международное значение провала в 1941 г.
немецко-фашистских планов скоротечных войн. В последние десять
лет он, как правило, отказывается от издания пухлых
томов. Большинство его новых книг имеют нетрадиционно
малый объем. В них достаточно четко излагается мнение
автора по основным моментам данной проблемы, которое
не всегда носит объективный характер.
Важное место в историографии заняли первые тома
издаваемого фрайбургским ведомством десятитомника
«Германская империя и вторая мировая война». Издание
готовилось с начала 70-х годов. Авторы широко
использовали достижения буржуазной, в некоторой степени
43

марксистско-ленинской историографии войны. Многотом-
ник имеет богатую источниковую базу. По сравпению с
их консервативными предшественниками авторы
десятитомника значительно расширили освещение
идеологического и экономического факторов в подготовке и ведепии
войны германским фашизмом. Однако в трактовке ряда
моментов опи сделали шаг назад. Так, М. Мессершмидт
и другие авторы первого тома пытаются возложить
ответственность за войну на одну Германию, сбрасывая со
счетов вину империалистов других государств 120.
Для исследования причин антисоветского похода
представляют интерес первые три тома издапия. Уже
упоминавшийся нами четвертый том посвящен началу агрессии
против СССР. В книге две части — «Германская военная
политика и Советский Союз, 1940—1941» и «Война
против Советского Союза до рубежа 1941 — 1942». Книга
отличается развитым научным аппаратом, опирается на
значительные, в том числе и неопубликованные,
источники. Авторы используют многочисленные советские
исследования. Они обращаются к различным аспектам этой
важной проблемы. Можно с уверенностью сказать, что на
Западе ни один из авторских коллективов не приблизился
в такой степени к всестороннему изучению этого периода
Великой Отечественной войны. Ряд сюжетов освещен, по
крайней мере в консервативной литературе, впервые.
К сожалению, книга написана весьма неровно. Больше
того, авторы руководствуются различными подходами к
решению тех или иных важных исследовательских задач.
Так, например, Ю. Фёрстер верно оценивает роль
Советского Союза в разгроме фашизма, раскрывает поражепие
Германии, подчеркивая недооценку ее руководством силы
сопротивления СССР. Автор свидетельствует, что после
провала под Москвой Гитлер «начал пересматривать свою
оценку советского коллективного хозяйства». В то же
время часть книги, написанная Гоффманом, изобилует
антисоветскими штампами. Сохраняя видимость
объективности, он часто обращается к трудам советских
исследователей и мемуаристов. Однако из них он заимствует
преимущественно сведения о негативном опыте. Всю
деятельность партии, армии, советского народа в начале
войны автор преподносит в мрачных тонах. Тепденцпозное
внимание уделяется чрезвычайным мерам, предпринятым
Сталиным и его окружением 121.
Эти меры в некоторой степепи могут быть оправданы
исключительными обстоятельствами, возникшими на
44

фронте вследствие нападения, которое оказалось для
Красной Армии внезапным. Вермахт и его союзники
получили громадное преимущество в результате преступных
просчетов Сталина и его советников в оценке противника
и его намерений. Чрезвычайные меры нельзя
рассматривать в отрыве от массовых репрессий (они нанесли
тяжелейший удар и по армии), осуществленных Сталиным в
предвоенные годы и квалифицированные ныне КПСС как
«настоящие преступления на почве злоупотребления
властью» 122. Однако не эти жестокие меры были причиной
того, что советский народ и его армия выстояли в те
критические месяцы. Это понимают и реалистически
мыслящие соавторы И. Гоффмана, о чем говорилось выше.
В 80-е годы увидели свет книги по истории войны,
написанные крайними консерваторами. Наиболее
характерна из них — «Вторая мировая война: Иллюстрации,
хроника, документы», вышедшая в 1983 г. Ее подготовили
известные в ФРГ еще с 40—50-х годов историки Г. Ми-
хаэлис (предыстория войны, ее заключительная фаза и
последствия), В. Хубач (агрессии против Польши, Дании,
Норвегии), В. Руге (война против Франции и в мировом
океане), X. Г. Даме («мировоззренческая война против
СССР»), Книга переполнена старыми стереотипами,
которые были подвергнуты критике не только в
марксистско-ленинской, но и в значительной части консервативной
литературе. Среди них — тезис о советско-германском
пакте от 23 августа, сорвавшем московские переговоры
представителей СССР, Англии, Франции; произвольные
трактовки положений отчетного доклада ЦК ВКП(б) на
XVIII съезде партии; ложное утверждение о возвращении
Польше ранее захваченных Пруссией ее исконных
западных земель как «компенсации»; недооценка экономических
целей германского империализма в Восточной Европе;
избитая мысль о преемственности внешней политики
СССР и царской России 123.
История второй мировой войны нашла отражение в
общих трудах по истории международных отношений
новейшего времепи 124, а также в многочисленных
исследованиях международной ситуации 1939 г.125, отношений
внутри фашистского блока 126, в весьма развитой
литературе о послевоенном урегулировании127. В отдельных
трудах освещены важные момепты предыстории и
истории антифашистской коалиции 128.
Внимание многих учепых ФРГ привлекает история
Европы. В последние годы вышли книги К.-Д. Брахера,
45

Т. Шидера, А. Хилльгрубера, Г. Грамля, Э. Замхабера
и др. В книгах уделяется внимание и истории СССР
1941—1945 гг. Таков многотомник под редакцией Т.
Шидера «Очерки по европейской истории», в котором
Великая Отечественная война изложена в двух очерках,
написанных известным в ФРГ специалистом по истории СССР
Г. Раухом 129.
Среди общих работ истории СССР, в которых
отражена проблематика Великой Отечественной войны,
некоторый интерес представляют вышедшие в свет в начале
70-х годов книги Г. Штёкля, И. Неандер, Г. Римши 130.
Более интересны книги Г. Рауха, Г. Раупаха, К.-Г. Руфф-
манна по истории советского общества, изданные во
второй половине 70-х — начале 80-х годов. К ним примыкает
сборник статей «60 лет Советской России»,
принадлежащих перу Б. Майсснера, П. Книрша, В. Айхведе ш.
Особое место занимает «Социальная история Советского
Союза» Р. Лоренца. История СССР военных лет в книге
изложена с либеральных позиций, сравнительно подробно и
объективно 132.
В некоторой степени Великая Отечественная война
отражена в трудах по германской истории. Среди них
видное место занимает трехтомная официозная «Германская
история после первой мировой войны» ш. Менее
интересны труды, написанные X. Дивальдом, Э. Францелем,
М. Фройндом, Г. И. Шёпсом и другими представителями
крайне консервативного направления 134. Вопросы
происхождения Восточного похода, его места среди фашистских
агрессий в той или иной мере освещены М. Брошатом,
В. Клёзе. И. Фестом, К. Хильдебрандом, А. Хилльгрубе-
ром, К. Д. Эрдманном в их специальных трудах о
фашистской империи 135, а также в книге С. Хаффнера
«Замечания о Гитлере» 136. Заслуживают внимания новые труды
буржуазно-демократических .и социал-демократических
историков о немецком рабочем движении и
антифашистском Сопротивлении в Германии. В книге А. Клёне,
например, дапа трактовка итогов войны, в книге Д. Пойкер-
та — значения Сталинградской битвы 137. Необходимо
особо сказать о литературе, главным образом
умеренно-консервативного паправленпя, по истории внешней политики
германского фашизма, получившей в последние 10—15 лет
широкое распространение 138.
В пропагандистском использовании империалистами
знаний о войне в ФРГ заметную роль играет
неофашистская историко-политическая публицистика. Ее нредста-
46

вителей нельзя относить к числу историков, их опусы
бесплодны в научном смысле этого слова. В
организационном и идеологическом отношении они близки к крайне
консервативному направлению. Так, свойственная
последнему реабилитация германо-фашистского офицерского
корпуса в некоторой мере характерна и для
неофашистской литературы. Неофашистов отличают особенно низкая
общеобразовательная и специальная историографическая
подготовка. Автор книг о нападении на СССР Э. Хельмдах,
например, в качестве источника по пстории внешней
политики СССР ограничился лишь ссылками на школьные
учебники, город Гомель считает украинским городом.
Неофашисты, как правило, выдают себя за
объективных исследователей, будто бы свободных от влияний
идеологии, выразителей чаяний «духовно порабощенного,
побежденного народа». Их трактовке фашизма и его
преступных войн свойственна апологетика, хотя в новейших
их книгах и представлена поверхностная критика
Гитлера. Этой публицистике присущ крайний антисоветизм.
Она шумно нападает па марксистско-ленинских и других
историков, которые свидетельствуют об агрессивных
намерениях фашистской Германии, третирует этих
историков как «орудие антигерманской пропаганды». Несмотря
на ее крайнюю примитивность, эту литературу не следует
сбрасывать со счетов. Она оказывает влияние на
некоторых читателей стран Запада.
Таким образом, в немарксистской историографии ФРГ
специальных работ о Великой Отечественной войне по-
прежнему мало, хотя их число и выросло в последнее
десятилетие. Тем не менее это всемирно-историческое
событие или отдельные важные его стороны подчас, помимо
желания самих авторов, получили весьма широкое
освещение в самых различных трудах по истории второй
мировой войны, международных отношений новейшего
времени, современной истории СССР, Германии (после
1949 г.— ГДР, ФРГ). Можно вполне определенно сказать,
что Великая Отечественная война, по меньшей мере
война Германии и ее союзников против СССР, занимает в
исторической и мемуарной литературе ФРГ значительное
место.
47

Глава вторая
ИСТОРИОГРАФИЯ ФРГ
О ПРОИСХОЖДЕНИИ ВОЙНЫ
ПРОТИВ СССР
Изучение генезиса фашистской агрессии против СССР
имеет не только паучную, но и идейно-политическую
актуальность, потому что апологеты империализма
стремятся фальсифицировать причины этой войны. В советской
и зарубежной марксистско-ленинской литературе
показаны причины и предпосылки этой агрессии 1.
Военно-политическая стратегия Германии, главного государства
фашистского блока, раскрыта с привлечением
многочисленных документов2. Агрессия против Советского Союза с
полным основанием рассматривается в тесной связи со
второй мировой войной в целом.
Изучая предысторию войны, советские ученые
неизменно опираются на учения К. Маркса, Ф. Энгельса,
В. И. Ленина о милитаризме, об империализме, о
неравномерности развития капитализма, о войне и армии.
Особенно важны труды Лепина о первой мировой войне.
Исследователи руководствуются также оценкой германо-
фашистского империализма и развязанной им войны,
данной в документах Коммунистического Интернационала,
КПСС, зарубежных коммунистических партий.
«Империализм в силу своей общественной природы,— было
подчеркнуто на XXVII съезде КПСС,— постоянно генерирует
агрессивную аваптюристическую политику» 3.
Советские историки и их единомышленпики за
рубежом показали, что мировой военный конфликт 1939—
1945 гг. явился следствием обострения
межимпериалистических противоречий в условиях резкого углубления
общего кризиса капитализма, формирования двух
враждебных группировок крупнейших капиталистических
государств. В отличие от обстановки, сложившейся в канун
первой мировой войны, в 30-е годы наряду с традиционной
борьбой империалистов за передел мира, сфер влияпия,
рынков сбыта, источников сырья появился новый фак-
48

тор — их стремление решить свои противоречия за счет
единственного в то время социалистического
государства — Советского Союза, ликвидировать или по крайней
мере ослабить его. Виновником второй мировой войны был
международный империализм. Выделяются также главные
виновники — империалисты Германии, Японии, Италии.
Германские империалисты вновь выступили
зачинщиками несправедливой войны. В новых условиях их
завоевательная программа стала глобальной, пути и средства
ее осуществления приобрели четко выраженный
преступный характер. В нападении на СССР опи видели
решающий этап на пути к своему господству над миром. В ходе
изучения советскими историками целей фашизма было
преодолено ограниченное их толкование, показано, что
фашисты стремились не только уничтожить Советское
государство, по и исключить формирование в Восточной
Европе любого государства вообще. Территория СССР, по
их планам, подлежала колонизации, здесь исключалась
любая национальная общность, кроме германской, часть
населения уничтожалась или выселялась, оставшаяся
часть использовалась в качестве рабочей силы.
Советские исследователи наряду с причинами войны
раскрыли также различные ее предпосылки. Среди них в
первую очередь — разобщенность антивоенных сил 30-х
годов, международного рабочего движения,
непоследовательность социал-демократии, слабость буржуазного
пацифизма, изолированность реалистически мыслящих
политиков буржуазии. В лагере буржуазии возобладали
сторонники «умиротворения», по существу, поощрения
агрессии против Советского Союза. В этой связи должны
быть в первую очередь названы правящие круги Англии,
Франции, США. К важнейшим предпосылкам минувшей
войны относится, разумеется, разносторонняя подготовка
агрессии Германией и другими государствами
фашистского блока: политическая, идеологическая, военная.
Внешняя политика КПСС и Советского государства не
всегда, в том числе и в 30-е годы, сплошь состояла из
успехов. «Были и просчеты,— подчеркивается в докладе
«Октябрь и перестройка: революция продолжается».— Не
всегда и не во всем — и до, и после второй мировой
войны — удавалось использовать открывавшиеся
возможности» 4. Накануне войны этому помешало в определенной
мере непонимание советскими руководителями специфики
фашистской формы империализма. Повредили авторитету
СССР сталинские репрессии и другой произвол. Сам их
49

факт был широко использован мировой реакцией в обеих
империалистических группировках для компрометации
Советского Союза. Не без влияния Сталина и его
окружения осужденные VII конгрессом Коминтерна догматизм
и сектантство медленно изживались из практики многих
коммунистических партий. Это препятствовало
преодолению раскола рабочего движения. Тем не менее именно
коммунисты первыми подняли знамя Сопротивления и в
годы второй мировой войны внесли решающий вклад в
разгром фашизма.
Как было уже показало в советской критической
литературе, освещению в консервативной историографии ФРГ
генезиса войны свойственны: формула умолчания;
реабилитация империализма; подмена проблемы
происхождения войны вопросом о личной вине в ее развязывании;
тезис об общей ответственности всех участников войны
и, как следствие, обвинение СССР в агрессивности.
Наиболее четко последний тезис выражен в работах Г.-А. Якоб-
сена. В труде «Путь к разделу мира» он утверждает, что
в этом отношении никто из участников войны не может
сравниться с Германией (Гитлером). Эта страна—
«главный виновник», все остальные — «совиновные». Среди
них англичане, будто бы «стремившиеся к миру любой
ценой»; страны Юго-Восточной Европы с их «эгоизмом»;
«польские государственные мужи с их высокомерием и
переоценкой собственных сил» и «в первую очередь
Советский Союз с его поведением летом 1939 г.» 5
Такой трактовке происхождения войны свойственно
также ошибочное или памерепно искаженное толкование
многих событий дипломатической предыстории войны —
от Версальского мирного договора до
советско-германского пакта о ненападении. Характерной чертой новой
литературы ФРГ является признание многими, в том числе и
консервативными историками, связей фашизма с
германскими монополиями6, заинтересованными в агрессивной
войне. Существенно расширились тематические рамки
современного исследования за счет освещения
идеологической, экономической, военно-стратегической и
внешнеполитической подготовки Германии к войне.
В настоящей главе рассматриваются консервативные
трактовки причин фашистской агрессии против СССР,
советско-германских отношений пакануне войны, политики
«умиротворения», проводившейся реакционными силами
Великобритании, Франции.
50

Версии причин нападения на СССР 7
В годы «холодной войны» центральное место среди
консервативных взглядов западногерманских историков и
мемуаристов на агрессию против СССР занимал
фашистский вымысел об упреждающем нападении. Он
представлял собой разновидность утверждения об «агрессивности
коммунизма». Этот вымысел вплоть до наших дней не
сходит со страниц реакционной публицистики и части
консервативной литературы. Касаясь его происхождения
и предназначепия, теоретический орган ЦК СЕПГ
журнал «Айнхайт» в статье «Актуальные уроки 22 июня
1941» отмечал: «Фашисты использовали ложь об
угрожающей Европе большевизации и о мнимой концентрации
советских армий» 8.
Этот вымысел посит весьма примитивный характер,
что не должно, однако, ослаблять внимания критики.
Некоторые западногерманские мемуаристы констатируют,
что большинство военнослужащих вермахта «считало эту
войну абсолютно необходимым оборонительным
мероприятием», «даже собственные иаступательпые операции
казались нам нужными, законными, превентивными»9.
«Гитлер сказал своим солдатам,— замечает рецензент из
одного военпого журнала ФРГ,— что он должен упредить
советское пападение. Немпогие пемцы... были тогда
настолько компетентны и информированы, чтобы быть в
состоянии опровергнуть это утверждение» 10. Число
людей, пишет журнал СЕПГ, «вопреки их собственным
интересам вовлеченных в агрессивпый поход, было
чрезвычайно велико» и.
Тезис о будто бы справедливых мотивах нападения на
СССР пыне применяют неофашистские публицисты,
некоторые крайпе консервативные историки и мемуаристы 12.
Часть их воздерживается от оценки политического
характера похода на Восток 13. Уже в 50-е годы в западногер-
мапской историографии не было единого мнения о
причинах нападения на СССР. Фашистскую версию не
принимали сравнительно многие историки и мемуаристы, в
их числе и крайние консерваторы. Так, бывший
фашистский адмирал К. Лссмани ставил вопрос: «Был ли поход
на Россию превентивной войпой?» — и отвечал
отрицательно. «Исторически твердо установлено,— подчеркивал он,—
что Россия весной 1941 г. не планировала агрессивной
войны против Германии, Советское правительство в то
51

время было обеспокоено исключительно тем, чтобы
германский вермахт не навязал войны его стране» 14.
Гибкая тактика умеренно-консервативных историков,
может быть, наиболее ярко проявилась в отказе от версии
«превентивной войны». «Германское нападение на СССР
1941 г.,— писал еще в 1959 г. Г.-А. Якобсен,— не было
превентивной войной... Это решение Гитлера не было
вызвано глубокой заботой о предстоящем грозном
наступлении Советов, а в конце концов было выражением его
агрессивной политики». Автор не касается в своей
критике существа вымысла — тезиса об агрессивности
коммунизма; он не отвергает четко и определенно концепции
«двух агрессоров». Он отмечает лишь частности: СССР в
данный конкретный момент — летом 1941 г.— не
стремился папасть на Германию. Больше того, он открыто
сомневается: «...что сделал бы Советский Союз при первой
же неудаче немцев в войне с Англией» 15. В таком
изложении подлог стал более опасным. И тем не менее едва ли
можно сомневаться в том, что отказ от вымысла, открытое
констатирование ответственности Германии за агрессию
против СССР есть шаг к истине.
В работе «Путь к разделу мира» Г.-А. Якобсен по-
прежнему отмечает «агрессивность политики Гитлера,
начиная с 1938 г. становившейся все более неприкрытой».
«Советы,—продолжает автор,—в 1940—1941 гг. едва ли
рассматривали нападение на Германию как средство
своей политики. К этому времени они уже осуществили свои
намерения более безопасным путем...». В другой связи
он отмечает, что Великобритания и Советский Союз
боролись «главным образом за сохранение их
государственного и общественного существования, иными словами, за
то, чтобы выжить». Якобсен опускает предположение о
«вероятных шагах СССР» в случае «неудачи немцев».
Однако автор не только не говорит о миролюбии СССР, но
и делает утверждение, что в 1944—1945 гг. СССР будто
бы перешел к экспансии. В статье «Война в
мировоззрении и практике нацизма» автор вновь осуждает
пропагандистскую версию «оборонительных» или «превентивных
войн 1939—1941 гг.» Как известно, свои нападения на
ряд других стран фашисты также называли
«упреждающими» 16.
Многие историки в 60-е и последующие годы приняли
подобную точку зрения 17. Л. Грухмаин подчеркивает, что
весной 1941 г. «Советы стремились предотвратить
вооруженный конфликт с Германией», «снять напряженность
52

в отношениях с Германией, чтобы не дать Гитлеру
предлог или повод для военных акций. На экономических
переговорах русские проявили готовность на новые уступки...
Военные мероприятия Советов носили исключительно
оборонительный характер, как подтвердят потом
немецкие генералы». В. М. Молотов в беседе с германским
послом в Москве, как и советский посол в Берлине в беседе
с И. Риббентропом, «до последних часов перед
нападением», подчеркивает автор, призывали к переговорам.
Однако Л. Грухманн объясняет все это отнюдь не миролюбием
СССР. Советы выступали за мир будто бы лишь потому,
что «считали недостаточной свою военную мощь для обо-
ропы страны против германского нашествия»; они
стремились вначале «обновить свое танковое и авиационное
вооружение и построить военную индустрию за Уралом 18.
Ю. Фёрстер отмечает, что операция «Барбаросса» была
представлена фашистской пропагандой в виде «защиты от
угрожающего советского наступления», а благодаря
участию в ней нескольких европейских государств и
добровольческих соединений превозносилась как «крестовый
поход Европы против большевизма». Но Гитлер и его
военные лидеры «оценивали советские намерения как
оборонительные, а наступление Красной Армии считали
маловероятным. Величайшей заботой Гитлера было, чтобы
его планы в последние часы не погубил Сталин
миролюбивым шагом». Некоторые умеренные консерваторы
открыто критикуют своих коллег, разделяющих
фашистскую версию. Так, Э. Екель, возражая итальянскому
историку А. Сантопи, счел «важным подчеркнуть, что гер-
мапская война против Советского Союза с любой точки
зрения была неспровоцированной агрессивной войной» 19.
Подобная критика наблюдается и в литературе других
стран Запада 20.
Германские документы, опубликованные главным
образом в 60—70-е годы, существенно дополнили
действительную картипу событий. Так, материалы министра
финансов Л. Шверина Крозигка, германского посла в
Москве В. Шуленбурга, военного атташе Э. Кёстринга,
заявления самого Гитлера, сделанные им в узком кругу своих
советников, показывают несостоятельность версии об
«упреждающей войне». Из записки статс-секретаря МИД
Э. Ваицзекера, направленной им Риббентропу весной
1941 г., следует, что не было никакой угрозы Германии,
что нападение в сугубо несправедливых целях — пробить
«окно к Тихому океану» — заранее обсуждалось в верхах
53

«третьей империи» 21. В разработке Б. Лоссберга —
руководителя группы сухопутных войск в оперативном отделе
штаба ОКБ 22 — читаем: «Представляется невероятным,
что русские решатся на наступление крупных масштабов,
например на вторжение в Восточную Пруссию и
северную часть генерал-губернаторства...». Автор решительно
отвергал возможность «превентивного удара» Красной
Армии 23.
Многие историки прямо или косвенно показывают, что
агрессия против СССР была заранее подготовлена 24. Они
упоминают в этой связи захват Австрии и Чехословакии,
Польши и Франции, вторжение на Балканы. М. Барч
цитирует одну из фашистских газет от 7 марта 1941 г.:
«Величайшая в истории военная машина прекрасно отлажена
и работает с высшей точностью» 25.
Главный довод фашистской пропаганды — тезис о
сосредоточении советских войск — был поставлен под
сомнение еще в 50—60-е годы. В последнее время эта
тенденция усилилась. Г.-И. Шёпс сообщает: «Стремление
России к нападению, в связи с которым Гитлер пытался
обосновать свою версию превентивной войны, на самом
деле не существовало. Особая угроза германским
восточным границам со стороны передвижения русских войск
войной того года не установлена». Вслед за Манштейном
дислокацию советских дивизий на западной границе
автор называет «развертыванием на всякий случай» 26.
Чтобы не ошибиться, приняв в качестве главного
какой-нибудь второстепенный момент предыстории войпы,
учил В. И. Ленин, исследователь должен изучить
политику, которую известный класс «вел в течение долгого
времени перед войпой», «за целый ряд десятилетий до
войны» 27. В свете этого методологического требования
оказывается несостоятельной попытка ограничить изучение
политического характера нападения на СССР областью
чисто оперативной, выяснить, «когда Гитлер принял
решение перенести военные действия с Запада на Восток» 28, в
середине или конце 1940 г. Это может представлять
интерес лишь в другой связи — имел вермахт для
непосредственной подготовки нападения 6 или 12 месяцев29.
В трудах консервативных историков все еще
сохраняются те или иные составные части фашистского вымысла
о внешней политике СССР, например ссылка на
концентрацию советских войск на западных границах СССР, хотя
и без прямого повторения тезиса об «упреждающем
ударе» 30. Широко распространены утверждения о «двух аг-
54

рессорах», об «имперских амбициях и аннексиях СССР».
Излагаются война с Финляндией зимой 1939—1940 гг.31,
воссоединение с СССР Прибалтийских республик32,
Бессарабии 33. Подобная тенденция наблюдается и в
буржуазной историографии других стран.
Наиболее часто встречается тезис о «разделе
Польши». Одни историки применяют этот тезис, идя на
сознательную ложь, другие делают это вследствие
недостаточной профессиональной подготовки. Те и другие
игнорируют соответствующие марксистско-ленинские исследования
и опубликованные источники. Они берут явление вне его
исторических связей и конкретной политической ситуации,
игнорируя право наций на самоопределение, не
учитывают данных этнографии и юриспруденции 34. В
действительности не было никакого «раздела», а был
империалистический захват Польши Германией и было возвращение
украинских, белорусских земель их законному
владельцу — СССР. Ни одного квадратного километра территории
с инонациональным населением не было присоединено к
СССР. Белосток и ряд других земель были возвращены
Польше в 1945 г.
Уместно напомнить, что именно Октябрьская
революция в России разрушила политико-юридические основы
разделов Польши. Статья 3 декрета Совета Народных
Комиссаров от 29 августа 1918 г. гласила: «Все договоры и
акты, заключенные правительством бывшей Российской
империи с правительствами королевства Прусского и
Австро-Венгерской империи, касающиеся разделов Польши,
ввиду их противоречия принципу самоопределения наций
и революционному правосознанию русского народа,
признавшего за польским народом неотъемлемое право на
самостоятельность и единство,— отменяются настоящим
бесповоротно». Значение этого акта вновь подчеркнул в
связи с празднованием 40-летия Народной Польши
В. Ярузельский35.
Консервативные западногерманские историки, как
правило, рассматривают возвращение западных областей
Украины и Белоруссии исключительно в плане
внешнеполитической деятельности СССР. Это неверно
методологически. Воссоединение явилось также итогом длительной
борьбы самих трудящихся дапных областей, что в
последнее время показано в трудах советских исследователей 36.
Свободное волеизъявление граждан Западной Украины и
Западной Белоруссии и их воссоединение явилось важной
вехой в решении национального вопроса в СССР.
55

Этнографической стороны проблемы касаются лишь
немногие историки. Так, Г. Киндер и В. Хильгемаип
отметили, что по Рижскому договору граница Польши прошла
восточнее «польской национальной границы» 37.
Большинство же из них игнорирует то важное обстоятельство, что
советско-польская граница, установленная в 1939—
1945 гг., под названием «линия Керзона», была
предложена на основе научных данных Парижской мирной
конференции представителями Англии, Франции и США. Она
была официально признана Крымской конференцией
11 февраля 1945 г.38
О признании границы 1939 г. на конференции в Ялте
часть историков вспоминает лишь в связи с тезисом о так
называемой «компенсации». Державы-победительницы
будто бы «возместили» территориальные потери Польши
на востоке приращением земель на севере и западе за счет
Германии 39. На наш взгляд, нет органической связи
между вопросами об изменении восточных, с одной стороны, и
западных и северных границ Польши — с другой. Как
можно было «возмещать» возвращение законным
владельцам земель, в свое время несправедливо отторгнутых?
Тезис о «компенсации» выступает в этом свете как весьма
тонкая фальсификация. Компенсировать Польше можно и
должно было лишь гигантский ущерб, нанесенный
фашистской агрессией и оккупацией. Как известно,
относительно численности населения и размеров национального
достояния эта страна понесла в войне наибольшие потери40.
Многие консервативные историки рассматривают
воссоединение западных земель с УССР и БССР вне связи с
агрессивными планами фашизма в отношении Польши,
прибалтийских государств, СССР. Если бы советской
дипломатии не удалось добиться от руководства Германии
обязательства не занимать этих земель41, то они были бы
включены в состав фашистской империи, что еще больше
бы усилило агрессора. Ряд историков ставит под сомнение
хорошо обоснованный тезис советской дипломатии о
защите Красной Армии в 1939 г. населения западных
областей Украины и Белоруссии. Г.-А. Якобсен пишет о
некоем «предлоге»42. Но разве преступные программа и
практика фашистов, в значительной мере раскрытые
самим автором, не обязывали СССР на самом деле защищать
население упомянутых областей? Разве эти, как и другие
необходимые в то время, меры СССР не были
направлены на ограничение сферы агрессии, что полностью
соответствовало интересам возникшего впоследствии антифа-
56

шпстского союза государств и народов? Известно, что этот
союз включал подавляющее большинство человечества, от
имени которого пытаются сейчас выступать многие
консервативные историки ФРГ.
В большинстве своем эти историки не касаются
проблемы безопасности СССР перед лицом фашистского
блока. Воссоединение с Советским государством ранее
отторгнутых от него республик и областей, несомненно, не
только сужало плацдарм для предстоящего нападения на
СССР, но и расширяло его оборонительные возможности.
Широко известна фраза У. Черчилля: «То, что русские
армии должны были находиться на этой линии (западная
граница СССР 1941 г., названная Черчиллем также
«восточный фронт».-— А. М.), было совершенно необходимо
для безопасности России против немецкой угрозы» 43.
Как разновидность тезиса о «разделе» выступают
суждения о «совместпом советско-германском разгроме
Польши», «общей оккупации». Их можно встретить в книгах
консервативных историков, неофашистских публицистов 44.
В т. 2 десятитомника «Германская империя и вторая
мировая война» немецко-фашистская агрессия и
освободительная операция Красной Армии представлены как две
составляющие части «польского похода», причем вторая
часть нарочито названа: «Нападение Красной Армии и
крах Польши». Эта мысль проведена и в главе
«Последствия военных событий осени 1939 г.» На самом деле, как
показывают, вопреки своей антисоветской концепции, сами
авторы этого тома, Красная Армия выступила лишь
«после крушепия польской оборонительной системы» под
ударами вермахта45.
Возможность восстановить справедливость в
действительности возникла лишь после поражения польского
государства. Часть учепых и мемуаристов более или менее
последовательно подтверждают это. В одной из ранних
работ Б. X. Лиддел Гарт писал: «Разгром польских войск
был предрешен еще до того, как 17 сентября русские
пересекли восточную границу Польши»46. Г. Гудериан,
Г. Линге, Ф. Меллентин, С. Прентль, К. Типпельскирх и
другие крайние консерваторы, хотя и руководствуются,
очевидно, в первую очередь соображениями «чести
вермахта», также полагают, что «русские вступили в
Польшу, уже окончательно разбитую» 47. В трудах умеренных
консерваторов сильны противоречия. То они сообщают,
что названные шаги советской дипломатии в 1939—
1941 гг. «беспокоили» фашистское руководство. В этом —
57

фактическая реабилитация агрессора. То они заявляют о
«полном отсутствии политических интересов Германии (во
всем пространстве.— А. М.) от Финляндии до
Бессарабии» 48.
В консервативной историографии прослеживаются и
другие фашистские версии внешней политики СССР.
«Недоверчиво наблюдал Гитлер за советской и английской
активностью на Балканах, в особенности в
Югославии» 49,— сообщает К. Хильдебранд, не показывая,
однако, что заключение известного советско-югославского
договора отнюдь не угрожало безопасности Германии.
Препятствовало оно, естественно, лишь ее экспансии,
осужденной самими же умеренными консерваторами.
Особо должна быть отмечена позиция либеральных и
демократических представителей историографии. Они
критикуют консервативную и неофашистскую трактовки
нападения на СССР. Так, А. Кун добросовестно
проанализировал главный источник «версии превентивной
войны» — обращение Гитлера 22 июня 1941 г.— и показал,
что она «не согласуется с исторической правдой». Тезис о
намерении «предупредить советское нападение на
Германию и создание русско-английского союза» принадлежит
к числу «вульгарных приемов апологетической
фашистской пропаганды», пытавшейся представить Гермапию
после 1933 г. миролюбивой, а СССР — «совиновным в
развязывании второй мировой войны». Решение напасть на
СССР, подчеркивает автор, не было обусловлено «военной
ситуацией 1940—1941 гг. ...германская империя была на
вершине своего могущества. После захвата Австрии и
Чехословакии, молниеносных побед над Польшей и
Францией и после оккупации многочисленных государств
Запада, Севера и Востока (точнее: Юго-Востока.— А. М.)
Европы нацистская Германия была господином
континента» 50. А. Кун проливает свет и на другие уже отмеченные
важные моменты проблемы. Так, он пишет: «Попытки
Гитлера побудить Советы к военному нападению на
Польшу в первой половине сентября 1939 г. и тем самым
вынудить западные державы объявить войну СССР рухнули.
Лишь 17 сентября, когда катастрофа Польши была
очевидна п западные державы не напали на Германию, Красная
Армия вступила в Восточную Польшу» 51.
М. Барч п его соавторы, а также Г. Штуби
показывают, что СССР «не принял участия в гитлеровской
агрессии». Лишь после «полного крушения польской армии»
советские войска «заняли те области, которые в 1921 г. были
58

аннексированы Польшей». Эти историки показывают ис:
торическую и этнографическую обоснованность
возвращения Украине и Белоруссии земель, населенных
украинцами и белорусами: «При международной финансовой и во-
епиой помощи в 1920 г. Польша напала па своего соседа.
Он оказался не в состоянии выдержать натиска. Только
ценой утраты очень больших белорусских и украинских
областей в 1921 г. был заключен мирный договор. Русско-
польская граница стала проходить с тех пор па сотни
километров восточнее так называемой линии Дж. Н.
Керзона, которую в 1919 г. западные державы предложили в
примерном соответствии с этнографической границей двух
государств». Население отторгнутых территорий,
обращают внимание авторы, на 70—90% было белорусским или
украинским. Это породило конфликт между Польшей и
СССР. «Советские территориальные претензии к Польше»
авторы считают «справедливыми». Они учитывают также,
что Польша, как и Румыния, захватившая в 1918 г.
Бессарабию, придерживалась «резко антисоветского
направления», вместе с другими подобными государствами эти
страны составили известный антисоветский кордой вдоль
западных границ СССР 52.
Важным аргументом против антисоветских
инсинуаций служат вновь опубликованные в ФРГ многочисленные
свидетельства о глобальном характере завоевательной
программы 53 и подлинных целях фашистов в Восточпой
Европе, о месте агрессии против СССР в их общих планах,
о преемственности внешнеполитического курса
германского империализма в XIX—XX вв. 54, о связи фашизма с
наиболее реакционными кругами монополистической
буржуазии55. Так, М. Барч, Г.-Ф. Шебеш, Р. Шеппельмапн
показывают, что к нападению на СССР привела
«совершенно определенная традиция германской истории».
В главе «Место под солнцем» авторы раскрывают
особенности социально-экономического и идейно-политического
развития Германии в XIX—XX вв., «особо агрессивный и
необузданный характер германского империализма».
Имена Ф. Тпссена, Г. Стинпеса, А. Крупна, Э. Кирдорфа
и других представителей германского монополистического
капитала делают, по мпению авторов, «особенно
отчетливой» связь между первой и второй мировыми войнами.
Уже в 1914—1918 гг. владельцы отдельпых мопополий
требовали отторжения от России Прибалтики, Украины,
Белоруссии, Донбасса, Крыма, Кавказа. В этой связи
историки напоминают о известной германской оккупации
59

советских территорий. В их книге приведены сведения о
создании Г. Стиннесом еще в январе 1919 г. так
называемого «генерального секретариата по изучению и борьбе с
большевизмом». Наряду с другими эта организация
крупных капиталистов Германии проложила фашпзму путь к
власти и войне. Авторы подчеркивают, что после
Октябрьской революции к экономическим интересам
германского империализма в Восточной Европе прибавилось еще
стремление уничтожить первое в мире социалистическое
государство 56.
Весьма важно обращение ряда историков и
мемуаристов ФРГ к глубоким причинам агрессии против СССР 57.
«Определяющим для Восточного похода,— по мнению
Г.-А. Якобсепа,— оставалось то, что нацистское
руководство стремилось не только уничтожить вооруженные силы
своего противника, оно преследовало более
экстремистские планы... Гитлер назвал предстоящую борьбу па
Востоке войной за уничтожение большевизма. Он твердо
решил Россию расчленить, беспощадно эксплуатировать... и
деспотически угнетать «восточных недочеловеков», а
также использовать страну для «великогерманского
заселения» 58. Во многих работах отмечается, что «расовая
война на уничтожение» на Востоке резко отличалась от
«нормальной европейской войны», что это была «наиболее
чудовищная война нового времени во имя завоевания,
порабощения и уничтожения народов» 59. О намерении
умертвить голодом или другими средствами десятки
миллионов людей пишут многие историки — от демократов
до консерваторов. Некоторые историки констатируют, что
«оставшейся части „чужих народов41 была уготована
судьба илотов в экстремальном варианте империалистической
колониальной политики». Отдельные авторы обращают
внимание па экономические цели нападения 60.
Значительное место в ряде трудов занимает
идеологическое обоснование агрессии. Ю. Фёрстер подчеркивает,
что операция «Барбаросса» была не обычной вооружепной
борьбой, а решающим столкновением двух
антагонистических мировоззрений. Автор отмечает в этой связи особое
место войск СС и других карательных формирований в
данном походе61. Довольно часто упоминаются известные
преступные указания ОКВ от 13 марта 1941 г. о военно-
судебной практике в операции «Барбаросса», приказ от
6 июня 1941 г. об уничтожении политработников Красной
Армии 62. Правда, буржуазная оценка антисоветского
аспекта фашистской агрессии часто связана с заблуждения-
60

мп и прямыми искажениями. Ограиичеппая трактовка
этого аспекта проявляется, в частности, в словах П. Фабри:
«Каждый террористический режим нуждается во внешнем
враге, чтобы достичь внутренней сплоченности»; фашисты
назвали Россию «врагом № 1» 63.
Некоторые историки не учитывают, что антикоммунизм
не был единственным мотивом нападения. Как известно,
фашисты ставили себе цель уничтожить вообще какое-
либо государственное образование в Восточной Европе, в
чем они видели «указующий перст судьбы» 64. Другие,
наоборот, сводят антибольшевистский аспект агрессии лишь
к «пропагандистскому лозунгу», «пустой фразе» 65.
Более взвешенной нам представляется оценка М. Бар-
ча и его соавторов. Опи обращают внимание на то, что
Гитлер и люди, стоявшие за пим, руководствовались не
только ненавистью к социалистической системе. Они не
ограничивались требованием «безоговорочно истребить
всех коммунистов как условии будущего
германо-фашистского господства в Восточной Европе». Они стремились
также «уничтожить биологическую основу государства»,
«захватить пространство и заселить его пемцами». В. Клё-
зе подчеркивает, что уничтожению подлежали «не только
большевизм, но и русская нация (буквально: Moskowiter-
tum.—-A. M.)... И в случаях со славянами вообще Гитлер
выступал за уничтожение не только другого
мировоззрения, но и чужого народа» 66. Некоторые историки верно
отмечают, что фашисты эксплуатировали традиционные
антирусские настроения германского мещанства 67.
Исследование причин нападения на СССР не было бы
полным без изучения места этой агрессии в общих
империалистических планах Германии. Еще в 60-х годах
некоторые историки сравнительно объективно освещали этот
вопрос, вопреки тенденции к преуменьшению роли СССР
в разгроме фашизма. 22 июня 1941 г., писал М. Домарус,
«несомненно, было датой, знаменательной в жизни
Гитлера: в этот день он приказал начать операцию, которая
с 1919 г. представляла собой центральный пункт всех его
идей и планов,— войну с Россией во имя завоевания
нового жизненного пространства». В 1980 г. эту мысль
подтвердил Г. Липге, чиновник из ближайшего окружения
фашистского лидера 68.
В новейших трудах внимание к целям фашистов в
операции «Барбаросса» усилилось. По Г.-А. Якобсену,
Гитлер сознавал, что установление европейской гегемонии воз-
можно после победоносной операции «Барбаросса». Опуб-
61

линованные автором директивы Гитлера, в частности о
планах вермахта на период после завершения его
Восточного похода, недвусмысленно показывают то громадпое
значение, которое придавали германские империалисты
названной операции. По мнению А. Хилльгрубера,
«Восточный поход занимал решающее место в общей военной
концепции» фашистов, «с успешным завершением
восточной войны» они надеялись получить свободу действий
«для реализации их всемирной стратегии». «Великая
восточная война,— полагает автор книги «Мирные
инициативы и политика силы в годы второй мировой войны,
1939—1942» Б. Мартин,— представлялась как решающий
рывок к мировому господству». Его единомышленники
А. Хилльгрубер, К. Хильдебранд, Р. Гансен, Т. Шидер
также считают, что уничтожение СССР «было
центральной задачей Гитлера в свете его расовых и
государственно-политических доктрин» 69.
Однако в литературе 70—80-х годов отнюдь не
исчезла старая тенденция в оценке этой агрессии. Так, в
книге Э. Керна «война с Россией» поставлена па одну доску
с гибелью фашистского министра Ф. Тодта, казнью
Р. Гейдриха; операция «Барбаросса» совершенно
абсурдно рассматривается в главе «Крах мирной миссии Гесса».
Весьма распространены также попытки принизить роль
Восточного похода фашистов в связи с их войной против
Англии. Наибольшие возражения вызывает утверждение
крайнего консерватора Г. Кальтенеггера о том, что летом
1941 г. Англия будто бы «оставалась главным
противником» фашистского блока. Многие умеренные
консерваторы приняли более гибкую формулу. Они пытаются
представить дело так, как будто бы, оказавшись не в состоянии
разбить Англию прямым ударом, Гитлер был вынужден
прибегнуть к «стратегии непрямых действий». Он решил
напасть на Россию, когда не смог победить Англию,
пишет, например, К. Д. Брахер. Нападение на СССР якобы
преследовало цель выбить из рук Англии ее
«континентальную шпагу», каковой представляют эти авторы
Советский Союз. При этом подлинные цели нападения отходят
на второй план или вообще исчезают 70. Во многих
трудах проводится по меньшей мере спорная историческая
параллель между Наполеоном I и Гитлером 71.
Некоторые исследователи тщетно пытаются совместить
признание приоритета восточных планов фашизма с
тезисом о намерении «бить Англию в России». Получил
применение тезис о «превращении цели в средство». Разгром
62

СССР как главная цель фашистов будто бы стал служить
средством лишить Англию последнего вероятного
союзника на материке и тем самым принудить ее к миру.
Насколько известно, первым эту мысль высказал (но не
обосновал!) А. Хилльгрубер. Она верна лишь в том смысле,
что Англия продолжала сопротивление и надеялась на
поддержку СССР и США. В то же время провал
фашистских планов на Востоке решительным образом изменил
положение Апглии. Ход войны, пишет Б. X. Лиддел Гарт,
изменился; «это было также спасением Англии потому,
что до того момента возможности выжить были очень смут-
пыми».
Концепция «цель становится средством», и это
очевидно и неспециалистам, несостоятельна. Авторы ее
фактически представляют «великую восточную войну» в виде
вспомогательной операции в ходе германо-английского
столкновения. Однако военно-политический потенциал
Великобритании летом 1941 г. был несравненно меньшим,
чем оборопительыые возможности СССР. А. Хилльгрубер
и его последователи не учитывают, что фашисты
отказались от вторжения в Англию главным образом потому, что
в конкретных условиях 1940—1941 гг. она не
представляла опасности. Германия без помех могла приступить к
осуществлению своей главной задачи — нападению на
СССР. Кроме того, полное падение Англии в данный
момент было невыгодно Германии. При слабости немцев на
море «британское колониальное наследство» попало бы в
руки США и Японии. Б. X. Лиддел Гарт и некоторые
другие историки полагают, что фашисты вообще не
намеревались вторгаться в Англию. О плане «Морской лев»,
т. е. плапе вторжения в Англию, он упоминает лишь в
связи с попытками фашистов замаскировать подготовку
«Барбароссы» 72. Среди ученых нет единого мнения об ис-
типных целях действительно широко
разрекламированного фашистами плана «Морской лев».
Ряд буржуазных историков не приемлет тезиса о
намерении Гермапии «бить Англию в России». Еще раньше
К. Рикер писал: «Войпа против СССР стояла у Гитлера
па первом месте, и не как средство борьбы с Англией, а
как самостоятельная цель». Ю. Фёрстер верно считает,
что Восточпый поход был предпринят» «не ради, а
несмотря на продолжепие войны против Великобритании», хотя
автору и не удалось полностью освободиться от влияний
тезиса о вспомогательной роли «Барбароссы». Другие
авторы официозного, уже упоминавшегося десятитомника
63

«Германская империя и вторая мировая война» не без ос-
повапия пишут о том, что фашисты готовили «большой
марш на Восток через промежуточные победы над запад-
пыми державами», что быстрая победа над Францией
была предпосылкой иападепия на СССР, а в целом
Западный поход служил обеспечению тыла для вторжения в
СССР 73.
Трактовка советско-германских отношений
и политики «умиротворения»
В свете требования об изучепии политики воюющих
государств задолго до начала войны приобретает интерес
внимание ряда буржуазных историков к советско-гермап-
ским отношениям накануне агрессии. Для консерваторов
характерны искажения в духе доктрины тоталитаризма.
Они, например, упрекают СССР в том, что он сохранил
дипломатические отпошения с Германией и после прихода
фашистов к власти 74, хотя, как известно, ни одно из
государств не порывало с ней отношений.
Вопреки господствующей тенденции ряд историков, в
первую очередь демократических и либеральных, более
или менее объективно показывают советско-германские
отношения 1933—1941 гг. По мнению А. Куна,
существовавшее со времени Рапалльского договора 1922 г.
советско-германское сотрудничество после прихода фашистов к
власти было разрушено ими 75. Автор отмечает нападения
на советские учреждения в Германии, дискриминацию
советских журналистов, антисоветское выступление
министра экономики А. Гугенберга на всемирной экономической
конференции в Лондоне в 1933 г., прекращение военпого
сотрудничества, резкое снижение торгового оборота.
А. Кун подчеркивает антисоветскую направленность
германо-польского пакта о ненападении. Он полагает, что
этот пакт «не только разрушил французскую систему
союзов в Восточной (точнее в Цептральпой.— А. М.) Европе,
по и покончил с советско-гермапским сотрудничеством» 76.
Д. С. Макмурри освещает советско-германские
отношения предвоеппых лет весьма объективно. Из его
рассуждений вытекает, что, несмотря на «непримиримые
мировоззренческие противоречия» между НСДАП и ВКП(б),
государственные отпошения Германии и СССР могли
сохраниться нормальными, поскольку советская сторона не
выдвигала на первый план в международных отношениях
идеологический фактор и многократно выражала готов-
64

пость к продолжению сотрудничества на принципах Ра-
палло. Автор правильно понимает один из основных
принципов внешней политики СССР. В. И. Ленин
говорил: «Я не вижу никаких причин, почему такое
социалистическое государство, как наше, не может иметь
неограниченные деловые отношения с капиталистическими
странами» 77. Ответственность за разрыв отношений Д. С. Мак-
мурри недвусмысленно возлагает на германскую сторону,
которая не только постоянно отклоняла все советские
инициативы, но и вела антисоветскую пропаганду:
«Политика Гитлера по отношению к СССР соответствовала его
ненависти к СССР» 78.
В новейшей литературе усилилось внимание к
антисоветскому аспекту германо-польских отношений 30-х годов.
Мы не заметили в ней свойственных ранним трудам
крайних консерваторов обвипений в адрес Польши, с полным
основанием отвергнувшей в 1939 г. аннексионистские
притязания немецко-фашистских лидеров, поскольку их
принятие было равносильно утрате независимости. В то же
время в ряде книг можно найти критику Польши за то,
что она, по их мнению, являлась «авангардом
антибольшевизма», страной, в которой процветали антисемитизм,
русофобия. Именно на это, по мнению С. Хаффнера,
рассчитывал Берлин, пытаясь «сговориться с Польшей».
А. Кун и М. Залевский сообщают о планах совместно с
буржуазной Польшей как «временным союзником»
напасть на СССР. Известно, что эти планы находили
определенный отклик в правящих кругах Польши. Суть их
курса, может быть, наиболее ярко проявилась в том, что они,
по словам Черчилля, «получили Тешин в награду за свою
позорную позицию при ликвидации Чехословацкого
государства». «Польша аннексировала чешскую область»,—
отмечает Ринге. «Кроме того,— подчеркивает этот
историк,— Польша получила в те дни как дружественный
подарок 60-миллионный кредит для покупки германских
машин» 79.
В ряде трудов нашли отражение важные стороны
внешней политики СССР 1917—1941 гг. Ее определяющим
мотивом было, по М. Мессершмидту, «при всех
обстоятельствах» не допустить единого фронта
капиталистических государств против СССР. Как считает Д. С. Макмур-
ри, «СССР нуждался только в дальнейшем хозяйственном
и военном развитии, в предотвращении сближения
великих несоциалпетических держав» на антисоветской
основе. А. Кун полагает, что внешняя политика СССР была
3 А. Н. Мерцалов
65

призвана обеспечить «внутриполитический эксперимент
индустриализации и коллективизации», в ее основе лежал
принцип сосуществования с капиталистическими
государствами80. Он отметил также гибкость советской внешней
политики.
Представляет интерес статья Г. Хекера, наппсанная в
основном с либеральных позиций и посвященная связи
внутренней и внешней политики СССР. Когда «надежды
русских коммунистов» на быстрое развертывание мировой
пролетарской революции81, отмечает автор, не
оправдались, перед ними возникла задача «спасти революцию в
своей стране». В значительной степени он отходит при
этом от традиционной консервативной версии «экспорта
революции». Г. Хекер, по существу, верно показывает, что
советская дипломатия в 20—30-е годы должна была «в
условиях капиталистического окружения обеспечить
внешнеполитически строительство социализма в России,
единственной стране, где были созданы его основы» 82.
Некоторые историки показывают обоснованность
опасений СССР в связи с установлением в Германии
фашистской диктатуры. В Москве «были внимательно изучены
„Моя борьба44 Гитлера и программное сочинение
русофоба А. Розенберга»,— отмечает Г. Грамль83. Как сообщают
отдельные исследователи, в СССР надеялись, что
продолжатся традиционные экономические отношения с
Германией. Но ее руководство отвергло советские
предложения 84.
Вместе с тем для консервативной историографии
характерно игнорирование борьбы СССР за коллективную
безопасность в Европе. Лишь некоторые ее представители,
а также историки-демократы и либералы сравнительно
полно раскрывают эту важную проблему. В 1934 г.,
отмечает Д. С. Макмурри, СССР взял твердый курс на
создание системы коллективной безопасности85. Суждения
Д. С. Макмурри противоречивы. С одной стороны, он
показывает, что советская политика «в конце концов не была
направлена против гитлеровской Германии», что СССР
предлагал ей присоединиться в качестве третьего
партнера к его пакту с Францией, но Германия отвергла это 86.
В то же время Д. С. Макмурри представляет эту политику
лишь как «тормоз», функцией которого было выиграть
время, отодвинуть ожидаемую войну, в случае
необходимости защитить Советский Союз или, что еще лучше,
суметь использовать войну между ведущими
капиталистическими державами 87.
66

Ведущие койСерватйвйыб историки ФРГ нарочито
усилили внимание к вопросу об использовании Советским
Союзом межимпериалистических противоречий. В 30-е годы,
особенно в предвидении новой мировой войны и с учетом
активных попыток империалистических держав разрешить
свои трудности за счет СССР, советские дипломаты
руководствовались известным указанием В. И. Ленина:
«...надо уметь использовать противоречия и противоположности
между империалистами», чтобы затруднить их борьбу
против нас 88.
Это отнюдь не означало, как пытаются представить,
что В. И. Ленин стремился «внести вклад в развязывание
войны между империалистическими державами» 89.
Говоря об использовании разногласий между империалистами,
В. И. Ленин в 1920 г. писал: «...вся наша политика и
пропаганда направлена отнюдь не к тому, чтобы втравливать
народы в войну, а чтобы положить конец войне». К
появлению этих противоречий СССР совершепно непричастеп.
Их вызывает «глубочайшая неискоренимая рознь
экономических интересов между империалистическими
странами» 90.
Из всех вопросов советско-германских отношены]!
1933—1945 гг. наибольшее внимание консервативные
историки и публицисты уделяют пакту о ненападении. Уже
в 60-е годы появились работы, направленные специально
против советской оценки пакта. Автор одной из них,
Г. Раух, отмечая обоснованность многих аргументов
марксистско-ленинских историков, делает различные
оговорки. Договор, по его мнению, приносил выигрыш во
времени не только Советскому Союзу, но и Германии. Широкие
военные действия Японии против СССР и МНР в 1938—
1939 гг., которые, как известно, в числе других
обстоятельств побудили Советское правительство заключить
пакт, критик назвал «булавочными уколами». Вывод о
стремлении «умиротворителей» толкнуть Германию
против СССР он объявил «гротескным преувеличением» 91.
Пакт о ненападении, заключенный между СССР и
Германией 23 августа 1939 г., занимает заметное место в
предыстории второй мировой войны. Его искаженная
трактовка широко используется в современных идеологических
диверсиях империалистов 92. В марксистско-ленинской
историографии пакт и советско-гермапские отношения
1939—1941 годов в целом изучены недостаточно.
Существуют различные точки зрения — от взглядов на пакт
как диктовавшийся условиями, естественный шаг со сто-
3*
67

роны СССР до утверждения о том, что «сталинское
решение заключить договор с Германией» нанесло «большой
вред» интересам СССР и мирового коммунистического
движения 93. Не случайно освещение пакта зарубежными
историками вообще и западногерманскими в особенности
изучено недостаточно 94.
Искажение пакта было и остается одной из главных
линий антикоммунистической фальсификации. В
литературе консервативных направлений, а также в ряде трудов
либеральных историков даются различные оценки всем
существенным моментам этого события: почин в
заключении пакта, намерения сторон, политический характер
пакта, его значение и др.
В 50—60-е годы консерваторы исходили из того, что
СССР накануне войны будто бы мог свободно выбирать
между Берлином, с одной стороны, Лондоном и
Парижем — с другой. Некоторые историки даже утверждали,
что «Советская Россия выжидала, кто больше даст за ее
помощь» 95. Хотя в 70—80-е годы это суждение
встречается реже, остался тезис о «советской инициативе» в
сближении с Германией 96. Главным, а порой и единственным
доводом используется ссылка на материалы XVIII
съезда ВКП(б), действительно осудившего «провокаторов
войны» в Англии и Франции, антисоветскую сущность
Мюнхенского соглашения.
Эти историки нарочито игнорируют, что одновременно
с критикой пособников агрессии на съезде было показано,
что военным противником СССР скорее всего будет
фашизм. Последний подвергся критике как на самом съезде,
так и после него, вплоть до заключения пакта. Так, в
«Правде» 10, 14, 16, 20 августа 1939 г. были
опубликованы статьи, сами названия которых говорят об их
антифашистской направленности: «Рост антифашистских
настроений в Германии», «Разоблаченный миф», «Чешский
народ не побежден». Известные нам исторические
источники не дают оснований говорить о некоем
«переориентировании» СССР. XVIII съезд рекомендовал «проводить и
впредь политику мира и укрепления деловых связей со
всеми странами». При этом подчеркивалось, что СССР
рассчитывает на благоразумие стран, не заинтересованных
в нарушении мира 97.
Некоторые историки освещают вопрос о почине в
заключении пакта противоречиво. К. Д. Брахер разделяет
тезис о «советской инициативе» в сближении с
Германией, в то же время верно показывает небывалую активность
68

германской дипломатий, поворот пропаганды после
заключения советско-германского торгового договора в апреле
1939 г. от нападок на большевизм к критике
«демократической плутократии» Запада. В историографии еще в
прошлые десятилетия не было единства в вопросе, кто к кому
пришел. По свидетельству О. Райле, Гитлер в марте
1939 г. приказал «приостановить антисоветскую
пропаганду». «Гитлер настаивал,— писал другой крайний
консерватор, В. Лигер,— заключить пакт о ненападении с
Советским Союзом как можно скорее». В 1979 г. эту мысль
повторил М. Мессершмидт98. «Гитлер,—писал А.
Кун,—настаивал на скорейшем заключении договора, Сталин же
проявлял сдержанность. Но, когда вследствие отказа
Польши пропустить Красную Армию через свою территорию
переговоры между Советским Союзом и западными
державами провалились, Сталин решил уступить германским
домогательствам» ".
Пока существовала надежда на заключение англо-
франко-советского соглашения, Советское правительство
пе придавало значения зондажам немцев 10°. В книге
М. Барча и его соавторов читаем: «Предложение о пакте
пришло из Берлина в момент, когда стало совершенно
ясно, что Лондон и Париж не думают заключать
соглашения с Москвой... Ни одна из европейских держав не
согласилась заключить действенный союз против агрессии»,
«Для Советского Союза,— пишут авторыг— ситуация
1939 г. была тяжелой. Он находился в возникшей не по
его вине жесткой (буквально: ледяной.— А, М.)
изоляции, окруженный открыто враждебными соседями. К
тому же он был уже в состоянии войны... против Японии,
опаснейшей великой державы на Востоке» 101. Тот факт,
что инициатива исходила от гермапской стороны,
подтверждают и ряд документов, опубликованных в ФРГ.
В телеграмме Шулеибурга в МИД Германии 19 августа
1939 г. сообщалось, что его «попытки побудить русских
принять г. имперского министра (Риббентропа.— А. М.),
к сожалению, остались безуспешными» 102. То есть всего
за три дня до подписания пакта СССР не был склонен его
заключать.
Необходимо, однако, сделать серьезную оговорку.
Окончательный ответ на вопрос о том, кто к кому сделал
первый шаг, СССР или Германия, можно будет дать лишь
после изучения документов, которые до сих пор не
опубликованы.
Мотивы советской стороны при заключении пакта в
69

литературе ФРГ толкуются противоречиво. Значительная
часть исследователей выдвигает на первый план
намерение вернуть свои территории, с этим связаны
рассуждения о будто бы начавшемся осенью 1939 г. возвращении
СССР к «национально-русской политике царей». Эти
высказывания носят чисто спекулятивный характер.
Впрочем, в противоположность К. Д. Эрдмаину, сводящему к
территориальному вопросу всю суть пакта, А. Хилльгру-
бер и К. Хильдебранд полагают, что при заключении
пакта этот вопрос «для СССР не был решающим» 103.
Некоторые историки непоследовательны. Так, М. Барч
и его соавторы, с одной стороны, справедливо замечают,
что Германия угрожала изолированному па
международной арене Советскому Союзу, а с другой — заявляют, что
в 1939 г. Гитлер «хотел войны против Советского Союза»,
но «не располагал необходимыми средствами», что СССР
«представлялся слпшком сильным противником. Поэтому
в Берлине думали пока идти грабительским путем в
другом направлении» 104. Читателю не ясно, на каком
основании сделан вывод о том, что фашисты после
намеченного ими разгрома Польши в сентябре 1939 г. не бросили
бы свои армии против СССР, если б он не заключил с
Германией пакта. Нельзя принять и суждения о том, что
военно-политические руководители Германии в 1939 г.
считали свою страну не подготовленной к войне против
СССР. По данным бывшего министра вооружения А. Шпе-
ера, например, уже в это время Гитлер и его советники
весьма низко оценивали боеспособность Красной Армии 105.
Не отвечают авторы и на другой очень важный вопрос:
было ли известно Советскому правительству о намерении
Германии напасть на СССР. Чтобы верно судить о
действиях исторического лица, необходимо, по мнению К.
Клаузевица, «постараться в точности стать на его точку зрения,
т. е. сопоставить все то, что он знал и что руководило его
действиями, и отстранить от себя все то, чего деятель не
мог знать или не знал» 106. Помимо известного
авантюризма фашистских планов необходимо иметь в виду, что
гитлеровское руководство знало о массовых репрессиях
против руководящих кадров Красной Армии, несомненно
ослабивших ее. Представляется обоснованным и другое
соображение: немецко-фашистскпе милитаристы придавали
громадное значение фактору внезапности. При нападении
на СССР в 1939 г. этого фактора они были бы лишены.
Между тем в историографии ФРГ есть прямые
подтверждения того, что СССР перед лицом складывающейся
70

коалиции реакционных сил мира не имел другого выхода,
кроме как принять предложение Германии о пакте. По
мнению Г. Мольтмапна, «в случае соглашения между
западными державами, Германией и Польшей Советскому
Союзу противостоял бы сплоченный
антикоммунистический блок, а в случае германского нападения на Польшу
безопасность России была бы поставлена под
непосредственную угрозу». «Генеральные штабы Франции и
Великобритании,— отмечал М. Фройнд,— в то время считали
еще невозможным выступление их армий против
германской империи. Это, несомненно, означало для Советского
Союза страшную военную опасность. Пока Англия и
Франция сохраняли за собой право стоять с ружьем у
ноги, Гитлер имел возможность уже в первые часы войны
обрушиться на СССР». «Мюнхеп и многое другое,— с
полным основанием подчеркивает Черчилль,— убедили
Советское правительство, что пи Англия, ни Фрапция не
станут сражаться, пока на них не пападут, и что даже в
таком случае от них будет мало толку. Надвигавшаяся
буря могла вот-вот разразиться. Россия должна была
позаботиться о себе» 107.
Многим историкам ФРГ, рассматривающим пакт в
связи с мюнхенским курсом западных держав,
свойственна непоследовательность. Так, один из соавторов
многотомного издания «Германия» — В. Випперманн верно
утверждает, что «угроза со стороны германского п
нацистского реваншизма и экспансионизма» возникла
одновременно с «умиротворением». Но вопреки истине пакт
23 августа он выводит из некоей «советской политики
умиротворения». Однако «умиротворение» было
политикой держав, победивших в первой мировой войне.
В 30-е годы они свободно выбирали свой курс,
преднамеренно вскармливая фашистского хищника, попирая
международное право и общечеловеческую нравственность,
отвергая предложения СССР о коллективной
безопасности. Договор же с Германией казался советским
руководителям единственным выходом из положения. Он
полностью соответствовал всем этическим и юридическим
нормам. Тем не менее он вызвал на Западе истерию. В какой-
то степени она не прекращается и ныне. «Отверженные
уже по своему социалистическому рождению,—
подчеркнул в этой связи М. С. Горбачев,— мы ни при каких
обстоятельствах не могли быть для империализма правыми» 108.
Антисоветские трактовки пакта связаны с ложным
представлением ряда буржуазных историков о некоем
71

принципиальном изменении политики Германии по
отношению к СССР, по словам К. Д. Брахера, «новой
ориентации германской восточной политики». При этом он, по
существу, отождествляет осиовапную на пакте политику
фашистов с известным Рапалльским договором. Это
равносильно отождествлению Веймарской республики с
«третьей империей». К. Менерт верно считал, что пакт со
стороны Германии вовсе не соответствовал традициям Ра-
иалло: «Гитлер отнюдь не изменил своих намерений в
отношении большевизма и в отношении „русских
недочеловеков41» 109. Многие современные историки отмечают
сугубо тактический характер пакта с германской
стороны 1Ш. Е. Дюльффер верпо пишет о «преходящем
характере пакта»: «С точки зрения длительной идеологической
перспективы соглашения других стран с гитлеровской
Гермапией едва ли были возможны. На ее пути к
мировому господству Англия, Франция или СССР могли быть
лишь временными партнерами» 1П.
В ФРГ опубликованы прямые свидетельства того, что и
само правительство Германии видело в пакте лишь
тактический шаг, способ избежать войны на два фронта. «Все,
что я предпринимаю,— заявил «фюрер» 11 августа 1939 г.
верховному комиссару Лиги Наций в «свободпом» городе
Данциге К. Буркхардту,— направлено против России;
если Запад настолько глуп и близорук, что не может этого
понять, я буду вынужден прийти к соглашению с
русскими и пойти на войну против Запада, чтобы потом,
после его поражения, повернуть все силы против СССР. Мне
нужна Украина, чтобы нас снова, как в последней войне,
пе взяли измором». Подлинные расчеты фашистов
определил обвинитель от США на Нюрнбергском процессе
Р. X. Джексон: пакт был заключен «во исполнение...
нацистского плапа агрессии», Германия намеревалась его
соблюдать ровно столько, «сколько было необходимо для
подготовки к его нарушению» 112.
С игнорированием или иепопимапием тактического
характера пакта связано повышенное внимапие ряда
историков к реакции на заключение договора в самой
Германии, как и в союзных с нею государствах. Они пытаются
представить известие о пакте в виде «разорвавшейся
бомбы», преувеличивают глубину расхождений в оценке
пакта между Гитлером и Риббентропом, с одной стороны,
А. Рсзенбергом, Ф. Гальдером и Ф. В. Канарисом — с
другой, я также степепь «замешательства» в правящих
кругах Италии и Японии, степень «ухудшения» отношений
72

Германии со своими союзниками под влиянием пакта11 .
Тезис о вынужденном характере пакта со стороны
СССР можно будет считать окончательным лишь после
исследования обеих известных сейчас альтернатив этому
договору. Одна из них — соглашение Советского Союза с
западными державами,— сравнительно, хорошо изучена.
Действия западных держав накануне события, весь опыт
после революции в России выразительно показывали: этот
вариант для советской дипломатии отпадал. Вторая
альтернатива — отказ СССР от пакта с Германией — должна
быть подвергнута специальному изучению. Разделять
сейчас мнение о вынужденном шаге СССР отнюдь не
означает оправдывать Сталина. Внешнеполитическая
изоляция СССР накануне войны возникла по вине не одних
лишь империалистов. Сталин и его окружение не
реализовали возможность объединить всех противников фашизма
на общечеловеческой общедемократической основе. С их
догматическими и одновременно автократическими
взглядами они и не могли бы осуществить это. Даже
антикоммунизм Чемберлена и Даладье, который сорвал создание
антифашистской коалиции накануне войны, нельзя
рассматривать вне связи с их опасениями перед Сталиным.
Его крайняя жестокость по отношению к «своему»
народу, не без оснований полагали па Западе, рано или
поздно должна была сказаться и на его внешней политике. Не
были секретом и представления Сталина о развитии
мировой революции через войну 1И.
Многие консервативные, а также некоторые социал-
демократические историки представляют пакт в виде
договора о «помощи» 115. Это не ново. Пытаясь вбить клин
между СССР и его вероятными союзниками, фашисты уже
24 августа 1939 г. объявили об установлении
«дружественных отношений» между Германией и СССР. Как показал
бывший в то время советским послом в Лондоне
И. М. Майский, ряд ведущих английских политиков
подозревали о существовании германо-советского «военного
союза». 22 февраля 1940 г. нарком иностранных дел СССР
сообщил Майскому для передачи английскому
правительству, что в Москве считают «смешным и оскорбительным...
предположение, что СССР будто бы вступил в военный
союз с Германией», что на самом деле он как был, так и
останется нейтральным в происходящей войне, если на
него не нападут. «Даже простачки в политике»,
продолжал Молотов, понимают, какой риск представляет собой
военный союз с воюющей державой П6.
73

Тезис о «союзе» в трудах современных
западногерманских историков можно объяснить или антисоветизмом, или
неспособностью проникнуть в суть явления. На самом
деле, о каком союзе между СССР н Германией может идти
речь, если последняя и после заключения пакта пе только
не отказалась от агрессивных целей против своего
партнера, но и продолжала вести форсированную подготовку
нападения, хотя и пыталась скрыть свои подлинные
намерения; если СССР знал об этих намерениях? В
действительности пакт имел несравненно более/ ограниченные
функции. По советско-германскому договору, заключенному на
10 лет, обе страны взяли обязательство «воздерживаться
от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и
всякого нападения в отношении друг друга». Статья V
обязывала оба государства разрешать «споры и
конфликты исключительно мирным путем» 117.
Тезис о «союзе» отвергает и ряд западногерманских
историков. Хотя и с оговорками, о пакте как основанном
на нейтралитете, пишет, например М. Залевский 118.
Весьма характерно, что Рузвельт и Черчилль, несмотря на
пакт, отнюдь не считали СССР союзником Берлина. Как
показал Ф. Книппинг, президент США, отвергая тезис о
«союзе», понимал подлинный смысл договора. Вопреки
господствовавшей в Соединенных Штатах антисоветской
тенденции его администрация начиная с 1939 г. все
больше склонялась к мысли, что СССР и США имеют
потенциально одних и тех же противников и сходные интересы.
Белый дом и государственный департамент, подчеркивает
автор, имели основания надеяться, что советское решение
о пакте обусловлено лишь стремлением к безопасности,
вызвано лишь определенной ситуацией и что пакт
недолговечен 119.
Тезис о пакте как «союзе» противоречит верной
трактовке целей Германии в Восточной Европе как
«захватнических и истребительных», трактовке, которая
доминирует ныне в литературе ФРГ. Некоторые сторонники
такой позиции пишут, что, заключая договор, Германия
хотела избежать войны на два фронта, что пакт призван
был прикрыть тыл Германии во время ее войны против
Запада120. Другие авторы смотрят дальше. По мнению
И. Хенке, пакт и локальная война против Польши были
нужны Германии «для проверки боеспособности вермахта
и приобретения базы для запланированной агрессии на
Востоке, которую он продолжит при любых
обстоятельствах». Еще раньше примерно та же мысль была высказана
74

М. Домарусом: «Гитлер ни в коем случае не предполагал
в будущем поддерживать дружбу с русскими». Пакт 23
августа он заключил, чтобы получить возможность
неожиданно напасть на Россию. К. Д. Брахер среди «мотивов
пакта» на первое место ставит «сохранившиеся среди
немецких дипломатов бисмарковские традиции
германо-русского сотрудничества»121. С этим нельзя согласиться.
В 1939 г. такие дипломаты уже не делали погоды.
Однако и в данном случае необходима оговорка.
Некоторые неверные и с точки зрения здравого смысла трудно
объяснимые шаги советской дипломатии после 23 августа
1939 г. могли создать впечатление о том, что советско-
германские отношения приближаются к союзническим.
Таковы «Договор о дружбе и границе», заключенный
СССР с Германией 28 сентября 1939 г., заявления
Сталина и Молотова об ответственности Англии и Франции за
продолжение войны и о готовности СССР и Германии
«ответить поджигателям войны».
Могло ли социалистическое государство, не запятнав
себя, вступить в соглашение с фашистским? Вопрос
возникал непосредственно после заключения пакта122.
Сейчас этот вопрос тенденциозно используется в
антисоветских целях большинством консервативных историков.
Он интересует и некоторых искренне
заблуждающихся историков и мемуаристов123. В этой связи
обратимся к теоретическому наследию В. И. Ленина и его
дипломатической практике. Напомним содержащийся в «Письме
к американским рабочим» от 20 августа 1918 г. рассказ
Владимира Ильича о его соглашении с французским
офицером Ж. де Люберсаком, вызвавшимся вопреки своим
антикоммунистическим убеждениям помочь Советскому
правительству в борьбе против кайзеровской армии,
вероломно нарушившей условия перемирия и перешедшей в
наступление на Петроград 124.
При всей условности исторических параллелей пакт от
23 августа можно сравнить с таким широко известным
компромиссом, как Брестский мир. Его условия были
очень тяжелы для Советской Республики. Но история
оправдала этот решительный шаг РКП (б). Мастер
революционной стратегии, В. И. Ленин требовал не отказываться
«от военных соглашений с одной из империалистских
коалиций против другой в таких случаях, когда это
соглашение, не нарушая основ Советской власти, могло бы
укрепить ее положение и парализовать натиск на нее какой-
либо империалистской державы...»125. Такая параллель
75

тем более обоснованна, что, заключив пакт 23 августа,
СССР не был намерен воевать ни с одной из коалиций
капиталистических государств.
Пакт от 23 августа не был первым соглашением,
заключенным Германией с другими странами. В литературе
ФРГ упоминается, в частности, конкордат с Ватиканом,
который К. Ииклаусс называет «первым успехом»
гитлеровского правительства за рубежом 126. Договоренности
западных держав с Германией от пакта четырех о «согласии
и сотрудничестве», заключенного между Лондоном,
Парижем, Берлином и Римом в 1933 г., до Мюнхенского
соглашения 1938 г. носили антисоветский характер. От них
отличался пакт от 23 августа (но пе Договор от 28
сентября). Он не был направлен против стран ни
косвенно, ни тем более прямо. Советское правительство не
считало пакт несовместимым с возможным соглашением о
взаимной помощи между СССР, Англией и Францией.
СССР и после 23 августа был заинтересован в
сотрудничестве с ними. Пакт не противоречил ни нормам
международного права, ни интересам возникшей впоследствии
антифашистской коалиции127.
В консервативной литературе 50—60-х годов
доминировало представление о пакте как причине войны.
Крайний консерватор Ц. К. Вернер утверждал, что «вторая
мировая война началась в ночь с 23 на 24 августа 1939 г. не
чьим-либо выстрелом, а после того, как министры
иностранных дел Гитлера и Сталина поставили свои подписи».
В. Тройе писал менее категорично: пакт «сделал
неизбежной войну» 128. Такое суждение было результатом
преднамеренного искажения или поверхностного наблюдения.
Оно осталось и в наше время. Крайний консерватор
Г. Райн в кпиге «Немцы и политика» повторяет тезис о
пакте как причине войны. По Ю. Браунталю, этот
«наиболее роковой документ в истории Европы развязал вторую
мировую войну». К. Д. Брахер, как и И. Гоффман,
считает, что пакт «открыл ворота во вторую мировую
войну» 129. Подобная точка зрения имеет распространение и в
историографии США и Англии 1го.
Для новейшей литературы характерно стремление
отмежеваться от этой предумышленной версии. Так,
историк К.-Г. Руффманн подчеркивает несомненную
единоличную ответственность «третьей империи» за
развязывание второй мировой войны. В то же время он возвращается
к старому утверждению о пакте, который будто бы сделал
«это развязывание возможным» ш. В отличие от многих
76

трудов, в структуре которых пакт занимает узловое
положение, в главе М. Залевского «Подготовка и
развязывание второй мировой войны» «Очерков германской военной
истории» не без основания выделены лишь два раздела:
«От Мюнхенского соглашения к захвату остатков чешских
земель» и «Дипломатия и военное планирование весной
1939 г.» Фактически, считает автор, вопрос о
развязывании войны Германией был решен еще весной,
одновременно с подписанием «Белого плана» (плана нападения на
Польшу), т. е. до заключения пакта и независимо от него.
В книге Г. Грамля «Европа между войнами»
исследование предыстории войны также .закончено оценкой
принятого Гитлером 3 апреля 1939 г. решения напасть на
Польшу. По мнению Ш. Блоха, У. Лакера, «агрессивные
намерения Гитлера делали войну неизбежной». А. Кун
вполпе определенно подчеркнул: «Нельзя считать, что без
пакта не было бы войны» 132.
Нападение на Польшу, несомненно, связано с
империалистической политикой Германии еще задолго до
23 августа 1939 г. 133. План нападения в германском
генеральном штабе был разработан еще в 1929 г.
Дипломатическое же наступление началось сразу после Мюнхена,
после ликвидации Чехословакии оно резко усилилось 134.
Опубликованные в СССР, ГДР, ФРГ документы высших
военно-политических инстанций Германии135 показали,
что конкретный план разгрома Польши был принят и
срок готовности — 1 сентября 1939 г.— был установлен
еще 3 апреля 1939 г.
Вопреки своей концепции К. Д. Брахер отмечает эту
«неизменную» дату нападения. Как показывают 3. Вест-
фаль и другие авторы, уже 13 апреля на совещании
главнокомандующих армией, авиацией и флотом Гитлер
потребовал доложить о разработке соответствующих мер, на
совещании 23 мая он подтвердил свое решение. Ряд
историков полагают, что угроза Польше возникла сразу же
после оккупации Праги. По мнению И. Хенке, «после
Мюнхена» «незыблемой константой Гитлера», его
«ближайшей целью стало завоевать Варшаву при любых
обстоятельствах». Автор сообщает, что это решение активно
поддерживал М. Хорти 8 августа, что 12 августа из
встречи с Гитлером Г. Чиано вынес убеждение: в Германии
решено «ликвидировать польский вопрос путем
наступления во всяком случае» 136.
Как считает М. Залевский, «решающий поворот»
наступил в связи с английской декларацией 31 марта о пре-
77

доставлении Польше гарантий. Под влиянием этого
«катализатора» германское правительство отказывается от
сотрудничества с Польшей в антисоветских целях и
принимает решение устранить ее в ходе скоротечной войны.
Исчезала надежда договориться с Англией о разделе сфер
интересов в Европе и за морями. В речи 1 апреля Гитлер
выразил «твердую волю... в случае необходимости идти
на разрыв англо-германского морского соглашения». На
совещании 14 августа он потребовал подготовить удары
по Польше из Восточной Пруссии, Померании и Силезии.
Цель общего массированного наступления танковых и
моторизованных сил: взять польскую армию в клещи и
уничтожить ее в течение 8—14 дней. Его поддержал Галь-
дер. «Браухич также был настроен оптимистически и
заявил, что в крайнем случае он был готов вести войну и на
два фронта» 137.
Значение советско-германского договора было оценено
еще в документах Коммунистического Интернационала и
коммунистических партий сразу же после его
заключения. В Воззвании Исполкома Коминтерна по случаю
22-й годовщины Великой Октябрьской социалистической
революции было показано, что СССР сорвал планы
провокаторов антисоветской войны, поставил свои народы вне
военного конфликта 138. Но до сих пор ни в
воспоминаниях, ни в трудах советских ученых не доказано, что
заключением пакта «была предотвращена возможность
наиболее неблагоприятного хода событий — объединенной
войны всех империалистических держав против
Советского Союза» 139. СССР получал дополнительное время для
укрепления обороноспособности. Необходимо учитывать,
что СССР находился в то время в чрезвычайно сложной
обстановке. Его экономические, внешнеполитические,
военные позиции были относительно слабыми.
Консервативная историография несколько
преувеличивает те односторонние выгоды, которые будто бы
принес пакт Германии. Как бы в подтверждение Г. Манн
приводит слова Гитлера, якобы произнесенные им после
подписания пакта: «Теперь мир в моем кармане». А. Хилль-
грубер подчеркивает «чрезвычайное улучшение
внешнеполитического положения Германии» 140. Эти историки
игнорируют те обстоятельства, что любой компромисс
сопряжен с какими-то издержками. Советские ученые не
идеализируют этот пакт. Он давно оценен как «выход на
худой конец». Оптимальным решением проблемы войны и
мира в Европе в 1939 г. было бы создание системы кол-
78

лективной безопасности. Это предотвратило бы агрессию.
К. Д. Брахер пишет о том, что пакт «изолировал
западные державы». Другие историки утверждают, что пакт
побудил Англию вести войну с Германией один на один141.
Но ни к первому, ни ко второму СССР не имеет
отношения. Действия самих западных держав, особенно их
позиция на московских переговорах 1939 г., вели к этому.
Они сами себя изолировали от Советского Союза.
В литературе ФРГ есть и объективные суждения о
значении пакта. По мнению А. Куна, пакт помог СССР
избежать войны в тот момент. Ряд историков показывает, что
пакт означал конец изоляции СССР, в которой он
пребывал с 1917 г. по вине западных держав, создавших так
называемую «зону безопасности против коммунизма».
А. Хилльгрубер и К. Хильдебранд полагают, что пакт
«нейтрализовал Гитлера как лидера антикоммунизма.
СССР добился того, что опасный для него антикоминтер-
новский пакт был обезврежен» 142. Правда,
«нейтрализация Гитлера», как верно отметят оппоненты, была
временной. Но антикоминтерновский триумвират, не без
прямого влияния пакта, на самом деле перестал действовать,
по крайней мере прямая агрессия Японии против СССР
была предотвращена. Одним из последствий пакта 23
августа было заключение 13 апреля 1941 г. между СССР и
Японией договора о нейтралитете.
Некоторое освещение получило значение пакта в
подготовке условий для создания антифашистской коалиции.
«Пакт был несчастьем для Гитлера,— писал близкий к
либералам П. Зете.— Результатом пакта была война
Германии на два фронта и антигитлеровская коалиция».
«Гитлер открыл Советскому Союзу двери в Европу,—
полагает К. Д. Брахер,— сначала в 1939 г., когда он заключил
пакт, потом в 1941 г., когда он вынудил западные
державы войти в альянс с Советским Союзом» из.
Эти суждения — скорее образ, чем концепция. Они
отражают не сущность и даже не явление, а лишь
отдельную его сторону. В действительности война разразилась
главным образом вследствие стремления германского
фашизма к мировому господству, поэтому же она стала
войной именно на два фронта, чего с полным основанием
всего больше боялись немецко-фашистские милитаристы.
Настолько же закономерной была, как уже сказано выше, и
антифашистская коалиция как реакция на претензии
фашизма завладеть миром. В связи же с мыслью о втором
Ятонте правомерно вспомнить не пакт, а нападение на
79

СССР. В это время руководители Германии фактически
сбросили со счетов Англию, которая вместе с США
впоследствии откроют второй фронт. Тем не менее суждения
П. Зете и К. Д. Брахера нельзя отвергать целиком.
М. Барч и другие историки показывают, что благодаря
пакту СССР получил «передышку в течепие двух лет и
стратегические преимущества». Р. Лоренц полагает, что
расширение СССР своего западного предполья было
бесполезным, поскольку стратегическая оборонительная
линия не была создана144. Действительно, укрепление
новой, вынесенной на Запад границы СССР не было
завершено к 22 июня 1941 г., но нельзя утверждать, что здесь
ничего не могло быть сделано. Возникшие благодаря
пакту возможности дальнейшего укрепления обороны в
военном, экономическом, дипломатическом отношениях на
самом деле не были использованы. В первую очередь
должны быть упомянуты преступные просчеты советских
руководителей в оценке намерений Германии накануне
22 июня 1941 г.
Как показывают активные участники событий, пакт в
определенной степени притупил бдительность Сталина и
Молотова, в этом направлении действовало также и их
ложное убеждение в том, что западные державы будут
сопротивляться агрессии по меньшей мере в течение
нескольких лет145. Но такие просчеты при старом западном
предполье СССР имели бы еще более губительные
последствия. Далее, некоторые официальные выступления тех
лет вредили налаживанию отношений с Польшей и
другими потенциальными союзниками СССР в борьбе
против фашизма. Так, в докладе председателя Совета
Народных Комиссаров и народного комиссара иностранных дел
Молотов на внеочередной пятой сессии Верховного Совета
СССР 31 октября 1939 г. была дана оценка польского
государства как «уродливого детища Версальского договора».
Такая оценка, справедливо полагает Г. К. Смирнов,
находилась в противоречии с исторической правдой, была
недопустимой по отношению к польскому народу 146. В этой
же связи должно быть упомянуто и насильственное
переселение части населения освобожденных областей
польской и других национальностей.
В название советско-германского договора от 28
сентября 1939 г., устанавливавшего границы и отношения
между двумя государствами, были, как показал В. М.
Кулиш, ошибочно введены слова «о дружбе». Никакой
«дружбы», естественно, ни в тот момепт, ни позднее в этих
80

отношениях не было. Все это лишь дезориентировало
население СССР и его единомышленников за рубежом.
Известны издержки, понесенные в связи с этим мировым
коммунистическим движением 147.
Однако, рассматривая пакт от 23 августа в тесной
связи со всей второй мировой войной в целом, от ее истоков
до ее исхода, мы придем к выводу о некотором
положительном зпачепии этого шага СССР с точки зрения не
только его собственпых интересов, но и интересов
возникшей впоследствии антифашистской коалиции, в
конечном счете — интересов человечества. Заключая пакт,
СССР продемонстрировал свою готовность и впредь
проводить независимую политику. Недооценивая
обороноспособность СССР и, наоборот, преувеличивая силу
Германии, английские и французские политики были уверены,
что перед лицом крайне враждебного и вооруженного до
зубов фашизма СССР полностью зависит от Запада. Пакт
принудил две враждебные группировки буржуазных
государств выяснять свои отношения без участия СССР. Это
имело важные последствия. Во время нападения
фашистов на СССР перед западными державами уже не было
дилеммы, на чьей стороне выступать.
Определяя значение пакта, необходимо отметить
также и воссоединение с Советским государством ранее
отторгнутых от него республик и областей. Это отмечают и
некоторые представители литературы ФРГ, вопреки
господствующей в ней тенденции 148. При изучении
исторического места пакта важно избегать односторонностей. Так,
было бы ошибочным судить о пакте, выдвигая на первый
план агрессию Германии и ее союзников против Польши,
СССР, поражения Красной Армии летом — осенью 1941 г.
Хотя эти события и произошли после 23 августа 1939 г. и
были в какой-то мере связаны с ним, в целом они отнюдь
не могут считаться следствием пакта. Далее, нельзя
смешивать возможности, которые открывал перед СССР пакт,
и фактическое, далеко не полное их использование, в
первую очередь в оборонной области, и на этом основании
отрицать значение пакта.
Суждения консервативных историков о так называемом
секретном дополнении к пакту149 впервые прозвучали в
выступлении одного из защитников главных немецких
военных преступников на Нюрнбергском процессе. Из
«Вопросов к советской исторической науке», с которыми
обратился К. Д. Эрдманн в 1978 г. в связи с третьей встречей
историков СССР и ФРГ в Мюнхене, явствует, что западногер-
81

манская историография не располагает подлинником этого
«секретного протокола». Лишь какие-то «германские акты»
будто бы «делают очевидным существование и содержание
этого документа, важного для исследования современной
истории». Впрочем, это обстоятельство не смутило
западногерманских издателей. Они включили «протокол» в
собрание «Документы германской внешней политики».
Анализ консервативной историографии 40—80-х годов
показывает, что «вопросы советским историкам», как и в
целом «проблема секретного протокола», носят скорее
пропагандистский характер, чем научный,
источниковедческий.
На самом деле при заключении пакта о ненападении,
отмечал видный деятель польского и международного
коммунистического движения В. Гомулка, «Советское
правительство сделало оговорку, что в случае войны между
Польшей и Германией Германия не может захватить
украинских, белорусских и литовских земель, входивших в
состав польского государства, и что в случае поражения
Польши эти земли будут заняты Советской Армией».
В 1979 г. в книге «Европа в международных отношениях»
воспроизведено сообщение о демаркационной линии
между советскими и германскими войсками на 1939 г. Впервые
оно было опубликовано после вступления Красной Армии
в западные украинские и белорусские области.
Естественно, нельзя не признать ошибочным согласие советских
руководителей провести эту линию по рекам: Писса, Нарев,
Буг, Висла, Сан. В этом случае в пределы СССР вошли
бы наряду с украинскими и белорусскими и собственно
польские земли Варшавского и Люблинского воеводств.
Однако вскоре это решение было пересмотрено.
Фактически граница государственная стала совпадать с
этнографической 150.
Редкий в ФРГ историк или публицист, обращающийся
к советско-германским отношениям предвоенных лет, не
высказывает своего мнения о берлинских переговорах Мо-
лотова и Гитлера о советско-германских отношениях в
ноябре 1940 г. Г. Франц-Виллинг, Э. Хельмдах изображают
позицию советской стороны в Берлине чуть ли не как
коренную причину нападения на СССР. А. Хилльгрубер,
Т. Шидер, Г.-А. Якобсен пишут, что переговоры будто бы
«устранили последние сомнения Гитлера», решать ли
военным путем «все современные и будущие проблемы».
Однако разве сами умеренные не показали, что «война
была главным ориентиром гитлеровской внешней полити-
82

ки», «война и уничтожение составляли закон развития
нацизма», «его внутренняя сущность последовательно вела
его к войне»151. К. Хильдебранд видит в переговорах
«лишь подтверждение правильности решения об уже
давно планируемом им (Гитлером.— А. М.) русском походе».
Г. Киндер в В. Хильгеманн воздерживаются от обвинения
советской делегации в срыве берлинских переговоров152.
В действительности начатые по инициативе Германии
переговоры в Берлине не оказали и не могли оказать
никакого влияния на уже состоявшееся решение
фашистского руководства. К операции «Барбаросса» они,
естественно, имели отношение, но лишь в том смысле, что в ходе
переговоров немецкие дипломаты пытались отвлечь
внимание СССР от его западных границ, а если удастся, то и
столкнуть с Англией153. Разумеется, они отнюдь не
стремились «подкупить» СССР и «привлечь его для
выполнения агрессивных планов фашистского блока», как
представляют себе некоторые советские историки154.
Опубликованная в ФРГ директива ОКВ № 18 от 12 ноября 1940 г.
о «подготовительных мероприятиях высшего
командования для ведения войны в ближайшее время» гласила:
«Политические переговоры с целью выяснить позицию
России на ближайшее время начаты. Независимо от того,
какой результат будут иметь эти переговоры, все
приготовления на Востоке, о которых устно были отданы
приказания, должны быть продолжены... Указания об этом
последуют, как только будут мне представлены и мною
одобрены основные положения оперативного плана» 155.
Это было конкретное решение напасть, а не какие-то
отвлеченные наметки оперативного плана «на случай войны
с враждебным соседом», будто бы обычные для
генерального штаба любой страны, как пытаются представить
некоторые неофашистские публицисты.
Верно истолковывает директиву Л. Грухман: Гитлер
приказал действовать независимо от этих переговоров,
«тем самым придав этим разработкам характер вполне
определенных указаний... Нападение на Советский Союз
должно быть подготовлено в любом случае». Автор считает,
что с помощью переговоров германская сторона пыталась
«выяснить позицию России в ближайшее время». В то же
время он пишет о «неудачной попытке создать
континентальную коалицию против Англии» 156; иными словами,
автор некритически воспринимает те, по существу
ложные, аргументы, которыми оперировала фашистская
дипломатия на берлинских переговорах, пытаясь достичь сво-
83

их истинных целей. Более резко этот порок проявляется в
трудах других историков. Г.-А. Якобсен в выступлении на
московской конференции, посвященной 20-летию
разгрома фашизма, сообщает, как о чем-то само собой
разумеющемся, о намерении Гитлера создать «несокрушимый блок
четырех» (Германия, Италия, Япония, Советский Союз),
предоставить СССР выход к Индийскому океану через
Индию и Иран; о согласии «в принципе» советских
представителей на берлинских переговорах с предложениями
Германии 157. В литературе это ложное суждение, хорошо
согласованное с тезисом современной империалистической
пропаганды о «стремлении России к южным морям», по-
прежнему сохраняется 158.
Весьма характерно, что из опубликованных Г.-А. Якоб-
сеном записок германского дипломата П. О. Шмидта о
переговорах в Берлине непреложно следует, что «Молотов
возразил» Гитлеру и поставил «более близкие проблемы»,
в частности вопрос о германской дипломатической
активности на Балканах, «которая затрагивает интересы СССР
как черноморской державы»; что Молотов ушел от
обсуждения вопроса о «всемирно-политическом
четырехугольнике» 159.
Ряд историков различных направлений не принимали
антисоветской версии берлинских переговоров еще в 50-е
годы. Например, близкий к либералам О.-Х. Кюнер
отрицал зависимость нападения на СССР от позиции
последнего на переговорах в Берлине. В новейшей
западногерманской литературе показано, что СССР отказался принять
предложение вступить в пакт четырех держав, в то же
время, несмотря на «жесткую позицию Гитлера» в этом
вопросе, стремился сохранить с Германией мирные
отношения 160. Ю. Фёрстер считает, что, пеизменно отклоняя
это предложение, Молотов неоднократно обращал
внимание германской стороны на ввод немецких войск в
Финляндию и другие страны. По мнению автора, глава
советской делегации верно оценивал германскую позицию на
переговорах как «тактический прием». Ссылаясь на
документы совещания в ОКВ — ОКХ 4 ноября 1940 г., Ю.
Фёрстер подчеркивает, что в действительности фюрер не был
намерен создавать упомянутый «четырехугольник» с
участием СССР 161.
Политика правительства Великобритании и Франции,
вошедшая в историю как «политика умиротворения»,
явилась важной предпосылкой войны. Ее освещение занимает
значительное место в современной историографии ФРГ,
84

В ней прослеживается реабилитация реакционных кругов
Запада, поощрявших агрессивность Германии. Ее
социальную основу составляют классовая, в том числе
«атлантическая», солидарность, антикоммунизм. Подобная
трактовка предыстории войны обусловлена нежеланием или
неспособностью исследователей подойти объективно к
оценке «политики умиротворения».
В консервативной литературе обоих направлений
наблюдаются различные попытки оправдать пособничество
агрессии. Может быть, наиболее примитивно объясняет
«умиротворение» Раух. Его породила будто бы «угроза
раздела Западной Европы между СССР и Германией». Бра-
хер, Грамль и некоторые другие верно отмечают, что
политикой «умиротворения» нельзя было устранить угрозу
со стороны держав «оси», она «лишь усилипала пенасыт-
ные завоевательные устремления». В то же время Брахер
утверждает что эта политика будто бы была
«бездейственной, выжидательной». Игнорируя исследования не только
марксистско-ленинских, но и ряда немарксистских
ученых, автор не замечает, что «умиротворение» никогда не
было пассивным. Это была активная и целеустремленная
политика, направленная в значительной мере против СССР,
на подталкивание Германии к походу на Восток.
К. Д. Брахер констатирует, что отстранение СССР от
участия в европейских делах усилило фашистов, однако он
отрицает антисоветскую сущность «политики
умиротворения». В конце концов автор фактически признает свое
нежелание или неспособность познать сущность этой
политики.
Стремление использовать германский милитаризм в
качестве бастиона Запада против большевизма, как
известно, составляет одну из основ «умиротворения». К. Д.
Брахер отмечает, что «борьба с большевизмом стояла на
первом месте» в политике фашизма, что в Москве
«испытывали страх перед антикоммунистическим фронтом фашизма
и западного капитализма», но тезис о бастионе
отвергает как «пропагандистский», будто бы выдвинутый
советскими историками «в целях реабилитации пакта».
К. Д. Брахеру, однако, должно быть известно, что тезис
о бастионе, как и сама политика, которую он выражает,
возникли сразу же после Октябрьской революции 162.
Германские милитаристы еще до своего поражения в
первой мировой войне пытались вступить в переговоры с
Антантой и предложить себя в качестве «передового
отряда» борьбы против советской революции. Эти попытки
85

не были безуспешными. Мнение К. Д. Брахера не
разделяют даже многие его единомышленники. Они полагают,
что названный тезис был «ведущей идеей» английской
политики. Британия, по мнению Т. Шидера, «никогда не
исключала возможность использовать сильную Германию
в качестве бастиона... против России». Н. Чемберлену,
считает М. Залевский, Германия представлялась как
антисоветский буфер, «всякое ослабление „третьей империи" —
как опасность прорыва антибольшевистской плотины в
Европе» 163.
Многие историки, стараясь оправдать «политику
умиротворения», выдвинули без достаточных оснований тезис
об ответственности за вторую мировую войну только
одной Германии. Он скопирован с аналогичного
утверждения о единоличной вине Германии в развязывании первой
мировой войны, получившего в свое время
распространение в антигермански ориентированной историографии.
М. Мессершмидт и другие авторы т. 1 официозного
десятитомника «Германская империя и вторая мировая война»
отрицают ответственность за эту войну не только
капитализма в целом, но и империалистической буржуазии
западных держав. Также несостоятелен тезис о том, будто
«главным противником германской гегемонии» была
Великобритания, занимавшая «позиции держателышцы
ключей» 164. Показательно, что Г. Деммлер, рецензент из
неофашистского журнала «Нации Европы», предъявил
авторам тома явно преувеличенные обвинения по поводу
«германской вины». Правда, эти публицисты шумно воюют с
тезисом «о развязывании мировых войн одной лишь
Германией», и без повода, который им дали М. Мессершмидт
и его соавторы 165.
Что касается официозной западногерманской
концепции «политики умиротворения», то она противоречива.
С одной стороны, в ней говорится об «умиротворении»
как о «тактике выигрыша времени», а об английской
дипломатии — как «поборнице коллективной
безопасности». М. Мессершмидт полагает, что Н. Чемберлену
была свойственна «не слепота, а надежда на мир»,
что он хотел «вывести Гитлера на путь мирной
эволюции, чтобы обеспечить в Европе безопасность». С
другой — автор не отрицает, что английский премьер
отвергал советские предложения о коллективных акциях
против возможных агрессий, что, по мнению Чемберлена,
«взаимопонимание с Россией — это единственное, чего
Великобритания не должна допускать», а умиротворение в
86

Европе должно быть достигнуто «при любых
обстоятельствах» без СССР.
В том же 1-м томе десятитомника М. Мессершмидт
пишет о планах создания «оборонительного (?!) союза»
против СССР, и в том же томе приводятся выдержки из
документов английского МИД, в частности те места, в
которых говорится о «рекомендациях» посла Англии в
Берлине предоставить Германии «свободу рук на Востоке»,
«во всяком случае» возможность «экономического
господства» в этом регионе. Н. Гендерсон считал также
«предпочтительным в собственных интересах Германии создать
независимую Украину как буферное государство между
империей и Россией». Наконец, посол полагал «очень
возможной войну против Советского Союза за жизненное
пространство» и, по существу, обещал Германии
доброжелательный нейтралитет Англии166.
Многие историки, не решаясь прямо оправдать
«политику умиротворения», тем не менее пытаются смягчить
оценку ее наиболее одиозных сторон. Пишут, например, не о
намеренном поощрении агрессии против СССР английской и
французской дипломатий, а о «страхе» правящих кругов
западных стран перед большевизмом. В то же время,
противореча самим себе, они объясняют отказ западных
политиков от сотрудничества с СССР «неверием» в его военное
могущество. Эта категория историков ссылается при этом
на незаконные и необоснованные репрессии против
советских военных кадров, осуществленные Сталиным главным
образом в 1937—1938 годы167. Да, репрессии на самом
деле ослабили Красную Армию, за свои будущие победы
над агрессивным блоком Красная Армия заплатит
неимоверно тяжелую цену. Однако не одно это обстоятельство
определяло политические калькуляции Н. Чемберлена,
его союзников и вдохновителей. Их антисоветские
расчеты возникли до репрессий и независимо от них. Косвенно
это подтверждают и авторы тезиса о «военной слабости»
СССР. Они, как правило, игнорируют приведенные
начальником Генерального штаба Красной Армии Б. М.
Шапошниковым на заседании военных миссий СССР,
Англии, Франции 15 августа 1939 г. в Москве сведения о
вооруженных силах, которые советская сторона была
намерена выставить в случае агрессии168. Эти исследователи
не отвечают на главный вопрос: насколько исторически
обоснованным оказалось то «неверие», ссылаясь на
которое, они стремятся оправдать правящие круги Англии и
Франции.
87

Конечно, не все западногерманские историки стоят па
подобных позициях. Ряд ученых верно показывают место
СССР в системе европейской безопасности, подчеркивают,
что возможность пресечь агрессию «в высшей степени
зависела от заключения альянса западных держав с
Советским Союзом». Эту точку зрения в 30-е годы разделяли и
некоторые буржуазные деятели Запада. Называя
взаимопонимание с СССР «ключом к созданию великого союза»,
У. Черчилль вспоминал: советские предложения
игнорировались, к ним относились «с равнодушием, чтобы не
сказать с презрением... События шли своим чередом, как
будто Советской России не существовало. Впоследствии
мы дорого поплатились за это» 169.
Этот вывод на основании опубликованных в Англии па
рубеже 60—70-х годов документов подтвердили
английские историки М. Арнольд-Форстер и другие: войну
можно было бы остановить, если бы «правительство Н. Чем-
берлена приняло идею России» 17°. Как показывает Ф. Хес-
се, германские дипломаты в Англии докладывали в
Берлин 23 июня 1939 г., что в стране существует мнение:
лишь с помощью России возможно удержать Гитлера от
дальнейших агрессивных акций. Весьма характерно, что
германские политические круги испытывали «страх перед
возможным сближением СССР с западными
державами» 1П.
Ряд историков с полным основанием указывают на
стремление направить агрессию на Восток как главную
цель «умиротворения». О. Хаузер, к примеру, привел
такие сведения: премьер-министр Великобритании У.
Болдуин весной 1936 г., подчеркнув, что желание Гитлера
«двинуться на Восток» общеизвестно, заявил: «Когда в
Европе дело дойдет до драки, то мне было бы больше
всего по душе, если бы она происходила между большевиками
и нацистами». А. Кун, по существу, отвергает известную
апологетическую мысль о «пацифизме» Н. Чемберлена:
«На основе сделки между Великобританией, Францией,
Италией и Германией он стремился изолировать Советский
Союз». И далее: «Желание Британии прийти к
соглашению с антикоммунистическими государствами
препятствовало ее сближению с Советским Союзом, которое ввиду
падающего влияния Франции было непременным для
успеха антифашистской внешней политики СССР» 172.
В коллективном труде «Вторая мировая война»,
переизданном в ФРГ, отмечалось, что в 1937—1939 гг. СССР
готов был вместе с Англией и Францией «поддержать
88

любые меры, в том числе и силу, для сохранения статус-
кво», но в Англии «советские предложения встретили
прохладное отношение». Англия и Франция стремились
направить фашистскую агрессию на Восток 173.
М. Барч и его соавторы, пожалуй как никто другой в
немарксистской литературе, провели обоснованную
историческую параллель между интервенцией
капиталистических стран против СССР в 1918—1920 гг. и поведением
Запада в 1939 г. «Западные державы стремились
направить агрессию Гитлера против Советского Союза», ожидая,
что из этого конфликта обе страны выйдут ослабленными,
а «Англия и Франция выступят в роли третейских судей»
и укрепят «свои мировые позиции», поэтому и были
отвергнуты предложения СССР о коллективной
безопасности.
Позицию Запада 1939 г., как и ответную реакцию
СССР, нельзя попять, если «не обратиться к тому периоду
советской истории, который остается в ФРГ неизвестпым,
а именно интервенционистской войне 1918—1920 гг.»
Тогда Германия, Англия, Франция, США и другие
буржуазные державы пытались «расчленить Россию и захватить
ее территорию». Историки приводят известные слова
Черчилля, пытавшегося «задушить коммунизм в его
колыбели».
В СССР хорошо помнят, «какие бедствия истекающей
кровью России принесло вторжение сотен тысяч
вражеских солдат». Немецкие милитаристы по поручению
Антанты оккупировали Прибалтику. Три советские
республики были заняты «с помощью германского корпуса и
солдат балтийских крупных землевладельцев». «Крах
интервенции,— подчеркивают авторы,— не устранил угрозы
для Советского Союза; Запад прибегнул к другим
средствам, чтобы воспрепятствовать развитию СССР»; к 1939 г.
«антисоветские позиции западных держав существенно не
изменились» 174.
Некоторые историки недвусмысленно показали, что
отказ лидеров Великобритании и Франции от принципов
коллективной безопасности, их стремление направить
агрессию против СССР побудили его принять предложепие
Германии о пакте. Их надежда, отмечал В. Тройе, па то,
что политика Берлина направлена лишь против
большевизма, «рухнула 23 августа 1939 г.» Ю. Браунталь
сообщает, что СССР никогда не заключил бы пакта с Германией,
если бы не Мюнхенское соглашение. По мнепию А. Куна,
заключая пакт, СССР стремился предотвратить «второй
89

Мюнхен». Ряд авторов полагают, что «Россия подписала
договор в целях самозащиты», что пакт явился
«упреждающим шагом» СССР, вполне обоснованно опасавшегося,
что «западные демократии направят агрессию на
Восток» 175.
Крупный левосоциалистический историк В. Абендрот
показал, что лидеры Англии и Франции «пытались
отвести от себя агрессию Германии и Италии и направить ее
против СССР, делая в этих целях уступку за уступкой»,
«относясь терпимо» ко всем агрессивным актам фашистов.
Лишь в предвидении нападения на Польшу эти лидеры
были вынуждены предложить СССР совместные действия,
хотя перед этим они его предали и обошли. После
Мюнхена, полагает автор, у правительства СССР оставалось мало
оснований видеть существенные различия в политике
фашистских и нефашистских держав. Оно пыталось как
можно долее отсрочить неминуемую войну с Германией.
Раньше западные державы ничуть не посчитались с
интересами даже буржуазно-демократической
Чехословакии. Теперь СССР, по словам В. Абендрота, не видел
оснований подчинить собственную потребность в мире
интересам милитаристской диктатуры в Польше, тем более что
там с давних пор подвергались преследованию
коммунисты и другие демократы. Так, по мнению этого историка,
возник пакт 23 августа 176. Заметим, что СССР не нужно
было «подчинять» свои интересы кому бы то ни было.
Речь шла об объединении усилий для обуздания
агрессоров, и именно поэтому СССР был готов к такому
объединению, несмотря на политический строй государств — его
возможных партнеров.
Рассмотрим освещение в западногерманской
историографии некоторых частных моментов истории
«умиротворения». Большое внимание здесь по-прежнему
привлекает Мюнхенское соглашение. Мысль о нем как о «большой
капитуляции» стала получать значительное
распространение еще в 60-е годы. В последнее время отрицательное
отношение к этому акту в научной литературе стало если
не всеобщим, то, по крайней мере, преобладающим. Это
соглашение критикуют даже те историки, которые
разделяют ложные мнения, об англо-франко-советских
переговорах 1939 г. Вслед за либеральными историками, еще
ранее назвавшими Мюнхен «символом позора», чисто
нравственный аспект проблемы привлекает внимание и
авторов новых книг. По мнению В. Рингса, «западные
державы позволили себя шантажировать. Они заставили
90

капитулировать Чехословакию... пожертвовали надежным
союзником... Какая чудовищная готовность превращать
себя в сообщника врага!..» 177.
Ряд авторов с полным основанием называют
Мюнхенское соглашение высшим трагическим пунктом
англофранцузской «политики умиротворения». По Т. Шидеру,
Мюнхен означал конец коллективной безопасности и
мирной политики в духе Лиги Наций. Весьма важно, что в
некоторых книгах объективно показана роль Мюнхенского
соглашения в развязывании войны. Этому соглашению, а
также захвату Чехословакии М. Залевский отвел
центральное место в непосредственной подготовке войны. X.
Центнер прямо связывает решение Гитлера напасть на
Польшу с тем, что аигло-французы «воодушевили» его в
Мюнхене. В подтверждение той же мысли составители
трехтомного издания «Вторая мировая война» цитируют речь
У. Черчилля 5 октября в палате общин, в которой он,
имея в виду Мюнхенское соглашение, говорил: «Мы
потерпели тотальное и окончательное поражение... И вы не
думайте, что это конец. Это — только начало». В том же
издании справедливо подчеркивается, что «Мюнхен был
прологом, он только открыл занавес к первому акту —
1 сентября 1939 г.» 178.
Касаясь военной стороны мюнхенской сделки,
составители названного издания ссылаются на мнение
американского либерального историка У. Ширера, который
расценивает соглашение как «катастрофу» для Франции. Особо
он подчеркивает утрату Францией в качестве
союзнических 35 хорошо вооруженных чехословацких дивизий,
падение политического влияния Чехословакии в
Центральной и Юго-Восточной Европе. Издатели книги обращают
внимание на то, что в 1938 г. чехи и французы вместе
были более чем в два раза сильнее немцев 179.
Значительное внимание уделяется в новых
исследованиях проблеме «Мюнхен и СССР». Советское
правительство, сообщает П. Фабри, официально информировало
Прагу, что оно готово выполнить свои обязательства по
договору о взаимной помощи. СССР «остро реагировал на
польские маневры в сентябре 1938 г.» против
Чехословакии. «Но Советский Союз не был приглашен на
мюнхенскую конференцию... Мюнхен означал крах политики
коллективной безопасности». А. Кун, Т. Шидер и другие
историки также отрицательно оценивают то обстоятельство,
что участники конференции «обошли» СССР, хотя он «был
связан с Чехословакией союзным договором». «Антикомму-
91

ййстйческйе установки премьер-министра Англии,—
отмечает Залевскпй,— сводили на нет стремление русских
сохранить самостоятельность Чехословакии». Многие
авторы показывают, что в Москве под влиянием Мюнхена
«имели основания не доверять западным державам».
«Сделка Великобритании и Франции с гитлеровской
Германией 29—30 сентября 1938 г. в Мюнхене за счет
Чехословакии при неприглашении Советского Союза па
конференцию,— по мнепию Хилльгрубера,— вызвала тревогу
Сталина. Выработка повой советской тактики стала
неизбежной. При изложении советской внешней политики
периода второй мировой войны это обстоятельство должно
учитываться во всяком случае» 180.
Насколько реальной была опасность возникновения на
базе Мюнхенского соглашения четырех держав
антисоветского империалистического блока? Среди историков
ФРГ нет единого мнения по этому вопросу. К. Д. Брахер
голословно, без учета возможных исторических
альтернатив отвергает суждение о связи соглашения с планами
англо-германского похода против большевизма. При этом
он сбрасывает со счетов уже имевшиеся к тому времени
прецеденты: интервенцию против Советской России;
активную деятельность на рубеже 30—40-х годов крайне
империалистических кругов Англии, Франции, США,
готовых пойти дальше Чемберлена и Даладье; весьма
реальные расчеты фашистской дипломатии на
взаимопонимание с ними. Достаточно напомнить в этой связи
секретные англо-германские переговоры, подготовку в Англии и
Франции вооруженных акций против СССР во время
советско-финской войны, известный полет заместителя
Гитлера Р. Гесса в Англию. К. Д. Брахер не учитывает
эффективные действия советской дипломатии,
направленные против политики поощрения фашистских агрессоров.
Он игнорирует научные изыскания не только марксистско-
ленинских, но и ряда буржуазных ученых. Так,
К,- Г. Руффманн считает, что «западная политика
умиротворения» с ее кульминационным пунктом в Мюнхене
была «тяжелым ударом для Москвы», автор пишет об
«опасности совместного крестового похода Запада против
СССР» 181.
Внимание многих историков ФРГ привлекают вопросы:
«предоставили ли государственные мужи Парижа и в
первую очередь Лондона в Мюнхене Гитлеру свободу рук на
Востоке против России?», «была ли политика „умиротво-
ренияи по отношению нацистской Германии в конечном
92

Счете направлена против России?». Эти вопросы
сформулировал Т. Шидер, однако четкого ответа пе дал. Но сама
их постановка весьма показательна. Ряд же историков в
отличие от Шидера вполне определенно констатируют, что
соглашение в Мюнхене усилило позиции Германии в пер
вую очередь для агрессии против СССР. По Г. Грамлю,
это соглашение обеспечило «гегемонистские позиции
Германии на континенте, по крайней мере — господствующее
положение против Восточной п Юго-Восточной Европы».
Ссылаясь на высказывания Гитлера, автор считает, что
Мюпхеп создал «стратегический плацдарм против СССР».
А. Ситон, называя роль Англии и Франции в Мюнхене
«постыдной», не без основания полагает, что там «были
посеяны семена германо-русской войны» 182.
Некоторые немарксистские историки полагают, что
Чемберлен и Даладье заключили пакт о помощи Польше,
гарантировали безопасность Румынии и Греции и послали
в Москву дипломатическую миссию, чтобы «в союзе с
СССР организовать совместное сопротивление угрозе
независимости других европейских государств». «Оккупация
Праги: конец умиротворения»,— пишет Г. Грамль184.
Другие авторы разделяют противоположную точку
зрения.
Так, по мнению А. Хилльгрубера, предвоенные
месяцы свидетельствовали, что «основная концепция
политики Чемберлена не изменилась». Особое внимание
уделяется невыполнению Англией и Францией гарантий,
данных Польше. Захват Польши Германией, читаем в
заключении т. 1 десятитомника «Германская империя и
вторая мировая война», «вызвало лишь бумажные
протесты»185. «Победа над Польшей,—писал П. Зете,—стала
возможной лишь потому, что на Западе враждебные
армии (армии Англии и Франции.— А. М.) остались почти
неподвижными».
Представляются чрезмерно категоричными обе эти
позиции. Едва ли при нынешней источниковой ситуации
можно утверждать, что во внешнеполитическом курсе
Англии и Франции произошла «революция», а равно
сбрасывать со счетов названные изменения в этом курсе.
Последнее тем более недопустимо, что в начале сентября
1939 г. обстановка в Европе была иной по сравнению с
моментом предоставления гарантий.
Заметим вскользь, что мысль П. Зете и других
авторов показывает несостоятельность уже отмеченного
тезиса об СССР, который будто бы «прикрывал тыл Герма-
93

нии». Г.-А. Якобсен, по существу, также отмечает, что
западные державы позволили разгромить Польшу 186, и в
то же время пытается оправдать их, по делает это весьма
неловко, заявляя, что они будто бы имели возможность
лишь формально объявить войну Германии. Как было
установлено на Нюрнбергском процессе над главными
немецкими военными преступниками, во время нападения
на Польшу Германия располагала на своем Западном
фронте ничтожными силами, и это было известно
генеральным штабам Англии и Франции. Эти данные
довольно широко представлены в новейшей литературе ФРГ.
Так что возможность была не формальная, а реальная.
В. Бернгардт показывает, что сила вермахта в 1938—
1940 гг. заключалась в том, что западные державы
переоценивали его потенции. Английские и французские
специалисты считали немыслимым наступать на его позиции.
Это и привело к «уничтожению Чехословакии и Польши».
Имея в виду период агрессии против Польши, С. Прентль
вспоминает: французы «могли бы без труда напасть
врасплох на наши слабые соединения. Но они не
воспользовались нашей слабостью, ограничились лишь
пропагандистскими мероприятиями». Сам Гитлер отмечал, сообщает
Г. Франц-Виллинг, что Германия проиграла бы войну в
сентябре 1939 г., если бы западные державы предприняли
наступление 187.
В новейшей немарксистской литературе освещепы
некоторые стороны московских переговоров представителей
СССР, Англии, Франции летом 1939 г. М. Барч и другие
историки показывают предысторию переговоров.
Правительства Англии и Франции праздно наблюдали за
интервенцией германских войск против Испанской Республики,
допустили аннексию Австрии и Чехословакии, стремились
к тому, чтобы Германия и Россия растерзали друг друга.
Многочисленные предложения СССР в 1938—1939 гг.
отвергались Западом, лишь в июле 1939 г.
англо-французская военная миссия, состоявшая из второстепенных
чиновников, не облеченных необходимыми полномочиями для
подписания военной конвенции, была направлена в
Москву на тихоходном пароходе. В книге
историков-демократов опубликована заимствованная из прессы тех лет
карикатура, изображающая эту миссию, едущую на черепахе.
Советская же делегация, возглавляемая наркомами, была
готова подписать соглашение об эффективной военной
помощи.
Такое поведение западной дипломатии, по мнению ав-
94

торов, «играло на руку фашистам». Даже авторы т. 1
упоминавшегося десятитомника, обычно выступающие в роли
защитников «политики умиротворения», пишут о
«двойственном характере британской политики», об
инструкции британской военной делегации, оставлявшей мало
надежд на заключение пакта о взаимной помощи188.
Реалистические тенденции обнаруживаются и в литературе
США и Англии. В книге М. Арнольда-Фостера переговоры
квалифицируются как «главное условие предотвращения
войны», а их срыв — как «серьезная ошибка Запада», как
следствие «проволочек и несправедливых требований»
Англии и Франции. К сожалению, автор объясняет это
лишь «дипломатической некомпетентностью» английских
политиков, их «незнанием России» 189. «...В то время
когда немцы совершенно открыто готовились к нападению
на Польшу, а итальянцы продвигались на Балканы,—
писал У. Ширер,— французы и англичане не предпринимали
серьезных усилий, чтобы вступить с русскими в военный
союз против Гитлера» 190. Более полно осветил этот вопрос
Б. X. Лиддел Гарт: «Единственный шанс избежать войны
теперь заключался в том, чтобы заручиться поддержкой
России — единственной страны, которая могла оказать
Польше непосредственную помощь и служить
сдерживающей силой для Гитлера. Однако... английское
правительство проявило уклончивость и неискренность... пагубную
роль сыграли также возражения правительств Польши и
других малых стран против помощи со стороны
России» 191.
В оценке ответственности за срыв переговоров, как и
прежде, среди историков-немарксистов нет единого
мнения. Некоторые из них обвиняют по традиции СССР.
Авторы подготовленной в издательстве «Плёц» «Истории
второй мировой войны» утверждают, что летом 1939 г. СССР
будто бы «вел двойную игру». «В решающие недели лета
1939 г. западным державам не удалось добиться
включения Москвы в антигитлеровский блок»,— писал К. Д. Бра-
хер. Другие историки утверждали, что пакт от 23 августа
был заключен еще до того, как исчезла надежда на воеп-
ную конвенцию с Западом. Будто бы в этот момент
«западные державы с большим трудом пытались побудить
своего польского союзника уступить России». Эти авторы
исходят из ложных посылок. Дело было не столько в
«несговорчивости» польского союзника, сколько в
принципиальном нежелании, главным образом Англии, заключать
конвенцию с СССР, о чем прямо или косвенно писали мно-
95

гие немарксистские историки. К тому же никаких
«уступок России» и не требовалось. Речь шла всего-навсего о
разрешении воспользоваться территорией Польши или
других соседних с ней государств для сближения с
вооруженными силами агрессора. Без этого СССР не смог
бы выполнить свои обязательства по военной конвенции.
Правомерность такого требования, по существу, никем не
ставилась под сомнение. По мнению Г. Рауха, «колебания
западных держав летом 1939 г. ... разумеется, открыли
свободный путь к пакту» от 23 августа. Пусть и не прямо,
а косвенно, но тем не менее автор обвинил Запад в срыве
московских переговоров. Политика саботажа, нечестная
игра вокруг кардинального вопроса о мире в Европе у
Г. Рауха выступают как невинные «колебания» 192.
В литературе ФРГ довольно часто встречаются
высказывания и о позиции самой Польши летом 1939 г.
К. Д. Брахер считает, что требования СССР, особенно по
вопросу прохода частей Красной Армии через польскую
территорию, будто бы «препятствовали заключению
военного союза». Большинство же историков справедливо
считают, что переговоры были сорваны вследствие
неконструктивной позиции тогдашнего польского правительства.
«Переговоры зашли в тупик,— писал X. Центнер,—
поляки отказались пропустить советские войска через свою
территорию... Польский отказ имел катастрофические
последствия: он уничтожал любой шанс на
англо-французское соглашение с Россией» 193.
Польша отказалась от помощи СССР 194. Ее правящие
круги пренебрегли не только интересами европейской
безопасности, но и кровными интересами своей страны.
Генерал В. Сикорский, возглавлявший польское эмигрантское
правительство в 1939—1943 гг., считал это
преступлением 195. Л. Грухманн пытался объяснить «негативную
польскую политику по отношению к Германии при
одновременном отклонении сотрудничества с Советским Союзом»
«безмерной переоценкой собственных сил и равной ей
недооценкой сил Германии».
Это раскрывает лишь одну из сторон весьма сложного
явления. Тем более что автор одновременно исходил из
ложного представления об искреннем стремлении
правительств Англии и Франции создать совместно с СССР
оборонительный союз против агрессии. Отказ Польши был
весьма удобным поводом для Лондона и Парижа
оправдать их нежелание сотрудничать с СССР. Авторы кпиги
«Вторая мировая война», изданной в Лондоне, с полным
96

основанием констатируют, что Англия и Франция «не
предпринимали никаких шагов», чтобы побудить Польшу
принять помощь СССР196.
Все сказанное в главе о предыстории войны, в
частности о позиции западных держав, не означает, что
советская внешняя политика середины 20-х — начала 40-х
годов была безупречна и полностью использовала все
имевшиеся возможности в целях предотвращения новой
мировой войны. Отношения СССР и капиталистического мира
определялись не только классовой ненавистью буржуазии
к социализму, по и в известной степени зависели от
международной деятельности руководства СССР и ВКП(б), от
стратегии и тактики Сталина (особенно после XVII
съезда партии).
В главе «Внешняя политика» книги английского
историка А. Джопга «Сталин» не без оснований отмечается,
что «зарубежный опыт Сталина был минимальным, кроме
родного, он знал единственный иностранный язык —
русский.
Он не искал советов у более компетентных людей
(в другом месте книги автор подчеркивает в характере
Сталина «упрямую уверенность в собственной
интуиции».— А. М.). К большевикам, владевшим языками, Ра-
деку, Бухарину, Зиновьеву, он относился
недоброжелательно... Внешнеполитический курс Сталина базировался
на ошибочной оценке капиталистического окружения,
постоянно готового напасть на СССР, и капиталистического
общества, находящегося накануне гибели. Из этого он
исходил, давая указание зарубежным коммунистам
считать социал-демократов реальными врагами» 197.
Если лейтмотивом ленинской внешней политики был
принцип мирного сосуществования государств с
различными социальными системами, то главпой мыслью мпогих
выступлений Сталина был тезис о неизбежности новой
мировой войны, с чем он связывал развитие революции.
В этих условиях па Западе складывалось впечатление, что
строительство социализма в одной стране, по Сталину,
это — лишь «передышка» в борьбе за мировую
революцию, что лозунг мирного сосуществования предназначен
только «для зарубежной агитации» 198. По мнению М. Гейе-
ра, в представлении Сталина понятия «мощь Советского
государства» и «мировая социалистическая революция»
сливались, что давало повод для обвинения СССР в
великорусском шовнпнзме 199 и стремлении к «экспорту
революции». Политика с позиции силы внутри страны проеци-
4 Л. Н. Мерцалов
97

ровалась зарубежными наблюдателями на внешнюю
политику СССР.
Слабая теоретическая подготовка Сталина не
позволяла ему видеть адекватную картину быстро меняющегося
мира.
Так, он не смог понять особенностей фашистской,
наиболее опасной формы империализма; полагал, что
германский фашизм будто бы прошел две стадии развития —
патриотическую и захватническую. Пока фашисты
занимались «собиранием немецких земель и воссоединением
Рейнской области, Австрии и т. п., их можно было с
известным основанием считать националистами»,— писал он.
В действительности Австрия никогда не была «немецкой
землей», Рейнскую землю не «воссоединяли», а лишь
демилитаризовали. Фашисты же никогда не были просто
националистами. С момента своего возникновения их
партия с ее глобальной завоевательной программой была
сугубо империалистической. Сталин проявил непонимание
целей фашизма в Восточной Европе, считая, что
Германия стремится лишь «к восстановлению (в СССР.—
А. М.) власти помещиков, восстановлению царизма»200.
Характерно, что это ошибочное положение его
выступления по радио 3 июля 1941 г. не прошло мимо внимания
руководителей фашистской пропаганды201. Ошибка
была тем более недопустима, что Гитлер никогда не
скрывал своих действительных целей. Такие представления
Сталина в какой-то мере составляли основу его
дипломатии.
Так, совершенно неоправданна вера Сталина в то, что
Гитлер выполнит свои обязательства по пакту о
ненападении. Показательно, что намерение главного советника
Сталина по германским делам Молотова поехать в эти
дни в Берлин, чтобы решить все миром, Геббельс в своем
дневнике назвал «наивным»202. О дипломатических
промахах Сталина говорит провал его попытки укрепить
оборону Ленинграда в условиях начавшейся второй мировой
войны путем обмена соответствующих территорий с
Финляндией. Правительство Маннергейма, поощряемое
международной реакцией, отказалось от советских
предложений.
Но автократическая и неуравновешенная натура
Сталина не терпела каких-либо возражений, и он принимает
крайне несправедливое решение начать против
Финляндии военные действия203. Некоторые апологеты
утверждают, что он почти «магически уничтожал» одних своих
98

врагов-империалистов руками других204. В ряде своих
выступлений сам Сталин высказывал мысль о «решающей
гире» (1925 г.), которую он бросит на весы в критический
момент войны империалистов и выйдет победителем. При
этом он упоминает вскользь о мирной политике СССР.
Основная же его идея иная: «Но если война начнется, то
нам не придется сидеть сложа руки,— нам придется
выступить, но выступить последними» 205. Вполне очевидно,
здесь идет речь о неспровоцированном выступлении.
Такого рода заявлениями Сталину удалось добиться лишь
одного: его тезис успешно используется антисоветской
пропагандой в течение десятилетий. Однако на деле во
второй мировой войне запланированную им роль
«третьего радующегося» играли другие, причем за счет СССР.
Главным образом по вине Сталина Советская страна в
момент вступления в войну оказалась без единого
союзника и сразу же попала в исключительно трудное
положение. Она несла главную тяжесть действий возникшей
впоследствии антифашистской коалиции вплоть до 3
сентября 1945 г.
«Мудрому вождю» были свойственны изоляционизм,
отчуждение от окружающего мира, отождествление всех
инакомыслящих с недругами, постоянные призывы
бороться с врагами внутри и вне страны. В годы его
правления торжествовал ограниченный по своей сути и
вредный политически девиз «кто не с нами, тот против нас».
Сталину были чужды плодотворная ленинская тактика
компромиссов, марксистско-ленинская трактовка
соотношения классового и общечеловеческого. Большой ущерб
нанес тезис Зиновьева о «социал-фашизме», воспринятый
Сталиным и ставший определенной тактикой ВКП(б) и
Коминтерна в целом. С конца 1924 г. Сталин ставил на
одну доску фашизм, пацифизм, социал-демократизм206.
Это противоречило действительности. Программы
упомянутых трех течений резко расходились. Их смешение
наносило вред интересам рабочего класса, человечества в
целом, поскольку раскалывало ряды противников
фашизма, препятствовало созданию единого народного фронта.
Отсутствие единства в рабочем и других демократических
движениях было одним из условий возникновения второй
мировой войны.
Отрицательное влияние Сталина на Коминтерн не
ограничивалось лишь его узкосектантскими идеями. После
смерти Ленина он стал вмешиваться во внутренние дела
братских компартий, навязывать им определенную поли-
4*
99

тическую линию. Руководители и рядовые члены
некоторых партий подверглись репрессиям207. Международному
авторитету СССР, а значит, и объединению всех
антифашистских сил мира постоянно наносили ущерб
незаконные насильственные методы, применяемые Сталиным и его
окружением (в ходе коллективизации, массовые
репрессии 1937—1938-х годов) 208. Отношение ряда деятелей
международного демократического антивоенного
движения к сталинизму ярко выразил Ромен Роллап. Имея в
виду деспотизм Сталипа, он писал: «Я пе Сталина
защищаю, а СССР — кто бы ни стоял в его главе. Вреднейшая
вещь — идолопоклонство по отношению к личностям, будь
то Сталин, Гитлер или Муссолини. Я стою за дело
свободных народов, хозяев своей судьбы» 209.
Подводя итоги освещению в новейшей западногермап-
ской немарксистской историографии происхождения
агрессивной войны против Советского Союза, следует
подчеркнуть его сложность и противоречивость. В последнее
время значительно усилилось внимание многих историков
к предыстории агрессии, хотя это внимание к различным
важным сторонам предыстории очень перавномерпо.
Неофашистские публицисты и некоторые крайне
консервативные историки по-прежнему распространяют
утверждение фашистов об оборопительном характере их
нападения на СССР. Эти авторы не привели ни одной мысли,
которая не была бы уже высказапа в фашистской
публицистике.
В то же время опи игнорируют огромный
фактический материал, частично приведенный еще на
Нюрнбергском процессе, и новейшие достижения науки.
Большинство же немарксистских историков отказалось от
фашистского вымысла об оборонительпом характере агрессии.
Они считают его абсурдным, особенно в свете вновь
введенных в научный оборот сведепий о подлинных целях
войны против Советского Союза, о месте операции
«Барбаросса» в общей глобальной завоевательной программе
германо-фашистского империализма, о преемственности
аннексионистских планов германских милитаристов и
империалистов в Восточной Европе в XIX—XX вв., об
органической связи фашизма и наиболее реакционных
кругов финансового капитала, о советско-германских
отношениях 1933—1941 гг. и об ответственности фашистов за
их резкое ухудшение, о борьбе СССР за коллективную
безопасность, о политике «умиротворения», явившейся одной
из важпейших предпосылок агрессии.
100

В современной историографии ФРГ представлен
значительный фактический материал, но во многих книгах
подлинная предыстория агрессии нротив СССР
соседствует с заблуждениями или сознательными искажениями.
Наряду с достиягениями отдельных ее представителей в
целом анализ социально-экономических корней агрессии
по-прежнему недостаточен. Не преодолена и
персонификация истоков Восточного похода. Значительная часть
консерваторов оказалась не в состоянии полностью
освободиться от фашистской пропагандистской традиции.
Антисоветизм, как и раньше, в большой степени определяет
концепцию предыстории второй мировой войны вообще и
агрессии против СССР в особенности.

Глава третья
ЭКОНОМИКА СССР
НАКАНУНЕ И ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ
В ОСВЕЩЕНИИ ИСТОРИКОВ ФРГ
Влияние экономики на военное дело раскрыли еще
основоположники научного коммунизма. В самом начале
гражданской войны н иностранной военной интервенции в
Советской России в 1918 г., имея в виду революционный
подъем масс, вызванный «набегом гермапских
белогвардейцев на русскую революцию», В. И. Ленин подчеркивал,
что «одного энтузиазма недостаточно для ведения войны
с таким противником, как германский империализм».
Особое значение он придавал «крепкому организованному
тылу»: «Самая лучшая армия, самые преданные делу
революции люди будут немедленно истреблены
противником, если они пе будут в достаточной степени вооружены,
снабжены продовольствием, обучены» *. В декабре 1919 г.
Ленин вновь возвращается к этому. «Мы побеждаем и
будем побеждать, потому что у нас есть тыл и тыл
крепкий»,— говорил он. И далее: «Война есть испытание всех
экономических и организационных сил каждой нации» 2.
Эта мысль явилась руководящим принципом укрепления
обороны СССР. Эта же мысль составляет сейчас один из
важнейших методологических принципов изучения
истории минувшей войны.
Влияние экономического фактора на исход второй
мировой войны было весьма сильным, что отмечается и
немарксистскими историками. По мнению Г.-А. Якобсена,
«вторая мировая война побудила перенести основное
внимание на военное хозяйство, она особенпо настойчиво
продемонстрировала сильную зависимость ведения военных
действий от безупречной военной экономики, от
протекающих без помех технических исследований». В отличие от
войн прошлого, полагает автор, в войне 1939—1945 гг.
«огромное расходование военных материалов всех видов
вынудило воюющие державы полностью исчерпать их
экономический потенциал» 3. По мнению авторов уже цити-
102

ровавшегося десятитомника, «в войие на
советско-германском фронте наиболее ярко проявилась зависимость
военного планирования от хозяйственного потенциала»4.
В войне СССР и фашистского блока столкнулись не
только армии, но и экономики. Без самоотверженного и
квалифицированного труда советских людей в тылу были бы
невозможны победы Советских Вооруженных Сил.
Экономическая победа СССР — одна из важнейших
проблем истории Великой Отечественной войны. В общих
чертах она освещена советскими историками5. Однако
многие важные ее стороны не изучены. Современные
факторы социально-экономического торможения уходят
своими корнями в 30—40-е годы, причем дело здесь не только
в чрезвычайных обстоятельствах, в которых находилась
тогда наша страна6. «Казалось бы,—подчеркивает в этой
связи Ю. А. Поляков,— историки могли оказать немалую
услугу обществу, партии, подвергнув подлинно научному
анализу состояние и функционирование хозяйственного
механизма в историческом разрезе. Нельзя ликвидировать
трудности, не видя их исторических корней. Но сколько-
нибудь серьезных попыток такого рода даже и не
предпринималось, хотя трудов об истории развития
промышленности и сельского хозяйства написано множество»7.
Это общее замечание в полной мере относится и к
литературе о военной экономике СССР 1941—1945-х годов.
Стремление описать положение, сложившееся в экономике
почти исключительно в розовых тонах, фактографический
подход не позволили нашим специалистам создать
всестороннюю картину. Советская военная экономика показана,
по существу, вне ее противоборства с экономикой
фашистской Германии, последняя изучена весьма слабо.
Остаются без ответа ряд важных общих вопросов. В том
числе — все ли возможности советского народного хозяйства
были использованы до начала войны, если все — как
утверждают сравнительно многие авторы8, то чем
объяснить, что во второй половине 1941 г.— в 1942 г. в условиях
несравненно более худших, по существу — близких к
катастрофическим, советская военная индустрия догнала
германскую по производству вооружения. Отмеченные
обстоятельства лишь подчеркивают актуальность анализа
западногерманской литературы о военной экономике СССР.
Эта литература советскими специалистами изучена
недостаточно. Несколько работ прошлых лет основано на
очень узкой источниковой базе. Так, в книге С. В. Клюева
из немарксистских суждений о советской военной эконо-
103

мике приведены лишь оценка танка Т-34 и тезис о
влиянии ленд-лиза на действия Красной Армии9. Анализ
суждений о ленд-лизе представлен в ряде общих и
специальных работ10. В западногерманской литературе первых
десятилетий после войны те или иные стороны советской
военной экономики упоминались весьма редко11.
Исследование экономики того или иного государства в
период войны, как мы полагаем,— это не просто изучение
развития его народного хозяйства, по и обязательное
сопоставление его с народным хозяйством
государства-противника по всем основпым параметрам и периодам
войны. Иными словами, изучение экономик должно
неизбежно вылиться в исследование воеппо-экономического
противоборства государств или коалиций. В
немарксистской литературе 40—60-х годов вопрос противоборства
экономик СССР и Германии, главных государств двух
коалиций, по существу, даже не был поставлен. Лишь
косвенно — в связи с рассмотрением роли того или иного
государства в войне или причин поражения Германии — были
сделаны некоторые частные сопоставления. И хотя
военную экономику Германии крайние консерваторы, как
правило, оценивали весьма высоко («германская военная
промышленность не несет ответственности за поражение»),
они считали, что «исход второй мировой войны» своей
военной техникой решила Америка 12.
Сравнительный анализ экономик не осуществлен и
поныне. Весьма редкие сопоставления нельзя признать
удачными. Э. Хельмдах утверждал, например, что если в
СССР вооружение создавалось в соответствии с четким
и заблаговременным планированием, то в Германии «не
было пи долговремепной подготовки, ни тщательно
продуманных мероприятий». Это суждение явно
несостоятельно. «История знает мало примеров,— писал еще в
1943 г. начальник отдела военной экономики и
вооружения ОКБ генерал Г. Томас,— чтобы государство так
продуманно и планомерно еще в мирное время перевело свою
экономику на военные рельсы, как это было в Германии
между двумя мировыми войнами» 13.
В последние годы внимание историков ФРГ к военной
экономике СССР, несомненно, усилилось. Однако ее
отражение в литературе не выдерживает сравнения с
освещением ряда других сторон военной истории. Насколько
известно, в ФРГ по-прежнему нет ни одного
монографического исследования об экономике СССР 1941—1945 гг.
Из общих трудов, где она получила в той или иной мере
104

освещение (таких трудов мы насчитали лишь около
пятидесяти), необходимо назвать книгу Р. Лоренца, а также
работы Э. Машке и К.-Г. Руффманна. «Очерки советской
экономической истории до 1955 г.» написаны Э. Машке в
качестве введения к книге о германских военнопленных.
По мнению автора, их работа в СССР — составная часть
советской и германской истории. Поэтому он и написал
свои весьма большие для введения (свыше 60 страниц)
очерки.
Э. Машке разделяет имеющую хождение в
немарксистском обществоведении доктрину «хозяйства под
принуждением». На самом деле в СССР сложилась
административно-командная система, ее руководители уверовали в
универсальную эффективность жесткой централизации, в
то, что командные методы — самый короткий и лучший
путь к решению всех задач. Эта система, подчеркивает
М. С. Горбачев, «начавшая формироваться в ходе
индустриализации и получившая новый импульс во время
коллективизации, сказалась на всей
общественно-политической жизни страны. Утвердившись в экономике, она
распространилась и на надстройку, ограничивая
развертывание демократического потенциала социализма, сдерживая
прогресс социалистической демократии»и. Отбрасывая
все негативное в этой системе руководства, КПСС отнюдь
не отказывается от главных наших завоеваний —
общественной собственности на средства производства,
социалистического планирования, освобожденного от известных
искажений, и др. Э. Машке же с порога отвергает весь
экономический опыт СССР, социализм в целом.
Э. Машке, не свободный от шовинизма, объясняет
огромные разрушения на советской территории... «победами
германского вермахта», хотя каждому
непредубежденному ясно, что это преступления. Он преувеличивает роль
немецких военнопленных в восстановлении народного
хозяйства СССР. В то же время в своем исследовании
военной экономики СССР, в значительной степени
осуществленном по советским источникам, автор приходит подчас
к правильным выводам вопреки упомянутым догмам. Так,
Э. Машке пишет: «С самого начала войны почти в течение
четырех лет молодая социалистическая экономика
подвергалась огромному напряжению... То, что она несмотря на
все потери и разрушения, не только сохранила свою
сущность, но и даже расширила производственную базу для
будущего мирного хозяйства, было чрезвычайным
достижением». И далее: «Успехи советского населения во имя
105

самого существования в военные и послевоенные годы
необходимо рассматривать как высший пункт в развитии
социалистической экономики страны» 15.
Книга К.-Г. Руффманна «Советская Россия, 1917—
1977» вышла в серии «Всемирная история XX века».
Общая оценка автором экономической победы СССР
довольно объективна, хотя он так же, как и Машке, стоит на
позициях доктрины «хозяйства под принуждением», а в
силу своих «атлантических» симпатий пытается
преувеличить роль ленд-лиза в обеспечении победы СССР.
Отдельные правдивые суждения о подготовке экономики
СССР к возможной войне мы встретили и в английской
литературе. «Под высоким знаменем пятилеток» СССР
«был подготовлен к ведению победоносной войны»,—
писал Дж. Эриксон. Авторы «Справочника по изучению
России», в свою очередь, полагали, что «промышленность
Советского Союза соответствовала требованиям
современной войны» 16.
В целом, однако, внимание немарксистской
историографии к военной экономике СССР явно недостаточно. Это
тем более неоправданно, что, несмотря на понимание
актуальности изучения экономической истории пашей
страны, многие из них ограничились практически анализом
лишь экономики Германии. По мнению А. Милуарда, «в
то время как в экономике Германии остались
неизученными одни лишь детали, большая часть экономической
истории России военных лет все еще неизвестна». По
оценке автора, в его книге «экономические факторы успешного
сопротивления России освещены в высшей мере
поверхностно» 17. Естественно, суждения А. Милуарда могут быть
приняты лишь относительно освещения советской военной
экономики в немарксистской историографии. Вольно или
невольно автор сбрасывает со счетов освещение экономики
СССР в марксистско-ленинской исторической и мемуарной
литературе.
Оценка советского экономического потенциала
предвоенных лет
Консервативная историография, как известно, сильно
искажает историю социалистического строительства в СССР
в предвоенные годы 18. Тем не менее в последнее время
пекоторые ее представители констатировали решающее
значение созданного в СССР в период довоенных
пятилеток мощного экономического потенциала для победы
106

над фашистским блоком. Один из авторов книги «60 лет
Советской России», Б. Майснер, писал, например:
«Ускоренное превращение России в индустриальную страну
было существенной предпосылкой того, что Советский Союз
смог победить во второй мировой войне». По мнению
другого автора книги — П. Книрша, «60 лет хозяйственного
развития в Советском Союзе дают твердые основания для
гордости. СССР стал великой индустриальной державой...
Форсированная индустриализация в исторически
короткий срок принесла большие структурные изменения» 19.
Г. Хеккер подчеркивает, насколько обосновано было
требование ВКП(б) быстрее ликвидировать отставание
страны от экономически развитых государств. Составители
переизданного в ФРГ английского издания «Вторая
мировая война: Самолеты» отмечают, что без
социалистической революции «русские ВВС, вероятно, остались бы в
состояпии застоя и были бы, по существу, посредственной
боевой силой» 20.
К концу 30-х годов СССР действительно обладал
мощной экономикой. В условиях начавшейся войны и
возросшей угрозы агрессии он должен был за 1,5—2 года
увеличить мощности оборонной промышленности в 2—2,5
раза. На нужды обороны в 1940 г. была выделена почти
треть бюджета21. Накануне Великой Отечественной
войны в стране были созданы экономические предпосылки
для разгрома агрессора.
Однако значительный военно-экопомический
потенциал СССР оценивается некоторыми буржуазными
авторами отнюдь не с точки зрения его применения в борьбе
против фашизма. Используя факт создания потенциала
как повод в одних случаях для косвенного, в других —
прямого обвинения СССР в стремлении к агрессивным
войнам. Так, А. Э. Багель-Болан, оперируя голыми
цифрами, характеризует долю военных расходов в бюджетах
СССР и Великобритании. Он не учитывает скрытых
военных расходов, обычных для буржуазного государства,
географические и ипые особенности стран. Отвлекается
автор и от другого важного вопроса: можно ли оправдать с
точки зрения национальных интересов, а также
интересов возникшей впоследствии антифашистской коалиции
явно недостаточную военно-экономическую подготовку
Англии в условиях нараставшей агрессивности Германии
и ее союзников22. Автор игнорирует то обстоятельство,
что лишь сопротивление СССР в 1941—1944 годы
позволило Англии и США устранить последствия грубых про-
107

счетов предвоенных лет и создать необходимый военно-
экономический потенциал23.
Эти историки не учитывают исключительного
положения СССР в тогдашнем мире. Уже в то время каждому
здравомыслящему человеку была очевидна крайняя
необходимость для Страны Советов постоянно заботиться о
своей безопасности. Тем более несостоятельной
оказывается концепция Г.-А. Якобсена. Приведя данные об
оборонных расходах СССР24, этот историк необоснованно
отверг существование угрозы Советскому Союзу со
стороны фашизма. Он утверждает, что в СССР «был выдвинут
громкий идеологический лозунг о первенствующей
заботе советских руководителей защитить „социалистические
завоевания14 (кавычки Якобсена.— А. М .) от фашистских
агрессивных устремлений и уничтожить
капиталистическое окружение страны. Это вело к форсированному
вооружению СССР» 25. В устах такого знатока фашизма
подобные искажения трудно объяснить. Разве защита
социализма была лишь «лозунгом»? Разве не было нападения на
СССР и разве его «форсированное вооружение» в
предвоенные годы не служило исключительно цели отражения
агрессии?
Лишь немногие исследователи непосредственно
связывают внимание СССР к своей обороне с тем, что он
подвергался провокациям со стороны империалистических
государств, и это вынуждало его заботиться об укреплении
обороны. В. Айхведе и некоторые другие историки
отмечают, что «начиная с 1917 г. Россия находилась под
внешним давлением, против нее постоянно создавались
коалиции»; до 1945 г. СССР был «единственной страной,
руководимой врагами капитализма», и поэтому оборона в
условиях капиталистического окружения играла
значительную роль в его экономической политике26.
Консервативные критики равнодушны к самой сути
проблемы, была ли военно-экономическая подготовка
СССР достаточной с точки зрения задач, возникших
перед страной с пачалом агрессии. Как известно,
подготовка не была завершена. Переход промышленности на
производство новых типов вооружения полностью был
осуществлен лишь в ходе войны. Покажем это на примере
самолетостроения. К концу второй пятилетки, отмечает в
своих воспоминаниях народный комиссар авиационной
промышленности А. И. Шахурин, самолетостроители
создали машины, которые считались лучшими в тот период.
На этих самолетах были установлены многие мировые ре-
108

корды. Однако вскоре достигнутый уровень перестал
отвечать новым требованиям. Правительственная комиссия,
проверявшая состояние Вооруженных Сил СССР,
отметила, что материальная часть авиации «в своем развитии
отстает по скоростям, мощностям моторов, вооружению и
прочности самолетов от авиации передовых армий других
стран» 27. В соответствии с рекомендациями комиссии
были приняты эффективные меры. Тем не менее
технологический процесс не был полностью перестроен, и наряду
с новыми самолетами продолжался выпуск машин
устаревших конструкций. С января 1939 г. до 22 июня 1941 г.
ВВС получили около 18 тыс. боевых самолетов, из них
лишь около 3 тыс. машин новых типов 28. Это объясняется
и тем, что лучшие авиаконструкторы страны в конце
30-х годов были незаконно репрессированы, что нанесло
удар также и по боевой готовности советской авиации. То
же самое необходимо сказать и относительно ракетной
техники29.
Аналогичное положение было со стрелковым оружием.
Красная Армия располагала значительно лучшими
образцами пистолета-пулемета. Но в вермахте в первые
месяцы войны имелось пистолетов-пулеметов в 16 раз
больше, чем в советских войсках. В 1941 г. в Германии было
выпущено 325 тыс. пистолетов-пулеметов, в СССР —
98 64430. Не удалось полностью завершить и программу
перевооружения артиллерии. Все это не может, однако,
служить основанием для того, чтобы исследователь
впадал в противоположную крайность. Мероприятия,
осуществленные в оборонной промышленности в
предвоенные годы, явились вполне достаточной основой перевода ее
на военные рельсы в условиях войны.
Обычно консерваторы свои несостоятельные обвинения
СССР в «милитаризме» нарочито сопровождают
сведениями о сравнительном отставании его в легкой и пищевой
промышленности. Действительно, в условиях военной
угрозы Советское правительство вынуждено было сократить
средства, предназначавшиеся для повышения
благосостояния трудящихся, расходы же на оборонные нужды
увеличить с 23 млрд руб. в 1938 г. до почти 57 млрд руб.
в 1940 г.32 Но какое отношение это имеет к
«милитаризму» СССР?
Значительное внимание историки ФРГ уделяют
недооценке фашистскими руководителями советского
экономического потенциала. Л. Хнлльгрубср в статье
«Представление о России ведущих германских военных спсцн-
109

алистов накануне нападения на СССР» отмечает, что
«традиционное мнение о России послужило решимости
осуществить гитлеровскую концепцию расово-идеологической
войны на уничтожение». С июня 1940 до июня 1941 г. в
военно-политическом руководстве Германии «абсолютно
доминировало квазиоптимистическое суждение о
«глиняном колоссе». Лишь отдельные деятели высказывали
«квазипессимистические суждения о России как
угрожающем колоссе». Расхожее мнение о «полуазиатах»
господствовало и при оценке советской экономики. Весьма
слабыми представлялись русские железные дороги с их
неуклюжим руководством; старое вооружение, особенно
танки; не принимались всерьез восточные индустриальные
области СССР. Настроения германского руководства
характеризует такой эпизод. По возвращении из поездки
в СССР ведавший военной экономикой генерал Г. Томас
пытался убедить Гитлера в несостоятельности такой
оценки экономики СССР, заявив, что воевать с этой страной
Германии пельзя. Тот отверг эту мысль. «Мы позволяем,—
сказал Гитлер,—вводить себя в заблуждение с помощью
потемкинских деревень. Большевизм может лишь
разрушать и никогда не будет в состоянии что-либо
создавать».
Г. Янссен в книге «Министерство Шпеера» приходит к
обоснованному выводу: «Производственные мощности
русской военной промышленности были в огромной степени
недооцепены германской стороной. Пропаганда в течение
многих лет умаляла советский потенциал... Начало похода
па Россию побудило к трезвым размышлениям... зима
1941—1942 гг. показала подлинное соотношение сил».
Э. Хельмдах пишет об «ослеплении и переоценке», о
«гибельной цепи ошибок, которые должны были неизбежно
привести к поражениям и катастрофе» 33.
В последнее время в литературе ФРГ усилилось
внимание к отдельным критическим замечаниям, которые
подчас раздавались в правящих кругах. В упомипавшемся
письме Э. Вайцзекера 28 января 1941 г. подчеркивалось,
что Германия проиграет войну против СССР, если не в
военном, то в экономическом отношении. Известно, что в
правящих кругах господствовало мнение о том, что,
поскольку Москва образует экономический, политический и
духовный центр СССР, постольку ее захват разорвет
взаимные связи, и страна капитулирует. Э. Вайцзекер не
разделял это мнение. Он писал, что СССР, опираясь на
своп азиатские области, «сможет продолжать войну в те-
110

чепие пепредвиденно длительного времени». В октябре
1941 г. Г. Томас записал в своем дневнике: «Даже если
Горький и Баку будут оставлены, положение русских все
еще не будет катастрофическим» 34.
А. Багель-Болан полагает, что «полную недооценку
Советского Союза как кардинальную ошибку Гитлера»
трудно объяснить, поскольку на военно-промышленную
мощь России указывали авторы ряда публикаций уже в
предвоенные годы. На самом деле, в книге Ф.
Штернберга (на нее ссылается автор) был сделан вывод:
«Индустриальное развитие Советской России является
решающим фактором в параллелограмме сил», которые будут
определять исход наступающей мировой войны. А. Хплль-
грубер к числу причин безответственного, догматического
отношения к оценке советского противника не без
оснований относит застарелую русофобию и антикоммунизм,
побуждавшие специалистов закрывать глаза на все
достижения СССР в военной и экономической областях. Автор
трудов о немецко-фашистских ВВС X. Боог ссылается
также на культ Гитлера, сообщая, что всех в Германии,
кто вопреки мнению фюрера «говорил правду о советских
ВВС, рассматривали в качестве жертвы советского
надувательства» 35.
М. Арнольд-Форстер и некоторые другие историки
показывают аналогичную недооценку советского военно-
экономического потенциала лидерами Англии, Франции,
США. Впрочем, некоторые авторы полагают иначе. По
мнению А. С. Милуарда, в США считали, что
производство вооружения в СССР поставлено примерно на том же
уровне, как и в Германии36.
Фашистский режим, подчеркивают авторы книги
«Промышленность Германии в период второй мировой войны»,
«сделал все, чтобы приуменьшить в глазах немцев
экономические достижения Советского Союза. Им все врехмя
внушалось представление о том, что военная
промышленность СССР развита якобы совершенно слабо» 37. Заметим,
что антикоммунисты в Англии и Франции действовали,
по существу, в том же направлении. Пытаясь оправдать
свою враждебность идее коллективной безопасности в
Европе, они говорили о «неустойчивом положении страны»,
«слабости» советского военно-экономического
потенциала и «неэффективности» возможной военпой помощи
СССР38"41. Эта тенденция проявилась и в газетах военных
лет. Так, карикатуристы английской «Дейли мейл» 26
июля 1941 г. и 19 января 1942 г. изображали агрессию про-
111

тив СССР в виде Гитлера, одетого в форму немецкого
пехотинца. Вооруженного автоматом и сопровождаемого
танками фюрера останавливал... серп, в другом случае —
кулак. Эту традицию, по существу, восприняли крайние
реакционеры в историографии и публицистике. Особенно
в 50-е годы они писали «о слабо развитом механическом
транспорте» в СССР, о «примитивном русском
оборудовании» на железных дорогах, о «малом эффекте»
советского ракетного оружия и т. п. В этой литературе
господствовала крайне националистическая точка зрения, может
быть наиболее ярко выраженная в апологическом
суждении о том, что противники Германии будто бы «ничего не
могли противопоставить» новым видам вооружения,
созданным пемцами42. На первый план при объяснении
исхода войны была выдвинута версия «поражения в
результате естественных причин» 43.
Ряд документальных и мемуарных публикаций
свидетельствует, что опыт войны довольно быстро вынудил
немецко-фашистских воепно-политических руководителей
освободиться от многих былых заблуждений. Так, в ОКВ
стало доминировать мнение о «чрезвычайно сильном
артиллерийском вооружении» Красной Армии. Высоко
оценивались и советские танки. В течение нескольких лет в
Германии тщетно пытались создать танк, который
«превосходил бы по своим качествам русский Т-34»,
вспоминал А. Шпеер. П. Фабри цитирует слова Гитлера (июль
1942 г.): «Смеяться над стахановской системой явно
глупо. Вооружение Красной Армии является лучшим
подтверждением того, что эта система... оказалась
неслыханно успешной»44.
В повой литературе крайне консервативные суждения
о советской экономике предвоенных лет в значительной
степени пересмотрены. Покажем это на примере книги
Э. Крайдлера «Железные дороги в областях,
контролируемых государствами „оси14 во время второй мировой
войны». В разделе книги «Состояние транспорта в
России накануне второй мировой войны» автор, подчеркивая
«особое значение» этого вопроса, сообщает, что «роль
советских железных дорог, их достижения и возможности в
литературе освещены с различных и противоречивых
позиций». Он вскрывает пропагандистский характер
фашистских публицистических работ о железнодорожном
транспорте СССР, авторы которых показывали лишь «теневые
стороны советского железнодорожного дела».
Опираясь на советские литературные источники, ав-
иа

тор довольно объективно характеризует развитие
железных дорог в СССР в 30-е годы, увеличение пропускной
способности в несколько раз, высокий процент
двухколейных путей, «необычайно хорошее оборудование
узловых станций» и др. Он собрал сведения о состоянии
железнодорожной сети в различных районах СССР, показал
развитие ее в западных областях РСФСР, УССР, БССР.
Э. Крайдлер правильно раскрыл общее ее значение: «При
огромных пространствах Советского Союза железные
дороги были важнейшим средством транспорта». Книга
выдержана в спокойном тоне. Это, пожалуй, единственная
западногерманская работа, где одна из важнейших
отраслей советской экономики сопоставляется
непосредственно с соответствующей отраслью Германии45.
Трактовка советской экопомики накануне Великой
Отечественной войны теспо связана с тенденциозными
суждениями многих консервативных историков и
мемуаристов о советско-германских торговых соглашениях 1939—
1941 гг. Их внимание сосредоточено лишь на поставках
в Германию сырья и продовольствия, что дает им повод
обвинять СССР в усилении военной мощи Германии и
даже поощрении ее агрессии против Англии и Франции.
Подобная тенденция наблюдалась и в консервативной
литературе 50-х годов46. По мнению Г. Э. Фолькманна,
специалиста по экономической истории Германии,
поставки сырья имели для нее «очень большое значение».
Соглашение с СССР будто бы приносило ей одностороннюю
выгоду и «серьезно ослабило английскую блокаду».
Экономические же выгоды, полученные от торгового
соглашения советской стороной, автор обходит молчанием. Даже
пунктуальность СССР в выполнении им своих
обязательств эти историки пытаются вменить ему в вину47.
Однако торговые соглашения СССР и Германии 1939—
1941 гг. полностью соответствовали международному
праву и отнюдь не были выгодны одной лишь Германии. Они
укрепляли и советский военно-экономический
потенциал48. А. Кун считает даже, что военно-техническое и
военно-экономическое сотрудничество обоих государств шло
на пользу в первую очередь Красной Армии. Некоторые
авторы сообщают, что советские поставки не смягчили
«угрожающего недостатка нефти». Этот дефицит
препятствовал державам «оси» так сильно, что вермахт к
началу войны не смог осуществить сплошную моторизацию.
Многие войсковые части оставались на конной тяге. О
нехватке горючего пишут многие западногерманские
историки 49.
ИЗ

«В торговых отношениях с Германией СССР,—
подчеркивают авторы изданного в ФРГ в 1977 г. сборника
«Военное хозяйство н вооружение»,— показал себя упорным
и неуступчивым партнером, который последовательно
отстаивал собственные экономические и
военно-экономические интересы». Авторы не разделяют «часто
высказываемого суждения о значительной поддержке германского
воепного хозяйства советскими поставками». Необходимо
учитывать, пишут историки, качество и количество
товаров, которые СССР получал из Германии. «Уже в
январе 1940 г. американский публицист В. Гоппер
сомневался в увеличении советских поставок... Когда одиннадцать
месяцев спустя В. М. Молотов согласился удовлетворить
германское пожелание о повышении поставок зерна на
10%, он выдвинул условие об адекватном повышении
импорта алюминия и кобальта, т. е. поставок
полуфабрикатов, которых «третьей империи» самой недоставало. В
ответ на просьбы о дополнительных поставках сырья СССР
потребовал не только станки и грузовые автомашины, но
и боевую технику, что для Германии снова оказалось
неприемлемым».
При этом Советское правительство дало
недвусмысленно понять, что оно, несмотря на заключение с
Германией торгового договора, сохраняет за собой «полную
свободу действий в экономических или политических
отношениях с Германией и другими странами». Авторы
сборника подчеркивают, что «военные нужды России и
Германии были во многом аналогичными». И далее:
«Советский Союз никоим образом не ввозил потребительские
товары... Его желания относились исключительно к
средствам производства и военной технике». Авторы
показывают, что в конце 1940 г. в Германии «сохранялись
определенные трудности в приобретении сырья, которые,
наряду с другими мерами, пытались ликвидировать путем
повышения советских поставок. Тем не менее в
тогдашнем внешнеторговом балансе империи в поставках сырья
и продовольствия Советский Союз не был ведущей зоной,
первое место занимали страны дунайского бассейна и
Балканского полуострова». В первой половине 1940 г.
ввоз из этих областей, оценивался почти в 600 млн
имперских марок, из СССР — только в 290,3 млн 50.
Консервативные версии советско-германских
экономических отношений, как и многие другие аналогичные
суждения, заимствованы из пропаганды военных лет. Именно
в ответ на инсинуации нарком ииостраппых дел СССР
114

22 февраля 1940 г. сообщил послу И. М. Майскому для
передачи английскому правительству: «Хозяйственный
договор с Германией есть лишь договор о товарообороте...
договор экономически выгоден для СССР, так как СССР
получает из Германии большое количество станков и
оборудования, равно как изрядное количество вооружения, в
продаже чего нам неизменно отказывали как в Англии,
так и во Франции». Как показывают опубликованные
ныне документы, правительству Англии уже в январе 1940 г.
было известно, что в первые три месяца войны общий
импорт нефти Германией составил около 523 тыс. т, в том
числе из Румынии — 225 тыс. т. Поставки же нефти из
СССР не превышали 9 тыс. т, т. е. были менее 2% 5!.
В те годы не только в Англии и союзных с нею
странах, но и в Германии весьма тенденциозно
истолковывались советско-германские торговые отношения.
Фашистские дипломаты и пропагандисты представляли эти
отношения в искаженном свете, стремясь еще больше
увеличить разрыв между СССР и западными державами, а
также усыпить бдительность СССР ввиду
приближающейся агрессии52.
В английской буржуазной историографии можно
встретить объективные оценки советско-германских торговых
отношений. Один из ее представителей — Д. Гинсбург
отмечал, что никакие соглашения СССР с Германией «не
влекли за собой изменения советского нейтралитета», что
Советский Союз «не брал на себя обязательства торговать
только с Германией», что осложнения в
советско-английских отношениях произошли по вине Англии, не
выполнившей своих прежних обязательств53.
Суждения о военной экономике СССР
В литературе, изданной в последние годы, представлены
суждения о перестройке советского народного хозяйства
на военный лад, перебазировании многочисленных
заводов и фабрик СССР из прифронтовой зоны на восток
страны, вооружении Красной Армии и других важных
.моментах. Перевод хозяйства на военные рельсы сравнительно
объективно показан лишь в немногих трудах, например
у Р. Лоренца. Важнейшие мероприятия, осуществленные
в стране в первые месяцы войны, автор освещает,
опираясь на труды советских исследователей. Общая оценка
перестройки представлена в книге К.-Г. Руффманна. По его
мнению, «советскую экономику удалось в короткое время
115

и без трудностей переориентировать на военные цели
благодаря ее специфической организации и своеобразным
законам о труде... С присущими ей методами и главным
образом блестяще сохранившимися способностями
русских к импровизации удалось справиться с
возникшими почти неразрешимыми хозяйственно-стратегическими
проблемами, прежде всего в трудных условиях
осуществить вызванное быстрым продвижением немецких войск
перемещение в восточные области СССР и ввод в
действие на новом месте большей части машинного парка и
запасов сырья».
Ряд суждений К.-Г. Руффманна вызывает возражения.
Перевод экономики в СССР действительно был
осуществлен в короткий срок, но нельзя сказать, что это
произошло «без трудностей». Достаточно напомнить, что в
начале войны были потеряны важные промышленные
районы. Обостряющаяся обстановка на фронтах вынудила
прибегнуть к эвакуации миллионов людей и крупных
производственных мощностей в безопасные районы стра-
пы. К такому выводу пришел позднее и Руффманн.
Однако он стремится создать впечатление, что хозяйство
СССР уже стояло на рельсах войны, и одновременно
ставит под сомнение преимущества общественной
собственности па средства производства. Именно для этого ему
понадобилось нарочитое подчеркивание «блестяще
сохранившихся (от дореволюционных времен, очевидно? —
А. М.) способностей русских к импровизации» 54.
Против тезиса о незаурядной импровизации,
проявленной советскими людьми при экономическом обеспечении
победы, возражать нельзя. Импровизация сыграла свою
роль, без нее, очевидно, было бы невозможно решить
задачи, порожденные чрезвычайными обстоятельствами.
Однако было бы ошибочным это сугубо социальное
явление отождествлять исключительно с национальными
особенностями. Приведем лишь один пример. Ремонтно-вос-
становительная служба автобронетанковой техники
Красной Армии возвратила в строй 429 тыс. танков, каждый
танк в СССР восстанавливался несколько раз. Такой
службы не имела ни одна армия мира. Чтобы эвакуировать
танк из нейтральной полосы, отремонтировать его в
полевых условиях, когда зачастую ремонтники не имели ни
оборудования, ни достаточного количества запасных
частей, была необходима не только самоотверженность, но и
исключительная изобретательность. Вооруженные лишь
гаечным ключом, зубилом и молотком, они научились
116

снимать без крапа двигатели весом в полтонны, за одну
ночь превращать обыкновенный амбар в
производственный цех, паровоз — в котельную, из десятка
растерзанных машин собирать две-три боеспособных. Лозунг «Все,
что можно вернуть в строй на месте,— восстанавливать на
месте!» стал в практике этих людей незыблемым
правилом 55. Разумеется, в СССР были и хорошо оборудованные
ремонтные заводы.
Вопреки тезису К.-Г. Руффманыа о перестройке «без
труда», Э. Машке верно подчеркивает, что она
происходила в условиях «неизмеримых жертв и не меньших
материальных потерь». Он сообщает заимствованные из
советских источников данные о населении оккупированных
в 1941 — 1942 гг. территорий СССР и других утраченных
производительных силах. Имея в виду военные действия,
дважды прошедшие по этой территории, и прежде всего
варварскую фашистскую тактику «выжженной земли»,
автор с полным основанием пишет, что «несчастная земля
уничтожалась несколько раз». Несмотря на жертвы и
потери, подчеркивает автор, «производство всех видов в
областях, не занятых врагом, чрезвычайно выросло»,
военная промышленность «догнала и перегнала ранее
превосходившую ее германскую индустрию» 56.
Сравнительно большое впимание уделяется
перебазированию в восточные районы страны производительных
сил. Р. Лоренц полагает, что «история перемещения
целой индустрии... прежде всего была историей невероятной
человеческой выносливости». По мпению А. С. Милуар-
да, «объем всей операции, может быть, яснее, чем любое
другое военное событие, показывает чрезвычайные
способности народного хозяйства приспосабливаться к
ситуации, по-видимому, невозможной». Высказав известную
мысль о том, что «достаточное пространство для войны,
несомненно, представляет собой одно из необходимых
условий», он сообщает, что немцы при отступлении будто
бы также попытались осуществить аналогичную
эвакуацию, но не могли найти места для размещения
предприятий. Правомерно, однако, поставить вопрос, что
помешало им разместить промышленные объекты так же тесно
как они размещены, например, в Рурском бассейне57.
Некоторые историки с полным основанием отмечают
целесообразное размещение производительных сил СССР
к моменту агрессии, что явилось условием успешного
функционирования военной экономики. В книге А. С. Ми-
луарда читаем: «Если бы восточные области до войны
117

совсем не имели промышленности и не обладали бы
необходимыми ресурсами, это чрезвычайное
перебазирование производственных мощностей никогда не имело бы
успеха». Отдельные исследователи подчеркивают
значение сопротивления Красной Армии, «создавшего условия
для эвакуации». Ряд авторов констатировали выдающеюся
роль транспорта в ходе эвакуации. В. Пауль считает, что
«благодаря искусной системе одноколейные пути на
восток были использованы с предельно высокой
производительностью». В подтверждение своих слов он приводит
статистические данные. Часть ученых констатируют, что
эвакуация сорвала планы захвата и использования
производственных мощностей СССР. «Это перебазирование
оборонной промышленности,— пишет К. Рейнгардт в
книге „Поворот под Москвой44,— было совершенно
неожиданным для немцев и в решающей степени повлияло на то,
что германская военная промышленность не смогла
выполнить свои задачи,— ведь значительная часть
продукции должна была производиться по новым планам
непосредственно в захваченных районах». А. Шпеер и другие
исследователи и мемуаристы связывают с успешной
эвакуацией производительных сил СССР «катастрофу
снабжения», постигшую вермахт на Восточном фронте осенью
и зимой 1941—1942 г.58
Многие из названных авторов уделяют большое
внимание развитию промышленности на Урале и в других
восточных районах в 1941—1945 гг. По мпепию Р.
Лоренца, «восточные области СССР пережили во время войны в
полном смысле слова индустриальную революцию».
Э. Машке показывает «особо интенсивное развитие
военной промышленности Урала... Удивительным был рост
производства самолетов и танков в 1942 г. Он особо
подчеркивает, что на востоке страны в годы войны выросли
новые промышленные районы, что решительно
способствовало индустриальному развитию СССР в послевоенные
годы. Такие же примерно мысли высказывает Э. Милуард,
опирающийся в своем исследовании в основном па
известную книгу Н. А. Вознесенского59.
Весьма специфический аспект проблемы затронул
крайний консерватор В. Бертольд. Не без досады
отмечает он, что «советская военная промышленность
совершенно беспрепятственно — то есть ей пе угрожали
германские воздушные налеты — могла побивать свои
собственные рекорды н снабжать Красную Армию
вооружением, превосходящим вооружение вермахта». В свою оче-
118

редь, X. Боог считает, что германские ВВС пе были
подготовлены к войне против индустриальных центров60.
Во время войны СССР, как известно, произвел оружия
и военной техники в 2 раза больше и лучшего качества,
чем Германия61. Многие историки, вопреки общей
тенденциозности их работ, отмечают выдающиеся успехи
СССР в производстве вооружения. Так, Д. и Г. Лион в
книге «Вторая мировая война» констатируют, что «СССР
был в состоянии производить первоклассные системы
вооружения». «Удивительнее всего была,— подчеркивает
А. Ситон,— не численность армии, а огромпые запасы
вооружения, танков, пушек, боеприпасов,
обмундирования...».
Внимание ряда историков привлекло положение в
советской экономике в 1943 г., который они не без
основания считают переломным в производстве боевой
техники и оснащении ею Советских Вооруженных Сил.
«Несомненно,— считает П. Карелл, автор книги „Операция
Барбаросса14,— лицо Красной Армии в корне изменилось.
Танковые войска были вновь переформированы, и они
могли теперь опираться на мощную танкостроительную
промышленность, которая превышала соответствующую
промышленность Германии. Во время Курской битвы
также были впервые применены советские штурмовые
орудия, тяжелая артиллерия на самоходных лафетах».
П. Гостони, по существу, принимает точку зрения
Г. К. Жукова и других советских мемуаристов и
исследователей на техническое обеспечение Красной Армии. Она,
как подчеркивает автор, становилась с каждой неделей
все сильнее. Лозунг партии «Все для фронта, все для
победы!» осуществлялся «исключительно непреклонно».
Военпая промышленность, несмотря па все трудности,
поставляла в войска в необходимых количествах новое
оружие, «по меньшей мере равное по качеству немецкому,
если не превосходящее его». «Огрохмная творческая работа
по модернизации и производству оружия... создавала
новые средства для сокрушения врага»,— подчеркивает
П. Гостони62.
Сравнительно объективно показали вооружение
советских войск в 1943 г. и некоторые английские историки.
Красная Армия, пишет Б. X. Лиддел Гарт, «по сравнению
с 1942 годом стала значительно качественнее и выросла в
количественном отношении... вырос поток вооружения,
которое поступало с новых предприятий на Урале и от
западных союзников России. Танки Красной Армии пе
119

уступали танкам других армий, а многие немецкие
генералы и офицеры считали их даже самыми лучшими. Это
были превосходные машины по своим ходовым качествам,
надежности и вооружению. Русская артиллерия также
отличалась превосходными качествами. Широкое развитие
получила реактивная артиллерия, которая обеспечивала
высокую эффективность удара. Русская винтовка была
более современной, чем немецкая, и обладала более высокой
скорострельностью. Большинство других видов пехотного
вооружения характеризовалось такими же высокими
качествами» 63.
Значительное место в литературе занимает
характеристика отдельных видов боевой техники, особенно танков.
Им посвящено специальное исследование доктора наук
генерала Ф. М. Зенгер унд Эттерлипа «Советские средние
танки». Изданная по поручению крайне консервативного
Общества военных исследований, его книга не лишена
антисоветской тенденциозности. Однако, вопреки ей, чисто
военно-технические вопросы автор освещает верно.
«Советский танк Т-34 был,— пишет он,— бесспорно,
шедевром в истории развития военной техники. В
противоположность некоторым другим странам Советам удалось
достичь преимуществ в танкостроении к началу второй
мировой войны. Германские танкостроители
руководствовались тогда представлениями, господствовавшими до
начала гражданской войны в Испании, и приобретенным там
ограниченным опытом. Британские типы танков
создавались в соответствии с оперативно-тактическими
представлениями о равновесии между танками «пехотными» и
«крейсерскими», или «кавалерийскими» (кавычки
автора.— А. М.). Во Франции еще совершенно не понимали
необходимости создания по-настоящему крупных
танковых соединений...» «Во второй половине 30-х годов,—
подчеркивает автор,— в соответствии с советскими
оперативными принципами боевых действий в глубине обороны
противника в СССР были верно выработаны новые
требования к организации и тактике танковых войск в
маневренной войне и определены необходимые типы танков и
и боевые особенности».
Генерал разделяет мнение советского исследователя
В. Д. Мостовенко о том, что появление Т-34 «было новой
ступенью в развитии танковой техники, что означает новое
направление в танкостроении». Этот танк обладал более
сильным вооружением, чем танки соответствующих типов
на Западе; лучшим мотором, который работал не на бен-
120

зине, а па дизельном топливе; более надежной броней;
лучшей проходимостью, его давление на почву пе
превышало 0,75 кг/см2, соответственно в западных
образцах — от 0,95 до 1,0 кг/см2.
Весьма высокую оценку дает автор и советскОхму танку
Т-54, явившемуся, по его мнению, «плодом многолетнего
развития, основанного на базе испытанных и
апробированных элементов ряда модификаций Т-34». Он отмечает, что
его создателям удалось заметно сэкономить вес, придать
башне танка «гениальную форму», установить на
35-тонную машину 100-миллиметровую пушку. По его мнению,
преимущества данпого танка перед соответствующими
образцами, принятыми на вооружение в армиях НАТО,
состоит в превосходном вооружении и
оперативно-тактической подвижности, высокой помехоустойчивости,
ускоренном приведении в боевую готовность, простоте обучения
экипажа 64.
Выразительны отзывы участников Восточного похода
вермахта. Бывший генерал-инспектор бронетанковых
войск Г. Гудериан сообщал о «прекрасном русском танке
Т-34». Авторы вновь изданных книг широко
подтверждают эту мысль. Крайний консерватор О. Цирер так пишет об
«ужасных тридцатьчетверках»: «Миллионы
военнопленных, огромная военная добыча остались позади...
впервые во второй мировой войне немцы заплатили за свою
победу громадными кровавыми жертвами... Неожиданно на
поля сражений появились русские танки Т-34». Об этом
же вспоминает Н. фон Белов. Один из авторов книги
«Поворот войны» — В. А. Бельке отмечает, что в битве под
Москвой впервые против вермахта были применены
тапки Т-34, превосходившие пемецкие по бропевому
обеспечению, вооружению, дизельному мотору, мапеврешюсти.
Они подействовали на войска шокирующе, поскольку
немцы не имели соответствующей мощности
противотанкового оружия. «Это военно-техническое превосходство
Советской Армии... явилось фактором перелома в войпе на
рубеже 1941—1942 гг.» Мысль о превосходстве Т-34 над
немецкими танками разделяют авторы всех известных нам
новых книг. Часть их полагает, что советские боевые
машины были лучшими танками второй мировой войны65.
Документальные и мемуарные публикации,
предпринятые в СССР, ГДР и ФРГ, свидетельствуют, что
превосходство советских танков над немецкими было призпано
п высшим военпо-политическим руководством Германпи.
Не случайно ее танковой промышленности было отдано
121

решительное предпочтение перед производством других
видов вооружения. На совещаниях в ОКВ неоднократно
обсуждались вопросы об использовании советского опыта
при совершенствовании немецких танков, об улучшении
средств борьбы вермахта против советских танков.
Многие западногерманские историки и мемуаристы
отмечают непревзойденные качества советской артиллерии.
По данным А. Шпеера, Гитлер говорил ему в сентябре
1942 г., что Красная Армия располагает «чрезвычайно
сильным артиллерийским вооружением». По указанию
Гитлера советский опыт должен был быть использован
при совершенствовании немецких орудий. 7—8 ноября
1942 г. он потребовал подготовить примерно 180
захваченных в первые месяцы войны пушек-гаубиц для
использования их в немецких войсках66.
Мпогпе авторы особо подчеркивают «высокую
эффективность» советской реактивной артиллерии.
«Знаменитые «катюши»,— констатирует крайпий консерватор
Г. М. Швейнбергер,— были удивительно простым, но
высокоэффективным оружием... под Москвой опи
приводили немецкие войска в состояние шока. Кто хоть раз был
накрыт ракетным ковром, тот слушал оргапную музыку
уже па пебе». Автор имеет в виду широко
распространенное в вермахте назвапие советских ракетных установок —
«сталинский орган» 67. Попытку преуменьшить
действенность ракетпой артиллерии мы встретили лишь в одной,
кстати весьма примитивной в целом, книге крайне
консервативного историка М. Бар-Цонара. Исказив тактико-
техпические характеристики ракет, автор утверждал, что
опи «действовали прежде всего па мораль германских
войск». «,,Катюша14, секрет которой тщательно
охраняли,— пишет автор,— в ходе всей войны распространяла
страх и замешательство в рядах гермапской армии»68.
Нам неясно, как могло получиться, что оружие,
действующее «прежде всего» на психику, могло «наводить страх»
на протяжении «всей войны». При незначительности
боевой эффективности очепь скоро исчез бы и
психологический эффект этпх ракет.
Английский историк А. Рид сообщает, что «русские
были бесспорпыми мастерами артиллерии», они оказались
в состояппи производить «огневой вал страшной
интенсивности», особенно, по мнению автора, под Сталинградом
и Берлином. «Русская артиллерия,— подчеркивает он,—
очень эффективно использовала ракеты-катюши». Лишь
позднее они, отмечает Рид, стали применяться в армиях
122

других государств. Эту мысль повторяют авторы кппгп
«Вторая мировая война» (США). Они пишут о наличии
в Красной Армии значительных соединений реактивной
артиллерии, отличающейся высокой эффективностью и
примененной уже в начале войны 69.
Ряд историков отмечает превосходные качества
советской авиации, особенно знаменитого штурмовика Ил-2.
«Новые истребители Ла-5, Як-9, бомбардировщики Пе-2,
Ту-2 и штурмовики Ил-2 стали опасным противником для
герииговских военно-воздушных сил»,— пишет Гостони70.
Другие авторы сообщают о «более эффективном и
современном, чем у немцев, пехотном вооружении русских»,
об «отличных советских автоматах», которые
предпочитали своему личному оружию многие немецкие солдаты.
Действительно, германские генералы уже после
поражения под Москвой вынуждены были поставить вопрос о
срочном перевооружении своей нехоты вследствие
выявившегося превосходства советских видов стрелкового
оружия. Пистолеты-пулеметы ППШ-41 имели более
высокую дальность эффективного огня. Соответствующее
немецкое оружие МП-40 сильно уступало им и в
дальности и в скорострельности (350 выстрелов в минуту
против 950) 71.
Получили освещение и другие важные вопросы
советской военной экономики. Среди них — проблема рабочей
силы в СССР в годы войны. Ряд авторов трактует ее в
духе традиционного для консервативной историографии
тезиса о «русском численном превосходстве»: СССР «не
испытывал недостатка в рабочей силе» 72. На самом деле эта
проблема в СССР была чрезвычайно острой. Другое дело,
что ее удалось решить, и СССР победил. Неспособность
же Германии решить аналогичную проблему, паряду с дру-
гии факторами, привела ее к поражению. Это показывают
Э. Машке, И. Неандер и другие историки. Р. Лоренц
отмечает «резкое сокращение числа работающих» в СССР
вследствие мобилизации и потери западных территорий.
Встала «важнейшая задача в кратчайшие сроки создать
новые трудовые резервы». Советскому Союзу,
подчеркивает автор, «удалось в целом обеспечить рабочей силой
важнейшие отрасли экономики». Лоренц отмечает
«важную роль системы государственных трудовых резервов»,
созданную еще перед войной; широкую сеть учебных мест
на производстве и в фабрично-заводских школах,
позволившую подготовить необходимое число
квалифицированных рабочих. Ссылаясь на книгу советского историка
123

В. С. Мурманцевой, автор показывает особую роль жеп-
щнн в советской военной экономике73.
Авторы тезиса о будто бы «неисчерпаемых людских
ресурсах России» сбрасывают со счетов вполне очевидные
факты. На территории, оккупированной противником в
1941—1942 гг., проживало 88 млн человек. Это наряду с
мобилизацией в армию привело к резкому сокращению
числа рабочих и служащих в 1942 г.— до 18,4 млн, в том
числе в промышленности — до 7,2 млн, что составляло
соответственно 59 и 65,6% к уровню 1940 г. Особенно
острой была нехватка рабочей силы в конце 1941 — начале
1942 г., в самый тяжелый период74. Но эта сложнейшая
проблема была решена. Опираясь на патриотический
подъем, Государственный Комитет Обороны обеспечил
рациональное распределение кадров в
общегосударственном масштабе. Этому способствовало четкое
планирование, внедрение передовой технологии, постоянное
совершенствование производства75.
Некоторые историки с полным основанием называют
«самопожертвование работников индустрии» СССР
«материальным, эмоциональным и психическим добавлением к
людским ресурсам русских» 76. Но при этом они, как
правило, игнорируют преимущества социалистической
организации. Еще в сентябре 1917 г. в известной работе
«Грозящая катастрофа и как с ней бороться» В. И. Ленин
показал принципиальную разницу между всеобщей
трудовой повинностью при капитализме, названной им
«военной каторгой для рабочих», и «всеобщей трудовой
повинностью, вводимой, регулируемой, направляемой Советами
рабочих, солдатских и крестьянских депутатов», которая
явится «громадным шагом к социализму», «шагом к
регулированию экономической жизни в целом, по известному
общему плану, шагом к сбережению народного труда, к
предотвращению бессмысленной растраты его
капитализмом» 77.
Отдельные историки, касаясь организации труда в
СССР 1941—1945 гг., пишут о том, что по «западным
представлениям трудно вообразить ежедневную работу от
10 до 12 часов» 78. К подобным суждениям примыкает и
старый консервативный тезис о солдатах Красной Армии,
«привыкших жить и сражаться при самых низких
стандартах», о красноармейцах, которые «могли существовать
там, где другие не выдержали бы»79. Эти историки
невольно или преднамеренно уходят в сторону от подлинных
причин тех трудностей и лишений, которые на самом де-
124

ле испытали советские люди. Дело здесь отнюдь не в «из-»
вечпой примитивности» населения Востока и тем более не
в некоей «тоталитарной специфике» социалистического
строя. Источником же этих трудностей и лишений были
внезапное нападение, поражения Красной Армии в
первые месяцы войны, вынужденное фактическое
единоборство СССР с объединенными силами Германии и ее
союзников в 1941 —1944 гг. Имеющееся в консервативной
литературе сопоставление условий труда в СССР, Германии,
США, Англии несостоятельно. Непосредственное
вторжение на свою территорию Германия пережила лишь в
1944—1945 гг. США и Англия вообще его не испытывали.
Это отмечают и некоторые немарксистские историки80.
Ущерб, нанесенный Советскому Союзу во второй мировой
войне, составил свыше 40% потерь всех ее участников,
США — лишь 0,4%. СССР потерял в войне 30% своего
национального богатства81.
Однако и эти чрезвычайные обстоятельства не
оправдывали сохранения в стране принудительного труда,
введенного Сталиным и его окружением для значительной
части населения. Характерно, что один из приверженцев
доктрины «экономики по приказу» — Э. Машке, касаясь
социальных отношений в СССР, часто отмечает
«добровольную готовность к жертвам в целях повышения
результатов труда... большой рост производительности
труда рабочих и колхозников, достигнутый при крайне
недостаточном снабжении». «Готовность к самопожертвованию
рабочих, главным образом женщин, поскольку многие
мужчины были направлены на фронт, была прямо
безграничной»,— подчеркивает А. Неандер. «Колоссальный
по масштабам массовый трудовой подвиг», совершенный
советскими женщинами в сельском хозяйстве и
промышленности, писал Верт, «не имел еще себе равного» 82.
В книге Э. Крайдлера, очерках Э. Машке получил в
какой-то степени освещение железнодорожный транспорт.
Э. Крайдлер показал роль транспорта в битвах под
Москвой, Ленинградом, Сталинградом. Он сообщает о
строительстве в годы войны новых дорог. Ни одна страна —
участница войны не потеряла такой большой части своей
железнодорожной сети, как Советский Союз. Тем не менее
ожидаемый в ОКВ «крах русского транспорта отнюдь не
наступил», заключает автор83.
Представляют интерес некоторые суждения о
продовольственном деле в стране, тем более, что их авторы
сопоставляют СССР с Россией периода первой мировой
125

войны. «Советскому руководству,— пишет К.-Г. Руф-
фманн,— в общем и целом удалось изгнать грозный
призрак голода с его прежде столь ужасными для царской
России последствиями». Более четко об этом говорит
Р. Лоренц. «В противоположность первой мировой
войне,— пишет он,— когда государственная система
заготовок и снабжения была полностью разрушена, во второй
.мировой войне удалось легко поднять производство
продовольственных продуктов в тыловых областях, а к концу
войны, главным образом после освобождения важных
аграрных областей, улучшить снабжение». Эти мысли
нашли отражение и в англоязычной литературе 84. На самом
деле проблема решалась не так легко, и она еще не
изучена.
В трудах В. Хаффнера и В. А. Бельке освещены
аспекты планирования и финансирования народного хозяйства
СССР. Выводы авторов весьма противоречивы. В. Бельке
пытается доказать, что финансовое дело в СССР в годы
войны испытывало большие затруднения, чем в
капиталистических государствах, участвовавших в войне. Автор
ссылается при этом на увеличение денежного обращения.
В то же время он не без оснований замечает, что «почти
все государства в конце войны стояли перед
аналогичными или теми же самыми проблемами: слишком много
денег (в обращении.— А. М.) и слишком мало товаров,
высокая гора долгов и пустые государственные кассы,
необходимость устранения избытков денежных знаков и
санация государственных финансов». По мнению автора,
«советское военное финансирование достигло своей цели,
предоставив необходимые средства для удовлетворения
нужд войны и стабилизировав государственный бюджет в
1943—1944 гг., после первых тяжелых военных лет»85.
В новейшей литературе по-прежнему довольно
широко представлен тезис о стратегических поставках
западных союзников СССР. Суждения о них связаны с оценкой
экономики, а также и более общей проблемой — о роли
СССР, США, Англии в обеспечении победы. Внимание
историков привлекают значение и мотивы союзнической
помощи.
Большинство немарксистских историков
рассматривают поставки как главное или, по крайней мере, весьма
важное условие победы СССР. Эта версия не отражает
действительности. В гносеологическом отношении она
несостоятельна, поскольку ее приверженцы рассматривают
поставки СССР в отрыве от общей характеристики по-
126

ставок США всем своим союзникам, от удельного веса
ленд-лиза в общих военных расходах
военно-экономических усилий СССР. Версия ориентирована идеологически.
Многие консервативные историки сообщают весьма
выразительные показатели роста военной экономики США
и сопоставляют их с соответствующими данными держав
«оси». Однако игнорируют то обстоятельство, что лишь
сравнительно небольшая часть потенциала США была
введена в дело против главной державы фашистского
блока — Германии. Характеризуя поставки Советскому
Союзу, они не говорят о них иначе, как о «гигантском,
чрезвычайном, огромном потоке оружия, машин, кораблей,
моторов и нефти». Но это больше из области эмоций.
В новейшей литературе остались попытки представить
дело так, как будто лишь один СССР пользовался
американской помощью. Г.-А. Якобсен сообщает о поставках
США союзникам, но ссылается при этом лишь на
поставки Советскому Союзу. К. Д. Брахер сообщает о поставках
СССР и Англии, не указывая при этом, что объем
поставок Стране Советов был в несколько раз меньше, чем
Великобритании. Многие авторы утверждают, что западные
державы оказали СССР «широкую поддержку уже в
первые часы». В действительности эта помощь вовсе не была
немедленной и никогда — широкой86. Как было уже
показано в советской историографии и трудах некоторых
немарксистских авторов, главная часть поставок поступила
лишь после того, как СССР в основпом собственными
силами добился перелома в ходе войны. Известно, что в
1941—1942 гг. СССР получил лишь около 7% общего
объема поставок из США; в 1941 г.— лишь мепее 0,5% 87.
Эти сведения можно встретить в немарксистской
литературе. П. Гостопи, ссылаясь на руководителя военной
миссии США в Москве генерала Дж. Дина, сообщает, что
в «конце 1941 и начале 1942 г. поставки в Россию
поступали обескураживающе медленно», «в 1941 г. из США
прибыло лишь 204 самолета и 162 танка». Собственное
же производство СССР во второй половине 1941 г.
составило 9800 самолетов. Автор отвечает, что союзники часто
не выполняли обязательств, что поставляемые в СССР
танки были хуже советских Т-34. А. Хилльгрубер
вообще «не находит оснований переоценивать фактор ленд-
лиза». Он пишет: «Германское наступление 1941 г.
Советский Союз сорвал собственными силами — и это было
решающим в укреплении уверенности в себе как
советского руководства, так и Красной Армии». Автор отметил,
127

что США обещали СССР военную помощь, но к этому
моменту не выполнили своего обещания 88.
Ряд авторов впадает в противоречия. К.-Г. Руффман-
пу «представляется весьма сомнительным, чтобы
советская экономика выдержала военное испытание на разрыв,
если б Советский Союз не получил важную
хозяйственную помощь от западных союзников, особенно от США».
В то же время он подчеркивает, что в «кризисное и
решающее время войны с 1941 до конца 1942 г., т. е.
следовательно, до полного введения в действие программы
союзнической помощи... для безупречпого обеспечения
Советской Армии оружием и боеприпасами было достаточно
важнейших южных, центральных, северорусских
промышленных районов». Но позволительно спросить автора,
если экономика СССР «безупречно» и самостоятельно
обеспечивала действующую армию в «кризисное» время,
т. е. как раз в момент «испытания на разрыв», то какие
основания для «сомнения» у него остаются? 89
Преувеличивая роль ленд-лиза в «ведении войны
Советским Союзом», В. А. Бельке утверждает, что
«советский военный и экономический потенциал испытывал
крайнее напряжение» 90. Этот автор нарушает требования
историзма, совмещая события, относящиеся к разным
периодам. Наибольшие затруднения СССР испытывал на
рубеже 1941—1942 гг., основная же масса поставок
приходится на 1944—1945 гг. Тезис о «крайнем
напряжении» более грубо выражен в американской
историографии. По утверждению ряда авторов, советская
промышленность будто бы была близка к катастрофе, и лишь при
обильпых поставках удалось полностью и первоклассно
экипировать армию, ранее доведенную до изнеможения91.
Трудно сказать, чего в подобном заявлении больше,
безмерного преувеличения зпачепия ленд-лиза или
умышленного приуменьшения возможностей советской
экономики в ту пору.
Зададимся, однако, вопросом: были ли поставки
определенной помощью, лишь в небольшой степени
освободившей советский парод от неимоверпых трудностей
войны, или они «спасли» СССР от экономического краха?
В свете известной теории скачков оказывается
несостоятельной вторая из названных версий. Критический
момент в развитии советской экономики на рубеже 1941 —
1942 гг. был преодолен без помощи извне. Кроме того,
можно ли вообще считать «критическим» падение
производства в указанное время? Иными словами, имело ли
128

народное хозяйство тот запас прочности, без наличия
которого любая система терпит катастрофу? На последний
вопрос мы отвечаем утвердительпо.
Такой запас прочности советская экономическая
система, несомненно, имела и в названный момент, и тем
более в последующее время. Уже были приведены
обоснованные суждения о том, что даже с потерей Москвы
СССР сохранил бы возможность продолжать
сопротивление. Такая возможность была бы утрачена лишь с
захватом или подавлением с помощью авиации экономических
районов СССР на Урале и в Сибири. В советской
литературе было показано также, что в 1943—1945 гг.
экономика СССР не только полностью обеспечивала фронт всем
необходимым, но и имела определенные резервы. Как
отмечал, в частности, М. 3. Олевский, бывший во время
войны одним из руководителей артиллерийской
промышленности, уже в 1944 г. ее возможности значительно
превысили потребности фронта. То же самое можно сказать
и о стрелковом вооружении92.
В трудах историков-либералов и демократов мы
встречаем объективные суждения о поставках в СССР. Так,
опираясь на американские источники, Р. Лоренц показал,
что советские войска удалось вооружить первоклассной
техникой и военным снаряжением «главным образом
собственного производства. Материалы, оружие и грузовые
автомобили, поставленные в Советский Союз западными
державами после образования антигитлеровской
коалиции, напротив, имели в целом лишь добавочные функции,
несмотря на их большое значение на отдельных
участках» 93. М. Барч приводит верные сведения о
соотношении полученного из-за рубежа и произведенного самим
Советским Союзом в годы войны: 4 : 100 94.
В немарксистской историографии США отдельные
объективные суждения о лепд-лизе встречались уже в
40—50-е годы. Так, в 1950 г. в своем историко-мемуарном
труде одип из либеральпо настроенных советников
Ф. Д. Рузвельта — Р. Шервуд опубликовал текст беседы
Гопкинса со Сталипым в Москве 27 мая 1945 г. «Мы
никогда не считали,—говорил этот видный американский
деятель,— что наша помощь по ленд-лизу является
главным фактором в советской победе... Она была достигнута
героизмом и кровью русской армии». Эта тенденция
сохранилась и в последующие годы. Некоторые авторы
верно показывают, что поставки были невелики по
сравнению с собственным производством СССР, что их стоимость
5 Л. Н. Мерцалов
129

составляла лишь 3,5% общих военных расходов США95.
Советская историография отнюдь не утверждает, что
СССР в одиночку вынес «на своих плечах всю тяжесть
войны» против Германии и ее союзников96. Руководители
СССР постоянно отмечали определенную роль
союзнического вклада в коалиционную победу, и в частности
значение стратегических поставок. «Советские люди,—
заявил в докладе на торжественном собрании в
Кремлевском Дворце съездов, посвященном 40-летию Победы в
Великой Отечественной войне, 8 мая 1985 г. М. С.
Горбачев,— не забыли о той материальной помощи, которую
союзники оказали нашей стране. Правда, она была не
столь уж велика, как об этом любят говорить на Западе,
но мы остаемся признательны за эту помощь,
рассматривая ее как символ совместных действий. Открытие, хотя
и запоздалое, второго фронта в Европе было
существенным вкладом в общую борьбу» 97.
В крайне консервативной литературе первых
послевоенных лет получил распространение тезис о том, что
мотивом помощи США Советскому Союзу послужил
«наивный идеализм» о «любви к русским» президента США
Ф. Рузвельта. Авторы значительной части современных
работ отказались от этого тезиса, хотя он еще и
встречается в отдельных публикациях. По мнению, например,
В. Бертольда, в ответ на щедрые поставки «русские как
союзники не были ни приятными, ни отзывчивыми, пи
благодарными». О «щедрости» Запада пишет Т. Н. Дю-
пуи (США), об «американском романтизме воеппых
лет» — его единомышленник Л. А. Роуз98.
Касаясь мотивов помощи Советскому государству,
нужно договориться о точке отсчета. Любые по масштабам
экономические поставки пе могут заменить
непосредственного, активного и равного с Красной Армией участия
союзных вооруженных сил в войне против общего
противника. Такое участие сильно запоздало, равным же оно
никогда не было. Именно так нужно рассматривать
вопрос о том, кто и кому в коалиции должен быть
благодарным. Поставки материалов, пезависимо от их объема,
качества, регулярности, своевременности,— это
паллиатив. П. Гостопи сообщает о «материальной помощи
Запада России как о заменителе (буквально: Ersatz) второго
фронта», при этом он добавляет, что применяет это слово
«не без насмешки» ". Невольно приходит на память
другой, несравненно более горький юмор, когда
красноармейцы, тщетно ожидавшие активных боевых действий союз-
130

ников, стали называть «вторым фронтом»... американские
мясные консервы, поставки которых ныне неумеренно
восхваляют 10°.
Все эти соображения наши современные оппоненты,
как правило, игнорируют, хотя эта мысль была
высказана на Западе еще в первые послевоенные годы. Г. Стим-
сон, бывший во время войны военным министром США,
писал в 1948 г.: «Не открыть во время сильный Западный
фронт во Франции означало переложить всю тяжесть
войны на Россию» 101. Один из немногих в немарксистской
историографии — А. Верт отмечает наличие «острой
психологической проблемы, возникающей в результате того
простого факта, что русские теряли в войне миллионы
людей, а людские потери англичан и американцев были
несравненно меньше». С демократических позиций эту
мысль выразил Дж. Херринг (США): по сравнению с
другими участниками коалиции «русские заплатили за
победу самую высокую цену» 102.
Мы допускаем, что отдельные лица в администрации
США и Англии были идеалистами и даже альтруистами.
Однако отнюдь не они делали погоду. М. П. Толченов
писал после войны, что программа ленд-лиза была
использована монополиями для расширения производства в
стране, получения сверхприбылей, для экономического
проникновения в страны Европы и Азии 103. Сводить к этому
все дело было бы также ошибочным. Главные мотивы
помощи США СССР и другим союзникам, на наш взгляд,
необходимо видеть в том, что сопротивление этих стран
агрессии имело громадное значение для самих США, и это
понимали наиболее дальновидные представители их
господствующих кругов.
В западногерманской и иных историографиях
встречается подтверждение тому, что США распространили
закон о ленд-лизе и на СССР лишь после того, как
убедились в его способности оказать сопротивление. По
оценке американского историка Дж. Л. Гэддиса, оппозиция
внутри США была преодолепа, как только Ф. Рузвельт
доказал, что оборона Советского Союза является
«жизненно важной для безопасности Соединенных Штатов».
По мнению автора, нападение на СССР «сняло прямую
угрозу вторжения» в Англию и США, «быстрая и полная
победа Германии (над СССР — А. М.) была бы для
Англии и Америки равносильна крупнейшей катастрофе».
Р. Б. Леверинг (США) в книге «Американское
общественное мнение и союз с Росспей» показывает, что
поставки соответствовали интересам США 104.

Ряд вопросов, связанйых с восстановлением пародно-
го хозяйства СССР, в консервативной литературе ФРГ
истолковывается тенденциозно. Г. Раух, К.-Г. Руффманн и
другие, констатируя тот факт, что промышленная
продукция СССР достигла уровня предвоенного —1940 г.
уже в 1948 г., объясняют это тем, что наравне с
собственными усилиями советского народа сыграла роль помощь
Запада, и особенно репарации из стран Юго-Восточпой п
Центральной Европы. Ф. Ерхов, автор книги
«Германская политика союзников (западных.— А. М.) и начало
восстановления внешнеэкономических связей Западной
Германии после второй мировой войны», делает еще более
категоричный вывод, безосновательно заявляя, что
«репарации были важнейшим источником восстановления
экономики СССР»; репарации же из Германии он считает
«решающим фактором будущего советской экономики» 105.
Эти утверждения не выдерживают критики уже в источ-
никовом отношении. Авторы ссылаются лишь на тот факт,
что СССР на союзнических конференциях активно
добивался своего права на репарации.
В действительно, как отмечалось еще на Ялтинской
конференции, выполнение требований СССР возмещало
«лишь очень незначительную часть всей суммы прямых
материальных потерь Советского Союза»106. Косвенные
потери страны вообще не принимались в расчет.
Минимальные требования СССР союзниками были признаны
лишь частично. Стоимость же репараций, фактически
полученных, была и того меньше. Так, согласно решениям
Потсдамской конференции, Германия должна была
выплатить Советскому Союзу возмещение на общую сумму
10 млрд долл. Однако уже в мае 1950 г. по согласованию
с польским правительством СССР сократил на 50%
причитавшиеся ему репарационные поставки из ГДР. В
августе 1953 г. он полностью отказался от репараций.
Одновременно он безвозмездно передал ГДР перешедшие в его
собственность после разгрома Германии в счет репараций
десятки промышленных предприятий. Общая сумма
возмещения, от которой отказался СССР, составила 5,7 млрд
долл.107 Аналогичной была политика СССР и в его
отношениях с бывшими союзниками Германии108. Наряду с
существенным сокращением репараций он оказывал этим
странам самую разностороннюю помощь. Это важное
обстоятельство, демонстрирующее возможности советского
народного хозяйства, консервативная историография в
целом игнорирует.
132

В ряде трудов предпринята попытка дать оценку
военной экономике СССР в целом. А. Мишель отмечал
общую экономическую подготовленность СССР к
длительной войне и подчеркнул в этой связи значение созданной
в стране в 30-е годы тяжелой индустрии. Автор
показал, что, хотя в Германии и недооценивали советский
военно-экономический потенциал, Красная Армия
превосходила вермахт ие только по людским ресурсам, но и по
количеству и качеству оружия. Советская экономика,
несмотря па утрату многих развитых промышленных
районов, «давала больше вооружения, чем немецкая
экономика»,— «Магнитогорск победил Рур». Победа под
Сталинградом, продолжал историк, была успехом не только
армии, но и экономики. Справедливо отмечает А. Мишель
и то, что эвакуация предприятий стала эффективной
благодаря созданию промышленной базы на Востоке страны
еще в довоенные годы. Экономическая победа, но
мнению автора, была обеспечена общим умелым руководством,
деятельностью ученых, громадными усилиями народа.
Необоснованно упрекает автор советских историков,
которые будто бы преуменьшают «великодушие
союзников», в то же время он весьма объективно оценивает
общее значение ленд-лиза. «Эта помощь не спасла русских
в самый критический период, они восстановили
положение под Москвой до того, как она пришла». Помощь
союзников отнюдь «ие превышала того, что давали
гигантские усилия населения СССР». И. Гоффманн
подчеркивает «огромную мощь советской военной промышленности».
Г. Раупах распространяет подобную оценку на весь
советский период. «Более шести десятилетий,—
подчеркивает он,— Советское государство показывало свою
устойчивость, волю к сопротивлению в критических
ситуациях и замечательную способность приспосабливаться к
требованиям второй индустриальной революции» 109.
Известно, что в 1941—1944 гг. производство в СССР
и Германии (с учетом ввоза в Германию из
оккупированных и других стран) электроэнергии соотносилось как
1:1,8, угля—1:4,8, стали — 1: 2,6. Но в СССР с
большими практическими результатами использовались
имеющиеся производственные мощности, сырье и энергия. На
каждую тонну выплавленной стали производилось в 5
раз больше танков и артиллерийских орудий, чем в
Германии, на каждый металлорежущий станок —в 8 раз
больше самолетов. С середины 1942 г. рост военного
производства осуществлялся преимущественно за счет роста
133

производительности труда, при сокращений материальных
затрат. Так, количество человеко-часов, расходуемых па
производство самолетов Ил-4, Пе-2, танков Т-34, KB, 70-мм
пушек, уменьшилось в 1941—1943 гг. в 1,5—2 раза110.
В буржуазной историографии не раскрыта степень
использования ресурсов в СССР и других государствах,
участвовавших в войне, в зависимости от их целей,
социально-экономической и политической организации. Есть лишь
отдельные замечания, касающиеся этой важпой
проблемы. Французский историк Р. Арон полагал, что СССР
обладает большим, чем страны Западной Европы и США,
коэффициентом мобилизации. По существу, он заимствует
из марксистско-ленинских трудов мысль о том, что
«разные государства, обладая одинаковыми ресурсами,
способны выделить на внешнеполитические действия
различные объемы этих ресурсов» ш. В коллективном труде
английских историков «Русский фронт» отмечены
эффективность быстро организованного производства СССР, его
ориентированность на массовый выпуск ограниченного
количества образцов вооружения при строгой
стандартизации, умелое использование ресурсов 112.
Однако некоторые историки, отмечая достижения
советской экономики, на первый план выдвигают старый
русофобский тезис о «загадке России» из.
Распространены суждения о том, что исход войны определило
сочетание «русских людских ресурсов и западной
технологии» 1И, связанные с ним утверждения, о культурной
отсталости, о военно-технической несамостоятельности
СССР. Воспроизводится высказывание Трумэна, не
верившего, что «эти полуазиаты» смогли создать атомную бом-
ву115. Зенгер унд Эттерлин, пытаясь принизить им же
самим подчеркнутые исключительные достижения
советских танкостроителей, замечает, что они использовали
опыт конструкторов США и Англии. Крайний
консерватор В. Дирих пишет «о сильном сходстве советских
бомбардировщиков с американским» Дуглас — С-47. М. Бар-
Цонар сообщает, что среди испытателей советских ракет
были «инженеры с немецким акцентом» И6. Приведем в
этой связи недавно опубликованное свидетельство
академика В. П. Мишина. «...Фон Браун, его чертежи и
готовые „Фау'\— подчеркивает он,— достались американцам.
Нам пришлось восстанавливать чертежи „Фау" с
немецкими специалистами среднего инженерного состава по
неполному архиву, из которого была изъята вся
секретная техническая документация. И тем не менее в этом
134

соревповании с видными немецкими и позднее
американскими учеными мы выиграли: первые ИСЗ
(искусственные спутники Земли.— А. М.) и Гагарин —наши117.
С суждениями В. Дириха и И. Бар-Цонара
органически связан уже подвергнутый критике тезис о советской
разведке как главпом факторе победы СССР118. Среди
подобных версий — утверждения о том, что базирование
соединений американских самолетов на аэродромах СССР
будто бы использовалось советской стороной для
овладения секретами США 119.
Подобные суждения несостоятельпы. Развитие пауки
и техники — единый всемирно-исторический процесс. Оно
никогда не было монополией какой-либо одной нации. Так,
представлявшая собой передний край
научно-технического прогресса ядерная физика разрабатывалась в 30-е годы
одновременно в ряде стран: СССР, США, Англии,
Германии, Дании, Франции и др. Весьма характерно, что самим
Соединенным Штатам удалось создать атомное и водород-
пое оружие лишь «с привлечением крупнейших научных
сил многих стран» 120. Техническое заимствование —
явление, обычное для всех времен. Не был исключением и
период минувшей войны. Напомним, в частности, о просьбе
У. Черчилля, с которой он обратился к Советскому
правительству, дать возможность английскому
Адмиралтейству ознакомиться с новейшими немецкими акустическими
торпедами, образцами которых овладел ВМФ СССР 121.
Военно-техническая мысль СССР, обладавшего
собственным современным паучпо-техпическим потенциалом,
естественно, учитывала зарубежпые достижения. Во время
войны, с полным основанием констатировал ипвестпый
конструктор М. Т. Калашников, советское стрелковое
оружие зарекомендовало себя непревзойдённым. В его
конструкции воплотились лучшие достижения отечественной и
мировой практики в этой области 122. Оригинальные
научно-технические разработки предвоенных лет позволили
создать первоклассные танки, авиацию, реактивную
артиллерию и другое вооружение. В 1941—1945 гг. многие
научно-технические решения советские специалисты
осуществили впервые в мире. Среди них — термическая
обработка деталей токами высокой частоты, автоматическая
сварка брони корпусов танков, штамповка танковых башен 123.
Упомянутое рассуждение Г. Трумэна не может быть
принято. Ядерная физика в СССР еще в 30-е годы «вышла
па уровепь мировой науки» 124. И когда над страпой
нависла атомная угроза, советские ученые и инженеры су-
135

мели в кратчайший срок решить сложнейшие научные и
технические проблемы и создать самые современные виды
вооружения. Уже в 1949 г. монополия США в атомной
области была нарушена. В СССР раньше, чем в США,
была создана водородная бомба. Достигнутый таким
образом военпо-стратегический паритет существенно изменил
международную обстановку. На встрече в верхах в Женеве
было заявлено о невозможности добиться победы в
ядерной войне. Все эти факты показывают несостоятельность
консервативных оценок советской экономики125.
Так же несостоятельно утверждение ряда
консервативных историков о том, что в СССР в 1941—1945 гг.
производили простое по устройству и пользованию оружие
исходя из «низкого уровня образования большинства солдат
Красной Армии». Солдаты Красной Армии отнюдь не
были малограмотными 126. Советская же военная техника на
самом деле отличалась, по словам Б. X. Лиддел Гарта,
«высокой прочностью и долговечностью» и простотой, и
надежностью в любой обстановке боя. Но именно такой
и должна быть военная техника вообще, поскольку она
предназначена для применения в чрезвычайных условиях,
независимо от уровня подготовки военнослужащих.
Характерно, что в начале декабря 1941 г. в условиях жестокого
поражения под Москвой, ОКВ издало приказ об
увеличении и упрощепии военного производства 127.
Важно подчеркнуть также, что советское оружие было
простым ие только в боевом применении, по п в
производстве. В этом проявилась талантливость конструкторов. Этос
несомненно, должно быть отнесено к числу наибольших
военно-экономических достижений СССР. Война
предъявляет исключительные требования и к тому, кто
использует оружие, и к тому, кто его производит. Оно должно
быть ие только высокоэффективным, но и дешевым.
Принимая на вооружение в декабре 1940 г. пистолет-пулемет
Г. С. Шпагина, государственная комиссия с полным
основанием отметила, что при всех его превосходных
качествах производство ППШ не требует легированных сталей,
сложного оборудования и большой затраты станочного
времени. Еще более высокими технико-тактическими
характеристиками обладал пистолет-пулемет А. И. Судае-
ва — по оценке ряда зарубежных специалистов — лучший
пистолет-пулемет мировой войны. На его изготовление
шло металла в 2 раза меньше, чем на ППШ, а времени на
обработку деталей и сборку затрачивалось в 3 раза
меньше 128.
136

В новейшей литературе ФРГ усилилось внимание к
советской экономике 1941 —1945 гг. и ее непосредственной
предыстории. Значительное число
умеренно-консервативных историков вынуждены были констатировать
достижения СССР в укреплении обороны накануне воины,
успешную эвакуацию производительных сил в восточные
районы страны в 1941-—1942 гг., героизм трудящихся,
превосходные боевые свойства многих видов оружия, созданного
в СССР, ограничепное значение союзнических поставок.
Сравнительно более полно и объективно картина
отражена в ряде трудов либеральных и демократических
исследователей.
Однако в целом немарксистская историография
оказалась пе в состоянии осмыслить возможности
социалистической экономики. Изложение вопроса в этой литературе
носит фрагментарный характер. Ею не показано, что
экономика СССР оказалась наиболее способной быстро
реагировать на постоянно возрастающие требования
современной войны; что в социалистическом хозяйстве более
полно и эффективно использовались людские и материальные
ресурсы, что тяжелое военно-экономическое
противоборство Советский Союз, как ни одна другая страна,
успешно сочетал с восстановлением народного хозяйства в
освобожденных районах и помощью антифашистским
силам в других странах; что СССР и во время войны
сохранил свою экономическую независимость. Для советской
оборонной промышленности характерны были смелые и
оригинальные экономические и технические решения,
оправданный производственный риск, отказ от многих ранее
привычных методов труда, высокий подъем творческой
мысли ученых, конструкторов, инженеров и техников 129.
В консервативной литературе доминирует тенденция к
преуменьшению вклада советской экономики в
обеспечение победы фашистской коалиции или формула
умолчания. Хотя в немарксистской литературе ФРГ военная
экономика Германии изучена сравнительно полно, историки,
как правило, воздерживаются от сопоставления народного
хозяйства двух главных противников, иными словами,
советско-германское военно-экономическое противоборство,
по существу, остается неизученным. На изучение этой
темы консерваторами определяющее воздействие оказывает
антикоммунизм, побуждающий их освещать в негативном
свете все, что связано с СССР, отождествлять с
социализмом сталинистские деформации в руководстве военной
экономикой.
137

Глава четвертая
НЕМАРКСИСТСКИЕ ИСТОРИКИ
И МЕМУАРИСТЫ
О БОРЬБЕ ЗА ПЕРЕЛОМ
НА СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОМ ФРОНТЕ
Перелом в ходе войны — узловой вопрос периодизации ее
истории. Он непосредственно связан с трактовкой многих
важных ее проблем, в частности вклада в общую победу
различпых участников антифашистской коалиции. В
литературе ФРГ представлены значительные сведения о
крупнейших битвах второй мировой войны. Материалы,
посвященные Московской битве, особенно о ее месте в истории
войны, смогут существенно дополнить наши научные
знания о ней. Выбор автором темы перелома обусловлен и
тем, что советскими учепыми этот вопрос еще не
разработан. Достижения авторов 6-томника о Великой
Отечественной войне, положившие начало разработке вопроса, в
значительной степени были утрачены. До сих пор пет единого
мнения о том, что такое перелом, каковы его
хронологические рамки. Это свойственно и 12-томнику «История
второй мировой войны». В разных его томах одно и то же,
например важные аспекты политического характера
войны, трактуется по-разному 1.
Употребление наряду с понятием «перелом» термина
«поворот» лишь запутало дело. Утверждают, что начало
«поворота» — Московская битва, а когда он кончился, до
сих пор никому не известно. В основе наиболее
распространенной схемы периодизации лежат слова Сталина:
«1943 год—-год коренного перелома»2. Эта схема
фактически выводит Московскую битву из числа событий,
изменивших ход всей войпы, что особенно недопустимо.
Настоящая глава представляет собой попытку проанализировать
освещение перелома в западногерманских публикациях.
Концепция борьбы за перелом, как и периодизация
войны в целом, в советской историографии
разрабатывается на основе одного из основных законов
материалистической диалектики — о переходе количественных
изменений в качественные. Перелом в ходе войны составляет не
138

только теоретический, но и практический интерес:
исследовать, когда и как накопление количественных
изменений в ходе войны достигло определенного уровня, когда и
как преобразовывалась вся система связей между
отдельными элементами целого, возникло единство новых
элементов и новой структуры целого. Важно положение и о
том, что скачки могут быть точечными во времени
изменениями, как и процессами определенной
длительности.
Проблема перелома в ходе войн нашла отражение еще
в трудах А. Жомини и К. Клаузевица, разделявших
концепцию генерального сражения. Жомини считал таковыми
сражения под Бородином, Дрезденом, Ватерлоо.
Решающим или генеральным К. Клаузевиц называл сражение,
в ходе которого «главная масса вооруженных сил борется
за подлинную победу при полном напряжении» 3.
Применение этими крупными учеными XIX в. гегелевской идеи
скачка к истории войп, несомненно, было плодотворным.
В целом же их концепция применительно ко второй
мировой войне не может быть использована. В отличие от
прошлых войн в войне 1939—1945 гг. не было
одномоментного скачка. С ее гигантскими масштабами роль
генерального сражения в ней сыграли несколько битв и операций.
Опираясь на марксистско-ленипское теоретическое
наследие, а также на достижения советской историографии,
можно на этот счет высказать следующие соображения.
Перелом в ходе второй мировой войны — это создание
решающего и необратимого преимущества перед
противником в областях экономической, политической, моральной,
психологической, чисто военной с целью захвата
стратегической инициативы и обеспечения победы. Выделепие
наличия перелома должпо осуществляться па тех же
методологических принципах, что и научная периодизация
в целом4. Перелом предполагает качественное изменение
в соотношении сил и средств воюющих сторон; в
масштабах их операций; в соотношении людских и материальных
потерь; во всей военно-политической обстановке.
Представляется необоснованным ограничение
перехода от одного периода войны к другому рамками одного дня,
например 19 ноября 1942 г., 31 декабря 1943 г. На войне
так не бывает. Даже скачок от мира к войне, если иметь
в виду наиболее интересующие нас изменения в
соотношении сил сторон, не произошел в один день, хотя удар
фашистов п был внезапным для Красной Армии, а действия
ее были скованы по меньшей мере несостоятельными при-
139

казами. Неоправдано ограничение точными временными
рамками и периода борьбы за перелом.
В борьбе за перелом могут быть и победы, и
поражения. Неверно сводить эту категорию исключительно к
поступательному движению. Это несовместимо и с самим
понятием «борьба». Проблема перелома, возникающего в
результате определенного противоборства сторон, может
быть решена лишь при рассмотрении обеих этих сторон в
их развитии. Отступление от принципа всесторонности
ведет к ошибкам.
Материальные факторы социального развитая, как
показали классики марксизма-ленинизма, являются в
конечном счете определяющими, что не исключает известной
самостоятельности иных факторов5. Если мы обратимся к
истории войны, то в первые месяцы после нападения на
СССР определяющими были не коренные преимущества
социалистического строя, а причины субъективные,
временные, преходящие, в первую очередь фактор
внезапности, составляющий главное преимущество агрессора. Эта
закономерность нашла свое выражение и в борьбе за
перелом.
Успехи Советских Вооруженных Сил на фронтах
отнюдь не всегда совпадали по времени с достижениями
советской экономики или дипломатии. Так, в Московской
битве Красная Армия перешла в контрнаступление в
условиях резкого падения экономики; и, наоборот,
несмотря на переход советских войск к стратегической обороне
летом-осенью 1942 г., выпуск вооружепий в СССР в это
время пеуклоппо увеличивался. Перелом же в воепно-эко-
тюмическом противоборстве СССР с Германией и ее
союзниками произошел, но мнению авторов 12-го тома
«Истории второй мировой войны», с июля 1942 г. по октябрь
1943 г.6
Вопрос о еще большем несовпадении в развитии
аналогичных процессов в Германии поставлен немарксистской
историографией, но не решен. В. Баум отмечал, что, «с
точки зрения военно-экономической и военно-технической,
война была проиграна Германией несколько позднее, чем
в чисто военном отношении». В 1944 г. А. Шпеер «мог
полностью вооружить 130 пехотных и 40 танковых дивизий».
По мнению К. Яннсена, если «решительный поворот в
военном отношении произошел в 1943 г., то такой поворот
в области производства вооружений — лишь летом 1944 г.»
Германское военное хозяйство, ие без основаппй считает
двтор, «было задушено» лишь вследствие «бомбардпро-
140

вок, давления на границы империи и оккупации Германии».
Но вернемся к СССР. Зимой 1941—1942 гг. в его борьбе
за инициативу не только экономические, но и
внешнеполитические факторы играли малую роль. Будущие
союзники в то время не вели сколько-нибудь значительных
действий, их стратегические поставки Советскому Союзу
фактически еще не начинались. Как справедливо отмечал
16 декабря 1941 г. У. Черчилль, в разгроме фашистов под
Москвой ни Великобритания, ни США не сыграли какой-
либо роли7. В начальной стадии своего развития
находилось и Сопротивление.
Рассматривая проблему перелома в самых общих
чертах, можно считать, что начало ему в ходе Великой
Отечественной войны и второй мировой войны в целом
положила Московская битва. Сталинградская и Курская
битвы продолжили и завершили борьбу за него. Эта мысль
выражена в трудах А. М. Василевского, А. М. Самсонова
и других советских историков и мемуаристов. Авторы
одной из глав 12-го тома «Истории второй мировой войны»
полагают, что названные три битвы обусловили кризис
фашистского блока. По мнению этих авторов, Московская
битва вызвала «кардинальный пересмотр» фашистами их
военно-экономических и стратегических концепций,
введения тотальной мобилизации ресурсов8. Естественно, в
борьбе за перелом сыграли свою роль и другие участники
коалиции, национальные антифашистские движения.
В современной немарксистской историографии ФРГ
проблеме перелома уделяется значительное внимание,
большее, чем периодизации истории войны. Однако ее
представители не проявляют интереса к понятийному
аппарату своей отрасли знаний. В известных трудах
отсутствует определение перелома. Применяя многочисленные
его синонимы (поворот, поворотный момент, военный
поворотный пункт, начало конца, заря победы, пролог
победы и т. д.), многие авторы вкладывают в них собственный
смысл, не раскрывая при этом своего подхода к
проблеме9. Зачастую они употребляют эти термины
применительно то к нападению на СССР, то к одной из трех
битв — Московской, Сталинградской, Курской, то к самым
различным действиям западных союзников — от
отступления в районе Дюнкерка до десанта в Северной Франции.
События трактуются в отрыве друг от друга, без анализа
тон роли, которую они сыграли в борьбе за перелом.
Немарксистская историография отнюдь не создала теории
перелома, как полагают отдельные критики.
141

Недостаточная методологическая культура в
консервативной историографии сочетается с антикоммунистической
тенденциозностью, и то и другое ослабляет научные
возможности этой литературы. Многие авторы относят к
числу переломных, сыгравших определенную, но не такую
значительную роль в истории войны, как об этом пишут
на Западе, операции западных союзников и ставят их на
одну доску с действительно решающими сражениями
Красной Армии. Ограничивают значение последних лишь
рамками советско-гермапского фронта; игнорируют весьма
эффективные действия Сопротивления. Получили
распространение попытки преувеличить роль вступления США
в войну в декабре 1941 г.10. «Неудачная гигантская
молниеносная война против Советского Союза и объявление
войны Соединенным Штатам в конце 1941 г.,— по мнению
П. Крюгера,— поставили под вопрос существование
нацистского режима». А. Хилльгрубер в своей книге о войне
выделяет раздел «Всемирно-политические решения от
22 июня 1941 г. до 11 декабря 1941 г.» п При этом
сбрасывается со счетов то обстоятельство, что более или менее
существенные боевые действия США против главного
государства фашистского блока — Германии — начались
лишь через несколько лет, в течение которых и был
достигнут перелом. Однако встречающиеся суждения о том
или ином отдельно взятом крупном событии на советско-
германском фронте (битвы под Москвой, Сталинградом,
Курском) как о переломе при игнорировании значения
остальных подобных событий не обязательно связаны с
антисоветской тенденцией. Скорее всего, в этом проявляется
влияние концепции генерального сражения.
Методологическим недостатком литературы, в первую
очередь консервативных направлений, являются
фактическое ограничение категории перелома исключительно
чисто военной историей, по существу, отождествление
перелома и захвата инициативы. Лишь в немногих трудах
можно встретить, например, психологическую характеристику
военнослужащих Красной Армии 12. Отдельные историки,
показывая успехи советской военной экономики, делают
это в отрыве от проблемы перелома. Только некоторые из
них обращаются.к экономическому фактору в связи с
трактовкой значения Московской битвы.
Вопрос о нападении 22 июня 1941 г. при
поверхностном наблюдении не может быть отнесен к проблеме. В
действительности же это событие составило важнейшую
предпосылку перелома в ходе второй мировой войны. Именно
142

вследствие сопротивления СССР началась в собственное
смысле слова мировая война, в серии быстротечных
агрессивных подходов фашистского блока произошел
качественный сдвиг, изменился политический характер войны со
стороны противников блока.
Во многих повейших трудах нашла отражение в
принципе верная мысль о нападении на СССР как «великом
переломе», как «решающем поворотном пункте второй
мировой войны» 13. X. Дивальд считает, что «вместе с
операцией „Барбаросса44, началась вторая мировая война,
вызывавшая всевозрастающий ужас» 14. К. Д. Брахер предпринял
попытку обосновать исключительное значение
«германского нападения на Россию». Это был, по его мнению,
«поворот пе только в ходе европейской войны, но и во
всемирно-политическом развитии в целом». Автор полагает, что
слова Гитлера о его решении напасть на СССР как «самом
тяжелом» моменте в его жизни, о начавшейся 22 июня
1941 г. «величайшей битве во всемирной истории» 15
неполно отражают значение этого события. К. Д. Брахер
подчеркивает, что нападение на СССР привело к
«глобальному расширению конфликта», «выдвинуло СССР в
центр борьбы против нацистских устремлений к
мировому господству», «открыло ему путь к положению
мировой державы» 16.
Г.-А. Якобсен в ранних своих работах не выделял
нападение на СССР в качестве начала нового периода войны.
Позднее он подчеркнул, что в 1941 г. во внешней
политике Германии произошел переход от «скоротечных войн
к идеологической войне в целях уничтожения и
экономической эксплуатации», к «борьбе на многих фронтах».
Здесь ошибочно сопоставляется чисто военно-оперативный
фактор (до 22 июня 1941 г.) с самыми различными
факторами (после 22 июня). Кроме того, нельзя полагать, что
политика эксплуатации и истребления противника
возникла лишь после нападения на СССР; хотя и в меньшей
мере, но она осуществлялась и в первый период войны.
Однако с основной мыслью автора об «окончательном
качественном изменении нацистского ведения войны» в 1941 г.
необходимо согласиться. О «новом качестве войны», о
«полном изменении положения в мире» после нападения
на СССР пишет и Т. Шидер. А. Хилльгрубер в рецензии
на т. 4 десятитомника считает предысторию и историю
германского нападения на СССР «ключевой проблемой
второй мировой войны». Более объективно вступление СССР
в войну показано в книге М. Барча, Г.-Ф. Шебеша, Р. Шеп-
143

пельмапна. По их мнению, с Восточным походом вермахта
«вторая мировая война вступила в свою решающую
стадию, во-первых, потому, что Советский Союз был главным
идеологическим врагом фашизма, во-вторых, захват его
экономического потенциала и территории составляли
краеугольный камень фашистских планов завоевания
мирового господства. Советский противник, показывают
историки, был для фашистов труднейшим 17.
На международном симпозиуме, проведенном в Штутт-
гарте по инициативе историков ФРГ в 1981 г., была
предпринята попытка ведущих представителей историографии
крупнейших стран Запада и Японии разработать
коллективными усилиями новую концепцию перелома в ходе
второй мировой войны — применительно к декабрю 1941 г.—
взамен имеющего наибольшее распространение на Западе
тезиса о переломе в 1942—1943 гг. Содержание и итоги
симпозиума весьма показательны для современной
немарксистской историографии в целом. Многие его участники
стремились принизить роль СССР. Так, в докладах Дж. Со-
мервиля (Англия), А. Сантони (Италия) о
средиземноморском фронте прослеживается прямое игнорирование
советско-германского фронта. Это не позволило достичь
цели, поставленной организаторами симпозиума.
Участники не пришли к единому мнению и о самом переломе как
таковом. Э. Екель представляет его в виде захвата
стратегической инициативы («наступление переходит в оборону,
оборона —в наступление»), т. е. борьбу за перелом как
сложный процесс, протекающий в экономической и во
многих других областях, автор ограничивает сферой сугубо
военной.
Другие ученые уже на иной логической основе
сводили суть перелома к тому, что в декабре 1941 г. война
стала мировой, «все великие державы оказались в состоянии
войны». Но это обстоятельство отнюдь не обязательно
связано с захватом инициативы. Наоборот, вступление в
войну США сопровождалось дальнейшим развитием
стратегической инициативы их противником — Японией. Многие
участники симпозиума остались при старом мнении —
о нескольких «поворотных пунктах». Б. Вегнер сравнил
ход войны с движением через горную страну с
неизбежными при этом мпогими подъемами и спусками. Ряд
историков пытались определить «поворотные моменты» для
отдельных стран или театров военных действий, что само по
себе вполне правомерно.
Разработка проблемы относительно отдельных регио-
144

нов может способствовать развитию представлепий о
переломе в ходе всей воины. Исследователи полагают, что,
например, для Германии перелом наступил весной 1943 г.,
они связывают это с поражениями под Сталинградом, в
Тунисе, в подводной войне. Относительно Японии,
Тихоокеанского театра в целом упоминалось событие у острова
Мидуэй, относительно Англии — «вступление в войну
США». Искомой же общей копцепции перелома в ходе
мировой войны так и не получилось. Часто авторы
оперировали материалами, не имеющими прямого отношения к
перелому. Участники симпозиума не сумели выработать
единого подхода к решению задачи. Большинство их не
хотели или не сумели выделить главное среди событий
декабря 1941 г.—разгром вермахта под Москвой18.
В новейшей литературе представлены разные по своей
научной ценности попытки рассмотреть во взаимной связи
значение Московской, Сталинградской и Курской битв.
В книге Э. Францеля роль первых двух из них показана
нечетко. Он с полным основанием утверждает, что после
поражения вермахта под Москвой вторая мировая война
«изменила свое лицо». В то же время «решающей
операцией на Востоке», «повернувшей ход войны», считает лишь
«борьбу за Сталинград», хотя и оговаривается, что в 1942 г.
человеческие и материальные ресурсы Германии «не были
больше так велики, как в 1941 г.». Ф. Фостер в
предисловии к книге М. Керига «Сталинград» считает спорным
вопрос о том, Московская или Сталинградская битва явилась
переломом в войне. Возможность вклада в борьбу за
перелом обеих битв автор не допускает. Мнению в пользу
Сталинграда, продолжает он, «противостоит тезис о
переломе под Москвой (зимой.—Л. М.) 1941—1942 гг.
...Несомненно, с поражением под Москвой сорвался
гитлеровский план молниеносной войны 1941 г. Оставалось
проблематичным, однако, вело ли неизбежно дальнейшее
развитие военных событий на Востоке к поражению Германии».
А. Хилльгрубер еще в 1976 г. полагал, что «высший
пункт» войны на советско-германском фронте был «во
время битв под Москвой и Сталинградом». В начале 80-х
годов (а вслед за ним Ю. Фёрстер) утверждает, что «под
Москвой был сорван план мировой скоротечной войны» и
вследствие этого «была проиграна не только операция, но
и война в целом», «хотя летом 1942 г. при наступлении на
Сталинград и Кавказ и возникли еще раз иллюзорные
ожидания». Летнее наступление 1942 г., подчеркивает
К. Рейнгард, было «последней отчаянной попыткой вер-
145

путь инициативу без надежды способствовать этим
окончательному решению» 19. Эту мысль развивает П. Херде:
битва под Москвой закончилась при «ужасных потерях
немецких войск. Правда, 1942 год принес еще раз радость
победы — были завоеваны большие области прежде всего
на южном участке восточного фронта. Однако это стало
возможным лишь при вводе в дело последних резервов и
недопустимом пренебрежении остальными участками
фронта; победы пемцев в Северной Африке и большие
достижения японцев были лишь мимолетным успехом.
Сталинград и Эль-Аламейн явились такими поворотными
пунктами, которые были уже запрограммированы в конце
1941г.»20
Значительная часть западногерманских историков
полагает, что перелом в ходе второй мировой войны
определила Московская битва, а битва под Сталинградом лишь
сделала этот поворот «явным». Так, но мпению Т. Шиде-
ра, «крах германской стратегии молниеносной войны под
Москвой в конце 1941 г. означал переход к «войне на
истощение», которая должна была перерасти в длительную
войну на многих фронтах и обречь державы «оси» на
экономическую, стратегическую и политическую
капитуляцию. Инициатива не перешла к антигитлеровской
коалиции немедленно, но концепция гитлеровской стратегии
уже тогда была разрушена, хотя это и стало полностью
очевидным только после второй попытки (провала.—
А. М.) Германии наступать в России под Сталинградом
на рубеже 1942—1943 гг.». Автор верно подчеркивает, что
военные и политические события разных периодов войны
«полностью зависят друг от друга», что успехи
антифашистской коалиции в 1942—1943 гг. были подготовлены
в конце 1941 г., хотя и ошибочно отождествляет значение
боевых действий Красной Армии и западных союзников.
По мнению В. Баума, которое впоследствии разделил
Л. Грухманн, «несмотря на весь тенденциозный оптимизм
Гитлера зимой 1941/42 г., немецкая армия потерпела
огромнейшее поражение, значение которого не было всем
понятно лишь потому, что нацистская пропаганда сумела
ловко заработать на вступлении в войну Японии и ее
первоначальных успехах». По мнению М. Барча и его
соавторов, «крах концепции скоротечной войны под Москвой
сорвал безграничные планы крупных концернов по
установлению нового порядка. Поражения же под
Сталинградом и Курском окончательно убедили тех, кто мечтал еще
о богатствах недр Кавказа и Украины, что на Востоке они
146

взяли на себя слишком много» 21. Подобная точка зрения
встречается и среди английских историков. X. Болдуин
пишет: «Московская битва, несомненно, была поворотным
моментом в ходе второй мировой войны, более
значительным, чем даже Сталинградская битва» 22.
Еще в 60-е годы некоторые западногерманские
историки, недооценивая роль Московской и Сталинградской
битв, считали лишь битву под Курском «решающей
битвой второй мировой войны». Эта точка зрения
представлена и в отдельных новейших работах. Так, С. Штадлер
утверждает: «В ретроспективе битва за Курск, а не битва
за Сталинград была решающей. Там, правда, была
потеряна 6-я армия, и это было, наверное, также ощутимым
поражением. Но провал битвы за Курск был больше, чем
поражением. С этого времени мы не имели сил для
решающего контрудара. Фронты на Востоке и Западе
становились все длиннее, наши ослабленные силы
становились все более раздробленными. Так начался после
провала битвы за Курск ужасный конец нашего пути» 23.
Г.-А. Якобсен относит битвы под Москвой,
Сталинградом и Курском, как «и германское нападение на Россию»,
к числу «важнейших моментов второй мировой войны».
К процессу, названному им «военный поворотный пункт
второй мировой войны», он отнес лишь Сталинградскую
битву и пять операций западных союзников. В то же
время он полагает, что «с середины июля 1943 г.
Вооруженные Силы Советского Союза вырвали окончательно
военную инициативу на восточном театре военных действий».
В другой же своей работе Г.-А. Якобсен выдвигает на
первый план битвы под Москвой и Сталинградом, хотя и
приравнивает к ним события в Северной Африке, битву же
под Курском обходит молчанием: «После провала
„молниеносного похода44 против Советского Союза (1941 —
1942) и военпых поражений в Северной Африке и под
Сталинградом на рубеже 1942—1943 гг. стало ясно, что
Германия не сможет больше выиграть войну против
антигитлеровской коалиции» 24.
В методологическом и идеологическом отношении
особенно важно обосновать тезис о начале перелома25.
Напомним, что многие консервативные историки в США и
Англии в еще большей степени, чем в ФРГ, стремятся
принизить результаты борьбы Красной Армии в первые
месяцы Великой Отечественной войны, представить битву
под Москвой в виде заурядного события 1939—1942 гг.
В действительности же выигранная СССР в единоборстве,
147

эта битва имела исключительное международное
значение26. Именно здесь вермахт потерпел свое первое
поражение, и было покончено с заблуждением о его
непобедимости. Но главное даже не в этом. Московская битва
коренным образом изменила характер вооруженной борьбы
двух коалиций. Как верно отмечают некоторые историки
ФРГ, например К. Хильдебранд, «Гитлер никогда не
планировал мировую войну в смысле одновременного
военного столкновения Германии и ее союзников с
объединенным фронтом их противников». Завоевать Европу, а
потом и весь мир германские империалисты рассчитывали
без мировой войны, путем локальных походов против
изолированных противников 27.
Поражение под Москвой окончательно поставило
агрессора перед неизбежностью такой войны. Оно положило
конец скоротечным победоносным походам. Война стала
затяжной, т. е. бесперспективной, губительной для
агрессивного блока. Перестройка военной, военно-экономической,
внешнеполитической стратегии принесла ему лишь
частичные успехи. Московская битва создала благоприятные
условия для быстрого развития перелома, в конечном
счете — победы антифашистской коалиции. Исключительна
роль битвы в образовании коалиции.
Межимпериалистические противоречия создавали возможность такого союза,
реализовать же ее удалось лишь после краха плана
«Барбаросса». По мнению А. Хилльгрубера, эта коалиция
возникла вследствие того, что «Гитлера с его
экспансионистской политикой в 1941 г. принудили к обороне».
Тезис об исключительном месте Московской битвы в
истории борьбы за перелом в ходе второй мировой войны
аргументирован в советской политической, научной и
мемуарной литературе. Это — мысли об утрате момента
внезапности и о вступлении в действие постоянных факторов,
завершении наиболее трудного этапа войны,
психологическом переломе, стоившем многих сражений. В научной
литературе подчеркнуто также, что переход противника в
1942 и 1943 гг. в новые наступления не умаляет победы
под Москвой. На самом деле, разве планы вермахта на
советско-германском фронте в 1942 и 1943 гг. были менее
авантюристическими, чем в операции «Барбаросса» в
целом? Наоборот, есть все основания утверждать, что
авантюризм фашистского блока с момента разгрома его армий
под Москвой возрос. На это указывают и отдельные
западногерманские историки28. Необходимо также подчеркнуть,
что победа иод Сталинградом опиралась на известные до-
148

стижешш в перестройке экономики и реорганизации Крас-
нон Армии, необходимой предпосылкой которых,
несомненно, был разгром фашистских войск под Москвой.
Наиболее близкой к научной представляется
концепция перелома, предложенная Р. Лоренцем. Опираясь на
исследования советских историков и мемуаристов, автор
делает следующий вывод: «Эвакуация индустриальных
производительных сил и строительство военной
промышленности в восточных областях создали фундаментальную
предпосылку для всеобщего перелома в ходе войны,
начало которому было положено битвой под Москвой зимой
1941/42 г. и который достиг своей высшей точки в
уничтожении 6-й германской армии под Сталинградом, а в
битве под Курском летом 1943 г. окончательно определился,
стал бесспорным. Этому перелому способствовали также
совершенствование военной организации и стратегии.
Советское военпое руководство быстро извлекло для себя
уроки из поражений первого периода войны. Благодаря
интенсивному осмыслению военного опыта ему удалось
откорректировать и развить дальше собственную стратегию.
Он опирался на возрастающее численное и
военно-техническое превосходство».
Оценивая битвы под Москвой и Сталинградом, фран
цузский историк Р. Картье полагает, что первая из них
«разрушила миф о непобедимости Германии. Вторая
положила конец германским наступлениям с общими целями.
Менее широкая и менее знаменитая Курская битва
означала для Германии окончательную и полную потерю
стратегической инициативы на Восточном фронте». Разделяя
в принципе эту мысль, мы не можем, однако, не отметить
тот факт, что значение Московской битвы автор
характеризует весьма неполно, а операцию «Цитадель»
безосновательно не относит к числу «германских наступлений с
общими целями» 29.
В настоящей главе предпринята попытка
проанализировать суждения о роли битв под Москвой, Сталинградом
и Курском и о вкладе советского партизанского движения
в борьбу за перелом в ходе войны.
Концепция Московской битвы
и провала фашистской доктрины скоротечных войн
Поражение вермахта под Москвой и успешное
наступление Красной Армии зимой 1941—1942 гг. занимают
видное место в марксистско-ленинской историографии. Среди
149

немарксистских историков наибольшее внимание ей
уделяют западногерманские. В их трудах имеют место
главным образом суждения о причинах поражения вермахта,
значении битвы под Москвой30. По поводу целей операции
«Тайфун» * большинство исследователей верно полагают,
что они совпадали с целями операции «Барбаросса».
Вместе с тем часть историков ФРГ обходит молчанием или
открыто недооценивает значение Московской битвы, в
частности ограничивает его лишь рамками Восточного
фронта31.
Некоторые историки и мемуаристы уже в
предшествующие десятилетия понимали исключительную роль битвы 32.
Эта тенденция получила развитие.
Ряд авторов справедливо считает, что разгром
вермахта под Москвой повлек за собой качественное изменение
в ходе второй мировой войны33, что «провал кампании
1941 г. стоил всей войны» 34. В обоснование такого мнения
некоторые из них приводят довольно убедительные
доводы. А. Шпеер сообщает суждение фюрера о том, что
«потеря инициативы уже сама по себе равносильна
поражению»; по мнению В. Баума, немецкое превосходство
зависело от быстрого исхода войны и исчезло одновременно с
ее затягиванием. К. Рейнгардт и А. Хилльгрубер
сообщают, что ОКВ уже в декабре 1941 — январе 1942 г. было
ясно: «война Германией в целом проиграна», что в
фашистском руководстве сравнивали положение страны с
катастрофой наполеоновской армии и армии П. Гинденбур-
га и Э. Людендорфа в 1918 г.35
Если в ранней литературе преобладало стремление
рассматривать победу Красной Армии под Москвой в отрыве
даже от ее непосредственной предыстории, обходить
молчанием ее закономерность и, следовательно, преуменьшать
ее значение, то авторы ряда новых трудов показывают,
что провал плана скоротечной войны был подготовлен всем
предшествующим ходом военных действий, начиная с
22 июня 1941 г., и не только на участке группы армий
«Центр», но и на всем советско-германском фронте. Ввиду
обстановки, сложившейся под Ленинградом, Москвой и
Ростовом, пишет, например, Л. Грухман, 8 декабря 1941 г.
была издана директива № 39 о переходе всего Восточного
фронта вермахта к стратегической обороне. К. Рейнгардт
сообщает, что на совещании в Орше 13 ноября 1941 г. наи-
* «Тайфун» кодовое название операцпп вермахта с целью
окружить и уничтожить советские войска под Москвой (Директива
ОКВ № 35 от 6 септ. 1941 г.).
150

большую тревогу части германского генералитета
вызывала не приближающаяся зима, а «возросшее русское
сопротивление». Группа генералов высказывала мнение об
отводе войск к имперским границам. Это
свидетельствовало, по мнению автора, о крушении общего плана всего
Восточного похода36.
По мнению Р. Лоренца, М. Барча, Г.-Ф. Шебеша и
Р. Шеппельмана, «германским войскам и их союзникам
в начале войны не удалось достичь стратегических
успехов», «план молниеносной войны провалился до того, как
начал осуществляться», уже в первые месяцы войны «ряд
выдающихся достижений советской обороны поставили под
вопрос германскую стратегию скоротечной войны».
Авторы имеют в виду оборону Одессы и Севастополя,
Смоленское сражение и «исключительные успехи Красной Армии
под Ленинградом», где «впервые в этой кампании была
сломлена жестокая сила германской молниеносной
войны». Это подтверждает и дневник В. Лееба. Характерно,
что войска Финляндии с крахом фашистской стратегии
начиная с сентября 1941 г. не принимали участия в
наступательных операциях37.
Отмеченные суждения свойственны и ряду умеренных
консерваторов. Приведя известные авантюристические
оценки ОКВ и ОКХ итогов первых двух недель
«Барбароссы», 10. Фёрстер подчеркнул, что в действительности
цель вермахта была достигнута лишь географически, но
не в военном отношении, что «масса русских войск»
западнее линии Днепр — Двина не была уничтожена, что
военные действия уже летом 1941 г, показали крах
операции «Барбаросса». Весьма характерно, что одну из
своих книг А. Хилльгрубер назвал «Зенит второй мировой
войны: июль 1941» 38. Не без оснований полагает он, что
«концепция мировой скоротечной войны» пошатнулась
уже в конце июля 1941 г., под Москвой же она «пала
окончательно» 39.
Некоторые материалы, опубликованные в ФРГ,
свидетельствуют о резком падении морального духа вермахта
вследствие поражения под Москвой. В дневнике Ф. Галь-
дера с 9 по 15 декабря 1941 г. можно встретить такие
записи: «Кризис доверия» в войсках... «Понизилась
боевая мощь пехоты», «настроение войск явно подавленное».
Как отмечают некоторые историки, ОКВ опасалось, что
армия может выйти из повиновения40. О панических
настроениях в войсках сообщают И. Фест и др. Авторы
книги «Вторая мировая война» полагают, что «если бы не
151

приказ «стоять насмерть», отступление немцев вылилось
бы в паническое бегство». «Когда началось германское
отступление,— пишет Л. Грухманн,— Гитлер прежде всего
боялся психологического влияния германского
отступления на фронт и тыл Германии». «От отвергал
предложения ОКХ сократить линию фронта не только из
соображений престижа, но и из опасения перед тем, что раз
начавшийся отход уже нельзя будет остановить». В
приказе от 16 декабря ОКВ требовало «фанатического
сопротивления», даже в случае прорыва и окружения. По
данным Рейнгардта, «моральный дух солдат настолько упал,
что командующий 2-й армией генерал тапковых войск
Шмидт был вынужден отдать приказ выявить лиц,
ведущих пораженческие разговоры, и для примера другим
расстрелять» 41.
Психологию немецких военнослужащих —участников
сражений под Москвой передает историк Г. Швайнбер-
гер. Сообщив о «подлинном шоке», производимом
«катюшами», «сибирскими дивизиями» и «казаками», о «белой
смерти в условиях арктического холода», он заключает:
«Зимняя битва за Москву 1941—1942 гг. была, пожалуй,
самым потрясающим военным событием второй мировой
войны... до сих пор неизменно побеждавшие германские
войска потерпели первое ошеломляющее поражение. Кто
пережил отступление от Москвы, тот никогда не забудет
этих ужасных недель». «Поражение озпачало больше,
нежели проигранное сражение,— читаем мы в
воспоминаниях участника заговора 20 июля 1944 г. Ф. Шлабрен-
дорфа.— С ним погиб миф о непобедимости немецкого
солдата. Оно было началом конца. Немецкое войско
после этого поражения никогда в полной мере не могло
восстановить свои силы. В войсках появился совсем новый
момент. Простой солдат в громе битвы пережил
собственного бога. Когда он потерял все, что имел, когда перед
его глазами не было ничего, кроме ужасной смерти, тогда
он находил утешение в религии. Число принявших
причастие достигло астрономической цифры» 42.
Первые признаки кризиса германского тыла освещены
в буржуазной литературе по-прежнему весьма слабо. На
этот счет многие историки делали лишь отдельные
замечания. Так, К. Рейнгардт, ссылаясь на сообщение СД 6
ноября 1941 г., констатирует определенное разочарование
в широких слоях населения в связи с тем, что не видно
конца восточной кампании43.
Активизация деятельности антифашистских организа-
152

ций внутри Германии под влиянием битвы под Москвой
нашла свое отражение в ряде трудов прогрессивных
историков ФРГ44. Возникновение среди немецких
военнопленных зимой 1941—1942 г. первых организаций
будущего массового антифашистского движения «Свободная
Германия» нашло отражение в ряде специальных книг по
истории Национального комитета «Свободная Германия»
(НКСГ). Большинство этих книг написано с
антисоветских позиций45.
В какой-то степени в литературе ФРГ показано, что
под Москвой фашистские планы потерпели крах пе
только в военном, но и военно-экономическом отношении46.
По мнению К. Рейнгардта, уже в конце октября 1941 г.
специалистам по военной экономике стало ясно, что «без
решительного изменепия всей системы, т. е. без отказа от
идеи молниеносной войны и без перестройки
промышленности по принципу «глубокого» вооружения, уже
невозможно превзойти противника в промышленном
отношении». Оценивая военно-экономическое положение
Германии в конце ноября 1941 г. «как катастрофическое»,
командующий резервной армией генерал-полковник
Фромм полагал, что вермахт близок к краху. Специалист
по истории военного транспорта 1939—1945 гг. X. Роде,
в частности, отмечает, что «слабости германских
железных дорог» в так называемых «молниеносных военных
походах» удавалось «без большого ущерба
компенсировать». Другое дело — в «походе против Советского
Союза». С расширением территориальных захватов
увеличилось время обращения на транспорте; подвижного
состава, рассчитанного на широкую колею, было
захвачено недостаточно («сравнительно малая добыча»);
«русские вагоны не могли быть использованы па железных
дорогах Средней Европы»; нехватало локомотивов.
«Первая военная зима в России принесла решающий
поворот» 47.
Особое внимание историков и мемуаристов
привлекают громадные потери в людях и технике и неспособность
германского военного хозяйства восполнить эти потери.
Один из руководителей германской военной экономики
1939—1945 гг.—Г. Керль писал о чрезвычайно
угрожающем положении с вооружением. «Немецкая армия,—
отмечал он,— потеряла в России очень много военной
техники. Нужно было заново вооружить целые дивизии
и даже армии ...сформировать и вооружить новые части и
соединения». По данным И. Феста, в августе 1941 г. гер-
153

майская промышленность производила лишь одну треть
требуемых танков. По подсчетам Б. Клейпа (США), в
октябре—декабре 1941 г. было уничтожено или брошено
на полях сражений танков и самоходных артиллерийских
орудий вдвое больше, чем Германия произвела за эти
месяцы48. Общие потери этого фронта вермахта с 22 июня
1941 г. по 31 января 1942 г., по оценке К. Рейпгардта,
составили 4241 танк и штурмовое орудие. В это время
промышленность произвела их лишь 2495. ВВС
Германии потеряли 6900 самолетов 49. Для понимания роли
Московской битвы в борьбе за перелом важно то
обстоятельство, что и к началу летнего наступления вермахта 1942 г.
огромные потери танков не были возмещены. К. Альман
свидетельствует, что из 31 танковой дивизии к этому
времени лишь 8 были укомплектованы по штатам 1941 г. По
оценке другого крайнего консерватора — Ф. Гаука,
«восточная армия к концу 1941 г. лишилась примерпо одной
трети своего контингента — от этого кровопускапия она
пикогда больше полностью не смогла прийти в себя» 50.
В свете сказанного тезис К. Рейнгардта об экопомике
Германии на рубеже 1941—1942 гг. как «близкой к
катастрофе» 51 не представляется большим преувеличением.
В целом же это суждение не может быть принято. Оно не
учитывает, что вследствие грубой недооценки
возможностей СССР фашистское руководство не увеличивало
выпуска военной продукции в 1939—1941 гг.52 и поэтому
промышленность имела соответственно определенные
возможности роста. Автор не учитывает также, что с
помощью государственно-монополистического
программирования, рационализации производства, усиления
эксплуатации немецких рабочих, как и рабочих оккупированных
стран, ограничения производства предметов потреблепия
в 1942—1944 гг. Германии удалось значительно
увеличить производство оружия, боеприпасов, снаряжения..
Фактически это была тотальная мобилизация, хотя
фашисты ее и не объявляли официально. Однако
достижения промышленности Германии 1942—1944 гг. не были
в состоянии повлиять на исход войны, поскольку
экономика ее противников, прежде всего Советского Союза,
развивалась несравненно быстрее и эффективнее.
В ФРГ опубликованы источники, отражающие
перестройку хозяйства после поражения под Москвой53. В их
числе материалы Г. Керля, Г. Томаса, воспоминания
А. Шпеера, его дневники, записи его бесед с фюрером54.
Назначенный в начале 1942 г. на должность министра во-
154

силой экономики, А. Шпеер писал: «До осени 1941 г.
хозяйственное руководство было нацелено на
кратковременные войны с большими перерывами. Сейчас наступила
перманентная война». Если верить автору, он правильно
понимал, что означало это для Германии, не обладавшей
необходимыми ресурсами. «Провалы на русском фронте
тревожили, весной 1942 г. перед моим воображением
вставала не только тотальная мобилизация всех источников.
Одновременно я настаивал на том, чтобы война была
закончена в кратчайшие сроки; в противном случае
Германия войну проиграет» 55. Консервативные историки, как
правило, обходят молчанием то обстоятельство, что
названная реорганизация происходила при решающем
участии владельцев военных монополий и сопровождалась
дальнейшей концентрацией производства, усилением
роли монополистов в государственном управлении
экономикой, хотя фактический материал, опубликованный в ряде
трудов, говорит сам за себя56. Аналогичные мероприятия
проводили германские империалисты и в оккупированных
странах и областях. Оккупанты производили здесь
массовые изъятия сырья и рабочей силы.
До осени 1941 г. вермахт и промышленность
Германии не испытывали серьезного недостатка в людях. После
поражений на Восточном фронте в стране возникла эта
острейшая проблема. «Между индустрией и сельским
хозяйством, с одной стороны, и вермахтом — с другой,
началась,— пишет В. Баум,— „борьба за людей41, которая с
тех пор больше не прекращалась» 57. Военно-политическое
руководство предприняло различные организационные
меры, в первую очередь увеличение числа призывных
возрастов58, массовое использование принудительного
труда иностранных рабочих, военнопленных,
заключенных концлагерей. Характерно и решение, вопреки
расовым принципам, укомплектовывать эсэсовские
соединения иностранцами. Главную роль в пополнении вермахта
н обеспечении рабочей силой стали играть СС и вновь
созданное (21 марта 1942 г.) специальное ведомство
генерального уполномоченного Ф. Заукеля59. Р. Лоренц,
подчеркивал резкое обострение проблемы рабочей силы
после поражения под Москвой, сообщает об отправке в
Германию 4—5 млн жителей СССР60.
Особое внимание ряд историков уделяет советским
военнопленным. Известно, что все они, согласно
фашистской концепции, были обречены на смерть. Характерно,
пто 60% пленных, уничтоженных во время войны, прихо-
4 55

дится на осень-зиму 1941—1942 гг. После же поражения
иод Москвой массовое уничтожение было прекращено.
Пленных привлекли к принудительному труду. Верно
отмечают М. Барч и его соавторы, что изменение политики
по отношению к пленным красноармейцам отнюдь не
означало торжества гуманности. Это произошло
единственно из-за того, что вследствие провала доктрины
скоротечных войн фашистские власти прибегли к эксплуатации
пленных. «Бесполезной» смерти они больше не
допускали, началось «уничтожение работой» 61.
Р. Лоренц показал изменения в экономической
политике на оккупированных территориях СССР. По
первоначальным планам они подлежали полной дезиндустриали-
зации, изъятию сырья и готовой продукции. Теперь
власти пытаются пустить в ход сохранившиеся местные
предприятия. Зимой 1941—1942 гг. вышли многочисленные
указания о восстановлении производства текстильных,
кожевенных изделий, повозок, саней для вермахта.
Изменилась также, подчеркивает автор, и аграрная концепция
властей. Они стремились всеми средствами поставить па
службу Германии сельскохозяйственное производство на
захваченных территориях СССР. В некоторых книгах
показано резкое изменение тона германо-фашистской
пропаганды против Красной Армии под влиянием поражения
вермахта 62.
В литературе сообщается также, что перед немецким
руководством вследствие крупного поражения вермахта
встал вопрос о мире63. Так, бывший офицер связи ОКБ
при министерстве пропаганды Г.-Л. Мартин показал, что
Геббельс пришел к выводу о необходимости сепаратного
мира с СССР64. По данным К. Рейнгардта, Ф. Тодт
говорил фюреру 29 ноября 1941 г., что, поскольку в военном
и военно-экономическом отношении операция
«Барбаросса» уже провалилась, окончание войны в пользу
Германии возможно лишь на основе политического
урегулирования65. Ряд авторов не без оснований полагают, что
какое-либо соглашение с СССР было исключено вследствие
антикоммунистического фанатизма Гитлера, а также
совершенной неприемлемости для СССР любого
компромисса с Германией 66.
В отдельных трудах отмечается, что битва под
Москвой оказала сильное влияние на другие страны блока.
Потери в армиях Венгрии и Румынии были очень
велики. Многие очень ослабленные соединения были
возвращены на родину или привлечены лишь к оккупационной
156

службе. В этих странах усиливалось Сопротивление.
Финны перешли к стратегической обороне. Прекратилась
тенденция к расширению блока. Успехи Красной Армии
отрезвляюще подействовали на правительства Японии и
Турции, враждебно настроенные по отношению к СССР.
«Твердость советской обороны в сражении под
Смоленском в августе 1941 г.,— свидетельствует А. Хилльгру-
бер,— была очепь важным основанием для того, чтобы
японское руководство... вновь отложило нападение на
Советский Союз» 67.
Ряд исследователей показывает усиление
противоречий внутри блока. По мнению В. Баума и Э. Вайхольда,
Германия, стремившаяся в предстоящее лето «разгромить
большевизм», стала рассматривать борьбу с англосаксами
как «отдаленную цель», Япония же, отказавшаяся
вследствие неблагоприятного для нее развития
советско-германской войны немедленно объявить войну СССР,
«видела своих главных врагов в англосаксах». Отрицательно
оценивает позицию Японии Р. Бухнер, поскольку она, по
его мнению, «допустила» переброску советским
командованием «войск из Сибири» 68. Противоречия в блоке
усилились и вследствие возросших требований Германии к
своим союзникам. После поражения под Москвой, по
мнению П. Гостони, «для наступления на всем Восточном
фронте собственных сил вермахта было уже
недостаточно... Восстанавливать потери фронта, этой фабрики
смерти, становилось все труднее» 69. Автор показывает, что в
1942 г. удельный вес союзнических Германии войск, в
первую очередь итальянских, румынских и венгерских,
на Восточном фронте резко увеличился. Характерно, что
уже 29 декабря 1941 г. Гитлер обратился с
соответствующими письмами к Муссолини, Антонеску и Хорти, а 5
января 1942 г. прибывший в Будапешт Риббентроп вел
переговоры о «стопроцентной тотальной мобилизации
ресурсов страны» в целях обеспечения «летнего похода на
Восток» 70.
Крах планов на установление мирового господства
некоторые историки ФРГ с полным основанием связывают
с первым поражением вермахта на Восточном фронте.
В. Баум и Э. Вайхольд писали, что это поражение
потребовало совершенно новой концепции военного
планирования. Такие документы, как директива № 32 от 11 июня
1941 г., в качестве конкретного приказа нельзя было
больше воспринимать серьезно. Как известно, она
предусматривала новые агрессивные акции на период после
157

операции «Барбаросса». Авторы конкретизируют ряд
положений. Для Германии Средиземное море всегда было
«второстепенным театром военных действий», с
нападением на Советский Союз «этот театр еще дальше отходил
на задний план». Действия на нем откладывали на время
«после разгрома» Красной Армии, «война на востоке
стала первенствующей». «С началом операции „Барбарос-
за1\— показал А. Хильдебранд,— колониальные цели и
планы создания заморской империи все более и более
отступали на задний план... Путь в Африку и к мировому
господству должен был проходить через Россию и нашел
свой... конец уже после краха немецкого наступления под
Москвой в декабре 1941 г.» Аналогичные мнения
высказаны и другими буржуазными историками. Г. Вейнерт
верно подчеркнул, что крах операции «Барбаросса»
заставил Гитлера «положить па полку» планы нападения
на США и завоевания американского континента71.
Тема «СССР и западные союзники после разгрома
вермахта под Москвой» отражена в литературе ФРГ
довольно слабо. Известно, что Московская битва решительно
подняла авторитет СССР, развеяла надежды
империалистов на слабость СССР и его поражение, ускорила
создание и расширение антифашистской коалиции. В Англии
и США усиливается движение за открытие второго
фронта, против политики выжидания, за активную поддержку
СССР в его единоборстве с фашизмом. В свете этой
победы необходимо рассматривать и успешные
англо-советские переговоры в Москве, объявление Англией войпы
германским союзникам и сателлитам и многие другие
дипломатические акции того времени. Битва под Москвой
произвела огромное впечатление на английских и
американских лидеров. У. Черчилль и тогдашний министр
иностранных дел Англии А. Идеи отмечали, что германской
армии не удалось достигнуть намеченных целей;
«русские армии... сражаются все лучше и лучше», «война
будет носить затяжной характер». Рузвельт сообщал
Сталину 16 декабря 1941 г. о всеобщем энтузиазме в
Соединенных Штатах по поводу успехов Красной Армии72.
Лишь немногие консервативные историки в 50-е годы
отмечали, что Московская битва дала «импульс
сопротивлению западных союзников», привела к изменению
обстановки на других фронтах, сильно укрепила, в частпо-
сти, положение англичан на Средиземноморском театре73.
В новейшей литературе мы не обнаружили больших
изменений. Некоторые копсерваторы, как и раньше, откры-
158

то преуменьшают влияпие Московской битвы на мировое
военно-политическое положение74. Но представлены и
объективные суждения. «Этот советский успех,— по
мнению А. Ситопа,— был первой во второй мировой войпе
победой над врагом, который казался уже непобедимым».
«Зимнее наступление 1941 г.,— считает М. Арнольд-Фо-
стер __ подняло дух союзников, как ничто другое: это
было время, когда хорошие новости были редки. Япопцы
вывели из строя большую часть американского флота,
только русские оказались в более предпочтительном
положении... В те черные дни уверенность русских была
приятна союзникам» 75.
После первого крупного поражения фашистского
блока на новую ступень поднялось движение Сопротивления
в оккупированных странах. Здесь возникают
антифашистские национальные фронты освобождения, большое
значение приобретает вооруженная борьба.
Консервативные историки ФРГ, как правило, обходят молчанием
вопросы о том, как победа под Москвой не только
вдохновила народы на освободительную борьбу, но и создала
реальные условия для ее развертывания. Мы встречаем
лишь отдельные суждения об этом. «Активные формы
Сопротивления,— пишет Л. Грухман,— усилились
прежде всего с началом Российской войны... когда
угнетенные народы поняли, что Германия обречена на
длительную войну». Весьма объективно показано влияние
«военного кризиса вермахта зимой 1941—1942 гг.» на мощный
подъем движения Сопротивления в Польше, на переход
оккупационных властей к тактике лавирования, в
частности в книге известного социал-демократического псторика
И. Гайсса. Огромпое воздействие победы под Москвой па
Сопротивление во Франции отмечают французские
историки 76.
Оценка места Сталинградской битвы
в истории войны
В изучении битвы на Волге ведущее место принадлежит
советским историкам 77. В СССР изданы также документы
по истории битвы и воспоминания ее участников78.
Определенное место занимает она и в историографии
Франции, США, Англии, но в первую очередь ФРГ.
Немарксистская литература, опубликованпая в 40—60-е годы, уже
получила некоторое освещение в СССР 79.
Советские исследователи приходят к выводу, что Ста-
159

линградской битве, как ни одному другому военному
событию второй мировой войны, уделяется па Западе
большое внимание. Замечания о степени изученности битвы в
немарксистской литературе мы встретили и в некоторых
трудах консервативных историков. Автор одной из
специальных книг о битве на Волге — В. Э. Крсйг с полным
основанием отметил наибольший «поток
западногерманских книг о Сталинграде», подчеркнув при этом, что
никто в ФРГ не исследовал весь комплекс факторов,
обусловивших разгром 6-й немецко-фашистской армии в
Сталинграде. «В действительности,— пишет он,— германская
сторона так и не оценила по достоинству упорную
оборону Красной Армии в Сталинграде и великолепную
концепцию советского контрнаступления, приведшего к
уничтожению до тех пор лучшей армии мира» 80. Анализ
новейшей литературы ФРГ позволяет присоединиться к
данному выводу.
Немарксистские историки разных стран по-прежнему
основной интерес проявляют к описанию военных
действий вермахта. Что касается историков ФРГ, то причины
поражения фашистских армий под Сталинградом они
пытаются раскрыть в отрыве от источников победы Красной
Армии, т. е. нарушая требования науки о всестороннем
подходе к изучаемому явлению.
В 70—80-е годы внимание историков к месту той или
иной битвы в истории войпы несколько усилилось. Это не
означает, что исчезла давняя антисоветская тенденция к
педооценке значения битвы. В ряде книг этот вопрос
обходят молчанием81. Недооценка проявляется также в
попытках исказить цели летнего наступления вермахта на
Восточном фронте, ограничить значение битвы лишь
рамками этого фронта, поставить ее в один ряд с
малозначительными событиями войны.
Часть историков, преимуществеппо консервативных
направлений, например В. Баум и Э. Вайхольд, склонны
усматривать в планах ОКВ на лето 1942 г. стремление
взять в клещи Ближний и Средний Восток. В работе
«История двадцатого века», изданной во Франции, мы читаем:
«Турция присоединится к Германии, и рухнут все
британские позиции на Среднем Востоке. Произойдет
соединение с Африканским корпусом на берегах Нила» 82. Такая
трактовка сопряжена с недооценкой авторами Красной
Армии. По существу, они сбрасывают ее со счетов.
Примерно так и формулируют свою мысль авторы и
составители трехтомника «Вторая мировая война», полагая, что
160

Гитлер «пренебрегал областью вокруг Москвы», «не имел
намерения уничтожать советские вооруженные силы»,
«стремился лишь ограбить аграрные и индустриальные
районы Кавказа, Донбасса и Поволжья» и «затем взять
в клещи Ближний Восток» 83.
Эти суждения связаны с известным представлением о
месте Восточного похода вермахта в общих военно-поли-
тнческих планах германо-фашистского империализма, с
попытками представить Англию главным его
противником. В какой-то степени эти суждения повторяют тезис
фашистской пропаганды о сочетании двух ударов —
одного из Северной Африки, другого — из России.
Указанная версия не лишена некоторых оснований. Здесь,
однако, игнорируется одно принципиальное обстоятельство.
Кавказ мог стать плацдармом для похода на Средний
Восток и в Индию лишь после разгрома Красной Армии.
Трудпо предположить, что, наученное жестоким опытом
зимы 1941 — 1942 гг., ОКВ бросило бы свои войска к
южным границам СССР, оставляя на левом фланге и в тылу
основные силы Красной Армии, только что потрясшей до
основания фронт вермахта.
Разгром Красной Армии оставался главной целью
летнего (1942 г.) стратегического наступления, решающим
условием установления полного господства Германии в
Европе и последующей борьбы на других континентах.
Наивно представлять это наступление в виде некоего
вспомогательного мероприятия в ходе
германо-английского столкновения. Последнее еще до начала Восточного
похода и вплоть до окончания второй мировой войны
отошло в расчетах ОКВ на задний план.
С ошибочным представлением о летнем наступлении
1942 г. как составной части плана «взять в клещи
Ближний Восток» связап тезис о «хозяйственно-стратегических
целях ОКВ». Он весьма широко распространен в
консервативной литературе ФРГ, США, Англии, Франции.
Б. X. Лиддел Гарт считал целью летнего наступления
«кавказскую нефть». Весьма узко представляет себе цели
ОКВ и Г. Керль. Германия, по его мнению, «стремилась
завоевать советские нефтепромыслы, воспрепятствовать
американским и английским поставкам в СССР через
Иран и Каспийское море. Этот поток товаров необходимо
было прервать на Волге». Среди побочных целей автор
отмечает также стремление отодвинуть фронт на Восток,
чтобы обезопасить добычу марганца и угля, производство
стали па Украине84. Представляется несостоятельным и
6 А. Н. Мерцалов
161

суждение автора о летнем наступлении 1942 г., на южном
фронте операции «Цитадель», как попытках реванша за
предшествовавшие зимние поражения. Этот термин,
заимствованный из спортивной хроники, лишь заслоняет
суть дела85.
Некоторые историки правильно отмечают, что
директива ОКВ № 41 от 5 апреля 1942 г. о задачах вермахта на
Восточном фронте в 1942 г. содержала нечеткие
формулировки. Она отражала не только воепные, но и
политические, и экономические цели фашизма. В ней можно пай-
ти следы противоречий в высшем руководстве Германии
и ее союзников. Данное обстоятельство в какой-то степени
объясняет заблуждение или облегчает фальсификацию, в
частности при ограничении целей операции областью
экономической.
Однако главное назначение операции в этой директиве
было выражено достаточно четко: «Цель заключается в
том, чтобы окончательно уничтожить оставшиеся еще в
распоряжении Советов силы». В разделе «Общий
замысел» подчеркивалось: «Общие первоначальные планы
кампании на Востоке остаются в силе». Объективно
оценивал планы ОКВ бывший германский фельдмаршал
Ф. Паулюс: «В общих рамках войны летнее наступление
1942 г. означало попытку... осуществить плапы,
потерпевшие провал поздней осенью 1941 г., а именпо довести
войну на Востоке до победного конца, т. е. добиться
целей нападения на Россию вообще...
В замыслах военного комапдования на первом месте
стояла чисто военная задача. Эта основная ставка на
последний для Германии шанс выиграть войну определяла
все планы германского командования...» 86. О решительных
целях наступления говорят и другие западногерманские
источники. В своих воспоминаниях бывший заместитель
начальника штаба оперативного руководства ОКВ В. Вар-
лимонт пишет, что целью плана 1942 г. было «разделаться
с противником», что для этого мобилизовывались «все
имеющиеся в распоряжении силы» не только самой
Германии, но и ее европейских союзников. «На весну и лето
у фюрера снова есть совершенно ясный плап. Его цель —
Кавказ, Ленинград й Москва... Наступление с нанесением
уничтожающих ударов»,—подчеркнуто в дневнике
Геббельса. Как показывают записи Гальдера от 28 марта
1942 г., при обсуждении предстоящей летней операции
ОКВ считало, что «исход войны решается на Востоке» 87.
В 70—-80-е годы сравнительно большее число псследо-
162

вателей приходят к аналогичным выводам. Л. Грухманн
трактует цели ОКВ в соответствии с уже цитированным
требованием директивы № 41. М. Кериг указывает, что
устранение СССР как военного фактора было «высшей
стратегической целью ОКВ»; он подчеркивает при этом,
что и летом 1942 г. СССР рассматривался как главный
противник. В свою очередь, историк Г. Манн полагал, что
целью наступления было «уничтожить оставшиеся
вооруженные силы, завоевать громадное пространство, центры
индустрии и добычи полезных ископаемых» 88. Эта мысль
отражена и в демократическом направлении французской
буржуазной историографии. Так, Ф. Гамбьез отметил, что
в случае успеха операций на кавказском и сталинградском
направлениях «армии вермахта должны были в
дальнейшем наступать в тыл советским войскам, прикрывавшим
Москву, а затем к западным предгорьям Урала». «После
поражения под Москвой,— писал П. Шмиттлейн,—
фашистская Германия не отказалась от своих основных
целей». По мнению этого автора, вермахт и его союзпики
после овладения Сталинградом имели задачу обойти
Москву с юга и сломить ее оборону. «Лишенная зерна, угля
и жидкого топлива,— заключает автор,— Красная Армия
имела бы единственную возможность отступать далеко на
восток» 89.
С искажением целей ОКВ в летнем наступлении
1942 г. непосредственно связаны попытки некоторых
историков преувеличить достижения немецко-фашистской
армии и войск ее союзников к началу Сталинградской
битвы. Л. Грухманн характеризует положение Советского
Союза летом 1942 г. как «тяжелейший кризис». Его
единомышленники из США и Англии представляют, будто бы
в Красной Армии господствовало убеждение в
«непобедимости» вермахта, а население впало «в отчаяние» 90. Тезис
историографов ФРГ о положении СССР «на краю
пропасти», несомненно, носит тенденциозный характер. Нельзя
полагать, что успехи вермахта на юге, которые стали
возможными главным образом вследствие ошибочной оценки
Ставкой целей ОКВ и известных просчетов в операциях
в Крыму и под Харьковом91, вернули СССР к исходным
позициям лета-осени 1941 г., как это утверждала
фашистская пропаганда. Советские исследователи и мемуаристы
имеют единое мнение, что наиболее тяжелый для страны
период был в 1941 г.
Фашистскому руководству, несмотря на лихорадочные
усилия, отнюдь не удалось восстановить былую мощь свое-
6*
163

го восточного фронта. На 2 мая 1942 г. его сухопутные
войска имели некомплект в 625 тыс. человек, в
соединениях трех групп армий было от 35 до 50% первоначальной
боевой численности пехоты92. С полным основанием
М. Барч, Г.-А. Якобсен отмечают, что, «хотя путь к
разгрому фашистской Германии и был еще далеким, и
германский вермахт, несмотря на поражение под Москвой,
оставался опасным противником, он уже не казался более
непобедимым», что мнивший себя «величайшим
полководцем всех времен» фюрер в своих планах на лето 1942 г.
«вынужден был учитывать изменившееся соотношение
сил». Вермахту было уже не под силу наступать, как
летом 1941 г., на трех главных направлениях93. Весьма
показательно, что если в 1941 г. вермахт использовал для
наступления 190 дивизий, то в 1942 г.— лишь 90.
«Безнадежность общей военной ситуации,— подчеркивает
А. Хилльгрубер,— германскому верховному командованию
была ясна уже до начала летнего наступления». В этом
смысле наступление на Сталинград было «азартной
игрой». Верно полагают Б. Бонвеч, Г. Джукс и ряд других
авторов, что в ходе этого наступления вермахт получил
пространство, но не достиг своей цели, ему не удалось
разгромить Красную Армию 94.
Большинство специалистов ФРГ, а также США и
Англии утверждают, что «битва за Сталинград
символизировала поворот на российском фронте» 95 и лишь в
сочетании с теми или иными событиями на других фронтах
вызвала перелом в ходе второй мировой войны. Конечно, и
менее значительные по масштабам боевые действия армий
западных союзников сыграли определенную роль в борьбе
за стратегическую инициативу96. Но нельзя согласиться
с тем, что различные по глубине своего влияния на ход и
исход войны сражения ставятся на одну доску. Может
быть, наиболее ярко это выступает в отождествлении
битвы под Сталинградом и сражения под Эль-Аламейном97.
Несостоятельность такого приема уже показана в
советской литературе 98. Прямо или косвенно
отождествление Сталинградской битвы со сражением под
Эль-Аламейном подвергается критике и в литературе ФРГ. Так, вслед
за В. Кейтелем В. Баум и Э. Вайхольд показали, что
«Восточный фронт оттягивал все силы», необходимые на
Средиземноморском театре военных действий. Уже начало
летнего наступления на Востоке изменило ситуацию на
данном театре. Роммелю «не дали необходимых средств,
особенно артиллерии, танков и горючего, как и достаточ-
164

пой защиты с воздуха... Поход на Восток обходился
слишком дорого... для марша на Сталинград использовались все
резервы». «Война на Востоке,— приходят к заключению
авторы,— делала победу на Средиземном море
невозможной». Сражение же под Эль-Аламейном они назвали для
итало-немецкой стороны «безнадежным» ".
Ряд историков, фактически уходят от анализа роли
Сталинградской битвы в борьбе за перелом и
сосредоточивают внимание на действительно больших потерях, с
которыми была связана эта битва и на этом основании
называют ее «Верденом второй мировой войны» 10°.
Однако эта параллель несостоятельна, что отмечают и
историки-немарксисты. Так, по существу, отвергая подобное
сравнение, Ф. Гамбьез с полным основанием называет
успех Красной Армии под Сталинградом «безупречной
победой», «Каннами нашего времени» 101. Объективно той же
цели искажений исторического значения битвы служит и
термин «катастрофа», применяемый к поражению
вермахта на Волге. Слова «величайшая катастрофа всех времен»,
«тяжелейшее поражепие германской армии со времени
Иены и Ауэрштедта» 102 все же не отвечают на главпый
вопрос, вопрос о месте и роли Сталинградской битвы во
второй мировой войне.
Мнение о Сталинградской битве как переломе в ходе
всего мирового военного конфликта в ФРГ одним из
первых разделил историк-демократ И. Видер 103. В новейшей
литературе эта мысль получила более широкое
распространение. Ю. Браунталь обосновывает ее следующим
образом. Под Сталинградом «была сломана наступательная
сила» Германии, «началось русское контрнаступление».
«Сопротивление Красной Армии силам Германии,
имевшим подавляющее превосходство,— по мнению автора,—
вызвало удивление всего мира». В этой связи он приводит
известную высокую оценку победы под Сталинградом,
данную еще в феврале 1943 г. американским генералом
Д. Макартуром. Вследствие поражения фашистов на
Волге, заключает Ю. Браунталь, в ходе второй мировой войны
произошел «всемирно-исторический поворот» 104.
По существу, это мнение разделяют и те историки,
которые пишут о «начале конца германского руководства
войной», «радикальном изменении военного положения
немцев», об «окончательной утрате наступательной мощи
Германии», о том, что после поражения на Волге «дни
„третьей империи41 были сочтены», что «понятия „Сталин-
град" и „крах Германии14 стоят рядом» 105. С этим созвуч-
165

пы суждения французских историков. П. Шмиттлейн
подчеркивает, что «в Сталинграде решалась судьба не только
Советского Союза, но и Франции, всей угнетенной
Европы, будущее свободы во всем мире». Отзвуки битвы, по
мнению А. Мишеля, «были слышны во всем мире, и
советские историки справедливо видят в блестящих успехах
Красной Армии наиболее решительную победу, которая
ознаменовала поворот во второй мировой войне» Ш6. Это
мнение разделяет и президент Франции Ф. Миттеран.
Выступая перед жителями Волгограда 23 шопя 1984 г., он
подчеркнул, что битва под Сталинградом «решила судьбу
мира» 107. К сожалению, упомянутыми французскими
историками не учитывается роль других операций Красной
Армии в борьбе за перелом.
В новейшей литературе ФРГ отражено внутреннее
развитие Германии под влиянием поражения под
Сталинградом. Вслед за В. Гёрлицем И. Фест и другие считают,
что Сталинград означал для Германии «поворот в
психологическом отношении». Составители «Словаря второй
мировой войны» привели отрывок из донесения службы
безопасности от 18 октября 1942 г. об обстановке в
стране: «Под впечатлением общего хода войны в связи со
Сталинградом большинством членов партии овладевает
чувство, что кольцо врагов вокруг Германии и
оккупированных ею областей становится все уже, что развитие
неудержимо ведет ее к кризису, выход из которого представляется
возможным только благодаря какому-то чуду» 108. По
мнению К. Д. Брахера, в стране усилились голоса в пользу
«своевременного окончания уже проигранной войны»,
активизировалось германское Сопротивление. Г.-А. Якобсен
приводит текст антифашистских листовок мюнхенской
студенческой организации «Белая роза», составленных
под влиянием Сталинграда и содержавших призыв к
свержению партии Гитлера 109.
В работах А. Шпеера, Г. Керля, во многих
исследовательских трудах по экономической истории Германии
сравнительно полно описана новая, уже объявленная
официально тотальная мобилизация, предпринятая
вследствие поражения на Волге. В. Пауль сообщает, что,
согласно приказу Гитлера, «всеобщей мобилизации
подлежали все работоспособные мужчины и женщины для
выполнения заданий по защите империи». Г.-А. Якобсен
обращает внимание на интенсивную пропаганду тотальной
мобилизации. Ряд авторов подчеркивают, что под
влиянием Сталинграда фашисты изменили тон пропаганды.
166

Если раньше доминировали суждения о противнике как
«безнадежно отсталом в военном отношении», то теперь
у немецкого населения стал всячески культивироваться
страх перед «дивизиями моторизованных роботов, идущих
с Востока» по.
В некоторой степени исследован кризис блока,
углубившийся вследствие поражений вермахта и союзнических
фашистской Гермапии армий на Волге. Многие авторы
сообщают об усиливающихся попытках малых стран
выйти из блока 1П. Эта проблема получила освещение в
литературе и за пределами ФРГ. Так, финский историк
сообщает, что через два дня после капитуляции 6-й армии
политическое и военное руководство Финляндии приняло
решение о подготовке выхода страны из войны112. Это
решение, несомненно, было связано и с прорывом блокады
Ленинграда. Некоторые французские историки
рассматривают Сталинградскую битву как «дипломатическое
поражение» Германии. Уже упоминавшийся А. Мишель
сообщает, что главный ее союзник в Европе — Италия
потеряла в битве свои лучшие соединения и вооружения,
Венгрия, по существу, больше не имела боеспособной
армии, из 230-тысячного румынского войска, находившегося
па советской территории в ноябре 1942 г., в январе 1943 г.
осталось лишь 75 тыс. Ф. Масон приходит к выводу о
резком ухудшении итало-германских отношений. Муссолини
был так напугап поражепием под Сталинградом, что
предложил Гитлеру покончить с войной на Востоке, искать
пути к сепаратному миру. По мнению либерального
историка М. Ронкайоло, после Сталинграда Япония и Турция
отказались от мысли о пападепии па СССР и перешли к
«осторожному нейтралитету» пз.
Влияние Сталинградской битвы на внутреннее
развитие Советского Союза в целом в литературе освещено
весьма слабо. В этой связи заслуживают впимапия весьма
объективные и яркие суждения И. Видера, хотя они и
относятся к более раннему периоду историографии.
«Смертельная схватка под Сталинградом,— писал автор в своих
воспоминаниях о разгроме 6-й армии,— не только
завершилась тотальной победой достойного противника,
преподнесшего немецким захватчикам современные „Канны41,
но и нанесла уничтожающий удар по бредовым замыслам
и захватническим устремлениям нацизма. Битва под
Сталинградом пробудила в советском народе небывалую
энергию и мобилизовала его могучие силы. Во всяком случае,
сокрушительный разгром немецкой армии па Волге был
167

не только следствием численного перевеса и
превосходства человеческих и материальных ресурсов противника, как
это еще сегодня хотел бы представить кое-кто из тех, кто
ничему не научился. Борьба советского народа,
защищавшего и освобождавшего свою подвергшуюся иноземному
нашествию Родину, окончательно привела в дни
Сталинграда к динамическому слиянию большевистского
государственного строя и советского патриотизма,
превратившемуся в решающий фактор мировой политики» 114.
В новейшей литературе, в частности в книге П. Госто-
ни, мы встретили известное сопоставление Сталинградской
битвы со сражением под Полтавой в 1709 г., сделанное
крайне консервативным исследователем Г. Дёрром. Го-
стони полагает, что, так же как под Полтавой Россия
заняла позицию великой европейской державы, под
Сталинградом Советский Союз начал восхождение к положению
сверхдержавы». Автор с полным основанием считает, что
после этого события моральное и боевое состояние
Красной Армии стало выше, чем когда-либо в этой войне 115.
Верная мысль о превращении СССР в великую мировую
державу в ряде трудов крайне консервативных историков
сочетается с заимствованным из фашистской пропаганды
клеветническим утверждением о победе под Сталинградом
и других успехах Красной Армии в 1942—1943 гг. как
«создании плацдарма для последующей экспансии в
западном направлении» П6.
Укрепление внешнеполитических позиций СССР,
сплочение антифашистской коалиции, активизация движения
Сопротивления в значительной мере под влиянием победы
Красной Армии на Волге, в свою очередь, способствовали
борьбе за перелом. Они в литературе ФРГ, по существу,
не получили освещения. Сравнительно полнее освещена
эта важная тема во французской историографии. «Победа
под Сталинградом в 1942—1943 гг.,— пишет А. Мишель,—
явилась событием решающего значения. Отныне
авторитет СССР и его влияние на Сопротивление в Европе будут
постоянно увеличиваться наряду с возрастанием его роли
и авторитета в коалиции союзников». И далее, развивая
эту мысль, автор цродолжает: «Единственный из всех
союзников, он объединил свою борьбу с борьбой
угнетенных народов. Он давал всем пример твердости в
единоборстве с врагом, он показал, что сопротивление
оккупантам ведет к победе. Во всех странах коммунистические
партии, находящиеся в авангарде подпольной борьбы,
черпали в этом силу п гордость. Забастовки рабочих в Се-
163

верной Италии в марте 1943 г. и объединение всех сил
французского Сопротивления весной того же года были
связаны со Сталинградской битвой». По мнению М. Рон-
кайоло, для роста Сопротивления было весьма важным
не только поражение фашистов вообще, но и то, что это
поражение нанесла страна социализма. «Советская
победа,— отмечает автор,— имела политическое значение.
Сталинград свидетельствовал о силах коммунизма,
который стал притягательным полюсом для движения
Сопротивления в оккупированных странах... Апглосаксы
должны были принимать во внимание это явление» 117.
Трактовка значения Курской битвы
Анализируя немарксистские концепции Курской битвы,
мы опираемся на освещение этого важного события в
советской исследовательской и историко-мемуарной
литературе, в первую очередь в соответствующих главах
однотомного труда «Вторая мировая война» под редакцией
Н. Г. Павленко, И. В. Паротькина, С. П. Платонова,
шеститомной «Истории Великой Отечественной войны
Советского Союза 1941—1945» и двенадцатитомной «Истории
второй мировой войны 1939—1945». Главы о Курской
битве в последнем из названных трудов написаны
главным образом Г. А. Колтуновым и Б. Г. Соловьевым.
Неоценимую роль в воссоздании объективной картины битвы
сыграли труды А. М. Василевского, Г. К. Жукова, И. С.
Конева, К. К. Рокоссовского и других непосредственных
участников события. Мы опираемся также на опубликованные
в СССР и ФРГ документы истории битвы 118.
В 50—60-е годы в западногерманских трудах о
Курской битве отводилось незначительное место 119.
Сравнительно большее внимание было уделено ей в общих
работах X. Г. Дамса и П. Карелла. В 1966 г. вышла в свет
подготовленная Военно-историческим исследовательским
ведомством ФРГ работа Е. Клинка «Стратегическая
инициатива» 120. В последующие годы освещение битвы
несколько усилилось. Вслед за книгой Е. Клинка, которая
остается, однако, наиболее полным в немарксистской
западногерманской историографии изложением события,
появился ряд других работ о битве. Тем не менее в целом
внимание к ней остается неадекватным ее значению.
Курская битва освещена много меньше, чем битва под
Сталинградом. Аналогичная картина наблюдается и в других
историографиях. Ход войны на Восточном фронте с мо-
169

мента высадки войск западных союзников в Алжире и
Марокко освещается в меньшей степени, чем ход войны
в Африке, Италии, Франции. По мнению значительного
числа немарксистских историков битва под Сталинградом
означала окончательную потерю вермахтом
стратегической инициативы. Поэтому, полагают они, «Цитадель»
уже не могла изменить ход войны. В этой связи
недостаточное внимание того или иного исследователя к Курской
битве не всегда может быть объяснено как реабилитация
немецкого генерального штаба и преуменьшение роли
СССР. В новейшей историографии ФРГ определенное
внимание по-прежнему уделено целям операции «Цитадель»,
причинам поражения вермахта под Курском, значению
битвы.
Какие цели преследовало ОКБ на Восточном фронте
летом 1943 г.? На этот вопрос большинство
исследователей не дает четкого ответа. Как правило, они вслед за
мемуаристами стремятся представить «Цитадель» в
качестве рядовой операции. Такая версия была принята еще
в 50-е годы. По мнению Э. Манштейна, эта операция
проводилась в рамках стратегической обороны, ее целями
было лишь ликвидировать Курскую дугу и «нанести
новый удар» на одном из участков. Но автор не мог скрыть,
что сам он в то время придавал предстоящей операции
несравненно большее значение. «Победа под Курском,—
писал он фюреру 18 апреля 1943 г.,— возместит нам все
временные поражения в прошлом» ш.
Г. Гудериан, в свою очередь, утверждал, что
начальник генерального штаба сухопутных сил генерал К. Цейц-
лер с помощью «Цитадели» хотел будто бы лишь
«ослабить наступательный порыв русской армии», но в то же
время заявлял о стремлении Цейцлера обеспечить
«решающий успех, снова захватить инициативу в свои руки».
Таким образом, генерал подтверждал, что в ОКБ
придавали этой операции исключительное значение:
наступление вызвано «политическими соображениями», «оно не
имеет права провалиться, так как даже отход на
исходные позиции представлял бы собой уже поражение» 122.
Взгляды мемуаристов оказали влияние на
консервативных историков. К. Типпельскирх показал цели
германской ставки летом 1943 г. так же расплывчато и
противоречиво. Заглавие раздела о битве было справедливо
сформулировано им: «Окончательная потеря инициативы
немецкими войсками на Востоке». В то же время автор
ограничивал цели операции «Цитадель» лишь попыткой
170

«выпрямить дугу» в интересах «экономии сил» и
«ослабить наступательную мощь русских» 123.
Е. Клинк рассмотрел цели ОКВ в связи с
международной военно-политической обстановкой, тем не менее
не сумел преодолеть указанные выше односторонность и
противоречивость. Характеризуя цель «Цитадели», Клинк
явно переоценил влияние других театров военных
действий на выработку стратегической концепции ОКВ.
События на этих театрах он назвал «решающими факторами».
Повторяя тезис о наступлении с ограниченными целями,
автор пишет о стремлении разбить сильные соединения
противника, чтобы сократить линию фронта и освободить
часть сил.
Наряду с этим Е. Клинк предложил и другие версии.
Чуть ли не главной задачей «Цитадели», по его мнению,
будто бы было «приобрести русскую рабочую силу для
военной экономики Германии», чтобы, таким образом,
высвободить немецкие пополнения для понесших сильные
потери старых дивизий. Он считал далее, что ОКВ
решило изменить основы своих планов продолжения войны на
Востоке, перейти к стратегической обороне против
Красной Армии, а с помощью операции под Курском создать
мощные подвижные резервы против ожидаемого
вторжения западных союзников. Эта точка зрения воспринята и
новейшей литературой, и не только западногерманской.
Авторы французской «Энциклопедии войны, 1939—1945»
полагают, что, «предвидя близкое открытие второго
фронта, Гитлер хотел получить свободные войска». Это
суждение нелогично: наступать, чтобы освободить войска. Но
разве для того, чтобы наступать, не нужны были именно
свободные войска? В данном случае — те 50 дивизий,
которые будто бы были использованы для «высвобождения»
неких других войск... Е. Клинк, как и автор предисловия
к его книге, и его единомышленник Г. В. Грооте, в
момент написания книги — начальник Военно-исторического
исследовательского ведомства, неоднократно упоминают о
стремлении руководства «вернуть ранее потерянную
свободу действий», «вновь захватить инициативу». Но
указанный ход их мыслей противоречит этому правильному
тезису и может привести читателя к несостоятельному
выводу о вспомогательном характере «Цитадели» 124.
Суждение об ограниченных целях «Цитадели» в 70-е
годы воспринял ряд других консервативных историков.
Так, Г. Раух утверждает: «Чтобы вновь укрепить дух
немцев и задержать ожидаемое русское наступление, Гит-
171

лер решил отважиться в настоящий момент на
тактическое наступление. Курская дуга должна была быть вы-
равнена в немецкую пользу» 125. Тезис о тактическом
характере «Цитадели» несостоятелен во всех отношениях.
Известно, что высшей тактической единицей является
корпус, состоящий из трех или немногим более дивизий.
Но к началу исследуемой операции в ней только
непосредственное участие принимали 50 дивизий. Полностью
установленным нужно считать и тот факт, что фашисты
стремились по меньшей мере окружить и уничтожить
советские войска, сосредоточенные на Курской дуге. Но эти
войска насчитывали свыше 1 млн человек 126.В ряде
трудов мы встретили некие половинчатые решения проблемы.
В книге А. Конради есть утверждение о попытках ОКВ
«отрезать на Курской дуге вражеские силы и тем самым
уничтожить огромную часть оперативных резервов
противника; так был бы сделан первый шаг к ничейному
решению» 127.
Некоторые историки 128 ссылаются на колебания и
разногласия в ОКВ. И то и другое на самом деле было. Они
начались еще в первые месяцы операции «Барбаросса».
Тем более они естественны в 1943 г., после поражений
под Москвой и Сталинградом. Но их нельзя оценивать
тенденциозно, как поступает, например, биограф Гуде-
риана крайний консерватор К. Вальде, сообщая о
«сомнениях» самого Гитлера в связи с недостаточным
количеством танков, предназначенных для участия в
«Цитадели» 129.
Между тем и в документах, и в воспоминаниях
преобладает противоположная мысль. По свидетельству
Н. Белова, 29 июня 1943 г. фюрер прилетел в Вольфшан-
це, чтобы 1 июля провести совещание
главнокомандующих, участвующих в «Цитадели». На совещании «он
сделал длинный доклад об обстановке и своих намерениях»,
«выразил уверенность» в успехе операции, «ожидал усце-
ха». «Он не допускал, что русские окажутся в состоянии...
нанести успешный удар по германскому фронту. Он
опасался только за фронт в Сицилии вследствие ненадежной
итальянской позиции» 130.
Об общей цели, которую преследовала «Цитадель»,
можно сказать с полной определенностью — нанести
сокрушительное поражение Красной Армии. В
военно-стратегических планах германского штаба на 1943 г. эта
операция занимала исключительное место. В ходе ее
рассчитывали разгромить главные силы Красной Армии и
172

повернуть ход мировой войны. При этом, несомненно,
Восточный фронт по-прежнему оставался основным
фронтом ш. В приказе от 15 апреля 1943 г. Гитлер требовал:
«Этому наступлению придается первостепенное значение.
Оно должно быть проведено быстро и успешно. Оно
должно дать нам инициативу... На направлениях главного
удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее
оружие, лучшие командиры, большее количество
боеприпасов. Каждый командир и каждый солдат должен
проникнуться сознанием решающего значения этого
наступления. Победа под Курском должна явиться факелом для
всего мира».
Эти мысли находят подтверждение в приказе от 1
июля: «В операции „Цитадель14... успех должен иметь
решающее значение для всего Восточного фронта»; в
обращении Гитлера к солдатам 5 июля: удар по Красной Армии
«должен потрясти ее до основания... от успеха этой битвы
будет зависеть все»; в письме Муссолини 14 марта о
намерении «уничтожить русского колосса окончательно»; в
высказываниях Риббентропа: задача летнего наступления
Германии и ее союзников «уничтожить всю Красную
Армию»; в документах В. Кейтеля 132.
О том значении, которое придавало немецкое
руководство этой операции, ярко свидетельствует телеграмма
командующего группой армий «Центр» начальнику
генерального штаба сухопутных войск от 18 июня. «Само
наступление,— пишет генерал-фельдмаршал Г. Клюге,—
будет развиваться быстро благодаря наличию крупных
танковых сил в обеих группах армий. Имея большой
размах, оно неизбежно вовлечет в свою орбиту основные силы
всех русских войск, в том числе находящиеся севернее
Орла. В случае удачи оно должно принести максимальный
успех. Это будет иметь решающее значение».
Предпосылками этого наступления Г. Клюге считал «сосредоточение
всех имеющихся в наличии танковых и воздушных сил»,
«создание людских и материальных резервов для ведения
предстоящего сражения». «Масштаб последнего,— по
мнению Г. Клюге,— будет определяться участием главных сил
обеих сторон» 133.
Некоторые консервативные историки игнорируют
названные документы как «пропагандистские». Разумеется,
эти приказы и особенно обращения к солдатам имеют
известный психологический оттенок. Но в целом они
отражают действительные намерения. Это показывает
подготовка самой «Цитадели». Группировка немецких войск в
173

районе Курска была более мощной, чем под Сталинградом
в ноябре 1942 г. Для операции были привлечены
отборные войска и командиры вермахта; около 70% тапковых,
около 30% моторизованных, более 20% пехотных
дивизий, свыше 65% боевых самолетов Восточного фронта134.
«Еще никогда вермахт не сосредоточивал на
ограниченном пространстве столько наступательной мощи!» — писал
историк-демократ В. Адам.— Действительно, здесь была
исключительно высокая концентрация сил и технических
средств борьбы. В полосе наступления под Понырями на
один км приходилось до 4 тыс. солдат и офицеров, 45
танков и САУ, 80 орудий и минометов 135.
В 50—60-е годы ряд историков и мемуаристов из ФРГ
показали, насколько разносторонне готовилась операция
«Цитадель». «Два месяца огромная тень „Цитадели41,—
писал Ф. Меллентин,— покрывала Восточный фронт, и
все наши мысли были заняты только этой операцией... ни
одпо наступление не было так тщательно подготовлено,
как это». К. Центнер подчеркивал, что для проведения
операции «Цитадель» была мобилизована вся
промышленность Германии и оккупированной части Европы.
В свою очередь, В. Эрфурт писал, что сосредоточена вся
наступательная мощь вермахта. «Операция готовилась
очень тщательно»,— заявлял А. Конради. М. Барч и его
соавторы сообщают, что уже в январе 1943 г. в ОКВ была
разработана «генеральная акция по вооружению
соединений Восточного фронта». Намечалось передать
исключительно данному фропту «всю многомесячную продукцию
военной промышленности», чтобы оснастить его дивизии
«новой наступательной боевой техникой» 136.
Возможные цели операции «Цитадель» анализировали
и в Ставке Верховного Главнокомандования Красной
Армии весной 1943 г., определяли стратегический характер
вероятного наступления вермахта. По мнению Г. К.
Жукова, фашисты могли попытаться разгромить советские
войска Центрального и Воронежского фронтов,
находившиеся на Курском выступе. Это могло бы изменить общую
стратегическую обстановку в пользу немецких войск 137.
Советские исследователи и мемуаристы подтвердили, что
целью наступления было разгромить главные силы
советских войск па центральном участке фронта, овладеть
стратегической инициативой, создать предпосылки для
победоносного окончания войны 138. Среди советских
историков не было единого мнения о намерениях ОКВ в
случае успеха «Цитадели». «Не исключалась возможность
174

после победы под Курском развивать удар в
северо-восточном направлении»,— полагают авторы т. 10 «Истории
СССР». Другие исследователи делали вполне
определенные выводы об ударе в тыл Юго-Западного фронта 139.
Авторы 12-томной «Истории второй мировой войны 1939—
1945» считают, что «Цитадель» была лишь первой из
операций, намеченных ОКВ на лето и осень 1943 г.
Оперативный приказ № 6 предусматривал в случае успешного
развития данной операции наступление на юго-восток,
а также на северо-восток и на ленинградском
направлении ио.
Еще в 60-е годы не все консервативные историки
разделяли мнение об ограниченных целях операции
«Цитадель». В раннем издании «Второй мировой войны»
X. Г. Дамса читаем: германская ставка «начала
разрабатывать план нового крупного наступления сразу же
после поражения под Сталинградом. Гитлер стремился любой
ценой вернуть инициативу, навязать Советам свою волю».
Эта тенденция получила определенное развитие в
новейшей литературе. Так, крайний консерватор Г. Бюхелер
полагает, что в ходе этой операции «Гитлер хотел вновь
овладеть инициативой на Востоке». По мнению
составителей трехтомной «Второй мировой войны», операция
«должна была спасти» Германию. М. Барч и его соавторы
верно считают, что цель операции была не только
окружить и уничтожить сосредоточенные в районе Курска
войска, но и «тем самым вновь захватить стратегическую
инициативу». Они опираются при этом на анализ известного
приказа ОКВ от 5 марта 1943 г. ш.
Как буржуазные исследователи и мемуаристы
освещают значение Курской битвы? Напомним, что, по мнению
большинства марксистско-ленинских историков, значение
битвы состоит в том, что под Курском провалилась
последняя попытка фашистского командования вернуть
стратегическую инициативу. Эта инициатива окончательно
перешла в руки Красной Армии и ее союзников. Курская
битва завершила борьбу антифашистской коалиции за
перелом в ходе второй мировой войны 142.
Как и в случае с оценкой целей операции «Цитадель»,
в трактовке значения битвы среди историков ФРГ лет
единого мнения. Часть их еще в 50-е годы пришла к
верному выводу. Так, Г. May и Г. Краусник полагали, что
после этой битвы «инициатива окончательно перешла к
русским», что «основная масса германских вооруженных
сил была связана в России и вела там... безнадежную
175

борьбу против постоянно возраставших сил наступающей
Красной Армии». Разделяя эту точку зрения, А. Верт
отметил важную сторону проблемы. После освобождения
Орла и Белгорода, писал он, началась эра победных
салютов. «Советское командование знало, что, выиграв
Курскую битву, СССР фактически выиграл войну»; «близкое
победоносное окончание войны не вызывало никаких
сомнений» 143.
В новейшей литературе ФРГ эта тенденция получила
развитие. Авторы ряда книг подтвердили или
усовершенствовали старые взгляды в своих повых трудах.
«Последняя попытка наступать на Восточном фронте летом 1943 г.
провалилась,— пишет Г. Манн.— С этого момента
инициатива повсеместно перешла к противнику; началось
отступление повсюду». Мнение о том, что стратегическая
инициатива после провала «Цитадели» окончательно перешла
к Советским Вооруженным Силам, без каких-либо
оговорок разделяют К. Альман, В. Баум, Л. Грухманн, Г. Кин-
дер, В. Хильгеманн, В. Хаупт, С. Штадлер. Й. Пекальке-
вич считает, что это событие «явилось не только высшим
пунктом Восточного похода, но также и решающей битвой
второй мировой войны» 144.
В историографии ФРГ отражены и ипые моменты
истории Курской битвы. Так, М. Барч, П. Гостони и другие
историки отмечают, что это была величайшая танковая
битва второй мировой войны. П. Карелл обращает
внимание на то важное обстоятельство, что в ходе Курской
битвы советские войска продемонстрировали свою резко
возросшую мощь. «Несомненно,— пишет он,— лицо Красной
Армии в корне изменилось. Танковые войска были вновь
переформированы, и они могли теперь опираться на мощ-
пую танкостроительную промышленность, которая
превышала соответствующую промышленность Германии. Во
время Курской битвы также были впервые применены
советские штурмовые орудия, тяжелая артиллерия на
самоходных лафетах... значительно улучшилось
оперативное и тактическое руководство, особенно подвижными
соединениями» 145.
Некоторые либеральные и демократические
исследователи, по существу, восприняли основные суждения
советских историков о Курской битве и ее историческом
значении. «Фашистская Германия,— пишет Р. Лоренц,—
летом 1943 г. попыталась вновь захватить военную
инициативу. Немецкие войска намеревались уничтожить силы
Красной Армии в районе Курска и затем предпринять на-
176

ступление на Москву. Но Советское Верховное
Главнокомандование сконцентрировало превосходящие силы,
организовало глубокую оборону, подготовило достаточные
резервы, так что германские войска за неполные три
недели были отброшены на их исходные позиции. Это
означало конец фашистской наступательной стратегии.
В отличие от оборонительных кампаний 1941 и 1942 гг.
активная оборона под Курском не имела вынужденного
характера, она была преднамеренной и проходила в
условиях, выгодных для Краспой Армии. После битвы под
Курском советские войска отвоевали Донбасс, Смоленскую
область и Восточную Украину, форсировали Днепр и в
начале ноября освободили столицу Украины Киев» 146.
Суждения о громадных масштабах Курской битвы
имеются также в буржуазных историографиях США, Апглии и
особенно Франции 147. На самом деле в битву было
вовлечено с обеих сторон более 4 млн человек, около 70 тыс.
орудий и минометов, около 13 тыс. танков и самоходных
орудий и до 12 тыс. боевых самолетов 148.
Однако реалистические тенденции отнюдь не
являются определяющими в немарксистской историографии
Курской битвы. Многие консервативные авторы вообще не
упоминают о ней. Другие, упоминая о битве,
воздерживаются от ее оценки 149. Весьма распространены попытки
преуменьшить значение сражения, неправомерно
отождествляя ее с некоторыми операциями западных союзников
в Италии. Здесь повторяется тот же прием, что и при
попытках поставить знак равенства между Сталинградской
битвой и сражением под Эль-Аламейпом. Некоторые
историки вообще игнорируют Курскую битву. Так, в книге
Дамса все сведения о Курской битве включены в главу
«Падение Италии», Э. Клинк представляет высадку
западных союзников в Сицилии «началом новой стадии
войны». Р. Кальтенэггер к числу «важнейших
военно-политических событий 1943 г.» относит конференцию в
Касабланке и ее решение о безоговорочной капитуляции,
отставку К. Рёдера и назначение К. Дёница, объявление
«тотальной войны», капитуляцию германо-итальянских
войск в Тунисе, высадку союзников в Сицилии, падение
Рима, пленение Муссолини, капитуляцию Италии,
высадку 5-й американской армии в Салерно, конференцию в
Москве и Тегеране. Исторические же победы Красной
Армии из этого перечисления исключены. Лишь позднее
автор отмечает, что в результате Курской битвы
«инициатива, без сомнения, перешла к русским» 15°.
177

Упомянутые боевые действия западных союзников
сыграли положительную роль в борьбе коалиции за
перелом, в какой-то степени облегчили действия Красной
Армии.
Но, как было уже показано, ни по масштабам, ни
по влиянию на ход и исход мировой войны операции
Вооруженных Сил СССР и западных держав просто
несопоставимы. С полным основанием отводя Красной Армии
решающую роль в разгроме фашизма, А. Мишель
заявляет, что сами американцы и англичане понимали, что их
«операции в Италии были лишь бледными
эрзац-операциями». Авторы книги «Третья империя» полагают, что
в Италии западные державы «вели войну левой рукой» 151.
В соответствии с известным апологетическим
принципом освещения минувшей войны в консервативной
историографии ФРГ — «что удалось достичь немцам и что не
удалось русским» — некоторые авторы, например Ф. В. Мел-
лентин, пытались представить «ничейным» и результат
Курской битвы. У них оказались последователи в
английской историографии 152. В литературе ФРГ уже в 50-е
годы встречались попытки преуменьшить германские потери
в танках на Курской дуге 153. В новейшей литературе
подобную ложную линию продолжает С. Штадлер.
Оспаривая основанное на объективных данных утверждение
Г. К. Жукова о разгроме отборных немецких дивизий 15\
С. Штадлер бездоказательно ссылается на то
обстоятельство, что несколько известных ему дивизий не были
разгромлены. «Радостное чувство победителя,— пишет он,—
по-человечески понятно... Но оно неоправданно, так как
войска группы армий «Юг», и среди них 2-й танковый
корпус СС, не были разбиты». Автор, по существу,
отождествляет целое, о котором писал Г. К. Жуков, с
небольшой частью этого целого, что недопустимо с точки зрения
здравого смысла 155.
По вопросу о потерях отборных группировок вермахта,
в первую очередь его танковых войск, обратимся к
воспоминаниям Г. Гудериана. «С провалом „Цитадели",—
пишет он,— мы потерпели решающее поражение. Танковые
войска, обновленные с таким большим трудом, из-за
тяжелых потерь в людях и технике на долгое время были
выведены из строя. Их своевременное восстановление для
ведения оборонительных действий на Востоке, а также
для организации обороны на Западе против угрозы
высадки союзников следующей весной было поставлено под
вопрос. Само собой разумеется, русские использовали свой
178

успех. На Восточном фронте больше не было спокойных
дней. Инициатива окончательно перешла к
противнику» 156. Как известно, в ходе битвы под Курском было
разгромлено 30 дивизий вермахта, уничтожено 1500 танков,
3000 орудий, более 3700 самолетов, армия потеряла около
500 тыс. солдат и офицеров.
Особенно тяжелыми были поражения танковых войск.
Из 20 танковых и моторизованных дивизий,
участвовавших в операции «Цитадель», 7 были разгромлены,
остальные понесли значительные потери. Урон был для
вермахта необратимым 157. По этому поводу в литературе ФРГ
встречаются и верные суждения. Еще В. Гёрлиц отмечал,
что в этой битве немецким бронетанковым войскам «была
сломана шея». По мнению В. Баума и Э. Вайхольда, здесь
были уничтожены «важнейшие резервы верховного
командования». В свою очередь, историк К. Вальде говорит, и
с полным основанием, о невосполнимых потерях танковых
войск и доказывает свой вывод на примере 3-й танковой
дивизии, в которой «из 300 введенных в дело „пантер4*
162 были выведены из строя и позднее почти все попали
в руки русских». По мнению другого исследователя —
В. Хаупта, «Курск был гибелью танковых войск»
Германии 158.
В заключение нужно отметить, что в
западногерманской немарксистской историографии значение Курской
битвы показано неполно. Главное внимание обращено на
военное значение битвы, преимущественно в рамках
советско-германского фронта. В нескольких книгах лишь
упоминается ее влияние на обстановку в Германии, в
частности на подъем антифашистской борьбы. Весьма
слабо или вовсе не показано значение Курской битвы как
фактора, усилившего международные позиции СССР,
укрепившего уверенность советских людей в скорой победе.
Не отмечено также, что победа под Курском в какой-то
лере уменьшила значение для СССР второго фропта, что
ловые успехи Красной Армии укрепили антифашистскую
коалицию, положили начало разработке совместных с
западными союзниками военных планов. О влиянии побед
Красной Армии летом 1943 г. на подъем движения
Сопротивления встречаются лишь отдельные упоминания,
хотя, как считает французский историк Э. Костантини,
«победоносное наступление Красной Армии в районе
Курска дало новый толчок Сопротивлению в Западной,
Центральной Европе и на Балканском полуострове» 159.
Следует сказать также, что в немарксистской историогра-
179

фии ФРГ такая важная проблема, как прямая связь
Курской битвы с началом распада фашистского блока, даже
не поставлена.
Истолкование роли
советского партизанского движения
В докладе М. С. Горбачева «Октябрь и перестройка:
революция продолжается» подчеркнута «мужественная борьба
партизан и подпольщиков за линией фронта» 160.
Партизанское движение в наше время стало одной из
актуальных пе только историко-научной, но и
идейно-политической проблемой. История советского партизанского
движения 1941—1945 гг. на монографическом уровне еще не
изучена. Однако основные ее моменты получили
освещение в общих трудах по истории минувшей войны,
партизанском движении в отдельных республиках и областях,
в многочисленных специальных трудах 161. Для
критической литературы, занимающейся анализом буржуазной
историографии, посвященной партизанскому движению,
особенно важно в полной мере использовать марксистско-
ленинские методологические принципы изучения
партизанских войн.
В консервативпой литературе партизанское движепие
тенденциозно ограничено лишь действиями вооруженных
партизанских формирований. Стремясь затушевать
народный характер движения и его эффективность, эти
историки сбрасывают со счетов деятельность подпольщиков,
борьбу с оккупантами многомиллионных масс населения.
Как известно, классики марксизма-ленинизма считали
равнозначными «партизанскую войну» и «народное
сопротивление» 162. В. И. Ленин назвал выступления
рабочих против царизма во время первой русской революции
«отчаянно-упорной и повсеместной партизанской
войной» 163. В документах и материалах ВКП(б) и
Советского правительства 1941—1945 гг. партизанское движение
также с полным основанием отождествлялось со всеобщей
пародной борьбой в тылу врага 164.
Исследуя корни движения, К. Маркс, Ф. Энгельс,
В. И. Ленин отвергали попытки объяснить его случайными
обстоятельствами. Считая возможной активизацию
движения вследствие жестокостей оккупантов, классики отнюдь
не сводилп его к мести за злодеяния,— они доказали, что
партизанская война возппкает вследствие могучих п
глубоких экономических и политических причин 165. В. И. Ле-
180

яин считал такую войну законной и правомерной, а при
определенных обстоятельствах неизбежной,
принципиально допустимой и целесообразной, в частности «при разгуле
временно восторжествовавшей военной репрессии» 166.
В. И. Ленин опирался при этом и на осуществленный
Ф. Энгельсом анализ партизанских движений во время
американской войны за независимость, гражданской
войны в США, наполеоновских войн и др. Ф. Энгельс
подчеркивал, в частности, что действия прусских партизан «были
признаны общественностью, а под ее давлением и
прусским королем вполне правомерными». Общий вывод
Ф. Энгельса гласил: захватчики «были очень скоро
вынуждены... считать народное сопротивление совершенно
правомерным» 167. Эти идеи вооружают критику против
попыток консервативных историков поставить вне закона
движение Сопротивления в период второй мировой войны.
Сохранили свою актуальность мысли классиков о
народном характере партизанской войны, противостоящие
утверждениям консерваторов и неофашистских
публицистов о партизанах как о мелких группах лиц, оторванных
от населения и враждебных ему. В трудах Ф. Энгельса и
В. И. Ленина мы встречаем многократные указания на
партизанское движение как «восстание народа». В. И. Ле-
пин решительно подчеркивал, что партизанские действия
«несомненно связаны с настроением масс самым явным,
самым непосредственным образом» 168.
В связи с изучаемым нами аспектом партизанского
движения особый интерес представляют суждения
классиков о его высокой эффективности. По мнению Ф.
Энгельса, «энергичное народное сопротивление» дает стране,
подвергшейся иноземному нашествию, «огромные
ресурсы» 169. И далее: «Народ, который хочет завоевать себ§
независимость, не должен ограничиваться обычными
способами ведения войны. Массовое восстание,
революционная войпа, партизанские отряды повсюду — вот
единственный способ, при помощи которого малый народ
может одолеть большой, при помощи которого менее сильная
армия может противостоять более сильной и лучше
организованной» 170. В то же время в трудах классиков мы
встретили и предупреждение против одностороннего
преувеличения роли партизанского движения171. «Никогда
партия пролетариата,— подчеркивал В. И. Ленин,— не
может считать партизанской войпы единственным или
даже главным средством борьбы... это средство должно
быть подчинено другим, должно быть соразмерено с глав-
181

ными средствами борьбы» 172. Значительное внимание
классиков обращено к активному характеру партизанских
действий, задачам партизан и приемам их борьбы 173.
В консервативной литературе тенденциозно
преувеличивается географический фактор в возникновении и
развитии движения. В этой связи весьма актуальны указания
классиков на то, что этот фактор определяет лишь формы
и способы партизанских действий, но отнюдь не
возможность самой партизанской войны. Это тем более важно
подчеркнуть, что в отличие от XVIII—XIX вв. в
партизанских движениях XX в. всевозрастающую роль играет
рабочий класс, что в условиях ускоряющегося процесса
урбанизации в современном освободительном движении
городские партизаны — явление обычное. На возможность
и целесообразность партизанской борьбы в городах
указывал Ф. Энгельс: «И если до сих пор партизанская война
сопровождалась успехом только в сравнительно мало
населенных странах, то именно Англия, в случае серьезного
нападения, могла бы дать доказательства того, что в очень
густо населенных местностях, например, в почти
сплошном лабиринте домов Ланкашира и Западного Йоркшира,
эта война может принести еще более значительные
результаты» 174.
Ряд мыслей В. И. Ленина имеют значение для
исследования особенностей советского партизанского движения
1941—1945 гг., принципиально отличающих его от
подобных социальных явлений предшествующих эпох и
современных ему движений в других странах, подвергшихся
оккупации. Уже в годы первой революции в России
В. И. Ленин обосновал положение о «руководящей роли
социал-демократии» в партизанской войне. Он требовал,
чтобы выступления находились «под контролем партии»,
чтобы она устраняла «босяческое» извращепие
партизанской войны, чтобы эта война была «облагорожена
просветительным и организующим влияпием социализма» 175.
Широко известно решительное осуждение В. И. Ленипым
«губительной партизанщины» в годы гражданской
войны 176. Прямое отношение к интересующему нас вопросу
имеют его идеи о том, что в современную эпоху войны
ведутся народами 177 и особенно — о принципиально
новом отношении народных масс к войнам в защиту
социалистического Отечества 178.
В методологическом и идейно-политическом
отношении полезно сопоставить суждения современных
немарксистских историков с оценкой партизанского движения в
182

трудах некоторых их предшественников. Так, А. Жоминн,
К. Клаузевиц, а также прусский военный деятель А. Гней-
зепау 179 не понимали социальной природы войн. А. Жо-
мини, например, считал их вечным злом, но в своей
классификации военных конфликтов партизанские войны он
твердо относил к числу справедливых. Показывая чисто
военные преимущества народных войн, автор подчеркивал,
что в них «участвует весь народ или большая его часть,
которая одушевлена благородным рвением для защиты
своей независимости». В этих условиях «каждый шаг
земли приобретается с боя: армия, учинившая нашествие,
владеет только тем местом, на котором она расположена.
Снабжение ее может быть производимо только
вооруженной рукою, а подвозы ее повсюду или подвержены
опасности, или отбиваемы». «У вас,— пишет автор, обращаясь
к полководцам государств-агрессоров,— только одна
армия, ваши противники имеют армию и целый народ» 180.
К. Клаузевиц, считает партизанскую войну вполне
законным средством, к которому должно прибегать
правительство, «достойное победы», каким бы «решительным» ни
было поражение его армии. Тем не менее он
воздерживается от политической оценки ее, заявляет, что пародная
война имеет своих противников 181.
Консервативные суждения о советском партизанском
движении 1941—1945 гг. уже получили определенное
освещение в советской критической литературе 182. Остается,
однако, недостаточно изученной новейшая
западногерманская историография, в которой отражепы возникновение
и социальный характер движения, его историческое
значение и уроки, а также контрпартизанские акции
фашистских властей. Хотя после известной книги Э. Гессе 183 в
ФРГ не появлялись специальные работы о партизанском
движении, важные стороны проблемы в большей или
меньшей степени отражепы в новых общих трудах.
Большинство авторов пытаются объяснить возникновение
партизанского движения исключительно «ошибками»
оккупационных властей, не использовавших будто бы
существовавшие в начале агрессии возможности столкнуть одну
часть населения с другой. Они совершенно не принимают
во внимание причин появления движения.
Тезис об ошибках оккупационных властей широко
применяется консерваторами обоих направлений184. Имеют
распространение попытки исказить народный характер
движения, реже — считать его незаконным 185. В
западногерманской историографии искажаются и другие стороны
183

проблемы. В то же время при истолковании исторического
значения советского партизанского движения, по всей
вероятности, возобладала военно-прикладная функция этой
историографии. Многие авторы стремятся извлечь уроки
из истории войны, выработать определенные
рекомендации правящим кругам своего класса относительно мер
против возможпых новых народных войн.
К проблеме места партизанского движения в минувшей
войне историки и мемуаристы ФРГ обратились еще в
первые послевоенные годы. Один из них, крайний
консерватор Л. Рендулич, справедливо отмечал, что «история войн
не знает пи одного примера, когда партизанское движение
играло бы такую же большую роль, какую оно сыграло
в последней мировой войне». Он писал о «колоссальном
воздействии» движения на фронтовые войска, снабжение
фронта, управление оккупированными территориями.
Советское партизанское движение по его влиянию на ход
войны автор ставил на первое место, отмечая, что уже
весной 1942 г. оно «представляло серьезную опасность для
тыловых коммуникаций немецкой армии», что в ряде
областей оно принимало «угрожающие размеры» и для его
подавления приходилось снимать войска с фронта. Л.
Рендулич подчеркивает роль партизан в уничтожении живой
силы и техники вермахта и его союзников, в
разведывательной деятельности Красной Армии, а также указывает
па «весьма серьезный экономический ущерб», нанесенный
вермахту партизанами 186.
Авторы ряда трудов, пытаясь оценить место движения
в истории войны, не без оснований обращаются к
подготовке партизанской войны. В литературе ФРГ и других
стран по этому вопросу нет единого мнения. Так, Т. Н. Дю-
пуи утверждал, что до июня 1941 г. Красная Армия не
имела плана развертывания партизанской борьбы. По
утверждению же Г. Краусника, наоборот, «в СССР были
хорошо подготовлены к партизанскому движению».
В 1933 г., по его данным, появилось служебное
предписание Красной Армии о партизанской войне. «Русская
военная история и русская специальная военная
литература,— подчеркивает он,— отводили важную роль
подрывным методам ведения войны» 187.
Г. Краусник прав лишь в некоторой степени. В конце
20-х и начале 30-х годов в приграничных районах СССР
действительно велась определенная подготовка к ведению
возможной партизанской борьбы. Обучались специалисты,
разрабатывалась соответствующая техника. Тактика этой
184

борьбы изучалась в военно-учебных заведениях.
Теоретическим и практическим вопросам движения уделяли
большое внимание видные советские военачальники
М. В. Фрунзе, М. Н. Тухачевский, В. К. Блюхер,
И. Э. Якир, И. П. Уборевич. К сожалению, вследствие
политических убийств, осуществленных Сталиным,
Ворошиловым и другими из его окружения, к концу 30-х
годов вся эта работа была полностью прекращена 188. Ее
результаты лишь в небольшой степени сказались на
организации партизанских действий в минувшей войне. В их
обеспечении участвовали отдельные работники, ранее
занимавшиеся этим делом. Было налажено производство
имевшихся образцов специальной техники. Но это не
меняло общей картины. В СССР к началу войны не было
плана ведения партизанской войны, не было и
достаточного числа знатоков этого дела. Основная масса
участников движения первоначально не была знакома с
особенностями партизанских действий, многие из них не умели
даже владеть оружием 189.
Значительная часть немарксистских историков в своих
новых работах не без некоторых оснований рассматривает
советское партизанское движение в одном ряду с
движением антифашистского Сопротивления в других странах,
подвергшихся в 1939—1945 гг. оккупации. Верно
отмечает, например, Г.-А. Якобсен, что эти движения
«придали второй мировой войне совершенно особую черту»,
«внесли, несомненно, крупный вклад в победу, над
агрессорами». В кпиге «Путь к разделу мира» Г.-А. Якобсеп отводит
Сопротивлению две специальные главы, пытается
исследовать его место в истории войны. В книге представлены
важные документы Сопротивления и советского
партизанского движения. Автор объективно формулирует также
цели движений Сопротивления, по существу возражая
против тезиса об их разрозненности, верно полагает, что
во всех странах Европы антифашистские движения
«объединяла общая воля в борьбе» против «одного и того же
врага» 190.
Однако отождествление всех «европейских движений»
и недостаточность внимания к специфике советского
партизанского движения обнаруживают классовую
тенденциозность и невысокую профессиональность большинства
немарксистских историков. Наука требует познавать в
явлении, предмете не только общее, по и особенпое. Правда,
отдельные историки, говоря о роли партизан в войне
1939—1945 гг., все же показывают едипство советских
185

партизан в отличие от разрозненных партизанских
формирований в ряде других стран. Некоторые авторы лишь
мимоходом отмечают, что среди партизан востока и юго-
востока, частично юга и запада Европы «господствовали
коммунистические представления о будущем», а в
остальных антифашистских движениях —
«либерально-демократические» 191. В целом же в этой литературе особенности
партизанского движения в СССР не раскрыты.
В действительности во время Великой Отечественной
войны на всей оккупированной территории Советского
Союза развернулось крупнейшее во всемирной истории
партизанское движение. Умело используя опыт
партизанских войн прошлого, совершенствуя тактику в
соответствии с современным уровнем военной техники и военной
организации, партизаны успешно выполняли качественно
повые социально-политические задачи. Это движение
отличалось от всех предшествовавших и современных ему
движений своим классовым содержанием, широким
размахом и эффективностью. Оно опиралось на
морально-политическое единство всего народа, дружбу народов СССР,
советский патриотизм.
Движением руководила Коммунистическая партия, что
обусловило организованность, а элементы стихийности,
присущие в той или иной мере любой партизанской войне,
были сведены до минимума. Высокая действенность
движения была обусловлена также его непосредственной
связью с командованием Красной Армии. Как известно,
во многих операциях Ставка Верховного
Главнокомандования планировала использование сил партизан и
подпольщиков как оперативный фактор. Партизанам СССР
было присуще чувство интернационализма. Достаточно
напомнить об их непосредственном участии в
освобождении стран Центральной и Юго-Восточной Европы.
Как оценивается в немарксистской литературе вклад
партизанского движения в общие усилия советского
народа военных лет? Известно, что в историографиях США
и Англии имеет хождение тезис о советском партизанском
движении как «фантоме» 192. Перепуганные оккупанты
будто бы повсюду рисовали себе «призрак партизан», в
действительности же роль партизан была слабой. В
литературе ФРГ нет этого ложного утверждения, хотя
тенденция к преуменьшению роли советских партизан там не
исчезла.
Стремление свести движение к одним лишь
вооруженным формированиям, и тем более — оторванным от наро-
186

да «группам агентов тайной полиции» или «бандам» и
сбросить со счетов миллионы других активных участников
народной борьбы, формула умолчания, свойственные и
новой литературе, ведут к искажению не только
политического характера, но и роли движения. Часть авторов
приводит преуменьшенные сведения о численности
советских партизан. На самом деле к концу 1943 г. их было
свыше миллиона 193, как показывают некоторые историки.
Наряду с упомянутой оценкой партизанского движения в
новейших трудах ему отводятся целые разделы или
страницы, оно освещается более объективно, чем это было в
литературе предшествующих десятилетий.
Упоминавшийся Рендулич, а также другие авторы в
ранее опубликованных работах, показали, что в СССР
партизанское движение возникло, по существу, сразу же
после 22 июня 1941 г. В новейшей литературе эту точку
зрения разделяют сравнительно большое число авторов.
Настроенный крайне консервативно, И. Дек пишет, что
советский призыв развивать партизанское движение «не
был пустой угрозой»; нападения партизан на войска
вермахта, свидетельствует автор, осуществлялись в самом
начале продвижения по советской территории. «Уже в
первые военные дни», по мнению Э. Гессе, население
оккупированных областей СССР «продемонстрировало волю
к сопротивлению» 194. Об этом свидетельствуют и
некоторые документы, опубликованные в ФРГ. Так, уже 16 июля
1941 г. на совещании ОКВ Гитлер говорил о
«партизанской войне» на Восточном фронте. В этом смысле
представляет интерес приказ В. Кейтеля «Коммунистическое
повстанческое движение на оккупированных территориях»,
отданный им 16 сентября 1941 г. В нем подчеркивалось,
что движение возникло с «началом войны против
Советской России», что оно стало «повсеместным», «массовым»,
«всеобщим», что оно создало «угрозу для немецкого
руководства войной» 195.
Часть историков показывает роль партизан в разгроме
фашистских войск под Москвой 196. Г.-Г. Вильгельм,
например, отмечает, что зимой 1941 г. подразделения
партизан-лыжников предприняли неожиданные рейды в
Прибалтике 197. Другие историки и мемуаристы подчеркивают
роль партизан в обеспечении победы под Сталинградом.
Так, В. Зейдлиц отмечал: «80 000 русских партизан
непрерывно подрывали железнодорожное полотно, наносили
большой вред снабжению вермахта другими различными
способами». Авторы книги о военных действиях на Кав-
187

казе сообщают, что «хорошо вооруженные партизаны...
держалы в состоянии тревоги весь тыл дивизии, для их
подавления требовались большие силы» 198.
Весьма выразительна опубликованная в ФРГ Записка
по восточному вопросу, составленная в ОКХ 3 января
1943 г. «Области, контролируемые бандами в Восточной
земле и на Украине, расширяются. Положение становится
очень опасным. Они (области, контролируемые
партизанами.— А. М.) выпадают из хозяйственного
использования». Далее автор Записки отмечает «опасность
возникновения народной войны» на всей оккупированной
территории вследствие «бедственного положения населения» и
«очень искусной советской пропаганды национальной
войны» 199.
Многие историки отмечают «неповторимую операцию»
партизан во время и после Курской битвы, которая
«поставила снабжение вермахта перед катастрофой». М. Барч
и его соавторы сообщают, что партизаны разрушили
дороги в тылу вермахта в 20 тыс. мест. И далее: «В августе,
сконцентрировав свои силы в лесных областях в районе
Брянска, они заняли в тылу обороняющихся германских
войск ключевую стратегическую позицию. Зимой
пробились они па сотни километров отсюда в глубь Украины.
Политическое и психологическое влияние этих акций
было еще большим, чем военное». К. Хильдебранд
сообщает, что «беспримерно подготовленные партизанские
действия послужили вступлением к огромному летнему
наступлению Красной Армии в 1944 г.» По мнению
Г.-А. Якобсена, операция партизан на участке группы
армий «Центр» в 1944 г. была «крупнейшим
мероприятием саботажа в ходе всей войны» 200.
Значительное внимание в новейшей литературе ФРГ
уделено партизанскому движению в Белоруссии. Здесь, по
мнению В. Хаупта, оно получило «наибольший размах».
Со своей стороны Г.-Г. Вильгельм считает, что
«Белоруссия была самой опасной зоной на Востоке... Большая часть
оккупированной территории, в т. ч. западные области
Белоруссии, с начала 1942 г. прочно находились в руках
партизан. В некоторых областях они проводили даже
судебные заседания и танцевальные мероприятия». Он
описывает нападения партизан на воинские обозы, захват
хорошо оборудованных полицейских опорных пунктов.
В этих операциях участвовали и конные подразделения.
В том же году партизанское движение, по мпению автора,
«распространялось и на города — районные центры» 201.
188

В борьбу за город Холм включились целые партизанские
бригады с артиллерией и конными подразделениями.
Активизировали свою деятельность партизаны в Минске.
«Стоило отдельные партизанские формирования рассеять,—
подчеркивает Г.-Г. Вильгельм,— как их место вскоре
занимали другие». И далее: «С каждой новой значительной
акцией партизан еще большая часть населения
оказывалась под их контролем» 202.
Новейшая литература содержит прямые или косвенные
подтверждения значительной роли партизан в срыве
экономической политики оккупантов. Многие историки и
мемуаристы показали, что после краха плана скоротечных
войн дальнейшее ведение военных действий было
невозможно без систематической эксплуатации захваченных
советских областей. Но эти расчеты снова оказались
несостоятельными — захватчики не учитывали позиции
населения. «Гитлер и Геринг,— отмечает Г. Керль,—
разделяли примитивную мысль о том, что проблема нашего
продовольственного снабжения во время войны... после
завоевания бескрайних полей пшеницы, подсолнечника и
кукурузы решится сама по себе». «Предположения
Гитлера», пишет А. Шпеер, что из СССР «можно будет без
труда доставить в Германию недостающих ей рабочих,
рухнули»; население стремилось «лучше убежать к
партизанам в лес, чем быть угнанным в Германию на
работы». В книге «Вооружение Германии» есть
непосредственные указания на то, что партизаны срывали отправку
рабочей силы в Германию. Э. Крайдлер показывает
диверсионную деятельность советских партизан и подпольщиков
на железных дорогах в тылу групп армий. Несмотря на
свою антисоветскую позицию, К. Д. Брахер вынужден
признать, что оккупанты встретили в СССР «упорное
сопротивление и партизанскую войну» 203.
По мнению Р. Лоренца, «позиция советского населения
значительно препятствовала осуществлению фашистской
программы». В качестве примера он приводит тщетные
попытки эксплуатации нефтяных источников на Северном
Кавказе204. Сообщив о «частичном восстановлении
добычи угля в Донецком и руды в Криворожском бассейнах,
автор подчеркивает: «Эффект от вновь пущенных
предприятий, однако, оставался, как правило, чрезвычайно
низким. Принудительный труд терроризированного и
истощенного населения или военнопленных был
бесплодным. Более того, нормальному ходу производства
препятствовали частые отказы от работы и акты саботажа,
189

организованные советским движением Сопротивления>>.
«Надежды на богатую добычу в советском сельском
хозяйстве,— отмечает автор,— также остались
несбыточными... Органам оккупационного режима удавалось получать
лишь то, что они брали с помощью жестокого
насилия» 205.
Все сказанное подтверждает вывод, сделанный ранее
советскими специалистами. «Оккупанты,— читаем в
многотомном издании „Международное рабочее движение44,—
пытались привлечь оставшихся на временно захваченной
территории рабочих для восстановления и налаживания
работы промышленных предприятий. Но, несмотря на
свирепый террор, советские люди срывали мероприятия
оккупантов, уклонялись от трудовой повинности, применяли
многообразные формы саботажа и диверсий» 206.
Интересны общие оценки значения советского
партизанского движения, представленные в немарксистской
историографии. По заявлению Г.-А. Якобсена,
«гигантское партизанское движение в России приобрело
оперативное влияние», составив «особенность военных действий
Советских Вооруженных Сил». М. Барч, П. Гостони, в
свою очередь, подчеркивали, что координация
партизанской борьбы с боевыми действиями Красной Армии
обеспечила высокую эффективность движения. К. Д. Брахер
считает, что движение «всерьез угрожало германской
военной и оккупационной политике». Партизанское
движение, пишет Г. Хекер, как и ряд других историков,
опиралось «на массовую поддержку населения» 207.
Интересны суждения о партизанском движении
близкого к либералам В. Тормина и других авторов книги
«Третья империя». Он пишет, что «с осени 1941 г.
регулярные партизанские армии, состоявшие под военным
командованием», использовались в тылу Восточного
фронта вермахта «в стратегических целях». Ссылаясь на
исследование Б. С. Тельпуховского, авторы подчеркивают
роль известного призыва ВКП(б) и Советского
правительства о развертывании партизанского движения. «Хотя
партизанскому движению и не удалось остановить
продвижение вермахта, оно тем не менее сковывало
всевозрастающее количество соединений, привлекаемых для
обеспечения безопасности тыловых, областей... Немецкие
„акции возмездия44, вызывали реакцию, противоположную
желаемой,— ненависть населения и новый рост
партизанского движения» 208.
Вот что в этой связи пишет М. Барч и другие истори-
190

ки-демократы: «Больше 10 дивизий должны были
оттянуть немцы со своих фронтов, чтобы удержать
завоеванный ими тыл перед лицом сопротивления советского
населения.
Чем дольше длилась война, тем это удавалось
труднее». И далее: «То, что германским руководством
называлось „бандами", стало большой военной силой.
Организованное военное сопротивление наносило ощутимые
удары по истребительной и эксплуататорской системе
германских оккупантов. Партизаны прерывали тыловые
коммуникации немцев, срывали террористические акции
оккупантов в целых районах и вскоре оказались в
состоянии воспрепятствовать в областях, в которых они
действовали, депортации и убийству многочисленных
сограждан. Но прежде всего они непосредственно укрепляли
волю советского населения к сопротивлению» 209.
Объективные суждения о роли партизан в Великой
Отечественной войне можно встретить и в историографии
других стран. По мнению Т. Н. Дюпуи, партизаны «были
способны сковать большое число немецких дивизий и
войск безопасности, которые могли бы быть использованы
на фронте»; они оказывали также значительное
психологическое влияние как на немцев, так и местное население
оккупированных территорий. А. Мишель отмечает, что
партизанское движение в СССР играло не только
тактическую, но и стратегическую роль210.
Известно, что контрпартизанские акции вермахта и
других карательных органов прямо или косвенно
подтверждают значительную роль партизан. Описание этих
акций в новейшей литературе занимает большее место.
В ФРГ существуют публикации ведущих немецких
генералов, в которых говорится, что названные акции носили
«характер регулярных военных операций» и «приобрели
на Востоке особое ожесточение». Помимо специальных
работ, посвященных партизанскому движению, в ФРГ
опубликованы полностью или в изложении некоторые
свидетельства фашистских лидеров о подавлении
партизанского движения в оккупированных областях СССР и
другие документы. В книге «Война на Востоке» вскрыт
противоправный характер известной директивы ОКВ от
16 декабря 1942 г. «О борьбе с бандами». В соответствии
с ней армия «имеет право и обязана применять... любые
средства, без ограничения, также против женщин и детей,
если это только способствует успеху»; «ни один немец...
за свое поведение в бою не может быть привлечен к от-
191

ветственности ни в дисциплинарном, ни в судебном
порядке» 2П.
В опубликованных материалах совещания Геринга с
руководителями оккупационных властей 6 августа 1942 г.
в специальном разделе «Борьба с партизанами»
упоминается о направлении в Белоруссию 18 полицейских
батальонов. «Геринг понимает,— отмечается в материалах,— что
одних немецких полицейских мер недостаточно, и требует
мобилизовать против партизан местное население,
особенно бургомистров, направить полицейские формирования
из других оккупированных стран». По данным Р. Лоренца,
оккупационные власти наделяли землей тех лиц, которые
«участвовали в борьбе против советских партизанских
соединений». М. Барч анализирует приказ Гитлера,
изданный в апреле 1943 г. Эти документы показывают
жестокость карательных органов и одновременно то большое
значение, которое придавали оккупанты
контрпартизанским мерам, а значит, и самому движению 212.
Умеренные консерваторы, констатируя те или иные
преступные указания или действия, тем не менее не дают
им оценки. Так, Г. Краусник отмечает, что, «согласно
гиммлеровской концепции контрпартизанской войны,
были справедливы крайне жестокие меры... каждый
крестьянин, во дворе которого был обнаружен старый
дробовик, рисковал быть расстрелянным, расстрелу
подвергалась и его семья, его дом сжигался»; «лишь по подозрению
в поддержке партизан... целые села стирали с лица земли,
их жителей расстреливали». И ни слова осуждения.
Другой историк, Г.-Г. Вильгельм, сообщал о том, что 26
октября 1942 г. Геринг потребовал одновременно с акциями
против партизан «хватать мужчин и женщин и
отправлять их на работы». Более широкие и объективные
суждения о тесной связи партизап с населением представлены
в работах историков-демократов 213.
В ФРГ опубликованы новые материалы,
подтверждающие уже известный вывод об участии в преступных
контрпартизанских акциях не только войск СС, но и
вермахта214. Стремление же реабилитировать армию,
свойственное крайним консерваторам, мы встретили также и в
новых их книгах215.
В литературе отражен провал контрпартизанской вой-
пы на советско-германском фронте. Мысль о «постоянной
нехватке противопартизанских сил» прошла через всю
книгу Г. Краусника—Г.-Г. Вильгельма. По их мнению,
«усиливающееся стремление» очищать «бапдитские обла-
192

сти», увозя при этом с собой местное население и все, что
можно захватить, превращение территорий в «мертвые
зоны» служат «косвенным признанием краха политики
умиротворения оккупированной территории». Уже в
марте 1943 г. власти признавали, что Белоруссия «вновь
потеряна для Германии, а общее ведение войны против
партизан не дает положительного эффекта». М. Барч и его
соавторы подчеркивают, что, несмотря на чудовищные
масштабы «охоты на людей», на «так называемые
карательные акции», во время которых, по словам автора, пало
свыше 1 млн советских граждан, армии СС и СД «не
удалось уничтожить врага в своем собственном тылу» 216.
Большинство консервативных историков
рассматривают неспособность оккупантов вырвать инициативу из рук
партизан и тем более подавить движение лишь с точки
зрения профессионального неумения карательных сил
бороться с мелкими подразделениями противника. Глубокие
источники успеха партизан остаются нераскрытыми.
Контрпартизанские акции фашистов провалились так же
закономерно, как и их попытки создать весной 1945 г.
«большие партизанские организации в оккупированных
областях Германии». Дневник Геббельса, в частности,
свидетельствует, что фашистские лидеры тщетно ожидали
в те месяцы, что «немецкие борцы за свободу» начнут
«партизанскую борьбу» 217.
Консервативная историография, уделяя внимание
партизанскому движению, пытается извлечь из его истории
определенные уроки. Еще в 50—60-е годы
предпринимались попытки адресовать правящим кругам Запада
призыв «быть готовыми к обороне». Позднее эта тенденция
усилилась.
Так, Р. Гелен в своих мемуарах писал: «Я не
думаю о третьей мировой войне, однако я боюсь, что
ограниченная тайная война, уже развязанная Советским
Союзом, определит существо предстоящего десятилетия».
Г.-А. Якобсен считает, что «в западных представлениях о
безопасности ей (народной войне, революции.— А. М.) до
сих пор не уделяют достойного внимания, хотя ее идейно-
политические цели со времен К. Маркса остаются
неизменными: сделать мир созревшим для коммунизма».
Далее автор излагает сконструированную им схему «пяти-
фазной стратегии революции» от «создания секретных
опорных пунктов» до «всеобщего психологического и
военного наступления против правительства и его
вооруженных сил» 218. Схема основана на ложной концепции «эк-
7 А. Н. Мерцалов
193

спорта революции», марксистско-ленинскую критику
которой Г-А. Якобсен игнорирует.
Таким образом, в новейшей немарксистской
историографии ФРГ, с одной стороны, по-прежнему ясно
выражено стремление преуменьшить вклад Советского Союза
в борьбу антифашистской коалиции за изменение
соотношения сил, принизить значение битв под Москвой,
Сталинградом и особенно под Курском, представить как
локальные цели летних наступлений вермахта 1942 и
1943 г. В историографии нет единого мнения о самом
понятии перелома в ходе войны, о роли различных битв и
театров военных действий в борьбе за перелом. С
другой — прослеживаются и положительные тенденции, в
частности попытки ряда видных историков восстановить
подлинную картину Московской битвы, окончательно
сорвавшей план скоротечных войн и положившей, по
мнению автора этих строк, начало перелому в ходе Великой
Отечественной и второй мировой войны. Более объективно
отражена в новой литературе выдающаяся роль
советского партизанского движения в борьбе за стратегическую
инициативу и в целом за окончательную победу над
фашизмом. Определенные достижения этих историков могут
быть использованы при разоблачении фальсификаций и
в дальнейшем научном исследовании истории войны.

Глава пятая
ПРИЧИНЫ ПОРАЖЕНИЯ ГЕРМАНИИ
И ИСТОЧНИКИ ПОБЕДЫ СССР
В ОТРАЖЕНИИ ИСТОРИОГРАФИИ ФРГ
Во многих общих и специальных работах советских
исследователей раскрыты источники победы Советского
союза в Великой Отечественной войне и причины
поражения фашистской Германии. Методологическую основу
изучения этой важной стороны мирового военного конфликта
1939—1945 гг. составляют в первую очередь ленинское
учение о защите социалистического Отечества, документы
и материалы КПСС, характеризующие империализм,
фашизм. Война для СССР явилась беспощадным экзаменом
па жизнеспособность социализма, на прочность
многонационального государства, на силу советского
патриотизма *. Победа СССР и одновременно поражение Германии
были обусловлены тем, что немецко-фашистский
империализм ставил себе несправедливые цели — поработить или
полностью истребить народы, завоевать мировое
господство, что он недооценивал политические, экономические и
военные возможности противников, в первую очередь
Советского государства2.
Источники победы СССР и поражения Германии, двух
главных государств враждебных коалиций, составляют
неразрывно связанные друг с другом стороны одного и того
же явления — исхода советско-германского военного
столкновения. Источники победы СССР нельзя изучить в
отрыве от причин поражения Германии. Весьма поучителен в
этом отношении ленинский подход к изучению факторов
победы Великой Октябрьской социалистической
революции. Как известно, В. И. Ленин отнюдь не ограничивался
характеристикой лишь российского пролетариата, главной
силы революции, его союзников, его политической партии.
Он обращался также к особенностям российской
буржуазии, главного врага революции, ее внутренних и внешних
союзников, ее политических партий. В. И. Ленин
учитывал состояние не только революционных и контрреволю-
7*
195

ционпых сил, но также и «промежуточных элементов».
В числе факторов он называл н «возможность выдержать
сравнительно долгую гражданскую войну, отчасти
благодаря гигантским размерам страны и худым средствам
сообщения» 3.
Две стороны вопроса об исходе войны не разделены п
в марксистско-ленинской историографии. В
немарксистской же, особенпо в консервативной, литературе ФРГ на
первый план выдвинуто поражение Германии, победа
СССР рассматривается лишь в связи с ним, источники
этой победы часто игнорируются. В ФРГ, по существу,
нет специальных работ об источниках победы СССР и
поражения Германии, многие их аспекты освещены в общих
трудах.
Консервативпую концепцию поражения Германии
составили в первую очередь многие тезисы фашистской
пропаганды и тенденциозные мысли мемуаристов из числа
генералов и офицеров вермахта. Последние объясняют
поражение «третьей империи» исключительно виной
Гитлера; провалом «немецкой внешней политики» (тезисы о
«слабых союзниках» Германии, об утрате «русского
шанса», о «противоестественном союзе» СССР и западных
держав, возникшем по вине того же Гитлера);
особенностями Восточноевропейского театра военных действий,
крайне неблагоприятных для вермахта; «русским
численным превосходством» и др. Тенденциозное объяснепие
провала вермахта на Восточном фронте сказалось и в оценке
значения различных фронтов мировой войны, а также в
том, что СССР победил будто бы благодаря решающей
роли в коалиции США.
В гносеологическом отношении большинство
названных суждений — это результат преувеличения или
преуменьшения той или иной стороны реального явления,
рассмотрения ее вне связи с остальными его сторонами,
игнорирования главных черт явления, его сущности. Так,
авторы большинства западногерманских изданий в
прошлые десятилетия обходили молчанием действительные
причины поражения Германии. В то же время на первый
план выдвигали второстепенные моменты, например
вопрос об ответственности за поражение тех или иных
представителей германских империалистических кругов —
финансового капитала, фашистской партийной верхушки,
высшего военного и гражданского чиновничества.
Проблема же источников победы СССР для них просто не
существовала.
196

В нескольких трудах по истории Германии и
воспоминаниях немецких участников войны предприняты
попытки обобщить причины поражения вермахта на Востоке.
Для крайних консерваторов и близких к ним
идеологически неофашистских публицистов характерна концепция
Н. фон Белова. Он пишет, что после поражения советских
войск под Киевом летом-осенью 1941 г. «путь вермахта к
русской столице был открыт», но «несколько раньше, чем
обычно, началась распутица... Многие соединения
застряли в трясине. Русские использовали время, чтобы наскоро
собранными частями закрыть прорывы в линии фронта и
вновь организовать оборону. Во время зимнего кризиса
1941—1942 гг. беспощадное сверхнапряжение в боевом
применении людей и материалов стало постоянным...
В 1941 г. все имевшиеся в его распоряжении дивизии
Гитлер бросил на фронт. Он не имел больше достойных
упоминания резервов. Русское пространство было для
германского вермахта слишком велико. От Ленинграда до
Эльбруса было почти 3000 км.
Гитлер начал этот поход, рассчитывая сломить
сопротивление противника, как это удалось ему в прошлых
походах. В России было другое. В первые недели и
месяцы стало очевидным несоответствие сил поставленным
задачам». Советы «смогли оголить дальневосточную
границу, потому что, по полученным от разведчика Рихарда
Зорге сведениям, японцы не намерены были вести войну
против России. Это обстоятельство, а также американская
помощь дали необходимую силу остановить наступление
германской армии и поставить ее па край катастрофы».
«Это был великий поворот в данной войне»,— заключает
автор.
Уже упоминавшийся Р. Гелен в последней своей книге
«Секретный документ» утверждает, что нападение
вермахта на СССР «было сломлено вступлением в войну США,
необозримостью русского пространства. Нет никаких
сомнений в том, что Советский Союз выжил благодаря
широкой американской помощи, которая в виде
чрезвычайных поставок оружия и материалов и непосредственного
открытия второго фронта после удачного вторжения
1944 г. решила исход войны. Однако своей победой
Советский Союз „обязан41 также и безумной „стратегии"
Гитлера» 4.
Не все в суждениях этих авторов нелепо. Они
справедливо указывают на отсутствие у вермахта резервов в
решающие месяцы на рубеже 1941—1942 гг., на историче-
197

с кое значение Московской битвы. В целом их рассуждения
о поражении Германии сводятся к поверхностной критике
авантюризма фюрера, к ссылкам на «объективные
обстоятельства». Главное же действующее лицо событий 1941 —
1942 гг.— Красная Армия, ценою огромных жертв
подготовившая в те трудные годы последующий разгром
агрессора, фактически обойдена молчанием. Роль США
преувеличена.
Концепция умеренных консерваторов, сохраняя в той
или иной мере старую основу, отличается большей
гибкостью. В очерке Г. Рауха о Великой Отечественной войне
в многотомной «Истории Европы» первоначальные успехи
вермахта связываются главным образом с внезапным для
Красной Армии нападением. Последующие провалы
вермахта и победы Красной Армии он объясняет в первую
очередь «обращением ВКП(б) к русскому патриотизму».
Проблема вклада СССР и западных держав в совместную
победу изложена противоречиво. С одной стороны, Г. Раух
говорит о «напряжении всех собственных сил» СССР, с
другой — в основе «военных успехов Красной Армии»
видит «помощь западных союзников». Но он справедливо
замечает, что «груз сухопутной войны, разумеется, долго
лежал лишь на плечах Красной Армии» 5.
К. Хильдебранд среди причин краха фашизма не без
оснований называет «непомерность захватнических
устремлений», «утопические цели», переоценку собственных
сил и недооценку сил противника, крах блоковой
политики, «партизанскую войну в оккупированных странах».
Автор также верно отмечает, что оккупационная политика
и другие преступления «третьей империи» не в последнюю
очередь сплачивали остальные страны против Германии.
Однако агрессивность и авантюризм фашизма А.
Хильдебранд ошибочно выводит главным образом из расистских
догм. М. Мессершмидт главную причину краха
«Барбаросса» видит в «материальной и структурной слабости
нападающего, который после нескольких месяцев (войны.—
А. М.) стал уступать также и в личном составе». В свою
очередь К. Рейнгардт на симпозиуме в Штуттгарте
отмечал в этой связи «огромный недостаток сил вермахта» 6.
Под влиянием умеренных консерваторов ряд
представителей откровенно апологетических традиций
западногерманской военной историографии первых послевоенных
лет существенно изменили свои позиции. Так, X. Г. Даме
в одной из новых своих работ отмечает вину Гитлера, а
также возлагает «полную ответственность» на планирую-
198

щие органы ОКБ—ОКХ, решение которых в Восточном
походе основывалось на «ложных посылках». Далее автор
констатирует, что пространство, природные условия,
климат, транспортные возможности, сырьевые запасы,
промышленный потенциал, людские ресурсы, сила армии
СССР были недооценены немецкой стороной7.
В новейшей западногерманской историографии
получила распространение в основном непоследовательная
критика авантюризма немецко-фашистского
военно-политического руководства. Наряду с этим — ложные, а также в
большей или меньшей степени верные суждения
непосредственно об источниках победы Советского Союза.
Немарксистская критика авантюризма
немецко-фашистского
военно-политического руководства
Авантюризм в политике органически присущ
империализму как строю уходящему. «Нельзя рассчитывать
правильно, когда стоишь на пути к гибели»,— говорил В. И.
Ленин об империалистической буржуазии 8. Эта мысль
получила отражение в историографии ФРГ, но часто в виде,
искаженном буржуазным сознанием. Хотя в новейшей
литературе умеренные консерваторы и приходят к
пониманию причастности крупных германских монополий,
военного и гражданского высшего чиновничества к планам и
делам фашистской партии и ее лидера, в ней превалирует
по-прежнему тезис об исключительной вине фюрера,
главного выразителя авантюризма германской
империалистической буржуазии.
Персонификация истории войны осталась в новейшей
консервативной, а также, хотя и в меньшей степени,
либеральной и демократической литературе как одна из
основных методологических тенденций. Тезисы: «авантюрист
Гитлер развязал войну» и «авантюрист Гитлер проиграл
войну» — альфа и омега многих книг о войне 1939—
1945 гг. Именем Гитлера называют Германию 1933—
1945 гг., немецко-фашистские империю, диктатуру, режим,
партию, вермахт и его операции, оккупацию, дипломатию,
пропаганду. Власть Гитлера, широко разрекламированная
фашистской пропагандой, в действительности не была
единоличной. Реальпой властью в Германии обладали,
разумеется, и владельцы крупнейших монополий, высшие
чиновники, лидеры НСДАП. Версия о единоличной вине
Гитлера не выдерживает критики. Ее сторонники вольно
199

или невольно реабилитируют империализм и его наиболее
порочное порождение — фашизм.
В книге Н. фон Белова многие неудачи вермахта
возлагаются только на генералитет. «Представления о войне
на Востоке,— утверждает автор,— у Гитлера и у
генералов армии были совершенно различные. Руководство
сухопутных сил ожидало обычную войну, Гитлер,
наоборот,— борьбу против твердого и бесстрашного врага».
«Гитлер долго готовился к этой борьбе, изучая по картам
местность будущих военных действий, дислокацию
русской армии и предполагаемые резервы вооружения. Ему
были известны силы русских соединений, и он был
убежден, что борьба будет очень трудной». По мнению автора,
«Гитлер увидел будущее угрожающее развитие на
Восточном фронте раньше и отчетливее, чем его советники» 9.
В большинстве же вновь изданных книг, как и прежде,
представлена противоположная тенденция — критика,
хотя и непоследовательная, авантюризма Гитлера и
апология генерального штаба. Впрочем, эти тенденции лишь
внешне противоположны. Методологически они
тождественны, в их основе — односторонний подход к той или
иной группе немецко-фашистских властей. Крайние
консерваторы критикуют Гитлера, без сколько-нибудь
серьезного анализа действительно порочпого образа
мышления и действий как его самого, так и класса, интересы
которого он выражал. Р. Кальтенэггер утверждает, что
Германия «оказалась перед лицом превосходящих людских
и материальных сил противника» «вследствие
преступного упоения руководства своей собственной властью» 10.
По-прежнему раздаются обвинения в нереализованных
планах создания атомного орудия, дальних ракет,
реактивных авиационных двигателей11. Безмерное восхваление
германских милитаристов во время «холодной войны»
встречается порой у серьезных исследователей и по сей
день. Так, профессор Г. Манн, подвергавшийся ранее
преследованиям со стороны властей ФРГ за либеральные
политические взгляды, по-прежнему разделяет мнение
о «героических достижениях (немецко-фашистских.—
А. М.) войск ...превосходьо руководимых местными
командующими» 12.
История германского офицерского корпуса, описанная
в коллективном труде, часто излагается вне политики и
идеологии. С позиций умеренных консерваторов авторы
показывают реакционные традиции вермахта: армия в
Веймарской республике «пе была уже монархической, но
200

пе стала еще и республиканской». Один из соавторов
книги — Р. Абсолон в главе «Офицерский корпус германской
армии, 1935—1945» отмечает, что «уже весной 1933 г.
военный министр Бломберг начал постепенное сближение
рейхсвера с нацизмом и впоследствии постоянно говорил
о „союзе41 вермахта с ним». Автор сообщает о
требованиях В. Кейтеля, начальника главного штаба ОКВ: «Офицер
должен претворять в жизнь великие идеи нацизма и это
мировоззренческое богатство передавать также
подчиненным» 13. Иными словами, здесь представлены объективные
материалы и некоторые обобщения, подтверждающие уже
сделанный историками-марксистами вывод о
принципиальном единстве германских фашистов и милитаристов.
Вместе с тем в книге преобладает старая
апологетическая тенденция, ее авторы пытаются показать немецко-
фашистский вермахт независимым и даже оппозиционным
по отношению к фашистской партии. Р. Абсолон
неоднократно подчеркивает «недоверие» Гитлера к генеральному
штабу супохутных сил, вообще к вермахту, а X. Боог
пытается опровергнуть тезис о «нацистском характере
военно-воздушных сил Германии». Бывшие генералы и
офицеры в своих мемуарах противопоставляли сухопутные
силы, будто бы свободные от влияния НСДАП, военной
авиации, воспитанной Герингом. По мнению же X. Боога,
ВВС Германии были политически более индифферентны,
чем армия и военно-морской флот. В генеральном штабе и
соединениях ВВС будто бы развивались «частично
пассивное сопротивление и даже настоящая война против
офицеров нацистского воспитания» и.
Историк И. Видер недоволен тем, что в СССР будто бы
изображают немецко-фашистский вермахт
недифференцированно, в виде «сплоченного блока разбойничьих
империалистов» 15. Советские историки не отрицают, что между
Гитлером и отдельными генералами в тех или иных
вопросах «не было согласия», что они имели, в частности,
«разные представления о Восточном походе». Так,
например, советский историк В. И. Дашичев 16 показывает
разногласия между Гитлером и группой консервативных
генералов. Мы тем более далеки от того, чтобы
отождествлять с фашистами генералов Паулюса и Зейдлица, вместе
со многими другими бывшими генералами и офицерами
вермахта примкнувшими к движению «Свободная
Германия», полковника К. Штауффенберга, руководителя
левого крыла заговора 20 июля 1944 г. Тем не менее наука не
располагает данными, которые позволили бы заявить о
201

сколько-нибудь серьезных расхождениях НСДАП и
большинства германского офицерского корпуса. Они были
единодушны в главном — решимости вести агрессивную
войну.
Один из соавторов книги «Вооруженные силы в
общественном развитии» — М. Куц объективно обрисовал
истинные политические взгляды Л. Бека. М. Куц показал, что
Л. Бек отнюдь не возражал против внешнеполитического
курса Гитлера, он считал «полностью ошибочным» лишь
выбор момента для агрессии. Они расходились лишь в
оценке внешнеполитического положения Германии. Не
возражал Л. Бек и против внутренней политики НСДАП.
«Принципиально Л. Бек был представителем
экспансионистской великодержавной политики,— с полным
основанием заявляет автор.— Его политический портрет
характеризуют антидемократические, антипрофсоюзные,
антисоциалистические, авторитарные, монархические взгляды,
короче: взгляды Мольтке и Шлиффена». Гитлер и
генералы были единодушны, по мнению К. Рейнгардта, в
недооценке Красной Армии, советской общественной системы
в целом. Основу этой недооценки составляло, как полагает
автор, «расовое и идеологическое чванство немцев». Эту
мысль разделяет историк В. Дайст, когда подчеркивает,
что «оперативное планирование вермахта полностью
соответствовало ошибочным расчетам Гитлера» 17.
Относительно последовательная критика тезиса о
непогрешимости генерального штаба вермахта отмечается в
трудах либеральных и демократических историков
Франции. «Такие объяснения,— пишет А. Мишель,—
направлены на то, чтобы сохранить неприкосновенный миф о
превосходстве стратегии немецкого генералитета и
высокой боеспособности войск вермахта, которые были
разбиты будто бы в силу враждебных непреодолимых
обстоятельств, а не лучшими солдатами. Татарские орды,—
продолжает автор,— не были бы способны осуществить с
точностью часового механизма последовательные
наступательные операции, удаленные друг от друга на расстояния
в сотни километров, но хорошо согласованные друг с
другом, и неуклонно разбивать боевые порядки немцев,
разработанные «гениальными умами» из ОКХ... Немцы
имели перед собой массы людей, обладающих большим
воодушевлением и боеспособностью, источником которых была
любовь к своей земле и преданность существующей
политической системе. Немцы, наконец, столкнулись с
советской военной стратегией и превосходной организацией
202

тылового обеспечения, которые были разработаны в
соответствии с условиями войны в СССР удивительным
поколением молодых советских маршалов» 18.
Авантюризм в военном деле и его критика, очевидно,
так же стары, как сами войны. Имея это ввиду, А. Жо-
мини подчеркивал полезность «знания всех элементов
могущества и всех средств к воине неприятеля». Он
постоянно призывал при подготовке войны учитывать ее цель,
«род неприятеля», «местность и способы театра войны»,
«характер народов и управляющих ими как в армии, так
и внутри государства» 19. В этом свете повышенное
внимание ведущих историков ФРГ к главной причине
поражения — авантюризму фашистского руководства
представляется вполне объяснимым. В этом смысле показательно,
что ведущие историки ФРГ постоянно обращаются к
научным трудам К. Клаузевица, который вслед за А. Жомини
предупреждал против недооценки сил враждебного
государства.
В новейшей литературе ФРГ выдвигается на первый
план высказанная Г.-А. Якобсеном на рубеже 50—60-х
годов мысль о том, что политически война была
проиграна Германией еще до того, как раздался первый выстрел,
и поэтому все спекуляции с так называемыми
«упущенными шансами», «потерянными победами» (здесь автор
явно полемизирует с известным тезисом Э. Манштейна)
излишни20. Очищенная от некоторых крайностей, в
частности от известного фатализма, мысль Г.-А. Якобсена
представляется в целом плодотворной. «Несомненно»,
пишет автор, что «крупнейшей ошибкой Гитлера и его
ближайших советников» является то, что они «проводили
политику риска», «не принимали достаточно во внимание
все политические, экономические, психологические и
военные возможности» противников; преследовали
«беспредельные цели», располагая «явно ограниченными
возможностями». Автор не без основания отмечает, что фашисты
ошибочно оценили силы Англии, «в значительной мере не
принимали в расчет фактор силы США ...в гораздо
большей степени они недооценили военное и экономическое
могущество» СССР21.
Значительное место отводится критике недооценки
фашистским руководством обороноспособности СССР. Среди
работ, посвященпых этому вопросу, напомним статью
А. Хилльгрубера о «квазиоптпмистической» оценке
немецкими военными лидерами могущества СССР22. Ряд
историков подчеркивают недостаточную информированность
203

отдела «Иностранные армии Востока» в генеральном
штабе сухопутных сил Германии 23. Часть историков и
мемуаристов показывают, что Гитлер и его советники
рассчитывали на тот факт, что руководство Красной Армии, ее
командный состав в результате репрессий сильно
ослаблены. По данным Н. фон Белова, Гитлер накануне операции
«Барбаросса» говорил о Красной Армии как об «армии
без руководителей»: по данным П. Гостони, Гитлер 9
января 1941 г. считал, что в ней «не выросло еще новое
поколение командиров». Некоторые историки полагают, что
последствия репрессий чувствовались во время нападения
22 июня 1941 г. Лоренц, наоборот, пишет, что Красная
Армия до 22 июня 1941 г. «успела пополнить командный
состав». Ряд исследователей отмечают тщетные попытки
ОКБ извлечь уроки из советско-финского конфликта
зимой 1939—1940 гг.24
В отдельных трудах показана несостоятельность ставки
фашистов на окончательный разгром СССР в связи с
предполагаемым падением Москвы. «Военная победа 1941 г.—
пишет Г.-А. Якобсен,— разумеется, не изменила бы ход
войны в пользу Германии... Советский Союз не исчерпал
бы своих людских и материальных сил». Г. Р. Юбершер
«на первое место» среди причин поражения «без всяких
сомнений» ставит «почти тотальную недооценку
оборонной мощи СССР и боевых возможностей Красной Армии».
Отсюда, полагает ученый, и ложный вывод германского
руководства, будто СССР можно победить «лишь
собственными ограниченными военными силами при
ничтожных хозяйственных ресурсах». Недооценку противника
Гитлером и генералами автор, кроме того, справедливо
объясняет их «антикоммунистической слепотой»,
«подменой ими трезвой оценки действительности собственными
субъективными желаниями» 25.
Многие историки и мемуаристы подчеркивают, что уже
первые недели войны на Востоке показали коренные
просчеты руководителей вермахта26. «Советский противник
был сильно недооценен по численности, вооружению,
организации и руководству»,— отмечает Э. Хельмдах27.
Крайний консерватор У. Альвенслебен вспоминает:
«С первых дней российского похода идет сатанинская
война. Лучшие в нашем легионе пали жертвой, не достигнув
и в малой степени поставленной цели. Уже в июле были
предусмотрены победпые парады после завоевания
Москвы и Ленинграда...»28. «Мы основательно недооцепи-
ли противника,— вспоминает Г. Гудериан,— просторы
204

его страны, суровость климата, и теперь надрываемся» "
Часть историков и мемуаристов отмечают
неприменимость на Восточном фронте военного опыта вермахта,
приобретенного им в походах 1939—1941 гг. Но именно на
этом опыте германское руководство строило свои планы
разгрома Красной Армии. «Вся авантюра Восточного
похода имела своим источником,— отмечают Г.-А. Якобсен и
Ю. Ровер,— ошибочную недооценку противника, именно в
политическом, экономическом и военном отношениях.
Военный потенциал русских был совсем не таким, каким
его считали германские руководители, особенно Гитлер.
Уже в летпих и осенних сражениях (1941 г.— А. М.)
ОКХ и командующим фронтовыми войсками стало ясно,
что здесь они имеют дело с совершенно иным
противником, не таким, как в прошедших походах против Польши,
Франции и на Балканском полуострове. Жесткие способы
борьбы с применением фланговых ударов, неожиданный
ввод в действие все новых сил после тяжелых потерь в
людях и технике, громадные резервы русских, огромные
пространства, все это было до сих пор незнакомым»30.
Эту точку зрения разделяют и многие другие историки
ФРГ.
Консервативные историки охотно сообщают, что
Красную Армию считали «величайшей загадкой нашего
времени» не только в Германии, но и других
капиталистических странах. «Общая оценка боевой силы Советской
Армии,— пишет Э. Хельмдах,— была трудной не только для
немцев. В других странах знали, может быть, еще
меньше, чем мы». Идею завоевания СССР за немногие недели,
отмечает К. Хильдебранд, разделяли в генеральных
штабах США и Англии31.
Значительное место в новейшей историографии ФРГ
занимает критика использования германо-фашистским
империализмом доктрины скоротечной войны. Его
авантюризм в данном случае проявился с наибольшей силой. Как
известно, названную доктрину пытались применить и
предшественники фашистов — германские милитаристы
начала XX в. В немецкой консервативной литературе о
первой мировой войне имеется анализ провала данной
доктрины в «германском ведении войны» 1914—1918 гг.
«План графа Шлиффена,— писал X. Риттер еще вскоре
после первой мировой войны,— был построен... на том, что
массы германской армии с молпиеносной быстротой всею
своею тяжестью навалятся на французского
противника» 32. А. Шлиффен исходил при этом из той предпосылки,
205

что долго длящиеся войны в настоящее время, когда
существование наций основано на непрерывном прогрессе
торговли и промышленности, невозможны33. «Германский
генеральный штаб,— отмечает X. Риттер,— не готовился
к длительной войне. Этим самым он поставил на карту
все... Расчет был построен на зыбкой почве» 34. Этот опыт
не пошел впрок фашистским милитаристам.
Автор книги «Вооружение и безопасность» М. Гейер
пишет: «Военные теоретики (Германии.— А. М.)
предвоенных лет видели в быстрой и полной победе и
вытекающем отсюда заключении мира единственный залог того,
что ведение войны при массовом характере армии лишь в
течение короткого времени не нанесет ущерба
гражданскому транспорту и гражданской жизни» 35. Подобные
мнения разделяют и другие исследователи36. Отдельные
авторы непосредственно связывают стремление фашистских
лидеров к скоротечной войне с желанием «предотвратить
внутрисоциальную опасность для режима» 37. Другие
верно полагают, что «понятие молниеносной войны не было
лишь оперативным, это была широкая стратегическая
концепция» 38. Г.-А. Якобсен считает ее «впечатляющим
методом». Это был метод уничтожения вражеских
вооруженных сил с помощью использования огневой мощи нового
усовершенствованного оружия, взаимодействия танковых
и военно-воздушных сил. Все это должно было обеспечить
быстрое решение задач на театре военных действий.
Кратковременные походы, считает Якобсеп, «имели то
преимущество, что позволяли избежать затяжной битвы техники
и больших тягот гражданского населения, возместить
естественную слабость немецкой экономики, предупредить
возникновение опасных союзов против Германии,
возложить на противника «моральную ответственность за
необходимость продолжения войны» 39.
Применительно к операции «Барбаросса» суть этой
доктрины была выражена Ф. Гальдером. По его мнению,
«операция будет иметь смысл» лишь в том случае, если
удастся «одним стремительным ударом» разгромить «все
государство целиком». «Только захвата какой-то части
территории недостаточно». В своем военном дневнике он
снова подчеркивает: «...осуществить операцию надо одним
ударом» 40. М. Барч и его соавторы также подчеркивают,
что фашисты делали «ставку исключительно на всеунич-
тожающий первый удар»41. Разгром СССР, по мнению
Ё. Дюльффера, «планировался и ожидался военными в
стиле уже осуществленных молниеносных походов». Вое-
206

точный поход должен был закончиться «до того, как
получит развитие потенциал англосаксонских держав» 42.
Длительная война была совершенно неприемлема для
военно-политических лидеров германского империализма,
ибо она была сопряжена с опасностью ведения боевых
действий на два фронта. Призрак таких действий довлел
над ними, если не со времени франко-прусской войны, то,
во всяком случае, с момента поражения в первой мировой
войне. Эта сторона концепции также нашла некоторое
отражение в литературе ФРГ. Например, Л. Грухманн
считает, что вследствие недооценки могущества Советской
страны ее сопротивление «не было сломлено и до конца
1941 г. Война на два фронта со многими враждебными
великими державами, а именно такую германскую
стратегию периода первой мировой войны критиковал Гитлер,
стала неизбежной».
Значительное число историков показывает, что
затяжная война была не под силу Германии вследствие ее
относительной экономической слабости. Критикой уже
отмечалось значительное увеличение в 60-е годы выпуска
литературы в ФРГ по экономической истории Германии
1939—1945 гг. Эта тенденция продолжает развиваться; в
частности, усилилось внимание к положению германской
экономики, к ее неспособности выдержать длительную
войну. «Положение в Германии с продовольствием и
сырьем в момент развязывания войны,— пишет
Г.-А. "Якобсен,— показывает без всяких сомнений... что
имеющихся запасов в лучшем случае хватило бы для
военных действий в течение 9—12 месяцев43. Германия
зависела от заграницы в цинке на 25 %, свинце — 50, меди —
70, олове — 90, никеле — 95, бокситах — 99, нефти — 65,
каучуке — 80». Автор отмечает «очень медленное
расширение германской индустрии вооружения» и в
подтверждение приводит уже известные науке индексы
производства оружия в Германии: 1939 г.— 63, 1940 г.— 97,
1942 г.— 142, 1943 г.— 222, 1944 г., июль — 322. Он
подчеркивает при этом, что не может быть и речи об
«упущенных возможностях», учитывая, что экономика
противника Германии рапвивалась несравненно более быстрыми
темпами44.
На чрезвычайно невыгодное для фашистов
соотношение экономических сил их блока и возникшей
впоследствии антифашистской коалиции в свое время указывал
известный деятель ВКП(б) и международного
коммунистического движения Д. 3. Мануильский45. Эта мысль рань-
207

ше встречалась также и в немарксистской литературе
ФРГ , но не получила развития. Так, историк 3. Вестфаль,
подчеркнув, что «весь мир» был против них, писал:
«Победа немцев при таком колоссальном преимуществе их
противников в живой силе, сырьевых ресурсах и
промышленной мощи стала совершенно невозможной, когда
сравнительно ограниченная война 1939—1940 гг. переросла в
мировой конфликт, в котором Соединенные Штаты Америки
и Советская Россия выступили против нас» 46.
Представляет интерес вывод Г.-А. Якобсена, сделанный им на
основании сравнения военно-экономических потенциалов двух
враждебных военных блоков 1939—1945 гг. Он считает,
что если бы Германия сумела воспользоваться полностью
хозяйственным потенциалом завоеванных ею стран, если б
также «менее острой была бы воздушная война», то и в
этом случае производство вооружений могло бы
подняться против уровня июля 1944 г. (наивысшего для Германии
1939—1945 гг.) лишь на 20—30%— «успехи западных
союзников и Советского Союза были столь очевидны, что
отставание Германии также и при дальнейшем увеличении
производства становилось бы все большим». По оценке
автора, соотношение объема военной продукции стран
«оси», включая Японию и трех их противников — США,
СССР, Англию в 1941 г., равнялось 1:2,4; в 1943 г.—
1:3,447.
Давая в принципе верную оценку соотношения
экономических ресурсов двух военных коалиций, названные
исследователи не замечают, что центральным событием
второй мировой войны было не только столкновение
вермахта с Красной Армией, но и военно-экономическое
противоборство Германии и СССР. Это не согласуется с тезисом
самого Г.-А. Якобсена о недооценке фашистами именно
экономического могущества СССР. При сравнении общих
хозяйственных возможностей коалиций, научный подход
к проблеме требует первостепенное внимание уделять тем
их участникам, которые максимально ввели в дело свой
военно-экономический потенциал. Именно таким
участником антифашистской коалиции был Советский Союз.
Представляет интерес, опубликованный многими
немарксистскими историками материал о двух формулах
германского вооружения: «вширь» и «вглубь». Первая из
них предполагала резкое увеличение числа воинских
частей, оснащение их оружием и боевой техникой, вторая —
существенное расширение базы военной промышленности,
создание запасов сырья, повышение производства и
накоплю

ление предметов тылового обеспечения48. Г. Томас в своюс
записках в декабре 1937 г., отмечая недостаточную
подготовку Германии к войне, предлагал осуществить
«вооружение вглубь» 49. Фюрер отверг это предложение. Ряд
исследователей отмечают нежелание возлагать на население
новые тяготы — план Г. Томаса потребовал бы
«чувствительного ограничения производства невоенной продукции
для населения» 50. Но дело не только в этом. Этот план
откладывал на длительное время осуществление целей
германо-фашистских империалистов. Он не устраивал их в
принципе. В споре формул вооружения «вширь» и
«вглубь», отмечает А. С. Милуард, «победила доктрина
«вооружения вширь» как наиболее подходящая форма
«молниеносной войны» против изолированного
противника, соответствующая ограниченным экономическим
возможностям «третьей империи». Эта концепция «прямо
напрашивалась Гитлеру и его режиму»,— подчеркивает
А. С. Милуард51. Автор показывает также, что связь
«вооружения вширь» с доктриной скоротечной войны
проявилась и в ходе самой войны. «Пока германская экономика
действовала в условиях стратегии молниеносной войны,—
пишет он,— германские вооруженные силы добивались
успехов. С крахом этой стратегии в январе 1942 г. и
последующей перестройкой экономической стратегии
началась и длительная фаза военных поражений» 52. Эта мысль
находит отражение и подчас развитие во многих книгах 53.
Крах доктрины скоротечной войны германских
милитаристов в 1918 и 1945 гг. отнюдь не перечеркивает
известные возможности самой доктрины. Но ее успех зависит
от многих обстоятельств, которыми они пренебрегли.
«Политика Гитлера вела к развязыванию мировой войны,—
пишет А. Багель-Болан,— хотя сам он питал иллюзию
достичь своих завоевательных целей посредством ряда
локальных „молниеносных военных походов1'» 54.
Доктрина скоротечной войны и формула «вооружения
вширь» были рассчитаны, в частности, на возможность
захвата недостающего сырья и вооружения в
оккупированных странах55. По мнению А. Хильдебранда, в планах
фашистов экономическому использованию завоеванных
областей отводилась «решающая роль». Они полагали, что для
«молниеносной войны» нет нужды вооружать армию как
для длительной войны.
В 1942 г. кончилось «время молниеносных войн», и
Германия против ее воли была вынуждена вести
«длительную войну на истощение», «безнадежную войну» с
209

противником, превосходящим ее в людях и материалахаь.
Старое правило: «война питается войною» 57 не сработало.
В общих чертах эти расчеты проанализированы в
исследовании историка-марксиста из ГДР Д. Эйхгольца58.
В новейшей литературе представлена критика
авантюристических просчетов германо-фашистского
руководства во внешней политике. В первую очередь — это тезис о
слабых союзниках Германии. Наибольшие усилия
консерваторов, особенно крайних, паправлены на то, чтобы
свести к нулю роль фашистских союзников в войне59.
Эта тенденция берет свое начало в дипломатии и
пропаганде «третьей империи». По данным В. Баума, фюрер во
время войны несколько раз называл участие в ней
Италии «большим несчастьем» для Германии60. Во многих
книгах союзники, по существу, сброшены со счетов.
Ведут войну только немцы, побеждает «немецкий вермахт».
О союзниках же вспоминают тогда, когда надо объяснить
тот или иной провал.
В методологическом отношении многие современные
консервативные историки и в данном случае стоят ниже
передовых представителей буржуазной военной
историографии и военной теории. Известно требование А. Жоми-
ни: «Нет таких слабых врагов или союзников, коими самое
сильное и могущественное государство могло бы
пренебрегать безнаказанно» 61.
В книгах, написанных с позиций милитаризма,
говорится о «деморализованных союзниках» и даже их
«предательстве» 62. Характерно, что большинство
немарксистских историков и не ставят вопрос о том, а могло ли
государство, решившее завоевать мировое господство, иметь
сильных союзников.
В литературе ФРГ роль германо-японского
империалистического союза по-прежнему преуменьшается.
«Эффективного военного союза не удалось обеспечить во все
время господства нацизма ни с Японией, ни с Италией»,—
утверждают авторы книги «Структурные элементы
нацизма». По мнению В. Баума и А. Хилльгрубера, японцы не
хотели нападать на СССР, они считали своим главным
врагом США и Англию. Немцы же хотели сначала
уничтожить большевизм. Авторы явно упрощают дело. Из того
факта, что Япония в данный момент не напала на СССР,
нельзя делать вывод, что она не считала его своим
главным врагом, что она не представляла постоянной
опасности советскому Дальнему Востоку, что она не нарушала
постоянно свои договорные обязательства перед СССР63.
210

Япония не напала на СССР, хотя Германия и
побуждала ее к этому непрерывно 64, но это не означает, что она
и Германия вели «параллельные» войны, независимо друг
от друга. Некоторые историки высказывают по этому
поводу верные суждения. «Оба противоборства (в Европе и
на Тихом океане.— А. М.) были в тесном взаимодействии
друг с другом»,— пишет К. Д. Брахер65. Автор «Истории
Китая» В. Эберхард, рассказывая о войне Японии против
Китая, правильно отмечает, что Япония рассчитывала в
своих империалистических планах на Германию66.
Некоторые умеренные консерваторы, рассматривая
противоречия внутри фашистского блока, оказались не в
состоянии вскрыть их империалистический характер67.
По мнению Г.-А. Якобсена, «европейские союзники
фашистской оси преследовали совершенно различные цели», у
них не было «общих идеологических основ».
Сотрудничество Финляндии, Румынии и других стран с Германией
было возможно, пока это соответствовало их
ограниченным национальным целям, главным образом
территориальным притязаниям. Претензии Германии на мировое
господство рано или поздно должны были настроить
союзников по отношению к ней критически или даже
враждебно68. П. Гостони в книге «Чужеземные войска
Гитлера», посвященной союзническим фашистским армиям
государств Юго-Восточной Европы, пытается объяснить
их низкий моральный дух. Он цитирует названный им
«замечательным» тезис В. И. Ленина: «во всякой войне
победа в конечном счете обусловливается состоянием
духа тех масс, которые на поле брани проливают свою
кровь» 69, и далее П. Гостони продолжает. «Эти солдаты
пролили свою кровь в Советском Союзе, но война отнюдь
не была их делом. Их собственные правительства
провозгласили стремление укрепить свои позиции в гитлеровской
Европе или преследовали другие внешнеполитические
цели» 70.
Проблема источников победы СССР
Ряд тезисов консервативных историков и мемуаристов
объективно служат стремлению империалистических
идеологов предать забвению или принизить важнейшие
факторы победы СССР. Среди этих тезисов,
преимущественно в крайне консервативной литературе, по-прежнему
распространено суждение об определяющем влиянии
климатических и ипых естественных условий на исход битв
211

под Москвой, Сталинградом и в целом — Восточного
похода. Встречаются утверждения о том, что «вермахт
столкнулся с примитивным врагом в виде снега, тумана и
грязи», что мороз под Москвой в 1941 г. достигал 45—50°71.
Нелепости присутствуют и в трудах некоторых умеренных
консерваторов. Так, по мнению К. Д. Брахера, поражение
вермахта вызвано тем, что «расширение германского
жизненного пространства на гигантские завоеванные
территории принесло неожиданные результаты»72. Но почему
это оказалось «неожиданным»? На каком основании
автор включает эти территории в «германское
пространство»?
Тезис о природных факторах как главных и даже
единственных причинах исхода того или иного сражения
или войны в целом ненов. Известно, например, расхожее
суждение об оттепели, будто бы спасшей Новгород в
1238 г. от орд Батыя73. Пытаясь оправдать поражение в
России, Наполеон говорил: «Мы жертвы климата». В свою
очередь, участник похода 1812 г. А. Коленкур
иронизировал: «Неудачи объясняются только климатом» 74. На
Наполеона ссылаются многие крайние консерваторы, и даже
на... Ф. Шиллера, который в своей неоконченной
трагедии «Димитрий» полагал, что «русское пространство»
было «проблемой отношения (Западной.— А. М.) Европы
к России». По мнению Г. Бюхелера, в Восточной Европе
«пространство господствует над обоими другими
традиционными факторами военного искусства — силами и
временем» 75. Ложное утверждение о «неожиданно
обрушившейся суровой зиме на Востоке» как причине
«немедленного прекращения всех крупных наступательных
операций и перехода к обороне» впервые увидело свет в
директиве ОКВ № 39 от 8 декабря 1941 г.76
Историки-демократы с полным основанием отмечают, что тезис
консерваторов о «естественных причинах» применительно ко второй
мировой войне был широко использован еще фашистской
пропагандой77.
Отвергая тенденциозный тезис о климате и
пространстве как главных причинах победы СССР, научная
критика не сбрасывает со счетов эти факторы. Едва ли можно
отрицать, что пространство СССР сыграло очень важную
роль, особенно в первые месяцы Великой Отечественной
войны, когда внезапность нападения позволили
вермахту одерживать победы, пока не вступили в полную силу
решающие преимущества Советского Союза. Напомним в
этой связи известные суждения В. И. Ленина, который
212

неоднократно подчеркивал, что огромные просторы
России явились одним из условий победоносного исхода
гражданской войны и краха военной интервенции. Например,
в речи на беспартийной рабоче-крестьянской конференции
6 августа 1919 г., сравнивая положение Советской Венгрии
и Советской России, он говорил, что «нас спасала и
спасает громадность территории, между тем как Венгрия
слишком мала для того, чтобы дать отпор всем своим
врагам» 78.
В концепции историков-консерваторов необходимо
отвергать не само по себе констатирование естественных
условий, а нарочитое их подчеркивание, ложное
утверждение о «внезаппо» обрушившихся осени, зиме и т. д.
Теоретически вопрос о ведении военных действий на чужой
территории на рубеже 30—40-х годов XX в. не
представлял никаких сложностей. Еще за сто лет до этого А. Жо-
мини писал: «Войны, вдали от своего отечества,
подвергают армию большим опасностям». И наоборот: ...если
говорить в чисто военном отношении», «армия, действующая
в своем отечестве, на своем театре, которого все
препятствия, как естественные, так и искусственные, в ее пользу
и в ее власти, где все ее движения свободны и
подкрепляемы страной, народом и властями, может ожидать от
того больших выгод» 79.
Дело не в особенностях Восточноевропейского театра
военных действий, будто бы неожиданно раскрывшихся
перед пришельцем. Все сводится к авантюрности
фашистских руководителей. Об этом пишут в новых своих трудах
и некоторые историки из ФРГ. Так, В. Бертольд
сообщает не о зиме, а о немецкой армии, которая «не имела
зимнего обмундирования». ОКВ, чтобы выправить положение,
пошло даже на преступные меры. Г. Дриммель,
например, сообщает приказ ОКВ — отнимать у советских
военнопленных зимнюю одежду, что для пленных «означало
верную смерть» 80.
Пожалуй, ни одному другому объяснению причин
поражения вермахта не свойственны столь грубые
отступления от логики и этики, как тезису о «шансе».
Консерваторы единодушно отстаивают его с первых послевоенных
лет до наших дней. Б. X. Лиддел Гарт, отвечая на
вопрос, почему Гитлер потерпел поражение в России,
утверждал: «Если бы он вошел в Россию как освободитель,
а не как завоеватель, его путь был бы более ровным»81.
Спустя 30 лет В. Хаупт лицемерно упрекает «германское
руководство» в том, что опо «упустило возможность при
213

помощи справедливой политики сделать дружественным
население оккупированных областей».
Ссылки на единичные факты, на «материалы»
фашистской пропаганды, в частности на фотоспимки тех
жалких спектаклей, которые должны были, по замыслам
Геббельса, изобразить встречу местным населением
«германских освободителей» 82, никак не могут служить основой
тезиса. Он несостоятелен и в методологическом
отношении. Исходя из ложного предположения о возможной
поддержке оккупантов со стороны более или менее
значительных групп населения, его авторы принимают
единичное за всеобщее. С наукой несовместимо обобщение
на основе единичного факта.
Коллаборационизм отдельных отщепенцев не может
характеризовать позицию целого парода. Не случайно
такая методология сопровождается наибольшими
искажениями. Так, грубейшим образом преувеличивается
численность «армии» изменника А. А. Власова. Г.-А. Якоб-
сен говорит лишь о тысячах таких добровольцев. Г. Раух
упоминает лишь дивизию и несколько батальонов,
расчетливо использованных ОКВ вне советско-германского
фронта. К. Д. Брахер подчеркивает «ничтожную как
военную, так и политическую цепность этих формирований
СС». По мнению Б. Бонвеча, «армия» была призраком83.
Если принять во внимание условия вербовки
военнопленных в антисоветские формирования фашистов, то
понятие «добровольческий» — искажение фактов. Не
случайно авторы трехтомника «Вторая мировая война»
пишут о том, что «военнопленных силой принудили служить
в вермахте». По мнению К. Хильдебранда, порочность
расовой «теории» фашистов, их стремление к мировому
господству создали «основу крушения третьей империи...
раздули пламя сопротивления противника, и без того
обладавшего огромной силой». Г.-А. Якобсен приходит к
выводу о том, что «задача Германии вбить клин между
населением и системой» в СССР была невыполнимой,
поскольку «противоречила нацистской идеологии и намерениям
Гитлера». Ряд консерваторов лавирует. Так, по мнению
И. Гоффмана, первоначально оккупантов «если и не
приветствовали, то, по крайней мере, встречали без
ненависти» 84. Б. Бонвеч ставит перед западными историками
вопрос: если «русский шанс» был на самом деле, то «как же
удалось режиму (Советскому государству.— А. М.) на
фронте и в тылу мобилизовать население, которое
действовало с огромным напряжением сил?» И далее: «отсут-
214

стиле энтузиазма у населения» в защите социализма «не
подтверждается источниками», социалистическая система
была «одним из факторов победы»85. Тезис имеет свою
предысторию. Ставку на «внутриполитические изменения
в СССР», как известно, делали сами фашисты86.
Фашистских лидеров упрекали в утрате «шанса» еще во время
войны представители буржуазной оппозиции87. В секрет-
нон памятной записке «Будущее германского господства в
России» штурмбанфюрер СС Г. Вирзинг (конец августа
1942 г.) писал: «Мы должны вновь разжечь гражданскую
войну между белыми и красными, прежде всего в тыловых
областях, позднее также на Востоке... Одна часть русских
должна воевать против другой. При огромной
протяженности новой империи на Востоке только так можно
сохранить незаменимую немецкую кровь». Призывая
воспользоваться принципом Древнего Рима «разделяй и
властвуй», «перенять английский колониальный опыт»,
Г. Вирзинг требовал организовать «непрямое господство»,
«самопорабощение» 88.
Расчеты фашистов оказались несостоятельными — в
СССР не было почвы для профашистской деятельности89.
Так, председатель одного из акционерных обществ,
входящих в ИГ Фарбениндустри, Р. Ридль в своем реферате о
«деболыневизации и дерусификации восточного
пространства» суть «русского вопроса» понимал так: «Мы
вообразили себе, что большая часть русских солдат станет
приветствовать нас как освободителей. Действительное
положение вещей совершенно иное... ненависть против чужих,
завоевателей, разрушителей русского государства»уи.
Вайцзекер же писал Риббентропу от 28 апреля 1941 г.:
«...то, что мы военным путем победоносно продвинемся до
Москвы и дальше, представляется мне само собой
разумеющимся. Но я сомневаюсь, что мы смогли бы
использовать достигнутое против... сопротивления (населения
СССР.—Л. М.). Я не вижу в русском государстве
оппозицию, которая примкнула бы к нам, чтобы служить нам.
Мы должны будем, по всей вероятности, считаться с
дальнейшим существованием советской системы в Восточной
России и в Сибири и с возрождением враждебности уже
весной 1942 г. Путь к Тихому океану оставался бы
закрытым. Нападая на Россию, мы лишь сделаем войну более
длительной, отнюдь не приближая ее окончание»91.
Характерны также свидетельства ряда участников
минувшей войны. У. Альвенслебен записывает в свой
дневник 19 июля 1941 г. после беседы с местными жителями
215

на Украине: «Перспективы восстания против советской
системы, вопреки распространенному среди нас мнению,
вряд ли могли существовать... тотальная победа над
Россией едва ли возможна». В свою очередь, Г. Гудериан
отмечал в ноябре 1941 г.: «О настроении русского населения
можно было судить, между прочим, по типичным
высказываниям одного старого царского генерала, с которым
мне пришлось в эти дпи вести беседу в Орле. Он сказал:
„Если бы вы пришли 20 лет тому назад, тогда мы
встретили бы вас с воодушевлением. Теперь, однако, уже
слишком поздно. Мы как раз стали оживать, а вы пришли и
отбросили нас на 20 лет, так что мы снова должны начать
все сначала. Сейчас мы боремся за Россию, и в этом мы
едины4192.
Ряд историков ФРГ и других стран Запада
непосредственно обращаются к проблеме единства советского
общества военных лет. Некоторые из них, по существу,
открыто выступают против тезиса консерваторов о «шансе».
Так, А. Мишель подчеркивает, что «вопреки надеждам
захватчиков даже после первых неудач мятежи не
вспыхнули ни среди населения национальных окраин, ни среди
крестьян. Победы же еще больше сплотили единство
русского народа и его руководителей» 93.
«Никогда, даже в самые мрачные часы Великой
Отечественной войны,— писал П. Гостони,— советские люди
не теряли надежды разбить Гитлера» 94. Заметим кстати,
что один из руководителей СДПГ — Г. Шмидт недавно
подчеркнул:
«Наивно рассчитывать, что с помощью
экономических мер СССР можно будет поставить на колени»; его
народ обладает колоссальными возможностями, огромным
чувством любви к своей стране и сорвет «любые
попытки иностранцев восторжествовать над ним» 95.
Должны быть отвергнуты представления о том, что
будто население СССР поднялось на борьбу не против
агрессоров и оккупантов вообще, а лишь против их жестоких
приемов. Этот вымысел отрицают многие. Так, бывший
генерал вермахта Г. Киссель подчеркивает: «Так же, как в
XVII в., когда отряды народного ополчения под
руководством Минина и Пожарского выступили на борьбу против
врага России, и как в 1812 г.— в ответ на вторжение
Наполеона, в 1941 г. с самого начала войны весь народ
поднялся на оборону» 96. В оценке позиции народа Гитлер и
его окружение повторили ошибку своих
предшественников, в частности Наполеона, о котором А. Жомини писал:
216

«Верно оценивая храбрость русских войск, он не столь
верно оценил дух и энергию народа» 97.
Жестокость фашизма толкала самых мирных людей
на самоотверженную борьбу. Но все же она была лишь
дополнительным фактором в развитии партизанской борьбы.
Основные же источники движения лежат значительно
глубже, они находятся в недрах самого народа, в идеалах
социализма98. «Германский террор лишь ускорил рост
движения Сопротивления»,— пишут М. Барч и его
соавторы ". Представляются ценными суждения отдельных
историков об участии в войне гражданского населения 10°.
«Складывается впечатление о корабле,— пишет
французский историк Р. Жиро,— все пассажиры которого без
различия классов кают в бурю стали моряками и не считали,
что только экипаж должен бороться, чтобы достигнуть
берега» 101. Л. Грухманн подчеркивает, что «весь русский
народ сплотился в оборонительной борьбе против германских
агрессоров» 102. «Героическое сопротивление Красной
Армии германскому вторжению воодушевило широкие массы
рабочих и интеллигентов»,— подчеркивает Ю. Браун-
таль 103. В трехтомнике документов и материалов «Вторая
мировая война» показано, как немецко-фашистская
группа армий «Север» натолкнулась на оборонительную
линию, которую воздвигли на рубеже Луги рабочие
Ленинграда. «С начала августа здесь работали миллион
человек — рабочие, интеллигенты, служащие, студенты,
женщины и дети,— с ожесточенным упорством стремясь
отрыть противотанковые рвы, заложить мины, соорудить
проволочные заграждения. Мужественно выстояли они
под огнем противника. Это отчаянное сопротивление
стоило немцам 75 тыс. жизней и прежде всего дало
руководству городом время для подготовки обороны. Несмотря на
невыразимые страдания осажденных, которые были
обречены па холод, голод и многие бомбардировки, мужество
жителей Ленинграда... оставалось несокрушимым» 104.
Тезис о подчинении классового национальному в
идеологии и политике СССР военных лет имел
распространение и в предыдущие десятилетия. П. Карелл, например,
вслед за Геббельсом105 писал в своей «Выжженной земле»:
«Лозунг „Отечественная война" убеждал красноармейцев
сильнее, чем старый тезис о защите мировой революции».
В изучаемый период усилились попытки объяснить победу
СССР обращением ВКП (б) к традиционному патриотизму.
Известное внимание партии к воспитанию армии и
населения на героических традициях русского и других наро-
217

дов СССР консерваторы пытаются представить в виде
отказа от революционной идеи106. В. Ринге утверждает:
«Единственное в мире государство, вышедшее из
большевистской революции, убеждает в том, что рефлекс
национального самосохранения мог оказать на массы
гораздо более сильное воздействие, чем революционные идеи
и целеустановки. Не во имя революции, а во имя России
объявил Сталин „отечественную войну14, распустил
Коминтерн...» 107.
Социальная основа таких суждений вполне очевидна.
В гносеологическом же отношении в них налицо неумение
или нежелание отделить главное от второстепенного,
назвать коренной источник победы СССР. Большинство
консервативных историков в провозглашении отечественной
войны, роспуске Коминтерна и других мероприятиях
ВКП(б), отнюдь не противоречащих ее генеральной линии,
находят некий «самоотказ большевистского режима от
своей сущности»108 или «мимикрию ВКП(б)». По мнению
Л. Грухманна, «отечество трудящихся... придало себе вид
национального государства» 109. «Национальным
государством» СССР был и до этого, но и в противоборстве с
фашизмом он отстаивал не только свою независимость, но и
свободу других народов, будущее мира, социального
прогресса по.
Консерваторы тенденциозно рассматривают «русско-
национальные мотивы» в пропаганде, в изменении текстов
Государственного гимна СССР и Военной присяги,
учреждении гвардии, новых орденах, связанных с военной
историей России и Украины, в введении офицерских званий и
новой формы одежды военнослужащих. При этом они идут
на явные искажения 1П. Так, П. В. Фабри утверждает,
будто патриотизм в СССР во время войны «вытеснил
марксизм-ленинизм». Одностороннюю картину рисует П. Гос-
тони: «В эти ужасные летние месяцы не было больше
темы интернационализма, социализма, партийной идеологии,
но были величественные образы русской национальной
истории: Александр Невский, Суворов, Кутузов» 112.
В соответствии с требованиями науки исследователь
должен был бы обратиться к документам тех лет, в
которых он без труда обнаружил бы прямые подтверждения
того, что в СССР отнюдь не отреклись от традиций
Великого Октября, что население по-прежнему
руководствовалось заветами В. И Ленина. П. Гостони же ссылается лишь
на песню «Священная война», которую он называет
«настоящим народным гимном». Во время войны в советской
218

публицистике были допущены некоторые
националистические ошибки, в частности в работах И. Эренбурга.
ВКП(б) подвергла их открытой критике 113. П. Гостони
игнорирует это, в то же время тенденциозно приписывает
советской пропаганде полный отказ от классовых понятий
«фашисты» и замену их понятием «немцы» 114.
Некоторые консервативные историки в своих нападках
на ВКП(б) упрекают партию в оставлении классовых
позиций, отождествляют все дореволюционное в России с
царистским, относя, например, гвардию к «царским
традициям» 115. Но задолго до ее учреждения в СССР гвардия
перестала быть институтом исключительно
монархическим. Достаточно напомнить Национальную гвардию
французской революции, Красную гвардию, не говоря уже о
том, что Советская гвардия по своей сущности
принципиально отличалась от царской гвардии. Так же
догматически многие консерваторы противопоставляют
национальное интернациональному. Марксисты-ленинцы, будучи
интернационалистами, всегда решительно осуждали любые
проявления национального нигилизма116"117. Другое дело,
что свойственный сталинизму разрыв между словом и
делом нашел свое проявление в годы войны и в этой сфере
общественной жизни Советского Союза.
Усиление пропаганды военно-патриотических традиций
в годы войны было вполне естественно. Это сыграло
положительную роль, в чем нельзя не видеть заслуги ВКП(б).
Но трактовать эту пропаганду вне связи с национальными
чувствами народов — значит покидать позиции науки.
Народы СССР отличаются высоким уровнем национального
сознания. Показательно в этой связи сообщение П.
Гостони. «Нападение на СССР,— пишет он,— разбудило
патриотизм русских во всем мире». Автор показывает, как
многие русские эмигранты просили принять их в ряды
Красной Армии для защиты Родины 118.
Необходимо отметить, что некоторые немарксистские
историки, подчеркивая наличие у советских людей
«чрезвычайных сил», которые коренились в национальных
чувствах русских и других народов СССР 119, тем самым
оставляют беспочвенным тезис о «русском шансе».
Некоторые историки обнаруживают выражение
патриотизма лишь в одном из выступлений Сталина 1931 г.120 Но
большевикам всегда было присуще чувство патриотизма,
и об этом они заявляли еще в знаменитой работе В. И.
Ленина «О национальной гордости великороссов».
В литературе ФРГ можно встретить объективные оцен-
219

кй советского патриотизма. Как «новая идеология
интеграции и мобилизации масс» он возник задолго до войны,
отмечает близкий к либералам историк Г. Симон.
«Общесоветская любовь к Родине», к интернациональному
Отечеству всегда была связана, подчеркивает он, с
«прославлением революции, рабочего класса и социалистического
строительства» 121.
С лояшым тезисом о подчинении классового
национальному некоторые консерваторы связывают решение о
роспуске Коминтерна. Как известно, в 1943 г. ИККИ пришел
к выводу, что «организационная форма объединения
рабочих, избранная первым конгрессом Коммунистического
Интернационала, отвечавшая потребностям начального
периода возрождения рабочего движения, все больше
изживала себя по мере роста этого движения и усложнения его
задач в отдельных странах и становилась даже помехой
дальнейшего укрепления национальных рабочих
партий» 122. На это указывал еще VII конгресс Коминтерна в
1935 г. В условиях войны необходимо было устранить все
препятствия в развитии сотрудничества различных
социально-политических сил.
Историки рассматривают решение Коминтерна лишь в
рамках истории СССР, его внешней политики, третируют
зарубежные коммунистические партии, называя их
«агентами Москвы». Отдельные авторы утверждают, что
ВКП(б) в связи с роспуском Коминтерна якобы
покинула позиции интернационализма. В трудах ряда авторов
мы находим и реалистические оценки проблемы. Так,
К. Брахер полагает, что с «роспуском Коминтерна цели
СССР не изменились». По мнению А. Хилльгрубера,
роспуск Коминтерна «устранил главное препятствие в
отношениях между Советским Союзом и западными
державами». Ю. Браунталь пишет, что роспуск Коминтерна был
призван «освободить коммунистические партии от
неприязни к ним как агентам чужеземной власти». По
существу, они принимают некоторые важные аргументы из
постановлений Президиума ИККИ о роспуске
Коминтерна 123. Г. Раух в своей упоминавшейся работе отмечает, что
обращение ВКП(б) к национальным традициям, роспуск
Коминтерна «не означали принципиального изменения
большевизма», это «лишь сообщило ленинизму
дополнительные силы» 124.
В немарксистской историографии представлены и
трезвые суждения о социализме и советском строе, о
Коммунистической партии в годы Великой Отечественной войны.
220

«Русский солдат,— по мнению бывшего генерала вермах-:
та Г. Гота,— упорно боролся», потому что «не хотел
возвращения царских времен», потому что фашизм
«уничтожал завоевания революции» 125. Социализм выдержал и
военные испытания, пишет французский либеральный
историк И. Тротиньон. «В 1917 г. тяготы войны привели к
крушению царизма; наоборот, вторая мировая война
усилила советский строй. Отныне он получил доказательства
своей прочности и эффективности» 126. А. Мишель считает,
что «победа еще больше сплотила единство русского
народа и его руководителей» 127.
Опыт Великой Отечественной войны «показывает,—
читаем в коллективном труде «Сравнительное
исследование политических систем»,— что политическая структура
(в СССР.— А. М.) является достаточно гибкой, чтобы
путем централизации всех решающих процессов,
непреклонного сосредоточения всех ресурсов на определенных самых
важных направлениях преодолеть действительный или
предполагаемый кризис, угрожающий системе» 128.
В Постановлении ЦК КПСС «О 80-летии Второго
съезда РСДРП» было подчеркнуто: «В суровые годы Великой
Отечественной войны партия выступила вдохновителем и
организатором всенародной борьбы против
немецко-фашистских захватчиков. Под ее руководством советские
люди одержали всемирно-историческую победу» 129. Те
или иные стороны этого важного вопроса получили
отражение в трудах некоторых историков. Сравнительно
полнее они представлены в книге Р. Лоренца. ВКП(б)
отмечает он, приобрела в годы войны положительный опыт,
получили развитие рациональные формы ее работы с
массами. Местные государственные органы и функционеры
получили определенные полномочия самостоятельно
принимать решения, которые они использовали для
политической мобилизации населения. Рост Коммунистической
партии также способствовал сближению политического
руководства с населением 130.
Похожей точки зрения придерживается А. Мишель,
который, хотя и ошибочно полагает, что в военные годы
ВКП(б) в какой-то мере отказалась от
марксизма-ленинизма, в целом же положительно отзывается о ее
деятельности. «Партия сумела равномерно распределить тяготы
войны и побуждать каждого лучше работать... Советский
народ научился трудиться в тяжелых условиях, надеяться
в несчастье, строить в боях. Не только никто не получал
скандальных прибылей от национального несчастья,— об-
221

обществление экономики не позволяло этого,— но и
осуждали тех, кто не нес своей доли национального бремени,
будь то жертва оккупации, солдат на фронте или
трудящийся тыла... Коммунистическая партия полностью
слилась с русской нацией, чтобы руководить ею и вести ее
в бой».
Д. Макмурри, один из немногих в консервативной
литературе, пытался, по существу, противопоставить
идеологию марксизма-ленинизма идеологии фашизма. С полным
основанием показывает он, что идеология социализма в
отличие от идеологии фашизма «уверенно предлагала в
существенных чертах картину будущего... время работало на
нее». В этой идеологии «расовые факторы не играли
никакой роли», что придавало партии особую силу.
Заслуживает внимания суждение П. Гостони об общей роли
ВКП(б) в войне. «Населению стало ясно, что такая
победа, как под Сталинградом, могла быть достигнута не
только русской храбростью, но и благодаря организаторскому
таланту Коммунистической партии» 131.
В новой литературе распространен старый тезис о
численном превосходстве Красной Армии над вермахтом и его
союзниками. Так, по утверждению 3. Вестфаля, в 1944 г.
СССР имел семикратное превосходство в силах. Л. Грух-
манн заявляет об одиннадцатикратном превосходстве в
пехоте, семикратном — в танках, двадцатикратном — в
артиллерии 132. В действительности же соотношение сил и
средств СССР и фашистского блока в начале 1944 г.
равнялось по личному составу 1,3: 1, по орудиям и
минометам — 1,7: 1, танкам и штурмовым орудиям — 1: 1,03,
боевым самолетам — 3,3 : 1 133. Характерно, что
консервативные историки и мемуаристы, как правило, избегают
говорить о соотношении сил Красной Армии и вермахта после
поражений советских войск летом-осенью 1941 г., когда
превосходство было на стороне фашистов.
Некоторые из упомянутых историков утверждают,
будто СССР обладал «чудовищным материальным и
численным превосходством» 134. Лишь немногие из них берут на
себя труд обратиться к фактам. В. Ринге, например, верно
подчеркнул, что население Германии и зависимых от нее
стран (по его данным — 260 млн) сильно превышало
население СССР135. Д. Эйхгольц показал, что 194 млн
советских граждан противостояло 283 млн человек, населяющих
Германию вместе с Австрией (76 млн), союзные с нею
европейские государства (78 млн), оккупированные ими
Францию, Бельгию, Нидерланды, Люксембург, Данию,
222

Норвегию, Польшу, ЧСР, Югославию, Албанию, Грецию
(вместе — 129 млн) 136.
Ряд консервативных историков тенденциозно
преувеличивают долю военнослужащих в общем числе
человеческих жертв СССР 137. В действительности эта доля
составляет примерно половину, по другим данным — две
трети ,38. Г.-А. Якобсен неправомерно противопоставляет
«беспощадное боевое использование людских масс советским
руководством» «бережливому введению в бой людей при
большом боевом применении материальных средств англо-
американским» 139. По вине главным образом Сталина
потерн Красной Армии были на самом деле очень велики.
Но Г.-А. Якобсен не учитывает других обстоятельств.
Империалисты западных держав накануне войны помешали
создать систему коллективной безопасности, позволили
агрессорам сначала разгромить поодиночке большинство
государств Европы, а затем напасть на СССР. Они же
задержали открытие второго фронта. В результате возникло
крайне несправедливое распределение военных усилий
внутри антифашистской коалиции. В то время как СССР
в 1941—1945 гг. сковывал главные силы фашистских
войск, западные державы накапливали необходимые силы
и средства и свободно выбирали время, образ и место
своих действий. СССР был лишен такой возможности, по
крайней мере в 1941 — 1942 гг. Иными словами,
империалистам в некоторой степени удалось добиться желаемого:
пусть СССР и Германия убивают друг друга.
Коммунистическая партия, создавая Красную Армию,
руководствовалась ленинскими идеями бережного
отношения к жизни людей. Выступая на VII Всероссийском
съезде Советов, В. И. Ленин подчеркивал: «...слишком дорога
для нас цена крови наших рабочих и солдат...», мы
«заплатим за мир ценой тяжкой дани ... лишь бы сохранить
жизнь рабочих и крестьян» ио. К сожалению, эти
гуманистические принципы осуществлялись в годы войны
непоследовательно. Получившие распространение в 30-е годы
атмосфера нетерпимости, вражды, подозрительности,
злоупотребления властью, репрессии не исчезли с началом
войны. Все это грубо противоречило идеалам социализма,
увеличивало цену победы, и без того неимоверно высокую.
В новейшей литературе усилилась реалистическая
тенденция, свойственная прогрессивной буржуазной военной
историографии еще в прошлом веке. А. Жомини среди
источников военной победы исключительное значение
придавал моральному духу армии. Он писал: «Никакая такти-
223

ческая система не может обеспечить победы, если
нравственное состояние армии дурно». Побеждают «войска,
воспламененные за свое дело». В ряду «сильных средств к
воспламенению армии и облегчению ее успехов» на
первое место автор ставил «причину войны, драгоценную
воинам», т. е. цель войны ш. По мнению французского
историка М. Мурена, Красная Армия «продемонстрировала
верность строю... она осознавала, что ведет справедливую
войну... Она доказала свою сплоченность, несмотря на
различие ее бойцов: украинцев, сибиряков, бурят, туркмен,
атеистов, христиан и мусульман. Даже в лагерях
военнопленных немцы не могли заставить советских бойцов
отказаться от их общей Родины» 142.
Сравнительно широко представлены объективные
суждения о морально-боевых качествах, проявленных
советскими бойцами в первые месяцы войны. П. Гостони в
выводах из главы «Внутреннее состояние Красной Армии в
1941 г.» своей книги «Красная Армия» — подчеркивает:
«Несмотря на неудовлетворительное вооружение и
снабжение, ошибки руководства, поражения, лишения и
нравственное напряжение, красноармейцы сражались за свою
Родину, как правило, упорно и ожесточенно. Не было
случая, чтобы целые участки фронта прекращали
сопротивление, вспышки паники почти всегда удавалось погашать».
Имея в виду моральный дух советских солдат, И. Дек
одну из глав своей книги «Дорога через тысячи смертей»
не случайно назвал «Только мертвые русские не
стреляют». Он рассказывает о «чрезвычайном сопротивлении»
советских войск в районе Смоленска, «города, перед которым
все завоеватели на своем пути к Москве вынуждены были
останавливаться». Интересны замечания П. Гостони о
моральном состоянии советских солдат в битве под Москвой.
«Зима была суровой не только для немцев, но и для
русских. Но они знали, что в 20—25 километрах за их
позициями лежит столица. „Велика Россия, но отступать
некуда — позади Москва!41 — было их лозунгом» из.
Преобладает, однако, тенденция оценивать боевые качества
советских воинов вне их политических целей. Авторы книги
«Война на Кавказе», например, пишут: «Советский
солдат, как везде на Восточном фронте, так и на Кавказе,
показал себя упорным и выносливым противником. Он был
стойким в обороне, упрямым в наступлении,
невзыскательным в своих потребностях» 144.
Некоторые историки и мемуаристы уделяют внимание
роли коммунистов в армии, особенно политических работ-
224

пиков. В историографии ФРГ сохранилась фашистская
трактовка проблемы. «Основа» сопротивления Красной
Армии «лежит, несомненно, в позиции большевистских
комиссаров, которые с пистолетами в руках принуждают
солдат к борьбе, пока они не будут уничтожены»,—
утверждает Н. фон Белов 145. Но есть и сравнительно объективные
взгляды. Так, П. Карелл открыто выступает против
«недооценки и поношения как еретика политического
комиссара Советских Вооруженных Сил... Если в начале войны
его роль еще могла быть сомнительной, то начиная с
Курской битвы он раскрылся и все больше выступал как
человек, которого войска и комапдование войск ценили и
уважали». Отвергая мнение о комиссарах как «погонялах
и политических фанатиках», осуждая «роковой приказ»
ОКВ о немедленном расстреле пленных политработников,
Карелл подчеркивает: «В действительности комиссары
представляли собой политически надежных, активпых
людей, стоявших по своему общеобразовательному уровню
выше среднего красного офицера... Наряду с их
политическим образованием они были также очень хорошо
образованы в военном отношении, чтобы быть в состоянии взять
на себя военное командование в случае выхода из строя
командира... Корпус политических комиссаров,
естественно, состоял из твердых, преданных режиму людей, которые
были в большинстве случаев душой сопротивления, часто
побуждая войска к борьбе всеми средствами, но, как
правило, они не щадили при этом и своей жизни» И6.
Припимая в принципе эту оценку, необходимо сделать
некоторые замечания. Считая роль военных комиссаров
в начале войны «сомпительной», автор явно находится в
плену тех «заблуждений и фальсификаций», которые он
справедливо критикует. К реалистическим оценкам Карел-
ла роли комиссаров близки наблюдения швейцарского
историка Э. Бауэра. «В войсках,— пишет он,— члены
партии, которые не составляли большинства, были обязаны
подавать пример. Кандидатами в члены партии
принимали лишь тех солдат, которые под огнем проявляли свои
военные доблести» 147.
Великая Отечественная война показала, отмечают
авторы советского многотомного труда «Международное
рабочее движение», что военная организация стоящего у
власти рабочего класса превзошла во всех отношениях
военную организацию фашистских государств 148. Некоторые
стороны этой проблемы получили верное освещение в
отдельных ранних трудах западногерманских мемуаристов и
8 Л. Н. Мерцалов
225

исследователей149. Эта тенденция несколько усилилась.
Так, В. Бертольд показывает, что «воздушная война на
Востоке» по сравнению с боевыми действиями в
предшествующих походах вермахта «была иной». «Борьба шла на
очень низких высотах, часто прямо над землей,
противники сближались друг с другом до 30 метров. Испытанные
на Западе пилоты... часто оказывались несостоятельными
да Восточном фронте, фронте одиночных бойцов.
Фактически не только качество советских самолетов,
улучшенное в очень короткие сроки, но и мастерство советских
пилотов удивительно выросли. Наиболее выдающиеся
союзнические летчики-истребители второй мировой войны
были не англичане и не американцы, а русские.
Генерал-майор Иван Н. Кожедуб одержал воздушную победу над 62
немецкими противниками, полковник Александр И. По-
крышкин — над 50 (фактически над 59-ю.— А. М.)\
другие 47 советских пилотов добились от 30 до 50 воздушных
побед» 150.
Некоторые историки делают более широкие обобщения.
Без эффективной организации армии, отмечают авторы
книги «Русский фронт», СССР проиграл бы войну. «Но
русские сумели найти правильный способ действий в
сложившейся обстановке. Они делали все возможное и стойко
держались до конца, когда все казалось потерянным».
Ссылаясь на оценку одного немецкого генерала, авторы
подтверждают, что «русские были первоклассными
солдатами». Ряд историков высоко отзываются о советской
полководческой школе, о «первоклассном и энергичном
специалисте» Г. К. Жукове 151. Любопытны записи последних
дней существования фашистской империи в недавно
опубликованном в ФРГ дневнике Геббельса: «Передо мной
книга о генеральном штабе (Красной Армии.— А. М.) с
описанием жизни и портретами советских генералов и
маршалов. При чтении этой книги легко обнаружить среди
прочего то, что мы в прошлом упустили. Эти маршалы и
генералы чрезвычайно молоды, почти не старше 50 лет.
Они имеют за плечами богатый опыт
политико-революционной деятельности, убежденные большевики,
исключительно энергичные люди... В большинстве своем — это
сыновья рабочих, сапожников, мелких крестьян». Даже
Геббельс сравнивая их с немецко-фашистскими
фельдмаршалами и генералами, пришел к выводу о превосходстве
советского генералитета152.
Пытаясь скомпрометировать идеи защиты
социалистической Родины, консервативные историки и мемуаристы
226

высокие морально-боевые качества советских воинов
выводят из «фанатизма». Заметим, что и современных своих
политических противников реакционные идеологи
третируют как «фанатиков» 153. Ряд историков-консерваторов
позволяют себе считать Смоленское сражение «памятником
геройства советских и германских солдат» 154, не понимая,
что храбрость защитника Отечества — это высшая
добродетель, храбрость захватчика — злодейство. Готовность же
советского военнослужащего идти на смерть ничего
общего с фанатизмом не имела. Он был обусловлен, как
считал Ленин, «героическим сознанием самопожертвования
всем для общего дела — освобождения трудящихся»155.
Консервативные историки и мемуаристы, как правило,
пишут о подвигах, совершенных советскими воинами лишь в
экстремальных условиях: боец закрыл своим телом амбра-
3УРУ дота; летчик, не имея иного выхода, пошел на таран,
направил свой самолет в колонну танков и автомашин.
Советская историография и публицистика, отнюдь не
преуменьшая величия геройства одиночек, на первый
план выдвигают коллективный героизм частей,
соединений. Это — длительный и тяжелый ратный труд миллионов
солдат и офицеров в условиях предельного напряжения
духовных и физических сил. Именно такой труд В. В.
Маяковский назвал чернорабочим ежедневным подвигом.
Составной частью наиболее распространенной в
консервативной историографии концепции поражения Германии
и победы СССР является попытка преиуменыпить вклад
Советского Союза в разгром фашистского блока и
преувеличить вклад США и Англии156. Делается это чаще с
помощью формулы умолчания. Часть историков с той же
целью отождествляют различные по значению военные
операции советских войск и войск США, Англии. В число
поворотных пунктов в ходе войны включаются в
подавляющем большинстве операции западных союзников.
Событиям на советско-германском фронте придается
меньшее значение, чем событиям на других —
второстепенных фронтах. Так, в книге Г. Шульца по истории
Германии первому периоду второй мировой войны (сентябрь
1939 — июнь 1941 гг.) отведено место в три раза
большее, чем последующим периодам, связанным с участием
в войне СССР. В главе «Крах на всех фронтах»
трехтомника «Вторая мировая война» лишь один из семи разделов
посвящен советско-германскому фронту, а высадку в
Нормандии составители книги без достаточных на то
оснований определяют как «удар, который должен был повлечь
8*
227

за собой конец нацизма», что будто бы с высадкой «Для
угнетенных пародов Европы наконец пробил час
освобождения». О Красной Армии сообщается лишь, что она «в
июне 1944 г. начала большое летнее наступление».
Масштабы действий движения Сопротивления тоже
пытаются связать с открытием второго фронта. Так,
К. Д. Брахер заявляет, что «после вторжения во Францию
6 июня 1944 г. повсюду поднялось движение
Сопротивления, рухнула система сателлитов, Финляндия и Румыния
стали искать перемирия» 157. Вопреки мнению автора, эти
события развернулись до вторжения и прежде всего под
влиянием побед Советских Вооруженных Сил, успех
самого десанта в Нормандии в значительной степени был
обусловлен действиями Красной Армии, сковавшей на
своем фронте большинство вражеских сил и средств.
Победа в войне на Тихом океане и в Азии часто также
относится на счет США, как будто и не было разгрома
миллионной Квантунской армии Красной Армией.
«Американцы решили исход войны в Азии»,—утверждает
Г.-А. Якобсен 158. На первый план часто выдвигается в этой
связи атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки,
которая, как известно, не вызывалась военной необходимостью.
Тенденциозно внимание многих историков к объявлению
германским правительством войны США159. К. Д. Брахер
верно полагает, что и «после вступления в войну США и
Японии политический центр тяжести войны оставался в
Европе... Главным врагом оставался Гитлер». Автор
резонно считает, что время, в течение которого «противник
истощал себя в кровопролитной наступательной борьбе на
еще отдаленных театрах военных действий, США
использовали для мобилизации своих намного превосходящих
резервов». Антисоветские убеждения не позволили Брахеру
четко сказать, что такие возможности предоставил
Соединенным Штатам Советский Союз 160.
Восстановлению истины о роли СССР и США в
минувшей войне в известной мере способствуют факты и
суждения, которые были приведены некоторыми историками на
конференции в Штуттгарте. Представление о
недостаточной военной мощи США в первые годы войны не так
ошибочно, как может показаться, считает Г. Л. Вайнберг.
Оружие, которое с тяжелым сердцем американцы извлекли из
складов летом 1940 г., чтобы продать его Англии, было
произведено во время первой мировой войны; вплоть до
1943 г. американские солдаты обучались в большинстве
своем на этом оружии. В этих условиях немецко-фашист-
228

ское руководство, подчеркивает автор, не видело большой
военной опасности со стороны США 161.
Некоторые историки говорят о равном вкладе СССР и
США, воздерживаясь, однако, от анализа по существу. По
мнению Г.-А. Якобсена, силы Советского Союза и США
обеспечили разгром Германии 162. Подчас автор приводит
сведения, которые могут произвести впечатление на
неподготовленного читателя. Так, он сообщает о зарубежной
дислокации в 1944 г. сухопутных сил США. 50% войск
были расположены в Западной Европе, 17% —на
Средиземноморском театре, 26%—на Тихоокеанском,
остальные — в Африке, на Среднем Востоке, в Китае, Бирме,
Индии, странах Карибского бассейна 163. Однако эти цифры
отшодь не показывают, как соотносятся силы СССР и США,
используемые против главного врага — Германии, как
велики часть армии США, активно действующей, и часть
армии, просто сосредоточенной в тех или иных местах.
А между тем из почти 12 млн мобилизованных в боевых
действиях против Германии участвовали лишь 0,5 млн в
1942 г., около 1 млн —в 1943 г., до 2 млн —в 1944 г. и
менее 3 млн — к маю 1945 г.164
Некоторые историки подменяют вопрос о вкладе СССР
в разгром фашистского блока проблемой жертв,
нравственного п физического ущерба, нанесенного СССР войной.
«Чтобы сорвать наглые расчеты Гитлера на мировое
господство и уничтожить его тоталитарный режим,
потребовались бескомпромиссная твердость Великобритании,
руководимой Уинстоном Черчиллем, готовность народов
Советского Союза к страданиям и мобилизация неизмеримых
ресурсов Соединенных Штатов Америки»,— пишут
авторы «Предыстории Федеративной Республики» 165. Трудно
сказать, понимают ли они, что, отводя роль СССР
«страдающего» союзника, они перечеркивают его решающий
вклад в разгром фашизма.
Главное внимание к понесенным Советским Союзом
жертвам уделяют и некоторые историки, относящиеся к
СССР и его исключительным заслугам перед
человечеством с большой симпатией166. Методологическая слабость
их исследований не позволяет им понять, что вопрос о
людских и материальных потерях того или иного союзника
еще не определяет его вклада в коалиционную победу.
Поэтому отмечать лишь первое, не говоря о втором, по
меньшей мере ошибочно. Верно подчеркнул в своем недавнем
выступлении в Москве один из руководителей СКЮ —
М. Реновица: «Советский народ понес самые большие
229

жертвы и внес самый большой вклад в победу над
фашизмом» 167.
Некоторые консервативные историки пытаются
оспорить концепцию решающей роли СССР 168. «То, что
советские ученые преувеличивают победу своей страны, своей
системы, своих вооруженных сил,— пишет Г.-А. Якоб-
сен,—... это предписывает им партия. Твердо установлено,
что великая коалиция только объединенными силами
смогла низвергнуть агрессора. Никто (из участников
коалиции.— А. М.) без помощи других не достиг бы того, чего
они добились вместе к 1945 г.» 169 Заметим, что автор свою
мысль о «зависимости» советских историков повторяет
более 20 лет, хотя ее несостоятельность была уже показана
в марксистско-ленинской историографии 170. По существу
же вопроса Г.-Л. Якобсен допускает ошибку, называемую
в логике потерей тезиса. Вместо того чтобы, возражая
советским историкам, обратиться к сравнению
соответствующих вкладов СССР и других участников коалиции, он
высказывает элементарную мысль о необходимости
рассматривать их общие усилия. Против этого никто не возражает,
однако поставленный им вопрос о роли СССР так и остался
без ответа.
Ход рассуждений Г.-А. Якобсена характерен для
консервативной западногерманской историографии,
оказавшейся неспособной разработать методологию исследования
роли того или иного участника коалиции в борьбе за
общую победу. В противоположность этим ученым советские
специалисты не выдвигают на первый план
потенциальные возможности того или иного государства— члена
военного союза и тем более его собственные потери. Они
принимают во внимание лишь реальные результаты его
деятельности: количество вовлеченных в военные действия
дивизий, продолжительность и активность действий,
потери в людях и технике противника на данном фронте
коалиции. Известно, что на Восточный фронт приходилось,
например, от 65 до 95% всех фашистских дивизий, свыше
70% всех потерь171. На этом основании советские
историки и сделали единственно верный вывод о решающей роли
СССР в борьбе за общую коалиционную победу, отмечая
при этом существенный вклад других членов коалиции 172.
Вопрос о том, кто из союзников внес больший вклад
в обеспечение военной победы над враждебными
державами, Г.-А. Якобсен с легкостью необыкновенной назвал
«праздпым» 173. Вопрос этот, однако, возник не в
историографии, а в истории самой войны. О том, что роль госу-
230

дарств, составлявших коалицию, была неодинаковой,
заявляли сами буржуазные лидеры военных лет. «Русская
армия и русский народ в борьбе против нацистского
нашествия выносят основную тяжесть натиска» и проявляют
«несравненный героизм», говорил Ф. Д. Рузвельт. «Великие
подвиги Красной Армии во время войны в Европе вызвали
восхищение всего мира»,— заявлял Д. Эйзенхауэр. Г.
Трумэн писал: «Советский Союз внес „великолепный вклад в
дело цивилизации и свободы'4, продемонстрировал
„способность свободолюбивого и в высшей степени храброго
народа сокрушить злые силы варварства, какими бы мощными
они ни были». У. Черчилль заявлял: «Будущие поколения
признают свой долг перед Красной Армией так же
безоговорочно, как это делаем мы...» 174.
Вопрос о роли различных государств коалиции
занимал умы и сердца миллионов советских людей на фронте
и в тылу. Об этом знает из первых рук и сам профессор
Г.-А. Якобсен, в молодости лейтенант Восточного фронта
вермахта. Разве пемецкие солдаты и офицеры не выделяли
особо этот «ужаснейший фронт ужасной войны» 175.
Рассуждения о «неправомерности» вопроса о роли
держав в войне не выдерживает критики и в
идейно-политическом отношении. Именно стремление некоторых
консервативных историков, политических деятелей поставить
историческую науку на службу антикоммунизма породили
дискуссию. Тезис самого Г.-А. Якобсена обусловлен
отнюдь не требованиями паучного знания, а соображениями
идеологическими.
Однако значительная часть историков в последнее
время в той или ипой мере констатируют решающую роль
СССР. Так, А. Хилльгрубер подчеркивает, что в
«противоположность США и Великобритании» СССР «один на один
держал трудный фронт против Германии». Г. Хольборн с
полным основанием показывает, что высадка в Нормандии
войск западных союзников произошла в момент, когда
большая часть немецких войск была уже уничтожена 176.
Р. Лоренц, опираясь на достижения советской
историографии, раскрывает общее значение боевых действий
Красной Армии в 1941 — 1945 гг. «Советский
Союз,—подчеркивает он,— во время всей войны нес главный груз
вооруженной борьбы, на его территории — вследствие
истребительной стратегии фашизма — она приняла особо
варварскую форму. Наибольшая часть германской армии, также
и после открытия Западного фронта, сражалась на
Востоке. С середины 1941 до середины 1944 г. здесь были вве-
231

дены в действие от 190 до 270 германских дивизий;
советско-германский фронт был в четыре раза более
протяженным, чем Североафриканский, Итальянский и
Западноевропейский вместе взятые» 177.
Некоторые историки показывают
всемирно-историческое значение победы СССР в Великой Отечественной
войне. В. Айхведе считает, что «чрезвычайные достижения»
Советского Союза в войне против Германии неоспоримы,
что «СССР внес решающий вклад в разгром германского
фашизма и принял на себя после войны ключевую роль в
мировой политике» 178. Один из авторов книги «Русский
фронт» — Дж. Дэннинган пишет, что «война России и
Германии 1941—1945 гг. была самой крупной войной всех
времен», другой — Д. Исби считает, что «для вермахта все
фронты, кроме русского, стали второстепенными», и
третий — С. Пэтрик отмечает, что Германия «проиграла
вторую мировую войну на полях СССР, а не в рощах
Нормандии». Опубликовавшее книгу издательство «Арме энд Ар-
мор Пресс» отмечает в анпотации на суперобложке:
«Большинством западных читателей не осознан тот факт, что
исход второй мировой войны был решен на Востоке, в
Советском Союзе, в ходе самой колоссальной во всемирной
истории военной кампании. При любом подходе к оценке
масштабов и интенсивности борьбы... русский фронт был
самым крупным и ожесточенным фронтом глобальной
войны против стран „оси" 179.
С проблемой источников победы органически связан
вопрос о руководстве подготовкой обороны, самой войной,
роли Сталина в руководстве. В ФРГ пет специальных
работ об этом, хотя многие авторы различных направлении
касаются вопроса, как правило акцептируя внимание па
его негативной стороне. Складывается впечатление, что
преступления Сталина и его окружения препятствуют
созданию целостной картины советского руководства войной.
Характерно, что в изданной в 1986 г. книге Г. Г. Шредера
«История и структура Советских Вооруженных Сил» в
перечне способных организаторов военного строительства,
как и в перечне полководцев СССР, пет имени Сталина.
Автор другой работы «Сталин и сталинизм» — М. Гейер,
касаясь победы СССР в войне, упоминает лишь о героизме
парода, но обходит молчанием роль Сталина в войне.
Известный английский специалист по истории войны А. Си-
тон и его соавтор в книге «Советская Армия с 1918 г. до
наших дней», вышедшей в 1986 г., дают в целом
отрицательную оценку сталинскому руководству войной 180.
232

Тепдспция же к восхвалению Сталина чаще
обнаруживалась в зарубежной литературе первых послевоенных лет.
Это связано с характеристиками, данными Сталину
лидерами США и Англии в период войны, но относилась она
скорее к армии и народу СССР. Но известны другие слова
У. С. Черчилля, обращенные к его единомышленникам,
когда он не был связан соображениями дипломатии.
«Многие годы Сталин был диктатором России,— говорил
Черчилль 9 октября 1954 г. на конференции консерваторов в
Блэкпуле,— и чем больше я изучаю его карьеру, тем
больше поражаюсь его ужасными ошибками и полной
безжалостностью по отношению к людям (очевидно,
руководителям.— А. М.) и массам, с которыми оп имел дело»181.
В литературе 70—80-х годов аллилуйя Сталину
встречается весьма редко. Такова книга «Правда о Сталине»,
материал и выводы которой заимствованы из советской
пропаганды начала 50-х годов, инспирированной самим
«мудрым вождем». Книга «защищает Сталина... великого
марксиста-ленинца, вождя мирового пролетариата,
победителя фашизма, создателя мощного индустриального
государства и наиболее продуктивного в мире сельского
хозяйства». Сталин, утверждают авторы, «не был ни
диктатором, ни массовым убийцей. Вся жизнь Сталина была
посвящена борьбе против эксплуататоров, бюрократов и
врагов социализма» 182.
Имеющиеся в советских историко-мемуарных и
исследовательских трудах о войне недомолвки об ошибках,
допущенных командованием, или прямые искажения часто
касаются имепно оценки деятельности «Великого
Полководца» 183. Эти слова из апологетической биографии Стали-
па и ныне повторяются многими его охранителями.
Некоторые из них тенденциозно эксплуатируют плохую
изученность вопроса советскими историками. В статье Н.
Андреевой читаем о Сталине: «Неповторимый среди
руководителей всех времен и народов», перед которым «словно
по команде вставали и ... держали руки по швам». Ее
единомышленник Н. Хорев пишет: «Несомненна ... бесспорна
роль Сталина в Победе... Сталин взял на себя руководство
такой огромной войной, и война эта была выиграна» 184.
Определение «Великий Полководец» занимает
центральное место в ряду мифов о Сталине. Их живучесть
объясняется тем, что в глазах многих людей имя Сталина все
еще остается символом социализма, партии, Красной
Армии, победы СССР, достижений советского народа 185. Эти
представления должны быть отнесены к обыденному, но
233

пе научному сознанию, хотя некоторые
ученые-обществоведы и пытаются уверить в их истинности. Они тем самым
оказывают вредное влияние на осмысление многих проблем
не только истории, но и современного развития, т. к.
застойные явления восходят к 30-летнему правлению
Сталина. Мифы возникали и укоренялись в сознании по мере
отхода партии от ленинских принципов демократии, по
мере формирования самовластья. С середины 20-х годов
мифы становятся неотъемлемой частью сталинизма,
сопровождаются верноподданническими ритуалами, крайней
апологетикой, обожествлением 186.
Призыв военных лет «За Родину, за Сталина!»
выдержан в духе патриархального культа личности. Он как
капли воды похож на аналогичный «За веру, царя и
отечество!». По существу, этот призыв был одобрен самим
Сталиным. Достаточно напомнить, что в выступлении по радио
3 июля 1941 г. именно он назвал ВКП(б) «партией
Ленина—Сталина» 187. Лозунг «За Родину, за Сталина!»
многие выдают за аргумент в пользу тезиса о величии
генералиссимуса. Одно заблуждение (отождествление Сталина
с Отечеством) порождает другое. Однако не многие из тех,
кто, защищая Родину, полагали, что защищают Сталина.
Но, если много раз обманутый Сталиным народ и верил
ему, это тем более подчеркивает ответственность
генералиссимуса за ту неимоверно тяжелую цену, которую народ
заплатил за победу.
Миф держится не только как эхо мощной прошлой
пропаганды. Людям свойственно забывать зло. Многие, чья
молодость совпала по времени с режимом Сталина,
испытывают своего рода ностальгию. Авторитет Сталина в
значительной мере держался на страхе. Преступления,
совершаемые Сталиным и его окружением, скрывались от па-
селения. Лишь очень немногие знали истинное его
отношение к людям.
Был ли Сталин полководцем? За его плечами был опыт
члена военного совета в период гражданской войны,
далеко не всегда успешный. В межвоенные годы Сталин
контролировал, подчас активно вмешивался в дела обороны
страны. Встречаются положительные оценки военных
способностей Сталина в воспоминаниях полководцев,
конструкторов, хотя они и написаны в годы застоя, когда
политическая конъюнктура не позволяла написать всей
правды о войне. Многим мемуаристам был присущ так
называемый «внутренний цензор» — стереотипы сталинистской
пропаганды. Однако известные попытки Сталина обобщить
234

опыт современной войны свидетельствуют о его
неглубоких познаниях в военном деле. Ряд мемуаристов,
например нарком вооружения Б. Л. Ванников, отмечают
некомпетентность Сталина. Нарком приводит пример, как
Сталин одобрил массовое производство устаревших пушек и
пистолетов-пулеметов с некачественными дисками188. Не
имея о предмете удовлетворительного представления,
«вождь» тем не менее безапелляционно принимал
единовластное решение. Часто это имело для народа и армии
пагубные последствия.
Сталин не обладал основными качествами полководца:
высокая профессиональность, глубокий и гибкий подход
к решению того или иного стратегического вопроса,
умение опереться на мнение коллектива специалистов,
использовать разногласия в лагере противников и разгромить их
по частям. Он оказался не в состоянии верно изучить
противников, психологию и способности их полководцев, их
намерения. В письме писателю В. Д. Соколову Г. К.
Жуков подчеркнул: «Особо отрицательной стороной Сталина
на протяжении всей войны было то, что, плохо зная
практическую сторону подготовки операции фронта, армии и
войск, он ставил совершенно нереальные сроки начала
операции, вследствие чего многие операции начинались плохо
подготовленными, войска несли неоправданные потери, а
операции, не достигнув цели, затухали» 189. Вполне
естественно, пе «полководческий гений» Сталина, а советский
солдат принес победу нашей стране 190.
Изучая роль Сталина в Великой Отечественной войне,
ряд ученых ФРГ не без оснований обращаются к
ближайшей предыстории войны. Они подчеркивают влияние
репрессий Сталина и его соучастников против свыше 40 тыс.
командиров Красной Армии. Эти политические убийства
превратили, по их мнению, армию в «колосса без головы».
Как считают И. Гоффман, «в целом Красная Армия в
1935—1936 гг. во всех отношениях (вооружение,
обучение, командный состав, знание вероятного противника
и др.—Л. М.) представляла собой современные
вооруженные силы... Сталинские же чистки привели ее в
катастрофическое состояние» 191. Сейчас можно считать
установленным, что обезглавливание Сталиным и его подручными
Красной Армии, слабость, обнаруженная ею в войне с
Финляндией 1939—1940 гг., ускорили нападение фашизма
на СССР. Вследствие малодушия Сталина Красная Армия,
по мнению Г. Айнзиделя, «в момент германского
нападения пребывала в состоянии глубокого сна» 192. Игнориро-
235

вание Сталиным, Молотовым многочисленных
предупреждений о решении Германии напасть на СССР поставило
Красную Армию летом и осенью 1941 г. на край пропасти.
Нарком Обороны СССР С. К. Тимошенко и начальник
генерального штаба Г. К. Жуков не сумели доказать
Сталину порочность его позиции. А результат? Гибель на полях
сражений или пленение врагом в первые же месяцы
большинства кадровых военнослужащих, утрата колоссального
количества оружия.
В советской военно-исторической литературе вплоть до
80-х годов широко представлены попытки оправдать
преступные просчеты Сталина и его окружения накануне
22 июня 1941 г. Начало этому положил сам
генералиссимус. На протяжении всей войны он ссылался на
«неожиданный и вероломный» характер нападения,
оправдывался отсутствием второго фронта. В конце войны он
выдвинул псевдонаучный довод: некие «агрессивные нации»
якобы вполне закономерно бывают более подготовленными к
новой войне, а «миролюбивые нации» также неизбежно
обречены на неудачи 193. До войны Сталин опасался дать
«повод» для нарушения фашистами пакта от 23 августа
1939 г., воспрепятствовал своевременной и полной
мобилизации войск. Но фашисты сами фабриковали любые
нужные им «поводы», п об этом знали Сталин, Молотов.
Историки должны, наконец, показать, что сталинские
тезисы о «неожиданости и вероломности» лицемерны от
начала до конца. Внезапность нападения обеспечивает не
только подлость агрессора, но безответственность
обороняющегося. Уже в начале XX в. среди
марксистов-ленинцев было аксиомой: войны империалистами не
объявляются, а начинаются внезапно. Эта мысль была отражена
в советских воинских уставах, получила разработку в
трудах советских военных ученых уже на опыте вермахта
и его союзников 1939—1941 гг. Некоторые советские
историки пишут, что Сталин имел основания опасаться
неблагоприятной реакции западных держав на мобилизацию
Красной Армии. Но к лету 1941 г. ориентация
правительств этих стран изменилась по сравнению с периодом
Мюнхенского соглашения, чего, однако, не заметили
Сталин и Молотов. Некоторые авторы пишут также о
надежде Сталина на то, что Германия, боясь войны на два фроп-
та, не нападет на СССР, пока не разгромит Англию. Но
наши стратеги и здесь не заметили эволюции. В отличие
от 1914—1919 гг. (отсюда Сталин, как правило, черпал
спою «мудрость») в 1941 г. Англия была безопасна для
23G

Германии: второй фронт был надолго исключен. Главную
ставку фашисты делали на серию скоротечных войн, и
этого не поняли Сталин и его советники. Несостоятелен
поэтому и сталинский расчет на недостаток в Германии
нефти, вследствие чего она будто бы нападет сначала на
Ближний и Средний Восток.
Вызывает принципиальное возражение, что история
будто бы отвела нам мало времени, а экономические
возможности не позволили стране уделить достаточного
внимания обороне 194. Мы могли сделать для обороны много
больше, если бы не были уничтожены миллионы людей,
в их числе многие лучшие специалисты в области обороны
и оборонной промышленности; если бы труд многих
миллионов других людей не стал принудительным — в
тюрьмах и лагерях; если бы не были допущены
самоуспокоенность и просто зазнайство. Вопреки всем этим крайне
негативным факторам, по всем основным характеристикам
Красная Армия не отставала от вермахта. Наоборот, она
обладала превосходством в идейно-политическом, правст-
венпом отношениях, преимуществами обороняющейся
стороны. Советская промышленность обеспечила
примерный паритет в вооружении Красной Армии относительно
вермахта. Острая нехватка оружия возникла после
захвата значительного его количества противником в начале
войны. Те авторы, которые пытаются реабилитировать
Сталина, обвиняя историю, должны принять во
внимание: даже после оставления в 1941—1942 гг. огромной
территории с большой частью населения и
военно-экономического потепциала в условиях жестокой войны СССР
сумел догнать, а в 1943 г. и перегнать противника по
количеству и качеству вооружения.
Рассуждения о том, что вермахт, нападая на СССР,
опирался на военно-экономический потенциал всех стран,
захваченных Германией пли зависимых от нее,
некритически заимствован из доклада Сталина 6 ноября 1941 г.
В действительности восточная армия вермахта в июне
1941 г. в незначительной степени использовала ресурсы
этих стран. Даже промышленность самой Германии не
была полностью мобилизована. Гитлеровское
правительство, ошибочно оценивая опыт западных походов и мощь
СССР, рассчитывало разбить его имеющимися силами.
В т. 4 10-томника «Германская империя и вторая
мировая война» Р.-Д. Мюллер показал, что трофейная
техника, за исключением части французского автотранспорта
и чешских танков, была использована вермахтом в учеб-
237

ных, охранных и иных целях вне Восточного фронта. По
существу, автор отвергает также и выдвинутое еще
Сталиным 6 ноября 1941 г. утверждение о
военно-техническом превосходстве вермахта, подчеркивая, что его
техника отнюдь не была сплошь первоклассной. «...Решение
напасть на СССР,— пишет автор,— не было обеспечено
соответствующими энергичными мерами в области
вооружения. Его производство не было соотнесено с
потенциалом противника, поскольку немецкое руководство
исходило из того, что оно сможет уничтожить военный
потенциал Советского Союза в течение нескольких недель
имеющимися средствами... 22 июня 1941 г. дивизии
вермахта с лучшим оснащением были сосредоточены лишь
вокруг танковых групп, в то врвхмя как в брешах и на
флангах в большинстве случаев использовались дивизии
маломощные и малоподвижные. В целом картина
восточной армии вермахта производила впечатление
лоскутного одеяла. Это не соответствует представленному в
послевоенной литературе суждению о том, что Гитлер с
помощью маневренной экономики скоротечной войны и
ограбления оккупированных территорий смог мобилизовать
против СССР мощную, однородно оснащенную армию» 195.
Таким образом, нет оснований говорить о неких
объективных причинах поражений Красной Армии. Одноли-
нейность мышления не позволяла Сталину охватить все
составляющие сложной военно-политической обстановки в
тогдашнем мире. При единовластии Сталина военные
деятели оказались не в состоянии направить события по
верному пути.
Некоторые авторы полагают, что сталинский механизм
репрессий во время войны «был серьезно заторможен» 196.
Замечание это ничем не подтверждается. В
действительности масштабы поражений побуждали Сталина к
привычной практике — новым жестокостям. На фронте была
введена смертная казнь, расстрелы без суда. Все
оказавшиеся в плену были объявлены изменниками (вопреки
международному праву) 197. Сталин проявлял
подозрительность к целым народам, городам. Были
насильственно переселены немцы, поляки, чеченцы, ингуши,
калмыки, карачаевцы, кавказские турки, крымские татары,
курды и другие народы 198. И во время войны
организовывались преступные кампании по оправданию Сталина.
В какой-то мере они напоминали известную статью
«Головокружение от успехов». В 1941 г. козлом отпущения
стало первое командование Западного фронта. В тол же
238

году Ставкой был издан приказ № 270, в котором все
советские военнопленные объявлялись предателями, их
семьи подвергались репрессиям. И то и другое
противоречило как реальному положению вещей, так и
общечеловеческой морали. Новые преступные просчеты Сталина и
его советников весной и летом 1942 г. вызвали новые
жестокие поражения и новые подлые оправдания. Так возник
печально знаменитый, лично написанный Сталиным
приказ № 227 от 28 июля 1942 г. Пропаганда назвала этот
приказ «Ни шагу назад!», хотя с таким содержанием и до
того издавалось немало приказов. На этот раз Сталин
обвинил, по существу, всех командиров и бойцов в
«недисциплинированности». И это в то время, когда
громадное большинство красноармейцев проявляли мужество и
преданность Советской Родине. Сталин в этом приказе
открыто заявлял, что он по примеру Гитлера, спасавшего
свой фронт от развала зимой 1941—1942 гг., вводит
штрафные батальоны. Пример Гитлера для коммуниста
Сталина? В военном отношении это приказ был
ущербным. Он воспрещал любой отход, в том числе и
оправданный интересами маневренной войны. Это вело к новым
безрассудным потерям. Приказ Гитлера, на который
ссылался Сталин, проанализирован в историографии ФРГ.
Он получил там отрицательную оценку. Приказ № 227
долгое время мы обходили молчанием. Начало его
изучению положено А. М. Самсоновым 199.
Дело стратега — победить в войне. Но ни один из них
не заслуживает славы, если цена победы чрезмерно
велика.
Недаром ставшие нарицательными слова «пиррова
победа» пережили века. Полные сведения о потерях СССР
в советской литературе до сих пор не опубликованы, не
сопоставлены они и с потерями Германии. Такое
сопоставление обоснованно. Эти державы были главными в двух
враждебных коалициях. По приведенным Н. С.
Хрущевым данным, общие потери СССР убитыми и пропавшими
без вести составляют свыше 20 млн человек. Германия
же потеряла 6 млн человек. Особое значение имеют
сведения о безвозвратных потерях войск. Красная Армия
потеряла свыше 10, по другим иностранным данным — 14
млн человек, вермахт на его Восточном фронте — 2,8 млн.
Соотношение этих потерь 3,5 : 1 или 5:1! Вот страшный
символ сталинизма как метода руководства войной200.
Итак, советским людям пришлось вести войну с
весьма сильным противником, преодолевая одновременно гру-
239

бые деформации социализма, связанные со Сталиным и
его окружением. То героическое, что было свойственно
советским людям в годы войны, должно быть решительно
очищено от всего порочного, привнесенного
сталинизмом201.
* * #
Консервативная концепция поражения Германии по-
прежнему выступает в целом как попытка обойти
молчанием или исказить глубокие источники победы СССР.
В 70—80-е годы получил более широкое отражение ряд
действительных факторов краха фашизма.
Умеренно-консервативные историки, в большей степени — либеральные
и демократические историки обратились к отдельным
источникам победы СССР. Но вследствие антикоммунизма
консерваторов, которые, как и раньше, господствуют в
историографии, факторы победы СССР в целом
освещаются слабо.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Исследование истории второй мировой войны и Великой
Отечественной войны СССР, использование военной
историографии в научных, политических, идеологических
целях — явление международное. Главные центры
немарксистской литературы по этой теме представлены в ФРГ,
США, Англии, Франции. Историографии этих стран в
значительной степени свойственна общая тематика,
преимущественное внимание к военной истории собственных
государств, в некоторой степени — к истории СССР
периода Великой Отечественной войны. К этой теме
обращаются не только профессиональные историки, но и
общественные и политические деятели, философы, социологи,
экономисты, писатели, публицисты.
Взаимоотношения историографии крупных
капиталистических стран характеризуются активным
сотрудничеством. Наибольший размах оно приобрело в 70—80-е годы,
издаются труды зарубежных ведущих историков, особенно
западногерманских и североамериканских,
предпринимаются совместные многотомные публикации исследований
и документов, международные научные конференции
стали традиционными, наметилось сближение концепций и
взглядов, методологических принципов и методических
приемов. Однако ни классовая общность, ни постоянное
взаимодействие не устранили существенных
национальных особенностей историографии, серьезных разногласий
между ними, полемики их представителей по важным
вопросам истории минувшей войны. Своеобразны основные
стороны этих литератур. Критический анализ освещения
войны в ФРГ подтверждает это наблюдение.
Национальные особенности историографии
обусловлены различиями исторического развития
капиталистических государств, в частности их участия в войне, их
неодинаковым положением в современном мире. Играют роль
и внутринаучные факторы, например различия в идейно-
политических и методологических традициях самих
историографии. Национальные особенности, как и расслоение
каждой литературы, в значительной степени обусловлены
241

экономической неоднородностью капиталистического
общества.
По давней традиции немецкой дворянской и
буржуазной исторической науки современная консервативная
историография ФРГ имеет четко выраженные социальные
функции, непосредственные связи с правящими кругами
государства. В отличие от других литератур в
идеологическом отношении она (особенно ее крайнее
направление) стремится реабилитировать германский империализм,
в военно-политическом — извлечь исторические уроки из
поражения 1945 г.
Сильные милитаристские, шовинистические,
реваншистские тенденции, свойственные этой историографии,
как и примыкающей к ней реакционной историко-поли-
тической публицистике, обусловлены в первую очередь
особой агрессивностью германского империализма,
развязавшего и проигравшего две мировые войны и
ответственного за преступления, каких пе знала история. Крупная
буржуазия ни одной другой страны не была так тесно
и органически связана с фашизмом. Германский фашизм
был главным виновником войны и основной силой
агрессивного блока. Вне этого нельзя понять многих
консервативных концепций.
После окончания войны ни в одной другой стране
военные преступники не оказали такого сильного влияния на
общественную жизнь вообще, а через свои историко-ме-
муарные труды — и непосредственно на историографию.
Сохранение консервативных традиций в литературе ФРГ
способствует многолетняя власть в стране ХДС/ХСС.
Правление коалиции СДПГ—СвДП (1969—1982)
принципиально не изменило историографии, по крайней мере
того ее раздела, который обращен к мировому военному
конфликту.
В ФРГ исследование войны и идейно-политическое
применение знаний о ней, как нигде в капиталистическом
мире, играет исключительную роль. Дело в том, что война
1939—1945 гг. занимает особое место в истории страны,
с ней связана самым непосредственным образом судьба
многих миллионов немцев, и не только участников войны.
Послевоенное урегулирование во многом определяет
положение ФРГ в современном мире. Важнейшие вопросы
внутренней и внешней политики правящего класса в той
или иной степени связаны с итогами войны.
Историография ФРГ, особенно ее консервативные
направления, проявляют наибольшую активность в полеми-
242

ке с марксистско-ленинской исторической наукой. Эт.о
обусловлено, в частности, постоянной враждой
реакционных кругов монополистической буржуазии ФРГ к
Германской Демократической Республике *.
Специфика литературы ФРГ усиливается еще одним
обстоятельством, весьма важным в
общеисториографическом и военно-прикладном отношении. В
западногерманских архивах, документальных и мемуарных публикациях,
исследовательских трудах консервативных направлений
наиболее полно отражена точка зрения
военно-политического руководства Германии, главного противника
антифашистской коалиции.
Особая реакционность буржуазной историографии
ФРГ, по крайней мере в первые послевоенные годы, и
того ее раздела, который связан с историей войн,
выражалась в сильном влиянии крайне консервативных историков
и неофашистских публицистов и слабости либерального
и демократического направлений. С этим, в частности,
связано то обстоятельство, что эволюция
западногерманской литературы в 60—80-е годы была более четко
выражена, чем в других странах. Здесь более отчетливо
произошел переход большей части консервативных историков
на умеренные позиции, активизировались либеральные и
демократические исследователи, получила развитие в 70—
80-е годы социал-демократическая историческая
литература.
Сильное влияние консерваторов в новейшей
западногерманской немарксистской историографии ФРГ нельзя
понимать как их преобладание или тем более засилье.
В военной исторической и мемуарной литературе они
доминируют. Но в целом об историографии этого сказать
нельзя. Тема минувшей войны освещается не только в
специальной литературе. Она пронизывает историографию
всего новейшего времени — от 1917 до 1987 гг. В
историографии, особенно в трактовке германского фашизма — его
генезиса, сущности, социальной политики и его
преступлений, в трактовке рабочего движения, немецкого
Сопротивления в стране и за ее пределами, развития ГДР и
ФРГ, современных антимилитаристских движений,
значительную роль играют неконсервативные, т. е.
либеральные, буржуазно-демократические, социал-демократические
ученые и объединяющие их научные учреждения.
Достаточно напомнить об исследовательских и информационных
центрах Союза антифашистов.
Источииковая база западногерманской историографии
243

прошедшей войны весьма богата. Наряду с документами
здесь представлены многочисленные воспоминания.
Однако используются эти возможности далеко не полностью.
Специфичны и организационные основы историографии.
Сравнительно большую роль играют в ней научные и иные
общества, в том числе и военно-исторические2. Ни одна
другая историография не оказывает такого сильного
влияния на трактовку важных проблем истории Великой
Отечественной войны в других странах Запада.
Тематика анализируемой историографии отличается
преимущественным вниманием к участию Германии в
минувшей войне, немецкому фашизму и немецким
оппозиционным буржуазным движениям, немецкой эмиграции
предвоенных и военных лет.
Как уже сказано, среди немарксистских
историографии литературе ФРГ принадлежит ведущая роль в
изучении второй мировой войны в целом и ее главной
составной части — Великой Отечественной войны. Ни в одпой
другой историографии пет такого внимания к
происхождению антисоветской агрессии и советско-германским
отношениям накануне войны, отдельным моментам
советской военной экономики, Московской, Сталинградской,
Курской битвам, партизанскому движению, причинам
поражения Германии на Восточном фронте и связапным с
ними источниками победы СССР.
В целом развитие в ФРГ знаний о Великой
Отечественной войне в изучаемый период необходимо оценить как
поступательное. Этим западногерманская историография
обязана в первую очередь исследователям
демократического и либерального направлений, а также умеренным
консерваторам. Крайне консервативная литература вплоть
до наших дней развивалась весьма слабо. Внимание
либералов и демократов по-прежнему привлекали главным
образом вопросы внутренней истории Германии военных
лет. Созданы специальные труды по истории СССР 1941 —
1945 гг., которые сравнительно объективно осветили
важные проблемы. Умерепные копсерваторьт продолжали
совершенствовать свою концепцию минувшей войны. Так,
вслед за отказом в 60-е годы от вымысла об упреждающем
нападении на СССР некоторые из них пытаются
освободить от наиболее грубых фальсификаций историографию
советско-германского пакта о ненападении от 23 августа
1939 г.
В 70—80-е годы заметно расширились источпиковая
база изучения в ФРГ Великой Отечественной войны и те-
244

матика исследований, увеличилось число специальных
работ, усилилось внимание к теме во многих общих
книгах по современной истории. Вырос профессиональный
уровень освещения войны, повысилось внимание к
методологии исследовательского труда, активизировалась
историографическая работа. В числе достижений
необходимо назвать показ на новых документальных и иных
источниках подлинных целей германского империализма XIX—
XX вв. в Восточной Европе, особенностей антисоветских
целей и политики фашистского империализма; критику
авантюризма немецко-фашистского военно-политического
руководства, в частности его основной концепции —
доктрины скоротечных войн; раскрытие исключительного
места Московской битвы в истории борьбы за стратегическую
инициативу; отражение в ряде трудов исторического
значения победы СССР.
К особенностям тематики историографии ФРГ
необходимо отнести интерес ее представителей к
экономической истории Германии военных лет3. Один из аспектов
этой темы -— экономическая политика фашистских властей
в оккупированных странах и областях4. Отметить это
обстоятельство тем более важно, что проблема
«Экономика во второй мировой войне» была одной из главных в
работе XVI Международного конгресса исторических наук
в Штутгарте (1985 г.) 5.
Все эти достижения могут быть использованы при
воссоздании полной и объективной картины прошедшей
войны, а также при обличении подлогов, свойственных
консерваторам при освещении причин нападения на СССР,
роли Советского Союза в обеспечении победы
антифашистской коалиции, причин поражения Германии. В
консервативной литературе на первый план выдвинулся тезис о
так называемом «русском шансе». При этом противоречие
между опубликованным исследователями фактическим
материалом и их ложнымп утверждениями проявляется,
может быть, наиболее сильно. Получило широкое
распространение утверждение об «отказе» ВКП(б) от
революционной идеи, которая будто бы оказалась неспособной
объединить народ на отпор врагу.
В последние годы в империалистической пропаганде и
в какой-то мере в консервативной историографии
участились прямые или косвенные попытки исказить итоги
минувшей войны. Среди консервативных историков бытует
мнение о том, что итоги войны будто бы выгодпы одному
СССР. Часть умеренных консерваторов в соответствии с
245

известной несостоятельной концепцией «двух
сверхдержав» утверждают, что главным итогом войны будто был
«раздел мира» между США и СССР. Привыкшие мыслить
старыми категориями, авторы такой оценки обходят
молчанием социально-экономический аспект послевоенного
развития мира, сбрасывают со счетов роль многих других
государств обоих полушарий, объективно способствуют
снижению их ответственности за судьбы мира.
Значительная часть консервативных историков и
политиков истолковывает разгром фашизма как
«катастрофу», «период наибольшего упадка в германской истории».
Но разгром не был неким стихийным процессом, наоборот,
он явился закономерным результатом вполне
целенаправленных действий государств и народов антифашистской
коалиции. Несостоятельно и отождествление
реакционной милитаристской традиции в развитии Германии с
германской историей в целом. Разгром фашизма открыл
путь к демократическому развитию и самим немцам, что
должно быть отнесено к числу крупнейших
прогрессивных событий. Не случайно и некоторые немарксистские
историки пишут о «возрождении Германии в майские дни
1945 г.».
Наука отвергает тезис реваншистов о якобы
временном характере послевоенных границ в Европе и Азии, о
грапицах Германии как неких «демаркационных линиях».
Из Потсдамского соглашения непреложно вытекает, что
решения союзников об этих границах носят
окончательный характер. Это было подтверждено и в Хельсинки в
1975 г.6
Уроки войпы, опыт предвоенных лет учит: чтобы
отстоять мир, нужны сплоченные действия всех
миролюбивых сил, активная борьба против агрессивного курса
империализма и милитаризма, в каком бы обличье они ни
выступали. История второй мировой войны поучительна
также и в том, что впервые между ведущими
государствами различпых общественных систем сложились, хотя и
с известным опозданием, союзнические отношения во имя
достижения общей цели — разгрома фашизма и
установления прочного мира. Этот опыт в наше время весьма
актуален7. «Если в прошлом перед лицом фашистской
угрозы стал возможен союз социалистического и
капиталистических государств,— подчеркивает М. С. Горбачев,— то
разве из этого не следует определенный урок для
настоящего, когда весь мпр оказался перед угрозой ядерной
катастрофы, перед необходимостью обеспечить безопасность
246

ядерной энергетики, преодолеть экологическую опасность?
Все это — вполне реальные и грозные вещи, требующие
не только их осознания, но и поиска практических
решений» 8.
Вполне естественно возникает вопрос о том, как могут
уживаться в одной и той же историографии, часто в одном
и том же труде научные достижения с грубыми или
утонченными искажениями. Эти различия в суждениях
отражают противоречия между двумя основпыми
социальными функциями немарксистской историографии — иауч-
пой, с одной стороны, и идеологической — с другой.
Кризис западпогерманской немарксистской, в первую очередь
консервативной, исторической науки сводится именно к
тому противоречию. Наиболее сильно оно проявилось в
современный период кризиса, возрос разрыв между
большим количественным ростом историографии и ее
неспособностью раскрыть многие кореипые вопросы
современной истории, главным образом вследствие сковывающего
влияния идеологической функции.
Стремясь выработать для своего класса те или иные
политические или военные рекомендации, консервативные
исследователи, разумеется, должны иметь дело с
прошлым, не искаженным какими-то симпатиями или
антипатиями. Но, активно участвуя в разработке антинаучной
идеологии, они, естественно, прибегают к формуле
умолчания и другим искажениям. Буржуазные идеологи ФРГ
выдвинули в значительной мере демагогические принципы
«преодоления прошлого», «преемственности и
обновления» 9. Но нельзя преодолеть фашистское прошлое,
обеспечить «обновление», отдавая предпочтение
«преемственности», часто — реакционной. Несостоятельность этих
принципов проявляется, например, в официальном курсе
на использование традиций вермахта в воспитании
бундесвера лишь при частичной критике фашизма. Но именно
духом фашизма был пронизан вермахт — предшественник
западпогерманской армии 10. Аналогичное явление
наблюдается и в преподавании истории минувшей войны в
школах ФРГ.
Несмотря на господство антикоммунистических и
шовинистических тенденций, очевидно, вследствие
исключительной актуальности темы, суждения о Великой
Отечественной войне представлены в большинстве трудов по
истории новейшего времени. Более полно и объективно,
чем другие аспекты истории войны, освещены военные
действия. Здесь сказывается старая традиция обходить
247

модчапием социально-экономические, внутриполитические
факторы, уделять преимущественное внимание внешней
политике, чисто военной истории. Играет роль,
несомненно, и военно-прикладная функция. Но в этом — лишь одна
сторона сложного явления. Казалось бы, стремление
извлечь уроки из поражений вермахта на Восточном фронте
должно было вызвать наиболее пристальное внимание
исследователей к событиям 1944—1945 гг. В
действительности этого не паблюдается. Судя по всему, в данном случае
взяли верх соображения сугубо идеологического
свойства — нежелание восстанавливать в памяти читателей
победы Красной Армии и провалы вермахта.
Как отмечается в критической литературе,
западногерманской историографии не удалось воссоздать историю
войны с общечеловеческих, «глобальных», по выражению
Г.-А. Якобсепа, позиций. В этой историографии
преобладает тема «Германия в войне», несправедливая
агрессивная война фашизма. Это вызвано не только утилитарными
соображениями идеологической и политической борьбы
против коммунизма, но и так называемой германской
точкой зрения, по существу основанной на
германо-центристском идейно-политическом и методологическом принципе.
Нельзя считать бесплодными попытки теоретиков
немарксистской историографии усовершенствовать ее
методологию. Так, принцип персонификации и обусловленный
им тезис об исключительной и даже единоличной
ответственности Гитлера за войну и поражение, различные
попытки реабилитировать милитаристскую касту в
определенной мере ослабляются тем, что многие умеренные
консерваторы (либералы и демократы поступали так еще
раньше) стали отмечать преступное соучастие германских
монополий в фашистских агрессиях. Констатация связи
новой, фашистской элиты со старой подрывает и одну из
важнейших предпосылок доктрины тоталитаризма —
ложные тезисы о народном происхождении фашизма, о
фашизме как власти социальных низов.
В целом же в этой историографии господствуют
старые подходы. Так, сильное влияние фактографизма и
связанного с ним идиографизма, оправдывающих
первоочередное внимание ученого к частному, индивидуальному,
обусловило неспособность большинства историков
охватить всю вторую мировую войну в целом, выделить
главное в ней, в первую очередь участие в войне Советского
государства, основной силы антифашистской коалиции. Не
случайпо в освещении истории войны в ФРГ большое
248

внимание уделяется мелким темам и недостаточно —
общей картине войпы. В многочисленных работах часто
повторяются одни и те же суждения и материалы.
В силу сравнительно ограниченного объема
монографии автор уделил внимание лишь наиболее
распространенным в новейшей литературе ФРГ суждениям по
важнейшим проблемам истории Великой Отечественной
войны и не имел возможности осветить суждения о шпионаже,
пропаганде и других преступлениях фашистов против
СССР; по поводу внешнеполитической деятельности
ВКП(б) и Советского государства, о пакте от 23 августа
1939 г. как «источнике краха Коминтерна», о
Национальном комитете «Свободная Германия как «инструменте
внешней политики СССР», о «мирном зондировании СССР
в годы войны». Остаются, по существу, не изученными
результаты исследования в ФРГ, как и в других
капиталистических государствах, истории войны в смысле
использования научных трудов в политических, экономических,
идеологических, военных целях. Такая проблема лишь
поставлена критической литературой.
Ныне важна роль критики в формировании нового
политического мышления, в разрушении старых
стереотипов антисоветизма, ложных представлений о любом
инакомыслящем как «враге», в утверждении принципа «кто
не против пас, тот с нами» взамен ложного «кто не с
нами, тот против пас» 12. Решение всех этих задач
невозможно без решительного совершенствования самого
подхода к немарксистской историографии на основе
марксистско-ленинских методов научной и идейной полемики.
В паши дни в паучпой литературе о Великой
Отечественной войпе на первый план выдвигаются задачи
преодоления фальсификаций, «освященных» именем самого
Сталина. Такова попытка оправдать жестокое
законодательство о труде предвоенных и военных лет с помощью
известного экскурса Сталина в теорию государства на
XVIII съезде ВКП(б), такова сфабрикованная им и до
сих пор живуча версия причин поражений Красной
Армии 1941—1942 гг.11 Более сложная задача —
искоренение вредных последствий сталинизма как антинаучной
«методологии» освещения прошлого. Ему свойственны
антитеоретичность и воинствующая некомпетентность
(нельзя представлять так, как будто дилетантизм в
исторической литературе возник лишь на волне
перестройки12), упрощенство и прямые подлоги,
целенаправленное разрушение исторического самопознания наций и
обращение к неразвитому мышлению.

ПРИМЕЧАНИЯ
ВВЕДЕНИЕ
1 Цит. по: Hitler, Deutschland und die Maclite. Dusseldorf, 1977,
S. 639; Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Stuttgart,
1983. Bd. 4. S. 1079; Unternehmen Barbarossa. Paderborn, 1984.
2 Правда. 1988. 29 июня; см. также: Генри Э. За сценой в Бонне.
М., 1987.
3 См.: Правда. 1986. 12 июня.
4 См. напр.: Bromberger В. Medizin, Faschismus und Widerstand.
Koln, 1985. S. 10; Федоров В. П.: 80-е годы. М., 1986. С. 182.
5 Правда. 1986. 18 мая; 1987. 4, 6 нояб.; Известия. 1988. 14 марта;
Vogel H. M. Strategien des Pazifismus. Koln, 1985.
6 Подробнее о нерешенных проблемах и отсталой методологии
советской историографии минувшей войны см.: Мерцалов А. Н.
«Проблемные поля», или в джунглях проблем? // Московская
правда. 1988. 10 июня, 3, 25 сентября.
7 Цит. по: Uberfall. Hamburg, 1984. S. 17, 49.
8 Цит. по: Die Gro|3e Krise der drei|3iger Jahre. Gottingen, 1985.
S. 155, 158, 173.
9 См., напр.: Die SED in Geschichte und Gegenwart. Koln, 1987.
S. 303: Broszat M. Nach Hitler. Munchen, 1987. S. 57.
10 См., напр.: Historische Zeitschrift. 1987. H. 1. S. 57, 79. Далее: HZ.
11 Osteuropa. 1988. H. 3. S. 161—180; ср.: Новое время. 1988. № 8.
С. 33.
12 Lexikon des Sozialismus. Bonn, 1986. S. 663.
13 См.: История Великой Отечественной войны Советского Союза,
1941—1945. М., 1965. Т. 6.
14 Мерцалов А. Н. Западногерманская буржуазная историография
второй мировой войны. М., 1978.
15 См.: Организация изучения новейшей истории в ФРГ и
Западном Берлине. М., 1985.
ГЛАВА 1
1 См.: Мерцалов А. Н. В поисках исторической истины. М., 1984;
Он же. О критике буржуазной историографии второй мировой
войны//Вопр. истории. 1987. № 12; История СССР. 1987. № 6.
Автор отдает себе отчет в том, что, принимая участие в критике
немарксистской историографии с конца 50-х годов, он сам несет
долю ответственности за непреодоленные еще недостатки в этой
области науки.
2 См.: Новая и новейшая история. 1986. № 4. С. 73.
3 См.: Материалы XXVII съезда Коммунистической партии
Советского Союза. М., 1986. С. 87; Коммунист. 1986. № 12. С. 3—10;
250

Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС, 27—28
января 1987 г. М., 1987. С. 32—35, 42, 80, 87, 91—92; Правда. 1988.
5 июля.
4 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 26. С. 172.
5 Правда. 1986. 25, 28 дек.; 1988. 13 янв.; Коммунист. 1987. № 13.
С. 120.
6 Тишков В. А. История и, историки в США. М., 1985; Вопр.
истории КПСС. 1985. № 6; Новая и новейшая история. 1985. № 2;
Воен.-ист. журн. 1985. № 8; Буржуазная историография второй
мировой войны. М., 1985; Ялтинская конференция. М., 1985;
Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft. 1985. Н. 4. 1984. Н. 7. Далее:
ZfG; Die Totalitarismus-Doktrm im Antikommunismus. В., 1985.
7 Правда. 1988. 29 июня.
8 См. критические статьи А. М. Самсонова, Ю. А. Полякова
(История СССР. 1986. № 6; Знание — сила. 1987. № 11; Вечерняя
Москва. 1988. 21 июня).
9 Ржешевский О. А. Война и история. 2-е изд. М., 1984. С. 15. Еще
чаще встречаются подобные статьи. См., напр статью
Бабина А. И. в кн.: Коренной перелом во второй мировой войне. М.,
1985.
10 См., напр.: Методология фальсификаций. М., 1987. С. 145—146;
Воен.-ист. журнал. 1988. № 6. Перед, статья.
11 См., напр.: Буржуазная историография второй мировой войны.
С. 27, 214—216, 225, 228, 232; Орлов А. С, Новоселов Б. Н.
Факты против мифов. М., 1986. С. 73, 83—84, 93, 107—108, 112.
Критику подобных отступлений от принципа партийности см.:
Яковлев А. Н. Достижение качественно нового состояния
советского общества и общественные науки//Коммунист. 1987. № 8.
С. 20. В официальных документах коммунистических партий
применяется термин «антифашистская коалиция» (Правда.
1985. 24 окт.)
12 См.: Коммунист. 1987. № 13. С. 119—120; Материалы Пленума
Центрального Комитета КПСС, 27—28 января 1987 г. С. 16.
13 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 59.
14 Там же. Т. 25. С. 9; Т. 24. С. 355; Материалы XXVII съезда
Коммунистической партии Советского Союза. С. 76, 144, 146, 167—
168, 172, 178; Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС,
16 июня 1986 г. М., 1986. С. 17, 24; Капитализм на исходе
столетия. М., 1987; Правда. 1988. 28 июня.
15 Совершенствование развитого социализма и идеологическая
работа партии в свете решений июньского Пленума ЦК КПСС:
Материалы Всесоюз. науч-практ. конф., Моска, 10—11 дек. 1984 г.
М., 1985. С. 115.
16 Экон. науки. 1985. № 5. С. 29; Вопр. истории. 1985. № 7. С. 162—
164.
17 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 30. С. 106.
18 Kriegswende. Koblenz, 1984; Самсонов А. М. Вторая мировая
война, 1939—1945. М., 1985. С. 160—194.
19 См., напр.: Буржуазная историография второй мировой войны.
С. 48—49; Науч. коммунизм. 1985. № 2. С. 115—116; История
СССР. 1985. № 3. С. 157.
20 Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского
Союза. С. 65, 136.; Правда. 1988. 29 июня.
21 Правда. 1987. 23 февр.
22 Там же. 1986. 10 дек.; Нюрнбергский процесс и современность.
М., 1986.
251

23 Орлов А. С, Новоселов Б. Н. Указ. соч. С. 18—36; ср.:
Исторические записки. М., 1986. Т. ИЗ. С. 257—282.
24 См.: Правда. 1981. 9 окт.; ср.: За рубежом. 1982. № 19. С. 17;
Aus Politik und Zeitgeschichte. 1986. H. 10. S. 16—25. Далее: APZ.
25 Подробнее см.: Правда, 1986. 27 нояб.: Коммунист. 1987. № 14.
С. 27.
26 См.: Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС, 27—
28 января 1987 г. С. 15; Материалы Пленума Центрального
Комитета КПСС, 25—26 июня 1987 г. С. 13.
27 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 29.
28 Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского
Союза. С. 23, 60, 72, 77, 93, 94, 163.
29 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 136; О журнале
«Коммунист»: Постановление ЦК КПСС//Коммунист. 1986. № 1. С. 97—
100; № 12. С. 9—10.
30 Правда и ложь о второй мировой войне. М., 1988. С. 325;
Вопросы истории современной исторический науки. М., 1984. С. 73—
76; 40 лет Великой Победы. М., 1987. С. 133—139, 177; ср.: Вопр.
истории. 1987. № 4. С. 86.
31 См.: Правда. 1985. 10 апр.
32 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 211; Коммунист. 1986.
№ 12. С. 15.
33-34 Niepold a. Mittlere Ostfront. Herford, 1985. S. 8, 247—258;
Zivilcourage. 1984. N 6. S. 15; Die Griinen. 1986. N 45. S. 4;
Blatter fur deutsche und internationale Politik. 1985. H. 2. S. 162—168.
Далее: BdiP.
35 См.: Bulletin des Presse- und Informationsamtes der Bundes-
regierung. 1986. N 2. S. 12; Geschichte in Wissenschaft und Un-
terricht. 1986. H. 2. S. 72. Далее: GWU.
36 Это подтверждается и другими исследованиями (см., напр.:
Григорьева И. В. Источниковедение новой и новейшей истории
стран Европы и Америки. М., 1984. С. 45—46, 199;
Федоров В. П. ФРГ: 80-е годы. М., 1986. С. 39—40); Mack H. L. The
critical error of Word war II. Wash (D. C), 1982; Military Rev.
198)5. N 12. P. 12—19; Harrison M. Soviet planning in peace and
war, 1939—1945. L., 1985. P. XL
37 Новая и новейшая история. 1985. № 3. С. 213—214; ср.: Там же.
1983. № 6. С. 211-212.
38 См.: Мерцалова Л. А. Освещение в ФРГ истории германского
фашизма и антифашистского Сопротивления: Вопросы
методологии // Новая сов. лит. по обществ, наукам: История.
Археология. Этнография. 1986. № 8. С. 59; Holmstein G. Kriegsalltag 1939
bis 1945 in Deutschland. Diisseldorf, 1982; Deutschland, 1945;
Alltag; Dortmund, 1985.
39 См.: Обострение идеологической борьбы на мировой арене и
политическое воспитание трудящихся. М., 1983. С. 29.
40 См.: Воен.-ист. журн. 1984, № 12. С. 71; ZfG. 1982. Н. 10/11.
S. 1051; Einheit, 1984. Н. 4. S. 361.
41 См., напр.: О прошлом во имя будущего. М., 1985. С. 10.
42 См., напр.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg.
Stuttgart, 1979. Bd. 1; 1983. Bd. 4; Deutscher Konservatismus im 19.
und 20. Jahrhundert. Bonn, 1983; Hildebrand K. Das Dritte Reich.
Munchen, 1979. S. 127; Kolb E. Die Weimarer Republik. Munchen,
1984, S. 211, 215.
43 См., напр.: Бессмертие всенародного подвига. М., 1985. С. 87;
Буржуазная историография второй мировой войны. С. 63, 98,
252

162; Орлов А. С. Новоселов Б. В. Указ. соч. С. 9; Новая и
новейшая история. 1987. № 3. С. 90.
44 Правда. 1988. 28 июня.
45 Якушевский А. С. Правде вопреки. Киев, 1981. С. 44.
46 См.: Коммунист. 1986. № 1. С. 106; Новая и новейшая история.
1987. № 4. С. 68—70.
47 Воен.-ист. журн. 1984. № 12. С. 68; Обществ, науки. 1985. № 1.
С. 132.
48 Великая Отечественная война: Энциклопедия. М., 1985. С. 308—
309; Вопр. истории. 1987. № 1. С. 123—126. Недооценка
достижений немарксистских ученых в книге «Буржуазная
историография второй мировой войны» (М., 1985) отмечалась
рецензентами (Вопр. истории. 1987. № 1. С. 123—126).
49 Новая и новейшая история. 1984. № 4. С. 4, 14; 1987. № 1. С. 79—
81; Вопр. истории. 1986. № 1. С. 24—25; № 5. С. 89; см. также:
Правда. 1987. 6, 14 февр.
50 Вопр. истории КПСС. 1985. № 5. С. 105.
51 См., напр.: Fischer F. Bundnis dcr Eliten. Dusseldorf, 1979; Wip-
permann W. Europaischer Faschismus im Vergleich 1922—1982.
Frankfurt a.M., 1983; Thielenhaus M. Zwischen Anpassung und
Widerstand. Paderborn, 1984; Broszat M. Zur Sozialgeschichte des
deutschen Widerstandes // Vierteljahreshefte fur Zeitgeschichte.
1986. H. 3. Далее: VfZ.
52 Teichert E. Autarkie und Grossraumwirtschaft in Deutschland,
1930—1939. Munchen, 1984; Herbst U. Fremdarbeiter. B. (W.),
1985; Industry and politics in Third Reich. Wiesbaden, 1985; Die
Menschen machen ihre Geschichte nicht aus freien Stucken, aber
sie machen sie selbst. B. (W.); Bonn, 1985; ср.: Perrey H.-J. Der
Russlandausschuss der deutschen Wirtschaft. Munchen, 1985.
53 Коммунист. 1984. № И. С. 97—98; Вопр. истории. 1985. № 7.
С. 36; Вопр. истории КПСС. 1985. № 6. С. 74—77.
54 Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского
Союза. С. 8, 14, 16, 73—74, 92, 131.
55 См.: Новая и новейшая история. 1986. № 5. С. 186. О
либеральных историках ФРГ см.: Там же. № 6. С. 169—179.
56 Ср.: Вопр. истории. 1986. № 3. С. 173—179, 193—194; № 6.
С. 155—164; Новая и новейшая история. 1986. № 3. С. 173—179,
193—194; Буржуазная историография Западной Европы и США
проблем новой и новейшей истории (XIX—XX вв.). Сыктывкар,
1986. С. 26—27, 35—37; Deutsche Demokraten. В., 1982.
57 См.: Материалы XXVII съезда Коммунистической партии
Советского Союза. С. 74, 137, 181—182. Правда. 1988. 28 июня.
58 Ibid. 1985. Н. 5. S. 415.
59 Ibid. H. 4. S. 412.
60 Ibid. H. 3. S. 336.
61 Ibid. H. 2. S. 155.
62 Ibid H 3 S 329
63 Ibid.' Н.' 3.' S.' 336; Н. 4. S. 413, 417; Н. 8. S. 975.
64 Ibid. H. 3. S. 315, 323, 338.
65 Ibid. H. 1. S. 152-168.
66 Ibid. H. 1. S. 59; ср.: Der Weg ins Dritte Reich. Munchen, 1983.
S. 196—214; Hauptsache Frieden. Frankfurt a.M., 1985.
67 Правда. 1986. 7 нояб.
68 Прошунин Н. Ф. Указ. соч. С. 38 и далее.
69 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 31. С. 301.
70 См., напр.: Науч. коммунизм. 1985. № 2. С. 117—118; Орлов А. С,
253

Новоселов В. Н. Указ. соч. С. 53—54; Вопр. истории. 1986.
№ 12. С. 158.
71 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. XVI—
XVII, 443-444, 1079, 1082, 1092.
72 Величие подвига Москвы. М., 1985. С. 210; Вопр. истории. 1986.
№ 12. С. 158.
73 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. XVII—
XIX, 18—25, 36-37, 1085—1087.
74 См.: Вопр. истории. 1985. № 7. С. 162—164.
75 См.: Буржуазная историография второй мировой войны. С. 213,
231—232 и др.; ср.: Hillgruber A. Deutschlandsrolle in der Vorge-
schichte der beiden Weltkriege. Gottingen, 1979. S. 80—82, 88—89,
93-96.
76 См.: Коммунист. 1984. № 18. С. 21; Моск. новости. 1987. 3 мая.
77 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 50. С. 182—183.
78 См., напр.: Kriegswende // GWU. 1986. Н. 4. S. 234; Sov. Stud.
Hist. Winter 1985-1986. Vol. 24, N 3. P. 4, 5, 7, 21, 22, 77.
79 См.: Вестн. ЛГУ. 1985. № 6. С. 3—7; Воен.-ист. журн. 1985. № 8.
С. 56—62.
80 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 286.
81 Там же. Т. 45. С. 319—320.
82 См.: Новая и новейшая история. 1985. № 1. С. 161; Филос.
науки. 1985. № 3. С. 5—18; Коренной перелом во второй мировой
войне. С. 50; Фролов М. И. Тщетные потуги. Л., 1986.
83 См.: Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС, 27—
28 января 1987 г. С. 43; Коммунист. 1987. № 8. С. 20—21; Правда.
1987. 10 дек.
84 Bartsch M\, Schebesch H.-F., Scheppelmann В. Der Krieg im Osten,
1941—1945. Koln, 1981. S. 81, 93; cf.: Gems D. Hitlers Wehrmacht
in der Sowjetunion. Frankfurt a.M., 1985; Hillgruber A. Der
Zusammenbruch im Osten. Opladen, 1985.
85 Uberfall. Hamburg, 1984. S. 17—19, 22—23, 26—27, 38—40.
86 Bonwetsch B. Der «Grof5e Vaterlandische Krieg». Stuttgart, 1984.
S. 912—914, 925-933, 944—946.
87 Ibid. S. 1002, 999-1008.
88 Ibid. S. 1003—1004.
89 Ibid. S. 944-946, 1000-1001, 1008.
90 Unternehmen «Barbarossa». Paderborn, 1984.
91 Ibid. S. 128.
92 Рейнгардт К. Поворот под Москвой. М., 1980.
93 Carell P. Unternehmen «Barbarossa» im Bild. B. (W.), 1978.
94 Haupt W. Leningrad: 900 Tage. Friedberg 3, 1981.
95 Beinhardt K. Die Wende vor Moskau. Stuttgart, 1972: Kehrig M.
Stalingrad. Stuttgart, 1976; Forster J. Stalingrad. Freiburg, 1975;
Kriegswende.
96 Haupt W. Die Deutschen vor Moskau. Dorheim, 1972; Paul W.
Erfrorener Sieg. Esslingen, 1976; Piekalkiewicz J. Stalingrad.
Munchen, 1977; Kurowski F. Luftbrucke Stalingrad. Berg a.See,
1982; Engelmann J. «Zitadelle». Friedberg 3, 1981; Stadler S.
Offensive gegen Kursk. Osnabruck, 1980.
97 Der Bergkrieg im Kaukasus. Friedberg 3, 1977; Buchner A.
Sevastopol. Friedberg 3, 1978.
98 См., напр.: Gellermann G. W. Die Armee Wenck — Hitlers letzte
Hoffnung. Koblenz, 1984.
99 Haupt W. Leningrad — Wolchow — Kurland, 1941—1945.
Friedberg 3, 1976; Idem. Moskau — Rshew — Orel — Minsk. Friedberg 3,
254

1978; Idem. Krim — Stalingrad — Kaukasus. Friedberg 3, 1977;'
Idem. Die Schlachten der Heeresgruppe Mitte. Friedberg, 1983.
100 См., напр.: Miehe W. Der Weg der 225. Infanterie-Division.
Hamburg, 1980.
101 Salewsky M. Die deutsche Seekriegsleitung, 1935—1945. Bd. 1—3.
Frankfurt a.M., 1971—1975; Alman K. Panzer vor. Bochum, 1974;
Kurowsky F., Tornau G. Sturmartillerie, 1939—1945. Stuttgart,
1977; Kaltenegger R. Deutsche Gebirgsjager im Zweiten Weltkrieg.
Stuttgart, 1977; Deutsche Pioniere, 1939—1945. Neckargemund,
1976; Boog H. Die deutsche Luftwaffenfuhrung, 1935—1945.
Stuttgart, 1982; Die Deutsche Kriegsmarine, 1935—1945. Friedberg,
1985; Nowarra H. I. Die deutsche Luftrustung, 1933—1945. Koblenz,
1985. Анализ литературы о воздушной войне 1941—1945 гг. см.:
Militargeschichte. 1978. Н. 4. Далее: MG.
102 См., напр.: Ноте A. Der Frankreichfeldzug, 1940. Munchen, 1981;
Ose D. Entscheidung im Westen, 1944. Stuttgart, 1982; Niehaus W.
Endkampf zmischen Rhein und Weser. Stuttgart, 1983; Kurow-
ski F. Kampffeld Mittelmeer. Herford, 1984.
103 Krausnik H., Wilhelm H.-H. Die Truppe des Weltanschauungs-
krieges. Stuttgart, 1981; Wegner B. Hitlers politische Soldaten.
Paderborn, 1982; Anatomie des SS-Staates. Munchen, 1982. Bd. 1, 2;
ZfG. 1982. H. 10/11. S. 1050—1051; 1983. H. 12. S. 1129.
104 См., напр.: Zayas A. M. Die Wehrmacht-Untersuchungsstelle.
Munchen, 1980.
105 См., напр.: Streit Ch. Keine Kameraden. Stuttgart, 1978; Carell P.,
Bdddeker G. Die Gefangenen. Frankfurt a.M.. 1980; Die Behand-
lung der sowjetischen Kriegsgefangenen im «Fall Barbarossa».
Heidelberg, 1981.
106 Некоторые стороны вопроса освещены: Воен-ист. журн. 1976.
№ 1; Новая и новейшая история. 1980. № 2; 1984. № 5. С. 84—
90.
107 Haupt W. Krim — Stalingrad — Kaukasus. S. 7, 19; Lexikon des
Zweiten Weltkrieges. Munchen, 1978. S. 259.
108 Jacobsen H.-A. Der Weg zur Teilung der Welt. Koblenz, 1978. S. 13;
ср.: Воен.-ист. журн. 1968. № 3. С. 82—83; 1977. № 1, С. 112.
109 Haupt W. Krim — Stalingrad — Kaukasus. S. 18, 119.
110 Alman K. Op. cit. S. 26.
111 Buchner A. Op. cit. S. 37.
112 Piekalkiewicz J. Der Zweite Weltkrieg. Dusseldorf, 1985. S. 43, 451,
527, 569, 754, 875.
113 Цит. по: Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. B. (W.).
1984. Bd. 34, S. 139, 221, 288.
114 Ibid. S. 129-151, 161, 165, 169, 175, 223, 227, 233.
115 Hillgruber A. Sowjetische Aussenpolitik im Zweiten Weltkrieg.
Dusseldorf, 1979; Fischer A. Sowjetische Deutschlandpolitik im
Zweiten Weltkrieg. Stuttgart, 1975.
116 См., напр.: Hillgruber A., Hildebrand K. Kalkiil zwischen Macht
und Ideologie. Zurich, 1980; Weber R. W. Die Entstehungsge-
schichte des Hitler — Stalin-Paktes, 1939. Frankfurt a.M., 1980.
117 См., напр.: Buttlar W. Ziele und Zielkonflikte der sowjetischen
Deutschlandpolitik, 1945—1947. Stuttgart, 1980.
118 Jacobsen H.-A. Der Weg...; Idem. Von der Strategie der Gewalt
zur Politik der Friedenssicherung. Dusseldorf, 1977.
119 См.: Hillgruber A., Hiimmelchen G. Chronik des Zweiten
Weltkrieges. Dusseldorf, 1978; Hillgruber A. Deutschlandsrolle in der
Vorgeschichte der beiden Weltkriege. Gottingen, 1979; Idem. Zur
255

Entstehung des Zweiten Weltkrieges. Dusseldorf, 1980; Ploetz.
Geschichte der Weltkriege, 1900—1945. Freiburg, 1981; Idem. Der
Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1982; Idem. Endlich genug uber Na-
tionalsozialismus und Zweiten Weltkrieg? Dusseldorf, 1982; Idem.
Hitlers Strategie. Munchen, 1982; Idem. Germany and the two
world wars. L., 1981; Thies J. Architekt der Weltherrherschaft.
Dusseldorf, 1980; ср.: Gruchmann L. Der Zweite Weltkrieg.
Munchen, 1982.
120 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1979—
1983. Bd. 1-5.
121 Ibid. Bd. 4. S. 1079, 1087; ср.: Кулиш В. К вопросу об уроках и
правде истории // Наука и жизнь. 1987. № 12. С. 5—17.
122 Правда. 1987. 3 нояб.
123 Der 2. Weltkrieg. Munchen, 1983. S. 112. 305—306, 326; см. также:
Der Zweite Weltkrieg. Munchen, 1985.
124 См., напр.: Bracher К. D. Geschichte und Gewalt. B. (W.), 1981.
125 См., напр.: Sommer 1939. Stuttgart, 1979.
126 См., напр.: Domarus M. Mussolini und Hitler. Wiirzburg, 1977;
Ueberschdr G. R. Hitler und Finnland. Wiesbaden, 1978; Masch-
ke С-A. Friedensfuller. Munchen, 1980.
127 См., напр.: Lehmann H. G. Der Oder-Nei|3e-Konflikt. Munchen,
1979; Seidler F. W. Krieg oder Frieden. Gutersloh, 1980; Die deut-
sche Einheit kommt bestimmt. Bergisch Gladbach, 1982; Deutsche
Frage und europaisches Gleichgewicht. Koln, 1985.
128 См., напр.: Holzle E. Amerika und Russland. Gottingen, 1980;
Graml H. Die Alliierten und die Teilung Deutschland. Frankfurt
a.M., 1985.
129 Graml H. Europa zwischen den Kriegen. Munchen, 1976;
Bracher K. D. Europa in der Krise. Frankfurt a.M., 1979; Handbuch
der europaischen Geschichte. Stuttgart, 1979. Bd. 1—7; Hillgru-
ber A. Europa in der Weltpolitik der Nachkriegszeit. Munchen,
1981; Samhaber E. Geschichte Europas. Bonn, 1982.
130 Stokl G. Osteuropa und die Deutschen. Oldenburg, 1970; Nean-
der I. Grundzuge der russischen Geschichte. Darmstadt, 1970;
Rimscha H. von. Geschichte Russlands. Darmstadt, 1972.
131 60 Jahre Sowjet-Russland. Hannover, 1977; Ranch G. von.
Geschichte der Sowjetunion. Stuttgart, 1977; Idem. Sowjetrussland von
der Oktoberrevolution bis zum Sturz Chruschtschows, 1917—1964.
Stuttgart, 1979; Idem. Zarenreich und Sowjetstaat im Spiegel der
Geschichte. Gottingen, 1980; Raupach H. Wirtschaft und Gesell-
schaft Sowjetrusslands, 1917—1977. Wiesbaden, 1979; Ruf-
fmann K-H. Sowjetrussland, 1917—1977. Munchen, 1977; ср.:
Schmiederer U. Die Aupenpolitik der Sowjetunion. Stuttgart, 1980;
Braune-Steininger F. Die Bedeutung des XX. Parteitages der
KPdSU fur die sowjetische Auftenpolitik. Munchen, 1981.
132 Lorenz R. Die Sozialgeschichte der Sowjetunion. Frankfurt a.M.,
1976; ср.: Fullberg-Stolberg C. Die Darstellung der UdSSR nach
1945 in Geschichtsbuchern der BRD. Gottingen, 1981.
133 Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 1—3.
Stuttgart, 1971—1973; ср.: Geyer M. Deutsche Rustungspolitik, 1860—
1980. Frankfurt a.M., 1984. Bd. 2; Deutsche Geschichte, 1918—1945.
Gutersloh, 1985. Bd. 11.
134 Diwald H. Geschichte der Deutschen. Frankfurt a.M., 1978; Fran-
zel E. Geschichte des deutschen Volkes. Munchen, 1974; Freund M.
Deutsche Geschichte. Gutersloh, 1976; Schoeps H.-I. Deutsche
Geistgeschichte Лег Neuzeit. Mainz, 1980. Bd. 1—5.
256

135 Broszat M. Der Staat Hitlers. Munchen. 1971; Klose W. Hitler
und sein Staat. Tubingen, 1979; Fest I. Hitler. Frankfurt a.M.,
1974; Hildebrand K. Das Dritte Reich. Munchen, 1979; Hillgru-
ber A. Die gescheiterte Gropmacht. Dusseldorf, 1980; Idem.
Deutsche Geschichte. Stuttgart, 1983; Erdmann K. D. Deutschland
unter der Herrschaft des Nazionalsozialismus. Stuttgart, 1980;
Das Dritte Reich. Hannover, 1983; Das Dritte Reich. Munchen,
1983.
136 Haffner S. Anmerkungen zu Hitler. Munchen, 1978.
137 Klonne A. Die deutsche Arbeiterbewegung. Dusseldorf, 1981.
S. 279; Peukert D. Die KPD im Widerstand. Wuppertal, 1980;
Widerstand, 1933—1945. Bonn, 1980; Widerstand im Dritten Reich.
Frankfurt a.M., 1984.
138 См.: Мерцалова Л. А. Историки ФРГ о происхождении и
сущности внешней политики германского фашизма. Ежегодник
германской истории 1987. М., 1988,
ГЛАВА 2
1 См.: История Великой Отечественной войны Советского Союза,
1941—1945. М., I960. Т. 1.
2 В первую очередь см.: Дашичев В. И. Банкротство стратегии
германского фашизма: В 2 т. М., 1973.
3 Материалы XXVII съезда Коммунистической партии
Советского Союза. М., 1986. С. И.
4 Правда. 1987. 3 нояб.
5 Jacobsen И.-A. Der Weg zur Teilung der Welt. Koblenz, 1978. S. 14;
Известия. 1985. 25 апр.
6 Ср.: Критика основных концепций буржуазной историографии
второй мировой войны. М., 1983. С. 35.
7 Подробнее см.: Исторические записки. М., 1986. Т. ИЗ. С. 257—
282
8 Einheit. 1981. Н. 6. S. 568.
9 Prentl S. Flak-Kampfgruppe Prentl. Munchen, 1978. S. 227.
10 Europ. Wehrkunde. 1978. H. 8. S. 211.
11 Einheit. 1981. H. 6. S. 568.
12 Gehlen R. VerschluP Sache. Mainz, 1980. S. 126; Manstein R.,
Fuchs Th. Manstein. Munchen, 1981. В научном и нравственном
отношениях современные консервативные историки и
мемуаристы гораздо ниже ряда своих предшественников из числа
дворянских и буржуазных военных историков и теоретиков.
Так, А. Жомини недвусмысленно осуждал «войны по страсти
к завоеваниям». «Вторжение в землю неприятельскую без
справедливой причины,— писал он,— есть преступление против
человечества,— поступок, приличный Чингис-хану» (Жомини А.
Краткое начертание военного искусства. СПб., 1840. Ч. 1. С. 53).
13 Geschichte der 258. Infanterie-Division. Neckargemtind, 1978. Т. 2.
S. 12; ср.: Neue politische Literatur. 1981. H. 1. S. 49—50. Далее:
NPL.
14 Assmann K. Deutsche Schicksalsjahre. Wiesbaden, 1951. S. 9, 227.
15 Jacobsen H.-A. «1939—1945». Darmstadt, 1959. S. 681.
16 Jacobsen H.-A. Der Weg... Koblenz, 1978. S. 103; Nationalsoziali-
stische Diktatur, 1933—1945. S. 435, 439; Hitlerwelle und Histori-
sche Fakten. Konigstein, 1979. S. 77; Deutschland. Gutersloh. 1985.
Bd. 5. S. 328.
9 A. H. Мерцалов
257

17 См., напр.: Gostzony P. Die Rote Armee. Wien; Munchen, 1980.
S. 199.
18 Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Stuttgart, 1973.
Bd. 2. S. 91-92, 94—95.
19 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. XVI—
XVII, 18, 433—444, 1079, 1082, 1094; Bonwetsch B. Der «Grosse
Vaterlandische Krieg». Stuttgart, 1984. S. 931; Kriegswende: De-
zember 1941. Koblenz, 1984. S. 171—172; Der Westen und die So-
wjetunion. Paderborn, 1983. S. 62; Das Dritte Reich. Hannover,
1983. S. 192; Deutsche Geschichte. Gutersloh, 1985. Bd. 11. S.
358
20 См.: Кабирова Т. Ф. Великая Отечественная война СССР в
новейших исследованиях английских буржуазных историков.
Горький, 1982. С. 54 и далее.
21 Jacobsen H.-A. Der Weg... Dok. 50. S. 110; Expresso. 1984. 11. Nov.
22 OKB, OKX, ОКЛ, OKM — главные командования вооруженных
сил, сухопутных войск, военно-воздушных сил и
военно-морских сил фашистской Германии.
23 Цит. по: Дашичев В. И. Указ соч. Т. 2. С. 76, 77.
24 См., напр.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd. 4.
S 1079*
25 Bartsch M. et al. Der Krieg im Osten, 1941—1945. Koln, 1981,
S. 81, 83.
26 Schoeps H.-J. Deutsche Geistgeschichte der Neuzeit. Mainz, 1980.
S. 215—216.
27 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 32. С. 79, 82, 83.
28 См.: Jacobsen H.-A., Hillgruber A. Einfuhrung zur westdeutschen
Ausgabe: В. S. Telpuchowski. Die sowjetische Geschichte des Gro-
(3en Vaterlandischen Krieges, 1941—1945. Frankfurt a.M., 1961.
S. 7-E.
29 Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 2. S. 82, 92;
Deutsche Geschichte. Gutersloh, 1985. Bd. 11. S. 357.
30 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 2. S. 412;
Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 40, 15, 23; NPL. 1981. H. 1. S. 48, 49.
31 См., напр.: Erfurth W. Der finnische Krieg. Munchen, 1977; NPL.
1981. H. 3. S. 418-420.
32 См., напр.: Bracher К. D. Europa in der Krise. Fgankfurt a.M.,
1979. S. 184, 241, 537; Valentin V. Geschichte der Deutschen.
Koln, 1979. S. 626. О восстановлении Советской власти в
Прибалтийских республиках см.: Правда. 1987. 1 сент.; 3, И нояб.;
4 дек.; Известия. 1987. 21 авг.; Сов. культура. 1987. 3 дек.; Моск.
новости. 1987. 29 нояб.
33 См., напр.: Hillgruber A. Der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1982.
S. 43. Kriegswende. S. 230, 245—246; Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 35. Хействер А. В. Буржуазная
историография ФРГ об участии Румынии во второй мировой войне.
Кишинев, 1986.
34 См., напр.: Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. В. (W.),
1984. Bd. 34. S. 150; Feiler O. Moskau und die Deutsche Frage.
Krefeld, 1984. S. 108, 109.
35 Документы и материалы по истории советско-польских
отношений. М., 1963. Т. 1. С. 418—419; Правда. 1984. 21 июля;
Коммунист. 1987. № И. С. 63.
36 Борьба за воссоединение Западной Украины с Украинской
ССР. Киев, 1979; Игнатенко И. М. Дорогой побед и созидания.
Минск, 1979; Парсаданова В. С. Советско-польские отношения
258

в годы Великой Отечественной войны. М., 1982; Коммунист.
1984. № 12. С. 35—36; Правда. 1989 г. 23 февраля.
37 Kinder H., Hilgemann W. Dtw-Atlas zur Weltgeschichte. Mtinchen,
1979. Bd. 1. S. 207.
38 См.: Гогюль P., Поль Г. Одер-Нейсе. М., 1960. С. 71; Тегеран.
Ялта. Потсдам. М., 1970, С. 191.
39 См., напр.: Jacobsen И-A. Der Weg... S. 309; Donhoff M. Weit ist
der Weg nach Osten. Stuttgart, 1985. S. 22.
40 Правда. 1984. 16, 21 июля.
41 См.: Правда. 1939. 18, 19, 23—28 сент.; 1962. 21 янв.; История
Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941—1945.
Т. 1. С. 175—176; Европа в международных отношениях, 1917—
1939. М., 1979. С. 421.
42 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 23.
43 Цит. по: Истории внешней политики СССР. Т. 1. С. 404.
44 См., напр.: Piekalkiewicz J. Polenfeldzug. Bergisch Gladbach,
1982.
45 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 2. S. 126.
46 Лиддел Гарт Б. X. Стратегия непрямых действий. М., 1957.
С. 317.
47 См.: hinge H. Bis zum Untergang. Mtinchen, 1980. S. 179.
48 См.: Weltgeschichte im Aufrip. Frankfurt a.M., 1976. S. 433—434;
Handbuch zur deutschen Militargeschichte. Mtinchen, 1978. S. 277—
278.
49 Hildebrand K. Das Dritte Reich. Mtinchen, 1979. S. 65; ср., Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 93; ADAP.
Ser. D. Gottingen, 1969. Bd. 12. S. 626.
50 Цит. по: Hitler, Deutschland und die Machte. S. 639, 640.
51 Ibid. S. 652.
52 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 62—64. 67; BdiP. 1983. H. 1. S. 67.
53 См., напр.: Martin В. Friedensinitiativen und Machtpolitik im
Zweiten Weltkrieg, 1939—1942. Dtisseldorf, 1976. S. 505; Thies J.
Architekt der Weltherrschaft. Dtisseldorf, 1980; Kriegswende. De-
zember 1941. S. 113—123, 150, 202—203, 260—262. Kuusisto S.
Alfred Rosenberg in der nationalsozialistischen Aussenpolitik.
Helsinki, 1984. S. 31—38. О дискуссиях буржуазных историков по
поводу целей фашизма см.: Schreiber G. Hitler Interpretationen,
1923—1983. Darmstadt, 1984; Historiker-Streit. Mtinchen, 1987.
54 См.: Hill grub er A. Kontinuitat und Diskontinuitat in der deutschen
Aussenpolitik von Bismarck bis Hitler. Dtisseldorf, 1971; GWU.
1981. H. 10. S. 585; Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg.
Bd. 4. S. 18; Nationalsozialistische Diktatur, 1933—1945. Dtisseldorf,
1983.
55 См., напр.: Speer A. Spandauer Tagebticher. Frankfurt a. M., 1975.
S. 239—243, 357, 369—370, 436, 568; Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg. S. 48; Martin B. Op. cit. S. 506, 425—447; Hitler,
1080; Turner H. A. Big Business und der Aufstieg Hitlers. B. (W.),
1985.
56 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 12, 20—23; ср.: Horster-Phillipps U. Im
Schatten des gropen Geldes. Koln, 1985; BdiP. 1986. H. 4. S. 425—
447.
57 Schellenberg W. Aufzeichnungen. Wiesbaden, 1979. S. 190—200;
Erdmann K. D. Deutschland unter der Herrschaft des Nationalis-
mus, 1933—1939. Mtinchen, 1980. S. 25, 244; Das Deutsche Reich und
der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 414.
9*
259

ss Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 103; см. также: За рубежом. 1988.
№ 36. С. 16—19.
59 См., напр.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4.
S. 1079; Hillgruber A. Deutsche Geschichte. Stuttgart, 1983. S. 12;
Idem. Der Zweite Weltkrieg. S. 65—66.
60 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 65, 231; Kriegswirtschaft und Riistung,
1939—1945. Dusseldorf, 1977. S. 382.
61 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 1082.
62 См.: Anatomie des SS-Staates. Munchen, 1982. Bd. 2.
63 Fabry P. W. Die Sowjetunion und das Dritte Reich. Stuttgart, 1971.
S. 58.
64 Hitler A. Mein Kampf. Munchen, 1942. S. 742.
65 Rings W. Leben mit dem Feind. Munchen, 1979. S. 43, 435;
Valentin V. Op. cit. S. 628.
66 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 11, 84, 124, 192; Klose W. Hitler und
sein Staat, Tubingen, 1979. S. 185; Hillgruber A. Die Zweite
Weltkrieg. S. 70.
67 Hitler, Deutschland und die Machte. S. 102.
68 Domarus M. Hitler. Bd. 2. S. 1725; Linge H. Op. cit. S. 220, 221;
Illustrierte Weltgeschichte. B. (W.), 1981. S. 409.
69 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 91—93, 112—114, 154, 230;
Hillgruber A. Die gescheiterte Grossmacht. S. 98, 100—104; Idem. Der
Zweite Weltkrieg. S. 48; Martin B. Op. cit. S. 506, 425—447; Hitler,
Deutschland und die Machte. S. 24, 69, 640—641; ср.: Der Westen
und die Sowjetunion. Paderborn, 1983. S. 62, 77; Das Dritte Reich.
Hannover, 1983; Nationalsozialistische Diktatur. Bonn, 1983; NPL.
1983. H. 1. S. 75.
70 Kern E. Adolf Hitler und der Krieg. Preupisch Oldendorf, 1973;
Kaltenegger R. Deutsche Gebirgsjager im Zweiten Weltkrieg.
Stuttgart, 1977; Bracher K. D. Op. cit. S. 244—253. 259.
71 См., напр.: Henke J. England in Hitlers politischem Kalkul. Bop-
pard a. Rhein, 1973. S. 306; NPL. 1981. H. 1. S. 48; ср.: Коленкур А.
Мемуары. М., 1942. С. 327.
72 Hillgruber A. Hitlers Strategie. Frankfurt a. M., 1965. S. 224—225,
564—565, 571—574; Лиддел Гарт Б. X. Указ. соч. С. 142—143, 214,
656.
73 Rieker К. Ein Mann verliert einen Weltkrieg. Frankfurt a. M.,
1955. S. 16; Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1.
S. 69, 543—544; Bd. 4. S. 16, 17, 1080-1084.
74 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 602; ср.:
Максимычев И. Ф. Дипломатия мира против дипломатии войны.
М., 1981. С. 5. В литературе ФРГ сохранились и крайне
реакционные суждения о целях СССР. В неофашистской публицистике
можно встретить утверждения о его стремлении установить
«московское мировое господство». См., напр.: Topitsch Е. Stalins
Krieg. Munchen, 1985; Nation Europa. 1985. H. 8. S. 53. Далее: NE.
75 Подробнее см.: Rosenfeld G. Sowjetunion und Deutschland, 1922
bis 1933. В., 1983.
76 Hitler, Deutschland und die Machte. S. 645—647.
77 Ленин В. И. Поля. собр. соч. Т. 40. С. 145, 152.
78 McMurry D. S. Deutschland und die Sowjetunion. Koln, 1979.
S. 36, 457—458, 467—468, 469, 470.
79 Haffner S. Der Teufelspakt. Hamburg, 1968. S. 92; Hitler,
Deutschland und die Machte. S. 672; Handbuch zur deutschen Militar-
geschichte. S. 264; Churchill W. The second world war. L., 1948.
Vol. 1. P. 355, 318; Rings W. Op. cit. S. 16; Das Deutsche Reich und
260

der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 581. Подробнее о вовлечении
Польши в орбиту немецко-фашистской политики см.: История
дипломатии. М., 1965. Т. 3. С. 588—594; Документы и материалы
кануна второй мировой войны, 1937—1939. М., 1981. Т. 1. С. 224.
80 McMurry D. S. Op. cit. S. 468; Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg. Bd. 1. S. 600; Hitler, Deutschland und die Machte. S. 645.
81 Подробнее см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 36; Т. 15.
С. 249.
82 Цит. по: Innen- und Aussenpolitik unter nationalsozialistischer
Bedrohung. Opladen, 1977. S. 58, 59.
83 Graml H. Op. cit. S. 295.
84 См.: McMurry D. S. Op. cit. S. 462, 467; Hitler, Deutschland und die
Machte. S. 209, 467, 639, 647.
85 McMurry D. S. Op. cit. S. 464; ср.: Лейбзон Б. М., Шириня К. К.
Поворот в политике Коминтерна. М., 1975.
86 См.: Сиполс В. Я. Дипломатическая борьба накануне второй
мировой войны. М., 1979. С. 55—89.
87 McMurry D. S. Op. cit. S. 464—465, 467.
88 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 56.
89 NPL. 1981. Н. 1. S. 55; Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg. Bd. 1. S. 600, 693, 697; Hillgruber A., Hildebrand K. Kalkul
zwischen Macht und Ideologie. Zurich, 1980. S. 21; Ploetz. Geschi-
chte der Weltkriege, 1900—1945. Freiburg, 1981. S. 99.
90 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 94, 99.
91 GWU. 1966. Н. 8; ср.: Hillgruber A. Endlich genug tiber National-
sozialismus und Zweiten Weltkrieg? Dusseldorf, 1982.
92 Правда. 1987. 3 нояб., 4 дек.
93 Фалин В. Почему в 1939?//Новое время. 1987. № 38—41;
Интервью Э. Генри//Кн. обозрение. 1987. И сент. Там же. 6 нояб.;
Интервью В. М. Кулиша // Ком. правда. 1988. 24 авг.
94 Лишь отдельные стороны вопроса освещены в общих трудах. См.,
напр.: Максимычев И. Ф., Бережков В. М. Страницы
дипломатической истории. М., 1987; Жуков Г. К. Воспоминания и
размышления. М., 1985. Т. 1; Проэктор Д. М. Фашизм: путь агрессии и
гибели. М., 1985. С. 167—173; Воен.-ист. журн. 1986. № 1. С. 59—
65.
9^ Типпелъскирх К. История второй мировой войны. М., 1956. С. 7.
9—10; Bracher K.-D. Op. cit. S. 236.
96 См., напр.: Stalin und Hitler. S. 13—15; Hillgruber A. Die geschei-
terte Grossmacht. Dusseldorf, 1980. S. 88.
97 См.: XVIII съезд ВКП(б): Стеногр. отчет. М., 1939. С. 15; ср.:
Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 305; Европа в международных
отношениях. С. 380.
98 Bracher К. D. Op. cit. S. 235; Reile О. Kalter Krieg heisses Europa.
Mtinchen, 1965. S. 217; Anger W. Das Dritte Reich in Dokumenten.
Frankfurt a. M., 1957. S. 107; Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg. Bd. 1. S. 692—693, 690.
99 Hitler, Deutschland und die Machte. S. 650.
100 Сиполс В. Я. Советский Союз в борьбе за мир и безопасность,
1933—1939 гг. М., 1974. С. 400, 401.
101 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 65—67; ZfG. 1984. H. 12. S. 1140—1141.
102 Akten zur Deutschen Auswartigen Politik. Baden-Baden, 1955.
Ser. D. Bd. 7. Dok. 132. S. 125, 467. Далее: ADAP.
103 См., напр.: Ratza W. Die deutschen Kriegsgefangenen in der So-
wjetunion. Munchen, 1973. S. LIV; Erdmann K. D. Deutschland
unter der Herrschaft...; Hillgruber A., Hildebrand K. Op. cit. S. 20.
261

104 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 65; Hillgruber A., Hildebrand K. Op.
cit. S. 22.
105 См.: Zeit. 1979. 2. Nov.; ср.: Сиполс В. Я. Дипломатическая
борьба С 271 272
106 Клаузевиц К. 6 войне. М., 1936. Т. 1. С. 166.
107 Schicksalsjahre deutscher Geschichte. Boppard a. Rhein, 1965.
S. 146—147; Freund M. Deutsche Geschichte. Gtitersloh, 1974.
S. 1282; Churchill W. Op. cit. P. 334. Вынужденный со стороны
СССР характер пакта отмечается и в буржуазной
историографии США.: Вопр. истории. 1985. № 1. С. 164.
108 Цит. по: Правда. 1987. 3 нояб.
109 Bracher К. D. Op. cit. S. 47, 213; Mehnert К. Ein Deutscher in der
Welt. Stuttgart, 1981. S. 229.
110 См. напр.: Handbuch der Europaischen Geschichte. Bd. 7/1. S. 260;
NPL. 1981. H. 1. S. 49.
111 NPL. 1983. H. 3. S. 330.
112 Цит. по: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1.
S. 696—697; Нюрнбергский процесс над главными немецкими
военными преступниками: Сб. материалов. В 7 т. М., 1957. Т. 1.
С. 315-316.
113 См. напр.: Ваит W., Weichold E. Der Krieg der «Achsenmachte»
im Mittelmeer-Raum. Gottingen, 1973. S. 100; Rev. intern, hist, mi-
litaire. 1982. N 53. P. 37; ср.: Документы и материалы кануна
второй мировой войны. Т. 2. С. 399.
114 См.: Известия. 1988. 2 сент.
115 См. напр.: Widerstand und Verweigerung in Deutschland, 1933 bis
1945. B. (W.), 1982. S. 264; Wippermann W. Europaischer Faschis-
mus im Vergleich. Frankfurt a. M., 1983. S. 72; Schwarz H.-P.
Adenauer. Stuttgart, 1986. S. 916.
116 Цит. по: Новая и новейшая история. 1975. № 1. С. 101—103.
117 Внешняя политика СССР. М., 1958. Т. 4. С. 443.
118 См.: Handbuch zur deutschen Militargeschichte. S. 280; ср.:
Международное право. М., 1982. С. 152.
119 Knipping F. Op. cit. S. 229, 233—234; ср.: Сиполс В. Я. На пути к
Великой Победе. М., 1985. С. 21.
120 См., напр.: Illustrierte Weltgeschichte. S. 400.
121 Непке J. Op. cit. S. 290; Domarus M. Hitler. S. 1017, 1253;
Bracher K. D. Die deutsche Diktatur. Koln, 1969. S. 345.
122 Подробнее см.: Сталин И. В. О Великой Отечественной войне
Советского Союза. М., 1953. С. 11—12.
123 См., напр.: Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М., 1963. Кн. 4.
С. 733—734; ср.: Правда. 1986. 13 июля; Симонов К. Двадцать
первого июня меня вызвали в Радиокомитет... // Знание — сила.
1987. № И. С. 81—82.
124 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 55—56.
125 Там же. Т. 36. С. 323; Правда. 1987. 3 нояб.
126 Parlament. 1974. 29. Juni; ср.: Документы и материалы кануна
второй мировой войны. Т. 2. С. 26, 32—34, 37—39, 277.
127 См.: Сиполс В. II. Советский Союз в борьбе за мир и
безопасность. С. 404; Севостъянов П. П. Указ. соч. С. 30.
128 Werner G. К. Rechts-Links. Bad Godesberg, 1963. S. 51—52;
Treue W. Deutsche Geschichte. Stuttgart, 1965. S. 757.
129 Rein G. A. Der Deutsche und die Politik. Gottingen, 1974. S. 596;
Braunthal J. Op. cit. Bd. 2. S. 515; Bracher K. D. Europa in der
Krise. S. 209, 235, 236; Das Deutsche Reich und der Zweite Welt-
262

krieg. Bd. 4. S. 78, 79; Stalinismus. Frankfurt a.M., 1982. S. 197;
Piekalkiewicz J. Polenfeldzug.
130 Коммунист. 1981. № 7. G. 67.
131 APZ. 1970. H. 2. S. 15.
132 Handbuch zur deutschen Militargeschichte. S. 183, 274; Laqueur W.
Russia and Germany. L., 1965. P. 254—255; Hitler, Deutschland
und die Machte. S. 218, 651—653; Zentner Ch. Der Kriegsausbruch.
Frankfurt a.M., 1979. S. 151.
133 ADAP. Ser. B. Gottingen, 1967. Bd. 2. Halbbd. 2. S. 7.
134 ZfG. 1969. H. 6. S. 758; Das Deutsche Reich und der Zweite Welt-
krieg. Bd. 1. S. 569—571.
135 Нюрнбергский процесс. Т. 1. С. 467, 628—629; Дашичев В. И.
Указ. соч. Т. 1. С. 133—139; Hitlers Weisungen fur die Kriegsfuh-
rung. Munchen, 1981. S. 19—22.
136 Bracher K. D. Op. cit. S. 235; Westphal S. Der Deutsche General-
stab auf der Anklagenbank. Mainz, 1978. S. 52; Henke J. Op. cit.
S. 244-245, 276, 278, 294, 305—306.
137 цит по: Wehrmacht und Nationalsozialismus. Munchen, 1978.
S. 264, 274, 280; ср.: Geyer M. Aufrustung oder Sicherheit.
Wiesbaden, 1980. S. 498.
138 Коммунистический Интернационал. 1939. № 8/9. С. 4, 8.
139 Коммунистический Интернационал. М., 1969. С. 472. Вопрос о
возможности создания объединенного антисоветского фронта
империалистических держав подлежит дополнительному
изучению.
140 Mann G. Op. cit. S. 894; Herbig J. Kettenreaktion. Munchen, 1976.
S. 213; Hillgruber A. Die gescheiterte GroPmacht. S. 90, 92.
141 Bracher K. D. Op. cit. S. 236; ср.: ZfG. 1976. H. 4. S. 463.
142 Hitler, Deutschland und die Machte. S. 655; Hillgruber A., Hil-
debrand K. Op. cit. S. 48.
143 Sethe P. Deutsche Geschichte im letzten Jahrhundert. Frankfurt
a.M., 1963. S. 365—366; Bracher K. D. Op. cit. S. 209, 277; Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 698;
Коммунист. 1982. № 5. G. 116.
144 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 67; Lorenz R. Die Sozialgeschichte
der Sowjetunion. Frankfurt a.M., 1976. Bd. 1. S. 255.
145 Симонов К. М. Заметки к биографии Г. К. Жукова // Воен.-ист.
журн. 1987. № 9. С. 48 и далее.
146 См.: Новое время. 1987. № 35; Моск. новости. 1987. 6 сент.
147 См.: Далем Ф. Указ. соч. С. 268. 280, 285, 293; Кн. обозрение.
1987. 11 сент.; Brand W. «...wir sind nicht zu Helden geboren».
Zurich, 1986. S. 79.
148 Ratza W. Op. cit. S. LIV; BdiP. 1984. H. 5. S. 556.
49 См.: Jung K. M. Weltgeschichte in einem Griff. B. (W.), 1979.
S. 878; Bonwetsch B. Op. cit. S. 1001—1002; Niederlage, die eine
Befreiung war. Koln, 1985. S. 359; HZ. 1987. H. 1. S. 19.
150 См.: Правда. 1939. 23 сент.; 1962. 21 янв.; История Великой
Отечественной войны Советского Союза. Т. 1. С. 175—176;
Европа в международных отношениях. С. 401; Далем Ф. Указ соч.
Т. 2. С. 264; Известия. 1987. 21 авг.; BdiP. 1983. Н. 1. S. 59, 60, 67;
GWU. 1978. Н. 7. S. 454; ADAP. Ser. D. Bd. 7. Dok. 228.
151 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 539; NPL.
1981. H. 1. S. 42; Hitlerwelle. S. 79.
152 Hitler, Deutschland und die Machte. S. 82; Kinder H., Hilge-
mann W. Op. cit. Bd. 1. S. 207.
263

153 См.: Коммунист. 1981. № 7. С. 67—68; Бережков В. М. Указ. соч.
С. 34.
154 См.: Критика основных концепций буржуазной историографии
второй мировой войны. С. 97.
155 Jacobsen Н.-А., Dollinger H. Zweite Weltkrieg in Bildern und
Dokumenten. Munchen, 1963. Bd. 1. S. 281.
156 Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Stuttgart, 1973.
Bd. 2. S. 65, 91; Deutsche Geschichte. Giitersloh, 1985. Bd. 11.
157 См.: Вторая мировая война. М., 1966. Кн. 1. С. 290—291.
158 См.: Правда. 1984. 2 апр.; 1987. 12 июля; Schellenberg W.
Aufzeichnungen. Wiesbaden, 1979. S. 126.
159 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 87—88.
160 См.: Kuhner O.-H. Wahn und Untergang. Stuttgart, 1957. S. 92;
GWU. 1978. H. 11. S. 681.
161 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 30—32;
Hacker J. Ostblock. Baden-Baden, 1983. S. 30.
162 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 28. С. 113.
163 Handbuch der Europaischen Geschichte. Bd. 7/1. S. 258; Handbuch
zur deutschen Militargeschichte. S. 264, 249; ср.: Документы и
материалы накануне второй мировой войны. Т. 1. С. 35.
164 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 716, 21,
160, 545, 574—593, 657.
165 NE. 1983. H. 1. S. 34.
166 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 678—683,
638—649, 678; ср.: Bd. 2. S. 681—685.
167 См.: Valentin V. Op. cit. S. 624; Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 38—75.
168 СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны. М.,
С. 574—577.
169 Churchill W. Op. cit. Vol. 2. P. 274—275.
170 Цит. по: Правда. 1969. 3 янв.; За рубежом. 1970. № 4. С. 18.
171 Hesse F. Op. cit. S. 137—138.
172 Hauser О. England und das Dritte Reich. Stuttgart, 1972. Bd. 1.
S. 247; Hitler, Deutschland und die Machte. S. 649.
173 World War II. L., 1977. P. 12—13; ср.: ZfG. 1984. H. 6. S. 562.
174 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 54, 58—62, 65, 66; Антисоветская
интервенция и ее крах. М., 1987; Правда. 1987. 25 окт.; Новое
время. 1987. № 46. С. 24—27.
175 Treue W. Deutschland seit 1848. Wiesbaden, 1968. S. 94; Braun-
thal J. Op. cit. Bd. 2. S. 516; Hitler, Deutschland und die Machte.
649—650; Companion to Russian studies. Cambridge, 1976. P. 294.
176 Abendroth W. Sozialgeschichte der europaischen Arbeiterbewe-
gung. Frankfurt a.M., 1965. S. 133.
177 Верт А. Россия в войне, 1941—1945. M., 1967. С. 45, 50, 51;
Rings W. Op. cit. S. 22, 82; ср.: Мол. коммунист. 1985. № 5.
С. 52—53.
178 Handbuch zur deutschen Militargeschichte. S. 264; Zentner Ch.
Op. cit. S. 151; Der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 45, 66.
179 Цит. по: Der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 46, 41; ср.: Bartel H.
Frankreich und die Sowjetunion. Stuttgart, 1986.
180 Fabry Ph. W. Die Sowjetunion und das Dritte Reich. S. 63—64;
Hitler, Deutschland und die Machte. S. 649—650; Handbuch der
Europaischen Geschichte. Bd. 7/1. S. 258. 260; Hillgruber A. So-
wjetische Auftenpolitik im Zweiten Weltkrieg. Dusseldorf, 1979—
S. 2. Mertsalov A. Munich. M., 1988 r.
181 Bracher K. D. Europa in der Krise. S, 237; Weltpolitik, 1933—
264

1939. Frankfurt a.M., 1973. S. 196, 199; Hillgruber A. Der 2weit'e
Weltkrieg. S. 35—37. 52.
182 Handbuch der Europaischen Geschichte. Bd. 7/1. S. 258—259;
Graml H. Op. cit. S. 378; Seaton A. The Russo-German war, 1941—
1945. L., 1970. P. 5, 8. 58.
184 Braunthal 7. Op. cit. Bd. 2. S. 515—516; Graml H. Op. cit. S. 378.
185 Hillgruber A. Die gescheiterte GroPmacht. S. 87—88; Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 715.
186 Sethe P. Op. cit. S. 366; Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 22—23.
187 Bernhardt W. Die Deutsche Aufriistung. Frankfurt a.M., 1969.
S. 162; Prentl 0. Op. cit. S. 32; Franz-Willing G. Der Zweite
Weltkrieg. Leoni, 1980. S. 165.
188 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 57, 65—67; Das Deutsche Reich und
der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 686; ADAP. Ser. D. Bd. 7. S. XXI.
189 Arnold-Forster M. Op. cit. P. 8, 24, 27.
i9o цит по: История внешней политики СССР. Т. 1. С. 355.
191 Лиддел Гарт Б. X. Вторая мировая война. С. 651.
192 Ploetz. Geschichte der Weltkriege. S. 97; Bracher K. D. Europa in
der Krise. S. 209; Rauch G. von. Zarenreich. S. 275.
193 Bracher K. D. Op. cit. S. 235; Zentner Ch. Op. cit. S. 155.
194 СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны. С. 338;
Правда. 1984. 21 июля; Междунар. жизнь. 1988. № 5. С. 154.
195 См.: Новое время. 1967. № 23. С. 17.
196 Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 2. S. 9—19;
World War II. P. 13.
197 Jonge A. Stalin. L., 1986. P. 370—371.
198 См., напр.: Dupeux L. «Nationalbolschewismus» in Deutschland.
Miinchen, 1985. S. 230, 401.
199 Цит. по: HZ. 1987. H. 1. S. 8; Die Grope Krise der dreipiger Jahre.
Gottingen, 1985. S. 172—173.
200 Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского
Союза. С. 13.
201 См.: Tagebucher von Joseph Goebbels. Munchen, 1987. S. 733;
Oberfall. Hamburg, 1984. S. 17.
202 См.: Tagebucher von Joseph Goebbels. S. 706.
203 Подробнее см.: Симонов К. М. Глазами человека моего
поколения//Знамя. 1988. № 5. С. 79. Раздел «Беседы с маршалом
Советского Союза А. М. Василевским».
204 Сов. Россия. 1988. 13 марта.
205 Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 14.
206 Там же. Т. 6. С. 280 и след.; см. также: Brand W. «...wir sind
nicht zu Helden geboren». Zurich, 1986. S. 79—80; Lexikon des
Soziallismus. Koln, 1986. S. 559.
207 Подробнее см.: Пробл. мира и социализма: Теорет. и информ.
журн. ком. и рабочих партий. 1988. № 4. С. 64; Buber-Neu-
mann M. Als Gefangene bei Stalin und Hitler: Eine Welt im Dun-
kel. Stuttgart, 1985.
208 Die Grope Krise der dreipiger Jahre. S. 173; Lexikon des Sozialis-
mus. S. 663; Historiker-Strait. Munchen, 1987. S. 373; См. также:
Огонек. 1988. № 18. С. 26.
209 цит# по: Моск. новости. 1988. 27 марта.
ГЛАВА 3
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 35, С. 408.
2 Там же. Т. 39. С. 321; см.: Там же. Т. 34. С. 194; Т. 43. С. 63—64.
3 Jacobsen Н-А. Der Weg zur Teilung der Welt. Koblenz, 1978.
265

S. 488, 489. Эта мысль не может быть отнесена ко всем
участникам войны.
4 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1979.
Bd. 1. S. 20.
5 См.: Историография Великой Отечественной войны. М., 1980.
С. 178—194; Изучение отечественной истории в СССР между
XXV и XXVI съездами КПСС. М., 1982. С. 185; Чадаев Я. Е.
Экономика СССР в годы Великой Отечественной войны. М.,
1985.
6 См.: Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС, 25—
26 июня 1987 г. М., 1987. С. 42.
7 Знание — сила. 1987. № 11. С. 43.
8 Ср.: Наука и жизнь. 1987. № 12. С. 10—12.
9 Клюев С. В. Мифы и правда. Л., 1969.
10 Дунаев Н. Ленд-лиз: факты и вымыслы // Воен.-ист. журн. 1977.
№ 3.
11 См., напр.: Типпельскирх К. История второй мировой войны. М.,
1956. С. 256.
12 См.: Меллентин Ф. Танковые сражения 1939—1945 гг. М., 1957.
С. 292; Итоги второй мировой войны. М., 1957. С. 607.
13 Helmdach E. Oberfall? Neckargemtind, 1978. S. 50; Thomas G.
Geschichte der deutschen Wehr- und Ruslungswirtschaft, 1918—
1944/45. Boppard a. Rhein, 1966. S. 326.
14 Правда. 1987. 3 нояб.
15 См. введение Э. Машке к кн.: Ratza W. Die deutschen Kriegsge-
fangenen in der Sowjetunion. Munchen, 1973. S. XLVII, IL,
LXXI т т LXX V
16 Ruffmann K.-H. Sowjetrussland, 1917—1977. Munchen, 1977.
S. 118—120; Erickson J. The road to Stalingrad. L., 1975. Vol. 1.
P. 60; Companion to Russian studies. Cambridge, 1976. S. 296.
17 Milward A. S. Der Zweite Weltkrieg. Munchen, 1977. S. 66, 67, 75.
18 Тетюшев В. В. Социалистические преобразования экономики
СССР и буржуазные «критики». М., 1978.
19 60 Jahre Sowjet-Russland. Hannover, 1977. S. 31, 120, 76—77.
20 Innen- und Aussenpolitik unter nationalsozialistischer Bedrohung.
Opladen, 1977. S. 62; II. Weltkrieg: Flugzeuge. Bonn, 1976. S. 92.
21 См.: Советский Союз в годы Великой Отечественной войны,
1941—1945. М., 1977. С. 16; Великая Отечественная война
Советского Союза, 1941—1945. М., 1984. С. 41; Bracher К. D. Europa in
der Krise. Frankfurt a.M., 1979. S. 208—209.
22 Bagel-Bohlan A. E. Hitlers industrielle Kriegsvorbereitung, 1936
bis 1939. Koblenz, 1975. S. 84—88.
23 См.: История второй мировой войны. Т. 12. С. 145, 182—183, 187.
24 См.: Финансы СССР за XXX лет. М., 1947. С. 162, 170, 180;
Власъевич Ю. Е. Во что обходятся народам
империалистические войны. М., 1971. С. 51.
95 Цит. по: Hitler, Deutschland und die Machte. Dusseldorf, 1977.
S. 161.
26 60 Jahre Sowjet-Russland. S. 102; Strauss E. Soviet agriculture
in perspective.'N. Y., 1969. P. 26; Milward A. S. Op. cit. S. 67—68;
ср.: Fischer Weltgeschichte. Frankfurt a.M., 1984. Bd. 31. S. 345.
27 Шахурин А. И. Крылья победы. М., 1984. С. 8; Знамя. 1988.
№ 1. С. 130-160.
28 Вторая мировая война: Крат, история. М., 1984. С. 103—104;
Яковлев А. С. Цель жизни. М., 1987. С. 190.
29 См.: Гай Д. Исполнение долга//Моск. новости. 1987. 29 нояб.;
266

Колпаков М. Одной судьбой с народом // Сов. Россия. 1987.
25 окт.; Пастухова М. Ярче любой легенды // Огонек. 1987.
№49.
30 См.: История Коммунистической партии Советского Союза. М.,
1970. Т. 5, кн. 1. С. 41; Вторая мировая война: Крат, история.
С. 101.
32 История второй мировой войны. Т. 12. С. 154; Изучение
отечественной истории в СССР. С. 230.
33 Hitler, Deutschland und die Machte. S. 300—310; Fabry P. W.
Sowjetunion und das Dritte Reich. Stuttgart, 1971. S. 345;
Thomas G. Op. cit. S. 7—8; Paul W. Erfrorener Sieg. Esslingen, 1976.
S. 59; Janssen G. Das Ministerium Speer. B. (W.), 1968. S. 26—27;
Helmdach E. Uberfall? S. 78; см. также: Herwarth H. Zwischen
Hitler und Stalin. Frankfurt a.M., 1982. S. 206—207; Der Westen
und die Sowjetunion. Paderborn, 1983. S. 69.
34 Thomas G. Op. cit. S. 7—8; Jacobsen H.-A. Op. cit. S. 50.
35 Bagel-Bohlan A. E. Op. cit. S. 87—89; Paul W. Op. cit. S. 59;
Boog H. Die deutsche Luftwaffenfuhrung. Stuttgart, 1982. S. 117.
36 Arnold-Forster M. The World at War. L., 1973. P. 7—8, 24, 27—
28, 33; ср.: Divine R. A. The reluctant belligerent. N. Y., 1979.
P. 137; Milward A. S. Op. cit. S. 123.
37 Промышленность Германии в период второй мировой войны.
М 1956 С 53 54
38 Новая и новейшая история. 1980. № 5. С. 175—176; 1981. № 4.
С. 50; 1982. № 4. С. 101.
42 Фуллер Дж. Ф. С. Вторая мировая война. М., 1956. С. 163; Итоги
второй мировой войны. М., 1957. С. 400, 317, 320, 330.
43 Лиддел Гарт Б. X. Стратегия непрямых действий. М., 1957.
С. 346—347.
44 Deutschlands Rustung im Zweiten Weltkrieg. Frankfurt a.M.,
1969. S. 199—200, 247, 255; The encyclopedia of World War II. L.,
1978. P. 194—195; Fabry P. W. Op. cit. S. 344.
45 Kreidler E. Die Eisenbahnen im Machtbereich der Achsenmachte
wahrend des Zweiten Weltkrieges. Gottingen,. 1975. S. 121—152.
46 См., напр.: Типпелъскирх К. Указ. соч. С. 165.
47 Kriegswirtschaft und Rustung, 1939—1945. Diisseldorf, 1977.
S. 383, 387; ср.: AD АР. Ser. D. Bd. 8. S. 64; Ser. E. Bd. 3. S. 120,
138, 230; Bd. 5. S. 11—13; Kriegswende. Koblenz, 1984. S. 59;
Expresso. 1984. 3. Nov.
48 Gdrlitz W. Geldgeber der Macht. Diisseldorf, 1978. S. 191; ср.:
Басов А. Б. Флот в Великой Отечественной войне. М., 1980. С. 31,
62; Новая и новейшая история. 1985. № 6. С. 95.
49 Цит. по: Hitler. Deutschland und die Machte. S. 652;
Franz-Willing G. Der Zweite Weltkrieg. Leoni, 1980. S. 168—169.
50 Цит. по: Kriegswirtschaft und Rustung, 1939—1945. S. 382, 383, 387.
51 История дипломатии. М., 1975. Т. 4. С. 35—36.
52 Якуб Кадри Караостаноглу. Дипломат поневоле. М., 1966. С. 180.
53 Цит. по: История второй мировой войны. Т. 3. С. 346.
54 Ruffmann К. Н. Op. cit. S. 118—120.
55 См.: Правда. 1982. 9 марта; Киселев А. Умельцы военной поры.
М., 1986.
56 Ratza W. Op. cit. S. XLVII—XLVIII, IL; Jahrbuch fur Geschichte
der sozialistischen Lander Europas. 1983. Bd. 26/2.
57 Lorenz R. Die Sozialgeschichte der Sowjetunion. Frankfurt a. M.,
1976. S. 263—264; Der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1979. Bd. 1.
S. 356; World War II. L., 1977. P. 59; Erickson J. Op. ciU Vol. 1.
267

P. 235—236; Берт А. Россия в войне, 1941—1945. М., 1967. С. 144,
147, 148.
58 Lorenz R. Op. cit, S. 265, 266; Milward A. S. Op. cit. S. 125, 126; ср.:
Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 733—735.
Milward A. S. Op. cit. S. 126; Companion to Russian studies. P. 395;
Paul W. Erfrorener Sieg. Esslingen, 1976. S. 59; Reinhardt K. Die
Wende vor Moskau. Stuttgart, 1973. S. 32; Kriegswirtschaft und
Rustung. S. 158—159, 163; Speer A. Erinnerungen. Frankfurt a. M.,
1969. S. 199-200; Europaische Wehrkunde. 1977. H. 4. S. 204, 206;
Generaloberst Heinz Guderian. Osnabruck, 1978. S. 225.
59 Lorenz R. Op. cit. S. 266; Ratza W. Op. cit. S. LI, LII; Milward A. S.
Op. cit. S. 126.
60 Berthold W. Der Sieg, der vor die Hunde ging. Munchen, 1981.
S. 269; Boog H. Die deutsche Luftwaffenftihrung. Stuttgart, 1982.
S. 717.
61 См.: Правда. 1980. 7 апр.; Кузница победы. М., 1980.
62 Lyon D., Lyon Я. И. Weltkrieg. Kampfschiffe; Bonn, 1976. S. 5
Seaton A. The Russo-German war, 1941—1945. N. Y., 1971. P. 255
Carell P. Unternehmen Barbarossa im Bild. B. (W.), 1978. S. 11
GosztonyP. Die Rote Armee. Wien; Munchen, 1980. S. 73.
63 Лиддел Гарт В. X. Вторая мировая война. М., 1976. С. 463—464.
64 Senger und Etterlin F. M. Der sowjetische mitt]ere Kampfpanzer
der Baureihe T-34 bis T-54. Munchen, 1970. S. 5, 43—44.
65 Гудериан Г. Воспоминания солдата. М., 1954. С. 224, 238, 274;
Роковые решения. М., 1958. С. 93; Zierer О. Strauss. Nion, 1976.
S. 116; Below N. Als Hitlers Adjutant. Mainz, 1980. S. 297; Kriegs-
wende. S. 219—220, 60; Berthold W. Op. cit. S. 146; Gosztony P.
Op. cit. S. 241; Bonwertsch B. Der «Grosse Vaterlandische Krieg».
Stuttgart, 1984. S. 933.
66 Speer A. Op. cit. S. 222, 246—247, 255; Deutschlands Rustung.
S. 120, 126, 418-419, 492—493.
67 Schweinberger H. M. Winterschlacht um Moskau. Schwabisch
Hall, 1976. S. 104. Название «орган», очевидно, связано с тем
весьма характерным звуком, которым сопровождался пуск
реактивных снарядов.
68 Bar-Zonar M. Die Jagd auf deutsche Wissenschaftler. Frankfurt
a.Main, 1970. S. 91.
69 Reid A. Op. cit. P. 201; World War II. Alexandria, 1977. P. 190;
см. также: В годы войны. М., 1985. С. 69—84; Правда. 1985.
6 мая.
70 Gosztony P. Op. cit. S. 241.
71 См.: Промышленность Германии в период войны, 1939—1945 гг.
М., 1956. С. 102; Schweinberger H. M. Op. cit. S. 62—71.
72 См.: Мировая экономика и междунар. отношения. 1980. № 5.
С. 133—136; История второй мировой войны. Т. 12. С. 199.
73 Lorenz R. Op. cit. S. 284—286.
74 История второй мировой войны. Т. 5. С. 50; ср.: Т. 7. С. 41;
Т. 12. С. 159.
75 История второй мировой войны. Т. 8. С. 362—363.
76 См., напр.: The Russian front. P. 72.
77 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 34. С. 193—194.
78 Gosztony P. Op. cit. S. 73.
79 Liddel Hart В. Н. History of the second world war. L., 1978. P. 508.
80 Gaddis J. L. Russia, the Soviet Union and United States. N. Y.,
1978. P. 152-154.
81 История второй мировой войны. Т. 12. С. 148—149.
268

82 Ratza W. Op. cit. S. IL; Neander J. Grundztige der russischen
Geschichte. Darmstadt, 1970. S. 246; Верт А. Указ. соч. С. 446;
ср.: В тылу и на фронте. М., 1984.
83 Kreidler Е. Die Eisenbahnen im Machtbereich der Achsenmachte
wiihrend des Zweiten Weltkrieges. Gottingen, 1975. S. 132—133.
84 Ruffmann K. H. Op. cit. S. 119; Lorenz R., Op. cit. S. 267—268;
Laqueur W. Russia and Germany. L., 1965. P. 263; Milward A. S.
Op. cit. S. 16.
85 Haffner F. Systemkontrare Beziehungen in der sowjetischen
Planwirtschaft. B. (W.), 1978; Kriegswirtschaft und Riistung.
S. 69, 46; ср.: История второй мировой войны. Т. 12. С. 146—152.
86 Jacobsen Н.-А. Der Weg... S. 489; Bracher К. D. Europa in der
Krise. S. 258; Berthold W. Op. cit. S. 179; Buchheit G. Spionage
in zwei Weltkriegen. Landshut, 1975. S. 157; Propylaen Weltge-
schichte. Frankfurt a.M., 1976. Bd. 2, Halbbd. 2. S. 448;
Rauch G. von. Geschichte der Sowjetunion. Stuttgart, 1977. S. 457;
Die 16. Panzer-Division. Friedberg 3, 1976. S. Ill; Deutsche
Geschichte. Gtitersloh, 1985. Bd. 11. S. 363.
87 История социалистической экономики СССР. М., 1978. Т. 5.
С. 538—539; Новая и новейшая история. 1983. № 1. С. 34;
Carl J. Das amerikanische Leih- und Pachtgesetz. Frankfurt a.M.,
1957. S. 52.
88 Gosztony P. Op. cit. S. 229, 249; Kriegswende. S. 213; Hillgruber A.
Der Zweite Weltkrieg. S. 81.
89 Ruffmann К. Н. Op. cit. S. 118—120.
90 Цит. по: Kriegswirtschaft und Riistung. S. 59.
91 Rose L. A. Dubious victory. Kent, 1973. P. 6. Другие авторы
писали о России, сражавшейся «у последней черты». Цит. по:
Исторический подвиг Сталинграда. М., 1985. С. 114.
92 См.: Правда. 1984. 14 мая.
93 Lorenz R. Op. cit. S. 266.
94 Bartsch M. et al. Der Krieg im Osten, 1941—1945. Koln, 1981.
S. 225; ср.: Вторая мировая война: Итоги и уроки. М., 1985.
С. 246.
95 Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс: В 2 т. М., 1958. Т. 2. С. 626.
96 Цит. по: Толченое М. П. Американо-английские
фальсификаторы истории второй мировой войны. М., 1953. С. 24—25; ср.:
Косыгин А. Н. В едином строю защитников Отчизны. М., 1980.
С. 26.
97 См.: Горбачев М. С. Избр. статьи и речи. М., 1985. С. 57; Правда.
1987. 2 окт., И дек.
98 Berthold W. Op. cit. S. 179; The Russian front. P. 74; Rose L. A.
Op. cit. P. 83.
99 Gosztony P. Op. cit. S. 229.
100 Liddel Hart В. Н. Op. cit. P. 486.
101 Цит. по: Лит. газ. 1984. 30 мая. С. 14.
102 Верт А. Указ. соч. С. 452, 453; Herring J. С. Op. cit. P. 126; см.
также: Воен.-ист. журнал. 1988. № 4. С. 90.
103 См.: Толченое М. П. Указ. соч. С. 14—25; ср.: История второй
мировой войны, 1939—1945. Т. 12. С. 142, 186—187.
104 Gaddis J. L. Op. cit. P. 151—152; Levering R. B. American opinion
and the Russian Alliance, 1939—1945. Chapell Hill, 1976. P. 48—
49, 59; Herring J. С Op. cit. P. 293.
106 Rauch G. von. Op. cit. S. 457; Ruffmann K. H. Op. cit. S. 118—
120; Jerchow F. Die alliierte Deutschlandpolitik. Hamburg,
1978. S. 25, 27; ср.: Jahn H. E. Die deutsche Frage von 1945 bis
269

heute. Mainz, 1985. S. 20; Niederlage, die eine Befreiung war.
Koln, 1985. S. 364—365; Weber H. Geschichte der DDR. Munchen,
1985. S. 49—50, 93.
106 Цит. по: Советский Союз на международных конференциях
периода Великой Отечественной войны, 1941—1945 гг. М., 1984.
Т. 4. С. 72.
107 См.: ГДР: Становление и рост. М., 1977. С. 143; История
Германской Демократической Республики. М., 1979. С. 161—162;
Новая и новейшая история. 1985. № 1. С. 15.
108 См.: История Венгрии: В 3 т. М., 1972. Т. 3. С. 509—510;
История Румынии, 1918—1970. М., 1971. С. 539—544; СССР—ГДР.
М., 1981; Парсаданова В. С. Советско-польские отношения в
годы Великой Отечественной войны, 1941—1945. М., 1982. С. 229.
109 Raupach H. Wirtschaft und Gesellschaft Sowjetrusslands, 1917—
1977. Wiesbaden, 1979. S. 159; Michel A. La seconde guerre
mondial. P., 1969. T. 1. P. 240, 468; T. 2. P. 64, 68—70.
110 История второй мировой войны, 1939—1945. Т. 12. С. 170.
111 Цит. по: Зуева К. П. Вопреки духу времени. М., 1979. С. 112.
112 The Russian front. P. 86; ср.: Dupuy Т., Martell P. Great battles
on the eastern front. Indianopolis, 1982. P. 2—4.
113 Ratza W. Op. cit. S. LIII—LIV.
114 См., напр.: Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg.
Stuttgart, 1973. Bd. 2. S. 101—102.
115 Haupt W. Krim—Stalingrad—Kaukasus. Friedberg 3, 1977. S. 18;
York H. The advisors. San Francisco, 1976. P. 29—41.
116 Senger und Etterlind F. M. Op. cit. S. 5; Dierich W. Kampfgesch-
wader 55. Stuttgart, 1975. S. 333; Bar-Zonar M. Op. cit. S. 145.
117 Цит. по: Огонек. 1987. № 49. С. 22; Правда. 1987. 19 окт.;
Коммунист. 1987. № 14. С. 34; ср.: Лит. газ. 1987. 10 июня.
118 См.: Мерцало в А. Н. Западногерманская буржуазная
историография второй мировой войны. М., 1978. С. 247—248.
119 См.: Infield G. The Poltava affair. N. Y., 1973. P. 87; Herbig J.
Kettenreaktion. Munchen, 1976. S. 58; Вопр. истории. 1980. № 11.
С. 85—96.
12(> Правда. 1979. 15 апр.; 1985. 4 марта, 9 апр.
121 Переписка Председателя Совета Народных Комиссаров СССР
с президентом США и премьер-министрами Великобритании во
время Великой Отечественной войны, 1941—1945 гг.: В 2 т. М.,
1957. Т. 1. С. 278-279; Труд. 1980. 19 дек.
122 цит по: Наука и жизнь. 1984. № 5. С. 45.
123 См.: Косыгин А. Н. Указ. соч. С. 23—24.
124 Вопр. философии. 1977. № 10. С. 24.
125 См.: Материалы XXVII съезда Коммунистической партии
Советского Союза. М., 1986. С. 3; Правда. 1986. 27 февр.; 1988.
29 июня.
126 Вторая мировая война: Крат, история. С. 102.
127 Reid A. Op. cit. Р. 198, 199; World War II. L., 1977. P. 58; cf.:
Liddel Hart В. Н. Op. cit. P. 508.
128 Наука и жизнь. 1984. № 5. С. 51; Правда. 1986. 4 мая.
129 Цит. по: Коммунист. 1982. № 16. С. 22.
ГЛАВА 4
1 Так, т. 6 назван «Коренной перелом в войне», т. 7 (о Курской
битве) — «Завершение коренного перелома в войне». Одни
авторы полагают, что «стратегическая инициатива прочно и окон-
270

чательпо Перешла в руки Советского Верховного Главйокоман-
дования» уже после Сталинградской битвы. По мнению других,
оно «полностью закрепило за собой стратегическую
инициативу» лишь после Курской битвы. В т. 12 читаем, что победа под
Курском лишь «предопределила завершение коренного
перелома». В другой книге в «коренной перелом» включена еще битва
за Днепр. См.: История второй мировой войны, 1939—1945. М.,
1976. Т. 6. С. 83; Т. 7. С. 179; Т. 12. С. 286; Вторая мировая вой-
. на: Итоги и уроки. М., 1985. С. 68—78; Правда. 1987. 9 мая.
2 Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского
Союза. М., 1952. С. 110; Вторая мировая война: Итоги и уроки. С. 5;
ср.: Вопр. истории. 1987. № 4. С. 70—81; № 5. С. 22—37.
3 См.: Жомини А. Краткое начертание военного искусства. СПб.,
1840. Ч. 2. С. 263; Клаузевиц К. О войне. М., 1936. Т. 1. С. 283—
303; Т. 2. С. 43, 201, 202, 209, 214.
4 См.: История Великой Отечественной войны Советского Союза.
М., 1960. Т. 1. С. XXIII—XXVIII.
5 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 37. С. 394.
6 История второй мировой войны. Т. 12. С. 167; ср.: Т. 5. С. 48, 92.
7 APZ. 1965. 5. Mai; Jannsen Q. Das Ministerium Speer. B. (W.),
1968. S. 322.
8 Василевский А. М. Дело всей жизни. М., 1973. С. 324.
Самсонов А, М. Поражение вермахта под Москвой. М., 1981. С. 317;
Он же. Сталинградская битва. М., 1982. С. 29.
9 См., напр.: Entscheidungsschlachten des Zweiten Weltkrieges.
Frankfurt a.M., 1960; Maule H. The great battles of World War.
L., 1978. P. 6; Jacob sen H.-A. Der Weg zur Teilung der~\Velt.
Koblenz, 1978. S. 203, 354; Uhle-Wettler F. Hohe- und Wende-
punkte deutscher Militargeschichte. Mainz, 1984. S. 305—345.
10 См., напр.: Hitler, Deutschland und die Machte. Dusseldorf, 1977.
S. 116—117; Bracher K. D. Europa in der Krise. Frankfurt a.M.,
1979. S. 9, 253, 266; Mehnert K. Ein Deutscher in der Welt.
Stuttgart, 1981. 263; Nationalsozialistische Diktatur, 1933—1945. Bonn,
1983 S. 317.
11 Цит.' по: Hillgruber A. Der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1983.
S. 68—97; Der Nationalsozialismus an der Macht. Gottingen, 1984.
S. 184.
12 См.: Berthold W. Der Sieg, der vor die Hunde ging. Munchen,
1981. S. 268—269.
13 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1979.
Bd. 1. S. 20; Bd. 2*. S. 419; Schoeps H.-J. Deutsche Geistgeschichte.
Mainz, 1980. Bd. 5. S. 214, 217.
14 Diwald H. Geschichte der Deutschen. Frankfurt a.M., 1978. S. 160.
15 Цит. по: Lexikon des Zweiten Weltkriegs. Munchen, 1978. S. 259.
16 Bracher K. D. Op. cit. S. 249.
17 Цит. по: Hitlerwelle und historische Fakten. Konigstein, 1979.
S. 77, 78; Handbuch der Europaischen Geschichte. Stuttgart, 1979.
Bd. 7/1. S. 253; 266; HZ. 1984. H. 1. S. 218—219; Bartsch M. et
al. Der Krieg im Osten. Koln, 1981. S. 93; ср.: Kriegswende.
Koblenz, 1984. S. 18—19.
18 Kriegswende. S. 209, 54, 172, 199—200; ср.: Das Deutsche Reich
und der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1983. Bd. 4. S. XV.
19 Franzel E. Geschichte des deutschen Volkes. Munchen, 1974.
S. 886—887; Kehrig M. Stalingrad. Stuttgart, 1976. S. 9;
Hillgruber A. Die gescheiterte Gropmacht. Dusseldorf, 1980. S. 100—105;
Idem. Der Zweite Weltkrieg, 1939—1945. Stuttgart, 1982. S. 68;
271

Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 34;
Kriegswende. S. 199.
20 Цит. по: Strukturelemente des Nationalsozialismus. Koln, 1981.
S. 80; Kriegswende. S. 54.
21 См.: Handbuch der Europaischen Geschichte. S. 253; APZ. 1965.
5. Mai, Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Stuttgart,
1973. Bd. 2. S. 99; Bartsch M. et al. Op. cit. S. 195.
22 Baldwin H. The crucial years. N. Y., 1976. P. 20, 346, 350.
23 Carell P. Verbrannte Erde. B. (W.), 1966. S. 80; Stadler S.
Offensive gegen Kursk. Osnabruck, 1980. S. 208—209; ср.:
Frieser K.-H. Krieg hinter Stacheldraht. Mainz, 1981. S. 63;
Bonwetsch B. Der «Grosse Vaterlandische Krieg». Stuttgart, 1984.
g g25 928
24 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 10, 201, 203; Hitlerwelle. S. 75.
25 История Великой Отечественной войны Советского Союза. М.„
1960. Т. 1. С. XXIII—XXVIII.
26 См.: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1988. Т. 2..
С. 245—247; Самсонов А. М. Поражение вермахта под Москвой.
С. 320; Исторический подвиг Сталинграда. М., 1985. С. 335—338;:
Василевский А. М. Дело всей жизни. М., 1988. С. 168—172.
27 См.: Hildebrand К. Das Dritte Reich. Munchen, 1979. Некоторые?
авторы ошибочно полагают, что переход к затяжной войне
Германия осуществила лишь после поражения под
Сталинградом (Междунар. жизнь. 1983. № 1. С. 13).
28 Цит. по: Hitler, Deutschland und die Machte. S. 72—73; Hillgru-
ber A. Deutsche Geschichte, 1945—1982. Stuttgart, 1982. S. 11;
Рейнгардт К. Указ. соч. С. 350, 354.
29 Lorenz R. Die Sozialgeschichte der Sowjetunion. Frankfurt a.M.r
1976. S. 268; Cartier R. La seconde guerre mondiale. P., 1966. T. 22.
P. 74.
30 См. упоминавшиеся уже труды А. М. Самсонова, обзоры
литературы в кн.: Исторические записки. М., 1977. Т. 99; На
огненных рубежах Московской битвы. М., 1981. С. 279—298; Победа под
Москвой. М., 1982; Безыменский Л. А. Укрощение «Тайфуна», М.г
1987; Hass G. Die Schlacht bei Moskau//MG. 1981. H. 5; ZfG.
1987. H. 11. S. 1032.
31 См., напр.: Der Zweite Weltkrieg. Munchen, 1968. Bd. 1. S. 321;
Deutsche Geschichte. Gutersloh, 1985. Bd. 11. S. 363; Niederlager
die eine Befreiung war. Koln, 1985. S. 360.
32 См.: Меллентин Ф. Танковые сражения. М., 1957. С. 290.
83 См., напр.: Bradly D. Generaloberst Heinz Guderian und die
Entstehungsgeschichte des modernen Blitzkrieges. Osnabruck, 1978.
S. 233; Deutsche Politik in Polen. Opladen, 1980. S. 65; Perdewitz W.
Wollen die Russen Krieg? Hamburg, 1980. S. 80; Ploetz. Geschichte
der Weltkriege. Freiburg, 1981. S. 112.
34 См., напр.: Das deutsch-polnische Konfliktverhaltnis seit dem
Zweiten Weltkrieg. Boppard A. Rhein, 1975. S. 23; Das Deutsche
Reich und der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1979. Bd. 2. S. 419.
35 APZ. 1965. 5. Mai; Reinhardt K. Die Wende vor Moskau. Stuttgart,
1972. S. 7, 291; Hillgruber A. Die gescheiterte Grossmacht. S. 105—
106; Speer A. Spandauer Tagebiicher. Frankfurt a. M., 1975. S. 33.
36 Цит. по: Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 2.
S. 99; Kriegswende. S. 206; ср.: Meier-Welcker H. Aufzeichungen
eines Generalstabsoffiziers. Freiburg, 1982. S. 20—21.
37 Барышников Н. И., Барышников В. Н. Финляндия во второй ми-
272

ровой войне. М., 1985. С. 52—53; Bartsch M. et al. Op. cit. S. 96, 117;
Lorenz R. Op. cit. S. 269.
18 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 1085;
Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 2. S. 92;
Hillgruber A. Der Zenit des Zweiten Weltkrieges: Juli 1941.
Wiesbaden, 1977.
39 Hillgruber A. Der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1983. S. 68, 79, 81.
40 Цит. по: Совершенно секретно. М., 1967. С. 353, 347; Проэк-
тор Д. М. Фашизм: путь агрессии и гибели. М., 1985. С. 281;
Дорога на Смоленск. М., 1985.
41 Fest J. С. Hitler. Frankfurt a. M., 1978. Bd. 2. S. 891, 900; Franzel E.
Geschichte des deutschen Volkes. Mtinchen, 1974. S. 886; World
War II. P. 76; Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg.
S. 101; Рейнгардт К. Указ. соч. С. 204, 254, 277.
42 Schweinberger Н. М. Winterschlacht um Moskau. Schwebisch-Hall,
1976. S. 99, 151; Schlabrendorf F. Offiziere gegen Hitler.
Frankfurt a. M., 1970. S. 69.; cf.: Widerstand und Verweigerung in
Deutschland, 1933 bis 1945. B. (W.), 1982. S. 154; Picker H. Hitlers
Tischgesprache im Fuhrerhauptquartier. Stuttgart, 1983. S. 20, 41,
46, 48, 52, 85, 187, 207, 225, 230, 248, 291, 310, 323, 337, 370, 389,
408, 445.
43 Рейнгардт К. Указ. соч. С. 153; Grube F., Richter G. Alltag im
Dritten Reich. Hamburg, 1982. S. 6—8, 185; Archiv fur Sozial-
geschichte. 1984. S. 662.
44 См.: Abendroth W. Sozialgeschichte der europaischen Arbeiter-
bewegung. Frankfurt a. M., 1973. S. 145.
45 См., напр.: Frieser К. N. Krieg hinter Stacheldraht. Mainz, 1981.
46 См.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 544—
545; Kreidler E. Die Eisenbahnen im Machtbereich der Achsen-
machte wahrend des Zweiten Weltkrieges. Gottingen, 1975. S. 135,
138.
47 Рейнгардт К. Указ. соч. С. 124 и далее; Kriegswende. S. 208—209;
Kriegswirtschaft und Rustung, 1939—1945. Dusseldorf, 1977.
S. 158—159.
48 Итоги второй мировой войны. М., 1957. С. 371; Kehrl H. Krisen-
manager im Dritten Reich. Dusseldorf, 1973. S. 245; Fest J. Op. cit.
S. 889; Klein B. Germany's economic preparations for war.
Cambridge (Mass.), 1959. P. 194, 308—310.
4* См.: Рейнгардт К. Указ. соч. С. 308—310; Kriegswende. S. 207—208;
История второй мировой войны. Т. 4. С. 419.
50 Almann К. Panzer vor. Bochum, 1974. S. 25—26; Hauck F. W. Eine
deutsche Division im Russland und Italien. Dorheim, 1974. S. 429.
51 Рейнгардт К. Указ. соч. С. 308—310.
52 См.: Промышленность Германии в период войны, 1939—1945 гг.
М., 1956. С. 178.
53 Подробнее об этом см.: Deutschland im zweiten Weltkrieg. 1975.
Bd. 2.
54 Kehrl H. Op. cit.; Thomas G. Geschichte der deutschen Wehr- und
Rustungswirtschaft, 1918—1944/1945. Boppard a. Rhein, 1966;
Deutschlandsriistung im Zweiten Weltkrieg. Frankfurt a. M., 1969;
Speer A. Erinnerungen. Frankfurt a. M., 1969; ср.: Craig G. A.
Deutsche Geschichte. Munchen, 1984. S. 629—643, 647; Unternehmen
«Barbarossa». Paderborn, 1984; Uhle-Wettler F. Hohe- und Wende-
punkte Deutscher Militargeschichte. Mainz, 1984. S. 305—306;
Geyer Ш. Deutsche Rustungspolitik, 1860—1980. Frankfurt a. M.,
1984. S. 161—162; Recker M.-L. Nationalsozialistische Sozialpolitik
273

im Zweiten Weltkrieg. Munchen, 1985. S. 291; Die Menschen machen
ihre Geschichte nicht aus freien Stucken, aber sie machen sie
selbst. B. (W.), 1985. S. 181.
55 Speer A. Erinnerungen. S. 230.
56 Новая и новейшая история. 1971. № 6. С. 3—12.
57 APZ. 1965. 5. Mai.
58 Воен.-ист. журн. 1968. № 1.
59 Drobisch К., Eichholz D. Die Zwangsarbeit auslandischer Arbeit-
skrafte in Deutschland wahrend des zweiten Weltkrieges. Moskau,
1970. S. 7, 11; Grube F., Richter G. Op. cit. S. 6—8.
60 Lorenz R. Op. cit. S. 283. Всего в Германию было вывезено из
оккупированных районов СССР около 5 млн человек (Великая
Отечественная война, 1941—1945: Энциклопедия. М., 1985.
С. 738).
61 Rartsch M. et al. Op. cit. S. 81.
62 Lorenz R. Op. cit. S. 280, 282.
63 Ruchbender 0. Das tonende Erz. Stuttgart, 1978.
64 Martin H.-L. Unser Mann bei Goebbels. Nockargemiind, 1973.
69 Рейнеардт К. Указ. соч. С. 219, 315; Kriegswende. S. 208—209;
Ploetz. Deutsche Geschichte. Freiburg, 1983. S. 295; Hillgruber A.
Der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1983. S. 81.
66 Das deutsch-polnische Konfliktverhaltnis. S. 23.
67 Kriegswende. S. 123; Puntila L. A. Politische Geschichte Finnlands.
Helsinki, 1980. S. 194.
68 Raum W., Weihold E. Der Krieg der «Achsenmachte» im Mittel-
meer-Raum. Gottingen, 1973. S. 199; Ruchner R. Deutsche
Geschichte im europaischen Rahmen. Gottingen, 1975. S. 450.
69 Gosztony P. Op. cit. S. 195, 197—198.
70 Цит. по: История Венгрии. М., 1972. Т. 3. С. 373-374.
71 Raum W., Weihold E. Op. cit. S. 198—199; Hildebrand K. Vom
Reich zum Weltreich. Munchen, 1969. S. 741.
72 Цит.: Переписка Председателя Совета Министров СССР... Т. 2.
С. 16; Майский И. М. Воспоминания советского посла. М., 1965.
С. 204, 213.
73 См., напр.: Мировая война, 1939—1945 гг. М., 1957. С. 485.
74 Kerr W. The secret of Stalingrad. N. Y., 1978. P. 11.
75 Seaton A. The battle for Moscow. L., 1971. P. 12; Arnold-Forster M.
The world at war. L., 1978, P. 135.
76 Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 2. S. 240;
Deutsche Politik in Polen. S. 14, 115.
77 Самсонов А. М. Сталинградская битва; История второй мировой
войны. Т. 6; Советский Союз в годы Великой Отечественной
войны. М., 1985.
78 См., напр.: Дашичев R. И. Банкротство стратегии германского
фашизма: В 2 т. М., 1972; Сталинград: уроки истории. М., 1976.
79 См. спец. статьи: История СССР. 1978. № 4; Воен.-ист. журн.
1982. № 12; Полит, самообразование. 1982. № И.
80 Craig W. E. Die Schlacht urn Stalingrad. Munchen, 1978. S. 354.
81 См., напр.: Encyclopedie de la guerre, 1939—1945. P., 1977; Die 44.
Infanterie Division. Friedberg 3, 1980.
82 Raum W., Weichold E. W. Op. cit.; Histoire di vingtieme siecle.
P., 1971. T. 8; P. 1917; Rracher K. D. Op. cit. S. 257—258.
83 Der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1979. Bd. 2. S. 250;
Arnold-Foster M. Op. cit. P. 142.
84 Лиддел Гарт Б. X. Указ. соч. С. 247; Kehrl H. Op. cit. S. 276—277.
85 Rartsch M. et al. Op. cit. S. 174.
274

86 Цит. по: Дашичев В. И. Указ. соч. Т. 2. С. 389—390.
87 Цит. по: Warlimont W. Im Hauptquartier der deutschen Wehr-
macht. Frankfurt a. M., 1962. S. 238—245; Галъдер Ф. Военный
дневник. М., 1971. Т. 3, кн. 1. С. 220, 221, 282; Воен.-ист. журн.
1963. № 11. С. 88.
88 Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Stuttgart, 1973.
Bd. 2. S. 144; Kehrig M. Op. cit. S. 25; Mann. G. Deutsche Geschichte
des 19. und 20. Jahrhunderts. Frankfurt a. M., 1977. S. 941—942.
89 Цит. по: Figaro. 1972. 28 aout; Stalingrad: la France n'oublie pas.
P., 1973. P. 20; ср.: Klose W. Hitler und seine Staat. Tubingen,
1979. S. 190-191.
90 Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 2. S. 262; sr.:
Великая Отечественная война: Вопросы и ответы. М., 1985. С. 168.
91 Коммунист. 1983. № 1. С. 77—78; Воен.-ист. журн. 1987. № 10.
С. 45-53.
92 См.: Дашичев В. И. Указ. соч. Т. 2. С. 308.
93 Bartsch М. et al. Op. cit. S. 146; Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 201.
94 См.: Коммунист. 1985. № 3. С. 52—53; Bonwetsch В. Op. cit.
S. 926; Erickson J. The road to Stalingrad. L., 1975. P. 402; Jukes G.
Hitler's Stalingrad decisions. Berkeley, 1985. P. 48.
95 Цит. по: Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 1.
S. 148.
96 См.: Правда. 1984. 22 июня.
97 См., напр.: Hildebrand К. Das Dritte Reich. S. 70; Schoeps H.-J.
Op. cit. S. 214, 217.
98 Самсонов А. М. Сталинградская битва. С. 512—513; История
второй мировой войны. Т. 6. С. 216—217.
99 Байт W., Weichold Е. W. Op. cit. S. 258, 261, 414.
100 См., напр.: Baumgartner A. Holle* Stalingrad. Wien, 1980.
101 Цит. по: Stalingrad: la France n'oublie pas. P. 34.
102 Цит. по: Selle H. Wofur? Neckargemtind, 1977. S. 5.
103 Видер И. Катастрофа на Волге. М., 1965. С. 200; Zeit. 1983.
28. Jan.
104 Braunthal 7. Op. cit. Bd. 3. S. 23, 74.; cf.: Bonwetsch B. Op. cit.
S. 927.
105 См., напр.: Martin L. A. C. Hundert Jahre Weltsensationen in
Pressefotos. Dortmund, 1980. S. 189; Jukes G. Stalingrad, die Wende
im Zweiten Weltkrieg. Rastatt, 1982; Hinrichs H. Kriegswende
Stalingrad // Europ. Wehrkunde. 1983. H. 3. S. 55—57. Далее: EW.
106 Michel H. La seconde guerre mondiale. P., 1979. T. 1. P. 467;
Stalingrad: la France n'oublie pas. P. 34.
107 Цит. по: Правда. 1984. 24 июня; 1985. 13 мая.
108 Fest J. С. Op. cit. S. 910; Lexikon des Zweiten Weltkrieges. S. 271—
272; Лиддел Гарт Г. X. Указ. соч. С. 457—458.
109 Bracher К. D. Op. cit. S. 258—259; Jacobsen H.-A. Der Weg...
S. 450; cf.: Welz H. In letzter Stunde. В., 1978.
110 Цит. по: Bollinger H. Atlas zur Kulturgeschichte. Miinchen, 1979.
Bd. 1. S. 374.
111 См., напр.: Forster J. Stalingrad. Freiburg, 1975; Kaltenegger R.
Deutsche Gebirgsjager im Zweiten Weltkrieg. Stuttgart, 1977.
S. 274; Krautkramer E. Internationale Politik im 20. Jahrhundert.
Frankfurt a.M., 1977. Bd. 2. S. 130-132.
112 Puntila L. A. Op. cit. S. 194.
113 Michel H. Op. cit. T. 2. P. 468; Histoire du vingtieme siecle. P.,
1971. T. 8. P. 2032; Roncayolo M. Histoire du monde contemporain.
P., 1973. T. 2. P. 64—65.
275

114 Вид ер И. Указ. соч. С. 331—332.
115 Gostzony G. Op. cit. S. 237.
116 См.: Kerr W. Das Geheimnis Stalingrad. Dtisseldorf, 1977. S. 345,
353; ср.: Коммунист Вооруж. Сил. 1982. № 2. С. 43.
117 Michel Н. La guerre d'ombre: La resistance en Europe. P., 1970.
P. 60, 470; Roncayolo M. Op. cit. P. 65.
118 См.: Дашичев В. И. Указ. соч.; Воен.-ист. журн. 1968. № 7, 8.
119 См. статьи: Воен.-ист. журн. 1968. № 5; 1983. № 8. Полит,
самообразование. 1983. № 7.
120 Dahms H. G. Geschichte des Zweiten Weltkrieges. Tubingen,
1965; Carell P. Verbrannte Erde. Frankfurt a.M., 1967; Klink E.
Das Gesetz des Handels. Stuttgart, 1966.
121 Сводить цели операции «Цитадель» лишь к «реваншу» означало
бы преуменьшать эти цели. Ср.: История Великой
Отечественной войны Советского Союза. Т. 1. С. XXV.
122 Manstein Е. Verloerene Siege. Bonn, 1955. S. 484, 488; Tyde-
риан Г. Воспоминания солдата. М., 1954. С. 298, 299, 301, 303.
123 Типпельскирх К. Указ. соч. С. 311, 313.
124 Klink E. Op. cit. S. 7, 9—11, 272; Hillgruber A. Der Zweite Welt-
krieg. Stuttgart, 1983. S. 122; Encyclopedie de la guerre. P. 231.
125 Rauch G. von. Geschichte der Sowjetunion. Stuttgart, 1977. S. 396.
126 История второй мировой войны. Т. 7. С. 38, 123.
127 Conrady A. Die Wende, 1943. Neckargemund, 1978. S. 8.
128 См., напр.: Philippi A., Heim F. Der Feldzug gegen Sowjetruss-
land. Stuttgart, 1962. S. 209—210.
129 Walde K. J. Guderian. Frankfurt a.M., 1976. S. 194—195.
130 Below N. von. Als Hitlers Adjutant. Mainz, 1980. S. 340.
i3i WWR. 1965. H. 8. S. 464.
132 Das Kriegstagebuch des Oberkomandos der Wehrmacht. Bd. 3,
H. 2. Frankfurt a.M., 1963. S. 1425—1426. Далее: KTB OKW;
Klink E. Op. cit. S. 17, 329—330; Jacobsen H.-A. 1939—1945.
Darmstadt, 1959. S. 290.
133 Цит. по: Дашичев В. И. Указ. соч. Т. 2. С. 414, 421, 422.
134 История второй мировой войны. Т. 7. С. 143.
135 Адам В. Трудное решение. М., 1967; Провал операции
«Цитадель». М., 1967. С. 7.
136 Меллентин Ф. Указ. соч. С. 189, 191; Zentner К. Nur einmal
konnte Stalin siegen. Hamburg, 1952. S. 35; Erfurth W. Die
Geschichte des deutschen Generalstabes. B. (W.), 1957. S. 304;
Conrady A. Op. cit. S. 13; Bartsch M. et al. Op. cit. S. 170—171.
137 Жуков Г. К. Воспоминания и размышления: В 3 т. М., 1988.
Т. 3. С. 15—20.
138 См.: История второй мировой войны. Т. 7. С. 38, 123; Т. 12.
q 221 222
139 История СССР. М., 1973. Т. 10. С. 358; Соловьев Б. Г. Вермахт
на пути к гибели. М., 1973. С. 81.
но История второй мировой войны. Т. 7. С. 124, 125.
141 Dahms H. G. Der Zweite Weltkrieg. Tubingen, 1960. S. 330;
Bucheler H. Hoepner. Herford, 1980. S. 178; Der Zweite
Weltkrieg. Stuttgart, 1979. Bd. 2. S. 250; Bartsch M. et al. Op. cit.
S. 170—171; Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. S. 182;
ср.: История СССР. 1985. № 3. С. 162.
142 Великая Отечественная война Советского Союза, 1941—1945. М.,
1984. С. 229; Самсонов А. М. Вторая мировая война, 1939—1945.
М., 1985. С. 306; Deutschland im zweiten Weltkrieg. В., 1979.
Bd. 3. S. 585; Einheit. 1983. H. 7. S. 688—689.
276

143 Май Н., Krausnick H. Deutsche Geschichte. Stuttgart, 1956. S. 158;
Верт А. Россия в войне. М., 1967. С. 476, 495, 532. 540.
144 См., напр.: Stadler S. Die Offensive gegen Kursk. Osnabrtick,
1980. S. 208; Das Dritte Reich. Hannover, 1983. S. 222; Piekal-
kiewicz J. Unternehmen «Zitadelle». Bergisch Gladbach, 1983.
S. 7.
145 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 170—171; Gosztony P. Hitlers fremde
Heere. Dtisseldorf, 1976. S. 243—245; Carell P. Unternehmen Bar-
barossa im Bild. B. (W.), 1978. S. 11.
146 Lorenz R. Op. cit. S. 271—272.
147 См., напр.: The Russian front. L., 1977. P. 19; Jukes G. Die
Schlachte der 6000 Panzer. Rastatt, 1982.
148 Самсонов А. M. Вторая мировая война. С. 387.
149 См., напр.: Schoeps H.-J. Op. cit.; Jung К. M. Weltgeschichte in
einem Griff. B. (W.), 1979. S. 916.
150 Dahms H. G. Der Zweite Weltkrieg. Frankfurt a.M., 1966. S. 127;
Klink E. Op. cit. S. 276; Kaltenegger R. Deutsche Gebirgsjager
im Zweiten Weltkrieg. Stuttgart, 1977. S. 175, 188; cf.: Widerstand
und Verweigerung in Deutschland. Bonn, 1982. S. 156; Boog H.
Die deutsche Luftwaffenfuhrung. Stuttgart, 1982. S. 260.
151 Michel H. La seconde guerre mondiale. P., 1969. T. 2. P. 178; Das
Dritte Reich. Hannover, 1983. S. 224.
152 Меллентин Ф. Указ. соч. С. 198.
153 См., напр.: Manstein E. Op. cit. S. 504.
154 Жуков Г. К. Указ. соч. Т. 3. С. 72.
155 Stadler S. Op. cit. S. 208.
156 Guderian H. Erinnerungen eines Soldaten. Stuttgart, 1979. S. 283.
157 История второй мировой войны. Т. 7. С. 7, 156, 178.
158 Gorlitz W. Der Zweite Weltkrieg, 1939—1945. Stuttgart, 1952.
Bd. 2. S. 208; Baum W., Weihold E. Op. cit. S. 331; Walde K. J.
Guderian. Frankfurt a.M., 1976. S. 195; Haupt W. Moskau—
Rshew—Orel—Minsk. Friedberg 3, 1978. S. 83; Das Dritte Reich.
Hannover, 1983. S. 222.
159 Costantini A. L'Union Sovietique en guerre. P., 1963. T. 2. P. 236;
см. статью М. И. Семиряги в кн.: Коренной перелом во второй
мировой войне. М., 1985. С. 148—152.
160 См.: Правда. 1987. 3, 5 нояб.
161 См., напр.: Партийное подполье. М., 1983; Всенародная борьба
в Белоруссии против немецко-фашистских захватчиков в годы
Великой Отечественной войны: В 3 т. Минск, 1984—1985;
Народная война в тылу фашистских оккупантов на Украине,
1941—1944: В 2 кн. Киев, 1985. Кн. 1.
162 См., напр.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. С. 194, 203.
163 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. И. С. 349; Т. 13. С. 365, 367;
Т. 14. С. 4, 153, 155. Справочный том к полному собранию
сочинений В. И. Ленина. М., 1972. Ч. 1. С. 452.
164 См. также: Зимянин М. В. Под знаменем ленинизма. М., 1984;
История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1985.
С. 4, 90; Вопр. истории КПСС. 1984. № 12. С. 8—9; 1985. № 4.
С. 57.
165 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. С. 188; Ленин В. И.
Поли. собр. соч. Т. 12. С. 180, 181; Т. 14. С. 7.
166 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 12. С. 228; Т. 13. С. 366;
Т. 14. С. 5, 7.
167 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. С. 170—171, 207.
277

168 Там же. Т. 17. С. 203; Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 11. С. 349;
Т. 12. С. 181, 229; Т. 13. С. 323, 365; Т. 14. С. 10, 20.
169 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 17. С. 208.
1т- Там же. Т. 6. С. 416, 553; Т. 12. С. 389, 533.
171 Подобное преувеличение см., напр.: Вопр. истории. 1971. № 5.
С. 13, 33.
172 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 14. С. 9; Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд. Т. 12. С. 118.
173 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 10. С. 455; Т. 12. С. 590;
Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 12. С. 228; Т. 13. С. 322—323, 375;
Т. 14. С. 11, 154, 155.
174 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 224; Т. 6. С. 185,
186; Т. 12. С. 118, 537; Т. 13. С. 380.
175 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 12. С. 229; Т. 13. С. 375; Т. 14.
С. 1, 6-11.
176 Там же. Т. 51. С. 15.
177 Там же. Т. 9. С. 154.
178 Там же. Т. 42. С. 140.
179 Подробнее о них см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. И.
С. 469; Т. 17. С. 206—210; ср.: Вершигора П. П. Военное
творчество народных масс. М., 1961. С. 416—419.
180 Жомини А. Краткое начертание военного искусства. СПб., 1840.
4. 1. С. 66, 68, 76; ср.: Народная война, 1812. СПб., 1906.
181 Клаузевиц К. О войне. М., 1936. Т. 2. С. 195—197, 202. Эту мысль
разделяют и некоторые современные буржуазные историки.
Ф. Фёрстер напоминает о провозглашенном гаагскими
конвенциями «нерушимом праве населения на защиту от нападения
агрессора» (Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4.
5. 433; cf.: Ibid. S. 755—756).
182 См. статьи Н. В. Азясского, С. П. Войтенко, В. И. Кардашева,
В. И. Куликова, А. А. Курносова, Е. С. Лагутина, К. Ф. Павли-
кова, А. М. Самсонова и др. в журналах: История СССР. 1960.
№ 3; Вопр. истории. 1964. № 12; 1985. № 4; Против
фальсификации истории второй мировой войны. М., 1964; Критика
новейшей буржуазной историографии. Л., 1967; Критика буржуазных
концепций истории и политики КПСС. Л., 1974; Партия во главе
народной борьбы в тылу врага, 1941—1945 гг. М., 1976; Вопр.
истории. 1985; № 4; Мерцалов А. Н. В поисках исторической
истины. М., 1984. С. 75—78.
183 Hesse E. Der sowjetrussische Partisanenkrieg 1941 bis 1944 im
Spiegel deutscher Kamfanweisungen und Befehle. Gottingen, 1969.
184 См., напр.: Meyer H. Damals. Preussisch Oldenburg, 1981; Parti-
sanen und Volkskrieg. Gottingen, 1985.
185 См., напр.: Westphal S. Der Deutsche Generalstab auf der
Anklagebank. Mainz, 1978. S. 76—77; Zentner K. Illustrierte Ge-
schichte des Zweiten Weltkrieges. Munchen, 1978. S. 301; Der 2.
Weltkrieg. Munchen, 1984. S. 405, 406.
186 Цит. по: Итоги второй мировой войны. С. 133, 146—149.
187 Russian front. L., 1978. P. 86; Krausnick H., Wilhelm H.-H. Die
Truppe des Weltanschauungskrieges. Stuttgart, 1981. S. 506.
He известно, что кто-либо из историков ФРГ отрицал внимание
классиков марксизма-ленинизма к партизанскому движению.
Ср.: Вопр. истории. 1985. № 4. С. 50—51.
189 Старинов И. Г. Мины ждут своего часа. М., 1964. С. 30—57;
Ваупшасов С. А. На тревожных перекрестках. М., 1971. С. 201—
203.
278

189 См.: История Коммунистической партии Советского Союза. Т. 5.
кн. 1. С. 260, 261; Война в тылу врага. М., 1974. С. 31, 254,
255, 256.
190 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 14, 325, 330, 353, 437—439, 572, 600,
615—620.
191 Ibid. S. 203, 439; Bracher K. D. Op. cit. S. 263; Das Dritte Reich.
Hannover, 1983. S. 220.
192 См., напр.: Cooper M. The Phantom war. L., 1979.
193 См.: Горбачев М. С. Избр. статьи и речи. М., 1985. С. 46;
Международное рабочее движение. М., 1980. Т. 4. С. 566.
194 Deck J. Der Weg der 1000 Toten. Karlsruhe, 1978. S. 49, 50, 122—
123; Hesse E. Op. cit. S. 72, 73.
195 См.: Krausnick #., Wilhelm H.-H. Op. cit. S. 505, 518, 519;
ср.: Правда. 1987. 26 окт.
196 Schmuckle G. Ohne Pauken und Trompeten. Stuttgart, 1982. S. 53;
Das Dritte Reich. S. 192, 220.
197 Krausnick H., Wilhelm H.-H. Op. cit. S. 516—517.
198 Seydlitz W. Op. cit. S. 177; Der Bergkrieg im Kaukasus. Fried-
berg 3, 1977. S. 144, 146.
199 Цит. по: ADAP. Ser. E. Bd. 5. S. 11-13.
200 Krausnick H., Wilhelm H.-H. Op. cit. S. 518; Deutsche Geschichte
seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 2. S. 183—184; Fest J. С Op. cit.
S. 945; Haupt W. Moskau—Rshew—Orel—Minsk. S. 66; Bartsch M.
et al. Op. cit. S. 336—337; Hildebrand K. Das Dritte Reich. S. 93;
Jacobsen H.-A. Op. cit. S. 588, 541, 553, 580; Bonwetsch B. Op. cit.
S. 946.
201 Известия. 1983. 22 июня.
202 Krausnick H., Wilhelm H.-H. Op. cit. S. 516—517; 519; О размахе
партизанского движения в Белоруссии см.: Правда. 1985. 9 мая;
Wilenchik W. Partisanenbewegung in Wei|3rupiand, 1941—1944
//Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. B. (W.), 1984.
g 129 290
203 Kehrl H. Op. cit. S. 233; Speer A. Erinnerungen. S. 234; Deutsch-
lands Rustung... S. 198; Kreidler E. Op. cit. S. 132—133;
Bracher K. D. Op. cit. S. 249.
204 В Краснодарском крае в 1940 г. было добыто 2241, 6 тыс. т
нефти, оккупантам же не удалось получить и десятка тысяч
тонн. См.: Герои подполья. М., 1972. С. 409—410.
205 Lorenz R. Op. cit. S. 279, 281, 283; Рейнгардт К. Указ. соч. С. 227.
206 Международное рабочее движение. М., 1981. Т. 5. С. 567.
207 Jacobsen H.-A. Op. cit. S. 107, 203, 488; Bartsch М. et al. Op. cit.
S. 126; Gosztony P. Hitlers fremde Heere. Dusseldorf, 1976. S. 256;
Bracher K. D. Op. cit. S. 263; Hildebrand K. Deutsche Aussenpo-
litik. Stuttgart, 1976. S. 122; Deutschlands Rustung... S. 198; ср.:
Westen und die Sowjetunion. Paderborn, 1983. S. 72; Niepold G.
Mittlere Ostfront Juni' 44. Herford, 1985. S. 66; Deutsche Frage
und europaisches Gleichgewicht. Koln, 1985. S. 235.
208 Das Dritte Reich. S. 192, 220.
209 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 127.
210 Russian front. P. 86; Michel H. La seconde guerre mondiale. P.,
1977. T. 2. P. 189.
211 Цит. по: Westphal S. Op. cit. S. 76—77; Bartsch M. et al. Op. cit.
S. 127; Krausnick H., Wilhelm H.-H. Op. cit. S. 513.
212 Jacobsen H.-A. Op. cit. Dok. 143; Lorenz R. Op. cit. S. 282—283;
Baruch M. et al. Op. cit. S. 127.
279

213 KrausnicU #., Wilhelm H.-H. Op. cit. S. 506-507, 511—512;
Bartsch M. et al. Op. cit. S. 127.
214 Krausnick H., Wilhelm H.-H. Op. cit. S. 507, 509, 514; Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 416—417, 422;
Kriegswende. S. 239—240.
215 См., напр.: Haupt W. Moskau. S. 66.
216 Krausnick H., Wilhelm H.-H. Op. cit. S. 505, 518, 519; Bartsch M. et
al. Op. cit. S. 127.
217 Goebbels J. Tagebucher, 1945. Hamburg. 1977. S. 161; 1980. S. 465.
218 Gehlen R. Verschluss Sache. Mainz, 1980. S. 168; Jacobsen H.-A.
Von der Strategie der Gewalt zur Politik der Friedenssicherung.
Diisseldorf, 1977. S. 200.
ГЛАВА 5
1 Правда. 1987. 3 нояб.; Источники победы советского народа в
Великой Отечественной войне, 1941—1945 гг. М., 1985. С. 266—
307; Вопр. истории КПСС. 1985. № 5.
2 См.: Einheit. 1974. Н. 2.
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 48, 79.
4 См.: Below N. von. Als Hitlers Adjutant. Mainz, 1980. S. 292—293,
300; Gehlen R. Verschluss Sache. Mainz, 1980. S. 126; Der 2.
Weltkrieg. Munchen, 1983. S. 307—308.
5 Handbuch der Europaische Geschichte. Stuttgart, 1979. Bd. 7/1.
S. 511, 512; Bonwetsch B. Der «Grofe Vaterlandische Krieg».
Stuttgart, 1984. S. 929—930.
6 Hildebrand K. Deutsche Aussenpolitik. Stuttgart, 1971. S. 122; Idem.
Das Dritte Reich. Munchen, 1979. S. 91, 108; Das Deutsche Reich
und der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1983. Bd. 4. S. XVII—XVIII;
Kriegswende. Dezember 1941. Koblenz, 1984. S. 13, 206; Pitsch E.
1945: Vorgeschichte und Ursachen der Niederlage. Wien, 1985.
7 Цит. по: Der 2. Weltkrieg. Munchen, 1983.
8 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 303; Программа
Коммунистической партии Советского Союза: {Новая редакция). М,
1986. С. И.
9 Below N. von. Op. cit. S. 279, 281, 352.
10 Kaltenegger R. Deutsche Gebirgsjager im Zweiten Weltkrieg.
Stuttgart, 1977. S. 292; ср.: Вопр. истории. 1985. № 1. С. 165—166.
11 См., напр.: Dornberger W. Peenemunde. Esslingen, 1981.
12 Mann G. Deutsche Geschichte des 19. und 20. Jahrhunderts.
Frankfurt a. M., 1977. S. 943; cf.: Kriegswende. S. 200.
13 Цит. по: Das Deutsche Offizierskorps. Boppard a. Rhein, 1980»
S. 256, 264—266, 267.
14 Ibid. S. 256, 265, 305, 310, 324—325.
15 Wieder J. Stalingrad und die Verantwortung des Soldaten.
Munchen, 1962. S. 273.
16 Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма.
М., 1973. Т. 1, разд. 5.
17 Цит. по: Streitkrafte in gesellschaftlichen Wandel. Bonn, 1980.
S. 228; Рейнгардт К. Поворот под Москвой. М., 1980. С. 36—37;
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1979. Bd. 1.
S 529
18 Michel H. La seconde guerre mondiale. P., 1977. T. 2. P. 166—167.
19 Жомини А. Краткое начертание военного искусства. СПб., 1840.
Ч. 1. С. 86, 105.
280

20 «Первая опасность» для Германии, отмечал этот историк, таится
в длительной войне. См.: Jacobsen H.-A. Dokumente zur Vor-
geschichte des Westfeldzuges, 1939—1940. Gottingen, 1956. S. 7;
Wehrwissenschaftliche Runschau. 1962. H. 9. S. 492; cf.: 20. Juli
1944. Dusseldorf, 1984. S. 42.
21 Jacobsen H.-A. Der Weg zur Teilung der Welt. Koblenz, 1978.
S. 106, 16.
22 Цит. по: Russland — Deutschland — Amerika. Wiesbaden, 1978.
1978. S. 296—310.
23 См., напр.: Рейнгардт К. Указ. соч. С. 34—35.
24 Gosztony P. Die Rote Armee. Wien; Manchen. 1980. S. 162; Alvens-
leben U. Lauter Abschiede. Frankfurt a. M., 1972. S. 162, 199; Bericht
uber 32. Versammlung deutscher Historiker in Hamburg.
Stuttgart, 1979. S. Ill; Innen- und Aussenpolitik unter antionalsozialis-
tischer Bedrohung. Opladen, 1977. S. 70—71, 76; Entstalinisierung.
Frankfurt a. M., 1977. S. 274—275; Hillgruber A. Zur Entstehung
des Zweiten Weltkrieges. Dusseldorf, 1980. S. 29, 51; Lorenz R.
Die Sozialgeschichte der Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1976; Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 1084; Das
Westen und die Sowjetunion. Paderborn, 1983. S. 69—70; Kriegs-
wende. S. 222.
25 Роковые решения. М., 1958. С. 112; Jacobsen H.-A. Der Weg...
S. 105; Рейнгардт К. Указ. соч. С. Ill, 116; Unternehmen Barba-
rossa. Paderborn, 1984. S. 167.
26 См., напр.: Das Dritte Reich. Hannover, 1963. S. 169; Martin L. A.C.
Hundert Jahre Weltsensationen in Pressefotos. Dortmund, 1980.
S. 182.
27 Helmdach E. Tauschungen und Versaumnisse. Berg a. See, 1979.
S. 36—37.
28 Alvensleben U. Op. cit. S. 209.
29 Guderian H. Erinnerungen eines Soldaten. Stuttgart, 1979. S. 237.
30 Цит. по: Berthold W. Der Sieg, der vor die Hunde ging. Munchen,
1981. S. 178—179; ср.: Bagel-Bohlan A. E. Hitlers industrielle
Kriegsvorbereitungen. Koblenz, 1975. S. 136.
31 Helmdach E. Uberfall? Neckargemund. 1976. S. 17—18, 70; Hil-
debrand K. Das Dritte Reich. S. 66.
32 Риттер X. Критика мировой войны. Пг., 1923. С. 56.
33 Шлиффеп А. Канны. М., 1938. С. 364.
34 Риттер X. Указ. соч. С. 58.
35 Geyer M. Aufrustung oder Sicherheit. Wiesbaden, 1980. S. 470, 502.
36 См., напр.: Berger Th. Lebenssituationen unter der Herrschaft des
Nationalsozialismus. Hannover, 1981. S. 127.
37 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 154, 539,
708, 712.
38 Цит. по: Nationalsozialistische Aussenpolitik. Darmstadt, 1978.
S. 455.
39 Цит. по: Hitlerwelle. S. 77.
40 Галъдер Ф. Военный дневник. М., 1969. Т. 2. С. 80—81.
41 Bartsch И. et al. Der Krieg im Osten, 1941—1945. Koln, 1981. S. 71;
BdiP. 1985. H. 2. S. 152—168.
42 Цит. по: Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg.
Stuttgart, 1973. Bd. 2. S. 101; Strukturelemente des Nationalsozialismus.
Koln, 1981. S. 80.
43 Ср.: История второй мировой войны, 1939—1945. М., 1974. Т. 3.
С. 286, 290; Т. 12. С. 194.
44 Jacobsen ff.-A. Der Weg... S. 488.
281

45 XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). М.,
1939. С. 57.
46 Цит. по: The fatal decisions. L., 1965. P. 277; Hildebrand K. Das
Dritte Reich. S. 147—161.
47 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 489; ср.: Kiihn H. Widerstand und
Emigration. Hamburg, 1980. S. 292.
48 См.: Дашичев В. И. Указ. соч. Т. 1. С. 306—307.
49 См.: Militarwissenschaftliche Rundschau. 1937. S. 189—197.
50 См.: Рейнгардт К. Указ. соч. С. 29—30.
51 Milward A. S. Der Zweite Weltkrieg. Miinchen, 1977. S. 157.
52 Ibid.; cf.: Hitlerwelle. S. 71—80; Bernhardt W. Op. cit. S. 146;
Thomas G. Op. cit. S. 9; Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg. Bd. 1. S. 316; Handbuch zur deutschen Militargeschichte,
1648—1939. Miinchen, 1978. S. 272—273.
53 См., напр.: Kriegswirtschaft und Riistung. Dusseldorf, 1977. S. 158—
159; Nationalsozialistische Diktatur 1933—1945. Bonn, 1983. S. 339—
341, 367, 408, 433—436, 440, 454, 781; Kriegswende. S. 201—202.
54 Bagel-Bohlan A. E. Op. cit. S. 135; Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg. Bd. 1. S. 316; Bd. 2. S. 419.
55 См.: Рейнгардт К. Указ. соч. С. 30.
56 Hildebrand К. Das Dritte Reich. S. 74.
57 Жомини А. Указ. соч. Ч. 1. С. 106.
58 Eichholtz D. Geschichte der deutschen Kriegswirtschaft. В., 1971.
Bd. 1. S. 221, 225, 228, 229.
59 См.: Воен.-ист. журн. 1961. № 7. С. 108—113.
60 Baum W., Weichold E. Der Krieg der «Achsenmachte» im Mittel-
meer-Raum. Gottingen, 1973. S. 415.
61 Жомини А. Указ. соч. Ч. 1. С. 42.
62 См., напр.: Kaltenegger R. Op. cit. S. 194; Selle H. Wofur? Neckar-
gemund, 1977. S. 53.
62 Baum W., Weichold E. Op. cit. S. 199; Hillgruber A. Der Zweite
Weltkrieg. Stuttgart, 1982. S. 68.
63 История дипломатии. М., 1975. Т. 4. Kriegswende. S. 62, 218.
64 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 176.
65 Bracher K. D. Europa in der Krise. S. 254.
66 Eberhard W. Geschichte Chinas. Stuttgart, 1980. S. 400, 395.
67 См.: MG. 1976. H 2.
68 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 16.
69 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 121.
70 Gosztony P. Hitlers Fremde Heere. Dusseldorf, 1976. S. 7—8.
71 См., напр.: Die Berichte des Oberkommandos der Wehrmacht.
Miinchen. 1983. S. 310, 314; Schmuckle H. Ohne Pauken und Trom-
peten. Stuttgart, 1982. S. 53; Craig G. A. Die Deutsche Geschichte,
1866—1945. Miinchen, 1983. S. 642; Deutsche Geschichte, Gutersloh,
1985. Bd. 11. S. 361, 364.
72 Bracher K. D. Europa in der Krise. S. 249.
73 См.: Чивилихин В. Память//Роман-газета. 1982. № 42. С. 324.
74 Коленкур А. Мемуары. М., 1942. С. 288, 289.
75 Bucheler H. Hoepner. Herford, 1980. S. 128, 131.
76 ADAP. Ser. D. Gottingen, 1970. Bd. 12. Dok. 2. S. 801.
77 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 7.
78 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 148; Т. 36. С. 80; Т. 38.
С. 306—307; Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 14. С. 374, 375;
Т. 20. С. 196; ср.: Правда и ложь о второй мировой войне. М.,
1983. С. 103, 224.
79 Жомини А. Указ. соч. Т. 1. С. 48, 249, 39.
282

80 Bertkold W. Op. cit. S. 158; Drimmel H. Op. cit. S. 323; Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 592.
81 Цит. по: Mar. Corps Gas. 1956. N 12. P. 22.
82 Haupt W. Leningrad — Wolchow — Kurland. Friedberg 3, 1976.
S. 15, 21, 24, 26, 124; ср.: Kinder #., Hilgemann W. Dtw-Atlas zur
Weltgeschichte. Miinchen, 1979. Bd. 1. S. 213; hinge H. Bis zum
Untergang. Miinchen, 1980. S. 221; Uhle-Weltler F., Hohe- undWen-
depunkte deutscher Militargeschichte. Mainz, 1985. S. 341; Deutsche
Geschichte. Gutersloh, 1985. Bd. 11. S. 358, 363.
83 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 108; Rauch G. von. Geschichte der
Sowjetunion. Stuttgart, 1977. S. 396, 398—400, 423; Handbuch der
Europaische Geschichte. Bd. 7/1. S. 256; Bracher K. D. Europa in
der Krise. S. 261, 262; Bonwetsch B. Op. cit. S. 941.
84 Der Zweite Weltkrieg. Stuttgart. 1979. Bd. 3. S. 155; ср.: ADAP.
Ser. E. Bd. 8. . 141; Hildebrand K. Das Dritte Reich. S. 71, 179;
Jacobson H.-A. Der Weg. S. 108; Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 752.
85 Bonwetsch B. Op. cit. S. 1003—1004; ср.: Htirten H. Zwischenkriegs-
zeit und Zweiter Weltkrieg. Stuttgart, 1982. S. 91; Die Niederlage,
die eine Befreiung war. Koln, 1985. S. 56.
86 ADAP. Ser. E. Bd. 2. S. 76; Innen- und Aussenpolitik. S. 68; Das
andere Gesicht des Krieges. Miinchen, 1983. S. 74—75.
87 См.: Диксон Ч. О., Гейлъбрунн О. Коммунистические
партизанские действия. М., 1957. С. 223.
88 Europastrategien des deutschen Kapitals, 1900—1945. Koln, 1977.
S. 918, 919.
89 См.: Анатомия агрессии. М., 1975. С. 255, 265, 277.
90 Europastrategien. S. 950.
91 Jacobsen H.-A. Der Weg... Dok. 50. S. 110.
92 Alvensleben U. Op. cit. S. 194; Guderian H. Op. cit. S. 226.
93 Michel H. Op. cit. T. 1. P. 469.
94 Gostzony P. Die Rote Armee. S. 217, 272.
95 Цит. по: Правда. 1983. 23 мая.
96 Kissel H. Der Deutsche Volkssturm. Frankfurt a. M., 1962. S. 14.
97 Жомини А. Указ. соч. Ч. 1. С. 379—380.
98 Цит. по: Парт, стр-во. 1942. № 9/10. С. 37.
39 Bartsch M. et al. Op. cit. S. 125; Samhaber E. Geschichte Europas.
Bonn, 1982. S. 478.
100 См.: Правда. 1983. 23 мая.
101 Цит. по: Rev. hist, deuxieme guerre mondiale. 1967. N 68.
102 Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 2. S. 101.
103 Braunthal J. Geschichte der Internationale. B. (W.), 1978. Bd. 2.
S. 545.
104 Der Zweite Weltkrieg. Stuttgart, 1979. Bd. 1. S. 369, 370.
105 Goebbels J. Tagebucher, 1945. Hamburg, 1980. S. 68.
106 Carell P. Verbrannte Erde. B. (W.), 1966. S. 81.
107 Rings W. Leben mit dem Feind. Miinchen, 1979. S. Ill; ср.: Die
Niederlage, die eine Befreiung war. S. 360; Deutsche Geschichte.
Bd. 11. S. 363; VfZ. 1984. H. 3. S. 369.
108 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 286.
109 Цит. по: Deutsche Geschichte seit dem Ersten Weltkrieg. Bd. 2.
S. 264.
110 Международное рабочее движение. М., 1981. Т. 5. С. 599.
111 См., напр.: Krausnick H., Wilhelm H.-H. Die Truppe des Welt-
anschauungskrieges. Stuttgart, 1981. S. 496; Rauch G. von.
Geschichte der Sowjetunion. S. 424.
283

1,2 Fabry P. W. Die Sowjetunion und das Dritte Reich. Stuttgart, 1971.
S. 330; Gosztony P. Die Rote Armee. S. 210—211.
113 См.: Комков Г. Д. На идеологическом фронте Великой
Отечественной... М., 1983. С. 161; Симонов К. Двадцать первого июня
меня вызвали в Радиокомитет... // Знание — сила. 1987. № 11.
С. 82—83.
114 Gosztony P. Die Rote Armee. S. 218—219, 271—272, 294.
115 См.: Вопр. истории. 1983. № 9. С. 94—105.
116-117 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 301; Т. 42. С. 124;
См.: Материалы XXVII съезда Коммунистической партии
Советского Союза. М., 1986. С. 164—165; Материалы Пленума
Центрального Комитета КПСС, 27—29 января 1987 г. М., 1987. С. 39;
Правда. 1987. 3 дек.
118 Gosztony P. Die Rote Armee. S. 314; ср.: Почему мы вернулись
на Родину. М., 1987.
119 См., напр.: Lorenz Д. Op. cit. S. 262.
120 Innen- und Aussenpolitik. S. 64, 70.
121 Цит. по: Geschichte und Gesellschaft. 1982. H. 2. S. 249; Deutsche
Frage und europaisches Gleichgewicht. Koln, 1985. S. 233—234.
122 Международное рабочее движение. Т. 5. С. 603; Die Kommuni-
stische Internationale. В., 1984.
123 См., напр.: Веуте К. von. Die Sowjetunion in der Weltpolitik.
Munchen. 1983. S. 163—181; ср.: Коммунист. 1985. № 2. С. 97—98.
124 Bracher К. D. Europa in der Krise. S. 270; Hillgruber A. Europa
in der Weltpolitik der Nachkriegszeit. Munchen, 1981. S. 17;
Braunthal J. Op. cit. Bd. 2. S. 547; ср.: Коммунистический
Интернационал. 1943. № 5/6; Handbuch der Europaische Geschichte.
Bd. 7/1. S. 512.
125 Hoht H. Panzer-Operationen. Heidelberg, 1956. S. 92.
126 Trotignon J. Le XXe siecle en URSS. P., 1976. P. 126.
127 Michel H. Op. cit. T. 1. P. 167.
128 Vergleichende politische Systemforschung. Koln, 1980. S. 215.
129 О 80-летии Второго съезда РСДРП. М., 1983. С. 5—6.
130 Lorenz R. Op. cit. S. 292.
131 Michel H. Op. cit. T. 2. P. 70, 469; Trotignon J. Op. cit. P. 119;
McMurry D. S. Deutschland und die Sowjetunion. Koln, 1979.
S. 467—468; Gosztony P. Die Rote Armee. S. 239; ср.:
Идеологическая работа КПСС в действующей армии. М., 1985.
132 Westphal S. Der Deutsche Generalstab auf der Anklagebank.
Mainz, 1978. S. 81; Deutsche Geschichte seit dem Ersten Welt-
krieg. Bd. 2. S. 313.
133 См.: История второй мировой войны. Т. 8. С. 45.
134 Лиддел Гарт Б. X. Вторая мировая война. М., 1976. С. 247;
Mann G. Geschichte des 19. und 20. Jahrhunderts. Frankfurt a. M.,
1977. S. 941.
135 Rings W. Op. cit. S. 466.
136 Eichholtz D. Op. cit. S. 223.
137 См., напр.: Gosztony P. Die Rote Armee. S. 306; Jacobsen H-A.
Der Weg... S. 314; Vorgeschichte der Bundesrepublik Deutschland.
Munchen, S. 314; Vorgeschichte der Bundesrepublik Deutschland.
xMunchen, 1979. S. 11, 52.
138 См.: Бессонов Б. Н. Фашизм: идеология и политика. М., 1986.
С. 4; Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 727,
728; Deutschland im zweiten Weltkrieg. В., 1985. Bd. 6. S. 788.
139 Jacobsen H.~A. Der Weg... S. 488.
140 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 13. С. 374—376; Т. 39. С. 403;
284

Маркс К.} Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 10; Материалы
XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза.
С. 21; Симонов К. Указ. соч. С. 80.
'41 Жомини А. Указ. соч. Ч. 2. С. 259; Ч. 1. С. 92.
142 Mourin М. Histoire des Grandes Puissances. P., 1958. P. 409.
143 Gosztony P. Die Rote Apmee. S. 127, 219; Berthold W. Op. cit.
S. 144; Alvensleben U. Op. cit. S. 200—201; Deck J. Der Weg der
1000 Toten. Karlsruhe, 1978. S. 48; Bonwelsch B. Op. cit. S. 948.
144 Der Bergkrieg im Kaukasus. Friedberg 3, 1977. S. 45, 46—47, 143;
ср.: Maser W. Das Regime. Miinchen, 1983. S. 255.
145 Below N. Op. cit. S. 284; ср.: Новая и новейшая история. 1983.
№ 1. С. 25.
146 Carell P. Verbrannte Erde. В. (W.), 1966. S. 81—82; ср.: Anato-
mie des SS-Staates. Miinchen, 1982. Bd. 2; Eickhofj M. et al. Der
Unvergessene Krieg. Koln, 1981. S. 46; ср.: Комиссары на линии
огня, 1941—1945. На земле. В небе. В море. М., 1984—1985.
147 Bauer Е. La derniere guerre. P., 1974. P. 57; Deutsche Frage und
europaische Gleichgewicht. Koln, 1985. S. 232.
148 Международное рабочее движение. Т. 5. С. 595.
149 См., напр.: Галъдер Ф. Указ. соч. Т. 3, кн. 1. С. 60.
150 Berthold W. Op. cit. S. 217; ср.: Правда. 1984. 19 авг.
151 Russian front. P. 96; Michel H. La seconde guerre mondiale. P.,
1969. Vol 2. P. 165-167, 175; Berthold W. Op. cit. S. 153.
152 Goebbels J. Op. cit. S. 259.
153 См., напр.: Hitlerwelle. S. 60; ср.: Правда. 1984. 23 янв.; Новая и
новейшая история. 1985. № 2. С. 22.
154 Berthold W. Op. cit. S. 270, 275; Taylor E., Niessen W. Frontstadt
Koln. Dusseldorf, 1980. S. 136.
155 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 322; Правда. 1985. 4 мая;
1987. 3 нояб.
156 Кулиш В. М. Решающий вклад СССР в разгром фашизма //
Рабочий класс и соврем, мир. 1985. № 2.
157 Bracher К. D. Europa in der Krise. S. 269; cf.: Deutsche Geschi-
chte. Bd. 11. S. 364.
158 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. И; ср.: Правда. 1985. 9 авг.
159 См., напр.: Illustrierte Weltgeschichte. В. (W.), 1981. S. 403.
160 Bracher К. D. Europa in der Krise. S. 249, 256, 254.
161 Kriegswende. S. 45, 60—61.
162 Цит. по: Weltpolitik. Frankfurt a. M., 1973. S. 292.
163 Jacobsen H.- A. Der Weg... S. 12.
164 См.: Секистов В. А. Против буржуазных фальсификаторов
истории второй мировой войны. М., 1974. С. 32; Новая и новейшая
история. 1980. № 2. С. 46.
165 Vorgeschichte der Bundesrepublik. S. 11; Day plus 40 years.
Wash. (D. C), 1984. P. 45; Spiegel. 1985. H. 2. S. 15.
166 См., напр. Bartsch M. et al. Op. cit. S. 250—253; Grass G. Ge-
schenkte Freiheit. B. (W.), 1985. S. 23; ср.: Правда. 1985. 27 февр.,
10 мая; 1987. И сент.; Известия. 1987. 2 дек.
167 Цит. по: Правда. 1987. И дек.
168 См., напр.: Neander I. Grundziige der russischen Geschichte.
Darmstadt, 1970. S. 247; Taylor E., Niessen W. Frontstadt Koln;
Kriegswende. S. 173; ср.: LfG. 1982. H. 4. S. 382.
169 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 19.
170 См.: Мерцалов А. Н. Западногерманские историки и мемуаристы
о второй мировой войне. М., 1978. С. 99 и далее.
171 История СССР. 1980. № 3. С. 203; Правда. 1984. 9 мая; 1985. 9 мая.
285

172 История второй мировой войны. Т. 12. С. 35, 217; Правда. 1985.
9 мая.
173 Jacobsen H.-A. Der Weg... S. 19.
174 Цит. по: Коммунист. 1980. № 7. С. 11.
175 Berthold W. Op. cit. S. 268; ср.: Der Zweite Weltkrieg. Bd. 2.
S. 224.
176 Hillgruber A. Sowjetische Aussenpolitik im Zweiten Weltkrieg.
Diisseldorf, 1979. S. 3; Gosztony P. Die Rote Armee. S. 251; Bert-
hold W. Op. cit.; Holborn H. Deutsche Geschichte in der Neuzeit.
Munchen, 1971, Bd. 3. S. 600—602; Franzel E. Geschichte des deut-
schen Volkes. Munchen, 1974. S. 888; Bonwetsch B. Op. cit. S. 928;
ср.: Воен-ист. журн. 1984. № 12. С. 74.
177 Lorenz R. Op. cit. S. 274; Der 2. Weltkrieg. Munchen, 1983. S. 315,
336.
178 60 Jahre Sowjet-Russland. S. 120.
179 The Russian front. P. 6, 16, 155; ср.: Правда. 1984. 7 июля.
180 Schroder H.-H. Geschichte und Struktur der sowjetischen Streit-
krafte. Koln, 1986. S. 57; ср.: Die Gro^e Krise der dreifHger Jahre.
Gottingen, 1985. S. 173; Seaton A., Seaton J. Soviet Army, 1918 to
the present. L., 1986. P. 118—140.
181 Churchill W. S. His complette speeches. N. Y., 1974. Vol. VIII.
P. 8598.
182 Die Wahrheit tiber Stalin. Frankfurt a. M., 1979. S. 291—294; cf.:
Dupeux L. «Nationalbolschewismus» in Deutschland. Munchen,
1985. S. 329.
183 цит по: Иосиф Виссарионович Сталин: Крат, биогр. М., 1952.
С. 221, 225.
184 Цит. по: Сов. Россия. 1988. 13 марта; Красная звезда. 1988.
12 марта. ,
185 Коме, правда. 1988. 2 апр.
186 См.: APZ. 1987. Н. 3. S. 33—41.
187 Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза.
М., 1953. С. 17.
188 Ванников Б. Л. Записки наркома//Знамя. 1988. № 1, 2.
189 Цит. по: Московские новости. 1988. № 19. С. 9; Маршал Жуков.
Каким мы его помним. М., 1988. С. 204 и далее.
190 См.: Семидесятилетие Великой Октябрьской социалистической
революции. М., 1988. С. 28.
191 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 38—75;
ср.: Beer H. M. Moskaus As im Kampf der Geheimdienst. Pahl,
1983; HZ. 1987. H. 1. S. 17.
192 Цит. no: Der Uberfall. Hamburg, 1984. S. 17.
193 Сталин И. В. Указ. соч. С. 10, 166—167, 199.
194 Василевский А. М. Дело всей жизни. М., 1988. Кн. 1.С. 114.
Советские военные историки по непонятным причинам
воздерживаются от полного сопоставления сил и средств сторон на
22 июня 1941 г. Например, приводится общее число всех
немецких танков — около 4300, со стороны же СССР называется лишь
число новых танков — свыше 1470. 5 тыс. немецких боевых
самолетов противопоставлено лишь 1540 новых советских.
Ранее эти историки указывали, что с января 1939 г. до 22 июня
1941 г. Красная Армия получила от промышленности около
18 тыс. боевых самолетов. См.: Вторая мировая война: Крат,
история. М., 1984. С. 103, 120; Советский тыл в первый период
Великой Отечественной войны. М., 1988. С. 52.
195 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4. S. 188—189.
286

196 цит. до: Коме, правда. 1988. 2 апр.; См.: Советский тыл... С. 31,
33—34, 52; Известия ЦК КПСС. 1989. № 1. С. 107.
197 Buchsweiler M. Ukraine am Vorabend und Beginn des Zweiten
Weltkriegs: ein Fall doppelter Loyalitat. Gerlingen, 1984. S. 358;
Birn R. B. Die Hoheren SS- und Polizeiftihrer. Dusseldorf, 1986.
198 См.: Знамя. 1988. № 3. С. 50; Воен.-ист. журн. 1987. № 6. С. 10;
Известия. 1988. 3 мая.
199 См.: Известия. 1988. 15 авг. Текст приказов № 227 и 270 см.:
Воен.-ист. журнал. 1988. № 8.
200 Самсонов А. М. Знать и помнить. М., 1988; Кн. обозрение. 1988.
19 февр.; Аргументы и факты. 1988. N° 19; Вечерняя Москва.
1988. 21 июня; Deutschland im zweiten Weltkrieg. В., 1985. Bd. 6.
S. 782; Buchsweiler M. Volksdeutsche in der Ukraine; Miguel P.
La seconde guerre mondiale. P., 1984. P. 613—614.
201 О Сталине как полководце см. ст. Н. Г. Павленко (Сов.
культура. 1988. 23 авг.); А. Н. Мерцалов (Возвращение к правде. М.,
1988. Вып. 1).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
1 Правда. 1984. 2 авг.; СССР —ГДР: Дружба и сотрудничество. М.,
1986. С. 18.
2 См. ст. У. Буука: ZfG. 1980. Н. 3.
3 См., напр.: Volkmann H.-U., Wirtschaft im Dritten Reich. Munch en,
1980—1984. T. 1—2; Boelke W. A. Die deutsche Wirtschaft.
Dusseldorf, 1983; Geyer M. Deutsche Riistungspolitik. Frankfurt a. M.,
1984; Borchardt K. Grundrip der deutschen Wirtschaftsgeschichte.
Gottingen, 1985; Wirtschaftsordnung, Inductrieorganisation und
Koordination. Stuttgart, 1985; cf.: Carlebach E., Bachmann K.
Kauf dir einen Minister. Frankfurt a. M., 1985.
4 См., напр.: Buchheim Ch. Die besetzten Lander im Dienste der
deutschen Kriegswirtschaft wahrend des Zweiten Weltkrieges //
VfZ. 1986. H. 1. S. 117—145.
5 См.: Вопр. истории. 1986. № 1. С. 22—23; Новая и новейшая
история. 1986. № 2. С. И.
6 Правда. 1985. 19 февр., 6 мая; 1986. 27 июля; 1987. 25 янв.,
12 июля, 2 дек.
7 См.: Программа Коммунистической партии Советского Союза: М.,
1986. С. 67—68; Проэктор /J. M. Мировые войны и судьбы
человечества. М., 1986; Правда. 1986. 18 дек.
8 Правда. 1987. 3, 6 нояб.
9 См.: Там же. 1979. 13 нояб.; 1985. 16 апр.; Вопр. истории. 1985.
№ 44. С. 48.
0 См.: Faschismus in Deutschland. Koln, 1985.
11 См.: Советский тыл в первый период Великой Отечественной
войны. М., 1988. С. 39, 45, 49—50, 52, 58, 374.
12 См.: Неделя. 1989. № 10. С. 10.
287

Оглавление
ВВЕДЕНИЕ 3
Глава первая
МЕТОД И ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ 10
Критика немарксистской историографии Великой
Отечественной войны в свете новейших документов КПСС 10
Тематика Великой Отечественной войны в
немарксистской исторической и мемуарной литературе ... 31
Глава вторая
ИСТОРИОГРАФИЯ ФРГ О ПРОИСХОЖДЕНИИ
ВОЙНЫ ПРОТИВ СССР 48
Версии причин нападения на СССР 51
Трактовка советско-германских отношений и политики
«умиротворения» 64
Глава третья
ЭКОНОМИКА СССР НАКАНУНЕ И ВО ВРЕМЯ
ВОЙНЫ В ОСВЕЩЕНИИ ИСТОРИКОВ ФРГ 102
Оценка советского экономического потенциала
предвоенных лет 106
Суждения о военной экономике СССР 115
Глава четвертая
НЕМАРКСИСТСКИЕ ИСТОРИКИ И МЕМУАРИСТЫ О
БОРЬБЕ ЗА ПЕРЕЛОМ НА СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОМ
ФРОНТЕ 138
Концепция Московской битвы и провала фашистской
доктрины скоротечных войн 149
Оценка места Сталинградской битвы в истории войны 159
Трактовка значения Курской битвы 169
Истолкование роли советского партизанского
движения 180
Глава пятая
ПРИЧИНЫ ПОРАЖЕНИЯ ГЕРМАНИИ И
ИСТОЧНИКИ ПОБЕДЫ СССР В ОТРАЖЕНИИ
ИСТОРИОГРАФИИ ФРГ 195
Немарксистская критика авантюризма
немецко-фашистского военно-политического руководства 199
Проблема источников победы СССР 211
Заключение 241
Примечания . , . , , ; . 2Г0