Текст
В.М. АЛПАТОВ
150 ЯЗЫКОВ И ПОЛИТИКА:
1917-1
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
В.М. Алпатов
150 ЯЗЫКОВ И ПОЛИТИКА
1917 — 2000
СОЦИОЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СССР
И ПОСТСОВЕТСКОГО ПРОСТРАНСТВА
Москва
КРАФТ+ ИВ РАН
2000
ББК81.2
A 45
Рецензенты
доктор филологических наук Т.Б. Крючкова
кандидат филологических наук В И. Беликов
Редакторы
М.С. Грнкурова, А 3 Алмазова
А 45 Алпатов В. М. 150 языков и политика. 1917—2000. Социо*
лингвистические проблемы СССР и постсоветского
iipocipaiiciBB. М. Крафт4, Институт востоковедения РАН, 2000,
224с.. и здание 2-е, дополненное-
В монографии дастся краткий очерк истории языковой ситуации и языковой
политики в СССР и в государствах, ибразивашпихся после его распада. Выделяются
исконные факторы, определяющие функционирование языков в многоязычном
обществе, показано, насколько языковая политика в СССР отражала общие
закономерное!и и насколько ина имени свою специфику Рассмотрены основные
этапы нон политики на первом этапе, до второй половины 30-х гг была
иредпрннм।а попы।на добн1ься равенства всех языков народов СССР, последующий
тип, длившийся почти до распада СССР, характеризовался прежде всего
государственной поддержкой русского языка. Показано, что в современной России
языковая ситуация принципиально не изменилась но сравнению с СССР, тогда как
в лруt их новых государствах с разной скоростью русский язык вытесняется иными
Книга рассчитана на специалистов-лингвистов и этнографов, а также на всех
интересующихся социально-языковыми проблемами.
ISBN 5-84282-158-7
С Алпатов ВЫ.. 2000
43 Институт востоковедении РАН, 2(ХХ)
Крафт+, 2<Х)0
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие.............................. 4
Потребность идентичности и потребность
взаимопонимания......................... 11
Исходная ситуация....................... 29
Новая лингвистическая политика.......... 38
Поливанов, Яковлев и другие............. 51
Какую систему письма выбрать?........... 61
Политика и жизнь........................ 73
Поворот политики........................ 87
Годы стабильности...................... 102
Полезно или вредно двуязычие?.......... 134
От СССР к России....................... 146
От двуязычия к одноязычию?............. 166
Литература............................. 201
Summary.................................. 221
ПРЕДИСЛОВИЕ
Цель настоящей книги — лап» в самом сжатом виде обоб-
щающий очерк истории языковой ситуации и языковой полити-
ки в нашей стране после 1917 г. вплоть до настоящего времени.
По этой тематике написано немало и у нас и за рубежом, но го-
ворить об объективном научном анализе проблемы, столь заде-
вающей чувства и эмоции многих людей, пока приходится до-
вольно редко. Пожалуй, нигде человеческое сознание столь не
мифологизировано, как в области национальных, в том числе
национально-языковых проблем Часто мы видим, как образо-
ванный человек, вполне разумно рассуждающий по всем прочим
вопросам, начинает с пеной у рта "доказывать" явно абсурдные
положения, как только речь заходит об истории его народа или
ситуации с его родным языком. Такие тенденции многократно
усиливаются в переломные эпохи вроде нынешней, когда воскре-
сают, казалось бы, давно забытые мифы. Безусловно, здесь при-
сутствую! и собственно этнические, и социальные проблемы, но,
вероятно, затрагивается и нечто более глубинное. Можно согла-
ситься, например, с таким высказыванием: "Разделение “свой-
чужой" коренится в человеческой природе и лежит куда глубже
любых социальных, этнических и любых прочих “признаков"
(Аннинский, 1995). До какой-то степени можно объективно рас-
сматривать языковые ситуации в чужих странах, но трудно отре-
шиться от эмоций, от симпатий и антипатий, когда речь идет о
"своем’ языке и "своей" культуре.
Изучение социолингвистических проблем в республиках
СССР началось у нас еще в 20-е и в начале 30-х гг. Пожалуй, ра-
боты тех лет и сейчас представляют наибольший интерес Вряд
ли правомерно относить их с некоторым пренебрежением к
"предсоциолингвистикс", как это сделано (Дешериев, 1995, с. 62|,
хотя современная социолингвистическая терминология еще не
была тогда выработана. Языковая ситуация тех лет в разных ре-
гионах страны деталцно описывалась в работах таких ученых, как
Е Д. Поливанов, Н. Ф Яковлев, А. М. Сслищев, А М. Пешков-
скин и другие Е. Д. Поливанов, Н. Ф Яковлев, а также
Л П. Якубинский активно выступали и в качестве теоретиков
языковой политики Работам этих ученых посвящен специальный
раздел нашей книги. Многое из написанного ими сохраняет цен-
ность и сейчас. Но, безусловно, все они были людьми своей эпо-
4
хи и не вес их идеи и прогнозы выдержали испытание временем
К тому же их исследования, как правило, не опирались на сколь-
ко-нибудь представительные социологические изыскания, на
анализ статистически достоверного материала.
С 30-х тт. социолингвистические исследования по большинст-
ву современных проблем были в СССР свернуты, а западная со-
циолингвистика, активно начавшая развиваться с 60-х гг-., неред-
ко открывала вторично ту же проблематику, которая затрагива-
лась в пионерских работах наших ученых 20 — начала 30-х гг У
нас же еще в 1949 г. Н. Ф. Яковлев вынужден был констатиро-
вать то, что не изучаются социальная дифференциация языка со-
ветской эпохи, вопросы освоения русского языка нерусскими и
другие актуальные проблемы |Никольский, Яковлев, 1949. с. 273.
275).
С конца 50 — начала 60-х гг. в СССР снова начали развивать-
ся социолингвистические исследования Их было проведено не-
мало. Однако вплоть до второй половины 80-х гг. эти исследова-
ния в той или иной степени подчинялись жестким априорным
схемам, часто далеким от реальности. Типичны фразы вроде: "В
нашей стране все языки равноправны. Каждый народ свободно
пользуется своим родным языком, а также русским языком как
языком межнационального общения... Гармонически сочетаются
интересы, потребности каждого народа в отдельности всех наро-
дов вместе взятых. В этом проявляется общая целеустремлен-
ность функционирования языков народов СССР — в плане со-
трудничества и взаимопомощи наций" (Развитие, 1976, с. 6]. Вся
далеко не однородная политика после 1917 г. рассматривалась
как нечто неизменное, и постоянно говорили о "торжестве ле-
нинской национальной политики", хотя реальная политика в
СССР в 60-80-е гг., как мы увидим, резко отличалась от той, ко-
торую отстаивал В. И. Ленин.
Нередко в подобных публикациях возникала элементарная
нелогичность и противоречивость. Вот автор одной из книг
вполне в духе принятых стандартов рассуждает о том, что в
СССР достигнуто не только "законодательное равноправие", но и
полное равенство всех языков (Ханазаров, 1963, с. 27]. И четырь-
мя страницами ниже он же пишет: "Нецелесообразно и практи-
чески неосуществимо, например, вести радиопередачи на десят-
ках языков" (Ханазаров, 1963, с. 311. Но если на одном языке ве-
дут радиопередачи, а на другом нет, то уже возникает их нера-
венство, пусть даже обусловленное не сознательно злой волей, а
5
соображениями целесообразности. Бывали и случаи прямого ис-
кажения истины Например, писали такое: "Во всех вузах Украи-
ны преподавание ведется главным образом на украинском языке,
одновременно по желанию студентов часть лекций читается так-
же на русском языке" (Взаимоотношение, 1980, с. 221-222]. Од-
нако на деле в большинстве украинских вузов все преподавание
велось в 1980 г. на русском языке.
И все же нельзя полностью отбрасывать то, что делалось в
области изучения социально-языковых процессов в нашей стране
в советских работах тех лег. Появлялись серьезные теоретические
работы, среди которых нельзя не отметить довольно разумную по
выводам и наблюдениям книгу (Аврорин, 1975]. Еще больше бы-
ло сделано в области накопления фактов. Именно в это время
начали проводиться массовые социолингвистические обследова-
ния, дававшие цепную информацию, отметим, например, такие
работы, как (Губогло, 1979, Копыленко, Саи на, 1982]. Однако в
целом развитие социолингвистики в СССР шло более вширь, чем
вглубь, а вполне достоверные факты вступали в противоречие с
догматическими общими положениями.
Данные вопросы изучались и на Западе. В целом для боль-
шинства западных работ, прежде всего написанных учеными, нс
являющимися непосредственно славистами или тюркологами,
характерно недостаточное владение советским материалом. Аме-
риканские и западноевропейские теоретики социолингвистики
значительно лучше знают .языковую ситуацию в Ирландии или
Индонезии, чем в СССР или в постсоветской России. При разра-
ботке программ языкового планирования очень редко учитывает-
ся весьма разнообразный советский опыт. Приведем лишь один
пример. Автор вполне серьезного учебника социолингвистики
(Trudgill, 1983] пишет, будто в СССР существует официальный
декрет, согласно которому все нс^вые технические термины в
языках нацменьшинств должны заимствоваться только из рус-
ского языка, каждый же несогласный с этим декретом объявляет-
ся "буржуазным националистом" (Trudgill, 1983, с. 155]. Очевид-
но, что английский социолингвист, получая информацию из вто-
рых рук, довел реальный процесс русификации в СССР до аб-
сурдной законченности. Показательно, что при переиздании
учебника в 1995 г. автор, явно не зная, как трактовать изменения
последних лет, просто опустил весь раздел о СССР, ничем его не
заменив.
6
Существует однако и сравнительно большое количество ра-
бот, специально посвященных языковой ситуации и языковой
политике в СССР Они четко делятся на две группы К одной из
них можно отнести такие работы, как (Laurai, 1951; Omsrein,
1959, Goodman, 1968; Humplirly 1989], а также часть статей, опуб-
ликованных в коллективных трудах (Language Planning, 1989;
Sociolinguistic, 1985]. Разнообразные процессы, происходившие в
СССР, сводились в них к одному — жесткой русификации, оце-
ниваемой крайне негативно. Стремлению власти постепенно
уничтожить все языки, кроме русского, и сделать этот язык все-
мирным, противопоставляется столь же недифференцируемая
борьба нерусского населения, которое "противостоит деструктив-
ной деятельности русского языка и пытается спасти языки своего
народа” (Bruchis, 1982, с. 12]. Авторы таких работ отрицали суще-
ствование каких-либо объективных процессов в советском обще-
стве и сводили все к субъективным намерениям "плохой" комму-
нистической верхушки и страдающего языкового меньшинства.
Явные различия в языковой политике в разные периоды совет-
ской истории игнорировались или оценивались лишь как такти-
ческие ходы извечно русификаторской власти. Приверженность
априорным схемам, только с обратным знаком, сближала такие
исследования с советскими работами тех же лет, хотя и в некото-
рых из них содержится любопытный фактический материал, как
в (Bruchis, 1982].
К другому типу можно отнести и такие работы, как (Winner,
1952; Bcnnigsen, Quelqucjay, 1967; Bacon, 1966; Lewis, 1972; Lewis.
1982|, а также часть статей из двух упомянутых выше сборников,
например, статьи М. Кирквуда и С. Криспа в первом, X. Хармана
во втором из них. Как правило, и здесь отношение к советской
языковой политике после 30-х гг. достаточно критично. Однако
данные авторы признают, что существуют объективные законо-
мерности развития общественно-языковых процессов, во многом
общие для "тоталитарных" и "нетоталитарных" стран, что руси-
фикация связана не только с волей правителей, но и с реалиями
жизни, что происходящие события не всегда укладываются в же-
сткую схему "русификация сверху — противодействие руси-
фикации снизу”. Встречались и работы, где проявлялась явная
симпатия к ситуации в СССР (Imart, 1965; Сотне, 19811 В<» всех
□тих публикациях современной политике четко противопоставля-
лась политика 20-х гг. и первой половины 30-х гг., которая, как
правило, оценивалась весьма положительно. Безусловно, эта
7
ipynna авторов стремилась к максимально возможной объектив-
ности.
Однако общий недостаток всех западных работ — ограничен-
ность фактического материала. Мало кто из их авторов мог само-
стоятельно его собирать. В основном они писали и продолжают
писать по советским источникам, прежде всего по материалам
переписей населения, данные которых обычно излишне абсолю-
тизируются.
После 1985 г. изменения в общественных умонастроениях
сказались и на трактовке социолингвистических проблем. Пона-
чалу, особенно в 1987-1988 гг., у нас наметилась некоторая тен-
денция к более объективному анализу. Однако с 1989-1990 гг.
развитие пошло дальше, особенно в национальных республиках и
областях. Место растерявшихся ученых-социолингвистов в ос-
новном заняли дилетанты: писатели, публицисты, а затем и по-
литики. Вместо "гармонического сочетания интересов" стали пи-
сать о "языковом геноциде", часто повторяя наиболее крайние из
высказываний, имевших ранее хождение за рубежом. В печати
стали типичными высказывания вроде: "Не союз независимых
государств они (большевики. - В. А.) создали, а идеологический
конгломерат народов, котел, в котором должны были исчезнуть
меньшие этносы (что и случилось с десятками малых народов
Сибири), переняв язык, культуру и духовное наследие самого
большого народа" |Павлычко, 1993]. Такие идеи оказывали мас-
совое воздействие. И вот уже читательница "Общей газеты" вос-
клицает: "Сколь чудовищна ленинская национальная политика!
Сколь кошмарна конловость понятия “единая общность — совет-
ский народ”!" |ОГ. 25-31.07.1996]. Ей невдомек, что В. И. Ленин
никогда не говорил о "единой общности — советском народе".
Один из мифов времен конца перестройки — миф о единой и
неизменной национально-языковой политике "большевиков" за
74 года и необходимости все начинать заново.
После 1991 г. стало ясно, что ситуация далеко не столь проста
и однозначна. Многие прежние проблемы продолжают сохранять
силу, но к ним добавились новые, прежде всего проблема пони-
жения статуса русского языка в большинстве постсоветских госу-
дарств После растерянности перестроечных лет замелю оживи-
лась деятельность профессиональных специалистов в области со-
циолингвистики и национальных отношений. Начиная с 1992 г.
прошло несколько интересных конференций и симпозиумов в
Институте языкознания РАН. Институте востоковедения РАН,
8
АН Республики Башкортостан, фонде им А. Д. Сахарова и дру-
гие; материалы ряда конференций опубликованы. Идет процесс
накопления и первичной обработки фактов, что вполне естест-
венно. Работ обобщающего характера пока очень немного. Нам
неизвестны работы такого рода и за рубежом, где обобщающих
монографий нс было после книги (Lewis, 1972], а более или ме-
нее всесторонне освещающих ситуацию коллективных трудов —
после книги (Language Planning, 1989|. Недавно в Японии вышла
книга [Tanaka, 2000], но она посвящена специфическому вопро-
су: взглядам И. В. Сталина на национально-языковые проблемы.
Безусловно, время еще не располагает к написанию обобщаю-
щих сочинений по социолингвистическим проблемам советского
и постсоветского периодов. С одной стороны, еще недостаточна
историческая дистанция, слишком неясны перспективы развития.
С другой стороны, далеко не изучены сами факты. Нельзя поль-
зоваться лишь материалами переписей населения, которых к то-
му же не было с 1989 г. Даже многие опубликованные факты нс
собраны воедино и не проанализированы, а закрытые до недав-
него времени архивные данные — пока что еще абсолютно не
тронутая исследователями целина. Данный очерк неизбежно ско-
ро устареет. И тем не менее нам кажется, что лучше иметь неко-
торый предварительный очерк истории и современного состоя-
ния языковой ситуации и языковой политики в СССР и образо-
вавшихся на его месте государствах, чем не иметь никакого. Не-
обходим анализ общих тенденций развития, на основе которого
могут быть выявлены закономерности данного крайне актуаль-
ного процесса Все это может иметь как теоретическое, так и
практическое значение.
В данной работе мы исходим из того, что нельзя, как это
иногда у нас делается, считать советский опыт абсолютно уни-
кальным. Непродуктивно игнорировать типологически сходные
ситуации или же учитывать их лишь как пример "нормального
развития" в противоположность "уродливому развитию" у нас
Например, в столь разных странах, как Россия и СССР, с одной
стороны, и Япония, с другой, социолингвистическое развитие
имеет немало общего, о чем мы писали [Алпатов, 1995 а]. Поэто-
му для понимания того, что происходило и происходит у нас,
надо учитывать и мировой опыт, что мы стараемся делать.
Безусловно, полный и всесторонний анализ проблем, о кото-
рых мы пишем, не по силам одному человеку. К тому же мы бы-
ли ограничены в материале, не имея возможности использовать
9
хинные данные. Тем более мы не претендуем на окончательность
выводов и оценок. Однако нам хотелось бы своей краткой и за-
ведомо уязвимой для критики работой стимулировать развитие
научных исследований в этой области.
Ряд положений, выдвигаемых в книге, автор публиковал в ви-
де статей в научных и популярных изданиях (Алпатов, 1993 а, б,
в: Алпатов, 1994 а, 6; Алпатов, 1995 б, в; Алпатов, 1996; Алпатов,
I99X; Alpatov, 1996; Alpatov, 1998). При подготовке книги матери-
ал этих публикаций подвергся переработке.
Автор благодарит участников обсуждения книги в Отделе
языков Института востоковедения РАН, особенно Л. Р. Концсви-
ча и В. А Чернышева; замечания всех выступавших он постарал-
ся максимально учесть. Значительную помощь в написании кни-
ги оказала также двухмесячная стажировка в Нидерландском инс-
титуте исследований по гуманитарным и общественным наукам в
г.Вассенаре в 1996 г.; здесь автор смог ознакомиться с западными
исследованиями по тематике книги.
Первое издание книги, вышедшее весной 1997 г. очень малым
тиражом, быстро разошлось, что показывает большой интерес к
данным проблемам При переиздании автор исправил замечен-
ные читателями неточности и сделал необходимые дополнения,
доведя изложение до 2000 г. Последняя глава книги фактически
написана заново.
ПОТРЕБНОСТЬ ИДЕНТИЧНОСТИ
И ПОТРЕБНОСТЬ ВЗАИМОПОНИМАНИЯ
Прежде чем перейти к основной теме книги, нам необходимо
рассмотреть некоторые общие вопросы функционирования язы-
ков в многоязычном обществе.
В одноязычном обществе люди редко задумываются над язы-
ковыми проблемами Ситуация однако резко меняется, когда че-
ловеку приходится сталкиваться с тем, что он и его собеседники
говорят на разных языках. При многоязычии всегда взаимодейст-
вуют две естественные для каждого человека, но противополож-
ные потребности. Назовем их потребностью идентичности и по-
требностью взаимопонимания.
Потребность идентичности заключается в стремлении пользо-
ваться в любой ситуации общения полностью "своим" языком,
освоенным в первые два-три года жизни. Как правильно отмеча-
ет В. !О Михальченко, "и для общества, и для отдельного инди-
вида комфортнее пользоваться одним языком, преимущественно
родным, усвоенным в детстве, так как не нужно прилагать уси-
лий при усвоении второго и третьего языка" (Михальченко,
1994 б, с. 223]. Такой язык часто называют материнским язы-
ком, и мы будем пользоваться этим термином, поскольку при-
вычный термин "родной язык" многозначен например, если
башкир с раннего детства знает только русский язык, то одни
авторы называют его "родным языком" его материнский язык,
другие — неизвестный ему башкирский. Предельный случай
удовлетворения погребности идентичности — одноязычие.
Одноязычие имеет ряд преимуществ.
. Во-первых, действительно, усвоение нескольких языков тре-
бует дополнительных усилий, а в обучении чужим языкам спо-
собности людей различны
Во-вторых, человек по-разному овладевает языками.
Как показывают современные исследователи, лишь при ис-
пользовании материнского языка человек использует оба полу-
11
шария головного мозга, не дублирующие, а дополняющие друг
друга.
Если же язык осваивается после 5-7 лет, то речь и восприятие
речи на нем осуществляются одним левым полушарием, в резуль-
тате чего языковая компетенция неизбежно неполна. Особый
случай — когда у человека более одного материнского языка, что
бывает в случае разных языков родителей (пример Н. Я. Марра),
или воспитания с одноязычными гувернантками и гувернерами
(пример В. В. Набокова). Однако такие случаи — исключение, а
не правило, хотя раннее двуязычие бывает и массовым, обычно
же второй или третий язык осваивается в школе, в армии или на
рынке уже в более позднем возрасте. Но даже и при приобретен-
ном в раннем детстве двуязычии, как указывают специалисты,
абсолютного равенства языков не бывает, и всегда какой-то язык
становится первым, а какой-то вторым [Edwards, 1994, с. 3|.
Лучшее владение материнским языком не означает того, что од-
ноязычные люди как-то развитее двуязычных (хотя бывали даже
"экспериментальные подтверждения" такого превосходства). Как
указывают современные западные исследователи, нет никаких, в
том числе экспериментальных, оснований считать, что есть ка-
кая-то разница в умственном развитии между одноязычными и
двуязычными людьми (Laponce, 1987, с. 21; Edwards, 1994, с. 68-
71J.
Наконец, в-третьих, понятие материнского языка имеет и
четко выраженный социальный смысл. Не всегда, но в большин-
стве случаев материнский язык — это язык своего этноса, своей
культуры. Пользование "чужим" языком связывается с ощущени-
ем этнической, культурной, а зачастую и социальной неполно-
ценности. Конечно, возможен и компенсирующий фактор —
ощущение особой престижности "чужого" языка.
Потребность взаимопонимания заключается в том, что каж-
дый из участников любой ситуации общения желает без помех
общаться со своими собеседниками. Только в случае взаимопо-
нимания коммуникация бывает успешной. Разумеется, понят-
ность языка — необходимое, но не достаточное условие успеха
коммуникации, но о других условиях мы говорить не будем.
Обе потребности не противоречат друг другу и автоматически
удовлетворяются лишь в полностью одноязычном обществе. Не-
даром в самые разные исторические эпохи находились мечтатели,
рассуждавшие о будущем едином языке человечества и даже про-
ектировавшие такие языки. В нашей стране подобные идеи
12
оживлялись в 20-е it. в связи с ожиданием мировой революции и
скорого построения коммунизма. Сейчас существует концепция
достаточно быстрого превращения английского языка в мировой.
Однако ясно, что в обозримом будущем говорить о всеобщем од-
ноязычии не придется.
В то же время одноязычие свойственно значительной части
человечества, и миллионы людей могут за всю жизнь не столк-
нуться с ситуацией, когда их собеседник не владеет их языком.
При этом одноязычие в современном мире обычно связано с дву-
мя полярно противоположными ситуациями. С одной стороны,
одноязычны наиболее отсталые народы, не контактирующие с
внешним миром, или же наиболее отсталая и угнетенная часть
того или иного этноса, прежде всего женщины, живущие в замк-
нутом домашнем мире; о связи половых различий с одноязычием
и двуязычием |см. Lewis, 1972, с. 11; Loveday, 1982, с. 28]. С дру-
гой стороны, одноязычна основная масса населения большинства
развитых стран, построенных по национальному принципу или
по принципу "плавильного котла" (объединения разных этносов в
единое целое). Недаром в США в общественном мнении господ-
ствует представление об одноязычии как свойстве культурных и
зажиточных людей и связи двуязычия с бедностью и отсталостью
(именно в этой стране старались "экспериментально доказать"
благотворность одноязычия); о таком массовом стереотипе пишут
очень многие (Loveday, 1982, с 8; Skuinabb-Kangas, 1983, с. 66;
Tollefson, 1991, с. 12; Edwards, 1994, с. 4; Garcia, 1995, с. 142, 145-
146).
Однако двуязычие также широко распространено. По мнению
ряда ученых, двуязычие — норма, а одноязычие — исключение
[Edwards, 1994, с. 1| или даже одноязычие — вообще фикция,
особенно если учитывать, что один и тот же человек обычно вла-
деет разными вариантами одного языка (литературным языком и
диалектом, бытовым и книжным стилем и пр.) [Loveday, 1982,
с.8]. Действительно, даже в Японии — одной из самых моноэт-
ничных стран мира (из примерно 124 миллиона населения не-
японцев менее миллиона) дифференциация японского языка
очень значительна, и носители разных диалектов плохо понима-
ют или вообще не понимают друг друга. Общим средством ком-
муникации служит лишь литературный язык, который, однако,
для многих японцев весьма далек от материнского языка и требу-
13
ет специального обучения1. Если в прошлом, исключая эпохи
войн и переселений народов, жизнь замкнутыми традиционными
общинами способствовала одноязычию, то в современном мире
социальная мобильность резко возрастает, и ситуация общения
между людьми с разными материнскими языками становится
правилом.
Среди различных классификаций двуязычия для нас важны
прежде всего два разграничения. Во-первых, это упомянутое вы-
ше различие между межъязыковым двуязычием (таджикеко-рус-
ское, абхазо-грузинское и пр.) и двуязычием внутри одного язы-
ка. Среди видов последнего нас в дальнейшем будет интересовать
главным образом двуязычие, связанное с одновременным владе-
нием кодифицированным (литературный язык) и некодифициро-
ванным (диалект, просторечие) вариантами одного языка. Во-
вторых, это различие добровольного и вынужденного двуязычия,
см. об этом (Skutnabb-Kangas. 1983. с 75-80]. При добровольном
двуязычии нет существенной разницы между ситуациями знания
и незнания второго языка, а неудача в его освоении (в силу сла-
бых языковых способностей или внешних препятствий) не ведет
к жизненной катастрофе. Добровольное знание второго языка
может поднять престиж человека, но все же не ведет к сущест-
венным изменениям в его жизни. Добровольное двуязычие — это
прежде всего знание наряду с материнским иностранного языка,
например, английского для жителя России или Франции (но нс
Индии или Кении!)2. В дальнейшем мы будем отвлекаться от
добровольного двуязычия применительно к СССР и постсовет-
ским государствам. Например, говоря об одпоязычии большинст-
ва этнических русских в СССР, мы нс будем как-то различать
людей, знавших лишь русский язык, и тех, кто помимо этого
владел английским или китайским. Как мы дальше увидим, в
1 Вопрос о разграничении языка и диалекта принадлежит к числу 'вечных проблем'
лингвистики и социолингвистики, см , например, только работы недавних пет (Fishman,
1971, с 324; Сотне, 1981, с 6-8. Сотне, 1990. с 2-4] Безусловно, основными критериями
шесь являются социолингвистические, а нс собстястю лингвистические вроде взаимопони-
мания русский как-то поймет белоруса, а представи1сяи большинства тюркских народов -
дру| друга, но взаимопонимание между носик жми разных китайских, японских, арабских
диалектов часто невозможно Пожалуй, точнее всего гб ттом рапличин писал В А Аврорин.
указ|.1ваашнЛ, что главный критерий разграничения — отсутствие ням наличие "сознания
омической общности" (Аврорин. 1975, с 55]; см. также [Псрсхпальская, 1997] Ни нноиш
разграничение обусловлено лишь традицией, особенно для бесписьменных языков
• Сейчас уже нс для всех зто так Многие ученые в малых европейских странах просто
вынуждены знать английский язик, пэскотьку литература на их материнских языках но ряду
отраслей просто нс издается
14
многоэтничном государстве двуязычие для части населения вы-
нужденно. Это нс значит, что вообще отсутствует выбор между
двуязычием и одноязычием. Но для многих это одновременно
выбор между полноценной жизнью и жизнью в замкнутой общи-
не.
Что же происходит, когда вступают в общение носители раз-
ных материнских языков? Такие ситуации разнообразны, и могут
выбираться разные стратегии. Попробуем их перечислить.
Стратегия 1. Отказ от коммуникации. Собеседники нс имеют
общего языка, и по крайней мере один из них не пытается дос-
тигнуть взаимопонимания. Ситуация нередка в традиционных
обществах, когда община может проигнорировать чужака В раз-
витых обществах она чаще всего свойственна эмтрантам первого
поколения или лицам, оказавшимся за пределами этнической
родины после изменения границ. Например, русские эмигранты
первой волны, считая свое пребывание за границей временным,
нередко нс старались выучить язык страны, в которую попали, и
не общались с местным населением. Известно, что писатель
А. И. Куприн, прожив почти двадцать лет во Франции, созна-
тельно не учил французский язык, а видный историк академик
Р. Ю. Виппер, живя в 20-30-е гг в Ригс, отказывался знать ла-
тышский язык, и после прихода к власти правых в 1934 г., когда
надо было выбирать между чтением лекций по-латышски и ухо-
дом из Рижского университета, предпочел последнее. Сейчас по-
добная ситуация для русских в той же Латвии вполне типична.
При данной стратегии потребность идентичности не страдает, но
потребность взаимопонимания (пусть неосознанная) не удонле-
гворяется. Человек вынужден замыкаться в рамках национальной
общины и резко ограничить социальные связи. Эта стратегия в
современном обществе предполагает совмещение со стратегией 4
(переводчик): существование русской эмифантской общины во
Франции или Латвии поддерживалось лишь благодаря двуязычию
части ее членов, бравших на себя посреднические функции.
Стратегия 2. Коммуникация без языка ("общение на паль-
цах"). Собеседники нс имеют общего языка и нс пытаются его
выработать, но вступают в коммуникацию, поддерживая ее на
невербальном уровне. Если верить воспоминаниям академика
Н Я. Марра, его родители — переселившийся в Грузию шотлан-
дец и грузинка — жили в браке много лет, так и не выработав
общего языка: отец говорил по-английски и по-русски, мать —
лишь по-грузински [Марр, 1933-1937, т 1, с. 5|. Другой случай
15
наблюдал автор книги. Во время сборки экспонатов советской
космической выставки в Японии русские и японские рабочие-
монтажники весьма высокой квалификации, не имея общего
языка, прекрасно понимали друг друга и работали очень слажен-
но; вмешательство переводчика, к тому же плохо владевшего тех-
нической терминологией, не облегчало, а наоборот, затрудняло
их взаимодействие. Однако такое общение возможно далеко не
всегда. Потребность идентичности при данной стратегии не стра-
дает, но потребность взаимопонимания может быть удовлетворе-
на лишь частично. Значительное количество информации просто
не может быть передано невербально.
Ситуация 3 Коммуникация на материнских языках. Не
имеющие общего языка собеседники говорят каждый на своем
языке и стараются понять друг друга. Ситуация, стандартная для
традиционных обществ и не очень частая для современных. По-
требность идентичности удовлетворяется, потребность взаимопо-
нимания, как и в предыдущем случае, удовлетворяется не полно-
стью: собеседники не до конца понимают друг друга и дополня-
ют обычно вербальное общение невербальным. Такая коммуни-
кация сильно зависит от степени различий между языками и
обычно возможна, и то нс всегда, лишь для близкородственных
языков. Так могут общаться русский с украинцем или азербай-
джанец с казахом, но не русский с казахом или таджик с узбеком.
Ситуация 4. Коммуникация с переводчиком. В ситуации об-
щения выступают как минимум три лица* два из них не имеют
общего языка, а третий двуязычен, но сам не производит новую
информацию, а выступает как посредник. Потребность идентич-
ности опять-таки ни для кого нс ущемляется, потребность взаи-
мопонимания в конечном итоге удовлетворяется, но ценой до-
полнительных сложностей. Наличие переводчика значительно
увеличивает время, затрачиваемое на общение, нарушает спон-
танность общения и просто не всегда возможно. Нетрудно обес-
печить переводчиком официальные делегации и туристские груп-
пы, но, например, в многоязычном рабочем коллективе или во-
инской части использование переводчика нереально1.
1 У этой ситуации есть и явный ilikk полное равноправие собеседников Поэтому она
используется и тогда, когда нозыожиы быян бы н иные ситуации. например, при
официальных международных переговорах Советские дипломаты, участвовавшие в
переговорах с США в 60-80-е п , обычно знали английский язык, ио прибегали к услугам
переводчика, чтобы не создавать неравенство
16
Ситуация 5. Равноправное двуязычное общение. Этот случай
похож на ситуацию 3: здесь также собеседники говорят на своих
материнских языках, не прибегая к помощи переводчика См.
такой пример: "В Кассансае приходилось нередко наблюдать да-
же такие случаи, когда при разговоре таджички с узбечкой каж-
дая говорит на своем родном языке, и обе прекрасно понимали
друг друга" (Расторгуева, 1952, с. 226]. См. также ситуацию среди
индейцев бассейна реки Ваупес (пограничный район между Бра-
зилией и Колумбией), где допустимы только браки между носи-
телями разных языков [Dixon, 1997, с. 24-25]. По сравнению с
ситуацией 3 (а также 1, 2, 4) есть принципиальное различие: оба
собеседника двуязычны (поэтому степень близости языков уже не
имеет значения). Такая ситуация — одна из самых выгодных:
удовлетворяются обе потребности. Но достигается она редко.
Кассансай в Ферганской долине — территория, где узбеки и тад-
жики контактируют уже много веков и существует давнее дву-
язычие. К тому же конец 40-х гг., когда В. С. Расторгуева вела
наблюдения, — период некоторого неустойчивого равновесия
между таджикским и узбекским языками. Исконно таджикский
был престижнее: таджики преобладали в городах, а узбеки — в
кишлаках; в существовавшем до XIX в. Кокандском ханстве, куда
входил Кассансай. таджикский язык стоял в иерархии выше. Но
после 20-х гг. XX в. Кассансай оказался в Узбекской ССР, что не
могло не поднять престиж узбекского языка. Мы не знаем, со-
храняется ли подобная ситуация в современном Узбекистане,
особенно после 1991 г. Вообще, как отмечает Дж. Пул, двусто-
роннее двуязычие, когда оба собеседника могут свободно перехо-
дить с одного языка на другой, — очень редкое явление, ближе
всего к нему африкаанс-английское двуязычие среди белых в
ЮАР [Pool, 1978. с. 242[.
Ситуация 6. Общение на "ничьем” языке. В отличие от всех
предыдущих ситуаций, где ни один из собеседников нс отказы-
вался от материнского языка, здесь от него отказываются оба со-
беседника. В данной ситуации оба собеседника общаются как бы
на нейтральной территории, используя язык, который не являет-
ся материнским ни для кого. Потребность взаимопонимания
удовлетворяется полностью (здесь и при описании последующих
ситуаций мы отвлекаемся от возможности неполного владения
чужим языком для кого-то из собеседников). Потребность иден-
тичности страдает для обоих, поскольку приходится учить и ис-
17
пользовать чужой язык, но в социальном плане оба участника
абсолютно равны Данная ситуация имеет три варианта.
Ситуация 6 а. Общение на классическом языке. Это общение
на языке культуры, не материнском ни для кого и требующем
для всех особого обучения. Таким языком были латынь для сред-
невековой Европы, старославянский — для православного сла-
вянского мира, вэньянь — для Китая, бунго — для Японии и тл.
Эти языки знали не все, но владение ими уравнивало собеседни-
ков независимо от их происхождения: хотя латынь пришла из
Италии, для немца или француза она не воспринималась как
староитальянский язык. В современном обществе такие языки
вышли из употребления или резко сузили сферу использования.
На смену им пришли языки, которые кем-то рассматриваются
как материнские. Поэтому ситуация 6а со временем перешла ли-
бо в ситуацию 7, либо в ситуацию 8.
Ситуация 6 б. Общение на международном языке. Речь идет о
языках типа эсперанто, получивших распространение с конца
XIX в. Эти языки также "ничьи" и создают равенство между уча-
стниками коммуникации. Впрочем, это полностью относится
лишь к народам Европы, поскольку эсперанто и другие сколько-
нибудь распространенные международные языки созданы на ос-
нове некоторого усреднения черт европейских языков. Скажем,
для араба эсперанто может восприниматься как слишком запад-
ный язык. Но главное даже нс в этом. Хотя число эсперантистов
исчисляется миллионами, его социальная роль никогда не была
значительной и не выходила за пределы общения между любите-
лями и любительскими организациями. В том числе этот язык не
играл серьезной роли в межнациональном общении и в СССР,
даже в период пика его популярности, пришедшегося на первые
послереволюционные годы. Значение других такого рода языков
еще меньше. Можно согласиться с мнением о том, что эсперанто
вряд ли станет где-либо официальным языком именно потому,
что он вненационален (Tnidgil), 1983, с. 160]; см. также |О’Вагг,
1984, с. 277].
Ситуация 6 в Общение на пиджине. Нередко в случае массо-
вого общения между носителями разных, обычно далеких друг от
друга языков вырабатывается особый, специально прелгвзначен-
ный для языковых контактов язык, именуемый пиджином; см о
таких языках (Беликов, 1997 б; Беликов, 1998]. В отличие от си-
туаций 6 а и *6 6 здесь обычно не бывает полного равенства собе-
седников, поскольку пиджины чаще возникают на базе упрощен-
18
ного варианта какого-то из контактирующих языков. В дорево-
люционной России бытовое общение русских со многими несла-
вянскими народами происходило на пиджинах (Беликов, 1997 б]
Однако в советское время эти пиджины практически исчезли
приграничное общение с иностранцами прекратилось ввиду уже-
сточения режима государственной границы, а внутри СССР об-
щение на пиджинах вытеснялось общением на русском языке. В
книге мы больше не будем рассматривать этот вопрос.
Итак, ситуации 6 а и 6 б в современном мире редки, а важная
для некоторых регионов Земли ситуация 6 в для СССР не была
существенной.
Ситуация 7. Общение на чужом для обоих собеседников язы-
ке. Эта ситуация близка к ситуации 6 во всем, кроме одного.
Общий язык ситуации также не является материнским для обоих
собеседников, но имеет носителей, существование которых не
может игнорироваться. Так бывает, например, когда турок с пер-
сом говорят по-арабски, пенджабец с тамилом или голландец с
венгром — по-английски, андиец с цезом — по-аварски, мегрел с
осетином — по-грузински, татарин с узбеком или литовец с ла-
тышом — по-русски. Язык, допускающий такое использование,
иногда называют "лингва франка" В наше время такая ситуация
много распространеннее предыдущей. Как и в предыдущем слу-
чае, потребность взаимопонимания удовлетворяется, потребность
идентичности страдает из-за необходимости освоить чужой язык
Лингвистически разницы между ситуациями 6 и 7 нет, но соци-
альная разница существует. Если знание латыни или эсперанто
не может (по разным причинам) быть связано с ощущением
лингвистической или этнической неполноценности, то в данном
случае такое ощущение легко возникает у обоих собеседников
(при том, что между ними сохраняется равенство). Общий язык
обычно более влиятелен, чем материнские языки собеседников. В
колониях — это язык колонизаторов, в бывших колониях —
обычно язык бывших колонизаторов, в международном общении
между гражданами малых государств — язык более сильного го-
сударства, а внутри многонационального государства — очень
часто язык наиболее крупного этноса (есть и исключения вроде
Индонезии).
Использование чужого языка подобного рода может играть
разную роль в зависимости от конкретной ситуации. Слишком
упрощенной следует считать точку зрения, согласно которой ис-
пользование английского языка для межнационального общения
2’
19
нельзя считать ни нейтральным, ни естественным, ни благотвор-
ным | Pennycook, 1995, с. 36). Сам автор данной статьи признает,
что английский язык может стать и знаменем борьбы народа за
свои права, как это было в ЮАР [Pennycook, 1995, с. 51, 54).
Действительно, в ЮАР и Намибии африканское большинство не
могло использовать в своей борьбе ни африканские языки, не
объединявшие, а разъединявшие народы, ни африкаанс, слишком
связанный с колониальным угнетением; лучше всего функции
сплочения людей выполнял английский язык. Не случайно и то,
что оппонентом А. Пенникука оказался индийский автор Б. Кач-
ру [Kachru, 1984|: именно в Индии, многонациональном государ-
стве без явно господствующего этноса, чужой язык выступает как
меньшее зло по сравнению с любым языком другого индийского
народа; следует учитывать и большее развитие английского язы-
ка. Как мы увидим, подобную роль у нас нередко играет русский
язык. Но безусловно, чувство социальной и этнической неполно-
ценности возникает в данной ситуации часто.
Ситуация 8. Общение на языке одного из собеседников
Примеры: разговор американца с венгром или аргентинцем по-
английски, русского с чувашем или латышом — по-русски или
аварца с андийцем — по-аварски. Потребность взаимопонимания
удовлетворяется. Потребность идентичности для одного собесед-
ника удовлетворяется полностью, для другого максимально
ущемляется. В данной весьма частой ситуации возникает нера-
венство собеседников, которого нет ни в одной другой из ситуа-
ций. Неравенство может смягчаться большей престижностью
языка собеседника, перспективами карьеры при его освоении и
т.л., но нередки и конфликты на почве такого неравенства. Сюда
близок и случай общения собеседников, исконно владеющих
разными вариантами одного языка (особенно литературного язы-
ка и диалекта) на одном из этих вариантов (обычно на литера-
турном языке), такой случай может осмысляться как противопос-
тавление "народного" и "барского" языка, и тогда возникает уже
не этнический, а чисто социальный конфликт.
В современном обществе, включая советское и постсоветское,
ведущую роль играют две последние ситуации: 7 и 8 (в межгосу-
дарственном общении также 4) Остальные ситуации имеют мар-
гинальный характер. Далее мы будем говорить почти исключи-
тельно о ситуациях 7 и 8.
При переходе к индустриальному обществу внутри государст-
ва складываются единый рынок, единая административная сис-
20
тема, единая армия, единая система образования и т.д. Все это
требует большой социальной мобильности независимо от этниче-
ской принадлежности и материнского языка. При этом общест-
венные связи внутри государства всегда на порядок значительнее,
чем межгосударственные. Внутри каждого государства неизбежно
встает вопрос об общем для всех государственном языке, реже
(Швейцария) о нескольких государственных языках. Статус та-
кого языка может получить юридическое оформление, как это
произошло с французским языком во Франции со времен Вели-
кой Французской революции. Однако такого оформления может
и не быть, как не было и нет его в США (лишь в самое послед-
нее время официальная роль английского языка законодательно
закреплена в 12 штатах (Donahue, 1995, с. 114|). Тем не менее
фактически в США английский язык играл и играет ту же роль,
что французский во Франции. Одновременно с внедрением госу-
дарственного языка или еще ранее происходит процесс нормали-
зации данного языка, и общественные функции приобретает его
кодифицированный вариант, который в отечественной лингвис-
тической традиции принято именовать термином "литературный
язык”.
Чаще всего государственным языком становится язык господ-
ствующего этноса. Реже — это язык социально активного нац-
меньшинства (малайский в Индонезии, преобразовавшийся в ин-
донезийский). В бывших колониях, где нет четко выраженного
господствующего этноса, такую роль может играть язык бывших
колонизаторов, что особенно часто встречается в Африке. Для
носителей государственного языка потребности идентичности и
взаимопонимания в большинстве ситуаций (по крайней мере
внутри страны) удовлетворяются автоматически. Среди них рас-
пространено одноязычие (или же добровольное двуязычие и
многоязычие, что нередко в Европе). Даже если их материнский
диалект значительно расходится со стандартной нормой, освое-
ние последней, обычно происходящее в школе, воспринимается
как нечто естественное1. Постепенно диалекты вытесняются
Бывают, однако, случаи, когда диалектные различия смазаны с этиичностью. как тп>
происходит с диалектом негритянского (или, как теперь ечнтаетел пренильным, афро-амери-
канского) населения США Освоение стандартного английского азыка многими афро-амери-
канцами. особенно а последние десятилетие, рассматривается как сдача позиций, а диалект-
ные особенности рассматриваются как символ национальной идентичности |Ки», 1979. с 11.
Faso id, |Ч84.с I62|
21
стандартным языком, где быстрее (Франция, Россия), где мед-
леннее (Германия, Япония).
Однако везде, пусть в небольшом количестве, но существуют
национальные меньшинства и их языки. Даже в исключительно
моноэтничной Японии есть более полумиллиона корейцев, не-
сколько десятков тысяч айнов, а в последнее время к ним доба-
вились иммигранты из Филиппин, Тайваня и даже Бразилии и
Перу. Судьба языков меньшинств различна, ио в основном она
сводится к трем вариантам
Самый благополучный вариант — рать региональных языков.
Такие языки вполне устойчивы, имеют письменность, использу-
ются в разнообразных сферах, могут служить средством межна-
ционального общения, но территориально ограниченны. Приме-
рами региональных языков могут служить французский язык в
Канаде, яванский в Индонезии, словацкий в бывшей Чехослова-
кии. Такие языки могут быть формально равноправны с господ-
ствующими, однако реального равенства не возникает. Напри-
мер, за более чем семь десятилетий существования Чехословакии
при всех изменениях общественного строя чешский и словацкий
языки юридически были равноправны, но словацкий язык в от-
личие от чешского оставался региональным: двуязычие было го-
раздо более массовым среди словаков, и общение чехов со слова-
ками почти всегда шло по-чешски. В сравнительно редких случа-
ях в государстве все языки по сути региональны и нет общеупот-
ребительного в масштабах государства языка1. В Индии регио-
нальны все государственные языки, кроме английского и санск-
рита, которыми владеют немногие; попытка превратить хинди в
общеупотребительный язык в 50-60-е гг. закончилась неудачей
(вероятно, к числу региональных можно отнести и некоторые
языки, не входящие в число государственных, вроде раджастха-
пи).
Менее благополучный вариант — использование некоторого
языка в роли бытового. Такие языки далеки от вымирания и
вполне устойчивы, передаются в качестве материнских из поко-
ления в поколение, но ограниченны функционально. Они не ис-
пользуются или используются мало как для общения с другими
1 Швейцария обычно считается классическим примером равенства язиков Однако реаль-
но там, не говоря уже о ретороманском и итальянском, и французский язык нс вполне равен
немецкому 90% документов центральных учреиисии* пишется по-немецки, лишь 20% сто-
личных чиновников - франкофоны, по и они чвето псрспивывамлся между собой ио-мемецди.
роль второго языки в государственных учреждениях все больше переходит от французского к
анг ihHlkomv [Laponcc, 19Я7. с 176|
22
этносами, так и в культурных сферах. Письменность на таких
языках отсутствует или мало развита, школьное обучение или
отсутствует, или не выходит за пределы начального; образование
на этих языках в лучшем случае рассматривается как промежу-
точное, имеющее целью облегчить изучение государственного
языка. Среди носителей этих языков (по крайней мере, их соци-
ально активной части) широко распространено двуязычие. Роль
таких языков сходна с ролью диалектов, да и существуют они в
основном в виде диалектов. Соответствующие литературные язы-
ки или не получили развития, или по крайней мере менее рас-
пространены, чем диалекты или просторечие. Двуязычные носи-
тели этих языков, говоря в бьггу на материнском языке, в куль-
турных ситуациях переходят обычно на кодифицированный ва-
риант государственного или регионального языка.
Примерами бытовых могут служить, в частности, берберские
языки в Северной Африке, саамский в Северной Европе, валлий-
ский в Великобритании (несмотря на отдельные попытки расши-
рить сферу употребления этого языка). Нйкоторыс языки имеют
такой статус лишь в отдельных странах, например, испанский в
США. Близки к данному состоянию и многие языки недавних
иммигрантов, вроде корейского в Японии или языков так назы-
ваемых гастарбайтеров в ряде западноевропейских стран (начиная
от турецкого и кончая креольскими языками Карибского бассей-
на). Безусловно, испанский, корейский или турецкий языки
имеют за пределами США, Японии или ФРГ развитую письмен-
ную традицию, поэтому их носители могут пользоваться и их ко-
дифицированными вариантами, однако эти возможности не вы-
ходят за пределы внутри общи иного употребления.
Наконец, третий вариант — вымирание языка. В отдельных
случаях оно происходило в результате вымирания его носителей,
но более обычная ситуация — языковая ассимиляция, переход от
двуязычия к одноязычию на ранее чужом языке. Промежуточный
этап — ситуация "языкового гетто", когда язык еще помнят и
иногда говорят на нем с немногочисленными соплеменниками,
но возможности свободного его использования крайне ограни-
ченны; см. об этом [Laponce, 1987, с. 42]. Вопреки получившему
в последние годы у нас распространение поверхностному мне-
нию языки вымирают при любом общественном строе: в США в
XX в. исчезли десятки индейских языков, в Австралии из около
250 языков, существовавших к моменту появления белых посе-
ленцев, более 100 вымерло и около 100 исчезает (Dixon, 1997,
23
с. 163], а в Японии совсем недавно прекратил существование
единственный исконный язык меньшинства — айнский. Судьба
языка может быть разной в различных странах: существованию
голландского языка ничего не угрожает в Нидерландах, где он
государственный, но в США, где в прошлом веке число его носи-
телей исчислялось сотнями тысяч, он уже практически исчез.
Устойчивость языка зависит от многих причин. Быстрее все-
го, конечно, вымирают языки малочисленных народов, но в не-
благоприятном положении могут оказаться и языки со сравни-
тельно большим числом носителей. Пример — очень быстрое со-
кращение числа носителей кельтских языков в Великобритании и
Франции в XIX и начале XX в. (позднее этот процесс удалось
затормозить, но возврат в прежнее состояние оказался невозмо-
жен даже в получившей независимость Ирландии), постепенное
исчезновение в США многих языков большого числа носителей
(иммигрантов), вроде того же голландского, первоначально
имевшего большое число носителей, или уже в наши дни явное
вымирание идиша во всех странах его распространения. Помимо
численности народа играют роль степень жесткости языковой
политики и культурные факторы. В культурном плане особенно
неблагоприятными оказываются полярные ситуации: большой
культурной близости, ведущей к быстрой ассимиляции (так по-
лучилось с валлийцами или иммигрантами из протестантских
стран в США), и слишком большой культурной дистанции, ве-
дущей к * культурному шоку", в том числе языковому (как в тех
же США случилось с индейцами).
В качестве примера исчезновения языка рассмотрим айнский
язык. Его устойчивость поддерживалась многие столетия тем. что
айны на значительной территории жили обособленно и почти нс
контактировали с японцами. Когда же во второй половине XIX в.
началась массовая японская колонизация айнских земель, язык
малочисленных и культурно отсталых айнов оказался обречен
независимо от проводимой политики. В период японского мили-
таризма айны были юридически неравноправны с японцами, их
принуждали учить японский язык. При американской оккупации
началась демократизация Японии, айнов уравняли в правах с
японцами, но это лишь усилило начавшийся ранее их переход на
японский язык, и к 60-м гг. айнский язык вышел из употребле-
ния. (Подробнее см. Алпатов, 1997].
Процесс смены языка никогда не бывает полностью добро-
вольным. Всегда как переход от олноязычия к двуязычию, так и
24
последующий переход от двуязычия к одноязычию на ранее чу-
жом языке так или иначе вынужден. Даже если национальное
меньшинство не понуждается к этому административными мера-
ми, давление оказывает сама экономическая, политическая и
культурная ситуация в стране; [см. об этом Skutnabb-Kangas,
1983, с. 66-67; Williamson, 1991, с. 22]. Конечно, не обязательно
ситуация должна пройти все стадии: промежуточное состояние
двуязычия, когда язык занимает позицию регионального или бы-
тового, может длиться веками. С другой стороны, утеря материн-
ского языка может рассматриваться тем или иным этносом как
явление пусть вынужденное, но естественное и имеющее свои
преимущества. Возникает конфликт, так охарактеризованный од-
ним из ирландских лингвистов: то, что хорошо для языков в це-
лом, может быть вовсе нехорошо для их носителей как индиви-
дов, особенно с точки зрения материального благополучия
|Ahlqvist, 1993, с. 16]. Как указывает Дж. Эдвардс, для многих на-
родов существует болезненная дилемма — либо потерять язык,
либо жить отсталой сельской жизнью (Edwards, 1994, с. 107). Он
же, обращаясь к лингвистам, стремящимся во что бы то ни стало
сохранить вымирающие языки, ставит вопрос: а не надо ли при
этом учитывать мнение самих носителей этих языков, которые
далеко не всегда желают ими пользоваться (Edwards, 1994, с. 108)?
Как справедливо пишет тот же автор, "языки в контакте легко
делаются языками в конфликте” [Edwards, 1994, с. 89]. Конфлик-
ты имеют менее острый характер в двух случаях: когда языки
меньшинств имеют слишком малое распространение, как в Япо-
нии, или когда эти языки территориально не сконцентрированы,
как в США (исключение здесь составляют испаноязычныс чика-
нос, которые сконцентрированы в большей степени, чем другие
меньшинства). Сравните ситуацию в США и вроде бы сходной
Канаде, где значительная концентрация носителей французского
языка в Квебеке привела к серьезным конфликтам. Если же на-
циональное меньшинство многочисленно и живет компактно,
такая ситуация при прочих равных условиях вызывает языковые
конфликты в значительно большей степени. Конечно, языковой
фактор никогда нс действует как абсолютно самостоятельный.
Всегда он действует наряду с другими: экономическими, полити-
ческими, этническими и др.
Государственная политика в отношении языков нацмень-
шинств может быть различной: от запрещения и принудительной
ассимиляции носителей до культурной автономии и юридиче-
25
ского равноправия. Однако в большинстве случаев государство
выступало и выступает в качестве силы, поддерживающей по-
требность взаимопонимания, и стимулирует роль государствен-
ного или фактически господствующего языка. Особенно жесткой
оказывается такая политика в период индустриализации, который
для Западной Европы, США и Канады пришелся на XIX век и
первую половину XX века. Такая жесткость могла достигаться
различными способами, причем ее степень не совпадала ни с
уровнем развития, ни со степенью демократичности. Франция
начала XX в. была и развитее, и демократичнее Австро-Венгрии,
но языковая политика там была много жестче. Во Франции с
1794 по 1951 г попросту запрещалось сколько-нибудь официаль-
ное использование языков меньшинств, а также французских ди-
алектов А в США, где прямые административные меры не были
популярны, их место нс менее эффективно занимала концепция
"плавильного котла", согласно которой человек любого происхо-
ждения, попав за океан, должен воспринять единую систему цен-
ностей и единую культуру, один из основных элементов которой
— английский язык. Как уже говорилось, до сих пор в американ-
ском массовом сознании господствует представление о естест-
венной связи между знанием английского языка и способностью
преуспеть в американском обществе.
Поддержка властью потребности идентичности имеет (по
крайней мере, имела до последнего времени) лишь подчиненный
характер. Она могла выходить на передний план в отдельных го-
сударствах, обычно при определенном равновесии между этноса-
ми. Политика официального многоязычия издавна существует в
Швейцарии, где каждый государственный чиновник обязан отве-
чать по-немецки, по-французски или по-итальянски в зависимо-
сти от того, на каком из языков к нему обращаются. Еще более
жестко официальное двуязычие соблюдается в Бельгии после
второй мировой войны как результат длительной борьбы фла-
мандцев за свои права. В этой стране существует лаже два неза-
висимых министерства образования, а все университеты на фла-
мандской территории были превращены сначала из франкоязыч-
ных в двуязычные, а затем пользование в них французским язы-
ком упразднили совсем.
Другой случай поддержки властями языков меньшинств бы-
вал связан с принципом "разделяй и властвуй" Французы в своих
бывших колониях в Северной Африке поддерживали берберские
языки, чтобы не допустить арабизации берберов [Ross, 1979, с. 7|,
26
а в ЮАР во времена апартеида специально вводили одноязычное
обучение на материнских языках для африканцев, чтобы они не
усваивали языки белых и не объединялись между собой [Trudgill,
1983, с. 156; Skutnabb-Kangas, 1983, с. 66-67).
В последние десятилетия в ряде развитых стран языковая по-
литика стала несколько меняться, что иногда интерпретируют
как признак перехода от индустриального к постиндустриально-
му обществу. В большей степени, чем раньше, допускается ис-
пользование языков меньшинств, на них как-то развивается
школьное обучение, делаются попытки расширить сферы их ис-
пользования. Например, во Франции еше в 1951 г. был снят за-
прет на использование бретонского, баскского, каталонского
(провансальского) языков, окситанского языка (или диалекта),
позже право пользоваться своими языковыми образованиями по-
лучили также эльзасцы, корсиканцы, фламандцы [Edwards, 1994,
с. 154). В Норвегии, где саамский язык до 50-х гг. нс имел ника-
ких прав, сейчас появились саамские школы и культурные цен-
тры [Jernslettcn, 1993). Даже в США концепция "плавильного
котла” все более уступает место идеям культурного и языкового
плюрализма и даже равноценности разных культур и языков.
Однако нельзя и переоценивать указанные явления. Борьба
меньшинств за свои права, поддерживаемая левыми представите-
лями господствующих этносов, вызывает и обратную реакцию. В
США введение испаноязычиых школ, разрешение чиканос голо-
совать на своем языке вызвали ответные действия консерватив-
ных сил, начавших кампанию за придание английскому языку
официального статуса. Эта кампания потерпела неудачу на феде-
ральном уровне, несмотря на сочувственное отношение прези-
дента Р. Рейгана, но, как уже говорилось, в 12 штатах она имела
успех. В основном это традиционно консервативные южные шта-
ты, но также Калифорния и Иллинойс. После принятия на осно-
ве референдумов соответствующих законов положение языков
меньшинств в этих штатах резко ухудшилось [Donahue, 1995].
Даже если и не происходит подобного отката назад, нельзя
безусловно оценивать языковую политику в современных разви-
тых странах только как политику языкового плюрализма. Кое-где
такой плюрализм заходит очень далеко, как в Австралии, где в
1973 г. правительством лейбористов была принята программа
всеобщего двуязычия, в целом сохранявшаяся все последующие
годы. Согласно ей, каждый житель Австралии должен свободно
владеть двумя языками материнским и иностранным, если он
27
исконно англоязычен, материнским и английским, если он им-
мигрант или абориген [Bullevant, 1995]. Однако такая политика
все же — скорее исключение, а не правило; как указывает
Дж.В.Толлефсон, если в Австралии победила двуязычная идео-
логия, то в других странах английского языка, прежде всего в
США и Великобритании, она остается одноязычной (Tollefson,
1991. с. 203]. Во всяком случае ни в одной стране в государствен-
ную политику не может не входить обеспечение взаимопонима-
ния между носителями разных языков, поэтому в той или иной
форме поддержка государственного или фактически господ-
ствующего языка сохраняется.
Отстаивание потребности идентичности для национальных
меньшинств иногда ведется сверху и даже входит в государствен-
ную политику, особенно в последнее время. Однако чаще всего
оно все-таки идет снизу, от более или менее оппозиционных вла-
сти национальных движений. Они либо следят за поддержанием
социальной роли своих языков на оптимальном уровне, либо до-
биваются повышения этой роли. Нередко им на помощь прихо-
дят вненациональные оппозиционные движения.
Результатом борьбы за повышение статуса того или иного
языка может быть предоставление ему культурной автономии или
же превращение его по второй государственный язык, как это
произошло с фламандским в Бельгии Но такая борьба может
быть связана и с борьбой за национальную независимость. Выше
творилось о трех основных перспективах языков меньшинств:
сохранении в качестве региональных, сохранении в качестве бы-
товых и исчезновении. Но бывает и четвертая перспектива: пре-
вращение языка меньшинства в язык большинства. За редкими
исключениями вроде Бельгии эта перспектива связана с измене-
нием государственных границ. Если меньшинство становится
большинством в новообразованном государстве, то функции его
языка резко расширяются, контакты его носителей с носителями
прежнего государственного языка резко сужаются. В свою оче-
редь часть прежде господствовавшего этноса после изменения
границ превращается в меньшинство, что порождает новые кон-
фликты. Такой была, например, ситуация в Европе после первой
мировой войны, когда на ее карте появились Польша, Чехосло-
вакия, Финляндия и др. Аналогична и ситуация во многих частях
бывшего СССР после 1991 г., о чем мы будем говорить ниже.
ИСХОДНАЯ СИТУАЦИЯ
Мы не ставим своей задачей изучение истории языковой си-
туации и языковой политики в нашей стране во все исторические
эпохи и не претендуем на специальное изучение проблем доре-
волюционного периода. Однако для понимания того, что было
потом, надо дать хотя бы самый общий очерк исходной ситуа-
ции, сложившейся в России к 1917 г Кроме того, царская языко-
вая политика еще долго оставалась точкой отсчета при проведе-
нии языковой политики после революции: в 20-е и в первой по-
ловине 30-х гг. от нее сознательно отталкивались, позже до ка-
кой-то степени ее пытались возрождать
Российская империя была многонациональным государством,
унитарным в своей основе, но на окраинах включавшим в себя
вассальные государства — Бухарский эмират и Хивинское ханст-
во, автономную Финляндию и имевший особый статус Урянхай-
ский край (ныне Тува); в 1815-1831 гг (а в некоторых отношени-
ях, в том числе языковом, до 1863 г.) автономным было также
Царство Польское Официальная государственная концепция нс
основывалась на каком-либо национальном принципе. Населе-
ние классифицировалось не по национальностям, а прежде всего
по вероисповеданиям. В число русских всегда включались укра-
инцы и белорусы, а иногда и любые православные. Большинство
нехристианского населения включалось в категорию так назы-
ваемых инородцев, лишь частично живших по общероссийским
законам и подвергавшихся ограничениям в правах и обязанно-
стях. Официальных этнических привилегий русские не имели, но
государство поддерживало не только православную религию, но и
русскую культуру и русский язык. Этот язык был государствен-
ным, все другие языки не имели официального статуса, исключая
вассальные государства и автономии.
Языковая политика царского правительства не была вполне
последовательной, менялась со временем. Равно неверно рас-
сматривать Россию только как "тюрьму народов" или считать
языковую ситуацию до 1917 г. бесконфликтной. Слишком упро-
щена и такая характеристика: "В большинстве этнорегионов —
29
преимущественно восточных, а также в Польше, Финляндии —
проводилась политика невмешательства в национальную жизнь
вполне в духе цивилизованного европейского либерализма. В
других, особенно на Украине, в Литве, до первой русской рево-
люции осуществлялась русификация в худших традициях восточ-
ного деспотизма" (Празаускас, 1993]. Не говорим уже о том, что
и фактически это не совсем верно: например, в Польше в 1863-
1905 гт проводилась жесткая политика "обрусения". Но неверна
сама постановка вопроса. Никакого "просвещенного либерализ-
ма" в языковой политике большинства европейских стран в XIX
и в начале XX в. нс было. В классической стране либерализма,
Великобритании, в это время учителя били школьников-валлий-
цев за произнесенное слово на материнском языке; за это им ве-
шали башмак на шею, заставляли чистить туалет и др. (William-
son, 1991, с. 44). А "невмешательство в национальную жизнь"
инородцев означало прежде всего недостаточное освоение того
или иного региона.
Общая политика царского правительства при всех простран-
ственных и временных различиях была вполне естественной для
любой власти в едином централизованном государстве времен
индустриализации. Главным се содержанием было поддержание и
развитие господствующей роли юсударственного языка. То, что
этим языком оказался русский, сложилось исторически: империю
создала Московская Русь, а не Польша или Хива. Русский язык
по числу носителей значительно превосходил остальные, и кон-
курентов ему быть не могло. Русский язык был языком админи-
страции, армии, суда. Он господствовал в школьном обучении и
к концу XIX в. стал (исключая Финляндию) единственным язы-
ком высшего образования. Большей частью межнациональное
общение шло на русском языке. Ни один язык не мог быть равен
русскому, да и равноправие языков не признавалось царской ад-
министрацией.
Отношение к другим языкам было различным в зависимости
от многих факторов: времени присоединения той или иной тер-
ритории к России, степени ее освоенности, религии и культур-
ных особенностей того или иного народа, степени конфликтно-
сти ситуации в регионе и т.д. В целом главный водораздел про-
ходил между полноправными гражданами Российской империи и
"инородцами". Политика в отношении первых оказывалась даже
жестче (исключая разве что Финляндию), но не по тем причи-
нам, о которых пишет А. А. Празаускас. Полноправные граждане,
30
особенно православные, рассматривались как часть единого це-
лого, для них поощрялись изучение русского языка и в конечном
счете — языковая ассимиляция. В максимальной степени подоб-
ный подход господствовал в отношении украинцев и белорусов и
не потому, что к ним относились хуже, чем к другим. И власть, и
практически вся русская интеллигенция (по крайней мере, до
начала XX в.) рассматривали украинцев и белорусов как части
русского народа, имеющие лишь небольшие этнографические
отличия. Традиционно их языки именовались "малорусским на-
речием" и "белорусским наречием", то есть диалектными группа-
ми русского языка, а литература на этих языках — литературой
на диалектах, аналоги которой есть, например, в Италии. Публи-
кация любой литературы на украинском языке в 1876-1905 гг.
была запрещена. Специальные меры против распространения бе-
лорусского языка даже не предпринимались, поскольку до начала
XX в. на нем почти не писали.
С такими языками, как грузинский или польский, приходи-
лось считаться в большей степени, но и там временами предпри-
нимались весьма суровые меры Политика в отношении грузин-
ского языка была очень непоследовательной и несколько раз ме-
нялась, грузинские школы то закрывались, то вновь допускались
[Hewitt, 1985, с. 168; Hewitt, 1989, с. 126-127). В Польше "полити-
ка невмешательства в национальную жизнь" продолжалась в пол-
ной мере лишь 15 лет. до первого польского восстания 1830-
1831гг. и с некоторыми ограничениями — до второго польского
восстания 1863 г. Потом польский язык четыре десятилетия из-
гонялся из учебных заведений и из любой официальной сферы.
В отношении "инородцев", как правило, не ставился вопрос
об их ассимиляции, в том числе языковой, поскольку, как счита-
лось, они еще "не доросли" до этого (или же ассимиляция искус-
ственно сдерживалась, как это было с евреями). К тому же боль-
шинство районов их расселения либо недавно вошло в состав
России, либо имело очень неразвитую инфраструктуру. Поэтому
контакты большинства "инородцев" с русскими, особенно в
Средней Азии, Сибири и на Дальнем Востоке, были незна-
чительны, а хозяйственное освоение регионов их проживания
лишь начиналось. В Средней Азии русскоязычной царской адми-
нистрации часто хватало общения с местным населением через
переводчиков, в качестве которых обычно использовались тата-
ры. Большинству "инородцев" просто незачем было знать русский
язык, тем более что в армии они не служили и редко меняли ме-
31
сто проживания. Именно из-за этою, а вовсе не из-за какой-то
"гуманной" политики царской администрации тогда еще мало
было вымирающих языков, а большинство языков с малым чис-
лом носителей оставались устойчивыми. Вымирание языков уже
шло, но прежде всего в более хозяйственно развитых районах.
Тогда уже стала неблагополучной судьба, например, мелких при-
балтийско-финских языков: водского и ижорского к юго-западу
от Петербурга и ливского западнее Риги.
Царская администрация мало обращала внимания на куль-
турное развитие "инородцев". Более активную роль в нем играла
православная церковь, развивавшая миссионерскую деятельность.
Она мало что дала в отношении мусульманских народов, но
многие народы, сохранявшие традиционные верования, посте-
пенно христианизировалась: чуваши, мордва, удмурты (вотяки),
якуты и др. Переход в православие превращал эти народы в пол-
ноправных граждан империи. Политика в отношении христиани-
зации не была однородной: шла борьба между откровенными ас-
симиляторами и сторонниками постепенного приобщения этих
народов к русской культуре. Последнюю точку зрения выражала
казанская школа миссионеров во главе с выдающимся тюрколо-
гом Н. И. Ильминским. Ее представители считали, что первона-
чальный этап приобщения народов Поволжья, Урала и Сибири к
православию и русской культуре должен проходить на родных
для этих народов языках. В связи с этим они создавали для ряда
языков письменности на кириллической основе, переводили на
них литературу, прежде всего религиозную, открывали школы.
Н. И Ильминский даже предлагал организовать для просвещае-
мых народов образование на всех уровнях вплоть до университет-
ского на их материнских языках; это предложение, однако, не
напью поддержки у правительственных чиновников, в целом
благоволивших к И. И. Ильминскому [KoutaisofT, 1951, с. 118|. В
основном же речь могла идти лишь о начальном образовании с
последующим переходом на русский язык Русификация христиа-
низированных народов шла довольно быстро. Хотя, например,
мордовский язык был далек от исчезновения, но перед револю-
цией господствовала точка зрения о том, что исчезновение этого
языка — лишь вопрос времени |Krcindlcr, 1985 а, с. 241-242].
Помимо миссионеров сторонниками образования на материн-
ских языках были представители еше немногочисленной русифи-
цированной (или, что в данном случае то же самое, европеизиро-
ванной) интеллигенции. Они с конца XIX в. появлялись как у
32
христианизированных, так и у мусульманских народов. Можно
назвать ученика Н. И. Ильминского, просветителя казахского
народа Ибрая Алтынсарина, известного чувашского педагога
И. Я. Яковлева и др. Их усилиями с 70-80-х гг. XIX в. создава-
лись национальные школы. Однако таковых было очень мало. К
их деятельности, особенно среди неправославного населения,
была равнодушна русская администрация. Их не поддерживали и
образованные люди традиционного типа, ориентировавшиеся на
школы привычного образца, где учили лишь старописьменным
языкам: классическому арабскому, чагатайскому, письменному
монгольскому и др. Уровень образования среди многих '’инород-
цев” был крайне низок, даже в 1915 г. в Ферганской области гра-
мотность достигала лишь 2,9%, а в Самаркандской области —
3,2% [Allworth, 1967, с. 368-369). Еще хуже дело обстояло с малы-
ми народами Сибири и Дальнего Востока, где все попытки мис-
сионеров и ссыльных революционеров оказались неудачны, ни
одна из школ не дожила до XX в [Kreindler, 1985 b, с. 350].
Определенные изменения курса происходили не только в от-
дельных регионах, но и в стране в целом. При этом степень же-
сткости политики далеко не совпадала с общим соотношением
консерватизма и либерализма. Относительно либеральное и ре-
форматорское царствование Александра 11 было, как можно ви-
деть из приводившихся выше фактов, периодом максимально же-
сткой языковой политики, особенно па западе империи. И это
естественно, поскольку реформы Александра II были направлены
на ускоренную капитализацию России, развитие единого рынка,
единой административной системы, усиление армии и, не в по-
следнюю очередь, на распространение единой, то есть русской
культуры, прежде всего через значительное распространение
школьного образования. Отсюда — вполне естественными были и
меры по усилению позиций русского языка, до которых просто
не доходили руки в застойную эпоху Николая I. Естественно и
то, что более активно эти меры велись в экономически более
развитых районах Европейской России. Сыграло роль и польское
восстание, поддержанное и литовцами: власть старалась принять
меры, не допускавшие его повторения. В то же время после ре-
волюции 1905 г. власть вынуждена была пойти на либерализацию
национально-языковой политики. Подъем оппозиционных дви-
жений, в том числе национальных, требовал поиска компромис-
сов.
3 3» 142
33
В целом же политика царской власти по отношению к языкам
национальных меньшинств была довольно жесткой и порождала
конфликты. Эти конфликты где-то существовали лишь в зача-
точном виде, но в более экономически и культурно развитых
регионах, особенно в Европейской России и в Закавказье, они к
началу XX в. уже четко оформились. Хотя общая политика власти
не представляла собой чего-либо особенного по сравнению с
друтми странами Европы, недовольство ею стало, пожалуй, наи-
более острым. В Западной Европе, как правило, существовали
два варианта. Там, где ассимиляторская политика издавна была
жесткой, ассимиляция зашла настолько далеко, что активная
борьба за права малых языков уже оказывалась нереальной; так
было, например, в Великобритании и Франции. Там же. где
многоязычие играло значительную роль, складывались более гиб-
кие по сравнению с Россией типы языковой политики — от рав-
ноправия языков в Швейцарии до культурно-национальной ав-
тономии в Австро-Венгрии. В России же жесткая ассимилятор-
ская политика совмещалась с довольно большим числом носите-
лей языков меньшинств и для многих — с развитым националь-
ным самосознанием. Неудовлетворенность потребности идентич-
ности стала к началу XX в. серьезной проблемой. Распростране-
ние принципа равноправия народов на языковую сферу нацию
поддержку не только среди национальных движений, но и средн
русской оппозиции разного толка — от либералов до революцио-
неров.
Взгляды оппозиционеров различались степенью радикально-
сти, но было в них и нечто общее. Все они были против ассими-
ляции и привилегий для русского языка. На всех воздействовал
опыт Швейцарии, где не было обязательного государственного
языка. Более радикальные из них допускали лишь два варианта
государства: национальное одноязычное и многонациональное
швейцарского типа Более умеренные также признавали и авст-
ро-венгерский вариант с господством одного (немецкого) языка и
культурно-национальной автономией для других Другим, обычно
неявным постулатом было представление о наивысшей ценности
того, что мы назвали потребностью идентичности. Каждый чело-
век должен иметь право пользоваться материнским языком все-
гда, когда он того хочет, и никто не может его принуждать к
другому языку. Такая возможность и для меньшинств Запада бы-
ла скорее идеалом, достигавшимся, например, франкоязычными
швейцарцами, но никак не бретонцами, валлийцами или даже
чехами. Но для нерусского населения России, особенно как раз
идя его более развитой части, она* совершенно открыто наруша-
лась.
Показательны высказывания выдающегося языковеда И.А.Бо-
дуэна де Куртенэ, левого либерала, не терявшего связей с нацио-
нальными движениями родной Польши. Он писал: "Ни один
язык в мире мне не дорог и не имеет в моих глазах никаких прав.
Не тот или другой язык мне дорог, а мне дорого право говорить
и учить на этом языке Мне дорого право человека оставаться
при своем языке, выбирать его себе, право не подвергаться отчу-
ждению от всесторонней употребляемости собственного языка,
право людей свободно самоопределяться и группироваться, также
на основании языка" [Бодуэн де Куртенэ, 1963, с. 145| В брошю-
ре, написанной в 1905 г. и опубликованной годом позже, он так
формулировал желательную национально-языковую политику в
реформированной России: "Ни один язык не считается государ-
ственным и обязательным для всех образованных граждан, но, по
соображениям наименьшей траты времени, языком центральных
государственных учреждений, языком общегосударственной думы
должен быть язык преобладающей численно национальности,
язык обоих государственных центров, Петербурга и Москвы, язык
великорусский. Тем не менее, в общегосударственной думе нс мо-
жет быть воспрещено употребление других языков, хотя оно
явится вполне бесцельным с практической точки зрения. Каждо-
му гражданину предоставляется право сноситься с центральными
учреждениями государства на своем родном языке. Дело этих
центральных учреждений — обзавестись переводчиками со всех
языков и на все языки, входящие в состав государства. Чиновни-
ки являются слугами населения, и поэтому все чиновники дан-
ной местности или области должны владеть всеми свойственны-
ми ей языками" [Бодуэн де Куртенэ, 1906, с. 12-13). Далее
И.А.Бодуэн дс Куртенэ писал о праве национальных меньшинств
иметь школы на своем языке и в заключение указынхт "Предо-
ставление полной свободы в выборе языка является лучшим
средством для того, чтобы устранить междуплеменную и между-
народную вражду и привязать всех жителей к признающему
принцип неограниченной терпимости государственному или же
областному целому" [Бодуэн де Куртенэ, 1906, с 16| Автор бро-
шюры был весьма последователен в отстаивании своих взглядов,
испытав изгнание из Петербургского университета и кратковре-
менное заключение.
3’
35
Позиция большевиков отличалась от приведенных выше
взглядов лишь последовательной радикальностью: они отвергали
австрийский вариант культурно-национальной автономии и от-
стаивали право наций на самоопределение вплоть до отделения,
которого И А. Бодуэн де Куртенэ не допускал даже для родной
Польши. Но все же не случайно ученик Ивана Александровича,
Е. Д. Поливанов, активно участвовавший в революции, подчер-
кивал, что интернационализм он впервые воспринял от своего
учителя [Ларцев, 1988, с. 30-311. Взгляды В. И. Ленина и его по-
следователей, включая И. В. Сталина, имели явное сходство с
приведенными выше цитатами.
В. И Ленин в 1914 г писал: "Что означает обязательный го-
сударственный язык? Это значит практически, что язык велико-
россов, составляющих меньшинство населения России, навязы-
вается всему остальному населению России... Русские марксисты
говорят, что необходимо: отсутствие обязательного государст-
венного1 языка при обеспечении населению школ с преподава-
нием на всех местных языках" [Ленин, т. 24, с. 293, 295]. Важны
и следующие его высказывания: ’Мы... хотим, чтобы между угне-
тенными классами всех без исключения наций, населяющих Рос-
сию. установилось возможно более тесное общение и братское
единство. И мы, разумеется, стоим за то, чтобы каждый житель
России имел возможность научиться великому русскому языку.
Мы не хотим только одного: принудительности" [Ленин, т.24,
с.294-295]; "Потребности экономического оборота сами собой
определят тот язык данной страны, знать который большинству
выгодно в интересах торговых сношений” [Ленин, т. 23, с. 424|.
И И. А. Бодуэн де Куртенэ, и В. И. Ленин исходили из не-
обходимости удовлетворения потребности идентичности для каж-
дого гражданина России. И это было естественно в условиях,
когда именно эта потребность постоянно ущемлялась для многих.
Однако вставал и вопрос о потребности взаимопонимания
И.А.Бодуэн ле Куртенэ сводил его лишь к "наименьшей трате
времени" и предлагал явно нереальный проект с переводчиками
Если в Польше можно было себе представить использование пе-
реводчиков с трех-четырех языков, то как быть в Дагестане? Как
мог бы осуществляться перевод с сотни языков на русский и с
1 Отметим, что в принятой в 1903 г Программе РСДРП термин 'государственный язык*
присутствовал, однако позднее В И Ленни от него отжжшлея н нс пользовался им до конца
жижи
36
русского на сто языков в центральных учреждениях? В. И. Ленин
несомненно реалистичнее: он указывает на "потребности эконо-
мического оборота”, требующие языкового единства; он четко
понимает и то, что в рамках всей страны общим языком может
быть лишь русский. Из сказанного им неявно следует, что наро-
ды России должны быть свободны в одном: либо использовать
наряду с материнским языком русский для "потребностей эконо-
мического оборота" (а это тоже принудительность, пусть и эко-
номическая), либо отказаться и от русского языка, и от
"экономического оборота", что означает либо автаркию внутри
государства (ситуация мало реальная в развитом обществе), либо
право на отделение. И еще одно. Критикам царской языковой
политики казалось, что раз языки России в большинстве далеки
от вымирания, то это сохранится и в изменившихся социальных
условиях; наоборот, при ликвидации ассимиляторской политики
эти языки смогут устойчиво функционировать и расширять свои
возможности.
После 1905 г. заметно расширились выпуск литературы на ря-
де языков: украинском, польском, грузинском, языках Прибалти-
ки и других, на них начало развиваться школьное обучение.
Впервые стала систематически издаваться литература па белорус-
ском языке. Активно развернулось просветительское джадидист-
ское движение у тюркских народов; у некоторых из них, прежде
всего казанских и крымских татар, активно начали издаваться
книги и развилась периодическая печать. Даже в по-прежнему
отсталом Туркестанском крае, где в начале века существовали
лишь медресе, к 1917 г. уже открылись 166 школ нового типа
[Bacon, 1966, с. 115]. Однако главные проблемы не были решены,
а политика власти, став несколько либеральней, не изменила
своей сути. Недовольство сложившейся ситуацией сохранялось.
После Октябрьской революции встал вопрос о коренной сме-
не всей политики, в том числе и языковой.
НОВАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА
Сразу после революции в основу языковой политики государ-
ства было положено стремление к удовлетворению потребности
идентичности для всего населения. Речь шла о принципиально
новой, не имевшей аналогов в мировой истории ноли!икс (опыт
буржуазной Швейцарии учитывался, но безусловно речь нс шла о
его копировании) Такую политику старались основывать на на-
учных принципах. Цель ее заключалась в том, чтобы каждый,
независимо от национальной принадлежности, мог свободно
пользоваться своим материнским языком и овладел, нп нем вы-
сотами мировой культуры.
В первом же советском правительстве, образованном сразу
после революции, был создан специальный Народный комисса-
риат по делам национальностей (Наркомнац), который иозмавил
И. В. Сталин. Уже в "Декларации прав народов России" oi 15 но-
ября 1917 г. говорилось о равноправии наций, а 15 февраля
1918 г. декрет № 2 ВЦИК и СНК о суде устанавливал "В судах
всех инстанций допускается судоговорение на всех местных язы-
ках" [цитируется по: Джафаркулисв, 1992, с 25| I! самый тяже-
лый период гражданской войны, 31 октября 1918 i появилось
постановление Наркомпроса "О школах национальных мень-
шинств". В том же поду при Наркомнаце создали национальные
комиссариаты, издававшие литературу на языках народов РСФСР
(позже, в декабре 1922 г., при том же наркомитс образовалось
Центральное восточное издательство, печатавшее лит ера гуру на
языках Средней Азии, Поволжья и Сибири) В 1919 i на VIII
съехзе РКП(б) говорилось о необходимости создания единой тру-
довой школы с преподаванием на родном языке Например, в
Пензе уже в годы гражданской войны действовали татарские и
мордовские школы и даже в Туркестане к 1922 г. появились шко-
лы на таких языках, как украинский, армянский, немецкий,
идиш [Болтенкова, 1988, с. 27, 31]. В 1921 i. X съезд РКП(б)
принял специальную резолюцию о национальной политике, где
ставилась задача перевода на языки нацменьшинств суда, адми-
нистрации, хозяйственных органов, театра и тл [КПСС, 1954,
38
с.559). Среди принимавшихся мер были и такие: казахский ЦИК
8 марта 1921 г. "предложил наркомам и всем членам КЦИК не-
медленно приступить к изучению киргизского (казахско-
го. - В. А.) языка" (Двуязычие, 1988, с. 28].
Такая политика продолжалась и по окончании гражданской
войны. В Татарии в 1921 г. приняли декрет ЦИК и Совнаркома
"О введении татарского языка в делопроизводство советских уч-
реждений республики", а в следующем 1922 г. образована Цен-
тральная комиссия по введению татарского языка в делопроиз-
водство как орган власти на правах отдела при Татцике; комис-
сию возглавлял сам председатель Татцика. В 1924 г правительст-
во Татарской АССР разработало расписанный на пять лет вперед
"Перспективный план в области реализации татарского языка",
где говорилось о "полном огосударствлении татарского языка в
течение пяти лет" (Гарипова, 1994, с. 58-59]. Этот план, впрочем,
исходил из необходимости официального двуязычия и преду-
сматривал обучение не только русских татарскому языку, но и
татар русскому. А Ревком Узбекской ССР 31 декабря 1924 г.
(через два месяца после создания республики) ввел на уездном
уровне делопроизводство только на узбекском языке [Дешериев,
1980, с. 235-236] В Якутии в 1924-1925 гг. ввели обязательное
делопроизводство на якутском языке на местном уровне, обяза-
тельное обучение этому языку в школах, перевели на него все
судопроизводство, запретили принимать на работу в госучрежде-
ния лиц, не говорящих по-якутски [Дешериев, 1980, с 231; Джа-
фаркулиев, 1992, с. 26].
Аналогичная политика велась с разной степенью интенсивно-
сти по всей территории РСФСР и других советских республик,
затем СССР. Некоторые колебания в се проведении бывали лишь
там, где существовали разные точки зрения на то, что считать
языком той или иной национальности Так было на Украине и в
Белоруссии, поскольку многие коммунисты рассматривали укра-
инский и белорусский языки как диалекты русского. В 1918 и
1919 гг. на территориях Украины, контролировавшихся советской
властью, в основном шла русификаторская политика, и лишь в
декабре 1919 г. был окончательно сделан выбор в пользу украи-
низации |Solclianyk, 1985, с. 63-67].
Безусловно, в основе такой политики лежали описанные вы-
ше идеи В. И. Ленина, пусть он и "не оставил нам законченного
систематического изложения своих мыслей по интересующему
нас вопросу" [Аврорин, 1975, с. 179]. Никак нельзя согласиться с
39
точкой зрения, согласно которой он среди большевиков был
единственным, кто имел четкий и разработанный подход, преду-
сматривавший либеральную политику в отношении нацмень-
шинств, их языков |Bennigsen, 1982, с. 57]. У такой политики бы-
ли оппоненты среди коммунистов (Г. Л. Пятаков, Д. 3. Лебедь),
но поддержка ленинской точки зрения была достаточно массовой
и внутри партии, и вне ее.
В этой связи особо следует остановиться на взглядах и выска-
зываниях первого и единственного наркома по делам националь-
ностей (вскоре после избрания И. В. Сталина Генеральным сек-
ретарем ЦК РКП(б) Наркомнац в 1923 г. был упразднен, а его
функции переданы ЦИК СССР) И. В. Сталин еше до революции
был известен как специалист по национальному вопросу среди
большевиков, автор брошюры "Марксизм и национальный во-
прос", довольно близкой по идеям к высказываниям В. И. Лени-
на. Сходные взгляды он продолжал высказывать и тогда, когда
пришло время от теории переходить к практике. Анализ таких
взглядов проведен в книге (Tanaka, 2000].
Еще в апреле 1918 г. И В. Сталин писал в связи с подготов-
кой Конституции РСФСР: "Никакого обязательного "государст-
венного" языка — ни в судопроизводстве, ни в школе' Каждая
область выбирает тот язык или те языки, которые соответствуют
составу населения данной области, причем соблюдается полное
равноправие языков как меньшинств, так и большннст во всех
общественных и политических установлениях" (Сталин, т. 4,
с 70] Показательно и упоминание здесь же опыта Швейцарии. 10
мая 1918 г. в речи при открытии совещания по созыву учреди-
тельного съезда Татарско-Башкирской Советской Республики
И В. Сталин заявлял: "Школа, суд, администрация, необходимые
политические мероприятия, формы и способы проведения общих
декретов применительно к национально-бытовым условиям, —
все это на родном, доступном для населения языке’' (Сталин, т.4,
с.89]. Подобные высказывания постоянно повторяются у него в
1918-1920 гг (Сталин, т. 4, с. 238, 357-360, 396; т. 5, с. 241 Резко
отрицательно он отзывался про "разговоры о преимуществах рус-
ской культуры и выдвигание положения о неизбежное!и победы
более высокой русской культуры над культурами Болес отсталых
народов", считая, что это лишь "попытка закрепить iocuomctbo
великорусской национальности" [Сталин, т. 5, с. 2711. Наконец, в
мае 1921 г. И. В Статин заявил: "Нельзя ограничиться одним
лишь "национальным равноправием"; необходимо от "нацио-
40
нального равноправия" перейти к мерам фактического уравнения
национальностей" (Сталин, т. 5, с. 59|. Впрочем, уже два года
спустя в докладе на XII съезде РКП(6) он вынужден был отойти
от такой утопической точки зрения: "Я не говорю о фактическом
равенстве.., ибо установление фактического равенства между на-
циями, ушедшими вперед, и нациями отсталыми — дело очень
сложное, очень тяжелое, требующее ряда лет. Я говорю тут о ра-
венстве правовом" (Сталин, т. 5, с. 242].
Несомненно, на И. В. Сталина и на других руководителей
партии и государства влиял опыт Европы, где господствовала
идея национальных государств, и как раз в тс годы сразу не-
сколько народов добились независимости. В заключительном
слове на X съезде РКП(б) в 1921 г. И. В. Сталин говорил: "Я
имею записку о том, что мы, коммунисты, будто бы насаждаем
белорусскую национальность искусственно. Это неверно, потому
что существует белорусская нация, у которой имеется свой язык,
отличный от русского, ввиду чего поднять культуру белорусского
народа можно лишь на родном для него языке. Такие же речи
раздавались лет пять тому назад об Украине, об украинской на-
ции А недавно еще говорилось, что украинская республика и
украинская нация — выдумка немцев Между тем ясно, что укра-
инская нация существует, и развитие ее культуры составляет обя-
занность коммунистов. Нельзя идти против истории. Ясно, что
если в городах Украины до сих пор еще преобладают русские
элементы, то с течением времени эти города будут неизбежно
украинизированы. Лет сорок тому назад Рига представляла собой
немецкий город, но так как города растут за счет деревень, а де-
ревня является хранительницей национальностей, го теперь Рига
— чисто латышский город. Лет пятьдесят тому назад все города
Венгрии имели немецкий характер, теперь они мадьяризованы.
То же самое будет и с Белоруссией, в городах которой все еще
преобладают небелорусы" (Сталин, т. 5, с. 48-49].
Любопытно и такое высказывание И. В. Сталина: "Всем из-
вестно требование либералов о всеобщем обязательном обучении.
Коммунисты на окраинах не могут быть правее либералов, долж-
ны провести там всеобщее образование, если хотят ликвидиро-
вать всеобщую темноту, если хотят духовно сблизить центр и ок-
раины России. Но для этого необходимо развить местную нацио-
нальную школу" (Сталин, т. 4, с. 357]. Здесь проскальзывает при-
знание того, что национально-языковая программа большевиков
нс сильно отличалась от программы либералов.
41
Но есть у наркома по делам национальностей и совершенно
явный прагматический подход: "Для того, чтобы Советская власть
стала и для инонационального крестьянства родной, необходимо,
чтобы она была понятна для него, чтобы функционировала на
родном языке, чтобы школы и органы власти строились из людей
местных, знающих язык, нравы, обычаи, быт. Только тогда, и
только постольку Советская власть, являвшаяся до последнего
времени властью русской, станет властью нс только русской, но
и интернациональной, родной для крестьян и средних слоев ра-
нее у тете иных национальностей, когда учреждения и органы
власти в республиках этих стран заговорят и заработают на род-
ном языке" [Сталин, т. 5, с. 241].
В отличие от альтруистической, просветительской позиции
ряда интеллигентов, принявших в те годы новую власть и ста-
равшихся поднимать культуру отсталых народов, здесь четко го-
ворится о том, что развитие национальных культур — не цель, а
средство для распространения новой идеологии и более эффек-
тивного осуществления государственной политики. Здесь вспо-
минаются миссионеры школы Н. И. Ильминского, которые про-
пагандировали православие и русскую культуру среди нерусских
на их материнских языках лишь для большей понятности и эф-
фективности этой пропаганды. Хотя Н. И. Ильмииский допускал
высшее образование на чувашском языке, для него конечной це-
лью была русификация И И В Сталин, безусловно поддержи-
вая в 20-е гг. идею высшего образования на национальных язы-
ках, мог также сделать вывод о развитии национальных языков
для усвоения коммунистических идей лишь как об этапе на пути
к переходу на русский язык. Такого вывода в начнле 20-х гг.
И. В. Сталин, разумеется, не делал, но он сделает его н 30-е гг.
И все же прагматизм подобного рода не дает оснований гово-
рить о том, что все советское руководство тех лет. включая
В.И.Ленина, с самого начала стремилось к поголовной русифи-
кации и к искоренению всех прочих языков, как это делают не-
которые западные авторы [Goodman, 1968, с 718-719; Bruchis,
1982, с. 6-8]а теперь вслед за ними и многие публицисты в го-
। Аргументом в пользу зтого Э Р Гудмен считает распространенные я гг яыскаш-
вання о предстоящем переходе на единый всемирный язык, особенно мною ob ним шворнл
академик Н. Я Марр, а в 1930 г. плен Марра повторил и Сталин Но у II >1 Мирра и друпп
тгп просто были мечтания о предстоящей мировой революции (академик считал Инх1лиазн-
омн любое языковое строительство, поскольку очень скоро а 'мировом ывенппбе* наступ и г
коммунизм и появится всемирный тык) Сталин же отнес вопрос об зтом к дамскому буду-
щему К тому же и Марр и Сталин подчеркивали. что тшнм я пиком нс можег Пьпь русский
42
сударствах, образовавшихся на территории СССР (см. приведен-
ную выше цитату из Д. Павлычко). Однако никаких данных о ка-
ких-либо "секретных планах" подобного рода не имеется. Здесь
просто производится экстраполяция политики одной историче-
ской эпохи на другое время, часто в спекулятивных целях.
Помимо И. В Сталина о развитии языков малых народов го-
ворили и другие руководители тех лет, нередко еще радикальнее.
Например, Г. Ф. Гринько возмущался тем. что "армия до сих пор
остается средством русификации украинского населения", и тре-
бовал, "чтобы культурно-просветительная работа в Красной Ар-
мии была орудием просвещения инородцев1 на близком им язы-
ке" (Национальные, 1923, с. 40|. Он же вслед за решениями II
конгресса Коминтерна требовал: "Пролетариат в области нацио-
нального вопроса должен быть готов к величайшему самопожерт-
вованию" (Национальные, 1923, с. 40); в том числе русские ком-
мунисты, работающие в национальных районах, согласно
Г.Ф.Гринько, должны были добровольно отказаться от русского
языка. X. Г. Раковский говорил: "Не будем же мы, как царские
жандармы, заставлять грузин изучать русский язык. Это было в
царское время, и царское время мы не можем возвратить. Неуже-
ли же мы будем заставлять чекистов следить за тем, чтобы ино-
родцы изучали русский язык" (Национальные, 1923, с. 48-49).
Таким образом, существовала достаточно четкая и целена-
правленная политика, соответствовавшая господствующему об-
щественному сознанию тех лет. Даже в целом недоброжелатель-
ная к коммунистам западная исследовательница Марго Лайт при-
знает, что среди русских революционных партий лишь боль-
шевики имели программу действий по отношению к меньшинст-
вам (Light, 1996, с. 37).
Причины выработки такой политики были многообразны. Во-
первых, данная политика представляла собой реакцию на проти-
воположную политику царского правительсва, вызывавшую про-
тест далеко не у одних большевиков. Во-вторых, она естественно
вытекала из распространившихся тогда в стране представлений о
необходимости строительства на рациональных началах качест-
венно нового общества, учитывавшего интересы простых людей.
* Этот термин тогда еще нс имел отрицательной окраски, при ттом он использовался ши-
ре. чем до революции к инородцам причисляли вес нерусское население страны, включая
ранее никогда не относимых сюда украинцев н белорусов
43
В-третьих, она отвечала массовым ожиданиям мировой револю-
ции, в связи с чем всякие государственные рамки рассматрива-
лись как временные, и вопрос о государственном языке казался
неактуальным. В-четвертых, она совпадала с умонастроениями
демократической интеллигенции малых народов России, а годы
революции и гражданской войны стали периодом активного рос-
та национального самоосознания самых разных народов. В-пя-
тых, функции ряда языков значительно расширились в период
кратковременного существования националистических прави-
тельств: Центральной Рады и Петлюры на Украине,меньшевиков
и Грузии, дашнаков в Армении, алашординцсв в Казахстане и
других, и это расширение нельзя было игнорировать. В-шестых,
такая политика соотносилась с процессами, одновременно про-
исходившими во многих странах — от Финляндии до Турции, где
ускоренно развивались ранее ограниченные по сферам использо-
вания языки. Наконец, в-седьмых, для нее были и некоторые
объективные основания: надо учитывать и регионализацию, ос-
лабление общегосударственных связей в годы |ражданской войны
и последующей разрухи; эти явления временно делали менее зна-
чимыми проблемы единого языка общения во всей стране, но
усиливали позиции региональных языков. Хотя политика разви-
тия языков меньшинств поддерживалась центром, и первые годы
после революции, вплоть до второй половины 20-х ir. основная
работа шла благодаря местным инициативам и не было какой-то
скоординированной политики во многом из-за i рудност и сноше-
ний с Москвой [Bennigsen, Quelquejay, 1967, с. 16; Bennigsen,
1982, с. 571.
Провозглашенные лозунги, иногда по разным причинам, под-
держивала значительная часть населения. Их поддерживали те,
кто был увлечен задачей построения нового общества Союзни-
ками коммунистов в тот период были и представители нацио-
нальной нерусской интеллигенции, еще до революции боров-
шиеся за развитие своих языков. Часть их сразу приняла револю-
цию. Другая часть принимала активное участие в националисти-
ческих движениях 1917-1921 гг. Например, реформатор казахской
письменности А. Байтурсунов, о котором мы еще будем говорить,
входил в алашординское правительство Однако после окончания
гражданской войны многие из них нс эмигрировали и приняли
активное участие в языковом строительстве в 20-е гг., об их роли
см. [Allworth, 1967, с. 364-372; Olcott, 1985, с. 193-I94J. Бывали
даже случаи возвращения из эмиграции некоторых из них, как
44
это произошло с целой группой еврейских просветителей (Pelts,
Kiel, 1985, с. 280).
Лозунги развития всех народов и всех языков одобряла также
и демократически настроенная русская интеллигенция независи-
мо от ее отношения к советской власти. Показательны два выска-
зывания: одно исходило от эмигранта, другое — от интеллигента,
оставшегося в СССР, но не принявшего новую систему ценно-
стей. Первый, выдающийся лингвист и теоретик евразийства
Н С.Трубецкой, живший в Вене, отвергая в целом коммунистиче-
ские идеи, тем не менее писал в 1925 г.. "Во внутренней полити-
ке следует отметить отказ от русификаторства, органически чуж-
дого исторической стихии России.. Признание национальных
прав всех народов, входящих в состав России-Евразии, предос-
тавление каждому из них самой широкой автономии при сохра-
нении единства государственного целого вполне соответствует
правильному взгляду на историческую сущность русской государ-
ственности" (Трубецкой, 1991, с. 68). Другой крупный отечест-
венный лингвист Н. Н. Дурново, арестованный в 1933 г и рас-
стрелянный в 1937 г., в предельно искренних показаниях, напи-
санных в 1934 г. в Соловецких лагерях, заявлял: "Я не отрицаю
своего несогласия с идеей коммунизма и с тактикой Советской
власти" и даже взгляды Н. С. Трубецкого отвергал, считая их
слишком похожими на большевистские. Но в то же время он
признавал: "Уважая права каждой нации, каждой народности, я
всегда был против подавления одной национальности другой,
против той русификации и германизации, какая проводилась
императорскими правительствами в России, Германии и отчасти
Австрии, или полонизации в теперешней Польше, чехизации и
словакизации в Чехословакии1 и сербизации в Югославии, и я
находил, по крайней мере, до 1930 г., что национальный вопрос в
СССР разрешен в общих чертах верно" (Робинсон, Петровский,
1992, с. 68-69; Ашнин, Алпатов, 1994 а, с. 110).
Национально-языковая политика в СССР в 20-е гг. была по-
пыткой воплощения в жизнь идеалов, разделявшихся и такими
умеренными демократами, как Н. Н. Дурново, когда-то симпати-
зировавший октябристам. И не случайно, что в ее научном обес-
печении приняли участие лучшие отечественные лингвисты, вос-
питанные в традициях просветительства. Прямое сопротивление
* Н Н Дурново прежде всего имел в виду неравноправие украинского пыка в принад-
лежавшем тогда Чехословакии Закарпатье, где был в экспедиции в 1925 г
45
этой политике было сравнительно невелико. Считавшийся тогда
главным злом "великодержавный шовинизм" мало кто решался
открыто поддерживать. Больше всего, пожалуй, противодейство-
вало такой политике мусульманское духовенство. Кое-где на Се-
верном Кавказе первых учителей родного языка расстреливали
вместе с их букварями.
Однако прежде всего новой лингвистической политике про-
тивостояли не столько люди, сколько два объективных фактора:
недостаточное развитие многих языков и потребность взаимопо-
нимания. Первый фактор вполне осознавался, и с ним пытались
бороться, второй же зачастую просто нс учитывался, о чем мы
еще будем говорить.
Лишь немногие из языков народов СССР в 20-е гг. имели
разработанную литературную норму и письменность. По подсче-
там Т. М. Гарипова и А. Н. Гаркавца, до революции на геррито-
рии России (без Польши и Финляндии) литературную норму
имело 13 языков, а письменность — 19 [Гарипов, Гаркавец, 1991.
с.61]; иногда приводятся иные, но близкие числа; Л. М. Зак и
М. И. Исаев говорят о 20 письменных языках |3ак, Исаев, 1966,
с.4). С этим был связан и крайне низкий уровень |ра.мотности
среди многих народов, сохранявшийся и ко времени первой со-
ветской переписи 1926 г. Например, среди черкесов в 1897 г. рус-
ской грамотой владели 1,7%, арабской около 6%, а в 1926 г. эти
цифры не увеличились [Вопросы, 1991, с. 14, 19|. В 1926 г. гра-
мотность населения от 9 лет и старше составляла в Таджикистане
3,7%, Узбекистане 10,6%, Туркмении 12,5%, Киргизии 15,1%,
Казахстане 22,8%, Азербайджане 25,2% [Зак, Исаев, 1966, с. 6].
Бесписьменные и ненормированные языки нельзя было исполь-
зовать ни в делопроизводстве, ни в массовой коммуникации, ни
в других культурных сферах. В Дагестане в 20-е г г. производились
попытки организовать аппарат управления на основе устного ис-
пользования рутульского, агульского и других бесписьменных
языков [Дешериев, 1980, с 230-231|, но конечно, такие опыты
успешными быть не могли. Прежде чем производить, как тогда
говорили, "коренизацию" делопроизводства или прессы, надо бы-
ло подготовить для этого языковую основу. Другая проблема,
тесно связанная с предыдущей, заключалась в отсутствии или
крайне малом количестве хотя бы минимально квалифицирован-
ных национальных кадров. Прежде чем открывать национальные
школы, надо было иметь для них штат учителей, а таковых не
было.
46
"Коренизация" шла с разной скоростью. Как отмечалось в
1923 г. на XII съезде РКП(б), благополучнее всего дело обстояло
и Грузии и Армении и труднее всего в Туркестане (Средней
Азии) (Сталин, т. 5, с. 328-329] И это не удивительно. В Грузии
и Армении в пользу "коренизации" работали три важнейших фак-
тора: сравнительная этническая однородность населения (особен-
но в Армении), развитое национальное самосознание и достаточ-
но высокий уровень развития языков.
В Средней Азии ни один из этих факторов не работал. Здесь
почти не было четких этнических и языковых границ (исклю-
чение составляли лишь туркмены), а национальное самосознание
за пределами узкой ipynnb! европеизированной интеллигенции
не было выражено. В начале 20-х гг. бывало даже не ясно, о ка-
ких национальностях можно говорить; например, спорили, счи-
тать ли узбеков и сартов одной национальностью или двумя
[Поливанов, 1923, с. 7|; возобладала первая точка зрения, кото-
рую поддерживал и Е. Д. Поливанов. А от решения подобных
вопросов зависел и выбор языковой нормы. Видные специалисты
по Средней Азии отмечали, что население Самарканда и Бухары
составляют таджики по крови и языку, а окружающее эти города
сельское население тюркоязычно (Поливанов, 1923, с. 5; Бар-
тольд, 1991, с. 166J и что в самосознании оседлых узбеков нс бы-
ло ничего, кроме места рождения и религии [Поливанов, 1923,
с.9]. Академик В. В. Бартольд в 1924 и 1925 г. приходил к выводу:
"Национальный принцип... был выработан западноевропейской
историей XIX века и совершенно чужд местным историческим
традициям" [Бартольд, 1991, с. 165). Отметим, *гго оппозицион-
ный к советскому строю В. В. Бартольд и принимавший этот
строй Е. Д. Поливанов были единодушны в оценках современной
им ситуации, но расходились в выводах: В. В. Бартольд не одоб-
рял национальное размежевание в Средней Азии, а Е. Д. Поли-
ванов считал его необходимым. В 1924-1929 гг. такое размежева-
ние, безусловно, основанное на "принципе, выработанном запад-
ноевропейской историей XIX века", осуществилось.
Сходная ситуация наблюдалась и в Сибири, на Дальнем Вос-
токе, Европейском Севере, отчасти в Поволжье и на Урале, где
лишь татарский язык обладал до революции развитой письмен-
ной традицией. Особая ситуация была на Украине и в Белорус-
сии, где при достаточно высоком уровне развития языков само их
право на существование не все принимали. Нередко от того или
иного варианта языковой политики зависела сама судьба этноса.
47
Например, у хакасов не существовало до 20-х п ни этнического,
ни языкового единства (само общее название ’’хакасы” предложил
этнограф С. А. Теплоухов уже в советское время), но создание
общей языковой нормы сделало их единым народом (Lewis, 1972,
с.56]. Примерно та же ситуация сложилась с бурятами.
Для развития языков нужна была целенаправленная деятель-
ность, получившая название языкового строительства. Разверну-
лась работа, масштабы которой нс имели прецедентов в мире
Как уже говорилось, языковое строительство поначалу шло в ка-
ждой из республик и автономий самостоятельно, на основе мест-
ных инициатив. Это вело к разнобою, дублированию работы и
неравномерному ее развитию После окончания гражданской
войны и преодоления разрухи встал вопрос о едином координи-
рующем органе с широкими полномочиями. В 1925 г в Баку был
основан Всесоюзный центральный комитет нового алфавита
(ВЦКНА); во главе его встал видный азербайджанский комму-
нист, председатель ЦИК Азербайджана Самед Ага Агамали-оглы.
Поначалу ВЦКНА был создан для разработки единою тюркского
алфавита (см ниже), но скоро его деятельность вышла за преде-
лы тюркских языков, и комитет стал центром работ по языково-
му строительству в стране В 1930 г. после смерти С. А. Агамали-
оглы комитет был переведен в Москву. До 1937 г в нем была со-
средоточена деятельность но созданию алфавитов и литературных
языков для большинства народов СССР; лишь работа по языкам
народов Севера, в основном сосредоточенная в Ленинграде, име-
ла особый орган, Комитет народов Севера.
Масштабная работа по языковому строительству была частью
общей национально-культурной политики в стране. Хотя тогда
эта политика формулировалась в иных терминах, но объективно
ее сутью была ускоренная европеизация народов СССР. Равно-
правие и свободное развитие языков и культур ни в коем случае
не понимались как предоставление права жить так, как тот или
иной народ жил до присоединения к России. "Отсталыми", "реак-
ционными” и подлежащими ликвидации считались как исконные
культуры народов СССР (кочевые, шаманские и т.д ), так и
привнесенные извне, но уже ставшие своими для многих народов
мусульманская и ламаистская культуры. В области языковой по-
литики прогрессивным считалось (опять-таки по образцу стран
Европы) развитие литературных языков на основе бытовых диа-
лектов, но отношение к старописьменным языкам и традицион-
ным арабской и монгольской письменностям было (после неко-
48
торых колебаний до середины 20-х гг.) резко отрицательным
Речь шла о скорейшем приведении народов СССР в то состоя-
ние. в котором жили к началу XX в. народы развитых, в первую
очередь европейских стран, где господствовали светская культура
и национальные языки. Конечно, одной из важнейших задач
всегда считалось освоение новой, марксистской идеологии на
материнском языке; выше уже приводились высказывания
И В. Стал и на об этом. Но нельзя все сводить лишь к этой задаче,
что иногда сейчас делают. На языки народов СССР переводили
не только политграмоту, но и русскую и западную классику. Ка-
ждый гражданин СССР должен был на материнском языке овла-
деть высотами мировой культуры. Реально наиболее значитель-
ной ее частью оказывалась русская культура, но в тс голы прин-
ципиальной разницы между русской и зарубежной культурой не
делалось, юсподствую1пей идеологией оставался интернациона-
лизм Но на деле под мировой культурой понималась исключи-
тельно светская культура России и Запада, другие культуры или
слишком мало знали, или считали "реакционными".
Всю эту политику и языковое строительство как се составную
часть мы привыкли оценивать слишком однозначно, либо только
положительно, либо только отрицательно. Но как это и бывает
обычно в сложных процессах, можно выделить и плюсы и мину-
сы. Например, проблема создания новых литературных языков.
Безусловно, старописьмснныс языки вроде чагатайского, класси-
ческого фарси или старомонгольского нс могли быть совместимы
с процессами модернизации, как нс могли быть с ней совмести-
мы латынь в Западной Европе, начиная с XVII-XV111 в., или ста-
рописьменный японский в XX в. Весьма сомнительна идея о том,
что в целях модернизации в Средней Азии следовало ориентиро-
ваться на языки традиционной культуры, а не на "диалекты по-
луграмотных крестьян" [Ornstein, 1959, с. 2] В те же годы при
решении сходных задач в Турции также "очищали" язык от ара-
бизмов и использовали диалектную лексику Но полный отказ от
многих уже привычных слов арабского или персидского проис-
хождения оказался непродуктивным, многих нужных культурных
слов просто не хватало. Этот недостаток пришлось в языках
Средней Азии восполнять за счет русизмов, а впоследствии и за
счет тех же самых арабизмов и иранизмов.
В целом довольно объективную оценку указанным явлениям
дал башкирский ученый Р Г Кузеев: "Прошедшие советские де-
сятилетня для народов бывшего СССР характеризуются подъе-
1.12
49
мом образования, культуры, науки, освоением многих достиже-
ний современной цивилизации. Не пройдет бесследно и накоп-
ленный огромный опыт сотрудничества республик, областей,
краев и народов. В то же время советские годы ознаменовались
аккультурацией, т.е. более или менее заметной утратой народами
собственной этничности и “модернизацией” образа их жизни на
основе современной российской (русской) культуры. Этот двой-
ственный процесс, в анализе которого мы должны быть макси-
мально внимательными, был, с одной стороны, в какой-то степе-
ни естественным, так как развивался в духе общих тенденций XX
века. Ведь аналогичные процессы развернулись во всем мире. С
другой стороны, в СССР он был жестко и насильственно форси-
рован, уложен в 3-4 десятилетия во имя политического и идео-
логического “единства” народов от Балтийского моря до Тихого
океана" (Кузеев, 1993, с. 132-133|.
К этим словам надо сделать два уточнения и одно добавление.
Р. Г. Кузеев рассматривает весь советский период суммарно, то-
гда как в 20-е гг. форсированной аккультурации еще не было. В
советский период возможно было наряду с утратой этничности и
ее формирование, как это было с узбеками, хакасами и др. И на-
конец, надо различать политику и ее результаты. Любая целена-
правленная политика, чаще бессознательно, как бы пытается за-
плыть слишком далеко вверх против течения, а жизнь неизбежно
сносит вниз. А в первые годы после революции у нас постоянно
ставились широкомасштабные, но во многом утопические задачи.
Задача заставить каждого белоруса или чукчу читать Пушкина и
Шекспира на материнском языке сама по себе была во многом
утопична. И жизнь брала свое.
ПОЛИВАНОВ, ЯКОВЛЕВ И ДРУГИЕ
Если языковое строительство в СССР имело, как мы стара-
лись показать, свои плюсы и минусы, то уровень его научного
обеспечения, безусловно, заслуживает положительной оценки К
работам по созданию алфавитов и языковых норм, в частности, к
деятельности ВЦКНА, были привлечены значительные научные
силы. Среди них были Н. Ф. Яковлев (председатель Тсхиографи-
ческой комиссии ВЦКНА и фактический научный руководитель
работы комитета), Е. Д. Поливанов, Л. И. Жирков, Д. В. Бубрих,
Н. Н. Поппе, Н. К. Дмитриев, А. М. Сухотин, К. К. Юдахин и
др. Каждый из них был видным специалистом по какой-либо
группе языков: Н. Ф. Яковлев и Л. И. Жирков — по языкам Кав-
каза, Д. В. Бубрих — по финно-угорским, Н. Н. Поппе — по
монгольским, Н. К. Дмитриев и К. К. Юдахин — по тюркским
языкам и др. Выдающийся полиглот Е. Д. Поливанов мог одно-
временно заниматься самыми различными языками, больше
всего он работал по языкам Средней Азии от узбекского до дун-
ганского. Следует упомянуть и Л П. Якубинского, который, бу-
дучи по специальности русистом, по принимал участия в кон-
кретном конструировании алфавитов, но активно высказывался
по теоретическим вопросам языковой политики
Эти ученые различались политическими взглядами. Одни, как
Е Д. Поливанов, Н. Ф. Яковлев, Л П Якубинский, активно
принимали советские идеи, другие при лояльности к строю втай-
не его ненавидели, как Н. Н. Поппе, впоследствии, в 1942 г., пе-
решедший на сторону гитлеровской Германии Но в остальном
они имели много сходства. Все они были молоды, к середине -
20-х гг., когда начал работу ВЦКНА, им было от 27 до 35 лет,
лишь Л. И. Жиркову около сорока. Все они получили хорошую
лингвистическую подготовку в Московском или Петроградском
университете перед революцией или сразу после нее, когда там
еще сохранялись старые традиции. Но все они с разной степенью
радикальности отходили от традиционного языкознания XIX в,
исторического по своей направленности и оторванного от совре-
менности. Всех их привлекала новая, структуралистская лингвис-
51
тческая парадигма, для которой главным было системное изуче-
ние современных языков В эпоху становления структурных ме-
тлон главной областью их использования была фонология —
наука о звуковых единицах языка, служащих целям смыслоразли-
чения Именно фонология, а нс традиционная фонетика (изуча-
ющая любые звуковые явления независимо от их смыс.юразлкчи-
iединой роли) могла стать теоретической базой конструирования
алфавитов |см Журавлев, 1988, с. 17-19| Шел двоякий процесс:
создание алфавитов давало материал для построения теории, а
она помогала создавать алфавиты. Н. Ф. Яковлев и Е Д Полива-
нов стали не только теоретиками языкового строительства, но и
одними из создателей структурной фонологии в мировой науке.
Наконец, у перечисленной группы лингвистов имелось еще одно
общее свойство. Они были воспитаны на просветительских тра-
дициях русской интеллигенции. Языковое строительство вполне
соответствовало этим традициям. Молодых ученых обьединяла
интересная работа. По существу они бььги светскими миссионе-
рами, распространявшими русскую и мировую культуру.
Вместе с ними работали представители национальной интел-
ипенции, среди них особо следует отметить выдающегося тюр-
колога Б. В. Чобан-заде, крымского татарина, которому по стече-
нию обстоятельств посчастливилось закончить Будапештский
университет. К языковому строительству были привлечены и уче-
ные более старшего поколения, в том числе академики А. Н. Са-
мойлович и В М. Алексеев. Постепенно кадры специалистов по
языковому строительству пополнялись как еще более молодыми
русскими языковедами (В. И. Ни пни ус, Н. А. Баскаков, Е. А. Бо-
карев и др ), так и молодыми представителями ноной националь-
ной интеллигенции.
Илей и концепции теоретиков языкового строительства, пре-
жде всего Е Д. Поливанова, Н. Ф. Яковлева, Л. П Якубинского,
отражали господствовавшие в 20-е гг. в СССР общественные
умонастроения. Мы рассмотрим здесь только эту часть наследия
ученых, нс рассматривая их деятельность в целом; см. об их
творческом Ц)ти (Леонтьев, 1983; Ларцев, 1988; Панов, 1974;
Яковлев, 1988; Аишин, Алпатов, 1994; ASntn, Alpatov, 1995; Леон-
ч.ев, 198б|.
Если суммировать взгляды интересующих нас ученых по рас-
сматриваемым здесь вопросам, то можно выделить три основных
принципа.
52
Первым принципом было стремление к маркснстскомх под-
ходу, наиболее развернуто выраженное в книге | Поливанов,
1931 а|. Критикуя лингвистику XIX в. за эмпиризм и неумение
объяснить причины языковых изменений, Е. Д. Поливанов счи
тал, что ответы на многие теоретические вопросы можно полу-
чить. обратившись к марксизму. Впрочем, на деле марксизм
здесь давал лишь самые общие ориентиры, поэтому Е. Д. Поли-
ванов дополнял марксистские идеи другими, в частности, исю-
риологическоИ концепцией Н. И. Кареева. 20-е гг. сше были
временем, когда в рамках марксизма сосуществовали разные ме-
тодологические подходы и здесь был возможен свободный науч-
ный поиск.
В полемике с марризмом Е Д. Поливанов боролся с прими
гивным объяснением языковых изменений на основе экономики
или политики: "Совершенно нелепым упрощенчеством будет ио-
ны гка объяснить все факты современного, например, русскою
языка экономическо-нолитичсской историей последних via,
трехсот или пятисот лет, а тем более последних двадцати лег, ес-
ли объяснитсль.. не захочет знать ни о чем больше, тс упустит
из вида технический элемент эволюции языка: и материал эво
люции (т.е. состав предка данного языка в исходную для эволю
ции эпоху), и технические законы языкового развития" (Полива-
нов, 1968, с. 1811. Но исходный пункт все же — экономика В
моей 1 сории фонетической эволюции “звуковой закон” вполне
заменен насквозь имманентной цепью причинных связей: иду
щей от экономической причины до языкового факта' |Пот.ива
нов, 1968, с. 181). Немало у ученого было и явно догматических
положений, начиная от тезиса о классовости языка: "Можно вы
ставить даже такую точку зрения, которая будет определять язык
среднего обывателя 1913 года и, с другой стороны, язык совре
мен кого комсомольца — не как два разных диалекта, а как два
разных языка" |Поливанов, 1928 б, с. 167J. Для русского языка,
правда, Е. Д. Поливанов сопровождал этот тезис оговорками, по
в япоиистических работах он проводил его очень прямолинейно
|Поливанов, 1931 б, с. 731-732]. Положение о классовости яияка
после выступления И. В. Сталина 1950 г, ставшее прочно свя-
занным и марризмом, в 20-30-с гг распространялось гораздо ши-
ре, встречаясь и у некоторых теоретиков марксизма |Бухарин.
1921, с. 227]. Сколько-нибудь законченной марксистской теории
языка Е. Д Поливанову создать не удалось, однако привержен -
53
ность марксизму помогала ему, как и ряду его коллег, сосредото-
читься на социальных проблемах языка.
Второй принцип связан с активным, преобразовательным
подходом к языку: "Современные факты важны для нас не сами
по себе, а как исходный пункт для языкового будущего, т е. как
основной материал для выводов в области языковой политики”
(Поливанов, 1991, с. 560]. Особенно четко данный принцип вы-
ражен в статье (Якубинский, 1931], перепечатанной в книге
(Якубинский, 1986]. Л. П. Якубинский спорил с известным ут-
верждением Ф. де Соссюра: "Сам языковой коллектив не имеет
власти ни над одним словом; общество принимает язык таким,
какой он есть' |Соссюр, 1977, с. 104]. Спор во многом ведется на
основе априорных, но достаточно характерных для эпохи сооб-
ражений: Если Соссюр прав, то невозможно организованное
вмешательство общества в языковой процесс, организованное
руководство этим процессом, невозможна языковая политика...
Если Соссюр прав, то к языковедению, оказывается, неприменим
очень известный, но и очень хороший совет Маркса философам
— не только изучать, но и преобразовывать мир” (Якубинский,
1931, с 73]. Однако Л. П. Якубинский указывал и на реальные
процессы: сознательное формирование чешского и некоторых
других литературных языков, подражание деревенских жителей
языку горожан и пр.
В итого Л. П. Якубинский писал: "Что касается невозможно-
сти изменять язык при помощи специалистов (т.е. невозможно-
сти языковой политики в собственном смысле этого слова), то
единственным доводом Соссюра является ссылка на то, что, по
его мнению, подобные попытки до сих пор не имели успеха
(опыт показал!). Оставляя в стороне вопрос о том, имели или не
имели успеха "подобные попытки", следует указать, что Анало-
гичным способом можно было бы доказывать в свое время не-
возможность достичь Северного полюса, осуществить летание на
аппаратах тяжелее воздуха и т.д. Для того чтобы ссылка на опыт
не была пустой мещанской отпиской, Соссюру нужно было бы
показать, что условия, в которых опыт производился, останутся
всегда неизменными, этого он не делает, об этом даже не упоми-
нает; настолько статично он мыслит раз сложившуюся общест-
венную ситуацию" (Якубинский, 1931, с. 79|. Вывод ясен: то, что.
54
может быть, и верно применительно к Швейцарии, где жил
Ф. де Соссюр, не подходит для СССР *.
Е. Д. Поливанов подходил к данному вопросу более диффе-
ренцированно, отмечая, что если графика языка "может быть
декретирована", то "фонетику и морфологию... декретировать
нельзя.., ибо они усваиваются в том возрасте, для которого не
существует декретов" (Поливанов, 1927 а, с. 227].
Третий принцип связан с упомянутой выше борьбой за мак-
симальное развитие и функционирование любого языка (исполь-
зуя наши термины, за удовлетворение потребности идентично-
сти). Конечно, Н. Ф. Яковлев или Е Д. Поливанов понимали,
что нельзя создать высшее образование на каждом диалекте. В
одной из статей Н. Ф. Яковлева специально предлагались крите-
рии того, на каких языках вводить образование вплоть до выс-
шего, на каких — о!рапичиться начальным, а где сразу ориенти-
роваться на обучение на близком языке более крупного народа
(Яковлев, 1925]. При этом он же указывал, что главный критерий
— степень развития того или иного языка, уже тогда не всегда
совпадавшая с его местом в новой иерархии: туркмены имели
свою союзную республику, а татары — лишь автономную респуб-
лику в РСФСР, но высшее образование на татарском языке уже
реально, а на туркменском еще нет из-за недостаточного разви-
тия языка (Яковлев, 1928, с. 2О8|. Здесь Н. Ф. Яковлеву приходи-
лось искать компромисс между господствующим стремлением
как можно скорее развить все сферы использования всех языков
и трезвым пониманием того, что не всегда это можно и нужно.
Много писал в 20-е гг о принципах языкового строительства
Е. Д. Поливанов. Он подчеркивал необходимость единых прин-
ципов построения алфавитов и унификации алфавитов для всех
языков (Поливанов, 1928 а]. Конечно, алфавиты для разных язы-
ков не могли быть совсем одинаковы, поскольку неодинаковы их
фонологические системы. Однако необходимо было одним обра-
зом изображать однотипные фонологические различия и по-
1 Ср подход современного американского социолингвиста, который пишет о том. что
обычно лингвисты нс считают нужным заниматься вопросами нормы языка н рассматривают
sты новые изменения лишь как естественный процесс, однако языковое планирование и imp-
чнровиннс как вид социальной инженерии необходимы, и роль лингвистов здесь очень важ-
на [Edwards, 1994, с 173|. Осс это нс так уж сильно отличается от подхода Л П Якубннско-
го Указанный тезис Ф ас Соссюра отвергали и лингвисты японской школы "языкового
существования"
55
разному — принципиально разные. Важны и слова Е. Д. По-
ливанова о гом, что выбор алфавита не может решаться голосо-
ванием (Поливанов, 1928 б, с. 324]: демократия здхь неуместна,
нужно решение компетентного специалиста. Он гказывал и на
принципы выбора основы для литературного языка. Например,
он писал "Никогда, в борьбе за роль литературного диалекта,
язык деревни или вообще экономически менее развитого коллек-
тива не выходит победителем над языком города или вообще бо-
лее развитою н экономическом отношении района" (Поливанов,
1928 б, с. 324]. В связи с этим он в течение нескольких лет вы-
ступал против принятого первоначально в Узбекистане решения
с।роить литературный язык на основе кишлачных диалектов (это
мотивировалось тем, что они лучше сохранили искснпо коркские
черты и могут быть понятнее для других тюркских народов) В
итоге в полном соответствии с предложениями Е Д Поливанова
узбекский литературный язык сформировался на основе город-
ских диалектов, сильно иранизироваппых, но более развитых и
престижных. Выступали теоретики языкового строительства и
против идеи о построении литературных языков на основе "рав-
номерного” представительства всех диалектов ради равноправия"
носителей каждого из них. Опыты такого конструирования быва-
чи: карельский литературный язык, разработанный Д. В. Бубри-
хом, калмыцкая фонетика (Lewis, 198.1, с. 316| Однако в целом
такие проекты оказывались искусственными и с трудом прижи-
вшись. Целесообразнее оказывалось выделить опорный диалск!,
его выбор определялся не лингвистическими, а социокультурны-
ми факторами.
В наши дни, когда проблема формирования новых литератур-
ных языков и алфавитов вновь становится актуальной, наследие
теоретиков языкового строительства 20-30-х гг. может представ-
лять несомненный интерес. А большинство из них с тех нор не
переиздавалось.
С конца 20-х гг. у деятелей языкового строительства появился
конкурент — школа академика Н. Я. Марра, ранее далекая от
данной проблематики. Академик и его окружение, так называе-
мые "подмарки", выступили с претензией на обладание оконча-
тельной истиной, называя всех противников независимо от их
позиции "буржуазными учеными". Марриеты в целом исходили
из тех же идеологических предпосылок, что и ученые, о которых
шла речь выше, но отличались горахю более низким профессио-
нальным уровнем У деятелей языкового строительства попытки
56
построить марксистскую лингвистику сочетались с опорой на
факты и на опыт существовавшей до них науки, а марристы иг-
норировали или прямо отвергали то и другое. Социолингвисты
20-х гг. боролись за унификацию ал фа вигов, но не предлагали
единый алфавит для всех языков, понимая, что фонологические
системы языков различны. Создание алфавитов для каждого язы-
ка СССР марристы считали "паллиативом", замедляющим вне-
дрение всемирного алфавита, на который после мировой рево-
люции перейдет человечество |Марр, 1933-1937, т. 4, с. 82-83]. В
качестве всемирного алфавита был предложен так называемый
абхазский аналитический алфавит Н Я Марра, распространение
которого рассматривалось маррнстами в качестве научного
предприятия порядка и типа метрических мер" |Ссрдюченко.
1931, с. 15]. Помешала этому сложное! ь аналитического алфави-
та в Абхазии "алфавит, предложенный акад. Марром, испыты-
вался в течение грех лет и в результате от него пришлось отка-
заться, ибо усвоить и удержать в памяти 62 шака, к тому же
чрезвычайно трудно и зоб разимых, нс могли бы не только уча-
щиеся, но, пожалуй, и сами учащие" [КИПВ, № 3, с. 63].
Другой пример. Хотя Е. Д. Поливанов и был склонен считать
"язык комсомольцев" иным языком по сравнению с дореволюци-
онным, он подчеркивал, что в результате революции произошла
не столько смена русского литературного языка ("язык комсо-
мольцев" — все же не норма), сколько смена "классового субстра-
та": "На пути к бесклассовому своему характеру русский днгера-
турный язык становится классовым языком уже не той группы
лиц, которая была носительницей лого языка до революции, а
более широких и социально разнородных слоев населения"
(Поливанов, 1927 а, с. 227]. Формулировка упрощенная, но счи-
тающаяся с фактами Марр писал иначе' "Произошла революция.
С нею в плановой для нас перспективе — неизбежный коренной
сдвиг и в основном орудии общения, 1 с. а языке н письме.. Туп
не о реформе письма или грамматики приходится говорить, а о
смене норм языка, переводе его на новые рельсы действительно
массовой речи. То, чго нужно, л о не реформ.) или новая декла-
рация старого содержания, а. . речевая революция, часть культур-
ной революции" |Марр. 1930. с. 46-47| Все ло оставалось на
уровне общих звонких фраз, без приведения фактов.
В духе времени Н. Я. Марр рассуждал о проблемах, казавших-
ся тогда актуальными: "Диалектико-материалистическое мышле-
ние переросло линейную речь, с трудом умещается в звуковую,
57
готовится к лепке, созиданию на конечных достижениях ручного
и звукового языка, нового и единого языка, где высшая красота
сольется с высшим развитием ума. Где? Товарищи, только в ком-
мунистическом бесклассовом обществе” (Марр, 1933-1937, т.З,
с.111-112); "Будущий язык — мышление, растущее в свободной
от природной материи технике" (Марр, 1933-1937, т. 3, с. 121).
Таких высказываний у Н. Я. Марра десятки, но как-то их кон-
кретизировать он не мог1. Е. Д. Поливанов или Н. Ф. Яковлев
избегали говорить о будущем всемирном языке, поскольку не
считали данную проблему первоочередной.
Н. Я. Марр и его последователи, в том числе участвовавшие в
работе ВЦКНА (И. К. Кусикьян, Б. М. Гранде, И. Д. Дмитриев-
Кел ьда), с 1930 г. пытались взять в свои руки языковое строи-
тельство. Они умели в духе времени навешивать на конкурентов
политические ярлыки, обвиняя Н. Ф. Яковлева в "махровой по-
повщине" и т.д. И. К. Кусикьян, например, писал: "До сих пор,
как это ни странно, существует предрассудок, что лингвист тот,
кто занимается фонетикой и морфологией какого-нибудь языка...
Необходимо четко и ясно заявить, что языкознанием и уж подав-
но языковым строительством может заниматься в наших условиях
прежде всего тот, кто хорошо владеет методологией диалектиче-
ского материализма" (Кусикьян, 1931, с. 83]. Формально марри-
сты победили, их идеи официально считались "марксизмом в
языкознании". Им удалось нанести урон научному обеспечению
работ, в частности, отстранить от деятельности в ВЦКНА
Е Д.Поливанова после его публичного выступления против мар-
ризма. Однако для создания алфавитов одного "владения методо-
логией" было мало, что наглядно показал аналитический алфа-
вит Н. Ф. Яковлев, поддававшийся влиянию марризма в некото-
рых вопросах, как раз в области языкового строительства был по-
следовательным противником марровских идей (Яковлев, 1931].
Ему и его коллегам в целом удалось довести до конца свою рабо-
ту. Если языковое строительство было свернуто в дальнейшем, то
не по вине марристов. Реально Н. Я. Марр и его школа не вне-
сли вклада в развитие языков народов СССР, хотя марристская
1 Н Я Марр был очень талантливым человеком, способным на интереснейшие логами,
ни нс обладавшим научным типом мышления. При обсуждении одного из докладов на кон-
ференции " Л нн гн нстн кв на нс хи вс XX века" (МГУ. февраль 1995 г ) возникла идея, что Мврр
в таких выскашванняк отчасти прсамадывал визуальную революцию в передаче информа-
ции
58
пропаганда позднее именовала академика руководителем работ
по языковому строительству (ПИДО, 1935, с. 93, 215].
Деятельность теоретиков и практиков языкового строительст-
ва иногда распространялась и на языки зарубежного Востока, в
частности, на китайский. Причин здесь было две: китайцы вхо-
дили в число нацменьшинств Дальнего Востока, но кроме того
считалось, что в Китае скоро произойдет революция и опыт язы-
кового строительства в СССР там будет востребован. В Ленин-
граде существовала Комиссия по разработке нового китайского
алфавита во главе с академиком В. М. Алексеевым, в ее работе
участвовали почти все ведущие китаисты-филологи тех лет:
Ю.К.Шуцкий, Б. А Васильев, А. А Шприниин (основной разра-
ботчик китайского нового алфавита). Итоги работы комиссии
были опубликованы (Записки, 1932|. Разработанные алфавиты на
латинской основе пытались применять среди китайцев СССР.
Члены комиссии были учеными высокого класса. Однако их
подход к языковой ситуации в Китае показывает, что они исхо-
дили более из желаемого, чем из действительного. Советский
опыт переносился на китайскую ситуацию довольно некритиче-
ски и прямолинейно. Комиссия вынесла следующий вердикт:
"Единый китайский язык — это нонсенс, его нет и создавать его
нет никакой надобности", поскольку такой язык "могут знать
лишь господствующие классы" (Записки, 1932, с. 39] Китайские
диалекты следует считать отдельными языками. Необходимо,
чтобы каждый китаец мог читать и писать па родном диалекте-
языке. Идеальна ситуация, при которой каждый диалект-язык бу-
дет иметь алфавитную письменность, но для начала комиссия
ограничилась разработкой пяти алфавитов для основных диа-
лектных групп. О сохранении исроглифики, по представлениям
комиссии, не могло быть и речи.
Китаисты видели лишь одну сторону медали Они учитывали,
что большинство китайцев неграмотны и владеют только родным
диалектом. Они учитывали, что так называемые китайские диа-
лекты отличны друг от друга больше, чем многие языки между
собой. Они учитывали, что в 20-30-е гг XX в., как и за много
веков до этого, единство китайского языка в основном держалось
на сложной для обучения иероглифической письменности. Они
учитывали, что введение единого китайского языка в устной
форме также требует для миллионов обучения фактически друго-
му языку, что трудно и нс может не быть связано с принуждени-
ем. И все это было верно. Но забывалась другая сторона медали,
59
снизанная с потребностью взаимопонимания. Советские китаи-
сты не говорили ни слова о том, как носители разных диалектов-
языков будут общаться в едином Китае, целостность которого
они не подвергали сомнению. Недаром точка зрения о вредности
единого китайского языка, разделявшаяся у нас в 20-30-е гг.
большинством китаистов при отдельных исключениях [Пашков,
1925|, была решительно отвергнута видным деятелем китайской
Компартии Цюй Цюбо (Страховым). ю[да жившим в СССР. Нс
будучи лингвистом, но зная обстановку в стране, он понимал не-
обходимость единства языка в едином китайском государстве. И
показательно, что языковая политика н Китае после революции
1949 г. пошла по такому пути: иероглифика сохранилась, хотя и
подверглась упрощению, и по веси стране распространяется еди-
ный для всех литературный язык
Взгляды советских ученых 20-30-х гг. на развитие китайского
языка, пожалуй, наиболее ясно указывают на утопизм многих
тогдашних представлений о справедливом и рациональном разви-
тии языков. Потребность идентичности находилась в центре вни-
мания, про потребность взаимопонимания забывали При пре-
красной лингвистической подготовке многим языковедам тех лет
был свойствен “идеализм в отношении роли и будущего местных
языков" [Crisp, 1985, с. 151|.
Однако реально сделано л ими людьми было немало, особен-
но в области создания новых алфавитов.
КАКУЮ СИСТЕМУ ПИСЬМА ВЫБРАТЬ?
Прежде чем рассказать об истории данной проблемы в нашей
стране, кратко рассмотрим, что представляет собой проблема вы-
бора системы письма а общем виде. Могут быть выделены по
крайней мере три ее аспекта: лингвистический, психологический
и политико-культурный; к ним стоит добавить и четвертый —
экономический.
Лингвистический аспект проблемы состоит н рациональности
гои или иной графики, ее удобстве или неудобстве для данного
языка. Реально этот аспект не стоит переоценивать. Он сколько-
нибудь существен лишь в двух случаях либо если некоторая сис-
тема письма слишком неудачна, как это было с аналитическим
алфавитом Н Я. Марра, либо если алфавит, удобный для одного
языка, неудобен для другого. Последний случай относится к тра-
диционному арабскому письму без обозначения кратких гласных.
Для арабского языка особенности этого письма имеют основа-
ния, но, например, для тюркских языков нсобозначенис гласных
— явное неудобство. Такая ситуация имела значение для мусуль-
манских народов СССР, но для ее преодоления достаточно было
реформировать арабское письмо, что. как мы увидим, делал и н
20-е п. Аналогичная реформа произошла (и не только в нашей
стране) для еврейского письма (типологически сходного с араб-
ским) применительно к идишу; в отличие от реформированного
арабского письма реформированное еврейское стало норматив-
ным.
Оба указанных случая сводятся к одному: некоторое письмо
слишком явно неудобно. Лингвистическое неудобство может
компенсироваться другими факторами: для арабского и еврей-
ского — религиозной традицией. Если таких факторов нет. не-
удобное письмо обречено, как это случилось с марровским алфа-
витом. Но если столь явных неудобств нет, го лингвистический
<|шктор значения не имеет. В 20-е гг. спорили о преимуществах и
недостатках кириллицы, латиницы или реформированной араби-
цы для того или иного языка; в конце 30-х гг., во время перевода
языков народов СССР с латиницы на кириллицу любили укагы-
61
вать на то, что в кириллице 33 буквы, а в латинице лишь 26 (см.,
например, Гранде, 1939]. Однако такого рода различия, если и
существуют, то они слишком малы1. Прав был Е. Д. Поливанов,
говоря о том, что кириллический алфавит сам по себе не лучше и
не хуже латинского (Поливанов, 1928 б, с. 321-322]; вопрос же о
количестве букв не имеет однозначного ответа, поскольку во
многих письменностях на латинской основе существуют так на-
зываемые буквы с диакритиками (надстрочными или подстроч-
ными знаками) вроде немецкого й или французского ё; число
таких букв не регламентировано (буквы с диакритиками есть,
впрочем, и в кириллице: й, ё). Реально лингвистические аргумен-
ты в пользу того или иного алфавита всегда были дополнитель-
ными и использовались (нс всегда осознанно) для маскировки
реальных интересов, лежавших вне лингвистики. Пока в жизни
многих тюркских народов безраздельно господствовала традици-
онная мусульманская культура, неудобное для тюрков письмо,
которым записан Коран, оставалось священным. Только когда
культурная ориентация стала меняться, могли кроме всего про-
чего подумать и об удобстве письма.
В большинстве случаев подчиненное значение имеет и эко-
номический аспект Н. Ф. Яковлев и другие деятели языкового
строительства иногда выступали с выкладками о том, какой из
предлагаемых алфавитов экономичнее и экономит типографские
расходы; одним из аргументов латинизаторов было малое количе-
ство букв в латинском алфавите по сравнению с кириллицей,
якобы ведущее к экономии средств. Но и эти аргументы лишь
маскировали более существенные основания для выбора системы
письма. Показательно, что разное число букв в латинице и ки-
риллице в разные периоды могли использовать и как аргумент в
пользу латиницы, и как аргумент в пользу кириллицы. Экономи-
ческий аспект однако может оказаться значимым в одном случае: * Е
1 Один пример все же зребует внимание Большинство тюркских яшков обладает явле-
нием ciiiimpMOHKiMB* несколько огрубляя ситуацию, можно ckbjhiv. что все гласные в скове
уподобляй; гея по признаку ряда м в одних словах - все гласные передние, в других • задние,
км самым гласные, различающиеся лишь по ряду (например, и-ы}. объединяются в пары,
члены которых чсрсдумнся в зависимости от того, к какому ряду относится слово Создатель
р1'форынров.1Н11иП капзхской iipaf i hili А Байгурсунов предложил решен не, названное
Е Д Поливановым гениальным | Поливанов, !<J286, с 322-321] перс л каждым словом ставил-
ся знак вналогнчныП скрипичному или басовому ключу в нитах, показывающий. к передне-
му или заднему ряду отнооггся спело, для каждой же пары i ji.ichbix достаточно было одной
буквы Однако такое экономное решение неприменимо пи к казахской лвтиннцс, ни к казах-
ской кириллице
62
любая смена письменности стоит денег. Поэтому этот аспект мо-
жет иметь консервативное значение. В СССР 20-30-х гг. ради вы-
полнения политических и идеологических задач денег не жалели,
хотя экономический фактор мог иногда влиять на сроки внедре-
ния того или иного алфавита. Однако в современной Монголии,
как рассказывают специалисты, именно экономический аспект
мешает в первую очередь переходу с кириллицы на старомон-
гольское письмо. Общественное мнение одобрило идею такого
перехода, но он оказался слишком дорогой затеей и пока что в
достаточной мере не реализован.
Психологический аспект проблемы в целом важнее и линг-
вистического и экономического. Он состоит в комплексе сло-
жившихся у каждого грамотного человека привычек и стереоти-
пов. Теоретически выгодно, чтобы система письма (как графика,
так и орфография) была бы максимально простои и рациональ-
ной. Однако в полной мере этой выгодой смогут воспользоваться
лишь те люди, которые к моменту реформы письма еще не нау-
чились читать и писать. Но это прежде всего или будущие поко-
ления, или маленькие дети. Даже в обществах с большим числом
пепзамотных нс они решают вопрос о системе письма. В дискус-
сиях по вопросам письменности реальное право голоса имеют
лишь люди, уже закончившие обучение грамоте и орфографии, а
они заинтересованы в стабильной письменности и сохранении
орфографии и тем более графики в неизменном виде. При серь-
езных изменениях в этой области массе людей приходится тра-
тить силы и время на переучивание. Недаром на последнем пле-
нуме ВЦКНА в феврале 1937 г. отмечали: "Надо помнить, что
когда меняется алфавит, огромное количество населения на оп-
ределенное время становится неграмотным" |РИН, 1937, № 3,
с.66].
Психологический аспект, как и экономический, обычно кон-
сервативен. Для языков с устоявшейся письменной традицией
коренные изменения в графике и даже в орфографии возможны
лишь в периоды революций и изменений во всем укладе жизни.
Не удивительно, что архаичные и крайне неудобные для совре-
менных языков английская и французская орфографии остаются
неизменными. Б. Шоу завещал свое состояние реформаторам
английской орфографии, но наследство так и осталось никому не
переданным. Закономерно и то, что орфографическая реформа
русского языка, проектировавшаяся намного раньше, началась
лишь после Февраля и завершилась после Октября. Дальнейшие
63
попытки сколько-нибудь серьезных изменений терпели неудачу
Даже в казалось бы жесткое время нс удалось реализовать поста-
новление 1944 г об обязательном употреблении буквы ё, а опуб-
ликованный в 1964 г проект новой орфографической реформы
(менее радикальной, чем реформа 1917-1918 гг., и хороню лин-
гвистически обоснованной) вызвал единодушные протесты писа-
телей и шпателей и не реализовался. Выступления авторитетных
писателен (Л. Леонов, М. Шагинян и др.) по поводу проекта при
полной лингвистической неграмотности четко отражали естест-
венную точку зрения закончившего школьное обучение носителя
языка, не желающего переучиваться. В 20-30-е гг. В. М. Алексе-
ев. Е. Д. Поливанов. Н. И. Конрад и другие наши китаисты и
японисты считали неизбежной будущую измену исроглифики в
Китае и Японии после смены там общественного строя |см , в
частности, Поливанов, 1927 в; Алексеев, 1932). Однако в обеих
странах в периоды социальных изменений, по-видимому, упусти-
ли время. В Китае сразу после революции 1949 г. дело нс дошло
до реформы письма, о латинизации заговорили в середине
50-х гг., когда новый строй уже стабилизировался, и в nroic дело
ограничилось упрощением написания ряда иероглифов. В Япо-
нии американская оккупационная администрация намеревалась
упразднить исроглифику, но не решилась это сделать сразу, введя
в 1946 г. иероглифический минимум и упрощенные написания
иероглифов в качестве первого этапа. Когда же оккупация закон-
чилась, а обстановка в Японии стабилизировалась, вопрос об от-
мене иероглифики перестал быть актуальным Отмена иерогли-
фов удалась лишь в двух странах во Вьетнаме в период француз-
ского юсподства и в КНДР в связи с избранием модели "опоры
на собственные силы" и переходом к политической и культурно!!
замкнутости.
Указывают и на то, что между коренным изменением письма
и революционными преобразованиями нет жесткой связи ни в
одну из сторон, приводя два примера: переход румынского языка
от кириллицы к латинице в XIX в. и изменение орфографии ив-
рита в Израиле в 1968 г. [Eastman. 1983, с. 23-24] Первый при-
мер, однако, мало показателен, поскольку в Румынии смена гра-
фики произошла вскоре после освобождения от турецкого ига, в
период смены культурных ориентаций п пользу Запада. Более
серьезен пример Израиля, но и там изменить орфографию было
легче тогда, когда большинство населения страны составляли
иммигранты, для которых иврит не был материнским языком и
64
которые находились в процессе адаптации к новым условиям
жизни.
В спокойные исторические периоды без значительных соци-
альных изменений и/или смены культурных ориентаций психо-
логический аспект проблемы наиболее значим. Однако в перио-
ды общественных преобразований, формирования или распада
государств этот аспект может отступать на второй план или вовсе
терять значение. Кроме того, психологический аспект тем важ-
нее, чем сильнее письменная традиция. В 20-30-е гг в нашей
стране он был значим для русского языка: как мы увидим, лати-
низация этого языка не пошла дальше сталии проекта. Однако в
Средней Азии,.где в разгаре была ломка всего прежнего уклада,
данный аспект не имел серьезного значения. Важен и уровень
развития письменного языка. Лепе провести коренную реформу
(рафики или орфографии там, где грамотных мало. Скажем, сме-
нить систему письма было легче в Дагестане или Калмыкии, чем
в Армении или после 1940 г. в Прибалтике.
В обстановке СССР 20-30-х гг. ведущую роль играл политико-
культурный аспект. Для многих народов переход к новому обще-
ственному строю одновременно означал и смену культурной ори-
ентации, связанную с европеизацией. Разное отношение к такой
смене было тесно связано и с ориентацией на тот или иной тип
письменности.
Для многих языков народов СССР в 20-е гг. существовали че-
тыре логические возможности I) традиционное арабское письмо,
еще до революции использовавшееся не менее чем для 16 языков
|3ак, Исаев, 1966, с. 4); 2) реформированная арабица типа упо-
мянутой выше байтурсуновской для казахского языка; 3) латини-
ца; 4) кириллица. Дтя немусульманских народов в некоторых
случаях также имелось традиционное письмо: старомонгольское
для бурятского и калмыцкого языков, еврейское для идиша, тат-
ского и бухарско-еврейского (последнее письмо также могло ис-
пользоваться в традиционном и реформированном вариантах).
Грузины и армяне пользовались собственными традиционными
алфавитами, грузинское письмо могло использоваться и для аб-
хазского и осетинского языков. Для всех прочих языков выбор
мог быть сделан лишь между кириллицей и латиницей. В СССР в
границах 1922-1940 гг. языков с устойчивой латинской письмен-
ностью не было, за исключением немецкого у немцев Поволжья
(приднестровские молдаване иногда могли читать и писать по-
румынски, но чаше не владели грамотой вообще или знали лишь
5 За» 142
65
русскую грамоту). Кириллица же имела широкое распростране-
ние. Помимо русского, украинского и белорусского языков ки-
риллические алфавиты с XIX в. существовали и для ряда обра-
щенных в православие неславянских народов: чувашей, мордвы,
коми и др. Впрочем, были отдельные попытки и создания алфа-
витов на латинской основе. Вопрос о латинизации азербайджан-
ского языка поднимался еще в 1906 г. (Imart, 1965, с. 230), а ал-
фавит для якутского языка перед революцией разработал энтузи-
аст-одиночка С. А. Новгородов. О нем и его алфавите неодно-
кратно очень тепло отзывался в своих работах Е. Д. Поливанов.
Однако до 1917 г. такие алфавиты развития не получили.
Если бы в СССР в 20-е гг. основную роль итрал психологиче-
ский аспект, то сохранялись бы кириллические и арабские пись-
менности, а латиница бы не появилась. Однако ведущую роль
играли иные факторы. Ряд вариантов был политически и идео-
логически неприемлем. Прежде всего это касалось традицион-
ного арабского письма. Оно ассоциировалось со старой культу-
рой в ее наиболее консервативном варианте и к тому же было
лингвистически неудобно. Его поддерживало лишь традиционно
настроенное духовенство, лишенное права голоса в дискуссиях
20-х гг., но даже мусульманские реформаторы (лжадиды), не го-
воря о светской европеизированной интеллигенции, стояли за
реформу письменности. Единодушно по тем же причинам от-
вергалось и старомонгольское письмо, тогда еще господствовав-
шее в МНР.
Столь же безоговорочно большинство народов отвергали в
2()-е гг. кириллицу Прежде всего это относилось к тем из них, у
которых кириллического письма никогда не было и раньше.
Причины этого так характеризовал Е. Д. Поливанов: "Самое
главное: эпоха — недоброй памяти — русского колонизаторства
оставила такую ненависть в турецких (тюркских. - В. Л.) народах
(сужу но туркестанским) к русификации и к ее орудию — мис-
сионерским русским транскрипциям, что само напоминание о
русском шрифте болезненно, как тревожащее недавние раны от
национального гнета; и потому попытки отстаивать (для каких-
либо теоретических соображений) возможность пользоваться рус-
ской азбукой отнюдь нельзя рекомендовать. На П съезде узбек-
ских работников просвещения, который главное внимание уде-
лил вопросу узбекской графики, ни одного голоса не было
слышно в пользу русского шрифта (эта возможность была просто
откинута, и даже высказывался протест по поводу введения в уз-
66
бекский алфавит единичных русских букв для специфических
звуков)" [Поливанов, 1923, с. 4].
Там, где традиция употребления кириллических алфавитов
уже существовала, она не вызывала такого протеста. Как отмечал
Е. Д. Поливанов, лучшее отношение к кириллице наблюдалось у
сильно обрусевших народов вроде мордвы и чувашей и у народов
без собственной территории проживания, вроде цыган и асси-
рийцев [Поливанов, 1928 б, с. 319]. На Украине и в Белоруссии
идеи латинизации не получили существенного развития. В то же
время сильно русифицированные якуты легко приняли новгоро-
довскую латиницу, может быть, из-за авторитета личности рано
умершего (в 1924 г.) С. А. Новгородова. Впрочем, она оказалась
слишком сложной, и при сохранении латинской основы орфо-
графия была затем изменена
До середины 20-х гг. перспективным компромиссным вариан-
том казались реформированные варианты арабицы; они разраба-
тывались у многих народов: татар, башкир, казахов, узбеков,
киргизов и др. (лишь в Азербайджане этот путь был с самого на-
чала отвергнут). В лингвистическом плане такие варианты были
шагом вперед по сравнению с традиционным алфавитом, а неко-
торые, как байтурсуновская а рабица в Казахстане, очень удачны
[см. об этих алфавитах Menges, 1967, с. 79; Мусаев 1993, с. 23-25].
Психологически для грамотного татарина или узбека они были
удобнее, чем латиница или кириллица, поскольку требовали
лишь частичного переучивания. К тому же они не имели столь
ярко выраженной религиозной окраски, как арабский алфавит в
неизменном виде. Во многих национальных республиках сторон-
никами новой арабицы стали люди разных взглядов — от джадн-
дов до части коммунистов. Под влиянием ситуации в республи-
ках ее некоторое время поддерживали и деятели языкового
строительства. Е. Д. Поливанов в 1922 г. выступал против слиш-
ком резкого разрыва среднеазиатских народов с традицией и счи-
тал, что этим народам "желательно оставаться при арабском
шрифте" [Поливанов, 1922, с. 14]. Тремя годами позже
Н.Ф.Яковлев еще допускал возможность сохранения арабского
письма там, где оно прижилось [Яковлев, 1925, с. 241-242).
Однако скоро настроения стали меняться. Большую роль в
этом сыграла деятельность ВЦКНА, организованной в 1925 г как
центр распространения латиницы В Москве одним из первых
резко выступил против сохранения арабицы Н Ф Яковлев В то-
чение некоторого времени в Научно-исследовательском институ-
тс этнических и национальных культур народов Востока шла по-
лемика между ним и заместителем директора Э. Г. Мансуровым,
сторонником реформированной арабицы. Последний пытался
использовать политическую демагогию и доказать, что "Яковлев
— не наш", но время работало на идеи Н. Ф. Яковлева, в итоге
официально признанные "правильными". А в 1928 г. и Е. Д. По-
ливанов изменил точку зрения по сравнению с 1922 г.: "Латин-
ский алфавит или даже латинская основа алфавита означает для
наших национальных письменностей нс более, не менее, как ин-
тернациональную систему, рассчитанную, во-первых, на взаим-
ное сближение национальных культур внутри Союза и, во-
вторых, на сближение приемов графического общения в между-
народном масштабе... Латинизация — культурная революция на
Востоке" [Поливанов, 1928 б, с. 315] Подобные высказывания в
конце 20 — начале 30-х it. мы находим у всех деятелей языкового
строительства. А официальная поддержка реформ арабского
письма везде оказалась крайне непродолжительной, сменившись
поддержкой лщинизации (Crisp, 1989, с. 25-26].
И действительно, политически и культурно арабица в любом
виде имела непреодолимые недостатки: она консервировала
замкнутость мусульманских народов СССР от других народов го-
сударства и от остального мира Реформированные арабицы, не
распространенные вне СССР, даже усиливали такую замкнутость
Арабское письмо противоречило общей задаче европеизации
культуры народов Советского Востока. Латинское же письмо бы-
ло политически наиболее нейтральным и компромиссным, не
вызывавшим в отличие от арабицы и кириллицы отрицательных
ассоциаций [Яковлев, 1925, с. 242; Сотое, 1981, с. 23]. К тому же
тогда еще владел умами лозунг мировой революции, а общемиро-
вой письменностью могла казаться лишь латиница; недаром про-
екты "всемирного письма" вроде упоминавшегося алфавита
Н.Я.Марра строились на латинской основе. Существовал и еще
один дополнительный фактор. В те годы переход на латиницу
происходил и в Турции. При всей разнице общественных про-
цессов в двух государствах в них была и общая сторона — евро-
пеизация культуры, одним из компонентов которой стала лати-
низация письма. За турецким опытом н те годы у нас пристально
следили, апелляции к нему часты в изданиях ВЦКНА.
Процесс латинизации в первую очередь затронул мусульман-
ские народы СССР. Шел он неравномерно, причем два народа с
наиболее развитой письменной традицией — азербайджанцы и
68
татары — занимали здесь полярные позиции. В Азербайджане,
возможно, не без турецкого влияния, латинизация началась
раньше всего, без реформирования арабицы в качестве промежу-
точной ступени. В то же время, как отмечено у Е Д. Поливанова
[Поливанов, 1928 б, с. 324), главным центром оппозиции латини-
зации долго оставалась Казань, где существовали наиболее разви-
тые традиции издания и чтения литературы на арабском письме
На I Всесоюзном тюркологическом съезде в Баку в начале 1926 г
было принято решение о поэтапной латинизации всех тюркских
языков, принятое значительным большинством голосов; против
голосовали представители Татарстана Как признают и западные
исследователи |Васоп, 1966, с. 190-191], латинизация нигде
(кроме отчасти Татарстана) не встретила серьезного сопротивле-
ния. Имелось общественное согласие; в ряде республик играла
роль и смена лидеров культурных движений. В Казахстане до се-
редины 20-х гг. ведущую роль играли бывшие алашординцы во
главе с А. Байтурсуновым, но затем их сменили национально
ориентированные коммунисты, самым значительным из которых
был С Сейфуллин, сторонники латинизации [Olcott, 1985. с. 193-
194[.
К 1928-1929 гг. латинизация у мусульманских народов окон-
чательно победила, а любой вариант арабского письма стал счи-
таться "реакционным”. Одни отвергали а рабицу в спокойных ака-
демических тонах, как Е. Э. Бертельс: "Невозможно вырваться из
заколдованного круга арабского письма путем изменения начер-
таний его. Разорвать его можно, только целиком от него отка-
завшись" (Бертельс, 1928, с. 17|. Чаще писали иначе: "Принять
новый алфавит — значит разорвать всю черную паутину изувер-
ского фанатизма, которая тянулась из старой, исламской литера-
туры, монополистами которой было духовенство" |ПН, N» 9-10,
1930, с. 70|; в той же статье все арабизаторы были названы
"классовыми врагами". С 1928-1929 гг. активизировалась борьба с
"пантюркизмом", "султаигалиевщиной", "вели-ибраимовшиной" и
другими разновидностями "буржуазного национализма". Ее жерт-
вами стали многие представители национальной интеллигенции,
поначалу принявшие новый строй и сотрудничавшие с властью.
Среди прочих пострадали и разработчики реформированной ара-
бицы. 7 марта 1929 г постановлением ЦИК СССР и СНК СССР
арабица была запрещена.
К началу 30-х гт. на латиницу перевели и большинство других
языков народов СССР, как ранее бесписьменных, так и имевших
69
ранее письмо на иной основе: бурятский, калмыцкий, ассирий-
ский, цыганский, молдавский1, татский, бухарско-еврейский
(идиш сохранил еврейский алфавит, хотя предпринимались по-
пытки и его латинизации). Начался перевод на латиницу и наро-
дов Поволжья и Севера с традицией кириллического письма: на
него полностью перешли коми, но мордва, марийцы и удмурты и
в период максимальной латинизации остались при кириллице
(РИН, 1936, № 4, с. 75-85).
Поначалу латинизация шла добровольно, но к концу 20-х гг.,
а еще больше в начале 30-х началась борьба за досрочную лати-
низацию, а в изданиях ВЦКНА печатались рапорты об успехах на
латннизаторском фронте. Все это соответствовало нормам тех
лет. Администрирование сопровождалось и репрессивными ме-
рами вплоть до арестов противников латинизации. И все же
нельзя причины быстрой победы латинизации сводить к жесткой
политике и репрессиям. Латинизация соответствовала преобла-
давшему тогда в СССР общественному сознанию, господство-
вавшей идеологии интернационализма. Латинский алфавит ассо-
циировался с новой культурой, предполагавшей, в частности, ли-
квидацию неграмотности и всеобщее распространение элемен-
тарного образования. Не раз отмечалось, что именно в период
латинизации в стране происходил наиболее быстрый рост гра-
мотности населения (Аврорин, 1975, с. 4; Мусаев, 1993, с. 12].
Дело, безусловно, здесь не в особых лингвистических достоинст-
вах латинских алфавитов, а в их распространении как части по-
литики, активно направленной на удовлетворение потребности
идентичности для большого числа народов. Больших же проблем,
связанных с психологическим фактором и переучиванием, за от-
дельными исключениями (татары) не было: даже там, где сущест-
вовали арабские, монгольские или кириллические письменности,
процент грамотных был слишком невелик.
К концу 20-х гг казалось, что латинизация станет всеобщей.
Разрабатывали латинские алфавиты не только для идиша, но и
для грузинского и армянского языков и, наконец, для русского.
И здесь руководителем работ выступил Н. Ф. Яковлев.
Причины необходимости такой реформы Н. Ф. Яковлев фор-
мулировал гак: ‘'Территория, занятая русским языком в пределах
1 До 20-х п особый молдавский язык не выделялся, но с конца 20-х стали создавать от-
личную от румынской литературную норму на основе молдавских диалектов Приднестровья
Сначала ввели кнрнлямцу, с 1933 г перешли на латиницу
70
Союза, остается пережитком русификаторской деятельности цар-
ских миссионеров — распространителей православия... Террито-
рия русского алфавита представляет собою в настоящее время
род клина, забитого между странами, где принят латинский ал-
фавит Октябрьской революции, и странами Западной Европы,
где мы имеем национально-буржуазные алфавиты на той же ос-
нове. Таким образом, на этапе строительства социализма сущест-
вующий в СССР русский алфавит представляет собою безуслов-
ный анахронизм, — род графического барьера, разобщающий
наиболее численную группу народов Союза как от революцион-
ного Востока, так и от трудовых масс и пролетариата Запада...
Неизбежно должен наступить момент, когда содержание перерас-
тает форму, трансформировавшийся базис опрокидывает уста-
ревшую надстройку. В этот момент никакие частичные измене-
ния графической формы алфавита уже не помогут, никакая ре-
форма орфографии уже нс спасает... Сейчас должен быть создан
новый алфавит — алфавит социализма" (Яковлев, 1930, с. 35-36).
К идеологическим аргументам Н. Ф. Яковлев добавлял и научно-
практические, выясняя, например, какое пространство на бумаге
экономит латинский шрифт сравнительно с кириллицей и на-
сколько лучше он читаем.
В ноябре 1929 г. при Главнауке создали подкомиссию по раз-
работке вопроса о латинизации русского алфавита. Ее председа-
телем стал Н. Ф. Яковлев, секретарем — языковед-коми
В.И.Лыткин. В состав комиссии вошли как деятели языкового
строительства Л. И. Жирков, А. М. Сухотин, так и языковеды-
русисты Н. М. Кари некий, С. И. Абакумов и А. М. Пешковскнй
(отметим, что последний не подписал итоговый документ комис-
сии) В начале 1930 г. комиссия закончила работу, представив
итоговый документ, основанный на тезисах Н. Ф Яковлева.
Здесь предлагались три альтернативных проекта латинизирован-
ного русского алфавита: один из них был наиболее научным (фо-
нологичным), другой — позволяющим в наибольшей степени ис-
пользовать существующие наборные кассы, третий — максималь-
но приближенным к унифицированному алфавиту для тюркских
языков СССР. Впрочем, различия между тремя алфавитами неве-
лики. Проекты сразу же были опубликованы [КИПВ, кн.6, с.216-
219).
С чисто лингвистической точки зрения все проекты были
тщательно разработаны и основывались на солидной научной
теории. Но не это определяло ситуацию. Если бы проект комис-
71
сии Н. Ф. Яковлева появился в 1917 или 1918 г., он имел бы
серьезные шансы на успех. Но время было упущено. В 1930 г. из
видных государственных деятелей проект поддержал лишь
А В Луначарский, выступивший с газетной статьей [Луначарский,
1930|, где, в частности, вспоминал, как В. И. Ленин мечтал о пе-
реводе русского языка на латиницу нв более спокойное время,
когда мы окрепнем" (эпизод, кажется, более ничем не подтвер-
ждаемый). Но А В Луначарский, перед самой публикацией сво-
ей статьи покинувший пост наркома просвещения, уже не играл
существенной роли в структурах власти. Деятельность комиссии
Н. Ф. Яковлева не получила продолжения. Правда, по воспоми-
наниям известного языковеда русиста П. С. Кузнецова, несколь-
ко позже, в 1931-1932 гг , он сам вместе с Р. И. Аванесовым,
В. Н Сидоровым и тем же А. М. Сухотиным разрабатывал еще
один, более компромиссный проект с сосуществованием ки-
риллических и латинских букв, предполагавшийся в качестве пе-
реходного перед введением латиницы. Однако и этот проект не
реализовался.
История с латинизацией русского письма может считаться
как бы предельной точкой языковой политики 20-х гг., направ-
ленной на разрыв с традициями царского времени. Этот рубеж
взят нс был, и вскоре начинается обший откат назад.
ПОЛИТИКА И ЖИЗНЬ
На рубеже 2О-х и 30-х гг. государственная национальная по-
литика в чем-то оставалась прежней, в чем-то менялась Как уже
отмечалось, борьба с "великодержавным шовинизмом" все более
сменялась борьбой с "буржуазным национализмом” Еще в 1928 г
профессор Киевского политехнического института Я. Н. Марко-
вич был арестован и после годичного заключения выслан в Ниж-
ний Новгород за нежелание читать лекции по своему специаль-
ному техническому курсу на украинском языке. Но уже спустя
два года в том же Киеве начались массовые аресты деятелей ук-
раинской национальной культуры, продолжавшиеся с небольши-
ми перерывами все 30-е гг. В Белоруссии боролись с "нацдема-
ми", в ряде республик — с "пантюркистами" и "панисламистами".
Например, упоминавшийся выше казахский просветитель А. Бай-
турсунов после первого ареста в 1929 г провел почти всю остав-
шуюся жизнь в тюрьме и ссылке; в 1937 г. он будет расстрелян,
как и многие другие деятели национальных культур. И не слу-
чайно в приводившихся выше показаниях Н. Н. Дурново сказа-
но, что "национальный вопрос в СССР разрешен в общих чертах
верно" лишь до 1930 г. (сам Н. Н. Дурново как раз в этом году за
связь с "нацдемами" лишился работы в Минске и был исключен
из Белорусской Академии наук).
Однако языковая политика, направленная на развитие макси-
мально возможного числа языков и на удовлетворение потребно-
сти идентичности, пока еще продолжалась. При переходе от 20-х
к 30-м гг. сменился не столько сам курс, сколько методы его
проведения. Резко возросла централизация языковой политики
(перевод ВЦКНА из Баку в Москву — характерный пример), от
участия в ней отстранили "попутчиков" в лице национально ори-
ентированной интеллигенции, принятие решений целиком нахо-
дилось в руках партийно-государственного руководства, хотя
роль научных консультантов вроде Н. Ф Яковлева по-прежнему
оставалась значительной. Эчо давало возможности заметного ко-
личественного роста деятельности по языковому строительству.
Как указывают и западные наблюдатели, меры по реальному ис-
73
пользованию местных языков в культурных сферах, например, в
Средней Азии, первое десятилетие после революции оставались
во многом чисто формальными, и лишь к концу 20-х гг. стали
появляться реальные результаты [Fierman, 1985, с. 207-208]. Пер-
вая половина 30-х гг. стала пиком языкового строительства. Оно
уже затронуло большинство языков народов СССР, включая са-
мые мелкие. Именно с 1930-1931 гг. оно активно развернулось у
малых народов европейского Севера, Сибири и Дальнего Востока
(так называемые народы Севера), до которых в 20-е гг. редко до-
ходили руки. В 1931 г. был утвержден единый северный алфавит,
примерно в это время на его основе сконструированы 13 пись-
менностей |Вахтин, 1993, с. 29].
В 1932 г. Н. Ф. Яковлев писал, что из 127 восточных нацио-
нальностей СССР более чем у 80 существуют письменность и
школа, из них примерно у половины они впервые появились по-
сле Октября. Вывод: "Несомненно, что еще до конца второй пя-
тилетки (до 1937 г. - В. Л.) задача полного охвата всех нацио-
нальностей Советского Союза письменностью на родном языке
будет окончательно разрешена" [Яковлев, 1932, с. 271. К концу
данного этапа, в 1936 г. орган ВЦКНА опубликовал список 102
народностей СССР, из которых лишь 12 характеризовались как
не имеющие собственной письменности [РИН, 1936, № 4, с.75-
851. В том же году Н. Ф. Яковлев, подводя итоги создания алфа-
витов на латинской основе, перечислил 71 такой алфавит, из ко-
торых лишь восемь остались неунифицированными (Яковлев,
1936, с. 229]. Тогда же курировавший языковое строительство со-
председатель ЦИК СССР Г. Мусабеков писал о том, что алфави-
ты, созданные в СССР, используют 68 народов общей численно-
стью более 25 млн. человек (Мусабеков, 1936]. При явном разно-
бое в цифрах национальностей и алфавитов1 эти цифры, безус-
ловно, впечатляют.
В той же статье 1936 г. Н. Ф. Яковлев указывал: "Новый,
унифицированный алфавит представляет собой первый опыт соз-
дания действительно международной объединенной формы алфа-
1 РалюбоП происходил по двум причинам Во-первых, нс вссгла легхо было различить
язык и диалект отдельную народность и ее группы Нередко оценки менялись, и некоторые
алфавиты отмен и я к еще ди 1937 г Так произошло с названным *контрреволюцио1тым"
ли го реки м алфавитом ди горе кий втык признали диалектом осетинского языка (РИН, 1937,
Ns 5, с 11-821 Во-вторых, нс всегда учитывали средн языков народов СССР такие языки, как
нильский, греческий, турецкий н др
74
витовн (Яковлев, 1936, с. 31-32). Стремились создать пусть не
всемирный, как Н. Я. Марр, но унифицированный для целых
групп языков алфавит. Появились единый тюркский алфавит и
даже единый алфавит для народов Севера, хотя языки последних
не образуют ни генетического, ми структурного единства. Это
важно подчеркнуть, потому что сейчас иногда пишут обратное:
латинизированные алфавиты специально не унифицировались,
поскольку унификация противоречила бы "истинной цели боль-
llIeвикoв,’ — скорейшей русификации [Bruchis, 1982, с. 32|; сход-
ные вещи сейчас иногда пишут и у нас (Антонова, 1992, с. 124].
Однако в период латинизации цели и задачи создателей алфави-
тов было совершенно иными.
Языковое строительство не сводилось только к созданию
письменностей. Важнейшей задачей было формирование и раз-
витие новых литературных языков, на которых надо было пере-
давать новое содержание. Мы уже упоминали о трудностях с вы-
бором так называемого опорного диалекта, на основе которого
создавались литературные языки. Здесь нс обходилось без оши-
бок, как это произошло с узбекским (см. выше) или с башкир-
ским языком, где поначалу старались сделать литературный язык
как можно более непохожим на татарский; такой язык оказался
непонятен большинству башкир, чьи диалекты подверглись
сильному татарскому влиянию [Lewis, 1983, с. 316]. Много спо-
ров, не утихающих даже в наши дни, вызвал и выбор диалектной
основы для белорусского языка, в то же время для казахского он
сразу оказался удачным [Kirkwood, 1989, с. 6). Когда диалект был
выбран, вставала задача написания нормативных и пригодных
для обучения грамматик создаваемых литературных языков и со-
ставления их словарей.
Важнейшей проблемой было формирование новой лексики,
отражающей советскую и мировую культуру, прежде всею тер-
минологии. Для слишком многих предметов и понятий в узбек-
ском или бурятском языке просто не было слов. Терминологиче-
ская деятельность в 20-е и в первой половине 30-х гг. стала очень
активной. Выходило много терминологических словарей, напри-
мер, для узбекского языка к 1935 г. существовали терминологиче-
ские словари во всех основных областях знаний [Ficrman, 1985,
с.212-2131, а несколько ранее, в 1933 г. для тюркских языков был
составлен словарный минимум по науке и технике [Lewis, 1983,
с.318].
75
Для создания терминологии существовали четыре основные
возможности: заимствования из языков традиционной культуры,
заимствования из русского языка, внедрение интернационализ-
мов и использование собственных ресурсов. Для отдельных язы-
ков имелась и пятая возможность — заимствование из более раз-
витого близкородственного языка, например, из татарского в
башкирский. Вторая и третья возможности для большинства язы-
ков совпадали или почти совпадали, поскольку интернациона-
лизмы целиком приходили в них через русский язык.
Первая возможность отрицалась начисто, поскольку старо-
письменные языки ассоциировались со старой культурой, от ко-
торой старались уйти. Более того, нередко старались изгнать уже
укоренившиеся в тех или иных языках заимствования подобного
рода, прежде всего арабизмы, хотя полностью освободиться от
них не удалось. Отказывались первоначально и от массовых за-
имствований из русского языка, которые часто связывались с
царским временем. Здесь мы имеем аналогию с вопросом о
письменностях. Однако если никому не приходило в голову изо-
бретать новые системы письма и предпочтительным стал интер-
национальный латинский алфавит, то в области лексики оказа-
лось невозможным отграничить интернационализацию от руси-
фикации даже там, где. казалось бы. возможно было массовое
заимствование из западных языков, минуя русский, как это было
на Украине. Везде в 20-е гг. и отчасти в начале 30-х гг. шли по
пути "опоры на собственные силы" и, например, в украинских
терминологических словарях 20-х гг. господствовали неологизмы
типа недыка атом' [Dingley, 1989, с. 1811. В связи с такой поли-
тикой оказывалось, что, например, в бурятском разговорном
языке русизмов было много больше, чем в литературном
[Humphrey, 1989, с. 153). В 30-е гг. ситуация постепенно стала
меняться и не только в связи с усилением русификации: как от-
мечают и западные исследователи, нередко запасов разговорных
и диалектных слов просто не хватало, чтобы выразить содержа-
ние, связанное с европеизацией культуры [Crisp, 1989, с. 34-35].
"Коренизация" различных сфер жизни продолжала идти дос-
таточно активно В 1929 г. Цснтриздатом выпускались учебники
и учебные пособия на 56 языках, а в 1934 г. па 104 (включая,
правда, и некоторые зарубежные) (Национальные, 1958, с. 9|.
Один из ведущих деятелей просвещения тех лет писал, что в
193(/32 учебном году "мы имеем возможность коренизировать на
100% начальную школу у 37 национальностей, школы которых
76
полностью обеспечены обучением на родном языке в пределах I
ступени" |Совсткин, 1974-1980, т. I, с. 75]. Первыми в РСФСР
отрапортовали о завершении "коренизации" начальной школы
коми ]ПН, 1930, № 7-8, с. 71]. Это не значит, что русский язык
там не преподавался. Но тогда считалось абсолютно необходи-
мым начинать обучение на материнском языке, а освоение рус-
ского языка допускалось лишь с 3 класса (лишь иногда, в частно-
сти, для народов Севера — со 2 класса); о вредности слишком
раннего усвоения чужого языка тогда писали теоретики педаго-
гики начиная с Н. К. Крупской (Крупская, 1969, с. 89|.
Важно подчеркнуть, что в те годы речь шла не только об об-
разовании на материнских языках для так называемых титульных
народов союзных республик и автономий, но вообще об образо-
вании на материнском языке для любого гражданина СССР, где
бы он ни находился. В Московской области в 1932 г. существова-
ли 50 татарских школ и татарский педтехникум, 17 немецких и 3
казахских школы [Болтенкова, 1988, с. 155]. В Башкирской АССР
в те же годы помимо башкирских и татарских школ существовали
чувашские, марийские, мордовские, удмуртские, латышские, не-
мецкие, эстонские, польские (Сулейманова, 1993], а в Уфе, затем
в Бслебее существовал Чувашский педагогический техникум,
специально готовивший учителей для чувашских школ Башкирии
[Кондратьев, Тарасов, 1993, с 166]. На Украине (правда, не-
сколько раньше, в 1926 г.) имелись даже такие школы, как 17
чешских, 5 армянских, 3 ассирийских и одна шведская [Клячин,
1989, с. 104]. Ставилась задача создания национальных школ для
белорусов Сибири, для украинцев и белорусов Подмосковья;
правда, признавали, что этот процесс идет с трудом [ПН, 1930,
№4-5, с. 115-116, 129).
Продолжало развиваться и делопроизводство на националь-
ных языках, хотя здесь бывали и трудности. Например, в Чува-
шии к 1932 г. примерно в половине сельсоветов все делопроиз-
водство велось на чувашском языке [Михайлов, 1989, с. 41]. От-
метим, что в законах Чувашской АССР и в это время (до 1936)
чувашский язык именовался государственным (Дешериев, 1980,
с.232]. Этот термин под влиянием статей В. И. Ленина избегался
на общесоюзном уровне, но фигурировал в конституциях и зако-
нах ряда республик, хотя со второй половины 20-х гг. во многих
из них его заменили термином "официальный язык" [Дешериев,
1980. с. 232].
77
Активно шло и издание литературы разного содержания на
языках народов СССР. Помимо упомянутой выше учебной лите-
ратуры опубликовывались общественно-политическая и художе-
ственная, оригинальная и переводная. По подсчетам С. Криспа,
издания абсолютно на всех языках росли до 1933 г., потом нача-
лась дифференциация: на некоторых, особенно самых малых
языках, количество публикаций стало уменьшаться (Crisp, 1989,
р.39]. Однако в целом пик издательской деятельности пришелся
на 1936 год, когда выходили книги на 99 языках народов СССР, а
тираж литературы на этих языках (без русского) составил 108
млн. экземпляров |РИН, 1937, № I, с. 81]. Активно поощрялось
развитие художественной литературы и театра на большом коли-
честве языков, именно в эти годы у многих народов появляются
первые писатели.
Необходимым элементом просвещения национальностей была
переводческая деятельность. Не всегда подбор литературы был
удачен. Например, среди марксистской литературы чуть ли не
первым Н. Н. Поппе перевел на бурятский язык "Тезисы о Фей-
ербахе" К. Маркса — текст, хоть и небольшой по объему, но тре-
бующий знания европейской философской традиции. Но много
издавалось и классических произведений. В самом конце данного
периода высшей точкой просветительской деятельности стал
пушкинский юбилей в феврале 1937 г. Специально к дате многие
произведения А. С. Пушкина перевели и издали на многих язы-
ках, включая весьма редкие. На корякском языке, например, по-
явились "Метель" и "Станционный смотритель", на эвенкийском
— "Сказка о попе и о работнике его Балде" и "Сказка о рыбаке и
рыбке", на черкесском — все "Повести Белкина", на ассирийском
— "Дубровский”, "Станционный смотритель", "Капитанская доч-
ка", на цыганском — "Цыганы", "Капитанская дочка", "Дубров-
ский" и т.д. (РИН, 1937, Ne 1. с. 48; Nq 2, с. 72|.
Ликвидация неграмотности, рост образования, создание но-
вых алфавитов н литературных языков для десятков народов —
все это, безусловно, впечатляло. Один из современных западных
советологов пишет, что даже самый крайний противник совет-
ского строя не может не признать эти достижения (Crisp, 1989,
с.36. Сходные идеи см. также Comrie, 1981, с. 22]. Мы ни в коем
случае не хотим подвергать эти достижения сомнению. И все-
таки, как и в случае с развитием китайского языка, о котором мы
говорили выше, надо рассмотреть и другую сторону медали.
78
Пока мы в основном говорили о государственной политике и
о методах ее осуществления. Однако политика и жизнь далеко не
совпадают между собой, особенно тогда, когда политика несет в
себе определенную долю утопии. "Коренизация" всегда шла тя-
жело, а многие цели не были реализованы. Вопреки сделанным
Н. Ф. Яковлевым в 1925 г. прогнозам о том, что татары готовы к
переводу на свой язык образования на всех ступенях, в пределах
РСФСР высшее образование на каком-нибудь языке помимо рус-
ского так и не сформировалось (речь идет о полном цикле обу-
чения на языках меньшинств, а не о преподавании, например,
того же татарского языка в качестве предмета, что делалось).
Причин неудач, конечно, было много и значимость они име-
ли разную. Как уже говорилось, минимальное значение имело
прямое, осознанное сопротивление политике власти. Несколько
большее влияние оказывали неудачи в конкретной разработке
языкового строительства. Как правильно замечает Дж. Эдвардс,
языковое планирование — прежде всего социологическая задача,
роль лингвистов в нем важна, но она скорее техническая
(Edwards, 1994, с. 173|. У нас же лингвистам приходилось без
всякой помощи отсутствовавших социологов и нередко при не-
компетентном вмешательстве местной власти решать выходившие
за пределы лингвистики проблемы, действуя методом проб и
ошибок. Выше уже говорилось о том, как для узбекского и баш-
кирского языков пришлось менять диалектную базу, как слиш-
ком сложным оказался алфавит С. А. Новгородова и в еще боль-
шей степени алфавит Н. Я. Марра, как не приживались многие
недавно созданные термины, особенно взятые из диалектов или
просторечия. Однако в целом научный уровень языкового строи-
тельства был высок, а ошибок такого рода могло бы быть и го-
раздо больше. Многие из этих ошибок удалось в конце концов
исправить.
Более не!*ативное влияние оказывали непродуманные адми-
нистративные меры. Местные органы власти старались быть "свя-
тее папы" и поспешно исполняли присланные сверху директивы,
а зачастую шарахались из стороны в сторону. Особенно массовы-
ми стали подобные явления с конца 20-х гг. Типичный пример —
ускоренное введение башкирской латиницы, которое постанов-
лением ЦИК Башкирской АССР от 9 марта 1929 г. решили осу-
ществить за оставшиеся до конца года месяцы; играло роль и
предстоящее празднование десятилетия республики. Но так бы-
стро освоить совсем новую письменность население просто не
79
могло, и в 1930 г. тираж газеты ‘Башкортостан1 снизился с 10 000
до 3 600 экземпляров. Пришлось срочно вновь разрешать исполь-
зование запретного арабского письма для публикации "наиболее
важных"' материалов и восстановить прием администрацией бу-
маг, записанных арабиией. Реально переход на латиницу занял
большую часть 30-х гг. и закончился как раз тогда, когда уже
требовалось вводить кириллицу (Усманов, 1993]. Другой пример
связан с введением литературной нормы для бурят. У них не бы-
ло единого языка, а диалекты сильно различаются между собой.
Часть бурят считала более престижным вариантом "своего" языка
халха-монгольский, принятый о МНР. И в январе 1931 г. ЦИК
Бурят-Монгол1>ской АССР и Бурятский обком утвердили халха-
монгольский как литературный язык бурят. Затем, вероятно, до
руководства дошло, что внедрять в этом качестве язык дружест-
венного, но все же другого государства политически опасно;
всего через несколько месяцев только начавшее выполняться по-
становление отменили и приняли решение заново развивать ли-
тературный язык па основе одного из бурятских диалектов — се-
ленгинского (историю этой ситуации см. Поппе, 1932, с. 23). Уже
через три года основа бурятского языка еще раз была изменена:
вместо селенгинского диалекта стали ориентироваться на хорин-
ский.
Еще более сложной была политика в Дагестане, рае для лин-
гвиста и труднейшем регионе для деятелей языкового строитель-
ства и планирования. Существование десятков языков на не-
большой территории вызывало две противоположные тенденции:
к развитию по возможности каждого из языков и к выработке
общего языка для всего Дагестана. Поначалу вопреки общей на-
правленности языковой политики в СССР победила вторая тен-
денция. Может быть, в этом сыграла роль позиция одного из то-
гдашних теоретиков национальной политики в РСФСР
М Л. Вел ьтмана-Павловича, посетившего Дагестан в 1920 г. Он
посчитал, что "многие термины, вошедшие уже в обиход нашей
речи, понятные не только рядовому рабочему, но и серому кре-
стьянину, совершенно непереводимы на бедный еще язык тузем-
цев” (Павлович, 1921, с. 15]. Он же жаловался на то, что его речи
(естественно, по-русски) требовали переводчика на несколько
языков, что занимало времени в два-три раза больше, чем гово-
рил он сам (Павлович, 1921, с. 15]. Как бы то ни было, первона-
чально единственным литературным языком в Дагестане (при
невозможности введения русского) сочли тюркский, то есть азер-
80
байджанский, имевший распространение в межнациональном
общении в прикаспийской части Дагестана; он господствовал в
1923-1928 гг. Этот язык уже обладал литературной нормой, но не
был понятен большинству населения. С 1928 г. азербайджанский
язык начал вытесняться местными языками, среди которых пер-
воначально на первое место был поставлен кумыкский. И лишь в
1933 г. по общему образцу началось ускоренное развитие сразу
11, а с 1936 г. 12 языков. [Историю языковой ситуации в Даге-
стане см. Bennigsen, Quclqucjay, 1967, с. 20-22).
Безусловно, немало было и объективных трудностей. Нс хва-
тало денег,'не хватало учителей. Жалоб такою рода много в изда-
вавшемся ВЦКНА журнале "Просвещение национальностей" и
его преемнике "Революция и национальности". Конечно, при
большом культурном различии между русскими и многими наро-
дами СССР взаимопонимание не могло быть достигнуто быстро.
Нередко "коренизация" оказывалась лишь формальной. Так, не-
редко в Узбекистане местные кадры лишь номинально занимали
руководящие должности, а выделение узбекам процента мест в
вузах не приносило успеха; даже к концу ЗО-х гг. количество уз-
беков в вузах и даже средних школах совершенно не соответство-
вало их доле в общем населении [Fierrnan, 1985, с. 208-214).
И все-таки и эти объективные и субъективные трудности бы-
ли в принципе преодолимы. Во многих случаях они не так быст-
ро, как хотелось бы, и с неоправданными потерями, но посте-
пенно преодолевались. Главная сложность оказалась в другом: в
потребности взаимопонимания.
Как ни относиться к не лишенным высокомерия высказыва-
ниям М. Л. Вельтмана-Павловича, но он нащупал серьезную
проблему: ситуация, когда каждое выступление требует потом
втрое большего времени на перевод, не слишком удобна. Ешс
более внимательно отнесся к этой проблеме Е. Д. Поливанов.
Убежденный сторонник развития языков малых народов, он в то
же время был тонким наблюдателем, более чутким к реальности
но сравнению с его коллегами. В 1926-1929 гг. он возглавлял сек-
цию родных языков Коммунистического университета трудящих-
ся Востока, где готовили национальные партийно-государст-
венные кадры. В преподавании наряду с общественными дисци-
плинами ведущее место занимало изучение двух языков: русского
и родного. Под родным языком обычно понимался нормирован-
ный вариант материнского языка слушателя, но не всегда: абха-
6 За» -42
81
зы. мегрельцы, южные осетины учили в качестве "родного" языка
грузинский.
В статье [Поливанов, 1927 б) ее автор рассматривал свой опыт
работы в комвузе. Он отмечал, что студенты, активно стремясь
выучить русский язык, не понимали, зачем нужно учить еще и
родной. Приходилось вести разъяснительные беседы. Темы, рас-
сказанные слушателям комвуза по-русски, они не могли изло-
жить на своем языке, хорошо им известном на бытовом уровне,
г е. "в процессе учебы языковое мышление на родном языке нс
участвовало" [Поливанов, 1927 б, с. 114|. Грамотность на русском
языке была выше, чем на родном, а в устной беседе студенты не
могли на своем языке изложить "темы, возвышающиеся над
уровнем обывательской беседы" (Поливанов, 1927 б, с. 113). Вы-
вод автора о типичном слушателе этого комвуза таков: "Грубо
говоря, он получил образование как представитель русского язы-
ка, а в качестве представителя родного языка остался... обывате-
лем" (Поливанов, 1927 б, с. 114].
Е Д. Поливанов, разумеется, считал такое положение ненор-
мальным и предлагал меры против него. Но он исходил из идеа-
листических представлений, а его менее культурные ученики ин-
туитивно чувствовали реальность. Языки народов СССР тогда не
могли обладать тем же престижем, что и русский. Иные пред-
ставления о престиже могла иметь национально ориентированная
интеллигенция, но она составляла меньшинство населения, а в
30-е гг. се ряды сильно поредели.
Еще пример расхождения идеальных представлений с реаль-
ностью. Языковед Г. К. Данилов в своих публикациях констати-
ровал тот факт, что украинский пролетариат в массе говорит по-
русски. Это вызвало резкую критику. В результате Данилову
пришлось выступить со статьей под названием "Мои ошибки",
где он писал: "Украинский пролетариат должен был преодолеть и
уже в значительной мере преодолел говорение по-русски" [Дани-
лов, 1931, с. 9]: Однако что бы ни было положено писать, реаль-
но, вопреки когда-то сделанным прогнозам И. В. Сталина, рус-
ский язык продолжал преобладать в индустриальных центрах Ук-
раины.
Если сторонники марксизма — Е. Д. Поливанов, Г. К. Дани-
лов и др. — рассматривали свой предмет исследования как бы
изнутри, то профессор А. М. Селище в в известной книге "Язык
революционной эпохи" смотрел на языковую ситуацию в стране с
позиций внешнего наблюдателя. Это был славист старой школы.
И
По воспоминаниям его ученика С. Б Бернштайна, А М. Cc.in-
щев никогда не употреблял слово "марксизм". К языковым про-
цессам революционной эпохи он относился без восторга, но и
без осуждения и стремился рассматривать их объективно В ре-
зультате он заметил такие же явления, что и Е. Д. Поливанов, но
с иной оценкой (что не помешало Е. Д. Поливанову высоко оце-
нить его книгу [Поливанов, 1928 в)).
Говоря о развитии языков народов СССР, А. М. Сслишев
указывал: "Революция способствовала обострению национального
сознания у представителей нерусского населения России... Ло-
зунг революции “самоопределение народов” сильнее всего отра-
зился в языковой деятельности нерусских групп населения Рос-
сии. В осуществлении этого лозунга внимание ревнителей на-
циональности останавливается главным образом на "родном язы-
ке”... “Равноправие языка” с языком господствовавшего до того
времени народа — вот основное требование их" [Селищев, 1927,
с.219[. Отмечая стремление малых народов к "чистоте своего язы-
ка, понимаемой нередко слишком субъективно", А. М Селищев
пишет: "Но несмотря на эти тенденции, язык самих националь-
ных деятелей и их печатных произведений изобилует русскими
элементами... Единство процесса общественной жизни, воздейст-
вие центра неразрывно связано с языковыми переживаниями, с
проникновением элементов языка центра в язык областных ра-
ботников, хотя бы они и занимались вопросами чистоты своего
языка и изгоняли старые русизмы" [Селищев. 1927, с. 220). При-
водя примеры из мордовского, чувашского и коми языков,
А.М.Селищев заявлял, в частности: "Речь же мордовских деяте-
лей... это мордовско-русский жаргон" [Селищев, 1927, с. 222).
Книга А. М. Селищева интересна не только фактическим ма-
териалом, но и позицией автора. Для него русский и мордовский
— не два равноправных и тем более не равных языка, а "язык
центра" и "язык области", каковыми они и были в действительно-
сти. Сам лозунг равноправия языков, открыто им не отвергае-
мый, явно кажется ему нереальным. Его больше интересует во-
прос о том, как происходит языковое общение центра с перифе-
рией. В книге отражена точка зрения русского интеллигента, не
увлеченного пафосом построения невиданного в истории обще-
ства и замечающего то, что не менее яркие и талантливые ученые
не хотели видеть или, если видели, как Е. Д. Поливанов, оцени-
вали как временные трудности.
83
"Единство процесса общественной жизни" ставило вопрос о
государственном языке в масштабе страны, пусть этот вопрос
прямо не формулировался. Безусловно, и после революции таким
языком мог быть только русский. Его роль несколько снизилась в
период разрухи и ослабления внутригосударственных связей, но к
середине 20-х гг. полностью восстановилась, а затем резко усили-
лась централизация государства. Индустриализация укрепляла хо-
зяйственные связи между регионами и ломала традиционный ук-
лад, возрастали разного рода миграции населения от оргнабора
до высылки. Условия для общения между представителями раз-
ных народов становились все более разнообразными, что усили-
вало тенденцию к двуязычию. Если еще перепись 1926 г. показы-
вала, на что обратил внимание М. Н. Губогло, весьма низкий
процент двуязычного населения |Губогло, 1979, с I7-22J, то к
30-м гг двуязычие не могло не возрасти. К тому же перестали
ожидать мировую революцию, был провозглашен курс на по-
строение социализма в одной стране, и стало ясно, что в обозри-
мом будущем задача межнационального общения в пределах
СССР актуальнее, чем задача выхода малых народов СССР на
мировую арену, минуя Москву. Наконец, еще более усилила по-
зиции русского языка борьба с "буржуазным национализмом".
Место национально ориентированных интеллигентов занимали
люди тина выпускников КУТВ’а. Даже если они по требованию
сверху проводили "коренизацию", в душе они считали русский
язык наиболее престижным и активно русифицировались
Как мы уже говорили, несколько парадоксальным образом
усиление централизации в государстве к концу 20-х гг. временно
укрепило политику языковой децентрализации, еще проводимую
по инерции: она стала вестись по общегосударственному плану.
Но противоречие между общегосударственной и языковой поли-
тикой стало еще более явным. Идея о необходимости чтения
Пушкина и Шекспира на корякском или ассирийском языке не
имела массовой поддержки: одноязычные носители этих языков
обычно не испытывали потребности в овладении русской и за-
падной культурой; если же такая потребность появлялась, она
сопровождалась освоением русского языка.
И ничего удивительного в этом не было. Во всем мире на со-
ответствующей стадии экономического и политического развития
происходит то же самое: стихийное вытеснение языков мен-
шинств и распространение престижных языков. Как подчеркива-
ет в связи с этим Р. Диксон, трудно учить язык только ради эт-
S4
нической гордости, должны быть и практические причины для
этого |Dixon, 1997, с. 111]. Он же указывает на опыт миссионе-
ров, трудившихся над переводом Библии на языки аборигенов
Австралии. В большинстве случаев их труд оказывался бесполез-
ным: австралийцы либо не могли читать Библию вообще, либо
предпочитали это делать по-английски [Dixon, 1997, с. 112-113).
Так что вопрос о том, что предлагалось читать просвещаемым на-
родам: Библию или Ленина, — не был здесь определяющим. Раз-
личие было лишь в том, что языковая политика в СССР была бо-
лее целенаправленной, чем в Австралии, где миссионеры чаще
были одиночками. Но стихийно пробивало дорогу все то же
стремление освоить более престижный язык.
О стихийном сопротивлении снизу проводимой сверху поли-
тике у нас мало данных. Один пример, к сожалению, известный
лишь в самых общих чертах, заслуживает особого внимания: "В
1927 г. в Дагестане отмечались открытые выступления против ла-
тиницы и требования создания национальных письменностей на
основе русской” (Тамазишвили, 1993, с. 296]. Еще пример. Мест-
ные русские работники Сибири и Дальнего Востока часто созна-
тельно тормозили внедрение письменности для местных нацио-
нальных меньшинств, ориентируясь на русский язык и мотиви-
руя это ’’дикостью и малочисленностью народов" [Зак, Исаев,
1966, с. 11] (ср. позицию М. Л. Вельтмана-Павловича). Наконец,
несколько курьезный пример, относящийся к середине 30-х гг. В
Наркомпрос явилась группа цыган, устроила там скандал и про-
никла в кабинет наркома А. С. Бубнова. Они требовали ни боль-
ше ни меньше чем перевода образования в цыганской школе в
Москве на русский язык. Нарком направил в эту школу своего
консультанта по национальному образованию Ф. Ф. Советкина
(впоследствии и вспоминавшего этот эпизод). Тот застал такую
картину на уроке арифметики: учитель-цыган на чистом цыган-
ском языке объясняет правила, а мальчик у доски не может ни-
чего сказать. Учитель, не выдержав, выругал его по-русски: "Да
что ты, дурак, что ли, что не понимаешь такого простого вопро-
са?". Цыганенок ответил: "Да я все понимаю, но не знаю, как это
сказать по-цыгански". После этого преподавание цыганского
языка в Москве прекратилось [Советкин, 1974-1980, т. 2, с. 411.
Итак официальная политика нередко вызывала недовольство
и у русских, и у самих меньшинств, для которых овладение рус-
ским язь.ком было важнее, чем овладение культурой на материн-
85
ском языке Чаще, конечно, сопротивление политике шло пас-
сивно и неосознанно, как у слушателей этого комвуза. А по-
скольку в общегосударственной политике интернационализм все
более сменялся национализмом, постепенно восстанавливались
дореволюционные традиции, то закономерно произошла и смена
языковой политики во второй половине 30-х гг.
ПОВОРОТ политики
Новая языковая политика вызревала постепенно. Есть свиде-
тельство ученика Н. Я. Марра профессора И. В. Мегрелидзе о
том, что высшие органы власти приняли решение о переводе
письменностей народов СССР с латиницы на кириллицу еще в
октябре 1933 г.; воспоминания И. В. Мегрелидзе 1988 г. опубли-
кованы в книге [Горбаневский, 1991, с. 246]. Но если это и так,
то все равно это решение никак не обнародовалось почти три
года, а политика некоторое время оставалась прежней. Еше одно
наблюдение: вышедший в 1934 г. после четыре хлетнего перерыва
терминологический словарь украинского языка уже содержал ог-
ромное количество русизмов и интернационализмов [Dinglcy,
1989, с. 181]
Первый несомненный знак изменения политики — постанов-
ление Президиума ЦИК СССР от I июня 1935 г. о переводе на
кириллицу письменностей для языков народов Севера. Такое ре-
шение еще мало что меняло: латинские письменности для этих
языков ввести почти не успели. Например, обучение на хантый-
ском и корякском языках ни тогда, ни позже не пошло дальше
подготовительного класса (Национальные, 1958, с. 294]. Вскоре в
качестве пробной меры кириллицу ввели сразу для двух языков п
Кабардино-Балкарии, как говорят, по настоянию влиятельного в
те годы руководителя республики Б Калмыкова (KoutnisofT, 1951,
с. 124]. Это уже показывало новые ориентиры. К 1935-1936 гг. на-
чало сворачиваться в некоторых случаях и национальное обуче-
ние Особенно это касалось нетитульных народов. Например, к
1935 г. уже был снят с повестки дня вопрос об украинских шко-
лах в Московской области, хотя татарские, немецкие и цыган-
ские школы там еще существовали [ПН, 1935, Me 3, с. 60-64].
И в то же время основные ориентиры в 1935-1936 гг. и даже в
начале 1937 г. (вспомним пушкинский юбилей) оставались теми
же. Еще в 1936 г. в школьных программах снижали число часов
на преподавание русского языка, а положение, когда в школах
автономных республик РСФСР с 5-го класса языком обучения
становился русский, рассматривали как временное [Сонеткин,
87
1974-1980, т. 1, с. 101|. Во многих сельских школах Башкирии в
те годы русский язык вообще не преподавался из-за отсутствия
преподавателей, или уроки русского языка шли на татарском или
башкирском языке [П, 20.03.1938]. Латинские алфавиты продол-
жали создавать и совершенствовать. Одним из последних в марте
1937 г. был опубликован дунганский алфавит Е. Д. Поливанова и
Ю. Яншансина |Вопросы, 1937], а в Узбекистане, Киргизии и
Башкирии даже в 1937-1938 гг. шли орфографические реформы
латиницы.
Проблема перевода на кириллицу даже после начала его осу-
ществления еще оставалась дискуссионной. Сотрудники ВЦКНА
считали быстрый перевод опасным, выше приводились их преду-
преждения о временной неграмотности населения. В ВЦКНА
критиковали и кабардино-балкарский эксперимент. Но решение
о форсированном введении кириллицы уже было принято навер-
ху. В том же 1937 г. ВЦКНА был распушен, его административ-
ные руководители (Г. Мусабеков, С. Диманштейн, Г. Коркмасов
и др.) тогда или чуть позже погибли. Больше в СССР никогда не
было органа, специально занимавшегося языковой политикой.
Комитет Севера, осуществлявший эту политику в Сибири и на
Дальнем Востоке, ликвидировали еще в 1935 г.
Пострадали и многие упоминавшиеся выше специалисты по
языковому строительству. Особенно значительными были ре-
прессии среди национальных кадров. Представители сфор-
мировавшейся до революции национальной интеллигенции (как
беспартийные, так и коммунисты) погибли почти полностью;
были расстреляны Б. В. Чобан-Заде, А. Байтурсунов и многие
другие. Поредели и кадры подготовленных уже в советское время
специалистов. Русские ученые в целом пострадали меньше, но
многие потери были невосполнимы. Погиб Е. Д. Поливанов, ра-
ботавший с 1934 г. во Фрунзе (ныне Бишкек) над латинизацией
дунганского языка. Погибли специалисты по языкам народов Се-
вера — Я. П. Алькор-Кошкин, Н. К. Каргер, Е. Р. Шнейдер1 и
др. Североведы Е. А Крсйнович и А С. Форштейн и основной
автор китайской латиницы А. Г. Шпринцин остались в живых,
но провели много лет в лагерях. Некоторые специалисты смогли * Е
1 Автор этой книги ив основе устных рассказов коллег создателя удэгейского алфавита
Е Р Шпсйдсрв ошибочно указал в одной ш публикаций, что он был арестован в начале
войны (Алпатов, 1991. с 114) На самом деле, как сообщил нам Ф Д Ашннн. делавший
запрос в архивы ФСБ. Е Р Шнейлера расстреляли сше 8 января 1938 г
88
довольно быстро вернуться к работе: Д. В. Бубрих, В. И. Цинци-
ус и др.
А тем временем шла ускоренная смена алфавитов. Реально
коснулась она лишь латинских письменностей Грузинский, ар-
мянский языки и идиш остались при своих письменностях; более
того, сфера употребления 1рузинского алфавита тогда расшири-
лась, так как на него к 40-м гг. перевели абхазский язык и осе-
тинский язык в Южной Осетии (у обоих до того была латиница);
при этом в Северной Осетии с латиницы перешли на кириллицу.
Из разработанных же в 20-30-е гг. латинских алфавитов в конеч-
ном итоге к 50-м гг. не осталось ни одного. Не исчезло в СССР
латинское письмо в основном лишь потому, что в 1940 г. в состав
государства вошли Литва, Латвия и Эстония, где сохранились уже
существовавшие латинские алфавиты. Никогда не переводились
на кириллицу и такие языки, как финский (используемый в ка-
честве литературного и у карел), польский, немецкий, но и здесь
латиница существовала уже давно.
Переход на кириллицу проходил сше более форсированными
темпами, чем внедрение латиницы. Для разных языков он прохо-
дил не совсем синхронно: для одних с 1937-1938 гг, для других
— на год-два позднее, однако всегда отводились для перехода
очень жесткие сроки, обычно не более года. Единого государст-
венного органа уже не было, и новые алфавиты создавались на
местах. В их конструировании продолжали участвовать те из ла-
тинизаторов, которые пережили пору репрессий. Из Москвы в
качестве консультантов приглашали Н. Ф .Яковлева, Л. И. Жир-
кова, Н. Н. Поппе, Н. А. Баскакова и др.; в самих республиках
жили видные ученые вроде К К. Юдахипа. Но решающее слово
оставалось за малокомпетентными местными властями, часто
принимавшими непродуманные решения. Новые алфавиты соз-
давались уже не с нуля: опыт латинизации учитывался, и нередко
шли по пути транслитерации латинских алфавитов. Но в целом
качество алфавитов ухудшилось по сравнению с латинскими, и
усилился разнобой, поскольку унификацией уже никто не зани-
мался. Об этом разнобое позже писали сами участники данной
реформы письма [Баскаков, 1972, с. 7); много об этом пишут и за
рубежом (Сотое, 1981, с. 33; Imart, 1965, с. 236J. Однако отмеча-
ют и отдельные удачи, например, хорошее качество современного
чувашского алфавита [Krueger, 1985, с. 268).
Об успешном завершении перевода языков народов СССР на
кириллицу было официально объявлено в июне 1941 г., перед
89
самым началом войны На деле, однако, у некоторых народов
латиница существовала дольше: у курдов до 1946 г., у уйгуров до
1947 г., а введенная едва ли не последней дунганская латиница и
была упразднена последней в 1953 г. | Мусаев, 1993, с. 53, 135;
Bennigsen, Quelquejay, 1967, с. 34|.
Для большинства письменностей переход на кириллицу не
означал завершения письменных реформ. Многие алфавиты при-
ходилось еще "доводить" и "отлаживать", часто с трудом преодо-
левая последствия спешного введения кириллицы. Иногда по не-
скольку раз менялась орфография, особенно много меняли пра-
вописание заимствованных слов. Как правило, старались русские
заимствования писать как можно ближе к их написанию в рус-
ском языке, что было, как отмечает С. Крисп, рационально с пе-
дагогической точки зрения, но усиливало разрыв между написа-
нием и произношением [Crisp, 1989, с. 34]. Дж. Фишман замечает
по этому же поводу, что такое изменение орфографии обычно не
только для языков СССР, но и для менее престижных языков
вообще [Fishman, 1971, с. 356]. К 50-м гт., иногда раньше, для
большинства языков наступила стабилизация написания, и вве-
денные перед войной кириллические алфавиты продолжают
(иногда с небольшими модификациями) употребляться и сейчас
или же употреблялись до последнего времени.
Сейчас часто перевод алфавитов с латиницы на кириллицу
воспринимается крайне негативно как "принудительная русифи-
кация". Обычно отрицательно его оценивают и на Западе. Одна-
ко там перевод письменностей на кириллицу оценивается как
явление если и не желательное, то естественное: обстановка в
стране требовала всеобщего изучения русского языка как единст-
венного "лингва франка", а введение кириллицы облегчало такое
изучение [Winner, 1952, с. 146; Васоп, 1966, с. 194; Rubin, 1977,
с 1711.
Безусловно, введение кириллицы было чисто политическим
мероприятием |Cnsp, 1989, с. 29|, хотя в его пользу приводились
и лингвистические аргументы [Гранде, 1939]. Безусловно, две
(иногда и больше) смены письма за короткое время не были
удобны для уже грамотных носителей языков. Любопытен такой
факт: Муса Джалиль писал свою "Моабитскую тетрадь" частично
арабским, частично латинским письмом [Мусаев, 1993, с 71];
введенную накануне войны кириллицу он, видимо, до конца ос-
воить не успел. Однако при недолгом существовании латиницы
она еще нс могла окончательно закрепиться в традиции, хотя
90
грамотных на ней было много больше, чем на арабице, поэтому
переход на кириллицу прошел относительно легко. И, безуслов-
но, не только западные социолингвисты, но и носители языков
народов СССР восприняли этот переход если и не как приятное,
но как естественное событие.
Смена алфавитов имела и еще одно значение: алфавитов на
кириллице стало меньше, чем было на латинице. По подсчетам
М. И. Исаева, в 1932-1940 гг. потеряли письменность II малых
народов: белуджи, вепсы, ижорцы, ительмены, саамы, таты-
мусульмане, удэгейцы, шорцы, шугнанцы, цахуры [Базиев, Иса-
ев, 1973, с. 121]. По-видимому, в этом списке имеются в виду на-
роды, для которых кириллица вообще не разрабатывалась (хотя,
например, на удэгейском языке успели излать учебник арифме-
тики на кириллице). Этот список, вероятно, должен быть допол-
нен. Например, в Дагестане в 1936 г. к II письменным языкам
добавили двенадцатый — ахвахский с письменностью на латини-
це, но с 1938 г. этот язык исключили из числа литературных
(Bennigsen, Lcinercicr-Quclquejay, 1985, с. 34). В 1930-е гг. сущест-
вовала особая письменность для карел, но после ликвидации в
1940 г. карельской автономии в Калининской (ныне Тверской)
области эта письменность исчезла (в собственно Карелии писали
по-фински). Уменьшение числа алфавитов происходило и в ре-
зультате уменьшения числа официально признанных народов,
как это было с упомянутыми выше дигорцами. Но даже и там,
где кириллические алфавиты были разработаны, зачастую пись-
менность реально переставала функционировать, так случилось с
рядом языков народов Севера. Важным рубежом явилась война, в
ходе которой языковое строительство было свернуто и для мно-
гих народов потом не восстанавливалось.
Русификация проявилась нс только в письменностях, но и в
установлении норм литературных языков. В 30-е гг., как вспоми-
нал впоследствии Г. Д. Санжеев, при написании учебных 1рамма-
тик для языков народов СССР распространился метод, получив-
ший название "шап прографи и" брали учебную грамматику рус-
ского языка профессора А. Б. Шапиро, заменяли наименование
языка, примеры и вносили минимальные коррективы вроде ис-
ключения категории рода там, где ее пет. Всерьез господствовали
представления о том, что язык тем совершеннее, чем его грамма-
тика более похожа на русскую, поэтому старались развить при-
лагательные там, где они не составляют особую часть речи, изме-
нить порядок слов в соответствии с русским и т.д.
91
В начале данного периода, в 1935 г. при Марийском обкоме
ВКП(б) даже создали особую комиссию "по разработке вопроса о
марийских падежах" (Яковлев, Чхаидзе, 1936, с. 3], куда вошли
местные языковеды и представители центра — Н. Ф. Яковлев и
последователь Н. Я. Марра М. П. Чхаидзе. В марийском языке
имеется падежная система, отличная от русской. Но члены ко-
миссии заявляли: "Марийский язык уже издавна и в особенности
сейчас, в условиях социалистического строительства, ставший
литературным языком, развивается не изолированно, а в тесней-
шей связи с другими языками братских национальностей СССР и
в особенно близкой связи с русским языком. Поэтому в настоя-
щее время критерием разграничения падежей от послелогов в
марийском языке должно считать и то формирующее падежи
влияние, которое исходит от системы русских падежей" [Яковлев,
Чхаидзе, 1936, с. 10]. "Дательный падеж в марийском представля-
ет собой сравнительно недавнее вторичное образование. Однако
дательный падеж должен быть включен в основные падежи, ис-
ходя из перспектив всего дальнейшего развития литературного
языка и его связей с русским языком” [Яковлев, Чхаидзе, 1936,
с. 12). Хотя русскому творительному падежу в марийском соответ-
ствует послелог тон/дон, "однако, исходя из перспектив развития
марийского языка и его связи с русским, мы предлагаем форму с
суффиксом тон/дон в значении творительного — считать пятым
основным марийским падежом —- творительным" [Яковлев, Чха-
идзе, 1936, с. 13|. Читать такое у одного из основоположников
структурной фонологии Н. Ф. Яковлева не очень приятно.
Если так обходились с трудно поддающейся реформам грам-
матикой, то можно много и не говорить о том, какое количество
заимствованных из русского языка слов внедрялось в новые ли-
тературные языки. Если даже в 20-е гг., когда пытались обхо-
диться собственными ресурсами, А. М. Селищев писал о "мор-
довско-русском жаргоне", то теперь подобное впечатление могли
производить и многие другие языки. Фраза П. Траджила об офи-
циальном запрете любых пополнений словаря не за счет русских
заимствований — сильное преувеличение даже для 30-40-х гг., не
говоря уже о 70-80-х гт., но она доводит до абсурда существовав-
шие тенденции. По подсчетам Г. Льюиса, русские заимствования
составляли в среднем 70-80% новых терминов, появившихся в 30-
40-е гг. в языках народов СССР [Lewis, 1972, с. 157; Lewis, 1983,
с.320].
92
Но главной мерой в языковой политике тех лет стали даже не
описанные выше процессы. Самым важным шагом оказалось ак-
1ивное внедрение русского языка во все сферы языковой жизни.
Важнейшей вехой здесь, по единодушному признанию отечест-
венных и западных специалистов, явилось постановление ЦК
ВКП(б) и Совета Народных комиссаров от 13 марта 1938 г. ’’Об
обязательном изучении русского языка в школах национальных
республик и областей". Вслед за ним в марте-апреле 1938 г. ана-
логичные постановления приняли во всех союзных республиках.
Кстати, соответствующее постановление в РСФСР официально
действовало даже в постсоветской России до апреля 1994 г.; [о
его отмене см. Экспресс-хроника, 1994, № 20].
Данное постановление не означало, что до него в националь-
ных республиках и областях не было обязательного преподавания
русского языка. Оно существовало и раньше, но обучение рус-
скому языку осуществлялось без единой централизованной сис-
темы, по-разному в разных республиках и областях, обычно не
ранее, чем с 3-го класса. Уровень преподавания был низким,
многие преподаватели, как отмечалось в прессе того времени (П,
20.03.1938), почти не владели русским языком. Только один при-
мер из многих тогда публиковавшихся: карелка-преподавательни-
ца Карельского учительского института писала на доске. “Совед-
цкое газачество” (П, 09.04.1938). Теперь же была поставлена за-
дача единой централизованной политики в обучении русскому
языку. В школах РСФСР была поставлена задача с 1938/39 г. вве-
сти обучение русского языка с первого класса, а в других союз-
ных республиках — со второго или третьего с последующим его
введением с первого класса. Увеличивалось количество часов на
изучение русского языка во всех национальных школах, расши-
рялась подготовка кадров учителей этого языка, активизирова-
лось издание учебной и методической литературы.
Не одно десятилетие в книгах, статьях и диссертациях данное
постановление прославлялось как важное мероприятие в осуще-
ствлении "ленинской национальной политики"; [см., например,
Урусилов, 1989). Теперь о нем пишут иначе, вплоть до того, что
оно "создало неимоверные трудности в умственном развитии де-
тей разных национальностей" | Мусаев, 1993, с. 37). Однако это
постановление, как и многое другое, нельзя рассматривать одно-
значно.
Сами по себе меры по улучшению преподавания русского
языка были, безусловно, нужны и важны. Потребность взаимо-
93
понимания в стране в то время удовлетворялась явно недостаточ-
но. Знать русский язык массам населения было необходимо, а
для этого надо было думать об укреплении материальной базы
обучения русскому языку, о подготовке учительских кадров, о
совершенствовании методики и, безусловно, о проведении цен-
трализованной политики. Однако нельзя не обращать внимания
на ряд последствий того же постановления.
Выводы из полученной директивы делались быстро. Менее
чем через неделю. 19 марта 1938 г. Бюро Башкирского обкома
ВКП(б) постановило: "Давлекаповскую немецкую, Сядевскую
эстонскую Давлекановского района, Березовскую русско-немец-
кую этого же района, Александре-Волынскую немецкую Стерли-
тамакского района, Бакалдинскую латышскую и латышскую на-
чальную школу № 14 Архангельского района, Архлатышскую на-
чальную школу № 6 того же района и Ауструмскую латышскую
НС1П Иглинского района как самостоятельные школы ликвиди-
ровать и реорганизовать в советские обычного типа с введением
преподавания на русском языке, с назначением русских учите-
лей" (Сулейманова, 1993, с. 186]. Тогда же началась русификация
обучения и в марийских, мордовских, чувашских школах Башки-
рии. Конечно, не надо данный процесс целиком сводить к ре-
зультатам постановления от 13 марта: например, украинские
школы в РСФСР ликвидировали еще в 1937 г. {Lewis, 1972,
с. 118]. Но постановление значительно ускорило его. Правда, даже
после постановления, в 1938/39 учебном году в Узбекистане осу-
ществлялось школьное обучение на 22 языках, включая осетин-
ский, латышский, болгарский, идиш (Ханазаров, 1963, с. 173], но
вскоре их число значительно сократилось.
"Временное" введение русского языка как языка обучения с
5-х классов национальных школ РСФСР так и осталось постоян-
ным. Лишь на двух языках малых народов РСФСР — татарском и
башкирском — получило развитие среднее образование.
Русификация шла не только в сфере образования. Упоминав-
шееся делопроизводство на чувашском языке на уровне сельсове-
тов к 1939 г. прекратилось, все перешло на русский язык [Ми-
хайлов, 1989, с. 41].
Следует, однако, отметить, что изменение языковой политики
не сводилось только к русификации. В ряде случаев, особенно за
пределами РСФСР, более мелкие языки вытеснялись не только
русским, но и региональными языками, особенно титульными
языками союзных республик. Например, в Абхазии и Южной
94
Осетии после 1938 г. не только произошел перевод местных язы-
ков на грузинский алфавит, но шло и форсированное вытеснение
абхазского и осетинского языков грузинским; сразу после войны
вообще закрыли абхазские и осетинские школы (Bennigsen,
Quelquejay, 1967, с. 51; Birch, 1996, с. 161]. Сходная ситуация соз-
далась на Памире. Русские просветители в 20-30-е гг. считали
необходимым создание письменностей для малых языков Таджи-
кистана: памирских языков — шугнанского, ваханского и язгу-
лямского, а также ягнобского (Дьяков, 1931]. Реально же пись-
менность существовала в 1931-1938 гг. лишь на шугнанском язы-
ке, затем она была запрещена, язык вновь стал бесписьменным, а
грамоте осе перечисленные народы учились по-таджикски (Дав-
латназаров, 1992, с. 37, 203-204; Додыхудоева, 1997, с. 85-86]. Вы-
теснение шло и в отношении сравнительно крупных языков за
пределами своих национальных образований. Таджикский язык
оказывался в привилегированном положении по отношению к
шугнанскому, но в Узбекистане, где, как мы помним, жило
много таджиков, он сам целенаправленно, в том числе в школь-
ном обучении, вытеснялся узбекским (Lewis, 1972, с. 133].
Изменение политики в определенной степени компенсирова-
лось в сознании людей тем, что официальные лозунги и форму-
лировки оставались прежними. До этого, в конце 1936 г., была
принята новая Конституция СССР, где статья 121 провозглашала
для каждого гражданина право образования на родном языке.
Уже после принятия постановления от 13 марта 1938 г. в связи с
разъяснением его значения писали: "Родной язык в школах на-
циональных республик и областей должен являться основой обу-
чения"; при этом указывали па ошибочность "стремления вести
преподавание на русском языке даже в начальных школах" |УГ,
01.08.(938]. В предвоенные годы делались и некоторые символи-
ческие жесты в духе прежней политики. Например, в газете
"Известия" информационные отчеты о сессиях Верховного Сове-
та СССР печатались на всех языках союзных республик. После
войны это прекратилось.
Словесная преемственность курса давала возможность и то-
гда, и позже говорить о "ленинской национальной политике".
Однако в данном случае, безусловно, правы западные исследова-
тели, подчеркивающие, что И. В. Сталин к концу 30-х гг. вел в
национально-языковой области политику, во многом противопо-
ложную той, о которой говорил В. И. Ленин и которую прини-
95
мало партийное руководство с 1917 г. (Lewis, 1972, с. 198;
Kremdler, 1982, с. 12; Kirkwood, 1991, с. 64].
Изменение политики сказалось и на публикациях языковедов
тех лет Как уже говорилось в предисловии, 30-40-е гг. у нас бы-
ли очень неблагоприятны для развития социолингвистики. Если
чисто лингвистические описания языков народов СССР публи-
ковались в немалом количестве, и среди них многие отличались
высоким качеством (нельзя все сводить здесь к "шапирографии"),
то'сколько-нибудь объективно писать об общественном функ-
ционировании языков в СССР было невозможно (при том, что,
например, об общественном функционировании русского языка
XVIII в. и первой половины XIX в как раз тогда появлялись
очень значительные работы). Научные исследования заменялись
общими декларациями о "расцвете языков под сталинским солн-
цем"1.
Все же и тогда отдельные социолингвистические проблемы
обсуждались довольно активно. Прежде всего это была проблема
роли и значения русского языка в стране и мире. Об этом тогда в
духе времени писали многие, включая Н. Ф. Яковлева, вынуж-
денного сильно изменить прежние интернационалистские пози-
ции. Он писал в те годы, что русский язык, для которого "ар-
тикль стал пройденным путем развития.., обладает большей гиб-
костью и богатством средств' выражения сравнительно с англий-
ским, с одной стороны, и латинским и древнегреческим — с
другой"" [Никольский, Яковлев, 1949, с 270]
Но Н. Ф. Яковлев был человеком все же другой эпохи и не
мог до конца приспособиться к новой ориентации. И не случай-
но в 1951 г. он оказался отстраненным от лингвистической дея-
тельности. Ведущее место в советском языкознании тех лет занял
академик В. В. Виноградов, книга которого "Великий русский
язык" [Виноградов, 1945] четко отразила новые общественные
умонастроения. Ее автор был немного моложе Е. Д. Поливанова
и Н. Ф. Яковлева, но умереннее по взглядам. Не столь последо-
вательный традиционалист, как, скажем, А. М. Селищев, он в
целом был в большей степени хранителем, чем ниспровергателем
традиций дореволюционной науки. В 1925 г. он был в Ленин-
1 Выступление И В Сталина в 1950 г по вопросам языкознания с критикой марритма и
осуждением тиса о классовости шика прямо не скаталось на priBimw советской социолин-
гвистики ни в положительном, ии в отрицательном плане В то же время оно стало одним из
проявлений возврата к дореволюционной подигикс. проявившегося также и R русификации
96
градском университете "внештатным за неблагонадежность" [Let-
ters, 1995, с. 14), а в 1934 г. вместе с Н. Н. Дурново и А.М.Сели-
щевым осужден по так называемому "делу славистов" и провел
несколько лет в ссыпке; [см. Ашнин, Алпатов, 1994 а). Однако в
послевоенные годы он занял высокие посты в нашей науке.
Книга (Виноградов, 1945] целиком посвящена всемирно-исто-
рической роли русского языка. Она вышла, пожалуй, в самое ли-
беральное при жизни И. В. Сталина время и почти лишена фор-
мулировок "для цензуры": лишь несколько стандартных штампов
и расхожих цитат из Ленина и Сталина. Если изъять из нее не-
сколько абзацев, она могла бы выйти не в 1945, а в 1915 г., при-
чем тогда ее автор воспринимался бы как человек правых взгля-
дов (которым реально В. В. Виноградов никогда не был). Безус-
ловно, ученый высказывал личную точку зрения, которую трудно
назвать советской. Русский язык неоднократно именуется "госу-
дарственным", хотя и тогда этого термина избегали. Речь идет
почти везде о дореволюционном периоде, среди русских класси-
ков названы не включавшиеся в 30-40-е гг. в их число из-за
"реакционности” Ф. М. Достоевский и А. А. Фет, дважды сочув-
ственно упомянут эмигрант И. А. Бунин и ни слова нет ни об
одном советском писателе, кроме М. Горького1. Нигде не сказа-
но о России как о "тюрьме народов" и о каком-либо националь-
ном угнетении при царизме, хотя соответствующие формулиров-
ки оставались в официальном хождении. Ни разу не назван еще
почитавшийся в 1945 г. Н. Я. Марр, зато много раз пересказыва-
ются идеи славянофилов и панславистов. И заканчивается книга
цитатой не из В. И. Ленина или И. В. Сталина, а из одиозного
даже в те годы И. С Аксакова.
Книга переполнена формулировками типа: "Величие и мощь
русского языка общепризнанны. Это признание глубоко вошло в
сознание всех народов, всего человечества" [Виноградов, 1945,
с.5); "Мысль о превосходстве русского языка перед языками за-
падноевропейскими не только положительно развивалась круп-
нейшими русскими писателями с XVIII в., но и разделялась пе-
редовыми представителями народов Западной Европы" [Виногра-
дов, 1945, с. 27]. Под "передовыми представителями" реально
имеются в виду западно- и южнославянские писатели и фило-
1 В письме 1947 г. к своему ученику С И Ожегову Виноградов соглашался признать в
советской литературе лишь М Горького. В В Мамовского и А Н. Толстого. А А Фалее-
ва и А А. Суриовв называл "швнтрвной”
7 Зак 142
97
логи панславистского толка, часто правые по политическим
взглядам. Ни одного подтверждения за пределами славянского
мира в книге нет. Большая часть книги представляет собой обзор
высказываний русских и славянских писателей о русском языке.
Превосходство русского языка имеет давние корни: "Старо-
славянский литературный язык лишь обогащает и удобряет глу-
боко возделанную почву самобытной восточнославянской рече-
вой культуры" [Виноградов, 1945, с. 32), тогда как господство ла-
тыни на Западе имело "глубокие и вредные последствия" [Вино-
градов, 1945, с. 38]. "Русский язык в оценке и отборе заимствова-
ний занимает совершенно самостоятельную позицию среди евро-
пейских языков", тогда как английский язык "живет более чужим
добром, чем своим собственным", французский "падок на моду и
новизну", а немецкий, наоборот, "националистически сторонится
заимствований" [Виноградов, 1945, с. 127] Если английский язык
"перегружен синонимами" (Виноградов, 1945, с. 127], то русский
язык, как сказано в другом месте, "необыкновенно богат синони-
мами" (Виноградов, 1945, с. 139] (курсив наш. - В. Л.). Русский
язык никогда не подавлял другие, подчеркнута его "цивилизую-
щая роль в отношении соседних языков" [Виноградов, 1945, с.
164]. В наши же дни "русский язык имеет громадное организую-
щее влияние на все языки народов СССР, особенно на письмен-
ные языки" (Виноградов, 1945, с. 158]. Итоговый вывод: "Совре-
менный русский язык представляет собою своеобразное, можно
сказать, небывалое явление в истории мировой культуры" [Вино-
градов, 1945, с. 166].
Безусловно, еще десятилетием раньше книга В. В. Виногра-
дова была бы сочтена крайним проявлением "великодержавного
шовинизма". Но теперь она вполне отвечала общественному соз-
нанию. Времена революционеров в политике и науке прошли, а
позиция ранее считавшихся "буржуазными" ученых была более к
месту. В общем ряду изменений в политике и идеологии в позд-
песталинское время прославление великого русского языка зани-
мало свое место, как и улучшение отношения к православной
церкви, апелляция к именам Александра Невского и Суворова,
восстановление старых воинских званий и погон и т.д. Как пи-
шет западная исследовательница, произошел возврат к "царист-
ской концепции русского языка как "цемента Империи" (Kreind-
ler, 1982, с. 7|
Начиная с периода перестройки этот поворот, особенно в на-
циональных республиках, стал оцениваться резко отрицательно.
98
Поначалу его резко противопоставляли идеализированной карти-
не политики первых послереволюционных лет. Для "среднего"
этапа перестройки характерны высказывания типа: ’‘Октябрьская
революция 1917 года положила начало развитию ленинских норм
и принципов национальной политики. Но история показала, что
она не достигла своих целей: сталинская политика свела ее уси-
лия на нет" [Сагдеева, 1990, с. I27J Или еще резче: "С конца 1937
года берет начало прекращение национализации школ и перевода
их на русский язык под извлеченным из-под развалин Россий-
ской империи лозунгом Пуришкевичей приобщения инородцев к
культуре"; в этом видится "геноцид духовно-культурно-языковой"
[Гаркавец, 1990, с. 73]. Подобное противопоставление распро-
странено и на Западе, где советская языковая политика двух по-
слереволюционных десятилетий нередко оценивается положи-
тельно, но последующую русификацию принято резко критико-
вать. Типична коллективная работа [Language Planning, 1989], где
контрастируют благожелательная статья С. Криспа о раннем пе-
риоде н жесткая по тону статья И Крейцдлер о более поздних
годах вплоть до современности. О продиктованных вненаучными
стимулами публикациях, где "геноцид" возводится не к 1937 г., а
к октябрю 1917 г., сейчас говорить нс будем. Но как оценивать
несомненное изменение ориентиров к концу 30-х гт., и вес ли
сводится к злонамеренности "сталинской политики"?
Безусловно, изменение курса было связано с принудительны-
ми и жесткими мерами. Бывший нарком по делам национально-
стей с середины 30-х гт., а еще более явно в военные и послево-
енные годы возвращался к политике царских времен. При этом
он в чем-то следовал и идеям, высказанным им же в первые годы
после революции. Если действительно было необходимо, чтобы
новая власть стала для малых народов страны "родной" и "понят-
ной" на их материнских языках, то после окончательной победы
этой власти "обертка" национальных языков уже и не так нужна.
И если когда-то Коми АССР первой рапортовала о полной
"коренизации" начального образования, то теперь, в первые по-
слевоенные годы просветитель народа коми В. И. Лыткин (когда-
то секретарь комиссии по латинизации русского языка), вновь
попав на родину после тюрьмы и многолетней ссылки, обнару-
жил, что детям коми, не владевшим до школы русским языком,
запрещают даже на переменах говорить между собой на материн-
ском языке; точно так было, когда сам В. И. Лыткин до рсволю-
7’
99
ции начинал учиться в русской школе |Советкин, 1974-1980, т.2,
с. 40].
Но в этой жесткой и нередко несправедливой политике была
и объективная сторона. Недаром такая политика пережила
И.В.Сталина и существовала при всех "оттепелях’’ и "заморозках".
Если воспользоваться дореволюционными формулировками
В. И Ленина, то власть вернулась к "принуждению”, "вколачива-
нию" и обучению русскому языку "из-под палки". Однако учить
русский язык действительно заставляли и "потребности экономи-
ческого оборота". Курс двух первых послереволюционных деся-
тилетий, направленный на удовлетворение потребности идентич-
ности всех народов, при всей своей привлекательности и гуман-
ности противоречил объективной ситуации. На том уровне раз-
вития, на котором тогда находился СССР, потребность взаимо-
понимания была главной. А это означало первенствующую роль
русского языка во всех сферах жизни, стабильное существование
на региональном уровне некоторых других сравнительно крупных
языков и постепенную деградацию "малых" языков. И западные
наблюдатели, как бы они эмоционально ни относились к руси-
фикации, обычно признают се закономерность [Comrie, 1981,
с.22; Lewis, 1972, с. 64; KoutaisofT, 1951, с. 123].
Сталинская политика при всей своей грубости была однотип-
на не только политике царской России, но и политике других
индустриальных государств. Напомним, что во Франции и в 30-
40-е гг. вообще ни в одной официальной сфере не допускалось
использование каких-либо языков, кроме французского. В это же
время саамских детей в цивилизованных Норвегии и Швеции
били в школах за саамскую речь [Skutnabb-Kangas, 1983, с. 309].
Сейчас в Европе это уже прошлое, но в Кении или даже среди
канадских индейцев и в наши дни такое встречается [Pennycook,
1995, с. 40|. В США те же цели достигаются иными методами: в
школах для иммигрантов иногда ученик должен платить учителю
25 центов за каждое невольное использование материнского язы-
ка [Auerbach, 1995, с. 25]. В 30-40-е гг. советская власть, пусть
иногда лишь по инерции, но заботилась о сохранении башкир-
ского или ненецкого языка больше, чем французская о сохране-
нии бретонского или японская о сохранении айнского.
Смена курса была закономерной. И все же предшествующий
курс нельзя рассматривать только как неудачу. Во-первых, мно-
гие языки за два десятилетия уже достигли такого уровня разви-
тия, что простой возврат к ситуации до 1917 г. не был возможен.
100
Во-вторых, СССР оказался первопроходцем той политики, кото-
рая в последние десятилетия все более привлекает к себе внима-
ние, прежде всего в развитых странах. Безусловно, наша страна
была "пионером концепции образования на материнских языках"
IKrcindler, 1982, с. 27]. А эта концепция, еще в 50-е гт. выдвину-
тая в документах ЮНЕСКО, все более завоевывает популярность
в мире, хотя не везде ее пока что можно реализовать. В области
языковой политики, как и в ряде других областей, в нашей стра-
не после Октября произошла попытка прорыва в будущее, кото-
рый, к сожалению, не был подкреплен реальным уровнем разви-
тия государства и общества. В период "сталинского термидора"
произошел откат назад, но многое в советском опыте 20-30-х гг.
заслуживает внимания
ГОДЫ СТАБИЛЬНОСТИ
После бурного периода 1917-1941 гг. последующие почти пол-
века, примерно до 1987-1988 гг., нс отличаются в области нацио-
нально-языковой политики в СССР значительными событиями,
по крайней мере, на общесоюзном уровне. На местном уровне
иногда происходили те или иные события — от частных орфо-
графических реформ до существенной смены литературного язы-
ка в целом, как это произошло в Молдавии в 1951 г.1. Однако в
основном сформированная в 30-е гг. языковая политика продол-
жала сохраняться при отдельных частных модификациях2. По-
этому данный период может быть рассмотрен суммарно.
Иначе обычно поступают в западной советологии, где исто-
рию советской языковой политики, как и всего остального, при-
нято членить "по царствованиям". Принято выделять периоды до
1953 г.} 1953-1964 гг. и с 1964 г.; [см., например, Lewis, 1972, с.67;
Kreindlcr, 1989, с. 47). Пишут, в частности, о том, что период
1945-1953 гг. был особенно плох для национальных языков, а по-
сле смерти И. В. Сталина произошел некоторый сдвиг в сторону
от репрессивного централизма (Lewis, 1972, с. 73-74|. Однако
здесь можно говорить скорее об изменении общественной атмо-
сферы (единственный аргумент Г. Льюиса — возобновление дис-
1 Согнанная в 20-30-е гг норме ыо.щавскою языка на основе приднестровских диалектов
былв мало понятна в ключе иным а 1940 г в состав СССР бессарабским молдаванам, состав-
лявшим большинство молдаван СССР Продолжение старой политики в 40-е гт вызывало
недовольство, н в 1451 г. (когда, кстати, первым секретарем ЦК Компартия Молдавии был
Л И Брежнев) литературная норма была значительно сближена с румынской (Детальный,
хотя крайне тенденциозный анализ изменений ттой нормы см. в книге Bruchis, 1912]
: Может быть, единственным исключением был краткий период с марта по июнь 1953 г.,
связанный с именем Л П Берил, который, по некоторым данным, пытался вернуться к курсу
20-30-х 11 По сю требованию в апреле 1953 г Президиум ЦК КПСС принял закрытое поста-
новление, н соответствии с которым вся местная номенклжтурв должна была знать нацио-
нальные втыки, на тгн втыки должны были перевести официальное делопроизводство, в том
числе и в партийных органах В постановлении осуждался перевод на русский язык вузов-
ского обучения на Западной Украине |См об этом Fairbanks, 1978, Наумов, 1998, с 22|. По-
сле ареста Л !! Берия вернулись к политике русификации, тем более, что за два-грн месяца
мало что успело измениться
102
куссий по вопросам языковой политики), чем об изменении соб-
ственно языковой политики. Если же как-то разграничивать по-
литику "при Сталине" и "при Хрущеве", то скорее даже русифи-
кация во второй период стала активнее, что' вполне верно отме-
чает И. Крейндлер (Kreindler, 1989, с. 47-48). До 1953 г. еще до-
вольно сильной оставалась инерция прежней политики. Не толь-
ко в предвоенные годы, но даже в первые послевоенные еще су-
ществовало, например, довольно развитое образование на языках
малых народов. Так, в Марийской АССР в 1948/49 учебном году
существовало 56 семилетних и средних марийских школ и были
открыты новые — четыре семилетние и одна средняя |Мараку-
лин, 19491, но к концу 50-х гг. марийских семилетних и средних
школ уже не было. Н. С. Хрущев, исходивший из своего люби-
мого тезиса о стирании всяческих различий между советскими
людьми на пути к коммунизму, был наиболее последовательным
русификатором из высших советских руководителей. И недаром
после его отстранения от власти писали: "В последние годы, до
октябрьского (1964 г.) пленума ЦК КПСС, субъективистское
своеволие дало немало вульгаризаторских наслоений как на тео-
ретическом осмыслении проблем национального развития, так и
на их практическом решении" [Осконкий, 1967, с. 264).
На смену "субъективистскому своеволию" "при Брежневе"
пришло полное отсутствие сколько-нибудь четкой и продуман-
ной политики. Общая инерционность и боязнь перемен сочета-
лись с проходившими время от времени административными
кампаниями, иногда разнонаправленными. Приводившие в ужас
западных наблюдателей кампании в пользу скорейшего превра-
щения русского языка во "второй родной" для всех (можно выде-
лить два наиболее интенсивных периода: в конце 60-х и во вто-
рой половине 70-х гг.) соседствовали с попытками, особенно в
последние годы жизни Л. И. Брежнева, несколько расширить
функции исчезающих языков. В 1978 г. на Сахалине по инициа-
тиве писателя В. Санги развернулась кампания по восстановле-
нию начального образования на нивхском языке, в 1979-1982 гг.
вновь разработали саамский алфавит (Языковая, 1992, с. 182], а в
1982 г. вдруг издали букварь на давно лишенном государственной
поддержки идише (Кузнецов, Чехоева, 1982, с. 13|. Но основой
государственной политики все эти десятилетия оставалось рас-
пространение русского языка.
Явное ущемление потребности идентичности для нерусского
населения, однако, компенсировалось двумя смягчающими фак-
103
торами. Во-первых, официально декларируемые лозунги мало
менялись с 1917 г. Говорили десятки и сотни раз о "равноправии”
и "равенстве" языков и наций и о "свободе в выборе языка обще-
ния” [Ханазаров, 1963, с. 164} для каждого. И нельзя считать, что
все это было только демагогией. Ряд языков действительно обла-
дал определенными правами, особенно, конечно, это относилось
к языкам союзных республик. И даже малые языки имели под-
держку в ряде сфер, например, в области художественной литера-
туры и театра. Всем у нас известны имена многих писателей,
представлявших национальные меньшинства; среди них действи-
тельно немало очень талантливых людей.
Во-вгторых, что еще более важно, русский язык обладал боль-
шой престижностью. Владение им открывало возможности для
адаптации в любых социально-профессиональных группах город-
ского населения, для получения всех видов образования, для лю-
бого рода карьеры. Важна была и роль русского языка для зна-
комства с мировой культурой. Наконец, по-русски шло в боль-
шинстве и межнациональное общение. Как справедливо подчер-
кивает Г. Льюис, индустриализация и урбанизация населения,
постоянно происходившие в СССР, прямо не имели в виду лин-
гвистических изменений, но реально всегда приводили к усиле-
нию позиций русского языка за счет других; чем более гетеро-
генно население, тем роль русского языка значительнее [Lewis,
1983, с. 309, 314].
С 50-х гг., правда, стали избегать высказываний о русском
языке как "небывалом явлении в истории мировой культуры":
такого рода идеи, стимулировавшиеся Победой, уступали место в
общественном сознании "комплексам неполноценности" по от-
ношению к Запалу, усилившимся в 70-80-е гг. Однако эти ком-
плексы могли делать еще более престижными, чем русский, лишь
западные языки, в первую очередь английский, а они в советское
время не играли существенной роли в общении внутри страны1,
где конкурентов с точки зрения престижности у русского языка
нс было
Для русского населения страны такая ситуация была вполне
благоприятна. Недаром русские в республиках, в частности, в
1 1>ыыли отдельные исключения В 1967 i на всесоюзной студенческой конферашин по
структурной и прикладной лшпанстикс стуле1ггка из Риги делала доклад по-английски, мо-
тивируя это том, что знает английский лучше, чем русский Но это воспринималось как от-
клонение от дермы, более естественное для Прибалтики с ее тяпяднической орнс<пвцисй
104
Узбекистане открыто приветствовали в ЗО-е гг. смену языковой
политики [Fierman, 1985, с. 213|. Точнее, надо говорить не о рус-
ском, а о русскоязычном населении. Сейчас этот термин нередко
вызывает неприязнь и связывается с ассоциациями последних
лет. Однако трудно его заменить каким-либо другим, поскольку
множество одноязычных носителей русского языка всегда было
(и остается) больше, чем множество этнических русских. Рус-
скоязычные включали в себя более половины населения СССР.
Наряду с практически всеми этническими русскими в их число
входили, во-первых, многие лица смешанной крови, во-вторых,
значительная часть лиц национальностей, особенно быстро те-
рявших свои языки, вроде евреев или мордвы, в-третьих, лица
многих национальностей вне мест компактного проживания. Так,
почти все украинцы и белорусы в РСФСР оказывались русскоя-
зычными, и этот процесс шел уже давно, недаром лаже в начале
ЗО-х гг. так трудно было создать украинские и белорусские шко-
лы под Москвой или в Сибири. В основном сохраняли свой язык
корейцы на Сахалине, татары в Казани и даже в Москве, но в
Средней Азии среди тех и других велик процент русскоязычных.
В большинстве своем нерусские русскоязычные до периода пере-
стройки не чувствовали себя неполноценными в языковом отно-
шении и редко стремились выучить языки своего этноса.
Русскоязычное население СССР почти всегда успешно реали-
зовывало как потребность идентификации, так и потребность
взаимопонимания Сложности могли возникнуть, если кто-ни-
будь из русскоязычных попадал в узбекский кишлак, где вообще
не говорили по-русски, но такое положение дел сохранялось
именно потому, что подобные ситуации встречались нечасто.
Призывы коммун истов-идеал истов вроде Г. Ф. Гринько добро-
вольно отказываться от русского языка никогда не реализовыва-
лись. Попытки заставить русских Дальнего Востока выучить на-
найский язык вызывали лишь протесты и жалобы [Зак, Исаев,
1966, с. 15|. Даже в Казахстане, где не раз предпринимались по-
пытки заставить русскоязычную администрацию выучить язык
коренного населения, начиная от упомянутой выше кампании
начала 20-х гг. и кончая начальным периодом перестройки
(после первых волнений на национальной почве в 1986 г.) нико-
гда из этого ничего не получалось. Еще пример из студенческих
воспоминаний автора книги Студент МГУ из интеллигентной
семьи, проживший детство в Баку, на вопрос о том, знает ли он
азербайджанский язык, ответил: "Умею только ругаться”. Рус-
105
скоязычные в подавляющем большинстве, независимо от соци-
ального положения, культурного уровня или мировоззрения,
просто не замечали того, что в обществе существуют языковые
проблемы.
Несколько особая ситуация появлялась там, где русские ока-
зывались в слишком большом меньшинстве. Например, прове-
денное уже в 80-е гг. социологическое обследование среди со-
трудников научных учреждений Еревана показало, что 84,9% рус-
скоязычных научных работников знали армянский язык, правда,
более в разговорной, чем в письменной сфере (Катанян, 1995,
с.92-94]. Вообще, в Армении при самой большой в СССР языко-
вой однородности и малочисленности русских последние обычно
как-то знали армянский язык Но это было скорее исключением
в стране.
Ситуация среди остального населения СССР была принципи-
ально иной. Этим людям надо было жертвовать либо потребно-
стью идентичности, либо потребностью взаимопонимания. Обе
категории населения исчислялись миллионами, но ситуация не
была симметричной. Потребностью взаимопонимания обычно
жертвовали бессознательно, не видя необходимости в расшире-
нии социальных связей1. Потребностью же идентичности жерт-
вовали сознательно. Возможное ощущение этнической и языко-
вой неполноценности компенсировалось ощущением престижно-
сти русского языка. В итоге пока для массового сознания сущест-
вование единого СССР считалось само собой разумеющимся,
принудительное освоение русского языка принималось "молчали-
вым большинством*' как если и не на и лучшая, то по крайней ме-
ре естественная ситуация. Овладение "чужим" престижным язы-
ком повышало социальный статус человека и не казалось несча-
стьем ни для него самого, ни для окружающих.
Показательно событие, происшедшее в конце 1958 г. при
проведении школьной реформы. У нас, по крайней мере до пере-
стройки, оно не привлекало большого внимания, (см., впрочем
Советкин, 1974-1980, т. 2, с. 41]. Но на Западе ему посвящена
обширная литература | Lipset, 1967, с. 187-188; Silver, 1978, с. 189;
Kreindler, 1985 b, с. 356; Knowles, 1989, с. 158; Kirkwood, 1991,
с.64|. Речь идет о полученном родителями праве выбора школы
1 Бывали и случаи сизнитсльной жертвы, ко ив человек, зная жав-то русский язык, отка-
зывался обшагтьсв нв нем даже иеной собственной невыгоды (например, продажей с покупа-
телем) Такне ситуации встречались а советское время в Прибалтике
106
для своих детей, включая и право выбора между русской и на-
циональной школой. Все наблюдатели отмечают, что именно
после этого количество национальных школ и особенно количе-
ство учеников в них резко сократилось. Этот процесс коснулся
не только РСФСР, но даже республик Прибалтики. В меньшей
степени он затронул среднеазиатские республики, где, если ве-
рить И. Крейндлер, иногда даже отказы вались учиться в русских
шкапах [Krein die г, 1985 b, с. 3551. Иногда реформу 1958 г. оцени-
вают чуть ли не как свидетельство принудительной русификации
с помощью внешне демократических мер [Kreindler, 1989, с. 49|.
Однако, безусловно, главным здесь было желание родителей ради
блага детей дать им образование на языке, способствовавшем их
последующей карьере. Это было тем более важно, поскольку, как
отмечали и западные специалисты, бывавшие в СССР [Lewis,
1972, с. 183), обучение русскому языку в качестве второго было
малоэффективным, и полноценно выучить его можно было толь-
ко в русской школе. Тем самым возникала парадоксальная на
первый взгляд ситуация: многие национальные школы держались
больше на поддержке сверху, иногда происходившей по инерции,
тогда как снизу шло стремление к переходу на обучение на рус-
ском языке (не исключавшее изучения материнского языка в ка-
честве предмета). Такое явление далеко не специфическое для
СССР: специалисты отмечают, что во многих странах сами нац-
меньшинства выступают против обучения на материнских язы-
ках, затрудняющего овладение более важным государственным
или мировым языком [Fasold, 1984, с. 296; Dixon, 1997, с. 110;
Hall, 1999, с. 383|.
Использование русского языка в едином государстве было не-
обходимым просто по причине практического удобства. Верно
пишет А. Н. Баскаков: "Применение национальных языков во
всех видах делопроизводства, финансовой и прочей отчетности и
служебной переписке... нецелесообразно, т/ак/ к/ак/ повлечет
дублирование большого объема информации и усложнит функ-
ционирование соответствующих сфер общественной деятельно-
сти. Применение ряда языков в делопроизводстве в некоторых
автономных республиках в 30-е годы (еше более — в 20-е. - В. Л.)
себя не оправдало и от него пришлось отказаться** [Баскаков,
1994 а, с. 35]. Внутри страны удавалось почти всегда обходиться
без переводчиков (по крайней мерс, в официальной сфере), что,
безусловно, облегчало коммуникацию.
107
Однако несмотря на все меры по распространению русского
языка и на официальное его объявление в 60-с гг. "вторым род-
ным языком" для каждого нерусского 1ражданина СССР, его
знание так и не стало всеобщим. На официальном уровне заяв-
лялось: "Мы у себя в республике ставим вопрос так: наряду с
родным языком каждый должен овладеть русским — языком
братства всех народов СССР, языком Октября, языком Ленина"
| Шеварднадзе, 1977, с. 49); аналогично говорили и другие руко-
водители республик, (см. Рашидов, 1975] и др. Однако старейший
языковед К. К. Юдахин в 1971 г. па общем собрании Киргизской
Академии наук высказал сомнение в том, что для киргизов рус-
ский язык действительно стал вторым родным (Каракеев, Джам-
горчинов, Орузбаева, 1972]; скептически относился к данной
формулировке и В. А. Аврорин |Аврорин, 1975, с. 142-143|, ука-
зывавший, что она верна лишь для части национальной интел-
лигенции. И оба они были безусловно правы, что показывали и
данные переписей. По материалам последней советской перепи-
си 1989 г., почти 30% башкир и татар, 36,6% латышей, 39,5% ка-
захов, 52,9% армян не отнесли себя к лицам, владеющим русским
языком (Население, 1990, с. 37-39]. Впрочем, данные переписей
— не такой уж надежный источник1. Если верить данным пере-
писей 1979 и 1989 гг., то количество узбеков и каракалпаков,
свободно владевших русским языком, за десять лет уменьшилось
чуть ли не вдвое: соответственно с 49,6 до 23,8% и с 41,1 до
20,7%. Явно прав А. Н. Баскаков, говоря о том, что дело здесь не
в реальном уменьшении, а в завышенных данных переписи
1979 г. (Баскаков, 1992, с. 19). Также и снижение процента
знающих русский язык эстонцев между переписями 1970 и 1979г.
вряд ли отражало реальный процесс; вероятнее здесь проявля-
лись антипатии к русскому языку части населения (Solchanyk,
1 В сю 6 luc формулировки, применявшиеся в советских переписях, допускали разнос по-
нимание, термин "родноЛ язык' мог 1юннмдтьс1 по-разному, а ответы нередко более oipawa-
ли языковые предпочтения, чем реальную ситуацию [Аврорин, 1975, с 144; Губогло. 1979,
с 7, Silver. 1978. с 267-268; Беликов, 1997а, Беликов. 1999) Не надо однако, считал., что
переписи в пру гик странах дают хучшиЛ материал Советские переписи хотя бы давали не-
мило информации по национально-ятыковым вопросим, пусть не без неючностей, а, напри-
мер. в Бельгии после 1947 г во избежание языковых конфликтов любые вопросы о языках
исключили из переписей и надежной статистики о количестве носителей французского и
фламандского языков, о двуязычии н прочем ист вообще; в Японии после уравнения айнов в
правах с японцами тгот народ перестали учитывать в переписях, н в 80-е гг в печати можно
было встретить весьма разноречивые данные о численности айнов - от 15 до 50 тысяч
108
1982, с. 35; Raun, 1985, с. 29). Как весьма правдоподобно заметил
один из западных наблюдателей, среднеазиатские народы были
склонны в переписях преувеличивать знание русского языка, а
прибалтийские — преуменьшать (Grant, 1989, с. 76]. В целом же
можно согласиться с М. Н. Губогло, говорившим о том, что ко-
личество людей, способных на том или ином уровне вступать в
необходимое для них общение на русском языке, было больше,
чем это отражено в переписях (Губогло, 1979, с. 7|. Это, однако,
не означало, что все эти люди могли, абсолютно свободно пользо-
ваться русским языком.
Знание русского языка резко различалось по регионам. Если в
Молдавии, по примерным подсчетам М. Н. Губогло, людей, аб-
солютно не владевших русским языком, было не более 5% насе-
ления (Губогло, 1979, с. 7|, и сходная картина наблюдалась на
всей территории РСФСР, на Украине, в Белоруссии, в Прибал-
тике и в несколько менее благоприятном для русского языка ва-
рианте в Казахстане и Закавказье (где действительно худшим
знанием русского языка выделялась наиболее моноэтничная Ар-
мения), то иная картина наблюдалась в Средней Азии.
Здесь "большинство сельского населения с низким образова-
тельным уровнем владеет и пользуется просторечными и диа-
лектными формами родных языков и не знает русского языка"
[Баскаков 1994 б, с. 157|. Согласно данным переписи 1989 г.,
свободно владели русским языком лишь 20,7% каракалпаков,
23,8% узбеков, 27,6% туркмен, 35,2% киргизов [Население, 1990,
с.37-39|; в основном это городские жители. Конечно, это не зна-
чило, что остальные совсем не знали этого языка: по крайней
мере мужская часть населения как-то знакомилась с ним в армии
(вообще, армию в СССР оценивают как второй по значению по-
сле школы источник знания русского языка (Губогло, 1984,
с.79]). Однако даже "выпускники национальных средних школ,
как правило, плохо или совсем не владеют русским языком, что
затрудняет их дальнейшее обучение на русском языке в вузах,
ссузах (средние специальные учебные заведения. - В. А) и проф-
техучилищах" [Баскаков, 1992, с. 29] Возникал замкнутый круг
освоение коренным населением новых профессий сдерживалось
незнанием русского языка, а его знание сдерживалось сосредото-
чением коренного населения в традиционных сферах, прежде
всего в сельском хозяйстве.
Население Средней Азии весь советский период четко дели-
лось на коренное и некоренное. К первому помимо титульных
109
наций республик относились те же нации в роли меньшинств
(узбеки в Таджикистане, таджики в Узбекистане и пр.), а также
более мелкие народы типа шугнанцев или белуджей. К некорен-
ному населению помимо русских, украинцев, белорусов, евреев
относились и немцы, корейцы и, что особенно примечательно,
татары [Akiner, 1989, с. 114]. Пример последних показывает, что
ни сходство языков, ни даже религия не играли здесь решающей
роли. Важнее было то, что среднеазиатские татары переехали на
нынешнюю территорию обитания в недавнее время и жили в ос-
новном в городах. Некоренные народы владели русским языком
и зачастую не знали никакого другого. Коренное же население
обычно оказывалось либо одноязычно, либо, если ситуация спо-
собствует двуязычию, то скорее осваивало в качестве второго не
русский, а какой-либо другой; например, таджики Узбекистана
лучше владели узбекским, чем русским (Баскаков. 1992, с. 19].
Происходило нечто вроде стихийного апартеида: в сельском
хозяйстве, торговле, мелком производстве, а также в сфере гума-
нитарных знаний и во многом в системе управления господство-
вали коренные народы, а в крупной промышленности, технике,
естественных науках — некоренные. Так, на Ташкентском авиа-
заводе лишь 1% работников составляли узбеки (Баскаков, 1992,
с. 12]. Вовлечение коренных народов в индустриальные сферы
как-то делалось в 30-е гт., когда попытки их ускоренной евро-
пеизации шли не только в области языка; потом думали лишь о
поддержании статус-кво. И, например, процент киргизов среди
рабочих и инженерно-технических работников, поднявшись меж-
ду переписями 1926 и 1939 гг., затем не менялся вплоть до 1989 г.
(Баскаков, 1992, с. 12). Совсем иной, однако, картина была в
сфере управления. Если "коренизация" в этой области в Средней
Азии в 20-30-е гг. шла плохо, несмотря на все усилия, а в пред-
военные и военные годы наблюдался откат, то в послевоенные
десятилетия руководящие позиции коренного населения значи-
тельно выросли и оно получило в сфере управления то, что не
могло иметь в годы специальной политики "коренизации"
[Fierman, 1985, с. 214|.
Такая ситуация ограничивала двуязычие. Некоренное населе-
ние почти не выходило за пределы крупных городов (единствен-
ное заметное исключение — Чуйская долина в Киргизии), а в
городах весьма часто коренное и некоренное население селилось
в разных районах. Если в целом в стране обстановка более спо-
собствовала языковой ассимиляции, чем сегрегации (Lewis, 1972,
ПО
с.50|, то Средняя Азия составляла исключение. Там же, где ко-
ренное население тесно соприкасалось с некоренным, происхо-
дило то же, что везде: общение на русском языке. Больше всего
это наблюдалось в городской непроизводственной сфере.
Способы освоения нематеринского языка можно разделить на
два основных типа: организованное (в школе, вузе, кружке, на
курсах, через телепередачи и пр.) и неорганизованное — через
бытовое общение. Казалось бы, при столь развитой системе обу-
чения русскому языку в школе узбеки или туркмены должны бы-
ли бы неплохо его знать. Однако реально та часть коренного на-
селения среднеазиатских республик, которая знала русский язык,
на 60-70% осваивала его неорганизованным образом на работе
или в армии (Баскаков, 1992, с. 80). И дело здесь не только в
низком уровне школьного обучения, особенно в сельских шко-
лах, хотя и оно играло роль. Выучить чужой язык в школе мож-
но, если ученик осознает его необходимость, а в Средней Азии
при низкой урбанизации коренного населения и редких его кон-
тактах с некоренным такой необходимости не было. Большинст-
во, скажем, узбеков просто не думало о какой-либо карьере и об
изменении традиционного образа жизни, что сказывалось на ре-
альном знании русского языка (Akiner, 1989, с. 115|. А чтобы от-
рапортовать в Москву, достаточно было формальной стороны
дела. И иная ситуация складывалась, если сама жизнь требовала
думать о потребности взаимопонимания, как это было в армии.
Играли, конечно, роль и культурные факторы. Западные ав-
торы не раз отмечали, что языки мусульманских народов при
прочих равных условиях медленнее всего вытеснялись русским, в
чем находили признак глубинного неприятия мусульманскими
народами всего того, что приносила советская власть (Bennigsen,
1982, с. 60-61; Silver, 1978, с. 278-279). Однако пример тех же го-
|юдских среднеазиатских татар все же показывает, что урбаниза-
ция н интенсивность межязыковых контактов в целом оказыва-
лись более значимым фактором.
Средняя Азия была, как уже говорилось, исключением. Одна-
ко и в целом уровень владения русским языком, особенно в ли-
тературной его форме, часто оказывался недостаточным. Именно
этим в первую очередь объяснялись периодические кампании за
централизованное распространение русского языка, прежде всего
н сфере образования. На Западе, особенно среди авторов-эмиг-
рантов, такие кампании воспринимались как победа "жесткой
линии” по отношению к национальностям, (см., например, спе-
III
циально посвященную этому статью Solchanyk, 1982|. Однако,
действительно русский язык слишком часто преподавался плохо
и формально, и надо было принимать меры. В 20-30-е гг. в цен-
тре языкового планирования в стране находились все языки за
исключением русского, теперь же главным в процессе такого
планирования в единой стране неизбежно оказывался русский
язык |Kxeindler, 1989, с. 46].
Хотя еще в 1938 г. ставился вопрос о введении русского языка
в национальные школы с первого класса, реально оно затянулось
на десятилетия и было закончено лишь незадолго до начала пе-
рестройки, когда пошел откат назад. Например, в Армении рус-
ский язык преподавался с третьего класса, с 1948 г. — со второго,
а в 1957 г. приняли решение преподавать его в следующем учеб-
ном году с первого класса (Коммунист, 21.07.19571. К 1975 г. рус-
скому языку учили с первого класса в 9 союзных республиках, в
остальных — со второго (Прокофьев, 1975, с. 20]. Наконец, по-
следними перешли на изучение русского языка с первого класса
Литва и Эстония с 1980/81 учебного года (Kreindler, 1989, с. 541.
Впрочем, во многих случаях первый класс реально оказывался
вторым, поскольку именно для лучшего обучения русскому языку
разрешали начинать обучение на год раньше и открывать подго-
товительные классы. В 70-80-е гг. также началась активная кам-
пания за введение русского языка в национальных детских садах
(Прокофьев, 1975, с. 19|. Хотя педагогические статьи Н. К. Круп-
ской продолжали переиздавать, но ее предостережения против
столь раннего двуязычного обучения в этот период игнорирова-
ли.
В условиях, когда вопрос об удовлетворении потребности
взаимопонимания был главным, речь не могла идти о равенстве
языков, несмотря на формальные декларации. Но не было ни
фактического, ни даже юридического равноправия языков, не-
смотря на то, что в Конституции СССР по-прежнему русский
язык не именовался государственным. Характерно при этом, что
Конституция 1977 г. в отличие от Конституции 1936 г. говорила
не о праве, а лишь о возможности образования на родных язы-
ках. Правда, в Конституциях Грузинской, Азербайджанской н
Армянской ССР так и осталась восходящая еще к первым годам
советской власти формулировка о соответственно грузинском,
азербайджанском и армянском языках как государственных. Од-
нако вряд ли можно считать, что от этого языковая ситуация в
данных трех республиках принципиально отличалась от других,
112
хотя в целом положение указанных трех языков было одним из
самых благополучных в СССР.
Юридически большее значение имела сформированная еще в
20-е гг. и окончательно сложившаяся в предвоенные годы систе-
ма территориально-национальных образований: союзных респуб-
лик, автономных республик, автономных областей, националь-
ных (с 1977 г. автономных) округов. Первоначально, как когда-то
отмечал Н Ф. Яковлев, реальная иерархия языков значительно
отличалась от их формальной иерархии, связанной со статусом
соответствующего образования. Позднее, однако, такой статус за-
метно воздействовал на уровень развития того или иного языка,
хотя, разумеется, полного совпадения не было: формально ар-
мянский и белорусский языки равно были языками союзных
республик, но реальная роль армянского языка была значитель-
нее, даже несмотря на меньшее число носителей. Формальная
иерархия была специфична для СССР, реальная же иерархия
языков не так уж отличалась от той, какая бывает в других мно-
гонациональных государствах.
На вершине иерархии находился русский язык, несмотря на
неопределенность его юридического статуса (ср. схожую роль
английского языка в США). К уже приводившимся фактам доба-
вим еще несколько. Из этнических русских, по данным переписи
1989 г., лишь около 320 тысяч при общем количестве более чем
145 миллионов родным языком назвали не русский язык, а ка-
кой-либо другой; количество таких людей было относительно
больше на Украине и в Литве, а в РСФСР составляло лишь менее
55 тысяч человек [Этнополис, 1992, № I, с. 137-138| В офици-
альном делопроизводстве на союзном уровне, международных
отношениях, в армии, во многих сферах техники и естественных
наук не употреблялся ни один другой из языков народов СССР.
Следующий уровень составляли региональные языки, прежде
всего так называемые титульные языки союзных республик, кро-
ме украинского и белорусского, о которых мы будем говорить
особо Приближались к ним и некоторые языки автономных рес-
публик, хотя более низкий их формальный статус мог как-то
влиять. Все языки данного класса были устойчивы в сфере уст-
ного общения внутри соответствующего этноса, активно приме-
нялись в сфере прессы и художественной литературы, использо-
вались в местном делопроизводстве, в той или иной степени мог-
ли быть и языками межнационального общения, но не имели
никакого статуса за пределами ’’своих" республик, нс обслужива-
8 3» '42
113
ли или мало обслуживали сферы техники и естественных наук и
не были известны русскоязычному населению даже в своих"
республиках (некоторое исключение в последнем отношении —
Армения, Грузия и Литва). Использование данных языков в
функции межнационального общения часто зависело от конкрет-
ной языковой ситуации: роль грузинского языка здесь была
больше, чем роль армянского, просто потому, что процент нац-
меньшинств в Грузии был значительнее; в остальном реальный
статус этих языков был близок.
Выпуск литературы па региональных языках был достаточно
значительным. Например, в канун перестройки, в 1984 г. на язы-
ках народов СССР выпущено 15 149 книг общим тиражом
225 915 800 экз., в том числе на украинском языке 2 019 книг, на
литовском 1 940, на грузинском 1 714, на эстонском I 274, на ла-
тышском 1 186, на узбекском 1 004 и т.д. (Печать, 1985, с. 24]. В
том же году на языках народов СССР издавалось 2 377 газет, в
том числе I 275 на украинском языке, 204 на узбекском, 172 на
казахском и т.д. [Печать, 1985, с. 110-112]. Однако обращали на
себя внимание два обстоятельства.
Во-первых, неравномерной оказывалась тематика. В указан-
ном справочнике за 1984 г. зафиксировано большое число изда-
ний в рубриках ” Художестве иная литература", "Образование, пе-
дагогические науки", "Детская литература" (единственная рубри-
ка, где и в абсолютных цифрах общее число изданий на этих
языках почти равно числу изданий на русском языке), "Сельское
хозяйство", "Филологические науки", "Марксизм-ленинизм", "Ре-
лигия и атеизм". Но мало изданий по истории, биологии, меди-
цине и совсем уж единичное их число в рубриках типа "Про-
мышленность", "Горное дело", "Военное дело", "Кибернетика, се-
миотика, информатика" [Печать, 1985, с. 59-61]. Еще два приме-
ра, выходящих за пределы 1984 г. За 1979 г. в СССР по связи и
радиотехнике вышла одна книга на киргизском языке тиражом
100 экземпляров и 507 книг на русском языке общим тиражом
почти 7 миллионов экземпляров [Социально-лингвистический,
1981, с. 5]. В международном библиографическом ежегоднике по
медицине Index Medicus за 1980 г. литература на русском языке
составляла 6,3% учтенных публикаций (второе место в мире по-
сле составляющего почти три четверти публикаций английского),
а из других языков СССР зарегистрирован лишь украинский, где
вышло 0,05% мировых публикаций [Laponce, 1987, р. 73].
114
Во-вторых, количество и тираж изданий определялись искус-
ственно, в зависимости от статуса языка и числа носителей. В
том же 1984 г. число книг на языках союзных республик (ми-
нимум — 253 на туркменском) строго превышало число книг на
других языках (максимум — 208 на татарском). Еше пример:
"Выпуск периодической печати в тюркоязычных республиках
пропорционален национальному составу населения" (Язык, 1982,
с.203-204). Действительно, если сравнить две цифры: процент
титульной нации в общем населении и процент числа газет на
соответствующем языке среди всех газет в союзной республике,
то действительно в четырех из пяти тюркских республик, кроме
Киргизии, в 1979 г. разница не превышала 3%. Несомненно,
процентная норма газет планировалась.
Но такое регулирование шло сверху, а как обстояло дело в ре-
альности? Довольно обстоятельные данные давали некоторые
лингвосоциологические обследования. Отметим, в частности,
книгу [Копыленко, Саина, 1982|, посвященную Казахстану конца
70-х гт. Если просуммировать се данные, то из них следовало, что
даже в городских казахских семьях говорили между собой по-
казахски, при общении с казахами-коллегами по работе во всех
социальных и возрастных группах также предпочитался казах-
ский язык, почти все опрашиваемые казахи предпочитали свой
материнский язык в прессе и художественной литературе. Лишь
когда речь заходила о литературе по специальности, то большин-
ство, исключая специалистов сельского хозяйства, предпочитали
читать по-русски1. Но при столь устойчивом положении казах-
ского языка лишь 0,9% русского населения Казахстана, согласно
переписи 1989 г., владели казахским языком (низший показатель
среди языков союзных республик). Еше благополучнее было по-
ложение армянского и грузинского языков. Если до революции
армяне Тифлиса и других городов начинали терять свой язык, то
сформировавшийся как культурный центр армян лишь в совет-
ское время и тогда же бурно разросшийся Ереван стал почти од-
ноязычным городом, (см. Лурье, 19911. Однако армяне вне Ар-
мянской ССР заметно теряли армянский язык, хотя знание его —
не редкость даже у московских армян старшего поколения. О
достаточно благополучном положении многих языков союзных
республик и об улучшении его по сравнению с дореволюцион-
1 Впрочем, некоторые социолингвисты считают, ‘гго данная книга завышает по сраане-
нию с реальностью использование казахского языка городскими казахами
115
ным временем писали западные наблюдатели [Lewis, 1972, с. 149-
150, 165; Pool, 1978, с 240; Hewitt, 1989, с. 130|. Даже при общем
особо резко отрицательном отношении западных авторов к си-
туации в республиках Прибалтики, они подчеркивали, что в этих
республиках речь не идет о языковой ассимиляции, и позиции
эстонского, латышского и литовского языков очень устойчивы;
[см., например, Raun, 1985|
Из языков автономных республик ближе всего к статусу ре-
гиональных языков подходили не наибольшие по численности и
лаже не наиболее развитые языки, а прежде всего языки автоно-
мий со сравнительно национально однородным и мало контакти-
рующим с русским населением, прежде всего якутский и тувин-
ский; на это обратил внимание В. А. Аврорин, отмечавший, что
только в этих двух автономиях РСФСР устойчиво школьное об-
разование на материнских языках (Аврорин, 1975, с. 106); о мед-
ленной языковой ассимиляции якутов см. также (Lewis, 1972,
с.34|. Для тувинского языка определенную роль играло и позднее
вхождение Тувы в СССР, а для якутского — давнее его использо-
вание наряду с русским для межнационального общения среди
малых народов Сибири. Несколько более высокий уровень ис-
пользования среди языков автономий имел также каракалпак-
.ский — единственный в СССР язык народа, нс имевшего союз-
ной республики, у которого по крайней мере частично имелось
университетское образование на материнском языке [Akiner,
1989, с 1111, к концу периода оно появилось и по-абхазски.
В то же время среди языков союзных республик в наиболее
неблагоприятном положении оказались украинский и белорус-
ский. Казалось бы, по всем параметрам, включая численность
соответствующих этносов и уровень развития, эти языки не усту-
пали другим языкам союзных республик, а украинский даже пре-
восходил их. И по некоторым данным, положение с этими язы-
ками, особенно украинским, казалось бы, вполне благополучно.
Мы уже приводили цифры публикаций, по которым украинский
язык устойчиво превосходил любой язык СССР, кроме русского,
а белорусский выглядел не хуже большинства. Более того, ска-
жем, в мировом индексе химических публикаций за 1980 г укра-
инский язык (588 книг и статей) превосходил такие языки, как
голландский и шведский, а белорусский (101 публикация) пре-
восходил греческий, норвежский и все языки Азии и Африки,
кроме китайского, японского, корейского и турецкого, а также
прочие языки народов СССР [Laponce, 1987, с. 72]. В целом, по
116
проведенной Дж. Лапонсом статистике, по числу научных изда-
ний, отраженных в международных справочниках, украинский
язык входил во вторую десятку языков мира [Laponce, 1987, с.67|
Отмечен даже такой факт: в Киеве на украинском языке вышел
энциклопедический словарь по кибернетике, но на русском язы-
ке за весь советский период подобное издание не появлялось
[Moskovich, 1989, с. 87|.
И в то же время даже самые поверхностные наблюдения за
языковой ситуацией на Украине и в Белоруссии указывали на
сужение функций данных языков. Об этом пишут и специалисты
Вот данные об Одессе, относящиеся уже к первым годам после
провозглашения украинской независимости, по отражающие си-
туацию, сложившуюся в советское время. Хотя украинцы состав-
ляют здесь самый значительный этнос (почти половину населе-
ния), три четверти граждан считают родным языком русский и
лишь четверть украинский. Реальная роль украинского языка еше
меньше: 'Украинская речь на улицах города звучит мало, на злом
языке говорят, как правило, приезжие из разных районов Украи-
ны, да и то следует сказать, что почти всегда звучит не нормиро-
ванный украинский язык, а своеобразный “идиом” (то есть язык,
подвергшийся сильной русификации)". В этих условиях "многие
одесситы считают украинский язык менее престижным, чем рус-
ский, “деревенским”, отказывают ему в эстетичности и т.д ", а
носители русифицированного украинского языка "воспринимают
говорящего на литературном украинском как выходца из запад-
ных областей, где, как многие полагают, украинский язык сохра-
нился полнее" [Гринь, 1994, с. 203-206|. Как мы припоминаем,
многие — от И. В. Сталина до Г. К. Данилова — предсказывали
"преодоление говорения по-русски" в индустриальных районах
Украины, но его в советское время так и не произошло. Город-
ские украинцы восточных областей как-то владели украинским
языком благодаря школьному обучению и могли говорить на нем
с жителями села или Западной Украины, но между собой, в том
числе и в семье, говорили по-русски. Нередко роль украинского
языка искусственно поддерживалась сверху. Рассказывают, что в
начале 70-х гг. на Киевской киностудии им. Довженко существо-
вал такой порядок: фильмы, где в основном снимались актеры,
не знавшие украинского языка, озвучивались украинскими арти-
стами по-украински, в таком виде фильм принимался государст-
венной комиссией и копии его отправлялись в села Украины, а
117
далее фильм заново персозвучивался по-русски и уже в этом виде
распространялся по стране, в том числе и в украинских городах.
Еще хуже была ситуация с белорусским языком, который ни-
когда не был столь развит, как украинский (даже его орфографи-
ческие нормы долго были неустойчивы), и не имел такой "зоны
подпитки", какой были Львовская, Ивано-Франковская и Терно-
польская области для украинского языка Хотя в отличие от пер-
вых послереволюционных лет в городах Белоруссии уже не пре-
обладали "небелорусы’’, но переезд белорусов в города часто со-
провождался полной или частичной утерей белорусского языка и
русификацией. По данным обследований, здесь русский язык
доминировал во всех регионах [Двуязычие, 1990, с. 10-12]. Если в
1927 г. 90% белорусских детей учились в белорусских школах
[Lewis, 1972, с. 185], то к началу 80-х гг. во всей республике со-
хранилась лишь одна средняя школа с полным циклом образова-
ния на белорусском языке, а высшее образование на этом языке
существовало лишь по специальности "белорусский язык и лите-
ратура" (Dingley, 1989, с. 185]. Более или меиее равными позиции
белорусского и русского языков были лишь в сфере бытовой ре-
чи, и то далеко не везде В то же время роль белорусского языка
как-то поддерживалась сверху, что проявлялось в сравнительно
большом количестве изданий и в сохранении телепередач на
данном языке, составлявших примерно четверть белорусского
вещания (Dingley, 1989, с. 187].
Языковая политика в этих республиках, особенно на Украине,
не была последовательной, чередовались периоды активной ру-
сификации и относительной украинизации, всегда детально от-
слеживавшиеся в западной литературе (Solchanyk, 1985; Dingley,
1989]. Например, число публикаций на украинском языке начало
снижаться после войны, низшая точка пришлась на 1950 г., затем
их количество росло до 1958 г., затем начался спад, ускоривший-
ся после 1963 г. [Lewis, 1972, с. 179]. В 70-80-е гт. объявления
станций в киевском метро не менее четырех раз переводились с
одного языка на другой.
И все же нельзя все здесь сводить к официальной политике и
тем более говорить о какой-либо ее особой жестокости, как это
иногда делают сейчас на Украине. Нередко русификация снизу
здесь, особенно в Белоруссии, лаже опережала русификацию
сверху. Особо неблагоприятную роль здесь сыграли два фактора:
особая близость украинской и белорусской культуры с русской и
слишком большое сходство языков. При таком сходстве в усло-
118
виях двуязычия трудно сохранить полное владение двумя систе-
мами, не смешивая их. Речь украинца или белоруса на обоих
языках весьма часто представляет собой "идиом**, смесь разных
систем. Однако в целом влияние русского языка как более пре-
стижного оказывалось значительнее, и русская речь таких би-
лингвов оказывалась более нормативной, чем украинская или
белорусская. Еще важнее то, что представление об украинском и
белорусском языках как ‘деревенских" и недостаточно прес-
тижных вариантах русского, официально всегда в советское вре-
мя отвергавшееся, стойко сохранялось в массовом сознании. Так
считали нс только многие русские, но и значительная часть са-
мих украинцев и белорусов, включая даже интеллигенцию, осо-
бенно негуманитарную. "Высокая” культура у этих народов осо-
бенно сильно связывалась с русским языком. В то же время зна-
чительная лингвистическая дистанция казахского или армянского
языка от русского и различия соответствующих культур способст-
вовали лучшей сохранности этих языков.
Следующая группа языков — языки бытового общения. К их
числу относились многие языки автономных республик, авто-
номных областей, национальных (автономных) округов. Безус-
ловно, четкой грани между региональными и бытовыми языками
не было. Промежуточное положение занимали, например, татар-
ский язык с довольно большим количеством публикаций и упот-
реблением в межнациональном общении (татар с башкирами) и
аварский, более ограниченный по функциям употребления, но
игравший заметную роль в межнациональном общении дагестан-
ских народов.
Языки бытового общения типа чувашского, марийскою, не-
нецкого, бурятского различались по числу носителей, статусу со-
ответствующего национального образования и ряду других пара-
метров. Но были и общие черты. Носители этих языков в массе
были двуязычны, знали свой материнский и русский язык. У не-
которых из этих народов двуязычие существовало как массовое
явление с дореволюционного времени, как у чувашей (Михайлов,
1989], у других распространилось в советский период. При этом
два языка оказывались функционально распределенными: мате-
ринский язык в виде диалекта или просторечия был вполне ус-
тойчив как язык бытового общения с людьми своей националь-
ности, а русский язык, обычно в нормированном виде, использо-
вался везде, если вспомнить Е. Д. Поливанова, где возникали
"темы, возвышающиеся над уровнем обывательской беседы" (мы,
119
конечно, не хотим как-то уничижительно относиться к бытовому
общению в семье или на рынке). Русский язык применялся и в
большей части межнационального общения независимо от тема-
тики Например, в 80-е гг. в Марийской АССР, где рядом жили
марийцы, татары и русские, в одноязычных семьях сохранялись
материнские языки, но при смешанных браках, включая марий-
ско-татарские, говорили по-русски.
Такая ситуация вовсе не обязательно означала низкий куль-
турный уровень носителей этих языков. В 60-х гг. автору книги
пришлось столкнуться с таким случаем. На лингвистических
олимпиадах в МГУ регулярно дается задание: написать некото-
рый текст на всех известных школьнику языках. Однажды на-
шелся ученик, написавший нечто на татарской языке. Проверить
правильность текста попросили двух студенток из Татарской
АССР, учившихся на романо-германском отделении филологиче-
ского факультета МГУ. Для них татарский язык был материн-
ским, и в семье говорили на нем. Однако выяснилось, что эти
девушки, свободно владея русским языком и изучая в универси-
тете два западных языка, на материнском языке были попросту
неграмотны и не смогли проверить правильность простого пись-
менного текста. Самым примечательным оказалось то, что они и
не испытывали потребность читать на материнском языке, не-
смотря на существование развитой литературы на нем. Для них
' высокая’’ культура могла быть лишь русской или западной.
Такая ситуация, называемая в современной социолингвистике
диглоссией, встречается в мире не так уж редко. Два языка функ-
ционально распределены, и переход с одного на другой осознан
(хотя, конечно, на практике возможно смешение языков и не-
полное их отграничение друг от друга) При этом в качестве двух
систем могут выступать не только два разных языка, но и два ва-
рианта “своего'' языка, обычно стандартный (литературный) язык
и диалект. Например, в современной Японии принято говорить
со "своими*' на диалекте, а с "чужими" на стандартном языке, по-
следний используется и на письме и в официальной сфере
| Ал патов, 1988, с. 17-24). Сходно различие литературного языка и
региональных вариантов языка в немецкоязычных странах. Одна-
ко для марийцев или бурят в качестве литературного языка вы-
ступал обычно не нормированный материнский язык, а русский.
Между Германией или Японией, с одной стороны, и РСФСР,
с другой, была и еще одна разница. Японские или немецкие диа-
лекты вполне престижны, их употребление вовсе не означает
120
низкого уровня культуры, скорее, это знак особой близости, не-
допустимой для "чужого". Особенно это свойственно Японии:
когда Е. Д. Поливанов, первым в мире изучавший в 1914 и
1915 гг. нагасакский диалект, попытался на нем разговаривать,
результатом было полное отчуждение собеседника. Но для мно-
гих малых народов РСФСР материнский язык рассматривался
как непрестижный и мог казаться несовместимым с ростом куль-
туры. Исключение, безусловно, составляла национально ориен-
тированная интеллигенция, в частности, писатели, но она чис-
ленно была невелика. Впрочем, низкая престижность во многих
странах свойственна и диалектам; в том числе это относится к
диалектам русского языка. Закрытое японское общество и герма-
ноязычные страны с подчеркнутым регионализмом — здесь ско-
рее исключения. Но даже отказ от диалекта не означает отказа от
национальной культуры, если его место занимает нормирован-
ный вариант того же языка, как это в советское время произошло
со значительной частью русских. Если же отказ от диалекта свя-
зан с переходом на другой язык, то приобщение к культуре и ур-
банизация меняют позиции этноса в целом. "В настоящее время
до 50% карелов, более 30% башкир, коми, мордвы, удмуртов, 20-
25% чувашей и марийцев признают родным русский язык. Толь-
ко за период 1970-1989 гг. доля утративших владение родными
языками бурятов, коми, марийцев, удмуртов, чувашей, якутов
увеличилась вдвое, а карелов и мордвы — в полтора раза"
(Баскаков, 1992, с. 34]. Особенно важны изменения в младших
возрастных группах. Еще в 1959 г. мордовским языком владело
лишь 39% мордовских детей до 9 лет и 42% — в возрасте 10-19
лет (Lewis, 1972, с. 141].
Подобный процесс сейчас принято связывать только с офи-
циальной политикой Москвы и местных властей. Безусловно,
многие мероприятия, проводимые сверху, ускоряли русифика-
цию. Особенно это относится к постепенному свертыванию обу-
чения на данных языках, особенно быстро происходившему "при
Хрущеве" и сразу после него: карелы потеряли национальные
школы в 1956-1958 гг., буряты — по решению обкома в I960 г.,
калмыки — в начале 60-х гг., кабардинцы и балкарцы — в
1965/66 учебном году [Намжилов, 1994, с. 155; Silver, 1982, с.31-
32). К началу 1970-х гг на Северном Кавказе обучение на мест-
ных языках сохранилось только в Дагестане и то лишь начальное
и в сельской местности (Silver, 1982, с. 33; Crisp, 1985, с. 154].
Всего в РСФСР в начале 60-х гг. еще существовало школьное
121
обучение на 47 языках; однако к 1982 г. языков обучения оста-
лось только 17 (Кузнецов, Чехоева, 1982, с. 12]; правда, еще 32
преподавались в качестве предметов. И среди этих 17 языков на
12 образование не шло выше четвертого класса, лишь на тувин-
ском и якутском языках были восьмилстнис школы, а на татар-
ском и башкирском (и, разумеется, на русском) — средние (Куз-
нецов, Чехоева, 1982, с. 13). Сходные процессы проходили и в
других республиках. С 1939 по 1962 гг. количество языков
школьного обучения Узбекской ССР уменьшилось с 22 до 7
(Ханазаров, 1963, с. 176].
Конечно, многое здесь шло сверху, и нередко, особенно в
конце 50-х — начале 60-х гг. местное начальство торопилось ра-
портовать о скорейшем переводе образования на русский язык.
Но несомненно, процесс шел и снизу, о чем мы говорили в связи
с реформой 1958 г. А закрытие национальных школ, мало влияя
непосредственно на функционирование диалектов и просторе-
чия, мешало развитию литературных языков соответствующих
народов. Хотя количество национальных писателей увеличива-
лось, но вставал вопрос об их читателе. И хотя многие считали,
как южноосетинский литературовед Н. Джусойты, что "литерату-
ра вне родного языка — фикция" |ДН, 1967, № 1, с. 70), но неко-
торые национальные писатели, в том числе и из народов, имев-
ших союзные республики, переходили на русский язык; чаше
всего это были как раз писатели, получившие наибольшую из-
вестность (Ч Айтматов, Ю Рытхэу и др.).
Учитывая малые число и влиятельность национально ориен-
тированной интеллигенции, следует считать, что политика сверху
в отношении имевших автономии языков меньшинств скорее за-
ключалась в стремлении как-то сохранять малые языки в куль-
турных сферах. И больше это делалось там, где политика могла
меньше соприкасаться с реальной жизнью. Школьное обучение
прямо затрагивает быт людей, но издание книг, которые могут
читать, а могут не читать, в большей степени может определяться
чисто идеологическими мотивами. И издание книг на языках ма-
лых народов было особенно стабильным. В уже упомянутом
справочнике зафиксировано, что в 1984 г. литература, пусть в не-
больших количествах, издавалась на таких языках (в том числе и
нс имевших автономии), как абазинский, гагаузский, дунганский,
идиш, коми-пермяцкий, курдский, корякский, мансийский, не-
нецкий, хакасский, хантыйский, эвенкийский, эвенский, эски-
мосский, юкагирский (Печать, 1985, с. 25]. Почти во всех нацио-
122
нальных образованиях поддерживалось существование прессы:
нередко велось, хотя бы на символическом уровне, радио и теле-
вещание на местных языках; у многих народов были свои театры.
О художественной литературе мы уже говорили Однако отметим,
что издания А. С. Пушкина и других классиков на малых языках
с 50Г-Х гг. почти сошли на нет. Стало окончательно ясно, что
предпочтительнее их читать по-русски.
Низкая престижность языков бытового общения, как уже го-
ворилось, вела к переходу части их носителей, особенно в городе,
целиком на русский язык. Однако языки типа башкирского, мор-
довского или даже ненецкого еще не были вымирающими. Мор-
довскому языку предсказывали исчезновение еще до 1917 г.;
сходные прогнозы в его отношении, а также в отношении марий-
ского, удмуртского и других делали и в советское время, напри-
мер, Г. Льюис [Lewis, 1972, с. 38]. Однако скорее можно согла-
ситься с И. Крейндлер, которая подчеркивает, что мордовский
язык существует несмотря на тысячелетнее неравное соперниче-
ство с русским [Kreindler, 1985 а, с. 257]. И причина этого понят-
на. Носители этих языков в значительной части — сельские жи-
тели, и их полная урбанизация в обозримом будущем вряд ли
возможна. А условия сельской жизни во всем* мире способствуют
сохранению традиционных материнских языков в сфере бытового
общения. То же можно было сказать в советское время и об ук-
раинском и белорусском языках, которые в бытовой сфере в се-
лах всегда были устойчивы.
Однако были и языки, находившиеся в особо неблагополуч-
ном положении. Это были, во-первых, языки нацменьшинств за
пределами РСФСР, во-вторых, языки народов, подвергавшихся
специальным преследованиям, в-третьих, языки наиболее мало-
численных народов. В отношении этих языков, особенно двух
последних групп, стоял вопрос о выживании.
Нацменьшинства вне РСФСР помимо так называемых ти-
тульных наций оказались в явно неблагоприятном положении
сразу по двум причинам. Во-первых, для многих оказывалось не-
обходимым не двуязычие, а трехъязычие: абхазы кроме материн-
ского языка должны были знать сразу русский и грузинский, га-
гаузы — русский и молдавский и тл Чаще от этого больше всего
страдали самые слабые, то есть материнские языки. Во-вторых,
политика часто была более жесткой, чем в РСФСР, где хоть как-
то старались поддерживать языки меньшинств. Но в Грузии,
Азербайджане, Таджикистане и некоторых других республиках
123
велась откровенно ассимиляторская политика, которая, как мы
уже упоминали, наметилась еще в 30-е гг. Правда, в 1954 г. аб-
хазский и осетинский (в Южной Осетии) языки перевели с гру-
зинского письма на кириллицу, а школы на этих языках открыли
вновь [Birch, 1996, с. 1611. Однако многие ассимиляторские ме-
ры, принятые в 30-е гг., вроде запрещения шугнанской письмен-
ности в Таджикистане, остались на весь рассматриваемый пери-
од.
Если имевшие автономии абхазы и южные осетины могли
как-то развивать свои языки (еще благополучнее была, как уже
упоминалось, ситуация у каракалпаков), то мегрельцам и сванам
в Грузии, талышам и лезгинам в Азербайджане, ягнобцам и па-
мирским народам (несмотря на существование Горно-Бадахшан-
ской АО) в Таджикистане просто отказывали в праве считаться
отдельными народами и развивать свои языки; часть этих наро-
дов перестала отражаться в переписях. Характерна ситуация с
лезгинским языком, разделенным границей РСФСР и Азербай-
джанской ССР. В Российском Дагестане этот язык официально
имел письменность, но в Азербайджане этого не было. Впрочем,
случаи ассимиляции совсем мелких народов более крупными,
поддерживаемой местной властью, встречались и в РСФСР. На-
пример, в Якутской АССР "многие малочисленные народы Севе-
ра утратили свой язык, перейдя в основном на язык саха"
[Самсонов, 1994, с. 1811 (саха — ставшее ныне официальным на-
звание языка, в советское время именовавшегося якутским). Бы-
ла распространена и принудительная ассимиляция, в том числе
языковая, и крупных этносов за пределами своих национальных
образований, как это было с таджиками в Узбекской ССР. Не-
простой была и ситуация с гагаузским языком в Молдавской
ССР. С одной стороны, гагаузский язык, носители которого в
основном оказались в СССР в 1940 г., стал последним языком,
для которого был разработан алфавит (на кириллице), официаль-
но принятый лишь в 1957 г. С другой стороны, с 60-х гг. намети-
лось давление с целью ассимиляции этого языка молдавским: в
1960 г. существовала гагаузская газета, но к 1974 г. ее не стало
[Дешериев, 1980, с. 246]. В условиях, когда наличие газет на ма-
лых языках планировалось сверху, такой случай был для СССР
совершенно особым.
Отношение к языковой ассимиляции и к ограничению функ-
ций малых языков могло быть различным. Многое зависело от
культурных ориентаций. Например, отсутствие письменности и
124
образования на мегрельском и сванском языках не вызывало осо-
бого протеста у соответствующих народов, которые при значи-
тельных языковых отличиях от грузин имели общую с грузинами
культуру и издавна читали и писали по-грузински. ’’Несмотря на
значительное число сванов (их более 30 тысяч), знание сванского
языка нс является престижным, многие сваны в качестве родного
языка называют грузинский" (Кибрик, 1992, с. 70]. Как сказал
западному исследователю один образованный мегрелец: "Филоло-
гически мегрельский язык — язык, но социологически — диалект
грузинского" [Hewitt, 1989, с. 143]. Его собеседник с ним не со-
гласился, но данные слова отражают господствующие представ-
ления мегрельцев и сванов
Однако иначе смотрели на грузинизацию абхазы и осетины,
несмотря даже на более высокий статус своих языков они отка-
зывались считать себя народами грузинской культуры. Абхазы, в
отличие от мегрельцев и лазов в прошлом не знавшие грузин-
ского языка, считали меньшим злом русский язык; в результате,
к 60-м гг. они имели начальное образование по-абхазски, а с пя-
того класса их школы переходили на русский язык | Hewitt, 1989,
с. 137]. По мнению А. Беннигсена и Ш. Келькежей, лишь Москва
защищала абхазов от полной грузинизации | Bennigsen, Quei-
quejay, 1967, с. 26]. Попытка грузинских властей в 1978 г. усилить
позиции грузинского языка вызвала в Абхазии демонстрации с
требованиями официально уравнять абхазский язык с грузинским
и русским и даже призывами к выходу Абхазии из Грузинской
ССР. Власти пришлось идти на компромисс в виде допущения
телепередач на абхазском языке и преобразования Сухумского
пединститута в университет с чтением отдельных курсов на аб-
хазском языке | Hewitt, 1989, с. 140]. Сходной была ситуация и в
Южной Осетии.
Жесткая ассимиляторская политика в Грузии или Таджики-
стане, пожалуй, — самый яркий пример, опровергающий распро-
страненные сейчас представления о СССР как стопроцентно
унитарном государстве и о чисто декоративном и демагогическом
характере советской федерации. Языковые противоречия в СССР
далеко не сводились к схеме: русский язык — все остальные. От-
метим, кстати, что в западной литературе наряду с концепцией о
стремлении московской власти уничтожить все языки, кроме
русского, существовала и точка зрения о политике, направленной
на превращение СССР в пятнадцатиязычное государство (Pool,
1978, с. 240].
125
Если до вытеснения абхазского языка было далеко, то суще-
ствование таких языков, как мегрельский или сванский, находи-
лось под угрозой. Особо трудным было и положение языков тех
народов, которые подверглись в 30-40-е гт. депортациям (отме-
тим, что одна малочисленная национальность — дальневосточ-
ные японцы — подверглась перед войной физическому уничто-
жению). Правда, статус ряда языков репрессированных народов
был во второй половине 50-х гг. восстановлен, но, конечно, они
понесли значительный урон Л статус немецкого и крымско-
татарского языков восстановлен не был. Оба языка и в 70-80-е гг.
были далеки от исчезновения, но количество их носителей резко
снизилось, а многие функции с 40-х гг. не развивались. Хотя в
Узбекистане с 1957 г. существовала крымско-татарская газета, а с
1980 г. — крымско-татарский журнал, с 1968 г. в Ташкенте поя-
вилось отделение крымско-татарских языка и литературы в пед-
институте, а с 70-х гг. — шкальное образование на данном языке,
однако, по мнению деятелей национального движения, более
80% крымских татар к 80-м гг. не умели читать и писать на мате-
ринском языке [Lazzerini, 1985, с. 120]. Немецкий язык, согласно
переписям, принадлежал к языкам с особо быстрым сокращени-
ем числа носителей.
Особо следует сказать о ситуации с идишем, которую в запад-
ной литературе обычно принято выделять специально как самую
трагическую. Г. Льюис называет идиш единственным непризнан-
ным языком в СССР [Lewis, 1972, с. 268], а благожелательный к
СССР Б. Комри указывает на ситуацию с этим языком как на
один из наименее успешных аспектов советской национально-
языковой политики |Comrie, 1981, с. 187). И это при том, что и
западные исследователи отмечают, что в 20-30-е гг в СССР дей-
ствительно много было сделано для развития идиша [Peltz, Kiel,
1985, с. 279-296|. В 20-30-с гг. этот язык даже считался одним из
официальных языков Белорусской ССР. Но в 1948-1949 гг., как
известно, выпуск литературы на этом языке был прекращен,
школы закрыты, а практически все деятели национальной куль-
туры репрессированы. Лишь одна газета в Биробиджане никогда
не закрывалась [Peltz, Kiel, 1985, с. 297]. Позднее ситуация чуть
улучшилась, и приведенные слова Г. Льюиса — все же некоторое
преувеличение: с 1961 г. издавался журнал "Советиш геймланд”,
публиковались сочинения еврейских писателей, с 1979 г. в Биро-
биджане появились еврейские школы (видимо, для них в 1982 г
напечатали уже упоминавшийся букварь) Однако по сравнению
126
с тем. что было до войны, это было очень мало; к тому же Биро-
биджан с очень малым процентом еврейского населения так и не
стал центром еврейской культуры в СССР. Количество же носи-
телей данного языка упало больше, чем какого-либо другого язы-
ка в СССР. В 1926 г. его назвали родным 71,9% советских евреев,
а в 1970 г. — лишь 17,7% [Lewis, 1972, с. 139). Правда, по мнению
того же Г Льюиса, фактический процент несколько выше: неко-
торые скрывают знание идиша (Lewis, 1972, с. 42].
Безусловно, удар, нанесенный по идишу в конце 40-х гг. ,
был очень тяжелым. Однако столь печальная судьба языка связа-
на не только с внешними, но и с внутренними причинами. С
50-х гг. мы не видим никаких массовых движений за возрожде-
ние идиша, не появились они и в последнее десятилетие. Кроме
того, весь XX в. идиш исчезал и продолжает исчезать не только у
нас, но и в других странах. Дело в том, что язык потерял пре-
стижность Как пишет Б. Комри, "его ассоциации с культурой
гетто не привлекали ни сионистов, предпочитающих иврит, ни
тех, кто ищет роль в собственной стране: эти предпочитают ас-
симилироваться в языковом отношении, даже если не ассимили-
руются в других” [Comrie, 1981, с. 187].
Вот типичное мнение, принадлежащее ученому и (самохарак-
теристика) "русскому поэту еврейской национальности" Алексан-
дру Городницкому: "Идиш мне был неинтересен... Это приобре-
тенный язык, язык диаспоры. Есть великие произведения на
идиш, например, Шолом Алейхем, но корни еврейского языка —
это иврит" (Городницкий, 1997, с. 58). Он же рассказывает исто-
рию своей семьи: его деды и бабки свободно владели лишь иди-
шем, он был материнским языком и для его родителей, но они
потом сознательно во всех сферах жизни, включая семейное об-
щение, перешли на русский; сам А. М. Городницкий (родился в
1933 г.) знает только русский язык.
И еще одна причина. Евреи — самый урбанизированный из
народов СССР, к тому же живущий некомпактно. Потребность
взаимопонимания просто требовала от них переходить на другие
языки, в первую очередь, безусловно, русский. И в 1989 г. лишь
3,9% одесских евреев называли родным языком идиш, 95,7% —
русский язык. Сейчас "изредка па одесских улицах еще можно
услышать еврейскую речь в устах людей преклонного возраста.
Большинство молодежи языка своей национальности не знает"
|Гринь, 1994, с. 207). Язык, в начале XX в. имевший миллионы
носителей, проявляет тенденцию к вымиранию.
127
И наконец, надо сказать о самых малых языках, прежде всего
о тех из них, которые традиционно именовались языками наро-
дов Севера.
Сейчас на территории России фиксируются 63 малочислен-
ных языка, занесенных в "Красную книгу языков народов Рос-
сии” (Красная книга, 1994); еще около полутора десятков подоб-
ных языков оказались целиком в других появившихся в 1991 г.
государствах Ситуация с этими языками была и остается неоди-
наковой, причем само по себе число носителей не всегда ее оп-
ределяет. Довольно устойчивы, например, очень малые языки
Горного Дагестана, в том числе и одноаульные. Сама природа,
препятствующая индустриализации, урбанизации и перемешива-
нию населения, как бы сохраняет эти языки, хотя и среди их но-
сителей сейчас уже распространено двуязычие. При этом носите-
ли любых дагестанских языков, переехав в равнинную часть Да-
гестана и перейдя на работу в промышленность, быстро меняют
язык, чаще всего в пользу русского |см. данные диссертации:
Урусилов, 1989]. Но все же в список наиболее неблагополучных
языков народов СССР (Кибрик, 1992, с. 71-78], автор не включил
ни одного языка Северного Кавказа.
Гораздо хуже ситуация в Сибири, на Дальнем Востоке, на ев-
ропейском Севере, а также в Прибалтике. По подсчетам
А.Е.Кибрика, на всех этих территориях 20 языков могут быть от-
несены к категории исчезающих; в том числе четыре — югский,
керекский, алеутский и водский — "почти мертвые", а еще семь
— орокский, энецкий, негидальский, ительменский, удэгейский,
ливский и ижорский — "смертельно больные”. К ним еще можно
добавить камасинский язык1, считающийся вымершим после
смерти в 1975 г последнего достоверно известного носителя, и
айнский язык на территории СССР (теперь — России), где по-
следнего носителя, по-видимому, не стало тоже в 1975 г. Фраза
Д. Павлычко о "десятках" исчезнувших в СССР языках малых
народов — явное преувеличение (хотя цифра может заметно уве-
личиться, если перейти на уровень диалектов), но, безусловно,
потери были и есть.
Если оставить в стороне прибалтийско-финские языки — во-
дский2, ливский и ижорский, оказавшиеся в зоне достаточно вы-
1 Некоторые ю перечисленных втыков. особенно югский. ксрскскнй. кам вен некий. ино-
гда рассматриваются а литературе как диалекты
’ ВодскнЯ язык, по-внднмому восстановить уже невозможно- к 1995 г в Ленинградской
области осталось 15 его иоснгснеЛ в яснрастс от 59 до 85 пет. ‘тпнюдлчсскнс попытки стар-
128
сокого экономического развития, то остальные 17 вымирающих и
два вымерших языка — языки народов с максимальными куль-
турными различиями по отношению к русским, традиционно за-
нятых в наиболее архаичных сферах хозяйства (охота, рыболовст-
во, оленеводство) и с трудом приспосабливающихся к условиям
современного индустриального общества1. Независимо от субъек-
тивных намерений русских пришельцев на их исконные террито-
рии они объективно оказались в ситуации культурного шока. В
первой главе мы уже говорили, что такая ситуация — одна из
наиболее неблагоприятных для развития языков (в противопо-
ложной неблагоприятной ситуации, связанной со слишком ма-
лыми культурными различиями, оказались белорусы или мегре-
лы). Сравните ситуацию с индейскими языками в США или тем
же айнским в Японии. Такие языки могут быть очень устойчивы,
пока их носители^не сталкиваются или минимально сталкиваются
с иным миром. Если же такие контакты неизбежны, то этносы
типа сроков или айнов либо теряют язык, либо оказываются
близки к этому.
Для так называемых народов Севера культурный шок про-
изошел прежде всего в советское время не из-за чьей-то злой во-
ли, а просто потому, что именно тогда всерьез началось эконо-
мическое освоение районов их проживания, с большим трудом
совместимое с сохранением традиционных укладов; подобный
процесс, например, в США закончился еще в XIX в. Та или иная
национально-языковая политика могли лишь усилить или осла-
бить шоковую ситуацию; устранить ее можно было бы лишь от-
казом от экономического освоения тех или иных территорий, что
мало реально. Н. Б. Вахтин, много занимавшийся изучением
языковой ситуации у данных народов, хотя и пишет о проводив-
шемся властью "непродуманной, некомпетентной, а иногда и
преступной политике" |Вахтин, 1993, с. 7], но вполне справедли-
во указывает, что "многое из того, что происходит на Севере, не
могло не произойти" [Вахтин, 1993, с. 78]; отмечает он и то, что
шего поколеннв научил, внуком пику нс имеют успеха, так как молодежь считает водскнй
пых непрестижным, изучение его бесполезным" | А гранат, Шошнтайшвилн. 1995. с. 77]
1 Показательна разная национальная ситуация в трех основных районах нефтедобычи к
нашей стране Бакинская нефть в XIX в. и начале XX в добывалась почти целиком русскими
и армянами, но в советское время новые профессии освоили и азербайджанцы "Второе Баку*
с 30-40.х гг осваивалось при активном участии татар и башкир Но хотя центр добычи си-
бирской нефти и сейчас находится в Ханты-Мансийском автономном округе, участие хаиты
н манси в нефтедобыче незначительно.
Q Тлг 142
129
"коренное население Севера никогда и не было объектом созна-
тельного подавления и истребления" (Бахтин, 1993, с. 8).
Тем не менее политика, безусловно, менялась. В 20-30-е гг., а
по инерции отчасти и после войны шел процесс активного раз-
вития культур этих народов на их материнских языках. Затем, с
середины 50-х гг. началась активная русификация, детям запре-
щали пользоваться материнскими языками в школах, а родите-
лям учителя советовали не говорить дома с детьми на этих язы-
ках (Вахтин, 1993, с. 45|. Большую роль в утере коренных языков
играла система школ-интернатов, где воспитывали детей народов
Севера, часто принадлежавших к разным национальностям: чаще
всего единственным языком обучения и общения в таких интер-
натах был русский. Хотя потом активность русификации умень-
шилась, а в конце 70-х гт. даже происходили упомянутые выше
попытки возрождения малых языков, но в целом процент владе-
ния этими языками резко снизился. По сравнению с переписью
1959 г. в переписи 1989 г. количество лиц, назвавших родным
языком мансийский, составило лишь 41% от прежнего уровня,
ульчский — 36%, удэгейский — 35%, нивхский — 30%, орочский
- 28% (Вахтин, 1993, с. 47-48J
Положение многих языков такого типа стало в 70-80-е гг.
критическим. Однако прогнозы о том, когда эти языки исчезнут,
или определения "смертельности" их болезни достаточно пробле-
матичны. Вообще прогнозы в подобных вопросах — очень слож-
ное дело. Вспомним прогнозы об уничтожении мордовского язы-
ка или известный прогноз Ф. Энгельса о неизбежной ассимиля-
ции чехов и хорват (Маркс и Энгельс, т. 8, с. 83-84); с другой
стороны, столетие назад трудно было прогнозировать столь бы-
строе вытеснение идиша. Наряду с многим другим следует учесть
отмеченное тем же Н. Б. Вахтиным явление компенсации в язы-
ковом сознании того или иного народа: люди, в молодости нс
говорившие на языке своего этноса, нередко начинают употреб-
лять его с годами, когда уходят из жизни носители этого языка п
старших поколениях (Вахтин, 1992, с. 56].
Два языка, исчезнувшие совсем в советский период, пред-
ставляют собой не вполне чистый случай. Камасинский язык, по-
видимому, вышел из употребления еще раньше: в СССР была
известна лишь одна его носительница, не встречавшая ни одного
соплеменника со времен гражданской войны, а сахалинские ай-
ны в подавляющем большинстве после 1945 г. репатриировались
в Японию, где также быстро потеряли язык. В США в XX в. без-
130
условно исчезло больше малых языков, чем в нашей стране, а в
Японии при значительно большем числе носителей айнский язык
вышел из обихода примерно тогда же, когда и в СССР (его ны-
нешнее существование аналогично былому существованию кама-
синского в СССР). В целом советская языковая политика скорее
тормозила вымирание малых языков. Но главная причина их
лучшего сохранения в том, что неосвоенных земель, куда еще
реально не пришел XX век, в Советской Сибири было гораздо
больше, чем в США (вне Аляски) и тем более в Японии.
Подведем итог. СССР имел свою специфику, связанную с
существованием очень большого числа языков, весьма различных
по многим параметрам. Однако в целом ситуация не так уже
сильно отличалась от ситуаций в других многоязычных странах
Некоторые отличия, не свойственные более никому или встре-
чающиеся редко, если и были, то как реликты отличавшейся от
общемировой языковой политики 1920-1930-х гг. Например, ред-
ко где, кроме СССР, систематически развивалась художественная
литература на совсем малых языках. Почти вся индейская литера-
тура США и Канады пишется по-английски, а у японских айнов
не появилось ни одного писателя. И например, личность удэгей-
ского писателя Джанси Кимонко закономерно привлекает вни-
мание западных специалистов flmart, 1965, с. 235|.
Однако и многие западные исследователи постоянно отмеча-
ют сходство многих ситуаций между СССР и другими, в том чис-
ле и европейскими странами. Например, одна из статей Г. Льюи-
са специально посвящена сопоставлению языковой ситуации и
языковой политики в СССР и Уэльсе; при некоторых отличиях
основное внимание здесь обращено на сходство как объективных
ситуаций, так и государственных мероприятий; в частности,
Г.Льюис указывает, что системы двуязычного образования в
СССР и Уэльсе достаточно похожи |Lewis, 1982, с. 254; см. также
Lewis, 1972, с. 155, 219]. Функционирование валлийского или
шотландского (гэльского) языка оказывается весьма похожим на
ситуацию со многими языками РСФСР: многие носители этих
языков, сохраняя их в быту, не испытывают желания читать на
каком-либо языке, кроме английского, и на материнских языках
неграмотны |Trudgill, 1983. с. 147; Fasold, 1984, с. 226]. А так на-
зываемый шотландский диалект английского языка (не путать с
гэльским!) один автор сопоставил с украинским: тот и другой ус-
тойчивы в сельской местности и использовались в художествен-
ной литературе (вспомним Р. Бёрнса), хотя шотландский в отли-
9-
131
чме от украинского не имел никогда официального статуса
[Grant, 1989, с. 79-80]. Данное сопоставление все же не вполне
верно: трудно себе представить "Кибернетический энциклопеди-
ческий словарь" по-шотландски. Но вполне можно согласиться
со словами о том, что многое из того, что произошло в Средней
Азии в советский период, не имеет русской специфики и бывает
при любой модернизации [Bacon, 1966, с 207].
Нередко вспоминаешь советскую ситуацию и тогда, когда тот
или иной автор и не имеет ее прямо в виду. Р. Фесолд, рассмат-
ривая разные ситуации в многоязычных обществах, приходит к
выводу, что идеальна та ситуация, при которой каждая группа
сохраняет свою идентичность на местном уровне, но при этом
все ощущают себя частью нации как целого [Fasold, 1984, с. 9|.
Но что это такое, как не столь нелюбимая на Западе концепция
"советского народа"? Другой вопрос, что у нас эта ситуация не-
редко существовала лишь формально и до конца так и не реали-
зовалась на практике.
Можно согласиться с таким высказыванием: "Цель русифика-
торской политики, которую в той или иной мере осуществляли
центральные власти при активнейшем, как правило, участии на-
циональной партийно-советской элиты, была... не столько в ас-
симиляции нерусских народов, сколько в их унификации, сове-
тизации" [Савоскул, 1992, с. 95). И более объективные западные
наблюдатели отмечали, что главная цель официальной советской
языковой политики состояла не столько в ассимиляции, сколько
в распространении национально-русского двуязычия [Lewis, 1972,
с. 174; Silver, 1978, с. 251; Comrie, 1981, с 32; Raun, 1985, с 28].
Г.Льюис даже отмечал, что в СССР русский язык выдвигается в
положение, которое в ряде стран занял английский язык: он ста-
новится необходимым техническим средством, а отношение к
нему отделяется от отношения к государству и русской культуре
[Lewis, 1972, с 292]. Безусловно, концепция "второго родного
языка", если отвлечься от ее идеологических акцентов, объектив-
но работала в пользу этого и представляла собой некоторый ком-
промисс между необходимостью всестороннего удовлетворения
потребности взаимопонимания и хотя бы частичным учетом по-
требности идентичности.
В период общей стабильности системы между потребностями
установилось некоторое неустойчивое равновесие. В рамках еди-
ного государства, пусть и с элементами федерации первенствова-
ла потребность взаимопонимания. Ее нарушение могло иметь
132
серьезные последствия: фронтовики помнят, как трудно бывало
новобранцам из Средней Азии27. Но чаще русский язык не знали
те, кому особенно и не надо было его знать. Потребность же
идентичности не могла не нарушаться и преобладание двуязычия
над полной русификацией даже во многом создавало особую
скрытую напряженность: разделение общества на одноязычных и
двуязычных представляло собой вид социального неравенства.
В СССР существовало объективное противоречие, скорее да-
же усугубленное языковой политикой 20-30-х гг. и сохранявши-
мися позже ее реликтами. С одной стороны, объективно усили-
вались позиции русского языка, с другой стороны, многие другие
языки значительно развились по сравнению с дореволюционным
временем [см. об этом Lewis, 1972, с 14-15]. Советская нацио-
нальная политика, в том числе языковая, значительно развила
национальное самосознание многих народов. Особенно это было
заметным в Средней Азии, где каждый узбек в отличие от времен
В. В. Бартольда и Е. Д. Поливанова уже знал, что он узбек, и да-
же хорошее знание русского языка не приводило к желанию ас-
симилироваться с русскими; [см. Bennigsen, Quelquejay, 1967,
с.36; Bacon, 1966, с. 210-214). Большую роль в этом играло и то,
что в отличие от 20-х гг., например, тот же узбекский язык имел
четкие границы распространения и языковую норму [Fierman,
1985, с. 205|. Если ряд других средств национального объедине-
ния (религия и пр.) в советское время подавлялся, то развитие
национальных языков в той или иной степени обладало государ-
ственной поддержкой, а это независимо от реальной коммуника-
тивной роли тех или иных языков повышало их символическую
роль с точки зрения разграничения "свой — чужой" |см. об этом
Lewis, 1989, с. 287). Безусловно, все эти проблемы существовали
не только в СССР, но указанное противоречие оказывалось здесь
особенно серьезным. Оно долго существовало в скрытом виде, но
в годы перестройки вышло на поверхность.
37 Опт-таки ситуаиив, известная нс только у мае В первую мировую войну были вели-
ки потери среди бретонцев, плохо понимавших команды по-французски [Williamson, 1991.
с 45)
ПОЛЕЗНО НЛИ ВРЕДНО ДВУЯЗЫЧИЕ?
В 1985 г. решением сверху началась так называемая пере-
стройка, первоначально называвшаяся 'ускорением”. Проводив-
шие се русскоязычные руководители государства вместе с неко-
торыми "обрусевшими инородцами" достаточно долго просто не
замечали существования в стране национальных, в том числе на-
ционально-языковых проблем. До 1989 г. национальная и язы-
ковая политика власти существенно не менялась по сравнению с
предшествующими периодами. В выступлениях и статьях
М.С.Горбачева, Э. А. Шеварднадзе и других, в постановлениях
ЦК КПСС, в решениях XXVII съезда КПСС о развитии языков
чаще не говорилось вообще, изредка повторялись стереотипные
фразы, унаследованные* от прошлого. Здесь кроме всего прочего
отражалась и психология русскоязычного населения, для кото-
рого в СССР языковых проблем почти не существовало. Но ру-
ководству большой страны, начавшему кардинальные реформы и
претендовавшему на научность своего курса, следовало бы про-
думать последствия этих реформ, в том числе и в сферах, на ко-
торые, по первоначальным замыслам, реформы не распространя-
лись.
Вряд ли, однако, "научная" политика государства могла бы
опираться на сколько-нибудь серьезные разработки специалистов
по национально-языковым проблемам. Такие специалисты осоз-
навали происходящее не лучше, чем горбачевское руководство.
Что говорить, если профессиональный специалист по нацио-
нальным отношениям, вполне эрудированный в соответствующих
проблемах стран зарубежного Востока, мог в середине 1988 г.,
уже после событий в Нагорном Карабахе и Сумгаите, так писать
о происходящем в родной стране: "Объективных причин для то-
го, чтобы перестройка споткнулась на национальном факторе, в
целом нет, поскольку нет основы для межнационального антаго-
низма, нет неразрешимых проблем национальных отношений и
непреодолимых трудностей в сочетании национальных и государ-
ственных интересов" [Празаускас, 1988, с. 208). И далее шло по-
вторение шаблонных фраз о том, что "далеко не полностью из-
134
житы последствия перегибов в национальной политике, нс пре-
кращены попытки форсировать естественный процесс сближения
наций" [Празаускас, 1988, с. 2081.
Такой же подход был свойствен и большинству советских со-
циолингвистов, занимавшихся "своими проблемами" (не говорим
сейчас о работах по зарубежной тематике, где нередко те же или
сходные ситуации описывались намного адекватнее). И дело
щесь не в цензурных и прочих запретах (среди "самиздата" и
"тамиздата" бывала публицистика о положении тех или иных
языков, но серьезных научных работ не было). Давно сложив-
шиеся стереотипы прочно держались в умах социолингвистов,
пусть даже факты, ими же приводившиеся, этим стереотипам
противоречили. Один из многих примеров — законченная уже в
разгар перестройки диссертация [Урусилов, 1989|. Здесь в соот-
ветствии с канонами многократно повторялись формулировки
вроде такой: "В советской стране обеспечено фактическое равен-
ство всех наций и народов, созданы благоприятные условия для
развития национальных языков и исключения всякого соперни-
чества между ними. Наглядным тому примером служит Дагестан"
[Урусилов, 1989, с.444|. И в той же диссертации приводится таб-
лица соотношения общественных функций аварского и русского
языков. Из девятнадцати функций пятнадцать выполняются обо-
ими языками, четыре — только русским и ни одной — только
аварским [Урусилов, 1989, с. 238-239J. Налицо и явное неравен-
ство по количеству функций, и соперничество в тех функциях,
где возможны оба языка. Объективно диссертация показывала
четкую иерархию языков в Дагестане, где на вершине распола-
гался русский язык, в середине более крупные письменные язы-
ки вроде аварского, а внизу — бесписьменные одноаульные язы-
ки. Однако эти факты толковались неадекватно.
Но при сохранении официальной политики и официальной
социолингвистики изменение общественной ситуации постепен-
но стало проявляться и в языковой области. Усилилось и выли-
лось наружу разочарование прежней идеологией, образующийся
вакуум легче и проще всего заполнялся, особенно для нерусского
населения, разными национальными идеями, нередко с национа-
листическими оттенками. Начавшаяся политика гласности позво-
лила высказывать эти идеи открыто. Среди этих идей была и
идея потребности идентичности как приоритетной. С 1987 г. на-
чалось ее открытое обсуждение [Kirkwood, 1991, с 70-71|.
135
Безусловно, языковые проблемы нигде не выступали незави-
симо от других. Показательно, что больше всего о них говорили
и писали в 1987-1989 гг., когда еще редко открыто ставился во-
прос о государственной независимости. Поначалу многое еще
оставалось в подтексте. При этом в развернувшихся дискуссиях
место пребывавших в замешательстве профессиональных социо-
лингвистов заняли непрофессионалы- писатели, журналисты, на-
чинающие политики. Они любили прибегать к квазинаучной ар-
гументации, но она служила лишь для "обоснования" вненаучных
идей.
Одна из наиболее активных дискуссий развернулась в 1988-
1989 гг. на страницах журнала "Дружба народов". Ее участниками
стали представители разных национальностей, в большинстве так
или иначе причастные к литературе. Лишь немногие из высту-
пивших в дискуссии были профессиональными лингвистами:
Вяч. Вс. Иванов, А. П. Хузангай (впрочем, и они в те годы зани-
мались политической деятельностью). При различии точек зре-
ния все сходились в одном: русификация в СССР зашла слишком
далеко, главная проблема — расширение функций языков наро-
дов СССР, отличных от русского. Противоположная точка зре-
ния, согласно которой внимание в основном надо обращать на
развитие русского языка, отвергалась изначально, а малейший
намек на нее, усматривавшийся в изданиях вроде журнала
"Молодая гвардия", с возмущением отвергался всеми. Безусловно,
точка зрения авторов "Дружбы народов" отражала преобладающие
общественные настроения тех лет, ставшие реакцией на много-
летнюю государственную политику двуязычия, а иногда и асси-
миляции. Здесь пока сходились национальная интеллигенция
всех республик и деятели формировавшегося радикал-демократи-
ческого движения в России.
Участники дискуссии сходились на одобрении национально-
языковой политики 20 - начала 30-х гг. и резко негативно оцени-
вали последующие ее изменения И. В. Сталиным в ЗО-е гг. Ос-
лабление позиций многих языков в основном рассматривалось
как результат злой воли Сталина и его преемников вместе с вы-
служивавшимися перед Москвой местными властями. Ряд участ-
ников дискуссии говорил и об объективной стороне ситуации, но
о ней нередко высказывались достаточно утопические идеи. Ва-
силь Быков, например, писал: "Будучи рожденным на сельских,
лесных просторах, многие столетия выражавший душу и дух бе-
лорусского крестьянства, этот (белорусский. - В. А. ) язык плохо
136
адаптируется к новым, далеко не крестьянским условиям. Вели-
колепно приспособленный к сельской природе, крестьянскому
быту, он оказался чужим среди каменных громадин города, в
бензиновом чаду урбанизированного общества. Здесь он потерял
за ненужностью большую часть своей великолепной лексики,
гармонию языкового строя. А что приобрел? Приобретения его
оказываются не только сомнительны, но и откровенно антиэсте-
тичны. Всеохватная политизация языка, идущая от средств мас-
совой информации, вытесняет из него все не подходящее ей, за-
мещая его совершенно неслыханными прежде словообразования-
ми. По сути, формируется совершенно новый язык, где все
меньше остается от языка традиционного, народного" |ДН, 1988,
№ 6, с. 255].
Оставим на совести авггора-нелингвиста новое значение науч-
ного термина "словообразование" (да еще во множественном чис-
ле!) или рассуждения о "гармонии языкового строя": ясно, что
речь идет о гармонии патриархального сознания, а строй языка к
делу не относится. Но каковы же перспективы белорусского язы-
ка? Писатель верно замечает, что белорусский язык даже в совет-
ское время ассоциировался со сферой крестьянского быта, а из
сфер современной жизни больше всего освоил (наряду с художе-
ственной литературой) сферу массовой информации со всеми
вытекающими последствиями. Но из точки зрения В. Быкова
следует, что существует лишь два варианта: либо всему белорус-
скому народу держаться подальше от "бензинового чада урбани-
зированного общества", что нереально, либо хотя бы не отдавать
"чаду" свой язык (как это произошло с шотландским диалектом).
Но последнее на практике могло означать лишь использование в
сферах современной урбанизированной культуры какого-то дру-
гого языка, вероятнее всего, русского. Путь от "лесных просто-
ров" до "бензинового чада" прошли в свое время русский, анг-
лийский, французский и многие другие языки, альтернативой
ему может быть лишь либо вымирание языка, либо сохранение в
подчиненной роли языка бытового общения.
Развитие потребности идентичности многие авторы в дискус-
сии рассматривали как самодовлеющую ценность, ради которой
можно поступаться многим, например, принципом добровольно-
сти. Украинский литературовед JI. Н. Новиченко, вспоминая ре-
форму школы 1958 г., писал: "Узаконен справедливый принцип
добровольного выбора родителями школы с тем или иным язы-
ком обучения. Однако ювсстно, что любое право, формально
137
толкуемое, может превратиться в свою противоположность.
Можно ли в условиях современной Украины говорить о нор-
мальном осуществлении гражданами своего права на выбор шко-
лы с украинским языком обучения, если реальная сфера функ-
ционирования этого языка сужена до предела? Пригодится ли в
жизни украинский язык ребенку? Идти дальше таким
"стихийным' путем — значит заведомо ставить крест на нацио-
нальноязычных школах... Безусловно, необходимо, чтобы в шко-
лах республики стало обязательным изучение двух языков наро-
дов СССР — русского и украинского, может быть, с определен-
ными временными льготами по украинскому (но без освобожде-
ния от занятий) для новоприбывших в республику учеников"
|ДН, 1988, № 12, с. 198]. Выступивший в дискуссии один из ре-
форматоров компартии Венгрии Ч. Табайли в ответ на приведен-
ное его собеседником высказывание участника армяно-азербайд-
жанского конфликта о лицах противоположной стороны: "Они
просто хотят, чтобы мы их па руках носили* Чтобы лучше, чем к
самим себе, относились" заявил: "Вот-вот. а именно так отно-
ситься к меньшинству и надо. Только тогда его представители
почувствуют себя равными с людьми национального большинст-
ва. Нелегкое положение меньшинства надо уравновешивать пре-
доставлением ему дополнительных прав в сравнении с большин-
ством. Неравноправие? Нет. только истинное равноправие и воз-
никает" |ДН, 1989, № 2, с. 186]. Такие утверждения, несомненно,
восходили к идеям, высказанным в одной из предсмертных работ
В. И. Ленина, со взглядами которого тогда еще считались.
При совпадении точек зрения по многим вопросам участники
дискуссии резко разошлись по проблеме двуязычия, занявшей в
дискуссии большое место. Одни доказывали благотворность дву-
язычия, другие — его вред. При этом те и другие прибегали к
разного рода "научным доказательствам".
Точку зрения о благотворности двуязычия наиболее обстоя-
тельно выразил в журнале башкирский писатель Айдар Халим.
Он исходил из распространенной в СССР двузначности термина
"родной язык", который мог означать и то, что мы называем ма-
теринским языком, и "любой язык СССР, кроме русского" (см.,
например, номенклатуру школьных предметов). Айдар Халим как
бы незаметно переходит с одного значения на другое, да еще
приписывает их и термину "материнский язык".
Он пишет, что каждому человеку необходимо иметь два языка
"материнский" и "отцовский". "Материнский” — язык чувствен-
138
ный, духовный, язык сердца. "Отцовский" — язык мыслитель-
ный, впитываемый и осваиваемый через разум, мозг. Чувствен-
ный язык, впитываемый с материнским молоком, и называется
родным. Язык, приобретенный через разум, — второй, освоен-
ный на базе языка материнского" [ДН, 1988, № 6, с. 230]. Отме-
тим, что Айдар Халим не пишет о том, какой язык должен стать
"отцовским", например, для русских; речь идет лишь о башкирах
и подобных им народах. Он осуждает принятую в Башкирии сис-
тему школьного обучения: "Получается парадокс: башкирские
дети учатся башкирскому языку через русский. Вот вам и ножни-
цы между материнским и отцовским языками. Вместо того, что-
бы идти через сердце к разуму ребенка, педагоги идут через разум
к сердцу" (ДН, 1988, № 6, с. 232-233]. Если отвлечься от красот
слога, то само по себе противопоставление "материнского" и вто-
рого ("отцовского") языков, как мы писали в первой главе, ре-
ально и существенно. Но Айдар Халим все ставит с ног на голо-
ву. Чуть выше он признает "Городские деги в подавляющем
большинстве родного языка не знают" |ДН, 1988, № 6, с. 232].
Под "родным" языком здесь имеется в виду башкирский. Но если
"родной" язык — то же, что "материнский", то у таких детей "ма-
теринский" язык, "язык сердца" — безусловно, русский, а баш-
кирский может быть лишь "отцовским", который сознательно ос-
ваивается "через разум" ради приобщения к национальной куль-
туре.
Ясно, что автором статьи владело типично мифологическое
представление об отождествлении этноса с языковым коллекти-
вом. По крайней мере, такое отождествление считается нормой, а
отклонения от него в СССР — уродливым исключением. Нацио-
нал-романтик Айдар Халим писал даже: "Потерявший язык теря-
ет в тысячу раз больше, чем просто способность общаться с себе
подобными. Язык — это философия и мораль, свод духовных
правил и законов, гармония и вечно живой источник поэзии...
Любовь к родной земле, к ее лесам и родникам воспитывается
через родной язык. Его ничем заменить невозможно. Без родного
языка мальчик уже полуэмигрант на родной стороне" |ДН, 1988,
№ 6, с. 227-228). Мы не хотим доказывать, что потеря тем или
иным народом исконного языка — положительное явление. Но в
мире вполне обычно сохранение этноса при утере языка. Доста-
точно вспомнить ирландцев и шотландцев, уже давно в подав-
ляющем большинстве говорящих и пишущих по-английски, но
139
не потерявших ни мораль, ни любовь к родной земле, ни ощу-
щение этничности.
В пользу двуязычия высказывались и другие участники дис-
куссии (см. выше слова Л. Н. Новиченко, примерно то же писал
и Р. Мустафин из Татарии (ДН, 1988, № 12, с. 221-223]). Если
выйти за пределы дискуссии, то примерно тогда же в сборнике,
изданном в Чебоксарах, говорилось даже о "прелести двуязычия
(многоязычия)" (Двуязычие, 1990, с. 9]. Но показательно, что ед-
ва ли не все голоса в пользу двуязычия раздавались из регионов,
где местные языки были сильно потеснены русским: в основном
из Поволжья и с Урала и иногда из восточной части Украины.
Здесь реальный выбор в условиях конца 80-х гг. можно было де-
лать лишь между двуязычием и одноязычием на русском языке.
Идеал высокообразованного чуваша или башкира, знающего
лишь материнский язык, был явно утопичен, а призыв немед-
ленно отказаться от русского языка — слишком радикален. От-
сюда компромиссные предложения о приоритетности материн-
ского языка при дополнении его "отцовским’’ русским1.
Иную точку зрения высказал в данной дискуссии эстонский
публицист М. Хинт. Он и ряд других деятелей национальных
движений в республиках (например, 3. Позняк в Белоруссии)
выступили против двуязычия, апеллируя к так называемому яв-
лению полуязычия.
Полуязычие — вполне реальное явление, не раз описывав-
шееся в литературе (Полянская, 1987; Eastman, 1983, с. 187;
Appel, Muysken, 1987, с. 107-109]. При полуязычии "у взрослых
людей можно наблюдать частичную утрату родного языка (непол-
ное владение им) и одновременно неполное усвоение другого
языка" [Пол и некая, 1987, с. 69]. По выражению К. Истмен, у по-
луязычных людей — как бы два вторых языка при отсутствии
первого. Это явление сугубо маргинально и возникает у людей с
очень низким культурным уровнем, ограниченных в социальных
связях; оно встречается во многих государствах, включая США.
Например, полуязычной стала часть тех американцев японского
1 В наши дни переехавший в Казань Айдар Халим резко изменил точку зрения на рус-
ский язык В изданной в 1997 г книге он пишет "В русском языке заимствования из других
языков составляют не менее 80 процентов Иногда мне кажется, что на русском втыке мы
говорим исковерканными татарско-тюркскими словами А как измелю, берет нс тот, у кого
избыток, и тог, кто беден- О русских и обрусевших татарах ои отзывается так "Уверенные в
мировом величии своего мафиозного языка, они не изучают язык народа, среди которого
живут" (цитируется по приложению к "Независимой газете" Ex libns, 1999, J# 15) Обсуждать
такое нет смысла 1
140
происхождения, которые родились в США, после войны высланы
в Японию, затем возвращены обратно (Eastman, 1983, с. 187). Од-
нако М. Хинт приписал полуязычию в СССР глобальный харак-
тер: "Распространяются в обширных регионах массовое полуязы-
чие и полу культура" (ДН, 1988, № 5, с. 240); это явление он свя-
зывал с массовым двуязычием детей. Безусловно, прав Дж. Эд-
вардс, писавший не о М. Хин те, но о подобных ему: "Обсужде-
ние полуязычия часто имеет политические и идеологические
обертоны" [Edwards, 1994, с. 58|.
По мнению М. Хинта, если ребенок воспитывается в дву-
язычном обществе, то "интеллектуальное развитие... может за-
медлиться, мышление на родном языке и общее понятийное
мышление — затормозиться, порой возникает опасность речевых
расстройств" [ДН, 1988, № 5, с. 239). Впрочем, он тут же призна-
ет, что от двуязычия страдают люди с низким образовательным
уровнем, но дети из интеллигентных семей даже выигрывают
[ДН, 1988, № 5, с. 239). Значит, все же главная проблема не в
двуязычии. Как известно, А. С. Пушкин был двуязычен с раннего
детства, В. В. Набоков даже трехъязычен, да и деятели эстонской
культуры, родившиеся до создания в 1918 г. первого эстонского
государства, не могли не быть двуязычны. Но и М. Хинт пере-
оценивал уникальность ситуации: "Советского человека желают
видеть прямо-таки биологически отличающимся от других. То,
что во всем мире приносит отрицательные плоды, у нас почему-
то должно приносить положительные?" [ДН, 1988, № 5, с. 240].
Но каких-либо подтверждений тезиса об "отрицательных плодах
двуязычия "во всем мире" не приведено.
Ясно, что в Эстонии ситуация была не той, что в Башкирии.
Эстонцев, потерявших язык, там не было, двуязычие стало нор-
мой. Можно было ставить вопрос о переходе на следующий уро-
вень — национального одноязычия. А за ним стоял и другой, по-
ка еще прямо не формулируемый вдпрос — о восстановлении
национального государства. Вопрос о роли двуязычия, впрочем,
связывался не только с ситуацией в республиках, но и со степе-
нью политического радикализма того или иного автора. Сочувст-
венно отнесся к идеям М. Хинта Василь Быков, хотя, согласив-
шись с ним в отношении Эстонии, он счел двуязычие в Кирги-
зии (и по-видимому, в Белоруссии) "несомненным благом" (ДН.
1988, № 6, с. 256). Резко высказался по поводу двуязычия и чу-
вашский лингвист А. П. Хузангай: "Получается, что в условиях
распространения двуязычия так, как оно понимается сейчас, чс-
141
ловек овладевает обоими языками, родным и русским, но куль-
турные мотивации там и там отсутствуют. За языком не стоит
культура. Это порождает психологию "одномерного", плоского
человека, равнодушного ко всему, что его непосредственно не
касается, а это уже действительно страшно. Особенно остро про-
блема стоит в городах" [ДН, 1988, № 6, с. 261]. Впрочем, А.П.Ху-
зангай в отличие от М. Хинта осуждает не столько двуязычие во-
обще, сколько его конкретный вариант в СССР: "так, как оно
понимается сейчас".
В одном крайности сходились: все от М. Хинта до Айдара Ха-
лима объединялись в преувеличении роли языковых проблем в
обществе. Айдар Халим из забвения "родных" языков выводил
чернобыльскую катастрофу |ДН, 1988, № 6, с. 227], а М. Хинт
писал, что в результате "кампании двуязычия" в Эстонии "эстон-
ский язык вытесняется из целого ряда сфер; культура труда и
дисциплина начинают падать' [ДН, 1988, № 5, с. 241]. Ясно, что
нередко, говоря о языках, участники дискуссии имели в виду
многое другое.
О причинах столь значительной переоценки языковых про-
блем в первые годы перестройки существует довольно любопыт-
ная статья американской исследовательницы левого направления
С. Соннтаг, рассматривающей языковые движения в ряде стран:
Бельгии, США, Индии. СССР. Она пишет, что цель таких дви-
жений — перераспределение власти, а движущая сила — лишен-
ная власти элита, в советской ситуации — некоммунистические
национал-радикалы (к которым на определенном этапе примкну-
ла часть национальных коммунистических элит). Поначалу, пока
стремящаяся к власти элита слаба, она выступает под культурны-
ми и языковыми лозунгами, легко находящими отклик в массах;
если такое движение приобретает силу, оно становится политиче-
ским [Sonntag, 1995, с. 93-95]. В СССР, в частности, в Прибалти-
ке и в Молдавии, именно культурные и языковые лозунги сыгра-
ли решающую роль в формировании Народных фронтов и пре-
вращении движений из чисто интеллигентских в массовые; осо-
бую роль, по мнению С. Соннтаг, эти лозунги сыграли в Молда-
вии, где идеи западной демократии оказались не столь привлека-
тельными для населения, как призывы к латинизации письмен-
ности и к признанию молдавского языка идентичным румынско-
му (Sonntag, 1995, с. 106-107]. Отмечает она и особенность, свой-
ственную не только СССР- языковая политика идущей к власти
контрэлиты очень жестка, а те, кто раньше стоял у власти, стоят
142
за свободу выбора [Sonntag, 1995, с. 108| (ср. споры по вопросу о
выборе родителями языка обучения для детей). Вполне справед-
ливо статья констатирует и то, что с дальнейшей радикализацией
движений языковые вопросы перестали быть главными, хотя в
Прибалтике смена приоритетов произошла быстрее, чем в Мол-
давии (Sonntag, 1995, с. 107|.
В ряде республик уже без согласования с Москвой начали
приниматься меры по расширению функций своих языков. Язы-
ковая политика в СССР перестала быть единой и определяться
центром (Kirkwood, 1991, с. 78|. В Молдавии уже в мае 1987 г.
был принят закон о расширении функций молдавского языка
(Deletant, 1989, с. 2081, а в 1989 г. этот язык официально переве-
ли на латинский алфавит, введя принятую в Румынии орфогра-
фию. До распада СССР это был единственный случай смены сис-
темы письма. Затем встал вопрос о принятии государственных
законов о языках, причем здесь, как и во многих других случаях,
лидерами оказались прибалтийские республики, где местная
власть испытывала сильное давление Народных фронтов и про-
чих радикально-националистических организаций.
До этого, как уже говорилось, подобного закона не было ни в
стране в целом, ни в республиках, хотя в трех закавказских союз-
ных республиках конституции по старой традиции сохраняли
пункт о государственных языках. Хотя, по данным канадского
ученого Дж. Тури, из 147 изученных им конституций в ПО есть
статьи о языках (Михальченко, 1994 а, с. 147], но у нас эти во-
просы традиционно игнорировали. Теперь же национальные
движения воспользовались несовершенством законодательства. 18
января 1989 г. закон о языках приняла Эстонская ССР, 25 января
того же года — Литовская ССР, а спустя три с небольшим меся-
ца, 5 мая — и Латвийская ССР. Там и не скрывали, что эти зако-
ны составлялись по западным образцам, в частности, на основе
канадского закона. Главной их сутью было признание государст-
венными языков титульных наций. Затем волна принятия зако-
нов пошла по многим союзным республикам. К маю 1990 г. они
были приняты в 14 республиках из 15; в РСФСР же до августа
1991 г. так и не смогли ничего принять.
Примерно с лета 1989 г. национально-языковые проблемы
заметили и в Москве. Поначалу ограничивались резкими заявле-
ниями против сепаратизма, в частности, прибалтийского, затем
была сделана попытка что-то предпринять в ответ на рост на-
циональных движений, в том числе и в языковой сфере. В связи
143
с этим был довольно быстро подготовлен к 24 апреля 1990 г
принят Верховным Советом СССР всесоюзный 'Закон о языках
народов СССР’’; в его составлении приняли участие специалисты,
в том числе и социолингвисты. В нем впервые русский язык при-
знавался государственным языком СССР и провозглашалось ши-
рокое развитие социальных функций других языков. Не будем
сейчас обсуждать достоинства и недостатки этого вполне демо-
кратичного и неизбежно компромиссного закона, не просущест-
вовавшего и двух лет В условиях напряженной политической
борьбы, разгоравшихся межнациональных конфликтов, разработ-
ка языкового законодательства была необходимой, но далеко не
достаточной, а к весне 1990 г. и запоздалой мерой.
Ситуации во многих республиках не слишком менялись в
первые годы перестройки, уже звучавшие слова еше не обраща-
лись в дело. Перепись населения, проведенную в январе 1989 г.,
мы могли привлекать для характеристики предыдущего этапа:
языковая ситуация за отдельными исключениями еще оставалась
стабильной. Но в ряде регионов уже начались языковые кон-
фликты, причем не только между русскоязычным и другим насе-
лением, но и между другими этносами.
Проект грузинского закона о языках был опубликован в но-
ябре 1988 г., он, в частности, предусматривал обязательное изу-
чение трузинского языка во всех школах и введение вступитель-
ных экзаменов в вузах республики только на грузинском языке.
После этого в Абхазии и Южной Осетии прокатились демонстра-
ции протеста; еще больше ухудшилась ситуация после принятия
закона в августе 1989 г. |Hewitt, 1996, с. 202, 204-205; Birch, 1996,
с. 161-162]. Даже симпатизирующий грузинской стороне Б.Хьюитт
признает, что подобные меры были преждевременными и по-
влияли на последующее поведение абхазов (Hewitt, 1996, с. 203].
Наконец, после прихода к власти 3. Гамсахурдиа, но еше в
СССР, в июне 1991 г. появился закон о гражданстве, предусмат-
ривавший обязательный экзамен на знание грузинского языка;
этот закон прямо привел к гражданской войне в Южной Осетии
(Birch, 1996, с. 186]. Переход на латиницу был крайне болезненно
воспринят в сильно русифицированном Приднестровье, где его
начали игнорировать, тем самым сложились условия для форми-
рования, как минимум, двух литературных вариантов молдав-
ского языка. Вполне верно сейчас отмечается, что "зачастую на-
циональные конфликты начинались именно с принятия законов
о языке (Молдова, Эстония)’' (Языковая, 1992, с. 12). Или же:
144
Очевидно, что подготовка и принятие законов о языке пресле-
довали прежде всего политические интересы, а не собственно
языковые... Законы способствовали увеличению количества меж-
национальных конфликтов" (Белоусов, 1995, с. 19].
В 1990-1991 гт. власть по-прежнему не имела четкой языковой
политики, пассивно реагируя на акции "национал-сепаратистов".
Так называемая демократическая оппозиция в Москве и русскоя-
зычных регионах не обращала внимания на языковые проблемы,
характерно их малое упоминание в публицистике тех лет29. В
республиках же ситуация менялась, где быстрее, где медленнее.
Но события августа и декабря 1991 г. поставили национально-
языковые проблемы совсем по-иному.
* Самой серьезной была, пожалей, кампания за возвращение "правильных* названий го-
родов н улиц, переименованных в советское время Бывали и выступления о "безнадежной
порче" русского пыка и замене спз "кжицсларитом* или против орфографической реформы
1917-1918 гг [Люсый, 1991]
Ю Зак 142
ОТ СССР К РОССИИ
В декабре 1991 г. не стало СССР. Вместо него на картах мира
появились пятнадцать новых государств Для этих государств на-
чался так называемый постсоветский период развития, пока не
закончившийся. Многое еще не определилось, будущее боль-
шинства новых государств весьма неясно. Однако некоторые
предварительные итоги подводить уже можно, в том числе в язы-
ковой области
Раньше развитие языковой ситуации при частных рапичиях
имело в СССР единую направленность во всех республиках и
регионах Теперь пути России, с одной стороны, и четырнадцати
других государств, с другой, принципиально разошлись. И дело
даже не в том, что "языковой вопрос в России не является столь
острым, как в странах СНП (Языковая, 1992, с. 1|. В целом это
действительно так, но в ряде районов возможны весьма острые
конфликты. Главное в том, что в отличие от других новых госу-
дарств в России при коренном изменении общественного строя
национально-языковая ситуация осталась той же, что была в
СССР. Как и в СССР, здесь преобладающий этнос — русские и
единственный язык, способный обеспечивать потребность взаи-
мопонимания в масштабах государства — русский язык. Если и
есть какие-то различия, то лишь в сторону повышения функцио-
нальной роли русского языка. Нерусское население составляет
здесь не около половины всех жителей, как было в СССР, а при-
мерно 18,5% (данные по РСФСР 1989 г). Реально процент не-
русскоязычного населения еще ниже.
Поэтому при любой власти, любой государственной политике
роль русского языка не может здесь существенно понизиться по
сравнению с советским временем. Снижение, и то лишь на ка-
кой-то части российской территории может произойти лишь при
новой перекройке границ. Кроме того, наиболее развитые и ус-
тойчиво функционировавшие языки народов СССР вроде гру-
зинского, армянского, эстонского оказались в основном вне тер-
ритории России, а большинство языков российских меньшинств
к 199! г не дотягивали до уровня региональных. В то же время
146
швейцарский вариант здесь нереален уже хотя бы из-за большого
количества языков. По-прежнему трудно себе представить ситуа-
цию, в которой татарин с осетином или даже с марийцем общал-
ся бы на каком-нибудь языке кроме русского. А общаться в еди-
ном государстве им приходится.
Тем не менее процессы, начавшиеся в годы перестройки,
продолжались и после распада СССР. Во многих регионах при-
нимаются меры по расширению функций языков меньшинств, по
повышению их формального и фактического статуса. Процессы
эти весьма неравномерны, и зачастую декларации лидеров на-
циональной интеллигенции не соответствуют реальным измене-
ниям.
В самом начале рассматриваемого периода, 25 октября 1991 г
Б. Н. Ельцин, наконец, подписал "Закон о языках народов
РСФСР, в тот же день еще существовавший Верховный Совет
РСФСР принял постановление о введении в действие данного
закона и "Декларацию о языках народов России" Закон продол-
жает действовать до сих пор. Отметим, что в заключенном не-
сколько позже Федеративном договоре вполне в советских тра-
дициях о языковых проблемах не сказано ни разу и даже не ого-
ворено, в чьем ведении они находятся. То ли они причисляются
к туманно упомянутым "общим вопросам образования, культу-
ры", находящимся в совместном ведении центра и местных орга-
нов, то ли они целиком отдаются местным властям.
В целом Закон о языках более или менее объективно отразил
реальную языковую ситуацию в стране: во "Вводной части" ска-
зано: "На территории Российской Федерации с ее много-
национальным населением традиционно сложившейся нормой
языкового сосуществования является двуязычие и многоязычие...
Государство на всей территории РСФСР способствует развитию
национальных языков, двуязычия и многоязычия". Закон в ст 3
закрепил русский язык в качестве государственного на всей тер-
ритории России; статус же прочих языков оставлен на усмотре-
ние республик в составе Российской Федерации, которые, в ча-
стности, имеют право объявлять государственными те или иные
языки помимо русского (здесь закон легализовал ситуацию, уже
явочным путем сложившуюся в ряде республик) В законе закре-
плены сферы, в которых обязательно использование русского
языка: работа высших законодательных органов страны, подго-
товка проектов законов, официальное делопроизводство на все-
российском уровне, официальная переписка между республиками
ю*
147
в составе России, судопроизводство в Верховном, Конституцион-
ном и других общероссийских судах, передачи всероссийского
телевидения и радиовещания; деятельность зарубежных предста-
вительств (наряду с иностранными языками). При этом преду-
сматривается право любого гражданина независимо от знания им
русского языка обращаться в любой государственный орган и вы-
ступать в нем на своем языке с предоставлением переводчика;
ответы на любой запрос в государственные органы должны да-
ваться на том языке, на котором запрос сделан (введение в дей-
ствие пунктов о предоставлении переводчиков и об ответах на
запросы было в зависимости от типов ситуаций отсрочено до
1992-1995 гт.; о последующем комплектовании штатов перево-
дчиков в московских учреждениях нам ничего не известно). Вся-
кое иное использование тех или иных языков законом не регули-
руется и предоставляется для регламентации органам власти рес-
публик в составе России.
В статье 9 законодательно закреплено существовавшее с
1958 г. право выбора родителями языка обучения для своих де-
тей. Особо закреплены права малых языков.
Закон был разработан на основе ряда западных законов1. Но
встает вопрос о воплощении законодательных актов в жизнь В
одних случаях закон просто зафиксировал уже существующие
нормы. В других случаях он требовал принятия дополнительных
мер, в частности, введения в государственных учреждениях уст-
ных и письменных переводчиков, на чем еще за 86 лет до приня-
тия закона настаивал И. А. Бодуэн де Куртенэ. Данная мера кое-
где была введена на республиканском уровне и не всегда удачно.
Скажем, в Хакасии "в соответствии с Законом о языке в штаты
администраций республиканского и районного масштабов введе-
ны должности переводчиков, которые в большинстве случаев ис-
пользуются на других работах, так как фактически им не пред-
ставляется случаев исполнять свои прямые должностные обязан-
ности, поскольку все хакасы практически двуязычны" [Карпов,
1994, с. 103|. На центральном же уровне данные статьи закона,
по-видимому, остались на бумаге. Во всяком случае ни в эпоху
Верховного Совета РФ, ни в эпоху Думы и Совета Федерации
1 Нс стоит, однако, счзгпгть, что во всех "иивилнзоваинык странах" действует однотипное
законодательство Нвлриыер, в Японии собственные граждан нс имеют права официально
пользоваться кажнм-лнбо языком, кроме стандартного японского. В 1972 г. двум жмтеллм
островов Рюкю, нс владевшим стандартным языком, в суде нс разрешили говорить нв своем
дишкктс через переводчика [Miller, 1977, с 73-74]
148
нам не известен ни один прецедент выступления депутата не на
русском языке с приглашением переводчика, хотя такая возмож-
ность гарантируется статьей 11 закона. Естественно, мы не вы-
ступаем за отмену таких гарантий, но ясно, что стопроцентное их
осуществление абсолютно нереально. Другое дело, что они ре-
ально мало нужны.
Еще даже до распада СССР, с 1990 г. начали приниматься и
законы о языках в республиках в составе России. К концу 1994 г
констатировалось: "Уже приняты соответствующие законы в Ту-
ве, Чувашии, Калмыкии, Татарстане, Республике Алтай, Бурятии,
Хакасии и некоторых других республиках Интенсивно ведутся
работы по их созданию в тех республиках, которые их пока нс
имеют” |Пиголкин, 1994, с. 162).
В большинстве принятых законов, однако, провозглашаются
два государственных языка: язык титульного народа и русский
Приведем в виде примера принятый еще 30 января 1991 г. закон
"О языках в Калмыцкой ССР - Хальмг Танч”, текст его опубли-
кован в сборнике [Проблемы, 1992, с. 66-74). Статья 3 закона оп-
ределяет: "Государственными языками Калмыцкой ССР - Хальмг
Танч являются калмыцкий и русский языки. Русский язык в Кал-
мыцкой ССР - Хальмг Танч используется как средство межна-
ционального общения"1. В каждой сфере допускается использо-
вание обоих языков за исключением сфер, где должен употреб-
ляться лишь русский. Это переписка с центром, диспетчерские
переговоры и ведение документации на транспорте, почтово-
телеграфная корреспонденция за пределы республики, а также
любая деловая и официальная коммуникации на территории во-
инских частей Отметим, кстати, что в общероссийском Законе о
языках нет специального упоминания о функциях русского языка
в армии.
Подобные меры возрождали законодательства, существовав-
шие, например, в Чувашии или Якутии [Слепцов, 1994, с. 202)
Однако слишком многое в этих законах остается нс регламенти-
рованным, поскольку в большинстве сфер допускаются два язы-
ка. По поводу дальнейших разграничений выдвигались различ-
ные точки зрения. В той же Калмыкии среди национально ори-
1 При обсуждении проекта закона писатель Л Г Балакаса предлагал обмани» калмыц-
кий язык единственным государственным, а русскому предоставить пи казахскому образцу
лишь статус языка межнационального общения [Проблемы, 1992, с 35] Предложение нс
прошло
149
ен тирован ной интеллигенции в ходу, по крайней мере в 1991-
1993 гг., идеи о переходе на калмыцкий язык во всех сферах об-
щения и даже об отказе от русского языка. Желательная ситуация
мыслится по образцу ситуации в независимых странах Западной
и Центральной Европы: материнский язык внутри республики,
английский в общении с внешним миром, включая российский
центр.
Реальность в Калмыкии, однако, оказывалась существенно
иной по сравнению, скажем, с Венгрией или даже с Эстонией.
При обсуждении в 1990 г. проекта Закона о языках приводились
такие (|шкты: "Мы при обучении калмыцкому языку исходили из
того, что учащиеся владеют разговорным калмыцким языком.
Поэтому составляли программы и учебники, считая, что все дети
владеют родным языком. На практике же оказалось, что основ-
ная масса школьников не знает родного языка... Основная масса
калмыков — 59% — говорит и общается на русском языке"
[Проблемы, 1992, с. 24; еще более высокие цифры — 95-98%
школьников — см. Крючкова, 1994, с. 49); "Ученики не знают ни
одного калмыцкого слова, а их заставляют учить грамматику,
правила, что вызывает лютую ненависть ученика к родному язы-
ку" (Проблемы, 1992, с. 32); "Опросив многих выпускников
(университета), говорю: ...можно сотнями выпускать специали-
стов по калмыцкому языку, но они уйдут преподавать русский
язык и литературу" (Проблемы, 1992, с. 48-49). Упомянутая выше
возможность употребления материнских языков в парламенте, не
реализовавшись в Москве, однажды была использована в Элисте:
упомянутый А. Г. Балакаев на сессии Верховного Совета высту-
пил по-калмыцки и отказался сам переводить речь на русский
язык, обеспечить же его переводчиком не смогли [Проблемы,
1992, с. 38).
Безусловно, сами по себе стартовые условия не все определя-
ют: при создании Израиля не такая уж большая часть его населе-
ния владела ивритом. Но Калмыкия отличалась от Израиля по
меньшей мере тремя факторами. Во-первых, Калмыкия остается
частью России, следовательно, "потребности экономического
оборота" сохраняют статус русского языка. Во-вторых, около по-
ловины населения Калмыкии составляют не калмыки, прежде
всего русские, которых нельзя игнорировать так, как, скажем, в
Израиле игнорируется арабское население. В-третьих, даже среди
калмыков трудно добиться того, чтобы калмыцкий язык воспри-
нимался как менее престижный по сравнению с русским. Это,
150
разумеется, относится не к писателям, языковедам и другим на-
ционально ориентированным интеллигентам, а к основной массе
калмыков, включая и негуманитарную интеллигенцию. Конечно,
сказанное имеет силу не только для Калмыкии.
Поначалу, в период национальной эйфории это не всегда бы-
ло ясно. Потом ситуация осложнилась. "Если процесс объявления
национальных языков государственными в законодательных ор-
ганах проходил относительно спокойно, то обсуждение конкрет-
ных мероприятий, в связи с определением их функций, создало
повсеместно взрывоопасную ситуацию" (Туманян, 1994, с. 73|. В
стране, где законы никогда нс были нормой жизни, их принятие
имело скорее декларативно-символический характер. За отдель-
ными исключениями (Удмуртия) в 1990-1992 гг. депутаты рес-
публиканских Верховных Советов независимо от национальности
с радостью принимали законы о языках, видя в этом один из
символов борьбы с Центром. Многие из них (и не только рус-
ские) тогда просто не принимали всерьез перспективы того, что
им придется учить новый для себя язык. Когда же речь доходила
до реальных изменений, начиналась борьба.
Тем не менее во многих национальных регионах "процесс
пошел". Особенно изменения заметны в сфере образования. Уже
в 1992 г. 70% начальных школ Кабардино-Балкарии перевели на
национальные языки, правда, этот процесс мало затронул
г.Нальчик (Языковая, 1992, с. 15]. В Башкортостане с 1993 г. с
1-го по 9-е классы всех школ введено преподавание башкир-
ского языка |НГ, 21.07.1993]. Наконец, в той же Башкортостане и
в Татарстане появилось на соответствующих языках и высшее
образование по гуманитарным специальностям (Языковая, 1992,
с. 49]. Вновь открываются школы на языках меньшинств вне
мест их компактного проживания. Так, в Москве работают: "мно-
гонациональная школа — с 1991 г., грузинская, корейская, литов-
ская школы — с 1992 г., армянская школа — с 1993 г., технологи-
ческая школа с преподаванием иврита — с 1994 г." (Хруслов,
1996, с. 12].
Расширилась пресса на языках меньшинств вплоть до вос-
становления чувашской газеты в Уфе (Языковая, 1992, с 57], уве-
личилось количество радио- и телепередач на ряде языков. Из-
менилась ситуация и в сфере делопроизводства Например, пре-
зидент Чувашии Н. В. Федоров пишет: "Все делопроизводство,
документация — обязательно на русском и чувашском" [ОГ, 1996,
N? 12]. (Правда, тут же он признает, что совещания обычно про-
151
водят на русском). Вновь появилась письменность на ряде язы-
ков. Например, карельская письменность, не функционировав-
шая с 1940 г., возродилась с 1987 г., когда был принят новый ла-
тинский алфавит, сейчас на этом языке выходят книги и издается
газета [Государственные, 1995, с. 100-1011. Воссозданы или впер-
вые созданы письменности и на ряде языков Севера.
При явных различиях идеологических лозунгов все происхо-
дящее напоминает языковую политику 20-х и первой половины
30-х гг. Имеется, однако, серьезное отличие. В прошлом такая
политика либо целиком направлялась центром (30-е гт), либо
при активной местной инициативе пользовалась целенаправлен-
ной поддержкой центра (20-е гг.). Теперь же вся политика осу-
ществляется непосредственно в республиках, обычно независимо
друг от друга. Сейчас уже невозможно, например, ставить вопрос
об унификации алфавитов, наоборот, как указывает К. М. Муса-
ев, разнобой только усиливается [Мусаев, 1993, с. 160]. О какой-
либо политике российского центра говорить вообще не прихо-
дится. Вполне верны такие слова: "Создается впечатление, что
руководство России не в полной мере осознает этнический ком-
понент подоплеки конфликтов и противоречий в тех случаях,
когда нс слышно открытого звучания явно националистических
лозунгов" [Беликов, 1995, с. 19].
Сейчас, когда эйфория суверенизации прошла, все более
слышны голоса специалистов, считающих, что вся политика в
языковой области оказалась неверной Показательна, например,
эволюция взглядов известного социолингвиста М. В. Дьячкова. В
период суверенизации он писал: "Преподавание национальных
языков и на них зачастую сдерживается отсутствием преподава-
тельских кадров. Одни владеют данным языком, но не имеют
должной педагогической квалификации, другие такую квалифи-
кацию имеют, но языком владеют весьма слабо. А начинать пре-
подавание этого языка надо немедленно" [Дьячков, 1993, с. 103]
(курсив наш. - В. А.). При этом требование немедленно начинать
работу, не обеспеченную кадрами, обосновывалось лишь эмо-
циональными соображениями спасения языков от деградации".
Но уже спустя два года тот же автор писал иное: "Не допустили
ли мы ошибки при разработке закона о языках, в которой при-
нимал участие и автор, признав возможность провозглашения
государственными фактически миноритарных языков, причем
миноритарных не только в масштабах всей России, но и в мас-
штабе данной республики? Не допустили ли мы ошибки также и
152
при разработке закона об образовании.., предоставив республи-
кам в составе РФ излишне большую самостоятельность при оп-
ределении объема так называемого национально-республикан-
ского компонента? И не приводит ли этот компонент в том виде,
в котором он понимается сегодня федеральными органами обра-
зования, не к интеграции, а к дезинтеграции в рамках России?”
[Дьячков, 1995, с. 46-47|. Другой автор пишет еше резче:
"Этнические элиты рассматривают соответствующую языковую
политику как эффективный механизм установления этнократиче-
ских режимов в бывших российских автономиях... “Националь-
ная” творческая интеллигенция, формирующая и одухотворяю-
щая националистическую доктрину, кровно заинтересована в мо-
нополии на потребителя ее интеллектуальной продукции. Не вы-
держивая конкуренции с "высокой” мировой профессиональной
культурой (ее ретранслятором в культуру российских народов
служит русский язык), носители “национальной идеи" стремятся
административными мерами расширить свою реальную и потен-
циальную аудиторию" [Филиппов, 1995, с. 155-156).
Националистические идеи в республиках в составе России,
безусловно, существуют. Однако можно ли говорить в связи с
этим об ослаблении позиций русского языка в тех или иных ре-
гионах? Кое-где свидетельства такого ослабления имеются: Не
может не тревожить явная недооценка в последнее время роли и
места русского языка в Якутии. Принижена его роль как учеб-
ного предмета в школе, что проявилось в резком сокращении
количества учебного времени, отводимого на его изучение... В V-
IX классах с русского на родной язык переводится преподавание
и других предметов" [Самсонов, 1994, с. 183|. Автор цитаты обос-
нованно тревожится за судьбу выпускников якутских школ, кото-
рые без должного знания русского языка не смогут учиться в ву-
зах. Но на той же конференции в Институте языкознания РАН
другая представительница Саха-Якутии оценила те же процессы
иначе, говоря о "якутско-русском двуязычии как о переходном
этапе для воспитания языковой личности представителя народа
саха и малочисленных народов Севера Якутии" [Винокурова,
1994, с. 51]. Переходный этап на пути к чему? Видимо, к якут-
скому одноязычию? Но в составе России лозунг столь же нереа-
листичен, как и лозунги о равенстве языков СССР в 20-е гт Од-
нако подобные лозунги могут повлиять на уровень владения рус-
ским языком в республике. А совсем недавно появилось такое
сообщение "Президент Якутии Михаил Николаев своим указом
153
объявил английский одним из рабочих языков официальных ме-
роприятий и обязательным для изучения в школах и вузах рес-
публики. Министерству образования поручено внести корректи-
вы в учебные планы, руководителям прочих ведомств — "принять
меры по изучению своими работниками английского языка"
["Век", 04.02.2000|. Сами по себе меры неплохие, но не приведут
ли они к расширению функций английского языка за счет рус-
ского?
И все же о реальном сужении владения русским языком или
преподавания этого языка говорят прежде всего применительно к
трем регионам России: Татарстану (см. ниже), Якутии-Саха и Ту-
ве [Мартан-оол, Костриков, 1994; о ситуации в Туве см. также
Крючкова, 1994, с. 51]. Мы уже отмечали обособленность двух
последних регионов и сравнительно низкую русификацию мало
урбанизированного коренного населения даже в советское время.
Теперь Якутия и Тува в условиях нового распада хозяйственных
связей оказываются обособленными еще в большей степени, что
влияет и на языковую политику. Сравните сходную ситуацию в
ряде регионов в начале 20-х гт. Четвертый район, где позиции
русского языка сознательно ослаблялись, — Чечня после 1991 г.
Но ситуация там требует особого разговора тем более, что ин-
формации у нас крайне мало.
Есть тревожные сигналы и из некоторых других республик,
например, из Адыгеи. Вот что писали уже в 2000 г.. "Министр
образования республики Нильбий Джаримов пытается ввести в
республике в обязательном порядке изучение адыгейского языка.
Закон гарантирует здесь добровольность, но с начала этого года
министр категорически потребовал поставить этот предмет в рас-
писание всех школ. А поскольку в них уже существует скоорди-
нированная сетка учебных часов, сокращают другие предметы:
математику, физику, русский. В итоге в ряде школ, где это уже
удалось осуществить, родители русских забирают своих детей и
переводят в школы, в которых учебная сетка сше нс изменилась...
Добавим сюда принятый несколько лет назад закон о статусе
адыгейского языка, по которому к 2003 году все делопроизводст-
во в республике должно вестись обязательно на двух языках. В
итоге русскоязычное население не сможет работать лаже на са-
мых незначительных руководящих должностях" (НГ-регионы,
11.01.2000].
Однако нетрудно видеть, что речь здесь идет не столько об
угрозе русскому языку в Адыгее, сколько о недовольстве русского
154
населения этой республики в составе России привилегированным
положением адыгейцев, не составляющих там большинства. Ци-
тируемая статья приводит и другие, не связанные с языком при-
меры такого рода. А собственно языковые меры, здесь перечис-
ленные, довольно умеренны. Речь идет не об установлении ады-
гейского одноязычия, а лишь о мерах по поддержанию адыгей-
ско-русского двуязычия и в какой-то мере о его распространении
на русское население. Но приведенное выше высказывание хо-
рошо отражает позицию большинства русскоязычного населения
таких республик, как Адыгея. Для них даже невозможность рабо-
тать на руководящих должностях психологически кажется мень-
шим злом по сравнению с грозящей перспективой учить непре-
стижный адыгейский (или еще какой-то аналогичный) язык и
пользоваться им в официальных ситуациях. Такую психологию
переломить трудно.
Другой вопрос — насколько меры вроде перехода на двуязыч-
ное делопроизводство реальны для Адыгеи и ряда других респуб-
лик в составе России. Выше уже говорилось о малом практиче-
ском удобстве такой практики в условиях единого государства.
Как раз в отношении Адыгеи ректор местного пединститута пи-
сал еще в советское время: "При такой небольшой численности
(в те годы 80 тысяч человек. - В. А.) функции адыгейского языка
ограниченны. Мы не в состоянии обеспечить издание учебной и
научной литературы на родном языке, дающей возможность го-
товить специалистов для всех областей экономики и культуры.
Мы не можем создать и содержать множество вузов, техникумов,
училищ, укомплектовать их квалифицированными кадрами.
Практически невозможно перевести на адыгейский язык, как и
на язык любой малочисленной народности, все труды, информи-
рующие о достижениях советской и мировой науки, техники,
культуры, книги, учебники; журналы, газеты, передачи телевиде-
ния, радио, кинокартины" [Ячиков, 1968]. Пусть уже нет "совет-
ской науки, техники, культуры", и не все признают их достиже-
ния, но проблема остается той же. Реально речь может идти пре-
жде всего о сохранении двуязычия для коренного населения.
Подробнее рассмотрим пример уже упоминавшейся Калмы-
кии, где автор книги смог побывать дважды, в 1993 и 1997 гг.
Поначалу там национал-романтики ставили нереальные задачи,
например, "ввести преподавание всех предметов на калмыцком
языке в начальных классах и начать это обучение с I сентября
1991 года" [Проблемы, 1992, с. 43). После-принятия закона в
155
1991г. в Калмыкии была даже паника среди части населения:
боялись, что всех заставят говорит^ по-калмыцки (Крючкова,
1994, с. 52]. Но страхи не реализовались. Калмыцкое руково-
дство, особенно после того как в 1993 г. президентом был избран
К. Н. Илюмжинов, заняло вполне разумную позицию по языко-
вым вопросам.
И в 1993 г., и в 1997 г. на улицах Элисты господствовала рус-
ская речь, калмыцкую можно услышать чаше в общении людей
старшего поколения. Вывески части государственных учреждений
написаны на двух языках, но большинство уличных надписей
выполнены только по-русски. В период подготовки закона о
языках его разработчики жаловались, что в республике издается
"лишь одна газета на калмыцком языке, которая вынуждена для
привлечения читателей публиковать свои материалы и на рус-
ском языке” (Языковая, 1992, с 62]. Но и сейчас ситуация оста-
лась той же. По-калмыцки по-прежнему выходит одна массовая
газета "Хальмг унн" ("Правда Калмыкии"). В ней "серьезные" ма-
териалы печатаются по-калмыцки, но реклама, программа теле-
передач, гороскопы, анекдоты, часть спортивной информации
публикуются по-русски; такие тексты, привлекающие основное
внимание читателей, иногда составляют более половины объема
номера. В Калмыкии существует любопытное нововведение: Мо-
лодежный парламент из выборных представителей студенчества,
время от времени играющий роль дублера собственно парламен-
та. Молодежный парламент состоит из 19 человек разных нацио-
нальностей с преобладанием калмыков, но из них лишь двое сво-
бодно владеют калмыцким языком, тогда как русским владеют
все.
И все-таки кое-что изменилось. Времена, когда в Верховном
Совете никто не мог перевести речь с калмыцкого на русский,
безусловно, прошли. Больше всего изменений произошла в сфере
образования. Уже в 1993 г. в Элисте с гордостью демонстрирова-
ли школы, где открыты экспериментальные классы с полным
циклом обучения по-калмыцки. К 1997 г. число таких школ уве-
личилось. Отмечают, что многие дети, в том числе и некалмыки,
охотно учат этот язык, выучивают калмыцкие песни, стихи. Но
показательно, что дети разных национальностей оказываются
примерно в равных условиях: калмыцкий язык, по крайней мере
в городе, учат как иностранный. Поддержки в домашней обста-
новке уроки чаще всего не имеют. Поэтому ставится задача спо-
собствовать внедрению калмыцкого языка в семью, в домашний
156
обиход. В целом задачи восстановления функций калмыцкого
языка сейчас ставятся разумно, без форсирования. Но насколько
реальны они, сказать трудно. Типична реакция на происходящее
тех же членов Молодежного парламента. Пока речь идет об абст-
рактных идеях восстановления калмыцкого языка и националь-
ной культуры, они горячо их одобряют. Но на вопрос о повсе-
дневном использовании в их жизни калмыцкого языка они отве-
чали, что никогда и не задумывались об этом: слишком они при-
выкли к русскому языку.
В конце 80-х и начале 90-х гг. национально ориентированная
интеллигенция в ряде республик ставила вопрос о новой смене
системы письма: в Татарстане и других мусульманских республи-
ках — о возвращении к арабскому письму, в Бурятии вслед за
Монголией — к традиционному монгольскому; [см. об этом Ми-
хальченко, 1994 в, с. 24]. Обсуждался и вопрос о новой латиниза-
ции, которую поддерживали и некоторые московские ученые.
Например, С. А. Арутюнов писал: "Думается, что постановка во-
проса об общем возвращении неславянских языков России к ла-
тинице была бы сегодня уместна и желательна" [Этнополис, 1992,
1, с. 112]. В доказательство приводятся два тезиса: никак не
аргументированное мнение о пригодности кириллицы лишь для
славянских языков и более основательный аргумент о разном ка-
честве латиницы и кириллицы для языков народов СССР. По
мнению С. А. Арутюнова, алфавиты 20-30-х гг. на латинице были
"безупречны, удобны, удачны", а современные кириллические
"получились неудачными, их освоение и по сей день дается носи-
телям языков с трудом" [Этнополис, 1992, № I, с. 112]. Как мы
писали, для некоторых языков такал разница в качестве действи-
тельно была, но все же не настолько, как пишет С. А. Арутюнов.
Многие кириллические алфавиты разрабатывали те же люди, что
и латинские, и на тех же научных основаниях; ряд первоначаль-
ных их недостатков был потом преодолен. Но ясно, что С.ААру-
тюнов, как и в прошлом Н. Ф. Яковлев, пишет о преимуществах
латиницы, исходя из идеологических соображений: смена алфа-
вита облепает разрыв с "проклятым прошлым" (пусть оно было
для двух ученых разным). Но в едином государстве единая систе-
ма письма наиболее удобна, а психологически сейчас кириллица
наиболее привычна.
В большинстве национальных республик Российской Федера-
ции пока что (в отличие от новых независимых государств, см.
следующую главу) кириллица сохраняется. Исключение составля-
157
ет Чечня, где стала использоваться латиница. А сейчас латиниза-
ция начинает осуществляться и в Татарстане. В сентябре 1999 г.
там был принят закон о постепенном переводе татарского языка
на латинский алфавит с 2001 по 2011 гг. Об этом решении из-
вестная французская ученая Э. Каррер д’Анкосс писала в газете
"Фигаро"- "Безусловно, президент Татарстана Минтимер Шайми-
ев проявляет немалую политическую независимость... Конечная
цель реформы, несомненно, политическая. Она сближает татар...
с их братьями из независимых государств Центральной Азии и
мусульманами Ближнего Востока (реально из них латинский ал-
фавит принят лишь у турок. - В. А.). А главное — она разрушает
один из немногих факторов единства Российской Федерации:
использование одного и того же алфавита, что позволяет легко
прибегать к русскому языку. Этот закон, вызывающий беспокой-
ство сам но себе, может также послужить примером для других
народов, входящих в Федерацию" (цитируется по бюллетеню ме-
ждународной информации "Глобус", 1999, № 50). Безусловно, с
этими оценками можно согласиться; ср. также приводившиеся
выше высказывания Айдара Халима против русского языка. Од-
нако переход татарского языка на латиницу — пока дело буду-
щего и еще неясно, будет ли он реализован.
Пока что, несмотря на некоторое изменение ситуации, для
большинства регионов, как и в советское время, надо беспоко-
иться не столько о судьбе русского языка, сколько о судьбе дру-
гих языков, в том числе и так называемых титульных. Еще в но-
ябре 1994 г. на всероссийской конференции "Языковые проблемы
Российской Федерации и законы о языках" в Институте языко-
знания РАН на немногие упомянутые выше выступления об уг-
розе русскому языку в Якутии и Туве приходилось более десятка
выступлений по поводу совершенно иных ситуаций. "В настоя-
щее время в большинстве школ Российской Федерации, в том
числе в так называемых национальных школах Карачаево-
Черкессии, языком обучения является русский" (Байкулова, 1994,
с.28). В Хакасии "к составлению учебников и пособий из-за от-
сутствия средств еще не приступили... В настоящее время таких
(с хакасским языком обучения. - В. /I.) школ в республике нет...
Практически в настоящее время из перечисленных (в принятом
Законе о языках - В. 4.) сфер хакасский язык используется
только в географических наименованиях, и то в ограниченных
158
пределах" [Карпов, 1994, с. 101-103)* . "Среди детей городских
респондентов коми-пермяцкой национальности только у 18,4%
дети свободно говорят на языке своей национальности..; нацио-
нальной школы в округе практически нет, и только в четверти
школ ведется преподавание коми-пермяцкого языка и литерату-
ры как предметов..; все средства массовой информации в округе
в настоящее время русскоязычны..; на съезде депутатов всех
уровней, проходившем в Кудымкаре в 1992 году, решение о фор-
мальном уравнении прав русского и коми-пермяцкого языков на
территории округа не было принято, хотя большинство депутатов
были коми-пермяками" [Шабаев, 1994, с. 232].
В многонациональном обществе стихийно продолжает гос-
подствовать потребность взаимопонимания. Сложившиеся сте-
реотипы действуют, пусть власть уже не ведет политику русифи-
кации. И энтузиасты возрождения языков вынуждены с горечью
констатировать: "В Бурятии еще немало людей рассматривало2
преподавание родного языка в школе как пустое времяпровожде-
ние, предпочитая ему изучение иностранного языка или учебу в
музыкальной школе" [Намжилов, 1994, с. 156); "Низкий престиж
языка способствует дальнейшему усилению дефицита этнической
идентичности у коми-пермяков, а ослабленное этническое само-
сознание все более подрывает позиции коми-пермяцкого языка в
обществе..; русский язык субъективно воспринимается как язык
более высокого порядка" [Шабаев, 1994, с. 230). Автор доклада о
коми-пермяках пришел к наиболее печальным выводам: "Этнос
лишился к настоящему времени своего ядра. Поэтому столь ха-
рактерное для других республик движение за национальное воз-
рождение здесь почти отсутствует... На формирование нацио-
нально ориентированных кадров местной интеллигенции, особой
культурной среды, которая благоприятствовала бы национально-
му развитию, нужны годы и средства. Существует реальная опас-
ность, что первого в запасе уже нет, а возникновение второго не
предвидится, и процессы этнической эрозии приобрели у коми-
' Выше прнволились слова того же автора о двуатычни хакасов Но гут же он указывает,
что программы обучения хакасского языка неэффективны из-за того, что рассчитаны на дву-
язычных Стало быть, у хакасов преобладает на самом деле русское одноашчие С 1994 г
кое-что в Хакасии изменилось "в 1999/2000 учебном году в 17 школах в начальном звене
введено обучение на хакасским языке’ (НГ-рсгионы, 2S 12 1999] Но в той же статье сказало,
что по-прежнему многие хакасы не хотят знать "родной взык* из-за его "социальной непре-
стижности"
2 Автор употребляет форму прошедшего времени, но речь у него идет о современности
159
пермяков необратимый характер" |Шабасв, 1994, с. 232]. И там,
где есть немногочисленная национальная интеллигенция, ее уст-
ремления не находят поддержки. Например, среди андийцев и
цеэов лишь интеллигенция думает о введении собственной пись-
менности (Алексеев, 1995, с. 8].
Снова, как и в 20-е гг., образуются "ножницы" между нахо-
дящими официальную поддержку стремлениями национально
ориентированной интеллигенции, думающей о потребности
идентичности, и настроениями массы, для которой главной ока-
зывалась потребность взаимопонимания. Снова интеллигенты
апеллируют к административным мерам: хакасский ученый
Р.Сунчугашев надеется бороться с непрестижностью своего языка
введением "принципа обязательности его изучения для детей ха-
касов [НГ-регионы, 28.12.1999]. Еще активнее деятельность Тур-
ции в Татарстане, Башкортостане, Чувашии: "В Чебоксарах от-
крыт чувашско-турецкий лицей... В Татарстане функционируют 8
лицеев-интернатов с турецкой системой обучения... В Башки-
рии... действуют 4 лицея" (Век, 10.03.2000]. В той же газете сказа-
но: "В управлении образования Татарстана отмечают тот факт,
что в условиях закрытости ученикам прививаются культурные
ценности, отличные от исторически сложившихся на территории
России". Там же пересказываются и слова профессора экономики
Стамбульского университета Турана Язгана относительно Чува-
шии: "Наиболее эффективными способами ослабления россий-
ского влияния на нее он считает перевод’письменности на ла-
тинскую графику, полный переход общеобразовательною про-
цесса на чувашский язык, увеличение квот на учебу в Турции
студентов из Чувашии".
Но кое-что изменилось по сравнению с 20-30-ми гг. Раньше в
языковом строительстве ведущую роль играла наряду с нацио-
нальной интеллигенцией просветительски настроенная русская
интеллигенция. Теперь просветительские традиции почти утеря-
ны, а русское население обычно настроено в пользу языковой
ассимиляции калмыков или коми-пермяков. А вакуум заполняют
иногда другие силы: "В разные вузы Республики Эстония зачис-
лены пять студентов Кудымкарского филиала Удмуртского госу-
дарственного университета. Они учатся на историков, юристов и
экономистов" (НГ-регионы, 11.01.2000].
Существует и другая важная проблема, которой еще не было в
20-30-е гт. Тогда большинство представителей нацменьшинств не
знали даже грамоты, стихийно преобладали, национально-
го
культурные традиции. Теперь люди уже в большинстве имею<
среднее образование, но приобретена русская культура, основан-
ная на русском языке. Вернуться к тому, что уже изгладилось из
сознания, труднее, чем шлифовать и развивать имеющееся. По-
этому в 20-е гг. гораздо легче было ставить вопрос о развитии
образования на малых языках России. Возрождение языков часто
закономерно связывают с возрождением традиционных, иногда
дохристианских культур. Но насколько ламаистские, шаманские
и другие традиции совместимы с современной экономикой и ур-
банизацией?
Показательно, какие из мер, предусмотренных законами о
языках, удались, а какие остались в основном на бумаге. Легче
всего осуществляется то, что можно провести сверху, на основе
чисто административной деятельности: вывешивание двуязычных
вывесок учреждений и дорожных указателей, перевод и издание
официальных постановлений' В условиях, когда местное телеви-
дение остается государственным, в этот ряд входит и расширение
вещания на местных языках. Такие мероприятия ограничены
лишь недостатком денег, обратная связь не предполагается. И
гораздо труднее языки меньшинств внедряются в повседневную
жизнь людей, начиная от школ и кончая судопроизводством. Так
было и в советское время, о чем сказано в главе "Годы стабиль-
ности". Только добавляется влияние рынка (см. выше пример с
калмыцкой газетой).
В самой трудной ситуации по-прежнему находятся языки на-
родов Севера. Кое-что тут делается, а отмеченное выше равноду-
шие русских специалистов к возрождению языков малых народов
меньше всего относится к этим языкам, где заложенные в совет-
ское время традиции не исчехзи. Например, "письменность на
кетском языке, по сути, появилась лишь в конце 80-х годов, ко-
гда сначала в Красноярске (1988 ), а затем в Ленинграде (1991)
вышел букварь, составленный Г. К. Вернером и Г. X. Нико-
лаевой. Преподавание кетского языка в качестве предмета обуче-
ния ведется с 1987 г." [Казакевич, 1994, с. 55]. Однако несмотря
на это даже в селе, где кеты составляют большинство населения,
"кетский язык и теперь остается языком бытового общения сред-
него и старшего поколения кетов. Однако с детьми родители, как
правило, говорят по-русски, причем как в смешанных семьях.,
так и в семьях, где оба родителя — кеты. Не удивительно, что
среди детей до 15 лет и молодежи знание кетского языка в дико-
винку" [Казакевич, 1994, с. 58). Ситуация у кетов — еше не самая
11 Зак М2
161
плохая (А. Е. Кибрик не отнес кетский язык к "смертельно боль-
ным"): хорошо уже то, что почти все жители села считают кет-
ский язык родным, даже плохо им владея; национальное само-
сознание у кетов сохранилось, что дает надежду на будущее. В
целом же у северных народов "коренные языки почти не упот-
ребляются в повседневной жизни. В школах они изучаются как
вторичные (после русского), по существу с нуля. Некому и обу-
чать национальным языкам — 94 процента поступающих на фа-
культет народов Крайнего Севера Российского государственного
педагогического университета им. Герцена (Санкт-Петербург) не
владеют родным языком. А именно здесь готовят будущих учите-
лей для народов Севера, призванных реанимировать культуру
своих народностей" (П, 07.07.1993]
Безусловно, развитие образования на языках малых народов
очень важно, но только его недостаточно Например, со школь-
ным обучением на ненецком языке в Ямало-Ненецком АО, ни-
когда не прерывавшимся с 30-х гг, а сейчас расширенным, дело
обстоит вполне благополучно. Но язык по-прежнему "не исполь-
зуется ни в окружной администрации, ни в судопроизводстве...
На улицах Салехарда нам ни разу не довелось услышать ненец-
кую речь. Все говорят только по-русски. После тщательных по-
исков удалось обнаружить несколько вывесок на ненецком язы-
ке" (Казакевич, 1997, с. 661. Хотя книги на этом языке издаются,
"в книжных магазинах Салехарда (а их в городе два) нам сообщи-
ли, что книг на ненецком (равно как и на хантыйском) языке
они никогда у себя не видели" (Казакевич, 1997, с. 68]. Так что
позиции даже этого относительно благополучного языка укрепи-
лись ненамного.
Появление "Красной книги" — безусловно, положительное
явление. Однако помимо констатации ситуации нужна целена-
правленная государственная политика, аналогичная той, которая
при всех своих недостатках все же действовала в 20-50-е гг. Пока
же при некотором расширении преподавания коренных языков в
основном действует инерция старого, в частности, практика
школ-интернатов. Среди специалистов существуют разные точки
зрения вплоть до призывов к созданию резерваций (Вахтин, 1993,
с.80-81]. Однако такого рода политика, разрешая некоторые про-
блемы. сохтала бы много новых, фактически узаконивая второ-
сортность народов Севера. К точу же опыт США и Канады пока-
зывает, что в условиях резерваций языки вымирают даже быст-
рее, чем вымирали в СССР.
162
И еще одно предложение по изменению языковой политики в
отношении малых народов, звучащее все чаще: "Сегодня актуаль-
ным, на наш взгляд, является не столько создание нормирован-
ного языка, сколько сохранение позиций родного языка вообще,
так как процесс его утраты за последние годы явно прогрессиру-
ет" (Булатова, 1997, с. 6]. Н. Я. Булатова в связи с этим указыва-
ет, что для многих малых народов литературный язык не приви-
вается ввиду большой территориальной разбросанности и боль-
ших различий между диалектами. К этому надо добавить и более
серьезный аргумент, о котором она не пишет: для этих народов
родной диалект сохраняет в той или иной степени свое значение,
а потребности в нормированном материнском языке реально нет.
Деятели "языкового строительства" 20-30-гг. считали, что каждый
из языков народов СССР постепенно дойдет до сталии, до кото-
рой дошли языки национальных государств Европы, а для этого
необходима их стандартизация. Сегодня ясно, что многие языки
малых народов России в самом благоприятном для них случае
останутся языками бытового общения, а в качестве нормирован-
ного их носители будут использовать русский. А если так, то,
действительно, главная забота русских специалистов должна за-
ключаться в борьбе за сохранение диалектов.
И безусловно, надо учесть мнение самих малых народов. Хо-
тят ли они остаться охотниками и оленеводами или же им вы-
годнее освоить городскую культуру? Хотят ли они сохранять свои
языки или им важнее хорошо выучить русский? Принудительное
сохранение традиционной культуры и не имеющих реальных
перспектив языков ничуть не лучше принудительной русифика-
ции. И в любом случае народам Севера надо помочь осуществить
свои желания. Другой вопрос — в том, что исчезающие языки и
культуры надо успеть описать. (Сравните точку зрения Р. Диксо-
на, который пишет о том, что надо записывать вымирающие
языки, можно замедлить их вымирание, но этот процесс нельзя
ни предотвратиь, ни обратить назад (Dixon, 1997, с. 112|).
Независимо от реального статуса того или иного титульного
языка того или иного национального образования в составе РФ
этот язык может использоваться как средство господства элиты
соответствующей национальности. В период "парада суверините-
тов" 1990-1992 гг. в законах ряда республик (в том числе и тех,
где так и не был принят специальный закон о языках) было за-
фиксировано, что глава республики обязан владеть титульным
языком (иногда добавлялось, что он должен владеть также и рус-
163
ским, но очевидно, что этому условию реально будут соответст-
вовать любые соискатели данного поста). Очевидно, что на деле
языковое требование превратилось в требование допуска к вла-
сти только по этническому признаку" (НГ, 25.03.1998]. Сейчас,
когда эйфория прошла, во многих республиках идет откат. ’.'В
Марийской республике, например, языковые ограничения дйя
претендентов на высший государственный пост сняты на законо-
дательном уровне. В Чувашии для этого потребовалось решение
республиканского Верховного суда. Там, где дискриминационные
требования сохраняются, приходится вмешиваться федеральным
органам. Так было в случае с Адыгеей, когда соблюдение демо-
кратических норм на выборах главы республики было обеспечено
решением Верховного суда России” (НГ, 25.03.1998]. Наиболее
остро соответствующий вопрос встал в Башкирии, где башкир
меньше, чем и русских, и татар; в связи с этим в марте 1998 г.
Конституционный суд РФ обсуждал вопрос Государственной Ду-
мы о конституционности соответствующего башкирского закона,
обеспечивающего превосходство нынешного главы Башкортоста-
на М. Рахимова над его соперниками: суд признал закон, обя-
зующий кандидата в президенты знать два языка, неконституци-
онным.
И еще один новый аспект языковой ситуации. В советское
время, по крайней мерс с 30-х гт., языки традиционных культур
не играли существенной роли, сохраняясь лишь в религиозной
сфере, оттесненной на периферию общественной жизни. Сейчас,
когда резко возросло значение этой сферы, в том числе в му-
сульманских регионах, возрождается и роль традиционных язы-
ков, прежде всего арабского (применительно к Дагестану см. об
этом Bobrovnikov, 1996].
Возвращаясь к общей ситуации в России, надо отметить два
фактора: субъективный и объективный. Субъективный фактор
проявляется в столкновении разнонаправленных интересов на-
циональных элит, часто далеких от реальности, и сопротивляю-
щегося новой "коренизации", чаще пассивно, русского населе-
ния. Центр при этом не имеет четкой политики. Впервые со вре-
мен Наркомнаца организовано специальное Министерство по
делам национальностей, но министры там быстро меняются, а до
сколько-нибудь серьезной постановки вопроса по языковой по-
литике руки не доходят. Даже научно-практическая конферен-
ция, которую собирались провести по этой теме в министерстве в
конце 1998 г., так и не состоялась в связи с происшедшей там
164
реорганизацией. Что касается научного обеспечения, то Институт
национальных проблем образования (бывший Институт нацио-
нальных школ) несколько лет в середине 90-х гг. фактически не
функционировал: его сотрудники из-за отсутствия средств долго
находились в неоплачиваемых отпусках.
Что же касается объективного фактора, то некоторые измене-
ния в пользу большего удовлетворения потребности идентично-
сти происходят. Ряд языков получил шанс подняться с уровня
бытового общения на уровень региональных языков Но закон-
чить главу следует тем же, с чего мы ее начали: реальный статус
русского языка в России в обозримом будущем измениться не
может (если только распад государства не продолжится дальше).
Как справедливо указывает А. Н. Баскаков, русский язык при
любой ситуации сохранит "исключительное применение в таких
сферах, как естественно-технические науки, соответствующие
виды высшего, среднего специального и профессионально-техни-
ческого образования, информатика, наукоемкие отрасли произ-
водства и пр., где применение национальных государственных
языков нереально в настоящем и обозримом будущем" (Баскаков,
1994 а, с. 40]. От более конкретных прогнозов пока лучше воз-
держаться.
ОТ ДВУЯЗЫЧИЯ к одноязычию?
Совершенно иная ситуация складывается в остальных четыр-
надцати государствах, образовавшихся в 1991 г. на развалинах
СССР. При специфических особенностях каждого из них общие
объективные процессы здесь однотипны. Безусловно, нигде язы-
ковые проблемы не могут быть самодовлеющими, их решение
зависит от общего направления национально-государственного
развития.
Уже то обстоятельство, что все четырнадцать государств —
бывшие союзные республики СССР, жестко задало вектор разви-
тия. Везде создаются, пусть с разной степенью легкости, государ-
ства национального типа. Соответствующая концепция сложи-
лась в Европе в XIX и в XX в. здесь она в основном была осуще-
ствлена. Западные наблюдатели указывают, что такая концепция
непригодна, например, для Закавказья и ее применение приводит
только к конфликтам и войнам [JofTe, 1996, с. 19]. Однако когда-
то некоторая модификация такой концепции была положена в
основу федеративного строения СССР, и превращение союзных
республик в государства естественным образом произошло на ос-
нове национальных идей. Эго относится и к Средней Азии, где
эти идеи закрепились в сознании народов уже в советское время.
В ряде государств их национальный характер прямо закреп-
лен в конституциях, как это имеет место в принятой в 1996 г.
Конституции Украины. Но и там. где этого нет, косвенно подоб-
ные идеи присутствуют: в киргизской конституции государство
не названо национальным, но сказано, что президент страны
"присягает перед священным отечеством Ала-Too" |НГ,
07.04 1995]. Везде задается жесткое противопоставление "господ-
ствующая нация — национальные меньшинства". В последние
теперь попали и русские, даже в Казахстане, где их в 1991 г. было
больше, чем казахов
Любое вновь образованное государство должно решать про-
блему государственного языка или государственных языков. При
принятой на вооружение концепции национального государства
наиболее естественное и самое частое (хотя, как будет показано
166
ниже, не единственно возможное) решение заключается во вве-
дении во всех сферах языка господствующего этноса Опыт таких
государств, как Польша, Венгрия, Финляндия, показал, что этот
путь, создавая определенные проблемы, может достаточно быстро
привести к стабильной и удобной для большинства населения
языковой ситуации.
Поначалу многим казалось, что этот процесс может быть ко-
ротким и несложным. Особенно так часто говорили и писали в
1991-1992 гг Типичный пример — выступление живущего в Мо-
скве видного казахского языковеда профессора К. М. Мусаева на
конференции по изучению проблем Центральной Азии в Бам-
берге (ФРГ) в октябре 1991 г. Говоря о языковых проблемах уже
провозгласившего независимость, но еще не вышедшего тогда из
СССР Казахстана, он заявил, что скоро казахский язык будет
выполнять все функции, исполняемые государственными языка-
ми развитых стран, а школьники будут получать знание двух
языков: казахского и одного из западных; конечно, еще лучше,
если они будут владеть еще и русским языком, но полноценно
учить три языка сразу сложно, поэтому задача обучения русскому
языку не столь необходима.
Такая романтическая эйфория скоро пошла на спад. Немед-
ленному отказу от русского языка во всех новых государствах
препятствуют два фактора: недостаточный уровень развития но-
вых национальных языков и противодействие русскоязычного
населения. В части государств добавляются и еще два фактора:
сильная русификация основной нации и существование нац-
меньшинств помимо русских1.
Мы уже отмечали, что в ряде сфер в советское время (как и
до революции) русский язык господствовал безраздельно или
почти безраздельно. Это не мо!ло не сказываться и на развитии
ряда функциональных стилей других языков, научною, техниче-
ского, военного, иногда и делового. В том же казахском языке к
1 О последнем факторе мы не имеем возможности специально говор irru, часто здесь нс
хватает информации Отметим лишь, что здесь продолжаются те же процессы, о которых
говорилось в предшествующих главах, но вышли наружу ранее скрызыс настроение На
одном полюсе находятся народы, готовые а ассимшшцли, вроде мсгрслшсв и сванов или
пиво» в Латвии, здесь нет особых проблем. Серьезнее, например, ситуация с шаузамн. со-
гласными на жизнь в молдавском государстве, но требующими автономии и гярлггнрован-
ных прав для своего языка Другой полюс - абхазы или карабахские армяне, нс желающие
НСДЧИНГП.СЯ соответственно Грузин или Азербайджану, абхюы н сейчас лоалины к русскому
языку. 1Ю отяергают грузноскиП
167
1991 г. просто не хватало для многих областей разработанной
терминологии и общепринятых норм. Даже в национально одно-
родной среде нелегко сразу, например, сменить язык вузовского
преподавания технических дисциплин или команд в армии. К
тому же взрослому человеку независимо от его идейных взглядов
и культурных ориентаций трудно ломать сложившиеся привычки
и стереотипы, в том числе и языковые А русские языковые сте-
реотипы были сильны в любой профессиональной сфере. Даже
на Украине, где в 20-е гг. были созданы достаточно разработан-
ные нормы научно-технического стиля и где даже в более позд-
нее время не исчезла традиция публикации научно-технической
литературы по-украински, вторичная украинизация идет, осо-
бенно в центральных и восточных областях, не очень легко.
Правда, в отличие от конца 20-х гг., дело не дошло до арестов
преподавателей, не желавших читать по-украински. Но в том же
Киевском политехническом институте постановление о переходе
всего обучения на украинский язык с 1 сентября 1993 г. осталось
на бумаге. Иногда как временная мера используется дублирова-
ние одной и той же функции двумя языками: в национально од-
нородной Армении все же пока "есть армянский и русский ле-
чебные факультеты в мединституте с абсолютно одинаковой
про|раммой" |Туманян, 1994, с. 77)
Однако опыт многих стран, в том числе и СССР в 20-30-е гг.
показывает, что эти трудности серьезны, но не непреодолимы.
При этом значимы не столько собственно языковые, сколько
культурные трудности. Венгерский язык или иврит по происхож-
дению и строю резко отличны от большинства европейских, но
проблема перехода на них всех сфер культуры в соответствующих
странах была решена сравнительно быстро. Гораздо труднее идет
этот процесс в таких странах, как Шри Ланка, Бангладеш, Кам-
боджа, хотя там и сравнительно ясен вопрос о выборе государст-
венного языка. Перевести европейскую систему понятий, ска-
жем, на кхмерский язык нелегко; уже поэтому в Камбодже роль
французского языка по-прежнему велика. Сходные проблемы
существуют и в СНГ. К тому же замедляющим фактором в ряде
новых государств является упоминавшийся выше "апартеид":
полноценное использование узбекского или туркменского языка
в промышленности будет возможно лишь после его преодоления.
(Сравните ситуацию в близком по языку и культуре Азербайджа-
не, где "апартеида" нет.)
168
При этом следует учитывать разрыв между общественными
настроениями, часто стимулируемыми официальной политикой
государства, и многолетними привычками. Нередко реальное
языковое поведение независимо от степени развития того или
иного языка в той или иной сфере продолжает определяться при-
вычками советского времени. При обследовании, проведенном в
1995 г. в Баку, выяснилось, что значительная часть опрошенных
азербайджанцев склонна заявлять о незнании русского языка;
при этом однако те же люди в ответе на другой вопрос признава-
ли, что они среди телеканалов предпочитают смотреть москов-
ские каналы "Останкино" и НТВ, то есть русскоязычные. С дру-
гой стороны, знающих турецкий язык оказывается почти столько
же, сколько знающих русский, но турецкое телевидение смотрят
гораздо меньше, чем российское [Рубенчик, 1997, с. 20]. Безус-
ловно, языковое бытие азербайджанцев после 1991 г. изменилось
значительно меньше, чем языковое сознание. Даже в казалось бы
полностью украинизированном Львове после отключения в 1995г.
московского канала 67% опрошенных хотели его восстановления
[НГ, 04 04.1997].
Гораздо сложнее и болезненнее проблема русскоязычного на-
селения. В 1991 г. за пределами России оказалось около 25 млн.
русскоязычных. Наряду с недавними переселенцами среди них
немало тех, кто прожил всю жизнь там, где живет сейчас. До
1991г они удовлетворяли потребность идентичности и потреб-
ность взаимопонимания, в большинстве они одноязычны. Сейчас
они оказались в тяжелейшей ситуации. Настроения таких людей
выразил покойный харьковский поэт Б. Чичибабин в стихах: "Я с
родины не уезжал, за что ее лишен?".
Сложившуюся ситуацию так суммирует о несколько усред-
ненном виде Л П Крысин: русский язык "превращается из язы-
ка политически господствовавшей нации в язык национального
меньшинства (нередко к тому же гонимого). У него появляются
функциональные свойства, характерные для языков националь-
ных меньшинств: преимущественное использование в бытовых и
семейных ситуациях: функциональная вторичность в социально
значимых сферах — делопроизводстве, законотворчестве, средст-
вах массовой информации, образовании" (Крысин, 1994, с.123-
124]. В разных государствах, правда, ситуации несколько различ-
ны. В Латвии или Азербайджане уже сейчас дело обстоит так, как
пишет Л. П. Крысин. Скажем, в Казахстане роль русского языка
169
пока еще значительнее, но при сохранении нынешних тенденций
описанная выше картина в будущем очень реальна.
До 1991 г. западные советологи нередко давали прогнозы бу-
дущего развития языков в СССР. Иногда, как мы уже писали,
прогнозировались гибель всех языков, кроме русского, или пере-
ход к пятнадцатиязычию. Чаще всего исходили из длительного
сохранения существовавших тенденций. Так, автор одной из ста-
тей о языковой ситуации в Прибалтике прогнозировал, что к
2017 г. в Латвии русский язык будет преобладать над латышским,
а в Эстонии позиции русского и эстонского языков будут при-
мерно равны |Knowles, 1989, с. 164-171]. И это печаталось в 1989
году! Лишь одного никто не .мог предсказать — того, что случи-
лось в тех же Латвии и Эстонии на самом деле.
У русскоязычного населения в таких государствах одновре-
менно страдают и погребность идентичности (во многих сферах
общения оно нс может употреблять русский язык), и потребность
взаимопонимания (у него в прямом смысле нет общего языка с
господствующим этносом). Из такой ситуации существуют четы-
ре выхода, все они в той или иной степени реализуются. Во-
первых, можно пожертвовать потребностью идентичности, вы-
учить новый государственный язык, привыкнуть использовать его
на работе и в официальных ситуациях, сохраняя русский язык в
семье, в клубах и землячествах. Во-вторых, можно пожертвовать
потребностью взаимопонимания, отказаться от социальной ак-
тивности и замкнуться в рамках русскоязычной общины (см. си-
туацию отказа от общения в первой главе книги). В-третьих,
можно сохранить обе потребности ценой отъезда туда, где все
говорят по-русски. Наконец, в-четвертых, ради удовлетворения
обеих потребностей можно бороться за изменение установивше-
гося порядка; это может быть борьба за изменение государствен-
ных границ или за создание русских автономий.
Сейчас появилась точка зрения о том, что лишь первая из
этих стратегий допустима. А Поллуцкий, например, утверждает:
"Русский по происхождению и культуре гражданин любого ННГ
(нового независимого государства. - В. Л.) должен сознавать, что
знание государственного языка страны, где он живет, самоиден-
тификация себя в первую очередь в качестве гражданина этого
государства, а уже затем как этнического русского, является не-
пременным условием для успешной карьеры и бесконфликтных
взаимоотношений с большинством сограждан" |НГ, 17.12.1994].
Автор явно исходит из модели "плавильного котла" США. Однако
170
русскоязычные в СНГ и Прибалтике — не иммигранты. Ситуа-
ция с ними более сходна с судетскими немцами в Чехословакии
или французами в Алжире. При разном развитии двух указанных
ситуаций здесь был общий элемент судетские немцы так и не
признали себя чехами немецкого происхождения, а французы —
алжирцами французского происхождения. Итог оказался сход-
ным: принудительный или вынужденный отъезд. Мы не хотим
сказать, что, скажем, всех русских, живущих в Кыргызстане, ждет
такая судьба, но призыв к ним А. Подлуцкого стать киргизами
русского происхождения вряд ли реален.
Показательны опросы последних лет, приведенные в книге
|Белоусов, Григорян, 1996]. Из опрошенных русских в Кыргыз-
стане ни один не заявил, что "умеет говорить по-киргизски" или
что слушает радиопередачи на киргизском языке [Белоусов,
Григорян, 1996, с. 68]; в Узбекистане 30% опрошенных русских
"умеют говорить по-узбекски" и 10% слушает узбекское радио
[Белоусов, Григорян, 1996, с. 103]. Готовы обучаться арабской
графике менее 15% русских Кыргызстана и 20% Узбекистана
[Белоусов, Григорян, 1996, с. 104].
Дело здесь, видимо, не столько в степени демократичности
того или иного государства (единственный фактор, принимаемый
во внимание А. Подлуцким), сколько в культурных факторах и
степени престижности того или иного языка. Вариант "плавиль-
ного котла" наименее реален в двух случаях: когда очень различ-
ны культуры, скажем, христианская и мусульманская (случай
Алжира), или когда язык меньшинства более престижен для него,
чем государственный язык (случай судетских немцев). Но в
"ближнем зарубежье" первое нередко, а второе имеет место прак-
тически везде. Кстати, в Прибалтике ситуация повторяется уже
второй раз. В некоторых новых государствах американская мо-
дель официально берется на вооружение. Вице-премьер прави-
тельства Казахстана Н. Шайкенов прямо заявляет: Этническое
многообразие для Казахстана — это не проблема, а положитель-
ный факт. Казахстан в этом смысле похож на Америку. Я думаю,
что через десятилетия здесь тоже возникнет своеобразный melting
pot, плавильный котел" [НГ, 19.03.1996]. Вопрос об общем языке
Н. Шайкенов, однако, обходит. Отметим, что такие идеи выска-
зывают официальные деятели в Казахстане, где с русской общи-
ной нельзя не считаться, но не в казалось бы более вестернизи-
рованной Прибалтике, где концепция национального государства
171
проводится в жизнь максимально жестко. Но и в Казахстане ва-
риант "плавильного котла’ пока что далеко не очевиден.
Многие русские переживают ситуацию очень остро. В данном
случае можно согласиться с бывшим председателем комитета Го-
сударственной Думы по делам СНГ и связям с соотечественни-
ками К. Г. Затулиным, который писал: "Главное — отсутствие
какого-либо иммунитета к условиям жизни разделенного народа.
Иммунитет такого рода, выработанный длительным временем
приспособления, есть, скажем, у армян, которых историческая
судьба разбросала по всему свету. Есть он и у евреев, еще у неко-
торых народов. Для русских же эта проблема нова и неожиданна"
[ДМ, 02.12.1995]. Важно и такое замечание, касающееся многих
государств: "Предпринимаются попытки обучения взрослых
(государственному языку. - В. -4.), но... это почти не дает резуль-
татов, так как нет действенной системы подготовки. Кроме того,
русскоязычное население сталкивается и с чисто психологиче-
скими трудностями, поскольку в пожилом, да и в среднем воз-
расте невозможно освоить другой язык на уровне идеального
профессионального исполнения" (Насырова, 1994, с. 247]. И еще
один фактор. Часть русскоязычных и сейчас считает нынешнюю
ситуацию временной, надеясь на восстановление Союза в том
или другом виде и не желает поэтому приспосабливаться к си-
туации. Так же поступали и многие русские эмигранты первой
волны, ожидая скорой смены власти в России.
Важным элементом в адаптации русскоязычного населения к
изменившимся условиям могла бы быть помощь России. Что-то
здесь делается. Российское правительство приняло постановление
"О программе мер по поддержке соотечественников за рубежом".
В число этих мер, в частности,, включается поддержка русскоя-
зычных школ в "ближнем зарубежье"; на нужды начальных школ
предполагается выделить 13 миллиардов рублей. Однако "общие
потребности в этой области, по подсчетам специалистов, состав-
ляют 980 млрд., почти столько, сколько необходимо самой Рос-
сии. И хотя пока этих денег нет, теоретически Минфин готов их
выделить" [НГ, 02.07.1996] Реально постановление мало выпол-
няется Оказывается, что "за шесть лет Россия не поставила в
СНГ ни одной азбуки" [НГ, 20.12.1997]. Но многие просьбы о
помощи не удовлетворяются. Вот только один пример. "Не осу-
ществлена система мер, позволяющая абитуриентам из стран
СНГ поступать в российские вузы. Так, Русскому национально-
культурному центру в Узбекистане был предложен перечень из 21
172
вуза, однако только два из них заявили, что готовы принять сту-
дентов из стран СНГ' (НГ, 05.10.1995|. А ведь на родине остается
мало возможностей получить высшее образование на русском
языке. Правда, в Кыргызстане открыт Славянский университет,
но уже в Казахстане аналогичный проект был отклонен. Но в
любом случае "сегодня руководство России в определении своей
стратегии по отношению к русским в республиках избрало ока-
зание помощи в адаптации к новым условиям. Фактически оно
признало неизбежность ассимиляции русских" (НГ, 25.06.1996|. А
ассимиляции многие русские не хотят.
Впрочем, часть русскоязычного населения начинает приспо-
сабливаться к новым реалиям. Еще в 1991 г. социологическое об-
следование русских женщин, живущих в Узбекистане, показало,
что из 92 опрошенных лишь 16 человек полностью отрицали не-
обходимость знания узбекского языка, а 32 человека признали,
что его нужно знать в качестве "языка специальности", примерно
столько же — что его знание нужно, чтобы удержаться или про-
двинуться на служебной лестнице, а 13 человек — даже что не
мыслят себя без знания узбекского языка (Савельева, 1993, с.390-
3911. Впрочем, психологический настрой и реальное поведение —
не одно и то же. При аналогичном опросе в Молдове среди рус-
скоязычного населения 89% опрошенных признали необходи-
мость изучения румынского (молдавского) языка, но 56% при
этом не изучали этот язык (Млечко, Шипилов, 1994, с. 100). Но
именно в Молдове отмечен противоречащий господствующим
настроениям факт: "многие русскоязычные родители отдают сво-
их детей в молдавские школы" (НГ, 29.10.1994]. Это автор газет-
ной статьи объясняет тем, что они, считая знание молдавского
языка для своих детей необходимым, не верят, что его можно
выучить в русских школах, где он преподается особенно плохо
(по тем же причинам в былые времена нерусские родители отда-
вали детей в русские школы). И при этом статья озаглавлена:
"Русские в Молдове заняли место евреев"; в ней отмечается, что
русские ощущают себя гражданами второго сорта и многие уез-
жают.
Процесс вытеснения русского языка идет во всех 14 государ-
ствах, хотя и с разной скоростью и иногда с вынужденными от-
катами назад. И дело тут не только в "продолжении амбициозных
стремлений порвать абсолютно со всем, что было связано с
"проклятым прошлым”, как пишет Ж. Т. Тощенко (НГ,
01.12.1994). Спору нет, таких стремлений много, но имеются и
173
объективные причины. Те же амбициозные стремления в Калмы-
кии или Чувашии не смогли реализоваться без объективных фак-
торов.
На первый взгляд, может показаться странным, что, пожалуй,
наименее жесткая политика в отношении русского языка прово-
дится в Грузии и Армении, где русская диаспора наименее значи-
тельна. Например, в Грузии "ни в принятой недавно Конститу-
ции, ни в Законе о гражданстве нет никаких ограничений по на-
циональному и иному признакам, не предусмотрена проверка на
знание государственного языка для замешения тех или иных
должностей... Сегодня в республике насчитывается более 140 рус-
ских школ. Что же касается вузов, то количество русских факуль-
тетов не только не сократилось, но контингент студентов даже
увеличился, причем не только за счет русских. Русский язык за-
крепляется, таким образом, в своей культурной функции, и его
значимость не уменьшается, учитывая, что для многих он остает-
ся одним из каналов вхождения в мировой информационный
процесс'* |Язькова, 1996|. Сходна ситуация в Армении.
Однако никакого парадокса здесь нет. Именно потому, что
русских в Грузии и Армении мало, и они во многом и в совет-
ское время были двуязычны, а грузинский и армянский языки
вполне готовы заменить русский почти во всех сферах, ни рус-
ский язык, ни русскоязычное население не воспринимаются как
серьезные конкуренты (к тому же в Армении стараются не ссо-
риться с Россией). Грузия, пожалуй, единственное из 14 госу-
дарств, где среди проблем меньшинств "русский вопрос" — дале-
ко не самый острый; проблемы Абхазии и Южной Осетии, где
попытка Грузии вести ассимиляторскую политику привела к
трагическим последствиями, куда серьезнее.
Противоположный полюс занимают прибалтийские государ-
ства, прежде всего Латвия и Эстония. Причины этого понятны
Во-первых, если во многих других новых государствах направле-
ние развития неясно в принципе и по-разному понимается в об-
ществе, то здесь вопросов ни у кого нет: конечная цель — капи-
тализм западного типа, полная интеграция в Европу во всех об-
ластях, включая военную, культурная ориентация на Запад, а не
на Россию. Если с этим курсом кто-то не согласен, то только
среди русскоязычной общины. Вся эта община, как и функцио-
нирование русского языка, выглядят лишь досадной помехой на
пути в западном направлении. Во-вторых, эти страны поздно во-
шли в СССР, а традиции независимых государств 20-30-х гт. не
174
забыты. А в-третъих, эти страны в отличие от других имеют пол-
ностью гарантированную поддержку США и Западной Европы.
Наконец, там нет многих проблем, связанных с использованием
национальных языков: функциональные стили каждого из трех
языков вполне развиты еще с 20-30-х гг.
Например, в Эстонии с I апреля 1995 г. начал действовать
новый закон "О государственном языке". В отличие от компро-
миссного закона 1989 г. он полностью приравнивает русский
язык к иностранным. На его основании, например, "люди, не
владеющие эстонским языком, теперь могут устно общаться с
государственными и муниципальными служащими на иностран-
ном языке (русском) только при достижении соглашения... Если
соглашение с эстонским чиновником не будет достигнуто, люди
смогут поговорить с ним только с помощью переводчика. При-
чем все расходы на оплату толмача покрывает сторона, не вла-
деющая государственным языком" [П, 22.02.1995]. Сейчас вряд ли
кто-то из эстонских чиновников не может говорить по-русски,
однако закон дает ему право показывать языковое превосходство.
Каждый желающий получить эстонское гражданство должен
сдать на эстонском языке экзамен, который "даже не всякий эс-
тонец смог бы сдать . с первого раза” |И, 12.04.1995]. Как отме-
чалось в период принятия закона, "новая программа экзаменов
для желающих получить гражданство еще не разработана. Поэто-
му во многих эстонских городах языковые центры по подготовке
к сдаче экзаменов находятся на грани закрытия" (И, 12.04.1995].
Принят также закон об образовании. "В его основе — эстони-
зания верхней ступени среднего образования и соответственно
всего высшего. На русском языке можно будет учиться только до
9-го класса, а дальше обучение планируется проводить на эстон-
ском языке" [Михальченко, 1994 б, с. 225|. Допускается, правда,
платное обучение любого уровня на "иностранном" языке, но та-
кую меру трудно назвать обеспечивающей равноправие. Прямо
заявляют о том, что "совокупность мер по “деколонизации” Эс-
тонии (финансовая поддержка желающих покинуть Эстонию,
принудительная высылка семей военнослужащих и др.) приведет
к сокращению контингента нуждающихся в образовании на рус-
ском языке" [Михальченко, 1994 б, с. 225-226]. Одна из мер —
сознательное торможение создания сети школ эстонского языка
для русских; "из государственного бюджета деньги на нее не вы-
делены" [НГ, 29.11.1996]. И постоянно отмечается, что "обучение
эстонскому языку детей и взрослых оставляет желать лучшего"
175
[НГ, 14.08.19971. И дело тут явно не в нехватке денег или спе-
циалистов. Бывший директор Департамента гражданства Эстонии
А. Коллинт свидетельствует. "Власти Эстонии стремились пре-
вратить жизнь здешних русских в ад... Ключевыми словами идео-
логии внутренней политики была фраза "Русские - домой”. В ее
подтверждение делалось все, что можно" [Глобус, 2000, № 8,
с.531.
Правда, реально до полного перехода на эстонский язык в
Эстонии еще далеко: "Использование русского языка в частном
общении и бизнесе не уменьшается... А роста численности рус-
ских, постоянно использующих эстонский язык, почти не на-
блюдается, хотя ныне они его активно учат и знают куда лучше,
чем прежде" [НГ, 14.08 I997J. В связи с этим в сентябре 1997 г.
эстонский парламент передвинул ликвидацию русского гимнази-
ческого образования с 2000 на 2007 г. |НГ, 19.09.1997].
Но и в нынсшной ситуации эстонский язык независимо от
степени владения им используется как символ национального
господства: "Показательна в этом смысле Нарва, где лишь не-
сколько процентов жителей сносно владеют эстонским языком. В
этом городе не найти, однако, ни одной вывески, ни одного на-
звания улицы, вообще ничего написанного по-русски... Это и
есть символическое, но очень эффективное господство. Нарва —
исключительно эстонский город" [НГ, 14.08.1997]. И еще один
факт: "В таллинских ресторанах предлагают меню на эстонском,
английском и финском языках. На русском меню нет" [НГ,
30.12.19991.
А об отношении многих эстонцев к русскому языку вот что
пишет американская газета "Бостон глоб": "Американец, посе-
тивший музей, не говорил ни па немецком, ни на эстонском... А
Дайна (гид. - В. А.) слабо говорила по-английски. Оставался
только один путь для эффективного продолжения этой беседы —
русский. “О нет, нет, только не на русском, все, что угодно,
только не на русском”, — воскликнула Дайна на беглом русском
языке... "Мы были заключенными в тюрьме под названием
"Советский Союз"”, — заявил Вальтер Тимуск, отставной майор
полиции (очевидно, милиции. — В. /4.), который проводит сейчас
свое время за изучением английского языка в Тартуском универ-
ситете. — Сейчас мы хотим забыть Россию, русский язык и рус-
ских" [цитируется по изданию ИТАР —ТАСС Глобус", 1998, №
19, с. 15-16J. Но вряд ли в обозримом будущем такое забвение
реально.
176
Показательно недавнее интервью с премьер-министром Эсто-
нии М. Лааром. Он признает, что ' эстонцам знать русский язык
полезно", и упоминает о "великой русской культуре". Но тут же
премьер заявляет, что утрата двуязычия эстонским большинством
— "скорее всего результат процесса нормализации общества", оп-
равданный тем, что в прошлом ’’от нас жестко требовали изучать
русский язык" (НГ, 30.12.1999].
Сходна ситуация и в Латвии. Еще в 1993 г. отмечалось: "В ву-
зах республики русских групп нет. Со второго курса учебный
процесс ведется исключительно на латышском языке" [П,
21.07.1993]. Еще в 1994 г. в русских школах обучалось 41,2%
школьников Латвии, но с 1995/96 учебного года было решено
обеспечивать их государственное финансирование лишь до 9-го
класса (Язькова, 1996]. В 1994г. была введена система штрафов за
недостаточный уровень знания государственного языка (НГ,
01.12.1994]. Пишут и о том, что "в Латвии русским учителям гро-
зит увольнение из-за не сданного экзамена по латышскому язы-
ку" |НГ, 25.12.1998].
В 1998-1999 гг. в Латвии развернулась борьба в связи с рас-
смотрением в парламнте проекта нового, еще более жесткого за-
кона о государственном языке. Он, в частности, "предписывает
обязательное употребление исключительно латышского языка не
только в государственных учреждениях... но и в частной сфере,
т е. при проведении собраний и иных мероприятий вне государ-
ственных структур" (НГ, 07.02.1998]. В июле 1999 г. закон был
принят парламентом, но президент Латвии В. Вике-Фрейберга,
не желая международного скандала, не подписала его и вернула в
парламент на доработку.
Еще до принятия закона парламент намеревался дополнить
трудовое законодательство поправкой, "согласно которой бизнес-
мен обязан уволить работника, не знающего латышского языка";
пока что поправка принята не была (НГ, 07.04.1998]. В сфере
бизнеса роль русскоязычного населения слишком значительна в
Латвии, как и в Эстонии.
Тем не менее для настроений части латышского общества по-
казательна опубликованная в феврале 1998 г. в газете входящего в
правящую коалицию объединения 'Отечеству и свободе" серия
материалов Юриса Рудевскиса (ее русский перевод напечатан в
"Независимой газете"). Он, в частности, пишет: "Я бы посовето-
вал каждому латышу хотя бы раз в день посмотреть на типичных
представителей России на нашей земле — мигрантов, которые
177
бродят по рижским улицам, сплевывают шелуху подсолнечника и
кличут “твою мать’’, мечтая о восстановлении империи. Лучше
всех этих людей описал М. Булгаков в романе “Собачье сердце"
— они полностью соответствуют образу дегенерата Шарикова...
Мигранты требуют второй государственный язык и двухобщин-
ное государство, молятся на Рубикса и по воскресеньям собира-
ются возле памятника Победы в Пардаугаве (район Риги. - В. А ),
пьют водку и поминают вшивую красную армию. Интеграция
таких людей в латышское общество невозможна — можно допус-
тить только противоположное: они с радостью интегрируют нас.
И тогда через сто лет название латышей будет причислено к спи-
ску ассимилированных русскими племен и народов" [НГ,
18 03.1998J.
Чуть более сглаженный вариант неприязненного отношения к
русскоязычным продемонстрировала представительница Латвии
на "круглом столе" по языковым проблемам в постсоветских го-
сударствах в Фонде Сахарова в феврале 1998 г. Весь ее доклад
был посвящен административным мерам, заставляющим нелаты-
шей знать латышский язык. На вопрос о том, что делается для
того, чтобы научить их любить этот язык, знать латышскую куль-
туру и литературу, она ответила "Нам не до этого. Нам нужно,
чтобы наши дети не стали последним поколением, знающим
свой латышский язык". Один из участников "круглого стола’’ ска-
зал.что принудительное внедрение латышского языка выглядит
нс по-христиански; рижская лингвистка ответила: "Да, мы выну-
ждены поступать не по-христиански". Яснее не придумаешь!
Латышский язык устойчиво сохранялся и в советское время,
что признавали и западные советологи; речь шла лишь о внедре-
нии латышско-русского двуязычия. Тем более его позициям ни-
чего не угрожает сейчас. Но в стране, которая, по выражению
одного из вынужденных эмигрантов оттуда, "не просто живет
прошлым, но дышит им; даже, впрочем, не прошлым, а той не-
навистью, что из прошлого доносится" [НГ, 07.04.1998), трудно
надеяться на сколько-нибудь объективное отношение к языковой
ситуации. Тем более что политика Запада, иногда осуждающего
"крайности" латвийской и эстонской языковой политики, прежде
всего определяется отношением к этим странам, как к части ’’их’’
мира, насильственно отторгавшейся от него русскими.
Русская община Латвии пытается бороться с дискриминацией
русского языка, однако при отсутствии поддержки со стороны
российской власти и молчании стран Запада силы неравны. Сна-
178
чала выдвигалось требование объявления русского языка вторым
государственным языком, потом после отстрочки принятия зако-
на о государственном языке появился компромиссный вариант, о
котором писал председатель думы Русской общины Латвии
В.Алтухов: "Мы снимаем свое требование о введении второго го-
сударственного языка, а в ответ сейм разрешает свободное и не-
наказуемое применение русского языка в сфере образования,
науки, культуры, информации, бизнеса и в документации, не от-
носящейся к государственным актам. Пусть в практической дея-
тельности люди сами решают, на каком языке им договориться"
|СР, 24.07.19991. Но и этот вариант сейм проигнорировал.
В Литве ситуация несколько спокойнее, чем в Латвии и Эс-
тонии, но прежде всего потому, что русская обшина там меньше
и еще в советское время в ней было распространено двуязычие.
Но и там взят последовательный курс на одноязычие для нацио-
нального большинства Уже в 1996 г. отмечалось, что маленькие
дети там русского не знают [ОГ, 1996, № 30J.
Ситуация на Украине неравномерна. В западных областях все
очень похоже на Прибалтику: "Во Львове... только за последние
четыре года (1991-1995. - В. Л.) число русских школ сократилось
с 24 до 7, с 7 до 20 увеличилось количество т.н. “смешанных
школ”, которые, как показывает опыт, при нынешней политике
за два-три года полностью украинизируются" [НГ, 04.03 1995). А
вот данные 1997 г: "Дошкольного образования на русском языке
не существует уже несколько лет. Во всех районах западноукра-
инских областей остались считанные русские классы, русских
школ больше нет. Во Львове их число сократилось с 24 до 5, в
Ивано-Франковске и Тернополе осталось по одной. Между тем
русское население Галиции после 1989 года уменьшилось всего
на несколько тысяч. Теперь более половины русских семей вы-
нуждены отдавать своих детей на обучение в украинские школы...
Избит и изгнан из Ивано-Франковска директор так и не состо-
явшейся русской гимназии" [НГ, 04.04.1997]. Даже самые нацио-
налистично настроенные среди украинских политиков говорят с
российскими тележурналистами по-русски, нс требуя переводчи-
ка; но если российское телевидение беседует с простыми жите-
лями Львова, то перевод оказывается необходимым: там, вероят-
но, уже отвыкли от русского языка. Существование значитель-
ного региона, где быстро перешли к украинскому одноязычию,
оказывает влияние на общую языковую ситуацию.
12*
179
Однако в других частях республики ситуация безусловно
иная. В главе "Годы стабильности" уже говорилось о преоблада-
нии русского языка в Одессе даже после объявления независимо-
сти Украины. В Крыму русскоязычные составляют даже 97% на-
селения. При всем изменении политики русский язык распро-
странен даже в официальной сфере. Тот же А. Подлуцкий опи-
сывает возмутительный, по его мнению, эпизод, происшедший в
1994 г. в Сумах. Женщина-судья, не владевшая украинским язы-
ком, потребовала от участника процесса говорить по-русски, а
когда тот отказался, предложила нанять за свой счет переводчика
|НГ, 17.12.1994]. Ситуация обратная эстонской! Можно слышать
и жалобы типа: "Волна возрождения культурного достояния под-
нялась, но довольно быстро спала" (Таревская, 1996); тот же ав-
тор указывает, что книги на украинском языке лежат, а на рус-
ском раскупаются, спектакли в украинских театрах идут при по-
лупустых залах
Однако ситуация для русского языка здесь все ухудшается, а в
политической борьбе все более заметен сдвиг в пользу украини-
зации. Президентские выборы 1994 г. принесли победу ЛД.Куч-
ме в том числе и благодаря голосам русскоязычных: он обещал
придать русскому языку официальный статус. После выборов
этого однако не произошло. Более того, в 1996 г. при обсуждении
в Верховном Совете проекта новой конституции, попытки ком-
мунистов и других левых добиться признания статуса русского
языка нс удались, против этого выступили не только национал-
радикалы, но и "центристы". Даже имевшаяся в проекте компро-
миссная формулировка о допущении официального использова-
ния русского и других языков в районах "компактного прожива-
ния нацменьшинств" исчезла в окончательном тексте Конститу-
ции Украины (НГ, 15.08.1996].
В дальнейшем началась борьба за еще большее вытеснение
русского языка. В конце 1996 г. группа государственных органи-
заций, ведающих информацией и просвещением, выработала ре-
комендации по языковой политике, где предполагалось "считать
разговоры и печатные Издания на негосударственном языке дея-
нием, которое своими негативными последствиями представляет
не меньшую угрозу национальной безопасности Украины, чем
пропаганда насилия, проституции". Среди рекомендаций — ско-
рейший перевод на украинский язык всего радио- и телевещания
(в противном случае журналисты должны лишаться лицензии),
аттестация всех тележурналистов на знание украинского языка.
180
обложение пошлиной ввозимой на Украину литературы не на
украинском языке, повышение тарифов на русскоязычные изда-
ния так, чтобы они стоили "в десять тысяч раз” дороже украиноя-
зычных, и т.д. Президент Л. Д Кучма раздал государственным
деятелям поручения по обеспечению финансирования и админи-
стративной поддержки этих рекомендаций (Век, 14.02.1997].
Официально они все же тогда утверждены не были
На парламентских выборах 1998 г. за придание русскому язы-
ку официального статуса выступили левые (Компартия, Прогрес-
сивная социалистическая партия), резко против — Рух и другие
правые, а "центристы” постарались обойти этот вопрос. Сходной
была ситуация и на президентских выборах 1999 г. Левые канди-
даты заявляли, как А. Мороз: "Язык — это прежде всего право
человека и, таким образом, необходимо создавать равные условия
для всех языков на территории Украины, для их применения,
функционирования и развития" [НГ, 15.04 1999]. Л. Кучма, как и
другие кандидаты, вел кампанию "подчеркнуто на двух языках"
|НГ-содружество, 27.10.1999], не выдвигая языковые проблемы на
первый план. Как показывают социологические опросы (НГ-
содружество, 22.12.1999|, избран он был прежде всего украин-
ским населением. До сих пор нигде на Украине, кроме Крыма,
русскому языку не предоставлен официальный статус, хотя сти-
хийно его позиции, безусловно, сильны.
Уже к 1996 г. государственное телевещание Украины полно-
стью исключило русский язык, даже часть демонстрируемых
программ телевидения России показывается в переводе на укра-
инский. На частных каналах преобладает смешанный характер
передач: дикторы и комментаторы говорят строго по-украински,
но даже западные кинофильмы, не говоря о советских и россий-
ских, идут на русском языке.
Форсируется украинизация в сфере образования. Не только в
западных областях (см. выше), но и в ряде давно входивших в
состав российского государства областей: — Хмельницкой, Чер-
касской, Киевской (без г. Киева), — обучение на русском языке
практически свернуто. Это при том, что официально действую-
щий Закон о языках предусматривает сохранение русскоязычного
обучения (попытки его изменить пока что наталкивались на со-
противление левых депутатов Верховного Совета). "Письмо №
1/9-11 от 28.01.1993 г., подписанное бывшим первым заместите-
лем министра образования Анатолием Погрибным, официально
переводит русский язык в разряд зарубежных языков, тем самым
181
позволяя школам вместо него изучать другие иностранные язы-
ки" ]НГ-содружество, 26.05.1999].
Как свидетельствует народный депутат Украины В. Алексеев,
"за каких-то три года украинские родители были полностью ис-
ключены из процесса определения языка обучения своих детей в
школах, хотя сам закон, дающий им на это право, не менялся... В
большинстве случаев сокращение количества школ с русским
языком обучения произошло административно-директивным пу-
тем, без учета мнения родителей и без должной подготовки пе-
дагогических коллективов" ]НГ-содружество, 26.05.1999].
Украинизация, безусловно, наталкивается на сопротивление
русской зычного населения. В частности, в июне 1999 г. в Киеве
прошел учредительный съезд Русской общины Украины. "Деле-
гаты приняли заявление о защите русского языка, в котором, в
частности, говорится о необходимости "всеми возможными спо-
собами добиваться восстановления вертикали русского языка,
организации обучения языку в дошкольных, средних и высших
учебных заведениях’'. Собравшиеся также приняли резолюцию о
"создании всеукраинской русской организации, которая будет
реально защищать права русских и русскоязычных граждан" (НГ,
29.06.1999]. Несколько ранее Русская община Киева пыталась
передать представителям ООН заявление "о нарушении прав че-
ловека на Украине, выражающемся в закрытии в городе русских
школ и классов"; это заявление не было принято представителя-
ми ООН 1НГ, 25.12.1998]. Кое-где права русского языка удается
сохранять. Так, Таврический университет в Симферополе офици-
ально имеет русскоязычный статус. В отличие от Прибалтики на
Украине (кроме западных областей) пока достаточно сильны по-
зиции сторонников русского языка, они есть и среди украинцев
по национальности, что очень важно. Отмечают, однако, что
"некоторая тенденция снижения числа тех, кто выступает за
официальный статус русского языка, имеется. Если в 1994 г. их
было 52,0%, то в 1999 г. — 46,7%" |НГ-содружество, 22.12.1999].
В то же время не надо смешивать политику и жизнь. Как мы
уже видели, довольно жесткая политика украинизации не исклю-
чает жалоб на то, что русскоязычные книги и газеты расходятся
лучше, чем украиноязычные. В киевских вузах, в отличие от Тав-
рического университета, все инструкции требуют преподавания
на украинском языке; однако и сейчас часть курсов читается по-
русски, и многое здесь зависит от привычек и симпатий препода-
вателей. По данным социологических опросов за 1994-1999 гг.,
182
56,9% жителей больших городов Украины считают родным язы-
ком русский; только по-русски в семье говорят 55,1 % респонден-
тов из восточных районов и 56,1% из южных. Показательно и ю,
что 100% респондентов в Крыму и Восточном регионе предпочи-
тали заполнять анкеты на русском языке (в областях, присоеди-
ненных к СССР в 1939-1945 гг., ситуация противоположна) |НГ-
содружество, 22.12.1999]. Еще опрос, проведенный Киевским ме-
ждународным институтом социологии (КМИС): "34% респонден-
тов поддержали предложение сделать русский язык вторым офи-
циальным в тех местах, где население того пожелает, 26% выска-
зались за превращение его во второй официальный язык, 21% —
за предоставление ему статуса второго государственною языка и
лишь 11,9% потребовали изъять русский язык из официал иного
употребления по всей стране... Сотрудники КМИСа уже не-
сколько лет перед каждым интервью неизменно справлялись у
респондентов, на каком языке им удобнее общаться, и уже не-
сколько лет неизменно о г 54 до 52% опрашиваемых выбирали
русский" (НГ, 28.03.1998].
Даже парижская газета, обличающая любые попытки
"возобновления империи", признает, что молодые болельщики
киевского "Динамо" "на вопрос, кто они, кричат тебе в лицо, что
они украинцы. При этом они между собой общаются на русском,
не знают гетманов Запорожской Сечи и... ненавидят (или просто
не любят) львовских националистов" [РМ, 05-11.02 1998]. Иногда
считают, что "отсутствие четко определенного стагуса у русского
языка обеспечивает какое-то подобие реального русско-украин-
ского двуязычия. За последние десять лет к шкому положению
вещей многие привыкли и перестали раздражаться" [11 Г-содру-
жество, 27.10.1999].
Как бы то ни было языковая ситуация на Украине с 1991 г.
значительно изменилась по сравнению с советским временем. К
тому же надо учитывать то значение, которое нынешняя языко-
вая политика, особенно в области образования, может иметь для
будущего. Вряд ли взрослое русскоязычное население Украины
когда-нибудь согласится на украинское одноязычие. Но их дети и
внуки, не имея возможности получить образование по-русски,
могут либо утерять русский язык, либо сохранить его лишь на
бытовом уровне.
Можно согласиться с политологом А. К. Пушковым. "Для Ук-
раины сейчас самое важное - не интеграция с Россией, а само-
утверждение в качестве нового, никогда не существовавшего в
183
нынешних границах государства. Причем самоутверждения на
основе своего отличия от России и даже своего противопоставле-
ния ей" |НГ, 17.02.1999]. Важный компонент такого самоутвер-
ждения — языковая политика украинизации. Трудно представить,
чтобы власти Украины отказались от нее.
Пока что после победы на президентских выборах Л. Кучма
сделал ставку на еще большее форсирование украинизации.
"Принято решение Конституционного суда о том, что именно
украинский язык — обязательное средство общения на террито-
рии страны, во всех "публичных сферах общественной жизни"...
Планируется переаттестация украинских чиновников — будут
определять, насколько они владеют языком... Намечено жесткое
внедрение украиноязычного режима в работу исполнительной
власти и местного самоуправления" (Известия, 11.02.2000].
Весьма сложная ситуация, в чем-то сходная с украинской, но
имеющая свою специфику, сложилась в Молдове. Болезненную
остроту приобрели два вопроса, неактуальные для Украины и ря-
да других республик: о системе письма и о самой границе между
языками.
Выше уже говорилось, что еще в Молдавской ССР в 1989 г.
кириллицу заменили латиницей. Это, однако, не было принято в
Приднестровье. "В молдавских школах Приднестровья, средних
специальных и высших учебных заведениях обучение ведется по-
прежнему на кириллице и, естественно, по учебникам, отличаю-
щимся от кишиневских. Страсти постепенно накалялись, выходя
уже за рамки чисто лингвистических проблем. Молдавские пре-
подаватели, в целом школы, замеченные в симпатии к латинице,
тут же уличаются в нелояльности к местному режиму. Дальше,
как правило, следуют реорганизации, имеющие своей конечной
целью потеснить “румынизаторов”" (П, 02.11.1994). В этой же
заметке описывается, как в Бендерах после реорганизации одной
из молдавских школ в русско-молдавский лицей с использовани-
ем кириллицы "родители детей-молдаван возмутились, стали пи-
кетировать школу, требуя отменить такое решение. А когда это
не помогло, сели на рельсы". Составляющая часть более широ-
кого конфликта "языковая война" в Приднестровье далека от за-
вершения.
В Приднестровье спорят о характере письменности, но нс со-
мневаются в том, что используемый здесь язык — молдавский, а
не румынский. А в заднестровской части Молдавии латиница
общепринята, но молдавская часть населения спорит на тему,
184
представляют ли собой молдавский и румынский два языка или
один. Не будем рассматривать лингвистическую сторону: для всех
молдавских граждан этот вопрос — прежде всего политический.
"Еще недавно, например, излюбленной темой молдавского язы-
кознания было доказательство самостоятельности молдавского
литературного языка. На эту тему было написано много моно-
графий и несчетное количество диссертаций. Когда же политиче-
ская ситуация в этой бывшей республике Советского Союза на-
чала меняться, и взоры политиков, а вместе с ними и многих
ученых, обратились от России к Румынии, то последние так же
рьяно доказывали противное: молдавский язык это тот же ру-
мынский, поэтому его следует немедленно перевести с кирилли-
цы на латиницу и переименовать" [Крючкова, 1994 б, с. 62-63|.
Поначалу эта точка зрения преобладала, и Закон о языках 1989 г.
назвал язык румынским. Но потом началась борьба между на-
ционал-радикалами, желавшими скорейшего объединения с Ру-
мынией, и более умеренными сторонниками молдавского госу-
дарства, кои, естественно, предпочитали термин "молдавский
язык".
В 1994 г. тогдашний президент М. Снегур, примыкавший к
"молдавской" партии, преобладавшей и в парламенте, добился
включения в статью 13 новой конституции формулировки "мол-
давский язык". Против этого выступила радикальная интеллиген-
ция' весной 1995 г началась студенческая забастовка, где одним
из главных требований стал возврат к названию "румынский
язык". Забастовка кончилась тогда, когда президент "направил в
Конституционный суд законопроект об изменении 13-й статьи
Конституции" |С, 20.04.1995]. Решение этого вопроса затянулось
почти на год, а президент, к тому времени сменивший ориента-
цию, оказался по этому вопросу в конфликте с парламентом. В
феврале 1996 г. последний отклонил законодательную инициати-
ву М. Снегура, спикер П. Лучинский предложил компромиссную
формулировку "молдавский (румынский) язык", но ее в свою
очередь отклонил президент [НГ, 15.02.1996]. Конца второй язы-
ковой войне, как и первой, не видно.
В остальном в заднестровской части Молдавии ситуация
близка к украинской. Так же формально продолжает действовать
Закон о языках советского времени, гарантирующий права рус-
ского языка, но реально права этого языка постоянно ущемляют-
ся. В первой половине 90-х гг. было закрыто большинство рус-
ских школ. А в 1999 г правительство подготовило поправки к
185
закону о рекламе. Они предусматривают "введение обязательной
публикации рекламы на госязыке (молдавском. - В. А.) даже в
русскоязычных изданиях, при желании дублированном на рус-
ский. Затея эта отнюдь не безобидна, поскольку за всякий до-
полнительный переводной текст понадобится и дополнительно
заплатить” (НГ, 01.09.19991. Несмотря на протесты русской об-
щины, поправки были приняты парламентом, против голосовали
лишь коммунисты (НГ, 16.10.1999|. В то же время предусмотрен-
ное Законом о языках требование о дублировании всех публич-
ных информационных текстов на русский в большинстве случаев
не выполняется (НГ, 01.09.1999]. Еще дальше идут прорумынски
настроенные правые. "Депутаты Христианско-демократического
народного фронта, входящего в правящую коалицию, предложи-
ли ограничить статус русского языка в официальной среде, пре-
кратив публикацию официальных актов по-русски. Они настаи-
вают также на том, чтобы на русский язык нс переводились рас-
сматриваемые в молдавском парламенте документы" [НГ,
25.12.1998].
Но в то же время некоторые меры по дерусификации прихо-
дится отменять и откладывать. Это сближает Молдову с Казах-
станом и республиками Средней Азии, о которых речь пойдет
ниже. Уже в 1994 г. парламент "приостановил действие прави-
тельственного постановления, согласно которому с I апреля
1994г. началась аттестация на знание государственного — румын-
ского языка" (Михальченко, 1994 б, с. 229-230]; было решено
"срок аттестации отодвинуть; число тех, кому надлежит ее прой-
ти, ограничить; программы переработать, облегчив до минималь-
но необходимого уровня" [НГ, 24.06.1994] Тогда сроки отодвину-
ли до 1 января 1997 г., но и они не оказались реальными. Мол-
давская национальная элита явно не чувствует себя столь уверен-
но, как прибалтийская или украинская д, западных областях; к
тому же она расколота по вопросу о признании молдавского язы-
ка и вынуждена считаться с существованием Приднестровья, где
языковая политика иная.
Несколько иная политика имеет место в Казахстане и респуб-
ликах Средней Азии. Там оказалось, что национальные языки нс
могли немедленно заменить русский, а с русской общиной при-
ходится считаться уже потому, что она составляет значительную
часть кадров специалистов. Компромиссные меры нашли отра-
жение и в законодательстве: в Казахстане и Таджикистане рус-
ский язык официально признали "языком межнационального
186
общения". В Кыргызстане, где русские составляют около четвер-
ти населения, поначалу сессия парламента отказала русскому
языку в таком статусе, включив в конституцию лишь расплывча-
тое определение: Киргизская республика гарантирует сохране-
ние, равноправное и свободное развитие и функционирование
русского и всех других языков, которыми пользуется население
республики" [НГ, 21.04.1993). Впрочем, в 1996 г. Конституцион-
ный суд Кыргызстана предложил новую формулировку, приня-
тую президентом А. Акаевым. В соответствии с ней, каждой на-
циональности дается право на сохранение родного языка и "не
допускается ущемление прав и свобод граждан по признаку не-
знания или невладения государственным и официальным языка-
ми” [НГ, 01.07.1996). В Узбекистане и Туркменистане, где про-
цент русскоязычных сравнительно невелик (по оценкам, 5-8%),
никакая официальная роль русского языка не предусмотрена.
Однако везде замечен отказ от первоначальных попыток бы-
стро обойтись без русского языка. Показательно заявление, сде-
ланное в 1996 г. президентом Узбекистана И. Каримовым: "Не-
давно наш парламент принял новую редакцию закона о языке.
Тот закон, который был принят в 1989 году’, появился в доста-
точно смутное время. Это было в тот момент, когда национализм
совершенно реально угрожал будущему Узбекистана.. До приня-
тия новой редакции закон ущемлял права многих людей, при-
надлежащих к нацменьшинствам и прежде всего к тем, кто гово-
рит на русском языке. Мы пережили опасный период, но теперь
бытовая обстановка у нас стала значительно мягче... Когда наше
общество "созрело", мы решили принять новый закон, который
по двум основным принципам отходит от старого... Пункт вось-
мой старого закона был исключен вовсе. Он предусматривал, что
до 1998 года люди должны изучить государственный язык или
они нс будут иметь права занимать определенные должности.
Языковой ценз, который так широко практикуется, например, в
Прибалтике, был убран... Кроме того, очень важным достижени-
ем я считаю то, что из закона исчезли ограничения на получение
образования для людей, которые не знают узбекского языка” | Н Г,
01.03.1996). Итак законы о языках 1989 г. в Эстонии и Узбеки-
стане были похожи (И. Каримов и не очень скрывает того, что
администрация копировала прибалтийские законы), но в даль-
нейшем в Эстонии закон изменили в сторону ужесточения, а в
Узбекистане — в сторону смягчения отношения к русскому язы-
ку. Причина ясна: "узбекское руководство ... старается удержать
187
русских в республике” (НГ, 23.12.1998], тогда как эстонское стре-
мится к их вытеснению.
В Казахстане "корснизация" идет еше медленнее. На 1995 г.
намечался перевод делопроизводства на казахский язык, но это
не было осуществлено. Подготовка нового Закона о языках затя-
нулась, и он был принят лишь в 1997 г. В этом законе нет пря-
мого запрета на профессии по незнанию казахского языка и не
говорится о немедленном переводе делопроизводства на этот
язык, но правительство имеет право ввести его, как только
"созреют условия" (НГ-сценарии, 10.07.1997). На 1996 г. конста-
тировалась такая ситуация: "На государственном языке ведется
обучение и воспитание лишь в 23 процентах дошкольных учреж-
дений и 40 процентах общеобразовательных школ. И количество
их постоянно уменьшается... Из двухсот с лишним телестудий и
телерадиокомпаний разных форм собственности на казахском
языке вещают только три, да и те мало кто смотрит и слушает.
Идет на убыль число издаваемых на казахском языке книг" (П-5,
24.05.1996]. А вот свидетельство три года спустя: во внедрении
казахского языка "произошел колоссальный регресс. Новые учеб-
ники не выдерживали никакой критики, качество образования
столь стремительно снизилось, что казахи поспешили перевести
своих детей из национальных школ в русские, детсады стали за-
крываться один за другим. Войдите в любую русскоязычную
школу, и вы увидите, что не меньше половины учеников там —
казахи. Складывается впечатление, что государство само не вы-
держало темпа, с которым повсеместно насаждало казахский
язык" (СР, 20.03.1999].
Причина такой ситуации, безусловно, в языковых привычках
казахского населения. Отмечается, что среди казахов на своем
языке "на бытовом уровне могут говорить почти все, но многие
высокопоставленные руководители держат в штате профессио-
нальных переводчиков, ибо самостоятельно составить официаль-
ный документ не умеют. Видимо, не случайно в законе о языках
оставлена лазейка: в госорганизациях и органах местного само-
управления наряду с казахским официально разрешено употреб-
лять русский. Делопроизводство до сих пор повсеместно ведется
на нем" |СР, 20 03.1999]. Проблема недостаточного владения но-
вым национальным языком среди самого господствующего этно-
са весьма серьезна, а среди новых государств на территории
СССР острее, чем в Казахстане, она стоит лишь в Белоруссии и
на востоке и юге Украины. И в то же время в Казахстане в отли-
188
чие от Узбекистана ввели систему экзаменов на знание государ-
ственного языка среди государственных чиновников. А в ряде
областей, особенно в области образования, дискриминация рус-
скоязычных, безусловно, происходит: "Из опросов беженцев...
следует, что причиной их отъезда из Казахстана является невоз-
можность получить образование на русском языке, а также про-
явление национализма со стороны "титульной" нации и местных
властей" [И, 14.12.1995].
В Узбекистане позиции русского языка в целом слабее. Госу-
дарственная политика, избегая крайних мер, безусловно, направ-
лена на постепенную замену русского языка узбекским. Там так-
же сокращается возможность приема телепередач на русском
языке, а "часть часов эфирного времени на канале российского
телевидения занята турецким телевидением" [НГ, 20.01.1994|; за-
тем этот процесс пошел еше дальше |НГ, 22.08.1996]; [НГ,
27.03.1997]; а в 1998 г. отмечалось: "До предела сокращено рос-
сийское телевешание, ограничен выбор газет" [НГ, 23.12.1998). В
1999 г. в Ташкенте можно было свободно купить лишь одну из
московских газет: "Труд". А отсутствие законодательно закреп-
ленных мер, ограничивающих использование русского языка,
имеет и оборотную сторону: его употребление во многих сферах
просто не регулируется Законом о языках, что может в будущем
быть использовано властью. Отметим и следующее: "Низка доля
русского населения в вузах, особенно гуманитарных... На техни-
ческих специальностях заметна ярко выраженная тенденция
подготовки национальных кадров" |НГ, 23.12.1998). Последнее
очень важно: ликвидация упоминавшегося выше "стихийного
апартеида" — необходимое условие для полного господства уз-
бекского языка в будущем.
Пока же языковая ситуация в Ташкенте, где автор книги по-
бывал в начале 1999 г., не очень сильно изменилась по сравне-
нию с советским временем. При безусловном расширении офи-
циальных функций узбекского языка по-прежнему многочислен-
ное русскоязычное население города остается одноязычным, а
постоянно проживающие в Ташкенте узбеки в большинстве дву-
язычны. В тех сферах жизни, где потребность взаимопонимания
господствует над всем остальным, узбекский язык не конкуриру-
ет с русским. Показательно распространившееся в "рыночную"
эпоху множество объявлений о купле-продаже, мелком бизнесе,
новых методах лечения и т.д., которые всегда пишутся на рус-
ском языке. Однако существовавший и в советское время разрыв
189
в языковой ситуации между Ташкентом и провинцией явно уси-
лился. Молодая аспирантка из Термеза, недавно приехавшая в
Ташкент, не могла свободно говорить по-русски и была вынуж-
дена прибегнуть к помощи переводчика. В этой связи вряд ли
достоверны слова И. Каримова в интервью телепрограмме ОРТ
06.05.1998 о том, что будто бы 90% населения Узбекистана сво-
бодно владеет русским языком; такой цифры не давали даже
сильно завышенные результаты переписи 1979 г.
Ситуация в Туркменистане, по всем имеющимся данным,
близка к узбекской, а в Кыргызстане — промежуточна между Уз-
бекистаном и Казахстаном. В изнуренном войной Таджикистане
отношение к русскому языку лояльно, но русскоязычных там ос-
талось очень мало.
Языковые проблемы Казахстана и среднеазиатских республик,
а также Азербайджана не исчерпываются проблемой русского
языка. Отметим еще две: изменение системы письма и обсужде-
ние вопроса о едином тюркском языке.
В тех новых независимых государствах, где к моменту про-
возглашения независимости употреблялась кириллица, встал во-
прос о смене системы письма; исключение составили лишь Ук-
раина и Белоруссия. Отказ от кириллицы стимулируется полити-
ческими причинами стремлением части национальной элиты
отказаться от традиций советского времени, сменить политиче-
скую и культурную ориентацию. Он мыслится в одном ряду с
демонтажем памятников "колониального периода” и переимено-
ванием топонимических объектов, связанных с русскими и совет-
скими временами (то и другое было объявлено И. Каримовым в
1996 г., вскоре после цитированного выше интервью [НГ,
02.08.19961). Однако против него — психологические и экономи-
ческие факторы, здесь можно только повторить то, что уже гово-
рилось в главе "Какую систему письма выбрать?".
Там мы говорили о том, что в 20-е гг для мусульманских на-
родов СССР существовали четыре возможных варианта выбора
системы письма Теперь их осталось три: реформированная ара-
бица уже прочно забыта, а былые ее плюсы сейчас уже неакту-
альны. Остаются кириллица, латиница и традиционное арабское
письмо. Но и последнее не имеет пока что больших шансов на
победу. В упоминавшейся выше статье Э. Каррер д’Анкосс сказа-
но: ’’Руководители Узбекистана мечтали одно время восстановить
арабский алфавит, но быстро обнаружили, что даже самые уче-
ные и самые старые из их сограждан не знают его и что невоз-
190
можно вернуться назад на три четверти века" [Глобус, 1998, N?
50, с. 13]. В нынешнем Ташкенте надписи на арабском алфавите
крайне редки н имеют чисто символический характер. Ориента-
ция на арабское письмо может возникнуть лишь в случае прихода
в каком-нибудь из новых государств к власти исламистов, но по-
ка везде государства имеют светский характер.
Зато актуален вопрос о переходе на латинский алфавит Та-
кому переходу способствует желание новой элиты самостоятель-
но, без посредства Москвы выходить на мировую арену; на тюрк-
ские государства влияет также пример Турции. Латинизация по-
ка, однако, проводится не везде: она осуществлена с разной сте-
пенью последовательности в Азербайджане, Узбекистане и Турк-
менистане (а также еше раньте в Молдове, см. выше), тогда как
в Казахстане, Кыргызстане и Таджикистане пока сохраняется ки-
риллица1. Если оставить в стороне Таджикистан, где пока просто
не до вопроса об алфавите, то латинизация проходит тем быст-
рее, чем менее многочисленна и активна русскоязычная обшина.
Снова, как и в 20-е гг, впереди оказался Азербайджан. За ко-
роткий период президентства А. Эльчибея (1992-1993) произошла
новая смена письма. Ее форсирование, безусловно, было связано
с протурецкой направленностью режима, но и после смены вла-
сти в 1993 г. латинский алфавит сохранился. В Узбекистане и
Туркменистане переход к латинизации начался на несколько лет
позже- в середине 90-х гг.
Если в Азербайджане, где после событий 1988-1990 гг. рус-
ских осталось совсем мало, а пример Турции очень значим, ла-
тинизация проведена последовательно, то в Узбекистане пока что
царит полный разнобой Оба письменных варианта узбекского
языка постоянно соседствуют друг с другом, иногда совершенно
беспорядочно, что автор книги мог наблюдать в Ташкенте в
1999 г Однако в целом видна закономерность: чем более сущест-
венна потребность взаимопонимания, тем чаще кириллица; чем
более значима символическая роль письменности, желание про-
тивопоставить узбекский язык русскому, тем последовательнее
используется латиница. Вывески государственных учреждений,
уличные плакаты (нерекламного характера) пишутся в основном
латиницей, но книги, газеты, журналы до сих пор сохраняют ки-
риллическое письмо (лишь заголовки газет и журналов иногда
1 На Украине, где пока даже в западных областях всерьез нс ставится задача латинизации
украинского письма, irpaino активнее речь идете латинизации крымско-татарской письмен-
hocih еше п 1996 г ттот вопрос обсуждался я крымском парламенте |Н1.24.02 1996|
191
используют латиницу). Приведем только один пример законо-
мерного сосуществования двух письменностей. На улицах Таш-
кента висели плакаты, на которых были изображены елка, кален-
дарь и написано "Поздравляем с Новым годом": надпись бььча на
латинском алфавите, а дата 31 декабря на календаре — на кирил-
лице.
Очевидно стихийное нежелание снова идти по пути "чехарды
с латинизацией и русификацией письма" [Мусаев, 1993, с. 216[, а
власть пока не форсирует процесс. Однако все-таки избран курс
на латинизацию.
Говоря о тюркских республиках, надо коснуться еще одною
вопроса: о попытках сближения тюркских языков между собой1.
О создании единого тюркскою литературного языка писали еще
в начале XX в., актуальной оставалась данная идея и некоторое
время после Октябрьской революции. Однако, как отмечают и
западные исследователи [Benningsen, Quelquejay, 1967, с. 8J, идея
не была реальной с самого начала: тюркские народы разошлись
между собой слишком сильно и в первую очередь даже нс в язы-
ковом (большинство тюркских языков близки между собой на-
столько, что их носители понимают друг друга), а в экономиче-
ском и культурном отношении. Теперь, когда для многих наро-
дов возросло национальное самосознание, а для значительного
числа языков существуют получившие широкое распространение
нормы, такие призывы выглядят еще менее перспективными.
Однако они вновь появились.
Как и в 10-20-е гг., конкурируют две идеи — об использова-
нии всеми тюрками-мусульманами турецкого языка и о создании
некоего ’’надъязыка". Вопрос о туркизации литературного языка
прежде всего поднимается в Азербайджане, особенно это стара-
лись делать при А. Эльчибее. Тогда же при латинизации азербай-
джанского языка не стали возвращаться к нормам 20-30-х гг., а
пошли по пути максимального приближения к турецкой орфо-
графии. Другой путь более всего распространен в Узбекистане,
где разработан проект "среднетюркского языка "ортатюрк". На-
печатана брошюра [Ортатюрк, 1992), и в июне 1993 г. в Ташкенте
проведена международная конференция. Авторы проекта декла-
рируют искусственный "метод создания усредненных языков",
основанный "на математической процедуре усреднения на каж-
1 Такой вопрос может стоять и для Тижикиствиа: таджикский язик близок к персидско-
му и еще больше - к языку дари в Афганистане Нынешнее таджикское правительство вряд
ли склонно сближать зги языки, а о языковых взглядах оппозиции мы ничею нс знаем
192
лом из уровней языка (фонемном, лексическом, морфемном,
синтаксическом) посредством формул" (Ортатюрк, 1992, с. 16].
Предполагается, что такой язык может стать общим для всех
тюркских народов, не давая преимуществ ни для одного из них,
но и устраняя "вопрос о введении языков бывших колонизаторов
в качестве общерегионального" (Ортатюрк, 1992, с. 17]. В одной
из публикаций |НГ, 23.06.1994] такой язык справедливо сопос-
тавлен с эсперанто. В особо удачных обстоятельствах он сможет
играть аналогичную роль, но вряд ли вытеснит как отдельные
тюркские языки, так и русский, и сможет стать кому-нибудь ма-
теринским.
Наконец, совершенно особого рассмотрения требует ситуация
н Белоруссии, единственном из постсоветских государств, где
всерьез ставится вопрос о воссоединении с Россией. И ситуация
с белорусским и русским языками здесь резко отлична от соот-
ветствующих ситуаций в других новых независимых государствах.
Прежде всего, здесь самая преобладающая нация — белорусеы —
в значительной степени пользуется русским языком.
В связи с этим уместно сделать небольшой экскурс и рас-
смотреть ситуацию в одной из европейских стран — Ирландии.
Она резко отличается от европейского стандарта, где преобладает
принцип соответствия между нацией и языком. Несмотря на вы-
сокое национальное самосознание, многовековую борьбу за неза-
висимость и образование в 1921 г. своего государства ирландцы в
подавляющем большинстве потеряли свой язык и перешли на
английский. В основном это произошло в связи с индустриали-
зацией и распространением школьного образования в XIX в. Уже
деятели ирландского национально-освободительного движения
были полностью англоязычны. После создания ирландского госу-
дарства ирландский язык был объявлен первым официальным
языком, а английский формально считается лишь вторым офици-
альным. Однако реально картина другая. По переписи 1971 г.
28% населения заявило о знании ирландского языка, в переписи
1981 г. число таких людей даже немного увеличилось, однако в
основном это люди, как-то пытавшиеся учить язык и часто
имеющие о нем довольно приблизительное представление. Ре-
ально этот язык — материнский для 3% населения, живущих в
самой отсталой западной части страны, еще 2-3% как-то пользу-
ется этим языком в основном в быту. Выходит лишь одна ирлан-
доязычная газета с очень небольшим тиражом, телепередачи на
ирландском языке незначительны. Обучение на этом языке вся-
13 Зак |42
193
чески стимулируется, в том числе материально, но число ирлан-
доязычных школ за пределами западных районов очень мало, а в
высшем образовании (несмотря на ряд неудачных попыток пол-
ного перевода на ирландский язык обучения в некоторых уни-
верситетах и колледжах) он сохраняется лишь как предмет. Чи-
новников и полицейских учат ирландскому языку, а юристы по-
лучают разрешение практиковать лишь после сдачи экзамена, но
в жизни они почти на нем не говорят. Вот два типичных факта.
На последних президентских выборах ни один из трех основных
кандидатов не был в состоянии свободно говорить на государст-
венном языке страны. В Европейском Сообществе официальные
документы распространяются на всех государственных языках
стран-участниц, кроме ирландского: сами представители Ирлан-
дии хотят получать эти документы только по-английски. И в то
же время ирландцы очень ценят свой язык и отводят ему’ почет-
ное символическое место. Характерно, что единственная сфера,
куда не допускается английский язык, — религиозная. В католи-
ческом богослужении, где до 60-х гг. применялась только латынь,
затем начался переход именно на ирландский язык, хотя для
большинства он ненамного понятнее латыни. О ситуации в Ир-
ландии существует обширная литература [см., например, Wil-
liams, 1988; Tucner, 1991; Ahlqvist, 1993; Oreland, 1993; Fasold,
1984, c. 278-283).
Можно ли сопоставить ситуации в Ирландии и Белоруссии?
С одной стороны, процент носителей белорусского языка в Бело-
руссии намного выше, чем соответствующий процент для ир-
ландского языка в Ирландии. Во всех переписях советского вре-
мени большинство населения республики заявляло о знании бе-
лорусского языка. Пусть эти данные, как и соответствующие
данные в Ирландии, несколько завышены, но несомненно, что в
белорусской деревне в отличие от ирландской исконные диалек-
ты продолжают сохраняться, а горожанам приходится читать на
двух языках. Но с другой стороны, национальное этническое са-
мосознание белорусов несопоставимо с ирландским. Так было и
раньше: "К моменту создания советской национальной “полуго-
сударственности” белорусы были народом, в котором процессы
их национальной консолидации и обособления и противополож-
ные процессы “растворения” в русской нации оказались в
“равновесии”; ни один из них не одержал верха; самосознание
оставалось неопределенным, народ так и не решил для себя, есть
он или нет.. О советской власти, очевидно, можно сказать даже,
194
что она как раз не позволяла завершиться “естественному" про-
цессу растворения в русском народе" [Фурман. Буховец, 1996,
с.60-6IJ. Эти же авторы признают, что "совершенно не стремив-
шиеся к независимости белорусы оказались буквально "вытолк-
нуты” в нее при распаде СССР" [Фурман, Буховец, 1996, с. 621
Это мало похоже на сражавшуюся за независимость Ирландию.
Тем не менее общий результат оказался примерно одинако-
вым. "Белорусский советский горожанин практически ничем не
отличался по культуре от русского, говорил (и продолжает гово-
рить сейчас) по-русски и белорусского не знает или знает плохо.
При этом он четко знал, что является белорусом, гражданином
БССР — равноправной советской республики и даже члена ООН
и что его родной язык — белорусский' [Фурман, Буховец, 1996,
с.61]. Национал-радикалы вроде упоминавшегося 3. Позняка,
еще в годы перестройки осуждавшего двуязычие, составляли яв-
ное меньшинство. После провозглашения независимости начали
предприниматься активные меры по вытеснению русского языка
белорусским, но массовая психология осталась прежней.
"По данным социологических исследований, три четверти на-
селения Белоруссии выступают за двуязычие... Большинство на-
селения своим родным языком считают именно русский*
[Михальченко, 1994 б, с. 229J. В 1991-1994 гг. принимались по-
становления типа: "Все вузы республики уже в 1993/94 уч. году
должны осуществлять преподавание на 1 курсе на белорусском
языке" [Конюшкевич, 1994, с. 214]. Однако реализовать их не
удалось. Даже в период максимального внедрения белорусского
языка совет Общества белорусского языка имени Ф. Скорины
вынужден был признать: "Русский язык по-прежнему доминирует
или конкурирует с белорусским во многих важнейших сферах
политической и общественной жизни республики: в сферах нау-
ки, культуры, делопроизводства, обслуживания, в эпиграфике
(уличные и прочие надписи. - В. A.)t в средствах массовой ин-
формации и т.д." [цитируется по Конюшкевич, 1994, с. 213]. Пе-
ревод на белорусский язык осуществлялся тем легче, чем офици-
альное была сфера: дикторы и ведущие белорусского радио гово-
рят на белорусском языке, часто плохом, но практически все лю-
ди, приглашаемые для бесед и интервью, отвечают им по-русски.
Ситуация стала меняться после избрания в 1994 г. президен-
том А. Г. Лукашенко. Президент Белоруссии менее чем через год
после избрания заявил: "По-белорусски нельзя выразить ничего
великого. Белорусский язык — бедный язык. На свете есть толь-
13*
195
ко два великих языка — русский и английский" (цитируется по
Фурман, Буховец, 1996, с. 57]. Такое заявление главы государства
о государственном языке, вероятно, уникально в мировой прак-
тике. Сам А. Г. Лукашенко, впрочем, характеризует свою пози-
цию так: "Я ничего не хочу русифицировать... Я даю возможность
выбора человеку" (НГ, 29 05.1997]. Но большинство делает выбор
в пользу русского языка. В начале 1995 г. по инициативе А.Г.Лу-
кашенко прошел референдум, одним из вопросов которого было
придание русскому языку статуса второго государственного язы-
ка. Значительное большинство дало на него положительный от-
вет. Такой статус русского языка — сейчас уникальный в четыр-
надцати государствах. После референдума форсированный пере-
ход на белорусский язык прекратился.
Автор книги, побывав в июле 1995 г и в июне 1998 г. в Ви-
тебске, наблюдал такую картину: на улицах почти не слышно бе-
лорусской речи, вывески и объявления либо на одном русском
языке, либо (реже) на двух. Зато на вечере, посвященном дню
рождения М. Шагала (символическая фигура, олицетворяющая
историческую связь Белоруссии с Западом), большинство высту-
пающих, включая приехавших на торжества эмигрантов из Бело-
руссии, говорили или пытались говорить по-белорусски. Упот-
ребление белорусского языка может быть связано не только с на-
циональной, но и с западнической ориентацией того или иного
человека. Безусловно, роль белорусского языка повысилась по
сравнению с советским временем, прежде всего в школьном обу-
чении. Однако "ирландский вариант" в данном государстве впол-
не возможен. Символическое значение белорусского языка, как и
ирландского, больше, чем коммуникативное, и немалая часть на-
селения, включая президента, не очень принимает белорусский
язык даже в качестве символа.
Приведем и данные В. Н. Белоусова и Э. А. Григоряна. В
1995 г. 50,44% опрошенных белорусов говорят дома по-русски,
65,79% обращаются в госучреждение только по-русски или чаще
по-русски [Белоусов. Григорян, 1996, с. 48-49]. Цифры значи-
тельные, но если они достоверны, то роль белорусского языка не
так и мала, как может показаться внешнему наблюдателю.
Процесс постепенного объединения России с Белорусией, не-
сомненно, еше более ослабляет позиции белорусского языка. Все
создающиеся общие структуры работают на русском языке
(сравните упоминавшееся выше неупотребление ирландского
языка в ЕС).
196
Возможен ли ирландский вариант где-либо еще? Для его
осуществления недостаточно существования русской общины,
сколько бы значительной она ни была. Важно, чтобы сама гос-
подствующая нация привыкла к русскому языку так, как ирланд-
цы к английскому, и не считала употребление русского языка
национальным унижением. Помимо Белоруссии такая ситуация
существует лишь на большей части территории Украины и отчас-
ти в Казахстане, о чем мы уже говорили. Может ли здесь жизнь
скорректировать направленную в противоположную сторону го-
сударственную политику9 Воздержимся от прогнозов. Отметим
также в этой связи Приднестровье, будущее которого совершенно
неясно. В отношении же среднеазиатских, закавказских, прибал-
тийских государств, заднестровской части Молдовы ирландский
вариант заведомо нереален.
Единственная альтернатива ирландскому варианту' — путь
Польши, Венгрии, Финляндии и пр. Везде необходим переход-
ный период, и "кавалерийская атака” на русский язык, как и на
прочее наследие вековой истории, нередко захлебывается, а
жизнь берет свое. Переход с русского языка на национальный
почти везде идет медленнее, чем это представлялось нанионал-
радикалам десять лет назад. Но если существующий вектор раз-
вития окажется окончательным, то второстепенная роль русского
языка в будущем, если не ближайшем, то более отдаленном, не-
избежна для большинства новых государств. С юридической точ-
ки зрения конституционный статус русского языка как языка
межнационального общения — вероятно, закономерное компро-
миссное решение. Но дело не только в юридическом статусе того
или иного языка. В независимой Финляндии, где издавна была
значительной роль шведской культуры, с самого начала швед-
ский язык был равноправен с финским, хотя шведы составляли
лишь несколько процентов населения (отметим, чю русский
язык после 1917 г. там никакого официального статуса не имел,
получил он его лишь в наши дни, хотя русских в Финляндии со-
всем мало). Права шведского языка сохраняются и по сей день,
но реально роль шведского языка, за исключением Аландских
островов, очень невелика, все финские шведы двуязычны, а
финны шведского языка не знают [Skumabb-Kangas, 1983, с. 66,
721.
Вероятно, статус шведского языка в Финляндии, где гаранти-
рованы его права во всех сферах (существуют университеты с
обучением на нем и даже шведоязычные воинские подразделе-
197
ния), — максимум того, на что может рассчитывать русский язык
в перспективе (речь, конечно, не идет о странах, где победит ир-
ландский вариант). Нечто большее может иметь русский язык и в
том случае, если некоторое государство останется в рамках рус-
ской культуры, если его население будет воспринимать русскую
культуру в том или ином виДе более “своей", чем западную, пре-
жде всего англоязычную, массовую культуру. Тут тоже что-либо
трудно предсказывать.
Все сказанное, разумеется, не означает, что изменение статуса
русского языка должно происходить в обидной для русскоязыч-
ного населения форме. Безусловно, те русскоязычные, которые
оказались в другом государстве взрослыми людьми, никогда не
станут полноценно двуязычными (речь, конечно, нс идет о том
меньшинстве, которое было двуязычно и раньше). Такие люди в
лучшем случае смогут как-то с большим трудом объясняться по-
узбекски или по-эстонски. Переходный период может закончить-
ся лишь со сменой поколений. А до тех пор нельзя лишать зна-
чительную часть населения права говорить по-русски в государ-
ственном учреждении, смотреть русскоязычное телевидение, по-
вышать свой образовательный статус Иначе неминуемы либо
массовый отъезд русских, либо серьезные социальные конфлик-
ты. Л во всех новых государствах, включая и прибалтийские,
процент русскоязычного населения велик среди специалистов.
Поведение знающего русский язык эстонского чиновника, не
желающего говорить с посетителем по-русски, — типичный при-
мер шовинизма малого народа. А “черный расизм" часто бывает
жестче "белого". Многое зависит от государственной политики. В
Зимбабве и через два десятилетия после провозглашения незави-
симости в основном сумели сохранить европейское население;
среди прочих факторов играет роль и возможность пользоваться
английским языком. А в Алжире, как уже говорилось, все фран-
цузы после 1962 г быстро уехали. Лучший способ с точки зрения
национальных элит обеспечить господство своих языков — раз-
витие на них школьного образования. А, как уже говорилось вы-
ше, во многих новых государствах пока что национальным язы-
кам русское население учат плохо. Иногда это делается созна-
телы(о( с целью косвенного поощрения отъезда русскоязычных.
И конечно, нельзя делать здесь ставку только на принуждение,
как это происходит в Эстонии и Латвии. Русскоязычные должны
ощущать престижность языка, который им приходится учить, а
достичь этого сложно.
198
Если русское население может ожидать перспектива двуязы-
чия, то станет ли одноязычным тот или иной господствующий
этнос? Где-то, особенно в Прибалтике и западных областях Ук-
раины, такая задача форсируется; важнейшее средство здесь —
снижение престижности русского языка. Но пока что даже пе-
реговоры между делегациями прибалтийских государств часто
ведутся по-русски.
Безусловно, отказ от русского языка наиболее последовате-
лен там, где ставится задача прямой интеграции в западный мир.
Для Средней Азии, Казахстана, отчасти для Закавказья вопрос
стоит иначе. Русский язык для этих народов всегда был "окном в
мир", прежде всего на Запад. А как будет дальше? Еще не так
давно автор монографии о языковой политике в СССР предска-
зывал, что даже если СССР каким-то образом распадется, то
культурная ориентация многих народов на русский язык останет-
ся [Lewis, 1972, с. 211). Оправдывается ли этот прогноз?
По одной из точек зрения, все скоро изменится. Французский
политолог Оливье Руа заявляет, что в Средней Азии "русский
язык остается языком международных отношений и культурного
общения среди людей старше тридцати лет, но этому приходит
конец, поскольку Россия не проводит никакой политики куль-
турной помощи... Русский язык как язык международного обще-
ния заменяется в настоящий момент английским языком На это
уйдет двадцать лет, но лингвистическая и культурная дерусифи-
кация очевидна. Дерусификация Средней Азии и Азербайджана
идет полным ходом... Куда номенклатура посылает нынче учить-
ся своих детей? В англоязычные школы, конечно! Куда армия
отправляет учиться своих будущих офицеров? В Соединенные
Штаты, Турцию, даже Индию... Пять лет тому назад узбекский
посол (во Франции. - В. А.) мог говорить только по-русски, те-
перь он говорит по-узбекски. Мой переводчик в сельской мест-
ности в Фергане пять лет назад говорил по-русски, а теперь у
него с русским проблемы! Люди перестают понимать русский
язык или делают грубейшие ошибки — в общем русский стал для
них Иностранным языком! (ср. выше слова И. Каримова о 90%
знающих этот язык. - В. Л.)... Через 20 лет мусульманские рес-
публики ничем не будут связаны с Москвой, если Москва не
начнет проводить решительную политику сотрудничества, а дге
навязывания своей воли" |РМ, 31.07.-06.08.1997].
Такой взгляд западного наблюдателя, несомненно, пристра-
стен. Есть и противоположная, более оптимистическая точка
199
зрения. Ес сторонники указывают на то, что с русским языком
"произошло то же самое, что ранее случилось с испанским, анг-
лийским, французским и немецким языками. Языки переросли
границы своей этнической колыбели... Сегодня по-русски между
собой общаются граждане и Украины, и Молдавии, и Белорус-
сии, и Израиля, отнюдь не помышляющие об изменении граж-
данства или измене родине. Русский язык стал самодостаточной,
общечеловеческой ценностью" [Иван Демиденко, НГ, 28.03.1998).
Но и И. Демиденко замечает, что "этот феномен" "проглядели"
"российские политики и политологи". Дело, разумеется, не в
этом. Нынешней российской власти йсе это известно; более того,
ей поначалу казалось,что иначе и не может быть. Но когда си-
туация стала быстро меняться, эта власть не стала ничего пред-
принимать. Вот еще пример в дополнение к уже приводившимся.
Во Львове есть две польские и еврейская школы, польский и ев-
рейский детские сады, финансируемые Польшей и Израилем;
русских школ, финансируемых из России, там нет, а русских дет-
ских садов нет вообще [НГ, 04.04.1997|. Остановить процесс де-
русификации в новых государствах в их нынешнем виде Россия
вряд ли в силах, но защитить права русскоязычных и способство-
вать сохранению международной роли русского языка Россия
могла бы. Это признает и О. Руа. Однако воз и ныне там.
Но до сих пор мы исходили из одного основного предполо-
жения, которое многие авторы последних лет (скажем, тот же А.
Подлуцкий) считают аксиомой: мы условно считали, что все 14
государств "всерьез и надолго". Такой вариант не исключен, хотя
бы потому, что крупнейшие державы мира строго следят за его
реализацией. Но жизнь научила нас скептически относиться к
формулировкам вроде "всерьез и надолго". Безусловно, аморфный
СНГ, как показывает опыт, мало что может сделать для защиты
русскоязычного населения вне России или прекращения "войны
алфавитов" в Приднестровье. Однако ситуация может измениться
при новом изменении государственных границ, а такие возмож-
ности исключать нельзя. Трудно верить в возможность воссозда-
ния СССР в прежних границах, но считать, что "последняя им-
перия" распалась навсегда и ни одно из 14 государств уже нико-
гда не объединится с Россией, нет оснований. Безусловно, от
конкретных прогнозов мы воздерживаемся. А перспективы язы-
ковых ситуаций зависят прежде всего от того, сохранится то или
иное государство на карте мира или нет.
ЛИТЕРАТУРА
Аврорин, 1975. - Аврорин В. А. Проблемы изучения функциональной
стороны языка. Л., 1975.
Агранат, Шошитайшвили, 1997 - Агранат Т., Шошитайшвили И., Во-
дский язык в конце пути. // Малые языки Евразии: социо-
лингвистический аспект М., 1997
Алексеев, 1932. - Алексеев В. М Китайская иероглифическая письмен-
ность и ее латинизация. Л., 1932.
Алексеев, 1995 - Алексеев М. Е. Факторы этноязыковой идентичности
(на материале андо-цезских языков) // Этническое и языко-
вое самосознание М.. 1995
Алпатов, 1988. - Алпатов В. М. Япония: язык и общество. М., 1988.
Алпатов, 1991. - Алпатов В. М. История одного мифа. Марр и маррнзм.
М , 1991.
Алпатов, 1993 а. - Алпатов В. М. Русский язык, языковая политика и
общественное сознание в республиках Советского Востока.//
Россия и Восток: проблемы взаимодействия. М., 1993
Алпатов, 1993 б. - Алпатов В. М. Языковая политика в СССР в 20-30-с
гг.. утопии и реальность. // Восток, 1993, Ni 5.
Алпатов, 1993 в. - Алпатов В. М. Языковая ситуация и языковая полити-
ка в республиках бывшего СССР. // Россия и мусульманский
мир. М., 1993.
Алпатов, 1994 а. - Алпатов В. М. Общественное сознание и языковая
политика в СССР (20-40-е гг). // Язык в контексте общест-
венного развития. М., 1994.
Алпатов, 1994 б. - Алпатов В. М. Об эффективности языкового законо-
дательства. // Языковые проблемы Российской Федерации и
законы о языках. Материалы Всероссийской научной конфе-
ренции. М , 1994.
Алпатов, 1995 а. - Алпатов В М. Литературный язык в России и Япо-
нии. опыт сопоставительного анализа. // Вопросы языкозна-
ния, 1995, № I.
Алпатов, 1995 б. - Алпатов В. М. Родину нс меняют по заказу. //Незави-
симая газета, 01.03.1995.
Алпатов, 1995 в. - Алпатов В. М Языки в советском и постсоветском
пространстве. // Свободная мысль, 1995, № 4.
201
Алпатов, 1996. - Алпатов В. М. Языковые проблемы в советском и пост-
советском пространстве. // Цивилизации и культуры. Науч-
ный альманах, вып. 3. М., 1996.
Алпатов, 1997. - Алпатов В. М. Судьба айнского языка. // Малые языки
Евразии: социологический аспект. М., 1997.
Алпатов, 1998. - Алпатов В. М. Языковые проблемы постсоветской Рос-
сии. //Многоязычие и преподавание родных языков. М.,
1998.
Аннинский, 1995. - Аннинский Л Фуга. Бег и беженцы (из ответов на
записки) Ц Иностранец, N? 28, 20.09.1995.
Антонова, 1992. - Антонова К. Мы, востоковеды... // Восток, 1992, № 4.
Ашнин, Алпатов, 1994 а. - Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. "Дело славистов":
30-е годы. М., 1994.
Ашнин, Алпатов, 1994 б. - Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Жизнь и труды
Николая Феофановича Яковлева // Известия РАН, серия ли-
тературы и языка. № 4, 5 1994
Базиев, Исаев, 1973. - Бозиев А. Т., Исаев М. И. Язык и нация. М., 1973.
Байкулова, 1994. - Байкуяова Р. М Соотношение использования языков
в сфере образования (дошкольное воспитание, начальная
школа) в Карачаево-Черкесской республике. // Языковые
проблемы Российской Федерации и законы о языках М.,
1994
Бартольд, 1991. - В. В. Бартольд о национальном размежевании в Сред-
ней Азин. // Восток, 1991, № 5.
Баскаков, 1972 - Баскаков И А. О современном состоянии и дальней-
шем совершенствовании алфавитов тюркских языков народов
СССР. // Вопросы совершенствования алфавитов тюркских
языков СССР. М . 1972
Баскаков, 1992. - Баскаков А. И. Социолингвистический анализ языко-
вой ситуации в регионе Средней Азии и Казахстана. Нукус,
1992.
Баскаков, 1994 а - Баскаков А И. Социолингвистические аспекты язы-
кового законодательства в Российской Федерации.
//Языковые проблемы Российской Федерации и законы о
языках. М., 1994
Баскаков, 1994 б. - Баскаков А. Н. Типы языковых конфликтов в регионе
Средней Азии и Казахстана. // Язык в контексте обществен-
ного развития М., 1994.
202
Беликов, 1995 - Беликов В. И. Самосознание, identity и этнические кон-
фликты. // Этническое и языковое самосознание. М, 1995.
Беликов, 1997 а. - Беликов В. И. Надежность советских этнодем о графи-
ческих данных. // Малые языки Евразии: социолингвистиче-
ский аспект. М.. 1997.
Беликов, 1997 6. - Беликов В. И. Русские пиджины. // Там же.
Беликов, 1998. - Беликов В. И. Пиджины и креольские языки Океании.
М., 1998.
Беликов, 1999. - Беликов В. И. Методические неудачи в социолингвисти-
ческих опросах. // Типология и теория языка. От описания к объясне-
нию. К 60-летию Александра Евгеньевича Кибрика. М., 1999.
Белоусов, 1995. - Белоусов В. Н. Языковые проблемы и межэтнические
конфликты в полиэтнических странах. // Этническое и язы-
ковое самосознание. М., 1995.
Белоусов, Григорян, 1996. - feipycnr В. Н., Григорян Э. А. Русский язык в
межнациональном общении в Российской Федерации и
странах СНГ. По данным социолингвистических опросов
1990-1995 гт М., 1996.
Бертельс, 1928. - Бертельс Е. Э. Из истории попыток реформы арабского
алфавита. // Культура и письменность Востока, кн. 3. Баку,
1928
Бодуэн де Куртенэ, 1906. - Бодуэн де Куртенэ И. А. Проект основных
положений для решения польского вопроса. СПб., 1906.
Бодуэн де Куртенэ, 1963. - Бодуэн де Куртенэ И А. Избранные труды по
языкознанию, т. 2. М , 1963.
Болтенкова, 1988. - Балтенкова J1. Ф. Интернационализм в действии.
М., 1988.
Булатова, 1997. - Булатова Н. Я. Проблема литературного эвенкийского
языка и его говоров. // Национальная школа. Тунгусо-
маньчжурские языки. Исследование и преподавание М.,
1997.
Бухарин, 1921. - Бухарин Н. И. Теория исторического материализма. По-
пулярный учебник марксистской социологии. М.-Пг., 1921.
Вахтин, 1992. - Вахтин Н. Б. К типологии языковых ситуаций на Край-
нем Севере (Предварительные результаты исследования). //
Вопросы языкознания, 1992, № 4.
Вахтин, 1993. - Вахтин Н. Коренное население Крайнего Севера Рос-
сийской Федерации. СПб., 1993
203
Взаимоотношение. 1980. - Взаимоотношение развития национальных
языков и национальных культур. М., 1980.
Виноградов, 1945. - Виноградов В. В. Великий русский язык. М., 1945.
Винокурова, 1994. - Винокурова У. А. Полилингвизм в стратегии форми-
рования языковой личности в Республике Саха (Якутия). //
Языковые проблемы Российской Федерации и законы о язы-
ках. М.. 1994.
Вопросы, 1937. - Вопросы орфографии дунганского языка. Фрунзе, 1937.
Вопросы, 1991. - Вопросы функционирования и контактирования язы-
ков народов Карачаево-Черкессии. Черкесск, 1991.
Гарипов, Гаркавец, 1991. - Гарипов Т. М., Гаркавец А. И. Национально-
русское двуязычие в Урало-Поволжье, Средней Азии и Ка-
захстане. // Исследования языковых систем в синхронии и
диахронии. М, 1991.
Гарипова, 1994. - Гарипова 3. Г. Законодательные акты по огосударст-
влению татарского языка в Татарстане (20-е годы и настоя-
щее время). // Языковые проблемы Российской Федерации и
законы о языках. М., 1994.
Гаркавец, 1990. - Гаркавец А. Н. Принципы национальной политики и
языкового строительства. Алма-Ата, 1990.
Глобус - Глобус. Бюллетень ИТАР - ТАСС. М.
Горбаневский, 1991 - Горбаневский М. В. В начале было слово... М.,
1991.
Городницкий, 1997. - Городницкий А. Русский поэт еврейской нацио-
нальности. // Свободная мысль, 1997, № 9.
Государственные, 1995. - Государственные языки в Российской Федера-
ции. М., 1995.
Гранде, 1^39. - Гранде Б. Языковое строительство народов СССР. // Ли-
тературная газета, 07.11.1939.
Гринь, 1994. - Гринь А. Л. Языковая ситуация в Одесском регионе. //
Язык в контексте общественного развития. М., 1994.
Губогло, 1979. - Губогло М Н. Развитие двуязычия в Молдавской ССР
Кишинев, 1979.
Губогло, 1984. - Губогло М. И. Современные этноязыковые процессы в
СССР. М., 1984.
Гусейнов, 1994. - Гусейнов Г.-Р. А.-К. Кумыкский этнос на Северо-
Восточном Кавказе и в Дагестане: языковая ситуация, языко-
204
вы с проблемы и конфликты. // Языковые проблемы Россий-
ской Федерации и законы о языках. М., 1994.
Давлатназаров, 1992. - Давлатназаров М. Социолингвистический статус
лексических заимствований в бесписьменном языке (на ма-
териале шугнанского языка). Диссертация на соискание уче-
ной степени кандидата филологических наук. М.,1992.
Данилов, 1931. - Данилов Г К. Мои ошибки. // Революция и язык. М.,
1931.
Двуязы«гие, 1988. - Двуязычие - норма жизни. Алма-Ата, 1988.
Двуязычие, 1990. - Двуязычие: типология и функционирование. Казань,
\ 1990.
Дешериев, 1980. - Дешериев Ю. Д. Взаимодействие развития языков и
культур в развитом социалистическом обществе (важнейшие
итоги и перспективы). // Взаимоотношение развития нацио-
нальных языков и национальных культур. М., 1980.
ДешерНЯЬ, 1995. - Дешериев Ю. Д. О взаимоотношении теоретических
концепций и методов лингвистических исследований. Общие
замечания. // Методы социолингвистических исследований.
М., 1995.
Джафаркулиев, 1992. - Джафаркулиев М. А. Язык судопроизводства в
многонациональном государстве. М , 1992
ДМ - Деловой мир, газета. М.
ДН - Дружба народов, журнал. М
Додыхудоева, 1997. - Додыхудоева Д. Р. Социолингвистическая ситуация
Горного Бадахшана. // Малые языки Евразии: социолингви-
стический аспект. М , 1997.
Дьяков, 1931. - Дьяков А. М. Языки советского Памира. // Культура и
письменность Востока, книга 10. М., 1931.
Дьячков. 1993. - Дьячков М. В. Социальная роль языков в многоэтничс-
ских обществах М., 1993.
Дьячков, 1995 - Дьячков М В. Этническое и интеграционное самосоз-
нание* в полиэтнических государствах. // Этническое и язы-
ковое самосознание. М., 1995.
Журавлев, 1988. - Журавлев В. К. Н. Ф. Яковлев и фонология. // Н. Ф.
Яковлев и советское языкознание. М., 1988.
Зак, Исаев, 1966. - Зак Д. М., Исаев М. И. Проблемы письменности на-
родов СССР в культурной революции. // Вопросы истории,
1966, № 2
205
Записки, 1932. - Записки Института востоковедения АН СССР, т.1. М -
Л., 1932
И - Иностранец, газета. М.
Казакевич, 1994. - Казакевич О. А. Говорят ли кеты по-кете ки?
//Проблемы языковой жизни Российской Федерации и зару-
бежных стран. М., 1994.
Казакевич, 1997. - Казакевич О. А. Языковая ситуация у коренных наро-
дов Севера в Ямало-Ненецком автономном округе. // Малые
языки Евразии: социолингвистический аспект. М., 1997.
Каракеев. Джамгерчинов, Орузбаева, 1972. - Каракеев К., Джамгерчинов
Б., Орузбаева Б. Язык науки, культуры и прогресса. // Совет-
ская Киргизия. 15.06.1972.
Каракулов, 1994. - Каракулов Б. И. Условия функционирования удмурт-
ского языка в послеоктябрьский период. // Языковые про-
блемы Российской Федерации и законы о языках. М., 1994.
Карпов, 1994. - Карпов В. Г О языковой ситуации в Республике Хака-
сия. // Языковые проблемы Российской Федерации и законы
о языках. М., 1994.
Катанян, 1995. - Катанян К. А. Опыт изучения языковой ситуации в на-
учных учреждениях Армении. // Методы социолингвистиче-
ских исследований. М., 1995.
Кибрик, 1992. - Кибрик А. Е. Очерки по общим и прикладным вопросам
языкознания. М., 1992.
КИП В - Культура и письменность Востока. Баку - Москва.
Клячин, 1989. - Клячин А. И. Этнические меньшинства и национально-
государственное строительство на Украине в 1920-1930 гг. //
Этноконтактные эоны в европейской части СССР. М., 1989.
Коммунист - Коммунист, газета. Ереван.
Кондратьев, Тарасов, 1993. - Кондратьев А. А., Гарасов И. Г. Чуваши
Башкирии и их проблемы в области развития культуры //
Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Уфа, 1993.
Конюшкевич, 1994. - Конюшкевич М. И. Языковая ситуация в Белорус-
сии и особенности функционирования русского и белорус-
ского языков. // Язык в контексте общественного развития.
М., 1994.
Копыленко, Саина, 1982. - Копыленко М. М., Саина С. Т. Функциони-
рование русского языка в различных слоях казахского насе-
ления. Алма-Ата, 1982.
206
КПСС, 1954 * КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и
пленумов. М., 1954.
Красная книга, 1994. - Красная книга языков народов России. М., 1994
Крупская, 1969. - Крупская И. К Избранные педагогические произведе-
ния. М., 1969.
Крысин, 1994. - Крысин Л П. Русский язык как язык национального
меньшинства. // Языковые проблемы Российской Федерации
и законы о языках. М., 1994.
Крючкова, 1994 а. - Крючкова Т Б. Возможны ли языковые конфликты
в России? // Наука в России, 1994, № 3.
Крючкова, 1994 б. - Крючкова Т. Б. Диалектная дифференциация языка
и проблема создания письменности. // Язык в контексте об-
щественного развития. М., 1994.
Кузеев, 1993. - Кузеев Р. Г Национальные движения в России в про-
шлом и логика их современного развития. // Россия и Вос-
ток: проблемы взаимодействия. М., 1993.
Кузнецов, Чехоева, 1982. - Кузнецов Г. Д, Чехоева С А Национальные
школы РСФСР в современных условиях. // Советская пе-
дагогика, 1982, № 11.
Кузнецова, 1997. - Кузнецова А. И. Создание и становление письменно-
сти как социологическая проблема (на примере миноритар-
ных языков уральской языковой семьи). // Малые языки
Евразии: социолингвистический аспект. М., 1997.
Кусикьян, 1931. - Кусикьян И. Очередные задачи марксистов-языковедов
и строительство языков народов СССР. // Просвещение
национальностей, 1931, № 12.
Ларцев, 1988. - Ларцев В. Г. Евгений Дмитриевич Поливанов. Страницы
жизни и деятельности. М., 1988.
Ленин. - Ленин В И. Полное собрание сочинений. Иэд.5-е. М.
Леонтьев, 1983. - Леонтьев А. А. Евгений Дмитриевич Поливанов и его
вклад в общее языкознание. М , 1983.
Леонтьев, 1986. - Леонтьев А. А. Жизнь и творчество Л. П. Я кубинского.
// Якубинский Л. П. Избранные работы. М., 1986.
Луначарский, 1930. - Луначарский А. К латинизации русского алфавита.
// Красная газета, Ленинград, 06.01, 07.01.1930.
Лурье, 1991. - Лурье С В. Феномен Еревана: становление традиционного
социума в современном столичном городе. // Восток, 1991,
5
207
ЛюсыЙ, 1991. - Люсый А. Оскудение. // Век XX и мир, 1991, № 12.
Маракулин, 1949. - Маракулин Д Народное образование в Марийской
АССР. // Народное образование, 1949, Afe 8.
Маркс. Энгельс. - Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. Изд 2-е.
М.
Марр, 1930. - Марр Н. Я. К реформе письма и грамматики. // Русский
язык в советской школе, 1930, № 4.
Марр, 1933-1937. - Марр Н. Я. Избранные работы, т.1-5. М-Л., 1933-
1937.
Мартан-оол, Костриков, 1994. - Мартан-оол М. Б., Костриков А. Б.
Процессы реализации законов о языках. Республика Тыва. //
Язык в контексте общественного развития. М., 1994.
Михайлов, 1989. - Михайлов М М Двуязычие: проблемы, поис-
ки. .Чебоксары, 1989.
Михальченко, 1994 а. - Михальченко В. Ю. Концепции законов о языках
в республиках Российской Федерации: проблема социально-
лингвистической адекватности // Языковые проблемы Рос-
сийской Федерации и законы о языках. М., 1994.
Михальченко, 1994 б. - Михальченко В. Ю. Национально-языковые кон-
фликты на языковом пространстве бывшего СССР. //Язык в
контексте общественного развития. М., 1994.
Михальченко, 1994 в - Михальченко В. Ю. Языковые проблемы Содру-
жества Независимых Государств. М., 1994.
Мл емко, Шипилов, 1994. - Млечко Т. П., Шипилов А. В. Языковые ре-
формы в контексте политической ситуации в Молдове
//Проблемы языковой жизни Российской Федерации и зару-
бежных ст^ан М., 1994.
Мусабеков, 1936 - Мусабеков Г. Победы нового алфавита. - Литератур-
ная газета, 26.01.1936.
Мусаев, 1993. - Мусаев К. М. Языки и письменности народов Евразии
Алматы, 1993.
Намжилов, 1994. - Намжилов Ц. Н. Языковая ситуация в Республике
Бурятия. // Языковые проблемы Российской Федерации и
законы о языках. М., 1994.
Население, 1990 - Население СССР. М., 1990.
Насырова, 1994. - Насырова О. Д. Языковое строительство в Каракал -
пакстанс на современном этапе. // Язык в контексте общест-
венного развития М., 1994
208
Наумов, 1998. - Наумов В. П. Был ли заговор Берии? Новые документы
о событиях 1953 г // Новая и новейшая история, 1998, № 5.
Национальные, 1923. - Национальные моменты в партийном и совет-
ском строительстве. Харьков, 1923.
Национальные, 1958. - Национальные школы РСФСР за 40 лет. М..
1958
Национальные, 1993. - Национальные культуры в Российской Федера-
ции. Информационный бюллетень, вып.1-3. М., 1993.
НГ - Независимая газета. М.
Никольский, Яковлев, 1949. - Никольский В. К., Яковлев Н Ф. Основ-
ные положения материалистического учения Н. Я. Марра о
языке. // Вопросы философии, 1949, № 1.
ОГ - Общая газета, Москва.
Ортатюрк, 1992. - "Ортатюрк" - среднетюркский язык. Ташкент, 1992.
Оскоцкмй, 1967. - Оскоцкий В. Д. Национальное и интернациональное.
//Дружба народов, 1967, № 1
П - Правда, газета. Москва.
Г1-5 - Правда-пятъ, газета. Москва.
Павлович, 1921. - Павлович Мих На высотах Красного Дагестана Из
истории контрреволюции на Кавказе. Путевые наброски.
М., 1921.
Павлычко, 1993. - Павлычко Д. Это нелегко, но возможно. // Независи-
мая газета, 20.03.1993.
Панов, 1974. - Панов М. В. Теория фонем Н.Ф.Яковлева и создание но-
вых письменностей в СССР. // Народы Азии и Африки,
1974, № 4.
Пашков, 1927. - Пашков Б. К. Революция и язык в Китае. // Революци-
онный Восток, 1927, N? 2.
Перехвальская, 1997. - Перехвальская Е. В. Статус идиома и этническое
самосознание. // Малые языки Евразии: социолингвистиче-
ский аспект. М., 1997
Печать, 1985. - Печать в СССР в 1984 году. М., 1985.
Пиголкин, 1994. - Пиголкин А. С. Законодательное регулирование языко-
вых проблем в Российской Федерации.// Языковые пробле-
мы Российской Федерации и законы о языках. М., 1994.
ПИДО - Проблемы истории докапиталистических обществ, журнал. Л.
ПН - Просвещение национальностей, журнал. М.
209
Поливанов. 1922. - Поливанов Е. Д Тезисы о реформе узбекской орфо-
графии. // Наука и просвещение. Ташкент , 1922.
Поливанов, 1923. - Поливанов Е. Д. Проблема латинского алфавита в
турецких письменностях М., 1923.
Поливанов, 1927 а. - Поливанов Е Д. О литературном (стандартном)
языке современности // Родной язык в школе, кн I, 1927
Поливанов, 1927 б - Поливанов Е Д. Родной язык в национальной
партшколе. // Вопросы национального партпросвещения.
М„ 1927
Поливанов, 1927 в - Поливанов Е Д. О новом китайском алфавите
"Чжу-инь цзы-му" // Революционный Восток, 1927, № 2.
Поливанов, 1928 а - Поливанов Е. Д. Итоги унификационной работы. К
проекту Унифицированного НТА, принятому на I пленуме
V.I927 // Культура и письменность Востока, кн.1. Баку,
1928.
Поливанов, 1928 б. - Поливанов Е Д Основные формы графической ре-
волюции в турецких письменностях СССР. // Новый Восток,
кн.23-24 М , 1928
Поливанов, 1928 в. - Поливанов Е. Д. Рецензия на книгу /Селищев 1927/
// Родной язык и литература в трудовой школе, 1928, № 3.
Поливанов, 1931 а. - Поливанов Е. Д. За марксистское языкознание. М.,
1931
Поливанов, 1931 б. - Поливанов Е. Д. Японский язык. // БСЭ, т 65,
1931.
Поливанов, 1968. - Поливанов Е. Д. Статьи по общему языкознанию. М ,
1968
Поливанов, 1991. - Поливанов Е. Д. Труды по восточному и общему язы-
кознанию. М , 1991.
Полянская, 1987. - Полинская М С. Полуязычие. // Возникновение и
функционирование контактных языков. Материалы рабочего
совещания М , 1987.
Поппе, 1932. - Поппе Н Н К латинизации монгольского алфавита и
переходу на новый литературный язык // Записки Института востоко-
ведения АН СССР, т. I М.-Л., 1932.
Празаускас, 1988. - Празаускас А. "Зачем мятутся народы?.." //Дружба
народов, 1988, № 8
Празаускас, 1993 - Празаускас А. Развал России - это политический
блеф // Независимая газета, 28.05.1993
210
Проблемы, 1992. - Проблемы возрождения калмыцкого языка. Элиста ,
1992
Прокофьев, 1975 - Прокофьев М. А Русский язык в национальной шко-
ле и дошкольных учреждениях. // Русский язык в нацио-
нальной школе, 1975, № 6
Развитие. 1976. - Развитие национально-русского двуязычия. М., 1976
Расторгуева, 1952. - Расторгуева В. С Об устойчивости морфологиче-
ской системы языка (на материале северных таджикских диа-
лектов) // Вопросы теории и истории языка в свете трудов
И. В Сталина по языкознанию М., 1952
Рашидов, 1975. - Рашидов Ш. Р. Русский язык - язык взаимного обще-
ния и сотрудничества всех наций и народностей Советского
Союза // Русский язык в национальной школе, 1975, № 6
РИН - Революция и национальности, журнал, Москва.
РМ - Русская мысль, газета, Париж
Робинсон, Петровский 1992 - Робинсон М А., Петровский Л. //. Н Н
Дурново и Н. С Трубецкой, проблема евразийства в контек-
сте "дела славистов" (по материалам ОГПУ-НКВД) // Сла-
вяноведение, 1992, № 4
Рубснчик, 1997 - Рубенчик М. И. Социолингвистический анализ бюдже-
та времени речевой нагрузки населения г. Баку как один из
аспектов изучения информационных запросов общества Ав-
тореферат кандидатской диссертации М, 1997.
Савельева, 1993. - Савельева Т. К. Ценностные ориентации и лингвисти-
ческая компетенция русских женщин в Узбекистане.// Рос-
сия и Восток: проблемы взаимодействия, ч 2 М., 1993
Савоскул, 1992 - Савоскул С Социально-этнические проблемы русского
народа. // Этнополнс, 1992, N? 1
Сагдеева, 1990 - Сагдеева Ф. К Интерференция в родной речи татар //
Двуязычие: типология и функционирование Казань, 1990
Самсонов, 1994. - Самсонов Н Г. Языковая ситуация в Республике Саха
// Языковые проблемы Российской Федерации и законы о
языках М., 1994.
С - Сегодня, газета М.
Сслищев, 1927. - Селищев А. М. Язык революционной эпохи М., 1927.
Сердюченко, 1931 - Сердюченко Г. П. Старое и новое в науке о языке. //
На подъеме, Ростов-на-Дону, 1931, № 4.
14*
211
Слепцов, 1994. - Слепцов П. А. К новому этапу языковой политики и
языкового строительства в Республике Саха (Якутия).
//Языковые проблемы Российской Федерации и законы о
языках. М , 1994.
Советник, 1974-1980. - Советник Ф. Ф. Избранные труды, т. 1-2. Са-
ранск, 1974-1980.
Соссюр, 1977 - Соссюр Ф де. Труды по языкознанию. М., 1977.
Социально-лингвистический, 1981 - Социально-лингвистический аспект
Советского социалистического образа жизни. М., 1981.
СР - Советская Россия, газета, М.
Сталин. - Столик И. В. Собрание сочинений. М.
Сулейманова, 1993 - Сулейманова Л. Ш. Национальные школы малочис-
ленных народов Башкортостана в 1917-1941 гг. // Россия и
Восток: проблемы взаимодействия. Уфа, 1993.
Тамазишвили, 1993. - Тамазишвили А. О. Востоковед и педагог
Н А.Анисимов: к изучению опыта взаимоотношений русской
н национальных культур малых народов Кавказа. // Россия и
Восток: проблемы взаимодействия. М., 1993.
Таревская, 1996. - Таревская Е. "Усиленный конвой** снят. //Культура,
08.03.1996.
Трубецкой, 1991. - И. Р. (Трубецкой И. С.) . Наследие Чингисхана
(взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока). //
Вестник МГУ, серия 9, филология, 1991, № 4.
Туманян, 1994. - Туманян Э. Г. Законы о языках и возможность их реа-
лизации. // Язык в контексте общественного развития. М.,
1994.
УГ - Учительская газета. М., 1994.
Урусилов, 1989. - Урусилов А. Г. Взаимодействие аваро-андоцезскнх язы-
ков с русским в условиях национально-русского двуязычия.
Диссертация на соискание ученой степени доктора филоло-
гических наук. М., 1989.
Усманов, 1993. - Усманов Н. В. Из истории введения "яналнфа" в Баш-
кирии. // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Уфа,
1993.
Филиппов, 1995. - Филиппов В. Р. Язык в доктрине национализма.
//Этническое и языковое самосознание. М., 1995.
212
Фурман, Буховец, 1996. - Фурман Д. Е., Буховец О. Г. Белорусское само-
сознание и белорусская политика. // Свободная мысль, 1996,
Nt I.
Ханазаров, 1963. - Ханазаров К X Сближение наций и национальные
языки в СССР Ташкент, 1963
Шабаев, 1994. - Шабаев Ю. П. Языковая ситуация и этноязычные про-
блемы в Коми-Пермяцком Автономном округе. // Языко-
вые проблемы Российской Федерации и законы о языках
М., 1994.
Шеварднадзе, 1977. - Шеварднадзе Э А. Интернационалистское воспита-
ние масс. // Коммунист. М., 1977, № 13.
Экспресс-хроника. - Экспресс-хроника, газета. М.
Эгнополис - Этнополис. Этнополитический вестник России. М.
Язык, 1982. - Язык в развитом социалистическом обществе. Языковые
проблемы развития систем массовой коммуникации в СССР.
М.. 1982.
Языковая, 1992. - Языковая ситуация в Российской Федерации М ,
1992
Язькова, 1996 - Язькова А. Исправление ошибок. Проблемы российской
диаспоры в странах нового зарубежья. // Сегодня, 09 02.1996
Яковлев, 1925. - Яковлев Н Ф. Проблемы национальной письменности
восточных народов СССР. // Новый Восток, кн 10-11. М ,
1925.
Яковлев, 1928. - Яковлев Н Ф. Развитие национальной письменности у
восточных народов Советского Союза и зарождение их на-
циональных алфавитов. // Революционный Восток М , 1928,
№ 3.
Яковлев, 1930. - Яковлев Н. Ф. За латинизацию русского алфавита //
Культура и письменность Востока, кн 6. Баку, 1930
Яковлев, 1931 - Яковлев Н. Ф. "Аналитический" или "новый" алфавит? //
Культура и письменность Востока, кн.Ю. М., 1931
Яковлев, 1932. - Яковлев Н. Ф. Некоторые итоги латинизации и унифи-
кации алфавитов в СССР. // Революция и национальности,
1932, № 4-5.
Яковлев, 1936. - Яковлев И. Ф. О развитии и очередных проблемах лати-
низации алфавитов. // Революция и национальности, 1936,
№ 2.
Яковлев, 1988 -НФ Яковлев и советское языкознание М., 1988
213
Яковлев, Чхаидзе, 1936. - Яковлев Н. Ф., Чхаидзе М. II. Падежи в марий-
ском языке. Йошкар-Ола, 1936.
Якубинскии, 1931 - Якубинский Л П. Ф. де Соссюр о невозможности
языковой политики. // Языковедение и материализм, выл.2,
М.. 1931.
Якубинский, 1986 - Якубинский Л.П. Избранные работы. М., 1986.
Ячиков, 1968 - Яников А. Второй родной язык. // Известия, 03.12.1968.
Ahlqvjst. 1993 - Ahlqvist A Language Condict and Language Planning in
Ireland. // Language Conflict and Language Planning. Berlin -
New York, 1993.
Akiner, 1989 - Akiner Sh. Uzbekistan: Republic of Many Tongues. //
Language Plaiuung in the Soviet Union. London, 1989.
Allworth. 1967. - Allworfh E. The Changing Intellectual and Literary
Community. // Central Asia. A Century of Russian Rule. New
York - London, 1967.
Alpatov, 1996. - Alpatov V M The Probleme of Choice of Alphabets for the
Turkic Languages History and the Present. // Proceedings of the
38th Permanent International Altaistic Conference. Wiesbaden,
1996.
Alpatov, 1998. - Alpatov И M. Multilingualism and Language Policy. // Eth-
nicity and Language Community: an Interdisciplinary and Meth-
odological Comparison. Udine, 1998.
Appel, Muysken, 1978. - Appel R., Muysken P. Language Contact and
Bilingualism. London, 1978.
Ainin, Alpatov, 1995. - AAun F. D., Alpatov V. M. N. F. Jakovlev (1892-
1974) // Histoire. Epistemiologie. Langage, t.XVII, f.2, 1995.
Auerbach, 1995 - Auerbach E R. The Politics of ESL Classroom: Issues of
Power in Pedagogical Choices. // Power and Inequality in
Language Education. Cambridge, 1995.
Bacon, 1966. - Bacon E. E Central Asians under Russian Rule. A Study in
Cultural Change. Ithaca, 1966.
Beiuiigseu, 1982 Bennigsen A. Langucs et assimilation en L'RSS.
//International Journal of Sociology of Languages, v.33, 1982.
Bennigsen, Quelquejay, 1967. - Bennigsen A., Quelquejay Ch. The Evolution of
the Muslim Nationalities of the USSR and their Linguistic
Problems Oxford, 1967.
214
Bcnnigsen, Lemercior-Quelquejay, 1985. - Benntgsen A., Lemeraer-Quelquejay
Ch. Politics and Lii^uistics in Daghestan. // Sociohnguistic
Perspectives on Soviet National Languages. Their Past, Present
and Future, Berlin-New York-Amsterdam, 1985.
Birch, 1996. - Birch J The Georgian/South Ossetian Territorial and Boundary
Dispute. //Transcaucasian Boundaries. London, 1996.
Bobrovnikov, 1996. - Bobrovnikov V. The Islamic Revival and National Ques-
tion in Post-Soviet Dagestan. // Religion, State & Society. v24,
N? 2-3. 1996.
Bruchis, 1982. - Bruchis M One Step Back, Two Steps Forward: on the
Language Policy of the Communist Party of the Soviet Union in
the National Republics (Moldavian, a Look Back, a Survey and
Perspectives, 1924-1980). New York. 1982.
Bullevant, 1995. - Bullevant В. M. Ideological Influences on Linguistic and
Cultural Empowerment an Australian Example. // Power and
Inequality in Language Education. Cambridge, 1995.
Comrie, 1981. - Comrie B. The Languages of the Soviet Union. Cambridge,
1981
Comrie, 1990. - Comrie B. Introduction. // The Major Languages of East and
South-East Asia. London, 1990.
Crisp, 1985. - Cnsp S. The Formation and Development of Literary Avar. //
Sociolinguistic Perspectives on Soviet National Languages. Their
Past, Present and Future. Berlin - New York - Amsterdam, 1985.
Crisp. 1989. - Cnsp S. Soviet Language Planning. 1917-1953 //Language
Planning in the Soviet Union. London, 1989.
De let ant, 1989. - Deletant D. Language Policy and Linguistic Trends in Soviet
Moldavia. // Language Planning in the Soviet Union. London,
1989.
Dingley, 1989. - Dingley J Ukraininan and Belorussian - a Testing Ground //
Language Planning in the Soviet Union London, 1989.
Dixon, 1997. - Dixon R. M W. The Rise and Fall of Language. Cambridge,
1997.
Eastman, 1983. - Eastman С. M. Language Planning, an Introduction San
Francisco, 1983.
Edwards, 1994. - Edwards J. Multilingualism. London - New York, 1994.
Fairbanks, 1978. - Fairbanks Ch. H., Jr. National Cadres and Force in the
Soviet System: the Evidence of Bena’s Career. 1949-1953 //
Soviet Nationality Policies and Prnctics. New York, 1978.
215
Fasold, 1984. - Fasold R. W. The Sociolinguistics of Society. New York, 1984.
Fiennan, 1985. - Fierman W Language Development in Soviet Uzbekistan //
Sociolinguistic Perspectives on Soviet National Languages. Their
Past, Present and Future. Berlin-New York-Amsterdam, 1985.
Fishman, 1971. - Fishman J A. The Sociology of Language: an
Interdisciplinary Social Science Approach to Language in Society.
// Advances in the Sociology of Language. The Hague - Paris,
1971
Garcia, 1995. - Garcia O. Spanish Language Loss as a Determinant of
Income among Latinos in the United States // Power and
Inequality in Language Education Cambridge, 1995.
Goodman, 1968 Goodman E. R. World State and World Language.
//Readings in the Sociology of Language. The Hague - Paris,
1968.
Grant, 1989. - Gram H. Mechanisms: Policy Formation and Implementation.
Ц Language Planning in the Soviet Union London, 1989.
Hall, 1999 - Hall G. IJteracy in the Modem World. // Journal of Sociolin-
guistics, v.3, № 3, August 1999.
Hewitt, 1985. - Hewitt G. B. Georgian: a Noble Past, a Secure Future. //
Sociolinguistic Perspectives on Soviet National Language. Their
Past, Present and Future. Berlin-New York-Amsterdam, 1985.
Hewitt, 1989. - Hewitt G. B. Aspects of Language Planning in Georgia
(Georgian and Abkhaz). // Language Planning in the Soviet
Union. London, 1989
Hewitt, 1996 - Hewitt G. B. Abkhazia: a Problem of Identity and Ownership
// Transcaucasian Boundaries London, 1996.
Humphrey, 1989. - Humphrey C. "J anus-faces Signs" - the Political Language
of a Soviet Minonty before "Glasnost" // Social Anthropology
and the Politics of Languages. London - New York, 1989.
I mart, 1965. - hnart G. Le movement de "Latinization" en U.R.S.S //
Cahters du monde russe et soviltique, v. VI, Paris, 1965.
Jemsletten, 1993. - Jemsletten V Sami Language Communities and the
Conflict between Sami and Norwegian. // Language Conflict and
Language Planning. Berlin - New York, 1993.
Joffe, 1996 - Joffe G. Nationalities and Borders in Transcaucasia and the
Northern Caucasus. // Transcaucasian Boundaries London, 1996.
216
Kachni, 1984. - Kachru В. В. The Alchemy of English. Social and Functional
Power of Non-Native Varieties. // Language and Power. Beverly
Hills-London-New Delhi, 1984.
Kirkwood, 1989. - Kirkwood M Language Planning: Some Methodological
Preliminaries. // Language Planning in the Soviet Union. London,
1989.
Kirkwood, 1991. - Kiricwood M Glasnost*, "The National Question" and Soviet
Language Policy. // Soviet Studies, v.43, № I, 1991.
Knowles, 1989. - Knowles F. Language Planning in the Soviet Bailie
Republics: an Analysis of Demographic and Sociological Trends.
// Language Planning in the Soviet Union.London, 1989.
Koutaisoff, 1951. - Koutaisoff E Literacy and the Place of Russian in the
Non-Slavonic Republics of the URSS. // Soviet Studies, v. 111. №
2, 1951.
Kreindler, 1982. - Kreindler 1. T. Changing Status of Russian in the Soviet
Union. // International Journal of Sociology of Languages, v.33,
1982.
Kreindler, 1985 a. - Kreindler I T The Mordvinian Languages: a Survival
Saga. // Sociolinguistic Perspectives on Soviet National
Languages. Their Past, Present and Future. Berlin - New York -
Amsterdam, 1985.
Kreindler, 1985 b. - Kreindler /. T. The Non-Russian Languages and the
Challenge of Russian: the Eastern versus the Western Tradition
Berlin-New-York-Amsterdam, 1985.
Kreindler, 1989 - Kreindler 1. T. Soviet Language Planning since 1953 //
Language Planning in the Soviet Union. London, 1989
Krueger, 1985. - Krueger J. R. Remarks on the Chuvash Language: Past,
Present and Future. // Sociolinguistics Perspectives on Soviet
National Languages. Their Past, Present and Future. Berlin - New
York - Amsterdam, 1985.
Laponce, 1987. - Laponce J. A. Languages and their Territories. Toronto -
Buffalo - London, 1987.
Laurat, 1951. - Laurat L. St aline. La linguistique el Timplrialisme Russe.
Paris, 1951.
Lazzaroni, 1985. - Lazzaroni E. Crimean Tatar: the Fate of a Severed Tongue
// Sociolinguistic Perspectives on Soviet National Languages.
Their Past, Present and Future Berlin - New York - Amsterdam,
1985.
217
Letters, 1995. - Letters ans Other Materials from the Moscow and Prague
Linguistic Circles, 1912-1945. Ed. by J.Toman. Ann Arbor, 1995.
Lewis, 1972. - Lewis G. E Multilingualism in the Soviet Union.The Hague -
Paris, 1972.
Lewis, 1982. - Lewis G. E. Movement and Agencies of Language Spread
Wales and Soviet Union Compared. // Language Spread. Studies
in Diffusion and Social Change. Washington, 1982.
Lewis, 1983 - Lewis G. E. Implementation of Language Planning in the
Soviet Union. // Progress in Language Planning. International
Perspectives. Berlin - New York - Amsterdam, 1983.
Light, 1996. - Light M. Russia and Transcaucasia. // Transcaucasian
Boundaries. London, 1996.
Lipsel, 1967. - Ltpsei H. The Station of National Minority Languages in
Soviet Education // Soviet Studies, v.XIX, 1967.
Loveday, 1982. - Loveday L The Sociolinguistics of Learning and Using a
Non-Native Language. Oxford - New York - Toronto - Sydney -
Paris - Frankfurt, 1982.
Menges, 1967. - Menges К. H. People, Languages and Migrations //Central
Asia. A Century of Russian Rule. New York-London, 1967.
Miller, 1977. - Miller R. A. The Japanese Language in Contemporary Japan
Some Sociolinguistic Observations. Washington-Stanford, 1977
Moskovich, 1989. - Moskovich H< Planned Language Change in Russian since
1917. // Language Planning in the Soviet Union. London, 1989.
O'Barr, 1984. - O’Barr Bz M Asking the Right and Questions about Language
and Power. // Language and Power. Beverly Hills - London -
New Delphi. 1984.
Olcott, 1985. - Olcott M. B. The Politics of Language Reform in Kazakhstan.
// Sociolinguistic Perspectives on Soviet National Languages.
Their Past, Present and Future. Berlin - New York - Amsterdam,
1985.
Omstein, 1959. - Omstem J. Soviet Language Policy: Theory and Practice. //
The Slavic and East European Journal, v.XVll, 1959.
Peltz, Kiel, 1985. - Peltz R., Kiel M. W. Di Yiddish Impcryc: the Daslcd
Hopes for a Yiddish Cultural Empire in the Soviet Union. //
Sociolinguistic Perspectives on Soviet National Languages. Their
Past, Present and Future. Berlin - New York - Amsterdam, 1985.
218
Pennycook, 1995. - Pennycook A. English in the World / The World in
English. Ц Power and Inequality in Language Education
Cambridge, 1995.
Pool, 1978. * Pool J. Soviet Language Planning. Goals, Results, Options. //
Soviet Nationality Policies and Practice. New York, 1978.
Raun, 1985. - Raun T. U. Language Development and Policy in Estonia. //
Sociohnguistic Perspectives on Soviet National Languages. Their
Past, Present and Future. Berlin - New York - Amsterdam, 1985.
Ross, 1979. - Ross J. A. Language and the Mobilization of Ethnic Identity //
Language and Ethnic Relations. London, 1979
Rubin, 1977. - Rubin J Language Standartization in Indonesia. //
Language Planning Processes. The Hague - Paris - New York,
1977.
Silver, 1978. - Silver В. D. Language Policy and the Linguistic Russification of
Soviet Nationalities. // Soviet Nationality Policies and Practice.
New York. 1978.
Silver, 1982. - Silver B. D. The Status of National Minority Languages in the
Soviet Union //Soviet Studies. N? I, 1982.
Skutnabb-Kangas, 1983. - Skutnabb-Kangas T Bilingualism or Not.The
Education of Minorities. Clevedon, 1983.
Sociolinguistic, 1985. - Sociolinguistic Perspectives on Soviet National
Languages. Their Past, Present and Future Ed by I. T. Kreindler
Berlin - New York - Amsterdam, 1985
Solchanyk, 1982. - Solchanyk R. Russian Language and Soviet Politics. //
Soviet Studies, v.XXIV, .4? |, 1982.
Solchanyk, 1985 - Solchanyk R. Language Politics in the Ukraine //
Sociolinguistic Perspectives on Soviet National Languages. Their
Past, Present and Future. Berlin - New York - Amsterdam, 1985.
Sonntag, 1995. - Sonntag S K. Elite Competition and Official Language
Movement. If Power and Inequality in Language Education.
Cambridge, 1995.
Tanaka, 2000. - Tanaka Katsuhiko. "Sutaann-gengogaku"-seidoku.
Tokyo, 2000.
Tollefson, 1991. - Tollefson J. PK Planning Language, Planning Inequality
New York, 1991
Trudgill, 1983. - TrudgiU P Sociolinguistics. An Introduction to Language and
Society London, 1983.
219
Tuciier. 1991. - TucnerJ R. Cognitive and Social Correlates of Bilinguaiity. //
The Influence of Language on Cultural Thought. Berlin - New
York, 1991
Ureland, 1993. - Unland P. S. Conflict between Irish and English in the
Secondary Schools of the Connemara Gacltacht. 1986-1988. //
Language Conflict and Language Planning. Berlin - New York,
1993.
Williams, 1988. - Williams С. H. Language Planning and Regional
Development: Lessons from the Irish Gaeltacht. // Language in
Geographic Context. Clevedon - Philadelphia, 1988.
Williamson, 1991. - Williamson R. C. Minority Languages and Bilingualism. //
Case Studies in Maintenance and Shift. Norwood, 1991.
Winner, 1952 - Winner T. G. Problems of Alphabetic Reform among the
Turkic Peoples of Soviet Central Asia, 1920-1941. //The Slavonic
and East European Review, v 31, 1952.
220
SUMMARY
The language situation and the language policy in every
multilingual state is a result оГ an interaction of two contradictory
needs: the need of identification and the need of communication. The
first need consists in a wish of every person to use his (her) native
language in all situations. The ideal situation connected with the need
of identification is monolingualism. The use of an alien language can
be connected with the sense of ethnic, cultural and even political
inferiority. This sense can be compensated by the prestige of an alien
language. The second need means the need of intercourse with any
person without complications. The ideal situation connected with the
need of communication is the use of a common language for all the
social collective.
The need of communication is more important at the industrial
stage of society: industrialization, united' market, urbanization, regular
army, common system of education etc. presuppose the communica-
tion of citizens of the same state irrespective of their native languages.
There is an official language in every state with rare exceptions. The
native speakers of the official language do not know any languages
except their native one and maybe some foreign languages. The native
speakers of other languages must know the official language if they do
not want to live in ghetto. The fate of languages of minorities comes to
three possibilities. The best possibility is the role of regional languages.
The worse possibility is the use of a language only as a language of
everyday life. The worst possibility is the extinction of a language.
The language policy in Russia before the October revolution was
not the same in different territories and in different epochs but it
corresponded to this scheme on the whole. Russian was a native
language of the majority of the population and it was the official
language. The status of the other languages was not pnvileged. The
official policy of the tsar administration was criticized not only by the
intelligentsia from the minorities but by all the Russian liberal and
radical opposition. V.I.Lenin wrote: "The necessary thing is the absen-
ce of an obligatory official language with the guarantee of schools with
the teaching of all the local languages for the population".
There was an attempt to realize such dreams after the revolution. It
was a part of the common plan to change the society on rational
principle, to liquidate any inequality of people and nations. In 1921
the 16th Congress of the Communist Party put the task of the transiti-
221
on of all the administration, court, economic organizations,
newspapers, theatres and so on to local languages for all the nationali-
ties of the country. So the need of identification was to be settled in
the centre of the language policy. The russification and the Russian
chauvinism were considered as the main evil.
However the realization of the new language policy was resisted by
two factors which did not permit to put an end to that policy. Only
one of two factors was recognized at that time. This factor was the
uneven development of the languages. The intensive work for over-
coming this situation spread in the twenties and thirties. The name of
the work was language building Many best Soviet scholars took part in
it. They created more than seventy alphabets for the languages of the
USSR. Since the end of the twenties the new alphabets became
Roman. This script was international and had not any undesirable
associations.
However there was another factor in the process of language
building: it was the need of mutual understanding. It was not taken
into account after the revolution. The only means of communication
in the whole state was Russian. It was more advantageous for educated
non-Russian people to learn Russian than to master the world culture
in their native languages. The process developed spontaneously and
contradicted the official policy of the twenties and the early thirties.
The previous language policy went on till the middle of the thirties.
Then it was changed. Since 1935 to 1937 it was decided to transfer all
the Soviet languages with Roman alphabets to Cyrillic ones. In 1938
the obligatory study of Russian was introduced in all the schools of the
national republics and regions from the first or second form. The
propagandistic literature went on to write about the ’'eduality of
languages" but the main theme of it became the glory of the "great"
and "mighty" Russian language.
That policy lasted to the lime of perestroika inclusive. The degree of
russification was greater that before the revolution since (he need of
mutual understanding was stronger. Industrialization, general military
services, migrations of the population brought together people of
different nationalities. It become difficult to live without speaking Rus-
sian (the rural population of the Central Asia was the only exception).
The policy of russification was rude but rather effective. Many people
considered this policy natural. Russian people did not take notice, of
the problem at all. Other people studied Russian since it was necessary
for any advance. In 1958 the parents of school children got the right to
choose school for their children, the number of pupils in the Russian
222
schools increased after that. The fate of the languages of minorities in
the USSR was the same as in the other countries. Some languages
(Georgian, Armenian, Uzbek etc.) had different functions as regional
languages, some languages (Bashkir, Buryat and others) were rather
stable as languages of everyday life but were not spread as languages of
culture, school and international communication. Some not numerous
languages espccialy in Siberia and the Far East were close to become
extinct.
The language situation in the USSR was rather stable for several
decades but it contained a potential base for conflicts. The need of
identification was infringed for many people The situation changed at
the time of perestroika. The official policy remained almost the same
but the demand to protect the rights of native languages became
popular again. These demands became one of the causes of the
disintegration of the USSR in 1991.
Since 1991 (he real language situation did not change in the main
in Russia since Russian remains the only means of communication.
However the situation in other fourteen new states is clianged. The
language situations are different in these countries but the process of
the diminution of the role of Russian and (he expansion of the fun-
ctions of the new official languages is the common phenomenon. This
process is natural and its ceasing is possible only as a result of the rein-
tegration of the ex-Sovict territories.
Научное издание
Алпатов Владимир Михаилович
150 языков и политика
1917-2000
Социолингвистические проблемы СССР
и постсоветского пространства
Утверждено к печати
Институтом востоковедения РАН
Редакторы М.С. Грикурова, А.З. Алмазова
Компьютерный набор Н.Г. Малышева
Оформление обложки А.Е. Жуков
ЛР № 040753 от 1 апреля 1996 г.
Институт востоковедения РАН
Россия, 103031, Москва, ГСП, ул. Рождественка, 12
Научно-издательский отдел
Зав. отделом Ю.В. Чудодеев
ИД №00173 от 27.09.99 г.
ООО Издательство КРАФТ+
Россия, 141070, Московская обл, г.Королев, Калининградская 12
Сдано в набор 16.02.00. Подписано к печати 19.04.00. Формат 60x90/16.
Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. п.л. 14.
Уч. изд. л. 13.5. Тираж 1500 экз. Зак № 142.
Отпечатана в типографии ГУП «Обпиздат». 248640, .Калуга,
Старый торг, д.5