Автор: Богданов К.А.
Теги: общие вопросы науки и культуры общественные науки в целом русская литература история литературы
ISBN: 978-5-4448-0188-8
Год: 2014
Текст
Институт русской литературы (Пушкинский Дом)
Российской академии наук
Центр теоретико-литературных
и междисциплинарных исследований
Константин А. Богданов
ПЕРЕМЕННЫЕ ВЕЛИЧИНЫ
Погода русской истории
и другие сюжеты
Москва
Новое литературное обозрение
2014
УДК 009
ББК60
Б73
НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
Научное приложение. Вып. CXXIX
Богданов, К.А.
Б73 Переменные величины: Погода русской истории и другие сюжеты /
Константин А. Богданов. — М.: Новое литературное обозрение,
2014. — 368 с: ил.
ISBN 978-5-4448-0188-8
История, по мнению автора, не дана нам как целое, но может быть представ-
лена в частностях — как серия фрагментов ускользающего текста о знаниях
и эмоциях, идеях и событиях, болезнях и снах, памяти и воображении. Выбор
таких фрагментов теоретически безграничен, но, будучи сделанным, ведет
к социальной прагматике — осознанию условностей исторического опыта,
«переменных величин» внешнего принуждения и внутренней свободы.
В настоящей книге история русской культуры слагается из исследований по
теории историографии, филологической антропологии, истории литератур-
но-публицистических дискуссий, социолингвистики, историософии климата
и истории медицины.
УДК 009
ББК60
© Богданов К.А., 2014
© ООО «Новое литературное обозрение», 2014
Предисловие
Историческая эпистемология, дидактика фрагмента
и пространство воображения
Omnia mutantur (Ovid. Metamorphoses. XV, 165)
Действия цензуры превосходят всякое веро-
ятие. <...> Цензор Ахманов остановил печатание од-
ной арифметики, потому что между цифрами какой-
то задачи там помещен ряд точек. Он подозревает
здесь какой-то умысел составителя арифметики.
A.B. Никитенко. Запись в дневнике
от 25 февраля 1852 года1
1.
Греческое слово «история» подразумевает нечто установленное.
Это не просто рассказ о чем-то, но и то, что за ним стоит, — чере-
да состоявшихся событий и поступков, ситуаций и обстоятельств,
причин и следствий. Так, благодаря Геродоту история выделилась из
логографии, но и благодаря ему же обрела метафизическую перспек-
тиву, обнаруживающую конфликтное сосуществование историческо-
го нарратива и истории «как таковой». В этом конфликте история
«существует сама по себе», она онтологична, но феноменологически
«схватывается» нами в ограничениях когнитивного и дискурсивного
опыта, ее целостность суммируется из фрагментов антропологически
разрозненного знания, которое уже поэтому не свободно от мнения
и воображения. У истории, говоря проще, есть свои истории, history
обязывает к stories, но поэтому же: любая история, о которой «идет
речь», всегда есть история так или иначе воображаемая. Это не значит,
что она вымышленна и фиктивна, но значит лишь то, что ее репре-
1 Никитенко A.B. Дневник: В 3 т. М., 1955. Т. 1. С. 362.
Переменные величины
зентация предопределена неизбежной выборочностъю приемов самой
этой репрезентации2.
В ретроспективе методологических споров о необходимых и до-
статочных правилах историографического описания известен запаль-
чивый протест Люсьена Февра, одного из основоположников школы
«Анналов», направленный против «комодной» историографии Шарля
Сеньобоса и П.Н. Милюкова. Отзываясь об изданном в 1932 году под
редакцией Сеньобоса и Милюкова трехтомнике «История России
с древнейших времен до 1918 г.», Февр счел его исследовательским
анахронизмом, подменяющим действительную историю России сведе-
ниями, сгруппированными по разрозненным критериям социального,
экономического, политического и культурного порядка. Такое изложе-
ние исторического материала Февр назвал «комодным»:
«Так мещанские семейки рассовывают свои вещи по ящикам
добрых старых комодов красного дерева. До чего же удобно, до чего
практично! В верхнем ящике — политика: "внутренняя" — справа,
"внешняя" — слева, никогда не спутаешь. Следующий ящик: в правом
углу — "народные движения", в левом —"организация общества".
В третьем ящике в "Истории России" располагаются пресловутые
три старушки, три, так сказать, сводные сестрички: Сельское хозяй-
ство, Промышленность и Торговля. А за ними следуют Литература
и Искусство»3.
По мысли самого Февра, надлежащее изложение истории России
требует иной оптики и иного анализа, преодолевающего мелкотемье
2 Литература о роли воображения как одном из условий исторической эписте-
мологии обширна; важные работы, акцентирующие в данном случае дидактические
аспекты преподавания истории: Atkinson R.F. Knowledge and Explanation in History.
Ithaca, New York: Cornell University Press, 1978; Fogel R., Elton G.R. Which Road to the
Past? New Haven: Yale University Press, 1983; Tosh J. The Pursuit of History. London:
Longman Group Ltd., 1984; Stone L. The Past and the Present revisited. London: Rout-
ledge & Kegan Paul, 1987; Ankersmit ER. Historiography and Postmodernism // History
and Theory. 1989. Vol. 29. P. 137—153; Ermarth E.D. Sequel to History: Postmodernism
and the Crisis of Historical Time. Princeton: Princeton University Press, 1992; Bermejo-
Barrera J.C. Explicating the Past: In Praise of History // History and Theory. 1993. Vol. 31.
P. 14—24; Levstik L.S., Barton K.C. Doing History: Investigating with Children in Ele-
mentary and Middle Schools. Mahwah, N.J.: L. Erlbaum Associates, 1997; Seixas R The
Place of the Disciplines within Social Studies: The Case of History // Trends and Issues in
Canadian Social Studies / Ed. I. Wright and A. Sears. Vancouver: Pacific Educational Press,
1997. P. 116—129; Idem. Beyond content and pedagogy: In search of a way to talk about
history education // Journal of Curriculum Studies. 1999. Vol. 31. P. 317—337; Weinburg S.
Historical Thinking and Other Unnatural Acts: Charting the Future of Teaching the Past.
Philadelphia: Temple UP, 2001.
3 Февр Л. История современной России (1933) // Февр Л. Бои за историю.
М., 1991. С. 64.
Предисловие. Историческая эпистемология...
разрозненных исторических фактов. Требует оно, как это вычитыва-
ется из той же статьи, и иного пафоса:
«Вот что важнее всего: перед нами Россия. Я не видел ее соб-
ственными глазами, специально не занимался ее изучением и все же
полагаю, что Россия, необъятная Россия, помещичья и мужицкая, фео-
дальная и православная, традиционная и революционная, — это нечто
огромное и могучее. А когда я открываю «Истории России», передо
мной мельтешат придурковатые цари, словно сошедшие со страниц
«Короля Убю», взяточники-министры, попугаи-чиновники, бесконеч-
ные указы и приказы... Где же сильная, самобытная и глубокая жизнь
этой страны; жизнь леса и степи; приливы и отливы непоседливого на-
селения, великий людской поток, с перебоями хлещущий через Ураль-
скую гряду и растекающийся по Сибири вплоть до Дальнего Востока;
могучая жизнь рек, рыбаков, лодочников, речные перевозки; трудовые
навыки крестьян, их орудия и техника, севообороты, пастбища; лесные
разработки и роль леса в русской жизни; ведение хозяйства в крупных
усадьбах; помещичье землевладение и образ жизни знати; зарождение
городов, их происхождение, развитие, их управление и внешний облик;
большие русские ярмарки; неспешное формирование того, что мы на-
зываем буржуазией. Но была ли она когда-нибудь в России? Осознание
всем этим людом России как некоего единства — какие именно образы
и какого порядка при этом возникают? Этнические? Территориальные?
Политические? Роль православной веры в жизни русской сообщности
и, если такое иногда случается (а если нет — оговоритесь), в форми-
ровании отдельных личностей; лингвистические проблемы, регио-
нальные противоречия и их причины — да мало ли еще чего? <...>
Так с какой же стати меня пичкают всяким анекдотическим вздором
о госпоже Крюденер и ее отношениях с Александром; о той царице, что
была дочерью корчмаря, и о той, что чересчур увлекалась молодыми
людьми? Нет, все это отнюдь не история...»4
Итак, создание «большой», целостной истории России мыслится
Февром как исследовательский синтез, не опускающийся до «анекдо-
тического вздора». Позднее историки-анналисты будут охотно писать,
что методологическим условием синтезирующей историографии
служит привлечение данных из самых разных отраслей знания —
от демографии и религиоведения до лингвистики и политической
экономии, и создание особого исторического нарратива, способного
объединить собою «науки о человеке»5. Вместе с тем характерно,
что энтузиастическое доверие к достоинствам междисциплинарного
4 Февр Л. История современной России. С. 64—65.
5 Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа «Анналов». М.: Индрик, 1993.
Переменные величины
подхода никак не отменило проблемы выбора, а главное — эмоцио-
нального и «иммагинативного» контекста, предпосылочно связующего
отдельные детали в целостную картину. Современник Февра Робин
Коллингвуд, рассуждавший по другую сторону Ла-Манша о работе
историка, подчеркивал определяющую роль, которую играет в ней
помимо знания и критического метода «априорное воображение»
(понятие, отсылающее к проанализированному Кантом характеру
перцептивного воображения, позволяющего нам судить о невоспри-
нимаемых фактически объектах):
«Историческое мышление представляет собою ту деятельность
воображения, с помощью которой мы пытаемся наполнить внутрен-
нюю идею конкретным содержанием. А это мы делаем, используя
настоящее как свидетельство его собственного прошлого. Каждое на-
стоящее располагает собственным прошлым, и любая реконструкция
в воображении прошлого нацелена на реконструкцию прошлого этого
настоящего, настоящего, в котором происходит акт воображения,
настоящего, воспринимаемого здесь-и-теперь. <...> В принципе це-
лью любого такого акта является использование всей совокупности
воспринимаемого здесь и теперь в качестве исходного материала для
построения логического вывода об историческом прошлом, развитие
которого и привело к его возникновению. На практике, однако, эта
цель никогда не может быть достигнута. Воспринимаемое здесь-и-
теперь никогда не может быть воспринято и тем более объяснено во
всей его целостности, а бесконечное прошлое никогда не может быть
Идея исторической целостности нереализуема, но представима
в воображении как цель и взаимосвязь исторического материала, по-
нимается ли последний только в ретроспективном ограничении или,
как на том настаивает Коллингвуд, также в его «пространственно-тем-
поральной» современности. Для Февра, никогда не бывавшего в России
и ею не занимавшегося, важно убеждение в том, что Россия — «это
нечто огромное и могучее». «Комодные» сведения о «придурковатых
царях», «взяточниках-министрах, попугаях-чиновниках, бесконечных
указах и приказах» отвлекают от чаемого и предвосхищаемого Февром
образа «сильной, самобытной и глубокой жизни этой страны». Но
вот вопрос: откуда Февр почерпнул свой образ России за неимением
у него под руками ее «не комодной» истории? Выясняется, что на-
личие анекдотов о Крюденер и любвеобильной императрице не пре-
пятствуют историческому воображению, в котором такие анекдоты
не играют заметной роли? Но ведь резонно задуматься и над тем,
5 Коллингвуд Р. Идея истории. Автобиография. М.: Наука, 1980. С. 235—236.
Предисловие. Историческая эпистемология...
чему приписать сохранность и актуальность тех же анекдотов в гла-
зах других историков (престарелый Милюков, выбранный Февром
в качестве критической мишени, был в этом случае как раз истори-
ком, принципиально уделявшим особое внимание исключительной
разноплановости исторической действительности)7. У этого вопроса
есть и своя дидактическая составляющая, заключающаяся в том, что
пафос исторического синтеза по своей сути роднит и обезличивает
все отдельные истории. Чему может научить «целостная» история,
если любые доводы, сколь бы убедительно они ни были представлены
в своей условной совокупности, меркнут перед пафосом позитивной
целостности? Мой ответ: ничему8. Таково ценностное восприятие
исторического процесса, искушающего оптимизмом до тех пор, пока
этот процесс связывается не с различными историями (и рассказами
о таких историях), а с историей «как таковой».
7 Макугиин A.B., Трибунский П.А. Павел Николаевич Милюков: труды и дни
(1859—1904). Рязань, 2001; Дорохов В.Н. Исторические взгляды П.Н. Милюкова.
Сергиев Посад, 2005.
8 О том, к каким дидактическим парадоксам приводит апелляция к диа-
лектически «целостной» истории, можно судить по сравнительно давней, но
актуальной по своим педагогическим последствиям дискуссии, инициированной
пожеланиями президента В.В. Путина о необходимости новых учебников отече-
ственной истории, должных удовлетворять ветеранов и воспитывать молодежь
в патриотическом духе: «В этих учебниках должны излагаться факты истории, они
должны воспитывать чувство гордости за свою историю, за свою страну» (http://
www.polit.ru//news/2003/ll/27/630180.html). Нетривиальная формула «объективно,
чтобы позитивно» стала стимулом к изъятию из учебного процесса пособий для
старшеклассников А. Долуцкого, подготовленных еще в 1990-х годах, но показав-
шихся слишком «скептическими» к базовым ценностям нового режима, и распро-
странению «патриотических» учебников по российской истории под редакцией
А.Н. Сахарова и A.B. Филиппова, апеллирующих к телеологическим детерми-
нантам российской истории, духовным «константам» российского менталитета
и т.д. (Свешников А. Борьба вокруг школьных учебников истории в постсоветской
России: основные тенденции и результаты // Неприкосновенный запас: дебаты
о политике и культуре. 2004. № 4. С. 70—77; Ферретти М. Обретенная идентич-
ность. Новая «официальная история» путинской России // Неприкосновенный
запас: дебаты о политике и культуре. 2004. № 4. С. 78—85). В докладе «Интимная
историография: Путин, школа "Анналов" и особенности национальной риторики»,
прочитанном на конференции «Конструирование уходящего: 1990—2000-е годы
как объект исследования» (XV Банные чтения, Москва, 2007 год), посвященном
непреднамеренной связи методологической концепции школы «Анналов» и руко-
водящих суждений о российской истории президента Путина, я также оспаривал
озвученный в докладе Х.У Гумбрехта «Что сегодня является современностью» тезис
об исчерпанности историко-дидактического дискурса (хроника конференции: Дми-
триев А., Кукулин И. «Конструирование уходящего: 1990—2000-е годы как объект
исследования». XV Банные чтения // Новое литературное обозрение. 2008. № 89.
http://magazines.russ.ru/nlo/2008/89/dm37-pr.html).
10 Переменные величины
Реконструкция прошлого, каким оно предстает в его дискур-
сивном выражении, а не, предположим, в бессловесности мистиче-
ского самоозарения, по необходимости имеет дело с фрагментами
абстрактного целого. Но является ли оно при этом недостаточным
по отношению к этому целому? Что определяет собой нашу собствен-
ную вовлеченность в историю на правах равновеликой ей величины?
У меня нет ответа на этот вопрос. «Фрагментарная история» — это
история событий, людей, предметов, идей и образов, востребованная
в своей ретроспективной упорядоченности. Научно-дисциплинарное
и жанровое многообразие исследований, посвященных такого рода
историям — будь это биография, история войн или история промысла
трески, — свидетельствует не только о множестве фрагментов Боль-
шой истории, но об условности представления о самой этой Большой
истории. Существует ли критерий, препятствующий представлению
о любой Большой истории как фрагменте Еще-Более-Большой исто-
рии — истории человечества, природы, мироздания? Дидактический
ресурс воображения, ответственного за связность и правдоподобие
исторической репрезентации, ограничен в этих случаях условностями
метода, в настоящем случае — метода вычитывания и сопоставления
сведений из источников преимущественно литературного и «около-
литературного» характера. Порядок извлекаемых при этом фактов
диктуется филологическим подходом — интересом к тому, что, когда,
как и кем написано, сказано, — и (как можно думать) умалчивается
в цитируемых и упоминаемых ниже текстах. Подобный метод, свой-
ственный гуманитарному знанию в целом, служит предметом неиз-
бывной иронии со стороны представителей точных и естественных
наук. Один из характерных отзывов cum grano salis приписывается
Эрнесту Резерфорду, сказавшему как-то, что «все науки делятся на
физику и коллекционирование марок» («Ail science is either physics or
stamp collecting»)9. Резерфорд прав: исследовательская работа в сфере
гуманитарного знания сродни коллекционированию, но ее результаты
обладают уже тем (по меньшей мере дидактическим) значением, что
они могут быть поняты как прагматически целесообразные — недаром
академик И.П. Павлов полагал, что коллекционирование выражает
собой пример «рефлекса цели»10. «Рефлекс цели», представляющий,
по Павлову, один из основных жизненных двигателей человека, про-
является в интересе, то есть в стремлении к тому, что кажется важным
9 Backett [P.M.S.] Memories of Rutherford // Rutherford at Manchester / Ed.
J.B. Birks. New York: W.A. Benjamin Inc., 1963. P. 108. Сам Резерфорд получил
в 1908 году Нобелевскую премию по химии.
10 Майоров Ф.П. История учения об условных рефлексах. Опыт работы
Павловской школы по изучению высшего отдела головного мозга. М.: Изд-во АМН
СССР, 1948. С. 124.
Предисловие. Историческая эпистемология... 11
и имеющим значение (лат. impers.: interest). И симптоматично, что
в ретроспективе научного познания такое стремление изначально
соотносилось именно с «филологией» — со словом, подразумевавшим
некое ученое «любословие» и любопытство вообще: по сообщению
Светония, упоминающему в трактате «О грамматиках» о Луции Атее
Филологе, «имя Филолога, как кажется, он принял потому, что по-
добно Эратосфену, впервые удостоенному этого прозвища, занимался
многими и разнообразными науками»11. Развитие не только гума-
нитарных, но и также точных и естественных наук амплифицирует,
«распространяет», с этой точки зрения, «филологическое» любопыт-
ство — любопытство к тому, что достойно упоминания и обсуждения.
И это же любопытство является основанием общенаучного «коллек-
ционирования».
«Коллекции» «фактов», предъявляемых исследователями-гума-
нитариями, отличны от «фактов», предъявляемых представителями
точных и естественных наук, но в любом случае сами эти «факты»
обнаруживают свою сконструированность и указывают на тех, кто их
формулирует: «Мы, — говоря словами Сьюзан Лангер, — вероятно,
согласимся в главном: факт — это интеллектуально сформулирован-
ное событие, формулируется ли оно в процессе чистого наблюдения,
словесного истолкования или ответного действия»12. Ограниченное
словом, текстом, «дискурсом», предъявление фактов не является
в этом смысле ни исчерпывающим, ни однозначно истинным. Рене
Декарт, разрабатывая методологию научного познания и предваряя
метафизику Нового времени, не случайно предупреждал в своих
«Правилах для руководства ума», что в ряду всех научных дисциплин
«только арифметика и геометрия остаются не тронутыми никаким по-
роком лжи и недостоверности» (из чего, впрочем, «следует заключить
не то, что надо изучать лишь арифметику и геометрию, но только то,
что ищущие прямой путь к истине не должны заниматься никаким
предметом, относительно которого они не могут обладать достовер-
ностью, равной достоверности арифметических и геометрических
доказательств»)13. Позже преклонение перед математикой, геометрией
и вообще арифмологически формализуемыми силлогизмами пропо-
ведовали Б. Спиноза (избравший для изложения своей «Этики» язык
и метод геометрических доказательств), Г. Лейбниц, Н. Мальбранш
11 De grammat. et rhetor, 10.
12 Longer S.K. Philosophy in a New Key: A Study in the Symbolism of Reason, Rite,
and Art. Cambridge (Mass.), 1976. P. 26. См. также: Koestler A. The Act of Creation.
London, 1969. P. 377; Bateson G. Steps to an Ecology of Mind. New York, 1972. P. XVI ff.;
Чудинов Э.М. Природа научной истины. M., 1977. С. 56; Фейерабенд К. Избранные
труды по методологии науки. М., 1986. С. 149.
13 Декарт Р. Сочинения: В 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 81, 82.
12 Переменные величины
и многие другие философы — вплоть до И. Канта, а девизом англий-
ского Королевского общества с 1662 года стал призыв «Nullius in
verba» — «Ничего на словах».
Но пройдет время, и критика математики как науки, в наиболь-
шей степени приближенной к постижению истины, будет высказана
из лагеря тех же философов. О доказательных преимуществах фило-
софии (как учения о всех прочих науках, Wissenschaftslehre) перед
математикой пишет Фихте. По рассуждению Гегеля, математика не
может служить основой методологического знания уже потому, что
«движение математического доказательства не принадлежит тому,
что есть предмет, а есть действование, по отношению к существу дела
внешнее. <...> В философском понимании становление наличного бы-
тия как наличного бытия также отличается от становления сущности
или внутренней природы дела. Но философское познавание содержит
и то и другое, тогда как математическое познавание изображает только
становление наличного бытия, т.е. бытия природы дела в познавании
как таковом»14.
Суть недостаточности математики как объяснительной мето-
дологии состоит, таким образом, в том, что математика имеет дело
с пропозициями, которые показывают представленность предмета
в сознании исследователя, но не предмет, как таковой. Но и более
того, математическая представленность предмета по необходимости
выражается как величина, которая, собственно, и составляет «цель
математики или ее понятие». Но для постижения сути предмета, по
Гегелю, «это есть как раз несущественное, лишенное понятия отноше-
ние. <...> Материал, относительно которого математика обеспечивает
относительный запас истин есть пространство и счетная единица», но
никак не понятие предмета, которое вписывает в наличное бытие свои
различия и уже потому первично к любому предмету. Будучи поняти-
ем математики, счетная единица не есть понятие предмета, поэтому
и само математическое познание поверхностно и «не касается самой
сути дела», «не есть постигание в понятии»15.
2.
Филология, как и история, не ставит перед собой философских
задач «касаться самой сути дела» и «постигания в понятии». Однако,
подобно математике, они также демонстрируют «представленность
предмета в сознании исследователя». Декарт, введший в математику
14 Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. СПб., 1994. С. 22.
15 Там же. С. 23.
Предисловие. Историческая эпистемология... 13
понятия переменной величины, продемонстрировал, каким образом
геометрические задачи могут быть переведены на алгебраический
язык. Выяснилось, что одни и те же величины зависят от условий
вопроса — постоянные в одном вопросе, они становятся перемен-
ными — в другом (так, температура кипения воды в большинстве
физических вопросов — величина постоянная, Т = 100 °С, однако в тех
вопросах, где следует считаться с изменением атмосферного давления,
Т величина переменная). В своем трансцендентном смысле переменная
может принимать бесконечное множество значений и бесконечное
разнообразие соотносимых с ними конкретных примеров, что само по
себе не тривиально и психологически драматично, так как ставит под
вопрос саму идею постоянства и неизменности16. Неудивительно, что
использование математических понятий при решении задач, выходя-
щих за пределы математики, не миновало филологической, историче-
ской и, в частности, теологической контекстуализации, утверждающей
неотменяемость постоянных величин. Таковы, например, старинные
опыты экзегетического истолкования геометрических аксиом (в ко-
торых сегодня можно увидеть предвосхищение идей алгебраической
геометрии об аналогиях между числами и функциями):
«В математике содержатся превосходные подобия священных
истин, христианскою верою возвещаемых. Например, как числа без
единицы быть не может, так и вселенная, яко множество, без Единого
владыки существовать не может. Начальная аксиома в математике:
всякая величина равна самой себе: главный пункт веры состоит в том:
Единый в первоначальном слове своего всемогущества равен самому
себе. В геометрии треугольник есть первый самый простейший вид,
и учение об оном служит основанием других геометрических строений
и исследований. Он может быть эмблемою: силы, действия, следствия;
времени, разделяющегося на прошедшее, настоящее и будущее; про-
странства, заключающего в себе длину, широту и высоту или глубину;
духовного, вещественного и союза их. Святая церковь издревле упо-
требляет треугольник символом Господа, яко верховного геометра,
зиждителя всея твари. Две линии, крестообразно пресекающиеся под
прямыми углами, могут быть прекраснейшими иероглифами любви
и правосудия. Любовь есть основание творению, а правосудие управ-
ляет произведениями оной, нимало не преклоняясь ни на которую сто-
16 Паршин А.Н. Размышления над теоремой Геделя // Паршин А.Н. Путь. Ма-
тематика и другие миры. М.: Добросвет, 2002. С. 95. Прим. 14. Автор, известный
математик, отмечает, что при кажущейся элементарности понятие переменной оста-
ется парадоксальным именно в силу невозможности соотнести ее потенциальное
алгебраическое многообразие с какими-либо конкретными примерами.
14 Переменные величины
рону. Гипотенуза в прямоугольном треугольнике есть символ сретения
правды и мира, правосудия и любви, чрез ходатая Бога и человеков,
соединившего горнее с дольним, небесное с земным»17.
«Интервенции» математиков в сферу религии, истории, культуры,
как и претензии гуманитариев прибегать к языку математики, мотиви-
руются в этих случаях настоятельностью антропологического доверия
к абсолютным ценностям. Тревожная неопределенность настоящего
и будущего преодолевается возвращением к неизменным и надежным
ориентирам соотносимой с нами действительности. Можно сказать,
что факты «самой реальности» или «факты» нашего воображения
о реальности предстают при этом данными некоторого реального
или воображаемого пространства. В практике математического
применения переменные величины симптоматично ограничиваются
областями их изменения (х -> {х}). А в лингвистике объяснительной
аналогией к понятию переменной величины служат местоимения, ком-
муникативная функция которых состоит в их свободе от референтной
соотнесенности с какой-либо «реальностью», кроме пространства.
В качестве «пустых знаков» местоимения, как писал Бенвенист, ста-
новятся значимыми только тогда, когда «говорящий принимает их для
себя, вводя в протекающий акт речи»18. Но сам такой акт не может
протекать вне пространства: собственно, и само местоимение «я»
в индоевропейских языках, как указывал уже Карл Брутман, этимоло-
гически связано с указанием на местоположение «здесь» (лат. Ego —
hic; нем. Ich — hier; и другие соответствия, — от праиндоевропейского
указательного *gho)19. Местонахождение в реальности, как и местона-
хождение в воображении, определяется ориентирами, или приметами,
обнаруживающими прежде всего пространственную и только затем
(а точнее, потому) и временную структуру. В поисках редукционного
финализма пространство представляется неотменяемым, «нескон-
струированным» основанием эссенциального, социального и «вооб-
ражаемого», иммагинативного опыта, — ведь даже фантасмагория
17 Слово о пользе математики, говоренное 5-го июля 1816 года профессором
Никольским // Сухомлинов М.И. Исследования и статьи по русской литературе
и Просвещению. СПб., 1889. Т. 1. С. 225. В своих рассуждениях, как показывает здесь
же Сухомлинов, Никольский воспроизводит аргументацию, известную уже книж-
никам русского Средневековья (таково, в частности, сохранившееся в рукописях
Синодальной библиотеки «Показание от писаний Святых отцов о треугольнике»):
Сухомлинов М.И. Исследования и статьи. С. 551.
18 Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. С. 288.
19 Brugmann К. Die Demonstrativpronomina der indogermanischen Sprachen //
Abhandlungen der Philologisch-Historischen Klasse der Königlischen Sächsischen
Gesellschaft der Wissenschaften. 1904. Bd. 22. Heft 6. S. 69—73. См. также: Bühler К.
Sprachteorie. Jena; Stuttgart: Gustav Fischer, 1934. S. 109—110.
Предисловие. Историческая эпистемология... Г5
утопии этимологически (от греч. Ou — нет, тояос — место) указывает
на некое — пусть не-географическое, но потенциальное, вообража-
емое местопребывание. Все существующее во времени — существует
где-то: здесь и/или там. Время указывает на движение, но движение
подразумевает пространственные координаты. Мироздание, история,
культура, общество, память — все это пространства, в которых мы
существуем и движемся.
В гуманитарных науках эвристическая значимость понятия «про-
странства» приобрела в последние годы характер методологической
новации, получившей название «пространственного поворота» (spa-
tial turn)20. В большей мере последний относится к социологии, де-
монстрирующей целенаправленный интерес к пространственному
оформлению социальных действий и спецификации соответствующей
субдисциплины «социология пространства»21. Менее декларативен,
но тоже заметен такой интерес и в лингвистике, которая с большим
вниманием, чем раньше, относится к пространственным эффектам
языковой прагматики — коммуникативным локусам речи и текста22.
Очевидно, что в той мере, в какой социологи учитывают речевую
деятельность общества, а лингвисты небезразличны к ее социаль-
ной эффективности, их исследования могут пересекаться, позволяя
ожидать более детального ответа на вопрос: какие речевые жанры
и языковые дискурсы способствуют конструированию пространств(а)
общей социальной деятельности.
«Социологизация» филологии может считаться сегодня уже опре-
делившимся направлением в развитии гуманитарных наук, заня-
20 The Spatial Turn: Interdisciplinary Perspectives / Eds. Barney Warf and Santa
Arias. London: Routledge, 2009; Spatial Turn: das Raumparadigma in den Kultur- und
Sozialwissenschaft / Hrsg. Jörg Döring und Tristan Thielmann. Bielefeld: Transcript, 2009;
Kommunikation—Gedächtnis—Raum: Kulturwissenschaften nach dem «spatial turn» /
Hrsg. Moritz Czaky und Christoph Leitgeb. Bielefeld: Transcript, 2009.
21 Löw M. Raumsoziologie. Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 2001; Филиппов А.Ф.
Теоретические основания социологии пространства. M., 2003.
22 Кубрякова Е.С. Язык пространства и пространство языка // СЛЯ. 1997. Т. 56.
№ 3. С. 22—31; Логический анализ языка: Языки пространств / Отв. ред. Н.Д. Ару-
тюнова, И.Б. Левонтина. М., 1997; Категория пространства, ее языковая репрезен-
тация и лингвистическое описание // Проблемы когнитивного и функционального
описания русского и болгарского языков. Шумен, 2002. С. 59—92 (http://www.russian.
slavica.org/articlell3.html); Успенский Б.А. Ego Loquens. Язык и коммуникационное
пространство. М., 2007. В отечественной структурной лингвистике пионерскую
роль в «пространственной» и, что характерно, метаматематической интерпретации
текста сыграл В.Н. Топоров, увидевший в нем, вслед за Рене Томом (Том Р. Топо-
логия и лингвистика // Успехи математических наук. 1975. Т. XXX. Вып. 1 (181).
С. 199—221), содержательно топологическую структуру (Топоров В.Н. Пространство
и текст // Текст: Структура и семантика. М., 1983. С. 227—284).
16 Переменные величины
тых — в широком смысле — изучением языка и текстов. У этого
обстоятельства есть несколько причин. С одной стороны, привычный
в прошлом для лингвистики и (в меньшей степени) для литературо-
ведения методологический «монизм» — ограничение исследуемого
материала наиближайшим к нему типологическим и таксономиче-
ским контекстом (изучение языковых единиц изнутри языковой
системы, изучение текста из рядополагаемых к нему текстуальных
параллелей) — породил ученические шаблоны, профанирующие метод
и исследовательские результаты, все чаще иллюстрировавшие не на-
ращение какого-либо эвристического смысла, а порочные тавтологии
«предвосхищения основания» (petitio principii) — выводы, заведомо
заявляемые в качестве научной задачи. Усталость исследователей от
рутинного решения «строго» лингвистических и литературоведческих
проблем — немаловажная причина для сомнений в обоснованности
прежних методологических и дисциплинарных границ филологии23.
С другой стороны, «смещение» научных границ определило развитие
и тех дисциплин, которые были небезразличными к лингвистике
и литературоведению24. В России такие изменения коснулись, не
в последнюю очередь, фольклористики — науки, в ее отечественном
изводе первоначально связанной с литературоведением, но по своему
определению вынужденной решать задачи, балансирующие на грани-
це этнографии, социологии и широко понимаемой антропологии25.
Еще одним обстоятельством, которое представляется важным для
понимания филологических инноваций в контексте их связи с дру-
гими гуманитарными и социальными науками, явилась осознаваемая
необходимость (само)оправдания филологии в качестве социально
значимой и идеологически ангажированной дисциплины.
Формирование и воспроизводство гуманитарных наук в значи-
тельной мере объясняется их идеологической легитимацией. Инсти-
23 См., например: Аверинцев С.С. Филология // Лингвистический энциклопе-
дический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 544—545; Леонтьев A.A.
Надгробное слово «чистой» лингвистике // Лингвистика на исходе XX века: итоги
и перспективы. Тезисы международн. конф. Т. П. М., 1995; Гиндин СИ. Т.О. Вино-
кур в поисках сущности филологии // Известия РАН. Сер. литературы и языка.
1998. Т. 57. № 2.
24 Scherpe K.R. Kanon — Text — Medium. Kulturwissenschaftliche Motivationen für
die Literaturwissenschaft // Kulturwissenschaften — Cultural Studies. Beitrage zur Erpro-
bung eines umstrittenen literaturwissenschaftlichen Paradigmas / Hg. Peter U. Hohendahl
und Rudiger Steinlein. Berlin, 2001. S. 9—26; Turk H. Philologische Grenzgange. Zum Cul-
tural Turn in der Literatur. Wurzburg, 2003; Бахманн-Медик Д. Режимы текстуальности
в литературоведении и культурологии: вызовы, границы, перспективы / Пер. с нем.
К. Бандуровского // Новое литературное обозрение. 2011. № 107. С. 32—48.
25 Подробнее: Богданов К.А. Повседневность и мифология. Исследования по
семиотике фольклорной действительности. СПб.: Искусство, 2001. С. 5—108.
Предисловие. Историческая эпистемология... 17
туционализация филологии, философии, искусствоведения — то есть
существование ученых, рассуждающих о культуре, литературе, искус-
стве и умозрительных понятиях и получающих за это государственное
жалованье, — это роскошь, допускаемая государством и обществом
ввиду признания ее идеологической значимости. Ученые-гуманита-
рии, как это показывают историко-социологические исследования,
занимают места, так или иначе соотносимые с административной
или даже управленческой иерархией. При всех оговорках, их можно
сравнить с чиновниками (Фриц Рингер в своем классическом ис-
следовании немецкой интеллектуальной элиты прямо сравнил уни-
верситетских преподавателей с «мандаринами» бюрократического
Китая)26, заинтересованными в поддержании своего социального
(а значит, также символического и финансового) статуса. Идеологи-
ческие издержки такого положения дел общеизвестны: в наиболее
явном виде такова пропаганда культурных и «духовных» ценностей,
востребованных правящей идеологией, а с другой — недооценка (или
охаивание) тех ценностей, которые с такой идеологией несовместимы.
Но есть и собственно этическая сторона склонности к гуманитарным
и, в частности, филологическим занятиям.
В одном из писем к A.C. Суворину А.П. Чехов писал «Мне не-
стерпимо хочется есть, пить, спать и разговаривать о литературе,
т.е. ничего не делать и в то же время чувствовать себя порядочным
человеком»27. Известная самоирония Чехова не лишена в этом слу-
чае — как, впрочем, и в других его письмах — «здорового цинизма», но
в общем характерна для современников, еще помнивших о скандаль-
ных спорах вокруг диссертации Н.Г. Чернышевского и «Отцах и детях»
И.С. Тургенева. Сколь бы сам Чехов ни был далек от сердитых поклон-
ников Базарова, он, как кажется, не отвергал и их доводов. Во всяком
случае выведенный им образ профессора Серебрякова в пьесе «Дядя
Ваня» (1896) стал хрестоматийным развитием представления о само-
влюбленном ученом болтуне, комфортно рассуждающем об искусстве
и культуре, вместо того чтобы приносить пользу обществу. И пока-
зательно, что уже первое появление Серебрякова на сцене вызвало
критику: ученые члены Московского отделения Театрально-литератур-
ного комитета — Н.И. Стороженко, А.Н. Веселовский и И.И. Иванов
первоначально забаллотировали пьесу, а впоследствии выказывали
26 Рингер Ф. Закат немецких мандаринов. Академическое сообщество в Гер-
мании, 1890—1933. М.: НЛО, 2008. См. в этом же издании содержательную статью
о применимости того же сравнения к общеевропейскому, а также к российскому
и советскому контекстам: Александров Д.А. Немецкие мандарины и уроки сравни-
тельной истории. С. 593—632. Первое издание книги Рингера вышло в 1969 году.
27 Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. СПб.: Наука, 1977.
Ч. 2. Т. 5. С. 105. Письмо А.П. Чехова A.C. Суворину от 16 августа 1892 г.
18 Переменные величины
свое негодование ею из-за карикатурного изображения заслуженного
профессора28. Насколько злободневна эта карикатура сегодня? Что
предопределяет этическую оправданность и, соответственно, убеж-
дение самих гуманитариев в том, что «можно говорить о литературе»
и «в то же время чувствовать себя порядочным человеком»?
Дискуссии последних лет показывают, что вопрос этот остается
небезразличным к вопросу о социальной роли гуманитарных наук во-
обще и филологии в частности29. В последнем случае сама настоятель-
ность таких дискуссий осознается тем сильнее, чем менее значимой
для общества — с развитием новых форм медиа и унифицирующим
характером их социального воздействия — становится литература
и связанные с ней идеологические практики, демонстрирующие
сегодня как ограниченность своего социального спроса/предложе-
ния, так и свою подчиненность или, во всяком случае, ценностную
рядоположенность другим формам медиального и аудиовизуального
воздействия на человека. Убеждение в том, что предмет филоло-
гии — сколь бы расплывчатым он ни был — важен потому, что он
соотносится с проблемами коммуникации, понимания и, вместе с тем,
сферой трудно контролируемого социального и психологического
опыта (любопытства, сферой эмоций, «свободной воли», моральных
и этических ценностей) потребовало в этой ситуации дополнительных
аргументов, и такие аргументы в наиболее последовательном виде
были высказаны с опорой на широко понимаемую «антропологию»
(ознаменовав в истории гуманитарных дисциплин очередной, на этот
раз «антропологический поворот»)30.
28 По воспоминаниям Николая Эфроса, «в Серебрякове будто бы узнал себя
один московский популярный профессор — историк литературы, вознегодовал,
что выставили его на публичное осмеяние, другие за него обиделись» {Эфрос Н.
Московский художественный театр. М., 1924. С. 429). Из переписки очевидцев
первых постановок пьесы выясняется, что обидевшимся профессором был Алексей
Николаевич Веселовский — популярный лектор и автор известных своей публи-
цистичностью монографий об истории западноевропейского театра и литературы
{Чехов АЛ. Полное собрание сочинений и писем. М., 1978. Т. 13. С. 411—412).
29 См., напр., материалы дискуссии в журнале «Новое литературное обо-
стрение» — статью Сергея Козлова и развернутые отзывы на нее, посвященные
ценностным трансформациям филологии в отечественной науке и обществе:
Козлов С. Осень филологии // Новое литературное обозрение. 2011. № ПО. http://
magazines.russ.ru/nlo/2011/110/
30 Понятие «антропологического поворота» было проблемно обосновано
в 1985 году в рамках коллоквиума «The Anthropological Turn in Literary Studies»,
состоявшегося в университете г. Констанц (Германия). В 1996—2002 годах там же
осуществлялся проект «Литература и антропология» («Literatur und Anthropologie»,
поддержанный ведущим научно-исследовательским обществом Германии — Deut-
sche Forschungsgemeinschaft), связавший исследователей разных специальностей
с тем, чтобы обновить концептуальный инструментарий уже привычного к тому
Предисловие. Историческая эпистемология... 19
Филологические инновации в контексте их связи с другими гу-
манитарными и социальными науками выразились при этом прежде
всего в переносе исследовательских акцентов с выявления и описания
структуры культурной информации на ее социальные и психологиче-
ские функции. «Субъективизации» в науке сопутствовала и известная
«субъективизация в культуре»: давно замечено, что именно XX век
породил огромное количество текстов и произведений искусства,
которые при своем появлении поражали современников их заведомой
«нечитабельностью» и невозможностью для глаза. Литература отныне
не предполагает видеть в ней воспроизведение и подражание, миме-
сис уступает место поиску отношений между текстом и читателем,
изображением и зрителем. Описание такого отношения в литера-
турной критике и литературоведении (сближаемом отныне с самой
этой критикой) найдет со временем свое теоретическое обоснование
в теории постструктурализма и деконструктивизма, объявивших
понимание текста и письма (écriture) не в качестве репрезентации,
но в качестве производства самого текста и самого письма, не обя-
зывающих читателя — и исследователя — руководствоваться в по-
нимании литературного произведения предполагаемой интенцией
автора. С наибольшим радикализмом вывод из этого обстоятельства
был сделан Сьюзан Зонтаг, заявившей об «отказе» от интерпретации,
как «естественном» опыте текучей рецепции произведения — опыте
не слов, но чувств и эмоций31. Появление и тиражирование поня-
тий и терминов, пополнивших в 1970—1980-х годах традиционный
словарь литературоведа и теоретика культуры, может быть оценено
с этой же точки зрения: дискурс, диспозитив, субъект, знание, власть,
различение-различание (dinerence-différance), означивание (significance,
отличающее его от старорежимного signification, «значения») — все
это новшества, сопутствовавшие стремлению к преодолению эври-
стических предсказуемостей филологии и, вместе с тем, осознанию
временных и пространственных границ самого гуманитарного знания.
В целом прошедшие десятилетия уже позволяют оценить эффектив-
ность методик, дополняющих традиционные филологические методы
вниманием к идеологическим, коммуникативным и социально-психо-
времени понимания текста в контексте «культуры», а «культуры» в функции
«текста». См. выпущенный по итогам коллоквиума сб. статей: The Anthropologi-
cal Turn in Literary Studies // REAL. Yearbook of Research in English and American
Literature / Ed. J. Schlaeger. Tübingen: Gunter Narr, 1996. Vol. 12. Проект «Literatur
und Anthropologie» представлен одноименной серией, выходившей в Тюбингене
в издательстве «Gunter Narr Verlag». С 1998 по 2005 год в этой серии вышло 23 тома.
31 Sontag S. Against Interpretation and Other Essays. New York: Farrar,
Straus & Giroux, 1966.
20 Переменные величины
логическим особенностям бытования разножанровых текстов в про-
странстве национальных культур32.
3.
Методологические изменения в филологии были поддержаны
в те же годы технологическими новациями. Развитие компьютерной
техники, появление и совершенствование Интернета существенным
образом изменили само представление о тексте. Объем информации
и характер ее извлечения в Интернете девальвировали филологически
традиционные способы количественной и качественной обработки
сведений, которые до недавнего времени можно было узнать преиму-
щественно из непосредственного перелистывания книги. В научных
терминах библиографии такое пролистывание называлось de visu,
указывая на то, что книжное знание есть также и результат зритель-
ных усилий. Чтение и усваивание информации вслух и возможности
ее тактильного считывания (например, при использовании графики
для слепых) общей тенденции при этом, конечно, не меняли. Много-
знание подразумевало, что многознающий не просто много читал, но
и видел много собственноручно пролистанных им книжных страниц.
Чтение книги и чтение с компьютерного экрана в этом пункте могут
показаться схожими — ив том и в другом случае ориентация в инфор-
мационном пространстве предполагает преимущественно зрительные
усилия, интегративные к когнитивным («умозрительным») навыкам
овладения знанием. Но важное различие, перевешивающее в этих слу-
чаях сходство, состоит в том, что, каким бы беглым и «диагональным»
ни было прочтение книги, в отличие от чтения интернет-страниц,
оно предполагает сравнительную последовательность, целостность
и линейность содержательной рецепции в границах информационного
объекта (книги, журнала, газеты, документа и т.д.). Использование
Интернета — даже в тех случаях, когда его пользователь имеет дело
с «объектно» выделенным информационным блоком (например,
32 См. важные в этом ряду книги: her W. Prospecting: From Reader Response to
Literary Anthropology. Baltimore; London, 1989; Delft v. L. Literatur und Anthropologie.
Menschliche Natur und Charakterlehre. Lit-Verlag (Ars Rhetorica 16), 2005, а также ста-
тьи в сборниках: Der ganze Mensch. Anthropologie und Literatur im 18. Jahrhundert /
Hrsg. Hans-Jürgen Schings. Stuttgart; Weimar, 1994; Historische Anthropologie und Lite-
ratur. Romantische Beiträge zu einem neuen Paradigma der Literaturwissenschaft / Hrsg.
Rudolf Behrens und Roland Galle. Würzburg: Königshausen und neumann, 1995; Kultur
als Text. Die anthropologische Wende in der Literaturwissenschaft / Hrsg. D. Bachmann-
Medick. Frankfurt am Main: Fischer Verlag, 1996; Between Anthropology and Literature:
Interdisciplinary Discourse / Ed. Rose De Angelis. London, 2002; Zwischen Literatur und
Anthropologie. Diskurse, Medien, Performanzen / Hrsg. Aleida Assmann, Ulrich Gaier,
Gisela Trommsdorf. Tübingen: Narr, 2005.
Предисловие. Историческая эпистемология... 21
в формате PDF или DjVu), — предрасполагает не к последовательно-
линейной, а к дискретной, фрагментированной и дробной рецепции.
В какой-то степени это осознавалось уже на заре Интернета, теоретики
которого писали о структурной, визуальной и смысловой вариатив-
ности и интерактивности электронных текстов, «демократически»
контрастирующих с самим представлением о культуре, в которой
доминируют печатные книги, а также идея литературного и об-
разовательного канона33. Другая важная особенность, отличающая
восприятие книжной информации от информации, представленной
в Интернете, определяется степенью ее стабильности: при всей своей
недолговечности книга лишена рисков, связанных с нестабильностью
интернет-адресов и соответствующих им ссылок34. Объем и характер
информации, транслируемой в сети, поэтому же обратимы к ее дина-
мике и своего рода «сиюминутности», предопределяющей стратегии
считывания, которые не предполагают повторного восприятия. Мож-
но сказать поэтому, что повторение, которое, по старинной поговорке,
слывет «матерью учения», в большей степени подразумевает чтение
книги, а не пользование Интернетом.
Неудивительно, что раньше других новизну доступа к информа-
ции через Интернет, как угрозу традиционным практикам образова-
ния, осознали социологи и педагоги. В сетованиях на Интернет, как на
приоритетный источник информации, указывалось как на собственно
эпистемологические последствия приобщения школьников к знанию
через Интернет — разрушение структур «классического», «фундамен-
тального», «целостного», а проще сказать — книжного образования,
так и на последствия этического и социально-идеологического поряд-
ка — утрату авторитета роли педагога, школы и (в конечном счете)
власти35. Возникающие при этом в одном ряду понятия Интернет —
информация — знание симптоматичны в своей проблемной взаимо-
зависимости, указывающей на то, что если сумма информации и не
сводится к знанию, то именно Интернет — это тот ресурс, который
обязывает к ее «дидактической» переработке. В отличие от педагога,
озабоченного воспитанием навыков теоретического или, во всяком
33 Bolter J.D. Writing Space: The Computer in the History of Literacy. Hillsdale
(N.J.), 1991; Lanham R.A. The Electronic Word: Democracy, Technology, and the Arts.
Chicago; London, 1993.
34 Соловьев С. Всемирная библиотека и культура однодневок // Новое лите-
ратурное обозрение. 2005. № 74. http://magazines.russ.ru/nlo/2005/74/solo35.html.
35 Методологические проблемы и практика изучения Интернета: Сб. научн.
статей / Под ред. A.B. Шарикова. М., 1999; Ильинский ИМ. Образовательная рево-
люция. М., 2002. С. 174—175. Ср.: Лейбов Р.Г. Интернет и проблемы гуманитарного
образования. Тезисы к обсуждению проблемы // Неприкосновенный запас. 2002.
№ 4 (22). С. 89—95.
22 Переменные величины
случае, самостоятельного мышления у учащихся, для исследователя,
занятого поиском связей и/или (ре)конструкцией контекста того или
иного текста, эпистемологические и методологические проблемы,
возникающие при использовании Интернета, могут быть сформу-
лированы в этих случаях как принципы надлежащего ограничения.
Насколько вариативны в своей контекстуальной избыточности пред-
ставленные в нем тексты? Каковы критерии, позволяющие судить
о том, что наращение в этих случаях количественной информации
(«а вот еще один пример...») достаточно для репрезентируемого этой
информацией «знания»?
С момента своего возникновения Интернет создает и упрочи-
вает ощущение объективного сосуществования текстов, присут-
ствие которых на экране компьютера предстает самостоятельным
и независимым от человека. Эзотерический термин «семиосфера»,
введенный Ю.М. Лотманом в качестве определения виртуальной
целостности культурного пространства, не замедлил найти аналогию
в определениях, прилагаемых сегодня к Интернету — как «киберне-
тическому пространству» (Cyberspace) всевозможных смыслов36. От-
ношение человека к семиосфере культуры и семиосфере Интернета
оказывается при этом, по необходимости, произвольным, случайным
и субъективно ограниченным. Порядок такого ограничения диктуется
не порядком текстов, но их антропологической упорядоченностью —
выбором, который диктуется некими предположительно социально-
психологическими и идеологическими обстоятельствами.
Здесь можно было бы заметить, что ситуация Интернета в опре-
деленном смысле довела до логического завершения такое отношение
к информации, которое всегда подразумевало те или иные ограни-
чения, налагаемые на ее носителей со стороны общества. В истории
найдется достаточно примеров, демонстрирующих подозрительное
или прямо негативное отношение к тем, кто слыл носителями неза-
урядного объема информации. Разведение понятий «информация»
и «знание» и, в свою очередь, «знание» и «понимание» заслуживает
своего внимания с этой же точки зрения, а дидактические афоризмы
вроде библейского «Во многой мудрости много печали; и кто умно-
жает познания, умножает скорбь» (Еккл. 1: 18) или якобы сказанного
Гераклитом Эфесским «Многоученость не учит уму» (впрочем, тому
же Гераклиту приписывается и то замечание, что «должен весьма
36 Чудова Н.В., Евлампиева М.А., Рахимова H.A. Психологические особенно-
сти коммуникативного пространства Интернета // Проблемы медиапсихологии.
Материалы секции «Медиапсихология» Международной научно-практической
конференции «Журналистика в 2000 году: Реалии и прогнозы развития» / Сост.
Е.Е. Пронина. М., 2001. http://evartist.narod.ru/text7/47.htm#_ftn5.
Предисловие. Историческая эпистемология... 23
о многом быть сведущим муж любомудрый»)37, как первые в длинном
ряду наставительных и самоуспокоительных сентенций, оправдыва-
ющих социальное согласие на владение не максимальным, но опти-
мальным объемом информации. При этом если в прошлом хранили-
щем информационного максимума мыслилась культура как таковая
или такие синонимичные к ней фантазмы, как Библиотека, Архив,
Память культуры, то теперь таким хранилищем выступает Интернет,
который, с одной стороны, искушает доступом к максимальному объ-
ему информации, а с другой — как любое искушение — обязывает
к (само)ограничению ее пользователей. Показательно, что и «защита
индивида и общества» перед безмерно ширящимся объемом инфор-
мации (еще один используемый в данном случае термин — инфо- или
информосфера)38 видится некоторым авторам разрешимым на пути
личностного и, в частности, религиозного выбора39.
Было бы ошибочно считать, что такие ограничения не распро-
страняются на ученых гуманитариев, кому, казалось бы, по определе-
нию надлежит стремиться к предельно широкой осведомленности
в области истории, культуры и литературы. На фоне Интернета
представление об эрудиции претерпевает, однако, те изменения, что
традиционно ценившаяся осведомленность ученого о том-то и том-то
отступает перед виртуальным наличием сетевого банка данных «обо
всем на свете». Некоторыми учеными такое положение дел воспри-
нимается травматически (усугубляя и без того удручающую картину
ухудшения университетского образования), как первый признак того,
37 Гераклит Эфесский. Все наследие. На языке оригинала и в русском переводе /
Подготовил С.Н. Муравьев. M.: Ad Marginem, 2012. С. 163, 164 (Фрагменты 47, 49).
38 Новик КБ., Абдуллаев А.Ш. Введение в информационный мир. М., 1991.
39 Степанов Ю.С. «Интертекст» — среда обитания культурных концептов.
Ценности интернет-пользования предсказуемо удостаиваются при этом опреде-
лений (а чаще — обвинений), как симптом и квинтэссенция идеологии Постмо-
дернизма, воплощение теоретических принципов, обретающих в данном случае
жизнестроительную силу некой новой идеологической формации: «аксиологи-
ческий плюрализм, смешение разных традиций и норм, сознательное изменение
и трансформация предельных полюсов, задающих привычные ориентиры в жизни
человека; клиповость (фрагментарность и принцип монтажа); интертекстуальность
и цитатность; стилевой синкретизм, смешение жанров — высокого и низкого;
неопределенность, культ неясностей, ошибок, пропусков, пародийность; языковая
игра и т.д.» (Громыко Н.В. Интернет и постмодернизм — их значение для современ-
ного образования // Вопросы философии. 2002. № 2. С. 175). «Жизнестроительная»
реализация этих принципов на практике знаменует, по мнению той же Громыко,
социальное торжество определенного антропологического типа: «Это космополит,
свободный от догмата любых культурных традиций и норм, прекрасно понима-
ющий всю их условность; это абсолютно искренний по отношению к собственным
природным инстинктам "шизоид" <...>, ценящий прежде всего потребление, —
в том числе, потребление информации; это интеллектуал, владеющий правилами
любой языковой игры и столь же легко освобождающийся от них» (Громыко Н.В.
Интернет и постмодернизм. С. 175—176).
24 Переменные величины
что «легитимация экспертного знания подорвана медийно-сетевым
производством мнения», сама эрудиция «скоро станет постыдной. Ви-
кипедия (и другие подобные проекты) стала подлинным протезом со-
временной "живой памяти", и демонстрировать свой протез — жест не
невинный»40. Для человека, претендующего выступать в роли ученого,
вполне лестно, вероятно, согласиться с тем, что дилетант может знать
гораздо больше специалиста, но дилетант потому и дилетант, что он
не знает того, что должен знать. Чем, однако, определяется должная
избирательность научной эрудиции?41 Ответить на этот вопрос, каза-
лось бы, проще всего с опорой на уже имеющиеся подсказки в области
методологии гуманитарных исследований, теории литературовед-
ческого и историко-культурного анализа, но на деле — из разнобоя
соответствующих мнений — в этих случаях можно извлечь лишь тот
достаточно общий вывод, что ученый-гуманитарий занят посильной
контекстуализацией своего объекта исследования, руководствуясь
требованиями научной традиции и субъективной актуальностью тех
вопросов, которые он адресует воображаемой истории.
Главы этой книги писались в разное время, но в целом они продол-
жают мои предыдущие исследования, посвященные филологической
истории русской культуры, теории и прагматике фольклора, риторике
и культурной истории медицины. Их объединение под одной облож-
кой сам я оправдываю убеждением в многоаспектности и поливалент-
ности исторической фактологии, определяющей наше отношение
к прошедшему и настоящему. Понятие «переменные величины» кажет-
ся мне в этом случае удобной метафорой, чтобы подчеркнуть услов-
ность выделяемых мной «фрагментов» Большой истории и их зависи-
мость от вопросов дидактического порядка. Знание и эмоции, понятия
и идеи, события и быт, болезни и сны, память и воображение — вот то,
из чего слагается субъективный исторический опыт. Используя этот
опыт в качестве средства умозрительной и, вместе с тем, социальной
ориентации, ученый лишь тем отличается от не ученого, что он по-
40 Маяцкий М. Университет называется // Логос. 2013. № 1 (91). С. 15, 16.
41 Так, например, применительно к отечественной гуманитарии о корпора-
тивной подозрительности к предосудительно «избыточной» эрудиции в сфере
профессионального знания можно судить, в частности, по эпатирующей откро-
венности Вадима Руднева, во мнении которого такие незаурядные эрудиты со-
ветской гуманитарии 1960—1980 годов, как Вячеслав Вс. Иванов и В.Н. Топоров,
феноменальным разнообразием и количеством своих работ демонстрировали «не
эрудированность нормального ученого в своей области», но «коллекционирование»
и «бриколаж знания» и, значит, «обратную сторону того же невежества» (Руднев В.
Скромное обаяние шизофрении (заметки очевидца) // Логос. 2000. № 4. С. 56).
Эпатаж Руднева можно, конечно, списать на относительную депривацию критика,
завидующего охаиваемым им ученым, но правда и в том, что представление о на-
учной эрудиции привычно предопределяется представлением о ее избирательности.
Предисловие. Историческая эпистемология... 25
лагает его объектом возможной перепроверки, опирающейся на науч-
ные принципы подтверждаемости (верификации) и опровергаемости
(фальсификации). В естественных науках критерием систематического
критицизма, как известно, служит эксперимент. Остается надеяться,
что последовательное внимание к словам и текстам, соотносимым
с обозначаемой ими «реальностью», все еще может служить таким
же критерием в филологии. Филологическое описание исторического
опыта — даже если оно продолжает «комодную историографию» —
представляется мне, с этой точки зрения, важным уже тем, что оно
позволяет оценить дискурсивную подвижность социальных и куль-
турных предписаний — прав и обязанностей, возможностей и запре-
тов, границ произвола и альтруизма. В качестве парадигматического
условия такие предписания предстают неотменяемой универсалией,
инвариантом культурных и социальных практик42. Но инвариант — это
всегда абстракция, постулируемая в вариативности ее фрагментарной
феноменологии. Известно, что сомнение в оправданности запрета —
достаточный знак предощущаемых перемен. Вопрос в том, готовы ли
мы сами к этим переменам. Собранные в настоящей книге работы
я увязывал и с этим вопросом тоже, чтобы еще раз задуматься о цене
и превратностях дарованной нам свободы.
Мне хотелось бы верить, что мои друзья и коллеги, помогавшие
или попустительствовавшие мне в исследовательских усилиях, в той
или иной степени разделяют ту же надежду. Список тех, кому я должен
выразить свою признательность за их подсказки, советы и доброже-
лательную критику, рискует стать слишком длинным, но в нем непре-
менно должны значиться Екатерина Изместьева, Дарина Палиашвили,
Анна Разувалова, Наталья Скрадоль, Катриона Келли, Валерий Вью-
гин, Евгений Добренко, Александр Панченко, Кевин Платт, уделявшие
мне свое время и внимание там, где преимущественно писалась эта
книга, — в России, Германии, Англии и Японии43. Ее публикацией
в «Новом литературном обозрении», как и прежде, я благодарно обя-
зан Ирине Прохоровой.
42 О значении «запрета» для семиотического описания культуры: Лотман Ю.М.
Внутри мыслящих миров. М.: Языки русской культуры, 1996.
43 Работы, вошедшие в книгу частично финансировались в рамках исследо-
вательских проектов «Ziffern und Buchstaben. Diskursive, ideologische und mediale
Transformationen in den sowjetischen Humanwissenschaften der 1950er und 60er Jahre»
(Deutsche Forschungsgemeinschaft, Universität Konstanz); «Understanding of Human
Rights in Soviet and Post-Soviet Language Culture» (Foreign Visitors Fellowship Program,
Slavic Research Center, Hokkaido University), «Конспирологические нарративы в рус-
ской культуре XIX — началаХХ1 века: генезис, эволюция, идейный и социальный
контексты» (Российский научный фонд).
АНТРОПОЛОГИЯ КОНТЕКСТА.
К ИСТОРИИ «ОБЩЕПОНЯТНЫХ
ПОНЯТИЙ» В ФИЛОЛОГИИ
Из букв вечно выходит какое-нибудь слово,
которое иной раз черт знает что и значит.
Н.В. Гоголь. Мертвые души
В историко-языковом отношении слово «контекст» предшествует
всем известным на сегодняшний день терминологическим иннова-
циям с постпозитивным словообразовательным формантом «-текст».
Латинские существительные textus и contextus образованы от при-
частий прошедшего времени страдательного залога (Part. Perf. Pass.)
однокоренных и синонимичных глаголов texo и contexo — плету, тку.
Слова textum и contextum, обозначавшие нечто «сплетенное», «со-
тканное», «связанное воедино» (а в субстантивированном значении:
«ткань», «полотно», «сеть», «паутина»), приобрели расширительное
значение связи слов и предложений уже в Античности. Семантическая
иерархия формирующихся при этом понятий образуется не сразу, но
обнаруживает определенную специфику уже у классических римских
авторов, употребляющих слово «текст» для указания на композици-
онную и стилистическую упорядоченность элементов внутри выска-
зывания (предопределившую, в частности, общераспространенную
в европейской культуре «текстильную» метафорику речи и письма)1,
а «контекст» — для указания на связь речи и каких-либо внешних
1 Oxford Latin Dictionary / Ed. P.G.W. Clare. Oxford: Clarendon Press, 1968—1982.
P. 1935, s.v. «textum». См., в частности, примеры игры с двойственным пониманием
слова textum у Квинтилиана: «Illud in Lysia dicendi textum tenue atque rasum» (Inst.
orat. 9.4.17), «Verba eadem qua compositione vel in texru jungantur vel in fine claudain-
tur» (Inst. orat. 9.4.13). О текстуальных метафорах в поэтике и теории литературы
см. обширное исследование: Greber E. Textile Texte. Poetologische Metaphorik und
Literaturtheorie. Studien zur Tradition des Wortflechtens und der Kombinatorik. Köln:
Böhlau, 2002.
Антропология контекста... 27
к ней, как формальных, так и содержательных, обстоятельств2. О том,
насколько широко понимались последние, можно судить, в частности,
из «Ораторского наставления» (Institutio oratoria) Квинтилиана, ис-
пользовавшего в нем слово «контекст» в одном случае для обозначения
интонационной целостности риторического периода3, а в другом —
в рассуждении о том, что биография складывается как из слов, так
и из поступков4.
Терминологизация самих слов textum и contextum сопутствует их
субстантивации, но о строго понятийном словоупотреблении в по-
добных случаях говорить, впрочем, еще нельзя. Правильнее считать
их метафорами, еще сохранявшими этимологически прозрачную связь
с исходными для них глаголами даже в тех сочинениях, которые, каза-
лось бы, дают основания судить о складывающейся специфике их дис-
циплинарной целесообразности. Так можно было бы думать — и при-
мер Квинтилиана здесь мог бы отчасти рассматриваться в качестве
доказательного, — что стимулом к терминологизации понятий «текст»
и «контекст» послужила теория и практика античной риторики. Меж-
ду тем применительно к собственно античной риторической традиции
этого не наблюдается: в дошедших до нас сочинениях о правилах ора-
торского мастерства использование этих слов единично, и при этом
они никогда не обсуждаются в качестве терминов — и это на фоне
того, что одной из главных особенностей античной риторики высту-
пает ее чрезвычайно детализованный терминологический аппарат5.
2 Так, например: «Quam ob rem omnis vis laudandi vituperandique ex his sumetur
virtutum vitiorumque partibus; sed in toto quasi contextu orationis haec erunt illustranda
maxime» (Cic. De Part. orat. 82); «Ceterorum casus conatusque in contextu operis dice-
mus» (Tac. Hist. II.8); «Hoc commodius in contextu operis redderetur, cum praeesse
universis providentiam probaremus et interesse nobis deum» (Sen. De providentia. 1.1.1);
«Ascyltos, iam déficiente fabularum contextu: "Quid? Ego, inquit, non sum dignus qui
bibam?"» (Petronius. 20); «Plus tarnen est obscuritatis in contextu et continuatione sermo-
nis, et plures modi» (Quint. Inst. orat. 8.2.14); «Quidam synecdochen vocant et cum id
in contextu sermonis quod tacetur accipimus: verbum enim ex verbis intellegi, quod inter
vitia ellipsis vocatur: "Arcades ad portas ruere"» (Quint. Inst. orat. 8.21); «Tralata probari
nisi in contextu sermonis non possunt» (Quint. Inst. orat. 8.38); «Soloecismus est vitium
in contextu partium orationis contra regulam artis grammaticae factum» (Donatus. De
Soloecismo), «Non passus est iuuenem in contextu rerum asperarum quasi laetae materiae
facere dilectum» (Valerius Maximus. Factorum et dictorum memorabilium. 7.2.ext.l).
3 «Oratio vincta atque contexta» (Quint. Inst. orat. 9. 4—19). См. также: Lausberg H.
Handbuch der literarischen Rhetorik. Eine Grundlegung der Literaturwissenschaft.
München: Max Hueber, 1973. S. 167 (§ 292); 506 (§ 1054ß); Registerband. S.v. contextus.
4 «Namque alias aetatis gradus gestarumque rerum ordinem sequi speciosius fuit,
ut in primis annis laudaretur indoles, turn disciplinae, post hoc operum id est factorum
dictorumque contextus» (Quint. Inst. orat. 3.7.15).
5 Здесь, может быть, нелишне заметить, что в фундаментальном издании: Histo-
risches Wörterbuch der Rhetorik / Hrsg. G. Ueding. Tübingen: Max Niemeyer, 1992—2009.
28 Переменные величины
Главной причиной интересующей нас терминологизации стала
не риторика, но герменевтика — т.е. не правила использования уст-
ной и письменной речи, но правила ее понимания. В ретроспективе
филологии как науки о текстах зарождение практик такого понима-
ния оправданно связывается с античной культурой — прежде всего,
с работой александрийских и римских комментаторов древних авто-
ров — и, конечно, небезразлично к той же античной риторике. Фор-
мирование института профессиональных читателей и переписчиков,
выступающих в роли посредников между обществом и удостоенными
сохранения текстами, до известной степени оправдывает и те внеш-
ние аналогии, которые обнаруживаются при сравнении античных
«филологов» с писцами-соферами Древнего Израиля, еврейскими
раввинами, исламскими шейхами и муллами, индийскими брахмана-
ми, буддийскими, конфуцианскими и даосскими мудрецами6. Но при
всех сходствах в этих случаях есть и существенное отличие: античная
филология в своем первоначальном виде представляет собой в боль-
шей степени критику текста — традицию атитезы, атрибуции, чем
традицию герменевтики. Развитие собственно античной филологии
стимулируется при этом не столько приоритетами канонизации (как
это имеет место в восточных культурах), а ценностями соперниче-
ства, спора и дискуссии — традицией, которую Ян Ассман удачно
обозначил риторическим понятием «гиполепсис» (и'ло'\п\|дс, букв,
«подхватывание»), обозначавшим в практике рапсодического агона
продолжение исполнения с того места, где остановился предыдущий
певец, а в риторике — отсылку к сказанному предыдущим оратором
(в расширительном значении «гиполепсис», по Ассману, подразумевает
отношение «к текстам прошлого в форме подконтрольной вариативно-
сти», «принцип, по которому начинают не с начала, а с подхватывания
и присоединения к предыдущему, с включения в уже идущий процесс
коммуникации»)7. В целом же формирование теории, ставящей своей
целью выработать методики интерпретации текста, относится уже
не к античной, а к христианской культуре и первоначально связано
с интерпретацией священных текстов.
Герменевтические усилия интеллектуалов Средневековья и ран-
него Нового времени концентрируются главным образом на чтении
Bd. I—VI, вообще нет статей ни о тексте, ни о контексте. В словаре Лаусберга
(Lausberg H. Handbuch der literarischen Rhetorik) понятие «контекст» хотя и вы-
деляется, но служит примером литературной практики, а не риторической теории.
6 Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая
идентичность в высоких культурах древности / Пер. с нем. М.М. Сокольской.
М., 2004. С. 102.
7 Там же. С. 302, 305.
Антропология контекста... 29
Священного Писания и трудов Отцов Церкви8. Важно подчеркнуть
при этом, что собирание, переписывание, исправление и комменти-
рование сочинений античных авторов, начало которому также было
положено уже в Средневековье (преимущественно в эпоху «Каро-
лингского возрождения» IX—XI веков), достигшее апогея в эпоху
итальянского Ренессанса9 и сыгравшее впоследствии столь важную
роль в институционализации самой филологии как научной дисципли-
ны, в теоретическом отношении совершенствовало принципы именно
библейской герменевтики, а не наоборот10. В своей методологической
совокупности такие принципы и составляют то, что сегодня может
быть названо «контекстуальным анализом»11, обязывающим интерпре-
татора текста — в тогдашних терминах — не только учитывать «место,
время, сходства и обстоятельства» текста (loci et temporis, similiumque
circumstantiarum), но и также (с отсылкой к аристотелевскому учению
о четырех причинах сущего)12"различать четыре «причины» текста:
1) автора («действующая причина» — causa efficiens), 2) источники
и тематику («материальная причина» — causa materialis), 3) приемы
и способы изложения («формальная причина» — causa formalis)
и 4) задачу, которая им преследуется («причина цели» — causa finalis).
Установление всех указанных причин суммирует необходимое ис-
толкование текста «извне» (extinsecus — исследование, ограниченное
causa efficiens и causa finalis) и «изнутри» (intinsecus — исследование,
ограниченное causa materialis и causa formalis)13.
Применительно к Писанию правила такой интерпретации были
сформулированы уже Августином, писавшим, что истолкование
библейского текста в частностях требует, во-первых, прочтения би-
блейских книг в целом и, во-вторых, предварительного знакомства
с тем, что изложено в них наиболее ясно; и только затем, уже впол-
не освоившись с языком Писания, «следует выявлять его темноты
8 О понятии «текст» в эпоху западноевропейского Средневековья см.: «Textus»
im Mittelalter. Komponenten und Situationen des Wortgebrauchs im schriftsemantischen
Feld / Hrsg. Ludolf Kuchenbuch, Uta Kleine. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht
(Veröffentlichungen des Max—Planck—Instituts für Geschichte. Bd. 216), 2006.
9 Горфункелъ A.X. Гуманистическая книга в канун книгопечатания // Древний
мир и мы: Классическое наследие в Европе и России. 1997. СПб., 1997. С. 60—69.
10 См.: Bernays J. Geschichte der Klassischen Philologie. Vorlesungsnachschrift von
Robert Muenzel. Hildesheim; New York: Olms (Spudasmata. Bd. 120), 2008.
11 Или «контекстуальной теорией смысла» {Камчатное AM. История и герме-
невтика славянской Библии. М., 1998. С. 70).
12 Таковы, по Аристотелю (Met. 11. 982al—3,1 2. 982b9—10, etc.), 1) сущность,
суть бытия; 2) материя, или субстрат; 3) источник движения и 4) «то, ради чего»,
т. е. цель всякого возникновения и движения.
13 Danneberg L. Kontext // Reallexikon der Deutschen Literaturwissenschaft / Hrsg.
Harald Fricke. Berlin. Bd. II; New York: Walter de Gruyter, 2000. S. 334.
30 Переменные величины
и, проясняя их, двигаться таким образом, чтобы более темные места
освещались более очевидными примерами и свидетельства сколь-либо
определенных суждений удаляли сомнение в неопределенных» (De
doctrina Christiana. 2.9.14)и. Сам Августин уделял при этом особое
внимание сложностям перевода древнееврейского текста на греческий
и латинский языки, каждый из которых, как он подчеркивал, допуска-
ет различные — как буквальные, так и переносные (фигуральные) —
значения для одних и тех же слов и выражений. Поэтому исправление
возможных в этих случаях ошибок требует как учета таких вариаций,
так и соответствующих им контекстов (понятие contextum во множе-
ственном числе Августин закрепил тем самым также за теорией или,
во всяком случае, за прототеорией перевода)15.
Необходимым условием понимания или, точнее, предпонимания
библейского текста Августин полагал наличие веры: «наставленный
верою в истину» («fide veritatis instructus»: De doctrina Christiana.
2.8.12), читатель Писания уже тем самым приуготовлен и к тому, что
он сможет понять и те библейские книги, которые изначально могут
вызвать у него трудности. Сформулированное Августином правило
«веруй, чтобы понимать» — «crede ut intellegas» (или в расширенном
виде: «Мы верим, чтобы познать, а не познаем, чтобы верить» —
Credimus, ut cognoscamus, non cognoscimus, ut credamus (Tractatus
in Sanctam Johannem (40.9)) позднее будет цитироваться в качестве
базового принципа христианской герменевтики16, но, в свою очередь,
14«In ea quae obscura sunt aperienda et discutienda pergendum est, ut ad obscuri-
ores locutiones illustrandas de manifestioribus sumantur exempla et quaedam certarum
sententiarum testimonia dubitationem incertis auferant». Латинский текст перевожу
по изд.: Sancti Aureli Augustini opera. Vol. 6, 6. De doctrina Christiana / Recensuit et
praefatus est Guilelemus M. Green. Vindobonae: Hoelder—Pichler—Tempsky (Corpus
scriptorum ecclesiasticorum Latinorum 80), 1963.
15 Внимание к таким контекстам, по Августину (Dedoctrina Christiana. 2.12.18),
позволяет, например, исправить часто встречающуюся ошибку в буквальном
переводе греч. слова цо'ахос как «телячий приплод», понимаемом в его связи со
словом uoax£u'uaTa ~~ те^ец. Между тем в библейском тексте находим афоризм
(Sap. 4.3), который, по мнению Августина, требует не буквального перевода
\ioo\ev '\хата на латинский язык (vitulamina — от vitulus), a фигурального, как
«обманные саженцы» («Adulterinae plantationes non dabunt radices altas» — «Обманные
саженцы не дадут глубоких корней»): речь идет о саженцах, «которые затаптываются
ногами в землю и [потому] не закрепляются корнями». «Такой перевод в этом
месте, — добавляет здесь же Августин, — поддерживают и другие контексты»
(«Hanc translationem in eo loco etiam cetera contexta custodiunt»). В тексте Вульгаты
упоминаемый Августином афоризм звучит так: «Et spuria vitulamina non dabunt
radices altas». В русском синодальном переводе: «Ложные посадки не дают глубоких
корней» (Прем. 4.3).
16 TeSelle E. Crede ut intellegas // Augustinus—Lexikon / Ed. Cornelius Mayer et
al. Vol. 2. Basel; Stuttgart: Schwabe, 2003. S. 116—119 (с обширной библиографией).
Антропология контекста... 31
оно также предвосхитило и последующую проблематизацию в объ-
яснительном соотнесении текста и контекста Священного Писания.
Основной проблемой при этом стало то, что надлежащее истолко-
вание библейских книг обязывает, по рассуждению того же Августина,
опираться на знания и методы классификации, разработанные уже
в Античности (в частности — исторические свидетельства и основы
риторического анализа). Для эпохи Средневековья нормативным
сводом таких знаний и методов стали сочинения Исидора Севиль-
ского (560—636), и прежде всего его «Этимологии» («Etymologiarum»,
или «Начала» — «Origines») — обширный энциклопедический труд
в 20 книгах, последовательно объединивший почерпнутые преиму-
щественно из античных источников сведения о грамматике, риторике,
диалектике, арифметике, геометрии, астрономии, музыке, медицине,
истории, праву, космологии, теологии, географии, архитектуре, зоо-
логии, агрономии, военному делу, кораблестроению, быту и т.д. Здесь
же, в рассуждении о том, зачем надлежит изучать грамматику и как
следует определять речь, Исидор использует и понятийно формали-
зует слово contextus:
«Грамматика есть наука о правильном говорении, начало и основа
свободных искусств (liberalium litterarum) <...> "Речь" (oratio) произ-
носима как "разум рта" (oris ratio), ведь и пользоваться речью есть го-
ворить и произносить. Но речь — это и связь слов (contextus verborum)
с мыслью. Связь (contextus) же без мысли не есть речь, поскольку тогда
она не разум рта. Речь же полна мыслью, голосом и письмом» (Isidorus.
Etymolagiarum. 1.5.3)17.
17 В эдиционной традиции настоящий пассаж выглядит следующим образом:
«Grammatica est scientia recte loquendi, et origo et fundamentum liberalium litterarum
<...> Oratio dicta quasi oris ratio. Nam orare est loqui et dicere. Est autem oratio contextus
verborum cum sensu. Contextus autem sine sensu non est oratio, quia non est oris ratio.
Oratio autem plena est sensu, voce et littera» (Isidori Hispalensis Episcopi Etymologiarvm
sive Originvm libri XX, recognovit brevique adnotione critica instruxit W.M. Lindsay.
2 Vol. Oxford, 1911). Прочтение фрагмента вызывает ряд переводческих сложностей
в понимании связи предложений Oratio dicta quasi oris ratio. Nam orare est loqui
et dicere. Если принять раздельное прочтение этих предложений, то приходится
допустить, что Исидор либо опустил грамматически необходимый к dicta допол-
нительный глагол est, либо использовал dicta в качестве варваризма, заменяющего
собой dicitur. В этом случае прочтение первого предложения обязывает понимать его
так: «Про речь говорят, что она разум рта» (так, напр., оно переводится в издании:
Isidore of Seville's Etymologies / Transi. Priscilla Throop. LuLu.com, 2005. Vol. 1. («Ora-
tion is named oratio as if oris ratio»). Странно, однако, что Исидор в таком важном
случае становится грамматически косноязычным и пользуется варваризмом вместо
привычных для него возвратных глаголов. Вероятно, правильнее понимать оба
предложения как части одного сложноподчиненного предложения, в котором dicta
32 Переменные величины
Интерпретация речи — там, где мы предполагаем за нею полноту
ее выражения, — подразумевает, таким образом, представление о по-
тенциальном контексте речевой формы и стоящего за ней мыслимого
содержания, судить о котором надлежит с опорой и на некие внешние
по отношению к данной форме обстоятельства18. «Этимологики» са-
мого Исидора служили при этом на протяжении столетий примером
и инструментом контекстуализации в истолковании священных тек-
стов19. Доктринальное убеждение, что библейские книги могут быть
поняты из них самих, технической стороны дела при этом не меняло.
Если текст Писания мог быть понят на основе формальных харак-
теристик (и со временем, при появлении в 1634 году печатной версии
греческой Библии в издании Эльзевиров за ним закрепится название
«принятого текста» — «textus receptus»), то истолкование контекста
Писания такой определенности, во всяком случае, не подразумевало,
выступает как причастие при oratio, объяснительный смысл которых усиливается
дублирующими их далее огаге <...> et dicere. Пунктуационная замена точки на тире
допускается при этом некоторыми рукописями (напр., хранящимися в библиотеке
Сан-Галлена рукописями IX века: Cod.Sang 231: Euw A. Die St. Galler Buchkunst
vom 8. bis zum Ende des 11. Jahrhunderts. (Monasterium Sancti Galli 3). St. Gallen
2008. S. 444—446, Nr. 117; Cod.Sang 237: Scherrer G. Verzeichniss der Handschriften
der Stiftsbibliothek von St. Gallen. Halle 1875. S. 85—86 — воспроизведение страниц:
http://www.e-codices.unifr.ch/en/csg/0237. В этимологическом сближении «речи»
и «разума рта» («oratio — oris ratio») Исидор следовал традиции, сложившейся
уже в Античности (Maltby R. A Lexicon of Ancient Latin Etymologies. Leeds (ARCA.
Classical and Medieval Texts, Papers and Monographs. Vol. 25), 1991. s.v. oratio) и вос-
требованной христианскими авторами; например, в комментариях Сергия или
Сервия к грамматическим сочинениям Доната: «Oratio dicitur elocutio quasi oris
ratio» (в манускрипте VIII— IX веков Cod. Sang. 876 из собрания библиотеки Сан-
Галлена (Scherrer G. Verzeichniss der Handschriften der Stiftsbibliothek von St. Gallen.
Halle, 1875. S. 303—305. http://www.e-codices.unifr.ch/en/description/csg/0876), y Kac-
сиодора в комментариях к Псалтырю: «Oratio est oris ratio, quam proni allegamus
vota nostra pandentes» (Cassiodorus. Expositio in Psalterium. Ps. 1. 38. PL 70. 285C).
Позднее этимологическое сближение «oratio — oris ratio» будет содержательно ре-
интерпретировано Фомой Аквинским в «Сумме теологии» в истолковании «oratio»
как молитвы и «oris ratio» — как уст, открытых к Господу (Summa theologiae Па—
ИМ. q. 83). См. также: Alford JA. The Grammatical Metaphor: a Survey of its Use in
the Middle Ages // Speculum. 1982. Vol. 57. № 4. P. 728—760.
18 Ср.: Hübener W. «Oratio mentalis» und «oratio vocalis» in der Philosophie des
14. Jahrhunderts // Sprache und Erkenntnis im Mittelalter / Hrsg. J.P. Beckmann. Berlin;
New York: de Gruyter (Miscellanea mediaevalia. Bd. 13/1), 1981. S. 488—497.
19 Fontaine J. Isidor IV // Reallexikon für Antike und Christentum / Hrsg. Ernst
Dassman. Stuttgart: Anton Hiersemann, 1998. Bd. XVIII. S. 1002—1005; Ribemont B.
Les origines des encyclopédies médiévales. D'Isidore de Seville aux Carolingiens. Paris:
HonoréChampion (Nouvelle Bibliothèque du Moyen Âge. Vol. 61), 2001; Kuhlmann P.
Theologie und historische Semantik: Historisierung von Wissen in Isidor von Sevillas
Etymologiae // Millennium. 2006. S. 143—157.
Антропология контекста... 33
распространяя сферу истолкования библейского текста также и на
другие соотносимые с ним тексты и знания.
Со временем — в противовес католическому богословию — ре-
форматорская деятельность Лютера придаст принципу «самоинтер-
претации» Писания своего рода герменевтическую обязательность:
приписываемый Лютеру постулат о том, что scriptura sacra sui ipsius
interpres, то есть «святые писания [есть] свой собственный истолко-
ватель», был непосредственно связан с отрицанием роли посредников
для спасительного вероисповедания — с требованием руководство-
ваться «только верою, только благодатью, только Писанием» («sola
fide, sola gratia, sola scriptura»)20. Но тем важнее подчеркнуть, что
сам принцип Лютера давал основания для его контекстуального
истолкования — хотя бы потому, что он был сформулирован как
оппонирующий принципам догматической теологии католицизма.
Неудивительно поэтому, может быть, и то, что в последующей де-
тализации методов контекстуального анализа особую роль сыграли
именно протестантские богословы. Первым в этом ряду называется
лютеранский богослов, профессорствовавший одно время в том же
Виттенберге, где за несколько десятилетий до него преподавал Лютер,
Маттиас Флациус Иллирийский (Matthias Flacius Illyricus; нем. Matthias
Flach), настаивавший на необходимом различении смысла слов и их
меняющихся в зависимости от контекста значений. Понимание книг
Священного Писания, по мнению Флациуса (изложенному в «Clavis
Scripturae sacrae», 1567), обязывает к последовательному выделению
в них различных параллелей в употреблении слов и выражений, уста-
новлению соответствующих им контекстов и в свою очередь — к со-
отнесению этих контекстов с общим контекстом всего библейского
текста, о смысле которого надлежит судить, исходя прежде всего из
его цели. При следовании такому правилу можно надеяться, что в каж-
дом конкретном случае, а в конечном счете и в целом «сам контекст
прояснит для нас темное суждение» («ut ipse contextus nobis obscuram
sententiam illustrer»)21.
20 Mostert W. Scriptura sacra sui ipsius interpres. Bemerkungen zum Verständnis
der Heiligen Schrift durch Luther // Mostert W. Glaube und Hermeneutik: Gesammelte
Aufsätze. Tübingen, 1998. S. 9—41.
21 Flacius Clavis. II. S. 15 (цит. по: Dilthey W. Leben Schleiermachers. Bd. 2.
Schleiermachers System als Philosophie und Theologie. Berlin, 1961. S. 759). Подроб-
но: Geldsetzer L Matthias Flacius Illyricus und seine Hermeneutik. Düsseldorf: Stern
Verlag, 1969; Stuhlmacher P. Vom Verstehen des Neues Testaments. Eine Hermeneutik.
Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht (Grundrisse zum Neuen Testament. Bd. 16), 1986.
S. 111—113; Diebner B.J. Matthias Flacius Illyricus: Zur Hermeneutik der Melanchthon-
Schule // Melanchthon in seinen Schülern / Hrsg. H. Scheible. Wiesbaden (Wolfenbüt-
34 Переменные величины
Трактат Флациуса, а также труды его последователей и особенно
Заломона Глассия (Salomon Glassius), составившего пятитомное по-
собие по библейской герменевтике («Philologia Sacra», 1623—1636)22,
предопределили дальнейшие дискуссии о концептуальных понятиях
и принципах контекстуального анализа — смысле и значении, ин-
тенции и рецепции, а также взаимосоотнесении «контекста слов»
(«contextes verborum») и «полного контекста» («totus contextes») —
проблеме, которая позже будет сформулирована Шлейермахером как
принцип герменевтического круга: понимание целого складывается
из понимания отдельных его частей, а понимание частей — из пред-
варительного понимания целого23. Схожим образом формулировал
текстологические правила классификации библейских рукописей
старший современник Шлейермахера Иоанн Якоб Гризбах. В преди-
словии к подготовленному им (второму) изданию греческого Нового
Завета (1796) в ряду критических (и эдиционных) принципов, способ-
ствующих, по его мнению, постижению «внутренних вероятностей»
исходного текста, указывалось, что при имеющемся рукописном вы-
боре правильнее доверять менее выразительным изречениям, которые,
по его мнению, ближе к оригинальному написанию, чем противо-
речивым прочтениям, в которых заключена или видится большая
сила, «если только такой выразительности не требуют контекст
и намерение автора»24.
На русской почве наставления в принципах контекстуального
анализа, частично воспроизводящие герменевтические правила уста-
новления «причин текста», можно найти у св. Димитрия Ростовского:
«Отверзите умные очеса ваша и рассмотрите сами сия: 1) кто та словеса
глагола? 2) где глагола? 3) в кая лета глагола? 4) чесо ради глагола? Та
егда добре рассмотрите, сами свое толкование криво быти познаете»25.
О непосредственном знакомстве русских книжников с традицией
teler Forschungen. Bd. 73), 1997. S. 157—182. См. также: Шпет Г.Г. Герменевтика и ее
проблемы // Контекст. 1989. С. 234—265.
22 Allgemeine Deutsche Biographie. Leipzig, 1879. Bd. 9. S. 218—219.
23 Thouard D. Wie Flacius zum ersten Hermeneutiker der Modern wurde: Dilthey,
Twesten, Schleiermacher und die Historiographie der Hermeneutik // Geschichte der
Hermeneutik und die Methodik der textinterpretierenden Disziplinen / Hrsg. Jörg
Schönert und Friedrich Vollhardt. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2005. S. 265—280.
24 «Locutiones minus emphaticae, nisi contextus et auctoris scopus emphasin postulent,
propius ad genuinam scripturam accedunt, quam discrepantes ab ipsis lectiones quibus
major vis inest aut inesse videtur» (Novum Testamentum Graece. Editio secunda. Volu-
men I. IV Evangelia Complectens. Textum..; Recensuit /./. Griesbach. Halle: Curt; London:
Elmsly, 1796. Цит. по: http://www.bible-researcher.com/ rules.html. (Курсив мой. — К.Б.)
25Туптало Димитрий. Розыск о раскольнической брынской вере, о учении их,
о делах их и изъявлении, яко вера их не права, учение их душевредно и дела их
не богоугодны. СПб., 1709. С. 118—119.
Антропология контекста... 35
западноевропейской теологической герменевтики остается судить
предположительно26, но главный постулат Флациуса, заключающийся
в том, что текст Писания имеет смысл, не сводимый к контекстуальной
множественности его значений, в начале XIX века получает отчетливое
развитие и в православном богословии, — в частности, в трудах архи-
епископа Феоктиста (Мочульского), специально подчеркивавшего, что
различие смыслов, обнаруживаемых в библейских книгах в границах
различных научных и догматических дисциплин, не должно заслонять
всеобщего и единственного смысла божественной истины:
«Смысл в Священном Писании бывает Грамматический, Рито-
рический, Логический, Аллегорический, Исторический, Пророческий
и Приточный, притом буквальный и таинственный; но во всех сиих
смыслах есть точный разум истины, самим Богом нам предлагаемый
чрез слова тогожде Писания или чрез означения оных»27.
Позднее ту же идею развивал Павел Иванович Савваитов, огова-
ривавший, что, хотя «некоторые места Священного Писания вне
состава речи могут давать много смыслов», «слова Писания должно
понимать в том смысле, какой они имеют в связи с предыдущими
и последующими понятиями, а не в отдельности от них». Тогда будет
ясно, что «в каждом месте Писания подлинный буквальный смысл
только один»28.
Характерно, что и наиболее раннее русскоязычное употребле-
ние слова «контекст» также связано с интерпретацией библейского
текста — в предисловии к изданию так называемой Елизаветинской
Библии 1751 года (перевод на церковнославянский язык греческой
Септуагинты). Понятие «контекст» используется здесь в словосочета-
нии «контекст истории», обозначающем последовательность библей-
ских событий, которая позволяет прояснить и устранить кажущиеся
26 К спорадическим свидетельствам такого рода можно отнести, в частности,
курсы риторики, читавшиеся в духовных институциях Москвы и Санкт-Петербурга:
см., например, русскоязычный перевод части трактата Заломона Глассия «Philologia
Sacra» (Маркасова E.B. «Священная риторика о тропах и фигурах» (1798) // http://
www.hazager.ru/metarethorics.html).
27 Феоктист, Архиепископ Курский и Белогородский. Драхма от сокровища
божественных писаний Ветхого и Нового Завета. М., 1809. С. 36.
28 Савваитов П. Библейская герменевтика. СПб., 1859. С. 16, 14. Методологи-
ческое следование этому убеждению «1) предотвращает произвол в изъяснении
божественных истин личными соображениями толкователя, 2) ограничивает рас-
пространение или сокращение смысла в изъясняемом месте вопреки намерению
Святого Духа и 3) способствует к точному определению понятий и мыслей, соеди-
ненных со слововыражениями священных писателей» (Там же. С. 54).
36 Переменные величины
противоречия отдельных фрагментов (в данном случае: «В прологе
вмешана речь о Иосафате веема противно контексту истории»)29. В ря-
ду терминов русской научной библеистики середины XIX века находит
соответствующее употребление и словосочетание «контекст речи»,
используемое, в частности, в авторитетном «Введении в православ-
ное богословие» (1847) архимандрита (в конце жизни митрополита)
Макария (М.П. Булгакова), для определения одного из «внутренних
средств» «к уразумению истинного смысла Св. Писания»30. В со-
ответствии с давней герменевтической традицией изучения текста
extinsecus et intinsecus к «внутренним» средствам Макарий относил
при этом «а) словоупотребление, б) контекст речи, в) цель священ-
ной книги или известного места ея; г) параллелизм», а к «внешним»
средствам — сведения «а) о писателе книги, б) о лицах, вводимых
писателем, в) о времени написания книги и описываемых в ней со-
бытий, г) о месте написания книги и событий, в ней упоминаемых,
д) о случае написания книги и прочих обстоятельствах»31.
Традиция интерпретации библейских и церковных текстов мо-
жет в целом считаться определяющей для становления европейской
(и в свою очередь — отечественной) филологии, если понимать под
этим термином не амплификацию методов, сложившихся преимуще-
ственно в классической филологии, с характерным для нее упором
на критику текста32, а социальную практику, основанную на психоло-
гической уверенности в том, что истолкование текстов оправдано их
культурным и, что не менее важно, хотя и часто упускается из виду,
антропологическим предназначением. Теолог и филолог, хотя и ставят
перед собой разные задачи, равно претендуют на то, что интерпрети-
29 Библия сиречь книга Священного Писания Ветхого и Нового Завета.
М., 1751. С. 11 (выражение учтено в: Словарь русского языка XVIII века. СПб.,
1998. Вып. 10. С. 143). Словосочетание «контекст истории» является для русского
языка, по-видимому, исходным, в котором употребляется понятие «контекст».
Так, например, см. его употребление вне библейской тематики в: История разных
славенских народов наипаче болгар, хорватов и сербов из тмы забвения изятая
и во свет исторический произведенная Иоанном Раичем, архимандритом во Свято-
Архаггелском монастыре Ковиля. Ч. 3. В Виене, 1794. С. 8 («однако целый контекст
Истории впредь довольно покажет»). Важно подчеркнуть, что в обоих вышепри-
веденных случаях история — это как сама история, так и рассказ о ней: поэтому
«исторический контекст» в этих случаях является также и собственно нарративным
контекстом, «контекстом речи» (словосочетание, которое закрепится в богословско-
герменевтических исследованиях XIX века — см. ниже).
30 Введение в православное богословие. Соч. архимандрита Макария. СПб.,
1847. С. 647. Позднее многократно переиздавалось. См. также: Булгаков МЛ. Исто-
рия русской церкви. М., 1891. С. 482.
31 Введение в православное богословие. Соч. архимандрита Макария. С. 647.
32 Егунов А.Н. Атрибуция и атетеза в классической филологии // Древний
мир и мы: Классическое наследие в Европе и России. 1997. СПб., 1997. С. 85—138.
Антропология контекста... 37
руемые ими тексты небезразличны для человека — и притом не только
для них самих, но и для некоего реального или воображаемого ими
сообщества. Развитие герменевтики как теории, направленной на раз-
работку методик понимания текста, можно счесть симптоматичным
именно в том отношении, в каком внимание к собственно технической
методике контекстуального анализа уступает место — уже у Фридриха
Шлейермахера — надеждам на психологическую и мировоззренческую
способность исследователя к истолкованию авторского замысла (что
в общем воспроизводит, но как бы «секуляризует» убеждение Августи-
на в том, что верующий в состоянии понять Писание: общность веры,
как условие понимания текста, распространяется у Шлейермахера на
способность человечества к само- и взаимопониманию)33. Дильтеевская
концепция «жизни», постигаемой из опыта интроспективного пере-
живания, придала этим надеждам методологическую основательность
(подкрепляемую, в частности, и собственно филологической аргумен-
тацией, исходящей из того, что если текст — это то, что результирует
предшествующий опыт понимания, то в этом качестве он может быть
понят и его читателями: суть филологической работы состоит, с этой
точки зрения, по известной формулировке Августа Бека, в «познании
познанного» — «Erkennen des Erkannten»)34. Важно подчеркнуть вместе
с тем, что декларированное Дильтеем, а после него Гуссерлем пони-
мание «чужого как своего» в процессе «вживания», «вчувствования»
и «сопереживания» предсказуемо антропологизировало и методологи-
чески важное для предшествующей герменевтики понятие контекста,
распространяемое отныне на все многобразие связей, которые могут
быть вменены тексту как репрезентации единого общечеловеческого
мира (или, в терминологии Гуссерля, «жизненного мира»). Более того:
последующее смыкание герменевтики с философией и превращение
ее, по сути, в теорию познания (обязанное прежде всего Хайдеггеру
и Гадамеру) придало и самой герменевтике статус контекста, пред-
восхищающего обнаружение в любом тексте, помимо тех или иных
переменных значений, также и неких общеобязательных — сущ-
ностных — смыслов35. Из технической дисциплины, направленной
33 О стадиальности творческого процесса в понимании Шлейермахера: Власе Ф.
Герменевтика и критика. Одесса, 1891. С. 128 и след.
34 Horstmann A. Zwischen Evidenz und Wahrscheinlichkeit: August Boeckhs
«Erkenntnis des Erkannten» // Unsicheres Wissen. Skeptizismus und Wahrscheinlichkeit.
1550—1850 / Hrsg. Carlos Spoerhase, Dirk Werle, Markus Wild. Berlin; New York: Walter
de Gruyter, 2009. S. 437—448.
35 Scholz O.R. Die Vorstruktur des Verstehens. Ein Beitrag zur Klärung des
Verhältnisses zwischen traditioneller Hermeneutik und «philosophischen Hermeneutik» //
Geschichte der Hermeneutik und die Methodik der textinterpretierenden Disziplinen /
Hrsg. Jörg Schönert und Friedrich Vollhardt. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2005.
S. 443—462.
38 Переменные величины
на прояснение смысла текста, герменевтика стала в конечном счете
апологией субъективного исследовательского самопознания (среди
тех, кто раньше других предвидел эту порочную, с его точки зрения,
трансформацию, был Эмилио Бетти)36.
Исторические превратности герменевтики, сначала как методики
понимания библейского текста, а затем как теории философского (или
квазифилософского) осмысления литературно-художественных тек-
стов вообще, могут считаться, как я полагаю, исходными для форми-
рования того круга значений, который в дисциплинах гуманитарного
цикла связывается сегодня с понятием контекста. Лингвистическая
спецификация этого понятия, которая кажется на сегодняшний день
наиболее дробной и терминологически разработанной, оказывается,
с этой точки зрения, вторичной по отношению именно к герменевти-
ческим исследованиям, которые в своей историко-научной ретро-
спективе позволяют судить о его эвристическом использовании для
указания на многообразие связей, которые могут быть обнаружены
1) внутри текста, 2) между текстом и другими текстами, 3) между тек-
стом (а также текстом и другими текстами) и любыми жизненными
обстоятельствами, которые допускают свою «текстуализацию» — при-
дание тем или иным событиям, фактам, домыслам, чувствам и т.п.
статуса предположительно возможного текста.
В стремлении придать понятию «контекст» облигаторно-мето-
дологическую целесообразность лингвисты исходят, как правило,
из возможностей его дисциплинарно-предметной формализации,
подразумевающей, что исследователь в состоянии разделять соб-
ственно «языковое окружение, в котором употребляется конкретная
единица языка в тексте» (лингвистический контекст), как в пределах
одного словосочетания или предложения (микроконтекст), так и вне
их (макроконтекст), синтаксическую структуру, в рамках которой
употреблено конкретное слово в тексте (синтаксический контекст),
совокупность лексических единиц, в окружении которых используется
конкретная единица текста (лексический контекст), и все то, что, хотя
и не относится непосредственно к языковому окружению, помогает
интерпретировать значения языковых единиц в высказывании, —
время и место высказывания, сопутствующие ему события и эмоции,
ольфакторные и проксемические условия, а также фоновые знания
автора текста и его адресата (экстралингвистический или ситуативный
контекст). Представление о контексте — имеется ли в виду отрывок
текста, речи, фрагмент реальности и т.д. — подразумевает при этом от-
носительную связанность его элементов. Но модальность или, точнее,
36 Betti E. Die Hermeneutik als allgemeine Methodologie der Geistwissenschaften.
Tübingen, 1962.
Антропология контекста... 39
медиальность такой связи оказывается принципиально разной уже
на уровне текста, поскольку его собственная внутренняя связь (или
в лингвистической терминологии: когерентность текста — от латин-
ского cohaerens, взаимосвязанный) «проявляется одновременно в виде
структурной, смысловой и коммуникативной целостности, которые
соотносятся между собой как форма, содержание и функция»37. Говоря
проще, это означает, что связность текста не может быть определена
в строго лингвистических категориях и имеет, на чем в отечественной
науке настаивал, в частности, A.A. Леонтьев, нелингвистическую при-
роду38. Признание этого обстоятельства выразилось, как известно,
в осложненном расширении лингвистического анализа за счет учета
когнитивных, психологических и поведенческих характеристик рече-
вого общения.
Теоретической основой для такого расширения в наибольшей
степени послужила «теория речевых актов», складывавшаяся с се-
редины 1950-х годов как одно из направлений аналитической фило-
софии. Основополагающие для этой теории работы Джона Остина,
Джона Роджерса Серля, Дэниэла Вандервекена, сосредоточенные на
проблемах прагматики и логики коммуникации, оказались созвуч-
ными стремлению преодолеть ограничения структурно-композици-
онного анализа текста исследованием его функциональных свойств.
Фундаментальное для теории речевых актов положение о том, что
минимальной единицей человеческой коммуникации является не
предложение или высказывание, а «осуществление определенного
вида актов, таких как констатация, вопрос, приказание, описание,
объяснение, извинение, благодарность, поздравление и т.д.»39, стало
при этом и теоретической основой для пересмотра природы связности
текста и связности взаимодействующего с ним контекста. Важную
роль в этом пересмотре сыграли работы основателя Лондонской
лингвистической школы Джона Руперта Ферса, с именем которого
связывается и становление лингвистически специализированной
«теории контекста». По мнению Ферса, развивавшего в данном случае
этнографические наблюдения Бронислава Малиновского40, высказы-
вание получает смысл в ситуативном и социальном контекстах и само
37 Москальская О.И. Грамматика текста. М., 1981. С. 17.
38 Леонтьев A.A. Признаки связности и цельности текста // Лингвистика
текста. Материалы научной конференции. М., 1975. Ч. 1. С. 2—10, 168—172. См.
также: Тураева З.Я. Лингвистика текста: (Текст: структура и семантика). М., 1986.
С. 6—10, 81—83.
39 Searle J.R., Kiefer F., Bierwisch M. Speech act theory and pragmatics. Dordrecht;
Boston; London: D. Reidel, 1980. P. VII.
40 Malinowski B. The Problem of Meaning in Primitive Languages // The Meaning of
Meaning / Ed. C.K. Ogden and I.A. Richards. Supplement I. New York: Harcourt Brace,
40 Переменные величины
является функцией такого контекста, описание которого обязывает
к учету информационной, коммуникативной и ролевой структуры
общения41. В последующих дискуссиях о принципах, позволяющих
судить о природе связей, которые могут быть установлены между
высказыванием, текстом, речевой и социальной ситуацией, исследо-
ватели предсказуемо указывали на необходимость функционального
понимания контекста42. Так, в частности, предполагалось, что распро-
странение так называемого «принципа композиционности» Готлоба
Фреге на сферу речевого взаимодействия позволит «алгоритмически»
интерпретировать составные части речевого общения таким образом,
чтобы получить его целостную интерпретацию43, объяснить, почему
и за счет каких формальных признаков внешне независимые друг от
друга высказывания образуют связный дискурс44 и как, в частности,
связаны между собой «ясность» высказывания с достижением рито-
рических и коммуникативно прагматических целей (или иначе говоря:
какими иллокутивными средствами достигаются те или иные перло-
кутивные эффекты)45 и т.д. В отечественной науке лингвистическая
теория контекста с наибольшей обстоятельностью разрабатывалась
H.H. Амосовой, определявшей контекст как сочетание многозначного
слова (ядра) и соотносимых с ним единиц-индикаторов, от характе-
ра которых зависит выделение нескольких типов контекста — как
собственно лингвистических (таковы, по ее мнению, лексический,
грамматический и лексико-грамматический типы), так и внеязыковых,
указывающих на условия, в которых протекала речь («речевая ситуа-
ция», подразделяемая ею на «жизненную ситуацию», «описательную
1923; Malinowski В. An Ethnographic Theory of Language // Malinowski B. Coral Gardens
and Their Magic. London: Allen and Unwin, 1935. Vol. II. Part IV.
41 Firth J.R. Papers in Linguistics 1934—1951. London: Oxford University Press,
1957. P. 29.
42 Из наиболее важных работ в этом направлении: Halliday M.A.K. Explora-
tions in the Functions of Language. London: Edward Arnold, 1973; Idem. Learning How
to Man: Explorations in the Development of Language. London: Edward Arnold, 1975;
Idem. Language as Social Semiotic: Interpretation of Language and Meaning. London:
Edward Arnold, 1978. См. также: Hasan R. Meaning, Context and Text: Fifty Years after
Malinowski // Systemic Perspectives on Discourse. Vol. 1 / Ed. James D. Benson and
William S. Greaves. Norwood: Ablex, 1985.
43 Harnish RM. A projection problem for pragmatics // Selections from the Third
Groningen Round Table / Ed. F. Heny, H.S. Schnelle. New York etc.: Acad. Press, 1979.
P. 316 ff.
44 Brown G., Yule G. Discourse analysis. Cambridge: Cambridge University Press,
1983.
45 Steinmann M.G. Speech-act theory and writing // What writers know: The
language, process, and structure of written discourse / Ed. M. Nystrand. New York etc.:
Acad. Press, 1982. P. 291 ff.
Антропология контекста... 41
ситуацию», а также «тематическую, или сюжетную, ситуацию»)46.
Позднее Джон Гамперц схожим образом предложил выделять в ре-
чевом высказывании так называемые «намеки контекстуализации»
(«contextualization cues»), подразумевая под ними любые проявления
лингвистического характера, позволяющие судить о контекстуальных
предпосылках коммуникации47.
Лингвистические споры о связности текста и/или контекста не
прошли бесследно и для литературоведения. Так, например, Майкл
Риффатер считал возможным говорить о «стилистическом контек-
сте» как своеобразном механизме кодирования и декодирования
художественной информации. В своей собственно текстологической
«опознаваемости» стилистический контекст, по Риффатеру, пред-
ставляет собою отрезок текста, ограниченный элементами низкой
предсказуемости. Понимание художественного текста требует поэтому
от исследователя прежде всего чуткости к семантической конфигу-
ративности и поливалентности авторской речи, сама интерпретация
которой оказывается при этом принципиально творческой и за-
висящей от интерпретатора48. В отечественной науке схожие мысли
высказывались с оглядкой на М.М. Бахтина, щедрого на рассуждения
о писательско-читательском «диалогизме» и о том, что «каждое слово
пахнет контекстом и контекстами, в которых оно жило»49. Сравни-
тельно недавно тезис о «творческом» понимании стилистического
46 Амосова H.H. Основы английской фразеологии. Л., 1963. См. также: Мыр-
кин В.Я. Типы контекстов. Коммуникативный контекст // НДВШ. Филологические
науки. 1978. № 1. С. 95—100; Он же. Язык — речь — контекст — смысл. Архангельск,
1994; Колшанский Г.В. Контекстная семантика. М., 1980; Он же. Коммуникативная
функция и структура языка. М., 1984.
47 Gumperz J.J. Discourse strategies. Cambridge: Cambridge University Press, 1982.
P. 131 («Any feature of linguistic form that contributes to the signalling of contextual
presuppositions»). См. также: Idem. Contextualization and understanding // Rethinking
Context. Language as an Inteactive Phenomenon / Ed. Alessandro Duranti & Charles
Goodwin. Cambridge: Cambridge University Press (Studies in the Social and Cultural
Foundations of Language. Vol. 11), 1992. P. 229—252; Levinson S.C. Contextualizing
«contextualization cues» // Language and interaction: discussions with John J. Gumperz /
Ed. S. Eerdmans, C. Prevignano, P. Thibault. Amsterdam: Jonh Benjamins Publishing
Company, 2002. P. 31—39.
48 Riffaterre M. Stylistic Context // Word. 1960. Vol. 16. P. 207—218; Idem. The
Stylistic Approach to Literary History // New Literary History. 1970. № 2. P. 39—55. См.
также: Schulte-Sasse J. Aspekte einer kontextbezogenen Literatursemantik // Historizität
in Sprach- und Literaturwissenschaft. München, 1974. S. 259—274.
49Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 106. Для Бахтина,
понимавшего смысл сообщения, как каждый раз рождающийся в ситуации диалога,
контекст, в отличие от кода, «потенциально незавершим», а код — «умерщвленный
контекст» (Бахтин М.М. Из записей 1970—1971 годов // Бахтин М.М. Эстетика
словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 352).
42 Переменные величины
контекста применительно к художественной, и особенно поэтической,
речи получил теоретическое развитие у И.В. Арнольд, считающей, что
понимание и, соответственно, интерпретация художественного текста
должны основываться не на минимуме, а на максимуме дистантных
связей, которые могут быть установлены между словами и возмож-
ными ассоциациями в тезаурусе читателя50.
Важно заметить, что представление о стилистическом контексте
в последних случаях фактически уравнивает понятия контекста и ин-
тертекста — еще одного понятия, которое становится широко востре-
бованным в литературоведении 1970—1980-х годов51. Любопытно, что
в историко-научной и именно филологической ретроспективе понятие
интертекста явилось производным для понятия «гипертекст», обсуж-
дение которого уже во второй половине 1960-х годов предполагало,
в частности, создание такой электронной библиотеки, которая бы
обеспечивала одновременный доступ к различным текстам с возмож-
ностью их лексико-семантического соотнесения. Пионерскую роль
в обсуждении таких возможностей сыграл Тед Нельсон (Теодор Холм
Нельсон), которому приписывается изобретение самого понятия «ги-
пертекст» (в 1965 году) и создание в конце 1970-х годов первого про-
екта системы электронного сохранения и поиска «книжной» инфор-
мации в режиме онлайн с помощью интерактивных «окон» (проект
Xanadu)52. Гипертекст, как его определял сам Нельсон, представляет
50 «Стилистический контекст есть иерархически организованное множество
связей поэтического слова, заданное тезаурусом текста и обусловливающее синкре-
тичность его значения» (Арнольд И.В. Проблемы диалогизма, интертекстуальности
и герменевтики. СПб., 2002. С. 18). «Функция стилистического контекста состоит не
в том, чтобы снять многозначность (это функция языкового контекста), а, напро-
тив, в том, чтобы добавить новые значения, создать комбинаторные приращения
смысла» (Там же. С. 71).
51 Intertextuality: Theories and Practices / Ed. Michael Worton and Judith Still.
Manchester; New York: Manchester University Press, 1990; Influence and Intertextuality in
Literary History / Ed. Jay Clayton & Eric Rothstein. Madison: The University of Wisconsin
Press, 1991; Intertextuality / Ed. Heinrich F. Plett. Berlin; New York: Walter de Gruyter,
1991; Ильин И.П. Интертекстуальность // Современное литературоведение (стра-
ны Западной Европы и США): концепции, школы, термины: Энциклопедический
справочник. М., 1999. С. 204—205. См. также: Кузьмина H.A. Интертекст и его роль
в процессах эволюции поэтического языка. М., 2007; Литвиненко Т.Е. Интертекст
в аспектах лингвистики и общей теории текста. Иркутск, 2008.
52 Nelson Т. Literary Machines: The report on, and of, Project Xanadu concerning
word processing, electronic publishing, hypertext, thinkertoys, tomorrow's intellectual
revolution, and certain other topics including knowledge, education and freedom. Sau-
salito: Mindful Press, 1981. См. также: Freiberger P., Swaine M. Fire in the Valley. The
Making of the Personal Computer. Osborne/McGraw-Hill; Berkeley, California, 1984
(русский перевод: Фрейбергер П., Свейн M. Пожар в долине: История создания
персональных компьютеров. М., 2000); Text, ConText, and HyperText. Writing with
Антропология контекста... 43
собой «непоследовательное письмо (поп-sequential writing) — текст,
который ветвится и ставит читателя перед выбором и лучше всего
прочитывается на интерактивном экране. Выражаясь совсем просто:
это ряд текстовых отрывков (a series of text chunks), связанных зве-
ньями (link), которые предлагают читателю различные направления
для чтения»53.
Последующее развитие компьютерных технологий в еще большей
степени содействовало тому, что сам термин «гипертекст», давший
в конечном счете название разработанному Тимом Бернерсом-Ли
в начале 1990-х годов языку стандартной разметки документов в Ин-
тернете — Hyper Text Markup Language (HTML)54, стимулировал или,
во всяком случае, сопутствовал смысловому расширению понятия
«текст» и в тех научных дисциплинах, для которых он был или стал
теоретически ключевым в 1970—1990-х годах, — в лингвистике, ли-
тературоведении, фольклористике, поэтике, стилистике, семиотике,
герменевтике, лингвокультурологии и т.д. В филологически ориенти-
рованных направлениях гуманитарной мысли этих лет утверждение
аксиоматики не линейного, но ризоморфного прочтения текста, откры-
вающего себя в структурном и содержательном соотнесении с другими
текстами некоего общего для них (гипер)текстуального пространства,
преимущественно связывается с именами Ю. Кристевой, Р. Барта,
Ж. Женетта, Ф. Соллерса, П. де Мана, М. Риффатера, Ж. Деррида,
а также представителей так называемой французской «генетической
критики» (принципиально ориентировавшихся на использование ком-
пьютерных возможностей для реинтерпретации понятия «авторский
текст» как суммы «конечного» и «предшествующих» ему текстов)55. Те-
оретические дискуссии о природе текста, выразившиеся, в частности,
в целом ряде терминологических новообразований — приставочных
производных от термина «текст» понятий авантекста, автотекста, ал-
and for the computer / Ed. Edward Barrett. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1988; Nielsen }.
Hypertext and Hypermedia. London: Academic press, 1993; WolfG. The Curse of Xanadu.
June 1995 // www.wired.com/wired/archive/3.06/xanadu_ pr.html; Частиков АЛ. Ар-
хитекторы компьютерного мира. СПб., 2002.
53 Nelson Т. Literary Machines. 0/2. В информационных технологиях понятие
nonsequential обозначает принудительный порядок выполнения операций.
54 О теории гипертекста в теории информатики и компьютерных технологиях:
Hofman F. Hypertextsysteme — Begrifflichkeit, Modelle, Problemmstellungen // Wirt-
schaftsinformaik. 1991. Heft 3. S. 177—185; Hypertext/Text/Theory / Ed. George R Lan-
dow. Baltimore: Johns Hopkins Press, 1992; Landow G.P. Hypertext: The Convergence of
Contemporary Critical Theory and Technology. 1994; Bernstein M. Patterns of hypertext //
Proceedings of Hypertext. New York: ACM, 1998.
55 Вайнштейн О. Удовольствие от гипертекста (генетическая критика во
Франции) // Новое литературное обозрение. 1995. № 13; Генетическая критика во
Франции: Антология / Сост. Е.Е. Дмитриева. М., 1999.
44 Переменные величины
лотекста, антитекста, архетекста, архитекста, генотекста, гипертекста,
гипотекста, затекста, интертекста, интекста, интратекста, инфратекста,
квазитекста, ксенотекста, макротекста, метатекста, микротекста, ми-
нитекста, монотекста, мультитекста, мегатекста, надтекста, онтотекста,
паратекста, перитекста, подтекста, политекста, посттекста, пратекста,
пре(д)текста, прототекста, псевдотекста, сверхтекста, сотекста, стерео-
текста, субтекста, супертекста, транстекста, унитекста, фенотекста,
экстратекста и эпитекста, — существенно осложнили представление
о статической структуре текста ее динамическими проекциями диа-
хронического и синхронического порядка. Каждое из этих понятий
заслуживает отдельного обсуждения, но в целом теоретические моти-
вы их появления можно свести к трем концептуальным инновациям
филологической и философской рефлексии последней трети XX века:
1) лингвистическому истолкованию текста как взаимосвязи синхро-
нической и диахронической структуры высказывания (в развитие
соссюрианской дихотомии языка/речи), 2) детализации системных
(прежде всего — генетических) стадий создания и воспроизведения
текстов в культуре (детализации, потребовавшей понятийного обо-
собления в тексте его феноменологических составляющих) и — не
в последнюю очередь — 3) философской реактуализации старинной
метафоры «мир — текст»56.
Сознательному, а чаще неотрефлексированно инерционному ис-
пользованию понятия «контекст» в лингвистике и литературоведении
в эти же годы сопутствует и амплификация такого употребления
в социальных науках — социологии, антропологии, истории и теории
культуры и т.д. «Антропологизация» и «социологизация» лингвистиче-
ского понимания контекста в существенной степени подразумевались
уже теорией речевых актов, сторонники которой настаивали на не-
обходимости изучения общих презумций, предпосылок и последствий
актов коммуникации в терминах социальной динамики — отношений
зависимости и эквивалентности57. Изучение текста в свете языковой
56 Здесь я вполне солидарен с Татьяной Литвиненко, видящей за многообразием
и продуктивностью соответствующих понятийных дериватов общетеоретические
закономерности лингвистической и философской мысли: Литвиненко Т.Е. О статусе
производных имен с формантом «-текст» в современной теории текста // Вестник
Красноярского государственного университета. Серия «Гуманитарные науки». 2006.
№ 3/1. С. 184—185 (http://library.krasu.ru/ft/ft/_articles/ 0103749.pdf).
57 Allwood J. A critical look at speech act theory // Logic, pragmatics and grammar /
Ed. Dahl Lund. University of Göteborg, Dept. of linguistics, 1977. P. 67; Merin A. Where
it's at (is what English intonation is about) // CLS. 1983. Vol. 19. P. 283—298; Hasan R.
What's Going on? A Dynamic View of Context in Language // The Seventh LACUS Fo-
rum / Ed. J.E. Copeland and P.W. Davis. Columbia: Hornbeam Press, 1980; Idem. Ways
of Saying: Ways of Meaning // The Semiotics of language and Culture. Vol. I. Language as
Антропология контекста... 45
прагматики по своему определению подразумевало смещение ис-
следовательского внимания в сторону «комплекса внешних условий
общения» и ответ на вопросы: «кто — кому — о чем — где — ког-
да — почему — зачем — как?»58 Литературоведческая интерпретация
текста с акцентом на исторические, культурные, а главное — психоло-
гические и эмоциональные особенности его восприятия придали при
этом самой методике контекстуализации не только выборочный, но
и зачастую декларативно парадоксальный характер, оправдываемый
(например — в рамках влиятельной в 1970-х годах школы «рецеп-
тивной эстетики» Ханса-Роберта Яусса и Вольфганга Изера) возмож-
ностями читательского, а значит, и исследовательского воображения
и вымысла59. Неудивительно, что прилагательные, детализирующие
содержательные и формальные референты понятия «контекст», на
сегодняшний день исключительно разнообразны: эксплицированный
(и эксплицитный), имплицированный (и имплицитный), вербальный,
невербальный и паравербальный, непосредственный и опосредован-
ный, линейный и структурный, вертикальный и горизонтальный,
акциональный и прагматический, физический и психологический,
поведенческий и фольклорный, метафорический и мифологический,
поэтический и мифопоэтический, социальный, бытовой, тендерный,
театральный, топонимический, климатический, политический и эко-
номический, описываемый в категориях экзистенциального «порядка»
и «беспорядка», эксплицируемый с акцентом на коммуникативную,
сигнификативную и генеративную сторону и т.д.60
Social Semiotic / Ed. R.P. Fawcett, M.A.K. Halliday, S.A. Lamb, and A. Makkai. London:
Frances Pinter, 1984.
58 Азнаурова Э.С. Прагматика художественного слова. Ташкент, 1988. С. 38.
См. также: Макаров МЛ. Основы теории дискурса. М., 2003. С. 147—152.
59 Fohrmann J. Textzugänge. Über Text und Kontext // Scientia Poetica. Jahrbuch
für Geschichte der Literatur und der Wissenschaften. 1997. Bd. 1. S. 207—223;
Brenner PJ. Das Problem der Interpretation. Eine Einführung in die Grundlagen der
Literaturwissenschaften. Tübingen: Niemeyer, 1998. S. 285—322; Verhandlungen mit
dem «New Historicism». Das Text—Kontext—Problem in der Literaturwissenschaft /
Hrsg. Jörg Glauser und Annegret Heitman. Würzburg: Königshausen & Neumann, 1999.
60 Bates E. Language and context. 1976; Ахманова О.С., Гюббенет КВ. «Верти-
кальный контекст» как филологическая проблема // Вопросы языкознания. 1977.
№ 3; Givôn Т. Mind, Code and Context: Essays in Pragmatics. Hillsdale, N.J.: Erlbaum,
1989; The Contextualisation of Language / Ed. Peter Auer and Aldo Di Luzio. Amsterdam;
Philadelphia: Jonh Benjamins Publishing Company (Pragmatics & Beyond. New Series.
Vol. 22), 1992; Ben-Amos D. «Context» in Context // Western Folklore. 1993. Vol. 52.
№ 2—4. P. 215—220; Rethinking Context. Language as an Inteactive Phenomenon /
Ed. Alessandro Duranti & Charles Goodwin. Cambridge: Cambridge University Press
(Studies in the Social and Cultural Foundations of Language. Vol. 11), 1992 (repr. 1993,
1997); Text and Context in Functional Linguistics / Ed. Mohsen Ghadessy. Amsterdam;
Philadelphia: Jonh Benjamins Publishing Company (Amsterdam Studies in the Theory
46 Переменные величины
Разнообразие определений контекста и та роль, которая отво-
дится этому понятию в лингвистике и литературоведении, способны
сегодня, вероятно, вызвать скептические раздумья о взаимопонима-
нии исследователей, которые так или иначе объединены интересом
к (пусть и предельно широко понимаемым) результатам языковой
деятельности человека. Но можно сказать и иначе: основой взаимо-
понимания в этих случаях является убеждение в самой возможности
контексту ализации текста. Воодушевление гоголевского Петрушки,
недоумевавшего, что «из букв вечно выходит какое-нибудь слово,
которое иной раз черт знает что и значит»61, вполне иллюстрирует
в этом случае парадокс, сопутствующий представлению о контексте:
подобно тексту, понимание которого может строиться как на основе
его слышимой и/или видимой атрибутики — связи букв, слов, предло-
жений и т.д., так и на возможностях их мыслимого транспонирования,
понятие «контекст» также подразумевает дихотомию его «предметных»
и мыслимых, образных признаков. С этой точки зрения наиболее
простым смыслоразличением всех возможных контекстов является
их различение по степени и характеру рецептивной непосредствен-
ности: так, например, можно говорить о контекстах очевидных и не-
очевидных, слышимых и неслышимых, осязаемых и неосязаемых62.
Об инструментальных выгодах такого различения можно судить,
в частности, применительно к разработке универсальных культурных
категорий, которые, как предполагается, способствуют сопоставитель-
ному описанию культур. В ряду базовых парадигм культурного опыта
набор универсальных понятий кросс-культурной компаративистики
включает сегодня также популяризованную Эдвардом Холлом дихо-
томию «высокого» и «низкого контекста» (low/high context culture).
Под «низким контекстом» при этом понимается информация, которая
ограничена рецептивным характером текста (или, говоря иначе, его
медиальной достаточностью — очевидностью, слышимостью, ося-
and History of Linguistic Science. Vol. 169), 1999; Text und Kontext. Theoriemodelle und
methodische Verfahren im transdisziplinären Vergleich / Hrsg. Oswald Panagl und Ruth
Wodak. Würzburg, 2004.
61 Гоголь H.B. Мертвые души // Гоголь H.B. Собрание сочинений: В 9 т. М.: Рус-
ская книга, 1994. Т. 5. С. 22.
62 Ср.: Harris M. Language Experience and Early Language Development: From Input
to Uptake. Hove: LEA (Essays in Developmental Psychology Series), 1992. P. 95ff. Заметим
здесь же, что в приложении к проблематике компьютеризации естественного языка
под определение «контекст» подводятся любые «фиксированные аспекты дискурса»,
а под определение дискурса — «любые взаимодействия любых образов» (Валък-
ман Ю.Р. Контексты в процессах образного мышления: определения, отношения,
операции. Международный научно-учебный центр ЮНЕСКО информационных
технологий и систем НАН Украины и МОН Украины (http://www.ksu.ru/ss/cogsci04/
science/cogsci04/46.doc).
Антропология контекста... 47
заемостью), под «высоким» — внешние обстоятельства, связанные
с текстом опосредованно или мыслимо: интонация, жестикуляция,
проксемические и социальные нормы, «фоновые знания» коммуни-
кантов, географические и климатические условия коммуникации и т.д.
Подразумевается, что сопоставление культур, с этой точки зрения, поз-
воляет судить о различной степени важности для их представителей
«низкого» и «высокого» контекста: в предельном виде такие различия
сводятся к тому, что если в одном случае главное внимание обращается
на то, что сказано, то во втором — на то, как сказано, кем сказано и
о чем не сказано63.
Дискуссии о целесообразности понятий «высокого» и «низкого»
контекста применительно к сопоставлению культур касаются сегодня
самых различных сторон социальной деятельности — от обсужде-
ния политических и экономических проблем до информационных
особенностей интернет-дизайна, практик образования, менеджмента
и бизнес-этики в разных странах64. В принципе нетрудно представить,
что такая классификация может быть применена и к изучению лите-
ратурно-художественных текстов, которые, вероятно, так или иначе
коррелируют с ценностными предпочтениями тех культур, внутри
которых они создаются и успешно функционируют. Так, например,
можно думать, что для культур «низкого контекста» (к каковым Холл
относил — по степени их приближения к странам «высокого кон-
текста» — германоязычные страны, Скандинавию, США, Францию,
Великобританию), с характерными для них приоритетами информаци-
онной точности и фактологической достаточности, более корректной
является такая контекстуализация текста, которая ограничена его
63 Hall Е.Т. Beyond Culture. Garden City, N.Y.: Doubleday, 1976; Idem. Context
and meaning // Intercultural Communication: A Reader. 9th ed. // Ed. L.A. Samovar &
R.E. Porter. Belmont, CA: Wadsworth Publishing Co., 2000. P. 34—43. См. также: Hofstede
G. Cultures Consequences: International Differences in Work-Related Values. Beverly
Hills, CA: Sage Publications, 1980.
64 Copeland L., Griggs L. Doing International: How to Make Friends and Deal
Effectively in the Global Market Place. New York: Plume Press, 1986; Singh AT., Pereira A.
The Culturally Customized Web Site. Burlington, MA: Elsevier, 2005; Würtz E. A cross-
cultural analysis of websites from high-context cultures and low-context cultures // Journal
of Computer-Mediated Communication. 2005. Vol. 11. № 1. Article 13 (http://jcmc.
indiana.edu/volll/issuel/wuertz.html); Dozier J.В., Husted B.W., McMahon J.T. Need for
Approval in Low-Context and High-Context Cultures: A Communications Approach to
Cross-Cultural Ethics // Teaching Business Ethics. 1998. Vol. 2. № 2; Richardson R.M.,
Smith S. W. The influence of high/low-context culture and power distance on choice of
communication media: Students' media choice to communicate with Professors in Japan
and America // International Journal of Intercultural Relations. 2007. Vol. 31. Issue 4.
P. 479—501; Nguen A., Heeler R. W., Taran M. High-low context cultures and price-ending
practices // Journal of Product & Brand management. 2007. Vol. 16. Issue 3. P. 206—214.
48 Переменные величины
рецептивной данностью, тогда как для культур низкого контекста
(Япония, арабские страны, Греция, Испания)65 более важным является
умение «читать между строк» и понимание обстоятельств, лежащих
вне текста. Вместе с тем те же понятия могут быть обращены и к про-
блематике самого термина «контекст», вполне, как кажется, обнару-
живающего в данном случае исходную для него антропологическую,
а не собственно лингвистическую специфику.
Фактическое согласие исследователей использовать понятие «кон-
текст» в качестве одного из базовых и при этом сравнительно «обще-
понятных» терминов филологии может служить при этом очередной
иллюстрацией не только неполноты и внутренней противоречивости
концептуальных схем в науке66, но также относительной достаточности
взаимопонимания, которое, вслед за Львом Якубинским, можно было
бы определить как «шаблонное»67— с той, впрочем, оговоркой, что
оно свидетельствует не (только) о сбоях в научной коммуникации,
а прежде всего — о самом ее наличии.
65 Hall E.T., Hall M.R. Understanding Cultural Differences. Yarmouth, ME: Inter-
cultural Press Inc., 1990. Россию, следуя той же логике, относят к странам «высокого
контекста» (Adair W.L., Brett J.M. Culture and Negotiation // The Handbook of Nego-
tiation and Culture / Ed. MJ. Gelfand, J.M. Brett. Stanford: Stanford University Press,
2004. P. 166-167).
66 Davidson D. On the Very Idea of a Conceptual Scheme // Proceedings and
Addresses of the American Philosophical Association. 1974. Vol. 47. P. 5—20 (рус.
перевод: Дэвидсон Д. Об идее концептуальной схемы // Аналитическая философия:
Избранные тексты / Сост. А.Ф. Грязнов. М., 1993. С. 144—159). Отдельной проблемой
при этом, конечно, является вопрос о согласованном понимании самой филологии
как научной дисциплины: Винокур Г.О. Введение в изучение филологических наук
(Вып. первый. Задачи филологии) // Проблемы структурной лингвистики. 1978.
М.: Наука, 1981; Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования.
М.: Наука, 1981; Степанов ЕВ. О границах лингвистического и литературоведческого
анализа художественного текста // Теория литературных стилей. Современные
аспекты изучения. М.: Наука, 1982; Аверинцев С.С. Филология // Лингвистический
энциклопедический словарь. М., 1990; Леонтьев A.A. Надгробное слово «чистой»
лингвистике // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. Тезисы
международн. конф. Т. И. М., 1995; Гиндин СИ. Г.О. Винокур в поисках сущности
филологии // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 1998. Т. 57. № 2.
67Якубинский Л.П. О диалогической речи (1923) // Якубинский Л.П. Избранные
работы. Язык и его функционирование. М., 1986. С. 45—50.
РИТОРИКА ВОСТОРГА
И БЕЗГРАНИЧНОСТЬ
ВЗАИМОПОНИМАНИЯ
Восторг есть напряженное состояние единого
воображения.
A.C. Пушкин
По пояснению словарей, слово «восторг» обозначает «бурную
положительную эмоцию», «необыкновенный подъем чувств, экстаз,
упоение»1. Как и всякая эмоция, восторг не обязательно выражается
словами и, даже если он опознается в преимущественном указании на
акт речи, во всяком случае не обязывает к членораздельности2. Если
на письме знаком сентиментальной меланхолии стало многоточие
(введению которого в русской литературе сильно поспособствовал
Н.М. Карамзин)3, то для восторга таковым должен, вероятно, счи-
таться вослицательный знак, а еще точнее повторяющийся ряд вос-
клицательных знаков, своего рода «многовосклицание». Так, в одном
1 Толковый словарь русского языка: В 4 т. М., 1935. Т. 1; Новый объяснитель-
ный словарь синонимов русского языка / Под ред. Ю.Д. Апресяна. М., 1997. С. 37.
2 Важно отметить при этом, что использование существительного «восторг»
отличается от использования глагола «восторгаться», подразумевающего сравни-
тельно большую вербализованность соответствующей эмоции (см. аналогичное
противопоставление глаголов «восхищаться» и «восторгаться» в: Новый объясни-
тельный словарь синонимов русского языка. Второй выпуск / Под общ. ред. акад.
Ю.Д. Апресяна. М., 2000. С. 34—38, где, однако, не оговариваются семантические
особенности в употреблении однокоренных существительных и глаголов).
3 Николай Греч вспоминал о своем наставнике — «франте и моднике» на-
чала XIX века: «Он читал с восторгом "Бедную Лизу" и любил везде ставить
тире, в подражание модному тогда Карамзину» (Грен Н.И. Записки о моей жизни.
М.; Л.: Academia, 1930. С. 168). Об экспрессивной роли бессоюзных предложений
и, в частности, употреблении тире у Карамзина см.: Байкова U.C. Структура
и стилистическая направленность бессоюзных предложений в языке Н.М. Карамзи-
на. Таллин: Валгус, 1967.
50 Переменные величины
из ранних рассказов А.П. Чехова заподозренный в незнании правил
препинания коллежский секретарь мучительно вспоминает, в каких
случаях восклицательный знак ставится в официальных бумагах, пока
в психотичном озарении не венчает им свою роспись «Коллежский
секретарь Ефим Перекладин!!!». «И, ставя эти три знака, — продол-
жает Чехов, — он восторгался, негодовал, радовался, кипел гневом»4.
На письме сильные эмоции требуют внелексических средств, в устной
риторике — внесловесных усилий — голосовых модуляций, экспрес-
сивной мимики и жестикуляции.
Риторические наставления, касающиеся восторга, иллюстративны
при этом и к тем контекстам, в которых его переживание служит те-
мой специальной рефлексии и целенаправленной аргументации. Для
европейской культурной традиции таким — наиболее общим — кон-
текстом должно быть, вероятно, сочтено богословие. В католической,
протестантской и православной традиции размышления на тему вос-
торга тиражируются неравномерно, но в той или иной степени объяс-
няются гомилетически: восторг рекомендуемо сопутствует практикам
богослужения и молитвы5. Так, по наставлению Макария Великого,
«будучи восхищен молитвой, человек объемлется бесконечной глу-
биной того века и ощущает он такое неизреченное удовольствие, что
всецело восторгается парящий и восхищенный ум его, и происходит
в мыслях забвение об этом земном мудровании, потому что перепол-
нены его помыслы и, как пленники, уводятся у него в беспредельное
и непостижимое, почему в этот час бывает с человеком, что, по мо-
литве его, вместе с молитвой отходит и душа»6.
Православные богословы не скупятся на словосочетания «вос-
торг веры», «восторг молитвы», «молитвенный восторг»7, хотя иногда
4 Чехов А.П. Восклицательный знак // Чехов А.П. Полное собрание сочинений
и писем: В 30 т. Т. 4. [Рассказы, юморески], 1885—1886. М.: Наука, 1976. С. 270.
5 Греч. évGouaiaauoç, лат. enthousiasmés, ecstasis, нем. Ekstase, Entzücken, Begei-
sterung, франц. enthousiasme, extase, итал. etusiasmo, estasi, англ. enthusiasm, delight,
ecstasy. См.: McCahn L. Enthusiasm // New Catholic Encyclopedia. New York et al.:
McGraw-Hill, 1967. Vol. 5. P. 446—449; Dunn f.D., Hempelmann R. Enthusiasmus //
Religion in Geschichte und Gegenwart. Handwörterbuch für Theologie und Religionswis-
senschaft / Hrsg. H.D. Betz, D.S. Browing, В. Janowski, E. Jüngel. Tübingen: Mohr Siebeck,
1999. Bd. 2. Spalt. 1327-1327.
6 Попов И.В. Мистическое оправдание аскетизма в творениях Макария Еги-
петского. 1905. С. 47.
7 См. например, у святителя Филарета: «И видно, сильно их объял восторг
молитвы Апостольской: потому что и чудо над ними совершилось» (Слово по
освещении храма Пресвятыя Богородицы // Слова и речи. Т. 4. № CCLVIII); «Дух
Святый, которому предалась Она в восторге молитвы, просветил в сие время Ея
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 51_
и оговариваются в необходимости отличать духовный восторг, восторг
умиления от чрезмерного экстатического возбуждения. Так, Феофан
Затворник в осуждении излишней восторженности при молитве на-
ставительно писал о том, что
«избави нас Господи от восторженных молитв. Восторги, сильные
движения с волнениями суть просто кровяные душевные движения
от распаленного воображения. Для них Игнатий Лойола много на-
писал руководств. Доходят до сих восторгов и думают, что дошли до
больших степеней, а между тем все это мыльные пузыри. Настоящая
молитва тиха, мирна; и такова она на всех степенях. У Исаака Сириа-
нина указаны высшие степени молитвы, но не помечены восторги»8.
Но и при таких оговорках (как правило и, как это видно по кон-
тексту высказывания того же Феофана, направленных на критику
католического мистицизма) слова «восторг» и частично синонимич-
ные к нему «радость», «умиление», «упоение», «ликование» были
и остаются по сей день преимущественно позитивными понятиями
вероучительного словаря9. Среди примеров такого словоупотребления
ум, подвигнул Ея уста, и Она изрекла то, что предопределил о Ней Бог, и что, под
руководством Его провидения, должна в отношении к Ней исполнить Вселенская
Церковь» (Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы // Слова и речи. Т. 4.
№ ССХХШ).
8 Епископ Феофан. Письма о христианской жизни. Письмо 14.
9 За богословами следовали литераторы: так Гоголь, воодушевленный пафосом
мистического богословия (и в частности текстами осуждаемого Феофаном
Затворником Игнатия Лойолы), в 1843 году письменно наставлял Н.М. Языкова:
«Молитва не есть словесное дело; она должна быть от всех сил души и всеми
силами души; без того она не возлетит. Молитва есть восторг. Если она дошла
до степени восторга, то она уже просит о том, чего Бог хочет, а не о том, чего
мы хотим» (Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 213).
У Василия Розанова контекстуально (и также не без «молитвенных» коннотаций)
соотносятся «восторг» и «жалость»: «У ней было все лицо в слезах. Я замер.
И в восторге и в жалости» (Розанов В. Смертное (1913) // Наше наследие. 1989.
№ 12. http://www.krotov.info/libr_min/17_r/roz/anov6.htm). Замечу попутно, что
синонимическое сопоставление «радости», «восторга», «умиления» и т.п. слов,
обозначающих в русском языке положительные эмоции (Абрамов Н. Словарь
русских синонимов и сходных по смыслу выражений. М., 1994. С. 77), сильно
осложняет представление о достаточности бинарных моделей при анализе
«русской языковой картины мира». Таково, например, кажущееся мне схематичным
и дезориентирующим противопоставление «радости» и «удовольствия» как
примера «аксиологической поляризации» высокого и духовного — низкому
и телесному (Пеньковский A.B. Радость и удовольствие в представлении русского
языка // Логический анализ языка: культурные концепты. М., 1991; Зализняк A.A.
Счастье и наслаждение в русской языковой картине мира // Зализняк A.A.,
Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира.
52 Переменные величины
находим и сравнительно недавнюю проповедь настоятеля одного из
подмосковных храмов, специально посвященную восторгу:
«У слова "восторг" интересная этимология. Вспомним другое сло-
во с этим корнем "исторгнуть" — вырваться. Восторженный откуда-то
вырван. Откуда же? Он вырван из измерения времени. Когда человек
в восторге, он не чувствует времени, он не знает, сколько длился его
восторг — секунду или вечность, он не знает времени. <...> Рай — это
восторг. Потерять рай — значит потерять восторг и войти в состояние
времени, в состояние ощущение, оценки. Если ты оцениваешь свое
счастье по тому, сколько оно длится — секунду или час — то ты явно
не счастлив — счастливые часов не наблюдают. Но мы всю жизнь все
оцениваем: "Нам было хорошо этот день", — это уже сказано с вели-
кой грустью. То есть, день закончился, ночь закончилась и так далее...
Христос явился, чтобы вернуть нам рай, вернуть состояние вос-
торга. Я не хочу говорить от чего, потому что меня могут спросить:
"А чему восторгаться?" А так хочется сказать: "А всему!" Это как —
всему? Непонятно... Надо сказать что-то конкретное. Но что проку
говорить человеку, который не восторгается, чему восторгаться. Он
все равно не будет восторгаться. Он так и будет жить, нет, не жить —
а переминаться с ноги на ногу и говорить: "День прошел, и слава Богу.
Ночь прошла, и слава Богу. Жизнь прожил, и слава Богу". Умирать
время пришло... Все это очень грустно, в этом нет восторга. А если есть
восторг, то нет того, что мы называем "рождение", "жизнь", "смерть".
Этого не существует, потому что не существует того, кто это бы на-
звал — ты исчез в состоянии восторга, ты растворился, ты испарился,
потому что ты невероятнейшим образом присутствуешь в этой жизни
М., 2005. С. 155—156. См., впрочем, высказанное в том же сборнике сомнение
в четкой противопоставленности этих понятий в языке XIX века: Шмелев И.Д.
Некоторые тенденции семантического развития русских дискурсивных слов.
С. 438). Столь же, на мой взгляд, схоластично таксономическое разделение явлений
«внутренней жизни на "чувства", которые охватывают, "состояния, в которые
человек приходит" и "впечатления, которые нам что-то приносит и доставляет"»
{Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Перемещение в пространстве как метафора эмоций //
Логический анализ языка: Языки пространств. М., 2000. С. 280; Зализняк A.A.
Счастье и наслаждение в русской языковой картине мира. С. 163—164). И в том
и в другом случае «восторг» — очень неудобное понятие, не укладывающееся
в смыслоразличение «духовной» радости и «телесного» удовольствия и вполне
примиряющее (псевдо)различие между чувствами, в которые человек приходит,
и чувствами, которые нам что-то доставляет (см. выражения «приходить в восторг»,
«доставить восторг» кому-н. и т.д. Подробно: Иорданская Л.Н. Восторг, восторгаться,
восторженный // Мельчук И.А., Жолковский А.К. Толково-комбинаторный словарь
современного русского языка. Опыты семантико-синтаксического описания русской
лексики. Вена (Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband 14), 1984. С. 207—212).
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 53
в этот момент, но твое присутствие настолько полно, что ты не заме-
чаешь, не оцениваешь. Это какой-то вечный праздник!»10
Автор этого красноречивого и риторически занимательного
текста — настоятель храма Св. Николая Чудотворца в селе Николь-
ское-Гагарино протоирей Илья Валерьевич Дорогойченко и, кроме
того, руководитель основанного им реабилитационного центра для
детей-сирот11. Теологическая содержательность процитированного
текста кажется поэтому оправданной вдвойне: призыв к восторгу не
только контекстуально, но и событийно прочитывается в этом случае
как призыв к деятельностному умилению и самозабвенной доброте.
В этом тексте все правильно и с этимологической точки зрения, хотя
«измерение времени» здесь и ни при чем. Слово «восторг» восходит
к глагольной основе *tbrg- со значением «отрывать», «выдергивать»,
что придает ему известную специфику на фоне синонимически соот-
носимых с ним слов западноевропейских языков, сохраняя и сегодня,
как показывает рассуждение того же отца Ильи, коннотативность
представимо телесного — а уже — рукотворного — действия (до начала
XIX века эта коннотация актуально поддерживалась употреблением
однокоренных слов «восторжение» в значении «отрывание» и «вос-
торженный» в значении «вырванный»)12.
10 Проповедь из вечернего богослужения накануне праздника Успения Пре-
святой Богородицы (опубликована в еженедельной газете храма Св. Николая Чу-
дотворца в селе Никольское-Гагарино «Сретение» от 30 августа 2008 года (Вып. 31),
электронная версия: http://www.damian.ru/vdohnov/sretenie/sretenie_31 .doc).
пСм.: http://vdohnov.narod.ru/; http://www.svobodanews.ru/content/Transcript/
421134.html; http://damian.ru/Cerkov_i_sovremennost/vdohnov/20080107/index.
htm. В 2001 году отец Илья стал лауреатом премии Института «Открытое обще-
ство» (Фонд Сороса) — Россия «За подвижничество» (http://lfond.spb.ru/prizes/
asceticism/1997—2001 .html).
12 Словарь академии Российской по азбучному порядку расположенный. СПб.,
1806. Ч. 1. Стб. 691—692. Этимологическая ретроспектива «восторга» выстраивается
как метафоризация действия, результирующего процесс «ручного» отрывания или
выдергивания: др.-рус. търгати, ст.-слав. истръгнЖти (др.-греч. àvapHciÇeiv), церк.-
слав. тръгнЖти (anâv). Ср.: укр. торгати «дергать, рвать», болг. търгам, словенск.
tfgati, trgam, чешек, trhati, словацк. trhat', польск. targac, в.-луж. torhac, н.-луж.
tergas. Праслав. *tbrgati связано чередованием гласных с *ti>rg- (Фасмер М. Этимо-
логический словарь русского языка: В 4 т. / Пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева. Т. 3.
СПб., 1996. С. 83; Этимологический словарь русского языка. Т. 1. Вып. 3 / Под ред.
Н.М. Шанского. М., 1968. С. 176). Лингвистическая спецификация русского слова
«восторг» сравнительно недавно удостоилась патриотических рассуждений Л.Н. Ка-
линниковой. Обеспокоенная «реальной опасностью вестернизации России», автор
рассматривает понятие «восторг» в иллюстрацию разрабатываемой ею методики
«ресемантизации корневых этимонов», должной стать «основополагающим сред-
ством восстановления лингвистического кода национальной культуры и способом
54 Переменные величины
Интересно вместе с тем, что панегирик восторгу не имеет при
этом в виду непосредственно «восторг молитвы». В данном случае
он подразумевает скорее состояние эмоционального умонастроения,
способность к радости, достаточным поводом к которой служит при-
сутствие Христа, явившегося в этот мир с тем, чтобы «вернуть нам
рай». Но даже и это объяснение в общем-то излишне, поскольку тот,
кто не знает, что такое восторг, никогда этого и не узнает, а узнавшему
его и так все понятно. Приведенное рассуждение легко оценить как
псевдосиллогизм, но оно замечательно в том отношении, что помимо
собственно теологического обоснования (безальтернативно апеллиру-
ющего к достаточности веры) такая апология восторга может служить
примером воспроизведения устойчивой риторической традиции,
имеющей непосредственное отношение к общественно-политическим
дискуссиям XIX века о национальном само(о)сознании и небезраз-
личной к традиции русского национализма.
Для просвещенной российской аудитории XIX века восприятие
слова «восторг» не ограничивалось, конечно, богословским и, шире,
религиозным контекстом. Последний окрашивает, но и осложняет
общериторические и прежде всего поэтологические коннотации.
И в Европе и в России представление о религиозном восторге сопут-
ствует представлению о поэтическом и, в свою очередь, музыкаль-
ном воодушевлении13. Стилистическая обязательность «восторга»
установления национальной идентичности». В данном случае «корневой этимон»
слова «восторг» — ТОРГ(ать) — не только выражает культурное действие, сфор-
мировавшее семантическую структуру древнерусских слов со значением от-рыва,
раз-рыва, вз-рыва, но и обнаруживает «славянскую по происхождению лексическую
единицу, подчеркивающую нашу уникальность в восприятии действительности»:
«Идея взрыва, мотивирующая значение слово восторг, раскрывает его истинный
национально обусловленный смысл и дает носителям русского языка ощущение
своей национальной идентичности в выражении этого чувства» (Калинникова Л.Н.
Лингвистический аспект национальной идентичности // Известия КГТУ 2007. №11.
http://www.klgtu.ru/ru/magazine/2007_ll/doc/43.doc). Остается недоумевать, в самом
ли деле Калинникова полагает, что «наша уникальность в восприятии действитель-
ности» коренится в этимологии, а не в языковой прагматике при использовании
тех или иных лексических единиц? Между тем уже древнерусские книжники
считали «восторг» допустимым синонимом к греч. «экстаз» (напр., при переводе
Синайского патерика: ev екатаочс ysvouevoç — в въстързь бъвъ), хотя в других
случаях последний мог передаваться этимологически буквально, как «исступление»,
и ассоциативно, как «восхищение» и «воодушевление» (ср.: Срезневский И.И. Мате-
риалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 1. СПб.,
1893. Стб. 425—426; Словарь древнерусского языка (XI—XIV вв.): В 9 т. / Гл. ред.
Р.И. Аванесов. М., 1989. Т. 2. С. 134).
13 Augner Ch. Gedichte der Ekstase in der Literatur des 16. und 17. Jahrhunderts.
Tübingen: Gunter Narr (Mannheimer Beiträge zur Sprach- und Literaturwissenschaft,
Bd. 49), 2001; Irlam S. Elations. The poetics of enthusiasm in eighteenth-century Britain.
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 55
и частотность его лексического присутствия у В.К. Тредиаковского,
М.В. Ломоносова, М.М. Хераскова и других одописцев XVIII века поз-
волила в свое время Г.А. Гуковскому настаивать на том, что восторг
служит композиционной и стилистической основой русской оды14,
а Л.В. Пумпянскому усмотреть в одическом восторге своего рода гео-
политический смысл:
«Чтобы понять происхождение гениального дела 1739 г. (речь
идет об оде Ломоносова на взятие Хотина. — К.Б.), надо вообразить
ту первую минуту, когда восторг перед Западом вдруг (взрыв) пере-
шел в восторг перед собой, как западной страной. <...> Следовательно
одним восторгом можно исповедать и Европу и Россию! Это назовем
"послепетровским" откровением ("вторым" откровением) русского на-
рода. Именно с ним, т.е. с восторженным исповеданием себя, связано
пробуждение ритма в языковом сознании. Более могущественного
открытия никогда не переживал русский народ»15.
Сравнительно недавно первый из этих тезисов получил развер-
нутое обоснование в монографии Елены Погосян16. Сложность соот-
ношения религиозного, риторического и «стихотворческого», поэти-
ческого восторга (восходящего к античной традиции представлений
о самозабвенном воодушевлении ритора и поэта — furor rhetoricus,
furor poeticus)17, с одной стороны, и лексико-семантическая детализа-
Stanford: Stanford UP, 1999; Engel M. Die Rehabilitation des Schwärmers. Theorie
und Darstellung des Schwärmens in Spätaufklärung und früher Goethezeit // Der
ganze Mensch. Anthropologie und Literatur im 18. Jahrhundert / Hrsg. v. Hans-Jürgen
Schings. Stuttgart: Metzler 1994. S. 469—498; Clark M.U. The cult of enthusiasm in
French romanticism. Washington DC (The Catholic University of America studies in
Romance languages and literatures. Vol. 37), 1950. См. также: Гарднер ИЛ. Об ин-
струментальной музыке и о хоровом полифоническом пении в Православном
Богослужении // Православный путь. Приложение к журналу «Православная Русь».
Holy Trinity Russian Orthodox Mobastery. Jordanville, 1976 (http://www.canto.ru/index.
php?menu=public&id=medieval.gardner4).
14 Гуковский ГЛ. Русская поэзия XVIII века. Л., 1927. С. 15.
15 Пумпянский JI.B. К истории русского классицизма (поэтика Ломоносова) //
Контекст. 1982. Литературно-теоретические исследования. М., 1983. С. 310.
16 Погосян Е. Восторг русской оды и решение темы поэта в русском панегирике
1730—1762 гг. Tartu Ulikooli, 1997 (http://www.ruthenia.ru/document/534616.html). См.
также: Живое В.М. Язык оды и церковный панегерик // Живов В.М. Язык и культура
в России XVIII века. М., 1996. С. 243—264.
17 Kositze В. Enthusiasmus // Historische Wörterbuch der Rhetorik. Hrsg. v. Gert
Ueding. Tübingen: Max Niemeyer, 1994. Bd. 2. Spalt. 1185—1197; Galland-Hallyn P. La
rhétorique en Italie à la fin du Quattrocento // Histoire de la rhétorique dans l'Europe
moderne. 1450—1950 / Publ. s. la dir. de Mark Fumaroli. Paris: Presses Universitaires de
France, 1999. P. 166—169.
56 Переменные величины
ция самого понятия «восторг» останутся актуальными и позже. Так,
Иван Рижский, настаивавший в своей «Науке стихотворства» (1811),
что поэтика и риторика, как два «рода красноречия», равно «требуют
восторга», далее специально разъяснял, «чем различен восторг стихот-
ворца от восторга витии» (поэт творит, охваченный воображением,
а ритор — действительностью) и в чем состоит различие в «родах
восторга, свойственных различным родам стихотворений» (находя
его в разнице «родов внутренних ощущений», вызываемых различием
занимающих поэта предметов)18. Иначе рассуждал Александр Пушкин,
набрасывавший в конце 1825 или начале 1826 года свои возражения на
статьи Вильгельма Кюхельбекера о поэтических преимуществах оды:
восторг, по его мнению, связан с одой (которую, вопреки сказанному
у Кюхельбекера, Пушкин противопоставляет здесь же лирической по-
эзии), а вдохновение — с эпическими, драматическими и лирическими
жанрами, — не в пользу оды:
«[В]осторг исключает спокойствие, необходимое условие пре-
красного. Восторг не предполагает силы ума, располагающей частей
в их отношении к целому. Восторг непродолжителен, непостоянен,
следств.<енно> не в силе произвесть истинное великое совершен-
ство — (без которого нет лирич.<еской> поэзии). Гомер неизмеримо
выше Пиндара — ода, не говоря уже об элегии стоит на низших степе-
нях поэм, трагедия, комедия, сатира все более ее требуют творчества
(fantaisie), воображения — гениального знания природы. <...> Восторг
есть напряженное состояние единого воображения. Вдохновение может
[быть] без восторга, а восторг без вдохновения [не существует]»19.
18 Рижский И. Наука стихотворства. СПб., 1811. С. 12—17 (§ 10—12).
19 Пушкин A.C. Полное собрание сочинений: В 17 т. М.; Л., 1937—1949. Т. XI.
С. 41,42. Об истории текста с важной конъектурой (вводящей опозицию оды и эле-
гии вместо подразумеваемой в напечатанном тексте противопоставлением лирики
и эпоса), правдоподобно, на мой взгляд, уточняющей суть пушкинских замечаний:
Краснобородъко Т., Хитрова Д. Пушкинский набросок возражения Кюхельбекеру //
Russian Literature and the West. A Tribute for David M. Bethea. Stanford, 2008. Part I.
C. 66—116 (электр. версия: http://www.ruthenia.ru/document/546273.html**). В отли-
чие от Пушкина Кюхельбекер расценивал восторг как опору поэтического «полета»
и оправдывал им возможные погрешности стихосложения — например, при разборе
поэмы С.А. Ширинского-Шихматова «Петр Великий»: «Не выпишу из ней ни одного
отрывка: я бы должен был переписать ее с первого до последнего стиха; не говорю
также, чтобы в ней не было пятен: но можно ли вспомнить о пятнах сих; можно ли,
читая сию четвертую песнь (с описанием Полтавской битвы. — К.Б.), не увлечься
неослабным, со строфы на строфу возрастающим восторгом поэта? Признаюсь,
и охотно признаюсь — я не в силах выискивать грубый звук, обветшалое слово,
неточное выражение, слабый стих там, где вижу и слышу поэта, и поэта истинного»
(Кюхельбекер В.К. Разбор поэмы князя Шихматова «Петр Великий» (1825) // Кю-
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 57
В целом синонимические вариации в понимании слова «вос-
торг» в первой трети XIX века обнаруживают общую тенденцию
к его употреблению в качестве понятия, обозначающего эмоцию
вневербального или, по меньшей мере, вербально не упорядоченного
воображения20. Вероятно, свою роль в этом ограничении значения
сыграли словосочетания, связавшие — в развитие романтической
топики, а значит, и «поэтических восторгов» — понятие «восторг»
с любовными переживаниями и удовольствиями («восторг любви,
свиданья» и т.д.)21. Собственно, и пушкинское объяснение, связываю-
хельбекер В.К. Путешествие. Дневник. Статьи / Издание подготовили Н.В. Королева,
В.Д. Рак. Л., 1979). Художественной иллюстрацией к апологии восторга в понимании
Кюхельбекера может служить сцена экзамена по словесности в царскосельском ли-
цее в романе Юрия Тынянова «Кюхля» — вопросы Державина и ответы Вильгельма:
«Скажите, — сказал он разбитым голосом, — что для оды более нужно, восторг
пиитический или ровность слога? — Восторг, — сказал Вильгельм восторженно, —
восторг пиитический, который извиняет и слабости и падение слога и душу стремит
к высокому» (Тынянов Ю.Н. Кюхля (1925) // Тынянов Ю.Н. Собрание сочинений:
В 3 т. Т. 1. М., 2006). Занятно, что в 1959 году тыняновское использование слова
«восторг в значении "душевный порыв, подъем, воодушевление, экстаз"» казалось
«не совсем современным» В.Д. Левину — автору статьи «Средства языковой исто-
рической стилизации в романах Ю.Н. Тынянова» (в сб.: Исследования по языку
советских писателей / Отв. ред. С.Г. Бархударов, В.Д. Левин. М., 1959. С. 139).
В сноске на той же странице Левин упрекал составителей Словаря русского языка
под ред. Д.Н. Ушакова в том, что они не отметили устарелость использования по-
нятия «восторг» в вышеуказанном значении, но, к сожалению, не объяснил, в чем
выразилось его коннотативное обновление к концу 1950-х годов. Похоже, впрочем,
что единственным изменением, которому подверглось словоупотребление «вос-
торга» в современном русском языке, стало стилистически оценочное снижение
в использовании именно словосочетания «поэтический восторг», приобретшего
иронический обертон. В целом же значения, вкладываемые сегодня в понятие «вос-
торг», не слишком сильно отличаются от его использования в XVIII и XIX веках
(см. примеры: Словарь русского языка XVIII века / Гл. ред. Ю.С. Сорокин. Вып. 4.
Л.: Наука, 1988. http://feb-web.ru/feb/sll8/slov-abc/03/sl409701.htm).
20 Так, например, в словаре Н. Остолопова: «Часто смешивают с воображе-
нием способность еще драгоценнейшую — способность поставлять себя на месте
описываемого лица <...>. Словом: [воображение] это есть пиитический жар, воз-
торг, вдохновение, изступление» (Остолопов Н. Словарь древней и новой поэзии.
СПб., 1821. Ч. 1. С. 145). См. также диссертацию, посвященную русскоязычной
специфике концепта «вдохновение», позволяющую судить о его контекстуальных
и коннотативных отличиях от восторга: Головатина В.М. Репрезентация концепта
«вдохновение» в русской литературной традиции: Дис. на соискание степени канд.
филол. наук. Екатеринбург, 2006 (автореферат диссертации размещен на сайте http://
mmj.ru/philology).
21 Ограничусь наиболее известными примерами: «Нет, я не дорожу мятежным
наслажденьем, Восторгом чувственным, безумством, исступленьем», «Узнай любовь,
неведомую мне; Любовь надежд, восторгов, упоенья: И дни твои полетом сновиденья
Да пролетят в счастливой тишине» (A.C. Пушкин); «И было так нежно прощанье,
58 Переменные величины
щее упорядоченность настоящей поэзии со спокойствием, расценивает
оду как результат хаотического вдохновения, неспособного «произ-
весть истинное великое совершенство». Креативная недостаточность,
а позже и ущербность восторга в поэзии восполняется его все еще
традиционным религиозным пониманием: в стилистически конно-
тативном отношении «восторг молитвы» надолго переживет «поэти-
ческий восторг» — словосочетание, к середине XIX века начинающее
звучать уже вполне иронически. Но позитивное словоупотребление
самого понятия «восторг» расширяется за счет текстов, которые если
и имеют отношение к поэзии, то к поэзии, условно говоря, обществен-
но-политической риторики. Становление и использование самой такой
риторики в России в целом в большей степени отсылает к традициям
эпидейктического, торжественного и, в частности, церковного красно-
речия, чем к традиции красноречия судебного или совещательного22.
Перенасыщенность российской публицистики на всем протяжении
ее существования риторическими тропами — в противовес к рито-
рическим фигурам — отчасти объясняется в этом смысле именно
характером распределения средств дискурсивной выразительности
для разных риторических жанров.
Публицистические контексты с использованием понятия «вос-
торг» в определенной степени сформировались уже в традиции пане-
гирика и оды, в которых поэтическая восторженность подпитывается
близостью к восхваляемому благодетелю или патрону. Восторг в этих
случаях — чувство, выражающее собой, помимо прочего, торжество
корпоративного, а шире — общественного согласия. В одах, адресуе-
мых к императорам и императрицам, восторг указывает на полноту
эмоционального единства, связующего подданных в границах импе-
рии. Традиция такого — в терминах современной социолингвистики:
социативного и контактоустанавливающего — словоупотребления
останется живучей и вне поэтического панегирика, смещаясь в про-
заические и публицистические тексты.
Так сладко тот голос звучал, Как будто восторги свиданья И ласки любви обещал»
(М.Ю. Лермонтов); «Я б шептала под трели ночного певца / Речи, полные страсти
живой, / Про любовь без границ, про восторг без конца, / Про желанья души ог-
невой!» (М. Лохвицкая); «Не уходи, побудь со мною! Пылает страсть в моей груди.
Восторг любви нас ждет с тобою, не уходи, не уходи!» (романс Н. Зубова на слова
М. Пойгина). Напомню также строчку из стихотворения «Письмо» Владимира
Мазуркевича «Дышала ночь восторгом сладострастья» (1900, романс на музыку
С. Штеймана «Уголок»).
22 Bogdanov K.A. Rhetorische und stilistische Praxis der Neuzeit in Russland / Applied
rhetoric and stylistics in modern Russia // Rhetorik und Stilistik / Rhetoric and Stylistics.
Ein internationales Handbuch / An International Handbook. Hrsg. Ulla Fix, Andreas
Gardt und Jochim Knape. Berlin; New York: Mouton de Gruyter. (Reihe: Handbücher zur
Sprach- und Kommunikationswissenschaft (HSK) Bd.31.1). Bd. 1. S. 569—586.
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 59
Опубликованный в 1806 году Михаилом Антоновским текст су-
воровской «Науки побеждать» сделал популярным афористическую
фразу полководца: «Господа офицеры — какой восторг!»23, которая в ее
публицистическом бытовании очень скоро будет откорректирована
так: «Мы русские! Какой восторг!» Именно в этой, а не собственно
книжной редакции фраза Суворова многократно тиражировалась
в последующей литературе, став вполне фольклорной и породив
многочисленные патриотические комментарии, множащиеся и в наши
дни24. В первые годы после Отечественной войны 1812 года тиражиро-
вание понятия «восторг» сопутствует волне патриотического подъема
и дискуссиям о национальном самоосознании. Так, например, Федор
Глинка (офицер, поэт, брат издателя «Русского вестника») в «Письмах
к другу» (1816) призывал отечественных сочинителей к созданию
русской истории Отечества, возможной только в том случае, если сам
историк будет русским «по рождению, поступкам, воспитанию, делам
и душе»:
«Русский историк не опустит ни одной черты касательно свойств
народа и духа времени <...> Кто лучше русского историка изобразит
пробуждение народного духа, дремавшего под покровом двух мирных
столетий, и представить, как русский народ облекался во крепость
свою, пламенея усердием к Царю и Отечеству?»
В создании надлежащей историографии, призванной «преиспол-
нить чуждые народы благоговейным почтением к отечеству нашему»,
русскому историку должно прислушаться к голосу сердца, чтобы вы-
звать восторг сородичей:
«Теперь сердце подает голос свой. "Ты русский!" говорит оно исто-
рику: "ты должен сделать, чтобы писания твои услаждали и приводили
23 Наука побеждать. Творение препрославившегося в свете всегдашними,
победами генералиссимуса российских армий, князя Италийского графа Суво-
рова-Рымникского, с письмами, открывающими наиболее величайшие свойства
его души и таковые же знания военного искусства. СПб., 1806 (2-е изд. — 1809 г.;
3-е изд. — 1811 г.).
24 Меркулов Д.Н. Русь многоликая. Думы о национальном. М„ 1990. С. 239;
Солженицын A.M. Публицистика: В 3 т. Ярославль, 1995. Т. 1. С. 64; Колодный Л.Е.
Любовь и ненависть Ильи Глазунова. Документальная повесть. М., 1998. С. 280 («Мы
русские! Какой восторг! — эту фразу Илья Сергеевич цитировал почти в каждом
выступлении со ссылкой на первоисточник — генералиссимуса Александра Суво-
рова»); Румянцева С. «Я русский, — какой восторг!» Философский комментарий
к «Науке побеждать» // Философская культура. Журнал русской интеллегенции.
2005. № 1. http://www.hro№info/proekty/metafizik/fkl lO.html; Холмогоров Е. Счастье
быть русским // Спецназ России. 2005. № 12. http://www.specnaz.ru/article/?834.
60 Переменные величины
в восторг все сердца своих соотичей". Как же успеть в сем? — Русское
сердце знает о том»25.
Спустя три года о «русском сердце» и тоже в связи с надлежащей
историографией в журнале «Сын Отечества» будет рассуждать Нико-
лай Иванчин-Писарев в панегирике Н.М. Карамзину. Автор «Истории
государства Российского» удостоивается при этом похвал, заслужен-
ных уже тем, что само
«слово русский под пером Карамзина отличительно действует на нас
и мгновенно оживляет в памяти нашей славу отечества. "Есть звуки
сердца русского", — сказал он в академической речи своей; но один
только он умел приноровить их, выказать отличительный их характер
и потрясть ими душу читателя».
Как историк и писатель Карамзин, как замечает здесь же Иван-
чин-Писарев, «всегда приведет в восторг душу знатока и в отчаяние
переводчика»26. И это, конечно, не порок, а скорее лишнее достоинство
патриотической историографии: восторг среди посвященных вполне
оправдывает его недоступность для тех, кому неведомы «звуки» «рус-
ского сердца».
Для современников Глинки и Иванчина-Писарева понятие «вос-
торг» предсказуемо объединяет тех, кому небезразлична память
о национальном прошлом и, в частности, память о войне 1812 года.
Один из них — Евгений Боратынский, поэтически обращавшийся
в 1825 году к герою-партизану Денису Давыдову с заверением в своей
патриотической признательности:
Пока с восторгом я умею
Внимать рассказу славных дел.
Любовью к чести пламенею
И к песням Муз не охладел,
25 Глинка Ф. Письма к другу. СПб., 1816. Ч. 1. С. 18, 20, 22. Описывая париж-
скую оперу в «Письмах русского офицера», Глинка также апеллирует к восторгу,
объединяющему русских чувством национального единения: «Здешнее пение не
введет русского в такой восторг, чтоб он мог забыться, забыть своего Самойло-
ва, Злова и не вспомнить о Сандуновой» (Глинка Ф. Письма русского офицера
о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием
Отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год. М.: 1870. Цит. по: http://
militera.lib.ru/db/glinka 1 /05.html).
26 Сын отечества. 1819. № 42. С. 83. Републикация: Иванчин-Писарев Н.Д.
Письмо к кн. П.И. Шаликову // Карамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л.А. Сап-
ченко. СПб., 2006.
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 61
Покуда русский я душою,
Забуду ль о счастливом дне,
Когда приятельской рукою
Пожал Давыдов руку мне!27
Апелляция к голосу сердца и голосу души, подсказывающим от-
веты на историографические вопросы, предвосхищает в этих случаях
дискуссии на тему «народности», которые захватят российских интел-
лектуалов спустя несколько лет28. Понятию восторга в них также дове-
дется сыграть своего рода прескриптивное, предписывающее значение.
Так, в опубликованном в 1836 году первом томе «Сказаний русского
народа» Ивана Петровича Сахарова (обоснованно считающемся од-
ним из первых фольклористических трудов в отечественной фило-
логии) стилизованно-«простонародное» предуведомление к читателю
определяет современную русскую действительность как «заморскую»
и противопоставляет ее русской же, но православной старине:
«Соизвольте выслушать, люди добрые, слово вестное, приголубьте
речью лебединою словеса немудрые, как в стары годы, прежние, жили
люди старые <...> Живали-то старики не по нашему, не по нашему, по
заморскому, а по своему, православному»29.
Возвращение к этой старине равнозначно осознанию «народ-
ности» — понятию, в которое, по Сахарову, «вмещается вся русская
семейная жизнь», но которое может быть осознано только русскими:
«Кто опишет нам русскую жизнь? Неужели чужеземцы? Мы одни
можем верно изобразить свою жизнь, представить свой быт со всеми
изменениями; этого Россия ожидает только от русских». «Народность»
не перестает волновать Сахарова и далее: с наибольшей определен-
ностью, по его мнению, она выражается в хороводах, а ее ключевыми
свойствами являются «разгул и восторг», отличающие русскую жизнь
не только «ото всех других славянских поколений», но и «от всего
мира»30. Дальнейшие рассуждения Сахарова резонно счесть эзотерич-
ными: чтобы понять русскую народность, нельзя быть иностранцем
(так же, напомним, думал и Пушкин), но, кроме того, нужно научиться
отделять «народность от простонародия», прозревать за низменным
и привычным (в том числе и крестьянским) — нечто, что гарантирует
восторг, непонятный иностранцу:
27 Впервые напечатано в: Московский Телеграф. 1826. Ч. X. № 14. С. 55.
28 Богданов К.А. О крокодилах в России. М., 2006. С. 130—145.
29 Сахаров И. Сказания русского народа. 3-е изд. СПб., 1841. Т. 1.
30 Там же. Т. 2. Кн. 7. С. 77.
62 Переменные величины
«Образованные европейцы восхищались нашими песнями; но
можно ли их восторг сравнить с нашим восторгом?»
Вопросительный знак, стоящий в конце этого предложения, не
обязывает читателя к ответу. Общий восторг объединяет понимающих
и ограждает их от чужаков, в данном случае иностранцев, неспо-
собных понять то, что и без объяснения понятно русским31. То, что
атрибутом, обязывающим к такому пониманию, у Сахарова оказыва-
ется песня, в общем объяснимо. Уже А.Н. Радищев в «Путешествии
из Петербурга в Москву» (глава «София») призывал, как известно,
прислушиваться к русским песням, чтобы на «музыкальном располо-
жении народного уха» уметь «учреждать бразды правления» (правда,
в отличие от Сахарова звучание русских песен Радищев определял как
«заунывное» и слышал в нем «нечто, скорбь душевную означающее»).
Песенные жанры закономерно предрасполагают к тому, чтобы видеть
в них большее, чем ближайший план содержания. Замечу попутно, что
своим рассуждением Сахаров в определенной степени предвосхитил
последующие рассуждения фольклористов о песенной поэтике, как
о поэтике семантических подсказок внетекстового плана32, а также
социолингвистические наблюдения над социативной функцией кол-
лективного пения, показывающие, что демонстрация «общеизвест-
ности» тех или иных песен часто важнее действительного знания их
текстов. Потому-то застольные песни часто и не допеваются до конца,
поскольку для торжества групповой солидарности достаточно песен-
ного зачина, а в лучшем случае — одного-двух куплетов33.
Характерное для Сахарова смешение православных и обще-
ственно-политических коннотаций, сопутствующих истолкованию
коммуникативных преимуществ восторга, предстает типичным для
патриотически ангажированных дискуссий середины и второй поло-
31 Представление Сахарова о песенном «восторге» занятно реализовалось в на-
звании одного из альбомов Государственного академического русского концертного
оркестра «Боян» (созданного в 1968 году Анатолием Полетаевым и использующего
русские народные инструменты — балалайки, домбры, гармоники, гусли), перекли-
кающемся в свою очередь с фольклорным афоризмом Суворова «Мы русские. Какой
восторг!». Альбом оркестра называется «Русские, какой восторг!» и включает в себя
сочинения С. Рахманинова («Светлый праздник», «Русская рапсодия»), П. Чайков-
ского («Пляска скоморохов»), А. Полетаева («Монастырский хорал», марш «Россию
сохранить»), Ю. Дунаева («О России петь»). А. Мосолова и Л. Гаврилова («Вечерний
звон») и др. (выборочная запись композиций: http://boyan.ru/rus/disks2.htm).
32 Мальцев Г. И. Традиционные формулы русской народной необрядовой ли-
рики. Л., 1989.
33 Николаев O.P. Почему мы не поем «русские народные» песни до конца?
(О некоторых механизмах трансляции русской песенной традиции) // Русский
текст. № 5 (1997). С. 125—140.
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 63
вины XIX века. В 1847 году в атмосфере таких споров Ф.М. Достоев-
ский симптоматично противопоставит историографические восторги
фактическому знанию о прошлом:
«Скажут: народ русский знает московский Кремль, он религиозен
и стекается со всех точек России лобызать мощи московских чудотвор-
цев. Хорошо, но особенности тут нет никакой: народ толпами ходит
молиться в Киев, на Соловецкий остров, на Ладожское озеро, к Афон-
ской горе, в Иерусалим, всюду. А знает ли он историю московских
святителей, св<ятых> Петра и Филиппа? Конечно, нет — следственно,
не имеет ни малейшего понятия о двух важнейших периодах русской
истории. Скажут: народ наш чтит память старинных царей и князей
земли русской, погребенных в московском Архангельском соборе.
Хорошо. Но кого же знает народ из царей и князей земли русской до
Романовых? Он знает трех по имени: Дмитрия Донского, Иоанна Гроз-
ного и Бориса Годунова (прах последнего лежит в С<вято>-Троицкой
лавре). Но Бориса Годунова народ знает только потому, что он вы-
строил "Ивана Великого", а о Дмитрии Донском и Иване Васильевиче
наскажет таких диковинок, что хоть бы и не слушать совсем. Редкости
Грановитой палаты тоже совсем неизвестны ему, и, вероятно, есть при-
чины такого непонимания своих исторических памятников в русском
народе. Но скажут, пожалуй: что же народ? Народ темен и необра-
зован, и укажут на общество, на людей образованных; но и восторг
людей образованных к родной старине, и беззаветное стремление
к ней всегда казалось нам навеянным, головным, романтическим вос-
торгом, кабинетным восторгом, потому что кто у нас знает историю?
Исторические сказки очень известны; но история в настоящее время
более чем когда-нибудь самое непопулярное, самое кабинетное дело,
удел ученых, которые спорят, обсуживают, сравнивают и не могут до
сих пор согласиться в самых основных идеях; ищут ключа к возмож-
ному объяснению таких фактов, которые более чем когда-либо стали
Изучение истории, как можно было бы думать вслед за Достоев-
ским, осложняет безотчетные эмоции. Знание о прошлом помогает
лучше понять настоящее, тогда как восторг, подменяющий историче-
ское знание, этому пониманию не способствует. Самого Достоевского,
не разделявшего порицаемые им кабинетные и романтические вос-
торги, стремление к историософским размышлениям приведет спустя
три года на каторгу. А в публицистике последних лет царствования
34 Достоевский Ф.М.. Петербургская летопись // Достоевский Ф.М. Собрание
сочинений: В 17 т. Л., 1988. Т. 2. http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0350.shtml.
64 Переменные величины
Николая I общая тональность в описании прошлого и настоящего про-
должает диктоваться подцензурно тиражируемым пафосом всеобщего
ликования. Поражение в войне 1855 года поумерит пропагандистские
восторги (к этому времени появится и само выражение «умерить
восторги»)35, но идеологическая риторика всеобщего ликования
останется востребованной и далее, будучи в конечном счете успешно
адаптированной пришедшими к власти большевиками и пережив под-
линный пропагандистский расцвет в годы сталинизма.
В советское время само понятие «восторг» отчасти вытесни-
лось другими понятиями для выражения социальной солидарности
с прокламируемыми ценностями идеологии, хотя и в этих случаях
оно сохраняет контекстуальную референцию — будь это «трудовой
энтузиазм», здравицы во славу Сталина, самоубежденность в том, что
«жить стало лучше, жить стало веселее», всенародное воодушевление
решениями партии и правительства или «бурные аплодисменты», пре-
рывающие заседания партийных съездов36.
35 Характерно, что и само понятие «восторг» приобретает со временем
ироническое значение в тех контекстах, которые дают повод к обсуждению
общественно-политических проблем. Одним из примеров здесь может служить тот
же Достоевский, давший жизнь крылатому сегодня выражению «административный
восторг». Объяснение этому словосочетанию Достоевский вкладывает в романе
«Бесы» (1872) в уста Степана Верховенского, рассказывающему Варваре Ставрогиной
о некоем ретивом дьячке одной из православных церквей за границей, выгнавшем
«из церкви одно замечательное английское семейство, les dames charmantes, пред
самым началом великопостного богослужения, — vous savez ces chants et le livre de Job...
единственно под тем предлогом, что "шататься иностранцам по русским церквам
есть непорядок, и чтобы приходили в показанное время..."». Достоевский, конечно,
едва ли склонен в данном случае к какой-либо идеологической спецификации
придуманного им словосочетания, но тем интереснее, что по контексту именно
восторг — пусть и «административный» — пробуждает религиозно-патриотический
энтузиазм церковного дьячка (Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 17 т. Об
истории выражения: Бирих А.К., Мокиенко В.М., Степанова RM. Словарь русской
фразеологии: Историко-этимологический справочник. СПб., 1998. С. 100—101. То
же выражение авторизуют М.Е. Салтыкову-Щедрину: Займовский С.Г. Крылатое
слово: Справочник цитаты и афоризма. М.; Л., 1930. С. 25).
36 Замечателен пример, приводимый в Толковом словаре под ред. Д.Н. Ушакова
изд. 1938 года в объяснение значения слова «радость»: «Лица демонстрирующих
на Красной площади всегда полны радости при виде руководителей партии
и правительства во главе с вождем народом товарищем Сталиным» (Толковый
словарь русского языка / Под ред. проф. Д.Н. Ушакова. М., 1939. Т. 3. Стб. 1110).
О словосочетании «воодушевленные решениями» (партии): Земцов И. Советский
политический язык. London, 1985. С. 85. См. также наблюдения Бенедикта Сарнова
над использованием в языке советской эпохи категории «счастья» для описания
«постоянного состояния общества» (Сарнов Б. Наш советский новояз. М., 2002.
С. 392). Напомню здесь же о лингвистически неспецифицированном, но мета-
форически точном названии книги Михаила Рыклина, посвященном сходствам
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 65
Лексикографическая история «восторга» в общественно-полити-
ческом контексте на этом могла бы считаться законченной, но в ре-
троспективе она остается поучительной как частный случай идеоло-
гического использования понятий, обозначающих эмоции. Несколько
лет назад психолог и экономист Дэниэл Канеман в важной статье
«Объективное счастье» напомнил о давних мечтаниях Джереми Бента-
ма и викторианского экономиста Фрэнсиса Эджуорта об изобретении
прибора («гедониметра»), который бы позволил определять индекс со-
циальной удовлетворенности на основании показателей индивидуаль-
ных чувств37. Надежды на изобретение такого прибора высказываются
по сей день, но вне воображаемых пока психометрических методик
единственной шкалой, которая выступает в роли диагностического
метода эмоциональной самооценки коллектива, по-прежнему служат
слова, которыми эти чувства определяются38. В общественно-по-
литическом контексте тиражирование эмоциональных концептов
артикулирует перформативные эффекты коммуникативного убежде-
ния. Украшая речь, они вместе с тем придают ей эмоционально мо-
тивируемый и, вместе с тем, семантически регламентируемый смысл.
Это обстоятельство представляется важным, поскольку языковые
определения эмоций являются прежде всего дифференцирующими и,
соответственно, социально предписывающими понятиями39, которые
следует отличать от эмоций как таковых, имеющих (с психологиче-
ской точки зрения) не дискретную, а непрерывно-зонную структуру,
препятствующую их однозначному разграничению40. Иными словами:
и различиям советского и нацистского тоталитаризма: Рыклин М. Пространства
ликования. Тоталитаризм и различие. М., 2002. Изобразительный контекст соот-
ветствующего словоупотребления представлен в: Агитация за счастье. Советское
искусство сталинского времени. Каталог выставки / Ред. X. Гасснер, А.Б. Любимова.
Бремен: Edition Temmen, 1993.
37 Kahneman D. Objective Happiness // Well-Being: Foundations of Hedonic
Psychology / Ed. Daniel Kahneman, Edward Diener, and Norbert Schwarz. New York:
Russell Sage Found, 1999. P. 3—25. См. также: Alexandrova A. Subjective Weil-Being
and Kahneman's «Objective Happiness» // Journal of Happiness Studies. 2005. Vol. 6.
№ 3. P. 301—324.
38 Ср.: Frey B.S. Hapiness: A Revolution in Economics. Cambrdge, MA: MIT Press,
2008.
39 Вильям Редди предложил, как известно, на этом основании говорить не об
эмоциях, но «эмотивах», т.е. выражении эмоций в языке {Reddy WM. Emotional
Liberty: Politics and History in the Anthropology of Emotions // Cultural Anthropology.
1999. Vol. 14. P. 256—288; Reddy W.M. Against Constructionism: The Historical Ethno-
graphy of Emotions // Current Anthropology. 1997. Vol. 38. P. 327—351).
40 Винарская E.H. К проблеме базовых эмоциональных концептов // Вестник
ВГУ Серия «Лингвистика и межкультурная коммуникация». 2001. № 2. С. 12—13.
Лексему «восторг» автор относит к «производным зоны прогрессивной субъек-
66 Переменные величины
только будучи названными, эмоции обретают семантическую разли-
чимость и дискурсивную воспроизводимость в культуре и идеологии.
Ораторская культура XVIII—XIX веков формируется в России, как
было уже сказано выше, под преимущественным влиянием церковной
гомилетики и эпидейктического красноречия, а не традиций сове-
щательного и судебного красноречия41. Не менее значимой является
и известная неразработанность в русской культуре церемониального
красноречия. Властные практики социального взаимодействия ре-
презентируются в данном случае с преимущественным акцентом на
их пространственную (проксемическую) и поведенческую (кинетиче-
скую), чем собственно вербальную организацию. Ценные наблюдения
Дмитрия Захарьина, сделанные им на обширном материале практик
политической репрезентации в русской и западноевропейских культу-
рах XVI—XIX веков, вполне позволяют оценить силу, преемственность
и инерцию вневербальных стереотипов социальной коммуникации,
чтобы убедиться в недостаточности ее «логоцентристского» изучения42.
Отсутствие устойчивых традиций гражданской риторики вы-
разилось в истории русской культуры в преобладающем влиянии
таких риторических жанров, которые, по удачной формулировке
Георгия Хазагерова, можно назвать жанрами консолидирующими:
это жанры «обращенные к единомышленникам и не предполагающие
мгновенной реакции альтернативного типа». Противовесом к таким
жанрам выступают жанры конфронтирующие, т.е. «рассчитанные на
переубеждение противников или убеждение нейтральных»43. Особен-
ности фигуративного дискурса, делающего упор на консолидацию
аудитории, могут быть описаны в данном случае как монологическое
предвосхищение коммуникативного конфликта. Заведомая установка
«на согласие» предотвращает ответную конфронтацию и игнорирует
вероятные возражения декларируемым единодушием аудитории.
Конфронтирующие риторические жанры, напротив, эксплицируют
возможность спора и подразумевают возможность установления
компромисса путем диалога и коммуникативных взаимоуступок, поз-
тивной ценности» (в том же ряду «радость, счастье, уверенность, восхищение,
ликование, вера, надежда и др.»).
41 Подробно: Богданов К.А. Правила риторики: термины и исключения //
Богданов К.А. О крокодилах в России. С. 68—104 (здесь же литература вопроса).
42 Zakharine D. Von Angesicht zu Angesicht. Der Wandel direkter Kommunikation
in der ost- und westeuropäischen Neuzeit. Konstanz: UVK, 2005. См. также: Захарьин Д.
Путин и Петр Первый. Стереотипы русского политического поведения в системе
многолокальной коммуникации // Wiener Slawistischer Almanach. 2003. Bd. 49.
S. 93-114.
43 Хазагеров Г.Г. «О образех»: Иоанн, Хировоск, Трифон (к диахронии тропов
и фигур в греко-славянской традиции) // Известия российской Академии Наук.
Серия литературы и языка. 1994. Т. 53. № 1. С. 65, 66.
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 67
воляющих подытожить и согласовать мнение разных сторон. Говоря
попросту, консолидирующие риторические жанры в большей степени
диктуются стремлением выдавать желаемое за действительное, в то
время как конфронтирующие жанры указывают в той же репрезен-
тации не столько на желаемое, сколько на необходимое и возможное.
Неудивительно поэтому, что тропы и фигуры, которые выделяются
в классификациях демагогической риторики, преимущественно свя-
заны с механизмами внерационального воздействия — эффектами
метафоризации, использованием инвектив и оценочных суждений,
эзотеризацией специальной (прежде всего — идеологической и по-
литической) лексики и т.д.
Использование лексем, обозначающих эмоции, находится в этом
же ряду. «Восторг», связующий испытывающих его воедино, явля-
ляется приемом, задающим определенную стратегию в создании
такого дискурсивного пространства, социальное взаимопонимание
внутри которого подразумевается само собой разумеющимся, оно,
так сказать, дано как таковое, taken for granted. Вместе с тем именно
потому, что оценочная верификация эмоциональных понятий так же
невозможна, как и их фальсификация, они требуют некоего вневер-
бального обоснования и отсылают к предписывающим практикам
поведенческого — пусть даже и воображаемого — порядка. В социо-
лингвистике подобные практики могут быть описаны как практики,
ориентирующие говорящих не на содержательную силлогистику, но,
например, на статусные роли коммуникантов. Риторическим по-
казателем в данном случае может служить, например, излюбленная
Лениным диафора — фигура риторики, призванная к внетекстовому
разуподоблению синонимических высказываний, заведомо предвос-
хищающему правоту оратора («Есть компромиссы и компромиссы»)44.
Применительно к эмоциональным понятиям такая неэквивалентная
тавтология оказывается еще более эффективной, поскольку с еще
большей легкостью позволяет различить правильный восторг от
неправильного или, например, настоящую любовь от ненастоящей,
поскольку, перефразируя ленинские слова, всегда можно сказать, что
«есть восторг и восторг», а «есть любовь и любовь».
Указанные приемы имеют непосредственное отношение к язы-
ковой демагогии, но важно подчеркнуть, что использование самих
этих приемов совсем не обязательно (хотя и часто) связано с созна-
тельным обманом аудитории. Современное истолкование понятия
«демагогия», как и близкого к нему понятия «популизм», значительно
отошло от своего первоначального значения, имевшего в виду не бо-
лее чем искусную речь, обращенную к народу с целью его убеждения
44 Хазагеров Г.Г. Политическая риторика. М., 2002 (http://evartist.narod.ru).
68 Переменные величины
(бгцшушубс — буквально «предводитель народа»). Такое убеждение,
по своему риторическому оформлению, может быть разным: античные
теоретики риторики соотносили в этих случаях логические, фор-
мально-дискурсивные приемы организации речи (inventio — «изо-
бретение», dispositio — «расположение») и приемы эмоционального
воздействия (elocutio — «изложение», memoria — «припоминание»,
pronuntiatio/actio — «произнесение/жестикуляция, мимика»), оправды-
вавшие — в зависимости от характера их использования — противо-
речивые (если не противоположные) характеристики самой риторики.
По определению, возводимому античной традицией к сицилийскому
оратору Кораксу (VI в. до н. э.), целью оратора является «не раскрытие
истины, но убедительность при помощи вероятного (eiKÔç)». Достиже-
ние такой цели, по Платону, делает риторику не более чем «искусством
обмана», «словесной ловкостью», софистическим умением «великое
делать малым, малое великим, ложное истинным, истинное ложным».
Аристотель ограничил риторику позитивным намерением отыскивать
наилучшие способы аргументации применительно к обстоятельствам
и природе конкретного дела. Понятие «демагогия» при этом в опреде-
ленном смысле спасло репутацию риторики, переняв на себя негатив-
ную оценку таких риторических приемов, которые заведомо рассчита-
ны не на коллективный разум, здравый смысл и просвещенное знание,
но эмоции, предрассудки и инстинкты толпы. Многовековая традиция
осуждения таких предрассудков и инстинктов не меняет вместе с тем
главного — риторического и (что немаловажно) демократического
происхождения навыков демагогического убеждения. Аристотель,
осуждавший демагогию, как ведущую к тирании, не случайно огова-
ривался, что сами демагоги получают власть демократическим путем,
поскольку публичная возможность самой демагогии предопределена
наличием института демократии — возможностью публичного об-
ращения к массе от лица самой массы.
Демократическая «защита от демагогии» оказывается в этих слу-
чаях вполне симптоматичной: демагогия «демонологизируется» при
возрастающей роли институтов защиты личности и меньшинств.
В авторитарных обществах такая защита обставляется иначе: как про-
пагандистский «запрет» на демагогию, как таковую45. Советская идео-
логия декларировала именно последний вариант «защиты» общества
от демагогии (и, соответственно, достигла торжества монологической
демагогии), последовательно поддерживая представление о советской
власти как безальтернативной противнице не только демагогии, но
и риторики вообще.
45 Аптунян А. Кто боится демагогов? или Апология демагогии // Русский жур-
нал. 1999. 18 марта, http://old.russ.ru/politics/articles/99—03—18/altun.htm.
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 69
Статья о риторике в «Литературной энциклопедии» 1935 года,
приводя характерные примеры осуждения риторики в Античности,
подытоживала их тезисом, опирающимся на высказывания Ленина:
«Р[иторика] фетишизирует слово, наделяя его собственным,
в конечном счете мистическим содержанием и имманентной "силой".
Пролетариат не нуждается в средствах обмана, не "изобретает" истин
и не фетишизирует форм выражения. "Нет ничего противнее духу
марксизма, как фраза" (Ленин)»46.
Преодоление риторики и «фразы» выражается в советской куль-
туре в явных или завуалированных похвалах, с которыми приветству-
ются возможности эмоционально бессловесного взаимопонимания
в сфере идеологии. Язык чувств и эмоций в этих случаях рекомендуемо
снимает проблемы, о которых писал Никлас Луман, объявив всякую
коммуникацию изначально «невероятной»47. Коммуникация, реализу-
емая вне слов, социально эффективна при этом уже в том отношении,
в каком она психологически терапевтична, позволяя коммуникантам
общаться в мире воображаемого согласия или, попросту, в сфере Во-
ображения, которое, по определению, является необходимым условием
любой идеологической утопии. Для пропагандистской реализации
таких утопий, как это показывает, в частности, история советского
политического социолекта, достаточно риторически и лексически
ограниченного дискурса, схематично предписывавшего некие «обще-
понятные» аксиомы социального взаимопонимания48. Позитивная
бессловесность оказывается в таких случаях характерно обратимой
к рассуждениям об открытости сердец, чувств и т.п., что в очеред-
46 Литературная энциклопедия. Т. 9 / Гл. ред. A.B. Луначарский. М., 1935. s.v.
«Риторика» (В. Гофман). Преодоление наследия буржуазной риторики рисуется
в той же энциклопедии как «борьба против "прятанья" скрыванья, "затушевывания"
действительности, против иллюзорности, искажения реальных фактов и отношений
посредством риторической "ловкости": "патетических газов", двусмысленности,
абстрактности, восклицаний, лести, клеветы, запугиваний, уговариваний, стилевой
мимикрии и т.д. и т.п.» (Литературная энциклопедия. Т. 9 / Гл. ред. A.B. Луначарский.
М., 1935. s.v. «Речь ораторская» (В. Гофман). Подробнее: Гофман В. Слово оратора
(Риторика и политика). Л., 1932).
47 Luhmann N. Die Unwahrscheinlichkeit der Kommunikation // Luhmann N.
Soziologische Aufklärung 3. Soziale Systeme, Gesellschaft, Organisation. Opladen, 1993.
S. 25—34 (русский перевод см.: Луман Н. Невероятность коммуникации // Проблемы
теоретической социологии. СПб., 2000. Вып. 3. http://www. soc.pu.ru/publications/
pts/luman_c.html).
48 См.: Ржевский Л. Язык и тоталитаризм. Мюнхен, 1951; Фесенко А., Фесенко Т.
Русский язык при советах. Нью-Йорк, 1955; Земцов И. Советский политический
язык. London, 1985.
70 Переменные величины
ной раз вполне закономерно примиряет вероучительную дидактику
и идеологическую риторику49. Фразеологическими иллюстрациями
на этот счет из советского прошлого могут служить, в частности, на-
звания пропагандистского и рассчитанного на западную аудиторию
фильма 1961 года «СССР с открытым сердцем» или, например, романа
О. Шмелева и В. Востокова «С открытым сердцем», послужившего сце-
нарием к фильму «Судьба резидента». Все эти названия воспроизводят
в общем традиционную для русской культуры апологию общения,
позитивное представление о котором устойчиво поддерживается сло-
воупотреблением целого ряда семантически расплывчатых понятий со
значением искренности50. Специфика использования таких понятий,
как «сердце», «душа», «правда», состоит при этом именно в том, что
они интимизируют и в пределе делают излишним словесный план
коммуникативного взаимовыражения, противопоставляя ему при-
оритетность вневербальных параметров межличностного общения.
Можно думать, что легкость, с которой адаптируется в культу-
ре иллюзия внесловесного взаимопонимания и сопутствующая ей
иллюзия достаточности облигаторного социолекта (как это можно
наблюдать в той же советской пропаганде с ее декларативной не-
любовью к «фразе»), в целом объясняется стремлением преодолеть
психологический дискомфорт, порождаемый как раз-таки описанной
Луманом «невероятностью» межличностной коммуникации, а попро-
сту говоря — стремлением человека избежать одиночества. Не этим
ли объясняется и тот парадокс, что классический экзистенциализм
с характерной для него рефлексией об одиночестве результирует собой
49 О значении сердца в религиозной и богословской традции см. старые работы:
Юркевич П.Д. Сердце и его значение в духовной жизни человека по учению слова
Божия (1860) // Юркевич П.Д. Философские произведения. М., 1990. С. 69—103;
Флоренский П. Столп и утверждение истины (1914). М., 1990. С. 267 и след.; Вы-
шеславцев Б. Сердце в христианской и индийской мистике (1929) // Вопросы
философии. 1990. № 4.
50 Вежбицка А. Русские культурные скрипты и их отражение в языке // Русский
язык в научном освещении. 2002. № 2 (4). С. 6—34. См. также диссертацию:
Бурное И.В. Русские концепты «душа», «дух», «ум» в сопоставлении с английскими
«mind», «soul», «spirit» (на материале текстов художественной литературы XIX—
XX веков). СПб., 2004. О социально-культурных и лингвопрагматических контекстах
искренности в сравнительном освещении см.: Верещагин Е.М., Ратмайр Р., Ройтер Т.
Речевые тактики «Призыва к откровенности». Еще одна попытка проникнуть
в идиоматику речевого поведения и русско-немецкий контрастивный подход //
Вопросы языкознания. 1992. № 6. С. 82—93; Веетап W.O. Emotion and Sincerity in
Persian Discourse: Accomplishing the Representation of Inner States // International
Journal of the Sociology of Language. 2001. № 148. P. 50—51; Сивенкова М. Феномен
искренности в межличностном общении (на материале английского языка) // Re-
spectus Philologicus. 2005. Issue: 8 (13). P. 176—183 (www.ceeol.com).
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 71
культурную и социально-психологическую традицию преимуществен-
но тех сообществ, которые позиционируют себя в качестве открытых,
т.е. таких, где — в отличие от закрытых обществ — позволительно
говорить много, по-разному и о разном? Афористическая аксиома,
написанная в школьном сочинении юным героем фильма Станислава
Ростоцкого «Доживем до понедельника» (1968), «Счастье — это когда
тебя понимают», может считаться при этом вполне символичной для
советской культуры именно в том смысле, что искомое понимание
не обязывает к долгим разговорам. Замечено, что в ностальгических
воспоминаниях о советском прошлом респонденты социологических
опросов предсказуемо выделяют характерные и утраченные сегодня,
по их мнению, такие ценности советского коллективизма, как духов-
ность, душевность, доброта, радость и т.п.51 Между тем в ряду этих
и других добродетелей роль слова предстает подчиненной пафосу
именно вневербального общения и бессловесного взаимопонимания.
В свое время Мишель Маффесоли вслед за Жаном Бодрийяром
расценивал молчание как один из способов выражения независи-
мости и определял искусство политики как стратегию, направлен-
ную на то, чтобы способы выражения независимости не приняли
слишком расширительного характера52. Я думаю, что эти суждения
могут быть скорректированы в дополнительном отношении: помимо
риторических тактик, призванных исключить социальное молчание,
существуют и встречные к ней политически ангажированные такти-
ки, направленные на явную или неявную апологетику вневербаль-
ных параметров социального взаимопонимания. В конечном счете
слова не только объединяют, но и разобщают общество, тогда как
молчание способно эффективно оградить коммуникантов от оплош-
ностей рационализуемого общения, поддерживая, с одной стороны,
политизацию интимного, а с другой — интимизацию политического
содержания53. Использование таких социолингвистических поня-
тий, как «территория», «дистанция», «инициатива», прилагаемых
51 См., например, материалы опросов Фонда «Общественное мнение», раз-
мещенные на сайте «База данных ФОМ» (http://www.fom.ru/): Межличностное
доверие и взаимопомощь в российском обществе; Духовность — вчера и сегодня;
Друзья и дружба.
52 Маффесоли М. Околдованность мира или божественное социальное // Социо-
логос. Социология. Антропология. Метафизика. М., 1991. Вып. 1. С. 282. См. также:
Glucksmann A. Politik des Schweigens. Stuttgart, 1987.
53 Пожалуй, именно в этом направлении я скорректировал бы сегодня свои
давние уже размышления: Богданов К.А. Homo Tacens. Очерки по антропологии
молчания. СПб., 1998. О контекстах интимизации советской идеологии см. статьи
в сборнике: СССР. Территория любви / Сост. Н. Борисова, К. Богданов, Ю. Мурашов.
М., 2008.
72 Переменные величины
к риторике коммуникативных предпочтений в конструировании
социального взаимодействия54, оправдывает в этих случаях и те про-
странственные характеристики, которые в определенной мере изо-
морфны к реальному и воображаемому пространству национальных
и культурных границ. Идеологические и социально-психологические
эффекты эмоциональных понятий диктуются их коммуникативной
достаточностью на фоне дискурсивных (само) о граничений. Такова
плата за взаимопонимание, которое бывает безграничным, только
будучи воображаемым.
54 Доценко ЕЛ. Психология манипуляции: Феномены, механизм и защита.
М., 1997; Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактика русской речи. Омск,
1999. С. 213—246.
РАСА, РОССИЯ, БОГ РА И ЭТРУСКИ.
ЭТИМОЛОГИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
Нужно только найти слово, в котором есть
буквы Р и С, отделенные какой-нибудь гласного
или даже согласною и гласного — и непременно
найдете там аналогию с нашей Русью!
Н.М. Костомаров
В анонимной «Заметке о языке русских повременных изданий»,
напечатанной как письмо к редактору «Известий Императорской Ака-
демии наук по отделению русского языка и словесности» за 1859 год, ее
автор сокрушался о злоупотреблении иностранными словами. В спис-
ке предосудительных заимствований отмечал он и слово «раса». «Не-
ужели мы не можем, — восклицает он далее, — без всякого нарушения
силы, точности и полноты выражения понятия вместо слова <...> раса
[сказать] племя, поколение»1. Стоит заметить, что слово «раса» допол-
няет, по перечню автора заметки, преимущественно заимствования
из французского языка и, что также важно, слова преимущественно
общественно-политического регистра (аффектация, регуляризующий,
эмансипация, принцип, эрудиция, тенденция, террор, инициатива,
политическая комбинация, утилизировать, скандализировать, по-
пуляризировать, профанация, фразер, конгрегация), что — вопреки
Максу Фасмеру, отдающему предпочтение немецкому происхождению
русского заимствования2, — указывает на более вероятный в данном
случае франкоязычный контекст3. Кроме того, в известных нам ранних
1 Заметка о языке русских повременных изданий (из письма к Редактору) //
Известия Второго отделения Императорской Академии наук. СПб.: В типографии
Императорской Академии наук, 1859. Т. 8. Вып. 1. Кол. 77, 78.
2 У Фасмера: «"порода". Из немецкого Rasse или франц. race, вероятно, от
итальянского razza» (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т.
М.: Прогресс, 1987. Т. 3. С. 444).
3 Это предположение косвенно поддерживается также общим характером
русских заимствований из французского языка второй и третьей третей XIX ве-
74 Переменные величины
употреблениях слова «раса» оно устойчиво синонимируется к слову
«племя», что также ближе к его использованию во французском, а не
немецком языке, где Rasse преимущественно акцентирует не видо-
вое, но качественное значение — не «племя», а «породу». Аполлон
Григорьев, объясняя в том же 1859 году читателям «Русского слова»
законы и термины развиваемой им «органической эстетики», не по-
ленился, к примеру, дважды продублировать русское слово «племя»
новозаимствованным «раса», соотнося их при этом с локативными
существительными «местность» и «территория»:
«Слово: местность — принято мною не в смысле материальной
природы, но в смысле территории, с которой сжилось известное племя,
известная раса. Причина — почему известное племя, известная раса,
сжились с известною территориею — заключается не в одних только
случайных обстоятельствах»4.
О расе как о племени писал и Афанасий Щапов, в том же году
объяснявший читателям «Библиотеки для чтения» этнокультурные
особенности краниометрических отличий мужчин от женщин:
«Женщина сохраняет в образовании своей головы указание на
прежнее состояние, из которого выработалась раса или племя»5.
А годом ранее читатели обширной статьи ученого востоковеда
Ильи Николаевича Березина «Метрополия и колония», написанной по
свежим следам антианглийских выступлений в Индии, сталкивались
с тем же еще не слишком специфицированным словоупотреблением,
подразумевавшим под словом «раса» понятие, указывающее на оче-
видную разницу народов и племен, населяющих далеко отстоящие
друг от друга территории:
ка — по сравнению с (в основной своей массе более ранними) заимствованиями
из немецкого языка в большей степени транслировавших не научно-философские
и профессиональные понятия, но выражения, черпаемые из сферы бытового и ли-
тературно-публицистического обихода. См.: Сорокин Ю.С. Развитие словарного
состава русского литературного языка. 30—90-е гг. XIX в. М.; Л., 1965; Веселигп-
ский В.В. Развитие отвлеченной лексики в русском литературном языке первой трети
XIX века. М.: Наука, 1964; Он же. Отвлеченная лексика в русском литературном
языке XVIII — начала XIX в. М., 1972.
4 Григорьев А. Несколько слов о законах и терминах органической критики //
Русское слово. 1859. Май. Отдел II. С. 13.
5 Щапов А. Этнографическая организация русского народонаселения // Библио-
тека для чтения. 1859. С. 26.
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 75
«При учреждении колоний где-бы то ни было, редко обходится
без столкновения рас различного свойства: прибывающие из ме-
трополии колонисты встречаются, притом несовсем-дружелюбно,
с старым племенем, занимающим страну еще задолго до появления
колонистов, иногда в течение целых веков <...> Туземная раса, издавна
утвердившаяся во владении землею <...> не может равнодушно видеть,
что какие-то пришельцы, иногда очень многочисленные, ни с того ни
с сего, во имя одной силы, вдруг становятся владельцами не только
Строгой синонимии между расой и племенем у Березина нет,
но нет и сколь-либо принципиальных различий: с одной стороны,
понятие «раса» служит различению народонаселения европейской
метрополии и населения колоний (и тогда, говоря о том, что «раса
владеющая инстинктивно стремится покорить расу покоренную», под
последние у Березина попадает и «индийское население Остиндии»
и индейцы Северной Америки и население Средней Азии), а с дру-
гой — здесь же говорится о еврейской и иранской расе, англосак-
сонском племени, а также о русских, которые называются и «нашим
племенем» и «нашей расой»7. Из той же статьи читатель узнавал
и о возможных характеристиках, прилагаемых к представителям
разных рас и/или племен: «воинственные, пастушеские, мореходные,
звероловные, торговые, деятельные, ленивые», с той, впрочем, оговор-
кой, что принимаемое Гербертом Спенсером в «Основаниях психоло-
гии» разделение рас на «свободные» и «невольнические» автор счел
«чересчур оскорбительным и едва ли справедливым»8.
В исторической ретроспективе спецификация понятия «раса»
в русскоязычном словоупотреблении идет по пути придания ему рас-
ширительного и обобщающего значения. Зачатки такого понимания
есть как в статье Березина (возводящего, например, «семитические
племена» к «иранской расе»), так и в редакторской ремарке к тексту
вышеупомянутой «Заметки о языке русских повременных изданий»,
напечатанной в «Известиях Императорской Академии наук по от-
делению русского языка и словесности». Редактор «Известий» — ака-
демик И.И. Срезневский — сопроводил ригористическое осуждение
иноязычных заимствований и, в частности, слова «раса» сноской,
в которой выразил свое несогласие с автором письма:
6 Березин И.С. Метрополия и колония. Статья первая // Отечественные записки.
1858. T. CXVII. Март. Отдел I. С. 88.
7 Там же. С. 89.
8 Там же. С. 90.
76 Переменные величины
«[П]равда, что не редко неуместно употребляются чужие слова,
но правда также, что и заменение их русскими бывает неудачно. Так
и здесь: <...> раса, говоря о людях, не племя, а гораздо более»9.
* Примеры того, что раса означает нечто большее, чем только ука-
зание на какое-то отдельное племя, в последующие годы множатся,
но далеко не сразу меняют его локативного значения — указания на
территорию, которую занимают племя или племена, объединяемые
обобщающим понятием «раса». Так, например, видный в 1860-х годах
музыкальный критик и публицист Петр Петрович Сокальский, раз-
делявший идеи «почвенничества», многословно рассуждал о расах
в полемической статье, опубликованной в издававшемся братьями
Ф.М. и М.М. Достоевскими журнале «Время». «Что такое человеческие
расы, — начинает свое рассуждение Сокальский, — это всем известно.
Они отличаются между собою цветом кожи, лицевым углом, устрой-
ством скул, позвоночного хребта и таза, очертанием глаз и т.д.»10. Все
эти различия, при всей их кажущейся очевидности, не способствуют,
однако, точному определению количества рас на Земле: по мнению
ученых, «их то пять, то восемь, то десять, то более». При этом в одной
и той же расе ученые различают разные племена, что еще более за-
трудняет разговор об обособленности и неизменяемости рас, так как
племена перемещаются, смешиваются друг с другом, сопутствующие
им климатические и бытовые условия меняются, поэтому разговор
о неизменяемости рас оправдан только в тех пределах, в которых
возможно говорить о неизменности порождающих их обстоятельств.
А таковы прежде всего, по Сокальскому, «стихии и законы природы»:
«Расы неразлучны с землею, местом жительства. Сказать: монголы,
значит сказать люди. Обитающие в центральной Азии; черная раса —
значит люди обитающие в средней и южной Африке»11.
Географический и климатический детерминизм — то основное, что
изначально определяет собою происхождение рас, и само различение
таковых является наиболее масштабной таксономической категорией
народонаселения земного шара:
«Крупные различия в природе и климате земного шара произвели
расы, менее крупные — племена одной и той же расы»12.
9 Заметка о языке русских повременных изданий (из письма к Редактору) //
Известия Второго отделения Императорской Академии наук. СПб.: В типографии
Императорской Академии наук, 1859. Т. 8. Вып. 1. Кол. 77, 78.
10 Сокальский П.П. Наши главные спорные пункты (статья первая) // Время.
1863. № 4. Апрель. С. 226.
11 Там же. С. 227—228.
12 Там же. С. 228.
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 77
Различение это, повторяется Сокальский, не абсолютно: можно,
например, предположить, что
«когда в Европе станет тесно, что из нее будут, может быть, переезжать
в Азию <...>; тогда там образуется новое племя и новые национально-
сти, и не удержится, может быть, ни одна из старых рас, а явится как
продукт смешения, новая, переходная...»13.
В конце этого предложения Сокальский ставит многоточие,
давая волю читательской фантазии и невольно придавая разговору
о расах футурологическую перспективу, но сам этому искушению
не следует, акцентируя в продолжении своей статьи не физические,
а исторические и социальные механизмы детерминации, определя-
ющие различия и разнообразие племен, народов и национальностей.
При внимании к последним понятие «раса» определяется здесь как
«материал для истории» — понятие, соотносимое с «доисторической
жизнью народов»14. Для понимания же собственно исторической «не-
обходимости рас, племен и народов», по мнению Сокальского, более
важным оказывается стремление людей к оседлости («краеугольный
камень цивилизации») и, соответственно, занимаемая ими террито-
рия — «земля»: «А один раз вставши на землю, они уже невольно
подпали под какую-нибудь категорию расы, племени и народа, потому
что по неизменным законам природы в таком-то месте земного шара
должна быть такая-то раса, а в другом месте — другая»15.
Идеология «почвенничества» диктовала Сокальскому, как и Апол-
лону Григорьеву в выше цитировавшемся тексте, представление о том,
что связь народа с занимаемой им территорией неслучайна постольку,
поскольку она «естественна» и осознается как таковая. Осознание
себя как принадлежащего к определенному народу, племени и расе
есть, таким образом, прежде всего осознание своей принадлежности
к определенной территории, приобретающей в этом случае уже не
столько географический, сколько «духовный» смысл коллективного —
национального, государственного, культурного — взаимодействия.
В атмосфере общественно-политических дискуссий, сопутство-
вавших реформам Александра II, популяризация понятия «раса»
кажется в целом созвучной размышлениям об исторических путях
и будущем России. Упоминавшийся выше Березин, говоря о русских
как о «нашем племени» и «нашей расе», с сочувствием цитировал ано-
нимного автора, предрекавшего России «громадную силу расширения»,
и, вместе с тем, столь же сочувственно оговаривался, что «и ранее
13 Там же.
14 Там же. С. 234.
15 Там же. С. 229.
78 Переменные величины
почти вся наша история проникнута этим фактом»16. В рассуждениях
о «народности», национальной культуре и истории ретроспектив-
ный и проективный планы смешивались: в прошлом видится залог
будущего, и чем более впечатляющим рисуется прошлое, тем более
впечатляющим представляется образ будущего. Отзвук таких надежд
можно проследить и применительно к уплотняющемуся в те же годы
научному контексту этнографии, фольклористики и антропологии, что
отразилось, в частности, и на истолковании понятия «раса», соотно-
симом отныне не только с некоторой антропологической данностью,
но и возможностями ее исторической и социальной трансформации.
В представлениях о российской истории и, соответственно, исто-
рии ее коренного народонаселения отечественные ученые середины
1860-х годов разнились как научными предпочтениями, так и мерой
ретроспективного оптимизма. Сдержанный патриотизм Н.М. Ка-
рамзина не представлялся достаточным уже в 1820-х годах, когда
память о военной победе над Наполеоном способствовала не только
подъему национальной гордости, но и пафосу ее исторического
обоснования. В 1850-х годах патриотическая историография подпи-
тывалась как официальной идеологией Николая I, так и — особенно
после поражения в Крымской войне — ощущением исторической
и психологической травмы, требовавшей своей дискурсивной тера-
пии. Всплеск историографических и филологических исследований
пред- и пореформенной поры предстает терапевтическим также
и в том отношении, в каком их авторы обнаруживают склонность
к антиконспирологическому дискурсу, призванному обнаружить
нарочито сокрытое и изобличить тех, кто этому препятствует. Об-
разцом таких сочинений, во многом предопределившим постулаты,
аргументацию и методику патриотической историографии (исто-
риографии, которая, как покажет будущее, не прошла бесследно
также для истолкования понятия «раса»), стала изданная в Москве
в 1854 году монография «доктора философии и магистра изящных
наук (Гессенского ун-та. — К.Б.)», статского советника Егора Ивано-
вича Классена «Новые материалы для древнейшей истории славян
вообще и Славяно-Руссов до рюриковского времени в особенности
с легким очерком истории руссов до рождества Христова».
Автор этой монографии — выпускник Архитектурного училища
Экспедиции кремлевского строения, преподаватель алгебры, физи-
ки, российского гражданского права, а в 1850-х годах — попечитель
Московской практической коммерческой академии17, писал свое со-
чинение, движимый намерением — вопреки мнениям и стереотипам,
16 Березин И. С. Метрополия и колония. С. 89.
17 О Классене: Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т. 2 /
Гл. ред. П.А. Николаев. М.: Большая российская энциклопедия, 1992. С. 548.
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 79
сложившимся в российской историографии, — «начертать легкий
очерк древнейшей Руси со всеми ее движениями по Европе, Азии
и Африке»18. В изображении Классена Русь представала наидрев-
нейшим государством мира. Читатель узнавал из его книги о том,
что «имя руссов, известное исстари как славянское» было известно
«не только всем племенам азийским, но и израильтянам, со времени
пришествия их в обетованную землю», о том, «руссы стоят в главе не
только римлян, но и древних греков — как их прародители»19, о том,
что «славяне имели грамоту не только прежде всех западных наро-
дов Европы, но и прежде Римлян и даже самих греков, и что исход
просвещения был от руссов на запад, а не оттуда к нам»20; о том, что
«фракийцы были славяне, следовательно и трояне также»21, и о том,
что «благодаря усердным розысканиям некоторых отечественных
тружеников на поприще истории <...> скоро воссияет дохристи-
анская Русь в славе Троян, Гетов-Русских (ошибочно названных
этруссками) и македонцев — в славе наставницы древних греков
и римлян»22. О «русских этруссках» Классен упоминал, отталкиваясь
от рассуждения польского любителя филолога Фаддея Воланского,
трактат которого был включен в тот же выпуск «Новых материалов».
Убежденный в том, что «к широкораспространившемуся славянскому
племени народов принадлежали и геты», Воланский полагал, а Классен
повторял вслед за ним, что «русские геты (геты русские), занимавшие
часть Италии в доисторические времена, были причиною обозначения
племени своего этрусками — (Гет'русски)»23.
Попутные открытия Классена вроде того, что «Эней троянский
был не только славянин, но именно русс», «Илиада» написана Боя-
ном, этрусский алфавит восходит к «славянским рунам»24, а топоним
Русь отразился в названии многочисленных рек, «где сидели рус-
18 Классен Е.И. Новые материалы для древнейшей истории славян вообще
и Славяно-Руссов до рюриковского времени в особенности с легким очерком
истории руссов до рождества Христова. М.: В Университетской типографии, 1854.
Вып. 1. С. 57. См. там же: «Стыдно нам, русским, что мы не заботимся о том, чтобы
самим проследить все летописи, дабы иметь возможность совершенно поразить
и отбросить составленную немцами подложную русскую историю, написанную
немцами без справок с источниками, единственно для прославления немцев» (С. 56).
19 Классен Е.И. Новые материалы. С. III.
20 Там же. С. 25.
21 Там же. С. 27.
22 Там же. С. 12.
23Воланский Ф. Памятники письменности славян до рождества Христова, со-
бранные и объясненные Фаддеем Воланским. Вып. 1. С. 14 // Классен Е.И. Новые
материалы для древнейшей истории славян вообще и Славяно-Руссов до рюри-
ковского времени в особенности с легким очерком истории руссов до рождества
Христова. М.: В Университетской типографии, 1854. Вып. 1.
24 Классен Е.И. Новые материалы. С. 28.
80 Переменные величины
сы», — реки Рса (в троянских владениях), Аракса, Русы в Моравии
и Германии и, в частности, древнего названия реки Волга — Рса25,
в целом создавали образ культуры столь же древней, сколь и изна-
чально величественной. Классен не употребляет термина «раса», но
ясно, что если бы он его употребил, то именно в том смысле, что раса
славян — наидревнейшая и вездесущая, ибо, как подытоживает он
свое исследование, «нет в Европе ни одного государства, в котором
бы руссы не селились не только домком своим, но и большим или
маленьким царством»26.
Работа Классена была проигнорирована профессиональными
историками, но продолжила свою жизнь в качестве прецедента люби-
тельской и, что немаловажно, протестной историографии, демонстри-
рующей свою спорадическую востребованность по сей день. Особым
вниманием при этом пользуется метод, применявшийся Классеном
к посильному удревлению славяно-русского языка за счет произволь-
ного фонетического этимологизирования и сближения слов самых
разных языковых групп. В истории российской науки почин на этом
пути был положен в XVIII веке В.К. Тредиаковским, последовательно
выявлявшим славянские корни у европейских топонимов и этно-
нимов, среди которых нашлось объяснение и для слова «этруски».
Этруски (гетруски) Тредиаковский этимологизировал от «хитрушки»,
поясняя, что «сии люди в науках по-тогдашнему упражнялись»27.
В начале XIX века академик A.C. Шишков, не упоминая о своем пред-
шественнике, также ставил своей задачей доказать незаимствованную
древность и первородство русского языка по отношению к другим
языкам Европы. О неопровержимости логической аргументации,
которой Шишков обосновывал коренную близость русского языка
к истокам своего изначально природного происхождения, можно
судить, например, по его рассуждению о русских ономатопах, звуко-
подражательных словах, которые — в отличие от аналогичных слов
в других европейских языках — неизмеримо ближе передают «природ-
ные» звуки: кто будет спорить, что кукушка кукует, гусь гогочет и т.д.28
Этимологии Шишкова и тем более Тредиаковского отчасти оправды-
ваются состоянием современного им языкознания, расценивавшего
саму этимологию как l'art conjectural — «гадательное искусство», или,
в формулировке Михаила Щербатова, сделавшего перевод статьи Луи
25 Классен Е.И. Новые материалы. С. 27.
26 Там же. С. 57.
27См.: Клубков П.А. Этимологии Тредиаковского как факт истории лингвис-
тики // Humanitäro zinätrju vêstnesis Daugavpils universitäte. 2002. № 2. С. 58—68.
^Шишков A.C. Собрание сочинений и переводов. СПб., 1825. Ч. IV. С. 344—355.
См. также: Богданов К.А. О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований
и экзотизмов. М: НЛО, 2006. С. 116—117.
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 81
де Жокура к слову «этимология» из «Энциклопедии», «искусство, на
догадках основанное»29. Вплоть до открытия законов фонетических
изменений (и отказа от общепринятого постулата о том, что согласные
звуки этимологически более важны, чем гласные)30 мера надлежащих
ограничений в области этимологических сравнений диктуется поэто-
му скорее осторожностью и обоснованностью морфологических со-
поставлений, а не системной строгостью реконструктивного анализа.
За пределами академической науки тяга к этимологическим от-
крытиям в те же годы овладеет помыслами собирателя народных песен
Платона Акимовича Лукашевича (1809—1887). Лукашевич — одно-
летка, одноклассник и приятель Н.В. Гоголя по Нежинской гимназии,
вошел в историю фольклористики анонимно изданным им в 1836 году
собранием украинских и южнорусских песен31. С середины 1840-х го-
дов его интересы обращаются к изучению этимологии мировых язы-
ков, и в 1846 году он горделиво заявляет о себе изданным в Петербурге
четырехсотстраничным сочинением «Чаромутие или священный язык
магов, волхвов и жрецов, открытый Платоном Лукашевичем с при-
бавлением обращенных им же в прямую истоть чаромути и чарной
истоти языков Русского и других славянских». На протяжении по-
следующих сорока лет Лукашевич, издавший к середине 1880-х годов
еще семь обширных ученых трудов, не уставал напоминать читателю
о своих лингвистических и исторических открытиях32. Главные из них
сводились в целом к следующему: 1) первобытное человечество гово-
рило на одном языке, и этот язык был славянским; 2) русский, укра-
инский и другие современные славянские языки сохранили остатки
29[Щербатов М.М.] Примечания на ответ г-на генерал-майора Болтина на
письмо кн. Щербатова, сочинителя Российской истории, содержащие в себе любо-
пытные и полезные сведения для любителей российской истории, також истинные
оправдания и прямые доказательства против его возражений, критики и охулений.
М., 1792. С. 239.
30 См., например: Глаголев А. Умозрительные и опытные основания словесности
в IV частях. Ч. 1. Общая или философская грамматика. СПб., 1834. С. 9 («гласные
не составляют существенных звуков в смысле этимологическом»).
31 [Лукашевич П.А.] Малороссийские и червонорусские думы и песни. СПб.,
1836.
32 Лукашевич П. Пример всесветного славянского чаромутия в слове «муж».
Киев, 1850; Ключ к познанию на всех языках мира прямых значений в названиях
числительных имен первого десятка на основании всесветного славянского чаро-
мутия. Киев, 1851; Он же. Примеры всесветного славянского чаромутия астроно-
мических выкладок с присоединением объяснения обратного чтения названий букв
и алфавитов Греческого и Коптского. М., 1855; Он же. Объяснение Ассирийских
имен. Киев, 1868; Он же. Корнеслов латинского языка. Киев, 1871; Он же. Мнимый
индогерманский мир или истинное начало и образование языков Немецкого,
Английского, Французского и других западноевропейских. Киев, 1873; Корнеслов
еврейского языка, составленный Платоном Лукашевичем. Киев, 1882.
82 Переменные величины
единого праязыка, тогда как все другие мировые языки представляют
собой результаты заимствования и смешения («чаромутия» — «рече-
замутнения», в терминологии Лукашевича) славянских наречий с язы-
ками, которые целенаправленно создавались жрецами. В необоримом
убеждении в том, что история языка объясняется искусственным
созданием священных языков, Лукашевич неутомимо выявлял славян-
ские корни в самых различных языках мира: так, например, греческий
и латинский языки, по его мнению, произошли из смешения языков
азиатских завоевателей (монголы, маньчжуры, китайцы, самоеды),
но также обнаруживают славянские истоки. Славянские племена, как
считал Лукашевич, проживали повсеместно не только в Европе, но
также в Малой Азии, Северной Африке, в Персии и Сирии-«Сурии»,
само название которой, согласно новоизобретенному способу линг-
вистических реконструкций, прочитывалась им как Русь, «если слог
суръ или сурь мы прочитаем от правой руки к левой»33. Не сомневался
Лукашевич и в том, что «этруски были Славяне, и по наречию при-
надлежали к племени нынешних Словен»34.
Языковедческие открытия Лукашевича, к числу которых в по-
следние годы его жизни добавились новаторские изыскания в области
астрономии35, воспринимались его современниками по преимуществу
анекдотически. Причудливость авторского фантазирования и лите-
ратурного стиля, маниакальная уверенность Лукашевича в том, что
тайны языка и истории сокрыты из зловредного умысла были слишком
эксцентричны, чтобы восприниматься всерьез36. Но ситуация выгляде-
ла сложнее там, где этимологическое сравнение — вопреки известной
33 Лукашевич П. Объяснение ассирийских имен. Киев: В университетской
типографии, 1868. С. 20—21.
34 Чаромутие или священный язык магов, волхвов и жрецов, открытый Плато-
ном Лукашевичем с прибавлением обращенных им же в прямую истоть чаромути
и чарной истоти языков Русского и других славянских. Петръград, 1846. http://
kirsoft.com.ru/skb 13/KSNews_l 67.htm.
35 Лукашевич П. Исследование о великом годе солнца и его числовидном годе
на основании Естественной астрономии с предварительным вступлением наблю-
дательно микроскопической астрономии и с применением вычисления планет на
таких же основаниях и по девятеричному естественному счету. Составил Платон
Лукашевич. Киев. 1882; Он же. Изложение главных законов Естественной и наблю-
дательной микроскопической Астрономии, а также астрономической метеорологии,
выведенных из вычислений числовидов или формул силы светов небесных тел, их
естественных подразделений «мер времени», протяжений и теплотвора, проявля-
ющегося на поверхности сил тел вследствие большей или меньшей быстроты их
двигов, а также на основании выкладок по естественному, иначе девятеричному
счету. Киев, 1883. Ч. 1—2.
36 В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона сочинения Лукашевича
после изданного им сборника песен объясняются как обязанные «своим появлением
ненормальному психическому состоянию, в которое он впал».
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 83
французской поговорке — претендовало выступать в качестве довода
научного рассуждения.
Особенно наглядно опасности таких сравнений давали о себе
знать в ситуации языковых изолятов, к каковым относилось изуче-
ние того же этрусского языка. В России середины XIX века научные
занятия этрускологией связаны с именем Александра Дмитриевича
Черткова (1789—1858). Бывший военный (участник войны 1812 года
и Русско-турецкой войны 1828—1829 годов), к концу 1840-х годов
Чертков пользовался значительным авторитетом как автор много-
численных работ по нумизматике, археографии, истории славянства,
а также как общественный деятель (с 1842 года член-корреспондент
Петербургской академии наук, председатель Московского общества
истории и древностей российских, один из учредителей Московской
общедоступной школы художеств, губернский предводитель мо-
сковского дворянства, с 1847 года почетный член Русского археоло-
гического общества). Интерес к этрускологии возник у Черткова по
ходу изучения дипломатической и военной истории славян, причем
определенной подсказкой связать эти темы ему послужило мнение
итальянского ученого филолога Себастьяно Чьямпи, знакомство
с которым когда-то побудило его заняться изучением древностей.
В 1824 году Чьямпи предложил использовать для расшифровки
этрусских надписей славянский алфавит и ряд своих прочтений,
призванных преодолеть тупиковые попытки понять этрусские над-
писи с опорой на известные языки географически близкого к Этру-
рии Древнего мира37. В ученом мире Европы предложение Чьямпи
не встретило поддержки, но и не было исключительным. Имевшиеся
к тому времени попытки прочитать вотивные и погребальные над-
писи с опорой на латинский и греческий алфавит давали лишь тот
результат, что позволяли составить список предположительных имен
и догадываться об их морфологических характеристиках (например,
видеть в этрусском Hercle греческого Геракла, в Aplu — Аполлона,
а в именном суффиксе -al указание на родительный падеж). Пони-
мание алфавита, дающего сравнительно надежные результаты для
чтения таких имен, никак не способствовало пониманию других слов
этрусского языка, которые на таких надписях тоже были. В стрем-
лении понять смысл этих слов предшественники и современники
Чьямпи пытались поэтому найти ключ к ним в языковом строе
самых различных языков Европы и Азии. Найденное в 1848 году
в Александрии (но ставшее объектом профессионального внимания
37 Ciampi S. Osservazioni intorno ai moderni sistemi sulle antichitla Etrusche, con
alcune idee sullbrigine, uso, antichitla deVasi dipinti volgarmente chiamati etruschi.
Poligrafia Fiesolana, 1824.
84 Переменные величины
только в 1880-х годах) захоронение — мумифицированное тело мо-
лодой девушки, саван которой содержал текст из полутора тысяч
(большей частью — повторяющихся и варьирующихся) слов, —
множащиеся надписи на саркофагах, памятниках, археологических
артефактах и т.д. расширили представимый словарь этрусского
языка до тысячи отдельных слов, но не давали никакого ключа к их
прочтению за отсутствием какого-либо памятника, который бы
содержал перевод этрусского текста на какой-либо уже известный
язык (в египтологии таким памятником, найденным в 1799 году
и положившим начало открытиям Жан-Франсуа Шампольона, стал,
как известно, Розеттский камень с тремя идентичными по смыслу
текстами, два из которых были древнеегипетскими — иероглифиче-
ским и демотическим, а третий — древнегреческим). В этрускологии
надежды на появление такой находки появились с обнаружением
золотых вотивных пластин, найденных при раскопках средиземно-
морского порта Pyrgi (Санта-Маринелла в Италии) в 1960-х годах,
имеющих предположительно близкие по смыслу тексты надписи на
этрусском и финикийском языках, но успеха, сопоставимого с де-
шифровкой древнеегипетского языка, эти пластины не дали, хотя
и позволили составить словарь около двухсот корневых слов (сход-
ных с вымершим ретским языком и малоизученным языком острова
Лемнос). До этих находок обособленность этрусского языка от своего
географически ближайшего языкового окружения представлялась
еще более загадочной и искушавшей поиском далеких языковых
параллелей. Чьямпи на этом пути не был одинок, а лингвистическая
этрускология оставалась — ив значительной мере по сей день оста-
ется — полигоном произвольных толкований38.
В 1855 году Чертков напомнил о давнем предложении Чьямпи,
а также о негативном отношении к нему итальянских этрускологов,
объяснив последнее тем, что в Италии «никто не знает нашего цер-
ковного языка», а также тем, что «в Германии <...> уже давно про-
возгласили, что словене явились в Европе не ранее VI века по РХ.»39.
38 Ученые-языковеды, занимавшиеся этрусским языком, в разное время на-
стаивали на исходном для него еврейском, латинском, греческом, арамейском,
египетском, древнеалбанском, лидийском, готтском, армянском, Канарском языках,
санскрите, языках древних кельтов и древних скандинавов. Подробно об этом:
Wellard J. The Search for the Etruscans. London: Cardinal, 1973. P. 170—192. Неудиви-
тельно, что и сама специализация в этрускологии, вероятно, как никакая другая
специализация в области исторической лингвистики, осложняется «нелепыми
попытками шарлатанов дешифровать этрусский язык, которые появляются почти
каждый год во многих странах» (Ruyt F. Uétat actuel des études étrusques // Etudes
Etrusco-Italiques. 1963. Series 4. Pt. 4. P. 5). См. также: Немировский А.И. Этруски.
От мифа к истории. М., 1983.
39 Чертков А.Д. О языке пелазгов, населивших Италию, и сравнение его
с древле-словенским // Временник Московского общества истории древностей
Российских. М., 1855. Кн. XXIII. С. 13.
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 85
Руководствуясь «антинемецкой» идеей Чьямпи в своих собственных
попытках расшифровать собственные имена этрусков (или, в тогдаш-
ней терминологии, пеласгов), Чертков, что немаловажно, продолжал
свои прежние исследования, обосновывавшие помимо прочего лю-
бимую им мысль об исключительной древности, ратной доблести
и благородстве славян40. Славянское происхождение этрусского языка
соответствовало этой мысли как нельзя более кстати41.
В конце 1850-х годов история славянских древностей, обнаружи-
ваемых в головокружительной дали от России, занимает и Владимира
Ивановича Ламанского, защитившего и опубликовавшего в 1859 году
магистерскую диссертацию «О славянах в малой Азии, в Африке
и в Испании» (в самом названии которой почти буквально повторяется
намерение Классена «начертать» «очерк древнейшей Руси со всеми ее
движениями по Европе, Азии и Африке»). Энергично развивая идею
Шафарика о том, что название Волги, встречающееся у Птолемея,
Ra, Rha, этимологически связано с именем роксоланов — племени,
населявшего степи между Днепром и Доном, Ламанский шел дальше,
связывая роксоланов не просто с рекой Ра — Волгой, но целым ком-
плексом русских слов — словами «русло», «русалка», «река», племенем
руссов, одна часть которых «откочевала на север в Скандинавию»,
а другая образовала союз с азиатскими и европейскими племенами.
Слово «Русь», таким образом, обнаруживало не пришлое, но соб-
ственно славянское происхождение, связанное со словами «русло»,
«русалка», «Раса», «роса», чьи отзвуки Ламанский находил в широком
ареале от Польши и Моравии до Адриатики42. На следующий год в кри-
40 Чертков А. Описание посольства, отправленного в 1650 году от царя Алексея
Михайловича к Фердинанду II, великому герцогу Тосканскому. М., 1840; Он же.
О переводе Манассииной летописи на славянский язык, с очерком истории болгар,
доведенной до XII в. М., 1842; Он же. Описание войны великого князя Святопол-
ка Игоревича против болгар и греков в 967—971 годы. М., 1843; Он же. О числе
русского войска, завоевавшего Болгарию и сражавшегося с греками во Фракии
и Македонии // Записки Одесского общества истории и древностей Российских,
1842; Он же. О Белобережье и семи островах, на которых, по словам Димешки,
жили руссы-разбойники. 1845.
41 Чертков А. О переселении фракийских племен за Дунай и далее на север,
к Балтийскому морю и к нам на Русь, то есть очерк древнейшей истории прото-
словен // Временник. 185. Кн. 10-я, исследования. С. 1—134 и VIII рис., и отдельно.
М., 1851; Он же. Фракийские племена, жившие в Малой Азии» // Там же. 1852.
Кн. 13-я, исследования. С. 1—140 и 1—40; Пелазго-фракийские племена, населявшие
Италию и оттуда перешедшие в Ретию, Венделикию и далее на север до реки Май-
на // Там же. 1853. Кн. 46-я, исследования. С. 1—102 и 1—46; 4; О языке Пелазгов,
населявших Италию, и сравнение его с древлесловенским // Там же. 1857. Кн. 23-я,
исследования. С. 1—193; Продолжение опыта Пелазгийского словаря» // Там же.
1857. Кн. 25-я, исследования. С. 1—50, и отдельно. М., 1857.
42 Ламанский В. О славянах в малой Азии, в Африке и в Испании. СПб.: В тип.
Имп. Академии наук, 1859. С. 85—87.
86 Переменные величины
тическом разборе книги Ламанского Николай Иванович Костомаров
иронизировал над произвольными этимологиями, призванными до-
казать славянское происхождение слова «Русь»:
«Нужно только найти слово, — писал он, — в котором есть буквы
Р и С, отделенные какой-нибудь гласною или даже согласною и глас-
ною — и непременно найдете там аналогию с нашей Русью! А таких
слов верно можно отыскать во всех частях земного шара»43.
Но старт подобному этимологизированию был, однако, уже за-
дан. В 1870-х годах в схожем ключе рассуждал Дмитрий Иванович
Иловайский, полагая древнейшей формой топонима Русь слова «Раса»
или «Россь»44. В 1890-х годах в рассуждении о происхождении на-
званий рек Сырдарья и Волга Василий Маркович Флоринский также
вспоминал о слове раса> но возводил его, вслед за А.Ф. Гильфердин-
гом, к индийскому слову раса, обозначающему волну, и греч. глаголу
péœ — течь, объясняющему, по его мнению, «старинное название Вол-
ги — Ра, а также Роны, Риони и Аракса». Слово Ра, которым называет
Волгу Птоломей, может быть понято таким образом как производное
к словам «волна» или, еще ближе, «влага» — др.-рус. Вълга (ср.-греч.
реица — волна, pcuvœ — обрызгиваю, окропляю, pdajia — капля,
ср.-рус. роса)45.
Примеры такого этимологизирования не имели прямого отноше-
ния к заимствованному понятию «раса» — и никто из вышеназванных
ученых не сближал название Руси с понятием «раса», но, как покажет
будущее, патриотическое желание увидеть за этими словами концепту-
альную связь перевесит филологические аргументы и уже в наши дни
породит манифесты и теории, в которых историческая топонимика
России и слова «раса» обретут этимологическое и содержательное
сродство. Но об этом чуть далее.
43 Архив исторических и практических сведений, относящихся до России,
издаваемый Николаем Качановым. СПб., 1860. Кн. 5. С. 34. Критически к диссер-
тации Ламанского отнесся и М.И. Касторский, профессор русской истории Санкт-
Петербургского университета, бывший официальным оппонентом на ее защите.
Мемуаристам эта защита запомнилась анекдотически — по причине странностей
в поведении Касторского, который «двух слов не мог сказать без уморительных
гримас, кривляний и шутовства», но вместе с тем «не без некоторого основания»
уличал Ламанского «в чересчур свободном пользовании источниками, благодаря
чему у него и оказались славяне там, где для них не было надлежащего места»
(Пантелеев Л.Ф. Воспоминания. М.: ГИХЛ, 1958. С. 210).
44 Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси: вместо введения в русскую
историю. М.: Тип. Грачева, 1976. С. 258.
45 Флоринский В.М. Первобытные славяне по памятникам их доисторической
жизни: опыт славянской археологии. Томск: Типо-Литограф1я П.И. Макушина,
1894. Т. 1. С. 18.
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 87
К 1890-м годам использование понятия «раса» в русскоязычной
публицистике и научных сочинениях становится вполне расхожим,
но его специализированное истолкование остается дискуссионным.
Так, например, в рецензии на книгу Льва Ильича Мечникова (гео-
графа, публициста-социолога и революционера-анархиста, старшего
брата физиолога Ильи Мечникова), вышедшую на французском языке
в 1889 году в Париже, — «Цивилизация и великие исторические реки»,
Георгий Валентинович Плеханов указывал на то, что
«в руках умелых людей "раса" оказывается ключом к решению всех
вопросов общественной науки. Ввиду удивительной силы этого ма-
гического слова, можно, казалось бы, ожидать, что связанное с ним
понятие отличается полною ясностью и определенностью. Однако на
деле оказывается, что это вовсе не так».
В своей книге Мечников, по сочувственному суждению Плехано-
ва, «мастерски» показал «всю неопределенность и всю сбивчивость
понятия о расе», присоединяясь к убеждению цитируемого здесь же
Поля Топинара, утверждавшего, что «ввиду продолжительного сме-
шения и скрещивания различных племен нельзя и толковать теперь
о чистых расах»: «Когда мы говорим об Индогерманской, латинской,
немецкой, английской, славянской расе, то слово «раса» может иметь
смысл лишь политического термина, обозначает только случайное
скопление различных антропологических элементов».
«Л.И. Мечников прибавляет к этому, что все великие цивилизации
были плодом очень сложной смеси различных этнических элементов,
смеси, в которой иногда нельзя даже приблизительно определить от-
носительное значение ее составных частей»46.
Последующее развитие физической антропологии и политической
теории достаточно продемонстрировало превратности суждений о ра-
совой, этнической и цивилизационной чистоте. В истории отечествен-
ной науки и общественно-политической мысли такие суждения, как
и суждения о неравенстве рас, всегда расценивались как проявление
безграмотности или расизма47. Однако с распадом СССР ситуация
46 Плеханов Г.В. О книге Л.И. Мечникова «Цивилизация и великие исторические
реки» («La civilisation et les grands fleuves historiques». Par Léon Metchnikoffavec une
préface de M. Elisée Reclus, Paris 1889) // Плеханов Г.В. Критика наших критиков.
СПб.: Тип. Т-ва «Общественная польза», 1906. С. 283.
47 Козинцев А.Г. Наука минус наука. Рецензия на книгу: Могильнер M. Ho-
mo imperil. История физической антропологии в России. М.: НЛО, 2009 //
Антропологический форум. 2009. № 11. С. 436.
88 Переменные величины
изменилась. Идеологическая и медиальная реальность современной
России — это также и реальность возрождения расизма как элемента
националистической идеологии и патриотической историографии.
В своем концептуальном выражении последняя следует почину,
некогда положенному В.К. Тредиаковским и A.C. Шишковым — вплоть
до новых попыток обосновать славянское происхождение этрусского
алфавита, объявления самих этрусков — русскими и непосредствен-
ных апелляций к «замалчиваемому авторитету» Классена и Лука-
шевича48. Замечательно, что этимологические достижения патриоти-
чески настроенных любителей лингвистики и истории воспроизводят
в этих случаях все основные особенности «гадательных» методов
языковой комбинаторики — прежде всего, нежелание считаться с за-
конами системных фонетических изменений, уверенность в том, что
письменный текст этимологически весомее устного, а гласные имеют
меньшее значение, чем согласные, готовность истолковывать слова
как результат их обратного прочтения, чтение иноязычных текстов,
и в особенности топонимов и имен с опорой на современный русский
язык и т.д.49 Но произвольность и предсказуемость исторических
и лингвистических суждений диктуется в этих случаях не только и,
как правило, не столько научным невежеством, сколько конспиро-
логическим и протестным пафосом. Интерес и достаточно широкое
общественное доверие к «новой хронологии» А.Т. Фоменко и Г.В. Но-
совского, идеологические призывы к поиску «национальной идеи»,
расцвет этнолингвистики, а правильнее сказать — националистиче-
ской лингвокультурологии, озабоченной выявлением в русском языке
48 Гриневич Г.С. Праславянская письменность. Результаты дешифровки.
М.: Общественная польза, 1993; Попов В. Этруски — это русские (К истории про-
тославян) // Завтра. 2002. 26 апреля; Карпец В.И. Руси М1ровеева. К метаистории
Царского Рода. М.: Олма-Пресс, 2005. С. 45—47; Кондратьев A.B. Предисловие //
Лукашевич П.А. Древняя Ассирия и Древняя Русь. Дешифровка праязыка (Ре-
принтное издание книги «Объяснение ассирийских имен». Киев, 1868). М.: Белые
альвы, 2009; Шевченко А. Первобытный Славянский язык, открытый Платоном
Лукашевичем. Вызов Завременья в записках о Языке — http://www.razumei.ru/
files/others/pdf/Shevchenko_zavremenie.pdf; Носовский Г.Б., Фоменко А.Т. Этруски.
Загадка, которую не хотят разгадать. М.: Астрель, 2010. Авторы этого сочинения
доказывают, что этруски — это русские завоеватели XIV века, а этрусский язык —
русский. Трудности изучения этрусских надписей, по их мнению, коренятся в от-
казе институциональной науки признать это обстоятельство. Курьезное доверие
авторов к Воланскому и Лукашевичу поддерживается при этом прямым обманом
читателей в том, что этрусские надписи не читаются иначе. Критический разбор
этрускологических изысканий Фоменко и Носовского: Забродин А. Об исследовании
новыми хронологами «загадки этрусков», http://fatus.chat.ru/etrusk.html.
49 Зализняк A.A. О профессиональной и любительской лингвистике // Наука
и жизнь. 2009. № 1—2. http://elementy.ru/lib/430720.
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 89
особой культурной и социально-психологической специфики, — все
это так или иначе способствовало появлению и тиражированию идей
и текстов, связывающих прошлое и будущее России с поисками ее
этнических, социальных и геополитических корней. На сегодняшний
день — это уже целая библиотека и многие десятки сайтов и форумов,
дающие наглядное представление об «историографических», «линг-
вистических» и «расовых» предпочтениях в освещении утаиваемых
профессиональными историками и филологами тайн русской истории
и русской культуры. Нива патриотического просвещения имеет при
этом как свои институциональные адреса — Российская академия
естественных наук, Академия фундаментальных наук, Международ-
ная общественная Славянская академия наук, образования, искусств
и культуры, Академия тринитаризма, журнал «Организмика», газета
«Шестая раса», «Русские славяне» и т.д., так и широко цитируемых
«классиков» — A.A. Тюняева, В.А. Чудинова, A.A. Клесова, И.В. Таш-
кинова, П.П. Орешкина, В. Ларионова.
Удивительное разнообразие исторических и лингвистических оза-
рений, которыми полны труды названных авторов, созвучно при этом
главному тезису, имеющему непосредственное отношение к интересу-
ющей нас в данном случае теме. История России и история русского
этноса — это наидревнейшая история, предшествующая истории
других евроазийских этносов и культур, а само слово «Россия» и/или
«Русь» связано с формантом Ра, получающим в этих случаях ключевой
этимологический смысл. Так, по сжатому изложению выводов из об-
ширнейших изысканий A.A. Тюняева, академика Российской академии
естественных наук, президента Академии фундаментальных наук,
а в прошлом выпускника кафедры реактивных двигателей Тульского
государственного политехнического университета, история русского
этноса берет свое начало 70—50 тысяч лет назад на русской равнине
или русской платформе, когда
«основой Европы (больше половины ее территории) является Русская
платформа — в древности Русский континент. <...> Та часть Европы,
которая расположена западнее Русской платформы, населена, начиная
с 10—5 тыс. до н.э., а особенно активно — с начала "нашей" эры, рас-
селяющимися русскими племенами, говорящими на т.н. индоевропей-
ских языках <...> восходящих к одному языку — русскому.
Более правильным было бы называть Европу — Русь (сыны
бога Ра: расыны — росины — русины — русы). Как это следу-
ет исторически»50.
50 Тюняев A.A. История возникновения мировой цивилизации (системный ана-
лиз). http://www.organizmica.org/archive/307/rp3—10.shtml#l0.1.3; http://www.dazzle.
ru/spec/aterr.shtml. Характерно (а точнее сказать — симптоматично) доверительное
90 Переменные величины
Развитие схожих представлений варьирует у других авторов
в деталях, но зато разнообразится лингвистическими наблюдениями,
обнаруживающими за фонетическими совпадениями глубинные под-
тексты и воодушевляющие открытия. Так, например, О.Т. Виноградов,
военный врач в отставке, посвятивший досуг написанию широко
цитируемых в Интернете «Очерков начальной истории русской циви-
лизации», объясняет читателю, почему «наш язык алгоритмизирован
буквосочетанием «РА».
«Это не просто случайное сочетание звуков азбуки (алфавита) <...>
Словом РА как единым началом жизни прежде всего отождествляли
понятие "Бог", "вселенная", "солнце" Если это так, дальнейшая рас-
шифровка любых слов и извлечение содержащейся в них информации
не представляет особых проблем.
Давайте в этом убедимся: Россия — РА—СЕЯ — "Солнцем по-
сеянная", страна излучающая божественный (солнечный) свет. Сразу
становится ясно, почему Русский Народ отличается такой высокой
духовностью и нравственностью, почему такая ненависть именно
к русским у сатанистов Запада. РАДУГА — "солнечная дуга"; РАС-
СВЕТ; РАКУРС — даже не надо комментировать. ВЕРА — "знание Ра";
РАЗУМ — РА—АЗЪ—УМ — "постижение Ра умом Нового племени
Земли"; ПРАВДА — П—РА—В—ДА — "память о Ра, знание дающая";
РАСА — "сыны РА"; РАБОТА — "разговор с РА" (ботать — "говорить");
ГРАМОТА — "рассказ Отца о смысле Ра"; ОБРАЗОВАНИЕ — "зовущее
все знать о Ра"; АРИИ — "первые солнечные люди". СТРАНА — "на-
чальная стоянка Ра" <...>
"Дурак", этимология слова следующая — "ду" — делать, "Ра" — бог,
что означает — "делающий для Ра". Со временем это слово приоб-
рело извращенный смысл: делаешь разумно для Бога, но не для себя,
значит глупый, неразумный человек. Этот пример свидетельствует
о деградации человеческой морали»51.
обращение того же автора к предполагаемому читателю его трудов: «Старшее по-
коление помнит учебники истории для 5-го класса, в которых не находилось места
для Древней Руси. Нас заставляли изучать историю нашей Родины такой, какой ее
выдумали и написали для нас люди, пришедшие с других территорий и бесконечно
ненавидящие Россию. Такими были, в частности, нищие, которых, в угоду тогдаш-
ней моде, российское дворянство собирало с улиц и подворотен самых захудалых
европейских городов. Приехав из Европы в Россию, эти нищие надевали дорогие
кафтаны и пенсне и становились учителями русских детей» (Тюняев A.A. Древней-
шая Русь. Сварог и сварожьи внуки // Исследования древнерусской мифологии.
М., 2010. http://www.organizmica.org/archive/703/sisv.shtml).
51 Виноградов О.Т. Очерки начальной истории русской цивилизации (до-
христианский период). Источники. Открытия. Гипотезы. М.: Институт русской
цивилизации, 2011. С. 87—88.
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 9\_
При желании придать своим рассуждениям об «алгоритмизиро-
ванное™ русского языка буквосочетанием РА» теоретическое обо-
снование Виноградов мог бы, вероятно, прибегнуть к излюбленной
в отечественной лингвокультурологии нестрогой версии гипотезы
лингвистической относительности (гипотезы Сепира—Уорфа), обя-
зывающей судить о культуре носителей языка на основании его
лексико-семантических и морфологических компонентов. Но метод
работает и без упоминания о методологии: за комбинаторикой «РА»
обнаруживается уникальная специфика «картины мира» или, по мень-
шей мере, «концептов» или «констант» русского языкового мышления
с изначально присущей для него склонностью к религии, высокой ду-
ховности и нравственности52. Пополнение списка многозначительных
слов с «РА» занимает разных авторов, увлеченных патриотическими
реконструкциями национального прошлого и этнического менталите-
та. Таковы, между прочими, сведения, сообщенные читателям газеты
«Шестая раса» популярным писателем-сатириком и эстрадным чтецом
Михаилом Задорновым, склонным, казалось бы, по роду своей про-
фессии к шутке, но тоже, как выясняется, вполне серьезным в своих
заветных убеждениях:
«Удивительно, но многие слова в русском языке становятся по-
нятны, если знать значение их арийских корней. Но-ра — под светом.
Ра-но — еще нет света. Большинство слов с корнем "РА" до сих пор
связано со светом. Ве-ра — верить "Ра". П-ра-вда, По-ра. Э-ра, Ра-й!
И, наконец, самое наше главное, славянское, родное — "Ура!" Это при-
зыв к свету. Вот почему нельзя победить славян на их земле! <...> Как
могло получиться, что такой разумный народ вдруг исчез из истории.
Опять-таки давным-давно, на земли ариев начал наползать ледник.
Пришлось нашим предкам сняться со своих северных насиженных
52 Те же качества, характеризующие русский менталитет, выявляют предста-
вители отечественной лингвокультурологии, охотно рассуждающие о «ключевых
идеях» и «ключевых понятиях», по умолчанию отличающих русскую культуру от
всех прочих, например: Воробьев В.В. Лингвокультурология. Теория и методы.
М.: Изд-во Рос. ун-та дружбы народов, 1997; Зализняк A.A., Левонтина И.Б., Шме-
лев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М.: Языки славянской
культуры, 2005. Внятная критика лингвокультурологии, как лингвонационализма,
и обзор проблемы: Павлова А. Можно ли судить о культуре народа по данным его
языка? // Антропологический форум. 2012. № 16. http://anthropologie.kunstkamera.
ru/nles/pdf/016online/pavlova3.pdf; Павлова А., Безродный М. Хитрушки и единорог:
Образ русского языка от Ломоносова до Вежбицкой // Toronto Slavic Quaterly. 2010.
Winter. № 31. http://www.utoronto.ca/tsq/31/index31.shtml (см. здесь же дискуссию
авторов этой статьи со А. Шмелевым); см. также рецензию Катрионы Келли на
книгу «Ключевые идеи русской языковой картины мира» в: Антропологический
форум. 2007. № 6. С. 396—405.
92 Переменные величины
мест и пойти за солнцем. Так арии рассеялись — от слова "Рассея" — на
множество племен, народов по всему теперешнему нашему материку
от Индии до Европы. Зато солнечное Ра вошло в другие языки. Даже
в греческий, и в латынь: Литерату-ра, культу-pa, г-ра-мота и... сати-ра.
Б-ра, люст-ра, ра-мпа, фа-ра...»53
В перечне слов, выявляющих глубинные связи «ра» с самоназва-
нием русского этноса и топонимикой Руси-России, нашлось место
и слову «раса», также демонстрирующему очередной пример не-
расторжимости языка, культуры и национального (а в данном слу-
чае — расового) самосознания. Так, по наставительному рассуждению
В.Б. Авдеева, некогда инженера-электромеханика, а ныне активного
популяризатора расовой проблематики и пропагандиста «русской
расовой теории», и его соавтора, кандидата физико-математических
наук и доктора политических наук, бывшего депутата Госдумы от
фракции «Родина» А.Н. Савельева:
«Слово "RASA" пришло из санскрита — древнейшего языка ин-
доариев времен начала формирования этой общности, когда еще не
было народов в их современном социальном понимании и когда еще
не было множества национальных языков, ныне эту общность пред-
ставляющих. <...> Санскритологи всего мира сходятся во мнении, что
санскрит появился на территории современной России. Из современ-
ных живых языков именно русский ближе всего к санскриту, и это
также неоспоримый факт. Поэтому чередование гласных букв в корнях
РУС-РОС-РАС говорит само за себя. <...> Совершенно очевидно так-
же, что наше русское написание слова "РАСА" точно воспроизводит
санскритский термин "RASA", в то время как английский, французский
и немецкий варианты отступают от санскритского канона, отдаляясь
тем самым и от первоначального индоевропейского смысла. "Раса" —
это глубоко русское по смыслу и по звучанию слово, и не нужно быть
филологом, чтобы это понять. <...> РУС-РОС-РАС — это изначальная
смысло-звуковая матрица древнейшего языка индоариев. Имя Бога
солнца Ра — также означает сопричастность к этой архетипической
матрице нашего сознания. "РАСА" как оценочная категория происходит
от имени солнечного Бога Ра. <...> Не в либеральных откровениях и не
в классовой борьбе мы должны искать истоки русской философской
самобытности, но, напротив, именно на расово-биологической основе
следует толковать исторический путь русского народа, его этику и его
волю. <...> Мы произносим каждый день слова "РУССКИЕ", "РОССИЯ",
53 Задорнов М. Рассея — Солнечная Земля // Газета. «Шестая раса». Российская
газета об изменениях, происходящих в мире. 2012. № 1. 16 января — частичная
публикация: http://6rasa.ru/trete-uxo/.
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 93
но при этом не должны забывать третье важное слово, время которого
уже пришло, — "РАСА"»54.
Теми же призывами не забывать о слове «раса» полнятся сочине-
ния профессора международной Славянской академии Л.Б. Бутовской,
автора статей и книг под говорящими названиями «Русские — бес-
ценный генофонд белой расы», «Будь русским!» и т.д.55 Менее науко-
образны, но не менее увлекательны рассуждения приверженцев идеи
«арийского» происхождения славян, усматривающих в слове «раса»
аббревиатуру «Роды Асов Страны Асов», то есть «Славяне и Арии»,
«изначальные жители Мидгарда (планеты Земля)»:
«У латинян это слово писалось так: "Rasa", отсюда и сохранилось
выражение "Tabula Rasa" — белый, чистый изначально, девственный,
светлый. Отсюда английское название русских людей — Russian (Pa-
шен), т.е. Раса. Потом букву "s" (State) заменили на "с" (Country) и сло-
вом "Race" стали обозначать человеческие виды: White Race, Black Race,
Gray Race. На английском так и осталось "Раша" (раса) — Россия. <...>
Расея — Изначальное Сияние Истины Сея, Территория Света, древнее
название обитания росов (Ра сея) со временем было искажено в Рас-
сею представителями народа, рассеянного по миру и утвердившегося
в нашей стране. Не случайно их так тянет интегрироваться с терри-
торией Европы»56.
Мечтательные картины исторического прошлого славян, прини-
мающие подчас непроизвольно фарсовый характер, вызывают время
от времени критику изнутри даже сочувствующей, но более сдержан-
ной аудитории. Но те же крайности обнажают основные стереотипы,
на которых основывается историографическая мифология России,
широко тиражирующаяся сегодня в национально-патриотической
прессе, Интернете и ошарашивающая неискушенные умы. Так, на-
пример, читатели «историко-просветительской» газеты «Русские
Славяне» со слов редактора узнают о том, что «русские славяне как
54 Авдеев В., Савельев А. Раса и русская идея (предисловие к сборнику «Расовый
смысл русской идеи», вып. I). http://www.xpomo.com/ruskolan/avdeev/rasaidea.htrn.
55 http://www.xpomo.com/ruskolan/rasa/russkie.htm.
56 Толково-этимологический (Славяно-арийский словарь), http://energodar.net/
slovar/?bukva=r. См. также: «Как звучит имя нашей Родины по-английски? Имеется
в виду произношение. — "Раша". Относительно первого слога "Ра" — все ясно.
A "shu" — "ша" — начало звучания английского слова "shine" — "шайн", что значит
"сияние". (Вообще-то, "шайн" это сокращенное "шаяние", "шияние" — шипящее ан-
глийское развитие более древнего свистящего русского "сияния".) Так что, и по древ-
неанглийски, смысл имени нашей Родины — Сияние Бога, Божественное Сияние».
94 Переменные величины
восточные славяне (или великороссы) — остатки некогда основной
мощной цивилизации русов на Земле. Они оставили следы своего
величия в Скандинавии и Якутии, на Южном Урале и в Индии,
Средней и Ближней Азии, на Юге Европы и в Египте <...> Русский
Язык — основа всех языков земли — носит в себе огромные Знания,
в т.ч. Ведические», а со слов кандидата физико-математических наук
А.Н. Алексеева, автора той же газеты, о том, что «Крит — древнерус-
ская колыбель европейской цивилизации». В той же газете Валентин
Гладышев расшифровывает слова «антропос» — «ант, Ро пос — ант,
Ро поющий; "русский" — Ру с ки — (богу) Ра с душой; "этруск" — этот
русский; "Египет" — ие ги пет — где гробы петь; "Иерусалим" — ие
Ру са лим — где (богу) Ра сынов кладем — русское кладбище. Палести-
на — Белостенная; санскрит — санг с крит — песни с Крита (от нем.
Sang — песня)»57.
Еще более диковинные прозрения проповедуются инглингами —
адептами «Древнерусской Инглиистической Церкви Православных
Староверов-Инглингов», одного из направлений славянского нео-
язычества, пропагандирующего особую древность и мессионизм
«славяно-арийской» расы с опорой на поразительную смесь эзоте-
рики, фольклора, научной фантастики, фолк-лингвистики, фэнтези,
голливудских блокбастеров и расовых теорий58. Однако, при всей
кажущейся нелепости соответствующих сочинений, пафос протеста
и конспирологии оправдывает издержки фантазирования в качестве
«гипотез». Убеждение в заговоре ученых, утаивающих правду об
историческом прошлом, предсказуемо порождает идеи и тексты, сама
новизна которых осознается как вызов и социальная позиция59. Аргу-
менты профессиональных ученых в этих случаях — как это показыва-
ет, например, критика «новой хронологии» Фоменко и Носовского60,
57 Цит. по: Русские славяне. 2001. № 1. С. 2, 11,13; Казаков В. Влияние «Русско-
го Бога Ра» и «Всеясветной Грамоты» на происхождение зайца от коровы // Русская
правда. 2001. № 24. http://www.s-slovo.narod.ru/statyi.html.
5&Хиневич А.Ю., Иванов ИМ. Славяно-Арийские Веды. Ч. 1—4 / Древнерусская
Инглиистская Церковь Православных Староверов-Инглингов. Омск (Асгардъ
Ирийский). 2-е изд. — 2005, 3-е изд. — 2007. Биобиблиографические данные об
инглиизме см. также на сайте Википедия: http://ru.wikipedia.org/wiki.
59 См., например, анонс к книге В. Ларионова «Скифская Русь. Таинственный
исток славянской расы» (М., 2009): «Это исследование, решительно порывающее
с "либеральными" табу и западными мифами, — лучшее лекарство против русо-
фобской отравы, которой нас потчуют уже не одно столетие. Эта работа перевернет
ваши представления о происхождении и расовой истории славянства. Это — долго-
жданная правда о священной древности русского народа, о великом героическом
пути наших предков от Великой Скифии до Святой Руси».
60 Антифоменковская мозаика. М.: Русская панорама, 2001—2003. Вып. 1—4;
Анти-история, вычисленная математиками. О новой хронологии Фоменко и Но-
совского / Отв. ред. СО. Шмидт. М.: РГГУ, 2006.
Раса, Россия, бог Ра и этруски... 95
этимологических озарений Чудинова и Задорнова или экспертиза
дилетантских изысканиий Авдеева61 — достигают цели лишь в той
мере, в какой они адресованы людям, уже имеющим хотя бы какие-то
представления о научных критериях верификации и фальсификации
исследовательских данных. Популярность историко-мифологической
и, в частности, расовой проблематики заслуживает при этом внимания
не только как дефицит надлежащего просвещения и исследовательско-
го здравомыслия, но также как результат — и показатель — социаль-
ной неудовлетворенности, выражение «протестного мышления» по
отношению к правилам и ограничениям, налагаемым рациональной
идеологией и научной традицией.
61 Рецидивы шовинизма и расовой нетерпимости. Письмо в редакцию // При-
рода. 2003. № 6. http://vivovoco.rsl.ru/VV/JOURNAL/NATURE/06_03/PISMO.HTM;
Критика расизма в современной России и научный взгляд на проблему этнокуль-
турного многообразия. М.: Московское бюро по правам человека; Academia, 2008.
ПОГОДА РУССКОЙ ИСТОРИИ.
ОЧЕРК КЛИМАТИЧЕСКОЙ
ИСТОРИОСОФИИ
Такая необъятная страна, как Россия, должна
весьма естественно иметь все роды климатов.
Виктор Бурьянов.
Прогулка с детьми по России. 1837
1.
Что делает погоду и климат не только предметом метеорологи-
ческого изучения, но также темой идеологической и историософской
рефлексии, изобразительной и литературной репрезентации? Как про-
исходит «окультуривание» климата и «акклиматизация» культур(ы)?
И как соотносятся в этих случаях реальное положение дел и сфера
воображения, «знание» и «мнение», наблюдение и умозрение? Гипо-
тетически можно предположить, что погодой чаще интересуются там,
где она непостоянна, и реже там, где она реже меняется1. В странах
с благоприятно устойчивым климатом разговоры о погоде вроде бы
не приняты2. Но даже если это и так, неизменно главное: разговоры
о погоде — это разговоры о том, что в большей или меньшей степени
не зависит от человека.
В социолингвистической перспективе важным фактором в под-
держании «погодного дискурса» выступает коммуникативный паритет
говорящих. Привычным объяснением в этих случаях служит указание
на контактоустанавливающую функцию «разговоров ни о чем» (small
talks) и фатические компоненты речи — общение ради общения, следо-
1 Угрюмое AM. По сведениям гидрометцентра...: Занимательная метеорология
и прогнозы погоды. СПб.: Гидрометеоиздат, 1994. http://meteoinfo.ru/Ugryumov-
scales.
2 Формановская ИМ. Речевой этикет и культура общения. М., 1989. http://reader.
boom.ru/form/form5.htm.
Погода русской истории... 97
вание поведенческому этикету, терапевтические эффекты дискурсив-
ного «замещения» и т.д.3 Можно заметить, что коммуникативная роль,
отводимая фатическим жанрам речевого общения, позволяет увидеть
проблему и в том, что им по определению противостоит, — комму-
3 Выделение фатической функции речевого поведения принадлежит Бронисла-
ву Малиновскому, изучавшему особенности поведенческой коммуникации предста-
вителей одного из племен Малайзии и обратившему внимание на важность внешне
бессмысленных разговоров в ситуации враждебно воспринимаемого молчания:
обмен приветствиями и сообщениями об общеизвестных событиях, комментарий
к очевидному снимает в таких случаях потенциальный конфликт и способствует
установлению психологического контакта внутри сообщества (Malinowski В. The
Problem of Meaning in Primitive Languages // The Meaning of Meaning / Ed. C.K. Ogden
and J.A. Richards. New York; London, 1953. P. 296—336). Из важных работ, детали-
зующих фатические компоненты речи: Laver J. Communicative functions of phatic
communion // Organisation of Behavior in Face-to-Face Interaction / Eds. A. Kendon,
R.M. Harris, M.R. Key. The Hague; Paris: Mouton, 1975. P. 215—238; Schneider K.P. Small
Talk. Analysing Phatic Discourse. Marburg: Hitzeroth, 1988; Винокур Т.Г. Говорящий
и слушающий. Варианты речевого поведения. М., 1993. С. 150 и след.; Демен-
тьев В.В. Фатические речевые жанры // Вопросы языкознания. 1999. № 1. С. 37—55;
Coupland N.y Ylänne-McEwen V. Talk about the weather: Small talk, leisure talk and the
travel industry // Small Talk / Ed. Nikolas Coupland. Harlow: Longman, 2000. P. 163—182.
Приведем здесь же подборку мнений о функции разговоров о погоде на форуме
истфака МГУ: «— Одни считают разговоры о погоде самыми глупейшими, которые
могут вести между собой люди. Другие полагают, что те снимают в общении напря-
ги. Третьи полагают, что обсудить погоду можно, но только если говорить больше
не о чем или когда надвигается ураган <...> — Я говорю о погоде, если отчаянно
хочется говорить о чем-то другом, очень важном, но не получается... в остальных
случаях, я про погоду могу только ответить, из вежливости. — Я считаю, что раз-
говоры о погоде бессодержательные. Чего о ней говорить-то, о погоде? — А если
ураган? Наводнение, лавины, снежные заносы? А зачем в новостях в конце эти люди
нам чего-то трындят о погоде, что никогда не сбывается? — Наверное, с помощью
разговоров о погоде можно-таки поддержать разговор. — В принципе не люблю
разговоров о погоде. Это показатель того, что больше с собеседником поговорить не
о чем или не очень и хочется. В моей практике встречаются оба варианта. 1 — если
надо кровь из носу поддержать разговор, а собеседник человек нужный, но несим-
патичный. 2 — если кто-то неприятный навязывается поговорить за жизнь, пять
минут монолога о погоде и видах на урожай капусты — и собеседник испаряется.
Что о ней говорить, о погоде, у каждого под носом дверь на улицу, окно или интер-
нет с прогнозом — все и так ясно, разговор сводится в взаимной констатации факта
или откровенному гаданию на кофейной гуще. Но из этого милого правила есть
и исключения. Когда с человеком просто очень нравится разговаривать — имеет
значение только процесс, а не тема разговора» (httphttp://://forumforum..tssitssi..ruru//
indexindex..phpphp??showtopicshowtopic=6286=6286). Напомню здесь же о репликах
(ставших уже прецедентными текстами нашего времени), которыми в рассуждении
о роли «погодного дискурса» обмениваются персонажи кинофильма Жана-Пьера
Жене «Le Fabuleux Destin d'Amélie» (в отечественном прокате — «Амели», 2001):
«Мы следим за погодой, пытаясь уловить ветер времени. — Да нет же, люди говорят
о погоде, чтобы не сказать лишнего».
98 Переменные величины
никативную несамодостаточность «содержательной» информатики
и многообразие риторических приемов, которые обеспечивают пре-
вращение изначально «невероятной коммуникации» (в терминологии
Никласа Лумана) в коммуникацию возможную и успешную4. Говоря
«ни о чем», мы все-таки о чем-то, а главное — отчего-то и зачем-то
говорим. Так, например, для А.П. Чехова, исключительно чуткого
к проблемам взаимопонимания вообще, значение фатических диа-
логов и, в частности, диалогов о погоде оказывается содержательно
частотным именно в тех произведениях, которые демонстрируют дра-
матическое напряжение между тем, что люди хотят сказать друг другу,
тем, что они говорят, и тем, что они делают5. Значение сказанного
в этих случаях релевантно ценности «позитивной коммуникации» —
социальной достаточности общения, ограниченного ситуативно
опознаваемыми атрибутами такого взаимодействия, которое Лев
Якубинский некогда определял как «шаблонное»6. В том же контексте,
но без чеховского драматизма, можно понять наставления профес-
сора Хиггинса в «Пигмалионе» Бернарда Шоу, заставляющего Элизу
Дулитл ограничивать салонную беседу разговорами о погоде (Элиза,
как вспомнит читатель, с этим заданием не справляется и скандально
эпатирует слушателей):
Миссис Хигинс (прерывая молчание). Как вы думаете, будет се-
годня дождь?
Элиза. Незначительная облачность, наблюдавшаяся в западной
части Британских островов, постепенно захватит и восточные районы.
Судя по барометру, существенных перемен в состоянии атмосферы не
предвидится <...>
4 Luhmann N. Die Unwahrscheinlichkeit der Kommunikation // Soziologische
Aufklärung 3: Soziales System, Gesellschaft, Organisation. Opladen, 1981. S. 25—34
(рус. перевод: Луман Н. Невероятные коммуникации // Проблемы теоретической
социологии. СПб., 2000. Вып. 3).
5 Проницательный анализ чеховских произведений в указанном отношении
см. в: Степанов А.Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М., 2005. Гл. 6 («Контакт
и условия коммуникации. Фатические речевые жанры») // http://www.my-chekhov.
ru/kritika/problem/content.shtml. Примеры «погодных разгворов» у Чехова: «Чуть
только, бывало, входил я в церковь, как ко мне тотчас же подходил какой-нибудь
"интеллигент" и после длинных предисловий о погоде начинал разговор о своих
грошовых делах» («Драма на охоте», 1884); «Придя к куму, он сел на складной стул,
степенно вздохнул, погладил бороду и заговорил о погоде. С погоды кумовья пере-
шли на нового диакона, с диакона на певчих, — и беседа затянулась» («Нахлебники»,
1886); «Говорили о погоде, о том, что метель продолжается обыкновенно двое суток,
редко более. В шесть часов обедали, потом играли в карты, пели, танцевали, наконец
ужинали. День прошел, легли спать» («По делам службы», 1899).
6 Якубинский Л.П. О диалогической речи (1923) // Якубинский Л.П. Избранные
работы. Язык и его функционирование. М., 1986. С. 45—50.
Погода русской истории... 99
Миссис Эйнсфорд Хилл. Надеюсь, в этом году не будет неожидан-
ного похолодания! Кругом столько случаев инфлюэнцы. А наша семья
так подвержена ей — каждую весну все заболевают.
Элиза (мрачно). Тетка у меня померла, так тоже сказали — от
инфлюэнцы. <...> А мое такое мнение — пришили старуху. <...> Ну,
скажите на милость, с чего бы такой здоровенной тетке вдруг поме-
реть от инфлюэнцы! А куда девалась ее новая соломенная шляпа, что
должна была достаться мне?? Стибрили! Вот я и говорю: кто шляпу
стибрил, тот и тетку пришил!7
Необходимость полагаться на известную относительность про-
гностических знаний о погоде уравнивает говорящих информационно
и, соответственно, социально, подразумевая, что в этом знании все —
включая и тех (например, ученых метеорологов), кто, казалось бы,
к такому знанию причастен в заведомо большей мере, — «одинаково
равны» (объясняя, в частности, анекдоты на тему погодных прогнозов
и синоптиков)8.
Неявный фатализм метеорологического дискурса придает, каза-
лось, бы ничего не значащим (со)мнениям о погоде напряжение
творческого ожидания и привносит в бытовую повседневность
психологическую и событийную интригу. Удовлетворение от пред-
сказуемости происходящего и удивление перед неожиданным вза-
имодополнительно разнообразят опыт переживания действитель-
ности, обнаруживающей себя, с одной стороны, в повторяемости
природно-климатических циклов, а с другой — оставляющей место
для исключений из наблюдаемых закономерностей. Погодные ожи-
дания могут быть описаны при этом в терминах риторики как некое
предвосхищение изумления, порождаемого «незнанием причин»
7 Шоу Б. Пигмалион / Пер. П. Мелкова // Шоу Б. Избранные произведения.
М.: Панорама, 1993. Цит. по: httphttp://://wwwwww..liblib..ruru//INPROZINPROZ//
SHOUSHOU//pigmaliopigmalio..txttxt. В мюзикле Фредерика Леве и Элана Джэя
Лернера «Моя прекрасная леди» (1956) Элиза принуждена зазубривать скороговорки
о той же погоде с целью овладения правилами фонетики: «In Hertford, Hereford and
Hampshire, hurricanes hardly ever happen» (разучивая аспирированное «h») и «The
rain in Spain stays mainly in the plain» (долгое «а»), ставшие словами шлягера, по-
лучившего широкую известность благодаря его киноисполнению в одноименном
фильме 1964 года (реж. Джордж Цукор, в роли Хиггинса — Рэкс Харрисон, в роли
Элизы — Одри Хепберн).
8 Анекдоты на тему погодных прогнозов см. на: http://meteonet.ru/humor.php;
http://propogodu.ru/2/15/0/; httphttp://://irkpogodairkpogoda..siteeditsiteedit..ruru//
pagepage99. Хула по адресу синоптиков не всегда анекдотична: так, Роберт Чалдини
приводит рассказы синоптиков, которым радиослушатели и телезрители угрожали
расправой за неверные или неблагоприятные прогнозы (Чалдини Р. Психология
влияния. СПб., 1999. Гл. 5).
100 Переменные величины
(«admiratio nascitur ex ignoratione causarum»)9, и заслуживают вни-
мания уже в том отношении, в каком они подразумевают интерес
к случаю, дискурсивную частотность наречий образа действия. «Вдруг
пошел дождь» или «внезапно похолодало», как и подобые им фразы,
могут служить хорошей иллюстрацией к риторическим эффектам
литературной выразительности — особенно наглядной в тех (на-
пример, фантастических) жанрах, которые принципиально избегают
прояснения причинно-следственных связей и подразумевают, что
случай, проистекающий из некой неведомой причины (causa ignota),
есть уже сам по себе достаточная причина для развертывания повест-
вования10. Закономерными образцами литературных и, в частности,
кинематографических повествований в этом отношении являются
сюжеты о природно-климатических катастрофах, обрушивающихся
на метеорологически беспомощных землян, как это происходит, на-
пример, в недавних фильмах Роланда Эммериха «Послезавтра» («The
Day After Tomorrow», 2004) и Тони Митчелла «Наводнение» («Flood»,
2007, снятого по мотивам одноименного романа Ричарда Дойла, 2003).
На фоне этих примеров напоминания о том, что причины изменения
в природе от человека так или иначе скрыты, могут быть поняты
и более широко — как протест против человеческого самомнения, как
стремление говорить о том, что (не)лишний раз напоминает о внешних
по отношению к человеку — онтологических и метафизических —
основаниях социального и культурного опыта11.
2.
Для европейской культуры ранней и авторитетной проповедью
стоического смирения перед неизбежностями климата, уравновеши-
ваемого посильным навыком наблюдения природы, стала гекзаметри-
ческая поэма Арата Солийского «Явления», посвященная описанию
звездного неба и примет погоды (III в. до н. э.). На протяжении по-
следующих столетий поэма Арата, названная Германом Бенгтсоном
«античным бестселлером»12, многократно переписывалась и по мень-
шей мере четырежды переводилась на латынь, сохраняя прогности-
ческое и — не в последнюю очередь — этико-дидактическое значение
вплоть до XVIII века. Описание примет, должных облегчить жизнь
9 Sarbievius (Sarbiewski) M.С. De acuto et arguto sive Seneca et Martialis
(1619/1623) // Praecepta poetica / Pod red. S. Skimina. Wroclaw; Krokau, 1958. S. 1—14.
10 Подробно: Lachman R. Erzählte Phantastik: Zu Phantasiegeschichte Und Semantik
Phantastischer Texte. Frankfurt am Main: Suhrkamp (Taschenbuch Wissenschaft), 2002.
11 См. замечательный опыт этико-философского анализа таких «напомина-
ний» — в ретроспективе японской культуры в книге Вацудзи Тэцуро (1889—1960)
«Фу-до» (букв. «Ветер и земля», 1935), одного из наиболее влиятельных философов
современной Японии, английский перевод: Tetsuro W. Climate and Culture. A Philo-
sophical Study / Transi, by G. Bownas. N.Y.; Westport; London: Greenwood Press, 1988.
12 Бенгтсон Г. Правители эпохи эллинизма. M., 1982. С. 192.
Погода русской истории... 101
земледельцу и мореходу, нетривиально соотносится у Арата с тезисом
о всеопределяющей зависимости людей от Зевса (а у христинских ком-
ментаторов «Явлений» — от Господа Бога), поскольку и сами приметы
указывают на того, кто их дарует человеку.
Самый наш род от него. Это он своей милостью людям
Верные знаки дает <...> (Ph. 5)13.
В вероучительном истолковании «Явлений» астрономические
и метеорологические сведения хорошо иллюстрируют принципы есте-
ственной теологии. Божественное всеприсутствие в природе означает,
что постижение природных закономерностей есть в определенном
смысле постижение закономерностей самого этого всеприсутствия.
Для античной традиции (и, в частности, для Арата) мифологическая
ретроспекция в объяснении природы ограничивалась тем, что природа
есть предикат для человека и, соответственно, высказывание о природе
есть также и высказывание о присутствующем в ней боге (в начале по-
эмы Арат прямо увязывает неминуемость наших упоминаний о Зевсе
с его всеприсутствием), для христианской (католической и право-
славной) традиции важнее тезис о божественном сотворении самой
природы, но и в том и в другом случае можно сказать, что природа
мыслится «предикатом гораздо большего субъекта, чем сам человек»14.
Теологическая контекстуализация современного естествознания,
характерно распространяя тот же тезис на методологическую при-
роду научных суждений о мире, усложняет понимание естественной
теологии (в частности, как доктрины о позитивистском допущении
познающего человека в объекте изучения), но сохраняет неизменным
убеждение в принципиальной ограниченности научного и, тем более,
профанного истолкования мира15.
Досужие рассуждения на тему погоды, при всем их разнообразии,
воспроизводят схожие, пусть и не прямо богословские, доводы «от не-
известного» («ignotum per ignotius»). В определенном смысле это имен-
но тот случай, когда причинное мышление оборачивается суевериями,
поскольку каузальные и финальные категории в объяснении погоды
предсказуемо проще тематизируются как категории не силлогисти-
13 Арат. Явления / Пер. с древнегреч., вступ. статья и коммент. К.А. Богданова.
СПб.: Алетейя, 2000. С. 53. Первое полустишие позже будет характерно
процитировано апостолом Павлом. В русском синодальном переводе: «Мы и род
его» (Деян. XVIII, 28).
14 Bernhart J. Gestalten und Gewalten. Würzburg, 1962. S. 245.
15 Karish R. Naturwissenshaft und Glaube. Donauwörth, 1958; Неделько В.И.,
Хунджуа А.Г. Основы современного естествознания: Православный взгляд.
М.: Паломник, 2008.
102 Переменные величины
ческих, но энтимемических суждений16. Неудивительно, что именно
такова формульная структура и большинства фольклорных прогно-
стических суждений, внешне построенных по силлогистической схеме
«если то... то это», но содержательно декларирующих некие следствия
при недостаточности исходных или промежуточных посылок:
«На Трифона звездно — весна поздняя», «На Евдокию снег — уро-
жай» <...> «Коли на Юрья березовый лист в полушку, на Успенье клади
хлеб в кадушку», «Если на Николу заквакают лягушки — хорош будет
овес», «На Луку полуденный ветер — к урожаю яровых»17.
Этнографы и фольклористы оправданно пишут о важной роли
таких примет в хозяйственно-трудовом обиходе традиционных об-
ществ18. Собственно, и само представление о фольклорной традиции
применительно к любой традиционной культуре предполагает знание
метеорологической лексики и прогностических сведений, суммиру-
ющих собой в устойчивости их фольклорной передачи локальный
опыт природопользования. С оглядкой на историю отечественной
фольклористики кажется символичным и характерным, что «Толковый
словарь живого великорусского языка» В.И. Даля, по воспоминаниям
самого лексикографа, начался с разговора о погоде и записи услы-
шанного им от ямщика диалектизма «замолаживает», означавшего
в Новгородской губернии «пасмурнеть, заволакиваться тучками, кло-
ниться к ненастью»19. И.П. Сахаров, как и Даль, стоявший у истоков
отечественной фольклористики, также включил обширное описание
16 Ward D. Weather Signs and Weather Magic: Some Ideas on Causality in Popular
Belief// Pacific Coast Philology. 1968. № 3. P. 67—72. Ср.: Riedl R. Die Folgen des Ursa-
chendeutens // Die erfundene Wirklichkeit. Wie wir wissen, was wir zu wissen glauben.
Beiträge zum Konstruktivismus / Hg. von Paul Watzlawik. München, 1981. S. 67—90.
17 Успенский TM. Власть земли // Успенский Г.И. Собр. соч.: В 9 т. М., 1956.
Т. 5. С. 127.
18 Применительно к русской культуре см.: Балашев Л. Народная метеорология //
Наука и жизнь. 1975. № 9. С. 83—86; Громыко ММ. Мир русской деревни. М., 1991.
С. 16; Ryan W.F. The Bathhouse at Midnight. An Historical Survey of Magic and Divina-
tion in Russia. University Park: The Pennsylvania State UP, 1999. P. 129—135 [Рус. пер.:
Райан В.Ф. Баня в полночь. Исторический обзор магии и гаданий в России. М.: НЛО,
2006]; Некрылова А. Русский традиционный календарь. СПб., 2007. С. 10—13.
19 Мельников П.И. (Печерский Андрей). Владимир Иванович Даль // Полное
собрание сочинений Владимира Даля (Казака Луганского). Т. 1. СПб.; М., 1897.
С. XVII. Позднее эту историю анекдотически пересказывали так: «"Замолажива-
ет..." Даль выхватил обрывок бумаги и начал записывать: "Замолаживает (про-
стореч.) — становится холодно, зябко..." А ямщик, снова поежившись, продолжил:
"Зомолаживает. Надо бы, балин, до дому сколее добилаться..."» (httphttp://://ctacctac.
livejournallivejournal..comcom/25104./25104.htmlhtml??threadthread=347152=347152;
http://www.anekdot.ru/id/-2040719008/.
Погода русской истории... 103
погодных примет («Народный дневник») во вторую часть «Сказаний
русского народа» (1837), без понимания которых представление о на-
родной культуре было бы заведомо неполным.
И все же, при всей важности фольклорных высказываний на тему
погоды, можно утверждать, что значение прогностических примет не
сводится исключительно к узкопрактическим нуждам земледельцев,
охотников и рыболовов. Фольклор погодных примет (weather lore)
повсеместно, где он наблюдался и исследовался, включен в традицию
дидактически окрашенного говорения, социальная ценность которо-
го не ограничивается задачами синоптики. Разнообразие народной
метеорологической лексики иллюстративно при этом как к внутри-
культурным различиям, так и к возможностям общеязыкового сло-
вообразования, коррелирующего с фольклорным словотворчеством20.
Недаром тот же Даль видел в метеоназваниях (в лингвистической
терминологии: «метеонимах») и высказываниях на тему погодных
прогнозов образцы устно-поэтического богатства народной культуры.
План содержания в этих случаях в существенной степени предопреде-
лен планом выражения — языковой рефлексией и языковой игрой,
дающей возможность для различного рода квазиэтимологий, закреп-
ляющих звуко-символические (например, паронимические и омо-
нимические) соответствия между словами и фактами внеязыковой
действительности21. Таковы, например, «этимологические» сближения
календарных дат — названий христианских праздников, имен святых
и чудотворцев — с погодными явлениями и предписанием созвучной
им трудовой деятельности:
«На Василия Парийского земля парится», «К Варваре зима дорогу
заварит», «Герман гремит», «Варфоломей вертит облака», «Варнава их
возвращает», «На Тихона певчие птицы затихают»22;
20 Азим-Заде Э.Г. Русско-славянская астрономическая и метеорологическая
терминология в сравнительно-историческом и типологическом плане. Автореф.
дис. ... канд. филол. наук. М., 1979; Касьянова В.М. Русская метеорологическая
лексика (история и функционирование). Дис. ... канд. филол. наук. М., 1984; Су-
прун-Белевич Л.Р. Метеорологическая лексика в славянских языках. Дис. ... канд.
филол. наук. Минск, 1987; Кондратенко ММ. Лексика народной метеорологии во
владимиро-поволжских и брянских говорах // Севернорусские говоры. Л., 1989.
Вып. 5. С. 79—89; Горячева Т.В. К этимологии и семантике славянских метеорологи-
ческих и астрономических терминов // Этимология 1988—1990. М., 1992. С. 36—44;
Суспицына H.H. Метеорологическая лексика в говорах Русского Севера. Автореф.
дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2000.
21 Гридина Т.А. Проблемы изучения народной этимологии: Пособие к спецкур-
су. Свердловск: Свердловский педагогический институт, 1989; Садова Т.С. Народная
примета как текст: Лингвистический аспект. СПб., 2003; Харченко В.К., Тонкова Е.Е.
Лингвистика народной приметы. Белгород, 2008.
22 Славянские древности: Этнолингвистический словарь: В 5 т. / Под общ. ред.
Н.И. Толстого. М., 1995. Т. 1. С. 116, 289—290, 498; М., 1999. Т. 2. С. 435.
104 Переменные величины
«На Луку сажают лук», «Пришел Евсей — овсы отсей», «Кто сеет
после Фита (св. Вита), тот будет просить жита», «Посеешь лен на
Олену (то есть в день святых Константина и Елены. — К.Б.) — будут
Пословично-поговорочный характер многих из погодных примет
и их значимое приурочение к тем или иным легендарным событиям
и именам придает прогностической дидактике в этих случаях не только
мнемотехническое, но и метадискурсивное значение, выражающееся
в возможностях сюжетно-нарративных амплификации и этиологи-
ческих мотивировок24. В терминах психологии «эффект речи», свя-
зываемой с разговорами о погоде, оказывается в этих случаях также
и «эффектом знания», обеспечивающего поддержание дискурсивных
тактик социального взаимоопознания и социально повторяющегося
«порядка вещей», в том числе эпистем(олог)ическую относительность
коллективного знания о мире:
«Случается такой год, что в нем семь погод», «Всяк Еремей про
себя разумей: когда сеять, когда жать, когда в скирды метать» и т.д.25
В литературном и, в частности, поэтическом выражении тема-
тически специализированное описание природных стихий и времен
года еще более наглядно обнаруживает напряжение и посильное при-
мирение концептуальных противопоставлений, позволяющих видеть
в окружающем мире как хаос, так и космос — порядок и беспорядок,
необъяснимое и объяснимое, предопределение и произвол и т.д. Уже
античные и средневековые образцы таких произведений — «Труды
и дни» Гесиода, «Явления» Арата, «Георгики» Вергилия, «Фасты»
Овидия, «Садик» Валафрида Страбона, «Мартиролог» Вандальберта
Прюмского и т.д. — дают достаточные основания, чтобы судить об
исторической конфигуративности риторико-эвристических предпо-
чтений в суждениях о природе как о том, что может равно радовать
и ужасать, быть полезным и пагубным, прекрасным и безобразным.
Отношение к природе как к враждебной для человека силе или, на-
против, к дружественной помощнице варьирует исторически и идео-
логически, но так или иначе указывает на человека перед лицом
взаимодействующей с ним действительности.
23 Славянские древности. М., 1995. Т. 1. С. 116, 117, 369; М., 1999. Т. 2. С. 588.
24 Толстая СМ., Толстой Н.И. Народная этимология и этимологическая ма-
гия // Язык и народная культура: очерки по славянской мифологии и этнолингви-
стике. М., 1995. С. 317—332; Arora Sh.L Weather Proverbs: Another Look // Proverbium.
1986. № 1. P. 34—46.
25 Некрылова А. Русский традиционный календарь. С. 11.
Погода русской истории... 105
з.
Этнографические описания традиционных обществ показывают,
что зависимость от природы мало где мыслилась исключительно одно-
сторонней. Фольклорная метеорология складывается из контаминации
мифологических представлений и магических практик, оставлявших
место не только для пассивного переживания погодных явлений, но
и для вмешательства в них. В русской и, шире, славянской фольклор-
ной культуре власть над погодой вменяется как демонологическим
персонажам, так и, например, умершим предкам (прежде всего так
называемым «заложным покойникам» — висельникам, утопленникам,
умершим неправедной смертью и погребенным вне церковного по-
госта), способным насылать бури и метель, град и вихри. Христиани-
зированная синоптика погодного ненастья или, напротив, погодной
благодати отсылала к местночтимым святым, ниспосылавшим ту или
иную погоду либо в наказание людей за грехи и нарушение ими тех
или иных запретов, либо в проявление своего благоволения к ним.
Вместе с тем предполагалось, что человек и сам может воздействовать
на природные стихии, следуя определенным «договорным» (компро-
миссным) или даже «наступательным» ритуально-поведенческим так-
тикам. Соблюдение превентивных запретов (например, повсеместного
у славян запрета проносить открытый гроб с покойником по полям во
избежание градобития), исполнение обрядовых предписаний (уничто-
жение могил заложных и некрещеных покойников), магические мани-
пуляции с водой, огнем, землей, камнями, животными и насекомыми
(выливание воды из колодца, пахание реки или дороги, умерщвление
ужей, лягушек, разгребание муравейника и т.д.), предметами одежды
и утвари (тканье обыденного полотна, использование пасхальной
скатерти и вывернутой наизнанку рубахи), заговоры и заклинания,
обычаи жертвоприношений, молебствий, колокольного звона и т.д.
выступали в роли окказиональных способов социального воздействия
на природу и ее (условно говоря) «потусторонних» представителей26.
Рациональное понимание природного мира в исторической ре-
троспективе может быть представлено при этом различением гер-
меневтического и технологического подхода. Если классическая гер-
меневтика подразумевает учет предпосылок, обнаруживающих себя
в самом объекте анализа, то технологическое понимание, по Гадамеру,
имеет в виду понимание того, как природа отвечает на вмешательство
26 Ryan W.F. The Bathhouse at Midnight. P. 196—198; Толстая СМ. Метеорология
народная // Славянские древности. M., 2004. T. 3; См. также: Шарланова В.
Народна метеорология. София, 1999; Турилов A.A. Камень для вызывания дождя
и ветра: Руководство по метеорологической магии в старобелорусской записи
XVI в. // Отреченное чтение в России XVII—XVIII веков / Отв. ред. А.Л. Топорков,
A.A. Турилов. М., 2002. С. 533—541.
106 Переменные величины
человека в саму природу27. В последовательности и повторяемости
природных наблюдений, приурочиваемых к той или этой местности,
к тем или иным временам года «разговоры о погоде» предсказуемо
ведут к разговорам о климате, а значит, и о том, чему он так или иначе
сопутствует. Сочинительная связь в этих случаях легко оказывается
соподчинительной, объяснительно соотнося климат и общество,
климат и культуру, климат и идеологию, климат и политику, климат
и экономику и т.д. Не случайно, что и контекстуализация самих «обще-
ствоведческих» понятий на самых разных языках мира допускает
использование климатических и атмосферно-метеорологических мета-
фор («культурный климат», «идеологический климат», «политическая
атмосфера» и т.д.)28, — использование уже столь привычное, что нужно
определенное усилие, чтобы увидеть за ними не просто инерцию рече-
вого обихода, но эпистемологическое «взаимоналожение» социальной
и природной действительности29.
4.
Дискуссии о влиянии климата на социальные, культурные и по-
литические формы организации человеческой жизни ведутся начиная
по меньшей мере с Античности. Среди первых текстов такого рода —
медицинское сочинение «О воз духах, водах и местностях» («De aeri-
bus, aquis et locis»), приписываемое античной традицией Гиппократу
(V—IV вв. до н. э.), автор которого подразделял весь географический
мир на три климатические зоны (т.е. зоны, условно разделенные по
полуденной высоте наклона солнечных лучей; греч. — кМца, Gen.
кМцатос) с соответствующим различением физических, умственных
и морально-нравственных особенностей их обитателей. Аристотель,
сравнивая в «Политике» эллинские государства с племенами, рас-
пределенными «по всей вселенной», и рассуждая о проистекающих
из этого обстоятельства свойствах гражданского правления, полагал,
что племена, «обитающие в странах с холодным климатом, при-
том в Европе, преисполнены мужества, но недостаточно наделены
умом и способностью к ремеслам. Поэтому они дольше сохраняют
свою свободу, но не способны к государственной жизни и не могут
27 Gadamer H.-G. Rhetorik, Hermeneutik und Ideologiekritik // Hermeneutik und
Ideologiekritik / Hrsg. J. Habermas. Frankfurt am. M.: Suhrkamp, 1971. S. 79.
28 См. такие примеры в общественно-политическом, экономическом, финан-
сово-кредитном и нормативно-законодательном контекстах отечественных СМИ:
Муллахметова Ч.Н. Концептуальная область «Неживая природа» как источник
метафорической экспансии в дискурсе российских средств массовой информации
(2000—2004 гг.). Дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2005.
29 Ср.: Ekvall G. Creative Climate // Encyclopedia of Creativity. Vol. 1 / Eds. S. Pritz-
ker and M. Runco. San Diego: Academic Press, 1999. P. 402—403.
Погода русской истории... 107
господствовать над своими соседями». Племена, населяющие Азию,
напротив, «обладают умом и отличаются способностью к ремеслам, но
им не хватает мужества; поэтому они живут в подчинении и рабском
состоянии». И только греки, живущие в благоприятном среднем кли-
мате — промежуточном между холодным климатом Северной Европы
и жарким климатом Азии, — соединяют в себе достоинства и тех
и других: «эллинский род» «обладает и мужественным характером,
и умственными способностями; поэтому они сохраняют свою свободу,
пользуются наилучшим государственным устройством и способен
властвовать над всеми, если бы он только был объединен одним го-
сударственным строем»30.
Позднее рассуждения о климатическом детерминизме встречаются
в трактатах Цицерона («О судьбе»), Полибия, Галена («Quod animi
mores corporis temperamenta sequantur»), Витрувия и других антич-
ных и средневековых авторов31. Великие географические открытия
XVI—XVII веков с новой силой активизировали размышления о роли
климата в человеческой истории. Наиболее известными в их ряду
стали сочинения «Шесть книг о государстве» Жана Бодена (1576),
«Опыты, или Наставления гражданственные и нравственные» Фрэн-
сиса Бэкона («Essays or Counsels Civic and Moral», 1625), «Рассуждение
о древних и новых» Бернара ле Бовье де Фонтенеля («Digression sur les
Anciens et les Modernes», 1688), «Критические размышления о поэзии
и живописи» Жана-Баптиста Дюбо («Réflexions critiques sur la poésie
et sur la peinture», 1719), «Опыты, касающиеся воздействия воздуха на
человеческие тела» Джона Арбетнота («Essays concerning the Effects of
Air on Human Bodies», 1733), «Дух законов» Шар ля-Луи Монтескье
(«Esprits des lois», 1748), «О национальных характерах» Дэвида Юма
(«Of National Characters», 1748), «Проблемы Энциклопедии» Франсуа
Вольтера («Questions sur l'Encyclopédie», 1752), «Рассуждение о физиче-
ских и моральных причинах изменчивости духа, нравов и правления
народов» (1769) Жан-Луи Кастийона, «История Америки» Уильяма
30 Аристотель. Политика // Аристотель. Сочинения: В 4 т. / Пер. С.А. Жебелева.
М.: Мысль, 1983. Т. 4. С. 601. Об умеренности и благодатности климата Эллады
упоминал и Геродот (Hist. Ill, 106). См. также: [Plat.] Epinom. 987. D.
31 Glacken C.J. Traces on Rhodian Shore: Nature and Culture in Western Thought
from Ancient Times to the End of Eighteenth Century. Berkeley: University of California
Press, 1967; Sargent F. Hippocratic Heritage: A History of Ideas about Weather and Human
Health. New York: Pergamon Press, 1982; Newmyer S.T. Climate and Health: Classical
and Talmudic Perspectives // Judaism. 1984. Vol. 33. P. 426—438; Wands J. The Theory
of Climate in the English Renaissance and Mundus Alter et Idem II Acta Conventus Neo-
Latini Sanctadreani / Ed. I.D. McFarlane. Binghampton (Medieval and Renaissance Text
Studies), 1986. P. 519—529; Gates WE. The Spread of Ibn Khalduns Ideas on Climate and
Culture, Journal of History of Ideas. 1967. Vol. 28. № 3. July—September. P. 415—422.
108 Переменные величины
Робертсона (1777), «Замечания о влиянии климата» Уильяма Фальконе
(«Remarks on the Influence of Climate <...> on the Disposition and Temper
<...> of Mankind», 1781)32. Особая роль в этом ряду должна быть от-
ведена Монтескье, «климатическая теория» которого принципиально
соотносилась с рассуждением об оптимальных формах государствен-
ного управления и категориями национально-патриотического само-
определения33.
В целом разнообразие мнений о влиянии климата на человечество
сводится в указанных сочинениях к спорам о характере зависимости
различных народов, наций и рас от окружающей их среды. По раз-
мышлению Бодена, Бэкона, Дюбо, Арбетнота, Монтескье роль такой
зависимости виделась определяющей. Их оппоненты, с разной сте-
пенью последовательности и аргументированности, настаивали на
опосредующем характере того же воздействия. Если, согласно Мон-
тескье, «царство климата является первым из всех царств, и нравы,
действия и законы без всяких исключений подчиняются ему», то
Вольтеру представлялось очевидным, что хотя «климат обладает опре-
деленной силой, но сила правительств во сто крат больше, а религия,
объединенная с правительством, еще сильнее»34. Если для Фонтенеля
было ясно, что различия в климате «должны оказывать определенное
влияние на все, вплоть до мозга», а идеи, как и растения, произрас-
тают «совсем не одинаково хорошо в различного рода климатах»35, то
Этьен Бонно де Кондильяк писал о том, что «климат не есть причина
32 Tooley M. Bodin and the medieval theory of climate // Speculum. 1953. Vol. 28.
P. 64—83; Manley G. The revival of Climatic Determinism // Geographic Review. 1958.
Vol. 48. P. 98—105; Zacharasiewicz W. Klimatheorie in der englischen Literatur und
Literaturkritik. Von der Mitte des 16. bis zum frühen 18. Jahrhundert. Wien; Stuttgart:
Braumüller, 1977; Koller A.H. The Abbé du Bos: His Advocacy of the Theory of Climate.
A Precursor of Johann Gottfried Herder. Champaign: Garrard Press, 1934; Vyverberg H.
Human nature, cultural diversity, and the French Enlightenment. New York: Oxford
University Press, 1989. P. 66—71 ff.; Golinski /. British Weather and the Climate of
Enlightenment. Chicago; London, 2007. P. 170—184.
33 Mercier R. La théorie des climats des Réflexions critiques à L'Esprit des lois // Revue
d'histoire littéraire de la France. 1953. Vol. 58. P. 17—37, 159—175; Sklar J. Virtue in a Bad
Climate: Good Men and Good Citizens in Montesquieu's L'Esprit des lois // Enlighten-
ment Studies in Honour of Lester G. Crocker / Eds. Alfred Bingham and Virgil Topazio.
Oxford: Voltaire Foundation, 1979. P. 315—328; Fletcher ET-H. Climate and Law: Influence
of Montesquieu on British Writers // Geography. 1934. Vol. 19. P. 29—34; Shackleton R.
The Evolution of Montesquieu's Theory of Climate // Revue Internationale de Philoso-
phic 1955. Vol. 9. P. 317—329; Fink G-L De Bouhours à Herder: La théorie française
des climats et sa réception outre-Rhin // Recherches germanique. 1985. Vol. 15. P. 3—62;
Courtois J.-P. Le physique et le moral dans la théorie du climat chez Montesquieu // Le
travail des Lumières. Pour Georges Benrekassa. Paris: Champion, 2002. P. 139—156.
34 Цит. по: Мейнеке Ф. Возникновение историзма. М., 2004. С. 74.
35 Фонтенель Б. Рассуждения о религии природы и разума. М., 1979. С. 41,173.
Погода русской истории... 109
развития искусств и наук, он необходим лишь как существенное ус-
ловие их развития»36.
Соответственно, характеристики народов и представитель-
ствуемых ими культур предопределяются степенью климатического
фатализма. Так, «в северном климате», по убеждению Монтескье,
«вы увидите людей, у которых мало пороков, немало добродетелей
и много искренности и прямодушия. По мере удаления к югу вы как
бы удаляетесь от самой морали <...> В странах умеренного климата
вы увидите народы, непостоянные в своих пороках и добродетелях,
так как недостаточно определенные свойства этого климата не в со-
стоянии дать им устойчивость»37. Вместе с тем, по замечанию Юма,
уже «лорд Бэкон заметил, что жители Юга изобретательнее жителей
Севера, но что, если уроженец холодного климата гениален, он под-
нимается на большую высоту, чем та, которая может быть достигнута
южными умами»38.
5.
Русские читатели объяснимо вычитывали в соответствующих
размышлениях прежде всего то, что могло быть соотнесено с исто-
рическим и культурным опытом России. Так, в вымышленном раз-
говоре Монтескье и Антиоха Кантемира («Вечер у Кантемира», 1816),
вошедшем в «Опыты в стихах и прозе» Константина Батюшкова
(1818), доводы прославленного француза о преимущественной зави-
симости культуры от климата обнаруживали свою тенденциозность
и неубедительность уже перед очевидностью исторических деяний
Петра Великого.
«Он создал людей, — нет! Он развил в них способности душевные;
он вылечил их от болезни невежества; и русские, под руководством
великого человека, доказали в короткое время, что таланты свой-
ственны всему человечеству. <...> Вы говорите, что власть климата
есть первая из властей. Не спорю: климат имеет влияние на жителей;
но это влияние... уменьшается или смягчается образом правления,
нравами, общежитием»39.
«Умный человек» и «великий писатель», в благожелательной
оценке Кантемира, «говорит о России как невежда» (так аттестует
36 Кондильяк Э.Б. Соч.: В 3 т. / Пер. с фр.; общ. ред. и прим. В.М. Богуславского.
М.: Мысль, 1980. Т. 1. С. 263.
37 Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1955. С. 352.
38 Юм Д. Соч.: В 2 т. М., 1968. Т. 2. С. 715.
39 Батюшков К.Н. Вечер у Кантемира // Батюшков К.Н. Соч.: В 2 т. М., 1989.
Т. 1. С. 56, 57.
ПО Переменные величины
здесь же Монтескье конфидент Кантемира — аббат Гуаско), по-
скольку разделяет общий предрассудок иностранцев, полагающих
«вообще, что Московия покрыта вечными снегами, населена —
дикими»40. Расхожий в европейской литературе XVIII века образ
заснеженной и дикой России наследовал баснословной традиции
локализовать за северными границами Европы земли мифических
гипербореев и не менее мифических скифов41. Сопутствующие
этому образу представления легко приобретали пропагандистский
смысл, — одним из примеров такого рода может служить полу-
чившая широкое распространение в Австрии и Германии во вторую
треть XVIII века так называемая «Доска народов» (Völkertafel) —
гравированное изображение представителей десяти европейских
народов, сопровождаемое перечнем присущих им свойств характера
и быта. В этом ряду, представляющем типические фигуры испанца,
француза, итальянца, немца, англичанина, шведа, поляка, венгра,
а также «турка или грека», нашлось место и одетому в шубу «моско-
виту» («Muskawith»), чья родина определяется здесь же как «ледяная»
страна («Voller Eiß»), обрекающая его на меховые одежды, продол-
жительную спячку («die Zeit vertreiben: Mit Schlaffen»), простудные
заболевания («In Keichen») и, в конечном счете, на смерть в снегу
(«Ihr Leben: Im Schnee»). Соответствующим образом характеризуется
и он сам: «московит» зол («Boßhaft»), лишен рассудка («Verstand: Gar
Nichts») и веры («ein Abtringer»), донельзя груб («Unentlich krob»),
вероломен («Gar Verrätherisch») и драчлив («Lieben: Den Brügl»)42.
40 Батюшков К.Н. Вечер у Кантемира. С. 57.
41 Вулъф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании
эпохи Просвещения. М., 2003. Один из авторитетных и наиболее популярных
источников европейских представлений о России — путевые записки Гербер-
штейна «Rerum Moscovitarium commentarii», впервые опубликованные в 1549 году:
Kudravcev O.F. Das ambivalente Bild Rußlands. Sigismund von Herberstein und seine
Vorgänger // 450 Jahre Sigismund von Herbersteins «Rerum Moscovitarium Commen-
tarii» / Hrsg. Frank Kämpfer und Reinhard Frötschner. Wiesbaden: Harrassowitz, 2002.
P. 101 — 114; Baron S.H. Herbersteins Image of Russia and its Transmission through
Later Writers // Siegmund von Herberstein, Kaiserlicher Gesandter und Begründer der
Russlandkunde und die europäische Diplomatie / Hrsg. Gerhard Pferschy. Graz: Akad.
Druck- und Verlagsanstalt, 1989. P. 245—279. См. также: Mervaud M. Roberti J.-C.
Une infiie brutalité. Limage de la Russie dans la France des XVI et XVII siècles. Paris:
Institut d'Etudes Slaves, 1991.
42 Об истории этой гравюры и традиции соответствующих изображений:
Franz К. Stanzel: Europäer. Ein imagologischer Essay. Universitätsverlag С Winter,
Heidelberg, 1997; Eismann W. Der barbarische wilde Moskovit. Kontinuität und Wandel
eines Stereotyps // Europäischer Völkerspiegel. Imagologisch-ethnographische Studien
zu den Völkertafeln des frühen 18. Jahrhunderts / Hrsg. Franz K. Stanzel. Heidelberg:
Universitätsverlag, 1999. S. 283—297.
Погода русской истории..
111
«Доска народов» («Völkertafel»), 1720—1730-е гг.
Вне инвективного контекста представление об особенностях
национального характера жителей севера могло обретать, впрочем,
и вполне позитивные коннотации, придающие им черты, выгодно от-
личающие сурового северянина от изнеженных и избалованных евро-
пейцев. В определенной мере этот образ был (при прямом посредстве
европейской литературы) востребован и в самой русской культуре —
с той поправкой, что благотворное влияние Просвещения может быть
распространено и на скифов. Не лишенное мазохизма желание русских
интеллектуалов примерить на себя личину «просвещенных скифов»
тонко почувствовал Вольтер, ставший в 1760 году автором стихотворе-
ния «Русский в Париже», в котором от лица неофита, приехавшего за
просвещением на берега Сены, сравнивал своего героя с невежествен-
ным, робким, но любопытствующим скифом, прибывшим в Афины,
чтобы «рассеять ночь», застилающую его глаза43. Русская аудитория
последней трети XVIII века охотно знакомилась с руссоистскими
типажами «добрых дикарей», обнаруживавших в общественном мне-
нии, судя по всему, вполне узнаваемые аналогии и геополитические
ожидания. Примерами читательских пристрастий в этих случаях стали
анононимный рассказ «Дикий» («Le Sauvage»), переводившийся на
русский язык семь раз с 1778 по 1799 год, с поучительной моралью
43 См.: Нойманн И. Использование «Другого»: Образы Востока в формировании
европейских идентичностей. М., 2004. С. 119.
112 Переменные величины
о том, что «повсюду есть добрые люди»44, и многотомное «Путешествие
(скифа. — К.Б.) Анахарсиса младшего по Греции» Жан-Жака Бартелеми
(1788), выдержавшее ряд переизданий на европейских языках и вы-
шедшее двумя изданиями в Петербурге и Москве в 1803—1809 годах.
Батюшков устами Кантемира, в общем, следовал той же образ-
ности, рисуя сегодняшних русских наследниками вчерашних дикарей,
но и вносил в нее существенный корректив, напоминая тем, кто по-
прежнему верил старым предрассудкам, о «неизмеримом простран-
стве» и разнообразии климата России:
«[В] то время, когда житель влажных берегов Белого моря ходит
за куницею на быстрых лыжах своих, — счастливый обитатель устьев
Волги собирает пшеницу и благодатное просо. Самый Север не столь
ужасен взорам путешественника; ибо он дает все потребное возделы-
вателю полей»45.
О взглядах Монтескье на зависимость культуры от климата
русские читатели могли, конечно, рассуждать задолго до Батюшкова.
В академической книжной лавке в Москве женевское издание «Духа
законов» предлагалось к продаже уже в 1750 году, то есть на второй год
после его выхода в свет46. Ссылка на климат как фактор, предопреде-
ляющий эффективный образ правления, содержалась и в первой главе
«Наказа» Екатерины II (1767) — в обоснование доказанного реформа-
ми Петра тезиса о том, что «Россия есть Европейская держава» (§6):
«Перемены, которые в России предпринял Петр Великий, тем
удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не
сходствовали со климатом и принесены были к нам смешением разных
народов и завоеваниями чуждых областей. Петр Первый, вводя нравы
и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такие удоб-
ности, каких он и сам не ожидал (§ 7)»47.
Недвусмысленные отсылки к Монтескье содержались здесь же
в параграфах, касавшихся особенностей формирования «народного
умствования»:
44 Санктпетербургский вестник. 1778. Ч. 1. Январь. С. 37; Рак В. Д. Переводная
литература в периодических изданиях // История русской переводной художествен-
ной литературы: Древняя Русь. XVIII век / Отв. ред. Ю.Д. Левин. СПб.: Дмитрий
Буланин, 1995. Т. 1. С. 289—291.
45 Батюшков К.Н. Вечер у Кантемира. С. 57.
46 Копанев H.A. Распространение французской книги в Москве в середине
XVIII в. // Французская книга в России в XVIII в.: Очерки истории / Отв. ред.
СП. Луппов. Л., 1986. С. 75.
47 Наказ Екатерины II Комиссии о составлении проекта нового Уложения
(1767). Цит. по: http://historydoc.edu.ru/catalog.asp?ob_no= 12793.
Погода русской истории... 113
«Многие вещи господствуют над человеком: вера, климат, за-
коны, правила, принятые в основание от правительства, примеры дел
прешедших, нравы, обычаи. От сих вещей рождается общее в народе
умствование с оными сообразуемое, например: Природа и климат
царствуют почти одни во всех диких народах. <...> Законоположение
должно применяти к народному умствованию. Мы ничего лучше не
делаем, как то, что делаем вольно, не принужденно и следуя природной
нашей склонности (гл. VI, § 45, 46, 57)»48.
Географическое и климатическое разнообразие Российской
империи оказывалось при этом важным доводом в пользу не-
ограниченного самодержавия, обеспечивающего сохранение единства
и распределение государственных благ между всеми ее подданными.
Проблемы национального характера также решались их посильным
примирением и «гармонизацией» различий, свойственных различ-
ным народностям и сословиям, составляющим в своей совокупно-
сти «российскую нацию»49. К тому же теория Монтескье позволяла
судить о эффективности самодержавного правления именно ввиду
преимущественно холодного климата России: одновременно и также
с опорой на климатическую теорию Монтескье князь М.М. Щербатов
(участвовавший в качестве депутата от ярославского дворянства в ра-
боте «Комиссии о составлении проекта нового уложения») в «Размыш-
лении о неудобствах в России дать свободу крестьянам и служителям
или сделать собственность имений» писал о грубом, наглом, суровом,
злопамятном и ленивом народе, пороки которого происходят от хо-
лодного климата50. О лености, проистекающей от климата, говорилось
и в тексте «Наказа», определявшим и средство к его исправлению —
принуждение к земледелию51.
В последующих размышлениях о национальном характере
и наилучших формах государственного управления российские
интеллектуалы XVIII века зачастую отталкивались от «Наказа», из-
48 Там же.
49 Тарановский Ф.В. Политическая доктрина в Наказе имп. Екатерины II //
Сборник статей по истории права, посвященный М.Ф. Владимирскому-Буданову.
Киев, 1904.
50 [Щербатое М.М.] Размышление о неудобствах в России дать свободу кре-
стьянам и служителям, или сделать собственность имений // Чтения в Обществе
истории и древностей российских. 1861. Кн. 3. С. 98—134.
51 «Есть народы ленивые. Чтоб истребить леность, в жителях от климата
рождающуюся, надлежит там сделать такие законы, которые отнимали бы все
способы к пропитанию у тех, кои не будут трудиться» (Гл. XIII, § 303). «Земледелие
есть самый большой труд для человека. Чем больше климат приводит человека
к избежанию сего труда, тем больше законы к оному возбуждать должны» (Гл. XIII,
§ 297).
114 Переменные величины
дававшегося с 1767 по 1796 год не менее семи раз общим тиражом до
5 тысяч экземпляров52 и искушавшего возможностями виртуального
диалога с просвещенной императрицей. Таким, в частности, был во-
прос Д.И. Фонвизина, обращенный им к Екатерине в третьей части
«Собеседника любителей российского слова» за 1783 год в ряду «во-
просов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое вни-
мание»: «В чем состоит наш национальный характер?»53 Со времени
появления русского перевода «О разуме законов» (1775)54 читателей,
которые могли задаваться тем же вопросом с оглядкой на авторитет-
ные суждения французского автора, становится еще больше55.
Монтескье был важным, но не единственным автором, упоми-
навшимся просвещенными русскими читателями в рассуждениях
о роли климата в человеческой и национальной истории и культуре.
В изданных в 1788 году критических «Примечаниях» Ивана Болтина
к французскому изданию истории России Н.-Г. Леклерка изложение
и оценка теории Монтескье уравновешивалось оппонирующими
теориями. В суждениях о климатическом воздействии, по Болтину,
следует избегать крайностей и «держаться средней дороги», солида-
ризуясь с теми, кто
«...полагают климат первенственною причиною в устроении и об-
разовании человеков, однакож и других содействующих ему причин
не отрицают»56.
Замечательно, что, приводя примеры разнообразия культур и об-
ществ, существующих в, казалось бы, схожих климатических условиях,
52 Наказ Екатерины II Комиссии о составлении проекта нового Уложения. Из-
дание 1770 года // http://historydoc.edu.ru/catalog.asp?ob_no=%2013289.
53 На страницах того же журнала императрица отвечала на этот вопрос Фонви-
зина так: «В остром и скором понятии всего, в образцовом послушании и в корени
всех добродетелей, от творца человеку данных» (Фонвизин Д.И. Несколько вопросов,
могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание // Фонвизин Д.И.
Собр. соч.: В 2 т. М.; Л., 1959. Т. 2. С. 275).
54 О разуме законов сочинение г. Монтескюия. Переведено с французскаго
Василием Крамаренковым: Т. 1. СПб.: При Имп. Акад. наук, 1775.
55 Кочеткова Н.Д. Середина 1780-х годов — 1800 // История русской переводной
художественной литературы / Отв. ред. Ю.Д. Левин. СПб., 1995. Т. 1. С. 248—249.
В начале 1800-х годов Г.С. Винский, в комментарий к переводимым им «Мемуарам»
К. Массона о России (1786—1796), записал услышанное им «недавно» высказывание
некоего подполковника: «Разум законов, мне особенно полюбился за свою ясность,
кажется последний крестьянин может легко его понимать» (цит. по: Сомов В.А.
Французская «Россика» эпохи Просвещения и русский читатель // Французская
книга в России в XVIII в.: Очерки истории. С. 197).
56 Примечания на историю древния и нынешния России г. Леклерка, соч. гене-
рал майором Иваном Болтиным. СПб.: Печатано в типографии горнаго училища,
1788. Т. I. С. 8.
Погода русской истории... 115
и, напротив, примеры социальных и культурных сходств при разнице
климатов, Болтин призывает считаться как с неоднозначностью самого
определения климата, так и исторически меняющимися контекстами
искомой детерминации.
«Ибо известно, что не одна высота полюса составляет различие
в климате, но и многие другие обстоятельства, яко высокость или
низость положения страны, близость высоких гор и различное их рас-
положение, воды, болота, ветры, туманы, леса и качества земли. Часто
небольшое расстояние, в рассуждении местоположения различных, де-
лает чувствительнейшую в климате разность; а сия, под одной формою
правления, при одинаковом воспитании и при тех же самых примерах,
производит некоторую отмену и в телесном сложении, и в душевных
свойствах жителей тутошних»57.
Географические различия в климате осложняются к тому же
исторически:
«Во время Августово были в Риме жестокие зимы, и реки крепко
замерзали; а ныне Тибр никогда не замерзает, и редко два дни снег
лежит. Моисей описывает святую землю плодоносного, обильною,
точащей мед и млеко; а ныне она камениста и бесплодна. Немецкая
земля, при Таците, была студена, сурова, болотиста и лесиста; а ныне
Климат как «первенствующая» причина и причины «побочные»
(«яко форма правления, воспитание и проч. частию токмо содействуют
ему, или, по мере силы их и стечения, больше или меньше, действиям
его препятствия творят») предстают в этих случаях настолько перепле-
тенными, что рассуждения о зависимости культурной и социальной
жизни от климата хотя и выглядят убедительными на уровне неких
универсальных обобщений, мало что объясняют в их исторической
детализации. То же можно сказать и об особенностях национального
характера, меняющегося во времени на одной и той же национальной
и языковой территории (так, пишет Болтин, «нынешние наши нравы
со нравами наших праотцов никакого сходства не имеют»)59.
«Климатический фатализм» Монтескье находит, впрочем, и своих
сторонников — причем именно там, где такое согласие выглядит
«климатически» наиболее предсказуемым: в 1791 году в тобольском
журнале «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» публикуется
57 Там же.
58 Там же. С. 11.
59 Там же. С. 11,9.
116 Переменные величины
изложение суждений шотландского юриста и философа Генри Хоу-
ма лорда Кеймза, отстаивавшего, в отличие от Монтескье, тезис
о независимости характера от климата, но не встретившего согласия
у переводчика60. Сочувственные отсылки к Монтескье вычитываются
также у ссыльного в Илимск (и прожившего перед тем семь месяцев
в том же Тобольске) А.Н. Радищева, отводившего климату и, в част-
ности, возможностям земледелия кардинальную роль в становлении
общественной и политической жизни61.
Критическое прочтение Монтескье и его единомышленников
усиливается по мере изменений общеидеологического контекста екате-
рининской пропаганды, терпимой в своем отношении к французскому
Просвещению в 1760—1780-х годах и изменившей это отношение на
прохладное и прямо негативное после революции 1789 года62. Один
из таких критиков — чиновник при дипломатических миссиях в Ту-
рине и Флоренции A.M. Бакунин — обращается к князю H.A. Львову
с «тематическими» письмами, призванными опровергнуть ходячие
суждения французских просветителей о культурно-исторической
роли климата и его воздействии на формирование национального
характера. В письме «О климате» Бакунин приводил пространные
доводы, доказывающие, что народные нравы зависят не от климата,
а от особенностей государственного правления и что сам суровый
климат, как показывает исторический опыт России, не препятствует
рождению выдающихся ученых и государственных деятелей. Между
тем «мелкотравчатые мудрецы постарались... нам и Европе возвестить,
что мы народ грубой, суеверной, свирепой, распутной, ослушной,
лживый, коварной, хищный, пьяный, ленивый, пужливой и подлой».
Философские системы европейских просветителей оказываются в этих
суждениях, по мнению Бакунина, вполне схожими с предрассудками,
которые они порицают, а «из разных характеристических описаний
разных народов основательнее можно заключить о предубеждениях
писателя, нежели о свойстве описываемого им народа»63.
60 Рак В.Д. Русские литературные сборники и периодические издания второй
половины XVIII века: Иностранные источники, состав, техника компиляции. СПб.,
1998. С. 228.
61 «Земледелие произвело раздел земли на области и государства, построило
деревни и города, изобрело ремесла, рукоделия, торговлю, устройство, законы,
правления» (Радищев А.Н. Поли. собр. соч. М., 1941. Т. 2. С. 45 и след. См. также:
Радищев А.Н. Поли. собр. соч. М., 1938. Т. 1. С. 64, 278, 315).
62 Ппавинская Н.Ю. Публикация произведений Монтескье в 1789—1799 годах //
Французская революция XVIII века: Экономика, политика, идеология. М., 1988.
С. 171—189; Штранге М.М. Русское общество и французская революция 1789—
1794 гг. М., 1956.
63 РО РНБ. Ф. 542. № 168. Цит. по: Агамалян Л.Г. A.M. Бакунин. Возвращение
в Россию // Русская и европейская философия: пути схождения. Сборник мате-
Погода русской истории... 117
Наполеоновские войны 1805—1807 годов и особенно Отече-
ственная война 1812—1814 годов внесли в рассуждения европейских
авторов о климатических типологиях, прилагавшихся к ценностному
сопоставлению европейских и неевропейских культур, свои особенно-
сти, выразившиеся прежде всего в протесте против пропагандистской
апологии западноевропейской и, не в последнюю очередь, именно
французской культуры. В атмосфере национально-патриотических
настроений теория Монтескье, отводившая России в лучшем случае
роль климатически детерминированной периферии Европы, оказы-
валась очевидно уязвимой, — о чем, собственно, и заявлял в «Вечере
у Кантемира» Константин Батюшков, напоминая патриотически на-
строенным читателям не столько о суждениях Монтескье, сколько об
источниках национальной гордости россиян в прошлом и надеждах
на ее преумножение в будущем.
Патриотизм и здравомыслие сглаживают крайности в пред-
ставлении о «климатическом детерминизме» и у других авторов,
с той или иной степенью обстоятельности затрагивавших эту тему
в начале XIX века. Общей тенденцией в эти годы становится — во-
след Болтину — соотнесение климата с другими, дополнительными
факторами, способными оказывать воздействие на образование
общества и культуры. Так, например, по рассуждению И.М. Борна
(одного из инициаторов создания Вольного общества любителей
словесности, наук и художеств), зарождение математики в Египте
обязано не столько климатическим, сколько географическим усло-
виям: «Нил, ежегодно разливаясь, принудил жителей изобресть
землемерие», из чего видно, «как сильно действовало местоположе-
ние на дух человеческий»64. Коллега Борна по Вольному обществу
В.В. Попугаев был еще более радикален, настаивая, что роль геогра-
фических условий существенна лишь на заре цивилизации: по мере
же развития общества она снижается и заменяется более сложными
общественными факторами65. Г.Ф. Покровский, профессор натураль-
ного и народного права в Ярославском Демидовском высших наук
училище, автор «Рассуждений» о происхождении гражданских зако-
нов (М., 1817), писал, что в цивилизованных странах роль климата
опосредуется влиянием промышленности, значение которой возрас-
тает с развитием общества66. Схожим образом думал и И. Сниткин,
риалов конференции. СПб., 1997. http://anthropology.ru/ru/texts/gathered/ruseur/
index.html.
64 Борн И. Эскиз рассуждения об успехах просвещения // Периодическое из-
дание вольного общества. СПб., 1804. С. 140—143.
65 Попугаев В.В. О благоденствии народных обществ. СПб., 1807. Ч. 1. С. 22—26.
66 Покровский Г. О степенях образования людей и народов // Вестник Европы.
1817. № 17—18.
118 Переменные величины
осложнявший тезис о влиянии климата рассуждением о важности
технологического и экономического прогресса67.
6.
Важно задаться вопросом, какими все-таки доводами руковод-
ствовались авторы первой трети XIX века в своих рассуждениях
о климате России и его воздействии на общество и культуру. Проще
всего думать, что по меньшей мере для суждений о «своем» климате
у русских читателей хватало объективных данных, почерпнутых из
собственного житейского опыта. Но именно в этом пункте исследо-
вателю приходится иметь дело с непростым вопросом о том, каким
образом складывалась сама эта традиция и как она воспроизводилась.
К началу XIX века изучение климатических особенностей Рос-
сии могло считаться уже вполне специализированным. Первые под-
ступы к созданию отечественной метеорологии были сделаны еще
при Алексее Михайловиче, правлением которого датируются первые
визуальные метеонаблюдения и поденые записи о погоде68. Петр I про-
должил начинание отца, положив за правило включать заметки о по-
годе в камер-фурьерские журналы, первым из которых стал дневник
военного похода на Азов 1695 года69. В правление Петра появляются
и первые — вначале рукописные, а затем печатные — переводы запад-
ноевропейских календарей, содержащие краткие предсказания погоды
по временам и месяцам года70. В стенах Академии наук ведение метео-
рологических наблюдений и составление таких календарей возлагается
на приглашенных из Европы профессоров — Фридриха-Христофора
Мейера (подготовившего первый изданный в России академический
календарь на 1728 год)71, а после его смерти — на Георга-Вольфганга
67 О постепенном образовании гражданских обществ // Невский зритель. 1820.
Январь. С. 5—6.
68 Белокуров С.А. Дневальные записки приказа тайных дел. 7165—7183 гг.
Издание Императорского Общества Истории и Древностей Российских при Мо-
сковском Университете. Издание Императорского Общества Истории и Древностей
Российских при Московском Университете. М., 1908.
69 Бычков А.Ф. Юрналы и походные журналы Петра Великого с 1695 по 1725 г.
и походный журнал 1726 г. М., 1853—1855.
70 Описание рукописных календарей см. в: Пекарский Н. Наука и литература
в России при Петре Великом. Т. 1: Введение в историю Просвещения в России
XVIII столетия. СПб., 1862. С. 285—289. Первый печатный календарь «Святцы, или
Календарь» был издан Копиевским в Амстердаме (по хронологии B.C. Сопикова)
в 1702 году. Более известен так называемый «Брюсов календарь» 1709 года, собран-
ный и изданный библиотекарем Василием Киприановым. Библиографию первых
печатных календарей на русском языке см. в: Он же. Описание славяно-русских
книг и типографий 1698—1725 годов. СПб., 1862.
71 Пекарский П. История императорской Академии наук в Петербурге. СПб.,
1870. Т. 1. С 213.
Погода русской истории... 119
Крафта, справлявшего, согласно его собственной мемуарной записке,
«обсервации метеорологические <...>, чрез которые не без великого,
беспрестанного старания и труда много нового <...> изобретено что
надлежит до состояния погод здешнего климата»72.
Начиная с 1740-х годов регулярные метеонаблюдения террито-
риально распространяются за пределы Москвы и Петербурга, предо-
ставив первые данные для ретроспективных суждений о российском
климате в целом и возможностях погодного прогнозирования73. Сте-
пень популяризации научной метеорологии в русском просвещенном
обществе не идет в сравнение с тем, что в это же время наблюдается
в Европе и, например, в Англии (в 1759 году Самюэль Джонсон в фи-
лософско-сатирическом романе «Расселас, принц Абиссинский» даже
изобразил такого фанатика-метеоролога, который настолько уверился
в точности своих прогнозов, что начал верить в свою способность
управлять погодой)74, но и здесь она находит сравнительно широкую,
а главное — именитую аудиторию: так, например, в ходе коронаци-
онно-юбилейных торжеств в том же 1759 году физик петербургской
Академии наук Иосиф Адам Браун произносит публичное «Слово
о главных переменах атмосферы и о предсказании их»75. К концу
XVIII века тенденция к «онаучиванию» расхожих разговоров о по-
годе дает о себе знать в публикациях на метеорологические темы,
появляющихся как на страницах специализированных академических
журналов, так и в литературно-журнальной периодике «общепро-
светительского» характера — таких, как «Экономический магазин»,
«Магазин натуральной истории» (выходивший как приложение к га-
зете «Московские ведомости»), ежемесячные «Размышления о делах
Божиих в царстве натуры» и др.76
В глазах просвещенных читателей как в Европе, так и в России
метеорология, понимаемая как «часть физики, занимающаяся по-
72 Цит. по: Пекарский П. История императорской Академии наук в Петербурге.
Т. 1. С. 460.
73 Нездюров Д.Ф. Очерки развития метеорологических наблюдений в России.
Л., 1969.
74 Ср.: Kolinskies /. Time, Talk, and the Weather in Eighteenth-Century Britain //
Weather, Climate, Culture / Ed. Sarah Strauss and Ben Orlove. Oxford; New York: Berg,
2003. P. 7—38.
75 Слово о главных переменах Атмосферы и о предсказании их в торжествен-
ное празднование коронования Ея Императорского Величества Всесветлейшия
Государыни Императрицы Елисаветы Самодержицы Всероссийской в Публичном
Собрании Академии наук, говоренное на латынском языке Иосифом Адамом Бра-
уном Ординарным Профессором Философии. 1759 года Апреля 26 дня. В Санкт-
петербурге. При Императорской Академии наук.
76 Столярова Т. Аллегорическая метеорология в поэзии Державина // НЛО.
2004. № 66. http://magazines.russ.ru/nlo/2004/66/smorl2.html.
120 Переменные величины
знанием воздушных явлений»77, имела при этом и ту ценность, что
дополняла собой круг наук, позволявших судить о человеке и приро-
де его ощущений. «Чувствительность к погоде» свидетельствует
о природе человеческой «чувствительности», привлекающей в эти
годы исключительное внимание просвещенной публики78. О силе
погодно-климатического воздействия на человека современники су-
дят, в частности, по широко бытующему в конце XVIII века мнению
о склонности англичан к самоубийству79. Рассуждения о пределах
детерминизма, связывающего внешний мир и человека, уже позволя-
ют, впрочем, усомниться в однозначности доводов, прилагаемых для
суждений о сколь-нибудь универсальной климатической типологии.
Различение географических областей по астронимическому зони-
рованию Земли обнаруживало недостаточность в силу очевидного
разнообразия природно-климатических явлений и несводимости их
к сколь-либо строгим географическим схемам. Парадигматически
исходное для Бодена, Монтескье и других сторонников «климати-
ческого фатализма» указание на значение теплого, умеренного и хо-
лодного климата требовало слишком многих оговорок, заставлявших
считаться с атмосферными, метеорологическими, географическими,
агротехническими и иными критериями, которые в одних случаях
либо усиливали роль температурного воздействия, либо, напротив,
снижали ее. Социальные и политические превратности, привно-
симые в теоретические конфигурации «климатически зависимых»
77 Метеорология // Магазин натуральной истории, физики и химии, или Но-
вое собрание материй, принадлежащих к сим трем наукам / Пер. с фр. из Макера,
Бомара и Сиго де ла Фона. 1788. Ч. П. С. 169.
78 Vila A.C. Enlightenment and Pathology: Sensibility in the Literature and medi-
cine of Eighteenth-Century France. Baltimore, 1998; Богданов К.А. Врачи, пациенты,
читатели: Патографические тексты русской культуры XVIII—XIX веков. М.: ОГИ,
2005. С. 80; Golinski /. British Weather and the Climate of Enlightenment. Chicago;
London, 2007. P. 138—169.
79 Просвещенные читатели могли в данном случае ссылаться на Монтескье,
которому в этом убеждении предшествовал, впрочем, уже аббат Жан Батист
Дюбо (Мейнеке Ф. Возникновение историзма. М., 2004. С. 109). Из склонности
англичан к самоубийству Монтескье делал вывод об обоснованности утвердив-
шегося в Англии после 1688 года разделения властей: для англичан, у которых
«порождаемая климатом болезнь удручает душу до такой степени, что поселяет
в ней отвращение ко всему на свете... — наиболее подходящим образом правле-
ния был бы тот, при котором они не могли бы возлагать вину за свое несчастье
на одно лицо» (Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1962. С. 359). О само-
убийстве как теме общественных дискуссий XVIII века и роли климата: Crocker L.
The Discussion of Suicide in the Eighteenth Century // Journal of the History of Ideas.
1952. № 1. P. 47—72. Тезис о связи климата и суицидальных намерений сохранит
свою силу и позже; см., в частности: Masaryk Th.G. Der Selbstmord als sociale Mas-
senerscheinung. Wien, 1881. S. 5.
Погода русской истории... 121
обществ и культур, в еще большей степени осложняли доказатель-
ность климатологической аргументации.
Попутным и немаловажным обстоятельством, усложнявшим
однозначные суждения о влиянии климата на общество и культуру,
было и то, что репрезентации самого этого климата в одной и той
же культуре исторически варьировали. В какой-то степени такие
вариации могут объясняться изменениями самого климата. Но более
важным представляются их идеологические и, в частности, эстетиче-
ские мотивировки. Применительно к русской культуре показательным
примером такого рода может считаться описание Санкт-Петербурга,
изображавшегося в литературе XVIII века новообретенным паради-
зом и едва ли не курортом80. Образ Петербурга в литературе XIX века
предстает иным, и причина этой новизны кроется не в сколь-либо
существенных переменах климата, а в идеологическом подтексте
и особенностях дискурсивного «правдоподобия» литературы в изо-
бражении социальной реальности. Характерно, что значимым текстом,
предвосхитившим последующие описания Петербурга как города,
отличающегося вредоносным климатом, стала записка неоднозначно
относившегося к Петру I Николая Карамзина «О древней и новой
России» (1811), противопоставившая панегирикам во славу Петра,
а заодно и панегирической традиции во славу основанного им города
мнение о гиблом местоположении новой российской столицы. Петер-
бург уже тем самым обречен на то, чтобы в нем, говоря словами того
же Карамзина, царствовали «бедность, уныние и болезни». Маркиз
Астоль де Кюстин в адресованном французской публике (и ставшем
политическим бестселлером сразу после своей первой публикации
в 1843 году) травелоге «Россия в 1839 году» в нелицеприятном рас-
суждении о географии Петербурга выскажет то же недоумение:
«Неужели эта убогая природа, лишенная красоты, лишенная эле-
ментарных удобств для удовлетворения потребностей великого народа,
пронеслась в уме Петра Великого при выборе им места для столицы,
не поразив его, не остановив его от этого шага?»81
К концу XIX века русские читатели имели в своем распоряжении
уже целый ряд текстов, где социальный и политический протест пред-
80 Nicolosi R. Die Petersburg-Panegyrik. Russische Stadtliteratur im 18. Jahrhundert.
Frankfurt a. Main: Peter Lang (Slavishe Literaturen. Bd. 25), 2002.
81 Кюстин А. Николаевская Россия / Пер. Я. Гессена и Л. Домгера. М.: Изд-во
полит, лит-ры, 1990. С. 58. За двадцать с лишним лет до Кюстина мадам де Сталь
так отзовется о климате Санкт-Петербурга: «Русские, обитающие в Петербурге,
имеют вид южного народа, который осужден жить на севере и изо всех сил борется
с климатом, не согласным с его природой» (Мадам де Сталь. Десять лет в изгнании /
Пер. с фр. В.А. Мильчиной. М.: ОГИ, 2003. С. 218).
122 Переменные величины
сказуемо воспроизводил топику «гиблого места» и болезнетворного
климата Санкт-Петербурга82.
В 1820-х годах такая топика еще не устоялась. В изданном
в 1820 году первом опыте медико-топографического описания Санкт-
Петербурга Генриха Людвига фон Аттенгофера, швейцарского врача,
работавшего семь лет в Калинкинской больнице, российская столица
описывалась как город, пребывание в котором «не только не расстраи-
вает здоровья, но даже оному благоприятствует»83. Сам Аттенгофер и,
вероятно, многие из его читателей разделяли при этом тезис, предва-
рявший здесь же детальный обзор петербургского климата и погоды:
«Влияние климата на природные склонности и образование раз-
множающегося под каждым небесным поясом человеческого рода
неоспоримо, и не токмо определяет степень изменения в наружном
виде, но и самое основание внутренних свойств».
Но что следовало из признания этого тезиса применительно
к суждениям о русском обществе и русской культуре? Рассуждения
швейцарского медика о русском национальном характере звучали для
русского читателя лестно: «Простой русский мужик <...> понятен и ко
всему способен», россиянин «всегда весел и бодр, с песнями и смехом
встречает <...> злополучный наш жребий и проходит самые трудные
обстоятельства», «равнодушный ко всякой беде и вверяясь совершенно
Всемогущему Промыслу неустрашимо взирает он на смерть», «он тверд
в жесточайших мучениях души и тела, и являет примерное терпение
с начала жизни», «крепок состав его тела, неслабы душевные силы»
82 См. сводку таких примеров в: Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский
текст» в русской литературе // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Ис-
следования в области мифопоэтического. М., 1995. С. 259—367.
83 Аттенгофер ГЛ. Медико-топографическое описание Санкт-Петербурга,
главного и столичного города Российской империи / Пер. с нем. СПб., 1820.
Эл. версия: http://www.sygeplejersken.dk/nh/manuel/attl.htm. Русскому изданию
книги Аттенгофера предшествовало немецкоязычное: Attenhofer H. Medizinische
Topographie der Haupt- und Residenzstadt St. Petersburg. Zürich, 1817. См. здесь же:
«Давно Петербург почитается обителью всякого рода болезней и опасным для
иностранцев городом <...> Я употребил всевозможное старание, дабы в точности
исследовать, в какой степени она основательна, и вменяю себе обязанностью со-
общить к пользе человечества, в опровержение сего несправедливого мнения <...>
мои наблюдения». Об Аттенгофере и традиции медико-топографических описаний
Петербурга см.: Богданов К.А. Врачи, пациенты, читатели. С. 214—227. Спустя сто
лет петербургский климат расценивается иначе: «[К]лимат Петербурга <...> повы-
шает процент заболеваемости и смертности, сокращает продолжительность жизни
и несомненно отрицательно отражается на характере петербуржцев» (Дороватов-
ский Н.С. Географический и климатический очерк Петербурга // Петербург и его
жизнь. СПб., 1914. С. 15).
Погода русской истории... 123
и т.д. Но тот же читатель вправе был спросить о том, каким образом
эти выводы определяются климатическими факторами.
Ко времени появления русского перевода книги Аттенгофера
рассуждения о русском национальном характере подпитывались,
как можно думать, прежде всего патриотическими настроениями.
Аттенгофер, работавший в 1812 году хирургом в одном из военных
госпиталей, удостоившийся на русской службе награды императора
и чина надворного советника (наивысшего чина, до которого, кстати
сказать, дослужился «государственный историограф» Н.М. Карамзин),
был, хочется верить, вполне искренним, невольно внеся свою лепту
в обсуждение русского национального характера и «народности» —
темы, оказавшейся востребованной в русском интеллектуальном
сообществе с начала 1820-х годов.
7.
История зарождения понятия «народность» и дискуссий вокруг
него заслуживает отдельного обсуждения84. Важно отметить, однако,
что при своем возникновении оно также не лишено климатических
коннотаций. П.А. Вяземский, с которым принято связывать начало
дискуссий о народности, отстаивал изобретенный им неологизм в по-
яснение к своему стихотворению «Первый снег» (1819), в котором
противопоставлялись достоинства южного и северного климата —
в пользу последнего:
Пусть нежный баловень полуденной природы,
Где тень душистее, красноречивей воды,
Улыбку первую приветствует весны!
Сын пасмурных небес полуночной страны,
Обыкший к свисту вьюг и реву непогоды,
Приветствую душой и песнью первый снег.
С какою радостью нетерпеливым взглядом
Волнующихся туч ловлю мятежный бег,
Когда с небес они на землю веют хладом!85
A.C. Пушкин, задумывавшийся об уместности понятия «народ-
ность» применительно к поэзии, также начинал свое рассуждение
84 Подробно об этом см. в: Богданов К.А. О крокодилах в России. Очерки из
истории заимствований и экзотизмов. М., 2006. С. 105—145.
85 «...тут есть русская краска, чего ни в каких почти стихах наших нет. <...>
Тут дело идет не о достоинстве, а о отпечатке, не о сладкоречивости, а о выговоре;
не о стройности движений, а о народности некоторых замашек коренных» (Оста-
фьевский архив князей Вяземских. Т. 1: Переписка кн. П.А. Вяземского с А.И. Тур-
геневым. 1812-1819. СПб., 1899. С. 357).
124 Переменные величины
с упоминания о климате, вольно или невольно перефразируя в данном
случае то ли Вольтера, то ли пассаж из екатерининского «Наказа»:
Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную
физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии86.
Ширящиеся в российской публицистике и литературе споры
о народности выражаются к середине 1830-х годов в понятийной «спи-
ритуализации», затемняющей и без того маловнятные определения
«народа», но зато дающей простор для нечленораздельных эмоций
и поэтической патетики. Суть народности предсказуемо и беспро-
игрышно отыскивается при этом в «духе народа» (словосочетании,
калькирующем старинное выражение genius populi), а «дух народа» —
в народности, обретающей со временем рекомендуемо патриотический
контекст формулы С.С. Уварова: «Православие. Самодержавие. Народ-
ность» (1833). В уточнение типологических параллелей, объясняющих
популярность понятия «народность» в русских интеллектуальных
кругах 1820—1830-х годов, исследователи справедливо указывали на
влияние шеллингианства и немецкого романтизма, склонного к спи-
ритуализации социальных и политико-правовых понятий (Volkstum,
Volksgeist)87.
Однако в том же контексте важно указать и на параллель, кото-
рая выразилась в спиритуализации естественно-научных и, в част-
ности, климатических понятий. Развернутой аналогией такого рода
может служить уже «Критика эстетической способности суждения»
Иммануила Канта (1790), одна из глав которой посвящена природе
и климату. По Канту, чувство возвышенного в человеке возникает при
созерцании красот и величия природы, из понимания собственной не-
значительности перед мощью окружающего мира — будь то крутизна
нависающих скал и грозовые тучи с громом и молниями, вулканы
или опустошительные ураганы, высокие водопады или бесконечный
океан88. Способность восприятия неадекватна в этом предстоянии
деятельности разума — но из самой этой неадекватности проистекает
наслаждение тем, что определяется Кантом в качестве «динамически
возвышенного». Позднее Артур Шопенгауэр увидит в природе про-
явление надындивидуальной «воли к жизни». Природа и климат в их
естественном и «неуправляемом» человеком величии созидательны
86 Пушкин A.C. О народности в литературе // Пушкин A.C. Поли. собр. соч.
Т. VII. С. 39.
87 Шпет Г.Г. Соч. М., 1989. С. 245—246; Зорин А. Кормя двуглавого орла:
Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII —
первой трети XIX века. М., 2001. С. 352.
88 Kant I. Kritik der Urteilskraft. Berlin: Libau, 1790. S. 96—102 ff.
Погода русской истории... 125
для духа, обретающего в созерцании стихий свою соприродность
мирозданию (иначе думал Гегель, для которого природа измерима
только в количественном отношении и потому заведомо вторична
и лишена самостоятельного смысла)89. Английские сады, во мнении
Шопенгауэра, в этом отношении во сто крат лучше, чем французские:
первые созданы из «почвы, климата и таинственного третьего» — той
самой, обнаруживаемой в них «воли к жизни», тогда как вторые — с их
«обритыми кустарниками и стрижеными деревьями» выражают лишь
«волю» их хозяина90.
В возможном объяснении источников народности с отсылками
к климату, воздействие которого полагается небезразличным для ха-
рактера общества и культуры, читатели начала XIX века могли найти
также поддержку в рассуждениях у Иоганна Готфрида Гердера о духе
климата. Как и дух народа (под «народом» Гер дер вслед за Ф.-Г. Клоп-
штоком, П.-А. Малле, Ю. Мезером имел в виду простонародье, вы-
ступающее хранителем истинных основ национального единства),
«дух климата» проявляет себя в масштабных природно-исторических
категориях:
«Действие климата распространяется не столько на индивидов,
сколько на массы тел, и действие на индивидов происходит через по-
средство масс. Действие осуществляется не в отдельные мгновения,
а в течение целых периодов времени и нередко открывается, становится
явным благодаря незначительным обстоятельствам и с запозданием.
Наконец: климат не принуждает, а склоняет, — во всех нравах, во всем
образе жизни укоренившихся в своей почве народов можно заметить
трудно уловимую предрасположенность к определенному климату;
заметить эту предрасположенность можно, но наглядно представить
ее как таковую весьма трудно. Быть может, найдется когда-нибудь
такой человек, чуждый преувеличений и предубеждений, который
отправится в путь только затем, чтобы исследовать дух климата»91.
В приведенном рассуждении понятия «климат» и «народ» в опре-
деленном смысле предстают взаимозаменимыми — ив том и в другом
случае мы имеем дело с природно-историческим детерминизмом не-
коего неуловимо духовного свойства. В тиражируемых рассуждениях
о народности русские интеллектуалы соревнуются в софистике, не
89 Hegel G. Vorlesungen über die Philosopphie der Weltgeschichte. Hamburg, 1996.
S. 190.
90 Schopenhauer A. Die Welt als Wille und Vorstellung. Bd. II. Frankfurt am. Main,
1990. S. 521.
91 Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества / Пер. и прим. A.B. Ми-
хайлова. М., 1977. С. 181—182.
126 Переменные величины
уступающей прозрениям Гердера о «духе климата», наделяя опреде-
ляемое понятие все более «природными» и, вместе с тем, все более
«одухотворенными» коннотациями. Так, Н.И. Надеждин, издатель
«Телескопа», в рассуждении «О современном направлении изящных
искусств» (1833) прозревал «народность» за «всесовершеннейшей гар-
монией», требующей «от художественных созданий полного сходства
с природою»:
«Оно спрашивает у образа: где твой дух? У мысли: где твое тело?
Отсюда нисхождение изящных искусств в сокровеннейшие изгибы
бытия, в мельчайшие подробности жизни, соединенное со строгим
соблюдением всех вещественных условий действительности, с гео-
графическою и хронологическою истиною физиономии».
Столь же гармонична и народность, так как, составляя «патрио-
тическое одушевление изящных искусств», она и сама является след-
ствием «направления к естественности», «существенной, внутренней
связи духа нашего с природою, в лоне коего он возлелеян»92.
В отличие от Надеждина его противник на журналистском по-
прище издатель «Московского телеграфа» Николай Полевой считал
возможным говорить не об одной, но о двух народностях:
«Двоякая бывает она и в поэзии, и в общественном образовании.
Все народы испытывают первую — не все достигают до второй. Первая
народность та, которую можно назвать детским возрастом каждого
народа. Климат, местность, происхождение, обстоятельства придают
особенную физиономию самому дикому и первобытному обществу,
и по ним создаются его нравы, законы, язык и поэзия, которая напе-
вает уже свою песню, качая колыбель общества-младенца».
Однако помимо «первой народности» есть «второй, высший
период народности, которую можно назвать "государственностью"».
92Надеждин Н.И. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С. 371—372. Теми
же природными и географическими факторами Надеждин объяснял особенности
характера и творческой одаренности других народов: «Тропическое солнце, опалив
кожу араба, вместе с тем раскалило кровь в его жилах, воспламенило огненную фан-
тазию, вскипятило восторженные страсти. Напротив, полярный холод, выморозив
до белизны льна волосы лапландца, застудил в нем и кровь, оледенил ум и сердце.
Горцы, гнездящиеся на утесах, всегда гордее и неукротимее мирных жителей долин.
Народ морской предприимчивее и отважнее народа средиземного. Чем роскошнее
природа, тем племя ленивее, сладострастнее, чувствительнее; напротив, там, где
должно отстаивать, оспоривать, завоевывать средства существования, он бодр,
трудолюбив, изобретателен» (Он же. Об исторической истине и достоверности
(1837) // Надеждин Н.И. Сочинения: В 2 т. СПб.: РГХИ, 2000. Т. 2. С. 784).
Погода русской истории... 127
«Государственная» народность осложняет и одухотворяет собою
народность первичную, находя свое истолкование в «государствен-
ных постановлениях, нравах, обычаях, законах», которые благодаря
«трудам правительства», в еще большей мере, чем климат, местность
и происхождение обнаруживают «русский самобытный дух, добрый,
сильный, православный»93.
8.
Представление о русской культуре, так или иначе локализуемой
в территориальных границах огромной империи, напрашивалось
на поиск «духовного» основания в этих контекстах тем сильнее,
что оно заведомо осложнялось невозможностью найти для России
сколь-либо однозначный климатический знаменатель, кроме тради-
ционно мифологизируемого указания на «русскую зиму» и «русские
морозы». В рассуждении о последних русская публицистика первой
четверти XIX века была сдержаннее, чем европейская литература того
же времени, — особую склонность к демонизации «русской погоды»
демонстрировали французские авторы, еще помнившие отступление
наполеоновской армии из России и охотно муссировавшие толки
о морозах, как о главной причине военной неудачи императора94.
Холодный климат оценивается не только негативно: так, уже Аттен-
гофер видел в нем один из факторов закаленности организма русских,
извинявший тем самым свойственную им «великую наклонность к не-
умеренному пьянству»95. В 1837 году то же мнение повторит Виктор
93 Полевой Н. Очерки русской литературы. СПб., 1839. Ч. П. С. 483. См. также
предисловие к роману Полевого «Клятва при гробе Господнем»: «Откройся, мать
наша, безмерная Русь, мир-государство во всей полноте своей! Покажи нам всю
сложность, все части своего разнообразного состава. Мы извлечем таким образом
стихии народности» (Он же. Клятва при гробе Господнем: Русская быль XV века.
М., 1832. С. XXV).
94 Krauss С. La Russie et les Russes dans la fiction française du XIXe siècle (1812—
1917): D'une image de l'autre à un universe imaginaire. Amsterdam; New York, 2007.
P. 80—96. Тезис о том, что именно морозы послужили причиной бесславного
окончания военной кампании, муссировался и в мемуарах самого Наполеона —
с самозабвенной тенденциозностью: Gourgaud С. Journal de S. Hélène. Paris, 1947.
Vol. 2.
95 «Мог ли бы простолюдин переносить стужу близкого к северному полюсу
климата, и мог ли бы он, будучи всюду оною преследуем, снискивать себе пропита-
ние, если бы кровяные жилы его не находились в беспрерывной деятельности, если
бы нервная система не была столь притуплена и мускулы не приведены в состояние
отверделости? <...> Как можно запретить народу употребление любимого его на-
питка, полученного в наследство от отцов своих и по привычке сделавшегося для
него необходимым, и совершенно свойственным нравам его и климату, не лишив его
физической силы, как то некоторые, впрочем мало известные писатели, кои здесь
и сами верно не отказались бы от рюмки водки, утверждали издали противное сему,
128 Переменные величины
Бурьянов в адресованной юной аудитории книге «Прогулка с детьми по
России», подкрепив его дополнительными, как мы сегодня бы сказали,
культурно-бытовыми деталями:
«...русские любят крепкие напитки; страсть к горячему вину происхо-
дит частию от климата, частию от трудов, частию от глупого обыкно-
вения напиваться для празднования радости, для разогнания горести,
так русский возвращается пьяный, проводив в жилище вечное отца,
мать, жену или единородное детище, и он пьян в праздник, он пьян,
когда все работы сельские или фабричные успешно кончены, когда
барин изъявил свое удовольствие, когда на рынке хорошо продался
хлеб, когда Бог благославил урожаем, когда родился сын или дочь,
когда была свадьба друга или родственника»96.
В описании собственно климатических условий России Бурьянов
оговаривался, что «такая необъятная страна, как Россия, должна
весьма естественно иметь все роды климатов», но (в отличие от 6а-
тюшковского Кантемира) расценивал их сравнительно с климатом
европейского запада как преимущественно северные и суровые.
«...хотя во многих местах России летом бывают несносные жары,
собственно теплым климатом пользуются лишь Кавказские страны,
Бессарабия и Крым; да и эти страны, не защищенные высокими кря-
жами гор от влияния холодных северных ветров, менее теплы и менее
способны к произрастанию нежных растений, чем на западе лежащие
земли и даже не столь близкие, как они к тропику»97.
Тезис о суровости климата, с большей или меньшей настойчи-
востью повторяемый в суждениях иностранных и отечественных
авторов, писавших о России, заслуживает в данном контексте особого
внимания именно как литературный и публицистический топос —
риторический и поэтический locus communis, востребованность
которого предопределялась не только «реальным положением дел»,
не зная ни народа, ни духа его, ни обычаев» (Аттенгофер Г.Л. Медико-топографи-
ческое описание Санкт-Петербурга. http://www.sygeplejersken.dk/nh/manuel/attl.htm).
96 Бурьянов В. Прогулка с детьми по России. СПб., 1837. Ч. 1. С. 100—101.
Виктор Бурьянов — псевдоним Владимира Бурнашева, одного из первых профес-
сиональных детских писателей в русской литературе. История «Прогулки с рус-
скими детьми по России», по воспоминаниям самого Бурнашева, была достаточно
анекдотична: цензурировавший книгу П.А. Корсаков до того увлекся ее пафосом,
что стал фактически соавтором Бурнашева, а после ее активным пропагандистом
(Скабичевский A.M. Очерки истории русской цензуры (1700—1863 гг.). СПб., 1892.
С. 297-298).
97 Бурьянов В. Прогулка с детьми по России. С. 5—6.
Погода русской истории... 129
но и небезразличными к ним идеологическими обстоятельствами.
Особенно показательным в этом отношении является символизация
Сибири, которая у одних авторов (например, у тех, кто подчеркивал
тяготы сибирских каторжан и ссыльных) предстает страной вечного
холода и жизненых тягот, а у других — например, у патриотически
настроенных сибирских «областников» — краем хозяйственного
и морально-нравственного благоденствия98. Данные объективных
метеорологических наблюдений, множащиеся во второй половине
XIX века по мере формирования отечественной климатологии, дают
в этом отношении полезный, но недостаточный или, по меньшей
мере, спорный материал. Вышедший в 1857 году капитальный обзор
академика К.С. Веселовского, посвященный российскому климату
за предыдущие несколько сот лет, демонстрировал, что, хотя Евро-
пейская Россия и может считаться принадлежащею к одному и тому
же климатическому типу, сравнительное соотнесение последнего
с климатическими типами окружающих Россию стран предполагает
выделение климатических провинций, локализуемых в условных гра-
ницах Северной, Центральной, Восточной, Южной России, а также ее
западного и прибалтийского края". Н.Я. Данилевский, указывавший
на это обстоятельство в рецензии на труд Веселовского, отмечал также
и то, что во мнении приверженцев «узкой практичности»
«...каждая местность представляется чем-то особенным и исключи-
тельным, из ряду вон выходящим. И сколько мест, в которых делались
такие практические наблюдения, т.е. основанные на одной наглядно-
сти, а не на строгой научной методе, столько окажется и различных
климатов; и этого еще мало, число их пришлось бы еще помножить на
число проживавших в них поколений, ибо с каждым из них непременно
изменяется и климат, да и не один он, а все окружающие физические
и нравственные условия»100.
98 Азадовский М.К. Поэтика «гиблого места» (Из истории сибирского пейзажа
в русской литературе) // Азадовский М.К. Очерки литературы и культуры Сибири.
Иркутск, 1947. С. 165—200; Анисимов К.В. Климат как «закоснелый сепаратист».
Символические и политические метаморфозы сибирского мороза // Новое ли-
тературное обозрение. 2009. № 99. С. 98—114; Родигина H.H. От «страны холода
и мрака» к «земле обетованной»: роль дискурса о климате в конструировании об-
раза Сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX — начала XX в.
(Доклад на международной конференции «Мороз, лед и снег: Холодный климат
и русская история» (16—18 февраля 2012 г.) в Германском историческом институте
в Москве // Электронный документ).
99 Веселовский К.С. О климате России. СПб., 1857.
100 Вестник Императорского русского географического общества. 1859. № 2.
Ч. 25. О климате в России см. также: Вильд Г.И. О температуре воздуха в Россий-
ской Империи. СПб., 1882; Он же. Об осадках в Российской Империи. СПб., 1888;
130 Переменные величины
Субъективизм «практического подхода» Данилевский расценивает
негативно, но для историка, небезразличного к социальной психоло-
гии, разнобой меняющихся представлений о климате дает лишний
повод задуматься о непостоянстве тех критериев, которые мы связы-
ваем не с данными приборов, а с коллективным и индивидуальным
восприятием внешнего мира.
«Убедительность» климата и «убедительность» литературы, а ши-
ре — общественного дискурса предстает в этих случаях не три-
виальной. Давно замечено, что дискурсивное согласие на предмет
окружающей действительности обнаруживает прямую зависимость
от исторически меняющихся проектов по конструированию действи-
тельности идеологической и, в конечном счете, социальной. В ретро-
спективе русской истории о различиях в оценке природных условий
можно судить уже по социальным потребностям, которые в разное
время удовлетворяются (или не удовлетворяются) в силу возможного
выбора определенной хозяйственно-экономической деятельности101.
Общественные суждения о климате также складываются при этом
не из «само собой разумеющихся» фактов, а из социально опосредо-
ванных практик землепользования и связываемых с ними идеологи-
ческих убеждений. Изменения в таких убеждениях вызываются как
задачами, так и возможностями природно-хозяйственного освоения
тех или иных территорий в разное время102. Изображение природы
в искусстве и литературе не свободно, наконец, от авторского субъ-
ективизма, выдающего воображаемое за действительное. В 1856 году
Джон Рескин назвал соответствующую подмену результатом «патети-
ческого заблуждения» («pathetic fallacy»), обозначив этим понятием
предосудительное, по его мнению, стремление поэтов и художников
слышать в звуках природы собственные голоса и видеть в ней то,
что им диктует закрепленный в виде «общих мест» сентиментальной
и романтической традиции эстетический произвол103.
Воейков A.M. Климаты земного шара в особенности России, с приложением 14-ти
графических таблиц и 10-карт. СПб., 1884 (переиздание: Он же. Избранные сочи-
нения. М.; Л., 1948. Т. 1).
101 Жекулин B.C. Историческая география. Предмет и методы. Л., 1982. С. 39.
юг ingram M.J., Underbill DJ., Farmer G. The Use of Documentary Sources for the
Study of Past Climates // Climate and History. Studies in Past Climates and their Impact
on Man / Eds. T.M.L. Wigley, MJ. Ingram, and G. Farmer. London et al.: Cambridge
UP., 1981. P. 180—213. Об источниках, а также особенностях географической и при-
родно-климатологической лексики в древнерусской культуре см.: Барандеев A.B.
Статус географической терминологии в русском литературном языке 16—17 вв. //
Филологические науки. 1991. № 5. С. 54—61; Пауткин A.A. Природные явления
в русских летописях XI—XIV вв. (традиционная стилистика и образность) // Вестн.
Моск. ун-та. Серия 9. Филология. 1992. № 4. С. 18—27.
103 Ruskin J. Modern Painters // Ruskin J. Literary Theory since Plato / Ed. H. Adams.
N.Y., 1971. P. 616—623; Miles J. Pathetic Fallacy in the Nineteenth Century. A Study of
Погода русской истории... 131
Можно полагать, что использование приемов художественной
и поэтической персонификации (а также — социофикации) истори-
чески разнится по степени своей осознаваемости, но обозначенная
Рескином проблема остается по-прежнему актуальной: существует ли
какое-либо произведение искусства и литературы, которому не были
бы свойственны черты целеполагающего мотивированного «переноса»
эмоциональных переживаний на объект изображения?104 Недавняя
монография Кристофера Эли хорошо показывает, почему, к примеру,
русская живопись второй половины XIX века представляет собой
по преимуществу живопись унылых пейзажей и плохой погоды105.
Схожим образом дело обстоит и в литературе. Литературные тек-
сты с описанием природно-климатических явлений требуют сво-
его истолкования прежде всего как тексты, в которых стремление
к «отображению действительности» опосредовано и осложнено
силой воображения106. Если классицизм привнес в литературу лю-
бовь к «регулярным» паркам и склонность к буколическим красотам
мифической Аркадии, сентиментализм — предпочтение тенистых за-
коулков и томных дубрав, а романтизм — нагнетение климатических
катаклизмов, штормов, наводнений, землетрясений и ураганов107, то
русский реализм — сосредоточенность на погодной обыденности
и тоскливости отечественной природы108. Воспетая Федором Тютче-
а Changing Relation between Object and Emotion. Berkeley; Los Angeles: University of
California Press, 1942; Clark K. Landscape into Art. London: Pelican Books, 1956. P. 152 ff.
104 Paxson J.J. The Poetics of Personification. Cambridge, 1994. P. 28—29, passim.
Об уместности понятия Рескина в обсуждении этических проблем целеполагания
см.: Burke К. Permanence and Change. An Anatomy of Purpose. Berkeley: University
of California Press, 1984. P. 213—215. См. также: Perry R.B. General Theory of Value.
Cambridge, 1926. P. 56-58.
105 Ely С This Meager Nature: Landscape and National Identity in Imperial Russia.
DeKalb: Northern Illinois UP., 2002. См. также важную статью: Деготь К. Простран-
ственные коды «русскости» в искусстве XIX века // Отечественные записки. 2002.
№ 6 (6). http://www.strana-oz.ru/?article=298&numid=7.
106 Иммагинативные мотивы в изображении природных стихий с наибольшим
радикализмом описаны в работах Гастона Башляра «Психоанализ огня» (1938), «Вода
и грезы» (1942), «Воздух и сны» (1943), «Земля и грезы воли» (1948), «Земля и грезы
покоя» (1948), «Поэтика пространства» (1957), «Поэтика грез» (1960). Примеры
литературоведческого подхода к анализу «климатологического» воображения
в мировой литературе см. в: Climate and Literature: Reflections of Environment /
Ed. Janet Perez and Wendell Aycock. Lubbock: Texas Tech UP (Studies in Comparative
Literature. № 25), 1995.
107 Козыро H.A. Развитие пейзажной лирики в русской поэзии последней тре-
ти XVIII века. Калуга, 1988; Санченко /I.A. Природа в художественном сознании
Державина, Карамзина и раннего Жуковского (к проблеме эволюции образного
мышления). М., 1989.
108 Арсенъев К. Пейзаж в современном русском романе // Арсеньев К. Критиче-
ские этюды по русской литературе. СПб., 1888. Т. II; Пигарев К. Русская литература
132 Переменные величины
вым в пылу народнического сострадания «скудная природа» стала
рифмованным синонимом для «края русского народа», представление
о котором по мере общественного спроса на социальный критицизм
и «реалистическое изображение действительности» становится все
более мрачным и безотрадным109. Природный и социальный климат
в этом контексте предопределяют друг друга: неурядицы социальной
жизни и непредсказуемая — а точнее предсказуемо плохая — погода
опознаются отныне как расхожие мотивы публицистического сар-
казма — будь то, например, знаменитое в свое время четверостишие
Михаила Розенгейма (1860):
Иль это уж климат в России такой,
Что к делу совсем не годится,
И что не посеем на почве родной,
Бумагой одной разродится
(где под бумагой разумеются финансово необеспеченные акции)110,
ерничество капитана Лебядкина в «Бесах» Достоевского (1872): «По-
моему, Россия есть игра природы, не более!!»111 — или «климатоло-
гическая» метафорика революционной поэзии начала XX века с ее
«освободительными» бурями и громами, как в «Песне о Буревестнике»
Максима Горького (1901), и снежными вихрями, как в «Двенадцати»
Александра Блока (1918).
9.
В научном контексте второй половины XIX века понимание при-
родно-климатического воздействия на человека и общество обязывает
к меньшей образности и требует различения доминантных характери-
стик климата как такового — с выделением атмосферных, температур-
ных, географическо-ландшафтных и иных показателей окружающей
человека среды. Особенно значимую роль в этом отношении сыграли
Александр фон Гумбольдт, Исидор Сент-Илэр, Карл Риттер, Генри
и изобразительное искусство. Очерки о русском национальном пейзаже середины
XIX века. М.> 1972; Никольский В,И. Природа и человек в русской литературе
XIX века (1950—1960-е годы). Калинин, 1973; Колесниненко Т.В. Философские ис-
токи темы природы в русской литературе середины XIX века // Жанры русского
реализма. Днепропетровск, 1983.
109 Занятно, что у самого Тютчева характерное для него в первый период
творчества предпочтение Юга — Северу позднее меняется на обратное. «Возмож-
но, — замечает по этому поводу Ежи Фарино, — под влиянием одержавшего верх
реализма» (Faryno J. Введение в литературоведение. Варшава, 1991. С. 285).
110 Розенгейм М. Русская элегия // Русский вестник. 1860. Т. 25. С. 395.
111 Достоевский Ф.М. Бесы // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 10 т. М., 1957.
Т. 7. С. 187.
Погода русской истории... 133
Бокль, Жан Элизе Реклю, Поль Видаль де ла Блаш, труды которых
легли в фундамент «народоведения» и «культурологии», учитывающих
причинно-следственную связь, с одной стороны, природно-клима-
тических, физико-географических, а с другой — антропологических
и социально-культурных факторов исторического процесса. Так,
в частности, климатическими и географическими факторами пытал-
ся объяснить своеобразие культуры Древней Греции авторитетный
во второй половине XIX века Ипполит Тэн (воспроизводя по сути
аргументы, высказанные уже Аристотелем)112. В отечественной науке
тезис о необходимости изучать историю общества и культуры в ее
зависимости от естественной истории развивал K.M. Бер. В работах
«О влиянии внешней природы на социальные отношения отдельных
народов и историю человечества» (1848) и «Человек в естественно-
историческом отношении» (1851) само представление об историческом
процессе обретает у Бера временную перспективу геоклиматического
свойства, а сам этот процесс описывается как компонента физической
географии.
Вместе с тем оговорки о необходимости детализации понятия
«климат», применительно к рассуждениям об особенностях нацио-
нального характера и различию культур, не меняли — или даже
делали еще более явной — тенденцию, вполне наметившуюся уже
в сочинениях просветителей XVIII века: зависимость общества от
природы и климата полагалась более важной там, где речь шла о на-
родах заведомо примитивных и/или экзотических. Применительно
к «цивилизованным» народам та же зависимость рисовалась менее
значимой и, по меньшей мере, преодолимой.
Экспозиционной демонстрацией этой — по умолчанию подраз-
умеваемой — тенденции стала, в частности, грандиозная этнографи-
ческая выставка в Хрустальном дворце (Crystal Palace) в лондонском
пригороде Сайденхэм (1851): манекены, представлявшие туземных
обитателей, были размещены здесь на фоне родной флоры, фауны
и бытовой обстановки, тогда как Европа и европейские народы на той
же выставке представлены не были вовсе — в наглядное напоминание
о том, что цивилизованный мир не зависит от природы и климата113.
Спустя пятнадцать лет идея лондонской выставки скажется в экспо-
зиции этнографической выставки в московском Манеже в 1867 году,
организаторы которой (среди них — один из основателей российской
антропологии А.П. Богданов) столкнутся с непростой проблемой
идеологически надлежащей иерархизации народов, населяющих Рос-
112 Taine H. Philosophie de l'art en Grèce. Paris, 1869. P. 8, ss.
113 Об этой выставке см.: Bravo M.T. Ethnological Encounters // Cultures of Natural
History / Ed. N. Jardine, J.A. Secor, E.C. Spary. Cambridge, 1996. P. 338—357. Описание
выставки см. в: Philips S. Guide to the Crystal Palace and Park. London, 1854.
134 Переменные величины
сийскую империю. Экспозиционное решение в данном случае было
найдено в визуальном выделении русского павильона: манекены,
представлявшие русских крестьян, располагались на помосте, пре-
восходившем по высоте экспозиции других павильонов, создавая
ощущение антропологического, а соответственно, географического
и природно-климатического неравенства традиционных культур,
составляющих в своей совокупности этнографическое пространство
России114.
К концу XIX — началу XX века описание русской истории и рус-
ской культуры с учетом географических и природно-климатических
факторов, сопутствовавших расселению русских на пространствах
России, находит авторитетное выражение в курсах русской истории
СМ. Соловьева и В.О. Ключевского115. Появление многотомной «Исто-
рии России с древнейших времен» (1851—1879) стало поводом к об-
суждению отстаиваемого Соловьевым тезиса о разнице исходных
условий для цивилизационного и культурного процесса в Западной
Европе и России. Так, если для народов Западной Европы природа, по
знаменитому высказыванию исследователя, может быть названа мате-
рью, то для народов России — мачехой. Исторической особенностью
России Соловьев считал при этом не столько суровость ее климата,
сколько ее географическую монотонность, выразившуюся в несопо-
ставимом с европейскими культурами однообразии хозяйственных
потребностей, способов удовлетворения, а также обычаев и верований
русского населения.
Вместе с тем необъятность географических просторов и возмож-
ности территориального расширения Русского государства продикто-
вали, по Соловьеву, и такие социально-психологические склонности
русского населения, как стремление к перемещению и бродяжничеству.
Вослед Соловьеву Ключевский также писал о неблагоприятных при-
родно-климатических условиях, в которых происходило становление
русской государственности. К тому же по сравнению с европейской
культурой русская культура формировалась, по Ключевскому, не толь-
ко в других географических и природно-климатических условиях, но
и в своеобразном культурном вакууме:
114 Найт Н. Империя на просмотре: этнографическая выставка и концептуа-
лизация человеческого разнообразия в пореформенной России // Власть и наука,
ученые и власть. 1880-е — начало 1920-х годов. СПб., 2003. С. 437—445.
115 Общественно-публицистический контекст дискуссий о географическом
и природно-климатическом детерминизме в российской историографии после появ-
ления курса истории Ключевского кратко обозначен в: Чуркин М.К. Проблема роли
природно-географического фактора в русской истории в оценках отечественной
историографии и общественно-политической мысли второй половины XIX—XX в. //
Вестник Томского государственного университета. Сария «История. Краеведение.
Этнология. Археология». 2005. Декабрь. № 289. С. 108—112.
Погода русской истории... 135
«В эпоху великого переселения народов славяне с первых своих
шагов в пределах России очутились в географической и международ-
ной обстановке, совсем не похожей на ту, в какую несколько раньше
попали их арийские родичи <...> Там бродячий германец усаживался
среди развалин, которые прямо ставили его вынесенные из лесов
привычки и представления под влияние мощной культуры, в среду
покоренных ими римлян или романизированных провинциалов пав-
шей империи»116.
Все это объясняет и оправдывает, по мнению Ключевского, расхо-
жее определение русской культуры как культуры «запаздывающей» за
Европой и в то же время позволяет полагать ее глубоко своеобразной
в силу как раз тех условий, которые отсутствуют в историческом опыте
европейской культуры. Главным из таких условий сам Ключевский
считал природно-ландшафтное, в частности почвенное, а также ги-
дрографическое разнообразие российской территории, выразившееся
(а еще точнее — должное выразиться) в соответствующем раскрытии
разнообразных «внутренних сил» русского человека117.
Остается гадать, в какой мере рассуждения Соловьева и Ключев-
ского подпитывали историософский оптимизм их читателей. Исклю-
чать такой эффект во всяком случае нельзя. Тяга к бродяжничеству
и разнообразие «внутренних сил», приписываемых русскому народу
в силу географических и природно-климатических особенностей
российской территории, хорошо дополняли уже сложившуюся к тому
времени синонимию национально-культурных самохарактеристик
с упором на провозглашенную Пушкиным «переимчивость», а До-
стоевским — «всеотзывчивость», «всечеловечность» «русской души».
Мнение о соприродном для русской культуры свободолюбии легко
обретало в том же контексте историческую ретроспективу, обратимую
к эсхатологической телеологии: география и климат, способствовав-
шие формированию русского национального характера, выступали
естественными соратниками в надлежащей регенерации «народного
духа» — в противовес идеологическим условностям социальной по-
вседневности.
Более сдержанно и критически оценивал ситуацию В.И. Ламан-
ский, крупный филолог-славист, последовательно развивавший исто-
116 Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1987. Т. 1. С. 28.
117 Ключевский В.О. Соч. М., 1956. Т. 1. С. 71—73. Л.И. Мечников в изданной
в 1889 году по-французски книге «Цивилизация и великие исторические реки» («La
civilisation et les grands fleuves historiques». Par Léon Metchnikoff avec une préface de
M. Elisée Reclus. Paris, 1889) схожим образом последовательно рассматривал влияние
«великих исторических рек» — Нила, Тигра, Евфрата, Кианга (Янцзы), Гоан-го
(Хуанхэ) — на развитие древних восточных цивилизаций.
136 Переменные величины
риософскую и геополитическую концепцию панславизма. Бесспорное
своеобразие и выделенность России в славянском мире не должна, по
его мнению, заслонять исторические недостатки характера «славяно-
русских племен», вызванные, с одной стороны, природно-географи-
ческими факторами, а с другой — связанными с ними социально-по-
литическими обстоятельствами, главным из которых следует считать
заимствованную и «ложную образованность»:
«Суровая природа, пространные равнины, леса, болота, исключи-
тельное почти занятие землепашеством, разными домашним и лесным
промыслом, продолжительное незнание моря, воспитателя духа пред-
приимчивости и умственной отваги, долго не развивали в добрых
и способных славяно-русских племенах ни пытливости мысли, ни
бессонности ума, так рано отличавшей древних греков. <...> Нам долго,
слишком долго не давалась та подвижность и возбужденность ума,
что никогда не оставляет духа человеческого в покое <...> требует от
него строго отчетливого разбора, что в его нравственном законе, в его
правилах жизни и в его быту самое высшее и существенное, что слу-
чайно и условно, что необходимо для спасения и что безразлично»118.
Такое историческое наследие, по Ламанскому, дает о себе знать
и поныне:
«Еще сильна в нас, русских, непривычка думать своим умом и ра-
ботать самостоятельно <...> Мы доселе еще любим хватать знания на
лету, запускаем и спешим свалить всякую работу, не любим и не умеем
вынашивать наши мысли, обрабатывать наши труды, доводить их до
возможно чистой отделки»119.
Преодоление этого недостатка должно осуществляться по пути
воспитания национального самосознания, достижимого, как полагал
Ламанский, на пути просвещения, ставящего во главу угла осознание
общности греко-славянского, или, в его терминологии, Среднего мира,
имеющего «естественные границы в водах Северного или Ледовитого
моря, Берингова пролива, Берингова, Охотского и Японского морей
на севере и востоке и Средиземного моря на юге» и значительной
своей частью совпадающего с «политическими границами России»120.
118 Ламанский В.И. Три мира Азийско-Европейского материка. СПб., 1892.
С. 110.
119 Там же. С. 100.
120 Там же. С. 42. Рупором такого просвещения, по мнению Ламанского,
должен был стать журнал «Славянский мир», об издании которого он хлопотал
в 1894—1895 годах. Издательский проект Ламанского, бывшего к тому времени
Погода русской истории... 137
Исследователи, указывавшие на роль географических и при-
родно-климатических факторов в экономической истории России,
давали меньше поводов к историософскому оптимизму. Наибольшим
пессимизмом в этом вопросе отличается монография М.В. Довнар-
Запольского «Опыт разделения Европейской России на районы по
естественным и экономическим признакам» (1911), в очередной раз
акцентировавшая не разнообразие, а как раз-таки однообразие не-
благоприятных природно-климатических условий, в которых скла-
дывалось экономическое развитие России:
«Русская историческая жизнь развивалась при крайне небла-
гоприятных внешних условиях, лежащих в физико-географиче-
ской структуре страны. Одним словом: страна наша велика, но
не обильна»121.
Несколькими годами позже — в конце 1910 — начале 1920-х го-
дов — споры о географических и природно-климатических факторах,
предопределивших особенности государственности, культуры и эко-
номики России, продолжили русские теоретики «евразийства» —
П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, Л.П. Карсавин и другие ученые и пу-
блицисты, — настаивавшие на необходимости их принципиального
изучения вне политико-географических границ Европы. Ретроспектив-
ное (но также и футурологическое) «месторазвитие» Русского государ-
ства локализовалось популяризаторами евразийства на территории
обширных, преимущественно равнинных «российско-евразийских»
низменностей и примыкающих к ним гор, в корне меняя представ-
ление об историко-географической карте, на которой, согласно тра-
диционной научной историографии, происходили основные события
русской истории122. Радикализм нового взгляда на историю России
не замедлил вызвать критику ведущих отечественных историков,
большинство из которых к этому времени (как, впрочем, и главные
теоретики евразийства) были уже в эмиграции.
редактором и издателем основанного им в 1890 году журнала «Живая старина», не
получил поддержки министра народного просвещения И.Д. Делянова. Подробнее
об этом: Лаптева Л.П. История славяноведения в России в XIX в. М.: Индрик,
2005. С. 373—375; Малинов A.B. «Славянский мир» или «Русский космос»
(о нереализованном издательском проекте В.И. Ламанского) // Малинов A.B. Русская
философия: исследования, история, историография. СПб.: Изд-во политехнического
университета, 2013. С. 52—71.
121 Довнар-Запольский М.В. История русского народного хозяйства. Киев, 1911.
Т. 1. С. 67.
122 Савицкий П.Н. Евразийство // Русская идея. М., 2002. С. 352—372; Карса-
вин Л.П. Восток, запад и русская идея // Русская идея. С. 318—352; Трубецкой Н.С.
Общеевропейский национализм // Русская идея. С. 372—385.
138 Переменные величины
В рассуждениях об особенностях русской истории и русской
культуры критики евразийства (прежде всего — П.Н. Милюков,
A.A. Кизеветтер и П.Б. Струве) указывали на необоснованность
объяснительного смешения Европы и Азии и подчеркивали принци-
пиальное сходство антропогеографических характеристик, которые
при всех своих вариациях позволяют соотносить Россию с Европой,
а не с Азией. Наиболее обстоятельными в данном отношении стали
«Очерки по истории русской культуры» Милюкова (1929—1930), в ко-
торых доказательство тезиса о неправомерности исключения России
из Европы делалось с опорой на наиболее авторитетные к тому вре-
мени исследования в области антропологии, исторической географии,
климатологии и почвоведения (в частности — работы К. Риттера,
Ф. Ратцеля, А.И. Воейкова, В.В. Докучаева, A.A. Крубера, Г.Н. Высоц-
кого и др.). Столь же необоснованным и относящимся к «донаучной
стадии антропогеографии», по выводу Милюкова, следовало считать
и разделяемое евразийцами мнение о преимущественном влиянии на
русский национальный характер монотонного равнинного ландшаф-
та123. Выводы Милюкова в самой России были уже, впрочем, мало кем
прочитаны: у советских историков появились иные задачи.
10.
Идеологическая пропаганда, сопутствовавшая упрочению власти
большевиков, уменьшила общественный спрос на историко-географи-
ческий и природно-климатический пессимизм, как и какой-либо пес-
симизм вообще. Пространство СССР, утверждаемое как пространство
рекомендуемого ликования, закономерно и чем дальше, тем сильнее
обязывало к благоприятным климатическим прогнозам. Солнечная
погода советских кинофильмов и живописи предвоенных лет корре-
лирует с фантазмами советской скульптуры и архитектуры: балконы
и террасы, украсившие общественные и жилые дома даже там, где
они, казалось бы, климатически были решительно неуместны; полу-
голые спортсмены и спортсменки, заполнившие аллеи садов и парков;
курортные мотивы ВДНХ и тиражируемая вера в то, что «здесь будет
город-сад», — все это придает советской идеологии 1920—1930-х годов
отчетливо «южный» колорит124. Упоминания о погодных ненастьях при
этом характерно ограничивается либо изображением революционного
и трудового героизма, веры в партию (например, в освещении похорон
123 Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1993. Т. 1. Кн. 1,
2. С. 79.
124 Паперный В. Культура Два. М., 1996. С. 171—176. См. также: Агитация за сча-
стье. Советское искусство сталинского времени: Каталог выставки / Ред. X. Гасснер,
А.Б. Любимова. Бремен: Edition Temmen, 1993. См. также: Гурленова Л.В. Чувство
природы в русской прозе 1920—1930-х годов. Сыктывкар, 1998.
Погода русской истории... 139
Ленина125, в сценах строительства железной дороги в «Как закалялась
сталь» H.A. Островского и целлюлозно-бумажного комбината в «Соти»
Л.М. Леонова),126 либо буржуазного Запада, обнаруживающего язвы
капитализма на фоне враждебного к человеку климата, который за-
ставляет безработных жаться к стенам домов и подворотням. В тот
же контекст вписываются и такие демарши «против климата», как
полеты в стратосферу127 и экспедиции к Северному полюсу128, так
и первые проекты по изменению природных условий на территории
СССР129. Содержательный обзор доминирующих топосов советской
литературы и советской пропаганды идеологии в целом позволяет
согласиться с Катериной Кларк, расценившей борьбу с природой в ка-
честве «главного образа сталинизма», взаимоувязанного с героической
идентичностью эпохи130. Вослед речи Сталина, произнесенной им на
Всесоюзной конференции по борьбе с засухой (1931), предупредившего
слушателей о том, что «мы не можем обойтись без серьезной и совер-
шенно стабильной, свободной от случайностей погоды», современники
спешат уверить себя и других в том, что «нет крепостей, которых боль-
шевики не могли бы взять. Мы овладеем и погодой» (этими словами
заканчивалась изданная в 1935 году брошюра Н.П. Каменыцикова
«Погода и урожай», предсказывавшего в согласии с пожеланием Ста-
лина грядущий контроль над климатом)131. Масштабы мелиорации
и ирригации рисуются при этом соразмерными масштабам страны,
рекомендуемое представление о которой подразумевает отныне не
пустыни и болота, а леса, поля и реки.
Отечественная война возвращает спрос на образы героическо-
го противостояния советских людей не только врагу, но и климату
125 Янгиров Р. Прощание с мертвым телом: Об одном сюжете российского
экранного официоза и его подтекстах // Отечественные записки. 2007. Т. 35. № 2.
С. 264—279.
126 Въюгин В.Ю. «Какая была погода в эпоху Гражданской войны?» Климати-
ческая метафора в соцреализме // Новое литературное обозрение. 2011. № 108.
С. 59—81.
127 Стоит заметить, что собственно научными доводами в пользу высоковы-
сотных полетов служили метеорологические задачи, а начало самим полетам было
положено созданием Комиссии по изучению стратосферы при Гидрометеорологи-
ческом комитете РСФСР под председательством В.И. Виткевича: Дружинин Ю.О.,
Соболев Д.А. Полеты в стратосферу в СССР в 1930-е гг. http://www.bestreferat.ru/
modules.php?name=referat&func=show_referat&referat_ID=92850.
128 МсСаппоп /. То Storm the Arctic: Soviet Polar Expeditions and Public Visions of
Nature in the USSR, 1932—1939 // Ecumene 2. 1995. № 1. P. 15-31.
129 Филатов В. Тоталитаризм и великое преобразование природы // Сознание
в социокультурном измерении. М., 1990. С. 130—142.
130 Кларк К. Советский роман: история как ритуал / Пер. с англ. под ред.
М.А. Литовской. Екатеринбург, 2002. С. 90—100.
131 Каменъщиков Н. Погода и урожай. Л., 1935. С. 91.
140 Переменные величины
(демонстрируемые, в частности, фильмами, снятыми в годы войны
и изобилующими сценами плохой погоды, — «Как закалялась сталь»
Михаила Донского, 1942; «Оборона Царицына» Георгия и Сергея Ва-
сильевых, 1942; «Клятва» Михаила Чиаурели, 1946). Но уже в первые
послевоенные годы в советскую культуру возвращаются довоенные
мотивы юга и курортного антуража. В литературе ситуация выглядит
сложнее, но и здесь заведомая установка на оптимизм успешно предот-
вращала опасности предосудительных изображений как общества,
так и сопутствующей ему природы. Метеорология будущего, какой
она рисуется в надлежащих размышлениях об успехах советской на-
уки, предназначена не только предсказывать, но и изменять климат.
В 1948 году юный читатель мог мечтать об этом, в частности, с опорой
на опубликованный в журнале «Знание — сила» «научно-фантасти-
ческий очерк» СВ. Реполовского «144 часа на станции управления
погодой», рисовавший рабочую неделю советских метеорологов не-
далекого завтра:
«В Большом зале главной станции управления погодой СССР шла
напряженная работа. Только что получено важное задание, в течение
ближайших дней вызвать обильные дожди над южными и централь-
ными районами страны. В этих районах второй месяц удерживалась
жаркая сухая погода, после сева не выпала ни одна капля дождя, и на-
двинулась угроза жесточайшей засухи.
Задание не застало работников главной станции врасплох. За-
суха была предсказана еще прошлогодним долгосрочным прогнозом,
и станция уже несколько недель готовилась к борьбе с нею»132.
Борьба метеорологов с засухой описывается здесь так:
«Из ангаров главной станции начали вылетать огромные раке-
ты, управляемые с пультов оперативного зала <...> Ракеты несли
специальные атомные установки для получения тепла. Того ко-
лоссального количества тепла, которое выделяли установки, было
достаточно для нагревания на несколько градусов воздуха над про-
странством в десятки и сотни тысяч квадратных километров. Из-
менение температуры больших воздушных масс нарушало их рав-
новесие и заставляло нужную погоду перемещаться в желаемом
направлении»133.
История заканчивается предсказуемо: над засушливыми зем-
лями идет дождь, но читатель узнает больше: на Крайнем Севере
132 Реполовский СВ. 144 часа на станции управления погодой / Илл. А. Катков-
ского // Знание — сила. 1948. № 10. С. 4L
133 Там же. С. 42.
Погода русской истории... 141
СССР к этому времени осуществлен план по «разогреву» вечной
мерзлоты:
«Начал работать атомный бур, и вскоре тепло недр Земли стало
нагревать верхние слои почвы, воду рек, ручьев. Не прошло и двух
лет <...> вяз и липа, привезенные из волжских питомников, начали
разрастаться в крае полярной ночи, где образовался климат Северного
Кавказа. То, что когда-то казалось людям фантастикой, несбыточной
мечтой, советские люди превратили в быль»134.
Нельзя сказать, что фантазии Реполовского, метеоролога по про-
фессии135, были совсем уж необоснованными. К концу 1940-х годов
в США были достигнуты первые успехи в практических опытах по
разгону облаков с помощью распыляемых в них химических реа-
гентов136. Об отеплении Сибири и Крайнего Севера оставалось пока
мечтать — советский читатель имел к тому основания, начиная с фан-
тастического романа Александра Беляева «Под небом Арктики» (1938),
один из героев которого — выучившийся на инженера тунгус — был
намерен проектировать искусственные солнца, должные преобразить
полярный край137. Но теперь этим мечтаниям сопутствовали широко
обсуждавшиеся в печати конца 1940-х годов «сталинские планы» по
ирригации и мелиорации. В 1950 году Михаил Шолохов энтузиасти-
чески рапортовал о начале работ по созданию полезащитных полос:
«На необъятном пространстве — от Гурьева до Измаила и от Ор-
ска до Тулы — началось с весны величайшее в истории человечества на-
ступление на злые силы природы, на засуху и суховеи, и во всю мощь,
присущую только нашим советским людям, развернулась титаническая
борьба за преобразование природы, за полное осуществление планов,
начертанных партией, гением Сталина»138.
134 Там же. С. 45.
135 О нем: Горелейченко A.B. АТМС передает погоду. Л.: Гидрометеоиздат, 1972.
С. 19 и след.
136 Создание первых установок искусственного рассеивания облаков вызвано
открытием Бернарда Воннегута, экспериментально установившего в 1946 году воз-
действие иодида серебра и иодида свинца на кристаллизацию воды. Подробно об
истории этих исследований: Деннис А. Изменение погоды засевом облаков / Пер.
с англ. A.B. Лысака и Е.Д. Стукина; под ред. Ю.С. Седунова. М.: Мир, 1983.
137 Беляев А. Под небом Арктики / Рис. Г.П. Фитингофа // В бой за технику!
1938. № 4—7; 9—12; 1939. № 1, 2, 4. См. также: Франк С. Теплая Арктика: к истории
одного старого литературного мотива // Новое литературное обозрение. 2011.
№ 108. С. 82—97.
138 Шолохов М. Не уйти палачам от суда народов! Статьи. М.: Правда (Библио-
тека «Огонек». № 41), 1950. С. 16.
142 Переменные величины
Из риторических вопросов, обращенных в том же году к чита-
телям журнала «Октябрь» в статье С. Иванова «Фантастика и дей-
ствительность», создание полезащитных полос, должных улучшить
природные условия огромной части страны, объявлялось делом столь
же фантастическим, сколь и реальным — настолько же, насколько
фантастична сама советская действительность:
«Разве постановление партии и правительства о полезащитных
лесных полосах, рассчитанное на пятнадцатилетний срок, в течение
которого должна быть коренным образом преображена почти по-
ловина нашей страны, преображена настолько, что изменится даже
климат, разве это постановление не является исключительно бла-
годарным материалом для наших фантастов? Разве постановление
партии и правительства о продвижении субтропических цитрусовых
культур на Север опять-таки не послужит материалом для ряда ярких
полотен художников слова?»139
Газетные передовицы подкрепляются тем временем гидрометео-
рологическими прогнозами: до наступления эры климатического
благоденствия остаются считаные десятилетия. Будущее советской
природы — в руках советского человека, и такое будущее не может
не радовать140. «Социализм — это чудесное обновление и человека
и природы», — напоминали в год смерти Сталина авторы статьи
о «покорении рек» на территории СССР141.
Важным исключением на этом самозабвенно оптимистическом
фоне стал роман Леонида Леонова «Русский лес» (1953), в котором
через призму лесоводческой тематики и столкновение двух героев
с говорящими фамилиями — правдолюба Вихрова и эстета Граци-
анского — ставились историософские проблемы национального
самосознания: понимание природы как культуры и экологической
ответственности власти и общества. Тревоги Леонова о русском лесе
и судьбах России, предвосхитившие, как это ясно в ретроспективе со-
ветской истории, прозу писателей-деревенщиков 1960—1970-х годов
и публицистические рассуждения об «экологии русской культуры»
начала 1990-х, во второй половине 1950-х — начале 1960-х годов, сколь
бы актуальными они ни были, еще уравновешивались надеждами, что
139 Иванов С. Фантастика и действительность // Октябрь. 1950. № 1. С. 155.
140 Погосян Х.П., Будико М.И. Изменение климата в связи с планом преобразо-
вания природы засушливых районов СССР. Л.: Гидрометеорологическое изд-во,
1952.
141 Давыдов М„ Лесное М. Покорение рек // Год тридцать шестой: Литературно-
художественный альманах. Орган Союза советских писателей. Альманах 14. Вторая
книга 1953 года. М.: Литературная газета, 1953. С. 188.
Погода русской истории... 143
проблемы природопользования столь же разрешимы, как и проблемы
социальные142.
Атмосфера идеологической десталинизации способствует спросу
не на экологическую метафорику гибнущего леса, а на «метеорологи-
ческую» топику «хорошей погоды». Название повести Ильи Эренбурга
«Оттепель» (1954), удостоившейся идеологического поношения за
«элементы объективизма» на II Всесоюзном съезде советских пи-
сателей (15—26 декабря 1954 г.) и ставшее позднее символическим
определением эпохи хрущевской либерализации (занятно, что еще
одной книгой, критиковавшейся на том же съезде за «элементы объ-
ективизма», был публицистически острый и также «климатически»
озаглавленный роман Веры Пановой «Времена года»), было в данном
случае заведомо выигрышнее, хотя в своем образном значении оно
ничем не противоречит образности сталинской культуры143. Неуди-
вительно, что и кинофильмы хрущевской эпохи — при всех своих
идеологических новациях — парадоксально схожи со сталинскими
кинофильмами своим природно-климатическим фоном: солнцем,
веселыми дождями и курортными радостями144. Советское общество
конца 1950-х годов, как и ранее, обнадеживается гарантиями власти
и верой в научно-технический прогресс, сулящий в недалеком будущем
революционное преобразование природы, — как это предвещалось,
например, в «фантастико-приключенческой», но заглядывавшей всего
на десять лет вперед повести Ивана Сибирцева «Сокровища Кряжа
Подлунного» (1960):
«С помощью направленных высокочастотных лучей мы зажжем
над Крутогорской областью подлинное Земное Солнце. Крутогорье
станет первым уголком на земле, который перестанет зависеть от
небесного солнца. Земное Солнце осветит и согреет его. А дальше —
серия еще более мощных генераторов тепла в других уголках Сибири,
142 Лобанов М. Роман Л. Леонова «Русский лес». М., 1958; Старикова Е. «Русский
лес» Леонида Леонова. М., 1963.
143 Для полноты «метеорологического» контекста «оттепельных» лет замечу, что
пессимистически настроенный Леонид Леонов, перерабатывая в 1957—1959 годах
свой ранний роман «Вор», завершает его отсутствующими в первой редакции мало
обнадеживающими словами: «Но уже ничего больше не содержалось во встречном
ветерке, кроме того молодящего и напрасного, чем пахнет всякая оттепель» (Лео-
нов Л. Вор. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1959.
http://knigiskachaty.ru/read/63834/page-u_6_2.html).
144 Многочисленные примеры: Кинематограф оттепели. Книга вторая (60—
70-е гг.) / Отв. ред. В. Трояновский. М., 2002. В широком контексте сходство ста-
линского и «оттепельного» кинематографа анализируется в: Прохоров А. Унаследо-
ванный дискурс: Парадигмы сталинской культуры в литературе и кинематографе
«оттепели». СПб., 2008.
144 Переменные величины
и навсегда умрут предания о вечно холодной сибирской дальней сто-
роне. Советские люди создадут на берегах Карского моря сибирские
субтропики»145.
Впрочем, уже к концу 1960-х — началу 1970-х годов и чем дальше,
тем сильнее идеологические иллюзии, порожденные XX съездом КПСС
(1956) и принятой на XXII съезде Программой построения коммуни-
стического общества (1961), рассеиваются перед лицом не слишком
обнадеживающей очевидности — сменой партийного руководства
(1965), военным вторжением в Чехословакию (1968), ужесточением
цензуры, партийной бюрократизацией, ростом коррупции и товарно-
продуктовым дефицитом. Медиально-пропагандистский образ эпохи,
которая позже будет названа эпохой застоя, предстает в сравнении
с довоенными и 1950—1960-ми годами не столь солнечным и менее
«погожим». Самозабвенная патетика народного ликования, хотя
и подпитывается в 1970—1980-х годах привычно тиражируемыми
иллюстрациями социального благоденствия, дает все более очевидные
сбои, невольно обнаруживая свою мировоззренческую изнанку — ли-
цемерие, цинизм и индифферентизм.
Сегодня может показаться символичным, что на фоне офици-
альных умолчаний об экологических бедах страны обсуждение при-
родно-климатических проблем обретает в эти же годы протестное
звучание. Произведения «писателей-деревенщиков» Ф.А. Абрамова,
СП. Залыгина, В.И. Белова, В.П. Астафьева, Б.А. Можаева, В.Г. Рас-
путина, В.А. Солоухина, заговоривших о рукотворном разрушении
традиционных ландшафтов, необдуманной ирригации и мелиорации,
вырубке лесов и истощении земель, подсказывали грустный вывод
о том, что безразличие к родной природе есть и безразличие к истории
страны, национальной традиции и культурной памяти146.
145 Сибирцев И. Сокровища Кряжа Подлунного. Красноярск: Красноярское
книжное издательство, 1960. http://lib.ru/RUFANT/HUDONOGOW/kryazh.txt. В пре-
дисловии к этому изданию доктор физ.-мат. наук Л.В. Киренский подчеркивал,
что, «как правило, во всех вопросах научной фантастики И. Сибирцева всегда со-
держится некоторая несомненная физико-техническая достоверность, что выгодно
отличает это произведение от целого ряда других научно-фантастических книг.
Но главное в повести И. Сибирцева — это люди, наши советские люди, творящие
и созидающие коммунистический мир».
146 Hosking G. The Russian Peasant Rediscovered «Village Prose» // Slavic Review.
1973. Vol. 32. № 4; Теракопян H.A. Пафос преобразования: Тема деревни в прозе
50—70-х гг. М., 1978; Сурганов В.А. Человек на земле. Тема деревни в русской совре-
менной прозе 50—70-х гг. М., 1981; Лапненко А.Ф. Человек и земля в русской соци-
ально-философской прозе 70-х годов: В. Распутин, В. Астафьев. Л., 1985; Gillespie D.
Valentin Rasputin and Soviet Village Prose. London, 1986; Кузнецов Ф.Ф. Кровная
связь: Судьбы деревни в советской прозе. М., 1987; Никонова Т. Прощание: Раз-
Погода русской истории... 145
Экологическую позицию «деревенщиков» и их почитателей в ре-
троспективном плане можно счесть принципиальной для самого
разговора о них как об идеологическом сообществе («воображаемом
сообществе», как сказали бы социологи)147. Само слово «природа»
наделялось при этом кодовым, этическим и эстетическим значени-
ем, объясняющим особенности народного характера, его моральных
норм и культуры148. Ее ценность абсолютна, она первична к челове-
ку и его добродетелям, а в коллективистском истолковании той же
мысли — первична к народу и его нравственности. «Природа, — как
напишет позже в очерке «Байкал, Байкал...» Валентин Распутин
(1981), — сама по себе всегда нравственна, безнравственной ее
может сделать лишь человек. И как знать, не она, не природа ли,
и удерживает в немалой степени нас в тех более или менее раз-
умных пока еще рамках, которыми определяется наше моральное
состояние, не ею ли крепится наше благоразумие и благодеяние?»149
В определенном смысле такая риторика, будучи понятой в качестве
идеологической декларации, воспроизводила аргументы немец-
ких романтиков начала XIX века и немецких же националистов-
«народников» 1910—1940-х годов, полагавших ландшафт и кли-
мат основой духовно-коллективного единения, а защиту природы
(Naturschutz) — задачей, неразрывно связанной с защитой родины
(Heimatschutz) и воспитанием национального патриотизма150. Однако
то, что стало в Германии одной из государственных утопий (после
принятия в 1935 году Закона об охране природы пропагандисты
природоохранного движения планировали превратить всю террито-
рию страны в лесопарковую зону, свободную от индустриализации
и сельского хозяйства — экономическое развитие страны должны
мышления над страницами «деревенской прозы». Воронеж, 1990; Недзвецкий В.А.,
Филиппов В.В. Русская «деревенская проза». М., 1999; Parthe К. Russia's Dangerous
Texts: Politics Between the Lines. New Haven: Yale University Press, 2005.
147 Яницкий О.Н. Экологическое мышление эпохи «великого передела».
М.: РОССПЭН, 2008. С. 191.
148 Смирнова AM. «Не то, что мните вы, природа...»: Русская натурфилософская
проза 1960—1980-х годов. Волгоград, 1995; Большакова А.Ю. Нация и менталитет:
феномен деревенской прозы XX в. М., 2000; Тищенко H.A. Экология природы как
духовно-нравственная категория и ее художественное осмысление в отечественной
прозе. Майкоп, 2006.
149 Распутин В. Избранные произведения. М.: Молодая гвардия, 1984. Т. 2.
С. 442.
150 Dominick R. Nascent Environmental Protection in the Second Empire // German
Studies Review. 1986. Vol. 9. № 2. P. 257—291; Idem. The Nazis and the nature conser-
vationists // The Historian. 1987. Vol. XLIX. № 4. P. 508—538. См. также: Uekoetter E
The Green and the Brown: A History of Conservation in Nazi Germany. Cambridge:
Cambridge UP, 2006.
146 Переменные величины
были обеспечивать завоеванные территории)151, в Советском Союзе
осталось периферийной позицией группы интеллигентов. В отвле-
чении от крайностей писателей-деревенщиков природоохранные
призывы лояльных к власти писателей приветствовались и удостаи-
вались поощрения. Одним из них был Владимир Чивилихин, годами
призывавший читателей поверить в осуществимость масштабных
посадок кедра на территории СССР. В 1977 Чивилихин получил
Государственную премию за книгу «По городам и весям: путеше-
ствия в природу», общий пафос которой определялся пропагандой
экологического образования и мечтаниями о недалеком времени
(«куда-то к столетнему юбилею нашего государства»), когда «пре-
красные кедросады <...> будут пополнять духовный рацион наших
внуков, благоухать стойкими ароматами, а каждую осень покры-
ваться золотыми гроздьями плодов»152. Идеологических лейтмотивов
в практике природопользования в СССР такая позиция, впрочем,
никак не меняла153. «Планы партии» (например, проектировавшийся
в 1970-х годах поворот сибирских рек)154 широкому обсуждению
не подлежали, а общественное мнение, каким оно предстает из
фольклорного «метеорологического» стишка того же времени, до-
вольствовалось действительностью, которая казалась тогда столь же
неизменной, как круговорот времен года: «Прошла весна, настало
лето, — спасибо Партии за это!»
Интересно, что в ряду песенных шлягеров, ознаменовавших со-
бой апофеоз брежневского застоя, особое место занял «погодный»
саундтрек в исполнении Алисы Фрейндлих к кинофильму Эльдара
Рязанова «Служебный роман» (1977, слова к песне Эльдара Рязанова,
музыка Андрея Петрова), медоточиво внушавший советскому слуша-
телю секрет нехитрого оптимизма:
У природы нет плохой погоды —
Каждая погода благодать.
151 Gwning G., Wolschke-Bulmahn J. Politics, Planning and the Protection of Nature:
Political Abuse of Early Ecological Ideas in Germany, 1933—45 // Planning Perspectives 2.
1987. P. 127—148.
152 Чивилихин В. По городам и весям: Путешествия в природу. М.: Советская
Россия, 1979. С. 127.
153 Wolfson Z. The Massive Degradation of Ecosystems in the USSR // The Soviet
Environment: Problems, Policies and Politics / Ed. John Massey Stewart. New York:
Cambridge UP, 1992. P. 57—63. Об истории природоохранных мер и становлении
экологического движения в СССР см. содержательные монографии Дугласа Винера:
Weiner D.R. Models of Nature. Ecology, Conservation, and Cultural Revolution in Soviet
Russia. Bloomington: Indiana UP, 1988; Idem. A Little Corner of Freedom. Russian Na-
ture Protection from Stalin to Gorbachev. Berkeley: University of California Press, 1999.
154 Воробьев Д.В. Когда государство спорит с собой: Дебаты о проекте «поворота
рек» // Неприкосновенный запас. 2006. № 2 (46). С. 85—102.
Погода русской истории... 147
Дождь ли снег — любое время года
Надо благодарно принимать155.
Погодный антураж советского кино к концу 1970-х годов также
меняется: вместо «солнечного» и «летнего» кино эпохи правления Ста-
лина и Хрущева кинофильмы конца 1970-х — середины 1980-х годов
показывают преимущественно мокрую осень и грязную, слякотную
зиму. Метеорологическому унынию, царящему в фильмах времени
брежневского «застоя», сопутствует и преобладающая в них цветовая
гамма — тусклого и грязновато-зеленого тона. Даже если объяснять
ее качеством отечественной кинопленки (Шосткинского производ-
ственного объединения «Свема»), в ретроспективе очевидно, что
общее настроение позднего советского кино становится все более со-
звучным ощущению ветшающего политического режима и инертной
социальной повседневности156.
В 1984 году песенный репертуар страны пополнился еще одним
шлягером на погодную тему — песней из кинофильма «Мэри Поп-
пинс, до свиданья» (слова Н. Олева, музыка Максима Дунаевского)
в исполнении Павла Смеяна и Натальи Ветлицкой (песня, впрочем,
прозвучала в телеэфире еще до выхода кинофильма — в одной из наи-
более популярных музыкальных передач «Утренняя почта»). По срав-
нению с хитом Рязанова—Петрова новая песня отличалась большим
здравомыслием и даже неким протестом, заставлявшим слушателей
считаться как раз-таки с тем, что им не избежать плохой погоды, но
это не должно мешать им жить и надеяться на лучшее:
Изменения в природе
Происходят год от года.
Непогода нынче в моде,
Непогода, непогода.
155 По мнению автора недавней монографии о «советской смеховой культуре»,
цитируемая песня обладает еще и религиозной «энергетикой». Свойственная, как
теперь выясняется, всей советской культуре, такая «энергетика» душеспасительно
примиряла зрителя этого фильма с окружающей действительностью, поскольку
«сетования по поводу плохой погоды» — это не только то, в чем «на обыденном
уровне» чаще всего проявляется «неприятие человеком настоящего, его устрем-
ленность в виртуальное будущее», но «в вертикальной плоскости — это еще
и неблагодарность Богу, неспособность видеть в происходящем промысел Бога
о себе» (Столяр М. Советская смеховая культура. Киев: Стилос, 2011. С. 256. См.
справедливую «разносную» рецензию Евгения Добренко на эту книгу в: Новое
литературное обозрение. 2013. № 123. http://www.nlobooks.ru/node/4046).
156 Здесь я повторяю наблюдение Андрея Щербенка: Щербенок А. Цивилиза-
ционный кризис в кино позднего застоя // Новое литературное обозрение. 2013.
№ 123. http://www.nlobooks.ru/node/3974.
148 Переменные величины
Словно из водопровода
Льет на нас с небес вода.
Полгода плохая погода.
Полгода — совсем никуда <...>
Никуда, никуда нельзя укрыться нам.
Но откладывать жизнь никак нельзя.
Никуда, никуда, но знай, что где-то там
Кто-то ищет тебя среди дождя.
«Надежды на лучшее», как и социально-психологические мотивы
«метеорологической» тематики в культуре последнего советского
десятилетия, могут быть объяснены, вероятно, осознаваемым или
латентным предпочтением внеидеологических и неофициальных
топосов в сфере коммуникации. Озадачившая Фазиля Искандера
в рассказе «Начало» (1969) необычайная любовь москвичей к про-
слушиванию радиопрогнозов вполне релевантна, с этой точки зрения,
коммуникативным приоритетам упоминавшихся выше «разговоров
ни о чем», т.е. таких жанров и стилей речевого общения, когда соци-
альная эффективность «разговоров о чем-либо ином» представляется
близкой к нулю.
Бывало, сидишь у знакомых за чаем, слушаешь уютные москов-
ские разговоры, тикают стенные часы, лопочет репродуктор, но его
никто не слушает, хотя почему-то и не выключают. — Тише! — встря-
хивается вдруг кто-нибудь и подымает голову к репродуктору. —
Погоду передают. Все, затаив дыхание, слушают передачу, чтобы на
следующий день уличить ее в неточности157.
Медиально-визуальному приобщению советского человека к по-
годной тематике в эти годы еще сильнее способствует телевидение,
главная информационная передача которого — программа «Время» —
ежедневно заканчивалась метеопрогнозом, единственным новостным
блоком, свободным от политической пропаганды и ритуального
славословия158.
Послабления в советской идеологии, политические и экономи-
ческие реформы, получившие в устах их главного инициатора — по-
следнего генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева (и сразу
подхваченное прессой) название «перестройки», также было отмечены
климатической метафорой, появившейся в отечественной публици-
157 Искандер Ф. Дерево детства: Рассказы и повесть. М., 1970. С. 17.
158 g 1990-х годах о «погоде на завтра» стали говорить не невидимые дикторы,
а красавицы в облегающих нарядах, превратившие произнесение текста у синоп-
тической карты в интригующие и отчасти эротические шоу.
Погода русской истории... 149
стике благодаря писателю Борису Васильеву. В напечатанной в январ-
ских номерах газеты «Известия» в 1989 году большой, на три номера,
статье «Люби Россию в непогоду» Васильев характерно выразил на-
метившуюся атмосферу социального брожения и тревожных перемен,
приведших в конечном счете к крушению СССР. Былой оптимизм
современников «оттепели» сменялся на этот раз приглашением к раз-
думью об историческом прошлом и настоящем (от покушения Веры
Засулич до событий в Нагорном Карабахе) и призывом сохранить
и укрепить то главное, что самому писателю виделось способным объ-
единить общество, — «всенародную нравственность»159. Так и на этот
раз погодная метафорика, как это уже было в XIX веке, оказывалась
ассоциативно связанной с вопросами государственности и общена-
циональной духовности.
11.
В научно-специализированном контексте 1970—1980-х годов
поиск тем и сюжетов, которые представляли бы сравнительную аль-
тернативу идеологически доктринальным представлениям о детерми-
нирующих факторах мировой истории, выражается в интересе отече-
ственных лингвистов и культурологов (прежде всего — В.Н. Топорова
и Вяч. Вс. Иванова) к концептуально-мифологическим инфраструкту-
рам, выявляемым за текстами и артефактами мировой и отечествен-
ной культуры, и вместе с тем находит исследовательский резонанс
в исторических сочинениях Л.Н. Гумилева и его последователей,
объединивших идеи историософии, антропогеографии, евразийства
и геополитики.
Характерное для работ неомифологов «удревление» русской
культуры, возводимой отныне к неопределенно архаическому про-
шлому, было при этом принципиально «космополитичным», искушая
безбрежными возможностями этимологической и кросс-культурной
компаративистики. Гумилев описывал историю русской культуры ина-
че, возводя ее к симбиотическому смешению славянского и тюркского
159 Васильев Б. Люби Россию в непогоду... // Известия. 1989. 17—19 января.
Позднее статья неоднократно перепечатывалась (например: Литературная газета.
1990. 30 мая. С. 3), а ее название стало названием и рефреном популярного в право-
славно-патриотических кругах и положенного на музыку стихотворения Валерия
Шумилина: «Не слышно песен о России, / Во славу больше не поют. / То до небес
превозносили, / Теперь ногами в сердце бьют. / А ты попробуй все невзгоды / С ней
разделить, живя в нужде. / Люби Россию в непогоду, / Не оставляй ее в беде. <...>
Как время смутное осилить? / Но где страданья, — там любовь. / Молитесь, люди,
за Россию, / Чтоб возродилась в муках вновь. / Дай, Бог, чтоб выстоять народу, /
В душе безверье побороть! / Люби Россию в непогоду... / Благослови ее, Господь!»
(httphttp://://stixprostixpro..ruru//newsnews//ljubiljubi rossijurossiju w nepogodun
epogodu/2012—01—30—124#./2012—01— 30— 124#.UMMwOGfxxLUMMwOGfxxL44).
150 Переменные величины
этносов в эпоху Средневековья. Однако, при всей разнице неомифоло-
гических и исторических исследований, маркеры детерминирующего
финализма и в том и в другом случае оказывались схожими, отсылая
в первом случае к метафорам природно-климатических стихий (Борьба
Громовержца со змеем, символика Мирового древа) и структурному
априоризму «Модели мира»160, а во втором — к самим природным
стихиям, приобретавшим в интерпретации Гумилева планетарный
масштаб геоклиматического, «биолого-энергетического» и астрофи-
зического свойства161.
Идеологический ревизионизм 1990-х годов выразился в вытесне-
нии марксизма на периферию общественного внимания, но и создал
еще более благоприятные условия для популяризации околонаучных
(ре)конструкций культурного наследия и обнаружения универсальных
закономерностей этно- и социогенеза. «Ключевой вопрос» о причинах
и следствиях, предопределяющих собой закономерности мировой
и национальной истории и культуры, находит при этом тем больше
энтузиастов, чем более монокаузальным предвидится его разрешение.
Наметившийся и подогреваемый властями спрос на историософскую
телеологию (декларативно постулируемую, например, в двухтомном
учебнике «Истории России» под редакцией акад. А.Н. Сахарова)162
создает для такого разрешения дополнительные возможности, пред-
сказуемо наделяя физические категории метафизическим значением,
а исторические понятия идеологической спиритуалистикой.
Характерным примером такого рода может служить книжная
продукция в сфере геополитики, возродившая интерес к историософ-
160 «М[одель] м[ира] не относится к числу понятий эмпирического уровня
(носители данной традиции могут не осознавать М.м. во всей ее полноте). Систем-
ность и операциональный характер М.м. дают возможность на синхронном уровне
решить проблему тождества (различение инвариантных и вариантных отношений),
а на диахроническом уровне установить зависимости между элементами системы
и их потенциями исторического развития (связь "логического" и "исторического")»
(Топоров В.Н. Модель мира // Мифы народов мира: Энциклопедия. М., 1992. Т. 2.
С. 161).
161 Козлов В. И. О биолого-географической концепции этнической истории //
Вопросы истории. 1974. № 12. С. 72—85; Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса.
М„ 1983. С. 20, 209,210, 213—215; Кореняко В. Этнонационализм, квазиисториогра-
фия и академическая наука // Реальность этнических мифов / Под ред. М.Б. Олкотт
и А. Малашенко. М.: Гендальф; Московский Центр Карнеги, 2000. С. 39—44. http://
nationalism.org/library/science/nationalism/reality/reality-of-ethnic-myths.pdf.
162 История России. С древнейших времен до начала XXI века: В 2 т. / Под ред.
член.-корр. РАН А.Н. Сахарова. Т. 1: С древнейших времен до конца XVIII века.
Т. 2: С начала XIX до начала XXI века. М.: ACT; Астрель; Ермак, 2003. Об этом
учебнике: Феретти М. Обретенная идентичность. Новая «официальная история»
путинской России // Неприкосновенный запас. 2004. № 4. http://magazines.russ.ru/
nz/2004/4/fel I.html#_ftn8.
Погода русской истории... 151
ским концепциям «естественных рубежей», антропогеографического
детерминизма и расизма163. В публицистических спорах об истори-
ческой специфике России нашлось место и экологии, взаимоувязан-
ной с идеями национализма, православия и «антикосмополитизма».
Активным пропагандистом таким образом понимаемой экологии во
второй половине 1980-х — начале 1990-х годов стал Ф.Я. Шипунов,
ученый-природовед, возглавлявший в эти годы общественно-па-
триотическое движение за чистоту Волги (Комитет спасения Волги)
и общественно-политическую организацию «Россия Соборная». По-
пулярные в среде православных экологов и национал-патриотов книги
Шипунова «Оглянись на дом свой» (1988), «Великая замятия» (1990),
«Истина великой России» (1992) эмоционально связывали решение
злободневных проблем охраны природы с риторикой религиозного
и крестьянского возрождения, традиций дореволюционного поч-
венничества и конспирологии164. Разрушение экосистемы России за
годы советской власти явилось, по убеждению их автора, следствием
«интернационального» заговора против России и русского народа:
В духовном строе народа, в его нравственной жизни существуют
неписаные правила и традиции, которым всецело подчиняются юри-
дические законы. Эти неписаные вековые установления говорят о том,
что как земля, так и вся природа, будучи частью Отечества, сохраня-
ются, улучшаются, обогащаются и одухотворяются для того, чтобы
стать полноправной второй половиной личности — индивидуальной,
семейной, национальной, всенародной. И вот советские "законы" от-
меняли эти благодатные устои государства <...> Во исполнение этих
"законов" совдепии столько лет в России творилось Богоборческое
дело! Безответная природа, как Божественная Риза Отечества, остав-
шись в нравственной беспризорности, была изуродована, искалечена,
загажена, истерзана, растрачена. Устроители "нового мира", опираясь
на свое скудоумие, извращенное чувство и злую волю, пытались пре-
вратить ее в антиприроду, в которой не было бы места для обитания
нравственно-духовной личности. И они в том во многом преуспели:
от красивой, могучей, целительной, плодоносной российской при-
роды с ее тихо приподнятыми к Небу лесами и всей растительной
163 Елацков А.Б. О понятии «геополитика» в современной России // Вестник
Санкт-Петербургского университета. Серия 7: геология, география. 2000. Вып. 3 (23).
С. 95—102; Дугин А. Основы геополитики. М., 2000; Колосов В.А., Мироненко Н.С.
Геополитика и политическая география: Учебник для студентов вузов. М., 2001.
164 Куняев С. Неистовый Фатей // Наш современник. 2004. № 9. С. 243; Фатей
неистовый: к 75-летию со дня рождения Ф. Я. Шипунова / Сост. В.Н. Афанасьев.
М.: Голос-Пресс, 2008.
152 Переменные величины
тканью, наполненной бесчисленными живыми существами и про-
низанной многоструйными водами, остались уродливые осколки да
безмолвные пустыни, в которых бродит подобие человека, его столь
же уродливая тень. Погром Отечества всецело включил в себя и по-
гром его природы!»165
Апокалиптическое зрелище загубленной природы и ухудшающе-
гося климата — безотрадное настоящее России, последствие «геноцида
русской нации», и изменить это настоящее к лучшему будущему может
поэтому же только такая экология, которая осознает свою цель прежде
всего как стремление к национальному возрождению. Как ранее у «де-
ревенщиков», природа в понимании Шипунова этически самоценна,
а ее изменения на просторах России — именно то, что позволяет «нам»
(русским, или, в менее тенденциозной формулировке, — россиянам)
осознать собственную историю и свою историческую — морально-
нравственную миссию.
В иной, но также небезразличной к этическим выводам перспек-
тиве вопросы отечественного природопользования и климата поло-
жены в основу публицистического трактата А.П. Паршева «Почему
Россия не Америка» (1999), всецело посвященного доказательству
природной непригодности страны к успешному внедерению на ее
территории либеральной модели рыночных реформ166. Разносторон-
няя критика специалистов, указавших на научную несостоятель-
ность книги Паршева167, не помешала ее автору, списывающему все
экономические беды России на климат и призывающему к ее поли-
тико-экономической изоляции, найти сонмы почитателей168. Удив-
ляться этому обстоятельству, конечно, не приходится: читательские
165 Шипунов Ф.Я. Истина Великой России, http://www.russia-talk.org/cd-history/
genocide.htm.
166 Электронная версия: http://www.lib.ru/POLITOLOG/PARSHEW/parshew.txt.
167 Цирелъ СВ. Миф о дефектности русской природы: http://www.ccas.ru/
manbios/tsirel.html; Hill £, Gaddy С. The Siberian Curse: How Communist Planners Left
Russia Out in the Cold. Washington: The Brookings Institution Press, 2003; Idem. The
Siberian Curse: How Communist Planners Left Russia Out in the Cold. Washington: The
Brookings Institution Press, 2003; Смирнов И.Ю. А чем Россия не Нигерия? M., 2006;
httphttp://://rusrefrusref..nmnm..ruru//indexpubindexpubl90.190.htmhtm (интервью
с В. Даниловым-Данильяном). См. также: Хилл Ф., Гэдди К. Сибирское бремя: Про-
счеты советского планирования и будущее России. М., 2007.
168 См., например, отклики о книге и ее авторе на «Форуме Паршева»:
httphttp://://parshevparshev..rr52.52.ruru// Можно задаться вопросом, в какой мере
воодушевляющий Паршева пафос изоляционизма объясняется его профессиональ-
ной деятельностью в области охраны государственных границ (Паршев на момент
написания им своей книги — полковник ФПС) и преподавательской работой
в Академии пограничной службы?
Погода русской истории... 153
пристрастия в стране, лишившейся после развала СССР огромного
числа квалифицированных ученых и попросту образованных людей169,
преимущественно определяются смесью невежества и протеста, кото-
рые, собственно, и составляют главные дискурсивные особенности
паршевской концепции.
В более широком общественном контексте дискуссии об исто-
рической роли климата подпитываются сегодня международными
дебатами вокруг глобального потепления. Убеждение в антропоген-
ном характере изменяющегося на наших глазах климата обратимо
к убеждению, что человек в силах ограничить свою воздействие на
природу. Доводы тех, кто видит в потеплении естественно-климати-
ческий процесс, подразумевают большую веру в природу, необходи-
мая охрана которой не меняет исторически первичной детермина-
ции — воздействия природы на человека170. Декларация Рамочной
конвенции ООН об изменении климата (Framework Convention on
Climate Change) и принятие на ее основе международного согла-
шения в 1997 году (Киотский протокол) о мерах по сокращению
и стабилизации выбросов парниковых газов стали при этом на-
глядным примером влияния экологического движения на мировую
политику. Экология, как выясняется отныне, способна приносить как
политические выгоды, так и большие деньги (среди так называемых
механизмов гибкости, предусмотренных протоколом, — торговля
квотами, позволяющими государству или хозяйствующим на его
территории субъектам продавать и покупать квоты на выбросы
парниковых газов на национальном, региональном или международ-
ном рынке). Экспертное знание о климате в этой ситуации обретает
максимальную ангажированность и оказывается подозрительным
в той мере, в какой оно сопротивляется однозначности политических
решений. Кажется, это именно тот случай, когда ученые призваны
169 Аллахвердян А.Г., Юревич A.B. Миграция научных кадров: мифы и реаль-
ность // ИИЕТ РАН. Годичная научная конференция 1997. М., 1997. Ч. 1. С. 117—121.
http://russcience.euro.ru/papers/al-yur97i.htm; Веревкин Л.П. Интеллектуальная
миграция: уехать или остаться // Образование и наука в процессе реформ. Социо-
логический анализ. М., 2003. С. 300—310; Прусс И. Как повернуть вспять поток
интеллектуальной эмиграции // Наше время. 2007. 27 января. http://www.rustrana.
ru/artide.php?nid=30943.
170 Антропогенные изменения климата / Под ред. М.И. Будыко, Ю.А. Израэля.
Л.: Гидрометеоиздат, 1987; Колебания климата за последнее тысячелетие / Под ред.
Е.П. Борисенкова. Л.: Гидрометеоиздат, 1988; Предстоящие изменения климата /
Под ред. М.И. Будыко, Ю.А. Израэля, М.С. Маккракена, А.Д. Хект. Л.: Гидрометео-
издат, 1991; Израэлъ Ю.А. Эффективный путь сохранения климата на современном
уровне — основная цель решения климатической проблемы // Метеорология и ги-
дрология. 2005. № 10. С. 5—8.
154 Переменные величины
к тому, чтобы соответствовать «этосу» настоящей науки в понима-
нии Роберта Мертона, как воплощении общеобязательных для нее
норм «универсальности, всеобщности, бескорыстия и упорядочен-
ного скептицизма»171. На этом фоне повседневным разговорам о по-
годе, несомненно, еще суждено продолжение, сюжет которого будет
зависеть не столько от прихотей природы, но также от прихотей
идеологии и политики172.
171 Merton R. The Normative Structure of Science // Merton R. Sociology of Science.
Chicago, 1973 (universalism, communism, disinterestedness, and organized scepticism).
172 См., например, статьи в сборнике: The Social Construction of Climate Change.
Power; Knowledge, Norms, Discources / Ed. Mary E. Pettenger. Aldershot; Burling-
ton: Ashgate, 2007.
ФИЗИКИ vs. ЛИРИКИ.
ИСТОРИЯ ОДНОЙ «ПРИДУРКОВАТОЙ»
ДИСКУССИИ
Ум физиков сегодня свободно работает там,
где воображение человека уже бессильно.
Акад. Л.Д. Ландау
Характеристику «придурковатая» применительно к дискуссии,
получившей в культурной истории СССР название «дискуссии фи-
зиков и лириков», дал Игорь Андреевич Полетаев, чье письмо, опу-
бликованное в газете «Комсомольская правда» 11 октября 1959 года,
положило начало полемике, захлестнувшей советскую общественную
печать и литературу на несколько последующих лет. По воспомина-
ниям Полетаева, поводом для его письма стала опубликованная в той
же «Комсомольской правде» (от 2 сентября) статья Ильи Эренбурга
«Ответ на одно письмо». Эренбург отвечал на письмо некой студентки
пединститута Нины, жаловавшейся на своего друга — инженера Юрия
за то, что он не разделяет ее восторгов искусством, не хочет посещать
выставки и концерты, а на попытки прочитать ему стихи Блока за-
являет, что искусство — это чепуха, так как пришла другая эпоха —
эпоха точных знаний и научного прогресса. В ответе корреспондентке
Эренбург сокрушался о зачерствелой «душевной целине» ее друга
и призывал советских граждан бороться за гармоничное развитие
личности. Полетаев, работавший в то время в звании инженер-под-
полковника в НИИ Главного артиллерийского управления и бывший
автором первой отечественной книги о кибернетике, вспоминал, что,
прочитав ответ Эренбурга, сначала «просто удивился»:
«Ну как такое можно печатать7. Именно печатать, ибо сначала
я ни на секунду не усомнился в том, что И.Г. Эренбург печатает одно,
а думает другое (не круглый же он дурак, в самом деле, с этой "ду-
шевной целиной"). Потом усомнился. А может, дурак? Потом решил:
156 Переменные величины
вряд ли дурак, просто хитрец и пытается поддержать загнивающий
авторитет писателей, философов и прочих гуманитариев дурного
качества, которые только и делают, что врут да личные счеты друг
с другом сводят. На том и остановился.
В этот день вечером я остался дома один: жена, дочь и сын ушли
куда-то. Единственная комната, в которой мы вчетвером много лет
ютились, осталась в моем распоряжении — редкое везенье. Чувствуя,
что я, дескать, исполняю гражданский долг, вытащил свою "Колибри"
(немецкую портативную пиш. машинку) и аккуратно отстукал на ней
письмо в редакцию "Комсомольской правды" постаравшись объяснить
их ошибку по поводу "чуда в Бабьегородском" (опубликованного в том
же номере "Комсомольской правды" сообщения о сенсационном от-
крытии «дарового тепла», сделанного при испытании нового образца
холодильника, радиатор которого якобы отдавал в виде тепла заметно
больше энергии, чем потреблял электрической из сети питания. —
К.Б.).
Кончил. Посмотрел на часы — еще рано. Кругом тихо, и дел у меня
нет срочных. Вставил еще один листочек под валик и напечатал пол-
странички "В защиту Юрия" — о статье Эренбурга и письме "Нины".
<...>. В заключение я написал листок, разъясняющий, что о "чуде"
я пишу всерьез, а об Эренбурге так, ни для чего, ибо сие меня не
касается, ибо по специальности я — инженер <...>. И подписался так
же: И. Полетаев (инженер).
Письмо в три листка было отправлено и забыто мною. Через
неделю, что ли, пришла открытка от какого-то бедняги, сидящего
в редакции над чтением писем. Он "благодарил", как положено, и все.
<...> Прошла еще одна неделя. В воскресенье в номере "Комсомольской
правды" целая страница оказалась посвящена обсуждению читателями
статьи И.Г. Эренбурга о "Нине". В северо-восточном углу оказалась
моя заметка "[Несколько слов]" — пропущено редакцией — "[в] В за-
щиту Юрия" (оставлено редакцией). Узнал я об этом в понедельник,
придя на работу.
Оказалось, что-то вроде грома среди ясного неба! Не вру, два
или три дня интеллигенция нашего НИИ (и в форме, и без) ни фига
не работала, топталась в коридорах и кабинетах и спорила, спорила,
спорила до хрипоты. Мне тоже не давали работать и поминутно "при-
зывали к ответу", вызывая в коридор, влезали в комнату. Для меня все
сие было совершенно неожиданно и, сказать по правде, — непонятно.
Откуда столько энтузиазма и интереса?
"За меня" было меньше, чем "против". Но не многим меньше.
В моей тогдашней оценке счет был 4:6. <...> Толки и споры затухали
медленно. Потом включились домашние, друзья и знакомые. Начались
Физики vs. лирики... 157
телефонные звонки. Формировалось, что называется, "общественное
мнение"»1.
В истории этих споров Полетаеву доведется стать выразителем
«общественного мнения», отказывающего искусству, литературе и по-
эзии в социальной ценности. Расхожими стали слова из его заметки
«В защиту Юрия»:
«Мы живем творчеством разума, а не чувства, поэзией идей,
теорией экспериментов, строительства. Это наша эпоха. Она требует
всего человека без остатка, и некогда нам восклицать: ах, Бах! ах, Блок!
<...> Хотим мы этого или нет, они стали досугом, развлечением, а не
жизнью»2.
Двумя десятилетиями позднее Полетаев подчеркивал, что главным
для него было иное — не декларация антихудожественного утилита-
ризма, а свобода социального и профессионального выбора:
«Если я или некто X, будучи взрослым, в здравом уме и твердой
памяти, выбрал себе занятие, то — во-первых — пусть он делает как
хочет, если он не мешает другим, а тем более приносит пользу; во-
вторых, пусть никакая сволочь не смеет ему говорить, что ты, дескать,
X — плохой, потому что ты плотник (инженер, г...очист — нужное
дописать), а я — Y — хороший, ибо я поэт»3.
Однако в общей массе газетных откликов письмо Полетаева
воспринималось как вызов защитникам «лирики» со стороны «физи-
ков». Появление в широком обиходе самого словосочетания «физики
и лирики» возникло по ходу дискуссии с оглядкой на стихотворение
Бориса Слуцкого, напечатанное в октябре того же года в «Литератур-
ной газете»:
Что-то физики в почете.
Что-то лирики в загоне.
Дело не в сухом расчете,
Дело в мировом законе.
1 Полетаев AM. «Военная кибернетика», или Фрагмент истории отечественной
«лженауки» // Очерки истории информатики в России / Ред. сост. Д.А. Поспелов
и Я.И. Фет. Новосибирск, 1998. Цит. по: http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/BIO/
POLETAEV.HTM.
2 Полетаев А. В защиту Юрия // Комсомольская правда. 1959.11 октября. С. 2.
3 Полетаев А.И. «Военная кибернетика», или Фрагмент истории отечественной
«лженауки».
158 Переменные величины
Значит, что-то не раскрыли
Мы, что следовало нам бы!
Значит, слабенькие крылья —
Наши сладенькие ямбы,
И в пегасовом полете
Не взлетают наши кони...
То-то физики в почете,
То-то лирики в загоне.
Это самоочевидно.
Спорить просто бесполезно.
Так что даже не обидно,
А скорее интересно
Наблюдать, как, словно пена,
Опадают наши рифмы
И величие степенно
Отступает в логарифмы4.
Страсти развивались по восходящей. Ход дискуссии, первона-
чально определявшейся редакцией «Комсомольской правды», к концу
декабря захватил и другие органы центральной и местной печати,
а также вылился в публичных диспутах, состоявшихся, в частности,
в Институте им. Гнесиных и клубе завода им. Войтовича (на первом
из них приняли участие и ее главные инициаторы — Эренбург и По-
летаев). Стихотворение Слуцкого также стало темой обсуждения
и объяснения его со стороны автора на Всероссийской поэтической
дискуссии, состоявшейся в середине декабря 1959 года в Ленинграде.
В освещение последней в статье «После споров — накануне споров»
в газете «Литература и жизнь» (от 27 декабря 1959 года) критик
В. Бушин писал:
«Многие поэты восприняли его (стихотворение "Физики и ли-
рики" — К.Б.) как речь Б. Слуцкого на похоронах поэзии и, не боясь
прослыть людьми лишенными юмора и чувства меры, с удивительным
единодушием обрушились на автора стихотворения. <...> На дискуссии
выступили поэты разных поколений, национальностей, творческих
пристрастий, стилей: Александр Прокофьев и Евгений Евтушенко,
Борис Ручьев и Адам Шогенцуков, Павел Антокольский и Кайсын Ку-
лиев, Николай Тихонов и Василий Федоров... И речи были о том, как
поэты стремятся полнее и ярче выразить величие и своеобразие наших
4 Слуцкий Б. Физики и лирики // Литературная газета. 1959. 13 октября. С. 1.
Физики vs. лирики... 159
дней — дней развернутого строительства коммунизма, как растет во
всем мире авторитет и влияние советской литературы и, в частности,
поэзии, как поэты мечтают выполнить наказ народа и партии сделать
советскую литературу первой в мире не только по идейному содержа-
нию, но и по художественному мастерству. <...> И во всех речах, даже
когда ораторы прямо об этом не говорили, звучала убежденность в не-
обходимости поэзии, в важности ее миссии, в том, что она занимает
много места в душе современника и займет еще большее — в жизни
человека коммунистического завтра»5.
В «Литературной газете» от 21 января 1960 года поэт Павел
Антокольский задавался вопросом: «Как случилось, что в борьбе за
лучшее будущее человечества на линии огня очутились представители
точного знания, с их логарифмическими таблицами, химическими
формулами, электронными информациями, со всей аппаратурой, ими
же созданной, — а не мы, служители муз, не мы, поэты, художники,
музыканты?» И здесь же отвечал себе так:
«Почти физически ощущая облик нового, коммунистического
общества, мы предвидим в нем несравненную возможность для
гармонического развития человека <...> Мироздание не ограничено
пределами точного знания, не замкнуто в кругу <...> формул, поряд-
ком абстрагирующих жизнь. Девятая симфония Бетховена и "Медный
всадник" Пушкина далеко превосходят своей мощью не только самые
мощные рефракторы Пулкова, но и космическую ракету»6.
Футурологическая риторика «коммунистического завтра» объ-
единяет защитников литературы и искусства, тиражирующих аксиомы
о безальтернативности гуманизма, произрастающего на шедеврах
культуры, а не на формулах и чертежах. Судя по мемуарам Эренбурга,
даже годы спустя, когда страсти спорщиков, казалось бы, уже остались
в прошлом, свою собственную роль в былом споре он расценивал как
культурно-пропагандистскую и духовно-наставническую (продикто-
ванную стремлением отстаивать «идеи о необходимости гармоничного
развития человека, о роли искусства в воспитании культуры эмоций»),
а «главную вину за развязавшуюся войну» по-прежнему вменял По-
летаеву, проигнорировавшему «душевные недостатки инженера Юрия»
и перенесшему «спор совсем в другую плоскость — нужно ли нашим
5 Бушин В. После споров — накануне споров // Литература и жизнь. 1959.
27 декабря. С. 3.
6 Антокольский П. Поэзия и физика // Литературная газета. 1960. 21 января.
С. 2.
160 Переменные величины
современникам искусство». Ссылаясь на полученные им лично и ре-
дакцией «Комсомольской правды» «тысячи писем», число «сторонни-
ков Полетаева» Эренбург оценивал как один к десяти от общего числа
высказавшихся. Попутно писатель продиагностировал и самих авторов
писем «последователей инженера Полетаева»: по его впечатлению, «все
они» «показывали низкий уровень душевного развития»7.
Однако присутствие в кругозоре советского человека Баха, Бет-
ховена и Пушкина обязывало считаться и с теми надеждами, которые
директивно возлагались на научно-технический прогресс, призванный
приблизить построение коммунистического общества. Решение в этом
случае виделось в надлежащем «примирении» лириков и физиков,
но здесь возникала своя проблема — проблема поиска такого языка,
который бы их примирил, стал бы для них общим. Дополнительным
стимулом к ее обсуждению в читательской аудитории стала вышедшая
в том же 1959 году в русском (частичном) переводе книге Чарльза
Перси Сноу «Две культуры»8. Сноу развивал тему взаимного непо-
нимания между гуманитариями и представителями естественных
и точных наук, но, сравнивая английскую, американскую и советскую
систему образования, не скупился на похвалы по адресу СССР, по-
лагая, что «разрыв между двумя культурами» в Советском Союзе «не
так глубок, как у нас». Комплиментов Сноу удостоилась и советская
7 Впрочем, суть конфликта, по его мнению, не была должным образом по-
нята и оппонентами Полетаева: «Тысячи авторов писем встревожились, считая,
что Полетаев хочет им помешать пойти в театр или почитать в трудную минуту
стихи. Основным аргументом был следующий: В.И. Ленин любил слушать "Аппас-
сионату", и это не помешало ему создать Советское государство. Для большинства
"Аппассионата" была абстрактным понятием, запомнившимся по воспоминаниям
Горького. Одна комсомолка писала, что человек даже в Космос возьмет ветку
сирени; это напоминало споры комсомольцев начала 30-х годов — нужна ли им
ветка черемухи, хотя в те давние времена о Космосе никто не думал. Вот фразы
из писем, повторяющиеся в разных вариантах: "Как могут устареть Пушкин, Тол-
стой, Чайковский, Репин?" или "Я не вижу ничего постыдного в том, чтобы пойти
вечером в театр на "Евгения Онегина" <...> Задумываясь теперь над дискуссией
1959—1960 годов, я вижу, что наша молодежь не поняла ее трагической ноты: тяга
к искусству во второй половине нашего века не ослабевает, а скорее усиливается.
Об этом свидетельствуют увеличение тиражей романов во всем мире, куда большая
посещаемость выставок живописи, концертов симфонической музыки, театра,
кино, даже литературных вечеров. Однако потолок произведений после войны
неизменно падает» {Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М.: Советский писатель, 1990.
Т. 3. С. 269—371).
8 Сноу Ч.П. Две культуры. М.: Изд-во иностранной литературы, 1959. Эссе Сноу
«Две культуры и научная революция», легшее в основу книги, было опубликовано
в оригинале в 1956 году в журнале «Стейтсмен» вместе со статьей «Новый интеллект
для нового мира», сравнивавшей английскую, американскую и советскую систему
образования и также полной похвал в адрес последней (Snow С. The Two Cultures;
New Minds for the New World // New Statesmen. 1956. October 6).
Физики vs. лирики... 161
литература, демонстрирующая, по его мнению, большее внимание
к промышленному производству. «Советские писатели, в отличие от
английских, обращаются к читателям, которые хотя бы в общих чертах
знакомы с промышленностью», а «инженер — такая же обычная фи-
гура в советских романах, как психиатр в американских». Основания
для утверждений о внимании советской литературы к промышлен-
ному производству у Сноу формально имелись: к концу 1950-х годов
полки советских библиотек ломились от многостраничных образцов
производственного романа, написанных за предшествующие тридцать
лет9. Но вот кто был читателем такой литературы, Сноу умалчивал
и, главное, не давал ответа на вопрос: только ли такой литературой
достижимо устранение разрыва между культурой «лириков» и куль-
турой «физиков». И что делать с литературой, равнодушной к «про-
мышленному производству»?
Аргументы в пользу достижения общего языка между наукой и ис-
кусством ищутся также в рассуждениях об интересе людей искусства
к науке, а ученых — к искусству. В газетной публицистике роль такого
примирителя взял на себя критик Корнелий Зелинский. В большой
статье «Научная революция и литература», появившейся в «Литера-
турной газете» 18 июня 1960 года, бывший литературный погромщик
(автор официального заключения, перекрывшего путь Цветаевой в со-
ветской литературе, и пламенный обвинитель Пастернака в 1958 году)
представлялся гуманитарием, ценящим точные науки, и брал под за-
щиту Полетаева, как автора хотя и технической, но «смелой и глубокой
по своим философским обобщениям» книги. Здесь же упоминал он и
о «талантливой книге» «математиков A.M. и И.М. Яглома "Вероятность
и информация"», «в которой некоторые чисто филологические пробле-
мы освещаются с точки зрения кибернетики». Слово «кибернетика»,
и без того уже часто упоминавшееся в дискуссии, соединяет при этом
в рассуждении Зелинского не только точные и гуманитарные науки,
но также социальную практику с возвышенной идеологией:
«Отрыв от гуманитарных областей — это в то же время отрыв от
мира идей, от политики, от всего того, что цементирует социалисти-
ческое общество и дает ему душу. Коммунизм — это мир прекрасного,
а не просто мир "кнопочной цивилизации"».
Двумя неделями позже на страницах той же «Литературной газе-
ты» Зелинскому возразит Наум Коржавин, прочитавший книгу По-
9 Guski A. Literatur und Arbeit: Produktionsskizze und Produktionsroman im Russ-
land des 1. Fünfjahrplans (1928—1932). Wiebaden: Harrassowitz, 1995; Nicholas МЛ.
Writers at Work: Russian Production Novels and the Construction of Soviet Culture.
Cranbury: Bucknell University Press, 2010.
162 Переменные величины
летаева и также нашедший в ней «немало интересных сведений о ки-
бернетике», но расценивший ее «философские положения» как «более
чем спорные», а само «выступление Полетаева» направленным «против
искусства» и «не случайным». Из прочитанного в книге Полетаева
Коржавин делал тот вывод, что ее автора «особенно радуют» такие пре-
имущества машин перед людьми, которые позволяют надеяться, что со
временем машины смогут обрести сознание и начнут самовоспроизво-
диться, но именно так, по его мнению, и «представляют себе будущее
некоторые буржуазные ученые». Далее со ссылкой на прочитанную им
в еженедельнике «За рубежом» статью «Использование кибернетики
в социологии» Коржавин приводил устрашающий прогноз Джона
Кемени о том, к чему такое самовоспроизводство может привести:
«машины неминуемо вступят в конфликт с друг другом, подражая
даже в этом своим создателям — людям» и в конечном счете придут
«к уничтожению друг друга». Свою реплику Коржавин подытоживал
длинным стихотворением — итогом поэтического вдохновения на
тему, «что было бы, если бы вдруг случилось невозможное — осуще-
ствилась бы эта мрачная утопия», рисующим апокалиптические ви-
дения погибели людей от машин и последующего взаимоистребления
самих машин. Впрочем — в завершение стихотворной фантасмагории,
предвещающей сюжет «Терминатора», — поэт выказывал оптимисти-
ческую уверенность в том, что прогноз буржуазного ученого не верен:
Нет! Довольно! Так не будет, знаю...
И не надо принижать людей.
Самоценна только жизнь живая,
Мертвая природа служит ей.
Забывать про это нет причины.
Что ни говори, а все равно
Нам дано придумывать машины,
Быть людьми машинам не дано10.
В том же номере газеты, откликаясь на выступление Зелинского,
критик А. Салиев призывал участников дискуссии преодолеть «упро-
щенное представление о связях искусства с реальной почвой его раз-
вития — общественной жизнью»:
10 Коржавин Н. Наука или утопия // Литературная газета. 1960. 2 июля. С. 3.
Стихотворение Коржавина здесь же иллюстрировалось двумя карикатурными ри-
сунками художника Е. Мигунова: на одном из них устрашающий робот с лампой
вместо носа и антеннами, торчащими из головы, пытается схватить удирающих
от него людей-лилипутов, на другой — робот-муж встречает у родильного дома
робота-жену с новорожденным роботом-младенцем.
Физики vs. лирики... 163
«Не правильнее ли будет перевести возникший спор о состоянии
нашего искусства с узкоколейной дороги "искусство—наука" на широ-
кий путь "искусство—жизнь"? <...> Задача <...> состоит в "исследова-
нии" и освоении героики всей материальной и духовной деятельности
нашего народа, проявляющейся в самых разнообразных ее сферах, как
то: в борьбе за подъем экономики и культуры, за укрепление мира во
всем мире, дружбы народов, за утверждение новой морали»11.
Еще две недели спустя своими размышлениями с читателями
«Литературной газеты» поделился критик Александр Михалевич,
также упрекавший Зелинского за защиту Полетаева. Спорить с По-
летаевым, по мнению Михалевича, стоит не ради самой поэзии, но
ради «духовного развития, нравственного движения, благородства
поведения человека». А условием такого спора должно стать умение
«мыслить науку социально, видеть ее впряженность в общую борь-
бу партии, народа, за счастье человека, за коммунизм», «не сходить
с общественной, социальной почвы, видеть живой процесс коммуни-
стического строительства». Впрочем, успокаивал он здесь же читателя:
«"полетаевский" нигилизм есть черта индивидуальной или групповой,
но не массовой психологии <...> Черты советского века заключены
в величайшем порыве и тяготении масс к богатству, к максимальному
"наполнению" человеческой натуры и такому органическому единству
разума и чувств, о котором прежде только мечтали великие люди»12.
На следующий год рассуждения об «органическом единстве разума
и чувств», свойственном строителям коммунизма, обрели директивное
значение после принятого на XXII съезде КПСС «Морального кодек-
са строителя коммунизма», вошедшего в текст третьей Программы
КПСС, провозгласившей начало реализации 20-летней программы
построения коммунизма. В том же году вышел в свет первый уни-
верситетский учебник и первая хрестоматия по марксистской этике,
обосновывавшие этические основы построения коммунистического
общества, гарантирующего торжество социальной, профессиональной
и творческой гармонии13.
В изданном в том же 1961 году сборнике статей, посвященных
освещению «научной темы в художественной литературе», перспек-
тивы, открывающиеся перед писателями и читателями на пути ком-
мунистического строительства, озвучивал Даниил Данин:
11 Салиев А. Физике — свое, поэзии — свое // Литературная газета. 1960.
2 июля. С. 3.
12 Михалевич А. Интеграл и слово // Литературная газета. 1960. 16 июля.
13 Шишкин А.Ф. Основы марксистской этики. М., 1961; Марксистская этика.
Хрестоматия / Сост. В.Т. Ефимов. М., 1961.
164 Переменные величины
«На наших глазах побеждающий коммунизм выигрывает научное
соревнование со старым Западом. Людям хочется быть современни-
ками современности <...> Люди читают про атомную физику не для
того, чтобы "подковаться по физике". Их волнуют судьбы человечества.
Люди читают про кибернетику не оттого, что им хочется дома "ввести
автоматику". Их будоражит мысль о границах ее возможности»14.
В целом в ретроспективной оценке статей и откликов, опублико-
ванных в ходе дискуссии «физиков» и «лириков», последняя удивляет
накалом патетики и пустословия. Такой она зачастую предстает и в ме-
муарной литературе современников, однако ее пафос определенно
заслуживает исследовательского внимания как в идеологическом,
так и собственно дискурсивном контексте — применительно к ри-
торическим особенностям публичного «говорения» о социальных
проблемах. Главной чертой этого говорения остается эмоциональное
(само)убеждение в возможности и необходимости синтеза искусства,
науки и идеологии. Даже если речь ведется собственно о «физике»
(математике и т.д.), она предстает не чуждой лирике, тогда же, когда
речь идет о литературе, живописи и музыке — они полагаются не
чуждыми физике (в частности, и потому, что «физика» в своей ос-
нове «лирична»)15. Три года спустя после начала дискуссии критик
В.К. Панков назовет наиболее плодотворной мыслью дискуссии мысль
«о братстве физиков и лириков, о более глубоком развитии всей
культуры на основе сближения искусства и науки, о возрастающей
многосторонности духовного облика наших современников и людей
будущих поколений16. Не случайно и то, что одним из «ключевых слов»
всей дискуссии служило слово «кибернетика», отсылавшее к науке,
призванной объединить точное и гуманитарное знание методами
прогнозируемого информационного управления.
Идеологическая репутация кибернетики в СССР кардинально
поменялась всего за пять лет до начала самой дискуссии о «физиках»
и «лириках». Еще в 1954 году в «Кратком философском словаре» ки-
бернетика определялась так:
«Кибернетика — реакционная лженаука, возникшая в США пос-
ле второй мировой войны и получившая широкое распространение
и в других капиталистических странах <...> Кибернетика рассмат-
14 Данин Д. Жажда ясности // Формулы и образы. Спор о научной теме в ху-
дожественной литературе. М.: Советский писатель, 1961. С. 59, 60.
15 См. также: Мейлах B.C. На рубеже науки и искусства. Л., 1971; Ларцев В.П.
Поэзия и наука. Ташкент, 1974.
16 Панков В.К. Воспитание гражданина. М.: Советский писатель, 1965. С. 199;
первоначально — в журнале «Вопросы литературы» (1962. № 1. С. 44).
Физики vs. лирики... 165
ривает психофизиологические и социальные явления по аналогии
<...> с электронными машинами и приборами, отождествляя работу
головного мозга с работой счетной машины, а общественную жизнь —
с системой электро- и радиокоммуникаций <...> Кибернетика ярко
выражает одну из основных черт буржуазного мировоззрения — его
бесчеловечность, стремление превратить трудящихся в придаток
машины, в орудие производства и орудие войны. Вместе с тем для
кибернетики характерна империалистическая утопия — заменить
живого, мыслящего, борющегося за свои интересы человека машиной
как на производстве, так и на войне»17.
Но уже в 1956 году в русском переводе издается книга Филиппа
Морза и Джорджа Кимбелла «Методы исследования операций», обоб-
щавшая статистические исследования хода боевых действий и выра-
ботку рекомендаций по усовершенствованию тактики вооруженных
сил США в период Второй мировой войны. Слово «кибернетика»
в книге не употреблялось, но для специалистов было ясно, что со-
держательно она затрагивает вопросы, связываемые именно с ней.
Главным редактором русского издания книги Морза и Кимбелла
выступил академик и адмирал Аксель Иванович Берг, занимавший
в 1953—1957 годах пост заместителя министра обороны СССР по
радиоэлектронике18, а автором вступительной статьи — генерал-
лейтенант зенитной артиллерии А.Ф. Горохов. В своем предисловии
к переводу Горохов объяснял своевременность русского перевода,
впрочем, не только его интересом для военных, но и необходимостью
«ознакомить с нею инженеров, плановиков, экономистов и руководи-
телей», поскольку его издание «происходит в то время, когда мы у себя
решаем очередные задачи совершенствования социалистического про-
изводства на базе высшей техники, улучшения планирования и управ-
ления, повышения экономической эффективности во всех отраслях
народного хозяйства»19. Реабилитация кибернетики совершается при
этом как бы на «военной территории», но распространяется на область
социально-экономических проблем, требующих для своего решения
научного прогноза с тем, чтобы, как объяснял тот же Горохов, «мы
могли бы учитывать все в большем количестве факторы, влияющие
17 Краткий философский словарь / Под ред. М. Розенталя и П. Юдина. М.: Гос.
изд-во политич. лит-ры, 1954. С. 236—237. Тираж 1,5 млн экз. См. также: Кому
служит кибернетика // Вопросы философии. 1953. № 5. С. 210—219.
18 О А.И. Берге: Аксель Иванович Берг. 1893—1979 [Сборник воспоминаний
и архивных материалов] / Сост. Я.И. Фет, Е.В. Маркова, Ю.Н. Ерофеев, Ю.В. Гра-
новский. М.: Наука, 2007.
19 Морз Ф., Кимбелл Д. Методы исследования операций. М.: Советское радио,
1956. С. 17—18.
166 Переменные величины
на изучаемую область деятельности, и научиться управлению и руко-
водству с меньшим влиянием на них случайностей»20.
В 1958 году в том же издательстве «Советское радио» была издана
уже упоминавшаяся выше научно-популярная книга И.А. Полетаева.
Одновременно появляется перевод книги Поля Косса и — с десяти-
летним опозданием — переводы сразу двух книг основоположника
кибернетики Норберта Винера21. В 51-м томе Большой советской
энциклопедии, вышедшем все в том же 1958 году, появляется сочув-
ственная статья о кибернетике, написанная академиком математиком
А.Н. Колмогоровым22, и в том же году в АН СССР создается Научный
совет по кибернетике во главе с академиком А.И. Бергом23, в состав
которого вошли математики, физики, химики, биологи, физиологи,
лингвисты и юристы.
Общественный интерес к кибернетике растет попутно ее попу-
ляризации: в 1959 году также издается сразу несколько специальных
и научно-популярных книг, посвященных кибернетике, не говоря
уже о бесчисленных упоминаниях о новой науке в периодической
печати и в радиопередачах24. 27 июня 1960 года в Москве открылся
I Международный конгресс ИФАК (International Federation of Automatic
Control) — Международной федерации по автоматическому управле-
нию, собравший 1200 участников съезда из 30 стран. От советской
стороны с программным докладом «Автоматика и человечество» на
конгрессе выступил председатель Национального комитета СССР по
автоматическому управлению, директор института автоматики и теле-
механики АН СССР академик В.А. Трапезников. Среди участников
съезда был и один из основателей кибернетики Норберт Винер25.
20 Морз Ф„ Кимбелл Д. Методы исследования операций. С. 18.
21 Косе П. Кибернетика. М.: Изд-во иностранной литературы, 1958; Винер Н.
Кибернетика или управление и связь в животном и машине. М.: Советское радио,
1958. Он же. Кибернетика и общество. М.: Изд-во иностранной литературы, 1958.
22 Колмогоров А.Н. Кибернетика // Большая советская энциклопедия. 2-е изд.
М.: Большая советская энциклопедия, 1958. Т. 51. С. 149—151.
23 О роли А.И. Берга в популяризации кибернетики и его личном обаянии
и авторитете среди молодых ученых см.: Маркова Е.В. Жил среди нас необыкновен-
ный человек: академик А.И. Берг // Академик Аксель Иванович Берг (К столетию
со дня рождения). М.: Государственный политехнический музей, 1993. С. 26—64;
Налимов В.В. Канатоходец: Воспоминания. М.: Издательская группа «Прогресс».
1994. С. 247 и след.; Маркова Е.В. Жил среди нас необыкновенный человек: акаде-
мик А.И. Берг. С. 26—64.
24 Эмби У.Р. Введение в кибернетику. М., 1959; Соколовский Ю. И. Киберне-
тика настоящего и будущего. Харьков: Харьковское книжное издательство, 1959;
Кобринский НЕ., Пекелис В.Д. Быстрее мысли. М.: Молодая гвардия, 1959; Теплое Л.
Очерки о кибернетике. М.: Московский рабочий, 1959.
25 Интервью с Винером под заглавием «Кибернетика и литература» было опу-
бликовано в «Литературной газете» 30 июня 1960 года (С. 4). В интервью Винер
Физики vs. лирики... 167
Идеологические надежды, связываемые с кибернетикой, достигают
своего апофеоза в 1961 году, ознаменовавшемся изданием сборника
статей ведущих советских ученых под заглавием «Кибернетику на
службе коммунизму»26. В том же году в принятой на XXII съезде пар-
тии Программе КПСС кибернетика была названа одним из основных
средств построения коммунистического общества27.
Доверие Н.С. Хрущева и его окружения к новой науке имело свою
логику. Ключевыми понятиями кибернетики, как не уставали напо-
минать ее пропагандисты, были понятия «управление» и «информа-
ция», проективно объединявшие различные области знания и сферы
деятельности для решения разного рода техн(олог)ических, экономи-
ческих и социальных задач. На практике такие решения предсказуемо
мыслились в терминах партийного руководства обществом и, кроме
того, соотносились с декларируемым в будущем стиранием границ
между физическим и умственным трудом, технической и творческой
интеллигенцией и т.д. Истины «научного коммунизма» (объединяв-
шего в качестве учебного предмета в советских вузах диалектический
и исторический материализм, историю КПСС и политическую эконо-
мию), как и привычная риторика о единстве партии и народа, получали
при этом еще и то дополнительное научное звучание, что одним из
базовых приципов кибернетики полагалось совместное функциони-
рование управления с управляемой системой.
Важно отметить, что собственно научная легализация киберне-
тики осуществлялась на фоне дискуссий о необходимости разделения
прикладных и фундаментальных научных исследований28, приведших
в конечном счете к реорганизации Академии наук СССР в 1961 году
и созданию новых научно-исследовательских институтов, занятых
решением кибернетических проблем (в 1960 году создание Инсти-
с большой похвалой отозвался о советских ученых, русской математической школе
и особенно об академике Колмогорове («Когда я читаю академика Колмогорова,
я чувствую, что это и мои мысли <...> И я знаю, что такие же чувства испытывает
академик Колмогоров, читая мои труды»). Из интервью читатель узнавал также,
что помимо работы над проблемами кибернетики Винер является также автором
художественных произведений — романов «Искуситель» (1959), посвященного
конфликту между идеалами ученого и стремлением сделать карьеру, и «То, что под
камнем», рассказывающего о коррупции в телевизионных компаниях США. Узнавал
читатель и о том, что отец Винера родился в России, в Белостоке, но в 1880 году
эмигрировал в Америку.
26 Кибернетику на службу коммунизма. Т. 1 / Под ред. акад. А.И. Берга. М.; Л.:
Госэнергоиздат, 1961. До 1978 года вышло 9 томов издания.
27 Программа КПСС. М.: Политиздат, 1961. С. 71—73.
28 Vucinich A. Empire of Knowledge. The Academy of Sciences of the USSR
(1917—1970). Berkeley; Los Angeles; London, 1984; Иванов K.B. Наука после Сталина:
реформа Академии 1954—1961 // Науковедение. 2000. № 1. С. 184—211.
168 Переменные величины
тута кибернетики АН ГССР в Тбилиси и Института кибернетики
АН ЭССР — в Таллине, в 1961 году — Института проблем пере-
дачи информации в Москве, в 1962 году — Института кибернетики
АН УССР в Киеве), а также отделений, отделов и лабораторий кибер-
нетического профиля в структуре ранее существовавших академиче-
ских институтов29.
Таким был «ближайший» — идеологический и институциональ-
ный контекст дискуссии о физиках и лириках. Актуальность этого
контекста предопределялась и таким вполне социальным обстоятель-
ством, как перепроизводство специалистов в области естественных
и точных (прежде всего — физико-математических) наук, обслужи-
вавших Военно-промышленный комплекс. Легализация кибернетики
предстает на этом фоне небезразличной к властным функциям науки
в индустриальном и постиндустральном обществах и преимуществен-
ной для таких обществ роли научно-технических знаний30. В терминах
Алвина Гоулднера активная (само)идентификация советского научно-
го сообщества может быть описана в данном случае как стремление
к созданию «нового класса» интеллектуальных элит, причастных
к власти, а спор «физиков» и «лириков» как дискурсивный конфликт
при «расстановке сил» — в той степени, в какой он мог быть выражен
на языке публичного идеологического доверия и/или протеста31.
Эренбург удивлялся в своих мемуарах, «почему в эпоху Сталина
кибернетику у нас называли шарлатанством», и полагал, что, может
29 Позднее к ним прибавились Институт технической кибернетики в Минске
(1965), Институт кибернетики АН УзССР в Ташкенте (1966), Институт вычисли-
тельных комплексов (1967), Институт проблем управления (1969). С 1963 года начал
выходить журнал «Известия АН СССР. Техническая кибернетика», с 1965 года
журнал «Кибернетика». К истории вопроса: История информатики в России,
ученые и их школы) / Отв. ред. A.C. Алексеев. Сост. В.Н. Захаров, Р.И. Подлов-
ченко, Я.И. Фет. М., 2003; Gerovich S. From Newspeak to Cyber-Speak. A History of
Soviet Cybernetics. Cambridge (MA); London: The MIT Press, 2002; Очерки истории
информатики в России / Ред.-сост. Д.А. Поспелов и Я.И. Фет. Новосибирск, 1998;
Малиновский Б.М. Очерки по истории компьютерной науки и техники в Украине.
Киев, 1998; Graham L.R. Science, Philosophy, and Human Behavior in the Soviet Union.
Columbia, 1987; Rindzevicute E. Constructing Soviet Culrural Policy. Cybernetics and
Governance in Lithuania After World War II. [Linkoping Studies in Arts and Science
№437. Nema Q (Cultural Studies)]. Linkoping, 2008. P. 111—149.
30 Gouldner A. The future of intellectuals and the rise of the new class. New York,
1979; Konrad G., Szelenyi I. he Intellectuals and the Road to Class Power. New York, 1979.
31 Ср. мнение Е.А. Тюгашева, полагающего, что «в объяснении нуждается факт
конфликтного сопряжения вовсе не науки и искусства, а именно лириков и физиков.
Необходимо указать основания притязаний лириков (и физиков) на роль учителей
жизни и лидерство в обществе» (Тюгашев Е.А. Физика в парадигме лирики. Социо-
культурные эстафеты в парадигме российской науки // Эпистемология и философия
науки. 2006. Т. 9. № 3. С. 125 (курсив автора).
Физики vs. лирики... 169
быть, это — как и вообще «желание разучить людей думать» — было
«связано с недоверием или страхом перед "мыслящими машина-
ми"». В определенном смысле Эренбург был прав. Авторы «Краткого
философского словаря», поносившие кибернетику, говорили о «бес-
человечности» кибернетики, «заменяющей» человека машиной, но их
слова могут быть поняты и как попытка противопоставить непосред-
ственность личностного, персонального управления общественной
жизнью угрозе механизированной и безличной технологии. Властная
организация советского общества сталинской эпохи последовательно
строится на личностной основе — указывает прежде всего на самого
Сталина и подчинена, метафорически говоря, его голосу и письму.
Характерно, что попытки наделить Сталина также и «математическим»
гением пропагандистского успеха не имели. По свежим итогам работы
I Всесоюзного съезда советских писателей Иван Тройский, как один
из руководителей нового Союза, рекомендательно наставлял критиков
и писателей усвоить «изумительные по своей сжатости и ясности алге-
браические формулы И.В. Сталина» и должным образом «перевести»
их «на язык арифметики»32. Однако заявленное A.A. Ждановым на том
же съезде определение писателей как «инженеров человеческих душ»,
хотя и было до известной степени «технократическим», не случайно
уравновешивалось категорией «души»: прицел власти — пусть она
претендовала на такую инженерию — был по своей сути «лириче-
ским», рассчитанным на словесное, а не на «математическое» убежде-
ние33. Власть и воплощающий ее Сталин был прежде всего творцом не
формул, но Слова и высказывания, и это обстоятельство, как кажется,
вполне удовлетворяло его сознательным и подсознательным амбици-
ям. Языковедческие озарения вождя начала 1950-х годов, делавшие
его отныне не только великим оратором, но и великим языковедом,
продолжали ту же металингвистическую претензию, закрепляли за
ним статус единственного в своем роде «писателя» — распорядителя
принадлежащего ему и необоримого в своей убедительности «языка»
и «текста»34. Возникновение «культа личности» в такой ситуации лишь
обнажает свою закономерность, напоминая об антропологической
эффективности любого текста, о вменяемой ему взаимоперсонифи-
32 Тройский И. Съезд мастеров литературы // Новый мир. 1934. № 8. С. 11.
33 Об истории идеологемы: Ронен О. «Инженеры человеческих душ»: К истории
изречения // Лотмановский сборник. 2. М.: ОГИ, РГГУ, 1997. С. 393—400.
34 Добренко Е. Между историей и прошлым: Писатель Сталин и литературные
истоки советского исторического дискурса // Социалистический канон / Под ред.
Е. Добренко и X. Понтера. СПб.: Академический проект, 2000. С. 639—672; Вайскопф М.
Писатель Сталин. М.: НЛО, 2001.0 риторике Сталина, а также о возможных причинах
его обращения к языкознанию подробнее см. в: Богданов К. A. Vox populi. Фольклорные
жанры советской культуры. М.: НЛО, 2009. С. 32—33,266—267.
170 Переменные величины
цирующей силе. Вероятно, поэтому же тираническое и авторитарное
правление так часто демонстрирует склонность властителей к тому,
чтобы выступать в роли литераторов35. Аксиология литературы, по-
эзии и вообще вербализованной «поэтики» (распространяемой не
только на живопись, но и отчасти — на музыку) поддерживается
ценностями непосредственной и при этом однонаправленной ком-
муникации: от того, кто говорит, — к тем, кто слушает, от того, кто
приказывает, — к тем, кто подчиняется.
С кибернетикой дело обстоит сложнее, поскольку речь в данном
случае идет не об «одушевленных» словах, но о «бездушных цифрах».
Применительно к социальному (само)управлению такая замена доста-
точно радикальна: текст, адресованный обществу, требует адресата, но
и напоминает об адресанте, тогда как цифры (формулы, схемы, графи-
ки) «говорят» сами за себя. Естественно, что «предъявление» обществу
цифр также требует своего рода «автора», но такое авторство в той
или иной степени деперсонализовано. Выступать от «своего» — или
пусть даже «чужого» — «имени» и выступать «от имени цифр» — не
одно и то же.
В массовом представлении надежды, возлагаемые на киберне-
тику, не случайно связывались преимущественно с рассуждениями
о возможности создания искусственного интеллекта. Широкая дис-
куссия на эту тему была начата в том же 1961 году статьей Н. Кол-
могорова в № 10 и 11 журнала «Техника молодежи» и продолжена
там же на следующий год36. С теми же спорами в существенной
35 Despoten dichten. Sprachkunst und Gewalt / Hrsg. Albrecht Koschorke und
Konstantin Kaminskij. Konstanz: Konstanz University Press, 2011 (сборник статей,
посвященный писательским опытам и «авторству» Нерона, Муссолини, Сталина,
Гитлера, Ким Ир Сена, Мао Цзэдуна, Муаммара Каддафи, Сапармурата Ниязова
и Радована Караджича).
36 Колмогоров А.Н. Автоматы и жизнь (изложение Н.Г. Рычковой) // Техни-
ка — молодежи. 1961. № 10. С. 16—19; № 11. С. 30—33; Бруевич Н.Г. Автоматизация
умственного труда // Там же. 1961. № 11. С. 30—33; № 12. С. 22—27; Стебаков С.А.
Можно вывести уравнения здоровья // Там же. 1961. № 12. С. 22—25; Колъман Э.
Могут ли машины обладать психикой? // Там же. 1962. № 1. С. 24—26; Кузнецов П.
Химическая кибернетика // Там же. 1962. № 2. С. 22—25; Артоболевский И.И.,
Кобринский А.Е. Живое существо и техническое устройство // Там же. 1962. № 2.
С. 22—26; Берг А. Кибернетику — на службу коммунизму // Там же. 1962. № 3.
С. 24—26; № 4. С. 30—32; Кондратов А. Рождение одной идеи. Контуры новой
науки — искусствометрии // Там же. 1962. № 5. С. 28—31; Глушков В.М. Сделать
кибернетику подлинным помощником умственной деятельности человека // Там же.
1962. № 6. С. 28—30; Эшби У.Р. Что такое интеллектуальная машина? // Там же.
1962. №. 6. С. 31—33. См. также: Глушков В.М. Гносеологическая природа инфор-
мационного моделирования // Вопросы философии. 1963. № 10; Он же. Мышление
и кибернетика // Известия. 1963. № 156 (1410); Ильенков Э.В. Об идолах и идеалах.
М.: Политиздат, 1968.
Физики vs. лирики... 171
степени связано активное развитие жанра советской научной фан-
тастики, интенсивное увеличение научно-популярной литературы,
инкорпорация научной тематики в художественную литературу,
публицистику, кино37. Интерес к «искусственному интеллекту», как
и другой научно-фантастической проблематике, находил и своих
критиков, указывавших на ее мифотворческую роль — порождение
футурологического энтузиазма, создающего в общественном созна-
нии неоправданные иллюзии и позволяющего пропагандистам новых
наук щекотать читателям нервы в погоне за легкими деньгами и по-
пулярностью38, но в начале 1960-х годов такие голоса тонули в хоре
тех, кто, подобно академику Л.Д. Ландау, верил (или хотел верить),
что «ум физиков сегодня свободно работает там, где воображение
человека уже бессильно»39. Имя самого Ландау может считаться зна-
ковым для этих лет: в литературном бестселлере 1960-х годов романе
Даниила Гранина «Иду на грозу» (1962), посвященном энтузиасти-
ческой работе физиков-теоретиков, одному из них — профессору
Данкевичу — приданы черты Ландау (в 1965 году по роману Гранина
на киностудии «Ленфильм» был снят одноименный фильм Сергея
Микаэляна, где роль Данкевича исполнил внешне схожий с Ландау
Ростислав Плятт)40. Авторитет науки и особенно физической науки
достигает в эти годы своего пика, а общественное отношение к уче-
ным граничит с религиозным поклонением:
«У всех на слуху были слова: атомная энергия, синхрофазотрон,
термоядерный синтез, элементарные частицы, протон, мезон, анниги-
ляция. От физиков все ждали каких-нибудь чудес, вроде управляемого
37 «Социально-утопических романов и повестей вышло в 1957—1967 гг. больше,
чем за предшествующие сорок лет» (Бритиков А.Ф. Русский советский научно-
фантастический роман. Л.: Наука, 1970. С. 306). См. также: Геллер Л. Вселенная за
пределом догмы. Советская научная фантастика. London, 1985; McGuire P.L. Red
Stars. Political Aspects of Soviet Science Fiction. Ann Arbor: UMI Research Press, 1985;
Marsh R. Soviet Fiction Since Stalin: Science, Politics and Literature. London; Sydney:
Croom Helm, 1986.
38 Таубе M. Вычислительные машины и здравый смысл. М., 1964.
39 Цит. по: Данин Д. Жажда ясности // Формулы и образы. Спор о научной теме
в художественной литературе. М.: Советский писатель, 1961. С. 51.
40 Критик-антисемит из представителей так называемой «русской партии»
недоброжелательно вспоминал позднее, как «в шестидесятых годах под сурдинку
"физиков-лириков" муссировалась в печати фамилия Ландау как несравненного
гения-физика с неземным даром сверхскоростного мышления. Певец этой особой
популяции "физиков-теоретиков" Д. Гранин в своем романе "Искатели" (здесь ме-
муарист ошибается, правильно: в романе «Иду на грозу». — К.Б.) вывел Ландау под
именем Данкевича, Дана — как "просто" зовут обожающие его ученики (видимо,
знающие особую миссию колена Данова)» (Лобанов МЛ. Из-под руин: Стези прямые
и лукавые // Наш современник. 1998. № 4. С. 233).
172 Переменные величины
термоядерного синтеза, который даст человечеству безбрежный океан
энергии»41.
В литературно-поэтических мечтаниях о технологически преоб-
раженной действительности фантастика не заглядывает далеко вперед.
Так, зачитывавшаяся до дыр в начале 1960-х годов повесть Ивана
Сибирцева «Сокровища Кряжа Подлунного» (1960) повествовала
о полном героической романтики строительстве в Сибири 1970-х го-
дов термоядерной электростанции, должной стать неисчерпаемым
хранилищем энергетического тепла, «Зимнего Солнца», способного
изменить климат и превратить Север в субтропики. О границах —
или, точнее, безграничности — (около)научных надежд в те же годы
свидетельствует административная поддержка таких нетривиальных
начинаний, как, например, проведение санкционированных Мини-
стерством обороны парапсихологических исследований, одним из
инициаторов которых выступил тот же И.А. Полетаев. С этой же целью
при ЛГУ в 1961 году была организована специальная лаборатория под
руководством проф. Л.Л. Васильева (издавшего в 1962 году моногра-
фию «Экспериментальные исследования мысленного внушения» (ЛГУ;
1962). На фоне подобных начинаний, а также неоспоримо революцион-
ных достижений в области науки и техники — строительства и ввода
в строй первых в мире промышленных атомных электростанций (Об-
нинской — в 1954 году, 1-й очереди Сибирской — в 1958 году, начатого
в том же году строительства Белоярской АЭС), запуска спутников,
первого полета в космос — кибернетика находила приверженцев,
понимавших ее не столько в качестве отдельной науки, сколько все-
объемлющей научной парадигмы, объединявшей математические,
физические и технические теории с «науками о жизни» — биологией
и социологией42. Претензии «физиков»-кибернетиков решать всеобъ-
емлющие проблемы распространялись также и на решение проблем
41 Скутин A.B. Страна великого дракона, или командировка в Китай. Цит.
по: http://lib.rus.ec/b/199241/read (в печатном виде книга не опубликована). По-
дробнее о «культе» технических и точных наук в СССР: Balzer H. Engineers: the Rise
and Decline of a Soviet Myth // Science and the Soviet Social Order / Ed. I.R. Graham.
Cambridge; London, 1990. P. 141—167; Josephson P.R. Rockets, Reactors and Soviet
Culture // Science and the Soviet Social Order / Ed. I.R. Graham. Cambridge; London,
1990. P. 168—191.
42 Берг А.И., Бирюков Б.В. Кибернетика и научно-технический прогресс //
Кибернетика и научно-технический прогресс (к 75-летию академика А.И. Берга).
М.: Знание, 1968. С. 28—48; Берг А.И., Бирюков Б.В., Новик И.Б., Спиркин А.Г.
Кибернетика — методологические проблемы // Вестник АН СССР. 1971. № 9.
С. 45—54; Берг A.M., Новик И.Б., Свинцицкий В.Н., Тюхтин B.C. Кибернетика
против теологии // Науки о неорганической природе и религия. М.: Наука, 1973.
С. 101—115; Поспелов Д. А. Становление информатики в России // Очерки истории
Физики vs. лирики... 173
«лириков»-гуманитариев: в лингвистике — в разработке программ
машинного перевода43, в психологии — в междисциплинарных иссле-
дованиях по «психонике», целью которых должно было быть включе-
ние в искусственные системы моделей и процедур, аналогичных тем,
которые характеризуют направленную жизнедеятельность высших
животных и человека (другой задачей психоники было внедрение
кибернетической методологии и математических моделей и методов
в психологические исследования)44, в искусствознании и музыкове-
дении — в использовании ЭВМ для анализа и синтеза музыкальных
произведений45. Теоретические основания для такой экспансии в це-
лом оправдывались новаторскими направлениями в области матема-
тического знания. Одной из них была активно разрабатывавшаяся
в 1960-х годах математическая теория психологических измерений
(в основе которой лежали идеи Норманна Кемпбелла, высказанные
уже в 1920-х годах, и С.С. Стивенса, но получившие математическое
оформление в работах П. Суппеса и Дж. Зинеса 1960-х годов)46. Со-
гласно этой теории, объединявшей практику измерений в психологии
и социологии с практикой физических измерений, допускалось, что
вещественные числа могут возникать вне процедуры натурального
счета, обязывая к расширительному пониманию категории «количе-
ство». Основным принципом научности при этом выступало число,
а социологические и психологические измерения сводились к проце-
информатики в России. Новосибирск, 1998. http://www.kolmogorov.pms.ru/pospelov-
stanovlenie_informatiki.html.
43 Кулагина О.С. Некоторые теоретические вопросы машинного перевода.
М.: Математический институт АН СССР, 1958; Мельчук И.А., Равич Р.Д.. Автома-
тический перевод. 1949—1963. М.: ВИНИТИ, 1967.
44 «Психоника» — по аналогии с «бионикой» (Бионика. М.: Наука, 1965).
В работе семинара по «психонике», работавшего с 1964 по 1970 год в Московском
энергетическом институте (Поспелов Д.А. Семинар по психонике // Новости ис-
кусственного интеллекта. 1991. № 1. С. 31—36) ) участвовали психологи Б.В. Зей-
гарник, В.П. Зинченко, В.Н. Пушкин и другие специалисты в области кибернетики.
См. также работы, посвященные поиску интегральных моделей целесообразной
деятельности: Абатурова H.A., Напалков A.B., Парфенова Л.А. Алгоритмический
анализ работы мозга и оптимизация процесса обучения. М.: МГУ, 1966; Напал-
ков A.B., Целкова Н.В. Информационные процессы в живых организмах. М.: Высшая
школа, 1974.
45 Переверзев Л.Б. Искусство и кибернетика. М.: Искусство, 1966; Зарипов Р. X.
Кибернетика и музыка. М.: Наука, 1971.
46 Суппес П., ЗинесДж. Основы теории измерений // Психологические измерения.
М., 1967; Пфанцаглъ И. Теория измерений. М., 1976; Клигер С.А., Косолапое М.С.,
Толстова Ю.Н. Шкалирование при сборе и анализе социологической информации.
М., 1978; Хованов Н.В. Математические основы теории шкал измерения качества.
Л., 1982; Логвиненко А.Д. Измерение в психологии: математические основы. М., 1993;
Толстова Ю.Н. Измерение в социологии. М., 1998; Krantz D.H., Luce R.D., Suppes P.,
Tversky A. Foundation of measurement. 1971—1990. Vol. 1—3.
174 Переменные величины
дуре числового кодирования и к замене (в опросе респондентов) слов
числами. В «Философской энциклопедии» 1962 года этот принцип лег
в основу статьи С.А. Яновской «Количество (в математике)», постули-
ровавшей, в частности, безграничные возможности «количественной»
редукции и собственно буквенных текстов:
«Все, что <...> может быть выражено с помощью букв, при условии,
что с последними мы умеем оперировать по точным правилам, харак-
терным для математических исчислений, можно считать примером
количества и количественных соотношений»47.
В близкой к теории психологических измерений математической
теории распознавания образов аналогично допускалось, что реаль-
ность образа вторична к реальности математических объектов —
числу, множеству и функции. В своем математическом выражении
теория распознавания образов рассматривала некоторые из алгорит-
мов построения функций от заданных переменных (значения кото-
рых интерпретируются как «образы») при условии, что эти функции
удовлетворяют заранее заданным требованиям48. Математизация
гуманитарной сферы знания выразилась также в стремлении соот-
нести теории интеллектуальной деятельности с системами управле-
ния и информационного программирования. Так, в частности,
вслед за Германом Вейлем математически анализировалось понятие
модальности в мышлении и языке («теория нечетких множеств»
Лотфи Заде)49. На практике работа математиков поддерживалась
разработками автоматических устройств, способных дублировать
функции, требующие участия человеческого разума, а также созда-
нием систем управления на базе логико-лингвистических моделей
представления объекта управления и описания процедур управле-
47 Яновская С.А. Количество (в математике) // Философская энциклопедия.
М., 1962. Т. 2. С. 562. О С.А. Яновской (1896—1966) — выдающемся специалисте
в области математической логики: Kushner B.A. Sof 'ja Aleksandrovna Janovskaja: a few
reminiscences // Modern Logic. January 1996. Vol. 6. № 1. P. 67—72.
48 Бонгард MM. Проблема узнавания. M.: Наука, 1967; Вапник В.Н., Червонен-
кис А.Я. Теория распознавания образов. М.: Наука, 1974; Дуда Р., Харт П. Распо-
знавание образов и анализ сцен. М.: Мир, 1976; Журавлев ЮМ. Об алгебраическом
подходе к решению задач распознавания и классификации // Проблемы киберне-
тики. М., 1978. Вып. 33. С. 5—68.
49 Zadeh LA. Fuzzy sets // Information and Control. 1965. Vol. 8. № 3. P. 338—353;
Заде Л. А. Основы нового подхода к анализу сложных систем и процессов принятия
решений // Математика сегодня. М.: Знание, 1974. С. 5—49; ЗадеЛ.А. Понятие линг-
вистической переменной и его применение к принятию приближенных решений.
М.: Мир, 1976.
Физики vs. лирики... 175
ния ими (метод ситуационного управления и метод семиотического
моделирования)50.
Но процесс перераспределения тематических и дискурсивных
приоритетов в науке был встречным. Так, уже к середине 1960-х годов
на базе языкознания создаются такие математически ориентирован-
ные направления, как вычислительная, математическая, инженерная,
статистическая, алгоритмическая, структурная лингвистика. Эволю-
ционно-научные причины распространения математических методов
в лингвистике в целом могут объясняться новыми возможностями
обработки интенсивно возросшей текстовой (как письменной, так
и устной) информации с привлечением унифицирующих — теоретико-
множественных и формально-логических — методов количественного
анализа51. Симптоматично, однако, что количественные показатели
подсчетов, ориентированных на прикладную обработку информации
с широким использованием ЭВМ, стимулировали разработки систем
их качественного — статистико-вероятностного — прогнозирования
и привели в конечном счете к созданию направлений, ориентиро-
ванных на решение проблем моделирования знаний и моделирования
смысла текста52. Позднее лингво-математическое обеспечение инфор-
мационных систем разных типов (средствами машинного перевода, ав-
томатической лексикографии, статистики речи и т.д.), с одной стороны,
и понимание языка как действия — с другой, распространяется и на
другие гуманитарные дисциплины, имеющие дело с вычислительными
процедурами при обработке текстовой информации, — демографию,
географию, археологию, литературоведение, стиховедение, фолькло-
ристику, библиотековедение, историю, этнографию, документоведение
и т.д.53 Важно и то, что на уровне текста претензии гуманитариев
50 Ершов А.П., Кожухин Г.И., Волошин ЮМ. Входной язык системы автомати-
ческого программирования: предварительное сообщение. М.: ВЦ АН СССР, 1961;
Глушков В.М. Синтез цифровых автоматов. М.: Физматгиз, 1962; Он же. Гносеологи-
ческие условия математизации науки. Препринт семинара Института Кибернетики
АН УССР. Методологические вопросы кибернетики. Киев, 1965; Поспелов Д. А.
Логические методы анализа и синтеза схем. М., 1964 (2-е изд. — 1968, 3-е изд. —
1974); Мышление и автоматы. М., 1972. См. также: Моев В.М. Бразды правления.
Диалог с академиком В.М. Глушковым. М., 1977.
51 Звегинцев В.А. История языкознания 19—20 веков в очерках и извлечениях.
М„ 1965. Ч. 2; Бектаев К.Б., Пиотровский Р.Г. Математические методы в языкозна-
нии. Ч. 1. Алма-Ата, 1973; Ч. 3. 1993.
52 Налимов В.В. Вероятностная модель языка. М., 1974; Структурная и приклад-
ная лингвистика. Вып. 1 / Под ред. A.C. Герда. Л., 1978; Котов Р.Г., Якушин Б.В. Языки
информационных систем. М., 1979; Рогожникова Р.П., Чернышева Л.В., Кузнецова Е.
Основные направления автоматизации лингвистических исследований. Л., 1988.
53 Пиотровский Р.Г. Текст, машина, человек. Л., 1978; Он же. Инженерная
лингвистика и теория языка. Л., 1979; Шингарева Е.А. Семиотические основы
176 Переменные величины
говорить на «языке математики» в те же годы реализуются не только
во внешних экспликациях метаматематических (преимущественно —
логических) дескрипций, но и медиальных особенностях построения
нового аналитического нарратива. В текстах, условно говоря, посвя-
щенных изучению «лирики», все чаще появляются цифры, формулы
и графики.
Публицистический конфликт «физиков» и «лириков» утрировал
позиции, но в конечном счете примирял их, таким образом, как на
практике, так и в идеологии. Многословие оппонентов, доказывавших,
что физика и лирика не противоречат друг другу, демонстрировало
эмоциональное согласие на предвосхищаемое в коммунистическом
обществе «слияние» социальных возможностей и индивидуальных
потребностей, умственного и физического труда, знания и нравствен-
ности. Тезис о разностороннем развитие личности при коммунизме
наследовал в этом случае хрестоматийному высказыванию В.И. Ленина
о необходимости и неизбежности уничтожения разделения труда при
коммунизме и о сопутствующем такому уничтожению «воспитании,
обучении и подготовке всесторонне развитых и всесторонне подго-
товленных людей, людей, которые умеют все делать. К этому комму-
низм идет, должен идти и придет, но только через долгий ряд лет»54.
Оптимизм идеологических ожиданий, окрашивавший общественные
настроения хрущевской «оттепели», выразившийся через два года
в принятой XXII съездом партии новой «Программы КПСС» и планах
на 20-летнее строительство коммунизма, существенно корректировал
ленинские сроки. «Долгий ряд лет» оказывался уже в значительной
степени пройденным, предвосхищая обещанное уничтожение разде-
ления труда и появление «всесторонне развитых» личностей если не
в настоящем, то в обозримом будущем55. Медийным образцом такой
личности в 1960-х годах видится, в частности, Юрий Гагарин — со-
ветский герой, счастливо объединивший в своем лице воплощение
научного прогресса и интимность всенародной симпатии. В стихо-
лингвистической информатики. М., 1987; Марчук Ю.Н. Математические методы
в языкознании. М., 1990; Рождественский Ю.В. Техника, культура, язык. М., 1993.
54 Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 41. С. 33.
55 Инструкторы-пропагандисты останутся верны этому тезису вплоть до
конца советской власти, внеся в него то новое, что залогом искомого воспитания
становится вера в благотворность «производительного труда»: соединение про-
изводительности труда с надлежащим обучением «позволяет, в принципе, уже
сегодня обеспечивать всему подрастающему поколению не только разностороннее,
но и всестороннее, гармоничное развитие» (Турченко В.Н. Проблемы всестороннего
развития личности в теории и практике коммунистического воспитания // Проб-
лемы гуманитарного познания / Отв. редакторы А.Н. Кочергин, В.П. Фофанов.
Новосибирск: Наука, 1986. С. 224. Курсив автора).
Физики vs. лирики... 177
творении Константина Мурзиди «Космические дали», напечатанном
в «гагаринском» номере журнала «Огонек» (от 23 апреля 1961 года),
узнаваемый герой, устремляющийся от Земли к другим планетам,
характеризовался таким образом:
Человек — и физик он и лирик! <...>
Он от счастья весел и речист <...>
Человек, землянин, коммунист56.
Простота, душевность, скромность Юрия Гагарина в этом случае
как бы «интимизировали» само могущество стоящей за ним советской
науки — топос, который можно считать специфическим именно для
1960-х годов. Характерно, что отклики и выступления, появившиеся
в публичной печати в ходе дискуссии, превозносили «лирику», но со
страниц тех же газет и журналов читатель узнавал о торжестве совет-
ской науки. В целом склонность власти к «лирике» предопределялась
стратегией, направленной на сохранение status quo. Если открытия
в области науки, прогресс в технике и технологии связывались в обще-
ственном сознании с социальной модернизацией, то гуманитарные
ценности, шедевры искусства и литературная классика воплощали
собой в определенном смысле антимодернизационную стратегию.
Как всякая традиция, «лирика» возвращала к тому, что уже было, в то
время как «физика» предвещала то, что еще будет. Компромисс между
«лирическим» прошлым и «физическим» будущим искался и, конечно,
обнаруживался на пути примирения оппонентов. В энтузиастической
риторике критиков и публицистов успехи техники и науки представали
в «опоэтизированном» виде, а литература, музыка и искусство объяв-
лялись рядоположенными научному творчеству и, даже более того,
опережали его, давали науке материал для реализации «лирических»
мечтаний поэтов, писателей, художников и музыкантов. С предельной
заостренностью эта нехитрая мысль нашла свое выражение в вы-
шедшей все в том же 1961 году публицистической книге Владимира
Турбина «Товарищ время и товарищ искусство». Турбин обращался
к читателю с энергично и афористически написанным манифестом,
провозглашавшим за эстетикой гносеологическую и эвристическую
роль. Задача поэзии, литературы, живописи, музыки предстает здесь
как задача предвосхищения таких идей и идеалов, которые находят
свое завершение в техническом и научном прогрессе.
«Призвание поэта — сулить победу солдатам прогресса, идущим
в бой за познание мира. <...>
56 Мурзиди К. Космические дали // Огонек. 1961. № 17. 23 апреля. С. 25.
178 Переменные величины
Инженер сделает свое дело и без Бетховена. Но важно другое: не
будь Бетховена — не было бы достижений современной нам техники;
и музыка великого композитора, создав идеал всеобъемлющей мысли,
зажгла перед наукой маяк, на который ей предстоит ориентироваться
практически вечно. <...>
Время! Лирика сорок веков предсказывала его относительность,
и физика подтвердила ее правоту. Будем совершенствоваться. Будем,
состязаясь с физикой, показывать само движение мысли человека,
постигающей относительность времени <...>
И у науки и искусства нет преимуществ друг перед другом. Одно
не может существовать без другого; их содружество — объективная
закономерность поступательного развития познания»57.
Но книга Турбина была оригинальной и по-своему даже отваж-
ной в другом: усмотрев в технократическом настоящем и будущем
реализацию поэтических утопий, сама форма выражения этих утопий
объявлялась автором оправданной даже в том случае, если она пред-
ставляется сегодня непривычной, раздражающей и недопустимой.
В определенном отношении это был своеобразный ревизионизм,
ретроспективно — из будущего — оправдывающий в искусстве поиск
новых форм и нового содержания.
«Я убежден, что на наших глазах в область предрассудков отойдут
бывшие некогда чрезвычайно полезными теории, предусматривающие
"психологизм" непременным условием художественности. И уже яв-
ным, откровенным политическим, методологическим и эстетическим
пережитком становятся попытки исследовать социалистический мир
методами, которые, надо отдать им справедливость, прекрасно отве-
чали задачам изучения классового общества»58.
Прочитанная с этой точки зрения книга Турбина не замедлила об-
наружить вольности и идеологические ошибки. Сомнение в канонич-
ности содержательных и формальных особенностей «настоящего ис-
кусства» было в этом случае равносильным отрицанию эстетических,
а значит, и этических рекомендаций59. На следующий год читатель
57 Турбин В.Н. Товарищ время и товарищ искусство. М.: Искусство, 1961. Цит.
по: http://www.artobozrenie.ru/iskusstvo/tovarisch38.html.
58 Турбин В.Н. Товарищ время и товарищ искусство.
59 Занятно, что сам Турбин впоследствии характеризовал свою книгу в качестве
«карнавальной». В письме к М.М. Бахтину от 25 декабря 1963 года он пишет о не-
понимании критиками «того, что "Товарищ время..." — карнавальная книга и даже
пророчество о кибернетическом искусстве — чисто карнавальное пророчество,
слух, на месте которого в принципе мог бы быть поставлен какой угодно другой
Физики vs. лирики... 179
мог судить о «передовом мракобесии» Турбина из статьи в «Вопросах
литературы», подписанной Сергеем Бочаровым, Вадимом Кожиновым
и Петром Палиевским. В интерпретации критиков книга Турбина, «ис-
полненная неудержимого энтузиазма перед научным и техническим
прогрессом нашей эпохи и, кажется, вся настроенная на то, чтобы
добиться такого же прогресса в искусстве и художественной мысли,
стремится начертать этому прогрессу такие пути, которые привели
бы искусство к <...> неотвратимому опустошению»60.
В конце 1962 года защита высокоидейного и «высокохудожествен-
ного» искусства обретет начальственные директивы после отчетной
выставки МОСХа в Манеже, во время посещения которой Хрущев
и его ближайшее партийное окружение устроили хамский разнос
художникам, выставившим на ней модернистские произведения61.
Ортодоксальная реакция на литературно-художественную вольницу
была, впрочем, достаточно предсказуемой и раньше. Так, в 1961 году
о том, что считать главным критерием в рассуждениях о «физике»
и «лирике», высокопарно рассуждал А. Михайлович на страницах
возглавлявшегося Всеволодом Кочетовым журнала «Октябрь». Сторон-
никам «холодного интеграла» Михайлович боевито противопоставлял
не «теплую плоть поэзии», а идеологическую обязанность «мыслить
науку социально»62. Социальное понимание науки и искусства требует
в этих случаях идеологической ответственности, но также идеологиче-
ской «искренности». Дискуссия о физиках-лириках в этом отношении
характерно продолжила собой литературно-публицистические дис-
куссии предшествующих лет «об искренности в литературе» и «само-
выражении» в лирике63. Как участники предшествующих дискуссий,
так и фигуранты этой, они равно призваны к искренности и «само-
слух, любое другое пророчество — скажем, предсказание времен, когда коровы
станут давать не молоко, а выдержанный коньяк» (Из переписки М.М. Бахтина
с В.Н. Турбиным / Подготовила к печати и комментарии H.A. Панькова // Знамя.
2005. № 8. http://magazines.russ.rU/znamia/2005/8/ba9.html.
60 Бочаров С, Кожинов В., Палиевский П. Человек за бортом // Вопросы литера-
туры. 1962. № 4. С. 61, 77. См. также: Агапов Б.Н., Данин Д.С., Рунин Б.М. Художник
и наука. М.: Знание, 1966.
61 Подробно см.: Герчук Ю. Кровоизлияние в МОСХ, или Хрущев в Манеже
1 декабря 1962 года. М.: НЛО, 2008.
62 Михайлович А. О «холодном интеграле» и «теплой плоти поэзии» // Октябрь.
1961. № 5. С. 201.
63 Дискуссия об искренности в литературе была начата статьей В. Померанцева
«Об искренности в литературе» (Новый мир. 1953. № 12), дискуссия о «самовы-
ражении», начатая статьей О. Берггольц в 1954 году, была продолжена в 1960 году
статьей Б. Рунина «Спор необходимо продолжить» (Новый мир. 1960. № 11). Общим
для обеих дискуссий был призыв руководствоваться личностным отношением
к предмету художественного описания, видеть в искренности один из главных
180 Переменные величины
выражению», подразумеваемо объединяющих советских людей в их
доверии к партии и правительству.
Понятие «искренности» стоит, вероятно, счесть ключевым для
идеологического дискурса уже сталинского правления с его репрес-
сивной политикой социальных чисток и самообвинений, но к концу
1950-х годов в нем доминирует не столько содержательный, сколько
эмоциональный план. Если воспользоваться принятыми в медиеви-
стике понятиями «текстуальных» и «эмоциональных» сообществ, то
советское общество кануна и первых лет XXII съезда предстает не
столько «текстуальным», сколько «эмоциональным сообществом»64.
Принятие новых «текстов» — программы партии, «кодекса строителя
коммунизма», постановлений съезда и пленумов и т.д. — не меняет
в этих случаях именно эмоциональной доминанты в предполагаемой от
аудитории веры в их реализуемости. Приказ уступает место призыву,
а призыв уже по своей риторической природе обязывает в большей
степени к эмоциональной убедительности, а значит — и «лирике».
Неудивительно поэтому, что как раз в те самые годы, в которые, по
сетованию Слуцкого, «лирика» оказалась «в загоне», приходится не-
бывалый ни до, ни после в истории СССР всплеск публичной поэтиче-
ской деятельности и массового интереса к поэтическим выступлениям.
В 1958 году в Москве был торжественно открыт памятник Владимиру
Маяковскому, сквер у его подножия на последующие три года стал
местом регулярных встреч начинающих поэтов. Важно и то, что перво-
начально в таких выступлениях власть не видит крамолы — до тех
пор, пока чтение стихов не становится политически неблагонадежным:
в 1961 году собрания у памятника были прекращены после ареста
и осуждения одного из активистов поэтических чтений Владимира
Осипова, осужденного на следующий год по статье «Антисоветская
агитация и пропаганда» (ст. 70 ч. 1 УК РСФСР) на шесть лет лагерей
(позднее Осипов станет видным публицистом, издателем православ-
но-патриотического журнала «Вече»). В том же году была пресечена
попытка провести поэтическую дискуссию на Марсовом поле в Ленин-
граде65. Но и при таких «сбоях» во взаимопонимании власти и обще-
критериев литературы. См. также: Заверим М. Не исчерпан поиск: уроки нескольких
литературных дискуссий. М., 1965.
64 В понимании Барбары Розенвайн, «эмоциональные сообщества»
консолидируются общими нормами выражения и аксиологии сходных или
взаимосвязанных эмоций: Rosenwein В. Emotional Communities in Early Middle Ages.
Ithaka, N.Y.: Cornell UP, 2006. О текстуальных сообществах (объединенных общим
пониманием некоего текста): Stock В. The Implication of Literacy: Written Language
and Models of Interpretation in the Eleventh and Twelfth Centuries. Princeton: Princeton
University Press, 1983.
65 Кононова H. Лицо Петербурга // Ковчег (Париж). 1978. Вып. 1. С. 68.
Физики vs. лирики... 181
ства многолюдные аудитории, собирающиеся на выступления Евгения
Евтушенко, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского, Беллы
Ахмадулиной, Булата Окуджавы, того же Бориса Слуцкого, внимали
«лирике», казавшейся уже тем самым созвучной «поэтике» самой со-
ветской идеологии (в 1965 году съемки с одного из таких выступлений
в московском Политехническом институте войдут в фильм Марлена
Хуциева «Мне двадцать лет», позднее названный «Застава Ильича»,
ставший знаковым фильмом эпохи «оттепели»). Можно сказать, что
на какое-то время эта идеология — при всех ее очевидных технокра-
тических приоритетах — позиционируется в качестве «лирической».
Приподнятость эмоциональной атмосферы конца 1950-х — начала
1960-х годов многократно описывалась исследователями советской
культуры как свойственные этому времени настроения надежд и со-
циального обновления66. Важно и то, что репрезентация таких настро-
ений в литературе, искусстве, кинематографе до известной степени
поощрялась пропагандой и, в этом смысле, она может рассматриваться
как одна из форм самовыражения власти и декларативно нерепрес-
сивной идеологии. Противоречием к этим декларациям выступают
меры властного принуждения, наиболее знаковыми из которых стали
изданный в 1957 году проект закона «Об усилении борьбы с обще-
ственно вредными паразитическими элементами», последовавший за
ним указ 1961 года «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися
от общественно полезного труда и ведущими паразитический образ
жизни» и принятая на основании этого указа статья 209 УК РСФСР67.
Но при скрытых основаниях и последствиях соответствующих по-
становлений — попытках власти определиться с теми, кто мог быть
сочтен очередной помехой в деле коммунистического строительства
и понести за это справедливую кару68, — события конца 1950-х и на-
66 Вайлъ П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М„ 1996; Аронов A.A.
«Оттепель» в истории отечественной культуры (50—60-е гг. XX века). М., 2008;
Малинковин В. Три революции и две перестройки. М.: ИГПИ, 2008. С. 135—170;
Аксютин Ю.В. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР
в 1953—1964 гг. М.: РОССПЭН, 2010.
67 Ластовка Т.В. Тунеядство в СССР (1961—1991): юридическая теория и со-
циальная практика // Антропологический форум. № 14. С. 212—215.
68 В речи на XXII съезде КПСС об очередном враге советского народа напом-
нил председатель КГБ при СМ СССР А.Н. Шелепин: «Советские законы — самые
гуманные в мире, но их человеколюбие должно распространяться лишь на чест-
ных тружеников, а в отношении паразитических элементов, всех тех, кто живет
за счет народа, законы должны быть суровы, ибо указанная категория лиц — это
наш внутренний враг (Шелепин AM. Речь на XXII съезде КПСС // Известия. 1961.
28 октября). См. также: Bilinsky A. Parasitengesetze in der Sowjetunion // Jahrbuch
für Ostrecht. 1961. S. 111—146; Фицпагприк Ш. Паразиты общества: как бродяги,
молодые бездельники и частные предприниматели мешали коммунизму в СССР //
182 Переменные величины
чала 1960-х в целом обнадеживали современников мечтами о новом
этапе советской истории. Помимо «антисталинской» речи Хрущева
на XX съезде КПСС, начала реабилитации и восстановления в правах
освобожденных политических заключенных, пожалуй, не менее важ-
ную роль в «позитивизации» социальных ожиданий этих лет сыграли
принятые в 1956 году указ «О сокращении продолжительности рабо-
чего дня для рабочих и служащих в предвыходные и предпраздничные
дни», новый устав сельхозартели, изменивший принципы оплаты труда
в колхозах и позволивший колхозникам самим определять размеры
находящейся в их распоряжении личной собственности, а также от-
мена закона 1940 года, прикреплявшего трудящихся к предприятиям.
В 1957 году в Москве проводится грандиозный VI Всемирный фе-
стиваль молодежи и студентов — событие, продемонстрировавшее
небывалую ранее открытость и готовность советского общества
к дружелюбному сотрудничеству с представителями различных стран
и культур.
Контексты и формы идеологического (само)убеждения прояв-
лялись на этом фоне как оптимистические и, что также важно, как
добровольные. Отношение к указу о паразитизме не представляло
в этих случаях исключения, так как поддерживалось преимуществен-
ными ценностями трудового коллективизма и соотносилось не с при-
казной риторикой эпохи сталинизма, а с относительными послаблени-
ями в культурной и социальной жизни69. Советское общество конца
1950-х — первых лет 1960-х годов проявляет, с этой точки зрения,
«заботу о себе» в той степени, в какой оно подразумевается преиму-
щественной непринудительностью социального поведения в условиях
«общей политики правды» (для описания такой заботы Мишель Фуко
использовал труднопереводимое понятие gouvernementalité — обще-
ственное согласие на встречную к власти социальную «самоуправляе-
Советская социальная политика: сцены и действующие лица, 1940—1985 / Под ред.
Е. Ярской-Смирновой, П. Романова. М., 2008. С. 219—254.
69 Симптоматично, что уже после принятия общесоюзного закона о борьбе
с тунеядством его детализация и применение выразились в экстенсивном право-
вом творчестве советских юристов, призванном детализовать истолкование по-
нятий «тунеядство» и «паразитический образ жизни» в контексте допустимости
и оправданности принудительного труда в условиях социализма (см.: Лукьянов Ю.А.
Гримасы прошлого. Л.: Лениздат, 1962; Евдокимов П.К. Ответственность лиц,
ведущих паразитический образ жизни. Минск: Изд-во Министерства высшего
и среднего специального и профессионального образования БССР, 1963). В те же
годы на страницах журнала «Философские науки» начинается обсуждение эти-
ческих категорий, природы и структуры моральных норм, соотношения счастья
и смысла жизни, знания и нравственности, теории и практики социалистической
нравственности периода развитого социализма (Назаров В.Н. Опыт хронологии
русской этики XX в.: третий период (1960—1990) // Этическая мысль. М.: Институт
философии РАН, 2003. Вып. 4).
Физики vs. лирики... 183
мость»). Цена должного поведения мерится социальными надеждами,
а их дискурсивным лейтмотивом — в том числе и лейтмотивом дис-
куссии о физиках и лириках — служит ощущение такого синтеза наук
и искусств, в котором, собственно, нет ничего невозможного.
К концу 1960-х годов стремление гуманитариев, претендовавших
выступать в роли «экспертов», причастных вместе с представителями
естественных и точных наук к технократической элите, выразилось
в создании особого — логико-математического и структуралистско-
го — языка (мета)описания предмета своего исследования. Эффект
цифровых обозначений в гуманитарном тексте радикально транс-
формировал в этих случаях эффект «доказательного» цитирования.
Бруно Латур — один из лидеров так называемой «сильной программы»
в социологии научного знания — будет указывать позднее, что цити-
рование и создаваемая цитированием «интертекстуальность» научных
текстов, как прием конструирования «объективного содержания»,
выражается в посильной для научной наррации «неопределенности»
авторского голоса. Не случайно «более сильными» научными работами
считаются те, где участие авторского голоса в демонстрации «научного
факта» сведено к минимуму, где «факты говорят сами за себя». Ма-
тематическая и геометрическая графика в еще большей степени уси-
ливали эффект той же неопределенности и, соответственно, искомой
объективности70. Убедительность гуманитарного текста связывается
70 Latour В. Science in action: How to follow scientists and engineers through so-
ciety. Cambridge: Cambridge University Press, 1987; Woolwine D.E. Reading science as
text // Vocabularies of public life / Ed. by R. Wuthnow. London, 1995. О риторических
эффектах такой демонстрации сегодня можно судить по медиальным приемам
научного цитирования с использованием программы PowerPoint: коллективное
соучастие автора и аудитории в визуальном освоении «цитируемых» на экране
текстов создает иллюзию их доказательной самодостаточности (Knoblauch H.
Wissens-Präsentation. Zeigen und Wissen bei Powerpointpräsentationen Rheto-
rik als kulturelle Praxis / Hrsg. R. Lachmann, R. Nicolosi, S. Strätling. München:
Fink Verlag, 2007. S. 255—270). «Очевидность» структурных различий между
«цитируемыми» текстами, а соответственно и те значения, которые связываются
с категориями «присутствия» («присутствие» в тексте самодостаточного факта,
явления или события), предстает в данном случае специфичной еще и в том
отношении, что демонстрация такого присутствия подразумевает лингволо-
гический конфликт, вызванный семиотическим нарушением инерции нарратива.
Число, формула, уравнение, «картинка» активизируют в сознании читателя
такие навыки осмысленного восприятия текста, которые так или иначе диссонируют
с навыками понимания связного текста на родном языке. Слабой версией такого
конфликта может служить включение в текст иноязычных цитат, но применительно
к цифровым обозначениям когнитивный эффект такого диссонанса предстает
несравнимо сильнее, отвлекая внимание читателя от последовательности речевых
актов к навыкам визуального и пространственного восприятия. Суггестивная
объективность математического или геометрического изложения усиливается,
таким образом, не только за счет того, о чем это изложение «говорит», но и за
184 Переменные величины
отныне с суггестивностью точных наук с их принципиальной уста-
новкой не на «рассказ», а на очевидную доказательность тех или иных
положений71. Цифры и формулы в текстах, выходящих из-под руки
гуманитариев, выступают вместе с тем как элементы более фундамен-
тального новшества — репрезентации «научных описаний» в функции
«научных открытий» и «научных изобретений», отвечающих как раз
тем социальным ожиданиям, которые связаны не с гуманитарным, но
естественно-научным и точным знанием (Science)72.
Литература 1960-х годов не скупится на примеры «взаимопонима-
ния» физиков и лириков. После отшумевших споров и затянувшегося
осуждения «инженера Полетаева» образ физика, обнаруживающего
таланты музыканта, поэта и живописца, и образ поэта, славящего
научный прогресс и разбирающегося в точных и естественных на-
уках, видится поощрительно представимым: ученый есть не интел-
лектуальный робот, но — человек, небезразличный к прекрасному
и возвышенному. Таким, в частности, представал перед читателем
Алексей Горячев — герой повести Николая Асанова «Богиня», печатав-
шейся из номера в номер в журнале «Огонек» за 1966 год. Склонный
с детства к музыке и литературе Алексей поступает на физико-тех-
нический факультет и добивается выдающихся успехов в «новейших
достижениях физики элементарных частиц». Защитив диссертацию
и став кандидатом физико-математических наук, Алексей, однако, не
счет того, что оно нечто «показывает» и нечто «сигнализирует» (напомним в этой
связи о давних спорах относительно т.н. «математического интуиционизма»,
отвергающего связь математики с языком и сопоставляющего ее с музыкой
и живописью: Френкель А., Бар-Хиллел А. Основания теории множеств. М., 1966.
С. 218—221; Иванов Вяч.Вс. Чет и нечет. Асимметрия мозга и знаковых систем.
М., 1978. С. 72—73). Цифра в буквенном тексте представляет, с этой точки зрения,
не только цитату, но и своего рода «вещь», наделенную пространственными
и проксемическими характеристиками.
71 Напомню, каким рисовал «литературоведа нового типа» Ю.М. Лотман
в программной статье 1967 года: «Литературовед нового типа — это исследователь,
которому необходимо соединить широкое владение самостоятельно добытым
эмпирическим материалом с навыками дедуктивного мышления, вырабатыва-
емого точными науками. Он должен быть лингвистом (поскольку в настоящее
время языкознание "вырвалось вперед" среди гуманитарных наук и именно здесь
зачастую вырабатываются методы общенаучного характера), владеть навыками
работы с другими моделирующими системами <...> Он должен приучить себя
к сотрудничеству с математикой, а в идеале — совместить в себе литературоведа,
лингвиста и математика» (Лотман Ю.М. Литературоведение должно стать наукой //
Вопросы литературы. 1967. № 1. С. 100). О пафосе инкорпорации методов точных
наук в литературоведении и дискуссиях вокруг структурализма см.: Seyffert P. Soviet
Literary Structuralism: Background, Debate, Issues. Columbus: Slavica Publeshers, 1983.
P. 60—61, 124 ff.
72 Ср.: Розов M.A. Теория и инженерное конструирование // Эпистемология
и философия науки. 2004. № 1. С. 15—33.
Физики vs. лирики... 185
оставляет занятий музыкой и удостаивается наставительного раздумья
своего коллеги Ярослава Чудакова, поминающего по ходу дела также
и «инженера Полетаева»:
«Нет на него грозы поэтов — инженера Полетаева. Этот доказал
бы, что физик не имеет права заниматься музыкой. <...> Как видно, для
лучшего течения мысли (Алексею. — К.Б.) нужно, чтобы под руками
был рояль. <...> Так что еще вопрос, прав ли товарищ Полетаев, раз-
деляя физиков и лириков»73.
В кинематографе тех же лет комедийное противопоставление ро-
мантически настроенных и влюбчивых героев и чрезмерно серьезного
физика обыгрывалось в фильме Генриха Оганесяна (по пьесе Сергея
Михалкова «Дикари») «Три плюс два» (1963), не обманывавшего ожи-
дания зрителей и обнаруживавшего в конечном счете, что и физикам
(если это хорошие физики) ничто человеческое не чуждо. Впрочем,
советский кинозритель имел и такую иллюстрацию родства строгих
и гуманитарных наук, как киношедевр Леонида Гайдая «Кавказская
пленница» (1967): приехавший на Кавказ собирать местный фольклор
симпатичный недотепа гуманитарий Шурик (сыгранный Александром
Демьяненко), изрядно напившийся при начале своей собирательской
деятельности, с готовностью следует призыву одного из своих много-
численных информантов выпить за кибернетику74.
К концу 1960-х годов к журналистам и литературным критикам,
сосредоточенным на затянувшейся и все более шаблонной дискус-
сии, подтянулись философы. Заведующий кафедрой диалектического
и исторического материализма Ленинградского университета В.П. Ту-
гаринов писал о познавательной и воспитательной пользе искусства,
схожего в этом отношении с наукой:
«Наука добывает истину и существует ради этого дела. Приклад-
ные, производственно-технические и политические применения науки
зависят от характера добытых ею истин <...> Искусство необходимо
связано с истиной, "правдой жизни" и воспитывает людей в нрав-
ственном отношении»75.
73 Асанов Н. Богиня. Современная повесть с прологом и эпилогом // Огонек.
1966. № 13. 27 марта. С. 15. Асанов был автором ряда произведений, посвященных
ученым-техникам и физикам: Он же. Электрический остров. М.: Советский писатель,
1961; см. также написанную в начале 1960-х повесть «Две судьбы», вошедшую в кн.:
Он же. Открыватели дорог: Повести. М.: Современник, 1979.
74 «...и принцесса от злости повесилась на собственной косе, потому что он со-
вершенно точно сосчитал, сколько зерен в мешке, сколько капель в море и сколько
звезд на небе. Так выпьем же за кибернетику!»
75 Тугаринов В.П. Теория ценностей в марксизме. Л.: Изд-во ЛГУ, 1968. С. 52.
См. также: О ценностях жизни и культуры. Л.: Изд-во ЛГУ, 1960.
186 Переменные величины
Родство науки и искусства коренится в исходном для них «живом
созерцании», но если в науке «чувственность преодолевается, "сни-
мается"», то «в искусстве она остается даже в высшей форме художе-
ственного мышления — в художественной идее»76. В 1968 году (в том
же году, когда вышла выше цитируемая книга Тутаринова) о сходствах
и различиях искусства и науки размышлял независимо мысливший
философ и науковед М.К. Петров (исключенный в 1959 году из пар-
тии и уволенный с институтской должности после отправленной им
Хрущеву публицистической повести «Экзамен не состоялся», при-
знанной — несмотря на эпоху «оттепели» — идеологически вредной)77.
В обширных записках, озаглавленных «Искусство и наука», Петров не
без сарказма подытоживал результаты журнально-газетных дебатов:
«После бурных дискуссий физиков и лириков о совершенствах
и несовершенствах природы человеческой, о машине и человеке, об
искусственном и естественном, все как будто бы уже выяснено между
наукой и искусством, спор затих. Доведенные на тренажерах до ма-
шинных кондиций космонавты наскоро слушают лекции по эстетике,
пришивают дополнительные карманы для томиков Есенина, отбывают
в миры иные, а оставленные на родной земле гуманитарные магдали-
ны льют слезы в океан разлук, с беспокойством прикидывают сроки
второго пришествия. Все успокоилось»78.
Наступление «физиков» на «лириков» закончилось, как это ви-
дится автору, неявным поражением «физиков»:
«Совсем еще недавно гремели трубы и литавры генерального, по-
следнего вторжения. Точные методы шли на штурм гуманитарных за-
поведников. Неслись отовсюду победные реляции: Машина переводит!
Машина сочиняет стихи! Машина выдает ученому всю необходимую
информацию! Машина судит! Машина выбирает президентов! В упо-
ении первыми успехами мечталось о божественном и великом. Не со-
творить ли из полупроводниковой глины какую-нибудь цивилизацию?
Не организовать ли науку без ученых? Не приспособить ли человеку
портативную память объемом с Ленинку? Даже самые трезвые головы
несли дань машине. <...> А вот сегодня ничего этого нет».
76 Тугаринов В.П. Теория ценностей в марксизме. С. 53. См. также: О ценностях
жизни и культуры.
77 О М.К. Петрове: Неретина С.С. Михаил Константинович Петров. Жизнь
и творчество. М.: Едиториал УРСС, 1999; Дубровин В.Н., Тищенко Ю.Р. М.К. Пет-
ров. Два эпизода и вся жизнь. Ростов н/Д: Изд. центр «МарТ», 2006.
78 Текст работы М.К. Петрова «Искусство и наука», опубликованный по сохра-
нившейся рукописи в 1995 С. Неретиной, цит. по: Альманах «Восток». 2006. Вып. 3
(39). http://www.situation.ru/app/j_art_l 107.htm.
Физики vs. лирики... 187
Истоки этого поражения, по Петрову, объясняются исторически.
То, что извне предстает как кажущееся примирение физиков и лири-
ков, прикрывает глубинный и восходящий к основаниям европейской
цивилизации дуализм слова и дела, диктат авторитетного мнения,
смешение творчества и репродукции, обнаруживающие общий кризис
европейского рационалистического мышления в представлении как
о науке, так и об искусстве79.
Философская и науковедческая драматизация проблемы в пу-
блицистическом официозе была уже, впрочем, запоздалой и даже
неуместной — как лишнее напоминание о спорах, ознаменовавших
собой идеологическую повседневность, о которой уже можно (а то
и нужно) было сказать, что она уже в прошлом.
Активность «физиков» в сфере литературы и искусства прояв-
ляется в те же годы в набирающих популярность юмористических
«капустниках», движении авторской песни, литературных сообще-
ствах, конкурсах КВН, многие из участников которых были по своему
образованию специалистами в точных и естественных науках80. Но
социальное приобщение «физиков» к «лирике» сопутствует и другому,
гораздо более амбициозному идеологическому посылу, эффект кото-
рого будет осознан по мере становления диссидентского движения.
Социальный авторитет, связывавшийся в советском обществе начала
1960-х годов с представителями точных и естественных наук и, соот-
ветственно, свойственное самим ученым ощущение их социальной
значимости в существенной степени предопределили идеологизацию
возможной и допустимой «гуманитаризации» «физики». Знаковым
в этом отношении стал выход коллективного сборника «Физики
шутят» (1966) и его расширенной версии «Физики продолжают
шутить» (М., 1968), составители которого — научные сотрудники
физико-энергетического института из г. Обнинска Калужской области
Н.С. Работнов, Ю.В. Конобеев, В.А. Павлинчук и научный сотрудник
Института прикладной математики АН СССР В.Ф. Турчин — стали
широко известны из-за гонений, которым они подверглись за свои
79 Посланные на прочтение Э.В. Ильенкову, знаменитому и также известному
пережитыми им административными гонениями философу, работавшему в те же
годы в Институте философии АН СССР, записки Петрова испещрены его пре-
имущественно негодующими заметками: «То есть рушится европейский способ
мысли? И торжествует азиатский? Все поставлено на голову...» и т.п. http://www.
situation.ru/app/j_art_l 107.htm.
80 Раппопорт ES. Физики о лирике. Записки руководителя литообъединения.
Новосибирск: Западно-Сибирское книжное изд-во, 1965; Гапонов Ю.В. Традиции
«физического искусства» в российском физическом сообществе 50—90-х годов.
httpV/www.abitura.com/happy.physics/traditions.html; Остромоухова Б. КВН — «мо-
лодежная культура шестидесятых»? // Неприкосновенный запас: дебаты о политике
и культуре. 2004. № 4. С. 34—39.
188 Переменные величины
политические убеждения81. Последующая диссидентская деятельность
математика И.Р. Шафаревича и физика А.Д. Сахарова придала «лири-
ческим» мечтаниям «физиков» идеологически очерченный, а в случае
Сахарова политически предосудительный характер, оценку которому
дадут поклонники уже совсем иной лирики — сотрудники идеологи-
ческих отделов партии и КГБ.
Из сегодняшнего дня дискуссия о физиках и лириках часто пред-
ставляется в общем надуманной, нелепой и безрезультатной82. Однако,
как хорошо известно социологам, все, что воспринимается в качестве
существующего, не исключает реальных последствий. В отличие от
предшествующей эпохи организационных, административных и су-
дебных решений на предмет тем, выносимых на публичное «обсужде-
ние», рассуждения о роли физики и лирики в настоящем и будущем за-
кончились, по общему мнению, ничем. Но само это «ничто», вероятно,
и должно считаться главным результатом дискуссии, продемонстри-
ровавшей в конечном счете тщету очередной идеологической утопии.
81 Кривоносое Ю.И. Физики и философы продолжали шутить // Вестник
истории естествознания и техники. 1995. № 4. С. 74—79. См. также: Алексеева RM.
История инакомыслия в СССР: Новейший период. М., 1992.
82 Хромов Г.С. Наука, которую мы теряем. M.: Kosmosinform, 1995. С. 100; Юр-
ский С. Игра в жизнь. М., 2002. С. 335.
НЕГРЫ В СССР.
ЭТНОГРАФИЯ МНИМОЙ ДИАСПОРЫ
Негры, они все черные.
Яков Ильин. Большой конвейер. 1932
Начиная с первых лет существования советской власти ее идео-
логи подчеркивали интернациональный характер советского обще-
ства. В средствах массовой пропаганды Советское государство и соз-
даваемое им будущее — вплоть до крушения этого будущего в конце
1980-х годов — неизменно рисовалось как свободное от этнической
розни и открытое к этническому смешению. Даже политические
репрессии конца 1930-х — середины 1940-х годов, направленные на
подавление и ущемление целого ряда народностей, проживающих на
территории СССР, — депортации корейцев, финнов-ингерманландцев,
немцев, крымских татар, курдов, турков-месхетинцев, карачаевцев,
калмыков, балкарцев, чеченцев, ингушей, разгул антисемитизма
периода борьбы с «космополитизмом» — прикрывались риторикой
политического, а не этнического целесообразия: упредительными
мерами против возможного содействия военному противнику (в слу-
чае корейцев, финнов, немцев, турок-месхетинцев), наказанием за
предательство (в случае крымских татар и кавказцев), раскрытием
враждебного антигосударственного заговора (в случае евреев). Во
всех этих случаях пропагандистский тезис о «дружбе народов» под
сомнение не ставился: наказывались классовые и политические
враги, нашедшие своих пособников в лице тех или иных этнических
групп, но не сами этносы1. На фоне настойчиво декларируемого про-
летарского интернационализма представление о других этносах было
предсказуемым: надлежащее отношение к представителям разных
национальностей предопределяется их ролью в классовой и гео-
1 Полян П.М. Депортации и этничность // Сталинские депортации. 1928—1953.
М.: МФД, Материк, 2005.
190 Переменные величины
политической борьбе, а не этническими отличиями, как таковыми2.
В этом — общем и главном — отношении советская идеология была
не только последовательна, но и тенденциозна: в тех случаях, когда
этнические и расовые отличия рисовались ею как маркер социальной
и политической сегрегации, ее жертвы обретали все шансы найти
сочувственную встречу со стороны советской пропаганды. Таким
прежде всего предстает контекст представлений, связываемых в со-
ветской идеологической культуре с чернокожим населением планеты.
Восприятие негров в истории СССР обнаруживает при этом как свои
исторические, так и социально-психологические особенности, небез-
различные для понимания тех механизмов риторического убеждения,
которые были свойственны советской пропаганде в целом, когда она
обращалась к проблемам интернационализма. А прояснение такого
понимания кажется тем поучительнее, что речь в данном случае идет
о восприятии таких народов и народностей, которые имели лишь
воображаемое отношение к этнографическому пространству СССР.
Малочисленная группа темнокожих жителей с условно негроидными
(эфиопскими) чертами лица, проживающая на территории Абхазии,
положения дел при этом не меняла. Хотя происхождение «абхазских
негров» связывается с Африкой, а их появление в Абхазии гипотетиче-
ски объясняется импортом рабов в Османскую империю в XVII веке,
их «информационное» присутствие в русской и советской культуре
фактически незаметно. Уже в XIX веке «абхазские негры» ассимилиро-
вались и метисировались с местным населением и не воспринимались
в качестве отдельной диаспоры. Подавляющее население Кавказа, не
говоря уже о стране, о них попросту не знало3. Можно утверждать
поэтому, что и при вышеприведенной оговорке негры, какими они
2 Шитов Н.Ф. В.И. Ленин и пролетарский интернационализм: (1917—
1924 гг.). М: Политиздат, 1974; Ким МЛ. Советский народ — новая историческая
общность людей: становление и развитие. М.: Наука, 1975; Матюшкин Н.И.
Патриотизм и интернационализм советского народа. Исторический опыт
и современная деятельность КПСС. М.: Изд-во МГУ, 1975; Басманов М.И.
Пролетарский социалистический интернационализм. Традиции, современный
опыт, творческое развитие. М.: Мысль, 1978; Бромлей Ю.В. Братское сотрудничество
народов Советского Союза — интернационализм в действии. М.: Наука, 1978;
Шерстобитов В.П. Интернационализм советского народа. История и современность.
М.: Наука, 1982. Ср.: Soviet Nationality Policies: Ruling Ethnic Groups in the USSR /
Ed. by Henry R. Huttenbach. London: Mansell, 1990.
3 Пачулия В.П. В краю золотого руна. М.: Наука, 1968. С. 58. См. также: Ша-
гинян М.С. Дневнки. 1917—1931. Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1932. С. 298;
Смирнов Р. Люди, львы, орлы и куропатки. СПб.: Лимбус-Пресс, 2002. С. 542 и след.
Тема абхазских негров сделалась популярной после появления рассказа Фазиля
Искандера «Абхазские негры» в сборнике: Весть: проза, поэзия, драматургия.
М.: Книжная палата, 1989. С. 561—567.
Негры в СССР... 191
предстают в советской пропаганде, — это образ, условно говоря, идео-
логически представимой, но мнимой диаспоры, оттеняющей собой
этнографическое разнообразие советской действительности.
В дореволюционной традиции русской культуры репрезентация
чернокожих предполагала преимущественный упор на экзотику. Ара-
пы и арапки в домах московской и петербургской знати XVIII и XIX
веков — дань европейской моде того же времени на заморские дикови-
ны4. Русская культура обязана этой моде появлению в ней A.C. Пушки-
на, чернокожие предки которого оказались парадоксальным образом
связанными с самой русской культурой. «Первый русский поэт»
нередко называл себя сам и именовался современниками потомком
«негра» (позднее Марина Цветаева напишет со свойственной ей ульти-
мативностью: «Пушкин был негр <...> русский поэт — негр»)5. И хотя
обоснованность этого обстоятельства с историко-биографической точ-
ки зрения дискуссионна6, в данном случае важнее не действительное
4 Выражением этой моды стали, в частности, портреты и скульптуры, изобра-
жающие экзотических слуг. В истории русской культуры таковы, в частности, «Порт-
рет Екатерины I с арапчонком» Ивана Адольского (1725—1726, Государственный
Русский музей, Санкт-Петербург) и выполненная по нему гравюра Алексея Зубова
(1726. Государственный музей изобразительных искусств, Москва), скульптурная
группа Карло Растрелли «Анна Иоанновна с арапчонком» (1741, Государственный
Русский музей); «Портрет императрицы Елизаветы Петровны с арапчонком» Геор-
га Гроота (1743, Третьяковская галерея, Москва), «Портрет гр. Ю.П. Самойловой
с Джованни Пачини и арапчонком» Карла Брюллова (1832—1834, частное собрание,
Калифорния). Теофиль Готье, описывая бал в Зимнем дворце во время своего пре-
бывания в России в 1859 году, также упоминал чернокожих слуг — «двенадцать
высоких негров, выбранных среди самых красивых представителей африканской
расы, одетых мамлюками в белых тюрбанах, в зеленых куртках с золотыми обшла-
гами, широких красных шароварах, схваченных кашемировым поясом и по всем
швам расшитых сутажом и вышивкой» (Готъе Т. Путешествие в Россию / Пер.
Н.В. Шапошниковой. М.: Мысль, 1988. С. 122).
5 «А я повеса вечно праздный / Потомок негров безобразный» (1820). «Родо-
словная моей матери еще любопытнее. Дед ее был негр, сын владетельного князька»
(Пушкин A.C. Полное собрание сочинений. Т. 12. Критика. Автобиография. М.; Л.:
Академия наук СССР, 1949. С. 311). В письме Вяземскому из Одессы (июнь 1824):
«Греция мне огадила. О судьбе греков позволено рассуждать, как о судьбе моей
братии негров» (Пушкин о литературе. К столетию со дня гибели A.C. Пушкина.
1837—1937. Л.: Academia, 1937. С. 49). О родном брате Пушкина Льве Сергеевиче
А.И. Дельвиг писал: «Его наружность представляла негра, окрашенного белой
краской» (Полвека русской жизни. Воспоминания. 1820—1870. Л.: Academia, 1930.
Т. 1. С. 73).
6 Согласно немецкой биографии Ганнибала, составленной его зятем Роткирхом,
предки поэта были «абиссинцами» — родом с севера современной Эфиопии (бу-
дучи, таким образом, семито-хамитского происхожения — эфиопскими евреями,
или амхара): Вегнер М.О. Предки Пушкина // Род и предки A.C. Пушкина. М., 1995.
С. 109—241; Лурье Ф. Абрам Ганнибал. Африканский прадед русского гения. СПб.:
Вита Нова, 2012. Иначе полагает бенинский славист Дьедонн Гнамманку, доказы-
192
Переменные величины
И. Адольский. Портрет Екатерины I
с арапчонком. 1725—1726
К.Б. Растрелли. Анна Иоанновна с арапчонком. 1741
Негры в СССР...
193
Г. Гроот.
Портрет императрицы
Елизаветы Петровны
с арапчонком. 1743
К. Брюллов. Портрет
гр. Ю.П. Самойловой
с Джованни Пачини
и арапчонком.
1832-1834
194 Переменные величины
положение дел, а мифологическая репутация, наделившая Пушкина
негритянскими чертами и африканским происхожденим7. Так, при
отсутствии негритянского населения на территории России русская
культура обрела в Пушкине поэта, приблизившего к ней Африку.
Другой особенностью обращения к негритянской теме в русской
культуре XIX века стал ее полемичный и протестный подтекст, сопут-
ствующий, с одной стороны, пропаганде руссоизма и человеческого
равенства, а с другой — соотносящий тему работорговли и образы
чернокожих невольников с отечественным крепостничеством8. Та-
ково, например, обсуждение различия людей в цвете кожи в издан-
ной Н.М. Максимовичем-Амбодиком в 1787 году на русском языке
«Физиологии» Вальмона де Бомара. Просвещенный автор, а вместе
с ним, как можно думать, и его русский издатель, опровергал в ней
мнение тех, кто видел в черноте негров последствие проклятий Хама
и Каина: «Черных людей произвел климат и солнце, под коими Ноевы
потомки пришли поселиться»9. А вольнолюбиво настроенный Василий
Попугаев восклицал в сочинении, опубликованном в Периодическом
издании Вольного общества в 1804 году, а затем в 1807 году в сборнике
вающий (в развитие гипотезы В. Набокова), что Ганнибал происходил из народа
котока, населявшего султанат Логон — на территории, пограничной к современному
Камеруну и Чаду: Гнамманку Д. Абрам Ганнибал: черный предок Пушкина. М.: Мо-
лодая гвардия (Серия «ЖЗЛ»), 1999. См. также: Букалов А. Пушкинская Африка:
по следам «Романа о царском арапе». СПб.: Алетейя, 2006.
7 Under the Sky of My Africa. Alexander Pushkin and Blackness / Ed. by C.T. Nepom-
nyashchy, N. Svobodny and L.A. Trigos. Evanston: Northwestern UP, 2006. См. также:
Лоунсбери Э. «Кровно связанный с расой»: Пушкин в афро-американском
контексте // Новое литературное обозрение. 1999. № 37. С. 229—251.
8 Blakely A. Russia and the Negro: Blacks in Russian History and Thought. Howard
University Press, 1986; Kolchin P. Unfree Labor. American Slavery and Russian Serfdom.
Cambridge, Mass: Belknap Press of Harvard University Press. 1987; Peterson D.E. Up
from Bondage: The Literatures of Russian and African American Soul. Durham; London:
Duke UP, 2000.
9 Бальмонт де Бомар Ж.К. Физиология или Естественная история о человеке,
касательно его зачатия. Для пользы российского юношества трудами и иждивением
Нестора Максимовича-Амбодика. СПб., 1787. С. 13. Широко распространенное
объяснение рабской участи и самой черноты негров «богословски» опиралось на
библейские предания о проклятии Хама и его потомков: «Ной начал возделывать
землю и насадил виноградник; и выпил он вина, и опьянел, и лежал обнаженным
в шатре своем. И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и выйдя рассказал
двум братьям своим. Сим же и Иафет взяли одежду и, положив ее на плечи свои,
пошли задом и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они
не видали наготы отца своего. Ной проспался от вина своего и узнал, что сделал
над ним меньший сын его, и сказал: проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев
своих» (Быт. 9: 20—27); «Ибо вот, Господь проклянет землю сильной жарой, и бес-
плодность ее будет продолжаться вовеки; и чернота постигла всех детей Ханаанских,
и они были ненавидимы среди всех народов» (Моисей 7: 8).
Негры в СССР... 195
«Талия»: «Негр не может принадлежать белому ни по каким правам»,
прозрачно намекая читателю, что те же слова могут быть отнесены
и к крепостным рабам10. Изъятая при аресте в 1827 году рукопись
крепостного грамотея Андрея Лоцманова, замышлявшего создание
тайного антикрепостнического общества (и заключенного по личному
распоряжению Николая I в Бобруйскую крепость), была озаглавлена
«Негр, или возвращенная свобода»: главный герой этого неокон-
ченного повествования — юноша-негр — клеймил рабовладельцев
и равнодушных к страданиям чернокожих невольников, кто своим
«бесчеловечьем» посрамляет религию и человеческое равенство11.
Позднее, по ходу Гражданской войны между северными штатами
Америки и рабовладельческим Югом (1861—1865), те же параллели
станут публицистически актуальными на фоне освободительной
реформы Александра П. В 1857 году после правительственного объ-
явления о намерении провести крестьянскую реформу на страницах
журнала Н.М. Каткова «Русский вестник» начинает издаваться анти-
рабовладельческий роман Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома»
(1852). На следующий год Н.И. Некрасов опубликовал его отдельной
книгой как приложение к журналу «Современник». Хлопоча об этом
издании и стараясь обойти возможные цензурные рогатки, Некрасов
пояснял свое намерение в письме И.С. Тургеневу: «Вопрос этот у нас
теперь в сильном ходу относительно наших домашних негров»12.
В последующие годы роман Бичер-Стоу выходит еще несколькими
изданиями, став одной из хрестоматийных книг для детского чтения
в дореволюционной России13. Проявление расизма, даже если оно
облекается в научную форму, неизменно расценивается в русской
литературной критике и публицистике второй половины XIX века как
10 Сборник материалов к изучению истории русской журналистики / Сост.
В.Д. Кузьмина. М.: Высшая партийная школа при ЦК ВКП(б), Кафедра журнали-
стики. 1952. Т. 1. С. 102.
11 Байтин М.И., Пугачев В.В. Политические идеи Андрея Лоцманова // Ученые
записки Саратовского юридического института им. Д.И. Курского. 1960. Вып. IX.
С. 76—91.
12 Некрасов H.A. Собрание сочинений. М.: Художественная литература, 1967.
Т. 8. С 245.
13 Содержательный обзор рецепции романа Г. Бичер-Стоу в России и СССР:
Mackay J. True Songs of Freedom: Uncle Tom's Cabin in Russian Culture and Society.
Madison: The University of Wisconsin Press, 2013. См. также: Иголкина Д.И. Роман
Г. Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» в русской критике и литературоведении // Вест-
ник ТГПУ 2010. Вып. 8 (98). С. 57—59. Снятый по мотивам романа американский
короткометражный художественный фильм Отиса Тернера «Хижина дяди Тома»
(1913) шел и в России — не только в Петербурге и Москве, но и в провинции —
например, в феврале 1917 года его показывали в Саратове в здании Народной
аудитории (http://www.sarrest.ru/tourism/arx/pa032.html).
196 Переменные величины
проявление дурного тона и недомыслия. Так, например, в 1867 году
в рецензии на изданный годом ранее «Учебник всеобщей географии»
Александра Пуликовского педагог и цензор Московского цензурного
комитета Николай Алексеевич Трескин упрекал ее автора в уничижи-
тельной характеристике «негрской расы»:
«Никто не отвергнет, что негрская раса стоит вообще на низкой
степени умственного развития, никто не отвергнет и того, что негры
издревле являлись на обширной сцене человеческого взаимодействия,
как рабы <...> Но <...> надо было выяснить, что негрская раса носит
в себе тот же зародыш саморазвития, как и весь род человеческий,
которого она составляет лишь одно из видоизменений; и что безот-
радное положение негров происходит от внешних причин <...>, а не
от внутренних»14.
Сочувственные высказывания о «негрской расе» в этом случае
интересны не только тем, что они прочитывались с оглядкой на исто-
рию отечественного крепостничества и следовали давней для русской
литературы традиции антикрепостнических изображений черных
невольников, но и тем, что они так или иначе проблематизировали
представления о том, что впоследствии будет называться расовым
детерминизмом. Даже если прошлое и настоящее «негрской расы»
представляется малоотрадным, ничто не мешает думать, что оно из-
менится к лучшему при изменении «внешних причин». Множащиеся
записки русских путешественников по Африке выражали в целом
такое же убеждение15. Уже то, что Россия не имела собственных ко-
лоний в Африке, делало ее в глазах широкой публики континентом,
14 Трескин Н. [Рец. на] Учебник всеобщей географии. Составил Александр
Пуликовский, в двух частях. СПб., 1866 // Журнал Министерства народного про-
свещения. 1867. Ч. CXXXV. С. 839. Пассаж, вызвавший критику рецензента: «Негр
труслив <...> Он способен быть жестоким деспотом, где чувствует свою силу, при
других же обстоятельствах делается рабом. <...> Больше всех народов земного шара
негры любят пляски и всякого рода металлические и стеклянные побрякушки.
Умственными способностями они, по-видимому, одарены менее чем все народы, за
исключением новозеландцев <...> Грубость негров и страсть к блесткам и пьянству
доводит их до того, что часто отец продает детей и старшие братья — меньших»
(С. 157-159).
15 См., например: Ковалевский Е.П. Путешествие во Внутреннюю Африку.
СПб., 1849; Юнкер В.В. Путешествие в Центральную Африку в 1875—1878 гг.
СПб., 1879; Елисеев A.B. По белу свету. СПб., 1903; Аверинцев СВ. По побережью
Черного континента. СПб., 1912; Троицкий В.В. Поездка в Центральную Африку
в 1912—1914 гг. М., 1915; Забродская М.П. Русские путешественники в Африке.
М., 1955; Райт М.В. Русские путешественники и ученые в Африке в XV — нач.
XX в. М., 1958; Вальская Б.А. Вклад Русского Географического общества в изучение
Негры в СССР... 197
вызывавшим в большей степени исследовательское и сочувственное
любопытство, а не свойственное для колониального дискурса репрес-
сивное или патерналистское внимание16.
В ряду литературных примеров, подсказывавших читательской
аудитории правила надлежащего отношения к неграм, характерна
позиция K.M. Станюковича, убежденного демократа и критика ре-
жима (отплатившего писателю годом тюрьмы, тремя годами ссылки
и цензурными запретами). В повести K.M. Станюковича «Вокруг света
на "Коршуне"» (1895), вобравшей его впечатления о службе во флоте
и морских путешествиях 1860—1863 годов, зарисовки отношения
российских матросов к чернокожим африканцам предлагали чита-
телю отчасти юмористические, но в целом поощрительные примеры
взаимного дружелюбия:
«Хотя вид этих черных, полуголых, а то и почти голых "арапов",
как называли негров матросы, и возбуждал некоторые сомнения
в том, что они созданы по подобию божию и вполне принадлежат
к человеческой расе (были даже смелые попытки со стороны матроса
Ковшикова, не без присущей ему отваги, приравнять негров не то
к обезьянам, не то, прости господи, к бесхвостым чертям), тем не менее
отношение к ним матросов было самое дружелюбное и в некоторых
случаях даже трогательное, свидетельствующее о терпимости и даже
братском отношении простого русского человека ко всем людям, хотя
бы они были "арапы" да еще сомнительного людского происхождения
<...> А одного негра, необыкновенно симпатичного юношу, лет 17, ко-
торый приехал в лохмотьях на корвет <...> матросы просто пригрели
своим расположением <...> Матросы в первый же день нарядили его
в полный матросский костюм <...> Он смеялся и прыгал, и добрые его
глаза светились глубочайшей благодарностью.
— Что, небось, рад, черномазый? — смеялись, глядя на него
матросы»17.
В описании Станюковича вменяемое русским матросам отношение
к неграм не знает «ни малейшей расовой заносчивости, ни проблеска
религиозной нетерпимости», а обсуждение темы работорговли служит
Африки. М., 1969; Matusevich M. Africa in Russia, Russia in Africa: Three Centuries of
Encounters. Africa World Press, 2007.
16 Ср.: Curtin P.D. The Image of Africa: British Ideas and Action 1780—1850. London:
Macmillan, 1965; LorimerD.A. Colour, Class and the Victorians: English Attitudes to the
Negro in the Mid-Nineteenth Century. Leicester: Leicester UP, 1978; Lively A. Masks.
Blackness, Race and the Imagination. London: Chatto & Windus, 1998.
17 Станюкович K.M. Вокруг света на «Коршуне». Сцены из морской жизни.
М.: Гос. изд-во географической литературы, 1953. С. 116.
198 Переменные величины
все еще злободневным напоминанием о российском прошлом и на-
стоящем. История черных африканских невольников и отечественных
крепостных схожа уже теми «сценами жестокости», «какие бывали
в рабовладельческих штатах или в русских помещечьих усадьбах»18. Но
более того: «народные негритянские песни», которые поют чернокожие
жители островов Зеленого Мыса, оказываются удивительно похожи
на «русские заунывные песни».
«Это было что-то монотонное, необыкновенно грустное и хвата-
ющее за душу <...> В этой заунывной песне лились тихие жалобы и слы-
шалась глубокая, полная покорности печаль <...> Чем-то знакомым,
родным повеяло от этой песни на русских моряков»19.
Русским матросам эти песни нравятся, а присутствующему здесь
же неприятному португальцу — нет, недоумевающему, как может нра-
виться «обыкновенное дурацкое нытье: жалобы на белых, сожаление
о братьях-невольниках и вообще в этом роде»20. В быту свободные
чернокожие тоже, как выясняется, не столь неопрятны и недомови-
ты, как это утверждают расисты, а внутреннее убранство их жилищ
вполне напоминает жилье русских крестьян — с той лишь разницей,
что последние могли бы позавидовать первым:
«Стены были выбелены, глиняный пол отлично выметен. Большая
кровать, стоявшая в углу, была покрыта полосатым бумажным одея-
лом, точь-в-точь как у нас в деревнях, и на подушках были довольно
чистые белые наволочки <...> В другом углу стоял стол <...>; на нем —
глиняный кувшин и такие же две кружки; у стола — два табурета;
вдоль стены — скамья.
Невольно напрашивалось сравнение с нашими деревенскими из-
бами и было далеко не в пользу последних. Не было здесь ни черных
тараканов, ни прусаков, ни той грязи, которая обычна в избах. Только
малые ящерки <...> бойко разгуливали по белому потолку»21.
В сравнении негров и русских крестьян Станюкович был не
одинок. Во мнении дореволюционных публицистов отмена рабства
и крепостничества не отменила жалкого существования бывших
черных рабов и белых крепостных22. Позднее, применительно к об-
18 Станюкович K.M. Вокруг света на «Коршуне». С. 160.
19 Там же. С. 119.
20 Там же. С. 120.
21 Там же. С. 118.
22 Обширная литература вопроса: Kolchin P. Unfree Labor. American Slavery and
Russian Serfdom. Cambridge, Mass: Belknap Press of Harvard University Press, 1987.
Негры в СССР... 199
разованию тех и других, это сравнение повторит В.И. Ленин — и тоже
не в пользу русских:
«Американские негры все же более чем вдвое лучше поставле-
ны в отношении "народного просвещения", чем русские крестьяне.
Американские негры, как ни придавлены они к стыду американской
республики, все же счастливее русских крестьян»23.
«Серьезность» тематики, наставительно связываемой с рабским
прошлым американских негров и незавидной участью чернокожих
африканцев, не отменяет, вместе с тем, ее развлекательности. Для
просветителей образ негра соотносился с «детством человечества».
Добрые дикари противостояли цивилизационной испорченности
и распущенности, олицетворяли незамутненность природных стра-
стей, искренность чувств и открытость мысли. Робинзон, наставля-
ющий Пятницу в основах христианства и пагубе людоедства, учился
вместе с тем и сам — и учил читателя — торжеству проповедуемых
им добродетелей, наилучшим воплощением которых служил тот же
Пятница. В конце XIX — начале XX века интерес к неграм, как и рань-
ше, подпитывается спросом на экзотику и пафос человеколюбивого
морализаторства, распространяемым отныне не только на сферу фи-
лософской дидактики, но также на литературу и искусство. Начиная
с романтизма «негритянские» мотивы разнообразят литературные
тексты и визуальную образность европейского модерна — в англий-
ской литературе классическими образцами такого рода стали романы
Генри Райдера Хаггарда («Копи царя Соломона», 1885; «Нада Лилия»,
1892; «Мари», 1912; «Дитя бури», 1913; «Конченные», 1916; «Дитя из
слоновой кости», 1916), Джозефа Конрада («Негр с 'Нарцисса'», 1897;
«Сердце тьмы», 1907) и «колониальная поэзия» Редьярда Киплинга, во
французской — публицистические и художественные произведения
Поля Винье д'Октона («Черный стул», 1889; «Земля фетишей», 1890;
«Земля смерти: Судан и Дагомея», 1892), Мориса Дюбара («Цветок
Африки», 1894), Поля Боннетена («В буше», 1895), Пьера Лоти («Ро-
ман одного спаги», 1881) и писательского дуэта Мариуса-Ари Леблона
(Жоржа Атена и Эме Мерло, романы «Зэзер», 1903; «Вади», 1907; «Во
Франции», 1909)24. Русская культура, хотя и в несопоставимо меньшей
23 Ленин В.И. К вопросу о политике министерства народного просвещения
(1913) // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 23. С. 128.
24 Lebel R. DVfrique Occidentale dans la littérature française. Paris; Larose, 1925;
Dykes E. V. The Negro in English Romantic Thought. Washington: Associated Publishers,
1942; Hoffman L.-E Le Nègre romantique: Personnage littéraire et obsession collective.
Paris: Payot, 1973; Fanoudh-Siefer L Le mythe du nègre et de l'Afrique noire dans la lit-
térature française (de 1800 à la 2e guerre mondiale). Nouvelles éditions africaines, 1980.
200 Переменные величины
мере, чем европейская, отдает дань той же моде. Это и «африканские»
стихотворения Николая Гумилева25, шансонетки Александра Вертин-
ского («Лиловый негр») и Изы Кремер («Негр из Занзибара», «Черный
Том»)26, рассказы путешественников в журнальной и, в частности,
детской периодике27. Аркадий Аверченко с грустью вспомнит о такой
литературе как литературе закончившегося детства: увиденный им
в Севастополе негр-циркач вдруг обнаруживает, что он меньше всего
похож на героев Майн-Рида и Буссенара («Смерть Африканского
охотника», 1914):
«Негр должен быть голым, кроме бедер, покрытых яркой бумаж-
ной материей. А тут я увидел профанацию: негра в красном фраке,
с нелепым зеленым цилиндром на голове. Во-вторых, негр должен быть
грозен. А этот показывал какие-то фокусы, бегал по рядам публики,
вынимая из всех карманов замасленные карты, и вообще относился
Художественная культура Африки находит в те же годы своего
пропагандиста в Волдемарсе Матвейсе (1877—1914) — художнике
и теоретике русского авангарда (писавшем под псевдонимом Влади-
мир Марков), ставшем автором первой отечественной монографии по
африканскому искусству («Искусство негров», 1919)29.
См. также: The Image of the Black in Western Art. Vol. 4. Pt. 1. Slaves and liberators /
Ed. H. Honour. Cambridge: Harvard University Press, 1989; The Image of the Black in
Western Art. Vol. 4. Pt. 2. From the American Revolution to World War 1. Black models
and White Myth / Ed. David Bindman. New York: Belknap Press; New edition, 2012.
25 Давидсон А.Б. Муза странствий Николая Гумилева. M.: Наука, 1992; Ива-
нов Вяч.Вс. Два образа Африки в русской литературе начала XX века: Африканские
стихи Гумилёва и «Ка» Хлебникова // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семио-
тике и истории культуры. М., 2000. Т. И. С. 287—325.
26 См. публикацию текстов и нотных записей песен на сайте: http://a-pesni.org/
cabaret/Cabaret.php.
27 См., например, иллюстрированный рассказик безымянного автора «Как
негритенки съели крем» в: Задушевное слово. Чтения для детей младшего возраста.
Новая серия. T. XLVI. Ноябрь 1905 — октябрь 1906. СПб.; Москва: Издание
товарищества М.О. Вольф. С. 23—24.
28 Аверченко А.Т. Кривые углы. Рассказы. М.: Советский писатель, 1989. С. 168.
Впервые в сб. «О хороших, в сущности, людях!» (СПб.: издание «Нового Сати-
рикона», 1914. С. 63—65).
29Марков В. Искусство негров. Пг.: Издание Отдела изобразительных искусств
народного комиссариата по просвещению, 1919. О Матвейсе и его роли в изучении
африканского искусства: Кошевская Н.В. Марков (В.И. Матвей) и его книга «Искус-
ство негров» // Страны и народы Востока. М., 1969. Вып. 9. С. 261—267; Ковшун Е.
Владимир Марков и открытие африканского искусства // Памятники культуры.
Новые открытия. Л., 1980. Вып. 7. С. 411—416; Мириманов В. Книга В.И. Матвея
Негры в СССР... 201
Историческая память об общем для русских крестьян и американ-
ских негров рабском прошлом не исчезает и в советской литературе, но
различий в данном случае оказывается больше, чем сходств. В отличие
от дореволюционной культурной традиции, в которой такое отноше-
ние диктовалось антикрепостническими и общегуманистическими
соображениями, советские авторы руководствуются партийными на-
ставлениями о пролетарском гуманизме. В идеологическом контексте
советской пропаганды чернокожие жители Африки и Америки были
привлекательны тем, что являлись жертвами эксплуатации и расиз-
ма и, соответственно, считались союзниками в борьбе с мировым
империализмом. Для надежд на то, что и сами эти жертвы увидят
в Советской стране обетованную землю, а в советских людях обретут
своих заступников, у строителей коммунистического общества были
все основания. Не говоря о колониальной и нищей Африке, нелишне
заметить, что ситуация с положением чернокожего населения в Соеди-
ненных Штатах расценивалась самой президентской администрацией
в качестве национальной проблемы.
История США и особенно американского Юга первых двух деся-
тилетий XX века — это история расовой сегрегации (Jim Crow laws),
активности ку-клукс-клана и разгула судов Линча. По официальным
данным, оглашенным президентом Т.В. Вильсоном в 1918 году, с 1889
по 1918 год суду Линча было предано более 3000 человек (2472 мужчи-
ны и 50 женщин). Ситуация достигла кульминации в 1919 году, когда
в течение лета и начале осени в более чем тридцати городах страны
произошли массовые расовые бунты и беспорядки, в ходе которых
пострадали тысячи негритянских семей и были линчеваны по мень-
шей мере (согласно официальному отчету сотрудника Департамента
труда Д.Е. Хайнса) 43 негра. В глазах современников эти события,
получившие в истории США название «красное лето» (Red summer),
сполна продемонстрировали настроение общества, балансировавшего
фактически на грани расовой войны30. В ряде городов негры оказывали
сопротивление отрядами самообороны, что вызвало жертвы с обеих
сторон и потребовало введения военного положения. На этом фоне
интернациональные лозунги, сопутствовавшие советской и просо-
ветской пропаганде, воспринимались гарантией расовой терпимости
строящегося коммунистами государства.
«Искусство негров» и начало изучения африканского искусства // Изучение Африки
в России. М., 1977. С. 153—162.
30 Erickson A.J. Red Summer // Encyclopedia of African-American Culture and
History. New York: Macmillan, 1960. P. 2293—2294; Tuttle W.M. Race Riot. Chicago in
the Red Summer of 1919. Chicago: University of Illinois Press, 1970; Whitaker R. On the
Laps of Gods: The Red Summer of 1919 and the Struggle for Justice that Remade a Nation.
New York: Random House, 2008; McWhirter G Red Summer: The Summer of 1919 and
the Awakening of Black America. New York: Henry Holt & Co., 2011.
202 Переменные величины
Заверения в интернационализме и призывы к классовой борьбе
тиражируются в советской литературе начиная с первых послерево-
люционных лет.
Эй, бедняк. Кто б ты ни был: кореец, араб,
Житель Индии, Африки знойной,
Враг один у тебя, он силен и богат,
Но без чести, с игрой недостойной <...>
Вот твой враг, на каком языке бы ни лгал,
Под личной, быть может, и друга!
Помни твердо одно: этот враг — капитал,
Враг смертельный и горна и плуга31.
В стихотворении Сергея Обрадовича «Негр в Москве» (1922),
написанном под свежим впечатлением от прошедшего в Москве и Пе-
трограде IV конгресса Коммунистического интернационала (среди
участников которого было немало чернокожих делегатов) и опублико-
ванном в газете «Правда», таким негром оказывается старик делегат,
присутствующий на октябрьском параде и горестно думающий об
участи своих африканских собратьев. Но в этих раздумьях он обна-
дежен именем Ленина и «грозным гимном» пролетариев, который уже
слышится ему над далеким Конго:
Не мираж в дымящейся синеве,
И не вымысел, и не сон, —
Старый негр
На Октябрьском параде,
В Москве,
Солнцем северным озарен.
У Кремлевской стены делегат.
Перед ним
Всех Республик народы идут, —
В братстве жизнь их,
Союз их ненарушим,
И свободен и радостен труд.
31 Николаев К Настанет день решительной встречи (1919) // Фронтовая поэзия
в годы Гражданской войны / Вступ. статья, ред. и прим. В.М. Абрамкина. Л.: Со-
ветский писатель, 1938. С. 27.
Негры в СССР... 203
Алый вихрь знамен
И песен прибой...
Ни погонщиков, ни цепей, ни слез...
Старый негр поник седой головой —
Ветер Африки негру стон донес. <...>
Ветер стих в камнях у ног старика.
Ветер Африки свистом плетей.
А вокруг ликовала и пела Москва.
Кто-то руку негру пожал.
И звучали на всех языках слова:
Ленин и
Интернационал... <...>
О Ленине
Делегат говорит —
Весть идет из Сиднея в Судан,
И над Конго грозный гимн гремит,
Гимн пролетариев всех стран32.
В вышедшем в 1923 году на экраны страны фильме «Красные
дьяволята» (реж. Иван Перестиани, сценарий Павла Бляхина) перед
зрителем появлялся юный негр по имени Том Джаксон. Сюжет этого
фильма разворачивался на фоне событий Гражданской войны на
Украине — действий Первой конной армии Семена Буденного против
бандитского ополчения Нестора Махно, в тылу которого и партизани-
ли три героя — комсомолец Миша, его сестра Дуняша — дети убитого
махновцами рабочего, и их друг, случайно оказавшийся на Украине
чернокожий циркач. Авантюрная и полная лихих трюков киноистория
про юных партизан, ставших красноармейцами, снискала грандиозный
успех и в следующие три года была продолжена фильмами «Савур-
могила», «Преступление княжны Ширванской», «Наказание княжны
Ширванской», «Иллан-Дилли», в каждом из которых «советский негр»,
32 В сборнике 1947 года в стихотворение внесена существенная правка: убрано
упоминание о проходящих перед чернокожим депутатом представителях народ-
ностей всех советских республик («В братстве жизнь их, Союз их ненарушим,
И свободен и радостен труд»), убрано упоминание об Интернационале, а заклю-
чительные строки о «гимне пролетариев всех стран» заменены не очень понятным
«напевом» «дымящихся мостовых» (Обрадович С. Дороги. Стихи. М.: Советский
писатель, 1947. С. 21—23).
204
Переменные величины
Кадр из кинофильма «Красные дьяволята», реж. И. Перестиани. 1923 г.
в исполнении марокканца Кадора Бен-Саиб, проявлял чудеса наход-
чивости, силы и акробатической ловкости33.
Маленькие дети также узнавали об Африке из идеологически
грамотных книжек. Одной из первых, если не самой первой в этом
ряду стала стихотворная история Льва Зилова «Май и Октябрина»
о братце с сестрой, которые во сне облетают на своей кровати земной
шар и разные континенты. Первая остановка на их пути — Африка
с калейдоскопом экзотических стихов-картинок — пирамиды, кро-
кодил, жующий под пальмой бананы, сытые обезьяны и танцующий
«негритянский народ».
Но экзотика длится недолго: с приехавшего парохода спускаются
французы и «с ними капитал тостопузый», и советские дети видят
безотрадную сцену подневольного негритянского труда:
Тащат камни, рельсы и шпалы,
Ставят пальмы телеграфными столбами...
33 Фильм был снят в Тифлисе на Киносекции Наркомпроса Грузии. В 1943 го-
ду фильм был озвучен. Подробнее: Лебедев H.A. Очерки истории кино СССР. Не-
мое кино: 1918—1934 годы. М.: Искусство, 1965. http://www.bibliotekar.ru/kino/13.
htm.
Негры в СССР...
205
гаскинпгам
Кадор Бен-Саиб в кинофильме «Савур-могила».
Обложка журнала «Советский экран». 1933 г.
Май и Октябрина в Африке.
Рис. Владимира Орлова. Текст Льва Зилова. 1924 г.
206 Переменные величины
Французы их бьют бичами,
Не дают отдохнуть нимало34.
Возмущенные увиденным, они грозят французам, те пускаются
за ними в погоню на аэроплане, но кровать оказывается маневрен-
нее: Май-пилот «как двинет их машину кроватью, / Взорвался у них
бак с бензином, / Полетели, как гири, / Пассажиры»35. Дальнейшее
путешествие — в Индию и Японию — убеждает их в том, что лучшая
страна на свете — Советский Союз, только здесь «простор и свобода
для трудового народа», только здесь «дети помогут неграм, индийцам,
японцам», что подытоживается в венчающей книжку резолюции: «Да
здравствует Сы-сы-сы-р и его мировое значенье!»
В отличие от СССР экзотическая Африка рисуется страной, где
царит несправедливость, а путешественников подстерегают и опас-
ности. В 1925 году об этом советским детям расскажет Корней Чуков-
ский в стихотворной сказке о злом разбойнике и людоеде Бармалее.
Маленькие читатели узнавали, как Бармалей поймал отправившихся
гулять в Африку Таню и Ваню и бросил в костер доброго доктора
Айболита, как всех их спасает добрый крокодил, проглотивший
разбойника, и как проглоченный Бармалей перевоспитывается, воз-
вращается с Таней и Ваней в Ленинград, чтобы одаривать ребятишек
пирогами и кренделями. Запоминающийся зачин «Бармалея» стал со
временем фольклорным:
Маленькие дети!
Ни за что на свете
Не ходите в Африку,
В Африку гулять! <...>
В Африке разбойник,
В Африке злодей,
В Африке ужасный
Бар-ма-лей.
Он бегает по Африке
И кушает детей —
Гадкий, нехороший, жадный Бармалей!
Африка присутствовала в детских стихах Чуковского и ранее —
в сказке «Крокодил» (1917) и будет присутствовать впоследствии —
в продолжившей «Бармалея» сказке «Айболит» (1929), а также в про-
34 Май и Октябрина. Текст Льва Зилова. Рисунки Вл. Орлова. М.: Мосполиграф,
1924. С. 12.
35 Май и Октябрина. С. 16.
Негры в СССР... 207
заической повести «Доктор Айболит» (1936). С именем Чуковского
связан и первый детский художественный рисованный фильм (муль-
типликация сочеталась в нем с натурной и павильонной съемкой) —
и тоже на африканскую тему — «Сенька-африканец» (1927', реж.
И. Иванов-Вано, Ю. Меркулов, Д. Черкес), о советском пионере,
который, побывав в зоопарке и прочитав книжку Чуковского, от-
правился во сне в Африку вместе с Крокодилом Крокодиловичем,
чтобы счастливо проснуться после пережитых им там приключений.
О жителях самой Африки Чуковский нигде не упоминал, но советские
дети и их родители уже имели к этому времени возможность лице-
зреть их воочию.
Если до революции негры, попадавшие в Россию, оказывались
в ней по преимуществу в качестве прислуги36, в составе спортивных
и цирковых трупп (так в России оказался сыгравший в «Красных
дьволята» Кадор Бен-Саиб) или развлекательных шоу — наподобие
группы дагомейских «амазонок» в 1901 году в Москве, о которых
как о сильнейшем воспоминании отрочества вспоминал Борис Пас-
тернак в «Охранной грамоте»37, то теперь их можно было видеть
36 Мода на чернокожих слуг сохранится до революции. См., например, газетное
сообщение 1901 года: «5 сентября, утром, по Невскому двигался оригинальный
кортеж. В нескольких колясках ехали негры, доставленные на места прислуги
в аристократические дома специалистом-поставщиком. Приехали 12 негров и 4 не-
гритянки. Все они — уроженцы Северной Африки» (Московский листок. 1901.
7 сентября. С. 4).
37 Пастернак Б. Полное собрание сочинений с приложениями: В 11 т. М.: Сло-
во, 2004. Т. 3. С. 149, 554. «Вчера в зоологическом саду начались представления
дагомейцев, которые будут показывать свои танцы и военные упражнения,
в будни три раза в день, а в праздники — по пять раз в день» (Новости дня. 1901.
29 апреля). Художник-передвижник Николай Касаткин написал с этой группы
картину «В Зоологическом саду». Сюжет и судьба последней известны по рассказу
Я.Я. Минченкова: «Привезли негров и поместили напоказ, как зверей в Зоологи-
ческом саду. Подошла к решетке, за которой помещались негры, дама с ребенком
на руках. Негритянка, увидев ребенка, тянется к нему, чтобы поцеловать. Вывод
такой: материнское чувство не знает преград между расами, для него все люди
равны, родственны. Эту картину Касаткин послал в подарок президенту Северо-
американских Штатов в связи с вопросом о неграх. Вообще Касаткин всегда старался
в своих картинах разрешать социальные проблемы, какие намечались в его время».
(Минченков Я.Д. Воспоминания о передвижниках. «Художник РСФСР». Л., 1961.
С. 163). Те же дагомейцы стали объектом краниометрических измерений А.Д. Эль-
кинда, опубликовавшего в 1912 году в «Русском антропологическом журнале»
статью «К антропологии негров: дагомейцы» (Кн. XXIX. № 1. С. 20—35). В спросе
на негритянскую экзотику случались и курьезы: «С прошлого воскресенья, в цирке,
в г. Рославле, стали показывать двух негров с необыкновенно курчавыми волоса-
ми, в костюмах пестрого цвета. Они ели сырое мясо, плясали дикие танцы и т.д.
Негры у публики имели успех. Но вот на днях один из присутствующих зрителей
опознал в одном негре своего знакомого, оказавшегося крестьянином дер. Гренки,
208 Переменные величины
также в составе разного рода партийных, профсоюзных и творческих
делегаций, часто посещавших советские города с начала 1920-х годов.
Основными событиями в этих случаях стали проводившиеся в Москве
и Петрограде II, III, IV, V, VI и VII конгрессы Комунистического интер-
национала (1920, 1921, 1922, 1924, 1928 и 1935 годы соответственно),
а также пять конгрессов Красного интернационала Профсоюзов (1921,
1922, 1924, 1928, 1930), среди тысяч делегатов которых было немало
чернокожих38. Так, со страниц первого номера начавшего издаваться
в 1924 году журнала «Пионер» на юного читателя смотрел негр, раз-
валившийся на царском троне: «Перед нами, — комментировалась
эта фотография — представитель самой угнетенной нации — делегат
американских негров на царском троне в Кремле». «Так будет со все-
ми тронами», — пояснялся здесь же смысл странной композиции39.
В 1922—1923 годах одним из таких делегатов был симпатизировавший
коммунистам ямайский поэт Клод Маккей, участвовавший в рабо-
те IV конгресса Коминтерна и, как он сам напишет впоследствии,
оказавшийся «везде востребованным» — «на лекциях поэтов и жур-
налистов, на заводских и солдатских собраниях». Маккей встреча-
ется с Л.Д. Троцким, Н.И. Бухариным, К.Б. Радеком, с писателями
Евгением Замятиным, Самуилом Маршаком и Корнеем Чуковским40.
В 1925 году на русском языке издается сборник эссе Маккея «Судом
Линча» о творимых в Америке расистских беззакониях41. В 1928 го-
ду американские коммунисты были представлены на проходившем
в Москве IV Международном конгрессе Профинтерна чернокожим
политиком Джеймсом Фордом, возглавлявшим созданный в том же
году Международный профсоюзный комитет трудящихся негров (In-
ternational Trade Union Committee of Negro Working). На следующий
Епишевской волости, Семеном Дротовым. Произошла суматоха, во время которой
"негр" скрылся. К розыску и опознанию приняты меры» (Как будто из Чехова //
Утро России. 1909. 26 ноября. С. 4).
38 Об истории этих конгрессов см.: Маккензи К. Коминтерн и мировая
революция. 1919—1943 / Пер. с англ. Г.Г. Петровой. М.: ЗАО «Центрполиграф»,
2008; Ватлин А.Ю. Коминтерн: Идеи, решения, судьбы. М.: РОССПЭН, 2009;
Адибеков Г.М. Красный интернационал профсоюзов. М., 1971. См. также: Bald-
win К.А. Beyond the Color Line and the Iron Curtain. Reading Encounters between Black
and Red. 1922—1963. Duke: Duke University Press, 2002. P. 32—40 ff.
39 Пионер. 1924. Март. № 1. С. 3.
40 О своем пребывании в Советском Союзе и о дружелюбном отношении
советских людей к неграм Маккей опубликовал развернутое эссе «Soviet Russia and
the Negro» (The Crisis. 1923. December). См. также: Tillery T. Claude McKay: A Black
Poet's Struggle for Identity. Boston: University of Massachusetts Press, 1992. P. 64—70.
41 Маккей К. Судом Линча. Рассказы о жизни негров в Северной Америке / Пер.
A.M. и П. Охрименко. М.: Огонек, 1925. Об истории эссе, вошедших в этот сборник:
Baldwin K.A. Beyond the Coloe Line and the Iron Curtain: Reading Encounters between
Black and Red, 1922—1963. Durham: Duke UP, 2002. P. 28-33.
Негры в СССР... 209
год в Москву приехал сменивший Форда американский коммунист
Джордж Падмор, ашанти по происхождению, возглавивший здесь
Негритянское бюро Профинтерна42. Падмор, писавший статьи и пам-
флеты в англоязычную газету «Moscow Daily News», становится по-
пулярной политической фигурой в советской прессе. В 1930 году он
избирается в Моссовет, а на первомайском параде стоит на трибуне
Мавзолея среди приближенных Сталина43. Активны и коллеги Падмо-
ра — зулус Альбер Нзула (генеральный секретарь Коммунистической
партии Южной Африки) и кикуйю Джомо Кеньятта (профсоюзный
лидер и будущий президент Кении), принимавшие заметное участие
в общественной жизни Москвы 1931—1933 годов44. Еще одной при-
чиной появления негров на улицах советских городов в эти же годы
стала экономическая депрессия в США, вынуждавшая американцев
искать заработка за границей, и агитационная деятельность советских
рекрутеров, приглашавших иностранцев и американцев, в частности,
налаживать сельскохозяйственное и промышленное производство на
территории СССР45. Именно в таком, производственном, контексте
упоминается негр в романе Якова Ильина «Большой конвейер» (1932),
посвященном строительству Волжского (позднее Сталинградского)
тракторостроительного завода и сполна отразившем лихорадочный
пафос промышленной индустриализации. Негр появляется на первой
странице романа — читатель видит его глазами героя, только что вер-
нувшегося из Америки, где он проходил техническую стажировку, во
время первомайского парада на Красной площади:
«Негр, с повязанным на шее красным платком, взобравшись на
широкие плечи какого-то иностранца, размахивал кепкой и что-то
42 О жизненном пути Падмора, сменившего позднее коммунистические идеалы
на панафриканские, см.: Hooker J.R. Black Revolutionary: George Padmore's Path from
Communism to Pan-Africanism. London: Pall Mall Press, 1967.
43 Matusevich M. No Easy Row for a Russian Hoe. Ideology and Pragmatism in
Nigerian Soviet Relations, 1960—1990. Africa Worlf Press, 2003. P. 26.
44 О деятельности Негритянского бюро Профинтерна в Москве см.: Weiss H.
Framing a Radical African Atlantic. African American Agency, West African Intellectuals
and the International Trade Union Committee of Negro Workers. Brill, 2010; Trewhela P.
The Death of Albert Nzula and the Silence of George Padmore // Searchlight South Africa.
1988. Vol. 1. № 1. P. 64—69. Нзула под псевдонимом Джексон был автором и со-
автором изданных по-русски книг: Джексон Т. Страна алмазов и рабов. [M.J, 1932;
Зусманович А.З., Потехин И., Джексон Т. Принудительный труд и профдвижение
в негритянской Африке. М., 1933.
45 Margulies S.R. The Pilgrimage to Russia: The Soviet Union and the Treatment of
Foreigners, 1924—1937. Madison: University of Wisconsin Press, 1968; GraziosiA. Foreign
Workers in Soviet Russia, 1920—1940: Their Experience and Their Legacy // International
Labor and Working-Class History. 1988. № 33. P. 35—59.
210 Переменные величины
возбужденно кричал. Иностранец, улыбнувшись Бобровникову, гром-
ко и весело сказал по-английски:
— Хэлоу! Все-таки Москва есть Москва!..»46
Англоязычное приветствие композиционно служит завязкой
сюжета, предвещающего создание не просто невиданного ранее за-
вода, но и небывалого ранее мира. По улицам изменившейся Москвы
перед героем проносятся «юркие "форды", вытянутые "линкольны",
просторные и солидные "бьюики"»47. А затем, на строительстве за-
вода, среди иностранцев — инструкторов и наладчиков, на первых
порах ответственных за новейшую технику, ему встречается еще один
негр — «маленький, черненький» Ричардсон, как описывает его до-
брый старик-инструментальщик, у которого он работает подмастерьем
(«Негры, они все черные», — замечает на такую характеристику его
собеседник)48. Авторский портрет Ричардсона сложнее: «У него было
умное точеное лицо много перестрадавшего человека». На общем со-
брании иностранцев участников производства «он сидел один, возле
него никого не было»49. Литературная зарисовка — смутный намек на
какие-то травматические события в прошлом и вольное или невольное
одиночество Ричардсона в кругу коллег-иностранцев — обнаружи-
вает в этом случае документальную основу. Читатели-современники
Ильина, следившие за советской прессой, могли вспомнить здесь
о происшествии, случившемся на Сталинградском тракторном заводе
в конце июля 1930 года, когда два белых американца избили своего
чернокожего коллегу Роберта Робинсона. Случившееся стало предме-
том газетных публикаций на тему американского расизма, советского
интернационализма, недостатков воспитательной работы среди ино-
странных пролетариев и судебного разбирательства, закончившегося
высылкой одного из подсудимых обратно в США. На процессе, транс-
лировавшемся по радио в жилые дома тракторного завода и широко
освещавшемся в печати, Робинсон описывал расистское насилие
в США и утверждал, что американские власти потакают расистам50.
46 Ильин Я. Большой конвейер. М.: Молодая гвардия, 1934. С. 11.
47 Там же. С. 11.
48 Там же. С. 65.
49 Там же. С. 294.
50 В 1933 году Робинсон вернется в США, но, не найдя там работы, снова
приедет в СССР и поступит на работу на шарикоподшипниковый завод и даже
станет депутатом Моссовета. В СССР Робинсон останется до 1973 года, когда ему,
после тщетных попыток уехать из страны, наконец удастся получить разрешение
на отпуск в Уганде, а еще позднее — восстановить американское гражданство
и вернуться в США. Автобиография Робинсона: Robinson R. Black on Red: My 44
Years Inside the Soviet Union. Acropolis Books Inc., 1988. См. также: Carew J.G. Blacks,
Негры в СССР...
211
Роберт Робинсон в Моссовете. Декабрь 1934 г.
В следующем, 1931 году советский кинозритель получил фильм,
сюжет которого был откликом на историю Робинсона: картина с го-
ворящим названием «Черная кожа» (реж. П. Коломойцев, по сцена-
рию Д.Э. Урина) рисовала «родимые пятна» капитализма на примере
истории троих американских рабочих, уволенных с завода Форда
и приезжающих в Советский Союз. Один из рабочих — негр Том
(в роли которого снялся уже известный по «Красным дьяволятам»
Кадор Бен-Саиб), и это раздражает его расистски настроенных коллег.
С особенной враждебностью к Тому относится белый американец Сэм,
третирующий его как человека «низшей расы» и даже выгоняющий
его из общежития. Но советские рабочие не дают Тома в обиду: объ-
явив Сэму бойкот, они в конечном счете побуждают его пересмотреть
расистские предрассудки и извиниться перед чернокожим товарищем.
Спустя пять лет осуждение расизма достигнет своего апофеоза в без-
Reds, and Russians. Sojourners in Search of Soviet Promise. Rutgers: Rutgers UP, 2008.
P. 168—171; Keys B. An African-American Worker in Stalin's Soviet Union: Race and the
Soviet Experiment in International Perspective // The Historian. 2009. March. Vol. 71.
P. 31—54.
212 Переменные величины
условном хите советского кинематографа — фильме Григория Алек-
сандрова «Цирк» (1936), где попытка иностранца-расиста фон Кней-
шица публично опозорить в глазах советских посететителей цирка
белую американку Мэри (в исполнении Любови Орловой) за ее связь
с негром и за ее чернокожего ребенка терпит поучительное фиаско.
Советские граждане поют над маленьким мулатом интернациональную
колыбельную, а директор цирка (в исполнении Владимира Володина)
благодушно наставляет будущих пап и мам: «В нашей стране любят
всех ребятишек. Рожайте себе на здоровье сколько хотите: черненьких,
беленьких, красненьких, хоть голубых, хоть розовых в полосочку, хоть
серых в яблочках, пожалуйста!»51 Прозвучавшая в том же фильме
песня Исаака Дунаевского на слова Василия Лебедева-Кумача «Песня
о родине» («Широка страна моя родная»), ставшая впоследствии одной
из наиболее «главных» песен советской музыкальной культуры, напо-
минала слушателям о том, что «нет для нас ни черных, ни цветных».
Нереализованным проектом этих лет осталась антирасистская
кинокартина «Черные и белые». Для консультации и участия в качестве
актеров в этом фильме в СССР приехала команда из 22 негров во главе
с чернокожим писателем Лэнгстоном Хьюзом. Постановка фильма не
состоялась, но деньги американской стороне были выплачены52. Хьюз
51 Ребенком, снятым в роли сына Мэри, был Джим Паттерсон, сын приехав-
шего в 1932 году в СССР выпускника театрального колледжа Ллойда Паттерсона
и советской девушки Веры Араповой. Он останется в СССР, закончит здесь военно-
морское училище, станет подводником, а после окончания Литературного института
им. A.M. Горького — поэтом и прозаиком, членом СП СССР (1967). В 1994 году
Паттерсон переехал в США. См. воспоминания о нем: «Наш Джеймс Паттерсон»,
собранные на сайте: http://flot.eom/blog/historyofNVMU/352.php?print=Y.
52 Из архивных документов известно, что в 1932 году В.М. Молотов и В.В. Куй-
бышев направили И.В. Сталину шифровку, в которой рассказали о состоявшемся
разговоре с американским предпринимателем Купером, находившимся в СССР.
Купер, узнав о съемках фильма «Черные и белые», пытался убедить Молотова
и Куйбышева в том, что приезд группы негров-актеров в СССР, «а тем более съемка
фильма как пример антиамериканской пропаганды будут непреодолимым препят-
ствием признанию» СССР Соединенными Штатами. В.М. Молотов и В.В. Куйбышев
предложили «о неграх никакого ответа не давать» и «вежливо отказать» Куперу
в свидании со Сталиным. Сталин эти предложения одобрил. 1 августа 1932 г.
в повестке дня Политбюро стоял предложенный Куйбышевым вопрос «о неграх»,
после обсуждения которого Политбюро поручило секретарю ЦК ВКПб Постышеву
и члену ИККИ O.A. Пятницкому принять меры на основе состоявшегося обмена
мнений. Через два дня Л.М. Каганович в письме к Сталину от имени Политбюро
склонялся к тому, что «можно бы обойтись без этой фильмы». В конечном счете
22 августа по представлению Пятницкого 22 августа Политбюро приняло решение
«а) не объявлять о полном отказе от выпуска» фильма «Черные и белые», б) по-
ручить П.П. Постышеву и O.A. Пятницкому «просмотреть сценарий картины в на-
правлении серьезного изменения картины в соответствии с состоявшимся обменом
мнениями». Фильм был законсервирован (Кремлевский кинотеатр. 1928—1953:
Негры в СССР... 2ГЗ
Кадр из кинофильма «Цирк», реж. Г.В. Александров. 1935 г.
и несколько его товарищей совершили длительное путешествие по
Средней Азии и Узбекистану; позднее в своих мемуарах Хьюз описы-
вал увиденное им в Узбекистане как воплощение национальной по-
литики, которая могла бы стать примером эмансипации американских
негров и создания негритянской автономии на Юге США53.
В осуждении расизма — и вместе с тем в напоминаниях о нем —
за кино поспевает музыкальная эстрада, театр и литература. Такова,
в частности, растиражированная грампластинками «негритянская
колыбельная» (1932), исполнявшаяся джаз-оркестром под управлением
Я.Б. Скоморовского и подсказывавшая слушателям название страны,
не знающей рабства и расизма:
Черный негр, черный раб девушку ждет...
...Знаешь, где-то в мире есть страна свободных людей.
Светит там лазурная луна из темных ветвей.
В той стране, сказал сосед, нет рабов много лет.
Он из той страны привез нам привет54.
Документы / Сост. K.M. Андерсон, Л.В. Максименков, Л.П. Кошелева, Л.А. Роговая.
М.: РОССПЭН, 2005. С. 190-181. Прим. 3).
53 Hughes L. A Negro looks at Soviet Central Asia. Al Salam Printhouse, 2006; Idem.
I Wonder As I Wander: An Autobiographical Journey. New York: Paw Prints, 2008.
54 Еще одна популярная «негритянская колыбельная» этих лет — запись
вокального джаза артистов театра им. Немировича-Данченко под управлением
В. Канделаки (перевод песни на слова Д.Г. Клутса): «Спи, мой бэби, спи, мой черный,
спи, усни. Спи, мой плакса, мой черненький, как вакса <...> Спи, мой босый, ведь
ты такой курносый, что видят в небе всю красу две дырочки в твоем носу». Еще
одна «Негритянская колыбельная» — сочинение Ю.Л. Вейсберг (для голоса с ф.-п.:
Ор. 33), на слова Т. Чурилина.
214 Переменные величины
О «негритянской любви» (на мелодию «The Moon Was Yellow»
и слова Анатолия д'Актиля) пел Леонид Утесов:
Под черной кожей
Еще краснее кровь,
Еще прозрачней слезы,
Еще светлее грезы,
Еще нежней любовь.
Тогда же в московском Камерном театре ставится осуждающая
расизм пьеса Юджина О'Нила «Негр», издается роман Рене Морана
«Любовь негра» (о драматической любви чернокожего и белой)55.
В фантастическом романе Александра Беляева «Человек, потерявший
свое лицо» (1929) расист-губернатор, отравленный эндокринологиче-
ским препаратом, превращается в негра и испытывает на себе все пре-
лести расовой дискриминации. Детский журнал «Еж» в 1931 году уже
первой страницей извещал юных читателей о том, что в Америке «жгут
на кострах негров и казнят на электрических стульях коммунистов»56,
а через два года в том же журнале публикуется стихотворение Саму-
ила Маршака «Мистер Твистер», сразу ставшее одним из самых по-
пулярных стихотворений советской литературы для детей. История
об американском миллионере, приехавшем с семьей в Ленинград
и тщетно пытающемся избежать встреч с неграми, напоминала детям
о расизме в США и гостеприимном отношении к людям любого цвета
кожи — в СССР. В последующие печатные редакции стихотворения
Маршак вносил незначительные изменения, но в своей дидактической
идее оно прочитывалось как идеологически актуальное несколькими
55 Маран Р. Роман негра, Л., 1928. Советская критика расценила роман Марана
недостаточно классовым, переводящим «проблему взаимоотношений между расами
в чисто сентиментальный план» (Рыкова Н. Колониальная тематика в литературе
на Западе // Литературная учеба. 1933. № 8. С. 42).
56 Еж. 1931. Январь. № 2.
57 Из важных изменений — присутствие в ранних редакциях двух негритят,
жалеющих Твистера, и заговора швейцаров, не пускающих Твистера в гостиницы.
В поздних редакциях эти строки выпущены (Мнения о ценности этих изменений
разнятся. Б. Галанов считал их улучшившими стихотворение (Галанов Б. Книжка
про книжки. М., 1970. С. 5—27), В.В. Смирнова — ухудшившими (Смирнова В.В.
Самуил Яковлевич Маршак // Маршак С.Я. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский
писатель (Библиотека поэта), 1973. С. 22). В 1963 году «Мистер Твистер» нашел свое
продолжение в стихотворении «Африканский визит мистера Твистера»: здесь быв-
шему министру снится сон, что ему надлежит по делу поехать в Африку «на родину
Отелло». Министр объят смятением, представляя чернокожих в одной с ним гости-
нице, но неожиданно ему отказывают в визе: «Как много обидной иронии / Таит
Негры в СССР... 215
Расовое неравенство остается одной из постоянных тем советской
пропаганды, литературы и кинематографа и последующих десятилетий
советской власти58. Вместе с тем самих негров на улицах советских
городов становится меньше. За сворачиванием деятельности совет-
ского Коминтерна и Профинтерна иностранные делегации в СССР
резко редеют, и борьба с расизмом, хотя и подразумевает по-прежнему
и преимущественно образ чернокожих жертв, в определенном смыс-
ле виртуализуется59. Советский человек знает, что неграм в Африке
и Америке живется плохо, но это знание отныне он в большей степени
получает в идеологически и медийно опосредованном виде.
В вышедшей в 1935 году книге путевых заметок об Америке Илья
Ильф и Евгений Петров рисовали советскому читателю образ черно-
кожих, какими они видятся расистам:
«Негры талантливы. Что ж, белые охотно аплодируют им, про-
должая считать их низшей расой. Неграм милостиво разрешают быть
артистами. Очевидно, когда черный на подмостках, а белый в ложе,
он может смотреть на черного свысока, и его самолюбие господина
не страдает.
Негры впечатлительны. Белые относятся к этому иронически
и считают, что негры глупы. В самом деле! Для того чтобы хорошо
торговать, не нужно никакой впечатлительности <...> Негры обладают
сильным воображением. Они любят, например, носить имена знамени-
тых людей, и иногда какой-нибудь швейцар, лифтер или батрак Джим
Смит полностью произносит свое имя так: Джим-Джордж-Вашингтон-
Абрагам-Линкольн-Грант-Набукаднезер-Смит.
— Ну конечно, — говорит южный джентльмен, в воображении
которого днем и ночью стоит лишь одно прелестное видение — мил-
лион долларов, — это же полный идиот!
Во всех кинокартинах и водевилях негры выводятся в качестве
комических персонажей, изображающих глупых, но добродушных слуг.
Негры любят природу. Как свойственно артистическим натурам,
они созерцательны. Южные джентльмены находят и этому свое объ-
этот вежливо-твердый отказ / Правительства бывшей колонии». В том же году по
сценарию Маршака на студии «Союзмультфильм» был снят мультипликационный
фильм «Мистер Твистер» (из мультипликационной версии Маршак благоразумно
убрал фразу дочери Твистера о том, что она намерена в СССР «питаться зернистой
икрой, живую ловить осетрину, кататься на тройке над Волгой-рекой и бегать
в колхоз по малину»).
58 Roman M.L Opposing Jim Crow: African Americans and the Soviet Indictment
of U.S. Racism, 1928—1937. Nebraska: University of Nebraska Press, 2012.
59 Baldwin K.A. Beyond the Color Line and the Iron Curtain. Reading Encounters
between Black and Red. 1922—1963. Duke: Duke University Press, 2002. Passim.
216 Переменные величины
яснение. Негры, видите ли, ленивы и не способны к систематическому
труду. <...>
Наконец, негры экспансивны. О! Тут южный джентльмен серьезно
обеспокоен. Он уже вытаскивает кольт, веревку и кусок мыла. Он уже
раскладывает костер. Он становится вдруг невероятно благородным
и подозрительным. Негры — это, видите ли, сексуальные преступники.
Их надо просто вешать.
Негры любопытны. Тут у южного джентльмена есть тысяча объ-
яснений. Ясное дело — это просто нахалы и беспардонные люди. Лезут
не в свое дело. Всюду суют свой черный нос»60.
Книга Ильфа и Петрова лишена нарочитой пропаганды и идео-
логических штампов, но тем интереснее, что обширный пассаж, по-
священный в ней неграм, предстает чем-то вроде этнографического
описания, которое, хотя и дано со знаком «минус», полезно своей
информативной обстоятельностью. Читатели этих рассуждений, из-
лагаемых от лица расистов, могли домыслить для себя образ негров
методом от противного и в принципе придать ему искомые черты
по своему желанию. Здесь, говоря словами героя из романа Ильина
«Большой конвейер», единственным правилом, ограничивающим
читательскую фантазию, оставалось то, что «негры, они все черные».
В догадках о том, что должны думать о себе и других, о культуре и по-
литике сами негры, дальше других пошел Александр Беляев, сделавший
чернокожего рабочего Джима одним из главных героев-повествова-
телей научно-фантастического романа «Под небом Аркитики» (1938).
Читатель узнает, что Джим, «как и многие его товарищи», «давно меч-
тал» поехать в СССР, чтобы найти здесь для себя работу, так как в его
родной Флориде, как и повсюду в США, продолжается экономический
кризис и социальный хаос. Новую работу Джим находит на Крайнем
Севере, где проходит рабочий путь от бетонщика до шахтера и где
общение и совместная работа с советскими людьми по успешному
преображению сурового края меняет и его самого — его отношение
к труду и планы на будущее.
«Джим шел и думал. Он работал всю свою жизнь, с самого раннего
детства. Но там, на родине, труд не доставлял ему никакого удоволь-
ствия. Это была житейская необходимость. <...> Здесь же он впервые
за всю свою жизнь почувствовал, что оконченный труд не уходит от
него. Между Джимом и оконченной работой остается прочная связь»61.
60 Ильф К, Петров Е. Собрание сочинений: В 5 т. М.: ГИХЛ, 1961. Т. 4. С. 420.
61 Беляев А. Под небом Арктики / Рис. Г.П. Фитингофа // В бой за технику!
1938. № 4—7, 9—12; 1939. № 1, 2, 4. Цит. по: http://bookmate.com/books/BLvl3tol.
Негры в СССР... 217
В конце романа Джим уезжает во Флориду, но через двадцать дней
возвращается обратно вместе с еще четырьмя товарищами, чтобы
жить и работать там, где работа «так осмысленна и полна жизненным
содержанием»:
«За его спиной стояли еще четыре Джима. Может быть, не все
были Джимы, но все четверо негры, очень похожие на Джима»62.
В исторической ретроспективе негры, какими они предстают
в медийном пространстве 1940—1950-х годов, привычно рисуются
жертвами или, напротив, счастливцами, чудом избежавшими раб-
ства и расистского произвола. Об истории аболиционизма, запрете
работорговли и Гражданской войне между американским Севером
и Югом советскому читателю и зрителю сообщалось скупо. Он знал
главное: неграм было плохо в прошлом и не стало лучше в настоящем.
В 1945 году очередным напоминанием об этом стал фильм «Пятна-
дцатилетний капитан» (реж. Василий Журавлев), снятый по мотивам
одноименного романа Жюля Верна. По ходу сюжета — приключений
пассажиров китобойной шхуны «Пилигрим» под командованием
юноши-матроса Дика Сенда, сбившегося из-за обмана кока Негоро
с курса и попадающего вместо Южной Америки в Африку, — зритель
мог умилиться доброте и силе доброго негра Геркулеса (в исполнении
Вейланда Родда)63, заботливости старой негритянки, поющей колы-
бельную белому младенцу, и вместе с тем ужаснуться их пугающим
соплеменникам из Анголы, чернокожим дикарям с кольцами в носу,
готовым повиноваться злодеям-работорговцам. Некоторые из фраз
фильма стали расхожими — «Африка. Ангола. Страна работорговцев
и невольников. Страна цепей», «Негры — ценный товар!», «Нет, я не
Негоро! Я Себастьян Перейра, торговец черным деревом» (интерес-
но, что в романе Жюля Верна нет ни этой фразы, ни вообще имени
Себастьян Перейра), «Мганга! Идет великий Мганга», «Какой негодяй
осмелится купить белую женщину» — и созвучно поддерживали об-
щий контекст, в котором история Африки и ее жителей побуждала со-
62 Беляев А. Под небом Арктики.
63 Снимавшийся в роли Геркулеса Вейланд Родд приехал в СССР в 1938 году,
закончил режиссерский факультет ГИТИСа в Москве, работал в театре у В.Э. Мей-
ерхольда. В 1947 году Родд снялся в роли Ура, чернокожего туземца в фильме
Александра Разумного «Миклухо-Маклай». Как и другие редкие в СССР негры, Родд
часто фигурировал в прессе, как живой образец советского интернационализма.
Позднее внимание прессы привлечет и его чернокожая дочь Виктория; такова,
например, заметка о ее первом школьном дне в средней женской школе № 179
г. Москвы. Здесь же фотографии новорожденной Виктории (родившейся 27 мая
1945 г.) и Виктории в окружении ее одноклассниц {Поляновский М. Виктория при-
ходит в класс // Огонек. 1952. 7 сентября. С. 9).
218 Переменные величины
ветского зрителя не столько к этнографическому любопытству, сколько
к определенности идеологических эмоций. Давшее о себе знать уже
в начале 1946 года ухудшение внешнеполитических отношений между
СССР и США резко увеличивает свидетельства о социальных бедах
чернокожего населения: газета «Правда», а вслед за ней другие газеты
страны публикуют заметки о возрождении в США расистской орга-
низации ку-клукс-клан64. А информационный арсенал последующих
лет холодной войны множит сцены расистского насилия в литературе,
кино и массовой, «фольклорной», культуре.
Так, например, в рассчитанной на подростковую аудиторию по-
вести Марии Прилежаевой «С тобой товарищи» (1949) советским
школьникам устами учительницы на протяжении целой главы рас-
сказывалась душераздирающая история, случившаяся с чернокожим
героем Второй мировой войны после его возвращения в родную
Алабаму. Негр Джо узнает, что в квартале для белых показывают
документальный фильм о боях, в которых он принимал участие и за
которые был награжден орденом. Вместе со своим сынишкой малы-
шом Сэмом Джо идет в кинотеатр, но в кинотеатр его не пускают,
а невинная попытка объясниться с белыми заканчивается трагедией.
Сэма отшвыривают в сторону, а его отца хватают беснующиеся раси-
сты. Лежа на земле, «Сэм увидел вдалеке орущую толпу. Это тащили
вешать на дереве его отца, черного солдата, который сражался под
флагом Соединенных Штатов Америки». Рассказ учительницы про-
диктован предметом урока — изучением 123-й статьи советской
конституции, узаконившей «равноправие граждан СССР, независимо
от их национальности и расы», и служит наглядным доказательством
творимых бесчинств там, где такой конституции не существует65. Из
64 Правда. 1945.15,20 августа, 24 декабря; 1946. 6 января, 13 апреля; Комсомоль-
ская правда. 1945. 4, 7,14 октября, 16 декабря; Труд. 1945. 4 октября, 22, 23 декабря.
См. также: Демиденко А.И. Расизм на службе империализма. М.: Гос. изд-во поли-
тической литературы, 1954. Об истории советско-американских отношений и анти-
западной пропаганды этих лет: Фатеев A.B. Образ врага в советской пропаганде.
1945—1954 гг. М.: Ин-т рос. истории РАН, 1999 (к сожалению, автор этой ценной
монографии не останавливается специально на теме расизма, отмечая ее лишь ми-
моходом); Рукавишников В.О. Холодная война, холодный мир. М.: Академический
проект, 2000; Печатное В.О. От союза — к холодной войне: советско-американские
отношения в 1945—1947 гг. М.: МГИМО, 2006.
65 По ходу повести школьники еще раз вернутся к истории о маленьком Сэ-
ме, чтобы проиллюстрировать ее на пионерском собрании с помощью картинок
на эпидиоскопе («эпидиоскоп в пучке света выбрасывал на стену одно за другим
все новые отражения») с придуманным ими продолжением — революционным
восстанием негров на экране и коллективным пением школьниками гимна СССР:
«Город горит. Смелый черный мальчишка вскарабкался на крышу самого высокого
здания и привязал к трубе древко красного флала. Ура! <...> Восстали все рабо-
Негры в СССР... 219
опубликованного в том же году в русском переводе романа Алексан-
дра Сакстона «Большая среднезападная» советский читатель узнавал
историю рабочего негра Пледжера Мак-Адамса, прошедшего Первую
мировую войну и возвращающегося после войны в Чикаго. Здесь
Пледжер вступает в коммунистическую партию, но гибнет от руки
убийцы, шпиона железнодорожной компании. Последние мысли по-
гибающего негра обращены к Советскому Союзу и воинам Советской
армии, оказывающим сопротивление немецкому фашизму. Не были
обойдены такими историями и любители поэзии. Виктор Гончаров
в изданном в 1951 году сборнике стихотворений рифмованно пове-
ствовал о старом чернокожем грузчике, выкинутом за ненадобностью
с работы и забитом в трамвае насмерть толпой расистов только за то,
что он сел на место для белых, а также о его сыне-поэте, передающем
поэтический привет Сталину:
Недавно в Кремле получили конверт.
Из Нью-Йорка. Письмо. Негритянский поэт
Пишет Сталину, пишет в стихах
О детях, про жизнь на гнилых чердаках.
Про то, как печально там ветер свистит,
Что часто он с братом ночами не спит.
«Взглянуть бы хоть раз, хоть единым глазком
На город, который по сказкам знаком! <...>
Великий, бессмертный, из света и стали,
Я слышал, когда-то стихи вы писали.
Я вам посылаю в стихах свой привет!
Мак Стоун — сын Джона, бездомный поэт»66.
чие с плантаций мистера Эвенсона и других мистеров. Они знали о Советском
Союзе <...> Высокий, сильный голос звучно вел мелодию <...> Это было строгое,
сдержанное и счастливое чувство любви к своей Родине» (Прилежаева М. С тобой
товарищи. М.; Л.: Гос. изд-во детской литературы, 1949. Цит. по: http://www.litmir.
net/br/?b=155358).
66 Гончаров В. Стихи. М.: Молодая гвардия, 1951. С. 88—91. Стоит заметить,
что придуманный Гончаровым Мак Стоун обнаруживал таким образом не только
свою осведомленность о поэтических опытах «бессмертного» Сталина, но и наделял
его званием поэта — в дополнение к разнообразным проявлениям сталинского
гения. В том же сборнике советским любителям поэзии напоминалось и о том,
что неграм живется плохо не только в США, но и в колониальной Африке —
в частности в Нигерии, где забастовка чернокожих горняков в городе Энугу была
подавлена карательными расстрелами. Обращаясь с проклятием к виновникам
преступления — голландцам и англичанам с их «лейбористскими управителями»,
поэт выражал вместе с тем уверенность в том, что «И недалек этот год и час — /
Народ из Нигерии вышвырнет вас!». Интересно, что рассказанная Гончаровым
220 Переменные величины
Устойчивый топос антиамериканской риторики этих лет — срав-
нение расистов с фашистами, а Америки с нацистской Германией.
Страна-союзница в годы войны в публицистике второй половины
1940-х — начала 1950-х годов рисуется оплотом гитлеризма, антиком-
мунизма и расизма. Среди характерных примеров такого рода — книга
статей Михаила Шолохова «Не уйти палачам от суда народов!» (1950),
в которой советский классик изобразил самого президента Трумэна
куклуксклановцем, не только охочим до расправы над чернокожими,
но даже внешне схожим с нацистскими преступниками:
«Посмотрите на него, люди, на американского фашиста в белом
балахоне! Это он, умеющий линчевать негра, с такой же простотой
убьет и вас. Он прячет глаза, прорезав узкие щели в капюшоне, но
глаза его столь же бесстыдны и бессовестны, как у Гитлера, у Геринга,
у Гиммлера»67.
Сходство американских расистов с фашистами не ограничивается
их милитаризмом и ненавистью к неграм. Из книги Давида Злато-
польского «Образование и развитие СССР как союзного государства»
(1954) читатель узнавал и то, что помимо чернокожих жителей США
«американские расисты преследуют русских, украинцев, белорусов
и других лиц славянской национальности»68. Кинематографическим
апофеозом этих же, уже наработанных, стеретипов станет фильм «Се-
ребристая пыль» Абрама Роома (1953, экранизация пьесы А. Якобсона
«Шакалы»), хотя и снятый в жанре фантастического триллера, но
вполне реалистично устрашавший зрителя сюжетом, по ходу которого
американские милитаристы, стремящиеся заполучить смертельное
история старого Джона предвосхитила событие, которое произойдет в декабре
1955 года в городе Монтгомери штата Алабама и станет получившим широкую
огласку инцидентом, вызвавшим волну массового движения за расовое равно-
правие. Тогда пожилая афроамериканка Роза Парке откажется освободить место
для белых в рейсовом автобусе и будет арестована местными властями. Этот арест
вызовет бойкот общественного транспорта со стороны черного населения, а через
год приведет к признанию Верховным судом США незаконным наличие расовой
сегрегации в рейсовых автобусах и к отмене указателей мест, предназначенных
для белых пассажиров.
67 Шолохов М. Не уйти палачам от суда народов! Статьи. М.: Правда (Библио-
тека «Огонек»). 1950. № 41. С. 13. Проклятия Трумэну и «наймитам капитала» в той
же статье Шолохов завершает пылкой присягой Сталину от имени «сотен миллионов
трудовых рук»: «Родной вождь и учитель! Веди нас к светлой надежде мира, к ком-
мунизму. Веди нас к новой исторической эре, в которой нигде не будет места ни
гнусной эксплуатации человека человеком, ни разрушительных, обескровливающих
исстрадавшееся человечество войн! Мы всегда с тобой, наш Сталин!»
68 Златопольский Д.Л. Образование и развитие СССР как союзного государства.
М.: Гос. изд-во юридической литературы, 1954. С. 42.
Негры в СССР... 221
Кадр из кинофильма «Максимка», реж. Вл. Браун. 1952 г.
химическое оружие, в секретных лабораториях производят бесче-
ловечные опыты над неграми и, как мог догадываться зритель, не
остановятся перед тем, чтобы производить их также и на славянах69.
Примеры подобного рода можно множить. Доброжелательно
сочувственное отношение к неграм, отсутствующим на улицах со-
ветских городов, но присутствующим в сердцах советских граждан,
в эти годы не подлежит сомнению. В 1952 году очередным признани-
ем такого сочувствия стал кинофильм «Максимка» (реж. Владимир
Браун), снятый по мотивам «Морских рассказов» K.M. Станюковича
о трогательной дружбе русских матросов корвета «Богатырь» и маль-
чика-негра, снятого ими с обломков разбитого штормом корабля
американских работорговцев. По контрасту с коварными и алчными
американцами, уготовившими чернокожему ребенку участь раба,
русские моряки заботливо опекают спасенного негритенка, прозван-
ного ими Максимкой (в фильме его сыграл загримированный белый
мальчик), и он платит им ответной любовью; помогает своему другу
матросу Лучкину (в исполнении Бориса Андреева) избавиться от пьян-
ства, в котором тот топит боль былого крепостного унижения, а затем
вместе с командой вызволяет его из рук американских вербовщиков
рабочей силы. В финале фильма Максимка зачисляется в команду
корабля и становится юнгой русского флота70.
69 См.: Ковалов О. Америка в зеркале советского кино // Искусство кино. 2003.
№ 10. С. 85.
70 По итогам проката 1953 года фильм занял пятое место, его посмотрело почти
33 млн зрителей (Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог.
222 Переменные величины
В 1954 году Сергей Михалков в своем выступлении на II съезде со-
ветских писателей рассказал об инцинденте, случившемся в областном
драматическом театре города Калинина. Там во время демонстрации
спектакля «Хижина дяди Тома» (в постановке режиссера Александра
Аронова) юные зрители так живо сопереживали происходящему, что
сначала во время сцены торгов, на которых добросердечные белые
безуспешно пытались выкупить Тома из рабства, одна девочка из зала
бросилась к ним, чтобы протянуть им три советских рубля, а затем,
когда в финале спектакля плантатор заявил, обращаясь в зрительный
зал и к действующим лицам, что он будет уничтожать цветных лю-
дей — черных, желтых и других, то в него был произведен выстрел из
рогатки, при этом «покушавшийся, одиннадцатилетний мальчик, спо-
койно заявил, что он ненавидит всех буржуев и тех артистов, которые
их играют. И с ним были вполне солидарны его друзья, соучастники
этого покушения, вооруженные такими же рогатками»71.
Рассказ Михалкова (легший в основу написанного им позднее
и опубликованного в газете «Правда» в 1955 году стихотворения
«На спектакле "Хижина дяди Тома"»)72, как можно судить по стено-
грамме его выступления, вызвал оживление и добродушный смех
присутствующих, в искренность которого легко поверить. Но за-
мечательно, что присутствие не выдуманных, а реальных негров
в советском пропагандистском дискурсе тех же лет исчерпывается
единичными примерами — одним из них был Поль Робсон, певец,
впервые посетивший Москву с гастролями в 1934 году и затем неодно-
кратно приезжавший в СССР с концертными выступлениями в 1950-х
и в начале 1960-х годов. В Робсоне, демонстративно приветствовавшем
и одобрявшем внутреннюю и внешнюю политику СССР, советская
пропаганда обрела ценную находку — чернокожего американца, как
бы выступающего от имени всех идеологически «правильных» негров
планеты. Робсон успешно справлялся с этой ролью, неизменно хвалил
СССР, неутомимо порицал США73. В 1952 году ему была присуждена
Т. 2. Звуковые фильмы (1930—1957). М.: Искусство, 1961. С. 471). Толя Бовыкин,
сыгравший Максимку, становится после выхода фильма кумиром сверстников,
с ним организуются коллективные встречи, он дает интервью и т.д. См., напри-
мер: Год тридцать седьмой: Альманах. М.: Литературная газета, 1954. Т. 16. С. 37.
71 Второй всесоюзный съезд советских писателей. 15—26 декабря 1954 года.
Стенографический отчет. М.: Советский писатель, 1956. С. 236.
72 Михалков С. На спектакле «Хижина дяди Тома». Быль // Правда. 1955.1 июня.
Позднее печаталось под названием «Хижина дяди Тома». В 1962 году по сюжету
этого стихотворения на киностудии им. М. Горького была снята киноновелла
«Какая-то девочка», вошедшая в фильм «Мы вас любим» (автор сценария и текста
песен С. Михалков, режиссер-постановщик Э. Бочаров).
73 Robeson Finds Soviet A Haven for Artists of All Nationalities // California Eagle.
1937. Oct. 7. P. 1; Ban on Communism Step Toward Fascism // People's Voice. 1947.
March 22. P. 14; «I Love Above All, Russia», Robeson Says // Afro-American. 1949.
June 25. P. 7; To You Beloved Comrade // New World Review. 1953. Vol. 21. № 4. P. 11—13;
Негры в СССР...
223
Поль Робсон в Москве. 1958 г.
Сталинская премия мира. При этом незаурядные вокальные данные
и охотно исполнявшиеся Робсоном русские песни делали его образ
привлекательным в глазах самой широкой советской аудитории.
Пример Робсона, басовито выпевавшего по-русски песенные
шлягеры послевоенных лет, символично русифицировал или, точнее,
«советизировал» и саму негритянскую культуру, представавшую
в описании советских критиков равно неопределенной и, вместе с тем,
узнаваемо «народной».
«Все творчество Робсона корнями уходит глубоко в народные
толщи, питается соками жизни и как бы выкристаллизовывает в себе то
бесценное, что веками создавал, копил талантливый, веселый, певучий,
жизнерадостный и несчастный негритянский народ»74.
Millions of Us Who Want Peace and Friendship // Moscow News. 1958. Sept. 17; Paul
Robesons Lone Undeviating — Closely Questioned by Anzac Reporters // Variety. 1960.
Oct. 16. P. 2. А также книги публицистики: Robeson P. The Negro people and the Soviet
Union. New Century Publishers, 1950; Idem. Here I Stand. London: Dennis Dobson, 1958.
74 Полевой Б. Поль Робсон (1958) // Полевой Б. Силуэты. М.: Советский писа-
тель, 1978. http://maxima-library.Org/component/maxlib/b/36648/read.
224 Переменные величины
На волне позднего антикосмополитизма и, в частности, борьбы
со стилягами даже джаз, традиционно возводившийся (в том числе
и в советской критике 1930-х годов) к музыкальной традиции негров
США, объявлялся отныне чуждым не только советской, но и не-
гритянской культуре, и Робсон, чей советский репертуар не включал
джазовые композиции, доказывал это в очередной раз:
«Что может быть менее созвучным нашей музыке, нашим совет-
ским песням, богатейшему фольклору советских народов, чем ноющий
как больной зуб или воющий саксофон, оглушительно ревущие изо
всех сил тромбоны, верещащие засурдиненные трубы или однооб-
разно унылый стук всего семейства ударных инструментов, насильно
вколачивающих в сознание слушателя механически повторяющиеся
ритмы фокстрота или румбы! Нет! Мы решительно против соединения
нашей музыки с джаз-оркестром, а те, кто пытается втискивать ее на-
сильно в джаз, калечат ее, коверкают. <...> Буржуазное музыковедение
в свое время создало легенду о народности джаза, джаз выдавался за
подлинно народный негритянский оркестр. На самом деле это была
бесстыднейшая ложь, злостный навет "белых" любителей "черной
экзотики". <...> А тогда, когда для джаза в ресторане и брались мо-
тивы из негритянского фольклора, мотивы эти не только теряли всю
свою народную национальную специфику, но совершенно извраща-
лись, "линчевались", подвергались издевательствам американских
куклуксклановцев от музыки. Это дикарское, гангстерское обращение
с искусством угнетенного негритянского народа не может не вызвать
возмущения советских людей, любовно и бережно относящихся к на-
родному искусству всех национальностей. Знающие и ценящие чудес-
ное искусство Поля Робсона <...> с ненавистью и презрением относятся
к джазу — этому "американскому образу искусства"!»75
Более того, из стихотворного отчета украинского поэта Андрея
Малышко (в 1957 году переведенного на русский язык Александром
Прокофьевым) о поездке в Оклахому читатель узнавал, что тамошние
негры распевают «Катюшу» Михаила Исаковского:
Как на вечеринке в отчем доме,
Я ее услышал здесь, вдали.
75 Сокольский М. О джазе // Советское искусство. 1952. 16 февраля, http://
retrofonoteka.ru/zal/o_djaze.htm. Об истории джаза в СССР, роли негритянских ис-
полнителей как примере исполнительского мастерства в глазах советских пропаган-
дистов джазовой музыки в 1930-е годы и ее критике в 1950-х — начале 1960-х годов:
Starr S.F. Red and Hot: The Fate of Jazz in the Soviet Union. New York: Limelight, 1994.
Негры в СССР... 225
...Негров двое в поле, в Оклахоме,
Нашу песню милую вели. <...>
Как она пришла за океаны
Сквозь фронты и тяготы боев?
Может, наши парни-капитаны
Завезли в Америку ее?
Или, может, шторма вал кипучий
Кинул в чужедальние поля?
И она стоит теперь на круче,
Бедным неграм душу веселя <...>
И она тем неграм пала в душу,
Разбивала рабство и обман.
«Выходила на берег "Катюша"
За Великий Тихий океан!»76
Кульминационным годом, условно говоря, советско-негритянской
дружбы в истории СССР стал 1957 год — год проведения в Москве
IV Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Две недели фестива-
ля (с 28 июля по 11 августа), оказавшегося самым массовым за всю его
историю (34 тысячи человек из 131 страны мира), совпало с наиболее
либеральным временем хрущевской «оттепели». В документалистике
и мемуарной литературе он оставил по себе память праздничностью
и небывалой для советской политики предшествующих лет идео-
логической открытостью. При этом особое внимание было оказано
именно африканским делегатам, воспринимавшимся как посланцы
континента, только что начавшего освобождаться от колониальной
зависимости. Ко времени открытия фестиваля таких стран было уже
семь — Ливия (1951), Египет (1953), Судан, Тунис, Марокко (1956)
и Гана (1957). Через три года к ним добавится еще 16 стран. Идеоло-
гические надежды, связываемые в СССР с Африкой, принимают при
этом все более выраженный политический и институциональный
характер77.
76 Прокофьев А. Сочинения: В 2 т. М.: ГИХЛ, 1957. Т. 2. С. 425—426. В том же
году ученые-американисты и любопытствующие читатели получили первое ис-
следование, посвященное прогрессивной негритянской литературе: Беккер М. Про-
грессивная негритянская литература США. Л.: Советский писатель, 1957.
77 Africa and the Communist World / Ed. by Z. Brzezinski. Stanford: Stanford Uni-
versity Press (Hoover Institution Publications), 1963; Stevens G The Soviet Union and
Black Africa. New York: Holmes & Meier Publishers, 1976; Charles M. The Soviet Union
and Africa: The History of the Involvement. Lanham: University Press of America, 1980;
226
Переменные величины
«Свободу народам Африки!» Почтовая марка. Худ. И. Левин. 1961 г.
В 1959 году в системе Академии наук был создан Институт Аф-
рики (его возглавит И.И. Потехин, начинавший свою преподава-
тельскую деятельность еще в 1930-х годах в Коммунистическом
университете трудящихся Востока)78. На следующий год в Москве
был учрежден Университет дружбы народов, на шести факультетах
которого (инженерном, историко-филологическом, медицинском,
сельскохозяйственном, физико-математических и естественных наук,
экономики и права) к концу первого выпуска в 1965 году обучалось
уже несколько десятков чернокожих студентов. С 1959 года, когда
общее число африканских студентов в СССР составляло 114 человек,
это количество увеличивается до 402 уже в 1961 году. Динамика такого
роста сохраняется и далее79.
В средствах массовой информации СССР 1960 год был назван
«годом Африки», а 1961 год ознаменовался событием, которое в еще
большей степени придало советской пропаганде «африканскую» на-
Давидсон А.Б. СССР и Африка. 1918—1960. Документированная история взаимо-
отношений. М., 2002; Natufe О. Igho. Soviet Policy in Africa: From Lenin to Brezhnev.
Bloomington: iUniverse, Inc., 2011.
78 Становление отечественной африканистики, 1920-е — начало 1960-х / Отв.
ред. А.Б. Давидсон. М.: Наука, 2003.
79 Тункара А. Африканское сообщество в Санкт-Петербурге // Африканский
сборник. 2009. С. 98.
Негры в СССР...
227
Учебный диафильм о Лумумбе. 1960-е гг.
«Дети героя конголезского народа Патриса Лумумбы:
Франсуа, Патрис и Жюлиана». Почтовая открытка. 1961 г.
228 Переменные величины
правленность. Этим событием стало убийство 17 января 1961 года
в ходе «конголезского кризиса» просоветски настроенного премьер-
министра Конго Патриса Лумумбы. Советская пресса (небезоснова-
тельно) представила это убийство как инспирированное бывшими
колонизаторами — правительством Бельгии и поддержанное спец-
службами США. Имя убитого премьер-министра со временем станет
нарицательным для идеологического пафоса советско-африканского
сотрудничества. Уже 22 февраля того же года имя Патриса Лумумбы
было присвоено Университету дружбы народов, а позднее — станет
названием улиц по меньшей мере в сорока городах СССР.
В том же году широко освещается приезд в Москву президен-
та Республики Ганы Кваме Нкрумы, его встреч с Н.С. Хрущевым
и Л.И. Брежневым80. Чернокожий президент декларативно провоз-
глашал себя приверженцем Ленина и сравнивал проводимую им по-
литику с опытом СССР81. Приверженность Нкрумы идеям социализма
была оценена, и в том же 1961 году в переводе на русский язык была
издана его автобиография, из которой советский читатель узнавал
не только то, что «сыновья и дочери Африки занимают ныне места
в правительствах африканских стран и выполняют свои обязанно-
сти с замечательным умением и успехом»82, но и такие экзотические
детали, которые могли были бы потребовать соответствующей идео-
логической цензуры, но в данном случае остались без комментария.
Так, например, читатель был волен прислушаться к сочувственному
рассуждению президента Ганы о легальности и физиологической
оправданности многоженства:
«[Д]ля мужчины совершенно естественно иметь столько жен,
сколько ему позволяют средства. Фактически чем больше жен в со-
стоянии содержать мужчина, тем выше его социальное положение.
Убежденным моногамистам этот образ жизни может показаться не-
обычным и неудовлетворительным, однако часто принимается как не-
преложный (а я отнюдь не пытаюсь защищать свой пол), что мужчина
80 См., например, документальный фильм об этом событии: Почетный гость из
Ганы — часть документальной хроники. Новости дня / Хроника наших дней. 1961.
№ 28. Студия ЦСДФ (РЦСДФ). http://www.net-film.ru/ru/filin—11021/.
81 Так, в частности, на митинге дружбы между народами Советского Союза
и Республики Ганы 24 июля 1961 года Нкрума рапортовал: «Мы черпали вдохнове-
ние в истории и в нашем славном прошлом, и, подобно Ленину и другим великим
лидерам вашей страны, мы восстали против колониализма и империализма в Гане
и сокрушили их со всей решительностью» (Огонек. 1962. 2 декабря. С. 22).
82 Нкрума К. Автобиография. М.: Изд-во иностранной литературы, 1961.
С. 17.
Негры в СССР...
229
Кваме Нкрума
по своей природе полигамен. Африканцы только признали этот факт
и легализовали его»83.
Узнавал он и о том, что президент Ганы считал себя христиани-
ном, не принадлежащим к какой-либо определенной церкви, и вместе
с тем — социалистом-марксистом, не находящим в этом «никакого
противоречия»84. В воспоминаниях о прошлом автор вспоминал
о правителе Ашанти из племени кумаси-хене, сосланном британским
губернатором «за предполагаемое участие в человеческих жертво-
приношениях», а также о том, что склонностью к политическому
лидерству Нкрума обязан своей матери, рассказавшей ему о его
праве «претендовать на троны вождей двух племен страны — вождя
83 Там же. С. 13.
84 Там же. С. 18.
230 Переменные величины
племени нсаэум в Вассав-Фиазе и вождя племени дадьесо в Аовине»85.
Политическая биография автора полнилась названиями мест, имен
и разного рода событиями, рисовавшими без малого приключенче-
скую авантюру: автор учится в Америке, пересекает Атлантику на
пароходах, живет в Англии, возвращается в Африку, активно участвует
в антиколониальной агитации, сидит в тюрьме, торжественное осво-
бождение из которой сопровождается «традиционной церемонией
искупления» — жертвенным принесением овцы, в кровь которой он
семь раз погружает свои ноги86, становится президентом, усмиряет
враждующие племена и при всем при этом не забывает о своем сокро-
венном желании — создании «Союза Западно-Африканских Советских
Социалистических Республик»87.
Дальнейшая политическая биография Кваме Нкрумы симп-
томатична для политических лидеров Африки, выдвинувшихся
в 1960-х годах. В 1964 году Нкрума запретит все другие политиче-
ские партии, кроме возглавляемой им самим Народной партии кон-
вента, и провозгласит себя пожизненным президентом. Объявленная
Нкрумой социалистическая ориентация страны, упор на преимуще-
ственное развитие государственного сектора и опора на внешние
займы (в немалой степени — на финансовую помощь СССР) при-
вели страну к разгулу чиновничьей коррупции, обострению племен-
ной вражды, финансово-экономическому хаосу и в конечном счете
военному перевороту 24 февраля 1966 года (положившему начало
череде последующих переворотов). Нкрума, находившийся во время
переворота с визитом в Пекине, был смещен и нашел политическое
убежище в Гвинее, где его — вплоть до его смерти в 1972 году —
приютил другой пожизненный президент Ахмед Секу Туре. Все это
произойдет, впрочем, еще не скоро, в 1961-м и начале 1960-х годов
президент Ганы — излюбленный герой советской прессы: кроме
того, что он образован, обаятелен, экзотично объединяет в одном
лице президента и племенного вождя, он еще и бесстрашный по-
литик, чья жизнь подвергается каждодневному риску (4 августа
1962 года центральные газеты страны опубликовали «Телеграмму
руководителей СССР Президенту Ганы Кваме Нкруме в связи с по-
кушением на него 1 августа 1962 года», подписанную Н.С. Хрущевым
и Л.И. Брежневым)88.
85 Нкрума К. Автобиография. С. 21, 31.
86 Там же. С. 128.
87 Там же. С. 85.
88 Б журнале «Огонек» от 2 декабря 1962 года (С. 22) целиком отведена под
публикацию отрывка из посвященной Кваме Нкруме оды ганского поэта Джона
Окая («Из оды Осадьефу», перевод В. Рогова). Осадьеф, как указано здесь же
в примечании, древний титул вождя, означающий «Победоносный». В самой поэме
Негры в СССР... 231
Годы Международного фестиваля молодежи и студентов, осно-
вания и первых лет работы Университета дружбы народов, активи-
зация исследований в области африканистики, освещение в СМИ
дружественных визитов в СССР африканских политиков и ответные
визиты советских политиков в африканские страны, «русификация»
и «фольклоризация» имени Лумумбы в информационном простран-
стве советской идеологии и культуры — таковы внешние и наиболее
заметные обстоятельства пополнения «фонового знания» советских
людей о неграх. В той мере, в какой это знание поддерживалось
пропагандистскими усилиями, оно обязывало не просто к дружбе
с неграми, но и отдавало им своего рода идеологический приоритет
перед представителями других этносов. Так, например, в изданной
в 1962 году большой «пионерской книге» «Здравствуйте! Мы — из
двухлетки» (имеется в виду принятый в 1961 году первый пионерский
двухлетний план) советские школьники — авторы писем отвечали на
вопросы, каковы их главные мечты и чего бы они хотели сделать, будь
они волшебниками: встретиться с Полем Робсоном, познакомиться
с должной степенью экзотики превозносится Нкрума и его всеохватные деяния:
«Слава отцу семейства! / Живут под его заботой / Дети и мать, / Ферма / И скот
на ферме, / И дом деревенский. / Сердце отца / Всем должно сочувствовать, / Тка-
ни его всех должны одеть, / Голова его / Всех должна запомнить, / Руки его всех
должны обнять, / Ворота дома его / Всякого гостя должны приветить, / Кувшин
прохладный его / Каждого гостя должен напоить. / Обо всем он должен услышать: /
О ноющем зубе, / Нелюбимом брате, / Потерянном гребне, / Обиженной сестре, /
Оброненном грошике, / Злой собаке, / Мелкой сваре, / Незажившей ране. <...>
В Бегоро, Беносо, / Аньинама и Аллате, / В Бимбилии, Бинабе, / Адоуе и Асмане, /
В Бонгуэми, Бофнасе, / Асиакве и Амойе, / В Бомпате, Бантаме, / Ажемре и Аджане /
Мы произносим имя твое, / Кваме Нкрума Осадьефу, / Мы называем имя твое, /
Кваме Нкрума Кантаманто («Тот, кто держит свое слово», — еще один титул во-
ждя. — К.Б.). I Ты — мотыга, что землю взрыхляет, / В руках землепашца зажатая, /
Весло, что путь пролагает / Челну по дороге водной, / Закат, что зовет на отдых /
К дому после работы, / Почва, что принимает / Миллионы зерен посева». В том
же номере «Огонька» на следующих трех страницах помещена статья об обретшей
независимость Танганьике, из которой, помимо разного рода туристических до-
стопримечательностей, читатель узнавал, что «у самой вершины западного пика»
Килиманджаро «лежит иссохший мерзлый труп леопарда» и этот самый «иссохший
мерзлый труп леопарда африканцы ассоциируют с колониализмом» {Хохлов Н.
Державная шапка Африки. С. 23). Советский читатель мог судить о Гане также
из изданных к этому времени путевых дневников И.И. Потехина (возглавившего
основанный в 1959 году Институт Африки АН СССР): Потехин И.И. Гана сегодня.
Дневник. 1957. М.: Гос. изд-во геогр. литературы, 1959. В 1964 году в Гану была
направдена большая делегация АН СССР с целью разработки переспективного
плана развития науки. Об итогах этих контактов и надеждах, которые возлагались
на Гану: Потехин И.И. Становление новой Ганы. М.: Наука, Главная редакция вос-
точной литературы, 1965.
232 Переменные величины
с женой и детьми погибшего годом ранее Патриса Лумумбы и сделать
так, чтобы «черные и белые жили вместе», свободно и весело89. Позднее
конец 1950-х — начало 1960-х годов будут вспоминаться как время
рождения в Москве первых детей-мулатов, получивших фольклорное
прозвище «детей фестиваля». Но это же время ознаменовало собой
границу, за которой интернационально сочувственные, но достаточно
абстрактные представления о неграх начинают осложняться бытовы-
ми — и потому более реалистичными — представлениями о тех, в ком
советская пропаганда авансировала видеть чернокожих друзей СССР.
В 1963 году идеологически безоблачная картинка советско-афри-
канских отношений была омрачена событием, происшедшим около
часу дня 18 декабря в самом центре. Им стала манифестация на
Красной площади более 400 студентов-африканцев, вызванная смер-
тью студента из Ганы. Манифестанты, убежденные в том, что студент
был убит из-за цвета кожи, несли самодельные плакаты, обвинявшие
советские власти в потакании расизму: «Москва — вторая Алабама»,
«В Африке к русским относятся хорошо», «Мы хотим человеческого
отношения» и т.д. Оцепившая площадь милиция рассеяла манифе-
стантов, но инцидент на этом не завершился. Вечером того же дня
делегация из десяти африканских студентов направилась в Кремль,
где она была принята министром высшего образования В. Елютиным,
а затем в ганское посольство, где ее принял посол Ганы в СССР Джон
Эллиот. На состоявшейся затем пресс-конференции советская сторона
и Эллиот объяснили гибель студента следствием несчастного случая90.
21 декабря газета та же версия была повторена газетой «Правда» и цен-
тральными газетами страны, при этом многочисленные статьи о со-
стоявшейся в Москве манифестации, появившиеся в западной прессе,
были расценены как «злономеренная шумиха», ставящая своей целью
очернить СССР в глазах потенциальных студентов из Африки и Азии:
«В последние дни многие буржуазные газеты Запада, как по коман-
де, опубликовали клеветнические статьи о положении африканских
студентов, обучающихся в Советском Союзе.
89 Здравствуйте! Мы — из двухлетки / Отв. ред. A.A. Агапов. Л.: Государствен-
ное изд-во детской литературы, 1962. С. 23, 27 (школьница из Киргизии хотела бы
взять детей Лумумбы «к нам <...> в Сукулук»: С. 48), 47, 99. «Любой негр, — рас-
суждает на страницах той же книги школьница из Краснодара Лариса Рудешко, —
которому нельзя даже смотреть на белых, гораздо больше сделал хорошего людям,
чем все эти леди и джентльмены, которые считают, что они господствующий класс»
(с. 67), и здесь же приводился рассказ безымянного жителя Африки (скрывшего
свое имя в целях конспирации) об ужасах апартеида, заставляющего чернокожих
сверстников советских детей работать «с утра до ночи <...> на плантациях у белых
хозяев» (С. 68)
90 Расовые манифестации в Москве // Русская Мысль (Париж). 1963. 21 декабря.
Негры в СССР... 233
Реакционные круги Запада, стремящиеся помешать подготов-
ке национальных кадров для молодых государств Африки и Азии,
распространяют нелепые сообщения о якобы "недружественном
отношении" со стороны советских людей к этим студентам. На этот
раз поводом к клеветнической кампании эти круги пытаются исполь-
зовать несчастный случай, произошедший на днях с одним студентом
из Ганы. <...>
Эдмондо Ассаре-Аддо, обучавшийся в Калининском медицинском
институте, замерз в нетрезвом состоянии. Его труп был обнаружен
ранним утром у дороги, невдалеке от Москвы. <...>
Этот несчастный случай кое-кто пытается использовать в явно
недобрых целях, рассчитывая путем подстрекательства вызвать воз-
буждение среди ганских студентов, в искаженном свете представить
их учебу и жизнь в нашей стране»91.
Социальная повседневность последующих десятилетий су-
ществования СССР внесла свои коррективы в пропагандистские
лозунги, вменявшие советским гражданам чувства пролетарского
интернационализма, а чернокожим гостям страны — ответную
благодарность гостеприимной к ним стране. В тиражировании уже
сложившихся штампов о советско-африканской дружбе и борьбе
с расизмом и колониализмом идеологическая культура остается
последовательна и далее: ученые-обществоведы клеймят расовую
дискриминацию в странах Запада и США, апартеид в Южной Афри-
ке92; документальная хроника, предваряющая показ художественных
фильмов в кинотеатрах, показывает негров, завороженно слушающих
русские народные песни, напоминает о сборищах куклукскланов-
цев93, рапортует об укреплении связей с африканскими странами;
фабрики детской игрушки мастерят кукол-негритят (среди любимых
мультфильмов для детей конца 1960-х — 1970-х годов — «Каникулы
Бонифация» Федора Хитрука — о цирковом льве, отправляющемся
91 Об одной злонамеренной шумихе в буржуазной прессе // Правда. 1963.
21 декабря.
92 «Нет!» — расизму. Расизм в странах «свободного мира» и новый этап борьбы
против него / Ред. A.B. Ефимов. М.: Наука, 1969; Расизм — идеология империализма,
враг общественного прогресса: Сборник докладов конференции, состоявшейся
14—16.12.1971 года в Москве / Ред. П.Н. Федосеев. М.: Наука, 1973; Перло В. Расизм
в экономике США. М.: Прогресс, 1978; Губин В.Ф. Расовая дискриминация — реакци-
онная сущность и международная противоправность. М.: Наука, 1979; Современный
расизм как он есть / Ред. Н.Ф. Ножнова, Ю.С. Оганисьян. М.: Политиздат, 1985.
93 См., например, документальные фильмы «Рассказать о Москве» (1973) реж.
И. Гутмана; «Третьего не дано» (1979) реж. Л. Тусеевой.
234 Переменные величины
Кадр из мультфильма «Каникулы Бонифация», реж. Ф.С. Хитрук. 1965 г.
к бабушке в Африку и развлекающем там чернокожих малышей)94, а
в декоративном украшении городских зданий продолжают появлять-
ся фигуры темнокожих друзей СССР.
К началу 1970-х годов политическое и экономическое сотрудни-
чество СССР со странами Африки обретет не только практическое,
но и теоретическое обоснование: в развитие марксистских положе-
ний о стадиальной смене общественно-экономических формаций,
советские африканисты «научно» закрепят вывод о том, что в усло-
виях, когда в мире уже образовалась такая общественная формация,
как социализм, в нем нет объективных условий для возникновения
и развития когда-то предшествовавшего к нему капиталистического
общества. Докапиталистические африканские общества смогут прийти
к социализму, «перепрыгнув» через капитализм, и Советский Союз
будет им опорой в этом прыжке95.
Чернокожие строители будущего социализма становятся все бо-
лее привычными гостями советских городов — в начале 1980-х годов
94 «Каникулы Бонифация» М.С. Хитрука удостоились нескольких призов
международных анимационных фестивалей, а по самому мультфильму была вы-
пущена серия цветных открыток (московским издательством «Бюро пропаганды
советского киноискусства») тиражом 300 тыс. экз. Цена набора — 60 коп.
95 Главную роль в обосновании этого новаторского тезиса сыграл член.-корр.
АН СССР В.Г. Солодовников: Солодовников В.Г. Африка выбирает путь. М., 1970.
С. 131 и след; Он же. Проблемы современной Африки. М., 1973.
Негры в СССР...
235
Декоративное панно «Дружба», худ. Б.П. Акселърод.
Санкт-Петербург, ул. Чапыгина. Нач. 1960-х гг.
количество африканских студентов в СССР исчисляется уже десят-
ками тысяч96, но вместе с тем некогда экзотический и, вместе с тем,
достаточно абстрактный образ негра, каким он рисовался в дискурсе
советской культуры 1930—1950-х годов, стремительно «обытовляется».
Уже в кинокомедии Леонида Гайдая «Операция Ы и другие приклю-
чения Шурика» (1965), сразу по своем выходе на экраны побившем
все рекорды кинопроката (69,6 миллиона зрителей), появление негра
вызывало не слишком толерантный хохот: в одной из сцен фильма
в образе чернокожего дикаря, потрясающего боевым копьем и с бу-
96 Тункара А. Африканское сообщество в Санкт-Петербурге // Африканский
сборник. 2009. С. 98.
236
Переменные величины
Кадры из кинофильма «Операция Ы и другие приключения Шурика»,
реж. Л. Гайдай. 1965 г.
сами на шее, здесь представал хулиган Федя (в исполнении Алексея
Смирнова), пробегавший нагишом через облако сажи под звучание
устрашающего «каннибалического» саундтрека. А тщетно наставля-
ющий Федю прораб монтажно-строительного управления (Михаил
Пуговкин), ораторствующий пропагандистскими цитатами, был в том
же фильме обладателем пробкового «колониального» шлема, о чем
он здесь же и заявлял: «подарок из Африки». Сам эпизод с «негром»
Федей заканчивался тем, что чумазый дебошир оказывается замо-
танным в рулон обоев, а студент Шурик сечет его по мягкому месту,
приговаривая: «Надо, Федя! Надо!»
В начале 1970-х годов одной из медиафигур советской пропаганды
стала чернокожая американка Анджела Дэвис — правозащитница
и деятельница коммунистического движения. Арестованная в 1970 го-
ду за соучастие в убийстве и просидевшая полтора года в американ-
Негры в СССР...
237
Анджела Дэвис и председатель Комитета советских женщин,
космонавт Валентина Терешкова в Москве. 1972 г.
ской тюрьме, Дэвис дала жизнь лозунгу, не сходившему со страниц
советской прессы: «Свободу Анджеле Дэвис»97. Но характерно, что
призванный выступать символом борьбы против расизма и американ-
ского империализма пропагандистский образ Дэвис уже сопутствовал
снижающей его фольклорной традиции, сделавшей ее героиней ска-
брезных и не слишком политкорректных анекдотов.
В городском фольклоре Москвы комплекс зданий Университета
дружбы народов им. Лумумбы, прозванный окрестными жителями
Черноградом и Лумумбарием, из образцового центра молодежного
интернационализма становился топонимическим объектом расистских
высказываний. Имя конголезского премьер-министра обыгрывалось
и в песенном репертуаре студенческих экспедиций также в не слишком
уважительном к его памяти контексте:
Есть в Африке Конго,
Есть в Африке Конго,
Есть в Африке Конго такая страна <...>
Жил в Конго Лумумба,
Жил в Конго Лумумба,
В Катанге Лумумба правителем был.
97 Дэвис А. Автобиография. М.: Прогресс, 1978; The Angela Y. Davis Reader / Ed.
by Joy James. Cambridge, MA. Blackwell.
238 Переменные величины
Но злобный Мобута,
Но злобный Мобута,
Но злобный Мобута Лумумбу убил.
Убили Лумумбу,
Убили Лумумбу,
Сожрали Лумумбу — осталась берцовая кость98.
Погиб-убит герой Патрис Лумумба,
И Конго без него осиротела.
Его жена, красавица Полина
С другим мужчиной жить не захотела.
Его убил злодей народа Чомбе,
Даг Хаммаршельд послал его на дело.
И эта весть мгновенно, словно бомба,
Весь шар земной уже перелетела.
Был митинг на Заводе Лихачева
И на заводе «Красный пролетарий».
— Позор тебе, злодей народа чомбо,
И кореш твой, Мобуту с черной харей!"
К концу 1980-х годов образ негра в лучшем случае предстает
обыденной приметой советской повседневности. В глазах «простого
советского человека» предперестроечных лет Африка теряет былую
экзотичность и социальную привлекательность100. Расхожим стано-
вится представление о том, что чернокожие студенты — попрошайки
и спекулянты, имеющие возможность с выгодой ездить за рубеж.
Виноватят их и в том, что они непристойно ухаживают за белыми
девушками. Обытовляется и образ своих, «советских» негров — «детей
фестиваля» — подросшего поколения тех, кто родился в этнически
98 Белецкий СВ. Заметки к истории песен в археологических экспедициях.
Песни Псковской экспедиции Эрмитажа / Далекое прошлое Пушкиногорья. Вып. 6.
Песенный фольклор археологических экспедиций. Сост. СВ. Белецкий. СПб., 2000.
http://folklore.archaeology.ru/ONLINE/belezkiy.html.
99 Расшифровка фонограммы Алексея Козлова, альбом «Пионерские блатные
2», ТОО «Московские окна ЛТД», 1998. По свидетельству Козлова (телепередача
«В нашу гавань заходили корабли» 28 сентября 2008 года), эта песня была записана
его знакомой в электричке Москва—Мытищи. Поется на мотив «Албанского танго»
(музыка Баки Конголи) (http://a-pesni.org/dvor/patrislumumba.php).
100 См., впрочем: Эменка У. Ф. Образ Африки в русском языковом сознании.
Автореферат на соиск. степени канд. филологических наук. Волгоградский гос. пед.
ун-т. Волгоград, 2008.
Негры в СССР... 239
смешанных семьях. В знаковых для времени перестройки фильмах
«Асса» Сергея Соловьева (1987) и «Маленькая Вера» Василия Пичула
(1988) показаны как раз такие типажи: в «Ассе» это друг Бананана
(в исполнении Сергея Бугаева, известного под псевдонимом Афри-
ка) — негр Витя, напевающий песни Бобби Дарина и Стинга, а в «Ма-
ленькой Вере» — чернокожий брат Лены Чистяковой, которого зритель
видит у телевизора, смотрящим мультфильм «Доктор Айболит» (1984,
реж. Давид Черкасский) и слушающим устрашающую песенку пиратов:
«Не ходите, дети, в Африку гулять».
Итоги национальной политики СССР, выстраивавшей идеологи-
ческие миражи дружбы народов, продемонстрировали в 1990-х годах,
насколько загнанными вглубь были те действительные проблемы,
которые требовали своего решения на протяжении предшествующих
десятилетий. Роль, отводившаяся в этой политике советско-негри-
тянской дружбе, предстает замечательным приемом демагогического
самоубеждения, компенсировавшего недостатки политических реше-
ний национального вопроса внутри страны. История действительных,
а не мнимых контактов негров и белых в СССР продемонстрировала
в общем идеологические закономерности любой национальной по-
литики, которая апеллирует не к необходимому и достаточному, а
к воображаемому и желаемому. Эффективность риторической компен-
сации поддерживалась отстутствием негритянской диаспоры в СССР,
а появление таковой ознаменовалось крушением интернациональных
абстракций. Символическим завершением этого крушения можно
считать песню группы «Запрещенные барабанщики», получившую
исключительную популярность в 1999 году и сохранявшую ее на про-
тяжении ряда последующих лет.
Мертвая змея не шипит,
Не щебечет дохлый щегол.
Мертвый негр не идет играть в баскетбол,
Только мертвый негр
Не идет играть в баскетбол.
Ай-я я-я-я я-яй
Убили негра,
Убили негра, убили
Я-я-я
Ни за что, ни про что,
Суки, замочили <...>
Руки сложив на живот,
Третий день не ест и не пьет,
240 Переменные величины
Обложка альбома группы «Запрещенные барабанщики» «Убили негра». 1999 г.
Негр лежит
И хип-хоп танцевать не идет.
Только мертвый негр
Хип-хоп танцевать не идет <...>
А мама осталась одна,
Мама привела колдуна,
Он ударил в там-там,
И Билли встал и пошел.
Даже мертвый негр услышал там-там
И пошел.
Ну и что, что зомби,
Зато он встал и пошел,
Зомби тоже могут,
Могут играть в баскетбол. <...>
Ай-я я-я-я я-яй
Убили негра,
Убили негра, убили
Я-я-я
Ни за что, ни про что,
Суки, замочили.
Негры в СССР... 241
Вопреки намерениям авторов этой песни, им быстро пришлось
убедиться в неадекватности ее восприятия стремительно разросшейся
«странной и пугающей» аудиторией, как охарактеризует ее один из
музыкантов101. Так, запоминающийся припев зловеще предвосхитил
активизацию националистических и расистских настроений пост-
перестроечной России, в которой проявление расизма и этнической
нетерпимости стало уже определившимся фактором социальной
действительности102.
101 «Потом, когда появилась надутая, шумная популярность с известной песней,
наша аудитория расширилась, стала странной и пугающей <...> В то время — конец
90-х — игра с этим была эпатажна. Поэтому и люди к нам приходили иногда со-
всем неадекватные и настолько неприятные, что было желание бросить все это»
(Интервью Виктора Пивторыпавло «Новой газете», 2007 год. http://old.novayagazeta.
ru/data/2007/24/30.html). История песни подробно изложена в статье «Убили негра»
в Википедии.
102 Дискриминация, нетерпимость, ксенофобия, экстремизм и расизм в Рос-
сии: пути преодоления: Материалы конференции / Сост. Н. Таубина, Ю. Джибладзе.
М.: Музей и общественный центр им. А. Сахарова, 2000; Доклад Специального
докладчика по вопросу о современных формах расизма, расовой дискриминации,
ксенофобии и связанной с ними нетерпимости г-на Дуду Дьена. Добавление
«Миссия в Российскую федерацию» // Генеральная ассамблея ООН (30 мая 2007).
http://www.memo.ru/2007/06/18/l_ru.pdf; Критика расизма в современной России
и научный взгляд на проблему этнокультурного многообразия. М.: Академия, 2008.
ЗУБОВРАЧЕБНАЯ ИСТОРИЯ.
СТОМАТОЛОГИЧЕСКИЕ СЮЖЕТЫ
В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ
Зубные болезни бывают иногда столь долги
и столь жестоки, что причиняют упорное безсо-
ние, сильную лихорадку, бред, воспаление, опу-
холи, чирии, гнилость костей, корчи и обмороки.
Самюэль-Август Тиссо.
Наставление народу в рассуждении
его здоровья. 1781
Если размышлять о зубах в мировом мас-
штабе, то получаются весьма обнадеживающие
цифры.
Вадим Шефнер. Записки зубовладелъца. 1967
В изданных в 1901 году и многократно переиздававшихся впо-
следствии «Записках врача» В.В. Вересаев делился стоматологическим
наблюдением, которое можно счесть парадоксальным:
«В прежние времена, — писал Вересаев, — зубы были нужны
человеку для разгрызания, разрывания и пережевывания твердой,
жесткой пищи, имевшей умеренную температуру. Теперь человек
ест пищу мягкую, очень горячую и очень холодную; для такой пищи
нужны какие-то совершенно иные зубы, прежние для нее не годятся.
За это говорит то ужасающее количество гнилых зубов, которые мы
находим у культурных народов. Дикие племена, стоящие вне всякой
культуры, имеют сильно развитые челюсти и крепкие, здоровые зубы;
у народов полуцивилизованных число людей с гнилыми зубами колеб-
лется между 5—25 процентами, тогда как у народов высшей культуры
костоедою зубов поражено более 80 процентов. Что это такое? Живой
Зубоврачебная история... 243
орган, гниющий и распадающийся у живого человека! И это не как
исключение, а как правило с очень незначительными исключениями»1.
Рассуждение Вересаева было достаточно решительным, чтобы
озадачить современного ему читателя пугающей закономерностью
темных сторон цивилизации и прогресса. Достижения культуры, как
это следовало из приводимых автором цифр, обязывают представи-
телей «культурных народов» к немалой плате — утрате природной
красоты и подразумеваемой неизбежности зубной боли. Основания
для возражения появятся позже: полученные к началу 1920-х годов
результаты рентгенологических исследований зубов пятисот древне-
египетских мумий из пирамид в Гизе (2750—2620 гг. до н. э.) показали,
что количество поврежденных зубов — наличие зубных камней, следов
кариеса и гнойных воспалений (альвеолярных абсцессов) — значитель-
но превышает такие же явления у современных европейцев. С другой
стороны — ив этом пункте Вересаев оставался убедительным, — те
же ученые отмечали, что зубные заболевания чаще всего встречались
у мумий из царского дома и аристократов, тогда как у бедных жите-
лей, питавшихся исключительно сырой, растительной пищей, такие
заболевания наблюдались крайне редко2.
Последующие исследования скорректировали и осложнили со-
ответствующие выводы, заставляя с большей осторожностью судить
о диетологической, социальной и, в частности, этногенетической
детерминации зубных болезней. Признание самих этих факторов,
сказывающихся на здоровье зубов у населения планеты, не меняет
сравнительно общей картины стоматологического прошлого: в ре-
троспективе известной нам культурной истории ее сопровождают
жалобы на зубную боль и попытки справиться с ней теми или иными
способами. История зубоврачевания, как и история медицины в целом,
предстает с этой точки зрения иллюстративной к самым разным
аспектам общественной и индивидуальной жизни, культурному, со-
циальному, технологическому и эмоциональному опыту. Более того:
успехи стоматологии последних десятилетий позволяют, пожалуй,
даже более рельефно, чем другие примеры в истории медицины ви-
деть сопутствующие им изменения практик культурной и социальной
репрезентации3. Правило это общее: меняющиеся во времени болезни
1 Вересаев В.В. Собрание сочинений: В 4 т. М.: Правда, 1985. Т. 1. С. 341—342.
2 Михайловский Б.Г. Опыт рентгенологического исследования египетских
мумий // Сборник музея антропологии и этнографии. 1929. Т. VIII. С. 236, со
ссылкой на исследования Элиота Смита (Smith E.G. The Royal Mummies. London,
1923).
3 В общем виде, применительно к эволюции стоматологии XVIII—XX веков,
это обстоятельство подчеркивается в теоретически ценной статье Брайана Долана,
244 Переменные величины
так или иначе определяют и меняют представления о самом обще-
стве. Так, если в изображении автора «Записок врача» современная
культура есть культура людей с плохими зубами, то интересно заду-
маться над тем, что должно было произойти не только в технологии,
но и в обществе, чтобы такое положение изменилось. Собственно
физиологические (устранение боли) и эстетические обстоятельства
не выступают при этом как само собой разумеющиеся. Человек ми-
рился с зубной болью на протяжении тысячелетий, а представление
о внешней красоте зубов исторически и культурно менялось. То,
что кажется естественным для общества, одобряющего белые зубы
и «американскую улыбку», выглядит странным там, где практикуется
ритуальное выбивание, спиливание, инкрустация или чернение зубов
(здесь, отвлекаясь от экзотической Японии и Индокитая4, уместно
вспомнить, что такие различия наблюдаются не только в пространстве,
но и во времени: отмеченный еще в середине XVII в. среди московских
модниц обычай чернить зубы продержался в некоторых местах Рос-
сии, в частности — в Белозерском и Торопецком уездах — вплоть до
начала XIX века)5. Да и сама улыбка, обнажающая зубы, оказывается
демонстрирующей взаимосвязь научных и социальных представлений о зубах
с меняющимся восприятием эстетических, этических и даже политических
ценностей: Dolan В. What have teeth taught us about culture? Practice, patienthood and
ethics in the history of dentistry and public health // Journal of the History of Dentistry.
2007. № 3. Vol. 55. P. 126—133.
4 Fukagawa M. Tooth Color in Japan: A Cultural Study // The Journal of Cosmetic
Dentistry. 2002. Vol. 18. P. 97—102.
5 Щепанская Т. Красота // Мужики и бабы: Иллюстрированная энцикло-
педия: мужское и женское в русской традиционной культуре. СПб.: Искусство,
2005. С. 279—283. В конце XVIII века об этом обычае упоминал А.Н. Радищев:
«Парасковья Денисовна, его новобрачная супруга, бела и румяна. Зубы как уголь.
Брови в нитку, чернее сажи» (Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву //
Радищев А.Н. Полное собрание сочинений: В 3 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1938.
Т. 1.С. 265). Ср.: Акулович A.B., Попова Л.А., Акупович О.Г. История отбеливания
зубов. Ч. 1. Представление о цветовой эстетике зубов у разных народов в различные
периоды истории // Профилактика Today. 2011. Сентябрь. № 14. С. 4—10. http://www.
rocs.ru/user/pdf/profilaktika_14.pdf. Этнографические и археологические материалы
о практиках ритуального калечения зубов многочисленны. Ритуальное выбивание
зубов практикуется у некоторых африканских и австралийских племен. У народно-
стей к северо-востоку от озера Ньянза дети обоих полов лишались четырех нижних
резцов. Женщины некоторых сенегальских племен стачивали себе верхние резцы,
выпячивая таким образом нижнюю губу. У народности батока выбивание зубов
объясняется стремлением походить на быка — тотемическое для них животное.
У эскимосов, живущих по реке Макензи, подпиливание коронок верхних резцов
объясняется тем, что оно отличает их от собак. Стремлением к отличию — от жи-
вотных или других племен — мотивируется также выламывание или выщерблива-
ние зубов, остающееся привычным у некоторых папуасских племен, а также на Яве
и Суматре. На островах между Новой Гвинеей и Зондскими островами спиливание
Зубоврачебная история... 245
на поверку не столь уж давним достоянием европейского и американ-
ского культурного обихода: так, например, выставленный в 1787 году
в парижском Салоне автопортрет белозубо улыбающейся красавицы
Элизабет Виже-Лебрюн с дочерью вызвал скандал и неодобрительные
пересуды о «непристойности» подобного изображения6.
Люди небезразличны к боли и своему внешнему виду — но в том
и в другом случае такое небезразличие культурно и социально опосре-
довано7. Как и в других областях социализации медицинского знания,
зубов совершается у девушек в знак совершеннолетия. С этой же целью выбивали
зубы австралийским мальчикам, переходившим в статус юношей. Такие же цере-
монии, иногда весьма торжественные, известны у народа стиенг (мои) во Вьетнаме
и Китае. О практиковавшейся в древности инкрустации зубов драгоценными
камнями у племени майя известно из археологических раскопок в Мексике. Такая
же практика наблюдалась у даяков на острове Борнео, «украшавших» себе челюсти
штифтами из латуни и других металлов. Описание и изучение таких практик —
предмет отдельного внимания в рамках исследований по «зубной антропологии»,
изучающей историю, физиологию, морфологию и патологию человеческих зубов,
а также связанные с ними ритуалы и обычаи. Подробнее об этом: Scott G.R., Tur-
ner CG. Dental anthropology // Annual Review of Anthropology. 1988. Vol. 17. P. 99—126;
Scott G., Turner C. The Anthropology of Modern Human Teeth. New York: Cambridge
University Press, 1997; Alt K., Pichler S. Artificial Modifications of Human Teeth. New
York: SpringerWien (Dental Anthropology Fundamentals, Limits and Prospects. Eds.
K. Alt, R Rosing, and M. Teschler-Nicola), 1998; Morris A.G. Dental mutilation in South-
ern African history and prehistory with reference to the «Cap Flat Smile» // Journal of
Humanities. 1998. Vol. 53. P. 179—183; Tiesler V. Head Shaping and Dental Decoration
Among the Ancient Maya: Archeological and Cultural Aspects // Proceedings of the
64th Meeting of the Society of American Archaeology (1999 March 24—28). Chicago,
1999. P. 1—6. О многообразии фольклорных представлений о зубах в мировой
культуре см. сводку увлекательного материала, собранного Лео Каннером: Kanner L.
Folklore of the Teeth. New York: Macmillan, 1928. О зубах в славянском фольклоре:
Усачева В.В. Зубы // Славянские древности: Этнолингвистический словарь: В 5 т. /
Под общ. ред. Н.И. Толстого. М.: Международные отношения, 1999. Т. 2. С. 359—362.
6 Jones С. Incorruptible Teeth, or the French smile revolution // Cabinet. 2005.
Spring. Issue 17. P. 97—100.
7 Об исторических изменениях в восприятии и репрезентации боли, как
таковой, см. монографию Ксавьера Москозо: Moscoso /. Pain: A Cultural History.
Palgrave Macmillan, 2012 (английский перевод книги, изданной первоначально по-
испански: Historia cultural del dolor. Madrid: Taurus, 2011). Об этнических, культурных
и возрастных различиях применительно к зуболечению см.: Diehnelt D., Kiyak H.A.,
Beach B.H. Predictors of oral health behaviors among elderly Japanese-Americans // Spe-
cial Care in Dentistry. 1990. Vol. 10. P. 112—118; Lee /., Kiyak H.A. Oral disease beliefs,
behaviors, and health status of Korean-Americans // Journal of Public Health Dentistry.
1992. № 3. Vol. 52. P. 131—136; Aday LA., Forthofer R.N. A profile of black and Hispanic
subgroups' access to dental care: findings from the National Health Interview Survey //
Journal of Public Health Dentistry. 1992. № 4. Vol. 52. P. 210—215; Kiyak H.A. Age and
culture: influences on oral health behavior // International Dental Journal. 1993. Vol. 43.
P. 1. P. 9—16; Andersen R.M, Davidson P.L Ethnicity, aging and oral health outcomes: a
conceptual framework. Advances in Dental Research. 1997. № 2. Vol. 11. P. 203—209;
246 Переменные величины
практики зуболечения демонстрируют не только разнообразие и дина-
мику эстетических предпочтений, но также настоятельность этических
и правовых предписаний — как во взаимоотношении врача и паци-
ента, так и в отношении общества к самой стоматологии8. При учете
таких обстоятельств история стоматологии не обязана ограничиваться
исключительно историей врачебных инноваций, поскольку и сами эти
инновации не свободны от сопутствующего им общекультурного фона,
складывающегося из многообразия социальных дискурсов.
Изучение отечественной стоматологии на сегодняшний день
представлено работами, акцентирующими по преимуществу инсти-
туциональную и технологическую историю9. Более разнообразны
Davidson PL, Andersen R.M. Determinants of dental care utilization for diverse ethnic
and age groups // Advances in Dental Research. 1997. Vol. 11. № 2. P. 254—262. Обшие
основания социологического подхода к описанию и сравнению стоматологических
практик сформулированы в работах Питера Дэвиса: Davis P. Social context of den-
tistry. London: Croom Helm, 1980; Idem. Introduction to the Sociology of Dentistry:
A Comparative Perspective. Dunedin: Otago University Press, 1993. См. также: Gal-
lagher E.B., Moody P.M. Dentists and the Oral Health Behavior of Patients: A Sociological
Perspective // Journal of Behavioral Medicine. 1981. № 3. Vol. 4. P. 283—295.
8 Вернадский Ю.И., Вернадская Г.П. Врач и больной в стоматологии. Киев:
Здоровье, 1990; Леус U.A. Этика врача-стоматолога в обществе. М.: Медицинская
книга, 2006; Данилов Е.О. Правовые основы стоматологической практики. СПб.:
Санкт-Петербургский институт стоматологии, 2002.
9 Левицкий А.П. Материалы к истории зубоврачевания в России // Одонтологи-
ческое обозрение. 1899. № 1,3, 8, 9; 1900. № 1,2, 3; Коварский М.О. Краткая история
зубоврачевания // Библиотека одонтолога. 1928. Вып. 10; Он же. Очерки истории
зубоврачевания в России XVIII и начала XIX в. // Одонтология. 1929. № 2—3.
С. 63—71; Kowarski М.О. Die Zahnheilkunde in Russland im 18. und 19. Jahrundert.
Bamberg (Arbeiten der Deutsch-nordischen Gesellschaft für Geschichte der Medizin,
der Zahnheilkunde und der Naturwissenschafte. Bd. 9), 1933; Коварский М.О. Очерки
истории зубоврачевания в России в XVIII и начале XIX века // Стоматология. 1947.
№ 1.С. 49—51; Он же. Очерки истории стоматологии в России. Русские диссертации
на стоматологические темы, опубликованные в конце 19 и начале 20 века // Сто-
матология. 1950. № 3. С. 63—64 (О Коварском см.: Лукомский И. М.О. Коварский
(некролог) // Стоматология. 1954. № 5); Евдокимов А.И. Советская стоматология
(1917—1957) // Стоматология. 1957. № 5. С. 3—11; Кьяндский A.A. История зу-
боврачевания в дореволюционной России // Сборник научных работ кафедры
челюстно-лицевой хирургии и стоматологии 1 Л МИ им. акад. И.П. Павлова. Л., 1958.
С. 3—15 (републикация: Ученые записки Санкт-Петербургского государственного
медицинского университета им. акад. И.П. Павлова. СПб.: Изд-во СПбГМУ, 2007.
Т. 14. № 2. С. 46—52); Кац М.С. История советской стоматологии (краткий очерк).
М.: Медгиз, 1963; Троянский Г.Н. История советской стоматологии. М.: Медицина,
1983; Он же. Галерея отечественных ученых в области стоматологии. М.: ММСИ
им. H.A. Семашко, 1988; Силин A.B. Исторический очерк о стоматологии в
СПбМАПО // Медицина Петербурга. Зубной врач или стоматолог. http://medpetspb.
ru/zubnoj-vrach-ili-stomatolog/; История стоматологии I Всероссийская конферен-
ция: доклады и тезисы / Под ред. О.О. Янушевича, Н.Д. Ющука, К.А. Пашкова.
Зубоврачебная история... 247
исследования, посвященные европейской и американской стомато-
логии, уделяющие внимание социальным и культурным контекстам
меняющихся практик зубоврачевания10. Задача, которая меня будет
занимать дальше, лежит в русле именно такого подхода. Как изобра-
жаются ситуации, связываемые со стоматологическими проблемами,
в русской литературе, фольклоре и, шире, русской культуре? Есть ли
в этих изображениях свои устойчивые жанры, сюжеты и мотивы? Чем
они определяются и что, в свою очередь, определяется ими?
1.
Становление зубоврачебной профессии в России принято связы-
вать с правлением Петра I и самим императором, охотно выступавшим
в роли анатома, лекаря и, в частности, зубодера. Уже Иван Голиков,
М.: МГМСУ, 2007; История стоматологии. II Всероссийская конференция: доклады
и тезисы / Под ред. К.А. Пашкова. М.: МГМСУ, 2008; История стоматологии. III Все-
российская конференция: доклады и тезисы / Под ред. К.А. Пашкова. М.: МГМСУ,
2009; История стоматологии. IV Всероссийская конференция: доклады и тези-
сы, чтения, посвящ. Памяти проф. Г.Н. Троянского / Под ред. О.О. Янушевича,
Н.Д. Ющука, К.А. Пашкова. М.: МГМСУ, 2010; История стоматологии. V Всерос-
сийская конференция: доклады и тезисы / Под ред. К.А. Пашкова. М.: МГМСУ,
2011; Зубоврачевание в России: история и современность: материалы конференции,
чтения посвящ. Памяти проф. Г.Н. Троянского / Под ред. К.А. Пашкова. М.: МГМСУ,
201; Пашков К.А. Зубоврачевание и стоматология в России IX—XX веков. Основные
этапы и направления развития (IX—XX вв). Казань, 2011; Зимин И., Орехова 77.,
Мусаева Р. Из истории зубоврачевания, или Кто лечил зубы монархам. М.: Центр-
полиграф, 2013.
10 Guerini V. A history of dentistry from the most ancient times until the end of the
eighteenth century. Philadelphia; New York: Lea & Febiger, 1909; Taylor J.A. History of
Dentistry. New York: General Books, 2009 (1st ed. 1922); Lufkin A. W A History of Den-
tistry. Philadelphia: Lea & Febiger, 1938; Weinberger B.W. History of Dentistry. St Louis:
The C.V. Mosby Company, 1948; Bremner M.D.K. The story of dentistry, from the dawn
of civilization to the present, with special emphasis on the American scene. Brooklyn:
NY Dental Items of Interest Publishing Co., Inc. 1958; Hoffmann-Axthelm W. History of
dentistry. Chicago: Quintessence Pub. Co., 1981; Woodforde J. The Strange Story of False
Teeth. Boston, MA.: Routledge & Paul, Ltd., 1983; Ring M.E. Dentistry: An Illustrated
History. New York: Abrams, 1985 (2-е изд. — 1993); Hillam C. Brass Plate and Brazen
Impudence. Dental Practice in the Provinces, 1755—1855 / Liverpool: Liverpool UP, 1991;
Gysel C. Histoire de l'Orthodontie. Bruxelles: Société belge d'Orthodontie, 1997; Nettle-
ton S. Power, Pain, and Dentistry. Buckingham, UK: Open University Press, 1992; KingR.
The Making of the Dentiste, с. 1650—1760. Brookfield, VT: Ashgate, 1998; Wynbrandt J.
The Excruciating History of Dentistry: Toothsome Tales & Oral Oddities from Babylon
to Braces. New York: St. Martin's Griffin, 2000; Curtis E. Hand to Mouth: Essays on the
Art of Dentistry, Berlin: Quintessence, 2002; Hyson J.M. A History of Dentistry in the
U.S. Army to World War II. New York: Dept. of the Army, 2009; Picard A. Making the
American Mouth: Dentists and Public Health in the Twentieth Century (Critical Issues
in Health and Medicine). New Brunswick: Rutgers UP, 2009.
248 Переменные величины
автор фундаментальной для своего времени «Истории деяний Петра
Великого» (1788—1789), с опорой на свидетельства современников,
писал об особенности его отношения к медицине:
«Любовь его к сей науке столь далеко простиралась, что он при-
казывал уведомлять себя, если в госпитале или где-нибудь в другом
месте надлежало анатомить тело, или делать какую-нибудь хирурги-
ческую операцию, и когда только время позволяло, редко пропускал
такой случай, чтоб не присутствовать при оном, и часто даже помогал
операциям. Со временем приобрел он в том столько навыку, что весьма
искусно умел анатомить тело, пускать кровь, вырывать зубы и делал
то с великой охотою, когда имел удобный случай»11.
Отмечая там же, что Петр «вырывал у многих больные зубы с ве-
ликим искусством», Головин приводил далее случай, известный по со-
общению Якоба Штелина в изданных тремя годами ранее по-немецки
«Подлинных анекдотах о Петре Великом, слышанных из уст знатных
особ в Москве и Санкт-Петербурге»12. Со слов кухмистра царя Якоба
Фельтена Штелин пересказал историю о том, как Петр по неведению
вырвал здоровый зуб у жены своего камердинера А.П. Полубоярова,
наказавшего тем самым свою супругу за распутное поведение. По
просьбе Полубоярова
«монарх немедленно пошел с мужем к его жене, у которой ни один
зуб не болел. Она должна была сесть и дать осмотреть свои зубы,
хотя и утверждала, что у нее все зубы здоровы; но камердинер сказал
Государю: — это-то и несчастье, что она всегда упрямится, когда хотят
ей помочь, и говорит будто совсем не чувстует боли; а как скоро ле-
карь уйдет, то опять начнет стонать и жаловаться. "Хорошо" отвечал
Государь, "она не станет уж более стонать; подержи ей только голову
и руки". Потом Его Величество, несмотря на ее слезы, удачно вырвал
тот зуб, который казался ему больным.
Через несколько дней потом Государь узнал <...>, что на самом
деле зубы у сей женщины никогда не болели и что муж ее сказал то по
11 Голиков И.И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России,
собранные из достоверных источников и расположенные по годам. 2-е изд.
М.: В тип. Николая Степанова, 1838. Т. 8. С. 225.
12 Stalin J. Originakanekdoten von Peter dem Grossen: Aus dem Munde angesehener
Personen zu Moskau und Petersburg vernommen und der Vergessenheit entrissen. Leipzig,
1785. S. 206. Русский перевод: Любопытные и достопамятные сказания о Импера-
торе Петре Великом, изображающие истинное свойство сего премудрого Государя
и отца отечества, собранные <...> Яковом Штелиным. СПб.: В тип. Б.Л. Гека, 1786.
С. 187—188.
Зубоврачебная история...
249
Ходовецкий Д. Петр Великий производит удаление зуба. Гравюра. 1785
злобе. Он позвал к себе камердинера, заставил его признаться в злоб-
ном поступке и заплатил ему за оный справедливым наказанием»13.
В немецком издании книги Штелина рассказ о случившемся ил-
люстрировался гравюрой Даниэля Ходовецкого, изобразившего Петра
в роли стоматолога, вырывающего зуб у галантной дамы.
13 Голиков И.И. Деяния Петра Великого. С. 226, сноска. У Штелина говорится,
что «Его Величество, сколько она ни плакала, зубными своими клещами с великою
осторожностию и чрезвычайным проворством, выдернул ей мнимый больной зуб»
(Любопытные и достопамятные сказания о Императоре Петре Великом. С. 188).
250 Переменные величины
Истории о стоматологических пристрастиях Петра Великого
обросли со временем отсутствующими у Головина и Штелина по-
дробностями. В 1824 году Александр Корнилович в статье о частной
жизни императора сообщал читателю, что в 1697 году Петр в Ам-
стердаме остановился «у лавки одного шарлатана, который дошел до
такого совершенства, что рвал зубы ручкою чайной ложки, концом
шпаги и т.п. Государь призвал его к себе, велел ему повторить опыты
своего искусства, и после нескольких уроков не уступал уже своему
учителю»14. На следующий год анонимный критик «Отечественных
записок» перескажет этот пассаж с тем, чтобы обвинить ее автора
в оскорблении императора. Опыты Петра в зубодергании, во мнении
критика, надлежит понимать провиденциально: это не причуда, но
государственно необходимое деяние:
«Подобные описания (не упоминая уже о том, сколь неприлично
и странно говорить, будто бы Петр Великий брал уроки у шарлатан
и проч.) — могут дать повод к разным толкам, и так казалось бы
нужным объяснить, что Петр это делал не по особенной склонности
к анатомии и хирургии, но благодетельствуя человечеству, желая вве-
сти, и первый ввел в Россию такие науки, которые всего менее приятны,
но необходимы страждущему человечеству»15.
В 1833 году о Петре, выступающем в роли зубного лекаря, читате-
лю в очередной раз напомнил Иван Лажечников, беллетризовавший
в романе «Последний Новик» историю о вырванном Петром зубе
у жены своего камердинера.
«— Богом божусь, — вопила женщина, — у меня ничего не болит.
— Что ж ты, Полубояров?.. — сердито вскричал лекарь.
— У страха глаза велики, ваше величество! Поверите ли? всю ночь
проохала и простонала белугой, так что семья хоть беги вон, — отвечал
14 Корнилович А. О частной жизни Императора Петра I // Русская старина.
Карманная книжка для любителей Отечественного, на 1825 год. Изданная
А. Корниловичем. СПб.: В тип. Департамента народного просвещения, 1824. Отд. 1.
С. 46. Корнилович добавляет далее, что «уроки сии брал он в трактире под вывескою
слона, на площади масляного рынка, и вместо того, чтобы получать по грошу с тех,
которые приходили к нему рвать себе зубы, как это обыкновенно делалось, он сам
платил им по шиллингу».
15 О Петербургских альманахах. Письмо к князю H.A. Цертелеву // Оте-
чественные записки, издаваемые Павлом Свиньиным. СПб.: В тип. А. Смирдина,
1825. Кн. LX. Ч. XXII. С. 301—302. В 1831 году рассказ Корниловича о Петре-зубодере
будет дословно процитирован в книге: Москва, или исторический путеводитель по
знаменитой столице Государства Российского. М.: В тип. С. Селивановского, 1831.
Ч. 3. С. 154.
Зубоврачебная история... 251
стоявший за стулом; потом, обратясь к женщине, ласково сказал: —
Чего бояться, дурочка? только махнет батюшка Петр Алексеевич своею
легкою ручкою, так болесть, как с гуся вода.
— Злодей! окаянный! полно издеваться надо мною! — прогово-
рила, всхлипывая, женщина.
— Ну, видно, с ней добром не сделаешься, — прервал Петр I,
в котором мы узнали лекаря, — подержи ее за голову и руки, и мы
справимся.
Камердинер спешил выполнить волю государя с необыкновенным
усердием и ловкостию.
— Говори же, баба, который зуб у тебя болит? — продолжал го-
сударь, разевая ей силою рот.
— Ваше царское величество... ваше пре... восходительство... по-
милосердуйте... у меня зубки все здоровехоньки... я изволила вам
докладывать...
— Не дурачься, баба! а то, знаешь меня?
— Воля ваша, рвите, какой благоутодно! — отвечала полумертвая
от испуга женщина. <...>
— А, а! вижу сам! вот этот! — сказал Петр с удовольствием, ярко
отливавшимся на его лице, и выдернул мастерски зуб, который казался
ему поврежденным более других»16.
По контексту романа анекдотическое (не для жены Полубоярова)
событие Лажечников символически соотносил с деятельностью Петра-
полководца, предварив саму главку с описанием зубоврачебной опера-
ции («Зубной лекарь») панегирическим эпиграфом: «И города берет,
как зубы рвет»17. Шокировавшая современников склонность Петра
к медицинским наукам и к стоматологии, в частности, оборачивается
отныне метафорами, связывающими сам радикализм петровских пре-
образований с брутальной решительностью Петра-анатома, хирурга
и естествоиспытателя18.
2.
В собрании Кунсткамеры сохранилась коробка с зубами, удален-
ными Петром у разных лиц, а в мемориальном собрании Кабинета
Петра Великого — принадлежавшие царю стоматологические инстру-
16 Лажечников И. Последний Новик, или завоевание Лифляндии в царствование
Петра Великого. СПб.: В типографии Конрада Вингелера, 1839. Ч. I. С. 164—165;
Источник анекдота: Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом
Штелиным. М., 1830. Ч. I. С. 209-212.
17 Лажечников И. Последний Новик. С. 163.
18 Подробнее: Богданов К.А. Врачи, пациенты, читатели. Патографические
тексты русской культуры XVIII века. М.: ОГИ, 2005. С. 34—63, 211—212.
252 Переменные величины
менты19. При Петре официальный лексикон пополнился и словами,
определявшими профессию зубного врача или дантиста20. Петр
в данном случае следовал примеру Европы и, в частности, Франции,
где в 1699 году зубоврачевание было объявлено самостоятельной
отраслью медицины силой королевского декрета. Допуск к зубо-
врачебной практике обязывал дантиста к сдаче профессионального
экзамена в специально собранной комиссии врачей. В России такой
экзамен первоначально мыслился для выпускников основанных
Петром госпитальных школ. В 1729 г. Сенатом был издан закон
о запрещении заниматься лечением, удалением и вставлением зубов
лицам, не имеющим специального зубоврачебного образования.
Изданные в 1810 году для медицинских чиновников «Правила об
экзаменах» ввели звание «зубной лекарь» и определяли его право
на самостоятельную практику после сдачи экзамена при медико-
хирургической академии и в университете (в первом своде законов
19 Петр и Голландия. Русско-Голландские художественные и научные связи.
К 300-летию Великого Посольства. Каталог выставки в Государственном Эрмитаже.
СПб., 1996. С. 157. Илл. 239, 265. В Санкт-Петербургском музее антропологии и эт-
нографии хранится «Реестр зубам, дерганым императором Петром I». В коллекции
содержится 73 зуба, удаленные императором, «причем большинство зубов относится
к молярам, то есть к группе трудноудаляемых. Однако, несмотря на искривленность
корней, характерную для моляров, переломов не отмечено. Это свидетельствует либо
о хорошем владении царем техникой удаления зубов и знанием их анатомии, либо
о том, что плоды его неудач в коллекцию не вошли. Необходимо отметить, что среди
этих зубов наряду с кариозными были и интактные (здоровые) зубы. Это связано
с тем, что Петр I удалял тот зуб, на который указывал больной» (Пашков К.А. Зу-
боврачевание и стоматология в России. С. 23; Мамедова /I.A. Стоматолог всея Руси //
Сайт Факультета усовершенствования врачей МОНИКИ. Кафедра стоматологии.
http://www.dental-monikiweb.ru/articles/stomatolog/).
20 Слово «дантист» (ранний вариант: «дентист») (от франц. dentiste — от лат.
dens (Gen. dentis) — зуб; первоначально во французском языке использовалось
выражение expert pour les dents) входит в русский язык с эпохи Петра.
Н.В. Гоголь в «Мертвых душах» придаст этому слову также переносное значение,
характеризующее фельдъегеря, раздающего зуботычины ямщикам: «А фельдъегерь
уж там, понимаете, и стоит: трехаршинный мужичина какой-нибудь, ручища у него,
можете вообразить, самой натурой устроена для ямщиков, — словом, дантист
эдакий» (Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9 т. М.: Русская книга, 1994. Т. 6.
С. 468). Впоследствии это значение станет популярным в сатирическом обозначении
драчливых офицеров, городовых и полицейских (например, у Ф.М. Достоевского
в «Петербургских сновидениях в стихах и прозе» (1861): Достоевский Ф.М.
Собрание сочинений: В 15 т. Л.: Наука, 1988. Т. 3. С. 493; Станюкович K.M. Собрание
сочинений: В 6 т. М.: ГИХЛ, 1958. Т. 2. С. 370; Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание
сочинений: В 20 т. М.: Художественная литература, 1969. Т. 8. С. 161). Привычные
сегодня термины «стоматолог», «стоматология» (от др.-греч. Ixoua, —тос — рот +
Xoyoç — букв, слово; учение; через посредство нем. Stomatologie, фр. stomatologie)
распространяются в русскоязычном употреблении только в XX веке.
Зубоврачебная история... 253
1832 года зубных лекарей переименовали в зубных врачей, а в законе
от 1838 года — в дантистов). В эти же годы, после изданных еще
в конце XVIII века книги знаменитого швейцарского врача-гигие-
ниста Самюэля-Августа Тиссо «Наставления народу в рассуждении
его здоровья», содержавшей раздел о зубных болезнях и их лечении,
и единственного переводного пособия по уходу за зубами21, появля-
ются и первые отечественные руководства по стоматологии22. Ситу-
ация с зубоврачебной помощью населению менялась, однако, крайне
медленно. Спустя еще пятьдесят лет по всей России числилось менее
400 экзаменованных дантистов23.
Широкие слои как городского, так и тем более сельского населе-
ния продолжали искать помощи от зубной боли у более привычных
представителей зубоврачебного ремесла — цирюльников, банщиков,
знатоков заговоров и травников. Старинные рукописные тексты
с лекарственными рецептами, датируемые XVII—XVIII веками, —
«Травники», «Зеленики», «Зелейники» — рекомендуют при зубной
боли использовать настойки трав и корней «ужик» (или «узик»),
«одолень», «воронье око», в которых современные фармацевты опо-
знают дикий калган (Potentilla erecta), кувшинку (Nuphar lutea), зая-
21 Наставление народу в рассуждении его здоровья, соч. г. Тиссота / С фран-
цузского перевел Николай Озерецковский. СПб.: При Императорской Академии
Наук, 1781. С. 114—120; Зубной врач, или легкие способы для соблюдения чистоты
во рту и для сохранения зубов, где содержится: как поступать с зубами здоровыми;
предупредить припадки их; пользовать в болезнях приложенными при конце первой
части книжки сея лекарствами; смотреть за художественными зубами; и наставле-
ние отцам и матерям и всем тем, кои воспитывают детей. Соч. Г. Бурдета; с присо-
вокуплением науки держать в невредимости ноги, содержащей в себе пользования
мозолей, бородавок, восц, волдырей, ознобов, отморозков и припадков, ногтей и их
безобразия. Перевод с французского. М.: Унив. тип. у В. Окорокова, 1790.
22 Соболев A.M. Дентистика или зубное искусство о лечении зубных болезней
с приложением детской гигиены. СПб., 1829; Вагенгейм Б.С. Санкт-Петербургский
зубной врач. СПб., 1838. См. также: Невский В.А. Литература по стоматологии
России XVIII века // Стоматология. 1953. № 5. С. 55—57; Палкин K.M. Алексей
Михайлович Соболев и его роль в развитии стоматологии России // Стоматология.
1961. № 5. С. 86—88.
23 По данным «Зубоврачебного вестника» за 1889 год, к 1887 году в России
в 43 губерниях было 372 дантиста и 225 учеников при них (Зубоврачебный вестник.
1889. № 9. С. 127—128). Основная масса дантистов практиковала при этом в крупных
городах, остальные распределялись по 1—2 специалиста на губернию, а в некоторых
губерниях (например, Оренбургской или Уфимской) их не было вообще. В 1909 году
97,7% больных, обратившихся за зубоврачебной помощью, были приняты фельдше-
рами и врачами общей практики и только 2,3% — зубными врачами {Пашков К.А.
Влияние земств на развитие зубоврачебной помощи в России // Стоматология для
всех. 2011. № 3 (56). http://www.e-stomatology.ru/pressa/periodika/st_d_f/3_2011/). Ср.:
Вербов С.Ф. На врачебном посту в земстве: (из воспоминаний). Париж, 1961. С. 202.
254 Переменные величины
чью траву (Lythrum salicaria) и воронец (Paris quadrifolia)24. С той же
целью использовались отвары из дубовой коры (богатой дубильными
веществами и действительно обладающей противовоспалительны-
ми и противогнилостными свойствами). Критически настроенный
к народным суевериям Иван Сахаров — составитель первого в от-
ечественной науке обобщающего собрания «Сказаний русского на-
рода» (1836) — негодующе писал о простодушном доверии народа
к знахарям, лечащим зубы прикосновением пальца после того, как
этим пальцем был убит крот:
«Лечение зубов прикосновением пальца будто зависит от таин-
ственного обряда. Знахари ловят для сего зверка крота и умерщвляют
его указательным пальцем правой руки, без всякого орудия, пригова-
ривая шепотом следующий наговор:
"Кротик, ты кротик! Я пальцем своим из тебя всю кровь испускаю
и им больные зубы излечаю".
Когда призывают знахарей лечить зубы, они этот указательный
палец кладут на больные зубы и читают шепотом приведенный
наговор»25.
Лечебный эффект в этих случаях достигается, как поясняет Са-
харов, конечно, не пальцем и не словами, а тем, что знахари предва-
рительно смазывают палец какими-нибудь наркотическими мазями,
а также последующим полосканием рта кислым уксусом, способству-
ющим «притуплению возвысившейся раздражительности»26.
Насколько точен Сахаров в пересказе приводимого им заговора —
не ясно: во многих случаях приводимые им сведения полны домыслов
и фантазий27. Но в целом манипуляции с телом убитого крота в на-
24 Супотницкий М.В. Комментарии научного редактора // Скороходов Л.Я.
Краткий очерк истории русской медицины / Науч. ред. и коммент. М.В. Супотниц-
кого. М.: Вузовская книга, 2010. http://supotnitskiy.ru/bookybook7kommentariill-15.
htm. См. также: Флоринский В.М. Русские простонародные травники и лечебники.
Собрание медицинских рукописей XVI и XVII столетия. Казань, 1879; Пахтин М.Ю.
Старинные памятники медицинской письменности / Записки Московского
Археологического института. 1911. Т. 17; Действующий травник из Южной Сибири /
Подгот. текста, предисл., словник В.А. Липинской, ГА. Леонтьевой // Традиционный
опыт природопользования в России / Отв. ред. Л.В. Данилова, А.К. Соколов.
М., 1998. С. 414—479; Древнерусский лечебник // Редкие источники по истории
России / Под ред. A.A. Новосельского и Л.Н. Пушкарева. М., 1977; Коткова Н.С.
Лечебник последней трети XVII в. // Источники по истории русского языка XI—
XVII вв. / Отв. ред. ВТ. Демьянов, Н.И. Тарабасова. М., 1991. С. 173—195.
25 Сахаров И. Сказания русскаго народа о семейной жизни своих предков.
СПб.: В Гуттенберговой типографии, 1836. Ч. 1. С. 153—154.
26 Там же. С. 154.
27 Познанский Н. Заговоры. Опыт исследования происхождения и развития
заговорных формул. Пг.: Типография A.B. Орлова. 1917. С. 11—12; Топорков А.
Зубоврачебная история... 255
родной медицине славян действительно известны: его кровью поль-
зовались при заговаривании ран и опухолей, желудочной боли; лапки
крота использовали в качестве оберега от болезней и сглаза и т.д.28 Не
исключено поэтому, что какие-то основания у Сахарова для упомина-
ния о кроте при лечении зубной боли тоже были. Более привычными
способами народного зубоврачевания служило заговаривание корки
хлеба, кусочка мяса, луковицы, соли, срезанных лошадиных боро-
давок, дерева, воска, серы или, вообще, как сообщали информанты,
«чего-нибудь», что потом клалось на больной зуб и сопровождалось
заговором. Большинство известных заговоров от зубной боли стро-
ится на сравнении зубов больного и мертвого: как у мертвого зубы не
болят — пусть так не болят они и у живого.
«Был я у Адама в дому, видел усопшего в гробу. Как у усопшего
кости не ныли, не мозжили, не болели, так чтоб у раба Божьего (имя)
зубы не ныли, не мозжили, не болели»;
«Спрашиваю я у мертвого Лазаря: "Десны не болят ли, зубы не
ноют?" — "У мертвого Лазаря зубы не болят, десны не ноют и щеки не
ломит". Так бы у раба Божьего зубы не болели, десны не ныли, щеки
не ломило, во веки веков»;
«В чистом поле лежит мертвое тело к западу лицом, к востоку
хребтом. Не шевелит ни руками, ни ногами, ни буйной головой. Не
болят у него зубы, не щемят щеки. Так бы и у тебя, раба Божья, не
болели бы зубы, не щемили бы щеки»29.
Иногда зубную боль «переселяли» в какое-нибудь животное —
зайца, кошку, крота, быка, корову, овцу, барана30. Интересно, что
в отличие от европейской народной культуры в русской традиционной
медицине не получило широкого распространения известное уже по
античным источникам поверье о том, что зубная боль вызывается за-
севшим в зубе червем, которого надо изгнать31. В тех редких случаях,
Русский волк-оборотень и его английские жертвы // Новое литературное обозрение.
2010. № 103. С. 140—151.
28 Тура A.B. Крот // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / Под
общ. ред. Н.И. Толстого. М.: Международные отношения, 1999. Т. 2. С. 684—685.
29 Русские заговоры и заклинания. Материалы фольклорных экспедиций
1953—1993 гг. / Под ред. В.П. Аникина. М: Изд-во Московского университета, 1998.
С. 235, 239, 240—241. Ср.: Русские заговоры из рукописных источников XVII —
первой половины XIX в. / Сост., подгот. текстов, статьи и коммент. А.Л. Топоркова.
М.: Индрик, 2010.
30 Майков Л.Н. Великорусские заклинания // Записки Имп. Русского географи-
ческого общества по отделению этнографии. СПб., 1869. Т. 2. С. 453, 455.
31Gerabek W.E. The tooth-worm: historical aspects of a popular medical belief //
Clinical Oral Investigations. 1999. № 1. Vol. 3. P. 1—6.
256 Переменные величины
где оно засвидетельствовано, оно отчасти объясняется тем, что иногда
при зубной боли использовали окуривание полости рта сжигаемыми
на углях семенами черной белены («куриной слепоты»), содержащи-
ми болеутоляющие алкалоиды (гиосциамин, атропин и скополамин);
сплюнутая после такого окуривания слюна сворачивалась и произво-
дила впечатление маленьких червячков.
В Центральной и Северной России традиционным покровителем
зубоврачевания полагался святой священномученик Антипий (или
Антипа, епископ Пергамский, ум. 92 г., упоминается в Апокалипсисе
(2: 13: «там, где престол сатаны <...> умерщвлен верный свидетель
Мой Антипа»), память святого празднуется 11 апреля и 11 августа)32.
Зубы самого святого считались особо целительной реликвией. Один
из них — оправленный в серебро зуб — находился во владении
Ивана Грозного. Позднее эта реликвия перешла к царю Алексею
Михайловичу. Известно также, что в 1646 году по дороге в церковь
Св. Антипия он купил в дар храму две вотивные пластинки в виде зуба,
использовавшиеся как привески к иконам33. Заговоры с обращением
32 О почитании Антипы на Руси и связываемых с его именем молитвах см.:
Памятники отреченной русской литературы / Сост. Н. Тихонравов. М.: Универси-
тетская типография. 1863. Т. 2. С. 356 (текст молитвы 1476 года, требовавшей от
молящегося двенадцати поклонов, сорока возглашений «Господи, помилуй», вы-
слушивания службы и приношения святому, а также обязательного прикладывания
к подбородку камня); Щапов А.П. Исторические очерки народного миросозерцания
(православного и старообрядческого). СПб., 1863. Т. 1. С. 63; Алмазов A.M. Врачева-
тельные молитвы // Летопись Историко-филологического общества при Новорос-
сийском университете. Византийско-славянское отделение. V. Одесса, 1900. Вып. 8.
С. 484; Чудотворный дух исцеления. Чудотворные иконы, жития святых, молитвы /
Сост. отец Олег (Ганченко). Харьков: Единорог, 1995 (на титуле: Гриф, 1996). С. 251;
Опрышко H.A. Православные святые. Почитание и прославление. М.: Олма-пресс,
2002. С. 73 (в качестве объяснения автор сообщает читателю, что мученика Анти-
пу пытали тем, что вырывали ему зубы. Это ошибка. Согласно агиографической
традиции свою смерть Антипа принял в чреве раскаленного медного быка. Зубы
вырывали другой христианской мученице, широко почитаемой в католическом
мире святой Аполлонии. Иконографические изображения Аполлонии, погибшей
на костре 9 февраля 249 года, муссируют эту тему по преимуществу, а ее зубы, как
и зубы святого Антипы в православном мире, обнаруживались в различных церквях
Европы и считались целительной реликвией. День ее смерти стал Международным
днем стоматолога). Автор анонимной заметки «Почему с мольбой об исцелении от
зубной боли обращаются к св. священномч. Антипе?» (Руководство для сельских
пастырей. 1901. Т. 2. № 21 (20 мая). С. 71—72) объясняет это народной традицией
и уточняет, что, согласно богословской литературе, Антипа врачует не только
больные зубы, но и вообще многие болезни: Опрышко H.A. Православные святые.
Почитание и прославление. М.: Олма-пресс, 2002. С. 73 (в качестве объяснения автор
сообщает читателю, что мученика Антипу пытали тем, что вырывали ему зубы).
33 Райан В.Ф. Баня в полночь. Исторический обзор магии и гаданий в России.
М.: НЛО, 2006. С. 343, 316.
Зубоврачебная история... 257
к Антипию сохранялись в практике народного врачевания вплоть до
середины XX века:
«Антипий праведный, утишь зубну ломоту»;
«Я попрошу и помолюсь: "Зубной бог Антип, дай слов рабе Божьей
<...> зубных, мясных, костяных". Чтоб у рабы Божьей не болели зубы,
не тускнули щеки, ни в какие часы и минуты, ни по утренней заре,
ни по вечерней, ни по полуденной. Ни по полуночной, отныне и до
веку и во веки веков»;
«Антип зубной, исцелитель мой, исцели мне зубы, оставь одни
губы»34.
Заговаривающий зубную боль или сам болящий мог обращаться
за исцелением, впрочем, и к другим почитаемым святым и мест-
ночтимым святыням: «специализация» в этих случаях варьировала
в зависимости от устойчивости традиции. Заговорные тексты, быто-
вавшие в Олонецкой губернии, указывают на святых Зосиму и Сав-
ватия35. В южных областях России, Белоруссии и на Украине, помимо
Антипия, в той же роли чаще других выступали «зубовой целитель»
святой Антоний36, святые бессребреники Козьма и Дамиан37. Тем
же даром был наделен соловецкий игумен Иринарх (ум. 1628). По-
смертное почитание Иринарха подчеркивает именно эту строну его
чудотворных деяний:
34 Русские заговоры и заклинания. С. 241—242, 245.
35 «[Зубная болезнь] Лечение. Взять или соли, или воску, или серы, или кам-
форы, или водки и говорить слова: "Я, раба Божья Н., закаливаю, заговариваю
у раба Божьего Н. зубную грызь, щечную грызь, головную грызь, чтобы не болели,
не щемило во веки веков. Зосима и Савватий, зубные исцелители, исцелите, со-
храните у раба Божьего Н. зубы, чтобы не болели во веки. Буди мои слова крепки
и тверды в ключи и замки во веки веков. Аминь, аминь, аминь". Говорить слова три
раза, после каждого раза плюнуть три раза в соль или др. Наговоренную соль, воск
и др. положить на больной зуб» {Кофырин Н. Суеверия крестьян села Песчанаго
Пудожского уезда // Олонецкие губернские ведомости. 1900. № 112. С. 2).
36 Майков H.H. Великорусские заклинания. С. 452; Труды этнографическо-
статистической экспедиции в западно-русский край. Юго-западный отдел.
Материалы и исследования / Ред. П.П. Чубинский. СПб.: Безобразов, 1872. Т. 1.
С. 125; Сборник малороссийских заклинаний // Чтения в Имп. Обществе истории
и древностей российских при Московском университете. Кн. 1. Материалы
отечественные. М.: Университетская тип., 1874. С. 7; Ветухов А. Заговоры,
заклинания, обереги и другие виды народного врачевания, основанные на вере
в силу слова. (Из истории мысли). Варшава: Типография Варшавского учебного
округа, 1907. Вып. I—II. С. 270, 275; Русские заговоры и заклинания. С. 242.
37 Памятники отреченной русской литературы. Т. 2. С. 356; Ветухов А. Заго-
воры, заклинания, обереги. С. 495, 278.
258 Переменные величины
«...отец наш Иринарх кроткий, иже благодать от Бога приял зубную
целити болезнь, и доныне, по своей блаженней кончине непрестанно
целбы творя, чюдодействует» (книга «Сад спасения», начало XVIII в.)38.
Русское население Сибири искало такой помощи у гробницы
святителя Софрония, епископа Иркутского (в миру Стефан Кристалев-
ский, 1704—1771). По широко распространенному поверью, считалось,
что «щепки» от гроба Софрония (мощи которого до 1932 года сохра-
нялись в Тихвинской церкви Иркутска) «помогают от всех болезней,
в особенности — от сильной зубной боли»39. В рассказах о преподоб-
ном Тихоне Калужском (ум. 1492), также оставившем о себе память
как о легендарном врачевателе, «утишающем болезни» (само имя
Тихон в фольклорной традиции «этимологически» истолковывалось
как «тих он»)40, исцеление зубной боли даруется молитвой и маслом
из лампадки перед его иконой:
«Иеродиакон Тихоновой пустыни П. <...> рассказал и о себе
следующее.
В конце 1865 года, при поступлении его в обитель, у него раз-
болелся зуб. Что было делать? В это время настоятеля монастыря
и духовника старца Ефрема в обители не было, и он отправился за
советом к другому духовнику, который посоветовал ему выдернуть
зуб, что и было исполнено. Возвратившийся настоятель увидел его
с подвязанной щекой, сделал ему замечание и сказал: "Лучше бы взять
дубку!" То же сказал и старец Ефрем. Не понимая, о каком дубе идет
речь, и полагая, что говорят о дубовом настое, от которого часто оста-
навливается зубная боль, отец иеродиакон не обратил на это особого
внимания. Но вскоре разболелся у него другой зуб, и он опять решил
прибегнуть к крайнему средству — выдернуть больной зуб, и отпра-
вился к старцу за благословением.
38 Цит. по: Панченко О.В. Иринарх // Православная энциклопедия. Т. 26. /
Под общ. ред. Патриарха Моск. и всея Руси Кирилла. М.: Церковно-научный
центр «Православная Энциклопедия», 2011. С. 399—407. http://www.pravenc.ru/
text/673965.html
39 Виноградов Г.С. Самоврачевание и скотолечение у русского старожилого на-
селения Сибири // Живая старина. Иркутск, 1915. Вып. 5. С. 421; см. также: Попов Г.
Русская народно-бытовая медицина. СПб., 1903. С. 265. О судьбе мощей Софрония
(утраченных в 1930-х годах) см.: Горбатов В.Н. По следам «мощей» Святителя Со-
фрония (Кристалевского) — епископа Иркутского // Аргументы и факты. 2010.
18 июня. http://www.irk.aif.ru/irk_legend/article/13870.
40 Альтман М.С. Осмысление иноязычных наименований в русском фольклоре
и у Пушкина // Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Тради-
ция. М.: Наука, 1976. С. 297. См. также: Черепанова O.A. Мифологическая лексика
Русского Севера. Л.: Изд-во ЛГУ, 1983. С. 72.
Зубоврачебная история... 259
Старец строго укорил его за непослушание и невнимание к его
словам и объяснил, что больные зубы излечиваются прикладыванием
к ним частички дуба, в котором подвизался преподобный Тихон, и что
это испытано старцем на себе уже не один раз.
Так как время было вечернее, да к тому же на улице было снежно
и холодно, отец П. не пошел к часовне у дуба, но остановился на мысли:
надо просить помощи у Преподобного. После вечерни, дождавшись,
пока ушла вся братия, он подошел к иконе Преподобного <...>, сотво-
рил поклон перед нею, затем взял масла из лампады и помазал левую
щеку, где болели зубы.
Вернувшись в келлию, он прилег на постель, молясь Богу, чтобы
Он, по молитвам угодника Своего, преподобного Тихона, скорого
в бедах и болезнях помощника, избавил его от зубной боли. "В этом
молитвенном состоянии, — вспоминал отец П., — впал я в забвение,
в какую-то приятную дремоту. Минут десять продолжалось это. Потом
я встал уже без боли и с того времени, по милости Божией, спокоен...
Больной зуб вскоре раскололся, и одну половину я, с благословения,
дал вынуть, что исполнено было без малейшей боли, хотя корень был
Молитва Тихону, как можно судить по этому рассказу, служит не
только более действенным лечением, чем хирургическое удаление зуба,
но и наилучшим наркозом. В народных практиках врачевания устойчи-
вым способом лечения при зубной боли, помимо (или в дополнение)
молитв и заговоров, служило ритуальное использование почитаемых
каменных крестов (в этих случаях такие кресты могли отбиваться
по краям, а отбитые кусочки служили для лечебного прикуса); теми
же целебными свойствами наделялись чтимые камни-«елеловики»
и священные деревья42.
К услугам тех, кто умел заговаривать зубную боль, прибегали
не только сельские жители и не только представители низших слоев
населения. Народная традиция в этих случаях могла дополняться
магическими манипуляциями заимствованного и литературно-ро-
мантического характера, как об этом можно судить, например, по
41 Преподобный Тихон Калужский. Житие, чудеса и история монастыря им
основанного. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2006. С. 106—107.
42 Яшкина (Панченко) В.Б. Средневековые каменные кресты в традиционной
культуре XIX—XX вв. // Антропология религиозности. СПб.: Альманах «Канун»,
1998. Вып. 4. С. 352. О двух таких камнях Баше и Башихе (в селе Башеве
Одоевского уезда) сообщал Иван Снегирев: осколки этих камней, связываемых
с легендарными рассказами о местночтимых героях, «почитаются врачевством от
зубной боли» (Снегирев И. Русские простонародные праздники и суеверные обряды.
М.: В университетской типографии, 1839. Вып. IV. С. 74).
260 Переменные величины
«Воспоминаниям» барона Андрея Дельвига за 1828 год, упоминающего
в них о неком поляке, облегчавшем зубную боль с помощью чудодей-
ственного перстня и однажды помогшем таким образом жене его дяди,
поэта и лицейского друга Пушкина, Антона Дельвига:
«Мицкевич (тот самый, знаменитый поэт) уверил Дельвигов, что
есть какой-то поляк, живущий в Петербурге, который имеет способ-
ность уничтожать зубную боль. Послали меня за ним. Я застал его за
игрою в карты. Но он, узнав о причине моего приезда, сейчас бросил
игру, переоделся и с перстнем на пальце направился со мною на из-
возчике <...> С появлением поляка, высокого и полного мужчины,
утишилась зубная боль у жены Дельвига, что сейчас же приписали
действию перстня и магической силе того, кто его имел на пальце»43.
Случаи такого врачевания были, впрочем, для городских жите-
лей скорее исключением. Зубные страдальцы в Петербурге, Москве
и других сравнительно крупных городах обращались в это время
уже, как правило, за помощью к дантистам. Вплоть до организации
земской медицины деревенскую и городскую историю зубоврачебной
помощи в России в целом можно считать вообще разными истори-
ями44. В Петербурге и Москве медицинские нововведения в области
стоматологии дают о себе знать прежде всего печатными сообщениями
о работающих в них врачах-иностранцах. Начиная с середины 1750-х
годов объявления о зубоврачебных услугах регулярно появляются
в столичных газетах, создавая и поддерживая в глазах населения вос-
приятие зубоврачебной практики на фоне рекламы со стороны самих
зубных врачей. Зубные врачи несравнимо чаще, чем представители
других медицинских профессий, извещают публику о своих врачебных
достижениях, но потому же вольно или невольно способствуют под-
держанию давней — идущей от площадей и ярмарок средневековой
Европы — репутации зубных врачей как хвастунов, обманщиков
и авантюристов.
По правилам, утвержденным сенатскими указами 1721 и 1729 го-
дов, приезжавшим в Россию врачам-иностранцам право врачебной
43 Дельвиг А.И. Полвека русской жизни. Воспоминания: 1820—1870. М.; Л.:
Академия, 1930. Т. 1. С. 107. См. также упоминание об этом поляке в дневнике
А.Н. Вульфа: «11 декабря 1828 г. весь день я пробыл у барона. Там был и поляк
Жельверт, который приезжал заговаривать зубную боль Софьи; он очень смешил
нас своим обращением» (Дневники: любовный быт Пушкинской эпохи. Алексей
Николаевич Вульф / Ред. П.Е. М.: Федерация, 1929. С. 178).
44 Троянский П.Н., Белолапоткова A.B. Зубоврачебная помощь в земской ме-
дицине // Сборник научных трудов НИИ им. H.A. Семашко. М., 1991. С. 79—80;
Пашков К.А. Влияние земств на развитие зубоврачебной помощи в России // Сто-
матология для всех. 2011. № 3 (56).
Зубоврачебная история... 261
практики предоставлялось после экзамена («освидетельствования»)
и вручения им аттестата Медицинской канцелярии (а с 1763 года —
сменившей ее Медицинской коллегии). Получить такой аттестат ре-
шались далеко не все приезжающие, а публикующаяся ими реклама
нередко подвергалась опровержению со стороны Медицинской канце-
лярии. Так, например, опубликованное в № 10 «Санкт-Петербургских
ведомостей» за 1757 год объявление о приезде в столицу «искусного
и при многих дворах апробированного зубного лекаря» уже в следу-
ющем, 11-м номере сопровождается предостережением Медицинской
канцелярии, «чтоб приехавшего сюда недавно зубного лекаря <...>
канцелярия не знает и не экзаменовала и к лечению зубных болезней
позволения ему не давала, никто к себе, в силу приказов, прежде опу-
бликованных о неэкзаменованных лекарях не призывал, дабы вместо
желаемой пользы не получить какого вреда»45. Но и те, кто такой
экзамен сдавал, также далеко не сразу удостаиваются общественного
доверия. Приехавший в Россию в середине 1750-х годов французский
дантист Яков (Жак) Клере (Jacques Clairet), учившийся у лучших
дантистов Франции — Пьера Фошара, автора фундаментального для
своего времени труда «Хирург-дантист» («Le Chirurgien Dentiste»,
1728)46 и Этьена Бурде (1722—1789)47 — получив после долгих прово-
лочек официальное разрешение на занятие зубоврачебной практикой,
в 1763 году спешит дать объявление, в котором оправдывается от
возводимых на него подозрений:
«Некоторые злонамеренные люди рассеяли обидный слух про-
тив чести практикующаго здесь французскаго медика, котораго
благоразумие довольно известно, почему он принужден был искать
себе защищения Государственной Медицинской коллегии, которая по
освидетельствовании его рецепта учинила о том следующее при сем
45 Цит. по: Мирский М.Б. Медицина России XVI—XIX веков. М.: РОССПЭН,
1996. С. 88—89.
46 О Фошаре — основоположнике одонтологии: King R. The Making of the
Dentiste. P. 97—143 ff; Lynch CD., O'Sullivan V.R., McGillycuddy C.T. Pierre Fauchard:
the «Father of Modern Dentistry» // British Dental Journal. 2006. № 201. P. 779—781;
Spielman A.I. The birth of the most important 18th century dental text: Pierre Fauchard s
Le Chirurgien Dentiste // Journal of Dental Research. 2007. Vol. 86. № 10. P. 922—926.
47 Бурде слыл вторым после Фошара авторитетом в области зубоврачевания
и протезирования. Сочинение, сделавшее его имя знаменитым: Bourdet E. Recher-
ches et observations sur toutes les parties de l'art du dentiste. 2 Vols. Paris: Jean-Thomas
Hérissant, 1757. О нем: Garant P.R. The contributions of Etienne Bourdet (1722—1789) to
the diagnosis and treatment of periodontal disease // Bulletin of the History of Dentistry.
1993. Vol. 41. № 2. P. 69—72. См. также: David T. Bibliographie française de l'art dentaire,
Paris: Félix Alcan, 1889; Dagen G. (Montcorbier). Documents pour servir à l'histoire
de l'art dentaire en France et principalement à Paris. Paris: La Semaine dentaire, 1925.
262 Переменные величины
разсуждение и свидетельство, так что ложное оное порицание должно
помянутым клеветникам приносить только стыд и раскаяше, если они
только то чувствовать могут».
«Копия со свидетельства конторы Государственной Медицинской
коллегии. Понеже состоящий здесь практикующий доктор француз
де Клер представлял, что он Ея Высокородию госпоже Алсуфьевой
по болезни ея из партикулярной аптеки аптекаря Казимира Мейера
по рецепту своему октября 20-го числа с. г. прописывал потребные
медикаменты, а здесь разглашается, якобы в том рецепте было нечто
писано неприлично, для того оный оригинальный рецепт и с онаго
рецепта взятая из той аптеки копия мною и бывшими в конторе Госу-
дарственной Медицинской коллегии господами докторами Скиадом,
Эразмусом и Ашем разсмотрены, и никаких противных и сумнитель-
ных лекарств по тому рецепту не усмотрено, а единственно прописаны
они по следующим тогда у оной госпожи болезням. В чем ему, доктору
де Клеру, сие свидетельство за прописанием нашим дано.
Декабря 9-го дня 1763 г. Василий Гевит, барон П. Аш, Георгий
Скиада, Иоганн Фридрих Эразмус».
Позднее, в 1770—1780-х годах, в «Московских ведомостях» публи-
тга п^Тчакттрнт/га Т^ттрпр*
куются объявления Клере:
«Приехавший недавно из С.-Петербурга придворный зубной
лекарь Яков Клере, живущий против Печатнаго двора в доме его
высокографскаго сиятельства обер-камергера и разных орденов кава-
лера графа Петра Борисовича Шереметева, вынимает зубы искусным
и легким способом, кривые поправляет, вместо оных вставляет новые,
черные белит и лечит во рту всякую болезнь, фистулу и скорбут; для
содержания зубов в чистоте делает зубные порошки, також и по-
лоскательную воду для мытья десен во рту; притом имеет лекарства
здоровыя и приятныя для рта. Он, Клере, бывает дома с полуночи до
9 часов, а после полудня до 4 часов. При сем сей зубной лекарь объ-
являет, если кому он понадобится, чтобы те присылали за ним свою
карету» (1770).
«Клере, придворный зубной мастер, выдергивает зубы с великим
искусством; фальшивые зубы вставливает подобными натуральным;
вылечивает все болезни, бываемыя во рту, как-то флюсы, улсеры
и цинготную; продает полоскание его композиции для укрепления
десен и порошок для выбеливания зубов. Живет он, Клере, на Петровке
в приходе Рождества в Воронцовом доме» (1782).
Зубоврачебная история... 263
Не страдали скромностью и другие зубные врачи, имевшие прак-
тику в столичных городах, предлагая пациентам не только хирургиче-
ские, но также одонтологические и медикаментозные способы лечения.
Некоторые из них могут поразить сегодня своей оригинальностью.
Так, практиковавший в Санкт-Петербурге немец Генрих (Андрей
Гаврилович) Бахерахт рекламировал в 1765 году якобы открытый им
метод лечения зубной боли с помощью магнитов:
«Магнитную силу от зубной боли нашел я столь надежною, что
мне об оной не осталось уже никакого сомнения. Сие средство показа-
лось мне сперва весьма слабым потому, что я действие оного понять не
мог, чего ради не намерен я был чинить опытов, однако к тому почти
был принужден, будучи позван к некоторой женщине, одержимой
жестокой зубной болью. У ней гнил зуб, ничто мук ее не облегчало, и
я не знал ей дать другого совета, как чтоб она тот зуб велела вырвать;
токмо упомянутая женщина, несмотря на жестокость болезни, на то
не склонялась. Я взял, наконец, сделанный искусством магнит и, оный
приложив к ее зубу, держал несколько минут, после чего, к крайнему
моему удивлению, боль ее менее чем в полчаса миновала.
Сей опыт чинил я и над другими людьми и нашел, что во всех
родах зубной боли магнит совершенное имеет действие. А как многие
весьма страждут оною болезнью, то сим объявляю, что если у кого зубы
будут болеть, чтобы пожаловали ко мне пользоваться моим лечением
в сей их болезни безденежно по утрам в восьмом часу, а живу я по
Мойке в четвертом доме от нового моста.
Как надобно, чтобы больной во время прикладывания магнита
лицом был обращен к северу, то я, дабы точно знать, где север, упо-
требляю всегда компас. Прикладываю один или несколько раз магнит
к больному зубу или велю самому страждущему, что еще и лучше, оный
прикладывать северным полюсом. Все чувствовали при том небольшую
боль, после великий холод и стук в зубе, а наконец зуб совсем онемел,
и боль прекращалась. По сие время я ни одного еще не видел больного,
у которого бы после тот же зуб опять заболел»48.
48 Санкт-Петербургские ведомости. 1765. № 42. 27 мая. СМ. Громбах пред-
полагал, что объявление о магнитах Бахерахта имеет в виду лечение пациентов
животным магнетизмом {Громбах СМ. Пушкин и медицина его времени. М.: Ме-
дицина, 1989. С. 135). Но популярное учение Месмера о магнитном флюиде будет
опубликовано только в 1779 году (подробнее: Богданов К.А. Врачи, пациенты,
читатели. С. 178—193). Свой метод Бахерахт позаимствовал скорее всего из книги
кенигсбергского врача Теске, изданной по-немецки в том же 1765 году: Teske J.G.
Neue Versuche zu Curirung der Zahnschmerzen vermittelst eines magnetischen Stahles.
Königsberg 1765. Бахерахту принадлежит также первая в России работа, посвя-
щенная описанию и лечению цинги: Бахерахт А.Г. Практические рассуждения
о цинготной болезни. СПб., 1786.
264 Переменные величины
В том же году медицинская коллегия сделала Бахерахту выговор
за то, что он «оными магнитами торговал, продавая их чрезвычайною
ценою»49. Работавший в 1770-х годах в Москве француз Франсуа Дю-
брейль (Francois Dubreuil, в тогдашнем русском написании: дю Брюи)
также извещал о многообразии своих услуг и имеющихся у него ле-
карствах от зубной боли:
«Господин дю Брюи, зубной лекарь, привилегированный от Го-
сударственной Медицинской коллегии, приехал недавно в Москву
и предлагает свои услуги в разсуждении того, что вообще касается до
здоровья и чистоты рта. Он чистит зубы, белит, укрепляет, если они
качаются, выдергивает их, разводит, равняет и вставливает поддель-
ные. У него же находятся капли, от которых черные зубы становятся
белыми, очищаются десны, утверждаются качающиеся зубы, десны от
цинги вылечиваются и шишки сгоняются. Словом, у него находится
все, что потребно к содержанию здороваго и приятнаго рта, и лекар-
ства от зубной боли».
Практиковавший там же в 1780-х годах итальянец Антонио
Кампиони давал объявление, что «для прекращения зубной болезни
имеет химический камень, с помощью которого, положа на больной
зуб и подержав минут 5—6, не растворяя рта, оная болезнь минуется;
цена оному камню 50 коп.», а его коллега по фамилии Януш предлагал
к продаже «капли или состав от зубной боли; надобно одну только
каплю положить на больной зуб; цена 1 руб.»50.
Зубоврачебные услуги находили своих клиентов. Швейцарский
врач Генрих Аттенгофер, работавший в Санкт-Петербурге с 1808 по
1815 год, отмечал в составленном им первом мед ико-топографическом
описании российской столицы, что состояние зубов у ее жителей
плачевно:
«Здесь увидишь не только беззубых старушек, но и беззубых
молодых дам. Девицы, едва достигшие полного возраста, украшенные
всеми прелестями, лишаются сего совершенства, в коем другие народы
полагают столь высокую цену»51.
49 Энциклопедический словарь / Под ред. И.Е. Андреевского. СПб.: Ф.А. Брок-
гауз, И.Е. Ефрон. 1891. Т. 3. С. 210. Подробнее: Столпянский П.Н. Из прошлаго
Петрограда // Исторический вестник. 1915. Вып. 7. С. 130—146; Аржанов Н.П.
Петербургские истории: Бахерахт, Валленштейн, Вагенгейм // Стоматология. 2004.
№ 6. http://www.l00matolog.com.ua/archive/2004/6/art_54.htm.
50 Левицкий А.П. Материалы к истории зубоврачевания в России // Одонтоло-
гическое обозрение. 1899. № 1. С. 1—11.
51 Аттенгофер Г. Медико-топографическое описание Санкт-Петербурга, глав-
ного и столичного города Российской империи. СПб., 1820 (цит. по эл. версии: http://
Зубоврачебная история... 265
Одной из таких дам вполне могла быть восемнадцатилетняя жена
Пушкина Наталья Николаевна, которая в отличие от своего мужа, на-
деленного отменно здоровыми зубами, мучилась зубной болью и была
готова к тому, как это известно со слов матери поэта, чтобы их вы-
рвать. 22 июля 1831 года, когда Пушкины жили в Царском, бывавшая
у них Надежда Осиповна писала дочери Ольге:
«У Наташи ужасно болят зубы и никого нет, кто бы мог ей их
вырвать. Весь Двор от нее в восторге, императрица хочет, чтобы она
к ней явилась, и назначит день, когда надо будет притти. Это Наташе
очень неприятно, но она должна будет подчиниться»52.
Рекламные расценки на услуги зубных врачей были еще одной ти-
пичной чертой, отличавшей зубоврачевание от других сфер медицин-
ской помощи. Усилия врачей оплачивались не только в стоматологии,
но оплата услуг зубного врача предполагалась заведомо откровеннее.
По свидетельству Е.И. Росторгуева, делившегося в 1846 году своими
впечатлениями от Петербурга, главная улица столицы — Невский про-
спект — была уже в это время увешана таким количеством объявлений
зубных врачей, что, могло показаться, «все жители были беззубые».
Впечатлял и перечень рекламируемых услуг:
«Один рекомендуется вставлять зубы искусственные, такие на-
туральные, что никак не можно отличить их от настоящих; другой
предлагает зубы фабрики итальянской; этот хвалит зубы французские,
а тот английские; один вставляет зубы с механикою, другой с золотыми
проволоками, третий без всякой механики и проволок; здесь берутся
пломбировать пустые зубы композициею: а там золотом, платиной
и прочее и прочее»53.
Опыт зубного протезирования включал к этому времени разные
способы использования натуральных и искусственных материалов.
В XVIII веке зубные врачи практиковали изготовление зубов из костей
и клыков животных, панцирей черепах, бивней слонов и носорогов,
дерева, фарфора и керамики. Из золота и свинца первоначально
www.sygeplejersken.dk/nh/manuel/attl.htm). Ранее вышло немецко-язычное издание:
Attenhofer L. Medizinische Topographie der Haupt- und Residenzstadt St. Petersburg.
Zurich, 1817.
52 Литературное наследство. Т. 16—18. A.C. Пушкин / Ред. СИ. Зилберштейн,
И.В. Сергиевский. М.: Журнально-газетное объединение, 1934. С. 778.
53 Расторгуев Е.И. Прогулки по Невскому проспекту // Чувствительные путе-
шествия и прогулки по Невскому проспекту / Ред. A.M. Конечный. СПб.: Петро-
полис, 2009. С. 153.
266 Переменные величины
выделывалась проволока для закрепления протезов, с 1810-х годов
появляются первые золотые зубы. Некоторые врачи пытаются вжив-
лять человеческие зубы — извлеченные из трупов в анатомических
театрах или погребенных покойников. После битвы под Ватерлоо
обильным и предпочтительным источником такого товара становят-
ся зубы, вырванные мародерами у павших (в своем подавляющем
большинстве — молодых) солдат на полях сражений, а само название
«зубы Ватерлоо» — обретает нарицательное значение качественного
стоматологического изделия. Попытки вживления человеческих зубов
были при этом ненадежными, а часто и смертельно опасными, под-
вергая пациента опасностью заражения крови, но сравнительно рас-
пространенными вплоть до 1860-х годов54. Мысль о натуральных, но
также и искусственных зубах, которые могли бы наилучшим образом
заменить собой настоящие, служила в таком контексте поводом для
фантазирования на тему, каково быть носителем зубов, представля-
ющих собой разные страны и культуры. Читатели журнала «Москвитя-
нин» за 1851 год могли узнать об этом из анекдотического «известия»,
рассказанного на его страницах безымянным автором.
«В одном городе, изобилующем всеми земными благами, один
почтенный господин вздумал восстановить свои зубы, изветшавшие
вследствие разных уважительных причин. В городе было до десятка
зубных врачей, об успехах которых говорили и вывески и газетные объ-
явления. Господин без зубов выбрал самого знаменитого дантиста и от-
правился к нему. — "Какие же вам угодно иметь зубы?" — спрашивает
дантист, подводя посетителя к огромной коллекции своих запасов»55.
Посетитель озадачен увиденным: перед ним зубы «новоизобретен-
ные английские, патентованные», французские, американские, «есть
еще минерально-натуральные, минеральные, имеющие вид зубов
54 Woodforde J. The Strange Story of False Teeth. London: Routledge, 1968. P. 62—
63 ff; Bennion E. Antique Medical Instruments. Sotheby Park Bernet: University of
California Press, 1979 (reprinted in 1980). P. 249—250; Tannenbaum R. Health and
Wellness in Colonial America. Westport (Conn.): Greenwood Press, 2012. P. 132—133.
55 Москвитянин. 1851. № 5. Кн. 1. С. 141. Раздел «Современные известия». Под
«минеральными» зубами здесь имеются в виду фарфорные протезы. Изготовление
первого фарфорового протеза приписывается французскому дантисту Алексису
Душатье, сделавшему его для самого себя в 1774 году. В 1789 году производство
керамических протезов было запатентовано Николя Дюбуа ду Шефре, французским
дантистом, решившим связанные с таким изготовлением технические проблемы.
Начиная с 1790-х годов производство керамических протезов становится массовым,
пионером в этом начинании стала британская фарфоровая мануфактура Джосайи
Веджвуда (Wedgwood), заключившая в 1792 году контракт с де Шефре сроком на
14 лет.
Зубоврачебная история... 267
с деснами, dents transparents, dents osenores, — всего семь сортов»56.
Теряясь выбором, господин идет к другому дантисту:
«Здесь кроме виденных им коллекций, ему показали только что
полученный транспорт лучших австралийских зубов, и недоумение
бедного пациента усилилось еще более. У третьего дантиста ему <...>
объявили, что со дня на день ожидают получения еще невиданных
здесь никогда африканских зубов, и рекомендовали это отличное
подражание зубам негров по белизне и прочности, но усовершен-
ствованное согласно требованиям европейского вкуса <...> Господин
без зубов не знал, что делать, каким зубам отдать предпочтение <...>
"Нет, решил наконец он сам с собою <...> На пробу, пожалуй, я взял бы
сюда английский, сюда французский, здесь сошел бы минеральный, тут
лучше бы годился американский: ну да как они заведут между собою
войну — француз с англичанином или англичанин с американцем!
<...>" Вследствие этих опасений господин без зубов решился доволь-
ствоваться остатками своих собственных, и до сих пор, по его словам,
не имел причины раскаиваться в этом»57.
Медицинский прогресс (не ограничивающийся в этом случае зу-
бами и обнадеживающий в размышлении о париках, искусственных
глазах, ушах, горле, ногах и руках) подытоживается здесь же перспек-
тивой на будущее и риторическим вопросом: «Человек становится
все больше и больше искусственным; автоматам предстоит блестящее
будущее; да уже и не пользуются ли ею они?»58
Иным вопросом задавался неизвестный автор фельетона «Дан-
тисты. Заметки человека, страдавшего зубами», опубликованного
в 1859 году в журнале «Отечественные записки». Очевидное наличие
«огромного числа» зубных врачей в Петербурге заставляет, по его
мнению, задуматься прежде всего о том, почему это так и кем явля-
ются сами эти врачи.
56 Там же. С. 141—142.
57 Там же. С. 142.
58 Там же. Автором или пересказчиком этого анекдота мог быть Иван Кокорев,
литератор, деятельно сотрудничавший в эти годы с журналом «Московитянин».
Кокорев отрывочно цитирует приводимый текст в «Публикациях и вывесках» как
пример рекламы, иллюстрирующей современный московский быт: Кокорев И.Т.
Очерки и рассказы. М.: В университетской типографии, 1858. Ч. 1. С. 101 («Со-
держатель зубного кабинета публикует о получении из Америки "партии лучших
искусственных зубов, превосходящих натуральные, как в отношении прочности,
белизны, так и удобства к жеванию и произношению". Рядом с этой публикацией
какой-то добрый человек всенародно объявляет, что у него вставные зубы, которые
он приобрел у одного зубоврача в столице, где "обретаются все блага жизни". Ну,
эти известия не мешает принять к сведению»).
268 Переменные величины
«Куда ни посмотришь, по лучшим нашим улицам, везде непре-
менно бросятся вам в глаза красивые вывески, которые на всех воз-
можных языках возвещают о разных дантистах и искусственных зубах,
совершенно заменяющих и даже превосходящих настоящие, о зубных
врачах, придворных и непридворных, состоящих в разных обществах
и нигде не состоящих <...> Неужели в Петербурге так свирепствуют
зубные боли и такая бездна гнилых и испорченных зубов, что дерганье
их дает средства и удобства жизни такому множеству зубных врачей?»59
Волнующий автора вопрос обязывает к проницательности. Зу-
боврачевание, как подсказывал он здесь же читателю, есть очень
«прибыльная наука» и «все вообще дантисты живут с большим ком-
фортом», но вот что странно: самой этой профессии «обыкновенно
посвящают себя целые фамилии и целые поколения», ее представители
склонны к светским манерам, посещают театры и концерты и даже
говорят по-французски, но все это не может скрыть их еврейского
происхождения: «Всему мешает неизбежный акцент, напоминающий
о принадлежности большей части из них к тому странствующему пле-
мени, из которого некогда вышли Авраам, Исаак и Иаков с двенадца-
тью сыновьями»60. Одного этого обстоятельства, конечно, достаточно,
чтобы «сказать с уверенностью, что не больные зубами составляют
главный источник дохода дантистов»61. Сам автор почерпнул свое
убеждение на личном опыте: однажды ему довелось посетить одного
из таких врачей — врач устрашающе выглядел, лечил не только зубы,
а также мозоли, но самое главное: судя по всему, ему было привычно
«шляться по Невскому»62. Кто же тогда дантисты на самом деле? И что
скрывается за их профессией?63
3.
Настороженное отношение к зубным врачам подпитывается ксе-
нофобией и, в частности, антисемитизмом и далее. Первыми зубными
врачами в России были иностранцы — преимущественно французы
и немцы, предопределившие распространенное в столичных городах
представление об «иностранности» самой зубоврачебной помощи.
Представление о типичном дантисте, пользующем городских жителей
59 NN. Дантисты. Заметки человека, страдавшего зубами // Отечественные
записки. 1859. Т. СХХШ. Отд. VI. С. 11—12.
60 Там же. С. 14.
61 Там же. С. 15.
62 Там же. С. 20.
63 Специально или нет, вслед за фельетоном «Дантисты» в том же номере
«Отечественных записок» непосредственно следовала статья Маколея «О правах
евреев в Англии» (С. 20—30).
Зубоврачебная история... 269
конца XVIII — первой половины XIX века, привычно утрирует его
иностранное происхождение. В комедийных сценах Николая Полевого
«Отец и откупщик, дочь и откуп» (1840) в роли такого дантиста выве-
ден «доктор, зубной и мозольный оператор, Иоганн фон-Цукербродт»,
имя которого в данном случае значимо контрастирует с «говорящими»
русскими именами других персонажей, а сам лекарь при этом чуть
было не становится объектом зуботычин со стороны главного героя —
откупщика Хамова, — в напоминание о давней традиции поношения
и избиения врачей-иностранцев64.
С середины XIX века число дантистов постепенно растет за счет
евреев-ремесленников и евреев-«выкрестов» (евреев, принявших
православие), получавших возможность покидать черту оседлости65.
В 1879 году Александр II подписал закон «О предоставлении евреям,
окончившим курс в высших учебных заведениях, права дальнейше-
го пребывания в местностях, не определенных для постоянной их
оседлости», дополненный циркуляром Министерства внутренних
дел, дававшим право повсеместного жительства также евреям ряда
профессий — аптекарским помощникам, дантистам, фельдшерам
и повивальным бабкам. В 1880 и в 1892 годах действие этого закона
было ограничено в отношении областей казачьих войск: Донского, Ку-
банского и Терского, а в 1897 г. — в отношении Москвы и ее губернии,
но общая тенденция в изменении этнического облика медицинской
профессии и, прежде всего, стоматологии наметилась сразу. Меры
правительства по частичной ревизии «еврейского вопроса» вызвали
смешанную реакцию в обществе. При этом в центр внимания попали
евреи, стремившиеся стать именно дантистами. Дантисты прирав-
нивалось к чиновникам 14-го класса и тем самым теряли паспорт-
ную отметку о мещанском или крестьянском происхождении, что
избавляло их от воинской повинности и давало им, даже если они
и родились в мещанской или крестьянской семье, а также их детям
возможность получить университетское образование, занимать посты
на государственной службе и вообще сулило карьеру, немыслимую
в черте оседлости. Стоматология оказывалась таким образом той
брешью, которая служила путем к социальной ассимиляции на про-
сторах Империи — сохранявшей при этом за самими евреями право
исповедовать ортодоксальный иудаизм.
64 Полевой H.A. Драматические сочинения и переводы. СПб.: В тип. Н. Греча,
1842. Ч. 2. С. 420. Пьеса Полевого была поставлена на сцене Большого театра
28 ноября 1840 г.
65 Гольденвейзер A.JI. Правовое положение евреев в России // Книга о русском
еврействе: От 1860-х годов до Революции 1917 г. Нью-Йорк: Союз Русских Евреев,
1960. С. 148.
270 Переменные величины
Не только в консервативной, но и либеральной среде среде закон
1879 года и его реальные и (еще пуще) воображаемые последствия
обсуждались с эмоциональным нажимом. Так, в частности, в 1881 го-
ду авторитетный И.С. Аксаков, председатель Славянского комитета,
издатель газеты «Русь», в статье с вопросительным названием «Жела-
тельно ли расселение евреев по всей России?» — прежде чем дать на
этот вопрос отрицательный ответ — специально останавливался на
ситуации, складывающейся с резким увеличением численности евреев,
обучающихся зубоврачебному делу:
«С тех пор, как евреи решили воспользоваться свободным досту-
пом к высшему образованию, открытым для них в казенных учебных
заведениях, а с образованием сопряжены были разные льготы по от-
быванию воинской повинности, наши гимназии и даже университеты
стали переполняться евреями. <...> Недавно некоторые газеты вычис-
лили, что каждый студент в университете обходится государству около
400 р. в год. Нам сообщали из достоверного источника, что в нынешнем
году выдано Московским университетом евреям-студентам, окончив-
шим курс по медицинскому факультету, 120 или 110 свидетельств на
звание дантистов. Дантист — пожалуй, и почетное ремесло, но предо-
ставляем читателям произвести расчет, во что обходится государству
образование каждого такого дантиста-еврея в течение пятилетнего
курса, и всех ПО или 120 евреев-дантистов, выпущенных в течение
одного года из одного университета. Спрашивается: в самом ли деле
необходима такая роскошь по части дантистской ввиду недостаточно-
сти сумм, необходимых для открытия элементарных школ, в которых
так нуждается наш сельский народ? Не знаем, действительно ли станут
дергать зубы евреи-дантисты, но что они избегнут таким образом во-
инской повинности и приобретут право на повсеместное жительство
в России — это верно»66.
Недовольство и раздражение публицистов и литераторов консер-
вативного лагеря, и особенно тех из них, кто был близок к позднему
славянофильству, растет попутно правительственным решениям,
в которых усматриваются очередные послабления в отношении евреев.
Так, например, согласно Определениям Первого Общего Собрания
Сената от 28 марта 1886 г. и 27 марта 1887 г., евреям, занимавшимся
медицинской практикой, дозволялось иметь побочные источники
66 Аксаков И.С. Желательно ли расселение евреев по всей России? // Русь.
1881. 20 июня. Позднее включена в: Сочинения И.С. Аксакова. Т. 3. Польский во-
прос и западно-русское дело. Еврейский вопрос. М.: Тип. М.Г. Волчанинова, 1886.
С. 746. Современная публикация в: Аксаков И.С. Еврейский вопрос. М.: Социздат,
2001. С. 57—59.
Зубоврачебная история... 271
заработка, как это ранее было предоставлено евреям, получившим
высшее образование. Поэтому часто евреи-дантисты занимались не
только зуболечением, но и торговлей, а сами зубоврачебные кабинеты
превращались в лавочки и магазины. Практика эта держалась до при-
нятия сенатского указа 1903 года, определившего, что лица низшего
медицинского персонала (дантисты, фельдшеры, повивальные бабки)
могут проживать вне черты оседлости лишь при условии занятия
своей специальностью; если же они обратятся к занятиям торговлей
или иными промыслами, не имеющими ничего общего с их про-
фессией, они подлежат выселению в черту оседлости (указ 14 марта
1903 г. № 2319 по делу Эпштейна)67. На практике, однако, этот указ
применялся в единичных случаях, а главное, мало что менял в уже
сложившемся образе самих евреев-дантистов как потенциальных
торговцев, ювелиров и меховщиков.
Во мнении многих (и, как показывает пример Аксакова, этого
мнения придерживались также влиятельные лидеры интеллектуаль-
ного российского сообщества) евреи-дантисты считались теми, кто
пытается обрести социальные права в обход социальных обязан-
ностей. К началу XX века это обстоятельство воспринимается в ат-
мосфере нарастающего антисемитизма и муссируется монархической
и черносотенной прессой. Попытки самих врачей указать на то, что
есть дантисты «поддельные», а есть «безвинно страдающие»68, едва
ли убеждали тех, кто был склонен верить, что большинство зубных
врачей — «разные Шмуйлы и Сорки» — невежественны в своем деле
и получили свои звания обманным путем69. При этом само представле-
ние о стоматологии как о «нерусской» и «неправославной» профессии
являлось уже настолько привычным, что выражалось иногда самым
неожиданным образом — вплоть до того, что в 1907 году Святейший
синод специально обсуждал вопрос о разрешении священникам посту-
пать в зубоврачебные школы и дал на него однозначно отрицательный
ответ, — хотя совмещение медицинской профессии и священнического
сана в принципе не возбранялось70.
67 Волътке Г. Медицинские профессии по действующему русскому законода-
тельству // Еврейская энциклопедия. Свод знаний о еврействе и его культуре в про-
шлом и настоящем. СПб.: Общество для еврейских научных изданий и Издательство
Брокгауз-Ефрон, 1910 — на сайте: http://ru.wikisource.org.
68 См., например: Розовский В.В. О дантистах поддельных и дантистах, безвинно
страдающих // Зубоврачебный Вестник. 1903. № 4. С. 58—62.
69 Кунките М. Сакисасот, пищеварительные челюсти и две кривообразные
рожи // Dental Market. 2004. № 5. С. 26.
70 Поводом к этому обсуждению стало прошение священника Старо-Письман-
ской слободы, Самарской губернии, испрашивавшего разрешения поступить ему
в зубоврачебную школу. «Для предупреждения подобных ходатайств священников,
Синод, решив, что занятия в зубоврачебных школах несовместимы с саном свя-
272 Переменные величины
Традиционные инвективы о жадности и алчности евреев теперь
привычно адресуются евреям-дантистам, как бессовестным и бессер-
дечным вымогателям. О примерах такого рода обыватели судят на ос-
нове преимущественно «фольклорных» слухов, но иногда материалом
к этому могли послужить и некоторые действительно возмутительные
случаи стоматологической практики. Например, такие:
«Полтава. Сегодня в съезде рассмотрено дело по обвинению зуб-
ного врача Каневского его пациенткой учительницей Герасимовской
в просверлении ей восьми здоровых зубов, с целью получить больший
гонорара за пломбирование их. Вызванные в суд зубные врачи показа-
ли, что зубы Герасимовской разрушены искусственно. Каневский при-
говорен в тюрьму на полтора месяца (Русское слово. 1910. 22 декабря)».
Петербург. Дантист, выставляющий зубы. В участок нарвской
части явился некто Закржевский с разбитым лицом и сообщил, что
в зубоврачебном кабинете Лихмангофа он был избит Лихмангофом
и дворником дома, Беляковым, за то, что не уплатил денег за сделанные
искусственные зубы. Побои Лихмангоф нанес заявителю в то время,
когда силою вынимал из рта неоплаченные зубы. Частный врач на лице
Закржевского нашел незначительные ссадины. Допрошенный полици-
ей, Лихмангоф не признал себя виновным и объяснил, что он хотел
осуществить свое право — не оставить во рту у Закржевского зубов, за
которые не получил денег. Дворник объяснил, что бить Закржевского
он не бил, а помогал вынуть зубы, держа его за голову. Составленный
полицией протокол, вместе со свидетельством врача, передан по под-
судности (Утро России. 1910. 27 января)».
На фоне уже закрепившегося к началу 1910-х годов стереотипа
об этническом составе зубоврачебного персонала (так, например,
в Одессе, по официльной статистике, в 1910 году из 313 зубных врачей
и дантистов евреев числилось 29171; в Петербурге в 1913 году это соот-
ношение было примерно равным — но и здесь евреев было на 2 про-
щенника и допустимы быть не могут, определил известить об этом епархиальных
архиереев, епископу же самарскому Константину сделать выговор за направление
подобного ходатайства в Синод» (Русское слово. 1907. 30 июля). В истории вра-
чебного служения православных священников показателен пример архимандрита
Николая (в миру В.М. Муравьев-Уральский, 1882—1961, с 1931 года — епископ
Кимрский), служившего с 1914 года полковым хирургом на Юго-Западном фронте.
71 См. статью «Одесса» в: Еврейская энциклопедия. Литератор и казачий
генерал Петр Краснов, описывая в романе «Понять — простить» (1923) приметы
дореволюционной Одессы, выразил это обстоятельство расхожим образом: «В этом
квартале все жили зубные врачи, и все — евреи» (Краснов П.Н. Понять — простить.
Pubmix.com, 2013. С. 242-243).
Зубоврачебная история... 273
цента больше)72 очередным и скандальным поводом к антисемитским
пересудам стало так называемое «дело дантистов», или «процесс 298-
ми», проходивший в октябре—декабре 1912 года в Москве и широко
освещавшийся в прессе.
В официальном изложении обстоятельств этого дела его возник-
новение обязано наблюдательности и усердию начальника Киевской
сыскной полиции Петра Любченко, который в 1908 году обратил вни-
мание на странное обстоятельство. Обстоятельство это заключалось
в загадочном ажиотаже, связанном с массовой сдачей евреями экза-
мена на дантиста в киевском Императорском университете Святого
Владимира. При этом многие из тех, кто обзавелся таким дипломом,
были уже вполне состоятельными людьми, имевшими работу в ма-
газинах и фирмах. По закону, существовавшему с 1891 до 1900 года,
зубоврачебная профессия была представлена двумя категориями мед-
персонала — зубными врачами и дантистами. Зубным врачом станови-
лись сдавшие экзамен выпускники зубоврачебных школ с 2,5-летним
курсом образования, а дантистами — ученики частнопрактикующих
зубных врачей после трехлетней практики в зубоврачебном кабинете.
Будущие дантисты экзаменовались во врачебном отделении губерн-
ского правления, а затем допускались к окончательному экзамену
при университете, имеющем медицинский факультет, или Военно-
медицинской академии. Выдержавшие последний экзамен получали
удостоверение дантиста. Система эта вызывала нарекания как со
стороны стажирующихся — из-за большой стоимости обучения (до-
ходившей иногда до 200 рублей в год), так и со стороны пациентов —
из-за низкой квалификации дипломированных дантистов, которые
во время своего обучения стажировались только там, где они сами
жили; а в остальных случаях платили за учебу, но наведывались на
стажировку лишь время от времени. 1 мая 1900 года был принят указ,
вводивший единое звание зубного врача, которое отныне могли по-
лучить только лица, имевшие высшее медицинское образование или
окончившие специальные зубоврачебные школы (от поступающих
в такие школы требовалось иметь не менее шести классов гимназии
или реального училища). Система прежнего зубоврачебного образова-
ния была в порядке исключения сохранена за теми, кто уже проходил
стажировку в зубоврачебных кабинетах, с условием, что они сдадут
окончательные экзамены не позднее 1904 года. Появление в 1909 году
в Киеве большого количества евреев, желающих сдать экзамены на
звание дантиста по старым правилам, насторожила начальника киев-
ских сыщиков, и он провел расследование, показавшее, что документы,
которые они предоставляли в качестве свидетельств о выдержанных
72 Юхиева Ю. Этнический состав и этносоциальная культура населения Пе-
тербурга. Л., 1984. С. 211.
274 Переменные величины
ими предварительных экзаменах во врачебном отделении губернского
правления Смоленска, фальшивые. В протоколе суда отмечалось, что,
«сосредоточив свое расследование в этом направлении в целях разъяс-
нения возникшего у него предположения, Любченко в сентябре 1909 го-
да получил сведения, что в Киев прибыло несколько не имеющих права
жительства евреев под предлогом держать экзамены в университете на
звание дантиста; ввиду этого Любченко навел справки в канцелярии
университета и установил, что к прошениям были приложены свиде-
тельства смоленских зубных врачей Познякова и Дубсона об отбытии
установленного стажа, снабженные удостоверительными надписями
Смоленского врачебного отделения о том, что они по окончании
стажа подвергались при названном врачебном отделении испытанию,
каковое и выдержали. Обозревая эти свидетельства, Любченко за-
метил, что на свидетельстве Сикорского имеется удостоверительная
надпись от 14 июля 1904 года за номером 1796 и что тот же номер
помещен в надписи на свидетельстве Волковича от 26 июля 1904 года;
это обстоятельство возбудило у Любченко сомнение в подлинности
всех представленных удостоверений, и поэтому он обратился к Смо-
ленскому губернатору. Произведенным по распоряжению Смоленского
губернатора осмотром исходящих журналов врачебного отделения
было установлено, что удостоверение поименованным Любченко
лицам выдано не было. Ввиду сего в Смоленске и в Киеве одновре-
менно был произведен ряд обысков — в Смоленске у местных зубных
врачей Дубсона и Познякова, а в Киеве у местных дантистов Лейбы
Лейбова Ратнера и Мовши Вульфова Бригадира; причем по обыску был
добыт богатый материал, проливающий свет на деятельность целой
преступной организации, поставившей своей целью за материальное
вознаграждение, в обход нового закона о зубных врачах предоставлять
возможность желающим лицам путем выдачи им соответствующих
подложных документов приобретать права дантистов»73.
Дальнейшее расследование показало, что производством и фальси-
фикацией фальшивых удостоверений занимается группа подельников,
вступивших в давний сговор со служащими канцелярии Смоленского
губернского правления, а также с университетскими чиновниками
Харькова и Киева, куда будущие дантисты отправлялись на подго-
73 Подробный источник сведений о «деле дантистов»: Процесс дантистов
в Московской Судебной Палате (с 23 октября по 21 декабря 1912 г.): Стенографи-
ческий отчет. М., 1913. Дальнейшие цитаты и изложение материалов дела — по
этому изданию. Журналистское описание истории следствия: Жирное Е. Процесс
298 дантистов // Коммерсантъ Власть. 2007. № 42 (746). http://www.kommersant.ru/
doc/819285/print.
Зубоврачебная история... 275
товку к экзаменам. Фабрикация диповых документов началась уже
в 1901 году, за которые Дубсон и Позняков брали от 300 до 600 рублей.
Бизнес себя оправдывал: в Киеве на удивление легкий экзамен еже-
годно сдавали около 30 человек, а в Харькове в общей сложности его
выдержали около полутора сотен. Газетные сообщения об обысках
и арестах в Смоленске и Киеве, опубликованные в крупнейших сто-
личных газетах74, вызвали панику среди новоиспеченных дантистов.
Была проведена ревизия и самих зубоврачебных кабинетов, показав-
шая, что звание дантиста и зубного врача иногда не соответствует
деятельности его владельцев, определяемых тем самым, на основа-
нии указа 1903 года, к выселению в черту оседлости75. Перепуганные
дантисты в массовом порядке стали являться в полицейские участки
с покаянными заявлениями. Общее число проходивших по «делу
дантистов» превысило 300 человек, поэтому для обработки огромного
массива материала потребовалось еще три года, после чего оно было
передано в суд. В большинстве своем и те, кто фабриковал липовые
справки, и те, кто их получал, были евреями (хотя и не только еврея-
ми, — так, фактическим распорядителем дел канцелярии врачебного
отделения, прикрывавшим составление удостоверительных надписей,
был русский, чиновник Леонид Лепехин). Но в глазах публики, сле-
дившей за процессом в Москве, судебное дело воспринималось как
однозначно «еврейское». Помимо «дела дантистов» организованная
продажа подложных документов годом ранее была выявлена также
в связи с делом о массовой фальсификации документов, дававших
призывникам возможность избежать воинской повинности, — и орга-
низатором этой аферы оказался также еврей и, как специально, также
дантист. Сообщения о его неудавшемся аресте обошли прессу и были
также на слуху76. Прокурор Иван Томашевский пытался подчеркнуть
74 «Сыскной полицией раскрыта фабрикация в широких размерах подложных
свидетельств на звание дантиста. В дело замешаны чины канцелярии врачебного
отделения и бывший уездный врач Рутковский. Арестованы делопроизводитель
Лепехин и дантисты Поздняков и Дубсон» (Голос Москвы. 1909. 27 октября).
«Врачебный инспектор Крылов донес главному медицинскому управлению, об
обнаружении 156 подложных зубоврачебных дипломов. Врачебный инспектор
запрашивает, как поступить с самозванцами. Дальнейшее расследование дел об
изготовлении подложных дипломов передано московским судебным властям»
(Русское слово. 1909. 7 декабря).
75 В 1910 году о случае такого выселения из Смоленска сообщала, в частности,
газета «Русское слово»: «Тринадцать дантистов и четыре зубных врача, у которых не-
давнею ревизией установлено отсутствие кабинетов, выселяются в черту оседлости.
Для ликвидации дел им дан семидневный срок» (Русское слово. 1910. 17 января).
76 «В Киеве раскрыта обширная организация по освобождению молодых людей
от воинской повинности, оперировавшая в течение долгого времени. Члены органи-
зации получали за освобождение от воинской повинности крупные суммы. Члены
276 Переменные величины
в своей речи, что нет никаких оснований видеть в национальности
подсудимых доказательство этнической порочности евреев:
«Люди этого племени имеют склонность к некоторым профессиям,
и в том числе к зубоврачебному искусству. Если бы подсчитать процент
евреев, достигших этого звания вполне легально, то процент этот ока-
зался бы весьма внушительным. Придавать этому процессу значение
какого-то "еврейского" дела я считал бы совершенно произвольным».
Однако в газетах процесс описывался как процесс века, который
по небывалому количеству проходивших на нем подсудимых вос-
принимался антисемитски настроенной публикой как воплощение
еврейского заговора против России. Так, например, консервативное
«Новое время» сообщало 23 октября 1912 года:
«Сегодня Екатерининский зал здания московских судебных уста-
новлений представлял собою небывалую картину. Около 300 евреев,
собранных с разных концов России, преимущественно из Юго-Запад-
ного края, заняли почти все громадное помещение зала. Это — под-
судимые дантисты, обвиняемые в приобретении звания зубных врачей
путем подложных документов. Характерны фамилии опрашиваемых:
Гершзон, Фейгин, Этель, Блох, Шапир, Компанейц, Песенник, Пильщик
и даже Ливер. Защита явилась в чрезвычайном обилии. Их приблизи-
тельно человек 70»77.
организации освобождали своих "клиэнтов" от воинской повинности очень просто.
Вместо здоровых, подлежащих отбытию воинской повинности молодых людей, вы-
ставляли наемных калек, снабженных подложными документами. Освобождение
происходило таким образом, как бы на законном основании. В связи с этим делом
вчера утром полицией был арестован в своей квартире на Меринговской улице
дантист Райхер. Райхер вел широкую жизнь, в деньгах не стеснялся. Молва гласила,
что он является душой организации. В квартире Райхера произведен самый тща-
тельный обыск; однако, ничего не обнаружено. Тем не менее, присутствовавшему
при обыске городовому было поручено отвести Райхера в участок. Сегодня, ночью,
городовой явился в сыскное отделение и сообщил, что порученный ему Райхер по
дороге в участок бежал. Произведенным расследованием выяснено, что Райхер
убедил городового зайти с ним на свою квартиру. Там Райхер оставил городового
у парадного хода, а сам через черный ход скрылся. Полагают, что Райхер подкупил
городового. Городовой арестован» (Русское слово. 1911.24 марта). См. также: Новое
время. 1911. 24 марта.
77 Новое время. 1912. 23 октября. В тех же тонах выдержано сообщение о на-
чале судебного дела в газете «Голос Москвы» (1912. 23 октября): «Сенсационный
процесс. Сегодня в московской судебной палате начинается слушанием громкое
дело дантистов. Все обвиняемые (их 298 человек), за исключением должностных лиц
врачебного отделения смоленского губернского управления — евреи, воспользовав-
Зубоврачебная история... 277
Газеты публиковали показания обвиняемых, занятные уже в том
отношении, что многие из подсудимых не могли толком объяснить,
зачем им было нужно становиться зубными врачами. В качестве на-
прашивающегося объяснения предполагалось, что всеми ими овладел
некий коллективный психоз, заставлявший их приобретать зубовра-
чебную профессию даже в ущерб уже имеющемуся доходу. Адвокаты,
многие из которых были также евреями, напирали на политическую
и социально-психологическую сторону преступления — на уни-
зительность черты оседлости, вынуждающей евреев к овладению
профессиями, которые позволяют им улучшить свое существование.
Последнее обстоятельство, с «русской» точки зрения, подчеркивалось
в выступлении адвоката Николая Муравьева (1870—1936) — одного из
лидеров отечественной «молодой адвокатуры» и активного участника
политических процессов начала XX века, уже имевшего опыт в защи-
те представителей еврейского населения (в 1906 году Н.К. Муравьев
поддержал гражданский иск от потерпевших евреев в деле о погроме
в поселке Ярцево, устроенном местными рабочими, и в том же году
участвовал на аналогичном процессе по делу о погроме евреев в ме-
стечке Смела Черкасской губернии):
«Я, русский, могу позволить себе роскошь основательно изучить
и знать только одно ремесло и им одним кормиться. Еврей должен
знать их тридцать. Он должен знать их возможно больше, чтобы от-
нимут одно — заняться другим и, занимаясь этим другим, устоять
в жестокой конкуренции, в борьбе за жизнь, которую поведут с ним
на смерть его вынужденные собратья по профессии»78.
Итоги суда можно признать гуманными. Приговор был оглашен
4 января 1913 года (22 декабря 1912, т.е. накануне празднования Ново-
го года). Из 298 подсудимых 79 человек были полностью оправданы,
и за ними сохранено право продолжать зубоврачебную деятельность.
Те обвиняемые, в чьих действиях суд усмотрел состав преступления,
в массе своей были приговорены к лишению купленного ими зва-
ния и незначительным срокам заключения, которые к тому же были
уменьшены вдвое решением Николая II (по широко циркулировавшим
слухам — благодаря ходатайству подкупленного евреями Распутина)79.
шиеся подложными документами для получения права держать при университете
экзамен на звание дантиста».
78 Подробно о биографии Муравьева и его роли на процессе по делу дантистов:
Варфоломеев Ю.В. Николай Константинович Муравьев: Адвокат, политик, человек.
Саратов: Научная книга, 2007.
79 См.: Слиозберг Г.Б. Дела минувших дней: Записки русского еврея: В 3 т. Па-
риж, 1934. Т. 3. С. 347. Позже Арон Симанович, выдававший себя задним числом
278 Переменные величины
Организаторы «стоматологической» аферы были приговорены к го-
дичному заключению в крепости (Рутковского-младшего и Коврейна
судили затем вторым судом — на этот раз по обвинению о содействии
в уклонении от военного призыва. Коврейн умер в ходе суда, а Рут-
ковский-младший, благодаря амнистии по случаю 300-летия дома
Романовых, отделался годом арестантских рот). Худшая участь была
определена взяточникам-канцеляристам (которые, стоит заметить,
были русскими); они получили по восемь лет каторги.
По завершении процесса память о нем в определенной степе-
ни и на какое-то время «осерьезнила» тематизацию стоматологии.
Буквально через неделю после оглашения приговора суда в новоот-
крывшемся в Москве театре «Водевиль» (в доме Солодовникова) была
поставлена одноактная пьеса Семена Юшкевича — «драматическая
сцена» «Первый день творения» — саркастически рисовавшая моло-
дого дантиста-еврея, который вместе со всей семьей ожидает первых
пациентов в своем новом зубоврачебном кабинете. Название и сюжет
пьесы заведомо указывали на ее злободневный характер, но публика
не оценила авторского гротеска (в целом характерного для его соци-
ально-сатирической драматургии, акцентировавшей преимущественно
еврейские типажи). Как московская, так и последовавшая за ней петер-
бургская постановка (в Троицком театре) были признаны критиками
малоудачными и не оправдавшими надежд публики80. Откликам на
московский процесс изнутри стоматологического сообщества сопут-
ствовали, впрочем, не только серьезные волнения, но и анекдотические
инициативы. Весной того же 1913 года в Канцелярию императрицы
обратился зубной врач еврей Александр-Исай Нахимович Бараш
за личного секретаря Распутина, в своих фантастических мемуарах «Распутин
и евреи» (1921) приписал себе инициативу милостивого решения по делу данти-
стов. Симпатизируя неправедно обвиняемым («Все они были честные, спокойные
люди и многие из них имели семьи») и имея непосредственный доступ к Распутину
(к которому он и раньше приводил просителей-евреев), якобы лично он надоумил
Распутина надавить на Николая II с тем, чтобы тот помиловал подсудимых вопреки
мнению министра юстиции И.Г. Щегловитова. Николай так и поступил, а благо-
дарные дантисты «устроили денежный сбор, собрали 800 рублей, и на эти деньги
была куплена и поднесена Распутину соболья шуба». Сам же Симанович получил
только «еврейский медовый пирог, бутылку красного вина и серебряный еврейский
кубок» (Симанович А. Распутин и евреи. Воспоминания личного секретаря Григория
Распутина. Рига, 1928. С. 48).
80 См., например, заметки: Московская газета. 27 декабря. 1913 («Водевиль
С. Юшкевича <...> мало остроумен, но смотрится без скуки. Следует отметить
прекрасные декорации гг. Мешковых»); Петербургский листок. 1913. 23 октября
(«Первый день творения» не оправдал возлагавшихся на него надежд»). В том же
году пьеса вышла отдельной 9-страничной брошюрой: Юшкевич С. Первый день
творения: Драматическая сцена в 1 действии. СПб.: Изд. журнала «Театр и ис-
кусство», 1913.
Зубоврачебная история... 279
с просьбой принять от него в дар несколько экземпляров изданной
им на свои средства книги «Зубы культурного человека», содержащей
размышения о надлежащей гигиене рта и пользе зуболечения81. В про-
шении принять книгу, предназначенную императрице, наследнику
и всем великим княжнам, автор выказывал чувства «беспредельной
любви и привязанности» и обнадеживался тем счастьем, которое
выпадет ему, если его дар будет принят. После проверки дарителя,
произведенной по запросу к санкт-петербургскому градоначальнику,
засвидетельствовавшей его политическую и социальную благонадеж-
ность, дар был принят. Получив сообщение об этом, Бараш незамедли-
тельно печатает свою книгу вторым изданием, на этот раз украшенную
вензелем и инициалами великой княжны Марии Николаевны и благо-
дарственным предуведомлением о том, что за поднесение своего труда
«Наследнику Цесаревичу и августейшим дочерям Их Императорских
Величеств автор удостоился Всемилостивейшей благодарности от Ав-
густейшего имени Их Императорских Величеств». Издательский трюк
Бараша не прошел незамеченным; по последовавшему предписанию
Министерства Императорского двора, автор обязывался к тому, чтобы
убрать из тиража книги подобные заявления, дававшие ему, как легко
догадаться, не только рекламные бонусы, но и нечто вроде верительной
грамоты и административной гарантии. Насколько неукоснительно
выполнил эти предписания Бараш — вопрос к библиофилам82.
В вышедшей в 1914 году книге В.В. Брусянина, посвященной ти-
пам врачей в художественной литературе, вопрос о дантистах-евреях
(как вопрос о «страшном зле», обходить молчанием который «нет ни
смысла, ни права») затрагивался в связи с рассказом Осипа Дымова
(И.И. Перельмана) «Зубной врач» (1909). Пересказав рассказ Дымова
(не имеющий прямого отношения к зубоврачебной профессии, а пове-
ствующий о трагической судьбе физически уродливой женщины, тщет-
но пытающейся заработать на хлеб зубоврачеванием, и ее уродливой
девятилетней дочери, кончающих жизнь самоубийством), Брусянин
сопроводил его «размышлением о положении зубных врачей вообще»
(«Обыватель, взбешенный зубной болью, не вдается в критику зуб-
ного врача, как врача, и идет за помощью по первому же случайному
адресу»), а также своей беседой с «одним популярным петербургским
зубным врачом на тему о его младших коллегах». Этот врач — хотя
81 Бараш А.Н. Зубы культурного человека. СПб.: «Владимирская» Типо-Ли-
тография, 1913.
82 Краткое изложение этого случая с указанием архивного адреса сопутству-
ющих ему материалов (РГИА. Ф. 525. Оп. 2 (216/2714). Д. 163) см. в: Зимин И.,
Орехова Л., Мусаева Р. Из истории зубоврачевания. С. 353—355. Авторы этой (к со-
жалению, излишне популярной и халатно изданной) книги ни словом не упоминают
о московском процессе и, соответственно, никак не связывают инициативу Бараша
с общественно-политической атмосферой 1913 года.
280 Переменные величины
и «сам еврей» — признавался в «содрогании», в которое его при-
водили некоторые из его «единоплеменников», прослушавших, как
и большинство его коллег, только программу зубоврачебных курсов:
«Часто евреи, не чувствуя склонности к медицине и в частности
к зубоврачеванию, проходят врачебные курсы только ради того, чтобы
получить звание "зубного врача" в кавычках, потому что аттестат этот
дает право на жительство в столице и вообще за чертою оседлости. Хо-
рошо, если такой "зубной врач" не практикует, ну, а если в силу обсто-
ятельств ему вздумается начать практику? Что из этого получится?»83
Выражая надежду, что «люди более сведущие осветят этот во-
прос основательнее», Брусянин подытоживал его убеждением, что «за
равноправие евреев следует бороться, но на это есть средства обще-
политические, всякая же фикция в этом отношении — только вредна:
ведь не все же могут прослушать зубоврачебные курсы, а свергнуть
китайскую стену черты оседлости необходимо для всего еврейства»84.
4.
В Западной Европе инвективное или, по меньшей мере, сатири-
ческое освещение профессии зубного врача издавна предопределя-
лось изобразительной традицией живописных карикатур, а также
фольклорной и литературной комедиографии XVII—XVIII веков85.
В русской культуре в ряду ранних примеров этой традиции показа-
тельно шуточное объявление «зубодерга», помещенное в 1791 году
в «Сатирическом вестнике» Н.И. Страхова:
«Г. Зубодерг. зубной врач, через сие объявляет, что у него для пре-
старелых красавиц имеются в продаже готовые зубы, как-то: дешевой
цены пожелтее, которые можно вкладывать по будням; подороже самые
белые, которыми можно располагать по совершенной своей воле, т.е.
удобно оные скоро вкладывать в рот, а в случае беспокойства можно
обратно из оного вынимать и класть в карман или запирать в туалет»86.
83 Брусянин В.В. Доктора и пациенты. Типы врачей в художественной лите-
ратуре. Литературно-общественные параллели. СПб.: Изд. д-ра Б.А. Окса, 1914.
С. 107, 108.
84 Там же. С. 109.
85 Об изображении дантистов-шарлатанов и их соответствии действительности
см.: L'art dentaire à traverse la peinture. Paris: ACR, 1986. P. 175; Ramsey M. Professional
and popular medicine in France, 1770—1830. The social world of medical practice. Cam-
bridge: Cambridge UP, 1988. P. 132, 147 ff; King R. Curing toothache on the stage? The
importance of madding pictures in context // History of Science. 1995. Vol. 33. P. 396—416.
86 Сатирический вестник. M., 1791. Ч. II. С. 119—120. Ср. этот пассаж
с описанием «престарелой кокетки» их популярного в те же годы в России
Зубоврачебная история... 281
В те же годы Д.И. Фонвизин делает набросок «Выбор гувернера»
(1790), в котором сатирически аттестует наилучшего в глазах чванливой
и невежественной русской знати лекаря-француза со стоматологиче-
ским именем Пеликан (так назывался изобретенный еще в XIV веке
и использовавшийся до начала XIX века инструмент для удаления
зубов)87. По рекомендации графини Самодуровой, «сей француз напол-
нен достоинствами: рвет зубы мастерски», но кроме того — и это самое
важное — своих хозяев он будет величать титлом votre altesse! (Ваше
сиятельство! — КБ.)»88. Через десять лет такая рекомендация могла бы
дать повод к небезопасному анекдоту: по циркулировавшим в Петер-
бурге слухам, иезуит Гавриил Грубер исцелил зубную боль у супруги
Павла I императрицы Марии Федоровны и благодаря этому завоевал
особое доверие в глазах императора, которого он едва ли не убедил в не-
обходимости воссоединения православной и католической церквей89.
О самозабвенно хвастливом зубном враче рассказывается в одном
из анекдотов, которые со слов Алексея Перовского приводит в «Старой
записной книжке» Петр Вяземский:
«Был ему хорошо знаком один зубной врач, не опровергавший
французской поговорки: "Mentir comme un arracheur de dents" (лгать
как зубодерг). Однажды говорит он Перовскому: "На прошлой неделе
вырвал я зуб у старого князя. Как думаете, что он дал мне за опера-
цию?" Перовский, зная хорошо приятеля своего, отвечает ему: "Тысячу
рублей" — "Мало". — "Три тысячи?" — "Мало". — "Десять тысяч?"
Ошеломленный зубной врач не посмел идти дальше и сказал: "Да,
именно десять тысяч рублей, вы угадали". Но, одумавшись немножко,
добавил: "И еще подарил мне славного рысака"»90.
романа Алена-Рене Лесажа «Хромой бес» («Le Diable boiteux», 1707): «Престарелая
кокетка укладывается спать, оставив на туалетном столике свои волосы, брови
и зубы» {Лесам А.-Р. Хромой бес. М.: Гослитиздат, 1956. С. 21). Помимо слова
«зубодерг» в том же значении в конце XVIII — начале XIX века употреблялись
слова «зуборватель», «зуборвач» и «зуборыв» (Словарь русского языка XVIII века.
СПб.: Наука, 1995. Т. 8. С. 235), иногда — с пейоративным оттенком: так, в словаре
Аделунга нем. Zahnbrecher переводится как «зуборыв, неискусный зубной врач»
(Полный немецко-российский лексикон <...> г-на Аделунга. СПб.: В Императорской
типографии Ивана Вейтбрехта, 1798. Ч. 2. С. 1002).
87 Bennion Е. Antique Dental Instruments. London: Sotheby's, 1986. Ch. 2; Hoffmann-
Axthelm W. History of Dentistry. P. 129. Считается, что свое название этот инструмент
получил из-за своей формы, напоминающей профиль птицы.
88 Фонвизин ДМ. Собрание сочинений: В 2 т. М.; Л.: ГИХЛ, 1959. Т. 1. С. 197.
89 Надлер В.К. Император Александр I. Идея Священного союза. Рига, 1886. Т. 1.
С. 51; Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. СПб.: «Новое
время» A.C. Суворина, 1897. Т. 1. С. 204; Шильдер Н.К Император Павел Первый.
Историко-биографический очерк. СПб.: «Новое время» A.C. Суворина, 1901. С. 421).
90 Вяземский H.A. Старая записная книжка / Сост., статья и комментарий
Л.Я. Гинзбург. Л.: Издательство писателей в Ленинграде, 1927. № 216 http://fershal.
narod.ru/Memories/Texts/Vyazemsky/Vyazemsky—7.htm.
282 Переменные величины
В качестве разговорного выражения упоминаемая Вяземским
французская поговорка датируется в словарях с 1740-х годов, объяс-
няясь привычным, но трудновыполнимым обещанием безболезнен-
ного зуболечения91. Сам Вяземский употребляет ее в более широком
смысле, подразумевая присущую зубным врачам склонность к само-
рекламе и фантазированию92. Речевые и анекдотические стереотипы
91 Dictionnaire Universel Francois Et Latin: Contenant La Signification Et La Defi-
nition / Dédié à /.../ Prince Souverain de Dombes. T. 4. Paris, 1743. Col. 793 («On dit
proverbialement, qu'un homme est menteur comme un arracheur de dents, c'est-à-dire,
comme un Charlatan, qui vit de menterie; ou parce du'un arracheur de dents promet
toujours de ne point faire de mal»). Так же объясняется это выражение в словаре
Филиппа Жозефа Леру (1752) при слове «лжец»: Le Roux Philibert Joseph. Dictionaire
comique, satyrique, critique, burlesque, libre et proberbial. T. IL Lion, 1752. P. 62: Menteur.
Menteur comme un arracheur de dents <...> Perfonne ne ment plus effrontément qu'un
arracheur de dents, qui promet de ne point faire de mal, ce qui est impossible. Об истории
фразеологизма см. статью Антуана Жеральда: Gerald A. L' Arracheur de dents ou les
mots et les maux // Mélange offerts à Georges Couton. Lyon: Presses Universitaires de
Lyon, 1981. P. 3—12.
92 Замечу попутно, что контекст такого словоупотребления интересно
сближает французское выражение с русским фразеологизмом «заговаривать
зубы». В.В. Виноградов указывал, что в своем переносном выражении, означающем
«вводить кого-либо в заблуждение, стараться обмануть, отвлекая посторонними
разговорами», выражение «заговаривать зубы» нельзя вывести из его первона-
чального смысла — «заговором, ворожбой стараться унять зубную боль».
Метафорическое переосмысление этого выражения, по Виноградову, «произошло
на почве воровского арго, из которого это выражение во второй половине
XIX в. и попало в литературную речь». В качестве примера такого употребления
Виноградов указывает на воспроизведение воровской речи в «Петербургских
трущобах» В.В. Крестовского (1864—1866): «Гречка выпучил глаза от изумления. —
Труба!., зубы заговариваешь! — пробурчал он. — Вот-те святая пятница — верно! —
забожился Фомушка» (Виноградов В.В. История слов. М.: Азъ, 1994. С. 763—764).
Указание Виноградова на роль воровского социолекта оправданно: уже В.И. Даль
приводил «воровское» выражение «зубарить» с пояснением «чесать зубы, молоть
пустяки, врать, говорить вздор» (Даль В. Толковый словарь живого великорусского
языка. М.: Государственное изд-во иностарнных и национальных словарей, 1955. Т. 1.
С. 695). Вместе с тем еще до романа Крестовского выражение «заговаривать зубы»
использовалось без какой-либо контекстуальной связи с воровским жаргоном —
так, например, в «дорожных заметках» В.А. Слепцова «Владимирка и Клязьма»
(1862) его использует повествователь с тем, чтобы охарактеризовать неловкую
ситуацию, когда один из персонажей пытается сменить тему главного разговора:
«Он, кажется, и сам чувствовал, что только заговаривает мне зубы, а потому
говорил как-то вяло, нерешительно и притом прибегая вовсе некстати к разным
сильным сравнениям» (Слепцов В.А. Сочинения: В 2 т. М.; Л.: Academia, 1933. Т. 2.
С. 261). Представляется важным, что использование выражения «заговаривать
зубы» и в том и в другом случае не исключает семантического сближения прямого
и переносного смысла. Эффективность зубоврачевания с помощью заговаривания
зубов, вероятно, не слишком часто оправдывала ожидания пациента, делая само
упоминание о таком лечении обозначением пустословия и обмана. См. также
Зубоврачебная история... 283
в этих случаях, с одной стороны, подытоживали, а с другой стороны,
предопределяли дискурсивные ожидания. Образ зубного врача,
«заговаривающего зубы» пациентам и публике, балансирует между
действительностью и фольклором, свидетельствами очевидцев и анек-
дотическим гротеском. Таким, в частности, он предстает на страницах
«Записок русского путешественника» Андрея Глаголева, объездившего
в середине 1820-х годов несколько европейских стран и описывающего
увиденное им в Италии выступление перед публикой не в меру крас-
норечивого зубного врача:
«Есть еще в Италии род витийства, который можно назвать
пародическим. Им заведывают обыкновенно площадные шарлатаны,
говорящие всегда тоном напыщенным о предметах самых мелких
и ничтожных. Из числа их обратил мое внимание один зубной лекарь,
урожденный римлянин, которого я видел в Турине. Он явился на пло-
щади в великолепной колеснице, запряженной двумя гордыми конями.
Народ толпился вокруг и с нетерпением ожидал открытия речи; —
между тем как зубной врач, нахмурив брови, казался еще погруженным
в глубокие думы, как некогда Демосфен перед вступлением на кафедру
с важным политическим предложением. Наконец он встал с седалища,
приподнял япу и начал приступ со всей скромностию, предлагаемою
в риториках и таким же почти периодом, каким начинается речь Ци-
церонова за закон Манилиев; одним словом: оператор — оратор. Лицо
его исполнено было выражения; голос чистый и сладкий; в левой руке
держал зубные щипчики, правою делал движения, по большей части
умеренные, приличные сану оратора и ходу речи. Он рассуждал, до-
казывал, пленял и трогал. Место, где он описывал болезни человека,
есть одно из достопримечательных. "Это бедное творение, воскликнул
он, рождаемое в болезнях и умирающее от болезней, поставлено в сем
мире для того, чтобы во всю жизнь бороться с болезнями. Но <...> О!
какое странное и непостижимое явление в цепи творений, этот человек,
называемый существом разумным! Он страждет и готов предпочесть
целую жизнь страданий одному мгновению боли. Но что такое одно
мгновение в целой жизни? — Одно мгновение? Это капля, упавшая
в обширный и неизмеримый океан <...> Думаете ли вы, продолжал он,
что корыстолюбие водит моей душою и моими руками? Нет, друзья
мои! Я враг этого низкого чувства, руки мои невинны. Сострадание,
одно сострадание к страждущим моим братиям привело меня на эту
мнение М.И. Михельсона: «Есть люди, которые верят, что зубную боль можно
унять заговором. Плуты этим пользуются <...> тоже в переносном смысле: они ему
"зубы заговаривают"» (Михельсон М.И. Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт
русской фразеологии: В 2 т. М.: Терра, 1994. Т. 1. С. 354).
284 Переменные величины
площадь <...> Oratio triumphant, — и робкие крестьяне потянулись
гусем к оратору-оператору. Они становились на подножки коляски
и стояли с разинутыми ртами еще и в то время, когда выдернутые их
зубы уже летали над головой любопытной публики»93.
Изображение зубодера-оратора в описании Глаголева можно
счесть выразительно утрированным (интересно, что накануне своей
поездки в Европу сам Глаголев удостоился степени доктора словес-
ности за труд по теории красноречия)94, но в общем следующим
традиции, связывающей зубоврачевание и навыки красноречивого
убеждения. Столь же красноречив ораторствующий продавец лекар-
ства от зубной боли в «подлинной истории из далекого прошлого»
«Похождения одного матроса» K.M. Станюковича (1899). Рассказчик
вспоминает о виденной им когда-то в 1850-х годах в Сан-Франциско
уличной сцене:
«А оратор между тем говорил, что южан вздули и главным образом
потому, что северяне, во-первых, защищали хорошее дело, во-вторых,
гораздо храбрее южан и, в-третьих, потому, что "генерал Грант перед
последним сражением излечился от зубной боли вот этими самыми
каплями, леди и джентльмены!"
— Нужно только раз попробовать эти капли, заплатив за баночку
пятьдесят центов, чтобы навсегда вылечиться от зубной боли... Сам
Линкольн недавно написал мне: "Благодарю вас, мистер Трук, за при-
сланные капли... Зубной боли больше нет... <...> Идите же скорей...
поворачивайтесь...
И среди оглушительного хохота действительно подошел какой-
то господин мрачного вида и сказал, что у него болят зубы. Тотчас
же оратор взял несколько капель на вату, вложил их в рот мрачному
джентльмену и спросил:
— Ну, что? Говорите по чистой совести... Легче?..
— Пока еще болит!.. — отвечает мрачный джентльмен.
Проходит минута.
— А теперь? <...>
93 Глаголев А. Записки русского путешественника. С 1823 по 1827 год. Ч. III.
Женева. Савойя. Верхняя Италия. СПб.: В типографии Императорской академии,
1837. С. 385—388.
94 De methodo inveniendi, disponenedi et enuetiandi commentatio, quam ex auc-
toritate amplissimi litterarum elegantiorum ordinis Caesareae universitatis Mosquensis,
pro gradu doctoris, legitime obtinendo elaboravit publiceque defendet Andreas Glagolew,
elegantiorum litterarum magister. Mosquae: Typis August Semen, 1822. О Глаголеве см.
библиографическую справку O.A. Проскурина в: Русские писатели. 1800—1917.
Биографический словарь. Т. 1 / Гл. ред. П.А. Николаев. М.: Советская энциклопедия,
1989. С. 570—571.
Зубоврачебная история... 285
— Совсем прошла! — весело отвечает пациент.
— Ура!.. Очень рад за ваши зубы... Надеюсь, теперь вы купите
склянку... Получите! всего пятьдесят центов!
Мрачный господин, внезапно повеселевший, уплачивает пятьдесят
центов и прячет склянку в карман, чтобы после возвратить ее оратору-
рекламисту, так как сам состоит в числе его помощников, играющих
роли быстро исцеляющихся пациентов для приманки публики. И после
такого наглядного примера быстрого исцеления многие покупают зуб-
ные капли у разносчиков, обладающих действительно замечательными
ораторскими способностями»95.
Читателю таких текстов понятно, что россказням, обещаниям
и предписаниям врачей и, в том числе, зубных врачей не следует верить
на слово. Гигиенические и профилактические средства, рекомендуемые
в эти годы для поддержания чистоты зубов и предотвращение зубной
боли, — например, в книге с длинным названием «Новейшее открытие
всех секретов, касающихся до всех вообще ремесленных искусств,
или полная ручная книжка, заключающая в себе: всякие мастерства»
(1830) — обязывают к выбору: здесь перечислены приготовление
зубного порошка с использованием просеянного березового угля,
хины, опиума, красного сандала, ирного корня, бергамотового масла,
сушеной гвоздики; обсуждается, чем лучше чистить зубы — паль-
цем, щеткой или зубочисткой, и советуется прокалывать опухшую
десну иголкой, «чтобы выпустить довольно крови, которая портит
и делает десны ноздреватыми, мягкими, цинготными, и производит
на них раны»96. Виссарион Белинский, рецензируя «Детскую сказку
дедушки Иринея» Владимира Одоевского (1841, по ее второму из-
данию 1847 года), внесет в эти рекомендации свою лепту. Цитируя
адресованный детям стишок «Зубы, десны крепче три / И снаружи
и снутри», критик советовал его автору исправить слова «крепче»
на слово «легче» и рассказывал здесь же со слов своего знакомого
«поучительную быль» о том, как вредно для здоровья зубов чистить
их без должной осторожности — в противном случае, если «крепко»
тереть зубы «щеткою с зубным порошком», можно стереть слой зубной
«глазури» и тогда «зубы вдруг начнут гнить и крошиться»97. Средства
и способы, рекомедуемые к избавлению от зубной боли и лечению
больных зубов, включали еще большее многообразие фармацевти-
ческих находок, в котором привычные средства народной медицины
95 Станюкович K.M. История одного матроса // Станюкович K.M. Собрание
сочинений: В 6 т. М.: ГИХЛ, 1959. Т. 6. С. 532.
96 Из лучших и новейших древнейших сочинений <...> перевел с иностранного
СП. М.: В тип. Решетникова, 1830. С. 246—249.
97 Белинский В. Сочинения. М.: В тип. Грачева и комп., 1861. Ч. 11. С. 183.
286 Переменные величины
и кулинарного обихода (например, лекарственное использование лука,
чеснока, тертой редьки, хрена, водочных примочек и т.д.) соседство-
вали с новоизобретенными медицинскими рецептурами. В 1840 году
в сочувственном отзыве на вышедшую годом ранее книгу лейб-медика
Императорского двора Семена Вольского, резко критиковавшего го-
меопатию и Ганемана, об этом нелишний раз напоминал читателям
рецензент «Отечественных записок», приводя в пример прописыва-
емое гомеопатами для лечения гнилых зубов престранное средство
alveolin: «вонючий гной из зубной ямочки»98. В начале 1860-х годов
темой пересудов и слухов в Петербурге стала зубоврачевательная прак-
тика поручика Бородина, удостоившегося рекомендации императора
и покровительства великого князя после того, как он успешно излечил
больной зуб у его жены. Бородин, не имевший медицинского звания
и разрешения на медицинскую практику, лечил пациентов тем, что за-
ставлял их дышать паром над кадушкой, в которой он предварительно
размешивал какой-то дурманящий порошок.
«Вскоре Бородин был по Высочайшему повелению назначен дан-
тистом к военно-учебным заведениям с приличным жалованьем. Слава
поручика прогремела на весь Петербург, и его стали приглашать в ари-
стократические дома, чем он сделал значительный подрыв известному
д-ру Вагенгейму, который предлагал Бородину 25 000 руб., чтобы он
прекратил свою практику. Но импровизированный дантист ответил
Вагенгейму, что эта сумма ничтожна в сравнении с размером его при-
были от практики, ибо он зарабатывает ежемесячно не менее 7000 руб.
Бородин и этим не удовольствовался: познакомившись с каким-то
праздношатающимся фармацевтом, стал приготовлять у себя разные
эликсиры и лечить от всех болъзней. Врачебная управа не раз вызывала
Бородина и просила его предъявить докторский диплом, но Бородин
каждый раз отвечал, что его диплом остался у Великаго князя»99.
Со временем авторитет Бородина угас, но его имя еще долго упо-
миналось как нарицательное для легковерной публики и шарлатанства
98 Рец. на: Вольский С О Ганемане и гомеопатии, прагматическое сочинение.
СПб., 1839 // Отечественные записки. 1840. Т. 10. Отд.: Критика. С. 26. Более позд-
ний перечень гомеопатических средств от зубной боли см. в: Гомеопатический до-
машний и дорожный альманах доктора [Элиаса] Алтшуля / Пер. с нем. В. Бремера.
М.: В тип. В. Гранева и комп., 1866. С. 18—19 (aconitum, belladonna, acedum nitri,
opium, sepia etc).
99 Добровольский К.Н. Как поручик Бородин сделался зубным врачем // Русский
архив. 1907. № 6. С. 288. Своему способу лечения Бородин, по словам мемуариста,
якобы научился у знахарки в Орловской губернии, использовавшей для приготов-
ления порошка семена дурмана (datura stramonium), однолетнего травянистого
растения семейства пасленовых, вызывающего наркотический эффект.
Зубоврачебная история... 287
самозваных дантистов. В 1865 году в рецензии на русский перевод
книги берлинского врача Б. Зуэрзена «Рукодство к сохранению зубов
и уход за полостью рта» анонимный рецензент пессимистически
оговаривался, что хотя рецензируемая книга и «содержит в себе <...>
правильное разъяснение всех тех вопросов, с которыми страдающие
зубной болью обращаются, обыкновенно, к дантистам», однако по-
следние «весьма часто» оказываются жуликами, и больные «получают
ответы, вызванные бессовестной спекуляцией». «До сих пор, впро-
чем, — замечал он далее, — медицина ровно ничего (выделяя курсивом
эти слова. — К.Б.) не приискала против зубной боли, и выдергивание
остается наилучшим средством»100.
О том, как осуществлялось такое лечение на практике и насколько
мало оно изменилось к началу XX века, можно судить по воспомина-
ниям Евгения Иванова, воспроизводящим жаргон и детали привыч-
ного для его современников зубоврачевания.
«"Рванье", или вырывание зубов, также было специальностью
цирюльников. Жутко вспомнить о тех мучениях, которые причиняли
эти операции несчастным клиентам. Для вырывания существовали
"ключ", "козья ножка" и "щипцы с носиком", или "клюв". Передние
рвались щипцами, боковые — "ключом", в помощь которому приме-
нялась еще "козья ножка".
"Ключ" представлял собой металлический стержень с враща-
ющимся на конце, прикрепленным к шарниру, лапообразным крючком.
Стержень этот был утвержден перпендикулярно к деревянной ручке,
служившей для держания. Крючок надевался на коронку зуба и, с си-
лой, одним движением, поворачивался внутри рта. Челюсть трещала,
раздавался хруст, и зуб, в лучшем случае, выходил из своего места,
в худшем — ломалась коронка, пациент кричал не своим голосом,
и операция повторялась. Для избежания подобных неудач и приме-
нялась как универсальный прибор "козья ножка".
"Козья ножка" — крючок, загиб которого напоминал продолго-
ватую выгнутую лопаточку. Вводился он между зубом и десной и дви-
100 Рец. на: Зуэрзен Б. Рукодство к сохранению зубов и уход за полостью
рта / Пер. д-ра Гиршгорна. Сочинение, удостоенное премии центральн. общества
германск. дантистов. СПб.: Изд-во М.О. Вольфа // Книжный вестник на 1865 год,
издаваемый книжной торговлей Сеньковского и К°, под ред. П.А. Ефремова. СПб.:
В тип. И.И. Глазунова, 1865. С. 371. № 1529. Двадцать лет спустя ситуация с зуболе-
чением и обезболиванием практически не изменилась: «Вероятно, всякому известно
по личному опыту, что такое зубная боль, и не менее известно, что врачи со своими
лекарствами никогда не могут помочь от нее» (Герхардт А. Практическое руковод-
ство к гомеопатической медицине. Переведено заново с последнего, значительно
дополненного и исправленного немецкого издания. Издание 2-ое, А. Форбрикнера.
М.: Издание М. Каткова, 1883. С. 398).
288 Переменные величины
жением руки цирюльника выковыривал первый. Соединение "ключа"
с "ножкой" считалось универсальным методом. Тянули, подгибали
и подковыривали в одно и то же время, изменяя в особо сложных
случаях направление руки к внутренней стороне щеки»101.
В редких случаях страдающие зубной болью пациенты могли рас-
считывать на лечение и пломбирование зуба. Однако до 1880-х годов,
когда появляются первые сравнительно эффективные бормашины
с ножным педальным приводом, пломбирование зубов было по
меньшей мере трудоемкой операцией. Подготовление кариозной по-
верхности под пломбу вплоть до середины XIX века производилось
с помощью ручного бора, изобретенного еще в конце XVII века (его
первое применение приписывается голландскому врачу Корнелиусу
Золингену). Такой бор, состоявший из стержня с граненой ручкой
и головками различных форм, вращался во рту пациента силою
пальцев врача. С середины века благодаря изобретенному в 1846 го-
ду американским дантистом Амосом Уэскоттом инструменту в виде
кольца с втулкой, которое надевалось на указательный палец правой
руки, вращение ручного бора становится менее тяжелым для врача,
но едва ли менее болезненным для пациента. Ситуация изменилась
в 1860-х годах, когда в практике зубоврачевания появилась ручная
дрель с двумя ручками: одна из них помогала удерживать режущий
инструмент, а вторая — придавать ему вращательное движение. Техни-
ческие изобретения последующих лет шли в основном в направлении
модификации ручных дрелей. В этом ряду инженерным шедевром
можно считать изобретение, сделанное в 1864 году английским вра-
чом Джорджем Феллоу Харрингтоном: ротационная ручная машинка
с двумя головками, приводившаяся в движение пружиной с заводом
на две минуты хода. Для своего времени это был прорыв в лечебной
практике — машинка позволяла обрабатывать кариозные полости со
скоростью, в несколько раз превышавшей скорость ручной дрели. Но
широкого применения машинка Харрингтона не получила. Следующим
этапом в развитии стоматологической техники стало изобретение
в 1868 году американцем Г.Ф. Грином пневматической бормашины
с педальным приводом, а затем запатентованной в 1871 году Джеймсом
Беаллом Моррисоном педальной бормашины с ножным приводом,
работавшим по принципу ножной швейной машины. Дальнейшая
история бормашин была историей совершенствования конструктив-
ных принципов машины Моррисона: педального двигателя с маховым
колесом и системы передачи вращения от двигателя к наконечнику
с бором с помощью гибкого вала — «гибкого рукава». В конце XIX —
101 Иванов Е.П. Меткое московское слово. М.: Московский рабочий, 1982.
С. 227—228.
Зубоврачебная история... 289
начале XX века такие бормашины изготавливались на фабриках США,
Англии и Германии, но из-за дороговизны и сложности ремонта ис-
пользовались достаточно ограниченно. В России в штучных экзем-
плярах педальные бормашины производились в Санкт-Петербурге
в зубоврачебной мастерской И.И. Хрущева (1850—1914), которую
он создал на свои средства в 1886 году. Даже в начале XX века, когда
в отдельных зубоврачебных кабинетах Петербурга и Москвы стали
появляться редкие экземпляры педальных бормашин, большинство
зубных врачей и дантистов пользовались при пломбировании привыч-
ными ручными дрелями. То, что известно о чувствах, испытываемых
пациентами во время такого лечения, выглядит устрашающе, но тем
важнее отметить наличие неизменного обстоятельства, не просто пред-
шествующего зуболечению, но и предопределявшего представление
о самой стоматологии. Этим обстоятельством являлась боль.
5.
До изобретения эффективных методов обезболивания и анесте-
зии боль в определенной степени социально уравнивала страдавших
зубами. Известные страницы из мемуаров Екатерины И, посвященные
описанию того, как в 1749 году ей — еще не императрице, но уже
православной великой княгине, двадцатилетней жене великого князя
Петра III, — удаляли больной зуб, производят впечатление пыточного
протокола.
«На полдороги у меня снова сделалась сильная зубная боль <...>
Я пошла в комнаты, нам назначенные, и послала за лейб-медиком импе-
ратрицы Бургавом, племянником знаменитого Бургава, и просила его,
чтобы он велел вырвать мне зуб, который меня мучил уже от четырех
до пяти месяцев. Он соглашался на это с трудом; но я этого хотела не-
пременно; наконец, он послал за Гюйоном, моим хирургом. Я села на
пол, Бургав — с одной стороны, Чоглоков — с другой, а Гюйон вырвал
мне зуб; но в ту минуту, как он его вырвал, глаза мои, нос и рот пре-
вратились в фонтан; изо рта лила кровь, из носу и глаз — вода. Тогда
Бургав, у которого было много здравого смысла, воскликнул: «Какой
неловкий!» и, велев подать себе зуб, сказал: «Вот этого-то я и боялся,
и вот почему не хотел, чтобы его вырвали». Гюйон, удаляя зуб, ото-
рвал кусок нижней челюсти, в которой зуб сидел. <...> Меня уложили
в постель, я очень страдала, больше четырех недель <...> Я вышла из
своей комнаты только в половине января 1750 году, потому что все
пять пальцев г. Гюйона были отпечатаны у меня синими и желтыми
пятнами на щеке, внизу»102.
102 Екатерина II. Мемуары // Императрица Екатерина II. О величии России.
М.: ЭКСМО, 2003. С. 556—557. В следующие три года Екатерина потеряла еще
290 Переменные величины
Зубная боль в этих случаях была не безобидна: при отсутствии
асептических и антисептических средств протекание зубных абсцессов
иногда приводило к смерти пациентов103. Применение действенных
способов обезболивания в стоматологии ведет свой отсчет cil декабря
1844 года, когда в американском городе Хартфор дантист Джон Риггс
использовал закись азота в качестве средства общего обезболива-
ния при удалении зуба у своего коллеги Горация Уэллса. 16 октября
1846 года в Бостонской больнице профессор Гарвардского универси-
тета хирург Джон Уоррен вырезал опухоль в подчелюстной области,
погрузив пациента в сон с помощью эфира. Пройдет еще почти сорок
лет, когда в 1884 году еще один американец, дантист Уильям Холстед
удалит у пациента зуб мудрости, используя в качестве местного анесте-
тика кокаин (лабораторно выделенный в 1859 году немецким химиком
Альбертом Нимманом)104. Кокаин был революционным достижением
в истории обезболивания, но его широкому распространению пре-
пятствовали побочные эффекты психосоматического свойства105. При-
четыре зуба, выпавшие у нее, по ее же словам, «после нескольких дней боли» при
образовавшемся флюсе с двух сторон челюсти (см.: Зимин И.В. Медицина и власть //
Пародонтология. 1997. № 3. С. 89—90). Об истории стоматологической службы при
императорском дворе см. материалы, собранные в: Медицина и императорская
власть в России: здоровье императорской семьи и медицинское обеспечение первых
лиц России в XIX — начале XX века. По материалам деятельности придворной
медицинской части Министерства императорского двора Его Императорского
Величества, 1 января 1843 г. — 15 июня 1918 г. / Под ред. Г.Г. Онищенко. М.: Ме-
диаПресс, 2008. С. 35—37.
103 Clarke J.H. Toothaches and death // Journal of the History of Dentistry. 1999.
№1. Vol. 47. P. 11—13.
104 Основоположником местной анестезии обычно считается офтальмолог Карл
Коллер, произведший первую операцию с использованием кокаина (телеграмма
Коллера о его достижении была торжественно оглашена на Конгрессе офтальмологов
15 сентября 1884 года). Его приоритет был, однако, тогда же оспорен русским
фармакологом и физиологом Василием Константиновичем Анрепом (1852—1927),
экспериментально установившим анестезирующее действие кокаина еще в 1879 году
и тогда же опубликовавшим об этом сообщение в немецком журнале Phliiger s
Archiv (1879. Bd. XXI): Анреп В.К. О физиологическом действии кокаина // Врач.
1884. 15 ноября. Подробнее об этом: Столяренко П.Ю. Роль В.К. Анрепа в развитии
анестезии в зубоврачебной практике // Истории стоматологии. 1 Всероссийская
конференция. Доклады и тезисы. С. 101—103.
юз Пагубность кокаина, используемого дантистами и стоматологами при опера-
циях, широко продаваемого в аптеках, в начале 1910-х годов, начинает осознаваться
по мере появления все большего количества кокаинистов: «"Импорт" этого яда
в Россию все увеличивается и увеличивается с каждым годом. Кокаин становится
модным. Хирурги, зубные врачи применяют его при большинстве небольших
операций для достижения местных анестезий. Но любители "взвинчиванья" своих
уставших нервов пользуются им еще в большей степени. Кокаин в аптеках должен
продаваться лишь по рецептам врачей.
Зубоврачебная история... 291
менение эфира и закиси азота также не гарантировало стопроцентного
обезболивания — несмотря на его широкую рекламу: литературной
иллюстрацией на этот счет могут служить персонажи романа Эмиля
Золя «Творчество» (1888) — дантист и его возлюбленная, инсцениру-
ющая при пациентах глубокое засыпание от действия закиси азота
и счастливое пробуждение после безболезненного зуболечения, ко-
торое производит ее друг. Прорыв в стоматологической анестезии
произошел в 1905 году, когда Альфред Эйнхорн сообщил о синтезе
прокаина (новокаина), ставшего основным анестезиологическим
средством в стоматологии на последующие полвека106.
До этого времени лечение — а на практике преимущественно
удаление — больных зубов оставалось не только болезненной, но
и небезопасной операцией. Медики спорили о причинах зубной боли
и зубных болезней. Так, по наблюдениям доктора Бирда, чье сочинение
«О болезнях зубов» в 1834 году печаталось в санкт-петербургском
«Военно-медицинском журнале», основной проблемой в этих случаях
была неопределенность источника боли. «Часто зубы бывают здоровы
и однако болеют»; «Не всякая боль в челюсти должна быть непременно
зубной болью». Казалось доказанным, что зубы, не имея внутренних
сосудов, сами по себе болеть не могут, но что тогда вызывает приступы
зубной боли и разрушение самих зубов? При незнании «отдаленных
причин», признавался Бирд, «в боли зубов мы ничего более не можем
делать, как только лечить воспаления оболочки», воспаления десен,
воспаления корней, «воспаления плевы, одевающей зуб и выстила-
ющей полость его»107. Разрушенные зубы наводили, в частности, на
Но — увы! — это не всегда так, тем более, что в публике широко практикуется
подделка рецептов.
Рецепты "фальсифицируют" без всякого стеснения, не останавливаясь даже
перед подлогом подписей врачей. А в некоторых "аптекарских лавочках" кокаин
можно купить вполне свободно без всяких рецептов, даже поддельных. Потребление
кокаина особенно сильно прививается среди нашей интеллигенции, почти сплошь
страдающей неврастенией. Московским невропатологам все больше и больше при-
ходится сталкиваться со слабовольными больными, погибающими от кокаина»
(Куку. Кокаинисты // Раннее утро. 1912. 3 ноября).
106 Следующим шагом в развитии стоматологической анестезии станет синте-
зированный Нильсом Лофгреном лидокаин (амид диэтиламинуксусной кислоты),
остававшийся одним из наиболее широко применяемых анестетиков в мировой сто-
матологии, пока его не сменил синтезированный в 1969 году немецкими химиками
Генрихом Рушигом и Робертом Риппелем нашедший свое применение в зарубежной
стоматологии конца 1980-х годов артикаин (приоритет в стоматологическом при-
менении артикаина принадлежит Роману Мушавеку, выявившему его анестезиру-
ющие свойства). См.: Столяренко П.Ю. История обезболивания в стоматологии (от
древности до современности). Самара: Офорт, 2010.
107 О болезнях зубов. Извлеч. из соч. докт. Бирда (Hufelands Journal. 1832) //
Военно-медицинский журнал. 1834. Ч. XXIII. № 3. С. 556, 569, 570. «Вообще больной
292 Переменные величины
мысль о венерических болезнях и вообще о тайных пороках — в этих
случаях медицинские рассуждения нередко оборачивались моральной
педагогикой, подогревавшей патетику социальных обличений. Бирд
вспоминал в этой связи о высказывании знаменитого К.В. Гуфеланда:
«Потерявший преждевременно свои зубы должен считаться уже пере-
шедшим несколько в другой мир», имея в виду, что пустоты во рту
указывают на венерическую болезнь108. В контексте пуританского про-
тестантизма и, позднее, викторианской нравственности представление
о том, что моральная чистоплотность проявляется в физическом здо-
ровье и, в частности, в здоровье и чистоте зубов, разделяется и будет
разделяться многими моралистами Европы и Америки; со временем
оно даст о себе знать в организации самой системы общественного
здравоохранения, как системы не только лечебной, но и морально-
нравственной социальной терапии109. В России схожим образом
думал А.Н. Радищев, восхищавшийся природно здоровыми — «белее
чистейшей слоновой кости» — зубами молодых крестьянок и усма-
тривавший в стоматолого-гигиенических ухищрениях столичных
барышень свидетельство и последствия болезнетворного распутства:
«Приезжайте сюда, любезные наши боярыньки московские и пе-
тербургские, посмотрите на их зубы, учитесь у них, как их содержать
в чистоте. Зубного врача у них нет. Не сдирают они каждый день лоску
с зубов своих ни щетками, ни порошками. Станьте, с которою из них
вы хотите, рот со ртом; дыхание ни одной из них не заразит вашего
легкого. А ваше, ваше, может быть, положит в них начало... болезни...
боюсь сказать какой; хотя не закраснеетесь, но рассердитесь. Разве
я говорю неправду? Муж одной из вас таскается по всем скверным
девкам; получив болезнь, пьет, ест и спит с тобою же; другая же сама
изволит иметь годовых, месячных, недельных или, чего боже спаси,
ежедневных любовников. Познакомясь сегодня и совершив свое жела-
ние, завтра его не знает; да и того иногда не знает, что уже она одним
его поцелуем заразилася»110.
Непроявленные причины зубной боли предстают обратимыми
в этих случаях к социальному или даже экзистенциальному предо-
зуб надлежит выдернуть. Но выдергивание крепко сидящего зуба иногда бывает
затруднительно, сопровождается обильным кровотечением, а самое воспаление,
несмотря на то, оканчивается нагноением» (Там же. С. 549).
108 Военно-медицинский журнал. 1834. Ч. XXIII. № 3. С. 582.
109Adams T.L. A Dentist and a Gentleman. Gender and the Rise of Dentistry in
Ontario. Toronto: Toronto University Press, 2000. P. 90.
110 Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву // Радищев А.Н.
Путешествие из Петербурга в Москву. Вольность / Изд. подготовил В.А. За-
падов. СПб.: Наука, 1992. С. 60.
Зубоврачебная история... 293
пределению — природе человеческих страданий, превратностям жизни
и неизбежности смерти. В теологическом истолковании зубная боль
подвигает некоторых проповедников видеть в ней проявление перво-
родного греха: гниение зубов и адские муки зубной боли являются
следствием преступления Адама — ведь именно зубами, как рас-
суждает один из таких моралистов, Адам надкусил запретный плод.
С теми же теолого-эсхатологическими коннотациями описывал зубную
боль его современник, прославленный французский хирург Амбруаз
Парэ: зубная боль — «это величайшая и вечная изо всех болей <...>
лютая пытка осужденных в аду»111. То, что представляется значимым
для тех, кто (пока еще) не испытывает зубной боли, — оказывается
никчемным перед ее появлением. Вместе с тем — и это можно счесть
парадоксом в культурной истории стоматологии — литературное
и изобразительное обращение к мотивам зубной боли и зубовраче-
вания, мало как какие-либо другие «врачебные истории», дают повод
к сатире, сарказму и юмору.
В мировой литературе крылатым афоризмом о невозможности
привыкнуть к зубной боли стали слова Леонато из комедии Шекспира
«Много шума из ничего»:
Такого нет философа на свете,
Чтобы зубную боль сносил спокойно, —
Пусть на словах подобен он богам
В своем презреньи к бедам и страданьям112.
В «Обращении к зубной боли» Роберт Берне сравнивает ее с ад-
ской пыткой, а вместе с тем, восклицает он здесь же, в отличие от всех
других хворей только она вызывает сторонние насмешки и передраз-
нивания113. О тщете философствования ввиду зубной боли рассуждают
111 Эти и другие примеры см. в работе Дэвида Канцли: Kunzle D. The Art of
Pulling Teeth in the Seventeenth and Nineteenth Centuries: from Public Martyrdom to
Private Nightmare and Political Struggle? // Fragments for a History of the Human Body /
Ed. M. Feher. New York: Zone, 1989. P. 28—89.
112 Шекспир У. Полное собрание сочинений: В 8 т. М.: Искусство, 1959. Т. 4.
С. 581. Перевод Т. Щепкиной-Куперник. В оригинале: «For there was never yet
philosopher / That could endure the toothache patiently, / However they have writ the
style of gods / And made a push at chance and sufferance». Русскоязычные читатели
XIX века знали эти строки в переводе А.И. Кронеберга (с первой публикации
перевода в журнале «Современник» за 1847): «<...> Какой философ / Зубную боль /
Переносил спокойно! / А ведь они с бессмертным красноречьем / Писали против
рока и страданий».
113 «When fevers burn, or ague freezes, / Rheumatics gnaw, or colic squeezes, /
Our neighbours sympathize to ease us / With pitying moan; / But you! — you hell of all
diseases, / They mocks our groan!» (Burns R. Address to the Toothache // Burns R. Col-
294 Переменные величины
и русские авторы. Так, убежденный мизантроп из одноименной басни
Алексея Зилова (1830-е годы) легко отказывается от своей нелюбви
к людям, когда возникает нужда в помощи зубодера:
«Ой, ой!» — тут Мизантроп внезапно закричал. —
«Что с вами сделалось?» — вбежав, слуга сказал
(Он за дверями пыль сметал). —
«Смерть, зуб схватил! Зови цирюльника Петрушу,
Пожалуйста, скорей. Ох, отведите душу!
Ох, выдерните зуб!» —
«Ну вот, сударь, — сказал слуга, — хоть я и глуп,
А как тут не сказать? Пусть люди скверны, грубы
И вовсе без души,
Однако тем уж хороши,
Что друг у друга рвать больные могут зубы»114.
В рассуждении о ценностях утилитаризма Фадей Булгарин вы-
сказывал также не слишком новое, но, вероятно, разделявшееся не
им одним убеждение в том, что «в миллион раз было бы полезней
для человечества, если бы Фихте, Кант, Шеллинг и Гегель выдумали
верное средство от зубной боли»115. Придуманный И.С. Тургеневым
Базаров, также не испытывающий почтения к философской метафи-
зике, характеризуется в своей верности к «деланию дел» тем, что «раз
даже вырвал зуб у заезжего разносчика с красным товаром». «И, хотя
этот зуб, — продолжает рассказчик, — принадлежал к числу обыкнове-
ных», отец Базарова «сохранил его как редкость» в доказательство не-
обыкновенной силы сына116. О целительности мучительного удаления
больного зуба вспомнит и Лев Толстой, сравнив чувство, испытанное
мужем Анны Карениной после того, как она объявила ему о своих
отношениях с Вронским:
«Он испытывал чувство человека, выдернувшего долго болевший
зуб, когда после страшной боли и ощущения чего-то огромного, боль-
ше самой головы, вытягиваемого из челюсти, больной вдруг, не веря
еще своему счастию, чувствует, что не существует более того, что так
lected Poems. Wordsworth Editions Ltd., 1994. P. 135). В приблизительном переводе
С. Маршака: «Так много видим мы забот, / Когда нас лихорадка бьет, / Когда подагра
нас грызет / Иль резь в желудке. / А эта боль — предмет острот / И праздной шутки»
(Берне Р. Ода к зубной боли // Берне Р. Стихотворения. Л.: Лениздат, 1981. С. 36).
114 Зилов A.M. Мизантроп // Классическая басня / Сост. М.Л. Гаспаров,
И.Ю. Подгаецкая. М.: Московский рабочий, 1981. С. 337.
115 Булгарин Ф. Комары. Всякая всячина. Рой первый. СПб., 1842. С. 206.
116 Тургенев КС. Сочинения: В 12 т. Л.: Наука, 1986. Т. 7. С. 173.
Зубоврачебная история... 295
долго отравляло его жизнь, приковывало к себе все внимание, и что он
опять может жить, думать и интересоваться не одним своим зубом»117.
В «Записках из подполья» Ф.М. Достоевского (1864) рассуждение
о зубной боли, напротив, становится темой садомазохистического
философствования. Во взвинченном рассуждении героя-повество-
вателя опыт боли как таковой и опыт зубной боли в частности от-
крывает человека к страданию, но страдающий волен к наслаждению
своим страданием. Боль кажется бесцельной, но в этой бесцельности
и состоит самозаконность той единственной «природы», с которой
человек не может не считаться. Все остальное — слова, мораль,
этикет — оказывается ничем перед необходимостью жить в боли,
оправдывающей, во мнении повествователя, сладострастие от само-
уничижения и циничного эгоизма.
«— Ха-ха-ха! да вы после этого и в зубной боли отыщете наслаж-
дение! — вскрикнете вы со смехом.
— А что ж? и в зубной боли есть наслаждение, — отвечу я. — У ме-
ня целый месяц болели зубы; я знаю, что есть. Тут, конечно, не молча
злятся, а стонут; но это стоны не откровенные, это стоны с ехидством, а
в ехидстве-то и вся штука. В этих-то стонах и выражается наслаждение
страдающего; не ощущал бы он в них наслаждения — он бы и стонать
не стал. Это хороший пример, господа, и я его разовью. В этих сто-
нах выражается, во-первых, вся для нашего сознания унизительная
бесцельность вашей боли; вся законность природы, на которую вам,
разумеется, наплевать, но от которой вы все-таки страдаете, а она-то
117 Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 22 т. М.: Художественная литература,
1981. Т. 8. С. 307. Толстой знал, о чем писал. В своем дневнике он неоднократно жа-
луется на зубную боль уже в 1850-х годах (см. записи за 1858 год: 20 марта. Немного
писал, но отбивает продолжающаяся зубная боль. 21 марта. Зубы мучительно болят.
9 апреля. <...> болели зубы. 12 апреля. Обругал Якова и было настращал становым.
Скверно, что все это больше от зуб[ов] (Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 22 т.
М.: Художественная литература, 1984. Т. 21. С. 218—220). Замечу, что в контексте
самого романа зубная тема — одна из лейтмотивных. Упоминание о зубном враче
всплывает в отчаянном внутреннем монологе Анны по пути к Облонским, когда
она решается порвать с прошлым: «Теперь она упрекала себя за то унижение, до
которого она спустилась."Я умоляю его простить меня. Я покорилась ему. Признала
себя виноватою. Зачем? Разве я не могу жить без него?" И, не отвечая на вопрос,
как она будет жить без него, она стала читать вывески "Контора и склад. Зубной
врач". Да. Скажу Долли все <...> Будет стыдно, больно, но я все скажу ей». После
смерти Анны «щемящая боль крепкого зуба» сопутствует исповеди Вронского
перед Сергеем Ивановичем Кознышевым. Но с осознанием утраты и раскаянием
боль уходит: «Он перестал чувствовать боль зуба, и рыдания искривили его лицо»
(Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 22 т. М., 1982. Т. 8. С. 37; Т. 9. 377, 378).
296 Переменные величины
нет. Выражается сознание, что врага у вас не находится, а что боль
есть; сознание, что вы, со всевозможными Вагенгеймами (фамилия
известных в Петербурге в 1860-х годах зубных врачей. — К.Б.), вполне
в рабстве у ваших зубов; что захочет кто-то, и перестанут болеть ваши
зубы, а не захочет, так и еще три месяца проболят; и что, наконец,
если вы все еще несогласны и все-таки протестуете, то вам остается
для собственного утешения только самого себя высечь или прибить
побольнее кулаком вашу стену, а более решительно ничего. <...> Я вас
прошу, господа, прислушайтесь когда-нибудь к стонам образованного
человека девятнадцатого столетия, страдающего зубами, этак на второй
или на третий день болезни, когда он начинает уже не так стонать,
как в первый день стонал, то есть не просто оттого, что зубы болят;
не так, как какой-нибудь грубый мужик, а так, как человек тронутый
развитием и европейской цивилизацией стонет, как человек, "отрешив-
шийся от почвы и народных начал", как теперь выражаются. Стоны
его становятся какие-то скверные, пакостно-злые и продолжаются
по целым дням и ночам. И ведь знает сам, что никакой себе пользы
не принесет стонами; лучше всех знает, что он только напрасно себя
и других надрывает и раздражает; знает, что даже и публика, перед
которой он старается, и все семейство его уже прислушались к нему
с омерзением, не верят ему ни на грош и понимают про себя, что он
мог бы иначе, проще стонать, без рулад и без вывертов, а что он только
так со злости, с ехидства балуется. Ну так вот в этих-то всех сознани-
ях и позорах и заключается сладострастие. Дескать, я вас беспокою,
сердце вам надрываю, всем в доме спать не даю. Так вот не спите же,
чувствуйте же и вы каждую минуту, что у меня зубы болят. Я для вас
уж теперь не герой, каким прежде хотел казаться, а просто гаденький
человек, шенапан. Ну так пусть же!»118
Н.К. Михайловский, в критическом разборе «Записок из подпо-
лья», увидел в рассуждении героя «Записок» проявление «жестокого
таланта» Достоевского, не скрывающего от себя и читателей присущего
обществу лицемерия:
«Разница между подпольным человеком и большинством обра-
зованных людей девятнадцатого столетия состоит только в том, что
он яснее сознает истекающее из злобы наслаждение, а пользуются-то
этим наслаждением все. <...> Не очень уже, значит, скверен подпольный
человек, если все таковы; он даже выше остальных, потому что смелее
118 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л.: Наука, 1973.
Т. 5. С. 106.
Зубоврачебная история... 297
и умнее их. Пусть же кто-нибудь из "образованных людей девятнадца-
того столетия" попробует бросить в него камнем»119.
Впрочем, идейная тенденциозность «Записок из подполья» под-
питывалась в этом случае, возможно, и более простой причиной —
личным опытом писателя, сильно и давно страдавшего, если судить
по его письмам, зубами120.
В контексте суждений о человеке и превратностях его судьбы мо-
тив зубной боли получает сюжетное развитие и в рассказе Всеволода
Гаршина «Трус» (1879). В привычном для Гаршина повествовании
о трагедии войны, кошмарной абсурдности человеческого самоунич-
тожения, зубная боль, которой мучается один из героев этого рассказа,
кажется на первый взгляд проходной и незначительной деталью. По
ходу рассказа, совмещающего две линии сюжета, складывающегося
из дневниковых записей их автора о грозящем ему призыве в дей-
ствующую армию и истории взаимоотношений Маши — сестры
его приятеля Василия с влюбленным в нее квартирантом Кузьмой
Фомичом, — упоминание о зубной боли, которой страдает влюблен-
ный квартирант, воспринимается первоначально как бытовой казус,
контрастно оттеняющий на тех же страницах мазохистически возвы-
шенную патетику их автора. Но бытовое происшествие оборачивается
бедой: у запоздавшего с зуболечением квартиранта обнаруживается
гангрена. Из дальнейших записей читатель узнает о тщетных попытках
выходить умирающего больного. Происходящее кажется абсурдом
(«Не может быть; не может же человек умереть от глупой зубной бо-
ли»), но больной умирает, а отталкивающие в своих физиологических
подробностях сцены — промывание гнойников, отвратительный запах
разлагающегося тела — перемежаются видениями смертей на войне
и скупыми сведениями о том, что автора заметок призывают в армию
и отправляют на фронт121. Заметки на этом заканчиваются, а в эпилоге
119 Михайловский Н.К. Жестокий талант (1882) // Михайловский Н.К. Литера-
турно-критические статьи. М., 1957. http://az.lib.ru/m/mihajlowskij_n_k/text_0042.
shtml.
120 Так, например, из письма писателя к жене из Эмса от 1 июля 1875 года
мы узнаем, что он носил вставную челюсть, но продолжал по-прежнему страдать
от зубной боли: «От сырости у меня разболелись зубы, и я невыносимо страдаю.
Я этому не мог бы поверить: все корни зубов, которые все у меня остались, —
заболели, как будто и впрямь зубов полон рот, а передний уцелевший зуб до
того болит, что за ночь вспухла десна и теперь тяжело носить вставную челюсть»
(Письмо к А.Г. Достоевской: Достоевский Ф.М. Письма. № 593. http://www.croquis.
ru/Dostoevskiy-pisjma—1870/). Девятью годами ранее в письмах к ней же — тогда
невесте — писатель также неоднократно упоминает о мучениях с зубами (№ 294).
121 В описании болезни и лечения Кузьмы воспроизведена болезнь одного из
товарищей Гаршина по Горному институту Семена Кузьмича Квитки. В письме
298 Переменные величины
рассказа от лица некоего стороннего повествователя читателю рисует-
ся рутина войны, разговор солдат, неожиданная перестрелка и смерть
некоего «барина», в котором опознается автор заметок, составивших
сюжет основного повествования. Так зубная боль предшествует не
только смерти несчастного Кузьмы, но и в каком-то смысле смерти
автора заметок. Смерть на войне абсурдна, но не абсурдна ли и сама
человеческая жизнь, если она может быть оборвана не только шальной
пулей, но и «глупой» зубной болью? Как у Достоевского, так и в еще
большей степени у Гаршина сам факт, само существование зубной боли
говорит о том, что человек несвободен в своем предстоянии миру.
Но если в «Записках из подполья» сама эта несвобода оправдывает
ее признание в эпатирующей честности перед самим собой и обще-
ством, то в рассказе Гаршина — это выражение страха и отчаяния
в виду такого мира122.
Продолжением той же темы в русской литературе стал короткий,
но символически емкий рассказ Леонида Андреева «Бен-Товит» (1905),
содержание которого сам писатель определил в одном из своих писем,
как «рассказ про некоего еврейчика, который проморгал распятие
Христа, так как в этот день у него нестерпимо болели зубы»123. Герой
рассказа — иерусалимский торговец Бен-Товит, обычно «добрый
и хороший человек, не любивший несправедливости», просыпается
от мучительной зубной боли и преображается в раздражительного,
капризного и докучного страдальца. Пока герой мучается зубами
и изводит жену,
«[п]о узенькой улице, поднимавшейся в гору, беспорядочно двигалась
огромная толпа, окутанная пылью и несмолкающим криком. По сере-
к матери от 12 марта 1876 года Гаршин писал: «Мы дежурили при нем по двое день
и ночь. Надо промывать эту рану спринцовкой, вынимать губкой из нее материю
и проч. Я не думал прежде, что я способен на это, однако оказался <...> не хуже
других» {Гаршин ВМ. Поли. собр. соч.: В 3 т. М.; Л., 1934. Т. 3. С. 72). В отличие от
героя рассказа Семен Квитка выздоровел.
122 Интересно, что в ригоризме позднего Льва Толстого соболезнование
страдающим от зубной боли и вовсе бессмысленно и даже аморально, так как
нарушает естественный, Богом установленный порядок вещей. Лечиться и лечить
зубы, в частности, значит сопротивляться тому, что будет, — а будет то, что будет,
от самого человека в этом случае ничего не зависит. Фатализм Толстого не ориги-
нален, но занятен дидактическим напором: зубная боль, как и любая боль вообще,
учит смирению: «Ну — болит зуб или живот, или найдет грусть и болит сердце.
Ну, и пускай болит, а мне что за дело. Либо поболит и пройдет, либо так и умру от
этой боли. Ни в том, ни в другом случае нет ничего дурного» («Спелые колосья».
Сборник мыслей и афоризмов, извлеченных из частной переписки Л.Н. Толстого.
Составил с разрешения автора Д.Р. Кудрявцев. Женева, 1896. С. 40).
123 Письмо Л. Андреева к М.Ф. Андреевой от 12—13 января 1905 // Литератур-
ное наследство. Т. 72: Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка. М., 1965.
С. 256. В том же письме Андреев жалуется на мучающую его зубную боль.
Зубоврачебная история... 299
дине ее, сгибаясь под тяжестью крестов, двигались преступники, и над
ними вились, как черные змеи, бичи римских солдат».
Но Бен-Товита волнует только его собственная боль:
«— Как они кричат! — завистливо сказал он, представляя широко
открытые рты с крепкими неболеющими зубами, и как бы закричал
он сам, если бы был здоров.
И от этого представления боль освирепела, и он часто замотал
обвязанной головой и замычал: "М-у-у..."
— Рассказывают, что Он исцелял слепых, — сказала жена, не от-
ходившая от парапета, и бросила камешек в то место, где медленно
двигался поднятый бичами Иисус.
— Ну конечно! Пусть бы Он исцелил вот мою зубную боль, — иро-
нически ответил Бен-Товит и раздражительно, с горечью добавил: —
Как они пылят! Совсем как стадо! Их всех нужно бы разогнать палкой!»
Окончание рассказа подытоживает взаимоналожение двух собы-
тий, одно из которых — прекращение страданий распятого Христа,
а второе — прекращение зубных мучений Бен-Товита.
«Потом, по просьбе любопытной Сары, они втроем пошли на Гол-
гофу посмотреть на распятых. Дорогою Бен-Товит рассказывал Самуи-
лу с самого начала, как вчера он почувствовал ломоту в правой челюсти
и как потом ночью проснулся от страшной боли. Для наглядности он
делал страдальческое лицо, закрывал глаза, мотал головой и стонал,
а седобородый Самуил сочувственно качал головою и говорил:
— Ай-ай-ай! Как больно!
Бен-Товиту понравилось одобрение, и он повторил рассказ и по-
том вернулся к тому отдаленному времени, когда у него испортился
еще только первый зуб, внизу с левой стороны. Так в оживленной
беседе они пришли на Голгофу. Солнце, осужденное светить миру
в этот страшный день, закатилось уже за отдаленные холмы, и на за-
паде горела, как кровавый след, багрово-красная полоса. На фоне ее
неразборчиво темнели кресты, и у подножия среднего креста смутно
белели какие-то коленопреклоненные фигуры.
Народ давно разошелся; становилось холодно, и, мельком взглянув
на распятых, Бен-Товит взял Самуила под руку и осторожно повер-
нул его к дому. Он чувствовал себя особенно красноречивым, и ему
хотелось досказать о зубной боли. Так шли они, и Бен-Товит под со-
чувственные кивки и возгласы Самуила делал страдальческое лицо,
мотал головой и искусно стонал, — а из глубоких ущелий, с далеких
300 Переменные величины
обожженных равнин поднималась черная ночь. Как будто хотела она
сокрыть от взоров неба великое злодеяние Д24
Кажущаяся несоизмеримость случившегося с Христом и случив-
шегося с Бен-Товитом нивелируется ее персонализацией. Для хри-
стианина очевидно, что история Христа важна для многих, а история
Бен-Товита — только для него самого. Но что считать мерою личного
страдания, оправдываемого в его важности во мнении большинства?
Зубная боль, говоря словами Ницше, — это то «человеческое, слишком
человеческое», что с трудом соотносится с идеологическими требова-
ниями. Показательно, что сам Ницше в своем сочинении упоминал
о зубной боли, чтобы задать вопрос, содержательно продолжающий
аргументацию героя «Записок из подполья»: «Но какая разница оста-
ется все-же между зубной болью и болью (состраданием), которую
вызывает вид зубной боли»125. «Болен зуб у себя во рту», — говорит
на этот счет записанная В.И. Далем русская поговорка126. Но пережи-
вание зубной боли и рассказ о ней — не одно и то же. Не одно и то
же рассказ о своей и чужой зубной боли127.
124 Андреев Л. Повести и рассказы: В 2 т. М.: Художественная литература, 1971.
Т. 1. С. 428.
125 Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое // Ницше Ф. Сочинения:
В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 1. С. 296 (параграф 104). Пер. С.Л. Франка.
126 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. С. 695. «Мой
отец, продолжал Шеллер (А.К. Шеллер-Михайлов. — К.Б.): всегда говорил, что чужую
зубную боль нельзя понимать» (Фаресов А.И. Александр Константинович Шеллер:
биография и мои о нем воспоминания. СПб.: Тип. A.C. Суворина, 1901. С. 74—75).
127 Специалисты, занимающиеся изучением боли, подчеркивают, что в отличие
от других чувств боль заведомо субъективна: «Любое ощущение отражает какие-
либо свойства явлений, происходящих во внешнем мире (мы видим предметы,
слышим звуки, обоняем запахи), боль же мы ощущаем в самих себе. О наличии
болей у другого человека можно судить лишь по косвенным признакам. Наиболее
показательно расширение зрачков. Этот признак говорит о напряжении симпа-
тической нервной системы и значительном выбросе адреналина надпочечниками
в кровь. Другие методы исследования (кожно-гальванический рефлекс, реакция
сосудов, определение кожной температуры, запись электроэнцефалограммы и т.д.)
не всегда доказательны» (Кассиль Г.Н. Наука о боли. М.: Наука, 1969. С. 209). О проб-
леме «измерения» собственно зубной боли см.: Кабилов ИМ. Оценка боли и обезбо-
ливания в экспериментальной и клинической стоматологии // Стоматология. 1968.
№ 1. С. 109—112; См. также: Бажанов H.H. Боль и лечение зубов. М.: Медицина,
1968; Рабинович С.А. Современные технологии обезболивания в амбулаторной
стоматологической практике. Диссертация в виде научного доклада на соискание
ученой степени доктора медицинских наук. М., 2000. Важным обстоятельством,
объясняющим специфичность зубной боли, является то, что у стоматологического
больного «болевой импульс из полости рта идет в головной мозг не "обработанным"
антиноцицептивным воздействием», производимым в других случаях спинным моз-
гом (Бобринская И.Г., Сигаев В.В. Основные этапы обезболивания в стоматологии //
История стоматологии. I Всероссийская конференция. С. 18).
Зубоврачебная история... 301
Литературные примеры юмористического описания зубовра-
чевания представляют собой, прежде всего, изобразительное дис-
танцирование от переживания боли. Боль, которую испытываю не
я, а кто-то другой, — всегда есть только ее описание (ускользающее
от однозначного истолкования)128. Пусть оно предполагает пугающие
эпитеты, такое описание имеет дело только с относительно предста-
вимым опытом. И даже если оно является эмоционально травматич-
ным (как напоминающее о «моей» собственной боли), оно преследует
различение непосредственного — физического и эмоционального,
и опосредованного — дискурсивного — субъекта такой травмы. Вне
литературы подобное различение используется в психотерапии: рас-
сказ о пережитой травме — путь к исцелению от связываемого с ней
потрясения. С этой точки зрения не только фольклорные, литератур-
ные, но и мемуарные тексты, повествующие о болезненных происше-
ствиях в жизни своих героев, оказываются своего рода фрагментами
одного терапевтического текста. Пугающие серьезные рассказы о зуб-
ной боли уравновешены в этих случаях оппонирующей им традицией
стилистически «комедийных» изображений.
6.
В русской литературе ранним примером юмористического изо-
бражения зуболечения может служить стихотворение середины
XVIII века «О шутовой болезни зубной», сохранившееся в сборнике
русскоязычных фацеций — переводных произведений сатирического
и комического характера. Герой этого стихотворения — страдающий
зубной болью шут обращается за помощью к лекарю, но, узнав, что
больные зубы надлежит вырвать, пугает его тем, что рассказывает
ему, как однажды при такой операции он отъел лекарю нос и руку.
Испуганный лекарь дает больному лекарство, и тот благополучно
избавляется от боли:
Когда у него болели зубы,
Так же от того расселись и губы.
Много сам себя травами лечил,
Однако же облегчения не получил.
Лекарю же боится о зубах сказать,
Понеже будет их рвать.
У мышлением своим догадалса,
Призвав лекаря, ничего не боялса,
Говорил ему: зубы мои стали ныть,
128 Meyer A.-R. Homo dolorosus. Körper—Schmerz—Ästhetik. München; Padeborn:
Fink, 2011.
302 Переменные величины
Не знаю, с ними как и быть.
Лекар сказал: Ничем болше нелзя унять,
Зубы надлежит рвать.
Шут нарочно лекарю объявляет,
Ото рвания зубов тем отрешает:
Господин лекар, кто не хощет в свете жить,
То мне может сам услужить.
У меня прежде лекар зубы рвал,
То я в беспамятстве всего искусал,
Отъел ему нос, тако ж и руку,
От чего понес смертную муку.
Того ради тебе не даю рвать,
Погибнешь напрасно, могу искусать.
Ежели вам можно отменить,
Другим чем-нибудь лечить.
Лекар слыша велми испужался,
Зубов рвать у него не принималса,
Прислал самой лечебной водки на зубы пускать,
От чего он здрав стал пребывать129.
В европейской культуре комедийное изображение врачей и зубных
врачей, в частности, подпитывалось жанром авантюрного романа и ко-
мической драматургией. О популярности таких персонажей у ауди-
тории можно судить, например, по письмам Лейбница с описанием
маскарадной деревенской ярмарки, устроенной супругой Фридриха
Великого курфюрстиной Софией-Шарлоттой в Люценбургском театре,
роли в которой исполнялись знатными придворными. Одну из них —
роль доктора-шарлатана — исполнял Остен, его помощника-зубовного
врача — Дезалер, а одна из сцен комично изображала удаление гро-
мадного зуба. Лейбниц пересказывает ее следующим образом:
«У фрейлины принцессы Гогенцоллерской болели зубы, и зубодерг,
исполняя свое дело с помощью кузнечных клещей, выдернул и показал
зуб в руку толщиною: это был зуб моржа. Доктор, восхваляя подвиги
своего зубодерга, представил на суд общества, какая нужна была
ловкость, чтобы выдернуть такой зуб без боли <...> Супруга великого
маршала играла роль жены зубодерга и помогала ему раскладывать
лекарства и инструменты; так делали и другие»130.
129 Кокорев A.B. Русские стихотворные фацеции XVIII века. Приложения:
Фацеции по списку Лукашевича // Старинная русская повесть. Статьи и иссле-
дования / Ред. Н.К. Гудзий. М.: Издательство Академии наук СССР, 1941. С. 273.
130 Геръе В. [И.] Лейбниц. Его век, его жизнь и деятельность // Журнал мини-
стерства народного просвещения. 1867. Ч. CXXXVL С. 886. Сноска. (Заслуживает
Зубоврачебная история... 303
На русской сцене XVIII века подобные розыгрыши не известны, но
их антураж вполне иллюстративен к вышеприведенному тексту сти-
хотворной фацеции131. В ряду других сюжетов на «стоматологические»
темы, потешавшие европейскую аудиторию того же времени, русско-
язычной аудитории была известна легенда о силезском золотом зубе.
По слухам, распространившимся в конце XVI века сначала в Силезии,
а потом по всей Германии и будоражившим затем на протяжении
без малого столетия ученую Европу, у одного семилетнего мальчика
после выпадения молочных зубов вместо коренного вырос золотой
зуб. Последовавшие за чудесным происшествием события иронично
описаны Бовье де Фонтенелем в книге «История оракулов» (Histoire
des oracles, 1687):
«Гортиус, профессор медицины в Гельмштадтском университете,
написал в 1595 году историю сего зуба, в которой утверждал, что про-
исхождение зуба естественно и одновременно чудесно и что зуб сей
дарован ребенку Богом, чтобы утешить христиан, притесняемых турка-
ми. В историках зуба недостатка не было: в том же году трактат о зубе
написал Руландус. Два года спустя другой ученый муж, Ингольстетерус,
выступил с опровержением его теории, на что Руландус сразу же дал
ученый ответ. Еще один великий человек, Либавиус, собирает все, что
уже сказано о золотом зубе, и присовокупляет к этому собственные
соображения. Единственным недостатком всех этих выдающихся со-
чинений было то, что зуб не был золотым. Когда его осмотрел ювелир,
он обнаружил, что на зубе была умело прикреплена золотая пластинка.
Так, сперва были написаны книги и только потом позвали ювелира»132.
Благодаря Фонтенелю к концу XVIII века легенда о золотом зубе
была уже анекдотом, известным во множестве пересказов. Дошла
она и до России. В 1789 году в тобольском журнале «Иртыш, пре-
вращающийся в Ипокрену» публикуется написанная по ее мотивам
стихотворная сказка И.И. Бахтина «Золотой зуб». Правда, у Бахтина,
в отличие от Фонтенеля, чудесное событие происходит с ребенком
уже при его рождении:
внимания используемое в переводе В. Герье слово «зубодерг», употреблявшееся
Страховым и Вяземским, но отсутствующее в словаре Даля.)
131 Косвенным указанием на комедийное представление образа зубного врача
в балаганных увеселениях могут служить известные присловья в интермедиях
русской народной драмы: «Коли болят у тебя зубы / Разбей поленом губы» (Саву-
шкина Н.И. Русская народная драма: художественное своеобразие. М.: Изд-во МГУ,
1988. С. 178).
132 Fontenelle В. Oeuvres. Paris, 1818. T. IL P. 98. О контексте и последствиях
самого легендарного события см. в: Thorndike L. A History of Magic and Experimental
Science. New York, 1958. Vol. 7. P. 345; Vol. 8. P. 135, 372—373.
304 Переменные величины
Я некогда читал, и мне то полюбилось,
Что где-то слух прошел,
Что будто с золотым зубком дитя родилось133.
Анекдот о золотом зубе может считаться аллегорией досужих суе-
верий и готовности ученых людей городить вздор о небылицах. То, что
речь в данном случае идет о зубе, не имеет, конечно, непосредствен-
ного отношения к стоматологии, но небезразлично к превратности
человеческих суждений и ограниченности самого человека. Людям не
дано иметь от рождения золотых зубов, их удел — «обыкновенные»
зубы. В ином случае — речь идет о ком-то, кто выбивается из обще-
го ряда, во спасение и наставление (как хотелось думать, верящим
в силезскую легенду, либо в угрозу другим людям — так, например, на
Русском Севере верили, что колдун рождается с двумя рядами зубов
и имеет силу до тех пор, пока у него все зубы целы)134. Впрочем, в своем
«обыденном» качестве зубы — особенно зубы «великих людей» — мог-
ли представлять антикварный и своего рода назидательный интерес,
как напоминание об их владельце и, вместе с тем, как напоминание
о всеобщем равенстве перед болью, болезнями и смертью (так, на-
пример, по описи предметов, хранившихся в императорском арсенале
в Царском Селе, там же хранился «отломок зуба, вырванный у Напо-
леона на острове Св. Елены»)135. Заурядность и распространенность
зубной боли «опривычнивает» и все с ней связанное — ситуации,
персонажи. В зубной боли нет ничего экстраординарного, она неот-
делима от повседневности и рутины существования, неизбежна и не-
отменяема, как сама эта рутина. Из этого нехитрого силлогизма легко
сделать шаг к экзистенциальному пафосу соотнесения боли и самой
обыденности: обыденность боли, боль обыденности. Возможно, что
в этом — осознаваемом или неосознаваемом — обстоятельстве кроется
главная причина комического снижения и «прозаизации» стоматоло-
гических сюжетов не только в литературном изображении, но и быто-
вом восприятии. Упоминания о зубах и зуболечении оборачиваются
анекдотическими историями «из жизни», не чуждыми — как и сама
жизнь — курьезного разнообразия.
Композитор H.A. Титов, прославившийся в истории русской му-
зыки как «дедушка русского романса», вспоминая себя восьмилетним
133 Иртыш. 1789. Сентябрь. С. 13. Об этой публикации: Рак В.Д. Русские
литературные сборники и периодические издания второй половины XVIII века.
СПб.: Академический проект, 1998. С. 233 и след.
134 Краткая энциклопедия славянской мифологии / Под ред. Н.С. Шапаровой.
М.: Русские словари, 2001. С. 287.
135 Каталог редкого, старинного и восточного оружия, хранящегося в собствен-
ном Его Императорского Величества Арсенале в Царском селе. СПб.: В тип. Э. Пра-
ца, 1840. Ч. 1. С. 232 (Разные вещи. № 91).
Зубоврачебная история... 305
учащимся 1-го Санкт-Петербургского кадетского корпуса (в 1808 году),
рассказывал, как однажды ему удалось спастись от зубоврачебной
операции — после того, как у него уже был опыт подобного лечения:
«По субботам приезжал в 12 часов дантист, нас приводили в зал,
где он осматривал наши зубы; у кого оказывался испорченный зуб,
того ставил он в сторону и, по окончании осмотра, производилась
операция. Подобный случай был и со мною; и когда испытал я на себе,
что операция эта крайне мучительна, тогда в другой раз, когда я был
оставлен в стороне, я пролез под стол и убежал, и тем самым спасся
от единожды уже испытанной операции»136.
Менее удачлив был художник Сильвестр Щедрин, судя по его
письму из Неаполя от 3 февраля 1821 года, поведавший своему другу
скульптору СИ. Гальбергу о вынужденном знакомстве с тамошним
дантистом и непредвиденной потере зуба:
«Недуги мои начались две недели тому назад, проклятый зуб
вздумал играть во мне значительную роль. Наглости такой я не стерпел
и велел позвать к себе доктора, но при входе испугался его толстого
фризового сюртука, полагая, чо он не один ли из тех, у которых <...>
над окошком висят три деревянных зуба, а под окошком лежит мил-
лион зубов натуральных, в доказательство несомненной его практики
в сем деле. Он с важностью посадил меня на пол, не дав времени ему
растолковать, что я хочу пломбировать, и выдернул бунтовщика.
Долго шла кровь, но дело кончилось довольно хорошо, и через три
дня я пустился работать»137.
Попутно занятным деталям о внешнем облике и манерах врача
рассказ Щедрина читается как анекдот — если отвлечься от оговорки
автора о «довольно хорошем» финале трехдневного восстановления
после операции.
Н.В. Гоголь, который познакомился с Сильвестром Щедриным
в той же Италии несколько лет спустя, не оставил описаний зубовра-
чевания, но зато наделил одного из героев «Ревизора» (1836) зубом,
который кажется не менее замечательным, чем упомянутый выше
«силезский зуб». Это «зуб со свистом» Петра Ивановича Добчинско-
го, который мешает ему, по мнению Петра Ивановича Бобчинского,
полноценно поведать о приезде Хлестакова138. Упоминанием о выпав-
136 Выдержки из записок H.A. Титова // Русская старина. 1870. Т. 1. 2-е изд.
С. 218.
137 Щедрин С. Письма / Сост. Э.Н. Ацаркина. М.: Искусство, 1978. С. 86.
138 «Э, не перебивайте, Петр Иванович, вы не расскажете, ей богу, не расска-
жете: вы пришепетываете; у вас, я знаю, один зуб во рту со свистом» {Гоголь Н.В.
306 Переменные величины
ших зубах отмечена и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович
с Иваном Никифоровичем» (1835): здесь они отмечают ход времени,
истории и повествования о ней139. Зуб Добчинского озадачивает,
а выпадение зубов у миргородского судьи «примиряет с действитель-
ностью». По иронии судьбы, в воспоминаниях И.С. Тургенева и сам
Гоголь (запомнившийся ему, помимо прочего, неприятным оскалом
«нехороших зубов») стал героем «стоматологического» анекдота.
Тургенев слушал лекции Гоголя, когда тот недолгое время пытался
преподавать историю в Санкт-Петербургском университете; великий
писатель был никудышным профессором:
«Во-первых, Гоголь из трех лекций непременно пропускал две,
во-вторых, даже когда он появлялся на кафедре — он не говорил,
а шептал что-то весьма несвязное <...> — и все время ужасно кон-
фузился. <...> На выпускном экзамене из своего предмета он сидел,
повязанный платком, якобы от зубной боли — с совершенно убитой
физиономией — и не разевал рта. Спрашивал студентов за него про-
фессор И.П. Шульгин. <...> Нет сомнения, что он сам хорошо понимал
весь комизм и всю неловкость своего положения: он в том же году
подал в отставку»140.
Способные устрашить в действительности сцены зубной боли,
зуболечения и даже просто упоминания о зубах оборачиваются ко-
мическими деталями при пересказе. Таков, в частности, приводимый
Владимиром Далем в «Картинах из русского быта» (1848) анекдот
о еврее, который после того, как ему удалили зуб, торгуется с лекарем
о плате и в качестве довода вспоминает о предыдущем — куда более
мучительном и трудоемком — удалении, стоившем ему, однако, де-
шевле, чем только что произведенное:
«Прошлого года один очень хороший зубной лекарь вырвал мне
зуб, да не такой, чтобы сразу, а таскал, таскал меня по всей комнате
Полное собрание сочинений. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1940. Т. 4. С. 19).
Выражение станет со временем крылатым. Лев Троцкий позже произведет из
него даже «нравственный зуб — со свистом» (в характеристике Петра Струве):
Троцкий Л. Перед историческим рубежом. Политические силуэты. М., 2000. С. 172.
139 «Множество невест успело выйти замуж; в Миргороде пробили новую ули-
цу; у судьи выпал один коренной зуб и два боковых; у Ивана Ивановича бегало по
двору больше ребятишек, нежели прежде» (Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений.
М.: Изд-во Академии наук СССР, 1937. Т. 2. С. 263).
140 Тургенев И.С. Литературные и житейские воспоминания // Тургенев И.С.
Полное собрание сочинений и писем. М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1967.
Т. 14. С. 75.
Зубоврачебная история... 307
из угла в угол, со стулом, совсем, да и то взял с меня четвертак; за что
же я дам тебе полтинник, когда твоя работа была совсем легкая»141.
Литературные примеры стоматологических описаний полны
черного юмора и своего рода садомазохизма, терапевтически при-
миряющего автора и читателей с неизбежностью зубоврачевания как
с незбежностью человеческого несовершенства и житейских преврат-
ностей. Такова, например, аттестация охочего до зубодергания добро-
душного лекаря-самоучки Семена Семеновича Ворнакова в повести
А.К. Тулубьева «Леночка» (1854). Негодуя, что страдающая больным
зубом знакомая отказывается прибегнуть к его услугам, он не отрица-
ет, что однажды вместо здорового зуба вырвал здоровый, но — оправ-
дывается он здесь же: «Кто проживет весь век без ошибки»142. Более
сговорчивой оказывается его жена: действительно ли у нее заболел
зуб, гадает повествователь, «или уверил ее в этом ее нежный супруг —
как бы то ни было, только Семен Семенович свершил эту операцию
с редким искусством и хранил у себя зуб жены, как трофей победы»143.
В написанной к 200-летнему юбилею официального открытия
театра в России пьесе «Комик XVII века» А.Н. Островский (1872)
стилизовал представление комедиантов эпохи Алексея Михайловича
сценой, в которой иноземный зубной лекарь по наущению слуги выры-
вает зуб у ничего не подозревающего полусонного цыгана (решившего,
что его хотят накормить) и требует от него плату за лечение. Забавный
диалог врача и слуги воспроизводил при этом псевдоученую латынь
и языковую игру старинных комедий:
Лекарь:
Doles? [6]
Цыган:
Да кака тут лиха болись? <...>
Слуга:
Болят у него денте!
Лекарь:
Ubi sunt instrumenta? <...>
Quam dentés sunt lati!
Цыган:
Да что вы, черти прокляти!
141 Даль В. Картинки из русского быта. III. Евреи и цыгане // Современник.
1848. Т. VIII. № 3. Март. Отд. 1. С. 57.
142 Тулубъев А.К. Леночка // Отечественные записки. Учебно-литературный
журнал, изд. А. Краевским. 1854. T. XCVL Кн. 10. Октябрь. С. 246.
143 Там же. С. 308.
308 Переменные величины
Лекарь (вырывая зуб):
Ессе habes!
Цыган (вырвавшись, воет):
Аи, аи, ай-ай.
Батюшки мои!
Но стремление Островского к исторической точности (известно,
что при написании своей пьесы опирался на «Домострой», а также
на исторические исследования Н.С. Тихонравова и И.Е. Забелина)
оказалось характерно осовременным: жадный до денег зубной лекарь
именуется в пьесе и «тонконогим жидом» (в устах цыгана), и немцем
(как его называют другие персонажи), вольно или невольно напоминая
зрителям о тех, кому они вверяют лечить свои зубы144.
В «Печерских антиках» Н.С. Лескова (1883) — собрании фельетон-
ных «побасенок», рисующих нравы и сцены недавнего быта, — зуболе-
чение производится и вовсе невиданным ранее способом. Мучающейся
зубной болью героине этого повествования лекарь отказывает в по-
мощи на том основании, что он может лечить только нижние зубы,
тогда как у нее болит верхний. Тогда за дело берется отставной воен-
ный, дядя лекаря, Кесарь Степанович Берлинский, обещая помочь ему
в лечении и сделать так, «чтобы верхние зубы снизу стали». Приехав
к больной, новоявленный врач обещает вылечить ее «французским»
методом "обертон", требует пробку от бутылки и чистый платок:
«Она спрашивает:
— Для чего это нужно?
А Берлинский ей отвечает:
— Для того, чтобы схватить первый момент.
А сам ей в эту самую секунду сотерную пробку в рот и вставил.
Так ловко вставил ее между зубами, что бибиковской теще ни кричать
и ни одного слова выговорить нельзя при такой распорке.
Удивилась она, и испугалась, и глазами хлопает, а чем больше
старается что-то спросить, тем только крепче зубами пробку напирает.
А Кесарь Степанович в это же острое мгновение улыбнулся и говорит
144 В продолжение сцены русский слуга бьет лекаря палкой, патриотически
комментируя свои действия: «По-русски вот как! Отведай мою закуску / У меня
и черту не бывает спуску. <...> Вот тебе гей! лекаришка! / Некрещеный лоб, пар-
шивый паричишко!» (Островский А.Н. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Гос. изд-во
художественной литературы, 1960. Т. 6. Цит. по: http.7/az.lib.ru/o/ostrowskij_a_n/
text_0136.shtml). Островский перефразирует в этом месте, впрочем, расхожее при-
словье театральных интермедий середины XVIII века, посрамляющих чужеземных
врачей шарлатанов, например: «Вот те ей! Вот те плутишко, / Некрещеный лоб, /
Вшивый паручишко» (Пьесы столичных и провинциальных театров первой по-
ловины XVIII в. / Под ред. С. Елеонской. М.: Наука, 1975. С. 471).
Зубоврачебная история... 309
ей: "Вот только всего и нужно" — а сам ей одним платком руки на-
зади связал, а другим внизу платье вокруг ног обвязал, как делают
простонародные девушки, когда садятся на качели качаться. А потом
крикнул племяннику:
— Теперь лови второй момент!
И сейчас же ловко, по-военному, перевернул даму вниз головою
и поставил ее в угол на подушку теменем. От этого находчивого обо-
рота, разумеется, вышло так, что у нее верхние зубы стали нижними,
а нижние — верхними. Неприятно, конечно, было, но ненадолго —
всего на одну секунду, потому что лекарь, как человек одной породы
с дядею — такой же, как дядя, ловкий и понятливый, сейчас же "схва-
тил момент" — капнул каплю даме на верхний зуб и сейчас же опять ее
перевернул, и она стала на ногах такая здоровая, что сотерную пробку
перекусила и говорит:
— Ах, мерси, — мне все прошло; теперь блаженство!»145
В истории русской литературы анекдотичность «стоматологи-
ческого жанра» привычно связывается с творчеством Чехова. Из
воспоминаний о Чехове известно, что уже подростком он охотно ра-
зыгрывал с братьями Александром и Николаем смехотворные сценки,
рисовавшие посещение зубного врача: с путающим и, вероятно, равно
забавляющим усердием будущий врач и писатель, вооруженный щип-
цами для углей, вытаскивал из рта у орущего пациента «больной зуб»
(бутылочную пробку)146. Литературным подступом к той же теме стало
написанное двадцатидвухлетним Чеховым комическое объявление
в журнале «Будильник» (1882) от лица некоего дантиста Гвалтера, не
без нажима обыгрывавшее этнические характеристики стоматологи-
ческой профессии в России:
«Заявление зубного врача Гвалтера. До сведения моего доело, цто
мои пачиенты принимают недавно прибывшего зубного враца Гвалтера
за меня; а потому имею цесть известить, цто я зиву в Мошкве и просу
моих пачиенты не смешивать меня с Гвалтером. Не он Гвалтер, а я —
Гвалтер. Вставляю зубья, продаю сочиненный мною толценый мел для
циски зубьев и имею самую больсую вывеску. Вижиты делаю с белым
галстуком. Зубной врач при зверинце Винклера — Гвалтер»147.
145 Лесков U.C. Собрание сочинений: В 11 т. М.: ГИХЛ, 1958. Т. 7. С. 156—157.
Тот же анекдот находим в ранней редакции романа Н.С. Лескова «Соборяне» —
«Божедомы» (1868): здесь его рассказывает лекарь как случай из собственной прак-
тики {Песков КС. Полное собрание сочинений: В 30 т. М.: Терра, 2000. Т. 7. С. 577).
146 А.П. Чехов. Литературный быт и творчество русских писателей по вос-
поминаниям, дневникам и письмам / Сост. В.А. Фейдер. Л.: Академия, 1928. С. 5.
147 Чехов А.П. Комические рекламы и объявления: (Сообщил Антоша Чехон-
те) // Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. М.: Наука, 1974. Т. 1.
310 Переменные величины
В последующие четыре года Чехов напишет еще четыре рассказа,
касающиеся зубоврачевания, каждый из которых замечателен как
собственно бытовыми, культурно-иллюстративными, так и нар-
ратологическими деталями, обновившими привычную традицию
комического изображения зубных лекарей и их пациентов широким
социально-сатирическим контекстом. Первый из них — рассказ
«Хирургия» (1884) — рисовал бытовую сценку, юмористическое ос-
вещение которой не исключало ее типичности в глазах современного
Чехову читателя. Трехстраничный рассказ о посещении дьячком Вон-
мигласовым земской больницы, завершающийся тем, что фельдшер
злополучно удаляет у дьячка не тот зуб, полон мелочей, узнаваемо
характеризовавших бестолковщину провинциальной России. «Лоша-
диная фамилия» (1885) — второй рассказ Чехова о зубоврачевании,
ставший впоследствии хрестоматийным текстом школьной програм-
мы, обыгрывает не столько «стоматологическую», сколько мнемони-
ческую тему. Мучающийся от зубной боли отставной генерал-майор
Булдеев, испробовавший все средства традиционного зуболечения
(«Он полоскал рот водкой, коньяком, прикладывал к больному зубу
табачную копоть, опий, скипидар, керосин, мазал щеку йодом, в ушах
у него была вата, смоченная в спирту»), никак не решается вырвать
больной зуб, а пытается вспомнить фамилию рекомендованного ему
приказчиком акцизного, умеющего лечить зубы с помощью заговора.
Фамилию акцизного приказчик забыл, но помнит, что она была «слов-
но как бы лошадиная». Генерал, его домочадцы и знакомые перебирают
всевозможные фамилии, которые кажутся им таковыми, — Кобы-
лин, Жеребцов, Кобылицин, Кобылятников, Кобелев, Жеребчиков,
Лошадинин, Лошаков, Жеребкин, Лошадкин, Кобылкин, Коренной,
Комментаторы этой публикации указывают, что юмористическое объявление было
откликом на публиковавшееся в «Московском листке» (1882. № 30) «Заявление
зубного врача Григория Николаевича Вальтера» («До сведения моего дошло, что
мои пациенты принимают недавно прибывшего зубного врача Вальтера за меня»),
вызванное московской рекламой A.A. Вальтера («Специальное лечение. Александр
Александрович Вальтер, состоящий при Министерстве внутренних дел» —
Московский листок. 1882. № 43), причем имя дантиста Вальтер было знакомо Чехову
уже в Таганроге («Американский зубной врач Иосиф Александрович Вальтер прибыл
в Таганрог» — Азовский вестник. 1875. 13 июля). Перекликающееся с именем
Вальтера выдуманное Чеховым имя Гвалтер указывает на еврея — слово «Гвалт»
в это время связывается с характерно «еврейским» возгласом, обозначающим
«Караул!» (Гевальт, Gevalt — идиш, от нем. Gewalt; гвалт — укр. полонизм от gwalt),
и используется для описания бытового поведения евреев («еврейский гвалт» —
в значении: шум, гам, суета). Но едва ли этого достаточно, чтобы, как это делает
Михаил Золотоносов, видеть в комическом «Заявлении зубного врача Гвалтера»
«стандартное антисемитское зубоскальство» и доказательство того, что «бытовой
антисемитизм навсегда и непоколебимо вошел в сознание Чехова» (Золотоносов М.
Другой Чехов. По ту сторону принципа женофобии. М.: Ладомир, 2007. С. 124).
Зубоврачебная история... 311
Коренников, Пристяжкин, Жеребчиков, Жеребковский, Жеребенко,
Лошадинский, Лошадевич, Жеребкович, Кобылянский, Конявский,
Лошадников, Табунов, Копытин, Жеребовский, Коненко, Конченко,
Жеребеев, Кобылеев, Тройкин, Уздечкин, Гнедов, Рысистый, Лошадиц-
кий, Меринов, Буланов, Чересседельников, Засупонин, Лошадский, —
пока измученный болью герой не обращается за помощью к врачу
и тот не вырывает ему зуб. «Лошадиную» фамилию в конечном счете
вспоминает сам акцизный: целителя зовут Овсов. Но долгожданная
находка уже запоздала:
«— На-кося! — сказал генерал с презрением и поднес к лицу
его два кукиша. — Не нужно мне теперь твоей лошадиной фамилии!
На-кося!»148
1886 год отмечен в творчестве Чехова сразу двумя рассказами,
касающимися зубоврачевания. В рассказе «Ах, зубы!» страдающий
зубами герой — «любитель сценических искусств» — приезжает на
прием к зубному врачу, часами ждет своей очереди, но, когда ее до-
жидается, выясняется, что все это время он сидел в приемной адвоката
(невольно напоминающего в этом случае о своей «профессиональной»
деятельности «заговаривать зубы»). Зубной врач принимает этажом
ниже. Опубликованный в том же году короткий рассказ Чехова
«Немного боли» (с подзаголовком «Уличный случай»; впоследствии
рассказ печатался под названием «Знакомый мужчина») также пред-
ставлял своего рода анекдот: героиня этого рассказа — «прелестней-
шая Ванда, или, как она называлась в паспорте, почетная гражданка
Настасья Канавкина», любительница ресторанов и развлечений и, как
догадывается читатель, барышня не слишком строгих правил, «вы-
писавшись из больницы, очутилась в положении, в каком она раньше
никогда не бывала: без приюта и без копейки денег». Все, что у нее
имеется, — рубль, вырученный за проданное ею кольцо с бирюзой.
В надежде разжиться деньгами она заходит в зубоврачебный кабинет
к шапошному знакомому — дантисту Финкелю, но, оказавшись у того
в приемной, теряется и не находит ничего лучшего, как пожаловаться
на зубную боль. Врач — «высокий черномазый выкрест с жирными
щеками и с глазами навыкате» (еще один повод уличить Чехова
в антисемитизме) —
«нахмурился, задержал дыхание и стал рассматривать больной зуб.
— Больно? — спросил он, ковыряя в зубе какой-то железкой.
— Больно... — солгала Ванда. <...> Финкель вдруг засопел, как
паровоз, прямо ей в рот и сказал:
1 Чехов А.П. Собрание сочинений: В 12 т. М.: Правда, 1985. Т. 3. С. 65.
312 Переменные величины
— Я не советую вам плюмбуровать его... Из етова зуба вам ника-
кого пользы, все равно.
Поковыряв еще немножко в зубе и опачкав губы и десны Ванды
табачными пальцами, он опять задержал дыхание и полез ей в рот
с чем-то холодным... Ванда вдруг почувствовала страшную боль,
вскрикнула и схватила за руку Финкеля.
— Ничего, ничего... — бормотал он. — Вы не пугайтесь... Из этим
зубом вам все равно мало толку. Надо быть храброй.
И табачные, окровавленные пальцы поднесли к ее глазам вы-
рванный зуб, а горничная подошла и подставила к ее рту чашку»149.
Платой за ненужную Ванде операцию становится единственный
имеющийся у нее рубль и осознание пугающей бессмыслицы той
жизни, которой она живет. Но осознание это, как и ощущение боли,
длится недолго: на другой день героиня, как сообщает рассказчик,
была уже в ресторане и танцевала там:
«На ней была новая, громадная, красная шляпа, новая модная
кофточка и туфли бронзового цвета. И ужином угощал ее молодой
купец, приезжий из Казани»150.
Все эти рассказы относятся ко времени юмористического периода
в творчестве Чехова, не преследовавшего в этих случаях, по видимо-
сти, социально-обличительных подтекстов (каких требовали от него
тенденциозно настроенные критики вроде Н.К. Михайловского)151.
Возможные оговорки относительно последнего рассказа также не от-
меняют его анекдотичности — пусть она и не кажется здесь слишком
веселой. Детали быта, колоритный язык и динамичная лапидарность
повествования — вот то, что делает их шедеврами русской литературы.
Собственно биографическим контекстом в этих случаях являются из-
вестные Чехову случаи «из жизни». По воспоминаниям брата писателя
М.П. Чехова, толчком к созданию рассказа могло послужить известное
тому событие из практики его коллеги по работе в Чикинской земской
больнице врача П.А. Архангельского:
«Однажды в Воскресенскую больницу пришел на прием больной
с зубной болезнью. П.А. Архангельский был занят с другим, более серь-
езным больным и поручил прикомандировавшемуся к нему студенту
149 Чехов А.П. Знакомый мужчина // Чехов А.П. Полное собрание сочинений
и писем: В 30 т. М.: Наука, 1976. Т. 5. С. 118.
150 Там же. С. 119.
151 Михайловский Н.К. Об отцах и детях и о г-не Чехове // А.П. Чехов: pro et
contra: антология. СПб., 2002. С. 84.
Зубоврачебная история... 313
(впоследствии знаменитому доктору С. П. Я.) вырвать у больного зуб.
Неопытный студент наложил щипцы и после некоторых истязаний
вырвал у пациента вместо больного здоровый зуб. Вырвал — и сам
испугался. — Ничего, ничего, — одобрил его Архангельский, — рви
здоровые, авось до больного доберешься!
Студент стал рвать больной зуб и сломал на нем коронку. Пациент
выругался и ушел»152.
Анекдотичность истории с «лошадиной» фамилией также до-
статочно объясняется «ономастической» и стилистической игрой153.
Происшествие с больным, ожидающим очереди к врачу и оказыва-
ющимся у адвоката, также смешно именно потому, что жизнь полна
недоразумений, и это недоразумение — одно из них154.
152 Чехов МЛ. Антон Чехов и его сюжеты. М.: 9-е января, 1923. С. 29.
153 Иначе полагает польский литературовед-русист Ежи Фарино. По мнению
Фарино, в рассказе Чехова содержится особый мифопоэтический код, обнаружива-
ющий перед любопытствующим читателем сокрытые смыслы «лошадиной» фамилии
и рассказанной писателем истории. Образ генерала Булдеева истолковывается здесь
как балансирующий «на грани потери своей потенции и сущности» (Faryno J. К не-
востребованной мифологемике «Лошадиной фамилии» Чехова // Literatura rosyjska
przelomu XIX i XX wieku / Pod red. E. Biemat, T. Bogdanowicza. Gdansk: Widawnic-
two Uniwersytetu Gdanskiego, 1999. S. 30). To, что речь идет о зубе, а фамилия
генерала — Булдеев, созвучная со словом «балда», указывает на признаки «силы
и мужской детородной потенции» (30). Страх генерала потерять зуб означает страх
импотенции. При этом «весь рассказ и все поведение всех остальных персонажей
да и само словесное решение рассказа — не что иное, как своеобразная реализация
формулы заговора» (33). Объяснение находится и для фамилии Овсов — она должна
быть понята в контексте «забытой мифологемы Авсеня» — «инстанции, ведающей
меной годового природного цикла (34). «Само собой разумеется, — оговаривается
Фарино, — так далеко не осознавали этот рассказ ни сам Чехов, ни его читатели.
Зато так строила его уже тогда формирующаяся (но еще не артикулирующаяся)
новая культурная формация» (33). Не осознаваемая, по-видимому, автором само-
пародийность его интерпретации состоит в том, что подобно героям «Лошадиной
фамилии» он руководствуется этимологической подсказкой — с тем отличием, что
его волнует не ономастика, а банально толкуемый психоанализ. Еще одна фантазия
Фарино — его замечание, «что вообще в XIX веке зубы упоминаются очень редко и,
как правило, призваны указывать тогда на здоровье, силу или подспудную эротич-
ность и даже агрессивность такого персонажа» (38). Фарино мог бы вполне пойти
по пути еще одной «интертекстуальной» интерпретации (столь же необязательной
к интенции самого Чехова): приведенные в рассказе «лошадиные» фамилии легко
дополнить небезразличным для Чехова именем Гиппократа, означающего в переводе
с др.-греч. «Лошадиносильный» (от (яттос — лошадь, конь и кратос — сильный).
154 См. также письмо А.П. Чехова к H.A. Лейкину от 30 июля 1886 года — за
два месяца до публикации рассказа «Ах, зубы» (в журнале «Сверчок». 1886. № 39.
9 октября): «Страшно разболелись зубы... Болели три дня и три нощи... Кончилось
тем, что в одну из ночей пришлось скакать в Москву, где я в один присест вырвал
два зуба. От тяжелого, медленного зубодерганья, измучившего меня до чертиков,
314 Переменные величины
Не менее охотно, чем Чехов, обращалась к зубоврачебным моти-
вам Надежда Тэффи. В рассказе «Арабские сказки» героиня, зашедшая
к знакомым на огонек, становится свидетельницей возбужденного
разговора о лечении зубов. Герои, перебивая друг друга, делятся вос-
поминаниями о вырванных зубах и врачах-зубодерах. Воспоминания
эти прозаичны и вместе с тем полны выстраданной патетики и тра-
гикомических деталей:
«— Ну, так вот, наложил он щипцы второй раз. Болища адская!
Я реву как белуга, ногами дрыгаю, а он тянет. Словом, все как следует.
Наконец, понимаете, вырвал... <...> Вырвал, взглянул на зуб, расшар-
кался и говорит: "Pardon, это опять не тот!" И лезет снова в рот за
третьим зубом! Нет, вы подумайте! Я говорю: "Милостивый государь!
Если вы..." <...>
— А мне дантист говорит: "Чего вы боитесь?" — сорвался вдруг
дачный знакомый. — "Есть чего бояться! Я как раз перед вами удалил
одному пациенту все сорок восемь зубов!" <...>
— А я в прошлом году спросила у дантиста, долго ли его пломба
продержится, — заволновалась барышня, — а он говорит: "Лет пять,
да нам ведь и не нужно, чтобы зубы нас переживали". Я говорю: "Не-
ужели же я через пять лет умру?" Удивилась ужасно. А он надулся:
"Этот вопрос не имеет прямого отношения к моей специальности". <...>
— Один мой приятель вырвал себе зуб. Ужасно было больно! —
рассказал влюбленный студент.
— Нашли что рассказывать! — так и подпрыгнул гимназист. <...>
— Мой брат хотел рвать зуб, — начала бонна. — Ему советуют,
что напротив по лестнице живет дантист. Он пошел, позвонил. Го-
сподин дантист сам ему двери открыл. Он видит, что господин очень
симпатичный, так что даже не страшно зуб рвать. Говорит господину:
"Пожалуйста, прошу вас, вырвите мне зуб". Тот говорит: "Что ж, я бы
с удовольствием, да только мне нечем. А очень болит?" Брат говорит:
"Очень болит; рвите прямо щипцами". — "Ну, разве что щипцами!"
Пошел, поискал, принес какие-то щипцы, большие. Брат рот открыл,
а щипцы и не влезают. Брат и рассердился: "Какой же вы, — говорит, —
дантист, когда у вас даже инструментов нет?" А тот так удивился. "Да
я, — говорит, — вовсе и не дантист! Я — инженер". — "Так как же вы
лезете зуб рвать, если вы инженер?" — "Да я, — говорит, — и не лезу.
Вы сами ко мне пришли. Я думал, вы знаете, что я инженер, и просто
по-человечеству просите помощи. А я добрый, ну и..."
разболелась моя башка и болела два дня» (Чехов А.П. Собрание сочинений: В 12 т.
М.: ГИХЛ, 1963. Т. 11. С 94).
Зубоврачебная история... 315
— А мне фершал рвал, — вдруг вдохновенно воскликнула нянь-
ка. — Этакий был подлец! Ухватил щипцом, да в одну минутку и вы-
рвал. Я и дыхнуть не успела. <...> "Подавай, — говорит, — старуха,
полтинник". Один раз повернул — и полтинник. <...>
— Ей-Богу, правда! — вдруг взвизгнула горничная, нашедшая,
что переход от няньки к ней не слишком для господ оскорбителен. —
Ей-Богу, все это — сущая правда. Живодеры они! Брат мой пошел зуб
рвать, а дохтур ему говорит: "У тебя на этом зубе четыре корня, все
переплелись и к глазу приросли. За этот зуб я меньше трех рублей
взять не могу". А где нам три рубля платить? Мы люди бедные! Вот брат
подумал, да и говорит: "Денег таких у меня при себе нету, а вытяни
ты мне этого зуба сегодня на полтора рубля. Через месяц расчет от
хозяина получу, тогда до конца дотянешь". Так ведь нет! Не согласился!
Все ему сразу подавай!»
Самой рассказчице, как выясняется далее, тоже хотелось бы по-
делиться своими стоматологическими впечатлениями, и, хотя в гостях
ей этого сделать не удалось, читателю приходится узнать и ее историю:
«Дело было в глухом провинциальном городишке, где о дантистах
и помину не было. У меня болел зуб, и направили меня к частному
врачу, который, по слухам, кое-что в зубах понимал.
Пришла. Врач был унылый, вислоухий и такой худой, что видно
его было только в профиль.
— Зуб? Это ужасно! Ну, покажите! Я показала.
— Неужели болит? Как странно! Такой прекрасный зуб! Так, зна-
чит, болит? Ну, это ужасно! Такой зуб! Прямо удивительный!
Он деловым шагом подошел к столу, разыскал какую-то длинную
булавку, — верно, от жениной шляпки.
— Откройте ротик!
Он быстро нагнулся и ткнул меня булавкой в язык. Затем тща-
тельно вытер булавку и осмотрел ее, как ценный инструмент, который
может еще не раз пригодиться, так чтобы не попортился.
— Извините, мадам, это все, что я могу для вас сделать.
Я молча смотрела на него и сама чувствовала, какие у меня стали
круглые глаза. Он уныло повел бровями.
— Я, извините, не специалист! Делаю, что могу!..»
В 1910 году «стоматологические» мотивы удостаиваются по-
этической «эротизации» у Александра Тинякова. В стихотворении
«У дантистки» (1910) сцена зубоврачевания окрашивается садомазо-
хистическим вожделением пациента:
316 Переменные величины
Сижу я в кресле, голову откинув,
В ее руке стальной пинцет блестит,
И тонкий запах девственных жасминов
Вокруг нее по комнате разлит.
Как будто червь мне злобно гложет челюсть,
Но — сквозь туман и огненную боль —
Ее движений замечаю прелесть
И черных кос сверкающую смоль.
Она, — к моим губам приблизив руки, —
Вонзает в десны мне бесстрастно сталь:
И сладок мне укол, желанны муки,
И пытке злой отдать себя не жаль.
О, если бы, крылья тяжкие раскинув,
Повисла надо мной навек болезнь,
И я впивал бы аромат жасминов,
И сердце пело бы признанья песнь155.
И в том же 1910 году о дантистке — тоже не без эротического
подтекста — опечалится Саша Черный в стихотворении «Ошибка»
(вошедшем в изданный в 1911 году сборник «Сатиры и лирика»):
Это было в провинции, в страшной глуши.
Я имел для души
Дантистку с телом белее известки и мела,
А для тела —
Модистку с удивительно нежной душой.
Десять лет пролетело.
Теперь я большой...
Так мне горько и стыдно
И жестоко обидно:
Ах, зачем прозевал я в дантистке
Прекрасное тело,
А в модистке
Удивительно нежную душу!156
155 Тиняков А. (Одинокий) Navis nigra. Стихи 1905—1912. M.: Гриф, 1912.
С. 13-14.
156 Саша Черный. Стихотворения. М.: Художественная литература, 1991. С. 208.
Зубоврачебная история... 317
7.
Рассказы Чехова и Тэффи комичны, но с определенной точки
зрения могут показаться не лишенными социально-критического зна-
чения. Избавление от зубной боли подразумевает в них столкновение
с научно отсталой стоматологией, суевериями и легковерием публики.
Подобно Чехову (даже в юмористических рассказах которого советская
критика усматривала социальную сатиру, родственную М.Е. Салтыко-
ву-Щедрину) Тэффи также упоминает о широко распространенных
способах народного зуболечения — практиках заговаривания или
«зашептывания» больных зубов (в рассказе «Предсказатель прошлого»
так лечит зубы дворник: «Пошепчет в рот — зуб и пройдет»), подо-
зрительных снадобьях и самозваных целителях (мучающийся зубами
доктор из рассказа «Лекарство и сустав» (1912) отказывается идти на
прием к дантисту, но с готовностью следует совету своей пациентки
испробовать диковинное средство, которое когда-то практиковала ее
нянька, — жевать от зубной боли хлеб с керосином:
«— С керосином? Это интересно. Только зачем же жевать?.. Может
быть, можно просто размешать?
— Не знаю. Она говорила, что жевать.
Он радостно вскочил со стула и пожал мне руку.
— Знаете, это идея. Очень вам благодарен. Это, конечно, вздор,
но тем не менее... И много нужно керосина?
Он так загорелся нянькиной терапевтикой, что даже забыл про-
писать мне рецепт»157).
В таком — реалистическом и подразумеваемо критическом — кон-
тексте воспринималась экспонировавшаяся в 1891 году Товариществом
передвижных художественных выставок картина Василия Мешкова
«Зубоврачевание», незамедлительно приобретенная П.М. Третьяковым
для своей галереи158. Картина Мешкова была не первым обращением
русских художников к теме зубоврачевания. Посетители выставки
1891 года могли вспомнить о написанной двадцатью годами ранее кар-
тине Владимира Маковского «В приемной у доктора» (1870), с выведен-
ными в ней центральными персонажами — помещицы, жалующейся
на зубную боль, и священника, что-то ей сочувственно советующего.
В картине Маковского, зная его другие ранние работы, легко увидеть
анекдотический эпизод: пациентка, дожидающаяся приема врача,
скорее готова, как можно предположить, довериться тому лечению,
157 Тэффи Н. Лекарство и сустав // Юмор начала XX века. М.: ОЛМА-ПРЕСС,
2005. С. 77.
158 Товарищество передвижных художественных выставок, 1869—1899: письма,
документы / Сост. В.В. Андреева, С.Н. Гольдштейн. М.: Искусство, 1987. Т. 2. С. 418.
318
Переменные величины
В.В. Маковский. В приемной у доктора. 1870.
Государственная Третьяковская галерея
которое ей советует батюшка, чем тому, что ждет ее в медицинско
кабинете. И более того, сам православный священник предстает в это
случае едва ли не знахарем, а приемная врача — случайной декоращ
ей, контрастирующей с настоящей российской действительностью15
Мешков развивает ту же тему, но делает это без иронии. Владр
мир Стасов, описывавший сюжет картины по свежему впечатленш
разглядел на ней детали, ускользающие от современного зрител.
«Благочестивая старуха, у которой на первом месте в келейке ее -
большая пальмовая ветвь из паломничества, а по стенам священнь
изображения и митрополичьи портреты». Целительница, в инте]
претации критика, подносит «кусочек ватки со святым маслом ко рт
деревенского простофили»160. У оппозиционно настроенного к в ласт
критика был повод для сарказма. Ко времени написания этой картин
159 Бобриков A.A. Другая история русского искусства. М.: НЛО, 2012. С. 326
327. Картина имела успех у публики и критиков. По оценке В. Стасова, это «од
из примечательнейших и типичнейших картинок современной русской школ]
{Стасов В.В. Избранные сочинения. Т. 1. Обзоры. Выставки. Полемика. М.: V
кусство, 1937. С. 179).
160 Стасов В.В. Избранные сочинения: В 3 т. М.: Искусство, 1952. Т. 3. С. 12
Зубоврачебная история...
319
В.Н. Мешков. Зубоврачевание. 1891. Государственная Третьяковская галерея
земская медицина формально существовала уже более четверти века,
но зрителю предлагается судить о реальном положении дел в дерев-
не — о недостатке врачей и косности традиции, заставляющей простых
людей искать помощи у невежественных знахарок.
О склонности обывателя — как деревенского, так и городского —
вверять себя в руки доморощенных «дантистов» в начале XX века
пишут многие авторы, так что сама эта тема оказывалась своего рода
просветительской задачей, требовавшей, во мнении литераторов
и критиков, общественного внимания. Легковерие публики, искуша-
емой предложением чудотворного зуболечения, отмечается, в част-
ности, газетными сообщениями начала XX века. Среди появившихся
на улицах Москвы и Петербурга «дантистов» в это время выделяются
китайцы, пользующиеся простодушием горожан:
320 Переменные величины
«В столице появилась целая группа китайцев, которые предла-
гают простолюдинам помощь от зубной боли и флюсов. Доверчивая
публика обыкновенно соглашается, и "китаец-дантист", поковыряв во
рту тоненькой палочкой, вытаскивает изо рта испуганного пациента
белого червяка.
Теперь зуб не будет болеть!.. — поясняет китаец и требует гонорар
от 30 к. до 2 р. (смотря по количеству извлеченных червей). Два таких
китайских эскулапа днем, 24 мая, собрали на Невском пр., у дома
№ 166, возле себя несколько человек доверчивых прохожих и стали
лечить им зубы.
Однако эти "дантисты" были задержаны и обысканы. У них ока-
залась в кармане коробочка с белыми червями и палки с остриями,
на которые китайцы ловко и незаметно насаживают червей и торже-
ственно затем демонстрируют их больным» (Петербургская газета.
1909. 26 мая).
«На улицах Москвы появилась новая разновидность столичного
китайского промысла. Это — китайцы-дантисты. Обходя чайные,
пивные, харчевни и т.п., эти новоявленные целители предлагают свою
помощь страдающим зубами. Китайцев водят из дома в дом и говорят,
что они весьма успешно лечат зубы какими-то каплями — очевидно
опийной настойкой, и артистически выдергивают зубы просто... двумя
пальцами» (Газета-копейка. 1912. 1 марта).
8.
В дидактике литературно-художественного реализма и обще-
ственно-политической критики, требовавшей отражать действитель-
ность таковой, какова она есть, описание различного рода недугов
и болезней востребовано в качестве сурового отображения жизненной
«правды» и, в свою очередь, разоблачительной демонстрации социаль-
ных недостатков161. Сюжеты из области зубоврачевания были в этом
ряду, конечно, менее масштабными, чем события, указывавшие на
нерешенность более грозных медицинских проблем, дававших знать
о себе, например, в годы войны или холерных эпидемий. Однако, по-
вторюсь, критическое внимание к стоматологии также обнаруживало
беды своего времени — отсутствие надлежащей гигиены, невежество
населения, низкий уровень образования и малочисленность врачей.
В 1860—1890-х годах, попутно приоритетам идеологически анга-
жированной литературы и искусства, медицина становится полем
социальной активности, выражающейся в пропаганде реформ в об-
161 Подробно: Богданов К.А. Врачи, пациенты, читатели. Патографические тек-
сты русской культуры XVIII—XIX вв. М.: ОГИ, 2005.
Зубоврачебная история... 321_
ласти медицинского образования и медицинской помощи населению,
создании различного рода врачебных союзов и обществ, проведении
конференций и съездов. Свой вклад в эту активность внесли и сто-
матологи.
В 1881 году в Петербурге была открыта первая в России частная
зубоврачебная школа под руководством Ф.И. Важинского («Первая
русская школа для изучения зубоврачебного искусства»), выпускни-
ки которой получали звание зубного врача после сдачи специальных
экзаменов в Военно-медицинской академии или на медицинском фа-
культете университета. Школа была открыта на собственные средства
Важинского. На первый курс было зачислено 70 человек (в школу
принимались лица, окончившие 4 класса гимназии; а с 1891 года —
6 классов). Спустя два года там же были созданы сразу два стомато-
логических общества — Общество дантистов (с 1899 года — Первое
общество зубных врачей России) и Объединение дантистов и врачей,
занимавшихся зубоврачеванием (с 1899 года — Петербургское зубо-
врачебное общество). Инициировавшие их основание Ф.И. Важинский
и А.П. Синицын (Общество дантистов) и А.К. Лимберг (Объединение
дантистов и врачей) заявили о себе отныне не только как авторитеты
в области зубоврачевания, но также как общественные лидеры обще-
российского масштаба. В 1885 году был учрежден специализированный
журнал «Зубоврачебный вестник», поставивший своей задачей не
только публикацию собственно медицинских работ, но и объединение
дантистов России162. Демонстрацией такого объединения стал прове-
денный в Нижнем Новгороде в 1896 году I Всероссийский одонтоло-
гический съезд. В 1899 году в Петербурге произошло создание Россий-
ского одонтологического общества, объединившего одонтологические
общества Санкт-Петербурга и Москвы. Результаты общественной
активности представителей стоматологии выразились и в изменениях
официальной институционализации стоматологической практики со
стороны властей. В 1891 году был издан законопроект «О преобра-
зовании обучения зубоврачебному искусству», устанавливавший два
звания для специалистов по зубоврачеванию: «дантист» и «зубной
врач»163. Звание «дантист» присваивалось обучавшимся путем учени-
чества в частных кабинетах (которое существовало в течение всего
XIX столетия), а звание «зубной врач» — обучавшимся в частных
зубоврачебных школах. К этому времени в Москве на медицинском
факультете Московского университета уже действовала первая доцен-
тура по одонтологии, созданная в 1885 году по инициативе Н.В. Скли-
162 Ефрон ГЛ. К истории «Зубоврачебного вестника» // Зубоврачебный вестник.
Юбилейный номер. 1909. С. 1—21.
163 Полное собрание законов Российской империи. 3-е изд. 1891. Т. XI (1891).
№ 7673. 7 мая.
322 Переменные величины
фосовского. В 1892 году в Петербурге в Военно-медицинской академии
была открыта первая доцентура по зубным болезням и организованная
А.К. Лимбергом первая в России самостоятельная кафедра одонтоло-
гии. Важным стимулом к развитию стоматологического образования
послужило также то, что в 1903 году зубоврачебные курсы и школы
были определены к передаче их из ведения Министерства внутрен-
них дел под начальство Министерства народного просвещения164.
К 1898 году в России функционировало девять зубоврачебных школ,
а к 1916 году их было более двадцати165. В целом стоматология начала
века предстает наиболее бурно развивающейся отраслью медицинского
маркетинга166. Профессия пользуется спросом; дантисты востребованы
и мотивированы к врачебной конкуренции167. Попутно публицистиче-
ским дискуссиям о роди и задачах медицины, зубоврачевание видится
общественным делом, осуществление которого подразумевает не
просто совершенствование методов лечения, но также профилактику
стоматологических заболеваний у взрослых и детей168. При этом под-
держание престижа зубоврачебной профессии увязывается самими
врачами с преодолением негативных сторон пропаганды стоматоло-
гических услуг — недобросовестной рекламой, появлением разного
164 Новости дня. 1903. 12 декабря.
165 Бассалык A.A. К истории зубоврачебного образования в дореволюционной
России // Стоматология. 1961. № 1. С. 82—88; Жучкова Н.И. Первые зубоврачебные
школы в Казани (1899—1918) // Стоматология. 1966. № 6. С. 67—69; Сорокина Т.С.
История медицины: В 2 т. Т. 1. http://www.bibliotekar.ru/423/33.htm.
166 Кункитпе М. Зубы на выставочной полке // Dental Market. 2004. № 4.
С. 51—53; Она же. Сакисасот, пищеварительные челюсти и две кривообразные
рожи // Dental Market. 2004. № 5. С. 24—26. См. также: Лосицкая Н.И. «Царские»
годы петербургской стоматологии // История Петербурга. 2007. № 2. С. 55—57.
167 Актер Игорь Ильинский в своих воспоминаниях упоминал, как его отец,
земской и фабричный врач, переехал в Москву и стал заниматься зубоврачеванием,
так как эта профессия пользовалась большим спросом и кормила лучше, чем обыч-
ная медицинская практика (Ильинский И. Сам о себе. М.: Искусство, 1984. С. 84). См.
также воспоминания шахматиста М.М. Ботвинника о своем отце — зубном технике,
обучавшемся в Берлине и позднее практиковавшем в Петербурге: «Отец был очень
хороший техник, дела его пошли на лад, и мы переехали на Невский проспект <...>
Там была большая солнечная квартира из семи комнат на четвертом этаже, лифт,
внизу стоял швейцар. Была кухарка, горничная, у меня с братом одно время даже
была бонна» (Ботвинник М.М. Шах двадцатому веку. М.: Зебра-Е, 2010. С. 14).
168 Знаменский H.H. Зубоврачевание как общественная задача // Зубоврачебное
дело. 1910. № 3. С. 93—97; Лимберг А.К. Современная профилактика и терапия
костоеды зубов. СПб., 1891; Он же. Программа собирания сведений о зубах и зубо-
врачебной помощи в школах Российской империи // Зубоврачебный вестник. 1900.
№ 11. С. 655. Были предприняты и первые шаги к бесплатному зуболечению в учеб-
ных заведениях: в 1911 году такое решение было принято советом Министерства
народного просвещения, высказавшегося за устройство зубоврачебных кабинетов
при всех средних учебных заведениях (Петербургская газета. 1911. 12 февраля).
Зубоврачебная история... 323
рода дантистов-самозванцев и т.д. (этот вопрос должен был специ-
ально разбираться в качестве основного на II Всероссийском съезде
зубных врачей 1913 года, но за дебатами о реформе зубоврачебного
образования, закончившимися резолюцией о разрешении устройства
высших зубоврачебных институтов в университетских центрах Рос-
сии, был отложен до следующего съезда)169. Начало мировой войны
и революция 1917 года резко изменили сложившееся положение дел,
а последовавшая за революцией разруха стала временем, с которого
историки медицины ведут отсчет истории уже собственно «советской
стоматологии».
9.
В 1924 году Максим Горький, поминая недобрым словом русскую
литературу, назвал ее «самой пессимистической литературой Европы»:
«У нас все книги пишутся на одну и ту же тему о том, как мы
страдаем, — в юности и зрелом возрасте: от недостатка разума, от
гнета самодержавия, от женщин, от любви к ближнему, от неудачного
устройства вселенной; в старости: от сознания ошибок жизни, недо-
статка зубов, несварения желудка и от необходимости умереть»170.
Алексей Толстой, дописывая в том же году авантюрную повесть
«Похождения Невзорова, или Ибикус», тоже вспомнит о зубах —
в залихватски идиотическом шансоне, который пытается пропеть ее
главный герой в константинопольской кофейне:
Я пошла к дантисту
И к специалисту,
Чтобы он мне вставил зуб.
Трам па, трам па, трам па...
Дантист был очень смелай,
Он вставил зуб мне целай,
И взял за это руп...
Трам па, трам па...171
169 Широкой публике об этом было известно из газетных сообщений; см., на-
пример, заметку в газете: День. 1913. 21 апреля.
170 Горький М. Собрание сочинений. М.; Л., 1933. Т. XXII. С. 203.
171 Толстой А.Н. Собр. соч.: В 10 т. М.: Художественная литература, 1982.
Т. 3. С. 565. Один из проходных героев той же повести — пугливый «зубной врач
в офицерском полушубке», вместе с Невзоровым несущий дежурство в охваченной
стрельбой Москве: «Зубной врач шептал из подъезда: — Слушайте, граф, разве
возможна нормальная жизнь в такой стране?» (С. 468). Первое отдельное издание
повести: М.; Л.: ГИЗ, 1925.
324 Переменные величины
Пропетые Невзоровым «диким голосом» в надежде заработать,
куплеты объявляются «национальной русской песней», что в контексте
травестийного повествования, галопирующего зарисовками истори-
ческого крушения России, хаоса и бандитизма Гражданской войны,
нищеты и абсурда белой эмиграции, придают «стоматологическому»
сюжету песни не только пошленький (и тоже напрашивающийся на
психоаналитическое истолкование), но и прямо-таки провиденциаль-
ный смысл: если у Горького старорежимная русская литература полна
сожалений о потерянных зубах, то отныне она может рассказать о том,
как их вставляют.
В отличие от Алексея Толстого Горькому не довелось застать рас-
цвета оптимистически целеустремленной литературы. Но идеологиче-
ская «действительность» последующих десятилетий превзошла своим
оптимизмом мечтания главного соцреалиста страны. В 1920-х годах об
экзистенциальном отчаянии или просто о житейских горестях напо-
минают разве что писатели из редеющего лагеря «попутчиков» совет-
ского режима. Писать о зубных страданиях на фоне революционного
преображения страны малоперспективно, а редкие примеры таких
описаний могут служить иллюстрациями инерции предшествующей
литературы. Таков, например, рассказ Вячеслава Шишкова «Зубодерка»
(1923), в целом прочитывающийся как вариация стоматологической
чеховианы. Место действия рассказа — сельская больница, время
действия — «зубодерный день»: фельдшер с говорящей фамилией
Быкобразов принимает страдающих зубами пациентов и, не изощря-
ясь в стоматологических премудростях, привычно рвет зубы. Перед
читателем проходит вереница героев, которые — будь они представ-
лены на сцене или в кино — стали бы находкой для трагикомических
гэгов (замечу попутно, что в современном Шишкову американском
комедийном кинематографе персонаж, страдающий зубной болью, уже
стал к этому времени героем сразу нескольких фильмов)172:
172 Хронологически первым в этом ряду стал фильм, снятый учеником Гриф-
фитса Маком Сеннетом «Зубная боль на счастье» («A Lucky Toothache», 1910)
с Мэри Пикфорд в главной роли. Фильм, снятый по рассказу «Средство от зубной
боли» («Cure for a Toothache») Джорджа Тервилиджера, был первым фильмом
и самого Сеннета, режиссера, характерной манерой которого впоследствии станет
использование гэгов и трюков. Последовавшие за ним немые фильмы на стома-
тологические темы строятся на обыгрывании нелепых и фарсовых событий, про-
исходящих с зубными страдальцами: «У Габи болят зубы» («Hubby's Toothache»)
(1913 год, режиссер — Вильфрид Норт. В главных ролях — Джон Банни и Флора
Финч), «У Чарли болят зубы» («Charlies Toothache») (1914 год, режиссер — Филлипс
Смолли. В главных ролях — Чарльз Де Форест, Вивиан Прескотт), «Энди мучается
зубами» («Andy has a Toothache») (1914 год, режиссер — Чарльз Фрэйнс. В ролях —
Энди Кларк и Джесси Стивене).
Зубоврачебная история... 325
«Первая очередь старика Шумейко, у него щека подвязана красным
огромным платком, он безостановочно, монотонно и размеренно охает.
— Иди, дедка, иди... — подбадривают его больные.
Науменко усердно перекрестился:
— Ох-ох-ох-ох!.. — и, шоркая старыми ногами, входит, как на
лыжах, в кабинет.
— Рот! — командует фельдшер. — Ширше! Еще ширше... Откры-
вай на полный ход!
Клещи хватают за больной клык. Дерг-дерг — на месте, крепко.
Фельдшер недовольно крякнул. Дерг-дерг-дерг. Старик закатил глаза,
затопал, как в барабан, в пол пятками.
— Не грызи струмент! Ты конь, что ли...
Фельдшер вновь тужится, на воловьем лбу наливается жила.
— Тьфу! — плюет он и бросает клещи. — Это не зуб, а свая. Ко-
нечно, я мог бы рвануть еще сильнее, но тогда совместно с зубом вся
скула вылетит. Ф-у-у-у...
Старик, заохав, хватается за щеку, мотает, как пудель, головой и не
торопясь подвязывает платок.
— Ох, ох, ох... К седьмому к тебе, кормилец, к седьмому. В Харьков
ездил, шестеро тянуло... Ау, не взять. Ну, и зубище по грехам моим бог
послал. Ох, ох, ох, ох...
Фельдшер посмотрел ему вслед сконфуженно-удивленным взгля-
дом и крикнул в приемную:
— Следующий!
Держась за руки, как в хороводе, вошли три девушки.
— Зубы у нас... Дырки... Как соленое попадет в рот, аминь. Кронька
с фабрики толковал, быдто заделать можно дырки-то...
— Ну, уж извините, — развел Быкобразов руками, пригнув голову
к левому плечу. — Я не спец, чтобы с вашими дырками валандаться.
Пускай выписывают дантиста, сто разов им говорено. А я по своей
специальности: нарыв вскрыть — пожалуйте, брюхо схватило — мило-
сти прошу, глиста ежели — и глисту долой. Что касаемо зубов — рвать
и никаких. Садись в порядке живой очереди!
Маньке высадил зуб легко, даже прозевала крикнуть и заорала,
когда зуб уже валялся на полу. Таня же стала кричать спозаранку, когда
Быкобразов засучил повыше рукава и взял в руки клещи. Несчастной
Ксюше по ошибке вырвал ядреный крепкий зуб, сказав:
— Эх, черт... Осечку дал, темно. Ну, не ори, новый вырастет. Этот,
что ли? — второй зуб высадил легко.
— Следующий!»
Рассказ продолжается в том же духе. Решительный фельдшер
с переменным успехом рвет зубы у напуганных пациентов, последний
из которых удирает из кабинета прямо во время операции:
326 Переменные величины
«Словно царь-пушка, прогромыхала самокатом вниз по лестнице
толстобокая тетка.
Она молча понеслась вдоль вечерней безлюдной улицы, отчаянно
суча локтями. Глаза ее вытаращены и безумны, из крепко стиснутого
рта торчала, как рог, стальная загогулина.
За теткой, задыхаясь и пыхтя, гнался фельдшер Быкобразов, за
фельдшером, угловато подпираясь согнутой ногой, — Вавилыч.
— Тетка, тетка... Мироновна! — взывал фельдшер. — Струмент
отдай!.. Казенный... Тетка!
Ополоумевшая тетка, добежав до середины моста, выплюнула
закушенные клещи и на весь свет истошно:
— Ка-ра-уууул...»
Рассказ Шишкова, при внешнем комизме, обнаруживает в целом
те же нарративные особенности, что и рассказы А.П. Чехова, в кото-
рых описывались смешные в своих деталях типажи и ситуации, но
подразумевались также убожество сопутствующих им социальных
условий — невежество и грубость врачей, запутанность и бесправие
пациентов. Михаил Булгаков делился в «Записках юного врача» (1925)
наблюдениями и переживаниями, которые также едва ли обнадежи-
вали читателя гарантиями скорого социального благоустройства.
Будничный труд сельского врача высвечивал в историях, составивших
цикл «Записок» (писавшийся Булгаковым по воспоминаниям о своей
полугодовой работе в качестве земского врача в 1917—1918 годах
в селе Никольское Сычевского уезда и городской больнице Вязьмы
Смоленской губернии), все те же изъяны русской действительности.
Вынужденный приниматься за операции без надлежащего опыта герой
Булгакова каждодневно рискует причинить своим пациентам не поль-
зу, а вред, — в большинстве случаев этого не происходит, но читатель
понимает всю ненадежность самого положения дел с медицинской
помощью на селе. Стоматологический сюжет в рассказе «Пропавший
глаз» свидетельствует о том же. Врач удаляет сложный зуб, но по не-
осторожности вместе с зубом выламывает зубную лунку, которую он
принимает за кусок челюстной кости:
«Я сломал ему челюсть...» — подумал я, и ноги мои подкосились.
Благословляя судьбу за то, что ни фельдшера, ни акушерок нет воз-
ле меня, я воровским движением завернул плод моей лихой работы
в марлю и спрятал в карман. Солдат качался на табурете, вцепившись
одной рукой в ножку акушерского кресла, а другою — в ножку табу-
рета, и выпученными, совершенно ошалевшими глазами смотрел на
меня. Я растерянно ткнул ему стакан с раствором марганцевокислого
калия и велел:
Зубоврачебная история... 327
— Полощи.
Это был глупый поступок. Он набрал в рот раствор, а когда вы-
пустил его в чашку, тот вытек, смешавшись с алою солдатской кровью,
по дороге превращаясь в густую жидкость невиданного цвета. Затем
кровь хлынула изо рта солдата так, что я замер. Если б я полоснул
беднягу бритвой по горлу, вряд ли она бы текла сильнее. Отставив
стакан с калием, я набрасывался на солдата с комками марли и забивал
зияющую в челюсти дыру. Марля мгновенно становилась алой, и, вы-
нимая ее, я с ужасом видел, что в дыру эту можно свободно поместить
больших размеров сливу ренглот»173.
История заканчивается благополучно, но итог рассказа — как
и пафос всего цикла в целом — психологически и социально тревожен:
герою, который уже значится земским доктором, по его собственному
признанию, «нужно покорно учиться» (мысль о недостаточности об-
разования, получаемого на медицинском факультете, роднит Булгакова
и автора нашумевших в начале века «Записок врача» В.В. Вересаева,
на знаменитую книгу которого Булгаков сознательно ориентировался
и с которым он впоследствии познакомился и дружески общался,
а также в соавторстве написал пьесу «Александр Пушкин»).
Читатели рассказа Мариэтты Шагинян «Качество продукции»,
написанного в том же 1925 году, могли убеждать себя в том, что
прогресс зуболечения диктуется профессиональным энтузиазмом
и подпитывается надлежащими примерами. По сюжету этого расска-
за уныло бредущий на амбулаторный прием зубной врач Тарасенко
останавливается, чтобы почистить сапоги у уличного чистильщика.
«Черномазый чистильщик» — «восточный человек» так мастерски,
ловко и качественно отполировывает сапоги врачу, что его начинает
разбирать зависть и злость на того, кто делает свою работу столь хо-
рошо и при этом, как кажется, не особенно печется о своем заработке.
Он даже не спросил о заработанном им гривеннике, и врача, чуть было
не забывшего ему заплатить, еще более раздражает такое отношение
к деньгам. Сам врач, как узнает читатель, относится к своей работе
иначе: «Он принимал двадцать человек в день за девяносто рублей
в месяц и считал себя вправе презирать и свое дело, и своих пациен-
тов, и свои щипчики за то, что получает гроши»174. Но чистильщик не
выходит у него из головы, и, начиная прием больных, он неожиданно
для себя втягивается в лечение, «увлекаясь не своим привычным
173 Булгаков МЛ. Собр. соч.: В 5 т. М.: Художественная литература, 1989. Т. 1.
С. 128. Первая публикация — в журнале «Медицинский работник» (1926. № 36).
174 Шагинян М. Собрание сочинений 1903—1933. Т. 1. Стихи. Пьесы. Рассказы.
М.: ГИХЛ, 1938. С. 447.
328 Переменные величины
делом, а бессознательным процессом подражания, заимствованным
у чистильщика» — благо что и первый пациент, фабричный ткач, всем
своим видом — «взъерошенной щетиной, измученным лицом, грязной
тряпкой вокруг шеи, гнилыми зубами, заплатанной курткой» — напо-
минает ему замурзанный сапог:
«Он снял аккуратным движением, без всякой брезгливости,
грязную тряпку. Осмотрел зубы. Промыл и прочистил больному рот.
<...> и <...> стал обдуманно орудовать винтиками и щипцами. <...> За-
цепив тончайшим винтиком кусочек полученной замазки, он закрыл
больное дупло, утрамбовал его, залил зуб лекарством и живо собрал
с груди пациента обмоточки марли, вату, крошинки мази. <...> Зуб
больше не болел»175.
Цепочка подражательства продолжается. Угрюмый пациент, раз-
драженный увлеченностью врача своим делом и даже не сказавший
ему спасибо, возвращаясь к ткацкому станку, начинает работать иначе,
чем прежде: «И незаметно для себя, <...> точь в точь как зубной врач
<...> он ушел с головой в поставленную себе самому задачу: сдать кусок
без брака». Последняя строка рассказа Шагинян прочитывается как
парафраз ленинских (а также сталинских, хрущевских, брежневских
и иных) мечтаний о коммунистическом труде, одаряющем советских
сограждан — и советских дантистов, в частности, — радостью пусть
и малооплаченного, но идеологически благотворного труда:
«Зубной врач Тарасенко возвращался домой веселый, как никогда
раньше. Если бы его остановить и спросить: "Чем ты братец, доволен?"
<...> он ответил бы:
— Чем я доволен? А тем, братец ты мой, что я устал... — и добавил
бы: — устал не зря»176.
В ретроспективе литературной и культурной истории рассказ
Шагинян может быть прочитан как сатира — хотя ничего сатириче-
ского в авторском намерении, конечно, не было. Здесь все всерьез,
хотя сегодня это и способно невесело рассмешить. Иным предстает
обращение к «зубоврачебным» сюжетам в рассказах Михаила Зощенко
конца 1920-х годов. Зощенко, вообще испытывавший обсессивный
интерес к медицинской тематике и при этом не слишком жаловавший
врачей, в рассказе «Зубное дело» (1927) представляет в абсурдном свете
систему стоматологического страхования. У героя рассказа, Ивана
Егорыча Колбасьева, стали выпадать зубы («зубное дело покачнулось»),
175 Шагинян М. Собрание сочинений. Т. 1. С. 448.
176 Там же. С. 449.
Зубоврачебная история... 329
но герой не унывает, так как имеет страховку на протезирование. По-
теряв шесть зубов, он наконец решается «устроить себе капитальный
ремонт. Захватил он с собой документы и пошел, кажется, что в кли-
нику». Но все оказывается не так просто, как он думал: в клинике ему
говорят, что по страховке бесплатные искусственные зубы вставляются
только тем пациентам, у которых не хватает восьми зубов и больше,
тогда как у Егорыча недостает только шести («А мелкими подрядами
клиника не занимается. Такой закон для застрахованных»). Герой
возвращается домой и ждет, «когда выпадут у него эти лишние неза-
конные зубы. Вскоре один выпал. А другой Егорыч начал рашпилем
трогать — подчищать и тоже сковырнул со своего насиженного места».
В радостной надежде Егорыч бежит в клинику — и снова неудачно:
в правилах для застрахованных значится, что зубы вставляют подряд,
а если зубов не хватает в разных местах, то «такой зубной гражданин
жевать еще может».
«Ничего на это Егорыч не сказал, только заскрипел остатними
зубами и вышел из клиники.
— Эва, думает, какие неожиданности. Такое было аккуратное
душевное состояние, а теперь ничего подобного.
Сейчас Егорыч живет тихо, пищу ест жидкую и остатние свои
зубы чистит щеточкой три раза в день. В этом отношении клиническое
правило обернулось выгодно»177.
О том, что отсутствие зубов не мешает жевать, повествуется
и в рассказе «Социальная грусть» (1927), читатель которого узнает,
как Гриша Степанчиков, вставивший себе сразу три золотых зуба,
оказывается изгоем в комсомольском коллективе и как этот самый
коллектив принимает постановление, чтобы золотые зубы были от-
даны в фонд безработных.
«Тут председатель от себя еще подбавил жару. <...> Наговорил
много горьких слов.
— Я, — говорит, — даром, что председатель, и то, — говорит, — не
замахиваюсь на золотые безделушки. А у меня, — говорит, — давно
заместо задних зубов одни корешки торчат. И ничего — жую. А как
жую — один бог знает. Пальцами, может, помогаю, жевать, то есть.
Но не замахиваюсь.
Всплакнул, конечно, Гриша Степанчиков. Грустно ему отдавать
такие зубы в фонд безработных. Начал объяснять: дескать, припаяны,
выбивать трудно.
177 Зощенко М. Собр. соч.: В 3 т. Л.: Художественная литература, 1986. Т. 1.
С. 403.
330 Переменные величины
Так и не отдал.
А поперли его из союза или нет — мы не знаем. Сведений по этому
делу больше не имели. Но, наверное, поперли»178.
Как в этих, так и в других рассказах внимание Зощенко к власт-
ным функциям медицины и идеологическому контексту социальной
медикализации подразумевает один вывод — не иметь дела с меди-
циной вообще и зубоврачеванием в частности. Их «басенная» мораль
(а рассказы Зощенко всегда строятся как своего рода притчи) — та
же, что в поговорке об утопающих: лучшее лечение — это самоле-
чение179.
Давняя традиция литературной сатиры и социальной критики,
небезразличная к теме зубоврачевания, к концу 1930-х годов сходит
на нет. Пафос соцреализма и публицистические реляции об успехах
советской власти делают неуместными досужие сожаления о пере-
численных Горьким страданиях прошлого — «от недостатка зубов,
несварения желудка и от необходимости умереть». Образ зубного
страдальца становится комичен — в вышедшем в 1937 году на экра-
ны страны фильме Михаила Ромма по сценарию Алексея Каплера
«Ленин в октябре» сам творец революции и вождь пролетариата
(в исполнении Бориса Щукина), скрываясь от выслеживающих его
филеров, иллюстрирует дурашливый типаж старорежимной сто-
матологии: перевязанную платком и страдальчески перекошенную
физиономию.
Но и более того: недостаток зубов (как в рассказах Зощенко)
и даже готовность их потерять отныне свидетельствуют о мужествен-
ном долготерпении «настоящего советского человека». Так, в романе
Василия Ильенкова «Большая дорога» (1949 год; в следующем году
роман был удостоен Сталинской премии) один из положительных
героев в доказательство самозабвенной стойкости, свойственной со-
ветскому народу (и отличающей его от других народов), рассказывает
поучительную притчу на стоматологическую тему:
«Живы будем, опять всего понастроим, — убежденно ответил
старик. <...> Наш народ терпением силен. Приходит это раз к доктору
француз, криком кричит: зуб болит, скорей, мол, рвать надо, помираю.
Ну вырвал ему доктор больной зуб, полегчало. Приходит тем разом
и наш мужичок. И у мужичка зуб разболелся. Ну, доктор, посадил
его, рванул. А мужичок выплюнул зуб, да и говорит: Эх ты, доктор,
178 Зощенко М. Собр. соч. Т. 1. С. 501.
179 Подробно об отношении Зощенко к медицине как практике властного
контроля и телесного насилия см. в: Жолковский А.К. Михаил Зощенко: поэтика
недоверия. М.: Языки русской культуры, 1999.
Зубоврачебная история...
331
Б. Щукин в роли Ленина, кадр из кинофильма «Ленин в Октябре»
(реж. М. Ромм, Д. Васильев), 1937
рви уж и тот, который рядом. "А зачем?" — спрашивает доктор. "А за-
тем, — смеется мужичок, — что ты мне здоровый зуб выдернул"»180.
Из истории будней советского ГУЛАГа известно, впрочем, что
заключенные из стоматологов имели шанс устроиться лучше других.
Зубная боль была достаточной причиной для начальства и охраны,
чтобы предоставлять таким зэкам бытовые послабления181.
В фольклоре начала 1950-х годов — особенно в студенческой
и экспедиционной среде — широкое хождение получает песня «Четыре
зуба», известная в нескольких вариантах:
Цилиндром на солнце сверкая,
Надев самый модный сюртук,
По Летнему саду гуляя,
С Марусей я встретился вдруг.
180 Ильенков В. Большая дорога // Октябрь. 1949. № 2. С. 63.
181 См., например: Ванеев A.A. Два года в Абези. В память о Карсавине. Брюс-
сель: Изд-во «Жизнь с Богом», 1990. С. 81—82.
332 Переменные величины
Гулял я с ней четыре года,
На пятый я ей изменил.
Однажды в сырую погоду
Я зуб коренной простудил.
От этой мучительной боли
Всю ночь, как безумный, рыдал.
К утру, потеряв силу воли,
К зубному врачу побежал.
Врач грубо схватил меня за горло,
Завязал мои руки назад,
Четыре здоровые зуба
Мне выдернул с корнем подряд.
(Вариант:
Врач грубо схватил меня за горло
И в кресло свое усадил,
Четыре здоровые зуба
Мне мигом одним отхватил.)
Лежат в тазу четыре зуба,
А я, как безумный, рыдал.
А женщина-врач хохотала.
Я голос Маруси узнал.
«Тебя так безумно я любила,
А ты изменил мне, палач.
Теперь я тебе отомстила,
Изменщик и подлый трепач.
Пшел вон из мово кабинета.
Забирай свои зубья в карман.
Носи их всегда при жилету
Да помни Марусин роман».
Чилиндром на шолнце шверкая,
Иду я домой без жубов
И как отомстить ей, не жнаю
Жа эту жа проклятую любовь.
(Вариант:
Чилиндром на шолнце шверкая,
По Летнему шаду брожу
Зубоврачебная история... 333
И память об этой ижмене
В жилетном кармане ношу.)182
О времени ее создания и авторе слов судить приходится гадатель-
но. Песня исполнялась на музыку Владимира Сабинина, написанную
в 1914 году к песне «Оружьем на солнце сверкая» (другое название «Гу-
сары»), ставшей исключительно популярной в годы Первой мировой
войны (песня была гимном 5-го Александрийского гусарского Е.И.В.
Государыни Императрицы Александры Федоровны полка, а в 1916 го-
ду легла в основу одноименной мелодрамы Георгия Азагарова)183.
В жанровом и тематическом отношении она связана с рядом попу-
лярных городских и «блатных» баллад о Марусе, восходящих к тем же
1910—1920-м годам (прежде всего к песне «Маруся отравилась»)184.
Можно предположить поэтому (хотя у нас и нет непосредственных до-
кументальных свидетельств), что она возникла в то же время. Многие
мемуаристы отмечают ее популярность в 1950-х годах; в 1960—1970-х
годах «Четыре зуба» распространяются в магнитофонных записях
Аркадия Северного, а позже — ансамбля «братьев Жемчужных».
Поклонник психоанализа определенно нашел бы в этой песне ана-
логию к идее Фрейда о том, что удаление зубов равно символической
кастрации185. Соответственно, страх перед удалением — это страх
182 Фольклорные песни, которые пели на Геологическом факультете Московско-
го университета в 1954—1959 годах и позже / Собрал О.В. Амитров. Публикация на
сайте «Geopesni» (http://geo74.narod.ru/pesni/geopesni.html); С. Белецкий отмечает,
что эта песня пелась в археологических экспедициях в начале 1960-х годов, см.:
Белецкий СВ. Заметки к истории песен в археологических экспедициях. Публика-
ция на сайте «Археология.Ру» (http://folklore.archaeology.ru/ONLINE/belezkiy.html).
183 фильм не сохранился. Критические отзывы на него, в которых отмечался
успех фильма у публики, см. в: Проектор. 1916. № 13—14. С. 8; Пегас. 1916. № 8.
С. 42 («Весьма слабая по содержанию и выполнению картина прошла в Москве
с большим успехом, и причина этого — ее лиричность»).
184 Об этом см. в: Неклюдов СЮ. Почему отравилась Маруся? // Габриэлиада.
К 65-летию ГГ. Суперфина. Тарту, 2008. http://www.ruthenia.ru/document/545633.html.
185 Фрейд несколько раз возвращается к связи утраты зубов — лишения по-
тенции — кастрации. «Особенно замечательно изображение онанизма или, лучше
сказать, наказания за него, кастрации, посредством выпадения и вырывания зубов,
потому что этому есть аналогия в фольклоре, которая, должно быть, известна
очень немногим лицам, видящим их во сне. Мне кажется несомненным, что рас-
пространенное у столь многих народов обрезание является эквивалентом и за-
меной кастрации. И вот нам сообщают, что в Австралии известные примитивные
племена вводят обрезание в качестве ритуала при наступлении половой зрелости
(во время празднеств по случаю наступления совершеннолетия), в то время как
другие, живущие совсем рядом, вместо этого акта вышибают один зуб» {Фрейд 3.
Введение в психоанализ / Пер. ГВ. Барышниковой. СПб.: Алетейя, 1999. Цит. по:
http://www.lib.ru/PSIHO/FREUD/lekcii.txt_with-big-pictures.html). Ту же идею Фрейд
334 Переменные величины
кастрации (по Фрейду, наказание за онанизм), приобретающий в «ми-
фологической» перспективе дополнительный «стоматологический»
смысл в образе vagina dentata186. В качестве литературной иллюстрации
к психоаналитическому контексту, связывающему истолкование ка-
страции у Фрейда с сюжетом нашей песни, был бы уместен, например,
эпизод девятой новеллы седьмого дня из «Декамерона» Боккаччо, в ко-
тором Лидия, жена Никострата, в доказательство своей страсти к ее
возлюбленному Пирру вырывает здоровый зуб у своего престарелого
мужа (убежденного ею в том, что это избавит его от отвратительного
запаха изо рта). После душераздирающей операции жена показывает
мужу якобы вырванный у него гнилой зуб, а здоровый зуб посылает
будущему любовнику (как бы передавая ему тем самым отнятую
у мужа потенцию). Песня о мстительной Марусе вообще дает простор
любителям интертекста: так, в последнем куплете, где воспроизводится
шамканье беззубого героя и упоминается о зубах в его кармане, можно
услышать перекличку с описанием визита к дантисту в «Даре» Влади-
мира Набокова, которое заканчивается четверостишием о выдернутом
зубе в кармане Федора Годунова-Чердынцева:
Нащупывая поминутно
с брезгливой нежностью платок,
в который бережно закутан
как будто костяной брелок187.
развивает в «Толковании сновидений». Сочувственно относившийся к психоанализу
Яков Коган в своем переводе этой работы с сожалением замечает, что в истолкова-
нии сновидений о лишении зубов и зубной боли Фрейд «отступает от основного
принципа трактовки символов "метафорического отождествления": зуб становится
символом мужского полового члена именно потому, что они не имеют никакого
сходства. Итак, часть предметов может быть символом гениталий, поскольку эти
предметы имеют с ними некое сходство, другая часть может быть символом гени-
талий, потому что не имеет с ними сходства. Вывод отсюда один: любой предмет
может быть символом гениталий» (Фрейд 3. Толкование сновидений. М.: Харвест,
2004. Прим. 75. Цит. по: http://bookz.ru/authors/zigmund-freid/tolkovan_983/page—25-
tolkovan_983.html).
186 По мнению Когана, понимающего образ «зубастой вагины» как результат
инфантильной фантазии, зубы «становятся угрозой для стремящегося к половой
близости (страх кастрации). Удаление зубов в сновидении может символизировать
устранение такой угрозы» (Там же). См. также: Otero S. «Fearing our mothers»: An
overview of the psychoanalytic theories concerning the vagina dentata motif ¥547.1.1 //
The American Journal of Psychoanalysis. 1996. Vol. 56. № 3. P. 269—288.
187 Набоков B.B. Собр. соч. русского периода: В 5 т. СПб.: Симпозиум, 2000. Т. 4.
С. 205. Сам Набоков лишился последних зубов в возрасте пятидесяти лет и впо-
следствии носил зубной протез (Владимир Набоков — Эдмунд Уилсон. Переписка.
1940-1971. М.: КоЛибри, 2013. С. 337, 343).
Зубоврачебная история... 335
Остап Бендер, вспоминающий в «Золотом теленке» о своей лю-
бовнице, акушерке Медузе-Горгонер, судя по дневникам Ильи Ильфа,
был в шаге от знакомства с дантисткой с тем же смерти подобным
именем188. А рассказ Михаила Зощенко «Не надо спекулировать!»
(1929, печатавшийся также под названиями «Спекуляция», «Рассказ
про одну корыстную молочницу») венчается поспешным и, как кажет-
ся, не слишком крепким мезальянсом интеллигентной вдовы, зубной
«врачихи», и монтера, «довольно красивого сукина сына с усиками»,
которого она переманивает, заплатив пять червонцев его жене-мо-
лочнице189. Окупив страдания предшествующих песенных Марусь,
история о Марусе-дантистке обнаруживает также невольную пере-
кличку с вышецитированными стихотворениями Александра Тинякова
и Саши Черного — в назидание о том, как опасно заводить близкие
отношения с зубными врачами190.
188 Яновская Л.М. Почему вы пишете смешно? М., 1969. С. 71—72. Михаил Без-
родный связывает это имя с именем женщины-врача Страшунер из «Египетской
марки» О. Мандельштама (Безродный М. Пиши пропало. СПб., 2003. С. 39), про-
тотипом которой, как считается, послужили зубная врач P.A. Страшунская-Хволес
и Е.Д. Страшунер (Михайлов А.Д., Нерлер П.М. Комментарии // Мандельштам О.
Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 412; Лекманов О., Котова М., Репина О., Сергеева-
Клятис А., Синельников Е. Пояснения для читателя // Мандельштам О. Египетская
марка. М., 2012. С. 168).
189 Зощенко М. Собрание сочинений. М.; Л.: Прибой, 1929. Т. 1. С. 18.
190 Рассказы о дантистах, садистически вырывающих зубы своим пациентам,
время от времени кладутся в сюжеты кинотриллеров или даже «подлинных исто-
рий». В кино первопроходцем в этом жанре стал режиссер Брайан Юзна с фильмом
«Дантист» («The Dentist», 1996) о враче-ревнивце, мучающем свои жертвы в зу-
боврачебном кресле. В 1998 году вышел сиквел Dentist 2. Тот же сюжет обретает
свою реальность в фольклорных нарративах и сообщениях СМИ. Так, в 2012 году,
со ссылкой на сообщение, размещенное 27 апреля на сайте британского таблоида
«Daily Mail» за подписью журналиста Саймона Томлинсона, в Интернете и прессе
разошлась новость об уголовном деле, возбужденном против 34-летней Анны Ма-
ковяк из Вроцлава, работавшей зубным врачом, которая якобы вырвала все зубы
своему бывшему сожителю, 45-летнему Мареку Ольшевскому, за то, что тот ушел
к другой женщине. В изложении Томлинсона, Ольшевский обратился к Маковяк
через несколько дней после расставания с ней с просьбой вылечить больной зуб, так
как считал ее хорошим врачом и, несмотря ни на что, хорошей знакомой. Маковяк
дала пациенту большую дозу анестетиков и удалила ему все зубы. После процедуры
она перебинтовала экс-возлюбленному челюсти и сказала, что ему необходимо об-
ратиться к другому специалисту, так как во время лечения возникли осложнения.
Свой поступок Маковяк объясняла эмоциональным срывом. Новая девушка Оль-
шевского бросила его, отказавшись (не пожелав) встречаться с беззубым ухажером
(http://rss.novostimira.com/n_2597488.html). Новость активно обсуждалась до тех
пор, пока польские журналисты не выяснили, что рассказанное Томлинсоном —
выдумка; во Вроцлаве не было стоматолога по имени Анна Маковяк, а у полиции,
куда якобы обратился потерпевший, нет никаких данных о происшествии (http://
podrobnosti.ua/kaleidoscope/2012/05/03/ 834694.html).
336 Переменные величины
Идеологический спрос на оптимизм, характерный для литературы
эпохи сталинизма, давал о себе знать и в контексте самой стомато-
логии, призванной к решению масштабных задач государственного
здравоохранения. Уже в 1918 году Наркомздрав утвердил первые
нормативные акты об изменениях в системе стоматологического об-
разования и частнокабинетного зубоврачевания191. В 1922 году была
утверждена важная для дальнейшей истории советской стоматологии
«Инструкция зубоврачебной секции лечебного отдела Наркомздра-
ва о проведении санации зубной системы у детей», закрепленная
в 1925 году постановлением II Всесоюзного одонтологического съезда
о том, что государственная зубоврачебная помощь населению должна
базироваться «на широком профилактическом охвате подрастающего
поколения с перенесением центра тяжести в область систематической
санации полости рта». Исключительно важную роль в пропаганде
стоматологического образования и совершенствования самой сто-
матологии как государственно значимого инструмента социального
характера в 1920-х годах сыграл Павел Георгиевич Дауте (1869—1946),
стоматолог, ученый и активный революционер-большевик, иниции-
ровавший создание московского Государственного научно-практиче-
ского института зубоврачевания (впоследствии — Государственный
институт стоматологии и одонтологии), организатор журнала «Одон-
тология и стоматология» (1923), неутомимо выступавший в научной
и партийной печати192.
Реформы в области профессионального стоматологического
образования и специализация связанных со стоматологией науч-
но-медицинских дисциплин изменили и, несомненно, значительно
191 «Положение государственной организации зубоврачебной помощи в Ре-
спублике», «О реформе зубоврачебного образования», «Об учете зубоврачебных
и зуботехнических материалов», «Об образовании зубоврачебных ячеек при меди-
ко-санитарных отделах губсовдепов». См.: Владимиров В. О реформе зубоврачева-
ния // Зубоврачевание. 1920. № 1. С. 3—6; Бассалык Д.А. Реформа зубоврачебного
образования в 1918—1920 гг. и ее развитие в РСФСР в годы первых пятилеток //
Стоматология. 1961. № 5. С. 82—87.
192 См.: Дауге П.Г. К пятилетнему плану государственного зубоврачебного
строительства // Одонтология и стоматология. 1929. № 10. С. 3—6; Он же. Уроки
10 лет государственного зубоврачебного строительства зубоврачебной подсекции
комиссариата и ученой одонтологической комиссии // Труды III Всесоюзного
одонтологического съезда. Л., 1929. С. 11—20; Он же. О едином одонтологическом
фронте // Одонтология и стоматология. 1929. № 11. С. 5; Он же. Социальные ос-
новы советской стоматологии. М.: Гос. мед. изд-во, 1933. О Дауге см. в: Ратнек К.
Выдающийся деятель партии // Коммунист Советской Латвии. 1959. № 2; Памяти
П.Г. Дауге // Стоматология. 1948. № 3; Lipovecka L. Arsts, filozofs, cïnïtâjs Pauls
Dauge. 1869—1946. Riga, 1968 (русскоязычное издание: Липовецкая Л.Л. П.Г. Дауге.
М.: Медицина, 1973).
Зубоврачебная история... ЪЪ1
расширили зубоврачебную помощь населению страны. К середине
30-х годов такая помощь оказывалась в нескольких типах стомато-
логических учреждений, включавших специальные зубоврачебные
амбулатории, зубоврачебные кабинеты при больницах и общих
амбулаториях, частные зубоврачебные кабинеты и самостоятельные
зубопротезные учреждения. В эти же годы начинается выпуск первой
производственной модели отечественной бормашины педального
типа с ножным приводом, созданной в ОКБ Сталинградского завода
медицинского оборудования, которая станет со временем главной
приметой советских зубоврачебных кабинетов (ее серийный выпуск
продолжался до 1963 года). По приказу Наркомздрава от 1935 года
во многих крупных городах СССР были открыты стоматологические
институты и факультеты, а также курсы переквалификации зубных
врачей в стоматологов, а в 1940-м Коллегией Наркомздрава СССР
было принято решение о подготовке специалистов стоматологического
профиля только через систему стоматологических институтов. Война
помешала последнему начинанию и переориентировала задачи самой
стоматологии, вынужденной в условиях военного времени экстренно
развивать направления, связанные с челюстно-лицевой хирургией193,
но не изменила общей тенденции к системной унификации зубовра-
чебного образования и зубоврачебной помощи194. В послевоенные годы
эта тенденция выразилась в организации крупных стоматологических
поликлиник и росте статистических показателей оказания населению
зубоврачебной помощи195. В публицистическом обиходе советской
193 См.: Кабаков Б. Д. Советские стоматологи в Великой Отечественной войне //
Стоматология. 1975. № 3. С. 1—6; Александров Е.М. Военные стоматологи в пе-
риод Великой Отечественной войны // Военно-медицинский журнал. 1985. № 12.
С. 18—20; Балин В.Н., Иорданашвили А.К. Роль стоматологов в разработке вопросов
военной стоматологии и медицинском обеспечении Советской Армии в период
Великой Отечественной войны // Стоматология. 1995. № 5. С. 4—6.
194 Лукомский И.Г. Развитие научной стоматологии в СССР // Стоматология.
1937. № 5; Он же. К истории возникновения отечественной стоматологии // Сто-
матология. 1941. № 1. С. 3—17, 27—42; Евдокимов А.И. Краткий очерк о развитии
и состоянии советской стоматологии (1917—1947) // Стоматология. 1947. № 4.
С. 3—8; Троянский Г.Н. История формирования и развития научных направлений
в советской ортопедической стоматологии 1917—1970 г. // Троянский Г.Н. Вопро-
сы изучения заболеваемости и организации медицинской помощи населению.
М.: Медгиз, 1973. С. 28—33; Рудько В.Ф., Троянский Г.Н. Развитие стоматологического
образования в СССР // Стоматология. 1977. № 5. С. 5—10.
195 Пинский И.Х. Материалы к истории развития советской стоматологии
в послевоенные годы 1946—1958 // Тезисы докладов научной конференции Кубун-
ского медицинского института. Краснодар, 1959. С. 55—56; Бассалык Д.А. Развитие
стоматологического образования в РСФСР в послевоенные годы // Стоматология.
1962. № 2. С. 75—78; Кац М.С. История советской стоматологии (краткий очерк).
338 Переменные величины
поры положение дел в стоматологии, как и во всех других отраслях
государственного здравоохранения, предсказуемо описывалось с ак-
центом на ее прогрессе, но в исторической ретроспективе этот про-
гресс не может заслонить того факта, что по сравнению с развитием
практической и массовой (а не экспериментальной и теоретической)
стоматологии Европы и США советские успехи в области зуболечения
кажутся очень относительными, несмотря на обилие посвященных
ей диссертаций и научных работ196. Бытовая, «повседневная» сторона
советской стоматологии изредка находила своих критиков — напри-
мер, в лице Самуила Маршака. В напечатанном в 1955 году в журнале
«Крокодил» сатирическом стихотворении «Зубная быль» поэт рас-
сказывал о том, как пациент, пришедший с острой болью на прием
к стоматологу, но вынужденный терять время в волоките бюрокра-
тической регистрации, с помощью шпагата делает операцию сам себе:
В дверь поликлиники зубной
Вбежал взъерошенный больной,
Большим обвязанный платком
С торчащим кверху узелком. <...>
— В какой пройти мне кабинет?
Спросил он даму средних лет.
Но услыхал в ответ слова:
— Зарегистрируйтесь сперва. <...>
Вопросов двадцать задала
Особа, сидя у стола.
Когда ж спросила наконец:
— Болел ли корью ваш отец? —
Больной сорвал с распухших щек
Узлом завязанный платок
М.: Медгиз, 1963; Евдокимов А.И. Настоящее и прошлое советской стоматологии //
Стоматология. 1967. № 5. С. 6—13; Виноградова Т.Ф. Развитие терапевтической
стоматологии детского возраста за годы советской власти // Стоматология. 1967.
№ 5. С. 40—42; Старобинский U.M. Пути развития высшего стоматологического
образования в СССР за 50 лет // Стоматология. 1967. № 3. С. 3—6; Куклин Г.С. Ор-
ганизация стоматологической помощи в СССР. М., 1974; Троянский Г.Н. История со-
ветской стоматологии. М.: Медицина, 1983; Он же. Социально-экономическая основа
стоматологии в годы первых пятилеток // Московская медицина. 1986. № 6. С. 5—6.
196 См.: Вернадский ЮМ. Советская стоматологическая литература. Библиогра-
фический указатель. 1917—1945 гг. М.: Медгиз, 1951. Т. 1; Вернадский Ю.И., Пин-
ский И.Х. Советская стоматологическая литература. Библиографический указатель.
1946—1955. М.: Медицина, 1965. Т. 2.
Зубоврачебная история... 339
И, привязав шпагат к зубам,
Себе два зуба вырвал сам...
Два крайних зуба с двух сторон, —
Как говорится, — с корнем вон!197
Критика Маршака незлобива и характерна для советской сати-
ры, высмеивавшей безликих бюрократов, мешающих благому делу.
Эффективность работы самих стоматологов критике не подлежала,
отмечались лишь ее «отдельные недостатки». Наиболее «принципиаль-
ным» и вполне типичным для риторики советской поры стало Поста-
новление Совета министров СССР 1961 года «О мерах по улучшению
стоматологической помощи населению», за которым последовали
аналогичные постановления 1975, 1976, 1977, 1982 и 1984 годов. Опу-
бликованные в главных газетах страны, все они начинались с перечня
грандиозных успехов советской стоматологии, контрастирующих
с рядом негативных фактов. Так, например, в Приказе Министерства
здравоохранения «О мерах по дальнейшему улучшению стоматологи-
ческой помощи населению» 1984 года говорилось:
«Вместе с тем, состояние и уровень оказания стоматологической
помощи в ряде республик, краев и областей продолжает оставаться не-
удовлетворительным (Казахская, Туркменская, Киргизская, Грузинская
ССР; Чувашская, Татарская, Северо-Осетинская АССР; Новгородская,
Черновицкая, Одесская, Гродненская области и др.).
В ряде стоматологических учреждений система организации и ка-
чество оказания стоматологической помощи населению продолжает от-
ставать от достижений медицинской науки и возможностей практики.
Не выполнено Постановление Совета Министров СССР № 916
от 5 ноября 1976 г. «О мерах по дальнейшему улучшению стоматоло-
гической помощи населению» по организации стоматологических по-
ликлиник для взрослых в Белорусской ССР, Узбекской ССР, Латвийской
ССР и Таджикской ССР.
Министерства здравоохранения ряда союзных республик не уделя-
ли должного внимания развитию стоматологической помощи детскому
населению. До сих пор не открыто ни одной детской стоматологической
поликлиники в Литовской ССР, Эстонской ССР. Крайне мало детских
поликлиник в Туркменской ССР и Таджикской ССР.
Неудовлетворительно выполняется план организации хозрасчет-
ных стоматологических поликлиник. Из запланированных 54 постро-
197 Маршак С. Собрание сочинений: В 8 т. М.: Художественная литература,
1970. Т. 5. С. 519—520. Впервые в журнале «Крокодил» (1955. № 20).
340 Переменные величины
ено только 19. Серьезные недостатки еще имеются в профилактике
кариеса зубов и заболеваний пародонта, в результате в большинстве
республик имеет место высокий уровень их распространенности...»198
Одни постановления сменяли другие, за приказом следовал при-
каз — и тонул в новых приказах199. В середине 1960-х годов на экраны
страны вышло два фильма на «стоматологические» темы, почти сразу
снятые с проката: «Тридцать три» и «Похождения зубного врача».
Поставленная Георгием Данелия в 1965 году кинокомедия «Три-
дцать три» «рассказывала» историю фантастического научного откры-
тия: зубной врач из города Верхние Ямки Аркадий Борисович Шереме-
тьев (в исполнении Геннадия Яловича) обнаружил у своего пациента,
технолога Ивана Сергеевича Травкина (Евгений Леонов) тридцать
третий («сверхкомплектный») зуб. Шереметьев рассказывает о своем
открытии, и Травкин в глазах окружающих превращается в уникума,
приковывающего к себе всеобщее внимание. Но у него есть завистник
Прохоров (Николай Парфенов), уверенный, что у него тоже тридцать
три зуба — тридцать два во рту и один, давно выпавший молочный
зуб, в кармане. Напутствуемых начальницей Облздравотдела Галиной
Петровной Пристяжнюк (Нонна Мордюкова) Травкина и Шереметьева
приглашают в Москву, где воодушевленному дантисту предлагают
написать диссертацию о небывалом случае в истории человечества,
а все еще мучающийся зубной болью Травкин становится звездой
всесоюзного масштаба: газеты и журналы печатают его фотографии,
у него берут интервью и автографы, писатель выдает на-гора книгу
«Жизнь и подвиг Ивана Травкина», модный поэт (Савелий Крамаров)
посвящает ему поэму «Больному зубу, зубу твоему». Суматошная
история развивается crescendo: съемки в «Голубом огоньке», почетное
право первого удара по мячу в футбольном матче, посещение имени-
того профессора (Фрунзик Мкртчян) и директора областного музея
(Владимир Басов), намеревающегося после смерти героя заполучить
его череп или хотя бы челюсть. Травкин пребывает в ореоле славы
и слухов («Говорят, в каких-то ямках снежного человека поймали!
Трубы водопроводные перегрызал!»), но его завистник не дремлет,
и благодаря его проискам Травкин попадает в сумасшедший дом,
где ему грезится, что он — представитель научной международной
конференции и посланец к марсианам. Сновидческий полет героя-
космонавта завершается митингом возле поставленного ему памятника
198 Приказ от 12 июня 1984 г. № 670 «О мерах по дальнейшему улучшению
стоматологической помощи населению» // Российский правовой портал. Архив
(http://zakon.law7.ru/legal2/sel2/pravol2423/index.htm).
199 Данилов Е.О. Правовые основы стоматологической практики. СПб.: Санкт-
Петербургский институт стоматологии, 2002. С. 6—10.
Зубоврачебная история...
под песню «На речке, на речке, на том бережочке мыла Марусенька
белые ножки...» (любители интертекста могут здесь вспомнить о Ма-
русе-дантистке из песни «Четыре зуба»), а наяву — после выписки из
клиники (куда, в свою очередь, попадает его завистник) — возвраще-
нием к прозаической реальности: врачи в конечном счете выясняют,
что у него не тридцать три, а обычные тридцать два зуба — для этого
было достаточно сделать рентген.
Фильм, в котором сыграло созвездие блестящих актеров совет-
ского кино (помимо вышеназванных — Вячеслав Невинный, Сергей
Мартинсон, Ирина Скобцева, Светлана Светличная, Петр Щербаков),
был, однако, снят с показа через несколько недель после появления
в кинотеатрах и впоследствии очень редко показывался по телевиде-
нию. Причины запрета неясны, возможно, цензорам не пришлись по
вкусу пародийные сцены с Травкиным-космонавтом — из опублико-
ванных дневников руководителя подготовки космонавтов Николая
Каманина известно, что некоторые его подопечные во главе с Юрием
Гагариным и Алексеем Леоновым просили принять меры к запрету
фильма, усмотрев в нем оскорбительное принижение их заслуг (доба-
вим от себя, что космонавт Леонов мог еще и счесть себя прототипом
героя, сыгранного его однофамильцем). Сам Каманин их мнения не
разделял, никаких мер к запрещению фильма не предпринял и, по его
собственным словам, «более часа смеялся и с удовольствием следил за
развитием "успехов" Травкина»200.
Возможно, космонавты жаловались не одному Каманину. Возмож-
но, действия цензуры мотивировались и собственно «стоматологиче-
ской» стороной дела. По сюжету фильма, научное открытие и подня-
тый вокруг него ажиотаж демонстрируют абсурд узнаваемо советской
действительности, в которой несущественное легко объявляется наи-
важнейшим — причем действительность эта рисуется однозначно со-
ветской со всеми опознаваемыми приметами ее как пропагандистской,
так бытовой репрезентации (советские врачи и пациенты, начальники
и подчиненные, заказные писатели и журналисты, официальные
торжества и почести). Дурацкое открытие выступает лишь маркером
дурости, царящей повсюду — в том числе и в области зубоврачева-
ния, представители которого, может быть, и одаряют мировую науку
диссертациями о «тридцать третьем» зубе, но забывают про рентген.
Фольклорист В.Я. Пропп в писавшейся в конце 1960-х годов (и остав-
шейся незавершенной) работе «Проблемы комизма и смеха» расценил
комедию «Тридцать три» как образец сюжетной формулы «много шума
из ничего» (еще одно интертекстуальное искушение: этот фразеоло-
200 Дневники Н. Каманина — 2. Запись от 2 февраля 1966 года — Публикация
на сайтах «Авиабаза» и «Военная литература». Цит. по: http://www.epizodsspace.
narod.ru/bibl/kamanin/kniga2/02—66.html.
342 Переменные величины
гизм связан с русским переводом комедии Шекспира, в котором есть
знаменитые строки о невозможности терпеть зубную боль), или «пу-
стота вместо предполагавшегося содержания», при этом сама комедия,
по его мнению, «страдает некоторыми преувеличениями»201. Слово
«пустота» в этом случае можно понимать как ключевое: социально
и идеологически нагруженная суматоха происходящего в фильме
оборачивается вздором и объяснимым желанием главного героя быть
наконец оставленным в покое.
Сразу и еще более решительно был запрещен художественный
фильм Элема Климова по сценарию Александра Володина «Похож-
дения зубного врача» (1967). Фильм был выпущен тиражом всего
семьдесят восемь копий, но в кинотеатры так и не попал. Зрители
увидели его по телевидению уже в годы перестройки, двадцать лет
спустя. Главный герой картины — зубной врач Сергей Чесноков
(первая кинороль Андрея Мягкова), недавний выпускник медицин-
ского института, получает распределение на работу в городскую
поликлинику небольшого провинциального города. Робея и сомнева-
ясь, он приступает к работе и, удаляя зуб у своего первого пациента,
обнаруживает у себя удивительный дар: он проводит операцию, не
причиняя пациенту решительно никакой боли. Слухи о враче-ку-
деснике разносятся по городу. К Чеснокову выстраиваются очереди,
а его коллеги оказываются не у дел, но переживают это по-разному.
Ответственный и порядочный Рубахин (Евгений Перов), понимая,
что больные предпочитают ему Чеснокова, переезжает на работу
в другой город. А возненавидевшая Чеснокова Ласточкина (Вера
Васильева) пытается всячески его опорочить, что в конечном счете
ей и удается, несмотря на то что Чесноков пользуется всеобщей лю-
бовью и благосклонностью начальства. Из-за интриг Ласточкиной
чудо-врач теряет свой дар, уходит из поликлиники и становится пре-
подавателем, быстро завоевывая любовь своих студентов — будущих
зубных врачей. Но это обстоятельство также раздражает Ласточкину,
завидующую таланту Чеснокова. Кульминация наступает, когда
студентке-практикантке Чеснокова в присутствии проверяющей ко-
миссии и самой Ласточкиной не удается сразу удалить у пациентки
сложный зуб. Преодолевая в себе неуверенность и эмоциональное
смятение, операцию проводит Чесноков, и эта операция, как убеж-
даются все присутствующие, оказывается для пациентки совершенно
безболезненной. Но это еще не все: к концу фильма выясняется, что
Чесноков умеет передавать свой дар студентам, так что в перспек-
тиве, как может заключить зритель, советская стоматология станет
самой безболезненной стоматологией в мире.
201 Пропп В.Я. Собрание трудов. М.: Лабиринт, 1999. Т. 4. С. 148. Впервые работа
опубликована в 1976 году.
Зубоврачебная история... 343
Как и в случае с фильмом «Тридцать три», о причинах запрета,
наложенного на киноленту Элема Климова, судить приходится предпо-
ложительно. Но если попытаться встать на место советского цензора,
то мотивы для критики, определенно, можно найти. Во-первых, об-
раз Чеснокова, честного и талантливого врача, противопоставлен не
отдельным завистникам, но фактически — всей системе советского
зубоврачевания. Во-вторых, само напоминание о зубной боли, слу-
жа своеобразным лейтмотивом фильма, девальвировало иерархию
идеологических ценностей, делая центром внимания не обществен-
ное — систему здравоохранения, типических в своей положительности
персонажей, — но персональное и уникальное. То, что Чесноков пред-
ставал в конце фильма героем, способным передавать свой дар сту-
дентам, не меняло того обстоятельства, что все, показанное на экране,
было своего рода «небывальщиной», сказкой для взрослых, о которой
в действительности не приходилось и мечтать. Даже в жанровом от-
ношении фильм казался странным — его комедийность проявлялась
не столько в юморе, сколько в сарказме и похвалах несуществующей
действительности, а саундтрек к фильму — «Мелодия в старинном
стиле» («Чарльстон») Альфреда Шнитке и две песни Юлия Кима,
«Песенка о хорошем настроении» и «Автодорожная» в исполнении
Алисы Фрейндлих — подчеркивал этот сарказм нарочитой и «бес-
предметной» веселостью. Советская цензура допускала сатиру, но
это была уже не столько сатира, сколько озадачивающая антиутопия.
Больше повезло сделанному в том же 1967 году мультипликаци-
онному (но рассчитанному преимущественно на взрослую аудиторию)
фильму Ефима Гамбурга по сценарию Лазаря Лагина «Шпионские
страсти». Сюжет двадцатиминутного и полного остроумных аллюзий
мультфильма, пародирующего западные и советские кинодетективы
о шпионаже и контрразведке, строится вокруг коварных попыток ино-
странной спецслужбы похитить сконструированное в СССР уникаль-
ное зубоврачебное кресло. Шеф иностранной разведки по фамилии
Штампф лично заинтересован в том, чтобы завладеть достижением
советской стоматологии — у него сильно болят зубы (остается гадать,
сознательно ли создатели фильма наградили Штампфа фамилией, от-
сылающей к немецкому слову «stampfen», одно из значений которого —
«пломбировать»). Но советская контрразведка не дремлет: полковник
Сидоров, капитан Сидорин и лейтенант Сидоркин срывают козни
врагов. Чудо зубоврачебной техники остается на родине.
1967 год, год пятидесятилетия Великой Октябрьской революции,
широко отмечавшийся по стране юбилейными публикациями и раз-
ного рода пропагандистскими мероприятиями, оказался странным
образом богат на стоматологические сюжеты. Но если кинопримеры
такого рода можно счесть скорее контрастирующими с важностью
344 Переменные величины
празднуемого юбилея, то советская литература и здесь оставалась на
высоте. Сергей Сартаков, крупный номенклатурный литератор (став-
ший в том же 1967 году секретарем правления Союза писателей СССР),
своевременно, как и многие его коллеги, обратившийся к ленинской
тематике, нарисовал вождя революции заботливым инициатором за-
боврачебной помощи для своих товарищей революционеров. В сборни-
ке рассказов «Первая встреча» (1967) такова история конспиративной
встречи революционера-подпольщика И.Ф. Дубровинского с Лениным.
Местом встречи при этом служит квартира зубной врача Лаврентье-
вой — тоже сподвижницы большевиков. У Дубровинского, как об
этом узнает читатель уже в самом начале рассказа, зверски болят зубы,
но он старается не выказывать своих страданий перед Лениным. Но
Ленина, конечно, не провести: важность разговора не отменяет в его
глазах необходимости неотложной помощи, ведь революционер, как
каламбурит он здесь же, «должен быть 'зубатым'. В любом смысле этого
слова»202. Тем и заканчивается рассказ: прощаясь, Ленин оставляет Ду-
бровинского на попечении зубного врача, а та в свой черед признается,
что до этого случая у нее никогда еще в практике не бывало, чтобы
к ней приходили лечиться «свои» («Стало быть, плохо лечите», — от-
вечает на это признание Ленин). Вот, как мог бы заметить читатель
этого пассажа, преддверие советской стоматологии: с революцией
настал и тот день, когда «свои» стали лечить только «своих».
Можно гадать, что продиктовало Сартакову зубоврачебную канву
его рассказа, — не исключено, что подсознательным триггером в дан-
ном случае мог стать образ Ленина-конспиратора, изображавшего
зубного страдальца с подвязанной щекой в фильме Михаила Ромма
«Ленин в октябре» (не сходившем в этот год с кино- и телеэкранов
страны). Но интересна и более масштабная типология: как реформа-
торство Петра Великого выражается помимо прочего в склонности
императора к зубодерству, так и подготовка Октябрьской революции
не обошлась без зуболечебных забот ее творца.
В 1972 году появилось еще два мультфильма на стоматоло-
гическую тему — «Зубная быль» режиссера Владимира Дахно по
сценарию Михаила Татарского и «Выше голову» Льва Атаманова.
В «Зубной были» гражданин, напуганный в приемной зубного врача
видом больных и звуком бормашины, в страхе бежит из больницы
и предпринимает ряд отчаянных попыток избавиться от зуба само-
202 Сартаков С Первая встреча // Рассказы и очерки о Ленине / Сост. И. Из-
раильская. М.: Художественная литература, 1983. С. 116. Позднее этот рассказ
в расширенном виде войдет в роман Сартакова «А ты гори, звезда» (1974—1975);
в 1981 году на «Ленфильме» по нему был снят художественный фильм «Товарищ
Иннокентий» (реж. Е. Мезенцев, И. Шапиро).
Зубоврачебная история... 345
стоятельно. Он пытается привязать зуб к поезду, пароходу и даже
космическому кораблю, но в конечном итоге попадает-таки в каби-
нет стоматолога и выходит оттуда осчастливленным. В мультфильме
«Выше голову» развеселый герой интеллигентного вида спасает
страдальца с перевязанной щекой, который в гибельном порыве
улегся на железнодорожные рельсы. В попытках спасения он сам
укладывается перед ним на рельсах, и тот ищет смерти на пути, где
поезд не ходит, привязывает его к корове, и та вприпрыжку от при-
ближающегося поезда оттаскивает его в сторону, цепляет его к рука-
ву семафора, поднимающего его над путями и над идущим поездом.
Наконец, дождавшись, когда по соседнему пути пройдет состав, он
имитирует наезд поезда на упорного самоубийцу — вскакивает ему
на спину и топчется на нем. Когда шум поезда стихает, больной об-
наруживает, что он не только жив, но и здоров: флюс сдулся и даже
волосы, стоявшие прежде дыбом, сложились в аккуратную прическу.
Взяв по цветочку в руки, спаситель и исцелившийся больной весело
идут по железнодорожным путям. Автором музыки к мультфильму
также выступил Альфред Шнитке, ранее написавший музыку к ху-
дожественному фильму «Похождения зубного врача».
Не остались в стороне от стоматологических историй и ма-
ленькие читатели, получавшие время от времени литературные
назидания о пользе стоматологической гигиены. Традиция таких
наставлений, сложившаяся уже в дореволюционной детской лите-
ратуре — прежде всего у Лидии Чарской, нашла свое продолжение
в уставе юных пионеров («Пионеры моются тщательно, не забы-
вая мыть шею и уши, чистят зубы и помнят, что зубы — друзья
желудка»)203, стихах В. Маяковского, А. Барто, В. Лившица, рассказах
Н. Огнева, В. Степаненко и других писателей и поэтов, писавших
и пишущих для детей. Особенно популярным в этом ряду стало сти-
хотворение Бориса Корнилова «Как от меда у медведя зубы начали
болеть» (1933, после длительного забвения репрессированного поэта
стихотворение было напечатано в журнале «Мурзилка» в 1958 году,
положив начало последующим публикациям) о медведе, ставшем
жертвой неумеренной любви к сладкому. Разболевшийся зуб не дает
медведю покоя, пока его не выдергивает у него дятел. Затем добрый
крот помогает ему обзавестись вставным золотым зубом, но, научен-
ный горьким опытом,
Стал медведь теперь умнее:
чистит зубы каждый день,
203 «Юные пионеры» (Коммунистические детские группы имени Спартака) //
Сборник статей и материалов по организации отрядов «Юных пионеров» / Под
ред. В. Зорина. М., 1922. С. 16.
346 Переменные величины
много меду не ворует,
ходит важный и не злой
и сосновой пломбирует
зубы белые смолой204.
Из сказочной повести Сусанны Георгиевской «Тетушка Зубная
боль» дети и их родители узнавали о том, как девочка Маша, приехав-
шая с папой в Эстонию и обретшая там новых друзей, попала в мир
одноименной сказки Ганса Христиана Андерсена, уже «по-советски»
напоминавшей о пагубе чрезмерного поедания шоколада, марципана
и тортов205.
В устном бытовании комические сюжеты на темы зубоврачевания
и зубной боли множатся за счет анекдотов, фольклоризирующих ти-
пажи врачей и их пациентов.
Звонок. Зубной врач открывает дверь. Перед дверью стоят десять
мальчиков.
— Мне нужно вырвать зуб, — говорит один из них.
— А твои друзья?
— Они пришли послушать, как я буду орать.
— Какое чудесное пение сейчас передавали по радио!!!
— Да нет же, это в соседнем кабинете удаляли зуб у пациента...
— Это у вас что, циркулярная пила или бор...
— Нет, скорее монтажный пробойник с победитовым наконеч-
— Доктор, мне будет больно?
— Не беспокойтесь, живыми пока что отсюда выходили все...
Зубной врач-женщина — пациенту, настраивая бормашину:
— А помнишь, Федя, в школе ты сидел за мной и без конца колол
меня булавкой?
204 Корнилов Б. Как от меда у медведя зубы начали болеть / Рис. К. Ротова.
М.: Детгиз, 1963. С. 12.
205 Георгиевская С. Тетушка Зубная Боль / Рис. И. Кабакова. М.: Детская лите-
ратура, 1972. Отдельной темой для исследователей, изучающих детский фольклор,
представляются манипуляции, связанные с утратой молочных зубов. Демонстрация
выпавших, вырванных, шатающихся, гнилых зубов, дефекты дикции из-за пустот
во рту имеют в этих случаях своего рода инициационное значение, указывают на
возрастные и статусные перемены. См. такие сцены, например, в «Денискиных
рассказах» Виктора Драгунского (1959).
Зубоврачебная история... 347
— Бездушный тип, — упрекает своего сына зубной врач. —
Транжирить мои деньги, не задумываясь, с какими человеческими
страданиями они связаны.
— Встречала ли ты когда-нибудь мужчину, одно прикосновение
которого бросало бы тебя в дрожь?
— Вчера я встретилась с таким мужчиной...
— Кто он?
— Зубной врач.
— Что вы делаете, доктор? Мне нужно было выдернуть совсем
другой зуб!
— {Зевая.) Успокойтесь, уважаемый, постепенно я и до него до-
берусь!
Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается206.
Такое, как сказали бы социологи и фольклористы, «фоновое»
знание в известном смысле являлось средством коллективизации,
а редкие счастливцы, не нуждавшиеся в стоматологической помо-
щи, были исключениями, подтверждавшими то общее правило, что
перед зубной болью и зубными врачами все равны. Рассказ Вадима
Шефнера «Записки зубовладельца» (1978) обыгрывает это обстоя-
тельство фантасмагорически: герой-рассказчик ночью, не в силах
терпеть зубную боль, решается добраться до стоматологической по-
ликлиники, где есть ночное дежурство. Дело происходит в пору белых
ночей в Ленинграде, когда разводятся городские мосты. Герой живет
на Васильевском острове, а поликлиника находится на Невском про-
спекте. Герой спешит к мосту, но опаздывает и решает добраться до
следующего, так как мосты в Ленинграде разводятся не одновременно,
а с интервалом в несколько минут. По пути он встречает товарища по
несчастью, который тоже страдает зубной болью и тоже стремится в ту
же поликлинику на Невском, а дальше — не успевая перейти другие
мосты через Неву — знакомится с новыми и новыми страдальцами;
их сплотившийся коллектив вынужден переходить от моста к мосту.
В конце концов «братство зубных мучеников», претерпев различные
испытания, переплавляется через Неву на моторной лодке, добирается
до поликлиники и уходит оттуда уже поодиночке — кроме героя-рас-
сказчика, возвращающегося из поликлиники вместе с девушкой, с ко-
торой он успел познакомиться за время ночных хождений и свадьба
206 Зти и другие анекдоты о стоматологах см. на многочисленных интер-
нет-сайтах, например: http://smesh№ucoz.net/news/anekdoty_pro_zubnykh_
vrachej/2010—04—16—72; ww.ua-inform.com/Anekdot/?categ=19.
348 Переменные величины
с которой венчает «мемуарное» повествование о том, что «все мы
братья по разуму и по зубам»207.
Вне литературы и кино посетители стоматологических кабинетов
были вольны мечтать о чудо-врачах и чудо-технике, как, впрочем, и со-
жалеть о съеденных сладостях, — в своей массе «простые советские
люди» оставались людьми с плохими зубами. Поэтическое признание
тридцатилетнего Иосифа Бродского, сказавшего о себе: «Я, прячущий
во рту развалины почище Парфенона»208, могли бы повторить мно-
гие его ровесники. Помимо портившейся экологии, однообразного
питания, дурного качества водопроводной воды и курения, важной
причиной этого обстоятельства была тотальная централизация в об-
ласти здравоохранения и ветшающая стоматология: малообеспеченные
и загруженные работой врачи, недостаток нового оборудования и ле-
карств. В провинции дело обстояло еще хуже: привычное для горожан
было часто попросту недоступно жителям сел и деревень209. Пациенты,
чей «стоматологический опыт» сформировался в 1970-х — первую по-
ловину 1990-х годов, с содроганием вспоминают технический арсенал
стоматологических кабинетов: бормашины с механическим приводом
и ременной тягой без систем охлаждения, на редкость неудобные
кресла, слепящие лампы. Сегодня трудно поверить, что подавляющее
количество операций на зубах еще в 1980-х годах проводилось без
наркоза, что превращало процедуру лечения в пытку, а возможность
воспользоваться анестезией (как правило, благодаря знакомству) —
в персональную прерогативу210. Выразительной иллюстрацией такой
207 Шефнер B.C. Собр. соч.: В 4 т. Л.: Художественная литература, 1991. Т. 3.
С. 499. Впервые рассказ был опубликован в журнале «Аврора» (1978. № 5).
208 Бродский И. В озерном краю // Бродский И. Сочинения. СПб.: Пушкинский
фонд, 1992. С. 299.
209 Писатель Юрий Буйда, работавший в начале 1980-х годов журналистом
в районной газете, вспоминает, как ему «не раз приходилось быть свидетелем того,
как разные партийные и советские начальники уговаривали доярок-телятниц-свина-
рок-птичниц съездить на какой-нибудь двухнедельный семинар с целью повышения
квалификации <...> Женщины, конечно, упирались. <...> И тогда в ход пускался
последний аргумент: "Зубы вставите" Это сейчас починка зубов — вопрос денег,
а тогда, особенно в провинции, чтобы попасть на протезирование, нужно было об-
ладать знакомствами или справкой о том, что ты являешься работником сельского
хозяйства. <...> И сдавалась доярка — ехала на этот чертов семинар, чтобы хотя
бы зубы вставить» (Буйда Ю. Про русский дух и вставные зубы // Октябрь. 2010.
№ 11. Цит. по: http://magazines.russ.ru/october/2010/ll/b5.html).
2ioß 1941 году страдавший зубами Владимир Набоков — еще не прославленный
и преуспевающий писатель, а рядовой преподаватель в американском колледже —
в письме к Марку Алданову выразительно описывал посещение им американского
дантиста: «Хотя, кроме введения шприца в тугую щелкающую десну, операция за
операцией проходит безболезненно — и даже приятно смотреть на извлеченного
монстра, иногда с висящим у корня нарывом в виде красной кондитерской вишни —
но последующее ощущение, когда мерзлый дуб кокаина сменяется пальмой боли,
Зубоврачебная история... 349
практики может служить одна из сцен опубликованного в 1983 году
романа Владимира Краковского «День творения», где главному герою
удаляют зуб мудрости. Операция делается без наркоза, — и по одному
тому, что сам этот факт в самом романе никак специально не огова-
ривается, ясно, что такой необходимости и не было.
«Зубная врачиха ищет нужный инструмент. Берет одни щипцы —
кладет обратно. Берет другие, рассматривает — тоже обратно. Берет
третьи. <...> Зуб скрипит, как ржавая дверная петля. Он трещит, как
сухой хворост — в костре или когда его об колено. Раздается звон,
будто выбили стекло. Боль. Треск... Внезапно посреди боли в мозгу
начинает метаться слово "вереск". Это растение из рода вересковых,
растет в лесу и образует заросли, которые называются верещанники.
Когда вереск цветет, опьяняющий аромат его цветов так силен, что пче-
лы, прилетающие за нектаром, падают в обморок. Однако Верещагину
удается совладать с собой, он в обморок не падает, он даже улыбается.
Зуб мудрости — в клещах, извлечен на свет божий»211.
Сцены зуболечения в советской литературе — это и напоминание
о повседневности боли и о превратностях медицинской помощи:
«Однажды ночью разболелся зуб. Серафима нитку суровую
петелькой сделала, надела на последний зуб, единственную надежду
и крепость ее опустевшего рта, единственный корневой зуб, который
берегла пуще жизни и которым еще чуяла настоящий вкус еды. Но
тут разнылся-разошелся, проклятый, — голова навылет <...>. И не
отвратительно» («Как редко теперь пишу по-русски...» Из переписки В.В. Набокова
и М.А. Алданова / Публ., подгот. текста и примеч. А. Чернышева // Октябрь. 1996.
№ 1. Цит. по: http://lib.rus.ec/b/250226/read). В СССР 1980-х годов одно такое обез-
боливание многие (и автор этих строк в частности) сочли бы благодатью.
2ПКраковский В.Л. День творения. М.: Советский писатель, 1983. С. 378. В самом
романе эта сцена прочитывается, с оглядкой на традицию «эротических» коннота-
ций стоматологического садомазохизма: «Только возлюбленные и дантисты — кто
еще так близко наклоняет к нам свое лицо? Только дантисты и возлюбленные — кто
еще так внимательно смотрит нам в рот? Только возлюбленные, только дантисты
способны причинить нам такую боль. Верещагин говорит все это зубной врачихе.
Он что-то с утра сегодня настроился шутить. <...> [3]убная врачиха подносит
клещи к глазам Верещагина — слишком близко. "Можете взять себе, — говорит
она о зубе. И смеется: — На память от возлюбленной"» (С. 378, 379). Замечу, что
пребывание в зубоврачебном кресле давало простор воображению — см., напри-
мер, замечательный образ в стихотворении Д.А. Пригова, сравнившего удаление
зубного нерва с подвигом Георгия Победоносца: «Ах, мой зуб больмя болит / Нерв,
как змей, внутри сидит. / Доктор рядышком сидит, / На нерв с угрозою глядит. /
Затем, как святой Георгий, / Его железкою дразнит, / Дабы этот паразит / Не портил
мне картину жизни» (ПриговД.А. Из сборника «Дистрофики» (1975) // Пригов Д.А.
Монады. Как-бы-искренность. М.: НЛО, 2013. С. 130).
350 Переменные величины
стерпела Серафима, пала надеждами выстоять до утра, надела суровую
нитку на зуб, к дверной ручке привязала и дверь отхлопнула. Зуб-то не
выдернула, а второй раз не посмела. Едва до утра домаялась, поехала
в больницу <...>, а там неприемный день. Села у двери, объявила: пока
не выдернут зуб — не уйду. Побежали звать врачиху, хорошо, рядом
она жила, коснулась щипцами, зуб-то и выпал, и кровища хлынула.
Кровь остановили, Серафима и захохотала, боль как рукой сняло»212.
«Долго хватал ртом воздух, никак не мог подняться с кресла, когда
же отважился, докторша показала ему огромный с переплетенными
корнями выдернутый зуб, тут солдат сомлел. Докторша ему нашатырь
Принудительные приводы школьников в стоматологические ка-
бинеты оставили по себе память рутинным садизмом врачей, болью,
некачественными пломбами и в конечном счете разрушенными зуба-
ми214. Бесплатная стоматология, как и бесплатная медицина вообще,
оборачивалась халатностью, равнодушием и иногда драматическими
последствиями. Поэтому та часть населения, которая имела возмож-
ность платить за лечение, такой возможностью пользовалась; опла-
ченное стоматологическое лечение если не гарантировало отменного
качества, то по меньшей мере осуществлялось под местной анестезией.
Существование в Советском Союзе частных зубоврачебных и зу-
бопротезных кабинетов было в определенном смысле историческим
курьезом. Врачи-частники воспринимались как своего рода «капита-
листы» при социализме, дававшие повод видеть в их работе не столько
средство заработка, сколько неправедное обогащение. Догадки и слухи
о материальном достатке стоматологов и протезистов (имевших по
роду своих занятий дело с золотом и оттого особенно выделенных)
212 Личутин В.В. Крылатая Серафима // Личутин В.В. Избранное. М.: Совре-
менник, 1990. С. 171.
213 Якименко Д.Г. И вечная, как мир. М.: Известия, 1979. С. 85.
214 Мемуаристы обнаруживают на этот счет убедительное единодушие: см.,
например, заметку «Советская стоматология» и отклики на нее на сайте «Му-
зей "20 век". Назад в СССР» (http://20th.su/2011/07/04/sovetskaya-stomatologiya).
Ср. с этими воспоминаниями мнение психотерапевта, сталкивающегося с послед-
ствиями того же опыта: «У большинства наших людей буквально в крови страх
перед зубными врачами — этакая, если можно так выразиться, стоматофобия
<...> Наша советская стоматологическая школа вообще в результате экономики
в основном и стояла на том, что пациенту надо будет потерпеть. <...> И врачи
выкручивались кто как мог: кто обучался кричать на пациента "чего орешь", а кто
осваивал навыки анестезии с помощью гипноза <...> Не в том дело, уважаемые
коллеги, что пациент вам не доверяет! Ему просто наверняка мама в детстве рас-
сказывала, к примеру, как ей в молодости дюжий стоматолог удалял зуб мудрости
сорок минут без наркоза» (Нарицын Н. «Я зубного не боюсь», или Особенности
национальной стоматофобии // http://www.naritsyn.ru/zubnoi.htm).
Зубоврачебная история... 351
множились вместе с распространением привычных с дореволюцион-
ного времени этнических стереотипов. Относительная доля евреев
среди стоматологов в советские годы остается высокой: по данным
переписи населения 1926 года, она колеблется от 63 процентов в Мо-
скве до 93 процентов в Белоруссии. В довоенные годы этот процент не-
значительно снижается (например, в Ленинграде с 71 до 69 процентов).
Впоследствии такая тенденция становится доминирующей: с конца
1950-х по 1989 год относительное число евреев среди всех врачей
сократилось почти в пять раз215. Но «фольклорный» образ владельца
частного зубоврачебного кабинета даже в 1970—1980-х годах все
еще привычно указывал на обеспеченного еврея, достаточно осмот-
рительного для того, чтобы не выставлять напоказ свое богатство.
«Еврей-дантист» — устойчивый персонаж советской анекдоти-
ческой традиции. Прецедентные тексты этого времени: «Три еврея —
это малый симфонический оркестр, два — шахматный матч, один
еврей — стоматолог», «Если с трапа самолета сходит русский еврей, он
несет скрипку, а если без скрипки, значит, он пианист или дантист»216.
Аркадий Северный меланхолично пел в своих знаменитых «куплетах
о евреях»:
Скажем, взять зубных врачей —
Тут еврей и там еврей.
Да, не будь таких жидов,
Все б ходили без зубов.
В кинокомедии Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профес-
сию» (1973), снятой по мотивам пьесы Михаила Булгакова «Иван Ва-
сильевич» (написанной в 1936-м, но опубликованной только в 1965 го-
ду) и сразу ставшей лидером советского кинопроката, обворованный
владелец богатой квартиры Антон Семенович Шпак (в физиогноми-
чески характерном исполнении Владимира Этуша) едва ли случайно
является дантистом — при том что у Булгакова Шпак служит в отделе
международных перевозок217. В повести Василия Белова «Целуются
зори» (1975) о похождениях трех приятелей-ротозеев, приехавших
из деревни в город, одной из значимых по сюжету городских примет
служит вывеска с неизвестным им словом «дантист» и его фамилией:
Арон Борисович Фокельман. Под дантистом герои первоначально
разумеют адвоката («В этих словах, — по объяснению рассказчика, —
есть определенное созвучие, они чем-то и еще похожи друг на друга»),
215 Константинов В. Еврейское население бывшего СССР в XX веке (социально-
демографический анализ). Иерусалим: Лира, 2007. С. 185.
216 Борее Ю.Б. Евреи в исторических преданиях и анекдотах. Тель-Авив: Иврус,
1998. С. 267.
217 Булгаков МЛ. Собр. соч.: В 8 т. М.: Азбука-классика, 2002. Т. 7. С. 584.
352 Переменные величины
а затем, приходя к нему как к адвокату, искажают его имя на Урон
Борисыч218. В 1978 году на «Мосфильме» по повести был снят одно-
именный кинофильм в постановке режиссера Сергея Никоненко: роль
«дантиста-адвоката» Фокельмана сыграл Борис Левинсон219.
К середине 1980-х годов положение дел в советской стоматологии
в целом было плачевным. Устаревшая стоматологическая техника, уже
в 1970-х годах отстававшая от аналогичного оборудования на Западе,
служила поводом для не слишком веселых шуток (так, в вышеупомя-
нутом фильме Гайдая «Иван Васильевич...» бормашина в руках Шпака
грохочет во рту пациента, как отбойный молоток). В 1988 году один
из выпусков киножурнала «Фитиль» запоздало напоминал о качестве
отечественных стоматологических бормашин волгоградского произ-
водства (УС-30, или, как их называли сами врачи, «устрицы» — от
«ус-тридцать»), давно заслуживавших того, чтобы быть списанными
в утиль220.
10.
Социальные перемены 1980-х — начала 1990-х годов преобразили
в конечном счете и отечественную стоматологию. Институциональные
особенности современного зубоврачевания и протезирования в Рос-
сии далеки от идеальных — прежде всего это касается дороговизны
лечения и отсутствия эффективной системы соответствующего стра-
хования. Но бесспорно и то, что развитие и импорт стоматологической
техники, появление новых зубоврачебных материалов и анестетиков
(артикаин/ультракаин, скандонест) радикально изменили характер
зуб о лечения.
С историко-культурной и социально-антропологической точки
зрения стоматологические новации представляются, однако, важными
не только в терапевтическом отношении. Современная репрезентация
стоматологии в рекламе, литературе, кино и видеокультуре напоминает
не столько о зубной боли, сколько об успехах эстетической и косме-
тической технологии221. В благополучных странах Западной Европы
218 Белов В.И. Повести. Рассказы. М.: Современник, 1983. Т. 2. С. 387 и след.
219 Максим Шраер, обвиняющий всех писателей-деревенщиков в заведомом
антисемитизме, усмотрел в образе Фокельмана «карикатуру на еврея-дантиста»
(Shrayer M.D. Anti-Semitism and the Decline of Russian Village Prose // Partisan
Review. 2000. № 3. http://www.bu.edu/ partisanreview/ archive/ 2000/3/ shrayer.html).
Из текста книги и из кинофильма такая интерпретация, на мой взгляд, ничем не
подтверждается.
220 См. воспоминания создателя этого выпуска (№ 309) — Владимира Гречани-
нова: День бормашины, http://maxpark.com/user/726771930/content/1859961.
221 О меняющемся восприятии стоматологии в современной культуре см.: Man-
del I.D. The image of dentistry in contemporary culture // Journal of American Dental
Association. 1998. № 5. Vol. 129. P. 607—613.
Зубоврачебная история... 353
и особенно в США последствия этого обстоятельства уже выразились
в определенных изменениях, в социальных предписаниях обще-
коммуникативного и корпоративного порядка. Ослепительно-белые
зубы и «американская улыбка» считаются не только индивидуальным
достижением, но также маркером коллективно одобряемой и под-
разумеваемо успешной саморепрезентации, условием прохождения
корпоративного «фейсконтроля»222. Стоматологическая эстетика об-
ретает при этом свои статистически вычисляемые показатели — по
длине, цвету, форме зубов и прикуса, линии губ и т.д.223
В консюмеризованном обществе внешний вид тех, кто вовлечен
в создание и воспроизводство структур потребления, связан с этим
потреблением еще и в том смысле, что сам он выступает в нем в роли
своеобразного «товара»224. Наметившаяся тенденция к «стоматологиче-
ским» нормативам обнаруживает, конечно, как собственно экономи-
ческие, так и политико-идеологические аспекты нового представления
о телесности. Отступление от этих нормативов может мотивироваться
и восприниматься как безразличие или протест, но теперь это, чаще
всего, примета добровольной социальной маргинализации. В целом
современное западное общество — это уже такое общество, где на-
личие здоровых на вид зубов не требует усилий, соразмерных с тем,
чтобы не иметь таковых.
Вместе с тем возможности современного зубного протезирования
вольно или невольно расширяют социально-психологическое пред-
ставление о будущем самой медицины. С одной стороны, эти воз-
можности осложняют привычные взаимоотношения между зубным
врачом и пациентом. Развитие имплантологии (старт к которому
был дан революционными исследованиями и экспериментами аме-
риканского дантиста Леонарда Линкова и его итальянского коллеги
Стефано Мельчиаде Трамонте в середине 1960-х годов)225 ознаменовало
не только новую эпоху в стоматологии, но и новую эру стоматоло-
гического маркетинга. Пациент теперь все чаще выступает в роли
222 Patrick D.L., Bergner M. Measurement of Oral Health Status in the 1990s // Annual
Revue of Public Health. 1990. № 11. P. 165—183; Haywood V.B., Leonard R.H., Nelson C.E,
Brunson W.D. Effectiveness, side effects and long-term status of nightguard vital
bleaching // Journal of American Dental Association. 1994. № 9. Vol. 125. P. 1219—1226.
223 Cons N.C., Jenny /., Kohout F.J. DAI: The Dental Aesthetic Index. Iowa City:
University of Iowa College of Dentistry, 1986; Dunn W.J., Murchison D.F., Broome J.C.
Esthetics: patients' perceptions of dental attractiveness // Journal of Prosthodontics. 1996.
№ 3. Vol. 5. P. 166—171.
224 Woodward K. Identity and Difference. London: Sage Publications, 1997. P. 88 ff.
См. также: Falk P. The Consuming Body. London: Sage Publications. 1994.
225 Об истории этих работ см.: Müller К. Die Quintessenz der oralen Implantologie.
Berlin: Quintessenz-Verlag, 1980.
354 Переменные величины
заказчика и потребителя эстетического «продукта», который может
предложить ему современная медицина и стоматология в частности226.
С другой — они воплощают собой антропологическую утопию меди-
кализации человеческого тела как тела искусственного, избавленного
от соприродных ему недостатков и боли. Фантазии на эту тему могут
завести далеко — к тому же искушение к фантазированию поддержи-
вается в этом случае не только стоматологическими изобретениями,
но также техническими прорывами в сфере медицинской инженерии
(«биомехатроники») по созданию материалов и механизмов, способ-
ных заменять собой естественные органы человека и при этом взаи-
модействовать с его нервной системой. Будущее таких изобретений
туманно, но в какой-то степени даже частичная замена естественных
органов искусственными позволяет считать их носителя в некотором
смысле «человеком-роботом» или «киборгом». Характерно, что само
слово «киборг» (cyborg), сокращение от словосочетания «кибернети-
ческий организм» (cybernetic organism), было придумано в 1960 году
специалистом по космической медицине Манфредом Клайнсом для
определения того идеала, к которому стремится человечество в борьбе
против боли, болезней и природного несовершенства. С этой точки
зрения «умные» и прочные протезы, заменяющие человеку то, что
дано ему от природы (или дающие то, что ему от природы не дано),
могут служить свидетельствами по меньшей мере частичной реали-
зуемости такого идеала227. Достижения современной стоматологии
свидетельствуют о том же. Давнее предсказание В.В. Вересаева, что
представителю «народов высшей культуры» однажды потребуются
«какие-то совершенно иные зубы»228, практически сбылось — это
искусственные или почти искусственные зубы. Последнее обстоя-
тельство заслуживает того, чтобы рассмотреть его в семантическом
и семиотическом аспектах. В самых разных культурах здоровые зубы
традиционно выступали символом жизненной силы, телесной крепо-
сти и фертильности (представление, которое в его ретроспективном
психоаналитическом «объяснении» получило в современной культуре
дополнительную мифологизирующую силу)229. Те же коннотации, как
226 См.: Haug M. Consumerism in Medicine: Challenging Physician Authority.
London: Sage Publications, 1983; Henderson S., Petersen A. Consuming Health. London:
Routledge, 2002.
227 Wills D. Prosthesis. Stanford: Stanford UP., 1995; Fineman M. «Ecce Ho-
mo Prostheticus» // New German Critique, № 76. Special Issue on Weimar Visual Culture.
1999. Winter. P. 85—114.
228 Вересаев В.В. Записки врача // Вересаев В.В. Собр. соч.: В 4 т. М.: Правда,
1985. Т. 1. С. 342.
229 См.: Ziolkowski Т. The Telltale Teeth: Psychodontia to Sociodontia // PMLA
(Publications of the Modern Language Association). 1976. № 1. Vol. 91. P. 9—22.
Зубоврачебная история... 355
показывают медико-социологические опросы, устойчивы и поныне230.
Семантическая связь зубов с образом смерти дополнительна к этому
представлению: зубы — это то, что в наименьшей степени подвержено
посмертному разложению. В этом контексте современные и будущие
имплантаты, призванные превзойти настоящие зубы крепостью и кра-
сотой, сулят исключительную долговечность самому человеку — хотя
бы в качестве археологического артефакта.
230 См.: Matthias R.E., Atchison К.А., Schweitzer S.O., Lubben J.E., Mayer-Oakes A.,
De Jong F. Comparisons between dentist ratings and self-ratings of dental appearance
in an elderly population. Special Care Dentistry. 1993. № 2. Vol. 13. P. 53—60; McGrath
C, Bedi R. A study of the impact of oral health on the quality of life of older people in
the UK-findings from a national survey // Gerodontology. 1998. № 2. Vol. 15. P. 93—98;
Fiske J, Davis D.M., Frances C, Gelbier S. The emotional effects of tooth loss in edentulous
people // British Dental Journal. 1998. № 2. Vol. 184. P. 90—93.
Указатель имен
Абрамов Ф.А. 144
Августин 29, 30, 31,
Авдеев В.Б. 92,
Адольский И. 192
Азагаров Г. 333
Аксаков И.С. 270, 271
Аксельрод Б.П. 235
Алданов М.А. 348
Александр I 7
Александр II 77, 195, 269
Александров Г. В. 212, 213
Алексеев А.Н. 94
Алексей Михайлович 118, 256, 307
Амосова H.H. 40
Андерсен Г.-Х. 346
Андреев Б. 221
Андреев Л.Н. 298
Анна Иоанновна 191, 192
Анреп В.К. 290
Антипий (Антипа), св. 256, 257
Антокольский П. 158, 159
Антоновский М. 59
Арапова В. 212
Арат Солийский 100, 101
Арбетнот Д. 107, 108
Аристотель 29, 68, 106, 133
Арнольд И.В. 42
Аронов А. 222
Архангельский П.А. 312, 313
Асанов H.A. 184, 185
Ассаре-Аддо Э. 233
Ассман Я. 28
Астафьев В.П. 144
Атаманов Л.К. 344
Аттенгофер Г. Л. 122, 123, 264
Ахмадулина Б. 181
Аш П. 262
Бакунин A.M. 116
Бараш А.Н. 278, 279
Барт Р. 43
Бартелеми Ж-Ж. 112
Барто А.Л. 345
Басов В. 340
Батюшков К.Н. 109, 112, 117
Бах И.-С. 157, 160
Бахерахт А.Г. 263, 264
Бахтин И.И. 303
Бахтин М.М. 141, 178
Башляр Г. 131
Безродный М. 335
Бек А. 37
Белов В.И. 144, 351
Беляев А.Р. 141, 214, 216
Бенвенист Э. 14
Бенгтсон Г. 100
Бен-Саиб К. 204, 205, 207, 211
Бентам Д. 65
Бер K.M. 133
Берг А.И. 165, 166
Бергольц О. 179
Березин И.Н. 74, 75, 77
Бернерс-Ли Т. 43
Бетти Э. 38
Бетховен Л. 159, 178
Бирд, доктор 291, 292
Указатель имен
357
Бичер-Стоу Г. 195
Блаш П. В. 133
Блок A.A. 132, 155, 157
Бляхин П. 203
Бовыкин А. 222
Богданов А.П. 133
Боден Ж. 107, 108, 120
Бодрийяр Ж. 71
Боккаччо Д. 334
Бокль Г. 133
Болтин И. 114, 115, 117
Бомар В. де 194
Боратынский Е. 60
БорнИ.М. 117
Бородин, поручик 286
Ботвинник М.М. 322
Бочаров С. 179
Браун В. 221
Браун И.А. 119
Брежнев Л.И. 228, 230, 146, 147
Бригадир М.Ф. 274
Бродский И.А. 348
Брусянин В.В. 279, 280
Брюллов К. 191, 193
Буденый СМ. 203
Буйда Ю. 348
Булгаков М.А. 326, 327, 351
Булгарин Ф.В. 294
Бугаев «Африка» С. 239
Бургав (Бургаве) Г. 289
Бургав (Каау-Бургаве) А. 289
Бурде Э. 261
Бурьянов (Бурнашев) В. 128
Бутовская Л.Б. 93
Бухарин Н.И. 208
Бушин В. 158
Бэкон Ф. 107, 108, 109
Вагенгейм 286, 296
Важинский Ф. И. 321
Вандальберт Прюмский 104
Вандервекен Д. 39
Васильев Б. Л. 149
Васильев Д. 331
Васильев Л.Л. 177
Васильева В. 342
Веджвуд Д. 266
Вейль Г. 174
Вейсберг Ю.Л. 213
Вергилий 104
Вересаев В.В. 242, 243, 327, 354
Веселовский А. Н. 17, 18
Веселовский К.С. 129
Ветлицкая Н. 147
Виже-Лебрюн Э. 245
Вильсон Т.В. 201
Винер Д. 146
Винер Н. 166
Виноградов В.В. 282
Виноградов О.Т. 90
Виткевич В.И. 139
Витрувий 107
Воейков А.И. 138
Вознесенский A.A. 181
Воланский Ф. 79, 88
Володин A.M. 342
Володин В. 212
Вольский С. 286
Вольтер Ф.М.А. 107
Воннегут Б. 141
Востоков В. 70
Вульф А.Н. 260
Высоцкий Г.Н. 138
Вьюгин В. 25
Вяземский П.А. 123, 191, 281, 282, 303
Гаврилов Л. 62
Гагарин Ю. 176, 177, 341
Гадамер Г.-Г. 37, 105
Гайдай Л.И. 185, 235, 236, 351, 352
Галанов Б. 214
Гален 107
Гальберг СИ. 305
Гамбург Е.А. 343
Гамперц Д. 41
Ганеман Х.Ф.С. 286
Ганнибал А. 191, 194
Гаршин В.М. 297, 298
358
Указатель имен
Гевит В. 262
Гегель Г.В.Ф. 12, 125, 294
Георгиевская СМ. 346
Георгий Победоносец 349
Гераклит 22
Герберштейн С. ПО
Гердер И.Г. 125, 126
Геринг Г.В. 220
Геродот 5, 107
Гесиод 104
Гильфердинг А.Ф. 86
Гиммлер Г. 220
Гиппократ 106, 313
Гитлер А. 220
Глаголев А. Г. 283, 284
Глассий С. 34, 35
Глинка Ф. 59, 60
ГнамманкуД. 191
Гоголь Н.В. 46, 51, 81, 252, 305, 306
Годунов Б. 63
Голиков И.И. 247
Гомер 56
Гончаров В. 219
Горбачев М.С. 148
Горохов А.Ф. 165
Горький М. 132, 160, 323, 324, 330
Готье Т. 191
Гоулднер А. 168
Гранин Д. 171
Григорьев А. 74, 77
Гризбах И.Я. 34
Громыко Н. В. 23
Тройский И. 169
Грубер Г. 281
Гроот Г. 191, 193
ГуаскоО. 110
Гуковский Г.А. 55
Гумбольдт А. 132
Гумбрехт Х.У. 9
Гумилев Л.Н. 149, 150
Гуссерль Э. 37
Гуфеланд К.В. 292
Гюйон (Гюйон а Петени) П. 289
Давыдов Д. 60
д'Актиль A.A. 214
Даль В.И. 102, 103, 282
Дамиан, св. 257
Данелия Г. 340
Данилевский Н.Я. 129, 130
Данин Д. 163
Дауге П.Г. 336
Дахно В.А. 344
Декарт Р. 11, 12
Дельвиг A.A. 260
Дельвиг А.И. 191, 260
Демьяненко А. 185
Деррида Ж. 43
Джонсон С. 119
Дильтей В. 37
Димитрий Ростовский, св. 34
Дмитрий Донской 63
Добренко Е. 147
Довнар-Запольский М.В. 137
Дойл Р. 100
Докучаев В.В. 138
Долан Б. 243
Долуцкий А. 9
Донат 32
Донской М. 140
Дорогойченко И.В. 53
Достоевский Ф.М. 63, 64, 76, 132, 252,
295, 296, 298
Драгунский В. 346
Дубровинский И.Ф. 344
Дубсон И.А. 274, 275
Дунаев Ю. 62
Дунаевский М. 147
Душатье А. 266
Дымов О. (Перельман И.И.) 279
Дэвис А. 236, 237
Дэвис П. 246
Дюбо Ж.-Б. 107, 108, 120
Дюбрейль (дю Брюи) Ф. 264
Евтушенко Е. 158, 181
Екатерина I 191, 192
Указатель имен
359
Екатерина II 112, 114,289
Елизавета Петровна 191, 193
Жданов A.A. 169
Жене Ж.-П. 97
Женетт Ж. 43
Жеральд А. 282
Журавлев Вас. 217
Забелин И.Е. 308
Заде Л. 174
Задорнов М. 92, 95
Залыгин СП. 144
Замятин Е.И. 208
Захарьин Д. 66
Зелинский К. 161
Зилов А.М. 294
Зилов Л. 204
Зинес Дж. 173
Златопольский Д. 220
Золинген К. 288
Золотоносов М. 310
Золя Э. 291
Зонтаг С. 19
Зосима, св. 257
Зощенко М.М. 328, 330, 335
Зубов А.Ф. 191
Зуэрзен Б. 287
Иванов Вяч. Вс. 24, 149
Иванов Е.П. 287
Иванов И.И. 17
Иванов С. 142
Иванов-Вано И. 207
Иванчин-Писарев Н. 60
Изер В. 45
Изместьева Е. 25
Иловайский Д.И. 86
Ильенков В.П. 330
Ильенков Э.В. 187
Ильин Я. 209, 210, 216
Ильинский И. 322
Ильф И. 215, 216, 335
Иоанн Грозный 63, 256
Исаак Сирианин 51
Исаковский М. 224
Исидор Севильский 31, 32
Искандер Ф. 148, 190
Калинникова Л.Н. 53
Каманин Н.П. 341
Каменыциков Н.П. 139
Кампиони А. 264
Канделаки В. 213
Канеман Д. 65
Кант И. 8, 12, 124, 294
Кантемир А.Д. 109, ПО, 112, 117, 128
Каплер А.Я. 330
Карамзин Н.М. 49, 60, 121, 123
Карсавин Л.П. 137
Кассиодор 32
Кастийон Ж.-Л. 107
Квинтилиан 26, 27
Квитка С.К. 297, 298
Келли К. 25, 91
Кемени Д. 162
Кемпбелл Н. 173
Кеньятта Д. 209
Кизеветтер A.A. 138
Ким Ю.Ч. 343
Кимбелл Д. 165
Киренский Л.В. 144
Клайнс М. 354
Кларк К. 139
Классен Е.И. 78, 79, 80, 88
Клере Я. 261, 262
Клесов A.A. 89
Климов Э. Г. 342, 343
Клопшток Ф.-Г. 125
Клутс Д.Г. 213
Ключевский В.О. 134, 135
Коган Я. 334
Кожинов В. 179
Козлов А. 18
Козьма, св. 257
Кокорев И.Т. 267
Коллер К. 290
Коллингвуд Р. 8
360
Указатель имен
Колмогоров А.Н. 166, 167, 170
Коломойцев П. 211
Кондильяк Э.Б. 108
Конобеев Ю. В. 187
Коракс 68
Коржавин Н. 161
Корнилов Б.П. 345
Корнилович А. О. 250
Корсаков П.А. 128
Косе П. 166
Костомаров Н.И. 86
Кочетов В. А. 179
Краковский В.Л. 349
Крамаров С. 340
КрафтГ.-В. 119
Крестовский В.В. 282
Кристева Ю. 43
Кронеберга А.И. 293
Крубер A.A. 138
Крюденер А. 7, 8
Куйбышев В.В. 212
Кулиев К. 158
Кюстин А. де 121
Кюхельбекер В.К. 56, 57
Лагин Л.И. 343
Лажечников И.И. 250
Ламанский В.И. 85, 86, 136, 137
ЛангерС. 11
Ландау Л.Д. 171
Ларионов В. 89, 94
Латур Б. 183
Леве Ф. 99
Левин В.Д. 57
Левин И. 226
Лейбниц Г.В. 11,302
ЛеклеркН.-Г. 114
Ленин В.И. 67, 139, 160, 176, 199, 202,
203, 228, 330, 331, 344
Леонов A.A. 341
Леонов ЕЛ. 340
Леонов Л.М. 139, 142, 143
Леонтьев A.A. 39
Лепехин Л. 275
Лернер Э.Д. 99
Лесаж А.-Р. 281
Лесков Н.С. 308
Лившиц В. А. 345
Лимберг А. К. 321, 322
Линков Л. 353
Литвиненко Т.Е. 44
Ломоносов М.В. 55
Лотман Ю.М. 22, 184
Лофгрен Н. 291
Лоцманов А. 195
Лукашевич П.А. 81, 82, 88
Луман Н. 69, 70, 98
Лумумба П. 227, 228, 231, 232, 237, 238
Львов H.A. 116
Любченко П. 273, 274
Лютер М. 33
мадам де Сталь 121
Мазуркевич В. 58
Макарий (М.П. Булгаков), митропо-
лит 36
Макарий Великий 50
Маккей К. 208
Маковский В.В. 317, 318
Максимович-Амбодик Н.М. 194
Малиновский Б. 39, 97
Малле П.-А. 125
Малышко А. 224
Мальбранш Н. 11
Ман П. де 43
Мария Федоровна 281
Мартинсон С. 341
Маршак С. Я. 208, 214, 215, 294, 338,
339
Маффесоли М. 71
Махно Н. 203
Маяковский В.В. 180, 345
Мезер Ю. 125
Мейер К. 262
МейерФ.-Х. 118
Меркулов Ю. 207
Мертон Р. 154
Мечников И.И. 87
Указатель имен
361
Мечников Л.И. 87, 135
Мешков В.Н. 317, 318
Мигунов Е. 162
Микаэлян С. 171
Милюков П.Н. 6, 9
Минченков ЯЯ. 207
Митчелл Т. 100
Михайлович А. 179
Михайловский Н.К. 296, 312
Михалевич А. 163
Михалков С. В. 185, 222
Михельсон М.И. 283
Можаев Б.А. 144
Молотов М.В. 212
Монтескье Ш.-Л. 107, 108, 109, ПО,
112, 113, 114, 115, 116, 117, 120
Моран Р. 214
Мордюкова Н. 340
Морз Ф. 165
Моррисон Д.Б. 288
Москозо К. 245
Мосолов А. 62
Муравьев Н.К. 277
Муравьев-Уральский В.М. (архиман-
дрит Николай) 272
Мурзиди К. 177
Мушавек Р. 291
Мягков А. 342
Набоков В.В. 194, 334, 348
Надеждин Н.И. 126
Наполеон 78, 127, 304
Невинный В.М. 341
Нельсон Т.Х. 42
Нзула А. 209
Николай I 64, 78, 195
Николай II 277, 278
Ницше Ф. 300
Нкрума К. 228, 229, 230
Носовский Г.В. 88, 94
О'Нил Ю. 214
Обрадович С. А. 202
Оганесян Г. 185
Огнев Н. (Розанов М.Г.) 345
Одоевский В.Ф. 285,
Окай Д. 230
Окуджава Б. Ш. 181
Олев Н. 147
Орешкин П.П. 89
Орлов В. 205
Орлова Л. 212
Осипов В. 180
Остин Дж. 39
Остолопов Н.Ф. 57
Островский А.Н. 307, 308
Островский H.A. 139
Павел, апостол 101
Павел I 281
Павлинчук В. А. 187
Павлов И.П. 10
Падмор Дж. 209
Палиевский П. 179
Панков В.К. 164
Панова В. Ф. 143
Панченко A.A. 25
Папиашвили Д.С. 25
Парке Р. 220
Парфенов Н. 340
Паршев А.П. 152
Парэ А. 293
Пастернак Б. 161, 207
Паттерсон Л. 212
Паттерсон Д. 212
Перестиани И. 203
Перов Е. 342
Перовский A.A. 281
Петр 1109, 112, 118, 121, 247, 248, 249,
250, 251, 252, 344
Петр III 289
Петр, св. 63
Петров А. 146, 147
Петров Е. 215, 216
Петров М.К. 186, 187
Пикфорд М. 324
Пиндар 56
Пичул В.В. 239
362
Указатель имен
Платт К. 25
Плеханов Г.В. 87
Плятт Р. 171
Погосян Е. 55
Покровский Г.Ф. 117
Полевой H.A. 126, 269
Полетаев А. 62
Полетаев И.А. 155, 156, 157, 159, 160,
161, 162, 163, 166, 172, 184, 185
Полибий 107
Полубояров А.П. 248, 250, 251
Померанцев В. 179
Попугаев В.В. 117, 194
Постышев П.П. 212
Потехин И.И. 226, 231
Пригов Д.А. 349
Прилежаева М. 218
Прокофьев А. А. 158, 224
Пропп В.Я. 341
Прохорова И.Д. 25
Птолемей (Птоломей) 85, 86
Пуговкин М.И. 236
Пуликовский А. 196
Пумпянский Л.В. 55
Путин В.В. 9
Пушкин А. С. 56, 57, 61, 123, 135, 159,
160, 191, 194, 260, 265
Пушкин Л.С. 191
Пушкина (Гончарова) H. H. 265
Пушкина Н.О. 265
Пятницкий O.A. 212
Работнов Н. С. 187
Радек К.Б. 208
Радищев А.Н. 62, 116, 244, 292
Разувалова А. 25
Распутин В.Г. 144, 145
Распутин Г. 277, 278
Растрелли К.Б. 191, 192
Ратнер Л.Л. 274
Ратцель Ф. 138
Рахманинов СВ. 62
Редди В. 65
Резерфорд Э. 10
Реклю Ж. Э. 133
Реполовский СВ. 140, 141
Рескин Д. 130
Риггс Д. 290
Рижский И. 56
Рингер Ф. 17
Риппель Р. 291
Риттер К. 132, 138
Риффатер М. 41, 43
Робертсон У. 108
Робинсон Р. 210
Робсон П. 222, 223,224,231
Родд В. 217
Рождественский Р. 181
Розенвайн Б. 180
Розенгейм М. 132
Романова M. H., княжна 279
Ромм М.И. 330, 331, 344
Роом А. 220
Росторгуев Е.И. 265
Ростоцкий С. 71
Руднев В.П. 24
Рунин Б. 179
Ручьев Б.А. 158
Рушиг Г. 291
Рыклин М.К. 64
Рязанов Э.А. 146, 147
Сабинин В.А. 333
Савваитов П.И. 35
Савватий, св. 257
Савельев А.Н. 92
Савицкий П.Н. 137
Сакстон А. 219
Салиев А. 162
Салтыков-Щедрин М.Е. 64, 317
Самойлова Ю.П. 191, 193
Сарнов Б. М. 64
Сартаков СВ. 344
Сахаров А.Д. 188
Сахаров А.Н. 9, 150
Сахаров И. П. 61, 62, 102
Светличная С. 341
Светоний 11
Указатель имен
363
Северный А. (Звездин А.Д.) 333
Сеннет М. 324
Сент-Илэр И. 132,
Сеньобос Ш. 6
Сепир Э. 91
Сервий 32
Серль Д. 39
Сибирцев И. 143, 144, 172
Синицин А. П. 321
Скиада Г. 262
Склифосовский Н. В. 321
Скобцева И.К. 341
Скоморовский Я.Б. 213
Скрадоль Н. 25
Слепцов В.А. 282
Слуцкий Б. А. 157, 158, 180, 181
Смеян П. 147
Смирнов A.M. 236
Смирнова В.В. 214
СниткинИ. М. 117
Сноу Ч.П. 160, 161
Сокальский П.П. 76, 77
Соллерс Ф. 43
Соловьев С.А. 239
Соловьев СМ. 134, 135
Солодовников В.Г. 234
Солоухин В.А. 144
София-Шарлотта, курфюрстина 302
Софроний, епископ Иркутский 258
Спенсер Г. 75
Спиноза Б. 11
Срезневский И.И. 75
Сталин И.В. 64, 139,141, 142,168,169,
170, 209, 212, 219, 220
Станюкович K.M. 197, 198, 221, 284
Стасов В.В. 318
Степаненко В. 345
Стивене С.С. 173
Стороженко Н.И. 17
Страбон В. 104
Страхов Н.И. 280, 303
Струве П.Б. 138, 306
Суворин A.C. 17
Суворов A.B. 59, 62
Суппес П. 173
Сухомлинов М. И. 14
Татарский М.С. 344
Тацит 115
Ташкинов И.В. 89
Тервилиджер Д. 324
Терешкова В.В. 237
Тернер О. 195
ТиняковА.И. 315, 335
Титов H.A. 304
Тихон Калужский, преп. 258, 259
Тихонов H.A. 158
Тихонравов Н.С. 308
Толстой А.Н. 323, 324
Толстой Л.Н. 294, 295, 298
Томашевский И. 275
Топинар П. 87
Топоров В.Н. 15, 24, 149
Трамонте СМ. 353
Трапезников В.А. 166
Тредиаковский В.К. 55, 80, 88
Трескин H.A. 196
Третьяков П. М. 317
Троцкий Л.Д. 208, 306,
Трубецкой Н.С 137
Трумэн Г. 220
Тугаринов В.П. 185, 186
Тулубьев А.К. 307
Турбин В.Н. 177, 178, 179
Тургенев И.С. 17, 195, 294, 306
Турчин В. Ф. 187
Тэн И. 133
Тэффи Н. А. 314, 317
Тэцуро В. 100
Тюгашев Е.А. 168
Тюняев А. А. 89
Тютчев Ф. И. 131, 132
Уваров С.С. 124
Уоррен Д. 290
Уорф Б.Л. 91
Урин Д.Э. 211
Утесов Л.О. 214
Уэллс Г. 290
Уэскотт А. 288
364
Указатель имен
Фальконе У. 108
Фарино Е. 132, 313
Фасмер М. 73
Февр Л. 6, 8
Федоров В.Д. 158
Феоктист (Мочульский), архиепископ
35
Феофан Затворник 51
Ферс Д.Р. 39
Филарет, святитель 50
Филипп, св. 63
Филиппов A.B. 9
Филолог Атей Луций 11
Фихте И.Г. 12, 294
Флациус Иллирийский 33, 34, 35
Флоринский В.М. 86
Фома Аквинский 32
Фоменко А.Т. 88, 94
Фонвизин Д.И. 114,281
Фонтенель Б. 107, 108, 303
Форд Дж. 208, 209
Фошар П. 261
Фреге Л.Г. 40
Фрейд 3. 333, 334
Фрейндлих А.Б. 343
Фридрих Великий 302
Фуко М. 182
Хазагеров Г.Г. 66
Хайдеггер М. 37
Хайнс Д.Е. 201
Хаммершельд (Хаммаршельд) Д. 238
Харрингтон Д.Ф. 288
Харрисон Р. 99
Хепберн О.99
Херасков М.М. 55
Хитрук Ф.С. 233, 234
Ходовецкий Д. 249
Холл Э. 46
Холстед У. 290
ХоумГ. 116
Хрущев И.И. 289
Хрущев Н.С. 147, 167, 179, 182, 186,
228, 230
Хуциев М.М. 181
Хьюз Л. 212, 213
Цветаева М.И. 161, 191
Цицерон 107, 283
Цукор Д. 99
Чайковский П.И. 160
Чалдини Р. 99
Черкасский Д.Я. 239
Черкес Д. Я. 207
Черный Саша 316
Чернышевский Н.Г. 17
Чертков А.Д. 83, 84, 85
Чехов АЛ. 17, 50,98, 309, 310, 311, 312,
313, 314, 317, 326
Чиаурели М.Е. 140
Чивилихин В.А. 146
Чоглоков H.H. 289
Чомбе М. 238
Чудинов В.А. 89, 95
Чуковский К.И. 206, 207, 208
Чьямпи С. 83, 84
Шагинян М.С. 327, 328
Шампольон Ж.-Ф. 84
Шафаревич И. Р. 188
Шекспир У. 293, 342
Шеллинг Ф.В.Й. 124, 294
Шеремет(ь)ев П.Б. 262
Шефнер B.C. 347
Шефре Н.Д. 266
Шипунов Ф.Я. 151
Ширинский-Шихматов С.А. 56
Шишков A.C. 80, 88
Шишков В.Я. 324, 326
Шлейермахер Ф. 34, 37
Шмелев О. 70
Шнитке А. Г. 343, 345
Шогенцуков А.О. 158
Шолохов М.А. 141, 220
Шопенгауэр А. 124, 125
Шоу Б. 98
Шраер М. Д. 352
Указатель имен 365
Штелин Я. 248, 249 Эратосфен 11
Шумилин В. 149 Эренбург И.Г. 143, 155, 156, 158, 159,
160, 168, 169
Щапов АЛ. 74 Этуш В.А. 351
Щегловитов И.Г. 278 Эфрос Н. 18
Щедрин С.Ф. 305
Щербаков П.И. 341 Юзна Б. 335
Щербатов М.М. 80 Юшкевич С. С. 278
Щербенок A.B. 147
Щукин Б.В. 330, 331 Яглом A.M. 161
Яглом И.М. 161
Эджуорт Ф. 65 Языков Н.М. 51
Эйнхорн А. 291 Якобсон А. 220
Эли К. 131 Якубинский Л.П. 48, 98
Эллиот Д. 232 Ялович Г. 340
Элькинд А.Д. 207 Яновская С.А. 174
Эммерих Р. 100 Яусс Х.-Р. 45
Эразмус И.Ф. 262
Оглавление
Предисловие. Историческая эпистемология, дидактика фрагмента
и пространство воображения 5
Антропология контекста. К истории «общепонятных понятий»
в филологии 26
Риторика восторга и безграничность взаимопонимания 49
Раса, Россия, бог Ра и этруски. Этимологическая география 73
Погода русской истории. Очерк климатической историософии 96
Физики vs. лирики. История одной «придурковатой» дискуссии 155
Негры в СССР. Этнография мнимой диаспоры 189
Зубоврачебная история. Стоматологические сюжеты в русской
культуре 242
Указатель имен 356
Константин А. Богданов
ПЕРЕМЕННЫЕ ВЕЛИЧИНЫ
Погода русской истории и другие сюжеты
Дизайнер
Е. Поликашин
Редактор
Е. Михеева
Корректор
М. Смирнова
Компьютерная верстка
С. Пчелинцев
Налоговая льгота —
общероссийский классификатор продукции
ОК-005-93, том 2;
953000 — книги, брошюры
ООО РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛА
«НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ»
Адрес издательства:
129626, Москва,
абонентский ящик 55
тел./факс: (495) 229-91-03
e-mail: real@nlo.magazine.ru
Интернет: http://www.nlobooks.ru
Формат 60x90/16
Бумага офсетная № 1
Печ. л. 23. Тираж 1500. Заказ №5223.
Отпечатано с готовых файлов заказчика
в ОАО «Первая Образцовая типография»,
филиал «УЛЬЯНОВСКИЙ ДОМ ПЕЧАТИ»
432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14